/
Похожие
Текст
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
СТАТЬИ
ПО ЭКОНОМИЧЕСКОЙ, СОЦИАЛЬНОЙ, И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА
XV-XVII вв.
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР МОСКВА - 1954
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
А. А. ЗИМИН, Н. В. УСТЮГОВ, Л. В. ЧЕРЕПНИН, В. И. ШУНКОВ
' еОО'
ПРЕДИСЛОВИЕ
Во втором томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина переиздаются его статьи по социально-экономической и политической истории Русского центр а лизирова иного государства XV—XVII вв., сохранившие до настоящего времени научный интерес и значение.
Эти статьи рисуют творческий путь исследователя, выступившего в печати еще до Великой Октябрьской социалистической революции, но полностью развернувшего свою деятельность уже р советское время, неуклонно стремившегося к овладению марксистско-ленинской методологией и ее творческому применению при изучении конкретного исторического материала. В советское время, к которому относится расцвет научного творчества С. В. Бахрушина, он являлся одним из ведущих историков в области изучения истории феодализма в России.
Переиздаваемые труды С. В. Бахрушина можно разбить на три группы, отражающие три разных этапа научной деятельности ученого.
К первой группе относятся статьи, написанные еще до Великой Октябрьской социалистической революции. Это — «Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» и «Московское восстание 1648 г.». Обе статьи до сих пор актуальны по своей тематике (вопросы истории феодальной собственности на землю и классовой борьбы в период Русского централизованного государства XV—XVII вв.).Вних разработан богатый разносторонний материал источников и сделан ряд важных наблюдений, использованных впоследствии советскими историками. Но эти работы нуждаются в критическом отношении к их методологическим основам.
Первая из названных статей С. В. Бахрушина — «Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.» — была опубликована в 1909 г. Автор собрал большой материал, касающийся роста землевладения великих и удельных князей и организации хозяйства в их вотчинах, положения непосредственных производителей (крестьян, холопов) и их повинностей. С. В. Бахрушин привел конкретные данные о развитии сельского хозяйства (земледелия, животноводства, садоводства, огородничества) и промыслов (бортничества, охоты, рыболовства, добычи соли), попытался выяснить размеры княжеского хозяйства и величину доходов, получаемых князьями со своих владений. Он показал натуральные основы феодального хозяйства этого времени, привел данные, касающиеся разорения ряда кыязей-землевладельцев (особенно удельных), попавших в кабалу к ростовщикам.
Однако обобщение материала дано С. В. Бахрушиным типичное для буржуазной историографии. Он был далек от постановки вопроса о феодальном способе производства, в основе которого лежит собственность феодала на средства производства (прежде всего на землю) и неполная собственность на работника производства — крепостного. Поэтому он не сумел показать характер и формы “эксплуатации крестьян феодалами,
4
Предисловие
допуская явную идеализацию положения крестьянства. Вместо того чтобы проследить новые явления в жизни феодальной вотчины на рубеже XV—XVI вв. в связи с ростом производительных сил, укреплением феодальной собственности на землю и развитием товарного производства, обслуживавшего феодализм, автор рисует типичную для буржуазной историографии картину смены в это время натурального хозяйства «денежным». При этом денежное хозяйство он по существу отождествлял с капиталистическим, а развитие товарно-денежных отношений объяснял прежде всего ростом иностранной торговли. С. В. Бахрушин неправильно объяснял разорение князей-вотчинников неумением вести рациональное хозяйство, а некоторую рационализацию его видел в переходе якобы в XV—XVI вв. от рабского труда к свободному, в начавшей якобы практиковаться в это время сдаче угодий в аренду и в переводе'натуральных повинностей в денежные. Тем не менее и эти «рационализаторские» попытки, согласно схеме С. В. Бахрушина, не спасли князей от разорения, так как все землевладельцы (а мелкие в особенности) в конце XV в. переживали кризис, «обусловливавшийся трудностью приспособления к ощущавшейся потребности в деньгах». Из этого «кризиса» с выгодой для себя, считал С. В. Бахрушин, вышел великий князь московский, сосредоточивший в своих руках доходы от торговли и получавший значительные суммы с «ордынского выхода»; оскудение удельных князей отдало их в кабалу к великому князю московскому.
В итоге получается неверная картина процесса ликвидации феодальной раздробленности и образования Русского централизованного государства якобы в результате подчинения удельных князей «финансовой силе» великих князей московских в условиях экономического кризиса, порожденного развитием денежных отношений. Действительные экономические предпосылки образования Русского централизованного государства — развитие производительных сил, рост общественного разделения труда, развитие экономических связей внутри страны — игнорируются С. В. Бахрушиным.
Однако при правильной интерпретации материал, собранный С. В. Бахрушиным, а также ряд его конкретных частных наблюдений представляют несомненный интерес для изучения социально-экономического развития в период образования Русского централизованного государства. Пересмотр этого материала с позиций марксистско-ленинского учения в дальнейшем произвел сам С. В. Бахрушин в своих трудах, посвященных истории феодальных отношений в России в XV—XVII вв.
От изучения феодального землевладения и хозяйства С. В. Бахрушин обратился к вопросам классовой борьбы в Русском централизованном государстве. В 1917 г. появилась его большая статья о московском восстании 1648 г., представляющая значительный научный интерес для изучения городских движений XVII в. Автор собрал весь известный, очень большой (хотя и отрывочный и разбросанный) материал русских и иностранных источников и нарисовал картину восстания в Москве, установив кронологическую последовательность событий. С. В. Бахрушин показал, что московское восстание было не случайным эпизодом, а явилось результатом глубоких социальных противоречий; оно было первым из движений, охвативших в середине XVII в. Русское государство. В работе €. В. Бахрушина имеется много интересных данных относительно социального состава участников восстания 1648 г., его движущих сил. Показана роль посадских людей, причем автор останавливается как на борьбе посадского населения за свои сословные интересы с крупными феодалами, так и на социальном расслоении внутри посада. Много
Предисловие
5
внимания С. В. Бахрушин уделил вопросу об участии в московском восстании стрельцов. Автор характеризует борьбу между представителями разных групп класса феодалов: боярами и дворянами. Особо
С. В. Бахрушин останавливается на вопросе о той роли, которую сыграли в движении 1648 г. дворяне, выступившие со своими собственными требованиями. Представляет несомненный интерес попытка С. В. Бахрушина выявить те идейные мотивы, с которыми (часто, правда, стихийно) выступали в 1648 г. представители различных социальных слоев. Автор правильно уловил.-царистскую идеологию народных движений, роль «мира» в выступлениях широких народных масс. В статье сделана попытка, хотя далеко не всегда удачная, поставить в связь восстание 1648 г. с более ранними движениями XVI в. и даже наметить (правда, с большими оговорками) известную закономерность в развитии городских движений.
Однако статья написана с немарксистских позиций. С. В. Бахрушин не сумел раскрыть характер восстания 1648 г. как движения антифеодального, хотя конкретный материал, который в совершенстве изучил автор, подводил его к этому выводу. С. В. Бахрушин некритически оперировал терминами «революция», «переворот», которые неприменимы к характеристике классовой борьбы в XVII в., не приводившей к революционной смене общественно-экономической формации. С. В. Бахрушин не различал понятий классовой и внутриклассовой борьбы, рассматривая, например, в отдельных случаях противоречия между боярством и дворянством как противоречия между двумя классами. В статье С. В. Бахрушина нашло отражение обычное для буржуазной историографии представление о надклассовости государственной власти, вступающей в договорные отношения с подданными, с народом; о правительстве, считающемся с «голосом всей земли».
В дальнейшем С. В. Бахрушин продолжал работать над темой о городских движениях в XVI—XVII вв. Через 30 лет после появления в печати своей статьи о восстании 1648 г. он снова вернулся к этому вопросу в связи с редактированием монографии П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.». В послесловии ко второму тому этого исследования С. В. Бахрушин изложил свои взгляды на характер восстания 1648 г., установившиеся в результате длительной работы над источниками на основе марксистско-ленинской методологии. «Послесловие» к книге П. П. Смирнова печатается непосредственно вслед за статьей «Московское восстание 1648 г.», что нарушает принятый в сборнике хронологический принцип размещения материала. Это сделано для того, чтобы читатель мог сравнить первую статью со второй, где отражены позднейшие взгляды С. В. Бахрушина, когда он начал овладевать марксизмом-ленинизмом. В «Послесловии» С. В. Бахрушин уже прямо развивал тезис о восстании 1648 г. как движении антифеодальном, пересмотрев свою прежнюю терминологию («революция», «переворот») и отказавшись от нее. Он правильно вскрыл классовый смысл движения как «восстания низших слоев посада против произвола феодалов и тесно связанного с ним богатого купечества». Отметил С. В. Бахрушин и связь городских движений середины XVII в. с антифеодальными крестьянскими выступлениями. Наконец, автор указал, что дворяне использовали движение 1648 г. для того, чтобы добиться от правительства удовлетворения своих притязаний.
Но в то же время и в своем «Послесловии» к книге П. П. Смирнова С. В. Бахрушин недостаточно вскрыл влияние внутриклассовой борьбы между дворянством и боярством на характер тех уступок, которые допу¬
6
Предисловие
стили правящие круги на Земском соборе 1648—1649 гг. и в Соборном уложении 1649 г. Малоубедительной является концепция превращения частновладельческого города в город государственный, которую развил П. П. Смирнов и которую изложил С. В. Бахрушин в своем «Послесловии», не дав ее критического разбора.
Изучение городских восстаний велось С. В. Бахрушиным в советское время в тесной связи с исследованием истории ремесла, торговли, положения посадского населения, втягивания в товарно-денежные отношения крестьянства. Постепенно С. В. Бахрушин подошел к большой проблеме складывания всероссийского рынка.
Вторую группу трудов С. В. Бахрушина составляют статьи конца 20-х годов текущего столетия. Это — «Ремесленные ученики в XVII в.», «Торговые крестьяне в XVII в.» и «Агенты русских торговых людей XVII в.». В настоящее время, когда проблемы, связанные с развитием •товарного производства в эпоху феодализма и формированием всероссийского рынка, привлекают серьезное внимание советских ученых, переиздание этих статей С. В. Бахрушина, построенных на солидном фундаменте источников, представляется весьма целесообразным. Однако следует помнить, что автор в период написания этих статей во многом не •преодолел еще традиций буржуазной историографии, не использовал труды классиков марксизма-ленинизма для разрешения проблемы истории нашей страны. Эти работы С. В. Бахрушина носят описательный характер, здесь отсутствуют теоретические обобщения, обязательные для историка-марксиста. Кроме того, в этих ранних работах С. В. Бахрушина советского периода чувствуется влияние «теории торгового капитализма» М. Н. Покровского.
В вышедшей в 1926 г. статье «Ремесленные ученики в XVII в.» С. В. Бахрушин на основе новых архивных документов нарисовал очень интересную картину юридического и бытового положения учеников, поступавших в обучение самым разнообразным ремеслам. Он выяснил социальный состав учеников, характер их взаимоотношений с мастерами, регулируемых «жилыми записями», условия их жизни и работы, показал формы их эксплуатации. Однако яркий, колоритный материал, приведенный С. В. Бахрушиным, дан им в чисто описательном плане. Теоретически не обобщив этот материал, С. В. Бахрушин, естественно, не смог отметить те специфические явления, которые характерны для определенной стадии развития ремесла в XVII в. Поэтому неправильно сопоставление ученического быта в ремесленных мастерских XVII в. в период феодализма с бытом, характерным для русской предреволюционной действительности в эпоху капитализма XIX — начала XX в.
Две статьи С. В. Бахрушина'— «Торговые крестьяне в XVII в.» (1928) и «Агенты русских торговых людей XVII в.» (1929) посвящены вопросу о формировании, купечества в XVII в.
В статье «Торговые крестьяне в XVII в.» автор поставил задачей показать, как подготавливалось постепенно образование особого «купецкого чина», отличного от остальной массы посадского населения. Рассматривая ряд купеческих биографий, С. В. Бахрушин привел материал, касающийся пополнения купечества из числа черносошных и частновладельческих крестьян. В годы написания этой статьи автор находился, как указано, под некоторым влиянием «теории торгового капитализма» М. Н. Покровского. Он подходил к проблеме рынка и связанных с ним общественно-экономических категорий как к проблеме обмена и поэтому не мог дать правильной марксистско-ленинской постановки вопроса о •складывании всероссийского рынка. Однако материал, собранный
Предисловие
7
С. В. Бахрушиным в этой работе, представляет большой интерес для рассмотрения названного вопроса.
В статье «Агенты русских торговых людей XVII в.» автор рассматривает взаимоотношения между торговыми людьми и их приказчиками, регулируемые «наемными записями», а также отношения торговых людей с «сидельцами», разносчиками, «работными людьми» по «жилой записи». Для этой работы С. В. Бахрушина (так же как и для многих предшествующих) характерно наличие ряда ярких, конкретных данных, характеризующих организацию торговых предприятий в XVII в. В то же время и данная работа - отличается описательным характером, попытки же обобщения материала нельзя признать правильными. Автор еще совершенно не касался развития способа производства. В силу этого остался невыясненным и феодальный характер эксплуатации работных людей и приказчиков на основе «жилых» и «наемных» записей. Формирование купечества автор связывает в первую очередь не с ростом внутреннего рынка, а с развитием внешней торговли.
Все остальные работы, включенные в настоящий том, написаны С. В. Бахрушиным в период расцвета его научной деятельности, когда он все больше и больше овладевал марксизмом-ленинизмом. Многие выводы, к которым пришел С. В. Бахрушин в этих своих работах, являются в настоящее время общепринятыми в советской науке. На его работах воспитывались многие советские историки. Свободные от методологических ошибок, свойственных его более ранним трудам, работы С. В. Бахрушина этого периода тем не менее также имеют ряд недостатков, иногда очень серьезных, которые становятся особенно ясными в связи с развитием марксистской теории и творческим осмысливанием на ее основе нового конкретно-исторического материала.
Фактом переломного значения в научной биографии С. В. Бахрушина, как и ряда советских историков, было преодоление ошибок, связанных с влиянием «школы» М. Н. Покровского, а следовательно, и освобождение от традиций буржуазной историографии и всяких вульгаризаторских антимарксистских концепций вообще.
В 1939 г. в сборнике «Против исторической концепции М. Н. Покровского» С. В. Бахрушин поместил статью «„Феодальный порядок" в понимании М. Н. Покровского». Этот труд знаменует определенную грань в творческом росте С. В. Бахрушина, в его эволюции на пути к овладению марксистско-ленинской теорией. С. В. Бахрушин исходил в критике концепции М. Н. Покровского из марксистско-ленинского понимания феодализма как способа производства, как общественного строя, характеризующегося определенной системой производственных отношений. Статья С. В. Бахрушина явилась крупным шагом вперед в разработке советскими историками основных проблем феодализма.
Подвергая критике концепцию Покровского, С. В. Бахрушин показал, что вслед за Н. П. Павловым-Сильванским (кадетским историком периода империализма) Покровский рассматривал феодализм в первую очередь как юридический институт, пытаясь же характеризовать экономические явления феодальной эпохи, исходил из концепции врага рабочего класса — П. Б. Струве и в ряде случаев из построений буржуазного историка В. О. Ключевского. Критика антиисторической концепции Покровского с позиций марксистско-ленинской методологии подводила С. В. Бахрушина к правильному пониманию процесса развития феодальных отношений на Руси. Несмотря на ряд недостатков историографического порядка (некоторая идеализация Павлова-Сильванского), а также теоретического и конкретно-исторического характера (преувеличение роли
8
Предцсловие
товарно-денежных отношений в экономике России XVI в., характеристика городов прежде всего как торговых, а не ремесленных центров, недостаточное раскрытие экономических предпосылок образования Русского централизованного государства, недооценка губительных последствий татаро- монгольского ига и т. д.), статья С. В. Бахрушина давала в целом верное направление изучению развития феодализма.
Дальнейшие исторические работы С. В. Бахрушина по изучению эпохи феодализма были посвящены двум основным проблемам: 1) экономическому развитию России в XVII в. и предпосылкам складывания всероссийского рынка; 2) укреплению Русского централизованного государства в XVI в. и реформам правительства Ивана Грозного.
Первой теме посвящена статья С. В. Бахрушина «Торги новгородцев Кошкиных» (1940). В работе рассматривается организация торговли купцов Кошкиных со Швецией (в конце XVII — начале XVIII в.). Автор исходит из предпосылки, что только изучение «устремлений русской торговли к берегам Балтийского моря может с достаточной конкретностью выявить один из важнейших мотивов», который заставил правительство Петра I приступить к завоеванию балтийских портов в интересах «нарождавшегося купеческого класса». Яркий этюд, посвященный деятельности одной фамилии торговых людей, ведших торговлю со Швецией, представляет большой интерес для изучения вопроса о формировании в России купеческого класса.
В статье «Промышленные предприятия русских торговых людей в XVII в.» рассматривается прежде всего деятельность ярославского торгового человека Надей Светешникова по организации соляных промыслов в Самарской луке, в Жигулях, рисующая приложение торгового капитала к производству. Автор рассматривает оборудование варниц, технику солеварения, организацию труда и т. д. Во второй части своей статьи С. В. Бахрушин касается истории соляных промыслов других торговых людей (гостей И. Д. Панкратьева, О. И. Филатьева, В. И. Усова-Грудцы- на) и рыбных промыслов гостей Гурьевых на Яике. Вопрос о промышленных предприятиях русских торговых людей С. В. Бахрушин ставил в связь с проблемой колонизации окраин, выдвигая некоторые положения, которые не могут быть приняты (о «колониальной экспансии феодальной России»). Подчеркивая роль промышленной и вотчинной колонизации окраин, С. В. Бахрушин в данной статье недооценивал значение колонизации крестьянской и преуменьшал роль правительства и местной администрации в деле устройства и обеспечения безопасности поселенцев.
Целый цикл работ С. В. Бахрушина связан с изучением вопроса о реформах правительства Ивана Грозного.
В 1942 г. С. В. Бахрушин выпустил -небольшую научно-популярную книгу «Иван Грозный» (второе издание в 1945 г.), в которой он всесторонне рассматривает деятельность Ивана Грозного в тесной связи с социально-экономическим и политическим развитием Русского централизованного государства. Автор рассматривает реформы правительства Грозного как важный этап на пути укрепления Русского централизованного государства, борьбы с пережитками феодальной раздроблённости; внешнюю политику правительства Грозного — как политику, направленную на присоединение к России исторически связанных с ней территорий Поволжья, Прибалтики и т. д., на овладение балтийскими гаванями, укрепление восточных и южных границ государства. Эта политика диктовалась задачами дальнейшего экономического и культурного развития страны. Книга «Иван Грозный» остается до сих пор одним из немногих обобщающих трудов в советской историографии, в доступной и в то же время строго
Предисловие
9
научной форме знакомящих широкие круги советских читателей с очень важным моментом в истории укрепления Русского централизованного государства — временем реформ правительства Ивана Грозного. В то же время имеются недостатки в структуре книги, построении отдельных разделов ее, неверны некоторые формулировки. Общий характер этих недостатков заключается в том, что личности Ивана Грозного уделяется повышенное значение, и его роль в историческом процессе переоценивается. В отдельных случаях создается впечатление, что автор объясняет влиянием личности Грозного явления общественно-политической жизни, представляющие собой' результат объективно-закономерного исторического развития.
В статье «Избранная рада Ивана Грозного» (1945) выясняется социальный состав ее участников, характер ее политики, причины ее падения. Автор доказал, что состав «Избранной рады», в которую входили, наряду с дворянами, и представители боярской аристократии, неизбежно должен был повлечь за собой компромисс. Правительство, сложившееся в условиях обострения классовых противоречий, развития антифеодальных движений, когда противоречия внутри господствующего класса отошли на задний план, должно было идти на компромисс. ' «Избранная рада» провела в жизнь реформы, имевшие целью укрепление централизованного государства, но в интересах титулованных феодалов при проведении этих реформ она была вынуждена сделать некоторые уступки. Разнородность состава «Избранной рады» привела к ее падению. Статья об «Избранной раде» до сих пор остается лучшим исследованием о реформах 50-х годов XVI в.
Дополнением к книге «Иван Грозный» является историографический очерк С. В. Бахрушина «Иван Грозный в свете новейших исследований» (1947), в котором автор останавливается на трудах советских историков о деятельности Грозного. В этой статье, так же как и в книге «Иван Грозный», сказалась тенденция к переоценке значения личности Ивана Грозного.
Таково содержание второго тома «Научных трудов» С. В. Бахрушина. Из вышеизложенного ясно, что переиздаваемые ныне работы, отражая сложную эволюцию ученого, неравноценны как по содержанию, так и по своей значимости. Тем не менее все эти работы в той или иной мере интересны для советской науки, хотя и требуют критического к себе отношения. Переиздание этих работ, опубликованных преимущественно в мало доступных для широкого круга читателей изданиях, целесообразно.
Тексты трудов С. В. Бахрушина печатаются в основном без редакторских поправок, но с пояснительными примечаниями, в которых дается оценка тех или иных утверждений автора с марксистско-ленинских позиций и в свете современных достижений советской исторической науки. В отдельных только случаях вносились поправки в текст ранних работ. Это делалось тогда, когда С. В. Бахрушин в последующих своих трудах, став на марксистско-ленинские позиции, пересмотрел свои прежние выводы и обобщения.
Некоторые места из ранних работ С. В. Бахрушина, содержащие явно неверные утверждения, выпущены с оговоркой в примечаниях.
Настоящий том выходит под редакцией И. В. Устюгова и Л. В. Черепнина. Указатели составлены Е. А. Юрченко. В технической подготовке текста к печати принимали участие М. М. Зайцева, Р. А. Киреева, Н. П. Малолетова и Л. А. Семенова.
СТАТЬИ
ПО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ И ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ РУССКОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА XV—XVII вв.
КНЯЖЕСКОЕ ХОЗЯЙСТВО XV И ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XVI в.1
Предметом настоящего очерка является попытка обрисовать одну сторону деятельности русских князей XV и первой половины XVI в., деятельности их не как владетельных государей, а как крупных землевладельцев, хозяев и эксплуататоров обширных земельных богатств и угодий, попытка обрисовать размеры их хозяйства и характерные черты их хозяй1- ственных приемов. Я имею в виду при этом не мелкие-княжества XIII и XIV вв., а те крупные уделы, которые сложились к началу XV в. и отчасти еще существовали в первой половине XVI в. Характерные стороны этого крупного удельно-княжеского хозяйства сохранились и до более позднего времени, после того, как все княжества слились в одно Московское, так как на местах хозяйственный быт не сразу изменялся и с переходом того или другого княжества под власть великого князя княжеские имения меняли только хозяина, сохраняя свою прежнюю администрацию и организацию. 11 Богатая по фактическому материалу и ценная большим количеством интересных наблюдений, данная статья С. В. Бахрушина широко используется в советской историографии (см., например, Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. М.— Л., 1946.) Однако, будучи написана еще до Октябрьской социалистической революции, статья эта по своему идейному содержанию полностью отражает тот этап в научной биографии С. В. Бахрушина, когда он стоял на позициях буржуазной историографии. Поэтому правильный подход к данной статье предполагает прежде всего критику ее методологических основ. Анализ конкретного исторического материала, сохранившегося по истории землевладения и хозяйства великих и удельных князей XIV—XV вв., проводится вне связи с общим процессом развития производительных сил и производственных отношений в феодальном обществе, истории феодальной собственности на землю. Автор не дает анализа тех социально-экономических явлений, которые определили процесс складывания Русского централизованного государства, не раскрывает роль Москвы как основы и инициатора его создания. В статье не показан общеисторический фон изучаемых явлений. Хозяйство княжеских вотчин не изучается как одна из разновидностей феодального хозяйства. Автор не уделяет должного внимания земледелию как ведущей отрасли экономики страны. Напротив, он преувеличивает удельный вес промыслов в хозяйственной жизни княжеской вотчины, эксплуатируемых путем отдачи на оброк княжеским слугам, приближающимся к помещикам. Хозяйство непосредственных производителей материальных благ■—крестьян как основная экономическая ячейка феодальной вотчины не получила должной характеристики. В статье не дано правильного представления о рабочей силе в княжеском хозяйстве, не показаны формы эксплуатации землевладельцами феодально-зависимого населения. Допускается идеализация взаимоотношений крестьян и феодалов и явно неправильная оценка отдельных групп крестьянства (издельников, серебренников) как свободных. Преувеличено значение труда холопов в княжеском хозяйстве, причем не показаны сущность и формы зависимости холопов от их владельцев. С. В. Бахрушин не раскрывает основы и не выясняет причины развития товарно-денежных отношений в феодальном обществе, связывая этот процесс с ростом иностранной торговли и неосновательно противопоставляя натурально-замкнутое хозяйство вотчины городскому денежному хозяйству. (Примечание редакции. См. также характеристику этой работы в предисловии).
14
С. В. Бахрушин
Резиденция князя в XV в., будь то Москва, Переяславль-Рязанский, Можайск или Галич, являлась не только политическим центром государства, но и центром обширного княжеского хозяйства, тем, чем в частной вотчине является хозяйский двор, хозяйская усадьба. В духовных грамотах московских князей Москва-усадьба нередко даже заслоняет собою Москву — столицу княжества. Москва XV в. окружена кольцом рассы-» данных по берегам Москвы-реки и Яузы сел, деревень и починков, принадлежащих великим и удельным князьям; на посаде и в городе расположены их дворы, сады и псарни, целые слободы княжеских мастеров, огородников, садовников; на Яузе, на Неглинной, на Клязьме рядами тянутся княжеские мельницы. Вдоль низких берегов Москвы-реки и Ходынки раскинуты обширные заливные луга и покосы, принадлежащие им. Окрестности Москвы заселены княжескими оброчниками и купленными людьми, княжескими промышленниками — бобровниками, сокольниками, псарями, конюхами. За Москвой-рекой тянутся бортные леса, Добрятинская борть с разбросанными по ним деревнями княжеских бортников (пчеловодов). Среди всех этих сел и деревень, садов и огородов, псарен и мельниц Кремль, наполовину застроенный княжескими дворами, с их службами — дворцами и житницами, с сокольней и с дворами портных и мастеров, носит яркие черты большой усадьбы, господствующей над всей этой пестрой картиной княжеского хозяйства. Такой же характер большой усадьбы 'носили и прочие княжеские резиденции: в Переяславле, столице Рязанского княжества, тот же ряд княжеских дворов; под городом княжеские мельницы, поля и луга; на посаде сидят принадлежащие князьям рыболовы и ястребники, за городом — их бортники окологородные 2.
Такова общая картина княжеского хозяйства XV в. На первом плане в нем стоит сельское хозяйство. Князья владели многочисленными селами с уездами, с нивами, с покосами и с пашнею. Уже Иван Калита перечисляет более 50 принадлежащих ему сел 3. У его преемников их было гораздо больше; в своих духовных великий князь Василий Васильевич упоминает более 125 сел или даже групп сел, принадлежавших ему и членам его семьи, не считая тех, которых он не называет по имени 4. Такие же крупные владенья были и у удельных князей: Владимир Андреевич серпуховской оставил своим наследникам 38 сел 5; Юрий Васильевич, брат Ивана III, князь дмитровский — 31 село6; Иван Борисович волоцкий — более 507. Под самой Москвой у князей было несколько очень крупных сел, как-то Воронцовское, Воробьевское, Красное село, Семчинское и много других. От Можайской дороги до Тверской, т. е. от теперешнего Смоленского рынка до Триумфальной-Садовой, разбросаны были деревни, тянувшие к селу Кудрину, принадлежавшему в XV в. удельному князю Владимиру Андреевичу, двоюродному брату Дмитрия Донского. Над этой сетью деревушек господствовал на Трех Горах большой двор князя с построенной при нем церковью 8. Таков обычный тип княжеских сел в XV в. Село не представляет из себя нечто целое, это только центр
2 С. В. Бахрушин неправ, рассматривая Москву, так же как и другие города того времени, прежде всего как центры княжеского хозяйства. В этой концепции сказалась недооценка роли городов (бывших центрами ремесла и торговли) в период раннего и развитого феодализма. (Примечание редакции).
3 СГГД, ч. I, № 21, 22; ДДГ, N° 1 («Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв.»), ч. I, М —Л., 1950. Для удобства пользования ниже всюду даны параллельные ссылки на это издание. (Примечание редакции).
4 СГГД, ч. I, N° 86, 87; ДДГ, N° 61.
5 СГГД, ч. I, N° 40; ДДГ, N° 17.
6 СГГД, ч. I, № 96; ДДГ, N° 68.
7 СГГД, ч. I, N° 132; ДДГ, N° 88.
8 АЮБ, ч. II, N° 178/1.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
15
целой группы выделившихся из него починков и деревень; деревеньки и селища раскинуты на большом пространстве в его окрестностях. Деревни и починки обычно основывались каким-нибудь одним выходцем из княжеского села и часто носили поэтому название своего основателя, например Митин починок, Савельевский починок9. Основывались они где-нибудь на стороне, на диком месте, в лесу, очищенном, выжженном под пашню, на что указывают такие названия, как «Паншина гарь» 10 11. Эти деревни, состоявшие по большей части из одного или двух дворов, были связаны с селами лишь происхождением, общей администрацией и общей службой. Село с «тянувшими» к нему деревнями и починками образовывало сельский «уезд»7~который в административном отношении группировался вокруг княжеского двора, резиденции княжеского приказчика-дворского. Непосредственное заведывание княжеским хозяйством в селах лежало на ключниках и на посельских, которые в течение всего XV в. были, по большей части, люди несвободные, холопы князя. Они вели все хозяйство, собирали оброки, хранили запасы хлеба, судили сельчан и притч сельской церкви, а сами были подсудны князю; они действовали вполне самостоятельно, наряжали мельницы (так, например, посельский великой княгини Марии Ярославны нарядил ей мельницу под Можайском на Москве- реке) п, прикупали даже деревни на имя князя и, вероятно, на доходы с тех сел, которые были под их управлением: «что мои ключники некуп- леные,— пишет Владимир Андреевич серпуховской,— покупали деревни за моим ключем, сами ключники детем моим не надобе, а деревни их детем моим, в чьем будут уделе» 12. Ближе, чем посельские и ключники, были к сельскому населению старосты, тоже холопы, но, вероятно, назначавшиеся из числа самих сельчан 13 *. Первоначально княжеские села были населены холопами, «страдниками»; эти «люди полные в селах» и возделывали княжескую землю. От князя им выдавался скот, «животина». «А что у страдных у моих людей моя животина, и у кого что будет моей животины, тому то и есть»,— пишет в своей духовной верейский князь Михаил Андреевич и; при всех пожалованиях «животина» упоминается как принадлежность княжеских сел. Наряду со страдниками на княжеской земле упоминаются свободные крестьяне — издельники или серебренники 15. Их обязанности по отношению к землевладельцу определяются двумя этими названиями: они обязаны ему работой, «изделием», и кроме того, уплатой денежных повинностей — «серебра». Повинности крестьян в XV в. не поддаются точному определению. В селах князя Андрея Васильевича волоцкого, на Вологде и в Торусе за крестьянами числилось княжеское «серебро изделное и ростовое, и жито на них заемное и оброчное» 16; точно так же у Михаила Андреевича верейского в селах были «денги... в ростех и в пашни» 17. Из этих известий явствует, что садясь на княжескую землю, крестьяне брали у него взаймы денег — «серебро ростовое» («деньги в ростах») и хлеб — «заемное жито»; кроме
9 СГГД, ч. I, № 34; ДДГ, № 12.
10 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
11 СГГД, ч. I, № 87; ДДГ, № 61.
12 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
13 СГГД, ч. I, № 24; ДДГ, № 3.
и СГГД, ч. I, № 121; ДДГ, № 80.
15 С. В. Бахрушин неправильно характеризует серебренников и издельников как свободных крестьян. Это были крестьяне, находившиеся в кабале и обязанные выполнять ряд феодальных повинностей. Юридически серебренники были ограничены в праве ухода от феодала. См. об этом Б. Д. Греков. Крестьяне на Руси. М.— Л., 1946. (Примечание редакции).
16 СГГД, ч. I, № 112; ДДГ, № 74.
17 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
16
С. В. Бахрушин
того, платили ему оброк хлебом. Является ли «издельное серебро» («деньги в пашне») оброком за пользование княжеской землею или формой долга, не может быть выяснено определенно, тем более, что обе формы денежных повинностей смешивались под общим названием «серебра». Право выбирать из крестьян «серебро» являлось одним из важнейших доходов с сел и передавалось по наследству и при сделках вместе с селами. Умирая, князья освобождали своих страдников и даже наделяли их скотом, а крестьянам прощали их долги или недоимки. Так, великая княгиня София Витовтовна велела своим наследникам «половину издельного серебра... Христианом серебреникам отдавати, ...страдники пойдут на слободу»; о своем серебре она приказала учинить «по обыску»: «кто будет от тех изделников охудел, а и половины... заплатити не взможет, и сын мой... тому велит отдати (простить.— С. Б.)... все изделное серебро; ...а не охудел, взможет заплати™ и все серебро, и на том сын мой... велит все изделное серебро взята» 18. Издельники и страдники получали участки земли и за это обрабатывали княжескую пашню. О величине княжеской запашки за изучаемый период имеется очень мало данных; во всяком случае она была очень разнообразна: в начале XVI в. Василий Иванович, дав обет основать Девичий монастырь, обещал приписать к нему одно или два села дворцовых, так чтобы получилось 2000 четв. в двух полях 19 20; при селе Орудьеве великого князя Ивана IV было только 91 четв. в поле, а всего в двух полях 182 20. Урожай весь шел в собственность князя. «А что будет в тех в моих селах... хлеба стоячего на поли ржи и яри, оприсно семен ярых, и сын мой... тот хлеб стоячий весь велит породати»,— говорится в духовной великой княгини Софии21. Князья жалуют и передают свои деревни «с хлебом стоячим» и «с хлебом, что в земли». К работам на княжеской пашне привлекались иногда соседние крестьяне, жившие на черных землях; дворский и старосты их «заимают» на «княжее дело» 22'; поэтому в некоторых жалованных грамотах монастырям оговаривается, что их крестьяне сел княжеских не пашут23. Когда наступало время молотьбы, то присылался в село княжеский подьячий, или сытник, или хлебник, или приказчик «княжеского хлеба молотить» и «муки крупичатой делать» 2*; к молотьбе привлекались окрестные крестьяне; они хлеб княжеский возят и молотят. Во время молотьбы княжеский посылыцик живет на счет местных крестьян, которые впрочем должны его «кормити... тем, что сами едят» 25. В связи с полевым хозяйством князья заводили собственные мельницы; так, у московских князей было несколько мельниц на Неглинной, на Яузе (в селах Лучинском и Ворои- цовском и на устье Яузы) и на Клязьме Черкизовская мельница, к которой было приписано одиннадцать деревень 26.
Вместо барщины, а иногда наряду с барщиной, в селах собиралось огромное количество «оброчного жита» или «посопного хлеба» 27, отчего и сами княжеские села нередко назывались «посопными». Кроме того с сел шло много «мелких доходов», т. е. продуктов сельского хозяйства 28;
18 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
19 СГГД, ч. I, № 150; ДДГ, № 100.
20 АЮБ, ч. I, № 30/V.
21 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
22 ААЭ, т. I, № 5.
23 ДАИ, т. I, № 17.
24 ААЭ, т. I, № 201.
25 ААЭ, т. I, № 201.
26 Духовные грамоты князей, напечатанные в I т. СГГД и ДДГ и в I т. ДАИ.
27 СГГД, ч. I, № 112; ДДГ, № 74; ААЭ, т. I, № 276.
28 ААЭ, т. I, № 276.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
17
так с села Сижков князь Константин Дмитриевич, сын Дмитрия Донского, получал сыры и масло 29; с одной из деревень Тверского уезда в XVI в. шло с выти по барану, по полте мяса свиного, по 2 сыра кислых, по 2 гривенки масла коровья, по 2 курицы, по 40 яиц, по сажени дров и по копне сена30. Собиравшийся в княжеских селах хлеб ссыпался в княжеские житницы; такие житничные дворы у московских князей стояли в Кремле31; много жита было у верейских князей в их житницах на Белом озере32. Здесь хранились под ведением княжеского дворецкого, ключника или специальных житничных (или городовых) приказчиков большие запасы ржи, овса, пшена русского, муки ржаной (простой и ситной), муки овсяной и пшеничной, муки толченой и крупитчатой, круп овсяных и гречневых, солода ржаного и ячного, отрубей, толокна и т. д. Все это шло для княжеской кухни: овес на браги и на кисели, ржаная мука на кислые щи. Многочисленные княжеские хлебники, нередко холопы, пекли на весь двор хлебы черные, калачи и ковриги 33. Кроме того, из тех же запасов производились выдачи хлеба на церкви и на монастыри. Например, князь Константин Дмитриевич дал Симонову монастырю в Ржевском уезде в своем селе в Сижках «по вся годы» по 20 кадей ржи, да по 10 кадей овса, да по 5 кадей пшеницы34. Иногда приказчик получал приказ, смолов рожь, отвозить ее прямо в монастырь при посредстве тех же сел крестьян, которые тот хлеб пахали35. Иногда князь давал монастырю грамоту на право «имати рожь... ежегодь»; с этой грамотой являлся старец к посельскому, который, прочтя грамоту, брал с нее список «счета для», а самую грамоту возвращал и рожь выдавал, хотя и неохотно, судя по тому, что бывали случаи, когда посельские старались удержать у себя грамоту36. В других случаях надо было непосредственно (Обращаться в город к дворецкому или ключнику37. Выдачи хлеба дают ^представление о количестве хлебных запасов в княжеском дворце: Воскресенскому собору на Волоке Василий Иванович выдавал в общем '118 четв. ржи, столько же овса и 20 четв. пшеницы. Андрей Васильевич >углицкий выдавал ежегодно в Кириллов монастырь в Петров день 450 четв. ржи и 50 четв. пшеницы38; опальной старицкой княгине Ефросинии в 1563 г. было послано 119 четв. различной муки39; при Иване III устюжанам в награду за службу было послано 700 четв. муки 40.
В связи с сельским хозяйством князей уместнее всего упомянуть о княжеском огородничестве и садоводстве. В XV в. московским князьям принадлежало много садов в Москве и на посадах: Глебков сад, Бутов сад, Моравиевский, Чичаков, Терехов сад за Неглинной и много других41. Работа в княжеских садах и огородах производилась садовниками и огородниками княжескими, которые упоминаются уже в договорах московских князей в XIV и XV вв. и первоначально были, вероятно, холопы42
29 Н. М. Карамзин. История государства Российского, т. V, прим. 122.
30 В. И. Сергеевич. Древности русского права, т. III, СПб., 1903, стр. 126.
31 СГГД, ч. I, N° 83; ДДГ, N° 57.
32 СГГД, ч. I; ДДГ, N° 80.
33 АИ, т. I, N? 171; РИБ, т. II, N° 32.
34 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. V, прим. 122.
35 РИБ, т. II, N° 32.
36 ДАИ, т. I, N° 199.
37 ААЭ, т. I, N° 127; Сборник Муханова, N° 319.
38 ААЭ, т. I, N° 127.
39 АИ, т. I, N° 171.
40 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
41 Духовные грамоты князей в I т. СГГД и в ДДГ.
42 СГГД, ч. I, N° 23, 40, 78; ДДГ, N° 2, 17, 58.
18
С. В. Бахрушин
Такие же садовники были у рязанских князей43. Судя по некоторым духовным грамотам, сады могли также быть в поместье за княжескими, слугами, в виде награды за службу. В садах разводились ягоды и плодовые деревья. Фрукты и ягоды шли в княжеском хозяйстве на различные меды, например вишни и малина, и на десерт — «сласти»; в великокняжеских кладовых хранились ведра яблок, груш, вишен, слив 44. В огородах разводились овощи: огурцы, дыни, которые сеялись с особенным искусством и заботливостью: складывали в высокие грядки землю, смешанную с навозом, и в нее зарывали семена45; из других огородных растений упоминаются конопля, мак, лук, судя по всему — капуста, которая шла на щи4б.
Говоря о хозяйстве в княжеских селах, мы уже упоминали о княжеском скоте. В числе княжеских владений нередко встречаем обширные заливные луга, которые позволяли князьям вести скотоводство как самостоятельную отрасль хозяйства. Под Москвою им принадлежали большие луга по Москве-реке, под Крутицами, против города (напротив княжеского двора), Самсоновский луг, луга у села Ногатинского, Томашинский луг у Перервы 47. Верейский князь Михаил Андреевич владел обширными пожнями вдоль по Шексне и соседним речкам48. Рязанскому князю Федору Васильевичу принадлежали около Переяславля «поле у города и луг» 49. Эти покосы тянулись либо вдоль рек, представляя из себя пространства, заливаемые водою во время половодья,— «наволоки», либо низменные берега озер — «озерские пожни», вроде тех, что были у Колы- чевской деревни волоцкого князя Андрея Васильевича 50; отличные сенокосы были в болотах, наконец в лесах, в бору. Эти сенокосы давали значительное количество сена; так на Коневском наволоке у кн. Михаила Андреевича Верейского была пожня — 400 копен51; в средине XVI в. при селе Орудьеве, пожалованном Иваном IV Новинскому монастырю, был сенокос — 875 копен сена52.
Покосы организовывались князьями посредством дарового труда крестьян, которые обязаны «сена княжеские косить», «луг или бор княжеский косить» 53. Эта обязанность кооить княжеские луга в некоторых грамотах XV в. носит название «закоса», и от нее, может быть, можно было откупиться уплатой «закосного» или «лугового»54 55. В Рязанском княжестве покосы производились под наблюдением княжеских закосни- ков и боровщиков или боровниковбБ. В других местах для производства сенокосов присылались княжеские конюхи; пока шел сенокос, конюхов содержали и кормили те же крестьяне, которые сено косили 56.
Те же луга служили местом выгона для княжеского скота. По договору Василия Дмитриевича с дядей Владимиром Андреевичем относительно слободы Боровской оба князя условились луга не косить и не пахать «по гору» и уговорились об общем выгоне: «а земля наша, а жи¬
43 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
44 АИ, т. I, № 171 и 174.
45 С. Герберштейн. Записки о Московитских делах. СПб'., 1908, стр. 98—99.
46 АИ, т. I, № 171; Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
47 СГГД, т. I и ДДГ; Духовные завещания князей.
48 АИ, т. I, № 163.
49 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
50 ДАИ, т. I, № 17.
61 АИ, т. I, № 163.
62 АЮБ, т. I, № 30/V.
63 ААЭ, т. I, № 17, 74, 218 и др.
54 ААЭ, т. I, № 39; АЮБ, т. I, № 31/II и др.
55 АИ, т. I, № 13, 14, 178; ААЭ, т. I, Кг 217.
56 ААЭ, т. I, Кг 201.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
19
вотине ходити опче» 57. Мы имеем мало сведений о княжеском скотоводстве; зйаем, что во дворце были большие запасы молочных продуктов: масла коровьего, сыров кислых и сметанных; в 1469 г. Иван III послал отличившимся в бою устюжанам 300 пуд. маслаS8. Из княжеского же дворца снабжали иностранных послов баранами, курами и прочими припасами, причем Иван III, как рачительный хозяин, требовал обратно овчины с зарезанных баранов; эти овчины шли на тулупы, которых хранилось много в княжеских кладовых: вместе с угощением устюжанам было послано 300 шуб бараньих59.
Несколько больше сведений имеем мы о княжеском коневодстве. Князь содержал коней седельных, ездовых, предназначавшихся под верховую езду, и стада жеребцов, кобыл и лошаков, которые упоминаются очень часто в их духовных. Великий князь Семен Иванович велел дать своей супруге из коней ездовых — 50 коней и из стад его — стадо коломенское и другое стадо детино60. Дмитрий Иванович оставил своим наследникам коней своих и жеребцов и стада свои 61; у Владимира Андреевича было стадо седельное и стадо кобылье62, у Василия Дмитриевича — стада кобыльи63; у Ивана Борисовича волоцкого — в селе Щит- никах стояли кобылы с жеребятами, не считая коней, ходивших под седлом 64. Упоминаются в завещаньях и отдельные кони разных мастей: гнедые, каурые, чалые, бурые, серые, голубые, вороные, пегие, игреневые, и разных достоинств: иноходцы, проиноходцы, татарские лошади, аргамаки65; турецких лошадей — аргамаков, которых держали для великокняжеской охоты, отмечает Герберштейн66.
Забота о княжеских лошадях возлагалась на особую группу княжеских слуг — на конюхов; конюхи за свой труд получали деревни и по своему положению были мелкими помещиками и вели хозяйство в своих деревнях крестьянскими руками. Такие деревни «за конюхами», деревни «Конюховы», беспрестанно упоминаются в Московском, в Тверском и других княжествах. На обязанности конюхов лежало содержание известного количества княжеских лошадей, что делалось, впрочем, чрезвычайно просто: кони ставились на корм по окрестным деревням. Конюхи въезжали в соседние деревни с своими конями, ставили у крестьян ноней, брали с них поборы — либо деньгами (конюшее), либо житом 67. Первоначально обязанность кормить княжеского коня не распространялась на все население: в Рязанском княжестве еще в XV в. существовал особый штат коно- кормов68; в Москве в XIV в. «кони ставити [по станам]» считалось прерогативой старшего в княжеской семье69. Позднее кормить княжеского коня делается общей повинностью всех крестьян во всех княжествах.
Наряду с сельскохозяйственной промышленностью, князья в своих владениях эксплуатируют в широких размерах природные богатства — пчелиные борти, охотничьи и рыбные угодья, соляные угодья. На этих
67 СГГД, ч. I, № 35; ДДГ, № 13.
68 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
59 С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. 1. Изд. «Общественная польза», стб. 1570; Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. VI, прим. 26.
89 СГГД, ч. I, № 24; ДДГ, № 3.
20
С. В. Бахрушин
-промыслах приходится остановиться несколько дольше, потому что в хозяйстве князей они играли очень важную роль.
Князьям XV—XVI вв. принадлежало много бортных угодий. Это •были сосновые и дубовые леса, кишащие дикими пчелами, которые устраивали свои ульи в дуплах старых деревьев — бортях, своего рода громадные, тянувшиеся на много верст дикие пасеки, богатство, о котором сейчас мы не имеем представления. Иностранцы, бывшие в России при Иване III, рассказывают, что в дремучих лесах и рощах ветви деревьев бывают усеяны роями пчел, эти дикие пчелы складывают в огромном количестве отличный мед не в искусственных крестьянских ульях, а в древесных дуплах, в которых нередко находят множество сотов старого меда: поселяне не успевают осмотреть каждое дерево; поэтому весьма часто встречаются пни громадной толщины, наполненные медом 70. «Мне самому приходилось часто видеть в России, пишет Бох, бывший в России в 1578 г.,— как без всякого труда со стороны людей накапливается большое количество меда, поразительной величины соты скрываются в дуплах деревьев». Эти бортные леса, по большей части дубовые (бортное дубье) или сосновые, изобилующие бортными деревьями — рассоховаты- ми дубами и соснами, часто упоминаются в грамотах XV — XVI вв. Бортное деревье в заповедных лесах охранялось от истребления: окрестным жителям заповедовалось «бортное деревье по полям и заполицам и .лесам с пчелами и без пчел беречь, не сечь и не поджигать и пчел :не выдирать, чтоб тот государев бортный лес не запустел», как говорится в одной грамоте Ивана Грозного от 1565 года71. Ценность представляло не только бортное деревье с пчелами, но и без пчел, как дупло, удобное для устройства улья. Наряду с естественными дуплами попадались «выделанные» искусственно, подготовленные для будущих роев72.
Особенно богаты были бортным лесом берега Оки, княжества Рязанское и Нижегородское. Большая часть этих угодий принадлежала князьям, часть на праве частного владенья путем покупки, мены и т. д., •часть на том общем основании, что все земли и леса, не находящиеся в документально заверенном владении у частных лиц, считались княжескими и эксплуатировались на князя, и борти с приписанными к ним деревнями являются одной из важных доходных статей в хозяйстве князей.
Рязанским князьям в XV в. принадлежали бортники в Корабугинском уезде, в Пластикоре, в Бовыкине, в Воронеже, пронские бортники, бортники около города Переяславля, перевитские, рязанские, ясеновские и киструйские бортники73, у них была громадная бортная вотчина на реках Тынорце и Ворше — лес Глебовский и бортные околицы с бортями за Глебовским лесом74. Нижегородские князья владели бортными угодьями в Курмурском лесу и в Стрелице за Окою. Под Москвою московские князья владели сообща Добрятинскою бортью с селом Добря- тинским и бортниками в городских станах. Кроме того, московским князьям, великим и удельным, принадлежали борти в окрестностях Коломны, Ржевы, Можайска, Звенигорода, Рузы, Нерехты и Козлова Брода, волость Смоляные с бортью и с бортниками вышегбродскими, Кремична
70 «Библиотека иностранных писателей о России», СПб., 1836, изд. Семенова, т. I (Павел Иовий), стр. 39—40.
71 В. О. Ключевский. Боярская дума. М., 1883, стр. 112 (прим.); ср. ААЗ, т. I, .№ 199.
?2 ДАИ, т. I, К> 26.
73 СГГД, ч. I, Kg 127; ДДГ, К« 84.
74 А. Н. Пискарев. Древние грамоты и акты Рязанского края. СПб., 1854, К« 2
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
2*
с кремиченскими бортниками, Крапивна с бортниками крапивенскими,, исменскими и городошевскими и рудьскими, юлотдкие бортники, бортники радонежские, торусские и т. д.75 Эти богатства они беспрестанно' увеличивали не только путем присоединения к своим владениям соседних, княжеств, но и путем покупок у частных лид.
Первоначально в XIV в. князья эксплуатировали свои бортные угодья1 посредством холопов, «бортников и оброчников купленных», о которых говорится в духовных завещаниях Ивана Калиты и его сына Ивана7&. Но эта система эксплуатации была возможна лишь в хозяйстве небольших размеров. Уже' в духовной князя Владимира Андреевича77 определенно говорится, что большая часть его бортников — люди свободные, обязанные службой лишь поскольку они живут на княжеской земле: а «не всхочет жити в тех землях, ин земли лишон, пойди прочь, а сами сыну князя Ивану не надобне»; только как об исключении говорится о тех из них, на ком есть грамота полная. Бывшие холопы постепенно сами теряли черты холопства и сливались с общей массой прочих оброчников. В XV и XVI вв. бортники — свободные люди, которые получают от князя землю с обязанностью за право пользования ею — эксплуатировать в пользу князя княжескую борть и доставлять ему определенное количество меда. Бортный, «земецкий», промысел вовсе не являлся для бортников средством пропитания, а скорее обязанностью, платой за пользование княжескими землями и угодьями. Жили они, как все крестьяне, от земли, также рыбной ловлей и охотой. Указаний на такого рода хозяйство в бортничьих деревнях можно найти очень много. Так, в Рязанском княжестве бортники, промышлявшие на берегах озер Бокина и Бобрового, пользовались не только земецкими — бортными жребиями, но и рыбными жребиями из тех озер 78 79; киструйские бортники били бобров и ловили рыбу на озерке Болонье и показывали на суде (великого князя Василия III), что это озерко и исток Волганский, и займища вплоть до Оки реки, и рыба, и бобры в том озере и истоке исстари их, киструйских бортников 7Э. Еще любопытнее сведения, которые можно почерпнуть из одной грамоты Ивана III: он отнял у Спасо-Евфимиева монастыря и отписал земли монастырские к своему перевесью — покосов 3 дес., да пашенной земли 121/г дес., а дал он ту землю своему бортнику Гриде к перевесью 80. Не менее точные данные дает выписка из писцовых книг 1510 г. об одной из бортных деревень в Стрелице, к которой было придано пашни пол-пол-пол-четьи сохи, да 200 копен сена на берегах Плоского озера 8I. Таков обычный вид собственного хозяйства бортников: оно мало чем отличалось от простого крестьянского хозяйства; и в нем бортничий промысел играл второстепенную роль: бортное угодье эксплуатировалось на князя, а сами бортники кормились пашней, охотой на птиц и на бобров, рыбной ловлей.
Земельные участки раздавались бортникам от имени князя его чиновниками — его волостелями, его дворецкими, его писцами, которые отводили им деревни82. Бортники селились в пожалованных им деревнях обычно по одиночке, и есть целый ряд указаний на то, что «борть
75 Духовные завещания князей (СГГД и ДГГ).
76 СГГД, ч. I, № 21, 22, 25; ДДГ, № 1, 4.
77 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
78 Н. П. Лихачев. Сборник актов, вып. 2, № 15. СПб., 1895.
79 Там же, № 8.
89 АИ, т. I, № 102.
81 А. Федотов-Чеховской. Акты, относящиеся до гражданской расправы древней России, т. I, № 75.
89 АЮБ, т. И, № 175/1.
22
С. В. Бахрушин
делает» один бортник, и что бортничьи деревни числятся за отдельными семьями. Такова, например, бортничья деревня в Стрелице — Марьина: в 1510 г. она была за Андреем Шуменевым, несколько позднее мы находим ее записанной за его братом Лукой Шуменевым, при котором живут два племянника, сыновья покойного Андрейки, в ней всего два двора; в 1547 г. эта же деревня числится на оброке за Соромом да за Жилой за Шуменевыми, да за вдовою за Ульяною за Кусковой женой Шумене- ва ж, да за ее сыном Романом83. Таким образом, в течение сорока лет деревня находится за одной семьей бортников. Подобное явление мы встречаем и в более ранний периодов одной меновной великого князя Дмитрия Ивановича говорится, например, определенно о бортных деревнях, в которых живут бортники в одиночку: «деревня на Чюдниде Карпова Филипова сына, ...деревня на Чюднице Мануйлова Беркашина» и т. д.84 Однако, сев на пожалованную землю, бортник имел право призывать к себе в село «товарищей». Так, бортник Сатя Остафьев показывал за себя и за своих товарищей на суде рязанского великого князя Василия, что они раньше жили в селе у частного лица: «и после отца твоего преставленья великого князя, вышед есми в твое великого князя село к Еске Черному» 85. Следовательно, княжеский бортник Еска Черный перезвал их к себе. Товарищества бортников упоминаются очень часто в грамотах; иногда товарищей было всего двое, например, в Стрелице одна деревня была за Лукою за Власовым, да за Истомою за Прасковьиным86. Реже встречаются более многолюдные товарищества: Курмурскую борть эксплуатировали, «ходили», как тогда говорили, в первой четверти XVI в. Васюк, сын Сидоров с тремя сыновьями и внуком и с двумя товарищами, и еще три бортника с двумя товарищами; последние работали самостоятельно, но жила вся эта группа одним селом 87. Кроме полноправных товарищей, у бортников могли быть наймиты, которые работали из части добычи; в меновной Дмитрия Ивановича упоминается пять деревень, из которых «ужника ходит», что именно означает таких работников из части добычи 88.
Так или иначе образовывался у окраин бортного леса, на раменье, ряд поселков, населенных либо отдельными семьями бортников, либо небольшими группами «товарищей». Во главе таких поселков стоял староста бортный, сам живший своею деревнею; возможно, что это был тот бортник, который первый поселился в этом месте и стал призывать товарищей 89.
Мне остается сказать несколько слов о том, как производилась самая эксплуатация бортных угодий бортниками. С наступлением времени сбора меда бортники отправлялись на промысел, «ходили по лесам»; они, по словам Боха, «в поисках меда обходили обширные леса и доставали его из дуплов без малейшего труда». Шли, конечно, к знакомым бортным деревьям, но вместе с тем искали новых бортей. На найденное вновь «бортное деревье» бортник ставил свою отметку, «знамя», обычно состоявшее из всевозможных комбинаций условных надрубов на коре под замысловатыми названиями «заячьих ушей», «теса», «черты», «вил», «рубежа», «сапога», «скамьи», «мотовила», и т. д. Каждый бортник или
83 А. Федотов- Чеховской. Указ, соч., т. I, № 75.
84 АЮБ, т. I, Я° 52/1.
85 Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. 2, № 15.
86 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. I, № 75.
87 АЮБ, т. II, Я° 175/1.
88 АЮБ, т. I, № 52/1.
89 АЮБ, т. I, № 52/1 («деревня бортничья Игнатьева Старостина Жижнеева»); ААЭ, т. I, № 53.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
23
каждая группа бортников имели свое определенное знамя. В Курмурском ухожае ходили лес бортный названный выше Васюк Сидоров с товарищами, «а ходят два знамени: знамя на черте крест с вилками, да заячьи уши, да знамя тес с чертой да с двумя рубежами, а Труфаник Петрушин ходит одно знамя: дуга с рубежами да заячьи уши, а Злоба Иванов ходит два знамени: тес с вилками, да с чертою, да с двумя рубежами, да знамя мотовило .и т. д.90 В бортных лесах попадалось много «знаменных деревьев», обозначенных условными надрубами того или иного бортника, дуб, «а на нем борть Памфилова, а знамя скамья», сосна, «а на ней борть Ефима Малахова, а знамена на ней две дуги врозь, а поперек их прут» и т. д.91
В поисках новых бортей бортники заходили иной раз очень далеко, забродили в леса, принадлежавшие частным лицам, вступались в их бортное дубовье и в их ухожаи. При неопределенности границ и владельческих прав они всегда могли производить опустошительные набеги на соседние частновладельческие рощи и, может быть, не только обирали мед, но и выдирали пчел. Поэтому землевладельцы, имевшие борть в соседстве с княжеским лесом, выхлопатывали у князя особую грамоту с указанием на то, что его бортники в «те леса не ходят и в ту борть не вступаются ни во что». Но, если такой грамоты не было, княжеские бортники считали себя в праве «въезжать в чужую бортную околицу, брать в селах крестьян «на свое дело», требовать у них кормов и подвод. Такая оодмога считалась само собой разумеющейся, раз дело шло о княжеской службе92.
При всем этом «медовый доход» князя не мог быть особенно велик. Иностранцы отмечают, что очень много меда пропадало даром: бортники не успевают осмотреть • каждое дерево. Отсутствие интенсивности в эксплуатации бортных богатств выражается отчасти в указанном выше стремлении княжеских бортников расширить район своей деятельности. В результате доход бортничий в сравнении с обширностью угодий был незначителен и случаен. С каждого угодья шло установленное раз навсегда количество меда. Вот, например, Курмурский лес; это очень богатая борть, ее ходили 12 человек бортников, а между тем с нее шло до 1533 г. всего 5 пуд. меда; и оброк был повышен лишь после того, как соседний землевладелец Иван Любовников, желавший отделаться от соседства с княжескими бортниками, «наддал перед старым оброком другую в пять пуд мед», хотя прежние бортники и находили, что с тех бортей «по десяти пудов меду давати им не мочно». Все это известие крайне характерно и подтверждает мысль о совершенной случайности бортни- чьего дохода93. Обычно количество меда, поставляемого отдельными бортничьими поселками, варьировалось в зависимости не столько от богатства бортного угодья, сколько от количества земли, занимаемой бортниками: с деревни Марьиной в Стрелице шло в начале XVI в. 2 пуд. оброка, но когда занимавшие ее бортники расчистили еще леса под пашню, то им надбавили третий пуд меда 94. Другая деревня в Стрелице «по старине», как значится в грамоте от 1554 г., давала оброка по 2 пуд. меда, да пошлин с пуда по 5 денег95; в 1529 г. крестьяне Гороховской
90 АЮБ, т. II, N° 175/1.
91 Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. 2, № 7; см. также А. Н. Пискарев. Указ, соч., № 2.
92 См. Жалованные грамоты в I т. ААЭ.
93 АЮБ, т. II, № 175/1.
94 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. 1, N° 75
95 АЮБ, т. I, N° 30/IV.
24
С. В. Бахрушин
волости, опричь денежного оброка, давали V/2 пуд. меда96; с княжеской борти, пожалованной великой княгиней рязанскою Анною Солотчин- скому монастырю, шло по 5 пуд. рязанских меда в год97. Трудно сказать, в каком виде доставлялся мед к княжескому двору. Под Москвою в XIV в. были княжеские медовые вари, о которых говорится и в княжеских договорах и в духовных грамотах98 99 *. Есть указание, что московские князья посылали своих даныциков по варям, очевидно, собирать оброчный мед". Точно так же тверские князья посылали в Ладогу собственного медовара 10°. В Рязанском княжестве еще в XV в. существовали особые медовые подвозники 101. Варка меда на местах и доставка его ко двору так или иначе средствами самого князя возможна была лишь при условии сравнительно очень небольшого бортного хозяйства, каковым оно было еще в XIV в. При тех обширных размерах, которое оно приняло в княжествах XV в., дело должно было измениться. О варях медовых при бортях ничего не говорится в позднейших грамотах; судя по всему, меды варились в княжеской резиденции его сытниками и варились не сразу, а по мере надобности. Так, Иван Грозный, выезжая на богомолье в монастырь, высылал вперед своего сытника к его приезду меды ставить; монастырские власти отводили сытнику кельи, где ему меды и квасы ставить, и пивоварни, где пиво варить, да погреба, где ему меды и пива ставить, и к ставленью медов и к пивам давали сытнику котлы и чаны, и бочки, и решета, и дрова 102. Сытников для варки меда князья держали большое число; первоначально это были холопы, позднее, как и прочие дворцовые слуги, люди свободные, получавшие за свою службу земли и деревни в поместье. Точно так же изменился способ доставки меда. В XV—XVI вв. он привозился самими оброчниками на княжеский двор. В Москве мед сдавался «погребному ключнику» на Большой дворец 103. Такой же порядок существовал и в других княжествах, и когда удельные княжества были присоединены к Москве, то местные бортники продолжали ведаться администрацией прежних князей; так, бортные деревни в Стрелице еще при Иване IV платили свой оброк «по старине», «в Нижнем-Новгороде ключником» 104. Таких же ключников погребных встречаем в XVI в. и в Твери 105. Под их наблюдением хранились в княжеских погребах запасы меда. Несмотря на незначительные размеры медового дохода с каждой отдельной борти, в общем итоге меда здесь накапливалось очень много, если иметь в виду общее число бортей, принадлежавших князьям, особенно великому князю в первой половине XVI в. Достаточно привести в виде примера, что в 1563 г. опальной княгине Ефросинии Старицкой было послано из великокняжеского погреба 56 пуд. меда пресного на квас, 1 ведро меда старого и 2 ведра фруктового меда 106.
Общее управление бортничьими угодьями лежало на тех же княжеских чиновниках, в веденьи которых находился княжеский погреб,— на
96 Н. П. Л и х а ч е в. Указ, соч., вып. 2, № 7.
97 А. Н. Пискарев. Указ, соч., № 7.
98 СГГД, ч. I, № 21, 22, 23, 25; ДДГ, № 1, 2, 4.
99 СГГД, ч. I, № 27; ДДГ, № 5.
1°о СГГД, ч. I, № 1 и др.
101 СГГД, ч. I, № 127; ДДГ, № 84.
1Q2 ААЭ, т. I, N° 270.
103 АЮБ, т. II, №> 175/1.
104 АЮБ, т. I, N° 30/IV.
105 И. И. Лаппо. Тверской уезд в XVI в.— «Чтения ОИДР», 1894, кн. 4, стр. 1—238.
106 АИ, т. I, N° 171.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
25
погребных ключниках и чашниках. Как часть дворца, погреб и все бортное ведомство очень рано было подчинено дворецкому. Надо заметить, что такая административная организация складывалась только в крупных княжествах. В XIII и в начале XIV в. московские бортники образовывали всего одну тяглую сотню; эта сотня носит обычно название Васильцева ста — архаизм, сохранившийся до времени Ивана Грозного. Объяснение этому названию дает духовная грамота Ивана Калиты, где говорится об оброке медовом городском Васильцева ведания; очевидно, при нем или незадолго до него сбор медового оброка находился в руках определенного лица, и с тех пор оставались выделенными под названием Васильцева ста те бортные угодья, которые первоначально были «Васильцева веданья». В это Васильцево сто входили, вероятно, кроме городского медового оброка, все те бортные угодья, которые еще до Калиты принадлежали московским князьям. Так, Иван III в своем завещании упоминает о деревнях деловых бортных Васильцева ста в московской волости Селге. Таким образом, Васильцево сто является тем ведомством, которое первоначально ведало сбором меда со всех бортей, принадлежавших московским князьям, в то время, когда Московское княжество было еще очень мало, хозяйство московских князей, как вообще, так в частности бортное, было еще очень незначительно; но уже Иван Калита наряду с медовым оброком Васильцева веданья, который должен по старой памяти идти его сыновьям всем вместе, говорит о бортниках, поделенных между его сыновьями и, очевидно, не имевших ничего общего с тем «стом», который ведался Васильцем; далее это Васильцево сто, дававшее раньше самый крупный доход, теряется среди массы вновь приобретенных бортей. Я остановился на общей организации бортного хозяйства, чтобы лишний раз отметить ту разницу, которая существовала между мелким хозяйством князей XIII и XIV вв. и более поздним крупным хозяйством князей XV и XVI вв. Эту разницу я буду иметь случай указывать и в дальнейшем.
Те же леса, которые представляли такое богатство в смысле бортных угодий, и в другом отношении являлись для князей источником дохода, как место охоты на всевозможную дичь. Нет нужды останавливаться на том, насколько богаты дичью были русские леса в те времена; еще в XVII в. Россия представляла, по отзывам иностранцев, во всей своей совокупности как бы громадный зверинец: нигде в мире не ловится большее количество белок, белых и рыжих,, бобров, горностаев, куниц, соболей, лисиц, лесных кошек, рысей и т. д.107 Под самой Москвой речки кишмя кишели бобрами, например Клязьма, Боря и другие. Рысиными, горностаевыми и беличьими мехами славились в XVI в. Галицкое и Углицкое княжества; в XV в. около Углича еще попадались соболи. Лучшие куньи меха шли из Муромских лесов. Особенно много медведей было, судя по некоторым грамотам, в Дмитровских и в Каширских лесах. Охота на лосей упоминается повсеместно, но больше всего их водилось около Мурома. Неудивительно, что охотничий промысел — «звериное» — представлял одну из существенных отраслей княжеского хозяйства. На оленей и лосей организовывались правильные облавы — «воры»; хищников травили собаками, это называлось: «итти на волчьи, на лисьи или на медвежьи поля». Для травли медведей устраивались загоны из полусрубленных и переплетенных стволов
107 «Чтения ОИДР», 1906, кн. III, разд. III, стр. 182—183, 187—188 (указание
Рейтенфельса).
26
С. В. Бахрушин
деревьев, «медвежьи осеки», куда загоняли зверя. Есть известие, что медведей ловили живьем 108.
У князей были особые охотники, ловчие или ловчане (у рязанских князей), чаще подлазники или подлазщики, которые заведывали всей охотой; кроме того, было много специальных загонщиков «осочников» и всякого рода охотников, но при обширных размерах княжеской ловли своих осочников нехватало и тогда прибегали к принудительной помощи окрестных крестьян. Во время охоты княжеские подлазники и ловчие въезжают в деревни, ставятся и ночуют в них, берут подводы на лисьи и медвежьи поля, проводников и даже сторожей, вероятно, для наблюдения за зверем 109 * 111 * 113 114 115. Крестьяне должны устраивать загоны, с княжеским ловчим «медвежьи осеки осекать» ио, должны участвовать в облавах, ходить «в воры на лоси и на медвежьи и на волчьи поля» ш. Так, деревня Присеки была обязана высылать на охоту бежецкого князя Семена, «на медведи и на лоси и на олени с сохи по пяти человек» ш.
