РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ


PAUL VERLAINE
POÉSIES


ПОЛЬ ВЕРЛЕН
СТИХОТВОРЕНИЯ
ТОМ 2
Издание подготовили Г. К. Косиков,
В. Е. Багно,
И. В. Булатовский
Санкт-Петербург
«НАУКА»
2014


УДК 821.133.1 ББК 84(4Фра) ВЗЗ
Серия основана академиком С. И. Вавиловым
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ СЕРИИ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
М. Л. Андреев, В. Е. Багно (заместитель председателя),
В. И. Васильев, А. Н. Горбунов, Р. Ю. Данилевский,
Н. Я. Дьяконова, Б. Ф. Егоров (заместитель председателя), H. Н. Казанский, Н. В. Корниенко (заместитель председателя), А. Б. Куделин (председатель), А. В. Лавров,
Ю. С. Осипов, М. А. Островский,
И. Г. Птушкина, Ю. А. Рыжов, И. М. Стеблин-Каменский, Е. В. Халтрин-Халтурина (ученый секретарь),
А. К. Шапошников
Ответственный редактор
В. Е. БАГНО
Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России (2012—2018 годы)»
© В. Е. Багно, составление, статья, 2014 © И. В. Булатовский, составление, статья, примечания, 2014
© Г. К. Косиков, наследники, составление, 2014
© М. Д. Яснов, статья, 2014 © Переводчики, наследники, 2014 © Российская академия наук и издательство «Наука», серия «Литературные ISBN 978-5-02-038343-6 (т. 2) памятники» (разработка, оформление), ISBN 978-5-02-038326-5 1948 (год основания), 2014


ДОПОЛНЕНИЯ


jjgr==* •
САТУРНИЙСКИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ
Ты знаешь, мудрецы с издавних пор мечтали (Хотя задача их разрешена едва ли!)
На языке небес прочесть судьбу людей И связь у каждого найти с звездой своей, Насмешки злобные в ответ им раздавались, Хоть часто те смешны бывали, кто смеялись!.. Но тайна страшная пленила разум мой, —
Я знаю: кто рожден под вещею звездой Сатурна желтого, столь чтимого волхвами, Тому Судьба грозит несчетными скорбями; Смутится дух его тревожною мечтой, Бессильный разум в нем замолкнет пред
судьбой,
И ядовитою, горячею волною Польется кровь его кипящею струею;
Тоскуя, отлетит на небо Идеал,
И повелит Судьба, чтоб вечно он страдал, Чтоб даже умер он, терзаясь бесконечно (Ведь можно допустить, что здесь ничто
не вечно);
7


Дополнения
Тому влияньем чар от века предрекла,
Увы, всю жизнь Судьба, безжалостна и зла.
Перевод Эллиса
Когда-то мудрецы, каких сегодня нет,
Могли прочесть судьбу, следя пути планет, Хоть свет нам не пролить пока на это дело, Но каждая душа свою звезду имела.
(Над этим многие смеялись, позабыв,
Что смех порой смешон и также часто лжив И что над тайнами ночей глумиться дурно.) Те, кто пришел на свет под знаменьем
САТУРНА,
Планеты колдовской, чей нрав зловещ и дик, Как нам поведали страницы древних книг, Обречены страдать, переносить невзгоды, Воображение, больное от природы,
Сознанью их вернуть стремится смысл и лад. В их жилах кровь течет, похожая на яд, Кипящей лавою поток струится алый, Мгновенно пепелит и рушит идеалы.
Тех, чья звезда — Сатурн, ждет гибель тут
и там,
О вечной участи напоминая нам;
Их жизненных путей начертанные строки Всегда толкуют нам о злополучном роке.
Перевод А. Ревина
8


Сатурнийские стихотворения
MELANCHOLIA
I
РЕЗИНЬЯЦИЯ
В дни юности мечтал я о Непале,
О славе папы иль царя царей,
Сарданапале, Гелиогабале...
Меж золота и дорогих камней,
Под музыку, в пьянящем аромате,
Мне снился рай ласкающих объятий...
Прошли года и стих мой буйный пыл,
Узнал я жизнь, узнал ее законы,
Умею чтить границы и препоны,
Но прежних грез своих не разлюбил!
Пусть на пути к величью — Невозможность! Все ж малого не славит мой язык!
И мне противны: милый женский лик, Неточность рифм и друга осторожность!
Перевод В. Брюсова
9


Дополнения
I
ПОКОРНОСТЬ
В детстве Коинор влек мои мечтанья,
С ним — персидский блеск, пышность папских
Гелиогабал и Сарданапал!
зал,
Рисовало мне жадное желанье В золотых дворцах, в ароматах мирр,
Без конца — гарем, жаркой плоти мир.
Ныне, не остыв, только став к сторонке И поняв, как жизнь усмиряет вдруг,
Должен был я страсть втиснуть в узкий круг, Но строптивость — та ж, что была в ребенке.
Пусть! Большое все вырвалось из рук,
Но долой «чуть-чуть», слитки и подонки,
И смазливые мерзки мне бабенки,
Зыбкий ассонанс и разумный друг.
Перевод Г. Шенгели
I
10
Я также отдал экзотизму дань:
Я проникал в гаремы Гюлистана,
Я покидал роскошный двор султана


Сатурнийские стихотворения
Для папских оргий и для римских бань.
И в ароматах, в звуках утопая,
Я строил замки чувственного рая.
С тех пор я поумнел, утих мой пыл,
Я знаю жизнь, мечтам не верю вздорным. Не то чтобы я стал совсем покорным,
Но прыть воображенья укротил.
За грандиозность я гроша не дам. Галантность мне всю жизнь давалась туго. Спасаюсь от расчетливого друга,
От рифм неточных и красивых дам.
Перевод В. Левика
II
НИКОГДА ВОВЕКИ
Зачем ты вновь меня томишь, воспоминанье? Осенний день хранил печальное молчанье,
И ворон несся вдаль, и бледное сиянье Ложилось на леса в их желтом одеянье.
Мы с нею шли вдвоем. Пленили нас мечты. И были волоса у милой развиты, —
И звонким голосом небесной чистоты
Она спросила вдруг: «Когда был счастлив ты?»
11


Дополнения
На голос сладостный и взор ее тревожный Я молча отвечал улыбкой осторожной,
И руку белую смиренно целовал.
— О первые цветы, как вы благоухали!
О голос ангельский, как нежно ты звучал, Когда уста ее признанье лепетали!
Перевод Ф. Сологуба
II
NEVERMORE
Память, память! Что надо тебе? Улетала птица летняя, осень глядела устало, солнце луч однозвучный в дубравы метало и, взрываясь от ветра, листва трепетала.
С глазу на глаз мечтая, бродили мы с ней, пряди мыслей вразлет, и фиалки нежней вдруг взглянула: «Какой же из прожитых дней всех дороже тебе?» — ее голос ясней
и светлее зари золотистой разлился.
Улыбаясь ей молча в ответ, я склонился и руки поцелуй мой коснулся тогда:
— Сколько в первых цветах аромата и мая! И как шепчет оно, это первое «да», с милых губ осторожно и нежно слетая!
Перевод С. Петрова
12


Сатурнийские стихотворения
II
NEVERMORE
Опять ты мучаешь меня, воспоминанье!
Я помню лёт дрозда, сухой листвы шуршанье, Короткого луча несмелое дрожанье На желтизне лесной и ветра завыванье.
Мы шли в руке рука, в единое слиты,
По ветру волосы, и мысли, и мечты.
Подняв ко мне глаза чудесной доброты,
Она спросила вдруг: «Счастливей был ли ты?»
О, как же этот взгляд был радостен и светел! Но лишь улыбкою я ей тогда ответил И руку белую к губам своим привлек.
И пахли, как весной, растенья полевые,
А голос дорогой журчал, как ручеек,
И ласковое «да» пролепетал впервые.
Перевод М. Миримской
13


Дополнения
III
ПОСЛЕ ТРЕХ ЛЕТ
Калитку ветхую и узкую открыв,
Вошел я утром в сад, где яркое светило Пылало сладостно и нежно золотило Цветы, дрожавшие в росе наперерыв.
Все вновь увидел я, и все, как прежде, было: Беседка скромная, на свете все забыв, Осталась с пальмовой скамьей, меж старых ив, Тянувших сень свою по-прежнему уныло.
Журчал там водомет. И гордые лилеи,
И розы томные дрожали от стыда,
И жаворонки там порхали, как всегда.
И та же статуя Велледы, — не серее Был гипс облупленный в заброшенной аллее, Где запах приторный струила резеда.
Перевод М. Талова
III
СПУСТЯ ТРИ ГОДА
Толкнув скрипучую калитку в сад душистый, Как зачарованный блуждаю в холодке. Роняет солнца луч свой отблеск золотистый, Играя жемчугом на каждом лепестке.
14


Сатурнийские стихотворения
Всё здесь по-прежнему. Скрывает плющ
пушистый
С плетеной мебелью беседку в уголке, Всё так же бьет фонтан, и тополь
сребролистый,
Понурив голову, грустит невдалеке.
И так же с розою играет мотылек,
И тянет лилия свой гордый стебелек,
И птаха каждая до боли мне знакома,
И так же статуя Велледы, как тогда, Ветшая, сыплется на клумбу возле дома, Где пошловатый дух разносит резеда.
Перевод М. Миримской
V
УСТАЛОСТЬ
A batallas de amor campo de pluma.
Congora
Немного кротости! Смири свои порывы!
Хотя бы для того, чтоб нас развлечь, порой Должна любовница казаться нам сестрой, Немного кротости, и будем мы счастливы!
15


Дополнения
Будь нежной, заласкай до сладких сновидений! Как стоны страстные твой томный взгляд
хорош.
Прекрасней трепета, объятий, исступлений Твой долгий поцелуй, хотя б и был он — ложь!
Но ты мне говоришь, что в сердце с звонким
рогом
Идет слепая страсть по всем его дорогам... Оставь ее трубить! Мне в руку руку дай,
К челу своим челом прильни, когда устанешь, Опять клянись мне в том, в чем завтра же
обманешь,
И до зари со мной, дитя мое, рыдай!
Перевод В. Брюсова
V
УСТАЛОСТЬ
A batallas de amor campo pluma.
Congora
О нет, любимая, — будь нежной, нежной,
нежной!
Порыв горячечный смири и успокой.
Ведь и на ложе ласк любовница порой Должна быть как сестра —
отрадно - безмятежной.
16


Сатурнийские стихотворения
Стань томной; с ласкою дремотной и
небрежной,
Размерь дыхание, взор сделай мирным твой. Объятий бешеных дороже в час такой Твой долгий поцелуй, хоть лжет он неизбежно.
Но в сердце золотом, ты шепчешь, у тебя Страсть бродит рыжая, в призывный рог трубя; Пусть, шлюха, подудит в томлении незрячем.
Твой лоб на мой склони, ладонь в ладонь вложи И клятвы расточай (а завтра не сдержи), Девчонка шалая, — и до зари проплачем!
Перевод Г. Шенгели
VI
ЗАВЕТНЫЙ СОН
Я часто вижу сон, пленительный и странный: Мне снится женщина. Ее не знаю я;
Но с ней мы связаны любовью постоянной,
И ей, лишь ей одной дано понять меня.
Увы, лишь для нее загадкой роковою Душа прозрачная перестает служить,
И лишь одна она задумчивой слезою Усталое чело умеет освежить.
17


Дополнения
Цвет локонов ее мне грезится неясно,
Но имя нежное и звучно, и прекрасно,
Как имена родных утраченных друзей:
Нем, как у статуи, недвижный взор очей, И в звуках голоса спокойно-отдаленных Звучат мне голоса в могилу унесенных.
Перевод А. Кублицкой-Пиоттух
VI
СОН, С КОТОРЫМ Я СРОДНИЛСЯ
Мне душу странное измучило виденье,
Мне снится женщина, безвестна и мила, Всегда одна и та ж и в вечном измененье,
О, как она меня глубоко поняла...
Всё, всё открыто ей... Обманы, подозренья,
И тайна сердца ей, лишь ей, увы! светла. Чтоб освежить слезой мне влажный жар чела, Она горячие рождает испаренья.
Брюнетка? русая? Не знаю, а волос Я ль не ласкал ее? А имя? В нем слилось Со звучным нежное, цветущее с отцветшим;
Взор, как у статуи, и нем, и углублен,
И без вибрации спокоен, утомлен.
Такой бы голос шел к теням, от нас ушедшим...
Перевод И. Анненского
18


Сатурнийские стихотворения
VI
ПРИВЫЧНАЯ МЕЧТА
Мне часто грезится заветная мечта — Безвестной женщины, которую люблю я.
Но каждый раз она — не то чтобы не та, Но не совсем она, — и я томлюсь, тоскуя.
И ею я любим; та женщина одна Умеет разгадать моей души загадки,
И моего чела холодный пот и складки Умеет освежить слезами лишь она.
Она смугла, бледна иль рыжая? — Не знаю. Как имя? — Ах, оно нежней, чем имена Всех тех, кого я знал, когда был близок раю!
В манящем голосе она таит одна
Все звуки голосов, отторгнутых утратой,
И тихий взор ее подобен взору статуй.
Перевод В. Брюсова
VI
МОЙ ЗАДУШЕВНЫЙ СОН
Я часто вижу сон пронзительный и странный О некой женщине, кому я мил, и мной Любимой, всякий раз и не совсем иной И не совсем такой, и зоркой, и желанной.
19


Дополнения
Желанной, зоркой, — ах! Загадкою туманной Мой дух не стал, увы! лишь для нее одной, Лишь для нее одной прозрачен, и больной Зной лба лишь ей одной смягчать слезой
нежданной.
Блондинка, рыжая, брюнетка? Все равно!
А имя? Помнится, что нежное оно,
Как имена подруг, из жизни взятых Роком.
Как бы у статуй, взор застыл меж бледных век, А в ровном голосе, и низком, и далеком,
Есть милый выговор тех, кто умолк навек!
Перевод Г. Шенгели
VI
МОЙ ПРИВЫЧНЫЙ сон
Я часто вижу сон о женщине желанной, Покрытой таинством, которой я любим, Поверившей в меня всем существом своим, Всегда изменчивой и все же постоянной.
Лишь ей одной дано постичь мой ум туманный И сердце разгадать, закрытое другим.
Лишь ей дано согреть дыханьем дорогим И жар мой остудить лавиной слез нежданной.
20


Сатурнийские стихотворения
Блондинка ль, темная? Не помню я, а имя Слилось в единое с далекими, родными, Запечатленными на памятной плите.
Во взоре статуи застыла тень печали,
А голос так глубок и сладостен, как те, Которые давно навеки отзвучали.
Перевод М. Миримской
VI
МОЙ НЕИЗМЕННЫЙ СОН
Как часто странный сон проходит предо мной: Мне незнакомая является подруга,
Мы с нею так близки, так влюблены друг
в друга,
Хоть лик ее во мгле и всякий раз иной.
Мы с нею так близки, что только ей одной Открою сердце я, и в том ее заслуга,
Что лишь она меня излечит от недуга,
И лишь ее слеза лоб охлаждает мой.
Я вспомнить не могу ни цвет волос любимой, Ни имя нежное, хотя неуловимый В нем отзвук тех имен, что в мир иной ушли,
21


Дополнения
Неразличимый взор подобен взорам статуй,
А в хоре умерших, стихающем вдали,
Мне голос чудится, чуть слышный, глуховатый.
Перевод А. Ревина
VI
ПРИВЫЧНЫЙ сон
Мне часто снится сон, тревожный и больной: Люблю я женщину, совсем ее не зная,
Она всегда одна и всякий раз иная,
Но поняла меня и хочет быть со мной.
И сердце темное открыто ей одной,
Лишь ей одной, увы, близка душа чужая,
И, мой горящий лоб слезами освежая,
Истает, как дымок, она порой ночной.
Черноволоса ли, рыжа? Припомнить силюсь... Не помню имени, но в нем соединялись Былые имена былых моих подруг.
Спокойный взгляд ее похож на взоры статуй, А голоса грудной, протяжный, строгий звук — На голос дорогой, навек землею взятый.
Перевод В. Портнова
22


Сатурнийские стихотворения
VII
ЖЕНЩИНЕ
Тебе мои стихи о ласке утешительной Очей, где слезы радости, где сладкая мечта, О сердце кротком, девственном. Сложилась
песня та
Во тьме моей тоски, безумно разрушительной.
Повадился ко мне, увы! кошмар губительный. Растет, как стая жадная волков из-за куста. Нет от него спасения, жизнь кровью облита, Он давит сердце мне с жестокостью
мучительной.
Томлюсь, томлюсь безрадостно, и первая тоска Адама в первый день внезапного изгнания, Как нежная идиллия, перед моей сладка.
Твои ж заботы все отрадней щебетания —
О милая! — тех ласточек, что в небе голубом Летают ранней осенью, прохладным светлым
днем.
Перевод Ф. Сологуба
23


Дополнения
VII
ЖЕНЩИНЕ
Тебе стихи мои, сравниться ль их красе С очами милыми, с их чудной красотою,
Где грезы сладкие смеются, где порою Печалью дышит все в алмазной их росе!..
Твоей душе святой мои созданья все Готов я посвятить восторженной душою!..
Но горе мне! Кошмар растет передо мною, Как стая злых волков средь леса... Быть грозе!..
Вся жизнь обагрена кровавою струей!..
О, вопль души моей, как жалок пред тобой Плач прародителей, их ропот безутешный,
Когда был меч простерт над их четою грешной! Пред этим воплем вся печаль твоя —
Касатки резвые в день ясный сентября!
Перевод Эллиса
VII
ЖЕНЩИНЕ
Вам, чистая душой, вам стих мой, дорогая, Утешной доброте, задумчивым глазам,
Где смеху плач сродни; хочу сказать я вам, Что горести моей нет ни конца, ни края.
24


Сатурнийские стихотворения
Грызет меня кошмар, грызет, не отпуская, Жестокий, гонится за мною по пятам, Плодится, мерзостный, терзает здесь и там. Весь окровавлен я. Взбесилась волчья стая.
Мне больно. Больно мне! Горька моя печаль. Адам утратил рай, но первое рыданье В сравнении с моим — всего лишь пастораль.
Заботами смягчить вы можете страданье. Касатки так порой летят, животворя Холодную лазурь в начале сентября.
Перевод В. Микуилевича
VIII
ТОСКА
Меня не трогает Природа... ни хлебов Простор, ни отгул румяных пасторалей Сицилии, ни зорь божественные дали,
Ни пышность грустная закатных облаков.
Мне Человек смешон, смешны Искусства, стих, И храмы Греции, и пышные соборы,
Что в пустоту небес несут свои узоры; Бесстрастно я гляжу на добрых и на злых.
25


Дополнения
Не верю в Бога я; кляну и презираю Я всякой мысли плод; с иронией внимаю Я сказке о Любви, избитой и пустой.
И вот, уставши жить, страшась конца,
в смятенье,
Моя душа, как челн, кидаемый волной, Готовится познать все ужасы крушенья.
Перевод М. Авиновой
VIII
ТОСКА
В тебе меня ничто не трогает давно,
Природа! — ни земля-кормилица, ни море,
Ни пасторали сицилийские, ни зори Багряные, ни туч роскошное руно.
Смешон мне Человек, Искусство мне смешно... Что мне в картине, каватине иль соборе,
В колоннах греческих, в стихах и прочем
вздоре?
Кто зол среди людей, кто добр — мне все
равно.
Не верю в божество; мне как могила жуток Мир мыслей и идей: древнейшая из шуток — Любовь — вот уж о чем не жажду слышать я!
26


Сатурнийские стихотворения
Наскучив жить, страшась конца, во власти Разнузданных стихий, как жалкая ладья,
К крушенью своему душа готовит снасти.
Перевод А. Эфрон
VIII
ТОСКА
Природа, все в тебе мне постыло: полей Плодородье и алый отзвук пасторали Сицилианской, строй возвышенной печали Закатов и разлив предутренних огней.
Мне человек смешон с поэзией своей И песнями, и храм, и башенок спирали,
Что к небесам пустым встарь церкви
устремляли,
В моих глазах равны и добрый, и злодей.
Не верю в Бога я, гоню взашей любую Идею, а любовь — насмешку вековую — Прошу вас никогда не поминать при мне.
Не в силах умереть и жить не в силах снова, Как сорванный баркас на приливной волне, Моя душа давно к погибели готова.
Перевод И. Булатовского
27


Дополнения
ОФОРТЫ
I
ПАРИЖСКОЕ КРОКИ
Луна на стены налагала пятна Углом тупым.
Как цифра пять, согнутая обратно, Вставал над острой крышей черный дым.
Томился ветер, словно стон фагота,
Был небосвод
Бесцветно сер. На крыше звал кого-то, Мяуча жалобно, иззябший кот.
А я — я шел, мечтая о Платоне,
В вечерний час,
О Саламине и о Марафоне...
И синим трепетом мигал мне газ.
Перевод В. Брюсова
ПАРИЖСКИЙ НАБРОСОК
Под тупым углом цинком расстилать Стали свет луны.
Дымные хвосты в виде цифры пять С острых крыш вились, густы и черны.
28


Сатурнийские стихотворения
В серых небесах ветер ледяной Плакал, как фагот.
Где-то, притаясь, робкий и больной, Странно и хрипя, промяукал кот.
Я бродил, и мне Фидий и Платон Мнились в этот час,
Также Саламин, также Марафон,
И мигал во тьме синим глазом газ.
Перевод Г. Шенгели
I
ПАРИЖСКИЙ НАБРОСОК
Луна проливала свет жестяной,
Белила углы,
Над готикой крыш, над их крутизной, Дымы завивались, черней смолы.
Был пуст небосклон, и ветер стонал, Как некий фагот,
Вторя ему, свой тянул мадригал Иззябший и робкий бродяга-кот.
Я шел, как во сне, в тебя погружен, Эллада теней...
Мне Фидий сопутствовал и Платон Под взглядами газовых фонарей.
Перевод А. Эфрон
29


Дополнения
I
ПАРИЖСКИЙ НАБРОСОК
Луна начала свой цинк расстилать Широким углом.
Густые дымы, по форме как «пять»,
От крыш островерхих тянулись кругом.
Был сер небосвод. Гнусавил сквозняк, Совсем как фагот.
Так тонко вдали, причудливо так Вопил замерзший уличный кот.
Я бродил, и мне грезился Платон,
Фидий был со мной.
Зрел я Саламин, зрел я Марафон,
И газ фонарей мерцал голубой.
Перевод И. Булатовского
II
КОШМАР
Во сне я видел: стрелою (Смерч над песчаной грядою), Меч держа одной рукою,
А весы держа другой,
Гнал верховой
30


Сатурнийские стихотворения
Из немецкой, той баллады По лугам и через грады,
Через реки и преграды,
Чащи, долины — гонец,
Чей жеребец
Красно - огненный, черный - черный, Узде и кнуту непокорный,
Без «но!» и стремян проворный, Хрипя, весь в мыле несет Вперед, вперед!
Под широкими полями Фетра вспыхивали углями Очи, скрытые тенями.
Так рвет огонь ружьевой Туман ночной.
Будто бы крыло орлана Под ударом урагана,
По ветру, в штрихах бурана, Бился мокрый плащ кругом Над седоком
И являл из темной полсти Его желтеющие кости,
Когда ж он вскрикивал от злости, Было видно: клыки блестят — Тридцать два в ряд.
Перевод И. Булатовского
31


Дополнения
III
МОРЯНА
Океан трепещет Звучной шириной,
Траур над луной,
И луна не блещет, —
Молнии излом,
Пагубный и хмурый, Вьется в тверди бурой Блещущим ножом, —
Судорожно скачет Каждый новый вал Вдоль подводных скал, Бьется, блещет, плачет, —
Там, где ураган В небесах блуждает,
Грозно гром рыдает, — Бьется океан.
Перевод Ф. Сологуба
III
МАРИНА
32
Океан сурово Бьет глухой волной


Сатурнийские стихотворения
Под немой луной, — Бьет волною снова.
В бурых небесах, Злобный и могучий, Разрезает тучи Молнии зигзаг.
Каждая волна,
В буйстве одичалом, Бьет по острым скалам, Рвет, встает со дна.
Машет в отдаленье Ураган крылом,
И грохочет гром В грозном исступленье.
Перевод В. Брюсова
III
МАРИНА
Океан, в котором Звонок плеск волны, Мечется под взором Траурной луны,
И, вгрызаясь резче В неба бурый мрак,
33


Дополнения
Блещет в нем зловещей Молнии зигзаг.
В судороге пьяной Каждый новый вал Пляшет, плещет рьяно Вдоль подводных скал,
А по небосводу Рыща напролом,
Рвется на свободу Ураганный гром.
Перевод Б. Лившица
III
МАРИНА
Ропот океана Рвется по волне К траурной луне, Рвется неустанно.
Молнийный зигзаг, Грубый и зловещий, Рассекает резче Неба медный мрак.
Судорожно скачет Каждый буйный вал
34


Сатурнийские стихотворения
По уступам скал, Блещет, плещет, плачет.
В небесах темно;
Буря с тьмой знакома; И рычанье грома Нагромождено!
Перевод Г. Шенгели
III
МОРСКОЕ
В полусумраке мглистом, Под унылой луной,
Океан, как больной, Дышит тяжко, со свистом,
И, счлетенные в жгут, Ослепительно жгучий, Злые молнии тучу Разъяренно секут,
И со стоном усталым,
В исступленье тупом, Волны стынущим лбом Прижимаются к скалам,
И ночной небосвод Удрученно и злобно
35


Дополнения
Содрогается, словно Зверь в капкане ревет.
Перевод М. Ваксмахера
III
МОРСКОЕ
Беснуются волны Под взглядом луны, Грозны, и мрачны,
И траура полны.
Как дьявольский знак, Блестящий и длинный, Над черной пучиной Взмывает зигзаг.
Бегут неустанно,
Ревя и светясь,
Вдоль рифов крутясь, Валы океана.
Над морем, где дом Гроза себе ищет, Рассерженно рыщет Разбуженный гром.
Перевод М. Миримской
36


Сатурнийские стихотворения
III
МОРСКОЙ ПЕЙЗАЖ
Океан рокочет,
В трауре луна,
И глядит она,
Как волна клокочет,
Как, взрывая мрак, Молния кривая, Мрачно полыхая, Чертит свой зигзаг,
Как валы несутся И, бока взбугрив, Осаждают риф,
И ревут, и бьются, —
Рыщет вихрь кругом, Буря необъятна,
И тысячекратно Грому вторит гром.
Перевод М. Яснова
III
МОРСКОЕ
Мрачная луна Из-за туч взирает,
31


Дополнения
Как внизу взлетает За волной волна.
Грозной силы знак — Яростно и слепо Вспарывает небо Молнии зигзаг.
Каждый новый вал, Обреченно воя,
Бьется головою О подножья скал.
Ветром грозовым Сбиты в кучу тучи, Грома рык тягучий Непереносим.
Перевод В. Андреева
III
МАРИНА
Океан под оком Луны слюдяной Бьет и бьет волной В трепете глубоком;
И молний зигзаг, Зловещий, отвесный,
38


Сатурнийские стихотворения
Чертит бистр небесный, Рассекая мрак;
Судорожно скачет Нагрянувший вал,
Вдоль рифов и скал
Вверх, вспять, блещет, плачет;
Высь полным-полна Ураганом прущим И громом ревущим Загромождена.
Перевод И. Булатовского
IV
ВПЕЧАТЛЕНИЕ НОЧИ
Дождь. Сумрак. Небеса подернуты и хмуры. Рисуются вдали неверные фигуры И башен, и церквей готических. Кругом Равнина. Виселицы черный шест. На нем Качаются тела в каком-то танце диком,
Все скорчены. Им грудь клюют, с зловещим
криком,
Вороны. Ноги их — пожива для волков. Терновник высохший да несколько кустов Позор своей листвы, унылой и корявой,
39


Дополнения
На фоне сумрачном вздымают слева, справа. И трех колодников, поникших головой, Босых, измученных, ведет сквозь дождь
конвой,
И тусклый блеск горит на саблях обнаженных, Наперекор струям небесным наклоненных.
Перевод В. Брюсова
IV
НОЧНОЕ ЗРЕЛИЩЕ
Ночь. Дождь. Вдали неясный очерк выбит: В дождливом небе старый город зыбит Разводы крыш и башенных зубцов.
На виселице — тени мертвецов,
Без угомону пляшущих чакону,
Когда с налету их клюют вороны,
Меж тем как волки пятки им грызут. Кой-где терновый куст, и там и тут На черном поле измороси мглистой — Колючие отливы остролиста И шествие: три узника по ней Под пешей стражей в двести бердышей, Смыкающей еще лишь неизбывней Железо пик в железной сетке ливня.
Перевод Б. Пастернака
40


Сатурнийские стихотворения
IV
НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ
Ночь. Дождь. Высь мутная, в которую воздет Зубцами, башнями ажурный силуэт Фобурга старого, что меркнет в далях стылых. Равнина. Эшафот. Ряд висельников хилых,
И жадный клюв ворон их треплет всякий час, И в черном воздухе безумный длится пляс, Пока им голени обгладывают волки.
Кой-где терновый куст и остролистник колкий Листвою жуткою торчат со всех сторон,
Кой -как насажены на полный сажи фон.
И взвод копейщиков высоких, в латах медных, Трех узников ведет, босых и смертно-бледных, И копья, ровные, как зубья бороны,
Со стрелами дождя, сверкая, скрещены.
Перевод Г. Шенгели
IV
НОЧНОЕ ЗРЕЛИЩЕ
Ночь. Ливень. Небосвод как будто наземь лег. В него готический вонзает городок,
Размытый серой мглой, зубцы и шпиль
старинный.
На виселице, ввысь торчащей над равниной,
41


Дополнения
Застыв и скорчившись, повисли трупы в ряд. Вороны клювами их, дергая, долбят,
И страшен мертвых пляс на фоне черной дали. А волки до костей их ноги обглодали.
В лохматый, сажею наляпанный простор Колючий остролист крюки ветвей простер.
А там три смертника, расхристанны и дики, Шагают босиком. И конвоиров пики Под пиками дождя в гудящий мрак небес, Сверкая, щерятся, струям наперерез.
Перевод В. Левика
IV
НОЧНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Ночь. Дождь. Пронзительно-готические шпили И башни острые, как стрелы, изъязвили Туманный горизонт, где город опочил.
Долина. Клювами вороны что есть сил Долбят повешенных. Им тесно на глаголе,
И джигу дивную танцуют поневоле,
А волки за ноги хватают и грызут,
Здесь в страхе остролист с терновником растут, И дыбом их листва на фоне закоптелом.
Вон три острожника бредут, дрожа всем телом, А стражники вкруг них — сто с каждой
стороны,
И протазаны их, как в зубья бороны,
42


Сатурнийские стихотворения
Сверкают всё острей, грозней и неизбывней, Бессмысленно торча навстречу копьям ливня.
Перевод С. Петрова
IV
ВПЕЧАТЛЕНИЕ НОЧИ
Ночь. Дождь. Пробел небес, изрезанный
тенями
Соборных шпицев, стен с ажурными зубцами И башенок витых в седеющей дали.
Степь. Виселица. Там, как пустые кули — Мертвецы. Воронье их клювами терзает И жигу танцевать в потемках заставляет,
А волки ноги им то и дело грызут.
Терновые кусты заметны там и тут,
И остролисты, сея страх своей листвою, Торчат, окружены штриховкой черновою.
Три узника босых идут, как смерть бледны, Высоких стражников толпою стеснены,
И протазанов строй как борона большая Пред копьями дождя топорщится, мерцая.
Перевод И. Булатовского
43


Дополнения
V
ПОСМЕШИЩА
Не опасаясь ни лишений,
Ни утомленья, ни тоски,
Они дорогой приключений Идут в лохмотьях, но дерзки.
Мудрец казнит их речью ловкой, Глупец становится в тупик,
Девицы дразнят их издевкой, Мальчишки кажут им язык.
Конечно, жизнь их ядовита,
Они презренны и смешны,
Всегда напоминая чьи-то Во тьме ночной дурные сны.
Гнусят! Над резкою гитарой Блуждает вольная рука.
В их странных песнях ропот ярый, По горней родине тоска;
В глазах то плачет, то смеется Любовь, наскучившая нам,
К тому, что вечно остается, —
К давно почившим и к богам.
— Блуждайте ж, отдыха не зная, Людьми отвергнутой толпой
44


Сатурнийские стихотворения
У двери запертого рая,
Над грозной бездною морской.
С природой люди дружны стали, Чтобы казнить вас поделом За то, что гордые в печали Идете с поднятым челом,
И вас, отмщая дерзновенных Надежд высокомерный пыл, Встречает на путях забвенных Природа схваткой грубых сил.
То зной сжигает ваше тело,
То холод в кости вам проник; Горячка кровью овладела,
Терзает кожу вам тростник.
Все гонят вас с ожесточеньем, — А после смерти роковой И волк посмотрит с отвращеньем На труп холодный и худой.
Перевод Ф. Сологуба
45


