Текст
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
СТАТЬИ
ПО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ, СОЦИАЛЬНОЙ, И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА
XV-XVII вв.
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА - 1954
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
А. А. ЗИМИН, Н. В. УСТЮГОВ, Л. В. ЧЕРЕПНИН, В. И. ШУНКОВ
' еОО'
ПРЕДИСЛОВИЕ
Во втором томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина переиздаются его статьи по социально-экономической и политической истории Русского центр а лизирова иного государства XV—XVII вв., сохранившие до настоящего времени научный интерес и значение.
Эти статьи рисуют творческий путь исследователя, выступившего в печати еще до Великой Октябрьской социалистической революции, но полностью развернувшего свою деятельность уже р советское время, неуклонно стремившегося к овладению марксистско-ленинской методологией и ее творческому применению при изучении конкретного исторического материала. В советское время, к которому относится расцвет научного творчества С. В. Бахрушина, он являлся одним из ведущих историков в области изучения истории феодализма в России.
Переиздаваемые труды С. В. Бахрушина можно разбить на три группы, отражающие три разных этапа научной деятельности ученого.
К первой группе относятся статьи, написанные еще до Великой Октябрьской социалистической революции. Это — «Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» и «Московское восстание 1648 г.». Обе статьи до сих пор актуальны по своей тематике (вопросы истории феодальной собственности на землю и классовой борьбы в период Русского централизованного государства XV—XVII вв.).Вних разработан богатый разносторонний материал источников и сделан ряд важных наблюдений, использованных впоследствии советскими историками. Но эти работы нуждаются в критическом отношении к их методологическим основам.
Первая из названных статей С. В. Бахрушина — «Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» — была опубликована в 1909 г. Автор собрал большой материал, касающийся роста землевладения великих и удельных князей и организации хозяйства в их вотчинах, положения непосредственных производителей (крестьян, холопов) и их повинностей. С. В. Бахрушин привел конкретные данные о развитии сельского хозяйства (земледелия, животноводства, садоводства, огородничества) и промыслов (бортничества, охоты, рыболовства, добычи соли), попытался выяснить размеры княжеского хозяйства и величину доходов, получаемых князьями со своих владений. Он показал натуральные основы феодального хозяйства этого времени, привел данные, касающиеся разорения ряда кыязей-землевладельцев (особенно удельных), попавших в кабалу к ростовщикам.
Однако обобщение материала дано С. В. Бахрушиным типичное для буржуазной историографии. Он был далек от постановки вопроса о феодальном способе производства, в основе которого лежит собственность феодала на средства производства (прежде всего на землю) и неполная собственность на работника производства — крепостного. Поэтому он не сумел показать характер и формы “эксплуатации крестьян феодалами,
4
Предисловие
допуская явную идеализацию положения крестьянства. Вместо того чтобы проследить новые явления в жизни феодальной вотчины на рубеже XV—XVI вв. в связи с ростом производительных сил, укреплением феодальной собственности на землю и развитием товарного производства, обслуживавшего феодализм, автор рисует типичную для буржуазной историографии картину смены в это время натурального хозяйства «денежным». При этом денежное хозяйство он по существу отождествлял с капиталистическим, а развитие товарно-денежных отношений объяснял прежде всего ростом иностранной торговли. С. В. Бахрушин неправильно объяснял разорение князей-вотчинников неумением вести рациональное хозяйство, а некоторую рационализацию его видел в переходе якобы в XV—XVI вв. от рабского труда к свободному, в начавшей якобы практиковаться в это время сдаче угодий в аренду и в переводе'натуральных повинностей в денежные. Тем не менее и эти «рационализаторские» попытки, согласно схеме С. В. Бахрушина, не спасли князей от разорения, так как все землевладельцы (а мелкие в особенности) в конце XV в. переживали кризис, «обусловливавшийся трудностью приспособления к ощущавшейся потребности в деньгах». Из этого «кризиса» с выгодой для себя, считал С. В. Бахрушин, вышел великий князь московский, сосредоточивший в своих руках доходы от торговли и получавший значительные суммы с «ордынского выхода»; оскудение удельных князей отдало их в кабалу к великому князю московскому.
В итоге получается неверная картина процесса ликвидации феодальной раздробленности и образования Русского централизованного государства якобы в результате подчинения удельных князей «финансовой силе» великих князей московских в условиях экономического кризиса, порожденного развитием денежных отношений. Действительные экономические предпосылки образования Русского централизованного государства — развитие производительных сил, рост общественного разделения труда, развитие экономических связей внутри страны — игнорируются С. В. Бахрушиным.
Однако при правильной интерпретации материал, собранный С. В. Бахрушиным, а также ряд его конкретных частных наблюдений представляют несомненный интерес для изучения социально-экономического развития в период образования Русского централизованного государства. Пересмотр этого материала с позиций марксистско-ленинского учения в дальнейшем произвел сам С. В. Бахрушин в своих трудах, посвященных истории феодальных отношений в России в XV—XVII вв.
От изучения феодального землевладения и хозяйства С. В. Бахрушин обратился к вопросам классовой борьбы в Русском централизованном государстве. В 1917 г. появилась его большая статья о московском восстании 1648 г., представляющая значительный научный интерес для изучения городских движений XVII в. Автор собрал весь известный, очень большой (хотя и отрывочный и разбросанный) материал русских и иностранных источников и нарисовал картину восстания в Москве, установив кронологическую последовательность событий. С. В. Бахрушин показал, что московское восстание было не случайным эпизодом, а явилось результатом глубоких социальных противоречий; оно было первым из движений, охвативших в середине XVII в. Русское государство. В работе €. В. Бахрушина имеется много интересных данных относительно социального состава участников восстания 1648 г., его движущих сил. Показана роль посадских людей, причем автор останавливается как на борьбе посадского населения за свои сословные интересы с крупными феодалами, так и на социальном расслоении внутри посада. Много
Предисловие
5
внимания С. В. Бахрушин уделил вопросу об участии в московском восстании стрельцов. Автор характеризует борьбу между представителями разных групп класса феодалов: боярами и дворянами. Особо
С. В. Бахрушин останавливается на вопросе о той роли, которую сыграли в движении 1648 г. дворяне, выступившие со своими собственными требованиями. Представляет несомненный интерес попытка С. В. Бахрушина выявить те идейные мотивы, с которыми (часто, правда, стихийно) выступали в 1648 г. представители различных социальных слоев. Автор правильно уловил.-царистскую идеологию народных движений, роль «мира» в выступлениях широких народных масс. В статье сделана попытка, хотя далеко не всегда удачная, поставить в связь восстание 1648 г. с более ранними движениями XVI в. и даже наметить (правда, с большими оговорками) известную закономерность в развитии городских движений.
Однако статья написана с немарксистских позиций. С. В. Бахрушин не сумел раскрыть характер восстания 1648 г. как движения антифеодального, хотя конкретный материал, который в совершенстве изучил автор, подводил его к этому выводу. С. В. Бахрушин некритически оперировал терминами «революция», «переворот», которые неприменимы к характеристике классовой борьбы в XVII в., не приводившей к революционной смене общественно-экономической формации. С. В. Бахрушин не различал понятий классовой и внутриклассовой борьбы, рассматривая, например, в отдельных случаях противоречия между боярством и дворянством как противоречия между двумя классами. В статье С. В. Бахрушина нашло отражение обычное для буржуазной историографии представление о надклассовости государственной власти, вступающей в договорные отношения с подданными, с народом; о правительстве, считающемся с «голосом всей земли».
В дальнейшем С. В. Бахрушин продолжал работать над темой о городских движениях в XVI—XVII вв. Через 30 лет после появления в печати своей статьи о восстании 1648 г. он снова вернулся к этому вопросу в связи с редактированием монографии П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.». В послесловии ко второму тому этого исследования С. В. Бахрушин изложил свои взгляды на характер восстания 1648 г., установившиеся в результате длительной работы над источниками на основе марксистско-ленинской методологии. «Послесловие» к книге П. П. Смирнова печатается непосредственно вслед за статьей «Московское восстание 1648 г.», что нарушает принятый в сборнике хронологический принцип размещения материала. Это сделано для того, чтобы читатель мог сравнить первую статью со второй, где отражены позднейшие взгляды С. В. Бахрушина, когда он начал овладевать марксизмом-ленинизмом. В «Послесловии» С. В. Бахрушин уже прямо развивал тезис о восстании 1648 г. как движении антифеодальном, пересмотрев свою прежнюю терминологию («революция», «переворот») и отказавшись от нее. Он правильно вскрыл классовый смысл движения как «восстания низших слоев посада против произвола феодалов и тесно связанного с ним богатого купечества». Отметил С. В. Бахрушин и связь городских движений середины XVII в. с антифеодальными крестьянскими выступлениями. Наконец, автор указал, что дворяне использовали движение 1648 г. для того, чтобы добиться от правительства удовлетворения своих притязаний.
Но в то же время и в своем «Послесловии» к книге П. П. Смирнова С. В. Бахрушин недостаточно вскрыл влияние внутриклассовой борьбы между дворянством и боярством на характер тех уступок, которые допу¬
6
Предисловие
стили правящие круги на Земском соборе 1648—1649 гг. и в Соборном уложении 1649 г. Малоубедительной является концепция превращения частновладельческого города в город государственный, которую развил П. П. Смирнов и которую изложил С. В. Бахрушин в своем «Послесловии», не дав ее критического разбора.
Изучение городских восстаний велось С. В. Бахрушиным в советское время в тесной связи с исследованием истории ремесла, торговли, положения посадского населения, втягивания в товарно-денежные отношения крестьянства. Постепенно С. В. Бахрушин подошел к большой проблеме складывания всероссийского рынка.
Вторую группу трудов С. В. Бахрушина составляют статьи конца 20-х годов текущего столетия. Это — «Ремесленные ученики в XVII в.», «Торговые крестьяне в XVII в.» и «Агенты русских торговых людей XVII в.». В настоящее время, когда проблемы, связанные с развитием •товарного производства в эпоху феодализма и формированием всероссийского рынка, привлекают серьезное внимание советских ученых, переиздание этих статей С. В. Бахрушина, построенных на солидном фундаменте источников, представляется весьма целесообразным. Однако следует помнить, что автор в период написания этих статей во многом не •преодолел еще традиций буржуазной историографии, не использовал труды классиков марксизма-ленинизма для разрешения проблемы истории нашей страны. Эти работы С. В. Бахрушина носят описательный характер, здесь отсутствуют теоретические обобщения, обязательные для историка-марксиста. Кроме того, в этих ранних работах С. В. Бахрушина советского периода чувствуется влияние «теории торгового капитализма» М. Н. Покровского.
В вышедшей в 1926 г. статье «Ремесленные ученики в XVII в.» С. В. Бахрушин на основе новых архивных документов нарисовал очень интересную картину юридического и бытового положения учеников, поступавших в обучение самым разнообразным ремеслам. Он выяснил социальный состав учеников, характер их взаимоотношений с мастерами, регулируемых «жилыми записями», условия их жизни и работы, показал формы их эксплуатации. Однако яркий, колоритный материал, приведенный С. В. Бахрушиным, дан им в чисто описательном плане. Теоретически не обобщив этот материал, С. В. Бахрушин, естественно, не смог отметить те специфические явления, которые характерны для определенной стадии развития ремесла в XVII в. Поэтому неправильно сопоставление ученического быта в ремесленных мастерских XVII в. в период феодализма с бытом, характерным для русской предреволюционной действительности в эпоху капитализма XIX — начала XX в.
Две статьи С. В. Бахрушина'— «Торговые крестьяне в XVII в.» (1928) и «Агенты русских торговых людей XVII в.» (1929) посвящены вопросу о формировании, купечества в XVII в.
В статье «Торговые крестьяне в XVII в.» автор поставил задачей показать, как подготавливалось постепенно образование особого «купецкого чина», отличного от остальной массы посадского населения. Рассматривая ряд купеческих биографий, С. В. Бахрушин привел материал, касающийся пополнения купечества из числа черносошных и частновладельческих крестьян. В годы написания этой статьи автор находился, как указано, под некоторым влиянием «теории торгового капитализма» М. Н. Покровского. Он подходил к проблеме рынка и связанных с ним общественно-экономических категорий как к проблеме обмена и поэтому не мог дать правильной марксистско-ленинской постановки вопроса о •складывании всероссийского рынка. Однако материал, собранный
Предисловие
7
С. В. Бахрушиным в этой работе, представляет большой интерес для рассмотрения названного вопроса.
В статье «Агенты русских торговых людей XVII в.» автор рассматривает взаимоотношения между торговыми людьми и их приказчиками, регулируемые «наемными записями», а также отношения торговых людей с «сидельцами», разносчиками, «работными людьми» по «жилой записи». Для этой работы С. В. Бахрушина (так же как и для многих предшествующих) характерно наличие ряда ярких, конкретных данных, характеризующих организацию торговых предприятий в XVII в. В то же время и данная работа - отличается описательным характером, попытки же обобщения материала нельзя признать правильными. Автор еще совершенно не касался развития способа производства. В силу этого остался невыясненным и феодальный характер эксплуатации работных людей и приказчиков на основе «жилых» и «наемных» записей. Формирование купечества автор связывает в первую очередь не с ростом внутреннего рынка, а с развитием внешней торговли.
Все остальные работы, включенные в настоящий том, написаны С. В. Бахрушиным в период расцвета его научной деятельности, когда он все больше и больше овладевал марксизмом-ленинизмом. Многие выводы, к которым пришел С. В. Бахрушин в этих своих работах, являются в настоящее время общепринятыми в советской науке. На его работах воспитывались многие советские историки. Свободные от методологических ошибок, свойственных его более ранним трудам, работы С. В. Бахрушина этого периода тем не менее также имеют ряд недостатков, иногда очень серьезных, которые становятся особенно ясными в связи с развитием марксистской теории и творческим осмысливанием на ее основе нового конкретно-исторического материала.
Фактом переломного значения в научной биографии С. В. Бахрушина, как и ряда советских историков, было преодоление ошибок, связанных с влиянием «школы» М. Н. Покровского, а следовательно, и освобождение от традиций буржуазной историографии и всяких вульгаризаторских антимарксистских концепций вообще.
В 1939 г. в сборнике «Против исторической концепции М. Н. Покровского» С. В. Бахрушин поместил статью «„Феодальный порядок" в понимании М. Н. Покровского». Этот труд знаменует определенную грань в творческом росте С. В. Бахрушина, в его эволюции на пути к овладению марксистско-ленинской теорией. С. В. Бахрушин исходил в критике концепции М. Н. Покровского из марксистско-ленинского понимания феодализма как способа производства, как общественного строя, характеризующегося определенной системой производственных отношений. Статья С. В. Бахрушина явилась крупным шагом вперед в разработке советскими историками основных проблем феодализма.
Подвергая критике концепцию Покровского, С. В. Бахрушин показал, что вслед за Н. П. Павловым-Сильванским (кадетским историком периода империализма) Покровский рассматривал феодализм в первую очередь как юридический институт, пытаясь же характеризовать экономические явления феодальной эпохи, исходил из концепции врага рабочего класса — П. Б. Струве и в ряде случаев из построений буржуазного историка В. О. Ключевского. Критика антиисторической концепции Покровского с позиций марксистско-ленинской методологии подводила С. В. Бахрушина к правильному пониманию процесса развития феодальных отношений на Руси. Несмотря на ряд недостатков историографического порядка (некоторая идеализация Павлова-Сильванского), а также теоретического и конкретно-исторического характера (преувеличение роли
8
Предцсловие
товарно-денежных отношений в экономике России XVI в., характеристика городов прежде всего как торговых, а не ремесленных центров, недостаточное раскрытие экономических предпосылок образования Русского централизованного государства, недооценка губительных последствий татаро- монгольского ига и т. д.), статья С. В. Бахрушина давала в целом верное направление изучению развития феодализма.
Дальнейшие исторические работы С. В. Бахрушина по изучению эпохи феодализма были посвящены двум основным проблемам: 1) экономическому развитию России в XVII в. и предпосылкам складывания всероссийского рынка; 2) укреплению Русского централизованного государства в XVI в. и реформам правительства Ивана Грозного.
Первой теме посвящена статья С. В. Бахрушина «Торги новгородцев Кошкиных» (1940). В работе рассматривается организация торговли купцов Кошкиных со Швецией (в конце XVII — начале XVIII в.). Автор исходит из предпосылки, что только изучение «устремлений русской торговли к берегам Балтийского моря может с достаточной конкретностью выявить один из важнейших мотивов», который заставил правительство Петра I приступить к завоеванию балтийских портов в интересах «нарождавшегося купеческого класса». Яркий этюд, посвященный деятельности одной фамилии торговых людей, ведших торговлю со Швецией, представляет большой интерес для изучения вопроса о формировании в России купеческого класса.
В статье «Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.» рассматривается прежде всего деятельность ярославского торгового человека Надей Светешникова по организации соляных промыслов в Самарской луке, в Жигулях, рисующая приложение торгового капитала к производству. Автор рассматривает оборудование варниц, технику солеварения, организацию труда и т. д. Во второй части своей статьи С. В. Бахрушин касается истории соляных промыслов других торговых людей (гостей И. Д. Панкратьева, О. И. Филатьева, В. И. Усова-Грудцы- на) и рыбных промыслов гостей Гурьевых на Яике. Вопрос о промышленных предприятиях русских торговых людей С. В. Бахрушин ставил в связь с проблемой колонизации окраин, выдвигая некоторые положения, которые не могут быть приняты (о «колониальной экспансии феодальной России»). Подчеркивая роль промышленной и вотчинной колонизации окраин, С. В. Бахрушин в данной статье недооценивал значение колонизации крестьянской и преуменьшал роль правительства и местной администрации в деле устройства и обеспечения безопасности поселенцев.
Целый цикл работ С. В. Бахрушина связан с изучением вопроса о реформах правительства Ивана Грозного.
В 1942 г. С. В. Бахрушин выпустил -небольшую научно-популярную книгу «Иван Грозный» (второе издание в 1945 г.), в которой он всесторонне рассматривает деятельность Ивана Грозного в тесной связи с социально-экономическим и политическим развитием Русского централизованного государства. Автор рассматривает реформы правительства Грозного как важный этап на пути укрепления Русского централизованного государства, борьбы с пережитками феодальной раздроблённости; внешнюю политику правительства Грозного — как политику, направленную на присоединение к России исторически связанных с ней территорий Поволжья, Прибалтики и т. д., на овладение балтийскими гаванями, укрепление восточных и южных границ государства. Эта политика диктовалась задачами дальнейшего экономического и культурного развития страны. Книга «Иван Грозный» остается до сих пор одним из немногих обобщающих трудов в советской историографии, в доступной и в то же время строго
Предисловие
9
научной форме знакомящих широкие круги советских читателей с очень важным моментом в истории укрепления Русского централизованного государства — временем реформ правительства Ивана Грозного. В то же время имеются недостатки в структуре книги, построении отдельных разделов ее, неверны некоторые формулировки. Общий характер этих недостатков заключается в том, что личности Ивана Грозного уделяется повышенное значение, и его роль в историческом процессе переоценивается. В отдельных случаях создается впечатление, что автор объясняет влиянием личности Грозного явления общественно-политической жизни, представляющие собой' результат объективно-закономерного исторического развития.
В статье «Избранная рада Ивана Грозного» (1945) выясняется социальный состав ее участников, характер ее политики, причины ее падения. Автор доказал, что состав «Избранной рады», в которую входили, наряду с дворянами, и представители боярской аристократии, неизбежно должен был повлечь за собой компромисс. Правительство, сложившееся в условиях обострения классовых противоречий, развития антифеодальных движений, когда противоречия внутри господствующего класса отошли на задний план, должно было идти на компромисс. ' «Избранная рада» провела в жизнь реформы, имевшие целью укрепление централизованного государства, но в интересах титулованных феодалов при проведении этих реформ она была вынуждена сделать некоторые уступки. Разнородность состава «Избранной рады» привела к ее падению. Статья об «Избранной раде» до сих пор остается лучшим исследованием о реформах 50-х годов XVI в.
Дополнением к книге «Иван Грозный» является историографический очерк С. В. Бахрушина «Иван Грозный в свете новейших исследований» (1947), в котором автор останавливается на трудах советских историков о деятельности Грозного. В этой статье, так же как и в книге «Иван Грозный», сказалась тенденция к переоценке значения личности Ивана Грозного.
Таково содержание второго тома «Научных трудов» С. В. Бахрушина. Из вышеизложенного ясно, что переиздаваемые ныне работы, отражая сложную эволюцию ученого, неравноценны как по содержанию, так и по своей значимости. Тем не менее все эти работы в той или иной мере интересны для советской науки, хотя и требуют критического к себе отношения. Переиздание этих работ, опубликованных преимущественно в мало доступных для широкого круга читателей изданиях, целесообразно.
Тексты трудов С. В. Бахрушина печатаются в основном без редакторских поправок, но с пояснительными примечаниями, в которых дается оценка тех или иных утверждений автора с марксистско-ленинских позиций и в свете современных достижений советской исторической науки. В отдельных только случаях вносились поправки в текст ранних работ. Это делалось тогда, когда С. В. Бахрушин в последующих своих трудах, став на марксистско-ленинские позиции, пересмотрел свои прежние выводы и обобщения.
Некоторые места из ранних работ С. В. Бахрушина, содержащие явно неверные утверждения, выпущены с оговоркой в примечаниях.
Настоящий том выходит под редакцией И. В. Устюгова и Л. В. Черепнина. Указатели составлены Е. А. Юрченко. В технической подготовке текста к печати принимали участие М. М. Зайцева, Р. А. Киреева, Н. П. Малолетова и Л. А. Семенова.
СТАТЬИ
ПО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА XV—XVII вв.
КНЯЖЕСКОЕ ХОЗЯЙСТВО XV И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVI в.1
Предметом настоящего очерка является попытка обрисовать одну сторону деятельности русских князей XV и первой половины XVI в., деятельности их не как владетельных государей, а как крупных землевладельцев, хозяев и эксплуататоров обширных земельных богатств и угодий, попытка обрисовать размеры их хозяйства и характерные черты их хозяй1- ственных приемов. Я имею в виду при этом не мелкие-княжества XIII и XIV вв., а те крупные уделы, которые сложились к началу XV в. и отчасти еще существовали в первой половине XVI в. Характерные стороны этого крупного удельно-княжеского хозяйства сохранились и до более позднего времени, после того, как все княжества слились в одно Московское, так как на местах хозяйственный быт не сразу изменялся и с переходом того или другого княжества под власть великого князя княжеские имения меняли только хозяина, сохраняя свою прежнюю администрацию и организацию. 11 Богатая по фактическому материалу и ценная большим количеством интересных наблюдений, данная статья С. В. Бахрушина широко используется в советской историографии (см., например, Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. М.— Л., 1946.) Однако, будучи написана еще до Октябрьской социалистической революции, статья эта по своему идейному содержанию полностью отражает тот этап в научной биографии С. В. Бахрушина, когда он стоял на позициях буржуазной историографии. Поэтому правильный подход к данной статье предполагает прежде всего критику ее методологических основ. Анализ конкретного исторического материала, сохранившегося по истории землевладения и хозяйства великих и удельных князей XIV—XV вв., проводится вне связи с общим процессом развития производительных сил и производственных отношений в феодальном обществе, истории феодальной собственности на землю. Автор не дает анализа тех социально-экономических явлений, которые определили процесс складывания Русского централизованного государства, не раскрывает роль Москвы как основы и инициатора его создания. В статье не показан общеисторический фон изучаемых явлений. Хозяйство княжеских вотчин не изучается как одна из разновидностей феодального хозяйства. Автор не уделяет должного внимания земледелию как ведущей отрасли экономики страны. Напротив, он преувеличивает удельный вес промыслов в хозяйственной жизни княжеской вотчины, эксплуатируемых путем отдачи на оброк княжеским слугам, приближающимся к помещикам. Хозяйство непосредственных производителей материальных благ■—крестьян как основная экономическая ячейка феодальной вотчины не получила должной характеристики. В статье не дано правильного представления о рабочей силе в княжеском хозяйстве, не показаны формы эксплуатации землевладельцами феодально-зависимого населения. Допускается идеализация взаимоотношений крестьян и феодалов и явно неправильная оценка отдельных групп крестьянства (издельников, серебренников) как свободных. Преувеличено значение труда холопов в княжеском хозяйстве, причем не показаны сущность и формы зависимости холопов от их владельцев. С. В. Бахрушин не раскрывает основы и не выясняет причины развития товарно-денежных отношений в феодальном обществе, связывая этот процесс с ростом иностранной торговли и неосновательно противопоставляя натурально-замкнутое хозяйство вотчины городскому денежному хозяйству. (Примечание редакции. См. также характеристику этой работы в предисловии).
14
С. В. Бахрушин
Резиденция князя в XV в., будь то Москва, Переяславль-Рязанский, Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но и центром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине является хозяйский двор, хозяйская усадьба. В духовных грамотах московских князей Москва-усадьба нередко даже заслоняет собою Москву — столицу княжества. Москва XV в. окружена кольцом рассы-» данных по берегам Москвы-реки и Яузы сел, деревень и починков, принадлежащих великим и удельным князьям; на посаде и в городе расположены их дворы, сады и псарни, целые слободы княжеских мастеров, огородников, садовников; на Яузе, на Неглинной, на Клязьме рядами тянутся княжеские мельницы. Вдоль низких берегов Москвы-реки и Ходынки раскинуты обширные заливные луга и покосы, принадлежащие им. Окрестности Москвы заселены княжескими оброчниками и купленными людьми, княжескими промышленниками — бобровниками, сокольниками, псарями, конюхами. За Москвой-рекой тянутся бортные леса, Добрятинская борть с разбросанными по ним деревнями княжеских бортников (пчеловодов). Среди всех этих сел и деревень, садов и огородов, псарен и мельниц Кремль, наполовину застроенный княжескими дворами, с их службами — дворцами и житницами, с сокольней и с дворами портных и мастеров, носит яркие черты большой усадьбы, господствующей над всей этой пестрой картиной княжеского хозяйства. Такой же характер большой усадьбы 'носили и прочие княжеские резиденции: в Переяславле, столице Рязанского княжества, тот же ряд княжеских дворов; под городом княжеские мельницы, поля и луга; на посаде сидят принадлежащие князьям рыболовы и ястребники, за городом — их бортники окологородные 2.
Такова общая картина княжеского хозяйства XV в. На первом плане в нем стоит сельское хозяйство. Князья владели многочисленными селами с уездами, с нивами, с покосами и с пашнею. Уже Иван Калита перечисляет более 50 принадлежащих ему сел 3. У его преемников их было гораздо больше; в своих духовных великий князь Василий Васильевич упоминает более 125 сел или даже групп сел, принадлежавших ему и членам его семьи, не считая тех, которых он не называет по имени 4. Такие же крупные владенья были и у удельных князей: Владимир Андреевич серпуховской оставил своим наследникам 38 сел 5; Юрий Васильевич, брат Ивана III, князь дмитровский — 31 село6; Иван Борисович волоцкий — более 507. Под самой Москвой у князей было несколько очень крупных сел, как-то Воронцовское, Воробьевское, Красное село, Семчинское и много других. От Можайской дороги до Тверской, т. е. от теперешнего Смоленского рынка до Триумфальной-Садовой, разбросаны были деревни, тянувшие к селу Кудрину, принадлежавшему в XV в. удельному князю Владимиру Андреевичу, двоюродному брату Дмитрия Донского. Над этой сетью деревушек господствовал на Трех Горах большой двор князя с построенной при нем церковью 8. Таков обычный тип княжеских сел в XV в. Село не представляет из себя нечто целое, это только центр
2 С. В. Бахрушин неправ, рассматривая Москву, так же как и другие города того времени, прежде всего как центры княжеского хозяйства. В этой концепции сказалась недооценка роли городов (бывших центрами ремесла и торговли) в период раннего и развитого феодализма. (Примечание редакции).
3 СГГД, ч. I, № 21, 22; ДДГ, N° 1 («Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.»), ч. I, М —Л., 1950. Для удобства пользования ниже всюду даны параллельные ссылки на это издание. (Примечание редакции).
4 СГГД, ч. I, N° 86, 87; ДДГ, N° 61.
5 СГГД, ч. I, N° 40; ДДГ, N° 17.
6 СГГД, ч. I, № 96; ДДГ, N° 68.
7 СГГД, ч. I, N° 132; ДДГ, N° 88.
8 АЮБ, ч. II, N° 178/1.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
15
целой группы выделившихся из него починков и деревень; деревеньки и селища раскинуты на большом пространстве в его окрестностях. Деревни и починки обычно основывались каким-нибудь одним выходцем из княжеского села и часто носили поэтому название своего основателя, например Митин починок, Савельевский починок9. Основывались они где-нибудь на стороне, на диком месте, в лесу, очищенном, выжженном под пашню, на что указывают такие названия, как «Паншина гарь» 10 11. Эти деревни, состоявшие по большей части из одного или двух дворов, были связаны с селами лишь происхождением, общей администрацией и общей службой. Село с «тянувшими» к нему деревнями и починками образовывало сельский «уезд»7~который в административном отношении группировался вокруг княжеского двора, резиденции княжеского приказчика-дворского. Непосредственное заведывание княжеским хозяйством в селах лежало на ключниках и на посельских, которые в течение всего XV в. были, по большей части, люди несвободные, холопы князя. Они вели все хозяйство, собирали оброки, хранили запасы хлеба, судили сельчан и притч сельской церкви, а сами были подсудны князю; они действовали вполне самостоятельно, наряжали мельницы (так, например, посельский великой княгини Марии Ярославны нарядил ей мельницу под Можайском на Москве- реке) п, прикупали даже деревни на имя князя и, вероятно, на доходы с тех сел, которые были под их управлением: «что мои ключники некуп- леные,— пишет Владимир Андреевич серпуховской,— покупали деревни за моим ключем, сами ключники детем моим не надобе, а деревни их детем моим, в чьем будут уделе» 12. Ближе, чем посельские и ключники, были к сельскому населению старосты, тоже холопы, но, вероятно, назначавшиеся из числа самих сельчан 13 *. Первоначально княжеские села были населены холопами, «страдниками»; эти «люди полные в селах» и возделывали княжескую землю. От князя им выдавался скот, «животина». «А что у страдных у моих людей моя животина, и у кого что будет моей животины, тому то и есть»,— пишет в своей духовной верейский князь Михаил Андреевич и; при всех пожалованиях «животина» упоминается как принадлежность княжеских сел. Наряду со страдниками на княжеской земле упоминаются свободные крестьяне — издельники или серебренники 15. Их обязанности по отношению к землевладельцу определяются двумя этими названиями: они обязаны ему работой, «изделием», и кроме того, уплатой денежных повинностей — «серебра». Повинности крестьян в XV в. не поддаются точному определению. В селах князя Андрея Васильевича волоцкого, на Вологде и в Торусе за крестьянами числилось княжеское «серебро изделное и ростовое, и жито на них заемное и оброчное» 16; точно так же у Михаила Андреевича верейского в селах были «денги... в ростех и в пашни» 17. Из этих известий явствует, что садясь на княжескую землю, крестьяне брали у него взаймы денег — «серебро ростовое» («деньги в ростах») и хлеб — «заемное жито»; кроме
9 СГГД, ч. I, № 34; ДДГ, № 12.
10 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
11 СГГД, ч. I, № 87; ДДГ, № 61.
12 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
13 СГГД, ч. I, № 24; ДДГ, № 3.
и СГГД, ч. I, № 121; ДДГ, № 80.
15 С. В. Бахрушин неправильно характеризует серебренников и издельников как свободных крестьян. Это были крестьяне, находившиеся в кабале и обязанные выполнять ряд феодальных повинностей. Юридически серебренники были ограничены в праве ухода от феодала. См. об этом Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. М.— Л., 1946. (Примечание редакции).
16 СГГД, ч. I, № 112; ДДГ, № 74.
17 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
16
С. В. Бахрушин
того, платили ему оброк хлебом. Является ли «издельное серебро» («деньги в пашне») оброком за пользование княжеской землею или формой долга, не может быть выяснено определенно, тем более, что обе формы денежных повинностей смешивались под общим названием «серебра». Право выбирать из крестьян «серебро» являлось одним из важнейших доходов с сел и передавалось по наследству и при сделках вместе с селами. Умирая, князья освобождали своих страдников и даже наделяли их скотом, а крестьянам прощали их долги или недоимки. Так, великая княгиня София Витовтовна велела своим наследникам «половину издельного серебра... Христианом серебреникам отдавати, ...страдники пойдут на слободу»; о своем серебре она приказала учинить «по обыску»: «кто будет от тех изделников охудел, а и половины... заплатити не взможет, и сын мой... тому велит отдати (простить.— С. Б.)... все изделное серебро; ...а не охудел, взможет заплати™ и все серебро, и на том сын мой... велит все изделное серебро взята» 18. Издельники и страдники получали участки земли и за это обрабатывали княжескую пашню. О величине княжеской запашки за изучаемый период имеется очень мало данных; во всяком случае она была очень разнообразна: в начале XVI в. Василий Иванович, дав обет основать Девичий монастырь, обещал приписать к нему одно или два села дворцовых, так чтобы получилось 2000 четв. в двух полях 19 20; при селе Орудьеве великого князя Ивана IV было только 91 четв. в поле, а всего в двух полях 182 20. Урожай весь шел в собственность князя. «А что будет в тех в моих селах... хлеба стоячего на поли ржи и яри, оприсно семен ярых, и сын мой... тот хлеб стоячий весь велит породати»,— говорится в духовной великой княгини Софии21. Князья жалуют и передают свои деревни «с хлебом стоячим» и «с хлебом, что в земли». К работам на княжеской пашне привлекались иногда соседние крестьяне, жившие на черных землях; дворский и старосты их «заимают» на «княжее дело» 22'; поэтому в некоторых жалованных грамотах монастырям оговаривается, что их крестьяне сел княжеских не пашут23. Когда наступало время молотьбы, то присылался в село княжеский подьячий, или сытник, или хлебник, или приказчик «княжеского хлеба молотить» и «муки крупичатой делать» 2*; к молотьбе привлекались окрестные крестьяне; они хлеб княжеский возят и молотят. Во время молотьбы княжеский посылыцик живет на счет местных крестьян, которые впрочем должны его «кормити... тем, что сами едят» 25. В связи с полевым хозяйством князья заводили собственные мельницы; так, у московских князей было несколько мельниц на Неглинной, на Яузе (в селах Лучинском и Ворои- цовском и на устье Яузы) и на Клязьме Черкизовская мельница, к которой было приписано одиннадцать деревень 26.
Вместо барщины, а иногда наряду с барщиной, в селах собиралось огромное количество «оброчного жита» или «посопного хлеба» 27, отчего и сами княжеские села нередко назывались «посопными». Кроме того с сел шло много «мелких доходов», т. е. продуктов сельского хозяйства 28;
18 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
19 СГГД, ч. I, № 150; ДДГ, № 100.
20 АЮБ, ч. I, № 30/V.
21 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
22 ААЭ, т. I, № 5.
23 ДАИ, т. I, № 17.
24 ААЭ, т. I, № 201.
25 ААЭ, т. I, № 201.
26 Духовные грамоты князей, напечатанные в I т. СГГД и ДДГ и в I т. ДАИ.
27 СГГД, ч. I, № 112; ДДГ, № 74; ААЭ, т. I, № 276.
28 ААЭ, т. I, № 276.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
17
так с села Сижков князь Константин Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, получал сыры и масло 29; с одной из деревень Тверского уезда в XVI в. шло с выти по барану, по полте мяса свиного, по 2 сыра кислых, по 2 гривенки масла коровья, по 2 курицы, по 40 яиц, по сажени дров и по копне сена30. Собиравшийся в княжеских селах хлеб ссыпался в княжеские житницы; такие житничные дворы у московских князей стояли в Кремле31; много жита было у верейских князей в их житницах на Белом озере32. Здесь хранились под ведением княжеского дворецкого, ключника или специальных житничных (или городовых) приказчиков большие запасы ржи, овса, пшена русского, муки ржаной (простой и ситной), муки овсяной и пшеничной, муки толченой и крупитчатой, круп овсяных и гречневых, солода ржаного и ячного, отрубей, толокна и т. д. Все это шло для княжеской кухни: овес на браги и на кисели, ржаная мука на кислые щи. Многочисленные княжеские хлебники, нередко холопы, пекли на весь двор хлебы черные, калачи и ковриги 33. Кроме того, из тех же запасов производились выдачи хлеба на церкви и на монастыри. Например, князь Константин Дмитриевич дал Симонову монастырю в Ржевском уезде в своем селе в Сижках «по вся годы» по 20 кадей ржи, да по 10 кадей овса, да по 5 кадей пшеницы34. Иногда приказчик получал приказ, смолов рожь, отвозить ее прямо в монастырь при посредстве тех же сел крестьян, которые тот хлеб пахали35. Иногда князь давал монастырю грамоту на право «имати рожь... ежегодь»; с этой грамотой являлся старец к посельскому, который, прочтя грамоту, брал с нее список «счета для», а самую грамоту возвращал и рожь выдавал, хотя и неохотно, судя по тому, что бывали случаи, когда посельские старались удержать у себя грамоту36. В других случаях надо было непосредственно (Обращаться в город к дворецкому или ключнику37. Выдачи хлеба дают ^представление о количестве хлебных запасов в княжеском дворце: Воскресенскому собору на Волоке Василий Иванович выдавал в общем '118 четв. ржи, столько же овса и 20 четв. пшеницы. Андрей Васильевич >углицкий выдавал ежегодно в Кириллов монастырь в Петров день 450 четв. ржи и 50 четв. пшеницы38; опальной старицкой княгине Ефросинии в 1563 г. было послано 119 четв. различной муки39; при Иване III устюжанам в награду за службу было послано 700 четв. муки 40.
В связи с сельским хозяйством князей уместнее всего упомянуть о княжеском огородничестве и садоводстве. В XV в. московским князьям принадлежало много садов в Москве и на посадах: Глебков сад, Бутов сад, Моравиевский, Чичаков, Терехов сад за Неглинной и много других41. Работа в княжеских садах и огородах производилась садовниками и огородниками княжескими, которые упоминаются уже в договорах московских князей в XIV и XV вв. и первоначально были, вероятно, холопы42
29 Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. V, прим. 122.
30 В. И. Сергеевич. Древности русского права, т. III, СПб., 1903, стр. 126.
31 СГГД, ч. I, N° 83; ДДГ, N° 57.
32 СГГД, ч. I; ДДГ, N° 80.
33 АИ, т. I, N? 171; РИБ, т. II, N° 32.
34 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. V, прим. 122.
35 РИБ, т. II, N° 32.
36 ДАИ, т. I, N° 199.
37 ААЭ, т. I, N° 127; Сборник Муханова, N° 319.
38 ААЭ, т. I, N° 127.
39 АИ, т. I, N° 171.
40 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
41 Духовные грамоты князей в I т. СГГД и в ДДГ.
42 СГГД, ч. I, N° 23, 40, 78; ДДГ, N° 2, 17, 58.
18
С. В. Бахрушин
Такие же садовники были у рязанских князей43. Судя по некоторым духовным грамотам, сады могли также быть в поместье за княжескими, слугами, в виде награды за службу. В садах разводились ягоды и плодовые деревья. Фрукты и ягоды шли в княжеском хозяйстве на различные меды, например вишни и малина, и на десерт — «сласти»; в великокняжеских кладовых хранились ведра яблок, груш, вишен, слив 44. В огородах разводились овощи: огурцы, дыни, которые сеялись с особенным искусством и заботливостью: складывали в высокие грядки землю, смешанную с навозом, и в нее зарывали семена45; из других огородных растений упоминаются конопля, мак, лук, судя по всему — капуста, которая шла на щи4б.
Говоря о хозяйстве в княжеских селах, мы уже упоминали о княжеском скоте. В числе княжеских владений нередко встречаем обширные заливные луга, которые позволяли князьям вести скотоводство как самостоятельную отрасль хозяйства. Под Москвою им принадлежали большие луга по Москве-реке, под Крутицами, против города (напротив княжеского двора), Самсоновский луг, луга у села Ногатинского, Томашинский луг у Перервы 47. Верейский князь Михаил Андреевич владел обширными пожнями вдоль по Шексне и соседним речкам48. Рязанскому князю Федору Васильевичу принадлежали около Переяславля «поле у города и луг» 49. Эти покосы тянулись либо вдоль рек, представляя из себя пространства, заливаемые водою во время половодья,— «наволоки», либо низменные берега озер — «озерские пожни», вроде тех, что были у Колы- чевской деревни волоцкого князя Андрея Васильевича 50; отличные сенокосы были в болотах, наконец в лесах, в бору. Эти сенокосы давали значительное количество сена; так на Коневском наволоке у кн. Михаила Андреевича Верейского была пожня — 400 копен51; в средине XVI в. при селе Орудьеве, пожалованном Иваном IV Новинскому монастырю, был сенокос — 875 копен сена52.
Покосы организовывались князьями посредством дарового труда крестьян, которые обязаны «сена княжеские косить», «луг или бор княжеский косить» 53. Эта обязанность кооить княжеские луга в некоторых грамотах XV в. носит название «закоса», и от нее, может быть, можно было откупиться уплатой «закосного» или «лугового»54 55. В Рязанском княжестве покосы производились под наблюдением княжеских закосни- ков и боровщиков или боровниковбБ. В других местах для производства сенокосов присылались княжеские конюхи; пока шел сенокос, конюхов содержали и кормили те же крестьяне, которые сено косили 56.
Те же луга служили местом выгона для княжеского скота. По договору Василия Дмитриевича с дядей Владимиром Андреевичем относительно слободы Боровской оба князя условились луга не косить и не пахать «по гору» и уговорились об общем выгоне: «а земля наша, а жи¬
43 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
44 АИ, т. I, № 171 и 174.
45 С. Герберштейн. Записки о Московитских делах. СПб'., 1908, стр. 98—99.
46 АИ, т. I, № 171; Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
47 СГГД, т. I и ДДГ; Духовные завещания князей.
48 АИ, т. I, № 163.
49 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
50 ДАИ, т. I, № 17.
61 АИ, т. I, № 163.
62 АЮБ, т. I, № 30/V.
63 ААЭ, т. I, № 17, 74, 218 и др.
54 ААЭ, т. I, № 39; АЮБ, т. I, № 31/II и др.
55 АИ, т. I, № 13, 14, 178; ААЭ, т. I, Кг 217.
56 ААЭ, т. I, Кг 201.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
19
вотине ходити опче» 57. Мы имеем мало сведений о княжеском скотоводстве; зйаем, что во дворце были большие запасы молочных продуктов: масла коровьего, сыров кислых и сметанных; в 1469 г. Иван III послал отличившимся в бою устюжанам 300 пуд. маслаS8. Из княжеского же дворца снабжали иностранных послов баранами, курами и прочими припасами, причем Иван III, как рачительный хозяин, требовал обратно овчины с зарезанных баранов; эти овчины шли на тулупы, которых хранилось много в княжеских кладовых: вместе с угощением устюжанам было послано 300 шуб бараньих59.
Несколько больше сведений имеем мы о княжеском коневодстве. Князь содержал коней седельных, ездовых, предназначавшихся под верховую езду, и стада жеребцов, кобыл и лошаков, которые упоминаются очень часто в их духовных. Великий князь Семен Иванович велел дать своей супруге из коней ездовых — 50 коней и из стад его — стадо коломенское и другое стадо детино60. Дмитрий Иванович оставил своим наследникам коней своих и жеребцов и стада свои 61; у Владимира Андреевича было стадо седельное и стадо кобылье62, у Василия Дмитриевича — стада кобыльи63; у Ивана Борисовича волоцкого — в селе Щит- никах стояли кобылы с жеребятами, не считая коней, ходивших под седлом 64. Упоминаются в завещаньях и отдельные кони разных мастей: гнедые, каурые, чалые, бурые, серые, голубые, вороные, пегие, игреневые, и разных достоинств: иноходцы, проиноходцы, татарские лошади, аргамаки65; турецких лошадей — аргамаков, которых держали для великокняжеской охоты, отмечает Герберштейн66.
Забота о княжеских лошадях возлагалась на особую группу княжеских слуг — на конюхов; конюхи за свой труд получали деревни и по своему положению были мелкими помещиками и вели хозяйство в своих деревнях крестьянскими руками. Такие деревни «за конюхами», деревни «Конюховы», беспрестанно упоминаются в Московском, в Тверском и других княжествах. На обязанности конюхов лежало содержание известного количества княжеских лошадей, что делалось, впрочем, чрезвычайно просто: кони ставились на корм по окрестным деревням. Конюхи въезжали в соседние деревни с своими конями, ставили у крестьян ноней, брали с них поборы — либо деньгами (конюшее), либо житом 67. Первоначально обязанность кормить княжеского коня не распространялась на все население: в Рязанском княжестве еще в XV в. существовал особый штат коно- кормов68; в Москве в XIV в. «кони ставити [по станам]» считалось прерогативой старшего в княжеской семье69. Позднее кормить княжеского коня делается общей повинностью всех крестьян во всех княжествах.
Наряду с сельскохозяйственной промышленностью, князья в своих владениях эксплуатируют в широких размерах природные богатства — пчелиные борти, охотничьи и рыбные угодья, соляные угодья. На этих
67 СГГД, ч. I, № 35; ДДГ, № 13.
68 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
59 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. 1. Изд. «Общественная польза», стб. 1570; Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
89 СГГД, ч. I, № 24; ДДГ, № 3.
20
С. В. Бахрушин
-промыслах приходится остановиться несколько дольше, потому что в хозяйстве князей они играли очень важную роль.
Князьям XV—XVI вв. принадлежало много бортных угодий. Это •были сосновые и дубовые леса, кишащие дикими пчелами, которые устраивали свои ульи в дуплах старых деревьев — бортях, своего рода громадные, тянувшиеся на много верст дикие пасеки, богатство, о котором сейчас мы не имеем представления. Иностранцы, бывшие в России при Иване III, рассказывают, что в дремучих лесах и рощах ветви деревьев бывают усеяны роями пчел, эти дикие пчелы складывают в огромном количестве отличный мед не в искусственных крестьянских ульях, а в древесных дуплах, в которых нередко находят множество сотов старого меда: поселяне не успевают осмотреть каждое дерево; поэтому весьма часто встречаются пни громадной толщины, наполненные медом 70. «Мне самому приходилось часто видеть в России, пишет Бох, бывший в России в 1578 г.,— как без всякого труда со стороны людей накапливается большое количество меда, поразительной величины соты скрываются в дуплах деревьев». Эти бортные леса, по большей части дубовые (бортное дубье) или сосновые, изобилующие бортными деревьями — рассоховаты- ми дубами и соснами, часто упоминаются в грамотах XV — XVI вв. Бортное деревье в заповедных лесах охранялось от истребления: окрестным жителям заповедовалось «бортное деревье по полям и заполицам и .лесам с пчелами и без пчел беречь, не сечь и не поджигать и пчел :не выдирать, чтоб тот государев бортный лес не запустел», как говорится в одной грамоте Ивана Грозного от 1565 года71. Ценность представляло не только бортное деревье с пчелами, но и без пчел, как дупло, удобное для устройства улья. Наряду с естественными дуплами попадались «выделанные» искусственно, подготовленные для будущих роев72.
Особенно богаты были бортным лесом берега Оки, княжества Рязанское и Нижегородское. Большая часть этих угодий принадлежала князьям, часть на праве частного владенья путем покупки, мены и т. д., •часть на том общем основании, что все земли и леса, не находящиеся в документально заверенном владении у частных лиц, считались княжескими и эксплуатировались на князя, и борти с приписанными к ним деревнями являются одной из важных доходных статей в хозяйстве князей.
Рязанским князьям в XV в. принадлежали бортники в Корабугинском уезде, в Пластикоре, в Бовыкине, в Воронеже, пронские бортники, бортники около города Переяславля, перевитские, рязанские, ясеновские и киструйские бортники73, у них была громадная бортная вотчина на реках Тынорце и Ворше — лес Глебовский и бортные околицы с бортями за Глебовским лесом74. Нижегородские князья владели бортными угодьями в Курмурском лесу и в Стрелице за Окою. Под Москвою московские князья владели сообща Добрятинскою бортью с селом Добря- тинским и бортниками в городских станах. Кроме того, московским князьям, великим и удельным, принадлежали борти в окрестностях Коломны, Ржевы, Можайска, Звенигорода, Рузы, Нерехты и Козлова Брода, волость Смоляные с бортью и с бортниками вышегбродскими, Кремична
70 «Библиотека иностранных писателей о России», СПб., 1836, изд. Семенова, т. I (Павел Иовий), стр. 39—40.
71 В. О. Ключевский. Боярская дума. М., 1883, стр. 112 (прим.); ср. ААЗ, т. I, .№ 199.
?2 ДАИ, т. I, К> 26.
73 СГГД, ч. I, Kg 127; ДДГ, К« 84.
74 А. Н. Пискарев. Древние грамоты и акты Рязанского края. СПб., 1854, К« 2
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
2*
с кремиченскими бортниками, Крапивна с бортниками крапивенскими,, исменскими и городошевскими и рудьскими, юлотдкие бортники, бортники радонежские, торусские и т. д.75 Эти богатства они беспрестанно' увеличивали не только путем присоединения к своим владениям соседних, княжеств, но и путем покупок у частных лид.
Первоначально в XIV в. князья эксплуатировали свои бортные угодья1 посредством холопов, «бортников и оброчников купленных», о которых говорится в духовных завещаниях Ивана Калиты и его сына Ивана7&. Но эта система эксплуатации была возможна лишь в хозяйстве небольших размеров. Уже' в духовной князя Владимира Андреевича77 определенно говорится, что большая часть его бортников — люди свободные, обязанные службой лишь поскольку они живут на княжеской земле: а «не всхочет жити в тех землях, ин земли лишон, пойди прочь, а сами сыну князя Ивану не надобне»; только как об исключении говорится о тех из них, на ком есть грамота полная. Бывшие холопы постепенно сами теряли черты холопства и сливались с общей массой прочих оброчников. В XV и XVI вв. бортники — свободные люди, которые получают от князя землю с обязанностью за право пользования ею — эксплуатировать в пользу князя княжескую борть и доставлять ему определенное количество меда. Бортный, «земецкий», промысел вовсе не являлся для бортников средством пропитания, а скорее обязанностью, платой за пользование княжескими землями и угодьями. Жили они, как все крестьяне, от земли, также рыбной ловлей и охотой. Указаний на такого рода хозяйство в бортничьих деревнях можно найти очень много. Так, в Рязанском княжестве бортники, промышлявшие на берегах озер Бокина и Бобрового, пользовались не только земецкими — бортными жребиями, но и рыбными жребиями из тех озер 78 79; киструйские бортники били бобров и ловили рыбу на озерке Болонье и показывали на суде (великого князя Василия III), что это озерко и исток Волганский, и займища вплоть до Оки реки, и рыба, и бобры в том озере и истоке исстари их, киструйских бортников 7Э. Еще любопытнее сведения, которые можно почерпнуть из одной грамоты Ивана III: он отнял у Спасо-Евфимиева монастыря и отписал земли монастырские к своему перевесью — покосов 3 дес., да пашенной земли 121/г дес., а дал он ту землю своему бортнику Гриде к перевесью 80. Не менее точные данные дает выписка из писцовых книг 1510 г. об одной из бортных деревень в Стрелице, к которой было придано пашни пол-пол-пол-четьи сохи, да 200 копен сена на берегах Плоского озера 8I. Таков обычный вид собственного хозяйства бортников: оно мало чем отличалось от простого крестьянского хозяйства; и в нем бортничий промысел играл второстепенную роль: бортное угодье эксплуатировалось на князя, а сами бортники кормились пашней, охотой на птиц и на бобров, рыбной ловлей.
Земельные участки раздавались бортникам от имени князя его чиновниками — его волостелями, его дворецкими, его писцами, которые отводили им деревни82. Бортники селились в пожалованных им деревнях обычно по одиночке, и есть целый ряд указаний на то, что «борть
75 Духовные завещания князей (СГГД и ДГГ).
76 СГГД, ч. I, № 21, 22, 25; ДДГ, № 1, 4.
77 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
78 Н. П. Лихачев. Сборник актов, вып. 2, № 15. СПб., 1895.
79 Там же, № 8.
89 АИ, т. I, № 102.
81 А. Федотов-Чеховской. Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России, т. I, № 75.
89 АЮБ, т. И, № 175/1.
22
С. В. Бахрушин
делает» один бортник, и что бортничьи деревни числятся за отдельными семьями. Такова, например, бортничья деревня в Стрелице — Марьина: в 1510 г. она была за Андреем Шуменевым, несколько позднее мы находим ее записанной за его братом Лукой Шуменевым, при котором живут два племянника, сыновья покойного Андрейки, в ней всего два двора; в 1547 г. эта же деревня числится на оброке за Соромом да за Жилой за Шуменевыми, да за вдовою за Ульяною за Кусковой женой Шумене- ва ж, да за ее сыном Романом83. Таким образом, в течение сорока лет деревня находится за одной семьей бортников. Подобное явление мы встречаем и в более ранний периодов одной меновной великого князя Дмитрия Ивановича говорится, например, определенно о бортных деревнях, в которых живут бортники в одиночку: «деревня на Чюдниде Карпова Филипова сына, ...деревня на Чюднице Мануйлова Беркашина» и т. д.84 Однако, сев на пожалованную землю, бортник имел право призывать к себе в село «товарищей». Так, бортник Сатя Остафьев показывал за себя и за своих товарищей на суде рязанского великого князя Василия, что они раньше жили в селе у частного лица: «и после отца твоего преставленья великого князя, вышед есми в твое великого князя село к Еске Черному» 85. Следовательно, княжеский бортник Еска Черный перезвал их к себе. Товарищества бортников упоминаются очень часто в грамотах; иногда товарищей было всего двое, например, в Стрелице одна деревня была за Лукою за Власовым, да за Истомою за Прасковьиным86. Реже встречаются более многолюдные товарищества: Курмурскую борть эксплуатировали, «ходили», как тогда говорили, в первой четверти XVI в. Васюк, сын Сидоров с тремя сыновьями и внуком и с двумя товарищами, и еще три бортника с двумя товарищами; последние работали самостоятельно, но жила вся эта группа одним селом 87. Кроме полноправных товарищей, у бортников могли быть наймиты, которые работали из части добычи; в меновной Дмитрия Ивановича упоминается пять деревень, из которых «ужника ходит», что именно означает таких работников из части добычи 88.
Так или иначе образовывался у окраин бортного леса, на раменье, ряд поселков, населенных либо отдельными семьями бортников, либо небольшими группами «товарищей». Во главе таких поселков стоял староста бортный, сам живший своею деревнею; возможно, что это был тот бортник, который первый поселился в этом месте и стал призывать товарищей 89.
Мне остается сказать несколько слов о том, как производилась самая эксплуатация бортных угодий бортниками. С наступлением времени сбора меда бортники отправлялись на промысел, «ходили по лесам»; они, по словам Боха, «в поисках меда обходили обширные леса и доставали его из дуплов без малейшего труда». Шли, конечно, к знакомым бортным деревьям, но вместе с тем искали новых бортей. На найденное вновь «бортное деревье» бортник ставил свою отметку, «знамя», обычно состоявшее из всевозможных комбинаций условных надрубов на коре под замысловатыми названиями «заячьих ушей», «теса», «черты», «вил», «рубежа», «сапога», «скамьи», «мотовила», и т. д. Каждый бортник или
83 А. Федотов- Чеховской. Указ, соч., т. I, № 75.
84 АЮБ, т. I, Я° 52/1.
85 Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. 2, № 15.
86 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. I, № 75.
87 АЮБ, т. II, Я° 175/1.
88 АЮБ, т. I, № 52/1.
89 АЮБ, т. I, № 52/1 («деревня бортничья Игнатьева Старостина Жижнеева»); ААЭ, т. I, № 53.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
23
каждая группа бортников имели свое определенное знамя. В Курмурском ухожае ходили лес бортный названный выше Васюк Сидоров с товарищами, «а ходят два знамени: знамя на черте крест с вилками, да заячьи уши, да знамя тес с чертой да с двумя рубежами, а Труфаник Петрушин ходит одно знамя: дуга с рубежами да заячьи уши, а Злоба Иванов ходит два знамени: тес с вилками, да с чертою, да с двумя рубежами, да знамя мотовило .и т. д.90 В бортных лесах попадалось много «знаменных деревьев», обозначенных условными надрубами того или иного бортника, дуб, «а на нем борть Памфилова, а знамя скамья», сосна, «а на ней борть Ефима Малахова, а знамена на ней две дуги врозь, а поперек их прут» и т. д.91
В поисках новых бортей бортники заходили иной раз очень далеко, забродили в леса, принадлежавшие частным лицам, вступались в их бортное дубовье и в их ухожаи. При неопределенности границ и владельческих прав они всегда могли производить опустошительные набеги на соседние частновладельческие рощи и, может быть, не только обирали мед, но и выдирали пчел. Поэтому землевладельцы, имевшие борть в соседстве с княжеским лесом, выхлопатывали у князя особую грамоту с указанием на то, что его бортники в «те леса не ходят и в ту борть не вступаются ни во что». Но, если такой грамоты не было, княжеские бортники считали себя в праве «въезжать в чужую бортную околицу, брать в селах крестьян «на свое дело», требовать у них кормов и подвод. Такая оодмога считалась само собой разумеющейся, раз дело шло о княжеской службе92.
При всем этом «медовый доход» князя не мог быть особенно велик. Иностранцы отмечают, что очень много меда пропадало даром: бортники не успевают осмотреть • каждое дерево. Отсутствие интенсивности в эксплуатации бортных богатств выражается отчасти в указанном выше стремлении княжеских бортников расширить район своей деятельности. В результате доход бортничий в сравнении с обширностью угодий был незначителен и случаен. С каждого угодья шло установленное раз навсегда количество меда. Вот, например, Курмурский лес; это очень богатая борть, ее ходили 12 человек бортников, а между тем с нее шло до 1533 г. всего 5 пуд. меда; и оброк был повышен лишь после того, как соседний землевладелец Иван Любовников, желавший отделаться от соседства с княжескими бортниками, «наддал перед старым оброком другую в пять пуд мед», хотя прежние бортники и находили, что с тех бортей «по десяти пудов меду давати им не мочно». Все это известие крайне характерно и подтверждает мысль о совершенной случайности бортни- чьего дохода93. Обычно количество меда, поставляемого отдельными бортничьими поселками, варьировалось в зависимости не столько от богатства бортного угодья, сколько от количества земли, занимаемой бортниками: с деревни Марьиной в Стрелице шло в начале XVI в. 2 пуд. оброка, но когда занимавшие ее бортники расчистили еще леса под пашню, то им надбавили третий пуд меда 94. Другая деревня в Стрелице «по старине», как значится в грамоте от 1554 г., давала оброка по 2 пуд. меда, да пошлин с пуда по 5 денег95; в 1529 г. крестьяне Гороховской
90 АЮБ, т. II, N° 175/1.
91 Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. 2, № 7; см. также А. Н. Пискарев. Указ, соч., № 2.
92 См. Жалованные грамоты в I т. ААЭ.
93 АЮБ, т. II, № 175/1.
94 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. 1, N° 75
95 АЮБ, т. I, N° 30/IV.
24
С. В. Бахрушин
волости, опричь денежного оброка, давали V/2 пуд. меда96; с княжеской борти, пожалованной великой княгиней рязанскою Анною Солотчин- скому монастырю, шло по 5 пуд. рязанских меда в год97. Трудно сказать, в каком виде доставлялся мед к княжескому двору. Под Москвою в XIV в. были княжеские медовые вари, о которых говорится и в княжеских договорах и в духовных грамотах98 99 *. Есть указание, что московские князья посылали своих даныциков по варям, очевидно, собирать оброчный мед". Точно так же тверские князья посылали в Ладогу собственного медовара 10°. В Рязанском княжестве еще в XV в. существовали особые медовые подвозники 101. Варка меда на местах и доставка его ко двору так или иначе средствами самого князя возможна была лишь при условии сравнительно очень небольшого бортного хозяйства, каковым оно было еще в XIV в. При тех обширных размерах, которое оно приняло в княжествах XV в., дело должно было измениться. О варях медовых при бортях ничего не говорится в позднейших грамотах; судя по всему, меды варились в княжеской резиденции его сытниками и варились не сразу, а по мере надобности. Так, Иван Грозный, выезжая на богомолье в монастырь, высылал вперед своего сытника к его приезду меды ставить; монастырские власти отводили сытнику кельи, где ему меды и квасы ставить, и пивоварни, где пиво варить, да погреба, где ему меды и пива ставить, и к ставленью медов и к пивам давали сытнику котлы и чаны, и бочки, и решета, и дрова 102. Сытников для варки меда князья держали большое число; первоначально это были холопы, позднее, как и прочие дворцовые слуги, люди свободные, получавшие за свою службу земли и деревни в поместье. Точно так же изменился способ доставки меда. В XV—XVI вв. он привозился самими оброчниками на княжеский двор. В Москве мед сдавался «погребному ключнику» на Большой дворец 103. Такой же порядок существовал и в других княжествах, и когда удельные княжества были присоединены к Москве, то местные бортники продолжали ведаться администрацией прежних князей; так, бортные деревни в Стрелице еще при Иване IV платили свой оброк «по старине», «в Нижнем-Новгороде ключником» 104. Таких же ключников погребных встречаем в XVI в. и в Твери 105. Под их наблюдением хранились в княжеских погребах запасы меда. Несмотря на незначительные размеры медового дохода с каждой отдельной борти, в общем итоге меда здесь накапливалось очень много, если иметь в виду общее число бортей, принадлежавших князьям, особенно великому князю в первой половине XVI в. Достаточно привести в виде примера, что в 1563 г. опальной княгине Ефросинии Старицкой было послано из великокняжеского погреба 56 пуд. меда пресного на квас, 1 ведро меда старого и 2 ведра фруктового меда 106.
Общее управление бортничьими угодьями лежало на тех же княжеских чиновниках, в веденьи которых находился княжеский погреб,— на
96 Н. П. Л и х а ч е в. Указ, соч., вып. 2, № 7.
97 А. Н. Пискарев. Указ, соч., № 7.
98 СГГД, ч. I, № 21, 22, 23, 25; ДДГ, № 1, 2, 4.
99 СГГД, ч. I, № 27; ДДГ, № 5.
1°о СГГД, ч. I, № 1 и др.
101 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
1Q2 ААЭ, т. I, N° 270.
103 АЮБ, т. II, №> 175/1.
104 АЮБ, т. I, N° 30/IV.
105 И. И. Лаппо. Тверской уезд в XVI в.— «Чтения ОИДР», 1894, кн. 4, стр. 1—238.
106 АИ, т. I, N° 171.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
25
погребных ключниках и чашниках. Как часть дворца, погреб и все бортное ведомство очень рано было подчинено дворецкому. Надо заметить, что такая административная организация складывалась только в крупных княжествах. В XIII и в начале XIV в. московские бортники образовывали всего одну тяглую сотню; эта сотня носит обычно название Васильцева ста — архаизм, сохранившийся до времени Ивана Грозного. Объяснение этому названию дает духовная грамота Ивана Калиты, где говорится об оброке медовом городском Васильцева ведания; очевидно, при нем или незадолго до него сбор медового оброка находился в руках определенного лица, и с тех пор оставались выделенными под названием Васильцева ста те бортные угодья, которые первоначально были «Васильцева веданья». В это Васильцево сто входили, вероятно, кроме городского медового оброка, все те бортные угодья, которые еще до Калиты принадлежали московским князьям. Так, Иван III в своем завещании упоминает о деревнях деловых бортных Васильцева ста в московской волости Селге. Таким образом, Васильцево сто является тем ведомством, которое первоначально ведало сбором меда со всех бортей, принадлежавших московским князьям, в то время, когда Московское княжество было еще очень мало, хозяйство московских князей, как вообще, так в частности бортное, было еще очень незначительно; но уже Иван Калита наряду с медовым оброком Васильцева веданья, который должен по старой памяти идти его сыновьям всем вместе, говорит о бортниках, поделенных между его сыновьями и, очевидно, не имевших ничего общего с тем «стом», который ведался Васильцем; далее это Васильцево сто, дававшее раньше самый крупный доход, теряется среди массы вновь приобретенных бортей. Я остановился на общей организации бортного хозяйства, чтобы лишний раз отметить ту разницу, которая существовала между мелким хозяйством князей XIII и XIV вв. и более поздним крупным хозяйством князей XV и XVI вв. Эту разницу я буду иметь случай указывать и в дальнейшем.
Те же леса, которые представляли такое богатство в смысле бортных угодий, и в другом отношении являлись для князей источником дохода, как место охоты на всевозможную дичь. Нет нужды останавливаться на том, насколько богаты дичью были русские леса в те времена; еще в XVII в. Россия представляла, по отзывам иностранцев, во всей своей совокупности как бы громадный зверинец: нигде в мире не ловится большее количество белок, белых и рыжих,, бобров, горностаев, куниц, соболей, лисиц, лесных кошек, рысей и т. д.107 Под самой Москвой речки кишмя кишели бобрами, например Клязьма, Боря и другие. Рысиными, горностаевыми и беличьими мехами славились в XVI в. Галицкое и Углицкое княжества; в XV в. около Углича еще попадались соболи. Лучшие куньи меха шли из Муромских лесов. Особенно много медведей было, судя по некоторым грамотам, в Дмитровских и в Каширских лесах. Охота на лосей упоминается повсеместно, но больше всего их водилось около Мурома. Неудивительно, что охотничий промысел — «звериное» — представлял одну из существенных отраслей княжеского хозяйства. На оленей и лосей организовывались правильные облавы — «воры»; хищников травили собаками, это называлось: «итти на волчьи, на лисьи или на медвежьи поля». Для травли медведей устраивались загоны из полусрубленных и переплетенных стволов
107 «Чтения ОИДР», 1906, кн. III, разд. III, стр. 182—183, 187—188 (указание
Рейтенфельса).
26
С. В. Бахрушин
деревьев, «медвежьи осеки», куда загоняли зверя. Есть известие, что медведей ловили живьем 108.
У князей были особые охотники, ловчие или ловчане (у рязанских князей), чаще подлазники или подлазщики, которые заведывали всей охотой; кроме того, было много специальных загонщиков «осочников» и всякого рода охотников, но при обширных размерах княжеской ловли своих осочников нехватало и тогда прибегали к принудительной помощи окрестных крестьян. Во время охоты княжеские подлазники и ловчие въезжают в деревни, ставятся и ночуют в них, берут подводы на лисьи и медвежьи поля, проводников и даже сторожей, вероятно, для наблюдения за зверем 109 * 111 * 113 114 115. Крестьяне должны устраивать загоны, с княжеским ловчим «медвежьи осеки осекать» ио, должны участвовать в облавах, ходить «в воры на лоси и на медвежьи и на волчьи поля» ш. Так, деревня Присеки была обязана высылать на охоту бежецкого князя Семена, «на медведи и на лоси и на олени с сохи по пяти человек» ш.
В поисках дичи княжеские ловчие не особенно стеснялись, заходили в леса, принадлежавшие частным владельцам, и только в виде привилегии Федор Борисович волоцкий обеспечил Симонову монастырю: «а в лося у них мои подлазники не вступают» пз. При этом могли происходить столкновения с окрестными владельцами; в сказании о Луке Колонкой рассказывается, что он, бывало, нападал на ловчих можайского князя, бил и грабил их и отнимал у них медведей 1и. Такие столкновения сами собою понятны, если вспомнить, с какими неудобствами для окрестного населения были связаны охотничьи экспедиции князей. Помимо прочего, вся княжеская охота кормится на счет местных крестьян; не только берут у них корм княжеские ловчие, псари, охотники, но княжеские псари ездят по окрестным деревням с собаками полдничать, вообще кормят собак на счет крестьян, а также своих лошадей, травят крестьянское сено и овес травят116.
Для княжеской охоты необходимо было содержать много собак. Герберштейн упоминает при описании охоты великого князя Василия на зайцев собак трех пород: canes molossi, odariferi (гончие) и kurtzi; о последних он говорит, как о красивых псах с пушистыми хвостами и ушами, смелых, но неспособных к долгой гонке116; это, вероятно, борзые, старорусское название которых было «хорты» 117. У московских князей в XV в. в селе Лучинском на Яузе под самой Москвой была псарня118. Но, как общее правило, княжеские псарни были разбросаны в различных углах княжеств. Князья размещали по деревням своих псарей, поручали им содержание собак и предоставляли им за это ряд привилегий. Такие псарские деревни, деревни за псарями, упоминаются в Московском, и в Рязанском, и в Тверском княжествах. Так, например, в одной из межевых грамот, данных Иваном III своему сыну Юрию в 1504 г.,
108 См. ниже ссылки на жалованные грамоты.
109 ААЭ, т. I, № 34, 35, 81, 86, 132 и др.
»9 ААЭ, т. I, № 175.
111 АИ, т. I, № 178; ААЭ, т. I, № 201.
АИ, т. I, № 117.
113 АИ, т. I, № 108.
114 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. 1, стб. 1171.
115 ААЭ, т. I, № 56, 86, 96, 132 и др.
116 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 210.
117 В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 4. СПб., М.,
1882, стр. 579.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
27
названо семь деревень, бывших за псарнями 119. Псари не были простыми крестьянами и ближе подходили к типу мелких помещиков; некоторые из них держали в поместье несколько деревень; так, в межевой грамоте 1504 г. за одним псарем Данилкой в поместье помечено три деревни. Самое выражение «быть в поместье за псарем» показывает, что в начале XVI в. на псарей смотрели именно как на помещиков; позднее указ 1602 г. относит их, действительно, к числу таковых. В своих деревнях они вели сельское хозяйство (псарские деревни упоминаются с поземом и с рожью) 12°, вероятно, при помощи крестьян, призываемых со стороны. Сельское хозяйством являлось для псарей средством пропитания для них самих и содержания порученных им княжеских свор. Кроме того, •они имели право требовать известных субсидий с окрестных деревень, корма для себя и для собак, ездить по селам и просить жита 121; эти права, вероятно, первоначально ограниченные сезоном охоты, вследствие злоупотреблений с их стороны, делали псарей бичом для прочего населения.
Приблизительно такое же положение, как и псари, занимали и прочие слуги князей, занятые в их охоте. В писцовых книгах Тверского уезда в середине XVI в. упоминаются поместья за охотниками, осочни- ками, стрельцами и трубниками; поместье за стрельцом упоминается в грамоте 1506 г.122 Указы царя Бориса охотников, трубников и сурначеев причисляют также к мелким помещикам, на земле которых могут жить крестьяне.
Помимо охоты на крупную дичь, князья производили в широких размерах охоту на пушного зверя, специально на бобров. В XV и XVI вв. на большинстве речек средней России можно было найти целые поселки бобров, «бобровые гоны», как тогда называли места бобровой охоты, огражденные сделанной самими бобрами плотиной — «бобровой пере- копью» 123. На бобров и производилась ожесточенная охота со стороны княжеских охотников, производилось систематическое их истребление, которое и привело очень скоро к полному их исчезновению. Для охоты на бобров у князей были специальные бобровники. Как и бортники, бобровники первоначально были по большей части люди несвободные, но в XV в. они утратили черты холопства. Как и бортники, они жили на княжеской земле, в пожалованных им «бобровых деревнях». Они точно так же селились и работали по одиночке, семьями — отец с сыновьями, дед с внуком или очень небольшими группами, вдвоем, втроем; так, по реке Увоти ловили бобров в первой половине XVI в. крестьяне Плес- ской волости Исак Захаров да Семен Павлов вдвоем 124. В уставной грамоте ильмехотским бобровникам 1537 г. упоминаются 24 бобровые деревни и 1 погост: в 15 из этих деревень расположились либо отдельные бобровники, либо с семьями; в остальных деревнях 2—3 человека или семьи. Иногда можно проследить самый процесс образования более обширной деревни; так, в Елпатском жили Андрей Елпатский, старожил, по имени которого назван поселок, и, очевидно, более поздний пришелец Иван Якунин 125.
119 СГГД, ч. I, № 140; ДДГ, № 95.
120 ААЭ, т. I, Ко 218.
121 ААЭ, т. I, Ко 217.
122 И. И. Л а п п о. Указ, соч., стр. 31.
123 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. 1. № 14.
124 АЮБ, т. I, Ко 41/11.
125 ААЭ, т. I, Ко 183.
28
С. В. Бахрушин
Жили бобровники от земли, и сельское хозяйство преобладало в бобровых деревнях. Так, бобровые деревни князя Юрия Ивановича в Каменском стане обязаны были давать княжеским чиновникам корм соразмерно с тем, «которая деревня болши пашнею и угодьем». Самый корм, а также штрафы в пользу тех же чиновников выражались в продуктах земледелия — жито, овес, рожь, хлеб, воз сена, или скотоводства — баран, мясо, сыр. В числе возможных судебных казусов, указывается, когда «кто у кого переорет межу — бобровник у бобровни- ка» 126. Упоминаются сенокосы, которыми пользовались бобровники. Мы «помним, господине...,— говорят старожилы на одном процессе в 1493—4 г.: — в ...деревне в Ильинской жил Гридя Батин, княгини великие бобровник, а тот наволок Андреевский косил» 127. Все эти данные показывают, что сами бобровники жили отнюдь не охотой, а сельским хозяйством. Ловля бобров для бобровников, как для бортников эксплуатация княжеских угодий,— первым делом княжеская служба, которой они заслуживали право на занимаемые ими земли и угодья, форма натуральной повинности за пользование княжеской землей. Князь жаловал своих бобровников бобровыми деревнями 128 129 130 131. Если кто из них «не всхочет жити на тех землях, ин земли лишон, поиди прочь» ш; но если бобровники живут в княжеских деревнях, то обязаны «ведати с тех деревень» великого князя службу — бобровую ловлю, ловить им бобров 13°. Иван IV в грамоте плесским крестьянам в таких именно выражениях говорит о бобровниках, которым «велено было... наша служба служити, бобры ловити... да ловя бобры привозите к Москве, к нашей казне»ш. Таким образом, на бобровников возлагалась обязанность эксплуатировать известный район, который обычно обозначался чрезвычайно неопределенно, что давало им возможность «вступаться» даже в бобровые гоны частных владельцев. Ежегодно бобровники едут на княжескую службу, на бобровую ловлю, идут на ловлю с бобровою снастью, со всеми приспособлениями для ловли бобров 132; они ходят по окрестным рекам; как идущие на княжескую ловлю, они имеют право ставиться в деревнях и брать с крестьян корм: «бобровники мои где станут, и они корм возмут»,— говорится в княжеских грамотах. Кроме того, они имеют право1 требовать проводников и подводы для переездов 133. Все это объясняется мыслью, что бобровники промышляют не на себя, а на князя. Эта набеги княжеских охотников, сопровождавшиеся рядом поборов, ложились'тяжелым бременем на окрестных владельцев, которые избавлялись от них только жалованными грамотами. Охота на бобров производилась преимущественно осенью, когда подрастали бобрята: «на бобры им в осенине поите» 134; в осенину по случаю начала охоты бобровники давали местному ловчему, который ведал их, как и прочих охотников,— особое приношение — «осеннее» 135. Охота производилась небольшими группами, как жили в деревнях, или даже в одиночку; зато бобровники имели право брать на «дело» окрестных крестьян в се¬
126 ААЭ, т. I. № 150 и 183.
127 АЮБ, т. I, № 103/Ш.
128 ААЭ, т. I, № 183.
129 СГГД, ч i № 40. ддТ< № 17
130 ААЭ, т. I. № 183.
131 АЮБ, т. I, № 41/11.
132 ААЭ, т. I, № 183.
133 АЮБ, т. I, № 30/11; АИ, т. I, № 13, 83 и др
13< ААЭ, т. I, № И.
135 ААЭ, т. I, № 183.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
29
лах и брать с них «бобровое», может быть, в качестве откупа в случае уклоненья от участия в охоте 136. Охотничьи приемы, судя по всему, были очень примитивны: забивались истоки, т. е. выход из реки, и бобров загоняли в сети 137. При всей бесцеремонности этих способов охоты, они далеко не приносили князю такого значительного дохода, как можно было бы ожидать. Плесские крестьяне, которым была предоставлена охота по реке Увоти от Шуйской дороги до Клязьмы до Увотского устья, представляли всего три шкурки: один бобр карий и два бобра — ярца темнокарих (ярдами звались годовалые бобрята), а «коли они бобров не добудут^-они должны привозить к великокняжеской казне деньгами по рублю в год 138. Другие, например, ильмехотские бобровни- ки во Владимирском уезде, которые ловили бобров в реке Клязьме, да по реке Судогде от верховья до устья, да по реке Колакше, доставляли всю добычу на княжеский двор, «что добудут бобров и им бобры вози- ти к Москве, к ...великого князя казне шерстью; а не добудут бобров и им давати ...за бобры оброком, с году на год, полтретья (272.— С. Б.) рубля денег» 139. Вот во что оценивался результат годовой охоты ильме- хотских бобровников. В конце концов это было очень немного. Тем не менее в общем итоге в казну как великого князя, так и более мелких князей ежегодно свозилось громадное количество самых разнообразных шкур и мехов. В XV в. в Рязанском кия!жестве существовали особые подвозники меховые, которые обязаны были подвозить в княжескую резиденцию оброчные меха 14°. Таким образом, накоплялась из года в год на казенном дворе князя под веденьем его казначеев масса мягкой рухляди. Некоторое отдаленное представление об этих богатствах, хранившихся в княжеской казне, мы можем себе сделать из духовных грамот князей, которые, впрочем, упоминают в них лишь, самое ценное. Михаил Андреевич верейский, помимо прочих порт и рухляди, оставил своим наследникам 10 шуб (из них одна лисья), два кортеля горностаевых, один кортель белий и один куний 141. Иван Борисович волоцкий завещал раздать по монастырям четыре собольи шубы, один кожух на бельих черевах и один на лисьих 142. Его брат, князь Федор Борисович, нуждаясь в деньгах, заложил некоему Вепрю и некоторым другим лицам четыре шубы на соболях, две шубы на рысях, шубу на черевах бельих и шубу на горностаях 143; их мать княгиня Иулиана оставила четыре шубы на соболях, одну шубу кунью, один кожух на соболях, другой на черевах бельих, кортели горностаевый и белий, каптур соболий и свою лисью душегрейку 144.
В сравнении с охотой на крупного и на пушного зверя охота на птиц играла по понятным причинам второстепенную роль в княжеском хозяйстве; места птичьей охоты, перевесища, где развешивались между деревьями сети — перевесы, беспрестанно упоминаются при селах и деревнях, принадлежащих князьям; но обычно самостоятельного значения они не имели и эксплуатировались на себя лицами, державшими деревню на поместье или в оброке,— псарями, бортниками и т. д. Впрочем,
136 ААЭ, т. I, № 34, 183 и другие жалованные грамоты.
137 ААЭ, т. I, № 11.
138 АЮБ, т. I, № 41/11.
139 ААЭ, т. I, № 183.
149 СГГД, ч. 1. № 127; ДДГ, № 84.
141 СГГД, ч. 1, № 122; ДДГ, № 80. '
142 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
143 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
144 СГГД, ч. I, № 131; ДДГ, N° 87.
30
С. В. Бахрушин
встречаются специальные перевесные деревни, населенные перевесника- ми, промышлявшими этим видом охоты. Перевесы ставились преимущественно на болотных птиц; упоминаются, например, «чирячьи перевесы». Выделена была охота на тетеревов; существовала особая группа тетеревников или тетеревичей, но в общем нет никаких сведений ни об- организации охоты на князя, ни об доставке битой дичи ко двору его, и остается предположить, что в XV в. она утратила то значение, которое- могла иметь в небольших княжествах XIV в.; большинство перевесищ. вероятно, сдавалось на оброк, а в средине XVI в. деревни перевесников. и тетеревичей были пущены в раздачу дворянам 145 146.
Наряду с указанными видами охоты близ княжеских резиденций сосредоточивалась охота с соколами, производившаяся не только на птиц, но и на зайцев; последнее обстоятельство объясняет важное место соколиной охоты в княжеском хозяйстве. Широко поставленная соколиная охота требовала большого числа охотничьих птиц: соколов, кречетов, ястребов. В Москве в XV в. в самом центре города «на болшой улице над площадью» стояла великокняжеская сокольня И6. Поставка птиц для княжеской охоты являлась обязанностью специального штата охотников на соколов: сокольников, кречетников и ястребников.
В XIV в., может быть, преобладала та форма сокольничьего промысла, указание на которую мы находим в грамоте Ивана Калиты печерским сокольникам, а именно охотничьи экспедиции в местности, изобиловавшие ценными соколами. 18 сокольников образуют артель, во главе которой стоит «ватаман»; у них в услужении наемные рабочие, которые участвуют в экспедиции на хозяйских лошадях: «наймиты кто страждет на готовых конех»; среднее положение между наймитами и «другами» ватамана занимают третники, очевидно, работающие из трети добычи. В пути они в качестве княжеских промышленников пользуются особым покровительством двинских властей: «занеже ми люди те надобны», сказано в грамоте147. В другой грамоте того же Ивана Калиты говорится о некоем Михаиле, который ходит в море с артелью в 20 человек, очевидно, также на соколиный промысел, потому что двинским боярам запрещено вступаться в его «гнездные потки» и «места» (охоты) 148. Еще ранее одна грамота великого князя Андрея Александровича говорит о посылке на море трех ватаг с ватаманом Андреем Критским во главе; тут дело также идет о ловле соколов и когда промышленники возвращаются с «потками данными», то пользуются с погостов подводами и кормом по пошлине 149. Такая система охотничьих экспедиций на север имела смысл, как долго наиболее богатые охотничьими птицами области не принадлежали великим князьям, и лишь путем особых договоров с Новгородом (как определенно сказано в грамоте Андрея Александровича) можно было высылать в заповедные места княжеских охотников. Позднее известий о подобных экспедициях мы не встречаем. В XV и и XVI вв. охота на соколов организовалась иначе. Сокольники сидят в определенных местах по деревням, так называемым деревням соколь- нича пути. Нередко сокольники выбирали себе сами подходящее место для жительства и для охоты, «на лесу на диком», и просили разре¬
145 ААЭ, т. I, № 187; ДАИ, т. I, № 31; А. Юшков. Указ. соч„ т. I, № 178.
146 СГГД, ч. I, № 130; ДДГ, № 86. Об охоте на зайцев с соколами см. С. Г е р- берштейн. Указ, соч., стр. 115.
147 ААЭ, т. I, № з.
148 ААЭ, т. I, № 2.
149 ААЭ, т. I, № 1.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
31
шенья в том лесу сесть жить и лес на пашню расчищать и дворы ставить. Селились они, как и прочие промышленники княжеские, по одиночке или небольшими поселками; так, в половине XVI в. на реках Юде, Шохме и Леже в Вологодском уезде основываются два брата Дмитрий и Лев Артемовы, да их товарищ Семен Блазнов. Поселившись на новом месте, они имели право призывать желающих «на тот лес жи- ти», заводили крестьянское хозяйство, расчищали пашню, пользовались всеми угодьями; так, углицкий князь Юрий Иванович упоминает в одной из своих грамот деревню, «что была за Митею за Березниковым за сокольником в-поместье, с лугами, с покосами и со всем, что к той деревни потягло», куда из той деревни соха, и плуг, и коса, и топор ходят. Свое хозяйство сокольники вели посредством призываемых крестьян; так по крайней мере можно полагать на основании того, что жалованная грамота Ивана IV вологодским сокольникам распространяет даруемые ею привилегии также на их «людей», и что указы царя Бориса о крестьянском свозе говорят о. кречатниках, ястребниках и сокольниках. Как прочие княжеские охотники, они были на положении мелких помещиков, державших свои деревни на поместном праве ,50.
На расселенных по лесам сокольниках лежала обязанность поставлять на княжескую сокольню охотничьих птиц: соколов, кречетов и ястребов. Охота производилась посредством ловушек: ставились «седбища на соколов и по болотам налорцы». Места, где ловились хищные птицы,— «сокольи и кречатьи седбища», «сокольи помчища» — были по большей части болотистые и лесистые берега озер и речек, «лес, дичь, мхи, болота». На прокормленье пойманных соколов брали кур в окрестных деревнях: «в их деревнях на мои соколы куров не емлют», как об исключении говорится в грамоте углицкого князя Андрея Васильевича о деревнях Троице- Сергиева монастыря ш. С году на год сокольники были обязаны доставлять в Москву определенное число оброчных соколов: так, вологодские сокольники давали великому князю «оброком с году на год 3 сокола». Впрочем, в XVII в., когда соколиная охота как промысел стала терять свое значение, они могли откупаться от обязанности представлять соколов «пером» — особым денежным оброком; в середине XVI в. каждый сокол оценивался в полтину 150 151 152 *. Привозить птиц в Москву сокольники были обязаны сами: они везли их в особых повозках 1б3, запертых по пяти-шести вместе; при проезде, «коли они поедут... с оброчными соколы», они пользовались правом постоя в деревнях, и лишь в виде привилегии пожаловал названный углицкий князь братию Троице-Сергиева монастыря: «коли ко мне (мои сокольники.— С. Б.) соколы принесут и они у них в деревнях не ставятся»154. Оброчными соколами пополнялась княжеская сокольня, богатству которой удивлялись иностранцы: самым богатым государям древности, по их словам, не были известны все эти породы кречетов и соколов 155 156; особенно славились красные и чрезвычайно редкие белые кречеты; большое число таких кречетов белого и яркокрасного цвета видел Г'ерберштейн на великокняжеской охоте на зайцев; он дивился их величине и смелости 1б6. Содержание и обучение княжеских соколов лежало на
150 АИ, т. I, № 295; Сборник Муханова, № 321.
151 ААЭ, т. I, № 81 (о местах охоты на соколов — ДАИ, т. V, № 101).
АИ, т. I, № 295.
163 ДАИ, т. V, № 101.
184 АИ, т. I, № 295; ААЭ, т. I, № 81.
155 «Библиотека иностранных писателей о России», т. I (Павел Иовий), стр. 31.
156 С. Гербер штейн. Указ, соч., стр. 211—212.
32
С. В. Бахрушин
поселенных близ города сокольниках. Таковы ястребьи в Переяславле 157, скорыновские сокольники в Углицком княжестве 158, доблинские сокольники под Москвой 159. Эти сокольники образовывали близ города целые слободы, память о которых до сих пор сохраняется в названиях московских улиц: например, Кречетниковский переулок, Сокольники, Сокольничья слобода, Соколиная улица. Среди этих сокольников были специальные помытчики, т. е. сокольники, умевшие напускать соколов на дичь 16°. Эти подгородные сокольники обслуживали княжескую охоту. Так, князь Андрей Дмитриевич можайский посылал своих сокольников с ястребами и соколами на ловлю. Охотничьи поездки княжеских сокольников сопровождались поборами и притеснениями и вызывали столкновения с окрестными жителями; иногда дело доходило до того, что княжеских сокольников били, грабили, отнимали у них ястребов и соколов 161. Позднее, когда охотничий промысел стал терять свое значение в княжеском хозяйстве, сокольники сохранялись только для развлечения государя. Первоначально эти жившие около княжеского двора сокольники были холопы; еще в грамоте князя Бориса Васильевича волоц- кого упоминается один сокольник в числе холопов 162. Позднее они слились по своему юридическому положению и по своим занятиям с общей массой посадского населения; среди них встречаем мелких ремесленников, сапожников 163. Общее заведывание княжеской соколиной охотой принадлежало его сокольничему. Как лица, служившие по дворцовому хозяйству, все сокольники пользовались судебной экстерриториальностью: «А кому будет до тех оброчных сокольников и до их людей каково дело, ино их яз сужю сам князь великий, или мой сокольничей»,— говорится в одной грамоте Ивана IV164.
Мне остается сказать несколько слов об эксплуатации рыбных богатств в княжеских владениях.
«В Московии»,— пишут иностранцы в начале XVI в.— очень много больших озер и рек, а также небольших речек и ручейков; все они обильны рыбой, причем рыба там гораздо вкуснее, чем в других странах; подобного богатства нет во всей Европе» 165. Понятно, какое важное место должен был занимать рыбный промысел в хозяйстве князей. Они владели большими водными угодьями. Нижегородским князьям принадлежали рыбные ловли по Суре и все озера от Курска вниз Сурою, неточные и глухие, и глубокие стрежена 166; рязанским — Дон 167, который, по словам Герберштейна, славился превосходной рыбой, и рыбные ловли на нем 168. В Мбскве-реке, не слишком рыбной, водилась только дешевая и обыкновенная рыба 169; впрочем, и тут князья завели в Ногатинском селе заводь, искусственно образованную заборьем 17°. Несколько далее от Москвы им принадлежало село Косино с тремя озерами171, до
157 СГГД, ч. I, Mb 127;. ДДГ, Mb 84.
158 ААЭ, т. II, Mb 81.
159 СГГД, ч. I, Mb 51; ДДГ, Mb 29.
16° ААЭ, т. I, Mb 147.
161 С. М. Соловьев. Указ. соч.% кн. I, стб. 1171.
162 СГГД, ч. 1, Mb 105; ДДГ, Mb 71.
163 ААЭ, т. I, Mb 147.
164 АИ, т. I, Mb 295.
165 Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. М.— Л., 1936, стр. 95—96.
166 Сборник Муханова, Mb 117.
167 СГГД, ч. I, Mb 127; ДДГ, Mb 84.
168 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 106.
169 Там же, стр. 97.
170 СГГД, ч. I, Mb 40; ДДГ, Mb 17.
171 СГГД, ч. I, Mb 40; ДДГ, Mb 17.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
33
сих пор богатыми рыбой, и рыболовные деревни на Пахре172. Но очень рано московские князья стремятся развить рыбный промысел на реках, более богатых рыбой: на Волге, на Шексне и на Белом озере. Обилием рыбы славилась Волга, где ловили множество рыбы огромной величины и отличного вкуса, в особенности сомов; по словам иностранцев, в ней водится белорыбица или белая семга, которая, по мнению русских, вкуснее красной, белуги 4—5 арш. длины, севрюги, стерляди, осетры. Вкусом славилась рыба реки Шексны и Белого озера настолько, что образовалась легенда, будто рыбаки, поймав рыбу в Волге, по вкусу узнавали, сколько вре_мени она пробыла в Шексне 173. Со времени Дмитрия Донского московские князья утверждаются на Шексне и на Белом озере и приобретают целый ряд езов, мест, огороженных для рыбной ловли. Самому Дмитрию здесь принадлежал Милолюбский ез 174; его невестка купила у шехонских князей Усть-Шехонский ез 175. На Волге его двоюродный брат Владимир Андреевич владел рыбными ловлями под Городцем; оставляя их своим двум сыновьям, он велел им бить ез под Городцем наполы, «а всхочет... князь Семен ез себе забити на Волзе, и ин собе ез затепет ниже Городца. А ... князь Ярослав схочет... ин собе ез затепет выше Городца, под Юрьевцом» 176. На Волге же принадлежали московским князьям Инопаж с езом под Рыбною слободою, Борисоглебская волость с рыбными ловлями, Заволжские волости с езами, Пошехонье с езовыми деревнями, приток Волги — Нерль, Молота и т. д. Им же принадлежали озера Галицкое и Переяславское, славившиеся сельдями. Местами, где водилось много рыбы, считались «стрежена», глубокие впадины в реке, омуты, «корытины». Где воды были мелки, там князья искусственно углубляли их; так, волоцкий князь Иван Борисович пере^ копал Нерль реку, учинил «глушицу», чтоб ловить рыбу 177. «Кроме того, в княжеских имениях было много искусственных прудов, очевидно, тоже для разведения рыбы; таков Великий пруд под Красным Селом у Москвы (только недавно засыпанный), пруд у Сущева 178. На крестьян, живших вблизи от княжеских дворов, возлагалась в числе прочих повинностей обязанность копать княжеские пруды 179.
Для эксплуатации водных угодий князья держали особых рыболовов, ловчан, неводчиков. Эти рыболовы, подобно бортникам и бобровникам, совершали обходы окрестностей для промысла, своего рода рыболовные экспедиции; тверские князья посылали, например, своего осетренника в Ладогу 18°. Обычно во главе рыболовных экспедиций стоят княжеские ватаманы, рыбники или подлещики; так, на Белое озеро ходил ватаман Верейского князя Михаила Андреевича на княжеском судне 181; когда княжеские рыболовы едут с неводами --- поездами, то соседние землевладель-' цы посылают вместе с ними своих рыболовов, за что платят оброк князю, очевидно, за те преимущества, которые они приобретают при ловле вместе с княжеским ватаманом 182. Княжеские ловчане и рыболовы ходят па
172 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
173 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 107, 123.
174 СГГД, ч. I, № 34; ДДГ, № 12.
175 СГГД, ч. I, № 42; ДДГ, № 61, 70, 71, 72, 82.
176 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
177 Завещания князей: ААЭ, т. I, № 143, 142; АИ, т. I, № 55.
178 СГГД, ч. I, № 86, 136; ДДГ, № 61, 92.
179 ААЭ, т. I, № 158, 215, 218. - -
iso СГГД, ч. I, № 1.
181 ААЭ, т. I, № 67.
182 ААЭ, т. I, № Ю2.
3 Научные труды, т. II
34
С. Б, Бахрушин
соседним рекам, въезжают на озера, в заводи, в речки, бродят по ним с бреднями и «курицами», если только прибрежные владельцы не успели выхлопотать себе грамоту о том, что рыболовы князя на него «рыбы не ловят» 183. При этом, когда княжеские подлещики поедут рыбу ловить, то на подмогу они берут у соседних землевладельцев и их крестьян — неводы на ловлю, самих их зовут на княжескую ловлю, ставятся в близ лежащих деревнях и емлют корм, а крестьяне обязаны их принимать 184. Во время рыбной ловли на князя его рыболовы возбраняют посторонним ловить рыбу в тех местах, где они сами ловят, и за право ловить ватаманы и заказчики берут с неводов чужих рыболовов пошлину рыбой185. От позднейшего времени, когда этот сбор стал сдаваться на откуп, мы имеем известие, что на Варзуге откупщик собирал с улова десятую рыбу — семгу «в тонях, и в речных заборах, и на морском берегу, со всяких ловцов с неводчиков, с харов, с рыбных заборов и с поездов» 186. В последней четверти XV в. эта пошлина, «рыбное», взималась не толькой рыбой, но и деньгами и даже мехом; так рыбники Михаила Андреевича на Белом озере брали с монастырских и городских неводов по 20 бел с невода 187.
Наряду с такого рода поездками промышленного и фискального характера развиваются слободы и деревни рыболовные или езовые, жители которых специально заняты ловлей рыбы в определенном месте. Таковы галицкие, переяславские рыболовы, рыболовы Борисоглебской слободы. Наиболее нам известна корпорация рыболовов на посаде в Переяславле в первой половине XVI в.: во главе дворов рыболовлих стоит староста рыболовль; вся корпорация состоит в ведомстве стольнича пути и пользуется исключительным правом ловить рыбу на великокняжеском озере Переяславском, за что и платит определенный оброк деньгами и рыбой. В противоположность прочим княжеским промышленникам рыболовы жили тем промыслом, который был им предоставлен княжеской администрацией, и служба их носит характер аренды водных угодий на условии уплаты оброка; наряду с оброком натурой они поэтому платят еще самостоятельный оброк деньгами, между тем как прочие промышленники платили деньги только в том случае, если не могли доставить положенного числа продуктов 188.
Что касается способов ловли рыбы на князя, то обыкновенным приемом является «бить ез», т. е. во время хода рыбы загораживать ей путь «заборьем», для чего в дно реки вбивались шесты, между ними делалось «плетенье» из прутьев, оставляя только несколько проходов, в которых вставлялись верши. За устройством езов и за самой ловлей наблюдал княжеский езовщик; так, у Михаила Андреевича верейского был на Быстрой тоне езовщик Сава Попов, а на Милобудском езе — езовщик Ждан; у Василия Темного на Оке был езовщик Глядко189. Езовщик бьет княжеский ез на реках; при этом он может требовать подмоги от окрестных крестьян, он собирает к тому езу монастырских и других людей, которые, если они не освобождены специальной грамотой княжеской, обязаны ез княжеский бить. Вероятно, они могли освобождаться от обязанности лично работать на езу посредством уплаты особого оброка: таково,
183 АЮБ, т. II, N° 41/1; АИ, т. 1, N° 76, 192 и др.
184 ААЭ, т. I, N° 43, 75, 107; АИ, т. I, N° 76.
185 ААЭ, т. I, N° 107.
186 ААЭ, т. I, N° 377.
187 ААЭ, т. I, N° 107; АЮБ, т. II, N° 156 (VII и VIII).
188 ААЭ, т. I, N° 142, 143, 324 (грамоты Федора Ивановича рыболовам Борисоглебской слободы с ссылкой на грамоты Василия III и Ивана IV).
189 ДАИ, т. I, N° 192; Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. II, № 7.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
35
очевидно, происхождение «езоваго» 190. Езы бились обычно весной, когда шла рыба; это были езы — «вешняки», «езы вешние» 191. Кроме того, бьют ез зимний. Трудно сказать, является ли зимний ез тем же, что и подледная или поледная ловля, которая считалась особенно доходной. Впрочем, можно предположить, что под последним названием подразумевается та форма зимней ловли, которая до сих пор практикуется на Волге: в начале зимы, когда лед сравнительно тонок, рыболовы, проследив начало хода рыбы, бьют палками по льду, оглушают рыбу и баграми достают ее из прорубей; возможно также, что просто через две проруби пропускали сети и_хаким образом ловили рыбу. За подледной ловлей рыбы на князя наблюдали особые княжеские подледники; при этом в случае нужды они наряжают посторонних крестьян на княжескую ловлю и берут с них пошлины; крестьяне обязаны бить поледное. Часть рыбы идет в пользу самого подледника, который является во время ловли представителем интересов князя 192. Помимо подледной ловли и езов, ловили, особенно на озерах, запорным неводом или сетью, бредником, котлами или иною рыбною ловлею. Для пристанища, где им неводы и сети сушить, рыболовам предоставлялось несколько сажень от воды на берегу реки или озера; так, переяславским рыболовам было дано кругом озера от воды берегу суши по 10 саж. Летняя рыбная ловля неводом начиналась, «как вода пойдет», и производилась «от льду до льду», приблизительно от благовещенья до Николина дня; борисоглебских рыболовов в течение всего этого времени не мог беспокоить дворцовый пристав, потому что они ловят тогда на обиход великого князя 193.
Доход с княжеских езов и тонь не весь шел в пользу князя. Обычно в его пользу шла известная часть улова, которая определялась иногда одной или несколькими ночами ловли, так называемыми «княжескими ночами» 194. Так, шехонские князья пожаловали вместе с монастырем св. Николая Троице-Сер гневу монастырю принадлежавшие им две ночи в Выячевском езу Никольские195. Белозерские князья имели в Островском езу одну ночь «княжую» 196. Переяславские рыболовы, по уставной грамоте 1506 г., обязаны были на поледной ловле ловить на двух наместников, по ночи на наместника, и на волостеля ловить ночь на поледной ловле, а по сотной книге 1562 г. они ловят на поледной ловле две ночи на царя, ночь на царицу, на поледчика ночь, да на двух наместников две ночи 197. О том, какое количество рыбы можно было выловить в течение одной ночи, дает приблизительное понятие грамота Михаила Андреевича, данная им братии Кирилло-Белозерского монастыря (в 1485 г.): вместо того чтобы выдавать им ежегодно рыбу в количестве 4 осетров, 120 стерлядей, 200 судаков и 200 лещей, он пожаловал игумену в Островском езу через год свою ночь; следовательно, княжая ночь давала по приблизительному расчету улов вдвое больший, чем указанный выше ежегодный дар князя рыбой в монастырь 198. Наряду с княжею ночью были другие средства определить часть князя. Так, по грамоте 1506 г., переяславские рыболовы, кроме оброка и по-
190 ААЭ, т. 1, № 17, 120; Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. II, № 7.
191 А. Ф е д о т о в - Ч е х о в с к о й. Указ, соч., вып. 1, № 50; ААЭ, т. I, № II,
Н. П. Лихачев. Указ, соч., т. II, № 7.
192 ААЭ, т. I, № 120, 136, 161 и др.
193 ААЭ, т. I, № 142, 143, 261, 324.
194 АЮ, № 5.
195 АЮБ, т. I, М> 63/VII.
196 АИ, т. I, № 163; ААЭ, т. I, № 114. !
197 ААЭ, т. I, № 143, 261.
198 ААЭ, т. I, № 114; АИ, т. I, № 163.
3:
36
С. В. Бахрушин
ледной ловли, давали на дворец невод—100 саж. на две матицы199:
В других случаях князь еще проще делился со своими рыболовами доходами с водных угодий — отдавал им летнюю добычу, а себе брал зимнюю. Галицкие рыболовы ловили, например, рыбу на Галицком озере и в реке Вексе летом от льда и до льда, «а что их ловля по речкам падучим, и по тем рекам рыбу ловят те же рыболовы по старине», а за 1 эту рыбную ловлю за летнюю они обязаны давать с года на год на великокняжеский дворец известный денежный оброк и всю поледную ловлю 200. При этом ежегодно определялось, сколько должно идти свежей поледной рыбы, «иного году болши, а иного году менши, как в котором году государь укажет»,— говорится в одной позднейшей грамоте201. Поледная ловля давала значительное количество рыбы: по позднейшим известиям от 1585 г., с Ладожского озера, с оброчных рыбных ловель, с рядков, оброчной поледной рыбы шло 640 сигов, 640 лодог и 640 сыртей 202. Впрочем, не со всех своих «вод» получали князья такую значительную добычу: в 1562 г. с богатых усть-волховских тонь, кроме оброка по рублю в год да пошлин 10 московок, рыболовы обязаны были тем же неводом ловить в Ильмеиь-озере рыбы на государя 5 щук да 5 судаков 203. Некоторые сорта рыбы, например сельди на Переяславском озере, ловились «безурочно» в зависимости от потребности двора 204. При приеме оброчной рыбы по счету обращалось внимание на длину доставленной рыбы; судя по одной грамоте Ивана Грозного, каждый раз определялась длина каждой рыбы, которая должна была быть «по государеву указу в меру, а которая ,рыба не придет по указу в мере и за одну рыбу давали по полторе, и по две, и болши того, смечая против указанные рыбы» 205.
Оброчная рыба доставлялась на княжеский двор и должна была идти на княжескую' поварню, к которой поэтому и тянули рыболовы. Для сохранения рыбы ее солили в большом количестве, а также хранили в свежем виде во льду; лед на княжеские погреба поставлялся окрестными крестьянами, которые колют лед и возят его на княжеский двор 206. На Белом озере большие запасы рыбы находились под веденьем езовщиков и рыбников, т. е. тех самых лиц, которые ее ловили или собирали для князя. Уже из данных об оброке с рыбных ловель можно судить о том, какие запасы рыбы, «свежей и разсола», накоплялись в княжеских погребах. Здесь хранились целые бочки белужины, сиговины, лодожины, щучины, теш белужьих, теш осетрьих мокрых; лукошки мокрых осетрьих пупков; стерляди, осетры косячные, шехонские длинные осетры, белые рыбицы, спины, теши и прут белужьи; семжина, сельди, снетки, мазюны, икра луконная (зернистая) и паюсная, пучки визиги и пр. 207 Некоторое представление об этих запасах рыбы дают выдачи, которые производились из княжеских погребов монастырям. Выдачи эти были оформлены: монастырю выдавалась грамота с указанием, сколько рыбы и где мог он получить; с этой грамотой отправлялся в указанное место к езовщику или к рыбнику сам игумен или старец, кого он пришлет; езовщик, прочтя
I" ААЭ, т. I, № 143.
ААЭ, т. I, № 142.
sol и 202 ааэ, т. I, Я° 327.
з°3 ААЭ, т. 1, № 265.
•2°4 ААЭ, т. I, № 143.
205 ААЭ, т. I, № 265.
206 ААЭ, т. I, № 158.
207 АИ, т. I, № 171, также жалованные грамоты Михаила Андреевича верейского Кириллову монастырю.
Княоюеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
37
грамоту, отдавал ее обратно игумену, который держит ее «прока деля» 208. Много рыбы давал, например, Михаил Андреевич верейский в монастырь к св. Кириллу, на престольный праздник Успенья и на «Кириллову память»: в одной грамоте он велит с Быстрой тони давать ежегодно в монастырь 2 осетра и столько же с Милобудского еза; в другой грамоте — 200 судаков да 200 лещей 209. Из этих же запасов шло содержание опальным вельможам; так, мы знаем, что Михаилу Ивановичу Воротынскому при Иване Грозном посылали из Москвы рыбу — осетров свежих и севрюг. В 1563 г. княгине Евфросинии Андреевне Старицкой и ее двору было послано на 130 блюдгрыбы свежей и на 130 блюд рассола — 38 осетров,
11 стерлядей, белорыбиц и лососин, более 8 бочек рассола, 500 сельдей, не считая пудов икры и семги, снетков и т. д.210
Само собою понятно, что при таких запасах рыбы требовалось большое количество соли, и в княжеском хозяйстве соль играла немаловажную роль. Так верейский князь Михаил Андреевич, многократно упоминавшийся владетель рыбных промыслов на Белом озере и Шехони, покупал очень много соли и оставил значительные запасы ее на Белом озере. Приобретая соль, он даже вошел в неоплатные долги, задолжав по монастырям 70 руб. за свою соль211. Понятно, что те князья, во владениях которых находились соляные копи, должны были усердно их эксплуатировать. К северо-востоку от Москвы московским князьям принадлежала очень богатая солью область. От отца к сыну передавался Галич с солыо и с варницами 212 (в частности, при Иване III упоминаются соляные варницы в Чухломе). Далее на Волге им принадлежали соляные промыслы у Городца; уже Владимир Андреевич оставил соль на Городце своим двум сыновьям, велев им ведать ее «с одного», а «делить себе на-полы» 213 214. На Волге же у них была Нерехта с варницами2И, наконец, южнее, Ростовская соль 215. Об общем виде промыслов дает представление одна жалованная грамота Дмитрия Ивановича — Симонову монастырю: здесь упоминаются соляные колодцы и варницы, а при них дворище на двор 216. Во главе дела стояли княжеские солевары. Как обычно, окрестные крестьяне должны были оказывать всякую помощь княжеским промышленникам; вероятно, обязанность «дрова гнать» относится именно к обслуживанию' варниц. Трудно сказать, какая часть добычи шла князю, какая его солевару; трудно, далее, сказать, сколько' ее продавалось на местах, а сколько оставалось на нужды дворца. Торговля солью в пользу князя была во всяком случае значительная, судя по тем мерам, которые принимались для того, чтобы убить конкуренцию: в одних только варницах княжеских соль варят «без череду» и «без стояльниц» (без остановок) «через весь год»; «коль княжеский солевар закличет продавать княжескую соль», то продавать посторонним солеварам запрещено; исключение представляют только привилегированные монастыри, прочим княжеские солевары, как «учнут сами соль продавать», «продавать заповедуют» 217. Наряду с продажею соли большие запасы ее хранились во дворце, в Москве у дворец¬
208 дди, т> I № ,192/11.
209 ДАИ, т. I, № 192/1—II.
210 АИ, т. I, № 171 и 174.
211 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
212 СГГД, ч. I, № 51 и др.; ДДГ, № 29 и др.; АИ, т. I, № 85.
213 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
214 СГГД, ч. I, № 41 и др.; ДДГ, № 21 и др.
215 СГГД, ч. I, N° 144; ДДГ, N° 89.
216 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. V, прим. 122.
217 ААЭ, т. I, N° 52; АЮБ, т. I, № 31 (11) (об обязанности гнать дрова — там
же, т. I, N° 31 (XV).
38
С. В. Бахрушин
кого Большого дворца. Запасы эти были очень велики. Евфросинии Андреевне в 1563 г. в один раз было послано 30 пуд.-соли218. Отсюда же выдавалась руга солью церквам: причту Воскресенского собора на Волоке отпускалось в начале XVI в. ежегодно 19 пуд. соли, двум монастырям в Переяславле — 71 пуд; иные церкви получали меньше, например церковь во Владимире — всего 3 пуда219.
Мой очерк княжеского хозяйства был бы неполон, если бы я в заключение не отметил роли в нем мелких ремесел; к сожалению, наши сведения •об них чрезвычайно ограничены. В течение всего XV в. упоминаются в Москве на посаде и в городе княжеские мастера, некоторые из которых сидят на княжеских дворах 220. В частности, упоминаются в Рязани княжеские гончары221. Из других мастеров чаще всего встречаются портные: в конце XV в. княжеские портные продолжают жить при княжеском дворе, в Кремле, по Новую улицу, что идет от площади к Фроловским воротам (Спасским); они, очевидно', не утратили своего значения дворовых мастеров, хотя каждый из них имеет свой собственный самостоятельный двор 222. Помимо работы на князя на его дворе практиковался сбор с крестьян домоделанных холстов; отсюда, очевидно, объясняется происхождение сбора «портного», который в XV в. существует в большинстве княжеств, причем наряду с ним упоминается «скатертное». Надо полагать, что первоначально «тянуть в портное» означало доставлять свою работу — холсты, скатерти — на княжеский двор 223.
Я сделал общий очерк княжеского хозяйства в XV—XVI столетиях. Хозяйство крупных княжеств в изучаемую эпоху обращает на себя вни-. мание своими размерами, и в этом отношении оно очень резко отличается от того хозяйства, какое вели в своих маленьких уделах князья XIII и XIV вв. Раньше узкие границы налагали особый отпечаток на весь склад хозяйственной жизни ео владениях этих мелких князей, который не мог сохраниться впоследствии в тех крупных княжествах, какими в XV в. были великие княжения: Московское, Рязанское, Тверское, Нижегородское и зависевшие от них уделы вроде Пронского, Кашинского, Верейского,. Дмитровского, Галицкого и др. Небольшие размеры княжеских владений в XIII—XIV вв. являлись причиной того, что при неумении вести рационально хозяйство не все потребности княжеского двора могли быть удовлетворены эксплуатацией собственных земель и угодий князя 224. При господстве натурального хозяйства затруднение разрешалось посылкой промышленных экспедиций в более отдаленные местности, в чужие
218 АИ, т. I, N° 171.
219 ААЭ, т. I, N° 191; Сборник Муханова, N° 319.
22° СГГД, ч. I, N° 78, 144; ДДГ, № 58, 89.
221 СГГД, ч. I, N° 127; ДДГ, N° 84.
222 СГГД, ч# 1? № 144; ДДГ, N° 89.
223 АЮБ, т. I, N° 31/11 (И); ААЭ, т. I, N° 131.
224 Это утверждение С. В. Бахрушина неправильно. Дело не в «небольших размерах княжеских владений» и не в «неумении вести рациональное хозяйство», а в общих условиях феодальной экономики (см. В. И. Ленин. Соч., т. 3, стр. 157—159). Общий натурально-замкнутый характер феодального хозяйства (при наличии товарного производства, обслуживающего феодализм), рутинное состояние сельскохозяйственной техники и т. д.— все это служило помехой для развития мнюгоотр а елевого хозяйства. Автор неправильно противопоставляет княжеское хозяйство XIII—XIV вв. хозяйству более позднего времени (XV—XVI вв.). Несмотря на то, что развитие производительных сил привело в XV—XVI вв. к ряду новых явлений в экономической жизни, определивших и процесс образования Русского централизованного государства, экономический строй общества (феодальный базис) не изменился. Хозяйство попрежнему в значительной степени оставалось натуральным. (Примечание редакции).
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
39
пределы. Так, тверские великие князья посылали своего медовара и своего осетренника в Ладогу и выговаривали себе у новгородцев право ездить осенью в Русу зверя гонять; в некоторых договорах точно определялось, что в Русу они могли ехать охотиться на третью зиму, а в Ладогу — на третье лето 225. Точно так же великие князья Андрей Александрович и Иван Калита посылали свои ватаги на море и в Печору за соколами. В Москве, когда великий князь посылал своих даныциков по медовым варям, то удельные князья выговаривали себе право вместе с ними посылать и своих даныциков 226. Такие экспедиции в чужие пределы, понятно, могли иметь-тиесто лишь путем соглашения — «докончания» с соседом. При более обширных владениях князей в XV в. необходимость в них постепенно утрачивалась.
Небольшие размеры княжеских хозяйств в XIII и в XIV столетиях позволяли организовать их по типу частновладельческих. Хозяйство князей в эпоху, предшествующую той, которую я описывал, велось руками несвободной челяди — холопов. В первой половине XIV в. упоминаются под Москвою купленные бортники. Из духовной Владимира Андреевича •явствует, что еще в начале XV в. среди его бортников, садовников, псарей, бобровников были холопы, на которых он имел грамоты полные 227; еще в духовной Бориса Васильевича волоцкого упоминается сокольник — холоп 228. Казначеи, тиуны и посельские в течение всего XV в. были по большей части рабами 229; мастера тоже долгое время были несвободные 23°. Такая форма эксплуатации угодий рабским трудом была возможна лишь в небольших сравнительно хозяйствах, где она сохранялась и в позднейшее время. Это хозяйство частного владельца вроде князя Ивана Юрьевича Патрикеева, у которого среди холопов мы находим охотников (трубника, стрелка, сокольника, утятника), поваров, хлебников, мельников, садовника и огородников, многочисленных мастеров (портных, •бронников, плотника, серебренника) 231. В крупных княжеских владениях пользование несвободным трудом, наоборот, постепенно выходит из употребления. Еще Иван Калита передавал своим сыновьям рабов — бортников и целый ряд холопов, записанных в большом «свертце» 232, но уже сыновья его начинают отпускать на волю людей своих деловых, купленных и доставшихся им за долг или охолопившихся благодаря браку с дочерью княжеского холопа 233, и с тех пор, как общее правило, князья перед смертью отпускают на свободу своих холопов с женами и с детьми. Холопы сохраняются в очень небольшом числе для услуг по дому; так, Василий Дмитриевич дал дочерям из своих холопов по пяти семей каждой 234; Борис Васильевич волоцкий оставил своей жене трех хлебников, повара, сокольника, посельского и еще девять или десять холопов с семьями, а всех прочих освободил 235. Итак, в XV в. княжеское рабовладенье сильно сократилось; холопов, страдников, мы видим только
225 СГГД, ч. I, № 1. 2; ГВНиП, № 1—2.
226 СГГД, ч. I, № 27; ДДГ, № 5.
227 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17 (о купленных бортниках, СГГД, ч. I, № 21, 22.. 25; ДДГ, № 1, 4).
228 СГГД, ч. I, № 105; ДДГ, № 71.
229 Завещания князей в СГГД, ч. I и ДДГ.
230 СГГД, ч. I, № 73; ДДГ, N° 45.
231 СГГД, ч. I, № 130; ДДГ, № 86.
232 СГГД, ч. I, № 21, 22; ДДГ, № 1.
233 СГГД, ч. I, N° 24, 26; ДДГ, N° 3, 4
234 СГГД, ч. I, № 41; ДДГ, N° 21.
235 СГГД, ч. I, N° 105; ДДГ, N° 71.
40
С. В. Бахрушин
в. селах; промыслы эксплуатируются исключительно посредством свободных оброчников. Этот переход от рабского труда к свободному является результатом той децентрализации в хозяйстве, необходимость которой вызывалась территориальным ростом княжеских владений. Но сорганизовать хозяйство в крупных размерах было для князей нелегкой задачей, и неуменье справиться с нею заставило обратиться к той форме оброчного труда, с которою мы познакомились, и вместе с тем привлечь к работам по хозяйству посторонних крестьян. Эксплуатация угодий — сенокосов, бортей, сокольих седбищ, бобровых гонов, рыбных ловель, охота и связанные с нею обязанности поручаются оброчникам, свободным деловым людям, которые в награждение получают от князя землю; это мелкие помещики, очень похожие на тех, которые со своих поместий несли военную службу, с той разницей, что их служба заключалась не в участии в войне, а в работах по княжескому хозяйству. При этих работах они пользуются субсидиями, кормом и содействием со стороны окрестных крестьян 236. Вот как в общих чертах рисуется организация княжеского хозяйства позднейшего периода; это очень характерная ступень в хозяйственном быте. Неудобства подобной системы лишь очень медленно сознавались; однако уже с начала XVI в. заметны попытки заменить ее простой сдачей угодий в аренду и одновременно с этим стремлением переводить натуральные сборы и повинности на деньги. Одним из главных недостатков описанной системы эксплуатации владений посредством оброчников являлась, конечно, малая ее производительность: во-первых, целый ряд земель и угодий отдавался самим оброчникам в вознаграждение за их труд; во-вторых, доход с угодий был всегда случаен: несколько пудов меда, три бобровые шкурки, пять щук или судаков, как мы видели, определяют иногда ежегодный доход с княжеских владений; невозможно было даже приблизительно установить действительную доходность того или иного урожая, сколько «мочно» с него получить медового или иного оброка, и совершенно остается невыясненным, на каких основаниях определялось то количество продуктов, которое вносилось оброчниками в казну или на дворец княжеский. Однако малая производительность княжеского хозяйства в XV и в XVI вв. не была основным его недостатком; при обширности и многочисленности принадлежавших князю угодий запасы на его дворце даже при указанных условиях были в сущности неистощимы. В основе крупного княжеского хозяйства . этой эпохи лежал другой, гораздо более существенный недостаток, который и препятствовал правильному развитию дела и привел к полному разорению князей-землевладельцев. Этот недостаток заключается в том, что
236 В данном случае С. В. Бахрушин неправильно говорит о переходе в конце XV в. «от рабского труда к свободному» в связи с «децентрализацией в хозяйстве», вызывавшейся «территориальным ростом княжеских владений». Рабский труд вообще не был основой производства в России в период феодализма. Эксплуатация крестьян в XV в. велась на основе преимущественно продуктовой ренты. С конца XV в. наряду с ней развивается барщина, а в некоторых районах — денежная рента. Массовый отпуск холопов землевладельцами на волю с конца XV в. объясняется тем, что их труд в феодальных вотчинах теряет свое экономическое значение. С развитием феодального хозяйства, усилением барщины, появлением денежной ренты усиливалась крестьянская зависимость. Труд холопов, как менее производительный по сравнению с крестьянским трудом, становился невыгодным. Рост общественного разделения труда,, увеличение числа ремесленников, не занятых в сельском хозяйстве,— все это приводило к тому, что падало значение холопов-ремесленников в вотчинном хозяйстве. С марксистских позиций С. В. Бахрушин дал характеристику холопов и холопства в рецензии на книгу А. И. Яковлева «Холопство и холопы в Московском государстве XVII в.» (см. «Большевик», 1945, № 3—4). (Примечание редакции).
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
41
крупное хозяйство XV—XVI вв. продолжало строиться на основах тога мелкого хозяйства, которое оно сменило, и при всей резкой разнице в условиях, в приемах и в организации сохранило многие черты, характерные для прежнего хозяйничанья в границах небольшой вотчины. Даже при беглом знакомстве с источниками легко убедиться, насколько мало изменилась общая постановка всего хозяйства в княжеских владениях; резко бросается в глаза одна черта, унаследованная княжескими вотчинами позднейшего времени рт вотчин XIII—XIV вв. В вотчинах XIII и XIV в в. вое хозяйство велось с таким расчетом, чтобы снабжать двор князя всем необходимым; все хозяйственные продукты шли исключительно на потребление двора, и это было естественно при небольших размерах тогдашних княжеских владений, которые, как мы видели, даже не всегда могли удовлетворить все нужды княжеского обихода. При новых обстоятельствах крупные вотчины князей XV и XVI столетий не изменяют в этом отношении нисколько своего характера; хозяйство в них продолжает служить исключительно на удовлетворение нужд двора; какого-либо сбыта на сторону, если не считать продажи соли, мы невидим. В княжеском дворе скоплялось поэтому громадное количество продуктов сельского хозяйства и промыслов: меха, шубы, кортели, тулупы, холсты, бочки рыбы соленой и свежей, кади ржи и овса, пуды меда,, сливочного масла, ведра слив и яблок. Все это шло на содержание самого князя и его дворни, отчасти тратилось на монастыри и церкви, но правильного сбыта не находило. Между тем в XV в. появляются на княжеском дворе новые запросы, которых удовлетворить не могло натуральное хозяйство, центром которого он был. В течение XV в. в экономической жизни России отмечаются очень явственные перемены, и конец этого- столетия знаменуется очевидным оживлением денежного обращения в стране, которое было отмечено уже современниками-иностранцами 237„ Объективным показателем может служить падение цены на деньги, которое отмечается в первой половине XVI в. Это явление находится и связи.с усилением иностранной торговли. Россия втягивалась через посредство Новгорода в торговые сношения с Западной Европой, а через' посредство Орды и Крыма — с Востоком. Характерно в этом отношении- планомерное стремление московских князей открывать новые рынки, например попытка завязать торговые сношения с Персией и шаги частных лиц, купцов, в том же направлении (известного Афанасия Ники-, тина). Неслучайно впервые в духовной грамоте Ивана III в числе доходных статей упоминаются в Москве торги, лавки и дворы гостиные 238. В связи с развитием торговли начинают создаваться в руках отдельных лиц и корпораций капиталы, и капиталы очень крупные; как во всех странах в момент перехода от натурального хозяйства к денежному, ссуда является, наряду с иностранной торговлей, наиболее выгодной формой помещения капитала 239. Монастыри уже играли ту роль крупных банков, которую они сохраняли в течение XVI в., снабжая частных лиц и даже князей деньгами; в числе кредиторов последних в конце XV в_ мы находим ряд монастырей: Высоцкий, Серпуховский, Левкеев, Воз- мицкий, Селижаров, Покровский, Юрьевский; один Михаил Андреевич
237 «Библиотека иностранных писателей о России» (Кампензе, гл. 5), стр. 30—33.
238 С-ГГД, ч. I, № 144; ДДГ, № 89.
239 С. В. Бахрушин дает неверную характеристику экономического развития Руси.
« Развитие товарно-денежных отношений в рассматриваемое время не меняло общего,
натурально-хозяйственного облика экономики Руси, характерного для феодальной формации, не создавало условий для появления капиталистических отношений. Неверно и объяснение развития товарно-денежных отношений усилением иностранной торговли.. (Примечание редакции).
42
С. В. Бахрушин
верейский был должен Кириллову монастырю 150 руб. (почти 12 тыс. на деньги начала XX в.), не считая других долгов в Мартемьяновом и Пафнутьевом монастыре 240; большие дела делал известный старец Иосиф Волоцкий241. Деньги скоплялись, понятным образом, также в руках торговых корпораций; великий князь Василий Васильевич брал крупные суммы взаймы у московских гостей и у суконников 242; князь Федор Борисович занимал у городских людей у волочан и у ржевичей, вероятно, тоже местных торговых сотен: первым он был должен 20 руб., а вторым — 32 руб. без четверти 243. Наконец, значительные капиталы складывались в руках отдельных лиц, торговцев и ростовщиков вроде того Вепря, который, судя по всему, торговал материями и имел довольно денег, чтобы снабжать удельных князей очень крупными суммами (около 160 руб. князю Ивану Борисовичу и 300 руб. его брату, всего около 46 тысяч на‘деньги начала XX в.), Григория Бобыни (ему должны были братья Ивана III до 280 руб.), Бахтеяра Дубового Носа, семьи Владимира Григорьевича, или позднее того Протопопова, который ссужал деньгами разорившуюся служилую знать 244. Все эти примеры очень знаменательны и указывают на ряд новых явлений в экономической жизни Русской земли: в конце XV в. уже создаются капиталы, и в них 'есть •большой спрос. Этот факт первостепенной важности, однако, не оказал никакого непосредственного влияния на хозяйство во владениях князей. В этом отношении княжеское хозяйство оставалось значительно позади своего временит, оно сохраняло яркие черты типичного натурального хозяйства, когда рядом уже завязывался обмен денег. Между тем явления, отмеченные нами, не могли не отразиться на жизни княжеского двора. Под влиянием развивавшейся иностранной торговли отмечается здесь все возрастающий спрос на иностранные товары, преимущественно предметы роскоши. Иван III всюду на востоке скупал драгоценные камни и ковры: он поручал, например, своему послу в Крым не забыть сказать от него некоему Хозе Асану, что, если у него будут лалы, яхонты дорогие и жемчуг добрый, то чтобы непременно приехал в Москву и привез с собою; узнав, что жена Менгли Гирея владеет жемчужиной Тохтамыша, он не успокоился, пока не получил ее 245; неудивительно, что своим наследникам он оставил такую массу драгоценных камней, о которой его предшественники не имели понятия 246. За великим князем тянулись удельные князья; в их духовных грамотах мы находим предметы восточной роскоши: сабли гирейские булатные, ковры, колпаки ордынские, однорядки и шубы, шубы татарские, серьги и ожерелья с лалами — зернами гурмысскими, однорядки и шубы, саженные жемчугом гурмыс- ским и т. д. Наряду с товарами, шедшими с Востока, упоминаются предметы новгородской торговли: жемчуг новгородский и немецкие товары, преимущественно материи: поставы ипского сукна, платье из камки
бурской и венедицкой или атласа венедицкого, шубы ипекие и лунские. На удовлетворение этой потребности в предметах роскоши у князей при всей обширности их владений денег не было; все это бралось в долг,
240 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
241 СГГД, ч. I, № 132, 151; ДДГ, № 88, 98.
242 СГГД, ч. I, № 49—50; ДДГ, № 30.
243 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
244 СГГД, ч. I, № 96, 1(12, 132, 151; ДДГ, № 68,.74, 88, 98. О Протопопове — у С. В. Рождественского «Служилое землевладение в Московском государстве XVI в.», СПб., 1897, стр. 81, 83.
245 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. I, стб. 1504.
246 СГГД, ч. I, № 144; ДДГ, № 89.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
43
лютому что деньгами княжеское хозяйство, повторяю, не было богато. Иван Борисович волоцкий в разное время взял в долг у Вепря опашень из венедидкой камки, четыре сукна, две камки, еще два сукна, червча- тую бурскую епанчу, всего более чем на 18 руб. 4 алт., которых он так и не заплатил до смерти; у Бориса Кутузова он взял саблю гирейскую, а у Ивана Михайловича ковер намазный 247. Брат его Федор взял в долг в Левкеевом монастыре шубу на червчатом атласе венедицком, ценою в 8 руб.; у Ивана Фомина сына Иванова — гирейскую саблю, колпак ордынский, охабень зуфен, да и у других лиц он брал кое-что из платья 248. Наряду'с спросом на иностранные товары можно отметить и другого рода нужды князей, не находившие себе удовлетворения ни в одной из форм дворцового хозяйства, а именно — нужды военные. Усилившаяся потребность в хорошем оружии не могла найти теперь удовлетворения в работах доморощенных мастеров, какие могли быть при дворах мелких князей; приходилось обращаться к специалистам — •мастерам, вероятно, к москвичам, работавшим на великого князя. Очевидно, таким мастером своего дела был тот Сенька бронник, которому Иван Борисович оставался должен 44 руб., а брат Ивана III — Андрей Васильевич — 51 руб. Иван Борисович, кроме того, задолжал седельнику Филе и кузнецу Лагуте 249. Очевидно, нужда в хорошем оружии заставляла князей обращаться к опытным бронникам и кузнецам; действительно, князья даже брали в долг у своих приближенных то саблю, то наколенники, то рогатину. Те же военные потребности объясняют, вероятно, спрос на хороших, породистых лошадей,— татарских, аргамаков, которых князья брали в долг у кого и где могли; князь Иван Борисович забрал таким образом И коней разных мастей и достоинств, не считая одного чалого жеребца, забранного его женою 25°.
Таковы те новые потребности, которые росли в княжеском дворе, не находя себе удовлетворения в княжеском хозяйстве. Это хозяйство, как было указано, продолжало носить характер чисто натурального. Денежный обмен развивался своим чередом, не затрагивая хозяйственного строя княжеских вотчин. В результате оказалось, что этот строй не мог уже отвечать вновь народившимся потребностям. Князья стали искать денег и, не находя достаточных денежных доходов в своем хозяйстве, стали должать. В их кладовых без всякого движения лежали громадные запасы жита, меда и рыбы; в их казнах скоплялись драгоценные меха, а сами они должны были занимать по нескольку рублей у своих подданных, закладывали свое серебро, свои собольи шубы и горностаевые кортели, как тот волоцкий князь Иван Борисович, который, заложив все, что мог, стал закладывать мониста и обручи своей племянницы, «исте- рял» все ее приданое, ее платье, посуду, словом, всю ее «рухлядь»251. £тоит взглянуть в духовные князей верейских и волоцких, чтобы убедиться, с каким трудом сколачивали они деньги для расплаты с кредиторами: тот же Иван Борисович по некоторым долгам не платил процентов в течение пяти лет; один из кредиторов Юрия Васильевича, брата Ивана III, успел умереть, не дождавшись расплаты, и в своей духовной князь просил свою мать внести те 10 руб., которые он ему задолжал за коня, в Троице-Сергиев монастырь «за упокой его души». Некоторые князья не могли расплатиться за долги своих родителей; так в завеща-
247 СГГД, ч. I, К> 132; ДДГ, № 88.
248 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
249 СГГД, ч. I, № 112, 132; ДДГ, К> 74, 88.
250 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
251 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
44
С. В. Бахрушин
ши одного волоцкого князя фигурирует рядом с его собственными дол^ гами «маткин долг» 252. :
В общем итоге мы имеем страшную задолженность удельных князей в конце XV и в начале XVI в. Юрий Васильевич перед смертью был долг жен 717 руб., т. е. более 71 тыс. на деньги начала XX в.; Андрей Василь-г евич — громадную сумму в 31 050 руб. приблизительно (более 3 млн. 100 тыс.), Иван Борисович — более 600 руб., Федор Борисович — более- 840 руб.253
Все эти данные не оставляют никакого сомнения в том, что книжек окое хозяйство переживало в конце XV в. чрезвычайно тяжелый кризис^ обусловливавшийся трудностью приспособить его к ощущавшейся потреби ноети в деньгах. Кризис этот, судя по некоторым указаниям источников^ отражался не на одних княжеских хозяйствах; это было повсеместное явление, которое объяснялось переходным моментом в экономической жизни страны. Кризис этот переживался всеми землевладельцами;, чем- мельче были их владения, тем труднее приходилось им. С выгодой для себя вышел из кризиса самый крупный землевладелец, великий князь, .московский. Великий князь сумел сосредоточить в своих руках все торговые пути, он держал в своей власти такие торговые центры, как Новгород и Москва, и руководил торговыми сношениями с Востоком; далее* он присвоил себе единственную существовавшую в удельный период дань деньгами — ордынский выход, который давал ему очень значительные суммы.
Хозяйственная неприспособленность удельных князей отдавала их со- вершенно в руки экономически более сильному московскому великому князю. Уже Василий Темный платил в Орду за своего дядю Юрия Дмитриев вича Галицкого 600 руб. 254. Брат Ивана III Андрей Васильевич был должен ему, своему старшему брату, 301 тыс. руб., которые он за него в Орду давал и в Казань и в городок царевичу и которые он брал на самого себя 255. Другой брат великого князя Юрий Васильевич, не будучи в состоянии уплатить своих долгов, просил свою мать великую княгиню' и господина своего князя великого, чтобы они взяли дань с его вотчины да его должникам заплатили его долг и заклад его выкупили 256;- то'чно так же Иван Борисович завещал свою вотчину Рузу и половину Ржевы великому князю с тем, чтобы он «с тое моей вотчины долг мой... пожалует заплатить и душу помянет» 257.
Задолженность "удельных князей позволяла поэтому великому князю распоряжаться совершенно свободно их уделами. Супруга Владимира Андреевича в своем завещании рассказывает печальную историю своей вотчины Лужи: она заняла 280 руб., чтобы уплатить за вотчину внука своего, за князя Василия, и еще 500 руб.— за собственную свою вотчину Лужу; великий князь взял тогда вотчину ее Лужу и отдал ее внуку с тем, чтобы он заплатил все 780 руб.258
Итак, крупные размеры хозяйства в княжеских владениях XV—XVI столетий не спасли князей от полного экономического оскудения; это оскудение и отдало князей в кабалу тому из них, -который был самый богатый,— великому князю московскому.
252 СГГД, ч. I, № 96, 132; ДДГ, № 68, 88.
253 СГГД, ч. I, № 96, 112, 132, 151; ДДГ, N° 68, 74, 88, 98.
254 СГГД, ч. I, N° 49—50; ДДГ, N° 30.
255 СГГД, ч. I, N° 112; ДДГ, N° 74.
256 СГГД, ч> 1} № 96; ДДГ, № 68.
257 СГГД, ч. I, N° 132; ДДГ, N° 88.
258 СГГД, ч. I № 82; ДДГ, N° 28.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
45
При том экономическом кризисе, который переживался страной, удельным князьям, ведшим свое хозяйство еще на началах натурального хозяйства XIII в., спорить с финансовой силой великих князей было еще •труднее, чем с их войсками. Их завещания открывают нам яркую картину тот, как постепенно рушился удельный порядок и как неуменье вести хозяйство при новых обстоятельствах делало их беззащитными перед притязаниями богатого родича 259.
(Первоначально напечатано: «Сборник статей в честь В. О. Ключевского». М., 1909, стр. 563— 604).
259 Конечный вывод, к которому приходит С. В. Бахрушин в своей статье, неверен. Согласно концепции С. В. Бахрушина, ликвидация феодальной раздробленности •была вызвана неумением удельных князей вести свое хозяйство, носившее натуральный характер, в условиях развития товарно-денежных отношений. Рост последних Бахрушин объясняет главным образом влиянием иностранной торговли, с которой связана и финансовая мощь великих князей: В действительности условия ликвидации феодальной раздробленности были подготовлены внутренним экономическим развитием страны: ростом производительных сил, развитием общественного разделения труда и т. д. Создание Русского централизованного государства было ускорено потребностями самообороны. С. В. Бахрушин неправильно оценивает и роль Московского великого княжества в деле создания Русского централизованного государства. Причины, почему Москва явилась центром объединения Руси, он видит в том, что московские князья сосредоточили © своих руках доходы с-торговли и присвоили себе ордынский выход, в том, что великие московские князья оказались самыми богатыми среди других русских князей. Это объяснение целиком воспроизводит схему буржуазной историографии. В своих последующих работах С. В. Бахрушин правильно раскрыл роль Москвы как основы и инициатора объединения разрозненной Руси в единое централизованное государство, показал ее значение как национального центра русского народа, возглавившего его борьбу с захватчиками, прежде всего с татаро-монголами. Показал он и прогрессивное значение политики московских князей, подготовленной объективно закономерным общественным развитием и в свою очередь способствовавшей дальнейшему экономическому и культурному росту страны (см. «История Москвы», т. I, изд. Института истории АН СССР. М., 1952). (Примечание редакции).
юо
МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ 1648 г.1
I
Статья П. П. Смирнова, появившаяся в 1913 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» под заглавием: «О начале Уложения и Земокош собора 1648—1649 г.»1 2, выяснила в достаточной степени убедительно «©посредственное влияние московского восстания 155 (1648) г. на созыв Земского собора 157 (1648/49) г., влияние, которое до сих пор только подозревалось и которому отнюдь не придавалось первенствующего значения. Это обстоятельство вызывает особенный интерес к восстанию 1648 г. и заставляет внимательно остановиться на вопросе о том, насколько можно определить характер и смысл этого народного движения.
Не подлежит сомнению, что в июньском восстании мы имеем дело с явлением гораздо более сложным, чем простые уличные волнения, вызванные грубой попыткой плетями заставить замолчать челобитчиков во время крестного хода 2 июня. Причина восстания, очевидно, лежала
1 В первом издании («Сборник статей в честь М. К. Любавского», Пг., 1917, стр. 709—774) эта работа имела заглавие «Московский мятеж 1648 года». Редакция нашла возможным изменить заглавие, так как в своих последующих работах, в частности в редакторском послесловии к книге П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», т. Ill, М.— Л., 1948, специально посвященном московскому восстанию 1648 г., С. В. Бахрушин ни разу не употребляет слово «мятеж» (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 725--736). Равным образом специальный очерк о московских событиях 1648 г., написанный С. В. Бахрушиным для I тома «Истории Москвы», имеет заголовок «Московское восстание 1648 г.».
Статья С. В. Бахрушина, в которой собран и изучен весь основной материал, касающийся поднятой автором темы, до сих пор остается одной из очень немногих в исторической литературе работ, детально рисующих картину событий июньского восстания в Москве в 1648 г. Только труды П. П. Смирнова специально посвящены тому же вопросу. С. В. Бахрушин не только проделал большую источниковедческую работу, разобрав и сопоставив между собой часто противоречивые показания различных памятников (документальных и литературных) и изобразил фактический ход событий, но и сделал ряд верных наблюдений, помогающих осмыслить изучаемые явления. Основным недостатком работы С. В. Бахрушина является то, что он не видел в восстаниях XVI—XVII вв. проявления борьбы между антагонистическими классами феодального общества, порождаемой развитием феодального способа производства. Это не позволило ему раскрыть смысл движения 1648 г. как восстания антифеодального. Не дав правильной оценки роли города в экономике феодальной России XVII в., С. В. Бахрушин не смог объяснить и тех социальных противоречий, которые наметились между посадскими людьми и феодалами, и того социального расслоения, которое имело место внутри посада. Таким образом, расстановка общественных сил в восстании 1648 г. не получила правильного истолкования. Не подвергнута анализу классовая сущность политики феодального правительства XVII в. Неприемлема в известной части и терминология («мятеж», «мятежники» и т. п.), не воспроизводимая при переиздании. Материал, разработанный в статье С. В. Бахрушина, был им пересмотрен с марксистско-ленинских позиций в более поздних работах (выше они названы). (Примечание редакции. См. также предисловие).
2 «Журнал Министерства народного просвещения» (в дальнейшем цитируется «ЖМНП»), 1913, № 9.
Московское восстание 1648 г.
4?
глубже, и в июньских событиях нашли выражение очень запутанные социальные и политические отношения, которые нам часто приходится- только угадывать. Поэтому представляется не лишенным значения! собрать весь случайный и отрывочный материал, который дошел до нас по этому событию. Настоящий очерк и имеет в виду не столько ввести в научный обиход новые факты, сколько попытаться осветить и отчасти объяснить имеющиеся в нашем распоряжении данные о 1648 г. в их целом.
Восстание 1648 г. отнюдь не было «площадной случайностью». Такому представлению противоречила бы громадность результатов, вызванных им; созыв собора и целый ряд реформ, проведенных «боязни ради и междууообия от всех черных людей». Мы имеем дело с восстанием 3, которое назревало постепенно. Уже в последние годы царствования Михаила Федоровича чувствуется, что надвигается кризис. Об этом пишет шведский резидент4, об этом говорят в Москве и в городах. Народные толки, «многая непрестанная в народех молва»5, особенноярко отражают страх перед осложнениями, назревающими на почве политических и социальных противоречий XVII в., и чутко улавливают «разделение и зависть и обиду», господствующие в обществе. «Вовсем- скорбь великая и вражда несказанная, всей земли связь»,— восклицает псковский летописец по поводу одного случая в 144 (1635/36) г.6* Нервно ждали момента, когда друг против друга станут различные классы общества с их разнородными и взаимно противоречащими интересами. В 138 (1629/30) г. приехал из Москвы в Сибирь служилый сургутский человек Алексей Левонтьев и стал распространять «смутные речи»: «был он на Москве и с Москвы приехал вскоре, и делается де- на Москве нестройно, и разделилась де Москва натрое, бояре де себе,, а дворяне себе, а мирские и всяких чинов люди себе ж, а государь де для того в кручине». В Сибири уж к этому прибавили: «неведомо-де, кто будет государь»7. Совершенно определенно звучит это настроение грозного ожидания в известной «грамотке» нижегородского сына боярского Прохора Колбецкого, которую он писал отцу в 149 (1640/41) г.; он сообщал, что на Москве «смятенье стало- великое», «земля де стала», и будто боярам быть «побитым от земли»,, на бояр имеется в виду бить челом царю. На допросе Колбецкий дал многозначительное показание, что «боярам от земли быть побитым» он написал «спроста мирскою молвою» 8. Эта мирская молва на несколько только лет предвосхитила действительность. Так постепенно чувство «нестроенья» охватывало широкие круги московского общества и принимало конкретные формы. Это чувство недоброго в последние годы царствования Михаила Федоровича начинало уже проявляться в отдельных
3 В первом издании: «с революцией». Понятие «революция» неприменимо к восстанию 1648 г., так как последнее ни в какой мере не колебало основ феодального, строя. С. В. Бахрушин в редакторском послесловии к книге П. П, Смирнова отказался от применения этого термина к анализу антифеодальных восстаний (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 729). В дальнейшем замена термина «революции» термином «восстание» редакцией не оговаривается. (Примечание редакции).
4 Г.'В. Фор стен. Сношения Швеции с Россией в царствовании Христины.— ЖМНП, 1891, № 6.
5 Е. Д. Сташевский. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича^ Киев, 1913 (Приложение XIII).
6 «Полное собрание русских летописей» (в дальнейшем цитируется: «ПСРЛ»)>
т. IV, стр. 335.
7 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630—1634 гг., д. 79.
8 «Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете» (в дальнейшем цитируется: «Чтения ОИДР»), 1894, кн. 2, отд. III, стр. 13—20.
48
С. Б. Бахрушин
вспышках и особенно ,в той волне челобитчиков, в том стремлении жаловаться, требовать, которое отмечается в это время, и особенно в коллективных выступлениях служилых и посадских миров, подкрепленных общим уговором, «единичными записями»9.
Тому, что «общее восстание», неизбежность которого предвидел К'Рузебьерн еще в начале 40-х годов, вспыхнуло именно в первые годы царствования Алексея Михайловича, способствовали отчасти случайные обстоятельства. Страна переживала «хлебный недород и скотинный падеж», о чем писал патриарх в своей грамоте от 8 августа. В июне правительство официально заявляло, что «уездные и сошные люди от... хлебной скудости стали бедны и промыслов отбыли» 10 11.
Этот момент экономического напряжения почти совпал со сменой лиц, происшедшей на московском престоле, и в таком еще очень примитивном государственном организме, каковым было Русское государство, где власть носила в значительной степени личный характер п, подобная смена не могла не иметь большого значения. Смерть царя Михаила уносила в могилу лицо, с властью и авторитетом которого свыклось общество, и с именем которого связывались представления о восстановлении порядка в государстве после «Смуты». Бесцветный, тихий, которого «и не слышать» 12, о котором в народе говорили, что «дал де бог [царя] смирна»13, легко поддававшийся семейным и родственным влияниям, он мало проявлял инициативы, и его не лишенная дарований личность нередко пропадала за властной фигурой его отца, которого он боялся, или матери, недалекой и недоброй женщины, и заслонялась окружавшими его сильными людьми вроде князя Д. М. Пожарского, князя И. Б. Черкасского, Ф. И. Шереметьева или Салтыковых. При всем том он обладал, поводимому, тактом, не был склонен к жестоким и крутым мерам, был в достаточной степени деловит и, благодаря отчасти пассивным качествам, справился с тяжелыми задачами, выпавшими на его долю после «великой разрухи». Выросши на переживаниях «смутного времени», он вынес из них уменье быть терпеливым в делах и терпимым к людям, а для общества явился воплощением идеи идеальной верховной власти, потребность в которой так глубоко была прочувствована людьми Русского государства среди анархии, предшествовавшей его избранию 14. Появление вместо него на престоле нового, еще очень
9 Такова одиначная запись, составленная в Соли Вычегодской в 144 (1635/36) г. {С. М. С о л о в ь е Йстория России с древнейших времен, т. IX, гл. 4), в Мангазее в 139 (1630/31) г. (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 79, лл. 1—6), в Ельне в 154 (1645/46) г. («Акты, относящиеся к истории земских соборов», под ред. Ю. В. Готье, М., 1909, № XV).
10 П. П. Смирнов. Несколько документов к истории Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— «Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 18. В рассказе, помещенном в Толстовском сборнике, тоже упоминается, что «в миру стал всякий хлеб дорог», хотя это явление и ставится в связь исключительно с июньскими пожарами, уничтожившими Житный ряд. Рассказ о событиях 156 (1648) г., вошедший в Толстовский сборник, издан С. Ф. Платоновым под заглавием «Московские волнения 1648 г.» (С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории. СПб., 1903, стр. 77—93).
11 В этой формулировке отразилось обычное для буржуазной) историографии представление о «вотчинном» характере власти московских царейтЭто представление затушевывало классовую сущность русского самодержавия (Примечание редакции).
12 Н. Я. Новомбергский. «Слово и дело» государевы, т. I. М., 1911, стр. 71.
13 Там же, стр. 43.
14 В ряде выражений («великая разруха», «анархия», «Смутное время») сказались взгляды буржуазной историографии на «Смуту» как прежде всего на «кризис» власти. В характеристике Михаила Федоровича имеется явная идеализация. К буржуазной историографии с ее утверждением о «надклассовости» государства восходит и представление об «идеальной верховной власти», потребность в которой ощущалась «людьми Московского государства». (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
49
молодого и неопытного царя, почти мальчика, более склонного к развлечениям, чем к делам, и наряду с этим смена знакомых лиц, стоявших во главе управления новыми правителями и «.временными людьми» — все это нарушало установившийся ход жизни, и общество, в котором уже давно ощущались признаки внутреннего разлада, должно было реагировать так или иначе на ломку в установившихся отношениях.
Главные заботы нового правительства, начинавшего свою деятельность при условиях, в сущности, довольно благоприятных по сравнению с предшествующим царствованием, были обращены на финансовое положение государства.
Первые годы царствования Алексея Михайловича ознаменованы последовательным стремлением установить равновесие в государственном бюджете и выработать прочную финансовую систему. Эта работа шла в двух направлениях. С одной стороны, есть определенные указания на тенденцию к экономии. Из дел Новгородской чети можно видеть, как проводилась эта экономия в жизнь путем сокращения окладов жалованья служилых людей, как денежного-, так и хлебного, даже полной отмены некоторых должностей и замены по мере возможности денежного жалования земельною дачею. В общем итоге экономия получалась ничтожная, но вызывала раздражение, и эта политика сокращений расходов, несомненно, была одной из причин возмущения, а так как она исходила в конце концов из Большой казны, то взрыв и был направлен против лица, стоявшего во главе этого приказа к\
С другой стороны, приказные финансисты вроде думного дьяка На- зария Чистого, вышедшего из ярославских торговых людей и вносившего в дело всю свою купеческую сметку, были деятельно озабочены созданием единой уравнительной системы обложения. Самой омелой попыткой урегулировать финансы была мысль о замене прямого обложения косвенным. Такие задачи преследовала, как известно, введенная в 1646 г. соляная пошлина, которая и по своим размерам и по порядку взимания посредством специально назначенных гостей оказалась невыносимо тяжелой для населения. Правительство не учло ни естественного сокращения спроса на обложенный акцизом товар, ни, тем более, пагубного влияния, которое имело повышение цены на соль на некоторые виды промыслов. Соляная пошлина уже была отменена в феврале 1648 г., незадолго до восстания, но раздраженье, вызванное ею, улеглось не сразу. Соляная пошлина не была единственным экспериментом с косвенными налогами: казенный клейменый аршин до известной степени предвосхищал мысль о гербовой бумаге. Все эти реформы имели в конце концов одну цель — произвести нажим на платежные силы тяглого населения, и приводили не столько к упрочению государственного кредита, сколько к разорению податных масс.
Неудачная финансовая политика правительства в значительной степени усилила общественное брожение, наличность которого мы отметили в последние годы царствования Михаила Феодоровича: «за соль» был убит Назарий Чистый, за убавку и неплатеж жалованья низшим служилым людям, если верить Олеарию, пострадал П. Т. Траханиотов и едва не поплатился жизнью сам Б. И. Морозов 15 1б.
В Москве, как средоточии всей жизни Русского государства, общее возбужденное настроение переживалось особенно глубоко и вылилось
15 «Дополнения к Актам историческим» (в дальнейшем цитируется: «ДАН»), т. III, № 36.
16 А. О л е а р и й. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг. Перев. П. П. Барсова. М., 1870, стр. 268.
4 Научные труды, т. II
50
С. В, Бахрушин
в 156 (1648) г. в открытом восстании. После статьи С. Ф. Платонова хронология восстания может считаться вполне установленной: открытое возмущение вспыхнуло 2 июня, но начало его надо отнести уже к 1 июня. Наиболее определенно говорится об этом в шведском донесении, изданном С. Ф. Платоновым 17. Автор донесения заслуживает полного доверия, так как все сообщаемые им сведения в общем точны и часто подтверждаются из других источников. Он сообщает, что царь ушел из Москвы в Троице-Сергиев монастырь 17 мая (эта дата стоит также в Разрядах) 18 и что оттуда он возвратился 1 июня (эту дату дает и Толстовский сборник). При этом, по его словам, «простой народ по местному обычаю вышел навстречу из города на некоторое расстояние с хлебом и солью, с пожеланием всякого благополучия, просил принять это и бил челом о Плещееве; стрельцы разогнали народ плетьми, и были произведены аресты»; тогда народ обратился с подобным же челобитьем к царице, следовавшей за царем, «приблизительно через полчаса»; между народом и царицыной стражей произошло столкновение, во время которого пострадали даже «лица, сопровождавшие царицу».
Донесения Поммеренинга всецело подтверждают правильность сделанного описания 19. Волнения, начавшиеся в четверг 1 июня, на следующий день приняли угрожающие размеры: восставшие ходили ко дворцу требовать выдачи Плещеева, заведывавшего Земским двором, разгромили дворы неугодных бояр и убили думного дьяка Назария Чистого. В пятницу, 3 июня, движение возобновилось с новой силой и сопровождалось пожарами, распространившимися по обширному району города; под влиянием паники, охватившей дворец, был выдан, в полном смысле слова, на растерзанье Плещеев; вместе с тем ночью был тайно сослан из Москвы воеводою на «Устюг Железной» П. Т. Траханиотов и, пови- димому, была сделана попытка спасти Б. И. Морозова из Москвы.
На следующий день, ввиду непрекращавшихся волнений, царь был принужден вернуть Траханиотова, который и был казнен 5 июня. Тогда же дано было обещание сослать Морозова в Кириллов монастырь. После 5-го числа наступило затишье; обещание сослать Морозова исполнено, однако, не было*. Тогда, по словам Лейденской брошюры, подтверждаемой шведским донесением, опубликованным С. Ф. Платоновым, восстание вспыхнуло вновь. Повидимому, после 5 июня в Москву понаехало много служилых людей, готовых принять участие в новом движении. 10 июня дворяне^и торговые люди били челом о созыве Земского собора и, очевидно, в тот же день повторили с угрозами требование о высылке Б. И. Морозова 20.
В ночь с И на 12-е число («июня в 12 день за час до дня»), согласно «черных людей челобитью», Морозов был сослан на Белоозеро. Таким образом, горячие моменты «московского смятенья» продолжались дней
17 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР>\. 1893, кн. 1, стр. 1—19.
18 Дворцовые разряды 1612—1700 гг., т. III, СПб., 1853, стр. 92. «Того же месяца мая в 17 день ходил государь к Троице в Сергиев монастырь».
19 Р1зданы К. И. Якубовым в его публикации «Россия и Швеция в первой половине XVII в.», М., 1897. Связь между донесениями Поммеренинга и изданным
С. Ф. Платоновым шведским донесением не вполне выяснена. С. Ф. Платонов отметил большую близость между обоими источниками и общее сходство между ними. В деталях, как будет видно, они разнятся довольно значительно (например, в описании сцены на Лобном месте). Поэтому приходится ограничиться осторожной догадкой С. Ф. Платонова, что в изданном им донесении мы имеем дело с документом, вышедшим из-под пера человека, близкого к шведскому резиденту, но не его самого.
20 Шведское донесение говорит, что царь после вторичного челобитья поклялся сослать Морозова на следующий день, что и было исполнено.
Московское восстание 1648 г.
51
десять, вспыхнув 1 июня, в день прихода царя в Москву из Троицкого монастыря, и завершившись поданным 10 июня челобитьем о Земском соборе и о ссылке Морозова.
Московское восстание явилось лишь выражением общего настроения, господствовавшего в государстве. Глубина и сложность причин, обусловивших его, проявились в той быстроте, с которой оно распространилось по всему пространству Русского государства. Всюду весть о московских событиях падала на подготовленную почву и вызывала местный взрыв на почве местных нужд и отношений. В Козлове волнения вспыхнули уже 11 июня, затем распространились и в Козловском уезде, в Челлав-: ском остроге и в селе Дубовом21. 22 июня имело место восстание у Соли Вычегодской, направленное против сборщика податей Федора Приклон- ского22; 26 июня был вынужден бежать из Воронежа воевода Василий Грязной23; в июне же имели место волнения в Талицком24. 5 июля было восстание в Курске25, а 9 июля на Устюге Великом (здесь хотели убить воеводу, с обруба кинуть, и «убили до смерти» одного из подьячих) 26. В начале августа из Чугуева князь Яков Волконский писал о «всяких заводах», затеваемых Чугуевскими служилыми людьми 27. 14 сентября в Рузе, по научению губного старосты, посадские люди хотели убить Игната Корсакова, присланного для сыска порозжей земли28. Повидимому, в конце 156 г. или,в самом начале 157 г., т. е. летом или осенью 1648 г., «слыша про московскую смуту, в Чердыни и у Соли [Камской] завели воры завод, хотели лучших посадских людей разграбить и, побить»29. В Сибири, в Нарыме, недовольство служилого люда проявилось в ноябре, но в Томске «большая смута» началась еще раньше, чем в Москве, в конце мая, вызванная местными условиями, и московские известия только усилили ее30. Отголоски восстания продолжали звучать и позднее. Еще в апреле в Кромах были волнения: пробовали убить воеводу и подьячего31. Отголоском явилось, несомненно', и восстание Новгорода и Пскова в 158 (1650) г., хотя уже в 156 (1648) г. Новгород, повидимому, пережил «смутное время» 32.
Таким образом, волна «восстаний» охватила все Русское государство: и посадские центры торгового северо-востока, и старинные вечевые города, и недавно заселенные военные окраины «поля» и Сибири.
В самой Москве волнения грозили принять затяжной характер. 8 августа патриарх пишет, что «и доныне мятеж», и только 29 августа
21 А. Н. Зерцал о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах.— «Чтения ОИДР», 1896, кн. 1, стр. 1—32.
22 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 41.
23 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, № 167, лл. 40—42, 55—59.
24 В. Н. Л а тки н. Земские соборы древней Руси, их история и организация сравнительно с западно-европейскими представительными учреждениями. СПб., 1885, стр. 414.
25 Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, т. XII, стр. 328—329, 331—'332.
26 Восстанию в Устюге Великом посвящено специальное исследование К. В. Базилевича «Мятеж в Устюге Великом в 1648 г.» — «Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 271—298. {Примечание редакции).
27 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, N° 259, лл. 294—295.
28 Там же, № 283, л. 266 и сл.
29 Об этом событии говорится post factum в отписке местного воеводы П. К- Елизарова, доложенной государю 24 октября 157 (1648) г. («Акты Московского государства», т. II, № 367).
30 ЦГАДА. Стб. Сибир. приказа, № 370; Н. Н. Оглоблин. К истории Томского бунта 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 3, стр. 1—30.
31 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, № 270.
32 П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— «ЖМН’П», 1913, N° 9, стр. 53, Примечания.
4*
52
С. В. Бахрушин
можно1 было оказать, что «государьским счастьем смута утихает» 33. Тем не менее Поммеренинг сообщает в октябре о панике, господствующей в Москве, и ежеминутном ожидании беспорядков: народ бежит из Москвы (сообщение от 4 октября); знатные люди свозят свое имущество в дом шведского посла (от 18 октября). По этому случаю он пишет, что 'Правительством приняты меры предосторожности: «Его ц. в. тайно роздало мушкеты по боярам по их дворам» 34. Действительно, в начале октября по Москве ходят подозрительные слухи, к которым прислушивались особенно усиленно, «потому что ныне бунташное время», как говорили в Котельном ряду 4 октября 157 (1648) г.35
В январе Поммеренинг снова пишет о «смятенье в Москве», о слухах, что будут попытки убить Морозова на крещенье, и действительно среди стрельцов говорили незадолго до 6 января: «быть в крещенье смятенью такому ж, что было», «будет грех на крещенье» 36. То же самое говорил в январе Савинка Корепин, закладчик боярина Н. И. Романова: «мир весь качается», «еще де у нас замятие быть и кровопролитью великому», «учнут грабить и побивать бояр Б. И. Морозова да Илью Даниловича и иных», «ходить нам по колени в крови, а боярам де Б. И. Морозову да И. Д. Милославскому и друзьям их быть побитым каменьем» 37. Эти слухи доходили, очевидно, и до Поммеренинга, который писал 21 февраля: «Бог ведает, что я вижу в это опасное время ежедневно с опасностью для жизни» 38. В марте он снова сообщает об угрозах по адресу Морозова; 3 марта подверглись, по его словам, торговой казни 35 человек за разговоры о восстании. От 18 апреля новое известие, что «народ ропщет», и, несмотря на меры, принимаемые Морозовым, «волнение не утихает, и многие убегают прочь [т. е. из Москвы] из страха»39. В мае 1649 г. Василий Нестеров в ссоре с человеком князя А. Н. Трубецкого грозился во Владимирском приказе: «Ныне де с ними судитца нельзя, смотри де что покажет зима... сделают еще лучше летошнего; тогда де с ними судитца пора будет»40.
Даже еще в 158 (1650) г., очевидно1, под влиянием событий в Пскове и Новгороде, в июне по Москве носилась «площадная речь, будто будет на Москве грабеж» 41.
Общая картина волнений 156 (1648) г. и последующих годов, таким образом, получается очень яркая. Это большое народное движение, а не единичные волнения, и притом движение длительное.
II
В высшей степени любопытным моментом в истории июньского движения являются переговоры и соглашение правительства с восставшими и личное участие царя в этих переговорах. Есть основания полагать, что царь принял на себя известные обязательства и скрепил их присягой. Впервые на непосредственное выступление самого царя в событиях 1648 г. обратил внимание С. Ф. Платонов. С большой осторожностью,
33 ААЭ, т. IV, № 30; ДАИ, т. III, № 45.
34 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 426—429.
35 А. Н. 3 ер ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг.— «Чтения ОИДР», 1890, кн. 3, стр. 196.
36 Дело о стрельцах, говоривших про возможность «смятения», см. ниже.
37 О деле Савинки Корепина (ЦГАДА. Прик. дела ст. Лет, 1649 г., д. 19) см. ниже.
38 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 443.
39 Там же, стр. 445, 447.
40 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 53.
41 ЦГАДА. Стб. Приказного стола, № 272.
Московское восстание 1648 г.
53
путем сопоставления некоторых русских и иностранных известий, он пришел к мысли, что «царь Алексей принимал очень близкое участие в переговорах с толпою» 42. О том, что царь выходил лично к народу, дал ему известные обещания и скрепил эти обещания клятвою, мы читаем в так называемой Лейденской брошюре 43 и в изданном С. Ф. Платоновым шведском донесении об июньских событиях44; у Олеария помещен рассказ об обращении царя к народу во время крестного хода, но оно отнесено ко времени после восстания45. Русские источники умалчивают об этом факте, но некоторые документы показывают, что в обществе ходили подобные слухи. Такова, во-первых, сказка томского казака Ивана Лаврентьева, рассказывавшего про выход царя к народу на Лобное место46. Гораздо больше интереса представляет другой документ, новгородское сыскное дело 1649 г. о злоупотреблениях новгородских гостей Стояновых, хранящееся в Центральном государственном архиве древних актов, отрывок которого издан в «Дополнениях к актам историческим», и на которое, мне кажется, недостаточно обращено было внимание исследователей 47. До Новгорода слухи о восстании дошли очень скоро и вызвали много толков. Центром этих пересудок был дом влиятельных новгородских гостей Василия и Ивана Стояновых. В Новгороде они занимали официальное положение; один из них был одновременно «соляного збору» целовальником и кабацким откупщиком; на них правительство возлагало ряд финансовых поручений; в частности, они организовали продажу казенной мялкой рухляди за границу, в Швецию. В Москве они пользовались большим влиянием: «промыслом» Ивана Стоянова вершились дела в Новгородской чети; жертва июньского восстания дьяк Наварий Чистый, сам вышедший из торговой среды, был с ними очень близок: «Назарей де был нам батько»,— говорили Стояновы48. Естественно, что при таких условиях Стояновы одни из первых узнали о восстании в Москве и об убийстве Назарья. В это время бывший новгородский воевода князь С. А. Урусов сидел по царскому указу в тюрьме, на него был подан донос в «государевом деле», и как раз в первых числах июня в Новгород пришел указ на имя воеводы князя Ф. А. Хилкова — велено было его посадить в тюрьму на неделю 49. В тюрьме его посетил Иван Стоянов, и они разговорились о московских событиях. Тотчас после того, как его освободили из тюрьмы, князь Урусов поехал к митрополиту и «послал по дьяка Савина Завесина, по голов стрелецких, по земских старост и посадских лучших людей» и извещал в их присутствии перед митрополитом дьяку про слова Стоянова, «что на Москве учинилась омута». В конце того же года было наряжено следствие по поводу целого ряда жалоб на Стояновых и в том числе по поводу извета, заявленного князем Урусовым. Обвинение сводилось к распространению слухов, опасных для общественного спокойствия. Следователи должны были выяснить: «Как по государеву указу сидел в тюрьме князь Семен Уру¬
42 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории. СПб., 1903, стр. 89.