В поисках дичи княжеские ловчие не особенно стеснялись, заходили в леса, принадлежавшие частным владельцам, и только в виде привилегии Федор Борисович волоцкий обеспечил Симонову монастырю: «а в лося у них мои подлазники не вступают» пз. При этом могли происходить столкновения с окрестными владельцами; в сказании о Луке Колонкой рассказывается, что он, бывало, нападал на ловчих можайского князя, бил и грабил их и отнимал у них медведей 1и. Такие столкновения сами собою понятны, если вспомнить, с какими неудобствами для окрестного населения были связаны охотничьи экспедиции князей. Помимо прочего, вся княжеская охота кормится на счет местных крестьян; не только берут у них корм княжеские ловчие, псари, охотники, но княжеские псари ездят по окрестным деревням с собаками полдничать, вообще кормят собак на счет крестьян, а также своих лошадей, травят крестьянское сено и овес травят116.
Для княжеской охоты необходимо было содержать много собак. Герберштейн упоминает при описании охоты великого князя Василия на зайцев собак трех пород: canes molossi, odariferi (гончие) и kurtzi; о последних он говорит, как о красивых псах с пушистыми хвостами и ушами, смелых, но неспособных к долгой гонке116; это, вероятно, борзые, старорусское название которых было «хорты» 117. У московских князей в XV в. в селе Лучинском на Яузе под самой Москвой была псарня118. Но, как общее правило, княжеские псарни были разбросаны в различных углах княжеств. Князья размещали по деревням своих псарей, поручали им содержание собак и предоставляли им за это ряд привилегий. Такие псарские деревни, деревни за псарями, упоминаются в Московском, и в Рязанском, и в Тверском княжествах. Так, например, в одной из межевых грамот, данных Иваном III своему сыну Юрию в 1504 г.,
108 См. ниже ссылки на жалованные грамоты.
109 ААЭ, т. I, № 34, 35, 81, 86, 132 и др.
»9 ААЭ, т. I, № 175.
111 АИ, т. I, № 178; ААЭ, т. I, № 201.
АИ, т. I, № 117.
113 АИ, т. I, № 108.
114 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. 1, стб. 1171.
115 ААЭ, т. I, № 56, 86, 96, 132 и др.
116 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 210.
117 В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 4. СПб., М.,
1882, стр. 579.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
27
названо семь деревень, бывших за псарнями 119. Псари не были простыми крестьянами и ближе подходили к типу мелких помещиков; некоторые из них держали в поместье несколько деревень; так, в межевой грамоте 1504 г. за одним псарем Данилкой в поместье помечено три деревни. Самое выражение «быть в поместье за псарем» показывает, что в начале XVI в. на псарей смотрели именно как на помещиков; позднее указ 1602 г. относит их, действительно, к числу таковых. В своих деревнях они вели сельское хозяйство (псарские деревни упоминаются с поземом и с рожью) 12°, вероятно, при помощи крестьян, призываемых со стороны. Сельское хозяйством являлось для псарей средством пропитания для них самих и содержания порученных им княжеских свор. Кроме того, •они имели право требовать известных субсидий с окрестных деревень, корма для себя и для собак, ездить по селам и просить жита 121; эти права, вероятно, первоначально ограниченные сезоном охоты, вследствие злоупотреблений с их стороны, делали псарей бичом для прочего населения.
Приблизительно такое же положение, как и псари, занимали и прочие слуги князей, занятые в их охоте. В писцовых книгах Тверского уезда в середине XVI в. упоминаются поместья за охотниками, осочни- ками, стрельцами и трубниками; поместье за стрельцом упоминается в грамоте 1506 г.122 Указы царя Бориса охотников, трубников и сурначеев причисляют также к мелким помещикам, на земле которых могут жить крестьяне.
Помимо охоты на крупную дичь, князья производили в широких размерах охоту на пушного зверя, специально на бобров. В XV и XVI вв. на большинстве речек средней России можно было найти целые поселки бобров, «бобровые гоны», как тогда называли места бобровой охоты, огражденные сделанной самими бобрами плотиной — «бобровой пере- копью» 123. На бобров и производилась ожесточенная охота со стороны княжеских охотников, производилось систематическое их истребление, которое и привело очень скоро к полному их исчезновению. Для охоты на бобров у князей были специальные бобровники. Как и бортники, бобровники первоначально были по большей части люди несвободные, но в XV в. они утратили черты холопства. Как и бортники, они жили на княжеской земле, в пожалованных им «бобровых деревнях». Они точно так же селились и работали по одиночке, семьями — отец с сыновьями, дед с внуком или очень небольшими группами, вдвоем, втроем; так, по реке Увоти ловили бобров в первой половине XVI в. крестьяне Плес- ской волости Исак Захаров да Семен Павлов вдвоем 124. В уставной грамоте ильмехотским бобровникам 1537 г. упоминаются 24 бобровые деревни и 1 погост: в 15 из этих деревень расположились либо отдельные бобровники, либо с семьями; в остальных деревнях 2—3 человека или семьи. Иногда можно проследить самый процесс образования более обширной деревни; так, в Елпатском жили Андрей Елпатский, старожил, по имени которого назван поселок, и, очевидно, более поздний пришелец Иван Якунин 125.
119 СГГД, ч. I, № 140; ДДГ, № 95.
120 ААЭ, т. I, Ко 218.
121 ААЭ, т. I, Ко 217.
122 И. И. Л а п п о. Указ, соч., стр. 31.
123 А. Федотов-Чеховской. Указ, соч., т. 1. № 14.
124 АЮБ, т. I, Ко 41/11.
125 ААЭ, т. I, Ко 183.
28
С. В. Бахрушин
Жили бобровники от земли, и сельское хозяйство преобладало в бобровых деревнях. Так, бобровые деревни князя Юрия Ивановича в Каменском стане обязаны были давать княжеским чиновникам корм соразмерно с тем, «которая деревня болши пашнею и угодьем». Самый корм, а также штрафы в пользу тех же чиновников выражались в продуктах земледелия — жито, овес, рожь, хлеб, воз сена, или скотоводства — баран, мясо, сыр. В числе возможных судебных казусов, указывается, когда «кто у кого переорет межу — бобровник у бобровни- ка» 126. Упоминаются сенокосы, которыми пользовались бобровники. Мы «помним, господине...,— говорят старожилы на одном процессе в 1493—4 г.: — в ...деревне в Ильинской жил Гридя Батин, княгини великие бобровник, а тот наволок Андреевский косил» 127. Все эти данные показывают, что сами бобровники жили отнюдь не охотой, а сельским хозяйством. Ловля бобров для бобровников, как для бортников эксплуатация княжеских угодий,— первым делом княжеская служба, которой они заслуживали право на занимаемые ими земли и угодья, форма натуральной повинности за пользование княжеской землей. Князь жаловал своих бобровников бобровыми деревнями 128 129 130 131. Если кто из них «не всхочет жити на тех землях, ин земли лишон, поиди прочь» ш; но если бобровники живут в княжеских деревнях, то обязаны «ведати с тех деревень» великого князя службу — бобровую ловлю, ловить им бобров 13°. Иван IV в грамоте плесским крестьянам в таких именно выражениях говорит о бобровниках, которым «велено было... наша служба служити, бобры ловити... да ловя бобры привозите к Москве, к нашей казне»ш. Таким образом, на бобровников возлагалась обязанность эксплуатировать известный район, который обычно обозначался чрезвычайно неопределенно, что давало им возможность «вступаться» даже в бобровые гоны частных владельцев. Ежегодно бобровники едут на княжескую службу, на бобровую ловлю, идут на ловлю с бобровою снастью, со всеми приспособлениями для ловли бобров 132; они ходят по окрестным рекам; как идущие на княжескую ловлю, они имеют право ставиться в деревнях и брать с крестьян корм: «бобровники мои где станут, и они корм возмут»,— говорится в княжеских грамотах. Кроме того, они имеют право1 требовать проводников и подводы для переездов 133. Все это объясняется мыслью, что бобровники промышляют не на себя, а на князя. Эта набеги княжеских охотников, сопровождавшиеся рядом поборов, ложились'тяжелым бременем на окрестных владельцев, которые избавлялись от них только жалованными грамотами. Охота на бобров производилась преимущественно осенью, когда подрастали бобрята: «на бобры им в осенине поите» 134; в осенину по случаю начала охоты бобровники давали местному ловчему, который ведал их, как и прочих охотников,— особое приношение — «осеннее» 135. Охота производилась небольшими группами, как жили в деревнях, или даже в одиночку; зато бобровники имели право брать на «дело» окрестных крестьян в се¬
126 ААЭ, т. I. № 150 и 183.
127 АЮБ, т. I, № 103/Ш.
128 ААЭ, т. I, № 183.
129 СГГД, ч i № 40. ддТ< № 17
130 ААЭ, т. I. № 183.
131 АЮБ, т. I, № 41/11.
132 ААЭ, т. I, № 183.
133 АЮБ, т. I, № 30/11; АИ, т. I, № 13, 83 и др
13< ААЭ, т. I, № И.
135 ААЭ, т. I, № 183.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
29
лах и брать с них «бобровое», может быть, в качестве откупа в случае уклоненья от участия в охоте 136. Охотничьи приемы, судя по всему, были очень примитивны: забивались истоки, т. е. выход из реки, и бобров загоняли в сети 137. При всей бесцеремонности этих способов охоты, они далеко не приносили князю такого значительного дохода, как можно было бы ожидать. Плесские крестьяне, которым была предоставлена охота по реке Увоти от Шуйской дороги до Клязьмы до Увотского устья, представляли всего три шкурки: один бобр карий и два бобра — ярца темнокарих (ярдами звались годовалые бобрята), а «коли они бобров не добудут^-они должны привозить к великокняжеской казне деньгами по рублю в год 138. Другие, например, ильмехотские бобровни- ки во Владимирском уезде, которые ловили бобров в реке Клязьме, да по реке Судогде от верховья до устья, да по реке Колакше, доставляли всю добычу на княжеский двор, «что добудут бобров и им бобры вози- ти к Москве, к ...великого князя казне шерстью; а не добудут бобров и им давати ...за бобры оброком, с году на год, полтретья (272.— С. Б.) рубля денег» 139. Вот во что оценивался результат годовой охоты ильме- хотских бобровников. В конце концов это было очень немного. Тем не менее в общем итоге в казну как великого князя, так и более мелких князей ежегодно свозилось громадное количество самых разнообразных шкур и мехов. В XV в. в Рязанском кия!жестве существовали особые подвозники меховые, которые обязаны были подвозить в княжескую резиденцию оброчные меха 14°. Таким образом, накоплялась из года в год на казенном дворе князя под веденьем его казначеев масса мягкой рухляди. Некоторое отдаленное представление об этих богатствах, хранившихся в княжеской казне, мы можем себе сделать из духовных грамот князей, которые, впрочем, упоминают в них лишь, самое ценное. Михаил Андреевич верейский, помимо прочих порт и рухляди, оставил своим наследникам 10 шуб (из них одна лисья), два кортеля горностаевых, один кортель белий и один куний 141. Иван Борисович волоцкий завещал раздать по монастырям четыре собольи шубы, один кожух на бельих черевах и один на лисьих 142. Его брат, князь Федор Борисович, нуждаясь в деньгах, заложил некоему Вепрю и некоторым другим лицам четыре шубы на соболях, две шубы на рысях, шубу на черевах бельих и шубу на горностаях 143; их мать княгиня Иулиана оставила четыре шубы на соболях, одну шубу кунью, один кожух на соболях, другой на черевах бельих, кортели горностаевый и белий, каптур соболий и свою лисью душегрейку 144.
В сравнении с охотой на крупного и на пушного зверя охота на птиц играла по понятным причинам второстепенную роль в княжеском хозяйстве; места птичьей охоты, перевесища, где развешивались между деревьями сети — перевесы, беспрестанно упоминаются при селах и деревнях, принадлежащих князьям; но обычно самостоятельного значения они не имели и эксплуатировались на себя лицами, державшими деревню на поместье или в оброке,— псарями, бортниками и т. д. Впрочем,
136 ААЭ, т. I, № 34, 183 и другие жалованные грамоты.
137 ААЭ, т. I, № 11.
138 АЮБ, т. I, № 41/11.
139 ААЭ, т. I, № 183.
149 СГГД, ч. 1. № 127; ДДГ, № 84.
141 СГГД, ч. 1, № 122; ДДГ, № 80. '
142 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
143 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
144 СГГД, ч. I, № 131; ДДГ, N° 87.
30
С. В. Бахрушин
встречаются специальные перевесные деревни, населенные перевесника- ми, промышлявшими этим видом охоты. Перевесы ставились преимущественно на болотных птиц; упоминаются, например, «чирячьи перевесы». Выделена была охота на тетеревов; существовала особая группа тетеревников или тетеревичей, но в общем нет никаких сведений ни об- организации охоты на князя, ни об доставке битой дичи ко двору его, и остается предположить, что в XV в. она утратила то значение, которое- могла иметь в небольших княжествах XIV в.; большинство перевесищ. вероятно, сдавалось на оброк, а в средине XVI в. деревни перевесников. и тетеревичей были пущены в раздачу дворянам 145 146.
Наряду с указанными видами охоты близ княжеских резиденций сосредоточивалась охота с соколами, производившаяся не только на птиц, но и на зайцев; последнее обстоятельство объясняет важное место соколиной охоты в княжеском хозяйстве. Широко поставленная соколиная охота требовала большого числа охотничьих птиц: соколов, кречетов, ястребов. В Москве в XV в. в самом центре города «на болшой улице над площадью» стояла великокняжеская сокольня И6. Поставка птиц для княжеской охоты являлась обязанностью специального штата охотников на соколов: сокольников, кречетников и ястребников.
В XIV в., может быть, преобладала та форма сокольничьего промысла, указание на которую мы находим в грамоте Ивана Калиты печерским сокольникам, а именно охотничьи экспедиции в местности, изобиловавшие ценными соколами. 18 сокольников образуют артель, во главе которой стоит «ватаман»; у них в услужении наемные рабочие, которые участвуют в экспедиции на хозяйских лошадях: «наймиты кто страждет на готовых конех»; среднее положение между наймитами и «другами» ватамана занимают третники, очевидно, работающие из трети добычи. В пути они в качестве княжеских промышленников пользуются особым покровительством двинских властей: «занеже ми люди те надобны», сказано в грамоте147. В другой грамоте того же Ивана Калиты говорится о некоем Михаиле, который ходит в море с артелью в 20 человек, очевидно, также на соколиный промысел, потому что двинским боярам запрещено вступаться в его «гнездные потки» и «места» (охоты) 148. Еще ранее одна грамота великого князя Андрея Александровича говорит о посылке на море трех ватаг с ватаманом Андреем Критским во главе; тут дело также идет о ловле соколов и когда промышленники возвращаются с «потками данными», то пользуются с погостов подводами и кормом по пошлине 149. Такая система охотничьих экспедиций на север имела смысл, как долго наиболее богатые охотничьими птицами области не принадлежали великим князьям, и лишь путем особых договоров с Новгородом (как определенно сказано в грамоте Андрея Александровича) можно было высылать в заповедные места княжеских охотников. Позднее известий о подобных экспедициях мы не встречаем. В XV и и XVI вв. охота на соколов организовалась иначе. Сокольники сидят в определенных местах по деревням, так называемым деревням соколь- нича пути. Нередко сокольники выбирали себе сами подходящее место для жительства и для охоты, «на лесу на диком», и просили разре¬
145 ААЭ, т. I, № 187; ДАИ, т. I, № 31; А. Юшков. Указ. соч„ т. I, № 178.
146 СГГД, ч. I, № 130; ДДГ, № 86. Об охоте на зайцев с соколами см. С. Г е р- берштейн. Указ, соч., стр. 115.
147 ААЭ, т. I, № з.
148 ААЭ, т. I, № 2.
149 ААЭ, т. I, № 1.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
31
шенья в том лесу сесть жить и лес на пашню расчищать и дворы ставить. Селились они, как и прочие промышленники княжеские, по одиночке или небольшими поселками; так, в половине XVI в. на реках Юде, Шохме и Леже в Вологодском уезде основываются два брата Дмитрий и Лев Артемовы, да их товарищ Семен Блазнов. Поселившись на новом месте, они имели право призывать желающих «на тот лес жи- ти», заводили крестьянское хозяйство, расчищали пашню, пользовались всеми угодьями; так, углицкий князь Юрий Иванович упоминает в одной из своих грамот деревню, «что была за Митею за Березниковым за сокольником в-поместье, с лугами, с покосами и со всем, что к той деревни потягло», куда из той деревни соха, и плуг, и коса, и топор ходят. Свое хозяйство сокольники вели посредством призываемых крестьян; так по крайней мере можно полагать на основании того, что жалованная грамота Ивана IV вологодским сокольникам распространяет даруемые ею привилегии также на их «людей», и что указы царя Бориса о крестьянском свозе говорят о. кречатниках, ястребниках и сокольниках. Как прочие княжеские охотники, они были на положении мелких помещиков, державших свои деревни на поместном праве ,50.
На расселенных по лесам сокольниках лежала обязанность поставлять на княжескую сокольню охотничьих птиц: соколов, кречетов и ястребов. Охота производилась посредством ловушек: ставились «седбища на соколов и по болотам налорцы». Места, где ловились хищные птицы,— «сокольи и кречатьи седбища», «сокольи помчища» — были по большей части болотистые и лесистые берега озер и речек, «лес, дичь, мхи, болота». На прокормленье пойманных соколов брали кур в окрестных деревнях: «в их деревнях на мои соколы куров не емлют», как об исключении говорится в грамоте углицкого князя Андрея Васильевича о деревнях Троице- Сергиева монастыря ш. С году на год сокольники были обязаны доставлять в Москву определенное число оброчных соколов: так, вологодские сокольники давали великому князю «оброком с году на год 3 сокола». Впрочем, в XVII в., когда соколиная охота как промысел стала терять свое значение, они могли откупаться от обязанности представлять соколов «пером» — особым денежным оброком; в середине XVI в. каждый сокол оценивался в полтину 150 151 152 *. Привозить птиц в Москву сокольники были обязаны сами: они везли их в особых повозках 1б3, запертых по пяти-шести вместе; при проезде, «коли они поедут... с оброчными соколы», они пользовались правом постоя в деревнях, и лишь в виде привилегии пожаловал названный углицкий князь братию Троице-Сергиева монастыря: «коли ко мне (мои сокольники.— С. Б.) соколы принесут и они у них в деревнях не ставятся»154. Оброчными соколами пополнялась княжеская сокольня, богатству которой удивлялись иностранцы: самым богатым государям древности, по их словам, не были известны все эти породы кречетов и соколов 155 156; особенно славились красные и чрезвычайно редкие белые кречеты; большое число таких кречетов белого и яркокрасного цвета видел Г'ерберштейн на великокняжеской охоте на зайцев; он дивился их величине и смелости 1б6. Содержание и обучение княжеских соколов лежало на
150 АИ, т. I, № 295; Сборник Муханова, № 321.
151 ААЭ, т. I, № 81 (о местах охоты на соколов — ДАИ, т. V, № 101).
АИ, т. I, № 295.
163 ДАИ, т. V, № 101.
184 АИ, т. I, № 295; ААЭ, т. I, № 81.
155 «Библиотека иностранных писателей о России», т. I (Павел Иовий), стр. 31.
156 С. Гербер штейн. Указ, соч., стр. 211—212.
32
С. В. Бахрушин
поселенных близ города сокольниках. Таковы ястребьи в Переяславле 157, скорыновские сокольники в Углицком княжестве 158, доблинские сокольники под Москвой 159. Эти сокольники образовывали близ города целые слободы, память о которых до сих пор сохраняется в названиях московских улиц: например, Кречетниковский переулок, Сокольники, Сокольничья слобода, Соколиная улица. Среди этих сокольников были специальные помытчики, т. е. сокольники, умевшие напускать соколов на дичь 16°. Эти подгородные сокольники обслуживали княжескую охоту. Так, князь Андрей Дмитриевич можайский посылал своих сокольников с ястребами и соколами на ловлю. Охотничьи поездки княжеских сокольников сопровождались поборами и притеснениями и вызывали столкновения с окрестными жителями; иногда дело доходило до того, что княжеских сокольников били, грабили, отнимали у них ястребов и соколов 161. Позднее, когда охотничий промысел стал терять свое значение в княжеском хозяйстве, сокольники сохранялись только для развлечения государя. Первоначально эти жившие около княжеского двора сокольники были холопы; еще в грамоте князя Бориса Васильевича волоц- кого упоминается один сокольник в числе холопов 162. Позднее они слились по своему юридическому положению и по своим занятиям с общей массой посадского населения; среди них встречаем мелких ремесленников, сапожников 163. Общее заведывание княжеской соколиной охотой принадлежало его сокольничему. Как лица, служившие по дворцовому хозяйству, все сокольники пользовались судебной экстерриториальностью: «А кому будет до тех оброчных сокольников и до их людей каково дело, ино их яз сужю сам князь великий, или мой сокольничей»,— говорится в одной грамоте Ивана IV164.
Мне остается сказать несколько слов об эксплуатации рыбных богатств в княжеских владениях.
«В Московии»,— пишут иностранцы в начале XVI в.— очень много больших озер и рек, а также небольших речек и ручейков; все они обильны рыбой, причем рыба там гораздо вкуснее, чем в других странах; подобного богатства нет во всей Европе» 165. Понятно, какое важное место должен был занимать рыбный промысел в хозяйстве князей. Они владели большими водными угодьями. Нижегородским князьям принадлежали рыбные ловли по Суре и все озера от Курска вниз Сурою, неточные и глухие, и глубокие стрежена 166; рязанским — Дон 167, который, по словам Герберштейна, славился превосходной рыбой, и рыбные ловли на нем 168. В Мбскве-реке, не слишком рыбной, водилась только дешевая и обыкновенная рыба 169; впрочем, и тут князья завели в Ногатинском селе заводь, искусственно образованную заборьем 17°. Несколько далее от Москвы им принадлежало село Косино с тремя озерами171, до
157 СГГД, ч. I, Mb 127;. ДДГ, Mb 84.
158 ААЭ, т. II, Mb 81.
159 СГГД, ч. I, Mb 51; ДДГ, Mb 29.
16° ААЭ, т. I, Mb 147.
161 С. М. Соловьев. Указ. соч.% кн. I, стб. 1171.
162 СГГД, ч. 1, Mb 105; ДДГ, Mb 71.
163 ААЭ, т. I, Mb 147.
164 АИ, т. I, Mb 295.
165 Матвей Меховский. Трактат о двух Сарматиях. М.— Л., 1936, стр. 95—96.
166 Сборник Муханова, Mb 117.
167 СГГД, ч. I, Mb 127; ДДГ, Mb 84.
168 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 106.
169 Там же, стр. 97.
170 СГГД, ч. I, Mb 40; ДДГ, Mb 17.
171 СГГД, ч. I, Mb 40; ДДГ, Mb 17.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
33
сих пор богатыми рыбой, и рыболовные деревни на Пахре172. Но очень рано московские князья стремятся развить рыбный промысел на реках, более богатых рыбой: на Волге, на Шексне и на Белом озере. Обилием рыбы славилась Волга, где ловили множество рыбы огромной величины и отличного вкуса, в особенности сомов; по словам иностранцев, в ней водится белорыбица или белая семга, которая, по мнению русских, вкуснее красной, белуги 4—5 арш. длины, севрюги, стерляди, осетры. Вкусом славилась рыба реки Шексны и Белого озера настолько, что образовалась легенда, будто рыбаки, поймав рыбу в Волге, по вкусу узнавали, сколько вре_мени она пробыла в Шексне 173. Со времени Дмитрия Донского московские князья утверждаются на Шексне и на Белом озере и приобретают целый ряд езов, мест, огороженных для рыбной ловли. Самому Дмитрию здесь принадлежал Милолюбский ез 174; его невестка купила у шехонских князей Усть-Шехонский ез 175. На Волге его двоюродный брат Владимир Андреевич владел рыбными ловлями под Городцем; оставляя их своим двум сыновьям, он велел им бить ез под Городцем наполы, «а всхочет... князь Семен ез себе забити на Волзе, и ин собе ез затепет ниже Городца. А ... князь Ярослав схочет... ин собе ез затепет выше Городца, под Юрьевцом» 176. На Волге же принадлежали московским князьям Инопаж с езом под Рыбною слободою, Борисоглебская волость с рыбными ловлями, Заволжские волости с езами, Пошехонье с езовыми деревнями, приток Волги — Нерль, Молота и т. д. Им же принадлежали озера Галицкое и Переяславское, славившиеся сельдями. Местами, где водилось много рыбы, считались «стрежена», глубокие впадины в реке, омуты, «корытины». Где воды были мелки, там князья искусственно углубляли их; так, волоцкий князь Иван Борисович пере^ копал Нерль реку, учинил «глушицу», чтоб ловить рыбу 177. «Кроме того, в княжеских имениях было много искусственных прудов, очевидно, тоже для разведения рыбы; таков Великий пруд под Красным Селом у Москвы (только недавно засыпанный), пруд у Сущева 178. На крестьян, живших вблизи от княжеских дворов, возлагалась в числе прочих повинностей обязанность копать княжеские пруды 179.
Для эксплуатации водных угодий князья держали особых рыболовов, ловчан, неводчиков. Эти рыболовы, подобно бортникам и бобровникам, совершали обходы окрестностей для промысла, своего рода рыболовные экспедиции; тверские князья посылали, например, своего осетренника в Ладогу 18°. Обычно во главе рыболовных экспедиций стоят княжеские ватаманы, рыбники или подлещики; так, на Белое озеро ходил ватаман Верейского князя Михаила Андреевича на княжеском судне 181; когда княжеские рыболовы едут с неводами --- поездами, то соседние землевладель-' цы посылают вместе с ними своих рыболовов, за что платят оброк князю, очевидно, за те преимущества, которые они приобретают при ловле вместе с княжеским ватаманом 182. Княжеские ловчане и рыболовы ходят па
172 СГГД, ч. I, № 83; ДДГ, № 57.
173 С. Герберштейн. Указ, соч., стр. 107, 123.
174 СГГД, ч. I, № 34; ДДГ, № 12.
175 СГГД, ч. I, № 42; ДДГ, № 61, 70, 71, 72, 82.
176 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
177 Завещания князей: ААЭ, т. I, № 143, 142; АИ, т. I, № 55.
178 СГГД, ч. I, № 86, 136; ДДГ, № 61, 92.
179 ААЭ, т. I, № 158, 215, 218. - -
iso СГГД, ч. I, № 1.
181 ААЭ, т. I, № 67.
182 ААЭ, т. I, № Ю2.
3 Научные труды, т. II
34
С. Б, Бахрушин
соседним рекам, въезжают на озера, в заводи, в речки, бродят по ним с бреднями и «курицами», если только прибрежные владельцы не успели выхлопотать себе грамоту о том, что рыболовы князя на него «рыбы не ловят» 183. При этом, когда княжеские подлещики поедут рыбу ловить, то на подмогу они берут у соседних землевладельцев и их крестьян — неводы на ловлю, самих их зовут на княжескую ловлю, ставятся в близ лежащих деревнях и емлют корм, а крестьяне обязаны их принимать 184. Во время рыбной ловли на князя его рыболовы возбраняют посторонним ловить рыбу в тех местах, где они сами ловят, и за право ловить ватаманы и заказчики берут с неводов чужих рыболовов пошлину рыбой185. От позднейшего времени, когда этот сбор стал сдаваться на откуп, мы имеем известие, что на Варзуге откупщик собирал с улова десятую рыбу — семгу «в тонях, и в речных заборах, и на морском берегу, со всяких ловцов с неводчиков, с харов, с рыбных заборов и с поездов» 186. В последней четверти XV в. эта пошлина, «рыбное», взималась не толькой рыбой, но и деньгами и даже мехом; так рыбники Михаила Андреевича на Белом озере брали с монастырских и городских неводов по 20 бел с невода 187.
Наряду с такого рода поездками промышленного и фискального характера развиваются слободы и деревни рыболовные или езовые, жители которых специально заняты ловлей рыбы в определенном месте. Таковы галицкие, переяславские рыболовы, рыболовы Борисоглебской слободы. Наиболее нам известна корпорация рыболовов на посаде в Переяславле в первой половине XVI в.: во главе дворов рыболовлих стоит староста рыболовль; вся корпорация состоит в ведомстве стольнича пути и пользуется исключительным правом ловить рыбу на великокняжеском озере Переяславском, за что и платит определенный оброк деньгами и рыбой. В противоположность прочим княжеским промышленникам рыболовы жили тем промыслом, который был им предоставлен княжеской администрацией, и служба их носит характер аренды водных угодий на условии уплаты оброка; наряду с оброком натурой они поэтому платят еще самостоятельный оброк деньгами, между тем как прочие промышленники платили деньги только в том случае, если не могли доставить положенного числа продуктов 188.
Что касается способов ловли рыбы на князя, то обыкновенным приемом является «бить ез», т. е. во время хода рыбы загораживать ей путь «заборьем», для чего в дно реки вбивались шесты, между ними делалось «плетенье» из прутьев, оставляя только несколько проходов, в которых вставлялись верши. За устройством езов и за самой ловлей наблюдал княжеский езовщик; так, у Михаила Андреевича верейского был на Быстрой тоне езовщик Сава Попов, а на Милобудском езе — езовщик Ждан; у Василия Темного на Оке был езовщик Глядко189. Езовщик бьет княжеский ез на реках; при этом он может требовать подмоги от окрестных крестьян, он собирает к тому езу монастырских и других людей, которые, если они не освобождены специальной грамотой княжеской, обязаны ез княжеский бить. Вероятно, они могли освобождаться от обязанности лично работать на езу посредством уплаты особого оброка: таково,
183 АЮБ, т. II, N° 41/1; АИ, т. 1, N° 76, 192 и др.
184 ААЭ, т. I, N° 43, 75, 107; АИ, т. I, N° 76.
185 ААЭ, т. I, N° 107.
186 ААЭ, т. I, N° 377.
187 ААЭ, т. I, N° 107; АЮБ, т. II, N° 156 (VII и VIII).
188 ААЭ, т. I, N° 142, 143, 324 (грамоты Федора Ивановича рыболовам Борисоглебской слободы с ссылкой на грамоты Василия III и Ивана IV).
189 ДАИ, т. I, N° 192; Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. II, № 7.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
35
очевидно, происхождение «езоваго» 190. Езы бились обычно весной, когда шла рыба; это были езы — «вешняки», «езы вешние» 191. Кроме того, бьют ез зимний. Трудно сказать, является ли зимний ез тем же, что и подледная или поледная ловля, которая считалась особенно доходной. Впрочем, можно предположить, что под последним названием подразумевается та форма зимней ловли, которая до сих пор практикуется на Волге: в начале зимы, когда лед сравнительно тонок, рыболовы, проследив начало хода рыбы, бьют палками по льду, оглушают рыбу и баграми достают ее из прорубей; возможно также, что просто через две проруби пропускали сети и_хаким образом ловили рыбу. За подледной ловлей рыбы на князя наблюдали особые княжеские подледники; при этом в случае нужды они наряжают посторонних крестьян на княжескую ловлю и берут с них пошлины; крестьяне обязаны бить поледное. Часть рыбы идет в пользу самого подледника, который является во время ловли представителем интересов князя 192. Помимо подледной ловли и езов, ловили, особенно на озерах, запорным неводом или сетью, бредником, котлами или иною рыбною ловлею. Для пристанища, где им неводы и сети сушить, рыболовам предоставлялось несколько сажень от воды на берегу реки или озера; так, переяславским рыболовам было дано кругом озера от воды берегу суши по 10 саж. Летняя рыбная ловля неводом начиналась, «как вода пойдет», и производилась «от льду до льду», приблизительно от благовещенья до Николина дня; борисоглебских рыболовов в течение всего этого времени не мог беспокоить дворцовый пристав, потому что они ловят тогда на обиход великого князя 193.
Доход с княжеских езов и тонь не весь шел в пользу князя. Обычно в его пользу шла известная часть улова, которая определялась иногда одной или несколькими ночами ловли, так называемыми «княжескими ночами» 194. Так, шехонские князья пожаловали вместе с монастырем св. Николая Троице-Сер гневу монастырю принадлежавшие им две ночи в Выячевском езу Никольские195. Белозерские князья имели в Островском езу одну ночь «княжую» 196. Переяславские рыболовы, по уставной грамоте 1506 г., обязаны были на поледной ловле ловить на двух наместников, по ночи на наместника, и на волостеля ловить ночь на поледной ловле, а по сотной книге 1562 г. они ловят на поледной ловле две ночи на царя, ночь на царицу, на поледчика ночь, да на двух наместников две ночи 197. О том, какое количество рыбы можно было выловить в течение одной ночи, дает приблизительное понятие грамота Михаила Андреевича, данная им братии Кирилло-Белозерского монастыря (в 1485 г.): вместо того чтобы выдавать им ежегодно рыбу в количестве 4 осетров, 120 стерлядей, 200 судаков и 200 лещей, он пожаловал игумену в Островском езу через год свою ночь; следовательно, княжая ночь давала по приблизительному расчету улов вдвое больший, чем указанный выше ежегодный дар князя рыбой в монастырь 198. Наряду с княжею ночью были другие средства определить часть князя. Так, по грамоте 1506 г., переяславские рыболовы, кроме оброка и по-
190 ААЭ, т. 1, № 17, 120; Н. П. Лихачев. Указ, соч., вып. II, № 7.
191 А. Ф е д о т о в - Ч е х о в с к о й. Указ, соч., вып. 1, № 50; ААЭ, т. I, № II,
Н. П. Лихачев. Указ, соч., т. II, № 7.
192 ААЭ, т. I, № 120, 136, 161 и др.
193 ААЭ, т. I, № 142, 143, 261, 324.
194 АЮ, № 5.
195 АЮБ, т. I, М> 63/VII.
196 АИ, т. I, № 163; ААЭ, т. I, № 114. !
197 ААЭ, т. I, № 143, 261.
198 ААЭ, т. I, № 114; АИ, т. I, № 163.
3:
36
С. В. Бахрушин
ледной ловли, давали на дворец невод—100 саж. на две матицы199:
В других случаях князь еще проще делился со своими рыболовами доходами с водных угодий — отдавал им летнюю добычу, а себе брал зимнюю. Галицкие рыболовы ловили, например, рыбу на Галицком озере и в реке Вексе летом от льда и до льда, «а что их ловля по речкам падучим, и по тем рекам рыбу ловят те же рыболовы по старине», а за 1 эту рыбную ловлю за летнюю они обязаны давать с года на год на великокняжеский дворец известный денежный оброк и всю поледную ловлю 200. При этом ежегодно определялось, сколько должно идти свежей поледной рыбы, «иного году болши, а иного году менши, как в котором году государь укажет»,— говорится в одной позднейшей грамоте201. Поледная ловля давала значительное количество рыбы: по позднейшим известиям от 1585 г., с Ладожского озера, с оброчных рыбных ловель, с рядков, оброчной поледной рыбы шло 640 сигов, 640 лодог и 640 сыртей 202. Впрочем, не со всех своих «вод» получали князья такую значительную добычу: в 1562 г. с богатых усть-волховских тонь, кроме оброка по рублю в год да пошлин 10 московок, рыболовы обязаны были тем же неводом ловить в Ильмеиь-озере рыбы на государя 5 щук да 5 судаков 203. Некоторые сорта рыбы, например сельди на Переяславском озере, ловились «безурочно» в зависимости от потребности двора 204. При приеме оброчной рыбы по счету обращалось внимание на длину доставленной рыбы; судя по одной грамоте Ивана Грозного, каждый раз определялась длина каждой рыбы, которая должна была быть «по государеву указу в меру, а которая ,рыба не придет по указу в мере и за одну рыбу давали по полторе, и по две, и болши того, смечая против указанные рыбы» 205.
Оброчная рыба доставлялась на княжеский двор и должна была идти на княжескую' поварню, к которой поэтому и тянули рыболовы. Для сохранения рыбы ее солили в большом количестве, а также хранили в свежем виде во льду; лед на княжеские погреба поставлялся окрестными крестьянами, которые колют лед и возят его на княжеский двор 206. На Белом озере большие запасы рыбы находились под веденьем езовщиков и рыбников, т. е. тех самых лиц, которые ее ловили или собирали для князя. Уже из данных об оброке с рыбных ловель можно судить о том, какие запасы рыбы, «свежей и разсола», накоплялись в княжеских погребах. Здесь хранились целые бочки белужины, сиговины, лодожины, щучины, теш белужьих, теш осетрьих мокрых; лукошки мокрых осетрьих пупков; стерляди, осетры косячные, шехонские длинные осетры, белые рыбицы, спины, теши и прут белужьи; семжина, сельди, снетки, мазюны, икра луконная (зернистая) и паюсная, пучки визиги и пр. 207 Некоторое представление об этих запасах рыбы дают выдачи, которые производились из княжеских погребов монастырям. Выдачи эти были оформлены: монастырю выдавалась грамота с указанием, сколько рыбы и где мог он получить; с этой грамотой отправлялся в указанное место к езовщику или к рыбнику сам игумен или старец, кого он пришлет; езовщик, прочтя
I" ААЭ, т. I, № 143.
ААЭ, т. I, № 142.
sol и 202 ааэ, т. I, Я° 327.
з°3 ААЭ, т. 1, № 265.
•2°4 ААЭ, т. I, № 143.
205 ААЭ, т. I, № 265.
206 ААЭ, т. I, № 158.
207 АИ, т. I, № 171, также жалованные грамоты Михаила Андреевича верейского Кириллову монастырю.
Княоюеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
37
грамоту, отдавал ее обратно игумену, который держит ее «прока деля» 208. Много рыбы давал, например, Михаил Андреевич верейский в монастырь к св. Кириллу, на престольный праздник Успенья и на «Кириллову память»: в одной грамоте он велит с Быстрой тони давать ежегодно в монастырь 2 осетра и столько же с Милобудского еза; в другой грамоте — 200 судаков да 200 лещей 209. Из этих же запасов шло содержание опальным вельможам; так, мы знаем, что Михаилу Ивановичу Воротынскому при Иване Грозном посылали из Москвы рыбу — осетров свежих и севрюг. В 1563 г. княгине Евфросинии Андреевне Старицкой и ее двору было послано на 130 блюдгрыбы свежей и на 130 блюд рассола — 38 осетров,
11 стерлядей, белорыбиц и лососин, более 8 бочек рассола, 500 сельдей, не считая пудов икры и семги, снетков и т. д.210
Само собою понятно, что при таких запасах рыбы требовалось большое количество соли, и в княжеском хозяйстве соль играла немаловажную роль. Так верейский князь Михаил Андреевич, многократно упоминавшийся владетель рыбных промыслов на Белом озере и Шехони, покупал очень много соли и оставил значительные запасы ее на Белом озере. Приобретая соль, он даже вошел в неоплатные долги, задолжав по монастырям 70 руб. за свою соль211. Понятно, что те князья, во владениях которых находились соляные копи, должны были усердно их эксплуатировать. К северо-востоку от Москвы московским князьям принадлежала очень богатая солью область. От отца к сыну передавался Галич с солыо и с варницами 212 (в частности, при Иване III упоминаются соляные варницы в Чухломе). Далее на Волге им принадлежали соляные промыслы у Городца; уже Владимир Андреевич оставил соль на Городце своим двум сыновьям, велев им ведать ее «с одного», а «делить себе на-полы» 213 214. На Волге же у них была Нерехта с варницами2И, наконец, южнее, Ростовская соль 215. Об общем виде промыслов дает представление одна жалованная грамота Дмитрия Ивановича — Симонову монастырю: здесь упоминаются соляные колодцы и варницы, а при них дворище на двор 216. Во главе дела стояли княжеские солевары. Как обычно, окрестные крестьяне должны были оказывать всякую помощь княжеским промышленникам; вероятно, обязанность «дрова гнать» относится именно к обслуживанию' варниц. Трудно сказать, какая часть добычи шла князю, какая его солевару; трудно, далее, сказать, сколько' ее продавалось на местах, а сколько оставалось на нужды дворца. Торговля солью в пользу князя была во всяком случае значительная, судя по тем мерам, которые принимались для того, чтобы убить конкуренцию: в одних только варницах княжеских соль варят «без череду» и «без стояльниц» (без остановок) «через весь год»; «коль княжеский солевар закличет продавать княжескую соль», то продавать посторонним солеварам запрещено; исключение представляют только привилегированные монастыри, прочим княжеские солевары, как «учнут сами соль продавать», «продавать заповедуют» 217. Наряду с продажею соли большие запасы ее хранились во дворце, в Москве у дворец¬
208 дди, т> I № ,192/11.
209 ДАИ, т. I, № 192/1—II.
210 АИ, т. I, № 171 и 174.
211 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
212 СГГД, ч. I, № 51 и др.; ДДГ, № 29 и др.; АИ, т. I, № 85.
213 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17.
214 СГГД, ч. I, № 41 и др.; ДДГ, № 21 и др.
215 СГГД, ч. I, N° 144; ДДГ, N° 89.
216 Н. М. Карамзин. Указ, соч., т. V, прим. 122.
217 ААЭ, т. I, N° 52; АЮБ, т. I, № 31 (11) (об обязанности гнать дрова — там
же, т. I, N° 31 (XV).
38
С. В. Бахрушин
кого Большого дворца. Запасы эти были очень велики. Евфросинии Андреевне в 1563 г. в один раз было послано 30 пуд.-соли218. Отсюда же выдавалась руга солью церквам: причту Воскресенского собора на Волоке отпускалось в начале XVI в. ежегодно 19 пуд. соли, двум монастырям в Переяславле — 71 пуд; иные церкви получали меньше, например церковь во Владимире — всего 3 пуда219.
Мой очерк княжеского хозяйства был бы неполон, если бы я в заключение не отметил роли в нем мелких ремесел; к сожалению, наши сведения •об них чрезвычайно ограничены. В течение всего XV в. упоминаются в Москве на посаде и в городе княжеские мастера, некоторые из которых сидят на княжеских дворах 220. В частности, упоминаются в Рязани княжеские гончары221. Из других мастеров чаще всего встречаются портные: в конце XV в. княжеские портные продолжают жить при княжеском дворе, в Кремле, по Новую улицу, что идет от площади к Фроловским воротам (Спасским); они, очевидно', не утратили своего значения дворовых мастеров, хотя каждый из них имеет свой собственный самостоятельный двор 222. Помимо работы на князя на его дворе практиковался сбор с крестьян домоделанных холстов; отсюда, очевидно, объясняется происхождение сбора «портного», который в XV в. существует в большинстве княжеств, причем наряду с ним упоминается «скатертное». Надо полагать, что первоначально «тянуть в портное» означало доставлять свою работу — холсты, скатерти — на княжеский двор 223.
Я сделал общий очерк княжеского хозяйства в XV—XVI столетиях. Хозяйство крупных княжеств в изучаемую эпоху обращает на себя вни-. мание своими размерами, и в этом отношении оно очень резко отличается от того хозяйства, какое вели в своих маленьких уделах князья XIII и XIV вв. Раньше узкие границы налагали особый отпечаток на весь склад хозяйственной жизни ео владениях этих мелких князей, который не мог сохраниться впоследствии в тех крупных княжествах, какими в XV в. были великие княжения: Московское, Рязанское, Тверское, Нижегородское и зависевшие от них уделы вроде Пронского, Кашинского, Верейского,. Дмитровского, Галицкого и др. Небольшие размеры княжеских владений в XIII—XIV вв. являлись причиной того, что при неумении вести рационально хозяйство не все потребности княжеского двора могли быть удовлетворены эксплуатацией собственных земель и угодий князя 224. При господстве натурального хозяйства затруднение разрешалось посылкой промышленных экспедиций в более отдаленные местности, в чужие
218 АИ, т. I, N° 171.
219 ААЭ, т. I, N° 191; Сборник Муханова, N° 319.
22° СГГД, ч. I, N° 78, 144; ДДГ, № 58, 89.
221 СГГД, ч. I, N° 127; ДДГ, N° 84.
222 СГГД, ч# 1? № 144; ДДГ, N° 89.
223 АЮБ, т. I, N° 31/11 (И); ААЭ, т. I, N° 131.
224 Это утверждение С. В. Бахрушина неправильно. Дело не в «небольших размерах княжеских владений» и не в «неумении вести рациональное хозяйство», а в общих условиях феодальной экономики (см. В. И. Ленин. Соч., т. 3, стр. 157—159). Общий натурально-замкнутый характер феодального хозяйства (при наличии товарного производства, обслуживающего феодализм), рутинное состояние сельскохозяйственной техники и т. д.— все это служило помехой для развития мнюгоотр а елевого хозяйства. Автор неправильно противопоставляет княжеское хозяйство XIII—XIV вв. хозяйству более позднего времени (XV—XVI вв.). Несмотря на то, что развитие производительных сил привело в XV—XVI вв. к ряду новых явлений в экономической жизни, определивших и процесс образования Русского централизованного государства, экономический строй общества (феодальный базис) не изменился. Хозяйство попрежнему в значительной степени оставалось натуральным. (Примечание редакции).
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
39
пределы. Так, тверские великие князья посылали своего медовара и своего осетренника в Ладогу и выговаривали себе у новгородцев право ездить осенью в Русу зверя гонять; в некоторых договорах точно определялось, что в Русу они могли ехать охотиться на третью зиму, а в Ладогу — на третье лето 225. Точно так же великие князья Андрей Александрович и Иван Калита посылали свои ватаги на море и в Печору за соколами. В Москве, когда великий князь посылал своих даныциков по медовым варям, то удельные князья выговаривали себе право вместе с ними посылать и своих даныциков 226. Такие экспедиции в чужие пределы, понятно, могли иметь-тиесто лишь путем соглашения — «докончания» с соседом. При более обширных владениях князей в XV в. необходимость в них постепенно утрачивалась.
Небольшие размеры княжеских хозяйств в XIII и в XIV столетиях позволяли организовать их по типу частновладельческих. Хозяйство князей в эпоху, предшествующую той, которую я описывал, велось руками несвободной челяди — холопов. В первой половине XIV в. упоминаются под Москвою купленные бортники. Из духовной Владимира Андреевича •явствует, что еще в начале XV в. среди его бортников, садовников, псарей, бобровников были холопы, на которых он имел грамоты полные 227; еще в духовной Бориса Васильевича волоцкого упоминается сокольник — холоп 228. Казначеи, тиуны и посельские в течение всего XV в. были по большей части рабами 229; мастера тоже долгое время были несвободные 23°. Такая форма эксплуатации угодий рабским трудом была возможна лишь в небольших сравнительно хозяйствах, где она сохранялась и в позднейшее время. Это хозяйство частного владельца вроде князя Ивана Юрьевича Патрикеева, у которого среди холопов мы находим охотников (трубника, стрелка, сокольника, утятника), поваров, хлебников, мельников, садовника и огородников, многочисленных мастеров (портных, •бронников, плотника, серебренника) 231. В крупных княжеских владениях пользование несвободным трудом, наоборот, постепенно выходит из употребления. Еще Иван Калита передавал своим сыновьям рабов — бортников и целый ряд холопов, записанных в большом «свертце» 232, но уже сыновья его начинают отпускать на волю людей своих деловых, купленных и доставшихся им за долг или охолопившихся благодаря браку с дочерью княжеского холопа 233, и с тех пор, как общее правило, князья перед смертью отпускают на свободу своих холопов с женами и с детьми. Холопы сохраняются в очень небольшом числе для услуг по дому; так, Василий Дмитриевич дал дочерям из своих холопов по пяти семей каждой 234; Борис Васильевич волоцкий оставил своей жене трех хлебников, повара, сокольника, посельского и еще девять или десять холопов с семьями, а всех прочих освободил 235. Итак, в XV в. княжеское рабовладенье сильно сократилось; холопов, страдников, мы видим только
225 СГГД, ч. I, № 1. 2; ГВНиП, № 1—2.
226 СГГД, ч. I, № 27; ДДГ, № 5.
227 СГГД, ч. I, № 40; ДДГ, № 17 (о купленных бортниках, СГГД, ч. I, № 21, 22.. 25; ДДГ, № 1, 4).
228 СГГД, ч. I, № 105; ДДГ, № 71.
229 Завещания князей в СГГД, ч. I и ДДГ.
230 СГГД, ч. I, № 73; ДДГ, N° 45.
231 СГГД, ч. I, № 130; ДДГ, № 86.
232 СГГД, ч. I, № 21, 22; ДДГ, № 1.
233 СГГД, ч. I, N° 24, 26; ДДГ, N° 3, 4
234 СГГД, ч. I, № 41; ДДГ, N° 21.
235 СГГД, ч. I, N° 105; ДДГ, N° 71.
40
С. В. Бахрушин
в. селах; промыслы эксплуатируются исключительно посредством свободных оброчников. Этот переход от рабского труда к свободному является результатом той децентрализации в хозяйстве, необходимость которой вызывалась территориальным ростом княжеских владений. Но сорганизовать хозяйство в крупных размерах было для князей нелегкой задачей, и неуменье справиться с нею заставило обратиться к той форме оброчного труда, с которою мы познакомились, и вместе с тем привлечь к работам по хозяйству посторонних крестьян. Эксплуатация угодий — сенокосов, бортей, сокольих седбищ, бобровых гонов, рыбных ловель, охота и связанные с нею обязанности поручаются оброчникам, свободным деловым людям, которые в награждение получают от князя землю; это мелкие помещики, очень похожие на тех, которые со своих поместий несли военную службу, с той разницей, что их служба заключалась не в участии в войне, а в работах по княжескому хозяйству. При этих работах они пользуются субсидиями, кормом и содействием со стороны окрестных крестьян 236. Вот как в общих чертах рисуется организация княжеского хозяйства позднейшего периода; это очень характерная ступень в хозяйственном быте. Неудобства подобной системы лишь очень медленно сознавались; однако уже с начала XVI в. заметны попытки заменить ее простой сдачей угодий в аренду и одновременно с этим стремлением переводить натуральные сборы и повинности на деньги. Одним из главных недостатков описанной системы эксплуатации владений посредством оброчников являлась, конечно, малая ее производительность: во-первых, целый ряд земель и угодий отдавался самим оброчникам в вознаграждение за их труд; во-вторых, доход с угодий был всегда случаен: несколько пудов меда, три бобровые шкурки, пять щук или судаков, как мы видели, определяют иногда ежегодный доход с княжеских владений; невозможно было даже приблизительно установить действительную доходность того или иного урожая, сколько «мочно» с него получить медового или иного оброка, и совершенно остается невыясненным, на каких основаниях определялось то количество продуктов, которое вносилось оброчниками в казну или на дворец княжеский. Однако малая производительность княжеского хозяйства в XV и в XVI вв. не была основным его недостатком; при обширности и многочисленности принадлежавших князю угодий запасы на его дворце даже при указанных условиях были в сущности неистощимы. В основе крупного княжеского хозяйства . этой эпохи лежал другой, гораздо более существенный недостаток, который и препятствовал правильному развитию дела и привел к полному разорению князей-землевладельцев. Этот недостаток заключается в том, что
236 В данном случае С. В. Бахрушин неправильно говорит о переходе в конце XV в. «от рабского труда к свободному» в связи с «децентрализацией в хозяйстве», вызывавшейся «территориальным ростом княжеских владений». Рабский труд вообще не был основой производства в России в период феодализма. Эксплуатация крестьян в XV в. велась на основе преимущественно продуктовой ренты. С конца XV в. наряду с ней развивается барщина, а в некоторых районах — денежная рента. Массовый отпуск холопов землевладельцами на волю с конца XV в. объясняется тем, что их труд в феодальных вотчинах теряет свое экономическое значение. С развитием феодального хозяйства, усилением барщины, появлением денежной ренты усиливалась крестьянская зависимость. Труд холопов, как менее производительный по сравнению с крестьянским трудом, становился невыгодным. Рост общественного разделения труда,, увеличение числа ремесленников, не занятых в сельском хозяйстве,— все это приводило к тому, что падало значение холопов-ремесленников в вотчинном хозяйстве. С марксистских позиций С. В. Бахрушин дал характеристику холопов и холопства в рецензии на книгу А. И. Яковлева «Холопство и холопы в Московском государстве XVII в.» (см. «Большевик», 1945, № 3—4). (Примечание редакции).
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
41
крупное хозяйство XV—XVI вв. продолжало строиться на основах тога мелкого хозяйства, которое оно сменило, и при всей резкой разнице в условиях, в приемах и в организации сохранило многие черты, характерные для прежнего хозяйничанья в границах небольшой вотчины. Даже при беглом знакомстве с источниками легко убедиться, насколько мало изменилась общая постановка всего хозяйства в княжеских владениях; резко бросается в глаза одна черта, унаследованная княжескими вотчинами позднейшего времени рт вотчин XIII—XIV вв. В вотчинах XIII и XIV в в. вое хозяйство велось с таким расчетом, чтобы снабжать двор князя всем необходимым; все хозяйственные продукты шли исключительно на потребление двора, и это было естественно при небольших размерах тогдашних княжеских владений, которые, как мы видели, даже не всегда могли удовлетворить все нужды княжеского обихода. При новых обстоятельствах крупные вотчины князей XV и XVI столетий не изменяют в этом отношении нисколько своего характера; хозяйство в них продолжает служить исключительно на удовлетворение нужд двора; какого-либо сбыта на сторону, если не считать продажи соли, мы невидим. В княжеском дворе скоплялось поэтому громадное количество продуктов сельского хозяйства и промыслов: меха, шубы, кортели, тулупы, холсты, бочки рыбы соленой и свежей, кади ржи и овса, пуды меда,, сливочного масла, ведра слив и яблок. Все это шло на содержание самого князя и его дворни, отчасти тратилось на монастыри и церкви, но правильного сбыта не находило. Между тем в XV в. появляются на княжеском дворе новые запросы, которых удовлетворить не могло натуральное хозяйство, центром которого он был. В течение XV в. в экономической жизни России отмечаются очень явственные перемены, и конец этого- столетия знаменуется очевидным оживлением денежного обращения в стране, которое было отмечено уже современниками-иностранцами 237„ Объективным показателем может служить падение цены на деньги, которое отмечается в первой половине XVI в. Это явление находится и связи.с усилением иностранной торговли. Россия втягивалась через посредство Новгорода в торговые сношения с Западной Европой, а через' посредство Орды и Крыма — с Востоком. Характерно в этом отношении- планомерное стремление московских князей открывать новые рынки, например попытка завязать торговые сношения с Персией и шаги частных лиц, купцов, в том же направлении (известного Афанасия Ники-, тина). Неслучайно впервые в духовной грамоте Ивана III в числе доходных статей упоминаются в Москве торги, лавки и дворы гостиные 238. В связи с развитием торговли начинают создаваться в руках отдельных лиц и корпораций капиталы, и капиталы очень крупные; как во всех странах в момент перехода от натурального хозяйства к денежному, ссуда является, наряду с иностранной торговлей, наиболее выгодной формой помещения капитала 239. Монастыри уже играли ту роль крупных банков, которую они сохраняли в течение XVI в., снабжая частных лиц и даже князей деньгами; в числе кредиторов последних в конце XV в_ мы находим ряд монастырей: Высоцкий, Серпуховский, Левкеев, Воз- мицкий, Селижаров, Покровский, Юрьевский; один Михаил Андреевич
237 «Библиотека иностранных писателей о России» (Кампензе, гл. 5), стр. 30—33.
238 С-ГГД, ч. I, № 144; ДДГ, № 89.
239 С. В. Бахрушин дает неверную характеристику экономического развития Руси.
« Развитие товарно-денежных отношений в рассматриваемое время не меняло общего,
натурально-хозяйственного облика экономики Руси, характерного для феодальной формации, не создавало условий для появления капиталистических отношений. Неверно и объяснение развития товарно-денежных отношений усилением иностранной торговли.. (Примечание редакции).
42
С. В. Бахрушин
верейский был должен Кириллову монастырю 150 руб. (почти 12 тыс. на деньги начала XX в.), не считая других долгов в Мартемьяновом и Пафнутьевом монастыре 240; большие дела делал известный старец Иосиф Волоцкий241. Деньги скоплялись, понятным образом, также в руках торговых корпораций; великий князь Василий Васильевич брал крупные суммы взаймы у московских гостей и у суконников 242; князь Федор Борисович занимал у городских людей у волочан и у ржевичей, вероятно, тоже местных торговых сотен: первым он был должен 20 руб., а вторым — 32 руб. без четверти 243. Наконец, значительные капиталы складывались в руках отдельных лиц, торговцев и ростовщиков вроде того Вепря, который, судя по всему, торговал материями и имел довольно денег, чтобы снабжать удельных князей очень крупными суммами (около 160 руб. князю Ивану Борисовичу и 300 руб. его брату, всего около 46 тысяч на‘деньги начала XX в.), Григория Бобыни (ему должны были братья Ивана III до 280 руб.), Бахтеяра Дубового Носа, семьи Владимира Григорьевича, или позднее того Протопопова, который ссужал деньгами разорившуюся служилую знать 244. Все эти примеры очень знаменательны и указывают на ряд новых явлений в экономической жизни Русской земли: в конце XV в. уже создаются капиталы, и в них 'есть •большой спрос. Этот факт первостепенной важности, однако, не оказал никакого непосредственного влияния на хозяйство во владениях князей. В этом отношении княжеское хозяйство оставалось значительно позади своего временит, оно сохраняло яркие черты типичного натурального хозяйства, когда рядом уже завязывался обмен денег. Между тем явления, отмеченные нами, не могли не отразиться на жизни княжеского двора. Под влиянием развивавшейся иностранной торговли отмечается здесь все возрастающий спрос на иностранные товары, преимущественно предметы роскоши. Иван III всюду на востоке скупал драгоценные камни и ковры: он поручал, например, своему послу в Крым не забыть сказать от него некоему Хозе Асану, что, если у него будут лалы, яхонты дорогие и жемчуг добрый, то чтобы непременно приехал в Москву и привез с собою; узнав, что жена Менгли Гирея владеет жемчужиной Тохтамыша, он не успокоился, пока не получил ее 245; неудивительно, что своим наследникам он оставил такую массу драгоценных камней, о которой его предшественники не имели понятия 246. За великим князем тянулись удельные князья; в их духовных грамотах мы находим предметы восточной роскоши: сабли гирейские булатные, ковры, колпаки ордынские, однорядки и шубы, шубы татарские, серьги и ожерелья с лалами — зернами гурмысскими, однорядки и шубы, саженные жемчугом гурмыс- ским и т. д. Наряду с товарами, шедшими с Востока, упоминаются предметы новгородской торговли: жемчуг новгородский и немецкие товары, преимущественно материи: поставы ипского сукна, платье из камки
бурской и венедицкой или атласа венедицкого, шубы ипекие и лунские. На удовлетворение этой потребности в предметах роскоши у князей при всей обширности их владений денег не было; все это бралось в долг,
240 СГГД, ч. I, № 122; ДДГ, № 80.
241 СГГД, ч. I, № 132, 151; ДДГ, № 88, 98.
242 СГГД, ч. I, № 49—50; ДДГ, № 30.
243 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
244 СГГД, ч. I, № 96, 1(12, 132, 151; ДДГ, № 68,.74, 88, 98. О Протопопове — у С. В. Рождественского «Служилое землевладение в Московском государстве XVI в.», СПб., 1897, стр. 81, 83.
245 С. М. Соловьев. Указ, соч., кн. I, стб. 1504.
246 СГГД, ч. I, № 144; ДДГ, № 89.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
43
лютому что деньгами княжеское хозяйство, повторяю, не было богато. Иван Борисович волоцкий в разное время взял в долг у Вепря опашень из венедидкой камки, четыре сукна, две камки, еще два сукна, червча- тую бурскую епанчу, всего более чем на 18 руб. 4 алт., которых он так и не заплатил до смерти; у Бориса Кутузова он взял саблю гирейскую, а у Ивана Михайловича ковер намазный 247. Брат его Федор взял в долг в Левкеевом монастыре шубу на червчатом атласе венедицком, ценою в 8 руб.; у Ивана Фомина сына Иванова — гирейскую саблю, колпак ордынский, охабень зуфен, да и у других лиц он брал кое-что из платья 248. Наряду'с спросом на иностранные товары можно отметить и другого рода нужды князей, не находившие себе удовлетворения ни в одной из форм дворцового хозяйства, а именно — нужды военные. Усилившаяся потребность в хорошем оружии не могла найти теперь удовлетворения в работах доморощенных мастеров, какие могли быть при дворах мелких князей; приходилось обращаться к специалистам — •мастерам, вероятно, к москвичам, работавшим на великого князя. Очевидно, таким мастером своего дела был тот Сенька бронник, которому Иван Борисович оставался должен 44 руб., а брат Ивана III — Андрей Васильевич — 51 руб. Иван Борисович, кроме того, задолжал седельнику Филе и кузнецу Лагуте 249. Очевидно, нужда в хорошем оружии заставляла князей обращаться к опытным бронникам и кузнецам; действительно, князья даже брали в долг у своих приближенных то саблю, то наколенники, то рогатину. Те же военные потребности объясняют, вероятно, спрос на хороших, породистых лошадей,— татарских, аргамаков, которых князья брали в долг у кого и где могли; князь Иван Борисович забрал таким образом И коней разных мастей и достоинств, не считая одного чалого жеребца, забранного его женою 25°.
Таковы те новые потребности, которые росли в княжеском дворе, не находя себе удовлетворения в княжеском хозяйстве. Это хозяйство, как было указано, продолжало носить характер чисто натурального. Денежный обмен развивался своим чередом, не затрагивая хозяйственного строя княжеских вотчин. В результате оказалось, что этот строй не мог уже отвечать вновь народившимся потребностям. Князья стали искать денег и, не находя достаточных денежных доходов в своем хозяйстве, стали должать. В их кладовых без всякого движения лежали громадные запасы жита, меда и рыбы; в их казнах скоплялись драгоценные меха, а сами они должны были занимать по нескольку рублей у своих подданных, закладывали свое серебро, свои собольи шубы и горностаевые кортели, как тот волоцкий князь Иван Борисович, который, заложив все, что мог, стал закладывать мониста и обручи своей племянницы, «исте- рял» все ее приданое, ее платье, посуду, словом, всю ее «рухлядь»251. £тоит взглянуть в духовные князей верейских и волоцких, чтобы убедиться, с каким трудом сколачивали они деньги для расплаты с кредиторами: тот же Иван Борисович по некоторым долгам не платил процентов в течение пяти лет; один из кредиторов Юрия Васильевича, брата Ивана III, успел умереть, не дождавшись расплаты, и в своей духовной князь просил свою мать внести те 10 руб., которые он ему задолжал за коня, в Троице-Сергиев монастырь «за упокой его души». Некоторые князья не могли расплатиться за долги своих родителей; так в завеща-
247 СГГД, ч. I, К> 132; ДДГ, № 88.
248 СГГД, ч. I, № 151; ДДГ, № 98.
249 СГГД, ч. I, № 112, 132; ДДГ, К> 74, 88.
250 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
251 СГГД, ч. I, № 132; ДДГ, № 88.
44
С. В. Бахрушин
ши одного волоцкого князя фигурирует рядом с его собственными дол^ гами «маткин долг» 252. :
В общем итоге мы имеем страшную задолженность удельных князей в конце XV и в начале XVI в. Юрий Васильевич перед смертью был долг жен 717 руб., т. е. более 71 тыс. на деньги начала XX в.; Андрей Василь-г евич — громадную сумму в 31 050 руб. приблизительно (более 3 млн. 100 тыс.), Иван Борисович — более 600 руб., Федор Борисович — более- 840 руб.253
Все эти данные не оставляют никакого сомнения в том, что книжек окое хозяйство переживало в конце XV в. чрезвычайно тяжелый кризис^ обусловливавшийся трудностью приспособить его к ощущавшейся потреби ноети в деньгах. Кризис этот, судя по некоторым указаниям источников^ отражался не на одних княжеских хозяйствах; это было повсеместное явление, которое объяснялось переходным моментом в экономической жизни страны. Кризис этот переживался всеми землевладельцами;, чем- мельче были их владения, тем труднее приходилось им. С выгодой для себя вышел из кризиса самый крупный землевладелец, великий князь, .московский. Великий князь сумел сосредоточить в своих руках все торговые пути, он держал в своей власти такие торговые центры, как Новгород и Москва, и руководил торговыми сношениями с Востоком; далее* он присвоил себе единственную существовавшую в удельный период дань деньгами — ордынский выход, который давал ему очень значительные суммы.
Хозяйственная неприспособленность удельных князей отдавала их со- вершенно в руки экономически более сильному московскому великому князю. Уже Василий Темный платил в Орду за своего дядю Юрия Дмитриев вича Галицкого 600 руб. 254. Брат Ивана III Андрей Васильевич был должен ему, своему старшему брату, 301 тыс. руб., которые он за него в Орду давал и в Казань и в городок царевичу и которые он брал на самого себя 255. Другой брат великого князя Юрий Васильевич, не будучи в состоянии уплатить своих долгов, просил свою мать великую княгиню' и господина своего князя великого, чтобы они взяли дань с его вотчины да его должникам заплатили его долг и заклад его выкупили 256;- то'чно так же Иван Борисович завещал свою вотчину Рузу и половину Ржевы великому князю с тем, чтобы он «с тое моей вотчины долг мой... пожалует заплатить и душу помянет» 257.
Задолженность "удельных князей позволяла поэтому великому князю распоряжаться совершенно свободно их уделами. Супруга Владимира Андреевича в своем завещании рассказывает печальную историю своей вотчины Лужи: она заняла 280 руб., чтобы уплатить за вотчину внука своего, за князя Василия, и еще 500 руб.— за собственную свою вотчину Лужу; великий князь взял тогда вотчину ее Лужу и отдал ее внуку с тем, чтобы он заплатил все 780 руб.258
Итак, крупные размеры хозяйства в княжеских владениях XV—XVI столетий не спасли князей от полного экономического оскудения; это оскудение и отдало князей в кабалу тому из них, -который был самый богатый,— великому князю московскому.
252 СГГД, ч. I, № 96, 132; ДДГ, № 68, 88.
253 СГГД, ч. I, № 96, 112, 132, 151; ДДГ, N° 68, 74, 88, 98.
254 СГГД, ч. I, N° 49—50; ДДГ, N° 30.
255 СГГД, ч. I, N° 112; ДДГ, N° 74.
256 СГГД, ч> 1} № 96; ДДГ, № 68.
257 СГГД, ч. I, N° 132; ДДГ, N° 88.
258 СГГД, ч. I № 82; ДДГ, N° 28.
Княжеское хозяйство XV и первой половины XVI в.