Дополнения
ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЕЙЗАЖИ
I
ЗАКАТ
Вечерняя даль Румянцем объята,
На поле печаль Струится заката.
Струится печаль О бывшем когда-то... Кого-то мне жаль Под песню заката.
И движется ряд Багряных видений,
Встают и скользят Их странные тени,
Встают и скользят В причудливой смене,
И в алый закат Уходят их тени.
Перевод В. Брюсова I
46
ЗАКАТЫ
По степи огромной Простирая взгляд,


Сатурнийские стихотворения
Веет грустью томной Тающий закат.
В этой грусти томной Я забыться рад: Канет дух бездомный В тающий закат.
И виденья странно, Рдяны, как закат, Тая, по песчаной Отмели скользят, Реют неустанно,
Реют и горят,
Тая, как закат,
На косе песчаной.
Перевод Г. Шенгели
ЗАКАТ
Неяркие зори Окрасили дали, Закат, словно море Вечерней печали, Неверные зори Меня укачали, Забуду о горе В закатной печали, И память зажата
47


Дополнения
В кольце наваждений, Они, как заката Багряные тени,
Уходят куда-то Толпой привидений Плывущие тени Большого заката.
Перевод Г. Шмакова I
ЗАКАТЫ
Заря ослабевает,
И полевую даль До края заливает Закатная печаль.
И сердце остывает,
И ничего не жаль, Чуть только запевает Закатная печаль.
И странные виденья Скользят невдалеке, Как розовые тени,
Что гаснут на песке, Живут одно мгновенье, Слетаются в тоске И гаснут на песке,
Как розовые тени.
Перевод В. Портнова
48


Сатурнийские стихотворения
I
ЗАКАТЫ
Заря догорела,
Во мгле тополя, Печаль без предела Легла на поля.
Печаль без предела Со мною деля, Баюкала, пела О солнце земля. Чредою багряной Видения шли,
Как солнца песчаной Касались земли.
О сон этот странный! Как солнца вдали Касались земли Чредою багряной.
Перевод М. Миримской
ЗАКАТЫ
Ранний сумрак матов, Свет зари тосклив, Льется грусть закатов На просторы нив.
49


Дополнения
Тянет грусть закатов Тихий свой мотив, Прошлое упрятав, Сердце усыпив. Сновиденьем странным Призраки парят В зареве багряном Как в песках закат, Долгим караваном,
Как в песках закат,
Их уходит ряд В зареве багряном.
Перевод А. Резина
ЗАКАТЫ
В далекие дали Полей и лугов Закаты в печали Стекают без слов.
И вновь я в печали Забыться готов. Меня укачали Закаты без слов. Видениям странным Закаты под стать. По дюнам песчаным
50


Сатурнийские стихотворения
Кровавая рать Навстречу туманам Идет умирать, Проходит под стать Закатам багряным.
Перевод В. Микушевича
I
ЗАКАТЫ
Рассвет в утомленье На травы пролил Печаль и томленье Уснувших светил,
В печальном томленье Мой дух опочил Под мерное пенье Для спящих светил, Парад привидений Вдоль моря поплыл И в странном узоре Стократ повторил Громады светил, Уснувших у моря.
Перевод М. Квятковской
51


Дополнения
I
ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ
У пашни цвет Червленой черни; Печальный свет Зари вечерней. Печальный свет, Свечи свеченье; Узорный след Зари вечерней.
И над землей Свет грезы звездной Зажжен зарей Вечерней, поздней,
И в дымке росной Видений рой Рожден зарей Вечерней, поздней.
Перевод В. Андреева
52


Сатурнийские стихотворения
II
МИСТИЧЕСКИЕ СУМЕРКИ
Воспоминание с Вечерней Мглой Дрожит и рдеет в раскаленной дали Надежд, уже подернутых золой,
Чьи пламена все дальше отступали, Стеной вставая, что цветы заткали,
— Тюльпан, вербена, лилии, левкой, — Виясь вокруг решетки вырезной Подобием таинственной вуали,
И душным ядом, сладостным вначале,
— Тюльпан, вербена, лилия, левкой, — Топя мой дух, и мысли, и печали,
В огромное томление смешали Воспоминание с Вечерней Мглой.
Перевод Г. Шенгели
II
ТАИНСТВЕННЫЕ СУМЕРКИ
С воспоминаньем вечер воедино Сливается, затрепетав огнем;
Надежда охватила окоем,
Отодвигается стеною длинной;
Цветок соприкасается с цветком,
Лютик, нарцисс, тюльпан и георгина К решетке льнут, и в тишине пустынной Миазмы растекаются кругом;
53


Дополнения
Разбрызгали дурман в мозгу моем Лютик, нарцисс, тюльпан и георгина; Залиты чувства тяжким, жарким сном; Вот-вот сольется в мороке ночном С воспоминаньем вечер воедино.
Перевод С. Петрова
III
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
Таяло солнце в прощальных лучах, Нимф водяных пышноцветные лица Грустно бледнели на темных водах, Чуть колыхая свои вереницы.
Шел я один с безысходной тоской Вдоль берегов, где раскинулись ивы. Тусклый туман вырастал предо мной, Призрак неясный, сырой и тоскливый. Горько я плакал, и птицы речной Словно в ответ раздавались призывы, Вдоль берегов, где раскинулись ивы, Где я бродил с безысходной тоской.
И погрузились в сумрак безмолвный Бледное небо и грустные волны,
И пышноцветные лица цветов,
Нимф водяных меж густых тростников.
Перевод А. Кублицкой-Пиоттух
54


Сатурнийские стихотворения
III
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
По небу струились закатные чары,
И ветер, слабея, качал ненюфары, Большие цветы на уснувших прудах Печально белели в густых тростниках.
Я шел одинокий и думал тоскливо,
Меня провожали плакучие ивы.
Туман безнадежный над темной водой Свивался, как призрак, усталый, больной.
Сливаясь с туманом, с моими слезами, Пугливые птицы звенели крылами.
Я шел одинокий с печалью моей,
И ивы клонили верхушки ветвей.
Вечерние тени сбегали безмолвно На черное небо, на блеклые волны.
Одни ненюфары в густых тростниках Печально белели на тихих прудах.
Перевод И. Эренбурга
III
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
Пламенел закат блеском горних слав, И баюкал бриз бледный ряд купав;
55


Дополнения
Крупные, они в камышах склоненных, Грустно промерцав, стыли в водах сонных. Я бродил один, покорён тоске,
Вдоль пруда, один, в редком ивняке,
Где вставал туман, где за мглою смутной В муке цепенел призрак бесприютный И едва стонал стоном кулика,
Что подругу звал, звал издалека В редком ивняке, где в тоске бездомной Я бродил один, там, где саван темный Сумерек, волной блеклою упав,
Затопил собой пышность горних слав И цветы купав в камышах склоненных, Бледных тех купав, стывших в водах
сонных.
Перевод Г. Шенгели
III
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
Струил закат последний свой багрянец, Еще белел кувшинок грустных глянец, Качавшихся меж лезвий тростника,
Под колыбельный лепет ветерка...
Я шел, печаль свою сопровождая,
Над озером; средь ив плакучих тая, Вставал туман, как призрак самого Отчаянья, и жалобой его
56


Сатурнийские стихотворения
Казались диких уток пересвисты,
Друг друга звавших над травой росистой... Так между ив я шел, свою печаль Сопровождая; сумрака вуаль Последний затуманила багрянец Заката и укрыла бледный глянец Кувшинок, в обрамленье тростника Качавшихся под лепет ветерка.
Перевод А. Эфрон
III
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ПРОГУЛКА
Закат рассеивал свой пламень отдаленный, Кувшинки бледные качались утомленно, Качались в камышах, смотрелись в небосвод, Светились, грустные, среди стоячих вод.
Я приходил на пруд, чтобы в уединенье Тоску прогуливать; вставало привиденье В молочно-белой мгле среди прибрежных ив И горько плакало, печаль разбередив, Утиным голосом уныло причитая;
Крылами хлопала усталых уток стая Среди прибрежных ив; я приходил на пруд Тоску прогуливать и часто видел тут,
Как догорал закат — и пламень отдаленный В молочно-белой мгле терялся, утомленный;
57


Дополнения
Кувшинки бледные смотрелись в небосвод И гасли в камышах среди стоячих вод.
Перевод В. Микуьиевича
IV
КЛАССИЧЕСКАЯ ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ
Второго Фауста шабаш; не тот, где бодро Резвятся ведьмы; нет! ритмический; такой Ритмический! Вообразите сад Ленотра: Прелестный, чинный и смешной.
Всё здесь гармония, расчет и чувство меры: Окружности полян и череды аллей; Фонтаны; там и сям — простертые Венеры; Вот — Антиной, а вот — Нерей.
Каштанов купола; искусственные дюны И горки; томных роз пленительный гарем Под стражей стриженых кустов; добавьте
лунный
Неверный свет над этим всем.
Чу! полночь пробило, и отголосок дальний, Печально, медленно и нежно подхватив Бой башенный, преобразил его в печальный И нежный, медленный мотив
58


Сатурнийские стихотворения
Рогов охотничьих, в тангейзеровом роде. Порыв смятенных чувств, смятенных душ испуг Слились в пьянящем, гармоническом разброде Протяжных голосов, и вдруг
Возник, протяжному призыву повинуясь,
Сонм призрачных фигур, в трепещущей игре Теней и месяца колеблясь и волнуясь...
Ватто, приснившийся Доре!
Что за отчаянье колеблет и сплетает
Туманные тела? Что за тоска ведет
Вкруг статуй, вдоль аллей, как вдоль минувших
маят,
Их невесомый хоровод?
Что за виденья беспокойные? Поэта Хмельного бред? Его отчаяний гонцы? Посланцы бледных сожалений? Или это,
Быть может, просто мертвецы?
Не все ли нам равно, твои ль то угрызенья, Мечтатель, чьи мечты лишь с ужасом в ладу, Плоды ли дум твоих в мерцающем движенье Иль просто мертвецы в бреду?
Кто б ни были — в луче скользящие пылинки Иль души, — их удел исчезнуть в тот же миг, Как, по ночной беде справляющий поминки, Раздастся петушиный крик...
59


Дополнения
Он, дальний стон рогов гася легко и бодро,
В рассветный зябкий час оставит нам такой Пустой, такой обыкновенный сад Ленотра — Прелестный, чинный и смешной.
Перевод А. Эфрон
IV
КЛАССИЧЕСКАЯ ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ
Здесь пахнет «Фаустом». Да, «Фауст. Часть
вторая».
Ночь в ритме шабаша, ночь ритмов, ритм
сплошной.
Представьте сад себе, где веет быль седая, Жеманный, милый и смешной.
Лужайки круглые, аллеи и фонтаны,
Там — бронзовый тритон, тут — мраморный
сильван;
И статуи Венер, и стройные каштаны Вокруг искусственных полян;
Деревья купами, подстриженные тисы,
Изыск цветочных клумб и карликовых роз; Ночные небеса похожи на кулисы;
Луна — в прохладной влаге рос.
Бьет полночь, и звучат разбуженные ноты, Певучей горестью придворный парк смутив;
60


Сатурнийские стихотворения
Уж не «Тангейзер» ли? Да, это песнь охоты, Протяжный, сумрачный мотив.
Валторны слышатся, звучит напев знакомый, Гармонией смягчен, как будто бы, испуг,
Но диссонанс пьянит печальною истомой, Валторны слышатся, и вдруг,
Вплетаясь в лунный свет, мелькая, как попало Летит за тенью тень, и в зелени листов Сквозят, прозрачные, подобием опала, — Ватто в глазах Раффе таков! —
Глубокая тоска заметна в каждом жесте;
Где мрамор с бронзою обнимется вот-вот, Вплетаясь в лунный свет с ночным туманом
вместе,
Унылый вьется хоровод.
Танцоры — призраки, встревоженные тени, Кто накликает их? Не пьяный ли поэт?
Быть может, по ночам от вечных сожалений И мертвецам защиты нет?
Не сожаленья ли твои, мечтатель грешный,
Не страхи ли твои разбужены в саду?
Быть может, мертвецы, восстав из тьмы
кромешной,
Дрожат и кружатся в бреду?
61


Дополнения
Танцуют, прыгают, мелькают беспрестанно, Как будто яркий луч в густую пыль проник, — Угрюмый хоровод среди клубов тумана, Готовый испариться вмиг,
Когда встает заря, росистый мрак снедая, Валторны заглушив своею тишиной,
И остается сад, где веет быль седая, Жеманный, милый и смешной.
Перевод В. Микушевича
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Осенний стон — Протяжный звон,
Звон похоронный
В душе больной Звучит струной Неугомонной.
Томлюсь в бреду. Бледнея, жду Ударов ночи.
Твержу привет Снам прежних лет.
И плачут очи.
62


Сатурнийские стихотворения
Под бурей злой Мчусь в мир былой, Невозвратимый,
В путь без следа, Туда, сюда,
Как лист гонимый.
Перевод Н. Минского
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
О, струнный звон, Осенний стон,
Томный, скучный. В душе больной Напев ночной Однозвучный.
Туманный сон Былых времен Ночь хоронит. Томлюсь в слезах,
О ясных днях Память стонет.
Душой с тобой,
О ветер злой,
Я, усталый.
Мои мечты
63


Дополнения
Уносишь ты,
Лист увялый.
Перевод Ф. Сологуба
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Долгие пени
Скрипки осенней,
Зов неотвязный,
Сердце мне ранят,
Думы туманят, Однообразно.
Весь холодею;
Вздрогнув, бледнею С боем полночи.
Вспомнится что-то.
Всё без отчета Выплачут очи.
Выйду я в поле.
Ветер на воле
Мечется, смелый.
Схватит он, бросит,
Словно уносит
Лист пожелтелый.
Перевод В. Брюсова
64


Сатурнийские стихотворения
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Стон и рыданья И трепетанья Дальной
Скрипки осенней,
До истомленья Печальной.
Под ропот шумный Я вспоминаю Былое,
Пережитое,
И как безумный Рыдаю.
Ночной порою Я вьюсь с толпою Видений...
Как лист опавший, Увядший,
Осенний.
Перевод М. Волошина
65


Дополнения
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Осенний дол,
Долгих виол
Стон бессонный Ранят мне грудь Томностью, чуть Монотонной.
Тоска больней;
Звону церквей Лишь внимая, Вспомню в слезах О прошлых днях И рыдаю.
И, нелюдим,
Под ветром злым,
Где костер твой? Бегу под свист,
Как желтый лист В пляске мертвой.
Перевод М. Талова
66


Сатурнийские стихотворения
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Он полон, дол, Осенних виол
Долгим стоном, Томя мой дом Гимном истом Монотонным.
Бледнею. Ком В горле. О ком Бредит время? Ах, все давно Схоронено
С днями, с теми.
И с бурей злой Томной душой
Слит я, падший: Она, больна,
Похожа на
Аист увядший.
Перевод Г. Шенгели
61


Дополнения
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ Вскрики
Осенней скрипки — Ветра долгие стоны... Душу берет в тиски Песня тоски Монотонной.
Дробный,
Зовущий, ровный Звук наполняет уши... Бой
Часов гробовой —
Слез внезапных удушье.
С пеньем Глухим, осенним, Закружив до упада, Обняла, точно смерть, Круговерть Листопада.
Перевод А. Якобсона
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Осень навзрыд Сердце щемит
Песней скрипичной,
68


Сатурнийские стихотворения
Скорбно звеня,
Ранит меня
Скукой привычной.
Горек он, зов — Бьющих часов
Звон колокольный! В горле — как ком,
И о былом
Плачу невольно.
Пусть же со мной Ветер шальной И оголтелый Рвется во мрак,
Мча меня, как
Лист пожелтелый!
Перевод С. Петрова V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Печальный взлет Осенних нот,
Надрыв виол,
Тягуч и глух,
Томит мне слух,
В мой сон вошел.
69


Дополнения
Часы звонят.
О боль утрат!
Всю жизнь свою, Свою любовь Я вспомнил вновь И слезы лью.
Бегу я прочь Из дома в ночь
Сквозь вой и свист. Свирепый шквал Меня сорвал,
Как жухлый лист.
Перевод М. Миримской
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Осень смутна,
Словно струна
Скрипки плакучей, И жестока Злая тоска
Диких созвучий.
В бое часов Слышу я зов,
Полный угрозы,
70


Сатурнийские стихотворения
А помяну В сердце весну — Катятся слезы
И до утра Злые ветра
В жалобном вое Кружат меня,
Словно гоня
С палой листвою.
Перевод А. Гелескула
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Осень в надрывах Скрипок тоскливых Плачет навзрыд,
Так монотонны Всхлипы и стоны — Сердце болит.
Горло сдавило,
Пробил уныло Тягостный час. Вспомнишь, печалясь, Дни, что промчались, — Слезы из глаз.
71


Дополнения
Нет мне возврата,
Гонит куда-то,
Мчусь без дорог — С ветром летящий, Сорванный в чаще Мертвый листок.
Перевод А. Ревича
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Со всех сторон Протяжный стон Осенний
Мне застит свет, И сердцу нет Спасенья.
Заслышав бой Часов, тоской Охвачен,
О вешних днях,
О прежних снах Я плачу.
72


Сатурнийские стихотворения
Назад, вперед, Куда влечет
Вихрь шалый,
Во тьму, во мрак, Лечу я, как Лист палый.
Перевод М. Яснова
V
ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ
Скрипичный стон, Так долог он,
Стон осенний, Ранит покой Сердца тоской Повторений.
Час прозвенел,
И, бел как мел, Задыхаюсь.
И вдруг в сердцах О прошлых днях Разрыдаюсь.
Так и умру,
На злом ветру Загулявший.
73


Дополнения
Туда, сюда —
Одна беда —
Лист опавший.
Перевод И. Булатовского
VI
БЛАГОСЛОВЕННЫЙ ЧАС
Луна ала на темных небесах;
Качается туман; луг холодеет И спит в дыму; в зеленых тростниках Лягушка квакает; прохлада реет.
Закрылись чаши лилий водяных;
Ряд тополей в немой дали туманен, — Прямых и стройных, — призраков ночных; Блеск светляков над ивняками странен.
Проснулись совы и несутся прочь,
На тяжких крыльях лет бесшумный, мерный Свершают; у зенита свет неверный,
И, белая, Венера всходит: ночь!
Перевод В. Брюсова
74


Сатурнийские стихотворения
VI
ВЕЧЕРНИЙ ЧАС
Темнеет даль; багровая луна Встает во мгле; над сонными лугами Лягушки квакают, и с камышами Чуть говорит озябшая волна.
Цветы болот закрылись над водою, В кустарниках блуждают светляки,
И тополя уходят вдоль реки,
Как привидения, туманною грядою.
Проснулся сыч и, отлетая прочь, Гребет во тьме тяжелыми крылами; Глухими полнится зенит огнями, Венера белая восходит... Ночь!
Перевод М. Азимовой
VI
ЧАС ЛЮБВИ
На мглистом небе красный рог луны. Туман как будто пляшет у опушки. Луг задремал, лишь квакают лягушки, И странной дрожью заросли полны.
Уже закрылись чаши сонных лилий,
В кустарнике мерцают светляки.
75


Дополнения
Как призрачные стражи вдоль реки, Вершины в небо тополя вонзили.
Со сна метнулись и куда-то прочь Сквозь душный мрак летят большие птицы. Бесшумно блещут бледные зарницы,
И всходит белая Венера. Это Ночь.
Перевод В. Левика
VI
ЧАС СВИДАНИЯ
В тумане красный шар луны возник И влажный пар бежит по бездорожью, Лягушка квакает и мелкой дрожью Трепещет переборчатый тростник.
Кувшинки чашечки во сне сомкнули. Вдали чернеют смутно тополя,
Как призраки, ветвями шевеля,
И светляки среди кустов блеснули.
Неясытей бесшумные крыла Гребут померкший воздух, словно воду. Разлился тайный свет по небосводу, Всплыла Венера — это Ночь пришла.
Перевод С. Петрова
76


Сатурнийские стихотворения
VI
ЧАС СВИДАНИЙ
На мглистом небе красная луна;
Туман над луговинами клубится;
Из камышей, где словно дрожь струится, Лягушка одинокая слышна.
В бутоны сжавшись, лилии уснули; Прямых, поджарых тополей тела Завеса мглистая заволокла;
В высоких травах светляки блеснули.
Сова проснулась, улетает прочь,
Бесшумно крылья воздух рассекают;
В зените тускло огоньки сверкают; Восходит белая Венера. Ночь.
Перевод Э. Липецкой
VI
ЧАС ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ
На горизонте месяц молодой,
Сырой туман танцует на опушке, Кричат неугомонные лягушки Там, где озноб кружится над водой.
Смыкаются кувшинок лепестки, Вдали прямых деревьев силуэты
77


Дополнения
Просвечивают, сумраком одеты,
В кустарнике мерцают светляки.
Летит сова, ночного мрака дочь,
Тугим крылом неслышно воздух режет. Над головой неясным светом брезжит Белесая Венера. Это — Ночь.
Перевод М. Миримской
VI
СУМЕРКИ
Луна во мгле алеет на востоке;
Равнина дремлет в этой зыбкой мгле, Болотный дух расползся по земле,
И хор лягушек верещит в осоке.
Сомкнулись белых лилий лепестки; Осокорей прямые силуэты Расплывчаты, в седой туман одеты;
А в зарослях блуждают светляки.
Уже совиные желтеют очи,
Прорезал тьму бесшумный взмах крыла; Мерцает высь; и светлая взошла Венера; этот миг — начало ночи.
Перевод А. Ревича
78


Сатурнийские стихотворения
VI
ЧАС СВИДАНИЙ
На мглистом небе лунный свет багров, Туман клубится над поляной сонной, Разносится лягушки крик в зеленой Чуть зыблющейся чаще тростников,
Кувшинки плотно лепестки смыкают, Прямые тополя вдали видны,
Их контуры неясны и темны,
В кустах все чаще светляки мелькают,
Неясыти с ветвей взлетают прочь, Беззвучно крылья черный воздух режут, Уже в зените звезды тускло брезжат,
И вот Венера всходит. Это — Ночь.
Перевод И. Русецкого
VII
СОЛОВЕЙ
Как возгласы птиц, всполошенных во сне, Слетаются воспоминанья ко мне, Слетаются к сердцу, желтеющей кроне Склоненной ольхи, отраженной в затоне,
В лиловом зерцале мерцающих вод
79


Дополнения
Печали, которая тихо течет,
Слетаются, слышится ропот невнятно,
Но ветер уносит его безвозвратно,
И шум затихает в листве, и слышна На грани мгновенья одна тишина,
Ни звука, лишь голос, осанну поющий Тому, что прошло, лишь томящийся в куще Струящийся голос пичуги лесной,
Любви моей первой, воскресшей весной;
И в грустном сиянье луны восходящей, Столь царственно бледной над темною чащей, Задумчивой душною ночью, когда Безмолвствует мрак и притихла вода,
Лишь ветер над синью качнет яснолицей Дрожащее дерево с плачущей птицей.
Перевод А. Ревина
VII
СОЛОВЕЙ
Как дикий, крикливый полет воронья,
На голову рушится память моя.
Крушит мое сердце, что кроной ольховой, Желтея, поникло над бездной свинцовой, Над той амальгамой медлительных вод, Той грустью, которая рядом течет. Крушит; но потом, пролетая над кроной, Ласкающий ветер, дождем напоенный,
80


Сатурнийские стихотворения
Тихонько смиряет отчаянья звук;
Мгновенье — и вот уже тихо вокруг;
Все тихо, лишь голос поет о далекой,
Все тихо, лишь голос на ноте высокой —
О голос любви моей первой! — поет,
Так сладко, как пел в тот единственный год. И ночь распростерлась под тусклой луною, Вся млеет, покорная летнему зною,
И синие тени ползут по траве,
И вновь ветерок заплутался в листве И еле заметно коснулся десницей Дрожащего дерева, стонущей птицы.
Перевод М. Миримской
VII
СОЛОВЕЙ
Крикливой стаей птиц, рыдая и стеня, Воспоминания напали на меня,
Напали на сердце, и сердце зашумело, Ольхой качается, роняя то и дело Кровавую листву; лиловая река,
Река Раскаянье течет издалека;
Напали в сумрачном зловещем дуновенье, Как будто вихрь сырой, поднявшись на
мгновенье,
Стихает медленно среди ветвей, и вот Не слышно ничего, лишь плеск лиловых вод
81


Дополнения
Да голос горестный; поет моя утрата,
Поет по-прежнему; она была когда-то Любовью первою моей, и при луне Ночь летняя скорбит, и в тяжкой тишине, Во мраке траурном окрестность опочила: Торжественно плывет унылое светило, Бледнеет, словно бы дышать ему невмочь; В печальной роскоши беззвучно длится ночь, И ветер ласковый по небесам струится,
И дерево дрожит, и горько плачет птица.
Перевод В. Микушевича
VII
СОЛОВЕЙ
Словно стая птиц, в испуге, крича, Память в грудь мою бьется сгоряча И бьется среди кроны пожелтелой Сердца моего, ольхи омертвелой, Смотрящей в гладь фиалковых вод Реки сожалений, что мимо течет,
Бьется, но потом крик неугомонный, Влажным ветерком словно растворенный, Теряется, ширясь в листве, до того,
Что вскоре не слышно почти ничего, Лишь голос один, славящий утрату, Лишь голос один, дарящий отраду,
Голос тот, что пел первую любовь
82


Сатурнийские стихотворения
И поет ее, как впервые, вновь...
И в блеске луны, медленно плывущей, Бледным торжеством над уснувшей кущей Тягостная ночь летняя полна Мглы и тишины, и таит она В синей глубине, где ветер ночует,
Ветви, что дрожат, птицу, что горюет.
Перевод И. Булатовского
КАПРИЗЫ
I
ЖЕНЩИНА И КОШКА
Она играла с кошкой. Странно, В тени, сгущавшейся вокруг, Вдруг очерк выступал нежданно То белых лап, то белых рук.
Одна из них, сердясь украдкой, Ласкалась к госпоже своей,
Тая под шелковой перчаткой Агат безжалостных когтей.
Другая тоже злость таила,
И зверю улыбалась мило...
Но Дьявол здесь был, их храня.
83


Дополнения
И в спальне темной, на постели, Под звонкий женский смех, горели Четыре фосфорных огня.
Перевод В. Брюсова
I
ЖЕНЩИНА И КОШКА
Играла с кошкою своей Она, и длился вечер целый Прелестный в смутностях теней Бой белой ручки с лапкой белой.
Шалила, — хитрая! — тая Под кружевом перчаток черных Ногтей агатовых края,
Как бритва острых и проворных.
И та хитрила с госпожой,
Вбирая коготь свой стальной, — Но дьявол не терял нимало;
И в будуаре, где, звеня, Воздушный смех порхал, сверкало Четыре фосфорных огня.
Перевод Г. Шенгели
84


Сатурнийские стихотворения
I
ЖЕНЩИНА И КОШКА
Хозяйка с кошкою играла. Ложились сумерки, легки.
И тень движенья повторяла Белейшей лапки и руки.
Злодейка злость свою держала В перчатках черных, но близки Уже, как острие кинжала, Агатовые коготки.
Хозяйка тоже с ней хитрила И втайне ноготки вострила,
Не выпустив их в этот раз.
И в спальне, где был слышен еле Воздушный смех, две пары глаз Жестоким фосфором горели.
Перевод С. Петрова I
ЖЕНЩИНА И КОШКА
Ах, эти игры пары нежной!
Во тьме еще видны пока Мельканье лапы белоснежной И белоснежная рука.
85


Дополнения
Одна скрывает нрав мятежный И прячет с ловкостью зверька В митенке спущенной, небрежной Стальную бритву ноготка.
Другая тоже коготь грозный Укрыла в лапе грациозной И скромно потупила взгляд.
И в этом тихом уголочке Смех раздается и горят Четыре фосфорные точки.
Перевод М. Миримской
III
ПЕСНЯ НАИВНЫХ
Мы — невинные творенья, Глазки синие у нас.
Нас вместило вдохновенье В мало читанный рассказ.
Мы идем, обнявшись нежно, Беззаботные четы.
В наших думах безмятежно, Светлы чистые мечты.
86


Сатурнийские стихотворения
На поляны убегаем,
Лишь спадет ночная тень, Ловим бабочек, болтаем, Веселимся целый день.
Под пастушьей шляпкой свету Наша свежесть не видна.
И на платьях наших нету Ни единого пятна.
Ловеласы, Дон Жуаны,
Сам пленительный Фоблаз, Тщетно ставят нам капканы Нежных слов и томных глаз.
Как все речи их ни сладки, Мы бежим от них назад,
И насмешливые складки Наших юбок шелестят.
Дразнит их воображенье,
Этих злых сорвиголов Наше чистое презренье, — Хоть порой уже любовь
Заставляет сердце биться От печальных, тайных грез И боязни, чтоб влюбиться В сорванцов нам не пришлось.
Перевод Ф. Сологуба
87


Дополнения
IV
ЛЬВИЦА
Она из тех, пред кем святые согрешат,
Кто старого судью смутит при первой встрече. Вот говорит (зубов сверкает белый ряд),
И русский выговор есть в итальянской речи!
В ее глазах лазурь оправлена в эмаль,
Как бриллиант они, и твердый, и холодный. Огонь ее грудей, ланит ее хрусталь И кожи блеск — ни с чем, ни с чем не сходны!
И Клеопатра-рысь, и кошечка Нинон Пред красотой ее торжественной — лишь тени. Надменный «свет» давно ее признал закон.
И надобно одно: иль, преклонив колени, Молиться перед ней, в восторге неземном, Иль прямо по лицу ее хлестнуть бичом!
Перевод В. Брюсова
IV
БЛИСТАТЕЛЬНАЯ ДАМА
Могли бы обратить святых в чертей с рогами И старца дряхлого на путь греха завлечь Ее певучая, с чужим акцентом речь, Дразнящий алый рот с зубами-жемчугами,
88


Сатурнийские стихотворения
Ее надменный взгляд, алмазными лучами Пронзающий насквозь, безжалостный, как меч, И гибкость талии, и шелковистость плеч,
И поступь гордая... Все дивно в этой даме!
С кем ни сравни ее, не выйдет ей урон:
Хоть с Клеопатрою-пантерой, хоть с Нинон, Прелестной кошечкой и достославной шлюхой.
И третье не дано: о милости моли Богиню рыжую, влачась за ней в пыли,
Иль награди ее хорошей оплеухой.
Перевод В. Шора
V
ГОСПОДИН ПРЮДОМ
Он мэр, глава семьи, он важен, сановит,
Под съемный воротник забились оба уха, Бездумен сонный взгляд и необъятно брюхо, И вся весна в цвету на башмаках блестит.
Ну нет, не для него весенний этот вид: Рокочущий ручей, и травка мягче пуха,
И гомон воробьев едва ль коснется слуха.
Он занят — дочь скорей пристроить норовит
89


Дополнения
За некого юнца, который из богатых.
А что касается патлатых, бородатых,
Всех рифмачей, кому не брат и сатана,
Всей этой шушеры, ленивой и беспечной,
Он ненавидит их, как насморк свой извечный, И вся в цвету блестит на башмаках весна.
Перевод М. Миримской
СЕРЕНАДА
То не голос трупа из могилы темной,
Я перед тобой.
Слушай, как восходит в твой приют укромный Голос резкий мой.
Слушай, мандолине душу открывая,
Как звучит струна:
Про тебя та песня, льстивая и злая.
Мною сложена.
Я спою про очи: блеск их переливный — Золото, оникс.
Я спою про Лету груди и про дивный Темных кудрей Стикс.
То не голос трупа из могилы темной,
Я перед тобой.
90


Сатурнийские стихотворения
Слушай, как восходит в твой приют укромный Голос резкий мой.
Тело молодое, как и подобает,
Много восхвалю:
Вспомнив, как роскошно плоть благоухает, По ночам не сплю.
Завершая песню, воспою лобзанья Этих алых губ
И твою улыбку на мои страданья,
Ангел! Душегуб!
Слушай, мандолине душу открывая,
Как звенит струна:
Про тебя та песня, льстивая и злая,
Мною сложена.
Перевод Ф. Сологуба
СЕРЕНАДА
Как голос мертвеца, что, схоронен,
Запел бы внове,
Услышь мой резкий и фальшивый стон, Подруга, в алькове.
Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон Лютни ленивой:
91


Дополнения
Лишь для тебя мной этот гимн сложен, Жестокий и льстивый.
Про золото спою я, про оникс Глаз беспорочных,
Про Лету груди и про черный Стикс Волос полуночных.
Как голос мертвеца, что, схоронен,
Запел бы внове,
Услышь мой резкий и фальшивый стон, Подруга, в алькове.
Я восхвалю, как должно, аромат Сладостной плоти,
Чьи запахи всегда меня томят В бессонной дремоте.
В конце про губы алые спою Хрипло и глухо,
Про нежность истерзавшую твою, —
Мой ангел и шлюха!
Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон Лютни ленивой:
Лишь для тебя мной этот гимн сложен, Жестокий и льстивый!
Перевод Г. Шенгели
92