43 Издана К. Н. Бестужевым-Рюминым под заглавием «Московский бунт 2—3 июня 1648 г. Рассказ очевидца».— «Исторический вестник», 1880, № 1.
44 Новый источник для истории московских волнений 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19.
45 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 278.
4(5 А. Н. Зерцалов. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах.— «Чтения ОИДР», 1896, khi. 1, стр. 33.
47 ДАИ, т. III, № 66; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60, 67; 1649 г., д. 22. В тесной связи находится с делом Стояновых и дело Ив. Бестужева (там же 1647 г., д. 81).
48 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 81; 1648 г., д. 67.
49 Там же, 1648 г., д. 67.
54
С. В. Бахрушин
сов, и он Иван [Стоянов] к нему в тюрьму приходил ли... и князю Семену такие речи, что будто в прошлом 15.6-м году июня в 12 день был на Москве пожар от Тресвящюих ворот до Неглинные, и учинилось от вояких чинов с боярскими людьми драка, и с тех драк невежливым обычаем пришли и ко государеву двору и на дворце шумели, и государь будто изволил вытти на крыльцо с образом, а за государем бояре, и всяких чинов людей уговаривал, чтоб им от шуму перестать, и они перед государем убили думного дьяка Назарья Чистого и били челом государю и просили будто убить боярина Б. И. Морозова, и государь на милость положил, боярина Бориса Ивановича убить не дал, а изволил ево постричь и сослать в монастырь, и бояре будто приговорили — земским и всяких чинов людем овдали убить окольничево Петра Траханиотова да Левонтья Плещеева?». Иван Стоянов не отрицал факта разговора, но утверждал, что говорил об этих событиях не он, а сам князь Урусов: «И Иван Стоянов -против того стоял, слышал де он такие речи от князь Семена Урусова: приехал человек ево с Москвы, а сказывал, что на Москве учинилось смятенье, был пожар великой, у всяких чинов людей учинились драки, и приходили к государеву двору с невежливым челобитьем, и (государь выходил на крыльцо и с бояры, и о-т шуму и от челобитья унимали; и Назарья Чистого на дворе убили до смерти и животы ево разграбили; и боярина Б. И. Морозова просили, и государь де указал Бориса Ивановича сослать в (Кириллов монастырь, а не постричь ево, а бояре де приговорили окольничего Траханиотова да Леонтья Плещеева казнить (по другой версии: «приговорили — земским и всяких чинов людем отдали убить»). И я де к тем князь Семеновым словам говорил: и я де в мире такие слова слышал, что так учинилось на Москве; а после де тому делу и ведомость учинилась». Последняя фраза показывает, что то, о чем говорил Стоянов, было хорошо всем известно в то время, когда он давал свои показания, т. е. в феврале 1649 г.; это были известия, не вызывавшие сомнений. Мне кажется поэтому, что слова Стоянова разрешают окончательно вопрос и устанавливают факт непосредственных сношений царской власти с «земскими и ©сяких чинов людьми» 50.
Но если самый факт устанавливается точно показаниями новгородского • гостя, сыскное дело дает очень мало данных, чтобы судить о том, в какой момент движения эго произошло. Стоянов путает хронологию событий: все то, ^что произошло в течение трех-четырех дней, он относит к одной и притом совершенно неверной дате (12 июня). Для разъяснения вопроса приходится обратиться к иностранным источникам. В шведском донесении описан, невидимому, именно этот эпизод. Здесь говорится, что 2 июня толпа просителей ©след за царем прошла в Кремль: «Несколько тысяч человек (проникли на Кремлевскую площадь и неотступно и 1C громкими криками требовали окончательного решения их желаний и высказанных жалоб. Так как е. ц. в. только что сел за -стол, то -он выслал к ним одного из бояр, по имени Темкина, потом вышел еще один; они сорвали с него платье и надавали „ему таких пинков и толчков, что- он после этого лежал несколько дней в .постели; наконец, е. -ц. в. вышел сам, успокаивал их и спросил, что значит такое неот ступное их домогательство». По требованию толпы тогда были освобождены несколько челобитчиков, арестованных накануне. Затем стали требовать выдачи Плещеева. Царь отвечал, «что ему нужно дать время, так как он хочет расследовать дело». Но так как волнение не утихало,
50 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60.
Московское восстание 1648 г.
55
то царь «вышел еще раз сам» и стал просить толпу «не проливать крови в этот день, именно в пятницу, что у русских считалось ужасным грехом: завтра он выдаст им Плещеева». Это известие подтверждается в общих чертах Поммеренингом. Очевидно, на это намекает и Лейденская брошюра, относя появление толпы у дворца как будто к 3 июня, что очевидно неверно, так как к 3 июня были приняты уже меры предосторожности. Кремль заперт, выставлены караулы, и, по словам Олеа- рия, для защиты дворца были стянуты немецкие полки51. Русские известия подтверждают одну часть известия шведского донесения, где говорится о приходе «всяких черных людей на дворец» «с великим невежеством» и с «жестоким челобитьем на Левонтья Плещеева», которого они просили «убить до смерти»52. Совершенно почти совпадает с шведским известием продолжение Псковской летописи, даже в деталях: «Как государь пошел от праздника, и за ним ...пришли посадские всяких чинов люди всею Москвою, и к ним государь высылал боярина М. М. Темкина [Ростовского] да окольничего Б. И. Пушкина; а боярина и окольничего посадские люди обесчестили и платье на них ободрали, едва одни на Верх ушли, и пошли всякие люди от крыльца» 53. Собирая воедино все эти показания, мы получаем картину, повидимому, . не подлежащую сомнению. 2 июня толпа вслед за царем ворвалась в Кремль; восставшие приходили к царскому двору «невежливым обычаем и на дворце шумели», требуя убить ненавистного Плещеева. Высланные к ним для переговоров князь М. М. Темкин-Ростовский и Б. И. Пушкин были принуждены спасаться бегством, и тогда, очевидно, произошел эпизод, описанный Стояновым: царь вышел на крыльцо е образом, и за ним бояре, и уговаривал толпу, «чтобы им от шуму перестать».
Этим эпизодом не ограничились сношения царя с народом. На следующий день царь, «видя такое в миру великое смятенье», выдал Плещеева «на 'смерть». Плещеев был убит, но волнения не прекращались, «и учали миром просити заступников ево, единомысленников Бориса Морозова и Петра Траханиотова». Тогда царь «выслал на Лобное место с образом чудотворные иконы владимирские» патриарха, митрополита сарского и под-опского Сер аниона, архиепископа суздальского Сер аниона, архимандритов, игумнов и «весь освященный чин». -Вместе с ними были посланы уговаривать мир, «чтобы миром утолились», популярные среди москвичей бояре Н. И. Романов и князь Д. М. Черкасский, оба принадлежавшие к семьям, родственным царю и враждовавшим с царским дядькою, князь М. П. Пронокий и с ними много- дворян. Они обещали от имени царя: «А заступников Левонтьевых Бориса Морозова и Петра Траханиотова указал де государь с Москвы сослать, где де вам, миряном, годно, и впредь де им, Борису Морозову и Петру Траха- ниотову, до смерти -на Москве не бывать и не владеть и на городех у государевых дел ни в каких приказах не бывать». Об этом посольстве к народу в таких выражениях говорится в хронографе, вошедшем в Толстовский сборник54; говорят о нем и иностранцы. Наиболее осведомленный из них Поммеренинг пишет, что «наконец вышли патриарх, Ни¬
51 А. О л е а р и й. Указ, соч., 270—274; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 417—418.
52 Новый Летописец по списку князя Оболенского.— «Временник Московского общества истории и древностей Российских, кн. 17, М., 1853, стр. 193—194. Здесь этот эпизод отнесен к 3 июня, но хронология в Новом Летописце вообще спутана; так, разграбление боярских дворов и убийство Чистого отнесены к 1 июня, «в пяток».
53 ПСРЛ, т. IV, стр. 339.
54 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 87—88.
56
С. В. Бахрушин
кита Иванович Романов... и князь Дмитрий Мамстрюкович из ворот Кремля на одно круглое возвышение, где делаются разные объявления от е. ц. в.; тогда народ согласился на то, что Морозов может сохранить* жизнь, если е. ц. в., согласно своему обещанию, угодно будет отослать его так далеко, чтобы он никогда не возвращался и не допускался ни к каким правительственным делам» 55. Олеарий упоминает об одном только- Н. И. Романове 56, шведское донесение — о патриархе и о царском духовнике. Факт посольства и даже состав его в общем не подлежит сомнению.
Невыясненным является, однако, один вопрос: выходил ли сам царь на Лобное место к народу. Об этом определенно говорит одно лишь шведское донесение. Здесь мы находим утверждение, что «посредники три раза ходили взад и вперед от царя к толпе, но ничего от нее не добились; тогда, наконец, е. ц. в. сам вышел к народу с непокрытой, обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу и был его воспитателем и домоправителем; но они не* хотели на все это сдаться, и, наконец, их настойчивые требования довели е. ц. в. до того, что он стал ходатайствовать, чтоб Морозова удалить из Москвы в ссылку» 57. Олеарий тоже рассказывает, как царь на Лобном месте со слезами умолял народ не требовать выдачи Морозова к обещал: «Если народ желает, чтоб Морозов не занимал более место- государственного советника, то он, царь, отставит его от этой должности, но только чтоб он, царь, не выдавал народу его, своего второго отца, воспитавшего и возрастившего его»58. Но Олеарий относит это событие* ко времени после восстания и, повидимому, мешает происшествия, так как последствием царского челобитья у него является немедленное- возвращение Морозова. Что касается прочих иностранцев, то они лишь намекают на это личное выступление царя 3 июня 59. Поммеренинг, сведения которого наиболее точны, выражается очень осторожно: «е. ц. в., говорят, просил их лучше убить его, чем Морозова, который столь долгое время был наставником е. ц. в. и теперь притом шурин его» 60. Эта сдержанность Поммеренинга дает повод думать, что он не имел определенных сведений о появлении царя перед народом.
Из русских источников об этом факте говорится только в упомянутой выше сказке томского казака. Он рассказывал, что «на Москве де- государь сам выходил на Лобное место, упрашивал де его у черни,. Бориса Морозова, чтоб де его не убили и для того его-, Бориса Морозова, велел сослать на Белоозеро»61. Впрочем ценность этой «сказки»- значительно ослабляется тем, что казак говорил с чужих слов—он слышал в Нарыме от сургутских казаков, а те, с своей стороны, передавали,, повидимому, слова «проезжих людей» 62. Таким образом, подводя итоги,.
55 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
56 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 274.
57 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.».—«Чтения ОИДР»,
1893, кн. 1, стр. 1—19.
58 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 278.
59 В Лейденской брошюре говорится, что царь усердно просил повстанцев пощадить жизнь Морозова, «потому что отец его на смертном одре с великой похвалой- говорил ему об нем, а частью и потому, что Морозов с детства воспитал его и учил»; впрочем, здесь говорится, что народ сам пришел к царю, т. е., очевидно, имеет место» смешение с приходом восставших к дворцовому крыльцу накануне, 2 июня.
60 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419. Разрядка С. В. Бахрушина- (Примечание редакции).
61 А. Н. Зерцалов. К истории мятежа 1648 г., стр. 33.
62 ЦГАДА. Стб. Сибир. приказа, № 365.
Московское восстание 1648 г.
57
можно 'сказать, что, «©смотря на категоричность некоторых источников, нельзя с уверенностью говорить о .выходе царя на Лобное место, так как наиболее заслуживающий доверия из иностранцев Поммервнинг не знает об этом наверное, а в показаниях Ивана Лаврентьева мы имеем дело со слухами, прошедшими через очень много рук и значительно преувеличивавшими действительные факты. Возможно, что появление царя 2 июня на крыльце с образами и обращение его к толпе и последовавшее 3 июня посольство патриарха и бояр смешались в одну картину. Во всяком случае, как мы видим, представление о речи царя к народу с Лобного места было-очень живо в умах современников и, мне кажется, отразилось на описании речи царя Ивана Грозного в Хрущевской Степенной книге. Независимо от того, выступал ли или нет царь лично на Лобном месте, но была заключена сделка между правительством и народом, и сделка эта была закреплена присягой со стороны царя: «И на том... царь к Стасову образу прикладывался, и миром и всею землею положили на его государеву волю»,— сказано в Толстовском сборнике 63„ Это известие совпадает с показаниями иностранцев. В Лейденской брошюре сказано определенно, что «царь дал народу обещание, причем, по обычаю русских при произнесении какой-либо клятвы, целовал золотой крест, который держал в руке патриарх, и призвал в поручительницы матерь божию удалить Морозова»64. Несколько иначе представлено дело в шведском донесении. Здесь говорится, что «для большего удостоверения царь призвал в поручители (zu Geissel gesetzt) 65 патриарха, а патриарх держал перед собою икону или изображение богоматери, которое, по преданию, было написано ев. Лукой и пользовалось большим почитанием», т. е. владимирской иконы Богородицы, о которой говорится в Толстовском сборнике. Что касается Поммеренинга, то он упоминает, что обещания царские были скреплены крестным целованием 66. Таким образом, не подлежит сомнению, что 3 июня были даны клятвенные обещания и скреплены присягою самого царя. Несмотря на состоявшееся соглашение, начавшиеся в тот же день пожары снова вызвали взрыв негодования со стороны народа, и царю пришлось для его успокоения выдать на казнь П. Т. Траханиотова. Что касается Б. И. Морозова, то 5 июня было восстановлено нарушенное было соглашение: «А тово Бориса Морозова царь у мира упросил, что его сослать с Москвы в Кириллов монастырь на Белоозеро, а за то ево не казнить, что он ...царя дятька, вскормил его...; а впредь ему, Борису, на Москве не бывать и владеть ничем не велел. На том миром и всю землею ...царю челом ударили и в том во всем договорилися» 67.
Мы не знаем условий, при которых был заключен этот окончательный договор между верховною властью и подданными. Договор этот, повидимому, не ограничился вопросом о Морозове и о его родне. Есть все поводы думать, что была обещана амнистия восставшим. По крайней мере Поммеренинг пишет 19 сентября, что простой народ и дворяне недовольны тем, что «вопреки обещанию е. ц. в. [многие из их собратий] сосланы за то, что участвовали в бывшем мятеже, хотя им приписывается [в виде предлога для ссылки] продажа табаку, водки и пр.». 4 октября он снова повторяет, что «стрельцы жалуются, что е. ц. в. во¬
63 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 87—88.
# 64 К. Н. Б е с ту ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г. Рассказ оче¬
видца.— «Исторический вестник», № 1, 1880, стр. 69—71.
65 Вряд ли возможно перевести дословно «посадил заложником» (С. Ф. Платонов. Новый источник для истории московских волнений 1648 г., стр. 16).
66 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 428.
67 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 90—91.
58
С. В. Бахрушин
преки обещанию и крестному целованию сослал их выдающихся людей». Может быть, тогда же были даны еще какие-нибудь обязательства; так Поммеренинг намекает, что царь обещал детям боярским выдать жалованье 68. Олеарий влагает в уста царю ряд обещаний, но все его описание царской речи не заслуживает доверия: в число таких обещаний он вводит, например, отмену соляной пошлины, которая была уже отменена в апреле 1648 г.69 Поводимому, более серьезные обязательства (как-то о созыве земского собора) были даны только 10 июня, когда съехавшиеся в Москву дворяне присоединили свой голос к голосу московского мира, и даны они были вне связи с царскою присягой 3 июня.
Был еще один момент, когда царь обратился непосредственно к миру, и мир выступил действующим лицом, на этот раз по желанию и вызову самого царя, а именно в октябре 1648 г., когда надо было устроить возвращение Морозова в Москву. В этом вопросе царь был связан клятвой, данной им миру, и один только мир мог освободить его от этой клятвы. Поэтому возвращению Морозова предшествовал ряд мер, которые должны были создать почву для примирения с ним Москвы. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже в июне, тотчас после восстания, причем в них принимала личное участие, если верить Пом- меренингу, сама царица; пробовали воспользоваться авторитетом патриарха, но эти первые попытки не увенчались успехом 70. Что не удалось в июне, удалось в октябре. С. Коллинс пишет, что «Борис приказал секретно подготовить народ и делал это с такой ловкостью и так при случае умел льстить ему, что те, которые наиболее против него восставали, первые стали просить царя об его возвращении; они легко достигли желаемого». Депеши Поммеренинга поясняют смысл этих слов. В донесении от 18 октября он сообщает, что «патриарх обещал каждому стрельцу, который подпишет [челобитную] о том, чтобы Морозов приехал в Москву, 4 рубля». В следующем донесении уже сообщается, что Морозов возвратился 26 октября, причем Поммеренинг совершенно верно ставит это событие в связь с семейной радостью царя, с рождением сына Дмитрия Алексеевича, но прибавляет: «Стремянные и некоторые другие стрельцы и лишь некоторые из народа согласились на то, чтоб Морозов опять вернулся ко двору; великий князь обещал каждому стрельцу по 10 рублей, а патриарх каждому по 4 рубля»71. Факт этой челобитной и раскола, вызванного ею в среде стрельцов, подтверждается, между прочим, одним сыскным делом начала 1649 г., к которому мы вернемся ниже. Закладчик боярина Н. И. Романова — Савинка Корепин в январе 1649 г. грозился по адресу Б. И. Морозова и И. Д. Милославского, «да и тем у нас достанеца,— говорил он,— которые и руки прикладывали... а в том де заводе, да и стрельцы де, которые рук не прикладывали, с нами ж» 72. Это темное место делается совершенно ясным из сличения со словами Поммеренинга 73.
68 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 426, 428, 419. Разрядка С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
69 С. В. Бахрушин неверно указывает дату отмены соляной пошлины. Эта пошлина была отменена царским указом от 10 декабря 1647 г. (П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. И. М.— Л., 1948, стр. 33). (Примечание редакции).
70 К. И. Я кубов. Россия и Швеция, стр. 419; А. Олеарий. Указ, соч., стр. 277; «Новый источник о московских волнениях 1648 г.», стр. 18.
71 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 429—430. С. Коллинс издан в русском переводе в «Русском вестнике», 1841, № 8 и 9.
72 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
73 С. М. Соловьев верно угадал смысл слов Корепина («История России», изд. «Общественная польза», кн. 2, стб. 1524).
Московское восстание 1648 г.
59
Так закончился короткий и необычайный период в жизни Русского государства, когда верховная власть в нем находилась под клятвою, была ограничена некоторыми обязательствами, подтвержденными присягой. При государственных условиях, чуждых всяких конституционных юридических форм, создалось ни с чем несравнимое взаимоотношение верховной власти и народа, при котором возможен был формальный и скрепленный клятвой договор между царем и его подданными. Так своеобразно складывалась политическая жизнь Москвы. Для прекращения этого положения потребовалось новое проявление народной воли, шли, вернее, фикция-такого проявления 74. По мирскому челобитью был сослан Морозов, по мирскому же челобитью, хотя и фиктивному, был он возвращен.
III
Восстание, разразившееся в Москве в 1648 г., осложнилось неожиданно участием высшего сословия Русского государства — боярства. .Дворцовые отношения, борьба лиц, окружавших престол, и несогласия внутри правительственного класса 75 обострили события.
При молодом и неопытном царе Алексее стоял его воспитатель, «бо- лярин честен и смотритель крайний и ц. в. от его младенческа возраста хранитель» — Борис Иванович Морозов. Царя связывала с этим неглупым, но неразборчивым на средства человеком глубокая и искренняя привязанность, воспитанная в нем с детских лет заботами о нем Морозова и привычкой видеть его близ себя и пользоваться его советами и руководством. «Он, боярин наш,— писал про него царь в 158 (1650) г.,— •будучи у нас..., в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно и нам служил и нашего государьского здоровья остерегал накрепко» 76. Есть смутные указания, что Борис Иванович сыграл некоторую роль при возведении на престол своего воспитанника 77. Как бы то ни было, но с этого момента он приобрел громадное значение, становился ближним руководителем царя во всех государственных делах, «держал», по красивому выражению Мейерберга, «по произволу скипетр, слишком тяжелый для руки юноши»78. В 1648 г. он укрепил свое положение, породнившись с царем посредством брака с сестрой царицы, и, таким образом, царская свадьба, обыкновенно ломавшая все придворные отношения и вводившая в них новый элемент в лице царицы- ной родни, не только не поколебала положения временщика, но еще более упрочила его. Вокруг вельможи, «благоволением царским сильного в слове и в деле», разумеется, группировалась партия, на которую он и опирался: «ради же времени своего име той себе други, советники и по¬
74 С. В. Бахрушин неправильно утверждает, что «была заключена сделка между правительством и народом», был заключен «договор между верховною властью и подданными», что «верховная власть была ограничена некоторыми обязательствами, подтвержденными присягой». Речь должна идти о том, что в результате обострения классовых противоречий правительство должно было пойти на некоторые уступки восстав-
■шим, согласившись на ссылку Морозова и пр. (Примечание редакции).
75 Термин «класс» в данном случае С. В. Бахрушин употребляет в смысле круга лиц, ближайших к царскому двору, стоявших у власти. Текст данного абзаца несколько
-отредактирован для переиздания. (Примечание редакции).
76 К. И. Якубов. Россия и Швеция, ст|р. 374.
77 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 257. Слух, отмеченный Олеарием, действительно циркулировал в московском обществе (П. П. Смирнов. Челобитные дворян и детей -боярских всех городов в первой половине XVII в.— «Чтения ОИДР», 1915, кн. 3, -стр. 67—70).
78 А. Мейер б ер г. Путешествие в Московию. Перевод А. Н. Шемякина. М., 1874 '(«Чтения ОИДР», 1873, кн. 3 и 4), стр. 112.
60
С. В. Бахрушин
слушники» 79. Как всегда бывает в таких случаях, к нему примыкали разнообразные элементы. Поммеренинг называет в числе наиболее влиятельных его сторонников (anhangh) князя А. М. Львова, князя
A. Н. Трубецкого, Г. Г. Пушкина80 и, повидимому, не без основания: во время восстания народ, грабя и сжигая дома «единомысленников» 81 Морозова, разграбил в том числе дворы князя А. М. Львова и Г. Г. Пушкина; на князя А. Н. Трубецкого как на главного сотрудника Морозова указывает швед, автор письма от 1 марта 1647 г.82 К этим лицам, принадлежавшим к высшему кругу придворной знати, следует, может быть, хотя и с оговорками, присоединить князей Н. И. Одоевского и М. М. Темкина-Ростовского и М. М. Салтыкова, дворы которых тоже были разграблены во время июньского восстания. Из них Н. И. Одоевский, впрочем, потерял от торжества Морозова и его друзей, был даже- устранен от заведывания Сибирским приказом, и неизвестно, почему он в народе считался его «единомысленником». Вокруг этих родовитых, людей группировались прихлебатели, родственники, друзья и клиенты,
B. А. Горчаков и И. Д. Голохвастов, и более мелкие люди вроде Племянниковых и М. Телегина, жившие так или иначе милостью бояр и отчасти пострадавшие вместе с ними 83. Наряду с представителями титулованной и дворцовой знати Морозов после своего брака выдвинул вперед родню своей жены, людей очень мелких, Милославских со всеми их близкими, Плещеевыми, Ржевскими и др. Родственником И. Д. Милославскому приходился, по словам Олеария, и Л. С. Плещеев, с которым с своей стороны был в свойстве женатый на его сестре- окольничий П. Т. Траханиотов, За собою они влекли массу «своих»: Нарбековых, Демских и др.84 Из людей тоже незнатных к Морозову примыкали еще Ртищевы и их племянник Б. М. Хитрово с роднею. О близости Ртищевых к Морозову есть совершенно определенные указания в «житии» Ф. М. Ртищева; что касается Богдана Хитрово, то о нем говорили, что он через Б. М. Морозова «свет видел». Мейерберг слышал, что он из «простых дворян» вышел в люди благодаря службе у князя А. Н. Трубецкого. Наконец, надо, кажется, назвать Ф. Б. Дал- матова-Карпова, который делил с Морозовым заботы по обереганию царевича Алексея Михайловича, будучи назначен в 145 (1636/37) г. «в товарищи» к дядьке царевича; позднее он вместе с Г. И. Морозовым' был дядькой царевича Ивана Михайловича. Все это указывает на давнишние и тесные-связи с ним Морозовых; в 156 (1648) г., двор его'
79 «Житие Ф. М. Ртищева».— «Древняя российская вивлиофика», ч. Ill, М., 1781.
80 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 427.
81 Выражение это употреблено в сборнике Толстого (С. Ф. Платонов. Статьи
по русской истории, стр. 87 и сл.). Ср. у Поммеренинга: «разграбили... также дома
больших бояр*, из этой [Морозовской] партии» (К. И. Якубов. Россия и Швеция,, стр. 424). Лица, потерпевшие во время смуты, названы и в «Летописи о многих мятежах» (изд. 2, М., 1788, стр. 353) и в Псковской летописи (ПСРЛ, т. IV, стр. 339—340).
82 «Северный архив», 1822, № 2. Автор называет его «князем Романом Никитичем Трубецким», но ясно, что речь идет именно о князе Алексее Никитиче, так как говорится про него, что он управлял сибирскими заводами и приказами.
S3 Иов Голохвастов справлял свою свадьбу в конце 1647 г. на дворе у князя
A. Н. Трубецкого (А. Н. Зерцалов. О мятежах в гор. Москве и в селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг—«Чтения ОИДР», 1890, кн. 3, стр. 5). О-Горчакове см. ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 318, л л. 356—357; о Телегине и Племянниковых см.
B. Н. Лат кин. Земские соборы, стр. 210.
84 Плещеев был «свой» А. Нарбекову, нарымскому воеводе, бывшему на воеводстве в 156 (1647/48) г. Сургутский воевода Смирнов-Демской тоже говорил, что «Ле- вонтей де был ему друг и жил с ним в соседех в один двор, а жена де Левонтьева крестила у него детей, а Петр де Траханиотов ему и свой был» (ЦГАДА. Стб. Сибир.. приказа, № 365).
Московское восстание. 1648 г.
61
-был тоже разграблен восставшими. Таким образом, мы видим, что круг «едино*мысленников» Морозова был очень пестрый. Тут было несколько лиц, уже при царе Михаиле занимавших прочное место в сфере дворцового и государственного управления: заслуженный
дворецкий царя Михаила князь Львов, родственник покойного царя, управлявший при нем Разбойным приказом, М. М. Салтыков, Г. Г. Пушкин. Но в общем это не был круг тех лиц, которые правили при Михаиле. Родовитые князья А. Н. Трубецкой и М. М. Темкин-Ростовский при Михаиле были как будто сознательно устраняемы; их держали на дальних воеводствах:, князя Алексея Никитича — в Тобольске, князя Михаила Михайловича тоже в Тобольске (1635—1639 гг.), затем в Казани (1641 —1643 гг.); последний фактически отсутствовал из Москвы в течение почти 10 лет сряду; будучи в Тобольске, он жаловался, что его задерживают дольше обычного срока. О прочих названных выше лицах не приходится говорить, при Михаиле они не имели значения. Со вступлением на престол Алексея Михайловича все они быстро выдвинулись 85. Уже в 1647 г. все эти лица прочно захватили в свои руки управление государством. Сам Морозов, человек не лишенный способности администратора, «муж крепкодушен и строитель дел царских прилежный», сосредоточил под своим заведыванием Большую казну", Стрелецкий и Иноземский приказы и Новую четь: надо заметить, что такое объединение в одних руках названных приказов установилось в царствование царя Михаила, и лицо, стоявшее во главе их, выступает с чертами современного премьер-министра; при нем эту должность непрерывно занимали влиятельные родственники царя — князь И. Б. Черкасский и, после его смерти, Ф. И. Шереметев, который и сохранил ее до самой смерти царя Михаила и в первые месяцы царствования его сына86. Ф. И. Шереметев подал в отставку в январе 1646 г.87. Вместе с ним
85 Князь А. Трубецкой, до тех пор простой дворянин, был пожалован тотчас по вступлении на престол нового царя в'бояре (в сентябре 1645 г.), тогда же пожалованы в бояре князь Темкин-Ростовский и Далматов-Кдрпов. О других пожалованьях см. «Дворцовые разряды», т. II и «Русская историческая библиотека» (в дальнейшем цитируется: «РИБ»), т. X.
86 Из так называемых «записных» книг Московского стола 145 (1636/37) и 149 (1640/41) г. видно, что князь И. Б. Черкасский ведал Большою казною, Стрелецким и Иноземским приказами одновременно (РИБ, т. X, отд. 1, стр. 201). Из Разрядов известно, что он сидел «на Казенном дворе, у большой казны» последовательно с 137—145 (1628—1637) гг. и с 147—149 (1636—1641) гг. включительно («Дворцовые разряды», т. II, стр. 15, 163, 237, 289, 394, 518, 550, 596, 641 я 665). В эти же годы он управлял также непрерывно Стрелецким и Иноземским приказами («Дворцовые разряды», т. II, стр. 13, 238, 571, 596; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 314, 315; РИБ, т. п. стр. 154). В 146 (1637/38) г. князь Иван Борисович был послан в Тулу «для приходу крымского царя» («Дворцовые разряды», т. II, стр. 567), и в его отсутствие Большая казна, Стрелецкий и Иноземский приказы были поручены Ф. И. Шереметеву («Дворцовые разряды», т. II, стр. 571; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 315) до его возвращения зимою 147 (1638/39) г. После смерти И. Б. Черкасского, последовавшей 4 апреля 150 (1642) г. (Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 191), Ф. И. Шереметев получил в свое ведение все эти три приказа, которыми управлял в 150, 151, 152, 153 (1642—1645) гг. («Дворцовые разряды», т. II, стр. 689, 708, 740; т. III, стр. 12; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 281, 315). Кроме того, за ним было сохранено управление Новой четью. Из приведенных данных можно с уверенностью сказать, что объединение в руках одного боярина Большой казны, Иноземского и Стрелецкого приказов, отмеченное Котошихиным («О России в царствование Алексея Михайловича», изд. Археографической Комиссии, стр. 97, 107), установилось уже при царе Михаиле.
87 Крузебьерн пишет 1 февраля, что за несколько дней перед тем добровольно отказался от высокой должности Ф. И. Шереметев, который при покойном отце государя был почти единственным лицом, советами коего управлялась Россия во всех делах (Г. В. Форете н. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины.— ЖМНП,
62
С. В. Бахрушин
сходил окончательно со сцены правительственный круг покойного царяг круг его ближайших родственников, пользовавшихся при нем неограниченным доверием. Появление Морозова в качестве заведующего этими приказами показывало, что он делался фактически премьером. «Воз- можно ожидать,— пишет по этому поводу Крузебьерн,— крупных перемен в управлении»88. Должности были распределены между друзьями- Морозова: в Сибирском приказе сидел князь А. Н. Трубецкой, сменивший князя Н. И. Одоевского, зятя Ф. И. Шереметева; в Московском судном — М. М. Салтыков; во Владимирском — И. В. Морозов, занявший место И. П. Шереметева; в Большом дворце — князь А. М. Львов; в Пушкарском приказе — П. Т. Траханиотов; в Разбойном — Б. И. Пушкин; на Земском дворе с 156 (1947/48) г.— Л. С. Плещеев; Оружейной палатой ведал Г. Г. Пушкин89, дипломатические сношения вел вместе с Салтыковым и Пушкиным князь А. Н. Трубецкой 90; ему же вместе с Пушкиным был поручен Приказ сыскных дел и производство сысков по самым серьезным с тогдашней точки зрения политическим делам. Шведские послы отметили эту смену правительственных лиц, когда писали в 1647 г., что «в царском совете заседают молодые и неопытные люди».
Таким образом, сложилась пестрая кучка людей, пестрая и по происхождению и по талантам, которая крепко держалась вокруг дядьки и свояка царя, все больше люди, тесно связанные между собою отношениями родства, кумовства и соседства, выдвинувшиеся случайно, именно благодаря родственным связям и дружеским привычкам. Роль, которую среди них играла совсем неродовитая родня царицы, участие нетитулованных, но талантливых дельцов вроде Хитрово или Ртищевых, самый характер влияния Морозова, основанного на личных чувствах к нему царя,— все это придавало политике Морозова окраску демократичности и направление,, враждебное родовитой знати91. «Он возбудил к себе,— пишет о нем Коллинс,— зависть старого дворянства, которое он постоянно унижал, чтобы выдвинуть своих креатур; он разослал князей старых родов на отдаленные воеводства: Репнина в Белгород, Куракина в Казань». Говоря о его смерти, он прибавляет, что все его жалели «за
1891, № 9). В «Древней российской вивлиофике» (т. XX, стр. 282, 315) днем смены заведующих Большою казною и военными приказами названо 18 января.
88 Г. В. Ф о р с т е н. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины.— ЖМНП, 1891 № 9.
89 РИБ, т. X, стр. 301—302 (список бояр и дьяков, стоявших во главе приказов в 155 (1646/47) г.). И. П. Шереметев сидел во Владимирском судном приказе еще в 153 (1644/45) г. («Дворцовые разряды», т. III, стр. 12). И. В. Морозов был назначен на его место 11 октября 154 (1645) г. (там же, стр. 20). Г. Г. Пушкин пожалован в оружничие «с путем» 30 января 155 (1647) г. (там же, стр. 56); тогда же государь указал ему «ведати Оружейную палату» (РИБ, т. X, стр. 353; здесь назначение Пушкина помечено 31 января). М. М. Салтыков сидел в Московском судном приказе еще при царе Михаиле в 152 (1643/44) г. («Дворцовые разряды», т. II, стр. 740) и в 151 (1632/33) г. (там же, т. III, стр. 12). Точно так же Б. И. Пушкин был в Разбойном приказе еще в 151 (1642/43) г. (там же, т. II, стр. 709) и в 152 (1643/44) г. (там же, стр. 740), но только в качестве товарища при князе Ю. А. Сицком; в 155 (1646/47) г. он занимает самостоятельное положение в Разбойном приказе (РИБ, т. X, стр. 302).
90 А. Н. Трубецкой и Г. Г. Пушкин в ответе у иностранных послов 17 августа 155 (1647) г. («Дворцовые разряды», т. III, стр. 64) и 7 октября 156 (1647) г. (там же, стр. 74), они же и М. М. Салтыкоз 3 сентября 156 (1647) г. (там же, стр. 72). Эти же лица участвуют в обеде, данном литовским послам 30 ноября 156 (1647) г. (там же, стр. 76). При царе Михаиле эти лица в ответе не участвовали. Так, 19 мая 152 (1644) г. в ответе у датских послов князь Н. И. Одоевский и князь Ю. А. Сицкий (там жег т. II, стр. 735), 21 февраля 153 (1645) г. в ответе у литовских послов князь Н. И. Одоевский и И. П. Шереметев (там же, стр. 751).
91 С. В. Бахрушин фиксирует свое внимание преимущественно на характере личных взаимоотношений Б. И. Морозова с царем Алексеем Михайловичем и его окружением, не раскрывая классовой сущности проводимой им политики. (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
63
исключением старого дворянства, которому он мешал во всех начинаниях». На то же намекает Олеарий, говоря, что он принимал меры к тому, чтобы «царь оставался в родстве с средним дворянством, к которому принадлежал он сам [Морозов]» 92. Некоторые данные подтверждают как будто правильность показаний Коллинса. Князь Ф. С. Куракин действительно первые годы царствования был на воеводстве в отдаленной Астрахани, куда был послан уже в мае 154 (1646) г 93 Что касается князя Б. А. Репнина, то и он одно время был воеводою в Белгороде (1650—1651 гг.) 94. Тем не менее этих данных недостаточно, чтобы делать какие-либо определенные выводы, тем более, что удаляя Куракиных и Репниных йзТЧосквы, Морозов только продолжал политику покойного царя. При последнем князь И. С. Куракин был очень долгое время в почетной ссылке воеводою в Тобольске, точно так же и князь Григорий Семенович был отправлен в 1643 г. в Тобольск, где и умер в 1646 г. Князь Репнин со своей стороны был в 1643—1646 гг. воеводою в Астрахани95. Взаимные отношения между Морозовым и названными княжескими семьями не представляются все-таки вполне ясными. Зато очень определенно вырисовывается то положение, в какое он стал по отношению к царской родне. Дядька царя, временщик и представитель новой родни царя со стороны царицы, он становился на пути, мешал старой царской родне. Это были, во-первых, родственники царя со стороны его матери — Стрешневы, среди которых первое место занимал дядя царя Семен Лукьянович. Олеарий пишет, что Морозов, «родственников е. ц. в. и в особенности родственников матери его... удалил на воеводства и другие видные должности» 96. Это справедливо по отношению к кравчему Семену Лукьяновичу97. В 1646 г. он был назначен в Мценск по вестям о нашествии татар, а в следующем году его постигла опала, и он был сослан в Вологду по обвинению в обращении к знахарям. При дворе говорили, что против него был подстроен «составной и наученый извет», что дело было затеяно «завистью и ненавистью на отлучение его от государя». За ним следили и в ссылке, наблюдали за его перепиской и сношениями с московскими знакомыми.
Если с стрешневской родней, людьми незнатными и всплывшими на поверхность случайно, благодаря родству с одной из цариц98, нетрудно было справиться, то другое дело было с родней царя со стороны его отца, со стороны Романовых. При покойном царе ей принадлежало верховное управление, и теперь она чувствовала себя устраненной и не могла примириться с захватом власти Морозовым и его друзьями. Такое положение было невыносимо и для дяди царя Н. И. Романова и для князей Черкасских. Н. И. Романов, не занимая никакого официального положения при дворе, пользовался в народе громадной популярностью; прочно держалось о нем представление, что он, один из бояр, царю «обо всем радеет и о земле болит». О любви к нему народа пи-
92 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 268.
93 РИБ, т. X, стр. 311.
94 А. Барсуков. Списки городовых воевод. СПб., 1902, стр. 27.
95 Там же, стр. 236, 238, 9. О Г. С. Куракине см. «Записки, к истории Сибири служащие».— «Древняя российская вивлиофика», ч. VI.
96 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 266.
97 И. Е. 3 а б ел и н. Домашний быт русских цариц. М., 1869, стр. 248—249; его же. История Москвы. М., 1905, стр. 387 и сл. Отрывки дела Стрешнева сохранились — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 66 и Стб. Белгород, стола, № 291, лл. 465—467.
98 Царица Евдокия Лукьяновна умерла вскоре после вступления на престол Алексея Михайловича, 18 августа 153 (1645) г. (Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 192), и с ее смертью утрачивалась единственная опора Стрешневых.
64
С. В. Бахрушин
шут и Олеарий и Поммеренйнг. Такое отношение к Романову подтверждается косвенно тем, что в 158 (1650) г. восставшие псковичи требовали от даря присылки в Псков «своего великого боярина Н. И. Романова» и даже пробовали войти с ним в непосредственные сношения «тайным образом». Эта популярность Никиты Ивановича зиждилась, несомненно, на его богатстве, на его обширных владениях, на его экономической мощи и на том благосостоянии, которым пользовались жившие за ним «в льготе» люди, послуживцы и закладчики, селившиеся под крылом всемогущего боярина «для своего промысла и легкости» ". Не меньше было владетельное значение князей Черкасских, хозяев «Марьиной Княжьей» слободы под Москвою. Общие интересы объединяли этих крупных и богатых сановников с самыми мелкими людьми Русского государства 10°. Это характерно выразилось в словах одного из романовских закладчиков Савинка Корепина, вызванных сыском закладчиков в конце 1648 г.: «Когда я был за боярином за Микитою Ивановичем, и мне де было добро, а ныне де меня взяли за государя, и мне не добро, а зделали то бояре Борис Иванович да Илья Данилович, а от того де промыслу ходить нам по колени в крови» 99 100 101. Властные и могущественные родственники царя, устраненные теперь от управления, конечно, не могли молча уступать новой царской родне и удовольствоваться второстепенным положением возле своего венценосного родственника; и это отразилось на той по меньшей мере двусмысленной позиции, которую они заняли во время июньских событий. Невольно возникает мысль, что они думали использовать момент в личных целях. Неслучайно вели переговоры с толпою именно Н. И. Романов и князь Д. М. Черкасский, переговоры, которые приняли столь опасный характер для царского воспитателя. Нам ясно, под влиянием чьих советов запуганный молодой царь согласился на выдачу Плещеева и Траханиотова и на ссылку Морозова. Знаменательно, что одновременно с этим управление Большой казной, Стрелецким и Иноземским приказами и Новою четью было передано князю Я. К. Черкасскому, «а у дел сидел [в это время] в палате с боярами Н. И. Романов» 102. Когда же, несмотря на обещание, данное царем, Морозов с неделю еще продолжал оставаться в Москве, то заинтересованные лица стали проявлять некоторую нервность: князь Яков Куденетович, по словам Поммеренинга, отказался принимать челобитные и направлял их к Морозову; Романов захворал и перестал ходить в дворец 103. После 12 июня торжество врагов Рома¬
99 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 274; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 365, 419; Роспись всяким вещам и запасам, что остались по смерти боярина Н. И. Романова.— «Чтения ОИДР», 1887, кн. 3, стр. 30, 39. Представление о льготности жизни под крылом всемогущего боярина, о безнаказанности его подчиненных, повидимому, отразилось в песне, сложившейся в XVII в., о «тарханной грамоте», дарованной одному из Романовых Иваном Грозным: «Кто церкву покрадет, мужика ли убьет, а кто у жива мужа жену уведет и уйдет в село во боярское к старому Никите Романову, и там быть ему не в выдаче».
100 Речь, конечно, должна идти не об общности интересов «крупных сановников» и «мелких людей», а об использовании в собственных интересах феодалами посадских людей — закладчиков, селившихся на их земле. С. В. Бахрушин неверно объясняет причину «популярности» Н. И. Романова. Близкий родственник царя, к тому же не принимавший непосредственного участия в делах управления государством, он не вызывал недовольства масс своими действиями. (Примечание редакции).
101 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
102 ПСРЛ, т. IV, стр. 340. О назначении князя Черкасского см. также в Новом Летописце по списку князя Оболенского (стр. 194) и в РИБ, т. X, стр. 401, где приведен правящий состав приказов на 1 сентября 157 (1648) г. См. также у Поммеренинга (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419).
103 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
Московское восстание' 1648 г.
65
новых, казалось, было обеспечено 104. «Новые господа», как их называет Поммеренинг, взяли в свои руки управление государством. Князь Я. К. Черкасский стоял во главе приказов, раньше подчиненных Морозову, иначе говоря, был премьером в новом правительстве; Романов руководил занятиями в Думе. В Пушкарский приказ на место Траханио- това был посажен 14 июня князь М. П. Пронский, тот самый, который вместе с Романовым и Черкасским выезжал на Лобное место; в Владимирский приказ 4 августа был назначен на место И. В. Морозова В. Б. Шереметев, брат которого замещал эту должность при даре Михаиле, в тот же день-в Московском судном приказе М. Салтыкова заменил князь И. А. Хилков, отец которого заведывал этим приказом в 1643 г. Пострадали Пушкины: 14 июня Борис Иванович должен был уступить свое место в Разбойном приказе более угодному, очевидно, победившей группе лиц князю М. М. Темкину-Ростовскому. Стали поговаривать о ссылке Г. Г. Пушкина. Переворот не отразился, впрочем, на лицах, связанных тесными отношениями с старым правительственным кругом покойного царя, например на князе Львове и других. Этим отношением обязан, может быть, и Г. Г. Пушкин тем, что удержался у власти; остались на месте и те личности, которые, вроде И. П. Ма- тюшкина, умели уживаться при всяких соотношениях сил и, несмотря ни на какие бури, оставались всегда на поверхности государственной пучины 105.
Ссылка Морозова не прекратила, однако, интриг. Уже 19 сентября Поммеренинг пишет, что «Морозов и его сторонники, как и их противники, хлопочут и вооружаются друг против друга всевозможными способами» 106. По мере того как выясняется возможность появления Морозова опять при дворе, партия Романовых принимает энергичные меры, чтобы этому воспрепятствовать. Князь Яков ведет деятельную интригу, то притворяется больным, то через подставных лиц требует удаления Милославских и других сторонников Морозова. Он заводит опасную игру с стрельцами: 24 сентября он у себя на дому угощал стрелецкие приказы водкой 107.
Возвращение Морозова было сильным ударом для этой партии. «Романов болен, князь Яков опять угощает стрельцов»,— коротко доносит Поммеренинг в депеше от 31 октября. Но и Морозов, возвратившись 22 октября в Москву, спешил устранить своих врагов. 31 октября, по словам Поммеренинга, произошла резкая ссора между ним и его преемником князем Черкасским, в результате которой последний был отдан под стражу108. Действительно, из «Нового Летописца» мы знаем, что 31 октября князю Я. К. Черкасскому «по государеву указу... Стрелецкого приказу ведать не велено и с двора в город съезжать не велено же». И арест и устранение от заведывания приказами, повидимому, произошли внезапно: «приезжал к нему с сказкою на двор, в 4 часу ночи думный дьяк Иван Гавренев» 109. Это известие очень любопытно, так как подтвер¬
104 В ранее изданном тексте явная описка: должно быть «врагов Морозова», а не «врагов Романовых». Ни князь Я. К. Черкасский, ни тем более Н. И. Романов не могут быть отнесены к врагам Романовых. Да это и противоречит последующему изложению. (Примечание редакции).
105 О назначениях см. «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 293, 339, 381, 386, а также РИБ, т. X, стр. 401—402. О Г. Г. Пушкине у Поммеренинга (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420, 427).
106 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 426.
107 Там же, стр. 427.
108 Там же, стр. 430.
109 Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 195.
5 Научные труды, т. II
66
С. В. Бахрушин
ждает точность сведений Поммеренинга и тем самым позволяет с доверием относиться ко всем его сообщениям о роли князя Черкасского в дворцовой борьбе. 1 ноября на место князя Черкасского был назначен И. Д. Милославский по, так как самому Борису Ивановичу было уже. небезопасно занимать видную должность; от этого, впрочем, дело не менялось; всем было ясно, что «боярин де Б. И. Морозов делает умыслом, будто он теперь ничем не владеет, и дал де владеть всем Милославскому» ш. Этим дело не ограничилось: 2 декабря внезапно отправлены на воеводство в Тобольск В. Б. Шереметев и Лодыгин, заведывавшие Владимирским приказом, и одновременно в Томск — М. П. Волынский, занявший было место Плещеева на земском дворе * 111 112 113. Если верить Поммере- нингу, самому князю Якову предложено было ехать в Астрахань, он отказался, но перестал ездить во дворец и ходить «наверх к государю». Эти сведения сообщает Поммеренинг 14 ноября, а в депеше от 30 декабря он повторяет, что Черкасский все еще «не ходит в Думу» пз. Без борьбы примириться с тем, что совершилось, конечно, партия Романовых не могла. 7 декабря Поммеренинг пишет, что «Романов со своими очень недоволен»114. Повидимому, они продолжали интриговать. В январе 1649 г. Поммеренинг сообщает о брожении в Москве и о сыске, сопровождавшемся жестокими пытками обвиняемых; из его слов ясно, что все время носятся в воздухе имена Романова и князя Я. К* Черкасского, но что вместе с тем вопрос об них старались оставить в тени. «Когда 6 января,— пишет он, между прочим,— Морозов вел великого князя на московскую иордань, то все стрельцы, как слышно, говорили, что они тогда хотели убить Морозова, поэтому он очень расстроен, однако же не хотел возводить никаких обвинений на князя Якова... В эти дни много народу подверглось жестоким пыткам, умирают у Морозова, Ильи Даниловича, Пушкина; кроме них, присутствовали только до 14—17 больших бояр; они желали расследовать, какая была причина смятения, но на Романова и князя Якова они не хотели возводить обвинений» 115. Отрывки январских сысков сохранились до нас и дают нам возможность проверить правдивость сообщений Поммеренинга. В одном случае дело идет о разговорах, шедших между стрельцами, и вызвано было доносом нескольких стрельцов на своего товарища Андрея Ларионова. 4 января 1649 г., рассказывал Ларионов, «был де он, Андрюшка, у боярина у князя Якова Куденетовича Черкасского на дворе и слышал от князя Якова Куденето- вича и от племянника ево, от князь Петра, как к нему приходили четыре человека стрельцов, а сказывали ему, князю Якову Куденетовичу, те стрельцы: быть де замятие в крещение, как ...царь пойдет на воду, такоже мужиков побивать, а кому мужиков побивать, и он, Андрюшка, именно не сказал». «А присылал де князь Яков Куденетович по него, Андрюшку, и велел к себе быть на двор и ево де Андрюшку допрашивал: что де, Андрюшка, у вас думают». Царь указал тех стрельцов расспрашивать «накрепко всем бояром». Человек князя Черкасского, Матвей Новокрещен, сперва отпирался, но при вторичном допросе сознался, что он
по Эту дату дает Поммеренинг (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 430). Она совершенно правдоподобна, принимая во внимание, что'устранение от должности князя Я. К. Черкасского имело место ночью 31 октября, а от первых чисел ноября уже имеются указания на присутствие И. Д. Милославского в Стрелецком приказе, например от 7 ноября (ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 283, лл. 291—293).
111 Слова Савинки Корепина.— С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. 2, СПб., б. г., стб. 1524.
иг рив, т. X, стр. 424.
113 К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 430, 432.
114 Там же, стр. 431.
Московское восстание 1648 г.
67
действительно вызывал Андрея Ларионова на двор к Черкасским «для письма, и Андрюшка у князя Петра был, только де он, Матюшка, того не ведает, для чего он, Андрюшка, у князя Петра был». С пытки обвиняемый повинился, что он такие речи говорил, «затеев собою в пьянстве, а от боярина, от князя Якова Куденетовича ничево не слыхал». Его пытали вторично, но и при второй пытке он говорил то же. Бояре приговорили его «казнить, язык вырезать и сослать» И6. Почти одновременно возникло другое дело, в котором опять повторялись имена Черкасского и Романова. Закладчик боярина Никиты Ивановича Савинка Корепин рассказывал: «Слышал де я от людей боярина Микиты Ивановича Романова и сам про то подлинно ведаю, говорил де боярин Микита Иванович Романов, что хотят сослать боярина князя Якова Куденетовича Черкасского, и он де к нему приказывал: подай де мне весть, и я де выду на Лобное место, и за нас миром станут... А боярина де князя Якова Куденетовича Черкасского хотели сослать, и подводы под него были готовы, а не сослали де его, боясь нас, для того что мир весь качаетца, а когда его станут посылать, и боярин де Микита Иванович Романов хочет выехать на Лобное место и учнет миру говорить, и мы де за него всем миром станем, а бояр де Бориса Ивановича Морозова да Илью Даниловича Милославского побьем до смерти». По другой версии он говорил: «Выедут де на Лобное место бояре Микита Иванович Романов да князь Яков Куденетович Черкасский, и к ним де припадет весь мир и свиснут де и велят грабить и побивать [бояр Б. И. Морозова и И. Д. Милославского]». По одному показанию, он назвал вместе с Романовым и князем Яковом еще князей И. А. Голицына и Д. М. Черкасского; и тот и другой были в свойстве с Романовым, и в этом отношении очень любопытно упоминание их имен. Предварительное следствие вели, по поручению царя, князь А. Н. Трубецкой да Г. Г. Пушкин, да думный дьяк М. Д. Волошенинов. К пытке царь указал ехать всем боярам; Савинка был казнен 29 января116 117. Таким образом, сообщение Пом- меренинга встречает полное документальное подтверждение, даже в деталях (например, участие Пушкина в сыске), и это дает нам полное основание относиться с доверием к его известиям о действиях во дворце партии, враждебной Морозову. По его словам, только на пасхе последовало некоторое подобие примирения, хотя неполное. «Князь Яков был у государя, но не хотел письменно просить прощения» 118. Борьба, таким образом, закончилась торжеством Морозова. Его «единомышленники» и «советники» снова стояли у власти. Сам Борис Иванович продолжал быть духовным руководителем правительства, «сохраняя силу более из дружеской приязни к нему государя», как говорит о нем Мейерберг, «нежели по наружному виду». И это положение интимного советника царя, «всегда влиятельного в его душе», он сохранил до смерти119. Справедливость требует, однако, отметить, что не один фавор и не одни интриги разрешили борьбу в пользу Морозова и его приятелей. Еще раньше, чем возвращен был Морозов, и Романов и Черкасский упустили из своих рук руководство делами. В их роли в событиях 1648 г. был момент своего рода трагизма. Они воспользовались восстанием для низвержения своих политических противников, но вовсе не были призваны быть выразителями чаяний восставших, союзниками которых они оказались. По своим сословным интересам, по экономическим и социаль¬
116 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 20.
117 Там же, д. 19.
118 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 447.
119 А. Мейерберг. Указ, соч., стр. 167.
68
С. В. Бахрушин
ным своим влечениям они тесно были связаны с правящим кругом, кто бы в данную минуту в него ни входил, но из личных расчетов они должны были опираться на «черное» население Москвы, все требования и интересы которого были диаметрально противоположны и враждебны интересам правящего класса, следовательно и их самих. Земский собор, созванный тотчас после восстания, и явился выразителем интересов масс, совершивших июньский переворот, и установил ряд положений, которые не могли не затрагивать имущественных интересов тех же Романова и Черкасских, в политических интересах которых совершен был переворот 120 121. Создалось, таким образом, непримиримое противоречие между политическими и социальными выгодами той группы лиц, которая столкнула Морозова. Они теряли очень много от тех реформ, которых требовали «всяких чинов люди», и вместе с тем они не умели или не хотели примириться с необходимостью идти на уступки. Общее руководство работой Земского собора поэтому взял на себя не Романов и не Черкасский, а князь Н. И. Одоевский, двор которого подвергался разграблению во время восстания, человек очень ограниченных талантов ш. Романов не участвовал в заседаниях собора и отказался подписать Уложение, как утверждает Поммеренинг 122. Действительно, подписи его нет на подлинном Уложении, хотя, повидимому, он был в Москве в январе 1649 г., когда закончилась кодификационная работа. Нет также подписи князя Якова. Зато есть подписи Морозовых, Милославских, князей Трубецкого и Львова, Хитрово и всех других друзей Морозова 123. Они, очевидно, угадали настроение момента, пошли по течению, и среди событий бурного
1648 г. упрочил за собою Морозов славу защитника интересов средних классов против крупной землевладельческой знати 124. Эта чуткость, не меньше, чем близость к царю, помогла кружку Морозова удержаться у власти, и, присматриваясь к лицам, которые в дальнейшем пользовались влиянием при дворе царя Алексея, мы встречаем почти все тех же лиц, которых видели вокруг Морозова,— это И. Д. Милославский, дворецкий Б. М. Хитрово, князь А. Н. Трубецкой, Ф. М. Ртищев.
IV
Восстание 1648 г. не было делом только посадской бедноты. Конечно, она тоже участвовала в движении. Савинка Корепин говорил в январе
1649 г., предсказывая новые волнения: «А побивать де мы станем не все сами, есть де у нас много ярыжек, которые у нас живут, от тех де почин будет». Участвовали в движении и случайные челобитчики, которых всегда бывало много на Москве, которые отовсюду собирались со своими мелкими ходатайствами, проживая здесь подолгу, за «московскою
120 Это положение С. В. Бахрушина требует уточнения. Во-первых, если можно говорить о перевороте, то только дворцовом, так как к власти пришла лишь другая группа класса феодалов. Во-вторых, Земский собор являлся выразителем интересов не широких народных масс, участвовавших в восстании 1648 г., а дворянства и верхних и средних слоев посадского населения. (Примечание редакции).
121 См. мнение о нем. царя Алексея Михайловича (Ю^ В._ А р с е н ь е в. Ближний боярин князь Н. И. Одоевский и его переписка t Галицкой вотчиной (1650—1684 гг.).— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 2, стр. 14).
122 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 442.
123 «Материалы для истории земских соборов XVII столетия», под ред. В. Н. Лат- кина, СПб., 1884.
124 Понятие о средних классах, в состав которых входят посадские люди и дворянство, и противопоставлении его как класса землевладельческой знати — боярству С. В. Бахрушин впоследствии отверг. Дворянство и боярство — две прослойки единого класса феодалов (П. П. Смирнов. Посадские людрг и их классовая борьба до середины XVII в., т. II, М—Л., 1948. От редактора, стр. 733). (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
69
волокитою», расходуясь на жизнь в столице и на посулы дьякам. Они и приняли деятельное участие в восстании: «почал быть от челобитчиков шум», так описывает начало волнений один очевидец 125. Они и разнесли потом по всему пространству Русского государства известие о том, «что на Москве шатость великая». Но не эти случайные элементы сыграли решающую роль в июньских событиях.
П. П. Смирнов, повидимому, такое решающее значение придает наличности в Москве «дворян и детей боярских замосковных городов первых половин». Это был «вооруженный лагерь», который «нелегко было обуздать средствами тогдашней московской полиции». «Вооруженной армии гораздо труднее отказывать», царь находился «один между... любимцем и голодным войском» и должен быть уступить. Такова общая картина движения, как она представляется П. П. Смирнову, хотя он и делает необходимые оговорки126. С. Ф. Платонов, наоборот, отмечает роль посадских людей: «Замечательно,— пишет он,— что во всех волнениях начала царствования Алексея Михайловича преимущественно участвовали промышленные слои населения, посадские люди» 127. Последняя точка зрения более верная.
Восстание 1648 г. было главным образом восстанием тяглого населения, «черных людей»; это было, по выражению современников, «смутное время черных людей», восстание «черни», т. е. тяглецов черных московских слобод и сотен. Восстали «посадские и всяких чинов люди всею Москвою», «посадские и всякие черные люди», «земские люди», как их называют иначе, «черные люди» у Азарьина, «die Gemeirfe», «der Gemeine Man», «Meningheten», как выражаются шведы. Этим объясняется, что раздражение направилось именно против Плещеева, заведывавшего Земским двором, которому были подведомственны судом и расправою московские черные сотни и слободы, и что оно распространилось также на лиц, стоявших во главе Большой казны, которой подчинены были «гости и гостиная сотня и многих городов торговые люди»; понятно, наконец, что пострадали начальные люди Сибирского приказа, князь
А. Н. Трубецкой и его предшественник князь Н. И. Одоевский, если вспомнить, что торговые люди все были в долгу у Сибирского приказа, и что приказ эти долги взыскивал крайне сурово, разоряя должников, описывая беспощадно их лавки и дворы. При таких условиях приобретает правдоподобие известие Олеария, что Милославский после восстания «начал дружески обращаться с важнейшими из граждан, ежедневно приглашал несколько человек из цехов [сотен] по очереди к своему двору»128. Есть один документ, который позволяет точнее определить состав той «черни», которая действовала во время восстания. Это челобитная московских гостей, поданная 4 января 1649 г. Из нее видно, что «в 156 году в самое смутное время» добились ряда льгот «московских черных сотен сотские и из слобод — из Кадашева и из иных слобод старосты» в ущерб интересам привилегированного слоя гостей129. Следовательно, мы имеем дело со средними и низшими слоями посадского населения Москвы. Чтобы понять выступление в 1648 г. московских черных людей, надо помнить, что торговое сословие в XVII в. переживало тяжелую эволюцию. На нем особенно тяжело отражались результаты
125 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. .1, л. 42.
126 П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913, № 9.
127 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории. СПб., 1904, стр. 295.
128 А. О^еарий. Указ, соч., стр. 277.
129 ДДИ, т. III, № 47.
70
С. В. Бахрушин
фискальной деятельности правительства. Между тем условия разрастающегося рынка выдвигали вперед эту социальную группу и открывали ей новые пути. Мы в сущности присутствуем в середине XVII в. при зарождении класса купечества в Русском государстве. Само правительство не скрывало, что видит в нем главный источник государственных доходов. Постепенно внутри его слагаются известные представления и о своих профессиональных интересах и о том месте, которое он занимает в государстве. В его среде устанавливается совершенно определенный взгляд на условия, необходимые для процветания русской торговли. Это, во- первых, освобождение торговых людей из-под гнета администрации, а во-вторых, монополизация в их руках всей торговли. В 40-х годах XVII в. это настроение выливается в ряде очень последовательных требований.
Главным домогательством торговых людей было изъятие их из ведения воевод и приказных людей. На соборе 1642 г. гости и торговые люди гостиной и суконной сотни прямо заявили: «А в городех всякие люди обнищали и оскудели от твоих государевых воевод, а в городех всякие людишки, которые ездят по городам для своего торгового промыслишка, от их же воеводского задержания и насильства в проездех торгов отбыли; а при прежних государех в городех ведали губные старосты, а посадские люди судились промеж себя, а воевод в городах не было» 13°. В 1646 г. ряд крупных торговых и промышленных людей, ездивших для промыслов в Сибирь, во главе с Исаком Ревякиным, Кириллом Босым и Василием Федотовым, били челом царю, чтоб «велеть их, торговых и промышленных людей, и их приказчиков мимо Енисейского острога к Руси отпускать таможенным и заставочным головам, чтоб им от воеводского задержания и грабежу и насильства в конец не погибнуть». Под влиянием этих челобитий правительство было вынуждено в 154 (1645/46) г. установить изъятие торговых людей из под юрисдикции воевод в вопросах, касающихся проезда, и подчинение их ведению таможенных и заставочных голов с выборными целовальниками130 131. Мера эта, повидимому, была распространена не на одну Сибирь; в том же 154 (1645/46) г. на Двине воеводе и дьяку было велено «ямских и всяких отпусков не ведати и ни во что не вступатися» 132, и дело было поручено таможенным и кабацким головам. Таким образом, в 154 (1645/46) г. торговые люди добились до некоторой степени сословного самоуправления в смысле исключительного подчинения в торговых делах суду лиц из их собственного чина и притом выборных. Одновременно с этим мы замечаем в торговом классе стремление добиться исключительного права торговли. Именно в таком смысле следует понимать поданную в 154 (1645/46) г. челобитную с ходатайством о запрещении иностранцам вести торговлю внутри государства, ходатайство^, которое было повторено в 157 (1648/49) г. при более благоприятных условиях133. Уже к концу царствования Михаила Федоровича это стремление вполне определилось в крупных торговых центрах. Торговые люди требуют привлечения в посадское тягло всех белых людей, которые «преж сего в тягле не бывали, а промышляют их, черных людей, лавочными и проезжими товары торгуют». Это требование распространяется на всех торговых и ремесленных людей, не входящих в посад, и в нем нашло себе выражение, по меткому
130 СГГД, ч. III, № 113.
131 ДАИ, т. III, N° 9. Порядок этот был отменен в 160 (1651/52) г. (ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 408).
132 ДАИ, т. III, N° 55.
133 ААЭ, т. IV, N° 13; Сборник князя Хилкова, СПб., 1879, № 82.
Московское восстание 1648 г.
71
определению Н. Д. Шаховской, «желание сословной монополии» 134. Борьба с торговой конкуренцией лиц, не входящих в посадскую общину, и нашла себе выражение в событиях 1648 г. Движение было в значительной степени одним из моментов борьбы посада с засильем частновладельческих слобод, не разделявших с ним его тягла и разорявших черную общину привилегированным положением своих торгов и промыслов. По уверению самих торговых и посадских людей, в этом заключается главная причина волнений: «И на Москве де и в городех от них, заступных людей, в торгех и промыслех и в их многих обидах чинится смятение, межеусобие и ссоры_болыния». Пока не нарушались монопольные права посадского населения, «и мятежу такова и межеусюбия не бывало ж». Только припиской этих «избылых» людей в посад и прекращением торгов вне посада будет достигнуто, «чтобы во всем народе мятеж и ссоры и межеусобия от тое розни ни в чем не было». Это была двойная борьба за лиц, ускользавших от тягла, и за монополию, и она выразилась в требовании, удовлетворенном осенью 1648 г., о том, чтобы торговые слободы были отписаны в казну «без лет и без сыску», чтоб всем «быть его, государевым, а ничьим иным, кроме его Государевых людей не быть, чтобы от той розни в его государстве никакой ссоры и розни между людьми не было» 135.
Наряду со стремлением уничтожить привилегированную торговлю и сосредоточить торги в тяглой посадской общине мы наблюдаем внутри самого посада деятельную работу по распределению повинностей и тягла и в связи с этим усиленную дифференциацию отдельных групп, входивших в сословие, а стремление к дифференциации с своей стороны вызывало борьбу между этими группами из-за податных единиц, из-за людей. В 150-х (1640-х) годах можно наблюдать усиленную деятельность в этом направлении высших слоев московского купечества — гостей и торговых людей гостиной и суконной сотен. В 151 и 152 (1642—1644) гг. они били челом о прибавочных людях в гостиную сотню и добились того, что велено было «дать из Кадашева лучших людей и из иных слобод»; в 155 (1646/47) г. они возобновили ходатайство, и царь снова их пожаловал — «велел дать в гостиную сотню из московских черных сотен и из слобод и из городов лучших людей». Это перебирание людей из черных общин в привилегированные очень сильно отражалось на платежеспособности первых; достаточно сказать, что в течение каких- нибудь трех лет, предшествовавших 156 (1648) г., было переписано из разных черных слобод и сотен в гостиную и суконную сотни 245 наиболее зажиточных семей. Это не могло не вызвать протестов, которые нашли себе выражение во время восстания, когда старосты черных слобод ц сотен били царю челом о возвращении отписанных от них тяглецов, и началось повальное бегство из гостиной и суконной сотни. «А в Кадашеве, государь,— жаловались гости,— многие полные люди и промыслы промышляют большими и твои государевы службы таможенные и кабацкие им за обычай... и, тебе, праведному государю, не хотя служить, от гостиные сотни в смутное время отбились», и многие, которые уже «живали» у гостей, «отошли из гостиной сотни» в смутное время 136.
Такая же борьба шла между Москвой и городами, откуда брались «для московских и отъезжих служб в гостиную и суконную сотню торго¬
134 Н. Д. Шаховская. Сыск посадских тяглецов и закладчиков в первой половине XVII в.— ЖМНП, 1914, № 10.
135 ААЭ, т. IV, №> £2.
136 ДАИ, т. III, № 47. , , .
72
С. В. Бахрушин
вые и посадские люди». Отвлекались лучшие силы из городов, и в финансовом отношении совершенно обессиливались местные торговые центры. Поэтому, уже в июле 1648 г. разных городов посадские люди били челом, тех людей из городов в гостиную сотню имать не велеть и «быти им службами и тяглом в городех в посадех... а... таможенные и кабацкие всякие службы служить, где кто в котором городе живет» 137.
Таким образом, посадское население, особенно города Москвы, переживало на переломе XVII в. очень большую внутреннюю работу; посадское сословие конструировалось. Как всякая организационная работа, и созидание сословного целого проходило не без внутреннего брожения. Внутренние явления посадской общины, вызванные процессом роста, и были, повидимому, одной из коренных причин московских волнений.
«Черные люди» не одни действовали в июне 1648 г. «Летопись о многих мятежах» совершенно точно говорит, что когда «восташа чернь на бояр», то «к ним же присташа и служилые люди» 138.
Среди служилых людей был один разряд, который по всем условиям .быта и своим семейным и деловым связям был особенно близок посадскому миру, это были стрельцы. Они вербовались из тех же посадских тяглых людей и, подобно им, жили мелкой торговлей и промыслами: «они всякими торговыми промыслы промышляют и в лавках сидят»; часто в стрельце можно узнать обнищавшего посадского человека, который «от бедности стал в стрельцы» 139.
Стрельцы, таким образом, по всему складу экономической жизни ;и по семейным и соседским отношениям тесно примыкали к посадскому населению 14°.
Стрельцы и приняли большое участие в движении, поднятом черным людом, и в первый момент восстания сыграли очень видную роль. На эту. роль указывает шведский резидент. В решительную минуту они, по его словам, заявили, что «сражаться за бояр против простого народа не хотят, но готовы вместе с ним избавить себя от их [бояр] насилий и неправд» 141. Они, по его словам, участвовали в разгроме дома Морозова и убийстве Назария Чистого. То же самое пишет неизвестный автор шведского донесения; и у него 2 июня действует «толпа вместе с стрельцами», и когда Морозов созвал стрельцов, чтобы выгнать народ из Кремля, то они заявили царю, что из-за Плещеева «не хотят стать во враждебное отношение к простому народу, и обещали толпе свою поддержку». Начало "погрома автор приписывает столкновению, происшедшему между слугами Морозова и стрельцами, стоявшими на карауле. Он тоже говорит, что они участвовали в разгроме дома Морозова. Наконец, в Лейденской брошюре повторяется*, что «стрельцы... приняли сторону народа, и затем... народ и стрельцы ворвались в дом Бориса Морозова» 142.
Некоторые русские известия вполне подтверждают большое участие
137 ААЭ, т. IV, № 28.
138 «Летопись о многих мятежах», М., 1788, сцр. 357.
139 Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских- людях-закладчиках. СПб., 1910 («Летопись занятий Археографической комиссии», кн. 22), стр. 23, 2£ и многие другие; ААЭ, т. IV, № 36.,,
140 Вопрос о переходе посадских людей на стрелецкую службу подвергался законодательной нормировке (см. об этом в статье Н. Д. Шаховской «Сыск посадских тяглецов и закладчиков в первой половине XVII в.» — ЖМН'П, 1914, № 10).
141 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418.
142 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19. То же говорит и Поммеренинг (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418—419).
Московское восстание 1648 г.
73
в восстании стрельцов. В Нарым проезжие торговые люди и сургутские служилые люди привезли в ноябре 157 (1648) г. весть, «что де на Москве... стрельцы и черные люди многих бояр и окольничих и думного дьяка и дворян и гостей побили и домы их разграбили». Слухи эти шли, повидимому, из Сургута, где тоже в съезжей избе был разговор «про воровство московских черных людей и стрельцов» из. Из Нарыма принесены были вести в Томск, где стали рассказывать «московские вести, что на Москве учинили чернь и стрельцы над бояры и над многими людьми и как домы их грабили и побивали» 143 144. После того как первая вспышка восстания—улеглась, на стрельцов правительство продолжает смотреть подозрительно. 4 октября Поммеренинг сообщает, что царь «обещал стрельцам улучшение, но чью сторону они будут держать, еще неизвестно, ввиду того, что они осмеливаются так дерзко выступать против е. ц. /в.». 30 декабря он снова передает тревожные слухи: «много дурного слышно... от стрельцов» 145. В январе, как мы видели, идут толки, что стрельцы замышляют убить Морозова во время шествия на иордань. Недаром Савинка Корепин утверждал в январе, что «стрельцы де с нами ж». Когда, по его словам, бояре Н. И. Романов, князь Я. К. Черкасский и другие выедут на Лобное место, то «пристанут к ним стрельцы и всякие люди».
Ролью, которую сыграло стрелецкое войско в июньском движении, объясняется отношение к нему правительства и других заинтересованных лиц. За стрельцами ухаживают. Царь, по словам Олеария, через несколько дней после восстания угощает их вином и медом 146; Поммеренинг пишет, что им обещаны улучшения; в декабре он сообщает, что им увеличено вознаграждение будто бы в пять раз147. Об этом же мы читаем в Толстовском сборнике: «А стрельцов и всяких служилых людей царь пожаловал, велел им свое государево жалованье давать вдвое» 148. Среди них ведется агитация в пользу возвращения Морозова, и им раздает царь и патриарх с этой целью подаркиI49 150. С ними, как мы видели, заигрывает и князь Яков Куденетович, угощает их в тяжелые минуты, зазывает к себе на двор отдельных стрельцов, спрашивает: «Что де у вас думают?». Среди них распространяет он слухи о возможной «замятие на крещенье». С другой стороны, правительство торопится охранить себя от стрелецкой опасности и совершенно иными мерами. Уже от 19 сентября и от 4 октября Поммеренинг сообщает о ссылке стрельцов за участие в движении; позднее, 18 апреля, он сообщает, что несколько сот стрельцов сослано в Сибирь «по незначительным причинам или без всяких причин» 15°. Повидимому, на это намекают псковские челобитчики из стрельцов и других служилых людей в феврале 158 (1650) г., утверждавшие, что воеводы их застращивают: «Будет де начнете о том об недостаточном... жалованье на Москве тебе, государю, бить челом, и вам де есть на Москве образец: Сибирь, так же как ваша братья служилые люди с Москвы посыланы в сибирские городы и меж гор в пропастех поустроены». «И о том, государь..,— продолжали псковские служилые люди,— ...мы, холопи твои, не смели бити челом,
143 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
144 А. Н. 3 е р ц а л о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах, стр. 38.
145 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 427—428, 433.
146 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 277.
147 К. Й. Якубов. Россия и Швеция, стр. 433.
148 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 91.
149 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 429—430.
150 Там же, стр. 426—427, 447. ;
74
С. В. Бахрушин
•боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов люди с Москвы в ссылки поразосланы, и многие христианские души помучены и палицами побиты, а иные в воду потоплены» 151. Самую причину волнений иностранцы видят в значительной мере в неудовольствии стрельцов •сокращением жалования, которое было, по словам Лейденской брошюры, «убавлено в такой степени, что они не имели возможности содержать себя этим» 152. Повидимому, это справедливо. В связи с указанной выше политикой экономии в 155 (1646/47) г. был произведен полный пересмотр окладов денежного и хлебного жалованья низших служилых людей, в том числе стрельцов, в смысле уравнения их и сокращения. Так, в Новгороде и Пскове, начиная с 156 (1647/48) г., «головам и сотникам стрелецким ... жалованья давать не велено, велено у дела быть без жалования... да у пятидесятников и десятников из жалованья убавлено, и учинены оклады, как и в иных городех». В чем выразилось это сокращение, видно из примера псковских стрельцов: было «убавлено жалованья» у пятидесятников, получавших 4 руб., по полтине, а у десятников, получавших 3 р. 50 к.,— по полуполтине у человека, «неведомо за что, и они де от того в конец погибли, а жены их и дети скитаютца меж двор, помирают с голоду, а в пятидесятники выбирают их неволею, а не своею охотою они ставятца» 153. Столь значительное сокращение жалованья не могло не быть ощутительно, тем более, что содержание было вообще скудное. В 158 (1650) г. псковские служилые люди, и на первом месте стрельцы, сравнивая свое положение с положением наемных иноземцев на русской службе, влагали своему начальству следующие выражения в ответ на их челобитья: «Идет де твое, государево большое жалованье на Москве немцам, а вы де, природные, служите государю с травы и с воды и с кнута» 154. Недовольство среди стрельцов недостаточностью жалованья и было одной из причин движения, по правдоподобному мнению одного из иностранных наблюдателей 155. В заключение следует вспомнить, что движение было направлено против Б. И. Морозова, который ведал Стрелецкий приказ, и против П. Т. Траханиотова, ведавшего приказ Пушкарский, иначе говоря, против лиц, являвшихся непосредственными начальниками над всей массой стрельцов и примыкавшего к ним низшего служилого люда.
Таким образом, восстание 1648 г. принимает специфические черты стрелецкого волнения. Любопытно отметить, что в городах, по крайней мере на Украине и в Сибири, движения получили характер тоже волнений с участием главным образом казаков, стрельцов и других низших служилых людей.
Мы видели, что один из исследователей интересующего нас момента придает большое значение участию в нем служилого дворянства. Роли детей боярских и городовых дворян в движении не приходится отрицать. У нас есть определенные указания даже на отдельных лиц: впоследствии утверждали, что на боярина Б. И. Морозова «завод заводили и про смертное убойство говорили» арзамасцы Дмитрий Нете- сев, да Иван Исупов, да Панкрат Нечаев 156. Одно йз этих имен для нас любопытно: это имя Исупова. Исуповы, повидимому, принадлежали к
151 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 359—360.
152 К- Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, № 1.
153 ДАИ. т. III, Я° 37.
154 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 360.
155 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 268—269.
156 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей. М., 1862, стр. 362.
Московское восстание 1648 г.
75
влиятельной дворянской фамилии в Арзамасе: один из Исуповых был представителем арзамасского дворянства на соборе 1642 г., что определяет их социальное положение. В их лице мы имеем крупных провинциальных дворян, являвшихся в столицу с известными привычками к первенству в своем местном кругу, с неумением сдерживать влечения и страсти и с чувством раздражения к своей столичной «братье», недостаточно считавшейся с их положением в городовом обществе. Психологию этой провинциальной знати хорошо характеризуют слова арзамасца Бахметева, сказанные им Ивану и Даниле Хитрово, родственникам влиятельного при дворе Богдана Матвеевича: «Знают де меня в Арзамасе с вами, как де я приду в съезжую избу, и вас де тут и не пустят, а в иное де время и вон из избы вышлют»157. Блестящими представителями таких влиятельных городовых дворян в начале столетия были рязанцы Кикины, Ляпуновы, Сумбуловы, руководители ряда движений в Москве. Впрочем, повидимому, в данном случае не дети боярские начали двджение, а скорее они примкнули к начавшемуся помимо их движению.
Выступление недовольных дворян замечается лишь в последующие дни восстания, когда на местах «весть учинилась, что на Москве смятенье», и оттуда потянулись вереницы челобитчиков бить челом на обидчиков по личным своим делам или «всем городом». Как происходило дело, мы узнаем из примера арзамасцев: только 30 июня били челом арзамасцы дворяне и дети боярские всего города о разрешении отпустить к царю «со службы с Синбирского о их городских делех челобитчиков», следовательно, в Москве были только в первых числах июля 158. В других случаях челобитчики являлись еще позднее. Так, в Ельце только 16 августа составлена была «заводная запись» и решено было бить челом «всем городом» на воеводу и на стрелецкого голову во всяких их неправдах. Следовательно, жалобщики не сразу съехались в Москву 159.
Это общее наблюдение подтверждается подсчетом дворянских челобитных, произведенным П. П. Смирновым. Из этого подсчета видно, что в первые дни движения служилыми людьми была подана только одна челобитная, направленная против Морозова (5 июня), и только с 7-го числа начинают поступать ходатайства, все еще в ограниченном числе; главная же масса дворянских челобитных была подана во второй половине июня (начиная с 20-го числа) и в июле 16°. Из всего этого можно сделать заключение, что главный натиск на правительство со стороньг дворян имел место не в первые дни движения. Это подтверждается косвенно словами Поммеренинга, который, описав события 6 июня, сообщает далее об отказе Морозова выдать жалованье «детям боярским, которые в большом количестве прибыли из деревень требовать свое жалованье» 161, после чего он говорит о мерах предосторожности, принятых правительством 11 июня. Таким образом, он как будто указывает,
157 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 360.
158 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 177, лл. 85—86.
159 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 275, лл. ,13, 156.
160 5 июня 1 челобитная Всего с начала восстания до
С 7 до 15 июня 10 челобитных 19 июня (включительно) И чело-
» 16 до 19 июня ни одной чело- битных.
битной
» 20 » 30 » 18 челобитных Всего с 20 июня по конец июля
В июле 42 » 60 челобитных.
В августе ... .16 »
161 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
76
С. В. Бахрушин
что приезд дворян «из деревень» имел место между 6 и И июня. В промежуток этого времени он впервые отмечает активное выступление дворянской массы: царю сделалось известно, пишет он, «что боярские дети совещаются с мирянами». Действительно, 10 июня было подана- челобитье от имени дворян московских, жильцов, дворян и детей боярских разных городов, иноземцев и московских торговых людей о созыве Земского собора162. В этот же промежуток времени с 7 по 11 число* дворяне успели подать 9 челобитных с частными ходатайствами, после чего наступил перерыв в челобитных до 20-го числа. Из сопоставления всех приведенных данных можно, кажется, установить момент выступления провинциального дворянства. Только после 6-го по слухам о* движении съехались в Москву из окрестностей служилые люди, и их появление здесь имело значение решающее — им обусловливаются обещание созвать Земский собор, ссылка Морозова 12 июня и окончательное торжество партии Романовых. Затем в 20-х числах июня начался наплыв служилых людей из более отдаленных местностей. Начиная с 10 июня служилое дворянство идет рука об руку с посадским населением Москвы и присоединяет свой голос ко всем его ходатайствам, имевшим чисто сословный интерес для торгового класса (например, об- отписке пригородных слобод, о запрещении торговать иноземцам). Всюду можно видеть на первом плане дворян и детей боярских «разных городов». Правительство боялось их и считалось с ними. Поммеренинг пишет, что после ссылки Морозова произведена была среди них раздача земель из вотчин «казненных и других больших господ». Кроме того, им было выдано денежное жалование в размере по 14 и 20 руб. 163 То и другое известия совершенно верны. Как видно из помет на некоторых., челобитных, сохранившихся в Центральном государственном архиве древних актов, в июле роздан был в раздачу беспоместным жильцам ряд поместий из вотчин казненного П. Т. Траханиотова; нет, конечно,, никаких оснований полагать, что раздача эта ограничилась только теми, лицами, челобитные которых сохранились164. Что касается до жалованья, то в январе 157 (1649) г. царь указал, согласно ходатайству дворян, поданному в декабре, разобрать дворян и детей боярских и жалованье дать им по городам, причем оклад был намечен в 14 руб. для тех, которые «служат старо», и в 10 руб. для новиков; повидимому, это- была дополнительная раздача жалованья тем, которые не получили его • в 156 (1648) г. По, крайней мере из 995 дворян и детей боярских владимирцев, суздальцев, муромцев, юрьевцев, лушан и гороховцев — 376 человек получили жалование на Москве в 156 (1648) г.; очевидно, служилые люди, съехавшиеся в Москву летом, уже получили свое- жалование, как и пишет Поммеренинг, тотчас после восстания 165.
Итак, приезжие дворяне присоединили свой голос к восставшему населению Москвы. Их вмешательство усилило и придало общеземское- значение московским волнениям, и с ним особенно пришлось считаться< правительству, как с голосом «всей земли» 166.
162 П. П. Смирнов. Несколько документов к истории^ Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.—«Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 6; П. П. Смирнов. О начале Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913,. № 9; К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420.
163 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 420.
164 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, N° 261, лл. 342—350.
165 РИБ, т. X, стр. 428 и ел.; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420.
166 Т. е. совокупностью всех служилых людей «по отечеству». С. В. Бахрушин не * раскрывает классового смысла участия дворянства в восстании. Дворяне не просто • «присоединили свой голос к восставшему населению Москвы», а использовали москов-
Московское восстание 1648 г.
77
Мы не видим зато участия в движении тех элементов, которые, казалось бы, должны были примкнуть к нему, не видим в них участия несвободных холопов, и в этом выразилась характерная черта названной социальной группы московского общества. Боярские холопы, боярская дворня, тесно связанная своими интересами с боярским двором, встала в защиту своих господ и кормильцев, а не против них. Иностранцы говорят, что волнения начались с того, что «холопы или рабы бояр» жестоко избили челобитчиков, собравшихся к царю во время крестного хода * 167.
Как было сказано выше, возмущение стрельцов было вызвано столкновением с слугами Морозова 168. Стоянов, желая охарактеризовать волнения, прямо будто бы говорил: «Учинилась у всяких черных людей с боярскими людьми драка» 169. На боярских холопов была направлена ненависть толпы. При разгроме дома Морозова, по словам иностранцев, были убиты трое из слуг его, в том числе его стряпчий 17°. Холопов обвиняли в поджогах: «Борис Морозов и Петр Траханиотов,— говорится в Толстовском сборнике,— научением диавольским разослали людей своих по всей Москве, велели всю Москву жечь» 171. Этот слух известен и Поммеренингу и автору Лейденской брошюры. Многих таких зажи- галыциков толпа убила перед дворцом.
Поммеренинг отмечает, однако, что антифеодальное настроение охватило постепенно и холопов. Он пишет, что боярские холопы 27 июня просили о своем освобождении, и 3 июля очень рано шесть из них были обезглавлены. Позднее, 4 октября он сообщает, что ввиду слухов о возможности новых волнений царь вооружил мушкетами боярские дворы, «но холопы не хотят сражаться за бояр, а против них, вследствие того, что их собратья 3 июля казнены»172. Любопытно указать, что известие о перемене в настроении холопов подтверждается словами Савинки Корепина: «Мы-де вас всех из изб побьем из пищалей, а холопы-де ваши все с нами ж будут». Эти намеки на брожение среди холопов, отмечавшееся в более поздние моменты движения, не изменяют самого факта, что в июньском движении холопская масса выступает не против бояр, а за бояр 173.
Восстание было, таким образом, отнюдь не выражением чувств низших социальных слоев населения, а групп сравнительно обеспеченных 174;
ское восстание, стремясь добиться удовлетворения своих классовых интересов и прежде всего окончательного юридического оформления крестьянской крепости. Это С. В. Бахрушин показал в своих последующих работах. (Примечание редакции).
167 К- Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1.
168 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, KHi. 1; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418—419.
169 ДАИ, т. III, N° 66.
170 К- Н. Б есту ж ев - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1.
171 С. Ф, П л а т о н о в. Статьи по русской истории, стр. 89.
172 К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 424, 427.
173 Этот вывод С. В. Бахрушина неправилен. С. В. Бахрушин не различает среди холопов двух групп: массу непосредственных производителей, ведших антифеодальную борьбу, и небольшую часть дворни, связанной своими интересами с феодалами, принимавшей участие в управлении боярским дворцовым и вотчинным хозяйством. (Примечание редакции).
174 Этот вывод также нельзя считать правильным, если учесть, что, кроме антиправительственного движения, шла борьба посадской бедноты и с зажиточной купеческой верхушкой, что выступили против своих «господ» холопы, что в ряде вотчин (например Б. И. Морозова) началось движение крестьянства. (Примечание редакции).
78
С. В. Бахрушин
это было движение средних слоев городского населения, восстание тяглых посадских людей, к которому примкнули стрелецкое войско и городо- вое дворянство 175.
V
Возникает вопрос, против кого было направлено восстание 1648 г., и какими идейными и социальными предпосылками бессознательно- руководствовались те, кто громил дворы князей Львова и Одоевского, убивал Назарья Чистого и требовал ссылки Морозова.
У участников движения была своеобразная политическая идеология, которая во многом расходилась с официальными политическими воззрениями. Эта идеология для нас тем любопытнее, что это идеология не книжная, а чисто народная и что лишь случайность, а именно возбужденное состояние умов, вызванное движением, позволяет нам слегка заглянуть в психологические переживания масс. В глазах средних московских жителей XVII в. выступление «черного народа» отнюдь не представлялось актом политически беззаконным: они видели в нем проявление воли того общественного коллектива, который они называли «миром», а иногда «всей землей» 176. По выражению хронографа, вошедшего в Толстовский сборник, в июне в Москве «мятежники» действуют «миром и всей землей»; «всей земле», «миру» (так выражается и продолжение Псковской летописи) выдан был Плещеев, «миром» убили его; чтоб «мир утолился», идет правительство на дальнейшие уступки, и, наконец, «миром и всею землею положиша... на государьскую волю». Бояре, против которых направлено движение — «изменники», тот же автор говорит про «их измениичью в мир великую досаду»; «за ту их измену» и казнен П. Т. Траханиотов177. Даже Азарьин видит в его гибели справедливое возмездие за то, что «весь мир стоняше ко господу богу от обид его, и уже злобе его исполнися время, и мнози слезы ото всего мира излияшася ко всевидящему оку». Он передает рассказ о том, как Траханиотову незадолго до смерти, во время известного похода царя Алексея в Троицкий монастырь, предшествовавшего восстанию, не удалось поставить свечку у раки Сергия: «и свещи, глаголаша, яко не изволил чудотворец Сергий от него прияти»178. Следовательно, это- грешник и злодей, недостойный поставить свечу. Эту точку зрения на жертв восстания, как на преступников, восприняла даже приказная мысль, и казненного Траханиотова стали было писать не окольничьим, без «вича», хотя он и был «убит без вины и государевы кручины и опалы [на него] не было» 179. Самое восстание изображается в форме челобитья. «Всенародное множество людей били челом государю, будто на ведомого вора на Л. Плещеева»,— говорится в хронографе Ундоль-
175 С. В. Бахрушин неправильно противопоставляет низшие слои городского населения, его плебейские элементы посадскому тяглому -населению и тем самым стирает обострение классовой борьбы на посаде. (Примечание редакции).
176 С. В. Бахрушин ошибается, отождествляя понятия «мир» и «вся земля». «Мир» — это черные люди, тяглое население города и деревни, т. е. посадские люди и крестьяне. «Вся земля» — это совокупность «всех городов», тГ ё. служилых людей «по отечеству», городовых дворян и детей боярских. Содержание этих понятий убедительно раскрыто П. П. Смирновым («Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», т. II. М —Л., 1948, стр. 176—177). (Примечание редакции).
177 С. Ф. Платонов, издавший названный хронограф, обратил внимание на своеобразное отношение автора к описываемым событиям («Статьи по русской истории», стр. 92—93).
178 «Книги о новоявленных чудесах преп. Сергия, творения Симона Азарьина».— «Памятники древней письменности и искусства», вып. 70, СПб., 1888, стр. 123.
179 Акты Московского государства, т. II, № 400.
Московское восстание 1648 г.
79
скоро 180; также изложено это событие в Толстовском сборнике; «били челом всею землею государю на земсково судью на Левонтия Степанова сына Плещеева»181 182 *; «били челом жестоким челобитьем на Левонтья Плещеева»,— сказано в продолжении «Нового Летописца» Самая расправа с неугодными чиновниками облекалась в фикцию казни изменников, произведенной на законном основании. Любопытны в этом отношении слова Стоянова, как он их повторял следователю: «Бояре приговорили, земским и всяких чинов людем отдали убить Траханиотова да Леонтия Плещеева»183Л. Для современников требование восставших представлялось законным хотя и «жестоким» челобитьем; незаконна была только форма, это было «невежливое челобитье», «невежливым’ обычаем пришли ко государеву двору».
Любопытный разговор был подслушан на лестнице Юрьевского* собора в Новгороде в июле 1648 г. Этот разговор помогает нам разобраться в психологии широких масс населения. От обедни выходили стрелецкий голова Иван Бестужев, подьячий Иван Ормячников и довольно известный в Новгороде посадский человек Никифор Микляев. Сходя с лестницы, Бестужев спросил подьячего, «нет ли де с Москвы ездоков»? На что Иван Ормячников сказал: «Есть де с Москвы ездоки, я де ведаю вести — Назарья де Чистого убили, а печать де государеву, которая пропала [по другой версии, из Посольского приказа — по смыслу задолго до восстания], нашли в подголовье у него». Иван Бестужев против того сказал с бранью: «Изменник... Назарий, вор! Печать де государеву украл, да у нево де и сыскали, достоен он был и не такой казни». К этому он прибавил еще одно предположение, за которое позднее ему едва не пришлось поплатиться: «видишь де у них дурная в уме, хотят де царя известь», «большое де над государем подыскивано». Смысл этой фразы поясняется из других показаний: Бестужев хотел сказать, что «по делу его Назарья Чистого убили, и то дело знатно, что под государем подыскивано». Таким образом, мысль его совершенно определенная: убитый Назарий — изменник, у него найдена «в подголовье в ящике» печать, «что згибла в Посольском приказе», и которую он, очевидно, украл; он и другие его сообщники замышляли на жизнь царя: «Ушто де у них недоброе смышлено было над государем». Убийство- народом Чистого есть поэтому достойная казнь «вора» и изменника 183,2.
Во всей этой народной формулировке и попытке осмыслить события есть много психологически любопытного. Всякие коллективные действия «миром» представляются как бы a priori законными, но в этом стремлении закрывать глаза на внешнюю форму, оскорбительную для царя, был, может быть, еще один момент — уважение к царю. В движении не было* ничего антидинастического184. Все непопулярные меры по представлению «мира» исходят от бояр и ближних людей. Вина царя заключается лишь в отсутствии силы характера. «Государь де молодой»,— говорили в народе: «глуп, а глядит на все изо рта у бояр у Б. И. Морозова, да у И. Д. Милославского, они де всем владеют, и сам де он, государь, это
180 А. Н. Попов. Изборник славянских в русских статей, внесенных в хронографы. русской редакции. М„ 1869, стр. 247.
181 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 90—91.
182 Новый Летописец по списку князя Оболенского-, стр. 193.
ДАИ, т. III, № 66.
183.2 цгАДА. Прик;. дела ст. лет, 1647 г., д. 81.
184 Все приводимые С. В. Бахрушиным факты находят объяснение в царистской, психологии народных масс. Трудовое население деревни и города хранило наивную- веру в «хорошего царя» и, ведя бо1рьбу против господствующего класса феодалов, надеялось найти защиту у царя. (Примечание редакции).
80
С. В. Бахрушин
видит, да молчит, чорт де у него ум отнял» 185. Любопытно сопоставить с этим речь, вложенную интерполятором в уста даря Ивана Грозного в известной Хрущовской Степенной книге, речь, едва ли не составленную под влиянием событий 1648 г. и отражающую настроение в слоях более интеллигентных: царь жалуется, что «бояре самовластии быша и сами себе саны похитиша моим имянем... и во многие корысти и в хищения и в обиды упражняхуся, аз же яко глух и не слышал и не имый .в устах своих обличения, юности ради моея и пустоты [глупости], они ж-е вла- ствоваху», и он обращается к боярам со словами «о, неправедении лихоимцы и хищницы и неправедный суд творящии, что ныне нам ответ дасте, иже многие слезы на ся воздвигосте, аз же чист от крови сея; ожидайте воздаяния своего»186. Так создавалось представление о средостении между царем и народом в лице «бояр» и главным образом Б. И. Морозова, этого злого гения «молодого» и «глупого» царя. Морозов и бояре действуют без ведома государева. В Пскове во время восстания «гилев- щики» допрашивали князя Ф. Ф. Волконского и дьяка Г. С. Дохтурова, «с государева ли ведома они отпущены, или их отпустили бояре без государева ведома». Стольника Никифора Нащокина допрашивали в Пскове, «от государя ли он послан или от бояр». Держалось твердое убеждение, что будто шведскому послу Логгину Кумменсу дал «государеву денежную казну в Москве... боярин Б. И. Морозов без... государева ведома и с Москвы де ево отпустили с тою казною в шестом часу ночи».
185 Слова Савинки Корепина (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19).
186 СГГД, ч. II, № 37.
Речь царя Ивана Грозного является несомненной вставкой, внесенной в книгу Степенную не ранее царствования Алексея Михайловича: это доказано вполне коротким, но в сущности разрешающим окончательно вопрос исследованием С. Ф. Платонова •(«Речи Грозного на Земском соборе 1550 г.»), напечатанным в его «Статьях по русской истории». Что касается более точного определения времени внесения указанных вставок в текст Степенной книги, то П. Г. Васенко (ЖМНП, 1903, № 4) относит ■интерполяцию к концу XVII в., а именно, к первым годам царствования Петра Великого; впрочем, это мнение не обставлено достаточно убедительными доказательствами. С своей стороны, не беря на себя разрешения вопроса, я хотел бы указать, что на рассказ о выступлении Ивана IV на Лобном месте, повидимому, не остались без влияния впечатления 1648 г., что было совершенно естественно, принимая во внимание сходство всех обстоятельств. В частности, вопрос о том, кто будет после удаления Морозова принимать челобитные, если верить Поммеренингу, вызывал много толков, г(К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419, 427); вопрос о порядке подачи чело- битий на злоупотребления дьяков послужил поводом для особого ходатайства служилых людей в ноябре 1648 г. («Акты Московского государства», т. II, № 37). Все это нельзя не сопоставить с обращением Ивана Грозного к Адашеву. Косвенное предположение, что интерполятор писал под впечатлением событий 40-х годов, подтверждается тем, что вторая вставка в Хрущовскую Степенную книгу трактует о печальной судьбе дочери Ивана III, выданной замуж за иноверного государя. Весь этот отрывок, особенно скорбная речь великого князя, сознавшего свою ошибку, мог возникнуть под непосредственным впечатлением тех разговоров, которые были вызваны сватовством. Вольдемара датского. Целый ряд государевых дел отражает тот интерес и те сомнения, которые породила необычайная для москвичей мысль породниться царскому дому с иностранным государем. Самая возможность брака с лютеранином обсуждалась в просвещенных кругах общества. Так, князь Семен Шаховской, известный писатель и богослов того времени, высказывал открыто' мнение; что можно «королевича ввести в церковь некрещена», и даже написал о том докладную записку («письмо»), которая вызвала интерес в дворцовых сферах и обратила на себя внимание самого царя Михаила (ЦГАДА. Духовные российские дела, № 3). То обстоятельство, что <оба отрывка, внесенные в Хрущовскую Степенную книгу, находят себе объяснение в событиях 40-х годов, дает повод думать, что самый факт интерполяции не следует относить слишком далеко к концу XVII в.
Вывод С. В. Бахрушина о времени интерполяции в Хрущовскую Степенную книгу неправилен, так как «речь» Ивана Грозного написана на бумаге с водяным знаком :конца XVII в. См. упомянутую выше работу П. Васенко. {Примечание редакции).
81
Московское восстание 1648 г.
Слух этот был известен и Поммеренингу187. Все непопулярные меры приписывались исключительно Морозову и боярам: «по промыслу» Б. И. Морозова произошла, по мнению закладчиков, отписка их на государя188. Подати «збираютца», по представлению солевычегодцев, «на изменника» (т. е. Морозова) «воровски» 189. Сосланный в дальнюю Мангазею Фома Пашков приписывал Б. И. Морозову да князю А. М. Львову и «умышлению всех бояр» свои несчастья, утверждая, что грамота об его ссылке «прислана воровски, а не по государеву указу, приказали де бояре так написать» 19°. Морозова, по словам Поммере- нинга, обвиняли в стремлении вовлечь Москву в войну со Швецией «для того, чтобы быть в безопасности и можно было бы мучить их (простой народ)» 191. Позднее его обвиняли в намерении сдать Псков шведам без боя, и даже хуже этого, соединиться с немцами и, взяв Псков, «с немецкими людьми изо Пскова идти под Новгород, а из под Новгорода под Москву» 192. Действуя именем царя, но против его, Морозов не допускает общения царя с народом: про новгородских челобитчиков в 158 (1650) г. говорили: «Борис де Морозов сам выезжал [к ним навстречу] да и неведомо где дел».
Так создавалась легенда о безответственности царя и о средостении, которое воздвигалось боярами между ним и «землею»Г Поэтому движение 156 (1648) г. не носило ни одной минуты черт, враждебных династии, оно было направлено не против царя лично, а против правительства или, вернее, против правящего класса 193. Таковой его характер не подлежит сомнению. Восставали против «бояр», даже не против отдельных лиц, а против всего класса, стоявшего во главе управления, и наиболее лишь ярким представителем которого был Б. И. Морозов 194. Современникам июньские дни представлялись днями расчета с боярством и всем приказным людом, «стало де на Москве убийство бояром и думным людем» 195. «Ныне государь милостив, сильных из государства выводит, сильных побивают ослопьем и каменьем»,— пишет Семен Колбецкий своему дяде под впечатлением погрома бояр. В Осколе, под влиянием известий об этом погроме, пьяный ямщик говорит: «Указал де государь по городам приказных людей побивать каменьем». В Нарыме служилые люди говорили воеводе Афанасию Нарбекову: «Не стара де пора вам воровать и над нами ругатца, и на Москве де, которые над их братьею ругались, и они сами и жены их и дети от их братьи побиты до смерти и домы их пограблены, и всем людем тако будет». «Нынеча величество ваше вершилось»,— заявляет ливенскому воеводе сын боярский Прокопий
187 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 345, 367, 368. Ср. у Поммеренинга в донесении от 7 апреля 1650 г.: «Обвиняют Морозова, как причину того, что ваше королевское величество получаете от великого князя такую большую сумму денег и много хлеба» (там же, стр. 470).
188 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
189 Там же, д. 41.
190 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 364.
191 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 448.
192 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1650 г., д. 34.
193 См. примечание 184. (Примечание редакции).
194 Под «правящим классом», против которого было направлено восстание 1648 г., С. В. Бахрушин в данной связи подразумевает господствующий класс феодалов. Классовая борьба в 1648 г. осложнилась борьбой внутриклассовой. Значительная часть господствующего класса — дворянство — выступила против боярства, использовав движение посадских людей. Это очень убедительно показал и сам С. В. Бахрушин на’ предыдущих страницах своей работы. (Примечание редакции).
195 А. Н. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр.-28.'
Б Научные труды, т. II
82
С. 5. Бахрушин
Руднев196. Такое настроение «мира» выражается и в подробностях движения: громили первым делом «боярские и окольничьи и ближних и дьячи... дворы». Разгоряченное воображение рисовало яркую картину этой расправы «мира» с боярством: «Многих бояр и окольничьих и думного дьяка и дворян и гостей побили [такие слухи дошли до Сибири], а иных на площади лошадьми раздергивали и дома их разграбили... и жен их побили, а младенцев на копья втыкали, а, чаять, впредь на Москве и по иным городам и болыни того дурно будет» 197. Тут быломного раздражения против административных приемов и злоупотребления правительственных органов Москвы, и этим объясняется, конечно, то обстоятельство, что ожесточение проявилось не только в отношении лиц, стоявших во главе крупных приказов, не только против влиятельных дьяков, каким был убитый Назарий Чистый или служивший в Разряде Григорий Ларионов, дом которого разграбили в «мятежное время» восставшие, но и против более мелких приказных дельцов, подьячих, «писарей», как выражаются иностранцы, вроде подьячего Алексея Маркова, который был «разграблен весь до нага и погорел без остатку» 198. В этом погроме дьяков и подьячих, в этой яростной попытке расправиться с «начальными людьми» крупнейших приказов выразилось все негодование земских людей на внутреннюю жизнь правительственного организма, на те внутренние порядки государственных учреждений, которые, незаметные для стороннего наблюдателя, составляют сущность всего течения дел: на «московскую» волокиту, от которой люди «разорены пуще турских и крымских бусурманов», на недоступность лиц, состоящих во главе приказов, на господство взяточничества, на продажность суда.
И тут тоже виновниками всех зол являлись в глазах общества представители правящего класса — бояре, непосредственно заинтересованные в сохранении существующего порядка. В приказном мире все приспособлялось к охранению интересов этого правящего круга лиц, «сильных людей» данного момента: «для времени боярина И. Д. и окольничего И. А. Милославских, дружа им утайкою», перерешались вершенные дела 199; челобитные пропадали из царской комнаты, когда заинтересованною стороной были Пушкины 20°.
Всюду действовали невидимые пружины: взятка или слово сильного человека. Начиная с самых высоких лиц приказной иерархии — титулованных начальников и судей приказов, кончая последним подьячим, все эти приказные дельцы сливались в одну касту, тесно переплетенную между собою родственными и иными связями, могущественную солидарностью общих выгод и фактически недосягаемую для правосудия. «От тех дьяков и подьячих,— жаловались служилые люди в ноябре 157 (1648) г.,— чинятца налоги многие и убытки большие, а правого суда в тех приказах [где они служат] они на тех дьяков и на подьячих добиться не могут, потому что у них в тех приказех сидят с ними братья и племянники и их дети»201.
196 А. Н. Зерцал о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21; ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 371; ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 275», л. 35.
197 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
198 А. Н'. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 22, 220—222; А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 272; В. Н. Л ат к и н. Земские соборы в древней Руси, стр. 417; РИБ, т. X, стр. 454.
199 А. Н. Зерцало в. Новые данные о Земском соборе 1648—1649 гг.— «Чтения ОИДР», 1887, кн. 3, стр. 1—80.
200 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 323.
201 «Акты Московского государства», т. И, № 371.
Московское восстание 1648 г.
83
С приказными дельцами и расправились в июне 156 (1648) г. «Кому вы посул давали, совсем они пропали, и лебеди твои остались у Бориса Морозова, а Назарий Чистой и с деньгами пропал»,— писал злорадно в конце июня бесшабашный Семен Колтовский своему дяде, с которым он судился 202. Летние настроения 156 (1648) г. нашли выражение в челобитной, поданной служилыми людьми 13 ноября 157 (1648) г., вскоре после восстания, в котором они просили создать особую подсудность по жалобам на дьяков и подьячих, сосредоточив все такие иски в одном приказе. Ходатайство было удовлетворено, и дела такого рода переданы в Челобитный приказ 203.
Подобное же раздражение мы замечаем по отношению к московской «полиции», к ее действиям и приемам, которые так ярко вскрываются в челобитных средины XVII в. Этим объясняется разгром двора объезжего головы князя Федора Македонского 204.
По не одни мелкие обиды и насилия со стороны бояр и прочих приказных людей раздражали и оскорбляли население, задетое в его частных выгодах и интересах. Политическая мысль московского человека XVII в. шла несколько дальше, пробовала углубить и обобщить свое чувство негодования против порядков, господствующих в управлении. Мы слышим жалобы на беспорядочность управления, первые попытки критики всей системы его. Незадолго до восстания ходят в народе разговоры: «бояре де государевым делом и службою не радеют» ...«государева де казна напрасно гинет» 205. На соборе 1642 г. раздаются поэтому требования о необходимости контроля над деятельностью правительственных агентов, о необходимости приказных людей и дьяков и подьячих и таможенных голов «по приходным книгам в Москве и в городах счесть, чтоб твоя государева казна без ведома у тебя, государя, не терялась» 206.
«Бояре» вызывали против себя ненависть не только как правительственный класс, но и как класс социальный 207. Их ненавидели не только как агентов правительства, но и как представителей крупного землевладения. Это все были привилегированные лица, «пожалованные люди, за которыми поместий да вотчин много, да они же ездят по воеводствам, и бедным с такими пожалованными людьми не стянуть». Это одинаково касается и государевых дьяков и подьячих, которые пожалованы государевым денежным жалованьем и вотчинами, а кроме того, «покупили многие вотчины и домы свои строили многие». Это возбуждало зависть, тем более, что в сословном отношении между пожалованными и рядовыми служилыми людьми резкой грани не существовало. Это была их «братья», но более счастливая, которая,
202 А. Н. Зерцалов. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21.
203 «Акты Московского государства», т. II, № 371. Ср. также челобитную, подан* ную служилыми людьми, о выдаче им жалованья «без московские волокиты» (РИБ, т. X, стр. 428).
204 А. Н. Зер цал о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 23, 225
205 Н. Я. Н о в о м б е р г с ки й. «Слово и дело» государевы, т. I. М., 1911, стр. 195
206 СГГД, ч. III, № 113.
207 Понятие «класс» и в данном случае употреблено С. В. Бахрушиным непра вильно. Нельзя противопоставлять боярство и дворянство как два враждебных класса Это две прослойки единого класса феодалов. Это признает и сам автор, говоря дальше об отсутствии резкой грани между боярством и дворянством в сословном отношении. В данном же случае, говоря о критике «беспорядочности управления», требовании, высказанном на Земском соборе «о необходимости контроля над деятельностью правительственных агентов» и т. д., автор имеет, несомненно, в виду и требования дворянства, входившего в состав господствующего класса. (Примечание редакции).
6*
,84
С. В. Бахрушин
«отбываючи государевы службы, писались по московскому списку и в иные государевы чины и, будучи в городах у государевых дел, отяже- .лели и обогатели большим богатством, а иные... на то богатство покупали многия вотчины». Таким образом, создавались противоречия между московскими столичными служилыми людьми и массой служилых людей разных городов. В принципе они являются равноправными членами одного и того же служилого класса, но те пользуются всеми благами, сидят «у корыстных дел по воеводствам и по приказам» и «полковые службы не служат... и тех своих пожитков нигде не проживают», а эти принуждены «работать головами своими и всею душою» за царя, «от служб обедняли и одолжали великими долгами и коньми опали, и поместья опустели, и домы их оскудели». «Отсюда во всех одна беспрестанно многая молва, что все бутто не пожалованы». Отсюда глухое социальное недовольство 208.
Взаимные отношения между верхами и рядовой массой служилого люда осложнялись конкуренцией их как землевладельцев. В лице «сильных людей» рядовые дворяне видели опасных врагов, с которыми они вели упорную войну за землю и особенно за рабочие руки, и в этой неравной борьбе «всяким разорением» разорялись их маленькие хозяйства. За «сильных людей» — бояр, окольничих и ближних, беспрепятственно уходили их люди и крестьяне. «Мимо государева указа» заводили те же сильные люди «на местах и на перевозах перевозы и мостовщину». Пограничные споры решались силой, «насильством» захватывались спорные земли, расчищались и распахивались. От «сильных людей» их бедным соседям во всем «обида ж и насильства, и налоги, и продажа, и у кого поместною землею, и угодьи, и людьми, и крестьяны завладели насильством». У посадских людей были свои причины жаловаться на крупных землевладельцев. Их слободы и загородные дворы тесным кольцом охватили посад, конкурируя с ними в торговле, создавая для закладчиков льготные условия на рынке, на каждом шагу нарушая права посада. Около Москвы и в городах около посадов «животинных выпусков не стало, потому их* заняли бояре и ближние люди и московские дворяне и дьяки под загородные дворы и огороды». Так, на почве привилегированного землевладения создавались разбойничьи гнезда, соседство с которыми бывало невыносимо для окружающих, бывало пуще «крымской и ногайской войны». «Нам с таким великим боярином в соседстве жить невозможно,— жаловались при царе Михаиле соседи могущественного дяди царского И. Н, Романова,— мочи нашей от насильства людей и крестьян его не стало». На этих основах вырастала ожесточенная классовая ненависть бедных слоев служилого чина к богатым членам сословия 209 210. «Кто из-за нас крестьян выводит,— грозился еще в 132 (1623/24) г. ливенский казак Яков Авдеев,— у тех мы вотчины выжжем и пойдем до иного государя» 21°. Деятельность
208 СГГД, ч. III, № 113; ААЭ, т. IV, № 14; Е. Д. Сташевский. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Приложение XIII.
209 Автор смешивает понятия классовой и внутриклассовой борьбы. «Ненависть бедных слоев служилого чина к богатым членам сословия» — это выражение противоречий внутри господствующего класса, а не классового антагонизма. (Примечание редакции) .
210 «Акты исторические» (в дальнейшем цитируется: «АИ»), т. III, № 32; С. М. Соловьев. История России, т. IX, гл. 5; Е. Д. С т а ш е в с к и й. К истории колонизации юга. Великий боярин И. Н. Романов и его слобода в Елецком уезде. М., 1913; И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 336. Яркие картины взаимных
Московское восстание 1648 г.
85
бояр как землевладельцев и невозможность найти на них управу вследствие их связей и положения в правительственных органах именно и вызывали особенное раздражение против лиц, пострадавших во время волнений 156 (1648) г. С своей точки зрения Симон Азарьин в ней видит главную причину гибели Траханиотова: «Присно ему его простира- шеся, иде же бы откуда корысть приобрести и отчины за себя присягнути и крестьян чужих за себе посадити, то бяше исправление живота его». Переходя к своему монастырю, он жалуется на обиды, причиненные в; этом отношении Траханиотовым: «К монастырским слугам во мнозех искех приставлииаягнапрасно во многия неискупимыя беды ввержег яко на глум себе таковое богатство приобретая и крестьян из вотчин Сергиевых за себя сажая и во грех себе toibo не вменяя, властем же не могуще противу сего сотворити, понеже мочь его велика беяше»211. Что эта сторона имела большое значение в развитии движения, показывает участие, которое приняли в ней арзамасцы — дети боярские, по крайней мере в последующие моменты, когда они на боярина Бориса Ивановича «завод заводили» и «про смертное убийство говорили». Это объясняется тем обстоятельством, что у Морозовых на Арзамасе и на Алатыре были большие вотчины, и местные землевладельцы испытывали всю тяжесть сосед- ства с могущественным (воспитателем царя. Во время движения на Морозова били челом в большом числе арзамасские дети боярские (по подсчету П. П. 'Смирнова, 31 арзамасец и 8 алатырцев). Челобитчики жаловались на укрывательство их крестьян в вотчинах всесильного боярина и на невозможность добиться на него суда, с другой стороны,, тяготились некоторыми вотчинными налогами, например пошлиной, взимаемой им за рубку деревьев в его лесах (явка по алтыну за дерево). Раздражение арзамасцев сделается еще более понятным, если вспомнить, что и у Траханиотова имелись большие земельные владения на Алатыре212 213 214. Соседством владений Троицкого монастыря к алатырским владениям Траханиотова надо объяснить и негодующий тон Азарьина, где он пишет о деятельности временщика. Но Морозов и Траханиотов являлись лишь наиболее яркими представителями целого класса 21\ которым положение и фавор позволяли проявлять с большой откровенностью и безнаказанностью их социальные вожделения, то, что «бяше исправление жития» их. При царе Михаиле так же действовала его ближняя родня, бывшие при нем в силе И. Н. Романов, князья Черкасские, Шереметевы, спешившие использовать свое «время» в личных целях2И. Теперь в таком же положении были «друзья» Морозова и
отношений дает Симон Азарьян («Памятники древней письменности!», еып. 70, стр. 94—95).
211 «Памятники древней письменности», вып. 70, стр. 123.
212 О владениях Морозова см. у А. И. Зе риалов а, О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 231—236. Алатырские владения Траханиотова были пущены в раздачу жильцам после его казни, о чем см. выше. Сведения о челобитных с жалобами на Морозова как землевладельца — у П. П. Смирнова в его статье, а также в изданных им материалах («Несколько документов к истории Соборного Уложения и земского собора 1648—1649 гг.»—«Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 1—20).
В последнее время, появилась новая работа, посвященная характеристике земельных владений Б. И. Морозова (Д. И. Петрике ев. Земельные владения боярина Б. И. Морозова.— «Исторические записки», т. 21). (Примечание редакции).
213 Понятие «класс» опять (употреблено неудачно. Речь идет о правящей клике, временщиках, которые пользуясь своей близостью к царю и высоким служебным положением, приобретали большое богатство, власть и влияние на ход государственного управления. (Примечание редакции).
214 С. М. Соловьев. История России, т. IX, гл. 5.
86
С. В. Бахрушин
Траханиотова, влиятельные в данную минуту при дворе лица. Еще в 153 (1644/45) г. из среды детей боярских раздаются голоса, что казначей Б. Дубровский «наших старинных людей освобождает без суда и без очной ставки и без распросных речей» и делает это «для окольничева Г. Г. Пушкина», «а за тех наших людей ему, казначею, бьют челом и ходят окольничей Г. Г. Пушкин да брат его Степан и тех наших старинных холопей хотят взять к себе во двор, а живут те наши люди у них во дворе»215. В мае 157 (1649) г. служилый человек Вас. Нестеров, ведший, повидИ|М01му, тяжбу из-за крестьян с князем А. Н. Трубецким, высказал в ссоре с человеком последнего такие горькие мысли: «За такую де вашу неправду будут многие челобитчики зимою, потому что они крестьян их научают отцов отпиратца, а в чужих отцов влыгатца, и о том де учнут у государя милости просити», при чем прибавил угрозы повторения «летошнего»216. Другой служилый человек Неустройко Ошихлин жаловался на Милославских: «Мы, холопи твои, от таких временников и сильных людей и без того разорены и домишек своих и службы отбыли, а прежнее, государь, челобитье мое, холопа твоего, на боярина И. Д. Милославскодо, как он был в дворянех, отцу твоему государеву было в крестьянстве и в разоренье было же». Семен Колтов- ский 26 июня писал своему дяде, пользовавшемуся покровительством Назарья Чистого и самого Б. И. Морозова, с угрозой: «Да слышал я, государь дядюшка, что ты велишь крестьянам моим пахать пашню на Подасинской земле, а хочешь их за себя вывесть, и нынеча государь милостив, сильных из царства выводит, сильных побивают ослопьем да каменьем, и ты, государь, насильства не заводи, чтобы мир не проведал»217 218. Таким образом, движение направлено против «сильных», т. е. общественных слоев экономически и политически могущественных, и главное основание жалоб — это социальные несправедливости, обиды со стороны крупных землевладельцев мелким, сопряженные с трудностью бороться с ними судебным порядком ввиду близости их к правящим сферам. «Сильных» ненавидят одновременно как богатых землевладельцев и как представителей правительства, которые свои владельческие притязания подкрепляли своим правительственным положением. К числу таких «сильных» людей принадлежали не одни только «ближние люди», к правящему кругу примыкал обширный круг мелкой столичной знати, против которой по тем же причинам было направлено народное движение: «всяких дворян грабили с 40 и больше», в частности пострадали дворяне Баим Болтин да Василий Толстой21S; пострадали и многие из жильцов 219.
Говоря о тех социальных группах, которые навлекли на себя раздражение «земских людей», приходится отметить, что движение было совершенно определенно направлено также против гостей. Автор Лейденской брошюры пишет, что участники движения «грабили» дома русских купцов, «дома многих сановников, а также и дома русских купцов, имевших какие-либо сношения с боярами, числом около 36». В шведском донесении тоже говорится, что «не были бы .пощажены дома купцов, если бы богатые купцы не призвали несколько тысяч стрельцов и
215 И. Е. Забелин. Домашний быт .русских царей, стр. 326, 327.
216 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 53.
217 А. Н. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21; он же. Новые данные о Земском соборе 1648—1649 гг., стр. 1 и сл.
218 ПСРЛ, т. IV, стр. 340.
219 В. Н. Латкин. Земские соборы древней Руси, стр. 418—419; А. Н. Зерцале в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 24—25.
Московское восстание 1648 г.
87
не дали отпор толпе». С своей стороны русские источники почти единогласно утверждают, что разграблению подверглись и дворы гостей220 В Сургуте воевода Смирной Демский, рассказывая о имевших место в Москве беспорядках, говорит, что в числе прочих и «гостей побили до ■смерти». В частности, в Сибири распространился слух, что на Москве убили гостя Василия Шорина, Василия Запись и еще какого-то «колом- летина»221. Действительно, в продолжении Псковской летописи есть известие, что «гостя Василия Шорина грабили, и сам Василий едва ушел». В Новгороде в июле шли разговоры «о чеканах», что выняли на Москве у Василия-Шорина, по смыслу — во время восстания. Эта неясная фраза делается понятной, если сопоставить известие в шведском донесении, будто у Траханиотова были найдены «два монетных штемпеля», с помощью которых он устраивал много обмана и плутовства 222.
Василий Шорин слишком известен, чтобы останавливаться на его личности и на той крупной роли, которую он играл в правительственных сферах Москвы. Что касается Василия Запись, то это устюжанин Василий •Федотов Гусельников, по прозванию «Скорая Запись», который в царствование Михаила Федоровича был с Устюга переведен в гостиную сотню, а в 158 (1649/50) г. уже имел звание гостя. Он вместе с братьями Гурием и Афанасием вел крупную торговлю в Сибири, лично и через посредство своих приказчиков и посылал на соболиные промыслы на великую реку Лену своих «промышленных покрученников и наемных людей». О размере его операций можно судить из того, что в 142 (1633/34) г. брат Василия Гурий привез в Мангазею различных русских товаров и хлебных запасов на сумму 184 руб. 32 алт. 223.
Нельзя, впрочем, предполагать, что восстание было направлено только против единичных представителей крупного купечества: повидимому, в нем выразилось движение против гостей и гостиной сотни в целом. В январе 157 (1649) г. гости и торговые люди гостиной и суконной сотен, протестуя против некоторых льгот, которые были приобретены с явным ущербом для них черными людьми во время восстания, писали: «И мы, холопи твои, тебе, государю, бить челом против их челобитья в то смутное время за боязнью не смели» 224. Такой характер движение носило не в одной Москве; во всех городах, где происходили волнения, они были отчасти направлены против «лучших посадских людей»; в Пскове в 158 (1650) г. объектом народной ярости был псковский гость Федор Емельянов, которого едва не убили.
В лице гостей и примыкавших к ним членов гостиной сотни рядовое посадское население видело тех же «сильных людей» — одну из правящих общественных групп, объединявших в своих руках и материальное благосостояние, «богатество», и крупную роль в правительстве. Гости, таким образом, навлекали на себя ненависть своей меньшей братии и как представители капитала и как представители администрации. С правитель¬
220 К. Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1; «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19; А. Н. Попов. Изборник славянских и русских статей, внесенных в хронографы... М., 1869, стр. 247; «Дворцовые разряды», т. III, стр. 94.
221 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
222 ПСРЛ, т. IV, стр. 340; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 81.
223 Сведения о семье Гусельниковых см. И. А. Ш л я п к и н. Житие праведного
Прокопия. В делах Сибирского приказа очень часто упоминаются как сам Василий Федотов, так и его братья (например ЦГАДА, Стб. Сибир. прик., N° 88 ( лл. 396—399; № 259, лл. 562—564; Кн. Сибир. прик., N° 26 и др.)
88
С. В. Бахрушин
ством и у них существовала тесная связь. Во-первых, это была связь личная. Целый ряд влиятельных дьяков вышел из рядов гостей. Жертва восстания, Назарий Чистый, был ярославским торговым человеком, в 129 (1620/21) г. пожалованным в гости; его брата Аникея, пользовавшегося наряду с ним очень большим влиянием в начале царствования Алексея Михайловича и разделявшего с ним благорасположение всесиль-* ного Морозова, еще в 154 (1645/46) г. мы встречаем в качестве гостя; в 156 (1647/48) г. он сидит уже в приказе Большой Казны вместе с Морозовым; он пережил брата и остался на своем месте даже при князе Черкасском225. Тесные связи Назария Чистого с Стояновыми отмечены выше: он был для них «батько». «Их промыслом» делалось поэтому многое в Новгородской чети, как, впрочем, и «челобитьем» другого влиятельного гостя — Красильникова 226. Близость Шорина к кругу сторонников Морозова устанавливается той ролью, которую он играл впоследствии в денежной реформе совместно с Ф. М. Ртищевым. О дружеских отношениях псковского гостя Емельянова с местной администрацией псковичи говорили в челобитной к царю, что он злоупотребляет своим влиянием: «Будучи во Пскове, беспрестанно на окольничьих и на воеводских и на дьячих дворах пирует и на нас, богомольцев и холопей и сирот твоих, наносит. И по тем, государь, ево Федоровым наносным статьям от тех твоих государевых окольничьих и воевод многие из нас поиспроданы» 227.
Помимо личных дружеских связей в правительственных учреждениях гости сами являлись правительственными агентами, членами того же правящего класса 228, будучи исполнителями целого ряда фискальных поручений, возлагаемых на них правительством. Достаточно напомнить, что на гостях и гостиной сотне лежали таможенные и кабацкие службы в крупных центрах, например у Архангельского города. Как раз в 156 (1647/48) г. таможенным головой в Архангельске был один из «героев» событий Василий Шорин, а в 158 (1649/50) г.— Василий Федотов; немного раннее в 154 (1645/46) г. эту должность исполнял Аникей Чистый 229. На гостей был возложен сбор непопулярной соляной пошлины. С этим обором связыв1алось много горьких и раздражающих воспоминаний: «Как они, гости, сбирали государеву соляную казну, и многою казною корыстовались и всяким людям продажу чинили, на правеже и кнутом били и пытали и всякое насильство чинили всяких чинов людям». В Пскове Федор Емельянов именно в качестве сборщика этой пошлины вызвал против себя ненависть населения, потому что государевы соляные пошлины «збирал вдвое и втрое и впятеро с пуда, и с полпуда, и с четвертинок, не против государева указу, и пенные деньги... правил на вся-’ ких чинов людех большие... Да он же для своей бездельной корысти и своего соляного торгу государев' гонтарь сделал скупо, не против таможенных гирь, в 10 пудов московских 20 гривенок нет, а в 15 пудах тоже».
225 Об Аникее Чистом см. ААЭ, т. IV, № 38; РИБ, т. X, стр. 402; «Северный архив», 1822, № 2; П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913, № 9, стр. 46. В качестве гостя он упоминается в 154 (1645/46 ) г. (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г.гд. ~289).
226 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 67, л. 114.
227 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 348.
228 Здесь вновь допущена нечеткость терминологии. Членами правящего класса феодалов гости не являлись. Они были зародышем нового общественного класса — буржуазии. Но в то же время они выполняли правительственные поручения в области промышленности, торговли и финансов и были близки к правительственным кругам: (Примечание редакции).
229 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г., д. 289 (любезно сообщено автору С. Б. Веселовским).
Московское восстание 1648 г.
89-
Этим «своим затейным воровством» он «испродал весь мир» 230. Таким образом, правительственные агенты, призванные блюсти интересы казны, гости оказывались врагами своей же братии, посадских людей.
При исполнении служебных казенных обязанностей они пользовались исключительным покровительством властей, и это позволяло им действовать беззастенчиво'. Живую картину отношений, которые создавались на этой почве, рисует донос, поданный на соляного сбора целовальников и кабацких откупщиков в Новгороде — гостей Стояновых. Будучи в ссоре с одним из новгородских детей боярских, они грозили ему: «Дай де нам срок, и впредь_де ты нас берегись, будем де мы у государева дела в таможне, и мы де тебе в те поры ноги выломаем и [в те поры] будем укащики и набьем бок, не боясь». И, намекая на свою безнаказанность, они говорили, имея в виду приезд в Новгород сыщиков для расследования их деятельности: «Поди де ты на съезжий двор, там де ваша оборона приехала, да и оборона де ваша ничего не сделает»231. И про Федора Емельянова говорили, что он хвастался перед немцами: «Меня де, Федора, самого всем городом боятца, и не зделают де всем городом без меня ничево» 232.
Являясь в чужие города представителями исключительно* интересов казны, без связей на местах, без желания считаться с местными нуждами и невзгодами, гости не могли не вызывать против себя много раздражения, и уже в июле 156(1648) г. городовые посадские люди били челом царю, чтобы те службы, которые до тех пор в городах несли гости и гостиной и суконной сотен торговые люди, разрешено было служить «им же городовым люде-м, вместо московских гостиныи сотни таможенных и кабацких голов» 233.
Влиятельное положение гостей в административных кругах давало им -возможность в своих личных делах пользоваться рядом изъятий и льгот. Жалованная грамота, данная им царями, ставила их торги в привилегированное положение. Путем частных ходатайств они расширяли свои торговые льготы, казна слишком ценила их и как плательщиков и как сборщиков, налогов, чтобы отказывать им, тем более, что все эти ходатайства подкреплялись ссылкой на те многие тысячи рублей, которые проситель платит в казну с своих торгов в промыслов. Так, наиболее богатые элементы торгового чина вместе с тем пользовались и наибольшим покровительством со стороны казны, нередко- в ущерб более маломощной посадской «черни», а личные связи в приказах позволяли им еще более расширять свою иммунитетность. Благодаря своим большим торгам и богатству они делались необходимыми для казны, а благодаря полуофициальному своему положению они в отношении торгов и промыслов оказывались в более выгодных условиях, чем прочая их братия. Но будучи, таким образом, наиболее обеспеченным слоем торговых людей, они пользовались своим привилегированным положением, чтобы облегчать тяготу тех 'Служб и повинностей, которые лежали на них, и переложить ее на менее обеспеченные слои посадского населения; казна была заинтересована в том, чтобы в собственных финансовых целях идти в этом отношении навстречу их желаниям. В целях усиления этой необходимой для правительств группы тяглецов в нее насильственно отписывались наиболее состоятельные элементы купечества, и тем самым они выходили из посада, где оставались одни «бедные людишки», и это
230 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 348.
231 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60.
232 К. Я. Я к у б о в, Указ, соч., 349.
233 ААЭ. т. IV, № 28.
90
C. JB. Бахрушин
способствовало разорению посада от «государевых великих податей и от многих целовальничьих служб».
Все это в достаточной степени объясняет причины движения против гостей и зажиточного купечества и характер, который оно приняло. Пользуясь восстанием, посадские люди из городов били челом царю «о тех людях, которые даны были в гостиную сотню для служеб, чтобы им в той гостиной сотне не быть и с гостиною сотнею твоих государевых служб не служити, а служить бы по городам, где кто в котором городе живет, себе головством». Точно такое же ходатайство возбудили в разгар восстания сотские московских черных сотен и старосты подмосковных слобод, чтобы людям, отписанным в гостиную сотню, с нею «государевых служеб не служить, а служить бы тем людям из черных сотен на Москве».
Одновременно многие тяглецы самовольно «отошли» из гостиной сотни 234.
Подобно тому как высшие слои служилого класса, пользуясь своими преимуществами и выгодами, сопряженными с положением правительственных агентов, становились в отношении службы в привилегированное положение к своей братии—рядовым дворянам и детям боярским, так и гости не разделяли с черными людьми несение общего тягла. В данном случае мы имеем полную аналогию. Высшие слои купечества сливались с высшими слоями служилых людей в одну группу «сильных людей», сильных своим сравнительно большим «богатством» и своими связями в приказных кругах. И те и другие пользовались своим могуществом, чтобы переложить часть тягла и службы на более слабые плечи.
Итак, московские волнения определяются как движение, направленное не столько против отдельных агентов правительства, сколько против всего правящего класса; они являются выражением социальных недовольств и нужд и принимают характер политического протеста, лишь поскольку социальные неравенства в Русском государстве усиливались благодаря сосредоточению в руках одних и тех же общественных групп наряду с экономическим также и политического преобладания 235.
Конечно, в каждом отдельном городе были свои местные причины неудовольствий, свои местные отношения, которые возбуждали страсти, местные «сильные люди», вроде того Тимофея Чубулова в Челнавском остроге, которого убили «всем миром за то, что он весь мир выел» 236. В некоторых 'случаях резче выступает чисто социальный момент: в Талицке выступают «которые плутишки небольшие», т. е. общественные низы 237; в целом ряде случаев движение направлено против состоятельных классов, как таковых, против «лучших посадских людей». Есть области, где особенности бытовых и исторических условий придают движению совершенно индивидуальные черты. Местный характер требований осо¬
234 ААЭ, т. IV, № 28; ДАИ, т. III, № 47.
235 Эта лишенная правильного классового содержания формулировка общего характера московского восстания 1648 г. была исправлена в последующих работах С. В. Бахрушина, посвященных этому восстанию. В них С. В. Бахрушин подчеркнул антифеодальный характер движения посадских людей, стремившихся 'освободиться от власти отдельных феодалов и ликвидировать частновладельческие слободы на посадах; с другой стороны автор указал на обострение классовой борьбы внутри посадов, отмечая борьбу трудового населения посада против гостей и примыкавших к ним разбогатевших посадских людей («От редактора» — в кн. П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. II, стр. 733—735). (Примечание редакции).
236 А. Н. 3 е р ц а л о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах, стр. 3.
237 В. Н. Латкин. З’емские соборы древней Руси, стр. 414.
Московское восстание 1648 г.
91
бенно ярко выражен, например, в сибирских городах. Здесь у служилых людей свои наболевшие -вопросы: они хотят получить право держать брагу, торговать с иноземцами и скупать у них мягкую рухлядь, держать в рабстве иноземцев. Словом, сибирский служилый люд тяготится теми мерами, которые правительство принимает в собственных интересах к охране ясачных людей от эксплуатации своих военных слуг 238 239. В пашенных сибирских городах — новый своеобразный предмет жалоб, вызванный отсутствием женщин в Сибири: воевода запрещает крестьянам выдавать их дочерей и родственниц за казаков и других служилых людей, чтобы «холостых крестьян жеребей не запустел». Наконец, здесь выступает особая группа недовольных: влиятельные «ссыльные люди»; в I омске у них произошло столкновение с воеводою, потому что он хотел было перевести их, согласно первоначальному указу, из службы в пашню 23Э.
В Пскове и в Новгороде в событиях 158(1650) г. громко звучат исторические переживания давнего прошлого. Отсюда требования самоуправления, чтобы впредь «воеводам и диакам в Пскове во всем нас судити и во всех делах расправу чинить с земскими старосты и выборными людьми». Снов© повторяются старые требования о невызове псковичей на суд в Москву, об освобождении их от суда «на Низу», «а что до ково дойдет твое государево какое дело и вина и тем, государь, людем вели •свой государев указ учинить во Пскове, а не на Москве» 240. Эти чисто политические притязания, пережившие полтора века господства «московского обычая», осложнялись движением социального характера, выражавшемся в избиении дворян и разгроме их поместий в Псковском уезде241.
Эти местные обострения тех или иных сторон движений не изменяют, однако, общего характера волнений, охвативших русское государство-242.
(Первоначально напечатано: «Сборник в честь проф. М. К. Любавского», Пг., 1917, стр. 709—774. Под заглавием: «Московский мятеж» 1648 г.»).
238 Например, в Томске (ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 370; Н. Н. Оглоблин. iK истории Томского бунта 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 3).
239 Н. Н. О г л о б л и н. К истории Томского бунта 1648 г.
240 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 361, 364.
241 С. М. Соловьев. История России, т. X, гл. 2. Псковичи, «выходя из города,
разоряют домы дворян и детей боярских, жен и детей их побивают и над дворянами ругаются» и т. д., говорится от имени государя собору 26 июля 158 (1650) г. О том
же пишет и Никон: «Дворяне и дети боярские, их жены и дети осмеяны и животы
«их пограблены, села и деревни пожжены». Староста Таврило Демидов «шишей в уезде рассылал дворян побивать». Во главе шишей разорял уезд егорьевский поп Фирс. Этих данных достаточно, чтобы подтвердить нашу мысль. В восстании принимали участие крестьяне пригородных деревень (К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 379, 387).
С. В. Бахрушин переоценивает значение «политических притязаний» в псковском восстании, а в движении социальном видит только осложнение этих политических притязаний. В действительности было как раз наоборот. Антифеодальный характер псковского восстания не вызывает сомнений. (Примечание редакции).
242 Конец статьи, где содержится характеристика городских движений XVI в., данная с позиций буржуазной историографии, а также необоснованные параллели между .антифеодальным восстанием 1648 г. и реакционными стрелецкими движениями конца XVII в., редакция опустила. Впоследствии С. В. Бахрушин дал анализ классовой борьбы в русских городах XVI — начала XVII в. на основе марксистско-ленинской методологии (см. С. В. Бахрушин. Научные труды, т. I. М., 1952). Непосредственно за данной статьей печатается редакторское послесловие к книге П. П. Смирнова, где «отражены новые взгляды С. В. Бахрушина на восстание 1648 г., выработавшиеся у него в результате переоценки материала с марксистско-ленинской точки зрения. (Примечание редакции).
ПОСЛЕСЛОВИЕ С. В. БАХРУШИНА К КНИГЕ П. П. СМИРНОВА «ПОСАДСКИЕ ЛЮДИ И ИХ КЛАССОВАЯ БОРЬБА ДО СЕРЕДИНЫ XVII в.». Т. II, М — Л., 1948, стр. 730—736 1
ОТ РЕДАКТОРА
Автор настоящей работы профессор Павел Петрович Смирнов (1882—1947) скончался 2 апреля 1947 г.
В течение всей своей жизни П. П. Смирнов занимался по существу одной темой — историей русских городов-посадов в первой половине XVII в. Тридцать лет П. П. Смирнов работал над изучением этого вопроса (1912—1942). Основной задачей своей работы по истории посадов П. П. Смирнов поставил изображение посадской реформы 1649—1652 гг., т. е. конфискации церковных и частновладельческих слобод на посадах и включения их населения в посадскую тяглую общину — то посадское строение, которое явилось практическим осуществлением XIX главы Соборного уложения 1649 г.
Чтобы понять смысл этой реформы, нужно было изучить весь ход развития посадов и их населения, проследить возникновение города- посада XV—XVI вв. и образование класса горожан — посадских людей.
Внимательно изучив писцовые и переписные книги второй половины XVI и первой половины XVII в., а также и другие источники, П. П. Смирнов подготовил работу «Города Московского государства в первой половине XVII в.», т. I, в двух выпусках: вып. 1 — «Формы землевладения» (Киев, 1917) и вып. 2 — «Количество и движение населения» (Киев, 1919).
1 Данное небольшое послесловие С. В. Бахрушина к книге П. П. Смирнова представляет двоякий интерес. Поскольку второй том капитального исследования П. П. Смирнова до сих пор не получил оценки в советской исторической литературе, «послесловие» С. В. Бахрушина является единственным откликом на этот труд в печати, отмечающим и его большие достоинства, и спорные положения и недостатки. В то же время в «послесловии» С. В. Бахрушина излагается его собственное понимание восстания 1648 г., к которому он пришел в результате многолетней исследовательской работы. С. В. Бахрушин правильно критикует мнение Г1. П. Смирнова о Б. И. Морозове как о представителе интересов городского населения и об анти- боярском направлении его политики. Правильно также критическое замечание С. В. Бахрушина о том, что П. П. Смирнов мало уделяет внимания борьбе, которая шла на посаде между трудящейся массой городского населения и богатой верхушкой посада — гостями и примыкавшими к ним торговыми людьми, что восстание низших слоев посада было направлено против произвола феодалов и тесно связанного с ними богатого купечества. С. В. Бахрушин прав, подчеркивая, что П. П. Смирнову не удалось в полной мере раскрыть антифеодальный характер восстания 1648 г. как борьбы посадских низов против феодально-крепостной системы. В то же время отдельные разногласия между С. В. Бахрушиным и П. П. Смирновым по частным вопросам (отмеченные ниже) носят дискуссионный характер и требуют дальнейшего изучения материала.
В «послесловии» С. В. Бахрушин подверг критике и ряд собственных утверждений относительно восстания 1648 г. Он отказался от неправильной терминологии, употреблявшейся им при характеристике этого восстания («революция», «переворот» и пр.), дал четкую линию размежевания общественных классов, привел материал, касающийся связи движения крестьянства с восстанием городских низов. {Примечание редакции. См. также Предисловие).
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...» 93
Появление этой работы — крупный шаг в изучении истории русского города. П. П. Смирнов дал новую концепцию развития городов, показал превращение частновладельческого города в государев город или, точнее, в государственный. Первый выпуск, как гласит заглавие, посвящен вопросу о формах землевладения в городах древней Руси.
Во втором выпуске своего труда П. П. Смирнов дает анализ количества городского населения и его движение за 100 лет—с 1550 по 1649 г. Детальное изучение писцовых и переписных книг позволило автору определить три основных категории городского населения — посадские люди, служилые-люди по прибору и население частновладельческих дворов и слобод на посадах.
Ни один из исследователей, занимающийся этим разделом истории, не может обойтись без изучения работы П. П. Смирнова.
«Города Московского государства в первой половине XVII в.», т. I, П. П. Смирнов защищал в качестве магистерской диссертации в Киевском университете в 1919 г., и университет присвоил ему за эту работу ученую степень магистра русской истории 2.
Защитив магистерскую диссертацию, П. П. Смирнов приступил к подготовке второго тома своего исследования, где предполагал изобразить классовую борьбу на посадах в первой половине XVII в. и охарактеризовать посадское строение 1649—1652 гг.
Более 20 лет П. П. Смирнов работал над этим трудом и закончил его к 1942 г. По первоначальному плану это- исследование должно было составить второй том его «Городов Московского государства в первой половине XVII в.». Но в процессе работы этот предполагаемый второй том вырос в отдельное исследование — «Посадские люди и их классовая борьба в первой половине XVII в.», состоящее в свою очередь из двух томов.
Капитальный труд П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», тт. I—II, явился докторской диссертацией автора и был успешно защищен в 1942 г. при Московском университете.
В 1943 г. П. П. Смирнов был удостоен за эту работу Сталинской премии 2-й степени, полностью пожертвованной им в фонд обороны страны, за что П. П. Смирнов получил письменную благодарность от председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, опубликованную в печати.
Первый том вышел в свет в 1947 г. почти одновременно с неожиданной смертью автора.
Опубликованный том этого исследования начинается с изучения вопроса о возникновении феодального города-посада и об оформлении в XV—XVI вв. «класса горожан» — по терминологии Маркса — Энгельса («Немецкая идеология», Партиздат, 1935, стр. 44).
Дальнейшие главы посвящены вопросам о тарханах и владельческих слободах при Иване IV, о посадском строении царей Федора Ивановича и Бориса Федоровича Годунова, о социально-экономических условиях развития посадов, о классовой борьбе посадских людей до середины XVII в. и о политических условиях развития «чина» посадских людей.
2 Правильно отмечая ценность ранних трудов П. П. Смирнова, С. В. Бахрушин не указал ряда серьезных недостатков, в частности некритически отнесся к его неисторической схеме о превращении частновладельческих городов в государственные. Критические замечания на труды П. П. Смирнова по истории русского города см. у Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси до середины XVII в.» М.— Л., 1946, стр. 555, и у К. Н. Сербиной «Очерки из социально-экономической истории русского города», М.— Л., 1951, стр. 3—4, 8—10. (Примечание редакции).
94
С. В. Бахрушин
Публикуемый в -настоящее время второй том этого труда покойного- П. П. Смирнова посвящен истории посадов в первые годы правления царя Алексея, городским восстаниям середины XVII в., особенно московскому 1648 г., роли Земского собора 1648—1649 гг. в вопросе о посадах, деятельности Приказа сыскных дел князя Ю. А. Долгорукого и строению посадов по Соборному уложению 1649 г. Заканчивается этот том обзором строельных книг посадов 1649—1652 гг. и описанием участия Боярской думы в строении посадов.
П. П. Смирнов первый еще в 1913 г. поставил вопрос о классовом характере московского восстания 1648 г., которое до тех пор трактовалось в буржуазной литературе как «площадная случайность», вызванная злоупотреблениями отдельных членов правительства молодого царя Алексея. То понимание классовой базы июньских событий 1648 г., какое нашло выражение в публикуемой работе, -сложилось, однако, у автора не сразу и явилось результатом длительной творческой работы. В статье «О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.», напечатанной в № 9 «Журнала Министерства народного просвещения» за 1913 г., П. П. Смирнов правильно ставил возникновение Уложения в связь с июньским восстанием в Москве, но главную роль в этом восстании отводил дворянам и детям боярским, игнорируя почти совершенно- участие посадских людей. В основном, но его мнению, это было выступление «вооруженного лагеря», образовавшегося в Москве в результате съезда из уездов «Первой половины» служилых людей, которые должны были быть на службе на южной окраине, самая «мысль о земском соборе родилась на сходках, на которых главную роль сыграло дворянство и дети боярские замосковных городов и Москвы» (стр. 54).
Эта статья указала, в каком направлении следует -разрабатывать вопрос о восстании 1648 г., но разрешение, которое предлагал автор, было уже тогда подвергнуто сомнению.
В 1917 г. в «Сборнике статей в честь М. К. Любавского» была напечатана статья С. В. Бахрушина «Московский мятеж 1648 г.», в которой давалась другая концепция классового характера восстания. Оно рассматривалось как восстание городское, восстание «тяглых людей», к которому примкнуло стрелецкое войско и городское дворянство. В той же статье отмечалась и другая сторона восстания: его направленность
против верхушки посада — гостей и гостиной сотни, теснейшим образом связанной с правящими кругами. Несмотря на наличие в статье отдельных неверных формулировок, суживающих значение сделанных выводов, общая точка зрения автора на восстание 1648 г. как на городское антифеодальное восстание была воспринята советской литературой, и «мятеж 1648 г.» вошел прочно в ряд аналогичных городских восстаний середины XVII в. Так трактуется он в общих вузовских учебниках по истории СССР и в специальных исследованиях К. В. Базилевича об устюжском восстании 1648 г. и о московском восстании 1662 г. и М. Н. Тихомирова о новгородском восстании 1650 г. Только А. Н. Сперанский в критической статье на книгу М. Н. Тихомирова «Псковское восстание» сделал запоздалую и по существу неудачную попытку вернуться к трактовке восстания 1648 г., данной в первой статье П. П. Смирнова3.
Очень важно отметить, что к этому времени сам П. П. Смирнов по мере работы над историческим материалом значительно изменил свою
3 Беглая ссылка С. В. Бахрушина на статью А. Н. Сперанского может создать не совсем точное представление о взглядах последнего на московское восстание 1648 г. А. Н. Сперанский не говорил о том, что дворянство являлось главной движущей силой
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...»
95
первоначальную точку зрения и приблизился к той, которой держались С. В. Бахрушин и примкнувшие к его мнению советские ученые.
Он совершенно самостоятельно пришел к выводу, изложенному им подробно в статье, вышедшей в 1929 г.4, что в восстании 1648 г. «соединились против правительства три реальных силы: 1) черные сотни и слободы Москвы, 2) стрелецкий гарнизон ее и 3) поместная армия, дворяне и дети боярские» (стр. 49).
В названной работе П. П. Смирнов еще стоял на позициях господствовавшей в то время «школы Покровского». Это сказалось в ряде формулировок, которые с ^марксистской точки зрения ошибочны, К числу таковых относится прежде всего трактовка дворянства как особого класса, который автор называет «поместным» (стр. 6, 8, 67) и противопоставляет тоже особому «боярскому» классу крупных землевладельцев (стр. 13, 79). Эта трактовка двух прослоек единого класса феодалов как двух классов, несомненно, восходила к Рожкову и Покровскому. Из того же источника почерпнута была ошибочная характеристика «поместного класса дворян и детей боярских» как «носителей» русского торгового капитала» (стр. 8). Выделив дворян и детей боярских в особый класс, П. П. Смирнов в указанной статье объединял его с «посадским классом» под общим понятием «двух средних классов» (стр. 13, 45, 67), закрывая глаза на полную противоположность и классовой сущности и классовых интересов мелких феодалов и горожан. Отсутствие четкости в определении классов и их взаимоотношений привело автора и к тому, что он совершенно обошел существенный вопрос о классовой борьбе внутри посадов, ограничившись указанием, что вызвавший против себя народный гнев гость Василий Шорин был членом правительства (стр. 48). Наконец, неверно и общее определение восстания как «революции» (стр. 45, 61), имеющееся, впрочем, и в названной выше статье С. В. Бахрушина, поскольку восстание ни в какой мере не колебало' феодального строя; тем более неверно определение ее как «перманентной революции со стороны дворянского- класса» (стр. 12), основанное на ошибочной концепции Н. А. Рожкова о «дворянской революции».
Новым и чрезвычайно интересным в разбираемой работе П. П. Смирнова были главы, посвященные посадской реформе Б. И. Морозова. Он первый выявил деятельность этого государственного человека по «строению посадов». Но из своих очень тонких наблюдений он делал неожиданный, совершенно неверный вывод, изображая «крупнейшего», по его собственным словам, «землевладельца и экспортера» Морозова представителем интересов городского населения, «покровителем городов» (стр. 1).
восстания 1648 г. Он поддерживал точку зрения П. П. Смирнова, изложенную во второй его работе, посвященной восстанию 1648 г.,— «Правительство Б. И. Морозова и восстание в Москве 1648 г.» (Ташкент, 1929). В этой своей работе, имеющей серьезные недостатки, отмеченные С. В. Бахрушиным, П. П. Смирнов отошел, однако, от своей первоначальной точки зрения об исключительной роли дворянства и утверждал, что летом 1648 г. в Москве против правящих кругов «соединились три реальных силы. Это были: 1) черные сотни и слободы Москвы, 2) стрелецкий гарнизон ее и 3) поместная армия — дворяне и дети боярские», причем дворянство приняло участие в восстании с самого начала (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 49). А. Н. Сперанский привел несколько дополнительных соображений в пользу точки зрения П. П. Смирнова о времени выступления дворянства и его влиянии на результаты восстания 1648 г. (А. Н. С п ер а н с к и й. К вопросу о характере и сущности Псковского восстания 1650 г.— «Историк-марксист», 1936, № 5, стр. 126—129, 136—139). Примечание редакции).
4 П. П. Смирнов. Правительство Б. И. Морозова и восстание в Москве 1648 г.— «Труды Средне-азиатского государственного университета», сер. 3, вып. 2, Ташкент, 1929.
С. В. Бахрушин
В своем резюме он писал, что Морозов «стремился к восстановлению финансов и развитию русских городов, координируя таким образом интересы различных классов населения» (стр. 84). Политика Морозова в отношении посадов представлялась автору, если можно так выразиться, надклассовой. «Свои проекты развития городов», по мнению П. П. Смирнова, Морозов в конечном итоге провел через Земский собор «к великому ущербу» для старинного боярства, т. е. для той прослойки класса феодалов, к которой принадлежал он сам. В введении «победа Морозова» отождествлялась еще определеннее с «торжеством городов».
Мы видим, что теоретические предпосылки, на которых строил двадцать лет тому назад свои выводы П. П. Смирнов, явно противоречили марксистско-ленинскому учению, но в дальнейшем он в значительной степени преодолел эти ошибки.
Следующим этапом в работе над темой о восстании 1648 г. была часть II его докторской диссертации, составляющая содержание настоящего тома. В ней уже устранены многие неправильные с марксистской точки зрения формулировки, которые мы отмечали в статье 1929 г. Однако некоторые элементы прежней концепции в ней все-таки сохранились, и на них нам приходится остановиться.
При разрешении вопроса о характере восстания 1648 г. П. П. Смирнов отказался от ошибочного понимания этого восстания как «революции», поскольку оно не привело, да и не могло привести к смене феодального строя (см. стр. 206 настоящего издания), но термин, который он употребляет взамен,— «переворот» — может дать повод для неверных выводов. Дело идет, конечно, не о революционном перевороте, а об известных, даже крупных, уступках правящего класса феодалов требованиям посадов, осуществление которых отнюдь не влияло на изменение феодальной сущности социально-экономического строя. Между тем термин «переворот» создает неверное и преувеличенное представление, о значении реформы 1649—1652 гг. Это представление усугубляется от приложения к перевороту определения «прогрессивный», которое тоже требует оговорки. Реформы, проведенные под влиянием июньских событий 1648 г., завершили длительный процесс ликвидации остатков феодальной раздробленности и облегчали! развитие экономики городов. В этом отношении роль их может быть признана прогрессивной, но без соответствующего разъяснения данная формулировка может опять-таки привести к преувеличенному выводу о «строении посадов» как о решающем этапе в развитии буржуазного общества.
В связи с таким преувеличенным представлением о прогрессивном характере посадского строения находится и идеализация деятельности Б. И. Морозова, от которой П. П. Смирнов не освободился и в настоящем труде, и нечеткость в определении классового содержания его программы. Б. И. Морозов представлен как поборник интересов посадов, резко противоречащих интересам тех крупных феодалов, к которым он сам принадлежал. Не приходится говорить, что такой вывод никак не может быть принят с позиций марксистской методологии. Самого автора вывод этот привел в тупик, из которого ему так'и~ не удалось выйти. Выходит, что либо московский «мир», восставая против Морозова, добивался проведения в жизнь программы того же Морозова, либо восставали не посадские люди, программа которых восторжествовала на соборе 1648—1649 гг., а противники этой программы — закладчики, которые и расправились с проводниками ее, т. е. в обоих случаях получается явный парадокс, который объясняется тем, что автор ищет в посадской политике Морозова «новые» начала, каких в ней не было.
Послесловие к книге П. П. Смирнова <гПосадские люди...»
97
По существу политика Морозова >и Траханиотова в отношении посадов была продолжением и расширением того сыска закладчиков-, который был начат еще в 1638 г., задолго до вступления в управление Морозова. Как видно из материалов, опубликованных в I томе исследования П. П. Смирнова, к сыску было приступлено под давлением посадов, а не по инициативе правительства, и как только это давление ослабевало, то и правительство в угоду правящему кругу феодалов отказывалось в значительной мере от сделанных уступок в пользу посадов-. В начале царствования Алексея Михайловича к более энергичному проведению сыска побуждали и фискальные соображения. Но половинчатые мероприятия, проводившиеся до 1648 г., далеко не могли удовлетворить посадских нужд, и это нашло себе выражение в гораздо более радикальных требованиях, предъявленных «черными» людьми на Земском соборе.
Интересная глава о «посадском строении» Морозова — Траханиотова, изобилующая богатым и свежим материалом, дает поэтому лишь очень яркую картину из истории сыска закладчиков, а отнюдь не оригинальную программу Морозова. Нельзя согласиться и с мнением об исключительно благожелательном отношении к посадам Морозова и Траханиотова. Нельзя без критики принимать заявления суздальцев, внушенные, вероятно, самим Траханиотовым. Реформы, проведенные им, далеко не были таким благодеянием для посадов, как это представляется П. П. Смирнову, поскольку они были связаны с усилением тягла. Про реальные отношения, существовавшие между Морозовым и Арзамасским посадом, который «находился в первой половине XVII в. под гнетом вотчин сильного человека Б. И. Морозова», говорит сам автор в одной из своих статей 5.
Таким образом, мнение об аятибоярском направлении политики Морозова не выдерживает критики ни с теоретической, ни с фактической точки зрения. Привлечение в правительство Морозова лиц из купечества, отмеченное автором, не меняет дела, тем более что и это явление не было новостью. На Казенном дворе еще в начале XVII в. дьяками были представители высших слоев купечества, и после Морозова практика возведения в дьячеетво торговых людей продолжала применяться. Сам Назарий Чистый был дьяком Большой казны с 1631 г., после его сметри его брат Аникей сменил его в Большой казне, где и сидел одно время вместе с противником Морозова — князем Я. К. Черкасским и т. д.6 7 Это была общая система, а вовсе не проявление особой демократичности Морозова.
Как указано выше, П. П. Смирнов уже в 1929 г. отказался от своего первоначального мнения о дворянстве как о главной и основной движущей силе московского восстания 1648 г. Тем не менее и в настоящей статье он отводит ему если не -первостепенную роль, то во всяком случае одинаковую с ролью посада и полемизирует с теми историками, которые, по его мнению, не придают достаточного значения выступлению дворянства. В издаваемой книге уже не говорится о дворянстве как об особом «среднем» классе, противопоставляемом боярству, не говорится о совместных действиях «двух средних классов» русского общества. Но попреж- нему подчеркивается «одиначество», т. е. общая программа дворянства и посада. Благодаря этому пропадает резкая противоположность клас¬
5 «Из истории классовой борьбы в городах в XVII в.» — «Исторический сборник», изд. АН СССР, т. III, Л., 1934, стр. 118. Ср. данные о деятельности Траханиотова по обложению села Лыскова.— «Материалы по истории феодально-крепостнического хозяйства», вып. 2, Хозяйство крупного феодала-крепостника. XVII в., ч. 2, М.— Л., 1936, N° 5 и 7.
6 С. К. Богоявленский. Приказные судьи XVII в., М.—Л., 1946, стр. 24, 25, 153.
7 Научные труды, т. II
98
С. В. Бахрушин
совых требований этих двух социальных групп: в то время как посады стремились освободиться от власти отдельных феодалов, дворяне добивались закрепощения крестьян, т. е. расширения своих феодальных прав над сельским населением. Поэтому более правильным представляется то понимание взаимоотношений между обеими социальными группами, принимавшими участие в событиях 1648 г., какое дают другие советские историки. Никакого «одиначества» между ними быть не могло. Городо вые дворяне и дети боярские просто использовали растерянность правительства, перепуганного размахом городского восстания, чтобы предъявить с большей силой требования, которые они предъявляли неоднократно и до того; со своей стороны посадские люди учли, насколько участие дворянской армии в движении усиливает их позицию. Отсюда согласованность выступлений тех и других в первые месяцы после восстания 7. 77 П. П. Смирнов и С. В. Бахрушин сходятся в том, что в восстании 1648 г. приняли участие посадские люди, стрельцы и дворянство. С. В. Бахрушин совершенно прав, когда он упрекает П. П. Смирнова в недооценке классовой борьбы внутри посадов между посадской верхушкой и «середними» и «молодшими» людьми. П. П. Смирнов обратил основное внимание на борьбу посадских людей за свои сословные привилегии. Оба автора отводят первое место среди движущих сил московского восстания 1648 г. посадским людям. Но П. П. Смирнов рядом с посадскими людьми ставит дворянство и правительственные уступки посадским людям объясняет тем, что правительство «не могло справиться с городскими восстаниями главным образом потому, что восставшие в Москве черные посадские люди получили поддержку со стороны служилых людей как стрельцов, так и детей боярских, драгун и солдат, принявших участие в мятеже, а затем в форме единодушных требований об устранении Морозова и созыва Земского собора» (П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. II. М.—Л., 1948, стр. 720). Таким образом, правильно отмечая решающее влияние участия дворян в восстании на характер правительственных уступок, П. П. Смирнов неосновательно подчеркивает общность интересов дворянства и посадских людей, без учета классовой борьбы внутри посада. С. В. Бахрушин справедливо подчеркивает резкую противоположность классовых требований дворянства и посадской массы: посады стремились освободиться от власти отдельных феодалов, дворяне добивались расширения своих прав над крестьянством. Кроме того, между обоими авторами есть расхождение, касающееся и времени выступления дворянства. П. П. Смирнов на основании внимательного анализа всех документов, относящихся к московскому восстанию 1648 г., в частности челобитной «всех чинов людей», поданной в начале восстания и сохранившейся только в шведском переводе, пришел к выводу, что дворянство приняло участие в восстании с первых дней выступления. С. В. Бахрушин не анализирует столь подробно всех источников, а названную челобитную и совсем не упоминает, он высказывает лишь предположение, что «повидимому, после' 5 июня в Москву понаехало много служилых людей, готовых принять участие в новом бунте» (С. В. Бахрушин. Московский мятеж 1648 г.— «Сборник статей в честь М. К. Любавского». Пг., 1917, стр. 714—715, стр. 50 настоящего тома). Тем не менее некоторые факты, приведенные и в его работе, свидетельствуют о раннем участии дворянства в движении 1648 г. Так, С. В. Бахрушин приводит указание на то, что «на боярина Б. И. Морозова завод заводили и про смертное убойство> говорили арзамасцы Дмитрий Нетесов, да Иван Исупов да Панкрат Нечаев» (там же, стр. 748, стр. 74 настоящего тома),’ С толкованием, которое дает С. В. Бахрушин этому факту, нельзя согласиться. Он отмечает, что арзамасцы всем городом выступили только 30 июня, и эту угрозу против Б. И. Мо|розова относит к последующему времени (там же, стр. 748,.762, стр. 75, 85 настоящего тома). Но ведь в это время такая угроза не имела никакого смысла — Морозов был уже в ссылке. _«Заводить завод» против Морозова можно было только в первые дни восстания. Не проанализировал С. В. Бахрушин и другого из приведенных им фактов: в первые дни восстания был разграблен двор разрядного дьяка Григория Ларионова (там же, стр. 758, стр. 82 настоящего тома). Нет сомнения, что и здесь действовали дворяне, так как посадским людям и стрельцам по существу не было никакого дела до Разряда и его дьяков. Сопоставление фактов и аргументации П. П. Смирнова и С. В. Бахрушина по вопросу о начале выступления дворян в восстаний 1648 г. указывает на большую убедительность позиции П. П. Смирнова. По мнению С. В. Бахрушина, правительство испугалось размаха городского восстания, а дворяне использовали растерянность правящих кругов и предъявили свои требования, часть которых была поддержана и зажиточными слоями посадских людей.
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...»
99
В целях подкрепления своей тезы о значительности участия дворянства в восстании П. П. Смирнов привлек очень интересные и до него не использованные в литературе данные о выступлениях летом 1648 г. драгун, стоявших под Москвою. Но тут опять мы имеем отсутствие четкости классовой характеристики социальных групп. Он отождествляет драгун, служивших «по прибору», т. е. по найму, с мелкими землевладельцами, служившими с поместий и пользовавшимися крепостным трудом. Среди драгун, несомненно', были и выходцы из мелкого дворянства, но, очевидно, оторвавшиеся от своей братии помещиков, поскольку они предпочитали получать-жалование из казны вместо эксплуатации своих земель. Но, как видно из данных о наборе драгун в 1646 г., многие из них «наперед сего были в городах на посадех и слободах или в уездех в волостях и в погостех, и за властьми и за монастыри в служках и в крестья- нех и в бобылех и за думными людьми и за стольники и за стряпчими и за дворяны московскими и за жильцы и за городовыми дворяны и за детьми боярскими и за вдовами и за недорослями и за всякими людьми во крестьянех и в бобылех, и в драгунскую 'службу записались волею» 8. Этих «всяких чинов охочих людей» не только нельзя отождествлять с помещиками, но, наоборот, они часто принадлежали к классам, эксплуатируемым феодалами. Известны даже случаи, когда драгуны громили дворянские поместья. Итак, включение драгун в группу дворян- помещиков представляется ошибочным9.