45
При том экономическом кризисе, который переживался страной, удельным князьям, ведшим свое хозяйство еще на началах натурального хозяйства XIII в., спорить с финансовой силой великих князей было еще •труднее, чем с их войсками. Их завещания открывают нам яркую картину тот, как постепенно рушился удельный порядок и как неуменье вести хозяйство при новых обстоятельствах делало их беззащитными перед притязаниями богатого родича 259.
(Первоначально напечатано: «Сборник статей в честь В. О. Ключевского». М., 1909, стр. 563— 604).
259 Конечный вывод, к которому приходит С. В. Бахрушин в своей статье, неверен. Согласно концепции С. В. Бахрушина, ликвидация феодальной раздробленности •была вызвана неумением удельных князей вести свое хозяйство, носившее натуральный характер, в условиях развития товарно-денежных отношений. Рост последних Бахрушин объясняет главным образом влиянием иностранной торговли, с которой связана и финансовая мощь великих князей: В действительности условия ликвидации феодальной раздробленности были подготовлены внутренним экономическим развитием страны: ростом производительных сил, развитием общественного разделения труда и т. д. Создание Русского централизованного государства было ускорено потребностями самообороны. С. В. Бахрушин неправильно оценивает и роль Московского великого княжества в деле создания Русского централизованного государства. Причины, почему Москва явилась центром объединения Руси, он видит в том, что московские князья сосредоточили © своих руках доходы с-торговли и присвоили себе ордынский выход, в том, что великие московские князья оказались самыми богатыми среди других русских князей. Это объяснение целиком воспроизводит схему буржуазной историографии. В своих последующих работах С. В. Бахрушин правильно раскрыл роль Москвы как основы и инициатора объединения разрозненной Руси в единое централизованное государство, показал ее значение как национального центра русского народа, возглавившего его борьбу с захватчиками, прежде всего с татаро-монголами. Показал он и прогрессивное значение политики московских князей, подготовленной объективно закономерным общественным развитием и в свою очередь способствовавшей дальнейшему экономическому и культурному росту страны (см. «История Москвы», т. I, изд. Института истории АН СССР. М., 1952). (Примечание редакции).
юо
МОСКОВСКОЕ ВОССТАНИЕ 1648 г.1
I
Статья П. П. Смирнова, появившаяся в 1913 г. в «Журнале Министерства народного просвещения» под заглавием: «О начале Уложения и Земокош собора 1648—1649 г.»1 2, выяснила в достаточной степени убедительно «©посредственное влияние московского восстания 155 (1648) г. на созыв Земского собора 157 (1648/49) г., влияние, которое до сих пор только подозревалось и которому отнюдь не придавалось первенствующего значения. Это обстоятельство вызывает особенный интерес к восстанию 1648 г. и заставляет внимательно остановиться на вопросе о том, насколько можно определить характер и смысл этого народного движения.
Не подлежит сомнению, что в июньском восстании мы имеем дело с явлением гораздо более сложным, чем простые уличные волнения, вызванные грубой попыткой плетями заставить замолчать челобитчиков во время крестного хода 2 июня. Причина восстания, очевидно, лежала
1 В первом издании («Сборник статей в честь М. К. Любавского», Пг., 1917, стр. 709—774) эта работа имела заглавие «Московский мятеж 1648 года». Редакция нашла возможным изменить заглавие, так как в своих последующих работах, в частности в редакторском послесловии к книге П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», т. Ill, М.— Л., 1948, специально посвященном московскому восстанию 1648 г., С. В. Бахрушин ни разу не употребляет слово «мятеж» (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 725--736). Равным образом специальный очерк о московских событиях 1648 г., написанный С. В. Бахрушиным для I тома «Истории Москвы», имеет заголовок «Московское восстание 1648 г.».
Статья С. В. Бахрушина, в которой собран и изучен весь основной материал, касающийся поднятой автором темы, до сих пор остается одной из очень немногих в исторической литературе работ, детально рисующих картину событий июньского восстания в Москве в 1648 г. Только труды П. П. Смирнова специально посвящены тому же вопросу. С. В. Бахрушин не только проделал большую источниковедческую работу, разобрав и сопоставив между собой часто противоречивые показания различных памятников (документальных и литературных) и изобразил фактический ход событий, но и сделал ряд верных наблюдений, помогающих осмыслить изучаемые явления. Основным недостатком работы С. В. Бахрушина является то, что он не видел в восстаниях XVI—XVII вв. проявления борьбы между антагонистическими классами феодального общества, порождаемой развитием феодального способа производства. Это не позволило ему раскрыть смысл движения 1648 г. как восстания антифеодального. Не дав правильной оценки роли города в экономике феодальной России XVII в., С. В. Бахрушин не смог объяснить и тех социальных противоречий, которые наметились между посадскими людьми и феодалами, и того социального расслоения, которое имело место внутри посада. Таким образом, расстановка общественных сил в восстании 1648 г. не получила правильного истолкования. Не подвергнута анализу классовая сущность политики феодального правительства XVII в. Неприемлема в известной части и терминология («мятеж», «мятежники» и т. п.), не воспроизводимая при переиздании. Материал, разработанный в статье С. В. Бахрушина, был им пересмотрен с марксистско-ленинских позиций в более поздних работах (выше они названы). (Примечание редакции. См. также предисловие).
2 «Журнал Министерства народного просвещения» (в дальнейшем цитируется «ЖМНП»), 1913, № 9.
Московское восстание 1648 г.
4?
глубже, и в июньских событиях нашли выражение очень запутанные социальные и политические отношения, которые нам часто приходится- только угадывать. Поэтому представляется не лишенным значения! собрать весь случайный и отрывочный материал, который дошел до нас по этому событию. Настоящий очерк и имеет в виду не столько ввести в научный обиход новые факты, сколько попытаться осветить и отчасти объяснить имеющиеся в нашем распоряжении данные о 1648 г. в их целом.
Восстание 1648 г. отнюдь не было «площадной случайностью». Такому представлению противоречила бы громадность результатов, вызванных им; созыв собора и целый ряд реформ, проведенных «боязни ради и междууообия от всех черных людей». Мы имеем дело с восстанием 3, которое назревало постепенно. Уже в последние годы царствования Михаила Федоровича чувствуется, что надвигается кризис. Об этом пишет шведский резидент4, об этом говорят в Москве и в городах. Народные толки, «многая непрестанная в народех молва»5, особенноярко отражают страх перед осложнениями, назревающими на почве политических и социальных противоречий XVII в., и чутко улавливают «разделение и зависть и обиду», господствующие в обществе. «Вовсем- скорбь великая и вражда несказанная, всей земли связь»,— восклицает псковский летописец по поводу одного случая в 144 (1635/36) г.6* Нервно ждали момента, когда друг против друга станут различные классы общества с их разнородными и взаимно противоречащими интересами. В 138 (1629/30) г. приехал из Москвы в Сибирь служилый сургутский человек Алексей Левонтьев и стал распространять «смутные речи»: «был он на Москве и с Москвы приехал вскоре, и делается де- на Москве нестройно, и разделилась де Москва натрое, бояре де себе,, а дворяне себе, а мирские и всяких чинов люди себе ж, а государь де для того в кручине». В Сибири уж к этому прибавили: «неведомо-де, кто будет государь»7. Совершенно определенно звучит это настроение грозного ожидания в известной «грамотке» нижегородского сына боярского Прохора Колбецкого, которую он писал отцу в 149 (1640/41) г.; он сообщал, что на Москве «смятенье стало- великое», «земля де стала», и будто боярам быть «побитым от земли»,, на бояр имеется в виду бить челом царю. На допросе Колбецкий дал многозначительное показание, что «боярам от земли быть побитым» он написал «спроста мирскою молвою» 8. Эта мирская молва на несколько только лет предвосхитила действительность. Так постепенно чувство «нестроенья» охватывало широкие круги московского общества и принимало конкретные формы. Это чувство недоброго в последние годы царствования Михаила Федоровича начинало уже проявляться в отдельных
3 В первом издании: «с революцией». Понятие «революция» неприменимо к восстанию 1648 г., так как последнее ни в какой мере не колебало основ феодального, строя. С. В. Бахрушин в редакторском послесловии к книге П. П, Смирнова отказался от применения этого термина к анализу антифеодальных восстаний (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 729). В дальнейшем замена термина «революции» термином «восстание» редакцией не оговаривается. (Примечание редакции).
4 Г.'В. Фор стен. Сношения Швеции с Россией в царствовании Христины.— ЖМНП, 1891, № 6.
5 Е. Д. Сташевский. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича^ Киев, 1913 (Приложение XIII).
6 «Полное собрание русских летописей» (в дальнейшем цитируется: «ПСРЛ»)>
т. IV, стр. 335.
7 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630—1634 гг., д. 79.
8 «Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете» (в дальнейшем цитируется: «Чтения ОИДР»), 1894, кн. 2, отд. III, стр. 13—20.
48
С. Б. Бахрушин
вспышках и особенно ,в той волне челобитчиков, в том стремлении жаловаться, требовать, которое отмечается в это время, и особенно в коллективных выступлениях служилых и посадских миров, подкрепленных общим уговором, «единичными записями»9.
Тому, что «общее восстание», неизбежность которого предвидел К'Рузебьерн еще в начале 40-х годов, вспыхнуло именно в первые годы царствования Алексея Михайловича, способствовали отчасти случайные обстоятельства. Страна переживала «хлебный недород и скотинный падеж», о чем писал патриарх в своей грамоте от 8 августа. В июне правительство официально заявляло, что «уездные и сошные люди от... хлебной скудости стали бедны и промыслов отбыли» 10 11.
Этот момент экономического напряжения почти совпал со сменой лиц, происшедшей на московском престоле, и в таком еще очень примитивном государственном организме, каковым было Русское государство, где власть носила в значительной степени личный характер п, подобная смена не могла не иметь большого значения. Смерть царя Михаила уносила в могилу лицо, с властью и авторитетом которого свыклось общество, и с именем которого связывались представления о восстановлении порядка в государстве после «Смуты». Бесцветный, тихий, которого «и не слышать» 12, о котором в народе говорили, что «дал де бог [царя] смирна»13, легко поддававшийся семейным и родственным влияниям, он мало проявлял инициативы, и его не лишенная дарований личность нередко пропадала за властной фигурой его отца, которого он боялся, или матери, недалекой и недоброй женщины, и заслонялась окружавшими его сильными людьми вроде князя Д. М. Пожарского, князя И. Б. Черкасского, Ф. И. Шереметьева или Салтыковых. При всем том он обладал, поводимому, тактом, не был склонен к жестоким и крутым мерам, был в достаточной степени деловит и, благодаря отчасти пассивным качествам, справился с тяжелыми задачами, выпавшими на его долю после «великой разрухи». Выросши на переживаниях «смутного времени», он вынес из них уменье быть терпеливым в делах и терпимым к людям, а для общества явился воплощением идеи идеальной верховной власти, потребность в которой так глубоко была прочувствована людьми Русского государства среди анархии, предшествовавшей его избранию 14. Появление вместо него на престоле нового, еще очень
9 Такова одиначная запись, составленная в Соли Вычегодской в 144 (1635/36) г. {С. М. С о л о в ь е Йстория России с древнейших времен, т. IX, гл. 4), в Мангазее в 139 (1630/31) г. (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 79, лл. 1—6), в Ельне в 154 (1645/46) г. («Акты, относящиеся к истории земских соборов», под ред. Ю. В. Готье, М., 1909, № XV).
10 П. П. Смирнов. Несколько документов к истории Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— «Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 18. В рассказе, помещенном в Толстовском сборнике, тоже упоминается, что «в миру стал всякий хлеб дорог», хотя это явление и ставится в связь исключительно с июньскими пожарами, уничтожившими Житный ряд. Рассказ о событиях 156 (1648) г., вошедший в Толстовский сборник, издан С. Ф. Платоновым под заглавием «Московские волнения 1648 г.» (С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории. СПб., 1903, стр. 77—93).
11 В этой формулировке отразилось обычное для буржуазной) историографии представление о «вотчинном» характере власти московских царейтЭто представление затушевывало классовую сущность русского самодержавия (Примечание редакции).
12 Н. Я. Новомбергский. «Слово и дело» государевы, т. I. М., 1911, стр. 71.
13 Там же, стр. 43.
14 В ряде выражений («великая разруха», «анархия», «Смутное время») сказались взгляды буржуазной историографии на «Смуту» как прежде всего на «кризис» власти. В характеристике Михаила Федоровича имеется явная идеализация. К буржуазной историографии с ее утверждением о «надклассовости» государства восходит и представление об «идеальной верховной власти», потребность в которой ощущалась «людьми Московского государства». (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
49
молодого и неопытного царя, почти мальчика, более склонного к развлечениям, чем к делам, и наряду с этим смена знакомых лиц, стоявших во главе управления новыми правителями и «.временными людьми» — все это нарушало установившийся ход жизни, и общество, в котором уже давно ощущались признаки внутреннего разлада, должно было реагировать так или иначе на ломку в установившихся отношениях.
Главные заботы нового правительства, начинавшего свою деятельность при условиях, в сущности, довольно благоприятных по сравнению с предшествующим царствованием, были обращены на финансовое положение государства.
Первые годы царствования Алексея Михайловича ознаменованы последовательным стремлением установить равновесие в государственном бюджете и выработать прочную финансовую систему. Эта работа шла в двух направлениях. С одной стороны, есть определенные указания на тенденцию к экономии. Из дел Новгородской чети можно видеть, как проводилась эта экономия в жизнь путем сокращения окладов жалованья служилых людей, как денежного-, так и хлебного, даже полной отмены некоторых должностей и замены по мере возможности денежного жалования земельною дачею. В общем итоге экономия получалась ничтожная, но вызывала раздражение, и эта политика сокращений расходов, несомненно, была одной из причин возмущения, а так как она исходила в конце концов из Большой казны, то взрыв и был направлен против лица, стоявшего во главе этого приказа к\
С другой стороны, приказные финансисты вроде думного дьяка На- зария Чистого, вышедшего из ярославских торговых людей и вносившего в дело всю свою купеческую сметку, были деятельно озабочены созданием единой уравнительной системы обложения. Самой омелой попыткой урегулировать финансы была мысль о замене прямого обложения косвенным. Такие задачи преследовала, как известно, введенная в 1646 г. соляная пошлина, которая и по своим размерам и по порядку взимания посредством специально назначенных гостей оказалась невыносимо тяжелой для населения. Правительство не учло ни естественного сокращения спроса на обложенный акцизом товар, ни, тем более, пагубного влияния, которое имело повышение цены на соль на некоторые виды промыслов. Соляная пошлина уже была отменена в феврале 1648 г., незадолго до восстания, но раздраженье, вызванное ею, улеглось не сразу. Соляная пошлина не была единственным экспериментом с косвенными налогами: казенный клейменый аршин до известной степени предвосхищал мысль о гербовой бумаге. Все эти реформы имели в конце концов одну цель — произвести нажим на платежные силы тяглого населения, и приводили не столько к упрочению государственного кредита, сколько к разорению податных масс.
Неудачная финансовая политика правительства в значительной степени усилила общественное брожение, наличность которого мы отметили в последние годы царствования Михаила Феодоровича: «за соль» был убит Назарий Чистый, за убавку и неплатеж жалованья низшим служилым людям, если верить Олеарию, пострадал П. Т. Траханиотов и едва не поплатился жизнью сам Б. И. Морозов 15 1б.
В Москве, как средоточии всей жизни Русского государства, общее возбужденное настроение переживалось особенно глубоко и вылилось
15 «Дополнения к Актам историческим» (в дальнейшем цитируется: «ДАН»), т. III, № 36.
16 А. О л е а р и й. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633, 1636 и 1639 гг. Перев. П. П. Барсова. М., 1870, стр. 268.
4 Научные труды, т. II
50
С. В, Бахрушин
в 156 (1648) г. в открытом восстании. После статьи С. Ф. Платонова хронология восстания может считаться вполне установленной: открытое возмущение вспыхнуло 2 июня, но начало его надо отнести уже к 1 июня. Наиболее определенно говорится об этом в шведском донесении, изданном С. Ф. Платоновым 17. Автор донесения заслуживает полного доверия, так как все сообщаемые им сведения в общем точны и часто подтверждаются из других источников. Он сообщает, что царь ушел из Москвы в Троице-Сергиев монастырь 17 мая (эта дата стоит также в Разрядах) 18 и что оттуда он возвратился 1 июня (эту дату дает и Толстовский сборник). При этом, по его словам, «простой народ по местному обычаю вышел навстречу из города на некоторое расстояние с хлебом и солью, с пожеланием всякого благополучия, просил принять это и бил челом о Плещееве; стрельцы разогнали народ плетьми, и были произведены аресты»; тогда народ обратился с подобным же челобитьем к царице, следовавшей за царем, «приблизительно через полчаса»; между народом и царицыной стражей произошло столкновение, во время которого пострадали даже «лица, сопровождавшие царицу».
Донесения Поммеренинга всецело подтверждают правильность сделанного описания 19. Волнения, начавшиеся в четверг 1 июня, на следующий день приняли угрожающие размеры: восставшие ходили ко дворцу требовать выдачи Плещеева, заведывавшего Земским двором, разгромили дворы неугодных бояр и убили думного дьяка Назария Чистого. В пятницу, 3 июня, движение возобновилось с новой силой и сопровождалось пожарами, распространившимися по обширному району города; под влиянием паники, охватившей дворец, был выдан, в полном смысле слова, на растерзанье Плещеев; вместе с тем ночью был тайно сослан из Москвы воеводою на «Устюг Железной» П. Т. Траханиотов и, пови- димому, была сделана попытка спасти Б. И. Морозова из Москвы.
На следующий день, ввиду непрекращавшихся волнений, царь был принужден вернуть Траханиотова, который и был казнен 5 июня. Тогда же дано было обещание сослать Морозова в Кириллов монастырь. После 5-го числа наступило затишье; обещание сослать Морозова исполнено, однако, не было*. Тогда, по словам Лейденской брошюры, подтверждаемой шведским донесением, опубликованным С. Ф. Платоновым, восстание вспыхнуло вновь. Повидимому, после 5 июня в Москву понаехало много служилых людей, готовых принять участие в новом движении. 10 июня дворяне^и торговые люди били челом о созыве Земского собора и, очевидно, в тот же день повторили с угрозами требование о высылке Б. И. Морозова 20.
В ночь с И на 12-е число («июня в 12 день за час до дня»), согласно «черных людей челобитью», Морозов был сослан на Белоозеро. Таким образом, горячие моменты «московского смятенья» продолжались дней
17 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР>\. 1893, кн. 1, стр. 1—19.
18 Дворцовые разряды 1612—1700 гг., т. III, СПб., 1853, стр. 92. «Того же месяца мая в 17 день ходил государь к Троице в Сергиев монастырь».
19 Р1зданы К. И. Якубовым в его публикации «Россия и Швеция в первой половине XVII в.», М., 1897. Связь между донесениями Поммеренинга и изданным
С. Ф. Платоновым шведским донесением не вполне выяснена. С. Ф. Платонов отметил большую близость между обоими источниками и общее сходство между ними. В деталях, как будет видно, они разнятся довольно значительно (например, в описании сцены на Лобном месте). Поэтому приходится ограничиться осторожной догадкой С. Ф. Платонова, что в изданном им донесении мы имеем дело с документом, вышедшим из-под пера человека, близкого к шведскому резиденту, но не его самого.
20 Шведское донесение говорит, что царь после вторичного челобитья поклялся сослать Морозова на следующий день, что и было исполнено.
Московское восстание 1648 г.
51
десять, вспыхнув 1 июня, в день прихода царя в Москву из Троицкого монастыря, и завершившись поданным 10 июня челобитьем о Земском соборе и о ссылке Морозова.
Московское восстание явилось лишь выражением общего настроения, господствовавшего в государстве. Глубина и сложность причин, обусловивших его, проявились в той быстроте, с которой оно распространилось по всему пространству Русского государства. Всюду весть о московских событиях падала на подготовленную почву и вызывала местный взрыв на почве местных нужд и отношений. В Козлове волнения вспыхнули уже 11 июня, затем распространились и в Козловском уезде, в Челлав-: ском остроге и в селе Дубовом21. 22 июня имело место восстание у Соли Вычегодской, направленное против сборщика податей Федора Приклон- ского22; 26 июня был вынужден бежать из Воронежа воевода Василий Грязной23; в июне же имели место волнения в Талицком24. 5 июля было восстание в Курске25, а 9 июля на Устюге Великом (здесь хотели убить воеводу, с обруба кинуть, и «убили до смерти» одного из подьячих) 26. В начале августа из Чугуева князь Яков Волконский писал о «всяких заводах», затеваемых Чугуевскими служилыми людьми 27. 14 сентября в Рузе, по научению губного старосты, посадские люди хотели убить Игната Корсакова, присланного для сыска порозжей земли28. Повидимому, в конце 156 г. или,в самом начале 157 г., т. е. летом или осенью 1648 г., «слыша про московскую смуту, в Чердыни и у Соли [Камской] завели воры завод, хотели лучших посадских людей разграбить и, побить»29. В Сибири, в Нарыме, недовольство служилого люда проявилось в ноябре, но в Томске «большая смута» началась еще раньше, чем в Москве, в конце мая, вызванная местными условиями, и московские известия только усилили ее30. Отголоски восстания продолжали звучать и позднее. Еще в апреле в Кромах были волнения: пробовали убить воеводу и подьячего31. Отголоском явилось, несомненно', и восстание Новгорода и Пскова в 158 (1650) г., хотя уже в 156 (1648) г. Новгород, повидимому, пережил «смутное время» 32.
Таким образом, волна «восстаний» охватила все Русское государство: и посадские центры торгового северо-востока, и старинные вечевые города, и недавно заселенные военные окраины «поля» и Сибири.
В самой Москве волнения грозили принять затяжной характер. 8 августа патриарх пишет, что «и доныне мятеж», и только 29 августа
21 А. Н. Зерцал о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах.— «Чтения ОИДР», 1896, кн. 1, стр. 1—32.
22 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 41.
23 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, № 167, лл. 40—42, 55—59.
24 В. Н. Л а тки н. Земские соборы древней Руси, их история и организация сравнительно с западно-европейскими представительными учреждениями. СПб., 1885, стр. 414.
25 Описание документов и бумаг, хранящихся в Московском архиве Министерства юстиции, т. XII, стр. 328—329, 331—'332.
26 Восстанию в Устюге Великом посвящено специальное исследование К. В. Базилевича «Мятеж в Устюге Великом в 1648 г.» — «Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 271—298. {Примечание редакции).
27 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, N° 259, лл. 294—295.
28 Там же, № 283, л. 266 и сл.
29 Об этом событии говорится post factum в отписке местного воеводы П. К- Елизарова, доложенной государю 24 октября 157 (1648) г. («Акты Московского государства», т. II, № 367).
30 ЦГАДА. Стб. Сибир. приказа, № 370; Н. Н. Оглоблин. К истории Томского бунта 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 3, стр. 1—30.
31 ЦГАДА. Стб. Белгородского стола, № 270.
32 П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— «ЖМН’П», 1913, N° 9, стр. 53, Примечания.
4*
52
С. В. Бахрушин
можно1 было оказать, что «государьским счастьем смута утихает» 33. Тем не менее Поммеренинг сообщает в октябре о панике, господствующей в Москве, и ежеминутном ожидании беспорядков: народ бежит из Москвы (сообщение от 4 октября); знатные люди свозят свое имущество в дом шведского посла (от 18 октября). По этому случаю он пишет, что 'Правительством приняты меры предосторожности: «Его ц. в. тайно роздало мушкеты по боярам по их дворам» 34. Действительно, в начале октября по Москве ходят подозрительные слухи, к которым прислушивались особенно усиленно, «потому что ныне бунташное время», как говорили в Котельном ряду 4 октября 157 (1648) г.35
В январе Поммеренинг снова пишет о «смятенье в Москве», о слухах, что будут попытки убить Морозова на крещенье, и действительно среди стрельцов говорили незадолго до 6 января: «быть в крещенье смятенью такому ж, что было», «будет грех на крещенье» 36. То же самое говорил в январе Савинка Корепин, закладчик боярина Н. И. Романова: «мир весь качается», «еще де у нас замятие быть и кровопролитью великому», «учнут грабить и побивать бояр Б. И. Морозова да Илью Даниловича и иных», «ходить нам по колени в крови, а боярам де Б. И. Морозову да И. Д. Милославскому и друзьям их быть побитым каменьем» 37. Эти слухи доходили, очевидно, и до Поммеренинга, который писал 21 февраля: «Бог ведает, что я вижу в это опасное время ежедневно с опасностью для жизни» 38. В марте он снова сообщает об угрозах по адресу Морозова; 3 марта подверглись, по его словам, торговой казни 35 человек за разговоры о восстании. От 18 апреля новое известие, что «народ ропщет», и, несмотря на меры, принимаемые Морозовым, «волнение не утихает, и многие убегают прочь [т. е. из Москвы] из страха»39. В мае 1649 г. Василий Нестеров в ссоре с человеком князя А. Н. Трубецкого грозился во Владимирском приказе: «Ныне де с ними судитца нельзя, смотри де что покажет зима... сделают еще лучше летошнего; тогда де с ними судитца пора будет»40.
Даже еще в 158 (1650) г., очевидно1, под влиянием событий в Пскове и Новгороде, в июне по Москве носилась «площадная речь, будто будет на Москве грабеж» 41.
Общая картина волнений 156 (1648) г. и последующих годов, таким образом, получается очень яркая. Это большое народное движение, а не единичные волнения, и притом движение длительное.
II
В высшей степени любопытным моментом в истории июньского движения являются переговоры и соглашение правительства с восставшими и личное участие царя в этих переговорах. Есть основания полагать, что царь принял на себя известные обязательства и скрепил их присягой. Впервые на непосредственное выступление самого царя в событиях 1648 г. обратил внимание С. Ф. Платонов. С большой осторожностью,
33 ААЭ, т. IV, № 30; ДАИ, т. III, № 45.
34 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 426—429.
35 А. Н. 3 ер ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг.— «Чтения ОИДР», 1890, кн. 3, стр. 196.
36 Дело о стрельцах, говоривших про возможность «смятения», см. ниже.
37 О деле Савинки Корепина (ЦГАДА. Прик. дела ст. Лет, 1649 г., д. 19) см. ниже.
38 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 443.
39 Там же, стр. 445, 447.
40 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 53.
41 ЦГАДА. Стб. Приказного стола, № 272.
Московское восстание 1648 г.
53
путем сопоставления некоторых русских и иностранных известий, он пришел к мысли, что «царь Алексей принимал очень близкое участие в переговорах с толпою» 42. О том, что царь выходил лично к народу, дал ему известные обещания и скрепил эти обещания клятвою, мы читаем в так называемой Лейденской брошюре 43 и в изданном С. Ф. Платоновым шведском донесении об июньских событиях44; у Олеария помещен рассказ об обращении царя к народу во время крестного хода, но оно отнесено ко времени после восстания45. Русские источники умалчивают об этом факте, но некоторые документы показывают, что в обществе ходили подобные слухи. Такова, во-первых, сказка томского казака Ивана Лаврентьева, рассказывавшего про выход царя к народу на Лобное место46. Гораздо больше интереса представляет другой документ, новгородское сыскное дело 1649 г. о злоупотреблениях новгородских гостей Стояновых, хранящееся в Центральном государственном архиве древних актов, отрывок которого издан в «Дополнениях к актам историческим», и на которое, мне кажется, недостаточно обращено было внимание исследователей 47. До Новгорода слухи о восстании дошли очень скоро и вызвали много толков. Центром этих пересудок был дом влиятельных новгородских гостей Василия и Ивана Стояновых. В Новгороде они занимали официальное положение; один из них был одновременно «соляного збору» целовальником и кабацким откупщиком; на них правительство возлагало ряд финансовых поручений; в частности, они организовали продажу казенной мялкой рухляди за границу, в Швецию. В Москве они пользовались большим влиянием: «промыслом» Ивана Стоянова вершились дела в Новгородской чети; жертва июньского восстания дьяк Наварий Чистый, сам вышедший из торговой среды, был с ними очень близок: «Назарей де был нам батько»,— говорили Стояновы48. Естественно, что при таких условиях Стояновы одни из первых узнали о восстании в Москве и об убийстве Назарья. В это время бывший новгородский воевода князь С. А. Урусов сидел по царскому указу в тюрьме, на него был подан донос в «государевом деле», и как раз в первых числах июня в Новгород пришел указ на имя воеводы князя Ф. А. Хилкова — велено было его посадить в тюрьму на неделю 49. В тюрьме его посетил Иван Стоянов, и они разговорились о московских событиях. Тотчас после того, как его освободили из тюрьмы, князь Урусов поехал к митрополиту и «послал по дьяка Савина Завесина, по голов стрелецких, по земских старост и посадских лучших людей» и извещал в их присутствии перед митрополитом дьяку про слова Стоянова, «что на Москве учинилась омута». В конце того же года было наряжено следствие по поводу целого ряда жалоб на Стояновых и в том числе по поводу извета, заявленного князем Урусовым. Обвинение сводилось к распространению слухов, опасных для общественного спокойствия. Следователи должны были выяснить: «Как по государеву указу сидел в тюрьме князь Семен Уру¬
42 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории. СПб., 1903, стр. 89.
43 Издана К. Н. Бестужевым-Рюминым под заглавием «Московский бунт 2—3 июня 1648 г. Рассказ очевидца».— «Исторический вестник», 1880, № 1.
44 Новый источник для истории московских волнений 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19.
45 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 278.
4(5 А. Н. Зерцалов. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах.— «Чтения ОИДР», 1896, khi. 1, стр. 33.
47 ДАИ, т. III, № 66; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60, 67; 1649 г., д. 22. В тесной связи находится с делом Стояновых и дело Ив. Бестужева (там же 1647 г., д. 81).
48 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 81; 1648 г., д. 67.
49 Там же, 1648 г., д. 67.
54
С. В. Бахрушин
сов, и он Иван [Стоянов] к нему в тюрьму приходил ли... и князю Семену такие речи, что будто в прошлом 15.6-м году июня в 12 день был на Москве пожар от Тресвящюих ворот до Неглинные, и учинилось от вояких чинов с боярскими людьми драка, и с тех драк невежливым обычаем пришли и ко государеву двору и на дворце шумели, и государь будто изволил вытти на крыльцо с образом, а за государем бояре, и всяких чинов людей уговаривал, чтоб им от шуму перестать, и они перед государем убили думного дьяка Назарья Чистого и били челом государю и просили будто убить боярина Б. И. Морозова, и государь на милость положил, боярина Бориса Ивановича убить не дал, а изволил ево постричь и сослать в монастырь, и бояре будто приговорили — земским и всяких чинов людем овдали убить окольничево Петра Траханиотова да Левонтья Плещеева?». Иван Стоянов не отрицал факта разговора, но утверждал, что говорил об этих событиях не он, а сам князь Урусов: «И Иван Стоянов -против того стоял, слышал де он такие речи от князь Семена Урусова: приехал человек ево с Москвы, а сказывал, что на Москве учинилось смятенье, был пожар великой, у всяких чинов людей учинились драки, и приходили к государеву двору с невежливым челобитьем, и (государь выходил на крыльцо и с бояры, и о-т шуму и от челобитья унимали; и Назарья Чистого на дворе убили до смерти и животы ево разграбили; и боярина Б. И. Морозова просили, и государь де указал Бориса Ивановича сослать в (Кириллов монастырь, а не постричь ево, а бояре де приговорили окольничего Траханиотова да Леонтья Плещеева казнить (по другой версии: «приговорили — земским и всяких чинов людем отдали убить»). И я де к тем князь Семеновым словам говорил: и я де в мире такие слова слышал, что так учинилось на Москве; а после де тому делу и ведомость учинилась». Последняя фраза показывает, что то, о чем говорил Стоянов, было хорошо всем известно в то время, когда он давал свои показания, т. е. в феврале 1649 г.; это были известия, не вызывавшие сомнений. Мне кажется поэтому, что слова Стоянова разрешают окончательно вопрос и устанавливают факт непосредственных сношений царской власти с «земскими и ©сяких чинов людьми» 50.
Но если самый факт устанавливается точно показаниями новгородского • гостя, сыскное дело дает очень мало данных, чтобы судить о том, в какой момент движения эго произошло. Стоянов путает хронологию событий: все то, ^что произошло в течение трех-четырех дней, он относит к одной и притом совершенно неверной дате (12 июня). Для разъяснения вопроса приходится обратиться к иностранным источникам. В шведском донесении описан, невидимому, именно этот эпизод. Здесь говорится, что 2 июня толпа просителей ©след за царем прошла в Кремль: «Несколько тысяч человек (проникли на Кремлевскую площадь и неотступно и 1C громкими криками требовали окончательного решения их желаний и высказанных жалоб. Так как е. ц. в. только что сел за -стол, то -он выслал к ним одного из бояр, по имени Темкина, потом вышел еще один; они сорвали с него платье и надавали „ему таких пинков и толчков, что- он после этого лежал несколько дней в .постели; наконец, е. -ц. в. вышел сам, успокаивал их и спросил, что значит такое неот ступное их домогательство». По требованию толпы тогда были освобождены несколько челобитчиков, арестованных накануне. Затем стали требовать выдачи Плещеева. Царь отвечал, «что ему нужно дать время, так как он хочет расследовать дело». Но так как волнение не утихало,
50 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60.
Московское восстание 1648 г.
55
то царь «вышел еще раз сам» и стал просить толпу «не проливать крови в этот день, именно в пятницу, что у русских считалось ужасным грехом: завтра он выдаст им Плещеева». Это известие подтверждается в общих чертах Поммеренингом. Очевидно, на это намекает и Лейденская брошюра, относя появление толпы у дворца как будто к 3 июня, что очевидно неверно, так как к 3 июня были приняты уже меры предосторожности. Кремль заперт, выставлены караулы, и, по словам Олеа- рия, для защиты дворца были стянуты немецкие полки51. Русские известия подтверждают одну часть известия шведского донесения, где говорится о приходе «всяких черных людей на дворец» «с великим невежеством» и с «жестоким челобитьем на Левонтья Плещеева», которого они просили «убить до смерти»52. Совершенно почти совпадает с шведским известием продолжение Псковской летописи, даже в деталях: «Как государь пошел от праздника, и за ним ...пришли посадские всяких чинов люди всею Москвою, и к ним государь высылал боярина М. М. Темкина [Ростовского] да окольничего Б. И. Пушкина; а боярина и окольничего посадские люди обесчестили и платье на них ободрали, едва одни на Верх ушли, и пошли всякие люди от крыльца» 53. Собирая воедино все эти показания, мы получаем картину, повидимому, . не подлежащую сомнению. 2 июня толпа вслед за царем ворвалась в Кремль; восставшие приходили к царскому двору «невежливым обычаем и на дворце шумели», требуя убить ненавистного Плещеева. Высланные к ним для переговоров князь М. М. Темкин-Ростовский и Б. И. Пушкин были принуждены спасаться бегством, и тогда, очевидно, произошел эпизод, описанный Стояновым: царь вышел на крыльцо е образом, и за ним бояре, и уговаривал толпу, «чтобы им от шуму перестать».
Этим эпизодом не ограничились сношения царя с народом. На следующий день царь, «видя такое в миру великое смятенье», выдал Плещеева «на 'смерть». Плещеев был убит, но волнения не прекращались, «и учали миром просити заступников ево, единомысленников Бориса Морозова и Петра Траханиотова». Тогда царь «выслал на Лобное место с образом чудотворные иконы владимирские» патриарха, митрополита сарского и под-опского Сер аниона, архиепископа суздальского Сер аниона, архимандритов, игумнов и «весь освященный чин». -Вместе с ними были посланы уговаривать мир, «чтобы миром утолились», популярные среди москвичей бояре Н. И. Романов и князь Д. М. Черкасский, оба принадлежавшие к семьям, родственным царю и враждовавшим с царским дядькою, князь М. П. Пронокий и с ними много- дворян. Они обещали от имени царя: «А заступников Левонтьевых Бориса Морозова и Петра Траханиотова указал де государь с Москвы сослать, где де вам, миряном, годно, и впредь де им, Борису Морозову и Петру Траха- ниотову, до смерти -на Москве не бывать и не владеть и на городех у государевых дел ни в каких приказах не бывать». Об этом посольстве к народу в таких выражениях говорится в хронографе, вошедшем в Толстовский сборник54; говорят о нем и иностранцы. Наиболее осведомленный из них Поммеренинг пишет, что «наконец вышли патриарх, Ни¬
51 А. О л е а р и й. Указ, соч., 270—274; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 417—418.
52 Новый Летописец по списку князя Оболенского.— «Временник Московского общества истории и древностей Российских, кн. 17, М., 1853, стр. 193—194. Здесь этот эпизод отнесен к 3 июня, но хронология в Новом Летописце вообще спутана; так, разграбление боярских дворов и убийство Чистого отнесены к 1 июня, «в пяток».
53 ПСРЛ, т. IV, стр. 339.
54 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 87—88.
56
С. В. Бахрушин
кита Иванович Романов... и князь Дмитрий Мамстрюкович из ворот Кремля на одно круглое возвышение, где делаются разные объявления от е. ц. в.; тогда народ согласился на то, что Морозов может сохранить* жизнь, если е. ц. в., согласно своему обещанию, угодно будет отослать его так далеко, чтобы он никогда не возвращался и не допускался ни к каким правительственным делам» 55. Олеарий упоминает об одном только- Н. И. Романове 56, шведское донесение — о патриархе и о царском духовнике. Факт посольства и даже состав его в общем не подлежит сомнению.
Невыясненным является, однако, один вопрос: выходил ли сам царь на Лобное место к народу. Об этом определенно говорит одно лишь шведское донесение. Здесь мы находим утверждение, что «посредники три раза ходили взад и вперед от царя к толпе, но ничего от нее не добились; тогда, наконец, е. ц. в. сам вышел к народу с непокрытой, обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу и был его воспитателем и домоправителем; но они не* хотели на все это сдаться, и, наконец, их настойчивые требования довели е. ц. в. до того, что он стал ходатайствовать, чтоб Морозова удалить из Москвы в ссылку» 57. Олеарий тоже рассказывает, как царь на Лобном месте со слезами умолял народ не требовать выдачи Морозова к обещал: «Если народ желает, чтоб Морозов не занимал более место- государственного советника, то он, царь, отставит его от этой должности, но только чтоб он, царь, не выдавал народу его, своего второго отца, воспитавшего и возрастившего его»58. Но Олеарий относит это событие* ко времени после восстания и, повидимому, мешает происшествия, так как последствием царского челобитья у него является немедленное- возвращение Морозова. Что касается прочих иностранцев, то они лишь намекают на это личное выступление царя 3 июня 59. Поммеренинг, сведения которого наиболее точны, выражается очень осторожно: «е. ц. в., говорят, просил их лучше убить его, чем Морозова, который столь долгое время был наставником е. ц. в. и теперь притом шурин его» 60. Эта сдержанность Поммеренинга дает повод думать, что он не имел определенных сведений о появлении царя перед народом.
Из русских источников об этом факте говорится только в упомянутой выше сказке томского казака. Он рассказывал, что «на Москве де- государь сам выходил на Лобное место, упрашивал де его у черни,. Бориса Морозова, чтоб де его не убили и для того его-, Бориса Морозова, велел сослать на Белоозеро»61. Впрочем ценность этой «сказки»- значительно ослабляется тем, что казак говорил с чужих слов—он слышал в Нарыме от сургутских казаков, а те, с своей стороны, передавали,, повидимому, слова «проезжих людей» 62. Таким образом, подводя итоги,.
55 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
56 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 274.
57 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.».—«Чтения ОИДР»,
1893, кн. 1, стр. 1—19.
58 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 278.
59 В Лейденской брошюре говорится, что царь усердно просил повстанцев пощадить жизнь Морозова, «потому что отец его на смертном одре с великой похвалой- говорил ему об нем, а частью и потому, что Морозов с детства воспитал его и учил»; впрочем, здесь говорится, что народ сам пришел к царю, т. е., очевидно, имеет место» смешение с приходом восставших к дворцовому крыльцу накануне, 2 июня.
60 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419. Разрядка С. В. Бахрушина- (Примечание редакции).
61 А. Н. Зерцалов. К истории мятежа 1648 г., стр. 33.
62 ЦГАДА. Стб. Сибир. приказа, № 365.
Московское восстание 1648 г.
57
можно 'сказать, что, «©смотря на категоричность некоторых источников, нельзя с уверенностью говорить о .выходе царя на Лобное место, так как наиболее заслуживающий доверия из иностранцев Поммервнинг не знает об этом наверное, а в показаниях Ивана Лаврентьева мы имеем дело со слухами, прошедшими через очень много рук и значительно преувеличивавшими действительные факты. Возможно, что появление царя 2 июня на крыльце с образами и обращение его к толпе и последовавшее 3 июня посольство патриарха и бояр смешались в одну картину. Во всяком случае, как мы видим, представление о речи царя к народу с Лобного места было-очень живо в умах современников и, мне кажется, отразилось на описании речи царя Ивана Грозного в Хрущевской Степенной книге. Независимо от того, выступал ли или нет царь лично на Лобном месте, но была заключена сделка между правительством и народом, и сделка эта была закреплена присягой со стороны царя: «И на том... царь к Стасову образу прикладывался, и миром и всею землею положили на его государеву волю»,— сказано в Толстовском сборнике 63„ Это известие совпадает с показаниями иностранцев. В Лейденской брошюре сказано определенно, что «царь дал народу обещание, причем, по обычаю русских при произнесении какой-либо клятвы, целовал золотой крест, который держал в руке патриарх, и призвал в поручительницы матерь божию удалить Морозова»64. Несколько иначе представлено дело в шведском донесении. Здесь говорится, что «для большего удостоверения царь призвал в поручители (zu Geissel gesetzt) 65 патриарха, а патриарх держал перед собою икону или изображение богоматери, которое, по преданию, было написано ев. Лукой и пользовалось большим почитанием», т. е. владимирской иконы Богородицы, о которой говорится в Толстовском сборнике. Что касается Поммеренинга, то он упоминает, что обещания царские были скреплены крестным целованием 66. Таким образом, не подлежит сомнению, что 3 июня были даны клятвенные обещания и скреплены присягою самого царя. Несмотря на состоявшееся соглашение, начавшиеся в тот же день пожары снова вызвали взрыв негодования со стороны народа, и царю пришлось для его успокоения выдать на казнь П. Т. Траханиотова. Что касается Б. И. Морозова, то 5 июня было восстановлено нарушенное было соглашение: «А тово Бориса Морозова царь у мира упросил, что его сослать с Москвы в Кириллов монастырь на Белоозеро, а за то ево не казнить, что он ...царя дятька, вскормил его...; а впредь ему, Борису, на Москве не бывать и владеть ничем не велел. На том миром и всю землею ...царю челом ударили и в том во всем договорилися» 67.
Мы не знаем условий, при которых был заключен этот окончательный договор между верховною властью и подданными. Договор этот, повидимому, не ограничился вопросом о Морозове и о его родне. Есть все поводы думать, что была обещана амнистия восставшим. По крайней мере Поммеренинг пишет 19 сентября, что простой народ и дворяне недовольны тем, что «вопреки обещанию е. ц. в. [многие из их собратий] сосланы за то, что участвовали в бывшем мятеже, хотя им приписывается [в виде предлога для ссылки] продажа табаку, водки и пр.». 4 октября он снова повторяет, что «стрельцы жалуются, что е. ц. в. во¬
63 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 87—88.
# 64 К. Н. Б е с ту ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г. Рассказ оче¬
видца.— «Исторический вестник», № 1, 1880, стр. 69—71.
65 Вряд ли возможно перевести дословно «посадил заложником» (С. Ф. Платонов. Новый источник для истории московских волнений 1648 г., стр. 16).
66 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 428.
67 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 90—91.
58
С. В. Бахрушин
преки обещанию и крестному целованию сослал их выдающихся людей». Может быть, тогда же были даны еще какие-нибудь обязательства; так Поммеренинг намекает, что царь обещал детям боярским выдать жалованье 68. Олеарий влагает в уста царю ряд обещаний, но все его описание царской речи не заслуживает доверия: в число таких обещаний он вводит, например, отмену соляной пошлины, которая была уже отменена в апреле 1648 г.69 Поводимому, более серьезные обязательства (как-то о созыве земского собора) были даны только 10 июня, когда съехавшиеся в Москву дворяне присоединили свой голос к голосу московского мира, и даны они были вне связи с царскою присягой 3 июня.
Был еще один момент, когда царь обратился непосредственно к миру, и мир выступил действующим лицом, на этот раз по желанию и вызову самого царя, а именно в октябре 1648 г., когда надо было устроить возвращение Морозова в Москву. В этом вопросе царь был связан клятвой, данной им миру, и один только мир мог освободить его от этой клятвы. Поэтому возвращению Морозова предшествовал ряд мер, которые должны были создать почву для примирения с ним Москвы. Первые шаги в этом направлении были сделаны уже в июне, тотчас после восстания, причем в них принимала личное участие, если верить Пом- меренингу, сама царица; пробовали воспользоваться авторитетом патриарха, но эти первые попытки не увенчались успехом 70. Что не удалось в июне, удалось в октябре. С. Коллинс пишет, что «Борис приказал секретно подготовить народ и делал это с такой ловкостью и так при случае умел льстить ему, что те, которые наиболее против него восставали, первые стали просить царя об его возвращении; они легко достигли желаемого». Депеши Поммеренинга поясняют смысл этих слов. В донесении от 18 октября он сообщает, что «патриарх обещал каждому стрельцу, который подпишет [челобитную] о том, чтобы Морозов приехал в Москву, 4 рубля». В следующем донесении уже сообщается, что Морозов возвратился 26 октября, причем Поммеренинг совершенно верно ставит это событие в связь с семейной радостью царя, с рождением сына Дмитрия Алексеевича, но прибавляет: «Стремянные и некоторые другие стрельцы и лишь некоторые из народа согласились на то, чтоб Морозов опять вернулся ко двору; великий князь обещал каждому стрельцу по 10 рублей, а патриарх каждому по 4 рубля»71. Факт этой челобитной и раскола, вызванного ею в среде стрельцов, подтверждается, между прочим, одним сыскным делом начала 1649 г., к которому мы вернемся ниже. Закладчик боярина Н. И. Романова — Савинка Корепин в январе 1649 г. грозился по адресу Б. И. Морозова и И. Д. Милославского, «да и тем у нас достанеца,— говорил он,— которые и руки прикладывали... а в том де заводе, да и стрельцы де, которые рук не прикладывали, с нами ж» 72. Это темное место делается совершенно ясным из сличения со словами Поммеренинга 73.
68 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 426, 428, 419. Разрядка С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
69 С. В. Бахрушин неверно указывает дату отмены соляной пошлины. Эта пошлина была отменена царским указом от 10 декабря 1647 г. (П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. И. М.— Л., 1948, стр. 33). (Примечание редакции).
70 К. И. Я кубов. Россия и Швеция, стр. 419; А. Олеарий. Указ, соч., стр. 277; «Новый источник о московских волнениях 1648 г.», стр. 18.
71 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 429—430. С. Коллинс издан в русском переводе в «Русском вестнике», 1841, № 8 и 9.
72 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
73 С. М. Соловьев верно угадал смысл слов Корепина («История России», изд. «Общественная польза», кн. 2, стб. 1524).
Московское восстание 1648 г.
59
Так закончился короткий и необычайный период в жизни Русского государства, когда верховная власть в нем находилась под клятвою, была ограничена некоторыми обязательствами, подтвержденными присягой. При государственных условиях, чуждых всяких конституционных юридических форм, создалось ни с чем несравнимое взаимоотношение верховной власти и народа, при котором возможен был формальный и скрепленный клятвой договор между царем и его подданными. Так своеобразно складывалась политическая жизнь Москвы. Для прекращения этого положения потребовалось новое проявление народной воли, шли, вернее, фикция-такого проявления 74. По мирскому челобитью был сослан Морозов, по мирскому же челобитью, хотя и фиктивному, был он возвращен.
III
Восстание, разразившееся в Москве в 1648 г., осложнилось неожиданно участием высшего сословия Русского государства — боярства. .Дворцовые отношения, борьба лиц, окружавших престол, и несогласия внутри правительственного класса 75 обострили события.
При молодом и неопытном царе Алексее стоял его воспитатель, «бо- лярин честен и смотритель крайний и ц. в. от его младенческа возраста хранитель» — Борис Иванович Морозов. Царя связывала с этим неглупым, но неразборчивым на средства человеком глубокая и искренняя привязанность, воспитанная в нем с детских лет заботами о нем Морозова и привычкой видеть его близ себя и пользоваться его советами и руководством. «Он, боярин наш,— писал про него царь в 158 (1650) г.,— •будучи у нас..., в дядьках, отставя дом свой и приятелей, был у нас безотступно и нам служил и нашего государьского здоровья остерегал накрепко» 76. Есть смутные указания, что Борис Иванович сыграл некоторую роль при возведении на престол своего воспитанника 77. Как бы то ни было, но с этого момента он приобрел громадное значение, становился ближним руководителем царя во всех государственных делах, «держал», по красивому выражению Мейерберга, «по произволу скипетр, слишком тяжелый для руки юноши»78. В 1648 г. он укрепил свое положение, породнившись с царем посредством брака с сестрой царицы, и, таким образом, царская свадьба, обыкновенно ломавшая все придворные отношения и вводившая в них новый элемент в лице царицы- ной родни, не только не поколебала положения временщика, но еще более упрочила его. Вокруг вельможи, «благоволением царским сильного в слове и в деле», разумеется, группировалась партия, на которую он и опирался: «ради же времени своего име той себе други, советники и по¬
74 С. В. Бахрушин неправильно утверждает, что «была заключена сделка между правительством и народом», был заключен «договор между верховною властью и подданными», что «верховная власть была ограничена некоторыми обязательствами, подтвержденными присягой». Речь должна идти о том, что в результате обострения классовых противоречий правительство должно было пойти на некоторые уступки восстав-
■шим, согласившись на ссылку Морозова и пр. (Примечание редакции).
75 Термин «класс» в данном случае С. В. Бахрушин употребляет в смысле круга лиц, ближайших к царскому двору, стоявших у власти. Текст данного абзаца несколько
-отредактирован для переиздания. (Примечание редакции).
76 К. И. Якубов. Россия и Швеция, ст|р. 374.
77 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 257. Слух, отмеченный Олеарием, действительно циркулировал в московском обществе (П. П. Смирнов. Челобитные дворян и детей -боярских всех городов в первой половине XVII в.— «Чтения ОИДР», 1915, кн. 3, -стр. 67—70).
78 А. Мейер б ер г. Путешествие в Московию. Перевод А. Н. Шемякина. М., 1874 '(«Чтения ОИДР», 1873, кн. 3 и 4), стр. 112.
60
С. В. Бахрушин
слушники» 79. Как всегда бывает в таких случаях, к нему примыкали разнообразные элементы. Поммеренинг называет в числе наиболее влиятельных его сторонников (anhangh) князя А. М. Львова, князя
A. Н. Трубецкого, Г. Г. Пушкина80 и, повидимому, не без основания: во время восстания народ, грабя и сжигая дома «единомысленников» 81 Морозова, разграбил в том числе дворы князя А. М. Львова и Г. Г. Пушкина; на князя А. Н. Трубецкого как на главного сотрудника Морозова указывает швед, автор письма от 1 марта 1647 г.82 К этим лицам, принадлежавшим к высшему кругу придворной знати, следует, может быть, хотя и с оговорками, присоединить князей Н. И. Одоевского и М. М. Темкина-Ростовского и М. М. Салтыкова, дворы которых тоже были разграблены во время июньского восстания. Из них Н. И. Одоевский, впрочем, потерял от торжества Морозова и его друзей, был даже- устранен от заведывания Сибирским приказом, и неизвестно, почему он в народе считался его «единомысленником». Вокруг этих родовитых, людей группировались прихлебатели, родственники, друзья и клиенты,
B. А. Горчаков и И. Д. Голохвастов, и более мелкие люди вроде Племянниковых и М. Телегина, жившие так или иначе милостью бояр и отчасти пострадавшие вместе с ними 83. Наряду с представителями титулованной и дворцовой знати Морозов после своего брака выдвинул вперед родню своей жены, людей очень мелких, Милославских со всеми их близкими, Плещеевыми, Ржевскими и др. Родственником И. Д. Милославскому приходился, по словам Олеария, и Л. С. Плещеев, с которым с своей стороны был в свойстве женатый на его сестре- окольничий П. Т. Траханиотов, За собою они влекли массу «своих»: Нарбековых, Демских и др.84 Из людей тоже незнатных к Морозову примыкали еще Ртищевы и их племянник Б. М. Хитрово с роднею. О близости Ртищевых к Морозову есть совершенно определенные указания в «житии» Ф. М. Ртищева; что касается Богдана Хитрово, то о нем говорили, что он через Б. М. Морозова «свет видел». Мейерберг слышал, что он из «простых дворян» вышел в люди благодаря службе у князя А. Н. Трубецкого. Наконец, надо, кажется, назвать Ф. Б. Дал- матова-Карпова, который делил с Морозовым заботы по обереганию царевича Алексея Михайловича, будучи назначен в 145 (1636/37) г. «в товарищи» к дядьке царевича; позднее он вместе с Г. И. Морозовым' был дядькой царевича Ивана Михайловича. Все это указывает на давнишние и тесные-связи с ним Морозовых; в 156 (1648) г., двор его'
79 «Житие Ф. М. Ртищева».— «Древняя российская вивлиофика», ч. Ill, М., 1781.
80 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 427.
81 Выражение это употреблено в сборнике Толстого (С. Ф. Платонов. Статьи
по русской истории, стр. 87 и сл.). Ср. у Поммеренинга: «разграбили... также дома
больших бояр*, из этой [Морозовской] партии» (К. И. Якубов. Россия и Швеция,, стр. 424). Лица, потерпевшие во время смуты, названы и в «Летописи о многих мятежах» (изд. 2, М., 1788, стр. 353) и в Псковской летописи (ПСРЛ, т. IV, стр. 339—340).
82 «Северный архив», 1822, № 2. Автор называет его «князем Романом Никитичем Трубецким», но ясно, что речь идет именно о князе Алексее Никитиче, так как говорится про него, что он управлял сибирскими заводами и приказами.
S3 Иов Голохвастов справлял свою свадьбу в конце 1647 г. на дворе у князя
A. Н. Трубецкого (А. Н. Зерцалов. О мятежах в гор. Москве и в селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг—«Чтения ОИДР», 1890, кн. 3, стр. 5). О-Горчакове см. ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 318, л л. 356—357; о Телегине и Племянниковых см.
B. Н. Лат кин. Земские соборы, стр. 210.
84 Плещеев был «свой» А. Нарбекову, нарымскому воеводе, бывшему на воеводстве в 156 (1647/48) г. Сургутский воевода Смирнов-Демской тоже говорил, что «Ле- вонтей де был ему друг и жил с ним в соседех в один двор, а жена де Левонтьева крестила у него детей, а Петр де Траханиотов ему и свой был» (ЦГАДА. Стб. Сибир.. приказа, № 365).
Московское восстание. 1648 г.
61
-был тоже разграблен восставшими. Таким образом, мы видим, что круг «едино*мысленников» Морозова был очень пестрый. Тут было несколько лиц, уже при царе Михаиле занимавших прочное место в сфере дворцового и государственного управления: заслуженный
дворецкий царя Михаила князь Львов, родственник покойного царя, управлявший при нем Разбойным приказом, М. М. Салтыков, Г. Г. Пушкин. Но в общем это не был круг тех лиц, которые правили при Михаиле. Родовитые князья А. Н. Трубецкой и М. М. Темкин-Ростовский при Михаиле были как будто сознательно устраняемы; их держали на дальних воеводствах:, князя Алексея Никитича — в Тобольске, князя Михаила Михайловича тоже в Тобольске (1635—1639 гг.), затем в Казани (1641 —1643 гг.); последний фактически отсутствовал из Москвы в течение почти 10 лет сряду; будучи в Тобольске, он жаловался, что его задерживают дольше обычного срока. О прочих названных выше лицах не приходится говорить, при Михаиле они не имели значения. Со вступлением на престол Алексея Михайловича все они быстро выдвинулись 85. Уже в 1647 г. все эти лица прочно захватили в свои руки управление государством. Сам Морозов, человек не лишенный способности администратора, «муж крепкодушен и строитель дел царских прилежный», сосредоточил под своим заведыванием Большую казну", Стрелецкий и Иноземский приказы и Новую четь: надо заметить, что такое объединение в одних руках названных приказов установилось в царствование царя Михаила, и лицо, стоявшее во главе их, выступает с чертами современного премьер-министра; при нем эту должность непрерывно занимали влиятельные родственники царя — князь И. Б. Черкасский и, после его смерти, Ф. И. Шереметев, который и сохранил ее до самой смерти царя Михаила и в первые месяцы царствования его сына86. Ф. И. Шереметев подал в отставку в январе 1646 г.87. Вместе с ним
85 Князь А. Трубецкой, до тех пор простой дворянин, был пожалован тотчас по вступлении на престол нового царя в'бояре (в сентябре 1645 г.), тогда же пожалованы в бояре князь Темкин-Ростовский и Далматов-Кдрпов. О других пожалованьях см. «Дворцовые разряды», т. II и «Русская историческая библиотека» (в дальнейшем цитируется: «РИБ»), т. X.
86 Из так называемых «записных» книг Московского стола 145 (1636/37) и 149 (1640/41) г. видно, что князь И. Б. Черкасский ведал Большою казною, Стрелецким и Иноземским приказами одновременно (РИБ, т. X, отд. 1, стр. 201). Из Разрядов известно, что он сидел «на Казенном дворе, у большой казны» последовательно с 137—145 (1628—1637) гг. и с 147—149 (1636—1641) гг. включительно («Дворцовые разряды», т. II, стр. 15, 163, 237, 289, 394, 518, 550, 596, 641 я 665). В эти же годы он управлял также непрерывно Стрелецким и Иноземским приказами («Дворцовые разряды», т. II, стр. 13, 238, 571, 596; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 314, 315; РИБ, т. п. стр. 154). В 146 (1637/38) г. князь Иван Борисович был послан в Тулу «для приходу крымского царя» («Дворцовые разряды», т. II, стр. 567), и в его отсутствие Большая казна, Стрелецкий и Иноземский приказы были поручены Ф. И. Шереметеву («Дворцовые разряды», т. II, стр. 571; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 315) до его возвращения зимою 147 (1638/39) г. После смерти И. Б. Черкасского, последовавшей 4 апреля 150 (1642) г. (Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 191), Ф. И. Шереметев получил в свое ведение все эти три приказа, которыми управлял в 150, 151, 152, 153 (1642—1645) гг. («Дворцовые разряды», т. II, стр. 689, 708, 740; т. III, стр. 12; «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 281, 315). Кроме того, за ним было сохранено управление Новой четью. Из приведенных данных можно с уверенностью сказать, что объединение в руках одного боярина Большой казны, Иноземского и Стрелецкого приказов, отмеченное Котошихиным («О России в царствование Алексея Михайловича», изд. Археографической Комиссии, стр. 97, 107), установилось уже при царе Михаиле.
87 Крузебьерн пишет 1 февраля, что за несколько дней перед тем добровольно отказался от высокой должности Ф. И. Шереметев, который при покойном отце государя был почти единственным лицом, советами коего управлялась Россия во всех делах (Г. В. Форете н. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины.— ЖМНП,
62
С. В. Бахрушин
сходил окончательно со сцены правительственный круг покойного царяг круг его ближайших родственников, пользовавшихся при нем неограниченным доверием. Появление Морозова в качестве заведующего этими приказами показывало, что он делался фактически премьером. «Воз- можно ожидать,— пишет по этому поводу Крузебьерн,— крупных перемен в управлении»88. Должности были распределены между друзьями- Морозова: в Сибирском приказе сидел князь А. Н. Трубецкой, сменивший князя Н. И. Одоевского, зятя Ф. И. Шереметева; в Московском судном — М. М. Салтыков; во Владимирском — И. В. Морозов, занявший место И. П. Шереметева; в Большом дворце — князь А. М. Львов; в Пушкарском приказе — П. Т. Траханиотов; в Разбойном — Б. И. Пушкин; на Земском дворе с 156 (1947/48) г.— Л. С. Плещеев; Оружейной палатой ведал Г. Г. Пушкин89, дипломатические сношения вел вместе с Салтыковым и Пушкиным князь А. Н. Трубецкой 90; ему же вместе с Пушкиным был поручен Приказ сыскных дел и производство сысков по самым серьезным с тогдашней точки зрения политическим делам. Шведские послы отметили эту смену правительственных лиц, когда писали в 1647 г., что «в царском совете заседают молодые и неопытные люди».
Таким образом, сложилась пестрая кучка людей, пестрая и по происхождению и по талантам, которая крепко держалась вокруг дядьки и свояка царя, все больше люди, тесно связанные между собою отношениями родства, кумовства и соседства, выдвинувшиеся случайно, именно благодаря родственным связям и дружеским привычкам. Роль, которую среди них играла совсем неродовитая родня царицы, участие нетитулованных, но талантливых дельцов вроде Хитрово или Ртищевых, самый характер влияния Морозова, основанного на личных чувствах к нему царя,— все это придавало политике Морозова окраску демократичности и направление,, враждебное родовитой знати91. «Он возбудил к себе,— пишет о нем Коллинс,— зависть старого дворянства, которое он постоянно унижал, чтобы выдвинуть своих креатур; он разослал князей старых родов на отдаленные воеводства: Репнина в Белгород, Куракина в Казань». Говоря о его смерти, он прибавляет, что все его жалели «за
1891, № 9). В «Древней российской вивлиофике» (т. XX, стр. 282, 315) днем смены заведующих Большою казною и военными приказами названо 18 января.
88 Г. В. Ф о р с т е н. Сношения Швеции с Россией в царствование Христины.— ЖМНП, 1891 № 9.
89 РИБ, т. X, стр. 301—302 (список бояр и дьяков, стоявших во главе приказов в 155 (1646/47) г.). И. П. Шереметев сидел во Владимирском судном приказе еще в 153 (1644/45) г. («Дворцовые разряды», т. III, стр. 12). И. В. Морозов был назначен на его место 11 октября 154 (1645) г. (там же, стр. 20). Г. Г. Пушкин пожалован в оружничие «с путем» 30 января 155 (1647) г. (там же, стр. 56); тогда же государь указал ему «ведати Оружейную палату» (РИБ, т. X, стр. 353; здесь назначение Пушкина помечено 31 января). М. М. Салтыков сидел в Московском судном приказе еще при царе Михаиле в 152 (1643/44) г. («Дворцовые разряды», т. II, стр. 740) и в 151 (1632/33) г. (там же, т. III, стр. 12). Точно так же Б. И. Пушкин был в Разбойном приказе еще в 151 (1642/43) г. (там же, т. II, стр. 709) и в 152 (1643/44) г. (там же, стр. 740), но только в качестве товарища при князе Ю. А. Сицком; в 155 (1646/47) г. он занимает самостоятельное положение в Разбойном приказе (РИБ, т. X, стр. 302).
90 А. Н. Трубецкой и Г. Г. Пушкин в ответе у иностранных послов 17 августа 155 (1647) г. («Дворцовые разряды», т. III, стр. 64) и 7 октября 156 (1647) г. (там же, стр. 74), они же и М. М. Салтыкоз 3 сентября 156 (1647) г. (там же, стр. 72). Эти же лица участвуют в обеде, данном литовским послам 30 ноября 156 (1647) г. (там же, стр. 76). При царе Михаиле эти лица в ответе не участвовали. Так, 19 мая 152 (1644) г. в ответе у датских послов князь Н. И. Одоевский и князь Ю. А. Сицкий (там жег т. II, стр. 735), 21 февраля 153 (1645) г. в ответе у литовских послов князь Н. И. Одоевский и И. П. Шереметев (там же, стр. 751).
91 С. В. Бахрушин фиксирует свое внимание преимущественно на характере личных взаимоотношений Б. И. Морозова с царем Алексеем Михайловичем и его окружением, не раскрывая классовой сущности проводимой им политики. (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
63
исключением старого дворянства, которому он мешал во всех начинаниях». На то же намекает Олеарий, говоря, что он принимал меры к тому, чтобы «царь оставался в родстве с средним дворянством, к которому принадлежал он сам [Морозов]» 92. Некоторые данные подтверждают как будто правильность показаний Коллинса. Князь Ф. С. Куракин действительно первые годы царствования был на воеводстве в отдаленной Астрахани, куда был послан уже в мае 154 (1646) г 93 Что касается князя Б. А. Репнина, то и он одно время был воеводою в Белгороде (1650—1651 гг.) 94. Тем не менее этих данных недостаточно, чтобы делать какие-либо определенные выводы, тем более, что удаляя Куракиных и Репниных йзТЧосквы, Морозов только продолжал политику покойного царя. При последнем князь И. С. Куракин был очень долгое время в почетной ссылке воеводою в Тобольске, точно так же и князь Григорий Семенович был отправлен в 1643 г. в Тобольск, где и умер в 1646 г. Князь Репнин со своей стороны был в 1643—1646 гг. воеводою в Астрахани95. Взаимные отношения между Морозовым и названными княжескими семьями не представляются все-таки вполне ясными. Зато очень определенно вырисовывается то положение, в какое он стал по отношению к царской родне. Дядька царя, временщик и представитель новой родни царя со стороны царицы, он становился на пути, мешал старой царской родне. Это были, во-первых, родственники царя со стороны его матери — Стрешневы, среди которых первое место занимал дядя царя Семен Лукьянович. Олеарий пишет, что Морозов, «родственников е. ц. в. и в особенности родственников матери его... удалил на воеводства и другие видные должности» 96. Это справедливо по отношению к кравчему Семену Лукьяновичу97. В 1646 г. он был назначен в Мценск по вестям о нашествии татар, а в следующем году его постигла опала, и он был сослан в Вологду по обвинению в обращении к знахарям. При дворе говорили, что против него был подстроен «составной и наученый извет», что дело было затеяно «завистью и ненавистью на отлучение его от государя». За ним следили и в ссылке, наблюдали за его перепиской и сношениями с московскими знакомыми.
Если с стрешневской родней, людьми незнатными и всплывшими на поверхность случайно, благодаря родству с одной из цариц98, нетрудно было справиться, то другое дело было с родней царя со стороны его отца, со стороны Романовых. При покойном царе ей принадлежало верховное управление, и теперь она чувствовала себя устраненной и не могла примириться с захватом власти Морозовым и его друзьями. Такое положение было невыносимо и для дяди царя Н. И. Романова и для князей Черкасских. Н. И. Романов, не занимая никакого официального положения при дворе, пользовался в народе громадной популярностью; прочно держалось о нем представление, что он, один из бояр, царю «обо всем радеет и о земле болит». О любви к нему народа пи-
92 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 268.
93 РИБ, т. X, стр. 311.
94 А. Барсуков. Списки городовых воевод. СПб., 1902, стр. 27.
95 Там же, стр. 236, 238, 9. О Г. С. Куракине см. «Записки, к истории Сибири служащие».— «Древняя российская вивлиофика», ч. VI.
96 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 266.