Сатурнийские стихотворения
СЕРЕНАДА
Милый друг, услышь своего певца Скрипучий, бессильный
Голос — схожий с голосом мертвеца Из ямы могильной.
Бормотанью струн, я молю, открой Слух сердца небрежный...
Я сложил романс для тебя одной — Жестокий и нежный.
Золотые очи пою твои,
Разверстые свету,
Стикс груди твоей и волос ручьи — Нет! — темную Лету!
Милый друг, услышь своего певца Скрипучий, бессильный
Голос — схожий с голосом мертвеца Из ямы могильной!
Восславляю плоти твоей расцвет, Роскошный и пряный
Стоит только вспомнить — и сна мне нет, И днем словно пьяный.
Воспеваю рта твоего печать,
Измучен, разгневан,
И твое искусство меня терзать,
Мой ангел! мой демон!
93


Дополнения
Бормотанью струн, я молю, открой Слух сердца небрежный...
Я сложил романс для тебя одной — Жестокий и нежный.
Перевод А. Эфрон
ГЕОРГИН
Владычица толпы, чьи взоры с поволокой Обходят медленно свой круг, как у вола;
Твой полный стан блестит, как твердая скала.
Ты — пышный, сочный цвет, не пахнущий,
высокий,
И тела твоего проникнуты черты Непогрешимостью спокойной красоты.
Пусть тела запахом другие нас пьянят!
Где ты, там никакой не веет аромат.
Ты царствуешь, Кумир, не слыша фимиама.
Так георгин, — король, одетый в багрянец, Среди жасминных куп вздымает свой венец, Благоуханий чужд, без гордости, но прямо.
Перевод В. Брюсова
94


Сатурнийские стихотворения
В ЛЕСАХ
Одни, наивные иль с вялым организмом, Услады томные найдут в лесной тени, Прохладу, аромат, и счастливы они.
Мечтания других там дружны с мистицизмом,
И счастливы они. А я, — меня страшат И неотступные, и злые угрызенья.
Дрожу в лесу, как трус, который привиденья Боится или ждет неведомых засад.
Молчанье черное и черный мрак роняя,
Все ветви зыблются, подобные волне, Угрюмые, в своей зловещей тишине Глубоким ужасом мне сердце наполняя.
А летним вечером зари румяной лик,
В туманы серые закутавшися, пышет Пожаром, кровью в них, и жалобою дышит К вечерне дальний звон, как чей-то робкий
крик.
Горячий воздух так тяжел; сильней и чаще Колышутся листы развесистых дубов,
И трепет зыблет их таинственный покров И разбегается в лесной суровой чаще.
95


Дополнения
Приходит ночь. Сова летит. Вот час, когда Припоминается старинное преданье.
В лесу, внизу, звучит чуть слышное журчанье Ручья, как тихий шум злодейского гнезда.
Перевод Ф. Сологуба


ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА
ЛУННЫЙ СВЕТ
Твоя душа, как тот заветный сад,
Где сходятся изысканные маски, Разряжены они, но грустен взгляд, Печаль в напеве лютни, в шуме пляски.
Эрота мощь, безоблачные дни Они поют, в минорный лад впадая,
И в счастие не веруют они,
И, песню их с лучом своим свивая,
Луна лесам и сны, и грезы шлет,
Луна печальная семье пернатой,
И рвется к ней влюбленный водомет, Нагими мраморами тесно сжатый.
Перевод Ф. Сологуба
97


Дополнения
СИЯНИЕ ЛУНЫ
К вам в душу заглянув, сквозь ласковые глазки, Я увидал бы там изысканный пейзаж,
Где бродят с лютнями причудливые маски,
С маркизою Пьеро и с Коломбиной паж.
Поют они любовь и славят сладострастье,
Но на минорный лад звучит напев струны,
И, кажется, они не верят сами в счастье,
И песня их слита с сиянием луны,
С сиянием луны, печальным и прекрасным,
В котором, опьянен, им соловей поет,
И плачется струя, в томлении напрасном, Блестящая струя, спадая в водомет.
Перевод В. Брюсова
ЛУННЫЙ СВЕТ
У вас душа ночное травести В изящном парке, где гуляют маски, Бренчат на лютнях и поют, почти Печальные в их маскарадной пляске.
Поют успех любовный, но, ему Усердствуя своим минором струнным, Как бы не верят счастью своему,
И песня их слилась со светом лунным.
98


Галантные празднества
С тем дивным светом, коим мир залит, С которым замолкает хор пернатый И, в забытьи, фонтаны бьют навзрыд, Упругие фонтаны между статуй.
Перевод С. Шервинского
ЛУННОЕ СИЯНЬЕ
У вас душа — изысканный пейзаж,
Где пляшут маски, вьются бергамаски, Бренча на лютнях и шутя, — глаза ж У всех печальны сквозь прорезы маски.
И, воспевая на минорный тон
Восторг любви, сердцам любезный юным,
Никто на самом деле не влюблен,
И песня их слита с сияньем лунным,
С печальным, нежным, что мечтать зовет В широких кронах соловьев несмелых И сладко плакать учит водомет,
Меж мраморов колеблющийся белых.
Перевод Г. Шенгели
99


Дополнения
ЛУННЫЙ СВЕТ
Твоя душа — как тот пейзаж Ватто,
Где с масками флиртуют бергамаски,
Где все поют и пляшут, но никто Не радуется музыке и пляске.
Поют под лютню, на минорный лад,
Про власть любви, про эту жизнь в усладах, Но сами счастью верить не хотят,
А лунный свет, как бы дрожа в руладах
Печальной лютни, в ночь томленье льет,
И птица, внемля музыке, мечтает,
И средь печальных статуй водомет, Восторга полный, водомет рыдает.
Перевод В. Левика
ЛУННЫЙ ПЕЙЗАЖ
Душа у вас — пейзаж, а не душа, Там пляшут маски сладостно и чинно, Бренча на лютнях и подчас дыша Печалью из-под сказочной личины.
И все поют они на грустный лад О торжестве любви и наслажденье,
А счастью словно верить не хотят, Переплетая с лунным светом пенье,
100


Галантные празднества
С тоскливым светом ласковой луны, Когда мечтают птицы, а фонтаны, Струею стройной к небу взметены, И плачут от восторга неустанно.
Перевод С. Петрова
ЛУННЫЙ СВЕТ
Душа у вас изысканна, как сад,
Где бродят маски. Пестры их наряды, Они танцуют, лютни их звенят,
Но затаенной грусти полны взгляды.
Минором скорбным музыка звучит.
О легком счастье, о любви всевластной, Не веря в них, поют певцы, и слит С напевом свет печальный и прекрасный.
Холодный и спокойный свет луны, Который птицам грезы навевает...
А водомет о мрамор с вышины Свою струю, рыдая, разбивает.
Перевод Ю. Корнеева
101


Дополнения
СВЕТ ЛУНЫ
Твоя душа — подобье полотна,
Где с масками кружатся бергамаски,
И осветить пытается луна Костюмов фантастические краски.
Играет лютня на минорный лад.
Они поют и славят наслажденья,
А их глаза так ясно говорят,
Что жизнь людская — только заблужденья.
И, как они, печален свет луны.
Качая сонных птиц, грустят платаны. Средь мрамора, в экстаз погружены, Рыдают умиленные фонтаны.
Перевод М. Миримской
ЛУННЫЙ СВЕТ
Полна теней и черных домино Твоя душа — уединенный сад,
Где звуки струн и смех, и все равно Почти печален этот маскарад.
В минорном тоне здешним голосам Привычно петь о радости земной.
Ни счастью здесь не верят, ни слезам, И голоса сливаются с луной.
102


Галантные празднества
И так луна грустна и хороша, Что в забытьи смолкают соловьи И только плачет вольная душа Во мрамор замурованной струи.
Перевод А. Гелескула
ПАНТОМИМА
Пьерро уж покончил с бутылкой, Паштет уплетает он пылко,
И что ему прежний Клитандр!
В аллее, у дальней березы,
О бедном племяннике слезы Платком отирает Кассандр.
Идея пришла Арлекину Похитить свою Коломбину,
И скачет он весело вновь.
А та в изумлении слышит,
Что ветер любовию дышит,
Что в сердце смеется любовь.
Перевод В. Брюсова
103


Дополнения
ПАНТОМИМА
В Пьеро от Клитандра — ни жилки* Дно разглядел он у бутылки И вкушает мясной пирог.
Там, где кончается аллея,
Кассандр, племянника жалея,
Тайком сморкается в платок.
Простецу-хитрецу Арлекину Взбрело похитить Коломбину:
Он исполняет пируэт.
Коломбина вся — удивленье,
Чуя ветра сердцебиенье,
Слыша в сердце своем ответ.
Перевод И. Булатовского
НА ТРАВЕ
Аббат хмелен. Маркиз, ого!
Поправить свой парик сумей-ка.
— Вино из Кипра, Камарго,
Не так пьянит, как Baüia шейка.
— Огонь мой... — До, ми, соль, ля, си. Аббат, ты распахнул сутану.
104


Галантные празднества
— О дамы, черт меня носи,
Коль с неба звезд вам не достану.
— Собачкой стать бы — не беда.
— Одну, другую, поцелуем Пастушек наших. — Господа!
— До, ми, соль. — Эй, луна, пируем!
Перевод Ф. Сологуба
НА ТРАВЕ
— Аббат, ты мелешь вздор! — Маркиз, Ты свой парик напялил худо!
— Дитя, ты краше всех актрис,
А кипрское сегодня — чудо!
— Моя любовь... — До, ре, ми, соль...
— Смотри, аббат, не все стерплю я!
— Ах, для тебя, дитя, позволь,
Вот эту звездочку сорву я.
— Когда б я был собачкой сам...
— О, мрак, мечтам благоприятствуй, Позволь обнять любезных дам...
— Как смели вы... — Ба, месяц, здравствуй!
Перевод В. Брюсова
105


Дополнения
НА ТРАВКЕ
Аббат заврался. — Ты парик Смахнешь, маркиз: ты слишком пылок. Ах, кипрское! — Но в этот миг Ваш, Камарго, вкусней затылок!
— Мой пламень... — До-ре-ля-ми-соль.
— Ты дрянь, аббат, как погляжу я.
— Красотки! умереть мне, коль Звезды вам с неба не сдеру я!
— Ах, стать бы той собачкой! — Да! Пастушек наших беспощадно Целуем всех! — Ну, господа?
— До-ми-соль. — А, луна! Досадно!
Перевод Г. Шенгели
ПИКНИК
— Маркиз, поправьте свой парик!
— Ты пьешь? — Аббат не знает меры.
— О, Камарго, один лишь миг!
Ваш поцелуй пьяней мадеры!
— До, ре, ми, фа... Я жизнь отдам!
— Аббату лучше снять сутану.
— На все готов для милых дам,
Я с неба звезды вам достану.
106


Галантные празднества
— Позволь тебя любить, позволь Твоею быть собачкой! — Бросьте!
— Пастушки к пастушкам! Ми, соль...
— А, и луна пришла к нам в гости!
Перевод В. Левика
НА ТРАВКЕ
Не ври, аббат! — Маркиз, ого! Парик твой на бок сполз от жара.
— Ах, шейка ваша, Камарго, Послаще кипрского нектара!
Я воспылал... — До, ми, ля, соль!
— Да не срами, аббат, сутану!
— Умру, сударыня я, коль Звезду вам с неба не достану!
Болоночкой хочу я стать...
— Пастушке каждой предпочтенье Окажем нынче! — Эка стать!
Эге, Луна! Мое почтенье!
Перевод С. Петрова
107


Дополнения
АЛЛЕЯ
В пышных бантах и лентах почти утопая, нарумянясь, как в давние дни рококо, по аллее тенистой, тихонько ступая, вдоль скамеек замшелых проходит легко и, жеманясь чуть-чуть и лукаво мигая, словно дразнит опять своего попугая. Волочится лазурный, со шлейфом, роброн, пальцы хрупкие в кольцах тяжелых, а веер, нервно стиснутый, ей как бы в яви навеял сон о неге амурной, прельстительный сон.
— Белокурая. Словом, такая пастушка!
Ротик розовый, пухлый. А носик у ней гордо вздернут. Сама же нежнее, чем мушка, от которой улыбка простушки — умней.
Перевод С. Петрова
В АЛЛЕЕ
Колыша бантами, румянами алея,
Пастушкою Ватто, изящна и стройна,
Среди густой листвы по сумрачной аллее Проходит меж скамей, поросших мхом, она С гримаской на лице — как будто перед нею Забавный попугай, что ей всего милее.
Синеет длинный трен, а веер-вертопрах Порхает в пальчиках, унизанных перстнями,
108


Галантные празднества
И грезит наяву она такими снами,
Что вожделение мерцает на устах.
Блондинка. Тонкий нос, прелестный, как
игрушка,
И пухлый влажный рот безмолвно говорят О спеси. Вся она — изысканней, чем мушка, Которой оживлен ее наивный взгляд.
Перевод И. Русецкого
НА ПРОГУЛКЕ
Деревья, хрупкие под небом нежным, Глядят с улыбкою на крылья пол, Которые легко струит Эол;
Во след костюмам ярким и небрежным
Он слабо морщит скромный водоем,
И солнца свет, едва смягченный тенью, Обязанной коротких лип сплетенью, Нисходит вниз в мерцанье голубом
К ногам лжецов отменных и виновниц Неверности мужской, кому под стать Мы любим безмятежно поболтать, Поддразнивая мнительных любовниц,
109


Дополнения
Чтоб те неуловимою рукой Пощечины дарили; вот так мена! — Миниатюрный ноготок мгновенно Целуем мы, но дерзости такой
Нам ни за что кокетка не прощает, И нас за то карает жесткий взгляд, С которым вряд ли согласиться рад Веселый рот, что милость обещает.
Перевод В. Левика
НА ПРОГУЛКЕ
На бледном небе деревья так хрупки, Они с улыбкой, кажется, следят,
Как наши платья светлые летят Средь них, легки, словно крылья голубки.
И ветерок чуть рябит мелкий пруд,
И солнца свет, что немного слабее В дымке листвы на липовой аллее, Голубоват, что так просится тут.
А мы, кокетки, лгуны записные (Сердца нежны, но клятвам неверны), Беседой тонкою увлечены.
Порой в ответ на колкости иные
110


Галантные празднества
Ладонь почти бесплотная дает Пощечинку, но в обмен пятикратно Несет на кончиках пальцев обратно Лишь поцелуи. Такой поворот
Дерзок не в меру, и тотчас ответом И наказаньем служит хладный взор, Но помогает оттенить укор Гримаска добродушная при этом.
Перевод И. Булатовского
В ГРОТЕ
Убью себя у ваших ног!
Ибо мое безмерно горе,
Тигрицу страшную гирканского нагорья Здесь ярочкой я счесть бы мог.
Жестокая, своей рукою —
А ей повержены в бою Сам Кир, сам Сципион — я оборву мою Жизнь тяжкую с ее тоскою.
Ах, чтоб увидеть райский сад,
Не нужен мне и меч мой хладный.
Амур не мне ль пробил стрелою беспощадной То сердце, что смутил ваш взгляд?
Перевод В. Левика
111


Дополнения
ПРОСТОДУШНЫЕ
С высоким каблучком шелков сражались
сборки,
Нередко стебелек иль ветра легкий всплеск Покров с ноги срывал — и щиколотки блеск, Подмеченный, дарил нам глупые восторги.
Комар ревнивою иглой своей подчас Терзал живую плоть прелестной чародейки,
И вспыхивали вдруг под сенью веток шейки — То было пиршество безумных юных глаз.
День уходил меж тем, двусмысленный, осенний. Красавицы, ища опоры наших рук,
Такие тайны нам вверяли вполуслух,
Что сердце до сих пор трепещет в изумленье.
Перевод В. Левика
КОРТЕЖ
Мартышка в куртке парчовой Резвится, скачет перед Нею, Кто мнет затянутой своею Рукой платочек кружевной,
Покуда, от натуги красный, Ей негритенок шлейф несет,
112


Галантные празднества
Следя, исполненный забот,
За каждой складкою атласной.
И обезьяна, средь проказ,
Не сводит взора с груди белой, — Сокровища, какое смело Нагой божок бы смял тотчас.
А негритенок-плут порою Повыше норовит поднять Свой пышный груз, чтоб увидать То, что в ночах пьянит мечтою.
Она ж проходит лестниц ряд,
Глядя без всякого смущенья На дерзостное восхищенье Своих вполне ручных зверят.
Перевод Г. Шенгели
РАКОВИНЫ
Всем раковинам, украшавшим грот,
Где мы с тобой встречались по условью, В моих мечтах приходит свой черед.
Одна из них, окрашенная кровью, Воспроизводит пламенный порыв, Когда вдвоем пьянеем мы любовью.
113


Дополнения
Другая, розовое с белым слив, Напоминает мне твою усталость,
Когда я насмехаюсь, счастье скрыв.
У третьей есть изящество и малость Твоих ушей; та, словно грудь, бледна; У этой — губ ласкающая алость.
Но все ж меня смущала лишь одна.
Перевод В. Брюсова
РАКОВИНЫ
В любой ракушке в стенках грота,
Где мы любовь свою таим,
Найдешь особенное что-то:
В той — пурпур наших душ, каким И кровь пылает в те мгновенья,
Когда с тобою мы горим;
В другой — та бледность и томленье, Когда ты сердишься слегка На смех мой после упоенья;
114


Галантные празднества
В той — нежность твоего ушка; Затылок сочный твой вон с тою Схож, с розовой, без завитка.
Но я весьма смущен одною.
Перевод Г. Шенгели
НА КАТКЕ
Взаимно обманули мы Друг друга кознями, и это, Мадам, затем, что нам умы Волненьем уязвило лето.
Еще весна, коль не совру И в верном свете видит вещи Мой глаз, нам спутала игру — Но, право же, не так зловеще!
И то: весной эфир так чист,
Что розы — их не беспричинно Амур сует под каждый лист — И пахнут и глядят невинно.
И, нечто резкое струя,
Сирень напрасно осаждает Ваш разум, пряная струя Вас веселит, не возбуждает.
115


Дополнения
Зефир, насмешливый чуть-чуть, Прочь гонит все, что вас дурманит И угнетает, так что грудь Молчит и даже ум не занят.
И радостные до небес,
Пять чувств ликуют без изыску,
Одни, совсем одни и без
Того, чтоб мозг подвергнуть риску.
Вы помните, мадам, увы,
Те времена небес неярких, Прохладных поцелуев и Чувств неглубоких и нежарких.
Благожелательность лия,
Избавлены от исступлений,
Как наслаждались вы и я Без радостей и — огорчений!
Миг счастья! Но прощай, апрель И май. Уж лето нас недужит. Ветров тяжелых страстный хмель Нам головы внезапно кружит.
Цветы пунцовые экстаз Несут нам в запахах отборных,
И с веток сыплются на нас Десятки проповедей черных.
116


Галантные празднества
И разоряют нас дотла!
Но что за дикая причуда Едва с ума нас не свела,
Здесь зной свирепствовал покуда!
То смех, то эти слезы вдруг, Печали влажные, припадки, Неясные пожатья рук,
И боже мой — как мысли шатки!
Но осени счастливый дух — Холодных дней, ветров суровых — Нас поправляет, прост и сух,
От всех привычек нездоровых.
И резко возвращает нас К разумности благопристойной Меня — из рыцаря на час,
Вас — из возлюбленной достойной.
Мадам, не март ли впереди?
Уж спорщики на нас не ставят.
Не правда ли — того гляди Другие санки нас обставят.
Ладони в муфту и вперед! Держитесь крепче и помчались — И нас цветами уберет Фаншон, как все б ни изощрялись!
Перевод В. Левика
117


Дополнения
МАРИОНЕТКИ
Полишинель и Скарамуш —
Беседа двух несчастных душ, Бредущих в зыбком лунном блеске.
Болонский врач, зловещий шут Задумчиво среди цикут Рвет травы в черном перелеске.
Красотка дочь его тайком В беседку полунагишом Прокралась и испанца ищет —
Корсара жгучего, о чьей Печали томный соловей Там не жалея глотки свищет.
Перевод В. Левика
ЦИТЕРА
Беседка меж ветвей укромных, Что с ведома бутонов скромных Приютом сделалась услад.
118
Здесь лета легкое дыханье Смешало роз благоуханье И пудры нежный аромат.


Галантные празднества
Как обещал прелестный взгляд, Она смела. Рот не украдкой Томит чудесной лихорадкой.
Как муки голода велят,
Амуру неподвластной страсти, Шербетом запиваем сласти.
Перевод В. Левика
В ЛОДКЕ
Звезда вечерняя пуглива;
Вода черней; гребец огниво В кармане ищет торопливо.
— Смелей! Теперь иль никогда!
И руки я сую туда,
Куда желаю, господа! —
Атис, бренча струной гитарной, Вонзает в Хлою взор коварный, А ей — хоть что, неблагодарной.
Аббат, незрим в вечерней мгле, Стал исповедовать д’Эгле; Виконт сидит, как на игле.
119


Дополнения
Но вот и диск поднялся лунный, И челн, веселый, легкий, юный, Скользит мечтательной лагуной.
Перевод Г. Шенгели
ФАВН
Плешивый фавн из темной глины, Плохой конец благих минут Вещая нам, среди куртины Смеется дерзко, старый плут,
Над тем, что быстрые годины Нас к этим праздникам ведут,
Где так грохочут тамбурины,
Но где кручины стерегут.
Перевод Ф. Сологуба
ФАВН
Фавн-старичок из терракоты Среди лужайки щурит глаз, Предвозвещая нам заботы, Когда умчится светлый час
120


Галантные празднества
Меланхолической дремоты, Застигшей тут заблудших нас, И чьи сменялись повороты Под тамбуринов грубый бас.
Перевод Г. Шенгели
САТИР
Седой сатир из терракоты Косит на нас с лужайки глаз, Суля нам черные расчеты За миг, который мил для нас,
Который свел нас без заботы, Как двух паломников, в тот час, Когда звенят, как бубна взлеты, Минуты, в буйном танце мчась.
Перевод С. Петрова
МАНДОЛИНА
Те, что дарят серенады,
Те, что слушают прилежно, Проводят часы услады В зарослях, веющих нежно.
121


Дополнения
Вот с Амандой на скамейке Тирсис. Вот Клитандр вечный, А там — Дамис, он злодейке Свой стих посвящает беспечный.
В коротких камзолах атласных,
В платьях со шлейфом длинным Средь голубых теней, неясных, Бредом схвачены невинным,
Закружились под луною, Бледно-розовой, и пьяной Мандолины болтовнею,
Веселой и непрестанной.
Перевод И. Булатовского
ПИСЬМО
Далек от ваших глаз, сударыня, живу В тревоге я (богов в свидетели зову); Томиться, умирать — мое обыкновенье В подобных случаях, и, полный огорченья, Иду путем труда, со мною ваша тень,
В мечтах моих всю ночь, в уме моем весь день. И день и ночь во мне восторг пред ней не
стынет.
122


Галантные празднества
Настанет срок, душа навеки плоть покинет,
Я призраком себя увижу в свой черед,
И вот тогда среди мучительных забот Стремиться буду вновь к любви, к соединенью, И тень моя навек сольется с вашей тенью!
Теперь меня, мой друг, твоим слугой считай. А вот твое: твой пес, твой кот, твой попугай — Приятно ли тебе? Забавят разговоры Всегда ль тебя, и та Сильвания, которой Мне б черный глаз стал люб, когда б не синь
был твой,
С которой слала ты мне весточки порой,
Все служит ли тебе наперсницею милой?
Но, ах, сударыня, хочу владеть я силой Завоевать весь мир, чтобы у ваших ног Сложить богатства все несметные в залог Любви, пыланиям сердец великих равной, Достойной той любви, во тьме столетий
славной.
И Клеопатру встарь — словам моим
внемли! —
Антоний с Цезарем любить так не могли.
Не сомневайтеся, сумею я сражаться,
Как Цезарь, только бы улыбки мне дождаться. И, как Антоний, рад к лобзанью убежать.
123


Дополнения
Ну, милая, прощай. Довольно мне болтать. Пожалуй, длинного ты не прочтешь посланья, Что ж время и труды мне тратить на писанья?
Перевод Ф. Сологуба
КОЛОМБИНА
Леандр, идиот,
Пьеро, что берет Куст с маха В блошином прыжке,
Кассандр в клобуке Монаха,
С ними тут как тут Арлекин, сей плут С опаской Прячет про запас Пару ярких глаз Под маской.
— До, ми, соль! — весь сброд Пляшет и поет,
Толпится,
Но перед собой Смотрит с миной злой Девица,
124


Галантные празднества
Чей порочный взгляд, Как глаза котят Опасный,
От нескромных уст Охраняет бюст Прекрасный.
Бег светил влечет! Длится их поход За счастьем.
О, скажи, к каким Мрачным или злым Ненастьям.
Жуткое дитя, Подобрав шутя Бесшумных Юбок легкий шелк, Увлекает полк Безумных!
Перевод В. Левика
РАЗБИТЫЙ АМУР
Ночною бурею разбит Амур... Стоял Он в парке там, где лип старинных тень, Натягивал свой лук и помнил, как в тот день Мечтами странными нам душу волновал.
125


Дополнения
Разбит он бурею и, с ветерком играя, Пылинки мрамора кружатся, и как грустно На цоколе искать ту надпись, что искусный Художник начертал, и скрыла тень густая.
Так грустно! пьедестал белеет, одинок, Осиротелый и, заснувшее едва,
Мне горе шепчет вновь знакомые слова Про одиночество, про неизбежный рок.
Ах, грустно! даже ты, не правда ли, картиной Печальной смущена, а взор твой шаловливый Следит за бабочкой пурпурной, что извивы Чертит над мрамором, порхая над куртиной.
Перевод М. Авиновой
АМУР НА ЗЕМЛЕ
Сегодня ночью ветер тягостный и хмурый В аллее самой темной и пустой,
Блуждая, сбросил с пьедестала хитрого Амура, Коварного Амура с тоненькой стрелой.
Вчера мы целый день о той стреле мечтали, А ветер сбросил статую. Едва-едва В тени дерев на опустевшем пьедестале Мы разбираем стертые почти слова.
126


Галантные празднества
О, мысли грустные, одна другой грустнее... Себя я вижу одиноким и пустым,
Как этот пьедестал в заброшенной аллее, Перед которым мы сейчас вдвоем стоим.
О, грустно это! Даже ты грустить готова, Почти растроганная... Но исподтишка Ты весело глядишь на ярко-золотого Играющего над цветами мотылька.
Перевод И. Эренбурга
В ТИШИ
Здесь, где сумрак словно дым, Под навесом из ветвей, —
Мы молчаньем упоим Глубину любви своей.
Наши души и сердца,
И волненье наших снов Мы наполним до конца Миром сосен и кустов.
Ты смежишь глаза в тени, Руки сложишь на груди...
Все забудь, все отгони,
Что манило впереди.
127


Дополнения
Пусть нас нежно убедит Легкий ветер, что порой, Пролетая, шелестит Порыжелою травой.
И когда с дубов немых Вечер строго ниспадет, Голос всех скорбей земных, Соловей нам запоет.
Перевод В. Брюсова
ПОД СУРДИНКУ
Лес как будто застыл, Полумрак и покой.
Наш горячечный пыл Мы зальем тишиной,
И безмолвная ель, Сонно шепчущий дуб Выпьют медленно хмель Наших душ, наших губ.
Молча руки скрести, Тихо веки сомкни,
Ни о чем не грусти,
Все забудь и усни.
128


Галантные празднества
Ветер чуть шевельнет Волны ржавые трав,
И вздохнет, и замрет,
Нас с тобой укачав.
А когда огоньки
Ночь зажжет меж ветвей, —
Голос нашей тоски —
Запоет соловей.
Перевод Э. Линецкой
ПОД СУРДИНКУ
В полусумраке дневном Успокоясь под листвой,
Мы любовь свою сольем С глубокой тишью лесной.
Сердца свои растворим,
Нашей страсти распев,
Средь сосен, томных, как дым, И земляничных дерев.
Руки скрести на груди,
Веки устало сомкни,
Сердце свое не буди,
Все из него прогони.
129


Дополнения
Мы тихо уснем с тобой Под ветром, что неги полн И гонит к ногам прибой Газоновых рыжих волн.
Когда, почернев, дубы Пошлют нам вечер с ветвей, Песню нашей злой судьбы Заголосит соловей.
Перевод И. Булатовского
COLLOQUE SENTIMENTAL
Забвенный мрак аллей обледенелых Сейчас прорезали две тени белых.
Из мертвых губ, подъяв недвижный взор, Они вели беззвучный разговор;
И в тишине аллей обледенелых Взывали к прошлому две тени белых:
«Ты помнишь, тень, наш молодой экстаз?»
— «Вам кажется, что он согрел бы нас?»
— «Не правда ли, что ты и там все та же, Что снится тень моя тебе?» — «Миражи».
— «Нет, первого нам не дано забыть Лобзанья жар... Не правда ль?» — «Может
быть».
130


Галантные празднества
— «Тот синий блеск небес, ту веру в силы?»
— «Их черные оплаканы могилы».
Вся в инее косматилась трава,
И только ночь их слышала слова.
Перевод И. Анненского
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
В старинном парке ветер выл осенний.
В старинном парке тихо шли две тени.
Их губы скорбны, мертвен блеск зрачков, Чуть слышен лепет их печальных слов.
В старинном парке ветер выл осенний.
О прошлом в парке лепетали тени.
— Ты наше счастье помнишь ли, в былом?
— Зачем я буду вспоминать об нем?
— О, миг единственный был нами прожит, Когда в лобзаньи мы слились. — Быть может.
— На голос мой дрожишь ли ты в ответ? Всегда ль меня ты в грезах видишь? — Нет.
— Цвела надежда, было небо сине.
— Надежды нет, и мы вдвоем в пустыне.
131


Дополнения
Так шли они меж зыблемых овсов,
И только ночь внимала звукам слов.
Перевод В. Брюсова
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
В осенней мгле деревья чуть дрожат,
Две тени там прошли в пустынный сад.
Их взор угас и губы помертвели,
Доносятся слова их еле-еле.
В осенней мгле застыл старинный сад,
Два призрака о прошлом говорят.
— Восторг любви ты помнишь? как согрета Им жизнь была! — Зачем мне помнить это?
— При имени моем, душа в ответ Трепещет ли твоя как прежде? — Нет.
— Как билось сердце страстно и тревожно, Как сладко поцелуй томил! — Возможно.
— Надежд блаженство! о, небес лазурь!
— Навеки скрыл их прах осенних бурь.
Так шли они... Трава едва шуршала,
И только ночь их шепоту внимала.
Перевод М. Авиновой
132


Галантные празднества
СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ РАЗГОВОР
В покинутом парке, печальном, пустом,
Две скорбные тени проходят вдвоем.
Глаза их погасли, уста побледнели,
Их тихие речи звучат еле-еле.
В покинутом парке, печальном, пустом,
Две тени, встречаясь, грустят о былом.
— Скажи мне, ты помнишь ли счастья былое?
— Зачем вы хотите, чтобы помнил его я?..
— Душа моя снится тебе, и тогда,
Скажи мне, ты плачешь во сне? — Никогда.
— О, прошлая радость тебя не тревожит И первых признаний восторги? — Быть
может...
— И синее небо и вера в сердцах?
— Но вера исчезла в ночных небесах...
Так тихо проходят две скорбные тени,
И ночь только слышит их речи сомнений.
Перевод И. Эренбурга
133


Дополнения
ЧУВСТВИТЕЛЬНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ
В старинном парке, в ледяном, в пустом, Два призрака сейчас прошли вдвоем.
Их губы дряблы, взор померк, и плечи Поникли, — и едва слышны их речи.
В старинном парке, в ледяном, в пустом, Две тени говорили о былом.
— Ты помнишь ли, как счастье к нам
ласкалось?
— Вам нужно, чтоб оно мне вспоминалось?
— Все ль бьется сердце моему в ответ? Все ль я во сне тебе являюсь? — Нет.
— Ах, был же миг восторга небывалый, Когда мы губы сблизили? — Пожалуй.
— О, блеск надежд! о, синева небес!
— Блеск в небе черном, побежден, исчез.
Так в бурьяне они брели устало,
И только полночь их словам внимала.
Перевод Г. Шенгели
134