Подробно останавливаясь на борьбе посадов с феодалами, П. П. Смирнов попрежнему мало уделяет внимания борьбе, которая шла на посаде между трудящейся массой городского населения и богатой верхушкой посада — гостями и другими примыкавшими к ним крупными торговыми людьми. Совершенно не указано', что восстание было направлено не только против правительства, но и против гостей и «лучших» посадских людей. Это было восстание низших слоев посада против произвола феодалов и тесно связанного- с ними богатого купечества. Громили дворы не только бояр, но и гостей. Персонально, кроме Шорина, в числе навлекших на себя особенную ненависть называли известного гостя Василия Федотова Гусельникова 10 11.
В свете изысканий последних лет следовало бы также отметить смыкание городского движения с крестьянским, что так характерно для народных движений феодальной эпохи. М. Н. Тихомиров прекрасно показал это на примере псковского восстания 1650 г.11 Опубликованные в 1933 г. материалы архива Б. И. Морозова показывают, что и в 1648 г. восстание в Москве вызвало отклик в деревне. Начиная с 11 июня Б. И. Морозов рассылает циркулярные грамоты в свои арзамасские,
понимавшими значение дворянской поддержки. Более прав в оценке характера правительственных уступок и той роли, какую сыграло дворянство в восстании 1648 г., П. П. Смирнов. (Примечание редакции).
8 ДАИ, т. Ill, № 21/1.
9 С. В. Бахрушин прав, когда говорит, что драгуны часто принадлежали к эксплуатируемым классам, что в драгунскую и солдатскую службу часто шли дворяне, оторвавшиеся от своей братьи — помещиков. Но в то же время анализ разборных десятен показывает, что служилая мелкота — городовые дворяне и дети боярские — очень часто служила лишь за одно денежное жалованье от 5 до 10 руб. в год или за небольшое поместье. Для таких «служилых людей по отечеству» поступление в драгуны и солдаты было выходом из экономических затруднений. Разумеется, в полки нового строя принимались и тяглые люди. Так что и П. П. Смирнов в известной степени прав, когда он утверждает, что среди драгун были и городовые дети боярские. (Примечание редакции).
10 С. В. Бахрушин. Московский мятеж] 1648 г., стр. 764; настоящий том, стр. 87.
11 См. его монографию «Псковское восстание 1650 г.», М.—Л., 1935, гл. 10.
7*
100
С. В. Бахрушин
вяземские и нижегородские вотчины с внушением крестьянам, «чтоб они жили за мною попрежнему, ни в чем не сумняшеся», в которых звучит явный страх «заводов... на дурные дела» и опасения, что крестьяне «уч- нут дуровать или какой завод заводить» 12. Действительно, в июле Г648 г. у крестьян села Рождественского Арзамасского уезда «почали быть думы свои и сходы», на которых приговорили разграбить приказчика Ивана Федотова, а самого его убить. Приказчик успел убежать, но клеть с его имуществом и хлебом опечатали, посеянный им хлеб «приговорили миром пожать на себя», а скот его запретили пастухам отдавать ему и его людям. Одновременно новоселы-крестьяне стали готовиться к уходу из вотчины — «дворов не строят и пашни под рожь не распахивают, да и готовые паханые пашни не пашут и рожь сеять не хотят». В крестьянском движении в Арзамасском уезде проявилась классовая дифференциация в деревне XVII в. Возмутилась беднота, «окроме старых крестьян... добрых людей», и мордва, которая подвергалась особенно жестокой эксплуатации со стороны вотчинных властей 13. В селе Булыщеве Вяземского уезда крестьяне отказались давать приказчику денежное и хлебное жалованье14. Казалось, что эти факты, значительно расширяющие рамки антифеодального движения 1648 г., заслуживали внимания исследователя.
Подводя итоги, можно сказать, что П. П. Смирнову не удалось раскрыть в полной мере антифеодальный характер восстания 1648 г. и показать, что восстание против крепостной системы и против отдельных носителей этой системы было выражением борьбы посадских низов против феодально'-крепостной эксплуатации вообще. Болезнь и смерть помешали П. П. Смирнову устранить отмеченные недочеты ею работы. Но и в том виде, как печатается сейчас, монография П. П. Смирнова представляет собой очень ценный вклад в мало изученную историю русского города по богатству фактического материала, заключающегося в этой книге, и по тщательности и детальности, с какой разработаны отдельные эпизодические, но важные вопросы, как, например, о «посадском строении» Траханиотова, о проведении в жизнь посадской реформы в 1649—1652 гг. и т. д. В двух томах своего исследования П. П. Смирнов последовательно показывает, как постепенно город стряхивает с себя путы феодальной зависимости от частных владельцев и в результате упорной борьбы уходит из-под власти их под верховенство государства. В истории русского посада, по его мнению, идет тот же процесс ликвидации пережитков раннего феодализма, какой шел и в политической жизни страны. Этот вопрос П. П. Смирнов разработал с большой убедительностью, и он не может не быть учтен при создании марксистской истории русского* города. Нельзя не пожалеть, что автор был лишен возможности показать экономический базис, на котором происходил указанный процесс, но при отсутствии монографических исследований городской экономики XVII в. такая работа была не под силу одному человеку. Это не мешает тому, что* при решении одного из коренных вопросов истории XVII в.— проблемы всероссийского рынка—публикуемая книга будет служить очень полезным пособием.
12 «Труды Историко-археографического института, т. VIII». «Материалы по истории феодально-крепостнического хозяйства XVII в.» Хозяйство боярина Б. И. Морозова, ч. I, Л., 1933, № 29, 34, 182.
13 Там же, № 10.
14 Там же, № 38.
РЕМЕСЛЕННЫЕ УЧЕНИКИ В XVII в. 1
Институт ремесленного ученичества, продержавшийся в русском законодательстве и в русской жизни до революции 1917 г. и, вероятно, как бытовое явление до сих пор еще не вполне исчезнувший, имеет глубокие корни в прошлом. Институт этот известен уже Псковской судной грамоте, в которой имеется статья о взыскании «мастером» с «ученика» — «учебного», т. е. платы за ученье1 2. В Стоглаве говорится подробно про учеников у мастеров-иконописцев. В XVII в. ремесленное ученичество было явление, повсеместно распространенное в Русском государстве. Для царствования Михаила Федоровича мы имеем, кроме отдельных документов, показания переписной книги г. Москвы 1638 г.3, впрочем, далеко не полные, так как в ней отмечено только взрослое боеспособное население столицы, между тем как большинство учеников было малолетними 4; здесь в числе лиц, обязанных выйти в случае нужды о пищалью или рогатиной, названы ученики портных, шапочников, свечника и др. Очень любопытны в опубликованных Н. П. ГТавловым-Сильванским документах, касающихся сыска закладчиков при Михаиле Федоровиче5, автобиографические показания возвращаемых в посад тверских, новгородских и нижегородских закладчиков, в которых ими сообщается об
1 Насыщенная богатым конкретно-историческим (извлеченным из ряда архивных фондов) материалом, статья представляет большой интерес для изучения положения учеников в ряде ремесел, способа обучения, взаимоотношений между мастером и учеником. В то же время статья носит отпечаток того этапа научного творчества С. В. Бахрушина, когда он еще не подошел вплотную к разработке широкой исторической проблематики, к постановке кардинальных вопросов общественного развития на основе марксистско-ленинской методологии. Этим объясняется некоторая ограниченность тематики и известная описательность и данной статьи. В статье не дано представления о характере, сущности, уровне развития русского ремесла в XVII в. Развитие ремесла не поставлено в связь с общим хозяйственным развитием страны. Мало уделено внимания исследованию социально-экономических явлений, преобладает изучение правовых моментов и описание быта. Не показана в достаточной мере сущность и тяжесть феодальной эксплуатации ремесленных учеников, а также острота противоречий между мастерами и учениками. Не дано классового анализа политики правительства, касающейся взаимоотношений между мастерами и учениками. Отсутствует в должной мере исторический подход к явлениям: отсюда неоправданные аналогии между русской действительностью XVII и конца XIX — начала XX вв. Однако обилие ярких, конкретных данных, собранных и приведенных в систему С. В. Бахрушиным, дает ценный материал для исторических обобщений (см. также предисловие). (Примечание редакции).
2 Псковская судная грамота. Изд. Археогр. комиссии, СПб., 1914, ст. 102 (стр. 22).
3 Переписные книги г. Москвы, т. I, М., 1881.
4 Это обстоятельство, повидимому, упустил из виду М. В. Довнар-Запольский в своей статье «Торговля и промышленность в Московском государстве XVII века» (в кн.: «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. 6, М., 1910).
5,Н. П. Павлов-Сильва некий. Акты о посадских людях-закладчиках СПб., 1909.
102
С. В. Бахрушин
обучении в малолетстве различным ремеслам (портному, кузнечному, шапочному, красильному и др.) 6. Во второй половине XVII в. ученичество, повидимому, получило более широкое развитие, в частности в связи с наплывом в Москву специалистов — мастеров из Польши и Западной Европы; большую роль сыграли при этом вновь основанные под Москвою слободы из польских выходцев и пленников.
Несмотря на широкое распространение в XVII в. интересующего нас института, изучение его представляет некоторые трудности вследствие разбросанности и случайности материала7. Об ученичестве в XVII в. мы можем судить по отдельным делам, преимущественно касающимся либо побегов учеников от мастеров, либо, наоборот, злоупотреблений самих мастеров, и по сохранившимся ученическим записям, т. е. договорам на обучение. Все это разбросано в массе других документов делопроизводства различных приказов. Поэтому я мог использовать лишь незначительную часть материала, руководствуясь указателями при печатном «Описании» б. Архива министерства юстиции и рукописной описью «Приказных дел старых лет» б. Архива Министерства иностранных дел 8. Глубокую благодарность должен я принести С. К. Богоявленскому, который со свойственной ему предупредительностью давал мне многочисленные указания насчет хранившихся в архиве Министерства иностранных дел документов по интересовавшему меня вопросу; в частности ему я обязан знакомством со столбцами Мещанской слободы и так называемыми «Приказными делами новой разборки». В общем я имел в своем распоряжении более сорока различных по объему и ценности дел, касающихся ученичества, на основании которых этот институт может быть восстановлен во всех деталях. Хронологически рассмотренные мною дела относятся преимущественно ко второй половине столетия, главным образом к последним десятилетиям его 9.
В изучаемую эпоху ученики поступали в обучение самым разнообразным ремеслам: портному, шапочному, ткацкому (например, тканью «скатертей иноземских широких и полотенец иноземских широких»), ризному, строчному («шить строчного дела»), красильному, белильному, сапожному, скорняжному, кузнечному («в кузницу для наученья кузнечному железному покову»), в частности «кузнечному ножевому делу» и «кузнеч¬
6 За последнее время опубликован ряд работ, содержащих новые материалы по ремесленному ученичеству в Русском государстве XVII в.; а) В. И. Троицкий. Организация золотого и серебряного дела в Москве в XVII в. — «Исторические записки», кн. 12, стр. 96—127 (имеются данные о ремесленном ученичестве в серебряном деле); б) К. Н. С е р б и н а. К вопросу об ученичестве в ремесле русского города XVII в — «Исторические записки», кн. 18, стр. 148—168 (статья содержит материал о ремесленном ученичестве в кузнечном, медном, оловянном, серебряном ремеслах и иконописном деле в г. Тихвине; в сокращенном виде материалы этой статьи вошли в монографию автора «Очерки из социально-экономической истории русского города. Тихвинский посад в XVI—XVIII вв.», М.— Л., 1951, стр. 130—136); в) Е. М. Тальм а н. Ремесленное ученичество Москвы в XVII в.— «Исторические записки», кн. 27, стр. 67—95 (автор привел значительное количество новых материалов об ученичестве в различных ремеслах столицы). Эти новые работы, затрагивающие вопросы ремесленного ученичества, подтвердили в основном факты и выводы С. В. Бахрушина о юридическом и бытовом положении ремесленных учеников. Шагом вперед является статья К. Н. Сер-' биной, охарактеризовавшей социально-экономическое положение ремесленных учеников как во время обучения, так и по его окончании. (Примечание редакции).
1 Вопрос об ученичестве затронут М. В. Довнар-Запольским в статье «Организация московских ремесленников в XVII в.» — ЖМНП, 1910, № 9, стр. 134—136.
8 Фонды обоих архивов в настоящее время хранятся в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА). (Примечание редакции).
9 Новые материалы, введенные в научный оборот Е. М. Тальман в вышеназванной статье, позволяют значительно расширить круг источников по истории ремесленного ученичества XVII в. (Примечание редакции).
Ремесленные ученики в XVII в.
103
ному каретному мястерству», котельному, медному, серебряному — резному и чеканному, золотому, оловянишнюму, станочному, колокольному, «римарекому» или каретному и шорному делу, оконничному стекольному, ценинному («делать ценинных изразцов печных»), наводному делу; различным искусствам, как-то: иконному делу, живописному, резному деревянному, резьбе по кости («резать гребни») и т. д. Отдельно приходится отметить отдачу детей в обучение интеллигентным профессиям, как-то: «в наученье торговле», например «пушному торговому делу» или «кружевному промыслу», грамоте и письму, скорописи. Есть случаи отдачи в «лекарское ученье», т. е. в обучение медицине, были ученики и у ветеринаров-коновалов. Девочек отдавили в «наученье шитья», в частности «шить золотом». Таков примерный и неполный список «рукомесл», в которых встречаются ученики, свидетельствующий о разнообразии ремесленной промышленности в Москве XVII в. и о широком развитии в ней ученичества 10 11.
Среди мастеров, принимавших в обучение мальчиков, обращает на себя внимание группа квалифицированных специалистов. Это, во-первых, придворные царские мастера, например «Серебряной палаты мастер», «Оружейной палаты станочного дела мастер», «рядовой мастер Мастерской палаты», гребенщик Оружейной палаты и т. д. В 1696 г. «Мастерские палаты рядовой мастер» принимает ученика «в научение портного мастерствя» п, в другом случае «Золотой палаты золотого дела мастер иноземец» берет на себя выучить мальчика «золотого дела мастерству, чем сам горазд, и краски указать» 12, далее «царицына чину сын боярский» учит белильному делу 13. Иконному делу учат Оружейной палаты живописцы 14. Хамовному делу обучают кадашевцы «в свои пряжи и берды у себя в дому, а не в .... государеве палате» 15. «Лекарскому учению учити» берет на себя в царствование Михаила Федоровича «Аптекарского приказу лекарь» Вилим (по-русски Сенька) Крамер 16. Кроме иноземцев на царской службе, большую роль играют и другие иноземцы, случайно осевшие в Москве. Таков бывший человек «королевского величества польского резыдента Юрия Михайлова сына Домонта» Андрей Иванов сын Скрыпелевский, который в 1694 г. принял «в научение ри- марского мастерства шор» двух дворовых ребят боярина Б. П. Шереметева 17, или «польской породы» крепостной человек дьяка Емельяна Украинцева, который обучал строчному делу 18, или Петр Мартынов Борщевский, кадашевец иноземец сиделый хамовник, который брался «учить скатертей иноземских широких и полотен иноземских — широких»19. Значительное число учителей ремесла дала, повидимому, вновь возникшая при Алексее Михайловиче Новомещанская слобода с ее смешанным пришлым населением, осевшим в Москве в результате русско-польской войны 1654—1667 гг.
Что касается состава учеников, то большая часть их вербовалась из числа детей посадских людей. Можно, однако, указать случаи, когда в ученье поступали подростки из служилых семей, даже из придворных и
10 См. Приложение 1.
11 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, Mb 1652, л. 330.
12 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82.
13 Там же, 1698 г., д. 405.
14 ЦГАДА. Монаст. дела, 1671 г., д. 25.
15 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, Mb 44251.
16 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, Mb 567, лл. 225—236.
17 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161.
18 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, Mb 1656, л. 165.
19 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, Mb 44251.
104
С. В. Бахрушин
чиновничьих кругов. Так, певчий дьяк 3. П. Гломаздинский отдает в 1688 г. сына в обучение золотому мастерству20. Отдают детей в учение и служилые иноземцы; к названному выше доктору Вилиму Крамеру поступил, например, в обученье сын «отставленного иноземца» шведа Петра Олова21. Как особенно любопытное явление, приходится отметить отдачу в обучение ремеслам дворовых ребят их владельцами, широко практиковавшееся, как известно, в последующее время, в XVIII и XIX вв. Это обыкновение имеет корни уже в XVII в. В 1694 г. человек боярина Б. П. Шереметева, «который за делами ходит», знаменитый Алексей Курбатов, «по приказу его, боярина; Бориса Петровича», заключил с мастером поляком контракт на обучение шорному и каретному делу «дому государя моего людей» — двух дворовых ребят его боярина; очевидно, новые культурные потребности боярского- двора уже в конце XVII столетия требовали подготовки обученных европейским художествам мастеров из среды боярской дворни 22. Денег на это не жалели, и Курбатов уговорился не только хорошо заплатить за учение, но и присылать «корм» для ребят. Это был не единичный случай. Петр Борщевский, хамовник, брал учеников «с боярского двора»23. В 1685 г. боярин А. П. Салтыков писал, что Новомещанской слободы тяглец Я. М. Рубановский взял у него двух крестьянских мальчиков из его поместья Нижегородского уезда «учить кузнечному всякому ремеслу» ...«И наперед, государь, взял у меня, холопа вашего, по записи что ряжено половину денег, также и запас имал по договору и по записи» 24. Точно так же стольник И. П. Строев отдал в 1686 г. закабаленную им девушку Евдокию «для ученья шить в Никиц- кой девичь монастырь девице Зиновье Никитиной дочери Морева, которая живет в том монастыре с матерью своею». Через несколько времени он взял ее обратно от девицы Зиновии и дал ей в том расписку, «что ее, Дуньки, впредь на ней, Зиновье, не спрашивать»25. В числе учеников портного Давыда Власова в 1686 г. имеются люди гостей Владимира1 Воронина и Михаила Шорина и работник Новинского монастыря 26.
Из отдаваемых в обучение дворовых мальчиков вырабатывались мастера, не только обслуживавшие нужды хозяйского двора, но нередко сами принимавшие оо стороны учеников. Таков человек князя Б^ А. Голицына Федор о'ловянишник, который в 1696 г. взял «в наученье оловяииш- ному делу» сына одного кашинского посадского человека 27. Наряду с отдачей владельцами своих крепостных в отдельных случаях состоятельные крестьяне, преимущественно монастырские и дворцовые, могли самостоятельно отдавать' сыновей в обученье ремеслу; впрочем, такие примеры немногочисленны.
Взаимные отношения между мастером и учеником определялись «учобною записью», иначе «жилою записью на ученика» 28. Таких записей в моем распоряжении было двадцать, считая в том числе две записи, напечатанные! в «Актах, относящихся до юридического быта древней России» и одну, помещенную в «Актах юридических» 29.
20 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82.
21 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, лл. 225—236.
22 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161.
23 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 44251.
24 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1341; Стб. Мещанск. слободы. 1684—1685 гг.
25 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 57, лл. 1—22.
26 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 1053, лл. 135—136.
27 ЦГАДА, Город, кн. по Галичу, № 38, 1693 г.
28 Выражение «учобная запись» — ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
29 См. Приложение 2.
Ремесленные ученики в XVII в.
105
По форме, как и по названию, это «жилая» запись, к которой учебная запись очень близка и по содержанию. Родители отдают мальчика «из ученья на урочные годы»; в течение этих урочных лет ученик должен «жить во* дворе и всякую домашнюю работу работать», причем пребывание в ученье определяется словами: «жить во дворе» у мастера. Прием в ученичество отождествляется с «наймом»30; ученика иногда называют в обиходе «наймитом». В запись вносятся обычные условия жилой записи: обязанность повиноваться хозяину (в данном случае мастеру) и членам его семьи, право хозяина смирять (наказывать) ученика, «нечинение убытков» хозяину, неуход от хозяина до срока, обязательство не воровать, не бражничать и не иметь сношений с «воровскими людьми». Иногда родители брали вперед плату за отдаваемого в ученье подростка или договор осложнялся одновременным займом, и в таком случае сходство с обычного типа «жилой записью» было полное. Юридически отдача в ученье ничем не отличается от отдачи «во двор»; производилась она, как видно йз многочисленных ссылок в делах, на основании статей 45 и 116 главы XX Уложения («Суд о холопах»), в которых говорится об отдаче детей родителями «в работу на урочные лета». В согласии с обеими этими статьями, учебная запись обязательно должна быть записана в книги Приказа холопьего суда, без чего она теряет силу31. При этом в книгу заносятся и приметы ученика, «в рожей», как это делалось относительно прочих «крепостных людей». Выход из ученичества в разговорной речи квалифицировался как «освободить на волю» 32, и в записи приходилось оговаривать, во избежание недоразумений, что по окончании срока она подлежит возвращению «безденежно» 33. Из характера учебной записи вытекали, естественно, все последствия, связанные с жилой записью. Известен, например, случай, когда1 мастер «выдал за долговые свои деньги» запись ушедшего до срока ученика своему кредитору, предоставив ему взыскать в свою пользу неустойку34. Словом, форма учебной записи, ее содержание и основанные на ней отношения вполне соответствовали присвоенному ей названию «жилой» записи. Отличие жилой записи на ученика от обычной жилой записи заключается только в том, что в ней оговаривается обязательство мастера обучать принимаемого им ученика мастерству, «чему сам горазд».
Запись являлась обязательным условием ученичества, так как без таковой ученик не имел права/ жить во дворе у мастера, а мастер не имел никакой власти над учеником. В 1686 г., по постановлению Посольского приказа, бежавший от мастера Михаил Федоров был наказан батогами за то, что во время побега жил у тяглеца Казенной слободы Ивана Никифорова «без поручной записи и без записки»35. Ученическая запись пережила века и в виде позднейшего договора сохранилась в действовавшем до революции Уставе о промышленности, согласно которому «мастер не должен принимать ученика без двух свидетелей..., при которых обязан договориться о времени, содержании и обучении ученика».
В жилой — учебной записи, во-первых определяется срок, на который поступает ученик в обучение. В отличие от обычных жилых записей срок этот непродолжительный. Чаще всею срок пятилетний, в 15 случаях из 37. Эти пять лет не являются случайностью; они соответствуют требова¬
30 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
31 См. по этому поводу пометку в ГТрик. делах ст. лет, 1697 г., д. 358.
32 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, л. 4.
33 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302; Стб. Мещанск. слободы. 1673—1676 гг.
34 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, лл. 252—283.
35 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет. 1686 г., д. 167.
106
С. В. Бахрушин
ниям Уложения, которое запрещало записывать в книги детей посадских людей на сроки более продолжительные, чем пять лет36; в одном деле о расторжении учебного договора я нашел определенную ссылку на указанную статью Уложения как мотив для нарушения договора37. Вероятно1, отзвук законодательной практики XVII в. следует видеть в статье Устава о промышленности, устанавливающей срок обучения ученика «не< долее 5 лет». Иногда срок был даже короче пятилетнего — 4 года (два случая), 3 года (четыре случая), 2 года и даже в одном случае один год. В пяти договорах срок 6-летний, в семи — от 7 до 8 лет, и только в двух очень продолжительный—15-летний. Нередко срок удлинялся тем, что по окончании учения ученик обязывался известное количество лет оставаться в услужении у мастера, например собственно в обучении ученик остается 5 лет и «за ученье» еще 3 года на положении работного человека 38, или 5 лет и «сверх тех писанных пяти лет жить два года»39. В 1692 г. вдова устюжанина посадского человека'Андрея Васильева Буркова отдала, например, в обучение кружевному промыслу, грамоте и письму своего сына Кузьму Денису Шульгину и его теще «впредь на 5 лет, а в ту 5 лет выучить им того Куземку грамоте и писать, а за научение того, жить ему еще б лет [бесплатно], а третью 5 лет жить из найму, а найму по договору на ту 5 лет рядила сыну своему по 3 рубли на год». «А как сын мой того его промысла пушного торговать и скорописи выучится, и ему, сыну моему, жить за ученье шестой год»,— говорится в другой записи40. В течение указанного срока мастер обязывается обучить ученика своему мастерству, «чему сам горазд», «чему я сам умею». Этот основной пункт договора излагается очень коротко, в общей форме, но из судебных дел мы узнаем, что небрежное исполнение мастером своей обязанности учить служило мотивом для разрыва договора 41. Со своей стороны ученик обязывался, как сказано, «работать всякую домашнюю работу». В некоторых записях оговаривается обязанность ученика «учиться» и, выучась, помогать мастеру в ремесле «и не отгуливать ни единого дня, ни' недели». «И ему сыну моему, Михайлу, у него, зятя моего, ...на Москве жить,— говорится в одной из них,— и сапожному всякому мастерству у него, зятя моего, учиться..., а будет он, сын мой, Михайло, у него, зятя моего Василия, тех урочных трех годов... жить и сапожнить, всякому мастерству учиться не учнет, или, выучася, на него, зятя моего Василия, сапоги делать не станет», и т. д.42. Содержание ученика обычно возлагается на мастера: он должен был его «поить и кормить, и одевать, и обувать... своим. А пить и есть, и одежа и обувь носить его хозяйское». Иногда записи устанавливают точно, что из одежи дает мастер и что дает отец ученика: «Платье верхнее и исподнее и обувь носить его, Фадеево, а рубашки и портки носить ему мое, Тимофеево»,— сказано в записи, данной дворцовым крестьянином Тимофеем Анисимовым 43. Если мастера, «против записи одежи не клали», то ученики считали себя в
36 Соборное уложение, гл. XX, ст. 116.
37 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358. «Обычный срок ученичества — 5 лет»,— говорит М. В. Довнар-Запольский в названной выше статье.
38 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
39 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3; Стб. Оруж. палаты, № 46126, л. 7.
40 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 6—7; Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
41 Напр., ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 1—19; Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
42 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 167, л. 6.
43 АЮ, N° 205.
Ремесленные ученики в XVII в.
107
праве, со своей стороны, отказаться от исполнения договора 44. Исключение составляли ученики, отдаваемые в обучение своими боярами: обычно владельцы брали на себя их содержание. Иногда мастер выговаривает себе известное денежное вознаграждение за науку: «А за ученье взять было мне, холопу твоему, на нем, Карне, 2 рубли»,— пишет, например, в челобитной один серебряных и медных дел мастер 45. Точно так же вдова Елена Тимофеева, отдавая в обучение сына портному мастеру Власу Степанову, обязуется за «учебу дать ему, Власу, 2 рубли»46. Иногда плата была довольна высокая. А. Скрыплевский брал с Б. П. Шереметева за двух дворовых мальчиков в течение 6 лет 30 руб. (по 15 руб. за каждого) и в то число взял «наперед» 10 руб.47. Скрытой формой платы за ученье являлось указанное выше продление срока пребывания ученика «во дворе» у мастера по окончании обучения.
Со своей стороны мастер, по истечении срока ученья, обязан был ученика «одеть и обуть по силе», «как в людях ведется», и «обув, одев, отпустить от себя» 48. Иногда в договоре это условие излагается во всей точности и подробности: «одеть и обуть... кафтан серой, шуба боранья новая, сапоги новые, шапка новая» 49 или «дать кафтан в 3 рубли, да сапоги в рубль», или дать «кафтан по полтине аршин, да шапку в рубль, да штаны кумачные в 4 гривны, да сапоги в полтину»"50, или «дать кафтан серой, да шубной новые, шапка да рукавицы, да двои портки» 51. Кроме того, обычай требовал, чтобы мастер снабжал уходящего от него ученика орудиями своего производства — «снастью». Так, портной должен дать «портного мастерства всякая снасть», «оконишник — всякая оконишная снасть, опричь коловрата», скорняк — «скорняшного дела снасть» 52, ценинный мастер — «три образцовые печати» 53, сапожник — «трое сапожные деревье [т. е. три пары деревянных колодок] и наметы, и шилье, и всякая сапожная снасть»54; кузнец обязуется «наделить, дать ...кузнечной снасти: мехи да нако-вальни, да два молота, один боевой, а другой одноручной, да тиски, а будет тое снасти не дать, и ему ...дать за ту кузнечную снасть... пять рублев» 55 56, в другом случае «кузнечной снасти: мехи новые и наковальны, и двои клещи, и два молота, и пилу53. Сохранилось дело 1686 г. по иску ефремовца Ивана Леонтьева к вдове умершего ефремовского кузнеца, у которого он учился «кузнечному железному покову», о взыскании недополученных им при расчете орудий ремесла; суд удовлетворил иск и обязал ответчицу уплатить истцу за мехи и наковальни) 3 рубля 57. Иногда, наконец, мастер обязывался выдать даже известное денежное вознаграждение ученику. «А как сын мой тому торговому пушному промыслу выучится! и скорописи,— говорится в одной записи,— и ему, Якову, того сына моего, Михайла, от себя отпустить... и дать наделку 15 рублев денег» 58. Точно так же Бараш-
44 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302 и 1341.
45 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
46 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
47 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161, лл. 3—4.
48 Там же, 1682 г., д. 57, лл. 4, 7. Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44; Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
49 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 889.
50 Там же, 1682, № 57, лл. 2, 7.
51 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
52 Там же.
53 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, л. 7.
54 Там же, 1686 г., д. 167, лл. 4—8.
55 Там же, 1669 г., д. 151.
56 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 947 и 948.
57 Там же. ’ •
58 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
108
С. В. Бахрушин
ской слободы тяглец Иван Юрьев Пешник, отдавая 20-летнего сына учиться ценинному делу, «за пожилое», рядил 3 рубля, каковые деньги взял наперед все сполна 59. В другом случае мастер-оконичник обязуется дать по окончании учения уходящему ученику 4 руб. денег из расчета «на год по полтине»60. Мастер Степан Юрьев обязался по окончании дела дать ученику 14 руб., в счет которых отец мальчика костромитин посадский человек Вас. Никитин взял наперед «пожилых» 5 руб., в чем дал мастеру «отпись» 61.
Для полного' уяснения отношений, устанавливаемых договором между мастером и учеником, следует остановиться на вопросе о том, в какой мере ограждалась им личность ученика от возможных злоупотреблений со стороны мастера. Запись обязывала ученика слушаться мастера «без прекословия, быть во всем послушну и покорну и безответну, делати... безоступно и быть в послушании и в покорении во всем», а мастеру предоставляет право наказывать — «смирять ученика», «за всякое дурное его дело смирять вольно». Право это сохранилось в дореволюционном законодательстве 62, согласно которому, «малолетние ремесленники за самовольную отлучку от мастеров своих и за шалости, леность и неуважение к мастеру и его семейству [последнее — тоже пережиток условий жилой записи] подвергаются предоставленным законами мерам домашнего исправления». Одно дело, любопытное в бытовом отношении, хорошо рисует, как понималось право «смирения» в XVII в. Тяглец Мещанской слободы Артемий Васильев, оконичник, взял в 1694 г. «для науки оконичною мастерства» на 8 лет ярославца посадского человека Семена Кожина, Мальчик оказался вороватым, и «в доме де у него, Артюшки, при бытности ево, Сеньки, чинились домашние многие пропажи», воровал он и в Оконичном ряду. Летом 1697 г. он украл, например, у торгового человека Панкратьевской слободы Степана Игнатьева из лавки слюду, которую, впрочем, отдал обратно при свидетелях, того же ряду сидельцах; через некоторое время после этого происшествия к лавке Артемья Васильева пришел сиделец Садовой слободы Ивана Самсонова Алексей Данилов и заявил, чтЪ мальчик! украл у него из лавки слюду, «а опричь де его, Сеньки, украсть было некому». Придя домой, Артемий Васильев «спрашивал у Сеньки той краденой слюды, и за то де его, Сеньку, он, Артюшка, бил плетью, и он де, Сенька, в той Алешкиной краденой слюде ему, Артюш- ке, винился, а из той де краденой слюды делал фонари и те де фонари продавал он от него, Артюшки, утайкою». Семен впоследствии жаловался, что мастер «бил его плетью и топтал ногами смертным боем». По осмотру оказалось: «На лбу зашиблено, вспухло на спине и ниже поясницы, ноги избиты, все сини и вспухли, на ногах пробито до руды [крови]» 63.
Допуская меры домашнего воздействия, записи принимали, однако, меры против злоупотребления правом смирять непослушных или развращенных учеников 64; В 1691 г. вдова тяглеца Конюшенной Сыромятничьей слободы Мария Евсеева писала в челобитной про условия, на каких она
59 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3.
60 Там же, 1697 г., д. 545, л. 1.
61 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 46126, л. 7.
62 Устав о промышленности, ст. 1377.
63 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 58.
64 Неудачная формулировка, которая может создать ложное впечатление о «равноправии» мастеров и учеников и о том, что конфликты между ними вызываются лишь «злоупотреблениями» с одной стороны, и «непослушанием» и «развращенностью» — с другой. В действительности приводимые автором условия записей свидетельствуют о социальном неравенстве среди ремесленников, о бесправии учеников и их попытках легальными средствами защитить себя от произвола мастеров. (Примечание редакции).
Ремесленные ученики в XVII в.
109
отдала своего сына в обучение живописному мастерству некоему Никифору Усенкову на 6 лет: «А те урочные годы ему, Микифору, сынишка моего напрасно не бить и не увечить» 65. А за всякое дурное его, Матвеево, дело смиряти вольно,— говорится в одной записи 1683 г.,— а руки и ноги не преломить и ничем не изувечить» 66. Эти пункты договора не оставались мертвой буквой, и в случае злоупотреблений со стороны мастеров, учениками или их родителями возбуждалось дело против них в судебном порядке, и суд принимал меры к ограждению ученика от истязаний. Чрезвычайно любопытно одно такое дело по обвинению серебряных дел мастера Гаврила Ивашнева в «напрасном бое» и истязании ученика Мины, начатое матерью последнего вдовою Федорою и разбиравшееся в Посольском приказе, по подсудности Мещанской слободы, мещанином которой состоял обвиняемый. Факт истязания был установлен свидетельскими показаниями духовного отца обвиняемого попа Ивана Алексеева. Решение, последовавшее 21 октября 1675 г., очень характерно: «Отдать Миньку по прежнему по записи мещанину мастерству доучиваться, а то мещанину сказать, чтоб он его учил с радением, а не бил и не увечил, а, будет он учнет его* бить, и ему, Ганьке, быть за то в жестоком наказанье и велеть от него, Ганьки, свободить, не дождав по записи урочных лет». «И октября в 22 день, по сему великого государя указу, мещанину Ганьке великого государя указ сказан, чтоб ученика своего, малого Миньку, попрежнему, по записи мастерству доучивал, а, буде учнет его бить, и ему, Ганьке, быть в наказанье, и от него, Ганьки, свобожен будет по записи, и не дожив урочных лет»67. 11 февраля 1676 г. по аналогичному делу, разбиравшемуся в том же Посольском приказе, состоялось следующее постановление: «По указу великого государя, боярин Артамон Сергеевич Матвеев, слушав сего дела, приказал к Ивану Рыкачеву [ведавшему Мещанскую слободу] послать память, велеть в Мещанской слободе сыскать всеми мещаны, как жил у мещанина Якушка Романова по записи детина Мишка Иванов, и он его пушному торговому промыслу и скорописному письму учил ли и наказанье ему за письмо и'ли за торговый промысел чинил, и легкое ль чинил, или бивал для своей прихоти и увечил, и от того детины в жестоких и увечных побоях жалобы бывали ль?». Результаты дознания должны были быть сообщены в Посольский приказ 68. Дурное обращение с учеником могло, таким образом, служить поводом для расторжения договора. Такой случай, когда в числе мотивов, по которым судом был расторгнут договор, явились, в частности, «нестерпимые бои» и «безвинное наругание», имеется в одном деле от 1697 г.69. Любопытно снова отметить влияние с XVII в. установившейся практики на Устав о* промышленности, в котором имеется одна статья, предписывающая мастеру «обходиться [с учениками] человеколюбивым и кротким о-бразом, без вины, их не наказывать» и т. д.70.
65 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 817, л. 1.
66 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3. Ср. Прик. дела новой разборки, д. 1341.
67 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1312.
68 ЦГАДА. Прик дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
69 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
70 Вывод С. В. Бахрушина неверен в двух отношениях: во-первых, стирается классовая сущность судопроизводства XVII в. В действительности же именно острота классовых противоречий в феодальном обществе, в деревне и в городе, а также потребность в создании квалифицированных специалистов в области различных ремесел заставляли судебные органы выносить решения, имеющие характер защиты учеников от произвола мастеров. Во-вторых, столь же неверной является трактовка статьи «Устава о промышленности», стремящегося затушевать классовые противоречия капи¬
110
С. В. Бахрушин
Если ученик, поступая в обученье, мог опасаться злоупотреблений со стороны мастера, то и последний должен был принимать меры к ограждению своих интересов на случай ухода до срока или бегства ученика и в особенности на случай краж и воровства. В полном соответствии со статьей 45 гл. XX Уложения мастер, принимая ученика, требовал поручительства со стороны его родственников или посторонних лиц. Порутчики писались в жилую запись — порутчик определяется в документах как человек, который «поручен был в жилую запись» 71, и тут же устанавливалась степень их ответственности за нарушение договора. «Буде за нашею порукою,— говорилось обычно в записи, ученик,— не дожив урочных годов, прочь отойдет, или какова убытка доставит», или «покрадчи животы его-, сбежит», или мастера, его жены и детей «слушать и всякой домашней работы работать не станет», то мастер имеет право неустойку «взять на нас, на порутчиках, а сносной свой покраденой живот и убытки взять на нас, на порутчиках, по своей сказке, кто нас в лицах будет». Этой ответственностью за соблюдение договора со стороны ученика не ограничивалась роль порутчика. Он являлся как бы попечителем ученика и выступал защитником его интересов. Солдат Иван Уклейка жаловался в 1698 г., что Лука Федоров, которому он отдал в «наученье торговли» своего шурина Максима Сыромятникова, бил мальчика «до полусмерти». «И ныне,— писал он,— после того битья шурин мой и доныне лежит при смерти, и он мой, холопа твоего, шурин, сбредчи с постели, приходил к порутчикам, кои по нем были поручены, им про тот бой извещал, и они, порутчики, приходили с ним к лавке его, Лукине, не в один путь и про бой шурина моего ему, Луке, говорили» 72. И в других отношениях проявлялась заботливость порутчика об ученике. В 1692 г. тяглец Заяузской Семеновской слободы Денис Иванов Шульгин взял в обученье грамоте посадского мальчика устюжанина Кузьму Андреева Буркова; в 1697 г. он захотел отпустить его до истечения срока; об этом он говорит с матерью мальчика и с порутчиком Иваном Кошкодаевым; последний хлопотал об устройстве дальнейшей судьбы порученного ему мальчика и бил челом Устюжскому архиепископу «об нем, Куземке, дабы его к себе принял для прокормления и наставления разума»73. Отмечу, что по Уставу о промышленности договор о приеме мастером в обучение ученика должен был быть заключен в присутствии обязательно двух свидетелей — «одного* со стороны мастера, другого со стороны ученика». Эти свидетели сменили собою первоначальных односторонних порутчиков.
Договор? наконец, обычно закреплялся неустойкою — «зарядьем». Составлялась «запись с неустойкою, а в этой записи написано, буде урочных лет не доживет», и мастеру взять на отце ученика и его товарищах (порутчиках) известное «зарядье». Размеры неустойки были различные. В отдельных случаях родители и порутчики обязуются уплатить «за недо- жив», или иначе «за недоживок»,— 10, 12, 15, 20, 25, 30, даже 50 руб74. Очень крупную неустойку обязался уплатить человек Б. П. Шереметева за отданных им в обучение Андрею Скрыплевскому двух дворовых мальчиков: «А будет они, Сидорка и Ивашка, живучи _у него, Андрюшки, во дворе учнут пить и бражничать, или с воровскими людьми станут знать¬
талистической эпохи лицемерными предписаниями мастерам о «человеколюбии». (Примечание редакции).
71 Например, ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1698 г., д. 455.
72 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
73 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
74 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 2 и 6; 1697 г., д. 358; Стб. Бел-1
город стола, № 1652, л. 253 и др.
Ремесленные ученики в XVII в.
111
ся, или, животы его хозяйские покрадчи, сбегут, или, не дожив до сроку урючных лет сполна, прочь отойдут, и в том его, Андрея, какого убытка достанет, и ему, Андрею,— сказано в договоре,— и жене его и детям взять на нем, Алешке, и на них, Сидорке и Ивашке, по той записи 200 рублев» 75. В одном случае дядья, вместо поруки по племяннике, заложили двор свой в Кадашеве76. Иногда в договор вносилась обоюдная неустойка. «А буде я, Василей,— говорится в одной записи 1697 г.,— его ученика; своего Пимена, в 3 годы, как он будет жить, и я его кузнечному рукомеслу, чему сам умею, учить не стану или напрасно со двора сгонять учну и волокитою-доставлю, и ему, ученику моему Пимену, взять на мне, Василье, по сей моей записи, за неустойку 10 рублев с полтиною. А буде я, Пимен, у мастера своего Василья трех лет не отживу, или, живучи у него в дому, всякую работу работать не буду и слушать его, Василья, и жену его не стану, или со двора прочь пойду, и ему, мастеру моему Василью, и жене его Анне, взять на мне, Пимене, неустойку по сей моей записи 10 рублев с полтиною»77.
В случае, если «мастер не исполнял своих обязательств по отношению к ученику, т. е. не обучал его ремеслу, дело доходило до суда. Приведу одно чрезвычайно любопытное дело. В марте 1680 г. костромской посадский человек Василий Никитин отдал сына своего Егора в обучение котельному мастеру -Котельного ряда торговому человеку кадашевцу Степану Юрьеву Резанову на 5 лет, причем за ученье мальчик должен был отработать своему мастеру 2 года, а со своей стороны мастер, при отпуске его, должен был, по обычаю, одеть и обуть его и заплатить 14 руб. При заключении договора отец мальчика взял вперед 5 руб. Мастер, однако, мастерству ученика не учил и занимал его исключительно по дому. Степан Резанов оправдывался впоследствии тем, что он в 1682 г. пробовал отдать Егора в обучение нижегородцу котельнику Мокушке Остафьеву, но Егор пожил у него «недели с две и больше, а жить де и учиться не похотел для чижелые работы, ai похотел де он, Егорка, жить в Московском уезде на покупной мельнице [принадлежавшей его мастеру] в ездоках». В 1686 г. отец Егора вчинил иск Степану Резанову о досрочном отпуске сына и уплате следуемых 9 руб., мотивируя тем, что он «его не обучал мастерству. 7 мая 1686 г. последовало решение ведавшего Кадашевскую слободу П. Т. Кондырева: «На ответчике — на када- шевце на Стеньке Резанове по жилой записи достальных денег 9 рублев доправить и отдать истцу Ваське Никитину, потому что сын его Егорка по жилой записи урочные годы отжил, а что за ученье жить было ему, Егорке, два года у него, Стеньки, и в том ему, ответчику, отказать, потому что он, Стенька, мастерству его, Егорку, не выучил, и дать выпись на правеж» 78.
Актовый материал позволяет судить не только о юридическом положении ремесленных учеников старой Москвы, но и о бытовых условиях, в которых они жили, и о них самих. Со страниц архивных столбцов глядят живые лица, в полном смысле портреты. Вот, например, 14-летний ученик ценинного мастера Филиппа Олферьева Федор Назаров: «круглолик, нос прям, глаза серы, голова волосом светло-руса, по лицу от воспы яминки, на лбу над левым глазом рубец», или ученик наводчика
75 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161, лл. 3—4.
76 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 43306, л. 11. Дело сообщено мне, вместе с некоторыми другими делами того же архива, К. В. Базилевичем, которому пользуюсь случаем принести мою благодарность.
77 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 2238, л. 85.
78 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, N° 46126, л. 7 и сл.
112
С. В. Бахрушин
Михаила Леонтьева Григорий Федотов: «в лице долговат, на нос островат глаза кари, волосом голова руса», или Максим Сыромятников,— «в лице худ и бледен» 79 и т. д. Мы узнаем, как одевались маленькие ремесленники. На сбежавшем в сентябре 1675 г. от мастера-серебреника Мине Кирееве было «платья — кафтан серой, да шапка»; цена тому и другому 8 гривен; в 1697 г. ученик оловяиишника Федор «снес при побеге шубу баранью, покрыта крашениною, оболочена по пояс», и «кафтан сермяжной с пуговицами медными» 80. На маленьком Кузьме Андрееве при побеге «было' платья — шуба баранья, нагольная, да кафтан) серой сермяжной»81. Нижним платьем служили «рубашка да портки»82.
Большинство этих ребят поступало в обучение еще в малолетстве. Названный Кузьма был отдан в обучение грамоте и торговому делу 7— 8 лет, так что и в лавку его посадить оказалось невозможным, потому что он «не в совершенных летах»; в 1697 г., когда ему шел 13-й год, он по осмотру оказался «ростом мал». Других отдают в ученье лет 12, 13, 14, но попадаются и взрослые ученики 16 и 20 лет83. Есть несколько случаев, когда подростки и юноши самостоятельно поступают в ученье, но это исключение. Обычно их отдают в ремесло их родители. Даже названного сейчас 20-летнего Ивана Иванова, который «ростом велик», отдает ценинному мастеру его отец. Особенно часто договор заключают матери-вдовы, «женским и вдовским обычаем и простонравием, от скудости и от бедности своея и от малоразумия», как сказано в одной челобитной. По смерти мужа, не имея возможности содержать сына, мать торопится пристроить его в ремесло; для нее отдача в обучение на более или менее продолжительный срок есть средство обеспечить сына и дать ему в будущем верный заработок. Надо заметить, что в XVII в. единственной формой призрения безродных детей был; прием их во двор к состоятельным людям. «Малоразумием» горьких вдовиц нередко злоупотребляли мастера. «И некому мать мою бедную в то время на разум научить!»— меланхолично восклицает один мальчуган, семи лет отданный матерью в ученье «на срочные годы—на 15 лет»84.
Бытовые условия, в которых шла работа учеников ремесленных мастерских XVII в., вскрываются с достаточной полнотой в судебных делах того времени. Ученики, живя во дворе у своею хозяина, несли, согласно договору, всякие домашние работы. В хозяйском доме они часто исполняли роль доверенных слуг. Им поручаются «чуланные» и «кузенные» ключи. Один мастер пишет про своего ученика, что ему «верились ключи и в домишке моем, что по нем дал отец его поручную запись с добрыми поруками». Мы слышим даже жалобы на то, что мастер не учит ремеслу, а пользуется учеником исключительно для домашних услуг, только заставляет на себя работать. «И он, Стенька, котельному мастерству не учивал,— говорится в одном исковом деле про мастера,— а жил у него [ученик] в дому и в посылках и во всякой работе неослушно» 85. Еще чаще встречаются жалобы на дурное обращение мастера, на то, что он бьет ученика «нестерпимыми побои», «напрасным смертным боем». Для иллюстрации быта учеников XVII в. позволю себе^ .привести несколько
79 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683; Прик. дела ст. лет, 1682, № 57, Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
80 ЦГАДА. Город, кн. по Галичу, № 38, 1693 г.
81 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., N° 358.
82 АЮ, N° 205.
83 См. ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N° 8, 1683 г.; Прик. дела ст. лет, 1682 г., N° 57.
84 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., N° 358.
85 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, № 1302; Стб. Оруж. палаты, № 46216.
Ремесленные ученики в XVII в.
ИЗ
характерных дел. Одно относится к 1675 г. Вдова Федора Воронцова -отдала сына -своего Мину Новомещанской слободы серебренику Гавриле Ивашневу в ученье серебряному делу на 5 лет. На третий год мать была вынуждена обратиться в Посольский приказ, ведавший Новомещанскую слободу, с жалобой на истязания, которым мастер подвергал ее сына. «И он, Гаврила,— писала она,— приходя напився пьян, сынишка моего бьет и увечит не за дело, пробил голову до мозгу, да сверх того батогами безвинно бьет, и про тот, государь, его напрасной бой ведомо той же слободы священнику Ивану Алексееву, а тот священник ему, Гаврилу, отец духовный». Вызванный в качестве свидетеля священник церкви Троицы, в Троицкой слободе, подтвердил, что мальчик «приходил к нему дважды в крови, и голова у него пробита, а сказывал ему..., что де ею, Миньку, напився пьян, мастер его Новомещанские слободы тяглец Ганька Иваш- нев бьет и увечит и голову ему пробил, и он, поп Иван, извет от него слышал и голову прошиблену у него видел». Приказ сделал строгое внушение мастеру и вернул ученика «доучивать» 86. Вот другое дело, относящееся к тому же приблизительно времени. В 1674 г. состоятельный красноселец Иван Ефимьев хлебник отдал сына своего Михаила мещанину Новомещанской слободы Якову Романову, который обязался обучить мальчика «пушному своему торговому промыслу и скорописному письму». Мальчик прожил у хозяина только несколько месяцев. 13 сентября 1675 г. отец его позвал Якова Романова вместе с женой к себе в Красное село обедать — «хлеба ясти» и отпросил у них также в гости своего сына. Сам Яков задержался в лавке, а жена его пришла к Ивану Ефимьеву. Вспомнив, очевидно, что при ней «ключ от погребца, в котором вино бывает», она послала Михаила отдать этот ключ ее мужу и сказать ему, чтобы он тоже шел на обед. Мальчик ушел и больше не возвращался, ни к хозяину, ни к отцу; некоторое время он работал в сараях, кирпичи носил; наконец, он явился к отцу и заявил, что он «не пошел [к хозяину], потому, что он и жена его беспрестанно его били и увечили напрасно и жить у него он не хочет». Такое же заявление сделал Михаил и в Посольском приказе: он «к} нему, Якушке, домой не пошел, также и к отцу своему не пришел, не хотя у него, Якушки, жить, для того, что, он, Якушка, и жена его беспрестанно его, Мишку, били и увечили и против записи одежи и обуви на него не клали... а как-де он у него жил, и он, Якушка, мастерству его, Мишку, никакому не учил, только его заставливал у себя работать... и жить у него он и ныне не хочет, для того, что он бил его напрасно смертным боем» 87.
«Не стерпя напрасных побоев», мальчики бегали от своих хозяев. Такие побеги имели место очень часто. Андрей Скрыплевский, например, жалуется, что отданные ему в обученье крестьянские ребята боярина Шереметева бегали от него трижды и в четвертый раз пропали бесследно. Очень любопытно в бытовом отношении одно дело, относящееся к концу столетия. В 1686 г. подьячий Померной избы Спиридон Иванов, человек довольно состоятельный, владевший двором за Москва-рекою в Ордынской слободе, отдал своего девятилетнего сына Якова «писать учиться к мастеру». Мастер, по словам мальчика, бил его «безвинно», и он, «не стерпя побоев, от мастера бегал». В бегах он попал в компанию с «мошенниками», тоже малолетними, вместе с которыми был задержан тогдашней полицией — «деныциками». Их всех привели в Стрелецкий приказ, а оттуда отослали в Разряд. Мальчика и его товарищей как бродяг
86 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1312.
87 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
8 Научные труды, т. II
114
С. В. Бахрушин
затем сослали в Курск, в Знаменский монастырь, «и велено их учить грамоте или иному какому-нибудь мастерству, или им быть в работе, какую работу могут понесть»; в монастыре они должны были оставаться до 20-летнего возраста, когда их предполагалось «написать в службу или в тягло, кто во что пригодится». Яков не ужился в монастыре, бежал и снова был пойман стрельцами ночью на Красной площади, где он недели с две как жил, кормясь христовым именем, и доставлен в Стрелецкий приказ. В бытность в Москве он «в доме отца своего., не бывал, и отец его, Якушку, не видал». Он был снова сослан в Знаменский монастырь» 88.
Убегали обычно не с пустыми руками, а предварительно «обокрадчи» своего хозяина. Многочисленные дела о «сносе» рисуют материальную обстановку мелких мастерских и быт московских ремесленников XVII в. и поэтому не лишены интереса. У станочного мастера Демьяна Блисева сбежал в 1681 г. ученик, «а кражею снес, подломя ящик, 5 рублев денег, пару пистолей немецких астрадамских, цена 5 рублев, чарку серебряную золоченую, цена 40 алтын, 2 пары стволов» 89. У Оружейной палаты иконописца Федора Нянина ученик украл при бегстве 40 руб. с полтиною денег, «ожерелье жемчужное женское большое (цена 9 руб. с полтиною) г да ложку, да чарку серебряные, да 2 достакана серебряных (цена 7 руб.)г да шапку мужскую с соболем, крапивный цвет»90, у человека князя Голицына Федора оловянишника ученик, сбежавший в 1696 г., снес 15 руб. с полтиною денег, 1Уг п. олова (цена 6 руб. 6 гривен), кокошник «жемчужной низан по объяри золотной» (цена 15 руб.), цепочку серебряную, а на ней 7 крестов (2 руб. 6 гривен) 91. Часто, убегая, крадут «составов мастерского дела»; так, сбежавший в 1678 г. от шацкого серебряных и медных дел мастера ученик снес «товару ременьев, да изразцов медных изрядных» на 10 алт.92. Ученик серебряника Гаврила Васильева Мина в 1675 г. унес в слитках серебра 3 ф. (цена за фунт 7 руб.), да изразцов мастерских ценою на 5 руб., да снастей на 3 руб.93. В другом случае ученик серебряника похитил И ф. ефимочного серебра, а ученик золотых дел мастера — 30 золотников золота 94; ученики шапочника — 5 вершков шапочных червчатых новых, да 7 вершков суконных новых же разных цветов, да 4 пуха (т. е. околыша) мужских шапок95.
При сходстве учебной записи с обычного типа жилой записью и отношений ученика к мастеру с теми, какие существовали между кабальным человеком и хозяином, на практике иногда происходило смешение понятия ученика и зависимого кабального человека, и открывался широкий простор для возможных злоупотреблений в этом направлении. Недобросовестные мастера пользовались неопределенностью юридического положения учеников, чтобы при случае сделать их «крепкими» себе.
В 1697 г. подал, например, челобитную ученик тяглеца Заяузской Семеновской слободы Дениса Шульгина, упоминавшийся выше Кузьма Андреев Бурков. Он писал, что хозяин его «одолжал великими долгами» и отдал брата просителя «государьского человека» Ивана Дементьева Салычина за свой кабальный долг за 50 руб. гостиной сотни Степану
88 ЦГАДА, Стб. Белгород, стола, № 1263, лл. 342—348; № 1195, лл. 673—674.
89 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, № 90, л. 1.
90 ЦГАДА. Монаст. дела, 1671 г., № 25, лл. 1—2, 4—9.
91 ЦГАДА. Город, кн. по Галичу, № 38, л. 127.
92 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
93 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
94 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 889; 1698 г., д. 518.
95 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, 1648 г.
Ремесленные ученики в XVII в.
115
Кулакову. «И я, ойрота твой,— писал мальчик,— от него, Дениса, опасаюсь такой же отдачи, чтоб и меня он, Денис, за свои кабальные долги кому в зажив головою не отдал; и кружевному промыслу он, Денис,, меня, сироту, не выучил,— знатно то ему, Денису, и меня, сироту, хочется за свои кабальные долги кому отдать, что и Ивана Дементьева, потому что я сирота стал в малых летах безроден и скитаюся в скудости своей и без приюту»96. Эти опасения были совершенно реальные, как видно из следующего случая. У жены стольника Ивана Петровича Строева находилась в обучении шитью дочь пристава Посольского приказа’ Ермолая Дубовскога— Евдокия. В отсутствие ее отца, который был в; 1682 г. в посылке из Посольского приказа в провожатых обоза польских послов, Строев воспользовался тем, что в «смутное время в Приказе холопья суда всякие дела и записные книги подраны», вызвал подьячего- из этого приказа, который, по словам Дуровского, «той дочери моей родной леты и приметы описывал, и тое дочеришку мою родную, девку Дуньку, будто допрашивал, хотя, государи, в челобитье своем он, Иван Петрович Строев,... [ее] затейкою своею впредь укрепить за собою... бесповоротно». На допросе в Посольском приказе девочка заявила, что «отец и мать отдали ее... для наученья шитья, а не в холопство.., а кабалы де на себя она Ивановой жене Строева Парасковье не давала и в Приказе холопья суда не бывала, и кто ее в приказе записывал и к раопросу руку, вместо ее, прикладывал, не ведает». Отец, вернувшись из посылки и проведав, что- дочь «укреплена» за женою Ивана Строева, энергично вступился в' дело и добился того, что она была ему возвращена 97.
Таковы условия, в которых шла жизнь ремесленных учеников в Москве XVII в.
В заключение мне хотелось бы отметить необыкновенную живучесть юридической и бытовой обстановки старинного ученичества. В первой части своей работы я по мере возможности старался показать связь дореволюционного законодательства об ученичестве с формами, выработавшимися еще в XVII в. Данные о фактическом положении учеников в обучении у мастеров, собиравшиеся в начале нашего столетия, рисуют нравы и отношения, которые также очень близки к тому, что показывают дела старых московских приказов. Проглядывая эти дела, невольно узнаешь в туманном отдалении прошлого знакомые нам типы пьяницы- мастера, эксплуатирующего и истязающего ученика, и мальчишки-ремесленника, забитого, рано развращенного, вороватого и бегающего от хозяина. Перед глазами воскресают все те условия быта и труда малолетних ремесленников, которые дожили до XX столетия. С другой стороны, приходится отметить, что юридическая сторона вопроса уже в XVII в. получила довольно тщательную разработку, свидетельствующую о более высоком юридическом понимании, чем обычно принято думать; нельзя, в частности, не обратить внимания на стремление законодательства оградить личность и интерес ученика 98.
96 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 1—19.
97 Там же, 1686 г., д. 57, лл. 1—22.
98 С. В. Бахрушин переоценивает «заботу» царского законодательства о личности и интересе учеников, не раскрывая социального и политического смысла правительственных мероприятий. Правительство было заинтересовано в подготовке квалифицированных мастеров для разного рода казенных производств. Отсюда и «забота» о ремесленных учениках. (Примечание редакции).
416
С. В. Бахрушин
ПРИЛО ЖЕНИВ 1
Ремесла
Портное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.; Стб. Прик. стола, № 1053; Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 330; Переа книги г. Москвы, т. I, М., 1881, стр. 20, 246—247; Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках. СПб., 1909, стр. 110, 190.
Шапочное: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1648 г.; Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 252; Переп. книги г. Москвы, т. I, стр. 19—20.
Ризное: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 161.
Ткацкое: ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 44251.
Белильное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1698 г., д. 405.
Строчное: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1656, л. 165.
Сапожное: ЦГАДА. Город кн. по Галичу, № 38, л. 59 об.; Прик. дела ст. лет, 1687 г., д. 167.
Кузнечное: Н. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 224; ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 947 и 2238, л. 83; Прик. дела ст. лет, 1669 г., д. 151 (ножевое дело); Прик. дела новой разборки, д. 1341 (кузнечное каретное).
Котельное: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1850; Стб. Оруж. палаты, № 46126.
Станочное: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 90.
Колокольное: Переп. книги г. Москвы, т. I; Акты, относящиеся до юридического быта древней России, т. I, № 113 (I и III).
Оловяничное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1696 г., д. 204; Прик. дела новой разборки, д. 1341.
Медное: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
Серебряное: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, 786, 805, лл. 79—101; Прик. дела новой разборки, № 1302, 1312; Прик. дела ст. лет, 1638 г., д. 70; 1697 г., д. 889; Акты юри¬
дические, № 205.
Золотое: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82; 1696 г., д. 516.
Шорное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694, д. 161.
Оконичное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.; Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 548; Переп. книги г. Москвы, т. I, стр. 19.
Ценинное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57 (три записи).
Наводное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
Мконное: ЦГАДА. Монастырские дела, 1671 г., д. 25.
Живописное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 817.
Резное деревянное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1688 г., д. 173.
Резьба по кости: И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей. М., 1901, стр. 710.
Скорняжное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N° 8, 1683 г.; Стб. Оруж. палаты, № 43306, л. 11;
кн. Оруж. палаты, по описанию Викторова, N° 60, л. 60 (цит. у М. В. Довна£- Запольского).
Красильное: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты_о_.посадских людях — закладчиках, стр. 179.
Лекарское ученье: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, л. 232.
Скоропись: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
Грамоты и письма: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358; Стб. Белгород, стола, N° 1263, л. 346.
У коновала: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 171.
(Наученье торговле: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
117
Ремесленные ученики в XVII в.
Пушное торговое дело: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302. Кружевной промысел: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358. Наученье шитья: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 57.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Учебные записи:
ЦГАДА. Город. кн.-шгМоскве, № 8, 1683 г. (четыре записи). ЦГАДА. Прик. дела старых лет, 1682 г., д. 57 (три записи).
1687 г., д. 167. 1691 г., д. 82. 1694 г., д. 161. 1697 г., д. 358. 1697 г., д„ 889.
ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1850.
ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, л. 232; № 2238, л. 85.
ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 46126.
Акты, относящиеся до юридического быта древней России, т. I, N° 113 (I и III). Акты юридические, № 205.
«Первоначально напечатано: «Труды Гос. Исторического музея», вып. 3, М., 1926, стр. 101—122).
tOO®
ТОРГОВЫЕ КРЕСТЬЯНЕ В XVII В.1
В XVII в., в связи с развитием торговых сношений, охватывающих все более широкие рынки, от Персии до Швеции, от Сибири до Англии и Голландии, от Польши и ливонских городов до Китая, мы наблюдаем выделение из общей массы населения Русского государства особой группы «торговых людей», исключительно или главным образом занятых скупкой и перепродажей товаров. Среди «приезжих разных городов русских людей», посещавших в XVII в. Сибирь «для торжишку и соболиных промыслишков», «торговые люди» определенно отличаются в современных актах от прочих «промышленных людей», среди которых они составляли численно небольшую, но влиятельную группу. Название «торгового человека», как общее правило, последовательно и неизменно прилагается к известным лицам или, точнее, к представителям известных семей. При проезде в Сибирь торговые люди пользовались привилегией не платить головщины, которая взималась со всех остальных, и в этом нельзя не видеть первых признаков нарождающегося сословного деления. Тем не менее это еще не сословие. Торговым человеком мог быть член любого тяглого чина. Помимо представителей высших торговых корпораций (гостей, гостиной и суконной сотен), торговыми людьми числятся и посадские люди, и тяглецы черных и дворцовых слобод, и
1 Статья представляет большой интерес по собранному и разработанному автором материалу, касающемуся вопроса о формировании класса купечества. Понимая под «торговыми людьми» лиц, специально занятых скупкой и перепродажей товаров, С. В. Бахрушин на примере отдельных купеческих фамилий показывает, как переходили в ряды торговых людей черносошные и частновладельческие крестьяне. Приведенные С. В. Бахрушиным данные содержат интересный материал, относящийся к вопросу о складывании всероссийского рынка в XVII в. Тем не менее, в то время, к которому относится статья, С. В. Бахрушин еще не ставил методологически правильно проблему всероссийского рынка. Проблема рынка им отрывается от вопросов, связанных с развитием способа производства. Появление скупщиков из числа крестьян связывается автором с расширением внешней торговли, а не с формированием внутреннего рынка, как результатом общественного разделения труда, отделением ремесла от сельского хозяйства, специализацией и дифференциацией ремесленной деятельности, развитием мелкого товарного производства. Объясняя развитие крестьянских торгов выгодным положением деревень на торговых путях и влиятельностью и могуществом землевладельцев, обеспечивавших крестьянам возможность заниматься торговлей, С. В. Бахрушин не поднимает большого вопроса о втягивании феодального хозяйства в товарно-денежные отношения, о повышении удельного веса денежной ренты в системе крестьянских повинностей, об имущественной дифференциации крестьянства. Дифференциацию посадского населения С. В. Бахрушин объясняет тем, что для верхушки тех посадов, которые лежали на торговых путях в Западную Европу и в Сибирь, внешняя торговля являлась значительным источником обогащения, недооценивая роли внутренней торговли. Рассматривая рынок как категорию обмена, вне связи с историей способа производства, С. В. Бахрушин видел в торговых людях капиталистов. Эта терминология при переиздании статьи устранена. См. также предисловие. (Примечание редакции).
Торговые крестьяне в XVII в.
119
крестьяне черносошные и частновладельческие в зависимости от их занятий и имущественного состояния; торговым человеком считается и лриказчик торгового человека, хотя бы сам он был простым промышленным человеком; наконец, есть случаи, когда промышленные люди переходят в разряд торговых людей. Это, скорее, определение занятия, чем звание. В отличие от «промышленных людей», промышляющих преимущественно личным трудом, торговый человек торгует в Сибири привозными русскими и немецкими товарами и снаряжает на соболиные промыслы за свой счет большие ватаги покручеников2. Соответственно и денежные средства^ которые он пускает в оборот, и количество пушнины, «промышленной» и «перекупной», которую он вывозит из Сибири, неизмеримо выше того, что достается на долю обычному промышленнику. Когда дело идет о названии, характеризующем социальное положение, при еще только намечаемой классовой дифференциации, не всегда можно провести точную демаркационную линию между «торговым» и «промышленным» человеком. Встречаются промышленные люди, которые пользуются работой покручеников и наряду с промыслами пускаются в торги, и прибыли которых немногим уступают прибылям торговых людей; наоборот, попадаются торговые люди, которые по размеру своих «операций мало чем отличаются от простых промышленников. Никаких конкретных и точных оснований для отнесения к разряду торговых людей практика XVII в. не выработала. Невыясненность терминологии давала повод для ряда недоразумений. В 1639 г. в Туринске возник поэтому вопрос, как отличать торговых людей от промышленных. «В нынешнем, государь, 147 г.,— писал туринский воевода князь Никита Кафтырев- Ростовский,— ехали с Верхотурья в судех торговые и промышленные люди, а проезжие грамоты даваны им на их русские товары с Верхотурья за твоею государевою верхотурскою печатью, а в проезжих их грамотах у меньших статей написано небольшие товары рублев на 50 и на 40, и на 20, и на 10; а в иных в проезжих грамотах писаны промышленные люди, а в тех их проезжих грамотах написано русского то- вару рублев по 100, и по 90, и по 80». Вставал вопрос о том, с кого же брать поголовный оброк, а кого от него освобождать, иначе говоря, кого считать торговым, а кого промышленным человеком. «А как учнут, государь,— писал далее воевода,— приезжать с Верхотурья торговые и промышленные люди в Туринской острог, и написан кто будет торговым человеком, а товару у н[его] перед промышленным человеком [многим меныни?], а оброку с него не вз[ято], [а] в твоем государеве [наказе и в . твоих] государевых [грамотах] [не?] написано, на сколько руб[лев] [промышленного человека писать... твоего государева оброку с него имать, а у торгового перед промышленным товару многим меныни, и с него твой государев оброк имать ли или не имать?» В Москве затруднились ответом; потребовались справки, и вопрос остался неразрешенным 3.
Торговый человек выделяется и на посаде, хотя здесь, по понятным причинам, это выделение не проводится так отчетливо. На посаде все более или менее торгуют, но торговым человеком здесь называют преимущественно крупного купца, торгующего «большими отъезжими торгами». Кроме фактических социальных преимуществ, связанных с богатством, он юридически ничем не отличается от прочей массы посад¬
2 О покручениках см. мою статью «Покрута на соболиных промыслах в Сибири XVII в.» в журн. «Труд в России», 1925, № 1, стр. 71—84.
Эта статья войдет в III том «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции). _
3 11ГАДА. Стб. Сибир. прик., № 83, лл. 917—921.
120
С. В. Бахрушин
ских людей. Поэтому в казенном делопроизводстве он редко выделяется из нее. Тем не менее в быту термин «торговый человек» в отношении определенных лиц и семей держится прочно и проникает иногда на страницы официальных документов и книг. Для примера можно привести Псковскую таможенную книгу 179 (1670/71) г., в которой все псковичи называются неизменно посадскими людьми за исключением крупных экспортеров пеньки — Никиты Иевлева и Сергея и Якима По- ганкиных, которые обозначаются «торговыми людьми»4. В своих челобитных наиболее состоятельные представители посада сами обычно пишутся «торговыми людьми», а не посадскими5. Наконец, Уложение узаконяет до некоторой степени известные подразделения внутри посада. Имеются статьи, в которых употребляется выражение «торговые и посадские люди», а в одном случае «городовым посадским [иначе «тяглым», «черным»] людям» прямо противопоставляются «городовые торговые люди», из среды которых должны назначаться члены гостиной и суконной сотен6. Наконец, Уложение знает разряд «посадских лучших людей» (очевидно, соответствующих «торговым людям»), которым полагается 7 руб. бесчестья, т. е. выше, чем людям суконной сотни «меньшей статьи», которым полагалось только 5 руб. бесчестья 7.
Так подготавливалось постепенно образование особого «купецкого чина», отличного от прочей массы посадской мелкоты, и естественное разделение посада на два сословных слоя — купечество и рядовое мещанство.
Немногочисленная в XVII в. группа «торговых людей» пополнялась из различных слоев населения. В первую очередь их выделял из своего- состава посад с окрестными черными и дворцовыми слободами. Можно иногда проследить социальную эволюцию таких торговых людей из посада. Пскович торговый человек С. И. Поганкин, крупнейший экспортер, который вывез, например, в 1670/01 г. за границу товаров, главным образом пеньки, почти на 5 тыс. руб., памятником богатства и торговой мощи которого являются до сих пор принадлежавшие ему палаты в Пскове, был по происхождению огородником и разбогател благодаря торговле с ливонскими городами8. Основное занятие крупнейших новгородских торговых людей Кошкиных, в конце столетия ежегодно вывозивших на несколько тысяч рублей пеньки и других товаров в Стокгольм и ввозивших в обмен железо, медь и другие металлы, которыми торговали затем в Москве, Лэыло, повидимому, производство солода9. Устюжские «кожевники» Ходутины, «на Устюге на посаде... люди пожитками первые и умные и грамотные», не ограничиваются непосредственной своей профессией и связанными с нею операциями по скупке и продаже мясникам скота — они ходят судами к Архангельскому городу, торгуют всякими товарами и привозят немецкие товары, «плавят в Колмогоры хлеб» и оттуда доставляют соль, ездят в Сибирь с товарами для скупки
4 Псковский обл. гос. музей, кн. 380, лл. 405 об., 416 об., 422 об., 429, 440.
5 См., например, челобитную Никиты Кошкина (ЦГАДА.—Шяедские дела, 1699 г., Д. 1).
6 Соборное уложение 1649 г., гл. XIX.
7 Там же, гл. X.
8 Псковский обл. гос. музей, кн. 380, лл. 405 об., 416 об., 422 об. и др.
9 Автором настоящей статьи подготовляется монография, посвященная специально' Кошкиным.
Эта монография была опубликована С. В. Бахрушиным в 1940 г. под заглавием «Торги новгородцев Кошкиных» («Ученые записки Московского гос. университета им. М. В. Ломоносова», М., 1940, вып. 41, стр. 35—80) и помещена в настоящем томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
Торговые крестьяне в XVII в.
121
пушнины и занимают по размерам своих операций одно из видных мест среди торговых людей, ведущих дела в Зауралье 10 11.
Так местный рынок делается слишком узким для более предприимчивой части посада тех городов, которые лежат на торговых путях на Запад и в Сибирь, и это обстоятельство способствует дифференциации в его среде группы «купецких людей».
Это явление само собой понятно и не требует более подробного освещения.
Менее ясен процесс втягивания в ряды торгового класса в XVII в. крестьянства, как черносошного, так и частновладельческого, тех уездов, которые лежали вдоль важнейших торговых путей. Торговые люди Поморья, державшие в своих руках вывоз за границу сибирской пушнины, были в значительной степени по происхождению своему не посадские люди, а крестьяне Устюжского и Усольского (Сольвычегодского) уездов, сумевшие использовать выгоды географического положения своих деревень и развить кипучую деятельность по отправке в Сибирь иностранных и русских товаров и снаряжению смелых промышленных экспедиций за соболем. Босые, Ревякины продолжали числиться крестьянами подгородного Пятницкого села под Устюгом, входя в состав гостиной сотни и даже дослужившись до звания гостей п.
Как происходил переход из черносошного крестьянства в состав торговых людей, рисуют судьбы одной из самых крупных и влиятельных купеческих семей Устюга — Федотовых-Гусельниковых, которых мы застаем еще в периоде строительства своего экономического благополучия. Крестьяне волости Юрьева наволока Комарицкого стана Устюжского уезда, они в первой половине XVII в. еще не утратили своей связи с землей и не превратились в горожан, хотя уже ведут значительные торговые операции. В начале 20-х годов мы находим в Юрьеве наволоке деревню Омельяновскую, состоящую из шести дворов, не считая одного пустого; при ней пашни пахотной середней земли 28 четей в поле, а в двух потому ж, лесу пашенного 5 дес. и непашениого 10 дес., сенокосов меж полей и по заполью — 50 копен, а на отхожих пожнях — 260 копен. В этой деревне и жил родоначальник семьи Федот Минин Гусельников, впоследствии скончавшийся в схиме с монашеским именем Феодорита; при нем жили два сына — Василий Федотов, по прозвищу Скорая Запись, создатель торгового значения и богатства Гусельнико- вых, и Остафий. Отдельным двором жил Афанасий Федотов, после смерти старшего брата унаследовавший дело вместе с прозвищем «Запись». Наконец, известен младший брат Гурий, который, впрочем, был в подчиненном положении и самостоятельной роли в делах не играл. Первоначально это просто большая крестьянская семья, но уже в 20-х годах Василий Федотов ездит для торгу в Сибирь: мы встречаем его,.
10 О Ходутиных см. «Устюг Великий. Материалы для истории городов
в XVI—XVIII вв.», М., 1883, стр. 21; РИБ, т. XXII, № 207, 216; «Таможенные книги Московского государства», т. I, М.— Л., 1950, стр. 11, 62, 64, 163, 201—202, 228, 255; ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 26; там же. Дела Якутского правления, в 1, № 10; там же. Стб. Сибир. прик., № 210, лл. 119 и сл.; № 139, л. 163; № 364, л. 19; № 206,.
л. 194, № 178, л. 63; № 94, лл. 363—364; № 102, лл. 430—438.
11 Имущественная дифференциация крестьянства и образование среди крестьян
торговых людей объясняется, конечно, не выгодным географическим положением деревень, а развитием общественного разделения труда и втягиванием крестьянского хозяйства в товарно-денежные отношения. Появление и рост денежной ренты, как показатель определенных сдвигое в истории производства, способствовали усилению- связи крестьян! с рынком и появлению среди них зажиточной верхушки. (Примечание- редакции). . - . .
122
С. В. Бахрушин
например, в Мангазее в 1628 г. В 1629 г. произошло событие, едва не подорвавшее экономическое благосостояние семьи Гусельниковых, но в общем итоге послужившее к ее дальнейшему преуспеянию: разбойники их деревню «сожгли и разграбили, совсем разорили», причем убит был Остафий, после которого остался сын Михаил. «И я стал одинок и бездетен»,— писал в одной челобитной Василий Федотов. Нужда заставила его наняться в приказчики к московскому богачу Афанасию Левашеву из годового жалованья. «А для ваших государевых податей из деревнишек своих и для своей бедности наймуюся на урочные лета у торговых людей,— говорит он сам,— хожу в сибирские города на соболиных промыслех в Мангазею годов по 5 и по 6 и покоя себе не знаю днем и ночью, и с того я, сирота, окупаю и з деревнишек своих ваши государьские подати». Тем не менее, торговое положение Гусельниковых было настолько заметное, что уже в 1630 г. Василий, несмотря на •его протесты, был включен в состав гостиной сотни, а среди торговых людей, бывших в 1630—1631 гг. в Мангазее, он занимает одно из первых мест. В 1648 г. он уже гость и в качестве такового назначен таможенным головою в Архангельск на 157 (1648/49) г.; он был в это время настолько видным лицом в Москве, что на него, наряду с Василием Шориным, была обращена ненависть московской «черни» во время июньского восстания 1648 г. Он и умер «у государевых дел» во время эпидемии в 1654 г., успев перед смертью постричься под именем Вассиана. После него дела вел его брат Афанасий, пожалованный тоже в гости.
Благосостояние этой крестьянской семьи с Юрьева наволока зиждилось всецело на сибирских торгах. «А у меня, холопа твоего,— писал в 1647 г. Василий Федотов,— на Москве торгов и промыслов нет, кроме •сибирских промыслов... А на Устюге Великом, откуда я взят к тебе, государю, к Москве в гостиную сотню, в уездах и на посаде торгов и промыслов нет». В Сибирь Гуселы-шковы возили сами или посылали с приказчиками значительные партии «русских» товаров и хлеба. Так, в 1633 г. Гурий Федотов привез в Мангазею на собственном коче хлебных запасов на 783 руб., товаров на 957 руб. 32 алт. и 100 руб. денег, всего на 1840 руб. 32 алт.; в 1641 г. его племянник Михаил Стахеев привез в Якутск товаров на 1312 руб. с копейками. В Сибири Федотовы организовали большие экспедиции на промыслы, которыми иногда руководили лично. В 1639 г., например, с Афанасием Федотовым пошло на промыслы на 4. года 40 покручеников со всеми соболиными заводами, несколько позже Михаил Стахеев пошел на промысел с 30 покручени- ками. Приказчик Вас. Федотова участвовал со своими покручениками в морской экспедиции, организованной в 1648 г. холмогорцем Федотом Алексеевым Поповым, при участии Семена Дежнева, для открытия пути вокруг Чукотского полуострова. Количество пушнины, вывозимой Федотовыми, видно из следующих данных. В 1633 г. Афанасий Федотов привез из Сибири 11 сороков 28 соболей, 8 сороков пупков собольих и пр. на 500 руб., в 1639 г. Михаил Стахеев и его приказчик вывезли из Ман- газеи 34 сорока 30 соболей, 17 бобров и кошлоков^бО хвостов собольих и соболья лоскуту. Тот же Михаил Стахеев вывез в другом случае из 'Якутска 44 сорока соболей, 50 сороков пупков и пр. на 1331 руб.12.
12 О Федотовых см. ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80, л. 583; РИБ, т. XII, № 80; т. XXII, № 189; т. XXV, № 171; «Вологодские епархиальные ведомости», 1877, № 9, 10, 13 (Добавления); С. Б. Веселовский. Сошное письмо, т. I. М., 1915, стр. 387; ДАЙ, т. III, № 119; ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 81, лл. 396—398, 528—537; JMb 88, л. 396; № 102, л. 66; № 123, лл. 137—138; № 139, л. 185; № 143, л. 506; 259, лл. 378, 562; № 289, л. 218; № 560, 571, 586, 1402; Кн. Сибир. прик., № 26,
Торговые крестьяне в XVII в.
123
Несмотря на крупные доходы, получаемые от сибирских торгов, Федотовы сохраняли свои крестьянские привычки и образ жизни: «искони» «пашенные крестьянишки», они продолжали жить в своей деревне, не имели даже ни двора ни лавок на Устюге, и только Афанасий Федотов Перебрался на Устюг, где приобрел двор «на Устюжской поскотине у кирпичных сараев», и тратил свои огромные средства на украшение и постройку храмов 13.
Другим примером перехода черносошного крестьянина в разряд торговых людей является гость Таврило Романович Никитин. Крестьянин Вещеозерской волости Чарондской округи, он, подобно Василию Федотову, начал свою торговую карьеру приказчиком богатого московского гостя Остафья Филатьева; в качестве такового ездил он в 1674 г. в Китай, но уже в 1679 г. он состоял в гостиной сотне, а в 1681 г. ему пожаловано звание гостя. В течение следующих 17 лет Никитин развил кипучую торговую деятельность; его операции охватывали всю Сибирь и достигали Китая, куда он почти ежегодно посылал своих приказчиков. Тем не менее он не порывал связей с родной Чарондой; младшие члены •семьи Никитина писались попрежнему крестьянами Вещеозерской волости деревни Тимофеевской, а некоторые продолжали жить в этой деревне. После смерти самого гостя и постигшего семью разорения его внук Кирилл Степанов, помогавший деду в делах, уехал на Чаронду 14.
Для нас особенно интересен один разряд торговых людей в XVII в.— торговые люди, вышедшие из рядов частновладельческого крестьянства.
Под покровительством своих вотчинников частновладельческие крестьяне пригородных сел и деревень принимают деятельное участие в торговле: «всякими промыслы и торгами большими торгуют и промышляют и многими лавками и онбары и соляными варницами владеют» 15. Развитие крестьянских торгов, нарушавшее монопольные права посада, вызывало с его стороны тревогу и протесты и привело, в результате восстания 1648 г., к частичной конфискации торговых слобод и приписке их к посадам. Но решительные мероприятия, продиктованные Земским собором 1648—49 г., не могли совершенно прекратить торговую предприимчивость частновладельческой деревни. Помимо того, что конфискация была проведена далеко не радикально и пощадила очень много церковных слобод, она касалась лишь пригородных земель и оставляла открытым поле действия крестьянам, жившим на известном расстоянии от посадов.
Два обстоятельства содействовали развитию крестьянских торгов на частновладельческих землях: во-первых, выгодное положение на торговых путях деревень, в которых они жили, во-вторых, степень влиятельности и могущества их вотчинников, обеспечившая им возможность вести ‘Свои торги «в покое». Наиболее многочисленные и состоятельные торговые крестьяне XVII вв. вышли из вотчин «сильных людей» — той новой знати, которая после' «Смуты», пользуясь близостью к новой династии, сменила собой старую феодальную знать и захватила в свои руки самые богатые торговые районы, а также с земель богатых монастырей
л. 127; № 126, л. 280; ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, д. 2, 10, 14; И. А. Шляп- :кин. Житие преп. Прокопия. СПб., 1913, стр. 68.
13 «Устюг Великий», стр. 112.
14 См. мою статью «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».— В кн.: «Памяти А. Н. Савина», М., 1926 («Труды Института истории РАНИОН», т. I), стр. 357-^392.
Эта статья войдет в III том «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции). ,
15 ААЭ. т. IV, N° 32.
124
С. В. Бахрушин
и архиерейских кафедр. Таково торговое население старинных романовских вотчин в Верховской волости Галицкого уезда, принадлежавших двоюродному брату царя Михаила Н. И. Романову. Рекою Унжею «Гали- ческая страна» тесно связывалась с бассейном реки Юга, и между ее жителями и Устюгом существовали постоянные сношения — «обычай бо- имеяху они по вся леты приезжати на Устюг с товары и хлебом». Наиболее зажиточные из них втянулись в крупные торговые и промышленные- предприятия. В сибирских документах я нашел упоминание о> 14 крестьянах Н. И. Романова, из которых большинство (9 человек) были галичане. Среди них были и простые «промышленники» но были и такие, которые возили в Сибирь товары на крупные суммы, нанимали: покрученников на промыслы и вывозили значительное количество мягкой рухляди (мехов). Таковы «торговый человек» боярина Н. И. Романова крестьянин села Никольского Иван Павлов галичанин, Важен Иванов, тоже крестьянин Галицкого уезда, «торговый человек» Моисей Игнатов и др.16.
Одними из самых богатых торговых людей первой половины XVII в. были Наум и Демид Пахомовы Глотовы и их племянники Богдан и Иван Никифоровы Глотовы, «Муромского сельца Карачарова крестьяне», из* вотчины боярина князя Ю. Я. Сулешева, крещенного татарина, свойственника царя Михаила, и его брата кравчего Василия Яншеевича. Торт говые операции Глотовых поражают своими размерами. В 1633 г., например, они привезли в Мангазею на своих двух кочах товаров и хлебных запасов на 1196 р. 71 к.; в 1638 г. ими вывезено из Маигазеи 63 сорока 23 соболя, 22 сорока 30 пупков, не считая прочей мягкой рухляди; в 1642 г. Иван Никифоров явил в Якутске тоже на вывоз к Руси 21 со-, рок 11 соболей, 11 сороков пупков и других мехов — всего на 984 руб.* в 1644 г. через Верхотурскую заставу прошло их товаров на 708 руб. с копейками и т. д. Глотовы имели приказчиков, которые скупали для них пушнину в Сибири; они участвовали в общих предприятиях с видными устюжскими торговыми людьми вроде Алексея Усова; с ними входил в- компанию даже мангазейский воевода Г. И. Кокорев для общих промыслов. О размерах своих торгов сами они писали в одной из своих челобитных: «А сходит с нас, сирот твоих, тебе, государю, в казну печатных и перекупных пошлин в сибирских городех на год рублев по 150 и больши, оприче десятые пошлины, а десятые, государь, пошлины сходит с нас, сирот твоих, в твою государеву казну в Мангазее и в Енисейском острожке соболей сороков по 5 и больши, оприче московские пошлины» 17.
В 1630 г. в Мангазее упоминается крестьянин другого царского родственника, В. И. Стрешнева — «торговый человек» Левка Дмитриев Петелин, который сам определял свой торговый баланс таким образом: «А с меня, сироты твоей государевы, и с моего торжишку в русских и сибирских городех на год... десятой пбшлины и проезжей и порублевой и печатной тебе, государю, в твою государьскую казну с меня, Левки,
16 О владениях Н. И. Романова в Галицком уезде см. ЦГАДА. Писцовые и пеое- писные книги, № 7214 и 7222. О торговых крестьянах Н. И. Романова см. ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 139, л. 19; № 260, л. 239: N° 391, л. 20; № 1056; Кн. Сибир. прик., № 332, л. 78; Дела Якутского правл., 1, № 1, 10 и 15: в. 3, N° 15а. Об оборотах этих крестьян дают представление следующие факты: Важен Иванов в 1647 г. провез через Верхотурье товаров ва 428 руб., в другом случае Моисей Игнатов привез в Якутск товаров на 116 р. 40 к., на которые он приобрел 4 сорока 29 соболей.
17 ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 12)1, л. 148; N° 26, л. 104; № 127, л. 836; Стб. Сибир. прик., N° 911; Верхотур, тамож. кн. 144 г., л. 52 об. Дела Якутского правл., в. 1, N° 10.
Торговые крестьяне в XVЛ в.
125
пойдет рублев по 50 и болыии» 18. Встречаем среди торговых людей, ^ездивших в Сибирь, и крестьян двоюродного брата даря Михаила, боярина М. М. Салтыкова — Родиона Алексеева и Алексея Маркелова, которые, например, провезли в 1647 г. через Верхотурье русских товаров «а 496 р. 40 к.19, и крестьянина боярина и дворецкого князя Алексея Мих. Львова — Семена Иванова, который в том же году провез в Сибирь товаров на 110 р. 20 к.20, и т. д.
К числу лиц, близких к царской семье по своим личным отношениям к царям Михаилу и Алексею, видное место занимали бояре Борис и Глеб Ивановичи—Морозовы, воспользовавшиеся своим положением, чтобы- сосредоточить в своих руках большие земельные владения. На Вологде, под посадом, им принадлежало «в поместье» большое промышленное село Фрязиново с предприимчивым торговым населением. Один из крестьян Фрязинова Михаил Семенов Колча в царствование Михаила лет 15 сряду промышлял, например, в Мангазее, заходил в далекую Пясиду, на Хатангу и на Есей-озеро. Это был не простой промышленник: «его покрученников с ним было на том промыслу... 7 человек». В 1635 г. он вывез из Пясиды 9 сороков соболей21.
Имела своих торговых людей и приказная знать. Известному деятелю «Смутного времени» думному дьяку И. Т. Грамотину принадлежала волость Лена на притоке Вычегды — Выми22. Расположенная на пути о 'Устюга «через Камень», волость эта издавна представляла собой промышленное гнездо, население которого, вероятно, зырянского происхождения, с незапамятных времен привыкло ходить на промыслы в Сибирь. Грамотен владел Леною до своей смерти, последовавшей около 1638 г., после чего она перешла во владение его преемника думного дьяка и печатника Ф. Ф. Лихачева, а в 40-х годах принадлежала уже князю •И. С. Прозоровскому, родственнику царской семьи23.
Вместе с волостью переходило из рук в руки промышленное население ее. Основным занятием значительной части ленских крестьян были сибирские торги и промыслы. Достаточно сказать, что в 1641—1643 гг. на соболиных промыслах Сибири мы встречаем 23 выходцев из Лены, крестьян думного дьяка Лихачева. Среди мелких промышленных людей выделяются своей зажиточностью две семьи: торговые люди Шангины и Осколковы 24.
18 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 71, к. 387.
19 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 260, л. 237.
20 Там же, л. 241.
21 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 182. О селе Фрязинове см. РИБ, т. XXVIII, стб. 130—131.
22 О волости Лене на Вычегде см. «Акты времени правления царя Василия Шуйского», изд. А. М. Гневушевым, М., 1915, стр. 276—278; РИБ, т. XXVIII, стр. 214; А. И. Яковлев. Приказ сбора ратных людей. М., 1917, стр. 391 (у А. И. Яковлева опечатка: «Лепа» вместо «Лена»).
23 В ранее опубликованном тексте С. В. Бахрушина («Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 261) было указано, что волость Лена принадлежала князю И. С. Прозоровскому в 80-х годах XVII в. Редакция исправила на 40-е годы по следующим соображениям: 1) князя И. С. Прозоровского в 80-х годах XVII в. уже не было в живых, он был убит в Астрахани в 1670 г. во время кресть- -янской войны под предводительством С. Т. Разина; 2) по переписным книгам Ярен- ского у. 1646 г., волость Лена действительно значится за князем И. С. Прозоровским ЩГАДА. Писцовые и переписные книги, № 143, лл. 86 об.— 100); 3) по переписным книгам 1678 г. по Яренскому у. волость Лена числится среди черносошных волостей и никаких владений князей Прозоровских в ней не указано (ЦГАДА. Писцовые и переписные книги, № 15057). (Примечание редакции).
24 С. В. Бахрушин ошибается, когда всех Осколковых относит к крестьянам Ленской волости, принадлежавшей последовательно И. Т. Грамотину, Ф. Ф. Лихачеву
126
С. В. Бахрушин
Шангины — большая торговая семья, издавна осевшая в Лене и разбогатевшая благодаря торговле с Сибирью. В 1608 г. она населяет две деревни Гавриловские: в одной живут Иван да Фарафон Шангины «лучшие», а в другой Никон — «середний»; всего в обеих деревнях пашни 12 четей в поле, «а в дву потому ж», сенокосу — 90 копен. Это обычное крестьянское хозяйство Севера. Из царской грамоты 1620 г. явствует, однако, что крестьяне думного дьяка Ивана Грамотина «с Вычегды с Лены» — Иван Шангин с братьею и с племянниками с Першком Тентюковым да с Сидором Рыбниковым — ездят с товарами до сибирских городов мимо Кайгородка, Чердыни и Соли Камской. В 1639 г. тот же Ив. Шангин с братьей и племянниками, теперь уже крестьяне Ф. Ф. Лихачева, опять бьют челом: «Ездим мы, государь, от Еренского городка с торжишком в сибирские городы, на Верхотурье и на Пелым, и в Сургут, и в Нерым, и в Томской город, и в Тазовский город». С основанием: Якутска Шангины начинают ездить и в этот город: в 1641 г. Родион Никонов Шангин поехал, например, из Якутска на Лену с 9 по крупениками и в 1643 г. повез на Русь около 10 еороков соболей и другой мягкой рухляди, всего на 468 руб. с копейками. В 1662 г. на Москве у Ивана Шангина было взято на государя 33 сорока 2 соболя 25.
Еще крупнее представляются торги Осколковых26. Во главе этой семьи стоит в 30-х годах Андрей Амосов Осколков27. В 1640 г. он с братьями бьет челом государю, что ездят они «в сибирские городы с торжишками и для соболиного промыслу до Верхотурья и до Пелыма и до Туринского острогу и до Тюмени и до Тобольска и до Тары и до- Березова и до Сургута и до Нарыма и до Кетского острогу и на Красный Яр и на великую реку Лену». О размерах торговых и промышленных предприятий Осколковых можно судить по следующим данным. В 1641 г. они вывезли на Русь из Якутска мягкой рухляди на 1067 руб.; в 1642 г. Осип Амосов вывез оттуда же 33 сорока 2 соболя, 17 еороков. 16 пупков и другой мягкой рухляди, всего на 1382 р. 30 к.; в 1643 г. Иван Амосов — 35 еороков 32 соболя и пр. на 166172 руб.; в 1651 г. приказчик Осколковых—13 еороков 10 соболей, 10 еороков 30 пупков; в 1652 г. Герасим Леонтьев Осколков, возвращаясь с Колымы с промыслов, имел с собою «соболей... еороков с 80 и болыни», когда подвергся нападению столбовских якутов и тунгусов. Это громадное количества- пушнины добывалось не только покупкой, но и специальными промышленными экспедициями в сибирские леса. В 1640 г. у них пошла в Сибирь ватага покручеников в 20 человек на 4 года; снаряжение экспе¬
и князю И. С. Прозоровскому. Крестьянами Ленской волости были только Яким и Леонтий Федоровы Осколковы с детьми, родственники другой богатой семьи Осколковых— Андрея Амосова Осколкова с братьями. Эти последние были черносошными крестьянами, жившими в деревне Алексеевской, приписанной к погосту Цылибскан гора на р. Вычегде. Один из ленских Осколковых, Герасим Леонтьев, принимал участие- в торговых операциях своих богатых родственников. В 1653 г. Андрей Осколков с братьями были взяты в гостиную сотню (ЦГАДА. Писцовые и переписные книги, № 143, лл. 6 об., 52, 56 об., 58 об.— 59 об., 82 об., 97 об.— 98 об.; Прик. дела ст. лет, 1653 г., д. 114, лл. 71—74). (Примечание редакции).
25 «Акты времени правления царя Василия Шуйского», стр. 276—278; А. Н. 3 е р- цалов. О мятежах в Москве и в селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг. М., 1890, стр. 164, 166 и 288; ЦГАДА. Портфели Миллера, 477/П, тетр. 2, № 9; Дела Якутского правл., в. 1, № 14; Стб. Сибир. прик., № 391, л. 23; № 571.
26 О торговле черносошных крестьян Осколковых следовало бы сказать выше, гда- речь шла о черносошных крестьянах. Но поскольку статья С. В. Бахрушина была уже опубликована в настоящем своем виде, редакция не нашла возможным производить, перестановки в тексте. (Примечание редакции).
27 Кроме него, известны, его братья Федот, Конон, Осип и Иван Амосовы и его двоюродные братья Григорий и Афанасий Федосеевы и Герасим Леонтьев Осколковы.
Торговые крестьяне в XVII в.
127
диции Осипа Амосова в 1641 г. оценивалось в 1155 р. 70 к. Крупные торговые люди, Осколковы ссужали в Сибири торговых людей значительными денежными суммами. От их имени торговали приказчики. В Маковском остроге у них были свои складочные помещения28.
По своему богатству крестьяне Осколковы занимали очень видное место среди именитого купечества XVII в., наравне с Босыми, Ревяки- ными и Федотовыми, и пользовались значительным влиянием в Москве; они способствовали, например, устранению от должности якутского воеводы Д. А. Францбекова и назначению следствия над деятельностью Хабарова в Лаурах2®. Торговое значение Осколковы сохранили в течение всего XVII в. и даже в XVIII в.
Шангины и Осколковы не были единственными торговыми людьми- из Яренского уезда: сибирские торги ленского крестьянина Осипа Ногина, родом из Пустоозера, определялись его хозяином Грамотиным в. 425 руб.; крестьянин Лихачева Павел Семенов, тоже вычегжанин с Лены, вывез в 1642 г. на Русь 19 сороков 2 соболя, 24!/2 сорока пупков, 293 хвоста собольих и т. д., всего на 945 р. 16 к.; другой его крестьянин Павел Федоров привез в одном случае в Якутск товаров и запасу- почти на 500 руб. и т. д.30
Среди владельцев «торговых крестьян» в течение всего XVII в. видное место занимают духовные вотчинники — патриарх, епископские кафедры и монастыри. У патриарха под Нижним-Новгородом на земле принадлежавшего ему Благовещенского домового монастыря образовался целый торговый пригород; крестьяне Благовещенского монастыря сами и их приказчики возили в стругах товары в Саратов и в Астрахань31. Из отдельных торговых крестьян, принадлежавших патриарху,, можно назвать патриаршего крестьянина Богдана Арефьева, торговавшего в 40-х годах в Овощном ряду в Москве соболями и ценными материями 32. Другой патриарший крестьянин Панкратий Федоров в те же- годы вел очень крупные дела в Сибири. В 1641 г. его приказчик вывез из Якутска 467г сороков соболей, 63 сороков пупков и другой мягкой рухляди на грандиозную сумму 2261 руб. 30 алт. 2 д. В 1645/46 г. он отправил в Сибирь с ярославцем Кузьмою Спиридоновым товаров на 1067 руб. и т. д.33. В конце столетия «патриарший домового Благовещенского монастыря, что в Н. Новгороде, бобыль», Клим Калмыков, разбогатевший благодаря подрядам, поднялся до звания члена гостиной- сотни 34.
Много торговых людей мы встречаем среди крестьян, принадлежавших отдельным епископским кафедрам, особенно в тех епархиях, в состав которых входили важные торговые пункты. Так, большое число* крестьян — торговых и промышленных людей — имелось у крупного вотчинника Вологодского уезда, местного архиепископа. В 30-х и 40-х годах я нашел упоминание в сибирских таможенных делах о 9 крестьянах;
28 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 49, л. 426; № 83, лл. 890, 902—905; № 88, лл. 431—432; К° 94, л. 429; № 344; № 391, л. 12; № 4946; Кн. Сибир. прик., N° 332, л. 76; Дела Якутского правл., в. 1, № 16, 2, 10, 14; в. 3, № 14а.
29 Об этом эпизоде см. мой популярный очерк «Казаки на Амуре», Л., 1925.
30 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 911; Дела Якутского правл., в. 1, № 2, 10, 14; в. 3, N° 13.
31 Гос. Истор. музей. Собр. гр. А. С. Уварова, N° 994а.
32 А. Н. Зерцалов. Указ, соч., стр. 54, 61, 63, 65, 68, 69 и т. д.
33 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 2, 8, 14; Стб. Сибир. прик., № 246к л. 1090.
31 Калмыковым посвящена специальная монография Н. А. Баклановой, к сожалению, до сих пор не напечатанная.
128
С. В. Бахрушин
вологодского архиепископа Варлаама35. Из них самым крупным был Иван Никонов Сверчков, который уже в 1639 г. имел амбар на Маковском волоке; впоследствии он завел заимку на р. Куте и осел в Якутском уезде в качестве владельца деревни36.
На западе развивали значительную торговую деятельность крестьяне новгородского митрополита, пользуясь выгодным положением Софий-1 ских вотчин в «порубежных» с Швецией областях. С 23 апреля 1631 г. по 1 марта 1632 г. в таможенных книгах было зарегистрировано «митрополичьих торговых людей из Заонежья, с Олонца и с Сермаксы, которые ездят торговать в Стекольно и в Колывань и в Орешек»,— 36 человек, которые были отпущены в Корелу и в Орешек и в Колывань и в Стекольно и в Выбор и во все свейские городы с товары и для долгов» 37. В конце столетия, в 1694 г., «сермшенин Софейского дому крестьянин» Иван Андреев с товарищи привез в Москву 461 п. 3572 ф. меди и 51 п. 10 ф. железа в досках «по заставной выписи», т. е. из-за Свейского рубежа, и 8 бочек рыбы сигов свирских и бочку икры сиговой 38.
Своих торговых людей из крестьян имели и монастыри, возникшие на торговых путях в Сибирь или на запад. В этом отношении особенно показателен пример Ярославского Спасского монастыря, расположенного в самом центре торговой жизни Поволжья. Под монастырем находилась принадлежавшая ему Новая Слобода, крестьянское население которой принимало деятельное участие в ярославской торговле. В таможне г. Романова зарегистрировано 14 новослободцев «Всемилостивого Спаса крестьян», торговавших в течение года на общую сумму свыше 400 руб. В большом количестве привозили они в Романов мыло: у Фомы Олферь- ева прошло в этом году через Романов мыла на трех возах на 50 руб.; в следующем, 1650 г., Федот Алферьев привез четыре воза мыла (на 60 руб.), оба они скупали сало, очевидно, на мыловарение (один на 30, другой на 20 руб.). Торговали новослободцы в Романове также привозными иностранными товарами, преимущественно красками и сандалом, шелком, хлопчатой бумагой и т. д.39. Спасские крестьяне не ограничивались, однако, в своей торговой деятельности ближайшим к Ярославлю районом. Они ездили за Урал — в далекую Мангазею, на Турухан и н$ Лену за соболем 40.
В другом направлении, через Псков, спасские крестьяне были втянуты в торговые сношения с Прибалтикой. Так, в середине XVII в. крестьяне заволжской деревни Савинской Федор Васильев и сын его Яков Федоров Усовы торговали «большими торгами вопче за-едино по многим русским и немецким городам»; в их торговые предприятия были вложены значительные суммы посторонними лицами: они держали «деньги за собою... иногородних людей большие», в частности «положено было [у них] по свойству... с Москвы пречистые богородицы страстные девичья монастыря старицы Елены 200 р., и те деньги ходили в товар». В Ярославле у них была лавка; другую лавку они держали в Пскове, где у них торговали их сидельцы; свой псковский товар они оценивали в 380 руб., а все имущество Якова Усова «по подлинным книгам», если
35 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 8, 10, 14; Прик. дела ст. лет, 1630 г.,
Ж. 55, л. 287; 1630 г., д. 71, л. 589—591.
36 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 10, 13.
37 А. Н. 3 е р ц а л о в. О неправдах и непригожих речах митр. Киприяна. М., 1896, стр. 25—26.
38 Гос. Истор. музей. Новгородск. книга Б. Московской таможни, 1694 г., л. 47.
39 ЦГАДА. Город, кн. по Романову 1648—49 г., № 2; 1650, № 7.
40 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 53, л. 29; N° 88, л. 746—749; Дела Якутского правл., в. 3, N° 13.
Торговые крестьяне в XVII в.
129
верить его отцу, достигало 2000 руб.41. В 1670/71 г. другой крестьянин Спасского монастыря, Григорий Сукин, явил на продажу в Пскове «лавочного товару» на 633 руб. В том же году он отправил через Псков «за рубеж» товару на 672 р. 90 к. Всего его псковские торги достигали, таким образом, суммы 1235 р. 90 к.42. Кроме него, в 1670/71 г. упоминается в Пскове 6 крестьян Спасского монастыря, явивших товару на 189 р. 75 к.43.
Главный торговый центр Поморья — Устюг — представлен Троицким монастырем с Гледена. Крестьянин этого монастыря из деревни Морозо- вицы Данило Обросьев в октябре 1633 г. явил на Устюге товару енисейской купли — около 12 сороков соболей, 18 сороков пупков, не считая прочей мягкой рухляди; весь этот товар он отправил с сыном Василием в Казань, откуда в марте 1634 г. сын ему прислал кожевенных товаров, меда и воска на 105 руб.44. Соловецкий монастырь ведет торговые дела в Сибири через своего крестьянина Якова Иванова; этот Яков посылает из Якутска на промыслы своих покручеников; в 1642 г. он вывез к Руси более 17 сороков соболей45.
Северо-западные монастыри своими торговыми интересами тянули в сторону «немецкого рубежа». Тут на первом плане — Тихвинский монастырь, крестьяне которого ходят «за рубеж в немецкие городы для торговли водяным путем: Тихвиной и Сясью рекою и от Сяського устья Ладожским озером к Орешку» и далее морем в Стокгольм. В 1663 г. упоминаются 10 «тихвинцев торговых людишек», которые «ездят в Стокгольм и в иные городы с товаром»; в 1672 г. и 1680 г. о поездках за свейский рубеж заявили 12 человек; в 1685 г. «Тихвинского посаду торговые люди Гаврила Никитин с товарыщи, 20 человек, ездят в Канцы и в Стекольно». «Исторговався», тихвинцы «выезжают на Русь и товары свои — медь, и железо, и серу горячую, и свинец, и сельди, и соль, и всякие свальные товары привозят к себе на Тихвину, а с Тихвины с теми товары ездят к Москве и в Ярославль и в иные городы»; по пути в Москву они заезжают в Устюжну Железопольскую, в Кашин и в Дмитров; ходят они также в Псков. Кроме привозных из Швеции товаров, преимущественно меди, они развозят по Русскому государству железо местной выплавки — тихвинский уклад, кожи и дешевую пушнину. В 1693/94 г., например, тихвинец посадский человек Герасим Спиридонов привез в Москву товаров на 996 руб., Степан Лукин Шипулин — на 355 р. 30 к., Иуда Савельев — на 1009 р. 271/2 к. и т. д. Всего тихвинцы в этом году доставили в Москву одних шведских товаров приблизительно на 3370 руб. — 743 п. 16 ф. меди и 58572 п. шведского железа46.
Следует, далее, отметить большое промышленное село Оятское в Введенском погосте Новгородского уезда, принадлежавшее Новодеви¬
41 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 581, 853, 973.
42 Псковский обл. музей, кн. 380, лл. 289, 361, 366 об., 423.
43 Там же, лл. 196 об., 209 об., 217 об.—218.
44 «Таможенные книги Московского государства XVII в.», т. I, М.— Л., 1950,
стр. 19, 48.
45 ЦГАДА. Дела Якутского иравл., в. 1, № 2, 10.
46 ААЭ, т. III, № 313, 314; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1641 г, д. 45, л л. 778—779; там же. Шведские дела, кн. 44, лл. 143 об.— 144 об.; кн. 85, лл. 15 об., 18 об.; кн. 90, лл. 8, 11—12; кн. 108, лл. 93 об.— 94; кн. 121, л. 17; Гос. Истор. музей. Новгородск. книга Б. Моек, таможни, 1694 г.; Псковский обл. музей, кн. 362; Псковская тамож. книга, 1670—1671 гг.
Много данных о торговле тихвинцев содержится в монографии К. Н. Сербиной. Очерки из социально-экономической истории русского города. Тихвинский посад в XVI—XVIII вв. М.— Л., 1951. (Примечание редакции).
9 Научные труды, т. II
130
С. В. Бахрушин
чью монастырю, крестьяне которого участвовали в торговле со шведским: зарубежьем, как мы узнаем из челобитной одного из них, Ивана Леонтьева. Сын его был в 1671 г. в Стокгольме с товаром и в январе- 1672 г. приехал в Канцы; на пути между Канцами и границей он был. убит и ограблен; по расчету отца, при нем должно было быть «живота его 500 золотых, да 100 ефимков любских, да 270 ефимков немецких денег, да 350 рублев русских денег», всего приблизительно на i035 руб.47. Другой крестьянин Новодевичья монастыря привез в 1694 г. в Москву «по новгородской заставной выписи» приблизительно 747 п. меди и 151 п. железа, на 2989 р. 65У4 к., и купил в Москве 7 возов^ пеньки 48.
Приведенных немногих примеров, далеко не исчерпывающих всех данных о частновладельческих торговых крестьянах, мне кажется, достаточно, чтобы охарактеризовать их значение в экономической жизни Русского государства и их социальное положение. Крестьяне только по- имени, они в сущности всецело принадлежат к верхним слоям посада; им не только в обиходе, но и в официальных документах присваивается: поэтому название торговых людей того или иного монастыря или землевладельца, посадских бобылей (так зовут крестьян Псковского Печерского монастыря, промышлявших торгами с ливонским зарубежьем),, изредка — просто посадских людей, как звали тихвинцев.
Нетрудно угадать, что частновладельческие крестьяне торгуют* не только за свой личный счет. Их нередко кредитуют и через их посредство ведут торгово-промышленные операции их владельцы. Грамотин говорит про одного из своих ленских крестьян Осипа Ногина, что он «был у меня промышленным человеком и промышлял моими деньгами», хозяйских животов у него «в торговле» было на 350 руб. Про другого- своего крестьянина из нижегородского поместья, Суровцева, он говорит не менее определенно: «А тот, государь, крестьянин мой, Ивашко Суровцев, был у меня торговым человеком и промышлял моими деньгами»; хозяйского живота у него было в торговле на 500 руб. Помимо хозяйских денег, те же крестьяне вели дела и на собственные или заемные- средства: так, первый взял в долг у земляков, «выманя», «животов» на 170 руб., а второй на 75 руб.; но основной частью торгового капитала обоих является хозяйская ссуда 49. Монастыри тоже, повидимому, вкладывали иногда свои средства в предприятия своих крестьян. Троицкий крестьянин Иващ торговавший в 40-х годах в Сибири, называл поэтому свое добро «Троицы живоначальная Сергиева монастыря животом». В тех случаях, когда монастырь ссужал крестьянина, последний должен был отдавать в монастырскую казну значительную часть своей выручки. «А те у меня Соловецкого монастыря казенные соболи»,— заявлял в Якутской таможенной избе крестьянин этого монастыря Яков Иванов 50.
Приводя примеры участия владельцев в торгах своих крепостных «торговых людей», я должен, однако, оговориться, что такое участие- было возможно, но не обязательно. Из дела о наследстве упомянутых выше крестьян Спасского монастыря Усовых со всей очевидностью явствует, что они широко кредитовались у посторонних лиц, но не у своего* монастыря. В тех случаях, когда владельцы не входили своими капита-
47 ЦГАДА. Шведские дела, кн. 84, л. 140 об. и сл.; кв. 85, л. 10.
48 Гос. Истор. музей. Новгородск. книги Б. Моек, таможни, 1694 г., л. 45.
49 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 911.
50 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 28; в. 3, № 13.
Торговые крестьяне в XVII в.
131
лами в предприятия своих крестьян, они тем не менее косвенно пользовались выгодами от их торговой деятельности, имея возможность налагать на них повышенные оброки. В 1686 г., например, на нижегородском «капиталисте» патриаршем крестьянине Климе Калмыкове числился долг «в патриаршу домовую казну» на крупную сумму в 500 руб. «за доимочные оброчные деньги»51. Тихвинский монастырь на основании своих средневековых жалованных грамот собирал в свою пользу отъезжие и другие таможенные пошлины со своих «торговых людей — тихвин- цев»52. Заинтересованные материально в торговых успехах своих 'крестьян, привилегированные землевладельцы со своей стороны оказывали им протекцию, выхлопатывали им льготы, властно заступались за них, когда они попадали в беду, как заступился Г. И. Морозов за Михаила Колчу, когда он был взят в Казанский дворец по подозрению в утайке десятой пошлины. В провинции имена таких лиц, как боярин Н. И. Романов или князь Ю. Я. Сулешев, одни служили своего рода «опасной» грамотой при переездах из города в город и при сношениях с местными воеводами. Присутствие могущественных покровителей внушало самоуверенность и смелость и ставило каких-нибудь крестьян самого захолустного угла Сольвычегодского уезда в один ряд с наиболее влиятельными членами гостиной сотни. Монастыри пользовались для развития торгов своих крестьян своими старинными иммунитетами. Их торговые люди ехали в Сибирь, снабженные от монастырских властей не только деньгами, но и копиями царских грамот «за келарскою печатью», предоставлявшими монастырям и их «купчинам» и людям всякие торговые льготы* Сохранился отрывок челобитной крестьянина Троицкого монастыря Ивана, который жалуется, что в Якутске приезжие торговые люди привлекли его к исполнению целовальничьих обязанностей, «а с твоей жалованные грамоты списку не поверили и били челом на меня, сироту твою, в съезжей избе...», говорили, что де он, Ивашко, «не Троицы живоначальные крестьянин, а тот де он, Ивашко, список с твоей государевы жалованные грамоты Троицы живоначальные Сергиева монастыри у властей выкупил и тем-де списком в троицкие крестьяне влыгается». Несмотря на его протесты, выбор на Ивана был написан 53.
Покровительство владельцев, обеспечивавшее частновдадельческим торговым людям известные льготы, было связано, однако, с зависимостью, которая пагубно отражалась в некоторых случаях на их деятельности, лишая их свободы и подчиняя их произволу их господ. Крестьянин поместного сельца Медягина, Ярославского уезда, князя А. Ф. Литвино- ва-Мосальского Тимофей съехал в царствование Михаила Федоровича для торга в Сибирь в Мангазею, «сколько тому лет, как съехал в Сибирь и живет в Мангазее, того не упомнить». Князь Андрей, обеспокоенный длительным отсутствием своего крестьянина, выхлопотал в 1637 г. царскую грамоту о принудительном его возвращении. Тимофей был разыскан и заявил, что и «сам хочет жить за князем Андреем во крестьянах»,, и в 1638 г. за поруками выехал на Русь, везя с собой мягкой рухляди на 250 руб. Этот эпизод не отразился, повидимому, на его торговых делах, которые впоследствии, в 70-х годах, продолжал его сын Иван 54.
51 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет., 1701 г., № 57. Цитирую по ненапечатанному исследованию Н. А. Баклановой «Торговый дом в Московском государстве второй половины XVII века», за разрешение воспользоваться которым приношу мою благодарность автору.
52 ААЭ, т. III, № 314.
53 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 28.
54 ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 121, лл. 1—2; Стб. Сибир. прик., № 911.
9*
132
С. В. Бахрушин
Но очень часто вмешательство вотчинника в дела его крестьянина приводило к весьма плачевным результатам. В этом отношении показательно дело о наследстве крестьян Ярославского Спасского монастыря Усовых 55. После смерти Якова Усова родственники его жены, ярославцы посадские люди Оконишниковы, предъявляли к его отцу Федору иск о выделе четвертой части его вдове. Монастырь стал всецело на сторону своего крестьянина. Когда состоялось постановление архиепископа Ионы в пользу вдовы, то «архимандрит в том чинился силен, не хотя его Яковлевых животов жене его Яковлеве, вдове Ирииьице отдать, и к разделке никого не присылает» и «гневается неведомо в чем» на представителя митрополита в Ярославле — старца Иону. Но когда внезапно умер и Федор Усов, и владетельницей всего имущества оказалась его вдова, Ксения Митрофанова, по происхождению вольная женщина с посада, то картина резко изменилась: как хищные птицы, налетели монастырские власти на якобы выморочное добро; на шести телегах вывез с двора Федора Усова старец Аркадий весь его товарный и домашний «боро- шень». Вместе с тем монастырь наложил руку и на торговлю Усовых в Пскове. По крайней мере Ксения Митрофанова обвиняла архимандрита Савватия в том, что он «вымучил у [ее] сидельца товарную роспись в 1000 руб., и тот сиделец и ныне за ним живет и торгует нашим животом во Пскове». Самое Ксению, из опасения, что она уйдет из-под власти монастыря в посад, держали, по ее словам, за приставом в цепи и железах, на руках и на ногах и на шее, а в ночь сажали в «коник», и мучили •ее две недели и вымучили жилую запись, чтобы ей жить за монастырем.
Эпилог дела Усовых наглядно показывает оборотную сторону торговой деятельности частновладельческих крестьян. Если покровительство влиятельных вотчинников часто бывало полезно для подвластных им торговых людей, то от произвола самих покровителей «заступные люди» ие всегда были обеспечены.
В деле эксплуатации крепостных торговых людей вотчинники наталкивались на сильную конкуренцию со стороны государства, которое •было заинтересовано в том, чтобы обратить в свою пользу их торговые доходы. В этом вопросе оно встречало энергичную поддержку со стороны тяглого посада, который упорно стремился переложить часть своего -податного и служебного бремени на плечи богатого частновладельческого крестьянства. После восстания 1648 г. посад добился в этом отношении очень значительных уступок, поскольку дело шло о торговом населении пригородных слобод. На практике конфискация слобод, как показывает ряд примеров, проводилась далеко не ригористично. Зато мы наблюдаем другое явление: постепенный, очень медленный переход отдельных частновладельческих крестьян в разряд «государевых людей». С одной стороны, по тем или иным поводам, чаще всего вследствие смерти без ближайших наследников, богатые торговые села частных ■владельцев переходили во дворец. Так отошли во дворец Галицкие вотчины Н. И. Романова, и его торговый человек Иван Павлов галичанин в позднейших документах фигурирует уже в качестве крестьянина государева дворцового села Никольского. Точно так же перешло во дворец •село Фрязиново Морозовых. С другой стороны, разбогатевшие частновладельческие крестьяне могли, по государеву указу, быть переведены в состав гостиной сотни. Так, упомянутый выше патриарший бобыль 'Клим Калмыков с братом были записаны в гостиную сотню и вышли
б5 ЦГАДА. Стб. Прик. стола,1 № 581, 853, 973.
Торговые крестьяне в XVII в.
133
из-под власти своего вотчинника. Таким образом, путем конфискации слобод, перехода во дворец отдельных частновладельческих вотчин, наконец, индивидуальных мероприятий правительства некоторая часть частновладельческих торговых крестьян выходила из-под сеньориальной зависимости и пополняла собою кадры зарождавшегося в XVII в. купеческого сословия.
В образовании нового «купецкого чина» крестьянство, как черносошное, так и частновладельческое, приняло, таким образом, значительное участие наряду с посадом. По мере развития капитализма процесс отслоения верхов крестьянства и перехода их в городское сословие идет все быстрее. Но корни этого процесса, как мы старались показать, лежат далеко позади, в XVII в.
(Первоначально напечатано: «Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 252—270).
еОО»
АГЕНТЫ РУССКИХ ТОРГОВЫХ ЛЮДЕЙ XVII В.1
Крупная торговля в России XVII в., как это бывает всюду в момент зарождения капитализма, имела тенденцию охватывать своими операциями широкие территории и далеко отстоящие друг от друга рынки. Отсутствие капиталов и кредита требовало необычайно быстрого оборота средств и ростовщических прибылей. В стране, в которой большая часть населения еще жила в условиях натурального хозяйства и удовлетворяла потребность в предметах первой необходимости домашним производством и предложением мелких местных рынков, в крупном масштабе можно было вести торговлю лишь товарами, отсутствовавшими в домашнем хозяйстве или на местном рынке, преимущественно предметами иностранного ввоза. С другой стороны, малая покупательная способность населения не допускала возможности специализации в торговле: купец должен был предлагать покупателю всего понемножку, под страхом остаться с нераспроданным товаром на руках.
Только учитывая общие условия русской торговли XVII в., можно понять ее грандиозный размах. Ее исходные пункты — на перифериях: в Архангельском порту, куда доставляются западные «немецкие» товары, в Астрахани, где сосредоточиваются товары персидские, «кизилбаш- •ские», Сибирь, откуда идет пушнина, а с последней четверти столетия также и китайские товары. Эти три пункта связаны между собою перекрещивающимися путями, по которым с неимоверной быстротой в каком-то сказочном круговороте перебрасываются и обмениваются продукты востока, севера и запада. В этот круговорот втягиваются и местные рынки с их дешевыми кустарными изделиями, недостаток в которых ощущается за Уралом. Колесо торговых операций вертится безостановочно: осенью из Сибири доставляются на Устюг транспорты мягкой рухляди; весною к открытию навигации их сплавляют в Архангельск и на архангельской ярмарке обменивают на западноевропейскую мануфактуру, галантерею, бакалею, металлы и пр.; большая часть приобретенных здесь товаров затем по зимнему пути, вместе с персидскими тканями и шелком, с ярославскими кожевенными изделиями и поморскими холстами и сермягами направляется в Сибирь в обмен на ту же мягкую
1 В настоящей статье С. В. Бахрушин на основе новых, впервые вводимых в научный оборот, источников выясняет положение различных категорий торговых приказчиков. Вместе с тем статья дает четкое представление сб организации работы крупных торговых предприятий. Недостаток статьи заключается в ее несколько описательном характере и отсутствии правильного показа общеисторических условий, в рамках которых рассматривается эта специальная тема. В статье имеется неправильное утверждение о том, что на внутреннем рынке торговля производилась преимущественно предметами иностранного ввоза. См. также предисловие. (Примечание редакции).
Агенты русских торговых людей XVII в.
135
рухлядь, очередной транспорт которой между тем уже прибыл на Устюг и ждет вскрытия Двины для отправки в Архангельск.
Такой экстенсивный характер крупной торговли требовал участия в каждом предприятии большого числа людей. Торговый человек, живя на Устюге или в Москве и руководя оттуда торговыми операциями, не мог лично наблюдать за ходом дел одновременно на корабельной пристани у Архангельского города, на Караганской пристани на Каспии, в Мангазее или в Нерчинске, не мог всегда сам участвовать в отрывавших на несколько лет от родины экспедициях на «великую реку» Лену, в Китай или в Персию. Ему необходим был обширный штат агентов, которые на местах исполняли бы его поручения. Практика XVII в. и выработала разнообразные типы таких агентов в услужении у богатых •торговых людей.
В больших купеческих семьях естественными помощниками главы дома являлись младшие сочлены — сыновья, младшие братья, племянники, внуки, которые, по его поручению, разъезжали «с торгом» по городам Руси и Сибири.
Купеческая молодежь в этих поездках приучалась к торговому делу и подготовлялась тем к будущей самостоятельной работе. «Тому же сына •своего Савву поучаше,— говорится в известной «Повести о Савве Груд- цыне» про отца героя,— и неленостно таковому имению прилежати повелеваше, дабы по смерти его и наследник был имению его»2. Так, будущий гость и строитель устюжских храмов Афанасий Федотов прошел первоначальную школу под руководством старшего брата Василия, посылавшего его в Сибирь «в приказчика место»; в не менее известной устюжской торговой фамилии Ревякиных младший представитель ее, Калина Исаков, фактически заправлял всеми делами отца Исака и дяди Никифора Федоровых как на Устюге, так и в Архангельске и в Сибири.
Постепенно из молодежи вырабатывались хорошие дельцы. Пройдя практическую школу,, юноша мог заменить стареющего отца и, когда последний умирал или, устав от жизни, наскучив почетом, пресытившись богатством и изнуренный государевыми службами, уходил в монастырь, становился спокойно и уверенно на его место.
В ином положении находились «племянники», обычно бедные родственники, сироты, жившие милостями своих богатых дядьев и работавшие на них из-за куска хлеба. Юридически эти «племянники», как члены семьи, пользовались всеми правами, которые принадлежали их патронам. На них распространялись все привилегии, дарованные гостям и другим торговым людям. «И дани и оброку с тяглыми посадскими людьми в те годы,— писала в 1628 г. Марья Строганова про своего племянника Ивана Ямского,— он, Иван, не платил, потому что торговал нашим товаром». Никаких формальностей не требовалось при поручении племянникам торговых предприятий, и это, конечно, очень упрощало дело. «А письма, государи, на того Ивана Ямского,— говорится в той же челобитной Марьи Строгановой,— у нас в том нашем животе не было, потому что он, Иван, был мужу моему Максиму внук, а детям моим, Ивану и Максиму, племянник, и почитали за свои, и жил он, Иван, на
2 «Повесть зело пречудна о Савве Грудцыие» напечатана В. В. Сиповским в «Русских повестях XVII—XVIII вв.», ч. 1, СПб., 1905, стр. 22—38. В основе этой повести .лежит, может быть, действительное происшествие, касающееся известной купеческой семьи XVII в. Усовых — Грудцыных. Во всяком случае бытовая обстановка списана <с жизни XVII в. Последнее издание повести см. «Русская повесть XVII века». ГИХЛ, 1954, стр. 82—102. (Примечание редакции).
136
С. В. Бахрушин
нашем дворе в наших хоромах и пил, и ел, и носил все наше» 3. С другой стороны, сделки, которые племянники совершали от имени дядьев, признавались действительными без особой доверенности. «Да я ж, Евдо- кимко,— говорит Евдоким Подошевников,— вместо дядей своих Леонтия и Кондратья и Тарха, ко всяким письменным крепостям, по их веленью, руку свою прикладывал». Он же, по веленью дяди Леонтья, «займовая... в его торги в кабалы» довольно большие суммы денег, «и те заемные деньги и с прибылью шли к нему Леонтью» 4. Иметь такого своего доверенного человека было во всех отношениях удобно. Этим, повидимому,. объясняется большое количество «племянников» у торговых людей, причем учитывалось более чем отдаленное, иногда даже фиктивное родство. В 1631 г. в Мангазее гулящий человек Иван Яковлев Брагин, уроженец Архангельского города, подал любопытную челобитную на торгового человека С. Т. Шатеева: «В прошлом 138 году о Петрове заговенье нанялся я у него до Петрова же заговенья нынешнего 139 года и наемную запись на себя дал, а, живучи у него, всякая работа робити и во всем его слушать, а в нынешнем во 139 году в Мангазее назвал он меня племянником своим и велел мне в свое место к мирским выборам руку прикладывать, а себя он велел мне писать дядею, и я,... бояся его.., к мирским выборам в его... место, по его веленью, руку прикладывал... А он, Семен, мне, Ивашку, не дядя, и я ему не племянник, и ни в роду, ни в племени» 5.
Будучи юридически полноправными заместителями своих дядьев,, племянники экономически находились в полной от них зависимости. Дядья самым беззастенчивым образом их эксплуатировали, даже не всегда оплачивая их труды. В 1638 г. Евдоким Подошевников, племянник известного на Устюге торгового человека Леонтья Степанова Подошев- никова, в то время далеко уже не юноша, главный руководитель всеми делами дяди и его братьев, подал явку, хорошо рисующую бесправное положение «племянника» в богатой семье. Покойные дядья Кондратий и Тарх его женили, «и посулили мне,— говорит он,— с своих паев 200 рублев» — такова скромная награда за его долголетние труды, но по смерти их Леонтий Степанов ему и этих денег не дает. Далее, он занимал деньги в торги Леонтья, «и те заемные деньги и с прибылью и с торгу шли к нему Леонтью», теперь Леонтий отказывается признать, эти кабалы, «и из тех заемных кабальных долгов, что я заимовал в его торги, выкупитЬ'Не хочет, а хочет теми долгами меня к себе похолопить». Когда Евдоким попробовал настоять на своих правах, дядя «сослал» его со двора и удержал «грабежом» при этом «платья», принадлежавшего Евдокиму и его жене, на 130 руб. и грозил на них «убийством и всякими лихими делами»6. В лице другого племянника, Козьмы Кондратьева, Леонтий Подошевников нашел, однако, менее уступчивого противника. Козьма, повидимому, захотел завести самостоятельное дело, помимо дяди, и это не понравилось властному Леонтью. Когда Козьма, приехав на Устюг, пришел к нему, он его спросил: «которым делом приехал к Устюгу?». Тот ответил: «яз-де приехал помолиться соловецким чудотворцам, да брата своего двоюродного Вас. Тархова женить, а не для торгу и не для промыслу», и больше того ему ничего не сказал, и того же лета сплыл к Холмогорам и вернулся осенью с товарами. Словом, племянник стал проявлять слишком большую долю самостоятельности, «стал
3 ЦГАДА. Строгановские дела. Старая опись 1628 г., д. 2.
4 РИБ, т. XXV, № 150.
5 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 71, л. 401.
6 РИБ, т. XXV, № 150.
Агенты русских торговых людей XVII в.
137
жить негораздо». Леонтий «почал того своего племянника от дурна унимать, жалеючи его», как он утверждал; но молодой человек нашел поддержку в лиде тетки Домны Якимовой, вдовы другого его дяди, покойного Тарха Степанова, тоже обиженного, повидимому, Леонтьем, и сшел жить к ней на двор «своим произволом». «А что у моего племянника с собою с Колмогор привезено,— негодовал Леонтий,— тот мой племянник Козьма с собою унес и снес к той моей снохе Домне на двор тайно». С своей стороны племянник жаловался, что дядя отказался выдать ему привезенные им из Москвы «заемные деньжонки», «хотячи меня, холопа твоегог-от- себя ничем отбыть и в заемных долгах и в конец погубить» 7.
Подобные же отношения мы находим в семье знаменитых сольвыче- годдев Строгановых. В 1617 г. М. Я. Строганов с женою привезли весною на судах с Вологды к Соли Вычегодской своего внука Ивана Ямского с его матерью Евфимьей, «за их бедность, душою и телом». Иван Ямской с матерью жили у Максима Яковлевича и его жены в их хоромах в течение 9 лет и в те годы «пили и ели и платья и обувь носили» хозяйское. Дед посылал внука «в сибирские города с деньгами и с товаром... и к Архангельскому к корабельной пристани торговать»; внук же покупал для него «покупку всякую» «про [его] дворовый обиход». После смерти старика Строганова, последовавшей в 1624 г., Иван продолжал жить у его вдовы Марьи и сйновей и наследников — Ивана и Максима Максимовичей, его дядьев, и попрежнему торговал, «отъезжаючи по городам их животом и сидел у Соли Вычегодской в лавке и амбаре за их же товаром»; собственного имущества у него ничего не было (своего всего живота, свободного он показал мирским выборным окладчикам только 5 руб., а все остальное имущество принадлежало его дяде Максиму). Но, воспользовавшись отсутствием дядьев, бывших в Москве по делам, он в 1626 г. купил в Соли Вычегодской у посадского человека двор, перебрался в него из Строгановских хором и «положился» на оклад в дань с мирскими посадскими людьми, а «живот», данный ему «в торговлю» Строгановыми, отказался вернуть и продолжал торговать им у Соли и отпускать со своими людьми в Сибирь. В этом ему помогли, повидимому, люди Строгановых. В конце кондов Марья Строганова добилась указа о выимке у Ивана Ямского присвоенных им животов 8.
Так внутри купеческих семей на почве ненормальных взаимных отношений между старшими и младшими членами шла, незаметная со стороны, борьба «племянников» за самостоятельность и участие в общем деле и капитале, и питалось глухое чувство обиды и неприязни.
Одними силами семьи трудно было, однако, поставить прочно крупное предприятие. Приходилось прибегать к посторонней помощи. В этом отношении особенного внимания заслуживает в XVII в. институт приказчиков.
Приказчиком является доверенное лицо из числа посторонних, кому хозяйский живот «приказан». Среди приказчиков попадаются торговые люди, сами ведшие самостоятельно большие дела и предпочитавшие на время, по тем или иным соображениям, торговать от имени более состоятельного «капиталиста». Так, устюжанин Василий Федотов, впоследствии один из крупнейших московских гостей, глава влиятельной торговой семьи Гусельниковых, в 1629 г., по разорении его деревни разбойниками, сопровождавшемся убийством его брата Остафья, был вынужден
7 Там же, № 185 и 186
8 ЦГАДА. Строгановские дела. Старая опись 1627 г., д. 4, л. 82; 1628 г., д. 2.
138
С. В. Бахрушин
наняться в приказчики к богатому москвичу Афанасию Левашеву9. Точно так же очень состоятельный устюжский торговый человек Иван Толстоухов бывал в приказчиках у Босых. Нередко трудно бывает распознать, торгует ли человек за свой счет или в качестве приказчика, и такие недоумения тем более извинительны для исследователя, что и таможенные головы иногда впадали в ошибки 10 11.
Приходится, наконец, отметить, что в обиходной речи приказчиками называли также дворовых людей, исполнявших торговые поручения хозяев. Однако Торговый устав определенно различает «прикащиков» торговых людей и их «дворовых людей». В челобитной 1692 г. московские гости говорят особо о своих «прикащиках» — «наемных» и «крепостных» и о «людях» п.
Взаимные отношения между предпринимателем и приказчиком определялись «письменными крепостьми» — так называемою «наемною записью» или «распискою». Однако в понятие приказчика вкладывалось далеко не всегда одинаковое юридическое содержание.
Нам известны три типа приказчиков, которые имеют мало общего между собою.
Первый тип — это «наемный приказчик», которого предприниматель нанимает за определенное годовое жалованье для исполнения известного торгового поручения. Иногда приказчик нанимается на тот или иной срок и живет «в наймах урочные годы»; иногда срок не устанавливается. Таково было, например, положение названного выше Василия Федотова. «И мне, бедному,— пишет он,— с землишка своего твоих царских податей платить и кормиться стало нечем, и я для своей бедности и податного окупу в прошлом во 136 году нанялся я, сирота, у торгового человека у Афонасья Левашева на 5 лет... и письменную запись на себя дал, чтоб мне его, Афонасьевым, животом торговать, куда он меня ни пошлет, а торговая прибыль! вся Афонасью, а мне, Ваське, у него по договору имать годовой наем»12. «В прошлом, 152 году,— заявляет вологжанин Максим Баженов,— взял я на Москве у Богдана Балезина на сибирский промысел русского товару на 1000 руб., в том я на себя •ему, Богдану, и запись дал, а найму он, Богдан, мне рядил на год по 35 рублев, а наперед у записи взял 20 рублев, и наем мой у записи отписал, что мне взять. И я, Максимко, его, Богдановым, животом в •Сибири торговал и промышлял 3 года и 3 месяца и выехал из Мунгазеи в 155 году в генваре месяце и вывез ему, Богдану, 25 сороков соболей мунгазейских, 24 сорока пупков, 60 бобров... и ту мягкую рухлять на Москве из таможни взял он, Богдан, себе, а мне он, Богдан, тое записи моей наемной не выдал и найму мне по записи он, Богдан, не дал '93 рубли неведомо за что» 13. В 1679 г. возникло любопытное дело о плате между москвитином садовником Герасимом Васильевым Бельским и его приказчиками, крестьянами Сольвычегодского уезда Лальского погоста, Никифором и Михайлом Степановыми Норицыными, принадлежавшими к довольно известной торговой семье своего края, которое показывает обычный размер вознаграждения за приказчичьи услуги 14. «Он, Герасим,— заявляли приказчики,— посылал нас,-сирот твоих, в русских городех в Пермь Великую, и на Уфу, и в Нижний Новгород, и в
9 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80.
10 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет., 1663 г., д. 55.
11 СГГД, ч. 3, № 158; ЦГАДА. Шведские дела, 1695 г., д. 4.
12 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80.
13 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 344.
14 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1679 г., д. 290.
Агенты русских торговых людей XVII в.
139
Переяславль Рязанской, на Тулу и на Коломну, и в Серпухов, и в Колу- гу, на Орел и в Севск, и в украинские Малороссийские городы за своими соляными промыслами, а договор у нас с ним, Герасимом, был — от того соляного промыслу нам на год по 50 руб. человеку. И мы, сироты твои, поверя ему, Герасиму, перед спасовым образом, работали ему и промышляли в его соляном промысле 3 года. И он, Герасим, за те 3 года, заработку нам, сиротам твоим, не давывал». Хозяин, не отрицая, что они на промыслах с ним и с его людьми «ездили на его, Герасимове, хлебе и на одеже и на проторех», утверждал, что он им «за ту их работу давал на год по -10-руб. обеим» и прибавил с иронией: «а у таких де соляных промыслов и лучше их бывают промышленники, и им дают по 5 и по 6 и по 10 руб., а по 50 не дают». Норицыны ссылались на пример приказчика гостиной сотни Михаила Денисова — Василия Иванова, получавшего от хозяина 50 руб. вознаграждения. Допрошенный на суде, Михаил Денисов показал: «Приказчику де своему Василью Иванову от соляных промыслов по 50 руб. на год не давывал, а давал де ему и по 12 и по 15 и по 20 и по 30 руб., а больше де 30 руб. ему не давывал, а жил де у него он, Васька, 13 лет, и в те де годы платье и сапоги и всякую одежу носил он, Васька, все свое». Норицыны проиграли дело.
До нас дошли три наемных записи, устанавливающие подобного рода •отношения между хозяином и приказчиком.
Первая запись дана Григорием Никитиным Корытовым, одним из крупнейших торговых людей Соли Вычегодской, имевшим позднее собственных приказчиков, которые, например, в 1641 г. доставили в Якутск его товаров на 958 руб. с лишком, а в 1642 г. вывезли для него всякой мягкой рухляди на 1336 руб. с копейками, и Варфоломеем Ивановым Масловым вологжанином — устюжанину Исаку Федорову Ревякину 15 февраля 1631 г., в том, что они «нанялись у него за его товаром ехати с Устюга в сибирские городы» на следующих условиях: «ездячи, нить и ясти и платье носить и всякая издержка, кроме воровства, из того же Исакова живота»... «А найму мы себе рядили на год до коих мест ездим в Сибирь по 50 руб. человеку, а сколько годов ездим, и наем по расчету, а деньги у сея записи не взяли ничего... А как выедем из Сибири, и нам наемные деньги взяти у Исака». Другая запись, данная тому же Ревякину устюжанином посадским человеком Степаном Петровым Гороховым в 1621 или 1622 г., отличается от первой тем, что она дана на срок: «итти мне, Степану, от Исака Федорова сына в Сибирь •с его животом 130 году до сроку 43 году, а найму яз, Степан, рядил у того Исака на год по 20 руб.; наперед яз, Степан, взял 50 руб. А, живучи мне, Степану, в сибирских городах пить и есть и платье носить Исаково»15. Третья запись относится к концу XVII в. и тоже носит ■срочный характер: 17 августа 1696 г. ямской охотник Козьма Феоктистов дал в Нижнем Новгороде гостиной сотни Климу Прокофьеву Калмыкову запись: «В нынешнем 204-м году августа с 17-го числа да впредь до сроку в год 205-го году августа по то ж число в прикащики в Нижнем мне, Козьме, у его хозяйского промысла быть и во всем радеть и работными людьми наряжать, а куда меня он, хозяин, похочет послать в низовые или в верховые городы за каким товаром или за каким делом, и мне, Козьме, ехать». «А найма я, Козьма, рядил у него, хозяина, на его хозяйский хлеб и харч, как буду где в отъезде, за тое годовую работу
15 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1633 г., д. 55. О Корытове см. ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 10, 14.
140
С. В. Бахрушин
20 рублев денег, а задатка взять наперед 10 рублев, а достальные рядные деньги взять, как тое свою работу отработаю, против сей записи всю сполна...» 16.
Такова простейшая форма приказчичьего найма. Это — наем на срок или «до коих мест ездим в Сибирь» из определенного годового денежного жалованья и содержания за счет хозяина, причем часть наемной платы могла быть выдана вперед.
В других случаях приказчик брал на себя ведение хозяйских дел «из прибыли», причем общепринятой нормой являлось разделение прибыли между хозяином и приказчиком обычно пополам; это называлось брать товары «исполу». Приказчик обязывался вернуть капитал — «истину», как говорили в XVII в., а затем «разделаться в правду», т. е. половину прибыли отдать хозяину, а другую половину взять себе. Так, например, в 1634 г. торговый человек П. Г. Цыбин с братом Оникеем взяли у Богдана Левашева 1000 руб. «в сибирские городы и в Монгазею на промысл на соболиную покупку». «А что, государь, бог пошлет денег прибыли,— писал Б. Левашев,— и та прибыль делить нам пополам: мне, Богданку, на деньги половина, а им двоим на промысл половина ж, а живот мой 1000 руб. ...дати мне все сполна» 17. У того же Богдана Левашева взял «в торговлю на соболиный промысл» Иван Еремеев Ворогов 300 руб. «По записи, ехати ему в сибирские городы и в Монгазею, и что бог пошлет у тех моих денег прибыли, и те прибыли делить нам пополам: мне половина на деньги, а другая половина ему, Ивану, за промысел, а истину, 300 руб., отдать мне всю сполна» 18. Образцом такого рода договора может служить «Contract», заключенный в 1653 г. в Ругодиве новоторжцами посадскими людьми Наумом и Семеном Ивановыми детьми Сидорова и их племянником Федором с ругодивцами торговыми людьми Петром Китаевым и Федором Яргиным, согласно которому они взяли у них «колоколов 29 берковцев 6 пудков 9 гривен ругодивского весу, а в тех колоколах их, Петровы и Федоровы, деньги». «А положили мы,— сказано в контракте,— те колокола вопче по 40 руб. за берковец, а что у тех колоколов будет прибыль и наклад, то Петру и Федору половину, а что денег станем ис тих колоколов выручать, на ти деньги нам товар покупать, как бог на разум наставит, а у того купленного товару тоже прибыль и наклад тоже Петру и Федору половина, а нам троим половина». Договор был заключен на год, после чего должен был бытщ произведен расчет 19.
В других случаях приказчики получали в свою пользу только третью долю прибыли, соответствующую, очевидно, нормам, которые существовали при оплате труда покручеников. Именно такое распределение прибыли мы имеем в «расписке», выданной в 1674 г. упоминаемыми выше Никифором и Михаилом Норицыными Герасиму Бельскому20. Они приняли от него «в Сибирь всяких товаров» на 4000 руб. и «сверх того товару денег на всякой земской товар и на подъем» 900 руб. и обязывались «ехать... в Сибирь до Енисейского острогу с его хозяйским товаром по городам сибирским», продавать его по сибирской цене и на «товарные деньги» покупать соболей и с теми соболями выехать к Москве к 1676 г. и «отдать ему, хозяину, тот его хозяйский живот». «А что бог даст сверх его хозяйского живота — 4900 рублев — прибыли,— сказано в распис¬
16 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1696 г., д. 500.
17 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 83, л. 511.
18 Там же, л. 507.
19 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1655 г., д. 52.
20 Там же, 1679 г., д. 290.
Агенты русских торговых людей XVII в.
141
ке,— и ему, хозяину, две доли, а нам, прикащикам, треть». Любопытной чертой данной записи является условие, что при расчете цена соболей принималась ниже рыночной, что понижало значительно вознаграждение приказчиков: «Да нам же прикащикам, поступиться ему, хозяину, перед людскою ценою у всякого сорока по 10 рублев».
Легко убедиться, что данного рода сделка является скрытой формой займа. Сходство усугубляется тем, что иногда платежеспособность должника удостоверялась порукой третьих лиц. Приказчик в сущности берет в долг известную сумму и обязывается возвратить «истину» (термин, заимствованный из_долговых операций), а вместо определенных процентов отдает половину прибыли. Кредитор рассчитывает даже на определенный процент, когда он данный в долг капитал «и с прибылью прощает» 21. Так, Левашев, предъявляя иск к Цыбину, представляет такие расчеты: «А прежние мои деньги 1000 руб. по записи были у него, Петра, в промыслу 3 года, и мне, сироте твоему, на те деньги на 1000 рублев взяти прибыли с своей половины 600 рублев, да истины моей по той же записи осталося на нем, Петре, 100 рублев, денег [т. е. Цыбин выплатил только 900 руб. вместо взятых 1000], и те мои деньги у него в промыслу 7-й год и на те мои деньги на 100 рублев прибыли 140 рублев». Следовательно, Левашев исчислял прибыль в 20% годовых — обычный процент при тогдашних долговых сделках. Несколько выше исчисляет он свою прибыль при расчетах с Вороговым: «А прибыли, государь, мне ,на те мои деньги [300 руб.] на 4 года доведется 300 ж рублев», т. е. 25%.
Третий тип приказчика — компаньон и участник в торговом предприятии. Обе стороны — хозяин и приказчик — складывают свои капиталы; по окончании операции каждый получает обратно свою часть капитала, а прибыль делится пополам. Предполагается, что предприниматель, кроме большого капитала, предоставляет своему компаньону ряд выгод, вытекающих из привилегированного своего положения: приказчик крупного торгового человека пользуется всеми правами, какими обладает его хозяин, действует от его имени, имеет в своих руках выданную ему царскую грамоту. С своей стороны приказчик отдает свой бесплатный труд. Обе стороны, таким образом, в выигрыше. Например, в 1643 г. сольвы- чегодец Михаил Сидоров отпустил «в сибирские городы торговать Соли Вычегодской с посадским человеком с Ерофеем Ивановым Дериглазо- вым с прибыли по записи денег 180 руб. да своих у него денег пошло 180 руб., да у меня ж взял он... по той же записи с прибыли же 30 руб. денег»22. Более точно взаимные отношения компаньонов определяются записью, которую дал на себя в 1631 г. москвитин Федор Митрофанов Исаку Ревякину в том, что «я, Федор, взял у него, Исака, товару и денег на 273 руб. и. с тем его, Исаковыми, мне, Федору, товаром и деньгами ехать в сибирские городы торговать и промышлять... да моего товару и денег на 60 р.; а как бог вынесет меня из сибирских городов, Федора, к Устюгу Великому, и мне, Федору, его Исаков живот 273 руб. отдать сполна, да и своего живота взяти ж 60 руб.; а за тем его, Исаковым, животом, товарами и деньгами и за моим Федоровым, что бог пошлет прибыли, и та прибыль мне, Федору, с Исаком пополам» 23.
Обязательства приказчиков всех трех типов, как они выражены в записях, сводятся к следующему. Приказчик должен своему хозяину, «прося у бога милости», «прибыли искать во всем, сколько бог помощи
21 См. челобитную Вас. Мокеева Пеунова.— ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 448.
22 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 471.
23 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1633 г., д. 58.
142
С. В. Бахрушин
подаст». В этом отношении он получает широкие полномочия: «в сибирских городех торговать и промышлять, где лучше и прибыльнее, мягкая всякая рухлядь на товар менять и на деньги покупать». Из документов видно, что ему предоставляется брать деньги в долг в хозяйский промысл»24. Так, например, 8 июня 1696 г. приказчик гостя Никитина Божедомов, «будучи в Нерчинском городе, занял... в его хозяйский торг и промысел усольда у С. Г. Телятева 111 рублев 12 алт. денег московских ходячих до сроку 205 году августа 25 числа»; а 2 августа того же года он же занял в Селенгинске у пятидесятника казачьего Д. А. Тороканов- ских 364 руб. 1 алт. 4 д., за пять тюней китайки самой доброй 25. С своей стороны приказчик имел право давать хозяйские деньги в рост, и в делах только что названного гостя Г. Р. Никитина сохранилось много росписей всяких кабал на сибирских служилых и всяких чинов людей «раздачи» хозяйских приказчиков 26.
При таких широких правах могли иметь место злоупотребления, и записи принимают меры к недопущению их. Приказчик обязывается ничем не нарушать интересов хозяина и не чинить «никакой хитрости над порученным ему животом: пьяного питья не пить и зернью не играть и... за женками не ходить и никаким воровством не воровать».
Коротко и энергично сказано в записи Козьмы Феоктистова: «И будучи в той прикащичье работе, не пить и не бражничать и ни за каким дурным делом не ходить и, покрадчи, не сбежать» 27.
В запись включаются особые пункты, имеющие целью не допустить присвоения приказчиком хозяйского живота: «И будучи у его хозяйского промыслу, долгами не забираться и товаров хозяйских [на таможнях] на свое имя не записывать и ничего не таить». В частности, оговаривается, что приказчик не имеет права из хозяйских средств оплачивать собственные долги: «а долгов нам своих не окупать Исаковым животом»,— говорится в записи Корытова и Маслова. Наконец, хозяин не отвечал за незаконные действия своих приказчиков; это было совершенно точно оговорено в законодательстве. «А у которых торговых людей... прика- щики,— говорится в Торговом уставе 1653 г., по поводу нарушения тарифных правил,— учнут товары их хозяйские таить и продажные цены у товаров убавливать, без их хозяйского ведома, а сыщется про то подлинно, и того хозяем их в вину не ставить и тех их товаров в таможне не имать; а тем людям за утайку товаров и за убавочную цену чинить наказанье — бить кнутом нещадно» 28.
Точно так же хозяева не всегда бывали ответственны за долги, которые делали их приказчики.
В 1690 г., например, приказчик ростовца Ф. М. Ксенова — Данило Иванов, «будучи у Архангельского города на ярмонке... занял будто в его хозяйской промысел Галанские земли у торгового иноземца у Володимира Андреева сына Фонгевера денег 67 рублев с полтиною». Написанный им «порукою» Яков Тимофеев возбудил иск против Ксенова, но тот в суде заявил, что «он ему, Данилке, таких денег занимать и памяти давать на себя не велел»; истцу было отказано в иске и велено ему «ведаться по заемной памяти, кто на себя Давал». Торговые люди усиленно настаивали на специальном указе по этому вопросу. 19 октября 1692 г. гости подали челобитную, подписанную 19 человеками, жалуясь
24 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 4946 (челобитная Андрея Дубова).
25 Там же, N° 1128.
26 Там же.
27 Там же, № 246, л. 109.
28 СГГД, ч. 3, N° 158.
Агенты русских торговых людей XVII в.
143
на то, что их «прикащики и люди, разоряя их и захвати пожитки, отбива- лися от них..., стакався с знакомцами своими и с иноземцы, дают им заемные крепости, будто заняли денег на их гостиные промыслы, а они- де того и не ведают; и, приехав от промыслов, их те прикащики и люди их о тех займах им не сказывают и в счет того им не ставят, а после по тем заемным крепостям те люди спрашивают денег на них и быот челом о том великим государем на них и на тех прикащиков и людей их, и от того приходят они в великие убытки и в разрренье». Они не отказывались платить за долги, которые их приказчики и люди делают с их ведома «по их-росписям и по советным грамоткам, что пишут они к знакомцам своим» [с просьбой о ссуде], но просили освободить их от платежа по «заемным крепостям», которые их агенты «дадут... по стачке знакомцам своим и иноземцам без их приказу». Какого-либо определенного постановления по данной челобитной, однако, не состоялось 29.
Что касается отчетности перед хозяином в полученных товарах, то в одних случаях дело ограничивается присягой: «А в хитрости дать перед спасом прямое слово» 30. В других случаях приказчик обязывался вести честно приходо-расходные книги, под присягою, и сдавать отчет «против своих приемов» «вправду по книгам и против своих расписок». «А издержка мне, Федору,— говорится в записи Федора Митрофанова,— писать на книги, а в издержке и в прибыли во всем сказать мне, Федору, ему, Исаку, перед спасовым образом прямое слово». Более точно устанавливается порядок отчета в записи Козьмы Феоктистова: «А какова товару даст или денег или каких припасов, и мне, Козьме, принимать и в том расписываться, а во всем приеме и в отдачах мне, Козьме, давать отчет вправду, памятуя бога и смертный час, у всякого расходу лишку ничего не приписывать и хозяйских денег не таить и не корыстоваться и ни с кем не ссужаться; а к какому меня промыслу пошлет он, хозяин, или прикащики его, мне, Козьме, и промышлять и прибыли писать, прося у бога милости». В делах гостя Г. Р. Никитина сохранились образцы приказчичьей отчетности; это, во-первых, «книга покупочная Нерчинская» 199 (1690/91) г. его приказчика Бориса Иванова Пикалева — сшитая из бумаги тетрадочка маленького формата, в 16 страниц, на которых без всякой системы записан расход по приобретению мягкой рухляди, покупка китайских товаров и, наконец, расходы на покупку и снабжение одеждой одного парня и двух девок; в том же деле сохранились и оправдательные документы приказчиков: приемные росписи кабал и товаров, справка об издержках на подарки воеводам, оплаченные (надорванные) кабалы и т. д.31. С своей стороны и хозяин должен был показать по совести прибыль, полученную от продажи товаров, привезенных его приказчиками, и произвести с ними расчет без «душевредства» «перед спасовым образом». Обычай требовал, чтобы продажа производилась в присутствии приказчиков.
Челобитная Норицыных на Г. Бельского показывает, как производился расчет с хозяином: «И мы, сироты твои,— говорится в челобитной,— говорили ему, Герасиму, о счете, и что нам за работу достанется от той сибирской дороги из прибыльных денег, и он, Герасим, тех
29 ЦГАДА. Шведские дела, 1795 г., д. 4.
30 Там же.
31 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Подробности см. в мое» статье «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае» в 1-м вып. «Трудов Института истории РАНИОН».
Эта статья будет помещена в III томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
144
С. В. Бахрушин
соболиных продаж и всяких товаров у себя в дому выкладывал сам по росписи и сказал нам, сверх своего отпуску и сверх твоих, великого государя, пошлин и всяких харчей, в прибыли денег 1200 рублев и из тех, государь, прибыльных денег довелось нам, сиротам, у него, Герасима, взять за работу от той сибирской дороги, по договорной росписке и по его, Герасимове, выкладке, 200 рублев денег, и он, Герасим, в те поры сказал нам, сиротам твоим, перед спасовым образом, что де тех за мною работных ваших денег 200 рублев есть, и те деньги ваши отдам вам у достальные разделки сибирской той дороге, да и крепость нам хотел выдать, по которой в Сибирь от него ездили» 32.
Таковы в общих чертах обязательства приказчиков по отношению к хозяевам. В случае неисполнения того или иного пункта записи хозяин имеет право направлять взыскание на имущество приказчика: «А буде что проворуем или потеряем своим небреженьем, и то на нас тому Исаку исцелять»,— говорится в одной из записей. «А буде я, Федор,— сказано в другой,— в сибирских городах почну его, Исаков, живот продавать и теми деньгами почну долги свои окупать или, к Устюгу из сибирских городов выехав, его, Исакова, живота не отдам сполна, или почну бражничать и зернью играть и... за женками ходить, или каким воровством воровать, или чем его, Исаков, живот своим воровством проворую или истеряю или отчету во всем не отдам, и ему, Исаку, живот свой и с прибылью на мне, Федоре, и на моем животе, где что сведает» 33.
В случае утраты хозяйского живота по причинам, от приказчика независимым, практика не выработала твердых правил. Когда во время пожара на Верхотурье погорели и частью были расхищены товары, принадлежащие Г. Бельскому, то его приказчики Норицыны должны были выдать ему кабалу «за те пропалые товары» впредь до окончательного расчета 34. Обычно, однако, приказчик в таких случаях не отвечал за пропажу товара. «А будет судом божиим лучится Исакову животу кая гибель, потоп, или сгорит, или татьба, или грабеж, и Исаку того гиблого товару не искать»,— сказано в записи Корытова и Маслова 35. Точно так же и Федор Митрофанов делает оговорку: «А будет судом божиим над его, Исаковым, животом гнев божий придет, море разобьет или пожар пожжет, и ему, Исаку, того живота на мне, Федоре, не искать». Относительно грабежа в записи Федора Митрофанова, вложившего в дело и собственный капитал, есть любопытное добавление, вытекающее из общности интересов хозяина и приказчика: «А будет сильная рука придет, живот пограбит, и мне, Федору, тот живот с ним, Исаком, где будет мочно, доходить вместе», т. е. искать по суду совместно 36.
В заключение в запись вносились пункты, которые имели целью скрепить ненарушимость заключающихся в ней условий. Приказчики обязываются «не отыматися нам от сея записи никоторыми делы, ни грамоты государевыми, ни святительскими, ни боярскими, ни монастырскими, ни казачеством, ни стрелечеством, а где ся запись нас застанет, тут по ней суд и правеж, а кто за сею записью станет, тот по ней и истец». Запись скреплялась подписью приказчика с указанием послухов. .Иногда, но не обязательно, в нее вводилась порука.
С приказчиками обыкновенно смешивают «сидельцев», хотя между
32 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1679 г., д. 290.
33 Там же, 1633 г., д. 58.
34 Там же, 1679 г., д. 290.
35 Там же, 1633 г., д. 55.
36 Там же, 1633 г., д. 58.
Агенты русских торговых людей XVII в.
145
теми и другими существует резкое различие37. Приказчик — вольный человек, сам нередко ведущий самостоятельные торговые дела, заключает договор с хозяином как равный с равным; их взаимные отношения ограничиваются отношениями имущественными. Сиделец, наоборот находится временно в личной зависимости от хозяина. Это — «работный человек», который на известный срок поступает во двор к хозяину и дает на себя обычного типа жилую запись.
В жилой записи «на сидельца»38 мы находим все обычные для такого документа пункты. В ней, во-первых, устанавливается срок службы сидельца^Срок этот редко превышал узаконенные Уложением 5 лет. Из 12 известных мне случаев в одном запись была выдана на год, в одном — на 2 года, в двух — на 3, в трех — на 4, в трех — на 5 и только в двух срок был значительно продолжительнее — 8 и 10 лет. Наконец, в виде исключения упоминается одна запись «по живот» хозяина; в последнем случае, однако, мы имеем дело с отрабатыванием долга, точно так же, как и в записи, устанавливающей десятилетний срок; иначе говоря, жилая запись по существу является тут формой добровольной кабалы39. «Не дожив урочных... лет [года или месяца или недели]», сиделец не имеет права от хозяина «прочь отойтить».
В жилую запись на сидельца вносятся, далее, все обязательства, которые характерны для жилой записи обычного типа. Он обязуется «жить во дворе», «всякая домашняя работа работать [по силе]», «не пить и не бражничать и с воровскими людьми не знаться и самому никаким воровством не воровать», «живота [хозяйского] не покрасть и не сбежать и никакого убытка не учинить», «зернью и карты не играть» и, наконец, «табаку не тянуть» 40.
Как человек, живущий «во дворе», следовательно, несвободный, сиделец должен «во всем... хозяина слушать»; из этого вытекает право хозяина своего сидельца «от всякого дурна унимать», право, дававшее возможность «бить и увечить». В 1675 г., например, Скобяного ряду торговый человек Ерофей Иванов, «в вечеру... напився пьян», так избил своего сидельца Мартина, что у несчастного оказались «руки и ноги и спина — избито все, и от тех тобой лежит при смерти»,— как жаловался отец пострадавшего. Однако закон гарантировал до известной степени сидельцу «в ... напрасном бою и в увечье» суд и управу41.
37 Такое смешение допускают, например, Н. Н. Оглоблин и М. В. Довнар-За- польский.
38 В моем распоряжении были следующие записи на сидельцев: а) ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N* 8, 1683 г.: пять записей от 1684 г.; б) ЦГАДА. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы 9 июля 1684 г.— 25 августа 1685 г.: две записи от 1684 г., из них одна имеется в названной выше книге; в) Н. Н. Оглоблин. Бытовые черты XVII века.— «Русская старина», 1892, № 6, запись 1639 г.; г) в работе М. В. Довнар-Запольского «Торговля и промышленность Москвы XVI—XVII вв.— В кн.: «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. 6 (изложено содержание четырех записей на сидельцев, которых он называет по ошибке приказчиками, как это делает и Н. Н. Оглоблин). Кроме того, об условиях службы см. ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1675 г., д. 165; 1694 г,, д. 153. В двух записях в книге № 8 определенно говорится о сидельцах, остальные подобраны по аналогии. Особняком стоит запись — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1699 г., д. 297, в которой функции «работного человека» расширяются почти до функций приказчика. Также не типична запись — ЦГАДА.’ Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, как сочетающая запись сидельческую с ученическою. Она составлена с явным нарушением закона и потому была расторгнута.
39 Восьмилетний срок встречается в единственной известной мне записи, выданной до Уложения в 1639 г.
40 Последнее требование — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1699 г., д. 297.
41 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1675 г., д. 165. Ср. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
10 Научные труды, т. II
146
С. В. Бахрушин
Содержание сидельца лежало всецело на хозяине: сиделец должен; пить и есть и одежду и обувь носить его, хозяйское: «одежда и обувь верхняя и нижняя, банное и портомойное — все его хозяйское». За свою работу сиделец, кроме того, «найму рядил» «за пожилое» на год. «наделку», размер которого был довольно разнообразен — от 20 алт.. в год до 5 руб.42; иногда часть платы бралась вперед, а остальные деньги подлежали платежу, /«как понадобятся», или при расчете. В одном случае в пользу сидельца должна была идти третья доля прибыли, и он уравнивался, таким образом, с приказчиком, работающим «из прибыли». По окончании срока службы хозяин должен был сидельца «одеть, обуть по силе» и «отпустить, одев и обув», и выдать ему запись «безденежно».
Все перечисленные условия службы характерны не для одних сидельцев. Специальной чертой жилой записи на сидельца, отличающей ее от других жилых записей, является обязательство «сидеть в лавке, где [хозяин] посадит», причем иногда точно определялось *— «в лавке сидеть в Серебряном ряду за его хозяйским товаром», или «сидеть в лавке в Лесном ряду» и т. д. Со своей стороны, хозяин иногда обязывался сидельца своему «промыслу обучить» 43.
В связи с сиденьем в лавке находится обязательство «в торговом промыслу радеть и прибыли искать». Наконец, записи останавливаются на обязанности сидельца «отчет давать вправду, и в товаре и в деньгах никакой хитрости не чинить и ничего не таить»; отчитываться он должен «по книгам и распискам»44. Следующее дело рисует порядок отчетности. В 1684 г. мещанин Новомещанской слободы Кузьма Васильев подал челобитную, в которой писал: «В прошлом, государи, во* 191 году нанял я? сирота ваш, в лавченке сидеть за съестным товаром тое ж Новомещанской слободы Дмитрея Якимова сына его Тимофея Дмитреева, и как он, Тимофей, в лавченке сел, и я, сирота ваш, ему, Тимофею, на товар дал денег 40 рублев; и он, Тимофей, в той лавченке сидел с полгода и больши, и я, сирота ваш, стал его, Тимофея, считать, и мне, -сироте вашему, денег отдал 15 рублев, да товару всякого- на 5 рублев, а в тех достальных в 20 рублех отчету не дал». Со своей стороны Тимофей Дмитреев заявил: «Запись де ему, Козьме, он, Тимошка, дал и в лавке у него за Сретенскими вороты за Земляным городом сидел за всяким мелочным и съестным товаром, а денег де у него, хозяина своего, на торговлю — 40 рублев — не имывал... А на отчет де, он, Тимошка, у него, хозяина своего, денег и товару не прини- мывал, и есть ли в его, Тимошкине, торговле прибыль или наклад, того он, Тимошка, ничего не ведает, ведает про ту прибыль и про наклад он, Козьма, и на его Козьмину душу во всем шлется». В результате жалобы произведены были мещанским старостою и подьячим, в присутствии двух понятых и «порутчиков» по Тимофее Дмитрееве, осмотр лавки и оценка имевшихся в ней товаров. Дело приняло, однако, новый оборот вследствие вмешательства боярина Р. М. Стрешнева,
42 1 -рубль, 1 р. 25 к., 2 р. 75 к., 3 руб., 3 р. 50 к., в двух случаях — 5 руб.