97 И. Е. 3 а б ел и н. Домашний быт русских цариц. М., 1869, стр. 248—249; его же. История Москвы. М., 1905, стр. 387 и сл. Отрывки дела Стрешнева сохранились — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 66 и Стб. Белгород, стола, № 291, лл. 465—467.
98 Царица Евдокия Лукьяновна умерла вскоре после вступления на престол Алексея Михайловича, 18 августа 153 (1645) г. (Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 192), и с ее смертью утрачивалась единственная опора Стрешневых.
64
С. В. Бахрушин
шут и Олеарий и Поммеренйнг. Такое отношение к Романову подтверждается косвенно тем, что в 158 (1650) г. восставшие псковичи требовали от даря присылки в Псков «своего великого боярина Н. И. Романова» и даже пробовали войти с ним в непосредственные сношения «тайным образом». Эта популярность Никиты Ивановича зиждилась, несомненно, на его богатстве, на его обширных владениях, на его экономической мощи и на том благосостоянии, которым пользовались жившие за ним «в льготе» люди, послуживцы и закладчики, селившиеся под крылом всемогущего боярина «для своего промысла и легкости» ". Не меньше было владетельное значение князей Черкасских, хозяев «Марьиной Княжьей» слободы под Москвою. Общие интересы объединяли этих крупных и богатых сановников с самыми мелкими людьми Русского государства 10°. Это характерно выразилось в словах одного из романовских закладчиков Савинка Корепина, вызванных сыском закладчиков в конце 1648 г.: «Когда я был за боярином за Микитою Ивановичем, и мне де было добро, а ныне де меня взяли за государя, и мне не добро, а зделали то бояре Борис Иванович да Илья Данилович, а от того де промыслу ходить нам по колени в крови» 99 100 101. Властные и могущественные родственники царя, устраненные теперь от управления, конечно, не могли молча уступать новой царской родне и удовольствоваться второстепенным положением возле своего венценосного родственника; и это отразилось на той по меньшей мере двусмысленной позиции, которую они заняли во время июньских событий. Невольно возникает мысль, что они думали использовать момент в личных целях. Неслучайно вели переговоры с толпою именно Н. И. Романов и князь Д. М. Черкасский, переговоры, которые приняли столь опасный характер для царского воспитателя. Нам ясно, под влиянием чьих советов запуганный молодой царь согласился на выдачу Плещеева и Траханиотова и на ссылку Морозова. Знаменательно, что одновременно с этим управление Большой казной, Стрелецким и Иноземским приказами и Новою четью было передано князю Я. К. Черкасскому, «а у дел сидел [в это время] в палате с боярами Н. И. Романов» 102. Когда же, несмотря на обещание, данное царем, Морозов с неделю еще продолжал оставаться в Москве, то заинтересованные лица стали проявлять некоторую нервность: князь Яков Куденетович, по словам Поммеренинга, отказался принимать челобитные и направлял их к Морозову; Романов захворал и перестал ходить в дворец 103. После 12 июня торжество врагов Рома¬
99 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 274; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 365, 419; Роспись всяким вещам и запасам, что остались по смерти боярина Н. И. Романова.— «Чтения ОИДР», 1887, кн. 3, стр. 30, 39. Представление о льготности жизни под крылом всемогущего боярина, о безнаказанности его подчиненных, повидимому, отразилось в песне, сложившейся в XVII в., о «тарханной грамоте», дарованной одному из Романовых Иваном Грозным: «Кто церкву покрадет, мужика ли убьет, а кто у жива мужа жену уведет и уйдет в село во боярское к старому Никите Романову, и там быть ему не в выдаче».
100 Речь, конечно, должна идти не об общности интересов «крупных сановников» и «мелких людей», а об использовании в собственных интересах феодалами посадских людей — закладчиков, селившихся на их земле. С. В. Бахрушин неверно объясняет причину «популярности» Н. И. Романова. Близкий родственник царя, к тому же не принимавший непосредственного участия в делах управления государством, он не вызывал недовольства масс своими действиями. (Примечание редакции).
101 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
102 ПСРЛ, т. IV, стр. 340. О назначении князя Черкасского см. также в Новом Летописце по списку князя Оболенского (стр. 194) и в РИБ, т. X, стр. 401, где приведен правящий состав приказов на 1 сентября 157 (1648) г. См. также у Поммеренинга (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419).
103 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
Московское восстание' 1648 г.
65
новых, казалось, было обеспечено 104. «Новые господа», как их называет Поммеренинг, взяли в свои руки управление государством. Князь Я. К. Черкасский стоял во главе приказов, раньше подчиненных Морозову, иначе говоря, был премьером в новом правительстве; Романов руководил занятиями в Думе. В Пушкарский приказ на место Траханио- това был посажен 14 июня князь М. П. Пронский, тот самый, который вместе с Романовым и Черкасским выезжал на Лобное место; в Владимирский приказ 4 августа был назначен на место И. В. Морозова В. Б. Шереметев, брат которого замещал эту должность при даре Михаиле, в тот же день-в Московском судном приказе М. Салтыкова заменил князь И. А. Хилков, отец которого заведывал этим приказом в 1643 г. Пострадали Пушкины: 14 июня Борис Иванович должен был уступить свое место в Разбойном приказе более угодному, очевидно, победившей группе лиц князю М. М. Темкину-Ростовскому. Стали поговаривать о ссылке Г. Г. Пушкина. Переворот не отразился, впрочем, на лицах, связанных тесными отношениями с старым правительственным кругом покойного царя, например на князе Львове и других. Этим отношением обязан, может быть, и Г. Г. Пушкин тем, что удержался у власти; остались на месте и те личности, которые, вроде И. П. Ма- тюшкина, умели уживаться при всяких соотношениях сил и, несмотря ни на какие бури, оставались всегда на поверхности государственной пучины 105.
Ссылка Морозова не прекратила, однако, интриг. Уже 19 сентября Поммеренинг пишет, что «Морозов и его сторонники, как и их противники, хлопочут и вооружаются друг против друга всевозможными способами» 106. По мере того как выясняется возможность появления Морозова опять при дворе, партия Романовых принимает энергичные меры, чтобы этому воспрепятствовать. Князь Яков ведет деятельную интригу, то притворяется больным, то через подставных лиц требует удаления Милославских и других сторонников Морозова. Он заводит опасную игру с стрельцами: 24 сентября он у себя на дому угощал стрелецкие приказы водкой 107.
Возвращение Морозова было сильным ударом для этой партии. «Романов болен, князь Яков опять угощает стрельцов»,— коротко доносит Поммеренинг в депеше от 31 октября. Но и Морозов, возвратившись 22 октября в Москву, спешил устранить своих врагов. 31 октября, по словам Поммеренинга, произошла резкая ссора между ним и его преемником князем Черкасским, в результате которой последний был отдан под стражу108. Действительно, из «Нового Летописца» мы знаем, что 31 октября князю Я. К. Черкасскому «по государеву указу... Стрелецкого приказу ведать не велено и с двора в город съезжать не велено же». И арест и устранение от заведывания приказами, повидимому, произошли внезапно: «приезжал к нему с сказкою на двор, в 4 часу ночи думный дьяк Иван Гавренев» 109. Это известие очень любопытно, так как подтвер¬
104 В ранее изданном тексте явная описка: должно быть «врагов Морозова», а не «врагов Романовых». Ни князь Я. К. Черкасский, ни тем более Н. И. Романов не могут быть отнесены к врагам Романовых. Да это и противоречит последующему изложению. (Примечание редакции).
105 О назначениях см. «Древняя российская вивлиофика», т. XX, стр. 293, 339, 381, 386, а также РИБ, т. X, стр. 401—402. О Г. Г. Пушкине у Поммеренинга (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420, 427).
106 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 426.
107 Там же, стр. 427.
108 Там же, стр. 430.
109 Новый Летописец по списку князя Оболенского, стр. 195.
5 Научные труды, т. II
66
С. В. Бахрушин
ждает точность сведений Поммеренинга и тем самым позволяет с доверием относиться ко всем его сообщениям о роли князя Черкасского в дворцовой борьбе. 1 ноября на место князя Черкасского был назначен И. Д. Милославский по, так как самому Борису Ивановичу было уже. небезопасно занимать видную должность; от этого, впрочем, дело не менялось; всем было ясно, что «боярин де Б. И. Морозов делает умыслом, будто он теперь ничем не владеет, и дал де владеть всем Милославскому» ш. Этим дело не ограничилось: 2 декабря внезапно отправлены на воеводство в Тобольск В. Б. Шереметев и Лодыгин, заведывавшие Владимирским приказом, и одновременно в Томск — М. П. Волынский, занявший было место Плещеева на земском дворе * 111 112 113. Если верить Поммере- нингу, самому князю Якову предложено было ехать в Астрахань, он отказался, но перестал ездить во дворец и ходить «наверх к государю». Эти сведения сообщает Поммеренинг 14 ноября, а в депеше от 30 декабря он повторяет, что Черкасский все еще «не ходит в Думу» пз. Без борьбы примириться с тем, что совершилось, конечно, партия Романовых не могла. 7 декабря Поммеренинг пишет, что «Романов со своими очень недоволен»114. Повидимому, они продолжали интриговать. В январе 1649 г. Поммеренинг сообщает о брожении в Москве и о сыске, сопровождавшемся жестокими пытками обвиняемых; из его слов ясно, что все время носятся в воздухе имена Романова и князя Я. К* Черкасского, но что вместе с тем вопрос об них старались оставить в тени. «Когда 6 января,— пишет он, между прочим,— Морозов вел великого князя на московскую иордань, то все стрельцы, как слышно, говорили, что они тогда хотели убить Морозова, поэтому он очень расстроен, однако же не хотел возводить никаких обвинений на князя Якова... В эти дни много народу подверглось жестоким пыткам, умирают у Морозова, Ильи Даниловича, Пушкина; кроме них, присутствовали только до 14—17 больших бояр; они желали расследовать, какая была причина смятения, но на Романова и князя Якова они не хотели возводить обвинений» 115. Отрывки январских сысков сохранились до нас и дают нам возможность проверить правдивость сообщений Поммеренинга. В одном случае дело идет о разговорах, шедших между стрельцами, и вызвано было доносом нескольких стрельцов на своего товарища Андрея Ларионова. 4 января 1649 г., рассказывал Ларионов, «был де он, Андрюшка, у боярина у князя Якова Куденетовича Черкасского на дворе и слышал от князя Якова Куденето- вича и от племянника ево, от князь Петра, как к нему приходили четыре человека стрельцов, а сказывали ему, князю Якову Куденетовичу, те стрельцы: быть де замятие в крещение, как ...царь пойдет на воду, такоже мужиков побивать, а кому мужиков побивать, и он, Андрюшка, именно не сказал». «А присылал де князь Яков Куденетович по него, Андрюшку, и велел к себе быть на двор и ево де Андрюшку допрашивал: что де, Андрюшка, у вас думают». Царь указал тех стрельцов расспрашивать «накрепко всем бояром». Человек князя Черкасского, Матвей Новокрещен, сперва отпирался, но при вторичном допросе сознался, что он
по Эту дату дает Поммеренинг (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 430). Она совершенно правдоподобна, принимая во внимание, что'устранение от должности князя Я. К. Черкасского имело место ночью 31 октября, а от первых чисел ноября уже имеются указания на присутствие И. Д. Милославского в Стрелецком приказе, например от 7 ноября (ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 283, лл. 291—293).
111 Слова Савинки Корепина.— С. М. Соловьев. История России с древнейших времен, кн. 2, СПб., б. г., стб. 1524.
иг рив, т. X, стр. 424.
113 К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 430, 432.
114 Там же, стр. 431.
Московское восстание 1648 г.
67
действительно вызывал Андрея Ларионова на двор к Черкасским «для письма, и Андрюшка у князя Петра был, только де он, Матюшка, того не ведает, для чего он, Андрюшка, у князя Петра был». С пытки обвиняемый повинился, что он такие речи говорил, «затеев собою в пьянстве, а от боярина, от князя Якова Куденетовича ничево не слыхал». Его пытали вторично, но и при второй пытке он говорил то же. Бояре приговорили его «казнить, язык вырезать и сослать» И6. Почти одновременно возникло другое дело, в котором опять повторялись имена Черкасского и Романова. Закладчик боярина Никиты Ивановича Савинка Корепин рассказывал: «Слышал де я от людей боярина Микиты Ивановича Романова и сам про то подлинно ведаю, говорил де боярин Микита Иванович Романов, что хотят сослать боярина князя Якова Куденетовича Черкасского, и он де к нему приказывал: подай де мне весть, и я де выду на Лобное место, и за нас миром станут... А боярина де князя Якова Куденетовича Черкасского хотели сослать, и подводы под него были готовы, а не сослали де его, боясь нас, для того что мир весь качаетца, а когда его станут посылать, и боярин де Микита Иванович Романов хочет выехать на Лобное место и учнет миру говорить, и мы де за него всем миром станем, а бояр де Бориса Ивановича Морозова да Илью Даниловича Милославского побьем до смерти». По другой версии он говорил: «Выедут де на Лобное место бояре Микита Иванович Романов да князь Яков Куденетович Черкасский, и к ним де припадет весь мир и свиснут де и велят грабить и побивать [бояр Б. И. Морозова и И. Д. Милославского]». По одному показанию, он назвал вместе с Романовым и князем Яковом еще князей И. А. Голицына и Д. М. Черкасского; и тот и другой были в свойстве с Романовым, и в этом отношении очень любопытно упоминание их имен. Предварительное следствие вели, по поручению царя, князь А. Н. Трубецкой да Г. Г. Пушкин, да думный дьяк М. Д. Волошенинов. К пытке царь указал ехать всем боярам; Савинка был казнен 29 января116 117. Таким образом, сообщение Пом- меренинга встречает полное документальное подтверждение, даже в деталях (например, участие Пушкина в сыске), и это дает нам полное основание относиться с доверием к его известиям о действиях во дворце партии, враждебной Морозову. По его словам, только на пасхе последовало некоторое подобие примирения, хотя неполное. «Князь Яков был у государя, но не хотел письменно просить прощения» 118. Борьба, таким образом, закончилась торжеством Морозова. Его «единомышленники» и «советники» снова стояли у власти. Сам Борис Иванович продолжал быть духовным руководителем правительства, «сохраняя силу более из дружеской приязни к нему государя», как говорит о нем Мейерберг, «нежели по наружному виду». И это положение интимного советника царя, «всегда влиятельного в его душе», он сохранил до смерти119. Справедливость требует, однако, отметить, что не один фавор и не одни интриги разрешили борьбу в пользу Морозова и его приятелей. Еще раньше, чем возвращен был Морозов, и Романов и Черкасский упустили из своих рук руководство делами. В их роли в событиях 1648 г. был момент своего рода трагизма. Они воспользовались восстанием для низвержения своих политических противников, но вовсе не были призваны быть выразителями чаяний восставших, союзниками которых они оказались. По своим сословным интересам, по экономическим и социаль¬
116 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 20.
117 Там же, д. 19.
118 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 447.
119 А. Мейерберг. Указ, соч., стр. 167.
68
С. В. Бахрушин
ным своим влечениям они тесно были связаны с правящим кругом, кто бы в данную минуту в него ни входил, но из личных расчетов они должны были опираться на «черное» население Москвы, все требования и интересы которого были диаметрально противоположны и враждебны интересам правящего класса, следовательно и их самих. Земский собор, созванный тотчас после восстания, и явился выразителем интересов масс, совершивших июньский переворот, и установил ряд положений, которые не могли не затрагивать имущественных интересов тех же Романова и Черкасских, в политических интересах которых совершен был переворот 120 121. Создалось, таким образом, непримиримое противоречие между политическими и социальными выгодами той группы лиц, которая столкнула Морозова. Они теряли очень много от тех реформ, которых требовали «всяких чинов люди», и вместе с тем они не умели или не хотели примириться с необходимостью идти на уступки. Общее руководство работой Земского собора поэтому взял на себя не Романов и не Черкасский, а князь Н. И. Одоевский, двор которого подвергался разграблению во время восстания, человек очень ограниченных талантов ш. Романов не участвовал в заседаниях собора и отказался подписать Уложение, как утверждает Поммеренинг 122. Действительно, подписи его нет на подлинном Уложении, хотя, повидимому, он был в Москве в январе 1649 г., когда закончилась кодификационная работа. Нет также подписи князя Якова. Зато есть подписи Морозовых, Милославских, князей Трубецкого и Львова, Хитрово и всех других друзей Морозова 123. Они, очевидно, угадали настроение момента, пошли по течению, и среди событий бурного
1648 г. упрочил за собою Морозов славу защитника интересов средних классов против крупной землевладельческой знати 124. Эта чуткость, не меньше, чем близость к царю, помогла кружку Морозова удержаться у власти, и, присматриваясь к лицам, которые в дальнейшем пользовались влиянием при дворе царя Алексея, мы встречаем почти все тех же лиц, которых видели вокруг Морозова,— это И. Д. Милославский, дворецкий Б. М. Хитрово, князь А. Н. Трубецкой, Ф. М. Ртищев.
IV
Восстание 1648 г. не было делом только посадской бедноты. Конечно, она тоже участвовала в движении. Савинка Корепин говорил в январе
1649 г., предсказывая новые волнения: «А побивать де мы станем не все сами, есть де у нас много ярыжек, которые у нас живут, от тех де почин будет». Участвовали в движении и случайные челобитчики, которых всегда бывало много на Москве, которые отовсюду собирались со своими мелкими ходатайствами, проживая здесь подолгу, за «московскою
120 Это положение С. В. Бахрушина требует уточнения. Во-первых, если можно говорить о перевороте, то только дворцовом, так как к власти пришла лишь другая группа класса феодалов. Во-вторых, Земский собор являлся выразителем интересов не широких народных масс, участвовавших в восстании 1648 г., а дворянства и верхних и средних слоев посадского населения. (Примечание редакции).
121 См. мнение о нем. царя Алексея Михайловича (Ю^ В._ А р с е н ь е в. Ближний боярин князь Н. И. Одоевский и его переписка t Галицкой вотчиной (1650—1684 гг.).— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 2, стр. 14).
122 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 442.
123 «Материалы для истории земских соборов XVII столетия», под ред. В. Н. Лат- кина, СПб., 1884.
124 Понятие о средних классах, в состав которых входят посадские люди и дворянство, и противопоставлении его как класса землевладельческой знати — боярству С. В. Бахрушин впоследствии отверг. Дворянство и боярство — две прослойки единого класса феодалов (П. П. Смирнов. Посадские людрг и их классовая борьба до середины XVII в., т. II, М—Л., 1948. От редактора, стр. 733). (Примечание редакции).
Московское восстание 1648 г.
69
волокитою», расходуясь на жизнь в столице и на посулы дьякам. Они и приняли деятельное участие в восстании: «почал быть от челобитчиков шум», так описывает начало волнений один очевидец 125. Они и разнесли потом по всему пространству Русского государства известие о том, «что на Москве шатость великая». Но не эти случайные элементы сыграли решающую роль в июньских событиях.
П. П. Смирнов, повидимому, такое решающее значение придает наличности в Москве «дворян и детей боярских замосковных городов первых половин». Это был «вооруженный лагерь», который «нелегко было обуздать средствами тогдашней московской полиции». «Вооруженной армии гораздо труднее отказывать», царь находился «один между... любимцем и голодным войском» и должен быть уступить. Такова общая картина движения, как она представляется П. П. Смирнову, хотя он и делает необходимые оговорки126. С. Ф. Платонов, наоборот, отмечает роль посадских людей: «Замечательно,— пишет он,— что во всех волнениях начала царствования Алексея Михайловича преимущественно участвовали промышленные слои населения, посадские люди» 127. Последняя точка зрения более верная.
Восстание 1648 г. было главным образом восстанием тяглого населения, «черных людей»; это было, по выражению современников, «смутное время черных людей», восстание «черни», т. е. тяглецов черных московских слобод и сотен. Восстали «посадские и всяких чинов люди всею Москвою», «посадские и всякие черные люди», «земские люди», как их называют иначе, «черные люди» у Азарьина, «die Gemeirfe», «der Gemeine Man», «Meningheten», как выражаются шведы. Этим объясняется, что раздражение направилось именно против Плещеева, заведывавшего Земским двором, которому были подведомственны судом и расправою московские черные сотни и слободы, и что оно распространилось также на лиц, стоявших во главе Большой казны, которой подчинены были «гости и гостиная сотня и многих городов торговые люди»; понятно, наконец, что пострадали начальные люди Сибирского приказа, князь
А. Н. Трубецкой и его предшественник князь Н. И. Одоевский, если вспомнить, что торговые люди все были в долгу у Сибирского приказа, и что приказ эти долги взыскивал крайне сурово, разоряя должников, описывая беспощадно их лавки и дворы. При таких условиях приобретает правдоподобие известие Олеария, что Милославский после восстания «начал дружески обращаться с важнейшими из граждан, ежедневно приглашал несколько человек из цехов [сотен] по очереди к своему двору»128. Есть один документ, который позволяет точнее определить состав той «черни», которая действовала во время восстания. Это челобитная московских гостей, поданная 4 января 1649 г. Из нее видно, что «в 156 году в самое смутное время» добились ряда льгот «московских черных сотен сотские и из слобод — из Кадашева и из иных слобод старосты» в ущерб интересам привилегированного слоя гостей129. Следовательно, мы имеем дело со средними и низшими слоями посадского населения Москвы. Чтобы понять выступление в 1648 г. московских черных людей, надо помнить, что торговое сословие в XVII в. переживало тяжелую эволюцию. На нем особенно тяжело отражались результаты
125 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. .1, л. 42.
126 П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913, № 9.
127 С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории. СПб., 1904, стр. 295.
128 А. О^еарий. Указ, соч., стр. 277.
129 ДДИ, т. III, № 47.
70
С. В. Бахрушин
фискальной деятельности правительства. Между тем условия разрастающегося рынка выдвигали вперед эту социальную группу и открывали ей новые пути. Мы в сущности присутствуем в середине XVII в. при зарождении класса купечества в Русском государстве. Само правительство не скрывало, что видит в нем главный источник государственных доходов. Постепенно внутри его слагаются известные представления и о своих профессиональных интересах и о том месте, которое он занимает в государстве. В его среде устанавливается совершенно определенный взгляд на условия, необходимые для процветания русской торговли. Это, во- первых, освобождение торговых людей из-под гнета администрации, а во-вторых, монополизация в их руках всей торговли. В 40-х годах XVII в. это настроение выливается в ряде очень последовательных требований.
Главным домогательством торговых людей было изъятие их из ведения воевод и приказных людей. На соборе 1642 г. гости и торговые люди гостиной и суконной сотни прямо заявили: «А в городех всякие люди обнищали и оскудели от твоих государевых воевод, а в городех всякие людишки, которые ездят по городам для своего торгового промыслишка, от их же воеводского задержания и насильства в проездех торгов отбыли; а при прежних государех в городех ведали губные старосты, а посадские люди судились промеж себя, а воевод в городах не было» 13°. В 1646 г. ряд крупных торговых и промышленных людей, ездивших для промыслов в Сибирь, во главе с Исаком Ревякиным, Кириллом Босым и Василием Федотовым, били челом царю, чтоб «велеть их, торговых и промышленных людей, и их приказчиков мимо Енисейского острога к Руси отпускать таможенным и заставочным головам, чтоб им от воеводского задержания и грабежу и насильства в конец не погибнуть». Под влиянием этих челобитий правительство было вынуждено в 154 (1645/46) г. установить изъятие торговых людей из под юрисдикции воевод в вопросах, касающихся проезда, и подчинение их ведению таможенных и заставочных голов с выборными целовальниками130 131. Мера эта, повидимому, была распространена не на одну Сибирь; в том же 154 (1645/46) г. на Двине воеводе и дьяку было велено «ямских и всяких отпусков не ведати и ни во что не вступатися» 132, и дело было поручено таможенным и кабацким головам. Таким образом, в 154 (1645/46) г. торговые люди добились до некоторой степени сословного самоуправления в смысле исключительного подчинения в торговых делах суду лиц из их собственного чина и притом выборных. Одновременно с этим мы замечаем в торговом классе стремление добиться исключительного права торговли. Именно в таком смысле следует понимать поданную в 154 (1645/46) г. челобитную с ходатайством о запрещении иностранцам вести торговлю внутри государства, ходатайство^, которое было повторено в 157 (1648/49) г. при более благоприятных условиях133. Уже к концу царствования Михаила Федоровича это стремление вполне определилось в крупных торговых центрах. Торговые люди требуют привлечения в посадское тягло всех белых людей, которые «преж сего в тягле не бывали, а промышляют их, черных людей, лавочными и проезжими товары торгуют». Это требование распространяется на всех торговых и ремесленных людей, не входящих в посад, и в нем нашло себе выражение, по меткому
130 СГГД, ч. III, № 113.
131 ДАИ, т. III, N° 9. Порядок этот был отменен в 160 (1651/52) г. (ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 408).
132 ДАИ, т. III, N° 55.
133 ААЭ, т. IV, N° 13; Сборник князя Хилкова, СПб., 1879, № 82.
Московское восстание 1648 г.
71
определению Н. Д. Шаховской, «желание сословной монополии» 134. Борьба с торговой конкуренцией лиц, не входящих в посадскую общину, и нашла себе выражение в событиях 1648 г. Движение было в значительной степени одним из моментов борьбы посада с засильем частновладельческих слобод, не разделявших с ним его тягла и разорявших черную общину привилегированным положением своих торгов и промыслов. По уверению самих торговых и посадских людей, в этом заключается главная причина волнений: «И на Москве де и в городех от них, заступных людей, в торгех и промыслех и в их многих обидах чинится смятение, межеусобие и ссоры_болыния». Пока не нарушались монопольные права посадского населения, «и мятежу такова и межеусюбия не бывало ж». Только припиской этих «избылых» людей в посад и прекращением торгов вне посада будет достигнуто, «чтобы во всем народе мятеж и ссоры и межеусобия от тое розни ни в чем не было». Это была двойная борьба за лиц, ускользавших от тягла, и за монополию, и она выразилась в требовании, удовлетворенном осенью 1648 г., о том, чтобы торговые слободы были отписаны в казну «без лет и без сыску», чтоб всем «быть его, государевым, а ничьим иным, кроме его Государевых людей не быть, чтобы от той розни в его государстве никакой ссоры и розни между людьми не было» 135.
Наряду со стремлением уничтожить привилегированную торговлю и сосредоточить торги в тяглой посадской общине мы наблюдаем внутри самого посада деятельную работу по распределению повинностей и тягла и в связи с этим усиленную дифференциацию отдельных групп, входивших в сословие, а стремление к дифференциации с своей стороны вызывало борьбу между этими группами из-за податных единиц, из-за людей. В 150-х (1640-х) годах можно наблюдать усиленную деятельность в этом направлении высших слоев московского купечества — гостей и торговых людей гостиной и суконной сотен. В 151 и 152 (1642—1644) гг. они били челом о прибавочных людях в гостиную сотню и добились того, что велено было «дать из Кадашева лучших людей и из иных слобод»; в 155 (1646/47) г. они возобновили ходатайство, и царь снова их пожаловал — «велел дать в гостиную сотню из московских черных сотен и из слобод и из городов лучших людей». Это перебирание людей из черных общин в привилегированные очень сильно отражалось на платежеспособности первых; достаточно сказать, что в течение каких- нибудь трех лет, предшествовавших 156 (1648) г., было переписано из разных черных слобод и сотен в гостиную и суконную сотни 245 наиболее зажиточных семей. Это не могло не вызвать протестов, которые нашли себе выражение во время восстания, когда старосты черных слобод ц сотен били царю челом о возвращении отписанных от них тяглецов, и началось повальное бегство из гостиной и суконной сотни. «А в Кадашеве, государь,— жаловались гости,— многие полные люди и промыслы промышляют большими и твои государевы службы таможенные и кабацкие им за обычай... и, тебе, праведному государю, не хотя служить, от гостиные сотни в смутное время отбились», и многие, которые уже «живали» у гостей, «отошли из гостиной сотни» в смутное время 136.
Такая же борьба шла между Москвой и городами, откуда брались «для московских и отъезжих служб в гостиную и суконную сотню торго¬
134 Н. Д. Шаховская. Сыск посадских тяглецов и закладчиков в первой половине XVII в.— ЖМНП, 1914, № 10.
135 ААЭ, т. IV, №> £2.
136 ДАИ, т. III, № 47. , , .
72
С. В. Бахрушин
вые и посадские люди». Отвлекались лучшие силы из городов, и в финансовом отношении совершенно обессиливались местные торговые центры. Поэтому, уже в июле 1648 г. разных городов посадские люди били челом, тех людей из городов в гостиную сотню имать не велеть и «быти им службами и тяглом в городех в посадех... а... таможенные и кабацкие всякие службы служить, где кто в котором городе живет» 137.
Таким образом, посадское население, особенно города Москвы, переживало на переломе XVII в. очень большую внутреннюю работу; посадское сословие конструировалось. Как всякая организационная работа, и созидание сословного целого проходило не без внутреннего брожения. Внутренние явления посадской общины, вызванные процессом роста, и были, повидимому, одной из коренных причин московских волнений.
«Черные люди» не одни действовали в июне 1648 г. «Летопись о многих мятежах» совершенно точно говорит, что когда «восташа чернь на бояр», то «к ним же присташа и служилые люди» 138.
Среди служилых людей был один разряд, который по всем условиям .быта и своим семейным и деловым связям был особенно близок посадскому миру, это были стрельцы. Они вербовались из тех же посадских тяглых людей и, подобно им, жили мелкой торговлей и промыслами: «они всякими торговыми промыслы промышляют и в лавках сидят»; часто в стрельце можно узнать обнищавшего посадского человека, который «от бедности стал в стрельцы» 139.
Стрельцы, таким образом, по всему складу экономической жизни ;и по семейным и соседским отношениям тесно примыкали к посадскому населению 14°.
Стрельцы и приняли большое участие в движении, поднятом черным людом, и в первый момент восстания сыграли очень видную роль. На эту. роль указывает шведский резидент. В решительную минуту они, по его словам, заявили, что «сражаться за бояр против простого народа не хотят, но готовы вместе с ним избавить себя от их [бояр] насилий и неправд» 141. Они, по его словам, участвовали в разгроме дома Морозова и убийстве Назария Чистого. То же самое пишет неизвестный автор шведского донесения; и у него 2 июня действует «толпа вместе с стрельцами», и когда Морозов созвал стрельцов, чтобы выгнать народ из Кремля, то они заявили царю, что из-за Плещеева «не хотят стать во враждебное отношение к простому народу, и обещали толпе свою поддержку». Начало "погрома автор приписывает столкновению, происшедшему между слугами Морозова и стрельцами, стоявшими на карауле. Он тоже говорит, что они участвовали в разгроме дома Морозова. Наконец, в Лейденской брошюре повторяется*, что «стрельцы... приняли сторону народа, и затем... народ и стрельцы ворвались в дом Бориса Морозова» 142.
Некоторые русские известия вполне подтверждают большое участие
137 ААЭ, т. IV, № 28.
138 «Летопись о многих мятежах», М., 1788, сцр. 357.
139 Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских- людях-закладчиках. СПб., 1910 («Летопись занятий Археографической комиссии», кн. 22), стр. 23, 2£ и многие другие; ААЭ, т. IV, № 36.,,
140 Вопрос о переходе посадских людей на стрелецкую службу подвергался законодательной нормировке (см. об этом в статье Н. Д. Шаховской «Сыск посадских тяглецов и закладчиков в первой половине XVII в.» — ЖМН'П, 1914, № 10).
141 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418.
142 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19. То же говорит и Поммеренинг (К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418—419).
Московское восстание 1648 г.
73
в восстании стрельцов. В Нарым проезжие торговые люди и сургутские служилые люди привезли в ноябре 157 (1648) г. весть, «что де на Москве... стрельцы и черные люди многих бояр и окольничих и думного дьяка и дворян и гостей побили и домы их разграбили». Слухи эти шли, повидимому, из Сургута, где тоже в съезжей избе был разговор «про воровство московских черных людей и стрельцов» из. Из Нарыма принесены были вести в Томск, где стали рассказывать «московские вести, что на Москве учинили чернь и стрельцы над бояры и над многими людьми и как домы их грабили и побивали» 143 144. После того как первая вспышка восстания—улеглась, на стрельцов правительство продолжает смотреть подозрительно. 4 октября Поммеренинг сообщает, что царь «обещал стрельцам улучшение, но чью сторону они будут держать, еще неизвестно, ввиду того, что они осмеливаются так дерзко выступать против е. ц. /в.». 30 декабря он снова передает тревожные слухи: «много дурного слышно... от стрельцов» 145. В январе, как мы видели, идут толки, что стрельцы замышляют убить Морозова во время шествия на иордань. Недаром Савинка Корепин утверждал в январе, что «стрельцы де с нами ж». Когда, по его словам, бояре Н. И. Романов, князь Я. К. Черкасский и другие выедут на Лобное место, то «пристанут к ним стрельцы и всякие люди».
Ролью, которую сыграло стрелецкое войско в июньском движении, объясняется отношение к нему правительства и других заинтересованных лиц. За стрельцами ухаживают. Царь, по словам Олеария, через несколько дней после восстания угощает их вином и медом 146; Поммеренинг пишет, что им обещаны улучшения; в декабре он сообщает, что им увеличено вознаграждение будто бы в пять раз147. Об этом же мы читаем в Толстовском сборнике: «А стрельцов и всяких служилых людей царь пожаловал, велел им свое государево жалованье давать вдвое» 148. Среди них ведется агитация в пользу возвращения Морозова, и им раздает царь и патриарх с этой целью подаркиI49 150. С ними, как мы видели, заигрывает и князь Яков Куденетович, угощает их в тяжелые минуты, зазывает к себе на двор отдельных стрельцов, спрашивает: «Что де у вас думают?». Среди них распространяет он слухи о возможной «замятие на крещенье». С другой стороны, правительство торопится охранить себя от стрелецкой опасности и совершенно иными мерами. Уже от 19 сентября и от 4 октября Поммеренинг сообщает о ссылке стрельцов за участие в движении; позднее, 18 апреля, он сообщает, что несколько сот стрельцов сослано в Сибирь «по незначительным причинам или без всяких причин» 15°. Повидимому, на это намекают псковские челобитчики из стрельцов и других служилых людей в феврале 158 (1650) г., утверждавшие, что воеводы их застращивают: «Будет де начнете о том об недостаточном... жалованье на Москве тебе, государю, бить челом, и вам де есть на Москве образец: Сибирь, так же как ваша братья служилые люди с Москвы посыланы в сибирские городы и меж гор в пропастех поустроены». «И о том, государь..,— продолжали псковские служилые люди,— ...мы, холопи твои, не смели бити челом,
143 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
144 А. Н. 3 е р ц а л о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах, стр. 38.
145 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 427—428, 433.
146 А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 277.
147 К. Й. Якубов. Россия и Швеция, стр. 433.
148 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 91.
149 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 429—430.
150 Там же, стр. 426—427, 447. ;
74
С. В. Бахрушин
•боимся, государь, таких же ссылок, как, государь, природные твои государевы люди москвичи и служилые разных чинов люди с Москвы в ссылки поразосланы, и многие христианские души помучены и палицами побиты, а иные в воду потоплены» 151. Самую причину волнений иностранцы видят в значительной мере в неудовольствии стрельцов •сокращением жалования, которое было, по словам Лейденской брошюры, «убавлено в такой степени, что они не имели возможности содержать себя этим» 152. Повидимому, это справедливо. В связи с указанной выше политикой экономии в 155 (1646/47) г. был произведен полный пересмотр окладов денежного и хлебного жалованья низших служилых людей, в том числе стрельцов, в смысле уравнения их и сокращения. Так, в Новгороде и Пскове, начиная с 156 (1647/48) г., «головам и сотникам стрелецким ... жалованья давать не велено, велено у дела быть без жалования... да у пятидесятников и десятников из жалованья убавлено, и учинены оклады, как и в иных городех». В чем выразилось это сокращение, видно из примера псковских стрельцов: было «убавлено жалованья» у пятидесятников, получавших 4 руб., по полтине, а у десятников, получавших 3 р. 50 к.,— по полуполтине у человека, «неведомо за что, и они де от того в конец погибли, а жены их и дети скитаютца меж двор, помирают с голоду, а в пятидесятники выбирают их неволею, а не своею охотою они ставятца» 153. Столь значительное сокращение жалованья не могло не быть ощутительно, тем более, что содержание было вообще скудное. В 158 (1650) г. псковские служилые люди, и на первом месте стрельцы, сравнивая свое положение с положением наемных иноземцев на русской службе, влагали своему начальству следующие выражения в ответ на их челобитья: «Идет де твое, государево большое жалованье на Москве немцам, а вы де, природные, служите государю с травы и с воды и с кнута» 154. Недовольство среди стрельцов недостаточностью жалованья и было одной из причин движения, по правдоподобному мнению одного из иностранных наблюдателей 155. В заключение следует вспомнить, что движение было направлено против Б. И. Морозова, который ведал Стрелецкий приказ, и против П. Т. Траханиотова, ведавшего приказ Пушкарский, иначе говоря, против лиц, являвшихся непосредственными начальниками над всей массой стрельцов и примыкавшего к ним низшего служилого люда.
Таким образом, восстание 1648 г. принимает специфические черты стрелецкого волнения. Любопытно отметить, что в городах, по крайней мере на Украине и в Сибири, движения получили характер тоже волнений с участием главным образом казаков, стрельцов и других низших служилых людей.
Мы видели, что один из исследователей интересующего нас момента придает большое значение участию в нем служилого дворянства. Роли детей боярских и городовых дворян в движении не приходится отрицать. У нас есть определенные указания даже на отдельных лиц: впоследствии утверждали, что на боярина Б. И. Морозова «завод заводили и про смертное убойство говорили» арзамасцы Дмитрий Нете- сев, да Иван Исупов, да Панкрат Нечаев 156. Одно йз этих имен для нас любопытно: это имя Исупова. Исуповы, повидимому, принадлежали к
151 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 359—360.
152 К- Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, № 1.
153 ДАИ. т. III, Я° 37.
154 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 360.
155 А. Олеарий. Указ, соч., стр. 268—269.
156 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей. М., 1862, стр. 362.
Московское восстание 1648 г.
75
влиятельной дворянской фамилии в Арзамасе: один из Исуповых был представителем арзамасского дворянства на соборе 1642 г., что определяет их социальное положение. В их лице мы имеем крупных провинциальных дворян, являвшихся в столицу с известными привычками к первенству в своем местном кругу, с неумением сдерживать влечения и страсти и с чувством раздражения к своей столичной «братье», недостаточно считавшейся с их положением в городовом обществе. Психологию этой провинциальной знати хорошо характеризуют слова арзамасца Бахметева, сказанные им Ивану и Даниле Хитрово, родственникам влиятельного при дворе Богдана Матвеевича: «Знают де меня в Арзамасе с вами, как де я приду в съезжую избу, и вас де тут и не пустят, а в иное де время и вон из избы вышлют»157. Блестящими представителями таких влиятельных городовых дворян в начале столетия были рязанцы Кикины, Ляпуновы, Сумбуловы, руководители ряда движений в Москве. Впрочем, повидимому, в данном случае не дети боярские начали двджение, а скорее они примкнули к начавшемуся помимо их движению.
Выступление недовольных дворян замечается лишь в последующие дни восстания, когда на местах «весть учинилась, что на Москве смятенье», и оттуда потянулись вереницы челобитчиков бить челом на обидчиков по личным своим делам или «всем городом». Как происходило дело, мы узнаем из примера арзамасцев: только 30 июня били челом арзамасцы дворяне и дети боярские всего города о разрешении отпустить к царю «со службы с Синбирского о их городских делех челобитчиков», следовательно, в Москве были только в первых числах июля 158. В других случаях челобитчики являлись еще позднее. Так, в Ельце только 16 августа составлена была «заводная запись» и решено было бить челом «всем городом» на воеводу и на стрелецкого голову во всяких их неправдах. Следовательно, жалобщики не сразу съехались в Москву 159.
Это общее наблюдение подтверждается подсчетом дворянских челобитных, произведенным П. П. Смирновым. Из этого подсчета видно, что в первые дни движения служилыми людьми была подана только одна челобитная, направленная против Морозова (5 июня), и только с 7-го числа начинают поступать ходатайства, все еще в ограниченном числе; главная же масса дворянских челобитных была подана во второй половине июня (начиная с 20-го числа) и в июле 16°. Из всего этого можно сделать заключение, что главный натиск на правительство со стороньг дворян имел место не в первые дни движения. Это подтверждается косвенно словами Поммеренинга, который, описав события 6 июня, сообщает далее об отказе Морозова выдать жалованье «детям боярским, которые в большом количестве прибыли из деревень требовать свое жалованье» 161, после чего он говорит о мерах предосторожности, принятых правительством 11 июня. Таким образом, он как будто указывает,
157 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 360.
158 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 177, лл. 85—86.
159 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 275, лл. ,13, 156.
160 5 июня 1 челобитная Всего с начала восстания до
С 7 до 15 июня 10 челобитных 19 июня (включительно) И чело-
» 16 до 19 июня ни одной чело- битных.
битной
» 20 » 30 » 18 челобитных Всего с 20 июня по конец июля
В июле 42 » 60 челобитных.
В августе ... .16 »
161 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419.
76
С. В. Бахрушин
что приезд дворян «из деревень» имел место между 6 и И июня. В промежуток этого времени он впервые отмечает активное выступление дворянской массы: царю сделалось известно, пишет он, «что боярские дети совещаются с мирянами». Действительно, 10 июня было подана- челобитье от имени дворян московских, жильцов, дворян и детей боярских разных городов, иноземцев и московских торговых людей о созыве Земского собора162. В этот же промежуток времени с 7 по 11 число* дворяне успели подать 9 челобитных с частными ходатайствами, после чего наступил перерыв в челобитных до 20-го числа. Из сопоставления всех приведенных данных можно, кажется, установить момент выступления провинциального дворянства. Только после 6-го по слухам о* движении съехались в Москву из окрестностей служилые люди, и их появление здесь имело значение решающее — им обусловливаются обещание созвать Земский собор, ссылка Морозова 12 июня и окончательное торжество партии Романовых. Затем в 20-х числах июня начался наплыв служилых людей из более отдаленных местностей. Начиная с 10 июня служилое дворянство идет рука об руку с посадским населением Москвы и присоединяет свой голос ко всем его ходатайствам, имевшим чисто сословный интерес для торгового класса (например, об- отписке пригородных слобод, о запрещении торговать иноземцам). Всюду можно видеть на первом плане дворян и детей боярских «разных городов». Правительство боялось их и считалось с ними. Поммеренинг пишет, что после ссылки Морозова произведена была среди них раздача земель из вотчин «казненных и других больших господ». Кроме того, им было выдано денежное жалование в размере по 14 и 20 руб. 163 То и другое известия совершенно верны. Как видно из помет на некоторых., челобитных, сохранившихся в Центральном государственном архиве древних актов, в июле роздан был в раздачу беспоместным жильцам ряд поместий из вотчин казненного П. Т. Траханиотова; нет, конечно,, никаких оснований полагать, что раздача эта ограничилась только теми, лицами, челобитные которых сохранились164. Что касается до жалованья, то в январе 157 (1649) г. царь указал, согласно ходатайству дворян, поданному в декабре, разобрать дворян и детей боярских и жалованье дать им по городам, причем оклад был намечен в 14 руб. для тех, которые «служат старо», и в 10 руб. для новиков; повидимому, это- была дополнительная раздача жалованья тем, которые не получили его • в 156 (1648) г. По, крайней мере из 995 дворян и детей боярских владимирцев, суздальцев, муромцев, юрьевцев, лушан и гороховцев — 376 человек получили жалование на Москве в 156 (1648) г.; очевидно, служилые люди, съехавшиеся в Москву летом, уже получили свое- жалование, как и пишет Поммеренинг, тотчас после восстания 165.
Итак, приезжие дворяне присоединили свой голос к восставшему населению Москвы. Их вмешательство усилило и придало общеземское- значение московским волнениям, и с ним особенно пришлось считаться< правительству, как с голосом «всей земли» 166.
162 П. П. Смирнов. Несколько документов к истории^ Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.—«Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 6; П. П. Смирнов. О начале Соборного уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913,. № 9; К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420.
163 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 420.
164 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, N° 261, лл. 342—350.
165 РИБ, т. X, стр. 428 и ел.; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 420.
166 Т. е. совокупностью всех служилых людей «по отечеству». С. В. Бахрушин не * раскрывает классового смысла участия дворянства в восстании. Дворяне не просто • «присоединили свой голос к восставшему населению Москвы», а использовали москов-
Московское восстание 1648 г.
77
Мы не видим зато участия в движении тех элементов, которые, казалось бы, должны были примкнуть к нему, не видим в них участия несвободных холопов, и в этом выразилась характерная черта названной социальной группы московского общества. Боярские холопы, боярская дворня, тесно связанная своими интересами с боярским двором, встала в защиту своих господ и кормильцев, а не против них. Иностранцы говорят, что волнения начались с того, что «холопы или рабы бояр» жестоко избили челобитчиков, собравшихся к царю во время крестного хода * 167.
Как было сказано выше, возмущение стрельцов было вызвано столкновением с слугами Морозова 168. Стоянов, желая охарактеризовать волнения, прямо будто бы говорил: «Учинилась у всяких черных людей с боярскими людьми драка» 169. На боярских холопов была направлена ненависть толпы. При разгроме дома Морозова, по словам иностранцев, были убиты трое из слуг его, в том числе его стряпчий 17°. Холопов обвиняли в поджогах: «Борис Морозов и Петр Траханиотов,— говорится в Толстовском сборнике,— научением диавольским разослали людей своих по всей Москве, велели всю Москву жечь» 171. Этот слух известен и Поммеренингу и автору Лейденской брошюры. Многих таких зажи- галыциков толпа убила перед дворцом.
Поммеренинг отмечает, однако, что антифеодальное настроение охватило постепенно и холопов. Он пишет, что боярские холопы 27 июня просили о своем освобождении, и 3 июля очень рано шесть из них были обезглавлены. Позднее, 4 октября он сообщает, что ввиду слухов о возможности новых волнений царь вооружил мушкетами боярские дворы, «но холопы не хотят сражаться за бояр, а против них, вследствие того, что их собратья 3 июля казнены»172. Любопытно указать, что известие о перемене в настроении холопов подтверждается словами Савинки Корепина: «Мы-де вас всех из изб побьем из пищалей, а холопы-де ваши все с нами ж будут». Эти намеки на брожение среди холопов, отмечавшееся в более поздние моменты движения, не изменяют самого факта, что в июньском движении холопская масса выступает не против бояр, а за бояр 173.
Восстание было, таким образом, отнюдь не выражением чувств низших социальных слоев населения, а групп сравнительно обеспеченных 174;
ское восстание, стремясь добиться удовлетворения своих классовых интересов и прежде всего окончательного юридического оформления крестьянской крепости. Это С. В. Бахрушин показал в своих последующих работах. (Примечание редакции).
167 К- Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1.
168 «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, KHi. 1; К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 418—419.
169 ДАИ, т. III, N° 66.
170 К- Н. Б есту ж ев - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1.
171 С. Ф, П л а т о н о в. Статьи по русской истории, стр. 89.
172 К- И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 424, 427.
173 Этот вывод С. В. Бахрушина неправилен. С. В. Бахрушин не различает среди холопов двух групп: массу непосредственных производителей, ведших антифеодальную борьбу, и небольшую часть дворни, связанной своими интересами с феодалами, принимавшей участие в управлении боярским дворцовым и вотчинным хозяйством. (Примечание редакции).
174 Этот вывод также нельзя считать правильным, если учесть, что, кроме антиправительственного движения, шла борьба посадской бедноты и с зажиточной купеческой верхушкой, что выступили против своих «господ» холопы, что в ряде вотчин (например Б. И. Морозова) началось движение крестьянства. (Примечание редакции).
78
С. В. Бахрушин
это было движение средних слоев городского населения, восстание тяглых посадских людей, к которому примкнули стрелецкое войско и городо- вое дворянство 175.
V
Возникает вопрос, против кого было направлено восстание 1648 г., и какими идейными и социальными предпосылками бессознательно- руководствовались те, кто громил дворы князей Львова и Одоевского, убивал Назарья Чистого и требовал ссылки Морозова.
У участников движения была своеобразная политическая идеология, которая во многом расходилась с официальными политическими воззрениями. Эта идеология для нас тем любопытнее, что это идеология не книжная, а чисто народная и что лишь случайность, а именно возбужденное состояние умов, вызванное движением, позволяет нам слегка заглянуть в психологические переживания масс. В глазах средних московских жителей XVII в. выступление «черного народа» отнюдь не представлялось актом политически беззаконным: они видели в нем проявление воли того общественного коллектива, который они называли «миром», а иногда «всей землей» 176. По выражению хронографа, вошедшего в Толстовский сборник, в июне в Москве «мятежники» действуют «миром и всей землей»; «всей земле», «миру» (так выражается и продолжение Псковской летописи) выдан был Плещеев, «миром» убили его; чтоб «мир утолился», идет правительство на дальнейшие уступки, и, наконец, «миром и всею землею положиша... на государьскую волю». Бояре, против которых направлено движение — «изменники», тот же автор говорит про «их измениичью в мир великую досаду»; «за ту их измену» и казнен П. Т. Траханиотов177. Даже Азарьин видит в его гибели справедливое возмездие за то, что «весь мир стоняше ко господу богу от обид его, и уже злобе его исполнися время, и мнози слезы ото всего мира излияшася ко всевидящему оку». Он передает рассказ о том, как Траханиотову незадолго до смерти, во время известного похода царя Алексея в Троицкий монастырь, предшествовавшего восстанию, не удалось поставить свечку у раки Сергия: «и свещи, глаголаша, яко не изволил чудотворец Сергий от него прияти»178. Следовательно, это- грешник и злодей, недостойный поставить свечу. Эту точку зрения на жертв восстания, как на преступников, восприняла даже приказная мысль, и казненного Траханиотова стали было писать не окольничьим, без «вича», хотя он и был «убит без вины и государевы кручины и опалы [на него] не было» 179. Самое восстание изображается в форме челобитья. «Всенародное множество людей били челом государю, будто на ведомого вора на Л. Плещеева»,— говорится в хронографе Ундоль-
175 С. В. Бахрушин неправильно противопоставляет низшие слои городского населения, его плебейские элементы посадскому тяглому -населению и тем самым стирает обострение классовой борьбы на посаде. (Примечание редакции).
176 С. В. Бахрушин ошибается, отождествляя понятия «мир» и «вся земля». «Мир» — это черные люди, тяглое население города и деревни, т. е. посадские люди и крестьяне. «Вся земля» — это совокупность «всех городов», тГ ё. служилых людей «по отечеству», городовых дворян и детей боярских. Содержание этих понятий убедительно раскрыто П. П. Смирновым («Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», т. II. М —Л., 1948, стр. 176—177). (Примечание редакции).
177 С. Ф. Платонов, издавший названный хронограф, обратил внимание на своеобразное отношение автора к описываемым событиям («Статьи по русской истории», стр. 92—93).
178 «Книги о новоявленных чудесах преп. Сергия, творения Симона Азарьина».— «Памятники древней письменности и искусства», вып. 70, СПб., 1888, стр. 123.
179 Акты Московского государства, т. II, № 400.
Московское восстание 1648 г.
79
скоро 180; также изложено это событие в Толстовском сборнике; «били челом всею землею государю на земсково судью на Левонтия Степанова сына Плещеева»181 182 *; «били челом жестоким челобитьем на Левонтья Плещеева»,— сказано в продолжении «Нового Летописца» Самая расправа с неугодными чиновниками облекалась в фикцию казни изменников, произведенной на законном основании. Любопытны в этом отношении слова Стоянова, как он их повторял следователю: «Бояре приговорили, земским и всяких чинов людем отдали убить Траханиотова да Леонтия Плещеева»183Л. Для современников требование восставших представлялось законным хотя и «жестоким» челобитьем; незаконна была только форма, это было «невежливое челобитье», «невежливым’ обычаем пришли ко государеву двору».
Любопытный разговор был подслушан на лестнице Юрьевского* собора в Новгороде в июле 1648 г. Этот разговор помогает нам разобраться в психологии широких масс населения. От обедни выходили стрелецкий голова Иван Бестужев, подьячий Иван Ормячников и довольно известный в Новгороде посадский человек Никифор Микляев. Сходя с лестницы, Бестужев спросил подьячего, «нет ли де с Москвы ездоков»? На что Иван Ормячников сказал: «Есть де с Москвы ездоки, я де ведаю вести — Назарья де Чистого убили, а печать де государеву, которая пропала [по другой версии, из Посольского приказа — по смыслу задолго до восстания], нашли в подголовье у него». Иван Бестужев против того сказал с бранью: «Изменник... Назарий, вор! Печать де государеву украл, да у нево де и сыскали, достоен он был и не такой казни». К этому он прибавил еще одно предположение, за которое позднее ему едва не пришлось поплатиться: «видишь де у них дурная в уме, хотят де царя известь», «большое де над государем подыскивано». Смысл этой фразы поясняется из других показаний: Бестужев хотел сказать, что «по делу его Назарья Чистого убили, и то дело знатно, что под государем подыскивано». Таким образом, мысль его совершенно определенная: убитый Назарий — изменник, у него найдена «в подголовье в ящике» печать, «что згибла в Посольском приказе», и которую он, очевидно, украл; он и другие его сообщники замышляли на жизнь царя: «Ушто де у них недоброе смышлено было над государем». Убийство- народом Чистого есть поэтому достойная казнь «вора» и изменника 183,2.
Во всей этой народной формулировке и попытке осмыслить события есть много психологически любопытного. Всякие коллективные действия «миром» представляются как бы a priori законными, но в этом стремлении закрывать глаза на внешнюю форму, оскорбительную для царя, был, может быть, еще один момент — уважение к царю. В движении не было* ничего антидинастического184. Все непопулярные меры по представлению «мира» исходят от бояр и ближних людей. Вина царя заключается лишь в отсутствии силы характера. «Государь де молодой»,— говорили в народе: «глуп, а глядит на все изо рта у бояр у Б. И. Морозова, да у И. Д. Милославского, они де всем владеют, и сам де он, государь, это
180 А. Н. Попов. Изборник славянских в русских статей, внесенных в хронографы. русской редакции. М„ 1869, стр. 247.
181 С. Ф. Платонов. Статьи по русской истории, стр. 90—91.
182 Новый Летописец по списку князя Оболенского-, стр. 193.
ДАИ, т. III, № 66.
183.2 цгАДА. Прик;. дела ст. лет, 1647 г., д. 81.
184 Все приводимые С. В. Бахрушиным факты находят объяснение в царистской, психологии народных масс. Трудовое население деревни и города хранило наивную- веру в «хорошего царя» и, ведя бо1рьбу против господствующего класса феодалов, надеялось найти защиту у царя. (Примечание редакции).
80
С. В. Бахрушин
видит, да молчит, чорт де у него ум отнял» 185. Любопытно сопоставить с этим речь, вложенную интерполятором в уста даря Ивана Грозного в известной Хрущовской Степенной книге, речь, едва ли не составленную под влиянием событий 1648 г. и отражающую настроение в слоях более интеллигентных: царь жалуется, что «бояре самовластии быша и сами себе саны похитиша моим имянем... и во многие корысти и в хищения и в обиды упражняхуся, аз же яко глух и не слышал и не имый .в устах своих обличения, юности ради моея и пустоты [глупости], они ж-е вла- ствоваху», и он обращается к боярам со словами «о, неправедении лихоимцы и хищницы и неправедный суд творящии, что ныне нам ответ дасте, иже многие слезы на ся воздвигосте, аз же чист от крови сея; ожидайте воздаяния своего»186. Так создавалось представление о средостении между царем и народом в лице «бояр» и главным образом Б. И. Морозова, этого злого гения «молодого» и «глупого» царя. Морозов и бояре действуют без ведома государева. В Пскове во время восстания «гилев- щики» допрашивали князя Ф. Ф. Волконского и дьяка Г. С. Дохтурова, «с государева ли ведома они отпущены, или их отпустили бояре без государева ведома». Стольника Никифора Нащокина допрашивали в Пскове, «от государя ли он послан или от бояр». Держалось твердое убеждение, что будто шведскому послу Логгину Кумменсу дал «государеву денежную казну в Москве... боярин Б. И. Морозов без... государева ведома и с Москвы де ево отпустили с тою казною в шестом часу ночи».
185 Слова Савинки Корепина (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19).
186 СГГД, ч. II, № 37.
Речь царя Ивана Грозного является несомненной вставкой, внесенной в книгу Степенную не ранее царствования Алексея Михайловича: это доказано вполне коротким, но в сущности разрешающим окончательно вопрос исследованием С. Ф. Платонова •(«Речи Грозного на Земском соборе 1550 г.»), напечатанным в его «Статьях по русской истории». Что касается более точного определения времени внесения указанных вставок в текст Степенной книги, то П. Г. Васенко (ЖМНП, 1903, № 4) относит ■интерполяцию к концу XVII в., а именно, к первым годам царствования Петра Великого; впрочем, это мнение не обставлено достаточно убедительными доказательствами. С своей стороны, не беря на себя разрешения вопроса, я хотел бы указать, что на рассказ о выступлении Ивана IV на Лобном месте, повидимому, не остались без влияния впечатления 1648 г., что было совершенно естественно, принимая во внимание сходство всех обстоятельств. В частности, вопрос о том, кто будет после удаления Морозова принимать челобитные, если верить Поммеренингу, вызывал много толков, г(К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 419, 427); вопрос о порядке подачи чело- битий на злоупотребления дьяков послужил поводом для особого ходатайства служилых людей в ноябре 1648 г. («Акты Московского государства», т. II, № 37). Все это нельзя не сопоставить с обращением Ивана Грозного к Адашеву. Косвенное предположение, что интерполятор писал под впечатлением событий 40-х годов, подтверждается тем, что вторая вставка в Хрущовскую Степенную книгу трактует о печальной судьбе дочери Ивана III, выданной замуж за иноверного государя. Весь этот отрывок, особенно скорбная речь великого князя, сознавшего свою ошибку, мог возникнуть под непосредственным впечатлением тех разговоров, которые были вызваны сватовством. Вольдемара датского. Целый ряд государевых дел отражает тот интерес и те сомнения, которые породила необычайная для москвичей мысль породниться царскому дому с иностранным государем. Самая возможность брака с лютеранином обсуждалась в просвещенных кругах общества. Так, князь Семен Шаховской, известный писатель и богослов того времени, высказывал открыто' мнение; что можно «королевича ввести в церковь некрещена», и даже написал о том докладную записку («письмо»), которая вызвала интерес в дворцовых сферах и обратила на себя внимание самого царя Михаила (ЦГАДА. Духовные российские дела, № 3). То обстоятельство, что <оба отрывка, внесенные в Хрущовскую Степенную книгу, находят себе объяснение в событиях 40-х годов, дает повод думать, что самый факт интерполяции не следует относить слишком далеко к концу XVII в.
Вывод С. В. Бахрушина о времени интерполяции в Хрущовскую Степенную книгу неправилен, так как «речь» Ивана Грозного написана на бумаге с водяным знаком :конца XVII в. См. упомянутую выше работу П. Васенко. {Примечание редакции).
81
Московское восстание 1648 г.
Слух этот был известен и Поммеренингу187. Все непопулярные меры приписывались исключительно Морозову и боярам: «по промыслу» Б. И. Морозова произошла, по мнению закладчиков, отписка их на государя188. Подати «збираютца», по представлению солевычегодцев, «на изменника» (т. е. Морозова) «воровски» 189. Сосланный в дальнюю Мангазею Фома Пашков приписывал Б. И. Морозову да князю А. М. Львову и «умышлению всех бояр» свои несчастья, утверждая, что грамота об его ссылке «прислана воровски, а не по государеву указу, приказали де бояре так написать» 19°. Морозова, по словам Поммере- нинга, обвиняли в стремлении вовлечь Москву в войну со Швецией «для того, чтобы быть в безопасности и можно было бы мучить их (простой народ)» 191. Позднее его обвиняли в намерении сдать Псков шведам без боя, и даже хуже этого, соединиться с немцами и, взяв Псков, «с немецкими людьми изо Пскова идти под Новгород, а из под Новгорода под Москву» 192. Действуя именем царя, но против его, Морозов не допускает общения царя с народом: про новгородских челобитчиков в 158 (1650) г. говорили: «Борис де Морозов сам выезжал [к ним навстречу] да и неведомо где дел».
Так создавалась легенда о безответственности царя и о средостении, которое воздвигалось боярами между ним и «землею»Г Поэтому движение 156 (1648) г. не носило ни одной минуты черт, враждебных династии, оно было направлено не против царя лично, а против правительства или, вернее, против правящего класса 193. Таковой его характер не подлежит сомнению. Восставали против «бояр», даже не против отдельных лиц, а против всего класса, стоявшего во главе управления, и наиболее лишь ярким представителем которого был Б. И. Морозов 194. Современникам июньские дни представлялись днями расчета с боярством и всем приказным людом, «стало де на Москве убийство бояром и думным людем» 195. «Ныне государь милостив, сильных из государства выводит, сильных побивают ослопьем и каменьем»,— пишет Семен Колбецкий своему дяде под впечатлением погрома бояр. В Осколе, под влиянием известий об этом погроме, пьяный ямщик говорит: «Указал де государь по городам приказных людей побивать каменьем». В Нарыме служилые люди говорили воеводе Афанасию Нарбекову: «Не стара де пора вам воровать и над нами ругатца, и на Москве де, которые над их братьею ругались, и они сами и жены их и дети от их братьи побиты до смерти и домы их пограблены, и всем людем тако будет». «Нынеча величество ваше вершилось»,— заявляет ливенскому воеводе сын боярский Прокопий
187 К. И. Якубов. Россия и Швеция, стр. 345, 367, 368. Ср. у Поммеренинга в донесении от 7 апреля 1650 г.: «Обвиняют Морозова, как причину того, что ваше королевское величество получаете от великого князя такую большую сумму денег и много хлеба» (там же, стр. 470).
188 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 19.
189 Там же, д. 41.
190 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 364.
191 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 448.
192 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1650 г., д. 34.
193 См. примечание 184. (Примечание редакции).
194 Под «правящим классом», против которого было направлено восстание 1648 г., С. В. Бахрушин в данной связи подразумевает господствующий класс феодалов. Классовая борьба в 1648 г. осложнилась борьбой внутриклассовой. Значительная часть господствующего класса — дворянство — выступила против боярства, использовав движение посадских людей. Это очень убедительно показал и сам С. В. Бахрушин на’ предыдущих страницах своей работы. (Примечание редакции).
195 А. Н. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр.-28.'
Б Научные труды, т. II
82
С. 5. Бахрушин
Руднев196. Такое настроение «мира» выражается и в подробностях движения: громили первым делом «боярские и окольничьи и ближних и дьячи... дворы». Разгоряченное воображение рисовало яркую картину этой расправы «мира» с боярством: «Многих бояр и окольничьих и думного дьяка и дворян и гостей побили [такие слухи дошли до Сибири], а иных на площади лошадьми раздергивали и дома их разграбили... и жен их побили, а младенцев на копья втыкали, а, чаять, впредь на Москве и по иным городам и болыни того дурно будет» 197. Тут быломного раздражения против административных приемов и злоупотребления правительственных органов Москвы, и этим объясняется, конечно, то обстоятельство, что ожесточение проявилось не только в отношении лиц, стоявших во главе крупных приказов, не только против влиятельных дьяков, каким был убитый Назарий Чистый или служивший в Разряде Григорий Ларионов, дом которого разграбили в «мятежное время» восставшие, но и против более мелких приказных дельцов, подьячих, «писарей», как выражаются иностранцы, вроде подьячего Алексея Маркова, который был «разграблен весь до нага и погорел без остатку» 198. В этом погроме дьяков и подьячих, в этой яростной попытке расправиться с «начальными людьми» крупнейших приказов выразилось все негодование земских людей на внутреннюю жизнь правительственного организма, на те внутренние порядки государственных учреждений, которые, незаметные для стороннего наблюдателя, составляют сущность всего течения дел: на «московскую» волокиту, от которой люди «разорены пуще турских и крымских бусурманов», на недоступность лиц, состоящих во главе приказов, на господство взяточничества, на продажность суда.
И тут тоже виновниками всех зол являлись в глазах общества представители правящего класса — бояре, непосредственно заинтересованные в сохранении существующего порядка. В приказном мире все приспособлялось к охранению интересов этого правящего круга лиц, «сильных людей» данного момента: «для времени боярина И. Д. и окольничего И. А. Милославских, дружа им утайкою», перерешались вершенные дела 199; челобитные пропадали из царской комнаты, когда заинтересованною стороной были Пушкины 20°.
Всюду действовали невидимые пружины: взятка или слово сильного человека. Начиная с самых высоких лиц приказной иерархии — титулованных начальников и судей приказов, кончая последним подьячим, все эти приказные дельцы сливались в одну касту, тесно переплетенную между собою родственными и иными связями, могущественную солидарностью общих выгод и фактически недосягаемую для правосудия. «От тех дьяков и подьячих,— жаловались служилые люди в ноябре 157 (1648) г.,— чинятца налоги многие и убытки большие, а правого суда в тех приказах [где они служат] они на тех дьяков и на подьячих добиться не могут, потому что у них в тех приказех сидят с ними братья и племянники и их дети»201.
196 А. Н. Зерцал о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21; ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 371; ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 275», л. 35.
197 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
198 А. Н'. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 22, 220—222; А. О л е а р и й. Указ, соч., стр. 272; В. Н. Л ат к и н. Земские соборы в древней Руси, стр. 417; РИБ, т. X, стр. 454.
199 А. Н. Зерцало в. Новые данные о Земском соборе 1648—1649 гг.— «Чтения ОИДР», 1887, кн. 3, стр. 1—80.
200 И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 323.
201 «Акты Московского государства», т. И, № 371.
Московское восстание 1648 г.
83
С приказными дельцами и расправились в июне 156 (1648) г. «Кому вы посул давали, совсем они пропали, и лебеди твои остались у Бориса Морозова, а Назарий Чистой и с деньгами пропал»,— писал злорадно в конце июня бесшабашный Семен Колтовский своему дяде, с которым он судился 202. Летние настроения 156 (1648) г. нашли выражение в челобитной, поданной служилыми людьми 13 ноября 157 (1648) г., вскоре после восстания, в котором они просили создать особую подсудность по жалобам на дьяков и подьячих, сосредоточив все такие иски в одном приказе. Ходатайство было удовлетворено, и дела такого рода переданы в Челобитный приказ 203.
Подобное же раздражение мы замечаем по отношению к московской «полиции», к ее действиям и приемам, которые так ярко вскрываются в челобитных средины XVII в. Этим объясняется разгром двора объезжего головы князя Федора Македонского 204.