Галантные празднества
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ БЕСЕДА
Холодный парк, унынье, запустенье.
Два существа бредут неясной тенью.
Глаза тусклы, походка их мертва,
И чуть слышны невнятные слова.
Холодный парк, унынье, запустенье.
Два призрака бормочут о цветенье.
«Ты помнишь радость тех далеких дней?» — «Зачем вы, право, вспомнили о ней?» —
«Мысль обо мне в тебе рождает трепет, Былой восторг?» — «О нет», — неясный
лепет.
«Дни счастья! Разве можно их забыть!
Ты помнишь губ слиянье?» — «Может
быть». —
«Рвалась надежда к небесам просторным». — «Она исчезла в этом небе черном».
Меж диких трав они тащились прочь,
И их слова слыхала только ночь.
Перевод М. Миримской
135


Дополнения
ЧУВСТВИТЕЛЬНАЯ БЕСЕДА
В саду, где стужей веет от земли,
Два привиденья только что прошли,
Глаза мертвы, давно уста увяли.
Расслышать можно шепот их едва ли.
Двум призракам напомнил старый сад О том, что было много лет назад.
— Ты помнишь наши прежние свиданья?
— Помилуйте, к чему воспоминанья?
— Тебе я снюсь? Трепещешь ты в ответ, Когда мое раздастся имя? — Нет.
Блаженство наше было столь безмерно.
Мы целовались... Помнишь?.. — Да, наверно.
— Надежда, как лазурь, была светла.
— Надежда в черном небе умерла.
В полях туманных призраки пропали.
Их слышал только мрак... И то едва ли.
Перевод В. Микушевича


ДОБРАЯ ПЕСНЯ
I
На солнце утреннем пшеница золотая Тихонько греется, росой еще сверкая.
Ночною свежестью лазурь еще ясна. Выходишь из дому, хоть незачем; видна На волнах зыбких трав, текущих вдаль, желтея, Ольхами старыми обросшая аллея.
Дышать легко. Порой, слетавши в огород, Соломинку несет пичужка или плод;
За нею по воде мелькание отсвета.
Вот всё.
Мечтателю мила картина эта,
Внезапной ласкою обвившая мечты О счастьи радостном, о чарах красоты, Взлелеявшая вновь и нежные напевы,
И ясный блеск очей — весь облик юной девы, Которой жаждет муж, которую поэт Зовет обетами, — пусть им смеется свет, Подруга наконец нашлась, которой вечно Душа его ждала, тоскуя бесконечно.
Перевод Ф. Сологуба
137


Дополнения
I
Сияет над землей рассветное светило,
Хлеба незрелые оно позолотило.
Лазурь еще полна прохладою ночной. Выходишь, чтоб пройтись, и цели нет иной. Речушка в камышах бурчит водой зеленой, Унылая ольха стоит с поникшей кроной.
Всё жарче. Воздух тих, недвижим и горяч. Солому из плетня проносит в клюве грач,
И очертанья крыл рисуются водою.
И всё.
Но до чего приятны мне порою Бесхитростный пейзаж, простая красота!
И просыпается опять во мне мечта, Воспоминание о счастье безмятежном,
О милой девушке, виденье белоснежном,
Что нежной поступью приходит в каждый сон. И улыбаюсь я, в мечтанья погружен О той Единственной, кто послан мне как
милость,
По ком я слезы лил, по ком душа томилась.
Перевод М. Миримской
138


Добрая песня
II
Она прелестна в свете нежном Весны шестнадцатой своей Чистосердечьем безмятежным Еще невинных детских дней.
Очами райского мерцанья Она умеет, — хоть о том Не думает, — зажечь мечтанья О поцелуе неземном,
И ей не трудно ручкой нежной,
В которой птичке негде сесть,
Внезапно сердце в безнадежный, Неразрушимый плен увесть.
Идет на помощь светлый разум Душе возвышенной; она Умна и непорочна разом,
Значенья речь ее полна.
И если жалости не будит Безумство в ней, а веселит,
Зато она любезней будет,
И даже дружбой подарит,
И даже, может быть, — кто знает! — Любовью смелого певца,
Что под окном ее блуждает И ждет достойного венца
139


Дополнения
Для песни, — милой иль противной! — В которой непритворно он Изобразил недуг наивный Того, кто пламенно влюблен.
Перевод Ф. Сологуба
IV
Так как брезжит день, и в близости рассвета, И в виду надежд, разбитых, было, в прах,
Но сулящих мне, что вновь по их обету Это счастье будет все в моих руках, —
Навсегда конец печальным размышленьям, Навсегда — недобрым грезам; навсегда — Поджиманью губ, насмешкам, и сомненьям,
И всему, чем мысль бездушная горда.
Чтобы кулаков не смела тискать злоба.
Легче на обиды пошлости смотреть.
Чтобы сердце зла не поминало. Чтобы Не искала грусть в вине забвенья впредь.
Ибо я хочу в тот час, как гость лучистый Ночь моей души, спустившись, озарил, Ввериться любви, без умиранья чистой Именем за ней парящих добрых сил.
140


Добрая песня
Я доверюсь вам, очей моих зарницы, За тобой пойду, вожатого рука,
Я пойду стезей тернистой ли, случится, Иль дорога будет мшиста и мягка.
Я пройду по жизни непоколебимо Прямо за судьбой, куда глаза глядят.
Я ее приму без торга и нажима.
Много будет встреч, и стычек, и засад.
И коль скоро я, чтоб скоротать дорогу, Песнею-другою спутнице польщу,
А она судья, мне кажется, не строгий, Я про рай иной и слышать не хочу.
Перевод Б. Пастернака
IV
Растет и ширится, алея, свод небесный, Взахлеб заутреню звонят колокола,
И ночь холодную сменил рассвет чудесный, И крылья новые надежда обрела.
Нет больше недругов с набыченными лбами, Нет мыслей тягостных, отравы горьких снов, Мы не противники с поджатыми губами И изощренностью в упор разящих слов.
141


Дополнения
Исчезли ненависть, и боль, и раздраженье На мракобесие и злобу дураков,
Нет найденных в вине веселья и забвенья — Плодов отчаянья и сжатых кулаков.
И я хочу с тобой, создание из света, Сплетенье грации, улыбки, доброты,
Любовью первою пронзившее поэта,
Я так хочу с тобой уйти из темноты!
Пусть буду я ведом прекрасными глазами, Хочу почувствовать горячих рук уют,
Каким бы ни был путь — забитым ли камнями Или ромашками тропинки запоют.
Войдем мы в мир большой светло и
простодушно,
Своей счастливою ведомые судьбой,
Без слез, без ревности, походкою воздушной, Путем веселых битв легко пойдем с тобой.
И будет нас качать неспешная дорога,
И песню добрую я для тебя спою,
Внемли доверчиво и мне подпой немного, Пускай покажется, что мы уже в раю.
Перевод М. Миримской
142


Добрая песня
V
Пока еще ты не ушла, Звезда, бледна в тумане,
— Перепела
Поют, поют в тимьяне. —
Брось на поэта, в чьих очах Огни любви зардели,
— В дневных лучах Вот жаворонка трели, —
Твой взор, который поглотит Заря лазурью неба.
— Восторг царит
Над зрелой нивой хлеба. —
Зажги мечту мою потом Над дальним, дальним долом,
— Роса кругом
В сверкании веселом. —
Над спящей милою моей В пленительном покое.
— Скорей, скорей:
Вот солнце золотое!
Перевод Ф. Сологуба
143


Дополнения
V
Ах! Пока, звезда денницы,
В свет дневной ты не ушла, (Из пшеницы Чу, кричат перепела.)
Обрати свой взор к поэту, Посмотри в мои глаза!
(Мчатся к свету Жаворонки в небеса.)
Поспеши: твое сиянье Быстро меркнет в синеве, — (Стрекотанье,
Шум ликующий в траве!)
И, прочтя, чем думы полны, Разгадав все тайны грез, — (Словно волны,
С ветром зыблется овес.)
Прошепчи о всем нежнее Там, где милой снится сон... (О, скорее!
Вот уже вспыхнул небосклон!)
Перевод В. Брюсова
144


Добрая песня
V
Пока еще не зашла,
Пока ты дрожишь в тумане,
— Перепела
Протяжно кричат в тимьяне.
Звезда моя, брось свой взгляд Бледнеющий на поэта...
— Уже звенят
И жаворонки с рассвета.
Брось взгляд свой — уже восток С краев зарумянил небо.
— Какой восторг
В полях над раздольем хлеба!
Потом мне открой глаза На даль — как она далёка!
— Горит роса,
В лугах занялась осока.
На даль, где в лучах зари Спит милая, — тише, тише.
— Смотри, смотри,
Вот солнце встает! Смотри же!
Перевод О. Чухонцева
145


Дополнения
V
Тает ночь, в белесой рани Гасит звезды небосвод.
На тимьяне Перепелок хор поет.
Трепещи вокруг поэта,
Чьи глаза полны любви,
В море света, Жаворонок, уплыви.
Сумасшедше, необъятно Синь в глазах растворена. Как приятно
Петь в полях среди зерна!
За тобой пошлю я мысли, Пусть сияют вдалеке.
Вон повисли,
Блещут росы на стожке.
Знаю, ты еще не встала, А пора, голубка, сбрось Одеяло:
Солнце золотом зажглось. Перевод М. Миримской
146


Добрая песня
VI
Ночною луною Бледны леса,
И под листвою Все голоса Несутся, тая...
О, дорогая.
Пруда отсветы — Стекла разлив.
Там силуэты От черных ив И ветра слезы...
Вот час для грезы.
В дыханьях нежных Идет покой С высот безбрежных Горы ночной,
Где звезд мерцанья...
Час обаянья.
Перевод Ф. Сологуба
147


Дополнения
VI
И месяц белый В лесу горит,
И зов несмелый С ветвей летит,
Нас достигая...
О, дорогая!
Там пруд сверкает (Зеркальность вод!) Он отражает Весь хоровод Кустов прибрежных...
Час сказок нежных.
Глубокий, полный Покой и мир Струит, как волны,
К земле — эфир, Весь огнецветный...
О, миг заветный!
Перевод В. Брюсова
148


Добрая песня
VI
Луна белеет Сквозь сеть ветвей, Звенит и млеет Там соловей, Изнемогая...
О дорогая...
И в лоне томном Зеркальных вод Трепещет сонно Деревьев свод,
Чуть отражаем...
О, помечтаем!..
К нам мир нисходит И тишина
С равнин, где водит Всю ночь луна Свой круг чудесный...
О, час прелестный!
Перевод М. Авиновой
149


Дополнения
VI
Свет луны туманной Серебрит леса.
И стихают странно, Где-то замирая,
Птичьи голоса.
Нежная, родная!
И под ветром мрачным Тихо и лениво Над прудом прозрачным Скорбною листвою Наклонилась ива. Погрусти со мною!
Помечтаем вместе,
С высоты небесной К нам доходят вести Мира и прощенья.
Это миг чудесный,
Это миг забвенья!
Перевод И. Эренбурга
VI
150
Белой луною Дышат леса;
С веток волною


Добрая песня
К нам голоса Льнут, опьяняя...
О, дорогая!
В глади зеркальной, Странно черна,
Ива печально Отражена,
С ветровым стоном...
Грезить дано нам!
С радужно-нежной Звездной игрой Кроткий, безбрежный Сходит покой С тверди небесной...
О, час прелестный!
Перевод Г. Шенгели
VI
В ветвях, как в сетке, Луны ладья...
На каждой ветке Песнь соловья В ночи без края...
151


Дополнения
О, дорогая!
Во тьме сверкает И меркнет пруд И отражает,
Свивая в жгут,
Ив очертанья...
О, час мечтанья!
Чуть слышно дышит Мир голубой. Нисходит свыше На нас с тобой Покой небесный.
О, час прелестный!
Перевод А. Эфрон
VI
Белый в дубровы свет пролился.
Ветви — как зовы, как голоса, манят, вздыхая:
О дорогая!
152


Добрая песня
В глуби зеркальной медленных вод ивы печальный призрак плывет, ветром качаем.
Сядь, помечтаем!
Нежная пала вкруг тишина, чище опала блещет луна в выси небесной.
О час чудесный!
Перевод С. Петрова
VI
На небе блестящая Белая луна,
Из лесу звенящая Песенка слышна. Радость нетаимая...
О, моя любимая!..
Зеркало овальное — Сонный водоем. Тополя печальные
153


Дополнения
Отразились в нем.
Смутных теней таянье.
Сбывшиеся чаянья!
Отдых всеобъемлющий Нам с тобою шлет Этот чутко внемлющий, Зрячий небосвод В тихом звездном шелесте.
Час безмерной прелести.
Перевод Э. Липецкой
VI
Леса опушка, Светит луна.
Что ни пичужка — Нота одна В музыке мая.
О дорогая!
Ветер тоскливый, Бьется вода, Смотрятся ивы В лоно пруда, Долгие тени.
154


Добрая песня
Час сновидений.
Тихая нежность Сходит на лес,
Мир, безмятежность Смотрят с небес Пестрой звездою.
Время покоя.
Перевод М. Миримской
VII
Стремглав летит пейзаж в окне вагонном. Поля, холмы, равнины — с небосклоном, Деревьями, рекой, стадами коз —
Напор движенья валит под откос,
И вспять летят, покорные лавине,
Столбы и струны телеграфных линий.
Все гуще запах гари. Лязг и рев,
Как будто рядом рвется из оков Дух преисподней, злобен и бессилен.
И вдруг над ухом словно ухнет филин — Что мне до этого? В глазах она,
Знакомый облик, радость, белизна, И полон слух речами дорогими,
155


Дополнения
И звонкое, пленительное имя Проходит, словно стержень бытия, Сквозь жесткий ритм вагонного житья.
Перевод Э. Линецкой
VII
Пейзаж качается в проеме занавески,
Несутся за окном леса и перелески,
Озера, и холмы, и хлебные поля,
И телеграфный столб рисует вензеля,
Летя, и падая в круженье окаянном,
И снова мчась вперед в своем аллюре пьяном.
Смесь дыма и огня, кипит в котле вода,
И вой стоит такой, как будто бы сюда Согнали пленников и хлещут плетью длинной; И вдруг пронзительный и долгий крик совиный.
Ну что ж, да будет так, я все снести смогу, Пока видение стоит в моем мозгу,
Мой ангел кротости в накидке белокрылой;
И имя слышу я, и слышу голос милый,
И так мне радостно, и тают дым и чад,
И даже кажется — колеса не стучат.
Перевод М. Миримской
156


Добрая песня
XI
Я шесть недель прождал, осталось двадцать
дней!
Да! Меж тревог людских тревоги нет сильней, Нет муки тягостней, чем жить вдали, в разлуке.
Писать «люблю тебя», воображать и руки,
И губы, и глаза, часами — взор во взор — Вести лишь мысленный, безмолвный разговор С ней, кем озарено твое существованье,
И все — без отклика, и каждое желанье,
И вздох, с которым к ней прильнуть
хотел бы ты,
Вверять глухим стенам, молчанью пустоты!
Разлука! Месяцы хандры, тоски, досады!
Мы вспоминаем всё: слова, движенья, взгляды, В их тусклом хаосе на ощупь ловим нить, Которая могла б надежду возвратить,
И лишь отраву пьем в усильях бесполезных.
И вдруг язвительней, больней оков железных, Быстрее пуль и птиц, и ветра южных вод — Сомненья жалкого гнилой и горький плод, Опасный, как кинжал, который смазан
ядом, —
Рожденное одним припомнившимся взглядом, Безумье ревности охватывает нас.
157


Дополнения
Ужель она лгала? И вот, который раз, Облокотись на стол, от слова и до слова Письмо, ее письмо, прочитываешь снова И слезы счастья льешь, настолько все оно Любовью, нежностью, тоской напоено.
Ну, а потом? Потом? Быть может, изменила? Кто знает! И опять томительно, уныло Уходят в вечность дни, как сонная река.
Так что же, помнит ли? Или с другим близка? Могла ль она забыть, как пылко обещала?
И вновь, устав шагать, читаешь все сначала.
Перевод В. Левика
XII
Песня, улетай скорее,
Встреть ее и молви ей,
Что, горя всё веселее В сердце верном, рой лучей
Топит в райском озареньи Всякую ночную тень: Недоверье, страх, сомненье — И восходит ясный день!
158


Добрая песня
Долго робкая, немая,
Слышишь? В небе радость вновь, Словно птичка полевая,
Распевает про любовь.
Ты скажи в краю далеком,
Песнь наивная моя, —
Встречу лаской, не упреком, Возвратившуюся я.
Перевод Ф. Сологуба
XII
Песенка, лети скорее Прямо к милой и кричи:
«В сердце верном всё сильнее Разгораются лучи».
Свет любви рассеял муку, Разогнал печали тень, Недоверье, страх и скуку,
И настал великий день!
Прежде робкий, голос звонок, Радость рвется в небосвод И, как вольный жаворонок,
В синеве уже поет.
159


Дополнения
Песня счастья, зов весенний! Полети навстречу той,
Кто вернется без сомнений И останется со мной.
Перевод М. Миримской
XIII
Вчера среди ничтожных разговоров Мои глаза искали ваших взоров;
Ваш взор блуждал, ища моих очей,
Меж тем бежал, струясь, поток речей.
Под звуки фраз обычного закала Вкруг ваших дум любовь моя блуждала.
Рассеянный, ловил я вашу речь,
Чтоб тайну дум из быстрых слов извлечь.
Как очи, речи той, кто заставляет Быть грустным иль веселым, открывают —
Как ни спеши насмешливою быть —
Все, что она в душе желает скрыть.
160
Вчера ушел я, полный упоенья:
И тщетная ль надежда наслажденья


Добрая песня
В моей душе обманчивый льет свет? Конечно, нет! Не правда ли, что нет?
Перевод Ф. Сологуба
XIV
Тесный светлый круг под лампой; очага
мерцанье;
На ладонь виском прилягу; тихое мечтанье; Взор, блуждающий в лазури ненаглядных глаз; Час дымящегося чая, книг закрытых час; Радость чувствовать душою вечера склоненье; Восхитительная томность, страстное хотенье, Чтоб упала брачной ночи сладостная тень, — Вот к чему мечтою нежной каждый Божий день Я без устали стремился месяцы, недели, —
И в отсрочках беспрестанных грезы не хладели.
Перевод Ф. Сологуба
XIV
Очаг, и тесное под лампою мерцанье;
С ладонью на виске отрадное мечтанье; Блужданье страстных глаз в лазури милых глаз; И чай дымящийся, и книг закрытых час;
И сладость чувствовать конец беседы нежной,
161


Дополнения
И томность легкая, и к вам порыв мятежный, О, тени брачные и сладостная ночь, —
Для этого мечта стремилась превозмочь Отсрочки тщетные, и к вожделенной цели Тянулись месяцы и мчалися недели.
Перевод Ф. Сологуба
XIV
От лампы светлый круг; мерцанье камелька; Мечтанья скромные, с рукою у виска,
Со взором, тонущим, любимый взор встречая; Часы закрытых книг, дымящегося чая; Усталость сладкая; сознание, что день Уже пришел к концу, что кротко будет тень До утра сторожить у брачного алькова...
Об этом грезил я, и сладко грежу снова, Через отсрочки все несу я пылкий хмель, Сердясь на месяцы, на тихий ход недель!
Перевод В. Брюсова
XIV
От лампы светлый круг, софа перед огнем,
И у виска ладонь, и счастье быть вдвоем, Когда легко мечтать, любимый взор встречая, И книгу ты закрыл, и вьется пар от чая,
162


Добрая песня
И сладко чувствовать, что день умчался прочь, И суету забыть, и встретить вместе ночь, Союзницу любви, хранительницу тайны.
Как тянется душа в тот мир необычайный, Считая каждый миг и каждый час кляня,
Из тины тусклых дней, опутавших меня.
Перевод В. Левика
XIV
Свет от лампы полоскою узкой такою! Задремавшие грезы — к ладони щекою, взгляд, который во взоре любимом поник, час горячего чая, захлопнутых книг, сладость видеть, что вечер окончен, что скоро ночь задернет и полог в алькове, и шторы и истома блаженная будет со мной.
Но увы! за всем этим гонюсь я мечтой, неустанной и нежной мечтой, а на деле только месяцы мучат да бесят недели.
Перевод С. Петрова
XIV
Камин пылающий, и в ночнике огонь, И взгляды долгие, и, у виска ладонь, Мечты блаженные о бесконечном рае,
163


Дополнения
И стопка праздных книг, и свежий запах чая, И радость оттого, что вечер у ворот И тенью свадебной к нам ночь уже идет,
И ожидание, и нежное томленье, —
Все будет для меня наградой за гоненья,
За череду моих невыносимых мук,
За боль жестоких слов, бессмысленность
разлук.
Перевод М. Миримской
XV
Почти боюсь — так сплетена Вся жизнь плененного поэта С мечтой блистающей: все лето В моей душе царит она.
Ваш милый лик воображенье Не утомляется чертить.
Вам нравиться и вас любить — Лишь в этом все мое стремленье.
И трепещу, и поражен — Простите искреннее слово, —
Что ваш единый взгляд готова Почтить душа, как свой закон,
164


Добрая песня
Что вам довольно слова, взгляда Или движенья одного,
Чтобы из рая моего
Меня повергнуть в бездну ада.
Нет, я б хотел от вас бежать, — Но пусть бы душу ожидали Неизмеримые печали,
Я не устал бы повторять,
Восторгом душу наполняя И упованьем лучших дней, Наперекор душе моей:
Я вас люблю, о дорогая!
Перевод Ф. Сологуба
XVI
Гул пьяных кабаков; грязь улицы; каштана Лысеющего лист, увядший слишком рано; Железа и людей скрежещущий хаос, — Громадный омнибус, меж четырех колес Сидящий плохо, взор, то алый, то зеленый, Вращающий кругом; рабочий утомленный, Городовому в нос пускающий свой дым Из трубки; с крыш капель; неверный по сырым
165


Дополнения
Каменьям шаг; асфальт испорченный; по краю Потоки грязные; — и это — путь мой к раю!
Перевод В. Брюсова
XVI
В трактирах пьяный гул, на тротуарах грязь, В промозглом воздухе платанов голых вязь, Скрипучий омнибус, чьи грузные колеса Враждуют с кузовом, сидящим как-то косо И в ночь вперяющим два тусклых фонаря, Рабочие, гурьбой бредущие, куря У полицейского под носом носогрейки, Дырявых крыш капель, осклизлые скамейки, Канавы, полные навозом через край, —
Вот какова она, моя дорога в рай!
Перевод Б. Лившица
XVI
Трактиров пьяный шум; по тротуарам грязь; Платаны сгорблены, под ветром оголясь; Сквозь слякоть омнибус грохочет, севший косо Скрипучим кузовом на грузные колеса, Вращая алый свой или зеленый глаз;
Рабочие, что в клуб идут и напоказ
166


Добрая песня
Полиции дымят нахальной носогрейкой; Скользота; каплет с крыш; потеют стены
клейко;
Асфальт щербатый; слизь по стокам через
край, —
Таков мой путь, а там, в конце дороги, рай!
Перевод Г. Шенгели
XVI
Попойки в кабаках, любовь на тротуарах, Когда намокший лист летит с платанов старых, Когда разболтанный, как будто сам он пьян, Железа, дерева и грязи ураган,
Вихляясь, омнибус гремит кривоколесый,
И красный глаз его дрожит во тьме белесой, И каплет с крыш, и льет из водосточных труб, Когда рабочие бредут на вечер в клуб И полицейским в нос дымят их носогрейки, Расквашенный асфальт, осклизлые скамейки, И сырость до костей, и крик вороньих стай, — Все это жизнь моя, моя дорога в рай.
Перевод В. Аевика
167


Дополнения
XVI
Панельная любовь, дешевый ресторан, Последнюю листву роняющий платан На черный тротуар, и омнибус разбитый, Визжащий на ходу, в густой грязи зарытый, Железа ржавого сплошной круговорот, Зелено-красный взгляд уставивший вперед, Рабочие, в кабак шагающие кучей,
В нос полицейскому дымя махрой вонючей, Вдоль треснувшей стены зловонный водосток, Раздавленный асфальт, расхлябанный мосток, Лачуга наверху, под крылышком у Бога, — Вот мой блестящий путь, вот в рай моя дорога.
Перевод М. Миримской
XVI
Кабацкий пьяный гам, панельной грязи смрад, Платанов без листвы сквозь мрак маячит ряд, Со скрипом омнибус проносит кузов валкий, Смерч грязи и колес, железный лом со свалки, Его зеленый глаз горит и красный глаз, Бредет рабочий люд, пуская напоказ Из носогреек дым под носом у ажана,
На стены с крыш течет, потоки беспрестанно Бегут по мостовой, в кювет и через край,
Вот ежедневная моя дорога в рай.
Перевод А. Ревина
168


Добрая песня
XVII
Не правда ли, смешны нам злоба и вражда? Простим завистников за ненависть к
счастливым.
Любовь не мстительна, спокойна и горда.
Не правда ли, идти нам шагом горделивым По светлому пути надежды и мечты Веселой поступью, и все ж неторопливым?
Два сердца верные, в единое слиты,
Восславим мы любовь, и песней соловьиной Мы будем нежность лить с утра до темноты.
И что нам гордый свет с его враждой звериной И лживой добротой? Пусть он ласкает нас Иль грубо оттолкнет небрежно-злобной миной.
Но разобьет ли он наш солнечный алмаз? Одетые в броню своей любви высокой,
Пойдем с улыбкою, не опуская глаз,
Как дети об руку, не видя козней рока,
Не прячась от судьбы, долой из царства лжи, Чтоб быть всегда вдвоем до рокового срока.
Все это будет так, не правда ли, скажи?
Перевод М. Миримской
169


Дополнения
XIX
Так это будет в летний день. В тот час Горящий полдень, радуясь со мною,
Меж шелка и атласа с кисеею,
Еще прекрасней мне покажет вас.
И синий небосвод, как ткань в палатках, Над нами, побледневшими тогда От счастья, ожиданья и стыда,
Вдруг задрожит в роскошных, длинных
складках.
Настанет вечер; всех маня ко сну, Коснется ветер свадебной вуали,
И звезд приветный взор из темной дали Поздравит тихо мужа и жену.
Перевод В. Брюсова
XIX
Пусть это будет ясным летним днем. Свидетель солнце кинет взгляд пунцовый Сквозь шелк небес, поднимете лицо вы, И нежный свет останется на нем.
170
И ляжет складками на наши лица Лазурный свод раздольно, широко


Добрая песня
И счастьем, что уже недалеко, Волненьем трепетным в них отразится.
И ночь придет, закроются цветы, Душистый воздух задрожит влюбленно, Взметнув вуаль, и звезды благосклонно Супругам улыбнутся с высоты.
Перевод М. Миримской
XX
Один, дорогою проклятой,
Я шел, не ведая куда...
Теперь твой облик — мой вожатый!
Рассвета вестница, звезда,
Едва заметная, белела...
Зарю зажгла ты навсегда!
Мой только шаг в равнине целой Звучал, и даль пуста была...
Ты мне сказала: «Дальше, смело!»
Я изнывал под гнетом зла Душой пугливой, сердцем темным... Любовь предстала и слила
Нас в счастьи страшном и огромном!
Перевод В. Брюсова
171


Дополнения
XX
Путем коварным, оробелый,
Я шел на ощупь, как больной, Ведомый вашей ручкой белой.
А в небе бледной пеленой Надежда робкая вставала.
Ваш взор был утром надо мной.
В густой тиши звучал устало Мой шаг. И голос ваш возник: «Вперед! Прошел ты слишком мало».
Ах, сердце, немощный старик,
Ты билось тяжко и уныло,
Когда настал счастливый миг
И нас любовь соединила.
Перевод М. Миримской
XXI
Зима прошла: лучи в прохладной пляске С земли до ясной тверди вознеслись. Над миром разлитой безмерной ласке, Печальнейшее сердце, покорись.
172


Добрая песня
Вновь солнце юное Париж встречает, — К нему, больной, нахмуренный от мук, Безмерные объятья простирает Он с алых кровель тысячами рук.
Уж целый год душа цветет весною,
И, зеленея, нежный флореаль Мою мечту обвил иной мечтою,
Как будто пламя в пламенный вуаль.
Венчает небо тишью голубою Мою смеющуюся там любовь.
Весна мила, обласкан я судьбою,
И оживают все надежды вновь.
Спеши к нам, лето! В смене чарований За ним сменяйтесь, осень и зима!
Хвала тебе, создавшему все грани Времен, воображенья и ума!..
Перевод Ф. Сологуба
XXI
Прошла зима, и теплое сиянье Меж ясной твердью и землей дрожит, И разлитое в небе обаянье Печальнейшее сердце покорит.
пз


Дополнения
И сам Париж, больной и злой, встречает Румяную зарю, как верный друг,
И кажется, объятья простирает С румяных кровель тысячами рук.
Уж целый год душа цветет весною, Прелестный май опять несет цветы,
И как огонь к огню течет рекою,
К моей мечте приводит он мечты.
Невозмутимая лазурь широко Блестит, — смеется в ней моя любовь. Весна прекрасна, счастлив я глубоко,
И к цели близки все надежды вновь.
Пускай весна пройдет, пройдет и лето,
За осенью воротится зима.
Мне радостны все перемены света,
Краса воображенья и ума.
Перевод Ф. Сологуба
XXI
Окончилась зима, весна в начале, Лазурь небес играет на воде. Измученное сердце, брось печали, Пей хмель зари, разлившийся везде.
174


Добрая песня
Ведь сам Париж, в заботы погруженный, Ленивый и болезненный Париж,
В лучах купаясь, как завороженный,
К нам тянет руки золотистых крыш.
Я целый год живу в разгаре лета.
Ах, флореаль зеленый и хмельной!
Как тонет луч, попавший в море света, Так все мечты сливаются в одной.
В небесной высоте смеется нежно Моя любовь в короне золотой.
Так ясен мир и сердце безмятежно,
Когда живешь реальной красотой!
Пусть осень и зима нагрянут разом, — Мне каждый день покажется весной.
Ты все украсишь мне — мечты и разум, Идя по жизни об руку со мной.
Перевод М. Миримской


ПЕСНИ БЕЗ СЛОВ
ЗАБЫТЫЕ АРИЕТТЫ
Le vent dans la plaine Suspend son haleine.
Favart
Это — нега восхищенья,
Это — страстные томленья, Это — трепеты лесов, Свежим веяньем объятых,
Это — в ветках сероватых Хор чуть слышных голосов...
О прохладный, слабый ропот! И чириканье, и шепот,
Ветер веет над травой,
Вопли нежные срывая...


Песни без слов
Ты сказала б: то глухая Качка камней под водой...
В этой жалобе ленивой Слышен плач души тоскливой, — Ах, не нашей ли души?
Не моя ль с твоей, скажи мне, Тихо млеют в кротком гимне Влажным вечером в тиши?
Перевод Ф. Сологуба
I
Le vent dans la plaine Suspend son haleine.
Favart
Это — экстаз утомленности, Это — истома влюбленности, Это — дрожанье лесов,
Ветра под ласкою млеющих, Это — меж веток сереющих Маленьких хор голосов.
Свежие, нежные трепеты! Шепоты, щебеты, лепеты! Кажется: травы в тиши Ропщут со стоном томительным
177


Дополнения
Или в потоке стремительном Глухо стучат голыши.
Чьи же сердца утомленные Вылились в жалобы сонные? Это ведь наши с тобой?
Это ведь мы с тобой, милая, Тихие речи, унылые,
Шепчем в равнине ночной?
Перевод В. Брюсова
I
Ветер еле дышит, Листья не колышет.
Фавар
Это — желанье, томленье, Страсти изнеможенье, Шелест и шорох листов, Ветра прикосновенье,
Это — в зеленом сплетенье Тоненький хор голосов.
Ломкие звуки навстречу Шепчут, бормочут, лепечут, Словно шумят камыши Глухо, просительно, нежно...
178


Песни без слов
Так под волною прибрежной Тихо шуршат голыши.
В поле, подернутом тьмою, Это ведь наша с тобою, Наша томится душа,
Старую песню заводит,
В жалобе робкой исходит, Сумраком теплым дыша.
Перевод Э. Линецкой
Лепет нежно-утомленный,
Зов любви неутоленной,
Струн незримых перебор,
Как в лесу средь веток темных В ласках ветра неуемных Голосов нестройный хор.
Звон хрустальный, рокот чистый, Как в полночной тьме душистой На лугу звенит трава,
Как, журча, волна морская, Гальку мокрую лаская,
Сыплет хрупкие слова.
Это мы с тобой. Всё глуше Стонут, жалуются души,
179


Дополнения
Истомившиеся врозь.
О, какое нетерпенье В древнем кротком песнопенье, Ночь пронзающем насквозь!
Перевод М. Миримской
Ветер на поляне Задержал дыханье.
Фавар
Это нега и услада,
Это усталость, отрада,
И все трепетанье лесов,
Когда их ветры сжимают,
Это ветви, что скрывают Чуть слышный хор голосов.
О, прохладный слабый ропот!
Это щебет, это шепот,
Это, смятая, полна Трава восклицаний нежных... Скажешь ты: в камнях прибрежных Глухо плещется волна.
180
Душа, что слышится в плаче Спящей степи, не иначе, — Это наша с тобой?