43 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358; Н. Н. Оглоблин. Указ. соч.
44 В «Житии Василия Мангазейского», который, по легенде, служил сидельцем у торгового человека («повеле во младости человеку своему управлять товаров своих продажу»), есть рассказ, как хозяин «вопрошаше его, дабы отдал товары и деньги; он же ему существенно и верно вся отда, яже восприят, ничтоже себе от его имения в корысть получи!» («Житие Василия Мангазейского и повествование о начале Туру- ханского монастыря», под ред. П. Е. Островских, СПб., 1910, стр. 4).
Агенты русских торговых людей XVII в.
147
предъявившего свои права на Димофея, как на бобыльского сына из принадлежащей ему в Ярославском уезде вотчины 45.
Во избежание злоупотреблений со стороны сидельцев ненаруши- мость договора и внесенных в него обязательств скреплялась неустойкой за «недожив» или «недоживку», а также «за сносной живот и за недостаточный товар», в разнообразных суммах, начиная с 5 и кончай 20 рублями 46. Сверх того, требовалась порука «в житии и в недожив- ке», и в случае досрочного ухода («побега») сидельца, хозяин имел право взыскивать «на порутчиках за недоживку и сносной живот и убытки все сполна^В приведенном выше деле Тимофея Дмитреева к ответственности были поэтому привлечены его «порутчики» — отец его Дмитрий Якимов и тяглец Мясницкой полусотни Алексей Исаев, которые заявили, что они «Козьме Васильеву против сей жилой записи по Тимошке Дмитрееве ручались и к той жилой записи он, Алешка, и,, вместо отца его, Тимошкина, порутчика ж, руку прикладывал, и он дег Тимошка, за их порукою по той жилой записи от него, Козьмы, в лавке- за его товаром сидел; и что у него, Козьмы, дано ему, Тимошке, товару и денег, и как он, Козьма, товар ему давал, и им, порутчикам, не объявил, и что де он, Козьма, на них ищет недочетного -товару 20-ти Рублев, и в том же недочетном товаре веру берут они, порутчики, себе на душу, а ему, Козьме, не дают». Как сказано, при осмотре лавки порутчики тоже присутствовали.
Социальный состав лавочных сидельцев был чрезвычайно пестр. Тут и сын бывшего священника от Вознесения, что на Никитской, и сын состоятельного торгового человека Богдана Панкратова Зеркальникова, отданный отцом «промыслу научить» к дяде, торговому человеку Суконного ряду, и бобыльский сын из дворцового села Давыдкова в Ярославском уезде, и Покровского села оброчный крестьянин, и главным образом уроженцы подмосковных слобод и посадские люди разных городов. Среди них есть подростки, «малые» лет 13 и меньше. Устюжанина Кузьму Андреева в 1692 г. мать отдала «в малых летах по осьмому году» тяглецу Семеновской Заяузской слободы Денису Шульгину «для научения грамоте и кружевному промыслу» с тем, чтобы он его посадил «в лавку в Кружевном ряду за своим товаром»; но оказалось, что в лавку «его, Куземку, посадить невозможно, потому что он не в совершенных летех», и надо было подождать, пока он «в торговом деле смысл иметь будет» 47. Большинство сидельцев были, однако, взрослые юноши 18—20 лет.
Как агент своего хозяина, лавочный сиделец не имеет определенной физиономии. В одних случаях он служит лишь исполнителем приказаний хозяина, действует у него на глазах под постоянным его руководством и контролем и лишен всякой самостоятельности. Названный выше сиделец Козьмы Васильева Тимофей Дмитреев, например, «сидел в его хозяйской лавке за его хозяйским товаром, что он, Козьма, в лавку клал и по чему которой товар приказал продавать, а, продав товары, деньги отдавал ему, хозяину своему Козьме, а на отчет де ощ Тимошка, у него, хозяина своего1, денег и товару не -принимывал». Никакой инициативы хозяин в данном случае сидельцу не предоставляет, и тот даже не ведает, есть ли от его торговли прибыль или убыток48.;
45 ЦГАДА. Прик. дела 'новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
46 5 руб., 10 руб., 12 руб., в двух случаях 15 руб. и в двух же случаях 20 руб.
47 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
48 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
10*
148
С. Л. Бахрушин
В некоторых записях определенно запрещается «без хозяйского ведома» давать в долг товар или деньги или ручаться по ком-либо. В 1694 г. мещанин Новомещанской слободы Яков Гаврилов, торговавший «красным заморским питьем», бил челом на своего сидельца в том, что «в долг роздал того питья без меня, сироты вашего, и без моего ведома, на 180 руб.»49.
• Наряду с этим мы встречаем лавочных сидельцев, которые приближаются по характеру своей торговой деятельности к приказчикам: ездят по торговым делам своих хозяев в Сибирь, производят самостоятельные операции с хозяйскими «животами». Так, например, лавочный сиделец Влас Мартынов в течение 26 лет (1642—1668 гг.) сидел «у кадашевца Фомы Билибина в Суконном ряду торговал, и промышлял •и в долги имал и всякую прибыль чинил ему, хозяину своему». О степени ею самостоятельности в делах свидетельствует один факт. В 1664 г. он вместе с другим сидельцем его хозяина, Алексеем Андреевым Турчанином, и с кадашевцем Лукою Яковлевым взял в долг у голландца Мартына Ардиноса сукон на 507 руб., в чем все трое выдали память за своими руками; выплатив «свой пай», Влас получил от Ардиноса отпись в получении денег. Во всех этих операциях имя хозяина, повидимому, и не упоминалось, так как впоследствии кредитор возбудил иск «о тех недоплатных деньгах», направленный на Власа Мартынова «мимо» Билибина, и суд удовлетворил этот иск 50.
До нас дошла одна жилая запись, которая формально предусматривает очень широкие полномочия наемного работника51. 1 ноября 1699 г. вологжанин посадский человек Петр Федотов Шапошников дал эту запись на себя с женою и детьми известному торговому человеку гостиной сотни Климу Прокофьеву Калмыкову в том, что им жить у него из найма в течение двух лет за вознаграждение в 5 руб. в год. Запись содержит обычные пункты о повиновении хозяину, о добром поведении и т. д. и отличается от других подобных записей тем, что вместо краткого упоминания об обязанности «сидеть в лавке» перечислены разнообразные функции нанимающегося: «А будет он, Клим, похочет меня, Петра, приставить к какому своему промыслу на Москве, или где на 'городех, к винокуренному сиденью и к досмотру, или у какой покупки, или у государева хлебного приему, и мне, Петру, смотреть и радеть, у покупки цены не приписывать и у продажи цены не убавли- вать, или в отъезжей какой промысел куда он, хозяин, меня пошлет с деньгами или с товарами, и что будет в приеме чего, и в том давать росписки, и в торгу у тех товаров радеть и искать прибыли и, будучи где за его хозяйскими промыслы, в покупки харчу лишнего не писать» и по тем роспискам продажу и покупку писать в книгу имянно, и по тем книгам давать отчет в правду безо всякие утайки». В случае несоблюдения этих обязательств, если Петр «что самодурством без повеления его хозяйского станет делать, или у покупки цены приписывать, или у продажи цены убавливать, и станет таить или, будучи у хлебного приему, и не приняв хлеба, учнет жеребьи давать, а за тот хлебный прием учнет имать деньгами, и в том несходстве будет какой хлебу недомер»,— самому Петру и его порутчикам грозила «пеня», «что великий государь укажет», «а за утаенную всякую деньгу взять по гривне». Тут мы имеем дело с агентом, занимающим среднее положение между
49 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 153.
50 Там же, 1672 г., д. 496.
51 Там же, 1699 г., д. 297.
Агенты русских торговых людей XVII в.
149
сидельцем и приказчиком. Функции его и весь характер деятельности сближают его с последним, но служба его основана на жилой записи вроде сидельничьей.
Наряду с лавочными сидельцами, обязанными «сидеть в лавке зз хозяйским товаром» с более или менее широкими полномочиями, торговые люди нанимали работников и для других предприятий, специально оговоренных в таком случае в записи, например у «торговых бань у денежного сбору сидеть и... хозяину во всем работать и прибыль чинити и в. тех банных сборных денгах отчет давать в правду без всякие хитрости» 52. Фактически_зто лишь один из возможных видов сидельничества.
Ниже лавочных сидельцев стояли разносчики, по существу мало чем отличавшиеся от них. Они жили у хозяев тоже «с поручною записью» «на урочные, годы», и вся р.азница заключалась в том, что они торговали «в разноску», а не в лавке и, разумеется, в очень небольших размерах. Например, «малый» Герасим Осипов показывал в 1692 г., что отец его был монастырский крестьянин Шуйского уезда; оставшись сиротою после его смерти, он с старшим братом Титом пришел в Москву; брат его живет у кадашевца Сергея Васильева в сидельцах («сидит в Китае- городе»), а он сам два года жил у тяглеца Казенной слободы Семена Маркова с поручною записью «и носил де в те года два от его, хозяина, в разноску по рядам лук и чеснок». Отжив урочные годы,.он перешел к кадашевцу Ивану Герасимову, и стал жить у него тоже с поручною записью и ходил «от него, хозяина, с дегтем по рядом в разноску» 53.
Третьим разрядом агентов, исполнявших поручения торговых людей, были собственно «люди», которых я склонен отличать от работных людей, служивших по жилым записям, хотя и сидельцы в актах иногда называются «людьми» их хозяев. Под «людьми» в узком смысле слова я подразумеваю лиц, попавших «во- двор» к хозяину не по добровольному договору, а в силу известного принуждения и всецело от него зависимых.
Источники зависимости «людей» были различные. Одним из них, и очень распространенным в XVII в., было приобретение путем покупки малолетних представителей нерусских народностей, преимущественно татарчат. «А у кого, государи, у нашие братьи...,— говорится в одной челобитной торговых и промышленных людей в Сибири от 1630 г.,— покупаны были иноземцы робятка и женочки и девочки, а держали наша братья тех иноземцев вместо детей по свой живот»54. Правительство, опасавшееся злоупотреблений, долгое время отказывалось санкционировать такие покупки, грозившие сокращением числа людей, способных платить <ясак. В 1623/24 г. в Сибирь и Астрахань был послан даже указ с прямым запрещением «татар и татарченков мужского полу всяким людем покупати и даром ни у кого не имати и крестити и на Русь ни с кем высылати» 55. Этот указ, однако, нарушал интересы московского купечества, нуждавшегося в несвободных агентах для ведения своих торговых дел и потому настойчиво добивавшегося его отмены. Бурное выступление торгово-промышленных людей в Москве, на Устюге и в других торговых центрах в 1648 г., заставившее правительство капитулировать перед восставшим посадом56, привело к уступке и в
52 Там же, 1682 г., д. 57; Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
53 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 1534.
54 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 55, л. 278.
55 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 446.
56 Конечно, нельзя говорить о «капитуляции» правительства перед восставшим посадом в 1648 г. Речь может идти лишь о том, что верхушка посадского населения добилась удовлетворения ряда требований. (Примечание редакции).
ТБО
С. В. Бахрушин
вопросе об эксплуатации несвободных людей. Уложение разрешило в отмену указа 1623/24 г. «татар и татарченков в Астрахани и в Сибири покупати всяких чинов людем попрежнему, опричь воевод и всяких приказных людей»57. Таким образом, для торговых людей открывались ■широко рынки, откуда совершенно легально они могли черпать необходимую им дворню.
Рабы обычно покупались у донских казаков и у служилых людей пограничных городов, которые из своих военных экспедиций вывозили б большом количестве «ясырь», добытый «кровью». Доставляли невольников для продажи в сибирские города и бухарские купцы. Для торговых целей приобретались предпочтительно мальчики в небольшом возрасте; их крестили и обучали русской грамоте. Сведения, как это делалось, дает Нерчинская покупочная книга 1680—1681 г. приказчика гостя Никитина — Бориса Пикалева, в которой записаны расходы по приобретению «парня». «За парня, за крещение и от молитвы» дано было 4 руб. 10 алт. Затем для него была куплена одежда: «рубашек и штанов, кожан, двои чулки (одне яренковые)», «тулуп тарбагацный под китайкою», «ермулук суконный», «шапка лисья под вершком»,— всего на 5 руб. с лишним; кроме того, от «шитья дано 3 алт. 2 деньги». Далее приобретен за полтину «часовник», и «за ученье» заплачено — 11 алт. 4 деньги 58. Обученных таким образом ребят еще в детстве приставляли к торговле, и из них вырабатывались постепенно ловкие и умелые продавцы. «В большей части лавок (в Китай-городе),— пишет Павел Алеппский,— есть маленькие мальчики, в которых мы замечали необычайную проницательность, ловкость, расторопность и уменье купить и продать, ибо при продаже они хуже, чем их старшие. Большинство этих мальчиков — невольники турки и татары, из тех, которых берут в плен донские казаки; мы узнавали их по их глазам, лицам и волосам. Их хозяева ставят их в лавках торговать, потому что они превосходят их хитростью и ловкостью. Когда мы заговаривали с ними по- турецки, они приходили в замешательство и не отвечали нам из боязни своих хозяев, которые окрестили их с малых лет и усыновили... Нас приводили в сильное удивление упомянутые мальчики, кои ловкостью и хитростью далеко опережают московитов, значительно превосходя их в-этом... При покупках мы чисто одерживали верх над взрослыми людьми, но эти мальчики оставляли нас в дураках»59. Нерусское происхождение многих дворовых людей, служивших у гостей и других торговых людей, явствует из часто встречающегося прозвища: «татарин»,
реже «мунгал» и т. п.
Другим источником зависимости дворового человека была выдача по суду за долг «в зажив головою до искупу». Такой «выданной человек» должен был «отжить урочные годы». Таким способом попадали во двор богатого-кредитора не только мелкие люди, но и разорившиеся торговые люди, деловой опыт которых мог всегда быть использован их хозяевами. При отсутствии кредитных учреждений и недостатке в стране капиталов такой переход от самостоятельной торговой деятельности к «работе» на хозяина был явлением заурядным в XVII в. Так, в
57 Соборное уложение, гл. XX, ст. 117. Эти купленные татары и татарчата находились на положении кабальных холопов. (Примечание редакции).
58 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Ср. мою статью «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».
59 Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария. Пер. Муркоса, вып. IV.—«Чтения ОИДР», 1898, кн. IV, стр. 4—5.
Агентр1 русских торговых людей XVII в.
151
1681 г. гостю Гаврилу Романовичу Никитину был отдан «за иск, но записи и по судному делу», устюжанин торговый человек Григорий Серебреников с женою и детьми; его сын Василий Григорьев сделался доверенным лицом гостя, выступал в качестве его стряпчего в суде, ездил с торгом в Сибирь 60.
Наряду с выдачей должников кредиторам «в зажив» по суду мы встречаем случаи, когда несостоятельные родители отдают в уплату долга своих детей в холопство на более или менее длительные сроки. К таким приемам прибегали особенно часто вдовы, не имевшие иных средств уплатить-мужнины долги и видевшие в отдаче сына во двор к -богатому торговому человеку способ устроить его судьбу. В одном случае, например, вдова одного тяглеца Казенной слободы в уплату 50 руб. долга ее умершего мужа и ее самой отдала сына Семена в услужение кредитору — тяглецу той же слободы Ивану Антипину «по- живот» хозяина с тем, что тот будет посылать его к промыслу или посадит в лавке; в другом — вдова тяглеца Огородной слободы, которая должна была ему же такую же сумму товарных денег, занятых ее мужем, на тех же условиях отдала ему сына на 10 лет61.
Покупка и кабала создавали, таким образом, долгосрочную форму подневольной зависимости, распространявшейся не только на самого «человека», но нередко и на его семью; в отношении людей купленных зависимость эта была пожизненная и даже наследственная. В этом и заключается отличие настоящих «людей» от лиц, служивших по жилым записям. Хотя последние тоже считались «людьми», но зависимость их была краткосрочная (Уложение не разрешало жилых записей на срок свыше 5 лет, и хотя правило это не всегда соблюдалось, оно все-таки устанавливало общий порядок) и основывалась на добровольном с обеих сторон договоре. Во дворе торгового человека эти случайные «работные люди» стояли, повидимому, ниже настоящих «людей» и в деловых операциях бывали нередко им подчинены.
Что касается купленных и кабальных людей, то в торговых делах своих хозяев они играли очень крупную роль. По одному из обычных в старой Москве противоречий эти «люди», из которых многие вышли из мальчиков, выросших и воспитанных в хозяйском доме, делались доверенными лицами, занимали фактически положение скорее полноправных приказчиков, чем холопов, и юридическая зависимость, связывавшая их с господами, скорее скрепляла, чем нарушала взаимное доверие и привязанность62. В купеческих домах XVII в. еще сохранялись патриархальные отношения домовладыки к его челядинцам как к младшим членам семьи; здесь продолжали видеть в них домочадцев. До нас дошла переписка гостя Г. Р. Никитина с его людьми Василием Серебрениковым и Кузьмою Степановым, в которой эти черты выступают с особенной яркостью. Хозяин начинает письмо с «челобитья» своим корреспондентам, пребывающим по его торговым делам в Сибири, и далее сообщает о событиях его собственной семейной жизни и о ходе своих дел, о состоянии рынка и о ценах на товары. Давая им те или иные распоряжения, он не приказывает, а просит: «А промыслом, пожалуй, порадейте»,— пишет он. Если они оставляют его долго без
60 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 495; Стб. Сибир. прик., № 1128; Прик. дела ст. лет, 1683 г., д. 19.
61 М. В. Довнар-Запольский. Торговля и промышленность в Москве в XVI —XVII вв., стр. 32.
62 С. В. Бахрушин допускает здесь некоторую идеализацию отношений между хозяевами и их холопами. (Примечание редакции);
152
С. В. Бахрушин
известий, он пеняет им в самом дружественном тоне, напоминая, что он не получает от них «ведомости никакия»: «А я к вам от себя грамотки без- престанно пишу». Дошли раз до него слухи о непорядках, допущенных его людьми; слухи эти взволновали скопидомного хозяина, но он ограничился только несколькими словами почти ласкового укора: «И то,
кажется, негораздо... и то стало ваше неисправно»63.
Фактически «человек», как агент торгового человека, ни в чем не отличается от приказчика; нередко его даже называют приказчиком. Он продает и покупает на имя своего хозяина, раздает хозяйские деньги в ссуду, собирает долги, сам берет взаймы и дает кабалы, принимает под свою расписку и сдает хозяйские «животы», т. е. проделывает все необходимые операции с доверенным ему имуществом и, согласно Торговому уставу, несет полную ответственность за все свои действия. Не справляясь один с порученным делом, он нанимает в помощь сидельца; у Василия Серебреникова был собственный человек Андрей мунгал. Словом, поскольку дело идет о торговой деятельности «человека», то установить разницу с приказчиком невозможно, и сами торговые люди нередко- смотрели на своих «людей» именно как на приказчиков. «А поехав к Руси,— писал Никитин к своим людям в Сибирь,— что будет в остатке товаров, отдавайте своей братье приказчиком моим с роспискою». В одном письме Никитин делает характерную описку: называя Василия Серебреникова в обращении своим «человеком», он в адресе именует его своим «приказчиком». Более того, иногда «человека» ставили выше наемного и, следовательно, не всегда заслуживающего полного доверия приказчика. Никитин просил Серебреникова внушать его приказчику Б. Пикалеву известную осторожность: «Говори
Борису Пикалеву, чтобы конечно отнюдь в долг нигде ни у кого ничего не имал...» 64.
Роль «людей» в качестве агентов своих хозяев была до известной степени оформлена юридически. Закон считал их, как и приказчиков, ответственными за свои действия, по крайней мере в тех случаях, когда* они «воруют своим умыслом», без хозяйского приказа 65. В общем итоге разница между приказчиком и «человеком», поскольку дело шло об участии в хозяйском деле, сводилась к тому, что обязательства первого вытекали из договорной «записи», а второго — из его личной зависимости от хозяина.
Участие в -торговых делах хозяина позволяло «людям» скопить и «собинные животы» 66. В некоторых 'Случаях мы наблюдаем даже известную роскошь в одежде, свидетельствующую о видном социальном положении разбогатевшего «человека». В числе «платья ношебно-го» Василия Серебреникова мы находим шубу песцовую под камкою, кафтан камчатный с серебряными пуговицами, полукафтанье камчатное, штаны камчатные красные, суконный зипун, сафьянные сапоги и т. д.; на его лошади богатый убор: узда «насекана серебром», мунгальское седло, тоже украшенное серебром 67. Еще определеннее почетное положение «людей» в социальном быту Москвы выражается в отношении к ним их хозяев. В завещании матери известных гостей Босых — ста¬
63 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Подробное изложение «грамоток» гостя см. в моей статье «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».
64 Столбец № 1128 Сибирского приказа дает богатый материал для суждения о деятельности «людей» в качестве агентов торговых людей — их хозяев.
65 Новый торговый устав 1667 г., ст. 20.— СГГД, ч. IV, № 55.
66 Там же.
67 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 1128.
Агенты русских торговых людей XVII в.
158
рицы Улиты — в числе приказчиков ее умерших сыновей назван «человек» ее Афанасий Оботур, которому «за Сибирскую работу» она завещала 100 руб. «Да человеку моему Афанасию Оботуру,— сказано далее,— дать за его службу и работу лавку в Большом ряду, возле Семионов- скую лавку». Так высоко оценивалась в купеческой семье «служба и работа» подневольного «человека».
Таковы разнообразные элементы, из которых складывался штат непосредственных помощников и агентов богатого торгового человека. У многих из них этот штат был очень многочисленный. По деловым документам гостя Г.-Рг Никитина (80-е и 90-е годы) можно насчитать у него 9 приказчиков, не менее 10 «людей», одного сидельца, занятых в- его сибирских и китайских торгах, не считая сидельцев, нанимавшихся его приказчиками и людьми; кроме того, по его делам в Сибирь ездили его младший брат Иван Романович и два внука. Это не было исключением. У известных устюжских торговых людей Босых в первой половине XVIII в. упоминается не менее 100 торговых агентов 68 69. Условия торговли на отдаленных окраинах требовали большого количества дворни,и торговые люди энергично увеличивали ее состав, тайно провозя, несмотря на запреты 6Э, крещеный ясырь и прибегая к всевозможным проискам, чтобы «укрепить в вечное порабощение» своих должников и сидельцев.
(Первоначально напечатано: «Ученые записки* Института истории РАНИОН», т. IV, М., 1929,. стр. 71—88).
68 К. В. Базилевич. Крупное торговое предприятие в Московском государстве- в первбй половине XVII в.— «Известия АН СССР. Отделение общественных наук»,. 1932, № 9, стр. 783—811.
69 До 1648 г.
«ФЕОДАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК»
В ПОНИМАНИИ М. Н. ПОКРОВСКОГО 1
I
В 1910 г., когда М. Н. Покровский выпустил впервые свою «Русскую историю с древнейших времен», вопрос о русском феодализме был далеко еще не освоен буржуазной исторической наукой. Выводы, к которым пришел Н. П. Павлов-Сильванский, настолько резко порывали со столетними традициями русской историографии, что не могли получить сразу широкого признания, и на него самого долгое время продолжали смотреть как на дилетанта. В. О. Ключевский, безраздельно господствовавший в буржуазной исторической науке, отмахивался от вопроса о феодализме ничего не говорящим парадоксом: «Возникали отношения, напоминающие феодальные порядки Западной Европы. Но это—явления не сходные, а только параллельные» 1 2. Даже Н. А. Рожков не решался в 1905 г. отождествлять отмеченные Павловым-Сильванским явления с феодализмом3.
При таких условиях попытка применить выводы Павлова-Сильванско- го к созданию новой концепции русской истории, которую мы находим в труде Покровского, казалась смелой и новой 4. М. Н. Покровский, однако, не самостоятельно подошел к разрешению вопроса о феодальном периоде русской истории. Он всецело зависит в этом вопросе от схемы Павлова- Сильванского и лишь использует его выводы в своих целях. Покровский высоко ценил книгу Павлова-Сильванского «Феодализм в древней Руси»: «Ее необходимо иметь каждому историку России,— писал он в 1924 г.— особенно историку-марксисту. Он открыл в России те формы
1 Настоящая статья С. В. Бахрушина является крупной вехой в формировании его мировоззрения как историка-марксиста. Значение статьи заключается в том, что С. В. Бахрушин, подвергнув критике антиисторические взгляды Покровского, на основе марксистско-ленинского учения о феодализме дал характеристику феодальных отношений в древней Руси и в период феодальной раздробленности и остановился на предпосылках и сущности процесса образования Русского централизованного государства. Дальнейшее усвоение марксистско-ленинской теории и монографическое изучение советскими учеными ряда вопросов, касающихся истории феодальных отношений на Руси, внесли ряд поправок и уточнений в отдельные формулировки С. В. Бахрушина, позволили пересмотреть некоторые его утверждения, углубить и наполнить конкретным содержанием отдельные его положения. Наиболее существенные вопросы, получившие освещение в последующей литературе, отмечаются в примечаниях. См. также предисловие. (Примечание редакции).
2 В. О. Ключевский. Курс русской истории. М., 1937, ч. 1, стр. 375.
3 Н. А. Рожков. Происхождение самодержавия в России. М., 1906, стр. 21.
4 В своей оценке работ Н. П. Павлова-Сильванского С. В. Бахрушин допускает явную идеализацию. Кадетский историк Н. П. Павлов-Сильванский, писавший в период кризиса буржуазной историографии, выступил с антимарксистской концепцией развития феодализма в России. Под феодализмом он понимал не способ производства, не общественно-экономическую формацию, а систему юридических институтов. (Примечание редакции).
<гФеодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
155
«феодального права, которые были знакомы Западной Европе и существование которых у нас отрицалось всеми предшествующими историками» 5. Покровский, конечно, не мог не понимать односторонности исследований Павлова-Сильванского, посвященных исключительно изучению юридических форм6. «Объективная, социально-экономическая подкладка этих форм его мало интересовала»,— говорит он о нем. И тем не менее Покровский был увлечен свежей, казалось, концепцией Павлова-Сильванского и подпал под ее влияние.
Впоследствии, уже незадолго до своей смерти, М. Н. Покровский пробовал защитить —допустимость предложенной Павловым-Сильванским трактовки феодализма. Феодализм, рассуждал он, «имеет разный смысл в исторической литературе и в марксистской теоретической литературе. Для последней феодализм есть общественно-экономическая формация, характеризующаяся определенными методами производства. Для историка феодализм не только это, а еще и определенная политическая система, известная форма государства». «Почему буржуазные историки берут феодализм с политического конца,— это не требует объяснения. Но почему и марксистам, «русским историкам», пришлось отчасти подчиниться этой постановке,— это объяснить нужно. Делолв том, что господство у нас в старину феодальных методов продукции буржуазные историки не оспаривали... Чтобы проложить дорогу марксистскому пониманию царизма, как феодальной по своему происхождению власти, и приходилось уделять так много места доказательствам того, что у нас был <и политический феодализм, а не только феодальные методы хозяйствования». Таким искусственным силлогизмом пытался Покровский оправдать перед собой и перед советской наукой тот несомненный факт, что в вопросе о феодализме он с первых же шагов оказался в плену у буржуазной концепции Павлова-Сильванского, что, говоря его собственными словами, ему «пришлось отчасти подчиниться этой постановке». В эти •слова надо, впрочем, внести одну поправку. Поскольку дело идет о «Русской истории», правильнее было бы сказать: «всецело подчиниться».
Самое определение понятия феодализма М. Н. Покровский берет у Павлова-Сильванского. Следуя за Гизо и Фюстель де Куланжем, Пав- ~лов-Сильванский так определял феодализм: «Главною первою чертой •феодализма следует признать раздробление верховной власти или тесное 'слияние верховной власти с землевладением». Вторым моментом, характерным для феодализма, является «объединение отдельных доменов-сенье- рий «вассальной иерархией». «Основу феодального порядка составляет крупное землевладение» 7.
Это определение Покровский повторяет почти дословно. Он тоже отвечает «три основных признака» феодализма. «Это, во-первых, господство крупного землевладения, во-вторых, связь с землевладением политической власти... и, наконец, в-третьих, те своеобразные отношения, которые существовали между этими землевладельцами-государями: наличность известной иерархии землевладельцев» и т. д.8.
5 М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов. М.— Л., 1933, -стр. 11, 105.
0 Формулировка С. В. Бахрушина требует поправки. Дело, конечно, не в «односторонности исследований Павлова-Сильванского», а в полном отрыве последним изучения надстроечных явлений от базиса феодального строя. Н. П. Павлов-Сильван- -ский обратил внимание только на правовую сторону феодальных отношений и совершенно не коснулся производственных основ. (Примечание редакции).
7 Н. П. Павлов-Сильванский. Феодализм в древней Руси, СПб., 1907; -стр. 44, 69—70.
’8 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен). 3-е изд., М„ 1920. т. 1, стр. 27.
156
С. В. Бахрушин
Итак, Покровский, подобно Павлову-Сильванскому и его французг ским образцам, феодализм рассматривает в первую очередь как юриди: ческий институт.
Как историк-экономист, Покровский, конечно, не мог не попытаться подвести экономическую базу под изучаемые им юридические факты. Он правильно видел эту базу в господстве натурального хозяйства к слабом развитии рыночных отношений. «Независимое положение вассала по отношению к сюзерену было,— говорит Покровский,— политическим эквивалентом экономической независимости вотчины этого вассала от окружающего мира. Сидя в своей усадьбе, землевладелец лишь изредка... входил в непосредственные отношения с этим миром. В будничной жизни он имел все нужное у себя дома. Происхождение классической гордости средневекового рыцаря,— добавляет он,— было, как видим, весьма прозаическое» 9. Что экономической базой феодального строя было замкнутое натуральное хозяйство, это доказано классиками марксизма. «В об: разцовых феодальных хозяйствах раннего средневековья,— пишет Энгельс,— для денег почти вовсе не было места. Феодал получал от своих крепостных все, что ему было нужно, или в форме труда, или в виде готового продукта» 10 11. Из правильной предпосылки Покровский не* делает, однако, правильного вывода. Его интересует в первую очередь политическое положение землевладельца, вытекающее из хозяйственных условий его вотчины; он не осваивает основную мысль Маркса и Энгельса об особенностях производственных отношений, возникающих на почве натурального хозяйства и характерных для феодальной формации. Сущность этих производственных отношений Маркс и Энгельс определяют так: непосредственным производителем при феодализме является мелкий" крепостной крестьянин, который «владеет... своими собственными средт ствами производства, вещественными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств его существования» и, и «только земля и противостоит ему как находящееся в чужой' собственности условие труда, обособившееся п6 отношению к нему и олицетворенное в земельном собственнике»12. Последнее обстоятельство* позволяет «номинальному владельцу земли» — феодалу — эксплуатировать непосредственного производителя, сидящего на его земле. «...Непосредственный производитель одну часть недели работает на земле, фактически принадлежащей ему, при помощи орудий производства (плуга, скота и пр.), принадлежащих ему фактически или юридически, а остальные дни недели работает даром в имении землевладельца, работает на землевладельца» 13. Так создается отработочная «рента», которая и «является.... первоначальной формой прибавочной стоимости и совпадает с нею». Превращение отработочной ренты в ренту продуктами... ничего не изменяет в существе земельной ренты. Наконец, появляется рента денежная, возникающая из простого превращения формы ренты продуктами, которая ничего не имеет общего с промышленной рентой, «покоящейся на капиталистическом способе производства и представляющей лишь избыток над средней прибылью...» 14. Поскольку мелкие производители были владельцами орудий труда и фактически владели даже’землей, феодал мог
9 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 281; ср. стр. 30—31.
10 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 441.
11 К. Маркс. Капитал, 1951, т. III, стр. 803.
12 Там же, стр. 807.
13 Там же, сто. 802.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
157
заставить их платить ренту лишь средствами внеэкономического принуждения. «При таких условиях,— говорит Маркс,— прибавочный труд для .номинального земельного собственника можно выжать из них только внеэкономическим принуждением». Поэтому «во всех формах, при которых непосредственный рабочий остается «владельцем» средств производства и условий труда, необходимых для производства средств его собственного существования, отношение собственности должно в то же время выступать как непосредственное отношение господства и порабощения». «...Необходимы отношения личной зависимости, личная несвобода в какой бы то ни было степедаги прикрепление к земле в качестве придатка последней, крепостная зависимость... в настоящем смысле этого слова» ш.
Таким образом, прикрепление крестьянина к земле феодала является характерной чертой феодального строя 1(5. Осуществление внеэкономического принуждения требовало образования в руках землевладельцев военной силы, а это, с своей стороны, обеспечивалось системой вассалитета и ленов. «Иерархическая структура земельной собственности и •связанная с ней система вооруженных дружин,— говорится в «Немецкой Идеологии»,— давали дворянству власть над крепостными» 15 16 17.
Итак, Маркс и Энгельс дают цельное представление о феодализме как об определенной форме производственных отношений. Покровскому это представление осталось чуждым. Вопрос о взаимоотношениях между владельцем земли и непосредственным призводителем он подменял вопросом о сочетании крупной земельной собственности с мелким хозяйством, т. е. ограничивался изучением чисто экономических фактов 18. Возникновению крупного землевладения он и уделял очень много места в своей «Русской истории», пользуясь, однако, преимущественно фактами из сравнительно позднего времени 19. Покровский рисует очень яркую картину захвата земли феодалами, обезземеливания крестьян и приходит к заключению, что «первый из основных признаков феодализма (заимствованный им у Павловл-Сильванского.— С. Б.) — господство крупной собственности -— может быть доказан для древней Руси, до московского периода включительно, столь же удовлетворительно, как и для западной Европы XI—XIII веков» 20. Все это верно, но основной вопрос, вытекающий из факта сосредоточения земли в руках феодалов, вопрос о феодальной ренте, Покровский оставляет в стороне или, вернее, он трактует ее совершенно не в марксистском понимании. Для него отработочная рента — «барщина» — является не основной формой феодальной ренты, как учит Маркс, а вторичной ее формой. Древнейшей формой, по его мнению, являлся оброк, а барщина появилась лишь как результат «возникновения рынка», «одновременно с деньгами или лишь немного ранее их», иначе говоря, поскольку феодализм как формация основывается на натуральном хозяйстве, отработочная рента характеризует собою падение феодализма и переход к другой формации. Так Покровский это и понимал, видя в барщине явление, типичное для так называемого «торгового капитализма».
Итак, ясное и точное определение феодального способа производства, данное в трудах Маркса и Энгельса, не оказало никакого влияния на Покровского при написании им «Русской истории». Это тем более
15 Там же, стр. 803—804.
16 См. замечание товарищей Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспекта учебника «Истории СССР».— Сборник «К изучению истории», М., 1946, стр. 21.
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 14.
18 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 29
19 Там же, стр. 39—46.
20 Там же, стр. 46.
158
С. В. Бахрушин
удивительно, что в русской литературе марксистское понимание феодализма в применении к истории России уже давно нашло себе яркое выражение в трудах В. И. Ленина.
В своем исследовании «Развитие капитализма в России», вышедшем в 1899 г., Ленин блестяще охарактеризовал «барщинное хозяйство» в России и показал, что «способы получения прибавочного продукта» при этой форме хозяйства соответствуют «феодальной эксплуатации», как ее определяет Энгельс21. Преобладание барщинного хозяйства в русских помещичьих имениях, по указанию Ленина, предполагает «господства натурального хозяйства». «Крепостное поместье,— говорит он,— должно было представлять из себя самодовлеющее, замкнутое целое, находящееся в очень слабой связи с остальным миром». «...Для такого хозяйства необходимо, чтобы непосредственный призводитель был наделен средствами производства вообще и землею в частности; мало того — чтобы он был прикреплен к земле...». Отсюда вытекала «личная зависимость крестьянина от помещика», потому что «если бы помещик не имел прямой власти над личностью крестьянина, то он не мог бы заставить работать на себя человека, наделенного землей и ведущего свое хозяйство. Необходимо, следовательно, „внеэкономическое принуждение"...»22.
Таким образом, еще за 11 лет до «Русской истории» Покровского
В. И. Ленин доказал наличие в России феодализма, понимаемого как определенный способ производства. Покровский игнорировал выводы Ленина. Продолжая оставаться на позициях буржуазной историографии,, он не вникал в вопросы, связанные с феодальным способом производства, и считал, как мы видим, более существенным уделять много места доказательству того, что у нас был и политический феодализм, и готов был отказаться от изучения «феодальных методов хозяйствования», т. е, соскальзывал на чисто идеалистические позиции в этом вопросе. Такое игнорирование М. Н. Покровским марксистско-ленинских установок было, конечно', не случайностью. Не надо забывать, что его концепция русского феодализма складывалась в тот период его жизни, когда он, как политический деятель, теснейшим образом связывался с группой «впередов- цев», склеенной, по выражению Ленина, «из разнородных антимарксистских элементов»23. «Уклонения от марксизма»24 были характерны для «впередовцев», являвшихся, как говорит Ленин, проводниками «буржуазного влияния на пролетариат»25. В такой политической среде естественно и неизбежно было уклонение от марксизма в сторону буржуазной историографии.
II
Исходя из идеалистического, по существу, понимания феодализма как. института политического и мало обращая внимания на производственные отношения, характерные для феодального строя, Покровский, естественно, был склонен ограничивать период господства феодальных отношений той эпохой, когда отмечаемые им политические явления наблюдались в. полной силе, с XII до начала XVI в., иначе говоря, он отождествлял феодальный период с периодом феодальной раздробленности и видел конец феодализма с того момента, как исчезают признаки политической независимости отдельных землевладельцев.
21 См. В. И. Ленив. Соч., т. 3, стр. 158, примечание.
22 Там же, стр. 158, 159.
23 В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 456.
24 В. И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 130.
25 В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 458.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
159
Признаком падения феодального порядка является поэтому для Покровского именно утрата землевладельцами их политических прав и превращение вольного слуги-вассала в служилого человека, обязанного военной службой26. Как сторонник экономизма в истории, Покровский искал корней этого факта в изменениях, происшедших в экономической жизни страны на переломе между XV и XVI вв. «Ограничивалось ли это выветривание старорусского феодализма юридическими отношениями?» — спрашивал он. И тут же отвечал: «Уже с первого взгляда такое изменение юридической надстройки при старом экономическом базисе являлось бы непонятным. Независимое положение вассала по отношению к сюзерену было политическим эквивалентом экономической независимости вотчины этого вассала от окружающего мира» 27. Итак, падение феодализма, понимаемого как «политический институт», обусловлено переменной в области экономики. «Эта перемена,— говорит Покровский,— состояла в разрушении феодальной вотчины, как самодовлеющего экономического целого, и появлении землевладельца, прежде гордого в своем экономическом уединении, на рынке, как в качестве покупателя, так и в качестве продавца» 28.
Такая «перемена», по мнению Покровского, произошла в конце XV— начале XVI в. под непосредственным влиянием «торгово-капиталистических» (по его терминологии) буржуазных отношений. На этой концепции* несомненно, сказалось влияние «легального марксизма» в лице П. Струве. В безнадежном стремлении сбросить с себя путы буржуазной историографии Покровский обращался не к классикам марксизма — не к Марксу и Энгельсу, не к Ленину, а именно к Струве. Струве работал над эпохой более поздней, чем та, о которой идет у нас речь. Но у него Покровский нашел принципиальное противопоставление крепостнических отношений предшествующему ему аграрному строю. Установление крепостного права, по Струве, означало полную «перестройку аграрных отношений»; «превращение их из вольно-договорных в принудительно-крепостные означало собой,— говорит он,— коренное юридическое и хозяйственное изменение оброка и барщины»29. Струве же высказал широко развитую Покровским мысль о тесной связи крепостного хозяйства с рынком. «Производство хлеба... составляло его движущий мотив и опре- деляющую цель»,— пишет Струве30.
Эти общие положения Струве Покровский и попытался приложить к пониманию той «перемены», которую он наблюдал в истории Северо-Восточной Руси XV—XVI вв.
Натуральное хозяйство, типичное для феодализма, в XVI в. сменяется, по утверждению Покровского, бурным развитием буржуазных отношений. В сельском хозяйстве переворот, происшедший в экономике страны, выражается в его «товаризации», в «превращении хлеба в товар», что с своей стороны привело к превращению в товар «и земли, которая давала хлеб» 31. При таких условиях, теоретически говоря, должно было произойти резкое изменение и в производственных отношениях, и Покровский спешит противопоставить «новое крепостное право» «прежнему феодальному праву», хотя и не показывает, чем по существу отличалось первое от второго. Мало этого. Он старается убедить себя в том, что в XVI в.
26 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 281.
27 Там же.
28 Там же, стр. 283.
29 П. Струве. Крепостное хозяйство. М., 1913, стр. 17.
30 Там же, стр. 159.
31 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 294.
160
С. В. Бахрушин
•имеются признаки коренного перехода к буржуазным формам вольнонаемного труда: «характерным симптомом» представляются ему «попытки вести хозяйство вольнонаемными работами» 32. Он не усомнился под эту категорию подвести феодально-зависимых монастырских «детенышей» и ■отождествить феодальный наем, известный уже «Русской Правде», с наймом буржуазным.
«Хозяйственные перемены...,— говоря словами Покровского,— должны были выдвинуть новые общественные классы или, по крайней мере, новые социальные группы».
С тех пор как «многое пришлось покупать на деньги», крупная феодальная вотчина, жившая натуральным хозяйством, должна была пасть33. Ее место заняло теперь «среднее землевладение», согласно схеме Покровского, «успешно сживавшееся с условиями нового менового хозяйства» 34. В то время как крупный вотчинник, не приспособленный к товарно-рыночным отношениям, разорялся, «мелкий вассалитет» (т. е. мелкопоместное дворянство) почему-то оказался «в гораздо более выгодном положении», потому что будто бы гораздо лучше удавалось хозяйство мелкому помещику, вышедшему часто из крестьян и из холопов. Эту по существу совершенно парадоксальную мысль, будто мелкое феодальное землевладение легче приспособляется к рынку, чем крупное, Покровский стремится доказать рядом совершенно искусственных соображений. Бладельцы больших «латифундий» будто бы редко обладали способностью и охотой по-новому организовать свое хозяйство. «Человек придворной и военной карьеры», боярин «едва ли когда заглядывал в свои дальние вотчины»,— повторял Покровский слова Ключевского. Высокое положение налагало обязательства, которые не удовлетворяло натуральное хозяйство, и на боярина тяжело падала «экономическая тяжесть официального престижа». Все это нужно Покровскому, чтобы экономически обосновать политический успех «мелкого дворянства», которое... создавало новое хозяйство35. Помещичье хозяйство было, если верить Покровскому, более прогрессивным, чем хозяйство «феодальное», т. е. боярское; поэтому «в начинавшейся борьбе крупного и среднего землевладения экономически все выгоды были на стороне последнего». Опричнина Ивана Грозного «шла по линии естественного экономического развития, а не против него» 36. А победа опричника, с своей стороны, означала колец феодализма: «дорога „воинства" (дворянства.— С. Б.) шла через труп старого московского феодализма — и это делало „воинство" прогрессивным, независимо от того, какие мотивы им непосредственно руководили» 37.
Видя в XVI в. признаки коренного изменения всей системы хозяйства, Покровский и в торжестве одного из слоев господствующего класса видел смену одного класса другим, происшедшую в результате перехода к новым хозяйственным формам. «Экономический переворот,— говорит он,— крушение старого вотчинного землевладения, нашел себе политическое выражение в смене у власти одного общественного класса другим» 38.
Таким образом, последовательно проводимая-Покровским концепция «экономического материализма», использованная для обоснования идеа-
32 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 294.
33 Там же, стр. 1, 295.
34 Там же, стр. 299.
35 Там же, стр. 295—296.
36 Там же, стр. 296.
37 Там же, стр. 329.
38 Там же. стр. 340.
«Феодальный порядок» в понимании М. Я. Покровского
161
«диетической схемы Павлова-Сильванского, приводит его к абсурду: «феодальным господам» противопоставляется как особый класс «взбунтовавшийся против них землевладелец второй руки», иначе говоря, одному слою класса феодалов, крупным землевладельцам, противопоставляется другой слой того- же класса, землевладелёц мелкий.
К такому абсурду Покровский не мог не прийти, поскольку он исходил из представления о феодализме как о явлении в первую очередь политическом и упускал из виду основные производственные отношения, которые по существу не изменились в XVI в. Господствующим классом оставались владельцы земли, безразлично, какое бы название они ни носили, будь то бояре, «феодалы» по терминологии Покровского, или мелкопоместные дворяне. И «феодалы» и дворяне одинаково внеэкономическим путем эксплуатировали мелкого производителя-крестьянина. Вся разница заключалась лишь в размерах, а не в характере хозяйства; от того, что дворянин имел меньше земель и меньше крестьян, чем боярин, он не переставал быть феодалом. Не изменяет дела и юридическое различие, существовавшее между вотчиной и поместьем, которому буржуазная историография придавала такое большое значение. И самый кризис XVI в., поскольку он был вызван ростом товарно-денежных отношений39, одинаково поразил и боярскую вотчину и дворянское поместье. И если крупные феодальные хозяйств-a, с их более сложными потребностями, раньше ощутили его гибельную близость (хозяйства удельных князей еще в XV в.), то уже в середине XVI в., еще в середине 60-х годов, князь Курбский констатирует оскудение «воинского чина» и купечества и разорение крестьянства 40.
И то, что Покровский называет борьбой нового прогрессивного дворянского класса со старым классом «феодалов», была лишь внутриклассовая борьба господствующих группировок за власть, за землю, за рабочие руки, обострившаяся в условиях тяжелого и затяжного кризиса.
Устранив из круга своего зрения основной момент—способ производства, остававшийся неизменным, Покровский и должен был изобрести для периода, начинающегося с XVI в., особую «торгово-капиталистическую» формацию и признать феодалов-дворян наряду с посадом представителями «торгового капитала». Надо, однако-, сделать оговорку, что в позднейшей «Русской истории в самом сжатом очерке» М. Н. Покровский делает некоторую попытку рассматривать феодализм именно как способ производства, и в связи с этим дворянство, боярство и монастыри выступают теперь у него как разряды единого феодального класса 41. Но эта поправка, как она ни существенна, не отражается на общей его концепции, которая остается прежней. Попрежнему и здесь «русский феодализм» отождествляется с эпохой феодальной раздробленности, -а XVI век рассматривается как эпоха разложения московского феодализма и зарождения «торгового капитализма». Таким образом, Покровский, безнадежно запутавшись в попытках согласовать идеалистическое понимание феодализма с требованиями вульгарного «экономического материализма», создал антимарксистскую и антиленинскую концепцию.
39 Правильно критикуя антимарксистские взгляды М. Н. Покровского с его «теорией торгового капитализма», С. В. Бахрушин сам преувеличивает роль товарно-денежных отношений в феодальной экономике XVI в. «Кризис» XVI в. был вызван не ростом товарно-денежных отношений, а разорением страны в результате Ливонской войны, роста налогов и других причин. (Примечание редакции).
40 РИБ, т. XXXI, стр. 398.
41 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 42.
11 Научные труды, т. II
162
С. В. Бахрушин
III
Не одна концепция Павлова-Сильванского тяготела над Покровским. Ученик В. О. Ключевского, он всю свою жизнь не мог вполне преодолеть влияние исторических построений своего учителя и, принимая новую концепцию русской истории, данную Павловым-Сильванским, он увидел себя вынужденным примирить ее с другой буржуазной концепцией, с концепцией В. О. Ключевского, которой она во многом противоречила. Это сказалось в трактовке Покровским начального периода русского феодализма.
Не видно, чтобы Покровскому были знакомы суждения В. И. Ленина о закабалении землевладельцами смердов в Киевской Руси еще во времена «Русской Правды», в XI в. Тем не менее он правильно угадывал зарождение феодального порядка уже в Киевской Руси. Он находит в «Русской Правде» упоминание о крупной боярской вотчине с ее необходимыми атрибутами: приказчиком, дворовой челядью и крестьянами, обязанными за долг работать на барской земле («закупами»). «Боярин «Русской Правды»,— говорит он,— прежде всего крупный землевладелец» 42. Покровский высказывает и другую мысль — о «тесной зависимости смердов (по крайней мере некоторых категорий смердов.— С. Б.) от княжеской власти»43. Наконец, с «язвительной» убедительностью он доказывает наличие «уделов», т. е. феодальной раздробленности в Киевской Руси, в «до-удельный» период, как он пишет не без иронии 44. В общем итоге получается целостная и убедительная картина феодальных порядков в Древнерусском государстве. Но тут концепция Покровского неожиданно сталкивается с другой противоположной концепцией, с которой он свыкся еще со студенческой скамьи, с концепцией В. О. Ключевского о городском характере Киевской Руси в XI—XII вв. Покровский в этом вопросе не имеет силы освободиться от воздействия научного наследия талантливого буржуазного профессора. Он определенно становится на его сторону в той полемике, которая возникла по этому вопросу между ним и Н. А. Рожковым 45. Правда, Покровский вносит некоторые поправки в схему Ключевского; он красноречиво показывает разбойничий характер торговли древнерусского города, но это не меняет существа дела. Наоборот, в грабеже он даже видит «своеобразную форму „первоначального накопления" ...торгового капитала» 46. Между тем торговля, хотя и разбойничья, резко противоречит представлению Покровского о натуральном характере феодального хозяйства 47. Последнюю мысль, правильную по существу, Покровский с прямолинейностью, свойственной стороннику «экономического материализма», оперирующему схемами, доводит до крайности. «Главнейшим экономическим признаком того строя,— говорил он,— который мы изучали выше, как «феодальный», являлось отсутствие обмена. Боярская вотчина удельной Руси была, экономически, самодовлеющим целым... Если бы весь мир вокруг нее провалился, она продолжала бы существовать, как ни в чем не бывало» 48.
42 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 28.
43 Там же, стр. 93 и сл.
44 Там же, стр. 170—172.
45 Там же, стр. 58.
46 Там же, стр. 67.
47 Правильно критикуя взгляды М. Н. Покровского на развитие древнерусского города, С. В. Бахрушин сам подходит к городам преимущественно как к центрам вотчинного хозяйства и торговым пунктам, недостаточно учитывая их значение в качестве центров развивающегося ремесла, т. е. не дает марксистского представления о городе, как центре ремесла и торговли. (Примечание редакции).
48 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 57.
«Феодальный порядок» в понимании М. И. Покровского
163
Таким образом, по Покровскому, в Киевской Руси рядом развиваются две параллельные силы: торговый город с его особым вечевым укладом и феодальная деревня, отличительной чертой которой было «отсутствие обмена». Этот дуализм древнерусской истории и создал «политическую антиномию», которую «приходилось разрешать Киевской Руси»: «Наемный сторож в городе, князь был хозяином-вотчинником в деревне... Вопрос, какое из двух прав — городское или деревенское, возьмет верх в дальнейшем развитии, был роковым для всей судьбы древнерусских республик». В Приднепровье шел «медленный процесс перегнивания старой хищническо-городской культуры в деревенскую» 4Э.
Это противопоставление города Киевской Руси, представляющего какую-то особую формацию, которую автор и не пробует определить точнее (это не буржуазный, а какой-то военно-торговый город, еще в XI в. не знавший общественных классов) 50, феодальной деревне является результатом недоразумения. Не' подлежит сомнению, что город Киевской Руси XI—XII вв. уже выделился из деревни, был противоположностью ей, поскольку «представляет Собой факт концентрации населения, орудий производства, капитала,- потребностей и способов их удовлетворения, между тем как в- деревне мы наблюдаем диаметрально противоположный факт изолированности и разобщенности»51. Но ещё резкого антагонизма между городом и деревней не было и не могло быть, потому что в указанную эпоху феодальный город только складывался. «Антагонизм против городов», как совершенно точно установлено Марксом и Энгельсом, появляется «вместе с полным развитием феодализма» 52. Антагонизм этот во многих отношениях облегчил ликвидацию феодальной раздробленности и создание централизованного феодального государства. Наоборот, у Покровского расцвет городской культуры предшествует образованию феодальной формации, и самое установление феодализма оказывается возможным лишь после того, как город пал. Ошибка Покровского и заключается в том, что он рассматривает город как нечто самодовлеющее, вне связи с господствовавшим в Киевской Руси способом производства. Это объясняется тем, что Покровский в своем понимании взаимных отношений города и деревни исходил не из положений классической марксистской литературы, а из выводов буржуазных историков, в первую очередь Ключевского с его городовой теорией. Для него крупный торговый город Киевской Руси не был городом феодальным; он предшествовал возникновению феодальных отношений в деревне и с торжеством феодализма должен был потерять свое значение53. Эта концепция основана, с одной стороны, на преувеличенном представлении торгового значения городов, а с другой — на полном отрицании рыночных отношений при феодализме. Первая мысль подчеркнута у Ключевского. Последняя навеяна, очевидно, Бюхером, с его отвлеченной концепцией ойкоса. Наличие городского ремесла и зарождение городского рынка в эту раннюю эпоху еще не позволяют рассматривать город вне связи с развитием феодальных отношений в дег ревне. Город Древнерусского государства был плотью от плоти феодальг 49 50 51 52 5349 Там же, стр. 102.
50 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке. «Городская Русь X—XI веков еще не знала общественных классов», стр. 24.
51 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 40—41.
52 См. там же, стр. 14.
53 В «Немецкой идеологии» (К. М а р к с и Ф, Энгельс. Соч., т. IV, стр. 44), наоборот, говорится определенно, что «условия жизни отдельных горожан» «были созданы ими, поскольку они были обусловлены своей противоположностью к феодализму, который они застали уже существующим» (подчеркнуто мною.— С. Б.).
11*
164
С. В. Бахрушин
ноге общества, в первую очередь центром феодального угнетения окрестного населения. Окруженный княжескими «дворами» — укрепленными усадьбами вроде Ракома и Городища под Новгородом, Вышгорода и Берестова под Киевом — и многочисленными феодальными монастырями, город в Приднепровье являлся цитаделью крупных землевладельцев- князей и их вассалов, управлявших из-за его деревянных стен своими вотчинами посредством несвободных тиунов и сельских и ратайных старост. Даже Новгород, несмотря на свое исключительно крупное торговое значение, не утрачивал черт большого феодального города, в котором власть оставалась в руках землевладельческого боярства. Городское вече, с которым у ряда буржуазных писателей связывалось представление о своеобразной городской демократии, и в Новгороде, и в Киеве, и в других городах было послушным орудием в руках местной феодальной знати, за редкими исключениями, когда в минуты стихийных восстаний городских низов власть временно выскальзывала из этих цепких рук. В последнем случае движение быстро выходило за пределы города и захватывало окрестное феодально-зависимое население деревни, как это произошло, например, в Киеве в 1113 г., когда движение, первоначально чисто городское, направленное против ростовщического капитала и против княжеской администрации в городе (тысяцкого и сотских), грозило перейти в восстание против крупных феодалов-земле- владельцев — бояр, монастырей и княжеской семьи.
О резкой «антиномии» города и феодальной деревни, таким образом, еще не может быть и речи. В Киевской Руси XII в. город был таким же феодальным поселением, как и деревня. Между тем Покровский окончательное становление феодализма в XIII в. ставит в зависимость от падения городского строя, которое, по его мнению, явилось результатом чисто внешних обстоятельств. «Естественная кончина древнерусского торгового города,— говорит он,— была ускорена рядом причин, содействовавших превращению городской Руси в деревенскую»54. «Главных причин упадка древнерусских городов было,— по его словам,— две»55. «Первой была огромная перемена в направлении и характере торговли того времени». С XI в. торговая Европа начинает прокладывать свои пути на Восток, отбивая монополию восточной торговли у магометан и византийских греков. Теперь дорога из Черного моря в Рим шла не по Днепру, а через Венецию, а «великий водный путь из варяг в греки» на юге кончался коммерческим тупиком. Варягам теперь легче было связываться с греческими странами другой рекой, Рейном. «Великий водный путь из варяг в греки», по которому вытянулась цепь древнерусских городов, заглох, а с ним вместе стали глохнуть и эти города»56.
Это стремление механически связать сложный вопрос упадка Киевской Руси со «сдвигом» мировых торговых путей очень характерно для сторонника исторического экономизма. Пущенной им в оборот мысли посчастливилось в последующей историографии, и «сдвиг» торговых путей на долгое время сделался той панацеей, посредством которой необычайно легю> и просто разрешался труднейший вопрос нашей истории. Не приходится отрицать, что разгром Константинополя крестоносцами в 1204 г. нанес сильный и непоправимый удар киевской торговле. ,Но другие города, лежавшие по Днепру, с начала XIII в. уже ориентировались на иные «латинские» рынки, на Ригу и на «Готский берег», как
54 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 103.
55 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 26.
56 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 26; Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 110.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
165
это видно из договора, заключенного Смоленском с купечеством Риги, Готланда, Любека, Бремена и других прибалтийских немецких городов57. Не говорю уже о городах на Западной Двине, как Полоцк, которые, несомненно, выиграли от торговой конъюнктуры на Балтийском море. Наконец, даже значительно позднее, в XV в., путь в итальянские колонии Крыма через Киев был еще очень употребителен58 59. Говорить поэтому о решающем значении изменения на мировом рынке в XIII в. не приходится, независимо от того, насколько вообще приемлемо представление о Киевской Руси как об исключительно городской стране.
Другим моментом, решившим падение городской Руси и окончательное торжество Руси-деревенской, т. е. феодальной, по мнению Покровского, было другое, тоже внешнее событие — татарское нашествие. «Последний удар» нанесли татары. «Татарский разгром одним ударом закончил тот процесс, который обозначился задолго до татар и возник в силу чисто местных экономических условий: процесс разложения городской Руси XI—XII вв.». «Все русские города попали один за другим в руки татар, кроме Новгорода. Татары не только разорили их и увели население в плен, но, упрочивая свою власть, они с корнем вырвали всюду (опять-таки кроме Новгорода) городскую свободу». Татарская «катастрофа» «закрепила то падение городского права и торжество деревенского, которым на много столетий определилась политическая физиономия будущей северной монархии» 5Э. Таким образом, Батый явился тем «deus ex machina», который разрешил «антиномию» города и деревни, которой не мог разрешить историк.
В конечном итоге, кроме Новгорода, «вое остальные из этапных пунктов на большой дороге международного обмена превратились в захолустные торговые села на проселке — и почти в то же время были разрушены татарами» 60.
Эти две причины — изменение направления «международных путей» и татарское нашествие, обусловившее окончательное падение городской Руси, обусловили и торжество феодального порядка. «Городская Русь,— говорит Покровский в «Русской истории в самом сжатом очерке»,— истощенная собственными грабежами, подбитая передвижкой мировых торговых путей с Черного моря и Днепра на Средиземное море и Рейн, была окончательно добита татарами и после татарского разгрома оправиться не могла. Россия стала той деревенской страной, какой мы привыкли ее видеть. И сложившиеся в этой деревенской Руси порядки были не похожи ни в дурную, ни в хорошую сторону на то, что представляла собою городская Русь X и XII столетий. Князь и его боярин, работорговцы вначале, теперь превращаются в землевладельцев. Вместо того чтобы доставлять товар на невольничьи рынки, они сажают теперь захваченных ими пленников на землю, делают из них своих «смердов». Все это случилось, конечно, не сразу... Задолго до татар, в XII в. боярин из ростовщика и торговца превращается в сельского хозяина... Это, однако, первое время не мешало князьям и боярам разбойничать и при случае торговать награбленным, а ростовщичество даже отлично уживалось с сельским хозяйством, доставляя рабочие руки в лице закупов. Такое
57 М. Ф. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. СПб.— Киев, 1899, т. I, стр. 113—127.
58 См. об этом в Крымских делах в «Сборнике Русского исторического об-ва», т. I, стр. 41; В. Е. Сы р оечковски й. Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже XVI в.— «Известия АН ССОР», 1932, № 3, стр. 217—227.
59 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 104— 105; Русская история в самом сжатом очерке, стр. 7.
60 М. Н. Покр овский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. ПО, 105.
166
С. В. Бахрушин
падение городов прочно усадило боярина в его усадьбе и окончательно сделало его «барином», помещиком» (подчеркнуто мною.— С. Б.) 61. Приведенная цитата говорит сама за себя. Торжество феодализма обусловливается двумя чисто внешними причинами: «передвижкой мировых торговых путей» и татарами. Не будь этих случайных в конце концов явлений, и не было бы у нас феодализма.
Правда, Покровский несколько раз оговаривается, что падение городской Руси было подготовлено местными экономическими причинами. Но эти экономические причины он сводит все к тому же «разбойничьему» характеру торговли, основанной на грабеже, которой он придает такое преувеличенное значение в истории Приднепровья.
Итак, вместо того чтобы выводить развитие феодальных отношений из развития производительных сил, Покровский установление новой формации связывает с явлениями, воздействовавшими на русское общество извне.
Не все, впрочем, ново и оригинально в изложенной концепции. Мысль о непосредственном влиянии татарского ига на падение вечевого строя принадлежит Сергеевичу62. Следуя за ним, Покровский не учел того естественного развития феодальных отношений, при котором вече феодального города постепенно утрачивало свое военное значение, уступая по мере расширения землевладельческой мощи князей и бояр первое место на войне военным вассалам князей и их феодальной дворне63.
IV
■ Исходя из своей явно искусственной концепции об условиях, способствовавших установлению феодализма, Покровский и в дальнейшем подчиняет двум указанным внешним моментам — татарскому завоеванию и направлению торговых путей — последующий ход феодальной концентрации. Он, правда, подходил к правильному разрешению вопроса, когда характеризовал «Московское государство XV века, как огромную ассоциацию феодальных владельцев — в силу особенно благоприятных условий поглотившую все остальные ассоциации». «Та группировка феодальных ячеек, которой суждено было стать на место городовых волостей XI—XII вв. и которая получила название великого княжества, позже государства Московского, нарастала медленно и незаметно»,— говорит он в «Русской истории с древнейших времен». Этому наблюдению он придает общее значение: «путем собирания отдельных феодалов вокруг одного и возникли крупные западноевропейские государства» 64. Здоровая мысль, видевшая в образовании «феодальной монархии» результат естественной концентрации феодальных сил вокруг наиболее благоприятно
61 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 27.
62 В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, т. II. СПб., 1900, стр. 34—35.
63 Правильно критикуя концепцию М. Н. Покровского, согласно которой «торжество. феодализма» обусловливается двумя чисто внешними^причинами — «передвижкой мировых торговых путей» и татарским нашествием, С. В. Бахрушин сам не смог с марксистско-ленинских позиций раскрыть причины расчленения древнерусского государства и перехода к феодальной раздробленности. Расчленение относительно единого раннефеодального государства с центром в Киеве, переход к политической раздробленности были следствием развития феодального способа производства, экономического обособления отдельных феодальных центров, развития классовой борьбы, требовавшей укрепления аппарата власти на местах. (Примечание редакции).
64 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 172, 173; Русская история в самом сжатом очерке, стр. 31.
«Феодальный порядок» а понимании М. Я. Покровского
167
расположенного в политическом и экономическом отношении княжества, однако, была совершенно заслонена у Покровского его двумя основными идеями о торговых путях и о татарах65.
«Объединение Руси около Москвы,— пишет Покровский,— было на добрую половину татарским делом» 66. Московский князь отнюдь не был самым сильным князем в Северо-Восточной Руси, он уступал в могуществе не только тверским, но и нижегородским и рязанским князьям. Возвышение Московского княжества явилось поэтому опять-таки результатом внешнего воздействия, результатом ханской политики: хан оказывал покровительство ^именно московскому князю, наиболее слабому и в глазах хана наиболее" безобидному». Московский великий князь в полном смысле слова — креатура татарского хана; он, по словам Покровского, является «чем-то вроде главного прикащика хана»67. Таким образом, абсолютиская феодальная монархия была создана татарами, и даже московское самодержавие является делом их рук. «Поддерживая князей и их бояр в борьбе с «меньшими» людьми, Орда создает в конце концов московское самодержавие, которое упразднит за ненадобностью и самое орду» 68.
Как и в других своих построениях по феодальной эпохе, Покровский мало оригинален и в суждениях о решающей роли татйр в деле образования Русского государства. Это очень старая мысль, которую впервые формулировал Карамзин, а за ним повторял ряд историков; наиболее, может быть, обстоятельно ее развивал Костомаров. Наоборот, Соловьев, а за ним Ключевский совершенно отрицали всякую роль татар. Для Ключевского «татарское иго» как бы совсем не существовало, так мало1 он уделяет внимания связанным с ним проблемам. Это была крайняя точка зрения, но лежавшая в основе ее мысль была более правильна, чем теория Карамзина. Основные внутренние процессы в жизни страны не были коренным образом нарушены татарским завоеванием и продолжали развиваться под владычеством золотоордынских ханов в том же направлении, как и прежде. Не подлежит сомнению, что московские князья искусно использовали татарских ханов в своих политических целях, но было бы наивно на этом основании думать, что возникновение сильного централизованного феодального государства явилось результатом интриг отдельных ловких князей и тех взяток, которые они вовремя раздавали «князьям ордынским» и ханшам. Покровительствуя тем или иным угодным князьям, золотоордынские ханы отнюдь не затрагивали основ того государственного строя, который они нашли в Северо-Восточной Руси, и
65 Правильно критикуя взгляды М. Н. Покровского относительно образования Русского централизованного государства, С. В. Бахрушин сам не показывает с достаточной полнотой объективных закономерностей этого процесса. Его представление о «концентрации феодальных сил вокруг наиболее благоприятно расположенного в политическом и экономическом отношении княжества» не раскрывает глубоко прогрессивного характера; процесса образования централизованного государства на определенном этапе развития экономического базиса. «Ни одна страна в мире,— говорит. И. В. Сталин,— не может рассчитывать на сохранение своей независимости, на серьезный хозяйственный и культурный рост, если она не сумела освободиться от феодальной раздробленности и от княжеских неурядиц. Только страна, объединенная в единое централизованное государство, может рассчитывать на возможность серьезного культурно-хозяйственного роста, на возможность утверждения своей независимости». (И. В. Сталин. Приветствие в день 800-летия Москвы.— «Правда» от 7 сентября 1947 г.). (Примечание редакции).
66 М. Н. П о к р о в с к и й. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 27.
67 Там же, стр. 32.
68 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 108.
168
С. В. Бахрушин
скорее плыли по течению, чем руководили ходом событий69. Мы действительно видим, что Батый, едва завершив завоевание Восточной Европы, торопится восстановить существовавший в ней порядок, нарушенный было его нашествием, и утвердить своей инвеститурой ту иерархию,, которая установилась до него между русскими князьями. Его преемники были заинтересованы в поддержании прерогатив великих князей владимирских, чтобы через их посредство властвовать над более мелкими князьями, принимая, однако, меры к недопущению слишком большого их усиления. При этом они в своей политике руководились не личными симпатиями и антипатиями, даже не количеством получаемых подарков,, а реальным соотношением сил в Северо-Восточной Руси. Пока была сильна Тверь, Узбек, несмотря на семейные и иные связи с московским княжеским домом, ярлык на великое княжение предоставлял великим князьям тверским. Через три-четыре года после расправы с Михаилом Яро- славичем он утвердил великим князем его сына князя Дмитрия Михайловича и даже после казни последнего в 1325 г. все-таки отдал великое княжение его брату Александру Михайловичу. Это, правда, не мешало Узбеку поддерживать своих московских свойственников в их войнах с Тверью, но только открытое восстание Твери против ханской власти дало Ивану Даниловичу Калите великокняжеский титул. И позднее вопрос решался не ханской волей, а реальными условиями момента.
По Покровскому, самый слабый из русских князей, князь московский, именно потому, что был слаб, сделался объектом покровительства со стороны хана, который превратил его в своего «прикащика» и усилил его за счет соседних князей. В действительности было обратное. Московский великий князь по мере своего усиления втягивал Орду в орбиту своей политики и использовал ее в своих целях. Маркс ярко характеризует взаимоотношения между московскими князьями и Золотой ордой даже в период ее наибольшего могущества. «Иван Калита,— говорил он,— обращает хана в орудие, при помощи которого он отделывается от наиболее опасных соперников и устраняет всякое на своем пути препятствие. Он не завоевывает уделы, но незаметно обращает в свою исключительную пользу права завоевателей татар». И в дальнейшем, «ханы,— по его словам,— как заколдованные продолжали оставаться орудиями усиления и собирания Москвы». Таким образом, не ханы создали на месте феодальной раздробленности единое феодальное государство с центром в- Москве. Объединительные процессы шли внутри феодального общества, вне зависимости от политических соображений ханов. Ханы не сйогли помешать развитию этих процессов, и не они, конечно, их вызвали к жизни. Объединение Северо-Восточной Руси вокруг Москвы зависело не столько от воли ханов, сколько от местного населения, сплотившегося вокруг наиболее сильного из многих князей. У Дмитрия Константиновича суздальского в руках был ханский ярлык, но он должен был уступить великое княжение малолетнему московскому князю Дмитрию (Донско¬
69 С. В. Бахрушин, правильно полемизируя с М. Н. Покровским по поводу его взглядов на прогрессивное якобы значение татарского ига для Руси, сам недооценивает глубоко отрицательных последствий татарского нашествия и завоевания для русского народа: разорения страны, разрушения городов, упадка ремесла и пр. Неправильно» определяет он и политику золотоордынских ханов как чисто пассивную. В действительности эта политика заключалась в натравливании русских князей друг -на друга, она ставила своей задачей) обессилить Русь, сломить ее силы и волю к сопротивлению. Лишь созидательный труд русского народа по восстановлению производительных сил и его. героическая борьба с татаро-монгольскими завоевателями привели к свержение ига иноземных захватчиков. (Примечание редакции).
<гФеодальный порядок» в понимании М. Н. Покро&ского
169
му), потому что его авантюра не встречала поддержки даже среди его ближайших сородичей, а в 1365 г. он даже отказался от ярлыка, присланного ему в третий раз из Орды, за невозможностью реализовать предоставленное ему звание. Точно так же и тверской князь Михаил Александрович в 1371 г. не мог использовать данный ему ярлык ввиду того, что владимирцы просто не приняли его, обвинив в том, что он взял великое княжение обманом. В 1389 г. Нижний-Новгород достался без боя московскому великому князю не потому, что он «умздил» советников хана, а потому, что на его сторону перешло местное нижегородское боярство, и т. д.
Постоянную поддержку встречали московские великие князья со стороны наиболее могущественной группы феодалов — духовенства. Со времени митрополита Петра феодальная церковь усиленно содействовала объединению «всея Руси» под главенством владимирских и московских великих князей, пуская в ход и свой религиозный авторитет, и испытанное оружие отлучения, и материальные силы, сосредоточенные в ее руках. Как и светские феодалы, церковные магнаты были заинтересованы в сильной власти, которая обеспечивала бы их вотчины от разорения феодальными войнами, от татарских набегов и от насилий их непосредственных сюзеренов. Последнюю мысль откровенно высказал значительно позже Иосиф Волоцкий, когда он оправдывал уход крупных монастырей из-под власти удельных князей под покровительство великого князя тем, что всегда «от обид меньших к большим прибегают»; и сам он коммендировал великому князю свой монастырь, «да не зацустеет и до конца не погибнет от многих неправд». Сильное феодальное государство обеспечивало не только безопасность владений более мелких феодалов. Оно обеспечивало им и более эффективное господство над населением их1, вотчин, открывая более широкие возможности его эксплуатации. Но уничтожение феодальной раздробленности было в интересах не только самих феодалов. Для Северо-Восточной Руси XIV—XV вв. вполне применимы слова Энгельса об усилении королевской власти в Западной Европе: «...И в городах и в деревне повсюду увеличилось в населении количество таких элементов, которые прежде всего желали, чтобы был положен конец бесконечным бессмысленным войнам, чтобы прекращены были раздоры феодалов, приводившие к тому, что внутри страны шла непрерывная война даже и в том случае, когда внешний враг был в стране, чтобы прекратилось это состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжало существовать в течение всего средневековья. Будучи сами по себе еще слишком слабыми, чтобы осуществить свое желание на деле, элементы эти находили сильную поддержку в главе всего феодального порядка —• в короле» 70. И Северо-Восточной Руси прекращение феодальной раздробленности несло известное облегчение для широких масс населения, и оно почувствовало преимущества нового порядка уже при Иване Калите, когда, по выражению летописца, «наступила тишина великая по всей Русской земле и перестали татары воевать ее» 71. Когда при Иване III братья великого князя, воспользовавшись приближением Ахмата, попытались было с оружием в руках восстановить свои старые права, то перспектива возобновления феодальных войн в тот момент, когда внешние враги были в стране, вызвала в населении такую панику и «страх великий», что города были приведены
70 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 443.
71 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен. Изд. «Общественная польза», т. I, стр. 929.
170
С. В. Бахрушин
в осадное положение, а сельские жители разбежались по лесам «и по лесом бегаючи мнози мерли и от студени» 72.
То обстоятельство, что в борьбе за объединение феодально раздробленной страны великий князь — «глава феодального порядка» — опирался не только на узкий круг феодалов, но и на широкие народные массы, и сделало Москву центром национальной борьбы с татарами за независимость. Этим объясняется, что уже в 1380 г. на Куликовом поле Москва выступила во главе почти всей Северо-Восточной Руси. Объединение народных сил вокруг Москвы и обеспечило победу над татарами 73.
Исключительное значение татар в деле создания централизованного феодального государства в Северо-Восточной Руси Покровский старался объяснить высокой, по его мнению, культурой выходцев из степей Монголии к моменту завоевания. «Татары,— говорит он,— даже в XIII— XIV вв. вовсе не были «степными хищниками», а были довольно высоко организованным полуоседлым народом, в области материальной культуры стоявшим выше своих русских противников (благодаря главным образом влиянию Китая, отчасти и арабов)» 74. Он неоднократно подчеркивает высокую культуру татар, в частности «техническое превосходство» жителей юрты «над не только «оседлым человеком» Восточной Европы XIII века, но и над современным населением тех мест» 75.
Таким образом, татары, в изображении Покровского, выступают в отношении покоренных ими русских княжеств как своего рода культуртрегеры. Такая преувеличенная оценка культурной роли татар объясняется в первую очередь теми поразительными открытиями, которые сделала советская археология на месте старинных татарских городов, а также естественной реакцией против пренебрежительного отношения предшествующей «дореволюционной историографии» к «степным хищникам». Но при этом Покровский не учитывал, что иранская культура (в отношении Золотой орды можно говорить главным образом о культурном влиянии Ирана и Хорезма) затронула лишь верхушку татарских правящих классов, что городские центры с их великолепными дворцами, украшенными художественными изразцами, по существу служили временными стойбищами для татарских феодалов, обстраивавшимися руками пленных иностранных мастеров, что масса татарского населения вела кочевой образ жизни, и даже ханы перекочевывали со всей Ордой из одного пункта своих владений в другой. Поскольку татары при эксплуатации завоеванных ими русских земель применяли приемы обложения, заимствованные из завоеванных ими стран, они косвенно явились проводниками на Руси финансовой системы, выработавшейся в феодальных государствах Средней Азии. Этой организацией воспользовались и московские великие князья, когда под их властью стало складываться большое государство. Многое было принято русскими феодалами из материальной культуры завоевателей, из их одежды, оружия, даже языка 76. Но все эти заимствования не компенсировали пагубных последствий той эксплуатации, которой подверглось население Северо- Восточной Руси, и систематического разорения страны почти ежегодными набегами степняков. «Татарское иго,— как говорит Маркс,— ...не
72 ПСРЛ, т. XII, стр. 197.
73 В статье С. В. Бахрушина осталась недостаточно раскрытой роль Москвы как «основы и инициатора создания централизованного государства на Руси». (Примечание редакции).
74 М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов, т. I, стр. 280.
75 Там же, стр. 186.
76 С. В. Бахрушин преувеличивает воздействие татар на Русь. (Примечание редакции) .
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
171
только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Монгольские татары установили режим систематического террора, причем разорение и массовые убийства стали его постоянным институтом».
Татарские ханы отнюдь не способствовали созданию сильного национального Русского государства. Наоборот, когда могущество великого княжества Тверского стало казаться им опасным, они под рукой оказывали поддержку московским князьям, а когда в конце XIV в. последние слишком на их взгляд усилились, они выдвигали против них то рязанских, то суздальских, то нижегородских, то тех же тверских князей. Их роль в событиях, происходивших в Северо-Восточной Руси, была в сущности пассивной. Во времена своего могущества, при Узбеке, Золотая орда еще в какой-то мере пыталась тормозить дело объединения Северо-Восточной Руси, используя борьбу между Тверью и Москвою. Начало упадка Золотой орды является вместе с тем периодом усиления и оформления Русского государства. «...В . России покорение удельных князей,— говорит Энгельс,— шло рука об руку с освобождением от татарского ига и окончательно было закреплено Иваном III»77. Итак, только ослабление Золотой орды было условием, благоприятствовавшим объединению Северо-Восточной Руси вокруг Москвы. Не под покровом Золотой орды, а в борьбе с , ней выросло и окрепло Русское государство 78.
V
В соответствии со своим общим представлением о двух основных причинах, приведших к падению городской Руси и к установлению феодального порядка, Покровский и в вопросе об образовании Московского великого княжества выдвигает не одно только содействие Золотой орды. «В ряду безличных факторов, определивших «собирание» Руси около Москвы» он отводит экономике «одно из первых мест»79. Экономику он, однако, понимает узко: он имеет в виду выгодное положение Москвы — на пути из Западной России в Поволжье. Еще существеннее другой момент: хМосква стала важнейшим «узловым пунктом» благодаря тому, что со старой дорогой восточной торговли пересекся «но'вый (подчеркнуто мною.— С. Б.) путь торговли западной из Новгорода в южную и восточную Русь». Наконец, «северный торг, направлявшийся прежде, до XIII столетия, на Киев по Днепру, теперь изменил это направление и шел уже через Москву по Дону...» в генуэзские колонии Черноморья. Таким образом, и тут «сдвиг» торговых путей играет решающую роль. Благодаря этому «сдвигу» столица Калиты уже в XIV в. становится, по словам Покровского, крупным «буржуазным центром»80, тем самым подготовляясь к предназначенной ей автором роли будущей столицы «торгового капитализма». Такое преувеличенное представление о торговом значении Москвы, ведущее начало от Соловьева и получившее дальнейшее развитие в лекциях Ключевского, •было воспринято Покровским безоговорочно. Но даже в узких рамках «возвышения Москвы» момент торговли был гораздо более второстепен¬
77 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 450.
78 Этот тезис С. В. Бахрушина требует уточнения. Конечно, .внутренние феодальные войны ослабляли Орду и усиливали позиции Руси. Но гораздо важнее другое: экономическое развитие Руси и героическая борьба русского народа против Золотой орды тсак главные факторы, обусловившие ее падение. (Примечание редакции).
79 М. Н. Покр о в ски й. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 174.
80 Там же, стр. 175, 176.
172
С. В. Бахрушин
ным, чем думали Соловьев и Ключевский. Соперница Москвы — Тверь в отношении торговли находилась в значительно более выгодных условиях: в ее руках был ключ к пути из Новгорода на Волгу. Более того, путь из Новгорода на Москву, которому Покровский вслед з.а Ключевским придавал такое крупное значение, всецело зависел от тверских кня-* зей, поскольку устье Тверды находилось в пределах их княжества, под глазами их столицы и под контролем крепостных сооружений их вассала, Отроча монастыря. С другой стороны, положение на Волге способствовало связям с далекими странами Востока, и в Твери мы видим «ордынских» и даже хопыльских купцов из Средней Азии, а в. XV в. в Тверь приезжает посольство из Шемахи. Неслучайно именно тверской купец Афанасий Никитин делает попытку завязать непосредственные сношения с Ираном и производит торговую рекогносцировку в далекую Индию. Не говорю уже о соседстве с Литвою, открывавшем возможность товарообмена и с этой страной.
Итак, если придавать решающее значение торговому фактору, то все преимущества были на стороне Твери. -Прав поэтому В. Е. Сыроечков- ский, когда он говорит, что «Тверь вначале затмевала своей торговлей и богатством захолустную Москву» 81. Нельзя преувеличивать и значение торгового пути по Дону в Азовское море. Из описания путешествия Пимена в Константинополь видно, что этот путь был в конце XIV в. еще очень мало освоен русскими. Путь по Дону начинался вне пределов Московского княжества, близ Данкова, и был освоен Москвой лишь значительно позже, к началу XVI в., когда Рязань попала в вассальную зависимость от московских князей. Другой выход на Дон, по Красной Мече, стал достоянием Москвы тоже сравнительно поздно, когда политическое преобладание Москвы уже вполне определилось82.
Вопрос о политическом преобладании Северо-Восточной Руси решался не торговыми путями. Очень важное значение имело положение обоих конкурировавших княжеств в отношении внешних врагов. Оба они были защищены от татар с юга и с востока Рязанью, Н.-Новгородом, Владимиром, а Тверь, кроме того-, Москвою. Это обстоятельство способствовало наплыву в Тверское и Московское княжества населения из местностей, подвергавшихся большей опасности разорения со стороны татар. В 1292 г. татары, вторгшиеся в тверские пределы, должны были отступить, «бе бо множество людей сбеглося во Твери изо иных княжеств перед ратью». В «Житии» Сергия Радонежского как на одну из причин переселения его родителей из Ростова в Москву указывается и на татарскую «рать». Экономическая мощь тверских и московских князей и основывалась на многолюдстве их владений. Первоначально Тверь и в отношении внешних врагов находилась в более выгодном положении, так как от татар, помимо более отдаленных княжеств, ее защищало с юго-востока само Московское княжество. Но с усилением Литовского великого княжества она приобрела опасного и агрессивно настроенного соседа. К тому же за спиной у Твери был Новгород Великий, который из опасения возрастающего могущества тверских князей поддерживал против них Москву. Более центральное положение Московского княжества не только обеспечивало скопившемуся на его территории населению сравнительную безопасность со всех сторон, но и созда¬
81 В. Е. С ы р о е ч к о в с к и й. Гости-сурожане. М.— Л., 1935, стр. 19. О торговом значении Твери в начале XVI в.— там же, стр. 42—45; В. С. Борзаковский. История Тверского княжества, 1876, стр. 60—66.
82 В. Е. С ы р оечков ск и й. Пути и условия сношений Москвы с Крымом на рубеже XVI века.— «Известия АН ССОР», 1932, № 3, стр. 228—232.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
173
вало благоприятные условия для политической концентрации вокруг Москвы феодальных полугосударств Северо-Восточной Руси. Этих условий Покровский не замечает, потому что политическая сторона процесса его мало интересует.
Одна из крупных ошибок предшествующей буржуазной историографии заключалась, как мы видим, именно в том, что вопрос об образовании великорусского государства она подменяла [вопросом )о «возвышении Москвы». От этой ошибки не сумел избавиться Покровский: вопрос об образовании централизованного феодального государства с центром в Москве он подменяет все тем же вопросом о причинах возвышения Москвы. Мы видим, что он 'Несколько раз пытался подойти к разрешению важнейшей проблемы образования «феодальной монархии» и незаметно соскальзывал на более простой вопрос о возвышении Москвы. А между тем вопрос об условиях образования единого государства на месте феодальной раздробленности был уже давно поставлен и разрешен В. И. Лениным в его работе «Что такое «друзья народа...». Тут отчетливо было показано, как складывались «национальные связи» и происходило слияние отдельных земель, частью даже княжеств в единое государство под влиянием усиливающегося обмена «между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок» 83. Концепция Ленина вполне совпадает с той, которую дает Энгельс в лишь недавно опубликованной статье, в которой процесс образования национальных государств он ставит в связь с развитием буржуазных отношений 84.
Эта концепция получила дальнейшее развитие и уточнение в трудах И. В. Сталина. На примере феодальной Грузии И. В. Сталин показал, что феодальная раздробленность была обусловлена экономической раздробленностью85. В Западной Европе «период ликвидации феодализма и складывания людей в нации по времени в общем и целом совпал с периодом появления централизованных государств», но «на востоке Европы, наоборот, процесс образования наций и ликвидации феодальной раздробленности не совпал по времени с процессом образования централизованных государств». В Венгрии, Австрии, России «капиталистического развития еще не было, оно, может' быть, только зарождалось», но здесь процесс ускорялся тем, что «интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия»86. Централизованное феодальное государство сложилось в Северо-Восточной Руси в условиях борьбы с татарским игом, потребовавшей концентрации сил, но эта концентрация оказалась возможной лишь тогда, когда «экономическая раздробленность» была хотя бы отчасти ликвидирована.
(Первоначально напечатано: «Против исторической концепции М. Н. Покровского». Сб. статей, ч. 1, М.—Л., 1939, стр. 117—139).
83 В. И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 137.
84 См. «О разложении феодализма и развитии буржуазии» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I), стр. 440—450.
85 См. И. В. Сталин. Соч. т. 2, стр. 295.
86 См. И. В. Сталин. Соч,. т. 5, стр. 33—34.
ТОРГИ НОВГОРОДЦЕВ КОШКИНЫХ к
Может считаться общепризнанным фактом, что основным моментом в деле завоевания Прибалтики Петром I в начале XVIII в. была жизненная потребность сложившегося к началу XVIII в. в России «националы ного государства помещиков и торговцев» 1 2 в выходе к портам западноевропейской торговли. Россия,— говорит Маркс,— уже не могла оставить в руках шведов устье Невы, которая являлась естественным выходом продукции северной России, и захват балтийских провинций в силу их географической конфигурации для той нации, в руках которой находится местность, расположенная позади них, является естественным следствием обладания ею. Это бесспорное положение до сих пор не было в достаточной мере разработано нашей историографией на кон: кретном материале.
Каковы и как были сильны торговые интересы Русского государства на Балтийском море, в какой мере делали они неизбежными войны, насколько сознавались они самими русскими — все эти вопросы требуют дальнейшего исследования. Для этого необходимо обратиться к изучению условий, в которых происходила русско-шведская торговля в XVII в. Трудность задачи заключается в том, что основной русский источник по русско-шведской торговле этой эпохи — таможенный материал — почти не сохранился3. Восстановить картину мы можем лишь отчасти по
1 Статья важна для изучения проблемы складывания всероссийского рынка и Формирования класса купечества. Посвященная конкретной теме, связанной с этой про^ блемой,— русско-шведской торговле в конце XVII — начале XVIII в. и основанная на материалах, относящихся к торговым операциям одной купеческой семьи, статья эта содержит данные по многим вопросам. Автор останавливается на тех условиях, в которых совершались поездки из Новгорода в Швецию, говорит о размерах торговых операций, о предметах торга (вывоза и ввоза),, о ценах на товары, о том, как производилась в русских городах распродажа товаров, привезенных из Швепии, и каков был социальный состав покупателей и т. д.
На примере семьи Кошкиных С. В. Бахрушин показывает, что крупные русские торговые люди начинают специализироваться на торговле определенными товарами. Кошкины вывозили в Швецию лен и пеньку и ввозили металлы. В статье ставится специальный вопрос о том, какое влияние на русско-шведскую торговлю оказала Северная война начала XVIII в. и основание Петербурга. Нельзя согласиться с двумя тезисами работы С. В. Бахрушина, которые не вытекают непосредственно из изученного материала: 1) автор склонен сводить борьбу за побережье Балтийского моря к защите интересов русского купечества и 2) автор принижает роль русских купцов в развитии внешней торговли. См. также предисловие. {Примечание редакции).
2 И. Сталин. Соч., т. 13, стр. 105.
3 Мне известны таможенные книги по Пскову за 179 г. («Псковский музей», кн 38), 192 и 193 гг. (там же, кн. 379) и таможенные книги по Тихвину (принадлежат Институту истории! АН СССР и хранятся в его архиве в Ленинграде)^ В тихвинских книгах имеются особые отделы: «Книги привозному товару из-за Свейского рубе¬
Торги новгородцев Кошкиных
175
отрывочным данным, имеющимся в Шведских делах бывшего Посольского приказа 4. Тем ценнее для нас один, не совсем обычного типа памятник, дошедший до нас от конца XVII в. Я имею в виду две записные книжки из бывшего! Увар-даскопо ..собрания, -ныне» принадлежащего Московскому Государственному Историческому музею, в которых отрат жены с большой полнотой стокгольмские торги новгородских торговых людей Кошкиных в конце XVII в. Книжки эти особенно важны для нас тем, что показывают наглядно, как в условиях развития всероссийского рынка на почве торговли со Швецией складывается в описываемое вре- мя новый, более прогрессивный тип купца-олтовика, специализирующегося на торговле одним определенным товаром. Такой специализации способствовало то значительное место, которое в, импорте из Швеции занимал один основной товар — металлы.
Железо, которое в значительном количестве сами русские плавили примитивным кустарным способом в Белослудском стане Устюжского уезда, на Тихвине (батоги «тихвинского укладу»), на Олонце («карельский уклад»), на Устюжне Железопольской и в некоторых других районах, шло на мелкие поделки (на сошники, лемехи, сковороды, кадильницы, гвозди, ножи и т. п.) и было чрезвычайно невысокого качества, как свидетельствует Кильбургер. «В разных местах,— пишет он,— крестьяне делают... железо и сталь маленькими ручными раздувальными мехами... Но такое железо очень плохое и совсем холодно-ломкое, так что гвозди, если по ним бывает неровный удар, ломаются как стекло»5. Тульские и другие заводы, устроенные на территории Русского государства иностранными концессионерами, далеко не могли удовлетворить всей потребности государства и вольного рынка в хорошем железе.
Что касается медных приисков Олонецкого края, которые стали разрабатываться с 70-х годов, то разработка их шла «с большим убытком» 6. В течение всего столетия, пока не получило развития горнозаводское дело на Урале и в Сибири, Москва зависела поэтому в отношении металлов всецело от иностранного ввоза, точнее, от ввоза из Швеции, рудники которой снабжали в XVII в. железом и медью всю Европу7. Всякий раз, как где-нибудь в Русском государстве начиналась какая-либо капитальная стройка, з.а железом приходилось обращаться в Швецию. После июньского пожара 1648 г., уничтожившего шведский двор в Москве, шведский резидент Поммеренинг просил королеву Христину выслать для постройки нового двора железо из Швеции, потому что оно «здесь дорого и стоит 22 или 23 алтына за пуд» 8. Точно так же и Тихвинский монастырь, приступая к постройке башен и других
жа» за 193, 194, 195, 196, 198, 199, 202, 204, 205 и 207 гг.; некоторые дополнения могут быть найдены в общих книгах Тихвинской таможни; иногда в них (например, в книге 179 г.) в особую группу выделяются иностранные купцы (канчане и др.Г В Гос. Историческом музее хранится очень ценная Новгородская таможенная книга 7202 г. Московской Большой таможни («Книга записная привозных новгородских товаров гостя Семенникова»), в которой имеются сведения о привозе в Москву товаров из-за шведского рубежа. Сведения о вывозе в Ригу имеются в смоленских таможенных книгах (ЦГАДА. Дела Смоленского приказа, кн. 12).
4 Хранятся в Центральном Гос. Архиве древних актов (ЦГАДА). В дальнейшем при ссылке на эти дела название архива опускается.
5 И. Кильбургер. Краткое известие о русской торговле. Киев, 1915, стр. 169.
6 Там же, стр. 165.
7 С. В. Бахрушин преувеличивает значение ввоза шведских металлов в Русское государство. Необходимо отметить, что в течение всего XVII в. потребность в железных изделиях удовлетворялась в основном за счет своего местного сырья и производства. Медь, олово и благородные металлы действительно получались путем импорта (Примечание редакции).
8 К. И. Якубов. Россия и Швеция в XVII в. М., 1897, стр. 169.
176
С. В. Бахрушин
каменных строений в Г669 г., ходатайствовал о разрешении послать в Швецию «монастырского торгового человека Илью Шпилькина за железом на связи» 9.
О размерах вывоза металлов из Швеции в конце столетия, в 1697 г., дает представление справка, записанная одним русским торговым человеком, очевидно, на основ,ании данных, полученных им на месте в Стокгольме: «7205 г. во вей. земли в отпуски ис Стекольна, опричь русского [отпуску], железа прутового 200 000 берковцев, меди красной и всякой 8000 берковцев, стали и пушек и дощатого железа 4000 берковцев. На Русь железа прутового 3860 берковцев, дощатого железа 330 берковцев, стали 340 берковцев, пушек и якорей 600 берковцев, меди красной новой котельной [т. е. котл,ов красной меди] 750 берковцев, красной же меди ветоши [лома] 350 берковцев, итого 2800 пудов [русских], проволоки 250 берковцев, 2000 пуда [русских], запрудной меди грют 46 берковцев, а русского весу 368 пудов; плот [т. е. медных досок, ходивших как монета в Швеции] — 36 000 штук ефи- мочных, латуни 40 берковцев [320 п. русских]. Вышеописанные берковцы на железную важню [т. е. по шведскому весу]» 10 11. Итак, если верить данной справке, в Русское государство в 1697 г. было отпущено из Швеции железа 41 400 русских пудов, т. е. более 251% всего железа, вывозившегося из Швеции, и меди разных сортов 11 168 пудов русских, а если прибавить «плоты», вес которых равнялся приблизительно, по моему расчету, 5950 русским пудам, то 17 118 п., или более 29% всего вывоза меди,— всего «на русскую важню» около 58 158 п.
В принадлежащей Гос. Историческому музею «Новгородской книге» Московской Большой таможни 1693—94 г., в которую записывался привоз в столицу товаров из Новгорода, Пскова и других порубежных с Швецией городов, зарегистрировано железа прутового и дощатого 11 192 п. 29 ф. и 276 досок, 175 листов и 115 бочек железа белого, вес которых не указан, меди кр.асной, зеленой и запрудной в изделиях (котлы, тазы, проволока), ветоши и в плотах более 12 450 п.; всего того и другого значительно более 23 642 п., не считая 860 полос сабельных и 330 лопат. У нас нет таких же точных сведений о ввозе металлов из Швеции через Архангельск, но, если судить по данным Кильбургера, он был очень невелик. В 1671 г. этим путем шведского железа было привезено только 1957 прутов (приблизительно 2000 п.), в 1672 г.— 123 прута и 90 п. (приблизительно 225 п.) и 2 бочки проволоки; в 1673 г.— 672 прута (около 700 п.) и 6 бочек проволоки п. Труднее подвести итоги привоза меди через Архангельск ввиду неточности обозначения количества ее у Кильбургера, но и он был ничтожен по сравнению с тем, который шел через сухопутную границу. Исключение составляют мелкие изделия из меди и железа — наперстки, замки, иголки, булавки, ножницы, кадильницы и т. д., которые шли почти исключительно через Архангельск, и отчасти колокола и колокольчики. Можно с уверенностью сказать, что мелочь из меди и железа шла не из Швеции (ценились замки немецкие, иголки шпанские и т. д.)^ колокола, как видно по -надписям на многих из них, поставляла Голландия. Несмотря на неполноту и неточность сведений Кильбургера, картина получается довольно ясная. Русское государство потребляло главным образом шведские металлы, которые шли преимущественно через сухопутную границу, т. е., как видно из Московской таможенной книги 1694 г., через Новго¬
9 ДАИ, т. V. № 83.
10 Гос. Истор. музей. Собр. Уварова, кн. 124. л. 54.
11 И. Кильбургер. Указ, соч., стр. 124, 130, 135, 138.
Торги новгородцев Кошкиных
ill
род и в меньшей степени через Псков. Посредниками при этом выступали жители порубежных русских городов: Новгорода Великого и его пригородов, Ладоги, Олонца и Тихвина и отчасти Пскова и Ржевы. Псков, впрочем, торговал не непосредственно со Швецией, а с ливонскими городами, и это обстоятельство отражается на сравнительно небольшом количестве вывозимых псковичами металлов.
Основной торговой артерией, по которой шли торговые сношения непосредственно со Скандинавией, и в XVII в. оставался старый путь «из варяг в греки». Естественно поэтому, что первое ме)сто в торговле со Швецией принадлежало Новгороду. Столбовский мир 1617 г. восстанавливал для этого старого торговою города возможность торговать на Балтийском море. Уже в середине XVII в. среди его населения сложилась группа торговых людей, которые «ездили за Свейский рубеж в Стекольно для своего торгового промыслу». Коллективные «сказки» об условиях торговли в Стокгольме подписывали в 1664 г. 24 человека, в 1699 г.— 9 человек. Но это лишь самые крупные и влиятельные лица. В документах за время с 1649 по 1699 г. я нашел более 70 имен новгородцев, торговавших либо непосредственно, либо» через приказчиков в Стокгольме, и 14 человек, ведших дела в Канцах (Ниеншанц) и в Кореле.
Наличие очень крупных торговых интересов у новгородцев в Швеции подтверждается данными тех многочисленных анкет об «обидных делах», которые в течение всею XVII в. проводились по распоряжению из Москвы в Новгороде в целях устранения путем дипломатических переговоров со шведским правительством наиболее стеснительных препятствий к успешному развитию русской торговли в «Свейских городах». Красною нитью проходят жалобы новгородских торговых людей на отсутствие «повольности» в торговле в Швеции, на всевозможные ограничительные меры со стороны городских ратуш и шведской администрации, на стеснительные привилегии отдельных городов, на запрещение торговли вне городов и помимо городского купечества, на требование продажи товаров оптом, произвольное повышение пошлин и многократные таможенные досмотры, задержки в выдаче «пасов», подсудность бурмистрам и ратманам, затруднения с валютой и на массу других мелких и крупных осложнений в заграничной торговле. Упорство, с которым новгородское купечество добивалось устранения препятствий для развития русско-шведской торговли, свидетельствует о глубокой заинтересованности его в балтийских рынках, о стремлении прорвать железное кольцо шведско-немецкого торгового капитала, не пропускавшего русского купца к Балтике и не допускавшего непосредственных сношений с голландскими и английскими иноземцами, кольцо, в котором задыхалась русская торговля. Таким образом, только изучение истории этих устремлений русской торговли к берегам Балтийского моря может с достаточной конкретностью выявить один из важнейших мотивов, который заставил в начале XVIII в. правительство Петра I приступить к завоеванию балтийских портов в интересах «нарождавшегося купеческого класса».
К сожалению, исторические материалы, которыми мы обладаем для истории русско-шведской торговли, далеко не отличаются полнотой. До нас, как сказано, не дошёл основной источник по истории торговли Новгорода — новгородские таможенные книги, и этот пробел не заполняется наличием довольно полного набора таковых по некоторым из его пригородов, торговавших с заграницей, как Тихвин и Олонец. Упоминаемые выше анкеты и другие «обидные дела» дают либо общую характе-
12 Научные труды, т. II
'478
С. В. Бахрушин
ристику заграничной торговли, либо отрывочные и случайные сведения. При такой бедности источников особенную ценность приобретают указанные записные книжки крупных импортеров железа новгородцев Кош киных, отражающие торговые сношения Новгорода со Швецией в конце XVII в., накануне Северной войны. Книжки эти хранятся в Гос. Историческом музее12. Всего сохранились две книжки целиком и отрывок третьей. Владельцем их был новгородец, торговый человек, Никита Тимофеевич Кошкин, к которому одна из этих книжек перешла от его брата Никифора. После Никиты Кошкина книжки оставались в его семье. Записи Никиты Кошкина охватывают период с 1684 по 1705 г.; от 1717 г., еще при его жизни, имеются записи его сына Филиппа; затем следуют записи 1744—1748 гг. другого его сына, Гаврилы, а после смерти его, -последовавшей.9 июля 1748 г., и до 1797 г.— сына Гаврилы, Петра. Иначе говоря, в течение целого века, с 1684 по 1797 г. книжки оставались во владении трех поколений Кошкиных.
.• с Записные книжки Кошкиных содержат в себе ряд хозяйственных записей, в частности подробные записи торговых сделок в Стокгольме, в Москве, и в Петербурге. Особенно важны детальные сведения о торговле, производившейся Кошкиным в Швеции, в частности описание поездки в Стокгольм в 1689 г. с подробными по дням записями всех совершенных сделок, и ряд более отрывочных, но тоже существенных^дан- ных о торговле в «Стекольне» за другие годы; далее записи, касающиеся распродажи привезенных из Стокгольма товаров в Москве и, наконец, .записи о торговой поездке Филиппа Никитина Кошкина в Петербург в 1717 г. Из сказанною видно, какой исключительный интерес представляет собою это произведение бесхитростной торговой бухгалтерии новгородских купцов XVII — начала XVIII в. Записные книжки Кошкиных вскрывают в какой-то мере реальные основания русской политики -во второй половине XVII и в начале XVIII в. в Прибалтике, показывают •те жизненные экономические интересы, которые заставляли «национальное государство помещиков и торговцев» бороться з.а доступ к Балтийскому морю. «Окно в Европу» отвечало назревшим потребностям русского, в частности новгородского, рынка. Неслучайно под коллективным заявлением новгородских торговых людей, которые «для торгу ходят в Сте- кольно и в иные Свейские города», об обидах, чинимых им в Швеции, поданным в 1663 г., имеется подпись отца первого владельца книжки, Тимофея Кошкина, а в 1699 г., накануне Северной войны, он сам и Никита Кошкин подписали -новое заявление подобного же содержания, в котором эти обиды были изложены с особенным пафосом.
I
Кошкины были старожилами и почетными «уличанами» 13 Заполь- ской улицы в Новгороде, где на пересечении с Конюховой улицей, вблизи церкви Бориса и Глеба еще в середине XVII в. стоял их двор и другие хозяйственные постройки 14. В подвале названной выше церкви Бориса и Глеба Кошкины хранили свои запасы 15.
12 Гос. Истор. музей. Собр. Уваров, кн. 124 и 125. См. подробное их описание .в Приложении 1 к данной статье. В дальнейшем при ссылке на этот источник указывается только номер книжки и листы.
13 Члены небольшой общины, которую образовали жители улицы; в Новгороде возникновение таких организаций относится к периоду его независимости, но и в XVII в. сохранились еще намеки на самоуправление улиц в Новгороде.
14 Шведские дела, кн. 44, лл. 91—92; ДАИ, т. Ill, № 48; т. XII, № 182.
, 13 Кн. 124, л. 48.
Торги новгородцев Кошкиных
,Д79
На Запольской улице проживал родоначальник семьи, дед владель- дев книжки, Степан Аверкиев Кошкин; здесь находилась принадлежавшая ему солодовня, что дает повод думать, что солодовное дело было его основным занятием 16; но, не ограничиваясь этим своим промыслом, он уже вел крупные торговые дела за пределами родного города и ездил за рубеж, в Швецию 17. В 50-х годах имя его уже больше не встречается в документах. Вероятно, сыном ему приходился Константин Кошкин, который в 1653 или 1654 г. был в Стокгольме и, возвращаясь оттуда поздней осенью, потерпел кораблекрушение на море и утонул18.
После смерти-Константина единственным старшим представителем семьи остался сын Степана Аверкиевича — Тимофей Степанович Кошкин, который в 1663 г. подписался под прошением новгородских торговых людей, «которые прежде того для торговли бывали за шведским рубежом» 19. Уже тогда торговля со Швецией выдвигала его в первые ряды торговой знати Новгорода. Мы встречаем его при исполнении ответственных и почетных служб: в 1655 г. он был выбран «в подголовье в таможню», с 1661—1662 г. в качестве одного из наиболее богатых торговых людей в своем родном городе он «без не-велика три года» служил, при продаже «великого государя указных товаров», объявленных казенной монополией, а в 1678 г. он был старостою одного из пяти концов, на которые по старой традиции делился в XVII в. Новгород20.
К тому времени, к которому относятся наши книжки, Тимофей Кошкин был уже преклонных лет и делами сам непосредственно не занимался, переложив бремя поездок в Стокгольм и в Москву на своих сыновей. Тем не менее общее руководство всей торговлей оставалось в его крепких руках. Не ездя сам никуда, старик из Новгорода распоряжался всем до последней мелочи. К «батюшку» посылались из Москвы деньги, получаемые от торговли; ему передавалась вся выручка по возвращении сыновей в Новгород. Он же и распоряжался всеми расходами. «По батюш- кове грамотке [Brief]», «по грамотке батюшкова письма [Handschxift]» производились все денежные расплаты21. В январе 1702 г. по его распоряжению произведена была в Москве продажа принадлежавшей семье серебряной посуды22. Продолжал он принимать участие и в корпоративных выступлениях новгородских торговых людей: мы видим его подпись под коллективным заявлением об обидах, чинимых шведами, приезжающим в Стокгольм для торговли русским купцам, поданным и в 1699 г.23
Январская запись 1702 г. является в книжках последней, в которой упоминается Тимофей Степанович. Однако записи первых годов XVIII в. слишком случайны, чтобы можно было делать на их основании какие-либо выводы. В 1717 г. его во всяком случае уже не было в живых.
Из сыновей Тимофея Кошкина для нас интереснее всех Никита Тимофеевич, владелец записных книжек. В последней четверти XVII в. он, по- видимому, был заправилою в семейных делах и наиболее деятельным участником предприятия, разъезжая непрерывно то в Стокгольм, то в Москву, то обратно в Новгород. В 1689 г. он с братом своим Никифором ездил в Стокгольм и, благополучно совершив переезд через грозцое
16 ДАИ, т. III, № 48.
17 Шведские дела, кн. 44, л. 106.
18 Там же, лл. 106 об.— 107.
19 Там же, л. 103; ср. лл. 91, 92.
20 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г., д. 246; 1653 г., д. 59, л. 52; Стб. Белгород, стола, № 1046, лл. 16—19.
21 Кн. 124, лл. 15—15 об., 27 об., 29; кн. 125, л. 42 и др.
22 Кн. 124, л. 39.
23 Шведские дела, 1699 г., д. 1. I
12*
т
С. В. Бахрушин
Балтийское море, записал 25 мая: «В Стекольно бог пронес на большом карбасе». По возвращении из Швеции он с товарами ездил в Москву, откуда 15 декабря приехал «домой» в Новгород. В 1690 г. он опять ездил с Никифором в Швецию; в 1691 г. он снова был в Стокгольме24. В промежутках он ведет дела в Москве, продает привезенные из Швеции товары, получает деньги, отсылает излишки к отцу25. Так было, например, в 1694 г.; в январе и в феврале этого года он являл новые партии товара в Большой таможне в Москве; в конце июля он вторично приезжал в Москву и 2 августа записал товар в таможне; 17 сентября он в Москве «считал» контрагента Кошкиных в Москве, торгового человека Котельного' ряда Тимофея Петрова 26.
Затем следует перерыв в наших сведениях о деятельности Никиты Кошкина. Мы знаем только, что в 1691—1697 гг. он был таможенным головой в Новгороде и в начале 1700 г. ездил в Москву для сдачи дел. В октябре — декабре 1701 г. и в первой половине следующего года мы снова встречаем Никиту за торговлей в Москве, откуда он вернулся в Новгород только 17 октября 1702 г.27 На этом обрываются наши сведения о Никите Кошкине. Он был жив еще в 1717 г. и даже занимался делами. В начале этого года он ездил с уксусом в недавно завоеванный Ревель. Другие разъезды в это время совершал уже его сын Филипп, который, однако, во всем действовал, как он сам пишет, «по приказу ба- тюшкову»; даже векселя, которые ему выдавались, писались на имя его отца. Год смерти Никиты Тимофеевича мне неизвестен.
В торговых делах Никите Кошкину помогали его братья. Часто упоминается в записных книгах и других документах Семен Тимофеевич Кошкин, который в 1694 г. сопровождал его в Москву28. Он тоже неоднократно ездил в Стокгольм (в 1688—1693 гг.) 29. Ездил в Стокгольм и третий брат—Федор Тимофеевич (в 1684—1685 гг., 1686 г., 1689 г.), о котором, впрочем, имеется сведений очень мало30. Моложе остальных братьев был, повидимому, Никифор Тимофеевич, который в изучаемое нами время являлся наиболее деятельным сотрудником Никиты (ему принадлежат некоторые записи в книжке № 124). Он, «впервые в Стекольно поехал» в 1687 г. и с тех пор ездил туда неоднократно; в книжках отмечены его поездки в 1689, в 1690 и 1692 гг.31 В 1699 г., на обратном пути из Стокгольма, он чуть не погиб на море во время кораблекрушения, спасшись «с великою нуждою» на шлюпке на какой-то остров 32. Путешествовал он для торговых дел и в Москву, где торговал, например, в конце 1692 г.33 Но за исключением поездок н Стокгольм он преимущественно жил в Новгороде, руководя вместе с дряхлеющим отцом семейными делами. В большинстве записей он вместе с отцом выступает в качестве хранителя кассы предприятия в Новгороде, принимает деньги, производит расплаты и т. д.34 Таково поколение Кошкиных, кото¬
24 Кн. 125, лл. 42 об., 56, 65 об.
25 Кн. 124, лл. 13, 14, 16.
26 Гос. Истор. музей. Новгород, книга Моек. Б. таможни 1693/94 (202) г., лл. 68, 69, 82 об., 83, 84; кн. 125, лл. 54, 57.
27 Кн. 124, лл. 33—33 об., 35—35 об., 40 об., 46.
28 Гос. Истор. музей. Новгород, книга Моек. Б. таможни, лл. 54, 57, 58; кн. 125, л. 55 (он торговал в Москве и в начале следующего 1695 г.).
29 Кн. 124, лл. 27 об., 30.
30 Кн. 124, л. 23 об., 30; кн. 125, лл. 17 об., 19, 23 об., 71. О пребывании в Стокгольме «Фредрика Кошкина» в 1686 г. см. Шведские дела, 1686 г., д. 1.
' 31 Кн. 125, лл. 1, 8 об., 9 об., 56.
32 Шведские дела, 1699 г., д. 1.
33 Кн. 125, лл. 13 об., 14—14 об., 16.
34 Кн. 124, лл. 45, 46; кн. 125, л. 65.
Торги новгородцев Кошкиных
1:81
рое работало и действовало в те годы, к которым относится большая часть записей в дошедших до нас книжках.
Мы имеем гораздо меньше сведений о следующем поколении, и они относятся исключительно к потомству Никиты Тимофеевича, к одному из сыновей которого перешла, как сказано, книжка № 125.
У Никиты Тимофеевича осталось два сына — Филипп и Гаврила. В 1717 г. Филипп Никитин уже вел под руководством отца его дела, подобно тому как в свое время его отец работал под руководством деда, Тимофея Степанова.
С начала Северной войны поездки в Стокгольм должны были прекратиться, зато открылся собственный порт для торговли с заграницей — «Питербурх», и мы узнаем из книжки, что в 1717 г, туда поехал из Новгорода Филипп Никитин на барке с грузом льна, пеньки и солода 35. В 40-х годах он неоднократно упоминается в списках новгородского магистрата по 2-й гильдии36. Умер он в 1762 г.37
О другом сыне Никиты Тимофеевича — Гавриле сведений очень мало. Он был, вероятно, старше Филиппа, так как умер в 1748 г.38 В 1717 г. он упоминается как участвующий в торговых делах семьи 39. Ему, как сказано, принадлежат записи 40-х годов XVIII в., но рни настолько отрывочны, что по ним трудно составить себе представление о его деятельности.
У Гаврилы Никитина остался сын Петр, который был последним из рода Кошкиных владельцем наших книжек. В 1743 г. он уже состоял купцом 2-й гильдии, позже перешел в 1-ю гильдию и в 1775 г. был президентом магистрата 40„ Петр Кошкин заносил в книжку преимущественно сведения о семейных событиях, не представляющие для нас интереса. О его сыне Иване (род. в 1783 г.) мы совсем ничего не знаем.
Первоначальным занятием Кошкиных было, повидимому, солодовое дело. В 1649 г., как сказано, упоминается уже солодовня Степана Кошкина. Еще в XVIII в. в Солодовном ряду им принадлежали две лавки и одна между Солодовным и Мясным рядами 41 42.
Но солодовным делом деятельность Кошкиных не ограничивалась. Они были довольно видными лавковладельцами, сдававшими свои лавки по найму. Всего в конце XVII и в начале XVIII в. Кошкины владели шестью лавками (в том числе в Большом и в Суконном ряду, где торговало наиболее богатое новгородское купечество) и двумя- амбарами ^ Лавки в Солодовном ряду, повидимому, обслуживали собственные нужды хозяев как склады их товаров 43. Прочие сдавались из «посиделого». Например, 1 сентября 1692 г. лавка в Мясном ряду была сдана в наем посадскому человеку Иосифу Оборину на год до 1 сентября 1693 г. за плату в 1 !/2 руб.44; в 1705 г. та же лавка сдавалась за 5 руб. в год. Тот же порядок сдачи лавок в наем практиковался и в течение XVIII в. Как большинство посадских людей, Кошкины вели также небольшое земледельче¬
35 Кн. 125, лл. 89 об.— 100 об.
36 Новгор. обл. архив. Дела магистрата, кн. 86, № 133.
37 Кн. 125, л. 114.
38 Там же, л. 144.
39 Там же, лл. 93 об.— 94, 96.
40 Н'овгор. обл. архив. Дела магистрата, кн. 133, л. 79; кн. 177, л. 47 об.; кн. 289. В 1791 г. он был снова во 2-й гильдии (кн. 496). О нем кн. 125, л. 84.
41 Кн. 125, лл. 104, 110.
42 Новгор. обл. архив. Дела магистрата, кн. 1, лл. 430 об., 45, 45 об., 47; кн. 2, лл. 3—5 об., 328 об., 389 об., 300 об., 163 об.; Гос. Истор. музей, кн. 124, л. 51; кн. 125, лл. 1 об., 109 об.
43 Кн. 125, л. 1 об.
44 Там же.
182
С. В. Бахрушин
ское хозяйство. В 1697 г. они приобрели огородное место поблизости от своего двора; в XVIII в. им принадлежали большие огороды, на которых разводился лук, вероятно, для продажи45. Кроме того, Никита Тимофеевич снимал сенные «покосы, которые эксплуатировал посредством наемных рабочих 46. Хлебопашества у Кошкиных, однако, не было, хлеб для домашних надобностей они покупали на рынке. В некоторых случаях они покупали хлеб и для перепродажи; так, в 1689 г. купленный у пятидесятника Решетникова овес (56 четвертей 1 четверик) они перепродали весь некоему Василию Нечаеву за 16 р. 70 к.47 Наконец, у Кошкиных была собственная мельница, на которой работал наемный мельник48.
Но главное занятие, на котором зиждилось экономическое благосостояние семьи Кошкиных, была заграничная торговля.
Кошкины рано втянулись в очень крупные торговые операции со Швецией. С середины XVII в. они ездили с торгом в Стокгольм, пересекая бурное Балтийское море на неуклюжих домодельных карбасах49. Около 1648 г. в Стокгольм ездил Степан Аверкиев Кошкин50; в 1653 или в 1654 г.— Константин Кошкин, погибший на обратном пути51; в 1663 г. Тимофей Степанович Кошкин упоминается в числе торговых людей, бывавших «для торгового промыслу» за шведским рубежом 52. За последнюю четверть XVII в., благодаря записным книжкам, наши сведения о торговых поездках в Швецию Кошкиных гораздо полнее. Зимою 1684/85 г. в Стокгольме находился Федор Кошкин. Есть повод полагать, что он был там и в 1686 г. В 1687 г. впервые поехал в Стокгольм Никифор; в записных книжках сохранился полный список отвезенных в этом году за границу товаров. В 1688 г. как будто ездил в Стокгольм Семен; в 1689 г. имела место поездка братьев Никифора, Никиты и Федора, в 1690 г.— Никифора и Никиты; Никита ездил, кажется, и в 1691 г.; 3 июня 1692 г. отпущен Никифор; с ним, вероятно, ездил его племянник Филипп Никитин, который 12 января 1693 г. вернулся в Новгород; в 1693 г. Никита Тимофеев в Ладоге снарядил в путь брата Семена, и в книжках имеется роспись товаров, вывезенных в этом году из Стокгольма. В 1699 г. «для торгового промыслу» с товарами за рубежом в Стокгольме был Никифор. Мы видим, таким образом, что за те годы, относительно которых имеются точные записи, Кошкины ежегодно ездили в Стокгольм. Поездки эти прекратились лишь во время Северной войны, когда торговая предприимчивость Кошкиных направилась в сторону вновь приобретенных на Балтике портов — Ревеля и Петербурга.
Морской путь совершался на карбасе. Как видно из записей, карбас строили весной по найму артелью деревенские плотники. Постройка производилась в окрестностях Ладоги, ниже Гостинопольского — «Ладожского» — порога. В 1692 г., например, строили карбас «судовые мастеры деревни Сязиных [?] Захар Иванов сын, Худяков, Василий Пими- нов сын, Иван Андреев сын Худяк, Климентий Иванов». На постройку «из Ладоги мая в 24 день послано... 3000 скоб, и тот карбас делан и отпущен в Стекольно 200 [1692] году июля в 3 день».-Другой карбас в то
45 Кн. 125, л. 106.
46 Кн. 124, лл. 47, 49 об; кн. 125, л. 106.
47 Кн. 125, л. 1 об.
48 Кн. 125, лл. 65 об.— 66.
49 В действительности русские морские суда не уступали иностранным по своим мореходным качествам. (Примечание редакции.)
50 Шведские дела, кн. 44, л. 106.
51 Там же, лл. 106—107.
52 Там же, лл. 91, 105.
Торги новгородцев Кошкиных
183
же время строился в деревне Кириловой, почему «от того карбаса оста- лых... скобид свезли в Кирилову деревню к новому карбасу к мастерам, да смолы 2 бочки, да на привлеку конец колодца [каната?] ветхого» 53. К карбасу полагался павозок (шлюпка). В августе 1693 г. записан расход, произведенный в Ладоге: «Луке Стромову на павозок задатком дано 16 алт. 4 д.». Без павозка пускаться в море было небезопасно, как показывает кораблекрушение 1699 г., когда Никифор Кошкин спасся только на павозке. Из Ладоги карбас налегке отправлялся в Канцы (Ниеншанц); в 1692 г. «июля в 3 день из Ладоги на нем из Ольховского устья Никифор поехал». Чтобы избежать перегрузки на Гостинопольском пороге, товары и съестные припасы заблаговременно ранней весной отправлялись на лошадях сухим путем прямо в Канцы. В 1687 г. товар весом 16072 п. был отправлен на шести лошадях; провоз до Канец обошелся 3 р. 34 к. из расчета по 4 деньги (2 коп.) с пуда, да сверх того 4 деньги на лошадь и 4 деньги «на колачи» возчикам. В 1689 г. пенька и «запас судовый съестной» были отправлены в два приема в феврале-марте на лошадях; на этот раз перевоз обошелся дешевле, по 3 деньги и по 37г деньги с пуда; товар в Канцах был «складен... в карбас в большой» 54. После погрузки подавалась от имени «шкипера», т. е. хозяина судна, в данном случае (1685) Никифора Кошкина55, роспись товаров «лиценту» (т. е. заведующему таможней) на ратушу и перед отправлением из Канец выплачивались следуемые с карбаса «судовые» и пошлины с товаров, причем шведские таможенные власти требовали уплаты любекими серебряными ефимками. Последнее требование вызывало всегда ряд затруднений, что и отразилось в нашей книжке. В 1690 г. пришлось прибегнуть к займу и занять у некоего Михаила Козьмина 157 ефимков любеких и 5 белых, в счет которых Никифор Кошкин заплатил ему 20 любеких битых и 6 белых, «а за достальные 137 люлских платил русскими деньгами по 18 алт. 2 д. [55 коп.] за люпекой—75 р.
11 алт. 4 д. в Канцах, да грамотку дал взять у батюшка 5 рублев» 56.
Продолжительность пути от Ниеншанца до Стокгольма была около 3—4 недель. В 1689 г. Кошкины подали роспись 30 апреля, и «197-го, а свицки 1689-го майя в 25 день в Стекольно бог принес на большом карбасе с священником Кузьмою Ивановым [в Стокгольме имелась церковь при русском гостином дворе, но не было постоянного причта, и на сезон приезжали священники из Новгорода], да с братом своим Никифором, да Михайло Земской, в суботу». Обратный путь был совершен в такой же приблизительно срок: «Ис [С]текольна на большом карбасе бог вынес в путь к Руси июля в 12 день в пятницу», а 3 августа были в Канцах, а через несколько дней «в Ладогу из Стекольна бог принес . в своем карбасе большом» 57.
По морю ехали, руководствуясь «маткою», т. е. буссолью. В 1689 г. в Стокгольме Никита Кошкин отметил в расход 3 ефимка на починку трех маток58. Морской переезд был сопряжен с большими опасностями, и облегченный вздох, вырвавшийся у Никиты Тимофеевича по окончании пути, станет для нас понятным, если вспомним, что его дядя Константин Кошкин до него погиб в Балтийском море. В 1699 г., когда его брат Ни¬
53 Кн. 125 л. 1.
54 Там же, лл. 7 об.— 8.
55 На малом карбасе ехал Федор Кошкин, но шкипером числился Андрей Степанов.
56 Кн. 125, л. 56—56 об. О досмотре в Канцах см. Шведские дела, кн. 90. лл. 8, 10; кн. 108, л. 82; кн. 44, л. 145; кн. 98, лл. 14 об., 17; кн. 103, л. 105 и/ др.
57 Там же, л. 29.
58 Там же, л. 25.
484
G; В. Бахрушин
кифор ехал из Стокгольма, «на Голянском море изняла погода немерная, ветр великий, и стыри переломило и карбас... со всеми товары в море потопило; только люди в павозке в великой нужде выехали на остров» 59.
На своих карбасах Кошкины перевозили и других новгородских купцов и их товары. Так, в 1689 г. с ними ехал в Стокгольм новгородец Михайло Земский; в 1693 г. упоминается о провозе в Москву принадлежавшей Земскому проволоки 60; в 1690 г. ездили с Кошкиным Василий Андреев, Леонтий Осипов и Андрей Степанов 61. В 1699 г. у них на карбасе при возвращении из Швеции «ладожанина посадского человека Евсея Морецкого меди красной ветоши и иных прикладников были товары». Сохранился расчет с Михаилом Леонтьевым «в провозах в паникадилах» из Стокгольма в 1685 г.62
В Стокгольме привезенный товар частично продавался прямо «с карбаса» 63. Кроме того, Кошкины снимали на русском гостином дворе лавку, в которой за их счет торговал их сиделец или приказчик Никита Давыдов Колохов. Колохову поручалась не только распродажа «русских товаров», но и покупка на «условные деньги» медных товаров и взыскание с должников долгов. Последнее дает повод думать, что Колохов действовал в Стокгольме и в отсутствии хозяев. Условия, на которых служил он, неясны; Кошкины оплачивали его содержание («харчи») и все расходы, связанные с торговлей, но не видно, чтобы они платили ему какое- нибудь вознаграждение или чтобы он пользовался какими-либо комиссионными доходами 64.
Общий итог операции Колохова за год выражается в следующих цифрах. В 1689 г. в «доходе» у него было по его книгам «условных денег и русских наших товаров и что взял долгов наших» — 21 336 ефимков 26 рунстиков65; товаров «стекольницкой покупки» у него было получено на 19 134 ефимка, 3 рунстика, 329 ефимков 23 рунстика были израсходованы на покрытие мелких расходов по торговле: на «полавочное», т. е. оплату помещения, весчее (таможенную пошлину), «харчи», наконец— «на забытый расход»; «донять оставалось» 1900 ефимков, каковой долг Колоховым был покрыт уплатою за покупки, произведенные его хозяином, 1570 ефимков котельнику Матису и 345 ефимков Давыдову.
Главным, можно сказать, почти единственным предметом торговли Кошкиных в Швеции была пенька чистая и сырец.
В 1687 г. «в отпуске» в Стокгольм с Семеном, Федором и Никитою Кошкиными было «новгородской и привозной пеньки.... чистой» 350 берк. 6У4 п., да «сырцу купленого и трепаного» 871 тючок, весом 47 берк. 4 п.,
59 Шведские дела, 1699 г., д. 1.
60 Кн. 124, лл. 11 об., 23 об.; кн. 125 л. 9 об.
61 К-н. 125, лл. 56—56 об.
62 Там же, лл. 7 об.—72.
63 Кн. 125, л. 14 об.
64 Кн. 125, лл. 18, 19 об. 21 об., 79 об. О сидельцах см. мою статью «Агенты русских торговых людей в XVII в.» в «Ученых записках» Института истории РАНИОН, т. IV, М., 1929 (эта статья перепечатывается >в настоящем томе, стр. 134—153. Примечание редакции). О «русском гостином дворе» © Стокгольме, где «приставают русские люди со всякими товары», см. Шведские дела, кн. 198, лл. 23, 24; кн. 121, л. 22 об.; кн. 103, л. 180—180 об. и Шведские дела 1690 г., д. 2. В 1679 г., например, «сидели на гостине дворе в наемной лавке 7 недель» новгородец Елизар Васильев и приказчик Андрея Масленникова (Шведские дела, кн. 121, л. 3 об.). Федор Озорнин в 1651 г. в Стокгольме «сидел в своей лавке на гостине дворе» (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1651 г., д. 9).
65 Шведский ефимок делился на 4 марки и 32 рунстика: на русские деньги он шел за 10 коп.; любский ефимок стоил 50 коп.
Торги новгородцев Кошкиных
185
итого 398 берк. 10 ф., «да из той же пакли вязаной в тючках» 13 берк., да старой пакли 1 берк., всего, таким образом, 416 берк. 10 ф.66 В 1689 г. Никитою Кошкиным в Стокгольме было продано 572 берк. пеньки 67.
Потребное для вывоза количество пеньки Кошкины приобретали путем энергичной скупки, производившейся не только в окрестностях Новгорода, но в отдаленных сравнительно местностях — в Ржевском, Зубцовском и Калужском уездах. Скупку Кошкины производили не сами непосредственно, а через своих контрагентов, которых они ссужали крупными суммами денег. Так, осенью 1689 г. «сторговано с ржевитином Стефаном Глушковым пеньки чистой 100 берковцев по 32 ефимка свий- ских, денег дано 200 р.». В другом случае Никита Кошкин заплатил тому же Глушкову 400 руб. («по батюшкове грамотке»), очевидно, тоже за пеньку68. Может быть поставщиками пеньки были также ржевские купцы Зетиловы 69, сами ведшие торговые дела в Швеции, с которыми у Кошкиных были тесные и разнообразные связи; по крайней мере, в ноябре 1694 г. Никита Кошкин писал в Москву приказчику, «чтоб дал денег моих ржевитину Филимону Федорову Зетилову 480 р., а в тех деньгах взял бы у него росписку площадным письмом» 70. В Зубцовском уезде главным поставщиком пеньки был Прокопий Григорьев Чупятов. 21 января 1693 г. с ним и другим зубчанином Яковом Гавриловым заключен был договор, «а денег дал 300 р. на 1000 пудов [пеньки], принять в Великом Новгороде на новгородский вес... ценою по 3 р. 4 алт. берковец. А если привезут больше 300 пудов, то принять по той же цене». В феврале 1694 г. контрагент Кошкиных Тимофей Петров опять дал Чу- пятову на пеньку 100 руб; В Зубцовском уезде закупки пеньки производились Кошкиными совместно с другим крупным новгородским экспортером Алексеем Жулевым: в феврале 1694 г. ему заплачено 200 руб., «что он дал на пеньку зубчанам» 71. Наконец, от ноября 1689 г. имеется пометка: «В Колугу дано 150 руб.», которая поясняется зачеркнутой фразой: «Отдано в Колугу на покупку пеньки» 72.
Как видно из приведенных записей, пенька с доставкою в Новгород обходилась Кошкиным за берковец, по договору с Глушковым, в 3 р. 20 к. (считая свицкий ефимок в 10 коп.), а по договору с Чупятовым — в 3 р. 12 к. В 1687 г. пенька чистая и сырец «со всеми расходы, в отделке на судне, легла кроме таможенных пошлин и припусков» в 11 225 руб., иначе говоря, обошлась в среднем несколько более 3 р. 30 к. за берковец. Цена пеньки в Стокгольме в 1689 г. была 55 ефимков шведских за берковец, т. е. 5 р. 50 к., что, следовательно, дает 36% прибыли. Но, по- видимому, цена в Стокгольме временами была значительно выше: согласно одной черновой записи без даты, 1 лисфунт, что соответствует 20 русским фунтам, был продан за 14 марок, или 372 ефимка, следовательно, 1 берк. (400 ф.) расценивался в 70 ефимков, или 7 руб., что дает более 112 % прибыли 73.
По шведским законам, русские должны были продавать свои товары оптом, а не в розницу, что служило постоянным поводом для жалоб
66 Кн. 125, л. 4.
67 Там же, л. 26.
68 Кн. 125, л. 39 об.; кн. 124, л. 15.
69 О торговле Зетиловых см. Гос. Истор. музей, Новгород, книга Моек. Б. таможни 202 (1693/94) гг.
70 Кн. 125, л. 55 об.
71 Кн. 124, лл. 25, 29 об.
72 Кн. 125, л. 42.
73 Кн. 125, л. 60.
186
С. В. Бахрушин
русского купечества на нарушение шведами установленной Столбовским договором «повольности» в торговле.
Пеньку разрешалось продавать партиями не менее одного или 1/2 берк. Поэтому и Кошкины продавали пеньку преимущественно большими партиями в руки местных крупных скупщиков. Среди покупателей первое место занимала шведская королевская казна, которая нуждалась в пеньке для корабельных канатов. Так, в 1689 г. было «на торгу отвешено на корабельный остров на короля» 312 берк. 6 п. 38 ф. пеньки на 18 310 ефимков шведских с лишком 74. Далее, у Кошкиных большие партии брали местные оптовики, представители стокгольмского купечества: в 1689 г. Паром Илскин купил у них 101 берк. 1 п. 10 ф. на 8061 ефимков 28 рулетиков; «бурмистру Ягану Делевале продано и отвешено» 20 берк. 6 п. 14 ф.; Мартьену Булину — 23 берк. 4 п. 29 ф. на 1291 ефимок; Кашперу Уттеру и зятю его Иоахиму Транту— 14 берк. на 988 ефимков 10 рунстиков; Ласу Стрюму— 17 берк. 2 п. 4 ф. на 946 ефимков 18 рун- стиков75. Но Кошкины торговали и «врознь» с карбаса и из лавки. В том же году из карбаса было продано 29 берк. 9 п. 2 ф. на 1737 ефимков, а из лавки—18 берк. 8 п. 38 ф. на 1142 ефимка76. В записной книжке имеются черновые записи, относящиеся к другой торговой поездке Кошкиных в Стокгольм (неизвестного года), к сожалению, сделанные карандашом крайне неразборчиво. Из них видно, что дело шло опять о поставке в казну (упоминается чек, полученный от королевского чиновника) и о крупных поставках частным лицам; так, некоему Колинсу (может быть, англичанин) было продано 400 тюков пеньки весом свыше 20 берк., но имели место и более мелкие сделки: какой-то «старухе» было отпущено 4 берк. 1 п. 20 ф. и т. д.77
Наряду с пенькою Кошкины вывозили в небольшом, впрочем, количестве лен. В 1687 г. льну чесаного было отправлено 122 п. 6 ф. в 18 кулях, льну новгородской трепли — в 20 тюках 20 п. и льна-сырца 166 тючков весом 83 п., всего 235 п. 6 ф. Лен чесаный обходился приблизительно 8 р. 25 к. за берковец, лен новгородской трепли — 5 р. 80 к., сырец — около 2 р. 88 к. Точных сведений о стоимости льна в Швеции в книжках нет.
По сравнению с пенькою и льном другие товары занимали второстепенное место в экспорте Кошкиных. Это, во-первых, сало. В 1687 г. в Стокгольм было вывезено 53 п. 2 ф. сала 78. В- черновых записях без даты находятся .указания на закупку трех больших партий сала, как видно из контекста, предназначавшегося тоже на.вывоз в Швецию, всего с бочками 1417г п. или «наголо» 119 п. 20 ф. Тут же записано о покупке в Ладоге еще пяти бочек сала, весом «наголо» 29 п. 8 ф.79 В 1689 г. из Москвы 'было послано 12 бочек сала80. Имеются и другие подобные записи, например, о покупке у некоего Михаила Нестерова 27 бочек сала весом «наголо» 222 и.81
Из приведенных данных видно, что сало топленое покупалось крупными партиями в Ладоге и в других местах, даже в далекой от Новгорода Москве. Наряду с этим имела место в больших размерах и «до¬
74 Кн. 125, лл. 10 и 11 об.
75 Там же, лл, 15 об., 16—17 об., 22 об.—23, 23 об.
76 Там же, л. 14 об.
77 Кн. 125, лл. 73—75.
78 Кн. 125, л. 5.
79 Там же, лл. 75 об.— 76.
80 Там же, л. 44.
81 Там же, л. 45 об.
Торги новгородцев Кошкиных
187
машняя топка сала» как из купленного сырца, так и из мяса битой на дому скотины. Такого «домашней топки сала» было 32 п. в числе отмеченных выше 5372 п. Русская цена сала была, согласно черновым запискам, 6 р. 38 к., 6 р. 40 к. и 7 руб. с копейками за берковец. В 1687 г. сало топленое обошлось 7 р. 45 к. Сало «домашней топки» обходилось дешевле, приблизительно 6 р. 33 к. берковец. В Стокгольме в 1689 г. шведский берковец продавался за 14 руб.
Кроме сала в чистом виде, Кошкины вывозили, может быть, и сальные свечи. По крайней мере имеются записи об очень больших партиях свеч различных размеров, закупленных в Москве в 1689 г. (всего 5250 свеч на 8 р. 52 к.).
В черновых записях имеются далее указания на покупку в Москве двух больших партий поташа, всего 750 п. 25 ф. тоже, очевидно, для вывоза в Швецию, где на поташ был очень большой спрос 82.
Точно так же для вывоза в Швецию приобретались в большом количестве холст, полотно и крашенина. Так, в 1689 г. было куплено 3031 арш. крашенины, 290 арш. холста и 119 арш. тонкого полотна; тогда же упоминается о покупке 5 концов полотен «ивановских». Холст скупался для Кошкиных их контрагентами. В 1694 г. один из них поставил им 114 арш. «за старые деньги, что даны ему той зимою без расписки на парусный холст». Скупленный холст затем пускался в краску; в 1691 г., например, 355 арш. холстов парусных было отдано красиль- нику на крашенины с оплатою за окраску 11 руб. за 100 арш.83 Надо иметь в виду, что ввоз именно крашенин и холстов тонких и толстых и хряща в Швецию в конце XVII в. принял такие громадные размеры, что это вызвало со стороны шведского правительства запретительные мероприятия, «заповеди», в целях ограждения местного производства 84.
Из других товаров, которые Кошкины возили в Стокгольм, следует отметить кожи и изделия из кожи. В 1687 г. вывезено было 139 юфтей (Jucht) красных кож, 5 кож коневых задубных, 116 пар хзов (кож) коневых, 51 лосина сырая, 710 пар рукавиц. В черновых записях отмечена продажа шведу Кашперу 180 кож и другому шведу 10 кож «мастерских», т. е. лучшего качества. Кожи закупались в Москве, в Юхотном ряду. Вывозились также кожаные плети и бичи. В 1689 г. для этой цели в Москве было куплено 110 плетей и 20 бичей85. Тогда же приобретено было и 10 тюфяков, товар, как мы знаем из других источников, также поставлявшийся в Швецию русскими.
Пушнина в конце XVII в. уже играла совершенно незначительную роль в вывозе. В 1687 г. Кошкиными было вывезено всего 54 медвежьих шкуры, 46 кож волчьих с лапами, 34 пары волчьих лап, 2 рыси, 69 куниц и 1 мех куний, 38 хвостов куньих, 200 хвостов собольих, 18 котов, 8 сороков (Limmer), 19 хорьков, 11 мешков из хорькового меха, 4 меха заячьих, 3 мешка из беличьего меха, всего на 226 р. 35 к. В 1689 г. в Стокгольме было продано 311 пар волчьих лап, 11 росомах (Vielfrass), 400 хвостов собольих, всего на 1617 ефимков, или 161 р. 70 к.86 Меха для отправки в Швецию закупались в Москве в Скорняжном ряду и отчасти в Ветошном и в Юхотном рядах. Так, осенью 1689 г. закуплено здесь 16 росомах, 1057 лап волчьих, 42 или 43 волка, 752 хвоста куньих, 100 выхухолей, 7 медвежьих шкур, 4 небольших выдры, 12 мехов
82 Кн 125 л 76
83 Кн. 125, л. 73 об.; кн. 124, лл. 31 об., 33.
84 Шведские дела, 1698 г., д. 1.
85 Кн. 125, лл. 44, 143—143 об.
86 Кн. 125, лл. 13. 20.
188
С В. Бахрушин
заячьих, 11 пар соболей, 400 хвостов собольих* 1 барс и 3 мешка из меха молодых песцов, всего более чем на 100 руб,87
Сравнительные цены русские и шведские следующие. Пара волчьих лап покупалась в Москве за 5—6 коп., но можно было приобрести пару и за 3 коп. с небольшим и даже за 1 коп.
В Стокгольме платили за волчьи лапы в одном случае из расчета 172 ефимка, т. е. 15 коп., а в другом — по 1 ефимку (10 коп.) за пару; наконец, раз заплатили около 9 коп. за пару. Росомаха, покупавшаяся в Москве за 1 руб., в Стокгольме шла за 22 ефимка, т. е. 2 р. 20 к. Хвосты собольи в Москве расценивались по 24—26 руб. за сотню, а в Стокгольме — по 325—3267г ефимков, т. е. 32 р. 50 к.— 32 р. 65 к.; куньи хвосты в Москве покупались по 6 р. 70 к., 6 р. 85 к., 7 руб. за сотню, а в Стокгольме шли по 100 ефимков, или 10 руб.88
Наконец, в небольшом количестве Кошкины вывозили хмель (в 1687 г. 14 п. на 6 руб.), орехи (26 четвертей 3 четверика на 24 р. 32 к.), клей (в 1687 г.* совместно с некиим Логином, 17 четвертей).
Свои русские товары Кошкины в Стокгольме продавали отчасти на наличные деньги, получая за них своеобразную шведскую монету «плоты» в виде медных досок определенного веса (6,6 ф.) с наложенным королевским штемпелем. Наряду с этим Кошкины при расчетах, подобно другим русским торговым людям, ездившим ' в Швецию, пользовались чеками на стокгольмский банк, открытый в середине XVII в. Чеки — «седели» (Zedell) принимались ими наравне с деньгами и шли затем в уплату за шведские товары. Например, в 1689 г. Самуил Элдинг, купивший пеньку для казны, в счет уплаты выдал 4 «седели» на 9812 ефимков, которые затем были пущены в оборот. Записав про «седель» Элдинга в 1200 ефимков, Никита Тимофеевич приписал: «я его отдал Матису котельнику»; два других «седеля» Элдинга пошли в уплату за 773 прута железа, а четвертый — за купленные у Эгерна Гроса 205 железных досок. Выдавали «седели» и частные лица. Так, с бургомистра Делевалы за пеньку Никита Кошкин в 1689 г. получил «седель» в банк на 508 ефимков 22 рунстиков, который сам затем отдал за товар котельнику Давиду вместе с другим «седелем» на 174 ефимка89.
Наконец, в ряде случаев имел место непосредственный обмен товара на товар. 4 июля 1689 г., например, Паром Илскин сторговал 100 берк. пеньки за 5500 ефимков и «вместо денег» обязался поставить 2 берк. тазов зеленой меди, 2 берк. котлов тоже зеленой меди, ящик латуни, 50 или 60 берк. железа шведского, а за остальные деньги проволоки по 27 рунстиков фунт, не считая взятых вперед 30 бочек стали. 1 июня Иоахим Брант и Кашпер Уттер сторговали 14 берк. пеньки за проволоку. С некоего Готфреда за пеньку Никита Кошкин должен был «вместо де¬
87 Кн. 125, лл. 43—46, 49 и 52 об.
‘ 88 Кн. 125, л. 22.
89 Кн. 125, лл. 11, 17, 16 об., 70—70 об. Что представлял собой «седель» или «веру- щая карточка», видно из сохранившегося в Приказных делах старых лет (1664 г., д. 251) перевода-: «Перевод с верущей карточки нумера 11 584: У кого ся верущая карточка будет, и ему до взятии в Стекольнском банке по нуморе 11 584 25 ефимков медных. И то от банковых комисаров и который банку держать подписано и банковой печатью закреплено в Стекольне м-ца июля в 23 день лета 1663 году. 25 ефимков медных. Ниле Акселгрин полномочный, Анц Приксон, Вилим М , Индрик Марищин. А
верощая карточка на то зделана, чтобы тою верощою карточку в ней беречь и нумора и счет деньгами по ней напечатано. Подлинная карточка отдана Максиму Воскобойникову. Генерал-губернатор Риги Бент Оксенстирна». Банк в Стокгольме учрежден был в 1657 г. Польмструком. В 1668 г. банк был передан в ведение сословий под названием «Сословного банка».
Торги новгородцев Кошкиных
189
нег» за половину взять железо, а за другую половину — медь-ветошь и т. д.90
В обмен на русские товары Кошкины вывозили из Швеции почти исключительно металлы. Железо приобреталось в виде прутов либо в виде досок, простых и двойных. Железо обоих сортов вывозилось ими на Русь очень крупными партиями. В 1684 г. в привозе из Стокгольма было 1066 прутов и 31 обломок, всего более 1220 п.; в 1689 г.— 3580 п.
10 ф. железа в прутьях и 357 п. 10 ф. в досках, всего 39377з п. на
11 770 ефимков, или 1177 руб. В августе 1690 г. Кошкины погрузили в один из своих карбасов в Стокгольме 3055 прутов весом в 4210 п. 10 ф.; в 1692 г. в Москву привезено было Кошкиными 1123 прута железных, 88 досок и 1 лист железа, всего 1216 п. 30 ф.; в 1693 г.— 399 досок двойных и 930 прутов, всего 1169 п. 30 ф.; в 1694 г.— 2356 прутов и 38 обломков, ИЗО досок двойных и 240 досок ординарных, всего 3510 п. 10 ф.91 Кроме железа в прутах и досках, приобретали и железные изделия; в 1689 г. было куплено 40 заступов по 7 ефимков 7 рун- стиков десяток92.
Цены на прутовое железо в Стокгольме в 1689 г. стояли за берковец: 27 ефимков шведских, 25 ефимков 1 марка, 25 ефимков 16 рунсти- ков, 24 ефимка и 23 ефимка; среднюю цену Никита Кошкин выводил в 25 ефимков 22 рунстиков или приблизительно 2 р. 56 к. за берковец93. В Москве в начале 1690 г. за берковец прутового железа давали от 4 р. 35 к. до 4 р. 40 к. Стокгольмская цена за дощатое железо в том же году была 75 ефимков за берковец (7 р. 50 к.) 94, московская же цена варьировала от 12 до 14 руб. Таким образом, даже при потере при переводе на русские пуды выгодность операций с железом для Кошкиных не подлежит сомнению 95.
Далее следует сталь, которая приобреталась бочками. В 1684 г. в привозе было 10 бочек, в 1689 г.— 30 бочек (весом 110 п. 10 ф.), в декабре 1692 г.— 12 бочек, в 1693 г.— 56 бочек, в 1694 т. в Москву доставили 47 бочек. За бочку в 1689 г. платили от 21 ефимка до 21 ефимок 8 рунстиков, т. е. 2 р. 10 к.— 2 р. 127г к., а в Москве ее продавали в том же году по 3 р. 15 к.96
Наряду с железом крупнейшим предметом ввоза была медь, за которой русские охотились с необычайной жадностью, не брезгая ни обрезками, ни старой домашней ветошью, ни случайными ломаными вещами. Все шло в дело: «котел ломанный», «котелок ломанный», обломки тазов, «медное дно», даже медные гвозди от тары.
90 Кн. 125, лл. 12, 15 об., 22 об.
91 Кн. 125, лл. 20, 70 об., 72 об.; кн. 124; лл. 11 об., 12 об., 24; Новгород, книга Моек. Б. Таможни 202 (1693/94) г.
92 Кн. 125, л. 28.
93 Если имелся в виду шведский берковец в 320 русских ф., то русский берковец, содержащий 400 русских ф., стоил 3 р. 20 к.
94 Если счет велся на шведские берковцы, а русский берковец стоил 9 р. Э7 72 к.
95 Покупная стоимость железа несколько повышалась благодаря таможенным пошлинам. Судя по записям, с железа платилось весчее по 6 рунстиков с берковца, далее «от носки», т. е. за перенос железа для взвешивания в важню — 4 рунстика с берковца, кроме того, ряд мелких поборов «важникам и спехтором», или, как сказано в одном случае, «на пиво важенчикам». Этот дополнительный расход не превышал 6—13 рунстиков, т. е. 3—4 коп. на берковец. К этому надо прибавить плату «за письмо», т. е. за запись в книги. Относительная тяжесть таможенного обложения зависела от ценности товара. Когда дело шло о дорогом дощатом железе, то таможенный расход составлял всего 0,7% стоимости, в отношении дешевого прутового железа он повышался до 1,2, 1,4 и даже 1,6%.
96 Кн. 125, л. 26 об.; кн. 124, л. 24 об., 26. Сочетали взималось в Стокгольме ^рунстиков с берковца «малого», т. е. 8-пудового; это составит менее 1%.
.190
С. В. Бахрушин
Медь вывозилась различных сортов — красная, зеленая, латунь и запрудная. Красная медь приобреталась преимущественно в изделиях: в котлах разнообразных размеров, форм (упоминается котел четверо- угольный) и веса, которые были двух родов — шведские и черкасские, т. е. украинские, последние, однако, несмотря на свое название, были тоже шведского производства97; в приспособлениях для винокурения (кубы с покрышками и в большом количестве трубы винокуренные), в посуде (тазы, кунганы 98 99, ступки, сосуды для воды и т. д.). Кроме новой меди, скупалась и «красная медь-ветошь» —горелые и изломанные вещи (в 1684 г. ее было в привозе 145 п., в 1689 г.— 101 п. 38 ф. и т. д.). Изделия из красной меди покупались у стокгольмских котельников. Постоянными поставщиками Кошкиных были, например, котельники братья Матис и Давид Беткины, у которых в 1689 г. было приобретено 103 котла красной меди, а в другой приезд 139 котлов и 122 трубы паяные. У другого котельника, Ягана Петри, было куплено 292 котла больших и малых". Ветошь покупалась всюду, где можно было. В 1689 г. ее было приобретено 37 п. 19 ф. в казне. Семен Кошкин однажды купил старые пушки в «боярском дворе», т. е., вероятно, в Ruyterhus’e; Никита в 1689 г. купил там же 11/2 п. ветоши. Всего красной меди в изделиях было вывезено в 1684 г. 296 котлов весом 322 п. 16 ф. и трубы винокуренные; в 1689 г.— 112 котлов, 1 куб, 1 кувшин (170 п.), 7 п. 24 ф. пластин трубных, 101 п. 38 ф. ветоши; в 1692—1693 гг. в Москву было доставлено 88 котлов (более 166 п.) и 293 п. 21 ф. ветоши, а в 1694 г.— 415 котлов, 180 труб и 260 п. 6 ф. ветоши.
Цена на красную медь в Стокгольме держалась в 1689 г. следующая: котлы — 29 рунстиков за фунт, т. е. приблизительно 3 р. 6272 к. пуд, пластины трубные — 26 рунстиков за фунт (3 р. 25 к. за пуд), гвозди медные — 27 рунстиков, ветошь — 26 и 27 рунстиков, но можно было купить фунт и за 24 рунстика. В Москве в том же году давали за котлы немногим лишь дороже: за пуд от 3 р. 88 к. до 3 р. 95 к.; впрочем, в начале 1690 г. цена на котлы повысилась до 4 р. 15 к. за пуд; пластины трубные в 1689—1690 гг. ценились от 3 р. 95 к. до 4 р. 15 к. за пуд, ветошь — 3 р. 90 к. Наконец, Кошкины вывозили красную медь и в монете— «шестиефимочных плотах», медных досках весом около 6,6 ф. «Плотовая медь» принималась русскими торговыми людьми по номиналу, но на Руси продавалась как товар, на вес. В 1684 г. Кошкины привезли 116 п. «дощатых» денег, в 1689 г.— 326 п. (1956 досок), в 1690 г. в карбас погрузили 350 п. 3 ф., в 1692 г. в Москву доставили 82 п. (492 доски), в 1694 г.— 17 п. 26 ф. (106 досок) 10°. Номинальная стоимость доски была 6 ефимков, т. е. на русские деньги 60 коп., на вес же она продавалась несколько дороже — 63—68,5 коп.
Что касается зеленой меди, то она покупалась в проволоке, в котлах и в тазах. В 1689 г., например, было приобретено 791 таз и 158 котлов зеленой меди; в 1694 г. в Москву было привезено 75 п. 10 ф. зеленой меди в котлах и в тазах 101. Особенно большой спрос был на проволоку, в частности, на проволоку для серег. В 1689 г. проволоки было
97 Надо полагать, что с этого рода котлами русские познакомились первоначально на Украине, почему и присвоили им это название, хотя они и выделывались тоже в Швеции, как видно из покупки черкасских котлов у стокгольмского котельника.
98 Кувшины.
99 Кн. 125, лл. 18, 18 об., 19, 68, 79, 80.
100 Кн. 125, лл. 28, 70, 72 об.
101 Кн. 125, л. 27 об.; Гос. Истор. музей. Новгород, кн. Моек. Б. таможни 202 (1693/94) г.
Торги. новгородцев Кошкиных
d-91
привезено 290 п. 30 ф., в 1689 г.— 129 п. I6V2 ф., в 1692. г.— 102 п. 3 ф., в 1693 г.— 112 п. 30 ф., в 1694 г. в Москве в Большой таможне было явлено 683 круга проволоки весом 517 п. 30 ф.102 Приобреталась и зеленая медь-ветошь (в 1689 г.— 2 п. 17 ф.).
Из сортов зеленой меди особенно ценилась латунь, которую покупали тонкими листами. В 1689 г. ее было вывезено 15 п. 25 ф. В 1692 г. в Москву было доставлено латуни 38 п. 15 ф., в 1693 г.— 33 п. 33 ф., в 1694 г.— 44 п.103 Латунь, тазы и котлы зеленой меди шли в 1689 г. в Стокгольме по 1 ефимку 6 рунстиков за фунт, или 4 р. 75 к. за пуд на русские деньги, т\ е. много дороже, чем медь красная; русская цена в 1689 г. была 5 руб.; тазы ценились еще выше — 5 р. 25 к. и 5 р. 75 к. Проволока же стоила 27—28 рунстиков за фунт, или 3 р. 377г к.— 3 р. 50 к. за пуд, а в Москве зимою 1689/90 г. продавалась от 3 р. 80 к. до 4 р. 15 к. Ветошь зеленая в Стокгольме шла совсем дешево — 20 рунстиков за фунт, т. е. 2 р. 50 к. за пуд, московская же цена на нее в 1689 г. достигла 3 руб. и даже 3 р. 70 к.
Наконец, Кошкины приобретали и дешевую, так называемую запруд- ную медь, хотя и в небольшом количестве (в 1689 г.— 12 п. 37 ф. по 16—17 рунстиков за фунт, т. е. 2 руб. пуд; в Москве она продавалась в 1689—1690 гг. по 3 и 4 руб. за пуд).
Общее количество меди разных сортов, считая дощатые деньги, которые вывозили Кошкины из Швеции, было очень значительно. В 1684 г. оно достигло 673 п. 25 ф., в 1689 г.— 809 п. 3572 ф. (стоимость 30 782 ефимков 10 рунстиков, или приблизительно 3078 р. 20 к.); в 1694 г. в Москву было отправлено 1695 п. 23 ф.
Надо упомянуть в заключение о металлической посуде, имевшей значительный спрос в Русском государстве XVII в. Среди шведских товаров Кошкиных попадаются оловянные кружки 104 (в 1692 г. их пришло в Москву 22 штуки), рукомойники, лохани, жаровни, блюда, кувшины (кунганы), ступки с пестом, литавры, льяло свечное, решетка, посуда для воды, шандалы. В черновых записях, например, упомянуты 16 пар шандалов, в том числе настенные, грановитые и 2 пары фигурчатых 105.
Металлы были основным, но не единственным предметом, который вывозился Кошкиными из Стокгольма. Как это ни может показаться странным, но из Швеции в Россию в конце XVII в. ввозилась пушнина. В справке о размерах вывоза из Стокгольма за 1697 г. Никита Кошкин записал, что на Русь вывезено 323 выдры и 5080 лисиц.
Кошкины сами тоже покупали шведскую пушнину. В декабре 1694 г. ими привезено было 31 выдра и 105 лисиц различных сортов, в 1689 г. в Стокгольме куплено было 43 выдры и 31 лисица, в 1694 г. в Москву на продажу было привезено 5 выдренков. Меха эти продавались в Москве в Скорняжном и Ветошном рядах. Цены московские и стокгольмские поддаются сравнению: за 31 лисицу в 1689 г. было заплачено 162 ефимка 3 марки (16 р. 271/2 к.), преданы же они были за 18 р. 58 к. (1172'%'прибыли); 43 выдры были куплены за 420 ефимков (42 руб.) и проданы за 50 р. 40 к. (201%') 106. Наконец, из Швеции Кошкины иногда вывозили и стеклянные изделия (в 1689 г. 167 склянок на 60 ефимков).
102 Кн. 125, лл. 70, 71; Кн. Моек. Б. таможни 202 (1693/94) г.
103 Кн. 125, лл. 70, 71; ки. 124, л. И об.; Кн. Моек. Б. таможни 202 (1693/94) г.
104 Кошкины, как видно из одной черновой записи, приобретали и олово бочками.
105 Кн. 124, лл. И, И об., 13, 19 об., 23 об., 24 об.; Кн. Моек. Б. таможни 202 (1693/94) г.
106 Кн. 125, лл. 27 об., 32, 70 об.
192
С, В: Бахрушин
Общий торговый оборот Кошкиных в Стокгольме определяется несколькими записями. В 1689 г. у Никиты Кошкина было здесь в продаже и в отвесе пеньки и товаров (пушнины и клею) на 33 429 ефимков (или 3342 р. 90 к.), а именно: пеньки продано на 31 692 ефимка (3169 р. 20 к.), мехов— 1617 ефимков (161 р. 70 к.), клею — на 120 ефимков
(12 руб.) 107. К этой сумме надо прибавить еще результаты операций приказчика Кошкиных Никиты Колохова — 21 034 ефимка 3 рунстика (немного более 2103 р. 40 к.). Таким образом, вся продажа 1689 г. определяется суммой 54 463 ефимка 3 рунстика (приблизительно 5446 р. 30 к.). Покупка же выразилась в следующих цифрах: товаров на 31 087 ефимков 14 рунстиков (приблизительно 3108 р. 70 к.), а именно: железа и стали — на 12 436 ефимков 20 рунстиков (приблизительно 1243 р. 65 к.), меди — на 18.590 ефимков 26 рунстиков (приблизительно 1859 руб.), пушнины — на 611 ефимков 20 рунстиков (приблизительно 61 р. 16 к.) и склянок — на 60 ефимков (6 руб.) и 10 669 ефимков 24 рунстика (1066 р. 97 к.) было уплачено за медь, купленную другим братом Семеном и не вошедшую в данный счет. Всего, таким образом, получается 53 503 ефимка 6 рунстиков (5350 р. 32 к.). Разница между продажей и покупкой объясняется, очевидно, тем, что в книжку не вносились личные расходы Никиты Кошкина за границей.
Приблизительно .те же цифры дает черновая запись неизвестного года, согласно которой продано было на 5268 руб., а куплено товара и вывезено дощатыми деньгами на 43 700 ефимков с рунетиками, т. е. на 4370 руб. В дополнение к этим данным можно привести сведения из челобитной Н. Кошкина от 1699 г., в которой говорится о вывозе в этом году из Стокгольма товаров на 39 535 ефимков шведских и деньгами 2530 ефимков шведских, «.а против русских денег всего на 4207 руб. с полтиной». Таким образом, ежегодный импорт Кошкиных определяется в 4000—5000 руб. Любопытно отметить, что баланс был всегда в их пользу: они неизменно продавали на большую сумму, чем покупали; излишек выражался в тех дощатых и иных деньгах, которые они увозили с собой из Стокгольма. Это обстоятельство объясняется, невидимому, тем, что для них шведские деньги представляли сами по себе товарную ценность и с их точки зрения не нуждались в реализации. Вывоз монеты на Русь представлял серьезную опасность для финансов Швеции и вызывал в течение всего XVII в. со стороны шведского правительства ряд запретительных мероприятий, не достигавших цели и только обострявших отношения между обеими странами.
Скупленный товар грузился на карбас 108. Перед отъездом подавали р таможню роспись товаров и хлопотали о «пасе».
«В прошлом, государи, 207 году для торгового промыслу,— пишет в одной челобитной Никита Кошкин,— с товары моими был за Свейским рубежом брат мой родной Никитка [Никифор] Кошкин и те товары испродав и на деньги искупя в Стекольне товаров меди и красной и зеленой и железа и изготоея карбас совсем, как ехать на Русь, и по их обыкновению подал тем товаром, в Стекольницкой таможне таможеннику Андреяну Трецелю роспись для отпуску на'Русь и для платежа пошлин августа в 15 день. И он, таможенник, Андреян Трецель роспись
107 Кн. 125, л. 26.
108 Кн. 125: «197 г. июня в 22 и 24 день положено плот в 6 бочек сиговых, всего в тех 6 бочках 1240 плот 6-ефимочных верного счету», на 5 бочках — «помета»: сверх подписей «хер», на 6-й — сверх подписей вырезано «како» (начальная буква фамилии владельца). «Еще положено е 7-ю бочку 200 плот. Сверх подписи и имени моего стоит «К», в 8-й бочке—158 плот, в 9-й — 200 плот Фомы Андреева; в «каюте моих 150 плот, 40 плот».
Торги новгородцев Кошкиных
193
для своей взятии продержал брата моего мноти дни и не отпустил вскоре. А которые русские люди, новгородцы и ржевичи, Василий Шел- ковников с товарыщи, подали роспись после брата моего августа в 16 день, также и иные русские люди олончане и еермокшане подали росписи после ж брата моего ему ж, Андреяну Трецелю, для отпуску же на Русь, и он, таможенник, тех вышеупомянутых торговых людей принял у них росписи после брата моего, а отпустил из Стекольна прежде — августа в 19 день, а оне из Стекольна выехали, а брата моего после тех тортовых людей для своей бездельной корысти тот таможенник А. Тре- цель продержал пять дней и отпустил августа в 24-й день, и брат мой в то число из Стекольна и выехал» 109.
На обратном пути продолжали производиться закупки всякой мелочи, хотя такие закупки врознь вне Стокгольма и были воспрещены шведскими законами. Так, мы читаем в записи 1689 г.: «Еще куплено на дороге, выехав из Стекольна, 1 котелок хорошей, другой ломаный, вес 1 лев [20 ф.] по 3 марки фунт— 15 ефимков [НА руб.], да две грюты запрудной меди 1 лев 12 фунтов (32 фунта) по 14 рунстиков 14 ефимков (1 р. 40 к.)».
В нашем распоряжении нет сведений об общих размерах вывоза из Швеции в Русское государство за те годы, к которым относятся изученные записи. Но место, которое в нем занимали Кошкины, может быть с известной точностью установлено по косвенным данным. Нам известен вывоз из Стокгольма на Русь в 1698 (205) г. По сравнению с цифрами этого года «отпуск» Кошкиными из Стокгольма железа дощатого составлял (в 1697 г. 10,6%, а в 1694 г.— даже около 20%; по отношению к железу прутовому в 1689 г.— более 9%, в 1690 г.— 10,9%, а в 1694 г.— 7,5%. Таким образом, через их руки проходила приблизительно десятая часть всего железа, ввозившегося из Швеции на Русь. Еще показательнее цифры привоза железа в Москву. По данным таможенной книги 1694 г., на Кошкиных падает приблизительно 31,4 % всего привоза железа трутового и дощатого (в расчет не принимается белое листовое железо, вес которого не обозначен в таможенной книге) 110 111 и более 12,4% привоза меди.