По не одни мелкие обиды и насилия со стороны бояр и прочих приказных людей раздражали и оскорбляли население, задетое в его частных выгодах и интересах. Политическая мысль московского человека XVII в. шла несколько дальше, пробовала углубить и обобщить свое чувство негодования против порядков, господствующих в управлении. Мы слышим жалобы на беспорядочность управления, первые попытки критики всей системы его. Незадолго до восстания ходят в народе разговоры: «бояре де государевым делом и службою не радеют» ...«государева де казна напрасно гинет» 205. На соборе 1642 г. раздаются поэтому требования о необходимости контроля над деятельностью правительственных агентов, о необходимости приказных людей и дьяков и подьячих и таможенных голов «по приходным книгам в Москве и в городах счесть, чтоб твоя государева казна без ведома у тебя, государя, не терялась» 206.
«Бояре» вызывали против себя ненависть не только как правительственный класс, но и как класс социальный 207. Их ненавидели не только как агентов правительства, но и как представителей крупного землевладения. Это все были привилегированные лица, «пожалованные люди, за которыми поместий да вотчин много, да они же ездят по воеводствам, и бедным с такими пожалованными людьми не стянуть». Это одинаково касается и государевых дьяков и подьячих, которые пожалованы государевым денежным жалованьем и вотчинами, а кроме того, «покупили многие вотчины и домы свои строили многие». Это возбуждало зависть, тем более, что в сословном отношении между пожалованными и рядовыми служилыми людьми резкой грани не существовало. Это была их «братья», но более счастливая, которая,
202 А. Н. Зерцалов. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21.
203 «Акты Московского государства», т. II, № 371. Ср. также челобитную, подан* ную служилыми людьми, о выдаче им жалованья «без московские волокиты» (РИБ, т. X, стр. 428).
204 А. Н. Зер цал о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 23, 225
205 Н. Я. Н о в о м б е р г с ки й. «Слово и дело» государевы, т. I. М., 1911, стр. 195
206 СГГД, ч. III, № 113.
207 Понятие «класс» и в данном случае употреблено С. В. Бахрушиным непра вильно. Нельзя противопоставлять боярство и дворянство как два враждебных класса Это две прослойки единого класса феодалов. Это признает и сам автор, говоря дальше об отсутствии резкой грани между боярством и дворянством в сословном отношении. В данном же случае, говоря о критике «беспорядочности управления», требовании, высказанном на Земском соборе «о необходимости контроля над деятельностью правительственных агентов» и т. д., автор имеет, несомненно, в виду и требования дворянства, входившего в состав господствующего класса. (Примечание редакции).
6*
,84
С. В. Бахрушин
«отбываючи государевы службы, писались по московскому списку и в иные государевы чины и, будучи в городах у государевых дел, отяже- .лели и обогатели большим богатством, а иные... на то богатство покупали многия вотчины». Таким образом, создавались противоречия между московскими столичными служилыми людьми и массой служилых людей разных городов. В принципе они являются равноправными членами одного и того же служилого класса, но те пользуются всеми благами, сидят «у корыстных дел по воеводствам и по приказам» и «полковые службы не служат... и тех своих пожитков нигде не проживают», а эти принуждены «работать головами своими и всею душою» за царя, «от служб обедняли и одолжали великими долгами и коньми опали, и поместья опустели, и домы их оскудели». «Отсюда во всех одна беспрестанно многая молва, что все бутто не пожалованы». Отсюда глухое социальное недовольство 208.
Взаимные отношения между верхами и рядовой массой служилого люда осложнялись конкуренцией их как землевладельцев. В лице «сильных людей» рядовые дворяне видели опасных врагов, с которыми они вели упорную войну за землю и особенно за рабочие руки, и в этой неравной борьбе «всяким разорением» разорялись их маленькие хозяйства. За «сильных людей» — бояр, окольничих и ближних, беспрепятственно уходили их люди и крестьяне. «Мимо государева указа» заводили те же сильные люди «на местах и на перевозах перевозы и мостовщину». Пограничные споры решались силой, «насильством» захватывались спорные земли, расчищались и распахивались. От «сильных людей» их бедным соседям во всем «обида ж и насильства, и налоги, и продажа, и у кого поместною землею, и угодьи, и людьми, и крестьяны завладели насильством». У посадских людей были свои причины жаловаться на крупных землевладельцев. Их слободы и загородные дворы тесным кольцом охватили посад, конкурируя с ними в торговле, создавая для закладчиков льготные условия на рынке, на каждом шагу нарушая права посада. Около Москвы и в городах около посадов «животинных выпусков не стало, потому их* заняли бояре и ближние люди и московские дворяне и дьяки под загородные дворы и огороды». Так, на почве привилегированного землевладения создавались разбойничьи гнезда, соседство с которыми бывало невыносимо для окружающих, бывало пуще «крымской и ногайской войны». «Нам с таким великим боярином в соседстве жить невозможно,— жаловались при царе Михаиле соседи могущественного дяди царского И. Н, Романова,— мочи нашей от насильства людей и крестьян его не стало». На этих основах вырастала ожесточенная классовая ненависть бедных слоев служилого чина к богатым членам сословия 209 210. «Кто из-за нас крестьян выводит,— грозился еще в 132 (1623/24) г. ливенский казак Яков Авдеев,— у тех мы вотчины выжжем и пойдем до иного государя» 21°. Деятельность
208 СГГД, ч. III, № 113; ААЭ, т. IV, № 14; Е. Д. Сташевский. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Приложение XIII.
209 Автор смешивает понятия классовой и внутриклассовой борьбы. «Ненависть бедных слоев служилого чина к богатым членам сословия» — это выражение противоречий внутри господствующего класса, а не классового антагонизма. (Примечание редакции) .
210 «Акты исторические» (в дальнейшем цитируется: «АИ»), т. III, № 32; С. М. Соловьев. История России, т. IX, гл. 5; Е. Д. С т а ш е в с к и й. К истории колонизации юга. Великий боярин И. Н. Романов и его слобода в Елецком уезде. М., 1913; И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей, стр. 336. Яркие картины взаимных
Московское восстание 1648 г.
85
бояр как землевладельцев и невозможность найти на них управу вследствие их связей и положения в правительственных органах именно и вызывали особенное раздражение против лиц, пострадавших во время волнений 156 (1648) г. С своей точки зрения Симон Азарьин в ней видит главную причину гибели Траханиотова: «Присно ему его простира- шеся, иде же бы откуда корысть приобрести и отчины за себя присягнути и крестьян чужих за себе посадити, то бяше исправление живота его». Переходя к своему монастырю, он жалуется на обиды, причиненные в; этом отношении Траханиотовым: «К монастырским слугам во мнозех искех приставлииаягнапрасно во многия неискупимыя беды ввержег яко на глум себе таковое богатство приобретая и крестьян из вотчин Сергиевых за себя сажая и во грех себе toibo не вменяя, властем же не могуще противу сего сотворити, понеже мочь его велика беяше»211. Что эта сторона имела большое значение в развитии движения, показывает участие, которое приняли в ней арзамасцы — дети боярские, по крайней мере в последующие моменты, когда они на боярина Бориса Ивановича «завод заводили» и «про смертное убийство говорили». Это объясняется тем обстоятельством, что у Морозовых на Арзамасе и на Алатыре были большие вотчины, и местные землевладельцы испытывали всю тяжесть сосед- ства с могущественным (воспитателем царя. Во время движения на Морозова били челом в большом числе арзамасские дети боярские (по подсчету П. П. 'Смирнова, 31 арзамасец и 8 алатырцев). Челобитчики жаловались на укрывательство их крестьян в вотчинах всесильного боярина и на невозможность добиться на него суда, с другой стороны,, тяготились некоторыми вотчинными налогами, например пошлиной, взимаемой им за рубку деревьев в его лесах (явка по алтыну за дерево). Раздражение арзамасцев сделается еще более понятным, если вспомнить, что и у Траханиотова имелись большие земельные владения на Алатыре212 213 214. Соседством владений Троицкого монастыря к алатырским владениям Траханиотова надо объяснить и негодующий тон Азарьина, где он пишет о деятельности временщика. Но Морозов и Траханиотов являлись лишь наиболее яркими представителями целого класса 21\ которым положение и фавор позволяли проявлять с большой откровенностью и безнаказанностью их социальные вожделения, то, что «бяше исправление жития» их. При царе Михаиле так же действовала его ближняя родня, бывшие при нем в силе И. Н. Романов, князья Черкасские, Шереметевы, спешившие использовать свое «время» в личных целях2И. Теперь в таком же положении были «друзья» Морозова и
отношений дает Симон Азарьян («Памятники древней письменности!», еып. 70, стр. 94—95).
211 «Памятники древней письменности», вып. 70, стр. 123.
212 О владениях Морозова см. у А. И. Зе риалов а, О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 231—236. Алатырские владения Траханиотова были пущены в раздачу жильцам после его казни, о чем см. выше. Сведения о челобитных с жалобами на Морозова как землевладельца — у П. П. Смирнова в его статье, а также в изданных им материалах («Несколько документов к истории Соборного Уложения и земского собора 1648—1649 гг.»—«Чтения ОИДР», 1913, кн. 4, стр. 1—20).
В последнее время, появилась новая работа, посвященная характеристике земельных владений Б. И. Морозова (Д. И. Петрике ев. Земельные владения боярина Б. И. Морозова.— «Исторические записки», т. 21). (Примечание редакции).
213 Понятие «класс» опять (употреблено неудачно. Речь идет о правящей клике, временщиках, которые пользуясь своей близостью к царю и высоким служебным положением, приобретали большое богатство, власть и влияние на ход государственного управления. (Примечание редакции).
214 С. М. Соловьев. История России, т. IX, гл. 5.
86
С. В. Бахрушин
Траханиотова, влиятельные в данную минуту при дворе лица. Еще в 153 (1644/45) г. из среды детей боярских раздаются голоса, что казначей Б. Дубровский «наших старинных людей освобождает без суда и без очной ставки и без распросных речей» и делает это «для окольничева Г. Г. Пушкина», «а за тех наших людей ему, казначею, бьют челом и ходят окольничей Г. Г. Пушкин да брат его Степан и тех наших старинных холопей хотят взять к себе во двор, а живут те наши люди у них во дворе»215. В мае 157 (1649) г. служилый человек Вас. Нестеров, ведший, повидИ|М01му, тяжбу из-за крестьян с князем А. Н. Трубецким, высказал в ссоре с человеком последнего такие горькие мысли: «За такую де вашу неправду будут многие челобитчики зимою, потому что они крестьян их научают отцов отпиратца, а в чужих отцов влыгатца, и о том де учнут у государя милости просити», при чем прибавил угрозы повторения «летошнего»216. Другой служилый человек Неустройко Ошихлин жаловался на Милославских: «Мы, холопи твои, от таких временников и сильных людей и без того разорены и домишек своих и службы отбыли, а прежнее, государь, челобитье мое, холопа твоего, на боярина И. Д. Милославскодо, как он был в дворянех, отцу твоему государеву было в крестьянстве и в разоренье было же». Семен Колтов- ский 26 июня писал своему дяде, пользовавшемуся покровительством Назарья Чистого и самого Б. И. Морозова, с угрозой: «Да слышал я, государь дядюшка, что ты велишь крестьянам моим пахать пашню на Подасинской земле, а хочешь их за себя вывесть, и нынеча государь милостив, сильных из царства выводит, сильных побивают ослопьем да каменьем, и ты, государь, насильства не заводи, чтобы мир не проведал»217 218. Таким образом, движение направлено против «сильных», т. е. общественных слоев экономически и политически могущественных, и главное основание жалоб — это социальные несправедливости, обиды со стороны крупных землевладельцев мелким, сопряженные с трудностью бороться с ними судебным порядком ввиду близости их к правящим сферам. «Сильных» ненавидят одновременно как богатых землевладельцев и как представителей правительства, которые свои владельческие притязания подкрепляли своим правительственным положением. К числу таких «сильных» людей принадлежали не одни только «ближние люди», к правящему кругу примыкал обширный круг мелкой столичной знати, против которой по тем же причинам было направлено народное движение: «всяких дворян грабили с 40 и больше», в частности пострадали дворяне Баим Болтин да Василий Толстой21S; пострадали и многие из жильцов 219.
Говоря о тех социальных группах, которые навлекли на себя раздражение «земских людей», приходится отметить, что движение было совершенно определенно направлено также против гостей. Автор Лейденской брошюры пишет, что участники движения «грабили» дома русских купцов, «дома многих сановников, а также и дома русских купцов, имевших какие-либо сношения с боярами, числом около 36». В шведском донесении тоже говорится, что «не были бы .пощажены дома купцов, если бы богатые купцы не призвали несколько тысяч стрельцов и
215 И. Е. Забелин. Домашний быт .русских царей, стр. 326, 327.
216 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1649 г., д. 53.
217 А. Н. 3 е р ц а л о в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 21; он же. Новые данные о Земском соборе 1648—1649 гг., стр. 1 и сл.
218 ПСРЛ, т. IV, стр. 340.
219 В. Н. Латкин. Земские соборы древней Руси, стр. 418—419; А. Н. Зерцале в. О мятежах в гор. Москве и селе Коломенском, стр. 24—25.
Московское восстание 1648 г.
87
не дали отпор толпе». С своей стороны русские источники почти единогласно утверждают, что разграблению подверглись и дворы гостей220 В Сургуте воевода Смирной Демский, рассказывая о имевших место в Москве беспорядках, говорит, что в числе прочих и «гостей побили до ■смерти». В частности, в Сибири распространился слух, что на Москве убили гостя Василия Шорина, Василия Запись и еще какого-то «колом- летина»221. Действительно, в продолжении Псковской летописи есть известие, что «гостя Василия Шорина грабили, и сам Василий едва ушел». В Новгороде в июле шли разговоры «о чеканах», что выняли на Москве у Василия-Шорина, по смыслу — во время восстания. Эта неясная фраза делается понятной, если сопоставить известие в шведском донесении, будто у Траханиотова были найдены «два монетных штемпеля», с помощью которых он устраивал много обмана и плутовства 222.
Василий Шорин слишком известен, чтобы останавливаться на его личности и на той крупной роли, которую он играл в правительственных сферах Москвы. Что касается Василия Запись, то это устюжанин Василий •Федотов Гусельников, по прозванию «Скорая Запись», который в царствование Михаила Федоровича был с Устюга переведен в гостиную сотню, а в 158 (1649/50) г. уже имел звание гостя. Он вместе с братьями Гурием и Афанасием вел крупную торговлю в Сибири, лично и через посредство своих приказчиков и посылал на соболиные промыслы на великую реку Лену своих «промышленных покрученников и наемных людей». О размере его операций можно судить из того, что в 142 (1633/34) г. брат Василия Гурий привез в Мангазею различных русских товаров и хлебных запасов на сумму 184 руб. 32 алт. 223.
Нельзя, впрочем, предполагать, что восстание было направлено только против единичных представителей крупного купечества: повидимому, в нем выразилось движение против гостей и гостиной сотни в целом. В январе 157 (1649) г. гости и торговые люди гостиной и суконной сотен, протестуя против некоторых льгот, которые были приобретены с явным ущербом для них черными людьми во время восстания, писали: «И мы, холопи твои, тебе, государю, бить челом против их челобитья в то смутное время за боязнью не смели» 224. Такой характер движение носило не в одной Москве; во всех городах, где происходили волнения, они были отчасти направлены против «лучших посадских людей»; в Пскове в 158 (1650) г. объектом народной ярости был псковский гость Федор Емельянов, которого едва не убили.
В лице гостей и примыкавших к ним членов гостиной сотни рядовое посадское население видело тех же «сильных людей» — одну из правящих общественных групп, объединявших в своих руках и материальное благосостояние, «богатество», и крупную роль в правительстве. Гости, таким образом, навлекали на себя ненависть своей меньшей братии и как представители капитала и как представители администрации. С правитель¬
220 К. Н. Б е с т у ж е в - Р ю м и н. Московский бунт 2—3 июня 1648 г.— «Исторический вестник», 1880, N° 1; «Новый источник для истории московских волнений 1648 г.» — «Чтения ОИДР», 1893, кн. 1, стр. 1—19; А. Н. Попов. Изборник славянских и русских статей, внесенных в хронографы... М., 1869, стр. 247; «Дворцовые разряды», т. III, стр. 94.
221 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 365.
222 ПСРЛ, т. IV, стр. 340; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1647 г., д. 81.
223 Сведения о семье Гусельниковых см. И. А. Ш л я п к и н. Житие праведного
Прокопия. В делах Сибирского приказа очень часто упоминаются как сам Василий Федотов, так и его братья (например ЦГАДА, Стб. Сибир. прик., N° 88 ( лл. 396—399; № 259, лл. 562—564; Кн. Сибир. прик., N° 26 и др.)
88
С. В. Бахрушин
ством и у них существовала тесная связь. Во-первых, это была связь личная. Целый ряд влиятельных дьяков вышел из рядов гостей. Жертва восстания, Назарий Чистый, был ярославским торговым человеком, в 129 (1620/21) г. пожалованным в гости; его брата Аникея, пользовавшегося наряду с ним очень большим влиянием в начале царствования Алексея Михайловича и разделявшего с ним благорасположение всесиль-* ного Морозова, еще в 154 (1645/46) г. мы встречаем в качестве гостя; в 156 (1647/48) г. он сидит уже в приказе Большой Казны вместе с Морозовым; он пережил брата и остался на своем месте даже при князе Черкасском225. Тесные связи Назария Чистого с Стояновыми отмечены выше: он был для них «батько». «Их промыслом» делалось поэтому многое в Новгородской чети, как, впрочем, и «челобитьем» другого влиятельного гостя — Красильникова 226. Близость Шорина к кругу сторонников Морозова устанавливается той ролью, которую он играл впоследствии в денежной реформе совместно с Ф. М. Ртищевым. О дружеских отношениях псковского гостя Емельянова с местной администрацией псковичи говорили в челобитной к царю, что он злоупотребляет своим влиянием: «Будучи во Пскове, беспрестанно на окольничьих и на воеводских и на дьячих дворах пирует и на нас, богомольцев и холопей и сирот твоих, наносит. И по тем, государь, ево Федоровым наносным статьям от тех твоих государевых окольничьих и воевод многие из нас поиспроданы» 227.
Помимо личных дружеских связей в правительственных учреждениях гости сами являлись правительственными агентами, членами того же правящего класса 228, будучи исполнителями целого ряда фискальных поручений, возлагаемых на них правительством. Достаточно напомнить, что на гостях и гостиной сотне лежали таможенные и кабацкие службы в крупных центрах, например у Архангельского города. Как раз в 156 (1647/48) г. таможенным головой в Архангельске был один из «героев» событий Василий Шорин, а в 158 (1649/50) г.— Василий Федотов; немного раннее в 154 (1645/46) г. эту должность исполнял Аникей Чистый 229. На гостей был возложен сбор непопулярной соляной пошлины. С этим обором связыв1алось много горьких и раздражающих воспоминаний: «Как они, гости, сбирали государеву соляную казну, и многою казною корыстовались и всяким людям продажу чинили, на правеже и кнутом били и пытали и всякое насильство чинили всяких чинов людям». В Пскове Федор Емельянов именно в качестве сборщика этой пошлины вызвал против себя ненависть населения, потому что государевы соляные пошлины «збирал вдвое и втрое и впятеро с пуда, и с полпуда, и с четвертинок, не против государева указу, и пенные деньги... правил на вся-’ ких чинов людех большие... Да он же для своей бездельной корысти и своего соляного торгу государев' гонтарь сделал скупо, не против таможенных гирь, в 10 пудов московских 20 гривенок нет, а в 15 пудах тоже».
225 Об Аникее Чистом см. ААЭ, т. IV, № 38; РИБ, т. X, стр. 402; «Северный архив», 1822, № 2; П. П. Смирнов. О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.— ЖМНП, 1913, № 9, стр. 46. В качестве гостя он упоминается в 154 (1645/46 ) г. (ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г.гд. ~289).
226 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 67, л. 114.
227 К. И. Я к у б о в. Россия и Швеция, стр. 348.
228 Здесь вновь допущена нечеткость терминологии. Членами правящего класса феодалов гости не являлись. Они были зародышем нового общественного класса — буржуазии. Но в то же время они выполняли правительственные поручения в области промышленности, торговли и финансов и были близки к правительственным кругам: (Примечание редакции).
229 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1668 г., д. 289 (любезно сообщено автору С. Б. Веселовским).
Московское восстание 1648 г.
89-
Этим «своим затейным воровством» он «испродал весь мир» 230. Таким образом, правительственные агенты, призванные блюсти интересы казны, гости оказывались врагами своей же братии, посадских людей.
При исполнении служебных казенных обязанностей они пользовались исключительным покровительством властей, и это позволяло им действовать беззастенчиво'. Живую картину отношений, которые создавались на этой почве, рисует донос, поданный на соляного сбора целовальников и кабацких откупщиков в Новгороде — гостей Стояновых. Будучи в ссоре с одним из новгородских детей боярских, они грозили ему: «Дай де нам срок, и впредь_де ты нас берегись, будем де мы у государева дела в таможне, и мы де тебе в те поры ноги выломаем и [в те поры] будем укащики и набьем бок, не боясь». И, намекая на свою безнаказанность, они говорили, имея в виду приезд в Новгород сыщиков для расследования их деятельности: «Поди де ты на съезжий двор, там де ваша оборона приехала, да и оборона де ваша ничего не сделает»231. И про Федора Емельянова говорили, что он хвастался перед немцами: «Меня де, Федора, самого всем городом боятца, и не зделают де всем городом без меня ничево» 232.
Являясь в чужие города представителями исключительно* интересов казны, без связей на местах, без желания считаться с местными нуждами и невзгодами, гости не могли не вызывать против себя много раздражения, и уже в июле 156(1648) г. городовые посадские люди били челом царю, чтобы те службы, которые до тех пор в городах несли гости и гостиной и суконной сотен торговые люди, разрешено было служить «им же городовым люде-м, вместо московских гостиныи сотни таможенных и кабацких голов» 233.
Влиятельное положение гостей в административных кругах давало им -возможность в своих личных делах пользоваться рядом изъятий и льгот. Жалованная грамота, данная им царями, ставила их торги в привилегированное положение. Путем частных ходатайств они расширяли свои торговые льготы, казна слишком ценила их и как плательщиков и как сборщиков, налогов, чтобы отказывать им, тем более, что все эти ходатайства подкреплялись ссылкой на те многие тысячи рублей, которые проситель платит в казну с своих торгов в промыслов. Так, наиболее богатые элементы торгового чина вместе с тем пользовались и наибольшим покровительством со стороны казны, нередко- в ущерб более маломощной посадской «черни», а личные связи в приказах позволяли им еще более расширять свою иммунитетность. Благодаря своим большим торгам и богатству они делались необходимыми для казны, а благодаря полуофициальному своему положению они в отношении торгов и промыслов оказывались в более выгодных условиях, чем прочая их братия. Но будучи, таким образом, наиболее обеспеченным слоем торговых людей, они пользовались своим привилегированным положением, чтобы облегчать тяготу тех 'Служб и повинностей, которые лежали на них, и переложить ее на менее обеспеченные слои посадского населения; казна была заинтересована в том, чтобы в собственных финансовых целях идти в этом отношении навстречу их желаниям. В целях усиления этой необходимой для правительств группы тяглецов в нее насильственно отписывались наиболее состоятельные элементы купечества, и тем самым они выходили из посада, где оставались одни «бедные людишки», и это
230 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 348.
231 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1648 г., д. 60.
232 К. Я. Я к у б о в, Указ, соч., 349.
233 ААЭ. т. IV, № 28.
90
C. JB. Бахрушин
способствовало разорению посада от «государевых великих податей и от многих целовальничьих служб».
Все это в достаточной степени объясняет причины движения против гостей и зажиточного купечества и характер, который оно приняло. Пользуясь восстанием, посадские люди из городов били челом царю «о тех людях, которые даны были в гостиную сотню для служеб, чтобы им в той гостиной сотне не быть и с гостиною сотнею твоих государевых служб не служити, а служить бы по городам, где кто в котором городе живет, себе головством». Точно такое же ходатайство возбудили в разгар восстания сотские московских черных сотен и старосты подмосковных слобод, чтобы людям, отписанным в гостиную сотню, с нею «государевых служеб не служить, а служить бы тем людям из черных сотен на Москве».
Одновременно многие тяглецы самовольно «отошли» из гостиной сотни 234.
Подобно тому как высшие слои служилого класса, пользуясь своими преимуществами и выгодами, сопряженными с положением правительственных агентов, становились в отношении службы в привилегированное положение к своей братии—рядовым дворянам и детям боярским, так и гости не разделяли с черными людьми несение общего тягла. В данном случае мы имеем полную аналогию. Высшие слои купечества сливались с высшими слоями служилых людей в одну группу «сильных людей», сильных своим сравнительно большим «богатством» и своими связями в приказных кругах. И те и другие пользовались своим могуществом, чтобы переложить часть тягла и службы на более слабые плечи.
Итак, московские волнения определяются как движение, направленное не столько против отдельных агентов правительства, сколько против всего правящего класса; они являются выражением социальных недовольств и нужд и принимают характер политического протеста, лишь поскольку социальные неравенства в Русском государстве усиливались благодаря сосредоточению в руках одних и тех же общественных групп наряду с экономическим также и политического преобладания 235.
Конечно, в каждом отдельном городе были свои местные причины неудовольствий, свои местные отношения, которые возбуждали страсти, местные «сильные люди», вроде того Тимофея Чубулова в Челнавском остроге, которого убили «всем миром за то, что он весь мир выел» 236. В некоторых 'случаях резче выступает чисто социальный момент: в Талицке выступают «которые плутишки небольшие», т. е. общественные низы 237; в целом ряде случаев движение направлено против состоятельных классов, как таковых, против «лучших посадских людей». Есть области, где особенности бытовых и исторических условий придают движению совершенно индивидуальные черты. Местный характер требований осо¬
234 ААЭ, т. IV, № 28; ДАИ, т. III, № 47.
235 Эта лишенная правильного классового содержания формулировка общего характера московского восстания 1648 г. была исправлена в последующих работах С. В. Бахрушина, посвященных этому восстанию. В них С. В. Бахрушин подчеркнул антифеодальный характер движения посадских людей, стремившихся 'освободиться от власти отдельных феодалов и ликвидировать частновладельческие слободы на посадах; с другой стороны автор указал на обострение классовой борьбы внутри посадов, отмечая борьбу трудового населения посада против гостей и примыкавших к ним разбогатевших посадских людей («От редактора» — в кн. П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. II, стр. 733—735). (Примечание редакции).
236 А. Н. 3 е р ц а л о в. К истории мятежа 1648 г. в Москве и других городах, стр. 3.
237 В. Н. Латкин. З’емские соборы древней Руси, стр. 414.
Московское восстание 1648 г.
91
бенно ярко выражен, например, в сибирских городах. Здесь у служилых людей свои наболевшие -вопросы: они хотят получить право держать брагу, торговать с иноземцами и скупать у них мягкую рухлядь, держать в рабстве иноземцев. Словом, сибирский служилый люд тяготится теми мерами, которые правительство принимает в собственных интересах к охране ясачных людей от эксплуатации своих военных слуг 238 239. В пашенных сибирских городах — новый своеобразный предмет жалоб, вызванный отсутствием женщин в Сибири: воевода запрещает крестьянам выдавать их дочерей и родственниц за казаков и других служилых людей, чтобы «холостых крестьян жеребей не запустел». Наконец, здесь выступает особая группа недовольных: влиятельные «ссыльные люди»; в I омске у них произошло столкновение с воеводою, потому что он хотел было перевести их, согласно первоначальному указу, из службы в пашню 23Э.
В Пскове и в Новгороде в событиях 158(1650) г. громко звучат исторические переживания давнего прошлого. Отсюда требования самоуправления, чтобы впредь «воеводам и диакам в Пскове во всем нас судити и во всех делах расправу чинить с земскими старосты и выборными людьми». Снов© повторяются старые требования о невызове псковичей на суд в Москву, об освобождении их от суда «на Низу», «а что до ково дойдет твое государево какое дело и вина и тем, государь, людем вели •свой государев указ учинить во Пскове, а не на Москве» 240. Эти чисто политические притязания, пережившие полтора века господства «московского обычая», осложнялись движением социального характера, выражавшемся в избиении дворян и разгроме их поместий в Псковском уезде241.
Эти местные обострения тех или иных сторон движений не изменяют, однако, общего характера волнений, охвативших русское государство-242.
(Первоначально напечатано: «Сборник в честь проф. М. К. Любавского», Пг., 1917, стр. 709—774. Под заглавием: «Московский мятеж» 1648 г.»).
238 Например, в Томске (ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 370; Н. Н. Оглоблин. iK истории Томского бунта 1648 г.— «Чтения ОИДР», 1903, кн. 3).
239 Н. Н. О г л о б л и н. К истории Томского бунта 1648 г.
240 К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 361, 364.
241 С. М. Соловьев. История России, т. X, гл. 2. Псковичи, «выходя из города,
разоряют домы дворян и детей боярских, жен и детей их побивают и над дворянами ругаются» и т. д., говорится от имени государя собору 26 июля 158 (1650) г. О том
же пишет и Никон: «Дворяне и дети боярские, их жены и дети осмеяны и животы
«их пограблены, села и деревни пожжены». Староста Таврило Демидов «шишей в уезде рассылал дворян побивать». Во главе шишей разорял уезд егорьевский поп Фирс. Этих данных достаточно, чтобы подтвердить нашу мысль. В восстании принимали участие крестьяне пригородных деревень (К. И. Якубов. Указ, соч., стр. 379, 387).
С. В. Бахрушин переоценивает значение «политических притязаний» в псковском восстании, а в движении социальном видит только осложнение этих политических притязаний. В действительности было как раз наоборот. Антифеодальный характер псковского восстания не вызывает сомнений. (Примечание редакции).
242 Конец статьи, где содержится характеристика городских движений XVI в., данная с позиций буржуазной историографии, а также необоснованные параллели между .антифеодальным восстанием 1648 г. и реакционными стрелецкими движениями конца XVII в., редакция опустила. Впоследствии С. В. Бахрушин дал анализ классовой борьбы в русских городах XVI — начала XVII в. на основе марксистско-ленинской методологии (см. С. В. Бахрушин. Научные труды, т. I. М., 1952). Непосредственно за данной статьей печатается редакторское послесловие к книге П. П. Смирнова, где «отражены новые взгляды С. В. Бахрушина на восстание 1648 г., выработавшиеся у него в результате переоценки материала с марксистско-ленинской точки зрения. (Примечание редакции).
ПОСЛЕСЛОВИЕ С. В. БАХРУШИНА К КНИГЕ П. П. СМИРНОВА «ПОСАДСКИЕ ЛЮДИ И ИХ КЛАССОВАЯ БОРЬБА ДО СЕРЕДИНЫ XVII в.». Т. II, М — Л., 1948, стр. 730—736 1
ОТ РЕДАКТОРА
Автор настоящей работы профессор Павел Петрович Смирнов (1882—1947) скончался 2 апреля 1947 г.
В течение всей своей жизни П. П. Смирнов занимался по существу одной темой — историей русских городов-посадов в первой половине XVII в. Тридцать лет П. П. Смирнов работал над изучением этого вопроса (1912—1942). Основной задачей своей работы по истории посадов П. П. Смирнов поставил изображение посадской реформы 1649—1652 гг., т. е. конфискации церковных и частновладельческих слобод на посадах и включения их населения в посадскую тяглую общину — то посадское строение, которое явилось практическим осуществлением XIX главы Соборного уложения 1649 г.
Чтобы понять смысл этой реформы, нужно было изучить весь ход развития посадов и их населения, проследить возникновение города- посада XV—XVI вв. и образование класса горожан — посадских людей.
Внимательно изучив писцовые и переписные книги второй половины XVI и первой половины XVII в., а также и другие источники, П. П. Смирнов подготовил работу «Города Московского государства в первой половине XVII в.», т. I, в двух выпусках: вып. 1 — «Формы землевладения» (Киев, 1917) и вып. 2 — «Количество и движение населения» (Киев, 1919).
1 Данное небольшое послесловие С. В. Бахрушина к книге П. П. Смирнова представляет двоякий интерес. Поскольку второй том капитального исследования П. П. Смирнова до сих пор не получил оценки в советской исторической литературе, «послесловие» С. В. Бахрушина является единственным откликом на этот труд в печати, отмечающим и его большие достоинства, и спорные положения и недостатки. В то же время в «послесловии» С. В. Бахрушина излагается его собственное понимание восстания 1648 г., к которому он пришел в результате многолетней исследовательской работы. С. В. Бахрушин правильно критикует мнение Г1. П. Смирнова о Б. И. Морозове как о представителе интересов городского населения и об анти- боярском направлении его политики. Правильно также критическое замечание С. В. Бахрушина о том, что П. П. Смирнов мало уделяет внимания борьбе, которая шла на посаде между трудящейся массой городского населения и богатой верхушкой посада — гостями и примыкавшими к ним торговыми людьми, что восстание низших слоев посада было направлено против произвола феодалов и тесно связанного с ними богатого купечества. С. В. Бахрушин прав, подчеркивая, что П. П. Смирнову не удалось в полной мере раскрыть антифеодальный характер восстания 1648 г. как борьбы посадских низов против феодально-крепостной системы. В то же время отдельные разногласия между С. В. Бахрушиным и П. П. Смирновым по частным вопросам (отмеченные ниже) носят дискуссионный характер и требуют дальнейшего изучения материала.
В «послесловии» С. В. Бахрушин подверг критике и ряд собственных утверждений относительно восстания 1648 г. Он отказался от неправильной терминологии, употреблявшейся им при характеристике этого восстания («революция», «переворот» и пр.), дал четкую линию размежевания общественных классов, привел материал, касающийся связи движения крестьянства с восстанием городских низов. {Примечание редакции. См. также Предисловие).
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...» 93
Появление этой работы — крупный шаг в изучении истории русского города. П. П. Смирнов дал новую концепцию развития городов, показал превращение частновладельческого города в государев город или, точнее, в государственный. Первый выпуск, как гласит заглавие, посвящен вопросу о формах землевладения в городах древней Руси.
Во втором выпуске своего труда П. П. Смирнов дает анализ количества городского населения и его движение за 100 лет—с 1550 по 1649 г. Детальное изучение писцовых и переписных книг позволило автору определить три основных категории городского населения — посадские люди, служилые-люди по прибору и население частновладельческих дворов и слобод на посадах.
Ни один из исследователей, занимающийся этим разделом истории, не может обойтись без изучения работы П. П. Смирнова.
«Города Московского государства в первой половине XVII в.», т. I, П. П. Смирнов защищал в качестве магистерской диссертации в Киевском университете в 1919 г., и университет присвоил ему за эту работу ученую степень магистра русской истории 2.
Защитив магистерскую диссертацию, П. П. Смирнов приступил к подготовке второго тома своего исследования, где предполагал изобразить классовую борьбу на посадах в первой половине XVII в. и охарактеризовать посадское строение 1649—1652 гг.
Более 20 лет П. П. Смирнов работал над этим трудом и закончил его к 1942 г. По первоначальному плану это- исследование должно было составить второй том его «Городов Московского государства в первой половине XVII в.». Но в процессе работы этот предполагаемый второй том вырос в отдельное исследование — «Посадские люди и их классовая борьба в первой половине XVII в.», состоящее в свою очередь из двух томов.
Капитальный труд П. П. Смирнова «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», тт. I—II, явился докторской диссертацией автора и был успешно защищен в 1942 г. при Московском университете.
В 1943 г. П. П. Смирнов был удостоен за эту работу Сталинской премии 2-й степени, полностью пожертвованной им в фонд обороны страны, за что П. П. Смирнов получил письменную благодарность от председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, опубликованную в печати.
Первый том вышел в свет в 1947 г. почти одновременно с неожиданной смертью автора.
Опубликованный том этого исследования начинается с изучения вопроса о возникновении феодального города-посада и об оформлении в XV—XVI вв. «класса горожан» — по терминологии Маркса — Энгельса («Немецкая идеология», Партиздат, 1935, стр. 44).
Дальнейшие главы посвящены вопросам о тарханах и владельческих слободах при Иване IV, о посадском строении царей Федора Ивановича и Бориса Федоровича Годунова, о социально-экономических условиях развития посадов, о классовой борьбе посадских людей до середины XVII в. и о политических условиях развития «чина» посадских людей.
2 Правильно отмечая ценность ранних трудов П. П. Смирнова, С. В. Бахрушин не указал ряда серьезных недостатков, в частности некритически отнесся к его неисторической схеме о превращении частновладельческих городов в государственные. Критические замечания на труды П. П. Смирнова по истории русского города см. у Б. Д. Грекова «Крестьяне на Руси до середины XVII в.» М.— Л., 1946, стр. 555, и у К. Н. Сербиной «Очерки из социально-экономической истории русского города», М.— Л., 1951, стр. 3—4, 8—10. (Примечание редакции).
94
С. В. Бахрушин
Публикуемый в -настоящее время второй том этого труда покойного- П. П. Смирнова посвящен истории посадов в первые годы правления царя Алексея, городским восстаниям середины XVII в., особенно московскому 1648 г., роли Земского собора 1648—1649 гг. в вопросе о посадах, деятельности Приказа сыскных дел князя Ю. А. Долгорукого и строению посадов по Соборному уложению 1649 г. Заканчивается этот том обзором строельных книг посадов 1649—1652 гг. и описанием участия Боярской думы в строении посадов.
П. П. Смирнов первый еще в 1913 г. поставил вопрос о классовом характере московского восстания 1648 г., которое до тех пор трактовалось в буржуазной литературе как «площадная случайность», вызванная злоупотреблениями отдельных членов правительства молодого царя Алексея. То понимание классовой базы июньских событий 1648 г., какое нашло выражение в публикуемой работе, -сложилось, однако, у автора не сразу и явилось результатом длительной творческой работы. В статье «О начале Уложения и Земского собора 1648—1649 гг.», напечатанной в № 9 «Журнала Министерства народного просвещения» за 1913 г., П. П. Смирнов правильно ставил возникновение Уложения в связь с июньским восстанием в Москве, но главную роль в этом восстании отводил дворянам и детям боярским, игнорируя почти совершенно- участие посадских людей. В основном, но его мнению, это было выступление «вооруженного лагеря», образовавшегося в Москве в результате съезда из уездов «Первой половины» служилых людей, которые должны были быть на службе на южной окраине, самая «мысль о земском соборе родилась на сходках, на которых главную роль сыграло дворянство и дети боярские замосковных городов и Москвы» (стр. 54).
Эта статья указала, в каком направлении следует -разрабатывать вопрос о восстании 1648 г., но разрешение, которое предлагал автор, было уже тогда подвергнуто сомнению.
В 1917 г. в «Сборнике статей в честь М. К. Любавского» была напечатана статья С. В. Бахрушина «Московский мятеж 1648 г.», в которой давалась другая концепция классового характера восстания. Оно рассматривалось как восстание городское, восстание «тяглых людей», к которому примкнуло стрелецкое войско и городское дворянство. В той же статье отмечалась и другая сторона восстания: его направленность
против верхушки посада — гостей и гостиной сотни, теснейшим образом связанной с правящими кругами. Несмотря на наличие в статье отдельных неверных формулировок, суживающих значение сделанных выводов, общая точка зрения автора на восстание 1648 г. как на городское антифеодальное восстание была воспринята советской литературой, и «мятеж 1648 г.» вошел прочно в ряд аналогичных городских восстаний середины XVII в. Так трактуется он в общих вузовских учебниках по истории СССР и в специальных исследованиях К. В. Базилевича об устюжском восстании 1648 г. и о московском восстании 1662 г. и М. Н. Тихомирова о новгородском восстании 1650 г. Только А. Н. Сперанский в критической статье на книгу М. Н. Тихомирова «Псковское восстание» сделал запоздалую и по существу неудачную попытку вернуться к трактовке восстания 1648 г., данной в первой статье П. П. Смирнова3.
Очень важно отметить, что к этому времени сам П. П. Смирнов по мере работы над историческим материалом значительно изменил свою
3 Беглая ссылка С. В. Бахрушина на статью А. Н. Сперанского может создать не совсем точное представление о взглядах последнего на московское восстание 1648 г. А. Н. Сперанский не говорил о том, что дворянство являлось главной движущей силой
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...»
95
первоначальную точку зрения и приблизился к той, которой держались С. В. Бахрушин и примкнувшие к его мнению советские ученые.
Он совершенно самостоятельно пришел к выводу, изложенному им подробно в статье, вышедшей в 1929 г.4, что в восстании 1648 г. «соединились против правительства три реальных силы: 1) черные сотни и слободы Москвы, 2) стрелецкий гарнизон ее и 3) поместная армия, дворяне и дети боярские» (стр. 49).
В названной работе П. П. Смирнов еще стоял на позициях господствовавшей в то время «школы Покровского». Это сказалось в ряде формулировок, которые с ^марксистской точки зрения ошибочны, К числу таковых относится прежде всего трактовка дворянства как особого класса, который автор называет «поместным» (стр. 6, 8, 67) и противопоставляет тоже особому «боярскому» классу крупных землевладельцев (стр. 13, 79). Эта трактовка двух прослоек единого класса феодалов как двух классов, несомненно, восходила к Рожкову и Покровскому. Из того же источника почерпнута была ошибочная характеристика «поместного класса дворян и детей боярских» как «носителей» русского торгового капитала» (стр. 8). Выделив дворян и детей боярских в особый класс, П. П. Смирнов в указанной статье объединял его с «посадским классом» под общим понятием «двух средних классов» (стр. 13, 45, 67), закрывая глаза на полную противоположность и классовой сущности и классовых интересов мелких феодалов и горожан. Отсутствие четкости в определении классов и их взаимоотношений привело автора и к тому, что он совершенно обошел существенный вопрос о классовой борьбе внутри посадов, ограничившись указанием, что вызвавший против себя народный гнев гость Василий Шорин был членом правительства (стр. 48). Наконец, неверно и общее определение восстания как «революции» (стр. 45, 61), имеющееся, впрочем, и в названной выше статье С. В. Бахрушина, поскольку восстание ни в какой мере не колебало' феодального строя; тем более неверно определение ее как «перманентной революции со стороны дворянского- класса» (стр. 12), основанное на ошибочной концепции Н. А. Рожкова о «дворянской революции».
Новым и чрезвычайно интересным в разбираемой работе П. П. Смирнова были главы, посвященные посадской реформе Б. И. Морозова. Он первый выявил деятельность этого государственного человека по «строению посадов». Но из своих очень тонких наблюдений он делал неожиданный, совершенно неверный вывод, изображая «крупнейшего», по его собственным словам, «землевладельца и экспортера» Морозова представителем интересов городского населения, «покровителем городов» (стр. 1).
восстания 1648 г. Он поддерживал точку зрения П. П. Смирнова, изложенную во второй его работе, посвященной восстанию 1648 г.,— «Правительство Б. И. Морозова и восстание в Москве 1648 г.» (Ташкент, 1929). В этой своей работе, имеющей серьезные недостатки, отмеченные С. В. Бахрушиным, П. П. Смирнов отошел, однако, от своей первоначальной точки зрения об исключительной роли дворянства и утверждал, что летом 1648 г. в Москве против правящих кругов «соединились три реальных силы. Это были: 1) черные сотни и слободы Москвы, 2) стрелецкий гарнизон ее и 3) поместная армия — дворяне и дети боярские», причем дворянство приняло участие в восстании с самого начала (П. П. Смирнов. Указ, соч., стр. 49). А. Н. Сперанский привел несколько дополнительных соображений в пользу точки зрения П. П. Смирнова о времени выступления дворянства и его влиянии на результаты восстания 1648 г. (А. Н. С п ер а н с к и й. К вопросу о характере и сущности Псковского восстания 1650 г.— «Историк-марксист», 1936, № 5, стр. 126—129, 136—139). Примечание редакции).
4 П. П. Смирнов. Правительство Б. И. Морозова и восстание в Москве 1648 г.— «Труды Средне-азиатского государственного университета», сер. 3, вып. 2, Ташкент, 1929.
С. В. Бахрушин
В своем резюме он писал, что Морозов «стремился к восстановлению финансов и развитию русских городов, координируя таким образом интересы различных классов населения» (стр. 84). Политика Морозова в отношении посадов представлялась автору, если можно так выразиться, надклассовой. «Свои проекты развития городов», по мнению П. П. Смирнова, Морозов в конечном итоге провел через Земский собор «к великому ущербу» для старинного боярства, т. е. для той прослойки класса феодалов, к которой принадлежал он сам. В введении «победа Морозова» отождествлялась еще определеннее с «торжеством городов».
Мы видим, что теоретические предпосылки, на которых строил двадцать лет тому назад свои выводы П. П. Смирнов, явно противоречили марксистско-ленинскому учению, но в дальнейшем он в значительной степени преодолел эти ошибки.
Следующим этапом в работе над темой о восстании 1648 г. была часть II его докторской диссертации, составляющая содержание настоящего тома. В ней уже устранены многие неправильные с марксистской точки зрения формулировки, которые мы отмечали в статье 1929 г. Однако некоторые элементы прежней концепции в ней все-таки сохранились, и на них нам приходится остановиться.
При разрешении вопроса о характере восстания 1648 г. П. П. Смирнов отказался от ошибочного понимания этого восстания как «революции», поскольку оно не привело, да и не могло привести к смене феодального строя (см. стр. 206 настоящего издания), но термин, который он употребляет взамен,— «переворот» — может дать повод для неверных выводов. Дело идет, конечно, не о революционном перевороте, а об известных, даже крупных, уступках правящего класса феодалов требованиям посадов, осуществление которых отнюдь не влияло на изменение феодальной сущности социально-экономического строя. Между тем термин «переворот» создает неверное и преувеличенное представление, о значении реформы 1649—1652 гг. Это представление усугубляется от приложения к перевороту определения «прогрессивный», которое тоже требует оговорки. Реформы, проведенные под влиянием июньских событий 1648 г., завершили длительный процесс ликвидации остатков феодальной раздробленности и облегчали! развитие экономики городов. В этом отношении роль их может быть признана прогрессивной, но без соответствующего разъяснения данная формулировка может опять-таки привести к преувеличенному выводу о «строении посадов» как о решающем этапе в развитии буржуазного общества.
В связи с таким преувеличенным представлением о прогрессивном характере посадского строения находится и идеализация деятельности Б. И. Морозова, от которой П. П. Смирнов не освободился и в настоящем труде, и нечеткость в определении классового содержания его программы. Б. И. Морозов представлен как поборник интересов посадов, резко противоречащих интересам тех крупных феодалов, к которым он сам принадлежал. Не приходится говорить, что такой вывод никак не может быть принят с позиций марксистской методологии. Самого автора вывод этот привел в тупик, из которого ему так'и~ не удалось выйти. Выходит, что либо московский «мир», восставая против Морозова, добивался проведения в жизнь программы того же Морозова, либо восставали не посадские люди, программа которых восторжествовала на соборе 1648—1649 гг., а противники этой программы — закладчики, которые и расправились с проводниками ее, т. е. в обоих случаях получается явный парадокс, который объясняется тем, что автор ищет в посадской политике Морозова «новые» начала, каких в ней не было.
Послесловие к книге П. П. Смирнова <гПосадские люди...»
97
По существу политика Морозова >и Траханиотова в отношении посадов была продолжением и расширением того сыска закладчиков-, который был начат еще в 1638 г., задолго до вступления в управление Морозова. Как видно из материалов, опубликованных в I томе исследования П. П. Смирнова, к сыску было приступлено под давлением посадов, а не по инициативе правительства, и как только это давление ослабевало, то и правительство в угоду правящему кругу феодалов отказывалось в значительной мере от сделанных уступок в пользу посадов-. В начале царствования Алексея Михайловича к более энергичному проведению сыска побуждали и фискальные соображения. Но половинчатые мероприятия, проводившиеся до 1648 г., далеко не могли удовлетворить посадских нужд, и это нашло себе выражение в гораздо более радикальных требованиях, предъявленных «черными» людьми на Земском соборе.
Интересная глава о «посадском строении» Морозова — Траханиотова, изобилующая богатым и свежим материалом, дает поэтому лишь очень яркую картину из истории сыска закладчиков, а отнюдь не оригинальную программу Морозова. Нельзя согласиться и с мнением об исключительно благожелательном отношении к посадам Морозова и Траханиотова. Нельзя без критики принимать заявления суздальцев, внушенные, вероятно, самим Траханиотовым. Реформы, проведенные им, далеко не были таким благодеянием для посадов, как это представляется П. П. Смирнову, поскольку они были связаны с усилением тягла. Про реальные отношения, существовавшие между Морозовым и Арзамасским посадом, который «находился в первой половине XVII в. под гнетом вотчин сильного человека Б. И. Морозова», говорит сам автор в одной из своих статей 5.
Таким образом, мнение об аятибоярском направлении политики Морозова не выдерживает критики ни с теоретической, ни с фактической точки зрения. Привлечение в правительство Морозова лиц из купечества, отмеченное автором, не меняет дела, тем более что и это явление не было новостью. На Казенном дворе еще в начале XVII в. дьяками были представители высших слоев купечества, и после Морозова практика возведения в дьячеетво торговых людей продолжала применяться. Сам Назарий Чистый был дьяком Большой казны с 1631 г., после его сметри его брат Аникей сменил его в Большой казне, где и сидел одно время вместе с противником Морозова — князем Я. К. Черкасским и т. д.6 7 Это была общая система, а вовсе не проявление особой демократичности Морозова.
Как указано выше, П. П. Смирнов уже в 1929 г. отказался от своего первоначального мнения о дворянстве как о главной и основной движущей силе московского восстания 1648 г. Тем не менее и в настоящей статье он отводит ему если не -первостепенную роль, то во всяком случае одинаковую с ролью посада и полемизирует с теми историками, которые, по его мнению, не придают достаточного значения выступлению дворянства. В издаваемой книге уже не говорится о дворянстве как об особом «среднем» классе, противопоставляемом боярству, не говорится о совместных действиях «двух средних классов» русского общества. Но попреж- нему подчеркивается «одиначество», т. е. общая программа дворянства и посада. Благодаря этому пропадает резкая противоположность клас¬
5 «Из истории классовой борьбы в городах в XVII в.» — «Исторический сборник», изд. АН СССР, т. III, Л., 1934, стр. 118. Ср. данные о деятельности Траханиотова по обложению села Лыскова.— «Материалы по истории феодально-крепостнического хозяйства», вып. 2, Хозяйство крупного феодала-крепостника. XVII в., ч. 2, М.— Л., 1936, N° 5 и 7.
6 С. К. Богоявленский. Приказные судьи XVII в., М.—Л., 1946, стр. 24, 25, 153.
7 Научные труды, т. II
98
С. В. Бахрушин
совых требований этих двух социальных групп: в то время как посады стремились освободиться от власти отдельных феодалов, дворяне добивались закрепощения крестьян, т. е. расширения своих феодальных прав над сельским населением. Поэтому более правильным представляется то понимание взаимоотношений между обеими социальными группами, принимавшими участие в событиях 1648 г., какое дают другие советские историки. Никакого «одиначества» между ними быть не могло. Городо вые дворяне и дети боярские просто использовали растерянность правительства, перепуганного размахом городского восстания, чтобы предъявить с большей силой требования, которые они предъявляли неоднократно и до того; со своей стороны посадские люди учли, насколько участие дворянской армии в движении усиливает их позицию. Отсюда согласованность выступлений тех и других в первые месяцы после восстания 7. 77 П. П. Смирнов и С. В. Бахрушин сходятся в том, что в восстании 1648 г. приняли участие посадские люди, стрельцы и дворянство. С. В. Бахрушин совершенно прав, когда он упрекает П. П. Смирнова в недооценке классовой борьбы внутри посадов между посадской верхушкой и «середними» и «молодшими» людьми. П. П. Смирнов обратил основное внимание на борьбу посадских людей за свои сословные привилегии. Оба автора отводят первое место среди движущих сил московского восстания 1648 г. посадским людям. Но П. П. Смирнов рядом с посадскими людьми ставит дворянство и правительственные уступки посадским людям объясняет тем, что правительство «не могло справиться с городскими восстаниями главным образом потому, что восставшие в Москве черные посадские люди получили поддержку со стороны служилых людей как стрельцов, так и детей боярских, драгун и солдат, принявших участие в мятеже, а затем в форме единодушных требований об устранении Морозова и созыва Земского собора» (П. П. Смирнов. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в., т. II. М.—Л., 1948, стр. 720). Таким образом, правильно отмечая решающее влияние участия дворян в восстании на характер правительственных уступок, П. П. Смирнов неосновательно подчеркивает общность интересов дворянства и посадских людей, без учета классовой борьбы внутри посада. С. В. Бахрушин справедливо подчеркивает резкую противоположность классовых требований дворянства и посадской массы: посады стремились освободиться от власти отдельных феодалов, дворяне добивались расширения своих прав над крестьянством. Кроме того, между обоими авторами есть расхождение, касающееся и времени выступления дворянства. П. П. Смирнов на основании внимательного анализа всех документов, относящихся к московскому восстанию 1648 г., в частности челобитной «всех чинов людей», поданной в начале восстания и сохранившейся только в шведском переводе, пришел к выводу, что дворянство приняло участие в восстании с первых дней выступления. С. В. Бахрушин не анализирует столь подробно всех источников, а названную челобитную и совсем не упоминает, он высказывает лишь предположение, что «повидимому, после' 5 июня в Москву понаехало много служилых людей, готовых принять участие в новом бунте» (С. В. Бахрушин. Московский мятеж 1648 г.— «Сборник статей в честь М. К. Любавского». Пг., 1917, стр. 714—715, стр. 50 настоящего тома). Тем не менее некоторые факты, приведенные и в его работе, свидетельствуют о раннем участии дворянства в движении 1648 г. Так, С. В. Бахрушин приводит указание на то, что «на боярина Б. И. Морозова завод заводили и про смертное убойство> говорили арзамасцы Дмитрий Нетесов, да Иван Исупов да Панкрат Нечаев» (там же, стр. 748, стр. 74 настоящего тома),’ С толкованием, которое дает С. В. Бахрушин этому факту, нельзя согласиться. Он отмечает, что арзамасцы всем городом выступили только 30 июня, и эту угрозу против Б. И. Мо|розова относит к последующему времени (там же, стр. 748,.762, стр. 75, 85 настоящего тома). Но ведь в это время такая угроза не имела никакого смысла — Морозов был уже в ссылке. _«Заводить завод» против Морозова можно было только в первые дни восстания. Не проанализировал С. В. Бахрушин и другого из приведенных им фактов: в первые дни восстания был разграблен двор разрядного дьяка Григория Ларионова (там же, стр. 758, стр. 82 настоящего тома). Нет сомнения, что и здесь действовали дворяне, так как посадским людям и стрельцам по существу не было никакого дела до Разряда и его дьяков. Сопоставление фактов и аргументации П. П. Смирнова и С. В. Бахрушина по вопросу о начале выступления дворян в восстаний 1648 г. указывает на большую убедительность позиции П. П. Смирнова. По мнению С. В. Бахрушина, правительство испугалось размаха городского восстания, а дворяне использовали растерянность правящих кругов и предъявили свои требования, часть которых была поддержана и зажиточными слоями посадских людей.
Послесловие к книге П. П. Смирнова «Посадские люди...»
99
В целях подкрепления своей тезы о значительности участия дворянства в восстании П. П. Смирнов привлек очень интересные и до него не использованные в литературе данные о выступлениях летом 1648 г. драгун, стоявших под Москвою. Но тут опять мы имеем отсутствие четкости классовой характеристики социальных групп. Он отождествляет драгун, служивших «по прибору», т. е. по найму, с мелкими землевладельцами, служившими с поместий и пользовавшимися крепостным трудом. Среди драгун, несомненно', были и выходцы из мелкого дворянства, но, очевидно, оторвавшиеся от своей братии помещиков, поскольку они предпочитали получать-жалование из казны вместо эксплуатации своих земель. Но, как видно из данных о наборе драгун в 1646 г., многие из них «наперед сего были в городах на посадех и слободах или в уездех в волостях и в погостех, и за властьми и за монастыри в служках и в крестья- нех и в бобылех и за думными людьми и за стольники и за стряпчими и за дворяны московскими и за жильцы и за городовыми дворяны и за детьми боярскими и за вдовами и за недорослями и за всякими людьми во крестьянех и в бобылех, и в драгунскую 'службу записались волею» 8. Этих «всяких чинов охочих людей» не только нельзя отождествлять с помещиками, но, наоборот, они часто принадлежали к классам, эксплуатируемым феодалами. Известны даже случаи, когда драгуны громили дворянские поместья. Итак, включение драгун в группу дворян- помещиков представляется ошибочным9.
Подробно останавливаясь на борьбе посадов с феодалами, П. П. Смирнов попрежнему мало уделяет внимания борьбе, которая шла на посаде между трудящейся массой городского населения и богатой верхушкой посада — гостями и другими примыкавшими к ним крупными торговыми людьми. Совершенно не указано', что восстание было направлено не только против правительства, но и против гостей и «лучших» посадских людей. Это было восстание низших слоев посада против произвола феодалов и тесно связанного- с ними богатого купечества. Громили дворы не только бояр, но и гостей. Персонально, кроме Шорина, в числе навлекших на себя особенную ненависть называли известного гостя Василия Федотова Гусельникова 10 11.
В свете изысканий последних лет следовало бы также отметить смыкание городского движения с крестьянским, что так характерно для народных движений феодальной эпохи. М. Н. Тихомиров прекрасно показал это на примере псковского восстания 1650 г.11 Опубликованные в 1933 г. материалы архива Б. И. Морозова показывают, что и в 1648 г. восстание в Москве вызвало отклик в деревне. Начиная с 11 июня Б. И. Морозов рассылает циркулярные грамоты в свои арзамасские,
понимавшими значение дворянской поддержки. Более прав в оценке характера правительственных уступок и той роли, какую сыграло дворянство в восстании 1648 г., П. П. Смирнов. (Примечание редакции).
8 ДАИ, т. Ill, № 21/1.
9 С. В. Бахрушин прав, когда говорит, что драгуны часто принадлежали к эксплуатируемым классам, что в драгунскую и солдатскую службу часто шли дворяне, оторвавшиеся от своей братьи — помещиков. Но в то же время анализ разборных десятен показывает, что служилая мелкота — городовые дворяне и дети боярские — очень часто служила лишь за одно денежное жалованье от 5 до 10 руб. в год или за небольшое поместье. Для таких «служилых людей по отечеству» поступление в драгуны и солдаты было выходом из экономических затруднений. Разумеется, в полки нового строя принимались и тяглые люди. Так что и П. П. Смирнов в известной степени прав, когда он утверждает, что среди драгун были и городовые дети боярские. (Примечание редакции).
10 С. В. Бахрушин. Московский мятеж] 1648 г., стр. 764; настоящий том, стр. 87.
11 См. его монографию «Псковское восстание 1650 г.», М.—Л., 1935, гл. 10.
7*
100
С. В. Бахрушин
вяземские и нижегородские вотчины с внушением крестьянам, «чтоб они жили за мною попрежнему, ни в чем не сумняшеся», в которых звучит явный страх «заводов... на дурные дела» и опасения, что крестьяне «уч- нут дуровать или какой завод заводить» 12. Действительно, в июле Г648 г. у крестьян села Рождественского Арзамасского уезда «почали быть думы свои и сходы», на которых приговорили разграбить приказчика Ивана Федотова, а самого его убить. Приказчик успел убежать, но клеть с его имуществом и хлебом опечатали, посеянный им хлеб «приговорили миром пожать на себя», а скот его запретили пастухам отдавать ему и его людям. Одновременно новоселы-крестьяне стали готовиться к уходу из вотчины — «дворов не строят и пашни под рожь не распахивают, да и готовые паханые пашни не пашут и рожь сеять не хотят». В крестьянском движении в Арзамасском уезде проявилась классовая дифференциация в деревне XVII в. Возмутилась беднота, «окроме старых крестьян... добрых людей», и мордва, которая подвергалась особенно жестокой эксплуатации со стороны вотчинных властей 13. В селе Булыщеве Вяземского уезда крестьяне отказались давать приказчику денежное и хлебное жалованье14. Казалось, что эти факты, значительно расширяющие рамки антифеодального движения 1648 г., заслуживали внимания исследователя.
Подводя итоги, можно сказать, что П. П. Смирнову не удалось раскрыть в полной мере антифеодальный характер восстания 1648 г. и показать, что восстание против крепостной системы и против отдельных носителей этой системы было выражением борьбы посадских низов против феодально'-крепостной эксплуатации вообще. Болезнь и смерть помешали П. П. Смирнову устранить отмеченные недочеты ею работы. Но и в том виде, как печатается сейчас, монография П. П. Смирнова представляет собой очень ценный вклад в мало изученную историю русского города по богатству фактического материала, заключающегося в этой книге, и по тщательности и детальности, с какой разработаны отдельные эпизодические, но важные вопросы, как, например, о «посадском строении» Траханиотова, о проведении в жизнь посадской реформы в 1649—1652 гг. и т. д. В двух томах своего исследования П. П. Смирнов последовательно показывает, как постепенно город стряхивает с себя путы феодальной зависимости от частных владельцев и в результате упорной борьбы уходит из-под власти их под верховенство государства. В истории русского посада, по его мнению, идет тот же процесс ликвидации пережитков раннего феодализма, какой шел и в политической жизни страны. Этот вопрос П. П. Смирнов разработал с большой убедительностью, и он не может не быть учтен при создании марксистской истории русского* города. Нельзя не пожалеть, что автор был лишен возможности показать экономический базис, на котором происходил указанный процесс, но при отсутствии монографических исследований городской экономики XVII в. такая работа была не под силу одному человеку. Это не мешает тому, что* при решении одного из коренных вопросов истории XVII в.— проблемы всероссийского рынка—публикуемая книга будет служить очень полезным пособием.
12 «Труды Историко-археографического института, т. VIII». «Материалы по истории феодально-крепостнического хозяйства XVII в.» Хозяйство боярина Б. И. Морозова, ч. I, Л., 1933, № 29, 34, 182.
13 Там же, № 10.
14 Там же, № 38.
РЕМЕСЛЕННЫЕ УЧЕНИКИ В XVII в. 1
Институт ремесленного ученичества, продержавшийся в русском законодательстве и в русской жизни до революции 1917 г. и, вероятно, как бытовое явление до сих пор еще не вполне исчезнувший, имеет глубокие корни в прошлом. Институт этот известен уже Псковской судной грамоте, в которой имеется статья о взыскании «мастером» с «ученика» — «учебного», т. е. платы за ученье1 2. В Стоглаве говорится подробно про учеников у мастеров-иконописцев. В XVII в. ремесленное ученичество было явление, повсеместно распространенное в Русском государстве. Для царствования Михаила Федоровича мы имеем, кроме отдельных документов, показания переписной книги г. Москвы 1638 г.3, впрочем, далеко не полные, так как в ней отмечено только взрослое боеспособное население столицы, между тем как большинство учеников было малолетними 4; здесь в числе лиц, обязанных выйти в случае нужды о пищалью или рогатиной, названы ученики портных, шапочников, свечника и др. Очень любопытны в опубликованных Н. П. ГТавловым-Сильванским документах, касающихся сыска закладчиков при Михаиле Федоровиче5, автобиографические показания возвращаемых в посад тверских, новгородских и нижегородских закладчиков, в которых ими сообщается об
1 Насыщенная богатым конкретно-историческим (извлеченным из ряда архивных фондов) материалом, статья представляет большой интерес для изучения положения учеников в ряде ремесел, способа обучения, взаимоотношений между мастером и учеником. В то же время статья носит отпечаток того этапа научного творчества С. В. Бахрушина, когда он еще не подошел вплотную к разработке широкой исторической проблематики, к постановке кардинальных вопросов общественного развития на основе марксистско-ленинской методологии. Этим объясняется некоторая ограниченность тематики и известная описательность и данной статьи. В статье не дано представления о характере, сущности, уровне развития русского ремесла в XVII в. Развитие ремесла не поставлено в связь с общим хозяйственным развитием страны. Мало уделено внимания исследованию социально-экономических явлений, преобладает изучение правовых моментов и описание быта. Не показана в достаточной мере сущность и тяжесть феодальной эксплуатации ремесленных учеников, а также острота противоречий между мастерами и учениками. Не дано классового анализа политики правительства, касающейся взаимоотношений между мастерами и учениками. Отсутствует в должной мере исторический подход к явлениям: отсюда неоправданные аналогии между русской действительностью XVII и конца XIX — начала XX вв. Однако обилие ярких, конкретных данных, собранных и приведенных в систему С. В. Бахрушиным, дает ценный материал для исторических обобщений (см. также предисловие). (Примечание редакции).
2 Псковская судная грамота. Изд. Археогр. комиссии, СПб., 1914, ст. 102 (стр. 22).
3 Переписные книги г. Москвы, т. I, М., 1881.
4 Это обстоятельство, повидимому, упустил из виду М. В. Довнар-Запольский в своей статье «Торговля и промышленность в Московском государстве XVII века» (в кн.: «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. 6, М., 1910).
5,Н. П. Павлов-Сильва некий. Акты о посадских людях-закладчиках СПб., 1909.
102
С. В. Бахрушин
обучении в малолетстве различным ремеслам (портному, кузнечному, шапочному, красильному и др.) 6. Во второй половине XVII в. ученичество, повидимому, получило более широкое развитие, в частности в связи с наплывом в Москву специалистов — мастеров из Польши и Западной Европы; большую роль сыграли при этом вновь основанные под Москвою слободы из польских выходцев и пленников.
Несмотря на широкое распространение в XVII в. интересующего нас института, изучение его представляет некоторые трудности вследствие разбросанности и случайности материала7. Об ученичестве в XVII в. мы можем судить по отдельным делам, преимущественно касающимся либо побегов учеников от мастеров, либо, наоборот, злоупотреблений самих мастеров, и по сохранившимся ученическим записям, т. е. договорам на обучение. Все это разбросано в массе других документов делопроизводства различных приказов. Поэтому я мог использовать лишь незначительную часть материала, руководствуясь указателями при печатном «Описании» б. Архива министерства юстиции и рукописной описью «Приказных дел старых лет» б. Архива Министерства иностранных дел 8. Глубокую благодарность должен я принести С. К. Богоявленскому, который со свойственной ему предупредительностью давал мне многочисленные указания насчет хранившихся в архиве Министерства иностранных дел документов по интересовавшему меня вопросу; в частности ему я обязан знакомством со столбцами Мещанской слободы и так называемыми «Приказными делами новой разборки». В общем я имел в своем распоряжении более сорока различных по объему и ценности дел, касающихся ученичества, на основании которых этот институт может быть восстановлен во всех деталях. Хронологически рассмотренные мною дела относятся преимущественно ко второй половине столетия, главным образом к последним десятилетиям его 9.