Песни без слов
Скажи, твоей и моею Эту песню звать я смею Предвечернею порой?
Перевод И. Булатовского
II
Мне кротко грезится под шепотом ветвей Былых бесед живое очертанье; Предчувствую, сквозь звучное мерцанье,
О бледная любовь, зарю грядущих дней.
Моя душа и сердце бредом жарким Слиты, как глаз двойной, — увы, трепещет
в нем
Неведомая песнь, и непогодным днем Со всех сторон звучит призывом ярким.
О, если бы теперь пришла ты, смерть моя, Пока любовь колеблется с тоскою Меж старых снов и жизнью молодою!
О, как бы в зыбке той неслышно умер я!
Перевод Ф. Сологуба
181


Дополнения
II
Я угадываю сквозь шептанья Тонкий очерк голосов летийских И в сияньи светов мусикийских Бледную любовь, зарю мечтанья!
Сердце и душа томятся жаждой, — В них дано не зренье ль мне двойное, Где дрожат сквозь марево дневное Песенки, увы! от лиры каждой?
Умереть бы так, как отлетели Те часы изгнания и рая,
Что Амур качал, мне угрожая! Умереть бы в этой колыбели!
Перевод Ф. Сологуба
II
Начертания ветхой триоди Нежным шепотом будит аллея, И, над сердцем усталым алея, Загораются тени мелодий.
Их волшебный полет ощутив, Сердце мечется в узах обмана, Но навстречу ему из тумана Выплывает банальный мотив.
182


Песни без слов
О, развеяться в шепоте елей...
Или ждать, чтоб мечты и печали Это сердце совсем закачали,
И, заснувши... скатиться с качелей?
Перевод И. Анненского
II
Угадать я стараюсь в роптаньи Лики тонкие зовов печальных,
И в мерцаньи огней музыкальных Лик Любви — словно Рай в обещаньи!
И душа и мечта в опьяненьи —
Только взор, неподвижный и странный, Где дрожат, как сквозь облак туманный, Все напевы и все песнопенья.
Умереть бы, без думы, без цели!
И, былое смешав с настоящим,
О дитя, позабыть о грозящем!
Умереть бы под эти качели!
Перевод В. Брюсова
183


Дополнения
II
Я провижу в стрекочущем хоре Тонкий очерк старинных взываний И в глуби музыкальных сияний — Бледной страсти грядущие зори!
Дух и сердце, безумьем одеты, Превращаются в зренье двойное, Где мерцают в тумане и зное Всех, увы, старых лир ариетты!
Умереть бы, как те отлетели — Быстрых мигов истаявших звоны, Что колеблет Амур устрашённый! Умереть бы на этой качели!
Перевод Г. Шенгели
II
Нежный строй голосов отзвучавших Я в сегодняшнем лепете чую;
В робкой бледности — краску иную, Трепет зарев, еще не пылавших...
В дне вчерашнем иль завтрашнем — где мы? Где мы, сердце? В тумане глубоком Ты провидишь недремлющим оком Всем поэтам присущую тему.
184


Песни без слов
Умереть бы в печалях, весельях, — О, любовь! — как часы и мгновенья, В непрестанном и вечном движенье... Умереть бы на этих качелях!
Перевод А. Эфрон
III
В слезах моя душа, Дождем оплакан город.
О чем, тоской дыша, Грустит моя душа?
О, струи дождевые По кровлям, по земле!
В минуты, сердцу злые, О, песни дождевые!
Причины никакой,
Но сердцу все противно. К чему же траур мой? Измены никакой.
Нет горше этой муки, — Не знаешь почему,
Без счастья, без разлуки Так много в сердце муки!
Перевод Ф. Сологуба
185


Дополнения
III
Il pleut doucement sur la ville.
Arthur Rimbaud
Слезы в сердце моем, — Плачет дождь за окном.
О, какая усталость В бедном сердце моем!
Шуму проливня внемлю.
Бьет он кровлю и землю, — Много в сердце тоски, — Пенью проливня внемлю.
Этих слез не пойму, —
Не влечет ни к чему Уж давно мое сердце.
Что жалеть, — не пойму.
Тяжелей нет мученья, —
Без любви, без презренья,
Не понять, отчего В сердце столько мученья.
Перевод Ф. Сологуба
186


Песни без слов
III
Сердце исходит слезами,
Словно холодная туча...
Сковано тяжкими снами,
Сердце исходит слезами.
Льются мелодией ноты Шелеста, шума, журчанья,
В сердце под игом дремоты Льются дождливые ноты...
Только не горем томимо Плачет, а жизнью наскуча,
Ядом измен не язвимо,
Мерным биеньем томимо.
Разве не хуже мучений Эта тоска без названья?
Жить без борьбы и влечений Разве не хуже мучений?
Перевод И. Анненского
III
Il pleut doucement sur la ville.
Arthur Rimbaud
Небо над городом плачет,
Плачет и сердце мое.
187


Дополнения
Что оно, что оно значит,
Это унынье мое?
И по земле и по крышам Ласковый лепет дождя.
Сердцу печальному слышен Ласковый лепет дождя.
Что ты лепечешь, ненастье? Сердца печаль без причин... Да! ни измены, ни счастья, — Сердца печаль без причин.
Как-то особенно больно Плакать в тиши ни о чем. Плачу, но плачу невольно, Плачу, не зная о чем.
Перевод В. Брюсова
III
Над городом тихо накрапывает дождь.
Артюр Рембо
И в сердце растрава,
И дождик с утра,
Откуда бы, право,
Такая хандра?
188


Песни без слов
О дождик желанный, Твой шорох — предлог Душе бесталанной Всплакнуть под шумок.
Откуда ж кручина И сердца вдовство? Хандра без причины И ни от чего.
Хандра ниоткуда,
Но та и хандра,
Когда не от худа И не от добра.
Перевод Б. Пастернака
III
Сердце тихо плачет, Точно дождик мелкий, Что же это значит, Если сердце плачет?
Падая на крыши, Плачет мелкий дождик, Плачет тише, тише, Падая на крыши.
189


Дополнения
И дождю внимая, Сердце тихо плачет. Отчего — не зная, Лишь дождю внимая.
И ни зла, ни боли! Все же плачет сердце, Плачет оттого ли,
Что ни зла ни боли?
Перевод И. Эренбурга
III
Дождь тихо над городом льется.
Артюр Рембо
Слезы — в сердце моем,
Как над городом дождик.
Почему и по ком Горе — в сердце моем?
О, дождя шорох нежный На земле и вдоль крыш!
Для души ли мятежной Дождь поет этот нежный?
190
Безотчетна печаль В сердце столь опостылом.


Песни без слов
Что? Измена ль? Беда ль? Беспричинна печаль.
Нет ужасней кручины,
Чем гадать — почему Без любви, без причины В сердце столько кручины!
Перевод М. Талова
III
Весь день льет слезы сердце, Как дождь на город льет. Куда от горя деться,
Что мне проникло в сердце?
О, нежный шум дождя По камням и по крышам!
И, в сердце боль будя,
О, песенка дождя!
И слезы беспричинно В истомном сердце том. Измена? Нет помина! Томленье беспричинно.
Но хуже нету мук,
Раз нет любви и злобы,
191


Дополнения
Не знать: откуда вдруг Так много в сердце мук.
Перевод Г. Шенгели
III
Моросящим дождем что-то плачется в сердце. Уж не скука ли в нем пробирает дождем?
О капель дождевая!
И с такою тоской, сердцу дрожь навевая, льется песнь дождевая!
Дождь зачем-то бог весть, и до слез сердцу тошно. Хоть бы страсть или месть! Грусть зачем-то бог весть.
Не пойму этой муки — ни с того ни с сего, без любви, без разлуки сердце плачет от муки.
Перевод С. Петрова
192


Песни без слов
III
В сердце — слезы одни, Словно дождь над кварталом, И откуда они В эти мирные дни?
То поет, то бормочет Средь панелей и крыш, Сердце выплакать хочет То, что дождик бормочет.
Не понять, отчего Сердце так изнывает,
Кто обидел его?
Не понять ничего!
Нет несноснее муки,
Чем не знать, почему Без любви, без разлуки Сердце рвется от муки.
Перевод В. Портнова
193


Дополнения
III
Тихонько дождь идет на город.
Рембо
И сердце всё в слезах,
И в городе дождливо. Сомнение и страх,
И сердце всё в слезах.
Холодных капель пенье На крыше, на земле!
Душа моя в смятенье.
О, сладостное пенье!
Для слез причины нет,
Но сердцу все постыло. Что было — ложь, навет? Для слез причины нет.
Так почему, не зная Ни злобы, ни любви,
В тревоге изнывая,
Грущу, забот не зная?
Перевод М. Миримской
194


Песни без слов
III
Сердцу плачется всласть, Как дождю за стеной. Что за темная власть У печали ночной?
Мой напев дождевой На пустых мостовых, Неразлучен с тоской Твой мотив городской!
Сердце плачет тайком — О какой из утрат?
Это плач ни о ком,
Это дождь виноват.
И за что, не пойму,
Эта мука из мук — Тосковать одному И не знать почему?
Перевод А. Гелескула
III
Слезы в сердце моем,
Как над городом дождик; Что за грусть под дождем Ноет в сердце моем?
195


Дополнения
О, как сладко по крышам И по плитам звенит!
С замиранием слышим Дождь, поющий по крышам.
Нет особых причин Сердцу глупому плакать.
Ни измен, ни кручин...
Нет для грусти причин.
Ах, какая досада:
Не понять, почему Без любви, без разлада В сердце грусть и досада.
Перевод А. Ревина
III
Пасмурно в сердце моем, Пасмурный день за окном. Что за печаль и о чем В сумрачном сердце моем?
Капли дождя нараспев Мерно по крышам стучат, Сердцем моим овладев, — О, этот дождь нараспев!
196


Песни без слов
Сам не пойму, отчего Тяжесть на сердце легла —
Что омрачило его?
Странная боль: ни с чего.
В том-то и корень беды — Тошно ему ни с чего.
В нем — ни любви, ни вражды: Имени нет у беды.
Перевод М. Квятковской
IV
Знайте, надо миру даровать прощенье,
И судьба за это счастье нам присудит.
Если жизнь пошлет нам грозные мгновенья, Что ж, поплачем вместе, так нам легче будет.
Мы бы сочетали, родственны глубоко,
С детской простотою кротость обещанья От мужей, от жен их отойти далеко В сладостном забвенье горестей изгнанья.
Будем, как две девы, — быть детьми нам надо, Чтоб всему дивиться, малым восхищаться,
И увязнуть в тенях непорочных сада,
Даже и не зная, что грехи простятся.
Перевод Ф. Сологуба
197


Дополнения
IV
Кротости, кротости, кротости!..
Неизвестный
Научися, мой друг, забывать и прощать.
Вот тогда мы с тобою счастливыми будем. Если жизнь нам захочет печали послать,
Мы заплачем легко и легко позабудем.
Души — сестры у нас, примешаем легко Мы к обетам своим юных дней наслажденье — От мужей и от жен уходить далеко,
И вражде в нас ответит лишь холод забвенья.
Будем верной четой, как чета этих дев,
Что в пустяк влюблены и всему-то дивятся,
И под девственной сенью грабин побледнев, Даже знают навряд, что грехи им простятся.
Перевод Ф. Сологуба
IV
Еще нежней, еще нежней, еще нежней!..
Неизвестный
Пора бы простить нам то да сё, наверно, И будем тогда мы довольны судьбою,
Даже если вдруг все обернется скверно,
198


Песни без слов
Мы вместе — ведь, правда? — поплачем
с тобою.
Две души-сестры, мы с тобой всё смешали: С детской нежностью — суматоху желанья, Где-то вдалеке от взрослых заплутали, Позабыв о том, что это путь изгнанья!
Как двое детей, две девочки, скорее,
Во всё влюблены и на всё — удивленье, Мы пойдем бледнеть по грабовой аллее,
Не ведая, что получили прощенье.
Перевод И. Булатовского
V
Рояль, где нежных рук не замерли лобзанья, Белеет в смутной мгле вечернего огня,
И с легким шелестом, чуть крыльями звеня, Напев чарующий, старинный, без названья, Порхает, словно стыд пугливый затая,
В стенах, где все хранит ее благоуханье.
Откуда эта зыбь и шепот колыбели,
Что так мой бедный дух и нежит и живит? О чем мне эта песнь, ласкаясь, говорит?
О чем звенит напев наивной ритурнели?
199


Дополнения
Напев, что у окна открытого скользит И гаснет там, в саду, где звуки пролетели?
Перевод А. Кублицкой-Пиоттух
V
Son joyeux, importun d’un clavecin sonore.
Pétrus Bord
Целует клавиши прелестная рука;
И в сером сумраке, немного розоватом,
Они блестят; напев, на крыльях мотылька,
(о, песня милая, любимая когда-то!)
Плывет застенчиво, испуганно слегка, —
И все полно ее пьянящим ароматом.
И вот я чувствую, как будто колыбель Баюкает мой дух, усталый и скорбящий.
Что хочешь от меня, ты, песни нежный хмель? И ты, ее припев, неясный и манящий,
Ты, замирающий, как дальняя свирель,
В окне, растворенном на сад вечерний, спящий?
Перевод В. Брюсова
200


Песни без слов
V
Рука печальная ласкает пианино,
И звуки льются медленной волной И в пахнущей ее духами маленькой гостиной Летают тихо надо мной.
Какой напев знакомый, но забытый Так ласково баюкает меня?
Окно в уснувший сад полуоткрыто.
И звуки, тихо плача и звеня,
Как будто умирают на закате дня...
Перевод И. Эренбурга
V
Вот, поцелуи хрупких рук снося,
Блестит в закатных розах пианино,
Пока мотив, прелестный и старинный, Крылами еле слышными скользя,
Плывет, как бы робея, по гостиной,
Что Ею проблагоухала вся.
В какой нежданной мерной колыбели Мой бедный дух так нежно усыплен?
Что нужно вам, резвящиеся трели?
Куда зовешь, заметный еле-еле Припев, плывущий в широту окон В сад — умереть, там, где лучи истлели?
Перевод Г. Шенгели
201


Дополнения
V
Далекое, как сон, звучанье клавесина.
Петрюс Борель
Ее рука ласкает фортепьяно.
Алеет в серых сумерках закат.
Звучит мотив изысканно и пряно, Испуганные клавиши дрожат В гостиной, где витает аромат Ее духов средь шелка и сафьяна.
Зачем ты вьешься, мой веселый стриж, Как в люльке сердце бережно качая? Шалунья песенка, зачем летишь К раскрытому окну, в ночную тишь,
И умираешь, и опять паришь В зеленом садике, в цветенье мая?
Перевод М. Миримской
V
Звук счастливый, назойливый звук клавесина.
Петрюс Борель
Тени рук целуют пианино В розово-серой вечерней золе,
Пока обрывок арии старинной На слабом, чуть трепещущем крыле
202


Песни без слов
Кружит пугливо, таясь в полумгле Ее благоухающей гостиной.
Зачем он, этот зыбкий перекат, Баюкает меня, беднягу, сладко?
Чего тебе, простой и нежный лад,
Что ты хотел, что вернулся назад,
Что сразу умираешь, вспыхнув кратко, В окошке, приоткрытом в темный сад?
Перевод И. Булатовского
VII
Душе какие муки, муки
Быть с нею, с нею быть в разлуке!
Покоя нет в разлуке с ней,
В разлуке с ней души моей.
Далёко сердце от нее,
О сердце нежное мое!
Покоя нет в разлуке с ней,
В разлуке с ней души моей.
И сердце, сердце, что болит,
Душе — возможно ль? — говорит,
203


Дополнения
Возможно ль в муке без нее Изгнанье гордое мое?
Душа в ответ: как знать! как знать! Что может это означать —
В изгнании, но подле жить, Расставшись с ней, всё с нею быть.
Перевод Ф. Сологуба
VII
Я долго был безумен и печален От темных глаз ее, двух золотых миндалин.
И все тоскую я, и все люблю,
Хоть сердцу уж давно сказал: «Уйди, молю»,
Хотя от уз, от нежных уз печали И ум и сердце вдаль, покорные, бежали.
Под игом дум, под игом новых дум, Волнуясь, изнемог нетерпеливый ум,
И сердцу он сказал: «К чему ж разлука, Когда она все с нами, эта мука?»
А сердце, плача, молвило ему:
«Ты думаешь, я что-нибудь пойму?
204


Песни без слов
Не разберусь я даже в этой муке, Да и бывают ли и вместе, и в разлуке?»
Перевод И. Анненского
VII
Душа грустна и всё грустней —
Моя душа грустит о ней.
И мне повсюду тяжело,
Куда бы сердце ни брело.
Оно ушло с моей душой От этой женщины чужой.
Но мне повсюду тяжело,
Куда бы сердце ни брело.
И, обреченное любить,
Спросило сердце: — Мог ли быть
И вел ли он куда-нибудь,
Наш горький, напрасный путь?
Душа вздохнула: — Знает Бог,
Как размотать такой клубок!
И гонят нас, и нет пути —
И ни вернуться, ни уйти...
Перевод А. Гелескула
205


Дополнения
VII
Не жду, не жду себе покою,
И женщина тому виною.
Мне всё грустней, мне всё грустней, Хоть сердце и рассталось с ней,
Хоть сердце и душа в печали От этой женщины бежали.
Мне всё грустней, мне всё грустней, Хоть сердце и рассталось с ней.
И сердце у души спросило:
«Нас развела какая сила?
И неужели справедлив
Наш гордый, горький с ней разрыв?»
Душа вздохнула: «Мне бы тоже Узнать хотелось: что же, что же,
Держа на расстоянье нас,
Не разлучает и на час?»
Перевод В. Васильева
206


Песни без слов
VIII
В полях кругом В тоске безбрежной Снег ненадежный Блестит песком.
Как пыль металла, Лазурь тускла.
Луна блуждала И умерла.
Дрожат, как спьяна, В дубраве той Дубы толпой Среди тумана.
Как пыль металла, Лазурь тускла.
Луна блуждала И умерла.
О ворон жадный И тощий волк,
Что ждет ваш полк Зимой нещадной?
В полях кругом В тоске безбрежной Снег ненадежный Блестит песком.
Перевод Ф. Сологуба
207


Дополнения
VIII
Тянется безмерно Луговин тоска.
Блещет снег неверно,
Как пласты песка.
Небеса без света,
Тверды, словно медь. Месяц глянул где-то, Вновь чтоб умереть.
Зыблется, как тучи, Дальний, серый бор,
Там, где пар летучий Кроет кругозор.
Небеса без света,
Тверды, словно медь. Месяц глянул где-то, Вновь чтоб умереть.
Ворон, с хриплым криком, Старый волк худой,
Вам в просторе диком Хорошо зимой!
Тянется безмерно Луговин тоска.
Блещет снег неверно,
Как пласты песка.
Перевод В. Брюсова
208


Песни без слов
VIII
В далях бездорожий,
В скуке бесприютной Снег мерцает смутный, На песок похожий.
Небосвод латунный Утаил сиянье;
Мнится маски лунной Жизнь и умиранье.
Сходный с облаками, Из-за мглы суровой Машет лес дубовый Серыми ветвями.
Небосвод латунный Утаил сиянье;
Мнится маски лунной Жизнь и умиранье.
Чахлые вороны,
Вы, худые волки,
Этот ветер колкий Враг ваш непреклонный.
В далях бездорожий,
В скуке бесприютной Снег мерцает смутный, На песок похожий.
Перевод Г. Шенгели
209


Дополнения
VIII
Долина тоскливо снегами одета песчаного цвета, как дюн переливы.
На небе латунном луна обитает, то клонится к дюнам, то где-то витает.
Дубравы с дубами вплывают, как тучи, из дымки летучей седыми клубами.
На небе латунном луна обитает, то клонится к дюнам, то где-то витает.
И как же вы жалки в завьюженном колке, поджарые волки и чахлые галки!
Долина тоскливо снегами одета песчаного цвета, как дюн переливы.
Перевод С. Петрова
210


Песни без слов
VIII
Все краски стерты, Поля тоскливы, Лишь переливы Снегов простертых.
На небе медном Луна витает, Виденьем бледным Живет и тает.
Седые кручи Дубов и елей Сквозь вихрь метели Парят, как тучи.
На небе медном Луна витает, Виденьем бледным Живет и тает.
Вещуньи - птицы, Худые волки,
От ветров колких Куда вам скрыться?
Все краски стерты, Поля тоскливы, Лишь переливы Снегов простертых.
Перевод Э. Линецкой
211


Дополнения
VIII
Скучная равнина, Белый пар туманный. Снег летит стеклянный Медленно и чинно.
Небо золотится,
Тускло~медно с края,
В нем луна родится, Утром умирая.
Словно небо в тучах,
В мареве тумана Проплывает странно Ряд дубов могучих.
Небо золотится,
Тускло-медно с края.
В нем луна родится, Утром умирая.
Вы куда, ворона И худые волки,
Через ветер колкий Мчитесь устремленно?
Скучная равнина, Белый пар туманный. Снег летит стеклянный Медленно и чинно.
Перевод М. Миримской
212


Песни без слов
VIII
Как будто навек — Равнины тоска,
Не ярче песка Подтаявший снег.
Гладь неба мутна, Как тусклая медь, На ней умереть Выходит луна.
Вершины дубов, Венчающих лес, — Что в выси небес Клубы облаков.
Гладь неба мутна, Как тусклая медь, На ней умереть Выходит луна.
Ворона худа,
И волк отощал — Вас ветер помчал — Куда, о, куда?
Как будто навек — Равнины тоска,
Не ярче песка Подтаявший снег.
Перевод В. Рогова
213


Дополнения
VIII
Равнина безмерной Исходит тоскою, Песчаной косою Снег блеснет неверно.
Свод неба латунный: Нет на нем ни блика, Мнится облик лунный, Но не видно лика.
Облаками, мнимо, Ближний лес дубовый, Серый и суровый, Проплывает мимо.
Свод неба латунный: Нет на нем ни блика, Мнится облик лунный, Но не видно лика.
Ворона больная,
Худая волчица,
Где же вам укрыться? Стужа-то какая!
Равнина безмерной Исходит тоскою, Песчаной косою Снег блеснет неверно.
Перевод И. Булатовского
214


Песни без слов
IX
Тени ив погасли за туманною рекою,
Как за дымной пеленою,
Между тем ты слышишь, там, вверху, на этих
ивах,
Пенье горлинок тоскливых.
Как тебе он близок, этот вид природы, бледной, Как и ты, о странник бедный!
Не твои ль надежды плачут там, в листве
высокой
Над тобою, одинокий?
Перевод Ф. Сологуба
IX
Деревьев тень в реке упала в мрак туманный, Словно в саван, дымом тканный,
И плачет в воздухе там, с веток настоящих, Песни горлинок неспящих.
Так метко отражен в картине этой бледной Ты, сам бледный, странник бедный,
И высоко в листве заплакали, так жалки, Всех твоих надежд русалки!
Перевод Ф. Сологуба
215


Дополнения
IX
Соловью, который с высоты ветки глядится в реку, кажется, что он упал туда. Сидя на вершине дуба, он боится утонуть.
Сирано де Бержерак
Деревьев тень в воде, под сумраком седым, Расходится, как дым.
Тогда как в высоте, с действительных ветвей, Рыдает соловей.
И путник, заглянув к деревьям бледным, —
там
Бледнеет странно сам,
А утонувшие надежды и мечты Рыдают с высоты.
Перевод В. Брюсова
IX
Тень деревьев, склоненных над ручьем
неживым,
Умирает, как призрак, как дым.
А в кустах, наклонившись над зеркалом вод, Соловей, засыпая, поет.
216


Песни без слов
Расскажи мне, прохожий, этот вечер, скорбя, Заставляет скорбить и тебя;
И как жалобно плачут средь ночной тишины И твои безнадежные сны?
Перевод И. Эренбурга
IX
Соловью, глядящему с высокой ветки на свое отражение, кажется, будто он упал в реку. Он сидит на вершине дуба и все-таки боится упасть.
Сирано де Бержерак
Тени ветвей, словно дымные пряди,
Тают на сумрачной глади;
В ветках живых, заглядевшихся в омут, Горлицы жалобно стонут.
Мертвенно, путник, твое отраженье В мертвой воде без движенья;
Ропот надежд, в глубине погребенных, Скорбен меж листьев зеленых.
Перевод Э. Липецкой
217


Дополнения
IX
Соловью, который сверху с ветки смотрится в воду, кажется, что он упал в реку. Он на вершине дуба, и все-таки он боится утонуть.
Сирано де Бержерак
Дрожит в тумане тень деревьев шелестящих На зеркале реки,
А в воздухе речном на ветках настоящих Рыдают голубки.
Ты, странник, сам похож на скромную природу, Где смотришься в затон,
Где слышится в листве твоих упавших в воду Надежд последних стон.
Перевод М. Миримской
IX
Соловью, глядящему с высокой ветки на свое отражение, кажется, будто он упал в реку. Он сидит на вершине дуба и все-таки боится утонуть.
Сирано де Бержерак
Тени деревьев, таясь за туманом седым,
В озере тают, как дым,
218


Песни без слов
А на вершине среди настоящих ветвей Плачет навзрыд соловей.
Путник, не так ли и ты, отраженный на дне, Видишь свой лик в глубине,
А на ветвях безутешней, чем трель соловья, Плачет надежда твоя.
Перевод О. Чухонцева
БЕЛЬГИЙСКИЕ ПЕЙЗАЖИ
ВАЛЬКУР
Кирпич, черепица,
О, потаенных Уголков вереница Для сердец влюбленных!
Виноград и хмели,
Цветы и ветки,
У юты веселий,
Живые беседки!
Кабачков услады,
Шум и пиво,
Лукавые взгляды Служанки красивой.
219


Дополнения
Близость вокзала И дорог бесконечных... Иль этого мало Для Агасферов беспечных!
Перевод В. Брюсова
ВАЛЬКУР
Склад черепичный; Штабели; тут Для пар отличный Готов приют.
Хмель с виноградной Лозой вокруг;
О, кров отрадный Вольных пьянчуг.
Светлые трубки, Пиво, табак; Служанок юбки Дразнят гуляк.
Вокзалы, скверы; Шоссе бегут...
О, Агасферы,
Как чудно тут!
Перевод Г. Шенгели
220


Песни без слов
ВАЛЬКУР
В садах зеленых Жар черепиц —
Кров для влюбленных Залетных птиц...
И каждый кустик — Хмель, виноград — Тех в дом свой пустит, Кто выпить рад.
По многим жаждам Есть погребки — Служанки в каждом Не столь робки...
Поля, овраги,
Дороги, май...
Друзья! Бродяги!
Ну чем не рай?
Перевод А. Эфрон
ВАЛЬКУР
Кроет черепица Розовый приют,
Вот бы поселиться Нам, влюбленным, тут.
221


Дополнения
Листья винограда, Хмель заткал окно. Что еще нам надо? Будем пить вино.
Кабачки укромные, Пиво, шум и гам, Девушки нескромные Служат всем гостям,
И дороги длинные Не сулят беды...
Мы с тобой невинные Вечные жиды.
Перевод Г. Шмакова
ШАРЛЕРУА
Кобольдов прячет Зеленый дрок.
Чу! ветерок Как будто плачет.
Чем вдруг запахло? Шумит овес,
И куст до слез Бьет веткой чахлой.
222


Песни без слов
Глядит чуланом Здесь каждый дом; И все кругом В дыму багряном.
Вокзалов скрежет Со всех сторон. Взор изумлен:
Весь город где же?
Пронесся быстро Упорный стук,
Как будто звук Большого систра.
Притон работы, Твой облик дик! Металла крик И запах пота!
Кобольдов прячет Зеленый дрок.
Чу! ветерок Как будто плачет.
Перевод В. Брюсова
223


Дополнения
ШАРЛЕРУА
Чертики скачут В черной траве.
Ветер в листве, Кажется, плачет.
Посвист и хруст, Овсам не спится. Прохожим в лица Целится куст.
Рай для бездомных! Сколько лачуг!
Дышат вокруг Пламенем домны.
Что это — бред?
Гул на вокзале.
Глаза устали,
А города нет.
Острый и быстрый, Свет ядовит.
Воздух звенит.
Что это — систры?
Пейзаж, словно шквал. Идет работа.
В запахе пота Кричит металл.
224


Песни без слов
Чертики скачут В черной траве.
Ветер в листве, Кажется, плачет.
Перевод В. Микуьиевича
БРЮССЕЛЬ. ПРОСТЫЕ ФРЕСКИ
I
И холмы, и долов дали В розы, в прозелень одеты. Лампы зыбко в полусветы Очертанья все смешали.
На смиренные пучины Кровь сквозь золото пылает. На деревьях без вершины Птичка слабо запевает.
Так душе моей знакомы Лики осени докучной.
Ветер все мои истомы Убаюкал, однозвучный.
225


Дополнения
II
Вижу даль аллей.
Небо, быть светлей Можно ль небесам?
В тайный свой приют Нас кусты зовут, — Знаешь, мило там.
Входит много бар — Сам Ройе-Колар С ними рад дружить — Под дворцовый кров. Этих стариков Можно ль не почтить?
Весь дворец был бел,
А теперь зардел, —
То заката кровь.
Все поля кругом.
Пусть найдет свой дом Наша там любовь.
Перевод Ф. Сологуба
226


Песни без слов
БРЮССЕЛЬ. ПРОСТЫЕ ФРЕСКИ
I
Зеленовато - красны Холмы и склоны эти.
В вечернем полусвете Все контуры неясны.
Вот золото стремнины Все более багрится;
На вязе без вершины Чуть слышно свищет птица.
Осенний день тускнеет, Мечты мои бессвязны,
И грусть мою лелеет Напев однообразный...
II
Нет конца аллее. Небеса бледнее,
Чем могли бы быть. Знаешь ли, что было б В этой тени мило Целый мир забыть!
221


Дополнения
Вот аллеей этой, Хорошо одеты,
Старики идут,
С мудрецами схожи... Как желал бы тоже Быть я с ними тут!
Сзади — замок белый. К каменному телу Солнце ярко льнет. Дальше — луг и поле... Верю, здесь на воле Наше счастье ждет!
Перевод В. Брюсова
БРЮССЕЛЬ. ПРОСТЫЕ ФРЕСКИ
I
Зелень бледная и розы На холмах лежат и склонах, В полусвете ламп зажженных Все черты слились и позы.
В золотые те глубины Кровь нежнейшая струится;
С деревца, где нет вершины, Запевает слабо птица.
228


Песни без слов
Чуть печальна: столь невнятна Поступь осени бессонной...
Я мечтаю, так приятно Тронут песней монотонной.
Перевод Г. Шенгели
БРЮССЕЛЬ. ПРОСТЫЕ ФРЕСКИ
I
Холмы теснятся за окном Зелено-розовым пейзажем, Они под фонарями даже Играют красками, как днем.
И золото равнины кроткой Подкрасил суриком закат,
И птица песенкой короткой Кому-то вторит невпопад.
Осенние приметы, тая, Уйдут немного погодя...
И я томлюсь, опять мечтая Под колыбельную дождя.
Перевод Г. Шмакова
229


Дополнения
БРЮССЕЛЬ. ПРОСТЫЕ ФРЕСКИ
I
Розоватым бегут, зеленым Склоны, всхолмия, откосы, Тусклой лампы свет белесый Всё сделал слегка смещенным.
Нищая глубь котловины Золотом чуть кровянится,
На деревцах без вершины Слабая тенькает птица.
Так печально исчезает Осени этой виденье,
Все томленья усыпляет Ветра протяжное пенье.
Перевод И. Булатовского
230


Песни без слов
БРЮССЕЛЬ. КАРУСЕЛЬ
Мимо ямы Стороной Мчи меня, мой Вороной!
В. Гюго
За кругом круг упряжки коней,
За другом друг сто тысяч кругов... Под вой гобоя, под визг рожков Крутись, вертись, кружись веселей!
Пока хозяин с хозяйкою чинно Гуляют за городом по парку,
На карусели солдат кухарку Катает — видный собой мужчина.
Кружитесь, кони, услада слуг,
Под крик кларнета: покуда с вас Зеваки круглых не сводят глаз, Карманник не покладает рук.
Когда слоняешься ты с толпою,
В затылке гулко, в желудке сладко, Не то что славно, не то чтоб гадко, А шатко-валко, как с перепою.
Кружитесь, кони, не зная троп, Ни вкуса сена, ни жала шпор...
231