Крупное место, которое Кошкины занимали в русской торговле со Швецией, вовлекало их неизбежно в ту борьбу, которую новгородское купечество вело в течение всей второй половины XVII в. за свободу торговли на Балтике, толкая в этом направлении инертное и нерешительное правительство феодальной Москвы. В 1662 г. Тимофей Кошкин подписал коллективное заявление .новгородских торговых людей с жалобой на чинимые им притеснения со стороны шведов. В 1699 г., накануне 20-летней войны, он, в то время уже глубокий старик, вместе с своим сыном, владельцем наших книжек, Никитою Тимофеевичем, принял участие в новом энергичном представлении «новгородских посадских торговых людей..., у которых есть... в Стекольне торговые промыслы», по поводу испытываемых ими при поездках в Швецию «неволи и тягости и утеснения (большого» ш.
109 Шведские дела, 1699 г., д. 1; ср. Шведские дела, кн. 108, лл. 86—88 об.: «И как они в Стекольне дадут им паз на судно, и в то -время ходоки их иноземские тот товар их досматривают и задерживают». Шведские дела, 1689 г., кн. 121, л. 23: «А как они свои покупные товары кладут в карбас, и их свейские ходоки человека по два и по три беспрестанно того/ осматривают; и как изкладутся и на путь изготовятся, и они, не поверя своим досмотром и отпусти от Стекольна версты с две, собрався человек с 20 и болыни, и, пришед, ис карбаса товары их все вырывают на берег и осматривают».
110 276 досок я считаю по 22 ф. (по среднему весу).
111 Шведские дела, 1699 г., д. 1.
13 Научные труды, т. II
194
С. Д. Бахрушин
! В заключение следует отметить, что торговые поездки *в Стокгольм способствовали и культурному сближению с Западной Европой. Любопытен рукописный шведско-русский словарь в одной из книжек, свидетельствующий о том, что владелец ее считал нужным изучать шведский язык для того, чтобы избегать пользования услугами официальных толмачей, на злоупотребления которых беспрестанно жаловались московские торговые люди 112 *. В тексте книжек попадаются и отдельные шведские или немецкие слова. Помечая год по старинному русскому летосчислению от сотворения мира, Никита Кошкин во время пребывания в Стокгольме всегда переводит эту дату и на западноевропейскую эру («а по свинки» — такой-то год). Поэтому, когда вышел указ Петра, изменивший прежний порядок летосчисления, он подчинился ему без затруднений. «7208 [года],— пишет он,— а по указу, от рождества Христова 1700 г., ездил я, Никита... к Москве» пз. Эта податливость к европейской культуре тем любопытнее, что Никита Тимофеевич был, невидимому, склонен к расколу, судя по одной случайной записи, попавшей на страницы его «тетради» (Heft): «В «Беседах» в 191 зачале (Absatz) о Исусове имени». Это — ссылка на «Беседы и нравоучения св. Иоанна Златоуста», напечатанные в Москве в 1668 г., а именно на то место (стр. 1371), которое служило одним из источников полемики старообрядцев по вопросу о том, как писать имя Иисуса. Но даже в этой записи, свидетельствующей о наклонности автора к расколу, он не обошелся без вставки иностранного слова. Так, еще накануне реформы Петра связи со Швецией содействовали сближению самых отсталых слоев торговых людей Новгорода с европейской культурой 113а.
II
Товары, скупленные в Стокгольме, Кошкины отправляли почти целиком в Москву. Так, зимою 1689/90 г. ими доставлено было в столицу железа прупххвого и дощатого 2641 п. 25 ф., 17 бочек стали и всякой меди красной и зеленой — котлов, тазов, проволоки, ветоши и плот 1055 п. 14 ф. с лишком, 30 заступов железных, 6 шандалов, 4 жаровни. В 1693 г. было привезено железа 1217 п. 30 ф., меди — 712 п. 3 ф.', 12 бочек стали и 22 кружки оловянные (весом 1 п. 30 ф.); в 1699 г.: железа — 3560 п. 25 ф., ме(ди — 1595 п. 23 ф., 47 бочек стали, 2 литавры. В Москву же везли в небольшом количестве и шведскую пушнину: в 3684 г., например, 31 выдру и 99 лисиц, в 1689—1690 гг.— 47 выдр, 31 лисицу, 66 кунйц, в 1694 г.— 5 выдренков. Такое ничтожное количество пушнины никакого значения в торговле Кошкиных не имело и не изменяло общего характера их торговой деятельности. В отличие от устюжских и ярославских торговых людей, которые торговали всем понемногу, Кошкины выступают с чертами крупных оптовиков, специализировавшихся на торговле металлами. Это — факт, не лишенный значения в ходе формирования всероссийского рынка.
Ежегодно обозы наемных лошадей доставляли «по зимнему первому пути» кошкинскую кладь из Новгорода в Москву. В 1689 г. в Москву пришло два обоза в 9 и 54 воза, в декабре 1692 г.— обоз в 32 воза, в январе 1693 г.— в 37 возов; в июле 1694 г. товар прибыл на 20 телегах114. Извозчики нанимались как в Новгороде, так и в Шоте, поселке,
112 Шведские дела, кн. 108, лл. 6 об., 85 об.
-1»3 Кн. 124, л. 55.
113а Конкретный материал о деятельности предприимчивых новгородцев Кошкиных не дает права автору считать их и им подобных отсталыми. (Примечание редакции),
114 Кн. 124, лл. 11, 12 об., 31—31 об.; кн. 125, л. 37.
Торги новгородцев Кошкиных
195
расположенном на Московской дороге, в 35 верстах к северу от Клина; так, в октябре 1689 г. «под медью было новгородских 36 лошадей, да шосюких 4 лошади, а под железом было шоюоких 14 лошадей» 115 116. Плата за провоз до Москвы производилась нонудно, в зависимости от состава клади и от времени года. В октябре 1689 г. дано «с меди со всякого пуда по 4 алт., а с железа по 3 алт. 2 д.». Когда же путь устанавливался, то плата была дешевле: в декабре 1689 г. за сталь платили «по 7 денег с пуда», а с железа — 5 денег; в феврале 1690 г. «с тонкого железа и с среднего» платили по 4 д., «а с толстого' и дощатого на 12 лошади по алтыну 4 деньги» п6. Иногда, кроме поиудной платы, учитывалось и количество лошадей. «И с того товару,— сказано в одном случае,— дано по 372 д. с пуда, да прибавлено на всякую лошадь по 10 денег». На хозяина товара падали и дорожные расходы «по заставам», перевозы и мостовщина, харчи извозчиков и московское постоялое. В одном случае «перевозов и мостовщины вышло по 1 д. на -пуд», в другом всего «расходов по заставам и на калачи» было 3 алт. 2 д. Общий расход за провоз был довольно значителен. Часть платы выдавалась вперед в Новгороде, окончательный расчет производился в Москве после приема. В декабре 1689 г. в Новгороде дано по расчету, на Москве оставалось додать по 6 алт. 4 д. на 9 лошадей, т. е. 60 алт.; в октябре того же года «повозных денег» в Новгороде дано было «на всякую лошадь, кои с медью, по рублю, итого 40 руб., а кои под железом, гем на всякую лошадь по 27 алт. 4 ден.», т. е. 11 р. 6 алт. 4 д., «а на Москве додано по расчету всем извощикам и с перевозами 51 р. 30 алт». и т. п. За недовоз же товара производились вычеты из платы. Так, в одном случае «не довезено дву плот — вычтено 40 алт.». (20 алт. была цена 6-ефим очной плоты по курсу). В другом месте читаем зачеркнутую пометку: «Из того числа оставлено за недовоз меди 7 р. 16 алт. 4 д., по 6 алт. 4 д. на лошадь — 36 лошадей». В январе 1689 г. «за недовозный прут вычтено 10 алт.».
Следующим накладным расходом являлись таможенные пошлины, взыскивавшиеся в Московской Большой таможне в размере 5% стоимости товаров (по 10 денег с рубля), и ряд мелких таможенных расходов: «пшцее», за «столбец на выпись», т. е. за составление выписи, «преддверное», «сторожевые», «провозу к важне». Например, «за перевозку тое меди из анбара в анбар дано [в одном случае] 2 алт. 4 д., да к важне и из важни вышло 6 д.». Далее таможня взыскивала «поанбарные», т. е. плату за пользование помещением на гостином дворе в зависимости от длительности пребывания в Москве. Были и другие накладные расходы на гостином дворе за услуги — «сторожевые», «истопщикам», т. е. за топку помещения. При больших размерах привоза товаров таможенное обложение ложилась тяжелым бременем на торговые операции Кошкиных. В марте 1690 г. пошлин было уплачено 123 р. 10 алт. да поам- барщин, пищего и преддверного 3 р. 10 алт. 2 д. За 1691—1692 гг. было внесено пошлин 137 р. 22 алт. и поамбарщины 6V2 руб.117; в 1694 г., не считая поамбарщины,— 409 р. 26 алт. 2 д. (впрочем, в эту сумму вошли пошлины и за некоторые привезенные Кошкиным товары посторонних лиц) 118. Такие большие суммы Кошкины не всегда могли уплатить сразу; платили они в рассрочку, по мере распродажи товара — порядок обычный в Большой таможне при условии поручительства третьих лиц.
115 Кн. 124, л. 31 об.; И. Кильбургер. Указ, соч., стр. 185.
116 Кн. 124, л. 31; кн. 125, лл. 46, 47.
117 Кн. 124, л. 28 об.
118 Гос. Истор. музей. Новгород, кн. Моек. Б таможни 202 (1693/94) г.
13*
196
С. В. Бахрушин
В 1693/94 (г. «в пошлинах ручался» торговый человек Котельного ряда, контрагент Кошкиных Тимофей Петров, а пошлины были «писаны в переводную тетрадь». За 1691/92 г. Кошкины расплатились только в следующем году.
В сумму таможенного обложения ее входили обязательные расходы в пользу низшего персонала таможни. Впрочем, аппетиты этих мелких чиновников были далеко не так необъятны, как принято обыкновенно думать. В январе 1693 г. таможенному подьячему Ивану Килемину дано 2 прута железа весом 2 п. 1 ф., «да другого привозу подьячему Ивану Федорову [многозначительно зачеркнуто написанное было: «продано»] отдано железа 2 прута, 2 пуда, деньги на нем». В том же году Никита Кошкин заплатил подьячему Ивану Невежину 16 алт. 4 д. за выпись Григория Селиверстова и 10 алт. за свою. В 1702 г. «подьячим за работу вышло Прохору Федорову Булыгину, да Федору Назарьеву
2 рубли, да рыбы, да питья».
В противоположность устюжским и ярославским торговым людям, торговавшим е Западной Европой через Архангельск, которые снабжали центр и Сибирь всевозможными заграничными товарами, начиная с изюма и кончая материями, Кошкины, как я говорил выше, почти исключительно сосредоточились на продаже привозных металлов. Это было, во-первых, железо двух сортов: прутовое, продававшееся прутами, весом в среднем около 1 п. каждый (несколькими фунтами больше или меньше) и дощатое, т. е. доски одиночные (фунтов 9 весом) и двойные (22—23 ф.). Судя по записям, железо прутовое продавалось в Москве в начале 1690 г. от 4 р. 25 к. до 4 р. 80 к. за берковец., в 1693 г.— от
3 р. 60 к. до 3 р. 80 к., в 1694 г.— от 3 р. 80 к. до 5 руб., в 1695 г.—
4 р. 20 к. и в 1699/1700 г.— 4 р. 30 к. Дощатое железо было значительно дороже: в 1689 г. оно шло от 12 до 14 руб. за берковец; в 1690 г.— по 13—14 руб., в 1693 г.— по 7 р. 75 к.— 8 р. 50 к.; в 1694 г.— по 8 р. 50 к.— 9 руб* Кроме железа, продавалась сталь, которая в 1689 г. шла по 3 р. 15 к. за бочку, а >в 1693 г.— 2 р. 20 к., 2 р. 35 к., 2 р. 40 к. В небольшом количестве продавались и железные изделия, например в 1694 г.— «якорки» из расчета 7 руб. за берковец, лопаты, заступы, Далее следовала медь различных сортов и наименований: красная в котлах и в трубах винокуренных и ветошь зеленая в тазах и проволоке, латунь и ветошь и, наконец, медь запрудная.
Котлы красные расценивались в Москве в 1689 г. (осень) 3 р. 88 к.— 3 р. 90 к. за пуд, в начале 1690 г.— от 4 руб. до 4 р. 15 к., в 1693 г.— от 3 р. 88 к. до 4 р. 10 к., в 1694 г.—от 3 р. 90 к. до 3 р. 94 к. Ветошь красная шла лишь немного дешевле: в 1689 г.— 3 р. 90 к., в 1694 г.— от 3 р. 60 к. до 3 р. 75 к., в 1693 г.— от 3 р. 75 к. до 3 р. 88 к. Пластины и трубы в 1689 г.— 4 р. 50 к., в 1690 г.— 3 р. 95 к. Плоты были в той же цене и даже несколько выше, чем котлы: в 1689 г.— от 3 р. 80 к. до 3 р. 94 к., в 1690 г.—от 4 р. 10 к. до 4 р. 15 к., в 1693 г.— 3 р. 96 к.— 4 р. 2 к. Из сопоставления этих цен можно сделать любопытное наблюдение, что красная медь ценилась .исключительно как металл, так как медь дельная, т. е. в изделиях, шла не дороже, чем медь плотовая и ветошь. Зеленая медь ценилась выше красной. Латунь, продававшаяся в пластинах, оплачивалась за изучаемые годы (1689, 1693, 1694) от 4 р. 50 к. до 5 руб. пуд, тазы зеленые еще выше—от 5 р. 20 к. до 5 р. 75 к. пуд, зеленые котлы в одном 'случае 4 р. 90 к.; зато ветошь шла много дешевле (3 р.— 3 р. 70 к. в 1689 г.). Точно так же и волоченая зеленая медь, т. е. проволока, продававшаяся кругами или колесами, ценилась не выше красной меди (от 3 р. 20 к. до 4 р. 15 к.).
Торга новгородцев Кошкиных
197
Таким образом, в отношении зеленой меда нельзя сказать того же, что сказано о красной меди. Наконец, запрудная медь, которой продавалось немного, шла по цене от 3 до 4 руб., а в одном случае (в 1684 г.) еще дешевле — 2 р. 30 к.
Как сказано выше, продажа пушнины по сравнению с металлами играла в московских торгах Кошкиных совершенно ничтожную роль. В октябре-ноябре 1689 г., было, например, произведено сделок на металлы, по моему подсчету, на сумму 2953 р. 37 к., а на меха—только на 90 р. 98 к., в марте 1690 г. за металлы было получено 2824 р. 33 к., а за меха — 2 руб.Лродавались меха выдр (по 10—13 руб. за десяток), лисиц (по 6 руб. за десяток в 1689 г.) и куниц (3 р. 50 к. за десяток) .
Распродажа товаров производилась самими хозяевами, которые с этой целью ездили в Москву. Так, осенью 1689 г. приезжал в Москву Никита Тимофеевич Кошкин, в конце 1692 г. в Москве находился его брат Никифор, а по отъезде его в январе 1693 г. при товаре оставался опять Никита, затем приезжал на подмогу ему третий брат, Семен; в 1694 г. товары в Москве принимали те же Никита и Семен. Не видно, чтобы у Кошкиных в Москве были собственные или^ наемные лавки в рядах. Очевидно, они, как приезжие, торговали на гостином дворе. Для производства торговли в распоряжении у них были свои люди. Вероятно, человеком Кошкиных был упоминаемый неоднократно Борис, с которым Никита Кошкин приехал в 1689 г. в Новгород из Москвы и с которым в 1701 г. посылал в Москву «посылку»; возможно, что это то же лицо, что и Борис Петров, которому 9 октября 1701 г., «будучи в Москве», дано на «товарную покупку денег 135 руб., в то число на пошлину и на провоз» 119 120 121. Таким же человеком мог быть и Гордей, который в феврале 1702 г. был отпущен из Москвы в Новгород с поручением «свесть» большую сумму денег, вино и другие товары 12°. Имеется одно указание вскользь, свидетельствующее о том, что Кошкины нуждались в несвободных служащих и принимали меры к обеспечению себя рабским трудом. В августе 1694 г. Никита Кошкин, записав долг ярославского торгового человека Степана Тимофеевича Истомина, который оставался ему должен 10 руб., сделал приписку: «за те деньги, хотел он мне купить татарина»ш. Обращение Кошкина к содействию поволжского купца объясняется тем, что главным рынком, поставлявшим рабов в центр, была Астрахань, в окрестностях которой шли непрерывные пограничные войны между русскими служилыми людьми и кочевыми племенами и междоусобные войны среди самих кочевников.
Помимо непосредственных сделок с покупателями, Кошкины имели своего постоянного контрагента, который забирал у них в большом количестве товар и по продаже расплачивался наличными.
Таковым является торговый человек Котельного ряда Тимофей Петров, довольно видная личность на торговом горизонте Москвы конца XVII в. Ему принадлежали три лавки в рядах Котельном, Нижнем железном и Москательном; в Котельном ряду он, повидимому, торговал сам, а в двух других — его сидельцы. Петров был контрагентом не одних Кошкиных, но и ряда других крупных фирм. В таможенной книге 202 г. он выступает в качестве поручителя в уплате пошлин за новгородцев /Кулевых, Григория Яковлева Калашникова, Акинфия Жаркова, за псковича Ивана Посникова, за ржевитина Савелья Поганкина, за новоторжца
119 Кн. 125, л. 12 об.; кн. 124, лл. ЗЭ, 34.
120 Кн. 124, л. 40 об.
121 Кн. 125, л. 58. Об Истоминых см. кн, Моек. Б. таможни 202 (1693/94) г.
198
С. В. Бахрушин
Ивана Андреева, платит пошлины за новгородца Григория Селиверстова, записывает товары новгородца Агапитова и тоже платит за него пошлины. Он брался продавать -в Москве присылавшиеся из Новгорода товары тех же Селиверстова и Жулевых, новгородского гостя Максима Воскобойникова и, вероятно', других. Словом, это был фактотум ряда крупных торговых людей, ведших дела с шведскими городами; многие из них, как Воскобойников, Селиверстов и Жулевы, были тесно связаны с Кошкиными и торговали с ними заодно, состоя как бы негласно в компании, другие, повидимому, имели самостоятельные дела. Тимофей Петров оказывал особенно (много услуг Кошкиным. Он ручался за них в пошлинах на большую сумму, иногда вносил за них деньги в таможню. Рассчитываясь, например, в 1693 г. с таможней за предыдущий год, Никита Кошкин пометил: «а преже Тимофей платил 103 р.». Исполнял он и мелкие поручения Кошкиных, например давал милостыню колод- ника(м в Преображенском.
В отсутствие Кошкиных Петров действовал в Москве в качестве их приказчика. На его имя посылался товар из Новгорода, и он же заве- дывал его распродажей. Так, в 1689 г. «о приеме и продаже» привезенных из Швеции и отправленных в Москву товаров «писано Ивану Тимофееву и Тимофею Петрову». В августе 1691 г. Никита Тимофеевич пишет ему грамотку: «будет дадут за железо дощатое, которое ему вручено, по 11 руб. за берковец, чтоб продавать». В январе 1693 г. Никита Кошкин записал: «за старое железо Тимофеевой продажи на Мялицыне Иване взять за 51 пуд 18 р. 20 алт.»; в сентябре 1694 г. он опять отметил, что за Тимофеем оставался долг: «что продавал до меня меди латуни и железа трутового и дощатого Семенова оставежу», т. е. в промежуток между отъездом его брата Семена и приездом, его самого, Никиты. Вследствие постоянных деловых отношений с Кошкиными Тимофей Петров имел всегда на руках их деньги и в их отсутствие исполнял обязанность их банкира, давал по «грамоткам», которые они присылали к нему из Новгорода, значительные суммы взаймы и расплачивался по их долгам. 9 августа 1691 г. дана была, например, грамотка Семену Самуйлову сыну, пуговишнику, к Тимофею Петрову, «а писано, чтоб отдал в уплат по своей расписке ему, Семену, денег 108 р., расписку б его руки в тех девгах взял, так ему вместо отписи, а нам вместо кабалы, а срок бы написал в двусотом году по Филипови заговенье». В ноябре 1693 г. Никита Кошкин взял взаймы у стряпчего митрополита новгородского "Артемья Сказина 50 руб., «а в тех денгах дана ему, вместо росписки, грамотка к Тимофею Петрову, чтобы он, Тимофей, 50 руб. платил ему... по той грамотки». «Того же числа писал к нему, Тимофею, чтобы он дал денег моих ржевитину Филимону Зетилову [дело идет о крупном негоцианте, ведшем тоже дела со Швецией] 480 руб., а еще грамотку Федору Оксенову [новгородец серебреник, близкий приятель Кошкина] — 50 руб., чтоб он, Тимофей, дал». Участие Тимофея Петрова в делах Кошкиных не прекращалось по приезде в Москву их самих. Как только прибывал товар, значительная часть его отдавалась ему как бы на комиссию. Осенью 1689 г., например, ему "дано «в отвес» труб красной меди 32 п. 1 ф. на 126 руб. с полтиной, он же продал 120 п. 35 ф. железа прутового на 43 р. 70 к., проволоки и ветоши 70 п. 6 ф. на 261 р. 66 к. и т. д. В 1690 г. ему отпущено было 100 п. меди на 418 руб. с полтиной и т. д. В 1694 г. он взял около 134 п. меди на 582 р. 30 к. и т. д., в 1702 г.— 18 п. 17 ф. латуни и 35 п. 24 ф. на 378 р. 5 алт. 5д. и т. д. В свою очередь и Кошкины иногда брали для продажи товар Тимофея. «Всего железа прутового в продаже у меня и что я за Тимофея
Торги новгородцев Кощкиных
199
продал же»,— записал раз Никита Тимофеевич. Но такие случаи были исключениями.
Нам неизвестны точно условия, на которых Петров брал товары Кошкина на комиссию. По-видимому, при сдаче железа и меди оптом условливались о цене, по которой он должен был производить расчет, а от него самого зависело получить тот или иной барыш в свою пользу при продаже в розницу. Так, при отпуске ему запрудной меди в 1694 г. «гаворено, что взять, по чем особо продавать станут, а на нем побольше той цены взять». В январе 1693 г. его сидельцу Василью Васильеву отвешено 85 п. 10_ ф^прутового железа ценою по 3 р. 60 к., всего полагалось получить 30 р. 69 к., он заплатил только 30 р. 30 к. «Достальные отпущены 13 алт. (будто взято было без сговору, а в то время купили по 4 р. железо»,— меланхолично записал Никита Тимофеевич. В данном случае хозяин дал промах, и доход Тимофея Петрова оказался значительным— до 44 коп. с лишком на берковец (12,5%).
Как общее правило, товары отпускались безденежно, и расплата происходила постепенно, по мере их распродажи. «Те все деньги на Тимофее ждать до зимней дороги нынешнего 203 году»,— записано 11 сентября 1694 г.
Время от времени Кошкины взыскивали деньги с Тимофея Петрова «по лавкам» и «дома» небольшими суммами, в зависимости от наличности. Так, в январе 1693 ir. Никита Кошкин взял у Тимофея Петрова 160 руб. «недочету и обменных, что отдано [уступлено]» — 6 р. 24 алт.; «Никифор же брат взял на поезде [т. е. при отъезде в Новгород] 120 р., еще взято 10 р. Генваря в 28 день у него же взято 40 р. да 10 р. марта, в 1 день у Тимофея взято 25 р., марта в 13 день взято 8 руб. Марта 29-го он же, Тимофей, перевел взять на Алексее Бобровникове, а Алексей на Иване Колмогоре 42 р. 20 алт. в платеж Тимофеев, взято. Мая в 5 день взято у Тимофея Петрова денег 70 р.; мая в 5 день у Тимофея взято поутру 37 р., да ввечеру дома у него 43 руб., пара соболей 9 р., 20 за И руб., да денег 10 руб., еще того же числа 20 руб.». Всего, таким образом, в январе — мае 1693 г. получено было в 14 приемов 597 р. 60 к.
Расчет между хозяевами и их контр агентом пр оизводился периодически. В записных книжках сохранился «счет с Тимофеем Петровым», произведенный Никитой Тимофеевичем 17 сентября 1694 г. «Взять было на нем по росписи 1000 руб. за волоку за медь..., да на чем же за медь, за ветошь взять, что ему я, Никита, отвесил 202 г. августа в ... день наголо без дерева 100 пудов 20 фунтов, да 203 г. сентября в 11 день наголо без дерева всей весом тое вышеписанной меди 161 пуд 30 фунтов по 3 р. 20 алт. пуд. Только в тое меди не вывешена рогожа да веревка, то после вычесть». Итого меди за отчетное время было отпущено на 1582 р. 30 к.; кроме того, у Тимофея Петрова оставались на руках 450 ефимков, цена 247!/2 руб., «что взяты у Ивана Романова». Таким образом, общий долг его Кошкиным выражался в сумме 1829 р. 80 к. В счет этой суммы у самого Тимофея Петрова и в его лавках взято было 390 р. 48 к., в лавке в Свешном ряду, может быть, тоже принадлежавшей ему, 61 р. 30 к., по переводу с трех его должников 299 р. 80 к. «Всего во взятье у него, Тимофея, 821 руб. 19 алт. 2 д.». На Петрове оставались, таким образом, 1008 р. 7 алт. 2 д., «а в тех деньгах прежняя расписка, что волоки взято в 1000 руб.». Это был окончательный расчет, причем были зачтены мелкие долги самих Кошкиных Тимофею Петрову и взятый у него колокол,— «то все зачтено», и наоборот, приняты во внимание расходы, произведенные за него
200
С. В. Бахрушин
Кошкиным — «что я платил за него перекупное,— пишет Никита Тимо- феевич,— и недочет зубчаном» — «чисто на нем взять вышеписанные деньги 1008 р. 7 алт. 2 д.». Н. Кошкин перевел из этой суммы 580 руб^ из Тимофея Петрова в уплату долга всем своим кредиторам, выдав им грамотки на его имя.
Основную массу товаров Кошкины продавали, однако, сами, непосредственно вступая в сношения с покупателями. В Москве у них сложилась многочисленная и пестрая клиентура. Определенное место занимали в ней отдельные потребительские хозяйства. Всякий раз, как москвичу предстояла постройка или иная поделка, он обращался к .новгородскому оптовику за железными досками или за несколькими прутами железа. Социальный состав таких покупателей, приобретавших металлы на свой домашний обиход, чрезвычайно разнообразен. Попадаются и представители высшей московской знати и высшего чиновничества. 2 февраля 1693 г. «старого прошлогоднего железа продано Якову Федорову, стольника И. В. Дашкова дворецкому, 26 прутов, весом 30 пудов 2 чети, на 10 руб. 31 алт. В том же месяце продано на боярский двор железа старого 23 прута весом 28 пуд.» 122. Покупала у Кошкина на свои нужды и купеческая зна-ть. В октябре 1689 г. известный откупщик К. П. Калмыков приобрел 20 досок на 14 р. 16 алт.123, в том году строивший себе дом в Кожевниках124. Проживавший в Москве «немчин» Д. И. Артман в том же году купил 40 досок двойных на 28 р. 20 алт. 2 д.
Наряду с боярскими и купеческими дворами постоянными покупателями Кошкиных являлись монастыри, начиная с крупных подмосковных обителей. 7 февраля 1693 г. Троице-Сершева монастыря стряпчему Андрею Иванову было продано и отвешено 16 котлов весом 3 п. 32 ф. на 126 р. 10 алт., а 27 марта подьячему того же монастыря Леонтию* Леонтьеву отпущено 164 доски двойные весом 91 п. 15 ф. на 77 р. 19 алт. 4 д. 10 февраля 1694 г. в Саввин Звенигородский монастырь продано 46 прутов железа (50 п. 25 ф.) на 22 р. 2 гривны. Обращались к Кошкиным и монастыри их родного города. В декабре 1701 г. было отпущено в «Зверской» монастырь, т. е. в Зверин-Покровский женский монастырь в Новгороде, 14 прутов железа весом 15 п. 1 ф. В другом случае «зеленецкий строитель» (Зеленец-Троицкого монастыря близ Ладоги) поручил Никите Кошкину обменять в Москве старый колокол, что и было выполнено через посредство Тимофея Петрова. В 1693 г. продано было 6 прутов железа (25 п. 6 ф. на 9 руб.) «Козьминой пустыни игумну» (может быть, Козмодемьянокого монастыря на Гремя- чей горе, в соседнем с Новгородом Пскове) 125.
Среди покупателей были и отдельные представители духовенства, иногда даже иногороднего. Так, «города Саранска соборной церкви священник» Андрей Игнатьев купил 10 февраля 1693 г. 20 прутов железа на 11 р. 30 алт. 2 д.126 Наконец, встречаем и мелких приказных чиновников, подьячих, преимущественно тех учреждений, с которыми были связаны по своим делам Кошкины. Например, в 1689 г. подьячему приказа Большой казны, ведавшего торговых людей," Тимофею Юрьеву Савостьянову, продано 39 досок (2 берк. 17 ф.) на 25 р. 17 алт. 4 д.; подьячий уплатил 25 руб., «доетальные оттянул»; в том же году та-мо*
122 Кн. 124, лл. 18 об., 21 об.
I2J Кн. 125, л. 39.
121 Любезно сообщено Н. А. Баклановой.
125 Кн. 124, лл. 22 об, 34, 35.
126 Кн. 124, л. 22 об.
Торги новгородцев Кошкиных
201
женному подьячему отпущено за деньги 12 п. I ф. железа дощатого на 15 руб. с лишком 127.
Производили закупки и государственные учреждения. Так, в 1694 г. в «Сухарев приказ [т. е. Сухаревский стрелецкий полк] отпущено железа толстого 9 прутьев— 15 пудов, принимал пушкарь Семен Нефедьев» 128„ Как известно, в эти годы шла постройка Сухаревской башни.
Розничные покупки отдельных лиц являются, однако, в общем ничтожным моментом в общем обороте Кошкиных. Как оптовики, они были мало заинтересованы в этих мелких сделках, часто, например, в отношении монастырей и подьячих, носивших характер почти услуг, да и не имели права расширять свою торговлю в розницу согласно жалованной грамоте, данной в 1684 г. торговым людям Котельного ряда. Гораздо значительнее была другая сторона их торговой деятельности — снабжение сырьем мастерских, работавших по металлу. Это, во-первых, были кузнецы. В феврале 1693 г. кузнецам продано 10 прутов железа весом 15 п. 5 ф. за 4 р. 13 алт. В январе и феврале того же года куз~ нецу Кондратию Денисову отпущено 110072 п. прутового железа на 386 р. с лишком, в феврале и в мае «старому кузнецу» Потапу Алексееву отпущена одна бочка стали. В 1694 г. кузнецу. Ваш лью Исаеву продано 172 прута (127 п. 30 ф.) за 63 р. 29 алт. 1 д. и кузнецу Филиппу Оникееву 243 доски двойных железа (13272 п.) на 11972 руб. 129 130 131. Из других мастеров упоминается Кирилл медник, которому продано И п. 33 ф. проволоки медной за 45 р. 12 алт. и в том же году Степан котельник, которому понадобилась доска железная, за 26 алт. 4 д. 13°. В феврале 1695 г. Семен Кошкин продал подмастерью каменных дел Семену Ефимьеву прутового железа на 43 р. 9 алт., очевидно, для постройки 137 В 1701—02 г. упоминается часовой мастер Степан Филимонов, рыбно- слободец, которому продано в эти годы 40 досок железа (9 п. 1 ф.).
Но главными покупателями были торговые люди рядов Колокольного, Котельного, Верхнего и Нижнего железных и Москотильного;^'которые сами не ездили в Швецию и должны были приобретать товары оптом из вторых рук, чтобы затем перепродавать их в розницу своим московским клиентам уже по более высоким ценам. . ,
Торговые люди Котельного ряда упорно отстаивали за собою исключительное право розничной торговли, «как торговали наперед сего исстари, медью красною и зеленою, и котлами медными и оловом и всякими медными и оловянными дельными и недельными товарами, а в иных рядах по крестцам и в роз носку теми их товары никому1 не торговать, а на гостине дворе москвичам и приезжим торговым4Людем ино- земцом того Котельного ряду товаров медных и оловянных- и меди и олова врознь никому не продавать же». Уже в 1626 (134) г.'это исключительное право было закреплено за Котельным рядом: «и по рядом и по крестцам с котлы опричь Котельного ряду сидеть не велено». Фактически это распоряжение нарушалось, особенно после пожара 1684 г., истребившего деревянные лавки Котельного ряда. Выстроив заново каменные лавки вместо прежних деревянных, торговые люди Котельного ряда 27 октября 1684 г. подали челобитную с требованием подтвердить их привилегии, в результате которой 10 декабря им была выдана жалованная грамота, удовлетворявшая вполне их претензии и воюпре-
127 Кн. 124, л. 25; кн. 125, лл. 34 об., 40 об.
128 Кн. 125, л. 61.
129 Кн. 124, лл. 15 об., 21, 24 об, 30 об.; кн. 125, л. 60 об.
130 Кн. 124, лл. 41 об, 35.
131 Там же, л. 65.
202
С. В. Бахрушин
щавшая «в иных рядах по крестцам и в разноску теми их товары никому не торговать» 132. Хотя и после этой грамоты привилегия Котельного ряда продолжала нарушаться, тем не менее торговля медью и котлами сосредоточивалась в конце XVII в. главным образом в Котельном ряду и в ряду Колокольном. Естественно, что в этих двух рядах Кошкины находили наибольшее число покупателей.
Среди «вотчинников» Котельного ряда во главе челобитчиков в 1684 г. стоит гость И. М. Сверчков; он упоминается в записных книжках в числе крупных покупателей Кошкиных; так, в марте 1693 г. он купил у них 174 доски железные.
Следующее место в челобитной 1684 г. принадлежит кадашевцу Федору Яковлеву Турчанинову или Турке, который, судя по выписям 1736 г. и по ведомости 1699 г., в конце XVII в. владел несколькими полулавками в Котельном ряду и двумя полулавками в Москоти льном; о его торговле котлами свидетельствует запись Никиты Кошкина, который 16 марта 1693 г. купил у него большой котел весом 20 п. 25 ф. за 84 р. 18 алт. 4 д. Федор Турчанинов был одним из крупнейших покупателей. Кошкиных. В 1690 г. ему, например, было отпущено 123 п. ветоши на 494 р. 10 алт. и в 1694 г. 43 котла весом 43 п. на 167 р. 70 к. Из других крупных торговых людей Котельного ряда можно назвать Никиту Иванова, который-производил очень большие закупки: в 1689 г. он приобрел 133 п. 29 ф. медной ветоши на 463 р. 7 алт. 2 д., в 1690 г.— медной ветоши «без дерева наголо» 264 п. 4 ф. на 990 р. 12 алт. 3 д. и т. д.
Примером более мелких покупателей из Котельного ряда могут -служить Иван Ерофеев, который в 1689 г. купил 5 котлов (11 п. 35 ф.) и 60 плот (21 п. 35 ф.) на 84 р. 81V2 к., в 1690 г.— 12 котлов (11 п. 31 ф.) за 47 руб. с гривной, в 1693 г.— 10 котлов (21 п. 37 ф.) за 92 р. 11 к., Никифор Антонов, который купил в 1693 г. 4 круга проволоки (4 п. 34 ф.) на 15 руб., Лариои Александров, купивший в 1689 г. 3 котла весом в 6 п. 33 ф. за 13 р. 90 к., в 1693 г.— 6 п. 1972 ф. ветоши за 28 р. 78 к. и в 1694 г.— 9 котлов (9 п. 19 ф.) за 26 р. 62 к., или Иван Артемьев, купивший в 1693 г. 11 котлов (22 п. 8 ф.) за 15 р. 47 к.
Наряду с Котельным рядом в меди нуждался для сосредоточенного в нем производства Колокольный ряд, и в записях Кошкина- неоднократно упоминаются продажи «в Колокольный ряд». Например, в 1689 г. Гаврилу Игнатьеву — 386 тазов на 39 р. 19 к., Герасиму Маркову — 42 п. 13 ф. плот медных на 164 р. 21 к., Ивану Фадееву — 20 п. 7 ф. котлов и плот на 78 р. 21 алт. 4 д., Семену Федорову Радину да Василию Никитину — 35 п. 30 ф. на 139 р. 2 алт. 2 д.
Наконец, много клиентов было у Кошкиных в Москотильном ряду. К сожалению, -отсутствие точных сведений не позволяет достаточно- ясно представить себе торговую физиономию этого ряда; возможно, что в нем производилась торговля скобяным товаром. Во всяком случае спрос на некоторые сорта меди в нем был значительный. Так, в 1689 г. Никита Тимофеевич продал в Москотильный ряд О. С. и Д. И. Едренкиным и Карпу Константинову 40 п. 31 ф. медной проволоки на 177 руб. с лишком и Гавриле Кирилову 386 тазов зеленой меди на 104 р. 10 алт.; в 1693 г. в тот же ряд А. С. Алмазникову продано 70 п. 36 ф. латуни и 28 прутов железа, всего на 362 р. 2 алт.
Как поставщики крупных партий железа, Кошкины были далее связаны с Железными рядами, особенно- с Нижним. В 1693 г., например,
*32 ДАИ, т. XI, N° 97.
Торги новгородцев Кошкиных
203
здесь было продано приказчику Григория Щеголина 12 бочек стали «а 28 р. 5 алт. 2 д., сидельцу Ивана Колмогора Петру Андрееву — 58 п. прутового железа на 22 р. 36 к. (приблизительно) и т. д.
Мы не можем точно установить цифры продаж в тот или иной ряд, так как нередко глухо говорится об отпуске партий товара, иной раз крупных, «в ряд», но без точного указания, в какой именно ряд. Можно только догадываться, что дело идет о Котельном ряде. Наконец, есть случаи, когда принадлежность к тому или иному ряду покупателя не отмечена, однако из оптового характера закупки явствует, что он покупает товар для перепродажи. Так, например, Иван Федоров в 1690 г. купил железа тонкого и среднего и толстого 1940 прутов весом 2151 п. 30 ф. на 946 р. 26 алт. 4 д., Никита Иевлев купил 100 п. плот и 256 тазов зеленой меди на 461 р. 10 алт. 3 д. Судя по сложности расчетов, в которые втягивалась всякий раз группа в несколько' человек, надо полагать, что каждый торговец с своей стороны выступал не один, а за его спиной были еще более мелкие рядовичи, среди которых и распределялся купленный товар. В общем итоге главную массу покупателей Кошкиных составляли московские розничные торговцы металлами.
■Кошкины снабжали товарами лавки не одной только Москвы. У них были и иногородние покупатели, преимущественно из южных городов, очевидно, тоже приобретавшие металл для перепродажи. Неоднократно упоминаются курчане. В 1689 г., например, курчания Е. Е. Москалев купил меди на 48 р. 60 к., курчанин Иван Васильев — на 46 р. 80 к., в 1694 г. курчанину С. И. Ковурину продано было 60 котлов весом 49 п. 28 ф. Некоторые из курчан торговали, впрочем, в Москве; так, например, в 1698 г. за Тимофеем Петровым числилось 100 руб., взятые у курчанина Хрисанфа Савельева в Сырейном ряду. В 1693 г. Силе и Ивану Ивановым из города Рыльска было отпущено -60 п. плотовой меди на 237 руб.
Тесные связи Кошкиных с Калугой, установившиеся вследствие скупки ими в Калужском уезде пеньки для вывоза за границу, отразились и на других их торговых операциях. Так, в 1694 г. за счет Тимофея Петрова взято было у калужанина Евтифея Артемьева 100 руб. без 2 гривен. Имели место', как сказано выше, и мелкие сделки.
Наконец, имеется запись о продаже в 1694 г. болховитину Игнату Карпову 23 п. плотовой меди на 89 р. 22 алт. 4 д. Особняком стоит запись о продаже 465 п. железа прутового в Кокшанский приказ купчине Дмитрию Юрьеву сыну Колушенину за 171 руб.; мы имеем здесь, очевидно, дело с казенным подрядчиком.
Итак, картина получается достаточно ясная. Кошкины — главным образом оптовые торговцы, снабжающие товаром мастерские и розничные лавки Москвы и отчасти провинции.
За проданные товары Кошкины получали расплату деньгами; только в виде исключения с Тимофея Петрова было взято в одном случае в счет его долга 9 соболей и немного иностранной валюты. Деньга собирались с величайшим трудом, с большими рассрочками, с постоянными переводами на третьих лиц и обычно с небольшими недоплатами. На рассрочку приходилось идти иногда очень длительную. Например, 14 сентября 1694 г. было продано латуни тонкой на 74 р. 57 к.— «денег ждать до пятого воскресенья великого поста». Обычно дело сводилось к тому, что деньги за товар собирали постепенно изо дня в день, в течение нескольких недель или месяцев, по лавкам покупателей и по их должникам. Например, 11 марта 1693 г. было продано А. С. Алмазникову латуни на 167 р. 85 к., а «13 марта вместо Андрея Алмазникова у Про¬
204
С. В. Бахрушин
хора Федорова взято 13 р., у Евдокима Никифорова — 30 р., у Ивана Акиньфьева — 30 р., 18 марта у Ивана Матвеева — 30 р., у Ивана Кирилова— 20 р., 20 марта у Прохора взято 10 р., еще у всех взято 34 р. 22 алт. 2 д. Достальные 2 алт. 4 д. оттянул». Итак, в течение 10 дней Никита Кошкин собирал деньги с шести покупателей его покупателя.
В феврале 1693 г. А. С. Алмазников купил латуни на 179 р. 1 к., в то число у него- взято 12 руб., у Ивана Матвеева — 25 руб., у Ивана Акинфова — 13 руб., у Афанасия Анисимова — 22 руб., у него же — еще 10 руб., у Ивана Матвеева — еще 5 руб., на них же взято за перекупное 20 коп., 16 февраля у Алм.азникова взято 20 руб., у Ивана Матвеева — 5 руб., у Афанасия Анисимова — 4 руб., у Алмазникова—12 р. 66 к., у Афанасия Анисимова — 8 руб., у Ивана Акинфова — 31 руб. Итак, сумма в 179 р. 1 к. была собрана в 12 приемов маленькими взносами от 4 до 31 руб. с четырех человек, причем на них еще осталось около 12 руб. долга.
В 1689 г. О. С. Бдренкину продано было медной проволоки на 78У4 руб.; сумма эта собрана в восемь приемов небольшими взносами в 24 руб., 16 руб., 6 р. 30 к., 11 р. 70 к., 3 р., 4 р., 2 р. и «осталось донять 8 алт. 4 д.». При расплате нередко, кроме стремления «оттянуть» какой-нибудь пустяк, ухитрялись спустить несколько плохих монет: «взял 200 р.,— пишет Никита Тимофеевич,— недочету и что плохих 5 денег — 15 алт. 4 д.», или «взял 40 р., назад дал плохих 14 алт. 2 д., донять» и т. д.
Я останавливаюсь на порядке обора денег за товар потому, что он хорошо рисует бедность московского рынка в деньгах и характеризует торговых людей московских рядов, у которых наличности никогда не было, которые жили сегодняшним днем и тем, что удастся продать.
Кошкиным приходится иногда в обеспечение платежа требовать поручительства. Так, 28 февраля 1693 г. кузнецу Потапу Алексееву отдана бочка стали по цене 2 р. 40 к., взято 1 руб.— «деньги на нем, порукой Григорей Филиппов сын»1^6<; случае крупных долгов бралась кабала. Когда Иван Федоров в 1690 г. купил железа на 946 р. 77 к., из этой суммы бьгл вычтен собственный долг ему Кошкиных в 11 руб., а деньгами он заплатил 500 руб. и выдал новую кабалу на 435 руб.— «взята кабала его письма рук^».. ^Однако такие меры предосторожности представляют собою исключение. Обычно в деловых отношениях со старыми клиентами верили на слово и терпеливо собирали с них деньги по рублям, забирая выручку из.их лавок.
Зато сами Кошкины довольно широко открывали своим знакомым кредит вне зависимости'!от продажи товаров и давали большие и малые суммы взаймы. В январе-феврале 1693 г. ими, например, роздано было1 взаймы 56972 руб. Несомненно, что эти займы иногда носили характер ростовщический. Так, в 1693 г., старорушанину Михаилу Титову дано 17г руб., «а расписка писана... в 3 рубля», московского монастыря старцу было дано 2 р. 50 к. под расписку, а расписка взята тоже в трех рублях. Но обыкновенно это было просто дружеские услуги добрым знакомым, преимущественно сотоварищам по делу, например Федору Аксенову (в 170.1 г. ему дано взаймы 50 руб., ему же еще 50 руб., всего он взял денег взаймы 100 руб., «он приписал своею рукою»). Часто ссужали по понятным соображениям лиц из придворной знати. В марте 1702 г., например, «дано Ивана Юрьевича Татищева человеку его Ивану Антонову на боярские покупки денег 24 р., да князь Ф. В. Елецкого человеку Петру 6 р.». 27 сентября того же года И. Ю. Татищева человеку его Ивану Антонову опять дано взаймы 4 руб. Точно так же ссу¬
Торги новгородцев Кошкиных
205
жались и монастыри: например, в 1693 г. дано «Антоньева монастыря Римлянина келарю Сергею да стряпчему Василию Гаврилову под кабалу денег 5 р.». Тут, очевидно, дело идет об услуге своему новгородскому монастырю, в непосредственном соседстве с которым находился двор Кошкиных в Новгороде.
Еще чаще в займах приходится видеть форму перевода денег. Новгородцы, нуждавшиеся в деньгах в бытность свою в Москве, брали у Никиты Кошкина в долг с тем, чтобы деньги одновременно были внесены его отцу в Новгороде. В 1693 г. «в великую субботу дано Алексею Жулеву 40 р., и писал он к брату своему Федору, чтоб те деньги отдал батюшку; домой, чтоб взяли, грамотки посланы апреля в 16 день с Никитою Давыдовым». В том же году в Москве дано в долг келейнику Христова монастыря Фотию Панкратьеву и в Новгород послана грамотка к отцу, чтоб «на1 Фотее деньги взял, а Фотей тут же поехал». Очевидно, Фотию деньги нужны были на дорогу, и вместо того чтобы выписать их из Новгорода, он воспользовался любезностью Кошкиных. 3 июля 1702 г. дано Федору Аксенову 110 руб., как оказано в записи, «вместо посылки в Новгород, а те деньги приехав, ему отдать батюшку или брату Никифору, да своих прибавить к тем 14 р. и отдать всего 124 р., ;а то 14 р. старый долг». Такой же характер перевода денег носит, очевидно, и кредитование московской конторы новгородского митрополичьего дома. 29 февраля 1693 г. «дано новгородского митрополита стряпчему Артемью Сказииу под расписку 500 р.», и 14 марта расписка послана в Новгород; таким образом митрополичий дом избег необходимости пересылать своему доверенному большую сумму денег из Новгорода. С другой стороны, и для Кошкиных такой способ перевода денег в Новгород представлял свои удобства. Но бывали случаи, когда сами Кошкины брали на себя перевод в Новгород чужих денег тоже в форме займа. 17 ноября 1701 г. взято у дьяка Ф. С. Басова денег стольника В. Н. Зотова 105 руб., «а в тех деньгах я дал грамотку Федору Сергеевичу,— записал Никита Тимофеевич,— а в ней писано: Агапу Андреевичу Никита Кошкин челом бьет. Взял я денег у стольника В. Н. Зотова 105 р., а те деньги доставить тебе, и тебе б по сей грамотке то число денег взять у батюшки моего и у брата Никифора Кошкина. Писал я, Никита Кошкин ноября в 17 день 1701 года. Те деньги батюшка заплатил и грамотки взял. И о том же ноября в 17 день с Афонасием Золотовым писал к батюшку и к Никифору, и тех денег дано ему Афа- насью 22 р., писано от Никифора взято 20 р.». В данный момент, как видно, Кошкины совсем не нуждались в деньгах и тотчас же из полученной суммы одолжили на дорогу Афонасию Золотову 22 руб. под условием уплаты в Новгороде и 50 руб. Федору Аксенову; последнему вскоре дали еще 50 руб. взаймы. Итак, при отсутствии банков, практика выработала своего рода систему частных «кредитных писем» во избежание пересылки больших денежных сумм.
Потребность в такого рода переводных операциях ощущалась, пови- димому, очень сильно, судя по тому, с какими предосторожностями приходилось производить пересылку денег на большие расстояния. По мере поступления денег в кассу Кошкины отсылали их с оказией, с верным человеком, в Новгород к отцу. Деньги пересылались в мешках, зашитых и запечатанных. Например, 4 марта 1693 г. послано с Григорием Максимовым новгородцем «денег в мешку 200 р. запечатано, на вязке три печати, да по. бокам шестеро печатей сургучем, и писана с ним грамотка».. Обычно для большей верности гр!амотку с извещением о посылке денег отправляли отдельно, с кем-нибудь другим. Например, 18 ноября
206
С. В. Бахрушин
J 689 г. «с И. Т. Зеркальниковым к батюшку [послано] 600 руб. в трех мешках запечатаны сургучем, а грамотку с Агапом Дементьевым» 133.
Итоги торговли Кошкиных в Москве поддаются лишь отчасти и очень приблизительному исчислению. В октябре-ноябре 1689 г. в записную книжку занесено всяких торговых сделок на сумму около 3040 руб.
В марте 1690 г. записано сделок приблизительно на 2413 руб. с лишком; действительно, в этом месяце плачено было с продажи 5% пошлины 123 р. 10 к., т. е. продано было на 2466 руб.
В 1692 г. пошлин заплачено было 244 р. 5 алт. 2 д., т. е. товаров было продано :на 4883 р. 2 гривны.
В 1693 г. в записных книжках зарегистрировано сделок на 4230 руб. с лишком, а с 12 января по 10 февраля 1694 г.— на 1226 руб. с копейками; в феврале в Новгород было послано 1315 р.— очевидно, поступления за предыдущие месяцы. В августе-сентябре 1694 г. отмечено сделок на 814 руб. с лишком.
Наконец, 23 марта 1700 г. Никита Кошкин приехал в Новгород из «Московского города..., с собой привез товарных своих денег 1190 руб.».
Эти отрывочные данные не позволяют вывести какие-либо точные итоги, но как иллюстрация они в достаточной мере показательны. Дело идет о валовом доходе за целую зиму 3000—4000 руб.
III
Объявление войны в августе 1700 г. было ударом грома среди ясного неба для московского купечества, торговавшего со Швецией. Разрыв застал многих торговцев в Стокгольме и в городах немецкой Прибалтики. «И плач ныне велик обретается в крестьянах, которые в Стек- хольме купецкие и работные люди»,— писал в Москву русский резидент в Швеции князь Андрей Хиллов в сентябре. «Всем грозят неволею и отбиранием пожитков их, а богатства великие и людей множество...». «А которые... осталые торговые люди ныне есть в Стекхольме новгородцы, также и иных городов, и им из Стекхольма для свободного в пути проезду королевских пасов не дают»... А всех их товаров ныне в Стекхольме тысяч на 100, да человек с 150, а из Стекхольма пошли полтора ста человек на 16 карбусов. А товаров их тысяч на 200» 134.
На московском рынке разрыв очень скоро дал себя знать повышением цен на шведские металлы — железо и медь. В первую половину. 1700 г. железо ирутовое стоило на Москве 4 р. 30 к. за берковец, а в сентябре — декабре 1701 г.—8 руб.13'5. В 1704 г. цены скакали самым неожиданным образом: в январе упоминаются сделки в 6 руб. за берковец, в марте — в 6 руб., в 6 р. 55 к. и даже в И руб.; в июне связное железо продавалось за 9 руб. берковец136. Цены на дощатое железо стояли тоже очень высоко: в 1701 г.—12—14 руб. за берковец, в 1702 г.— 16 и даже 20 руб. за берковец137. Так же быстро возрастали цены на медь. Медь красная в котлах в 1701 г. продавалась до 6 руб. пуд, латунь и тазы зеленой меди в 1701—1702 гг.— 7 руб. пуд, ветошь красная в 1702 г.— 5 р. 70 к. и запрудная медь — 4 р. 60 к.138. В 1702— 1705 гг. на рынке имелись лишь остатки шведских металлов прежних
133 Кн. 125, лл. 29 об., 42.
134 Шведские дела, 1700 г., д. 10.
135 Кн. 124, лл. 41—41 об, 35.
136 Там же, лл. 38 об, 41—41 об, 42—42 об.
137 Там же, лл. 34 об, 36, 42 об.
138 Там же, лл. 32 об, 34 об, 36 об.— 37.
Торги новгородцев Кошкиных
207
вывозов. В записной книжке Н. Т. Кошкина за 1702 г. записано продаж железа и меди в различные месяцы приблизительно на 623 руб., но это все остатки «прежних привозом остального железа», «старого... приему и весу», меди, «достальной латуни». Kote-какие остатки еще распродавались даже в 1705 г. в Новгороде, где «продано из лавки... меди осталой и олова»— 1 п. 18 ф. 139. Постепенное исчезновение иностранных металлов подверждается тем, что за недостатком «свойского железа» Кошкины были вынуждены для удовлетворения своих клиентов сами искать железо на московском рынке и даже покупать дешевое тульское железо. Так, 1 декабря 1701^ г. у торгового человека Нижнего железного ряда Кондратия Тимофеева взято «в Зверской монастырь железа овейского 9 прутов, весом 10 пуд. 18 фунтов, да 5 прутов тульского весом 4 пуда 36 фунтов по 5 р. за берковец» 14°. Еще более способствовали обострению положения с металлами реквизиции, которые производило государство,' нуждавшееся в металлах для военных целей, например в 1700 г. «как медь отдавали в ратушу» 141, и в последующие 1701—1702 гг.
При таких условиях купцам, специализировавшимся на импорте шведских металлов, какими были Кошкины, грозило полное разорение. Война нарушила в корне оборот их торговых предприятий. Насколько уже первые, месяцы войны пошатнули экономическую "мощь семьи Кошкиных, показывает то, что им пришлось пустить в продажу домашнее серебро: 7 января 1702 г. «присланного от батюшка серебра — братинка, росольник, чашка, 2 стакана, 6 ложек — продано на денежный двор весом 4 фунта 51 золотник, ценою по 7 р. фунт, денег взято 31 р 23 алт. 4 д.».
Записные книжки Никиты Тимофеевича рисуют очень ярко лихорадочную поспешность и вместе с тем неуверенность, с которой вчерашние импортеры шведских товаров перестраивали налаженные годами торговые операции и искали новых путей. Они торопливо переводят дела на новые непривычные им рельсы, покупают в Москве на чистые деньги товары для отправки в Новгород и, наоборот, в Новгороде приобретают товары для Москвы. При отрывочности записей (повидимому, сохранившиеся книжки служили для записи только сделок с медью и железом) трудно точно сказать, что это были за товары, но одно несомненно: брались за все, что попадало под руку. Так, 26 августа 1702 г. «отпущено в Великий Новгород святых 100 икон с подрядчиком и извощиком ...на три лошади». Иконы были «выменены», т. е. куплены, в церкви Спаса Смоленского за 10 руб., причем дано было сверх цены за работу 3 алт. 2 д. «от збирки». 22 февраля 1702 г. послано в Новгород 20 половинок сукон пшптугов и разные вина: 36 галенок с четвертью романеи, 32 галенка 3 четверти секту и 15 сулеек секту кенарского, а несколько позже еще бочка ренского. О довольно значительной торговле вином свидетельствует и запись 1705 г. о реквизиции у Кошкиных 22 июля новгородскими бурмистрами боченка «водки заморской кориц- кой самой доброй» 142. Кроме того, имеется указание на скупку в Москве холстов для вывоза в Новгород (17 июня 1702 г. приблизительно 3500 арш. на 977г руб.) и, наконец, китаек, китайского шелку и «тити- вок шелковых»143. С другой стороны, какие-то товары покупались в; Новгороде. 22 февраля 1702 г. «отпущено в Новгород на товарную
139 Кн. 124, лл. 34 об., 39, 41, 48 об., 52.
140 Там же, л. 35.
141 Там же, л. 41 об.
142 Там же, лл. 40 об., 41, 48.
143 Там же, лл. 43 об.— 44.
208
С. В. Бахрушин
покупку» несколько сот рублей. Такие же покупки производились в Ярославле, где Кошкины завязали тесные отношения с ярославскими торговыми людьми Истомиными. 4 марта 1702 г. Никита Кошкин записал: «отдана [в Москве] выпись новгородская на товар мой, Никитин, что куплен в Ярославле... на 212 руб.» 144 145.
Однако победы русского оружия на Балтийском побережье очень скоро открыли для московского торгового капитала новые возможности в прежнем направлении. Едва определились первые военные успехи, как уже делаются попытки восстановить нарушенные первыми военными неудачами торговые связи в «немецкой» Прибалтике. 9 августа 1704 г. пала Нарва, а уже в первой половине 1705 г. Кошкины в Нарве покупали иностранные сукна И5. С каждым годом война открывала новые порты для русской торговли. В сентябре 1710 г. сдался Ревель. Кошкины направились и туда. В конце 1716 или в начале 1717 г. Никита Тимофеевич, например, поехал «к Ревелю за отправлением уксусу» 146.
Очевидно, русские купцы, как только явилась возможность, двинулись в том же направлении, к которому они привыкли задолго до войны,— в Ругодив, в Колывань. Приходилось не вновь заводить торговые •связи, а возвращаться к искони вечным торговым навыкам Новгорода.
Среди «свейских» городов, игравших крупную игру в торговых сношениях Русского государства со Швецией в XVII в., видное место занимал Ниеншанц или Канцы, как его звали русские. Расположенный при устье Невы, он преграждал выход в Финский залив и служил таможенной заставой на пути в Стокгольм. Здесь русские купцы выправляли «пасы»; здесь же производился осмотр их товаров и составлялись им росписи. Некоторые и не ехали дальше и ограничивались распродажей своих товаров или заключением договоров об обоюдных поставках в -самих Канцах. Купечество Ниеншанца с успехом пользовалось выгодностью расположения своего города и производило крупные операции с русским сырьем. Приезжали в Канцы и «иноземцы» из других европейских государств — любчане и голландцы, чтобы легче вступать в непосредственные сношения с русскими торговыми людьми 147.
1 мая 1703 г. Канцы были взяты русскими войсками под начальством Петра и тем самым «отверзошася пространная порта бесчисленных прибытков», как писал Виниус победителю 148. На месте шведской крепости вырос Петербург, и в ноябре 1704 г. прибыл к новому городу первый иностранный корабль с грузом соли149. Тем не менее небезопасность плавания по Балтийскому морю ввиду непрекращавшихся военных действий, плохое оборудование порта, наконец, конкуренция Архангельска долгое время задерживали торговый рост Петербурга. Первые попытки правительства принудительными мерами направить архангельский вывоз в русло Невы, как известно, не увенчались успехом, и в 1714 г. под давлением Голландии Петр был вынужден разрешить вывоз пеньки и льна через Архангельск. Только в начале 1718 г. состоялся указ, который, не отменяя прежнего разрешения, опособство-
144 Кн. 125, л. 63 об.
145 22 июля 1705 г. Н. Кошкин получил уведомление, что в Нарве бурмистры взяли у него «в поднос сукна осиного 10 аршин 3/4, цена 15 рублев», каковая сумма и зачтена ему в тягло.
146 Кн. 125, л. 88.
147 Шведские дела, кн. 103, лл. 102, 105, 110; кн. 121, л. 17—17 об.
148 С. М. Соловьев. История России. Изд. «Общественная польза», кн. III, стр. 1270.
149 Там же, стр. 1274.
Торги новгородцев Кошкиных
209
вал сосредоточению внешней торговли преимущественно в балтийских портах путем как предоставления ряда таможенных льгот, так и принудительного направления 2/з всего экспорта через Балтийское море. Этот указ послужил, повидимому, поворотным моментом в истории петербургской торговли. Уже к лету 1718 г. в Петербург двинулись «огромные» партии пеньки и других товаров из центра. «Тверь, Торжок, Вышний-Волочок завалены товарами, которые будут перевезены в Петербург»,— писал голландский резидент в апреле 1718 г.150 151.
Если перенос порта из Архангельска на Балтийское море вконец подорвал торговое преуспеяние Поморья ш, то для новгородской торговли он мог иметь лишь благоприятное значение. Новгород не пользовался дорогой через Архангельск. У него было свое «окно в Европу»— шведское побережье Балтийского моря, в частности Канцы (Ниеншанц). Основание на этом месте города Петербурга отвечало интересам и устремлениям новгородской торговли. Нас не должно поэтому удивлять, что новгородское купечество еще до указа 1718 г. стало пользоваться для сношений с заграницей вновь созданным портом.
Пробелы в сохранившихся книжках не позволяют установить, когда именно начали Кошкины ездить с товарами в'Петербург. У нас имеется дневник только одной торговой поездки летом 1717 г., на которой я и хотел бы сосредоточить свое внимание, так как это, несомненно, один из наиболее ранних документов, рисующих торговлю зарождавшегося Петербурга152: * ' .Г
Дневник принадлежит Филиппу Никитичу Кошкину, сыну Никиты Тимофеевича, первоначального владельца записных книжек. Позже, в 40-х и 50-х годах XVIII в., он упоминается неоднократно в списках новгородского магистрата, в качестве купца 2-й гильдии153; умер он 23 мая 1762 г. 154. В 1717 г., к которому относится интересующая нас запись, он был, повидимому, еще молодым человеком и вел торговые дела гюд руководством своего отца. Теперь стокгольмские поездки отца сменились поездками сына в «Питербурх»
В XVII в. Кошкины возили в Стокгольм пеньку и лен. Теперь они везут те же товары в новый порт для продажи их тем же иностранным купцам, которые приезжают за ними уже непосредственно в Россию. 30 мая 1717 г. Филипп Кошкин «в питербургский отпуск по новгородскому важенному весу отвесил... 492 тюка льна, трепаного, итого всего весом 1763 пуда 20 фунтов, да льну же полубраку 10 тюков — 21 пуд. 35 ф. [всего 1785 п. 15 ф.], 6 тюков пеньки весом в 20 пудов 25 фунтов». Позже прямо в Петербург приказчик Кошкиных Преснецов привез в шести тюках пакли и прутцев весом 13 п. и пуд льну чистого. Как и раньше пенька, так и эта крупная партия льна собиралась Кошкиным путем скупки на местах. 11 января 1717 г. Филипп Никитин явил, например, в Новгородской таможне «в Новгородской уезд в разные деревни на товарную покупку... денег 1500 руб.»; 22 мая «к вышеписанным деньгам на тое же покупку приявил сумму денег 70 руб., а [на] те явленые деньги привозный из деревень лен». Как производилась эта
150 Там же, кн. IV, стр. 160.
151 Утверждение С. В. Бахрушина, что создание крупного порта в Петербурге вконец подорвало торговое преуспеяние Поморья, явно преувеличено. Экспорт и импорт через Архангельский порт сократились, но значение крупного внешнеторгового порта Архангельск сохранял в течение всего XVIII в. и особенно во время Северной войны. (Примечание редакции).
152 Кн. 125, лл. 88—100 об.
153 Новгор. обл. архив. Дела магистрата, кн. 86, № 177.
154 Кн. 125, л. 114. '
14 Научные труды, т. II
210
С. В. Бахрушин
скупка, показывает запись, касающаяся одного из контрагентов Кошкиных— Д. Ф. Коткова, которому в Петербурге взаймы дано 200 руб. «А он, Дмитрий, те деньги отдал под лен подрядчикам своим сомрянам [жители волости Сомры] Василию Сидорову Пахтонину да Федору- Игнатьеву Ларину». Мы видим, таким образом, очень сложную организацию скупки льна по деревням. Скупленный лен до момента отправки в Петербург хранился «в Никольском подцерковьи», может быть, в подвалах Николо-Дворищенского собора, близ рядов.
Другим предметом вывоза в Петербург был солод. В 1717 г. в отвозе было 50 кулей солода «ечного молотого» весом 300 п. Частично солод мог изготовляться в собственной солодовне Кошкиных, но частично покупался и на деньги, в частности через ладожан Барсуковых. Наконец, в числе товаров упоминается неоднократно уксус, который, впрочем, вывозился главным образом в Ревель, а не в Петербург. В 1717 г. сам Никита Тимофеевич, как сказано, был «в отъезде к Ревелю за отправлением уксусу». У Филиппа Никитина «со льном в барки положена бочка уксусу мерою 27 ведер 1 четь, другая... 6 ведер 2 чети, третья... 5 ведер 1 четь, четвертая 11/2 ведра...; пятая бочка уксусу ж мерою 11 ведер 2 чети» — всего 5272 ведра. Уксус этот был издержан главным образом на собственные нужды хозяев и на подарки нужным людям Уксус приобретался, повидимому, из вторых рук. «Сентября в 27 день,— записал Филипп Кошкин,— у Василия Ивановича Коровы взял я денег 45 руб. серебряных, положеных от Пятыгина, а Пятыгину от батюшка даны были в сем же годе по прошедшему зимнему пути для покупки уксусу».
Несмотря на изменившиеся в благоприятную сторону условия для русского экспорта, новгородские экспортеры оставались по прежнему в зависимости от иностранного капитала. Между ними и западноевропейским рынком стоял, как и раньше, западноевропейский купец, на первом плане английский. В этом сказались результаты вековой отсталости России155. Дело ограничилось тем, что русский купец избавился от тяжелого и невыгодного посредничества шведа и прибалтийского немца. И в XVII в. русские экспортеры, торговавшие в балтийских портах, стремились войти в непосредственные сношения с «приезжими на ко- роблях иноземцами» из других государств, в частности с «аглийскими иноземцами», и горько жаловались на препоны, которые чинило им в этом отношении местное купечество при поддержке шведских властей. Несмотря на протесты московского правительства, Швеция настаивала на ограничении торговой деятельности русских купцов исключительно сделками с купечеством данного города и не допускала никаких сношений не только с иностранцами, но даже с иногородними. Исключение составляли лишь некоторые английские купцы, обосновавшиеся на жительство в прибалтийских городах, которые рассматривались как представители местного купечества. Теперь все препятствия были устранены. Филипп Никитич, приехав в Петербург 21 июня 1717 г., 3 августа уже продал весь свой лен — 400 тюков весом 1560 п. 5 ф. «англичанину Осипу Осиповичу Декенцу», «ценою берковец по 17 р. с полтиною», всего на 2730 р. 17 алт. 1у2 д. В ближайшие дни лен был сдан приказчику Декенса — Юрью Андреевичу. За спиною Декенса стояли два других английских купца, участвовавших в расплате за лен «по переводу оного Осипа Декенца,— Вилим Билимов Эмзель и Роберт Робертов
155 С. В. Бахрушин не прав, преувеличивая отсталость России и принижая значение русских купцов в развитии внешней торговли. (Примечание редакции).
Торги новгородцев Кошкиных
211
Неттельтон. Компаньоны Декенса были, как и он сам, видными фигурами в иностранной колонии Петербурга. Неттельтон вел торговые дела в Риге, Эмзель имел стекольный завод. Он же производил закупки картин для императорской «Кунсткамеры». Все они принадлежали к верхушке осевшего в России английского купечества, владели домами в Петербурге, как показывают записи в наших книжках, и были членами описанной
С. Ф. Платоновым Бенго-коллегии, что свидетельствует об их близости ко двору и, в частности, к «протодиакону всешутейшего собора Питеру». В этом почтенном учреждении Осип Декенс числился «советником и губернатором сера-глио», Р. Неттельтон — «архимандритом», В. Эмзель — «мастером механикусом и часов починивателем» 156.
Кошкины, повидимому, заранее брали подряд на поставку льна Декенсу, судя по тому, что тотчас по прибытии шкуны с льном 29 июня Филипп Никитич пометил, что недовоз окончательно выяснится «на весу, когда будет отдача иноземцу», хотя сделка состоялась окончательно только через месяц.
В отношении сделок по льну с иностранцами Кошкины не представляли исключения. Их контрагент Д. Ф. Котков поставлял лен Осипу Еттеру; не получая от него денег, он был вынужден задолжать у Филиппа Никитича 200 руб., чтобы приступить к скупке льна для будущей кампании.
Англичане скупали лен у русских купцов в отвоз за границу, перехватывая, таким образом, львиную часть прибыли от экспортной операции.
Солод продавался русским купцам и за границу, очевидно', не шел. 13 августа приказчик Кошкиных Яков продал на Мытном дворе 4 куля солода за 8 р. 40 к.; 16 августа сам Филипп Никитич «продал на Мытном же дворе в лавку Афонасию Комкову солоду 45 кулев, не на меру жг ценою куль по 2 р., а взято 90 руб. августа в 20 день, обоего за солот во взятье денег 98 руб.» 157.
Из бочек уксуса три были розданы, вероятно, даром, за услуги хозяину шкуны, на которой прибыл товар, ладожанину Петру Барсукову, хозяину петербургской квартиры Соколовскому и Василию Корове, у которого Кошкин хранил свои деньги; одна небольшая бочка «по свой наш расход сдержана до Ладоги», и только одна бочка по мере 11 ведер 2 чети предполагалась «на продажу». «За тот уксус взятые деньги писаны будут на листу, на котором списаны со льняной и с солодовой выписей, описки на том же»,— пометил Филипп Никитич, но записи этой нет в нашей книжке. Объясняется это, вероятно, тем, что деньги за этот уксус не были фактически получены: «3 июля по выгрузки льну в анбар на шкуты ставлена 5-я бочка уксуса, 11 ведер 2 чети, неполная от течи, Петру Ивановичу [Барсукову] в Ревельску дорогу работникам и на флет, за тот уксус хотел отдавать деньги».
Торговые операции Кошкиных были настолько крупны и сложны, что они, разумеется, не могли обойтись без содействия многочисленных агентов и посредников.
Непосредственным помощником Филиппа Кошкина являлся его племянник Иван, который сопровождал его из Новгорода до Петербурга; он, в частности, вел запись расходов по продовольствию. В Петербурге он пробыл ровно месяц, и «июля в 12 день в вечеру племянник Иван
156 С. Ф. Платонов. Из бытовой истории Петровской эпохи.— «Известия АН СССР», 6-я серия. 1926, т. 20, № 7—8, стр. 527—546; № 9, стр. 655—678.
157 Один куль был израсходован на личные нужды — «взят в Соколовского дом на квас нам».
14
212:
С. В», Бахрушин.
отпущен в Новгород с дядюшкой Петр. Прокоф. Митрофановым в старо- русском водовике, обночевався, рано поехали из Питербурха в путь в 2-м числе. Ивана в дороги до Новгорода взялся кормить он же Петр на свои деньги, сколько издержит, то ж число и отдать ему в Новгоро-. де». Кроме того, были у Кошкиных и приказчики. Таков Яков Пресне- цов, который 10 июля приехал в Петербург кое с какими товарами (пакля, прутцы, 1 п. льна) и с грамоткою от Гаврилы Никитича, брата Филиппа. На расход Гаврила дал ему 1 руб.; по приезде он представил выпись привезенных товаров и «за расходом явил он 15 алт.», иначе говоря, им было израсходовано всего 55 коп. Он остался в Петербурге и торговал от имени Кошкиных солодом. Условия, на которых он работал, неизвестны; жил он на хозяйских харчах, одежда тоже была хозяйская: 10 сентября Филипп Никитич купил ему «телятинные сапоги с гвоздь- ем», за которые заплатил 65 коп,
Приказчиком Кошкиных был, вероятно, и тот Яким Яковлев, которого Филипп Никитич отпустил в Новгород из Новой Ладоги «з двумя работники в нашей лодке», дав 80 коп. «на харч и на хлебы».
В Петербурге у Кошкина был целый ряд контрагентов и доброжелателей. На первом месте тут П. Г. Соколовский и Д. Ф. Котков, которые были посредниками при заключении сделки с Декенсом. «За продажу с нашего льна по прошению его, Дмитриеву» Кошкин подарил им обоим «анкурос водки французской», купленный за 9 руб. «И за то сказал он, Дмитрей, быть свободну от них во всем». В доме П. Г. Соколовского Кошкин с племянником и приказчиком останавливался бесплатно. Соколовский и его приказчик Данила Никитин были свидетелями при долговой сделке Филиппа Никитича с Котковым. Кроме французской водки, Филипп Никитич преподнес своему хозяину бочку уксуса в 6 ведер 2 чети, а Коткову он дал взаймы 200 руб. на покупку льна для перепродажи; это была услуга за услугу.
Какие-то денежные отношения существовали и с В. И. Коровою; в доме у него происходил расчет с П. И. Барсуковым за провоз товара, он же хранил деньги, принадлежащие Кошкиным. За его услуги ему привезли тоже бочку уксуса в б1/* ведер. Наконец, некоему Пятыгину давались деньги на покупку уксуса.
Но наиболее деловые тесные отношения существовали у Кошкиных с семьей Барсуковых — крупных посадских людей Ладоги. Положение Ладоги недалеко от впадения Волхова в Ладожское озеро, ниже Гостинопольского порога, препятствовавшего отправке товаров водным путем прямо из Новгорода, превратило этот городок еще в XVII в. в важный пункт на пути к Балтийскому морю, своего рода небольшой порт, где товары с телег перегружались на суда, чтобы отсюда следовать по воде до Финского залива. Перенесение Ладоги в начале XVIII в. к устью Волхова еще более усилило значение ее как порта, служившего преддверием к Финскому заливу. Уже в XVII в. в среде ладожац выделилась •группа торговых людей, ведших торговлю со Стокгольмом; среди них видное место занимал в конце XVII —начале XVIII в. Иван Петров Барсуков (Барсук) Большой. Как большинство ладожан, он промышлял рыбой. В последней четверти XVII в. он возил в Тихвин свежую рыбу — сиги волховские, лодогу, судаки, сырти, щуку мелкую и т. д., а также кожи. Кроме того, он скупал в Тихвинском уезде лен-сырец, который, повидимому, отправлял в Стокгольм. Он выдвинулся как импортер шведских металлов, которыми снабжал Москву и другие города. В 1694 г. он привез в Москву «по заставочной выписи» 538 п. 30 ф. железа шведского на 226 р. 33 алт., в 1696—1697 гг. на Тихвин — 80 пру¬
Торга новгородцев* Кдшкиных
213
тов железа шведского и 2 котла меди красной на 38 руб. В 1689—1690 гг. он же, повидимому, привез 39 п. 25 ф. железа шведского; привозил он на Тихвин и соль заграничного происхождения (в 1689—1690 гг.— 420 п. на 44 руб.).
С завоеванием побережья Ладожского озера и основанием Петербурга Барсуковы перебрались в Новую Ладогу, где мы их встречаем в 1717 г., и перенесли свои торговые операции в Петербург. В 1717 г. им здесь принадлежал амбар на Мытном дворе, «что с угла от города в 3-ей линеи к Большой Неве». Дочь Ивана Петровича — Матрена Ивановна была выда-на-замуж в Петербург, что свидетельствует о тесных связях Барсуковых с новой столицей. Вместе с тем возобновились отношения и с немецкой Прибалтикой. В начале XVIII в. сын Барсукова ездил в Ревель, как видно из краткой записи Филиппа Кошкина о бочке уксуса, которую он уступил Петру Ивановичу «в ревельскую поездку». Тотчас после прекращения войны Барсуков в 1722 г. отправил корабль по старому привычному пути в Стокгольм 158.
Отношения Кошкиных с Барсуковыми были чрезвычайно тесные, но вместе с тем не вполне поддаются точному определению. Филипп Кошкин снимал у них шкуту для провоза своих товаров дуг Новой Ладоги до Петербурга, складывал свой лен и солод в их петербургском амбаре, оставлял в их новоладожском, амбаре свои рогожи и снасти своей барки, отдавал свои деньги на «сбережение» во время переезда («на фле- те») Петру Ивановичу, а в Петербурге — его сестре Матрене Ивановне-, Петр Барсуков, кажется, ссужал Кошкиных деньгами на покупку солода. Словом, Кошкины пользовались за плату и бесплатно всяческими услугами со стороны Барсуковых. Вместе с тем Барсуковы держали себя очень часто как хозяева, голос которых является решающим. При перевозке льна «на поезде» вопросы решались «по* приговору Петра Ивановича». Отец его Иван Петрович самовластно распоряжался распродажей кошкинских рогож и барки. «Достальные 220 рогож,— пишет Филипп Никитич,— взял Иван Петрович Барсуков в свой анбар, хотел продать с своими вместе ж, а мне купец за те рогожи давал по 2 р. сто [т. е. 4 р. 20 к.]». Барсуков зачел рогожи в счет найма шкуты только за 4 руб. Еще самовластнее поступил' старик Барсуков относительно старой барки, на которой Филипп Кошкин приехал в Новую Ладогу и из которой выгрузил лен в барсуковскую шкуту: «Тот же купец за барку давал 3 р. 16 алт. 4 д., и в барке ему ж отказал Иван Петрович, с своими отдал под дуб В. Н. Корсакову; против нашей барки величиной, а делом плоше у Барсукова отдана за 4 руб., сказали мне работники..', против той цены на нашу барку и за рогожи у Петра Барсукова вычесть 8 р. 13 алт. 2 д. из провозных денег, что доведется со льну дать». Эта запись ясно показывает зависимость Филиппа Кошкина от Барсукова, который не только не спрашивал его согласия, но даже не открывал ему своих предположений относительно ликвидации его барки, так что ему приходится стороной, через работников, разузнавать обо всем. Барка была зачтена за 4 руб. вместо 4 р. 15 к., на которые рассчитывал хозяин. В благодарность за услуги Филипп Кошкин преподнес Петру Барсукову большую бочку уксуса «мерою 27 ведер 1 четь».
Таковы общие условия торговли Кошкиных в Петербурге, как они обрисовываются в книжке.
Перехожу непосредственно к дневнику поездки 1717 г.
158 Кн. 125, л. 96 об., а также С. М. Соловьев. История России, ки. IV, стр. 777.
214
С. В. Бахрушин
К выезду в Петербург готовиться начали в конце мая. 22 мая произведены были окончательные расчеты с таможней, а 3 июня лен на 69 телегах был отвезен из Никольского подцерковья на важню, взвешен и погружен на барку, пригнанную к гостиному двору из-под двора Кошкиных, где она стояла. «С вышеписанного льну и пеньки из Никольского подцерковья за провоз и за работу, что на весы клали и в барку носили, извощикам дано 2 рубли 14 алт. 4 д., им же за крутку льну 5 алт. 2 д.». Кроме того, «за гнатье барки из-под двора под гостии двор» и за другие услуги шести работникам дано 6 алт. да «домашнего вина выпоен брусок да пива ведро, и двожды кормили». Лен и уксус были погружены на хозяйскую барку, а солод — на барку какого-то Максима. На покрытие льна пошло 340 рогож.
Покончив с погрузкой, 5 июня Филипп Никитич Кошкин записал: «из двора поехал я на барке в Питербурх». 10 июня он прибыл в Новую Ладогу. Здесь произошла перегрузка товара из барки в «барсукову шкуту», на что пошло два дня — 11 и 12 июня. Товар был разложен «на палубах в короване», «под палубою» и в «матросской мурье» и покрыт рогожами. Барка, на которой приехал Филипп Кошкин, была тут же ликвидирована за 4 руб. «Якорь со стойком» и веревки «пеньковые смоляные, обвязаны в веретье», оставили в амбаре Барсукова с тем, чтобы «послать к нам в Новгород..., да если захочет послать наш же старой Рогозиной парус да 3 плицы». Шкута была отпущена с «шкутным» кормщиком Барсукова, которому «отданы все выписи льняная да солодовая для явки и записи в книгу в Слюсенбурхе и в Питер- бурхе у новой крепости в таможни», а сам Филипп Кошкин с Петром Барсуковым и с племянником Иваном из Новой Ладоги до Кобоны ехали сухим путем: «с двух лошадей за проезд дано 30 алт.» В Кобо- не, местечке на берегу Ладожского озера и на речке Кобони, верстах в 60 от Новой Ладоги, Кошкин воспользовался случаем и приобрел 50 рыб — сипов «дельных», т. е. вяленых; часть этой рыбы он продал в Петербурге знакомым. В Кобоне пересели на ловецкие соймы; «с Кобоны с ловецкой соймы приехали в Питербурх июня в 17 день со имщи- ками,— четверым с троих нас за провоз дано 30 алт. 4 д.». Итак, весь путь продолжался с перегрузкой 12 дней.
Шкута с товаром достигла места назначения только через 9 дней. «1717 года июня в 28 день шкута Петра Ивановича с нашим льном прибыла в Питербурх и с солодом; и оной лен, пенька и солод ячной по- клали наемные работники в анбар Петров же от июля в 2 день». «По перечету» оказалось, что в «шкутной мурье против положеного числа... сходные тюки, так же сходен шчет, что и на палубах в короване положен был, а из шкуты же из подпалубы не явилось тюка». «О том, что явится на весу,— замечает Филипп Никитич,— за носку льна и пеньки со шкуты в анбар и за укладку тюков дано денег 3 р. 1 алт., тот же лен укласть скатом и покрыть рогожами от пыли мучной и от течи троим дано 8 алт. 2 д.». За носку солода крючникам заплатили 23 алт. 2 д. Кроме того, пришлось «Мытного с двора таможенному целовальнику ерославцу Семену Матвееву дать 3 алт. 2 д. в честь на вино» «у шчету тюкового числа и кулевого», т. е. за то, что он принимал товар по счету- «Того всего за носку тюков солоду, за крышку и целовальнику в даче 4 р. 11 д.»,— записал Кошкин. 14 июля «сочтенось в провозе» с хозяином шкуты П. И. Барсуковым из расчета 1900 п. (1600 п. льна и пеньки и 300 п. солода) по 3 деньги с пуда, итого 28 руб. с полтиной, или с вычетом 8 руб. «за барку и за 200 рогож, что по вышеписанной записки отец его взял у меня в Ладоги». Итак, проезд самого Филиппа
Торги новгородцев- Кошкиных
2ih
Никитича и его племянника Ивана из Новгорода в Петербург обошелся
1 р. 82 к., а провоз.товара — 31 р. 29 к.
Затем последовали хлопоты по регистрации товара в таможне и по продаже. 3 августа «Мытного двора из таможни на лен и на солод взято 2 ярлыка, за письмо и за бумагу подьячему дано 8 алт.». 13 и 16 августа солод был весь продан, а 30 августа состоялась сделка на лен с Осипом Декенеом, и в тот же день ему «отдано по отвесной росписи в 25 весах [т. е. взвешенные в 25 приемов] 250 тюков весом 780 пудов 20 фунтов». В связи с этой операцией потребовались следующие расходы. Надо бы ло<_ .зарегистрировать сделку и произвести прочие формальности: «В Большой таможне, что через сени в особливой избе, подьячему молодому от записки льняного торгу дано 9 алт. 2 д., того стола старому подьячему В. Г. Таратину на водку дано 6 алт., браковщику и сводчику торгов Еремею дано 3 алт. 2 д.». Наконец, по случаю благополучного окончания дела участников надо было угостить, «и в од- даче льну куплено калачей, квасу на 3 алт. 2 д., водки 2 [што] фу» — 6 алт. 4 д. Затем приступили к взвешиванию. Как сказано, в один прием на весы клали по 10 тюков; троим работникам «за накладку льну на весы и с весов» и за накладку гирь дано 20 алт. Молодому подьячему Петру Иванову «от записки в закрепленную ж книгу» полагалось «за 25 весов... по 2 деньги с весу», т. е. четвертак, но, чтобы его не обижать, дали ему «с наддачей»— 10 алтын. На следующий день предполагалось продолжить сдачу товаров, но «не дождались соймы под лен»; так как чиновников в таможне заставили зря дожидаться, то «для вышепоименованного подьячего Петра и для целовальника Семена Матвеева куплено- 2 [што] фу водки — 6 алт. 4 д., калачей, брусники, квасу на 3 алт
2 д.». Закончена была сдача 1 сентября, когда было «отдано льну чистого в 25 весах — 25 тюков, весом 779 пудов 25 фунтов». Подьячему, как и в первый раз, дано 10 алт., целовальнику — 5 алт., «за работу с того весу трем человеком на вин-о»— 13 д. В заключение опять устроено было угощение «для оных же целовальника и подьячего и для декан- цовых прикащиков Юрья Андреева» куплено водки 2 штофа на 6 алт. 4 д., полведра пива и для закуски «яблок, брусницы, калачей, квасу на
3 алт. 2 д.».
Этим не ограничились расходы по сдаче товара. 15 сентября «Мытного двора сторожа» Анисим Ильин Волченок, Михайло Анкудинов Гре- чухин «с шестью товарищев» потребовали «по указу де и по обыкновению против других вешчих по 2 д. с берковца, того со 150 и на вин-о дано денег 1 р. 18 алт. 4 д.», 75 коп. весчих и по гривеннику человеку на вино, всего 1 р. 55 к. Наконец, за посредничество и содействие, как сказано выше, Соколовскому и Коткову был подарен «анкурос водки французской», за который иноземцу П. А. Милю было заплачено '9 руб.
Расплата за лен произведена была не сразу. «По договору и из таможенной торговой книги по списку торгу» Декенс должен был заплатить 2730 р. 7 алт. \1/2 Д. в два приема: половину, т. е. 1365 р. 3 алт 372 д. «с полу-полу-деньгою и четвертью полушки сентября в 1-м числе», а другую половину — в октябре. 16 сентября Ф. Кошкин собрал часть денег на дому у англичан Билима Энзеля и Неттельтона. «По переводу оного Осипа Декенца» у первого взято денег серебряных 129 руб. «не на счет за печатьми только- с 2 ерлыками», т. е. не по счету, а в запечатанных мешках. Впоследствии при проверке оказалось, что «в четвертом сте недочет 9 р. 9 алт. 2 д., в том числе яфимок медвеной за 3 алт. да пол ефимка за 13 алт. 2 д.». 17 сентября Кошкин взял еще 200 руб.
216
С. В. Бахрушин
у третьего контрагента Декенса — Бориса Юрьева «гостиного двора в Троицкой линеи от Дворянской с угла в 8-й лавке». 22 сентября взято 400 руб. в доме у Осипа Декенца. «Того сентября с 16 числа по 22-е у Осипа Декенца за лен в уплат во взятье денег 1400 руб.». «И в тех деньгах,— записал владелец книги,— тому Дижонцу дал я росписку своей руки такову, как ниже сего писано: 1717 года сентября в 26 день Новгороде [ц] посадский человек Филипп Кошкин у англичанина Осипа Осипова Дижонца по торгу за проданой лен в уплат принял денег 1400 р., в оном писано складом числом денег». Со своей стороны Кошкин взял у Декенса «его руки письмецо за досталыные деньги», написанное, повидимому, по-английски, содержание которого он занес для памяти в свою книжку: «Так де писано-, что он мне сказал, а по прочтении Гарцына как ниже сего. Я нижеподписавшийся должен новгородцу Никиты Тимофееву сыну Кошкину или присланному от него отдать денег 1330 рублев сего 717 в октябре месяцы».
На следующий день, 27 сентября, покончив с делами, Кошкин с Яковом Преснецовым выехал обратно в Новгород. «За двух лошадей, что под телегу, и с третьей верховой» они заплатили «извощику Про- кофью Корченогому от Троицы с Новинки и конскому барышнику», «да с меня и с Якова с борошнем провозу от Питер-бурха до Новгорода дано 3 р. 8 алт. 2 д., в дороге в харч издержано 15 алт. 4 д.». В Новгород приехали 30 сентября «перед вечерней».
Итак, обратный путь налегке, без товаров, был совершен очень быстро, в 3 дня. Вся поездка продолжалась 3 месяца 10 дней, а в пути провели 15 дней.
В записной книжке имеется ряд записей, показывающих, во что -обошлось это длительное пребывание новгородского купца в новой столице. 21 сентября, через 4 дня по прибытии, Филипп Никитич с племянником своим Иваном устроился на квартире у неоднократно упоминавшегося П. Г. Соколовского «в отчих харчах» с другими его стояльцами. Впоследствии Иван уехал, а на его место- вступил в артель Яков Преснецов. За квартиру по знакомству ничего не платили, но надо было заботиться о харчах. Въезжая на квартиру, постояльцы внесли «в опщей харч» оставшиеся у них от пути продукты: Филипп Никитич — сколько-то «масла коровья и осьминку четверика круп грешневых», Яков Преснецов — полчетверика сухарей и хлеб. В дальнейшем участники артели производили расходы и покупки и несли все заботы по хозяйству по очереди в течение недели. Так, с 13 по 21-е число «говорено было», чтобы «покупать харч» Якову Преснецову, приказчику Кошкина, за счет его хозяина: «в той недели, когда понадобится Якову ж вари на стол ставить и квас н-осить, после еды зберать, и с вышеописанного числа в другой недели покупать харч, так же и управлять Якову Коткову или из иных кто похо-чет». На расход Филипп Никитич выдал Преснецову 2 р. 50 к. «Неделя» Кошкина продолжалась фактически с 14 до 31 июля, и за это время было израсходовано 4 р. 92 к.
Затем, вероятно, наступила очередь Коткова. 6 августа Филипп Никитич опять вынул 2 руб. «на расход и для предбудущей харчевой покупки, как настанут наши недели». Дежурство Кошкиных по артели возобновилось 1 сентября. «Сентября с 1 числа до двух недель покупать Якову Преснецову, с того же числа сентября по 15 число, в 2 неделях в харчевых покупках издержано 3 р. 13 алт.». Расходам по «опчему харчу» велась особая поденная записка, очевидно, для окончательного расчета. «А нашей недели в особливой тетрадки,— помечено Филиппом Никитичем,— по Ваниной записки, сколько явится в расходе денег, то число
Торги новгородцев Кошкиных
217
взять у Якова Коткова». В течение своей «недели» дежурный из своих денег производил все общие расходы; если же участники в артели имели какие-либо дополнительные нужды сверх общеартельных, то удовлетворять их должны были за свой личный счет. «Июля в 2 день из тех же денег взял я 1 руб.,— записал Кошкин,— на особливый свой расход, кроме опщего харчу, что Яков Котков покупает..., а в вопшей же расход, что издержал было я своих денег 30 алт., у Якова взял. Июля на 3-е число издержано было затем достальных 3 р. 11 алт. 4 д., а к тем взят 1 руб. ис 40 р., что даны были на збережение». Филипп Никитич регулярно отмечает каждый ^мелочной расход, который надо отнести «по счету в вышеписанный рубль расходный: а за тем взятьем у Матрены Ивановны наших денег 38 р.». 14 июля он рассчитался с Барсуковым и взял от его сестры оставшиеся 1772 руб. «к себе в ларец». Однако в дальнейшем Филипп Кошкин вел все время подсчет деньгам, которые он перекладывал из ларца «в карманный особый мешечик» и затем тратил «на свой особливый расход».
Расходы и доходы, занесенные в книжку, могут быть классифицированы следующим образом:
I. Расходы, произведенные в Новгороде
На покупку льна 1570 р.
На погрузку барж в Новгороде 2 р. 78 к.
Всего 1572 р. 78 к.
И.Расходы в пути и в Петербурге
Путевые расходы 5 р. 64 к.
Провоз товаров 28 р. 50 к.
Разгрузка товаров 4 р. 35 к.
Таможенные расходы 5 р. 81 к.
Расходы по посредничеству 9 р. —
Харчи в Петербурге 8 р. 78 к.
Израсходовано солода на квас 2 р. —
Посылка из Новой Ладоги в Новгород ... — 80 к.
Разные расходы (в том числе мелкие займы, покупка сапог Я. Преснецову, «особливый
расход») 8 р. 58 к.
Потери на монете 2 р. 28 к.
Всего
75 р. 74 к.
1648 р. 52 к.
III. Расход с продажи товаров
За лен 2730 р.
За солод 98 р. 40 к.
За проданную барку 4 р.
’ За проданные рогожи 4 р.
Всего
2836 р. 40 к.
218
С. В. Бахрушин
Несмотря на отсутствие сведений о некоторых расходах, мы приблизительно можем установить размеры прибыли. Ввиду того, что нам неизвестно, во что обошелся самим Кошкиным солод, я скидываю доход от его продажи со счета. Валовой доход тогда выразится в 2738 руб. С другой стороны, я считаю возможным не учитывать незафиксированных расходов по продовольствию до Петербурга и по проезду до Новой Ладоги ввиду их незначительности; ошибка получится минимальная, особенно если принять во внимание, что, скидывая доход с солода, я не могу выделить и вычеркнуть ту часть расходов, которая должна была пасть на него (кроме 70 коп. на выгрузку). Получается следующая картина в отношении льна: себестоимость 1570 руб. и накладные расходы 77 р. 72 к. (без 70 коп. за выгрузку солода), всего 1647 р. 72 к., чистый доход— 1090 р. 28 к., или около 40%. Процент грандиозный, особенно если иметь в виду, что мною в числе накладных расходов учтены и некоторые расходы, которые не могут быть рассматриваемы, строго говоря, как расходы торговые (харчи самого хозяина — 5 р. 39 к., приобретение сапог Преснецову — 65 к. и т. п.).
Записи Филиппа Никитича Кошкина наглядно показывают, во имя чего боролась Россия в XVII—XVIII вв. за проникновение на берега Балтийского моря. Хозяином на балтийском рынке русский купец, с его примитивной торговой техникой, с недостатком капитала, все-таки не стал; он здесь попал в то же положение подрядчика к иностранцу, в каком в отношении к нему самому стоял крестьянин Сомерской волости, но выгоды, которые он получал от этого подряда, в достаточной мере окупали жертвы 20-летней войны 159.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Книжки Кошкиных попали в отдел рукописей Гос. Исторического музея из бывшей Уваровской библиотеки и числятся там под № 124 и> 125 (у архимандрита Леонида описаны под № 2231—2232). Формат книжки — «длинная четвертка» или, точнее, 19,4 X 8 см. Обе переплетены в мягкий портфелеобразный («с лопухом») переплет из белой кожи.
Книжка № 124 заключает 60 исписанных нумерованных и в перемежку с ними 26 ненумерованных листов (всего 80). В книжке № 125 листов нумерованных 116, не считая семи пустых (всего 122). Легко, однако, при беглом взгляде убедиться, что № 125 представляет собою собственно одну полную книжку в составе 78 нумерованных
159 Нельзя согласиться с С. В. Бахрушиным, что задача борьбы России за побережье Балтийского моря сводилась лишь к тому, чтобы русский купец стал хозяином на балтийском рынке. Борьба за побережье Балтийского моря диктовалась историческими задачами внешней политики России, необходимостью обеспечения политического и культурного развития формирующейся русской нации, воссоединения исконных русских земель и их защиты от иностранной агрессии. Неверно, что в области внешней торговли русский купец находился на положении подрядчика у иностранца. Утверждение, что жертвы двадцатилетней Северной войны окупались доходами с подрядов, получаемых русскими купцами от иностранцев, неверно и умаляет значение Северной войны. (Примечание редакции).
Торги новгородцев Кошкиных
219
и четырех пустых листов (82 листа), в которую вложен отрывок, выдранный из другой книжки (лл. 79—116 и три пустых, всего 41 л.); поэтому для ясности буду называть первую часть № 125а, а вторую — № 1256. Итак, мы имеем две книжки, сохранившиеся целиком, и приблизительно половину третьей.
Книжки исписаны различными почерками конца XVII—XVIII вв. Некоторые записи сделаны карандашом, другие чернилами по карандашу; третьи, наконец, прямо чернилами, иногда с позднейшими поправками. Кое-что зачеркнуто. Есть страницы чрезвычайно неразборчивые. Записи делались, повидимому, на скорую руку, чтобы не забыть, и затем выправлялись. Попадаются записанные карандашом цифры (вес и цены товаров)L а на другой странице уже подробная и точная запись о том же.
Самая ранняя запись в книжке № 124 относится к декабрю 1692 г. и самая поздняя— к 1705 г.; кроме того, имеется случайная запись 1754 г. В книжке № 125 самая ранняя запись 1687 г. и самая поздняя— 1702 г. Я не говорю о встречающейся в двух местах фамилии одного из позднейших владельцев книжки «Михаил Бурко[в]» с датой 1846 г. (лл. 9 об. и 62 об.). Наконец, в книжке № 1256 на лл. 79—83 есть одна запись конца XVII в. (от октября 1695 г.). Прочие записи относятся к XVIII в. с 1717 до 1797 г.
Итак, записи охватывают с перерывом столетний период — с 1684 по 1797 г., однако главная их масса падает на период с 1684 по 1705 г. и на 1717 г.; позднейшие записи— 1744—1797 гг. очень кратки и мало содержательны.
Записи идут не в хронологическом порядке; книжки, повидимому, забрасывались на несколько лет, потом к ним возвращались и вносили новые записи, где попало, на чистых страницах между старыми записями.
Книжка № 124 имеет на заглавном листе надпись: «сия книга Микифора Тимофеева сына Кошкина»; внизу приписано, вероятно, для памяти: «подьячей Хлебного приказу Михей Кондратьев».
На первых 10 листах мы имеем каллиграфически написанный шведско-русский словарь. Сначала идут подразделения времени: «лето — самарн, зима — винтерн,
весна — ворон, осень — гестен, год — этюре, день — даген, ночь — наттен». Далее явления природы: «тепло — ворьмт, дождь — ранг, снег — сне» и т. д. Затем довольно неожиданные слова «о дьяволе и о делах его», смерть, грех, ад, геенский огонь. Следуют глаголы в первом лице: «я сплю», «я гуляю», «я скачу», «я пляшу», «я кричу», «я нишкну», «я шучу», «я пихаю» и т. д., и целые фразы: «я целую красную девку в губы» («я кисер энь юмь фруе леппарь»), различные комбинации с фразой: «у меня есть», «у того есть» и т. д. и местоимения; далее целые разговорные фразы вроде: «куды ты бежишь?», «принеси блюдо», «хочешь ли ты есть?», «нет, хочу побренчать», «хочешь ли ты париться?»; «бог дай тебе счастье в твоей торговле, любовь с твоей невестой в твоей свадьбе, счастье с твоей женой, с твоими детьми..., счастье в новый год»; «девица, дай мне рубаху». И, наконец, слова, относящиеся к человеку и частям человеческого тела и лица (в том числе фраза: «как я тебя в щеку тресну»), и числа.
С л. 11 до 28 об. идут записи привезенного из Новгорода в Москву и проданного здесь товара — железа и меди — с декабря 1692 по март 1693 г.; с л. 29 об.— 33— такие же записи за 202 (1693/94) г. На л. 32 об. есть зачеркнутая запись от февраля 1701 г.; на лл. 33—35 идут деловые записи за 1700 и 1701 гг., в том числе запись о посылке денег и вещей из Москвы в Новгород; с л. 36—46 об.—торговые и иные записи 1702 г.; лл. 47—52 — записи 1704 и 1705 гг. о различных хозяйственных делах, в частности о сдаче лавок «из посиделого»; л. 56 — запись 1754 г. о варке солода; затем перерыв в 26 пустых страниц и на л. 54 идет любопытная справка о стокгольмском экспорте 7205 (1696/97) г.
В книжке 125а на л. 1—записи, относящиеся к постройке карбаса для поездки в Стокгольм летом 1692 г.; л. 1 об.— записи хозяйственные (август и сентябрь 1692 г.); .л. 2 — черновая запись 1746 г.; л. 3 об.— зачеркнутые записи по торговле 199
220
С. В. Бахрушин
лл. 8—31 об.— записи о торговой поездке в Стокгольм летом 1689 г.— с точностью по дням перечисление всех торговых сделок по продаже пеньки и других товаров и по покупке железа, меди и пр., заканчивающиеся записью о доставлении привезенных товаров в Новгород в сентябре 1689 г. и отправке их для продажи в Москву; с 32 по 53 л. идут записи, касающиеся продажи «свицких» товаров в Москве, московских покупок, посылок денег в Новгород и т. п.; на лл. 53 об., 55 об., 57—62, 64 об., 65- записи о московской торговле и о различных денежных расчетах за 1694 г. и осень 1695 г.; на л. 56 — запись о пошлинах, уплаченных в Канцах в 1690 г.; лл. 63 об., 64 — несколько торговых записей 1701 и 1702 гг.; лл. 65 об.— 66 об.— записи по хозяйству 1691—1693 гг.; лл. 67—67 об.— черновые торговые записи неизвестного года; лл. 67—71 об.— осень 1690 и 1684— 1685 гг.— записи о привозе из Стокгольма.
В книжке № 1256 на лл. 79—83 об. имеем отрывок записи о торговле в Стокгольме неизвестного года; лл. с 84 по 87 об.— несколько записей 1744—1745 гг. преимущественно о сдаче в наймы лавок с позднейшей припиской в одном случае, сделанной после 1775 г.; лл. 88—100 об.— подробные записи о поездке с товаром из Новгорода в Петербург и о петербургской торговле 1717 г.; лл. 101—108 и 109—111 — записи хозяйственные 1745—1746 гг.; л. 108 об.— запись 1770 г.; лл. 111 об.—112,
115 об.— 116 об.— записи 1769—1770 гг.; л. 113 об.— запись XVIII в. без даты о стоимости «ленты Олениной»; лл. 114—115—запись семейных событий 1748—1797 г.
Если откинуть позднейшие записи 1744—1783 гг., носящие случайный характер, мы в общем итоге имеем за 1687, 1689—1694, 1700—1702 и
1717 гг. ряд более или менее полных записей о торговых и иных хозяйственных делах владельцев книжек. Это — памятные записки прихода и расхода товаров и денег, занесенные на страницы книжек не всегда последовательно. Значение этих книжек в несложной торговой бухгалтерии того времени выясняется из самого их текста. 2 сентября 1689 г. сообщается о продаже оптом большого количества тазов и котлов зеленой меди и делается приписка: «в полной тетради записано: купил Ив. Федоров Красников да Вас. Дм.» 12 января 1694 г. помечено: «Семен поехал к Москве; сия тетрадь дана ему для записки продажи медью». В 1717 г. дается справка: «по Гавриловой записи в солодовой тетради 717 же году июня в 2-м числе». Мы имеем, очевидно, случайно уцелевшие тетради, в которых записывались главным образом операции с железом и медью, привозимыми из Швеции.
Место происхождения наших книжек не подлежит сомнению. Это — Новгород, как явствует из целого ряда указаний в тексте. На новгородское происхождение указывают и некоторые особенности речи. Нередко там, где полагается быть «ять», написано «и» или «ы» (например, «дила», «билый» и т. п.). Такое превращение «ять» в «и» и «ы» характерно для лексики Новгородского края.
Обращаюсь к вопросу о том, кому принадлежали описанные книжки.
Книжка № 124 имеет на первом листе надпись: «Сия книга Микифора Тимофеева сына Кошкина», и, судя по почерку, ему действительно принадлежат шведско-русский словарь и некоторые записи на следующих листах. Однако, начиная с 13 листа, видно, что владельцем этой книжки, равно как и книжки № 125, был не он, а его брат Никита Тимофеев Кошкин, подписавшийся на последнем 60 листе: «Никита Тимо¬
феевич». Так, на 1Э л. под 17 февраля 1693 г. читаем: «взял я, Никита, 15 р.»; на л. 13 об.— 9 февраля: «взял я, Никита, 5 р.»; на 14 л.— 4 февраля: «я, Никита, ...взял в 4-х лавках».
Наоборот, о Никифоре на тех же листах говорится и третьем лице: л. 13 об.— 20 января 1694 г.: «еще Никифор взял»; л. 14 об.: «генваря в 29 день Никифор брат поехал домой»; л. 16 л.: «Те деньги с Никифором посланы»; о других деньгах тут же сказано: «те деньги у меня».
Позднейшие записи 1700—1702 гг. принадлежат Никите Кошкину. В 1700 г. помечено (л. 55): «ездил я, Никита, ...к Москве». 26 августа 1700 г. (л. 33 об.): «в тарханной книге отвешено в ратушу Никиты Кошкина меди ветошной» и т. д. В 1701 г. (34 об.): «со всего железа платил я, Никита, в Большой Московской таможне».
Торги новгородцев Кошкиных
221
В декабре 1701 г. (л. 35): «за все взял я, Никита». На обороте того же листа читаем: деньги «взять у батюшка моего и у брата Никифора Кошкина, писал я (Н. К.) ноября в 17 день 1701 г.». Под 22 февраля 1702 г. (40 л.) упоминается: «две выписи на мое, Никитино, имя». Под 17 июня 1702 г. сказано: «явил деньги в таможне я, Никита». Под 13 декабря 1702 г. (46 л.) есть опять указание на отсутствующего Никифора в третьем лице: Петр Прокофьев повез деньги «в Новгород к Никифору».
Из сказанного ясно, что записи в книжке № 124 в основной массе принадлежат Никите Тимофеевичу Кошкину; очевидно, уезжая из Москвы в Новгород, Никифор отдавал книжку брату.
Возможно, однако,—что некоторые записи в книжке № 124 принадлежат третьему -брату — .Семену Тимофеевичу Кошкину, о котором на л. 30 под 12 января 1694 г. говорится: «Семен поехал к Москве за медью [т. е. сопровождая транспорт с медью]. Сия тетрадь дана ему для записи меди». Может быть, им сделаны затем записи -более мелким почерком, но уже на листе 33 видна опять рука Никиты Тимофеевича.
Книжка № 125 всецело принадлежит Никите Кошкину. На л. 4 об. сообщается •о приезде в Стокгольм владельца книжки «с братом своим Никифором»; 8 июня
1689 г. (л. 18) сказано: «да я, Никита Кошкин, дал ему седель -в банку»; в сентябре
1690 г. (л. 62): «всей латуни в том моем приезде в продаже у меня, Никиты, и деньги во взятье»; в августе 1692 г.: «платил я, Никита, с Филиппова^ дв-ора посаженного»; наконец, под 2 августа 1684 г.: «товар в Большой таможне записан на мое имя». Соответствующая запись сохранилась в принадлежащей Гос. Историческому музею черновой Новгородской книге Большой таможни; она сделана на имя Никиты Тимофеевича Кошкина.
В общем итоге следует признать, что обе книжки — Н. Т. Кошкина, которому принадлежат записи с перерывами с 1684 по 1705 г. Затем книжка № 125 перешла в другие руки, но в той же семье. Записи 1717 г. (лл. 88—100 об.) принадлежат сыну Никиты Тимофеевича — Филиппу Никитичу. Автор этих записей выясняется по тексту расписки, которую он выдал покупателю: «1717 г. сентября в 26 день пост. чел. Фи липп Кошкин у англичанина Осипа Диконца по торгу за проданной лень в уплат принял денег 1400 р., в оном писано складом число денег». Что он был сыном Никиты Тимофеевича, видно из того, что вексель, полученный им от того же англичанина, был написан на имя «новгородца Никиты Тимофеева Кошкина», а также из последней записи 1762 г. (л. 114), где он назван Филиппом Никитиным Кошкиным.'
Далее отрывочные записи на лл. 84—87 и 101—110 от 1744 до начала 1748 г. надо отнести к другому сыну Никиты Тимофеевича — Гавриле Никитичу Кошкину (умер в 1748 г.), хотя он нигде и не назван. Авторство Гаврилы Никитича явствует, однако, из любопытного эпизода с купчей 1697 г. на «дворовое и огородное место», о котором шел спор с ямщиками. Приведя вкратце содержание этой купчей, запись прибавляет: «А та крепость 1745 г. ноября 10 день в воскресенье, как пришел я, он попросил у меня' посмотреть ‘ и стал меня бранить и крепость мне не отдал». Дальше читаем: «Против той крепости из архива списав с крепости 206 г. книги копию дал я Козьмы Митрофанову для отыскания с ямщиков того листа, а за ту копию убытку много •стало, а именно за список той и копию дано 50 коп.» и т. д. По поводу этой записи еын Гаврилы Никитича после смерти его сделал следующую приписку на л. 110: «сия записанная отцом моим крепость, мне дядею моим Ф. Кошкиным отдана 1748 г. ноября 23 и 24 числа». Между тем автором записей с середины 1748 г. был, несомненно, сын Г. Н. Кошкина, записавший на 114 л.: «1748 июля 9 дня умер отец мой Гаврила Кошкин» и т. д. Из дел новгородского магистрата известно, что в 40-х годах XVII в. у Г. Н. Кошкина был один сын — Петр Гаврилович Кошкин. О сыне Петре упоминает •он сам в одной из своих записей. Это и был последний известный нам владелец книжки, которому принадлежат отдельные заметки с 1748 по 1797 г.
Таким образом, с 1684 по 1797 г. интересующие нас книжки обслуживали три •поколения одной и той же торговой'семьи Великого Новгорода.
222
С. В. Бахрушин
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
СВЕДЕНИЯ О ПРИВОЗЕ ТОВАРОВ ИЗ СТОКГОЛЬМА
Привоз из Стокгольма в 1684—1685 гг.1
Прибыло в Новгород
Количество
Вес
Железо прутовое
. . 1066 прутов
, 31
обломок
Сталь
. . 10 бочек
Медь красная
Котлы
. . 2961 2 \
322
16 ф.
Трубы винокуренные . .
. . 5492 J
п.
Дощатые деньги
. . 700 досок
116
п.
30 ф.
Ветошь
140
п.
5 ф.
Медь зеленая
Проволока
. . 344 круга
290
п.
30 ф.
Латунь
. . 52 стюка
И
п.
20 ф. и
1200 п. и 6 обломков
579 п. 11
ф.
38 стюков
Пушнина
Выдры 31
Лисицы 99
Привоз 1689 г.3
Вывезено из Стокгольма Количество
Вес
Железо прутовое
» дощатое
Сталь
Медь красная
Котлы
Куб *
Кувшин
Пластины трубные
Дощатые деньги
Ветошь
Медь зеленая
Тазы
Котлы
Ветошь
Запрудная латунь
Металлические изделия
Заступы железные
Шандалы (подсвечники) . . .
Жаровни
Рукомойники
2857 прутов 536 досок двойных 30 бочек
3580 п. 10 350 п. 10 110 п. 10
ф*|з930 п. 20 ф. ф.
112 котлов \
1 } 170 и.
1 )
7 п. 24 ф.
1956 досок 326 п.
101 п. 38 ф.
605 п. 22 ф.
791 штук 151 »
24
27
п.
20
ф.
1
12
п.
20
ф.
[
42 п.
14
ф-
2
п.
14
ф.
}
19
п.
36
Ф.
\
32 п.
32
ф-
12
п.
36
ф.
S
40
6
4
2
1 и. 5 ф.
1 Кн. 125а, лл. 70—71.
2 Сведения неполные, так как в книжке нет данных о количестве и весе котлов и труб, присланных Филиппом Кошкиным через Ругодив. Из котлов 4 п. были чужих.
3 Кн. 125, л. 28 об.
Торги новгородцев Кошкиных
223
Стеклянные изделия Стекляницы .... Пушнина
Выдры .... Лисицы ....
157
43
31
Привоз в Москву зимой 1692/93 г.4
Привезено в Москву
Количество
Железо прутовое
2098 п.
30 ф.
» дощатое . . .
484 доски
| 289 п.
» листовое
1 лист
Сталь
12 бочек
Медь красная
Котлы
, . 88
166 п. и 1 котел
Дощатые деньги
492
82 п.
Ветошь
293 п.
21 ф.
Медь зеленая
Тазы
. . 228
37 п.
Проволока
174 круга
215 п.
29 ф.
Латунь
71 п.
8 ф.
Олово
Кружки оловянные . . . ,
. . 22
Привезено в Москву в 1694
г.* 1 4 5
Железо прутовое
2356 прутов,
2915 п.
5 ф.
38 обломков
» дощатое
ИЗО досок
592 п
. 20 ф
двойных,
240 досок
одиночных
53
п.
Сталь
47 бочек
Медь красная
Котлы
415
657
п.
1 ф.
Трубы винокуренные . . .
180
20
п.
30 ф.
Дощатые деньги
106 досок
17
п.
26 ф.
Ветошь запрудная
260
п.
6 ф.
Медь зеленая
Тазы
190 \
Котлы
189 J
27
п.
10 ф.
Проволока
683 круга
517
п.
30 ф.
Латунь
44
п.
Без точного определения .
51
п.
Литавры
2
Вес
Пушнина
Выдры
1
}• 2387 п. 30 ф.
541 п. 21 ф. и 1 котел
}• 323 п. 37 ф.
865 п. 18 ф.
1 п. 30 ф.
3560 п. 25 ф. 645 п. 20 ф.
955 п. 23 ф.
640 п.
1595 п. 23 ф.
(Первоначально напечатано: «Ученые записки Московского гос. университета», вып. 41, М., 1940, стр. 35—80.)
4Кн. 125, лл 11—11 об., 12 об., 24.
5 Новгор. кн. Московской Б. таможни 1693/94 г., лл. 68 об., 81 об.
ПРОМЫШЛЕННЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ РУССКИХ ТОРГОВЫХ ЛЮДЕЙ В XVII в. 1
Вопросы, связанные с колониальной экспансией феодальной России, давно привлекают внимание исследователей русской истории, но разрешались они в различные эпохи по-разному и до сих пор не могут еще считаться вполне выясненными. Впервые вопрос о том, какие формы принимала русская колонизация в прошлом, встал, как вопрос очень актуальный, в XVIII в., когда в связи с ростом потребностей складывавшейся феодальной империи пробудился интерес к природным богатствам зауральских колоний. В полном соответствии с заимствованными с Запада общими рационалистическими воззрениями, согласно которым история представлялась результатом воздействия мудрого законодателя на массы, и с политической теорией просвещенного абсолютизма в колонизации видели тогда в первую очередь результат правительственной деятельности, направляющей колонизационное движение по заранее намеченному руслу. Поэтому, изучая историю колонизации окраин, интере- 11 Статья представляет большой интерес для характеристики разных сторон организации соляных и рыбных промыслов в XVII в. в связи с частновладельческой промысловой колонизацией. Несомненным достоинством данной статьи является исследование на конкретном материале вопроса о том, как средства, накопленные торговыми людьми в сфере обмена, торговли, вкладывались в производство, и к каким это приводило результатам. В начале статьи автор поднимает общие вопросы, связанные с проблемой колонизации, и подвергает критике концепции буржуазной историографии. Однако сам С. В. Бахрушин дает такую схему русского колонизационного процесса, которая вызывает возражения. Прежде всего неверно положение о колониальной экспансии феодальной России. Если процесс русской колонизации окраин происходил в значительной мере стихийно, а С. В. Бахрушин это признает, то о какой же колониальной экспансии может идти речь? Правильно отмечая роль вотчинной и промышленной колонизации окраин, С. В. Бахрушин недооценивает роли «вольной крестьянской колонизации, имевшей широкое распространение, а также роли центрального правительства и местной администрации в деле устройства новопоселенцев на местах их поселения и обеспечения их безопасности, защиты от набегов степных кочев ников. Нельзя игнорировать и того обстоятельства, что крестьянская колонизация получала широкое распространение только в тех районах,, где был обеспечен минимум безопасности от «внешних нападений. Достаточно вспомнить, что крестьянская колонизация Центральной Черноземной области достигла крупных успехо«в только после постройки Белгородской черты. Такое же значение имела и постройка сибирских городов и острогов (хотя, конечно, колонизация юга России имела особенности по сравнению с восточными окраинами). Об экономическом положении новопоселенцев'и о крестьянской колонизации окраин см. А. А. Новосельский «К вопросу об экономическом состоянии беглых крестьян на юге Московского государства в первой половине XVII в.».— «Исторические записки», кн. 16, стр. 58—64; В. И. Шунко«в «Очерки по истории колонизации Сибири ,в XVII — начале XVIII в.», М.~Л., 1946, стр. 11—56. С. В. Бахрушин не раскрыл в своем очерке, посвященном проблеме колонизации, вопроса об историческом прогрессивном значении присоединения к России Сибири и других территорий Востока и в то же «время не коснулся вопроса об угнетении русским царизмом племен и народов, живших в присоединенных областях. См. также предисловие. (Примечание редакции). • .
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в
225
совались главным образом колонизацией правительственной, выразившейся в постройке новых городов и в заселении территории путем добровольного «прибора» и принудительного набора и даже ссылки колонистов.
В исторической литературе взгляд на исключительное значение правительственной колонизации был прочно установлен Г. Миллером, крупный научный авторитет которого в течение долгого времени оказывал сильнейшее воздействие на дальнейшую разработку данной темы. Таким образом, правительственная колонизация надолго заслонила в глазах последующих исследователей все другие параллельные колонизационные процессы. Упрочению такого одностороннего взгляда способствовала и энергичная колонизаторская деятельность администрации во вновь присоединенной Новороссии во времена Потемкина и его ближайших преемников. Даже «сибирский Карамзин» П. А. Словцов, тонко отметивший некоторые из недостатков миллеровской схемы, видел попрежнему в истории заселения Сибири результат почти исключительно «мер и видов правительства, более или менее поспешествовавшего благоустройству или безопасности страны», и деятельности «учреждений, ускорявших или замедлявших проявление сил жизни».
* Только во второй половине XIX в., т. е. приблизительно через столетие после выхода в свет исследований Миллера, вопрос был пересмотрен и получил диаметрально противоположное разрешение. Пересмотр этот был в данном случае вызван общими экономическими явлениями, переживавшимися в тот момент Россией и способствовавшими усилению общественного интереса к окраинам. Если в XVIII в. колонизационная проблема, по крайней мере в Сибири, рассматривалась преимущественно в связи с возможностью развития добывающей промышленности, то теперь Зауралье привлекало внимание как рынок сельскохозяйственных продуктов, будущая житница шедшей к индустриализации метрополии. Проблема колонизации при этих условиях снова приобретала характер большой актуальности, но изучалась она теперь с новой точки зрения, под сильным впечатлением новых явлений, наблюдавшихся в результате крестьянской реформы.
К началу 80-х годов уже вполне определилась недостаточность земельного обеспечения «свободного» крестьянства, и в связи с этим имеет место, с одной стороны, стремительный стихийный уход крестьян на поиски новых, более обширных и плодородных земель, а с другой — нарастает беспокойство среди землевладельческого класса, которому этот отлив населения на окраины грозил потерею дешевого земледельческого труда. Попытки правительства в интересах дворянского землевладения приостановить или по крайней мере ограничить тягу крестьянства на новые места оказываются бессильными перед стихийностью массового нелегального переселения, тем более что развитие колонизации отвечало интересам буржуазии и встречало поддержку со стороны буржуазной публицистики, вполне осознававшей важное значение отмеченного явления с точки зрения интересов представляемого ею класса. Правительство вынуждено было идти на уступки, постепенно post factum легализировало вольное переселение и в дальнейшем направило свою деятельность сначала на урегулирование движения, а позднее, когда окончательно возобладала буржуазная точка зрения в вопросе о переселении,— на содействие ему2.
2 С. В. Бахрушин не учитывает решающего значения классовой борьбы крестьянства для изменения правительственной политики в переселенческом вопросе. (Примечание редакции). - ■ х
15 Научные труды, т. II
226
С. В. Бахрушин
Пассивная роль правительства при большой активности переселенческой массы вскрыла совершенно новую картину колонизации: оказалось, что не правительство, руководимое якобы государственными соображениями, толкает население в колонии, а, наоборот, оно является лишь запоздалым регулятором массового движения, идущего помимо его и часто вопреки ему. С этой точки зрения взглянули и на прошлое русской колонии: и тут рядом с колонизацией правительственной открыли массовую «вольную» колонизацию, шедшую независимо от государственных мероприятий, несмотря даже на прямые запреты власти и на правительственные «заставы».
Представление о стихийном характере колонизационного движения неизбежно должно было видоизменить всю схему истории колонизации, направив острие исследований не на изучение правительственной деятельности, а на процессы стихийные. Такая постановка вопроса является совершенно правильной, но ею далеко не исчерпывается тема. Формы, которые в ту или иную эпоху принимала вольная колонизация, далеко не могут считаться вполне изученными даже в настоящее время. В 80-х годах XIX в., под впечатлением «нелегального» бегства крестьян на новые земли, сложилось и пустило глубокие корни романтическое представление о хлеборобе-колонисте, который один, без посторонней помощи, расчищает лес, заводит пашню и живет в своей заимке «под прикрытием лесов и болот», «иногда по нескольку лет не будучи известен-правительству». Это представление, овеянное под влиянием народничества сентиментальной идеализацией устоев крестьянского быта, переносилось безоговорочно на все прошлое русской колонизации на Востоке. Так создался трафарет для всех времен, который до сих пор мешает ясно определить отдельные струи вольной колонизации. В частности, народническая схема слишком преувеличивала самостоятельный характер вольной колонизации, по крайней мере для. раннего периода русской колонизации Сибири. Экономически маломощные элементы могли переселиться на новые места лишь ценою закабаления себя владельцу капитала.
Это отметил со свойственной ему остротой наблюдения А. П. Щапов в отношении центральных русских областей. «Дикий лес, дикую землю... прежде всего надо было расчистить,— говорит он,— а потом возделать и засеять, чтобы она дала хлеб, а для возделывания нужен рабочий скот... и орудия, а для засеяния готовые семена, а сверх того, нужно иметь готовый хлеб, которым бы кормиться, пока земля принесет свой плод, готовую избу, двор или по крайней мере подмогу для постройки новой избы... А всего этого бедные люди, очевидно, не могли приобрести, не имевши скопленного капитала. В то время крайней неразвитости и бедности, при неразвитости даже кузнечного искусства — тысячи бедных людей не имели и не могли завести топора, косы и сохи, чтобы срубить лес, расчистить и распахать пашню и срубить избу и, таким образом, самостоятельно завести починок или поселье в лесу, на нови. И вот, не имея решительно никакой возможности справиться с лесом..., бедняки должны были волей или неволей...’ «поряжаться в крестьяне» к богатым собственникам-землевладельцам для того, чтобы иметь готовый двор, избу, рабочий скот и даже денежную подмогу или ссуду. А на этом и основывалась земледельческая вотчинная колонизация» 3.
3 А. П. Щ а п о в. Соч., т. II, СПб., 1906, стр. 240—241.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
227
Эти наблюдения, касающиеся «земледельческой вотчинной колонизации», приходится значительно расширить. Они не менее справедливы и в отношении колонизации промышленной и сохраняют полную свою силу и применительно к заселению Сибири. В Зауралье колонизационные процессы происходили далеко не так свободно, как это представляли себе народнически настроенные публицисты. Однако и тут организующей силой было не феодальное правительство, а частный предприниматель, который гнал бездомную голытьбу в «неведующие земли» и присваивал себе результаты ее труда в новых колониях. В руках количественно небольшойт^но экономически мощной группы крупного купечества скоплялись, благодаря торговле компрадорского типа и ростовщичеству, значительные денежные средства, которые не целиком пускались опять в торговлю и рост. Наиболее энергичные представители этой группы находили выгодным помещать часть «прародительских пожитков» в разнообразные колониальные предприятия, сулившие крупные барыши. Дело не ограничилось экспортом в колонии русских и иностранных товаров в обмен на пушнину и на предметы восточного ввоза. Широко практиковалось оборудование промышленных ватаг для охоты за соболем4. Рискованной, но чрезвычайно выгодной формой помещения капитала являлась организация военно-промышленных экспедиций для объясачения «немирных землиц», вроде снаряженного Строгановыми в 1581 г. похода Ермака и аналогичного по существу похода устюжанина торгового человека Ерофея Хабарова-Святицкого5, или для открытия новых промышленных угодий подобно экспедициям Юрия Селиверстова или приказчика Усовых Федота Алексеева Попова совместно с С. И. Дежневым на поиски «рыбьего зуба» по берегам Ледовитого океана. Не последнее место занимали и мероприятия по устройству на сибирской территории слобод с привлечением в них колонистов6.
Более предприимчивые промышленники приступали к разработке естественных богатств Сибири и Западного Приуралья, в первую очередь соляных источников. Деятельность крупных промышленников не ограничивалась эксплуатацией промысловых угодий: недостаток рабочих рук и средств питания на местах требовал от предпринимателей мер к привлечению на промыслы поселенцев и к обеспечению их существования и безопасности. Так в отдаленных углах русских окраин и за Уралом возникали вокруг частновладельческих промыслов поселения, иногда очень значительные по размерам, иногда, очень небольшие. Кроме собственно работных людей, непосредственно занятых на промыслах, население вновь созданных слобод, сел и деревень обслуживало разнообразные потребности промыслов. Для защиты промыслов строились укрепленные городки, снабженные артиллерией и гарнизонами. Примером такого, колониального предприятия могут служить строгановские - городки,- призванные охранять соляные промыслы их владельцев на Каме, и многочисленные села и деревни, жители которых должны были заготовлять дрова для выварки соли; принадлежавший тем же Строгановым Ошап-
4 Об этом см. подробнее в статье автора «Покрута на соболиных промыслах в Сибири в XVII веке».— Сб. «Труд в России», кн. 1. Л., 19125, стр. 71—84.
Эта статья будет помещена в III томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (77рц- мечание редакции).
5 С. В. Бахрушин. Казаки на Амуре. Л,, 1925.
6 См. статью автора «Сибирские слободчики (из истории колонизации Сибири)».— «Труды Гос. Колонизационного н,-и. ин-та», т. II, М., 1926, стр. 127—138.
Эта статья будет помещена в III томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Лрц- мечание редакции).
15*
228
С. В. Бахрушин
ский городок охранял их рыбную ловлю на Ошапе 7._ Городки Строгановых были не единственным образцом такого рода военно-промысловой колонизации. Очень любопытна в этом отношении деятельность в первой половине XVII в. ярославского торгового человека Надей Светешникова в Жигулях, где на границе степи им был создан вокруг соляных промыслов поселок, охранявшийся построенным «городком». Предприятие Светешникова, по размерам далеко уступающее строгановским, для нас особенно интересно тем, что дошедший материал в достаточной мере полно вскрывает всю организацию предприятия, между тем как документы по строгановским вотчинам не позволяют детально восстановить их внутреннюю структуру8.
j I
Ярославец Надея (крещеное имя Епифаний) Андреевич Светешников принадлежал к той группе зажиточной посадской верхушки, которая, сильно пострадав от расстройства экономической жизни страны, вызванного интервенцией начала XVII в., приняла деятельное участие в ликвидации последствий «Смуты» и горячо приветствовала, а затем и широко использовала в своих интересах реставрацию 1613 г.9. Подпись Светешникова мы находим среди подписей других видных ярославцев под посланием, которое князь Д. М. Пожарский, сосредоточив свои силы в Ярославле, разослал отсюда по русским городам с призывом к борьбе с польской интервенцией.
После избрания Михаила Романова Светешников становится торговым агентом нового царя по закупке для его «обихода» товаров, особенно иностранных 10 11. Пожалованный в гости, он появляется при дворе на обедах у государева отца, патриарха Филарета. Как близкий к высшим сферам человек, он пользуется в своих торговых предприятиях особым покровительством властей. Когда в 1629 гот в Мангазею был назначен воеводою его сосед по имению Г. И. Кокорев, с которым у него были нелады, он тотчас добился изъятия из подсудности Кокореву своих людей, находившихся в Мангазее «за соболиными промыслами», и специального поручения их покровительству второго воеводы А. Ф. Пали- цына, которому велено их «от Григория Кокорева и от сторонних людей во всех мерах оберегать». Приказчик Светешникова говорил в лицо Кокореву, что «ему, Григорию, Надеиных прикащиков и людей не ведати ни в чем и не судити и к себе не призывати» 11.
Ходатайства влиятельного гостя разрешались в приказах с исключительной быстротой. 7 января 1640 г. он, например, бил челом с просьбой поставить к ответу в Сибирском приказе енисейского служилого человека Ивана Галкина, ограбившего его «животы» в Сибири; в тот
7 О строгановской колонизации см. в моих «Очерках по истории колонизации Сибири в XVI—XVII вв.», т. I, М., 1927, стр. 91—100.
Эти «Очерки» перепечатываются в III томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. {Примечание редакции).
8 Должен оговориться, что мною просмотрены только те Строгановские дела, которые хранятся в ЦГАДА. Возможно, что исследователи, работающие специально по вопросу о Строгановых, имеют в своем распоряжении более полный материал. В таком случае впоследствии представится возможность сравнить структуру Надеинского и Строгановского предприятий.
9 Понятие «реставрация» употреблено неудачно. Было бы правильнее сказать: воцарение новой династии. (Примечание редакции).
10 «Сборник князя Хилкова», СПб., 1879, № 67, стр. 183—188; С. Н. Кологривов, Описание приходно-расходной книги Большой государевой шкатулы (XVII в.).— «Вестник археологии и истории», вып. XV, СПб., 1903, стр. 178.
11 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 40, 71, 86.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
229
же день начальник приказа князь Б. М. Лыков доложил его прошение дарю, и «государь указал по того Ивашка Галкина дать с Москвы пристава и в том гостя Надеине иску Светешникова того Ивашка Галкина взять к Москве». 22 января Светешников бил челом о соответственной грамоте в Енисейск и получил ее уже через неделю, 29 января; 5 февраля он бил челом о грамоте в Якутск, и она была выдана ему в тот же день 12.
Такое привилегированное положение ярославского гостя объясняется, конечно, не только заслугами его в ликвидации «Смуты», но главным образом крупными размерами его торговых операций и богатством. Для государства, еще не оправившегося от «Разорения» и страдавшего от недостатка средств казны, Светешников был крайне ценным плательщиком. Он отлично это сознавал, когда хвалился в одной из своих челобитных царю: «А идет в твою государеву казну с меня, холопа твоего, пошлина немалая» 13 *.
Экономическая мощь Светешникова была результатом необычайно широких по размаху и разнообразных по характеру торговых и промышленных предприятий. В самых отдаленных углах Русского государства встречаем мы следы его кипучей деятельности. В Сибири, в далекой Мангазее, на только что открытой Лене, в Жиганах и в Якутске действуют его приказчики и люди; в Тобольске у него лавка, в которой сидит его человек; на Маковском волоке — амбар и. О торговых делах в Олонце свидетельствует построенная им там церковь15. В Нижнем Новгороде орудуют его приказчики 16. Из Архангельска он вывозит иностранные товары. Из Астрахани у него ходят «насадец с солью да струг» 17; соль эта распродавалась в Пскове и, вероятно, в других городах 18. Его люди с товаром ездят в Пермь 19. На Волге, в Жигулях, он разрабатывает соляные источники; на Каме — медные рудники20 и т. д. «*•
В 1644 г. состояние Светешникова, не считая московской и ярославской недвижимости, оценивалось в 35 500 руб., т. е. около полумиллиона в золотых рублях. В Москве у него была лавка в Суконном ряду и двор 21.
Наиболее крупные операции Светешникова были связаны с Сибирью. Из года в год отправлял он через Верхотурье обозы с русскими и немецкими товарами «на сибирскую руку» для обмена на пушнину. В 1631—1632 гг. пошли в Сибирь с его людьми две партии товаров на 4009 руб., в 1636 г.— на 2136 руб., в 1637 г.— на 4016 руб. (на 38 возах) и 100 руб. денег и т. д.22 Не ограничиваясь скупкой за Уралом «мягкой рухляди» на вырученные от продажи товаров деньги, Светешников на месте организовал ловлю соболя, нанимая через своих агентов специальные ватаги «покрученников» и снабжая их необходимым снаряжением и продовольствием. В 1634 г. его человек Иван Лом отпра¬
12 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 90, лл. 376—377, 389—396, 460—461; № 132, л. 9; № 259, л. 333.
13 Там же, № 178, л. 92.
** Там же, № 5, л. 119; № 88, 94, л. 126 и др.
15 К. А. Докучаев-Басков. Подвижники и монастыри Крайнего Севера, вып. 1, СПб., 1885.
16 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 5, л. 119.
17 Там же, № 489.
18 ДАИ, т. V, N° 1 (XV).
19 ЦГАДА. Уст. тамож. кн. 1637 г., л. 74.
20 См. примечание 30 на стр. 231.
21 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 498.
22 Там же, N° 53, л. 771; N° 90, л. 338; Верхот. прик. изба, Верхот, тамож. книга: 114 г., л. 133; 145 г., лл. 91, 308 об., 309, 428—428 об.
230
С. В. Бахрушин
вился на соболиный промысел на двух судах с 30 покрученниками; расходы на эту экспедицию Светешниковым расценивались в 4098 руб. Летом 1642 г. один его приказчик пошел с 11 покрученниками из Якутска на Оленек, а другой — с 14 покрученниками вниз по Лене; стоимость оборудования обеих ватаг определялась в 1100 руб. В 1646 г. на его же средства пошла на промысел ватага в 15 человек с передовщиком Василием Маеговым и т. д.23.
Сибирские предприятия Светешникова иногда принимали характер военных набегов н.а местных жителей; цель этих набегов была добыть пушнину, хотя бы силою оружия. В 1642 г. его приказчик Елизарий Тимофеев вместе с другими торговыми людьми, подавая челобитную об отпуске на соболиный промысел на Оленек, одновременно ходатайствовал об откомандировании с ним небольшого отряда служилых людей «для приводу под его, государеву, высокую руку иноземцев оленских мужиков и для его, государева, сбору, а он, Надеин прикащик Елизарий..., и все торговые и промышленные люди иноземцев, неясачных тунгусов, под его царскую высокую руку приводить рады заодно с служилыми людьми» 24.
Через своих агентов Светешников вывозил из-за Урала очень большое количество мехов, уступая в этом отношении среди ярославских скупщиков пушнины только знаменитым Скрипиным. В 1635 г., например, его приказчик явил на Вологде 11 сороков 10 соболей; в 1639 г. другой его приказчик вывез из Сибири 6 сороков; в 1641 г. из Якутска было отпущено «мяхкой рухляди» на 406 р. 30 алт.; в 1642 г. один из его приказчиков вывез оттуда же 12 сороков 31 соболя и 78 сороков 35 пупков собольих, всего на 668 руб. с лишком и т. д.25 Всю эту «мях- кую рухлядь» Светешников направлял на ярмарку в Архангельск для обмена на «немецкие» товары, которые затем частично распродавались в русских городах, а частично вместе с русскими товарами направлялись в Сибирь. Как мы видели, Светешников широко^ раскинул свою торговую агентуру и по русским городам. Его торговые предприятия упоминаются*,,, кроме Ярославля и Москвы, в Нижнем Новгороде, в Астрахани, Перми, Олонце, Пскове, но за отсутствием данных они не поддаются какому-либо учету. Известно лишь, что с Волги он вывозил соль в Псков. В 1644 г., например, у него шло из Астрахани 50 000 п. соли, «а по продаже той соли, как бог вынесет, будет болыни 5000 руб.»26 В Москве у него были крупные дела с казною: он брал у нее в долг в большом количестве меха для перепродажи; около 1646 г. за ним числилось долгу казне за меха 6570 руб.27
Наряду с торговыми операциями Светешников широко практиковал дачу денег в рост, кредитуя маломощную торговую братью и служилых людей в русских городах и особенно в Сибири, где острый недостаток в деньгах открывал большой простор для аппетитов крупных ростовщиков. Ежегодно его агенты разъезжали по сибирским городам, собирая со «служилых и промышленных людей долги по кабалам дачи [его] людишек и прикащиков». После смерти приказчика Мих. Леонова
23 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 90, лл. 376—377; Дела Якутск, правл., в. 1, № 10; в. 3, № За и 281.
24 ДАИ, т. II, № 99 (98), стр. 263.
25 ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 127, л. 826; Дела Якутск, правл., в. 1, № 10; <в. 3, № 14А, л. 112 и др.
26 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 498, лл. 164—169.
27 Там же, № 202, л. 59 об.; № 253, л. 27; № 498, лл. 164—169 (в 1644 г. долг его Сибирскому приказу определялся в 10 тыс. руб.).
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
231
в одной из тобольских лавок Светешникова пропало кабал и записей на 700 руб.28
Крупная иностранная торговля, колониальные предприятия, ростовщичество — все эти приемы помещения капитала характерны для эпохи первоначального накопления. Но Светешников не ограничивался ими. Он приобретал деревни с крестьянами и был довольно значительным землевладельцем: в Ярославском уезде в 1644 г. он владел деревней Смерицей на Мологе, другую ярославскую вотчину он продал незадолго до этого времени; кроме того, ему принадлежали в Шацком уезде село Пеньки и сельцо_Селевки под Москвой в Дмитровском уезде. Его земельные владения оценивались в 5500 руб., не считая ярославской вотчины, проданной им за 800 руб. Можно думать, что, подобно устюжским крупным торговым людям, он использовал свои земельные владения в промышленных целях 29.
Светешников вкладывал свой капитал и в добывающую промышленность. Когда была открыта медная руда на Каме в Григоровой горе, он совместно с немецким мастером Аристом Пятцольдом с товарищами приступил к ее разработке и устроил плавильню под Пыскорским монастырем на реке Канкорке; руду для выплавки он доставлял по Каме30. В Костромском уезде, у Соли Большой он завел пять соляных варниц; в 1646 г. из них функционировали две («Сокол» и «Притыка»), в которых за первую половину февраля было выварено около 670 п. соли. Костромские соляные промыслы обслуживались «наемными людьми», с которыми приказчики Светешникова «уговаривались» и заключали договор — «ряду». Соль шла на продажу, и на вырученные суммы производились расходы на производство: на дрова, которые приходилось покупать, на оплату труда («наемным людям на корм») и пр. Оценивалось Костромское усолье в 7000 руб.31. В 1*640 г. Светешников стал разрабатывать источники и на «Соляной горе»' в Самарской Луке на Волге. Описание этих промыслов и является темой настоящей статьи.
К концу жизни благосостояние Светешникова пошатнулось, а в связи с этим рухнуло и то почетное и влиятельное положение, которое он занимал в столице. Он запутался в расчетах с казной, так как не был в состоянии во-время расплатиться за забранную в долг пушнину на крупную сумму 6570 руб. С бесцеремонностью, характерной для московского меркантилизма, ценившего нарождающуюся буржуазию исключительно как плательщиков на нужды феодального государства, видный гость, лично известный царю и патриарху, был поставлен на правеж. Светешников умер на правеже, так и не расплатившись с долгами32.
II
Из многочисленных предприятий Светешникова наибольший интерес вызывают предприятия промышленные, выделяющие его из рядовой массы его братьи, торговых людей, ограничивавшейся главным образом торговыми и ростовщическими операциями. Промышленная деятельность
28 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 90, л. 398; № 88, лл. 466—468; № 139, лл. 488— 490 и др.
29 Там же, № 498.
30 ДАИ, т. VI, № 24/1.
С. В., Бахрушин ошибается, утверждая, что Н. Светешников вкладывал свой капитал в разработку медной руды на Каме. Он в порядке отбывания очередной гостиной службы только управлял Пыскорским казенным медеплавильным заводом. Только об этом и говорит приведенный им источник (Примечание редакции).
31 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 253, лл. 10, 12, 24, 85; № 498.
32 Там же, № 765, 253, л. 27; Кн. Сибир. прик., № 202, л. 59 об.
232
С. В. Бахрушин
Светешникова наглядно рисует нам один из первых опытов приложения торгового капитала к производству. Особенно важно для нас Приволжское усолье, так как тут, в Самарской Луке, дело шло не только о разработке природных богатств Жигулей, но и о привлечении в пустынную до тех пор местность рабочей силы, т. е. колонизации территории, прилегавшей к промыслам.
В 30-х годах XVII в. русская колонизация далеко еще не овладела всем течением Волги. Ниже Тетюшей русское население ютилось оазисами вокруг основанных в конце XVI в. укрепленных пунктов. А. Олеа- рий говорит, что за Тетюшами «до конца Волги уже не встречается ни одного селения» 33. Все пространство от Тетюшей до Самары было совершенно безлюдно и открыто * для передвижения ногайцев и других кочевников и для разбоев казаков; Симбирск был основан только в 1648 г., а основание Ставрополя относится уже к XVIII в. (1738 г.). Даже правый берег Волги не был защищен. Устье Усы долгое время служило пристанищем для «воровских» казаков, подстерегавших здесь торговые суда; те же казаки пользовались узкой «переволокою» между Волгой и Усою, пересекающей Самарскую Луку, для внезапных нападений на суда, огибавшие Луку. В 1630-х годах в степях Нижней Волги появился новый и опасный сосед — калмыки-торгоуты, подкочевавшие к Астрахани под предводительством тайши Хо-Урлюка и покорившие кочевавших здесь ногайских татар.
Только с середины XVII в. делаются первые серьезные попытки со стороны правительства создать условия, обеспечивающие ему господство в правобережном районе Среднего и Нижнего Поволжья: была построена Симбирская укрепленная черта, в результате чего калмыки номинально признали русскую власть. В 1684 г. проведена была новая укрепленная линия от р. Суры до Надеина усолья, и, таким ббразом, территория, на которой, развивал свои промышленные предприятия Све- тешников, была окончательно присоединена к русским1 владениям через 40 лет после его смерти. Еще медленнее шло освоение левого степного берега Волга.. В середине XVII в. возникла Закамская черта, начинавшаяся против Сенгилея, и ею надолго определились границы укреплений на восточной стороне Волги, где Черемшан оставался крайним пунктом до начала XVIII в., когда при Петре был построен Сергиевск на реке Соке. Только при Анне Ивановне укрепленная линия передвигается на Самару.
Итак, в 30-х годах XVII в. Самарская Лука, где действовал Светеш- ников, представляла собою местность, совершенно открытую для нападений кочевников. Во время борьбы с Заруцким на Усе возникли было временные острожки для наблюдения за ногаями и казаками, но, повиди- мому, они были покинуты после ликвидации авантюры Заруцкого. Что местность, в которой выросло Надеино усолье, была до появления Светешникова совершенно незаселенною (в противоположность существующему в литературе мнению) 34, видно из показаний обитателей Усолья в 1646 г., поселившихся здесь только при нем.
Надее Светешникову Усолье было пожаловано 1ГГ631 г. под условием уплаты в казну оброка по 26 р. 31 алт. 1 д. в год. 9 января 1646 г. Усолье вместе с принадлежавшими гостю варницами в Костромском уезде было
33 А. Олеарий. Подробное описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию в 1636, 1638 и 1639 гг., пер. Д. Барсова, М., 1870, стр. 420.
34 И. Н. С ы р н е в. Среднее Поволжье.— В кн.: «Россия. Полное географическое описание нашего отечества». Под ред. В. П. Семенова, под общим руководством П. П. Семенова и акад. В И. Ламанского, т. VI. СПб., 1901, гл. VIII, стр. 412—413.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
233
взято «на государя», так как Надея умер, не расплатившись с казенными долгами. Однако по ходатайству его сына' Семена 24 апреля Усолье снова было возвращено ему, и уплата отцовского долга была рассрочена на три года. За молодого Светешникова поручился влиятельный и богатый гость В. Г. Шорин 35.
Такое «милостивое» разрешение вопроса об Усолье объясняется, по- видимому, тем, что казна очень быстро убедилась в трудности самостоятельного ведения дела без значительных затрат. Варницы требовали ремонта. В Костромском уезде топились только- две варницы, «а иные стоят пусты, соляные црены и печи худы, и соли в них варить нельзя». Нужны были денежные средства также на эксплуатацию соляных угодий: на топливо, на оплату рабочих. Налицо «соли не заехали»; «сколько де было в выварке соли, и та соль продана вся, а деньги даны наемным людям на корм и на иные расходы. А работные де люди на тех варницах быть не хотят, потому что на тех варницах не прокормиться. А в лето, чем те варницы топити, запасных дров ничего нет, а сказывают... Надеины при- кащики и работные люди — прежде сего у Надей Светешникова задатнили к тем варницам дрова в Пошехонье, в Мологе и в Шексне реке с рождества христова по- 500 кошем и большой, и гоняли те дрова большею вешнею водою рекою Волгою, а ставилась.... всякая кошма по 2 р. и больши; да Надеины ж прикащики сказывают, что де они припасали цренного железа 100 полиц, по 9 полиц и больши» 36. Если тако-во было положение дела в окрестностях Костромы, то эксплуатация далекого самарского угодья вызывала еще больше трудностей. Казна, привыкшая организовывать свои предприятия на основах подневольных, «указных», была совершенно неспособна руководить предприятием более прогрессивного типа, построенным на наемном труде и на своевременном сбыте продуктов на рынке37.
При таких обстоятельствах нас не)должно удивлять решение правительства, оказавшегося со своими примитивными феодальными приемами хозяйства не в силах справиться со сложным по тому времени предприятием,— восстановить семью Светешниковых в ее правах. В руках Светешниковых Усолье оставалось до 1659/60 (168) г.38, когда сестра Надей Светешникова, вдова Антонида, во владение которой промыслы перешли, вероятно, после смерти племянника, отказалась от своих прав в пользу казны за индемнизацию в 6500 руб. (около. 100 000 руб. на деньги начала XX в.), каковые и были ей выплачены из приказа Боль-
35 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 253 и 765.
36 Там же, № 253, лл. 10, 12, 20, 23, 85. Ср. ЦГАДА. Город, кн. по Романову, № 7. Таможенная книга по Романову, где помечено, что в мае 1650 г. п-роплавлено «на низ» к Соли 19 плотов дров сосновых и березовых (534 кошмы), принадлежавших Семену Светешникову: с дровами шло 226 «работных людей» и 19 лодок; «замыту» плачено с 800 руб. Кошма — небольшой плот леса, из которого выходит 3 сажени дров.
37 Характерно, что правительство пыталось насильственно удержать наемных людей на работах, «хотя и урочные сроки против записей отошли». (ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 256, л. 23).
Нельзя согласиться с С. В. Бахрушиным в оценке руководства деятельностью казенных промышленных предприятий. Казенный Зырянский соляной промысел в Соликамском уезде был основан в 1652 г. и успешно развивался до самого конца XVII в., Принося правительству крупную прибыль. В конце XVII в. он был передан Г. Д. Строганову, по челобитью последнего, с условием бесплатно доставлять в Москву по 100 тыс. п. соли ежегодно. На этом предприятии использовался как принудительный, так и наемный труд (Примечание редакции).
38 С 1651—1652 (7160) г. Усолье было на откупу за 496 1/2 руб. в год. (ДАИ, т. VI, N° 87).
234
С. В. Бахрушин
того дворца. Выкупив Усолье, правительство тотчас пожертвовало его подмосковному Савво-Сторожевскому монастырю 39.
Такова в нескольких словах внешняя история Усолья за то время, когда оно принадлежало1 купеческой семье Светешниковых.
Приобретенные Н. Светешниконым в 1631/32 г. земельные владения были чрезвычайно обширны и охватывали всю западную половину Самарской Луки. Тянулись они «с луговой стороны» Волги от Ягодного ярка (теперешнее село Ягодное) через Волгу на «нижнюю» горную сторону к устью р. Тукшума, впадающей в приток Волги Усу, и шли далеко1 вниз по обоим1 берегам Усы до того места, где ее русло приближается к Волге и где издавна существовала «переволока», сокращавшая объезд по Луке, далее границы Надеиной земли шли вверх по Волге по нагорной стороне «с переволокою» на речку Брусяну, а от Брусяны на речку Аскул, впадающую в Волгу несколько ниже Усы, пересекали опять Волгу и шли «цо за Волге реке по Ягодный ярек», захватывая богатую рыбными ловлями «Кунью волюшку», против устья Усы, где впоследствии возник Ставрополь.
В состав громадных владений Светешниковых входили разнообразные угодья: «черный лес», «бор», «сенные покосы» и «дикое поле», а также богатые «рыбные лювйш на Волге реке: урочищи от Ягодного ерку через Волгу реку на нагорную сторону на верхние Ахтыши, что под Ахтубою, да на низ Волгою по Козей боерак и' по Березовую гриву, Кунья волюшка с заводками, да заводь Мокрец, да Куприно озеро, два подвалья под Усою, да озеро Мастрюково и с Черным яром до подвалейца Костоватое с озером Костоватым и с речки и с озера и с истоки и с западными ерки и с западными озерки и с полой и с песками и сдрествами и со середки и с затоны» 40.
Но главное богатство вотчины составляли «соляные горы» многочисленные соляные источники в районе речки Усолки, позволявшие сметливому торговому человеку развить здесь значительные соляные промыслы. Успеху предприятия способствовало и наличие «в тех урочищах и в округе» в изобилии «дровяного всякого леса к соляному промыслу, к варницам» (обстоятельство чрезвычайно существенное, так как на выварку соли, как мы видели на примере костромских промыслов того же Светешникова, требовалось очень большое количество дров). В 1646 г. было зарегистрировано «на низу от Усолья к Усе в степном сколке липовых дров 149 саж., да в лесах у пни принято 256 саж. липовых, да 19 саж. дров сосновых, да за озером на лугу против варниц 4 саж. сосновых дров», всего 428 саж.
Варниц в Надеином усолье в 1646 г. было1 восемь: шесть на Усолке и две на стороне, в степи. Каждая из шести стоявших на Усолке варниц, по обычаю того времени, имела свое прозвище: «Гостеня» (очевидно, названная в честь владельца — гостя), «Новик», «Приезжая», «Хорошо- ва», «Волга» и «Орел». Попытка расширить район солеварения на степь оказалась неудачной, и поставленные в степи варницы к 1646 г. были
39 Ко времени передачи Надеина усолья Саево-Сторожевскому монастырю казна владела уже Зырянским соляным промыслом, полностью обеспечивающим казенную потребность в соли. Зырянские рассолы были более богаты солью по сравнению с На- деинскими и находились в более безопасном районе. Быть может, эти обстоятельства и повлияли на передачу промысла монастырю. (Примечание редакции).
40 Общее описание владений Светешниковых заимствовано из грамот Коллегии Экономии по Симбирску, хранящихся в ЦГАДА, № 16/11540 (сообщено мне покойным Д.. М. Баниным). В дальнейшем большая часть сведений почерцнута из Стб. Сибир. прик., К° 253, специальных ссылок на который не делается.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
235
разорены кочевниками. В 1660 г., когда Светешниковым пришлось отказаться от продолжения промыслов, на Усолье числилось попрежнему {шесть варниц; из них пять с теми же прозвищами и только вместо «Орла» стояла новая варница «Любим». Кроме того, было четыре пустых колодца. Таким образом, разновременно, в Усолье работало десять варниц, некоторые из них уничтожались и заменялись другими по мере истощения рассола или открытия новых «соляных жил»; стоявшие в степи подвергались разорению со стороны кочевников. Фактически одновременно действовало редко более шести варниц.
Выварка соли_вДУсолье производилась довольно примитивными способами. Рассол, т. е. соленую воду, выкачивали из подземных «жил» посредством деревянных труб41. В описи 1646 г. упоминается «трубная -снасть»: четыре тюрика трубных больших, два тюрика малых с кольцами, жеребей трубный и т. д.; специально для поисков рассола и пробивания земли служили «щуп- железный», резцы земляные, напарьи, «что проходят трубы деревянные», два сверла, три жолоба, лапы, кирки и т. д. Бурение колодцев требовало специальных знаний и опыта и, как мы увидим, труд специалистов — «трубников» ценился высоко. Из колодцев рассол шел в варницы через «рассольные» или «сливальные» колоды, которых в варницах было обычно восемь или девять; под колодами в каждой варнице имелось пять-шесть корыт или «приколодок»; упоминается, кроме того, «жолоб сливальный». Самая выварка производилась в железных цренах. В црен рассол переливался из колод, вероятно, посредством «ковшей сливальных», которых в каждой варнице было* несколько (всего их было в Усолье 102). Эту работу, повидимому, производили «сливалыци- ки». Далее соль, повидимому, по жолобу поступала в «ларь дощаной с желобом, что кладут соль». Наконец тут же, в варнице, помещался «ящик дощаной, над ним меряют соль», для чего служил «мерник липовый». Для взвешивания соли* служили два контаря с гирями, два безмена железных и две гири терезные по полпуда каждая. Для хранения запасов при Усолье имелся «анбар соляной», перегороженный надвое.
Наиболее ценной частью оборудования варниц были црены, которые от постоянной работы скоро изнашивались и требовали частого ремонта (в 1646 г. во всех варницах црены были старые, худые). Поэтому при Усолье существовала кузница, «а в ней кузнечная снасть»: две наковальни (кроме того, упоминаются отдельно четыре наковальни), 13 клещей (кроме того, восемь), четыре кочережки, 14 молотов больших и малых (кроме того, два молота — рогула и три молотка малых) и т. д. и специальная «цыреная снасть, чем поделывают цырени»: четыре клеща, три молотка, наковальня, держальник, один молот-рогул, кузни, наковальня, три брода, два прорывка и т, д. Для нужд кузницы в Усолье имелись значительные запасы железа (1100 клинцов укладу, 3 п. железа тянутого, 5 связок укладу «жильнаку», 3872 п. цыренного горелого железа); как материал должен, повидимому, рассматриваться и всякий железный лом: «отрез плужной», «2 п. и 10 грив, топоров ломаных», «30 топориш- ков ломаных», два обломка якорей и т. д. На ремонт цренов были рассчитаны запасы крупною «гвоздья цыренного», которых к моменту описи было 3 п. 13 гривенок42. Гвоздье это, очевидно, вырабатывалось в той
41 Такие трубы сохранились на месте старинных усолий: несколько таких труб можно видеть в соленом озере в Сольвычегодске. Образец трубы из Соли Переяславской хранится в Переяславском художественно-историческом музее.
42 760 гвоздей цыренных весили 5Э ф., иначе говоря, один гвоздь весил почти 6.7 золотника.
236
С. £. Бахрушин
же кузнице, точно так же, как и гвоздья «двоетесовые», шедшие на постройки (их было ]200 штук), и гвозди «тяжные» (33 штуки).
Заводя соляные промыслы на далекой украине, в пустой степи, Све- тешников должен был обеспечить их рабочей силой. Рабочие на его варницах подразделялись на две группы. Первую из них составляли «работные люди» — вольнонаемные рабочие. Судя по практике в Костромском усолье, они поступали на «урочные сроки»; с ними заключалась «ряда, как они уговаривались гостя Н. Светешникова с прикагцики», скреплявшаяся «записями»43. В Надеином усолье специально на варницы было нанято 13 человек: четыре «работных человека», которые вываривали соль и получали за это вознаграждение сдельно по 2 гривны со 100 п., из них двое, кроме того, «делали и починивали цырени и от того имали у Надей на год по 30 руб.»; четыре «сливалыцика», которые «наймовались де у Н. Светешникова в сливалыцики в варницах и соль обрежали, и найму имали на зиму по 3 руб. на человека»; четыре «перетруха44, которые наймовались... дрова возить в варницу, получая по 4 руб. за сезон («на зиму»)», и, наконец, один трубник, специалист по бурению соляных холодцев, «родиною Костромского уезда Соли Большой посадский человек, который жил де у Н. Светешникова в усолье у трубного дела» и «на год имал по 30 руб.» 45. «Все «работные люди», кроме денежного жалованья, пользовались хозяйскими харчами: «ели, пили его, Надеино». Оплата их труда была по тому времени довольно высокая, если сравнить с жалованьем, которое получали государевы служилые люди. В Сибири дети боярские редко получали более 15— 20 руб. и хлебное жалованье, а рядовые служилые люди — не более 5 руб. и хлебное жалованье; 4 руб. и хлебное жалованье были обычным вознаграждением сторожам казенных учреждений, воротникам и другим наемным служащим казны. Для рабочих при варницах была поставлена изба, про которую сказано, что «в ней живут работные люди», но изба эта была старая и без верху.
Перечисленные 13 сезонных рабочих, специально нанимавшиеся для работ на варницах, не могли обслужить всех нужд завода. Солеварение, в частности, было связано с громадным расходом топлива, заготовка которого также требовала людей. Нанимать для такого рода работ лишних сезонных рабочих было в условиях феодальной экономики невыгодно и трудно, особенно ввиду недостатка людей на далекой приволжской украине. Надо было поэтому создать рабочее население на месте. Таково было, повидимому, первоначальное назначение «бобыльской слободки», возникшей вблизи Усолья, где в 1646 г. числилось 30 беспашен- ных бобылей. Эти бобыли «за бобыльский оброк на него, Надею, делают изделие», т. е. за право жительства на Надеиной земле, иногда сопровождавшееся ссудою или предоставлением избы и инвентаря, обязывались работать в Надеином хозяйстве, т. е. в первую очередь, вероятно, на промыслах. Так, несомненно, на промыслах отбывали свое изделие кирпичник Василий Андронов, о котором сказано, что он должен «соль варить», и трубник Григорий Евтифеев.
43 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 253, л. 24.
44 Т. е. пильщики, что видно из выражения «две пилы, что трут дерево».
45 С. В. Бахрушин допускает неточность, называя «трубником» посадского человека Большой Соли, который «жил у трубного дела» и получал 30 руб. в год. Это не трубник, а трубный мастер, древнерусский горный инженер. Трубниками назывались работные люди, производившие бурение под руководством трубного мастера. Их труд оплачивался гораздо ниже. Иногда трубники были зависимыми людьми. См. ниже упоминание о трубнике Григории Евтифееве. (Примечание редакции).
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
237
Отношения бобылей к хозяину иногда осложнялись их задолженностью. Светешников, заинтересованный в том, чтобы удержать бобылей в Усолье, помогал им налаживать хозяйство и закреплял их за собою посредством ссуд (деньгами и инвентарем). Названный выше Василий Андронов взял у Светешникова 15 руб. и «в тех деньгах дал на себя запись, что ему за те деньги у него, Надей, в Усолье жить и соль варить». Другой бобыль Иван Васильев, пермяк из Соли Камской, «тому ныне [1646 г.] 10-й год учал... жить в Усолье у Н. Светешникова в бобылях, а ссуды он у Надей взял лошадь за 5 руб., да корову за 2 руб.» Романовен, Потап-Жуков «тому ныне 8-й год пришел в Надеино усолье, и Надея де дал ему избу, а он в той избе живет в бобылях и за бо- быльский оброк делает изделье». Юридическое положение таких бобьь лей мало чем отличается от положения крестьян, крепких своим хозяевам по ссудной записи, с той разницей, что бобыли отрабатывали барщину не в сельском хозяйстве, а на заводе. Был среди бобылей и один холоп Надей Светешникова, который «живет в его, Надеине, дворе»,— Иван Фалалеев Черный, Заузольской волости крестьянин. Однако среди бобылей попадаются и наемные рабочие, работавшие по найму за определенное жалованье: таков Павел Посников балахонец, посадский человек, который «в прошлом во 153 [1645] году нанялся... с Светлого воскресения у Надей Светешникова в год всякую работу работать, а найму он рядил 1072 руб., а жил и ел его, Надеино».
«Бобыльским изделием» далеко не покрывалась вся потребность Усолья в неквалифицированной рабочей силе, и в некоторых случаях приходилось обращаться и тут к вольнонаемному труду. Последний, например, применялся при заготовке дров: в описи отмечено, что «за сечку [дров] деньги все даны»; в числе инвентаря упоминаются служившие для приемки дров «сажень дровяная железная» и «четверть сажени», тоже железная. Мы не знаем, из каких элементов вербовались вольнонаемные дровосеки; вероятнее всего, это были те же бобыли, которые сверх обязательного «изделья» могли прирабатывать на промыслах и за плату («кормятся работою»).
Таким образом, на промыслах Светешникова мы наблюдаем переходную организацию труда. С одной стороны, еще применяется в широких размерах труд зависимых людей, живущих на земле сеньора и обязанных ему .«изделием». ,.Но так как эта феодальная система эксплуатации угодий не обеспечивает в достаточной мере потребностей предприятия, оно обращается к вольнонаемному труду, причем не только в отраслях, где требовались специалисты, но и при массовой заготовке дров. В этом нельзя не видеть перехода к более сложным формам производства.
Отсутствие в области развитого земледелия ставило перед заводчиком задачу наладить снабжение рабочих. В этом отношении частный предприниматель оказывался в том же положении, в какое попало феодальное государство, когда приступило к эксплуатации природных богатств Сибири. В обоих случаях вопрос разрешался одинаковым образом: ввиду невозможности продовольствовать привозным хлебом в одном случае — служилых, в другом — работных людей и бобылей и полного отсутствия местных ресурсов, приходилось развивать земледелие в самой колонии и создавать на месте, на основах крепостнических, земледельческое население.