В изучаемую эпоху ученики поступали в обучение самым разнообразным ремеслам: портному, шапочному, ткацкому (например, тканью «скатертей иноземских широких и полотенец иноземских широких»), ризному, строчному («шить строчного дела»), красильному, белильному, сапожному, скорняжному, кузнечному («в кузницу для наученья кузнечному железному покову»), в частности «кузнечному ножевому делу» и «кузнеч¬
6 За последнее время опубликован ряд работ, содержащих новые материалы по ремесленному ученичеству в Русском государстве XVII в.; а) В. И. Троицкий. Организация золотого и серебряного дела в Москве в XVII в. — «Исторические записки», кн. 12, стр. 96—127 (имеются данные о ремесленном ученичестве в серебряном деле); б) К. Н. С е р б и н а. К вопросу об ученичестве в ремесле русского города XVII в — «Исторические записки», кн. 18, стр. 148—168 (статья содержит материал о ремесленном ученичестве в кузнечном, медном, оловянном, серебряном ремеслах и иконописном деле в г. Тихвине; в сокращенном виде материалы этой статьи вошли в монографию автора «Очерки из социально-экономической истории русского города. Тихвинский посад в XVI—XVIII вв.», М.— Л., 1951, стр. 130—136); в) Е. М. Тальм а н. Ремесленное ученичество Москвы в XVII в.— «Исторические записки», кн. 27, стр. 67—95 (автор привел значительное количество новых материалов об ученичестве в различных ремеслах столицы). Эти новые работы, затрагивающие вопросы ремесленного ученичества, подтвердили в основном факты и выводы С. В. Бахрушина о юридическом и бытовом положении ремесленных учеников. Шагом вперед является статья К. Н. Сер-' биной, охарактеризовавшей социально-экономическое положение ремесленных учеников как во время обучения, так и по его окончании. (Примечание редакции).
1 Вопрос об ученичестве затронут М. В. Довнар-Запольским в статье «Организация московских ремесленников в XVII в.» — ЖМНП, 1910, № 9, стр. 134—136.
8 Фонды обоих архивов в настоящее время хранятся в Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА). (Примечание редакции).
9 Новые материалы, введенные в научный оборот Е. М. Тальман в вышеназванной статье, позволяют значительно расширить круг источников по истории ремесленного ученичества XVII в. (Примечание редакции).
Ремесленные ученики в XVII в.
103
ному каретному мястерству», котельному, медному, серебряному — резному и чеканному, золотому, оловянишнюму, станочному, колокольному, «римарекому» или каретному и шорному делу, оконничному стекольному, ценинному («делать ценинных изразцов печных»), наводному делу; различным искусствам, как-то: иконному делу, живописному, резному деревянному, резьбе по кости («резать гребни») и т. д. Отдельно приходится отметить отдачу детей в обучение интеллигентным профессиям, как-то: «в наученье торговле», например «пушному торговому делу» или «кружевному промыслу», грамоте и письму, скорописи. Есть случаи отдачи в «лекарское ученье», т. е. в обучение медицине, были ученики и у ветеринаров-коновалов. Девочек отдавили в «наученье шитья», в частности «шить золотом». Таков примерный и неполный список «рукомесл», в которых встречаются ученики, свидетельствующий о разнообразии ремесленной промышленности в Москве XVII в. и о широком развитии в ней ученичества 10 11.
Среди мастеров, принимавших в обучение мальчиков, обращает на себя внимание группа квалифицированных специалистов. Это, во-первых, придворные царские мастера, например «Серебряной палаты мастер», «Оружейной палаты станочного дела мастер», «рядовой мастер Мастерской палаты», гребенщик Оружейной палаты и т. д. В 1696 г. «Мастерские палаты рядовой мастер» принимает ученика «в научение портного мастерствя» п, в другом случае «Золотой палаты золотого дела мастер иноземец» берет на себя выучить мальчика «золотого дела мастерству, чем сам горазд, и краски указать» 12, далее «царицына чину сын боярский» учит белильному делу 13. Иконному делу учат Оружейной палаты живописцы 14. Хамовному делу обучают кадашевцы «в свои пряжи и берды у себя в дому, а не в .... государеве палате» 15. «Лекарскому учению учити» берет на себя в царствование Михаила Федоровича «Аптекарского приказу лекарь» Вилим (по-русски Сенька) Крамер 16. Кроме иноземцев на царской службе, большую роль играют и другие иноземцы, случайно осевшие в Москве. Таков бывший человек «королевского величества польского резыдента Юрия Михайлова сына Домонта» Андрей Иванов сын Скрыпелевский, который в 1694 г. принял «в научение ри- марского мастерства шор» двух дворовых ребят боярина Б. П. Шереметева 17, или «польской породы» крепостной человек дьяка Емельяна Украинцева, который обучал строчному делу 18, или Петр Мартынов Борщевский, кадашевец иноземец сиделый хамовник, который брался «учить скатертей иноземских широких и полотен иноземских — широких»19. Значительное число учителей ремесла дала, повидимому, вновь возникшая при Алексее Михайловиче Новомещанская слобода с ее смешанным пришлым населением, осевшим в Москве в результате русско-польской войны 1654—1667 гг.
Что касается состава учеников, то большая часть их вербовалась из числа детей посадских людей. Можно, однако, указать случаи, когда в ученье поступали подростки из служилых семей, даже из придворных и
10 См. Приложение 1.
11 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, Mb 1652, л. 330.
12 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82.
13 Там же, 1698 г., д. 405.
14 ЦГАДА. Монаст. дела, 1671 г., д. 25.
15 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, Mb 44251.
16 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, Mb 567, лл. 225—236.
17 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161.
18 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, Mb 1656, л. 165.
19 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, Mb 44251.
104
С. В. Бахрушин
чиновничьих кругов. Так, певчий дьяк 3. П. Гломаздинский отдает в 1688 г. сына в обучение золотому мастерству20. Отдают детей в учение и служилые иноземцы; к названному выше доктору Вилиму Крамеру поступил, например, в обученье сын «отставленного иноземца» шведа Петра Олова21. Как особенно любопытное явление, приходится отметить отдачу в обучение ремеслам дворовых ребят их владельцами, широко практиковавшееся, как известно, в последующее время, в XVIII и XIX вв. Это обыкновение имеет корни уже в XVII в. В 1694 г. человек боярина Б. П. Шереметева, «который за делами ходит», знаменитый Алексей Курбатов, «по приказу его, боярина; Бориса Петровича», заключил с мастером поляком контракт на обучение шорному и каретному делу «дому государя моего людей» — двух дворовых ребят его боярина; очевидно, новые культурные потребности боярского- двора уже в конце XVII столетия требовали подготовки обученных европейским художествам мастеров из среды боярской дворни 22. Денег на это не жалели, и Курбатов уговорился не только хорошо заплатить за учение, но и присылать «корм» для ребят. Это был не единичный случай. Петр Борщевский, хамовник, брал учеников «с боярского двора»23. В 1685 г. боярин А. П. Салтыков писал, что Новомещанской слободы тяглец Я. М. Рубановский взял у него двух крестьянских мальчиков из его поместья Нижегородского уезда «учить кузнечному всякому ремеслу» ...«И наперед, государь, взял у меня, холопа вашего, по записи что ряжено половину денег, также и запас имал по договору и по записи» 24. Точно так же стольник И. П. Строев отдал в 1686 г. закабаленную им девушку Евдокию «для ученья шить в Никиц- кой девичь монастырь девице Зиновье Никитиной дочери Морева, которая живет в том монастыре с матерью своею». Через несколько времени он взял ее обратно от девицы Зиновии и дал ей в том расписку, «что ее, Дуньки, впредь на ней, Зиновье, не спрашивать»25. В числе учеников портного Давыда Власова в 1686 г. имеются люди гостей Владимира1 Воронина и Михаила Шорина и работник Новинского монастыря 26.
Из отдаваемых в обучение дворовых мальчиков вырабатывались мастера, не только обслуживавшие нужды хозяйского двора, но нередко сами принимавшие оо стороны учеников. Таков человек князя Б^ А. Голицына Федор о'ловянишник, который в 1696 г. взял «в наученье оловяииш- ному делу» сына одного кашинского посадского человека 27. Наряду с отдачей владельцами своих крепостных в отдельных случаях состоятельные крестьяне, преимущественно монастырские и дворцовые, могли самостоятельно отдавать' сыновей в обученье ремеслу; впрочем, такие примеры немногочисленны.
Взаимные отношения между мастером и учеником определялись «учобною записью», иначе «жилою записью на ученика» 28. Таких записей в моем распоряжении было двадцать, считая в том числе две записи, напечатанные! в «Актах, относящихся до юридического быта древней России» и одну, помещенную в «Актах юридических» 29.
20 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82.
21 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, лл. 225—236.
22 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161.
23 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 44251.
24 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1341; Стб. Мещанск. слободы. 1684—1685 гг.
25 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 57, лл. 1—22.
26 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 1053, лл. 135—136.
27 ЦГАДА, Город, кн. по Галичу, № 38, 1693 г.
28 Выражение «учобная запись» — ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
29 См. Приложение 2.
Ремесленные ученики в XVII в.
105
По форме, как и по названию, это «жилая» запись, к которой учебная запись очень близка и по содержанию. Родители отдают мальчика «из ученья на урочные годы»; в течение этих урочных лет ученик должен «жить во* дворе и всякую домашнюю работу работать», причем пребывание в ученье определяется словами: «жить во дворе» у мастера. Прием в ученичество отождествляется с «наймом»30; ученика иногда называют в обиходе «наймитом». В запись вносятся обычные условия жилой записи: обязанность повиноваться хозяину (в данном случае мастеру) и членам его семьи, право хозяина смирять (наказывать) ученика, «нечинение убытков» хозяину, неуход от хозяина до срока, обязательство не воровать, не бражничать и не иметь сношений с «воровскими людьми». Иногда родители брали вперед плату за отдаваемого в ученье подростка или договор осложнялся одновременным займом, и в таком случае сходство с обычного типа «жилой записью» было полное. Юридически отдача в ученье ничем не отличается от отдачи «во двор»; производилась она, как видно йз многочисленных ссылок в делах, на основании статей 45 и 116 главы XX Уложения («Суд о холопах»), в которых говорится об отдаче детей родителями «в работу на урочные лета». В согласии с обеими этими статьями, учебная запись обязательно должна быть записана в книги Приказа холопьего суда, без чего она теряет силу31. При этом в книгу заносятся и приметы ученика, «в рожей», как это делалось относительно прочих «крепостных людей». Выход из ученичества в разговорной речи квалифицировался как «освободить на волю» 32, и в записи приходилось оговаривать, во избежание недоразумений, что по окончании срока она подлежит возвращению «безденежно» 33. Из характера учебной записи вытекали, естественно, все последствия, связанные с жилой записью. Известен, например, случай, когда1 мастер «выдал за долговые свои деньги» запись ушедшего до срока ученика своему кредитору, предоставив ему взыскать в свою пользу неустойку34. Словом, форма учебной записи, ее содержание и основанные на ней отношения вполне соответствовали присвоенному ей названию «жилой» записи. Отличие жилой записи на ученика от обычной жилой записи заключается только в том, что в ней оговаривается обязательство мастера обучать принимаемого им ученика мастерству, «чему сам горазд».
Запись являлась обязательным условием ученичества, так как без таковой ученик не имел права/ жить во дворе у мастера, а мастер не имел никакой власти над учеником. В 1686 г., по постановлению Посольского приказа, бежавший от мастера Михаил Федоров был наказан батогами за то, что во время побега жил у тяглеца Казенной слободы Ивана Никифорова «без поручной записи и без записки»35. Ученическая запись пережила века и в виде позднейшего договора сохранилась в действовавшем до революции Уставе о промышленности, согласно которому «мастер не должен принимать ученика без двух свидетелей..., при которых обязан договориться о времени, содержании и обучении ученика».
В жилой — учебной записи, во-первых определяется срок, на который поступает ученик в обучение. В отличие от обычных жилых записей срок этот непродолжительный. Чаще всею срок пятилетний, в 15 случаях из 37. Эти пять лет не являются случайностью; они соответствуют требова¬
30 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
31 См. по этому поводу пометку в ГТрик. делах ст. лет, 1697 г., д. 358.
32 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, л. 4.
33 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302; Стб. Мещанск. слободы. 1673—1676 гг.
34 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, лл. 252—283.
35 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет. 1686 г., д. 167.
106
С. В. Бахрушин
ниям Уложения, которое запрещало записывать в книги детей посадских людей на сроки более продолжительные, чем пять лет36; в одном деле о расторжении учебного договора я нашел определенную ссылку на указанную статью Уложения как мотив для нарушения договора37. Вероятно1, отзвук законодательной практики XVII в. следует видеть в статье Устава о промышленности, устанавливающей срок обучения ученика «не< долее 5 лет». Иногда срок был даже короче пятилетнего — 4 года (два случая), 3 года (четыре случая), 2 года и даже в одном случае один год. В пяти договорах срок 6-летний, в семи — от 7 до 8 лет, и только в двух очень продолжительный—15-летний. Нередко срок удлинялся тем, что по окончании учения ученик обязывался известное количество лет оставаться в услужении у мастера, например собственно в обучении ученик остается 5 лет и «за ученье» еще 3 года на положении работного человека 38, или 5 лет и «сверх тех писанных пяти лет жить два года»39. В 1692 г. вдова устюжанина посадского человека'Андрея Васильева Буркова отдала, например, в обучение кружевному промыслу, грамоте и письму своего сына Кузьму Денису Шульгину и его теще «впредь на 5 лет, а в ту 5 лет выучить им того Куземку грамоте и писать, а за научение того, жить ему еще б лет [бесплатно], а третью 5 лет жить из найму, а найму по договору на ту 5 лет рядила сыну своему по 3 рубли на год». «А как сын мой того его промысла пушного торговать и скорописи выучится, и ему, сыну моему, жить за ученье шестой год»,— говорится в другой записи40. В течение указанного срока мастер обязывается обучить ученика своему мастерству, «чему сам горазд», «чему я сам умею». Этот основной пункт договора излагается очень коротко, в общей форме, но из судебных дел мы узнаем, что небрежное исполнение мастером своей обязанности учить служило мотивом для разрыва договора 41. Со своей стороны ученик обязывался, как сказано, «работать всякую домашнюю работу». В некоторых записях оговаривается обязанность ученика «учиться» и, выучась, помогать мастеру в ремесле «и не отгуливать ни единого дня, ни' недели». «И ему сыну моему, Михайлу, у него, зятя моего, ...на Москве жить,— говорится в одной из них,— и сапожному всякому мастерству у него, зятя моего, учиться..., а будет он, сын мой, Михайло, у него, зятя моего Василия, тех урочных трех годов... жить и сапожнить, всякому мастерству учиться не учнет, или, выучася, на него, зятя моего Василия, сапоги делать не станет», и т. д.42. Содержание ученика обычно возлагается на мастера: он должен был его «поить и кормить, и одевать, и обувать... своим. А пить и есть, и одежа и обувь носить его хозяйское». Иногда записи устанавливают точно, что из одежи дает мастер и что дает отец ученика: «Платье верхнее и исподнее и обувь носить его, Фадеево, а рубашки и портки носить ему мое, Тимофеево»,— сказано в записи, данной дворцовым крестьянином Тимофеем Анисимовым 43. Если мастера, «против записи одежи не клали», то ученики считали себя в
36 Соборное уложение, гл. XX, ст. 116.
37 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358. «Обычный срок ученичества — 5 лет»,— говорит М. В. Довнар-Запольский в названной выше статье.
38 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
39 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3; Стб. Оруж. палаты, № 46126, л. 7.
40 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 6—7; Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
41 Напр., ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 1—19; Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
42 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 167, л. 6.
43 АЮ, N° 205.
Ремесленные ученики в XVII в.
107
праве, со своей стороны, отказаться от исполнения договора 44. Исключение составляли ученики, отдаваемые в обучение своими боярами: обычно владельцы брали на себя их содержание. Иногда мастер выговаривает себе известное денежное вознаграждение за науку: «А за ученье взять было мне, холопу твоему, на нем, Карне, 2 рубли»,— пишет, например, в челобитной один серебряных и медных дел мастер 45. Точно так же вдова Елена Тимофеева, отдавая в обучение сына портному мастеру Власу Степанову, обязуется за «учебу дать ему, Власу, 2 рубли»46. Иногда плата была довольна высокая. А. Скрыплевский брал с Б. П. Шереметева за двух дворовых мальчиков в течение 6 лет 30 руб. (по 15 руб. за каждого) и в то число взял «наперед» 10 руб.47. Скрытой формой платы за ученье являлось указанное выше продление срока пребывания ученика «во дворе» у мастера по окончании обучения.
Со своей стороны мастер, по истечении срока ученья, обязан был ученика «одеть и обуть по силе», «как в людях ведется», и «обув, одев, отпустить от себя» 48. Иногда в договоре это условие излагается во всей точности и подробности: «одеть и обуть... кафтан серой, шуба боранья новая, сапоги новые, шапка новая» 49 или «дать кафтан в 3 рубли, да сапоги в рубль», или дать «кафтан по полтине аршин, да шапку в рубль, да штаны кумачные в 4 гривны, да сапоги в полтину»"50, или «дать кафтан серой, да шубной новые, шапка да рукавицы, да двои портки» 51. Кроме того, обычай требовал, чтобы мастер снабжал уходящего от него ученика орудиями своего производства — «снастью». Так, портной должен дать «портного мастерства всякая снасть», «оконишник — всякая оконишная снасть, опричь коловрата», скорняк — «скорняшного дела снасть» 52, ценинный мастер — «три образцовые печати» 53, сапожник — «трое сапожные деревье [т. е. три пары деревянных колодок] и наметы, и шилье, и всякая сапожная снасть»54; кузнец обязуется «наделить, дать ...кузнечной снасти: мехи да нако-вальни, да два молота, один боевой, а другой одноручной, да тиски, а будет тое снасти не дать, и ему ...дать за ту кузнечную снасть... пять рублев» 55 56, в другом случае «кузнечной снасти: мехи новые и наковальны, и двои клещи, и два молота, и пилу53. Сохранилось дело 1686 г. по иску ефремовца Ивана Леонтьева к вдове умершего ефремовского кузнеца, у которого он учился «кузнечному железному покову», о взыскании недополученных им при расчете орудий ремесла; суд удовлетворил иск и обязал ответчицу уплатить истцу за мехи и наковальни) 3 рубля 57. Иногда, наконец, мастер обязывался выдать даже известное денежное вознаграждение ученику. «А как сын мой тому торговому пушному промыслу выучится! и скорописи,— говорится в одной записи,— и ему, Якову, того сына моего, Михайла, от себя отпустить... и дать наделку 15 рублев денег» 58. Точно так же Бараш-
44 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302 и 1341.
45 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
46 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
47 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161, лл. 3—4.
48 Там же, 1682 г., д. 57, лл. 4, 7. Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44; Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
49 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 889.
50 Там же, 1682, № 57, лл. 2, 7.
51 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
52 Там же.
53 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, л. 7.
54 Там же, 1686 г., д. 167, лл. 4—8.
55 Там же, 1669 г., д. 151.
56 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 947 и 948.
57 Там же. ’ •
58 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
108
С. В. Бахрушин
ской слободы тяглец Иван Юрьев Пешник, отдавая 20-летнего сына учиться ценинному делу, «за пожилое», рядил 3 рубля, каковые деньги взял наперед все сполна 59. В другом случае мастер-оконичник обязуется дать по окончании учения уходящему ученику 4 руб. денег из расчета «на год по полтине»60. Мастер Степан Юрьев обязался по окончании дела дать ученику 14 руб., в счет которых отец мальчика костромитин посадский человек Вас. Никитин взял наперед «пожилых» 5 руб., в чем дал мастеру «отпись» 61.
Для полного' уяснения отношений, устанавливаемых договором между мастером и учеником, следует остановиться на вопросе о том, в какой мере ограждалась им личность ученика от возможных злоупотреблений со стороны мастера. Запись обязывала ученика слушаться мастера «без прекословия, быть во всем послушну и покорну и безответну, делати... безоступно и быть в послушании и в покорении во всем», а мастеру предоставляет право наказывать — «смирять ученика», «за всякое дурное его дело смирять вольно». Право это сохранилось в дореволюционном законодательстве 62, согласно которому, «малолетние ремесленники за самовольную отлучку от мастеров своих и за шалости, леность и неуважение к мастеру и его семейству [последнее — тоже пережиток условий жилой записи] подвергаются предоставленным законами мерам домашнего исправления». Одно дело, любопытное в бытовом отношении, хорошо рисует, как понималось право «смирения» в XVII в. Тяглец Мещанской слободы Артемий Васильев, оконичник, взял в 1694 г. «для науки оконичною мастерства» на 8 лет ярославца посадского человека Семена Кожина, Мальчик оказался вороватым, и «в доме де у него, Артюшки, при бытности ево, Сеньки, чинились домашние многие пропажи», воровал он и в Оконичном ряду. Летом 1697 г. он украл, например, у торгового человека Панкратьевской слободы Степана Игнатьева из лавки слюду, которую, впрочем, отдал обратно при свидетелях, того же ряду сидельцах; через некоторое время после этого происшествия к лавке Артемья Васильева пришел сиделец Садовой слободы Ивана Самсонова Алексей Данилов и заявил, чтЪ мальчик! украл у него из лавки слюду, «а опричь де его, Сеньки, украсть было некому». Придя домой, Артемий Васильев «спрашивал у Сеньки той краденой слюды, и за то де его, Сеньку, он, Артюшка, бил плетью, и он де, Сенька, в той Алешкиной краденой слюде ему, Артюш- ке, винился, а из той де краденой слюды делал фонари и те де фонари продавал он от него, Артюшки, утайкою». Семен впоследствии жаловался, что мастер «бил его плетью и топтал ногами смертным боем». По осмотру оказалось: «На лбу зашиблено, вспухло на спине и ниже поясницы, ноги избиты, все сини и вспухли, на ногах пробито до руды [крови]» 63.
Допуская меры домашнего воздействия, записи принимали, однако, меры против злоупотребления правом смирять непослушных или развращенных учеников 64; В 1691 г. вдова тяглеца Конюшенной Сыромятничьей слободы Мария Евсеева писала в челобитной про условия, на каких она
59 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3.
60 Там же, 1697 г., д. 545, л. 1.
61 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 46126, л. 7.
62 Устав о промышленности, ст. 1377.
63 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 58.
64 Неудачная формулировка, которая может создать ложное впечатление о «равноправии» мастеров и учеников и о том, что конфликты между ними вызываются лишь «злоупотреблениями» с одной стороны, и «непослушанием» и «развращенностью» — с другой. В действительности приводимые автором условия записей свидетельствуют о социальном неравенстве среди ремесленников, о бесправии учеников и их попытках легальными средствами защитить себя от произвола мастеров. (Примечание редакции).
Ремесленные ученики в XVII в.
109
отдала своего сына в обучение живописному мастерству некоему Никифору Усенкову на 6 лет: «А те урочные годы ему, Микифору, сынишка моего напрасно не бить и не увечить» 65. А за всякое дурное его, Матвеево, дело смиряти вольно,— говорится в одной записи 1683 г.,— а руки и ноги не преломить и ничем не изувечить» 66. Эти пункты договора не оставались мертвой буквой, и в случае злоупотреблений со стороны мастеров, учениками или их родителями возбуждалось дело против них в судебном порядке, и суд принимал меры к ограждению ученика от истязаний. Чрезвычайно любопытно одно такое дело по обвинению серебряных дел мастера Гаврила Ивашнева в «напрасном бое» и истязании ученика Мины, начатое матерью последнего вдовою Федорою и разбиравшееся в Посольском приказе, по подсудности Мещанской слободы, мещанином которой состоял обвиняемый. Факт истязания был установлен свидетельскими показаниями духовного отца обвиняемого попа Ивана Алексеева. Решение, последовавшее 21 октября 1675 г., очень характерно: «Отдать Миньку по прежнему по записи мещанину мастерству доучиваться, а то мещанину сказать, чтоб он его учил с радением, а не бил и не увечил, а, будет он учнет его* бить, и ему, Ганьке, быть за то в жестоком наказанье и велеть от него, Ганьки, свободить, не дождав по записи урочных лет». «И октября в 22 день, по сему великого государя указу, мещанину Ганьке великого государя указ сказан, чтоб ученика своего, малого Миньку, попрежнему, по записи мастерству доучивал, а, буде учнет его бить, и ему, Ганьке, быть в наказанье, и от него, Ганьки, свобожен будет по записи, и не дожив урочных лет»67. 11 февраля 1676 г. по аналогичному делу, разбиравшемуся в том же Посольском приказе, состоялось следующее постановление: «По указу великого государя, боярин Артамон Сергеевич Матвеев, слушав сего дела, приказал к Ивану Рыкачеву [ведавшему Мещанскую слободу] послать память, велеть в Мещанской слободе сыскать всеми мещаны, как жил у мещанина Якушка Романова по записи детина Мишка Иванов, и он его пушному торговому промыслу и скорописному письму учил ли и наказанье ему за письмо и'ли за торговый промысел чинил, и легкое ль чинил, или бивал для своей прихоти и увечил, и от того детины в жестоких и увечных побоях жалобы бывали ль?». Результаты дознания должны были быть сообщены в Посольский приказ 68. Дурное обращение с учеником могло, таким образом, служить поводом для расторжения договора. Такой случай, когда в числе мотивов, по которым судом был расторгнут договор, явились, в частности, «нестерпимые бои» и «безвинное наругание», имеется в одном деле от 1697 г.69. Любопытно снова отметить влияние с XVII в. установившейся практики на Устав о* промышленности, в котором имеется одна статья, предписывающая мастеру «обходиться [с учениками] человеколюбивым и кротким о-бразом, без вины, их не наказывать» и т. д.70.
65 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 817, л. 1.
66 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 1—3. Ср. Прик. дела новой разборки, д. 1341.
67 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1312.
68 ЦГАДА. Прик дела новой разборки, д. 1302, лл. 42—44.
69 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
70 Вывод С. В. Бахрушина неверен в двух отношениях: во-первых, стирается классовая сущность судопроизводства XVII в. В действительности же именно острота классовых противоречий в феодальном обществе, в деревне и в городе, а также потребность в создании квалифицированных специалистов в области различных ремесел заставляли судебные органы выносить решения, имеющие характер защиты учеников от произвола мастеров. Во-вторых, столь же неверной является трактовка статьи «Устава о промышленности», стремящегося затушевать классовые противоречия капи¬
110
С. В. Бахрушин
Если ученик, поступая в обученье, мог опасаться злоупотреблений со стороны мастера, то и последний должен был принимать меры к ограждению своих интересов на случай ухода до срока или бегства ученика и в особенности на случай краж и воровства. В полном соответствии со статьей 45 гл. XX Уложения мастер, принимая ученика, требовал поручительства со стороны его родственников или посторонних лиц. Порутчики писались в жилую запись — порутчик определяется в документах как человек, который «поручен был в жилую запись» 71, и тут же устанавливалась степень их ответственности за нарушение договора. «Буде за нашею порукою,— говорилось обычно в записи, ученик,— не дожив урочных годов, прочь отойдет, или какова убытка доставит», или «покрадчи животы его-, сбежит», или мастера, его жены и детей «слушать и всякой домашней работы работать не станет», то мастер имеет право неустойку «взять на нас, на порутчиках, а сносной свой покраденой живот и убытки взять на нас, на порутчиках, по своей сказке, кто нас в лицах будет». Этой ответственностью за соблюдение договора со стороны ученика не ограничивалась роль порутчика. Он являлся как бы попечителем ученика и выступал защитником его интересов. Солдат Иван Уклейка жаловался в 1698 г., что Лука Федоров, которому он отдал в «наученье торговли» своего шурина Максима Сыромятникова, бил мальчика «до полусмерти». «И ныне,— писал он,— после того битья шурин мой и доныне лежит при смерти, и он мой, холопа твоего, шурин, сбредчи с постели, приходил к порутчикам, кои по нем были поручены, им про тот бой извещал, и они, порутчики, приходили с ним к лавке его, Лукине, не в один путь и про бой шурина моего ему, Луке, говорили» 72. И в других отношениях проявлялась заботливость порутчика об ученике. В 1692 г. тяглец Заяузской Семеновской слободы Денис Иванов Шульгин взял в обученье грамоте посадского мальчика устюжанина Кузьму Андреева Буркова; в 1697 г. он захотел отпустить его до истечения срока; об этом он говорит с матерью мальчика и с порутчиком Иваном Кошкодаевым; последний хлопотал об устройстве дальнейшей судьбы порученного ему мальчика и бил челом Устюжскому архиепископу «об нем, Куземке, дабы его к себе принял для прокормления и наставления разума»73. Отмечу, что по Уставу о промышленности договор о приеме мастером в обучение ученика должен был быть заключен в присутствии обязательно двух свидетелей — «одного* со стороны мастера, другого со стороны ученика». Эти свидетели сменили собою первоначальных односторонних порутчиков.
Договор? наконец, обычно закреплялся неустойкою — «зарядьем». Составлялась «запись с неустойкою, а в этой записи написано, буде урочных лет не доживет», и мастеру взять на отце ученика и его товарищах (порутчиках) известное «зарядье». Размеры неустойки были различные. В отдельных случаях родители и порутчики обязуются уплатить «за недо- жив», или иначе «за недоживок»,— 10, 12, 15, 20, 25, 30, даже 50 руб74. Очень крупную неустойку обязался уплатить человек Б. П. Шереметева за отданных им в обучение Андрею Скрыплевскому двух дворовых мальчиков: «А будет они, Сидорка и Ивашка, живучи _у него, Андрюшки, во дворе учнут пить и бражничать, или с воровскими людьми станут знать¬
талистической эпохи лицемерными предписаниями мастерам о «человеколюбии». (Примечание редакции).
71 Например, ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1698 г., д. 455.
72 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
73 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
74 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57, лл. 2 и 6; 1697 г., д. 358; Стб. Бел-1
город стола, № 1652, л. 253 и др.
Ремесленные ученики в XVII в.
111
ся, или, животы его хозяйские покрадчи, сбегут, или, не дожив до сроку урючных лет сполна, прочь отойдут, и в том его, Андрея, какого убытка достанет, и ему, Андрею,— сказано в договоре,— и жене его и детям взять на нем, Алешке, и на них, Сидорке и Ивашке, по той записи 200 рублев» 75. В одном случае дядья, вместо поруки по племяннике, заложили двор свой в Кадашеве76. Иногда в договор вносилась обоюдная неустойка. «А буде я, Василей,— говорится в одной записи 1697 г.,— его ученика; своего Пимена, в 3 годы, как он будет жить, и я его кузнечному рукомеслу, чему сам умею, учить не стану или напрасно со двора сгонять учну и волокитою-доставлю, и ему, ученику моему Пимену, взять на мне, Василье, по сей моей записи, за неустойку 10 рублев с полтиною. А буде я, Пимен, у мастера своего Василья трех лет не отживу, или, живучи у него в дому, всякую работу работать не буду и слушать его, Василья, и жену его не стану, или со двора прочь пойду, и ему, мастеру моему Василью, и жене его Анне, взять на мне, Пимене, неустойку по сей моей записи 10 рублев с полтиною»77.
В случае, если «мастер не исполнял своих обязательств по отношению к ученику, т. е. не обучал его ремеслу, дело доходило до суда. Приведу одно чрезвычайно любопытное дело. В марте 1680 г. костромской посадский человек Василий Никитин отдал сына своего Егора в обучение котельному мастеру -Котельного ряда торговому человеку кадашевцу Степану Юрьеву Резанову на 5 лет, причем за ученье мальчик должен был отработать своему мастеру 2 года, а со своей стороны мастер, при отпуске его, должен был, по обычаю, одеть и обуть его и заплатить 14 руб. При заключении договора отец мальчика взял вперед 5 руб. Мастер, однако, мастерству ученика не учил и занимал его исключительно по дому. Степан Резанов оправдывался впоследствии тем, что он в 1682 г. пробовал отдать Егора в обучение нижегородцу котельнику Мокушке Остафьеву, но Егор пожил у него «недели с две и больше, а жить де и учиться не похотел для чижелые работы, ai похотел де он, Егорка, жить в Московском уезде на покупной мельнице [принадлежавшей его мастеру] в ездоках». В 1686 г. отец Егора вчинил иск Степану Резанову о досрочном отпуске сына и уплате следуемых 9 руб., мотивируя тем, что он «его не обучал мастерству. 7 мая 1686 г. последовало решение ведавшего Кадашевскую слободу П. Т. Кондырева: «На ответчике — на када- шевце на Стеньке Резанове по жилой записи достальных денег 9 рублев доправить и отдать истцу Ваське Никитину, потому что сын его Егорка по жилой записи урочные годы отжил, а что за ученье жить было ему, Егорке, два года у него, Стеньки, и в том ему, ответчику, отказать, потому что он, Стенька, мастерству его, Егорку, не выучил, и дать выпись на правеж» 78.
Актовый материал позволяет судить не только о юридическом положении ремесленных учеников старой Москвы, но и о бытовых условиях, в которых они жили, и о них самих. Со страниц архивных столбцов глядят живые лица, в полном смысле портреты. Вот, например, 14-летний ученик ценинного мастера Филиппа Олферьева Федор Назаров: «круглолик, нос прям, глаза серы, голова волосом светло-руса, по лицу от воспы яминки, на лбу над левым глазом рубец», или ученик наводчика
75 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 161, лл. 3—4.
76 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 43306, л. 11. Дело сообщено мне, вместе с некоторыми другими делами того же архива, К. В. Базилевичем, которому пользуюсь случаем принести мою благодарность.
77 ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 2238, л. 85.
78 ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, N° 46126, л. 7 и сл.
112
С. В. Бахрушин
Михаила Леонтьева Григорий Федотов: «в лице долговат, на нос островат глаза кари, волосом голова руса», или Максим Сыромятников,— «в лице худ и бледен» 79 и т. д. Мы узнаем, как одевались маленькие ремесленники. На сбежавшем в сентябре 1675 г. от мастера-серебреника Мине Кирееве было «платья — кафтан серой, да шапка»; цена тому и другому 8 гривен; в 1697 г. ученик оловяиишника Федор «снес при побеге шубу баранью, покрыта крашениною, оболочена по пояс», и «кафтан сермяжной с пуговицами медными» 80. На маленьком Кузьме Андрееве при побеге «было' платья — шуба баранья, нагольная, да кафтан) серой сермяжной»81. Нижним платьем служили «рубашка да портки»82.
Большинство этих ребят поступало в обучение еще в малолетстве. Названный Кузьма был отдан в обучение грамоте и торговому делу 7— 8 лет, так что и в лавку его посадить оказалось невозможным, потому что он «не в совершенных летах»; в 1697 г., когда ему шел 13-й год, он по осмотру оказался «ростом мал». Других отдают в ученье лет 12, 13, 14, но попадаются и взрослые ученики 16 и 20 лет83. Есть несколько случаев, когда подростки и юноши самостоятельно поступают в ученье, но это исключение. Обычно их отдают в ремесло их родители. Даже названного сейчас 20-летнего Ивана Иванова, который «ростом велик», отдает ценинному мастеру его отец. Особенно часто договор заключают матери-вдовы, «женским и вдовским обычаем и простонравием, от скудости и от бедности своея и от малоразумия», как сказано в одной челобитной. По смерти мужа, не имея возможности содержать сына, мать торопится пристроить его в ремесло; для нее отдача в обучение на более или менее продолжительный срок есть средство обеспечить сына и дать ему в будущем верный заработок. Надо заметить, что в XVII в. единственной формой призрения безродных детей был; прием их во двор к состоятельным людям. «Малоразумием» горьких вдовиц нередко злоупотребляли мастера. «И некому мать мою бедную в то время на разум научить!»— меланхолично восклицает один мальчуган, семи лет отданный матерью в ученье «на срочные годы—на 15 лет»84.
Бытовые условия, в которых шла работа учеников ремесленных мастерских XVII в., вскрываются с достаточной полнотой в судебных делах того времени. Ученики, живя во дворе у своею хозяина, несли, согласно договору, всякие домашние работы. В хозяйском доме они часто исполняли роль доверенных слуг. Им поручаются «чуланные» и «кузенные» ключи. Один мастер пишет про своего ученика, что ему «верились ключи и в домишке моем, что по нем дал отец его поручную запись с добрыми поруками». Мы слышим даже жалобы на то, что мастер не учит ремеслу, а пользуется учеником исключительно для домашних услуг, только заставляет на себя работать. «И он, Стенька, котельному мастерству не учивал,— говорится в одном исковом деле про мастера,— а жил у него [ученик] в дому и в посылках и во всякой работе неослушно» 85. Еще чаще встречаются жалобы на дурное обращение мастера, на то, что он бьет ученика «нестерпимыми побои», «напрасным смертным боем». Для иллюстрации быта учеников XVII в. позволю себе^ .привести несколько
79 ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683; Прик. дела ст. лет, 1682, № 57, Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
80 ЦГАДА. Город, кн. по Галичу, № 38, 1693 г.
81 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., N° 358.
82 АЮ, N° 205.
83 См. ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N° 8, 1683 г.; Прик. дела ст. лет, 1682 г., N° 57.
84 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., N° 358.
85 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, № 1302; Стб. Оруж. палаты, № 46216.
Ремесленные ученики в XVII в.
ИЗ
характерных дел. Одно относится к 1675 г. Вдова Федора Воронцова -отдала сына -своего Мину Новомещанской слободы серебренику Гавриле Ивашневу в ученье серебряному делу на 5 лет. На третий год мать была вынуждена обратиться в Посольский приказ, ведавший Новомещанскую слободу, с жалобой на истязания, которым мастер подвергал ее сына. «И он, Гаврила,— писала она,— приходя напився пьян, сынишка моего бьет и увечит не за дело, пробил голову до мозгу, да сверх того батогами безвинно бьет, и про тот, государь, его напрасной бой ведомо той же слободы священнику Ивану Алексееву, а тот священник ему, Гаврилу, отец духовный». Вызванный в качестве свидетеля священник церкви Троицы, в Троицкой слободе, подтвердил, что мальчик «приходил к нему дважды в крови, и голова у него пробита, а сказывал ему..., что де ею, Миньку, напився пьян, мастер его Новомещанские слободы тяглец Ганька Иваш- нев бьет и увечит и голову ему пробил, и он, поп Иван, извет от него слышал и голову прошиблену у него видел». Приказ сделал строгое внушение мастеру и вернул ученика «доучивать» 86. Вот другое дело, относящееся к тому же приблизительно времени. В 1674 г. состоятельный красноселец Иван Ефимьев хлебник отдал сына своего Михаила мещанину Новомещанской слободы Якову Романову, который обязался обучить мальчика «пушному своему торговому промыслу и скорописному письму». Мальчик прожил у хозяина только несколько месяцев. 13 сентября 1675 г. отец его позвал Якова Романова вместе с женой к себе в Красное село обедать — «хлеба ясти» и отпросил у них также в гости своего сына. Сам Яков задержался в лавке, а жена его пришла к Ивану Ефимьеву. Вспомнив, очевидно, что при ней «ключ от погребца, в котором вино бывает», она послала Михаила отдать этот ключ ее мужу и сказать ему, чтобы он тоже шел на обед. Мальчик ушел и больше не возвращался, ни к хозяину, ни к отцу; некоторое время он работал в сараях, кирпичи носил; наконец, он явился к отцу и заявил, что он «не пошел [к хозяину], потому, что он и жена его беспрестанно его били и увечили напрасно и жить у него он не хочет». Такое же заявление сделал Михаил и в Посольском приказе: он «к} нему, Якушке, домой не пошел, также и к отцу своему не пришел, не хотя у него, Якушки, жить, для того, что, он, Якушка, и жена его беспрестанно его, Мишку, били и увечили и против записи одежи и обуви на него не клали... а как-де он у него жил, и он, Якушка, мастерству его, Мишку, никакому не учил, только его заставливал у себя работать... и жить у него он и ныне не хочет, для того, что он бил его напрасно смертным боем» 87.
«Не стерпя напрасных побоев», мальчики бегали от своих хозяев. Такие побеги имели место очень часто. Андрей Скрыплевский, например, жалуется, что отданные ему в обученье крестьянские ребята боярина Шереметева бегали от него трижды и в четвертый раз пропали бесследно. Очень любопытно в бытовом отношении одно дело, относящееся к концу столетия. В 1686 г. подьячий Померной избы Спиридон Иванов, человек довольно состоятельный, владевший двором за Москва-рекою в Ордынской слободе, отдал своего девятилетнего сына Якова «писать учиться к мастеру». Мастер, по словам мальчика, бил его «безвинно», и он, «не стерпя побоев, от мастера бегал». В бегах он попал в компанию с «мошенниками», тоже малолетними, вместе с которыми был задержан тогдашней полицией — «деныциками». Их всех привели в Стрелецкий приказ, а оттуда отослали в Разряд. Мальчика и его товарищей как бродяг
86 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1312.
87 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
8 Научные труды, т. II
114
С. В. Бахрушин
затем сослали в Курск, в Знаменский монастырь, «и велено их учить грамоте или иному какому-нибудь мастерству, или им быть в работе, какую работу могут понесть»; в монастыре они должны были оставаться до 20-летнего возраста, когда их предполагалось «написать в службу или в тягло, кто во что пригодится». Яков не ужился в монастыре, бежал и снова был пойман стрельцами ночью на Красной площади, где он недели с две как жил, кормясь христовым именем, и доставлен в Стрелецкий приказ. В бытность в Москве он «в доме отца своего., не бывал, и отец его, Якушку, не видал». Он был снова сослан в Знаменский монастырь» 88.
Убегали обычно не с пустыми руками, а предварительно «обокрадчи» своего хозяина. Многочисленные дела о «сносе» рисуют материальную обстановку мелких мастерских и быт московских ремесленников XVII в. и поэтому не лишены интереса. У станочного мастера Демьяна Блисева сбежал в 1681 г. ученик, «а кражею снес, подломя ящик, 5 рублев денег, пару пистолей немецких астрадамских, цена 5 рублев, чарку серебряную золоченую, цена 40 алтын, 2 пары стволов» 89. У Оружейной палаты иконописца Федора Нянина ученик украл при бегстве 40 руб. с полтиною денег, «ожерелье жемчужное женское большое (цена 9 руб. с полтиною) г да ложку, да чарку серебряные, да 2 достакана серебряных (цена 7 руб.)г да шапку мужскую с соболем, крапивный цвет»90, у человека князя Голицына Федора оловянишника ученик, сбежавший в 1696 г., снес 15 руб. с полтиною денег, 1Уг п. олова (цена 6 руб. 6 гривен), кокошник «жемчужной низан по объяри золотной» (цена 15 руб.), цепочку серебряную, а на ней 7 крестов (2 руб. 6 гривен) 91. Часто, убегая, крадут «составов мастерского дела»; так, сбежавший в 1678 г. от шацкого серебряных и медных дел мастера ученик снес «товару ременьев, да изразцов медных изрядных» на 10 алт.92. Ученик серебряника Гаврила Васильева Мина в 1675 г. унес в слитках серебра 3 ф. (цена за фунт 7 руб.), да изразцов мастерских ценою на 5 руб., да снастей на 3 руб.93. В другом случае ученик серебряника похитил И ф. ефимочного серебра, а ученик золотых дел мастера — 30 золотников золота 94; ученики шапочника — 5 вершков шапочных червчатых новых, да 7 вершков суконных новых же разных цветов, да 4 пуха (т. е. околыша) мужских шапок95.
При сходстве учебной записи с обычного типа жилой записью и отношений ученика к мастеру с теми, какие существовали между кабальным человеком и хозяином, на практике иногда происходило смешение понятия ученика и зависимого кабального человека, и открывался широкий простор для возможных злоупотреблений в этом направлении. Недобросовестные мастера пользовались неопределенностью юридического положения учеников, чтобы при случае сделать их «крепкими» себе.
В 1697 г. подал, например, челобитную ученик тяглеца Заяузской Семеновской слободы Дениса Шульгина, упоминавшийся выше Кузьма Андреев Бурков. Он писал, что хозяин его «одолжал великими долгами» и отдал брата просителя «государьского человека» Ивана Дементьева Салычина за свой кабальный долг за 50 руб. гостиной сотни Степану
88 ЦГАДА, Стб. Белгород, стола, № 1263, лл. 342—348; № 1195, лл. 673—674.
89 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, № 90, л. 1.
90 ЦГАДА. Монаст. дела, 1671 г., № 25, лл. 1—2, 4—9.
91 ЦГАДА. Город, кн. по Галичу, № 38, л. 127.
92 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
93 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
94 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 889; 1698 г., д. 518.
95 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, 1648 г.
Ремесленные ученики в XVII в.
115
Кулакову. «И я, ойрота твой,— писал мальчик,— от него, Дениса, опасаюсь такой же отдачи, чтоб и меня он, Денис, за свои кабальные долги кому в зажив головою не отдал; и кружевному промыслу он, Денис,, меня, сироту, не выучил,— знатно то ему, Денису, и меня, сироту, хочется за свои кабальные долги кому отдать, что и Ивана Дементьева, потому что я сирота стал в малых летах безроден и скитаюся в скудости своей и без приюту»96. Эти опасения были совершенно реальные, как видно из следующего случая. У жены стольника Ивана Петровича Строева находилась в обучении шитью дочь пристава Посольского приказа’ Ермолая Дубовскога— Евдокия. В отсутствие ее отца, который был в; 1682 г. в посылке из Посольского приказа в провожатых обоза польских послов, Строев воспользовался тем, что в «смутное время в Приказе холопья суда всякие дела и записные книги подраны», вызвал подьячего- из этого приказа, который, по словам Дуровского, «той дочери моей родной леты и приметы описывал, и тое дочеришку мою родную, девку Дуньку, будто допрашивал, хотя, государи, в челобитье своем он, Иван Петрович Строев,... [ее] затейкою своею впредь укрепить за собою... бесповоротно». На допросе в Посольском приказе девочка заявила, что «отец и мать отдали ее... для наученья шитья, а не в холопство.., а кабалы де на себя она Ивановой жене Строева Парасковье не давала и в Приказе холопья суда не бывала, и кто ее в приказе записывал и к раопросу руку, вместо ее, прикладывал, не ведает». Отец, вернувшись из посылки и проведав, что- дочь «укреплена» за женою Ивана Строева, энергично вступился в' дело и добился того, что она была ему возвращена 97.
Таковы условия, в которых шла жизнь ремесленных учеников в Москве XVII в.
В заключение мне хотелось бы отметить необыкновенную живучесть юридической и бытовой обстановки старинного ученичества. В первой части своей работы я по мере возможности старался показать связь дореволюционного законодательства об ученичестве с формами, выработавшимися еще в XVII в. Данные о фактическом положении учеников в обучении у мастеров, собиравшиеся в начале нашего столетия, рисуют нравы и отношения, которые также очень близки к тому, что показывают дела старых московских приказов. Проглядывая эти дела, невольно узнаешь в туманном отдалении прошлого знакомые нам типы пьяницы- мастера, эксплуатирующего и истязающего ученика, и мальчишки-ремесленника, забитого, рано развращенного, вороватого и бегающего от хозяина. Перед глазами воскресают все те условия быта и труда малолетних ремесленников, которые дожили до XX столетия. С другой стороны, приходится отметить, что юридическая сторона вопроса уже в XVII в. получила довольно тщательную разработку, свидетельствующую о более высоком юридическом понимании, чем обычно принято думать; нельзя, в частности, не обратить внимания на стремление законодательства оградить личность и интерес ученика 98.
96 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, лл. 1—19.
97 Там же, 1686 г., д. 57, лл. 1—22.
98 С. В. Бахрушин переоценивает «заботу» царского законодательства о личности и интересе учеников, не раскрывая социального и политического смысла правительственных мероприятий. Правительство было заинтересовано в подготовке квалифицированных мастеров для разного рода казенных производств. Отсюда и «забота» о ремесленных учениках. (Примечание редакции).
416
С. В. Бахрушин
ПРИЛО ЖЕНИВ 1
Ремесла
Портное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.; Стб. Прик. стола, № 1053; Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 330; Переа книги г. Москвы, т. I, М., 1881, стр. 20, 246—247; Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках. СПб., 1909, стр. 110, 190.
Шапочное: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1648 г.; Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 252; Переп. книги г. Москвы, т. I, стр. 19—20.
Ризное: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 161.
Ткацкое: ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 44251.
Белильное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1698 г., д. 405.
Строчное: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1656, л. 165.
Сапожное: ЦГАДА. Город кн. по Галичу, № 38, л. 59 об.; Прик. дела ст. лет, 1687 г., д. 167.
Кузнечное: Н. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 224; ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 947 и 2238, л. 83; Прик. дела ст. лет, 1669 г., д. 151 (ножевое дело); Прик. дела новой разборки, д. 1341 (кузнечное каретное).
Котельное: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1850; Стб. Оруж. палаты, № 46126.
Станочное: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 90.
Колокольное: Переп. книги г. Москвы, т. I; Акты, относящиеся до юридического быта древней России, т. I, № 113 (I и III).
Оловяничное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1696 г., д. 204; Прик. дела новой разборки, д. 1341.
Медное: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 786.
Серебряное: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, 786, 805, лл. 79—101; Прик. дела новой разборки, № 1302, 1312; Прик. дела ст. лет, 1638 г., д. 70; 1697 г., д. 889; Акты юри¬
дические, № 205.
Золотое: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1691 г., д. 82; 1696 г., д. 516.
Шорное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694, д. 161.
Оконичное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.; Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 548; Переп. книги г. Москвы, т. I, стр. 19.
Ценинное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1682 г., д. 57 (три записи).
Наводное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
Мконное: ЦГАДА. Монастырские дела, 1671 г., д. 25.
Живописное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 817.
Резное деревянное: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1688 г., д. 173.
Резьба по кости: И. Е. Забелин. Домашний быт русских царей. М., 1901, стр. 710.
Скорняжное: ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N° 8, 1683 г.; Стб. Оруж. палаты, № 43306, л. 11;
кн. Оруж. палаты, по описанию Викторова, N° 60, л. 60 (цит. у М. В. Довна£- Запольского).
Красильное: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты_о_.посадских людях — закладчиках, стр. 179.
Лекарское ученье: ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, л. 232.
Скоропись: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
Грамоты и письма: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358; Стб. Белгород, стола, N° 1263, л. 346.
У коновала: Н. П. Павлов-Сильванский. Акты о посадских людях — закладчиках, стр. 171.
(Наученье торговле: ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1652, л. 148.
117
Ремесленные ученики в XVII в.
Пушное торговое дело: ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302. Кружевной промысел: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358. Наученье шитья: ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1686 г., д. 57.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Учебные записи:
ЦГАДА. Город. кн.-шгМоскве, № 8, 1683 г. (четыре записи). ЦГАДА. Прик. дела старых лет, 1682 г., д. 57 (три записи).
1687 г., д. 167. 1691 г., д. 82. 1694 г., д. 161. 1697 г., д. 358. 1697 г., д„ 889.
ЦГАДА. Прик. дела новой разборки, д. 1302.
ЦГАДА. Стб. Белгород, стола, № 1850.
ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 567, л. 232; № 2238, л. 85.
ЦГАДА. Стб. Оруж. палаты, № 46126.
Акты, относящиеся до юридического быта древней России, т. I, N° 113 (I и III). Акты юридические, № 205.
«Первоначально напечатано: «Труды Гос. Исторического музея», вып. 3, М., 1926, стр. 101—122).
tOO®
ТОРГОВЫЕ КРЕСТЬЯНЕ В XVII В.1
В XVII в., в связи с развитием торговых сношений, охватывающих все более широкие рынки, от Персии до Швеции, от Сибири до Англии и Голландии, от Польши и ливонских городов до Китая, мы наблюдаем выделение из общей массы населения Русского государства особой группы «торговых людей», исключительно или главным образом занятых скупкой и перепродажей товаров. Среди «приезжих разных городов русских людей», посещавших в XVII в. Сибирь «для торжишку и соболиных промыслишков», «торговые люди» определенно отличаются в современных актах от прочих «промышленных людей», среди которых они составляли численно небольшую, но влиятельную группу. Название «торгового человека», как общее правило, последовательно и неизменно прилагается к известным лицам или, точнее, к представителям известных семей. При проезде в Сибирь торговые люди пользовались привилегией не платить головщины, которая взималась со всех остальных, и в этом нельзя не видеть первых признаков нарождающегося сословного деления. Тем не менее это еще не сословие. Торговым человеком мог быть член любого тяглого чина. Помимо представителей высших торговых корпораций (гостей, гостиной и суконной сотен), торговыми людьми числятся и посадские люди, и тяглецы черных и дворцовых слобод, и
1 Статья представляет большой интерес по собранному и разработанному автором материалу, касающемуся вопроса о формировании класса купечества. Понимая под «торговыми людьми» лиц, специально занятых скупкой и перепродажей товаров, С. В. Бахрушин на примере отдельных купеческих фамилий показывает, как переходили в ряды торговых людей черносошные и частновладельческие крестьяне. Приведенные С. В. Бахрушиным данные содержат интересный материал, относящийся к вопросу о складывании всероссийского рынка в XVII в. Тем не менее, в то время, к которому относится статья, С. В. Бахрушин еще не ставил методологически правильно проблему всероссийского рынка. Проблема рынка им отрывается от вопросов, связанных с развитием способа производства. Появление скупщиков из числа крестьян связывается автором с расширением внешней торговли, а не с формированием внутреннего рынка, как результатом общественного разделения труда, отделением ремесла от сельского хозяйства, специализацией и дифференциацией ремесленной деятельности, развитием мелкого товарного производства. Объясняя развитие крестьянских торгов выгодным положением деревень на торговых путях и влиятельностью и могуществом землевладельцев, обеспечивавших крестьянам возможность заниматься торговлей, С. В. Бахрушин не поднимает большого вопроса о втягивании феодального хозяйства в товарно-денежные отношения, о повышении удельного веса денежной ренты в системе крестьянских повинностей, об имущественной дифференциации крестьянства. Дифференциацию посадского населения С. В. Бахрушин объясняет тем, что для верхушки тех посадов, которые лежали на торговых путях в Западную Европу и в Сибирь, внешняя торговля являлась значительным источником обогащения, недооценивая роли внутренней торговли. Рассматривая рынок как категорию обмена, вне связи с историей способа производства, С. В. Бахрушин видел в торговых людях капиталистов. Эта терминология при переиздании статьи устранена. См. также предисловие. (Примечание редакции).
Торговые крестьяне в XVII в.
119
крестьяне черносошные и частновладельческие в зависимости от их занятий и имущественного состояния; торговым человеком считается и лриказчик торгового человека, хотя бы сам он был простым промышленным человеком; наконец, есть случаи, когда промышленные люди переходят в разряд торговых людей. Это, скорее, определение занятия, чем звание. В отличие от «промышленных людей», промышляющих преимущественно личным трудом, торговый человек торгует в Сибири привозными русскими и немецкими товарами и снаряжает на соболиные промыслы за свой счет большие ватаги покручеников2. Соответственно и денежные средства^ которые он пускает в оборот, и количество пушнины, «промышленной» и «перекупной», которую он вывозит из Сибири, неизмеримо выше того, что достается на долю обычному промышленнику. Когда дело идет о названии, характеризующем социальное положение, при еще только намечаемой классовой дифференциации, не всегда можно провести точную демаркационную линию между «торговым» и «промышленным» человеком. Встречаются промышленные люди, которые пользуются работой покручеников и наряду с промыслами пускаются в торги, и прибыли которых немногим уступают прибылям торговых людей; наоборот, попадаются торговые люди, которые по размеру своих «операций мало чем отличаются от простых промышленников. Никаких конкретных и точных оснований для отнесения к разряду торговых людей практика XVII в. не выработала. Невыясненность терминологии давала повод для ряда недоразумений. В 1639 г. в Туринске возник поэтому вопрос, как отличать торговых людей от промышленных. «В нынешнем, государь, 147 г.,— писал туринский воевода князь Никита Кафтырев- Ростовский,— ехали с Верхотурья в судех торговые и промышленные люди, а проезжие грамоты даваны им на их русские товары с Верхотурья за твоею государевою верхотурскою печатью, а в проезжих их грамотах у меньших статей написано небольшие товары рублев на 50 и на 40, и на 20, и на 10; а в иных в проезжих грамотах писаны промышленные люди, а в тех их проезжих грамотах написано русского то- вару рублев по 100, и по 90, и по 80». Вставал вопрос о том, с кого же брать поголовный оброк, а кого от него освобождать, иначе говоря, кого считать торговым, а кого промышленным человеком. «А как учнут, государь,— писал далее воевода,— приезжать с Верхотурья торговые и промышленные люди в Туринской острог, и написан кто будет торговым человеком, а товару у н[его] перед промышленным человеком [многим меныни?], а оброку с него не вз[ято], [а] в твоем государеве [наказе и в . твоих] государевых [грамотах] [не?] написано, на сколько руб[лев] [промышленного человека писать... твоего государева оброку с него имать, а у торгового перед промышленным товару многим меныни, и с него твой государев оброк имать ли или не имать?» В Москве затруднились ответом; потребовались справки, и вопрос остался неразрешенным 3.
Торговый человек выделяется и на посаде, хотя здесь, по понятным причинам, это выделение не проводится так отчетливо. На посаде все более или менее торгуют, но торговым человеком здесь называют преимущественно крупного купца, торгующего «большими отъезжими торгами». Кроме фактических социальных преимуществ, связанных с богатством, он юридически ничем не отличается от прочей массы посад¬
2 О покручениках см. мою статью «Покрута на соболиных промыслах в Сибири XVII в.» в журн. «Труд в России», 1925, № 1, стр. 71—84.
Эта статья войдет в III том «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции). _
3 11ГАДА. Стб. Сибир. прик., № 83, лл. 917—921.
120
С. В. Бахрушин
ских людей. Поэтому в казенном делопроизводстве он редко выделяется из нее. Тем не менее в быту термин «торговый человек» в отношении определенных лиц и семей держится прочно и проникает иногда на страницы официальных документов и книг. Для примера можно привести Псковскую таможенную книгу 179 (1670/71) г., в которой все псковичи называются неизменно посадскими людьми за исключением крупных экспортеров пеньки — Никиты Иевлева и Сергея и Якима По- ганкиных, которые обозначаются «торговыми людьми»4. В своих челобитных наиболее состоятельные представители посада сами обычно пишутся «торговыми людьми», а не посадскими5. Наконец, Уложение узаконяет до некоторой степени известные подразделения внутри посада. Имеются статьи, в которых употребляется выражение «торговые и посадские люди», а в одном случае «городовым посадским [иначе «тяглым», «черным»] людям» прямо противопоставляются «городовые торговые люди», из среды которых должны назначаться члены гостиной и суконной сотен6. Наконец, Уложение знает разряд «посадских лучших людей» (очевидно, соответствующих «торговым людям»), которым полагается 7 руб. бесчестья, т. е. выше, чем людям суконной сотни «меньшей статьи», которым полагалось только 5 руб. бесчестья 7.
Так подготавливалось постепенно образование особого «купецкого чина», отличного от прочей массы посадской мелкоты, и естественное разделение посада на два сословных слоя — купечество и рядовое мещанство.
Немногочисленная в XVII в. группа «торговых людей» пополнялась из различных слоев населения. В первую очередь их выделял из своего- состава посад с окрестными черными и дворцовыми слободами. Можно иногда проследить социальную эволюцию таких торговых людей из посада. Пскович торговый человек С. И. Поганкин, крупнейший экспортер, который вывез, например, в 1670/01 г. за границу товаров, главным образом пеньки, почти на 5 тыс. руб., памятником богатства и торговой мощи которого являются до сих пор принадлежавшие ему палаты в Пскове, был по происхождению огородником и разбогател благодаря торговле с ливонскими городами8. Основное занятие крупнейших новгородских торговых людей Кошкиных, в конце столетия ежегодно вывозивших на несколько тысяч рублей пеньки и других товаров в Стокгольм и ввозивших в обмен железо, медь и другие металлы, которыми торговали затем в Москве, Лэыло, повидимому, производство солода9. Устюжские «кожевники» Ходутины, «на Устюге на посаде... люди пожитками первые и умные и грамотные», не ограничиваются непосредственной своей профессией и связанными с нею операциями по скупке и продаже мясникам скота — они ходят судами к Архангельскому городу, торгуют всякими товарами и привозят немецкие товары, «плавят в Колмогоры хлеб» и оттуда доставляют соль, ездят в Сибирь с товарами для скупки
4 Псковский обл. гос. музей, кн. 380, лл. 405 об., 416 об., 422 об., 429, 440.
5 См., например, челобитную Никиты Кошкина (ЦГАДА.—Шяедские дела, 1699 г., Д. 1).
6 Соборное уложение 1649 г., гл. XIX.
7 Там же, гл. X.
8 Псковский обл. гос. музей, кн. 380, лл. 405 об., 416 об., 422 об. и др.
9 Автором настоящей статьи подготовляется монография, посвященная специально' Кошкиным.
Эта монография была опубликована С. В. Бахрушиным в 1940 г. под заглавием «Торги новгородцев Кошкиных» («Ученые записки Московского гос. университета им. М. В. Ломоносова», М., 1940, вып. 41, стр. 35—80) и помещена в настоящем томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
Торговые крестьяне в XVII в.
121
пушнины и занимают по размерам своих операций одно из видных мест среди торговых людей, ведущих дела в Зауралье 10 11.
Так местный рынок делается слишком узким для более предприимчивой части посада тех городов, которые лежат на торговых путях на Запад и в Сибирь, и это обстоятельство способствует дифференциации в его среде группы «купецких людей».
Это явление само собой понятно и не требует более подробного освещения.
Менее ясен процесс втягивания в ряды торгового класса в XVII в. крестьянства, как черносошного, так и частновладельческого, тех уездов, которые лежали вдоль важнейших торговых путей. Торговые люди Поморья, державшие в своих руках вывоз за границу сибирской пушнины, были в значительной степени по происхождению своему не посадские люди, а крестьяне Устюжского и Усольского (Сольвычегодского) уездов, сумевшие использовать выгоды географического положения своих деревень и развить кипучую деятельность по отправке в Сибирь иностранных и русских товаров и снаряжению смелых промышленных экспедиций за соболем. Босые, Ревякины продолжали числиться крестьянами подгородного Пятницкого села под Устюгом, входя в состав гостиной сотни и даже дослужившись до звания гостей п.
Как происходил переход из черносошного крестьянства в состав торговых людей, рисуют судьбы одной из самых крупных и влиятельных купеческих семей Устюга — Федотовых-Гусельниковых, которых мы застаем еще в периоде строительства своего экономического благополучия. Крестьяне волости Юрьева наволока Комарицкого стана Устюжского уезда, они в первой половине XVII в. еще не утратили своей связи с землей и не превратились в горожан, хотя уже ведут значительные торговые операции. В начале 20-х годов мы находим в Юрьеве наволоке деревню Омельяновскую, состоящую из шести дворов, не считая одного пустого; при ней пашни пахотной середней земли 28 четей в поле, а в двух потому ж, лесу пашенного 5 дес. и непашениого 10 дес., сенокосов меж полей и по заполью — 50 копен, а на отхожих пожнях — 260 копен. В этой деревне и жил родоначальник семьи Федот Минин Гусельников, впоследствии скончавшийся в схиме с монашеским именем Феодорита; при нем жили два сына — Василий Федотов, по прозвищу Скорая Запись, создатель торгового значения и богатства Гусельнико- вых, и Остафий. Отдельным двором жил Афанасий Федотов, после смерти старшего брата унаследовавший дело вместе с прозвищем «Запись». Наконец, известен младший брат Гурий, который, впрочем, был в подчиненном положении и самостоятельной роли в делах не играл. Первоначально это просто большая крестьянская семья, но уже в 20-х годах Василий Федотов ездит для торгу в Сибирь: мы встречаем его,.
10 О Ходутиных см. «Устюг Великий. Материалы для истории городов
в XVI—XVIII вв.», М., 1883, стр. 21; РИБ, т. XXII, № 207, 216; «Таможенные книги Московского государства», т. I, М.— Л., 1950, стр. 11, 62, 64, 163, 201—202, 228, 255; ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 26; там же. Дела Якутского правления, в 1, № 10; там же. Стб. Сибир. прик., № 210, лл. 119 и сл.; № 139, л. 163; № 364, л. 19; № 206,.
л. 194, № 178, л. 63; № 94, лл. 363—364; № 102, лл. 430—438.
11 Имущественная дифференциация крестьянства и образование среди крестьян
торговых людей объясняется, конечно, не выгодным географическим положением деревень, а развитием общественного разделения труда и втягиванием крестьянского хозяйства в товарно-денежные отношения. Появление и рост денежной ренты, как показатель определенных сдвигое в истории производства, способствовали усилению- связи крестьян! с рынком и появлению среди них зажиточной верхушки. (Примечание- редакции). . - . .
122
С. В. Бахрушин
например, в Мангазее в 1628 г. В 1629 г. произошло событие, едва не подорвавшее экономическое благосостояние семьи Гусельниковых, но в общем итоге послужившее к ее дальнейшему преуспеянию: разбойники их деревню «сожгли и разграбили, совсем разорили», причем убит был Остафий, после которого остался сын Михаил. «И я стал одинок и бездетен»,— писал в одной челобитной Василий Федотов. Нужда заставила его наняться в приказчики к московскому богачу Афанасию Левашеву из годового жалованья. «А для ваших государевых податей из деревнишек своих и для своей бедности наймуюся на урочные лета у торговых людей,— говорит он сам,— хожу в сибирские города на соболиных промыслех в Мангазею годов по 5 и по 6 и покоя себе не знаю днем и ночью, и с того я, сирота, окупаю и з деревнишек своих ваши государьские подати». Тем не менее, торговое положение Гусельниковых было настолько заметное, что уже в 1630 г. Василий, несмотря на •его протесты, был включен в состав гостиной сотни, а среди торговых людей, бывших в 1630—1631 гг. в Мангазее, он занимает одно из первых мест. В 1648 г. он уже гость и в качестве такового назначен таможенным головою в Архангельск на 157 (1648/49) г.; он был в это время настолько видным лицом в Москве, что на него, наряду с Василием Шориным, была обращена ненависть московской «черни» во время июньского восстания 1648 г. Он и умер «у государевых дел» во время эпидемии в 1654 г., успев перед смертью постричься под именем Вассиана. После него дела вел его брат Афанасий, пожалованный тоже в гости.
Благосостояние этой крестьянской семьи с Юрьева наволока зиждилось всецело на сибирских торгах. «А у меня, холопа твоего,— писал в 1647 г. Василий Федотов,— на Москве торгов и промыслов нет, кроме •сибирских промыслов... А на Устюге Великом, откуда я взят к тебе, государю, к Москве в гостиную сотню, в уездах и на посаде торгов и промыслов нет». В Сибирь Гуселы-шковы возили сами или посылали с приказчиками значительные партии «русских» товаров и хлеба. Так, в 1633 г. Гурий Федотов привез в Мангазею на собственном коче хлебных запасов на 783 руб., товаров на 957 руб. 32 алт. и 100 руб. денег, всего на 1840 руб. 32 алт.; в 1641 г. его племянник Михаил Стахеев привез в Якутск товаров на 1312 руб. с копейками. В Сибири Федотовы организовали большие экспедиции на промыслы, которыми иногда руководили лично. В 1639 г., например, с Афанасием Федотовым пошло на промыслы на 4. года 40 покручеников со всеми соболиными заводами, несколько позже Михаил Стахеев пошел на промысел с 30 покручени- ками. Приказчик Вас. Федотова участвовал со своими покручениками в морской экспедиции, организованной в 1648 г. холмогорцем Федотом Алексеевым Поповым, при участии Семена Дежнева, для открытия пути вокруг Чукотского полуострова. Количество пушнины, вывозимой Федотовыми, видно из следующих данных. В 1633 г. Афанасий Федотов привез из Сибири 11 сороков 28 соболей, 8 сороков пупков собольих и пр. на 500 руб., в 1639 г. Михаил Стахеев и его приказчик вывезли из Ман- газеи 34 сорока 30 соболей, 17 бобров и кошлоков^бО хвостов собольих и соболья лоскуту. Тот же Михаил Стахеев вывез в другом случае из 'Якутска 44 сорока соболей, 50 сороков пупков и пр. на 1331 руб.12.