Дополнения
Пусть вас уносит во весь опор Ваш вечно круглый шальной галоп!
Еще быстрее! Голубку скоро Захочет голубь от карусели Отвлечь: другое пойдет веселье Без госпожи и ее надзора.
Кружитесь, кони! Плащ темный свой Усеял звездами небосклон;
Уже уходят она и он;
Кружитесь под барабанный бой!
Перевод А. Эфрон
BIRDS IN THE NIGHT
(Отрывок)
У вас, мой друг, терпенья нет нимало, То решено судьбою неизбежной.
Так юны вы! всегда судьба вливала Беспечность, горький жребий в возраст
нежный!
Увы, и то меня не удивит,
Что кроткой быть вам не пришла пора: Так юны вы, что сердце ваше спит,
О вы, моя холодная сестра!
232


Песни без слов
В душе моей безгрешное прощенье,
Не радость, нет, — покой души бесстрастен, Хоть в черный день я полон сожаленья,
Что из-за вас я глубок несчастен.
Вы видите: не ошибался я,
Когда в печали говорил порой:
Блестят у вас глаза, очаг былой Моих надежд, измену затая.
И клялись вы, что лживо это слово,
Ваш взор горел, как пламя в новой силе, Когда в него ветвей подбросят снова.
Люблю тебя! — вы тихо говорили.
Перевод Ф. Сологуба
АКВАРЕЛИ
GREEN
Покорно приношу с цветами и плодами Я сердце вам мое, что бьется лишь для вас. О, не разбейте сердце белыми руками,
Да будет мил мой дар для ваших нежных глаз.
Я к вам пришел, покрыт предутренней росою, С челом, обвеянным дыханием ветров.
233


Дополнения
Склонясь у ваших ног, предамся я покою,
С мечтой о прелестях пленительных часов.
Позвольте к вам на грудь мне головой
склониться.
Последний поцелуй звучит еще на ней.
У сердца вашего позвольте мне забыться, Забыться вашим сном, от непогодных дней.
Перевод Ф. Сологуба
МУРАВА
Вот ветки с листьями, с цветами и плодами, И сердце — только вам его я посвятил.
Его ли растерзать вам белыми руками!
Да будет скромный дар глазам, столь ясным,
мил.
Я прихожу, еще обветренный с дороги И весь обрызганный холодною росой. Усталости моей позвольте ваши ноги Обвить мечтаньями, дарящими покой.
На грудь к вам головой склониться не мешайте, Лобзанья звучного я не успел забыть.
Мне успокоиться от милой бури дайте И в вашей тишине не долгий сон вкусить.
Перевод Ф. Сологуба
234


Песни без слов
ЗЕЛЕНЬ
Вот ранние плоды, вот веточки с цветами,
И сердце вот мое, что бьется лишь для вас. Не рвите же его лилейными руками, Склоните на меня сиянье кротких глаз.
Я прихожу еще обрызганный росою,
Что ветер утренний оледенил на лбу. Простите, что опять я предаюсь покою У ваших ног, в мечтах благодаря судьбу.
Еще звенящую последним поцелуем,
Я голову свою вам уроню на грудь.
Пусть буря замолчит, которой я волнуем,
А вы, закрыв глаза, позвольте мне уснуть!
Перевод В. Брюсова
ЗЕЛЕНЬ
Вот листья, и цветы, и плод на ветке спелый, И сердце, всем биеньем преданное вам.
Не вздумайте терзать его рукою белой И окажите честь простым моим дарам.
Я с воли только что и весь покрыт росою, Оледенившей лоб на утреннем ветру.
235


Дополнения
Позвольте, я чуть-чуть у ваших ног в покое О предстоящем счастье мысли соберу.
На грудь вам упаду и голову понурю,
Всю в ваших поцелуях, оглушивших слух,
И знаете, пока угомонится буря,
Сосну я, да и вы переведите дух.
Перевод Б. Пастернака
ЗЕЛЕНЬ
Вот листья и цветы, плоды и ветви сада И сердце вот еще, что бьется лишь для вас. Руками белыми терзать его не надо:
Будь сладок бедный дар для ваших дивных
глаз!
Я прихожу, еще весь окроплен росою, Охолодившей лоб под ветерком полей;
Пусть я у ваших ног усталость успокою, — О мигах сладостных мечтать позвольте ей.
На молодую грудь от ваших ласк последних Гудящей голове прилечь позвольте и От бури отдохнуть, забыться в сладких
бреднях, —
Чтоб я вздремнул, пока вы тоже в забытьи.
Перевод Г. Шенгели
236


Песни без слов
GREEN
Вот листья и плоды, вот веточки с цветами И сердце вот мое! И я его припас.
Не рвите же его прелестными перстами, Смиренный этот дар — он лишь для ваших
глаз.
Я к вам с утра. На лбу росинки позастыли. Их охладил в саду рассветный ветерок.
Так дайте, чтобы мне усталость утолили Минуты милые побыть у ваших ног.
От поцелуев шум в ушах, и мне склониться Гудящей головой позвольте к вам на грудь.
От доброй бури пусть она угомонится,
А я сосну чуть-чуть, чтоб дать вам отдохнуть.
Перевод С. Петрова
GREEN
И фрукты, и цветы с листвою и с ветвями,
И сердце верное, что бьется лишь для вас, — Его не рвите вы прекрасными руками,
Вот мой смиренный дар для ваших чудных глаз.
Смотрите, весь покрыт я утренней росою, Студеные ручьи с висков моих текут.
237


Дополнения
Я здесь у ваших ног усталость успокою И поблаженствую хоть несколько минут.
На молодую грудь позвольте мне скатиться Всей нежностью от ласк звенящей головы, От вихря доброго мне дайте отрезвиться,
И я посплю еще, коль дремлете и вы.
Перевод С. Шервинского
ЛУГ
Вот ветка, вот цветы, а это персик спелый. И сердце. Слышите? Оно стучит для вас. Пусть будет бережным касанье ручки белой, Пусть будет солнечной улыбка этих глаз.
Я прихожу к вам, весь росой еще облитый, И ветер утренний мой лоб оледенил. Ранимый, так хочу найти у вас защиты, Усталый, так хочу от вас набраться сил.
Позвольте гулкую от поцелуев жгучих Склонить вам голову на молодую грудь И успокоиться от всех страстей могучих;
Вы отдыхаете, готов и я вздремнуть.
Перевод М. Миримской
238


Песни без слов
GREEN
Вот вам цветы, плоды, зеленой ветки взмах, Вот сердце, — лишь для вас оно стучит
бессонно.
Не мучайте его — оно у вас в руках,
На этот скромный дар взгляните благосклонно.
Ступил я на порог, весь от росы промок, Овеял ветерок мое лицо прохладой.
Моей усталости позвольте лечь у ног,
Да будет краткий сон ей должною наградой.
Позвольте голову вам положить на грудь,
Еще от ваших ласк гудит мой лоб усталый, Позвольте же ему чуть-чуть передохнуть От всех недавних бурь. И я вздремну, пожалуй.
Перевод А. Ревича
СПЛИН
Алеют слишком эти розы, И эти хмели так черны.
О дорогая, мне угрозы В твоих движениях видны.
239


Дополнения
Прозрачность волн, и воздух сладкий, И слишком нежная лазурь.
Мне страшно ждать за лаской краткой Разлуки и жестоких бурь.
И остролист, как лоск эмали,
И букса слишком яркий куст,
И нивы беспредельной дали —
Все скучно, кроме ваших уст.
Перевод Ф. Сологуба
SPLEEN
Все розы были ярко-красны, Плющи — неумолимо чёрны...
Твои движения опасны,
Мои уныния упорны.
Все небо было слишком нежным, Зеленым море, воздух ясным...
Я знаю: я — пред неизбежным, Пред чем-то горьким и ужасным.
240
Терновником с листвой лощеной, И буком с блещущей листвою


Песни без слов
Я утомлен, и отдаленной Равниной, всем, лишь не тобою!
Перевод В. Брюсова
СПЛИН
Алеют розы, сплошь пылая,
Весь черен плющ над головой.
Я при малейшем, дорогая,
Твоем движеньи сам не свой.
Чрезмерно нежны — синь простора И зелень волн, и ласка дня.
Боюсь и жду, что скоро-скоро Ты бросишь холодно меня.
Я так измучен остролистом И терном в зареве листвы,
И этим полем, слишком чистым,
И всем, что лишь не ты, — увы!
Перевод Г. Шенгели
241


Дополнения
SPLEEN
Не в меру алы розы мая,
Не в меру черен цвет плюща.
Вы шелохнулись, дорогая, —
И я бледнею, трепеща.
Не в меру сине дня сиянье И зелен волн аквамарин.
Я так — о это ожиданье! — Боюсь остаться вновь один!
Пусть лист на падубе лоснится,
И блеском букс ласкает глаз.
И сельским далям нет границы, — Мне все постыло, кроме вас.
Перевод Ю. Корнеева
SPLEEN
Здесь розы были цвета крови,
И темный плющ прирос к стене.
242
Мой друг, вы были все суровей, И горечь вновь росла во мне.


Песни без слов
Ласкало небо синевою И зеленью морская гладь.
Как тяжко ждать! Мне нет покою, О, как мне страшно вас терять!
Мой друг, вокруг все так уныло:
И лак самшитовой листвы,
И жизнь в глуши. Мне все постыло, Все в мире, но, увы, не вы.
Перевод А. Ревина
УЛИЦЫ
I
Станцуем джигу!
Любил я блеск ее очей.
Они небесных звезд светлей, И много ярких в них огней.
Станцуем джигу!
С влюбленными она была, Неотразимая, так зла И в самой злости так мила!
243


Дополнения
Станцуем джигу!
Но розы уст милей цветут,
Когда уйдем из хитрых пут,
Когда мечты о ней умрут.
Станцуем джигу!
И вспоминать мне много лет Часы любви, часы бесед, —
Ах, лучшей радости мне нет!
Станцуем джигу!
II
Как фантастично появленье Реки средь улиц, и теченье Там за стеною футов в пять!
Она не плещет в берег мглистый Волною темною, но чистой, Предместьям не мешает спать.
В разливе мертво-желтом, полном Один лишь дым приникнет к волнам, И пусть заря зажжет, скользя, Коттеджи, желтый или черный,
За набережною просторной Им отразиться в ней нельзя.
Перевод Ф. Сологуба
244


Песни без слов
STREETS
I
Спляшем жигу!
Ах, я любил ее глаза,
Светлей, чем в звездах небеса,
Те, не лукавые, глаза!
Спляшем жигу!
Она умела без конца Терзать поклонников сердца,
С улыбкой милого лица!
Спляшем жигу!
Но мне еще, еще милей Ее уста — цветки лилей,
С тех пор, как мы расстались с ней!
Спляшем жигу!
Я не забыл, я не забыл,
Как был любим, как сам любил,
И тем живу, как прежде жил!
Спляшем жигу!
245


Дополнения
II
На улице, в оправе тесной,
Река, возникшая чудесно За пятифутовой стеной!
В предместье мирном, ты не быстро, Без шума протекаешь — чистой,
Но не прозрачною струей.
Шоссе широко, и безмолвны,
Желты, как мертвый облик, волны Один туман лишь отразят,
В тот даже час, когда, вставая,
Заря сияет, зажигая Коттеджей черно-желтый ряд.
Перевод В. Брюсова
УЛИЦЫ
I
Станцуем джигу!
Я в ней любил сиянье глаз,
Что были ярче звезд подчас, Хоть злой огонь тех глаз не гас.
Станцуем джигу!
246


Песни без слов
Всегда жила повадка в ней Терзать влюбившихся парней, — Что быть могло бы в ней милей?
Станцуем джигу!
И все сильней мне губы жжет Ее цветку подобный рот С тех пор, как умер образ тот.
Станцуем джигу!
Никак мне не забыть, никак Минуты ласк и передряг,
И это — лучшее из благ!
Станцуем джигу!
II
Река вдоль улицы! О, чудо, Явившееся ниоткуда За пятифутовой стеной!
Она чиста, хотя без блеска,
Течет без шума волн и плеска Предместьем, полным тишиной.
Шоссе так широко, что воды, Желты, как труп, струятся годы, Всех отражений лишены,
247


Дополнения
За исключением тумана, —
Хотя б в заре зажглись багряно Коттеджи, желты и черны.
Перевод Г. Шенгели
STREETS
I
Станцуем джигу!
Ее глаза я так любил!
Их взгляд, как свет небесный, был. Любил я их лукавый пыл.
Так спляшем джигу!
Умела, бог ее прости, меня до грусти довести, но рад бывал я всё снести.
Так спляшем джигу!
И поцелуй минувших дней мне все нежнее и нежней, с тех пор как мы расстались с ней.
Так спляшем джигу!
248


Песни без слов
А вспомню — так и задрожу, как будто с ней опять брожу... Лишь этим я и дорожу.
Так спляшем джигу!
Перевод С. Петрова
STREETS
II
Внезапно — что за наважденье! Реки тяжелое скольженье Вдоль улицы средь бела дня!
За парапетом мелкой кладки, Как продолжение брусчатки, Течет, молчание храня.
Так распростерлась мостовая, Что бледная, как неживая, Густопрозрачная вода Отображает лишь туманы:
В ней эти виллы и каштаны Не отразятся никогда.
Перевод А. Эфрон
249


Дополнения
STREETS
I
Станцуем джигу!
Полны небесного огня,
Всегда лукавя и дразня,
Ее глаза влекли меня.
Станцуем джигу!
Как изводить она могла, Неугомонная юла!
Но как пленительна была.
Станцуем джигу!
О, поцелуя торжество!
Еще медовей вкус его С тех пор, как в сердце все мертво.
Станцуем джигу!
Былого тени тут как тут.
Виденья сладостных минут Всё время в памяти встают.
Станцуем джигу!
Перевод В. Васильева
250


Песни без слов
РЕБЕНОК-ЖЕНЩИНА
Не понимали вы, как я был прост и прав,
О бедное дитя!
Бежали от меня, досаде волю дав,
Судьбой своей шутя.
Лишь кротость отражать, казалось бы, очей Лазурным зеркалам,
Но столько желчи в них, сестра души моей, Что больно видеть нам.
Руками нежными так замахали вы,
Как взбешенный герой,
Бросая резкий крик, чахоточный, увы!
Вы, в ком напевный строй!
Насмешливых и злых боитесь вы, и гром Заставит вас дрожать,
Овечка грустная, — вам плакать бы тайком, Обнявши нежно мать.
Любви не знали вы, — несет и свет, и честь Бестрепетно она,
Спокойна в добрый час, но крест умеет несть И в смертный час сильна.
Перевод Ф. Сологуба
251


Дополнения
CHILD WIFE
Нет, простоты моей вы не могли понять,
Не то вам было надо!
И вы, наморщив лоб, спешили убежать,
С упрямством и досадой.
И взор, который мог лишь нежность отражать, Быть зеркалом лазури,
Вдруг, гневом омрачась, — мне больно
вспоминать, —
Горел, как небо в буре.
И маленькой рукой грозили гневно вы,
Как богатырь могучий,
И крики злобные сжимали грудь, — увы! — Вам, слитой из созвучий!
Но как боялись вы сердечных бурь и гроз,
В душе еще ребенок!
И с вашей матерью роптали вы меж слез,
Как блеющий ягненок.
Нет, вы не поняли любви и честь и свет, Любви простой и милой,
Спокойной в радостях, веселой в пору бед,
И юной до могилы!
Перевод В. Брюсова
252


Песни без слов
БЕДНЫЙ МОЛОДОЙ ПАСТУХ
Поцелуя боюсь,
Как пчелиного жала, — Изнываю, томлюсь, Даже сплю очень мало: Поцелуя боюсь.
Все же Катю люблю я — Катя — снега белей; Вспоминаю, тоскуя,
Ласку милых очей, — Нежно Катю люблю я.
Валентинова дня Целования с нею Я боюсь как огня Я робею, робею Валентинова дня.
Жду минуту венчанья, Катя будет моя.
Но какие страданья Пережить должен я До минуты венчанья!
Поцелуя боюсь,
Как пчелиного жала, —
253


Дополнения
Изнываю, томлюсь, Даже сплю очень мало: Поцелуя боюсь.
Перевод Ф. Сологуба
СИЯНИЯ
Был ветер так нежен, и даль так ясна.
Ей плыть захотелось в открытое море.
За нею плывем мы, с шалуньей не споря. Соленая нас охватила волна.
На тверди безоблачной солнце сияло И золотом рдело в ее волосах,
И тихо качалась она на волнах,
И море тихонько валы развивало.
Неспешные птицы вились далеко,
Вдали паруса, наклоняясь, белели,
Порой водоросли в воде зеленели, —
Мы плыли уверенно так и легко.
Она оглянулася с кроткой улыбкой,
Не веря, что мы не боимся волны,
Но радостью плыть с ней мы были полны, — Плывет она снова дорогою зыбкой.
Перевод Ф. Сологуба
254


Песни без слов
BEAMS
Хотелось ей пойти в средину волн морских,
А так как ветерок приветливо утих,
К ее безумию мы отнеслись не строго,
И вот мы все идем соленою дорогой.
Недвижен солнца шар на ясных небесах,
И золотом лучи мелькают в волосах,
Когда она скользит нежнее, чем извивы Развернутой волны... скользит, — о миг
счастливый!
Белеют паруса, вдали склоняясь ниц,
И носятся вокруг станицы белых птиц; Широкий, скользкий шаг по временам колеблем Протянутым с листом, цепляющимся стеблем.
Она взглянула к нам, смущенная чуть-чуть, Не зная, как любовь переносила путь,
Но видя, что мы все идем в восторге рядом, Опять пошла вперед, не подаривши взглядом.
Перевод В. Брюсова
BEAMS
Ей вздумалось пройти вдоль моря сквозь
прибой:
Упругий ветерок взлетел, подул сильнее
255


Дополнения
И тучи разогнал. Мы все пошли за нею Навстречу плеску волн и горечи морской.
Сиял погожий день, лазурный свод умыв И золотом лучей высвечивая прядки Ее волос... Мы шли за нею без оглядки, Влекомые вперед, как медленный прилив.
И птицы белые взмывали высоко,
И паруса вдали белели и кивали,
И плети трав морских, качаясь, проплывали, И ноги нас несли блаженно и легко.
...Помедлила она, чтоб искоса взглянуть: Идем ли мы вослед, не ведая сомненья; Прочла во всех глазах одно самозабвенье — И продолжала свой победоносный путь.
Перевод М. Бородицкой
BEAMS
Вдаль по морским волнам ей вздумалось
пройти,
И только разогнал ненастье бриз попутный, Мы приняли всерьез ее каприз минутный И вот уже идем по горькому пути.
256


Песни без слов
День сиял высоко на лазури беспечной,
И пепельных волос касался луч златой,
Она, спокойней волн, шла ровною стопой,
И мы за ней, полны отрады бесконечной!
Птицы белые вяло летели вперед,
Паруса вдалеке, чуть белели, кивая, Кудрями длинными вилась трава морская, Нас подхватил и нес широкий чистый ход.
Обернулась она, беспокоясь немного,
Что сомненья свои нам не преодолеть,
Но увидав, что с ней отныне мы и впредь, Довольная, опять пошла своей дорогой.
Перевод И. Булатовского


СМИРЕННОМУДРИЕ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Мне под маскою рыцарь с коня не грозил, Молча старое сердце мне Черный пронзил,
И пробрызнула кровь моя алым фонтаном,
И в лучах по цветам разошлася туманом.
Веки сжала мне тень, губы ужас разжал,
И по сердцу последний испуг пробежал.
Черный всадник на след свой немедля вернулся, Слез с коня и до трупа рукою коснулся.
Он, железный свой перст в мою рану вложив, Жестким голосом так мне сказал: «Будешь
жив».
258


Смиренномудрие
И под пальцем перчатки целителя твердым Пробуждается сердце и чистым и гордым.
Дивным жаром объяло меня бытие,
И забилось, как в юности, сердце мое.
Я дрожал от восторга и чада сомнений,
Как бывает с людьми перед чудом видений.
А уж рыцарь поодаль стоял верховой; Уезжая, он сделал мне знак головой,
И досель его голос в ушах остается:
«Ну, смотри. Исцелить только раз удается».
Перевод И. Анненского
I
Меня в тиши Беда, злой рыцарь в маске,
встретил
И в сердце старое копье свое уметил.
Кровь сердца старого багряный мечет взмах И стынет, дымная, под солнцем на цветах.
Глаза мне гасит мрак, упал я с громким криком, И сердце старое мертво в дрожаньи диком.
259


Дополнения
Тогда приблизился и спешился с коня Беда, мой рыцарь злой, и тронул он меня.
Железом скованный, влагая перст глубоко Мне в язву, свой закон вещает он жестоко,
И от касания холодного перста И сердце ожило, и честь, и чистота,
И, к дивной истине так пламенно-ревниво, Вновь сердце молодо в груди моей и живо.
Дрожу под тяжестью сомнений и тревог,
Но упоен, как тот, кому явился Бог.
А добрый рыцарь мой на скакуна садится, Кивает головой пред тем, как удалиться,
И мне кричит (еще я слышу голос тот):
— Довольно в первый раз. Но берегись вперед!
Перевод Ф. Сологуба
Мне встретился рыцарь Несчастье, что скачет и
ночью, и днем,
В молчанье, под тяжким забралом: он сердце
пронзил мне копьем.
260


Смиренномудрие
Мгновенно из ветхого сердца кровь брызнула
алой струей,
Цветы оросила и с солнцем потом испарилась
росой.
Но мрак отуманил мне очи, но стон мой до уст
не достиг,
И умерло ветхое сердце во мне, в тот
мучительный миг.
Таинственный рыцарь Несчастье спрыгнул с
вороного коня,
Рукою в железной перчатке он властно
коснулся меня.
Я чувствовал твердые пальцы, проникшие в
рану мою,
А голос, суровый и строгий, меня призывал к
бытию.
И вот, под холодным давленьем руки,
облеченной в металл, В груди моей сердце воскресло, и трепет по мне
пробежал.
Да! Юное, чистое сердце, блестя неземной
белизной,
Забилось свободно и гордо для жизни
безвестной, иной.
261


Дополнения
Еще я дрожал, опьяненный, еще я поверить
не мог,
Как всякий, кто видит виденье, с кем явно
беседует Бог.
А рыцарь с закрытым забралом, поспешно
вспрыгнул на коня, И сделал мне знак, удаляясь, мгновенье глядел
на меня.
И крикнул мне голосом страшным (я слышу
еще этот гром): «Мой первый завет: повинуйся! Что дальше,
узнаешь потом!»
Перевод В. Брюсова
Безмолвным рыцарем скача, спустив забрало, Несчастье в сердце мне копья вонзило жало.
Кровь сердца старого плеснула, как родник, Все обагрив цветы, и высохла чрез миг.
Мрак заволок мне взор, не мог сдержать я
крика,
И сердце старое скончалось в дрожи дикой.
262


Смиренномудрие
И грозный рыцарь тот, Несчастье, вдруг с коня Сошел и подошел, и шевельнул меня,
И палец в наперстне железном ввел глубоко Мне в рану, приговор мне возвестив жестоко.
И тот железный перст, обжегши сердце льдом, Вмиг возродил его в кипенье молодом,
И сердце старое, невинностью небесной Все обновленное, в груди забилось тесной.
Я, опьянев, дрожал; едва я верить мог,
Как человек, кому предстал внезапно Бог.
А рыцарь, на коня вскочив опять, рысцою Путь продолжал, успев кивнуть мне головою
И крикнуть (голос тот я слышу и сейчас): «Отныне — берегись! Так можно только раз!»
Перевод Г. Шенгели
Безмолвный витязь Рок с опущенным забралом, Приблизившись верхом, пронзил мне грудь
металлом.
Кровь сердца старого струей хлестнула в прах И сразу высохла под солнцем на цветах.
263


Дополнения
Крик вырвался из уст, и содрогнулось тело,
И сердце старое в груди оцепенело.
И витязь Рок сошел со своего коня,
Рукой тяжелою коснулся он меня.
Он, раненую грудь перстом железным тронув, Сурово возвестил мне свод своих законов.
С прикосновением железного перста Вернулись к сердце вновь и жизнь и чистота.
И сердце, вверившись божественной надежде, Забилось, юное и гордое, как прежде.
Дрожал я и не мог смятенья побороть,
Как тот, кому пошлет видение Господь.
А витязь на коня вскочил в мгновенье ока, Чтоб головой потом кивнуть мне издалека
И крикнуть (до сих пор я слышу этот глас): — Впредь берегись! Ты цел, но лишь на этот
раз!
Перевод В. Микуьиевича
264


Смиренномудрие
III
— Что скажешь, путник, ты про страны и
вокзалы?
Собрал ли скуку ты (она давно зрела), Плохой сигары дым пускающий, усталый, Ты, чья нелепо тень на стену налегла?
Ах, после всех дорог, твой взор все так же
мрачен,
Твоя усмешка та ж, та ж грусть в лице твоем: Так месяц, между мачт, по-прежнему
прозрачен,
Так море старое все то же, с новым днем.
Так кладбище все то ж, хотя могилы новы! Но расскажи нам то, что видно и без слов: Разочарованность твоей души; суровый И горький приговор мечтам былых годов!
И ужас не забудь дней, сердце истомивших: Зла — всюду, и Уродств — везде, на всех
путях;
Политики позор, и стыд Любви, заливших Потоками чернил кровь на своих руках.
И не забудь себя: как груз своих бессилий, Всей слабости своей, всей простоты своей Ты влек на поле битв, где бились, где любили, Безумней — что ни день, и что ни день —
грустней!
265


Дополнения
Вполне ль наказан ты за глупую наивность? Что скажешь? — Люди злы. — А женщины?
О, кто ж
Пил влагу слез твоих? С кем знал ты
неразрывность
Судьбы? И ласка чья не оказалась ложь?
Как ты доверчив был! Как грубой лести верил! Ты помнишь ли, как ты мечтал когда-то сам О смерти сладостной? — Теперь ты скорбь
измерил.
О, ангел, падший ниц, конец твоим мечтам!
Куда ж теперь пойдешь? Скажи о новых
планах?
Иль, столько плакавши, ты весь душой размяк? По твердости коры мы судим о каштанах,
А как уныл твой вид, как твой неверен шаг!
Так чем же будешь ты? Идилликом усталым, На небо глупое глядящим сквозь окно Глазами демона и взором одичалым?
Не это значит ли — совсем упасть на дно?
Довольно ли с тебя такой простой развязки Романа? Кто другой (смышленей, может быть), За скрипки заплатив, хотел бы видеть пляски И не боялся бы прохожих раздразнить.
Поройся в уголках своей души. Нельзя ли Оттуда выхватить блистательный порок,
266


Смиренномудрие
Красивый, дерзностный, как саблю доброй
стали,
И в небо устремить сверкающий клинок?
Быть может, не один, а несколько? Отлично! Иди же на войну и без разбору всех Рази! Личиной скрыв беспечности приличной Неутоленный гнев и безнадежный смех!
Не надо быть глупцом в сей жизни
пустозвонной,
Где в счастьи ничего пленительного нет,
Без грез порочности, немного извращенной!
И злом за зло платить, — да будет твой завет!
— Людская мудрость? Ах! Мечты иным
согреты!
В том прошлом, что сейчас ты мне изобразил, Давая горькие и строгие советы, —
Я помню лишь то зло, что сам я совершил!
Из всех случайностей моей бродячей жизни, Из всех жестоких «бед», из всех моих дорог, Из голосов вражды и злобной укоризны Я помню лишь одно — как милосерд был Бог!
Мои мучения все были справедливы,
Никто не виноват, что лил я много слез,
Но, может быть, и я познаю в день счастливый Прощение и мир, что всем дает Христос!
267


Дополнения
Да, жалко быть глупцом в сей жизни
преходящей,
Но лучше в вечности венец свой заслужить, И нам гласит закон единый, настоящий:
Не злом за зло платить, но всех и все любить!
Перевод В. Брюсова
III
Что скажешь, путник, ты о городах и странах? Созрела, кажется, печаль твоя вполне. Прогоркнул дым сигар в затяжках
беспрестанных.
Гротеском тень твоя застыла на стене.
Твои глаза полны все той же мглой застойной, Все тем же сумраком, тяжелым, словно дым. Такою видится луна в чащобе хвойной,
Так море старится под солнцем молодым.
На старом кладбище могилам новым тесно. Наплакавшись вдоль рек, с похмелья расскажи Об отвращении, о скуке повсеместной,
О самочувствии новорожденной лжи,
Об этих женщинах, о постоянном страхе,
О всяких мерзостях в грязи больших дорог, О том, как льнет Амур к политике-неряхе, Которой портит кровь чернильный порошок.
268


Смиренномудрие
Упомяни себя при этом непременно,
Поскольку духом ты убог и простоват.
Там ссора, тут любовь; за сценой снова сцена,
И это все на свой безумно грустный лад.
Скажи, за простоту наказан ты довольно? Пускай мужчины злы, а женщины? Тебе Кто вытрет слезы-то, когда бывает больно? Утешит кто тебя наперекор судьбе?
Ах ты, доверчивый! И ты мечтал поныне (Да так, что наконец в мечтаньях изнемог)
Не знаю о какой изысканной кончине?
Ах, неприкаянный, ах, бедный ангелок!
Что цели? Планы что? Твои дела все хуже. Слезами ты насквозь больную грудь прожжешь. Трухлявым деревом ты кажешься снаружи,
На победителя не очень ты похож.
Неловок до чего! Встряхнулся бы немножко! На глупый небосвод любуешься с тоски, Сидишь, расслабленный, уставившись в окошко, Где блудный бес тебе мигает плутовски.
Пришел в упадок ты... А на твоем бы месте, За скрипки заплатив, смышленый кто-нибудь Развлечься танцами решился честь по чести. Пусть напутаются прохожие чуть-чуть!
269


Дополнения
Скажи, не мог бы ты из тайников душевных Какой-нибудь порок блистательный извлечь, Чтоб небу красному среди сполохов гневных Бесстыдным лезвием грозил он, словно меч?
Пороки... Для чего ты прячешь их с опаской? Пусть без разбору всех клинок в бою разит. Не скроешь ненависть под этой пошлой маской, Когда пресыщен ты и все-таки не сыт.
Смотри, не прогадай на торге балаганном! Непривлекательно добро, ты знаешь сам. Приправить бы его хоть вывертом поганым... На торжищах таких раздолье подлецам.
Мирская мудрость, ах! не до тебя мне было. Слабеет голос твой от всяких пустяков.
Дают советы мне, и на душе уныло,
И не способен я забыть моих грехов.
По свету мыкаясь, прельщаясь жалкой ложью, Напрасно расточив остаток чувств и сил, Лишился я всего и только милость Божью В страданиях своих поныне сохранил.
Пускай меня гнетет заслуженная кара. Безвинно человек не страждет ни один.
Зато надеюсь я вкусить святого дара,
Как брат мой, как любой другой христианин.
270


Смиренномудрие
Не стоит хлопотать о прибыли мгновенной, Пускай дурачит нас лукавая тщета.
Спокон веков царит над нашею вселенной Не подлость, не корысть, не злость, а доброта.
Перевод В. Микушевича
IV
Несчастный! Все дары: и благодать крещенья, И материнскую любовь, и всепрощенье,
И веру детскую, и хлеб насущный свой, Здоровье, будущность, что светлою волной Забрезжила в былом наперекор соблазнам,
Всё, всё ты расточил в своем притворстве
грязном;
Почти растратил ты запас душевных сил, Усталости благой однако не вкусил;
Как проклятый, влеком ты за пределы мира, Беспутный вундеркинд с повадками сатира. Что перед сумрачным огнем души твоей И смех презрительный, и горький плач скорбей! По-прежнему тебе не стыдно и не жутко.
Ты, словно Геркулес, лишившийся рассудка, Который, помнится, не буйствовать не мог; Лишь дружба, подавив свой праведный упрек, На богохульный бред молитвой отвечает,
Как возле тех, кто смерть кощунствами
встречает.
271


Дополнения
Сурова родина к сынам своим дурным.
Свет оградил себя терновником густым.
Не поздоровится тебе от этих терний.
Недаром крадучись ты ходишь в час вечерний. Не натравили псов? Не хохотали зло?
Так, стало быть, считай, что нынче повезло. Позоря Францию, глумясь над христианством, Своим же собственным клейменный окаянством, Угрюмый, жаждешь ты ежеминутных благ; Безбожный, как и чернь, в грехах нашел
ты смак.
Неистовствуешь ты среди толпы голодной. Прельщен до одури пошлятиною модной, «Парижским гением», «Наукой», треском фраз, Свою погибель ты воспеть готов сейчас,
А солнце выругать (мол, ослеплять не надо); Вся нынешняя чушь пасется, словно стадо, Мычит в мозгу твоем, как будто на лугу. Пороки всей земли, кривляясь на бегу,
В тебя попрятались, и кровь твоя прокисла. Нет в бытии твоем ни радости, ни смысла. Твои слова мертвит затасканная ложь,
Которую везде, как жвачку, ты жуешь.
Теперь тебе претит малейшая идея.
Растленной памятью твоею не владея,
От себялюбия ты впал в такой разврат,
Что самой мерзостной кончине был бы рад. Позорный крах подвел итог твоим расчетам. Лишь гордость прежняя владеет стихоплетом. Преступный пыл ее нисколько не утих.
272