К такому средству должен был прибегнуть, и Светешников, чтобы обеспечить рабочий контингент своего Усолья хлебом. С этой целью он набирал и селил в своей вотчине крестьян, возлагая на них в виде бар¬
233
С. В. Бахрушин
щины обязанность пахать пашню. В 1646 г. в Надеином усолье было» 30 крестьян. Они вербовались Светешниковым из различных слоев населения основных районов государства. Главный контингент составляли «гулящие» люди (15 человек); за ними следовали крестьяне (6 человек} и бобыли (3 человека), в том числе переведенные Светешниковым из других, принадлежащих ему деревень, три холопа, посаженных им на пашню, и один бывший дворовый постороннего помещика. Старостою усольских крестьян был один из дворовых Светешникова, пивовар Иван Абакумов, которого «прислал де Надея в Усолье и посадил за себя в крестьяне и дал де ему ссуду две лошади и одну корову». Надо полагать, что хозяин возложил на него самое устройство пашни при промыслах и наблюдение за нею, чем и объясняется сравнительно высокий размер предоставленной ему ссуды. Каждый крестьянин получал восьмую долю выти; если же в хозяйстве было два работника (отец с сыном, два брата), то они сидели «на четвертухе», т. е. на четвертой доле выти. Некоторые при поселении брали небольшую ссуду деньгами или инвентарем: двое «взяли на ссуду» по 17г руб., двое — по 3 руб., один — 47г руб.»; Василий Сысоев Горлов, алатырец, «в ссуду взял лошадь за 3 руб.». Как уже сказано, ссуда старосте И. Абакумову (две лошади и корова) представляет, конечно, исключение; она была вызвана ответственностью данного ему поручения и должна рассматриваться как вознаграждение за несение обязанностей старосты. Сельскохозяйственным инвентарем крестьян снабжал также предприниматель, судя по тому, что в его складах хранились старые и новые косы (21 шт. и 4 «косы горбуши»), 23 серпа «худых», т. е. бывших в употреблении, 7 лемехов, 6 черцов, отрез плужной. Весь этот инструмент, очевидно, был уже использован и возвращен крестьянами, как попорченный, за исключением, может быть, кос,, которые могли выдаваться крестьянам только на время сенокоса.
В какой форме эксплуатировался труд крестьян в Надеином усолье в 40-х годах XVII в.— в форме ли посопного хлеба или барщины,— нам неизвестно. В 1660 г. крестьяне пахали «четвертушную пашню» (ее числилось в Усолье 30 четей), т. е. производили барщинные работы.
Поселение крестьян при промыслах в значительной степени разрешало продовольственный вопрос. Судя по описанию, в усолье сеяли рожь, пшеницу, овес, гречу, ячмень и полбу. В 1646 г. налицо было довольно значительное количество хлебных запасов, свидетельствующее об успехах хлебопашества во владениях Светешникова: 71 п. ржи,
11 п. овса, I6V2 'п. пшеницы, 1874 п. ячменя, 337г п. овсяных круп, 57г п. гречневых круп, 21 п. ржаной муки, 33/4 п. ржаных сухарей, 2 п. полбы — всего 1827г п. Кроме того, на поле в степи «стояло 5 одо- ней» ржи, и «те одони мышь поела»,— прибавляет опись.
Для переработки зерна была в степи «на речке Усолке поставлена мелышчишка, клетка липовая, а в ней жерновы четверики, против мель- ничишка избушка липовая пластинная..., у той же мельницы на берегу жерновы пятерики».
Наряду с земледелием Светешнйков завел- в своем Усолье и скотоводство. При промыслах имелся скотный двор, огороженный забором, «на дворе хором три избы ветхи [два амбара], а на том дворе стоит скотина». Рогатого скота в Усолье в 1646 г. было 39 голов, считая молодняк (4 быка, 14 коров, 8 подтелков и 13 телят «молокососов»); кроме того, 2 барана, 4 овцы, двое ягнят, 2 козла, 1 коза. «Приставлен у животины» был дворовый человек Светешникова Логин Павлов. Кроме' скотного двора, имелся особый «двор конюшной», на котором стояли
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
239
изба и конюшня с сенницей. Лошадей у Светешникова было 25. На конюшенном дворе хранилась также всякая сбруя: «4 седлишка, 3 под- седельничника, орчачишко без войлока, 14 хомутов лычных и повозки: 10 саней и одни дровни езженые».
Из других хозяйственных предприятий в Надеином усолье существовал, повидимому, кирпичный завод. По крайней мере в 1646 г. налицо было 4 тыс. кирпича жженого, целого и ломаного. Среди бобылей назван один кирпичник.
Трудно объясним тот факт, что в отношении вотчины, расположенной на Волге, богатейшем рыболовном районе, и изобиловавшей многочисленными рыбными угодьями, нет почти никаких указаний на эксплуатацию рыбных ловель. Среди инвентаря Усолья попадаются невод-частик в 120 саж. и еще «ветхое неводишко» в 40 саж.; имелось 5 старых лодок и один паузок «на пермское дело»; но этой рыболовной снасти было, конечно, недостаточно для широкой постановки дела, тем более что лодки обслуживали не только рыбную ловлю. Повидимому, дело ограничивалось ловлей рыбы на харчи работным и дворовым людям, и эта обязанность лежала на бобыле Василье Михайлове казанце, который «нанимался... у Надей в неводчики, а найму имал на год по IIV2 руб.».
Центром всего этого обширного хозяйства, организованного предприимчивым торговым человеком на границе «дикого поля», была хозяйская усадьба. За оградой возвышался господский дом — горница на подклетях с бревенчатыми сенями, в который вел «крылец дощатый»; кругом господского дома были расположены службы: баня с предбанником дощатым, изба хлебенная, клеть дощатая о двух житьях, поварня, амбар дощаной с сушилом дощаным в верхнем этаже и с навесом, пристроенные к амбару ледник и другой амбар; у ворот амбар старый о двух житьях и две избы сосновые, в которых помещались Надеины люди и люди работные. За оградой находилась также церковь во имя «нерукотворенного образа», богородицы Казанской и Климента папы римского. Рядом с церковью стояла колокольница о четырех сосновых столбах с шестью небольшими колоколами, к которым были «приведены часы боевые с четвертьми».
Колонизаторская деятельность Светешникова наталкивалась на постоянное сопротивление со стороны кочевавших в степях ногайских татар, представлявших в первой половине XVII в. еще очень серьезную опасность для русских поселений в пристепных районах, а также со стороны появйвшихся в начале 1630-х годов в приволжских степях калмы- ков-торгоутов и дербетов. Напомним, что в 1639 г. они едва не захватили Самару, расположенную неподалеку от Надеина усолья. Сильно страдало от соседства воинственных кочевников и население Надеина усолья. В 1644—1646 гг. дважды «приходили под Усолье ногайские люди, и у них де конский табун отогнали и на полях на хлебе жен и детей их в полон поймали, а они де от ногайских людей стали разорены до конца, и что де было на полях хлеба посеяно, и тот весь хлеб остался не сжат, и они де живут в Усолье, помирают голодною смертью, а кормиться де им стало нечем».
«А тому де ныне третий год подходили под Усолье ногайские люди и двор его сожгли и животину отогнали»,— показал в 1646 г. один из поселенцев, Семен Андреев лалетин; подобные показания дали два других его товарища. Сильно страдали от кочевников и промыслы, особенно при попытке расширить район эксплуатации залежей соли. В 1646 г. в степи стояли в развалинах две варницы, «что осталось от
240
С. В. Бахрушин
разорения калмыцких людей». Не молола и мельница, поставленная в степи, потому что была «испорчена от (ногайских людей».
Для охраны варниц и обслуживавшего поселок населения Светеш- никову пришлось поэтому построить небольшую крепость. Постройку эту он произвел собственными средствами. «Горододелыциком» был его дворовый человек Игнат Кириллов, харчевник. Доморощенный инженер из дворовых харчевников укрепил господскую усадьбу, окружив ее палисадом (острогом), и превратил ее в настоящий «острожек». Размеры этого острожка нам неизвестны. В него вели «двое ворот с калитки», запиравшиеся на «засовы железные с замки». Внутри острожка некоторые здания были тоже укреплены на случай внезапного нападения. -Построена была специальная изба сосновая «с обламы и с бойницами и с кровлею»; на вотчинниковом дворе чердак был тоже укреплен обла- мами. Даже церковная колокольня служила военным целям: к ее шести колоколам были «приведены часы боевые с четвертьми и с пере- часьем», которые имели не просто декоративное значение, а были необходимы для караульной службы. Расположенный вокруг острожка поселок был, повидимому, окружен второй линией вала и, может быть, частоколом, так как за острогом, «вверх по Усолке реке по конец бо- быльские слободки», упоминаются «ворота створные», которые изнутри защищала четырехугольная рубленая «в замочный угол» из лодочного леса башня. Особо, ввиду опасности отгона скота кочевниками, был укреплен скотный двор — тесовым забором с обламами. Таким образом, Надеин острожек с его внутренними и внешними укреплениями представлял собою по тому времени довольно внушительную крепость, своеобразный частновладельческий замок с укрепленным деревянным донжоном и с системой предстенных укреплений.
Крепость эта в достаточной мере снабжена артиллерией и; оружием. В ней было в 1646 г. 4 пищали медные (из них 2 полуполковые), 4 пищали полковые железные длинные, 1 затинная с замком, 7 железных дробовых, всего 16 пушек различных размеров46, к ним 80 ядер железных, 2 ядра железных тюфяковых и 15 зарядов железных к пищалям дробовым. Из оружия в хозяйском арсенале хранилось 15 мушкетов, 7 самопалов, .2 турки, 4 гранушки, 1 лук черемисский со стрелами, 680 стрел с «железцами» (железными наконечниками); кроме того, старого попорченного оружия было: «5 стволишек мушкетных, 1 замчиш- ко, 6 лучишков черемисских без тетив»; из других предметов вооружения имелось 3 лядунки и 5 рожков стрелецких (для пороха) и 2 знамени «с древки». Пушечных запасов было 4 п. пороха и 47г п. свинца. Насколько хорошо снабжен был острожек военным «нарядом», показывает сравнение хотя бы с Красноярским острогом, пограничным городком сибирской украины, выносившим (на себе жестокие удары со стороны многочисленных и воинственных кыргызов, монголов и джунгар; в 1657 г. в нем было всего 5 пищалей 47.
В построенном им острожке Светешников содержал на собственные средства небольшой военный гарнизон. В 1646 г.-последний состоял из 33 «боевых людей» или «пищальников», которые Усолье «оберегают от прихода воинских людей». Судя по названию («пишальники») и по наличию в арсенале мушкетов и самопалов, ани были вооружены огнестрельным оружием, хотя, может быть, и не все. В бой они выступали под знаменами, что предполагает известный «строй» и организацию. Во
46 В 1660 г. пушек было всего одиннадцать: 3 медных, 4 железных, 4 железных дробовых.
■ 47 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 513, лл. 1—2.
Промышленные предприятия русских тдрговых людей в XVII в.
241
главе их стоял десятник Артемий Аверкиев Курьдюк. Гарнизон комплектовался различными способами. Более трети (13 человек из 33) составляли собственные дворовые кабальные люди гостя. Некоторые из них по своему происхождению были военные люди. Таков Иван Федоров Кошло- ма алатырец, служилый человек, казак, который вместе с пасынком был выдан Светешникову «в истных деньгах» на 7 лет, «и Надея их де сослал в Усолье для обереганья воинских людей». Устраивая своих людей на военную службу в Усолье, Светешников обычно ссужал их инвентарем, а иногда деньгами и семенами на обзаведенье хозяйством. Так, четверым он дал «на племя лошадь да корову» каждому, 2 другим — «на дворовое строение' и на животинную покупку» по 10 руб. денег. Кошло- ма взял «на ссуду» !/г п. пшеницы, 1 четверик гороху и 2 руб. денег. Относительно некоторых в описи сказано определенно, что они оставались на содержании хозяина; поскольку даже дворовые люди, получившие на обзаведение по 10 руб., по их словам, ели и пили «его Надеино», надо полагать, что такой порядок не был исключением.
Остальные 20 человек были прибраны Светешниковым со стороны. Это были по большей части гулящие люди (11 человек) 48, но было и несколько частновладельческих крестьян (в том числе сам десятник Артемий Курьдюк) и один дворцовый крестьянин из Лыскова (всего было пятеро крестьян), 1 бобыль из Усолья, перешедший в «пищальники» после смерти отца, 1 служилый человек; о 2 сведений нет. Любопытен случай со служилым человеком: это был выходец из Литвы, который года 4 «жил в стрельцах» в Казани и, «заслужа государево жалованье», перешел на частную службу.
Условия службы наемных «боевых людей» определяются в документах довольно точно. Поступавшие на службу давали на себя «запись», что «им жить за Надеею в Усолье» и «от воинских людей оберегать» его владения. Со своей стороны они «рядили», т. е. договаривались о размере вознаграждения. «Пищальникам,— по их собственным показаниям,— давал он, Надея, на приходе для дворового строения по 5 и по 10 и по 15 и по 18 руб., а иным давал на ссуду лошади и коровы и хлеб». Как общее правило, «на дворовое строение» выдавалось по 15 руб. (в 11 случаях), в одном случае дано было I8V2 руб., в одном — 13 руб. и 3 п. ржи и 1 п. овса, в одном— 10 руб. и в одном — всего 57г руб. Эта подмога на постройку двора трактуется в описи как «наем». Как на исключение, укажем на соглашение о годовом жалованье (5 руб. в год), но и тут нанимавшийся взял плату вперед за несколько лет: гулящий человек Савва Семенов «рядил на год по 5 руб.; а задатку взял 20 руб»., а стрелец Семен Васильев киевлянин, поступивший на службу на тех же условиях, взял вперед 16 руб. Иногда сверх «найма» бралась ссуда: так, Никита Иванов Загородский взял «на ссуду» рубль. Некоторые из «боевых людей» были также «устроены пашней»: трое получили по 4 чети в поле, «в дву потому ж», один — 2 чети. Но широкого распространения служилая пашня в Усолье не получила, так как военная служба связывала «пищальников» с острожком, а «та де пашня удалена в день», как жаловались они впоследствии.
Легко заметить, что наемные «боевые люди» набирались приблизительно на тех же условиях, что й крестьяне: они получали подмогу деньгами и инвентарем и давали взамен на себя «запись». Разница заключалась в том, что рядившийся «в крестьянство» обязывался работать
48 Точнее, 13 человек, так как двое неизвестного происхождения были, вероятно, тоже гулящими людьми.
16 Каучные труды, т. II
242
С. В. Бахрушин
всякое «деревенское изделие» и платить оброк, а рядившийся в пищаль- ники брал на себя обязанность несения военной службы. Очевидно, таковы же были условия, на которых в XVI в. Строгановы прибирали «наемных казаков» и комплектовали гарнизоны своих городков.
К гарнизону надо, повидимому, отнести также горододелыцика дворового человека Светешникова — Игната Кириллова, который жил в Надеине дворе в острожке, исполняя, вероятно, функции комевданта крепости — городничего, и другого дворового человека — Семена Иванова, который «в У-солье живет в часовщиках, а жалованье у него, Надей, имал на год по 6 руб., а одежду носил и пил и ел Надеино».
III
Попытаемся подвести итоги колонизаторской деятельности Светешникова за 14 лет — с 1632 по 1646 г. В пожалованном ему Усолье он успел довольно широко развить солеварение, обеспечил промыслы рабочей силой и более или менее удовлетворил потребность предприятия в продовольствии и в военной охране. Построенный им острог господствовал над целым промысловым поселением с многочисленными промышленными заводами и хозяйственными службами: соляными варницами и колодцами, соляными амбарами и хлебными клетями, погребами и кухнями, скотным и конюшенным дворами, мельницей, казармами для работных людей, дворами служилых людей; бобыльской слободкой, крестьянской деревней.
Все это сложное хозяйство, включая пашни, сенокосы, рыбные ловли и дровяные леса, обслуживали в 1646 г. 108 человек, не считая духовенства 49, а именно: 33 боевых человека, 30 крестьян, 28 бобылей, 13 работных людей, 1 горододелец, 1 часовник, 1 скотник, 1 неводчик.
Собственно промыслы обслуживали, повидимому, 41 человек, т. е. работные люди и бобыли, оборону Усолья — 35 человек (боевые люди, го-: рододелец и часовник), сельское хозяйство — 32 человека (крестьяне, скотник и наводчик). Заведывание Усольем возложено было Светешнико- вым, вероятно, на приказчиков, т. е. свободных людей, служивших ему по «записям», но о них опись не упоминает. '
Через 14 лет после описи, в 1660 г., в Усолье числилось уже 112 дворов, в том числе 101 бобыльский и 11 крестьянских, с населением, считая 46 захребетников и подсоседников, в 158 человек50. В это число не вошли дворовые, люди владельца, не имевшие собственных дворов, и духовенство. Таковы результаты предпринимательской деятельности Све1 тешникова почти за 30 лет, с 1632 по 1660 г.
Непосредственное воздействие хозяина предприятия на состав колонистов отразилось на направлении колонизационного потока. Не случай1 но, конечно, попадали на Усолье колонисты из районов, известных своими соляными промыслами: 3 человека из Костромы, 1 из Галича, 4 или 5 из Усолья Камского, в частности специалисты по бурению соляных колодцев — трубники. Ряд колонистов вышел из среды людей, непосредственно
49 При церкви, судя по наличию священнических и диаконских риз, были и священник и диакон; надо думать, что, по обычаю, имелся также пономарь или дьячок.
50 ЦГАДА. Грам. Кол л. Экон. по Симбирску, № 16/11540. Сравнению с данными 1646 г. цифры 1660 г. не поддаются вследствие несовпадения терминологии: неясно, вошли ли в понятие бобылей и пищальники, которые в 1646 г. выделялись в особую группу, имеет ли справка 1660 г. в виду только взрослых захребетников или также малолетних, о которых умалчивает опись 1646 г.; наконец, опись 1646 г. не- дает и точного подсчета дворов, который мог бы быть сравнен с подсчетом 1660 г.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
24Т
зависевших от гостя и насильственно высланных им в Усолье; в таком положении были все его дворовые люди и крестьяне из его деревень.
Для полного уяснения этой стороны вопроса нам приходится остаг- новиться на социальном происхождении усольских насельников.
Главную массу поселенцев (более 40% тех из них, социальное- происхождение которых нам известно) составляли «гулящие люди» — 37 человек из 88. Это были лица без определенных занятий, не прикрепленные ни к какому чину и не связанные тяглом, искавшие в Усолье заработка. В социальном отношении эта группа отличалась большой пестротой, так как объединялась одним внешним, узко юридическим признаком — свободою от тягла и крепости. В нее входило много крестьян, не имевших собственного хозяйства; так, упоминаются 2 гулящих человека из деревни Вигори Пошехонского уезда, Медынского уезда села Домадоновского гулящий человек, Алатырского уезда села Ивановского гулящий человек; особенно характерен пример Федора Яковлева пастуха, гулящего человека села Торжка Луковского уезда. Наряду с гулящими людьми из крестьянской среды были, несомненно, и «гулящие люди с посаду», как, например, Устюга Великого гулящий человек, или гулящий человек роман-овец, или из богатых торговых сел, по существу ничем не отличавшихся от посадов, как село Лысково Нижегородского уезда.
Крепостные крестьяне составляли, естественно, значительно меньшую» группу, так как уход их с места жительства был связан с большими затруднениями и препятствиями. Всего зарегистрировано 17 крепостных крестьян, не считая 4 бобылей. Если принять во внимание сделанное выше указание на значительное число выходцев из деревень среди гулящих людей, приходится тем не менее считать крестьянский элемент едва ли не преобладающим среди жителей Усолья. Из крестьян крепостных шестеро «вышли из-за помещиков», четверо жили в деревнях, принадлежавших самому Светешникову, двое были—дворцовые и 1 монастырский. Большинство из них «вышли» из-за своих владельцев по доброй воле. Трудно, впрочем, сказать, всегда ли при выходе соблюдались требования закона. Важен Васильев Воронов показал, что «жил де он наперед сего в Казанском уезде в государевом дворцовом селе в крестьянах на чети выти, и ту де он четь выти [сдал] того же села Федоров^ ского крестьяном Спирьке да Сафонку мурашкинцу тому седьмой год»г. таким образом, «из того села вышел он жить в Надеино усолье Светеш- никова» совершенно легально. Другой, уроженец села Порецкого Ала*- тырского уезда, показал, что он «опосле отца своего из того села- сшел»,— казус, который может рассматриваться как вполне законный;
У двоих отцы были крестьяне в Усолье, и они- унаследовали их наделы и обязанности. В двух других случаях могли иметь место и побеги, но по- понятным причинам об этом умалчивалось в показаниях. -
Далеко не все крестьяне, поселенные в Усолье, явились сюда по доброй воле. В ряде случаев они попадали на новое место жительства неза-^ висимо от своего желания. Тут приходится отметить, во-первых, два слу* чая перевода в Усолье крестьян из других вотчин Светешникова. Онисим- Овдокимов показал: «жил де он наперед сего за Надеею Светешниковым в крестьянах в селе Прусо-ве, и из того' села вывел его Надея в Усолье в- крестьяне»; точно так же Васильева Кондратьева жена Цузака Ненила заявила: «жил де муж ее наперед в вотчине за Надеею Светешниковымг во крестьянах в селе Пеньках, и ныне четвертый год перевел де его Надея Светешников в Усолье и посадил в крестьяне». Таким образом, еще до-
16*
244
С. В. Бахрушин
Соборного уложения 1649 г. расчетливый и беззастенчивый землевладелец-купец присвоил себе право переводить свсих крестьян из одних вотчин в другие и воспользовался им для заселения района своих промыслов. Еще любопытнее другой факт, в котором нельзя не видеть скрытую форму продажи крестьян на вывод. Пимена и Андрея Осиповых, живших «наперед сего» в Нижегородском уезде за Иваном Яшевским, Светешни- ков «взял де... из-за Ивана Яшевского в винных деньгах и 'посадил их в Усолье во крестьяне»; из той же деревни, из-за того же Ивана Яшевского взял он крестьянина Илью Сергеева и тоже «посадил за себя во крестьяне». Очевидно, Иван Яшевский, приговоренный по суду к уплате Светешникову известной суммы денег, вместо расплаты деньгами уступил ему трех своих крестьян, которых гость и поселил в Усолье.
Близок по существу к крестьянам и Абрам Савельев, Нижегородского уезда села Бабкова Ивана Доможирова дворовый человек, который около 1636 г. «от него, Ивана, вышел и порядился к Над ее Светешни- кову в крестьяне», взяв у него ссуду в 47г руб.
Наряду с крестьянами в числе светешниковских новоселов попадались и бобыли, т. е. сельские жители, черпавшие средства к существованию не от земледелия, а из других источников. Бобыли, жившие в торговых селах и слободках, представляли переходную ступень от крестьян к посадским. Таков Тимофей Ильин, который с сыном Овдокимом жил до переселения в Усолье в богатом дворцовом селе Нижегородского уезда Мурашкине. Надо полагать, что и Прокопий Анофриев казанец, живший до того «за Матвеем митрополитом [казанским] в бобылях», и Вика Михайлов казанец, бывший бобыль казанского Преображенского монастыря, были представителями того же торгового крестьянства, особенно многочисленного во владениях привилегированных церковных учреждений с их средневековыми! иммунитетами, позволявшими им беспрепятственно' развивать на подвластЙОй территории всевозмбжные торги и промыслы. К торговому крестьянству, надо, верЬятно, отйёсти й жителя цветущего торговою села Лыскова, соперничавшею в XVII в. с знаменитым ярмарочным центром среднего Поволжья — Макарьевым монастырем.
Собственно посадских людей из числа жителей Усолья отмечено 5 человек, из них 4 с Балахны и 1 из Соли Большой Костромского уезда. Фактически их было больше, так как некоторые из поселенцев, социальное происхождение которых точно неизвестно', в частности многие гулящие.люди, были несомненно', выходцами из посадов. В далекое приволжское Усолье посадских людей гнало стремление избавиться от государева тягла, гнет которого в значительной мере способствовал обезлюдению и разорению посадских центров в XVII в. Так, балахонец Павел Сергеев Посников до ухода в Усолье «был посадский человек тяглой»; Федор Архипов балахонец тоже «жил в посадских людях и тягло платил». Куприян Ермолин показал, что «отец его жил на Балахне в посадских людях и отец его умер, а после отца его с Балахны сшел и кормился по городам работою, и тому де шестой год» пришел в Надеино усолье. Все это представители деклассированной посадской мелкоты, предпочитавшей положение частновладельческих бобылей необходимости тянуть лямку посадского тягла. Исключение составляет посадский человек с Большой Соли Костромской, в лице которого мы имеем высококвалифицированного специалиста по добыванию соли, привлеченного в Усолье за высокое вознаграждение.
Особняком стоит среди поселенцев один коренной житель Поволжья, вероятно чуваш или мари— «новокрещен», отец которого жил «на ясаке»
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
245
в Магарове Ядринской волости 51 и который «от отца своего- сшел и пришел ни Самару и на Самаре крестился и учал жить в Усолье в егот Надеине, дворе, а за бобыльский оброк делает изделье». Впоследствии состав усольского населения очень заметно пополнялся именно коренным населением Поволжья, преимущественно чувашами, и в меньшей степени мордвою: в 1673/74 г. в Усолье числилось 12 чувашских дворов и один мордовский. Чуваши и мордва бежали на частновладельческие земли от тяжести ясака. При этом крещение являлось одним из самых радикальных средств избавиться от ясака, так как «новокрещен» обычно выключался из числа ясачных.
Феодальные методы колонизации Усолья нашли себе особенно яркое выражение в насильственном переводе сеньором на заселяемую землю лично от него зависимых несвободных людей.
Дворовые люди и холопы составляли довольно значительную группу в 20 человек (около 17,6% всего населения Усолья). Об условиях, при которых они попадали во двор к богатому гостю, дает представление хотя бы пример служилого человека алатырца Ивана Федорова Кошломы, который был выдан Светешникову по суду «в истных деньгах в 70 рублех на 7 лет». Нестер Иванов, например, назван «кабальным человеком» Светешникова. Можно думать, что и многие другие дворовые люди попали в зависимое положение за долги, в результате ростовщической деятеле ности хозяина Усолья. Были, однако, и такие, которые сами били челом во двор к зажиточному торговому человеку и давали на себя записи в расчете найти себе здесь пропитание. Например, гулящий человек Кузьма Тимофеев Тлекин «дал на себя запись Надее Светешникову, что ему жить у него, Надей, во дворе». Социальный состав дворни тоже чрезвычайно пестрый. Среди них, как мы видели, попадаются даже служилые дюди, и тут опять приходится припомнить то, что говорилось об операциях Светешникова по кредитованию служилых людей. Были и мелкие посадскцр люди вроде харчевника Игната Кириллова, или пивовара Ивана Абакумова, или гулящего человека Новгорода Великого Кузьмы Тлекина. К сожалению, о- большинстве дворовых людей, как не принадлежавших, строго говоря, к числу царских подданных, опись дает очень краткие сведения.
К числу «крепостных людей», которых Светешников насильно посадил в своей новой вотчине, надо отнести, кроме 20 дворовых и холопов, двух крестьян, переведенных им из других принадлежащих ему деревень, трех крестьян, взятых им у Ивана Яшевского, и, наконец, одного гулящего человека, лопавшего в крепостную зависимость в силу брака с принадлежавшей Светешникову крестьянкой. Как мы видим, старые феодальные приемы принудительного заселения колонизуемых земель зависимыми людьми, которых вотчинник, «ойупя», селит на пустующих участках, играют еще большую роль в колонизационном хозяйстве торгового человека.
В отношении Светешникова к населению его маленькой колонии ярко отражается то противоречие, которое мы наблюдаем во всей организации промыслов. С одной стороны, он проявляет себя как рачительный хозяин прогрессивного типа, понимающий, что для продуктивной эксплуатации людей необходимо обеспечить их каким-то прожиточным минимумом. Правда, его «работные люди» жили в старой избе без крыши, но не
51 Ядринская волость была населена чувашами и мари. О ядринских чувашах см. в .«Материалах для истории возмущения С. Разина», изд. А. К. Попов. М., 1857, стр. 75^
.246
С. В. Бахрушин
в интересах предпринимателя было дать им умереть с голода или разбежаться. Поэтому после «ногайского разорения» Светешников ссужал поселенце© хлебом и давал им подмогу на строение сожженных дворов, о чем поселенцы с благодарностью вспоминали впоследствии, когда Усолье отошло в казну и они сразу лишились привычной хозяйской опеки. ‘Но это не мешало, конечно; беззастенчивой эксплуатации новоселов со стороны хозяина. Все эти ссуды и подмоги лишь крепче привязывали шх к Усолью и лишали возможности уйти.
Не надо забывать, что Светешников объединял в своих руках власть предпринимателя и феодального сеньора. Право сеньориального суда над своими подданными он осуществлял чисто феодальными приемами. Наличие в уЬольском инвентаре двух «чепей железных, что сажают людей», и «контарей ножных» показывает, что порядок на промыслах поддерживался самыми жестокими мерами, и косвенным образом свидетельствует «о классовой борьбе в Усолье, для подавления которой и нужен был весь -этот арсенал «смирительных» средств.
Протест подневольного населения против феодальных .приемов эксплуатации выражался, как обычно, в побеге. Например, жена Михаила Федорова Екатерина Филиппьева показала, что муж ее «ныне... поехал на Алатырь, а для чего поехал, того она не ведает». Иногда убегали на проходивших мимо Усолья судах; так, жена бобыля Д. И. Ширмана Наталья Артемьева показала: «жил де муж ее Дмитрейко в Уоольи за Надеею Светешниковым в бобылях, и в прошлом де в 156-м году нанялся он на и:удно в работники, а где он ныне, того она не ведает».
Колонизаторскую деятельность Светешникова в Самарской Луке продолжал сменивший его Савво-Сторожевский монастырь. Количественный состав населения Усолья возрастал очень быстро. Вчастности, надо отметить закабаление пришлых коренных жителей из соседних приволжских уездов, первые слабые признаки которого лишь намечались при Светеш- никове: «В розных городех из розных уездов чуваша и мордва поселилась на их монастырской вотчинной земле... в дер. Теплом стану, и крестьянские доходы в монастырь платят и изделья делают с усольскими крестьяны вместе». В 1663/64 г. в Усолье были, кроме городка, три бобыльских слободки (Верхняя, Средняя, Выползково тож, и Нижняя), дер. Теплый стан в 5 верстах от городка и один починок (Шоркин), а в них 165 дворов, в том числе 3 двора духовенства, 3 двора монастырских слуг, 96 дворов, крестьянских, 50 бобыльских, 12 чувашских, 1 мордовский. Если сравнить эти данные со сведениями об основном составе населения Усолья в 1660 г., то окажется, что за 14 лет оно увеличилось почти на 42%.
Монастырь продолжал эксплуатировать соляные промыслы: попреж- Нему функционировали «варницы и трубы солеварные и варнишные всякие заводы и с црены, в чем соль варят, на Усолке реке в старом степном городке... труба разсольная»; при Усолье жил отдельным двором и особый трубный мастер. Кроме соляных промыслов, монастырь, повиди- мому, развивал и рыбные промыслы. По крайней мере в 1673 г. было подтверждено за ним право- «в рыбных ловлях рыбу... ловить рыбными снастями, неводами и оханами и сетьми и карманной и костылевою и юртовою [юровою?] и владными связочными и летними и зимними и всякими снастьми». И соляные и рыбные промыслы монастырь эксплуатировал не только для своего обихода, но и для продажи. «А будет в том же монастырском Усолье и в рыбных ловлях,— говорится в царской грамоте 1673 г.,— соли и уловной рыбы и рыбных запасов за их монастырском обиходом будет в лишке, и похотят они ту соль и рыбу и рыбные
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
247
Запасы продавати, вольно ж, где покатят» (при условии уплаты таможенных пошлин).
Подобно Светешникову, монастырь должен был позаботиться о военной охране своих промыслов. Вопрос о безопасности Усолья приобретал особенную остроту в связи с Разинским восстанием. Усолье попало в руки восставших, которые и после поражения главных своих сил продолжали отсиживаться от царских воевод за деревянными стенами усольекого городка. Для «оберегания» своей вотчины монастырь поставил в 3 верстах от старого Надеинского городка новый, с четырьмя башнями и двумя воротами; впрочеМу-артиллерией он был снабжен не так хорошо, как при Надее,— в нем была всего одна железная пушка. Старый степной городок был, повидимому, заброшен, может быть, в результате повреждений, понесенных во время крестьянской войны. Новый городок сохранял черты укрепленной хозяйской усадьбы, центра хозяйства вотчинника; в нем Сосредоточивались хозяйственные постройки: 3 амбара, 2 погреба, изба хлебенная. Здесь же стояла «брусяная во имя великого чудотворца Николая» церковь и 3 кельи, в которых, очевидно, жили старцы, заведы- вавшие вотчиной; в городке или поблизости от него были расположены дворы духовенства и монастырских слуг: конюха, трубного мастера и служки 52.
IV
Для XVII в. частное колонизаторское предприятие, связанное с эксплуатацией промысловых угодий, не представляет единичного явления. Мы встречаем в актах указания на ряд подобных предприятий более скромных размеров, но по существу ничем не отличающихся от Надеина.
Таково, например, Серегоеское усолье гостя И. Д. Панкратьева53. Промыслы под «Сереговою горою» были заложены его- отцом, гостем Данилою Панкратьевым; при нем в 1646 г. здесь стояли только одна варница и 5 изб, в которых жили два человека Панкратьева, и помещались сезонные рабочие54. При Иване Даниловиче Усолье представляло собою уже целый поселок и все продолжало расти. В 1678 г. в нем эксплуатировалась одна «соляная труба, да две трубы вновь делают». Работали 6 соляных варниц, «да седьмую вновь строят» 55. Всего выварено было в этом году 191 000 п. На промыслах стояло 27 изб «работных людей», 10 соляных и запасных амбаров, 3 лавки, в которых торговали «приезжие люди разных городов», две церкви — «строение» гостя, были «поставлены вновь» конный и «скотский» дворы. Это — большое предприятие, которое мы застаем в период расширения. В 1698 г. в Усолье функционировало уже 13 варниц, на которых вываривалось 310 000 п. соли в год56.
Как и Надеино усолье, Сереговские промыслы обслуживались отчасти дворовыми людьми предпринимателя, но главным образом наемными
52 ЦГАДА. Грам. Колл. Экон. по Симбирску, № 16/11540.
53 Описание Сереговского усолья как одного из «больших промышленных имений,
/принадлежавших в Поморье капиталистам», дано на основании переписных книг 1678 г. (ЦГАДА. Писц. и переп. книги, № 15057) у М. М. Богословского («Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в.», т. 1, М., 1909, стр. 109). Соля¬
ным промыслам гостя И. Д. Панкратьева посвящена специальная статья В. Г. Гей- мана: «Соляной промысел гостя И. Д. Панкратьева в Яренском уезде в XVII в.» («Летопись занятий Археографической комиссии», вып. 35, Л., 1929, стр. 11—38). Автором не использованы данные писцовых и переписных книг.
54 ЦГАДА. Писц. и переп. кн., № 143, лл. 246—246 об.
55 Там же, № 15057, лл. 332 и сл.
56 В. Г. Гейман. Указ, соч., стр. 17. .
248
С. В. Бахрушин
«работными людьми», «приходцами» из соседних уездов, работавшими «по найму поденно и помесячно». Таких «разных городов и Еренскосо уезду работных людей» в 1678 г. на промыслах было 90 человек57. Кроме поденных рабочих, имеется контингент постоянных квалифициро-г ванных рабочих—1 трубник, 4 кузнеца, 6 солеваров, 1 сыромятник, 1 дощаничный плотник и 10 работников (вероятно-, подварки, водоливы и соляные набойщики, о которых говорят документы В. Г. Геймана) — всего 23 человека 58. Как и у Надей Светешникова, эти профессионалы соляного дела были выходцами из наиболее известных районов солеваре-г ния — от Соли Галицкой с посаду — 7 человек, с Тотьмы — 3 человека* с Соли Вычегодской — 2 человека 59.
Для обслуживания этого многочисленного рабочего люда Панкратьеву тоже приходилось организовать большое земледельческое хозяйство. В отличие от Надеина уеодья, Сереговекие промыслы были расположены в сравнительно заселенной местности, и рассчитывать на пустопорожнюю землю было нельзя. Зато- Панкратьев использовал обнищание окрестных крестьян, чтобы путем скупки и ростовщических операций завладеть принадлежавшими им наделами. Переписная книга 1678 г. в ярких красках рисует процесс обезземеливания беднейшего крестьянства. На Серегове погосте Ярофей Андреев Огнев двор и пашню продал гостю Панкратьеву, а сам-живет «в бездворных бобылех»; продал свою пашню и двор и Федор Фотиев Першуко-в, «а где он, Федька, живет, и то неведомо»; продал А. И. Гичев, «а сам живет в креетъянех» в другой волости; продал Михаил Сидоров, живущий теперь в «бездворных» бобылях; в руки Панкратьева попала и земля умершего Ва-силья Туркина, а также и другого Туркина, Андрея Григорьева, который «покиня двор», сошел к Москве кормиться с восьмилетним сыном, «а пашнею его владеет гость Иван Панкратьев»60. В^общем за исключением одного двора, попавшего* в лапы другого поставщика,, подьячего Яренской приказной избы, и одного*, оставшегося за его владельцем, весь погост был прибран к рукам стяжателем — гостем: «А с тех пустых дворов гость Иван Панкратьев платит данные и оброчные деньги с иными сереговскими крестьяны вместе». Ему же принадлежали «по купчим» деревня Жеребовская на р. Выми, в Вясленском погосте, пониже Усолья Гичевская, Удор тож, Бадрась Андреевская, Гичевская тож, на Коченииле Мироновская* в Княж-погоете Еролинская, в Онежье погосте — Чинов-ская и Волынская 61. Нужды сельского хозяйства обслуживали, как сказано, две мельницы. В двух Дворах — «конском» и «скотском» — содержался живой: инвентарь.
В отличие от системы Светешникова, Панкратьев организовал сельское хозяйство на своих землях в значительной степени силами «крепостных» людей, т. е. холопов: скотный двор обслуживали 9 «людей», в четырех деревнях на пашне сидели люди, «крепкие по крепостям». Однако в двух деревнях мы встречаем половников, в одном из серешвских дворов. Панкратьев поселил бобыля, а на обеих мельницах работали наемные «срошные люди». Всего в Усо-лье было 25 взрослых крепостных людей. Среди них много военнопленных: 8 человек «породою Польские земли»* двое карелов, трое людей «немецкие породы» —все они «крепки гостю
57 Данные о составе работных людей на промысле И. Д. Панкратьева в 1678 г. см. в переписной книге по Яренску 1678 г. (ЦГАДА. Писц. и переп. кн. № 15057. лл. 321. и сл.).
58 В. Г. Г е й м а н. Указ, соч., стр. Э1.
69 ЦГАДА. Писц. и переп. кн., № 15057, лл. 321—325.
60 Там же, лл. 321 и сл. ,
61 Там же, лл. 283 об., 302 об. ' ,
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
24»
Ивану Панкратьеву по крепостем». Возглавлял все усольское хозяйства- приказчик Иван Андреев Шергин 62.
Конкурентом Панкратьева в области солеварения в Серегове был другой гость — Остафий Филатьев, который в 1672 г. поблизости «две трубы соляные вновь строит, да за рекою Вымью у него третья соляная- труба», при них двор и изба. Сверх того его приказчик Федор Евсеев Чеул* «построил насильством» на пограничной с Усольем Панкратьева спорной «неделеной» земле двор и четыре избы работничьих «для завладения, чтобы лутчею землею без делу завладеть». Усолье Филатьева тоже обслуживалось «наемными- срошными людьми», работавшими «по найму поме-- сячно, и понедельно, и поденно». Таких «срошных людей» в 1678 г. было 27, не считая специалистов: кузнеца с Устюга, трубника, двух работных людей с Соли Вычегодской и еще трех работников, без указания их происхождения 63.
Наконец, можно указать на соляные промыслы гостя В. И. Усова- Грудцына в Вотченской волости Тотемского уезда, на реке Леденге. Существовавшие здесь четыре трубы соляные и девять варниц обслуживались 152 работными людьми, «которые, приходя, в варницах работают, соль варят из найму и рассол льют и дрова секут и всякую работу работают» и живут в 36 избах64.
Такова картина промышленной колонизации на Севере. И тут, как и в Среднем Поволжье, мы наблюдаем ряд черт, характерных для феодальных методов колонизации: захват земель «насильством»; порою* настоящую феодальную войну между солепромышленниками, сопровождавшуюся поджогами, вооруженными столкновениями, убийствами, захватом пленников65; заселение приобретенных тем или иным путем земель крепостными людьми из скупленных-военнопленных. Наряду с этим: применялись также новые, более прогрессивные приемы, хотя и не менее жестокие и беззастенчивые: скупка земель у’ разоренных крестьян, использование наёмного труда Ч<срошных людей». Конкретная картина положения этих рабочих, которую дает переписка Шергина, Использованная В. Г. Гейманом, в частности, система оплаты труда натурой (солью), сводящая почти на нет заработную плату, показывает, что мы имеем в их лице нечто среднее между вольнонаемными рабочими и феодально-зависимыми людьми66.
К сожалению, мы очень мало знаем о грандиозном предприятии современников Светешникова — Гурьевых на Яике. Но то немногое, что нам- известно, дает повод думать, что и тут мы имеем аналогичное явление- с Надеиным усольем.
Основателем богатства и экономической мощи семьи Гурьевых был Гурий Назарьев. Подобно Светешниковым, Гурьевы принадлежали к тому- слою богатого купечества Ярославля 67, который, преследуя свои классовые цели, активно содействовал прекращению «Смуты» и выиграл от реставрации68. Брат Гурия Назарьева, Дружина, когда Сапега с тушин- цами ходил воевать под Переяславль, Ростов и Ярославль, «стоял против-
62 Его переписка с хозяином, сохранившаяся в Архиве Института истории AHi СССР, послужила материалом для статьи В. Г. Геймана.
63 ЦГАДА. Писц. и переп. кн., № 15057, лл. 283 об., 302 об.
64 М. М. Богословский. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в._ т. I, стр. 109—ПО.
65 В. Г. Г е й м а н. Указ, соч., стр. 13, 27.
66 Там же, стр. 30 и сл.
67 О ярославском происхождении Гурьевых см. ЦГАДА. Калмыцкие дела, д. 1643 г.^. л. 282.
68 См. примечание 9 на стр. 228. (Примечание редакции). •* -
250
С. В, Бахрушин
них крепко и*-непоколебимо в твердости ума своего безо всякого сомнения и ни к каким воровским советам не приставал и Московскому государству во всем помогал, и малодушных людей от всякого дурна отговаривал». За это тотчас по воцарении Михаила Федоровича Гурьевы получили жалованную грамоту «против гостей» и заняли видное положение среди московского купечества. На них возлагались ответственные и почетные поручения по финансовой администрации. Сына Гурия Назарьева, Михаила, и племянника Ивана мы встречаем на Москве и у Архангельского города — «у таможенных пошлинных сборов» и на Денежном дворе — «у*денежного дела и у ефимочной покупки», и в Нижнем Новгороде и в Астрахани — «у икряных промыслов и у хлебной покупки и у хлебных же и у бусных отпусков».
Богатство Гурьевых, выдвинувшее их в ряды крупной торговой буржуазии в царствование Михаила, было создано, как и капиталы Свететн- никовых и других ярославских торговых людей, широкими торговыми операциями: они ездили и посылали своих агентов «в сибирские города, и в Казань, и в Астрахань, и за море с своими товары»69. Но, подобно Светешникову, они не ограничивались одними торговыми предприятиями и свои «прародительские пожитки» пускали, на эксплуатацию природных богатств далеких окраин. Они обратили внимание и на рыбные богатства Прикаспийского района и в 1640 г. «завели вновь и устроили за морем на реке Яике (недалеко от устья) для рыбной ловли сделали учуг» со всеми «учужными заводами». Мы, к сожалению, ничего не знаем о чисто колонизаторской деятельности Гурьевых на Яике. Можно только с уверенностью сказать, что «работные люди» на учуги должны были привлекаться из верхневолжских городов. По крайней мере для своих построек на Яике Михаил Гурьев, как мы увидим ниже, «возил с Руси» («из верховых городов») даже мастеровых людей, «наймуя "великою дорогою ценою, втрое, вчетверо». Есть сведения, что' !учуги обслуживались «наемными татарами». Для содержания рабочихща учуге приходилось тоже заводить крупное хозяйство; есть, в частности, сведения, что у. Гурьевых на Яике содержалось много лошадей 70.
Обстановка, в которой заводились яицкие рыбные промыслы, была ■ мало благоприятна для промысловой колонизации, В прияицких степях кочевали калмыки, и предприятия Гурьевых беспрестанно терпели «превеликие беды» от «иноземских разгромов» и переносили «калмыцкое разорение». Даже в промежутки, сравнительного спокойствия калмыки чинили всякие помехи хозяйству промыслов: «мешали дров припасать на кирпичное жжение», отгоняли лошадей. В феврале 1643 г. .к Яицкому городку приходили «изгоном» калмыки и «трухменцы», среди которых были люди, вооруженные «вогненным боем». Они отогнали из-под городка около 80 лошадей, ранили двух «учужных» работников и двух захватили в плен, отняли рыбную ловлю около города и взяли невод. Городок оказался в осаде: «И по дрова из городка выйти от калмыцких людей нельзя, потому что калмыцкая орда большая; а в учук де рыба нейдет, потому что калмыцкие люди в яицких горловинах ставят^ на рыбу аханы» 71.
. Помимо калмыцких набегов, было еще много условий, делавших местность на Яике мало доступной для промысловой колонизации. Задолго до появления здесь Гурьевых с их капиталами, еще до «московского разорения», -низовья Яика сделались объектом своеобразной «воровской»
69 ДАИ, т. III, № 126 (1). Таможенным головой в Архангельске Иван Гурьев был в .171 (1662/63) г. (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г., д. 289).
70 ЦГАДА. Калмыцкие дела, д. 1643 г., л. 282.
71 Там же. <
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
251
казачьей колонизации. Здесь возник ряд «казачьих городков», населенных оседлыми «житейскими казаками». Тут же образовалось пристанище пиратов, живших морским разбоем на Каспии. «Воровские казаки» «из Яика выезжали грабить на Хвалисское море и на Волгу реку и ежелеть .грабили и разоряли везде государеву казну и всяких русских и иноземцев многих людей и до смерти побивали». Эти разбойничьи предприятия финансировались яицкой казачьей верхушкой, «житейскими», у которых «в городках им, вором, всегда были готовы струги и порох и свинец, и всем их сподавливали».
Правительство-было не в силах справиться с этим разбойничьим гнез- .дом: «Ежелеть бывали бои с государевыми служилыми людьми с казаками, а от того их воровства государевыми служилыми и многими людьми унять было невозможно... А как тем вором не в силу битись с государевыми служилыми людьми, [и они] покиня свои струги на Волге, а сами пеши на Яик уходили, да у них же, у воров, были запасные судишки и .лодки однодеревые по запольным речкам, по тем, кои речки пали из •степи... и тем разгонным вором угодно на Яик реку с Волги уходить». На Яике они восстанавливали при содействии «житейских» свое снаряжение «и опять выезжали по Яику на море и на Волгу воровать». Успехам ■пиратов способствовало общее тайное сочувствие им со стороны населения Нижнего Поволжья, в частности Астрахани. Тесно связанное, в качестве пайщиков' их предприятий и скупщиков добычи, и экономическими и общеклассовыми интересами с «воровскими казаками», население Нижнего Поволжья в борьбе правительства с казаками всецело было на стороне последних, потому что «в тое время казацкое воровство изстари, и в тех воровских казаках было много свойственных людей из всех низовых городов». Эти отношения особенно ярко сказались во время Разинского •восстания, когда Астрахань сделалась как бы центром казачьего движения и даже после поражения самого Разина упорно продолжала борьбу.
Чтобы сберечь свои промыслы «от калмыцких и казачьих погромов», Гурьевым пришлось за свой счет, «своими статками», подобно Светешни- кову, поставить укрепленный городок, с той разницей, что условия гурьевской вотчины требовали наличия гораздо более внушительной крепости, чем в Надеином усолье. В 1640 г. гость Михаил Гурьев с братьями, «попрося у бога милости и надеясь на государьское милостивое жалованье во всем, и дерзнул на такое великое дело» и приступил к постройке на Яике деревянного городка. Так как на месте нехватало леса и рабочих рук, срубы были заготовлены на Руси, и «деревянный город из верховых городов в Михайловых во многих судех, а из Астрахани в других, морских судех в Михайловых отвезен здорово ж». На судах же был доставлен и прочий «городовой запас». С Руси же, как было сказано, были доставлены и «мастеровые люди» 72.
: Постройкой «учужного городка» Гурьевы крепко закрепляли за собою
территорию пожалованных им промыслов. Однако утверждение их на Яике не могло не вызвать ожесточенной борьбы. Их захваты нарушали интересы вольного «воровского» казачества, и вследствие этого Михаил Гурьев, по его собственному выражению, был «от начала грубей казакам». Если удалось провезти строительные материалы Волгою и морем до места назначения «от воров без крови», то только благодаря тому, что «воровские казаки прокараулили, как тот город везли с Руси на Яик». Зато они всячески тормозили постройку, начатую Михаилом Гурьевым:
72 Сведения о постройке М. Гурьевым Яицкого городка заимствованы из специального дела, посвященного этой постройке.— ЦГАДА. 11рик. дела новой разборки, д. 488.
252
С. В. Бахрушин
«на Волге и на море великие беды и разоренье чинили, суды его жгли' и топили и работных людей его побивали и всякими муками мучили и по суставам и на части рассекали для того, чтобы он отстал от того Яицкого* городового строения». В борьбе с гурьевскими предприятиями яицкое- казачеетво находило деятельную поддержку со стороны донского казачества, которое дорожило Яиком как опорным пунктом для военных и разбойничьих предприятий на Каспийском море. Неоднократно казаки, «скопясь на Дону», делали попытки идти на Яик, «чтобы им Яицкий деревянный городок и учуг взять и разорить и чтобы им попрежнему Яиком владеть для воровства», и потому для охраны владения Гурьевых из Астрахани приходилось спешно посылать в стругах правительственные* войска — «стрельцы и иноземцы, и пушки и порох».
Положение Яицкого городка осложнялось тем, что в борьбе Гурьевых: с казачеством население Нижнего Поволжья, в частности Астрахани,, было, как сказано, на стороне казачества, и Гурьевы были «грубны и* всем низовым людям» (особенно были на них «злобны» астраханцы). Михаил Гурьев утверждал даже, что в Астрахани была сделана попытка убить его брата Андрея, а в следующем году и его самого, Михаила* В 1661 г. деревянный учужный городок и промыслы «на море и на Волге»- были разорены «до конца» атаманом Паршиком, который с Дона нагрянул на Яик с ватагой казаков человек в 700. Ввиду выясненных недостатков поставленной Гурьевым крепости должен был возникнуть вопрос- о замене деревянного города каменным. Вопрос этот, повидимому, стал очень рано, еще до набега Паршика 73.
Если верить Михаилу Гурьеву, инициатива в данном случае исходила от правительства. Подобно строгановским городкам, учужный городок Гурьевых обслуживал не только1 частные интересы своих владельцев, но и отвечал стратегическим задачам правительства, способствуя 'укреплению его власти на Яике. Ещё до постройки деревянного городка из Москвы «посылывали на Яик под город места осмат^ивати», была даже составлена'ёмета. Но от этой мысли отказались из-за трудности и дороговизны постройки: не нашли подрядчика, который взялся бы «государевою многою казною» сделать на Яике хоть деревянный город. Тогда правительство предложило Михаилу Гурьеву поставить вместо построенного* •им деревянного города новый, каменный.
Указ состоялся, по уверению Гурьева, «сверх челобитья его и уговору», т. е. всецело по инициативе правительства, и Гурьевы в данном случае выступали скорее в роли правительственных подрядчиков, чем частных предпринимателей. Платою за службу должно было быть освобождение от уплаты оброка за пользование Яицким учугом.
Любопытно-, что в связи с новыми, казенными способами постройки' была сделана неудачная попытка использовать и принудительный «указной» труд. На Яик велено было «послать из астраханских и из московских изо всех стрельцов выбирать по 600 человек, кои б умели делать каменному и кузнечному делу для Яицкого каменного городового1 строения».. Но «из Астрахани ни по одно лето ни по одному человеку никаких масте-
73 Хронология постройки городка неясна. В челобитной племянника основателя1 Гурьева городка — М. И. Гурьева, из которой приводится выписка в царской грамоте- 5 марта 1673 г., говорится о постройке каменного города в 148 (1639/40) г. Но из; справки 175 (1666/67) г., основанной на челобитной М. Гурьева старшего, построившего оба города, явствует, что в 148 г. был поставлен деревянный город, а каменный был выстроен позже: «без престани воровские казаки и иноземцы похвалялись, чтоб Яицкий деревянный город всяким умышлением сжечь». Это им удалось в 1660/61 г., а в; 1662 г. каменный город уже существовал, так как в этом году говорится о попытке казаков его разорить.
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.
253
ровых людей и выбором не присылывали», и опять Гурьевым, повидимому, пришлось, несмотря на «протори» «дальнего пути и дорогого найму», возить мастеровых людей из «верховых городов» на свой счет. Строительные материалы, в частности известь, возили тоже с Руси, но кирпич жгли на месте. Город, судя по всему, был выстроен быстро и представлял -собою внушительную крепость. Постройка каменного города не обошлась без препон со стороны калмыков, нападавших на кирпичные заводы, и казаков, которые под начальством того же Паршина, разорив в 1660/61 г. деревянный город, «на другое было лето помышляли... промышлять над каменным городом, ‘чтобы его взять, и такому их воровскому хотенью не изволил бог быть».
Защита крупного форта, каким теперь был Яицкий городок, оказалась, однако, не под силу частным владельцам учуга, и правительство принуждено было взять ее на себя. Из Астрахани ежегодно посылались на годовую службу стрельцы под начальством головы. Но астраханская •администрация свои обязанности исполняла небрежно, гарнизон был недостаточен, «да и тех распустил в Астрахань голова стрелецкий для своей корысти», и Гурьевы тщетно хлопотали в Астрахани «о прибавочных и о немногих стрельцах на Яик», «да не изволили послать ничего». Особенно характерно-, что в связи с изменением целей и задач городка Гурьевы перестали справляться и со своими колонизаторскими функциями. Они начинают бить челом государю «о прочных жилецких людех на Яик», т. е., иначе говоря, перелагают заботу о заселении края на правительство, рассчитывая на принудительную «указную» колонизацию.
Возможно., что отказ от первоначальных планов был вызван и непомерностью расходов, с которыми была сопряжена постройка каменного городка, так как Гурьевы «в то городовое строение и учужные заводы пожитки свои все истратили и одолжали». Михаил Гурьев горько жаловался впоследствии, что он зря «напросился послужить для прочной государевы прибыли д город, за,. малые откупные за яицкие деньги за 11 000 руб.... [построить], а ему было не сошлося такого горрда .за морем сделать и за 200 000 руб., и в такой простой вине перед великим гбсуда- рем виноват и такою простою своею виной никакой убыли никому не учинил, опричь того, что себя тем погубил до конечной скудости». При таких условиях правительство, использовав инициативу и капиталы частных лиц, уже мало было заинтересовано в поддержке предприятий Гурьевых. ^Вскоре После похода Разина в Персию, показавшего, что частными силами поддерживать господство феодалов на Каспийском море невозможно, «взят тот город и со все учужным промыслом и с заводами в Большой Дворец».
«Новосчиненное воровство» 1667 г., поставившее на карту самое существование Яицкого городка, сводило на нет все успехи и заслуги семьи Гурьевых. Впрочем, не надо забывать, что связанное с именем Разина массовое движение, первыми раскатами которого явился поход на «Шахову область», было таким мощным и грозным явлением, остановить которое не могли силы не только частных предпринимателей, но и самого правительства. Свою роль в борьбе крепостников с вольным казачеством городок все-таки сыграл: построенный в самом центре казачьей колонизации на востоке, вне государственной территории, он был серьезной помехой для действий антифеодальных элементов среди казачества на Дону и на Яике, постоянно угрожая глубокому тылу восставших. Это отлично понимал Разин, одним из первых шагов которого был захват Именного города на Яике, в чем нельзя не видеть сознательного осуше-
254
С. В. Бахрушин
ствления зрело обдуманного' подготовительного плана не только к персидскому походу, но и к последующему восстанию.
Для нас важно отметить, что торговый капитал и здесь, на берегах «Хвалисского моря», как и в Сибири, и на Печоре, и в Жигулях, явился^ пионером, подготовившим освоение территории феодальным государством и эксплуатацию казною природных богатств края. «Одною своею надсадною мочью» Михаил Гурьев «нашел и сделал и всяко всячески о том городе пекся безо всякого положенья... А в те городовые строенья* в деревянный и каменный ни на что из государевы казны и ничего не изошло нисколько и ни един человек (очевидно, из правительственных войск.— С. Б. ) на Яике не прогадывал в двадцать в семь годов... А на строение тех двух деревянного и каменного городов из казны великого государя... не дано ни единые деньги... Никто нигде ни малые помоги не подавал... Все то строил один Михайло своим статком и промыслом своим и одолжал великими долгами». Одни расходы по построению каменного города, «опричь первого деревянного городка», расценивались с убытками в 289 942 р. 1 алт. 5 д. «серебряных денег ефимков», т. е; около 4 млн. на золотые деньги. По словам Михаила Гурьева, при составлении проекта постройки города на казенный счет «смечивали, что на Яике и деревянный город, а не каменный стал бы в 244 000 руб. серебряных денег, опричь многих разных людей». Следовательно*, постройка частным образом обошлась дешевле, чем при казенных способах работы.
Различие в судьбе гурьевского предприятия по сравнению с аналогичными предприятиями Строгановых и Светешниковых объясняется географическими условиями местности! и связанными с ними стратегическими соображениями. С падением Сибирского «юрта» утрачивался военный смысл созданной Строгановыми линии пограничных укреплений, и правительство., использовав результаты их деятельности, могло со спокойной совестью предоставить вотчинникам беспрепятственно пользоваться в дальнейшем колонизованными ими землями. Точно1 так же постройка в 1648 г. Симбирска и создание в 50-х годах Симбирской укрепленной черты позволяли оставить защиту Самарской Луки в руках частных влаг дельцев —сначала Светешниковых, позже Савво-Сторожевского монастыря74. Наоборот, Яик не был фактически замирен еще в XVIII в., и только после подавления Пугачевского восстания территория Яицкого края могла считаться вполне освоенной государством. Поэтому естественно, что государственная власть крепостников не могла оставлять защиту этой отдаленной "окраины, при наличии постоянной опасности со стороны кочевников и вольного казачества, всецело на попечении частных предпринимателей. Решающую роль сыграли тут события 1667 г., показавшие бессилие их в борьбе с серьезной для правящей верхушки опасностью, а нарастание движения, охватившего в следующем году Поволжье, ускорило разрешение вопроса.
* * *
На примере предприятий Светешниковых и Гурьевых достаточно конкретно выясняются причины, почему в истории русской колонизации промысловая колонизация играет менее крупную роль, чем колонизация помещичья, применявшая исключительно феодальные методы хозяйствования. Несмотря на широту и смелость охвата, русский торговый капитал
74 Напомним, что вопрос о конфискации Надеина усолья решался в 1646 г., когда на очереди стояла постройка Симбирска, и стратегические соображения уже не могли играть никакой роли в его разрешении.
Промышленные, предприятия русских торговых людей в_ XVII в.
255
XVII в., развивавшийся в неблагоприятных условиях феодального строя, был еще очень слаб. Это выражалось, в частности, в-том, что он не выработал никакой организованной системы кредита*—обстоятельство, которое ставило предпринимателя в кабальную зависимость от казны, главной в стране финансовой силы, располагавшей .свободными денежными и товарными ресурсами. Светешников умер на правеже, не расплатившись с казенными долгами, которые он наделал, ссужаясь у казны по принудительной расценке мехами для торговли. Со своей стороны и Михаил Гурьев жаловался, что «сверх тех городовых строений да и сверх всяких многих пошлин икряной прибыли безо всякого зачету и расчету* на нем же, Михаиле^ по приказом с тех же яицких промыслов спрашивают откупных и пошлинных денег и все напрасно»; не говоря уже о долгах, которые он наделал в связи с постройкою двух городов, отчасти вследствие невыполнения казною обязательств по поставке квалифицированной рабочей силы. Его люди по* приказам стояли еще в 1667 г. на правеже, «а все в напрасных делех и от непоможения».
Тут лишний раз выступает характерная черта экономической полити-- ки московских царей: доморощенный меркантилизм отлично уживался с чисто феодальными приемами самого беззастенчивого использования- торгового класса в интересах дворянского землевладения. Из представителей крупной торговой буржуазии казна высасывала все, что могла, и затем, «в конец разоря», выкидывала их как выжатый лимон, никогда не заглядывая вперед, и не отдавая себе отчета в результатах подобного рода близорукой политики. Так разорен был Светешников, запутавшийся в расчетах с казной; так экспроприированы были Гурьевы в тот момент, когда это оказалось нужным правительству. И тут невольно вспоминаются слова Энгельса, сказанные им по поводу взаимоотношений между средневековой королевской властью и поддерживавшею ее буржуазией: «...Королевская власть в- благодарность за это поработила и ограбила своего союзника» 7Ъ,
(Пер1Воначально напечатано: «Исторические за*
писки», кн. 8, М., 1940, стр. 98—128)
75 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 445.
е>00»
ИВАН ГРОЗНЫЙ 1
Личность Ивана Грозного всегда привлекала внимание как ученых, так и художников. И тех и других увлекало сочетание в- его богатой натуре самых противоположных свойств, яркость и трагизм событий, •которые св<язаны с его именем. Больше всего поражала воображение жестокость Ивана IV, сведения о которой сохранили нам не всегда шполне беспристрастные записки современников — русских бояр, пострадавших от гнева «грозного» царя, и иностранцев, которые со страхом и недоброжелательством наблюдали рост могущества Русского государства. Примирить все известное о жестокости, приписываемой Ивану IV, с теми фактами из истории его царствования, которые свидетельствуют ю его большом уме, с широтой проведенных в его царствование реформ .и со смелостью и дальновидностью его внешней политики было нелегко.
Наиболее яркий представитель дворянской историографии первой четверти XIX в. Н. М. Карамзин так и не сумел разгадать этого государя, который представлялся ему «героем добродетели в юности», а в последующий период жизни — «неистовым кровопийцею», «тигром», упивавшимся «кровью агнцев». В конечном итоге Карамзин признал его одним тз тех «ужасных метеоров, ...блудящих огней страстей необузданных», которые «озаряют для нас в пространстве веков бездну возможного человеческого разврата, да видя содрогаемся» 1 2.
Из буржуазных историков точку зрения Карамзина защищал и развивал Н. И. Костомаров. Он не отрицал, что Иван IV «много сделал для утверждения самодержавия на Руси», но категорически заявлял, что для этого «не нужно было царю Ивану большого ума; достаточно было самодурства— цель достигалась лучше, чем могла быть достигнута умом». Юн видел в Грозном только «сумасбродного тирана» 3.
1 Значение книги заключается в том, что она представляет собой очерк, написанный в доступной для широких читателей популярной форме, обобщающий достижения советской исторической науки по вопросам, связанным с изучением истории Русского централизованного государства в 30—80-х годах XVI в. Содержание работы Шире ее заглавия. Внутренние реформы и внешнюю политику правительства Ивана Грозного автор рассматривает в тесной связи с социально-экономическим и политическим развитием Руси, показывает их подготовленность и обусловленность предшествующими явлениями общественной жизни. В то же время заглавие работы отражает в известной мере и ее содержание. Предисловие и историографический очерк посвящены личности Ивана Грозного. В ряде формулировок в других разделах работы личность Грозного выдвигается на первый план, создается ложное впечатление о ее якобы определяющем значении для исторического развития, а также недостаточно подчеркивается классовый характер политики правительства Ивана IV. См. также предисловие. (Примечание редакции).
2 Н. М. Карамзин. История Государства Российского, т. IX, изд. И. Эйнер- линга, 1843, стр. 259.
3 Н. И. Костомаров. Собр. соч., кн. V. СПб., 1905, стр. 446, 448.
Иван Грозный
257
Даже В. О. Ключевский, один из самых талантливых представителей буржуазной исторической науки, отказывался видеть в Иване IV «государственного дельца» и почти целиком отрицал положительное значение его царствования. «Вражде и произволу,— писал он,— царь жертвовал и собой, и своей династией, и государственным благом. Его можно сравнить с тем ветхозаветным слепым богатырем, который, чтобы погубить своих врагов, на самого себя повалил здание, на крыше коего эти враги сидели». Объяснение деятельности Ивана IV Ключевский искал тоже исключительно в его характере, в «одностороннем, себялюбивом и мнительном направлении-мысли», в его «нервной возбужденности» 4.
Образ Ивана Грозного воплощен и в произведениях русских писателей. Но и их интересовала главным образом сложность психологии их героя. Пушкин в «Борисе Годунове» несколькими штрихами изобразил двойственность в натуре Грозного: «свирепый внук» «разумного самодержца» Ивана III, своим жезлом подгребающий угли в костре, на котором жгут его врагов, выступает вместе с тем «с душой страдающей и бурной», мечтающим о монастырской жизни 5. А. К. Толстой в «Князе Серебряном» изобразил Ивана IV мелодраматическим злодеем, в духе тогдашней романтики, терзаемым жуткими угрызениями, совести; в более позднем и зрелом произведении, в драме «Смерть Ивана Грозного», он, как и Пушкин, показал двойственность в характере Ивана IV, переходящего от искреннего умиления к проявлениям чрезвычайной жестокости и от самоунижения к приливам ничем не сдерживаемой гордыни. В изобразительном искусстве И. Е. Репин в своей знаменитой картине «Иван Грозный и сын его Иван» стремился показать пробуждение лучших человеческих чувств в душе сыноубийцы перед лицом совершенного им злодеяния.
Такая трактовка личности Ивана Грозного, преимущественно с точки зрения психологической, в значительной степени была навеяна источниками, на основании которых восстанавливался образ этого царя. Основными среди них являются мемуары князя А. М. Курбского, писанные им в эмиграции, в Литве. Царский доверенный воевода, изменивший своей родине и обративший оружие против собственной страны, стремился в мемуарах оправдать перед потомством свою измену и талантливо изобразил злосчастную перемену в характере Ивана IV, заставившую автора «бежать» из России. Человек образованный, с большим литературным талантом, Курбский сумел облечь созданный им образ в яркую и убедительную форму противоположения двух эпох царствования Ивана — эпохи благодетельных реформ и блестящих побед и эпохи разврата, жестокостей и поражений.
Иностранцы — опричники Таубе и Крузе ш другие авантюристы, служившие Ивану IV, пока эта служба обещала им выгоды, и перешедшие затем на службу к его врагам, обивали пороги европейских государей, предлагая им более или менее фантастические проекты вмешательства в русские дела. По понятным причинам, они не щадили красок для изображения «кровавого чудовища», как они называли своего' вчерашнего господина.
Многочисленные политические памфлеты, печатавшиеся в Германии во время Ливонской войны, отражают в первую очередь страх, охвативший Западную Европу перед лицом «московской опасности»; в целях пропаганды антирусской лиги они используют всякие непроверенные слухи. Только когда к этим источникам были применены серьезные методы
4 В. О. Ключевский. Курс русской истории, т. И. М., 1937, стр. 211—212.
5 А. С. Пушки н. Полное собрание сочинений, т. 3. М., 1950, стр. 269 и 325.
17 Научные труды, т. II
258.
С. В. Бахрушин
научной критики, явилась возможность несколько' приподнять завесу, скрывавшую от глаз действительное значение Ивана IV.
Уже С. М. Соловьев, учитель В. О. Ключевского, отдавал себе отчет в том, что нельзя сводить к психологическому моменту громадный сдвиг в жизни Русского государства, происшедший в царствование Ивана Грозного. С. Ф. Платонов попробовал разобраться в политическом смысле опричнины как учреждения, направленного против «княжат», потомков, удельных князей. Блестящую сравнительно-историческую характеристику Ивана IV дал Р. Ю. Виппер. С большим чутьем, по-новому поняли личность Грозного и некоторые выдающиеся художники, отказавшиеся от эффектной трактовки Ивана IV как романтического злодея в стиле Байрона: с картины Васнецова на нас глядит суровый, но умный, знающий, куда он идет, человек, непреклонный в достижении своих целей; таким же умным и сильным человеком изобразил Ивана IV и скульптор Антокольский.
Однако подлинное значение Ивана Грозного выясняется только в настоящее время. В свете марксистской методологии его личность и его дело выступают с большей отчетливостью в связи с теми общими усло- виями, которые переживались Россией в XVI в.
Царствование Ивана IV представляет собой необходимый и очень важный этап в истории образования централизованного государства, сплотившего русскую народность в сильную политическую организацию, способную не только противостоять натиску врагов, но и осуществлять национальные задачи по внешней политике. Основной момент в истории России в описываемую эпоху — строительство централизованного государства, совершавшееся в условиях ожесточенной классовой борьбы,— наложил отпечаток и на характер и на деятельность Ивана Грозного.
I
РУССКОЕ ГОСУДАРСТВО В КОНЦЕ XV —НАЧАЛЕ XVI В.
Ко времени вступления на престол Ивана IV объединение земель, населенных русской (великорусской) народностью, вокруг единого политического центра — Москвы — уже завершилось. При его деде Иване III присоединен был в 1478 г. Новгород с его обширными колониальными владениями, тянувшимися далеко на северо-восток, до Уральского хребта и далее. В 1485 г. в состав Великого княжества Московского вошла Тверь, долгое время соперничавшая с Москвой, и последний тверской великий князь бежал в Литву. Рязанское княжество фактически находилось в полном вассальном подчинении от Ивана III и окончательно лишилось самостоятельности при его сыне Василии III. При Василии III присоединен был Псков, а в 1514 г. под власть московского великого князя перешел и Смоленск — русский город, находившийся до тех пор под владычеством Литвы. Таким образом, в конце XV — начале XVI в. сложилось единое централизованное Русское государство6 (Великое княжество Московское), объединившее всю территорию, населенную русским народом. Этот факт был отмечен тем, что Иван III принял титул «великого князя всея Руси», а в сношениях с второстепенными государствами даже титуловал себя «царем».
Великий князь постепенно стягивал к себе в Москву все нити управления объединенными русскими землями. Централизация управления
6 В первом издании: «Национальное Русское государство». В дальнейших случаях такая же замена не оговаривается. (Примечание редакции).
Иван Грозный
259
достигалась первоначально механическим объединением правительственных органов присоединенных княжеств. Рядом с московским дворецким, ведавшим хозяйством и земельным фондом Московского княжества, появились дворецкие тверской, нижегородский, рязанский, новгородский. Постепенно складывались и общегосударственные центральные учреждения. Так, в конце XV в. возникла должность казначеев, ведавших великокняжеской казной и сношениями с иностранными государствами; немногим позже возникли Разрядный приказ, ведавший военным делом, и Ямской, ведавший ямской гоньбой.
Однако трудно еще говорить о какой-либо в то время законченной системе центрального управления. Достаточно сказать, что даже не существовало специального учреждения, которое бы руководило такой важной отраслью государственного управления, как внешняя политика: прием иностранных послов и заботы о их содержании возлагались на казначеев, переговоры вели дьяки, каждый раз по особому назначению великого князя, который нередко и лично запросто разговаривал с послами.
Очень трудным и важным вопросом была организация военных оил нового государства. Основным ядром московской армии был «двор» великого князя, т. е. мелкие служилые люди (дворяне), которые получали от государства под условием службы участки земли"(поместья) с крестьянами. По мере того как в состав Московского великого княжества включались до тех пор независимые княжества, удельные войска («дворы») утративших свою самостоятельность князей присоединялись к великокняжескому войску и объединялись под общим командованием великого князя.
Местное управление попрежнему осуществлялось посредством назначения в города и области наместников и волостелей, которые собирали часть доходов в свою пользу и «кормились» за счет населения. При Иване III были сделаны лишь первые шаги к ограничению этой системы «кормлений», тяжелой для населения и невыгодной для великокняжеской казны. Правительство стало выдавать городам и областям особые «уставные грамоты», в которых точно определялись повинности в пользу кормленщиков.
Наконец, в 1497 г. была проведена очень важная мера, усилившая централизацию: был издан «Судебник», который устанавливал порядок судопроизводства во всех областях государства и контроль над судом кормленщиков. В «Судебник» была внесена и особая статья, вводившая единый срок и одинаковые условия «выхода» крестьян, так называемый закон о Юрьеве дне. Закон этот свидетельствует об успехах централизации, а с другой стороны ясно показывает, в чьих классовых интересах в первую очередь был*а эта централизация. Такой закон был нужен мелким феодалам, которые без содействия центральной власти не в состоянии были удержать на своих землях зависимых крестьян. «Для удержания своего господства, для сохранения своей власти,— го¬
ворит В‘. И. Ленин,— помещик должен был иметь аппарат, который бы объединил в подчинении ему громадное количество' людей, подчинил их известным законам, правилам,— и все эти законы сводились в основном к одному — удержать власть помещика над крепостным крестьянином» 7.
Несмотря на указанные шаги в сторону централизации, государство, возникшее на переломе между XV и XVI вв., отнюдь еще не может счи¬
7 В. И. Ленин. Соч., т. 29, стр. 445.
17*
260
С. В. Бахрушин
таться централизованным в полном смысле этого слова. В нем еще были живы многие остатки прежней феодальной раздробленности. Вчерашние удельные князья, подчинившись московскому великому князю, сохраняли свои наследственные владения — вотчины — и, перейдя на положение вассалов, продолжали пользоваться многими суверенными правами. Кроме крепостных крестьян, они имели собственных вассалов, военных ■слуг, которых награждали за службу поместьями, совершенно так же, как московский государь награждал своих дворян.
Так, в 1538 г. князь Федор Михайлович Мстиславский дал своему ‘служилому человеку Ивану Толчанову в поместье деревню и 10 починков и особой грамотой освободил его крестьян от суда своих приказчиков, которым предоставил только' суд по уголовным преступлениям8. У сына названного князя Мстиславского, князя Ивана Федоровича, в Веневском уезде в начале 70-х годов XVI в. было 67 «людей», которые «служили с земли», т. е. за поместье. В 1548 г. в Тверском уезде князьям Микулинским служило «с земли» 42 человека, а крупному церковному феодалу — тверскому епископу — около 60 человек. В XVI в. во . время войны князья Воротынские и Одоевские выступали в поход во главе собственных полков и, если верить современнику, могли выставить в поле несколько тысяч человек. У князя Мстиславского, кроме служилых дворян, были и регулярные стрелецкие полки, которые он содержал на свой счет, платя им денежное и хлебное жалованье.
Общее представление о владениях отдельных крупных феодалов XVI в. дает веневская вотчина князя И. Ф. Мстиславского. Ему в одном Веневском стане Веневского уезда в 1571 г. принадлежало 524 крестьянских двора, 44 двора военных слуг, около 10 тыс. гектаров пашни, не считая покосов и пустопорожних земель, и сверх того деревни в других станах того же уезда. Центром вотчины был хорошо укрепленный деревянными стенами и башнями город Городенск, для защиты которого Мстиславский содержал 100 человек стрельцов и артиллерию. Рядом, в Епифанском уезде, у Мстиславского тоже был острог, укрепленный тыном из дубовых бревен, и при нем стрелецкая и казачья слободы и посад, всего около тысячи дворов. К острогу тянуло более 30 тыс. гектаров пашни. Это было целое небольшое государство, охраняемое собственным войском 9.
Конечно, таких крупных феодалов, как князь Мстиславский, было немного, но владения других князей и бояр по существу отличались от описанных только размерами. До сих пор можно видеть во многих местах «городища»-— остатки укрепленных городов, принадлежавших жнязьям Микулинским в районе Твери (Калинин), Курбским — на реке Курбе (близ Ярославля), и т. д. Одинаковое положение с бывшими удельными князьями занимали и нетитулованные* крупные феодалы — -бояре. И они владели на наследственном праве обширными вотчинами, в которых пользовались судебными и другими государственными правами; и у них кроме крепостных были многочисленные военные слуги из «шляхетных мужей» (дворян); и они в походы выезжали с отрядами воинов, , вооруженных саблями и даже пищалями, иные — с сотней и бо- ^iee всадников. У Романовых, Шереметевых, Клешнииых и других были собственные городки-крепости.
8 С. В. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVI века. СПб., 1897, стр. 20; Н. П. Лихачев. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. СПб., 1895, вып. II, стр. 206.
9 Н. Калачев. Писцовые книги XVI в., отд. 2, СПб., 1877, стр. 1538 и сл., 1579 J588, 1593.
Иван Грозный
261
На свою службу великому князю эти могущественные феодалы продолжали смотреть не как на обязанность подданных, а как на добровольное соглашение вассала с сеньором. В случае недовольства они поэтому считали себя вправе «отказаться» от службы, «отъехать» к другому государю, даже находившемуся во враждебных отношениях с великим князем. Они не считали такой поступок изменой, каковой он был на самом деле; по их мнению, они только осуществляли право «слуг вольных».
Служебное положение феодальной знати при условиях, создавшихся в результате образования единого государства, поддерживалось системой местничества, обеспечивавшего родовитым вассалам московского государя первое место в управлении. При назначении на военные должности, при посылке на кормления, при рассаживании за столом — всюду и всегда государь должен был руководствоваться родословными соображениями, а не соображениями государственной пользы. При великом князе- наиболее крупные вассалы составляли постоянный совет (Думу), в который механически вступали князья, потерявшие свою самостоятельность, и представители наиболее видных боярских фамилий. В окружении.' могущественных феодалов, составлявших Думу, великий князь оставался «первым среди равных». Ни одного крупного дела он не мог решить «без великого многого советования» с ними и должен был покорно выслушивать с их стороны противоречие и «поносные слова» и терпеть их «высокоумничанье». Про Ивана III даже говорили, что он «встречу» (противоречие) любил и «за встречу жаловал». Разделяя в центре власть со своими вассалами, великий князь при слабости собственного правительственного аппарата должен был и на местах примиряться с системой кормлений, отдававшей фактически все местное управление в руки феодальной знати.
Единство государства нарушалось и тем, что родственники великого князя имели свои обособленные уделы и сохраняли много черт независимых государей, находившихся с ним в договорных отношениях. Всякий раз, как враг угрожал государству, великий князь должен был догова-^ риваться с ними и покупать их согласие на помощь ценой различных уступок. Несколько раз удельные князья поднимали открытое восстание против великокняжеской власти. Так, в 1479 г. против Ивана III поднялись его братья: Борис, князь волоцкий, и Андрей, князь углицкий. Непосредственным поводом для их выступления было столкновение из-sai боярина князя Ивана Оболенского-Лыка. Назначенный великим князем* наместником в Великие Луки, Оболенский сильно пограбил пожалован^ ную ему область и, осужденный по жалобам жителей, «отъехал» от великого князя к князю волоцкому Борису Васильевичу. Иван III, разгневанный поведением Оболенского, не постеснялся нарушить права удельного князя и приказал схватить на территории его удела и привезти в оковах в Москву отъехавшего' боярина. Это вызвало негодование братьев Ивана III. «Вот как он с нами поступает,— говорили они.— Нельзя уже никому отъехать к нам! Мы ему все молчали. Брат Юрий [удельный князь Дмитровский] умер — князю великому вся отчина его досталась, а нам надела не дал из нее; Новгород Великий с нами взял—ему все досталось, а нам жребия не дал из него; теперь, кто отъедет от него к нам, берет без суда, считает братью свою ниже бояр, а духовную отца своего забыл, как в ней приказано нам жить; забыл и договоры, заключенные с нами после смерти отцовской» 10.
10 ПСРЛ, т. VI, стр. 222. С. В. Бахрушин переводит такст летописи на современг’ ный язык. (Примечание редакции).
262
С. В. Бахрушин
Таким образом, даже родные братья Ивана III, не отдавая себе отчета в происшедших переменах в жизни страны, требовали сохранения старых удельных порядков. Поддерживать свои требования они решили оружием и в начале 1480 г. во главе 20-тысячного войска, со своими семьями, боярами и дворянами двинулись в новгородские пределы; по пути они грабили и опустошали землю, забирали пленников. Население было охвачено паникой: в городах люди сели в осаду, крестьяне разбегались по лесам.
Иван III пытался примириться с восставшими братьями при посредстве духовенства, но удельные князья отказались входить в переговоры и, став на литовской границе, послали к королю польскому и великому князю литовскому Казимиру просить помощи. Между тем в московские пределы вторгся хан Большой орды Ахмат. Опасность, угрожавшая Москве, заставила Ивана III пойти на серьезные уступки братьям: он обещал исполнить все их требования, большую часть выморочного удела Юрия уступил Андрею углицкому, а Бориса вознаградил другими владениями.
Таким образом, даже в начале XVI в. великий князь московский был только «всей Русской земли государям государь», т. е. главой феодальной иерархии, а не единым государем страны.
Окончательное уничтожение всех этих отрицательных явлений, препятствовавших укреплению централизованного Русского государства, выпало на долю Ивана Грозного. Вся жизнь его прошла в упорной и жестокой борьбе за единство и целостность государства.
II
БОЯРСКО-КНЯЖЕСКАЯ РЕАКЦИЯ В МАЛОЛЕТСТВО ИВАНА IV
После смерти отца Василия III Иван IV остался трехлетним ребенком. В течение своего 28-летнего княжения Василий III (1505—1533) значительно усилил и упрочил великокняжескую власть. Последние удельные княжества, не принадлежавшие членам его семьи, были уничтожены. Бояр Василий III устранил от вмешательства в государственные дела и сосредоточил в собственных руках все нити управления. Он не отнимал уделов у своих братьев, но держал их в повиновении, бдительно следя через^ своих агентов не только за их поступками, но даже за «речами» их приближенных. Однако, когда в конце сентября 1533 г. он захворал (на охоте) и уже в октябре определился серьезный характер его болезни, все результаты, которые были достигнуты им в его княжение, были, при отсутствии взрослого наследника, поставлены на карту. Он сам понимал это, и его предсмертные распоряжения свидетельствуют о большой тревоге за судьбу государства и династии. До последней возможности он скрывал от своих братьев — князя старицкого Андрея и дмитровского Юрия — состояние своего здоровья. Тайно от них и даже от жены великой княгини Елены Васильевны Глинской, лишь с ведома двух преданных ему дьяков, он уничтожил первоначальное свое завещание — очевидно, написанное еще в то время, когда у него не было сыновей,— и составил новое. «Сам третей у постели», в тесном кругу нескольких доверенных лиц (дворецкого И. Ю. Шигоны-Поджогина и дьяков Меньшого Путятина и Федора Мишурина), он обсудил вопрос о составе будущего регентства. Правительницей он назначил великую княгиню Елену. Это была еп> вторая жена, на которой он женился уже немолодым, разведясь с первой женой, Соломонией Сабуровой, презрев ропот и недовольство бояр и духовенства.
Иван Грозный
263
Елена, племянница выехавшего из Литвы князя Михаила Львовича Глинского, нерусская по происхождению и не связанная с московскими боярскими фамилиями, не пользовалась симпатиями среди московской знати. Чтобы укрепить ее положение, Василий образовал при ней совет регентства, в состав которого ввел знатнейших бояр, но общее руководство делами он поручил двум лицам, на которых вполне полагался: своему любимцу И. Ю. Шигоне-Поджогину и дяде великой княгини князю М. Л. Глинскому. Последнему он особо поручил свою семью.
Опасения великого князя не были лишены основания. В Москве ожидалось выступление его братьев. Едва Василий испустил дух (в ночь на 4 декабря), как митрополит Даниил поспешил привести к крестному целованию обоих удельных князей. Присяга была взята с них насильно, в запертой комнате. Впервые при этом от имени великого князя никаких клятвенных обязательств дано не было, договор между сеньором и вассалом сменился односторонней присягой подданных. Среди крупных вассалов умершего великого князя наблюдались колебания, велись переговоры с дядей нового великого князя князем Юрием дмитровским; раздавались голоса, что «государь еще млад, трех лет, а князь Юрьи — совершеный человек, люди приучити умеет...»11 Чтобы предупредить смуту, правительство поспешило арестовать князя Юрия.
Опасность со1 стороны удельных князей была временно устранена, но разгорелась борьба за власть среди лиц, близких-к маленькому великому князю. Первое время власть находилась в руках князя М. Л. Глинского и Поджогина. Но очень скоро выдвинулось новое лицо-, которое не упоминалось в предсмертных распоряжениях великого князя Василия,— князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, фаворит великой княгини. В августе 1534 г., опираясь на близость к великой княгине, он устранил князя М. Л. Глинского, который скоро умер под арестом. Торжество фаворита было полное. В сентябре он уже выступает в высоком звании «боярина и конюшего». В своих руках он сосредоточил и ведение переговоров с иностранными государствами, и военное командование, и все внутренние дела. В правление Овчины-Телепнева были приняты самые решительные меры к укреплению государственного единства и обороны страны. В городах ремонтировались и воздвигались вновь укрепле- ния. В самой Москве были построены каменные стены вокруг Китай- города
В 1537 г. правительство Овчины-Телепнева с успехом подавило попытку к! восстанию князя Андрея старицкого. Это была последняя вспышка феодальной войны внутри княжеской семьи. Отношения между ста- рицким удельным князем и великокняжеским двором были давно натянутые. Андрей боялся, что его постигнет судьба брата Юрия, умершего в заточении. В Москве его подозревали в намерении бежать из своего удела. Когда он уклонился от приезда в Москву, куда его настойчиво звали, были двинуты войска под начальством самого Овчины-Телепнева. 2 мая 1537 г. Андрей выехал во главе своего войска по направлению к Новгороду в надежде поднять против своего племянника новгородских помещиков. Над страной нависал призрак «междоусобной брани». В Новгороде поднялось смятение, но великокняжеский наместник совместно с архиепископом Макарием спешно укрепили Торговую сторону и выслали навстречу взбунтовавшемуся удельному князю отряд войска с артиллерией. Князь Андрей был вынужден остановиться! в 50 километрах ют Новгорода. Здесь его настигли великокняжеские воеводы. Князь
11 ПСРЛ, т. XIII, стр. 76.
264
С. В. Бахрушин
Овчина-Телепнев не решился, однако, применить открытую силу. Он вступил в переговоры и «целовал крест», ручаясь за полную безопасность князя Андрея. Князь Андрей поверил, поехал, полагаясь на крест* ное целование, в Москву, но там был арестован и умер через полгода в тюрьме.
Политика Елены и ее правительства, клонившаяся к укреплению го* сударства, вызвала раздражение среди крупных феодалов. Когда 3 апреля 1538 г. она неожиданно умерла, прошел слух о ее отравлении. Бояре тотчас же расправились с князем Овчиной-Телепневым. 9 апреля он был заключен в одной из дворцовых служб, где и был уморен «гладом и тя- гостию железною» 12.
Но среди боярства не было единства. Переворот был совершен влиятельными князьями Василием и Иваном Васильевичами Шуйскими и их сторонниками. Последние потомки суздальских князей, Шуйские лишь сравнительно недавно утратили свои суверенные права. Захватив управление в свои руки, они стали раздавать города в кормление своим родственникам и «советникам» и восстанавливать порядки былой феодальной раздробленности. Однако Шуйские встретили сильного и умелого сог перника в лице князя Ивана Федоровича Бельского, двоюродного брата маленького великого князя.
Бельский пытался образовать прочное правительство из лиц, участвовавших в управлении при Василии III. Его сторону держал и митрополит Даниил и дьяк Федор Мишурин. Но за Шуйскими стояла сильная группа феодалов, их родня, друзья и вассалы. 22 октября 1538 г. князь Бельский был схвачен, его сторонники были сосланы, Мишурину отрубили голову на плахе, а через четыре месяца был низложен и заточен в один из соседних монастырей митрополит Даниил и на его место назначен троицкий игумен Иоасаф Скрипицын. «Тако,— вспоминал впоследствии Иван Грозный,— князь Василей и князь Иван Шуйские самовольством у меня в береженье учинился, и тако воцаришася» 13.
Их торжество было недолговременно. Митрополит Иоасаф, человек незаурядный и большой воли, видя развал государства, предпринял некоторые шаги к его спасению. По его ходатайству в 1540 г. был освобожден князь Иван Федорович Бельский, который снова взял управление в свои руки. Князь Иван Васильевич Шуйский, который после смерти князя Василия возглавлял свою семью, перестал «с боярами советовать о государских и о земских делах» и в конце 1541 г. был отправлен во Владимир для командования войском, собранным для защиты границ от набегов казанских татар. Князь Бельский принял некоторые меры к ограничению произвола феодалов-кормленщиков, и современникам его правление представлялось как время «радости и льготы великой». Но уже в начале января 1542 г. Бельский был свергнут. Пользуясь своим положением в армии, князь Иван Шуйский привлек на свою сторону входивших в ее состав дворян. В Москве у него оставались сторонники, по соглашению с которыми срок переворота был намечен на 3 января. Отряд заговорщиков ночью ворвался в Кремль. Князь Бельский и его «советники» были схвачены. Одного из друзей Бельского выволокли из спальни маленького великого князя, куда заговорщики с шумом ворвались за три часа до рассвета, перепугав мальчика. Митрополит Иоасаф чуть не был убит новгородскими дворянами и укрылся во дворце, где был арестован. Князь Иван Шуйский подъехал, когда все было уже кончено. На следующий день князь Бельский был сослан на Белоозеро и
и ПСРЛ, т. XIII, стр. 123.
13 РИБ, т. XXXI, стр. 58; «Послания Ивана Грозного», М.—Л., 1951, стр. 33
Иван Грозный
265
вскоре затем убит в тюрьме. Иоасаф был заточен в монастырь, и на его место поставлен архиепископ новгородский Макарий — человек, близкий к Шуйским.
В то время как между феодалами шла борьба за власть, Иван, по собственному выражению, рос «в небреженьи». «Како же исчести таковая многая бедне страдания, яже во юности пострадах?» 14,— вспоминал он впоследствии. Бояре мало заботились о подростке «не токмо яко родительски, но еже властелински» 15. И он и его младший брат Юрий терпели нужду даже в платье и пище. Все это ожесточало и возмущало подростка, уже отдававшего себе отчет в происходящем.
По- мере того как великий князь подрастал, интриги усиливались* Попытка Ф. С. Воронцова войти в доверие к Ивану кончилась для него печально. Он был избит почти на глазах у великого князя и сослан в Кострому, несмотря на заступничество Ивана. Эту обиду 13-летний «самодержец», однако, не простил. Не прошло трех месяцев после этой безобразной сцены, как он сам совершил переворот при помощи дворцовой челяди. Князь Андрей Михайлович Шуйский, стоявший в то время во главе управления, был, по его приказанию, схвачен великокняжескими псарями и убит, а его «советники» были разосланы в^ ссылку по городам. «И от тех мест,— говорит летопись,— начали бояре от государя страх имети» 16. Понятно, что за спиной мальчика стояли взрослые. Падением Шуйских в конечном итоге воспользовались дядья великого князя князья Глинские. Во главе управления после некоторой борьбы стал старший из братьев умершей великой княгини князь Михаил Васильевич; большим влиянием пользовалась бабка Ивана, властная княгиня Анна. По существу правление Глинских мало чем отличалось от хозяйничания Шуйских: они первым делом расправились с оставшейся в живых родней князя И. Ф. Овчины-Телепнева-Оболенского; их люди без- •наказанно грабили население.
Уже девятый год тянулось боярское правление. Бояре распоряжались, в свою пользу государственным земельным фондом, земли все «себе разъимали и друзьям своим и племени раздавали». Государственная казна была разграблена. «Вся восхитиша лукавым умышлением...,— жаловался впоследствии Иван IV,— казну деда и отца нашего бесчисленную себе поимаша... Все себе восхитиша... По сем же на грады и села наскочиша, и тако' горчайшим мучением многоразличными виды, имения ту живущих без милости пограбиша... Подвластных же всех аки рабы себе сотвориша, своя же рабы аки вельможа сотвориша» 17. Наместнй- ки-бояре, сидя на кормлениях, были «свирепи, аки Львове, и людие его, аки зверие дивии, до крестьян», заставляли мастеров работать на себя даром, вымогали подарки 18. Люди богатые предпочитали «закладываться» — переходить в непосредственную зависимость к крупным феодалам. Беднота разбегалась, города пустели. Страдало не только податное население: от бояр и их людей много обид и грабежей терпели и мелкие землевладельцы-дворяне, у которых они отнимали земли и крестьян, самих их заставляли нередко итти к себе в холопы.
Создавшееся вследствие «бесчиния и самовольства» бояр положение представляло серьезную опасность для целостности государства и должно было вызвать попытки укрепить власть со стороны тех групп
14 РИБ, т. XXXI, стр. 58; «Послания Ивана Грозного», стр. 33.
15 Там же.
16 ПСРЛ, т. XIII, стр. 145.
17 РИБ, т. XXXI, стр. 58—59; «Послания Ивана Грозного», стр. 33—34.
13 «Псковские летописи», вып. 1, М.— Л., 1941, стр. 110.
266
С. В Бахрушин
господствующих классов, которые опасались развала государственного •единства. Первую такую попытку сделал митрополит Макарий. Макарий не отличался ни политическим мужеством, ни настойчивостью в проведении своих взглядов. Ставленник Шуйских, он не противодействовал им ни в чем. Но по убеждениям он был горячим сторонником сильной самодержавной власти и упорно проводил — в сочинениях, писавшихся по его «благословению»,— мысль о великой исторической миссии московского самодержавия. Для своего времени очень образованный, прекрасный проповедник, руководитель и организатор больших литературных трудов, он создал вокруг себя блестящий кружок писателей, при посредстве которых пропагандировал свои политические взгляды. Под несомненным влиянием Макария сложилась и политическая идеология Ивана Грозного. Макарию, вероятно, принадлежит мысль о венчании на царство молодого Ивана. Этот акт должен был не только повысить международное значение Русского государства, но и укрепить расшатавшуюся центральную власть. В том и другом были заинтересованы и Глинские, власть которых всецело основывалась на родственных связях с великим князем. Церемония венчания на царство произошла 16 января 1547 г.
Присвоение великому князю московскому царского титула имело большое принципиальное значение, но на первых порах оно никак не отразилось на течении дел в стране. Попрежнему хозяйничали и грабили Глинские и их приспешники. Не изменил положения и брак царя с дочерью окольничего Р. Ю. Захарьина Анастасией в феврале 1547 г.
Обострявшиеся с каждым днем классовые противоречия в стране разразились летом 1547 г. «возмущением великим» в Москве. Внешним толчком послужил грандиозный пожар, истребивший 21 июня большую часть города и даже захвативший Кремль. Среди низов населения вспыхнуло восстание, направленное против Глинских. Княгиню Анну и ее сыновей обвиняли в том, что они сожгли Москву волшебством. «А сие глаголаху чернии людии,— поясняет официальный летописец,— того ради, что... от людей их [Глинских] черным людем насильство и грабеж, они же их от того- не унимаху» 1Э. Восстание приняло такие размеры, что царь должен был спешно выехать в подмосковное сёло Воробьево, на Воробьевых горах, а князь М. В. Глинский «от той крамолы хоронился по монастырям».
Выступлением «черных людей» воспользовались враждебные Глинским бояре. Против Глинских объединились остатки побежденной ими партии Шуйских и новая царская родня Захарьины, мечтавшие занять первое место в управлении; в интриге приняло участие и придворное духовенство в лице благовещенского протопопа Федора Бармина. Пювиди- мому, какое-то отношение к делу имел и митрополит Макарий.
О слухах, ходивших по Москве, было доложено царю на следующий же день после пожара. Было наряжено следствие. Князь М. В. Глинский, «всему злу начальник», и его мать успели своевременно бежать в Ржев. В Москве оставался один князь Юрий Васильевич. Он-то и сделался жертвой народного гнева. Бояре, которым было поручено произвести следствие, обратились непосредственно кг толпе, собравшейся на Кремлевской, площади, чтобы она назвала виновников пожара. Из толпы стали кричать имя Глинских. Князь Юрий пытался укрыться в Успенском соборе, но его вытащили и убили. Одновременно разгромили дворы Глинских и перебили много их людей. Восставшие приходили и в царское село Воробьево с требованием выдачи князя Михаила и княгини 1919 ПСРЛ, т. XIII, стр. 456. Подробнее о восстании см. С. В. Бахрушин. «Научные труды», т. I, М., 1952, стр. 204—207 и сл.
Иван Грозный
267
Анны, которых царь будто бы укрывал, но их разогнали вооруженной силой. Восстание было подавлено, много народа казнено, многие разбежались из Москвы.
Московское восстание не было* единичным. По всей стране прокатилась волна антифеодального движения, направленного в первую очередь против наместников. Во многих местах «простонародье», по словам летописи, «много коварства соделало* наместникам и убийства их людям» 20. В Гороховце горожане чуть не побили камнями воеводу, не сумевшего организовать оборону от казанских татар. В Опочке жители посадили в тюрьму пошлинника Салтана Сукиных, который «много зла творил», и потребовалась посылка войска для их усмирения.
III
РЕФОРМЫ 1550-х ГОДОВ
События 1547 г. произвели очень аильное впечатление на господствующий класс. «И от сего бо,— говорил в 1551 г. Иван IV,— вниде страх в душу мою и трепет в кости моя» 21. Некоторые бояре, особенно навлекшие на себя народное раздражение, пытались даже бежать в Литву, опасаясь участи князя Юрия Глинского*.
Московское восстание было следствием глубокого недовольства народных масс положением, которое создалось в результате правления бояр, стремившихся возродить порядки былой феодальной раздробленности. От этих порядков страдали не только крестьяне и городское население, но и широкие слои феодалов. Бояре не составляли основной массы феодалов. Большинство феодалов состояло из дворян, или, как их называли в XVI в., детей боярских — сравнительно мелких землевла- дельцев-помещиков, получавших от царя за свою службу землю, населенную крестьянами. Во время боярского правления они сильно терпели от произвола крупных феодалов, отнимавших у них землю и крестьян и самих их нередко обращавших в своих холопов-вассалов. Без содействия царской власти они не были в силах ни защищать себя) от насилий «вельмож», ни заставить крестьян себе повиноваться. Поэтому дворяне требовали, чтобы бояре были отстранены от управления и вся власть сосредоточилась в руках царя.
Такие мысли с большой страстностью и настойчивостью) выражал дворянин Иван Пересветов в записках, которые он подавал непосредственно царю. Политическим идеалом, Перееветова был абсолютизм. Ссылаясь на пример турецкого «Махмет-салтана» (завоевателя Константинополя султана Махмуда) 22, Пересветов требовал уничтожения кормлений, сосредоточения всех государственных доходов в царской казне, замены суда кормленщиков судом коронным (государственным) и составления нового «Судебника». Для поддержания власти царя и обороны границ юн рекомендовал завести, по образцу турецких янычар, регулярное войско из «юнаков» (юношей) «с огненою стрельбою, гораздо учиненою». •Острие всех этих мероприятий направлялось против «вельмож», которые •«сами богатеют и ленивеют, а царство... оскужают», расхватывая города и волости в кормление, заводят «особную войну», т. е. воскрешают былую раздробленность государства. Пересветов отлично отдавал себе отчет, что предлагаемые им реформы должны встретить сильное
20 ПСРЛ, т. XIII, стр. 267.
21 Стоглав, гл. 3, изд. Д. Е. Кожанчикова, СПб., 1863, стр. 31.
22 Здесь речь идет о литературном образе идеального царя и его правлении. (Примечание редакции).
268
С. В. Бахрушин
противодействие со стороны бояр; он и призывал царя подавить это conpov тивление «грозой», т. е. террором, так как «не мощно царю царства без грозы держати». Боярству он противопоставлял дворянство — «воинни*- ков», которые являются опорой сильной царской власти. Царь должен всю свою политику сообразовать именно с интересами их, а не «ленивых богатин» — бояр; он должен «к себе их припущати блиско и во всем им верити, и жалоба их послушати во всем, и любити их, яко отцу детей своих, и быти до них щедру». Пересветов ратует за назначение на высшие должности за военные заслуги, «хотя от меньшаго колена», иначе говоря, за- отмену местничества 23.
Таковы были настроения, господствовавшие среди дворянства, и е ними не мог не считаться не только царь, но и крупные феодалы, особенно после летних событий 1547 г., показавших необходимость для всего- господствующего класса объединиться перед лицом грозившей им опасности со стороны эксплуатируемых масс.
Это отлично понимал молодой Иван IV, теперь, после падения Глинских, взявший, в свои руки кормило власти.
Новое правительство, созданное им после московского восстания, вышло из более широких кругов служилых людей. Во главе него стоял человек сравнительно' незнатный — царский спальник Алексей Федорович* Адашев. Царь выдвинул его в противовес знатным боярам, которым не доверял, «чая от него прямой службы». Возвышению Адашева содейство’- вало придворное духовенство', главным образом в лице благовещенского попа Сильвестра, который в это время приобрел исключительное влияние на впечатлительного молодого царя, всецело подчинившегося его духов.- ному авторитету. Сильвестр в эти годы играл большую политическую роль, «бысть яко всемогий,— по словам летописца,— вся его послушаху, и никто* же смеяше ни в чем же противитися ему ради царского жалования: указываше бо и митрополиту... и бояром, и диякам, и приказным людям, и воеводам, и детям боярским, и всяким людем и... всякие дела и власти святительския и царския правяше, и никто же смеяше ничто же сотворити не по его велению, ...чтим добре всеми и владеяше всем со своими советники» 24. :
Этому властному временщику и обязан был Адашев своим возвышением. Человек умный и ловкий, трезвый делец, обаятельный в личных отношениях, Адашев взял в свои руки всю текущую правительственную деятельность. С 1550 г., он занимал должность казначея и возглавлял казначейское ведомство. Одновременно он руководил всей внешней политикой и постоянно вел непосредственные переговоры со всеми иностранными государствами. Таким образом, он соединил в своих руках две важнейшие функции государственного управления — финансы и дипломатию. Выступал он иногда и в качестве полководца, хотя на военном поприще никогда не выделялся. Наконец, ему же было поручено составление «Ле^- тописца лет новых», т. е. хроники царствования Ивана IV. После смерти Адашева в Польше с уважением вспоминали о нем, как о «ближнем человеке разумном и милостивом», который «Московским государством... правил»25. |
Вокруг двух фаворитов, каковыми были Сильвестр и Адашев, очень, скоро образовалась сильная и влиятельная партия, «советники», которые составили кружок, известный под названием «Избранной рады». Под этим польским названием подразумевалась, повидимому, «Ближняя ду¬
23 В. Ф. Ржига. И. Пересветов. М., 1908, стр. 62, 63, 73, 76.
24 ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.
25 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. II, стб. 555. ^ —
Иван Грозный
269
ма», которая фактически стала управлять страной именем даря. К временщикам примкнули некоторые из более дальновидных бояр, сознававших необходимость тесного сотрудничества с царской властью, неизбежность и целесообразность реформ, выдвигаемых дворянством. Члены Избранной рады приобретали такое значение при царе, что он не мог «без их совету ничесоже устроити или мыслити»26. Иван IV впоследствии обвинял Сильвестра и Адашева в том, что они и их «советники» сняли с него всю власть, обо всем совещались тайно от него, считая его малоумным.
Перед Избранной радой стояли две тесно связанные между собой задачи: укрепление власти и осуществление реформ, намеченных дворянством. Для проведения в жизнь широкой программы нововведений необходимо было достигнуть объединения всего класса феодалов и внутреннего его сплочения ввиду опасности, грозившей ему снизу. В этих целях 27 февраля 1549 г. в царских палатах было созвано нечто вроде земского собора из представителей высших разрядов царских вассалов: высшего духовенства, бояр и придворных сановников; собрание это известно в литературе под названием «Собора примирения». Царь выступил с речью, в которой обвинял бояр во всех непорядках, имевших место «до ево царскаго возрасту», и предлагал им к определенному сроку покончить миром все возбужденные против них дела об обидах и грабежах. В ответ бояре били челом о «прощении». Заседание закончилось объявлением от имени царя амнистии. «...По се время сердца на вас в тех делах не держу и опалы на вас ни на кого не положу, а вы б впредь так не чинили» 27. На следующий день ту же речь царь повторил перед столичной знатью второго ранга. Церемония завершилась «благословением» и «отпущением грехов» со стороны митрополита. На том же соборе царь «благословился» у митрополита к составлению «Судебника» и тем положил начало реформам, отвечавшим желаниям дворянства.
Через два года, в феврале 1551 г., был вторично созван собор, известный под названием «Стоглавого» (потому что постановления его были разбиты на 100 глав), на котором, кроме высшею духовенства, присутствовали «князья, бояре и воины». На соборе были утверждены составленный «по благословению» предшествующего собора «Судебник» и образцовая уставная грамота, регулировавшая местное управление, и обсуждался вопрос о реформах в области как церковной, так и государственной. Не чувствуя еще твердой почвы под ногами, нуждаясь в поддержке всех разрядов своих вассалов, светских и духовных, власть обращалась, таким образом, к содействию всех феодальных групп, привлекая к правительственной деятельности наряду с духовенством и боярами также и «воинов», т. е. дворян.
Реформы, проведенные Избранной радой, вполне соответствовали требованиям, высказанным дворянством устами Пересветова.
«Судебник» упорядочивал судопроизводство путем установления более действенного контроля над судом кормленщиков. Контроль этот достигался присутствием на суде представителей местного населения и введением письменного делопроизводства. Большое внимание уделялось в «Судебнике» и порядку подачи жалоб на наместников и других корм- денщиков.
Еще до издания «Судебника», 28 февраля 1549 г., был издан указ, освобождавший мелких землевладельцев и их крестьян от наместничьего суда. Указ этот, с одной стороны, охранял дворян от произвола знатных
26 РИБ, т. XXXI, стр. 172.
27 ПСРЛ, т. XXII, стр. 528—529.
270
С. В. Бахрушин
кормленщиков, ai с другой — закреплял за ними самими судебную власть над населением их поместий. Одновременно с «Судебником» был выработан текст уставной грамоты, уточнявший права и обязанности кормленщиков в отношении населения черных (государственных) земель и городов и устанавливавший как общую меру избрание старост, цело- вальников (присяжных), сотских и пятидесятников для участия в суде наместников. Эти мероприятия должны были в какой-то степени успокоить раздражение, вызванное хозяйничаньем кормленщиков, и вместе с тем являлись шагом к централизации управления на местах.
Указ 1549 г., «Судебник» и уставные грамоты подготовили общую ре* форму полной отмены кормлений, которая была проведена в 1555 г. Суд и сбор податей были переданы в руки выборных властей (излюбленных голов, земских судей и целовальников). Доходы, раньше получавшиеся кормленщиками, стали поступать теперь непосредственно в царскую казну. В результате всех указанных реформ была достигнута значительная централизация в области суда и финансов и, теоретически, был положен конец той «особной войне», которая, по словам Пересветова, все еще раздирала государство в первой половине XVI в.
Важнейшая очередная задача, стоявшая перед государством, заключалась в упорядочении воинской службы. Этого требовали и интересы централизованного государства и той служилой массы, которая была главной опорой государства. В 1549—1550 гг. был издан указ, устанавливавший порядок распределения воевод по полкам 28. Требование дворян о предпочтении при назначениях на командные должности личных заслуг перед родовитостью отчасти удовлетворялось запрещением местничества «во< всяких посылках» и обещанием при назначении воевод считаться не только с «отечеством» (знатностью происхождения), но и со способностями («кто может ратный обычай содержать»). Но даже это компромиссное решение в жизнь проведено не было, потому, может быть, что в составе самой Избранной рады было слишком много лиц, заинтересованных в сохранении местничества.
Гораздо более последовательно была проведена другая сторона военной реформы — обеспечение землей дворян и распределение служебных обязанностей в соответствии с размерами земельных владений каждого.- В 1550 г. была произведена раздача поместий в Московском уезде и близлежащих местах 1078 служилым людям29. Эта «избранная тысяча» должна была служить кадрами, на которые рассчитывало опираться зарождавшееся московское самодержавие; входившие в ее состав служилые люди должны были быть «всегда готовы на посылки»; из них вербовались военные командиры и другие должностные лица. Впоследствии они составили слой «московских дворян», верхушку дворянства, непосредственно примыкавшую к боярству. Этим частным мероприятием не разрешался основной вопрос о безземельных и малоземельных помещиках, лишенных возможности нести службу за отсутствием земельного- обеспечения.
Необходимо- было произвести полный пересмотр поместий и вотчин в целях более равномерного распределения земель, потому что «у которых отцов было поместье на 100 четвертей, ино за детьми ныне втрое, а ино голоден». В 1556 г. в связи с отменой кормлений и было издано особое Уложение, имевшее целью разрешить эту задачу по принципу «каждому что достойно». У помещиков, которые «многими землями завладели», а
28 «Древнейшая разрядная книга», изд. Милоковым, М., 1901, стр. 142 и сл.
29 «Тысячная книга 1550 г. и дворовая тетрадь 50-х годов XVI в.» Подготовил к печати А. А. Зимин. М.—Л., 1950, стр. 5—6. (Примечание редакции).
Иван Грозный
271
службой «оскудели», отбирались «преизлишки» и делились между «неимущими». Вместе с тем точно устанавливался объем служебных обязанностей землевладельцев в зависимости от размеров их вотчин и поместий; с каждых 100 четвертей «доброй угожей земли» должен был являться на службу человек на коне и «в доспехе в полном» 30. Кто имел больше этой нормы, должен был либо приводить соответственное число своих людей в полном вооружении, либо платить деньгами; наоборот, кто давал лишних людей по сравнению с количеством принадлежавшей ему земли, тому увеличивалось денежное жалование по определенному расчету. Вотчины_в_ отношении службы были уравнены с поместьями, и между ними не делалось различия; военная служба вотчинника была подведена под общий порядок со службой помещика; из вассала, служившего добровольно своему государю, вотчинник превращался в подневольного служилого человека, право которого на землю было связано с несением государственной службы. Уложение, конечно, не устраняло большой неравномерности земельного обеспечения различных разрядов служилых людей, так как земельный «оклад» и денежное жалованье боярина попрежнему были неизмеримо' выше земельного и денежного оклада какого-нибудь «городового» (провинциального) дворянина, но оно значительно улучшило- материальное положение мелкого дворянства; служилые тяготы распределялись более равномерно между «пожалованными» людьми и малоземельными помещиками.
Как финансовая, так и земельно-служебная реформы потребовали приведения в известность наличных земель и угодий для установления с них как податного «тягла» (повинностей), так и службы. Повидимому, в середине 1550-х годов было приступлено к производству переписи по- всему государству. Организация переписи вызвала пересмотр всей техники переписного дела, в связи, с чем находится установление единообразной единицы обложения (сохи) и уничтожение существовавшей до тех пор пестроты. И в этом мероприятии нашло себе выражение стремление к централизации, красной нитью проходящее через все реформы 1550-х годов.
В общем итоге все основные требования дворянства были приняты во внимание: кормления были уничтожены, введено было денежное жалованье, произведено уравнение в службе, малоземельные дворяне были обеспечены поместьями за счет многоземельных. Но это было все-таки не то, чего хотело и добивалось дворянство. И власть и большая часть земель и крестьян оставались попрежнему в руках бояр, дворяне получали лишь крохи, падавшие с их стола. Избранная рада остановилась на полпути, не доведя дворянской программы до логического конца. И в. этом следует искать причину ее неудачи.
Мероприятиями в пользу дворянства не ограничивалась деятельность Избранной рады. Восстание 1547 г. ставило очень остро вопрос о посадах, сильно пострадавших в малолетство Ивана Грозного от засилия крупных феодалов. Посады разорялись от конкуренции боярских и монастырских слобод, пользовавшихся свободой от государственных повинностей и податей. Эти слободы одинаково нарушали интересы и посадских людей и государства. Поэтому 15 сентября 1550 г. было постановлено, что все слободы, вновь устроенные церковными учреждениями, в судебном и податном отношении присоединяются к посадам. На Стоглавом соборе 1551 г. сделана была попытка распространить это решение и на новые слободы светских феодалов. Однако грозные события 1547 г.
30 ПСРЛ, т. XIII, стр. 268—269.
272
С. В. Бахрушин
уже успели изгладиться из памяти, и предложение правительства встретило такой отпор со стороны собора, что оно сочло себя вынужденным отказаться даже от постановления предшествующего года.
Не смогла Избранная рада провести целиком всю свою программу и в отношении церкви. Преследуя цели объединения русских земель в единое и сильное государство, она должна была стремиться и к церковной централизации. Это достигалось, во-первых, объединением всех местных культов, во-вторых, унификацией обрядов. Еще раньше, в начале 1547 г., митрополит Макарий сделал в этом отношении очень важный шаг, установив узаконенный созванным для этой цели церковным собором список общерусских «святых», в число которых введены были и некоторые патроны бывших удельных княжеств. Новый собор в 1549 г. завершил это объединение местных «святых» в единый государственный пантеон. На Стоглавом соборе были проведены меры по унификации культа, церковных обрядов и религиозной живописи и по устранению некоторых злоупотреблений, имевших место в церкви.
Все это направлено было к возвеличению и усилению государственной церкви и соответствовало программе теоретика московского самодержавия Иосифа Волоцкого и его последователей из числа духовенства — «осифлян», к которым принадлежали и митрополит Макарий и большинство церковников — членов Стоглавого собора.
Но боярство, входившее в состав Избранной рады, далеко не разделяло программы осифлян в целом. Обширные земельные владения, за неприкосновенность которых ратовали осифляне, привлекали внимание бояр, которые мечтали за счет церковных земель удовлетворить земельный голод дворян. Судебные права церкви над зависимым от нее населением нарушали суверенитет государственной власти, а привилегии, которыми пользовались церковные магнаты, затрагивали интересы светских землевладельцев. Между тем осифляне горячо отстаивали и эту сторону церковных прав.
Поэтому симпатии Избранной рады были на стороне другой церковной группировки — так называемых «нестяжателей». Нестяжатели выступали с резкими обличениями всяких непорядков в государственной церкви и настаивали на отказе ее от населенных земель. Зато в области политики они добивались независимости церкви от государства и права вмешиваться в государственные дела и стремились выступать посредниками между царем и его вассалами. Наоборот, осифляне были горячими поборниками сильной царской власти; от нее одной ожидали они и защиты церкви от возможных посягательств на ее земельные владения и охраны ее от критики со стороны вольнодумцев — «еретиков». Поэтому в своих сочинениях они проповедывали, по примеру своего учителя Иосифа Волоцкого, идею божественного происхождения царской власти и ее священного характера. Естественно, что бояре в нестяжателях видели политических союзников и искренно ненавидели «вселукавых осифлян».
На Стоглавом соборе правительство выступило с законченной программой реорганизации церкви в духе нестяжательских учений. От имени царя были внесены предложения, клонившиеся к умалению как церковного землевладения, так и судебных прав церкви и об устранении наиболее вопиющих безобразий в церковном быту. «Царские вопросы» с исключительной резкостью бичевали церковные непорядки. Выступление царя вызвало смятение среди членов собора, большинство которых го главе с митрополитом Макарием держалось осифлянских взглядов. Царя забросали трактатами, в которых на основании сочинений всевоз-
Иван Грозный
273
можных «отцов церкви» доказывалась недопустимость какого-либо посягательства на имущественное и другие права церкви. Правительство было вынуждено отказаться от радикальных решений. Дело свелось к ничтожным ограничениям в области как землевладения, так и суда, да и те едва ли целиком вошли в жизнь. Добившись успеха в основных вопросах, собор охотно согласился на мероприятия, имевшие целью повысить нравственное состояние духовенства; к этому его побуждала и опасность реформационных течений в среде самого духовенства. Таким образом, церковная реформа явилась компромиссом между осифлянским большинством церковного собора и нестяжательскими симпатиями Избранной рады.
Реформы 1550-х годов были увенчаны реорганизацией органов центрального управления. В связи с отменой кормления и упорядочением дворянской службы был создан Поместный приказ, ведавший «дачей» поместий служилым людям и регистрацией сделок на вотчины. Был реорганизован главный штаб московской армии — Разряд. Для сбора наместнических доходов, теперь поступавших в казну, были созданы особые учреждения — «четверти», каждая из которых ведала определенной частью государства. В соответствии с ростом международного значения Русского государства в 1549 г. был организован особый Посольский приказ. Его возглавлял дьяк Иван Висковатый, тонкий делец, уму и искусству которого удивлялись иностранцы.
Реорганизация центрального управления, вносившая известную систему в текущую правительственную работу, вместе с тем способствовала усилению центральной власти.
Наконец, проведен был ряд последовательных мероприятий для повышения боевых качеств войска. Указ 1549—1550 гг., устанавливавший, по выражению князя Курбского, «стратилатские чины..., яко над езными, так и над пешими»31, т. е. иерархию между воеводами, в соответствии со значением воинских частей, которыми они командовали, вносил порядок в командование армией и способствовал повышению дисциплины. В 1550 г. было приступлено к организации регулярных полков — стрельцов, вооруженных огнестрельным оружием (аркебузьеров, как их называют иностранцы),— всего 4 тысячи человек; но вскоре затем число их сильно возросло. Мысль о необходимости завести «юнаков храбрых со огненою стрельбою гораздо учиненою» 32, уже высказана была в проекте Пересветова, имевшего перед глазами пример турецких янычар.
Еще любопытнее другое мероприятие, упорядочивавшее военное дело. Холопы, которых дворяне приводили с собою на войну, представляли собой беспорядочную толпу, которая вносила только дезорганизацию: «против недруга крепкаго бою не держали и з бою утекали и ужас полкам царевым иным давали»33. Теперь из них — по крайней мере в тех случаях, когда предстоял большой поход под начальством самого царя,— образовались регулярные полки, подчиненные головам, назначавшимся царем из числа дворян. Значительно улучшена была техническая часть войска. Усилена была артиллерия, которая под Казанью состояла из 150 «дел стенобитных», и качество которой особенно выявилось во время Ливонской войны, когда под ее ударами пали считавшиеся неприступными твердыни немецких городов и замков, укрепленных по всем правилам западноевропейской фортификационной техники. Создана была инженерная служба; не только приглашены были иностранные инженеры,
31 РИБ, т. XXXI, стр. 172.
32 В. Ф. Ржи г а. Указ, соч., стр. 63.
33 Там же, стр. 75.
18 Научные труды, т. II
274
С. В. Бахрушин
специалисты минного дела, но появился и собственный русский инженер дьяк Иван Выродков, специалист по постройке крепостей и по устройству подвижных осадных башен «по фряжскому образцу». К 1550-м годам относится, повидимому, устройство «засечной черты», т. е. укрепленной линии, защищавшей южные границы государства от набегов крымцев и ногайцев. И в данном случае план обороны «украин» от «недруга от крымского царя» посредством «поляниц», т. е. степных войск, стоящих «на поли при крепостех», был намечен Пересветовым 34.
Военные реформы не только способствовали усилению обороноспособности страны и позволяли перейти к осуществлению очередных задач внешней политики на востоке и на западе, но и значительно укрепляли государственную власть.
В общем итоге реформы 1550-х годов охватили все существенные стороны управления. Можно только поражаться широте проведенных Избранной радой преобразований. В разносторонности правительственной деятельности Рады, в актуальности ее программы, в соответствии ее мероприятий потребностям основной массы господствующего класса и скрывается причина того длительного влияния, которым пользовался Адашев и его советники.
IV
«КАЗАНСКОЕ ВЗЯТИЕ»
Укрепление государственной власти в середине XVI в. открыло возможность для правительства Ивана IV развернуть широкую национальную программу внешней политики.
Государственная деятельность Избранной рады Грозного развертывалась в крайне напряженной международной обстановке. Хотя в первые годы XVI в. Золотая орда была разрушена совершенно, но на ее развалинах образовалось несколько новых татарских «юртов» (государств), соседство с которыми было не менее опасно: в Поволжье — ханства Казанское .и Астраханское, на побережье Черного моря — Крымское, к востоку от низовьев Волги — Ногайская орда, за Уралом — Сибирское ханство. Южные и восточные границы Русского государства жестоко страдали от ^прекращавшихся набегов казанских, крымских и ногайских татар, поддерживаемых Оттоманской Портой, а русская колонизация Пермского края подвергалась постоянной опасности со стороны Сибирского юрта" и зависимых от него пелымоких вогулов. На западе Москве угрожало Польско-Литовское государство, захватившее в XIV— XV вв. белорусские и украинские земли и предъявлявшее притязания на Новгород, Псков и Северскую область. На северо-западе Швеция вырастала в великую державу, которой суждено было в XVII в. играть решающую роль в судьбах Европы; в XVI в. она уже пробовала свои силы, возобновив наступление на устье Невы, служившее ключом к торговым путям на Восток. Особенно сложно было положение в Прибалтике. Тевтонский орден, опасаясь усиления своего грозного русского соседа, но не способный уже к открытому наступлению, систематически проводил блокаду Русского государства, не пропуская ни военной техники, ни специалистов военного дела и ремесел. Эту блокаду последовательно поддерживали и Польша, и Литва, и Германская империя.
Таким образом, очень большие и ответственные задачи падали на Русское государство в области внешней политики. Перед ним стояли три основные проблемы, которые окончательно были разрешены только
84 В. Ф. Р ж и г а. Указ, соч., стр, 63.
Иван Грозный
275
в XVIII в.: татарская, балтийская и белорусско-украинская. В первую очередь стояла проблема татарская, без разрешения которой, хотя бы частичного, нельзя было активно действовать на Западе.
К решительным действиям в этом направлении толкали правительство те круги феодалов, на которые оно опиралось. Дворянство было заинтересовано в расширении своего земельного фонда в сторону Поволжья. Устами Петра Волосского Иван Пересветов в памфлете, написанном не позднее 1549 г., призывал царя Ивана «Казанского царства добывати... и себя ни в чем не пощадети, послати войско на Казань». Тут же в кратких словах намечался и план кампании, заключавшийся в том, чтобы одновременно с походом на город Казань произвести нападение «на улусы на Казанский, да велети их жечи, и людей сечи и пле- нити». Целесообразность такого рода, действий для обеспечения тыла подтвердилась во время осады Казани в 1552 г.
Мотивы, побудившие дворянство настаивать на ликвидации Казанского ханства, выражены тем же Перееветовым с полной ясностью: область эта, подобная «подрайской земле угодием великим», давно привлекала жадность феодальной мелкоты. «Да тому вельми дивимся,— говорил будто бы Петр Волосский,— что таковая землица невеликая, вельми угодная, у такового великого, сильнаго царя Цод пазухою, а не в дружбе, а он ей долго терпит и кручину от них великую принимает; хотя бы таковая землица угодная и в дружбе была, ино было ей не моч- но терпети за такое угодие» 35.
К войне с Казанью толкали Москву не только узкие классовые интересы дворянства. Казанское ханство служило постоянной помехой для хозяйственного развития русских земель. Из года в год казанские татары производили опустошительные набеги, на пограничные русские земли, углубляясь иной раз далеко в страну вплоть до Костромы и Устюга. Помимо опустошений, которыми сопровождались эти набеги, татары угоняли в плен громадное количество жителей. В 1551 г. в Казани, по преуменьшенным данным, находилось 60 тыс. человек русского полона, не говоря о том, что русские пленники массами продавались на азиатские рынки. К ликвидации татарского ханства побуждали и торговые интересы, поскольку Казань держала в своих руках волжский путь, связывавший Восточную Европу через Каспийское море с рынками Азербайджана и Ирана, и Камский путь на Урал, ведший в богатую пушниною Сибирь и в торговые города Средней Азии. Между Поволжьем и северо- восточной Русью существовали тесные экономические связи, и уже в начале XVI в. было ясно, что подчинение Казани Москве — вопрос времени, «отчасти вследствие удобства сообщений по рекам, впадающим из Московии в Волгу, отчасти по причине взаимной торговли, без которой татары не могли обойтись»36. Наконец, постоянная угроза с востока мешала Москве сосредоточить все силы на борьбе с феодальной раздробленностью и на приобретении выхода к Балтийскому морю и требовала больших затрат сил и средств на оборону.
В малолетство Ивана IV казанские татары, пользуясь слабостью власти в Русском государстве, производили постоянные нападения на русские пределы, учиняя «безчисленное и неисповедимое пленение и кровопролитие», так что «было все пусто за осьмнадееят миль до Московского места [города]» 37.
35 В. Ф. Ржига. Указ, соч., стр. 67—68.
36 С. Герберштейн. Записки о Мосжовитских делах, изд. Малеина, СПб., 1908, стр. 145.
37 РИБ, т. XXXI, стр. 168.
18*
276
С. В. Бахрушин
Реорганизация московского правительства после пожара 1547 г. позволила Ивану IV перейти к более активной политике в отношении Казани.
В марте 1548 г. было получено известие о неожиданной смерти одного из самых энергичных казанских ханов — Сафа-Гирея. Уход со сцены «Злочестивого царя Сафа-Гирея»38 с его большими связями в Крыму развязывал руки Москве. Малолетний сын Сафа-Гирея Утемыш и его мать Сююнбики (Сумбека) в качестве регентши не представлялись опасными. Вокруг хана-ребенка неизбежна была борьба феодалов за власть. •Словом, в Казани создавалось положение, которое еще недавно пережило Русское государство.
Правительство Адашева торопилось купить поддержку дворянства энергичной внешней политикой. Однако поход 1549—1550 гг. не увенчался успехом. Московские войска осадили было Казань, но приступ был отбит с уроном для русских, а наступившие «аерное [воздушное] нестроение, ветры сильные и дожди великие и мокрота немерная» делали дальнейшее пребывание рати под Казанью невозможным. Поход этот показал, что без создания крепкой военной и продовольственной базы в непосредственном соседстве с Казанью нельзя было справиться с задачей, стоявшей перед московским командованием. На обратном пути из-под Казани и был намечен соответствующий пункт для основания крепости — «круглая гора», омываемая Волгой и Свиягой, расположенная на горной стороне, в земле «горной черемисы» (марийцев), почти против татарской столицы 39.
Летом 1551 г. деревянный сруб для города был приплавлен к назначенному месту и был воздвигнут «готовый град древяный, новый, хитро сотворенный». Результатом создания рядом с Казанью сильной и хорошо снабженной крепости, названной Свияжском, явилось падение правительства Сююнбики, ориентировавшегося на Крым, и признание казанской знатью вассальной зависимости от Москвы, которое выразилось в принятии в качестве хана ставленника Москвы — московского вассала касимовского «царя» Шах-Али (Шигалей). Однако жестокость нового хана, не чувствовавшего себя крепким на казанском престоле, и уступчивость, которую он проявил в отношении требований Москвы (в вопросе о Горной стороне, которая с постройкой Свияжска фактически отошла к Москве, и об освобождении русских пленников), настолько обострили отношения между ним и казанской знатью, что в ее среде возникло даже течение в пользу династической унии с Москвой, чтобы этим способом избавиться от ненавистного Шах-Али.
Казанская депутация, прибывшая в Москву для улажения спорных вопросов, обратилась к Ивану с челобитьем, чтобы он «свел» из Казани Шах-Али и принял управление ханством в свои руки, назначив собственных наместников. В последовавших переговорах принял участие сам Алексей Адашев, ездивший специально в Казань уговаривать Шах-Али сдать город царским воеводам. Потеряв поддержку Москвы, Шах-Али в марте 1552 г. бежал из Казани, захватив с собой насильно наиболее упорных противников Москвы. Это обстоятельство ускорило ход дела. Под Казань из Свияжска прибыл князь Семен Микулйнский и его товарищи, чтобы принять город. Договор был окончательно скреплен взаимной клятвой воевод и представителей местной знати, которым было гарантировано, что московское правительство будет жаловать «добрых» казанских людей, т. е. охранять права и привилегии местных феодалов.
Иван Грозный
277
По требованию Микулинского, Сююнбики вместе со своим малолетним сыном была беспрекословно ему выдана и отправлена в почетный плен в Москву. В Казань был введен отряд московских стрельцов, и вступил воеводский «кош» (обоз). Население приступило к присяге Ивану IV под наблюдением присланных от Микулинского детей боярских. Но когда сам Микулинский с воеводами подъехал к городу, чтобы вступить в него* то ворота оказались запертыми, и русских не! пустили в крепость. Выяснилось, что наиболее влиятельные сторонники унии изменили и возглавили враждебное русским движение и что находившиеся в городе служилые московские люди-задержаны. Воеводы после неудачных попыток возобновить переговоры удалились в Свияжск, причем посада Казанского «не жгли и не воевали», все еще не теряя тщетной надежды на «сделку». Так рушились расчеты на разрешение казанского вопроса дипломатическим путем.
Порвав с Москвой, казанские феодалы вступили в сношения с ногайцами, приняли от них нового хана, Едигера, и заключили тесный союз с Крымом. Со своей стороны и московское правительство стало деятельно готовиться к войне: готовили «орудия великие стенобитные» и сплавляли их Волгой в Свияжск, где исподволь сосредоточивались войска, боеприпасы и продовольствие. 13 августа 1552 г. в Свияжск к армии прибыл сам царь. Попытка крымцев, предпринятая по указанию Порты, путем набега отвлечь русские силы от Казани не увенчалась успехом, так как была произведена преждевременно.
После того как московский ультиматум с предложением сдаться был отвергнут казанцами, 16 августа началась переправа русских войск через Волгу.
По своему географическому положению город Казань, стоявший среди болотистой равнины, «между великими болотами», на крутом холме, омываемом с запада притоком Волги Казанкой и с юга — впадавшей в нее «зело тиноватой и непроходною» речкою Булаком, был мало доступен нападению 40. С северной стороны город был защищен системой «поганых» (т. е. болотистых) озер. На самом углу холма, на наиболее высокой его точке, высилась цитадель — «вышгород», как ее называли русские, защищенная крепкими стенами «из великих и толстых бревен дуб- ных», между которыми был насыпан песок и щебень. К цитадели, в которой стоял укрепленный ханский дворец и «мурованные» (каменные) мечети с ханскими при них усыпальницами, примыкал посад, тоже окруженный стеной и рвом. Подступы со стороны Булака были защищены, сверх того, острогом.
23 августа русские войска, «развернувши хоругви», переправились через Булак по мосткам и, не встречая сопротивления, начали по крутому обрыву с трудом подниматься на холм к так называемому Арскому полю, тянувшемуся к востоку от города, как вдруг открылась пальба со стен города, и казанцы ударили на русское войско «на пол-горе оной». Разорвав его на две части, они отрезали тех, которые уже взошли на холм. Однако вылазка была отбита, и татар отогнали в город.
Началась правильная осада Казани. Главные силы осаждающей армии были расположены на Арском поле, царев полк — к югу от города, на низменном берегу Волги, правый фланг — с запада, за рекой Казанкой. «Обступихам место и град бусурманскии полки христианскими,— говорит Курбский,— и отняхам ото всех стран пути и проезды ко граду: не возмогли они никако же ни из града, в град преходити» 41.
40 РИБ, т. XXXI, стр. 180.
41 Там же, стр. 182.
278
С. В. Бахрушин
Осаждающая армия по тем временам была очень внушительной (по некоторым известиям, до 150 тыс. человек) и хорошо снабжена артиллерией. Город был стиснут целой системой окопов и «туров» (подвижных шанцев) из фашинника, набитого землей. Было приступлено к систематической бомбардировке осажденного города: «начаша беспрестани по граду бити стенобитным боем и верхными пушками огненными, побиваху многих людей из наряду» (артиллерии) 42. Талантливый русский инженер Иван Выродков строил «фряжским обычаем» подвижные башни, которые подкатывались к самым стенам Казани; с их высот, «аки с небеси», можно было стрелять внутрь города. Казанцам приходилось прятаться в ямы и подвалы от убийственного огня. После того как иностранные инженеры, служившие в армии Ивана IV, взорвали тайник, ведший к источнику, казанцы были вынуждены пользоваться плохой колодезной водой, и среди них начались заболевания.
Тем не менее осажденные защищались с исключительным мужеством. Еще до начала осады был выработан план обороны: часть татарского войска под начальством князя Епанчи была оставлена вне города, в окружавших его лесах, чтобы вместе с черемисами (марийцами) и ар- скими людьми (удмуртами) тревожить с тыла русские войска. Князь Курбский, командовавший левым флангом, свидетельствует о больших потерях, которые несли его войска от налетов врагов, уничтожавших отдельные небольшие отряды русских и отбивавших у них лошадей.
Но дело не ограничивалось этими партизанскими действиями. Между осажденными -и находившимися вне города войсками была установлена определенная согласованность действий. По сигналу, который давался со стен, казанцы производили вылазку и одновременно из лесов спрятанные там всадники стремительно ударяли на русский стан. Необходимо было обезопасить тыл. После того как ловким маневром удалось заманить войско князя Епанчи в засаду и нанести ему решительное поражение, московские воеводы произвели экспедицию внутрь страны; неприятельские крепостцы, скрытые в лесных трущобах, были уничтожены, и много врагов перебито.
После этих операций положение осаждающей армии несколько улучшилось. Оно оставалось, однако, нелегким ввиду упорного сопротивления осажденных и наступления неблагоприятной осенней погоды, превращавшей «сухие места в блато». Осада затягивалась.
Наконец, в конце сентября было приступлено к решительным действиям. Туры были с боем придвинуты к самому рву, окаймлявшему стену со стороны Арского поля. 30 сентября были подведены мины под Царевы ворота, выходившие к Арскому полю, и паника, охватившая защитников города в результате взрыва, позволила русским утвердить туры по всему рву вдоль южных стен. В течение двух следующих дней шла артиллерийская подготовка и производились работы по засыпке рва. Со своей стороны и казанцы поставили новые срубы против проломов, произведенных взрывами в стенах, и засыпали их землей. 1 октября, перед решительным штурмом, Иван IV вновь пробовал вступить в переговоры с осажденными о сдаче, но получил гордый ответ: «Не бьем челом! На стенах и башнях Русь, и мы иную стену поставим, да все помрем, или отсидимся». Тогда опять решено было прибегнуть к «свирепому зелью огненному», и в трех местах подведены были подкопы под стены. Составлена была диспозиция для штурма, который должен был
42 ПСРЛ, т. XIII, стр. 207.
Иван Грозный
279
начаться одновременно с семи сторон, выделены были войска для защиты тыла от возможных нападений.
На рассвете оглушительный взрыв послужил сигналом для начала приступа. С секирами, мотыгами, баграми и со «многоразличными хитростями градоемными» воины лезли на стены и ворвались в город. Разгорелся ожесточенный уличный бой, замедливший продвижение русских. Одновременно шел приступ со стороны Казанки под начальством князя Курбского. Здесь подъем был особенно крут, и русские подверглись с высот стен такому убийственному обстрелу, что едва не вынуждены были отступить. Бой продолжался уже четыре часа. Теснимые с двух сторон, татарские войска'отступили за ров, пересекавший цитадель, в укрепленный ханский двор, где продолжали отчаянно обороняться. Наконец, вывели на башню хана и просили перерыва военных действий для переговоров: «Пока юрт [государство] стоял и стояла столица, где престол хана был, до тех пор до смерти боролись мы за хана и отечество,— заявили парламентеры,— а ныне хана вам, отдаем здорова: ведите его к царю вашему. А мы, сколько нас осталось, выходим на широкое поле испить с вами последнюю чашу». Выдав хана и с ним нескольких знатных вельмож, последние уцелевшие защитники Казани бросились со стены из города и пытались укрыться в окрестных болотах и лесах, но большинство их было перебито посланным им наперерез русским отрядом.
С падением Казани борьба казанских феодалов против Русского государства не прекратилась и продолжалась в течение шести лет, до 1558 г. Направляемые московским правительством в глубь страны военные экспедиции терпели нередко серьезные неудачи. Но результат борьбы был ясен с самого начала: соперничать с мощным централизованным Русским государством было не под силу слабому Казанскому «царству», еще далеко не изжившему в XVI в. феодальной раздробленности, тем более после того, как пал политический центр ханства.
Русское правительство искусно использовало вражду, существовавшую между бывшими хозяевами края — татарами — и прочими народами Поволжья, и классовые противоречия между основной массой населения к феодалами как татарского, так и местного происхождения, чтобы разъединить и ослабить силы восставших43.
«Казанское взятие» решило судьбу и Астраханского юрта. И тут московское правительство сумело опереться на ногайских мурз, враждовавших с ханами, ставленниками Крыма, чтобы без боя оккупировать в 1556 г. Астрахань. После этого и Ногайская орда, ослабленная феодальными распрями, должна была признать себя в «холопстве», т. е. в вассальной зависимости от Москвы. Почти одновременно, в 1555 г., сибирский хан Едигер, юрт которого находился в теснейшей связи с Казанью, признал себя вассалом московского царя и обязался ежегодно уплачивать дань пушниной.
Присоединение Астрахани, благодаря которому Москва приобрела выход в Каспийское море, открывало ей широкие перспективы на юго- востоке. В первую очередь создавались благоприятные условия для установления торговых сношений со Средней Азией и Азербайджаном. По образному выражению владетеля Самарканда Сеита, сабля Ивана Грозного уподобилась ключу: «ключом замки отмыкаются, также кото¬
43 С. В. Бахрушин не вскрывает прогрессивный характер присоединения Казанского ханства к России, а также не дает оценки реакционным движениям татарских •феодалов, боровшихся под националистическим лозунгом отделения от России и создания отдельного мусульманского ханства под протекторатом Крыма или Турции. (Примечание редакции).
280
С. В. Бахрушин
рых земель дороги затворятся, и ты своею саблею дороги отворяешь» 44. На следующий год, уже после того как Астрахань стала русским городом, московский воевода сообщал о прибытии в этот город купцов из Шемахи, Дербента и Ургенча (Хорезма) «со всякими товары». В 1559 г. появились в Москве официальные посольства из Бухары и Ургенча для заключения торгового договора. Ту же цель преследовало посольство от правителя Шемахи в 1563 г. Какое крупное значение для прикаспийских стран имела торговля с Москвой, свидетельствует тот факт, что зимой 1566/67 г. в Москву одновременно прибыли посольства от знаменитого Абдулы, хана бухарского, от правителей Самарканда и Ташкента и ургенчского хана Хаджима, хлопотавшие о разрешении их купцам ездить в Астрахань, Казань и другие русские города.
Давние экономические связи Астрахани с северным и восточным Кавказом позволили Ивану IV распространить свое влияние и на эти страны. Продвижение Москвы на Кавказ было облегчено борьбой, шедшей между Турцией и Ираном за подчинение местных народов, и феодальными войнами, непрерывно происходившими между небольшими кавказскими княжествами. Едва пала Астрахань, как черкесские и кабардинские князья стали наперерыв обращаться к Ивану IV с просьбами о защите их от Турции и Крыма и от кумыкского «шамхала» (владетеля) и с заявлениями о полной готовности признать себя вассалами своего- могущественного покровителя. В Москве появились одновременно посольства и шамхала и владельца Тюменского княжества на Тереке. Женитьба Ивана IV на дочери кабардинского князя Темрюка в 1561 г. и постройка русского города на Тереке в 1567 г. должны были укрепить связи, завязавшиеся между Москвой и Кавказом. Связи эти не были прерваны даже тогда, когда под давлением Турции Иван IV, всецело занятый тяжелой войной в Ливонии, должен был в 1571 г. очистить Терский город; фактически русские казаки продолжали и после этого селиться на Тереке.
Ликвидация Казанского ханства и блестящие успехи русской политики на востоке неизбежно должны были поставить вопрос о последнем татарском ханстве на территории Восточной Европы — о ханстве Крымском. На завершении «казанской победы» и переходе к активной политике в отношении Крыма настаивали влиятельные члены Избранной рады. Иван Грозный главными «недругами» крымского хана называл впоследствии самого Адашева и его ближайшего сотрудника в руководстве внешней политикой — дьяка Ивана Михайлова Висковатого. К сторонникам решительных действий принадлежали и наиболее видные полководцы, как И. В. Шереметев и князь А. М. Курбский. «Мы же паки о сем, и паки ко царю стужали и советовали,— рассказывает Курбский,— или бы сам потщился итти, или бы войско великое послал в то время на орду». Попрежнему мотивом выставлялась обязанность «избавити в орде плененных от многолетныя работы»45. В 1556—1560 гг. была даже предпринята довольно энергичная подготовка к решительному наступлению. Была сделана попытка создать опорный пункт на Днепре, на острове Хортица, где укрепился князь Вишневецкий, перешедший на службу к Москве; к общим действиям против Крыма были привлечены не только «черкасы», т. е. украинские казаки, но и ногайские мурзы и князьки Северного Кавказа.
С большим успехом производились военные поиски — «проведывание» путей в Крым как по Днепру, так и по Дону. Особенно сильное впечатление не только в Крыму, но и в Польско-Литовском государстве произ¬
44 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. IX, прим. 258.
45 РИБ, т. XXXI, стр. 240.
Иван Грозный
281
вел смелый десант русского отряда на западном побережье Крыма в 1559 г. Спустившись в устье Днепра и миновав турецкую крепость Очаков, русская флотилия вошла в Черное море. В течение двух с половиной недель царское войско «в малых челнах, как в больших кораблях» ходило по морю, захватывая встречные корабли и воюя крымские улусы от Перекопа на 15 верст. «От начала,— пишет официальный московский летописец,— как и юрт Крымский стал, как и в тот Корсунский остров [Херсонский полуостров] нечестивые бусурманы водворилися, руская сабля в нечестивых жилищех тех по се время кровава не бывала, ни трубе преже сего гласящег-иравославных воинство ззывающе»46. Знаменательно, что десантные операции были произведены под начальством брата временщика — Данилы Федоровича Адашева.
Начавшиеся столь удачно операции против Крыма не получили дальнейшего развития. Новые, более ответственные задачи отвлекли внимание Ивана IV на запад, в Прибалтику, где развертывалась большая война, в той или иной мере захватывавшая все государства Восточной Европы. В середине 1560 г. уже вполне определилась сложность задачи, стоявшей перед Грозным в Ливонии, вследствие вмешательства в войну Литвы, Польши и Швеции, и невозможность одновременных активных действий и на юге и на востоке.
Вполне осознавая первоочередность разрешения балтийской проблемы, Иван сосредоточил все свои силы на ее разрешении и в отношении Крыма ограничился оборонительными мероприятиями.
V
РАЗГРОМ ЛИВОНСКОГО ОРДЕНА
Выход в Балтийское море был необходим для развития производительных сил России. Только этим путем могли установиться сношения с более культурными странами Западной Европы, откуда русские могли получать и необходимые им товары, и специалистов — техников и мастеров. Западноевропейская техника и наука нужны были молодому государству для дальнейшего его существования. Это сознавал еще великий князь Иван III, принудивший ливонских немцев в 1503 г. подписать договор, согласно которому Дерптская область в восточной Ливонии обязалась платить ему ежегодную дань. Это был первый шаг к тому, чтобы стать твердой ногой в Прибалтике.
Ливонские немцы отлично учитывали грозившую им опасность со стороны их могущественного восточного соседа. Бессильные бороться с ним оружием, они стремились приостановить рост Русского централизованного государства блокадой. Очень показательна в этом отношении история с немцем Гансом Шлитте, которому молодой Иван IV поручил в 1548 г. набрать в Германии на русскую службу мастеров различных специальностей. Шлитте набрал 123 человека, но когда прибыл с ними в Любек, местный «рат» (городской совет) по настоянию Ордена заключил его в тюрьму, несмотря на имевшуюся у него императорскую грамоту на свободный проезд в Россию. Нанятые им мастера разбежались, а один из них, который попытался самовольно перейти границу, был схвачен и казнен. По выражению самих немцев, «лифляндцы, поляки, пруссаки и ганзейские города как бы заперли и закрыли все русские и московские
46 ПСРЛ, т. XIII, стр. 318—319.
282
С. В. Бахрушин
страны... Они загнали русских в мешок». Это была сознательно проводимая в жизнь система, вызванная страхом усиления Москвы.
• Блокаду поддерживали и другие враждебные Москве государства, в первую очередь Польско-Литовское. Польский король Сигизмунд II Август в письме к королеве английской Елизавете откровенно высказывал опасение, что с приобретением гаваней на Балтийском море к «московиту» будут не только поступать товары и «оружие, до сих пор ему неизвестное», но и приезжать мастера, «посредством которых он приобретает средства побеждать всех». «Вашему величеству не безызвестны,— продолжал король,— силы этого врага и власть, какою он пользуется над своими подданными. До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд образованности, не знал искусств. Но если нарвская навигация будет продолжаться, то что будет ему неизвестно?»47.
На пути в Западную Европу с ее техникой и знаниями стояли немецкие владения в Прибалтике. Надо было устранить это препятствие. В выходе к морю состояла насущная жизненная потребность русского народа.
В XVI в. Ливонский орден уже не представлял собой той грозной силы, противостоять которой могли только русские дружины, остановившие ее на Чудском озере. Ливония в XVI в. переживала состояние полной феодальной раздробленности, представляя собой несколько враждовавших между собой полугосударств.
Соперником Ливонского ордена с давних пор был могущественный архиепископ рижский, непосредственно зависевший'от империи. В 1556 г. отношения между ними настолько обострились, что, несмотря на попытки посредничества померанских герцогов, вспыхнула открытая война. Архиепископ рижский, дерзкий и неразборчивый в средствах интриган, нашел мощную поддержку в лице польского короля Сигизмунда II Августа. Магистр Ордена Фюрстенберг должен был капитулировать.
Полной самостоятельностью пользовались также и вели собственную внешнюю политику епископы дерптский, эзельский, ревельский и курляндский. В решительный момент, в 1558 г., когда войска Ивана IV уже овладели значительной частью ливонской территории, эзельский и курляндский епископы, владениям которых не угрожала непосредственная опасность, отказались участвовать в обороне страны. Епископа дерпт- ского Германа также обвиняли в измене общему делу, выразившейся в уступчивости притязаниям Москвы. Рига энергично отстаивала свою независимость и от рижского архиепископа и от Ордена и во время войны не считала себя обязанной предоставлять свои военные силы в распоряжение магистра. Дворяне,* державшие земельные лены от епископов и других крупных феодалов, группировались вокруг своих сеньоров и не подчинялись руководителям Ордена.
В общем итоге Ливония представляла собой, по выражению современника, «воз без хозяина» и картину общей анархии. «Епископы враждебно настроены к Ордену, Орден — к епископам, подданные не признают над собой ничьей власти, магистр не может добиться послушания со стороны дворянства»,— так характеризовал Густав Ваза состояние Ливонии в середине XVI в. 48
Ландтаг Ливонии, в котором, кроме орденских властей, пяти епископов и высшего духовенства заседали вассалы магистра, епископов и представители городов, не мог создать даже видимого единства. Отдельные большие города, как Рига, Ревель, в силу своих городских привилегий
47 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. II, стб. 211.
48 Г. В. Форете н. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях, т. I. СПб., 1893, стр. 223.
Иван Грозный
283
пользовались большой самостоятельностью. Не без борьбы удавалось Ордену поддерживать свое номинальное верховенство в стране. Развал Ливонии, раздробленной и ослабленной внутренними распрями, был неизбежен, и соседние с ней государства уже готовились к борьбе за ливонское наследство. Первым в качестве претендента на Прибалтику выступило Польско-Литовское государство.
Польша и Литва были заинтересованы в захвате восточно-балтийских портов. «Ливония знаменита своим приморским положением, обилием гаваней, если эта страна будет принадлежать королю, то ему будет принадлежать и владычество над морем»,— читаем мы в одном современном польском меморандуме. Правда, Польша уже владела прусскими гаванями, но распространение ее власти на ливонское побережье сулило новое обогащение как частных лиц, так и казны. Другое соображение, толкавшее к экспансии в сторону Ливонии, было соображение стратегическое. Ливония с ее многочисленными замками должна была служить •обороной от соседних «варварских» народов и в первую очередь от страшного «московита». «Ни в одной части государства,—■ говорится в том же меморандуме,— нет такого количества городов, крепостей и замков, как в Пруссии; но Ливония богатством крепких мест превосходит Пруссию, или, по крайней уже мере, равняется ей. Государство же Польское особенно нуждается в укрепленных местах, потому что с севера и с востока окружено дикими и варварскими народами... Как легко будет тогда управляться с Москвою, как легко будет сдерживать неприятеля, если у короля будет столько крепостей!»49.
Уже в 1556 г. Сигизмунд II Август воспользовался распрей между магистром Ордена Фюрстенбергом и рижским архиепископом, чтобы двинуть 80-тысячное войско к границам Курляндии. Орден купил мир ценой величайшего унижения: в Пернове магистр должен был преклонить колена перед королем. Есть известие, что был момент, когда ливонцы обратились было за помощью к Ивану IV.
Союзницей Польско-Литовского государства в отношении ливонского наследства была Швеция, особенно заинтересованная в приобретении Эстонии. Ревель издавна был связан экономическими интересами со Швецией. «Мы не кормимся от Польши и Литвы, как рижане» 50,— так объясняли в 1561 г. ревельцы свою готовность признать власть шведского короля.
Дания, владевшая Зундом, т. е. входом в Балтику, со своей стороны нуждалась в гавани на восточном побережье, чтобы держать под контролем «Восточное море», ключ к которому принадлежал ей. Она упорно •предъявляла свои мнимые права на Эстонию, основываясь на довольно смелом толковании исторических фактов.
В разрешении балтийского вопроса были заинтересованы не только государства, непосредственно примыкавшие к Ливонии. Ганзейские города, все более утрачивавшие свое былое торговое значение, с беспокойством следили за тем, как балтийская торговля уходила из их рук, и готовы были приветствовать водворение власти московского государя в Нарве, открывавшее им новые перспективы. Их соперники на европейских рынках, англичане, со своей стороны активно поддерживали планы своего союзника Ивана IV в отношении балтийских портов, сулившие им возможность в силу торгового договора с Москвой проникнуть на русский рынок. «Если Ливония отпадет от империи,— жаловались
49 С. М. Соловьев. Указ, соч., т. II, стб. 185—186.
50 Там же, стб. 185.
284
С. В. Бахрушин
ганзейские города,— то вина ляжет на одних англичан, они научили русских -военному и морскому делу, они поддерживали их оружием и провиантом» 51.
Даже в таких отдаленных странах, как Франция, разрабатывались агрессивные планы в отношении Прибалтики. Словом, по выражению одного современника, «около Ливонии, как богатой невесты, пляшут все» 52.
Если другие государства, выставлявшие свои притязания на Прибалтику, руководствовались желанием расширить свою торговлю или усилить свое политическое могущество, то для Москвы выход к морю был вопросом существования, поскольку от этого зависела возможность развития производительных сил страны. Прорыв блокады был жизненной необходимостью для русского народа. Уже в 1551 г. Иван IV был вынужден угрожать войной Ордену, чтобы добиться беспрепятственного пропуска через его владения иноземных ремесленников и военных специалистов и разрешения русским людям торговать в ливонских городах и покупать там металлы. Основной причиной, побудившей его объявить войну Ордену, были именно притеснения, чинимые московским, новгородским, псковским и ивангородским торговым людям ливонцами, которые разрушили или отняли исстари принадлежавшие русским в Дерпте и в Ревеле церкви, дома и торговые помещения.
Балтийская проблема стала перед русским правительством вскоре после победы над Казанью. В 1553 г. истек срок пятидесятилетнего перемирия, заключенного с Ливонским орденом Иваном III. Иван IV отлична понимал, какое значение имеет для его страны выход к Балтийскому морю.
Согласно предварительному договору, заключенному в Москве в 1554 г. и утвержденному, но не выполненному дерптским епископом, Дерптская область обязывалась платить дань московскому государю, за исполнение- какового обязательства отвечали Орден, архиепископ рижский и епископы, т. е. все государства, на которые делилась Ливония; устанавливалась свобода торговли и транзита, т. е. пропуск иностранцев, едущих через Ливонию в Москву; наконец, по тому же договору дерптский епископ отказывался от права непосредственных сношений с польским королем и литовским великим князем. Русские дипломаты не скрывали тех широких перспектив, которые открывались перед ними в связи с этим договором, называя его, «ребенком», которому предстоит еще вырасти. Не укрылся смысл его и от западноевропейских политических наблюдателей. «Царю не эта дань дорога [ливонская],— писали шведские агенты Густаву Вазе,— он выставляет ее только для виду. На самом же деле он добивался стать твердою ногою на берегу моря. Нарва и Дерпт — его конечная цель» 53. Тем более ясно было ливонским немцам, к чему клонятся требования царя. «Принять эти требования,— говорили жители Дерпта,— это значит признать себя подданными русского государя». Поэтому решено было оттягивать переговоры, а тем временем заключить, союз с соседними государствами, в первую очередь с Польшей и Литвой, чтобы с их помощью, если понадобится, защититься от России.
Так в бесконечных проволочках прошло пять лет. Наконец, Иван IV прервал бесцельные переговоры, и в январе 1558 г., в холодную бесснежную зиму русские войска перешли ливонскую границу. Немцы,, рас¬
51 Г. В. Фо:рстен. Указ. соч., стр. 143.
52 И. И. Полосин». Вступительная статья к запискам немца-опричника Генрика Штадена «О Москве Ивана Грозного», 1925, стр. 12.
53 Г. В. Фор стен. Указ, соч., стр. 86.
Иван Грозный
285
считывавшие, что им удастся еще оттянуть время, были застигнуты врасплох. «Воевали мы Ливонскую землю месяц целый,— пишет один из русских воевод, участвовавший в походе,— и нигде не вступали немцы с нами в бой; только из одного города сделали вылазку против высланных нами отрядов, но и там потерпели поражение».
«В то время,— говорит ливонский летописец,— слово «назад! назад!» было сначала в большом употреблении у них [немцев]; над этим словом русские очень издевались» 54.
Не встречая нигде сопротивления, русские войска «повоевали» страну далеко вширь ^ вглубь. Большое участие в военных действиях принимали псковские «сторонники», или «охочие люди», т. е. добровольцы.
В первых числах марта русские приступили к решительным действиям против Нарвы. Город Нарва отделялся только рекой Наровой от русского Иван-города, построенного Иваном III. Отсюда мощная русская .артиллерия стала обстреливать немецкий город медными и каменными ядрами. Убийственная бомбардировка очень скоро заставила нарвского фохта войти в переговоры с русским командованием о перемирии, которое и было заключено на четыре месяца. Но перемирие скоро было нарушено самими немцами, которые неожиданно обстреляли Иван-город. Ивангородский воевода, однако, без разрешения Москвы не решился на ответные действия, и только когда соответствующий указ был получен, на Нарву были направлены ивангородские пушки и началась бомбардировка города. Жители Нарвы начали просить предоставить им четырехнедельный срок с тем, чтобы они могли послать своих представителей к царю для переговоров о сдаче.
Делегация поехала в Москву, а в это время горожане обратились за помощью к помощнику магистра Кетлеру, который и поспешил к ним с войском на выручку. Под городом происходили стычки между русскими войсками и приведенными Кетлером наемниками. 11 мая в Нарве вспыхнул сильный пожар. Ивангородцы воспользовались поднявшейся в Нарве суматохой, во время которой стража покинула стены, и, не дожидаясь чьего-либо приказания, стали на чем попало — на лодках, на досках, на снятых с петель дверях — переправляться через реку на нарв- скую сторону. За ними без разрешения воевод кинулись и ратные люди. Ворота были выбиты, и русские ворвались в город.
Засевший в кремле гарнизон стал было отстреливаться из пушек, но большая часть артиллерии осталась в объятом пламенем городе. Русские, овладев брошенными врагом пушками, обратили их на кремль щ заставили замолчать вражескую артиллерию, после чего принялись тушить пожар.
На следующий день, 12 мая, гарнизон сдался. Согласно условиям сдачи, и гарнизон и жители получили право уйти со всем оставшимся у них имуществом. Стоявшее поблизости от Нарвы немецкое войско под начальством Кетлера по не совсем понятным причинам отошло к Везен- бергу, не сделав даже попытки спасти город.
Приобретение Нарвы имело очень большое значение для России. Русским досталась прекрасная торговая гавань, через которую немедленно началась оживленная торговля с Западной Европой. В Нарву стали приходить корабли из Германии, Швеции, Дании, Англии, Франции, Голландии, даже из ливонских городов. Через Нарву не только поступали необходимые для России товары и боеприпасы, но и при¬
54 «Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края (хроника Рюс- сова)», т. 2, Рига, 1879, стр. 360.
286
С. В. Бахрушин
езжали специалисты-техники, в частности оружейники и пушечные мастера. Это был первый шаг к овладению Россией Балтийским морем.
Падение Нарвы нагнало страх на всю Ливонию. Жившие по соседству рыцари бежали из своих замков. Город Везенберг был покинут жителями и занят русскими войсками. Вся восточная Эстония была во* власти московских воевод. Русские спешили использовать результаты своей победы. Они подступили к Серпейску (Нейшлоту) — немецкой крепости, запиравшей выход из Чудского озера в реку Нарву и не допускавшей проезда из Пскова к морю, окружили город окопами и турами, подвезли из Нарвы артиллерию. После трехдневной бомбардировки гарнизон сдался на милость победителей. Нарова от истоков да устья теперь была в руках русских.
Успеху русского оружия очень благоприятствовало сочувствие со стороны коренного эстонского и латышского населения, которое ненавидела своих угнетателей — немцев. Тотчас после взятия того или иного города местные крестьяне сбегались в русский лагерь и выражали готовность присягнуть на верность России. Настроения местного крестьянства поэтому не без основания вызывали опасения среди немцев.
Иван Грозный отдавал себе отчет в важности сделанных приобретений. Он торопился закрепить за собой завоеванные земли. Спешно восстанавливались разрушенные бомбардировкой укрепления и воздвигались новые. В Везенберге был насыпан новый высокий вал, стены были подняты, на стенах построены башни, пробиты бойницы; для возведения этих построек были разобраны каменные здания в городе. Иван IV принимал меры и к тому, чтобы восстановить правильное течение жизни в занятых областях. Жителям Нарвы он дал жалованную грамоту, обеспечивавшую им спокойное проживание в их городе, пользование их имуществом и широкие торговые права, велел даже разыскать и вернуть в Ливонию пленников родом из Нарвы. Жившие в окрестностях крестьяне получили семена и скот для восстановления своего хозяйства, разоренного войной.
Летом под начальством князя П. И. Шуйского началось наступление русских на собственно Ливонию, со стороны Пскова. Русские пошли прямо на Нейгауз, считавшийся ключом к Дерпту. Осада тянулась три недели. Наконец, русские разбили из пушек главную башню и пододвинули туры к самым стенам, так что воины могли прямо с них всходить на стены. Гарнизон заперся в замке, но вскоре был вынужден сдаться. Магистр Фюрстенберг, стоявший со значительным войском недалеко от Нейгауза, под защитой болот и небольшой речки, так и не решился выступить на помощь осажденной крепости и, узнав о падении Нейгауза, отступил с такой поспешностью, что русские полки не могли его догнать.
Путь к Дерпту, старинному русскому городу Юрьеву (Тарту), был открыт. Войско епископа дерптского, настигнутое в 25 верстах от города, было разбито. Русские гнали его до самых предместий Дерпта, захватили обоз с военными запасами и пленных. После этой победы П. И. Шуйский отошел к Киремпе и стал готовиться к осаде Дерпта. Он предложил епископу и дерптским жителям сдаться-Предложение было отвергнуто, но в городе уже началось разложение: население стало толпами покидать город.
11 июля русские войска приступили к осаде. Дерпт, важный торговый город, был сильно укреплен, его артиллерия состояла больше чем из 500 пушек. Русские окопались в турах под самым городом. Началась бомбардировка. Непрерывно летели в город каменные и огненные ядра. Защитники были сбиты со стен. С высокого вала, насыпанного у самых
Иван Грозный
287
стен, русские стреляли из пушек внутрь города. Крыши и стены домов обваливались. В городе поднялось смятение. Горожане требовали, чтобы епископ сдался. Епископ упорствовал. Но когда разбиты были стены, в Дерпте начались беспорядки, и 18 июля город сдался. Условия сдачи были выработаны епископом и городским советом. Впоследствии они были в основном утверждены Иваном IV.
Бывший владелец города, епископ, выехал в соседний монастырь, и Шуйский торжественно въехал в Дерпт. Немецкие источники отмечают, что Шуйский немедленно принял самые энергичные меры, чтобы обезопасить жизнь, спокойствие и имущество жителей, не допуская никаких обид и насилий населению со стороны ратных людей. Запрещено было даже помещать русских ратных людей в домах, если они не были покинуты жильцами.
Гуманность обращения русских властей с жителями завоеванного города, необычайная в те времена, вызывала общее изумление во всей Германии. О ней громко говорили все немецкие газеты55. Всем желающим было предоставлено право выехать беспрепятственно из Дерпта со своим движимым имуществом. Разрешением воспользовались многие немцы; латыши предпочли остаться на старых местах под властью московского царя.