12 О Федотовых см. ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80, л. 583; РИБ, т. XII, № 80; т. XXII, № 189; т. XXV, № 171; «Вологодские епархиальные ведомости», 1877, № 9, 10, 13 (Добавления); С. Б. Веселовский. Сошное письмо, т. I. М., 1915, стр. 387; ДАЙ, т. III, № 119; ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 81, лл. 396—398, 528—537; JMb 88, л. 396; № 102, л. 66; № 123, лл. 137—138; № 139, л. 185; № 143, л. 506; 259, лл. 378, 562; № 289, л. 218; № 560, 571, 586, 1402; Кн. Сибир. прик., № 26,
Торговые крестьяне в XVII в.
123
Несмотря на крупные доходы, получаемые от сибирских торгов, Федотовы сохраняли свои крестьянские привычки и образ жизни: «искони» «пашенные крестьянишки», они продолжали жить в своей деревне, не имели даже ни двора ни лавок на Устюге, и только Афанасий Федотов Перебрался на Устюг, где приобрел двор «на Устюжской поскотине у кирпичных сараев», и тратил свои огромные средства на украшение и постройку храмов 13.
Другим примером перехода черносошного крестьянина в разряд торговых людей является гость Таврило Романович Никитин. Крестьянин Вещеозерской волости Чарондской округи, он, подобно Василию Федотову, начал свою торговую карьеру приказчиком богатого московского гостя Остафья Филатьева; в качестве такового ездил он в 1674 г. в Китай, но уже в 1679 г. он состоял в гостиной сотне, а в 1681 г. ему пожаловано звание гостя. В течение следующих 17 лет Никитин развил кипучую торговую деятельность; его операции охватывали всю Сибирь и достигали Китая, куда он почти ежегодно посылал своих приказчиков. Тем не менее он не порывал связей с родной Чарондой; младшие члены •семьи Никитина писались попрежнему крестьянами Вещеозерской волости деревни Тимофеевской, а некоторые продолжали жить в этой деревне. После смерти самого гостя и постигшего семью разорения его внук Кирилл Степанов, помогавший деду в делах, уехал на Чаронду 14.
Для нас особенно интересен один разряд торговых людей в XVII в.— торговые люди, вышедшие из рядов частновладельческого крестьянства.
Под покровительством своих вотчинников частновладельческие крестьяне пригородных сел и деревень принимают деятельное участие в торговле: «всякими промыслы и торгами большими торгуют и промышляют и многими лавками и онбары и соляными варницами владеют» 15. Развитие крестьянских торгов, нарушавшее монопольные права посада, вызывало с его стороны тревогу и протесты и привело, в результате восстания 1648 г., к частичной конфискации торговых слобод и приписке их к посадам. Но решительные мероприятия, продиктованные Земским собором 1648—49 г., не могли совершенно прекратить торговую предприимчивость частновладельческой деревни. Помимо того, что конфискация была проведена далеко не радикально и пощадила очень много церковных слобод, она касалась лишь пригородных земель и оставляла открытым поле действия крестьянам, жившим на известном расстоянии от посадов.
Два обстоятельства содействовали развитию крестьянских торгов на частновладельческих землях: во-первых, выгодное положение на торговых путях деревень, в которых они жили, во-вторых, степень влиятельности и могущества их вотчинников, обеспечившая им возможность вести ‘Свои торги «в покое». Наиболее многочисленные и состоятельные торговые крестьяне XVII вв. вышли из вотчин «сильных людей» — той новой знати, которая после' «Смуты», пользуясь близостью к новой династии, сменила собой старую феодальную знать и захватила в свои руки самые богатые торговые районы, а также с земель богатых монастырей
л. 127; № 126, л. 280; ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, д. 2, 10, 14; И. А. Шляп- :кин. Житие преп. Прокопия. СПб., 1913, стр. 68.
13 «Устюг Великий», стр. 112.
14 См. мою статью «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».— В кн.: «Памяти А. Н. Савина», М., 1926 («Труды Института истории РАНИОН», т. I), стр. 357-^392.
Эта статья войдет в III том «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции). ,
15 ААЭ. т. IV, N° 32.
124
С. В. Бахрушин
и архиерейских кафедр. Таково торговое население старинных романовских вотчин в Верховской волости Галицкого уезда, принадлежавших двоюродному брату царя Михаила Н. И. Романову. Рекою Унжею «Гали- ческая страна» тесно связывалась с бассейном реки Юга, и между ее жителями и Устюгом существовали постоянные сношения — «обычай бо- имеяху они по вся леты приезжати на Устюг с товары и хлебом». Наиболее зажиточные из них втянулись в крупные торговые и промышленные- предприятия. В сибирских документах я нашел упоминание о> 14 крестьянах Н. И. Романова, из которых большинство (9 человек) были галичане. Среди них были и простые «промышленники» но были и такие, которые возили в Сибирь товары на крупные суммы, нанимали: покрученников на промыслы и вывозили значительное количество мягкой рухляди (мехов). Таковы «торговый человек» боярина Н. И. Романова крестьянин села Никольского Иван Павлов галичанин, Важен Иванов, тоже крестьянин Галицкого уезда, «торговый человек» Моисей Игнатов и др.16.
Одними из самых богатых торговых людей первой половины XVII в. были Наум и Демид Пахомовы Глотовы и их племянники Богдан и Иван Никифоровы Глотовы, «Муромского сельца Карачарова крестьяне», из* вотчины боярина князя Ю. Я. Сулешева, крещенного татарина, свойственника царя Михаила, и его брата кравчего Василия Яншеевича. Торт говые операции Глотовых поражают своими размерами. В 1633 г., например, они привезли в Мангазею на своих двух кочах товаров и хлебных запасов на 1196 р. 71 к.; в 1638 г. ими вывезено из Маигазеи 63 сорока 23 соболя, 22 сорока 30 пупков, не считая прочей мягкой рухляди; в 1642 г. Иван Никифоров явил в Якутске тоже на вывоз к Руси 21 со-, рок 11 соболей, 11 сороков пупков и других мехов — всего на 984 руб.* в 1644 г. через Верхотурскую заставу прошло их товаров на 708 руб. с копейками и т. д. Глотовы имели приказчиков, которые скупали для них пушнину в Сибири; они участвовали в общих предприятиях с видными устюжскими торговыми людьми вроде Алексея Усова; с ними входил в- компанию даже мангазейский воевода Г. И. Кокорев для общих промыслов. О размерах своих торгов сами они писали в одной из своих челобитных: «А сходит с нас, сирот твоих, тебе, государю, в казну печатных и перекупных пошлин в сибирских городех на год рублев по 150 и больши, оприче десятые пошлины, а десятые, государь, пошлины сходит с нас, сирот твоих, в твою государеву казну в Мангазее и в Енисейском острожке соболей сороков по 5 и больши, оприче московские пошлины» 17.
В 1630 г. в Мангазее упоминается крестьянин другого царского родственника, В. И. Стрешнева — «торговый человек» Левка Дмитриев Петелин, который сам определял свой торговый баланс таким образом: «А с меня, сироты твоей государевы, и с моего торжишку в русских и сибирских городех на год... десятой пбшлины и проезжей и порублевой и печатной тебе, государю, в твою государьскую казну с меня, Левки,
16 О владениях Н. И. Романова в Галицком уезде см. ЦГАДА. Писцовые и пеое- писные книги, № 7214 и 7222. О торговых крестьянах Н. И. Романова см. ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 139, л. 19; № 260, л. 239: N° 391, л. 20; № 1056; Кн. Сибир. прик., № 332, л. 78; Дела Якутского правл., 1, № 1, 10 и 15: в. 3, N° 15а. Об оборотах этих крестьян дают представление следующие факты: Важен Иванов в 1647 г. провез через Верхотурье товаров ва 428 руб., в другом случае Моисей Игнатов привез в Якутск товаров на 116 р. 40 к., на которые он приобрел 4 сорока 29 соболей.
17 ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 12)1, л. 148; N° 26, л. 104; № 127, л. 836; Стб. Сибир. прик., N° 911; Верхотур, тамож. кн. 144 г., л. 52 об. Дела Якутского правл., в. 1, N° 10.
Торговые крестьяне в XVЛ в.
125
пойдет рублев по 50 и болыии» 18. Встречаем среди торговых людей, ^ездивших в Сибирь, и крестьян двоюродного брата даря Михаила, боярина М. М. Салтыкова — Родиона Алексеева и Алексея Маркелова, которые, например, провезли в 1647 г. через Верхотурье русских товаров «а 496 р. 40 к.19, и крестьянина боярина и дворецкого князя Алексея Мих. Львова — Семена Иванова, который в том же году провез в Сибирь товаров на 110 р. 20 к.20, и т. д.
К числу лиц, близких к царской семье по своим личным отношениям к царям Михаилу и Алексею, видное место занимали бояре Борис и Глеб Ивановичи—Морозовы, воспользовавшиеся своим положением, чтобы- сосредоточить в своих руках большие земельные владения. На Вологде, под посадом, им принадлежало «в поместье» большое промышленное село Фрязиново с предприимчивым торговым населением. Один из крестьян Фрязинова Михаил Семенов Колча в царствование Михаила лет 15 сряду промышлял, например, в Мангазее, заходил в далекую Пясиду, на Хатангу и на Есей-озеро. Это был не простой промышленник: «его покрученников с ним было на том промыслу... 7 человек». В 1635 г. он вывез из Пясиды 9 сороков соболей21.
Имела своих торговых людей и приказная знать. Известному деятелю «Смутного времени» думному дьяку И. Т. Грамотину принадлежала волость Лена на притоке Вычегды — Выми22. Расположенная на пути о 'Устюга «через Камень», волость эта издавна представляла собой промышленное гнездо, население которого, вероятно, зырянского происхождения, с незапамятных времен привыкло ходить на промыслы в Сибирь. Грамотен владел Леною до своей смерти, последовавшей около 1638 г., после чего она перешла во владение его преемника думного дьяка и печатника Ф. Ф. Лихачева, а в 40-х годах принадлежала уже князю •И. С. Прозоровскому, родственнику царской семьи23.
Вместе с волостью переходило из рук в руки промышленное население ее. Основным занятием значительной части ленских крестьян были сибирские торги и промыслы. Достаточно сказать, что в 1641—1643 гг. на соболиных промыслах Сибири мы встречаем 23 выходцев из Лены, крестьян думного дьяка Лихачева. Среди мелких промышленных людей выделяются своей зажиточностью две семьи: торговые люди Шангины и Осколковы 24.
18 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 71, к. 387.
19 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 260, л. 237.
20 Там же, л. 241.
21 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 182. О селе Фрязинове см. РИБ, т. XXVIII, стб. 130—131.
22 О волости Лене на Вычегде см. «Акты времени правления царя Василия Шуйского», изд. А. М. Гневушевым, М., 1915, стр. 276—278; РИБ, т. XXVIII, стр. 214; А. И. Яковлев. Приказ сбора ратных людей. М., 1917, стр. 391 (у А. И. Яковлева опечатка: «Лепа» вместо «Лена»).
23 В ранее опубликованном тексте С. В. Бахрушина («Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 261) было указано, что волость Лена принадлежала князю И. С. Прозоровскому в 80-х годах XVII в. Редакция исправила на 40-е годы по следующим соображениям: 1) князя И. С. Прозоровского в 80-х годах XVII в. уже не было в живых, он был убит в Астрахани в 1670 г. во время кресть- -янской войны под предводительством С. Т. Разина; 2) по переписным книгам Ярен- ского у. 1646 г., волость Лена действительно значится за князем И. С. Прозоровским ЩГАДА. Писцовые и переписные книги, № 143, лл. 86 об.— 100); 3) по переписным книгам 1678 г. по Яренскому у. волость Лена числится среди черносошных волостей и никаких владений князей Прозоровских в ней не указано (ЦГАДА. Писцовые и переписные книги, № 15057). (Примечание редакции).
24 С. В. Бахрушин ошибается, когда всех Осколковых относит к крестьянам Ленской волости, принадлежавшей последовательно И. Т. Грамотину, Ф. Ф. Лихачеву
126
С. В. Бахрушин
Шангины — большая торговая семья, издавна осевшая в Лене и разбогатевшая благодаря торговле с Сибирью. В 1608 г. она населяет две деревни Гавриловские: в одной живут Иван да Фарафон Шангины «лучшие», а в другой Никон — «середний»; всего в обеих деревнях пашни 12 четей в поле, «а в дву потому ж», сенокосу — 90 копен. Это обычное крестьянское хозяйство Севера. Из царской грамоты 1620 г. явствует, однако, что крестьяне думного дьяка Ивана Грамотина «с Вычегды с Лены» — Иван Шангин с братьею и с племянниками с Першком Тентюковым да с Сидором Рыбниковым — ездят с товарами до сибирских городов мимо Кайгородка, Чердыни и Соли Камской. В 1639 г. тот же Ив. Шангин с братьей и племянниками, теперь уже крестьяне Ф. Ф. Лихачева, опять бьют челом: «Ездим мы, государь, от Еренского городка с торжишком в сибирские городы, на Верхотурье и на Пелым, и в Сургут, и в Нерым, и в Томской город, и в Тазовский город». С основанием: Якутска Шангины начинают ездить и в этот город: в 1641 г. Родион Никонов Шангин поехал, например, из Якутска на Лену с 9 по крупениками и в 1643 г. повез на Русь около 10 еороков соболей и другой мягкой рухляди, всего на 468 руб. с копейками. В 1662 г. на Москве у Ивана Шангина было взято на государя 33 сорока 2 соболя 25.
Еще крупнее представляются торги Осколковых26. Во главе этой семьи стоит в 30-х годах Андрей Амосов Осколков27. В 1640 г. он с братьями бьет челом государю, что ездят они «в сибирские городы с торжишками и для соболиного промыслу до Верхотурья и до Пелыма и до Туринского острогу и до Тюмени и до Тобольска и до Тары и до- Березова и до Сургута и до Нарыма и до Кетского острогу и на Красный Яр и на великую реку Лену». О размерах торговых и промышленных предприятий Осколковых можно судить по следующим данным. В 1641 г. они вывезли на Русь из Якутска мягкой рухляди на 1067 руб.; в 1642 г. Осип Амосов вывез оттуда же 33 сорока 2 соболя, 17 еороков. 16 пупков и другой мягкой рухляди, всего на 1382 р. 30 к.; в 1643 г. Иван Амосов — 35 еороков 32 соболя и пр. на 166172 руб.; в 1651 г. приказчик Осколковых—13 еороков 10 соболей, 10 еороков 30 пупков; в 1652 г. Герасим Леонтьев Осколков, возвращаясь с Колымы с промыслов, имел с собою «соболей... еороков с 80 и болыни», когда подвергся нападению столбовских якутов и тунгусов. Это громадное количества- пушнины добывалось не только покупкой, но и специальными промышленными экспедициями в сибирские леса. В 1640 г. у них пошла в Сибирь ватага покручеников в 20 человек на 4 года; снаряжение экспе¬
и князю И. С. Прозоровскому. Крестьянами Ленской волости были только Яким и Леонтий Федоровы Осколковы с детьми, родственники другой богатой семьи Осколковых— Андрея Амосова Осколкова с братьями. Эти последние были черносошными крестьянами, жившими в деревне Алексеевской, приписанной к погосту Цылибскан гора на р. Вычегде. Один из ленских Осколковых, Герасим Леонтьев, принимал участие- в торговых операциях своих богатых родственников. В 1653 г. Андрей Осколков с братьями были взяты в гостиную сотню (ЦГАДА. Писцовые и переписные книги, № 143, лл. 6 об., 52, 56 об., 58 об.— 59 об., 82 об., 97 об.— 98 об.; Прик. дела ст. лет, 1653 г., д. 114, лл. 71—74). (Примечание редакции).
25 «Акты времени правления царя Василия Шуйского», стр. 276—278; А. Н. 3 е р- цалов. О мятежах в Москве и в селе Коломенском в 1648, 1662 и 1771 гг. М., 1890, стр. 164, 166 и 288; ЦГАДА. Портфели Миллера, 477/П, тетр. 2, № 9; Дела Якутского правл., в. 1, № 14; Стб. Сибир. прик., № 391, л. 23; № 571.
26 О торговле черносошных крестьян Осколковых следовало бы сказать выше, гда- речь шла о черносошных крестьянах. Но поскольку статья С. В. Бахрушина была уже опубликована в настоящем своем виде, редакция не нашла возможным производить, перестановки в тексте. (Примечание редакции).
27 Кроме него, известны, его братья Федот, Конон, Осип и Иван Амосовы и его двоюродные братья Григорий и Афанасий Федосеевы и Герасим Леонтьев Осколковы.
Торговые крестьяне в XVII в.
127
диции Осипа Амосова в 1641 г. оценивалось в 1155 р. 70 к. Крупные торговые люди, Осколковы ссужали в Сибири торговых людей значительными денежными суммами. От их имени торговали приказчики. В Маковском остроге у них были свои складочные помещения28.
По своему богатству крестьяне Осколковы занимали очень видное место среди именитого купечества XVII в., наравне с Босыми, Ревяки- ными и Федотовыми, и пользовались значительным влиянием в Москве; они способствовали, например, устранению от должности якутского воеводы Д. А. Францбекова и назначению следствия над деятельностью Хабарова в Лаурах2®. Торговое значение Осколковы сохранили в течение всего XVII в. и даже в XVIII в.
Шангины и Осколковы не были единственными торговыми людьми- из Яренского уезда: сибирские торги ленского крестьянина Осипа Ногина, родом из Пустоозера, определялись его хозяином Грамотиным в. 425 руб.; крестьянин Лихачева Павел Семенов, тоже вычегжанин с Лены, вывез в 1642 г. на Русь 19 сороков 2 соболя, 24!/2 сорока пупков, 293 хвоста собольих и т. д., всего на 945 р. 16 к.; другой его крестьянин Павел Федоров привез в одном случае в Якутск товаров и запасу- почти на 500 руб. и т. д.30
Среди владельцев «торговых крестьян» в течение всего XVII в. видное место занимают духовные вотчинники — патриарх, епископские кафедры и монастыри. У патриарха под Нижним-Новгородом на земле принадлежавшего ему Благовещенского домового монастыря образовался целый торговый пригород; крестьяне Благовещенского монастыря сами и их приказчики возили в стругах товары в Саратов и в Астрахань31. Из отдельных торговых крестьян, принадлежавших патриарху,, можно назвать патриаршего крестьянина Богдана Арефьева, торговавшего в 40-х годах в Овощном ряду в Москве соболями и ценными материями 32. Другой патриарший крестьянин Панкратий Федоров в те же- годы вел очень крупные дела в Сибири. В 1641 г. его приказчик вывез из Якутска 467г сороков соболей, 63 сороков пупков и другой мягкой рухляди на грандиозную сумму 2261 руб. 30 алт. 2 д. В 1645/46 г. он отправил в Сибирь с ярославцем Кузьмою Спиридоновым товаров на 1067 руб. и т. д.33. В конце столетия «патриарший домового Благовещенского монастыря, что в Н. Новгороде, бобыль», Клим Калмыков, разбогатевший благодаря подрядам, поднялся до звания члена гостиной- сотни 34.
Много торговых людей мы встречаем среди крестьян, принадлежавших отдельным епископским кафедрам, особенно в тех епархиях, в состав которых входили важные торговые пункты. Так, большое число* крестьян — торговых и промышленных людей — имелось у крупного вотчинника Вологодского уезда, местного архиепископа. В 30-х и 40-х годах я нашел упоминание в сибирских таможенных делах о 9 крестьянах;
28 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 49, л. 426; № 83, лл. 890, 902—905; № 88, лл. 431—432; К° 94, л. 429; № 344; № 391, л. 12; № 4946; Кн. Сибир. прик., N° 332, л. 76; Дела Якутского правл., в. 1, № 16, 2, 10, 14; в. 3, № 14а.
29 Об этом эпизоде см. мой популярный очерк «Казаки на Амуре», Л., 1925.
30 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 911; Дела Якутского правл., в. 1, № 2, 10, 14; в. 3, N° 13.
31 Гос. Истор. музей. Собр. гр. А. С. Уварова, N° 994а.
32 А. Н. Зерцалов. Указ, соч., стр. 54, 61, 63, 65, 68, 69 и т. д.
33 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 2, 8, 14; Стб. Сибир. прик., № 246к л. 1090.
31 Калмыковым посвящена специальная монография Н. А. Баклановой, к сожалению, до сих пор не напечатанная.
128
С. В. Бахрушин
вологодского архиепископа Варлаама35. Из них самым крупным был Иван Никонов Сверчков, который уже в 1639 г. имел амбар на Маковском волоке; впоследствии он завел заимку на р. Куте и осел в Якутском уезде в качестве владельца деревни36.
На западе развивали значительную торговую деятельность крестьяне новгородского митрополита, пользуясь выгодным положением Софий-1 ских вотчин в «порубежных» с Швецией областях. С 23 апреля 1631 г. по 1 марта 1632 г. в таможенных книгах было зарегистрировано «митрополичьих торговых людей из Заонежья, с Олонца и с Сермаксы, которые ездят торговать в Стекольно и в Колывань и в Орешек»,— 36 человек, которые были отпущены в Корелу и в Орешек и в Колывань и в Стекольно и в Выбор и во все свейские городы с товары и для долгов» 37. В конце столетия, в 1694 г., «сермшенин Софейского дому крестьянин» Иван Андреев с товарищи привез в Москву 461 п. 3572 ф. меди и 51 п. 10 ф. железа в досках «по заставной выписи», т. е. из-за Свейского рубежа, и 8 бочек рыбы сигов свирских и бочку икры сиговой 38.
Своих торговых людей из крестьян имели и монастыри, возникшие на торговых путях в Сибирь или на запад. В этом отношении особенно показателен пример Ярославского Спасского монастыря, расположенного в самом центре торговой жизни Поволжья. Под монастырем находилась принадлежавшая ему Новая Слобода, крестьянское население которой принимало деятельное участие в ярославской торговле. В таможне г. Романова зарегистрировано 14 новослободцев «Всемилостивого Спаса крестьян», торговавших в течение года на общую сумму свыше 400 руб. В большом количестве привозили они в Романов мыло: у Фомы Олферь- ева прошло в этом году через Романов мыла на трех возах на 50 руб.; в следующем, 1650 г., Федот Алферьев привез четыре воза мыла (на 60 руб.), оба они скупали сало, очевидно, на мыловарение (один на 30, другой на 20 руб.). Торговали новослободцы в Романове также привозными иностранными товарами, преимущественно красками и сандалом, шелком, хлопчатой бумагой и т. д.39. Спасские крестьяне не ограничивались, однако, в своей торговой деятельности ближайшим к Ярославлю районом. Они ездили за Урал — в далекую Мангазею, на Турухан и н$ Лену за соболем 40.
В другом направлении, через Псков, спасские крестьяне были втянуты в торговые сношения с Прибалтикой. Так, в середине XVII в. крестьяне заволжской деревни Савинской Федор Васильев и сын его Яков Федоров Усовы торговали «большими торгами вопче за-едино по многим русским и немецким городам»; в их торговые предприятия были вложены значительные суммы посторонними лицами: они держали «деньги за собою... иногородних людей большие», в частности «положено было [у них] по свойству... с Москвы пречистые богородицы страстные девичья монастыря старицы Елены 200 р., и те деньги ходили в товар». В Ярославле у них была лавка; другую лавку они держали в Пскове, где у них торговали их сидельцы; свой псковский товар они оценивали в 380 руб., а все имущество Якова Усова «по подлинным книгам», если
35 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 8, 10, 14; Прик. дела ст. лет, 1630 г.,
Ж. 55, л. 287; 1630 г., д. 71, л. 589—591.
36 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 10, 13.
37 А. Н. 3 е р ц а л о в. О неправдах и непригожих речах митр. Киприяна. М., 1896, стр. 25—26.
38 Гос. Истор. музей. Новгородск. книга Б. Московской таможни, 1694 г., л. 47.
39 ЦГАДА. Город, кн. по Романову 1648—49 г., № 2; 1650, № 7.
40 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 53, л. 29; N° 88, л. 746—749; Дела Якутского правл., в. 3, N° 13.
Торговые крестьяне в XVII в.
129
верить его отцу, достигало 2000 руб.41. В 1670/71 г. другой крестьянин Спасского монастыря, Григорий Сукин, явил на продажу в Пскове «лавочного товару» на 633 руб. В том же году он отправил через Псков «за рубеж» товару на 672 р. 90 к. Всего его псковские торги достигали, таким образом, суммы 1235 р. 90 к.42. Кроме него, в 1670/71 г. упоминается в Пскове 6 крестьян Спасского монастыря, явивших товару на 189 р. 75 к.43.
Главный торговый центр Поморья — Устюг — представлен Троицким монастырем с Гледена. Крестьянин этого монастыря из деревни Морозо- вицы Данило Обросьев в октябре 1633 г. явил на Устюге товару енисейской купли — около 12 сороков соболей, 18 сороков пупков, не считая прочей мягкой рухляди; весь этот товар он отправил с сыном Василием в Казань, откуда в марте 1634 г. сын ему прислал кожевенных товаров, меда и воска на 105 руб.44. Соловецкий монастырь ведет торговые дела в Сибири через своего крестьянина Якова Иванова; этот Яков посылает из Якутска на промыслы своих покручеников; в 1642 г. он вывез к Руси более 17 сороков соболей45.
Северо-западные монастыри своими торговыми интересами тянули в сторону «немецкого рубежа». Тут на первом плане — Тихвинский монастырь, крестьяне которого ходят «за рубеж в немецкие городы для торговли водяным путем: Тихвиной и Сясью рекою и от Сяського устья Ладожским озером к Орешку» и далее морем в Стокгольм. В 1663 г. упоминаются 10 «тихвинцев торговых людишек», которые «ездят в Стокгольм и в иные городы с товаром»; в 1672 г. и 1680 г. о поездках за свейский рубеж заявили 12 человек; в 1685 г. «Тихвинского посаду торговые люди Гаврила Никитин с товарыщи, 20 человек, ездят в Канцы и в Стекольно». «Исторговався», тихвинцы «выезжают на Русь и товары свои — медь, и железо, и серу горячую, и свинец, и сельди, и соль, и всякие свальные товары привозят к себе на Тихвину, а с Тихвины с теми товары ездят к Москве и в Ярославль и в иные городы»; по пути в Москву они заезжают в Устюжну Железопольскую, в Кашин и в Дмитров; ходят они также в Псков. Кроме привозных из Швеции товаров, преимущественно меди, они развозят по Русскому государству железо местной выплавки — тихвинский уклад, кожи и дешевую пушнину. В 1693/94 г., например, тихвинец посадский человек Герасим Спиридонов привез в Москву товаров на 996 руб., Степан Лукин Шипулин — на 355 р. 30 к., Иуда Савельев — на 1009 р. 271/2 к. и т. д. Всего тихвинцы в этом году доставили в Москву одних шведских товаров приблизительно на 3370 руб. — 743 п. 16 ф. меди и 58572 п. шведского железа46.
Следует, далее, отметить большое промышленное село Оятское в Введенском погосте Новгородского уезда, принадлежавшее Новодеви¬
41 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 581, 853, 973.
42 Псковский обл. музей, кн. 380, лл. 289, 361, 366 об., 423.
43 Там же, лл. 196 об., 209 об., 217 об.—218.
44 «Таможенные книги Московского государства XVII в.», т. I, М.— Л., 1950,
стр. 19, 48.
45 ЦГАДА. Дела Якутского иравл., в. 1, № 2, 10.
46 ААЭ, т. III, № 313, 314; ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1641 г, д. 45, л л. 778—779; там же. Шведские дела, кн. 44, лл. 143 об.— 144 об.; кн. 85, лл. 15 об., 18 об.; кн. 90, лл. 8, 11—12; кн. 108, лл. 93 об.— 94; кн. 121, л. 17; Гос. Истор. музей. Новгородск. книга Б. Моек, таможни, 1694 г.; Псковский обл. музей, кн. 362; Псковская тамож. книга, 1670—1671 гг.
Много данных о торговле тихвинцев содержится в монографии К. Н. Сербиной. Очерки из социально-экономической истории русского города. Тихвинский посад в XVI—XVIII вв. М.— Л., 1951. (Примечание редакции).
9 Научные труды, т. II
130
С. В. Бахрушин
чью монастырю, крестьяне которого участвовали в торговле со шведским: зарубежьем, как мы узнаем из челобитной одного из них, Ивана Леонтьева. Сын его был в 1671 г. в Стокгольме с товаром и в январе- 1672 г. приехал в Канцы; на пути между Канцами и границей он был. убит и ограблен; по расчету отца, при нем должно было быть «живота его 500 золотых, да 100 ефимков любских, да 270 ефимков немецких денег, да 350 рублев русских денег», всего приблизительно на i035 руб.47. Другой крестьянин Новодевичья монастыря привез в 1694 г. в Москву «по новгородской заставной выписи» приблизительно 747 п. меди и 151 п. железа, на 2989 р. 65У4 к., и купил в Москве 7 возов^ пеньки 48.
Приведенных немногих примеров, далеко не исчерпывающих всех данных о частновладельческих торговых крестьянах, мне кажется, достаточно, чтобы охарактеризовать их значение в экономической жизни Русского государства и их социальное положение. Крестьяне только по- имени, они в сущности всецело принадлежат к верхним слоям посада; им не только в обиходе, но и в официальных документах присваивается: поэтому название торговых людей того или иного монастыря или землевладельца, посадских бобылей (так зовут крестьян Псковского Печерского монастыря, промышлявших торгами с ливонским зарубежьем),, изредка — просто посадских людей, как звали тихвинцев.
Нетрудно угадать, что частновладельческие крестьяне торгуют* не только за свой личный счет. Их нередко кредитуют и через их посредство ведут торгово-промышленные операции их владельцы. Грамотин говорит про одного из своих ленских крестьян Осипа Ногина, что он «был у меня промышленным человеком и промышлял моими деньгами», хозяйских животов у него «в торговле» было на 350 руб. Про другого- своего крестьянина из нижегородского поместья, Суровцева, он говорит не менее определенно: «А тот, государь, крестьянин мой, Ивашко Суровцев, был у меня торговым человеком и промышлял моими деньгами»; хозяйского живота у него было в торговле на 500 руб. Помимо хозяйских денег, те же крестьяне вели дела и на собственные или заемные- средства: так, первый взял в долг у земляков, «выманя», «животов» на 170 руб., а второй на 75 руб.; но основной частью торгового капитала обоих является хозяйская ссуда 49. Монастыри тоже, повидимому, вкладывали иногда свои средства в предприятия своих крестьян. Троицкий крестьянин Иващ торговавший в 40-х годах в Сибири, называл поэтому свое добро «Троицы живоначальная Сергиева монастыря животом». В тех случаях, когда монастырь ссужал крестьянина, последний должен был отдавать в монастырскую казну значительную часть своей выручки. «А те у меня Соловецкого монастыря казенные соболи»,— заявлял в Якутской таможенной избе крестьянин этого монастыря Яков Иванов 50.
Приводя примеры участия владельцев в торгах своих крепостных «торговых людей», я должен, однако, оговориться, что такое участие- было возможно, но не обязательно. Из дела о наследстве упомянутых выше крестьян Спасского монастыря Усовых со всей очевидностью явствует, что они широко кредитовались у посторонних лиц, но не у своего* монастыря. В тех случаях, когда владельцы не входили своими капита-
47 ЦГАДА. Шведские дела, кн. 84, л. 140 об. и сл.; кв. 85, л. 10.
48 Гос. Истор. музей. Новгородск. книги Б. Моек, таможни, 1694 г., л. 45.
49 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 911.
50 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 28; в. 3, № 13.
Торговые крестьяне в XVII в.
131
лами в предприятия своих крестьян, они тем не менее косвенно пользовались выгодами от их торговой деятельности, имея возможность налагать на них повышенные оброки. В 1686 г., например, на нижегородском «капиталисте» патриаршем крестьянине Климе Калмыкове числился долг «в патриаршу домовую казну» на крупную сумму в 500 руб. «за доимочные оброчные деньги»51. Тихвинский монастырь на основании своих средневековых жалованных грамот собирал в свою пользу отъезжие и другие таможенные пошлины со своих «торговых людей — тихвин- цев»52. Заинтересованные материально в торговых успехах своих 'крестьян, привилегированные землевладельцы со своей стороны оказывали им протекцию, выхлопатывали им льготы, властно заступались за них, когда они попадали в беду, как заступился Г. И. Морозов за Михаила Колчу, когда он был взят в Казанский дворец по подозрению в утайке десятой пошлины. В провинции имена таких лиц, как боярин Н. И. Романов или князь Ю. Я. Сулешев, одни служили своего рода «опасной» грамотой при переездах из города в город и при сношениях с местными воеводами. Присутствие могущественных покровителей внушало самоуверенность и смелость и ставило каких-нибудь крестьян самого захолустного угла Сольвычегодского уезда в один ряд с наиболее влиятельными членами гостиной сотни. Монастыри пользовались для развития торгов своих крестьян своими старинными иммунитетами. Их торговые люди ехали в Сибирь, снабженные от монастырских властей не только деньгами, но и копиями царских грамот «за келарскою печатью», предоставлявшими монастырям и их «купчинам» и людям всякие торговые льготы* Сохранился отрывок челобитной крестьянина Троицкого монастыря Ивана, который жалуется, что в Якутске приезжие торговые люди привлекли его к исполнению целовальничьих обязанностей, «а с твоей жалованные грамоты списку не поверили и били челом на меня, сироту твою, в съезжей избе...», говорили, что де он, Ивашко, «не Троицы живоначальные крестьянин, а тот де он, Ивашко, список с твоей государевы жалованные грамоты Троицы живоначальные Сергиева монастыри у властей выкупил и тем-де списком в троицкие крестьяне влыгается». Несмотря на его протесты, выбор на Ивана был написан 53.
Покровительство владельцев, обеспечивавшее частновдадельческим торговым людям известные льготы, было связано, однако, с зависимостью, которая пагубно отражалась в некоторых случаях на их деятельности, лишая их свободы и подчиняя их произволу их господ. Крестьянин поместного сельца Медягина, Ярославского уезда, князя А. Ф. Литвино- ва-Мосальского Тимофей съехал в царствование Михаила Федоровича для торга в Сибирь в Мангазею, «сколько тому лет, как съехал в Сибирь и живет в Мангазее, того не упомнить». Князь Андрей, обеспокоенный длительным отсутствием своего крестьянина, выхлопотал в 1637 г. царскую грамоту о принудительном его возвращении. Тимофей был разыскан и заявил, что и «сам хочет жить за князем Андреем во крестьянах»,, и в 1638 г. за поруками выехал на Русь, везя с собой мягкой рухляди на 250 руб. Этот эпизод не отразился, повидимому, на его торговых делах, которые впоследствии, в 70-х годах, продолжал его сын Иван 54.
51 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет., 1701 г., № 57. Цитирую по ненапечатанному исследованию Н. А. Баклановой «Торговый дом в Московском государстве второй половины XVII века», за разрешение воспользоваться которым приношу мою благодарность автору.
52 ААЭ, т. III, № 314.
53 ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 28.
54 ЦГАДА. Кн. Сибир. прик., № 121, лл. 1—2; Стб. Сибир. прик., № 911.
9*
132
С. В. Бахрушин
Но очень часто вмешательство вотчинника в дела его крестьянина приводило к весьма плачевным результатам. В этом отношении показательно дело о наследстве крестьян Ярославского Спасского монастыря Усовых 55. После смерти Якова Усова родственники его жены, ярославцы посадские люди Оконишниковы, предъявляли к его отцу Федору иск о выделе четвертой части его вдове. Монастырь стал всецело на сторону своего крестьянина. Когда состоялось постановление архиепископа Ионы в пользу вдовы, то «архимандрит в том чинился силен, не хотя его Яковлевых животов жене его Яковлеве, вдове Ирииьице отдать, и к разделке никого не присылает» и «гневается неведомо в чем» на представителя митрополита в Ярославле — старца Иону. Но когда внезапно умер и Федор Усов, и владетельницей всего имущества оказалась его вдова, Ксения Митрофанова, по происхождению вольная женщина с посада, то картина резко изменилась: как хищные птицы, налетели монастырские власти на якобы выморочное добро; на шести телегах вывез с двора Федора Усова старец Аркадий весь его товарный и домашний «боро- шень». Вместе с тем монастырь наложил руку и на торговлю Усовых в Пскове. По крайней мере Ксения Митрофанова обвиняла архимандрита Савватия в том, что он «вымучил у [ее] сидельца товарную роспись в 1000 руб., и тот сиделец и ныне за ним живет и торгует нашим животом во Пскове». Самое Ксению, из опасения, что она уйдет из-под власти монастыря в посад, держали, по ее словам, за приставом в цепи и железах, на руках и на ногах и на шее, а в ночь сажали в «коник», и мучили •ее две недели и вымучили жилую запись, чтобы ей жить за монастырем.
Эпилог дела Усовых наглядно показывает оборотную сторону торговой деятельности частновладельческих крестьян. Если покровительство влиятельных вотчинников часто бывало полезно для подвластных им торговых людей, то от произвола самих покровителей «заступные люди» ие всегда были обеспечены.
В деле эксплуатации крепостных торговых людей вотчинники наталкивались на сильную конкуренцию со стороны государства, которое •было заинтересовано в том, чтобы обратить в свою пользу их торговые доходы. В этом вопросе оно встречало энергичную поддержку со стороны тяглого посада, который упорно стремился переложить часть своего -податного и служебного бремени на плечи богатого частновладельческого крестьянства. После восстания 1648 г. посад добился в этом отношении очень значительных уступок, поскольку дело шло о торговом населении пригородных слобод. На практике конфискация слобод, как показывает ряд примеров, проводилась далеко не ригористично. Зато мы наблюдаем другое явление: постепенный, очень медленный переход отдельных частновладельческих крестьян в разряд «государевых людей». С одной стороны, по тем или иным поводам, чаще всего вследствие смерти без ближайших наследников, богатые торговые села частных ■владельцев переходили во дворец. Так отошли во дворец Галицкие вотчины Н. И. Романова, и его торговый человек Иван Павлов галичанин в позднейших документах фигурирует уже в качестве крестьянина государева дворцового села Никольского. Точно так же перешло во дворец •село Фрязиново Морозовых. С другой стороны, разбогатевшие частновладельческие крестьяне могли, по государеву указу, быть переведены в состав гостиной сотни. Так, упомянутый выше патриарший бобыль 'Клим Калмыков с братом были записаны в гостиную сотню и вышли
б5 ЦГАДА. Стб. Прик. стола,1 № 581, 853, 973.
Торговые крестьяне в XVII в.
133
из-под власти своего вотчинника. Таким образом, путем конфискации слобод, перехода во дворец отдельных частновладельческих вотчин, наконец, индивидуальных мероприятий правительства некоторая часть частновладельческих торговых крестьян выходила из-под сеньориальной зависимости и пополняла собою кадры зарождавшегося в XVII в. купеческого сословия.
В образовании нового «купецкого чина» крестьянство, как черносошное, так и частновладельческое, приняло, таким образом, значительное участие наряду с посадом. По мере развития капитализма процесс отслоения верхов крестьянства и перехода их в городское сословие идет все быстрее. Но корни этого процесса, как мы старались показать, лежат далеко позади, в XVII в.
(Первоначально напечатано: «Ученые записки Института истории РАНИОН», т. V, М., 1928, стр. 252—270).
еОО»
АГЕНТЫ РУССКИХ ТОРГОВЫХ ЛЮДЕЙ XVII В.1
Крупная торговля в России XVII в., как это бывает всюду в момент зарождения капитализма, имела тенденцию охватывать своими операциями широкие территории и далеко отстоящие друг от друга рынки. Отсутствие капиталов и кредита требовало необычайно быстрого оборота средств и ростовщических прибылей. В стране, в которой большая часть населения еще жила в условиях натурального хозяйства и удовлетворяла потребность в предметах первой необходимости домашним производством и предложением мелких местных рынков, в крупном масштабе можно было вести торговлю лишь товарами, отсутствовавшими в домашнем хозяйстве или на местном рынке, преимущественно предметами иностранного ввоза. С другой стороны, малая покупательная способность населения не допускала возможности специализации в торговле: купец должен был предлагать покупателю всего понемножку, под страхом остаться с нераспроданным товаром на руках.
Только учитывая общие условия русской торговли XVII в., можно понять ее грандиозный размах. Ее исходные пункты — на перифериях: в Архангельском порту, куда доставляются западные «немецкие» товары, в Астрахани, где сосредоточиваются товары персидские, «кизилбаш- •ские», Сибирь, откуда идет пушнина, а с последней четверти столетия также и китайские товары. Эти три пункта связаны между собою перекрещивающимися путями, по которым с неимоверной быстротой в каком-то сказочном круговороте перебрасываются и обмениваются продукты востока, севера и запада. В этот круговорот втягиваются и местные рынки с их дешевыми кустарными изделиями, недостаток в которых ощущается за Уралом. Колесо торговых операций вертится безостановочно: осенью из Сибири доставляются на Устюг транспорты мягкой рухляди; весною к открытию навигации их сплавляют в Архангельск и на архангельской ярмарке обменивают на западноевропейскую мануфактуру, галантерею, бакалею, металлы и пр.; большая часть приобретенных здесь товаров затем по зимнему пути, вместе с персидскими тканями и шелком, с ярославскими кожевенными изделиями и поморскими холстами и сермягами направляется в Сибирь в обмен на ту же мягкую
1 В настоящей статье С. В. Бахрушин на основе новых, впервые вводимых в научный оборот, источников выясняет положение различных категорий торговых приказчиков. Вместе с тем статья дает четкое представление сб организации работы крупных торговых предприятий. Недостаток статьи заключается в ее несколько описательном характере и отсутствии правильного показа общеисторических условий, в рамках которых рассматривается эта специальная тема. В статье имеется неправильное утверждение о том, что на внутреннем рынке торговля производилась преимущественно предметами иностранного ввоза. См. также предисловие. (Примечание редакции).
Агенты русских торговых людей XVII в.
135
рухлядь, очередной транспорт которой между тем уже прибыл на Устюг и ждет вскрытия Двины для отправки в Архангельск.
Такой экстенсивный характер крупной торговли требовал участия в каждом предприятии большого числа людей. Торговый человек, живя на Устюге или в Москве и руководя оттуда торговыми операциями, не мог лично наблюдать за ходом дел одновременно на корабельной пристани у Архангельского города, на Караганской пристани на Каспии, в Мангазее или в Нерчинске, не мог всегда сам участвовать в отрывавших на несколько лет от родины экспедициях на «великую реку» Лену, в Китай или в Персию. Ему необходим был обширный штат агентов, которые на местах исполняли бы его поручения. Практика XVII в. и выработала разнообразные типы таких агентов в услужении у богатых •торговых людей.
В больших купеческих семьях естественными помощниками главы дома являлись младшие сочлены — сыновья, младшие братья, племянники, внуки, которые, по его поручению, разъезжали «с торгом» по городам Руси и Сибири.
Купеческая молодежь в этих поездках приучалась к торговому делу и подготовлялась тем к будущей самостоятельной работе. «Тому же сына •своего Савву поучаше,— говорится в известной «Повести о Савве Груд- цыне» про отца героя,— и неленостно таковому имению прилежати повелеваше, дабы по смерти его и наследник был имению его»2. Так, будущий гость и строитель устюжских храмов Афанасий Федотов прошел первоначальную школу под руководством старшего брата Василия, посылавшего его в Сибирь «в приказчика место»; в не менее известной устюжской торговой фамилии Ревякиных младший представитель ее, Калина Исаков, фактически заправлял всеми делами отца Исака и дяди Никифора Федоровых как на Устюге, так и в Архангельске и в Сибири.
Постепенно из молодежи вырабатывались хорошие дельцы. Пройдя практическую школу,, юноша мог заменить стареющего отца и, когда последний умирал или, устав от жизни, наскучив почетом, пресытившись богатством и изнуренный государевыми службами, уходил в монастырь, становился спокойно и уверенно на его место.
В ином положении находились «племянники», обычно бедные родственники, сироты, жившие милостями своих богатых дядьев и работавшие на них из-за куска хлеба. Юридически эти «племянники», как члены семьи, пользовались всеми правами, которые принадлежали их патронам. На них распространялись все привилегии, дарованные гостям и другим торговым людям. «И дани и оброку с тяглыми посадскими людьми в те годы,— писала в 1628 г. Марья Строганова про своего племянника Ивана Ямского,— он, Иван, не платил, потому что торговал нашим товаром». Никаких формальностей не требовалось при поручении племянникам торговых предприятий, и это, конечно, очень упрощало дело. «А письма, государи, на того Ивана Ямского,— говорится в той же челобитной Марьи Строгановой,— у нас в том нашем животе не было, потому что он, Иван, был мужу моему Максиму внук, а детям моим, Ивану и Максиму, племянник, и почитали за свои, и жил он, Иван, на
2 «Повесть зело пречудна о Савве Грудцыие» напечатана В. В. Сиповским в «Русских повестях XVII—XVIII вв.», ч. 1, СПб., 1905, стр. 22—38. В основе этой повести .лежит, может быть, действительное происшествие, касающееся известной купеческой семьи XVII в. Усовых — Грудцыных. Во всяком случае бытовая обстановка списана <с жизни XVII в. Последнее издание повести см. «Русская повесть XVII века». ГИХЛ, 1954, стр. 82—102. (Примечание редакции).
136
С. В. Бахрушин
нашем дворе в наших хоромах и пил, и ел, и носил все наше» 3. С другой стороны, сделки, которые племянники совершали от имени дядьев, признавались действительными без особой доверенности. «Да я ж, Евдо- кимко,— говорит Евдоким Подошевников,— вместо дядей своих Леонтия и Кондратья и Тарха, ко всяким письменным крепостям, по их веленью, руку свою прикладывал». Он же, по веленью дяди Леонтья, «займовая... в его торги в кабалы» довольно большие суммы денег, «и те заемные деньги и с прибылью шли к нему Леонтью» 4. Иметь такого своего доверенного человека было во всех отношениях удобно. Этим, повидимому,. объясняется большое количество «племянников» у торговых людей, причем учитывалось более чем отдаленное, иногда даже фиктивное родство. В 1631 г. в Мангазее гулящий человек Иван Яковлев Брагин, уроженец Архангельского города, подал любопытную челобитную на торгового человека С. Т. Шатеева: «В прошлом 138 году о Петрове заговенье нанялся я у него до Петрова же заговенья нынешнего 139 года и наемную запись на себя дал, а, живучи у него, всякая работа робити и во всем его слушать, а в нынешнем во 139 году в Мангазее назвал он меня племянником своим и велел мне в свое место к мирским выборам руку прикладывать, а себя он велел мне писать дядею, и я,... бояся его.., к мирским выборам в его... место, по его веленью, руку прикладывал... А он, Семен, мне, Ивашку, не дядя, и я ему не племянник, и ни в роду, ни в племени» 5.
Будучи юридически полноправными заместителями своих дядьев,, племянники экономически находились в полной от них зависимости. Дядья самым беззастенчивым образом их эксплуатировали, даже не всегда оплачивая их труды. В 1638 г. Евдоким Подошевников, племянник известного на Устюге торгового человека Леонтья Степанова Подошев- никова, в то время далеко уже не юноша, главный руководитель всеми делами дяди и его братьев, подал явку, хорошо рисующую бесправное положение «племянника» в богатой семье. Покойные дядья Кондратий и Тарх его женили, «и посулили мне,— говорит он,— с своих паев 200 рублев» — такова скромная награда за его долголетние труды, но по смерти их Леонтий Степанов ему и этих денег не дает. Далее, он занимал деньги в торги Леонтья, «и те заемные деньги и с прибылью и с торгу шли к нему Леонтью», теперь Леонтий отказывается признать, эти кабалы, «и из тех заемных кабальных долгов, что я заимовал в его торги, выкупитЬ'Не хочет, а хочет теми долгами меня к себе похолопить». Когда Евдоким попробовал настоять на своих правах, дядя «сослал» его со двора и удержал «грабежом» при этом «платья», принадлежавшего Евдокиму и его жене, на 130 руб. и грозил на них «убийством и всякими лихими делами»6. В лице другого племянника, Козьмы Кондратьева, Леонтий Подошевников нашел, однако, менее уступчивого противника. Козьма, повидимому, захотел завести самостоятельное дело, помимо дяди, и это не понравилось властному Леонтью. Когда Козьма, приехав на Устюг, пришел к нему, он его спросил: «которым делом приехал к Устюгу?». Тот ответил: «яз-де приехал помолиться соловецким чудотворцам, да брата своего двоюродного Вас. Тархова женить, а не для торгу и не для промыслу», и больше того ему ничего не сказал, и того же лета сплыл к Холмогорам и вернулся осенью с товарами. Словом, племянник стал проявлять слишком большую долю самостоятельности, «стал
3 ЦГАДА. Строгановские дела. Старая опись 1628 г., д. 2.
4 РИБ, т. XXV, № 150.
5 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 71, л. 401.
6 РИБ, т. XXV, № 150.
Агенты русских торговых людей XVII в.
137
жить негораздо». Леонтий «почал того своего племянника от дурна унимать, жалеючи его», как он утверждал; но молодой человек нашел поддержку в лиде тетки Домны Якимовой, вдовы другого его дяди, покойного Тарха Степанова, тоже обиженного, повидимому, Леонтьем, и сшел жить к ней на двор «своим произволом». «А что у моего племянника с собою с Колмогор привезено,— негодовал Леонтий,— тот мой племянник Козьма с собою унес и снес к той моей снохе Домне на двор тайно». С своей стороны племянник жаловался, что дядя отказался выдать ему привезенные им из Москвы «заемные деньжонки», «хотячи меня, холопа твоегог-от- себя ничем отбыть и в заемных долгах и в конец погубить» 7.
Подобные же отношения мы находим в семье знаменитых сольвыче- годдев Строгановых. В 1617 г. М. Я. Строганов с женою привезли весною на судах с Вологды к Соли Вычегодской своего внука Ивана Ямского с его матерью Евфимьей, «за их бедность, душою и телом». Иван Ямской с матерью жили у Максима Яковлевича и его жены в их хоромах в течение 9 лет и в те годы «пили и ели и платья и обувь носили» хозяйское. Дед посылал внука «в сибирские города с деньгами и с товаром... и к Архангельскому к корабельной пристани торговать»; внук же покупал для него «покупку всякую» «про [его] дворовый обиход». После смерти старика Строганова, последовавшей в 1624 г., Иван продолжал жить у его вдовы Марьи и сйновей и наследников — Ивана и Максима Максимовичей, его дядьев, и попрежнему торговал, «отъезжаючи по городам их животом и сидел у Соли Вычегодской в лавке и амбаре за их же товаром»; собственного имущества у него ничего не было (своего всего живота, свободного он показал мирским выборным окладчикам только 5 руб., а все остальное имущество принадлежало его дяде Максиму). Но, воспользовавшись отсутствием дядьев, бывших в Москве по делам, он в 1626 г. купил в Соли Вычегодской у посадского человека двор, перебрался в него из Строгановских хором и «положился» на оклад в дань с мирскими посадскими людьми, а «живот», данный ему «в торговлю» Строгановыми, отказался вернуть и продолжал торговать им у Соли и отпускать со своими людьми в Сибирь. В этом ему помогли, повидимому, люди Строгановых. В конце кондов Марья Строганова добилась указа о выимке у Ивана Ямского присвоенных им животов 8.
Так внутри купеческих семей на почве ненормальных взаимных отношений между старшими и младшими членами шла, незаметная со стороны, борьба «племянников» за самостоятельность и участие в общем деле и капитале, и питалось глухое чувство обиды и неприязни.
Одними силами семьи трудно было, однако, поставить прочно крупное предприятие. Приходилось прибегать к посторонней помощи. В этом отношении особенного внимания заслуживает в XVII в. институт приказчиков.
Приказчиком является доверенное лицо из числа посторонних, кому хозяйский живот «приказан». Среди приказчиков попадаются торговые люди, сами ведшие самостоятельно большие дела и предпочитавшие на время, по тем или иным соображениям, торговать от имени более состоятельного «капиталиста». Так, устюжанин Василий Федотов, впоследствии один из крупнейших московских гостей, глава влиятельной торговой семьи Гусельниковых, в 1629 г., по разорении его деревни разбойниками, сопровождавшемся убийством его брата Остафья, был вынужден
7 Там же, № 185 и 186
8 ЦГАДА. Строгановские дела. Старая опись 1627 г., д. 4, л. 82; 1628 г., д. 2.
138
С. В. Бахрушин
наняться в приказчики к богатому москвичу Афанасию Левашеву9. Точно так же очень состоятельный устюжский торговый человек Иван Толстоухов бывал в приказчиках у Босых. Нередко трудно бывает распознать, торгует ли человек за свой счет или в качестве приказчика, и такие недоумения тем более извинительны для исследователя, что и таможенные головы иногда впадали в ошибки 10 11.
Приходится, наконец, отметить, что в обиходной речи приказчиками называли также дворовых людей, исполнявших торговые поручения хозяев. Однако Торговый устав определенно различает «прикащиков» торговых людей и их «дворовых людей». В челобитной 1692 г. московские гости говорят особо о своих «прикащиках» — «наемных» и «крепостных» и о «людях» п.
Взаимные отношения между предпринимателем и приказчиком определялись «письменными крепостьми» — так называемою «наемною записью» или «распискою». Однако в понятие приказчика вкладывалось далеко не всегда одинаковое юридическое содержание.
Нам известны три типа приказчиков, которые имеют мало общего между собою.
Первый тип — это «наемный приказчик», которого предприниматель нанимает за определенное годовое жалованье для исполнения известного торгового поручения. Иногда приказчик нанимается на тот или иной срок и живет «в наймах урочные годы»; иногда срок не устанавливается. Таково было, например, положение названного выше Василия Федотова. «И мне, бедному,— пишет он,— с землишка своего твоих царских податей платить и кормиться стало нечем, и я для своей бедности и податного окупу в прошлом во 136 году нанялся я, сирота, у торгового человека у Афонасья Левашева на 5 лет... и письменную запись на себя дал, чтоб мне его, Афонасьевым, животом торговать, куда он меня ни пошлет, а торговая прибыль! вся Афонасью, а мне, Ваське, у него по договору имать годовой наем»12. «В прошлом, 152 году,— заявляет вологжанин Максим Баженов,— взял я на Москве у Богдана Балезина на сибирский промысел русского товару на 1000 руб., в том я на себя •ему, Богдану, и запись дал, а найму он, Богдан, мне рядил на год по 35 рублев, а наперед у записи взял 20 рублев, и наем мой у записи отписал, что мне взять. И я, Максимко, его, Богдановым, животом в •Сибири торговал и промышлял 3 года и 3 месяца и выехал из Мунгазеи в 155 году в генваре месяце и вывез ему, Богдану, 25 сороков соболей мунгазейских, 24 сорока пупков, 60 бобров... и ту мягкую рухлять на Москве из таможни взял он, Богдан, себе, а мне он, Богдан, тое записи моей наемной не выдал и найму мне по записи он, Богдан, не дал '93 рубли неведомо за что» 13. В 1679 г. возникло любопытное дело о плате между москвитином садовником Герасимом Васильевым Бельским и его приказчиками, крестьянами Сольвычегодского уезда Лальского погоста, Никифором и Михайлом Степановыми Норицыными, принадлежавшими к довольно известной торговой семье своего края, которое показывает обычный размер вознаграждения за приказчичьи услуги 14. «Он, Герасим,— заявляли приказчики,— посылал нас,-сирот твоих, в русских городех в Пермь Великую, и на Уфу, и в Нижний Новгород, и в
9 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80.
10 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет., 1663 г., д. 55.
11 СГГД, ч. 3, № 158; ЦГАДА. Шведские дела, 1695 г., д. 4.
12 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1632 г., д. 80.
13 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 344.
14 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1679 г., д. 290.
Агенты русских торговых людей XVII в.
139
Переяславль Рязанской, на Тулу и на Коломну, и в Серпухов, и в Колу- гу, на Орел и в Севск, и в украинские Малороссийские городы за своими соляными промыслами, а договор у нас с ним, Герасимом, был — от того соляного промыслу нам на год по 50 руб. человеку. И мы, сироты твои, поверя ему, Герасиму, перед спасовым образом, работали ему и промышляли в его соляном промысле 3 года. И он, Герасим, за те 3 года, заработку нам, сиротам твоим, не давывал». Хозяин, не отрицая, что они на промыслах с ним и с его людьми «ездили на его, Герасимове, хлебе и на одеже и на проторех», утверждал, что он им «за ту их работу давал на год по -10-руб. обеим» и прибавил с иронией: «а у таких де соляных промыслов и лучше их бывают промышленники, и им дают по 5 и по 6 и по 10 руб., а по 50 не дают». Норицыны ссылались на пример приказчика гостиной сотни Михаила Денисова — Василия Иванова, получавшего от хозяина 50 руб. вознаграждения. Допрошенный на суде, Михаил Денисов показал: «Приказчику де своему Василью Иванову от соляных промыслов по 50 руб. на год не давывал, а давал де ему и по 12 и по 15 и по 20 и по 30 руб., а больше де 30 руб. ему не давывал, а жил де у него он, Васька, 13 лет, и в те де годы платье и сапоги и всякую одежу носил он, Васька, все свое». Норицыны проиграли дело.
До нас дошли три наемных записи, устанавливающие подобного рода •отношения между хозяином и приказчиком.
Первая запись дана Григорием Никитиным Корытовым, одним из крупнейших торговых людей Соли Вычегодской, имевшим позднее собственных приказчиков, которые, например, в 1641 г. доставили в Якутск его товаров на 958 руб. с лишком, а в 1642 г. вывезли для него всякой мягкой рухляди на 1336 руб. с копейками, и Варфоломеем Ивановым Масловым вологжанином — устюжанину Исаку Федорову Ревякину 15 февраля 1631 г., в том, что они «нанялись у него за его товаром ехати с Устюга в сибирские городы» на следующих условиях: «ездячи, нить и ясти и платье носить и всякая издержка, кроме воровства, из того же Исакова живота»... «А найму мы себе рядили на год до коих мест ездим в Сибирь по 50 руб. человеку, а сколько годов ездим, и наем по расчету, а деньги у сея записи не взяли ничего... А как выедем из Сибири, и нам наемные деньги взяти у Исака». Другая запись, данная тому же Ревякину устюжанином посадским человеком Степаном Петровым Гороховым в 1621 или 1622 г., отличается от первой тем, что она дана на срок: «итти мне, Степану, от Исака Федорова сына в Сибирь •с его животом 130 году до сроку 43 году, а найму яз, Степан, рядил у того Исака на год по 20 руб.; наперед яз, Степан, взял 50 руб. А, живучи мне, Степану, в сибирских городах пить и есть и платье носить Исаково»15. Третья запись относится к концу XVII в. и тоже носит ■срочный характер: 17 августа 1696 г. ямской охотник Козьма Феоктистов дал в Нижнем Новгороде гостиной сотни Климу Прокофьеву Калмыкову запись: «В нынешнем 204-м году августа с 17-го числа да впредь до сроку в год 205-го году августа по то ж число в прикащики в Нижнем мне, Козьме, у его хозяйского промысла быть и во всем радеть и работными людьми наряжать, а куда меня он, хозяин, похочет послать в низовые или в верховые городы за каким товаром или за каким делом, и мне, Козьме, ехать». «А найма я, Козьма, рядил у него, хозяина, на его хозяйский хлеб и харч, как буду где в отъезде, за тое годовую работу
15 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1633 г., д. 55. О Корытове см. ЦГАДА. Дела Якутского правл., в. 1, № 10, 14.
140
С. В. Бахрушин
20 рублев денег, а задатка взять наперед 10 рублев, а достальные рядные деньги взять, как тое свою работу отработаю, против сей записи всю сполна...» 16.
Такова простейшая форма приказчичьего найма. Это — наем на срок или «до коих мест ездим в Сибирь» из определенного годового денежного жалованья и содержания за счет хозяина, причем часть наемной платы могла быть выдана вперед.
В других случаях приказчик брал на себя ведение хозяйских дел «из прибыли», причем общепринятой нормой являлось разделение прибыли между хозяином и приказчиком обычно пополам; это называлось брать товары «исполу». Приказчик обязывался вернуть капитал — «истину», как говорили в XVII в., а затем «разделаться в правду», т. е. половину прибыли отдать хозяину, а другую половину взять себе. Так, например, в 1634 г. торговый человек П. Г. Цыбин с братом Оникеем взяли у Богдана Левашева 1000 руб. «в сибирские городы и в Монгазею на промысл на соболиную покупку». «А что, государь, бог пошлет денег прибыли,— писал Б. Левашев,— и та прибыль делить нам пополам: мне, Богданку, на деньги половина, а им двоим на промысл половина ж, а живот мой 1000 руб. ...дати мне все сполна» 17. У того же Богдана Левашева взял «в торговлю на соболиный промысл» Иван Еремеев Ворогов 300 руб. «По записи, ехати ему в сибирские городы и в Монгазею, и что бог пошлет у тех моих денег прибыли, и те прибыли делить нам пополам: мне половина на деньги, а другая половина ему, Ивану, за промысел, а истину, 300 руб., отдать мне всю сполна» 18. Образцом такого рода договора может служить «Contract», заключенный в 1653 г. в Ругодиве новоторжцами посадскими людьми Наумом и Семеном Ивановыми детьми Сидорова и их племянником Федором с ругодивцами торговыми людьми Петром Китаевым и Федором Яргиным, согласно которому они взяли у них «колоколов 29 берковцев 6 пудков 9 гривен ругодивского весу, а в тех колоколах их, Петровы и Федоровы, деньги». «А положили мы,— сказано в контракте,— те колокола вопче по 40 руб. за берковец, а что у тех колоколов будет прибыль и наклад, то Петру и Федору половину, а что денег станем ис тих колоколов выручать, на ти деньги нам товар покупать, как бог на разум наставит, а у того купленного товару тоже прибыль и наклад тоже Петру и Федору половина, а нам троим половина». Договор был заключен на год, после чего должен был бытщ произведен расчет 19.
В других случаях приказчики получали в свою пользу только третью долю прибыли, соответствующую, очевидно, нормам, которые существовали при оплате труда покручеников. Именно такое распределение прибыли мы имеем в «расписке», выданной в 1674 г. упоминаемыми выше Никифором и Михаилом Норицыными Герасиму Бельскому20. Они приняли от него «в Сибирь всяких товаров» на 4000 руб. и «сверх того товару денег на всякой земской товар и на подъем» 900 руб. и обязывались «ехать... в Сибирь до Енисейского острогу с его хозяйским товаром по городам сибирским», продавать его по сибирской цене и на «товарные деньги» покупать соболей и с теми соболями выехать к Москве к 1676 г. и «отдать ему, хозяину, тот его хозяйский живот». «А что бог даст сверх его хозяйского живота — 4900 рублев — прибыли,— сказано в распис¬
16 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1696 г., д. 500.
17 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 83, л. 511.
18 Там же, л. 507.
19 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1655 г., д. 52.
20 Там же, 1679 г., д. 290.
Агенты русских торговых людей XVII в.
141
ке,— и ему, хозяину, две доли, а нам, прикащикам, треть». Любопытной чертой данной записи является условие, что при расчете цена соболей принималась ниже рыночной, что понижало значительно вознаграждение приказчиков: «Да нам же прикащикам, поступиться ему, хозяину, перед людскою ценою у всякого сорока по 10 рублев».
Легко убедиться, что данного рода сделка является скрытой формой займа. Сходство усугубляется тем, что иногда платежеспособность должника удостоверялась порукой третьих лиц. Приказчик в сущности берет в долг известную сумму и обязывается возвратить «истину» (термин, заимствованный из_долговых операций), а вместо определенных процентов отдает половину прибыли. Кредитор рассчитывает даже на определенный процент, когда он данный в долг капитал «и с прибылью прощает» 21. Так, Левашев, предъявляя иск к Цыбину, представляет такие расчеты: «А прежние мои деньги 1000 руб. по записи были у него, Петра, в промыслу 3 года, и мне, сироте твоему, на те деньги на 1000 рублев взяти прибыли с своей половины 600 рублев, да истины моей по той же записи осталося на нем, Петре, 100 рублев, денег [т. е. Цыбин выплатил только 900 руб. вместо взятых 1000], и те мои деньги у него в промыслу 7-й год и на те мои деньги на 100 рублев прибыли 140 рублев». Следовательно, Левашев исчислял прибыль в 20% годовых — обычный процент при тогдашних долговых сделках. Несколько выше исчисляет он свою прибыль при расчетах с Вороговым: «А прибыли, государь, мне ,на те мои деньги [300 руб.] на 4 года доведется 300 ж рублев», т. е. 25%.
Третий тип приказчика — компаньон и участник в торговом предприятии. Обе стороны — хозяин и приказчик — складывают свои капиталы; по окончании операции каждый получает обратно свою часть капитала, а прибыль делится пополам. Предполагается, что предприниматель, кроме большого капитала, предоставляет своему компаньону ряд выгод, вытекающих из привилегированного своего положения: приказчик крупного торгового человека пользуется всеми правами, какими обладает его хозяин, действует от его имени, имеет в своих руках выданную ему царскую грамоту. С своей стороны приказчик отдает свой бесплатный труд. Обе стороны, таким образом, в выигрыше. Например, в 1643 г. сольвы- чегодец Михаил Сидоров отпустил «в сибирские городы торговать Соли Вычегодской с посадским человеком с Ерофеем Ивановым Дериглазо- вым с прибыли по записи денег 180 руб. да своих у него денег пошло 180 руб., да у меня ж взял он... по той же записи с прибыли же 30 руб. денег»22. Более точно взаимные отношения компаньонов определяются записью, которую дал на себя в 1631 г. москвитин Федор Митрофанов Исаку Ревякину в том, что «я, Федор, взял у него, Исака, товару и денег на 273 руб. и. с тем его, Исаковыми, мне, Федору, товаром и деньгами ехать в сибирские городы торговать и промышлять... да моего товару и денег на 60 р.; а как бог вынесет меня из сибирских городов, Федора, к Устюгу Великому, и мне, Федору, его Исаков живот 273 руб. отдать сполна, да и своего живота взяти ж 60 руб.; а за тем его, Исаковым, животом, товарами и деньгами и за моим Федоровым, что бог пошлет прибыли, и та прибыль мне, Федору, с Исаком пополам» 23.
Обязательства приказчиков всех трех типов, как они выражены в записях, сводятся к следующему. Приказчик должен своему хозяину, «прося у бога милости», «прибыли искать во всем, сколько бог помощи
21 См. челобитную Вас. Мокеева Пеунова.— ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 448.