Смиренномудрие
Не устает она плясать в глазах твоих.
По вкусу ей плоды греховного посева.
О Боже! Смилуйся над этим сыном гнева.
Перевод В. Микуилевича
V
И красота, и слабость женщин, их печали, И руки бледные, источник благ и зла, Глаза, где жизнь почти все дикое сожгла, Оставив то, пред чем мучители дрожали.
И с лаской матери, когда бы даже лгали Уста, всегда их голос — призыв на дела, Иль добрый знак, иль песнь, когда застигнет
мгла,
Или рыданье, умершее в складках шали!..
Как люди злы! Как жизнь нелепа и груба! Ах! Если б нам не поцелуи, не борьба, Осталось нечто доброе в верховном круге,
Что зародилось в сердце детском и простом, И честь, и милость! Это — верные подруги, Иное что останется, когда умрем?
Перевод Ф. Сологуба
273


Дополнения
V
О, прелесть женская! О, слабость! Эти руки — Творительницы благ, гасительницы мук! Оленья кротость глаз, «нет» говорящих вдруг Нам, что искушены в дурной мужской науке!
О, женских голосов врачующие звуки,
Пусть лгущие порой! О, благодатный круг Рыданий и рулад! О, песня, смех, испуг,
О, заглушенный стон в миг счастья, в час
разлуки!
Как жизнь сама — жесток и страшен человек... Ах, если бы вдали от схваток и от нег Нам сохранить хоть край покинутой вершины!
Чтоб осенила нас младенческая твердь Доверия, добра... Что нас ведет, мужчины?
И что оставим здесь, когда наступит смерть?
Перевод А. Эфрон
VI
Печали, Радости, убогие скитальцы!
Ты, сердце, что опять, угаснув лишь вчера, Пылаешь, — все прошло; окончена игра!
И тени от добыч не удержали пальцы!
274


Смиренномудрие
Сонм ненасытных чувств — отмучились,
страдальцы!
Отпелись, отклялись, отнежились — пора! Истоптанной тропой плетутся со двора Смех и старуха Грусть, — прощайте,
постояльцы!
Безгрешен, отрешен, блаженной пустотой Наполненный — теперь ты познаешь покой, И в новой чистоте твой дух и ум — едины.
А сердце, что вчера, гордыней сожжено, Отчаивалось, — вновь к любви вознесено И постигает жизнь — предвестницу кончины.
Перевод А. Эфрон
VII
Обманчивые дни весь день, весь день горели; Заката на меди теперь они дрожат.
Закрой глаза, душа, довольно мы смотрели! О, искушения! — они нас сторожат.
Весь день, весь день они горели беспощадно, Сжигая виноград на склонах, под горой Хлеба созревшие, и опаляя жадно Небесную лазурь, что пела над тобой.
275


Дополнения
О, побледней, душа, иди, ломая руки. Ужели те «вчера» святому «завтра» вновь Грозят? Безумия ужели живы муки?
Воспоминания убей, убей, Любовь!
О, грозный приступ зла! последний, без
сомненья?
Иди, душа, молись! молись до исступленья!
Перевод В. Брюсова
VII
О бедная душа, весь день пылал над нами Обман погожих дней, и вот — гремит закат. Соблазн, опять соблазн! И как смертелен яд! Беги от гадины, закрой глаза руками.
Он день за днем пылал над мертвыми полями, Он виноград хлестал, как раскаленный град,
И даже небо — твой певучий, синий сад, Твой дом, где ждут тебя, — уничтожает пламя.
Молись, душа, беги! Не то пожрет вчера Твои грядущие утра и вечера,
И налетит тот вихрь, тот прежний, окаянный,
276


Смиренномудрие
И снова грянет гром, и ослепит глаза Безумьем давешним, как молнией багряной... Молись, чтоб стороной нас обошла гроза!
Перевод Э. Линецкой
VII
Не верь ярким далям — они позолотой цвели. Душа моя, снова цветет позолота заката.
Пока еще ноги ступают в нагретой пыли, Уйди, ибо вкрадчивым заревом небо объято.
Ты вспомни, давно ли от огненных градин
вдали
Все небо играло, но не было гибельней града, И как обмолот по полям эти ливни прошли, Всю жатву свалив и побив урожай винограда.
О, лучше, душа моя, руки скрестив на груди, Уйди от греха — мы не знаем, что ждет
впереди.
Что, если безумие прошлого в будущем грянет?
Уйди от соблазна поверить в неверную высь, Ведь бой, — без сомненья, последний — в
глаза еще глянет.
Ступай же, молись, чтоб гроза миновала!
Молись!
Перевод О. Чухонцева
277


Дополнения
VII
Не верь погожим дням. Своею плотью медной В лукавой прелести затрепетал закат.
Закрыть бы мне глаза, вернуться бы назад, Бежать бы от греха с моей душою бедной.
Проходят эти дни, как ураган зловредный, Бьют градом огненным хлеба и виноград И небо певчее вот-вот опустошат.
Напрасны жалобы лазури заповедной.
Бледнеешь, руки сжав... Должно быть, нам
пора,
За счастьем завтрашним свирепые вчера Еще охотятся, и старый бред в дороге?
Воспоминания... Ну, как их одолеть? Страшнее нет врага. Поди дождись подмоги! Что ж, бедная душа, грозу молитвой встреть.
Перевод В. Микушевича
VIII
Жизнь скромная, с ее нетрудными трудами!
В ней целый подвиг есть — служение любви! Веселым быть, следя все те же дни за днями,
278


Смиренномудрие
Быть сильным, чувствуя, что гаснет жар
в крови!
Знать, слышать в городах, меж всеми голосами, О Боже! лишь одно — колокола Твои,
И, повинуясь сам велению: «живи!»,
Свой голос смешивать с гудящими волнами.
С желаньем каяться — меж грешниками жить. Любить молчание — и бесконечно длить Терпения часы, здесь, в жизненной пустыне,
Сомненья детские раскаяний живых,
И тщетные мечты о радостях святых... «Прочь, — ангел говорит, — все доводы
гордыни!»
Перевод В. Брюсова
VIII
О, жизнь без суеты! Высокое призванье — Быть радостным, когда не весел и не нов Любой твой день в кругу бесхитростных трудов, И тратить мощь свою на подвиг прозябанья!
Меж звуков городских, меж гула и бряцанья, Настраивать свой слух на звон колоколов И речь свою — на шум одних и тех же слов,
Во имя скучных дел без примеси дерзанья!
279


Дополнения
Средь падших изнывать, затем чтоб искупить Ошибки прежних дней; и терпеливым быть В безмерной тишине возлюбленной пустыни...
И совесть охранять от сожалений злых, Врывающихся в строй намерений благих...
— Увы! — сказал Господь: все это — грех
гордыни!
Перевод А. Эфрон
VIII
Жизнь эта жалкая в трудах однообразных Была бы без любви куда как нелегка. Веселым быть, когда кругом одна тоска,
Быть сильным и хиреть во всяких дырах
грязных;
В огромных городах не слушать шумов разных; Пускай лишь колокол зовет издалека;
И только для того шуметь исподтишка,
Чтоб кончить заданный урок без мыслей
праздных.
На покаянье спать в домах, где дышит грех; Любить лишь тишину и в логовищах тех Надолго сохранить смирение и твердость;
280


Смиренномудрие
Усердно каяться, не мудрствуя ничуть, И добродетелям убогим присягнуть... «Фу, — ангел говорит, — расчетливая
гордость!»
Перевод В. Микушевича
XVI
Послушай нежной песни лепет. Она заплачет, утешая,
Такая скромная, простая,
Как ручейка над мхами трепет.
Нам ведома и вожделенна, Теперь она звучит из дали,
И, как вдова из-под вуали, Глядит печально, но надменно.
Злой ветер, налетая с ревом,
Не вскроет тайны покрывала,
Но сердцу ясен блеск фиала Небесной правды под покровом.
Нам ведомая, повторяет,
Что наша ненависть и злоба Бесследно канут в бездну гроба, И лишь добро не умирает,
281


Дополнения
И, говорит, какая радость — Простая жизнь без ожиданья,
И ясным золотом венчанье,
И мира без победы сладость.
Звучит, с холодным ветром споря, Наивная эпиталама;
Великолепнее нет храма,
Чем храм утешенного горя.
Подобна страннице бездомной Душа, безгневная в томленьи.
Как ясны все ее ученья!
Внимай урокам песни скромной.
Перевод Ф. Сологуба
XVI
Прислушайтесь к песенке нежной,
Что плачет, чтоб быть вам желанной! Она и легка и небрежна:
По мху ручеек неустанный.
Вам голос знаком (и немного По сердцу?), но он под вуалью: Вдова, что томится печалью,
Но держится гордо и строго,
282


Смиренномудрие
И в складках печальной одежды, Дрожащей под лаской осенней, Мелькает (звезда среди теней)
Луч Истины, отблеск Надежды!
Вновь узнанный голос внушает, Что жить можно лишь Добротою, Что, волей свершенное злою,
Лишь явится смерть, пропадает.
Еще говорит он о славе:
О радости быть неизвестным,
О счастье великом, чудесном — Жить в мире, не мысля о славе.
Прислушайтесь к песне, твердящей Упорно — наивные грезы:
Что может быть лучше и слаще, Как чьи-нибудь высушить слезы!
Как ангел она светлокудрый, Страдая, молчит про упреки...
И как ее просты уроки! Прислушайтесь к песенке мудрой!
Перевод В. Брюсова
283


Дополнения
XVI
Ах, песенка! Какая скромница!
Лишь ради вас так сладко плачет: Росинок нежных мох не прячет,
А голос (тот же? милый?) вспомнится.
Узнали голос? Голос в горести?
И в трауре, и оробелый,
Так безутешно овдовелый!
Но сколько в нем осталось гордости!
Вуали складки утомленные Он вскинет, как осенний ветер,
И вправду, как звезду в просвете, Увидит сердце изумленное.
И голос вам опять вспомянется:
Жизнь — это доброта до гроба,
А зависть, ненависть и злоба —
За гробом что от них останется!
Поет про счастье быть под бедами, Про славу — жизнь вести простую, Поет про свадьбу золотую,
Про мир, добытый не победами.
Глядите, как он рад вам складывать Все ту же свадебную песню:
Нет ничего душе чудесней,
Чем чью-то, скорбную, порадовать.
284


Смиренномудрие
Она лишь мимоходом сунется Такой страдалицей-тихоней,
И вся она — как на ладони!.. Так вот вам песенка-разумница.
Перевод С. Петрова
XVI
Эта песенка плачет смиренно,
Чтобы вы оглянулись украдкой.
Плачет тихо, томительно сладко, Шелестит, как на отмели пена.
Этот голос, привычный когда-то (И любимый?), вам будет не внове,
Но теперь он измучен, как вдовий,
В нем надсадная гордость утраты.
Айк вдовы из-под черной вуали,
Вдруг откинутой ветром осенним,
Как звезда, вас поманит спасением И, как правда, померкнет в печали.
Вы бесхитростной песне поверьте В том, что жизнь и любовь нераздельны, В том, что злость и гордыня бесцельны, Ибо жить им — не долее смерти.
285


Дополнения
Эта песня ведет нас по следу Тех, кто прост и иного не чает,
С миром нежность она повенчает, Только нежность, отнюдь не победу.
Этот голос наивный, тоскуя,
Без конца повторяет все то же: Ничего нет на свете дороже,
Чем порадовать душу другую.
Пусть она и страдает без гнева,
Но страданья-то — полная чаша!.. Вот об этом и песенка наша.
Не гоните простого напева.
Перевод В. Портнова
XVI
О, прислушайтесь: не для того ли Плачет песня, чтоб вам полюбиться, Плачет так, как по моху струится Ключ студеный в лесу или в поле.
Вы ее и беспечной слыхали,
А теперь она — слышите сами — Затаенными плачет слезами,
Как вдова в непроглядной вуали.
286


Смиренномудрие
Кто поймет, что за песней плачевной? Но под ветром в осеннюю пору Вдруг откроется острому взору Откровенье звездою вечерней.
И, открывшись, она вам расскажет, Что душа добротой бескорыстна,
Ибо ненависть ныне и присно Не оставит и памяти даже.
И еще вам напомнит о чести Быть смиренным и чистым мотивом, Вам напомнит о мире правдивом Без победы, о слове без лести.
Так примите с добром это слово,
Эту песню, — она будет рада,
Ей и счастья другого не надо,
Как проникнуться болью другого.
Ведь бездомна она во вселенной,
Но, в бездомности кротко страдая, Так ясна ее правда простая!
О, прислушайтесь к песне смиренной.
Перевод О. Чухонцева
287


Дополнения
XVII
Как нежно вы меня ласкали Так незадолго до разлуки,
О эти маленькие руки,
Которыми мои печали,
Мои томленья и скитанья И в близких, и в далеких странах Под ясным солнцем и в туманах Преображалися в мечтанья!
Все к ним тоска моя стремится,
Но разгадаю ли их знаки Душе, которая во мраке Зловещем никнет и томится?
О непорочное виденье,
Приходишь ли ты с вестью верной О нашей родине безмерной,
Где тесное соединенье?
О руки, власть благословенья,
И скорбь, и кроткие упреки,
О освященные зароки,
О, дайте, дайте знак прощенья!
Перевод Ф. Сологуба
288


Смиренномудрие
XVII
Те руки, что так напрасно Удерживал я когда-то,
Вы были холодноваты,
Но крохотны и прекрасны;
Минули шторма и штили, Края, города и веси,
И птицами в поднебесье Вы сны мои посетители.
У скорбной моей постели Под окрики часового Расслышал ли я то слово, Что вы донести хотели?
А вдруг состраданье к бедам, Сближение душ в несчастье И сестринское участье Окажется только бредом?
Вины и вражды скрещенья, Предвестья мольбы и муки,
О руки, родные руки, Пошлите мне знак прощенья!
Перевод А. Гелескула
289


Дополнения
XIX
О Гордость! Мощный крик, валторны зов
глухой,
Огни кровавых звезд на броне золотой... Шатаешься, огнем и дымом опьяненный...
О Гордость! Мощный крик, валторны зов
глухой!
О Ненависть! О звон над морем, заглушенный В снегу. Так холодно. Бессильный,
утомленный,
Пугаешься, бежишь на пристань. В тишине Там молкнет колокол, далекий, заглушенный.
О Страсть! О странный шум, неясный, как
во сне.
Все пьяны. Кажется, им весело вполне.
Глаза, и имена, и бред духов банальных,
В котором гаснет шум, неясный, как во сне.
О Зависть! Ряд теней — в тумане. Ряд
венчальных
Кортежей. Тысячи — препятствий. Круг
печальных
Трудов: весь пышный цирк движений мировых! Под тихий скрипок звук, под гул пиров
венчальных.
О Гнев! Угрюмый стон! О Скорбь о днях
былых!
290


Смиренномудрие
О Искушение! — Был должен слышать их И я, для глухоты молчанья неземного!
Гнев, Искушение и Скорбь о днях былых!
Умрите, Голоса, чтоб не воскреснуть снова! Вы — смертны! вы — мечта! вы — звук
пустой! вы — слово! Риторика греха! метафоры без крыл! Умрите, Голоса, чтоб не воскреснуть снова!
Я более не тот, каким когда-то был.
Умрите же во мне, в немой тиши могил, Под тайные мольбы души перерожденной!
Я сердцем, я душой не тот, каким я был.
Умрите в голосах молитвы умиленной!
Она у райских врат стоит, как страж
бессонный,
И скажет в страшный день: «умри!» или
«живи!».
Умрите в голосах молитвы умиленной И в страшных голосах ликующей Любви!
Перевод В. Брюсова
XIX
Гордыни зов: могуч и зычен, словно рог; На латах золотых кровавых звезд венок;
291


Дополнения
Неверные шаги среди горящих зданий...
Но умолкает зов, как утомленный рог.
Зов Ненависти: бой набата в океане. Снежит... Как холодно! Мир утонул в тумане, И жизнь, дрожа, бежит к привычным берегам, Прочь от надрывного набата в океане.
Зов Вожделения: невнятный, хриплый гам; Все пьют вино; давно невесело гостям;
Рты, имена, глаза; вонючая теплица,
Где вянет в духоте невнятный хриплый гам.
Зов Ближнего: во мгле плывут чужие лица; Воюют, женятся, стараются нажиться; Цивилизации неутомимый цирк;
Под взвизги скрипочки плывут чужие лица.
Проклятья, вопли, вой, истошный, злобный
крик
К их какофонии наш бедный слух привык, Нам надо заглушить молчания призывы... Проклятья, вопли, вой, истошный, злобный
крик.
О зовы, почемуj зачем еще вы живы? Метафоры ханжей до тошноты фальшивы,
До тошноты затерт набор банальных слов — О полумертвые, зачем еще вы живы?
292


Смиренномудрие
Вам срок пришел, и мы уже не ваш улов! Смиренных чаяний оденет нас покров,
Нам души укрепит врачующее Слово.
Мы изменились, мы уже не ваш улов.
Умрите под напев молитвенного зова.
Он, только он летит к престолу Всеблагого,
В день Страшного Суда он жребий наш решит. Умрите ж под напев молитвенного зова —
Пусть грозный зов Любви вас, мертвых,
сокрушит!
Перевод Э. Липецкой
XX
Враг принимает облик Скуки И говорит: «К чему, мой друг?»
Но я смеюсь, сжимая руки.
Враг принимает облик Тела И шепчет: «Посмотри вокруг,
Вот женщина!» Молчу я смело.
Враг принимает облик новый,
Он — ангел света, — шепчет вновь: «Что твой порыв, твой пост суровый, Пред тем, что сердце должно Богу!
293


Дополнения
Как смерть, сильна ль твоя любовь?» Твержу: «Иду я понемногу!»
Он — логик от начала света,
Я должен обуздать свой ум И не искать ему ответа,
Кто это, зная без сомненья!
Пусть жизни раздается шум, Молиться буду о смиренье!
Перевод В. Брюсова
XXI
Теперь иди спокойно, без забот;
Тропа все вверх, все вверх тебя ведет. Брось лишний груз и в путь возьми с собою Твой клад, твой щит и меч на случай боя — Дух, нищий дух, и веру в благодать.
Иди. Храни в дороге упованье.
Ночь недолга, недолго и страданье. Надежен путь, могила впереди.
Храни же упованье, вверх иди,
И встретишь смерть, и позабудешь беды.
294
Будь сердцем кроток. Пусть и недобра, Пусть и дурна, но жизнь — твоя сестра.


Смиренномудрие
Мурлычь под нос, карабкаясь на кручи, Не внемли осторожности скрипучей, Когда тебя начнет она пугать.
Как кающийся грешник, будь послушен, Как малое дитя, будь простодушен,
Пой, даже смейся, а не то тоской Тебя пронзит извечный враг людской. Оцепененья сонного не ведай.
Не нов соблазн, ловушка не нова,
А наверху и мир и синева,
Фанфары славы в тишине просторной. Иди в ночи белесой или черной,
Чтоб ангел твой мог в небе просиять, Тебя окутав крыльями победы.
Перевод Э. Линейкой
XXII
О душа, что тоскуешь,
И какой в этом толк?
И чего ты взыскуешь?
Вот он, высший твой долг, — Так чего ты взыскуешь?
295


Дополнения
Взгляд бессмысленно-туп, Перекошена в муке Щель искусанных губ...
Что ж ломаешь ты руки, Ты, безвольный как труп?
Или нет упованья?
Не обещан исход?
И бесцельны скитанья,
И неверен оплот —
Долгий опыт страданья?
Как докучен твой стон, Этот ропот натужный! Солнцем день озарен, Ждать нельзя и не нужно: В небе алый трезвон,
И рукой беспощадной Обличительный свет Чертит хмурый, нескладный Теневой силуэт,
Необъятно-громадный —
Долг, твой долг. Он зовет, И не надо бояться.
Ближе, ближе — и вот Очертанья смягчатся, Чернота пропадет.
296


Смиренномудрие
Он — тайник озарений, Страж любови твоей,
Твой спасительный гений: Нет опоры верней,
Нет сокровищ бесценней.
И яснее черты,
И безмерней блаженство, Больше нет черноты, Только мир, совершенство И забвенье тщеты.
И забвенье тщеты.
Перевод Э. Липецкой
XXIII
Сын громадных поселений И презренных возмущений, Здесь я все, о чем мечтал, Отыскал и все познал,
Но все — призрак, все убого,
Все спешило отцвести.
Я легко сказал «прости» Наслажденью, даже счастью,
С каждой я расстался страстью Вне тебя, мой милый Бог!
297


Дополнения
Поднял крест меня на крылья, Дал мне лучшие усилья Устремляться к чистоте,
К тишине, к святой мечте Целомудренно и строго.
Умиленье, мне подай Сладких рос отрадный рай, Погрузи в живую воду,
Сердцу дай одну свободу — Умереть у Божьих ног!
Перевод Ф. Сологуба
XXIV
Дух древности был пуст и груб. Он видел в таинстве страданья Лишь ужас — бездыханный труп, Иль изумленье без сознанья.
Искусство, что всего полней Весь мир античный отразило,
В двух образах, двух матерей, Пределы скорби воплотило.
298
Вот Троя гибнет в страшный час И видит смерть детей Гекуба...


Смиренномудрие
Что ж? Факел мысли в ней погас, Она бежит и лает грубо.
Бежит по берегу, слюной Обрызгивая пену моря,
Мохнатой, яростной, слепой Собакой ставшая от горя!
Вот стрелы мечет Аполлон,
И дети никнут, каменея...
Сдавив в устах последний стон, Глядит бессильно Ниобея.
Глядит, вперив недвижный взор,
С безумным жестом каменеет...
И меж камней она с тех пор Обломком мраморным коснеет.
Дух христианства — он велик: Страдая, он страдает строго,
Он мыслит, подавляя крик,
И вновь идет своей дорогой.
Он на Голгофе мог стоять В слезах, но без тоски звериной, Равно и там стояла Мать,
Но что за Мать! Какого Сына!
Причастница Его страстей И жертвы, целый мир спасавшей,
299


Дополнения
Она смягчала их Своей Душой, безмерно сострадавшей.
И так как дети Ей — все мы, То из груди Ее пронзенной На этот мир скорбей и тьмы Любви струится ток бессонный.
И в день, что небо в высоте Разверзнет с края и до края, — Кто верить смел и мог, все те (Все — одного лишь исключая),
К блаженной жизни в небесах,
К Сиону, в горния селенья, Взнесутся тихо на крылах Ее блаженного Успенья.
Перевод В. Брюсова
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
О Боже, Ты меня любовью ранил, И эта рана вся еще дрожит!
О Боже, Ты меня любовью ранил.
300


Смиренномудрие
О Боже, Ты меня постигнул страхом,
И след ожога — как гремящий гром!
О Боже, Ты меня постигнул страхом.
О Боже, я познал, что все ничтожно,
И слава Божия вошла в меня!
О Боже, я познал, что все ничтожно.
О пусть мой дух в Твоем вине утонет, Пусть будет жизнь — хлеб Твоего стола! О пусть мой дух в Твоем вине утонет.
Вот кровь моя, что я еще не пролил,
Вот плоть моя, что недостойна мук!
Вот кровь моя, что я еще не пролил.
Вот лоб, что должен был краснеть всечасно, Пусть будет он ступенью ног Твоих!
Вот лоб, что должен был краснеть всечасно.
Вот руки, что работать не умели,
Пусть фимиам и угли в них горят!
Вот руки, что работать не умели.
Вот сердце то, что билось понапрасну, Пусть пред Голгофой и оно дрожит!
Вот сердце то, что билось понапрасну.
Вот ноги, путь свершавшие ненужный, Пусть поспешат на благостный Твой зов! Вот ноги, путь свершавшие ненужный.
301


Дополнения
Вот голос, звук неправедный и лживый, Пусть горькие упреки он твердит!
Вот голос, звук неправедный и лживый.
Вот взор, вперявшийся на заблужденья, Пусть слепнет он в молитвенных слезах! Вот взор, вперявшийся на заблужденья.
О Господи! Бог жертвы и прощенья! Нет мер неблагодарности моей!
О Господи! Бог жертвы и прощенья!
О Господи, Бог святости и страха, Бездонны пропасти моих грехов!
О Господи, Бог святости и страха.
О Господи, Бог радости и мира,
Мое неведенье, мой страх — томят!
О Господи, Бог радости и мира.
Все это знаешь Ты, все это знаешь,
И то, что я беднее всех других!
Все это знаешь Ты, все это знаешь.
Но, что могу, все отдаю Тебе!
Перевод В. Брюсова
302


Смиренномудрие
I
Любовью, Боже, ранил Ты меня,
И нарывать не перестала рана.
Любовью, Боже, ранил Ты меня.
Меня Ты, Боже, страхом опалил,
И все еще кричат во мне ожоги.
Меня Ты, Боже, страхом опалил.
Узнал я, Боже, этот подлый мир,
И вознеслось во мне Твое величье.
Узнал я, Боже, этот подлый мир.
Дай душу мне омыть Твоим вином,
Дай жизнь мне укрепить пречистым хлебом. Дай душу мне омыть Твоим вином.
Вот кровь моя — ее не пролил я —
И плоть, не удостоенная муки.
Вот кровь моя — ее не пролил я.
Вот лоб, залитый краскою стыда, — Пусть будет он Твоим подножьем, Боже. Вот лоб, залитый краскою стыда.
Вот руки, не познавшие труда, —
Пусть фимиам курят и свечи теплят.
Вот руки, не познавшие труда.
303


Дополнения
Вот сердце — билось попусту оно, — Пусть изойдет на терниях Голгофы.
Вот сердце — билось попусту оно.
Вот ноги — суеты земной послы, — Пусть прибегут к Тебе на зов прощенья. Вот ноги — суеты земной послы.
Вот голос мой, лукавый и глухой, — Пусть неустанно шлет Тебе молитвы.
Вот голос мой, лукавый и глухой.
И вот глаза, светильники греха, —
Пусть ослепят их слезы покаянья.
И вот глаза, светильники греха.
О Боже, милосердный и благий,
Ты знаешь, как я был неблагодарен.
О Боже, милосердный и благий!
О пресвятой, о грозный Судия,
— И всю безмерность моего паденья,
О пресвятой, о грозный Судия!
О Исцелитель горестей земных,
— Всю темноту мою, и страх, и слабость, О Исцелитель горестей земных!
304


Смиренномудрие
Ты знаешь, в мире я беднее всех, Душою нищий, странник перехожий. Ты знаешь, в мире я беднее всех,
Но все мое — Твое, Твое, о Боже!
Перевод Э. Липецкой
Меня любовью ранил Ты, Господь, И все еще трепещет эта рана,
Меня любовью ранил Ты, Господь.
Ты гневом опалил меня, Господь,
И все не утихает гул ожога,
Ты гневом опалил меня, Господь.
Господь мой, я отчаялся терпеть — И хлынуло в меня Твое величье, Господь мой, я отчаялся терпеть.
С моей душой смешай Свое вино И замеси Свой хлеб и этой плоти, С моей душой смешай Свое вино.
Вот тело, недостойное страдать,
Вот кровь моя, которой я не пролил, Вот тело, недостойное страдать.
305


Дополнения
Вот то лицо, что стыдно поднимать, Подножье для стопы Твоей воздушной, Вот то лицо, что стыдно поднимать.
Вот руки, избегавшие труда,
На раскаленных угольях алтарных,
Вот руки, избегавшие труда.
Вот сердце, не принесшее добра,
Для крестных мук распахнутое настежь, Вот сердце, не принесшее добра.
Вот ноги, не нашедшие пути, Послушные отеческому зову,
Вот ноги, не нашедшие пути.
Вот голос мой, неверный и глухой, Набухший покаянными слезами,
Вот голос мой, неверный и глухой.
Вот уголья заблудших моих глаз, Угасших от молитвенного плача,
Вот уголья заблудших моих глаз.
Господь мой, милосердный и благой, Всю черную мою неблагодарность, Господь мой, милосердный и благой,
Господь мой, Бог возмездья и суда, Весь груз моей вины неискупимой, Господь мой, Бог возмездья и суда,
306


Смиренномудрие
Бог радости, Бог мира и добра,
Всю меру слепоты моей и страха,
Бог радости, Бог мира и добра,
Ты знаешь Сам, Ты знаешь обо всем, И что беднее всех я, знаешь тоже,
Ты знаешь Сам, Ты знаешь обо всем,
Но все, чем жив, Тебе вручаю, Боже.
Перевод А. Гелескула
О Господи! Любовь Твоя, как меч,
И до сих пор моя трепещет рана.
О Господи! Любовь Твоя, как меч!
О Господи! Как молния — Твой гнев. Гроза в моем ожоге не затихла.
О Господи! Как молния — Твой гнев!
О Господи! Я знаю: зло во всем,
Во мне Твое сиянье воцарилось.
О Господи! Я знаю: зло во всем!
Ты потопи меня в Твоем Вине.
Пусть жизнь моя Христовым хлебом будет. Ты потопи меня в Твоем Вине.
307


Дополнения
Вот кровь моя. Ее не пролил я.
Вот плоть моя, что недостойна муки.
Вот кровь моя. Ее не пролил я.
Вот лоб мой, покрасневший со стыда, Скамья для ног Твоих благословенных. Вот лоб мой, покрасневший со стыда.
Вот эти руки, праздные поднесь,
Для угольев Твоих и фимиама.
Вот эти руки, праздные поднесь.
Вот сердце окаянное мое.
По терниям Твоим оно томится.
Вот сердце окаянное мое.
Вот ноги в грешном странствии своем, Готовые бежать на зов Господень.
Вот ноги в грешном странствии своем.
Вот голос мой — угрюмый, лживый звук, Для горестных укоров покаянья.
Вот голос мой — угрюмый, лживый звук.
Вот очи — свечи блудные мои,
Чтобы в слезах молитвенных погаснуть. Вот очи — свечи блудные мои.
О Боже милосердный! Как Ты щедр! Сколь глубока моя неблагодарность!
О Боже милосердный! Как Ты щедр!
308


Смиренномудрие
О Боже грозный, Боже пресвятой, Мой грех передо мною словно бездна, О Боже грозный, Боже пресвятой,
О Боже мирный, Боже всеблагой,
Все ужасы мои, все заблужденья,
О Боже грозный, Боже всеблагой,
Ты знаешь все, и знаешь Ты меня. Нет никого беднее в мире целом.
Ты знаешь все, и знаешь Ты меня.
Прими меня! Я Твой душой и телом.
Перевод В. Микуилевича
IV
1
И молвил мне Господь: «Ты зришь перед собой Кровь на груди Моей и сталью бок
пронзенный,
И длани, вашими грехами отягченны,
И ноги, чистою омытые слезой...
Вот гвозди, вот сосуд, вот крест перед тобой, Всё говорит тебе, чтоб, сердцем сокрушенный,
309


Дополнения
Мою святую плоть и кровь из всей вселенной, Мой глас и Мой закон ты возлюбил душой.
О брат возлюбленный и сын, не Я ль сгорал К твоим страданиям любовью бесконечной,
Не Я ль твою тоску и слезы разделял,
Не для тебя ль свершил Я подвиг Свой
предвечный?!
Зачем же ищешь ты Меня с тревогой вновь, Приди, Я здесь с тобой, прощенье и любовь!»
Перевод Эллиса
1
Господь мне так сказал: — Я жду тебя, как
сына, —
О, полюби Меня и боль Моих обид.
Вот губка, крест и казнь, и гвоздь последний
вбит,
И кровь смывает с ног слезами Магдалина.
О, как твоих грехов ужасен список длинный! Рукам невмоготу, и грудь кровоточит...
От плоти роковой найдешь надежный щит, Мою лишь плоть любя и Мой завет единый.
Ты Мне по Духу сын и брат Мой по Отцу. Я ль не любил тебя, с тобой томясь и плача?
310


Смиренномудрие
В предсмертной духоте не твой ли пот горячий Струился, словно кровь, по Моему лицу?
Я слезы проливал — не от твоих ли мук? Зачем же звать Меня? Я здесь, Мой бедный
Друг.
Перевод Н. Стефановича
2
Увы, исполненный тревожного сомненья, Напрасно я ищу Тебя, о Мой Господь, Бессильно пред Тобой моя простерта плоть... О, Ты, огонь любви, залог успокоенья!
Склонись к моей мольбе, в порывах исступленья Мой дух ползет, как червь, не в силах побороть Тревоги тайные, позорные сомненья,
Чтоб пасть с молитвою перед Тобой, Господь!
Давно, давно Тебя повсюду ищет взор,
Молю, да тень Твоя прикроет мой позор,
А Ты горишь лучом любви преображенным,
Ты — гармонический и сладостный каскад, Ты страшен нам, в свои проклятия
влюбленным,
В ком грешный поцелуй туманит ясный взгляд.
Перевод Эллиса
311