Результаты первого года войны превзошли все ожидания. «В того лета,— пишет участник похода князь Курбский,— взяхам градов немецких с месты близу двадесяти числом; и пребывахам в той земле аж до самого первозимия, и возвратихомся... со великою и светлою победою» 56. Почти вся восточная Ливония была завоевана.
Взятие Дерпта, одного из главных городов Прибалтики, вызвало новое повальное бегство рыцарей из соседних замков. Даже из Ревеля выехал командор. Жители были в полной панике, каждый день готовились к встрече русских и, не будучи в состоянии отстоять город собственными силами, уже помышляли отдаться под покровительство кого- нибудь из иностранных государей, потому что, писали они, «раз у человека на руке отбиты 4 пальца, пятому уже ничего не поделать» 57. Все обвиняли магистра Фюрстенберга в поражении. Дряхлый старик, действительно неспособный к командованию, Фюрстенберг был вынужден отказаться от своей должности. На его место рыцари выбрали более молодого и энергичного Кетлера, большого интригана, искавшего только своих выгод и давно уже подкапывавшегося под Фюрстенберга. Избрание Кетлера знаменовало победу той группировки, которая настаивала на сближении с Польшей и Литвой и готова была идти на значительные уступки Сигизмунду II Августу, чтобы только избавиться от грозного «московита».
Когда осенью главные русские силы ушли на зимовку в Россию, вновь избранный магистр сделал попытку вернуть Дерпт. Со всем своим войском он осадил замок Ринген, в котором стоял небольшой русский гарнизон из 90 человек под начальством Русина Игнатьева. Горсточка защитников Рингена, несмотря на громадное превосходство неприятельских сил, долгое время мужественно оборонялась, пока не были разбиты стены и не вышли запасы пороха. Только тогда немцы овладели Рингеном и, удовольствовавшись этим скромным успехом,
55 Г. В. Фор стен. Указ, соч., стр. 101.
56 РИБ, т. XXXI, стр. 235.
57 Г. В. Форс.тен. Указ, соч., стр. 102.
288
С. В. Бахрушин
спешно ушли, так как, по слухам, на помощь дерптскому гарнизону уже подходили русские полки. После ухода Кетлера из Рингена окрестное латышское население опять подчинилось русской власти.
Вторжение немецких войск в пределы Псковской области встретило отпор и было остановлено. В декабре началось новое наступление русской армии на Ливонию. Русские войска подвергли опустошению всю страну на пространстве в 600 верст в ширину и 200 с лишним в глубину. Русские доходили до моря, до самой Риги, форсировали Западную Двину, сожгли предместье города и корабли, стоявшие в гавани в Динамюн- де. Простояв под Ригой три дня, русские войска двинулись вверх по Западной Двине по обоим ее берегам. За этот поход было взято и сожжено 11 замков и небольших городов.
Между тем Кетлер собрался с силами и с наемным войском вновь сделал попытку вернуть Дерпт и другие потерянные немцами города. Одержав победу при первой стычке с русскими войсками, он подошел к Дерпту, но русские не допустили его близко к городу. Простояв почти два месяца и не решившись на приступ, немцы без всякого результата отошли от Дерпта. На обратном пути Кетлер пробовал отбить замок Лаюс, в предшествовавшую кампанию занятый русскими. В Лаюсе засели Андрей Кошкарев и человек 400 дворян и стрельцов. Немцы осадили замок, построили окопы и батареи, пробили стену в одном месте на 15 сажен и два дня подряд через этот пролом приступали к замку. Но осажденные показали чудеса храбрости, и Кетлер, понеся тяжелые потери, отступил, по словам ливонского летописца, «со стыдом и позором». Его ратники, которым за отсутствием денег не выплачивалось жалованье, стали расходиться.
Успехи русского оружия в Ливонии встревожили всю Германию. На рейхстаге (собрание представителей германских государств) в Аугсбурге в марте 1559 г. германский император Фердинанд I настойчиво предлагал оказать помощь Ливонии, изнемогающей в борьбе с Москвой. О помощи слезно умоляли представители Ливонского ордена, присутствовавшие на рейхстаге. Но крупнейшие немецкие князья боялись ввязываться в трудную и требовавшую больших затрат войну с грозным восточным государем. После долгих переговоров дело ограничилось обещанием скромной денежной субсидии и постановлением о посылке посольства к Ивану IV с ходатайством за Ливонию.
Не получая ниоткуда помощи, Кетлер обратился к польскому королю Сигизмунду-Августу с просьбой принять Либонию под свой патронат. Король согласился, но потребовал уступки приблизительно шестой части всей территории Ливонии как гарантию возмещения расходов на войну. Эти условия были приняты и утверждены в Вильно в августе — сентябре 1559 г. Несмотря на уступки, которых добилась Польша от совершенно впавшего в отчаяние магистра, реальной помощи и она не оказала, тем более что виленское соглашение, нарушавшее права верховного сюзерена Ордена, германского императора, вызвало с его стороны протест.
Следующий, 1560 год ознаменовался новыми блестящими победами русских войск. В начале этого года пал Мариенбург. Расположенный на высоком острове, среди большого озера, Мариенбург считался неприступной крепостью. Русские по льду подкатили артиллерию к городу, поставили туры и стали громить стены из пушек. Когда основания стен были подбиты, немцы сдались. Отпущенный на свободу начальник крепости Каспер фон Зиберг был обвинен немцами в измене и умер в тюрьме. Это новое поражение привело рыцарей в полную панику. Замки один
Иван Грозный
289
за другим сдавались победителям без всякой попытки к сопротивлению. Русские войска доходили до Курляндии.
В мае 1560 г. русские вышли из Дерпта для взятия Вейссенштейна (по-русски — Белый Камень). Под самым городом они повстречали отряд немцев и разбили его. От пленников узнали, что Кетлер вышел с войском из Ревеля и стоит верстах в пятидесяти, за болотами. Русские двинулись вперед, с трудом продвигаясь по топким болотам, в которых вязли лошади и ратники, и, выбравшись на сушу около полуночи, ударили на немцев, которые никак не ожидали нападения, считая себя в безопасности за болотами. Битва продолжалась полтора часа. В ночном полумраке «огненная» (ружейная) стрельба немцев не отличалась меткостью, наоборот, русские били из луков стрелами наверняка, целясь на блеск выстрелов. Сражение принимало все более ожесточенный характер. В рукопашном бою русские потеснили немцев, и «устремились германцы на бегство». Русские гнали их верст шесть, до глубокой реки. Мост обрушился, и многие потонули. Кетлер лишь с немногими воинами спасся бегством. К восходу солнца поле сражения было за русскими.
Между тем из России была двинута сорокатысячная армия, имевшая задание взять Феллин, одну из самых сильных крепостей восточной Ливонии. По пути близ города Эрмеса, в лесу русских ожидало в засаде немецкое войско под начальством Филиппа фон Белля, считавшегося самым храбрым из всех рыцарей. Немцы были введены в заблуждение латышами, сообщившими им преуменьшенные сведения о количестве русского войска. Латыши сочувствовали русским, видя в них избавителей от немецкого ига, всячески помогали им и провели русских воевод' стороной по им одним ведомым тропинкам. Немцы оказались обойденными. Пьяные рыцари — ибо, по словам русского очевидца, «немцы днем редко бывали трезвы»,— несмотря на неравенство сил, бросились в бой и потерпели сильное поражение. Более 500 из них пало в битве; в плен, попало, не считая простых ратников, 12 рыцарей и 120 дворян. В числе пленных был сам фон Белль.
«Это [Эрмесское] поражение,— говорит Рюссов,— внушило большой страх остальным ливонским городам и землям, потому что после гибели этих сановников число братьев Тевтонского ордена очень уменьшилось, и почти весь совет страны был уничтожен» 58. В Пернове спешно было созвано собрание всех сословий Ливонии для обсуждения создавшегося положения, как вдруг было получено поразившее всех, как громом, известие, что Феллин осажден русскими войсками. Тогда все «господа», собравшиеся на съезд, «поспешили как можно скорее убраться домой».
Феллин был по тому времени в полном смысле слова первоклассной крепостью. Он стоял на горе, с юга и востока был защищен озером, а с запада и севера — глубокими рвами, выложенными тесаными камнями, и окружен крепкими стенами; в центре города стоял замок, окаймленный тройным рядом стен. В замке все здания были покрыты' свинцовыми досками. Крепость имела 18 крупных стенобитных орудий и 450 пушек меньших размеров и была хорошо снабжена боевыми запасами. В Феллине засел бывший магистр старик Фюрстенберг.
Русские осаждали Феллин более трех недель, вырыли вокруг него окопы, громили стены из тяжелых орудий и стреляли непрерывно огненными ядрами. 21 августа от бомбардировки город загорелся... Русские усилили артиллерийскую стрельбу. Тогда крепость сдалась. Ливонские историки утверждают, что Феллин мог еще обороняться, но что он пал * 1958 «Хроника Рюссов а», стр. 391.
19 Научные труды, т. II
290
С. В. Бахрушин
вследствие общей деморализации гарнизона, требовавшего жалованья и отказывавшегося служить без денег. Московские воеводы согласились отпустить всех защитников и жителей города, кроме Фюрстенберга, который был отправлен в Москву.
После Феллина пали Тарваст, Руйен, Пер нов и другие замки. Только под Вейссенщтейном русские потерпели неудачу и после двух месяцев сняли осаду. Этот неуспех объясняется тем, что воеводы нарушили предписания Ивана IV, согласно которым они должны были идти на Ревель.
Успехи русских в Прибалтике, как сказано, в значительной степени объясняются симпатиями, которыми они пользовались среди коренного населения — латышей и эстонцев, ненавидевших своих угнетателей — немецких рыцарей. После взятия русскими любого немецкого города или замка окрестное население с большой готовностью подчинялось новой власти. Хорошо зная местность, латышские и эстонские проводники показывали русским дороги в обход немцев. Через латышей московское командование получало прекрасную информацию о врагах. «У московского царя,— как сообщали в Германию,— были повсюду свои агенты, знавшие все лозунги ливонцев» 5Э.
В 1560 г., в самый разгар Ливонской войны, в Ливонии вспыхнуло большое крестьянское восстание против немцев-помещиков. «Крестьяне восстали против дворян из-за того, что должны были,— говорит летописец,— давать дворянам большие подати и налоги и исполнять тяжелый службы», они не хотели больше подчиняться дворянам и стремились либо освободиться от их власти, либо их перебить, громили и жгли немецкие усадьбы, убивали немецких рыцарей, попадавших им в руки, и осадили замок Лоде. Рыцари жестоко подавили это восстание59 60.
Падение Феллина решило судьбу немецкого рыцарского ордена в Прибалтике. Орден развалился, как карточный домик. Современник так описывает состояние Ливонии: «знатнейшие сановники, орденские власти и правители частью разбежались, частью были уведены в плен в Москву; у магистра ливонского не было никаких средств привести в порядок разоренные области; к тому же великий страх наведен был на остальные земли и города тем, что старый магистр Фюрстенберг был взят в плен московитом и отослан в Москву без всякой помощи и выручки со стороны его преемника и настоящего магистра, чего не случалось до сих пор ни с одним магистром с основания Ордена»6I.
Кетлер тщетно взывал о помощи ко всем соседним государствам. 11 октября 1560 г. в Швейере был по его настоянию созван «депута- ционстаг», т. е. съезд представителей германских княжеств', на котором прочитано было послание магистра с мольбой о спасении Ливонии. Среди германских князей царила растерянность. Те из них, владения которых были в восточной Германии, открыто выражали страх, что «московит» (т. е. русский царь) не удовольствуется одной Ливонией и, «подобный леопарду или медведю, ...будет стремиться все себе подчинить» и очень скоро дойдет до Пруссии и других княжеств 62. Но когда дело доходило до реальной помощи, то те, кто кричал громче всех, попреж- кему ограничивались лишь обещаниями денежной субсидии и разговорами о посольстве в Москву.
59 Г. В. Форете н. Указ, соч., стр. 105.
60 «Хроника Рюссова», стр. 397.
61 Там же, стр. 393—394.
62 Г. В. Ф о р с т е н. Указ, соч., стр. 129.
Иван Грозный
291
Не находя помощи извне, не будучи в состоянии собственными силами противостоять русскому оружию, рыцари стояли перед опасностью потерять свое привилегированное положение в Прцбалтике, свои богатые и доходные земли, возможность эксплуатировать крепостное латышское и эстонское население. Чтобы сохранить все эти блага, рыцари пошли на отказ от политической независимости, на полное расчленение страны. Они открыто торговали отдельными частями орденской территории. Сам Кетлер отказался от звания магистра и уступил Ливонию Польше под условием, чтобы ему оставлена была Курляндия в качестве не самостоятельного, а вассального, зависимого от Польши владения. Сигизмунд II Август потребовал ввода польских гарнизонов в ливонские города и полного, безоговорочного подчинения Ливонии. Договор был подписан 28 сентября 1561 г. Рига некоторое время упорствовала в отказе признать власть иноземного государя, но Кетлер сдал рижскую крепость польскому королю и сообщил рижанам, что он «уступил» город.
Ревель отдался под власть шведского короля. 4 июня 1561 г. польский гарнизон был вынужден сдать ревельскую крепость шведскому полководцу Горну.
Епископ эзельский в сентябре 1559 г. успел заключить в Нюборге с датским королем договор о патронате, согласно секретному пункту которого он попросту продал свои владения брату короля Магнусу за 30 тыс. талеров.
«В то время, когда Ливония лришла в жалкое состояние,— заканчи* вает летописец Рюссов описание событий 1560 г.,— так что многие зем.- ли, замки и города были разорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось..., и он [совет магистра] был слишком слаб, чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастье в победах, то магистр счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны... Тогда окончилось магистерство Тевтонского ордена в Ливонии» 63.
Таков был бесславный конец Ордена, властвовавшего в Прибалтике в течение трех с половиной столетий. Он держался, пока русский народ еще не сплотился в сильное национальное государство. Он неизбежно должен был исчезнуть с лица земли, когда разрозненные русские земли слились в одно мощное централизованное государство.
VI
ОПРИЧНИНА
В то время как русское оружие одерживало блестящие успехи над ливонскими немцами, внутри государства в правящей среде назревал серьезный конфликт между царем и его ближайшими сотрудниками, между Избранной радой и широкими кругами дворянства. Этот конфликт был неизбежен. Дворянскую политику Адашев проводил при содействии представителей крупной феодальной знати, и поэтому в ряде вопросов он должен был идти на уступки боярству, которое нарушало интересы дворянства. Так, он, по словам царя, вернул бывшим князьям земли, конфискованные у них в прежнее время, вместо того чтобы раздать их дворянам. Но главным поводом для недовольства дворянства являлось отношение Избранной рады к царской власти. . . 3333 «Хроника Рюссова», стр. 399.
19*
292
С. В. Бахрушин
Дворяне хотели иметь на престоле сильного даря, способного удовлетворить нужду служилого класса в земле и в крепостном труде. Идею абсолютизма последовательно проводил в своих памфлетах Иван Пере- светов. Но ярче всего идеологию царского «самодержавства» развил сам Иван IV в своей полемике с князем А. М. Курбским — идеологом консервативно настроенной феодальной знати. «Самодержавство,— писал он,— божиим изволением почин от великого князя Владимера, просве- тившаго всю Русскую землю святым крещением, и великого даря Владимера Манамаха, иже от Грек высокодостоинеишую честь восприемшу... доиде и до нас, смиренных скипетродержания Руского царствия» 64.
Два момента освящают «самодержавство» Ивана IV: во-первых, «божье изволение», во-вторых, законность его прав на престол. Он не избран «многомятежным человеческим хотением», как польский король, а «прирожденный государь», воцарившийся «божиим велением и родителей своих благословением»; «свое взяли мы, а не чужое похитили». Поэтому он является всевластным господином над своими подданными. Всякое неповиновение царю равносильно преступлению против бога, греху. Царь имеет неограниченное право жизни и смерти над подданными. «А жаловати есмя своих холопеи вольны,— писал Иван,— а и казнити вольны же есмя». В области управления власть царя не ограничена. «А Росииское самодержство,— говорит он,— изначала сами владеют всеми государьствы, а не бояре и вельможи». Этого требуют интересы государственной обороны и безопасности. «Аще убо,— рассуждает Иван IV,— царю не повинуются подовластныя, никогда же от междоусобных браней перестанут», а «кто может бранная [войну] понести про- тиву врагов, аще растлится междуусобия браньми царство?»65. Итак, самодержавие необходимо для создания сильного централизованного государства, способного противостоять внешнему неприятелю.
Теорию самодержавия, преемственно переходящего со времени Владимира Киевского в роде русских государей, в литературе развивало духовенство осифлянского толка, объединяемое митрополитом Макарием.
Необходимость укрепления центральной власти сознавалась и боярством. Но вместе с тем крупные феодалы добивались участия в управлении централизованным государством, выраставшим на развалинах феодальной раздробленности, хотели делить с царем его власть и могущество. «Царей и великих князей и прочих властей», с их точки зрения, установил бог, но цари и великие князья должны «всякие дела делати милосердно со своими князи и с баляры и с прочими миряны», должны советоваться «с своими приятели,' С князи и с боляры...» 66. Близкий к Адашеву князь А. М. Курбский писал: «Царю достоит быти яко главе, и любити мудрых советников своих, яко свои уды». В том и заключается отличие разумных существ от неразумных, что они руководятся «советом и разумом». Царь не только должен советоваться со своими мудрыми советниками, он должен их слушаться, иначе бог его накажет, как -наказал некогда древнего еврейского царя Ровоама за «непослушание синчклитскому [боярскому] совету»67. Исходя из_ таких соображений, ^Избранная рада внесла даже в «Судебник» особую статью, согласно (Которой все добавления к нему делаются царем лишь «по приговору :всех бояр», т. е. Боярской думы.
64 РИБ, т. XXXI, стр. 10—И; «Послания Ивана Грозного», стр. 9—10, 71, 125.
65 Там же, стр. 56, 25, 68, 61.
66 «Летопись занятий Археографической комиссии», т. X, отд. II, стр. 3, 4, 25.
67 РИБ, т. XXXI, стр. 213.
Иван Грозный
293
В боярской теории о двоевластии царя и его советников Адашев и Сильвестр видели, повидимому, средство укрепить положение Избранной рады. «Помалу всех вас, бояр, начата в самовольство приводите,— жаловался Иван IV,— нашу же власть с вас снимающе... и чести мало вас не с нами ровняюще» 68. Со своей стороны бояре, примыкавшие к Адашеву, проводя политику усиления центральной власти, стремились вместе с тем сохранить часть своих прежних феодальных привилегий и тем самым подрывали значение предпринимаемых реформ. Обеспеченные землей и достаточно могущественные, чтобы без содействия центральной власти, _дрл помощи собственных слуг и вассалов держать в повиновении своих крепостных, они меньше нуждались в сильной царской власти, чем рядовое дворянство, которое видело в царе источник своего земельного обогащения и опору своей власти над крестьянами. Наоборот, бояре были заинтересованы в том, чтобы обезопасить от царского произвола свою жизнь и имущество. Курбский требовал от Ивана ответа: «Проичто, царю, сильных во Израили побил еси и воевод, от бога данных ти, различным смертем предал еси?» «И уже не разумею,— писал он в другом послании,— ничего уже у нас хощеши. Уже не токмо единоплемянных княжат, влекомых от роду великого Владимера, различными смертьми поморил еси, и движимые стяжания и недвижимые, чего еще... был дед твой и отец не разграбил, но и последних рачиц, могу рещи со дерзновением... твоему прегордому и царьскому величеству не возброняхаи»69. Как за последнее средство самозащиты от растущей царской власти бояре цеплялись за право отъезда, закрывая глаза на тот факт, что при изменившихся условиях отъезд был равносилен измене отечеству. Когда князь Семен Лобанов-Ростовский подвергся опале за попытку отъехать к врагам в Литву, друзья Адашева окружили его всяческой заботой.
Естественно, что стремление Избранной рады ограничить власть царя и другие притязания бояр должны были встретить резкий отпор со стороны широких кругов феодального общества, интересы которых были связаны с укреплением царской власти,— дворянства и горожан. Выразителем взглядов этих кругов было духовенство. Когда в 1553 г. Иван IV при посещении Кирилло-Белозерского монастыря зашел к проживавшему там бывшему епископу коломенскому Вассиану Топоркову, Ваосиан дал ему совет: «Аще хощеши самодержцем быта, не держи собе советника ни единаго- мудреишаго собя, понеже сам еси всех лутчши; тако будеши тверд на царстве и всех имети будеши в руках, своих» 70.
Однако среди самого боярства попрежнему не было единства. Родственники царя были заинтересованы в том, чтобы освободить его от опеки фаворитов и их сторонников. «Шурья царевы» Захарьины пользовались родственной близостью к царю, чтобы настраивать его против Адашева и Сильвестра, особенно после того, как у их сестры царицы Анастасии Романовны родился наследник царевич Дмитрий. Сама царица интриговала против всесильных временщиков, которые со своей стороны не скупились на резкие выражения по ее адресу, «уподобляли ее всем нечестивым царицам»71.
68 Там же, стр. 63; «Послания Ивана Грозного», стр. 98, 308.
69 Там же, стр. 1, 114—115.
70 Там же, стр. 212.
71 Там же, стр. 65; «Послания Ивана Грозного», стр. 40, 100, 310. .
294
С. В. Бахрушин
Этот раскол в ближайшем окружении даря проявился особенно резко после взятия Казани, в январе 1553 г., когда Иван серьезно' захворал, и остро встал вопрос о его преемнике.
На скорую руку царь составил завещание в пользу своего новорожденного сына и потребовал, чтобы бояре присягнули ему. Ближние бояре и Адашев принесли присягу. Только князь Дмитрий Курлятев, приятель Адашева, сказался больным и от присяги уклонился. Оставалось неясным, какую позицию займет двоюродный брат царя удельный князь Владимир Андреевич Старицкий, возможный соперник малолетнего Дмитрия. До дворца доходили слухи, что он и его мать княгиня Евфро- синья, женщина энергичная и честолюбивая, собирали своих дворян и раздавали им деньги. Некоторые из бояр, присягнувших Дмитрию, одновременно спешили договориться и с князем Владимиром и обещали ему поддержку в случае смерти царя.
Во дворце поднялась тревога. На следующий день стали приводить к присяге остальных бояр. Царь чувствовал себя очень плохо и не мог лично присутствовать при церемонии. Присяга приносилась в передней палате, рядом с той комнатой, где лежал больной, и проходила далеко не гладко. Между боярами шли перекоры и перебранки. Князь Иван Михайлович Шуйский отказался целовать крест (присягать), на том основании, что «государя тут нет». Отец Адашева, окольничий Федор Григорьевич Адашев, откровенно высказал мысль многих присутствовавших: «Тебе, государю, и сыну твоему, царевичю князю Дмитрею, крест целуем, а Захарьиным нам... не служивати; сын твой, государь наш, ещо в пеленицах, а владети нами [будут Захарьины]; а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многие». И другие бояре говорили: «Ведь де нами владети Захарьиным, и чем нами владети Захарьиным, а нам служити государю малому, и мы учнем служити старому — князю Воло- димеру Андреевичю» 72.
Сам Сильвестр хлопотал за Владимира Андреевича, с которым он был в дружбе. «И бысть меж бояр брань велия, и крик, и шум велик». Захарьины перепугались. Царь обратился к боярам, присягнувшим накануне его сыну: «Бояре су, дали есте нам душу и сыну моему Дмитрею на том, что вам нам служити; и ныне бояре сына моего на государстве видети не хотят; и будет сстанетца надо мною воля божия, меня не станет, и вы пожалуйте, попамятуйте на чем есте мне и сыну моему крест целовали; не дайте бояром сына моего извести никоторыми обычаи, побежите с ним в чюжую землю... А вы, Захарьины, чего испужа- лись? — обратился Иван к перепуганным своим родственникам,— али чаете, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете! И вам бы за сына моего и за матерь его умерти, а жены моей на поругание бояром не дати» 73.
Окрик царя смутил бояр, и они нехотя пошли в переднюю избу целовать крест, но сделали это с неудовольствием и ворчаньем. После того как присягнули бояре, стали приводить к присяге и князя Владимира. Он долго отказывался, и его почти насильно принудили целовать крест.
Иван выздоровел, но события, сопровождавшие его- болезнь, показали ему, что он не может рассчитывать на верность даже ближайших своих советников. Алексей Адашев держался очень осторожно во время «мятежа» и «йнума» во дворце. Отец его открыто отказался от присяги. Сильвестр недвусмысленно стоял на стороне князя Владимира.
Тем не менее положение Адашева и его советников не пошатнулось.
72 ПСРЛ, т. XIII, стр. 525.
73 Там же, стр. 524—526
Иван Грозный
295
потому что в это время их поддерживали дворяне, ожидавшие от них улучшения своего положения. Дело изменилось в конце 50-х годов. К этому времени выяснилось, что реформы, проведенные Избранной радой, далеко не оправдали всех надежд, которые на них возлагались. Не удовлетворены были дворяне и результатами «Казанского взятия». Война на территории бывшего Казанского ханства все еще тянулась, население восставало, из-за Камы угрожали набегами ногайские татары, и в этих условиях дворянское землевладение в завоеванном крае развивалось крайне- туго. Война с Крымом, затеянная Избранной радой, сулила очень мало-выгод дворянству, была сопряжена с большими трудностями и тяготами. Поэтому дворянство горячо поддержало план завоевания Ливонии, рассчитывая на приобретение там плодородных и хорошо возделанных земель с многочисленным крепостным населением. В войне с Ливонией было заинтересовано и московское купечество, стремившееся прорваться к портам Балтийского моря.
Между тем Избранная рада, испуганная перспективой трудной войны с Польшей, Литвой и Швецией из-за Ливонии, требовала заключения мира и близоруко отстаивала свою программу войны с Крымом. На этой почве начались столкновения между боярами во главе с Адашевым и царем, который, чувствуя за собой поддержку дворянства, настойчиво проводил в жизнь свои предположения в отношении Ливонии. Летом 1560 г. отношения настолько обострились, что Адашев, покинутый дворянством, на которое он до тех пор опирался, вынужден был уйти в отставку. Он получил назначение в армию, действовавшую в Ливонии, и после взятия Феллина, по распоряжению царя, должен был остаться там в качестве воеводы. Сильвестр тоже удалился «на покой» в Кирилло-Белозерский монастырь. Последовавшая в августе смерть царицы Анастасии Романовны, возглавлявшей партию, враждебную временщикам, послужила их врагам средством окончательно их погубить: они были обвинены в ее отравлении. Сильвестр был сослан в Соловецкий монастырь, АдаЩева смерть спасла от преследования. Впрочем, обвинение это было только предлогом, чтобы развязаться с неугодными временщиками. Сам царь, повидимому, не придавал веры этим наветам. Через некоторое время подверглись опале и карам и наиболее видные из их «советников».
Одной из причин, ускоривших падение Избранной рады, были, повидимому, осложнения, создавшиеся на Ливонском фронте. Победы русских войск, как мы видели, вызвали вмешательство в дела Прибалтики . соседних государств. Еще весной 1560 г. литовский воевода Радзивилл занял своими войсками несколько городов в Ливонии, а в 1561 г. намечался раздел Прибалтики между Швецией, Польско-Литовским государством и Данией. Таким образом, Москве предстояла борьба уже не с одним только Орденом, а одновременно с тремя могущественными державами, за спиной которых стояла Священная Германско-Римская империя.
Германский император издал указ о блокаде Москвы, по которому воспрещалось плавание в Нарву.
Тем не менее Иван IV продолжал войну с неослабевающей энергией.
В начале 1562 г. русские войска уже вошли на территорию Великого княжества Литовского. В конце года сам царь Иван выступил во главе большой армии и направился к Полоцку, старинному русскому городу, некогда столице самостоятельного русского княжества.
В конце января русские уже увидали «верх церкви Софии Премудрости божией» — патрональной святыни города Полоцка. Полоцк был
296
С. В. Бахрушин
сильно укреплен. Он был защищен деревянными рублеными стенами, его окружал посад, защищенный с трех сторон крепким острогом и широким рвом, которые тянулись от реки Полоти до Двины. В городе засел литовский воевода Довойна с сильным гарнизоном. После безрезультатных переговоров о сдаче было приступлено к осаде. Город был опоясан турами. Стрельцы заняли остров на Двине, откуда можно было обстрелять посад. Сам царь с выборными дворянами объехал город и осмотрел укрепления. По его распоряжению, воеводы «стрельбою над городом день и ночь промышляли», и уже 5 февраля в московский лагерь явились парламентеры и завели длительные переговоры об условиях сдачи. Пока тянулись переговоры, работы по устройству тур были закончены и к городским воротам подведен был «большой наряд» «стенный»: пушки большие под замысловатыми названиями «Павлик», «Орел», «Медведь» и т. п., стрелявшие полупудовыми ядрами, «а у иных пушек немногим того полегче» 74.
Переговоры не привели ни к каким результатам. Русские начали обстреливать Полоцк из-за Двины. Тогда Довойна распорядился сжечь посад, а жителей «забивать» в город. Воспользовавшись смятением, московские стрельцы ворвались в посад. Крестьяне, сбежавшиеся в Полоцк и сидевшие там в осаде, массами перебегали теперь в русский лагерь; в один царский стан перешло более 11 тыс. человек обоего пола.
Бомбардировка осажденного города принимала все более ожесточенный характер. «Большой наряд» был расставлен за Двиной и Полотью против главных Великих ворот и стрелял «без опочивания, день и нощь». Во многих местах городские стены были пробиты, выбиты ворота, сбиты обламы со стен. От многого «пушечново и пищальново [ружейного] стреляния» земля дрожала в русском стане. Полоцкий гарнизон даже не отстреливался. Жители скрывались в своих домах, погребах и ямах; сам Довойна с семьей жил в соборном храме. «Нападе бо на них страх и ужас» 75,— говорит летопись. Только раз осажденные сделали попытку произвести вылазку, но русские ратные люди «литовских людей потоптали и в город вбили». В ночь с 14 на 15 февраля стрельцы подожгли городскую стену во многих местах. Тогда со стен города стали «кликать», что город сдается, и в знак покорности спустили городское знамя. Царь велел ответить, что не прекратит бомбардировку, пока сам Довойна не выйдет из города.
Вечером Довойна и православный полоцкий епископ явились в стан победителя. Иван IV принял их в царском шатре, в доспехах, окруженный воеводами, тоже в полном вооружении. Он милостиво принял полоцкое начальство, благословился у епископа, а Довойну и литовских двор)Ян допустил к руке. Они были отправлены пленниками в Москву. Остальным жителям была предоставлена «воля, кто куда похочет». Этот блестящий успех был достигнут при незначительных потерях — всего русских было убито 86 человек.
21 марта царь уже был в Москве, оставив в Полоцке воеводой князя П. И. Шуйского и князей Василия и Петра Серебряных-Оболенских с поручением спешно отремонтировать пострадавшие "от бомбардировки укрепления. Земли вокруг Полоцка стали раздаваться в поместья русским дворянам. Польско-литовское правительство поспешило обратиться в Москву с предложением мира, соглашаясь на уступку Полоцка и всех завоеванных русскими в Ливонии городов.
74 ПСРЛ, т. XIII, стр. 356.
75 Там же.
Иван Грозный
297
Несмотря -на большой успех, достигнутый под Полоцком, дальнейшее ведение войны встречало большие затруднения. Устранение и последовавшая затем смерть Адашева далеко еще не означали прекращения активной борьбы со стороны той части боярства, которая примыкала к нему. Этим объясняются опалы и казни, постигшие в 1563 г. родственников и «приятелей» Адашева. Весной 1564 г. произошло событие, выходившее из ряда вон: изменил один из самых видных полководцев, пользовавшийся большим доверием царя, князь А. М. Курбский. Курбский вступил в переговоры с литовским командованием и, получив от короля Сигиз- мунда обещание больших земельных пожалований, бежал в литовский стан с некоторыми преданными ему дворянами. Тогда же вскрылись «многие неисправления и неправды» князя Владимира Андреевича Ста- рицкого. Таким образом, оказалось, что царь не мог положиться ни на кого из своих вассалов.
При таких обстоятельствах военные действия принимали все более неблагоприятный оборот, в значительной степени благодаря нерадению знатных воевод. В январе 1564 г. русские потерпели тяжелое поражение от литовского войска на реке Уле, близ Орнш; неприятель воспользовался тем, что московские воеводы «шли не по государьскому наказу, оплошася, не бережно и не полки, и доспехи свои и всякой служебной наряд везли в санех» 76. Застигнутые врасплох в «местах тесных и лесных», русские не успели ни доспехов надеть, ни даже построить полки. Предводитель князь П. И. Шуйский пал в бою. Впрочем, потери, по тому времени очень значительные, были в сущности, невелики: 150 человек убитыми и пропавшими без вести. Другая часть русского войска была также разбита недалеко от Орши. «Дела русских в настоящее время пришли в очень тяжелое состояние»,— писали, не скрывая радости, агенты датского короля 77. К осени положение еще более осложнилось вмешательством в войну крымских татар, подкупленных литовско-польским правительством. Хан произвел неожиданный набег на рязанскую область; город Рязань едва был спасен усилиями местных дворян; Москва уже готовилась увидеть под своими стенами крымцев, и царская семья спешно выехала в Суздаль. Но встретив сопротивление около Рязани, татары ушли восвояси.
В такой обстановке и созрела, невидимому, у царя мысль о необходимости какой-то радикальной реорганизации всего государственного строя.
Не доверяя боярам, Иван не чувствовал себя в безопасности! в своей столице ни от внешних, ни от внутренних врагов. У него возник план перенести свою резиденцию в более верное место и окружить себя более надежными защитниками из среды мелких феодалов. Есть указание, что к этому решению царя побудила его родня по первому браку, Захарьины- Юрьевы, заинтересованные в безопасности его наследников, и брат его второй жены, кабардинской княжны Марии Темрюковны, князь Михаил. Именно последний мог указать царю и соответствующие примеры на Востоке. Кроме янычар, о которых писал Перееветов (черновой список его произведений хранился в казне Ивана IV), совсем недавж> крымский хан Сахиб-Гирей завел себе особый отряд пищальников.
Едва ли все детали .плана были ясны самому царю, когда в воскресенье 3 декабря 1564 г. он неожиданно выехал со всей своей семьей из Москвы, везя с собой всю казну — «золотое и серебряное, и платье и деньги», и «святость» — дорогие иконы и кресты. Его сопровождал штат
76 ПСРЛ, т. XIII, стр. 377.
77 Г. В. Ф ор стен. Указ, соч., т. I, стр. 478.
298
С. В. Бахрушин
«ближних» бо-яр, дворян и приказных людей и отряд особо отобранных городовых (провинциальных) дворян; всем им было повелено взять с собой семьи, коней, вооруженных слуг и весь «служебный наряд» (воинское снаряжение). Это было целое войско. Из-за беспутья и непогоды царь остановился на две недели в подгородном своем селе Коломенском, затем двинулся в укрепленный Троицкий монастырь, откуда перебрался в Александровскую слободу78.
Александровская слобода, окруженная крепкими стенами, представляла собой сильную крепость, в которой царь мог чувствовать себя более или менее в безопасности. Отсюда он 3 января отправил в Москву грамоту к митрополиту и Освященному собору. В грамоте он обвинял духовенство, бояр, приказных людей во всех непорядках, которые чинились в государстве после смерти отца его Василия III, когда он сам был в «несвершенных летах»: бояре и приказные лица грабили казну и не заботились о казенных «прибытках», разобрали промеж себя государственные земли, людям многие убытки делали; бояре и воеводы, «держачи за собою... поместья и вотчины великие и... кормленые... собрав себе великие богатства, и... о государстве и о всем православном християнстве не хотя радети» и не обороняли их от внешних врагов—от крымского хана, от литовского великого князя и от немцев,— но сами христианам чинили насилия и удалялись от службы, не желая стоять против врагов, за «православных христиан»; духовенство же, «сложася з бояры и з дворяны и... з приказными людьми», во всем их покрывало и заступалось всякий раз, как царь хотел их за их вины наказать и смирить. В итоге Иван IV объявлял своим неверным вассалам, что он «от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государство и поехал, где велитися.. его... бог наставит». К грамоте был приложен список боярских измен. В особой грамоте, адресованной к посадскому населению Москвы, «к гостем [высший разряд купечества]... и ко всему православному крестиянству», которую было приказано прочесть публично перед «всеми людьми», царь Иван заверял московских посадских людей, чтобы они «никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет» 79.
Отъезд царя и грозные вести, пришедшие из слободы, как гром, поразили столицу. Всех жителей охватило «велице недоумение». В городе поднялось волнение. Гости и купцы открыто заявляли о своей готовности
самим расправиться с изменниками боярами, только бы царь «над
ними милость показал, государства не оставлял и их на расхищение волкам [т. е. боярам и приказным людям] не давал, наипаче же от рук сильных [вельмож] избавлял» 80. Приказные люди разбежались из приказов. Перепуганные бояре и духовенство в страхе обсуждали создавшееся положение с митрополитом. В Александровскую слободу двинулась депутация в лице новгородского архиепископа Пимена и пользовавшегося любовью царя архимандрита Чудовского монастыря Левкия; за ними поехали и другие духовные лица, вся Боярская дума, многие приказные люди, гости, купцы, простонародье. .
Царь принял депутацию милостиво и выразил согласие остаться «на государстве» под условием, «что ему на своих изменников, которые измены ему... делали и в чем ему... были непослушны, на тех опала... клаети, а иных казнити и животы их... имати [конфисковать], и учинити ему в своем государстве себе опришнину, двор ему себе и весь... обиход
78 ПСРЛ, т. XIII, ч. 2, стр. 391 и сл.
79 Там же, стр. 392.
81 Там же, стр. 393.
Иван Грозный
299
учините особной». Из состава дворян в опричнину переводилась для начала тысяча человек. На содержание опричнины выделялся ряд городов и волостей, в которых предполагалось «испоместить» (обеспечить поместьем) взятых в опричнину дворян. Остальное государство — «воинство и суд и управу и всякие дела земские» — царь оставил в ведении Боярской думы во главе с князьями И. Д. Бельским и И. Ф. Мстиславским (оба приходились ему родственниками) с тем, чтобы они докладывали ему обо всех «великих делах». Расходы по переезду в слободу, в огромной сумме 100 тыс. руб., царь возложил на земскую казну. Все условия были приняты, конечно, беспрекословно. Уже в феврале подверглось казни несколько видных бояр, в том числе участник осады Казани князь А. Б. Горбатый-Шуйский с сыном; много дворян было сослано с семьями в Казань81.
С устройством опричнины все государство' было разделено1 на две части: земщину — государственную территорию — и опричнину — особо выделенное владение, лично принадлежавшее государю (от слова «опричь», т. е. особо). Царь выделил на содержание царской семьи и своего «особ- ного двора» часть страны, доходы с которой шли в «опричную», «особую» казну.
В опричнину было взято Поморье с его богатыми торговыми городами и важным речным путем в Белое море, ряд городов и уездов в центре государства (Можайск, Вязьма, Ростов, Ярославль, Старая Русса и др.) и на юг от Москвы. Были выделены в опричнину некоторые улицы и слободы Москвы: весь район от Москвы-реки до Никитской улицы; слободы: Воронцовская, Ильинская, Под Сосенками и др. Позднее к опричнине были присоединены Старица, Кострома, Дмитров, Переяславль-Залее- ский, торговая сторона Новгорода. В опричнину, таким образом, отошли области торгового и промышленного значения (поморские города, Ярославль, половина Новгорода Великого, Старая Русса) и целые уезды, в которых были расположены старинные княжеские владения (Ростов и Ярославль, вокруг которых лежали вотчины многочисленных ростовских и ярославских князей, владения удельных князей — дмитровских и старицких и т. д.). Из опричнины были удалены крупные землевладельцы, и на место выведенных были испомещены «опричные служилые люди», образовавшие особый корпус опричников. Их набирали преимущественно из малоземельных дворян, на верность которых царь мог положиться. В опричнине было устроено свое особое управление по образцу общегосударственного: своя дума, свои приказы, своя казна.
Остальная территория — земщина — управлялась попрежнему старыми государственными учреждениями и Боярской думой. Утратив свое первоначальное значение феодальной курии со случайным составом при государе, Боярская дума превращалась в орган текущей государственной работы, действовавший под строжайшим контролем царя, без утверждения которого ни одно мероприятие не могло- быть осуществлено.
Со словом «опричнина» у многих связано представление о периоде ничем не обоснованных жестокостей. Это в значительной степени объясняется тем, что из современников об опричнине много и красноречиво писали представители именно того слоя феодалов, против которого было направлено острие этого учреждения, и писали, конечно, с определенной точки зрения, отказываясь видеть в нем что-либо иное, кроме свирепой и ничем не вызванной расправы с невинными людьми. Иностранцы, напуганные успехами русского оружия в Прибалтике, охотно ловили
81 ПСРЛ, т. XIII, сир. 394—396.
300
С. В. Бахрушин
слухи о тех «ужасах», которые творились в Московии, и повторяли эти слухи в преувеличенном виде. Под влиянием таких далеко не всегда беспристрастных свидетельств и позднейшие исследователи составили себе одностороннее представление об «эпохе казней», как о периоде бесом ыс л ен но-го «сум ас б ро дств а ».
Кровавая картина расправ с ослушниками и изменниками заслоняла положительный момент жестокой по форме, но по существу целесообразной реформы. Даже такой тонкий исследователь, как В. О. Ключевский, считал, что опричная политика Грозного была лишена всякого политического смысла, была сплошным недоразумением. Она, по его словам, была «направлена против лиц, а не против порядка», и этим определялась ее политическая бесцельность 82. Однако уже С. М. Соловьев верно угадывал, что опричнина — закономерное явление, вызванное ходом развития государства, понимаемого Соловьевым, конечно, совершенно идеалистически. С. Ф. Платонов в своих «Очерках по истории Смуты» на фактическом материале показал, что опричнина была средством ослабления землевладельческой и политической мощи бывших удельных князей.
В настоящее время мы смотрим на вопрос гораздо шире. Опричнина представляется нам как момент созидания единого централизованного национального государства, как неизбежный этап в борьбе за абсолютизм. Дело шло не об одних только наследниках былых самостоятельных князей. Опричнина была направлена против тех слоев феодального общества, которые служили помехой развитию сильной государственной власти, в первую очередь против крупных феодалов — титулованных и нетитулованных — и против той части их вассалов, которая поддерживала их сопротивление самодержавию. Опричнина должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже частичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны.
Сам Иван Грозный отчетливо показал цель своей реформы. Им выдвигались, как мы видели, три мотива, побудившие его удалиться из Москвы: поведение бояр во время его малолетства, недостаточно добросовестное исполнение ими своих военных обязанностей и, наконец, необходимость разорвать негласную круговую поруку, которая связывала всю верхушку правящего класса и тем самым ослабляла эффективность мер, принимаемых верховной властью. Таким образом, основная задача опричнины определялась царем как недопущение повторения боярско-княжеской реакции, имевшей место- в 1538—1547 гг., продолжение которой Иван усматривал, как видно из его переписки с Курбским, и в попытках бояр, близких к Адашеву, ограничить царскую власть. Вторая задача заключалась в укреплении обороны государства, страдавшего от отсутствия достаточной централизации в военном деле; вопрос этот стоял особенно остро в середине 60-х годов, в самый разгар Ливонской войны, требовавшей громадного напряжения всех военных сил страны.
Реформа 1565 г. в первую очередь должна была разорить крупное боярское землевладение, служившее основой политической мощи феодальной знати. Это достигалось тем, что значительная часть территории государства была взята в опричнину, т. е. в непосредственное владение самого царя. Все земли в опричнине, принадлежавшие боярам, были конфискованы и небольшими поместьями розданы неродовитым опричникам. Бояре, у которых была отнята земля, имели право получить возмещение в других местах, но фактически это не всегда исполнялось,
82 В. О. Ключевский. Указ, соч., т. 2, стр. 168.
Иван Грозный
301
и земли, -получаемые ими в обмен, были далеко не равно-ценны утраченным. Оторванные от своих насиженных гнезд, титулованные и нетитулованные магнаты в новых своих владениях уже не имели таких прочных связей, какие существовали у них в их наследственных вотчинах, где население привыкло смотреть на них, как на своих суверенных государей. Этим мероприятием царь добивался сразу двух целей: во-первых, ослаблял экономически и лишал политического значения крупных феодалов, а во-вторых, создавал кадры мелких землевладельцев, всецело от него зависевших, преданных ему и готовых всячески поддерживать его политику.
Опричнину Иван Грозный комплектовал из мелких людей, не связанных ни с кем из феодальной знати. Перед тем как записывать в опричнину, особая комиссия выясняла, с какими боярами или князьями вели дружбу кандидаты. С лиц, внесенных в опричный список, бралось клятвенное обязательство не иметь никаких сношений ни с кем из земских, даже с ближайшими родственниками. Обязанностью опричников являлось всемерно бороться против всяких попыток, направленных против царской власти, «выметать измену» и «грызть» государственных изменников. Символом этих функций были собачья голова и кисть в виде метлы у седла опричника.
Царь Иван отлично понимал, на какие слои московского населения он мог опереться в своей антибоярской политике. Это было, во-первых, мелкое и среднее, преимущественно городовое (провинциальное) дворянство, из которого он и стал вербовать основную массу опричников. Он прямо говорит в письме к своему любимцу опричнику Василию Грязному: «Что по грехом моим учинилось (и нам того как утаити?), что отца нашего и наши князи и бояре нам учали изменяти, и мы вас, страдников [мужиков], приближали, хотячи от вас службы и правды». В ответ Грязной писал: «Не твоя б государьская милость, и яз бы што за человек? Ты, государь, аки бог, и мала и велика чинишь!» 83 Очевидно, и царь и мелкий провинциальный дворянин отлично сознавали взаимную пользу от их союза, направленного против крупных феодалов.
Поддержку своим начинаниям встретил царь и в посадских людях, заинтересованных в усилении централизации, которая гарантировала им и охрану от произвола «сильных» (т. е. феодальной знати) и широкие перспективы развитая их торгов и промыслов. Не случайно поэтому в бурные январские дни 1565 г. обратился царь ко «всем людям» Москвы с особой милостивой грамотой. Со своей стороны московский посад в этот тяжелый для царской власти и решающий момент открыто стал на сторону царя, грозясь истребить собственными руками всех царских «изменников и лиходеев».
Видя опору своей власти в дворянстве и купечестве, Иван IV обратился к их представителям и в 1566 г., когда из Литвы пришли мирные предложения. Король Сигизмунд II Август готов был отказаться в пользу Москвы от всех занятых русскими городов, включая Полоцк, но не соглашался уступить всю Прибалтику. По этому поводу был созван Земский собор, на котором наряду с Боярской думой и Освященным собором присутствовали дворяне различных «статей», в том числе помещики уездов, соседних с театром военных действий, и представители крупного купечества — гости и жившие в Москве -смольняне. Иван IV не хотел мириться на условиях, предлагаемых Литвой: ему нужна была вся Ливония. Реформа, проведенная им внутри государства, давала ему надежду
83 Сборник «Века», П. 1924, стр. 73, 75; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.— Л.* 1950, стр. 531, 534.
302
С. В. Бахрушин
справиться с этой задачей. Дворяне и торговые люди и тут энергично поддерживали его планы.
Естественно', что опричнина не могла не вызвать сильного противодействия со стороны крупных феодалов. Среди бояр возникали несколько раз очень опасные заговоры. В целях свержения царя завязывались сношения с иностранными государствами, находившимися в войне с Россией. Опять пытался стать во главе недовольных феодалов князь Владимир Андреевич Старицкий. В союзе со светскими феодалами выступала часть церковных магнатов. В 1567 г. были раскрыты сношения значительной группы бояр с Сигизмундом-Августом, имевшие целью путем предательств освободиться от «тирании» Грозного при помощи Литвы. В заговоре был замешан князь Владимир Андреевич и высшие слои населения Новгорода. Благодаря тому что среди самих заговорщиков не было единства, замысел их был раскрыт. Стоящий во главе заговора боярин И. П. Челя- дин и ряд других лиц были казнены. Попытка митрополита Филиппа (из знатного рода Колычевых) вмешаться в пользу бояр привела к резкому столкновению между ним и царем; в 1568 г. Филипп был низложен и сослан в тверской Отрочь-мон'астырь, где затем был удавлен. В начале 1569 г. по приказанию Ивана IV принял яд и князь Владимир Андреевич.
В 1569 г. наступил очень тяжелый момент во внешней политике, которым попытались воспользоваться недовольные. В этом году на польско- литовском сейме в Люблине состоялось объединение «короны» польской и Великого княжества Литовского в единое государство — Речь Посполи- тую — на федеративной основе. На том же сейме в августе была подтверждена уния Ливонии с Литвой. Последний магистр Ливонского ордена Кетлер сохранил Курляндию в качестве вассала Сигизмунда II Августа. Орден перестал существовать даже формально.
Люблинская уния усилила позицию Литвы и Польши в Прибалтике. С другой стороны, окончание семилетней шведско-датской войны (1563—1570) открывало Швеции и Дании возможность активного вмешательства в войну России с Ливонией.
В таких трудных условиях Иван IV изменил свою тактику в Ливонии. С целью привлечь на свою сторону население завоеванных областей и обеспечить нейтралитет Дании он решил образовать в Ливонии вассальное, зависимое от Москвы королевство.
Во главе этого королевства он поставил Магнуса, брата датского короля Фридриха II, получившего незадолго перед тем от последнего владения, купленные у эзельского епископа. Для большей прочности Иван IV женил Магнуса на своей племяннице Марии, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого. Русские войска под начальством «короля» Магнуса летом 1570 г. приступили к осаде Ревеля, занятого шведами. Одновременно Иван IV организовал борьбу с вражеским каперством на Балтийском море путем найма на московскую службу датских каперов 84. Несмотря на все эти мероприятия, международная ситуация становилась очень невыгодной для Москвы. Под Ревелем московские войска потерпели большую неудачу.
Положение осложнялось тем, что усилия пшьскойлйтовского правительства вовлечь в войну Турцию и Крым увенчались в 1569 г. успехом. Султан Селим II снарядил большой поход на Волгу и хвалился отнять у России бывшие Казанское и Астраханское ханства. Согласно плану, выработанному в Константинополе, предполагалось прорыть канал между Доном и Волгой и этим путем провести турецкий флот под стены
84 Капер — частное лицо, которое снаряжает на свой счет судно и с разрешения воюющей стороны или даже по ее поручению захватывает неприятельские корабли. ,
Иван Грозный
303
Астрахани. Захват Астрахани сулил Оттоманской Порте не только господство в Нижнем и Среднем Поволжье, но и большие торговые выгоды, а также возможность действовать с севера против враждебной ей Персии. Однако тяжелые климатические условия, трудности инженерных работ по прокладке канала и особенно враждебное отношение к проекту крымского хана Девлет-Гирея, опасавшегося усиления Турции в Причерноморье, привели к полной неудаче всего замысла.
Зато в 1571 г. сам Девлет-Гирей, при участии турецкого вспомогательного отряда, произвел опустошительный набег на московские пределы. Застигнутые врасплох, московские воеводы отступили к Москве, откуда спешно выехали царь и вся его семья. Татары сожгли город и ушли с громадным полоном. О катастрофических размерах бедствия, постигшего столицу, равно говорят русские и иностранные известия. Попытка Девлет-Гирея повторить набег в следующем году была остановлена земскими войсками на реке Лопасне.
Тяжелая обстановка на фронте осложнялась оппозицией крупных феодалов внутри государства. В пограничных районах,- непосредственно примыкавших к театру военных действий, было неспокойно. В декабре 1569 г. до Москвы дошли слухи о готовившейся измене Новгорода. Иван не остановился перед самыми беспощадными мерами,-чтобы обезопасить тыл армии. Он двинулся походом на Новгород и, по пути разгромив Тверь и некоторые другие города, вступил 2 января 1570 г. в Новгород, как в завоеванный город. В течение шести недель продолжалась жесточайшая экзекуция над новгородцами: тысячи людей были подвергнуты пыткам и утоплены в Волхове. Особенно пострадало новгородское духовенство, которое, повидимому, было сильно замешано в заговоре. Архиепископ новгородский Пимен был с позором низложен и сослан. Город был предан разграблению. После Новгорода Грозный пошел на Псков, но здесь дело ограничилось конфискациями имущества и отдельными казнями.
Опричники! использовали новгородский поход для личного обогащения и, после того как Иван IV вернулся в Москву, продолжали грабить Новгородскую область. Авантюрист на русской службе, Генрих Штаден откровенно пишет, что когда он убедился, что великий князь не собирается разделить награбленное во врем,я похода добро между опричниками, то «решил больше за великим князем не ездить», а действовать самостоятельно'. «Когда я выехал с великим князем,— хвалится он,— у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра»85. «Обыски» (т. е. обследования), произведенные в новгородских пятинах тотчас после царского похода, показали жестокое опустошение сельских местностей «от государевой опричнины»: крестьянские дворы были сожжены, скот уведен или перерезан, часть крестьян была убита и замучена, часть разбежалась.
Дело О' новгородской измене коснулось многих крупных государственных деятелей Москвы, которые по возвращении царя из похода были казнены с самой утонченной жестокостью. В их числе погиб и печатник Иван Михайлович Висковатый, долгое время руководивший всей внешней политикой Русского государства: ему были поставлены в вину самостоятельные сношения с турецким правительством, без ведома царя. Замешанными в измену оказались и некоторые видные опричники, в том числе близкие к царю князь Афанасий Вяземский, Басмановы отец и сын и др. Начались казни самих опричников.
85 Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. М., 1925, стр. 145.
304
С. В. Бахрушин
Новгородская измена показала царю, что злоупотребления опричников вызывают сильное раздражение среди самых разнообразных слоев общества; с другой стороны, участие некоторых из опричников в заговоре убедило -его, что и на них он положиться не может. В боевом отношении опричнина стояла далеко не на достаточной высоте, как обнаружилось во время набегов крымского хана Девлет-Гирея в 1571 и 1572 гг. Вторичный набег Девлет-Гирея был отражен силами земщины. Сам Иван Грозный невысоко ценил доблесть своих опричников. «Только б,— писал он Василию Грязному,— таковы крымцы были, как вы, жонки,— ино было и за реку не бывать...» 86.
Между тем основная задача опричнины была достигнута: крупное землевладение было разгромлено и наиболее могущественные феодальные фамилии истреблены или обессилены. Этим достигалось укрепление централизованного государства. Теперь опричнина становилась ненужной и даже вредной. Перед лицом татарско-турецкой опасности на юге и трудностей, связанных с войной за Ливонию, необходимо было объединить все силы феодалов. Уцелевшим представителям боярских и княжеских родов были частично возвращены вотчины; опричники, завладевшие конфискованными землями, получили поместья в других местах, причем некоторые из них даже пострадали. Земским было предоставлено право взыскать с опричников по суду за причиненные им убытки. Большого реального значения указанные меры не имели ввиду трудности осуществления этих прав, но они означали отказ от системы террора.
В 1572 г. опричнина была официально отменена и было даже запрещено под страхом телесного наказания упоминать это слово, но она сохранилась под новым названием — «двор». Повидимому, такое переименование было сделано из соображений международной политики, чтобы рассеять неблагоприятные слухи, ходившие за границей. Земщина попрежнему управлялась Боярской думой; Иван IV, не доверяя Думе т возглавлявшему ее князю И. Ф. Мстиславскому (его подозревали в сношениях с Девлет-Гиреем), а вместе с тем желая придать ей больший авторитет в глазах иностранной дипломатии, поставил во' главе нее крещеного служилого татарскою царевича Михаила Кайбуловича, и после его смерти — бывшего касимовского «царя» Симеона Бекбулато- вича (1575), тоже крещеного служилого татарина, которого он титуловал «великим князем всея Руси»; за собой он сохранил только титул «князя московского» и в сношениях с Симеоном Бекбулатовичем униженно именовал себя «Иванцем Васильевым». Фактически «великий князь всея Руси» Симеон Бекбулатович действовал во всем по приказу из Александровской слободы, и вся власть нераздельно оставалась в руках «Иванца Васильева». Уже через год, в 1576 г., Иван свел Симеона с великого княжения и дал ему Тверь. С этого года обе части государства были вновь объединены под общим управлением.
Ослабление политического могущества феодальной знати являлось необходимой предпосылкой создания абсолютистской монархии, и в этом заключалось на данном историческом этапе прогрессивное значение опричнины.
В этом смысле русский мемуарист дьяк Иван Тимофеев, крайне отрицательно относясь и к самой опричнине, которой царь Иван «всю землю державы своея, яко секирою, на полы некоко разсече», и к «бесоподоб-
86 Сборник «Века», П. 1924, стр. 73; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.— Л., 1950, стр. 531.
Иван Грозный
305
ным» опричникам, все же по праву называет Ивана Грозного: «по отцы... вторособиратель всея Руския земля» 87.
Другой писатель, автор «Жития Даниила Переяславского», характеризует Ивана IV как «истинного пастыря и собрателя Русской земли, своему отечеству уже во вся конца земныя знаема и пресловуща, иже всяко нечестие и прелесть разаряя, иже всяку вражду и самовластие имущи упражняя и мир, тишину и правду утвержая» 88.
VII
РУССКИЙ РЫНОК В XVI В.89
Одним из основных условий, которые делали возможным образование единого централизованного государства, было прекращение, хотя бы неполное, экономический обособленности отдельных частей страны, т. е. усиление обмена между областями, рост товарного обращения и в конечном итоге концентрация небольших местных рынков в один всероссийский рынок. Всероссийский рынок сложился не сразу. Если, как явствует из слов В. И. Ленина 90, он был предпосылкой к «фактическому слиянию» русских земель «в одно целое», то корни этого явления надо искать в XVI в.
Уже в конце XV и в начале XVI в. мы наблюдаем признаки роста товарно-денежных отношений. Однако установление прочных рыночных связей между отдельными районами Русского государства в широком масштабе происходит в основном во второй половине XVI в. Все данные этого времени говорят о развитии ремесленного производства, работающего на рынок, о сосредоточении ремесла в городах, о росте товарного значения хлеба и других продуктов питания, что свидетельствует об успехах общественного разделения труда, являющегося основным моментом в развитии товарного обращения в стране. Еще в конце XV в. потребности феодальных хозяйств в продуктах ремесленной промышленности удовлетворялись главным образом трудом зависимых ремесленников; в вотчинах крупных феодалов мы встречаем не только кузнецов, портных, сапожников, но даже таких специалистов, как бронники и серебреники. В XVI в., как видно из монастырских и архиепископских приходо-расходных книг, крупный вотчинник не мог ограничиваться услугами собственных доморощенных мастеров и должен был обращаться к специалистам, работавшим на рынок. Постройки в большом вотчинном хозяйстве производились вольнонаемными плотниками и каменщиками; сукна отдавали ткать на сторону с платой «от тканья»; шитье одежды, валянье войлоков, битье масла из конопли, окладка серебром икон — все это производилось на стороне, трудом вольных ремесленников. Хотя в каждом большом хозяй¬
S7 РИБ, т. XIII, изд. 1-е, стб. 271, 272, 448.
88 «Житие преподобного Даниила», изд. С. И. Смирнова, М., 1908, стр. 6.
89 В этой главе приведен вкратце тот материал и изложены те выводы, которые в развернутом виде даны в специальных статьях С. В. Бахрушина, посвященных вопросу о предпосылках всероссийского рынка в XVI в. (см. «Научные труды», т. I). Как в указанных трудах, так и в настоящей главе С. В. Бахрушин не учитывал в должной мере того, что товарное производство в XVI в. обслуживало феодализм, преувеличивал поэтому роль «наемного труда», роль ремесла, работающего на рынок. В главе не дается четкой постановки вопроса об общественном разделении труда как основе товарного производства и рыночных отношений и т. д. См. критику ряда положений С. В. Бахрушина в рецензиях на т. I «Научных трудов» К. Н. Сербиной («Вопросы истории», 1953, № 3) и А. Г. Манькова («Советская книга», 1953, № 5). (Примечание редакции).
90 См. В. И. Ленин. Соч., т. I, стр. 137.
20 Научные труды, т. II
306
С. В. Бахрушин
стве существовала обычно- собственная кузница, но ни одно из них не обходилось без содействия вольного кузнеца, которому платили «за дело» и «за его прибавочное железо». Вытеснение вотчинного ремесла вольным приводит в конце столетия к сокращению числа вотчинных ремесленников. Так, в хозяйстве новгородского архиепископа еще в середине XVI в. все строительство обслуживалось собственными зависимыми плотниками, а к 1600 г. они совершенно исчезают, и «Софийский дом» обращается- в случае надобности к олонецким плотникам. Точно так же исчезает и постоянный вотчинный кузнец, и все работы по починке железных изделий, по ковке лошадей и т. д. производятся наемными кузнецами.
Таким образом, вотчинное ремесло в XVI в. уступает место вольному ремеслу, которое сосредоточивается главным образом в городах. В Новгороде в 80-х годах XVI в., по минимальным подсчетам, было 578 ремесленников (по- другому подсчету — даже свыше 1 тыс.), в Казани в 60-х годах — около 425, в Серпухове в 1552 г.— 331 и т. д. В городах насчитывается около 200 видов ремесел, не считая пищевой промышленности, которая также насчитывала около 40 видов. Для ремесла XVI в. характерна большая его дробность, наличие большого числа мелких специальностей. Среди мастеров, занятых .в производстве одежды, ветре-' чаются, например, наряду с портными, терличники, сарафанники, свит- ники, кафтанники, шубники, армячники, чупрунники, кошурники, одноряд- ники, манатейники, выделывавшие каждый особый вид одежды (терлики,, сарафаны, кафтаны, свитки, однорядки и т. д.) и даже отдельную часть, одежды (гойтанники, завязочники и т. д.).
Среди этой массы ремесел выделяется производство материй — холстов, сермяг, посконины, крашенины и т. д., в котором были заняты многочисленные в городах холщевники, сермяжники, сукновалы, стригаль- ники. В связи с текстильным производством находились красильное ремесло и выделка всевозможных видов одежды и головных уборов. Всем этим в больших городах торговали многочисленные ряды — Холщевый, Сермяжный, Шубный, Терличный, Однорядный, Кафтанный, Кошурный,' Колпачный, Шапочный, Шляпный, Красильный, Белильный. В рядах Кожевенном, Подошвенном, Седельном, Сыромятном, Сырейном, Ременном и т. п. изделиями из кожи торговали кожевники, сырейщики, сапожники,, чоботные мастера, подошвенники, седельники, ременники. В Москве кожевники образовали в XVI в. особую Кожевническую полусотню. В Новгороде тоже был особый квартал кожевников.
Очень крупную отрасль ремесленного производства составляло производство изделий из металлов. На окраинах городов тянулись многочисленные кузницы, в которых работали кузнецы с наемными «казаками» (чернорабочими). В больших городах упоминается много серебреников; в Пскове они торговали своей продукцией в рядах Серебряном, Сережном* и Женском. Широкое распространение имели также изделия из дерева. На ярмарки привозились в большом количестве бочки, кадки, лукошки, решета, корыта, рогожи, хомутины и «всякий лесной товар». В деревообделочной промышленности особенно выделялось производство деревянной посуды, в частности ложек. Наряду с выделкой-деревянной посуды процветало гончарное производство. В Новгороде существовала целая Гончарная слобода (Гончарный конец); в Москве тоже имелся особый, квартал гончаров. В больших городах, как Москва, Новгород, Псков,. Смоленск, широко поставлено было производство икон. Иконники работали и на заказ и на продажу и т. п.
Наряду с ремесленной продукцией следует отметить на московском рынке сделки на полуфабрикаты: лен трепаный, топленое сало.
Иван Грозный
307
В XVI в. разделение труда пошло так глубоко, что уже наметились ремесленные центры, снабжавшие страну продукцией местных ремесленных производств. Такие центры возникали в первую очередь поблизости от сырьевых баз. Рано выделились районы обработки металлов: Серпухов, Устюжна-Железопольская (здесь около половины населения* в конце XVI в. было связано с кузнечным ремеслом), Новгород и> др. В лесных районах не только в городах, но и в селах возникали целые’ гнезда мастеров по дереву. Калуга и Тверь промышляли продажей деревянной посуды. Вязьма славилась санями. Уже в XVI в. стали складываться районы текстильной промышленности, связанные с развитием на местах льноводства и овцеводства. Такими районами во второй половине XVI в. были Можайск с примыкавшей округой, поставлявшей сукна* и продукты овцеводства, Вязьма, поставлявшая крашенину, Смоленск — холст. Художественные ремесла — иконное и серебряное — сосредоточивались в больших центрах — Москве, Новгороде, Пскове, Смоленске.. Москва как столица государства стягивала к себе ремесленников самых: различных специальностей; специальностью самой Москвы было, пови- димому, оружейное дело.
Развитие городского ремесла способствовало отделению города от деревни, хотя в те времена даже в больших городах, как, например* в Новгороде и Пскове, городские жители в какой-то мере еще занимались и земледелием. На территории городов упоминаются «нивки», но в целом население города в XVI в. уже не производило ни хлеба, ни других продуктов питания в количестве, сколько-нибудь удовлетворявшем его» потребности. Основная масса населения — торговые люди, ремесленники,— а также «казаки» и другие работные люди, жившие черной работой* представители свободных профессий (лекари и лекарицы, повивальные бабки, скоморохи, веселые и т. д.), частично стрельцы и городовые казаки, которым нехватало государева хлебного жалованья, и духовенство должны были приобретать продукты питания на рынке.
В Москву отовсюду на сотнях возов везли хлеб и рыбу. Зимой на льду Москвы-реки вырастал своеобразный рынок живности, на котором громоздились замороженные туши мяса. Пищевые продукты можно было купить не только в натуральном, но и в обработанном виде. В городах они продавались в специальных рядах — Мясных, Рыбных, Хлебных,. Мучных, Калашных, Пирожных, Соляных, Хмелевных, Грешневых*. Кисельных и т. п. Кроме того, на крестцах и по улицам — в шалашах, на скамьях и на полках — торговали хлебом, рыбой вареной, пирогами, пряниками, крупой, горохом, коноплей, овощами, киселем, тут же стояли бочки квасные, своего рода ларьки с прохладительными напитками. В Новгороде торговля хлебными запасами производилась на особой площади — «хлебной горке», где торговали как новгородские посадские люди, так и «приезжие люди из всяких городов».
Даже крупные феодальные хозяйства, оставаясь по существу натуральными, редко обходились без обращения к рынку за сельскохозяйственными продуктами. Соловецкий монастырь, расположенный на далеком севере, должен был ежегодно скупать по нескольку тысяч четвертей ржи и ячменя в Вологде, а Обнорский монастырь, в Ярославском крае,, посылал за хлебом в Переяславль-Залесский. Другие сельскохозяйственные продукты, как то: масло, яйца, мед, ягоды, калачи, пенька, покупались монастырями тоже на рынке. Не приходится говорить о таких продуктах питания, как рыба и соль, которые добывались в определенных районах, и за которыми приходилось ездить порой очень далеко.
2G*
308
С. В. Бахрушин
В связи с ростом ремесленного производства и развитием городского рынка изменяется в XVI в. характер города. Для эпохи феодальной раздробленности характерен тип города, не утратившего еще черт укрепленной владельческой усадьбы. В XVI в. город уже выступает как значительный торгово-промышленный центр с гостиными дворами, сотнями* лавок и других торговых помещений, разбитых по специальностям на ряды. В Новгороде в конце столетия, по приблизительным подсчетам, кроме двух гостиных дворов, было около тысячи лавок; в Пскове в 80-х годах был О', кроме пяти гостиных дворов, около 1250 лавок, амбаров и клетей; даже в таких второстепенных в торговом отношении городах, как Пере- яславль-Залесский, насчитывалось около 200 лавок и амбаров, не считая всяких прилавков, стульев и шалашей.
Городской рынок был тесно связан с деревенской округой. Крестьяне ежедневно, еще в темноте, «до осветения утру», спешили в город «на куплю, несуще от своих трудов земленых плодов, и прочево снедна, и от животных», чтобы «на торговище ранее успехи»91. С другой стороны, из городского купечества выделяются скупщики сельскохозяйственных продуктов —сельские и деревенские купчины, прасолы мучные, рыбные, соляные и др.; практикуется скупка скота для перепродажи: «от далеких стран скот приводить и отводить от одних людей к другим». Скупка сырья и деревенской ремесленной продукции производилась на многочисленных торжках и ярмарках, которые в XVI в., особенно во второй его половине, возникали необычайно быстро в сельских местностях и небольших городках и обслуживали в первую очередь местные районы. Феодалы торопились использовать выгодную экономическую конъюнктуру и заводили на своих землях торжки, выпрашивали себе от правительства исключительные на то права и иммунитеты.
Некоторые из этих торжков получили довольно большое значение в хозяйственной жизни, как, например, известная ярмарка в Холопьем городке на Мологе в 1560-х годах, уступившая место ярмарке в селе Симонова монастыря Веси-Егонской.
Особый характер имели ярмарки на северо-восточных окраинах Русского государства, где русские торговцы приобретали продукты охотничьего и оленеводческого хозяйства местных народов. На ярмарках в Лампожне и Пустоозере шла оживленная торговля с самоедами (ненцами), на Тюменском волоку и на реке Сылве — с вогулами (манси).
Таким образом, вся страна покрывалась сетью больших и мелких рыночных центров, объединявших в первую очередь свои округи. Отдельные районы не были, однако, изолированными. Они сплетались экономическими связями с другими, не только соседними, но подчас и отдаленными районами. Павлов-Обнорский монастырь производил закупки не только в соседних Вологде и Любиме, но и в отдаленном от него Пере- яславле-Залееском, в Костроме, Шуе, Чухломе, Коломне. Из-под Дорогобужа Болдин монастырь посылал в Можайск за сукнами, в Вязьму—за крашениной, в Смоленск и Москву — за самыми разнообразными товарами, производил покупки и в Пскове. Из-под Волоколамска ездили не только в Москву, но и в Смоленск и Можайск (за сукнами и холстами) .
Следовательно, рыночные районы, обслуживавшие отдельные монастырские вотчины, были очень значительны. Но и эти районы уже были охвачены между собой тесными рыночными связями. Между ними разъезжали «отъезжие» купцы, ходившие с обозами «сюду и овамо».
91 «Житие преподобного Даниила», стр. 28—29.
•. Иван Грозный
309*
Торговый радиус Великой Перми охватывал всю территорию Русского» государства с западных границ до Приуралья. В Пермь приезжали в середине XVI в. не только устюжане, вычегодиы и вятчане, вывозившие оттуда «товар всякий и соль», но и торговцы «из городов Московской земли, из Новгородской земли, из Тверской земли». С другой стороны, и пермичи ездили торговать в «московские города» и «ходили» «с пермским товаром» к вогулам и остякам, жившим в Приуралье, а те в свою очередь приходили для торговли в Пермь. Великий Новгород служил центром, объединявшим непосредственно связанную с ним округу — Иван-город, Ям, Корелу-и другие пригороды новгородские; в Новгород съезжались купцы из Москвы, Твери, Смоленска, Пскова, Рязани. •
Очень важным моментом в развитии товарообмена в XVI в. является отмеченное выше возникновение промышленных центров, которые^ снабжали своей продукцией самые отдаленные пункты Русского государства. В Устюжну-Железопольскую посылали специально из Москвы за железом; устюженское железо в конце столетия посылалось в Сибирь,, точно так же как и «серпуховской уклад» (сталь). В Новгород даже из царской казны поступали заказы на изготовление железных ядер для артиллерии. Калужская деревянная посуда имела еррое в Москве, в Дорогобуже, в далеком Поморье. За поскониной приезжали в Псков, за сукнами, холстом и крашениной — в Смоленск, Вязьму, Можайск и т. д. В XVI в. определяются и районы, заготовлявшие сырье. В Пскове был особый льняной двор, где торговые люди складывали под навесами скупленный ими лен. Большое торговое значение имели районы, поставлявшие рыбу и соль. Центром закупки соли был Каргополь, откуда она развозилась по всем городам Русского государства. Другим важным пунктом торговли солью была Вологда. Значительные закупки соли производились также в Новгородском уезде и в Пскове; наконец, «по соль» ездили и в Астрахань. За рыбой из Москвы и ее окрестностей ездили на БелоозерО', в Новгород, Ярославль, Осташкове, Астрахань. Из Поморья семгу скупщики вывозили в Москву, откуда возвращались с другими товарами. Наконец, северные районы в больших размерах производили закупку хлеба в центре.
Процессу установления хозяйственных связей между отдельными областями Русского государства способствовал рост торговых отношений с заграницей, поскольку расширение внешней торговли, предъявлявшей повышенный спрос на русское сырье, вызывало обильный приток его из разных местностей в центральные места сбыта. После того как Смоленск -перешел в руки русских, явилась возможность непосредственной торговли с Литвой. О крупном значении этого факта свидетельствует то, что часть смоленских купцов была переведена в Москву и вошла в состав верхнего слоя московского купечества. С присоединением Казани и Астрахани открылись торговые пути в прикаспийские страны, Закавказье и Шемаху. Была сделана попытка завязать сношения с Персией через Ормузд92, куда, в 1567 г. поехали московские купцы Дмитрий Иванов и Федор Першин. С другой стороны, Казань была связана «старой Казанской дорогой» через степи с среднеазиатскими торговыми городами Бухарой и Ургенчем, а последовавший затем захват путей на Сибирь оживил торговлю с зауральскими народами. В иные годы, если верить англичанину Флетчеру, «купцы турецкие, персидские, бухарские, грузинские, армянские и некоторые иные из христианских стран» вывозили из России мехов на совершенно баснословные суммы.
92 Город на берегу Персидского залива.
310
С. В. Бахрушин
В середине XVI в. произошла очень крупная перемена в торговых отношениях между Западной Европой и Россией. До тех пор вся западноевропейская торговля Русского государства шла через балтийские порты, принадлежавшие Тевтонскому ордену, и через Литву и Польшу и всецело зависела от этих государств, враждебно настроенных к России и заинтересованных в том, чтобы не допустить расширения ее связей с более культурными странами. Блокада, в которой фактически они держали Русское государство, препятствовала естественному развитию производительных сил страны и искусственно задерживала ее культурный рост.
Вот почему исключительно важное значение имело открытие англичанами в XVI в. беломорского пути в Русское государство. Открытие это находится в связи с ростом капиталистических отношений в Англии XVI в. Английское купечество — смелые «купцы — искатели приключений» — энергично искало новые рынки для обмена продукции английских мануфактур на сырье и редкие колониальные товары. Английская наука выдвигала все новые и новые географические гипотезы. Многочисленные экспедиции направлялись во все углы земного шара.
Очередной задачей, выставлявшейся и теоретиками-географами и практиками-купцами, было открытие кратчайшего пути в Китай и в Индию, минуя принадлежавшие Испании и Португалии морские сообщения и трудную сухопутную дорогу через турецкие владения. Таким путем представлялся Великий северный путь через Ледовитый океан вокруг Азии. Именно для разрешения этой задачи была снаряжена в 1553 г. экспедиция Виллоби. Основная часть экспедиции погибла, зазимовав •у берегов Лапландии. Но один корабль под командой кормчего Ченслера (был занесен в Белое море, в устье Северной Двины, к Холмогорам. Ченслер завязал сношения с Москвой и был принят Иваном IV, который сразу оценил значение этого факта.
В 1555 г. в Англии образовалась Московская, или Русская торговая компания, которая выхлопотала от своего правительства монополию на торговлю с Россией и на отыскание новых рынков на всем севере. Со своей стороны московское правительство предоставило членам компании право свободного въезда в Русское государство и беспошлинной торговли по всей стране, но наотрез отказалось закрепить за ней исключительное право пользования новооткрытым беломорским путем. Вслед за англичанами в Холмогоры стали ездить и голландцы. Другим торговым портом была Кола, куда голландцы ездили с 1565 г.
С 1558 по 1581 г. Русское государство владело Нарвой, куда, минуя Ревель и другие порты, приезжали для торговли не только англичане и голландцы, но и французы, шотландцы, немцы. Нарвская торговля принимала широкие размеры, вызывавшие беспокойство соседей Москвы. Вопрос о запрещении «нарвского плавания» и прекращении снабжения русских этим путем боеприпасами постоянно обсуждался на съездах представителей немецких государств в течение всей Ливонской войны, но попытки прибалтийских государств, воевавших с Москвой, добиться категорического решения сталкивались с примирительной позицией ганзейских городов во главе с Любеком, заинтересованных в поддержании торговых отношений с Москвой и опасавшихся захвата всего русского экспорта англичанами. С потерей Нарвы, отнятой шведами в 1581 г., Балтийское море оказалось опять закрытым для русских, и единственным путем для торговых сношений с Западной Европой оставалось Белое море. Из сказанного видно, какое большое значение для России имело сделанное Ченслером открытие. Благодаря ему Россия в какой-то мере освобождалась от зависимости, в которой ее держали ее прибалтийские
* Иван Грозный
311
соседи. Корабль Ченслера, проехавший в устье Двины, в сущности прорвал блокаду, тяготевшую над Москвой 93.
Помощь оружием, селитрой, серой, порохом и специалистами-оружей- ' никами, которую Москва получала из Англии, несмотря на протесты германского императора, несомненно, очень содействовала успехам русских войск в Ливонии. Металлы и металлические изделия (олово и медь, оловянная и медная посуда) составляли одну из важных отраслей английского ввоза, но главным предметом торговли англичан в России были •сукна. В обмен англичане вывозили меха, воск, кожи, пеньку и другое сырье. Часть сырья англичане обрабатывали на месте; так, они завели •канатные мануфактуры в Холмогорах и в Вологде. Канатами, выделываемыми из русской пеньки, был оснащен весь военный флот Англии, в это дало повод Московской компании хвалиться, что благодаря ей была разгромлена «непобедимая Армада» 94. Англичан интересовал и транзитный путь через Россию в Китай, Персию и Бухару. Агенту компании Дженкинсону с разрешения- русского правительства удалось проехать в Шемаху и в Бухару. Но под давлением русских торговых людей, опасавшихся потерять выгоды от посреднической торговли, такого рода поездки в дальнейшем были воспрещены, и все сношения со Средней Азией и Персией Москва сохранила за собой.
Успехи англичан на русском рынке очень сильно ударили по торговле ганзейских городов, которые до тех пор были почти полными монополистами русского рынка. Зато очень скоро англичане встретили сильных конкурентов в лице предприимчивых голландских купцов. Само московское правительство делало попытки установить непосредственные связи с рынками Западной Европы. В 1567 г. Иван IV посылал в «заморские земли», в Антверпен, купцов Ивана Тимофеева и Тимофея Смывалова и в Англию — купцов Степана Твердикова и Федора Погорелова.
Торговля с Западной Европой способствовала оживлению местных рынков. Спрос на сельскохозяйственное сырье вызывал усиленную скупку его по деревням торговыми людьми, которые затем свозили его к Хол- могорам, к приходу английских кораблей, и в Нарву. Флетчер говорит, :что в период, когда русские владели Нарвой, ежегодно через таможню проходило до 100 судов, груженных льном и пенькой. Спрос на пушнину усилил движение промышленных людей в поисках «угожих соболиных мест». В XVI в. русские промышленники уже проникали далеко за Урал — в Мангазею (на восток от устья Оби) и доходили даже до Енисея. В связи с организацией промышленных экспедиций на местах произ-ч водилась скупка продовольствия и в большом количестве предметов охотничьего снаряжения, в том числе материалов для выделки одежды и обуви. Все это, несомненно, способствовало торговому оживлению в стране, хотя, конечно, внешний фактор не был решающим.
Развитие ремесла и торговли способствовало росту городов. Москва представлялась англичанам городом, более обширным, чем Лондон.
В Новгороде в середине столетия насчитывалось около 5300 дворов; даже в Старой Руссе было 1545 дворов и т. д. Самый характер городского населения резко изменяется в XVI в. В XV в. город был еще крепостным поселением, заселенным, по крайней мере наполовину, зависимыми от
93 Автор явно преувеличивает значение для России прибытия Ченслера и установления русско-английских торговых связей, так же, как и помощь военными припасами со стороны Англии Русскому государству во время его войны с Ливонским орденом. Англия стремилась подчинить себе Россию экономически, что вызывало естественное противодействие со стороны русского купечества. (Примечание редакции).
94 Название, данное испанскому флоту, посланному в 1558 г. королем Филиппом II для завоевания Англии
•312
С. В. Бахрушин
феодалов людьми. Теперь вотчинное население города-усадьбы — крепостные мастера и ремесленники, обслуживавшие дворы своих феодалов,— втягивается в широкие рыночные отношения. Со своей стороны и сами феодалы, нуждаясь в денежных ресурсах, которых не могли получать при вотчинных приемах эксплуатации городского населения, способствовали ускорению процесса разрушения вотчинного характера городов. Бывшие крепостные великих и удельных князей переводятся в тягло и превращаются из зависимых оброчников и «людей» в тяглецов, на которых лежит содержание не одного великокняжеского или удельного двора, а всего государства. Одновременно в связи с ликвидацией феодальной раздробленности отписывались от государя города, принадлежавшие .крупным феодалам, подвергшимся опале, и население их переходило под непосредственную власть государства. Так, в 1571 г. были конфискованы укрепленные городки князя Мстиславского на южной границе.
Другим характерным моментом для данной эпохи является усиление социальной дифференциации внутри города. Из общей массы посадских людей выделяются высшие разряды купечества: гости, суконники, суро- жане, корыстные купчины. Насколько резко проходит эта дифференциация, свидетельствует то, что по «Судебнику» 1550 г. бесчестие за оскорбление гостя (50 руб.) было в 10 раз выше бесчестия за среднего посадского человека (5 руб.) и в 50 раз выше бесчестия за «черного'» человека (1 руб.) 95. Во второй половине XVI в. верхушка посада уже оформляется: создается особый чин гостей, связанных как с рядом иммунитетов и привилегий, так и с несением определенных служб, и две привилегированные сотни — гостиная и суконная.
Экономическое усиление купечества способствовало и росту его политического значения. Городское население, в первую очередь купечество* было заинтересовано в объединении страны и в укреплении экономических связей между отдельными ее частями и в царской власти видела залог осуществления своих чаяний. Поэтому в разгар борьбы с боярством посад решительно стал на сторону царя. Не случайно на Земский собор 1566 г. правительство привлекло представителей высших разрядов купечества (гостей и смольнян) в уверенности найти с их стороны полнук> поддержку своим планам в отношении Ливонии.
Развитие товарно-денежных отношений отразилось и на социальной структуре деревни, в которой тоже наблюдаются признаки значительной дифференциации. В селах появляются крестьяне, живущие торговлей. В городах можно было встретить много крестьян-лавковладельцев. Таким образом, выделение из состава сельского населения группы торговых крестьян — момент очень важный для истории формирования торговой буржуазии- Москвы — началось уже в XVI в.
Развитие экономических связей между областями Русского государства и явилось той базой, которая обусловила политическое объединение русских земель и окончательную ликвидацию остатков феодально/!: раздробленности при Иване IV.
VIII
«КРИЗИС» 1560—1570-х ГОДОВ
Необходимость приспособления феодального хозяйства, в основном носившего натуральный характер, к рыночным условиям, вызванным развитием товарно-денежных отношений, тяжело отразилась на благосостоя¬
95 «Судебники XV—XVI веков», М.— Л., 1952, стр. 148, ст. 26.
Иван Грозный
313.
нии большинства феодалов 96. Потребность в деньгах толкала землевладельцев к усилению эксплуатации крестьян, поскольку при примитивности тогдашней земледельческой техники они не знали другого способа повышения доходности! своих земель. В крайнем случае прибегали к займам на стороне, главным образом у монастырей, которые благодаря притоку денежных вкладов располагали значительными денежными суммами. Но деньги доставались с величайшим трудом под заклад недвижимой собственности. Вотчины из рук знати стремительно переходили в руки монастырей. Усилившаяся эксплуатация приводила к полному разорению крестьян и к бегству их с насиженных мест на окраины — в Поволжье,, сделавшееся доступным русской колонизации после «казанского взятия», и на «вольный Дон» в казаки.
Экономическое оскудение страны очень обострилось вследствие затянувшейся Ливонской • войны, которая потребовала огромного напряжения всех сил государства.
К началу 70-х годов XVI в. международная ситуация сделалась очень неблагоприятной для Москвы. Организация Иваном IV на Балтийском море каперства посредством найма датских каперов для борьбы со шведским и польским пиратством, подрывавшим нарвскую торговлю, взволновала всю Центральную Европу. На рейхстаге в Шпайере в 1570 г.* по предложению Пруссии, снова обсуждался ливонский вопрос. Представители восточнонемецких государств, опасавшиеся за собственные земли, настаивали на активных действиях против Москвы. Пфальцграф Георг- Иоанн Фельденский (из Эльзаса) представил проект создания сильного имперского флота для предотвращения «московской опасности». Проект был встречен сочувственно, но ни ганзейские города, ни Дания не хотели отказаться от выгод, которые представляли торговые сношения с Россией,, и рейхстаг не привел ни к каким реальным результатам.
Смерть Сигизмунда II Августа летом 1572 г. вызвала было в Москве надежды на разрешение конфликта из-за Ливонии дипломатическим путем. Иван IV вел одновременно переговоры с литовскими послами о своем избрании на польский престол и с германским императором о разделе Речи Посполитой, с тем чтобы к империи отошли Польша и Пруссия, а к Москве — Литва и Ливония. Выборы короля в Польше затянулись, так как избранный было на сейме брат французского короля -Карла IX после четырехмесячного правления покинул Польшу, считая для себя более выгодным променять польский престол на престол Франции, опустевший после смерти его брата. Только в декабре 1575 г. был избран новый король, Стефан Баторий, венгерец, бывший князь Семиградский. Впрочем, первое время Баторий, занятый осадой Гданска (Данцига), отказавшегося признать его королем, не мог уделить внимания русским делам. Пользуясь этим, Иван IV опять развернул широкие военные действия в Прибалтике.
В январе 1577 г. русские войска осадили Ревель, и весной сам Иван IV выступил в поход в Ливонию одновременно с «королем» Магнусом. Поход увенчался большим успехом: было взято 26 городов. Осенью русские войска ушли из Ливонии на зимовку в собственные пределы, и тогда началось наступление войск Батория.
Баторий реорганизовал свою армию по европейскому образцу: вместо мало пригодного к войне шляхетского ополчения, мало отличавшегося от московского нерегулярного дворянского ополчения, он привлек наемные немецкие и венгерские полки, значительно усилил артиллерию и пе¬
96 С. В. Бахрушин переоценивает затруднения феодального хозяйства в связи с развитием товарно-денежных отношений (Примечание редакции).
•314
С. В. Бахрушин
решел к наступательной войне, заключив предварительно соглашение со Швецией. В августе 1579 г: Баторий осадил Полоцк. Русский гарнизон •оборонялся с исключительным мужеством; его поддерживало все население; старики и женщины помогали тушить пожары, возникавшие от зажигательных ядер.
Опасаясь неудачи, Баторий не хотел приступать к штурму и предпочел поджечь деревянные стены города. Часть стены прогорела, но осажденные успели вырыть в этом месте ров и отбили наступление венгров, без разрешения короля кинувшихся на штурм. После трехнедельной осады и бомбардировки пожары и отсутствие продовольствия заставили русский гарнизон сдаться, но епископ и некоторые из воевод наотрез отказались капитулировать и заперлись в соборе, откуда были вытащены силой. После Полоцка пала крепость Сокол, причем неприятель произвел неимоверную резню среди ее защитников. Одновременно, в сентябре, шведские войска безуспешно пытались взять у русских Нарву. В следующем году Баторий вступил на русскую землю и захватил Великие Луки и несколько соседних городов. В летнюю кампанию 1581 г. он взял Остров и 26 августа приступил к осаде Пскова.
Войско Батория насчитывало до 100 тыс. человек, псковский гарнизон — вдвое меньшее число защитников (50 тыс. пехоты и 7 тыс. конных), но город был хорошо укреплен, и воеводы — Василий Федорович 'Скопин-Шуйский и Иван Петрович Шуйский — были полны решимости. Осаждающие, окружив город «бороздами», т. е. траншеями, открыли жестокую артиллерийскую пальбу. Но, как пишет очевидец, служивший в войске Батория, «под Псковом королевские люди не очень-то много славы получили: московиты делали смелые вылазки и показали, что у них довольно много хороших ратных людей».
7 сентября неприятель попытался взять Псков штурмом. Предварительно стены города подверглись жестокой бомбардировке и во многих местах были разрушены до основания. Около полудня начался штурм. Венгерцы и немцы прорвались в проломы и, захватив полуразрушенную 'Покровскую башню, выкинули на ней в знак победы знамена и стали стрелять во внутрь города. Одновременно другой отряд занял Свинус- скую башню. Однако, завладев частью внешних стен, осаждающие неожиданно встретились с сильным сопротивлением. «Они очутились на обвале стены, соскочить с которой в город было высоко и трудно,— рассказывает в своем дневнике один из поляков-очевидцев.— ...Русских за отеною была тьма, так что наши поневоле должны были остановиться... Те из наших, которые, забрались в первую башню, тоже рады были броситься в город, но и им было не в мочь» 97. Русские открыли пальбу по Свинусской башне, в которой засели враги, ядром сбили с нее крышу, так что она обрушилась, потом подложили под башню порох и подожгли, после чего неприятелю пришлось поспешно ее очистить. Сражавшиеся в проломе враги оказались под обстрелом русских, занимавших зубцы на уцелевшей части стены, и тоже были вынуждены отступить. К вечеру и венгерцы были вытеснены из Покровской башни. Осаждающие потеряли 5 тыс. убитыми, в их числе был предводитель венгерских полков Бекеш. Потери осажденных были значительно ниже (663 человека убитыми и 1626 ранеными). Так же неудачна была попытка неприятеля взять укрепленный Печерский монастырь, в котором мужественно отсиживались вместе с гарнизоном монахи и окрестные крестьяне.
97 «Воспоминания об осад§ Пскова польским королем Стефаном. Баторием в 1561 г.», Псков 1881, стр. 11. См. также «Повесть о прихожении Стефана Батория на 1град Псков», подготЬвил В. И. Малышевым.— Л., 1952.
Иван Грозный
315
Победа, одержанная псковичами 7. сентября, решила судьбу города. Баторий отказался от мысли взять Псков одним ударом и решил перейти к правильной осаде. Но его войска, утомленные длительными и неудачными военными действиями, страдавшие от тяжелых условий зимней кампании и далеко не аккуратно получавшие свою плату, проявляли большое неудовольствие и нетерпение. Сам Баторий, предвидя длительную осаду, покинул войско, поручив руководство осадой мало популярному Замойскому. В лагере начались волнения. В Польше и в Литве ощущалось общее утомление войной. Сейм неохотно ассигновал новые средства на продолжение военных действий. Отсутствие скорых и решительных успехов действовало расхолаживающе. При таких обстоятельствах неудача под Псковом побудила Батория приступить к мирным переговорам.
С другой стороны, экономическое разорение, вызванное длительной войной на два фронта, делало невозможным ее продолжение и для Русского государства. В то время, когда Баторий стоял под Псковом, шведский полководец де ла Гарди взял штурмом Нарву и завладел Иван-городом и Ям-городом; Карела была занята шведами еще раньше. Иван IV решил мириться с Баторием, чтобы все силы свои направить против Швеции. Он обратился к посредничеству папского престола.
15 января 1582 г. в Запольском Яме, недалеко от Пскова, было заключено перемирие на 10 лет при участии представителя папы Григория XIII, иезуита Антония Поссевино, который, впрочем, действовал явно пристрастно в интересах Батория. Обе стороны должны были отказаться от своих завоеваний. Для России это означало временный отказ от Ливонии. Баторий не добился уступки ни Пскова, ни Новгорода, ми Смоленска, которых он требовал, и, не удовлетворенный условиями мира, тотчас после заключения его стал готовиться к новой войне.
Заключение перемирия с Баторием развязывало руки Ивану IV в «отношении Швеции. Но в июле 1582 г. Баторий потребовал от него прекращения военных действий в Эстонии на все время Ям-Запольского перемирия, и Ивану IV пришлось отказаться от своих планов и в этой части Прибалтики. В начале 1583 г. на реке Плюсе, в .Новгородской области, было заключено трехлетнее перемирие со Швецией, с уступкою шведам захваченных ими Копорья, Яма, Иван-города, которые, впрочем, были возвращены России при преемнике Ивана IV по Тявзинскому миру 1595 г.
Так закончилась 25-летняя война за Ливонию, встревожившая вещ Европу и показавшая силу и мощь молодого Русского государства, но истощившая русскую землю и подорвавшая на некоторое время ее экономические силы.
По развитию производительных сил и по культурному уровню Россия в XVI в. еще не была подготовлена к разрешению балтийской проблемы, которая лишь полтораста лет спустя оказалась по плечу только Петру Великому98. Тем более поражают проницательность, с какой Иван IV осознал основную жизненную задачу русской внешней политики и на ней сосредоточил все силы своего государства, и те исключительные организационные способности, которые позволили ему в течение четверти столетия вести одновременно борьбу с тремя могущественными государствами Восточной Европы.
98 С. В. Бахрушин не учитывает неблагоприятную для успеха Ливонской войны международную обстановку, в частности набеги крымских татар. (А. А. Иов о- сельский. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в.г гл. 1, М.— Л., 1948). (Примечание редакции).
316
С. В. Бахрушин
Длительная война, несомненно, способствовала углублению того кризиса, который переживало натуральное феодальное хозяйство в связи с развитием товарно-денежных отношений в стране. Пограничные области были страшно опустошены. «Обыск», произведенный в 1571 г. в западной части Новгородского уезда, показал большое число заброшенных крестьянских хозяйств оттого, что хозяина «немцы убили, а двор сожгли» или «немцы убили и с детьми, а жена с голоду мертва» и т. д. Но опустошение не ограничивалось только этими районами и было вызвано не только набегами шведов и литовцев. Война требовала все новых и новых расходов, которые всей тяжестью падали на тяглое (податное) население. Бремя налогов возросло неимоверно и привело к тому, что население разбежалось; наряду с деревнями, разоренными «немцами», то if дело встречались деревни, опустевшие от «царевых податей». В «обысках» читаем такого рода записи: «в той же деревне жребий пустой Федьки Иванова, Федька осиротел да сбежал от царевых податей»; памятью о былом владельце оставались две «хоромины» его прежнего двора".
Наконец, и хозяйничание опричников еще более усилило общее разорение. Новгородские «обыски» рисуют ужасающую картину Новгородской области после прохода через нее «государевой опричнины»: у одного крестьянина опричники «живот (имущество) пограбили, а скотину засекли, а сам умер, дети безвестно сбежали»; другого «опричные замучили, а скотину его присекли, а животы пограбили, а дети его сбежали от государева тягла»; .третьего «опричные замучили и двор сожгли и с скотиною и с животами» и т. д. 10°.
Но дело было не в отдельных эксцессах разнуздавшихся опричников. Опричнина в целом, разгромив крупное землевладение, разорила и большое число деревенских хозяйств. Опричники, поделив на мелкие участки прежние крупные вотчины и не находя удовлетворения своим потребностям в денежных средствах, безудержно эксплуатировали своих крестьян. «Стали брать они с бедных крестьян, которые им были даны„ все, что те имели; бедный крестьянин уплачивал за один год столько,, сколько он должен был платить в течение десяти лет» 99 100 101.
Отмеченные выше изменения в экономике во второй половине XVI в.* осложнившиеся тяготами, вызванными войной и опричниной, и привели к той хозяйственной разрухе, которую принято называть «кризисом» 60—80-х годов XVI в. Картину этого кризиса дает князь Курбский в одном из своих сочинений.
«Бедно видение" и умилен позор. Таковых ради неистерпимых мук овым без вести бегуном ото отечества быть; овым любезныя дети своя... в вечныя работы продавати; и овым своими руками смерти умышляти, удавлению и быстринам речным и иным таковым себе предавати» 102'.. Среди крестьян и посадских людей большие размеры принимало заклад- ничество, т. е. отдача себя под защиту могущественных феодалов.
Результаты кризиса нашли себе отражение в сухих цифрах поземельных описаний этих годов, которые вскрывают картину ужасающего запустения страны. В 13 станах Московского уезда к концу царствования Ивана IV вышло из нормального хозяйственного оборота около 40% пахотной земли. В Новгородских пятинах, находившихся по соседству с театром Ливонской войны, пустовало приблизительно 92,5% земли.
99 Д. Я. С а м о к в а с о в. Архивный материал, т. II. М., 1909, стр. 91.
100 Там же, стр. 106—107.
101 «Русский исторический журнал», т. VIII, стр. 36.
102 РИБ, т. XXXI, стр. 398.
Иван Грозный
317
На немногих крестьян и посадских, оставшихся на прежнем месте жительства, всей тяжестью падала уплата налогов и несение служб за тех, кто ушел. От этого страдали и дворяне, с крестьян которых взыскивались и без того сильно повысившиеся вследствие военного времени налоги.
Тот же Курбский в ярких красках рисует положение всех слоев населения Русского' государства в результате кризиса: «Воинской же чин Хдворянство] ...ныне худеиши обретеся, яко многим им не имети не токмо, коней, ко брани уготовленых, или оружии ратных, но и душевныя пищи, их же недостатки и убожества и бед их смущения всяко словестно пре- взыде».
«Купецкий же чин и земледелец [крестьян] всех днесь зрим, како стра- жут, безмерными даньми продаваеми и от немилостивых приставов вла- чими и без милосердия мучими; и овы дани вземше, ины взимающе, о иных посылающе, и иныя умышляюще» 103.
В конечном итоге от создавшегося положения страдала и казна, так как недоимки росли с каждым годом, и выколачиваемых с большим трудом из населения средств нехватало на очередные нужды государства.
- Все это в достаточной мере объясняет, почему Иван IV оказался вынужденным при первой возможности пойти на заключение мира, хотя бы ценой отказа от Прибалтики.
Вместе с тем с начала 1580-х годов правительство приступает к ряду реформ, которые должны были помочь дворянству преодолеть последствия кризиса и восстановить расшатанные государственные финансы. Ввиду того, что крупное светское землевладение было уже разгромлено опричниной, новые мероприятия должны были быть проведены за счет землевладения церковного. 15 января 1581 г. в этих целях был созван церковный собор, на котором было постановлено «отписать на государя» земли, которые монастыри, пользуясь условиями опричного безвременья, в широких размерах скупали у князей; из этого фонда имелось в виду производить раздачу поместий служилым людям. Кроме того, запрещалось впредь давать монастырям вклады землей. В целях прекращения ухода крестьян в монастырские владения монастыри были лишены их прежних привилегий — «тарханов» (иммунитетов), благодаря которым крестьяне, «выйдя из-за служилых людей», могли жить на монастырских землях «во льготе», так как в силу этих тарханов они освобождались от ряда государственных повинностей. Отмена тарханов была вызвана и соображениями казенной выгоды, так как с уходом посадских людей и крестьян под власть привилегированных церковных владельцев казна, теряла в их лице плательщиков налогов 104.
Уничтожение церковных привилегий имело, таким образом, задачей удержание крестьян на дворянских землях, а посадских людей — в городах. Это был первый шаг к полному закрепощению крестьян. Были приняты и прямые меры к отмене права перехода крестьян и посадских людей. К этому времени относится не дошедшее до нас Уложение Ивана IV о крестьянах и введение первых «заповедных лет». Согласно указу о «заповедных годах», изданному в 1581 г., выход крестьян был запрещен впредь «до государева указу», т. е. до нового правительственного распоряжения; указ этот был, повидимому, распространен и на посадских людей. ,
Одновременно, в том же, 1581 г. было приступлено к переписи (завершенной уже после смерти Ивана IV, при его сыне Федоре, в 1592 г.).
103 РИБ, т. XXXI, стр. 398.
104 СГГД, т. 1, № 202.
318
С. В. Бахрушин
Перепись должна была выявить находившийся в распоряжении правительства земельный фонд и платежные силы населения; вместе с тем она должна была зафиксировать права землевладельцев на живших на их землях крестьян. Впредь крестьянин, записанный за тем или иным помещиком, не мог уйти от него «до государева указу», т. е. фактически был прикреплен к земле, если до завершения переписи не поступало в суд заявки на него, как на беглого, со стороны другого помещика 105.
Таким образом, в стремлении ликвидировать тяжелые экономические последствия Ливонской войны Иван Грозный фактически удовлетворил основную потребность дворянства в крепостном труде. С дру- гой стороны, мероприятия по закрепощению крестьянства, обострив классовую борьбу, подготовили взрыв крестьянской войны через 20 лет после смерти Ивана IV. Недаром наблюдательный современник англичанин Флетчер отметил «всеобщий ропот и ненависть в населении», вызванные мероприятиями Грозного, и предсказал неизбежность «гражданской войны (civil flame)»106.
Иван IV умер 18 марта 1584 г. Воображение современников, русских и иностранцев, поражала главным образом одна черта его характера — необычайная жестокость: он был «к ярости удобь подвижен», «жестокосерд вельми и на пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим» 107. Это дало повод видеть в его характере даже некоторые патологические черты. Жестокость развилась в нем вследствие окружавшей его с детства обстановки ожесточенной борьбы между феодалами. «И моим грехом и сиротством и юностию,— жаловался сам Грозный,— мнози между усобною бедою потреблены быша, аз же возрастох в небрежении и в ненаказании [без воспитания] отца своею и матери... и навыкох их зло- кознения обычаю, мудрствовах, якоже и они» 108. И даже Курбский*, апологет боярства, должен был часть вины за жестокость Ивана IV возложить на самих бояр.
Было бы, однако, ошибкой делать упор только на эти черты биографии Грозного. Прирожденные склонности развились и усилились в условиях ожесточенной и неумолимой борьбы с непокорными вассалами. Совершенно аналогичные примеры мы имеем и в Западной Европе в период ликвидации остатков феодальной раздробленности в лице Людовика XI во Франции, Генриха VIII в Англии, Эрика XIV в Швеции. Жестокость Ивана Грозного была не только проявлением болезненной несдержанно-^ сти неуравновешенного человека, доведшей его до убийства в порыве ярости родного сына, но и сознательно применяемым методом политической борьбы, неизбежным в данных исторических условиях.
Писатель начала XVII в. Авраамий Палицын прямо говорит, что порядок в стране держался «разумом... и жесточию» Ивана IV 109 110. В Иване Грозном осуществлялась та «гроза», которой устами Пересветова дворянство требовало от царской власти.
Никто, даже враги не могли отказать Ивану IV в остром и проница-г тельном уме. «Муж чюднаго рассуждения», «смышлением быстроумный», он развил свои природные способности чтением, был «в науке книжного поучения доволен» и «многоречив зело» по. Иван ^'владел даром слова;
105 См. Н. С. Ч а е в. К вопросу о сыске и прикреплении крестьян в Московском государстве в конце XVI в.— «Исторические записки», т. 6, 1940, стр. 149—166.
106 Д Флетчер. О государстве Русском. СПб. 1906, стр. 31, 32.
Ю7 риБ, т. XIII, стр. 707.
108 «Стоглав», гл. 3, стр. 30.
Ю9 риБ, т. XIII, стр. 482.
110 Там же, стр. 620, 707.
Иван Грозный
319:
горячий и страстный, он в своих выступлениях никогда не подчинялся' принятому трафарету тогдашнего ораторского искусства, вносил в условную фразеологию официальной речи много страстности и лирики, много индивидуального и непосредственного. В разговоре и в своих писаниях он умел бить противника злой насмешкой, грубой иронией и сарказмом.. В отличие от большинства русских людей того времени он не чуждался и западноевропейской культуры, чем вызывал упреки со стороны консервативно настроенной части высшего московского общества.
В глазах современников Иван IV был незаурядным стратегом и «в бранех на супротивных искусен» ш. Свои таланты полководца он проявил и под КазанькГй под Полоцком. Он обладал и способностями хорошего дипломата. Во время Ливонской войны он развернул большую дипломатическую игру: искусно поддерживал дружеские отношения с Данией, искал союза с Турцией, выдвигал свою кандидатуру и кандидатуру^ своего сына на польский престол, вел переговоры с империей о разделе* Польско-Литовского государства. Во всех этих политических комбинациях он принимал личное участие, внося в дело всю бурную страстность весь пыл своей богато одаренной натуры.
В борьбе с пережитками феодальной раздробленности и в стремлении создать сильную государственную власть Иван Грозныш руководствовался не только династическими и личными соображениями, но и ясно осознанным пониманием интересов своей страны, обороноспособность которой требовала политического единства. В вопросе о Прибалтике Грозный предвосхитил идеи Петра и проявил гораздо больше государственной проницательности, чем Избранная рада. «Он был настойчив в своих попытках против Ливонии,— пишет Маркс,— их сознательной целью было дать• России выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Европой. Вот причина, почему Петр так им восхищался!» 111 112.
Нам нет нужды идеализировать Ивана Грозного, нет нужды затушевывать отрицательные черты его личности и деятельности, приписывать ему качества, каких у него не было. Его дела говорят сами за себя. Он создал сильное и мощное феодальное государство, которое после его смерти оказалось в силах преодолеть иноземную интервенцию и приступить к осуществлению широкой национальной программы во внешней политике. Его реформы, обеспечившие порядок внутри страны и оборону1 от внешних врагов, встретили горячую поддержку русского народа. Дворянство, крестьянские массы и городское население выигрывали от про-- ведения в жизнь государственной централизации. Таким образом, в лице Ивана Грозного мы имеем не «ангела добродетели» и не загадочного злодея мелодрамы, а крупного государственного деятеля своей эпохи, верно понимавшего интересы и нужды своего народа и боровшегося за их удовлетворение113. Поэтому народ в своих песнях и сохранил яркую- память о «грозном царе Иване Васильевиче» и о его времени как о поворотном моменте в истории Русского государства. «Когда зачиналася каменна Москва, тогда зачинался Грозный царь» 114.
Результаты государственного строительства, проведенного Иваном Грозным, сказались лишь через 30 лет, после его смерти, когда окрепшее, спаянное в одно могучее целое Русское государство не только с успехом
111 РИБ. т. XIII, стр. 620, 707.
112 «Архив Маркса и Энгельса», т. VIII, стр. 165. Курсив К. Маркса.
113 Явное преувеличение роли Ивана Грозного и забвение классового характера его политики. (Примечание редакции).
114 С. Шамбинаго. Песни времени царя Ивдна Грозного. 1914, стр. 255.
320
С. В. Бахрушин
отразило иноземную интервенцию, но и пошло быстро по пути дальнейшего развития. Несмотря на всю крутость преобразований, совершенных Иваном IV, несмотря на все казни и опалы, на которые не скупился этот «грозный» государь, созданное им государство еще не было абсолютной монархией. Даже в своей опричной политике Иван IV не всегда был, да и не мог быть в социальных условиях того времени, вполне последователен и допускал ряд уступок удельным пережиткам.
Начатое дело строительства абсолютизма завершено было по прошествии столетия Петром Великим, но не следует забывать, что реформы Грозного расчистили путь к реформам Петра и к созданию абсолютистского государства.
Таково историческое значение деятельности Ивана IV. Страстный, увлекающийся, он упорно шел к намеченной цели, ломая все препятствия, попадавшиеся ему на дороге, беспощадно расправляясь с малейшим намеком на противодействие. Он твердо знал, чего хотел, и создал политическую силу, которая позволила Русскому государству преодолеть грозившие ему опасности и выйти на широкое историческое поприще.
IX
КУЛЬТУРА ЭПОХИ ИВАНА ГРОЗНОГО 115
Бурное строительство централизованного государства при Иване Грозном сопровождалось пышным расцветом своеобразной национальной русской культуры.
Грандиозный политический сдвиг, переживаемый страной, нашел блестящее выражение как в литературе, так и в строительстве и в изобразительных искусствах.
Объединение Восточной Европы под главенством московских царей в первую очередь вызвало появление ряда монументальных исторических и литературных трудов, имевших целью обосновать идеологически и объяснить исторически образование самодержавного Московского царства. Очень видное место в разработке политической теории московского самодержавия принадлежит литературному кружку митрополита Макария (1542—1563). Человек образованный, с широкими замыслами и определенными литературными вкусами, Макарий, еще будучи архиепископом в Новгороде, задумал большой труд, имевший своею целью объединение всех церковно-литературных произведений, обращавшихся в различных русских областях. Он предполагал собрать в одно целое все «чтомые [читаемые] книги, какие в Русской земле обретаются». Для этого он привлек, не жалея денег, лучших писателей своего времени. Уже в Москве закончены были «Четьи-Минеи» — грандиозное собрание церковно-литературного материала, расположенного по месяцам. Это — попытка подвести итоги всему, что было создано в церковной литературе предшествующего времени в различных русских областях. Старинные произведения не были объединены механически: они подверглись и редактированию с политической стороны и стилистической обработке. Стремление к единому стилю являлось тоже существенным моментом в деле создания общерусской литературы. «Четьи-Минеи» наряду с канонизацией русских «святых» на соборах 1547 и 1549 гг. и с постановлениями Стогла¬
115 Выражение «Эпохи Ивана Грозного» явно неудачно. Создается впечатление периодизации по царствованиям. (Примечание редакции).
Иван Грозный
321
вого собора закрепляли, таким образом, церковно-религиозное и политическое единство Русского государства.
' Задачу исторически оправдать объединение русских земель в единое государство и установление в нем самодержавной власти должно было выполнить и другое литературное произведение. Во второй половине XV и в XVI в. проведена была большая работа по составлению общерусского летописного свода: собран был обширный и разнородный по происхождению летописный материал, дополнен отдельными сказаниями, объединен в одно целое и связан общей идеей о национальном, государственном и религиозном единстве Русской земли. В середине XVI в, было приступ- лено к составленигоптрандиозной иллюстрированной всемирной истории в 11 томах, в которой история Московского царства должна была найти достойное место.
Но самым замечательным историческим произведением времен Ивана IV и по замыслу и по исполнению является «Книга степенная, царского родословия», составленная «по благословению» митрополита Макария в 1561 —1563 гг. его сотрудником протопопом Андреем (впоследствии митрополит Афанасий). В отличие от летописных сводов, излагавших события по годам, в простой хронологической последовательности, «Книга степенная» представляет собой цельное произведение, в котором каждая часть тесно связана с остальными не только общей идеей, но и литературной композицией. Она должна была показать мировое значение Москвы как исторической преемницы Византийской империи и державы «царя Владимира» и извечность самодержавной власти русских князей, последовательно переходящей в единую династию «богоутверж- денных скипетродержателей». Автор представляет московский княжеский дом как «сад доброраслен и красен листвием и благоцветущ, много- пложен и зрел и благоухания исполнен»; от этою сада и выросла московская династия, члены которой составляют как бы ступени единой «лестви- цы», идущей от Владимира «святого» до Ивана IV.
Путем этой замысловатой литературной метафоры автор «Книги степенной» хочет наглядно показать, что самодержавие Ивана IV является продолжением этой «лествицы», в которой каждая ступень, или «степень», образует княжение отдельного князя — его предка. Через Владимира «святого», который был будто бы «сродником Августу кесарю», и через Владимира Мономаха, который «от греческого царствия получил сан боговенчанного царя», родословие Грозного чудесным образом связывалось с императорскими династиями древнего Рима и Константинополя. Так же последовательно проводила «Книга степенная» мысль о преемственности самодержавной власти в московском княжеском доме со времен «рюрикова самодержавия».
Характерной чертой московского самодержавия является его теократический характер, выражающийся в тесной связи царской власти с церковью. Наглядно это выражено в «Книге степенной» тем, что рядом с каждым князем ставится митрополит и, таким образом, подчеркивается двойственность тех сил, которые создали государство. Более того, «Книга степенная» на самих московских князей переносит представление о святости, в какой-то мере обожествляет их, называет отдельных из них «блаженными», «угодниками», «святыми», описывает чудесное зачатие как самого Ивана IV, так и его отца Василия III. В целом «Книга степенная» представляет собой пышный панегирик теократического самодержавия.
В самодержавии она видит спасение от ужасов феодальной раздробленности, средство прекращения феодальных усобиц, на изображение отри-
21 Научные труды, т. II
322
С. В. Бахрушин
дательных сторон которых она не щадит красок. Жестокому осуждению подвергаются все общественные элементы, которые, как «окаянные изменники» — новгородцы, противятся объединительной политике московских самодержцев, «не хотя покоряться богом утвержденной власти».
Особенно актуальное значение получили в трактовке «Книги степенной» эпизоды, касающиеся отношений между «скипетродержателями» и. их боярами. Бояре должны, «служа» государю и его детям, «головы свои положить». Злоумышление на «помазанника божия» «злых советников- диавольских» рассматривается как «бесчеловечное господоубийство». «Да примут месть и да престанет дерзость в Русской земле помышляющих злое на самодержавных,— восклицает с пафосом автор,— дабы и прочие не навыкают убивать государей на Руси, но со страхом повинуются величию царства начальников Русской державы!» 116 * Таким образом, исторический трактат под пером автора, писавшего накануне опричнины, превращается в жгучий политический памфлет, направленный против' недавно стоявшей у власти боярской клики, и в призыв к решительным мерам против непокорного боярства.
Концепция «Книги степенной», производившая на современников сильное впечатление своей законченностью и последовательностью, давала новый и убедительный ответ на политические запросы тех слоев русского общества, в интересах которых было укрепление самодержавного строя„ и прочно и надолго утвердилась в московской публицистике. Литератур-, пая форма, в которую облечена была эта концепция, должна была соответствовать возвышенности выражаемой ею мысли. Отсюда высокопарная стилистика, характерная вообще для макарьевской школы.
Ту же историческую концепцию обоснованности своей власти, какую мы находим в «Книге степенной», развивает и Иван Грозный в своей переписке с князем Курбским.
Грозный является, несомненно, одним из самых блестящих'писателей своего времени. Воспитаннйй на осифлянских традициях, он с большой страстностью 'развивал идею преемственнЙстй1 своей самодержавной власти, дёйая йЗ этой предпосылки соответствующие политические выводы, которые проводил на практике. Отсутствие литературного образования дает себя чувствовать у Грозного в недостатке системы и последователь1 ности изложения, в неумении отделить существенное от несущественного; в нагромождении цитат «ни строками, а ни стихами, яко обычёи искусным и ученым, ...но ...целыми книгами и паремьями [отделами] целыми и посланьми!» п1. Но недостатки стиля Ивана IV покрывались жгучей страстностью его писаний, язвительной иронией его нападок, силой выражений. 4
Такой же иронией в соединении с показным самоуничижением «паче гордости» проникнуто послание Грозного к игумену Кирилло-Белозер- ского монастыря, в котором он бичует роскошный образ жизни монахов из числа бояр, сторонников Адашева и Сильвестра, особенно Ивана Васильевича Шереметева, и попрекает монастырские власти в потакании им и в измене «преданию» основателя их монастыря Кирилла. «Да, Шере^ метева устав добр, держите его,— писал он язвительно,— а Кирилов устав не добр, оставите его!» 118.
Та же жесткая насмешка звучит и в послании Ивана IV к его фавориту Василью Грязному, попавшему в плен к крымцам и хлопотавшему
116 «Книга степенная» издана в «Полном собрании русских летописей», т. XXI; ч. 1 и 2. - '
П7 риБ, т. XXXI, стр. ИЗ.
118 АИ, т. I, № 204, стр. 379; «Послания Ивана Грозного», стр. 172.
Иван Грозный
32&
о выкупе своем из плена. Прежде чем согласиться на требуемую сумму» венценосный автор не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над своим верным слугою. «Что писал еси, что по грехом взяли тебя в полон,— говорит он с насмешкою,— ино было, Васюшка, без путя середи крымских улусов не заезжати, а уж заехано — ино было не по объезному спатио ты чаял, что в объезд приехал с собаками за зайцы,— ажно крымцы самого тебя в торок ввязали. Али ты чаял, что таково ж в Крыму, как у меня стоячи за кушаньем шутити?» 119 120.
Всю силу своего блестящего, хотя и неуравновешенного таланта, всю едкость своей иронии, всю изворотливость склонной к силлогизмам мысли Иван IV использовал для теоретического обоснования своей самодержавной власти. И тут историческая концепция «Книги степенной» была для него той основой, на которой он строил свою аргументацию, В своих сочинениях, в частности в двух посланиях к Курбскому, он высокопарно излагает те же основные мысли, какие мы встречаем в «Книге степенной», и делает острые сопоставления с политической действительностью, сопровождая свои рассуждения резкими, порой грубыми выпадами по адресу своих противников.
Концепция «Книги степенной» не была единственной в литературе XVI в. В противовес ей князь А. М. Курбский выработал собственную историческую концепцию, отражавшую идеологию крупной феодальной знати. Под разнообразными влияниями у Курбского сложилось рационалистическое миропонимание, резко расходившееся с традиционным провиденциализмом, господствовавшим в феодальной литературе его времени. Тут сказалось косвенное воздействие возникавших в XV и XVI вв. ересей; очень сильная рационалистическая струя была, и в творениях нестяжателей, а с этой группировкой в церкви Курбский был тесно связан. Были рационалисты и среди известных ему по литературе византийских богословов. Научное обоснование своего миросозерцания Курбский черпал из классических авторов — «древних философов», в частности Аристотеля. Но, может быть, главный источник его рационализма надо искать в отголосках западноевропейской реформации, долетавших* до Русского государства. В Литве, где провел значительную часть жизни Курбский, лютеране, кальвинисты, последователи других реформатских сект были в большом числе в XVI в. и среди литовского дворянства ц среди бюргерства. -Решающим моментом для Курбского было, однако» желание противопоставить стройному, официальному провиденциализму «Книги степенной», на который опиралось царское самодержавие,, такое же стройное философское мировоззрение,.которое бы опровергало теорию божественного происхождения московского, самодержавия.
Для Курбского основным фактором в истории является не воля боже? ства, а человеческая личность, которая складывается под влиянием прирожденных свойств и воспитания. Оба эти фактора определили и характер Ивана IV. По образному выражению Курбского, в его лице «родилася в законопреступлению и во сладострастию лютость»; дальнейшее завершило воспитание, которое дали Ивану бояре «на свою' и детей своих беду» 12°. И положительные и отрицательные явления в’ истории суть результаты воздействия отдельных лиц: либо «мудрых советников»,- ПОД каковыми Курбский 'подразумевает Адашева, Сильвестра и их друзей, либо «лизоблюдов» и «паразитов». Исходя из своих рационалистических - . • ‘ ’ ' г 7 ■ ч 1 з
119 Сборник «Века», стр. 73; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины, стр. 530.
120 РИБ| т XXXI, стр. 165. ~ ‘ 1
21*
324
С. В. Бахрушин
воззрений, Курбский и построил в противовес «Книге степенной» концепцию истории Русского государства, как ее понимал представитель той труппы московских феодалов, против которой был направлен террор Ивана Грозного. Это концепция «Книги степенной» наизнанку. «Книга степенная» признавала только один род великих князей московских, происходящий от Владимира «святого». Курбский при всяком удобном случае напоминает, что и те, кого преследует Иван, тоже «влекомы от роду великого Владимира», что их предки не менее святы, чем предки царя, которых «Книга степенная» сопричисляла к святым. Если «Книга степенная» отмечала в московском великокняжеском роде преемство божией благодати, то Курбский видит только преемство «лютости» и «граб- ления» в этом «издавна кровопийственном роде» потомков Даниила Александровича московского, которые «...не обыкли тела своего ясти и крове братии своей пити...» 121.
Такова безотрадная схема русской истории, которую набросал бывший удельный князь, изменивший своей стране и доживавший свой век на чужбине. Этой схеме нельзя отказать ни в оригинальности, ни в смелости, ни в талантливости, особенно по сравнению с тяжеловесной и искусственной схемой «Книги степенной», и тем не менее «Книга степенная» сумела уловить ход исторического процесса, сумела найти нужные в тот момент слова, чтобы идеологически осветить создание централизованного феодального государства, которое приходило на смену феодальной раздробленности, сумела понять прогрессивное значение этого факта, исторические же размышления знатного эмигранта были направлены назад, в то прошлое, которому не было возврата, и не давали никаких перспектив на будущее.
Наряду с литературными произведениями, отражавшими идеологическую борьбу, происходившую внутри правящего класса феодалов по вопросу о тех формах, в которые должна вылиться организация единого феодального государства, были другие ..'Произведения, подытоживавшие достижения -общерусской культуры в быту, в церковной жизни, в науке. К числу первых принадлежит «Домострой», сохранившийся в копии, принадлежавшей самому знаменитому Сильвестру. «Домострой» кодифицировал, если можно так выразиться, те правила поведения человека в сфере религиозной, государственно-общественной и семейной, которые сложились в русском обществе XVI в. и считались общеобязательными. «Стоглав» сыград такую же роль в области более узкой, церковной, регламентируя с исключительной мелочностью все стороны церковно- .административной и церкбвно-обрядовой организации. Наконец, «Азбуковник» представлял собой энциклопедию научных знаний и освящал известную систему научных воззрений, типичную для феодальной идеологии.
Рост феодальной культуры сказался во введении в Москве книгопечатания. Первые опыты были сделаны еще в 1550-х годах и находились, повидимому, в связи, с одной стороны, с тем большим литературным оживлением, которое связано с именем митрополита-Макария, а с дру- той—с деятельностью Избранной рады. В 1563 г., накануне учреждения опричнины, Иван IV вернулся к мысли о создании типографии. Во главе дела были поставлены «друкарь москвитин» Иван Федоров, дьякон одной из московских церквей, и белорус Петр Мстиславец из города Мсти- •славля. Вышедшая в 1564 г. из этой типографии первая книга «Апо¬
121 РИБ, т. XXXI, стр. 133, 281.
Иван Грозный
325
стол», украшенная гравированными заставками и фигурным изображением апостола Луки, в техническом отношении представляет собой хороший образец типографского искусства того времени. На следующий год вышли два издания «Часовника». Существует мнение, что деятельность типографии не ограничилась этими тремя книгами.
Работа типографии вызвала «презельное (превеликое) озлоблением со стороны части духовенства, которое увидело в печатании книг «ересь» и нашло поддержку среди консервативно настроенных кругов, знати. Есть известие, что типография была подожжена. Федоров и. Мстиславец должны_ были уехать из Москвы. Свою деятельность они перенесли в Литву, Белоруссию и Западную Украину. И здесь, в Вильне, в Остроге, во Львове, как и в Москве, они явились деятельными пионерами славянского книгопечатания. Их отъезд, однако, не остановил развития книгопечатного дела в Русском государстве. Известна книга, напечатанная в Москве в 1568 г. Впоследствии Иван IV устроил типографию в Александровской слободе. Избрание места для новой типографии, конечно, было неслучайно и свидетельствует о том, что б системе опричных реформ Иван IV отводил место и печати как орудию воздействия на массы.
Одной из основных целей создания типографии было то же стремление к утверждению единства церковно-государственной идеологии, какое мы наблюдаем и в постановлениях Стоглавого собора и в трудах митрополита Макария и его кружка.
Тем же целям служило и искусство. Музыка в XVI в. достигла большого расцвета. Сам царь любил пение и, случалось, «красным пением с своею станицею [хором придворных певчих] сам же государь пел на заутрени и на литургии». Он был даже немного композитором и сохранились церковные «стихиры» — «творение царя Иоанна деспота российского» 122. Он, несомненно, понимал значение музыкального искусства; у себя в Александровской слободе он держал двух наиболее талантливых композиторов, новаторов своего времени: Христианина, «гораздого- знаменному пению», создателя новой школы пения, и Ивана Носа, ученика известного новгородского «мастера» Савы Рогова. Царю подражала в меценатстве знать. Третья знаменитость времен Грозного — Степан Гладыш, ходивший по городам и учивший «Усол&ркую землю», создатель «уоольского роспева», жил у Строгановых и у них обучил будущего известного специалиста в пении Ивана Лукошко.
Но дело шло не только о создании новых «роспевов», не только о введении нового «знаменного и троестрочного и демественного пения». Тематика музыкальной композиции преследовала те же цели, что и тематика литературных произведений. «Роспевщики» и «творцы» возвеличивали своими «славниками» и «хвалительными стихирами» новых русских «чудотворцев», культ которых, установленный при Иване IV, как бы освящал государственное единство. Сам Иван IV составлял стихиры в честь патрона московского царствующего дома митрополита Петра. В память крупнейшего политического события эпохи — завоевания Ка-. зани — было сочинено особое «Казанское знамя».
В строительном искусстве объединение территории Русского государства находит яркое отражение в отказе от византийской традиции и в создании нового, национального стиля, который из центра распростра¬
122 Н. Ф и н д е й з е н. Очерки по истории музыки в России с древних времен до XVIII века, т. I, М.— Л., 1928, вып. 3, стр. 246—247.
С.-В, Бахрушин
'Ш
нился по всем областям государства, служа архитектурным выражением единства культуры и власти в Московском царстве. В народном деревянном зодчестве кроются корни шатровой архитектуры XVI в., не имеющей ничего общего ни с западноевропейскими архитектурными стилями, ни с византийскими. В основе ее лежит старинный остроконечный шатер -деревянных построек, который до наших дней сохранился на Советском севере в старых деревянных церквах XVII в. Использованный для каменного строительства, обогащенный деталями, заимствованными из романского стиля, шатер сменил прежний тяжелый византийский купол и придал зданию изящную легкость и устремление ввысь. Блестящий образец •нового стиля представляет собой поразительная по красоте церковь Вознесения в подмосковном царском селе Коломенском, построенная в 1532 г. На высоком берегу Москвы-реки возносится вверх великолепный 8-гранный «столп» (башня), опоясанный галлереей и увенчанный остроконечным шатром- с крохотной главкой, один из шедевров русского искусства. В 1556—1560 гг. русскими зодчими, псковским мастером Пос- ником Яковлевым й Бармой, был воздвигнут в самой Москве Покровский собор, более известный под названием собора Василия Блаженного, образующий группу из восьми шатрообразных столпов, сгрудившихся вокруг центрального шатра. Смелое сочетание разнообразных декоративных Мотивов придает этому ансамблю своеобразную прелесть. По примеру столицы церкви аналогичного стиля стали воздвигаться по всему Русскому государству. Шатровое строительство должно было в первую очередь служить для возвеличения победоносного самодержавия. Покровский собор прославлял героическое взятие Казани.. В 1558 г. был Заложен поразительный по замыслу пятишатровый Борисоглебский собор, в Старице, только что вымененной в 1556 г. царем Иваном у двоюродного брата князя Владимира Андреевича,— символ торжества царской власти над удельным княжеством;^ Это была своего рода каменная летопись успехов и триумфов царской власти.
Политическая тенденция, которой проникнуто строительство XVI в., усиливалась применением живописи как фресковой, так и станковой. Живопись, подобно литературе, имела целью представить в ярких образах извечность и мощь московского самодержавия и окружала религиозным ореолом носителя царской власти. - -
с После пожара 1547 г., в связи с ремонтом пострадавших от огня кремлевских построек, были заново расписаны стены Золотой палаты во дворце и под наблюдением самого Сильвестра возобновлена живопись в дворцовом Благовещенском соборе. Роспись Золотой палаты, подобно «Книге степенной», представляла собой апофеоз самодержавия, олицетворенного в образах премудрого Соломона и других иудейских царей и «судей», русских государей, предков Грозного, и, наконец, идеального «царя млада», т. е. самого Ивана, и его литературного прообраза — индийского царевича Иосафа. Ряд картин символично отображал качества, свойственные идеальному царю,— «Премудрость» в виде Соломона, созидающего храм, «Милость» — тот же Соломон, дающий милостыню бедняку, и т. д. В целой серии фресок проходила история крещения Владимира «святого» и присылки знаков царского достоинства Владимиру Мономаху.
' В центре этих величественных исторических воспоминаний стоял, однако, «царь млад», и перед глазами зрителей проходила в идеализированных образах вся его жизнь. Вот он— «сын премудр веселит отца и матерь», вот ангел возводит его на престол, вот он сидит на престоле, и ангел возлагает на него венец, вот сам «спаситель» благословляет его,
ьИван Грозный
327
мбо, как гласит надпись, «сердце царево в руце божией», и т. д. В виде мудрого царевича Иосафа тот же «царь млад» выслушивает поучение .«дивного и чудного» пустынника Варлаама — «саном священника», в •котором Сильвестр, может быть, хотел изобразить самого себя,— а в образе Иисуса Навина и Гедеона беспощадно избивает язычников, врагов .православной веры, разоряет их города, уводит в плен их жен и детей, истребляет «все дышущее», или в образе Моисея освобождает свой :народ от египетского рабства, иначе говоря, покоряет Казань и довершает начатое его предками освобождение русского народа от татарского шга.
Те же мотивы звучат и в иконописи. Взятие Казани символически представлено на иконе «Церковь воинствующая», на которой предводительствуемое тем же юношей-царем русское воинство под покровительством «воинства небесного» шествует из объятой пламенем Казани к «святому граду» Москве (она же — «небесный град» Сион). Ту же цель .прославления самодержавия преследуют прекрасные миниатюры в ^рукописи «Царственной книги».
( Новые политические задания, выдвинутые моментом перед живописью, требовали и новых изобразительных приемов.. Старая византийская живописная манера, которую рекомендовал Стоглавый собор, уже не удовлетворяла этим требованиям. Художники искали образцов на Западе, в итальянской живописи. Эти западные влияния нашли свое отражение во фресках Благовещенского собора, написанных после пожара 1547 г., в которых заметно стремление к реализму и знакомство с анатомией человеческого тела. Псковские художники писали новые иконы для того же собора «по своему разуму, а не по божественному писанию»; •один и тот же сюжет трактовали различно, вводили в церковную живопись свё¥£(кие изображения 123.
Западное влияние сказалось в символических изображениях, которыми украшены были своды во дворце, где Правда была показана в виде девицы, державшей весы; Неправда — в виде мужа, стреляющего вот врага, обратясь вспять; Разум — в виде наклоненной девицы, пишущей на свитке; Безумие — в виде мужа нагого, повергшего с себя ризы; Воздух был представлен «девичьим образом» и т. д.
Все эти новшества не могли не вызвать оппозиции со стороны части образованного общества Москвы. Дьяк Иван Михайлов Висковатый, человек умный и сам вольнодумец, «вопил» и возмущал народ против новых псковских икон, утверждая, что недопустимо изображать в человеческих образах «невидимое божество» и «бесплотных»* ангелов. Сильвестр, руководивший работами по реставрации собора, обиделся и потребовал церковного суда. Всесильного в то время (это было в 1554 г.) фаворита поддержал митрополит Макарий, которого задело вмешательство светского человека в дела, подлежавшие ведению церкви. «Не попадися и сам в еретики,— резко сказал он Висковатому,— знал бы ты свои дела, которые на тебе положены, не разроняй списков!»124.
Не только живопись, но и искусство резьбы по дереву было использовано для пропаганды новых политических идей. Прекрасный образец
123 С. В. Бахрушин явно преувеличивает влияние Запада в области изобразительного искусства. Стремление к реализму явилось в первую очередь результатом внутреннего развития русской живописи. Ведь сам же С. В. Бахрушин отмечает, что псковские художники писали иконы «по своему разуму», при чем же здесь западное влияние? (Примечание редакции).
124 «Чтения ОИДР», 1847, кн. 3, стр. 8.
328
С. В. Бахрушин
этого искусства представляет собой царское место Ивана IV, на котором талантливый мастер изобразил историю Владимира Мономаха.
Все вместе взятое — литература, музыка, строительство, живопись, резьба — блестяще утверждало идеологию крепнувшего централизованного феодального государства, складывавшегося в сложном переплетении классовой борьбы. Для этой бурной эпохи характерны искания новых художественных форм, могучие взлеты мысли и фантазии, смелость и великолепие замыслов, использование исторически сложившихся народных мотивов в сочетании с мотивами, навеянными иноземными образцами.
Одновременно с политическим объединением русских земель росла мощная и своеобразная национальная русская культура125.
(Первоначально напечатано отдельным изданием.— М. 1942, второе издание — М. 1945).
125 С. В. Бахрушин при характеристике русской культуры XVI в. не учитывает наличия в культуре каждого классового общества двух культур — культуры господствующего класса и культуры трудящихся масс. Поэтому в его очерке дана только культура класса феодалов. (Примечание редакции).
tOo»<
«ИЗБРАННАЯ РАДА» ИВАНА ГРОЗНОГО
Царствование Иван Грозного является очень важным моментом в истории образования централизованного феодального государства, объединившего русский народ и не только способствовавшего укреплению его обороноспособности, но и создавшего благоприятные условия для осуществления национальной политики как на Востоке — в Поволжье, так и на Западе — в Прибалтике.
Борьба за полную ликвидацию остатков феодальной раздробленности, за создание единого сильного государства и за абсолютизм разбивается при Иване IV на несколько этапов.
В годы правления великой княгини Елены Глинской и ее фаворита, князя Ивана Федоровича Овчины-Телепнева-Оболенского, наблюдается стремление продолжать политику укрепления государственной власти, которую так энергично проводили великие князья Иван III и Василий III. Попытка эта встретила сильную оппозицию со стороны крупных феодалов, и в результате дворцового переворота, стоившего жизни князю Телепневу-Оболенскому и, может быть, самой великой княгине, власть перешла в руки боярско-княжеской знати.
Господство крупной земельной аристократии ознаменовалось ожесточенной борьбой между отдельными феодальными семьями, принимавшей временами характер феодальной войны, и частичным возвратом к порядкам феодальной раздробленности, расхватом государственных земельных фондов, земель и крестьян частных владельцев «сильными людьми», расширением числа их вассалов и зависимых людей, разграблением великокняжеской казны и развалом дела обороны страны.
Феодальная реакция вызвала сильное антифеодальное движение в, городах и волостях, выразившееся в 1547 г. в волне выступлений на местах «мужичья» против наместников и их слуг и во многом «кровопролитии и осквернении душам» Г Очень сильное восстание вспыхнуло в июне 1547 г. в самой Москве и сопровождалось убийством дяди царя, князя Юрия Васильевича Глинского, избиением его людей и разграблением «живота княжого» «черными людьми», «того ради,— как поясняет официальная летопись,— что... от людей их [Глинских] черным людем насильство и грабеж, они же их от того не унимаху» 1 2. Толпа ходила даже «скопом» в царское село Воробьево, куда «утече» молодой Иван IV.
Опасность снизу заставила феодальные верхи принять меры к укреплению расшатанной ими самими государственной власти. Такое значение имело венчание на царство Ивана IV еще в январе 1547 г. Московское восстание послужило стимулом для дальнейших мероприятий в
1 ПСРЛ, т. XIII, стр. 267.
2 Там же. стр. 456.
330
Q. В. Бахрушин
этом направлении. Приблизительно с 1549 г. до 1560-х годов проводится ряд широких реформ в области государственного и церковного управления, суда, финансов, военной службы и организации армии, которые все имели целью усиление государственной централизации и укрепление власти и отвечали всецело интересам наиболее многочисленной группы феодалов — мелкого и среднего дворянства. «Реформы 1550-х годов», как условно принято называть этот период государственного строительства Ивана IV, юридически оформили важнейшие стороны складывавшегося политического строя в полном соответствии с классовыми интересами и притязаниями основной массы феодалов-дворян и представляют •собой, несомненно, наиболее важный этап в созидании централизованного феодального государства в Восточной Европе. В это же десятилетие намечаются и основные моменты национальной внешней политики, которые определяли ее направление до начала XVIII в.
В ходе кипучего государственного строительства обострились, одна- до, внутриклассовые противоречия в среде феодалов, приведшие к резкому столкновению между боярством, стремившимся сохранить и при новых условиях свое привилегированное положение, и самодержавием. Столкновение это вызвало со стороны царя очень решительную попытку полной реорганизации государственного управления.
Следующий этап — опричнина — всегда привлекал особенное внимание исследователей как драматизмом отдельных эпизодов, так и необычностью тех форм, в .которые вылилось при этом государственное устройство. Сущность опричнины долгое время оставалась загадочным явлением.
Начало правильного понимания опричнины именно как , этапа в истории государственного строительства, как средства окончательной ликвидации остатков феодальной раздробленности положил С. Ф> Платонов з, хотя идеалистическое мировоззрение не позволяло ему развить свои тонкие наблюдения до широких общих выводов..,© свете марксистской ^методологии вопрос об опричнине в настоящее время получил совершенно отчетливое разрешение. Этому способствовало и опубликование ряда новых источников по истории опричнины, как записок Штадена, Шлихтинга и др.
Недавно преждевременно скончавшийся .талантливый исследователь русского прошлого Н. С. Чаев обратил внимание на остававшийся до сих пор в тени последний период политических преобразований Грозного,- связанный с окончанием Ливонской войны. Этап этот выразился в реформах 1580-х годов, подготовлявших закрепощение крестьян3 4.
Из указанных этапов .за последнее время исследователи больше всего работали над детальцым изучением опричнины. Я имею в виду исследования П. А. Садикова, Р. Ю. Виппера, С. Б. Веселовского, И. И. Смирнова, И. И. Полосина и других, частично еще не напечатанные. Именно в опричнине историки видели краеугольный момент политики Грозного. Однако предшествующий опричнине период реформ 1550-х годов является, на мой взгляд, не менее, а может быть, и более значительным моментом в истории формирования централизованного
3 Нельзя согласиться с С. В. Бахрушиным в его оценке С. Ф. Платонова как
автора, положившего якобы начало правильному пониманию опричнины. В работах С. Ф. Платонова, появившихся в период кризиса буржуазной историографии, давалась антимарксистская концепция развития русской истории. Марксистская историография, посвященная опричнине, не может рассматриваться как продолжение линии, намеченной в работах Платонова. (Примечание редакции). t
4 Н. С. Чаев, К вопросу о сыске и прикреплении крестьян в Московском государстве в XVI веке.— «Исторические записки», т. 6, 1940, стр. 149—166.
«Избранная рада» Ивана. Грозного
331
феодального государства. Опричнина, как бурный вихрь, снесла остатки феодальной раздробленности и тем самым сыграла большую и объективно положительную роль, но она очень мало отразилась на организации государства. Наоборот, реформы 1550-х.годов не только оформили .складывавшиеся в течение целого века политические и социальные порядки, но и дали определенное направление дальнейшему развитию русской государственности. На базе- реформ 1550-х годов строилось Русское государство XVII в. и подготовлялся переход к абсолютизму,' завершившийся при Петре I.
Реформы 1550^х_годов тесно связываются с деятельностью так называемой «Избранной рады», т. е. правительственного кружка, сложившегося в конце 1540-х годов и продержавшегося у власти до середины 1560 г. По крайней мере рефррмы эти по времени совпадают с годами .управления «Рады». Между тем история «Рады», ее состав, социальная направленность ее программы, даже непосредственное отношение к великим событиям 1550-х годов далеко не выяснены в литературе.
В дореволюционной литературе твердо держалась точка зрения, навеянная чтением мемуаров Курбского и переписки его с Иваном Грозным, что «Избранная рада» проводила в жизнь идеалы и программу старого боярства, и что конфликт, приведший к ее падению в 1560 г., •был вызван именно этим обстоятельством. В зависимости от политических установок тех или иных историков одни видели в оппозиции царской власти, исходившей от «Рады», явление реакционное (Соловьев) или, наоборот, явление положительное (Кизеветтер). Некоторые исследователи (например, Хлебников) .подчеркивали клерикальный характер «Избранной рады» и искали в ней черты чуть ли не теократии. Исследования последних лет, нашедшие отражение в соответствующих главах учебника; истории СССР для вузов, рассматривают «Избранную раду» как проводницу дворянской программы/ в -частности мероприятий по Закреплению центральной власти, иногда отмечая и момент компромисса в пользу феодальной знати. • . 1 ^
Разрешение вопроса о характере «Избранной рады» крайне затруднено особенностями дошедших до нас источников. Как учреждение неофициальное, «Рада» не оставила никаких следов в официальных памятниках, и сведения о ней мы черпаем почти исключительно из публицистики XVI в., т. е. из источника очень своеобразного и требующего ■особенно углубленного критического подхода. Основным источником остается «История О1' великом князе Московском», написанная князем Курбским, по форме — мемуары, по задаче — острый и тенденциозный памфлет, . цель которого — показать, «откуда сия приключишася», что «прежде добрый и нарочитый царь», «от всех добрую славу имущий», превратился в кровопийцу и «хороцяку». Помимо сознательной тенденциозности, «История» Курбского, как и его послания к царю, страдает •от литературных приемов автора. Князь. Курбский — изящный стилист, который часто жертвует точностью содержания ради красоты формы и эффектного оборота речи. Он избегает простых и ясных выражений, предпочитает конкретному изложению факта блестящее, но туманное •общее место. В противоположность Курбскому, Иван Грозный любит давать конкретные факты, не останавливаясь даже перед их тривиальностью. Но, ослепленный страстью, он не различает.важных фактов от ничтожных, и в его «широковещательном и многошумящем» писании «бесчисленные [по злому выражению Курбского], воистину якобы неистовые баб басни» о постелях и телогреях часто заслоняют собою существенные вопросы. К тому же, как правильно отметил Й. И. Смирнов,
-332
С. В. Бахрушин
царь сознательно или бессознательно не делает различия между деятельностью различных групп боярства и приписывает лицам, близким к «Избранной раде», поступки и преступления, совершенные даже их политическими противниками.
Значительно более объективным является другой источник, сравнительно менее использованный исследователями для разрешения поставленной проблемы. Это те официальные и официозные источники, в которых нашли косвенное отражение события, связанные с правлением «Избранной рады». К таковым я отношу, во-первых, разряды и боярские* списки, позволяющие проследить карьеру отдельных государственных деятелей времени Ивана Грозного, во-вторых, официозные «летописцы»..
На последнем источнике следует несколько остановиться. «Летописец лет новых» в интересующие нас годы, как известно, составлялся некем иным, как Алексеем Адашевым, главой «Избранной рады». В основном тексте «Летописца», сохранившемся в Никоновском своде и в Царственной книге, мы находим лишь сводку из официальных документов,, преимущественно разрядных записей различного типа, в которых личность Адашева и деятельность его «советников» никак не отразилась. Но, повидимому, после его устранения от власти было приступлено к продолжению начатой работы, а собранные им материалы были перередак- тированы. Это видно из того, что в царском архиве, в ящике 224, хранились «списки», что писати в летописец, лета новые прибраны от лета 7068 [год опалы Адашева] до лета 7074 и до 76» (так называемая Але- ксандро-Невская летопись, служащая продолжением Никоновской, действительно доведена до конца 7076 г.), а в другом ящике лежали «описки- черные, ...что писати в летописец лет новых, которые у Алексея взяты» 5.
Следы этой доработки можно видеть как в Царственной книге, что* отмечено уже А. Е, Пресняковым, так и в Никоновской летописи,— & очень больших и по существу тенденциозных вставках, направленных к опорочению деятельности бояр в малолетство Грозного и особенно деятельности «Избранной рады». К числу таких явных вставок относятся в- Царственной книге, кроме мелких дополнений, рассказы об избиении в-* Думе в 1543 г. Ф. С. Воронцова Шуйскими и их советниками6 7, о местничестве и «небрежении» воевод в 1544 г. во время набега Эмин-Гирея Д о клевете дьяка Вас. Захарова-Гнильева на князя Кубенского и Воронцовых в 1546 г.8, о московском восстании и убийстве князя Ю. В. Глинского в 1547 г.9. Наконец, под 1553 г. отмечено кратко «место написать тут... о болезни царской», и на полях читаем текст обширной вставки 10 11. В Синодальном списке Никоновской летописи имеются приписки на полях под 7046 г. об аресте и убийстве Шуйскими князя И. Ф. Овчины- Оболенского, под 7047 г.— об аресте ими же князя И. Ф. Бельского ц о расправе с его сторонниками, под 7050 г.— о нападении Шуйских на Кремль и. Все эти вставки внесены в основной текст Царственной книги. Кроме того, в Синодальном списке под 7062 г. сделана приписка о деле князя С. В. Лобанова-Ростовского12. Любопытно, что большая часть перечисленных вставок касается эпизодов, упоминаемых Грозным в переписке с князем Курбским (о ссылке князя Бельского и казни Ми-
5 ААЭ, т. I, № 289.
6 ПСРЛ, т. XIII, стр. 443—444.
7 Там же, стр. 445.
8 Там же, стр. 448-^449, 532.
9 Там же, стр. 455—457.
10 Там же, стр. 522—526, 529—532.
11 Там же, стр. 98, 141.
12 Там же, стр. 237—238.
«Избранная рада» Ивана Грозного
333
ллурина 13 *, о приходе ратью на Москву князя И. В. Шуйского, о расправе с Воронцовым и, об убийстве князя Ю. В. Глинского «наущением» изменников — бояр15, о попытке бояр возвести на престол князя Владимира Андреевича Старицкого 16, об измене князя Семена Ростовского) 17. И самое фактическое содержание в посланиях Грозного близко к тексту вставок.
Тенденциозный подбор вставок и указанные совпадения с содержанием царских писаний не оставляют сомнения в том, что они были сделаны по распоряжению самого царя. Мы можем угадать источники, откуда черпались эти дополнительные сведения. В ряде случаев это, несомненно, следственные дела о «поносительных словах» и об измене (например, следственные дела о князе Лобанове-Ростовском и о «мятеже» при крестном целовании маленькому царевичу Дмитрию), в других •случаях — разрядные выписки, например о местничестве воевод, и тому подобные официальные документы. Однако эти официальные данные дополнялись личными воспоминаниями современников и очевидцев (например, характеристика Сильвестра, вклинивающаяся в рассказ о кре- •стоцеловании). Несмотря на свою тенденциозность, летописный материал имеет то преимущество, что в нем имеются конкретные факты, названы •определенные лица, т. е. то>, чего часто недостает ^в публицистических произведениях.
Таковы основные источники, которыми приходится оперировать исследователю, но которые все-таки далеко не достаточны для разрешения возникающих вопросов.
При большой неясности и спорности социального характера «Избранной рады» чрезвычайно важно было бы определить ее состав. Такую попытку в свое время сделал В. И. Сергеевич, впрочем, попытку не ъполне .удовлетворительную 18. Основной ошибкой Сергеевича является то, что на основании неверно им понятых! i показаний Курбского он к -«Избранной раде», причисляет, и митрополита Макария и нескольких «пресвитеров». Легенду о вхождении Макария и других .духовных лиц б «Раду» следует самым решительным образом отвергнуть, чтобы не исказить всего характера этого учреждения. Слова Курбского совершенно ясны. Он говорит о двух кружках — духовном (может быть, Освященный собор) -и светском — «Избранной раде». Вот что он пишет: Сильвестр и Адашев «царя наказуют опасне благочестию», Сильвестр, в частности, «завещавает» его «молитвам же прилежным ко богу, и постом, и воздержанию внимати со прилежанием», отгоняет от него ласкателей и человекоугодников и «отделяет от него всяку нечистоту и скверну». -«И подвижет на то и присовокупляет себе в помощь архиерея оного великого града, и к тому всех предобрых и преподобных мужей, презвитер- ством почтенных; и возбуждают царя к покаянию... и святых, непорочных Христа нашего тайн сподобляют» и т. д. Дело идет исключительно о моральном исправлении царя на «Соборе примирения» в 1549 г., о чем он говорил в 1551 г. на Стоглавом соборе. Далее Курбский продолжает: «И к тому еще и сие прилогают [Сильвестр и Адашев]: собирают к нему советников, мужей разумных и совершенных, во старости
13 РИБ, т. XXXI, стр. 58.
и Там же, стр. 59.
15 Там же, сгр. 60.
16 Там же, стр. 65
17 Там же, стр. 65.
18 В. И. Сергеевич. Русские юридические древности, т. И. СПб., 1900, стр. 369—370.
334
С. В. Бахрушин
мастите сущих, благочестием и страхом божиим украшенных, тех я онех в военных и в земских вещах по всему искусных, и сице ему их в приязнь и в дружбу усвояют, яко без их совету ничесоже устроити или мыслити... И нарицались тогда оные советницы у него «Избранная рада» 19. Ясно, что именно указанные «разумные и совершенные мужи», искусные «в военных и земских вещах», только и составляли Раду.
Впрочем, отношения Макария и к боярству и к «Избранной раде» отнюдь не позволяют говорить об активной его роли в 1550-х годах. Человек несомненно талантливый и образованный, последовательный идеолог царского самодержавия, Макарий никогда не отличался твердостью и решительностью как государственный деятель. Посаженный на святительский престол Шуйскими, он в годы их правления не мог поль'- зоваться большим авторитетом, как это видно из его жалкой роли в известном эпизоде с Воронцовым, когда в драке, происшедшей в Боярской думе, его затолкали и оборвали ему мантию. При Глинских, заинтересованных в качестве родственников молодого великого князя, от имени которого они управляли, в поднятии внешнего престижа его власти, Макарий, судя по всему, явился одним из главных инициаторов венчания на царство Ивана. IV. Однако давние связи с Шуйскими продолжали довлеть над ним, и когда в 1547 г. придворная группировка, в состав которой входили родственники царя со стороны его жены, Захарьины-Юрьевы, и обломки партии Шуйских, главные деятели переворота 1542 г. (например, князь Ф. В. Скопин-Шуйский), воспользовалась пожаром Москвы и последовавшим за ним восстанием «черных людей» для свержения Глинских, то не только придворное духовенство- в лице благовещенского протопопа Федора Бармина, но и сам Макарий, повидимому, примкнул к интриге, имевшей целью устранить непопулярных правителей. По крайней мере мысль о «волхвовании», вызвавшем пожар, и о необходимости произвести сыск была внушена царю при посещении им больного митрополита в ёго подмосковном1 Новинском монастыре, смеждун прочим, подчиненным митрополиту благовещенским протопопом. Возможно, что Макарием руководили при этом соображений государственные, но он действовал, как всегда, уклончиво и осторожно. Интрига увенчалась полным успехом. Князь Ю. В. Глинский был растерзан толпой. Князь М. В. Глинский, «всему злу начальник», был отставлен от должности конюшего. Макарий продолжал некоторое время играть известную роль. Вероятно, не без его участия возникла мысль об амнистии, осуществленной в феврале 1549 г. и являющейся развитием той частичной амнистии, которая по его инициативе была проведена в декабре 1546 г. Но скоро его оттеснила восходящая звезда ёго подчиненного,' благовещенского попа Сильвестра, «указываше бо и митрополиту и владыкам т архимандритом и игуменом и чернцом и попом... то- чию имени и образа и седалища не имеяше святительскаго» 20.
Следы борьбы между митрополитом и Сильвестром можно угадать на Стоглавом соборе, на котором возглавляемая Макарием осифлянскай оппозиция в сущности провалила все основные пункты правительственной программы, заключавшейся в «царских вопросах»'" Сильвестр даже ездил в Троицкий монастырь к свергнутому в свое время Шуйскими митрополиту Иосафу, чтобы заручиться его авторитетной поддержкой по отдельным вопросам21. Победа Макария на Стоглавом соборе была,
19 РИБ, т. XXXI, стр. 171—172.
20 ПСРЛ, т. XIII, стр. 524. '
21 О борьбе партий на Стоглавом соборе и роли в ней Сильвестра см. И. Н. Ж Д а нов. Материалы для истории Стоглавого собора (Соч., т. I, СПб., 1909, стр. 258—259).
«Избранная рада? Ивана Грозного
335
впрочем, неполная, и он должен был пойти на ряд уступок в духе нестяжательской программы. Отнюдь не борец, человек уступчивый, всегда терпеливо сносивший, когда в пылу борьбы та или другая сторона наступала на подол его святительской мантии, Макарий и на, этот раз; отошел в сторону, верный своему принципу не ссориться с сильными людьми. Он выступал во всех торжественных случаях с красноречивыми речами и посланиями, но в такой ответственный момент, когда в марте 1553 г. решалась судьба династии, мы слышим только голос Сильвестра и не видим никаких попыток’ со стороны Макария оказать воздействие на непокорных вассалов, в полную противоположность поведению его предшественника Даниила в момент смерти Василия III. Когда пошатнулось положение временщиков, враждебная им партия не допустила его вмешательства в их пользу («епископу старому запрещают и грозят»), и его слабый протест против заочного осуждения Сильвестра и Адашева был заглушен «губительнейшими ласкателями». Зато он умер в 1563 г. уважаемый всеми борющимися придворными партиями и оплаканный царем. Такова была государственная карьера этого выдающегося политического писателя, карьера* отнюдь не связанная «с Избранной радой». > ' /
Состав «Избранной рады» нам, следовательно, приходится искать не в церковных кругах^ а среди светского окружения Ивана IV. Поскольку ни мемуары Курбского, ни послания Грозного не дают в этом отношении исчерпывающих данных, мы должны обратиться к официальным материалам, чтобы установить тот круг лиц, который в изучаемое время пользовался наибольшим влиянием на дела. Официальный летописец», скупой, как общее правило, на детали, дает некоторые сведения по ин: тересующему нас вопросу в связи с рассказом о болезни царя Ивана В; начале м&рта 1553 г. Как известно, царь по возвращении из-под Казани серьезно захворал, так что «многим чаяти. кдаэнцу приближися», спешно* составил 1 марта духовную'в'пользу своего новорожденного сына Дмитт рия и приказал целовать крест «на царевичево княже Дмитреево имя» «бояром своим ближним князю Ивану Федоровичи) Мстиславскому да князю Володимеру Ивановичи) Воротыньскому с товарыщи»22. В этот день привели к присяге, кроме князей Мстиславского и Воротынского» бояр И. В. Шереметева, М. Я- Морозова, князя Д. Ф, Палецкого, дьяка И. М.. Висковатого «да бояр же Данила Романовича, Василия Михай7 ловича Юрьевых». Должны были в тот- же день также присягнуть, но уклонились под предлогом болезни князь Дм. Ив. Курлятев и казначей Никита Фуников-Курдев. К вечеру же были приведены к присяге «которые дворяне были у государя в Думе» — А. Ф. Адашев и Игнат Вешняков. Остальные бояре присягали уже на следующий день. Таким образом, из общего состава Боярской думы (более 50 человек) выделены были шесть ближних бояр (Мстиславский, Воротынский,- Шереметев, Морозов, Палецкий и Курлятев), два боярина из царицыной родни, два думных дворянина (Адашев и Вешняков), думный дьяк и казначей. Такое выделение не было случайностью. В приписке на полях Никоновской летописи перечисляется состав боярской комиссии, допрашивавшей в июле 1554 г. князя С. В. Лобанова-Ростовского, уличенного в попытке бежать в Литву. «И царь и великий князь, видя его такую злую измену, послал бояр своих князя Ивана Федоровича Мстиславского,. Ивана-Васильевича Шереметева Большого, князя Дмитрея Ивановича Курлятева, Михаила Яковлевича Морозова, князя Дмитрея Федоровича Палецкого,
22 ПСРЛ, т. XIII, стр. 529, 531.
336
С. В. Бахрушин
окольничего Олексея Федоровича Адашева, постельничего' Игнатья Вешнякова, да бояр же Данила Романовича, Василья Михайловича Юрьевых, казначея Микиту Фуникова, дьяка Ивана Михайлова, а велел его роспросити, а доведетца, и пыткою пытати» 23.
Это не только тот же состав, который присягал 1 марта 1553 г., за исключением умершего в этот промежуток князя В. И. Воротынского, но Юрьевы совершенно так же выделены в особую группу бояр, упоминаемую даже после низших чинов — окольничего и постельничего. Вывод напрашивается сам собою, что мы имеем дело не со случайной группой лиц, а со своего рода учреждением с постоянным составом.
Из шести «ближних» бояр (не считая Юрьевых, образовавших, как мы видели, в обоих случаях отдельную группу) относительно двух — Морозова и Курлятева — мы имеем совершенно точные сведения об их принадлежности к «Избранной раде». Про Д. И. Курлятева определенно говорит Иван Грозный. По его словам, Сильвестр «единомышленника своего, князя Дмитрея Курлятева, к нам в синклитию препустил... и тако с тем своим единомышленником начаша злыи свои совет утверждати» 24. Курбский прямо называет Курлятева «'синклитом Избранные рады»25. Точно так же и Морозова называет он «синклит Избранные роды» 26. Косвенное указание на причастность И. В. Шереметева Большого к «Избранной раде» есть в наказе, посланном в 1563 г. в. Крым Афанасию Нагому. В случае, если крымский хан спросит «о изменниках, которые царя и великого князя с царем [т. е. ханом] ссорили», Нагой должен 'был отвечать: «Которые, господине, люди ближние были при государе, Иван Шереметев, Алексей Адашев, Иван Михайлов и иные люди государя нашего с царем ссорили, и государь наш, того сыскал и опалу свою на них положил»27. Эти слова не только свидетельствуют о близости Шереметева к Адашеву, но и о том, что Шереметев и Адашев, сообща проводили в отношении татарских ханств ту политику, которую Курбский приписывает «Избранной раде». На близость Шереметева к «Раде» намекает и сам Грозный в послании в Кирилло-Белоозерский монастырь в раздраженных словах: «другой на вас Сильвестр наскочил» 28. Таким образом, из шести «ближних» бояр 1553—1554 гг. относительно трех имеются более или менее точные данные об их принадлежности к «Избранной раде». Если обратиться к «ближним» людям, не облеченным в боярский сан, то в их числе мы находим главу «Избранной думы» А. Ф. Адашева, «начальника» той партии, которую представлял Курбский. Таким образом, половина всех членов ближней думы может быть с большим правом отождествлена с членами «Избранной рады». Это обстоятельство позволяет высказать предположение, не следует ли в «Избранной раде» Курбского видеть «ближнюю думу» официальных источников.
В пользу такой гипотезы говорит и то обстоятельство, что все эти лица, за исключением князя Д. Ф. Палецкого, пожалованного в бояре в 1547 г., были приближены к царю почти одновременно в 1548— 1550 гг., т. е. именно в те годы, когда, если верить Курбскому, склады¬
23 ПСРЛ, т. XIII, стр. 238.
24 РИБ, т. XXXI, стр. 63.
25 Там же, стр. 280. Очевидно, по ошибке переписчика «избранный в роде». См. вариант: «синклит избранные роды».
26 Там же, стр. 309.
27 Н. М. Карамзин. История государства Российского, изд. Эйнерлинга, т. IX, примеч. 76.
28 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. IX, примеч. 37
<гИзбранная рада» Ивана Грозного
337
валась «Избранная рада». Князь И. Ф. Мстиславский в декабре 1547 г: еще фигурировал в придворных церемониях в качестве рынды, а в январе 1549 г. он уже боярин и дворцовый воевода 29.~ М. Я. Морозов, назначенный окольничим в 1548 г., получил сан боярина в 1549 г. Ив. Вас. Шереметев, окольничий с 1549 г., был переведен в бояре в 1550 г. Князь Д. И.- Курлятев получил звание боярина в конце 1548 г.30, князь В. И. Воротынский — в 1550 г. или в начале 1551 г. Хотя начало фавора Алексея Адашева относится еще к 1546—1547 гг., судя по той роли, какую он играл на свадьбах царя и его брата Юрия 31, но во главе правительства ошстал^ не раньше 1543 г.32 В 1547 г. он был рындой вместе с князем Мстиславским33, что, вероятно, и дало повод Ивану Грозному называть его «батожником». Назначение его отца в 1548 г. в окольничие является признаком возросшего значения молодого Адашева, точно так же, как и включение Федора Григорьевича Адашева в число лиц, сопровождавших в этом году царя в походе из-под Казани в Нижний Новгород34. Около 1550 г. Алексей Адашев получил назначение казначея, поставившее его во главе финансового ведомства: с этого же года начинается его постоянное участие в переговорах с иностранными послами, придающее ему характер министра иностранных дел.