22 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 471.
23 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1633 г., д. 58.
142
С. В. Бахрушин
подаст». В этом отношении он получает широкие полномочия: «в сибирских городех торговать и промышлять, где лучше и прибыльнее, мягкая всякая рухлядь на товар менять и на деньги покупать». Из документов видно, что ему предоставляется брать деньги в долг в хозяйский промысл»24. Так, например, 8 июня 1696 г. приказчик гостя Никитина Божедомов, «будучи в Нерчинском городе, занял... в его хозяйский торг и промысел усольда у С. Г. Телятева 111 рублев 12 алт. денег московских ходячих до сроку 205 году августа 25 числа»; а 2 августа того же года он же занял в Селенгинске у пятидесятника казачьего Д. А. Тороканов- ских 364 руб. 1 алт. 4 д., за пять тюней китайки самой доброй 25. С своей стороны приказчик имел право давать хозяйские деньги в рост, и в делах только что названного гостя Г. Р. Никитина сохранилось много росписей всяких кабал на сибирских служилых и всяких чинов людей «раздачи» хозяйских приказчиков 26.
При таких широких правах могли иметь место злоупотребления, и записи принимают меры к недопущению их. Приказчик обязывается ничем не нарушать интересов хозяина и не чинить «никакой хитрости над порученным ему животом: пьяного питья не пить и зернью не играть и... за женками не ходить и никаким воровством не воровать».
Коротко и энергично сказано в записи Козьмы Феоктистова: «И будучи в той прикащичье работе, не пить и не бражничать и ни за каким дурным делом не ходить и, покрадчи, не сбежать» 27.
В запись включаются особые пункты, имеющие целью не допустить присвоения приказчиком хозяйского живота: «И будучи у его хозяйского промыслу, долгами не забираться и товаров хозяйских [на таможнях] на свое имя не записывать и ничего не таить». В частности, оговаривается, что приказчик не имеет права из хозяйских средств оплачивать собственные долги: «а долгов нам своих не окупать Исаковым животом»,— говорится в записи Корытова и Маслова. Наконец, хозяин не отвечал за незаконные действия своих приказчиков; это было совершенно точно оговорено в законодательстве. «А у которых торговых людей... прика- щики,— говорится в Торговом уставе 1653 г., по поводу нарушения тарифных правил,— учнут товары их хозяйские таить и продажные цены у товаров убавливать, без их хозяйского ведома, а сыщется про то подлинно, и того хозяем их в вину не ставить и тех их товаров в таможне не имать; а тем людям за утайку товаров и за убавочную цену чинить наказанье — бить кнутом нещадно» 28.
Точно так же хозяева не всегда бывали ответственны за долги, которые делали их приказчики.
В 1690 г., например, приказчик ростовца Ф. М. Ксенова — Данило Иванов, «будучи у Архангельского города на ярмонке... занял будто в его хозяйской промысел Галанские земли у торгового иноземца у Володимира Андреева сына Фонгевера денег 67 рублев с полтиною». Написанный им «порукою» Яков Тимофеев возбудил иск против Ксенова, но тот в суде заявил, что «он ему, Данилке, таких денег занимать и памяти давать на себя не велел»; истцу было отказано в иске и велено ему «ведаться по заемной памяти, кто на себя Давал». Торговые люди усиленно настаивали на специальном указе по этому вопросу. 19 октября 1692 г. гости подали челобитную, подписанную 19 человеками, жалуясь
24 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 4946 (челобитная Андрея Дубова).
25 Там же, N° 1128.
26 Там же.
27 Там же, № 246, л. 109.
28 СГГД, ч. 3, N° 158.
Агенты русских торговых людей XVII в.
143
на то, что их «прикащики и люди, разоряя их и захвати пожитки, отбива- лися от них..., стакався с знакомцами своими и с иноземцы, дают им заемные крепости, будто заняли денег на их гостиные промыслы, а они- де того и не ведают; и, приехав от промыслов, их те прикащики и люди их о тех займах им не сказывают и в счет того им не ставят, а после по тем заемным крепостям те люди спрашивают денег на них и быот челом о том великим государем на них и на тех прикащиков и людей их, и от того приходят они в великие убытки и в разрренье». Они не отказывались платить за долги, которые их приказчики и люди делают с их ведома «по их-росписям и по советным грамоткам, что пишут они к знакомцам своим» [с просьбой о ссуде], но просили освободить их от платежа по «заемным крепостям», которые их агенты «дадут... по стачке знакомцам своим и иноземцам без их приказу». Какого-либо определенного постановления по данной челобитной, однако, не состоялось 29.
Что касается отчетности перед хозяином в полученных товарах, то в одних случаях дело ограничивается присягой: «А в хитрости дать перед спасом прямое слово» 30. В других случаях приказчик обязывался вести честно приходо-расходные книги, под присягою, и сдавать отчет «против своих приемов» «вправду по книгам и против своих расписок». «А издержка мне, Федору,— говорится в записи Федора Митрофанова,— писать на книги, а в издержке и в прибыли во всем сказать мне, Федору, ему, Исаку, перед спасовым образом прямое слово». Более точно устанавливается порядок отчета в записи Козьмы Феоктистова: «А какова товару даст или денег или каких припасов, и мне, Козьме, принимать и в том расписываться, а во всем приеме и в отдачах мне, Козьме, давать отчет вправду, памятуя бога и смертный час, у всякого расходу лишку ничего не приписывать и хозяйских денег не таить и не корыстоваться и ни с кем не ссужаться; а к какому меня промыслу пошлет он, хозяин, или прикащики его, мне, Козьме, и промышлять и прибыли писать, прося у бога милости». В делах гостя Г. Р. Никитина сохранились образцы приказчичьей отчетности; это, во-первых, «книга покупочная Нерчинская» 199 (1690/91) г. его приказчика Бориса Иванова Пикалева — сшитая из бумаги тетрадочка маленького формата, в 16 страниц, на которых без всякой системы записан расход по приобретению мягкой рухляди, покупка китайских товаров и, наконец, расходы на покупку и снабжение одеждой одного парня и двух девок; в том же деле сохранились и оправдательные документы приказчиков: приемные росписи кабал и товаров, справка об издержках на подарки воеводам, оплаченные (надорванные) кабалы и т. д.31. С своей стороны и хозяин должен был показать по совести прибыль, полученную от продажи товаров, привезенных его приказчиками, и произвести с ними расчет без «душевредства» «перед спасовым образом». Обычай требовал, чтобы продажа производилась в присутствии приказчиков.
Челобитная Норицыных на Г. Бельского показывает, как производился расчет с хозяином: «И мы, сироты твои,— говорится в челобитной,— говорили ему, Герасиму, о счете, и что нам за работу достанется от той сибирской дороги из прибыльных денег, и он, Герасим, тех
29 ЦГАДА. Шведские дела, 1795 г., д. 4.
30 Там же.
31 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Подробности см. в мое» статье «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае» в 1-м вып. «Трудов Института истории РАНИОН».
Эта статья будет помещена в III томе «Научных трудов» С. В. Бахрушина. (Примечание редакции).
144
С. В. Бахрушин
соболиных продаж и всяких товаров у себя в дому выкладывал сам по росписи и сказал нам, сверх своего отпуску и сверх твоих, великого государя, пошлин и всяких харчей, в прибыли денег 1200 рублев и из тех, государь, прибыльных денег довелось нам, сиротам, у него, Герасима, взять за работу от той сибирской дороги, по договорной росписке и по его, Герасимове, выкладке, 200 рублев денег, и он, Герасим, в те поры сказал нам, сиротам твоим, перед спасовым образом, что де тех за мною работных ваших денег 200 рублев есть, и те деньги ваши отдам вам у достальные разделки сибирской той дороге, да и крепость нам хотел выдать, по которой в Сибирь от него ездили» 32.
Таковы в общих чертах обязательства приказчиков по отношению к хозяевам. В случае неисполнения того или иного пункта записи хозяин имеет право направлять взыскание на имущество приказчика: «А буде что проворуем или потеряем своим небреженьем, и то на нас тому Исаку исцелять»,— говорится в одной из записей. «А буде я, Федор,— сказано в другой,— в сибирских городах почну его, Исаков, живот продавать и теми деньгами почну долги свои окупать или, к Устюгу из сибирских городов выехав, его, Исакова, живота не отдам сполна, или почну бражничать и зернью играть и... за женками ходить, или каким воровством воровать, или чем его, Исаков, живот своим воровством проворую или истеряю или отчету во всем не отдам, и ему, Исаку, живот свой и с прибылью на мне, Федоре, и на моем животе, где что сведает» 33.
В случае утраты хозяйского живота по причинам, от приказчика независимым, практика не выработала твердых правил. Когда во время пожара на Верхотурье погорели и частью были расхищены товары, принадлежащие Г. Бельскому, то его приказчики Норицыны должны были выдать ему кабалу «за те пропалые товары» впредь до окончательного расчета 34. Обычно, однако, приказчик в таких случаях не отвечал за пропажу товара. «А будет судом божиим лучится Исакову животу кая гибель, потоп, или сгорит, или татьба, или грабеж, и Исаку того гиблого товару не искать»,— сказано в записи Корытова и Маслова 35. Точно так же и Федор Митрофанов делает оговорку: «А будет судом божиим над его, Исаковым, животом гнев божий придет, море разобьет или пожар пожжет, и ему, Исаку, того живота на мне, Федоре, не искать». Относительно грабежа в записи Федора Митрофанова, вложившего в дело и собственный капитал, есть любопытное добавление, вытекающее из общности интересов хозяина и приказчика: «А будет сильная рука придет, живот пограбит, и мне, Федору, тот живот с ним, Исаком, где будет мочно, доходить вместе», т. е. искать по суду совместно 36.
В заключение в запись вносились пункты, которые имели целью скрепить ненарушимость заключающихся в ней условий. Приказчики обязываются «не отыматися нам от сея записи никоторыми делы, ни грамоты государевыми, ни святительскими, ни боярскими, ни монастырскими, ни казачеством, ни стрелечеством, а где ся запись нас застанет, тут по ней суд и правеж, а кто за сею записью станет, тот по ней и истец». Запись скреплялась подписью приказчика с указанием послухов. .Иногда, но не обязательно, в нее вводилась порука.
С приказчиками обыкновенно смешивают «сидельцев», хотя между
32 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1679 г., д. 290.
33 Там же, 1633 г., д. 58.
34 Там же, 1679 г., д. 290.
35 Там же, 1633 г., д. 55.
36 Там же, 1633 г., д. 58.
Агенты русских торговых людей XVII в.
145
теми и другими существует резкое различие37. Приказчик — вольный человек, сам нередко ведущий самостоятельные торговые дела, заключает договор с хозяином как равный с равным; их взаимные отношения ограничиваются отношениями имущественными. Сиделец, наоборот находится временно в личной зависимости от хозяина. Это — «работный человек», который на известный срок поступает во двор к хозяину и дает на себя обычного типа жилую запись.
В жилой записи «на сидельца»38 мы находим все обычные для такого документа пункты. В ней, во-первых, устанавливается срок службы сидельца^Срок этот редко превышал узаконенные Уложением 5 лет. Из 12 известных мне случаев в одном запись была выдана на год, в одном — на 2 года, в двух — на 3, в трех — на 4, в трех — на 5 и только в двух срок был значительно продолжительнее — 8 и 10 лет. Наконец, в виде исключения упоминается одна запись «по живот» хозяина; в последнем случае, однако, мы имеем дело с отрабатыванием долга, точно так же, как и в записи, устанавливающей десятилетний срок; иначе говоря, жилая запись по существу является тут формой добровольной кабалы39. «Не дожив урочных... лет [года или месяца или недели]», сиделец не имеет права от хозяина «прочь отойтить».
В жилую запись на сидельца вносятся, далее, все обязательства, которые характерны для жилой записи обычного типа. Он обязуется «жить во дворе», «всякая домашняя работа работать [по силе]», «не пить и не бражничать и с воровскими людьми не знаться и самому никаким воровством не воровать», «живота [хозяйского] не покрасть и не сбежать и никакого убытка не учинить», «зернью и карты не играть» и, наконец, «табаку не тянуть» 40.
Как человек, живущий «во дворе», следовательно, несвободный, сиделец должен «во всем... хозяина слушать»; из этого вытекает право хозяина своего сидельца «от всякого дурна унимать», право, дававшее возможность «бить и увечить». В 1675 г., например, Скобяного ряду торговый человек Ерофей Иванов, «в вечеру... напився пьян», так избил своего сидельца Мартина, что у несчастного оказались «руки и ноги и спина — избито все, и от тех тобой лежит при смерти»,— как жаловался отец пострадавшего. Однако закон гарантировал до известной степени сидельцу «в ... напрасном бою и в увечье» суд и управу41.
37 Такое смешение допускают, например, Н. Н. Оглоблин и М. В. Довнар-За- польский.
38 В моем распоряжении были следующие записи на сидельцев: а) ЦГАДА. Город, кн. по Москве, N* 8, 1683 г.: пять записей от 1684 г.; б) ЦГАДА. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы 9 июля 1684 г.— 25 августа 1685 г.: две записи от 1684 г., из них одна имеется в названной выше книге; в) Н. Н. Оглоблин. Бытовые черты XVII века.— «Русская старина», 1892, № 6, запись 1639 г.; г) в работе М. В. Довнар-Запольского «Торговля и промышленность Москвы XVI—XVII вв.— В кн.: «Москва в ее прошлом и настоящем», вып. 6 (изложено содержание четырех записей на сидельцев, которых он называет по ошибке приказчиками, как это делает и Н. Н. Оглоблин). Кроме того, об условиях службы см. ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1675 г., д. 165; 1694 г,, д. 153. В двух записях в книге № 8 определенно говорится о сидельцах, остальные подобраны по аналогии. Особняком стоит запись — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1699 г., д. 297, в которой функции «работного человека» расширяются почти до функций приказчика. Также не типична запись — ЦГАДА.’ Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358, как сочетающая запись сидельческую с ученическою. Она составлена с явным нарушением закона и потому была расторгнута.
39 Восьмилетний срок встречается в единственной известной мне записи, выданной до Уложения в 1639 г.
40 Последнее требование — ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1699 г., д. 297.
41 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1675 г., д. 165. Ср. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
10 Научные труды, т. II
146
С. В. Бахрушин
Содержание сидельца лежало всецело на хозяине: сиделец должен; пить и есть и одежду и обувь носить его, хозяйское: «одежда и обувь верхняя и нижняя, банное и портомойное — все его хозяйское». За свою работу сиделец, кроме того, «найму рядил» «за пожилое» на год. «наделку», размер которого был довольно разнообразен — от 20 алт.. в год до 5 руб.42; иногда часть платы бралась вперед, а остальные деньги подлежали платежу, /«как понадобятся», или при расчете. В одном случае в пользу сидельца должна была идти третья доля прибыли, и он уравнивался, таким образом, с приказчиком, работающим «из прибыли». По окончании срока службы хозяин должен был сидельца «одеть, обуть по силе» и «отпустить, одев и обув», и выдать ему запись «безденежно».
Все перечисленные условия службы характерны не для одних сидельцев. Специальной чертой жилой записи на сидельца, отличающей ее от других жилых записей, является обязательство «сидеть в лавке, где [хозяин] посадит», причем иногда точно определялось *— «в лавке сидеть в Серебряном ряду за его хозяйским товаром», или «сидеть в лавке в Лесном ряду» и т. д. Со своей стороны, хозяин иногда обязывался сидельца своему «промыслу обучить» 43.
В связи с сиденьем в лавке находится обязательство «в торговом промыслу радеть и прибыли искать». Наконец, записи останавливаются на обязанности сидельца «отчет давать вправду, и в товаре и в деньгах никакой хитрости не чинить и ничего не таить»; отчитываться он должен «по книгам и распискам»44. Следующее дело рисует порядок отчетности. В 1684 г. мещанин Новомещанской слободы Кузьма Васильев подал челобитную, в которой писал: «В прошлом, государи, во* 191 году нанял я? сирота ваш, в лавченке сидеть за съестным товаром тое ж Новомещанской слободы Дмитрея Якимова сына его Тимофея Дмитреева, и как он, Тимофей, в лавченке сел, и я, сирота ваш, ему, Тимофею, на товар дал денег 40 рублев; и он, Тимофей, в той лавченке сидел с полгода и больши, и я, сирота ваш, стал его, Тимофея, считать, и мне, -сироте вашему, денег отдал 15 рублев, да товару всякого- на 5 рублев, а в тех достальных в 20 рублех отчету не дал». Со своей стороны Тимофей Дмитреев заявил: «Запись де ему, Козьме, он, Тимошка, дал и в лавке у него за Сретенскими вороты за Земляным городом сидел за всяким мелочным и съестным товаром, а денег де у него, хозяина своего, на торговлю — 40 рублев — не имывал... А на отчет де, он, Тимошка, у него, хозяина своего, денег и товару не прини- мывал, и есть ли в его, Тимошкине, торговле прибыль или наклад, того он, Тимошка, ничего не ведает, ведает про ту прибыль и про наклад он, Козьма, и на его Козьмину душу во всем шлется». В результате жалобы произведены были мещанским старостою и подьячим, в присутствии двух понятых и «порутчиков» по Тимофее Дмитрееве, осмотр лавки и оценка имевшихся в ней товаров. Дело приняло, однако, новый оборот вследствие вмешательства боярина Р. М. Стрешнева,
42 1 -рубль, 1 р. 25 к., 2 р. 75 к., 3 руб., 3 р. 50 к., в двух случаях — 5 руб.
43 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358; Н. Н. Оглоблин. Указ. соч.
44 В «Житии Василия Мангазейского», который, по легенде, служил сидельцем у торгового человека («повеле во младости человеку своему управлять товаров своих продажу»), есть рассказ, как хозяин «вопрошаше его, дабы отдал товары и деньги; он же ему существенно и верно вся отда, яже восприят, ничтоже себе от его имения в корысть получи!» («Житие Василия Мангазейского и повествование о начале Туру- ханского монастыря», под ред. П. Е. Островских, СПб., 1910, стр. 4).
Агенты русских торговых людей XVII в.
147
предъявившего свои права на Димофея, как на бобыльского сына из принадлежащей ему в Ярославском уезде вотчины 45.
Во избежание злоупотреблений со стороны сидельцев ненаруши- мость договора и внесенных в него обязательств скреплялась неустойкой за «недожив» или «недоживку», а также «за сносной живот и за недостаточный товар», в разнообразных суммах, начиная с 5 и кончай 20 рублями 46. Сверх того, требовалась порука «в житии и в недожив- ке», и в случае досрочного ухода («побега») сидельца, хозяин имел право взыскивать «на порутчиках за недоживку и сносной живот и убытки все сполна^В приведенном выше деле Тимофея Дмитреева к ответственности были поэтому привлечены его «порутчики» — отец его Дмитрий Якимов и тяглец Мясницкой полусотни Алексей Исаев, которые заявили, что они «Козьме Васильеву против сей жилой записи по Тимошке Дмитрееве ручались и к той жилой записи он, Алешка, и,, вместо отца его, Тимошкина, порутчика ж, руку прикладывал, и он дег Тимошка, за их порукою по той жилой записи от него, Козьмы, в лавке- за его товаром сидел; и что у него, Козьмы, дано ему, Тимошке, товару и денег, и как он, Козьма, товар ему давал, и им, порутчикам, не объявил, и что де он, Козьма, на них ищет недочетного -товару 20-ти Рублев, и в том же недочетном товаре веру берут они, порутчики, себе на душу, а ему, Козьме, не дают». Как сказано, при осмотре лавки порутчики тоже присутствовали.
Социальный состав лавочных сидельцев был чрезвычайно пестр. Тут и сын бывшего священника от Вознесения, что на Никитской, и сын состоятельного торгового человека Богдана Панкратова Зеркальникова, отданный отцом «промыслу научить» к дяде, торговому человеку Суконного ряду, и бобыльский сын из дворцового села Давыдкова в Ярославском уезде, и Покровского села оброчный крестьянин, и главным образом уроженцы подмосковных слобод и посадские люди разных городов. Среди них есть подростки, «малые» лет 13 и меньше. Устюжанина Кузьму Андреева в 1692 г. мать отдала «в малых летах по осьмому году» тяглецу Семеновской Заяузской слободы Денису Шульгину «для научения грамоте и кружевному промыслу» с тем, чтобы он его посадил «в лавку в Кружевном ряду за своим товаром»; но оказалось, что в лавку «его, Куземку, посадить невозможно, потому что он не в совершенных летех», и надо было подождать, пока он «в торговом деле смысл иметь будет» 47. Большинство сидельцев были, однако, взрослые юноши 18—20 лет.
Как агент своего хозяина, лавочный сиделец не имеет определенной физиономии. В одних случаях он служит лишь исполнителем приказаний хозяина, действует у него на глазах под постоянным его руководством и контролем и лишен всякой самостоятельности. Названный выше сиделец Козьмы Васильева Тимофей Дмитреев, например, «сидел в его хозяйской лавке за его хозяйским товаром, что он, Козьма, в лавку клал и по чему которой товар приказал продавать, а, продав товары, деньги отдавал ему, хозяину своему Козьме, а на отчет де ощ Тимошка, у него, хозяина своего1, денег и товару не -принимывал». Никакой инициативы хозяин в данном случае сидельцу не предоставляет, и тот даже не ведает, есть ли от его торговли прибыль или убыток48.;
45 ЦГАДА. Прик. дела 'новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
46 5 руб., 10 руб., 12 руб., в двух случаях 15 руб. и в двух же случаях 20 руб.
47 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1697 г., д. 358.
48 ЦГАДА. Прик. дела новой разборки. Столп Мещанской слободы, 1684—1685 гг.
10*
148
С. Л. Бахрушин
В некоторых записях определенно запрещается «без хозяйского ведома» давать в долг товар или деньги или ручаться по ком-либо. В 1694 г. мещанин Новомещанской слободы Яков Гаврилов, торговавший «красным заморским питьем», бил челом на своего сидельца в том, что «в долг роздал того питья без меня, сироты вашего, и без моего ведома, на 180 руб.»49.
• Наряду с этим мы встречаем лавочных сидельцев, которые приближаются по характеру своей торговой деятельности к приказчикам: ездят по торговым делам своих хозяев в Сибирь, производят самостоятельные операции с хозяйскими «животами». Так, например, лавочный сиделец Влас Мартынов в течение 26 лет (1642—1668 гг.) сидел «у кадашевца Фомы Билибина в Суконном ряду торговал, и промышлял •и в долги имал и всякую прибыль чинил ему, хозяину своему». О степени ею самостоятельности в делах свидетельствует один факт. В 1664 г. он вместе с другим сидельцем его хозяина, Алексеем Андреевым Турчанином, и с кадашевцем Лукою Яковлевым взял в долг у голландца Мартына Ардиноса сукон на 507 руб., в чем все трое выдали память за своими руками; выплатив «свой пай», Влас получил от Ардиноса отпись в получении денег. Во всех этих операциях имя хозяина, повидимому, и не упоминалось, так как впоследствии кредитор возбудил иск «о тех недоплатных деньгах», направленный на Власа Мартынова «мимо» Билибина, и суд удовлетворил этот иск 50.
До нас дошла одна жилая запись, которая формально предусматривает очень широкие полномочия наемного работника51. 1 ноября 1699 г. вологжанин посадский человек Петр Федотов Шапошников дал эту запись на себя с женою и детьми известному торговому человеку гостиной сотни Климу Прокофьеву Калмыкову в том, что им жить у него из найма в течение двух лет за вознаграждение в 5 руб. в год. Запись содержит обычные пункты о повиновении хозяину, о добром поведении и т. д. и отличается от других подобных записей тем, что вместо краткого упоминания об обязанности «сидеть в лавке» перечислены разнообразные функции нанимающегося: «А будет он, Клим, похочет меня, Петра, приставить к какому своему промыслу на Москве, или где на 'городех, к винокуренному сиденью и к досмотру, или у какой покупки, или у государева хлебного приему, и мне, Петру, смотреть и радеть, у покупки цены не приписывать и у продажи цены не убавли- вать, или в отъезжей какой промысел куда он, хозяин, меня пошлет с деньгами или с товарами, и что будет в приеме чего, и в том давать росписки, и в торгу у тех товаров радеть и искать прибыли и, будучи где за его хозяйскими промыслы, в покупки харчу лишнего не писать» и по тем роспискам продажу и покупку писать в книгу имянно, и по тем книгам давать отчет в правду безо всякие утайки». В случае несоблюдения этих обязательств, если Петр «что самодурством без повеления его хозяйского станет делать, или у покупки цены приписывать, или у продажи цены убавливать, и станет таить или, будучи у хлебного приему, и не приняв хлеба, учнет жеребьи давать, а за тот хлебный прием учнет имать деньгами, и в том несходстве будет какой хлебу недомер»,— самому Петру и его порутчикам грозила «пеня», «что великий государь укажет», «а за утаенную всякую деньгу взять по гривне». Тут мы имеем дело с агентом, занимающим среднее положение между
49 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1694 г., д. 153.
50 Там же, 1672 г., д. 496.
51 Там же, 1699 г., д. 297.
Агенты русских торговых людей XVII в.
149
сидельцем и приказчиком. Функции его и весь характер деятельности сближают его с последним, но служба его основана на жилой записи вроде сидельничьей.
Наряду с лавочными сидельцами, обязанными «сидеть в лавке зз хозяйским товаром» с более или менее широкими полномочиями, торговые люди нанимали работников и для других предприятий, специально оговоренных в таком случае в записи, например у «торговых бань у денежного сбору сидеть и... хозяину во всем работать и прибыль чинити и в. тех банных сборных денгах отчет давать в правду без всякие хитрости» 52. Фактически_зто лишь один из возможных видов сидельничества.
Ниже лавочных сидельцев стояли разносчики, по существу мало чем отличавшиеся от них. Они жили у хозяев тоже «с поручною записью» «на урочные, годы», и вся р.азница заключалась в том, что они торговали «в разноску», а не в лавке и, разумеется, в очень небольших размерах. Например, «малый» Герасим Осипов показывал в 1692 г., что отец его был монастырский крестьянин Шуйского уезда; оставшись сиротою после его смерти, он с старшим братом Титом пришел в Москву; брат его живет у кадашевца Сергея Васильева в сидельцах («сидит в Китае- городе»), а он сам два года жил у тяглеца Казенной слободы Семена Маркова с поручною записью «и носил де в те года два от его, хозяина, в разноску по рядам лук и чеснок». Отжив урочные годы,.он перешел к кадашевцу Ивану Герасимову, и стал жить у него тоже с поручною записью и ходил «от него, хозяина, с дегтем по рядом в разноску» 53.
Третьим разрядом агентов, исполнявших поручения торговых людей, были собственно «люди», которых я склонен отличать от работных людей, служивших по жилым записям, хотя и сидельцы в актах иногда называются «людьми» их хозяев. Под «людьми» в узком смысле слова я подразумеваю лиц, попавших «во- двор» к хозяину не по добровольному договору, а в силу известного принуждения и всецело от него зависимых.
Источники зависимости «людей» были различные. Одним из них, и очень распространенным в XVII в., было приобретение путем покупки малолетних представителей нерусских народностей, преимущественно татарчат. «А у кого, государи, у нашие братьи...,— говорится в одной челобитной торговых и промышленных людей в Сибири от 1630 г.,— покупаны были иноземцы робятка и женочки и девочки, а держали наша братья тех иноземцев вместо детей по свой живот»54. Правительство, опасавшееся злоупотреблений, долгое время отказывалось санкционировать такие покупки, грозившие сокращением числа людей, способных платить <ясак. В 1623/24 г. в Сибирь и Астрахань был послан даже указ с прямым запрещением «татар и татарченков мужского полу всяким людем покупати и даром ни у кого не имати и крестити и на Русь ни с кем высылати» 55. Этот указ, однако, нарушал интересы московского купечества, нуждавшегося в несвободных агентах для ведения своих торговых дел и потому настойчиво добивавшегося его отмены. Бурное выступление торгово-промышленных людей в Москве, на Устюге и в других торговых центрах в 1648 г., заставившее правительство капитулировать перед восставшим посадом56, привело к уступке и в
52 Там же, 1682 г., д. 57; Город, кн. по Москве, № 8, 1683 г.
53 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 1534.
54 ЦГАДА. Прик. дела ст. лет, 1630 г., д. 55, л. 278.
55 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 446.
56 Конечно, нельзя говорить о «капитуляции» правительства перед восставшим посадом в 1648 г. Речь может идти лишь о том, что верхушка посадского населения добилась удовлетворения ряда требований. (Примечание редакции).
ТБО
С. В. Бахрушин
вопросе об эксплуатации несвободных людей. Уложение разрешило в отмену указа 1623/24 г. «татар и татарченков в Астрахани и в Сибири покупати всяких чинов людем попрежнему, опричь воевод и всяких приказных людей»57. Таким образом, для торговых людей открывались ■широко рынки, откуда совершенно легально они могли черпать необходимую им дворню.
Рабы обычно покупались у донских казаков и у служилых людей пограничных городов, которые из своих военных экспедиций вывозили б большом количестве «ясырь», добытый «кровью». Доставляли невольников для продажи в сибирские города и бухарские купцы. Для торговых целей приобретались предпочтительно мальчики в небольшом возрасте; их крестили и обучали русской грамоте. Сведения, как это делалось, дает Нерчинская покупочная книга 1680—1681 г. приказчика гостя Никитина — Бориса Пикалева, в которой записаны расходы по приобретению «парня». «За парня, за крещение и от молитвы» дано было 4 руб. 10 алт. Затем для него была куплена одежда: «рубашек и штанов, кожан, двои чулки (одне яренковые)», «тулуп тарбагацный под китайкою», «ермулук суконный», «шапка лисья под вершком»,— всего на 5 руб. с лишним; кроме того, от «шитья дано 3 алт. 2 деньги». Далее приобретен за полтину «часовник», и «за ученье» заплачено — 11 алт. 4 деньги 58. Обученных таким образом ребят еще в детстве приставляли к торговле, и из них вырабатывались постепенно ловкие и умелые продавцы. «В большей части лавок (в Китай-городе),— пишет Павел Алеппский,— есть маленькие мальчики, в которых мы замечали необычайную проницательность, ловкость, расторопность и уменье купить и продать, ибо при продаже они хуже, чем их старшие. Большинство этих мальчиков — невольники турки и татары, из тех, которых берут в плен донские казаки; мы узнавали их по их глазам, лицам и волосам. Их хозяева ставят их в лавках торговать, потому что они превосходят их хитростью и ловкостью. Когда мы заговаривали с ними по- турецки, они приходили в замешательство и не отвечали нам из боязни своих хозяев, которые окрестили их с малых лет и усыновили... Нас приводили в сильное удивление упомянутые мальчики, кои ловкостью и хитростью далеко опережают московитов, значительно превосходя их в-этом... При покупках мы чисто одерживали верх над взрослыми людьми, но эти мальчики оставляли нас в дураках»59. Нерусское происхождение многих дворовых людей, служивших у гостей и других торговых людей, явствует из часто встречающегося прозвища: «татарин»,
реже «мунгал» и т. п.
Другим источником зависимости дворового человека была выдача по суду за долг «в зажив головою до искупу». Такой «выданной человек» должен был «отжить урочные годы». Таким способом попадали во двор богатого-кредитора не только мелкие люди, но и разорившиеся торговые люди, деловой опыт которых мог всегда быть использован их хозяевами. При отсутствии кредитных учреждений и недостатке в стране капиталов такой переход от самостоятельной торговой деятельности к «работе» на хозяина был явлением заурядным в XVII в. Так, в
57 Соборное уложение, гл. XX, ст. 117. Эти купленные татары и татарчата находились на положении кабальных холопов. (Примечание редакции).
58 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Ср. мою статью «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».
59 Павел Алеппский. Путешествие Антиохийского патриарха Макария. Пер. Муркоса, вып. IV.—«Чтения ОИДР», 1898, кн. IV, стр. 4—5.
Агентр1 русских торговых людей XVII в.
151
1681 г. гостю Гаврилу Романовичу Никитину был отдан «за иск, но записи и по судному делу», устюжанин торговый человек Григорий Серебреников с женою и детьми; его сын Василий Григорьев сделался доверенным лицом гостя, выступал в качестве его стряпчего в суде, ездил с торгом в Сибирь 60.
Наряду с выдачей должников кредиторам «в зажив» по суду мы встречаем случаи, когда несостоятельные родители отдают в уплату долга своих детей в холопство на более или менее длительные сроки. К таким приемам прибегали особенно часто вдовы, не имевшие иных средств уплатить-мужнины долги и видевшие в отдаче сына во двор к -богатому торговому человеку способ устроить его судьбу. В одном случае, например, вдова одного тяглеца Казенной слободы в уплату 50 руб. долга ее умершего мужа и ее самой отдала сына Семена в услужение кредитору — тяглецу той же слободы Ивану Антипину «по- живот» хозяина с тем, что тот будет посылать его к промыслу или посадит в лавке; в другом — вдова тяглеца Огородной слободы, которая должна была ему же такую же сумму товарных денег, занятых ее мужем, на тех же условиях отдала ему сына на 10 лет61.
Покупка и кабала создавали, таким образом, долгосрочную форму подневольной зависимости, распространявшейся не только на самого «человека», но нередко и на его семью; в отношении людей купленных зависимость эта была пожизненная и даже наследственная. В этом и заключается отличие настоящих «людей» от лиц, служивших по жилым записям. Хотя последние тоже считались «людьми», но зависимость их была краткосрочная (Уложение не разрешало жилых записей на срок свыше 5 лет, и хотя правило это не всегда соблюдалось, оно все-таки устанавливало общий порядок) и основывалась на добровольном с обеих сторон договоре. Во дворе торгового человека эти случайные «работные люди» стояли, повидимому, ниже настоящих «людей» и в деловых операциях бывали нередко им подчинены.
Что касается купленных и кабальных людей, то в торговых делах своих хозяев они играли очень крупную роль. По одному из обычных в старой Москве противоречий эти «люди», из которых многие вышли из мальчиков, выросших и воспитанных в хозяйском доме, делались доверенными лицами, занимали фактически положение скорее полноправных приказчиков, чем холопов, и юридическая зависимость, связывавшая их с господами, скорее скрепляла, чем нарушала взаимное доверие и привязанность62. В купеческих домах XVII в. еще сохранялись патриархальные отношения домовладыки к его челядинцам как к младшим членам семьи; здесь продолжали видеть в них домочадцев. До нас дошла переписка гостя Г. Р. Никитина с его людьми Василием Серебрениковым и Кузьмою Степановым, в которой эти черты выступают с особенной яркостью. Хозяин начинает письмо с «челобитья» своим корреспондентам, пребывающим по его торговым делам в Сибири, и далее сообщает о событиях его собственной семейной жизни и о ходе своих дел, о состоянии рынка и о ценах на товары. Давая им те или иные распоряжения, он не приказывает, а просит: «А промыслом, пожалуй, порадейте»,— пишет он. Если они оставляют его долго без
60 ЦГАДА. Стб. Прик. стола, № 495; Стб. Сибир. прик., № 1128; Прик. дела ст. лет, 1683 г., д. 19.
61 М. В. Довнар-Запольский. Торговля и промышленность в Москве в XVI —XVII вв., стр. 32.
62 С. В. Бахрушин допускает здесь некоторую идеализацию отношений между хозяевами и их холопами. (Примечание редакции);
152
С. В. Бахрушин
известий, он пеняет им в самом дружественном тоне, напоминая, что он не получает от них «ведомости никакия»: «А я к вам от себя грамотки без- престанно пишу». Дошли раз до него слухи о непорядках, допущенных его людьми; слухи эти взволновали скопидомного хозяина, но он ограничился только несколькими словами почти ласкового укора: «И то,
кажется, негораздо... и то стало ваше неисправно»63.
Фактически «человек», как агент торгового человека, ни в чем не отличается от приказчика; нередко его даже называют приказчиком. Он продает и покупает на имя своего хозяина, раздает хозяйские деньги в ссуду, собирает долги, сам берет взаймы и дает кабалы, принимает под свою расписку и сдает хозяйские «животы», т. е. проделывает все необходимые операции с доверенным ему имуществом и, согласно Торговому уставу, несет полную ответственность за все свои действия. Не справляясь один с порученным делом, он нанимает в помощь сидельца; у Василия Серебреникова был собственный человек Андрей мунгал. Словом, поскольку дело идет о торговой деятельности «человека», то установить разницу с приказчиком невозможно, и сами торговые люди нередко- смотрели на своих «людей» именно как на приказчиков. «А поехав к Руси,— писал Никитин к своим людям в Сибирь,— что будет в остатке товаров, отдавайте своей братье приказчиком моим с роспискою». В одном письме Никитин делает характерную описку: называя Василия Серебреникова в обращении своим «человеком», он в адресе именует его своим «приказчиком». Более того, иногда «человека» ставили выше наемного и, следовательно, не всегда заслуживающего полного доверия приказчика. Никитин просил Серебреникова внушать его приказчику Б. Пикалеву известную осторожность: «Говори
Борису Пикалеву, чтобы конечно отнюдь в долг нигде ни у кого ничего не имал...» 64.
Роль «людей» в качестве агентов своих хозяев была до известной степени оформлена юридически. Закон считал их, как и приказчиков, ответственными за свои действия, по крайней мере в тех случаях, когда* они «воруют своим умыслом», без хозяйского приказа 65. В общем итоге разница между приказчиком и «человеком», поскольку дело шло об участии в хозяйском деле, сводилась к тому, что обязательства первого вытекали из договорной «записи», а второго — из его личной зависимости от хозяина.
Участие в -торговых делах хозяина позволяло «людям» скопить и «собинные животы» 66. В некоторых 'Случаях мы наблюдаем даже известную роскошь в одежде, свидетельствующую о видном социальном положении разбогатевшего «человека». В числе «платья ношебно-го» Василия Серебреникова мы находим шубу песцовую под камкою, кафтан камчатный с серебряными пуговицами, полукафтанье камчатное, штаны камчатные красные, суконный зипун, сафьянные сапоги и т. д.; на его лошади богатый убор: узда «насекана серебром», мунгальское седло, тоже украшенное серебром 67. Еще определеннее почетное положение «людей» в социальном быту Москвы выражается в отношении к ним их хозяев. В завещании матери известных гостей Босых — ста¬
63 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., № 1128. Подробное изложение «грамоток» гостя см. в моей статье «Торги гостя Никитина в Сибири и в Китае».
64 Столбец № 1128 Сибирского приказа дает богатый материал для суждения о деятельности «людей» в качестве агентов торговых людей — их хозяев.
65 Новый торговый устав 1667 г., ст. 20.— СГГД, ч. IV, № 55.
66 Там же.
67 ЦГАДА. Стб. Сибир. прик., N° 1128.
Агенты русских торговых людей XVII в.
158
рицы Улиты — в числе приказчиков ее умерших сыновей назван «человек» ее Афанасий Оботур, которому «за Сибирскую работу» она завещала 100 руб. «Да человеку моему Афанасию Оботуру,— сказано далее,— дать за его службу и работу лавку в Большом ряду, возле Семионов- скую лавку». Так высоко оценивалась в купеческой семье «служба и работа» подневольного «человека».
Таковы разнообразные элементы, из которых складывался штат непосредственных помощников и агентов богатого торгового человека. У многих из них этот штат был очень многочисленный. По деловым документам гостя Г.-Рг Никитина (80-е и 90-е годы) можно насчитать у него 9 приказчиков, не менее 10 «людей», одного сидельца, занятых в- его сибирских и китайских торгах, не считая сидельцев, нанимавшихся его приказчиками и людьми; кроме того, по его делам в Сибирь ездили его младший брат Иван Романович и два внука. Это не было исключением. У известных устюжских торговых людей Босых в первой половине XVIII в. упоминается не менее 100 торговых агентов 68 69. Условия торговли на отдаленных окраинах требовали большого количества дворни,и торговые люди энергично увеличивали ее состав, тайно провозя, несмотря на запреты 6Э, крещеный ясырь и прибегая к всевозможным проискам, чтобы «укрепить в вечное порабощение» своих должников и сидельцев.
(Первоначально напечатано: «Ученые записки* Института истории РАНИОН», т. IV, М., 1929,. стр. 71—88).
68 К. В. Базилевич. Крупное торговое предприятие в Московском государстве- в первбй половине XVII в.— «Известия АН СССР. Отделение общественных наук»,. 1932, № 9, стр. 783—811.
69 До 1648 г.
«ФЕОДАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК»
В ПОНИМАНИИ М. Н. ПОКРОВСКОГО 1
I
В 1910 г., когда М. Н. Покровский выпустил впервые свою «Русскую историю с древнейших времен», вопрос о русском феодализме был далеко еще не освоен буржуазной исторической наукой. Выводы, к которым пришел Н. П. Павлов-Сильванский, настолько резко порывали со столетними традициями русской историографии, что не могли получить сразу широкого признания, и на него самого долгое время продолжали смотреть как на дилетанта. В. О. Ключевский, безраздельно господствовавший в буржуазной исторической науке, отмахивался от вопроса о феодализме ничего не говорящим парадоксом: «Возникали отношения, напоминающие феодальные порядки Западной Европы. Но это—явления не сходные, а только параллельные» 1 2. Даже Н. А. Рожков не решался в 1905 г. отождествлять отмеченные Павловым-Сильванским явления с феодализмом3.
При таких условиях попытка применить выводы Павлова-Сильванско- го к созданию новой концепции русской истории, которую мы находим в труде Покровского, казалась смелой и новой 4. М. Н. Покровский, однако, не самостоятельно подошел к разрешению вопроса о феодальном периоде русской истории. Он всецело зависит в этом вопросе от схемы Павлова- Сильванского и лишь использует его выводы в своих целях. Покровский высоко ценил книгу Павлова-Сильванского «Феодализм в древней Руси»: «Ее необходимо иметь каждому историку России,— писал он в 1924 г.— особенно историку-марксисту. Он открыл в России те формы
1 Настоящая статья С. В. Бахрушина является крупной вехой в формировании его мировоззрения как историка-марксиста. Значение статьи заключается в том, что С. В. Бахрушин, подвергнув критике антиисторические взгляды Покровского, на основе марксистско-ленинского учения о феодализме дал характеристику феодальных отношений в древней Руси и в период феодальной раздробленности и остановился на предпосылках и сущности процесса образования Русского централизованного государства. Дальнейшее усвоение марксистско-ленинской теории и монографическое изучение советскими учеными ряда вопросов, касающихся истории феодальных отношений на Руси, внесли ряд поправок и уточнений в отдельные формулировки С. В. Бахрушина, позволили пересмотреть некоторые его утверждения, углубить и наполнить конкретным содержанием отдельные его положения. Наиболее существенные вопросы, получившие освещение в последующей литературе, отмечаются в примечаниях. См. также предисловие. (Примечание редакции).
2 В. О. Ключевский. Курс русской истории. М., 1937, ч. 1, стр. 375.
3 Н. А. Рожков. Происхождение самодержавия в России. М., 1906, стр. 21.
4 В своей оценке работ Н. П. Павлова-Сильванского С. В. Бахрушин допускает явную идеализацию. Кадетский историк Н. П. Павлов-Сильванский, писавший в период кризиса буржуазной историографии, выступил с антимарксистской концепцией развития феодализма в России. Под феодализмом он понимал не способ производства, не общественно-экономическую формацию, а систему юридических институтов. (Примечание редакции).
<гФеодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
155
«феодального права, которые были знакомы Западной Европе и существование которых у нас отрицалось всеми предшествующими историками» 5. Покровский, конечно, не мог не понимать односторонности исследований Павлова-Сильванского, посвященных исключительно изучению юридических форм6. «Объективная, социально-экономическая подкладка этих форм его мало интересовала»,— говорит он о нем. И тем не менее Покровский был увлечен свежей, казалось, концепцией Павлова-Сильванского и подпал под ее влияние.
Впоследствии, уже незадолго до своей смерти, М. Н. Покровский пробовал защитить —допустимость предложенной Павловым-Сильванским трактовки феодализма. Феодализм, рассуждал он, «имеет разный смысл в исторической литературе и в марксистской теоретической литературе. Для последней феодализм есть общественно-экономическая формация, характеризующаяся определенными методами производства. Для историка феодализм не только это, а еще и определенная политическая система, известная форма государства». «Почему буржуазные историки берут феодализм с политического конца,— это не требует объяснения. Но почему и марксистам, «русским историкам», пришлось отчасти подчиниться этой постановке,— это объяснить нужно. Делолв том, что господство у нас в старину феодальных методов продукции буржуазные историки не оспаривали... Чтобы проложить дорогу марксистскому пониманию царизма, как феодальной по своему происхождению власти, и приходилось уделять так много места доказательствам того, что у нас был <и политический феодализм, а не только феодальные методы хозяйствования». Таким искусственным силлогизмом пытался Покровский оправдать перед собой и перед советской наукой тот несомненный факт, что в вопросе о феодализме он с первых же шагов оказался в плену у буржуазной концепции Павлова-Сильванского, что, говоря его собственными словами, ему «пришлось отчасти подчиниться этой постановке». В эти •слова надо, впрочем, внести одну поправку. Поскольку дело идет о «Русской истории», правильнее было бы сказать: «всецело подчиниться».
Самое определение понятия феодализма М. Н. Покровский берет у Павлова-Сильванского. Следуя за Гизо и Фюстель де Куланжем, Пав- ~лов-Сильванский так определял феодализм: «Главною первою чертой •феодализма следует признать раздробление верховной власти или тесное 'слияние верховной власти с землевладением». Вторым моментом, характерным для феодализма, является «объединение отдельных доменов-сенье- рий «вассальной иерархией». «Основу феодального порядка составляет крупное землевладение» 7.
Это определение Покровский повторяет почти дословно. Он тоже отвечает «три основных признака» феодализма. «Это, во-первых, господство крупного землевладения, во-вторых, связь с землевладением политической власти... и, наконец, в-третьих, те своеобразные отношения, которые существовали между этими землевладельцами-государями: наличность известной иерархии землевладельцев» и т. д.8.
5 М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов. М.— Л., 1933, -стр. 11, 105.
0 Формулировка С. В. Бахрушина требует поправки. Дело, конечно, не в «односторонности исследований Павлова-Сильванского», а в полном отрыве последним изучения надстроечных явлений от базиса феодального строя. Н. П. Павлов-Сильван- -ский обратил внимание только на правовую сторону феодальных отношений и совершенно не коснулся производственных основ. (Примечание редакции).
7 Н. П. Павлов-Сильванский. Феодализм в древней Руси, СПб., 1907; -стр. 44, 69—70.
’8 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен). 3-е изд., М„ 1920. т. 1, стр. 27.
156
С. В. Бахрушин
Итак, Покровский, подобно Павлову-Сильванскому и его французг ским образцам, феодализм рассматривает в первую очередь как юриди: ческий институт.
Как историк-экономист, Покровский, конечно, не мог не попытаться подвести экономическую базу под изучаемые им юридические факты. Он правильно видел эту базу в господстве натурального хозяйства к слабом развитии рыночных отношений. «Независимое положение вассала по отношению к сюзерену было,— говорит Покровский,— политическим эквивалентом экономической независимости вотчины этого вассала от окружающего мира. Сидя в своей усадьбе, землевладелец лишь изредка... входил в непосредственные отношения с этим миром. В будничной жизни он имел все нужное у себя дома. Происхождение классической гордости средневекового рыцаря,— добавляет он,— было, как видим, весьма прозаическое» 9. Что экономической базой феодального строя было замкнутое натуральное хозяйство, это доказано классиками марксизма. «В об: разцовых феодальных хозяйствах раннего средневековья,— пишет Энгельс,— для денег почти вовсе не было места. Феодал получал от своих крепостных все, что ему было нужно, или в форме труда, или в виде готового продукта» 10 11. Из правильной предпосылки Покровский не* делает, однако, правильного вывода. Его интересует в первую очередь политическое положение землевладельца, вытекающее из хозяйственных условий его вотчины; он не осваивает основную мысль Маркса и Энгельса об особенностях производственных отношений, возникающих на почве натурального хозяйства и характерных для феодальной формации. Сущность этих производственных отношений Маркс и Энгельс определяют так: непосредственным производителем при феодализме является мелкий" крепостной крестьянин, который «владеет... своими собственными средт ствами производства, вещественными условиями труда, необходимыми для осуществления его труда и для производства средств его существования» и, и «только земля и противостоит ему как находящееся в чужой' собственности условие труда, обособившееся п6 отношению к нему и олицетворенное в земельном собственнике»12. Последнее обстоятельство* позволяет «номинальному владельцу земли» — феодалу — эксплуатировать непосредственного производителя, сидящего на его земле. «...Непосредственный производитель одну часть недели работает на земле, фактически принадлежащей ему, при помощи орудий производства (плуга, скота и пр.), принадлежащих ему фактически или юридически, а остальные дни недели работает даром в имении землевладельца, работает на землевладельца» 13. Так создается отработочная «рента», которая и «является.... первоначальной формой прибавочной стоимости и совпадает с нею». Превращение отработочной ренты в ренту продуктами... ничего не изменяет в существе земельной ренты. Наконец, появляется рента денежная, возникающая из простого превращения формы ренты продуктами, которая ничего не имеет общего с промышленной рентой, «покоящейся на капиталистическом способе производства и представляющей лишь избыток над средней прибылью...» 14. Поскольку мелкие производители были владельцами орудий труда и фактически владели даже’землей, феодал мог
9 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 281; ср. стр. 30—31.
10 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. 1, стр. 441.
11 К. Маркс. Капитал, 1951, т. III, стр. 803.
12 Там же, стр. 807.
13 Там же, сто. 802.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
157
заставить их платить ренту лишь средствами внеэкономического принуждения. «При таких условиях,— говорит Маркс,— прибавочный труд для .номинального земельного собственника можно выжать из них только внеэкономическим принуждением». Поэтому «во всех формах, при которых непосредственный рабочий остается «владельцем» средств производства и условий труда, необходимых для производства средств его собственного существования, отношение собственности должно в то же время выступать как непосредственное отношение господства и порабощения». «...Необходимы отношения личной зависимости, личная несвобода в какой бы то ни было степедаги прикрепление к земле в качестве придатка последней, крепостная зависимость... в настоящем смысле этого слова» ш.
Таким образом, прикрепление крестьянина к земле феодала является характерной чертой феодального строя 1(5. Осуществление внеэкономического принуждения требовало образования в руках землевладельцев военной силы, а это, с своей стороны, обеспечивалось системой вассалитета и ленов. «Иерархическая структура земельной собственности и •связанная с ней система вооруженных дружин,— говорится в «Немецкой Идеологии»,— давали дворянству власть над крепостными» 15 16 17.
Итак, Маркс и Энгельс дают цельное представление о феодализме как об определенной форме производственных отношений. Покровскому это представление осталось чуждым. Вопрос о взаимоотношениях между владельцем земли и непосредственным призводителем он подменял вопросом о сочетании крупной земельной собственности с мелким хозяйством, т. е. ограничивался изучением чисто экономических фактов 18. Возникновению крупного землевладения он и уделял очень много места в своей «Русской истории», пользуясь, однако, преимущественно фактами из сравнительно позднего времени 19. Покровский рисует очень яркую картину захвата земли феодалами, обезземеливания крестьян и приходит к заключению, что «первый из основных признаков феодализма (заимствованный им у Павловл-Сильванского.— С. Б.) — господство крупной собственности -— может быть доказан для древней Руси, до московского периода включительно, столь же удовлетворительно, как и для западной Европы XI—XIII веков» 20. Все это верно, но основной вопрос, вытекающий из факта сосредоточения земли в руках феодалов, вопрос о феодальной ренте, Покровский оставляет в стороне или, вернее, он трактует ее совершенно не в марксистском понимании. Для него отработочная рента — «барщина» — является не основной формой феодальной ренты, как учит Маркс, а вторичной ее формой. Древнейшей формой, по его мнению, являлся оброк, а барщина появилась лишь как результат «возникновения рынка», «одновременно с деньгами или лишь немного ранее их», иначе говоря, поскольку феодализм как формация основывается на натуральном хозяйстве, отработочная рента характеризует собою падение феодализма и переход к другой формации. Так Покровский это и понимал, видя в барщине явление, типичное для так называемого «торгового капитализма».
Итак, ясное и точное определение феодального способа производства, данное в трудах Маркса и Энгельса, не оказало никакого влияния на Покровского при написании им «Русской истории». Это тем более
15 Там же, стр. 803—804.
16 См. замечание товарищей Сталина, Кирова и Жданова по поводу конспекта учебника «Истории СССР».— Сборник «К изучению истории», М., 1946, стр. 21.
17 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 14.
18 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 29
19 Там же, стр. 39—46.
20 Там же, стр. 46.
158
С. В. Бахрушин
удивительно, что в русской литературе марксистское понимание феодализма в применении к истории России уже давно нашло себе яркое выражение в трудах В. И. Ленина.
В своем исследовании «Развитие капитализма в России», вышедшем в 1899 г., Ленин блестяще охарактеризовал «барщинное хозяйство» в России и показал, что «способы получения прибавочного продукта» при этой форме хозяйства соответствуют «феодальной эксплуатации», как ее определяет Энгельс21. Преобладание барщинного хозяйства в русских помещичьих имениях, по указанию Ленина, предполагает «господства натурального хозяйства». «Крепостное поместье,— говорит он,— должно было представлять из себя самодовлеющее, замкнутое целое, находящееся в очень слабой связи с остальным миром». «...Для такого хозяйства необходимо, чтобы непосредственный призводитель был наделен средствами производства вообще и землею в частности; мало того — чтобы он был прикреплен к земле...». Отсюда вытекала «личная зависимость крестьянина от помещика», потому что «если бы помещик не имел прямой власти над личностью крестьянина, то он не мог бы заставить работать на себя человека, наделенного землей и ведущего свое хозяйство. Необходимо, следовательно, „внеэкономическое принуждение"...»22.
Таким образом, еще за 11 лет до «Русской истории» Покровского
В. И. Ленин доказал наличие в России феодализма, понимаемого как определенный способ производства. Покровский игнорировал выводы Ленина. Продолжая оставаться на позициях буржуазной историографии,, он не вникал в вопросы, связанные с феодальным способом производства, и считал, как мы видим, более существенным уделять много места доказательству того, что у нас был и политический феодализм, и готов был отказаться от изучения «феодальных методов хозяйствования», т. е, соскальзывал на чисто идеалистические позиции в этом вопросе. Такое игнорирование М. Н. Покровским марксистско-ленинских установок было, конечно', не случайностью. Не надо забывать, что его концепция русского феодализма складывалась в тот период его жизни, когда он, как политический деятель, теснейшим образом связывался с группой «впередов- цев», склеенной, по выражению Ленина, «из разнородных антимарксистских элементов»23. «Уклонения от марксизма»24 были характерны для «впередовцев», являвшихся, как говорит Ленин, проводниками «буржуазного влияния на пролетариат»25. В такой политической среде естественно и неизбежно было уклонение от марксизма в сторону буржуазной историографии.
II
Исходя из идеалистического, по существу, понимания феодализма как. института политического и мало обращая внимания на производственные отношения, характерные для феодального строя, Покровский, естественно, был склонен ограничивать период господства феодальных отношений той эпохой, когда отмечаемые им политические явления наблюдались в. полной силе, с XII до начала XVI в., иначе говоря, он отождествлял феодальный период с периодом феодальной раздробленности и видел конец феодализма с того момента, как исчезают признаки политической независимости отдельных землевладельцев.
21 См. В. И. Ленив. Соч., т. 3, стр. 158, примечание.
22 Там же, стр. 158, 159.
23 В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 456.
24 В. И. Ленин. Соч., т. 19, стр. 130.
25 В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 458.
«Феодальный порядок» в понимании М. Н. Покровского
159
Признаком падения феодального порядка является поэтому для Покровского именно утрата землевладельцами их политических прав и превращение вольного слуги-вассала в служилого человека, обязанного военной службой26. Как сторонник экономизма в истории, Покровский искал корней этого факта в изменениях, происшедших в экономической жизни страны на переломе между XV и XVI вв. «Ограничивалось ли это выветривание старорусского феодализма юридическими отношениями?» — спрашивал он. И тут же отвечал: «Уже с первого взгляда такое изменение юридической надстройки при старом экономическом базисе являлось бы непонятным. Независимое положение вассала по отношению к сюзерену было политическим эквивалентом экономической независимости вотчины этого вассала от окружающего мира» 27. Итак, падение феодализма, понимаемого как «политический институт», обусловлено переменной в области экономики. «Эта перемена,— говорит Покровский,— состояла в разрушении феодальной вотчины, как самодовлеющего экономического целого, и появлении землевладельца, прежде гордого в своем экономическом уединении, на рынке, как в качестве покупателя, так и в качестве продавца» 28.
Такая «перемена», по мнению Покровского, произошла в конце XV— начале XVI в. под непосредственным влиянием «торгово-капиталистических» (по его терминологии) буржуазных отношений. На этой концепции* несомненно, сказалось влияние «легального марксизма» в лице П. Струве. В безнадежном стремлении сбросить с себя путы буржуазной историографии Покровский обращался не к классикам марксизма — не к Марксу и Энгельсу, не к Ленину, а именно к Струве. Струве работал над эпохой более поздней, чем та, о которой идет у нас речь. Но у него Покровский нашел принципиальное противопоставление крепостнических отношений предшествующему ему аграрному строю. Установление крепостного права, по Струве, означало полную «перестройку аграрных отношений»; «превращение их из вольно-договорных в принудительно-крепостные означало собой,— говорит он,— коренное юридическое и хозяйственное изменение оброка и барщины»29. Струве же высказал широко развитую Покровским мысль о тесной связи крепостного хозяйства с рынком. «Производство хлеба... составляло его движущий мотив и опре- деляющую цель»,— пишет Струве30.
Эти общие положения Струве Покровский и попытался приложить к пониманию той «перемены», которую он наблюдал в истории Северо-Восточной Руси XV—XVI вв.
Натуральное хозяйство, типичное для феодализма, в XVI в. сменяется, по утверждению Покровского, бурным развитием буржуазных отношений. В сельском хозяйстве переворот, происшедший в экономике страны, выражается в его «товаризации», в «превращении хлеба в товар», что с своей стороны привело к превращению в товар «и земли, которая давала хлеб» 31. При таких условиях, теоретически говоря, должно было произойти резкое изменение и в производственных отношениях, и Покровский спешит противопоставить «новое крепостное право» «прежнему феодальному праву», хотя и не показывает, чем по существу отличалось первое от второго. Мало этого. Он старается убедить себя в том, что в XVI в.
26 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 281.
27 Там же.
28 Там же, стр. 283.
29 П. Струве. Крепостное хозяйство. М., 1913, стр. 17.
30 Там же, стр. 159.
31 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 294.
160
С. В. Бахрушин
•имеются признаки коренного перехода к буржуазным формам вольнонаемного труда: «характерным симптомом» представляются ему «попытки вести хозяйство вольнонаемными работами» 32. Он не усомнился под эту категорию подвести феодально-зависимых монастырских «детенышей» и ■отождествить феодальный наем, известный уже «Русской Правде», с наймом буржуазным.
«Хозяйственные перемены...,— говоря словами Покровского,— должны были выдвинуть новые общественные классы или, по крайней мере, новые социальные группы».
С тех пор как «многое пришлось покупать на деньги», крупная феодальная вотчина, жившая натуральным хозяйством, должна была пасть33. Ее место заняло теперь «среднее землевладение», согласно схеме Покровского, «успешно сживавшееся с условиями нового менового хозяйства» 34. В то время как крупный вотчинник, не приспособленный к товарно-рыночным отношениям, разорялся, «мелкий вассалитет» (т. е. мелкопоместное дворянство) почему-то оказался «в гораздо более выгодном положении», потому что будто бы гораздо лучше удавалось хозяйство мелкому помещику, вышедшему часто из крестьян и из холопов. Эту по существу совершенно парадоксальную мысль, будто мелкое феодальное землевладение легче приспособляется к рынку, чем крупное, Покровский стремится доказать рядом совершенно искусственных соображений. Бладельцы больших «латифундий» будто бы редко обладали способностью и охотой по-новому организовать свое хозяйство. «Человек придворной и военной карьеры», боярин «едва ли когда заглядывал в свои дальние вотчины»,— повторял Покровский слова Ключевского. Высокое положение налагало обязательства, которые не удовлетворяло натуральное хозяйство, и на боярина тяжело падала «экономическая тяжесть официального престижа». Все это нужно Покровскому, чтобы экономически обосновать политический успех «мелкого дворянства», которое... создавало новое хозяйство35. Помещичье хозяйство было, если верить Покровскому, более прогрессивным, чем хозяйство «феодальное», т. е. боярское; поэтому «в начинавшейся борьбе крупного и среднего землевладения экономически все выгоды были на стороне последнего». Опричнина Ивана Грозного «шла по линии естественного экономического развития, а не против него» 36. А победа опричника, с своей стороны, означала колец феодализма: «дорога „воинства" (дворянства.— С. Б.) шла через труп старого московского феодализма — и это делало „воинство" прогрессивным, независимо от того, какие мотивы им непосредственно руководили» 37.
Видя в XVI в. признаки коренного изменения всей системы хозяйства, Покровский и в торжестве одного из слоев господствующего класса видел смену одного класса другим, происшедшую в результате перехода к новым хозяйственным формам. «Экономический переворот,— говорит он,— крушение старого вотчинного землевладения, нашел себе политическое выражение в смене у власти одного общественного класса другим» 38.
Таким образом, последовательно проводимая-Покровским концепция «экономического материализма», использованная для обоснования идеа-
32 М. Н. Покровский. Русская история с древнейших времен, т. I, стр. 294.
33 Там же, стр. 1, 295.
34 Там же, стр. 299.
35 Там же, стр. 295—296.
36 Там же, стр. 296.
37 Там же, стр. 329.
38 Там же. стр. 340.
«Феодальный порядок» в понимании М. Я. Покровского
161
«диетической схемы Павлова-Сильванского, приводит его к абсурду: «феодальным господам» противопоставляется как особый класс «взбунтовавшийся против них землевладелец второй руки», иначе говоря, одному слою класса феодалов, крупным землевладельцам, противопоставляется другой слой того- же класса, землевладелёц мелкий.
К такому абсурду Покровский не мог не прийти, поскольку он исходил из представления о феодализме как о явлении в первую очередь политическом и упускал из виду основные производственные отношения, которые по существу не изменились в XVI в. Господствующим классом оставались владельцы земли, безразлично, какое бы название они ни носили, будь то бояре, «феодалы» по терминологии Покровского, или мелкопоместные дворяне. И «феодалы» и дворяне одинаково внеэкономическим путем эксплуатировали мелкого производителя-крестьянина. Вся разница заключалась лишь в размерах, а не в характере хозяйства; от того, что дворянин имел меньше земель и меньше крестьян, чем боярин, он не переставал быть феодалом. Не изменяет дела и юридическое различие, существовавшее между вотчиной и поместьем, которому буржуазная историография придавала такое большое значение. И самый кризис XVI в., поскольку он был вызван ростом товарно-денежных отношений39, одинаково поразил и боярскую вотчину и дворянское поместье. И если крупные феодальные хозяйств-a, с их более сложными потребностями, раньше ощутили его гибельную близость (хозяйства удельных князей еще в XV в.), то уже в середине XVI в., еще в середине 60-х годов, князь Курбский констатирует оскудение «воинского чина» и купечества и разорение крестьянства 40.
И то, что Покровский называет борьбой нового прогрессивного дворянского класса со старым классом «феодалов», была лишь внутриклассовая борьба господствующих группировок за власть, за землю, за рабочие руки, обострившаяся в условиях тяжелого и затяжного кризиса.
Устранив из круга своего зрения основной момент—способ производства, остававшийся неизменным, Покровский и должен был изобрести для периода, начинающегося с XVI в., особую «торгово-капиталистическую» формацию и признать феодалов-дворян наряду с посадом представителями «торгового капитала». Надо, однако-, сделать оговорку, что в позднейшей «Русской истории в самом сжатом очерке» М. Н. Покровский делает некоторую попытку рассматривать феодализм именно как способ производства, и в связи с этим дворянство, боярство и монастыри выступают теперь у него как разряды единого феодального класса 41. Но эта поправка, как она ни существенна, не отражается на общей его концепции, которая остается прежней. Попрежнему и здесь «русский феодализм» отождествляется с эпохой феодальной раздробленности, -а XVI век рассматривается как эпоха разложения московского феодализма и зарождения «торгового капитализма». Таким образом, Покровский, безнадежно запутавшись в попытках согласовать идеалистическое понимание феодализма с требованиями вульгарного «экономического материализма», создал антимарксистскую и антиленинскую концепцию.
39 Правильно критикуя антимарксистские взгляды М. Н. Покровского с его «теорией торгового капитализма», С. В. Бахрушин сам преувеличивает роль товарно-денежных отношений в феодальной экономике XVI в. «Кризис» XVI в. был вызван не ростом товарно-денежных отношений, а разорением страны в результате Ливонской войны, роста налогов и других причин. (Примечание редакции).
40 РИБ, т. XXXI, стр. 398.
41 М. Н. Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, стр. 42.
11 Научные труды, т. II
162
С. В. Бахрушин
III
Не одна концепция Павлова-Сильванского тяготела над Покровским. Ученик В. О. Ключевского, он всю свою жизнь не мог вполне преодолеть влияние исторических построений своего учителя и, принимая новую концепцию русской истории, данную Павловым-Сильванским, он увидел себя вынужденным примирить ее с другой буржуазной концепцией, с концепцией В. О. Ключевского, которой она во многом противоречила. Это сказалось в трактовке Покровским начального периода русского феодализма.
Не видно, чтобы Покровскому были знакомы суждения В. И. Ленина о закабалении землевладельцами смердов в Киевской Руси еще во времена «Русской Правды», в XI в. Тем не менее он правильно угадывал зарождение феодального порядка уже в Киевской Руси. Он находит в «Русской Правде» упоминание о крупной боярской вотчине с ее необходимыми атрибутами: приказчиком, дворовой челядью и крестьянами, обязанными за долг работать на барской земле («закупами»). «Боярин «Русской Правды»,— говорит он,— прежде всего крупный землевладелец» 42. Покровский высказывает и другую мысль — о «тесной зависимости смердов (по крайней мере некоторых категорий смердов.— С. Б.) от княжеской власти»43. Наконец, с «язвительной» убедительностью он доказывает наличие «уделов», т. е. феодальной раздробленности в Киевской Руси, в «до-удельный» период, как он пишет не без иронии 44. В общем итоге получается целостная и убедительная картина феодальных порядков в Древнерусском государстве. Но тут концепция Покровского неожиданно сталкивается с другой противоположной концепцией, с которой он свыкся еще со студенческой скамьи, с концепцией В. О. Ключевского о городском характере Киевской Руси в XI—XII вв. Покровский в этом вопросе не имеет силы освободиться от воздействия научного наследия талантливого буржуазного профессора. Он определенно становится на его сторону в той полемике, которая возникла по этому вопросу между ним и Н. А. Рожковым 45. Правда, Покровский вносит некоторые поправки в схему Ключевского; он красноречиво показывает разбойничий характер торговли древнерусского города, но это не