В дополнение к сказанному следует отметить, что указанный состав «Ближней думы» распался вскоре после устранения от-власти Адашева в 1560 г. Как отметил уже Соловьев, «Избранная рада» была разгромлена не сразу. Летом 1560 г. на Ливонский фронт были отправлены сам Адашев и его брат Даниил. По получении 30 августа известия о взятии Феллина (Вильянди) туда было послано предписание оставить их обоих во вновь завоеванном городе в качестве воевод35. Это была ничем не скрытая опала, но преследование «советников» Адашева началось позже. Даниил Федорович Адашев был убит «по летех двух, або трех» 36, т. е. в 1562—1563 гг. К этому времени относится опала видного члена «ближней думы» князя Д. И. Курлятева, который 29 октября 1562 г. «за его великие изменные дела» был со всей семьей пострижен в монашество; незадолго перед тем были брошены в тюрьму с отобранием у них вотчин князья Михаил и Александр Воротынские, братья умершего князя Владимира Ивановича, тоже видного члена «Ближней думы»37. М. Я. Морозов был в 1562—1563 гг. вне Москвы воеводою в Смоленске, откуда в 1564 г. был переведен в Юрьев, и его «честное Юрьевское наместничество» современниками рассматривалось как почетная ссылка: «Был еси наместник пять лет на Смоленске,— писали ему с насмешкой бежавшие в Литву Тимофей Тетерин и Марк Сарыгозин,— а ныне тебя государь даровал наместничеством Юрьевским с пригороды,— что Турской Мутьянского воеводством; жену у тебя взял в заклад, а доходу тебе не сказал ни пула»38. В начале 1563 г. постигла опала и И. В. Шереметева, как об этом говорится в наказе А. Ф. Нагому, отправленному
29 «Древнейшая разрядная книга», изд. Милюковым, М., 1901, стр. 124, 136.
30 Там же, стр. 126, 130, 131, 144.
31 Там же, стр. 4; Н. Карамзин. Указ*, ооч., т. VIII, примеч. 164.
32 Молодой начинающий ученый Г. Метленков, героически павший в войне с немецкими фашистами, очень убедительно, на мой взгляд, доказал в ненапечатанной своей работе «Борьба боярских группировок в первой половине XVI века», что во время «Собора примирения», т. е. в феврале 1549 г., власть еще не была в руках Адашева.
33 «Древнейшая разрядная книга», стр. 124, 126.
34 Там же, стр. 128. ' •
35 Там же, стр. 225.
36 РИБ, т. XXXI, стр. 278. ' ’
37 ПСРЛ, т. XIII, стр. 344.
38 РИБ, т. XXXI, стр. 490.
338
С. Б. Бахрушин
25 апреля в Крым; в марте 1564 г. с его братьев и девяти бояр была взята поручная запись, что он никуда не отъедет из Русского государства 39. Князь А. М. Курбский, испугавшись опалы, изменил и бежал в Литву в 1563 г. Таким образом, в указанные годы налицо в Москве был и продолжал пользоваться видным положением из всех «ближних» бояр и окольничих — членов «Избранной рады» только племянник царя князь И. Ф. Мстиславский. Время опалы и казни постельничего Вешнякова неизвестно.
Приведенные соображения позволяют, мне кажется, с большой долей вероятности отождествить «Избранную раду» с государевой «Ближней думой». Само название «Избранной рады», которое присваивалось Ближней думе в кругах, близких к Адашеву, является перенесением на русское учреждение заимствованного из Литвы термина, который обозначал аналогичное учреждение: «Рада ближняя» или «выборная» 40.
Кроме думцев, в «Ближнюю думу» входили и представители московской бюрократии — посольский дьяк И. М. Висковатый и печатник Н. А. Фуников-Курцев, но их отношения с боярской частью «Рады» не представляются ясными. О близости Висковатого к Адашеву говорит не только совместное руководство дипломатическим ведомством, выразившееся в участии обоих в переговорах с иностранными послами в 1550—1560 гг., но и приведенное выше указание в наказе Нагому на проведение Висковатым в восточном вопросе агрессивной политики «Избранной рады». Он выдвинулся одновременно с прочими членами Рады в 1549 г., когда еще в чине подьячего был назначен ведать «посольские дела», и в том же году он уже был «посольским дьяком» 41. Однако с Сильвестром у Висковатого отношения были отнюдь не дружественные, если иметь в виду его публичное выступление против новых икон, допущенных Сильвестром в Благовещенском соборе. Явился ли Висковатый в данном случае орудием в руках враждебной временщику дворцовой партии или в его выходке проявилось своеобразное вольнодумство, которым он, по словам Ивана Грозного, выделялся в московском обществе, остается неясным. Во всяком случае удаление Адашева не отразилось на его официальном положении, и он даже получил в 1561 г. звание печатника.
Еще менее ясны отношения между большинством «Избранной рады» и печатником Н. А. Фуниковым-Курцевым. Первоначально скромный дьяк при казначее, в каковой должности и состоял еще в 1548 г., он к концу 1550 г. уже дослужился до звания печатника. Но если это возвышение следует поставить в связь с образованием «Избранной рады», то в дальнейшем Фуников-Курцев разошелся с Адашевым. Иван Грозный даже обвинял последнего и его советников в том, что они подвергли его гонениям; по словам Грозного, Никита Афанасьевич был сослан по распоряжению Адашева, и его имущество конфисковано42. И он, как Висковатый, не только не пострадал за участие в «Избранной раде», но и преуспевал на службе в 1560-х годах в качестве казначея, что объясняется, может быть, свойством с князем Афанасием Вяземским, на сестре которого он был женат.
39 «Русский биографический словарь», т. 23 (Шебанов — шотц), СПб., 1911, стр. 169—170.
40 Приношу глубокую благодарность проф. В. И. Пичете за это разъяснение.
41 С. Б. Веселовский. Синодик опальных царя Ивана, как исторический источник.— «Ппоблемьт источниковедения», сб. Ill, М.—Л., 1940, стр. 270.
42 РИБ, т. XXXI, стр. 86
«Избранная рада» Ивана Грозного
339
Можно1 думать, что оба названных чиновника, участвовавших в «Избранной раде» ex officio, по должности, проводили ее политику и даже косвенно оказывали на нее влияние, но не были близки к возглавлявшим ее лицам. Из событий 1553 г. видно, что Висковатый скорее принадлежал к партии Захарьиных. Связи с Захарьиными и с Вяземским обес^ лечили им впоследствии видное положение и в эпоху опричнины; оба они были казнены в 1570 г. в связи с новгородским делом, в котором была замешана головка опричнины.
Едва ли входили в «Избранную раду» Юрьевы. Оба раза, когда в летописи идет речь_об_их участии в «Ближней думе», они упоминаются отдельно от «ближних бояр», и оба раза дело*, по которому они .привлекались в думу, было личное, семейное дело царя, касалось династического вопроса, в котором они, как ближайшие родственники царицы, были заинтересованы: о крестном целовании их племяннику, об оскорблении царицы речами князя Лобанова-Ростовского; точно так же и в вопросе об ускорении возвращения Ивана IV из-под Казани в Москву они были заинтересованы «да споопишетца ко царице своей, сестре их»43. Курбский, говоря о противодействии «шурьев царевых» предложениям «мудрых» советников, подчеркивает закулисный, частный характер влияния, которое они оказывали на царя, пользуясь своей близостью к царице; они, по выражению Курбского, царю «шептали в уши». Этот частный характер воздействия на политику со стороны Юрьевых подтверждается и конфликтами, происходившими на этой почве между царицей и руководителями «Рады». Иван IV с горечью вспоминал впоследствии оскорбления, которыми осыпали сторонники Адашева царицу Анастасию, «вами уподобляемую Евдоксии» — нечестивой гонительнице Иоанна Златоуста, под которым подразумевается, очевидно, Сильвестр44. Пользовались «шурья» царевы и иными средствами негласного воздействия на неуравновешенного царя, направляя на него «и других ласкателей... с попами» 45.
Приближением своим к престолу Захарьины-Юрьевы были обязаны всецело браку царя с их родственницей, и это не стояло ни в какой связи с образованием «Избранной рады». И. М. Юрьев и Г. Ю. Захарьин были пожалованы в бояре уже в 1547 г.
Такое же негласное влияние оказывал и знаменитый Сильвестр-, пользовавшийся одно время совершенно исключительным доверием со стороны царя. Занимая сравнительно скромную должность священника придворного Благовещенского собора, он «ради царского жалования» приобрел очень большое значение при дворе, так что был «чтим добре всеми и владеяше всем со своими советники» и «бысть яко всемогий, воя его послушаху и никтоже смеяше ни в чем же противится ему». Он, несомненно, сыграл большую роль при образовании личного состава «Избран-* ной рады». Курбский приписывает ему выдвижение Адашева, а Иван IV — князя Курлятева. Своим авторитетом Сильвестр энергично поддерживал все предложения «Рады», но влияние его было чисто моральное: он действовал на впечатлительного молодого царя «детскимй страшилами», запугивая его воображение божьим гневом и угрозой небесных кар. «И еже убо, согрешении наших ради,— восклицает Грозный,— приключающихся болезней на нас и на царице нашей и на чадех: наших; и сия убо вся вменяху, аки их ради еже нашего к ним непослушания сия бываху»46. Это был один из тех многих духовных, которые имели «дерзно¬
43 РИБ, т. XXXI, стр. 206.
44 Там же, стр. 101.
45 Там же, стр. 206.
46 ПСРЛ, т. XIII, ст]р. 524; РИБ, т. XXXI, стр. 65. :-
22*
ж
С. В. Бахрушин
вение к державному» и пользовались этим очень искусно; но можно сомневаться, чтобы он входил непорредственно в «Избранную раду» и руководил ею, как это часто утверждают. Дело сводилось к тому, что в качестве руководителя духовной жизнью царя он иногда помогал своим друзьям, сидевшим в «Ближней думе», переломить упрямое сопротивление царя некоторым из их начинаний.
Так приблизительно определяется круг тех советников, которые входили в указанные годы в «Ближнюю, думу» царя Ивана, и* составляли ту «Избранную думу», о .которой говорит Курбский. Число этих советников можно пополнить. Возможно, что в нее позже вошел и князь А. М. Курбский, пожалованный в бояре в 1555 г. В те годы, когда складывалось основное ядро «Рады», он был еще слишком молод, чтобы претендовать на положение «ближнего» человека. ;
Попытка придать «Ближней государевой думе», шт «Избранной раде», как переиначил; это по литовскому образцу Курбский («Рада выборная» или «ближняя»), характер постоянного учреждения является очень важным моментом в истории организации правительственного аппарата централизованного государства, является определенным этапом в деле самого создания этого государства.
Боярская дума, как юна сложилась к концу XV в., уже не отвечала задачам, стоящим перед самодержавием. Это была по существу феодальная курия, объединявшая крупнейших вассалов великого князя. По мере расширения владений великого княжества она пополнялась вступавшими под власть Москвы новыми вассалами. Это*очень наглядно видно из состава Думы Ивана III. От отца своего Василия Темного Иван III унаследовал Думу, состоявшую из трех бояр, одного окольничего и двух дворецких. В течение княжения его самого вновь были назначены 34 боярина и шесть окольничих, не считая других дворцовых чинов. Большая часть новых членов Думы принадлежала к числу бывших удельных князей, потерявших свою независимость и перешедших на положение великокняжеских вассалов. Из 34 вновь назначенных бояр 23 носили княжеский титул. Среди.этой феодальной курии Иван III поневоле держал себя как «равный среди равных», терпеливо выслушивал «поносные слова» и даже «встречу любил и за встречу жаловал».
Курбский, не щадивший красок для описания злодеяний Ивана III, в вопросе о его отношениях к совету вассалов отзывается о нем с полным одобрением: «бо зело, глаголют, его любосоветна быти и ничто же почи-. яати без глубочайшаго и многаго совета» -47. Однако уже при Иване III сказалась несовместимость такого учреждения с задачами формирующегося централизованного государства. Как известно, князья Патрикеевы и Ряполовский-Стародубский жестоко поплатились за попытки «высоко- умничать».
При сыне Ивана III — Василии III делается опыт создания более тесного правительственного кружка, который являлся бы гибким и послушным орудием в руках великого князя в деле проведения централи- зационной политики. Такой смысл имели совещания «сам-третей у постели», которые вызывали негодование бояр, помнивших добрую практику его отца.
Состав совещаний «у постели» может быть отчасти установлен по рассказу летописи о последних днях жизни Василия III. Предчувствуя приближение смерти, великий князь совещался о престолонаследии со своим фаворитом, дворецким тверским И. Ю. Шигоной-Поджогиным, и дьяком
47 РИБ, т. XXXI, стр. 216.
«Избранная рада» Ивана ' Грозного
341
Григорием Меньшим Путятиным; в курсе дела был также другой дьяк — Федор Мишурин. Этими лидами не ограничивался, однако, круг ближайших советников властного великого князя. Из других данных известно большое участие в правительстве Василия III митрополита Даниила.
Для состава этого интимного кружка доверенных советников характерно, что в него входили в первую очередь люди деловые, которые держали в своих руках все нити управления: дворецкий, митрополит, дьяки, вместе с тем всецело зависимые от великого князя, не исключая митрополита, который был его ставленником. Таким образом, Василий III заменяет феодальную курию из представителей крупной знати, с которой еще считался его отец,-выражаясь позднейшим языком, кабинетом министров.
Однако такое категорическое решение вопроса было невозможно при тех условиях, в которых находилось Московское * великое княжество в начале XVI в. В решительную минуту оказалось необходимым добиться согласия крупных феодалов на завещательные * распоряжения великого- князя, и Василий III был вынужден обратиться к наиболее видным из своих вассалов как из бывших удельных князей, так и из старинного московского боярства: на предсмертные совещания великий князь приглашал князей В. В. и И. В. Шуйских, М. Ю. Захарьина, М. С. Воронцова, П. И. Головина, Н. В. Тучкова, наконец, дядю" великой княгини, М. Л. Глинского. Совещания эти не охватывали всего состава Боярской думы, которая в момент смерти Василия III насчитывала 23 человека, но это был все-таки отказ от системы совещаний «сам-третей у постели». Это был известный компромисс — попытка организовать центральное учреждение с использованием некоторых элементов феодальной курии.
Следующим этапом в этом направлении является «Избранная рада». В условиях тяжелого социального кризиса, вызванного хозяйничанием крупных феодалов в малолетство Ивана IV, и антифеодальных народных движений необходимо было создать правительство, которое бы объединило феодальные верхи для борьбы с классовой опасностью, грозившей феодальному строю, и для укрепления феодального государства. Отсюда пестрота состава «Избранной рады», пестрота, в которой была своя опасная сторона. В «Раде», так же как и в предсмертных совещаниях Василия III, объединялись крупные феодалы, титулованные и нетитулованные, с такими (выдающимися деятелями приказного аппарата, как дьяк Висковатый и сам Адашев.
«Избранная рада» сосредоточила в своих руках все нити управления. С 1550 г. Адашев возглавил казначейское ведомство и в должности казначея контрассигновал жалованные грамоты и «царевым и великого князя словом» передавал к исполнению словесные указы царя48. Вероятно, в качестве казначея Адашев руководил совместно с Висковатым всей внешней политикой, которая первоначально входила в функции этой должности. Начиная с 1551 г. до лета 1560 г. он неизменно вел вместе с Висковатым все важнейшие переговоры с иностранными послами и исполнял ряд порою очень щекотливых дипломатических поручений49. Таким образом, Адашев объединил в своем ведении две важнейших отрасли управления — финансы и внешнюю политику.
Если верить Ивану Грозному, «Избранная рада» ведала испомещение служилых людей, т. е. присвоила одну из наиболее существенных, с точки
48 Г. Миллер. История Сибири, т. I. М.— Л., 1934, стр. 334; «Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства», изд. под ред. А. И Яковлева, М., 1909, стр. 37; АИ, т. I, стр. 260.
49 ПСРЛ, т. XIII, стр. 172, 240, 279, 280, 297, 316, 322, 323, 473; С. А. Белокуро в. О Посольском приказе.— «Чтения ОИДР», 1906, кн. III, стр. 105.
342
С. В. Бахрушин
зрения тогдашних служилых людей, функций управления. Так надо, по- видимому, понимать обвинение, возводимое царем на Адашева и его друзей в том, что они роздали «ветру подобно» государственные земельные фонды 50.
К «Раде» восходили и поземельные тяжбы, как видно из раздраженного заявления Грозного, что его «хотесте судити про Ситцкого». Из намеков в царском послании ясно, что дело шло о ссоре между князем Сицким с его соседями по вотчинам в Ярославском уезде Прозоровскими из-за 150 четей земли, причем Сицкого «обыскивали, кабы злодея». Сиц- кий, бывший в свойстве с царицей Анастасией, надо думать, пробовал воздействовать на судей именем малолетнего царевича Федора и добился вмешательства в дело самого царя. В судебном разбирательстве участвовали, между прочим, князь А. М. Курбский и князь Д. И. Курлятев51.
«Ближняя дума» при Адашеве, повидимому, решала и местнические споры: «От прародителей наших данную нам власть от нас отъяша, еже вас бояром нашим по нашему жалованью честию председание почтенным быти; сия убо вся во своей власти... положиша...» 52.
Наконец, через руки Адашева и его «советников» проходили назначения на должности. «Ни единые власти не оставиша, идеже своя угодники не пост.авиша»,— жаловался впоследствии царь Иван53. С другой стороны, неугодные лица устранялись ими от службы: «на добреходных же нам,— говорит царь,— гонения разными виды умножающе». В частности, как пример, Грозный приводит заточение «в дальних странах» печатника R А. Фуникова-Курцева, сопровождавшееся «раздроблением его живота», т. е. конфискацией имущества54. Факты преследования Адашевым лиц из служебного персонала подтверждаются одним местническим делом, приводимым Маркевичем.
Подводя итоги, можно сказать, что «Ближняя дума», или «Избранная рада», в лице Адашева и его «советников» выступает как в переписке Грозного, так и в документах с теми чертами и функциями, которые свойственны правительству в современном нам смысле слова. Так понимали дело и за границей, в Польше, когда сравнивали положение Адашева при Иване IV с положением другого «ближнего человека, разумного и милостивого», Бориса Годунова при царе Федоре: «а у прежнего государя был Алексей Адашев, и он Московским государством также правил» 55.
Сосредоточение текущей правительственной деятельности в руках небольшого круга доверенных «ближних людей» явилось в сущности естественным развитием тех порядков, которые стали устанавливаться еще при Василии III, и дало повод Ивану IV жаловаться на устранение его .от управления: «Всю власть с меня сияете, и сами государилися, как хотели,— сетовал он,— а с меня есте государство сняли» 56. Эти жалобы объясняются, однако, последующими конфликтами между царем и его правительством, а отнюдь не означают, что в начале 1590-х годов реформы проводились без ведома и против воли царя.
Слабой стороной созданного Адашевым правительства являлось отсутствие в нем внутреннего единства. В социальном отношении состав
50 РИБ, т. XXXI, стр. 63.
51 Там же, стр. 65, 120.
52 Там же, стр. 63.
53 Там же.
64 Там же, стр. 86.
55 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. II, стб. 555.
66 РИБ, т. XXXI, стр. 120.
«Избранная рада» Ивана Грозного
343
ближних советников Ивана IV, группировавшихся вокруг него в эпоху реформ 1550-х годов, далеко не был однороден. Сам Адашев происходил, как показал Н. П. Лихачев, из верхов городового (провинциального) дворянства, т. е. по сравнению с остальными членами «Рады» — думцами— был человек «молодой», неродословный. Иван Грозный, конечно, преувеличивал, когда писал о нем пренебрежительно, что поднял его «из гноища» и из «батожников», намекая, очевидно, в последнем случае на начало его карьеры в качестве рынды. Но во всяком случае Адашевы не принадлежали к тем разрядам знати, из которых можно было легко попасть в думные чины. Отец временщика был уже немолодых лет, когда удостоился окольничества и только в связи с фавором его сына. Еще ниже стояли на социальной лестнице приказные дельцы, участвовавшие в «Раде»,— Иван Висковатый и Н. А. Фуников-Курцев.
Рядом со, скромным выходцем из костромского дворянства А. Ф. Адашевым и приказными дельцами в «Избранной раде» заседали представители крупных феодальных родов, потомки удельных князей, владельцы больших вотчин, частично унаследованных от предков. Таков князь Дмитрий Иванович Курлятев из рода князей Оболенских. В Оболенском уезде ему принадлежала в середине XVI в. значительная вотчина: четыре села и 58 деревень; среди служивших ему вассалов были такие, которые сами были вотчинниками 57. Д. И. Курлятев был тесно связан с последним удельным князем Владимиром Андреевичем Старицким: он сам и его брат Константин состояли при Владимире Андреевиче в 1550-х годах58. Его близость к Старицкому удельному князю сказалась и в том, что, единственный из всех «ближних бояр», он в 1553 г. воздержался от принесения присяги малолетнему Дмитрию, сказавшись больным.
Очень любопытна фигура князя Д. Ф. Паленного из стародубских князей, владельца родового Палеха59. Это был один из самых активных сторонников князей Шуйских и деятельный участник феодальных усобиц, ознаменовавших первые годы правления Ивана Грозного. В частности, он был «в совете» с И. В. Шуйским в январе 1542 г. и участвовал в вооруженном захвате Кремля. В 1545 г. великий князь припомнил Палецкому этот акт феодального своевольства, и он подпал под опалу вместе с Шуйским и их «советником» князем Кубенским, но очень скоро все были прощены благодаря заступничеству митрополита Макария, приятеля Шуйских. Когда, не без участия Шуйских, пали Глинские, князь Палецкий снова выдвинулся и даже породнился с царским домом благодаря браку его дочери, княжны Ульяны Дмитриевны, с братом Ивана IV, полоумным Юрием Васильевичем, в сентябре 1547 г.; очевидно, в связи с этим обстоятельством царь и пожаловал его в бояре в этом году.
К этому же слою потомков удельных князей следует отнести князя А. М. Курбского, происходившего из рода великих князей ярославских. До сих пор недалеко от Ярославля, на речке Курбе, сохранилось городище, на котором стоял родовой замок его семьи. Сочинения самого Курбского все преисполнены чисто удельной идеологии. Он очень кичился своим происхождением от смоленского князя Феодора Ростиславича, «правнука великого Владимира Мономаха» 60. «Аще и зело многогрешен есмь,— писал он царю,— и недостоин, но обаче рожден бых от блапо-
57 С. В. Рождественский. Служилое землевладение в Московском государстве XVi века. СПб., 1897, стр. 200.
58 «Древнейшая разрядная книга», стр. 140.
59 ДАИ, т. I, Хв 222.
60 РИБ, т. XXXI, стр. 283.
344
С. В. Бахрушин
родных родителей, от племяни же великого князя смоленскаго Феодора Ростиславича, яко и твоя царская высота добре веои от летописцев русских» 61. Живя в Литве, князь Андрей писался, по-старому, князем Ярославским 62. Для него «издавна кровопийственный род» московских князей был лишь одним из многих феодальных родов, «по роду влекомы от единого славного и блаженного Владимера», выдвинувшимся только благодаря своим злодеяниям 63. Защитник старых удельных вольностей, Курбский в своих сочинениях красноречиво отстаивал свободу вассальной присяги, право отъезда и обязанность государя советоваться со своей курией.
Наиболее видными представителями удельного княжья были в «Избранной раде» князья Воротынские, потомки князей черниговских. Князья Воротынские еще «были на своих уделах и велия отчины под собою имели». Они продолжали владеть городами Перемышлем, Одое- вым Старым, Новосилем, Островом, Черной и третьей частью стольного своего города Воротынска «со всем по тому, как было изстари» 64. Большое число вассалов из «светлых родов и благородных шляхетских» создавало военную мощь этих княжеских фамилий. «Околико тысящ... почту воинства было слуг их»,— говорит, впрочем, не без преувеличения, Курбский65. В 1544 г. Воротынские «своими людьми» охраняли принадлежавший им город Одоев66. В походы. Воротынские водили собственные полки. С 1552 г. князь М. И. Воротынский носил почетный титул «слуги», который впоследствии был присвоен Борису Федоровичу Годунову 67.
Особняком в «Ближней думе» стоит князь Иван Федорович Мстиславский, племянник царя Ивана. Отец его, князь Федор Михайлович, выходец из Литвы, был женат на племяннице Василия III, дочери его сестры, и получил на новой своей родине обширные земельные владения, которые унаследовал его сын, в частности Юхотскую волость в Ярославском уезде (30 514 дес. по подсчету XIX в.), которой он управлял как самостоятельный государь посредством своих тиунов, доводчиков и правет- чиков, жалуя поместья и иммунитетные грамоты своим слугам и другим зависимым людям68. Князю И. Ф. Мстиславскому, кроме Юхотской волости, принадлежало на юге два укрепленных города: Городенск на реке Веневе и Епифань с уездами. Это было целое небольшое государство. В одном Веневском стане Веневского уезда у Мстиславского было более 10 тыс. гектаров пашни, не считая леса и сенокосов и деревень в других станах. В Едифанском уезде ему же принадлежало более 30 тыс. гектаров пашни; в стрелецкой и казачьей слободах в городе Епифани было около тысячи дворов, в которых жили казаки и стрельцы, состоявшие на жалованье у князя Мстиславского. В двух своих городках он содержал на свой счет сильный гарнизон и несколько сот
61 РИБ, т. XXXI. стр. 133.
62 Там же, стр. 529, 531, 542, 547, 551, 564.
63 Там же, стр. 284.
64 ДАИ, т. I, № 222. Завещание Ивана Грозного.
65 РИБ, т. XXXI, стр. 288.
66 «Древнейшая разрядная книга», стр. 121.
67 Там же, стр. 120, 121; ДАИ, т. I, № 222.
68 А. Б арсуков. Сведения об Юхотской волости. СПб., 1894; Н. П. Лихачев. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках. СПб., 1895, вып. II, стр. 206; Сборник Муханова, СПб., 1866, 2-е изд., № 280. Еще в 1620/21 г. сын князя Ивана Федоровича — Федор Иванович дал Симонову монастырю в Ярославском уезде на реке Черемхе 2 погоста с 93 деревнями, 6 починками и 14 пустошами (А. Барсуков. Указ, соч., стр. 13).
«Избранная рада» Ивана Грозного
345
стрельцов и казаков; значительное число его «людей» служило ему «с земли», т. е. за поместья 69.
На него была возложена оборона южных границ70. По матери князь Иван Федорович приходился племянником царю, и родственные связи с царским домом, с одной стороны, упрочивали его положение при дворе, а с другой — поддерживали в нем лойяльное отношение к Ивану IV. По этим причинам он пользовался доверием царя, хотя его и заподозрили впоследствии совершенно неосновательно в сношениях с крымским ханом, что, впрочем, не отразилось на его служебном положении.
К титулованной—знати примыкал И. В. Большой Шереметев, тоже один из крупнейших землевладельцев XVI в. Его сыну, Федору Ивановичу, в начале царствования Михаила Федоровича принадлежало 9214 четей; он занимал в этом отношении второе место после Мстиславского. Город Городенск, принадлежавший князю Мстиславскому, был поставлен И.. В. Шереметевым, который, очевидно, одно время владел землями в Веневском уезде71.
Итак, состав «Избранной рады», за исключением Адашева и дьяков, принадлежал к высокой феодальной знати, но неоднородного происхождения: наряду с измельчавшим княжьем, некогда ^группировавшимся вокруг Шуйских, тут были представители старинного московского боярства, мощного своим богатством, и племянник царя, значение которого зиждилось на царском пожаловании.
Следующий вопрос, который стоит перед нами, это вопрос о политической программе «Избранной рады».
Царь Иван упорно утверждал, что Сильвестр и Адашев не допускали его к делам. «Нам же, что аще и благо советующе, сия вся непотребна им учинихомся» 72,— жаловался он. Точно так же и Курбский говорит, что Иван не мог без совета «Избранной рады» «ничесо же устроити или мыслити» 73.
В противовес этим далеко не объективным утверждениям царя и его политического и литературного противника, многие исследователи, исходя из предполагаемых боярских симпатий «Рады», стремились доказать, что реформы 1550-х годов, способствовавшие укреплению царской власти и усилению дворянства, были делом одного царя и свидетельствуют о том, что Иван IV при содействии Макария самостоятельно проводил свою собственную политику, диаметрально противоположную приписываемой «Избранной раде» боярской программе.
Для восстановления подлинной программы «Избранной рады» необ-, ходимо, во-первых, учитывать задачи, которые царь преследовал при призыве Адашева к власти. Он говорит, что возвысил его, «такие измены от вельмож своих видевше,... чающе от него прямыя службы»74. Таким образом, на Адашева возлагалось проведение мер, направленных к
69 Н. В. Калачев. Писцовые книги XVI в., отд. 2. СПб., 1877, стр. 1579, 1588, 1594.
70 Веневская — Епифанская вотчина была взята у И. Ф. Мстиславского после набега Девлет-Гирея в 1571 г. Сын его квязь Федор Иванович зато получил от царя Василия Шуйского Ярополчевскую волость; еще в начале XVII в. (с указанными переменами), князь Федор был самым крупным землевладельцем в Русском государстве и имел «старых вотчин во всех городах» 32 606 четей с осьминой (ни у кого из других бояр количество земли не доходило до 10 тыс. четей) (А. Барсуков. Указ, соч., стр. 9; С. В. Рождественский. Указ, соч., стр. 207).
71 А. Барсуков. Указ, соч., стр. 9; Н. В. Калачев. Указ, соч., стр. 1538.
72 РИБ, т. XXXI, стр. 63.
73 Там же, стр. 172.
74 Там же, стр. 62.
346
С. В. Бахрушин
обузданию боярства и укреплению царской власти. Посмотрим, как он справился с этой задачей.
Единственный источник, в котором мы можем найти некоторые косвенные указания на программу «Избранной рады», это мемуары Курбского; но Курбский в своем стремлении писать красиво и литературно избегает конкретных фактов и точных сообщений, и нам приходится делать выводы на основании его намеков, облеченных в отвлеченную и витиеватую форму. Курбский говорит, что советники Ивана IV, составлявшие «Избранную раду», «воистинну по делом и наречение имели, понеж все избранное и нарочитое советы своими производили». На первом месте он ставит проведенную «Радой» судебную реформу: «суд праведный, нелицеприятен, яко богатому, тако и убогому, еже бывает в царстве наилепшее» 75. Из этих слов совершенно ясно, что Курбский «Избранной раде» приписывает участие в составлении Судебника 1550 г., причем он довольно верно излагает основную тенденцию этого юридического памятника, который должен был оградить мелких и средних землевладельцев и посадских людей от произвола «сильных людей».
Как установлено за последнее время исследователями, Судебник следует поставить в единую связь с целой цепью судебных реформ, падающих на указанные годы, начиная с указа 1549 г. об иммунитетах и кончая отменой кормлений в 1555 г. Поскольку издание Судебника, как видно из слов Курбского, было делом «Избранной рады», можно с уверенностью предположить, что из ее среды вышли и прочие судебные реформы, предшествовавшие Судебнику и затем развившие и доведшие до конца намеченные в нем новые принципы организации царского, мы бы сказали, коронного, суда. Вся судебная реформа в целом отвечала пожеланиям, выставленным дворянством. Напомним, что идеолог и выразитель чаяний дворянства Иван Пересветов требовал, чтобы были изданы книги судебные, «по чему им винити и правите» 76. Этот важнейший пункт дворянской программы и был осуществлен возглавляемой Адашевым «Избранной радой».
Вторым пунктом программы «Избранной рады» Курбский выдвигает военную реформу: «И к тому воевод искусных и храбрых мужей сопро- тив врагов избирает и стратилатские... устрояют яко над ездными и над пешими». В этой фразе нельзя не видеть указания на известный декабрьский приговор 1549 г., подтвержденный в январе 1550 г., «где быта на Цареве и великого князя службе боярам и воеводам», с точным распределением воевод по рангам. В указе этом заключен вместе с тем первый, хотя и слабый, шаг к ограничению местничества и к установлению служебных назначений «без мест», в частности в случаях совместной службы бояр с дворянами.
Далее Курбский отмечает еще один важный момент в военнослужебной программе «Избранной рады» — материальное обеспечение дворянства, говоря языком XVII в., «водлуг заслуг». «И аще кто явитца мужественным в битвах и окровил руку в крови вражий,— продолжает Курбский,— сего дарованьми почитано, яко движ- ными вещи, так и недвижными. Некоторые же от них, -искуснейшие, того ради и на вышние степени возводились» 77. За этими не совсем ясными выражениями можно угадать два акта, относящиеся к изучаемой эпохе: испомещение так называемой «избранной тысячи» в подмосковных
75 РИБ, т. XXXI, стр. 172.
76 В. Ф. Ржига. И. С. Пересветов и его сочинения.— «Чтения ОИДР», 1908,
кн. 1, стр. 73.
«Избранная рада» Ивана Грозного
347
уездах и затем Уложение о службе с поместий 1555—1556 гг. Повиди- мому, на испомещение «избранной тысячи» намекает и Иван Грозный, когда упрекает Сильвестра и его советников в широкой раздаче государственных земельных фондов: «И вас почал причитати к вотчинам ко градом и к селом: еже деда нашего великого государя уложением, которые вотчины у вас взимали, и которым вотчинам еже несть потреба от вас даятися, и те вотчины ветру подобью роздал неподобно... и тех многих людей к себе примирил» 78. Курбский особенно подчеркивает обеспечение служилых людей «недвижимыми вещи», т. е. поместьями и денежным жалованьем:_«на мужество человеком подвизаемо,— говорит он,— ...мздовоздаяньмй, кождому по достоянию» 79. Эти указания могут относиться и к указу об «избранной тысяче» и к Уложению 1555—1556 гг.
Таким образом, и другая важнейшая реформа 1550-х годов — военная, явно нарушавшая интересы крупных вотчинников, которых она низводила на положение рядовых служилых людей, тоже восходит к «Избранной раде». Не случайно Иван Грозный подчеркивает, что при проведении военной реформы временщики не считались не только с интересами казны, но и с интересами титулованной знати.
Как и судебная реформа, реформа военная осуществила требования дворянства. Соответствующее пожелание высказывал Иван Пересветов. Самая формулировка у Курбского почти совпадает с формулировкой Пересветова: «Кто у царя против недруга крепко стоит, играет смертной игрою, полки недруга разрывает, верно служит, хотя от менынаго колена, и он его на величество поднимает, и имя ему велико давает, и жалования ему много прибавливат» 80. И в данном случае «Избранная рада» проводила в жизнь дворянскую программу.
Отвечала пожеланиям дворянства и внешняя политика «Избранной рады» на Востоке, выразившаяся в завоевании «подрайской Казанской землицы», на чем настаивал Иван Пересветов. Блестящий успех, увенчавший поход в 1552 г., «Казанское взятие», отдавшее все среднее Поволжье в руки Москвы, и последовавшее затем присоединение Астрахани вызвали со стороны «Избранной рады» мысль о покорении Крыма. Об этом совершенно определенно говорит Курбский: «Мы же паки о сем, и паки ко царю стужали и советовали: или бы сам потщился итти, или бы войско великое послал в то время» 81. Это сообщение подтверждается и Иваном Грозным, который в наказе Нагому приписывал Адашеву, Шереметеву и Висковатому враждебную позицию в отношении крымского хана.
Для проведения намеченной внешнеполитической программы на юго- востоке «Избранная рада» считала необходимым сохранение мирных отношений с западными соседями. Отсюда крайне несочувственное отношение с ее стороны к плану войны за Прибалтику, выдвинутому, пови- димому, самим Иваном. «Та же убо, наченшася воине, еже на гер- мане...,— жаловался впоследствии царь,— попу же убо Силивестру и с вами своими советники о том на нас люте належаще» 82.
Присоединение Прибалтики сулило, однако, дворянству гораздо больше выгод, чем тяжелая и изнурительная борьба с Крымом. Блестящие победы московского оружия в Ливонии в 1558—1560 гг., приведшие к полному разгрому Ливонского ордена, служили залогом легкого успеха.
78 Там же, стр. 63.
79 Там же, стр. 173.
80 В. Ф. Р ж и г а. Указ, соч., стр. 76.
81 РИБ, т. XXXI, стр. 240.
82 Там же, стр. 65; «Послания Ивана Грозного», стр. 40.
348
С. В. Бахрушин
В этих условиях дворянство в конфликте, который возник между царем и его советниками по вопросу о Прибалтике, стало на сторону царя. Эта не меняет факта, что внешняя политика «Избранной рады» вплоть да 1558 г. шла по линии, предуказанной Иваном Пересветовым. Более того, из следственного дела о «поносительных речах» князя Семена Лобанова- Ростовского видно, что завоевательная политика на Востоке, в частности дорого обошедшаяся война за Казань, встречала резкую критику среди реакционно настроенной части титулованного боярства.
Дворянский характер политики «Избранной рады» отметил и Иван Грозный. «Молодых же детей боярских с вами честию подобяще»,— язвительно писал он Курбскому про временщиков 83.
Политика «Избранной рады», несомненно, имела своим результатом усиление центральной власти в государстве, поэтому приписывать ей стремление поддержать феодальную раздробленность никак нельзя. Тем сложнее является оценка позиции «Избранной рады» в вопросе о престолонаследии в 1553 г. Адашев и «ближние бояре», за исключением князя Курлятева, как известно, беспрекословно присягнули маленькому Дмитрию в первый же день. Тем не менее Иван IV совершенно недвусмысленно обвинял советников — Сильвестра и Адашева — в попытке посадить на престол его двоюродного брата, удельного князя Старицкого Владимира Андреевича. «Тогда убо еже от тебе нарицаемыя доброхоты,— писал царь Курбскому,— возшаташася, яко пьяни, с попом Сили- вестром и с начальником вашим Алексеем, мневше нас в небытию быти, забывше благодеянии наших и еже и своих душ, еже отцу нашему целовали крест и нам, еже кроме наших детей, иного государя себе не искати; они же хотеша воцарити... князя Володимера, младеница же нашего... хотеша подобно Ироду погубити, воцарив князя Володимера» 84.
Действительно, Сильвестр явно агитировал в этот трудный момент в пользу Владимира Андреевича Старицкого: «Сей убо тогда начат бояром воспрещати, глаголя: про что вы ко государю князя Владимира не пущаете? Брат вас, бояр, государю доброхотнее». Отец Адашева категорически отказался присягать. Ближайший сотрудник Адашева и Сильвестра, князь Д. И. Курлятев объявил себя больным и во дворец не поехал. На основании этих объективных данных исследователи делают заключение, что «Избранная рада» несочувственно отнеслась к намерению передать престол новорожденному сыну Ивана, минуя Владимира Андреевича.
С другой стороны, вставка в «Летописец», составленная, повидимому, по указанию царя уже после отставки Сильвестра и имевшая целью очернить post factum поведение его «советников», ни одним словом не говорит о нелойяльности Адашева. Очень близкий к Адашеву князь Курбский категорически отрицал участие его группировки в попытке возвести на престол Владимира Андреевича: «А о Володимере брате воспоминаешь,— писал он Ивану,— аки бы есть мы его хотели на царство — воистинну, о сем не мыслих, понеже и не достоин был того» 85.
Но наиболее показателен тот факт, что нелойяльное будто бы поведение сторонников Адашева при крестном целовании отнюдь не отразилось на положении ни его самого, ни «Избранной рады» в целом в последующие годы. Федор Григорьевич Адашев, определенно высказывавшийся против присяги маленькому Дмитрию, в том же, 1553 г. был пожалован
83 РИБ, т. XXXI, стр. 63; «Послания Ивана Грозного», стр. 37—38.
84 РИБ, т. XXXI, стр. 64—65; «Послания Ивана Грозного», стр. 39—40.
85 РИБ, т. XXXI, стр. 133.
«Избранная рада» Ивана - Грозного
349
из окольничих в бояре; не позже июля 1554 г. получил сан окольничего сам А. Ф. Адашев.
Более внимательное рассмотрение летописного известия, в основе которого, несомненно, лежит следственное дело по поводу «мятежа», показывает, что «Избранная рада» и примыкавшие к ней бояре не представляли собой в данном вопросе чего-либо единого. Из состава боярства резко выделяются бывшие удельные князья, симпатии которых были на стороне Владимира Андреевича Старицкого. Из членов «Избранной рады» на этой позиции стояли князья Д. И. Курлятев и Д. Ф. Палецкий. Князь Палецкий,целовал крест Дмитрию со всей «Радой», но после целования посылал к Владимиру Андреевичу и к его матери княгине Евфрооинии) зятя своего Петра Борисова! для переговоров, «чтобы княгиня и сын ее пожаловали, князю Юрию Василиевичю [брату Ивана IV] и .дочери его [Палецкого, бывшей замужем за князем Юрием]... дали удел по великого князя Василиеве духовной грамоте, а они им будут, ...княгине Офросинье и князю Володимеру, на государство не сопротивны» 86 87. Зто была попытка воскресить старый феодальный обычай личного договора между вассалом и сюзереном об условиях службы. Такие же •переговоры вел и князь Д. И. Курлятев, который тоже «ссылался с князем Владимиром, хотел его на государство».
Из бояр, не входивших в состав «Избранной рады», отказывались целовать крест князья И. М. Шуйский, И. И. Турунтай-Пронский, Петр Щенятев, Семен Ростовский, Д. И. Немово — все потомки удельных князей. Идеологию этой удельной знати хорошо выразил «старый изменник, собака» (по выражению Грозного) князь Семен Ростовский. Он досадовал, «будто государь его и род его посылал не по их отчеству со многими с теми, которые меныни их». Далее он осуждал завоевательную политику царя, говоря, что «царство оскудело, а Казани царю и великому князю не здержати, ужжо ее покинет». Таким образом, князь Ростовский и стоявшие за ним князья критиковали мероприятия «Избранной рады» как в отношении ограничения местничества (указ 1549—1550 гг.), так и в области внешней политики. Князь Семен жаловался и на то, что государь «не жалует великих родов, безсчестит, а приближает к себе молодых людей, а нас ими теснит». Эти «поносительные слова» явно метили в Адашева, и это следует иметь в виду, чтобы понять позицию этого последнего 8/.
В вопросе о престолонаследии удельная знать держалась старого принципа родового старшинства. «Как де служити малому мимо старого?»,— говорил князь Д. И. Немово88. За этим скрывалась острая ненависть к Захарьиным, на которых княжье смотрело, как на выскочек, сильных «кикою», т. е. близостью к жене царя. «Да и тем нас истеснил... Тцарь],— сетовал князь С. Ростовский,— что женился, у боярина у своего дочерь взял, понял робу свою, и нам как служити своей сестре...» 89. «Ведь де нами владети Захарьиным, и чем нами владети Захарьиным, а нам служити государю малому, и мы учнем служити старому — князю Володимеру Ондреевичю» 90,— заявляли князья.
На особой, совершенно принципиальной позиции стоял отец Адашева, окольничий Федор. Григорьевич. В передаче престола'младенцу он видел опасность возврата к событиям малолетства Грозного. «Ведает бог, да ты,
86 ПСРЛ, т. XIII, стр. 523.
87 Там же, стр. 237, примеч.
88 Там же, стр. 525.
89 Там же, стр. 237, примеч. . ..
90 Там же, стр. 525.
350
С В. Бахрушин
государь,— говорил он,— тебе, государю, сыну твоему царевичу князю Дмитрею, крест целуем, а Захарьиным нам Данилу с братьею не служи- вати, сын твой, государь наш, еще в пеленицах, а владети нами Захарьиным Данилу с братьею, а мы уже от бояр до твоего возрасту беды видели многие»91. Таким образом, выступление отца временщика носило иной характер, чем оппозиция удельной знати. Костромской дворянин отражал настроения широких кругов дворянства, много пострадавшего в годы боярского правления. Его возражения исходили из соображений не феодальной службы, как понимали вопрос о смене на престоле удельные князья, а из соображений государственных.
Сильвестр, которого в данном случае не следует отождествлять с «Избранной радой», поддерживал Владимира Андреевича по соображениям личного характера. Он был тесно связан со старицким князем, подобно тому, как митрополит Макарий был связан с Шуйским. «Бысть же сей Силивестр советен и в велицей любви бысть у князя Владимера Оидреевича и у матери его княгини Ефросийнии»,— сказано в летописи. Связи эти были стародавние. В правление князя И. Ф. Бельского его «промыслом» княгиня и ее сын, в то время подросток, были «из нятства выпущены»92. Симпатии Сильвестра к Владимиру Андреевичу привели его к столкновению с «боярами», т. е. с Захарьиными. Таким образом, в бурные дни 1—2 марта 1553 г. «советники» Адашева действовали далеко не единодушно. Большинство «Избранной рады» присягнуло маленькому царевичу, и если оно сделало это неохотно, то это было вызвано опасением за будущность государства, за его крепость. Князья вспомнили старый удельный обычай договора с сюзереном, совершенно так же, как это имело место и после смерти Василия III, когда влиятельные вассалы великого князя предлагали свою службу его брату Юрию Ивановичу Дмитровскому. Наконец, некоторые лица руководствовались личными симпатиями и антипатиями. Сказались те внутренние противоречия, обусловленные пестротою состава «Рады», которые должны были привести к падению правительства Адашева.
Подводя итоги, можно сказать с уверенностью, что «Избранная рада» отнюдь не может рассматриваться как проводница реакционных феодальных стремлений. Она проводила в жизнь реформы 1550-х годов, имевшие целью укрепление централизованного государства и отвечавшие всецело интересам дворянства. Только поддержкой дворянства можно объяснить то обстоятельство, что «Избранная рада» удержалась у власти в течение десяти лёт. Однако мартовский эпизод 1553 г. показал, что неизбежный при тогдашнем соотношении сил в классе феодалов компромиссный состав «Избранной рады», в которую входили и потомки удельных князей, не мог не отразиться на последовательности проведения в жизнь ее программы. В малолетство Ивана IV такой неоднородный состав регентского совета, в котором ближайшей родне великого князя, митрополиту, дьякам, и, наконец, самой регентше и ее фавориту противостояли могущественные князья Шуйские с их родней и клиентурой, привел к вооруженным столкновениям и насильственным переворотам. В 1550-х годах государственная власть настолько укрепилась, что повторение подобных эксцессов было уже невозможно. Но участие титулованных феодалов сказалось в некоторых уступках, которые «Рада» вынуждена была сделать в их интересах.
К таким уступкам следует отнести статью Судебника о предоставлении
91 ПСРЛ, т. XIII, стр. 524.
92 Там же.
«Избранная рада» Ивана Грозного
351
преимущественного права выкупа княжеских вотчин членам рода. Может быть, влиянию тех же крупных феодалов следует приписать и статью Судебника о законодательных правах «всех бояр», т. е. Боярской думы (если только не видеть в этой статье лишь попытку точно определить функции центральных учреждений). Статья эта, как видно из дополнительных статей в Судебнике, в основном проводилась в жизнь в 1550-х годах. Явно боярскую нестяжательную политику проводила «Избранная рада» на Стоглавом соборе, чем восстановила против себя осифлянское духовенство во главе с митрополитом Макарием. Наконец, Иван намекает на пристрастное разрешение «Избранной думой» местнических споров в пользу лиц, близких к ее главарям: «яко же вам годе, и яко же кто каковое восхощет» 93. Впрочем, местнические дела всегда служили в Русском государстве средством устранения противников лицами, находившимися у власти. Эти, в сущности очень незначительные, уступки компромиссного характера в пользу феодальной знати могли в итоге вызвать раздражение среди рядовой массы дворянства, чаяния которой не были удовлетворены ни реальными результатами взятия Казани, обманувшими ожидания, связанные с этой «подрайской землицей», ни уложением о службе, далеко' не обеспечивавшим всех земельных нужд мелких служилых людей, и тем самым сделать" возможным устранение от власти Адашева и его советников.
Конфликт, приведший в конечном итоге к падению «Избранной рады», был далеко не принципиальный. Формально правительство Адашева пало в результате разногласий по вопросу о внешней политике. Адашев и его «советники» настаивали на продолжении наступательных войн против татар и на завоевании Крымского ханства. Но царь Иван был увлечен более широкими и более соответствовавшими интересам его государства планами войны за Прибалтику. На этой почве между ним и «Избранной радой» происходили резкие столкновения. «Како же убо воспомяну о германских градех!.. писал впоследствии с горечью Грозный.— От попа Селивестра и от Алексея й от вас какова отягчения словесная пострадах, ихже несть подробну глаголати!»94. Взаимное неудовольствие обострилось благодаря вмешательству третьих лиц: на стороне «Избранной рады» — Сильвестра, прибегшего к обычной своей системе запугиваний и морального воздействия, а на стороне царя — «помогающе ему ласкателям». В пылу борьбы и встал со всей остротой общий принципиальный на этот раз вопрос о взаимоотношениях царя и его правительства. Царь стал утверждать, что его советники хотят с него «снять» власть. «Избранная рада» настаивала на целесообразности своих предложений и жаловалась на то, что царь отказывается следовать советам своих «мудрых синклитов».
Поскольку в «Избранной раде» были сильно представлены крупные феодалы, для защиты позиций правительства выдвинут был реакционный в данных условиях принцип обязательного разделения власти между сюзереном и его вассалами. Эта теория была с особенной полнотой развита в сочинениях князя Курбского. Идеальный образ правления Курбский видит в сотрудничестве царя с боярами: «Царю достоит быти яко главе, и любити мудрых советников своих яко свои уды [члены]»,— говорит он. Курбский стремится обосновать притязания знатных вассалов на исторических прецедентах (практика Ивана III) и даже на естественном
93 РИБ, т. XXXI, стр. 63. О местнических спорах, в которых замешан был видный представитель партии Адашева князь Д. И. Курлятев, см. «Древнейшая разрядная книга», стр. 107, 161, 190, 220.
94 Там же, стр. 74; «Послания Ивана Грозного», стр. 48—49.
352
С. В. Бахрушин
праве, «понеже, яко безсловесным есть, надлежит чувством [инстинктом] по естеству управлятися, сиде всем словесным [разумным существам] — советом и разсуждением». «Царь же, аще и почтен царством, а даровании которых от бога не получил, должен искати добраго и полезнаго совета не токмо у советников,- но и у всенародных человек, понеже дар духа дается не по богатеству внешнему и по силе царства, но по право- сти душевной». Царь не только должен советоваться с мудрыми своими советниками, он должен их слушаться. Курбский напоминает, «что принесло непослушание сингклитского совета, [царю Давиду] и яковую беду навел бог сего ради — мало весь Исраиль не погибе» 95.
Такова была точка зрения, которую выдвигали лица, близкие к «Избранной раде». Правительственный кризис принимал, таким образом, характер столкновения между самодержавием и удельной стариной. •Предназначенная сменить прежнюю систему феодальной курии, «Избранная рада» сама проявляла тенденцию воспринять некоторые черты этого устарелого учреждения, противоречившие существу централизованного государства. Естественно, что дворянство, кровно заинтересованное в усилении царской власти, отошло от «Избранной рады» и, лишенное его поддержки, правительство Адашева вынуждено было уйти в отставку.
Борьба за власть, разгоревшаяся в конце 1550-х годов в правительственных кругах, борьба, в которой на стороне Адашева приняли участие крупные феодалы, не должна, однако, закрывать перед нами основные моменты в истории «Избранной рады». В «Избранной раде» мы имеем очень важную попытку организации правительства, которая не удалась вследствие отсутствия единства внутри самой Рады. В годы своей власти «Избранная рада» проводила политику, в основном имевшую целью укрепление централизованного государства и удовлетворение социальных нужд дворянства. Когда из-за разногласий с царем по вопросам внешней политики положение ее пошатнулось, то со всей яркостью сказались внутренние противоречия, крывшиеся в разнородности ее состава. Это и привело к падению правительства Адашева.
(Первоначально напечатано: «Исторические записки», кн. 15, 1945, стр. 29—56).
95 РИБ, т. XXXI, стр. 172, 211, 213, 214—215.
ИВАН ГРОЗНЫЙ В СВЕТЕ НОВЕЙШИХ ИССЛЕДОВАНИЙ 1
Одним из важных вопросов истории русского народа, коренным образом пересмотренных советской историографией, является вопрос об Иване Грозном.
Иван Грозный уже современникам казался личностью загадочной и страшной. «Превысочайшаго во-истинну и преславнейша всех бывших, славиму же от конец небес до конец их», подобным «Макидону», «ино- рога бывши во бранех» — величает его своим вычурным языком дьяк Иван Тимофеев и тут же с недоумением прибавляет, что он «от умышле- ния же зельныя ярости на своя рабы подвигся толик, яко возненавиде грады земля своея ... и всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако рассече»1 2. Такой же загадкой вошел Иван IV и в историческую науку. Для большинства дореволюционных историков это была психологическая проблема3; интересовали самая личность Грозного и условия* в которых она создавалась; дебатировался даже вопрос с психиатрической точки зрения — был ли Грозный нормален умственно. Даже виднейший из дореволюционных историков конца XIX — начала XX в. В. О. Ключевский отказывался видеть в деятельности Ивана IV какой- либо «государственный смысл». Впрочем, уже в трудах Соловьева и Платонова были сделаны попытки подойти иначе к вопросу. Оба они расценивали деятельность Ивана IV как момент решительной схватки «государственного начала», воплощенного этим грозным государем, с удельной стариной; особенно в этом отношении интересен пересмотр представлений об опричнине, проделанный Платоновым. Но сугубо идеалистическое понимание государства как надклассового явления у Соловьева и отсутствие общей законченной концепции у Платонова лишали выводы их глубокой научной базы. Н. П. Павлов-Сильванский, первый из буржуазных историков решившийся громко сказать о закономерности исторического процесса у всех народов и создавший новую периодизацию русской истории, в основе которой лежала господствовавшая в западноевропейской исторической науке концепция, усмотрел в эпохе Грозного переходный момент от феодализма к сословной монархии.
1 Настоящая статья представляет собой обстоятельный обзор наиболее важных советских работ, посвященных истории Русского государства в 30—80-х годах XVI в. Существенным недостатком историографического очерка С. В. Бахрушина является то, что он посвящен не основной проблематике 30—80-х годов XVI в., а оценке личности Ивана Грозного. Тем самым создается преувеличенное представление о роли Ивана Грозного в общественном развитии XVI в. (Примечание редакции).
2 РИБ, т. XIII, 1909, стб. 269, 271; «Временник Ивана Тимофеева», М.— Л., 1951, стр. 10—17.
3 К оценке буржуазной историографии, посвященной Ивану Грозному, С. В. Бахрушин подходит несколько объективистски, отмечая ее серьезные ошибки, но не вскрывая ее классовых основ. (Примечание редакции).
23 Научные труды, т. II
354
С. В. Бахрушин
Для своего времени это историческое утверждение Павлова-Сильванского представляло большой шаг вперед, но концепция его, основанная на неверной трактовке феодализма как юридического понятия, а не социально-экономической формации, ненаучна 4. Выводы Павлова-Сильванского между тем легли в основу взглядов Н. А. Рожкова и М. Н. Покровского об эпохе Ивана IV, которые еще более осложнили вопрос, связав «падение феодализма» в XVI в. с антимарксистским учением о смене феодального периода периодом так называемого «торгового капита* лизма».
Если русская буржуазная историография и после нее «школа Покровского» не сумели понять и научно разъяснить значение Ивана Грозного в ходе русского исторического процесса, то западноевропейская историческая наука была в этом отношении совершенно бессильна. В лучшем случае представители ее, как Леруа-Болье или Валишевский, повторяли выводы Соловьева, Ключевского или Платонова, в худшем — давали романтический образ кровожадного злодея на престоле, как в недавно вышедших популярных книгах Ст. Грэхэма5.
Пересмотр вопроса об Иване Грозном на базе научного марксистского метода был произведен уже советскими историками. Этому способствовало и появление в советской печати новых, отчасти совсем неизвестных, отчасти до сих пор известных лишь из вторых рук или в отрывках источников по эпохе Грозного. На первом месте стоят записки опричника, немца по происхождению, Генриха Штадена, вышедшие у нас на русском языке в переводе И. И. Полосина еще до того, как они были напечатаны в Германии6; почти одновременно напечатан был впервые полный русский перевод записок Таубе и Крузе7. К числу иностранных сказаний об эпохе Грозного относится также сказание Альберта Шлих- тинга, тоже впервые изданное (в переводе А. Малеина) 8. Не менее важны напечатанные П, А. Садиковым переписка Ивана Грозного с опричником Василием Грязным9 и собрание актов времен опричнины10. Все эти публикации позволили совершенно заново осветить темные вопросы, связанные с реформой Ивана IV.
Вопрос о необходимости коренного пересмотра оценки Ивана Гроз-
4 С. В. Бахрушин не ставит вопроса о кризисе буржуазной историографии в период империализма и не дает политической оценки реакционных концепций буржуазных историков, враждебных марксистско-ленинской исторической науке. Отсюда идеализация Н. П. Павлова-Сильванского. (Примечание редакции).
5 St. Graham. Ivan the Terrible; Он же. Boris Godunof. London, 1933.
Оценка зарубежной буржуазной историографии дана С. В. Бахрушиным несколько
объективистски. С. В. Бахрушин говорит о ее методологической беспомощности, не касаясь ее враждебного отношения к марксизму-ленинизму. (Примечание редакции).
6 Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. М., 1925.
7М. Г. Рогинский. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе.— «Русский
исторический журнал», кн. VIII, Пг., 1922.
8 «Новое известие о России Ивана Грозного». Сказание Альберта Шлихтинга, Л., 1934. Отмечая значение появления в печати новых источников, относящихся ко времени Ивана Грозного, С. В. Бахрушин не дает оценки запискам-Г. Штадена, Таубе и Крузе, А. Шлихтинга и других авантюристов и агентов враждебных России правительств иностранных государств. Несмотря на содержащийся в этих записках в ряде случаев интересный материал, их авторы стремятся подобрать данные, свидетельствующие о бессмысленной якобы жестокости Грозного, доходя в этом отношении до прямой фальсификации. (Примечание редакции).
9 П. А. Садиков. Царь и опричник. Сб. «Века», Пг., 1924; Он же. Очерки по истории опричнины. М.— Л1., 1950, стр. 530—539.
10 Сб. «Исторический архив», т. III, 1940; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины, М.— Л., 1950, ч. III. Документы, стр. 418—530.
Иван Грозный а с&ете новейших исследований
355
ного в нашей литературе' был поднят Р. Ю. Виппером в его блестящей книге, вышедшей в 1922 г.11
Взяв на себя задачу исторической реабилитации Ивана Грозного, Р. Ю. Виппер со свойственным ему талантом показал его как выдающегося государственного деятеля, дипломата и стратега, вполне выдерживающего сравнение с такими крупными историческими деятелями, как Петр Великий, Сила аргументации автора заключается в том, что, как специалист по всеобщей истории, он ставит Ивана IV в окружение государственных деятелей современной ему Западной Европы, и на международном фоне московский самодержец вырастает в мощную, величественную фигуру11 12.
Недостаточно было порвать со старым представлением об Иване Грозном, как о полоумном тиране, действовавшем без всякого государственного смысла. Надо было создать цельную научную концепцию эпохи, в которую действовал этот царь, чтобы объективно определить то место, которое ему принадлежит в ходе исторического развития.
Попытка дать такую концепцию сделана была в первом томе учебника «Истории СССР» для высших учебных заведений, вышедшем в 1939 г.13, и в дальнейшем развита в научно-популярных работах С. В. Бахрушина 14 и И. И. Смирнова 15,
Время царствования Ивана Грозного рассматривается в учебнике как решающий момент в истории образования централизованного феодального государства в России и начало постепенного превращения его в государство многонациональное 16,
Этот момент был подготовлен ростом производительных сил. До тех пор пока не была преодолена, хотя бы частично, экономическая раздробленность страны, невозможна была централизация государственной власти. В. И. Ленин показал, что фактическое слияние всех областей, земель и княжеств в одно целое, происшедшее в России в период «примерно с 17 века», «вызывалось усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок» 17 18, Естественно, что этот основной вопрос привлек особенно острое внимание советских исследователей 1в. «Всероссийский рынок» сложился не сразу, и очевидно, что без выявления рыночных связей между отдельными частями страны
11 Р. Ю. Виппер. Иван Грозный. М., 1922; изд. 2-е Ташкент, 1942; изд. 3-е, М., 1944.
12 Первое издание книги Р. Ю. Виппера 'содержало ряд ошибок, устраненных при последующих переработках. (.Примечание редакции).
13 Раздел В., гр. III (автор — С, В. Бахрушин).
14 С. В. Бахрушин. Иван Грозный. М., 1942; изд. 2-е, М., 1945.
15 И. И. Смирнов. Иван Грозный. Л., 1944.
16 В учебнике «Истории СССР», т. I, С. В. Бахрушин проводит точку зрения, согласно которой в середине XVI в., после присоединения к Русскому централизованному государству Казанского и Астраханского ханств, Русское государство из национального «превращается» .в многонациональное. Эта точка зрения вызывает серьезные возражения. Русское централизованное государство с самого своего возникновения (в конце XV в.) было смешанным, состоявшим из ряда национальностей, еще не сложившихся в нации. Русский народ явился объединителем национальностей. В образовании централизованного государства ему принадлежит основная ведущая роль. Для мордвы, коми, карелов и других народов их присоединение к России имело большое прогрессивное значение. (Примечание редакции).
17 В. И. Ленин. Соч., т. 1, стр. 137.
18 Вопросу о предпосылках всероссийского рынка посвящен незаконченный труд
С. В. Бахрушина: «Предпосылки всероссийского рынка в XVI в.»—в кн.: «С. В. Бахрушин. Научные труды», т. I, М., 1952, стр. 25—55. Вопрос о внутреннем рынке в XVI в. рассматривается также в книге Б. Д. Грекова «Крестьяне (на Руси», М., 1946, стр. 552— 570. (Примечание редакции). . . 1 j :
23*
356
С. В. Бахрушин
не могли быть поняты успехи централизации при Иване Грозном. Для разрешения поставленной проблемы были привлечены новые, до сих пор совершенно не использованные материалы — приходо-расходные книги монастырей XVI в., из которых только несколько напечатано, а большинство (Иосифо-Волоколамского монастыря, вологодского Прилуцкого, московского Чудовского, Никольского-Корельского и др.) остается неизданным. Даже предварительное изучение этого источника показало значительно большее развитие товарно-денежных отношений в феодальном хозяйстве XVI в., чем предполагалось. Города XVI в. уже представляли собой крупные центры ремесленного производства, питавшиеся покупным хлебом. Уже намечались, с одной стороны, потребляющие районы, с другой — районы, производящие продукты сельского хозяйства и сырье, а также специализировавшиеся в определенном виде ремесленного производства. Это обстоятельство способствовало развитию постоянных торговых отношений между районами, подготовлявшему образование всероссийского рынка. Постепенно в товарно-денежные отношения втягивались даже крупные феодальные вотчины, как это показал М. Н. Тихомиров на примере Иосифо-Волоколамского монастыря 19. В оживленном товарообмене, как теперь выясняется, внешняя торговля, которой раньше придавалось основное значение в русской экономике XVI—XVII вв., играла второстепенную роль. Связи между местными русскими рынками в XVI в. уже были настолько оживлены, что говорить об «экономической раздробленности» не приходится.
Но пристальное изучение источников вскрыло и те непреодолимые в то время препятствия, которые встречало развитие товарно-денежных отношений в России в XVI в. Товарность феодального хозяйства еще была очень слабой. Феодальные иммунитеты и создаваемые ими перегородки были в полной силе. Мануфактурного производства, процветавшего в то время в Западной Европе, в Восточной еще не было и в зародыше. Говоря словами И. В. Сталина, «капиталистического развития еще не было, оно, может быть, только зарождалось» 20.
Но если развитие производительных сил в Восточной Европе шло медленнее, чем в Западной, то было одно обстоятельство, которое ускоряло на востоке Европы процесс образования централизованного государства. «На востоке Европы...,— говорит И. В. Сталин,— образование централизованных государств, ускоренное потребностями самообороны (нашествие турок, монголов и пр.), произошло раньше ликвидации феодализма, стало быть, раньше образования наций» 21. Следствием этого явления было образование в Восточной Европе, в частности в России, «смешанных многонациональных буржуазных государств».
Проблема образования многонационального государства в советской историографии разработана еще слабо. Вопросы, связанные с обороной страны при Иване Грозном и с его внешней политикой, до сих пор не подвергались монографическому исследованию. В своем общем очерке об Иване Грозном И. И. Смирнов в немногих тонких штрихах отметил значение для судеб русского народа завоевания Казанского ханства. «Казань,— говорит он,— в первой половине XVI в. являлась своеобразным фокусом, в котором концентрировались враждебные Русскому государству силы... Реакционная роль Казанского ханства проявлялась в двояком отношении. Во-первых, наличце враждебных России и агрес¬
19 М. Н. Тихомиров. Монастырь-вотчинник XVI века.— «Исторические записки», *!\ 3, 1938.
20 И. В. Сталин. Соч., т. 5, стр. 34.
21 Там же, стр. 15. , ^
■357
Иван Грозный з свете новейших исследований
сивных татарских государств в Восточной Европе содержало в себе угрозу возможности восстановления в той или иной форме татарского ига... Помимо этого непосредственного значения Казани как враждебной России силы, реакционная роль Казанского ханства заключалась в том, что оно сковывало силы Русского государства и не давало ему возможности вести активную борьбу с врагами на Западе»22. Эти интересные мысли требуют, однако, дальнейшего раскрытия и уточнения и скорее указывают на направление, в котором должны идти дальнейшие изыскания, чем говорят об определенных выводах.
Еще не закончено и изучение Ливонской войны, которое проводит Г. А. Новицкий, но_уже сейчас выяснены некоторые стороны этого вопроса. В книге Р. Ю. Виппера, в статьях И. И. Полосина очень выпукло показано международное значение Ливонской войны, грандиозный характер которой со всей силой развертывается на широком фоне политических отношений Западной Европы. С другой стороны, показаны реальные условия, толкавшие Ивана Грозного к борьбе за Балтийское побережье в целях прорыва блокады враждебных государств, мешавшей нормальному развитию производительных сил в русских землях.
Наконец, поставлен вопрос и о поддержке, которую выступление Ивана Грозного встретило со стороны местного эстонского и латышскою населения, угнетенного немецкими светскими и духовными феодалами. Эта сторона дела тем важнее, что она приближает нас к разрешению проблемы об условиях образования многонационального государства, которая до сих пор остается почти не затронутой советской историографией.
Таким образом, проблема усиления Русского централизованного государства, созданного Иваном III, при его внуке, в основном поставлена советскими учеными23. В свете этой проблемы получила новое освещение и вся деятельность Ивана Грозного. На его долю выпало уничтожить остатки феодальной раздробленности в условиях ожесточенной борьбы с крупными феодалами — боярами, упорно отстаивавшими старые удельные вольности. Его роль в истории России такая же, как роль Людовика XI во Франции, Генриха VIII в Англии и других западноевропейских государей, боровшихся за создание сильной государственной власти.
В малолетство Ивана IV господство крупной земельной аристократии ознаменовалось ожесточенной борьбой между отдельными феодальными семьями, принимавшей временами характер феодальной войны, частичным возвращением к порядкам феодальной раздробленности, расхватом государственных земельных фондов, земель и крестьян частных владельцев «сильными людьми», расширением числа боярских вассалов и холопов, разграблением великокняжеской казны и развалом дела обороны страны. Феодальная реакция вызвала бурное антифеодальное движение в городах и волостях, выразившееся в 1547 г. в выступлениях «мужичья» против кормленщиков и их слуг и в мощном восстании в самой Москве. Московское восстание 1547 г. заставило феодальные верхи объединиться для укрепления расшатанной государственной власти и послужило толчком для ряда мероприятий в этом направлении.
Приблизительно с 1549 по 1560 г. проведены были широкие реформы в области государственного и церковного управления, суда, финансов, военной службы и организации армии. Все они имели целью усиление государственной централизации и укрепление власти, всецело отвечая
22 И. И. Смириов. Иван Грозный. Л., 1944, стр. 67—68.
23 Характерный пример неверной трактовки роли личности в истории. (Примечание
редакции). ,
358
С. В. Бахрушин
интересам наиболее многочисленной группы феодалов — мелкого и сред* него дворянства. Так называемые «реформы 1550-х годов» не только оформили складывавшиеся в течение целого века политические и социальные порядки в полном соответствии с интересами и притязаниями основной массы феодалов-дворян, но и дали определенное направление дальнейшему развитию русской государственности. На основе реформ 1550-х годов строилось Русское государство в XVII в. и подготовлялся путь к преобразованиям Петра Великого. В это же десятилетие наметились и основные задачи национальной внешней политики Русского государства, которые определили ее направление до начала XVIII века.
- Реформам 1550-х годов за последнее время было посвящено несколько ценных работ, выявивших новые и существенные детали: таковы статьи П. А. Садикова 24, С. Б. Веселовского 25 26 и И. И. Смирнова Й6.
' Изучение реформ 1550-х годов привело к пересмотру деятельности так называемой «Избранной рады», как принято называть круг лиц, управлявших в эти годы совместно с Иваном Грозным. Дореволюционная историография видела в них поборников старых боярских притязаний. Вопрос об «Избранной раде» в целом подвергся пересмотру в специальной статье С. В. Бахрушина. Автор приходит к заключению, что программа «Избранной рады» была чисто дворянской, а отнюдь не боярской; к тому же выводу приходит и И. И. Смирнов 27.
* В ходе кипучего государственного строительства обострились внутриклассовые противоречия в среде феодалов, и это особенно сказалось в условиях тяжелой войны за Прибалтику, требовавшей напряжения всех экономических и политических сил государства. Борьба внутри господствующего класса привела к падению «Избранной рады» и к резкой постановке вопроса о пределах самодержавной власти царя.
' Боярство настаивало на традиционной обязанности царя не только советоваться с крупнейшими вассалами и допускать с их стороны «встречу», но и повиноваться «синклитскому совету». Между тем трудная и затяжная война требовала концентрации всей власти в руках царя. Это отлично . понимал Грозный, который писал Курбскому: «Аще убо царю не повинуются подовластныя, никогда же усобных браней престанут», а «кто же может бранная нести, аще растянется междуусобия браньми царство?»28 Царя поддерживало с рядовое дворянство, которое видело в самодержавии источник своего материального благополучия. Еще в 1540-х годах устами своего идеолога Ивана Пересветова оно призывало царя к применению «грозы» по отношению к непокорным и ленивым «богатинам» боярам. Потребность новых, наиболее радикальных реформ особенно сильно дала себя чувствовать в 1563—1564 гг., когда положение на ливонско-литовском фронте и на южной крымской границе крайне осложнялось, а внутри страны бояре’ перешли от оппозиции к заговорам и актам измен. , '
- Обстановка, в которой зародилась у Ивана IV идея опричнины, пре-
24 П. А. Садиков. «Кормленые дьяки» и вопрос о- происхождении четей
в Московском, государстве XVI в.— Сборник статей по русской истории, посвященных С. Ф. Платонову. Пг., 1922; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.—Л., i960. '
25 с; J3. Веселовский. Первый опыт преобразования центральной власти при Иране Грозном.— «Исторические записки», т. 15, М., 1945.
26 И. И. Смирнов. К вопросу о мерах в Московском государстве XVI века.—
«Ученые записки Ленингр.-ущта», Ж 48. * ‘
■ 27 И. И., Сгм ир н о в. Указ, соч., стр. 31—32. -J1
28 РИБ, т. XXXI, стб. 22; «Послания Ивана Грозного», М.—Л., 1951, стр. 128.
Иван Грозный в свете Новейших исследований
359
восходно выяснена безвременно скончавшимся П. А. Садиковым 29. Порывая с традицией, долгое время тяготевшей над русской историографией, которая видела в опричнине только проявление царского произвола и в лучшем случае орудие политического сЫска, Садиков трактует ее как крупное учреждение, преследовавшее определенные государственные задачи, с хорошо организованным и сложным аппаратом. Вопрос об организации правительственных органов опричнины очень углубленно и по- новому рассмотрен в специальных его статьях30. Из этих исследований выясняется, в частности, финансовое значение опричнины как органа по мобилизации государственных средств для войны. Так же внимательно изучена П. А. Садиковым и земельная реформа, связанная с опричниной31. Его исследования, к которым примыкает и статья С. Б. Веселовского о монастырском землевладении во второй половине XVI в.32, не только подтвердили априорные соображения С. Ф. Платонова, но и конкретно, во всех подробностях выявили вызванную опричниной мобилизацию земли, ее классовую направленность и реакцию в этом вопросе после 1571 г.33 Таким образом, в работах советских ученых мысль о значении опричнины как средства экономического ослабления крупной знати получила большое развитие.
Историки-марксисты не могли не поставить вопроса о классовом характере опричнины. Ответ в основном ^дается довольно точный. Острие опричнины было направлено против боярства, титулованного и нетитулованного, цеплявшегося за свои удельные привилегии и мешавшего строительству централизованного государства.
Естественно, что опричнина вызывала ожесточенное сопротивление со стороны той части феодалов, против которой она была призвана действовать. П. А. Садиков в названной статье и Р. Ю. Виппер во втором издании своей книги34 вскрыли ряд заговоров, которые возникали в среде недовольных и представляли серьезную опасность не только лично для Ивана Грозного, но и для целости государства, и объясняют смысл и характер вызванных ими репрессий со стороны царя. Очень тщательное изучение состава опальных царя Ивана, проделанное С. Б. Веселовским 35, показало широкий круг лиц, представлявшихся опасными для государственного строительства. Среди них были представители не только светской и духовной знати, но и тех социальных групп, на которые знать опиралась в борьбе с самодержавием,— ее вассалы и клиенты. Так, с большой яркостью вырисовываются размеры той оппозиции, сокрушение которой являлось задачей опричнины.
В своей антибоярской политике Иван IV опирался на среднее и мелкое дворянство, которое составляло основную массу опричников и было заинтересовано в разгроме боярского землевладения и в усилении царской власти,— на тех «страдников» .(конечно, по сравнению с «княжата¬
я 29 П. А. Садиков. Из истории опричниньь—«Исторический архив», т. III, 1940; П. А. Садиков. Очерки по истории опричнины. М.— Л., 1950.
30 IX А. Садиков. Из истории опричнины Ивана Грозного;-^ «Дела и дни» вып. 2, 1921; его же. Московские приказы — «Четверти» во времена опричнины.— «Исторические записки», т, 10, 1941; его же. Очерки по истории опричнины. М.— Л., 1950.
31 П. А. Садиков. Указ. соч.
32 С. Б. Веселовский. Монастырское землевладение в Московской Руси во второй половине XVI века.— «Исторические записки», 10, 1941.
33 С. В. Бахрушин не подчеркивает принципиальной разницы методологии буржуаз^ ного историка С. Ф. Платонова и советских ученых. (Примечание редакции).
34 Р. Ю. Виппер. Указ, соч., изд.Д-е. . .
35 С. Б. Веселовский. Синодик опальных царя Ивана как историчёский источник.— Сб. «Проблемы источниковедения»,' т. Ill, М.— Л., 1940.
360
С. В Бахрушин
ми..., влекомыми от роду великого Владимера») 36, которых Иван, по его собственному выражению, стал приближать, ожидая от них «службы и правды», когда бояре «учали [ему]... изменять». Очень любопытные попытки были сделаны П. А. Садиковым 37 и молодым советским ученым, павшим в героической борьбе с фашистами, Г. Н. Бибиковым38 — определить точный социальный состав опричников, но недостаток материалов не дал пока возможности сделать исчерпывающие выводы.
Опричным режимом рядовая масса средних и мелких феодалов широко воспользовалась для расхвата конфискованных боярских земель и для дальнейшего закабаления крестьянства. Усиление крепостнического гнета в эпоху опричнины хорошо показал И. И. Смирнов39, хотя общие выводы, которые он делает из своих интересных наблюдений, в основном неприемлемы.
Была еще одна социальная группа, которая сочувствовала реформам Грозного. Это был посад, который страдал от произвола «сильных людей», от ограничений, налагаемых на торговлю феодальными перегородками, и от отсутствия безопасности в стране, раздираемой феодальными усобицами 40.
В конечном итоге советские ученые пришли к выводу, что опричнина, несмотря на ряд темных сторон, достигла больших и положительных результатов в деле государственной централизации. Опричнина была, несомненно, прогрессивным явлением, поскольку она помогла ликвидировать остатки феодальной раздробленности и расчистила путь к созданию в будущем абсолютистского государства, которое в данных исторических условиях было необходимо для развития экономической и политической мощи русского народа 41.
В дореволюционной литературе последний период жизни Ивана IV всегда рассматривался как годы упадка и полной неудачи всей его политики. В какой-то мере эта традиционная точка зрения оказала влияние даже на выводы Р. Ю. Виппера, который характеризует предсмертные годы своего героя как «общенародную социально-политическую катастрофу» 42. Вряд ли такой взгляд правилен.
Безвременно скончавшийся талантливый ленинградский историк Н. С. Чаев43 доказал, что 1580-е годы были периодом большого творческого подъема и начала новых реформ, которые по смелости и широте могут соперничать с реформами 1550-х годов. Почти 25-летняя война, потребовавшая неимоверного напряжения всех сил государства, несомненно, привела к сильному разорению страны. Реформы 1580-х годов имели целью и восстановить государственные финансы и содействовать
36 РИБ, т. XXXI, стб. 281.
37 П. А. Садиков. Царь и опричник; его же. Очерки по истории опричнины. М.—Л., 1950.
38 Г. Н. Бибиков. К вопросу о социальном составе опричников Ивана Грозного.—«Труды Гос. Истор. музея», вып. XIV, М., 1941.
39 И. И. Смирнов. Классовые проблемы в феодальной деревне России в конце XVI в.— «Проблемы истории материальной культуры», 1933, № 5—6.
40 Р. Ю. Виппер. Указ, соч., изд. 2-е, стр. 64—66; М. Н. Тихомиров. Указ. соч.
41 Особняком стоит статья С. Б. Веселовского «Учреждение Опричного двора
Ивана Грозного в 1565 г. и отмена его в 1572 г.» («Вопросы истории», 1946, № 1). Автор, полемизируя с С. Ф. Платоновым об опричнине, вносит ряд ценных фактических поправок в его изложение, но не излагает собственной точки зрения и поэтому, незаметно для себя, делает шаг назад, на позиции В. О. Ключевского, которые в настоящее время уже не могут удовлетворить читателя. >
42 Р. Ю. Виппер. Указ, соч., изд. 2-е, стр. 170.
43 Н. С. Ч а е в. К вопросу о сыске и прикреплении крестьян в Московском государстве в XVI в.— «Исторические записки», т. 6, 1940.
Иван Грозный в свете новейших исследований
361
преодолению дворянскими хозяйствами постигшего страну кризиса. Намечен был ряд радикальных мероприятий. В первую очередь была наложена рука на монастырское землевладение, пощаженное опричниной; отписана часть церковных земель; отменены тарханы (т. е. иммунитеты, пожалованные церковным учреждениям); для прекращения утечки плательщиков государственных налогов и рабочих рук из дворянских поместий введены «заповедные годы», временно запретившие крестьянский переход; приняты меры против закладничества; наконец, начата была общегосударственная перепись.
Иван Грозный не успел завершить всего плана задуманных им реформ; он умер в "самый разгар их проведения, но они с успехом продолжались его преемниками. Все крупнейшие мероприятия Бориса Годунова, проводимые им сначала в качестве правителя государства, а потом царя, были продолжением преобразований, начатых Грозным незадолго до смерти. Экономический подъем и восстановление военной мощи Русского государства при царях Федоре и Борисе, одинаково отмечаемые и современниками и исследователями, позволили уже через несколько лет после того, как со сцены сошел Иван IV, возобновить борьбу за Прибалтику.
Результаты государственного строительства, проведенного Иваном Грозным, сказались с полной силой через 30 лет после его смерти, когда окрепшее, спаянное в одно целое Русское государство не только с успехом отразило нависавшую на него со всех сторон иностранную интервенцию, но и быстро пошло по пути дальнейшего развития.
Несмотря на всю крутость преобразований, совершенных Иваном IV, несмотря на вое опалы и казни, созданное им государство далеко еще не было абсолютной монархией в полном смысле этого слова. Начатое им строительство абсолютизма было завершено лишь спустя столетие Петром Великим. Но реформы Грозного расчистили путь к преобразованиям Петра и к- созданию абсолютистского государства. Страстный, увлекающийся, Иван Грозный упорно шел к намеченной цели: ломая на своем пути все преграды, беспощадно расправляясь со всеми противодействовавшими ему, он создал политическую силу, которая позволила русскому народу преодолеть грозившую ему извне опасность и выйти на широкое историческое поприще.
Так, в свете новых изысканий Иван Грозный вырастает в величественную и мощную фигуру одного из крупнейших государственных деятелей русского прошлого.
(Первоначально напечатано: «Юбилейный сборник АН СССР, посвященный 30-летию Великой Октябрьской социалистической революции», ч. 2, М.—Л., 1947, стр. 655—666).
УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН
Маркс К. 93, 156, 157, 159, 163, 169, 170, 171, 173, 174, 317
Энгельс Ф. 93, 156—159, 163, 169, 171, 173, 255 319
Ленин В. И. 38, 158, 159, 162, 173, 259, 305 355
Сталин И. В. 93, 157, 167, 173, 174, 356 Киров С. М. 157 Жданов А. А. 157
Абдулла, хан бухарский 280 Абакумов Иван 238, 245 Август, римский император 321 Авдеев Яков 84 Агапитов, новгородец 198 Адашев А. Ф. 80, 268, 269, 274, 276, 280, 291—295, 297, 300, 322, 323, 332, 333, 335—339, 341—343, 345—347 Адашев Д. Ф. 281, 337, 350 Адашев Ф. Г. 294, 337, 348, 349 Азарьин Симон 69, 78, 83, 85 Акинфьев (Акинфов) Иван 204 Акселгрин Ниле 188 Аксенов Федор 205
Александр Македонский (Македон) 353 Александр Михайлович, вел. кн. 168 Александров Ларион 202 Алексеев Иван 109, 113 Алексеев Потап 201, 204 Алексеев Родион 125 Алексей Михайлович, царь 49, 53, 59, 61, 63, 68, 69, 78, 80, 83, 94, 95, 103, 125 Алеппский Павел 150 Алмазников А, С. 202—204 Алферьев Федот 128
Анастасия Романовна, царица 266, 293, 295 339, 342
Андреев Василий 184
Андреев Ерофей (Ярофей) 248
Андреев Иван, крестьянин 128
Андреев Иван, посадский человек 198
Андреев Кузьма 112, 147
Андреев Петр 203
Андреев Семен 239
Андреев Фома 192
Андреев Юрий 210, 215
Андрей, мунгал 152
Андрей, протопоп см. Афанасий, митрополит
Андрей Александрович, вел. кн. 30, 39 Андрей Васильевич, кн. волоцкий 15, 18 Андрей Васильевич, кн, старицкий 263
Андрей Васильевич, кн. углицкий 17, 31, 44, 261, 262, 264
Андрей Дмитриевич, кн. можайский 32 Андронов Василий 236, 237 Анисимов Афанасий 204 Анисимов Тимофей 106 Анна, кн. рязанская 24 Анна Ивановна, императрица 230 Анофриев Прокопий 244 Антипин Иван 151 Антокольский М. М. 258 Антонида, сестра Н. А. Светешникова 233
Антонов Иван 204 Антонов Никифор 202 Ардинос Мартин 148 Арефьев Богдан 127 Аристотель, философ 323 Аркадий, старец 132 Арсеньев Ю. В. 68 Артемов Дмитрий 30 Артемов Лев 30 Артемьев Евтифей 203 Артемьев Иван 202 Артман Д. И. 200 Архипов Федор 244
Афанасий, митрополит (Андрей, протопоп) 321
Ахмат, хан Золотой Орды 169, 262
Баженов Максим 138 Базилевич К. В. 50, 94, 111, 153 Бакланова Н. А. 127, 131, 200 Балезин Богдан 138 Банин Д. М. 234 Барма, зодчий 326 Бармин Федор 266, 334 Барсов Д. 232 Барсов П. П. 49 Барсуков А. 63, 344, 345 Барсуков (Барсук) И. П. Большой 212, 213 Барсуков П. И. 2Ы—214 Барсукова М. И. 213, 217 Барсуковы, купцы 210, 212, 213, 217 Басмановы 303 Басов Ф. С. 205 Батин Гридя 28 Баторий см. Стефан Баторий Батый, хан Золотой Орды 165, 168 Бахметев, арзамасец 74 Бахрушин С. В. 3—10, 13—15, 38, 40, 41, 44—47, 56—59, 61, 64, 68, 76—81, 83, 90,
Указатель имен
363
92—95, 98, 99, 101, 102, 109, 115, 118,
120, 123, 125, 126. 134, 143, 151, 152,
155, 161, 162, 166—168, 170, 171, 174,
175, 209, 210, 218, 224, 225, 228, 230,
231, 233, 236, 261, 266, 279, 305, 313, 316, 328, 330, 353—355, 358, 359 Бекеш Каспер 314 Белль фон Филипп 289 Белозерские кн. 35 Белокуров С. А. 341 Бельский Г. В. 138—140, 143, 144 Бельский И. Д., кн. 299, 350 Бельский И. Ф., кн. 264,^332, 333 Березников Дмитрий 31 Беркашин Мануйлов 22 Бестужев Иван 53, 79 Бестужев-Рюмин К. Н. 53, 57; 74, 77. 87 Беткин Давид 184, 188, 190 Беткин Матис 184, 188, 190 Бибиков Г. Н. 360 Билибин Фома 148 Блазнов Семен 30 Блисев Демьян 114 Бобровников Алексей 199 Бобыня Григорий 42 Богословский М. М. 247, 249 Богоявленский С. К. 97, 102 Божедомов, приказчик 142 Болтин Баим 86 Борзаковский В. С. 172 Борис Васильевич, кн. волоцкий 32, 39, 261, 262
Борис Федорович Годунов 27, 31, 58, 93, 257, 342, 344, 361 Борисов Петр 349 Борщевский П. М. 103, 104 Босая Улита 152
Босые гости 121, 127, 138, 154, 155
Босой Кирилл 70
Бох 20, 22
Брагин И. Я. 136
Брант Иоахим 188
Булин Мартьен 186
Булыгин П. Ф. 196
Бурков А. В. 105
Бурков К- А. 106, 110, 114
Бурков Михаил 219
Бюхер Карл 163
Ваза Густав 282, 284 Валишевский Казимир 354 Варлаам, архиепископ вологодский 126 Васенко П. Г. 80 Василий, вел. кн. рязанский 22 Василий, кн., внук Владимира Андреевича серпуховского 44 Василий, мастер 111 Василий, сапожный мастер 106 Василий Васильевич, сиделец 199 Василий Мангазейский 146 Василий I Дмитриевич, вел. кн. 18, 19, 39 Василий II Темный, вел. кн. 14, 34, 42, 44. 340
Василий III, вел. кн. 16, 17, 21, 34, 258, 262, 263, 264, 298, 322, 329, 335, 340, 342, 344, 350
Василий Шуйский, царь 125, 126, 345
Васильев Артемий 108 Васильев Гаврила см. Ивашнев Васильев Елизар 184 Васильев Иван, бобыль 237 Васильев Иван, курский посадский человек 203
Васильев Кузьма 146, 147 Васильев Семен 241 Васильев Сергей 149 Васнецов А. М. 258 Вассиан см. Гусельников В. Ф.
Вассиан Топорков, епископ коломенский 293
Вепрь, торговый человек 29, 42, 43 Веселовский С. Б. 88, 122, 330, 338, 358— 360
Вешняков Игнатий 335, 336, 338 Викторов А. 116 Вилим М., швед 188 Виллоби Г. 311 Виниус А. А. 208 Виппер Р. Ю. 258, 330, 354—360 Висковатый И. М. 273, 280, 304, 328, 335, 338, 339, 341, 343, 347 Вишневецкий Д. И./кн. 280 Владимир Андреевич, кн. серпуховской 14, 15, 19, 21, 33, 37, 39, 44 Владимир Андреевич, кн. старицский 294, 297, 302, 327, 333, 343, 348, 349, 350 Владимир Григорьевич, торговый человек 42
Владимир Мономах, кн. 292, 293, 321, 326, 327, 343, 344
Владимир «Святой» (Владимир Великий, Владимир Киевский), кн. 292, 321, 323, 324, 326
Владимирский-Буданов М. Ф. 165 Власов Давыд 104 Власов Лука 22 Волконский Ф. Ф., кн. 80 Волконский Яков, кн. 51 Волосский Петр см. Петр Волошский воевода
Волошенинов М. Д. 67
Волченок А. И. 215
Вольдемар, датский королевич 80
Волынский М. П. 66
Ворогов И. Е. 140, 141
Воронин Владимир 104
Воронов Б. В. 243
Воронцов М. С., кн. 341
Воронцов М. Ф. ИЗ
Воронцов Ф. С., кн. 112, 265, 332, 334
Воронцовы 332
Воротынские, кн. 260, 344
Воротынский А. И. 337
Воротынский В. И., кн. 335—337
Воротынский М. И., кн. 37, 337, 344
Воскобойников Максим 188, 197
Выродков Иван 274, 278
Вяземский Афанасий, кн. 303, 338, 339
Гавренев Иван, 65 Гаврилов Василий 205 Гаврилов Яков, зубцовский посадский человек 185
Гаврилов Яков, мещанин 150 Галкин Иван 228
3 64
Указатель имен
Гарди де ла, Яков 316 Гарцын, швед 216 Гейман В. Г. 247, 249 Генрих VIII, король английский 318, 357 Георг Иоанн», фельденский пфальцграф 313 Герасимов Иван 149 Гербер штейн С. 18, 19, 26, 30—33, 275 Герман, епископ дерптский 282 Гизо Франсуа-Пьер-Гильом 155 Гичев А. И. 248 Гладыш Степан 326 Глинская Анна, кн. 265, 266 Глинская Елена Васильевна (Елена), вел. кн. 262, 329
Глинские, кн. 265, 266, 268, 334, 343 Глинский М. В., кн. 265, 266, 334 Глинский М. Л., кн. 262, 341 Глинский Ю. В., кн. 266,267, 329,332—334
Гломаздинский 3. П. 104 Глотов Б. Н. 124 Глотов Д. П. 124 Глотав И. Н. 124 Глотов Н. П. 124 Глотовы 124 Глушков Стефан 185 Глядко, езовщик 34 Гневушев А. М. 126
Годунов Федор Борисович см. Федор Борисович
Голицын Б. А., кн. 104, 114 Голицын И. А., кн. 67 Головин П. И. 341 Голохвостов И. Д. 60 Горбатый-Шуйский А. Б., кн. 299 Гордей, приказчик 197 Горлов В. С. 238 Горн, шведский полководец 291 Горохов С. П. 139 Горчаков В. А. 60 Готфред, швед 188 Готье Ю. В. 48 Грамотин И. Т. 125, 127, 130 Греков Б. Д. 13, 15, 93, 355 Гречухин М. А. 215 Григорий XIII, папа 315 Гридя, бортник 21 Грудцын Савва 135 Грэхэм С. 354
Грязной Василий, опричник 301, 304, 322, 354
Грязной Василий, воронежский воевода 51 Гурьев А. Г. 252 Гурьев И. Д. 250 Гурьев М. Г. 250—255 Гурьев М. И. 252 Гурьевы, гости 8, 249—253 Гусельников А. Ф. (Федотов А., «Запись») 87, 120—123, 135
Гусельников В. Ф. (Федотов В., Василий «Запись», «Скорая Запись») 70, 87, 88, 99, 120—122, 135, 137, 138 Гусельников Г. Ф. (Федотов Г.) 87, 121, 122 Гусельников М. Ф. (Федотов М.) 122 Гусельников О. 121, 122, 137 Гусельников Ф. М. 121 Г усельниковы (Федотовы-Гусельниковы)
121, 122, 123, 127
Давыдов Никита 205 Далматов-Карпов Ф. Б. 60, 61 Даль В. И. 27
Даниил, митрополит 263, 264, 335, 341
Даниил Переяславский 305, 308
Даниил Александрович, кн. московский 325
Данилко, псарь 27
Данилов Алексей 108
Дашков И. В. 200
Девлет-Гирей, крымский хан 303, 304, 345 Дежнев С. И. 122, 227 Декенц (Декенс, Диконц) О. О., англичанин 210—212, 218, 221 Делевале Яган 186, 188 Дементьев Агап 206 Демидов Гаврила 91 Демские 60'
Демский Смирной 60, 87 Денисов Кондратий 201 Денисов Михаил 139 Дериглазов Е. И. 141 Дженкинсон А. 311 Диконц Осип см. Декенц Осип Дмитриев Василий 220 Дмитрий, царевич, сын Ивана IV 293, 294, 333, 335, 343, 348, 350 Дмитрий Алексеевич, сын царя Алексея Михайловича 58
Дмитрий Иванович Донской, вел. кн. 14, 19, 21, 22, 33, 37, 168 Дмитрий Константинович, кн. суздальский 168
Дмитрий Михайлович, вел. кн. тверской 168 Довнар-Запольский М. В. 101, 102, 106, 116, 145, 151
Довойна, литовский воевода 296 Докучаев-Басков Н. А. 229 Долгорукий Ю. А., кн. 94 Доможиров Иван 244 Домонт Ю. М. 103 Дохтуров Г. С. 80 Дубовская Евдокия 115 Дубовский Ермолай 114 Дубовый Нос Бахтеяр 42 Дубровский Б. М. 86 Дудов Андрей 142
Евдокия, крепостная девушка И. П. Строева 104
Евдокия Лукьяновна, царица 63
Евдоксия, византийская императрица 339
Евсеев Матвей 109
Евсеева Мария 108
Евтифеев Григорий 236
Едигер, ногайский хан 277
Едренкин Д. 202
Едренкин И. 202
Едренкин О. С. 204 ~
Елена см. Глинская Елена Васильевна
Елена, старица 128
Елецкий Ф. В., кн. 204
Елизавета, королева английская 282
Елизаров П1. К. 51
Елпатский Андрей 27
Емельянов Федор 87, 89
Епанча, татарский кн. 278
Еремей, браковщик 215
Указатель имен
365
Ермак Тимофеевич 227 Ермолин Куприны 244 Ерофеев Иван 202 Еттер Осин 211 Ефимьев Иван 113 Ефимьев Михаил 113 Ефимьев Семен 201
Ефросиния Андреевна, кн. Старицкая (Ефросиния Старицкая) 17, 24, 36, 38, 294, 349, 350
Жарков Акинфий 197
Ждан, езовщик 34 -
Жданов И. Н. 335 Жижнеев Игнатий 22 Жуков Потап 237 Жулев Алексей 185, 205 Жулев Федор 205
Жулевы, новгородские посадские люди 197, 198
Забелин И. Е. 63, 73, 81, 84—86, 115 Завесин Савва 53 Загородский Н. И. 241 Замойский Ян 315
Запись Василий см. Гусельников В. Ф.
Заруцкий И. М. 232
Захаров Исак 27
Захаров-Гнильев Василий 332
Захарьин Г. Ю. 339
Захарьин М. Ю. 341
Захарьин Р. Ю. 266
Захарьина Анастасия см. Анастасия Романова
Захарьины-Юрьевы 266, 293, 294, 297, 334, 339, 349, 350
Земский Михайло 183, 184 Зеркальников Б. П. 147 Зеркальников И. Т. 206 Зерцалов А. Н. 51—53, 56, 60, 73, 81—84, 86, 90, 126, 128 Зетилов Ф. Ф. 185, 198 Зетиловы, ржевские посадские люди 185 Зиберг фон Каспер 288 Зимин А. А. 270 Золотов Афанасий 205 Зотов В. Н. 205
Иван, крестьянин 130, 131 Иван, ученик 110
Иван Борисович, кн. волоцкий 14, 19, 29, 33, 42, 44
Иван Грозный см. Иван IV Иван Данилович Калита см. Иван I Иван Иванович, сын Ивана IV 257 Иван Калита — см. Иван I Иван Михайлович, торговый человек 43 Иван Михайлович, царевич 60 Иван I, вел. кн. (Иван Калита, Калита, Иван Данилович Калита) 21, 25, 30, 38, 39, 168, 169, 171 Иван II Иванович, вел. кн. 21 Иван III, вел. кн. 17, 19—21, 25, 26, 37, 41—44, 80, 169, 171, 257—259, 261, 281, 284, 285, 329, 340, 351, 357 Иван IV (Иван Грозный), царь 8, 9, 16, 18, 20, 24, 25, 28, 31, 32, 34, 37, 39, 57,
24 Научные труды, т. II
64, 80, 93, 160, 256—258, 262, 269, 271, 274, 275—284, 286—290, 292—300, 302— 305, 310—326, 329—345,347—355, 357—361 Иванко, крестьянин 129 Иванов Андрей 200 Иванов Важен 124 Иванов Василий 139 Иванов Данило 141 Иванов Дмитрий 309 Иванов Ерофей 145 Иванов Злоба 23
Иванов Иван, рыльский посадский человек 203
Иванов Иван, ученик 112
Иванов И. Ф., торговый человек 43
Иванов Климентий 182
Иванов Кузьма 183
Иванов Михаил 109
Иванов Нестер 245
Иванов Никита 202
Иванов Петр 215
Иванов Семен, дворовый человек 242
Иванов Семен, крестьянин 125
Иванов Сила 203
Иванов Спиридон 113
Иванов Федор 316
Иванов Яков 129, 130
Ивашнев Гаврила Васильев 109, 113, 114
Игнатов Моисей 124
Игнатов, бортник 22
Игнатьев Андрей 200
Игнатьев Гаврила 202
Игнатьев Русин 287
Игнатьев Степан 108
Иевлев Никита 120, 203
Илскин Паром 186, 188
Ильин Евдоким 244
Ильин Тимофей 244
Иоасаф, митрополит 264, 334
Иовий Павел 31
Иона, архиепископ 132
Иосаф, индийский царевич, 327
Иосиф Волоцкий 42, 169, 272
Исаев Алексей 147
Исаев Василий 201
Истомин С. Т. 197
Истомины 197, 208
Исупов Иван 74, 98
Исуповы 75
Казимир, кн. литовский 262 Калачов Н. В. 345 Калашников Г. Я. 197 Калита см. Иван I
Калмыков К. П. 127, 131, 132, 137, 139, 148, 200
Калмыковы 127 Кампензе Альберто 41 Карамзин Н. М. 17—19, 37, 167, 225, 256, 280, 335—337
Карл IX, король французский 313 Карп, ученик 107 Карпов Игнат 203
Кафтырев-Ростовский Никита, кн. 119 Кашпер, швед 187
Кетлер, магистр Ливонского ордена 285, 287, 288—291, 302
366
Указатель имен
Кизеветтер А. А. 331 Кикины, рязанцы 74 Килемин Иван 196 Кильбургер И. 175, 176, 195 Киприян, митрополит 127 Киреев Мина 109, 112, 114 Кирилл, медник 201 Кириллов Игнат 240, 242, 245 Кирилов Гаврила 202 Кирилов Иван 204 Китаев Петр 140 Клешнины 260
Ключевский В. О. 7, 20, 45, 151, 152, 158,
160, 165, 169, 170, 257, 258, 300, 353,
QC4 QC7
Ковурин С. И. 203 Кожанчиков Д. Е. 267 Кожин Семен 108 Козьмин Михаил 183 Кокорев Г. И. 124, 228 Колбецкий Прохор 47 Колбецкий Семен 81 Колине С. 58, 61, 63, 184 Колмогор Иван, купец 199, 203 Кологривов С. Н. 228 Колохов Н. Д. 184, 192 Колоцкий Лука 26 Колотовский Семен 83, 86 Колушенин Д. Ю. 203 Колча М. С. 125, 131 Комков Афонасий 211 Кондратьев Козьма 136, 137 Кондратьев Михей 219 Кондырев П. Т. 111
Константин Андреевич, кн. Старицкий 343 Константин Дмитриевич, сын Дмитрия
Донского 17 Константинов Карп 202 Корепин Савин 52, 58, 64, 66—68, 73, 77,80 Корова В. И. 210—212 Корсаков В. Н. 213 Корсаков Игнат 51 Корченогий Прокофий 216 Корытов Г. Н. 139, 142, 144 Костомаров Н. И. 167, 256 Котков Д. Ф. 210—212, 215 Котов Яков 218, 219 Котошихин Г. К. 61 Кошкарев Андрей 288 Кошкин Г. Н. 178, 181, 212, 221
Кошкин И. П. 181, 211, 212, 214—216
Кошкин К. С. 179, 182, 183
Кошкин Микифор Тимофеев см. Кошкин
Никита Тимофеевич
Кошкин Никита Тимофеевич 120, 178,
179—185, 188—190, 192—194, 196—198,
200, 203—210, 216, 219, 220, 221 Кошкин Никифор Тимофеевич 178—180,
182—184, 192, 197—199, 205, 220, 221 Кошкин П. Г. 178, 181, 221 Кошкин П. Н. 181, 218
Кошкин С. А. 179, 181, 182
Кошкин С.Т. 180, 182, 184, 190, 197, 198,
201, 220, 221
Кошкин Т. С. 178, 179, 181, 182, 193, 198 Кошкин Федор (Фредерик) Тимофеевич
180, 182—184
Кошкин Ф. Н. 178, 180—182, 209—217,
221, 222
Кошкин Фредерик см. Кошкин Федор Тимофеевич
Кошкины, новгородские торговые люди 8, 120, 174, 175, 178, 181, 182—214, 216,218 Кошкодаев Иван 110 Кошлома И. Ф. 241, 245 Крамер Вилим (Сенька) 105, 106 Красильников, гость 88 Красников И. Ф. 220 Критский Андрей 30 Крузе Элерт 257, 354 Крузебьерн 48, 61, 62 Ксенов Ф. М. 142 Кубенский, кн. 332 Кулаков Степан 114 Куракин Г. С., кн. 63 Куракин И. С., кн. 63 Куракин Ф. С., кн. 61, 63 Курбатов Алексей 104 Курбский А. М., кн. 159, 255, 277, 280, 287, 292, 293, 297, 300, 316—318, 322,
324, 331, 333, 335—340, 342—348, 351,
352, 358
Курлятев Д. И., кн. 294, 335—338, 342, 343, 348, 349, 351 Курьдюк А. А. 241 Кутузов Борис 43
Лаврентьев Иван 53, 57, 58 Лагута, кузнец 43 Ламанский В. И. 232 Лаппо И. И. 24, 27
Ларин Ф. И. 210
Ларионов Андрей 66, 67 Ларионов Григорий 82, 98 Латкин В. Н. 51, 60, 68, 82, 86, 89 Левашев Афанасий 122, 137, 138 Левашев Богдан 140, 141 Левкий, архимандрит 298 Левонтьев Алексей 47 Леонид, архимандрит 218 Леонов Михаил 230 Леонтьев Иван 107, 130 Леонтьев Леонтий 200 Леонтьев Михаил 184 Леонтьев Михаил 111 Леруа-Болье Пьер 354 Литвинов-Мосальский А. Ф., кн. 131 Лихачев Н. П. 22—24, 34, 342, 343 Лихачев Ф. Ф. 125, 127 Лобанов-Ростовский Семен, кн. 293, 332, 335, 339, 348, 349 Логин 188 Лодыгин Т. Д. 66 Лом Иван 229 Лукошко Иван 325 ~
Лыков Б. М., кн. 229 Львов А. М., кн. 60—62, 65, 68, 78, 81, 125 Любавский М. К. 46, 91, 94, 98 Любовников Иван 23
Людовик XI, король французский 318, 357 Ляпуновы 75
Магнус, король Ливонии 291, 302, 313 Маегов Василий 230
Указатель имен
367
Макарий, патриарх антиохийский 150 Макарий, архиепископ новгородский см.
Макарий, митрополит Макарий, митрополит (ранее архиепископ новгородский) 263, 265, 266, 272, 292, 320, 321, 324, 325, 327, 333—335, 343, 345, 350, 351
Македон см. Александр Македонский Македонский Федор, ки. 83 Максим 214 Максимов Григорий 205 Малахов Ефим 23 Малеин А. И. 354 Малышев В. И. 314 Маньков А. Г. 305 Маришин Индрик 188 Мария Владимировна, кн. Старицкая 302 Мария Темрюковна, жена Ивана IV 297 Мария Ярославна, вел. кн. 15 Маркевич А. И. 342 Маркелов Алексей 127 Марков Алексей 82 Марков Герасим 202 Марков Семен 151 Мартин, сиделец 147 Мартынов Влас 150 Масленников Андрей 184 Маслов В. И. 139, 142, 144 Матвей, митрополит казанский 244 Матвеев А. С. 109 Матвеев Иван 204 Матвеев Семен 214, 215 Матвей Новокрещен 66, 67 Матис, котельник см. Беткин Матис Матюшкин И. П. 65 Махмуд, турецкий султан 267 Мейерберг, А. 59, 60, 67 Менгли-Гирей, крымский хан 42 Метленков Г. 337 Меховский М. 32 Микляев Никифор 79 Микулинские, кн. 260 Микулинский Семен, кн. 276, 277 Миллер, Г. Ф. 126, 225, 341 Милославские, 60, 65, 68, 86 Милославский И. А. 82 Милославский И. Д. 52, 58, 59, 64, 66, 67—69, 79, 82, 86 Миль П. А. 215 Милюков П. Н. 270, 337 Митрофанов П. П. 212 Митрофанов Козьма 221 Митрофанов Федор 141, 143, 144 Михаил, сокольник 30 Михаил, ученик 106
Михаил Александрович, кн. тверской 169 Михаил Андреевич, кн. верейский 15, 18, 29 33—35, 37, 41
Михаил Кайбулович, татарский царевич 304 Михаил Федорович, царь 47, 49, 61, 62, 65, 70, 80, 84, 85, 87, 101, 103, 124, 125, 131, 228, 250, 345
Михаил Ярославич, вел. кн. тверской 168 Михайлов Василий 239 Михайлов Вика 245 Мишурин Федор 262, 264, 333, 341 Морева 3. Н. 104
Морецкий Евсей 184
Морозов Б. И. 50, 52—61, 63—68, 72—80, 83, 85, 86, 88, 92, 95, 96—98, 100, 125, 128 Морозов Г. И. 59, 125, 131 Морозов И. В. 61, 65 Морозов М. Я., боярин 335—337 Морозовы 68, 132 Москалев Е. Е. 203 Мстиславец Петр 325, 326 Мстиславский И. Ф., кн. 299, 304, 312, 335, 337, 338, 344, 345 Мстиславский Ф. И. 344, 345 Мстиславский Ф. М., кн. 260, 344 Муркос 150
Муханов П. А. 17, 31, 32, 37, 344 Мялицын Иван 198
Нагой Афанасий 336, 338, 347 Назаров Федор 111 Назарьев Гурий 249 Назарьев Дружина 249 Назарьев Федор 196 Нарбеков Афанасий 60, 81 Нарбековы 60 Нащокин Никифор 80 Невежин Иван 196 Немово Д. И., кн. 349 Нестеров Василий 52, 86 Нестеров Михаил 186 Нетесов Дмитрий 74, 98 Неттельтон Р. Р. 210, 211, 215 Неф.едьев Семен 201 Нечаев Василий 182 Нечаев Панкрат 74, 98,
Никитин Афанасий 41, 172 Никитин Василий, торговый человек колокольного ряда 202
Никитин Василий, костромской посадский человек 108, 111
Никитин Г. Р. 123, 129, 142, 143, 150—153
Никитин Данила 212
Никитин Е. В. Ill
Никитин И. Р. 153
Никифоров Евдоким 204
Никифоров Иван 105, 123
Никон, патриарх 91
Новицкий Г. А. 357
Новомбергский Н. Я. 83
Новосельский А. А. 224, 315
Ногин Осип 127, 130
Норицын Михаил 138, 140
Норицын Никифор 138, 140
Норицыны 139, 143, 144
Нос Иван 325
Нумменс Логгин 80
Нянин Федор 114
Оболенские, кн. 343 Оболенский М. А., кн. 55, 61, 65, 79 Оболенский Н. В., кн. 63, 64, 65, 77 Оболенский Лыко Иван, кн. 261 Оборин Иосиф 181 Оботур Афанасий 154, 155 Обросьев Василий 129 Обросьев Данило 129 Овдокимов Онисим 243 Овчина-Телепнев-Оболенский И. Ф., кн. 263. 265, 329, 332
24*
368
Указатель имен
Оглоблин Н. Н. 51, 91, 142, 145, 146 Одоевские, кн. 260
Одоевский Н. И., кн. 60, 61, 68, 69, 77 Озорнин Федор 184 Оконишниковы, посадские люди 132 Оксенов Федор 198 Оксенстирна Бент 188 Олеарий А. 49, 53—60, 63, 64, 69, 73, 74, 82, 232
Олов Петр 104 Олферьев Филипп 111 Олферьев Фома 128 Оникеев Филипп 201 Ормячников Иван 79 Осипов Андрей 244 Осипов Герасим 149 Осипов Леонтий 184 Осипов Пимен 244 Осипов Тит 149 Осколков А. А. 124, 126 Осколков А. Ф. 126 Осколков Г. Л. 126 Осколков Г. Ф. 126 Осколков И. А. 126 Осколков К. А. 126 Осколков Л. Ф. 124, 126 Осколков О. А. 126, 127 Осколков Ф. А. 126 Осколков Я. Ф- 126 Осколковы 125, 126, 127 Остафьев Мокушка 111 Остафьев Сатя 22 Островских П. Е. 146 Ошихлин Неустройка 86
Павлов Иван 124, 132 Павлов Логин 238 Павлов Семен 27
Павлов-Сильванский Н. П. 7, 72, 101, 116, 154—160, 162, 353, 354 Палецкая У. Д., кн. 343 Пал едкий Д. Ф., кн. 335, 336, 337, 343, 348 Палицын А. Ф. 228, 318 Памфил, бортник 23 Панкратьев Д. Г. 247 Панкратьев И. Д. 8, 247—249 Панкратьев Фотий 205 Паршик, атаман 252, 253 Патрикеев И. Ю., кн. 39 Патрикеевы, кн. 340 Пахтонин В. С. 210 Пашков Фома 81
Пересветов И. С. 267—270, 273—275, 292, 297, 318, 346—348, 358 Першин Федор 309 Першуков Ф. С. 248 Петелин Л. Д. 124 Петр Волошский, воевода 275 Петр, митрополит 169, 325 Петр, холоп кн. Ф. В. Елецкого 204 Петр I, царь 8, 80, 174, 177, 194, 208, 315, 319, 320, 331, 355, 358, 361 Петри Яган 190 Петрикеев Д. И. 85 Петров Борис 197
Петров Тимофей 180, 185, 196—200,202,203 Петрушин Труфаник 23
Пеунов В. М. 141 Пешник И. Ю. 108 Пикалев Б. Н. 143, 150, 154 Пимен, архиепископ 172, 298, 303 Пимен, ученик 111 Пименов Василий 182 Пискарев А. Н. 20, 23, 24 Пичета В. И. 338
Платонов С. Ф. 48—50, 53, 54, 56, 57, 60, 69, 73, 77, 79, 80, 211, 258, 300, 330, 353. 354, 358, 359, 360 Племянниковы 60
Плещеев Л. С. 50, 54, 55, 59—61, 64, 65, 69, 72, 78, 79 Плещеевы 60 Поганкин Савелий 197 Поганкин С. И. 119, 120 Поганкин Яким 120 Погорелов Федор 311 Подошевников В. Т. 136 Подошевников Евдоким 136 Подошевников К. К. 136, 137 Подошевников К. С. 136 Подошевников Л. С. 136, 137 Подошевников Т. С. 136, 137 Подошевникова Д. Я- 135, 137 Пожарский Д. М., кн. 48, 228 Покровский М. Н. 6, 7, 95, 154—173, 354 Полосин И. И. 284, 330, 354, 357 Польмструк 188
Поммеренинг Карл 50, 52, 54—58, 60, 64— 68, 72, 73, 75—77, 80, 81, 85, 175 Попов А. К. 245 Попов А. Н. 79, 87,
Попов Сава, езовщик 34 Попов Ф. А. 122, 227 Посников Иван 197
Посников П. С., посадский человек 237, 244
Поссевино Антоний 315
Потемкии-Таврический Г. А., гр. 225
Прасковьин Истома 22
Преснецов Яков 209, 212, 216, 217
Пресняков А. Е. 332
Прикломский Федор 51
Приксон Анц 188
Прозоровские, кн. 342
Прозоровский И. С., кн. 125, 126
Прокофьев Петр 221
Пронский М. П., кн. 55, 65
Протопопов, торговый человек 42
Путятин Григорий Меньшой 262, 341
Пушкин А. С. 257
Пушкин Б. И., окольничий 55. 61, 65
Пушкин Г. Г. 60, 61, 62, 65—67, 86
Пушкин Степан 86
Пушкины 82
Пятцольд Арист 231
Пятыгин, торговый человек 210, 212
Радзивилл, литовский воевода 295
Радин С. Ф. 202
Разин С. Т. 125, 245, 251, 253
Ревякин И. Ф. 70, 135, 139, 141, 143, 144
Ревякин К. И. 135
Ревякины, торговые люди 121, 127, 135 Резанов С. Ю. 108, 111 Рейтенфельс Яков 25 Репин И. Е. 257
Указатель имен
369
Репнин Б. А., кн. 61, 63
Решетников, стрелецкий пятидесятник 182
Ржевские, кн. 60
Ржига В. Ф. 268, 275, 346, 347
Рогинский М. Г. 354
Рогов Сава 325
Рождественский С. В. 42, 343, 345 Рожков Н. А. 94, 152, 160, 354 Романов Иван 199 Романов И. Н. 83—85, 123, 124 Романов Н. И. 52, 54—56, 58, 63—67, 73, 125, 131, 132 Романов Яков 109, 113 Романовы 63, 65, 66, 68, 76, 261 Ростовский Семен, кн. 339, 349 Ртищев Ф. М. 60, 68, 88 Ртищевы 60, 61 Рубановский Я. М. 104 Руднев Прокопий 81, 82 Рыбников Сидор 126 Рыкачев Иван 109 Рюссов 285, 289, 290, 291 Ряполовский-Стародубский, кн. 340
Сабурова Соломония, вел. кн. 262 Савватий, архимандрит 132 Савельев Абрам 244 Савельев Иуда 129 Савельев Хрисанф 203 Савин А. Н. 123
Садиков П. А. 30,1, 304, 323, 330, 354—357
Салтыков А. П. 104
Салтыков М. М. 60, 61, 62, 65, 125
Салтыковы, кн. 48
Салычин И. Д. 114
Самоквасов Д. Я- 316
Самсонов Иван 108
Самуйлов Семен 198
Сапега Петр 249
Сарыгозин Марк 336
Сафа-Гирей, казанский хан 276
Сафон, крестьянин 243
Сахиб-Гирей, крымский хан 297
Сверчков И. М. 202
Сверчков И. Н. 128
Светешников Н. А. 8, 228—251, 255
Светешников С. Н. 233
Светешниковы 234, 254
Севостьянов Т. Ю. 200
Сеит, самаркандский хан 279
Селиверстов Григорий 198, 200
Селивестров Юрий 227
Селин II, султан 302
Семен, бронник 43
Семен, казенной слободы тяглец 149
Семен, кн. бежецкий 26
Семен Владимирович, кн. серпуховской 33
Семен Иванович, вел. кн. 19
Семенников, гость 175
Семенов П. П. 232
Семенов Павел 127
Семенов Савва 241
Семиградский, кн. см. Стефан Баторий Серапион, митрополит 55 Сербина К. Н. 93, 102, 129, 305 Сергеев Илья 244 Сергеевич В. И. 17, 164, 332 Сергей, келарь 205
Сергий Радонежский 77, 172 Сергиевы 84
Серебреников В. Г. 150—152 Серебреников Григорий 150, 151 Серебряный-Оболенский Василий, кн. 296 Серебряный-Оболенский Петр, кн. 296 Сигизмунд II Август, польский король 282, 283, 287, 288, 291, 296, 301, 302, 313 Сидор, ученик ПО Сидоров Васюк 22, 23 Сидоров Михаил, бобыль 248 Сидоров Михаил, торговый человек 141 Сидоров Н. И. 140 Сидоров С. И. 140
Сильвестр протопоп 268, 269, 293—295, 322—324, 327, 328, 333—336, 338, 339, 345, 347, 348, 350 Симеон Бекбулатович 304 Сиповский В. В. 135 Сицкий Ю. А., кн. 61, 342 Сказин Артемий 198, 205 Скопин-Шуйский В. Ф., 314, 334 «Скорая Записью см. Гусельников В. Ф. Скрипиньт 230
Скрипицын Иоасаф см. Иоасаф, митрополит
Скрыплевский А. И. 103, 107, 110, 111,113 Словцов П. А. 225
Смирнов И. И. 330, 331, 355—360
Смирнов П. П. 5, 6, 46, 48, 51, 59, 68, 69, 75, 76, 78, 85, 88, 90, 92—100
Смирнов С. И. 305
Смывалов Тимофей 311 Соколовский П. Г. 211, 212, 215, 216 Соловьев С. М. 19, 26, 32, 42, 48, 58, 66, 84—86, 91. 167, 169, 171. 172, 208, 213, 258, 268, 282, 283,300, 331,337, 342, 353, 354 София Витовтовна, вел. кн. 16 Сперанский А. Н. 94—96 Спиридонов Герасим 129 Спиридонов Кузьма 127 Спиридонов Яков 113, 114 Спиридон, крестьянин 243 Стахее;в Михаил 122 Сташевский Е. Д. 47, 85 Степан, котельник 201 Степан, ученик 112 Степанов Андрей 181—184 Степанов Влас 107 Степанов Кирилл 123 Степанов Кузьма 151 Стефан Баторий (Баторий, Семиградский князь) польский король 313—315 Стоянов Василий 53 Стоянов Иван 53—55, 79 Стояновы, 53, 76, 79, 88, 89 Стрешнев В. И. 124 Стрешнев Р. М. 146 Стрешнев С. Л. 63 Стрешневы 63 Строева Прасковья 115 Строганов Г. Д. 227, 233 Строганов И. М. 135, 137 Строганов М. М. 135, 137 Строганов М. Я- 135, 137 Строганова Марья 135, 137 Строгановы 137, 227, 242, 254, 325
370
Указатель имен
Строева Прасковья 115 Стромов Лука 181 Струве П. Б. 7, 159 Стрюм Ляс 186 Сукин Григорий 129 Сукиных Салтан 267 Сулешев В. Я-, кн. 124 Сулешев Ю. Я», кн. 124, 131 Сумбуловы, рязанцы 74 Суровцев Иван 130 Сырнев И. Н. 232 Сыроечковский В. Е. 165, 172 Сыромятников Максим 110, 112 Сююнбики (Сумбека), казанская ханша 276, 277
Тальман Е. М. 102 Таратин В. Г. 215
Тархов Василий см. Подошевников В. Т.
Татищев И. Ю. 204
Таубе Иоганн 257, 354
Твердиков Степан 311
Телегин М. 60
Телятев С. Г. 142
Темкин (Ростовский) М. М., кн. 54, 55, 60, 61, 65
Темрюк, кн. кабардинский 280.
Тентюков Порфирий (Першка), купец 126
Тетерин Тимофей 337
Тимофеев Елизарий 230
Тимофеев Иван, дьяк 304, 353
Тимофеев Иван, торговый человек 198, 311
Тимофеев Кондратий 207
Тимофеев Яков 142
Тимофеева Елена 107
Тимофей, крестьянин 131
Титов Михаил 204
Тихомиров М. Н. 94, 99, 356, 360
Тлекин К. Т. 245
Толстой А. К. 257
Толстой Василий 86
Толстоухов Иван 138
Толчанов Иван 260
Торокановских Д. А. 142
Тохтамыш, хан Золотой Орды 42
Трант Иоахим 186
Траханиотов П. Т. 50, 53—55, 57, 60, 61, 64, 65, 74, 76, 77—79, 83, 85, 87, 97, 100 Трецель Андреян 192, 193 Троицкий В. И. 102
Трубецкой А. Н., кн. 52, 59, 61,62, 67—69, 86
Трубецкой Р. Н., кн. 60
Туркин А. Г. 248
Туркин Василий 248
Турунтай-Пронский И. И., кн. 349
Турчанин А. А. 148
Турчанинов Ф. Я. 202
Тучков EL В., кн. 341
Уваров А. С., гр. 127
Узбек, хан Золотой Орды 166, 169
Уклейка Иван ПО
Украинцев Е. И. 103
Ульяна, кн. волоцкая 29
Ундольскиц В. М. 77
Урусов С. А., кн. 53, 54
Усенков Никифор 109
Усов Алексей 124
Усов Ф. В. 128, 132
Усов Я. Ф. 128, 130
Усов-Грудцын, В. И. 8, 249
Усова Ирина 132
Усова К. М. 132
Усовы, крестьяне 130, 132, 227
Усовы-Грудцыны 135
Утемыш, сын хана Сафа-Гирея 276
Уттер Кашпер 186, 188
Федор, оловянишник 104, 114 Федор, ученик 112 Федор, царевич 342
Федор Борисович, кн. волоцкий 26,29, 43, 44 Федор Васильевич, кн. рязанский 18 Федор Иванович, царь 34,92,317,342, 361 Федора, вдова 109
Федоров Иван, первопечатник 324, 325 Федоров Иван, подьячий 196, 203, 204 Федоров Лука 110
Федоров Михаил, рабочий человек 246 Федоров Михаил, тяглец мещанской слободы 105
Федоров Никифор 135 Федоров Павел 127 Федоров Панкратий 127 Федоров Прохор 204 Федоров Яков 200 Федорова Е. Ф. 246 Федосеев Афанасий 125 Федосеев Григорий 125 Федотов Афанасий «Запись» см. Гусельников А. Ф.
Федотов Василий см. Гусельников В. Ф. Федотов Григорий 111 Федотов Гурий см. Гусельников Г. Ф. Федотов Иван 100
Федотов Михаил см. Гусельников М. Ф. Федотов Остафий см. Гусельников О. Ф. Федотовы-Гусельниковы см. Гусельниковы. Федотов-Чеховский А. 22, 23, 27, 34 Феодор Ростиславич, кн. смоленский 342, 343
Феодорит см. Гусельников Ф. М. Феоктистов Козьма 139, 142, 143 Фердинанд I, германский император 288 Филарет, патриарх 228 Филатьев О. И. 8, 123, 249 Филимонов Степан 201 Филипов Карп 22
Филипп (Колычев), митрополит 302 Филипп (Филя), седельник 43 Филипп II, король испанский 311 Филиппов Григорий 204 Финдейзен Н. 325 Фирс, священник 91 Флетчер Джилье 309, ЗГ1, 318 Фонгевер В. А. 142
Форстен Г. В. 47, 61, 62, 282, 284, 287, 290, 297
Францбеков Д. А. 127 Фридрих II, король датский 302 Фуников-Курцев Н. А. 334, 335, 337, 341,342 Фюрстенберг, магистр Ливонского ордена 282, 283, 286, 287, 289, 290 Фюстель де Куланж Д. 155
Указатель имен
371
Хабаров-Святицкий Е. П. 127, 227 Хаджим, ургенчский хан 280 Хилков, кн. 70, 228 Хилков Андрей, кн. 206 Хилков И. А., кн. 65, 81 Хилков Ф. А., кн. 53 Хитрово Б. М. 60, 61, 68, 74 Хитрово Данила 74 Хитрово Иван 74 Хлебников 330 Хо-Урлюк, тайша 232 Ходутины, торговые люди 120, 121 Хозе Асан 42
Христианин, композитор 325 Христина, королева датская 47,61, 63, 175 Худяк И. А. 184 Худяков 3. И. 184
Цузак В. К. 243 Цузак Ненила 243 Цыбин П. Г. 140, 141 Цыбин Оникей 140
Чаев Н. С. 318, 329, 360 Челядин И. П. 302 Ченслер Р. 310, 311 Черкасские, кн. 63, 64, 68, 85 Черкасский Д. М., кн. 55, 64 Черкасский И. Б., кн. 48, 54, 61, 65, 88 Черкасский М. Т., кн. 297 Черкасский Петр, кн. 66 Черкасский Я. К., кн. 64, 66—68, 73, 97 Черный Еска 22 Черный И. Ф. 237 Чеул Ф. Е. 249 Чистый Аникей 88, 89, 97 Чистый Назарий 50, 53—55, 72, 78, 79, 82, 83, 86, 89, 97
Чубулов Тимофей 90 ..»
Чупятов П Г. 185
Шамбинаго С. К. 319
Шангин Иван 126
Шангин Р. Н. 126
Шангин Фарафон 126
Шангины, торговые крестьяне 125—127
Шапошников П. Ф. 148
Шатеев С. Т. 136
Шах-Али (Шигалей), касимовский хан 276 Шаховская Н. Д. 71, 72 Шаховской Семен, кн. 80 Шелковников Василий 193 Шемякин А. Н. 59 Шергин И. А. 249
Шереметев Б. П. 103, 104, 107, 110, 113 Шереметев В. Б. 65, 66 Шереметев И. В., кн. Большой 280, 322, 335—338, 345, 347 Шереметев И. П. 61 Шереметев Ф. И. 48, 61, 62, 345 Шереметевы, кн. 85, 261 Шигона-Поджогин И. Ю. 262, 263, 340 Шипулин С. Л. 129 Шлитте Ганс 281 Шлихтинг Альберт 330, 354
Шляпкин И. А. 87, 123
Шорин В. Г. 87, 88, 99, 121, 233
Шорин М. В. 104
Шпилькин Илья 176
Штаден Генрих 284, 303, 330, 354
Шуйские, кн. 264—266, 332, 334, 343, 345, 350
Шуйский А. М., кн. 265
Шуйский В. В., кн. 264, 341
Шуйский И. В., кн. 264, 341, 343, 350
Шуйский И. М., кн. 294, 349
Шуйский И. П. 314
Шуйский П. И., кн. 286, 287, 296, 297
Шульгин Д. И. 106, 110, 114, 115, 147
Шуменев Андрей 22
Шуменев Жила 22
Шуменев Кусок 22
Шуменев Лука 22
Шуменев Роман 22
Шуменев Сором 22
Шуменева Ульяна 22
Шунков В. И. 224
Щапов А. П. 226 Щеголин Григорий 203 Щенятев Петр, кн. 349
Эгерн Грос 190
Эдигер, сибирский хан 279
Элдинг Самуил 190
Эмзель (Энзель) В. В. 210, 211, 215
Эмин-Гирей, крымский хан 332
Эрик XIV, король шведский 318
Юрий Васильевич, кн., брат Ивана IV 265, 337, 343, 349
Юрий Васильевич, кн. дмитровский 14, 44, 261—263, 265
Юрий Дмитриевич, кп. галицкий 44 Юрий Иванович, кн. дмитровский 26, 28, 262, 263, 350
Юрий Иванович, кн. углицкий 31
Юрьев Борис 215, 216
Юрьев В. М. 335, 336
Юрьев Д. Р. 335, 336
Юрьев И. М. 339
Юрьевы 339
Юшков А. И. 30
Якимов Дмитрий 146, 147
Якимов Т. Д. 146, 147
Яков, приказчик 211 1
Яковлев А. И. 40, 125, 341
Яковлев Лука 148
Яковлев Посник 327
Яковлев Федор 243
Яковлев Яким 212
Якубов К. И. 50, 52, 55—60, 64—68, 72- 77, 80, 81, 88, 89, 91, 175 Якунин Иван 27 Ямская Евфимья 137 Ямской Иван 135, 137 Яргин Федор 140 Ярослав, кн. серпуховской 33 Яшевский Иван 244, 245
tOO
ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ
Австрия 173 Азербайджан 275, 279 Азия 310
Азовское море 172 Алатырский у., 243 Алатырь, г. 85, 246
Александрова (Александровская) слобода 298, 304, 325 Алексеевская, дер. 126 Амур, р. 127, 227
Англия 117, 285, 310, 311, 318, 357 Андреевский наволок 28 Антверпен 311
Антоньев Римляниня монастырь 205 Арзамас, г. 75, 85, 97 Арзамасский посад 97 Арзамасский у. 100 Арское поле 277, 278 Архангельск, г. 88, 122, 123, 134—136, 142, 176, 194, 208, 209, 229, 230, 250 Архангельский порт 134, 137, 207 Аскул, р. 234
Астраханское ханство (Астраханский юрт) 974 97Q ?П9
Астрахань,’ г. 63, 66, 125, 127, 134, 149, 150, 197, 229, 230, 232, 250—253, 279, 280, 303, 309, 347 Аугсбург 288 Афон, гора 205 Ахтуба, р. 234
Ахтыши верхние, урочище 234
Бабково, с. 244 Бадрась Андреевская, дер. 248 Балахна, г. 244 Балтика см. Прибалтика Балтийское море (Голянское море, «Восточное море») 8, 165, 174, 177, 178, 180, 182—184, 208, 209, 212, 218, 275, 281— 284, 286, 295, 302, 310. 313. 319 Балтийское побережье 208, 357 Белгород 62, 63 Белгородская черта 224 Белое море 299, 310 Белое озеро 17, 32—34, 36, 37 Белозерский монастырь см. Кирилло-Бе- лозерский монастырь
Белоозеро см. Кирилло-Белозерский монастырь
Белоруссия 325 Белослудский стан 173 Белый камень (Вейссенштейн), г. 289 Березов, г. 126
Берестов, г. 162
Благовещенский монастырь 127 Благовещенский собор в Москве 326, 327, 338, 339
Бобровое озеро 21 Бовыкино, с. 20 Бокино, оз. 21
Болдино-Дорогобужский (Болдин) монастырь 308 Болонье озерко 21 Большая Нева, р. 213 Большая орда см. Золотая орда Борисоглебская волость 33 Борисоглебский собор в Старице 326 Боровская слобода 18, 34 Бремен, г. 165 Брусяна, р. 234 Булак, р. 277 Булыщево, с. 100 Бутов сад 17 Бухара 280, 309, 311 Быстрая тоня 37
Варзуга, с. 34
Василия Блаженного собор см. Покровский собор
Васильцево сто (сотня) 25 Введенский погост 130'
Везенберг, г. 285, 286 Вейссенштейн см. Белый камень Векса, р. 36
Великие Луки, г. 261, 313
Великий Новгород см. Новгород Великий
Великий пруд под Красным селом 33
Великий Устюг см. Устюг
Венгрия 173
Венева, р. 344
Веневский стан 260, 344
Веневский у. 260, 344, 345
Венеция 164
Верейский удел 38
Верховская волость 124
Верхотурская застава 124
Верхотурье 119, 124, 126, 144, 229
Весь-Егонская, с. 308
Вещеозерская волость 123
Вигора, дер. 243
Византийская империя 321
Вильно, г. 288, 325
Владимир, г. 38, 172, 264
Владимирский у. 29
Возмицкий монастырь 41
Географический указатель
373
Волга 32—34, 37, 172, 229—234, 239, 251, 252, 274—277, 302 Волганский исток 21
Вологда, г. 15. 63, 125, 137, 230, 307—310 Вологодский Прилуцкий (Спасский) монастырь 356 Вологодский у. 30, 127 Волоколамск (Волок-Ламский, Волок) 17, 38, 308
Волхов, р. 212, 303 Волынская, дер. 248 Воробьево, с. 266, 328 Воробьевское, с. 14 Воробьевы горы 266 Воронеж, г. 20, 51 Ворондовская слобода 299 Воронцовское, с. 14, 16 Воротынск, г. 343 Ворша, р. 20 Воря, р. 25
Воскресенский собор на Волоке 17, 37 Восток 41, 42, 44, 164, 172, 173, 224, 274, 297, 328, 346, 347
Восточная Европа 168, 170, 275, 280, 281, 315, 320, 329, 355
«Восточное море» см. Балтийское море
Вотченская волость 249
Выборг, г. 128
Вымь, р. 125, 248, 249
Выползково, слободка 246
Высоцкий монастырь 41
Вычегда, р. 125, 126
Вышгород 164
Вышний Волочок, г. 209
Выячевский ез. 35
Вяземский у. 100
Вязьма, г. 299, 307, 308, 309
Вясленский погост 248
Гавриловская, дер. 126
Галич, г. 14, 37, 104, 112, 114, 116, 242
Галицкие вотчины 132
Галицкий у. 123, 124
Галицкий удел 38
Галицкое княжество 25
Галицкое озеро 33, 36
Ганзейские города 283
Гданск (Данциг) 313
Германская империя (Священная Германско-Римская империя, Германия) 257, 274, 281, 285, 287, 288, 290, 295, 354 Гичевская (Удор), дер. 248 Глебков сад 17 Глебовский лес 20
Гледенский-Троицкий монастырь (Троица с Новинки) 126 Гледень, гора 129 Голландия 118, 142, 176, 208, 285 Голянское море см. Балтийское море Гончарная слобода (Гончарный конец) 306 Городенск 260, 343, 344 Городец 33, 37 Городище, с. 163 Гороховец, г. 267 Гороховская волость 23 Гостинопольский «Ладожский порог» 182, 183, 212
Готланд, остров 164, 165 Гремячья гора 200 Григорова гора 231 Грузия 173 Гурьев, городок 252
Давыдково, с. 147
Дания 285, 295, 302, 313, 319
Данков, г. 172
Даурия (Дауры) 127
Двина, р. см. Северная Двина, р.
Дербент, г. 280
Дерпт см. Юрьев
Дерптская область 281, 284
Динамюнде гавань 288
Дмитров, г. 129, 299
Дмитровский у. 231
Дмитровский удел 38
Днепр 164, 165, 171, 280, 281
Добрятинская борть 14, 20
Добрятинское, с. 20
Домодоновское, с. 243
Дон, р. 32, 171, 172, 262, 253, 302, 313
Дорогобуж, г. 308, 309
Дубовое, с. 51
Европа см. Западная Европа Елец 48, 74 Елецкий у. 85 Елпатское, поселок 27 Енисей, р. 311
Енисейск (Енисейский острог) 70, 124, 140, 229
Епифанский v 260, 344 Епифань, г. 344 Еренский городок см. Яренск Еренский у. см. Яренский у.
Ермолинская, дер. 248 Есей, оз. 125
Жеребовская, дер. 248
Жиганы, с. 229
Жигули 8, 228, 229, 232, 254
Заволжские волости 33 Закавказье 309 З'акамская черта 232 Заонежье 128
Запад см. Западная Европа Западная Двина, р. 165, 288 Западная Европа (Европа, Запад) 32, 41, 102, 117, 118, 121, 127, 154, 155, 157, 164, 169, 173, 175, 178, 194, 196, 209, 224, 257, 274, 281, 282, 285, 310, 311, 313, 315, 318, 319, 327, 355—357 Западная Россия 169 Западная Украина 325 Западное Приуралье 227 Запольская улица (Новгород) 178, 179 Заузольская волость 237 Зауралье 121, 225, 227 Заяузская Семеновская слобода 110, 114, 147
Звенигооод г., 20
Зверин-Покровский (Зверский) женский монастырь 198, 207 Зеленецкий Троицкий монастырь 200
374
Географический указатель
Земляной город (Земляной вал) 146 Знаменский монастырь 113, 114 Золотая Орда (Большая орда, Орда) 41, 44, 168—170, 171, 262, 274 Зубцовский у. 187 Зунд, пролив 283
Зырянский соляной промысел 233, 234
Иван-город 285, 309, 315 Ивановское, с. 244
Ильменское оз. (Ильмень оз.) 36, 149
Ильинская, дер. 28
Ильинская слобода 299
Индия 172, 310
Инопаж, ез 33
Иосифо-Волоколамский монастырь 356 Иран (Персия, Шахова область) 41, 49, 117, 118, 135, 170, 172, 232, 253, 275, 280, 303, 309, 311 Испания 310
Кавказ 280
Кадашевская слобода (Кадашево) 69, 71, 111
Казанка, р. 277, 279 Казанский дворец 130 Казанский у. 243
Казанское ханство (Казанское царство, Казанская земля, Казанские улусы) 274, 275, 279, 280, 295, 302, 347, 355—357 Казань 44, 61, 62, 129, 241, 250, 273, 275, 276—280, 284,294, 299, 306, 309, 319, 325, 327, 328, 335, 337, 339, 348, 349, 351, 356
Казенная слобода 105, 147, 148
Кайгородок, г. 126
Калуга (Колуга), г. 138, 187, 203, 307
Калужский у. 76, 183, 203
Кама, р. 227, 229, 231, 275, 295
Каменский стан 28
Камень см. Урал
Канкорка, р. 231
Канцы (Ниеншанц) 129, 130, 177, 183,
208, 209, 220
Караганская пристань, 135 Карачарово, с. 124 Каргополь, г. 309
Каспийское море (Каспий, Хвалисское море) 135, 251—254, 275, 279 Кашин, г. 129 Кашинский удел 38 Каширские леса 25 Кетский острог 126 Киев 47, 93, 164—166, 171 Киевская Русь 162—165 Киевский университет 93 Киремпе, г. 286 Кирилово, дер. 183
Кирилло-Белозерский (Кириллов) монастырь 17, 35—37, 42, 50, 52, 53, 56, 57, 264, 293, 295, 309, 332, 336 Китай 117, 118, 123, 135, 143, 150, 152, 170, 310, 311
Китай-город 149, 150, 263 Клин, г. 195
Клязьма, р. 14, 16, 25, 29 Княж-погост 248
Кобона, местечко 214 Кобона, р. 214 Кожевники, слобода 200 Козий боерак, урочище 234 Козлов, г. 51 Козлов Брод, с. 20 Козловский у. 51 Козмодемьянский монастырь 200 Кола, г. 310 Колакша, р. 29
Коломенское, с. 52, 60, 81, 82, 83, 84, 86, 126, 298, 326 Коломна, г. 20, 138, 308 Колмогоры см. Холмогоры Колуга см. Калуга
Колывань (Ревель, Таллин), г. 128, 180, 182, 208, 210, 211, 213, 282, 284, 287, 288, 290, 291, 302, 310, 313 Колыма, р. 125 Коневский наволок 18 Комарицкий стан 121 Коневский наволок 18 Константинополь 164, 172, 267, 302, 321 Конюховая, улица в Новгороде 178 Конюшенная Сыромятничья слобода 108 Копорье, г. 315 Корабугинский у. 20 Корела, г. 128, 177, 309 Корсунский остров (Херсонский полуостров) 281 Косино, с. 32 Костоватое, оз. 234
Кострома, г. 233, 242, 265, 275, 299, 308 Костромское усолье 231, 236 Костромской у. 231—233, 244 Крайний Север 229 Крапивна, волость 21 Красная Меча, р. 172 Красная площадь 114 Красное, с. 14, 33, 113 Красноярский острог (Красный Яр) 240 Кремлевская площадь 54, 266 Кремль (Московский) 14, 17, 38, 54—56, 72, 264, 266, 332, 343 Кремчина, волость 20 Кречетниковский переулок (Москва) 32 Кромы, с. 51 Крутицы, с. 18
Крым 41, 42, 165, 172, 276, 277, 280, 281, 295, 302, 323, 336, 338, 347 Крымское ханство (Крымский юрт) 274, 279—281, 351 Кудрино, с. 14 Куликово поле 170 Кунья волошка, урочище 234 Куприно, оз. 234 Курба, р. 260, 343 Курляндия 283, 289г 290, 302 Курмурская борть 22 Курмурский лес 20, 23 Курск, г. 32, 51, 113 Кута, р. 128
Ладога, г. 24, 33, 39, 177, 182, 183, 186, 200, 211, 212, 214
Ладожское, оз. 36, 129, 212, 213. 214 Лальский погост 138
Географический указатель
375
Лампожня, с. 308 Лапландия 310 Лаюс, замок 288 Левкеев монастырь 41, 43 Леденга, р. 249 Ледовитый океан 227, 310 Лежа, р. 30 Лена, волость 125, 127 Лена, р. 87, 128, 133, 229, 230 Ливония (Ливонская земля) 280—291, 295, 301, 302, 304, 311—313, 315, 319,347 Литовское Великое княжество (Литва) 172, 241, 257, 258, 263, 267, 274, 281, 283, 284, 287, 293, 295, 301, 302, 309, 310, 313, 315, 323, 325, 335, 337, 338, 344 Лобное место 50, 53—57, 65, 67 73, 80 Лода, замок 290 Лопасня, р. 303 Лужа, вотчина 44 Луковский у. 243 Лучинское, с. 16, 26 Лысково, с. 97, 241, 243, 244 Любек, г. 165, 281, 310.
Любим, г. 308 Люблин, г. 302
Магарово, с. 245 Макарьев монастырь 244 Маковский волок 128, 229 Маковский острог 127 Малороссийские города 138 Мангазея (Мунгазея), г. 48, 81, 87, 121, 122, 124, 125, 128, 131, 135, 136, 138, 140, 228, 229, 311 Марьина Княжья слобода 63 Мариенбург, г. 288 Мартемьяноеский монастырь 42 Марьино, дер. 22, 23 Мастрюково, оз. 234 Медынский у. 243 Медягино, с. 131
Мещанская слобода 102^ 104, 105, 108,
109, 143—145 Милобудский ез. 34, 37 Милолюбский ез. 33 Митин починок 14
Можайск, г. 14, 15, 20, 299, 307—309 Мироновская дер. 248 Можайская дорога 14 Мокрец, заводь 234 Молога, р. 33, 231, 234, 308 Монастырь св. Кирилла 37 Монастырь св. Николая 35 Монголия 170 Моравиевский сад 17
Моревская слобода (Усолье) 232—236, 239, 243, 246, 247 Морозовица, дер. 129 Москва, 4, 13, 14, 17—20, 24—26, 28—30, 32, 33, 39, 41, 42, 44—47, 49—61, 63— 70, 73—87, 90, 91, 93—95, 98, 99, 101- ЮЗ, 106, 107, 111, 112, 114, 115—117,
119, 120, 122, 126, 128, 129—131, 135,
137, 138, 140, 145, 148, 151—154, 165,
167, 168, 170—173, 175, 177—180, 184— 191, 193—198, 200,202,203,205—208,212, 220, 223, 229—231, 233, 248, 250, 252,
258, 261—264, 266, 267, 274—277, 279— 281, 283—285, 288, 290, 295—303, 306— 313, 319—321, 324—327, 329, 333, 334, 337—340, 347, 354, 357—361 Москва-река 14, 15, 18, 32, 113, 299, 307, 326
Московия см. Русское государство Московская дорога 195 «Московская земля» см. Русское государство»
Московский у. 111, 270, 316 Московский университет 47, 120, 223 Московский Чудовский монастырь см. Чудов монастырь
Московское государство см. Русское государство.
Московское княжество 13, 19, 25, 26 38, 44, 167, 171, 172, 341 Мстиславль, г. 324 Мунгазея см. Мангазея Мурашкино, с. 244 Муром, г. 25 Муромские леса 25 Муромский у. 124
Мутьяное воеводство (Молдавия) 337 Мценск 62
Мытный двор 211, 213, 215 Мясницкая полусотня 145
Надеино усолье (острожек, городок) 232, 236—240, 243—249, 251, 254 Нарва (Ругодив), г. 140, 208, 222, 283— 286, 295, 310, 311, 313, 315 Нарова (Нарва), р. 285, 286 Нарым (Нерым), с. 51, 56, 73, 81, 126 Нева, р. 174, 208, 274 Неглиниая, р. 14, 16, 54 Нейгауз, г. 286 Нерехта, г. 20, 37 Нерль, р. 33 Нерчинск, г. 135, 142 Нерым см. Нарым Ниеншанц см. Канцы Нижегородский у. 104, 243, 244 Нижегородское княжество 20, 38 Нижнее Поволжье см. Поволжье Нижнее Нижний Новгород (Нижний) 24, 127, 138, 139, 169, 172, 202, 229, 230, 250, 337 Никитская улица 147, 299 Никитский девичий монадтырь 104 Николо-Дворищенский собор 210, 213 Николо-Корельский монастырь 356 Никольское, с. 124, 132 Новая Ладога, г. 212—214, 217, 218 Новая слобода, с. 128 Новая Соль см. Старая Руса Новая улица 38
Новгород Великий 30, 41, 44, 52, 53, 74г 79, 81, 87, 89, 91, 164, 165, 171, 172, 174, 176—183, 185, 186, 194, 195, 197—200, 205—209, 211—213, 215—217 220—222, 245, 258, 261, 263, 274, 299, 302, 303, 306—309, 311, 315, 320 Новгородская земля (Новгородская область, Новгородская республика) 303, 309, 315, 316
Новгородская таможня 209
376
Географический указатель
Новгородские пятины 316 Новгородский Софийский дом (двор) 128, 306
Новгородский у. 130, 209, 220, 309, 316 Новинский монастырь 18, 104, 333 Новодевичий монастырь 130 Новомещанская слобода 103, 104, 113,
146, 148
Новороссия 225 Новосиль, г. 343 Ногайская орда 274, 279 Ногатинское, с. 32 Нюборг, г. 291
Обнорский монастырь см. Павлов монастырь
Оболенский у. 342 Обь, р. 311
Огородная слобода 149 Одоев Старый, г. 343 Ока, р. 20, 21, 34 Оленек, р4 230
Олонец, г. 128, 175, 177, 229, 230 Олонецкий у. 175 Ольховское устье 183 Омельяновская, дер. 121 Онежье, погост 248 Опочка, г. 267 Орда см. Золотая Орда Ордынская слобода 113 Орел, г. 138
Орещек (Орехов), г. 128, 129
Ормузд, 309
Орудьево, с. 16, 18
Орша, г. 297
Оскол, г. 81
Осташково, с. 309
Остров, г. 314, 343
Острог, г. 325
Островский ез 35
Оттоманская Порта см. Турция
Очаков, г. 281
Ошапа, р. 228
Ошапский городок 228
Оятское, с. 130
Павлов-Обнорский монастырь 307, 308 Палех, с. 342
Панкратьевская слобода 108
Паншина гарь, дер. 15
Пафнутиев Боровский монастырь 42
Пахра, р. 32
Пелым, р. 126
Пеньки, с. 231, 243
Перекоп 281
Перемышль, г. 343
Перерва, р. 18
Переяславль, г. 18, 20, 32, 34, 38, 247 Переяславль-Залесский, 37, 249, 299, 307, 308
Переяславль-Рязанский см. Рязань Переяславское оз. 33, 34, 36 Пермь Великая 138, 229, 230, 309, 310 Пернов, г. 283, 289, 290 Персидский залив 309 Персия см. Иран
Петербург ’(Санкт-Петербург, Питербурх) 50, 93, 97, 100, 101, 116, 146, 174, 178,
181, 182, 208—218, 220, 232, 354, 358, 359, 361
Печерский монастырь 314 Печора, р. 39, 254 Питербурх см. Петербург Пластиково, с. 20 Плесская волость 27 Плоское, оз. 21 Плюса, р. 315
Поволжье 8, 128, 171, 244, 245, 254, 274, 275, 313, 328, 347
Поволжье Нижнее 232, 251, 252, 303 Поволжье Среднее 232, 244, 249, 303 Подасинская земля 86 Подсосенки, слобода 299 Покровская башня во Пскове 314 Покровский монастырь 41 Покровский (Василия Блаженного) собор в Москве 326 Покровское, с. 147 Полоть, р. 296
Полоцк, г. 165, 295—297, 301, 314, 319 Польско-Литовское государство см. Польша
Польское государство см. Польша Поморье 121, 129, 209, 247, 299, 309 Польша (Польско-Литовское государство, Польское государство, Речь Посполитая) 102, 117, 268, 274, 280—284, 287, 288, 291, 295, 296, 302, 308, 310, 313, 315, 319, 342
Порецкое, с. 243 Порта см. Турция Португалия 310 Пошехонский у. 243 Пошехонье, г. 33, 233 Преображенский монастырь, в Казани 244 Преображенское, с. 198 Прибалтийский край см. Прибалтика Прибалтика (Балтика), 8, 128, 174, 177, 178, 182, 193, 206, 208, 213, 274, 281 — 285, 287, 290, 291, 295, 299, 301 302,
313, 315, 317, 319, 329, 347, 348, 351, 358, 361
Приднепровье 163, 164, 166 Прикаспийский район 250 Прилуцкий монастырь см. Вологодский Прилуцкий монастырь Присеки, дер. 26 Приуралье 309 Причерноморье 303 Пронский удел 38 Прусово, с. 243 Пруссия 283, 290, 313 Псков 51, 52, 64, 74, 80, 81, 87, 88, 91, 120, 128, 129, 132, 174, 176, 177, 200, 229, 230, 258,_274, 286, 303, 306—309,
314, 315
Псковская обл. 288 Псковский у 91
Псковский Печерский монастырь 130 Пустоозеро, г. 127, 308 Пыскорский казенный медеплавильный завод 231
Пыскорский монастырь 231 Пясида, с. 125 Пятницкое, с. 121
Географический указатель
377
Ракома, с. 164 Ревель см. Колывань Рейн, р. 164, 165 Речь Посполитая см. Польша Ржева (Ржев) 20, 44, 177, 266 Ржевский у. 17, 185
Рига, г. 164, 165, 175, 188, 211, 282, 285, 288, 291 Рим 164, 321 Ринген, замок 287, 288 Рождественское, с. 100 Романов, г. 128, 233
Россия 4, 8, 20, 25, 27, 31, 40, 41, 45, 47, 49, 52, 56—62, 64—68, 72—74, 80, 81, 86, 88, 91, 104, 116—118, 132, 154, 158, 165, 171 173—175, 209, 211, 218, 224, 225, 230, 232, 257, 258, 289, 302, 309—
311, 313, 315, 319, 353—356 Ростов 37, 249, 299 Ругодив см. Нарва
^уза, г. 20, 44, 51 Руйен, замок 290 Руса см. Старая Руса Русская земля см. Русское государство Русский Север 247, 249 Русское государство (Русское цетрализо- ванное государство, Русская земля, Русь, Московская земля, Московское государство, Московия) 3, 4, 7—9, 13, 32, 39, 41, 42 44—48, 50, 51, 53, 55, 59, 60, 61, 63, 68, 69, 82, 84, 85, 90, 92,
93, 101, 102, 118, 120, 121, 124, 127, 129—131, 134, 149, 152, 153, 157, 159, 162, 165—171, 173—176, 182, 189, 190—193, 208, 210, 224, 229, 232, 250, 251, 253, 256, 258, 259, 262, 266, 273—279, 281, 284—287, 292, 300, 303—305, 309—
312, 315, 317—319, 321, 322, 324, 326, 330, 331, 338, 342, 343, 345, 351, 353, 356— 358, 360, 361
Русское централизованное государство см.
Русское государство Русь см. Русское государство Рыбная слобода 33,
Рыльск, г. 203
Рязанское княжество 18—21, 24, 26, 29, 38, 258
Рязань (Переяславль-Рязанский) 14, 38, 138, 172, 297, 309
Савво-Сторожевский (Звенигородский) монастырь, 200, 234, 246, 254 Савельевский починок 14 Савинская, дер. 128 Садовая слобода 108 Самара, г. 232, 239, 245 Самарканд, г. 279, 280 Самарская лука 8, 231, 232, 234, 246, 254 Санкт-Петербург см. Петербург Саранск, г. 200 Саратов, г. 127 Свейский рубеле см. Швеция Свинусская башня во Пскове 314 Свияга, р. 276 Свияжск, г. 276, 277 Связино, дер. 184
Священная Германско-Римская империя
см. Германская империя Северная Двина, р. 69, 135, 296, 310, 311 Северо-Восточная Русь, 172, 173 Северская область 274 Севск, г. 138 Селга, волость 25 Селенгинск, г. 142 Селевки, сельцо 231 Селижаров монастырь 41 Семеновская З’аяузская слобода 147 Семчинское, с. 14 Сенгилей, г. 232 Сергиевск, г. 232 258
Сереговские промыслы см. Сереговское усолье
Серегов погост 248 Серегова гора 247 Серегово 249
Сереговское усолье 247, 248 Сермакса, с. 128
Серпейск (Нейшлот), крепость 286 Серпухов, г. 138, 306, 307 Серпуховской-Высоцкий монастырь 41 Сибирское ханство (Сибирский юрт) 254, 274
Сибирь 47, 51, 63, 70, 73, 74, 82, 87, 91, 117—119, 121, 123—125, 128—131, 134, 137, 138, 140, 143, 144, 148, 149, 152—155, 175, 196, 224—230, 236, 237, 254, 275, 309, 348 Сижки, с. 17
Симбирск, г. 232, 234, 242, 247, 254 Симбирская черта 232, 254 Симонов монастырь 17, 26, 37, 308, 344 Скандинавия 177 Слюсенбурх см. Шлиссельбург Смерица, дер. 231
Смоленск, г. 165, 258, 306—309, 315, 337
Смоляные, волость 20
Советский Север 328
Сок, р. 232
Сокол, крепость 314
Сокольники (Сокольничья слобода, Соколиная улица) 32 Соликамский у. 233
Соловецкий монастырь 129, 130, 295, 307 Солотчинский монастырь 24 Соль Большая, г. 231, 236, 244 Соль Вычегодская, г. 137, 138, 141, 235, 248, 249
Соль Галицкая, г. 248 Соль Камская (Усолье), г. 51, 126, 237, 242 Соль Переяславская, г. 235 Сольвычегодский у. 131, 138 Сомерская волость (Сомры) 210, 218 Софийский дом см. Новгородский Софийский дом
Спасо-Евфимиев монастырь 21 Спасский (Христов) монастырь в Москве 129, 130, 205 Средиземное море 165 Среднеазиатский государственный университет 94
Среднее Поволжье см. Поволжье Среднее Средняя Азия 168, 170, 275, 279, 311
378
Географический указатель
Сретенские ворота 146 Ставрополь, г. 232, 234 Старая Руса (Руса), г. 39, 299, 311 Старица, г. 299, 326
Стокгольм (Стекол ьно, Стекхольм) 120, 128—130, 176—194, 206, 208, 209, 212, 213, 221, 222
Страстной девичий монастырь 127
Стрелица, дер. 20—24
Строгановские городки 252
Судогда, р. 29
Суздаль, г. 297
Сура, р. 32, 232
Сургут, г. 72, 87, 126
Сухарева башня 201
Сущево, с. 33
Сылва, р. 308
Сясь, р. 129
Тазовский город 126 Талицк, г. 51, 90 Таллин см. Колывань Тара, г. 126 Тарваст, замок 290 Тарту см. Юрьев Таруса (Торуса), г. 15 Ташкент 95, 280, 354 Тверская земля 309 Тверская дорога 14 Тверская улица 14
Тверское княжество 19, 26, 38, 171, 172 Тверской Отрочь монастырь 170, 302 Тверской у. 17, 27, 260 Тверца, р. 172
Тверь 24, 168, 170, 172, 209, 258, 260, 303, 304, 307, 309 Теплый стан, дер. 246 Терехов сад за Неглинной 17 Терский город 280 Тетюши, г. 232 Тимофеевская дер. 123 Тихвин, г. 102, 128, 174, 175, 177, 212, 213 Тихвина, р. 129
Тихвинский монастырь 129, 131, 175 Тихвинский посад 101, 128, 129 Тихвинскийй у. 212 Тобольск, г. 61, 63, 66, 126, 229 Томск (Томский город, Томское) 51, 66, 73, 91, 92, 126
Торговая сторона Новгорода 261, 299 Торжок, с. 209, 243 Тотемский у. 249 Тотьма, г. 249 Тресвяцкие «ворота 54 Троице-Сергиев монастырь (Троица, Троицкий) 31, 35, 43, 50, 51, 78, 85, 130, 131, 200, 298, 334 Троицкая слобода 113 Троицкий Данилов монастырь 129 Троицкий монастырь см. Троице-Сергиев монастырь
Троица см. Троице-Сергиев монастырь Туктум, р. 234 Тула, г. 61, 138
Туринск (Туринский острог), г. 119, 126 Турухан, р. 128 Турухапс.кий монастырь 146
Турция (Оттоманская Порта, Порта) 274, 277, 278, 280, 302, 303, 319 Тынорец, р. 20 Тюменский волок 308 Тюменское княжество 280 Тюмень, г. 126
Увоть, р. 27, 29 Углич, г. 25
Углицкое княжество 25, 32 Удор см. Гичевская Украина 74, 94, 190, 236 Ула, р. 297 Унжа, р. 124
Урал (Уральский хребет, Камень) 125, 128, 134, 175, 227, 229, 230, 258, 274, 275, 311 Ургенч (Хорезм) 170, 280, 309 Угя п 949 944.
Усолка, р. 234, 235, 238, 240, 246 Усолье см. Соль Камская Усольская земля 325 Усольский (Сольвычегодский) у. 121 Успенский собор в Кремле 266 Усть-Шехонский ез. 33 Устюг (Великий Устюг) 51, 87, 120—125, 129, 134—136, 139, 141, 144, 149, 241, 247, 275
Устюжна-Железопольская (Устюг Железный, Устюжна) 50, 129, 175, 307, 309 Устюжский у. 121, 175 Уфа, г. 138
Федоровское, с. 243
Феллин (Вильянди), крепость 289, 290, 295 337
Финский залив 208, 212 Франция 284, 285, 313, 318, 357 Фроловские (Спасские) ворота 38 Фрязиново, с. 125, 132
Хатанга, с. 125
Хвалисское море см. Каспийское море Херсонский полуостров см. Корсунский остров
Ходынка, р. 14
Холмогоры (Колмогоры) 42, 120, 136, 137„ 139, 143, 310, 311 Холопий городок на Мологе 308 Хорезм см. Ургенч Хортица остров 280 Христов см. Спасский монастырь
Центральная Европа см. Западная Европа Центральная Черноземная область 224 Церковь Вознесения в с. Коломенском 326
Церковь Казанской богородицы и Климента папы римского 239 Церковь Николая^чудотворца 247 Церковь Софии Премудрости божией 296 Цылибская гора, погост 126
Чаронда, г. 123 Чарондская округа 123 Челнавский острог 51, 90 Чердынь, г. 51, 126 Черемха, р. 343 Черемшан, р. 232
Географический указатель
379
Черное море 164, 165, 274, 281
Черной, г. 344
Черноморье 171
Черный Яр, г. 234
Чиновская дер. 248
Чичков сад 17
Чугуев, г. 51
Чудов (Московский Чудовский) монастырь 290, 356
Чудское оз. 282, 286 Чукотский полуостров 122 Чухлома, г. 37, 308 Чюдница, р. 22
Шацкий у. 231
Шахова область см. Иран
Швейере, г. 290
Швеция (Свейский рубеж) 8, 47, 50, 51, 53, 55—61, 64—68, 72—74, 80, 81, 88, 117, 118, 127—129, 174—180, 182, 184—189,
191, 192, 194, 196, 199, 206, 208, 210, 220, 274, 281, 283, 285, 295, 302, 314, 315, 318 Шексна, р. 18, 32, 33, 233 Шемаха, г. 170, 280, 309, 311 Шехонь, р. 37
Шлиссельбург (Слюсенбурх) 214
Шоркин починок 246
Шохма, р. 30
Шоша, поселок 194
Шпайер, г. 313
Шуйская дорога 29
Шуйский у. 149
Шуя, г. 308
Щитпики, с. 19
Эльзас 313 Эрмес, г. 289 Эстония 283, 286, 315
Юг, р. 124 Юда, р. 30
Юрьев (Дерпт, Тарту) 284, 286—289, 337 Юрьев монастырь 41 Юрьев наволок, волость 121, 122 Юрьевец, г. 33
Юрьевский собор в Новгороде 78 Юрьевское наместничество 337 Юхотская волость 344
Ягодное, с. 234
Ядринская волость 245
Яик см. Яицкий городок
Яик, р. 249—253
Яицкий городок (Яик) 250—254
Яицкий край 254
Яицкий учуг 252
Якутск, г. 122, 124, 126, 127, 129, 131, 139, 229, 230
Якутский у. 128 Ям-город 309, 315 Ям-Запольский 315 Яренск (Еренский городок) 126, 248 Яренский (Еренский) у. 125, 127, 247, 248 Ярополченская волость 345 Ярославль, г. 128, 129, 132, 208, 228, 230, 249, 260, 299, 309, 343 Ярославский край 307 Ярославский у. 131, 147, 231, 342, 344 Ярославский Спасский монастырь 128, 132 Яуза, р. 14, 16, 26 Яченский у. 126
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
СТАТЬИ ПО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА XV—XVII вв.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в. . . . 13
Московское восстание 1648 г 46
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба
до середины XVII в.» 92
Ремесленные ученики в XVII в 101
Торговые крестьяне в XVII в 118
Агенты русских торговых людей XVII в 134
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского 154
Торги новгородцев Кошкиных 174
Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в 224
Иван Грозный 256
«Избранная рада» Ивана Грозного 329
Иван Грозный в свете новейших исследований < 353
Указатель имен 362
Указатель географический 373
Утверждено к печати Институтом истории Академии Наук СССР
Редактор издательства /О. А. Тихонов Технический редактор Т. В. Алексеева
РИСО АН СССР № 24-ЗВ. Т 05113. Издат. №451. Тип. заказ №316. Полп. к печ. 3/VII 1954 г. Формат бум. 70xl08Vie. Бум. л. 11,87. Печ. л. 32,53. Уч.-издат. 35,5. Тираж 5000.
Цена по прейскуранту 1952 г. 23 р. 30 коп.
2-я типография Издательства Академии Наук СССР. Москва, Шубинский пер., д. 10