Дополнения
2
— Ты понял Господи, всю боль моих томлений: Да, я ищу Тебя, я Твой услышал зов,
Но, слабый и слепой, к любви я не готов И ползаю, как червь, в беспамятстве и в тлене.
Ты, жизнь и благодать планет и поколений, Взгляни, куда я пал, свой мрак не поборов... О, мне ли целовать следы Твоих шагов И я ли пред Тобой свои склоню колени?
Ищу везде Тебя в тревоге и в смятенье:
Быть может, к падшему не будешь Ты суров И тень Твоя мой грех оденет, как покров?
Но Ты — всемирный свет, лишенный всякой
тени.
Тебя не видит тот, кто в свой влюблен
позор, —
Греховный поцелуй ему туманит взор.
Перевод Н. Стефановича
3
О, возлюби Меня — всемирное лобзанье,
Я — Твой смущенный взор и гордые уста,
312


Смиренномудрие
Твоя больная плоть, твоей души страданье,
Я вечный Бог, дерзай и возлюби Христа!
Как серны робкий бег — твоей души исканье, Моей любви тебе доступна ль высота,
Она умчит твой дух в те горние места,
Где золотит хребты небесное сиянье...
Безоблачная ночь!.. Дрожащих звезд мирьяды И кроткий лик луны, то — свет Моих очей, Там ложе светлое полно Моей отрады
Среди дымящихся туманами полей...
Я Свой завет любви пред вами возвещаю,
Я, всемогущий Бог, твоей любви алкаю!
Перевод Эллиса
3
— Люби Меня! Я весь — как поцелуй единый, Везде уста Мои, и всё Мой видит взор.
Я твой озноб и бред, разлад твой и раздор, — Во Мне страстей твоих начала и причины.
Твоей ли робости добраться до вершины, Туда, где Я небес объятья распростер?
Но в эту синеву, всему наперекор,
Тебя любви Моей умчит полет орлиный.
313


Дополнения
Глаза ночей Моих мерцают, засверкав...
О, царство лунной мглы, туманов, звезд и трав! О, тихий свет воды, волшебный и влекущий
Люби Меня и знай, что чувства нет святей.
Я Бог, Я твой Творец, всевластный,
всемогущий, —
Но как мучительно Я жду любви твоей!
Перевод Н. Стефановича
4
Тебя любить, Господь, я не могу, не смею, Душа погибшая трепещет пред Тобой,
Как роза, дышишь Ты святою чистотой, Любви дыхание над головой Твоею!..
Ты — праведных сердца, Ты — ревностью
Своею
Израиль спас, нас всех Спаситель Ты благой!.. Как над цветком, едва раскрывшим венчик
свой,
Ты над невинностью порхаешь, тихо рея...
А я — презренный трус с напыщенной душой, И с ранних лет со злом сроднился разум мой, И осязание, и вкус, и слух, и взоры,
314


Смиренномудрие
Надежды все мои и совести укоры Пылают лишь огнем безумства и страстей, И до сих пор Адам живет в душе моей!..
Перевод Эллиса
5
Любить Меня — твоя обязанность святая!
Я — новый твой Адам, преображу тебя... Твой Рим, Париж, Содом и Спарта вся
твоя —
Среди немых громад развалина простая!..
Плоть похотливую сожжет любовь Моя,
Как пламя чистое, и вкруг, благоухая,
Развеет прах, Моя любовь — вода живая, Что чистою струей омоет вновь тебя...
Моя любовь — свята, и вновь чудесной силой Она воздвигнет крест, где прежде Я страдал, И обратится вновь ко Мне душа больная!..
О возлюби Меня, чтоб мрак ночей пропал, Пусть вспыхнет грешный дух любовию святою, Ты одинок, но Я всегда, везде с тобою!
Перевод Эллиса
315


Дополнения
6
Увы, напрасно я стремлюсь к Тебе душою, Уныние и страх мне душу леденит...
Что делать?.. Кто мои сомненья разрешит? Путь добродетели закрыт передо мною!..
Потрясся свод небес... Вотще своей мечтою Я в небеса стремлюсь, — мой дух не усыпит Покров небес; и, пусть вокруг эфир разлит,
Я к небесам пути не вижу пред собою.
Простри, о Боже, длань, дай сил вперед идти И выю разогнуть, забыв изнеможенье,
И укрепи мой дух на горестном пути...
Но недоступно мне святое посвященье,
И на груди Твоей отраду и покой Я не найду, прильнув усталой головой...
Перевод Эллиса
7
О сын Мой, позабудь постыдные сомненья, Когда Мою любовь ты хочешь заслужить, — Как пчелка в лилии спешит себя укрыть, Спеши в Мой храм и там познаешь утешенье!
316


Смиренномудрие
Спеши поведать Мне без страха и смущенья В сердечной простоте, в чем мог ты грешен
быть,
Не бойся, не стремись напрасно утаить От уха чуткого былые прегрешенья...
Букет раскаянья подай, сын верный Мой;
Со Мною трапезу простую разделяя,
Ты узришь Ангела в восторге пред собой,
И, верь Мне, сладостный напиток Мой вкушая, Ты, полный радости, добра и новых сил, Познаешь, что в союз с Бессмертием вступил.
*
И таинство любви всем сердцем обожая, Познай, через нее вновь становлюся Я Тобою, бедный сын, Я — разум, плоть твоя!.. Вернись, вернись в Мой дом и, жажду утоляя,
Вкушай Мое вино и, хлеб Мой преломляя, Познай, что без него в сем мире жить нельзя, Проси, чтоб Мой Отец благой и Мать Моя, Когда средь зол мирских падешь, изнемогая,
Дух укрепили твой, чтоб отдал ты врагам, Как агнец, шерсть свою и, как младенец
нежный,
Облекся в чистый лен и стал подобен сам
317


Дополнения
Тому, Кто в век Петра, в век Ирода мятежный, Как ты, страдал, как ты, избит, истерзан был И смерть позорную преступника вкусил!
*
Я награжу твое усердие и рвенье,
О знай, в них — радости и счастия залог, Невыразимое в них скрыто наслажденье, Душевный мир, любовь; чтоб вновь ты верить
мог,
Ты Тайной вечери познаешь откровенье,
И, от сомнения гнетущего далек,
Когда скользит луна, когда небес чертог Внимает в тишине горячее моленье,
Из чаши вечной той вкушая и молясь,
Ты будешь всей душой просить себе успенья, Чтоб музыка с небес нежданно раздалась
И совершилося вдруг чудо воскресенья,
Проси восторженных порывов, чтобы вновь Ты слиться мог со Мной, познать Мою
любовь!
318


Смиренномудрие
8
О Боже, что со мной? Увы, я весь в слезах, В моей душе восторг, в моей душе страданье, Ужель в добре и зле — одно очарованье,
Я плачу, я смеюсь, исчезнул в сердце страх,
Я слышу трубный глас на вражеских полях, Призыв к оружию, и, полный ликованья, Сонм белых ангелов и голубых в сиянье Несется предо мной на радостных крылах...
Ты, Боже, милосерд, я шлю Тебе молитвы, Но страшно думать мне, что пылкою душой Я приобщусь к Тебе в пылу жестокой битвы,
И вновь робею я, и дух трепещет мой, Надежды робкие мне снова изменяют,
И вновь уста мои молитву повторяют!..
9
«Ты прав, Мой бедный сын, да будет мир
с тобой!..»
Перевод Эллиса
319


Дополнения
8
— О, что со мной, Господь? Услышаны
мольбы...
Таких восторгов жар мне раньше был неведом: От счастья слезы льешь, и радуешься бедам, И больше ничего не просишь у судьбы.
А где-то слышится тревожный звон трубы, — Я вижу ангелов, я рвусь за ними следом...
О, эта музыка, зовущая к победам,
И жажда подвигов, и славы, и борьбы!
Моя пылает грудь, но я еще не воин. Страшусь любви Твоей, которой недостоин. Скорей прорваться бы сквозь оторопь и мрак...
К молитве пламенной тревога примешалась. Но пусть еще царит моих смятений хаос, — Теперь я все пойму...
9
— Да, сын Мой, только так! Перевод Н. Стефановича
320


Смиренномудрие
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
III
Надежда чуть блестит, как под окном солома. Не бойся: пролетел полетом пьяный шмель. Закатные лучи стремятся пылью в щель.
На руки голову склони и спи. Ты дома.
О бедный, бедный друг, испей воды, хотя Холодной. После спи. Я здесь, взгляни:
мы двое.
Баюкать буду я, а ты мечтай в покое И тихо подпевай, как малое дитя.
Бьет полдень. Он уснул. Из жалости уйдите. Как женские шаги томительны в мозгу Отверженцев больных, что грезят о защите!
Бьет полдень. О усни! Давно не нужны слезы. Надежда чуть блестит, как камень на лугу... Когда сентябрьские опять воскреснут розы!
Перевод В. Брюсова
III
Соломинкой в хлеву надежда нам зажглась. Бояться ли осы, своим полетом пьяной?
321


Дополнения
Глянь: все же солнце в щель сочится струйкой
рдяной.
Что ж не уснуть тебе, на стол облокотясь?
О, бедный! Все же нам дал воду ключ
студеный:
Пей! И потом усни. Я остаюсь, я тут,
Я охраню мечты, покой твой и уют,
И вновь ты будешь петь, ребенок усыпленный.
Бьет полдень. Я прошу: оставьте нас, мадам! Он спит. Не странно ли, что к женским мы
шагам
Все так чувствительны, злосчастные бедняги?
Бьет полдень. В комнате полить велел я пол. Ну, спи! Надежда нам блестит кремнём
в овраге.
Ах, куст сентябрьских роз! Когда б он вновь
расцвел!
Перевод Г. Шенгели
III
Соломинкой в хлеву блестит надежда. Что ты, Не бойся, то жужжит хмельной от солнца
шмель.
Взгляни, пролаза-луч опять пробрался в щель. Ну, обопрись о стол и не гони дремоты.
322


Смиренномудрие
Вода студеней льда. Напьешься и уснешь. Усталая душа, не бойся, я с тобою,
Я убаюкаю тебя и успокою,
И, как ребенок, ты мне подпевать начнешь.
Бьет полдень. Я прошу, уйдите, только тише: Он спит, а женские шаги, как град по крыше, Стучат по голове, по мозгу... Ты не спишь?
Бьет полдень. Тишина. Отдайся же дремоте. Надежда нам блестит, как в рытвине голыш. О розы сентября, когда ж вы расцветете?
Перевод Э. Липецкой
III
Соломинкой в хлеву надежда чуть мерцает. Не бойся, что оса петляет над тобой. Взгляни, как пыльный луч в щели сквозит
любой.
Вздремни хоть за столом. Всё в полдень
засыпает.
Нет ничего свежей колодезной воды.
Напейся и усни. Я тоже здесь останусь И охраню твой сон, и с другом не расстанусь, И колыбельную припомню от беды.
323


Дополнения
Бьет полдень... Стороной, сударыня, пройдите! Он спит. И вы его, беднягу, не будите: Усталым женский шаг докучен и тяжел.
Надежда чуть блестит, совсем как щебень
в яме.
Бьет полдень... Я полью наш глинобитный
пол...
Пора сентябрьских роз, взойдешь ли ты над
нами?
Перевод В. Портнова
III
Надежда светится соломинкой в закуте.
Чем напугал тебя хмельной от страсти шмель? Для пыльного луча всегда найдется щель.
О чем печалишься, душа на перепутье?
Не вешай голову. В запасе ни ломтя,
Но вот кувшин воды. Глотни. Вздремни
с дороги.
Я убаюкаю дремотные тревоги —
И ты откликнешься, как сонное дитя.
Бьет полдень. Только бы оставили в покое! Как гулки женские шаги для сироты,
Как долго слышат их безродные изгои!
324


Смиренномудрие
Бьет полдень. Полит пол — и меньше духоты. Надежда светится осколком под ногою.
О, помянут ли нас осенние цветы!
Перевод А. Гелескула
III
Сухой соломою надежда золотится.
Звенит под притолокой сонная оса.
В щелях — полуденного солнца полоса...
Спи, горемычная душа. Тебе не спится?
Ты видишь, я с тобой. Старайся задремать. Захочешь пить — вон кружка с чистою водою. И я спою тебе, тоску твою покоя,
Как напевает, убаюкивая, мать.
К обедне пробили. О, тише, не входите,
Не то затихнувшую боль разбередите —
И поступь женская несчастному тяжка.
К обедне пробили. Пыль сбрызну хоть немного. Надежда чуть блестит, как камень у порога.
И где он, цвет сентябрьских роз? Ни лепестка.
Перевод Л. Боровиковой
325


Дополнения
IV
ГАСПАР ГАУЗЕР ПОЕТ:
Пришел я, скромный сирота,
Богат одним лишь взором темным, Туда, где правит суета...
Меня признали слишком скромным!
Когда же, в двадцать лет, я вновь Охвачен был иным порывом,
И женщинам принес любовь:
Те не нашли меня красивым.
Я был чужой в своей стране,
Я не был храбр, и все же смело Искал я смерти на войне...
И смерть меня не захотела!
Родился слишком рано я Иль опоздал какой-то чарой?
О глубока тоска моя!
Все, все — молитесь за Гаспара!
Перевод В. Брюсова
IV
КАСПАР ГАУЗЕР ПОЕТ
326
Я, сирота с простым лицом, Пришел, богат лишь ясным взором,


Смиренномудрие
К столичным жителям, которым Я показался простецом.
А в двадцать лет любовный пыл Внушил мне, полному смятеньем, Глядеть на женщин с восхищеньем, Но им я не казался мил.
Без родины, без короля,
Быть храбрым не имея счастья, Хотел на поле битвы пасть я,
Но смерти был не нужен я.
Что в мире сделал я, увы?
Я поздно родился иль рано? Молитесь, люди (в сердце рана!), За бедного Каспара вы.
Перевод Г. Шенгели
IV
ГАСПАР ГАУЗЕР ПОЕТ
Лишь кроткой синью глаз богат,
С рожденья — сирота бездомный, Пришел я к людям в мир огромный, — Нашли, что малый простоват.
Когда мне шел двадцатый год,
В крови почуяв пламень страстный,
327


Дополнения
Я понял: женщины прекрасны!
Но я для женщин был урод.
И без отчизны, без угла,
Искал я смерть на поле славы,
Но был солдат совсем не бравый, И смерть меня не приняла.
Я был рожден не в добрый час,
А жить как все — лишен я дара. Молитесь, люди, за Гаспара,
Он так несчастен среди вас!
Перевод В. Левика
IV
ПОЕТ КАСПАР ГАУЗЕР
Прибрел я в город, где дома Так высоки — юнец безотчий... Мне люди заглянули в очи,
Но не узрели в них ума...
Любовной жаждою палим,
Изведал я тоски отраву:
Пришлись мне женщины по нраву, Но не понравился я им...
328
Пусть не храбрец, в войне огня Искал я, чтоб испепелиться,


Смиренномудрие
Хоть не за что мне было биться, — Смерть отвернулась от меня.
Не к месту в веке я и в дне,
И в этом мире изнываю...
О вы, которых я не знаю:
Хоть помолитесь обо мне!
Перевод А. Эфрон
V
Я в черные дни Не жду пробужденья. Надежда, усни, Усните, стремленья!
Спускается мгла На взор и на совесть. Ни блага, ни зла, — О, грустная повесть!
Под чьей-то рукой Я — зыбки качанье В пещере пустой... Молчанье, молчанье!
Перевод Ф. Сологуба
329


Дополнения
V
Огромный, черный сон Смежил мне тяжко вежды. Замри, ненужный стон, Усните, все надежды!
Кругом слепая мгла.
Теряю я сознанье,
Где грань добра и зла...
О, грустное преданье!
Я — колыбель. Слегка Ее качает в нише Незримая рука.
О тише, тише, тише!
Перевод В. Брюсова
V
Одела темнота Мое существование.
Навек усни, мечта,
Усни навек, желание!
Глаза заволокло И, с памятью в раздоре, я Смешал добро и зло... Печальная история!
330


Смиренномудрие
Я колыбелью стал: Какое-то качание, Зияние, провал... Молчание, молчание!
Перевод Э. Липецкой
V
В разливе темноты Теряюсь, как в тумане, Усните, все мечты, Усните, все желанья!
И память умерла:
Ни срама нет, ни славы, Нет ни добра, ни зла... Как это грустно, право!
Я — колыбель в ночи, Покачиваюсь в нише,
И шепоток все тише:
— Молчи, дитя, молчи!
Перевод В. Портнова
331


Дополнения
V
Черный сон мои дни Затопил по края: Спи, желанье, усни, Спи, надежда моя!
Не очнуться душе! Все окутала мгла,
Я не помню уже Ни добра и ни зла.
Колыбелью плыву Я под сводами сна, И одно наяву — Тишина, тишина...
Перевод А. Гелескула
VI
Над кровлей небо лишь одно — Лазурь яснеет.
Над кровлей дерево одно Вершиной веет.
332
И с неба льются мне в окно От церкви звоны,


Смиренномудрие
И с дерева летят в окно Мне птичьи стоны.
О Боже, Боже мой, всё там Так просто, стройно,
И этот мирный город там Живет спокойно.
К чему теперь, подумай сам, Твой плач унылый,
И что же сделал, вспомни сам, Ты с юной силой?
Перевод Ф. Сологуба
VI
Синева небес над кровлей Ясная такая!
Тополь высится над кровлей, Ветки наклоняя.
Из лазури этой в окна Тихий звон несется. Грустно с веток этих в окна Песня птички льется.
Боже мой! я звуки слышу Жизни мирной, скромной.
333


Дополнения
Город шепчет мне, — я слышу Этот ропот томный:
«Что ты сделал, что ты сделал?
Исходя слезами,
О, подумай, что ты сделал С юными годами!»
Перевод Ф. Сологуба
VI
Небосвод над этой крышей Так высок, так чист!
Стройный вяз над этой крышей Наклоняет лист.
В небе синем и высоком Колокольный звон.
Чу! на дереве высоком Птицы тихий стон.
Боже! Боже! Все так мирно,
Просто предо мной!
Еле слышен тихий, мирный Ропот городской.
«Что ж ты сделал, ты, что плачешь Много, много дней,
334


Смиренномудрие
Что ж ты сделал, ты, что плачешь, С юностью твоей?»
Перевод В. Брюсова
VI
И небосклон над кровлей той Столь синий, чистый,
И зыблет клен над кровлей той Кроной ветвистой.
И нежен в небе надо мной Звон колокольный,
И птица с клена надо мной Грустит бездольно.
О, Боже мой! Там дни просты, Там жизнь простая,
И шумы города, просты, Доходят, тая.
Все плачешь ты. Что сделал ты, Больной и бледный,
Скажи, скажи, что сделал ты С юностью бедной?
Перевод Г. Шенгели
335


Дополнения
VI
Синеет небо в вышине,
Покоем дышит.
Каштан над кровлей в вышине Листву колышет.
Звонят к обедне за окном Неторопливо.
На ветке птица за окном Поет тоскливо.
О Боже, мир и счастье тут И жизнь простая.
Шум городской смолкает тут, В просторе тая.
Ответь, ответь, что сделал ты, Слезу смахнувший,
Что сделал с молодостью ты Своей минувшей?
Перевод Ю. Корнеева
VI
Синее небо над кровлей, Мир и покой.
Дерево тихо над кровлей Машет рукой.
336


Смиренномудрие
Звон с колокольни соседней Еле плывет.
Птица на ветке соседней Песню поет.
Господи, вот они, звуки Буднего дня.
Эти смиренные звуки Мучат меня:
— Плачешь? А что же ты сделал?
Вспомни скорей,
Что, непутевый, ты сделал С жизнью своей?
Перевод В. Портнова
VI
Такое солнце за стеной, Так небо сине! Притихший ветер за стеной Вздохнул в осине.
Всплакнули звоны в синеве И отзвучали.
Заводит птица в синеве Свои печали.
337


Дополнения
О Боже, как покойна жизнь И мир бескраен!
Манит и дышит эта жизнь Теплом окраин.
— Глядишь и слепнешь ты от слез, А кто виною?
Что сделал ты, слепой от слез,
С твоей весною?
Перевод А. Гелескула
VI
И тих, и ясен небосклон Над крышей ветхой,
И клен завесил небосклон Трепетной веткой.
И колокольный мирный звон В просторах тонет,
И птица, слыша дальний звон, Жалобно стонет.
О, Боже мой, твой мир хорош И прост, и строен,
И гомон городской хорош, Мирно спокоен.
338


Смиренномудрие
А ты, пропащий ни за грош, Клянешь невзгоды;
Что ж загубил ты ни за грош Лучшие годы?
Перевод М. Квятковской
VII
Я не знаю, зачем Дух смятенный мой,
Как безумный, кружит над волной морской. Всё, что в сердце моем,
Беспокойным крылом В волны кроет любовь. О, зачем, зачем?
Чайкой задумчивой мерно качается, Катится мысль моя вслед за волной. Ветры ее увлекают с собой,
Вместе с приливом косит, надвигается, Чайкой задумчивой мерно качается.
Упоенная солнцем И волей своей,
Понеслась в необъятный простор лучей,
И дыханье весны На румянце волны Колыхает, качает ее полусны.
339


Дополнения
Крик ее грустный тоскливо разносится, Кормчий в тревоге застыл над рулем,
Ветру отдавшись, она переносится,
В волны нырнет и, с помятым крылом,
С криком печали, взвиваясь, уносится.
Я не знаю, зачем Дух смятенный мой,
Как безумный, кружит над волной морской. Всё, что в сердце моем,
Беспокойным крылом В волны кроет любовь. О, зачем, зачем?
Перевод А. Кублицкой-Пиоттух
VIII
Законы, числа, краски, ароматы!..
Слова бегут в испуге, как цыплята.
Рыдая, Тело никнет на кресте.
Нога, ты топчешь грезы, а не травы!
И зов толпы, прельстительно-лукавый, Звучит вокруг, в немолчной суете.
О небо, где плывут надежды наши!
Цветы, что никогда не будут Чаши!
Вино, и вдруг — жест проскользнувший твой! Грудь женщины с ласкающей игрой!
340


Смиренномудрие
Ночей ленивых ложа голубые!..
— Что этот бред пленительных услад? Что этих пыток бесконечный ряд?
И что — мы, грешники, и вы, святые?
Перевод В. Брюсова
VIII
Закон, система, запах, цвет!
Слова пугливы, как цыплята,
А на мечте — подошвы след.
Плоть стонет, на кресте распята... И вас преследует, как бред,
Смех толп, соблазнами чреватый.
Неласковость небес глухих,
Цветов сомнительных цветенье, Твои змеиные движенья,
Любовь, вино сосков твоих,
Наш грешный мир и рай Святых... Нет смысла в этом наважденье Страдания и наслажденья —
Нет объясненья нас самих!
Перевод А. Эфрон
341


Дополнения
IX
Охотничий рожок рыдает у леска Печальной жалобой, как будто сиротливой.
И молкнет этот звук над опустелой нивой, Сливаясь с лаем псов и свистом ветерка.
Но вскоре новый стон звучит издалека...
Не волчья ли душа в нем плачется тоскливо? А солнце за холмом, как будто бы лениво, Скрывается; кругом — и сладость, и тоска!
И, чтоб усилить миг подавленной печали, Вуалью белой скрыв огни багряной дали,
Как нити корпии, снег реет на поля;
И воздух — словно вздох осенний,
утомленный...
Но кроток без конца весь вечер монотонный, В котором нежится усталая земля!
Перевод В. Брюсова
IX
В лесной глуши щемящий зов рожка,
И, кажется, — там кто-то сирый стонет. С коротким лаем ветер листья гонит,
И замирает плач у бугорка.
342


Смиренномудрие
В нем волчьих душ бездомная тоска,
Он ввысь летит, а солнце тихо клонит Лицо к земле — вот-вот его уронит... Как эта смерть печальна, как легка!
И, жалобу пригрев пуховиками,
Снег покрывает длинными штрихами Заката порыжелое стекло,
И воздух по-осеннему воздушен,
И вечер длится, словно вздох, притушен, И в нем природе дремлется светло.
Перевод Э. Липецкой
IX
Далекий рог печалится в бору,
Как сирота, выплакивая горе,
И глохнет, отрыдав, на косогоре, — Лишь отголоски стынут на ветру.
Душа волчонка плачет в этом хоре И затихает только ввечеру —
И плач торопит робкую игру Больного солнца, гаснущего вскоре.
А вот и хлопья первые летят И корпией ложатся на закат,
Чтобы унять нездешние печали,
343


Дополнения
И словно вздох осенней тишины Завороженный воздух, — так нежны Вечерней мглой обласканные дали.
Перевод А. Гелескула
X
Ты умиляешь, трогаешь меня,
Людское истомившееся тело!
Ночь. Забытье, как коршун, налетело,
И каждым швом терзает простыня.
Развинченность, озноб с приходом дня, — Так птица с крыши смотрит отупело, Когда кругом пустынно, голо, бело, —
И ноги ноют, все еще храня
Следы дорог, и рот — сплошная рана,
И помнит грудь удары кулака.
Непрочный кокон, плоть, как ты хрупка!
Глаза — о бедные глаза! — им странно, Им горестно — опять предел людской! Такая кара слабости такой!
Перевод Э. Липецкой
344


Смиренномудрие
XI
Треплет ветер, рассвирепев,
Наготу и зелень дерев И сгоняет снег на полянах В пятнах солнца сизо-румяных. Снова горько пахнут леса, Голосами звенят небеса,
Флюгера блестят нестерпимо, Облака проплывают мимо...
Как чудесно! Все шел бы и шел!.. Ветер тянет туман за подол, — Он взвивается дымкой белой.
Все сгорело, что прежде грело. Ноги сами собой идут...
Встань, душа, очнись! Тебя ждут! День весенний еще робеет,
Но порою теплом повеет,
И я знаю, знаю тогда —
Не воротятся холода,
Велико милосердье Божье И окончилось бездорожье!
Перевод Э. Липецкой
XI
Над прошлогоднею травой Гуляет ветер вихревой,
И снег на солнце и ветру,
345


Дополнения
Звеня, смерзается в кору.
Но крепнет дух лесов и льдов, Поет простор на сто ладов,
И в дымных селах день за днем Все веселей горят огнем Колокола и флюгера.
Пора, душа моя, пора!
О, как чудесно одному Брести в редеющем дыму!
В дорогу! Что глядеть назад! Остыл очаг — остался чад. Весна сурова, но сладка И вся — как весть издалека, Что миновали холода И Бог терпенья и труда Нас не забыл. Так помолись — И в путь! Надежды заждались!
Перевод А. Гелескула
XII
Бедные добрые помыслы, снова я вижу вас,
снова
Крепкая вера и грусть о растраченной силе
былого,
Разум суровый с печальной и нежно покорной
душой,
346


Смиренномудрие
Строгая бдительность эта и сердцу внушенный
покой.
Все вы! Покуда идете вы медленно, робко и вяло, Шли бы вы бодро, но теплая ночь ваши очи
застлала.
Все вы идете за самой неловкой, и светом луны, Белым и сладостным светом, вы, бедные, все
смущены.
Все вы как овцы, что только что вышли из
хлева на волю:
Тихо одна за другой, опустив свои головы,
в поле,
Жмутся они и ступают, пугливо взирая кругом, Тихо проходят, не зная куда, за своим вожаком. Он остановится — все они тотчас, не зная
причины,
Кротко застынут, сложив свои морды друг
другу на спины.
Бедные овцы, ваш пастырь, не я, я не вижу
пути,
Это Иной и Достойный — Он знает, куда вас
вести.
Он вас держал взаперти, но настанет минута, и
стадо
Выпустит Он и своею рукой поведет куда надо. Овцы, идите за Ним, и под блеянье ваших сердец Буду я псом пастуха моих бедных и добрых
овец.
Перевод И. Эренбурга
347


Дополнения
XII
Вы, думы бедные мои, вы вновь со мною! Питомцы радостей, прошедших стороною, Надежд загубленных, бессонниц до утра,
И сердца мягкого, и черствого нутра,
И многого еще!.. Растерянно и робко Пытаясь выбраться, нащупывая тропку Из вязкой темноты и тягостного сна,
Вы возникаете — одна, еще одна —
И в страхе на луну глядите полусонно.
«Так овцы затемно выходят из загона,
Одна, за нею две, за ними сразу три,
Не поднимая глаз, не чувствуя зари.
Чуть первая свернет — и все за ней по следу, Замрет — и все замрут, и на плечи соседу Роняют голову, не зная почему».
Но ваш пастух не я, вы вверены Тому,
Кто лучше и мудрей, и вас, мои тихони, Скликал подолгу Он и запирал в загоне, Чтоб после повести в нагорные края.
Он ведает пути. Держитесь их.
А я,
Уверясь, как Он добр и чуток к вашим бедам, Я, ваш пастуший пес, пойду за вами следом.
Перевод А. Гелескула
348


Смиренномудрие
XIII
Как волны цвета сердолика Ограды бороздят туман;
Зеленый, свежий океан Благоухает земляникой.
Взмах крыльев мельниц и ветвей Прозрачен, их рисунок тонок;
Им длинноногий жеребенок Под стать подвижностью своей.
В ленивой томности воскресной Плывут стада овец; они Кудрявым облакам сродни Своею кротостью небесной...
Недавно колокольный звон Пронесся звуковой спиралью Над млечной, дремлющею далью И замер, ею поглощен.
Перевод А. Эфрон
XIII
Как барашки, у прибрежий завиваются плетни в бесконечность. Эти дни пахнут ягодою свежей.
349


Дополнения
Мельницы легонько спят на зеленом нежном фоне, там, где носится на склоне стайка резвых жеребят.
Светлой дымкой тянет с моря. Овцы вышли поиграть, шерстью белой поиграть, здесь, на праздничном просторе.
Хлынул вал издалека, раскатился по спирали, и колокола взыграли в небе цвета молока.
Перевод С. Петрова
XIV
О человечества безмерность,
Былые дни, благой Отец,
И верных доблестная верность! — Путь, обретенный наконец!
Здесь все громадней и могучей, Чем однодневка-человек,
И черны, как завесы, тучи, Закрывшие идущий век.
350


Смиренномудрие
Вожатаю сей жизни грешной, Повиновенью, — дух предай!
О, в поле, вспаханном успешно, Единой Церкви урожай!
Перевод В. Брюсова
XV
Прекраснее море,
Чем наши соборы,
На вольном просторе Немолчные хоры, Могучей стихии — Гимн Деве Марии!
То яростный гром,
То нежный напев, Сливаются в нем — Прощенье и гнев.
В безмерности вод Ни дум, ни забот.
О! Ты терпеливо И в буре мятежной! Поешь ты призывы Так вкрадчиво-нежно: «Кто чужд упований, Умри без страданий!»
351


Дополнения
Средь песен земных Нет песни милей Стальных, голубых, Зеленых зыбей.
Твое торжество — Прекрасней всего!
Перевод В. Брюсова
XV
Полнозвучней море,
Чем в соборе своды,
На его просторе Молкнут все невзгоды — Там смирить пучины Дева молит Сына.
Кроткое, оно Шторм корит за гнев, Коль суда на дно Шлет он, озверев.
Злобы никакой В шири нет морской.
Даже при волненье Вся она — терпенье,
И в ее кипенье Слышно: «Без мученья
352


Смиренномудрие
Да смежите вежды, Если нет надежды».
А потом над ней Небо в вышине Станет голубей, Розовей вдвойне... Море — Божий глас. Море лучше нас.
Перевод Ю. Корнеева
XV
Прекрасней и глуше,
Чем эхо в соборе, Баюкает души Пустынное море И вторит бездонно Молитвам Мадонны.
То вздох благодати,
То взрыв возмущенья, Но в каждом раскате — Мольба о прощенье,
И злоба слепая Ворчит, уступая...
О, даже и злое Оно терпеливо!
353


Дополнения
И слышно порою В накате прилива:
«Все те, что страдали, — Умрут без печали».
И там, за туманом,
Как свет на кристалле,
И синим и рдяным,
Так ласковы дали,
Так дышат покоем,
Что мы их не стоим...
Перевод А. Гелескула
XV
Ах, море, ты даже Прекрасней соборов, Вольны твои блажи, Свободен твой норов.
Вы, синие дали, Пречистой внимали!
Взревешь круговертью И стихнешь, сомлев,
И то милосердье Прорвется, то гнев.
Дары твои, море,
Друг с другом в раздоре.
354


Смиренномудрие
И даже в кипенье Ты — бездна терпенья! Сквозь плеск и боренье — Ветров песнопенье: «Надежда лишь манит,
А смерть не обманет!»
Разъяснится утро
Над влажной пустыней —
И ты перламутрово,
Зелено, сине...
Прекрасен твой смех,
Ты лучше нас всех.
Перевод Е. Баевской
XVII
Кружитесь вовсю, расписные лошадки, Кружись, карусель, чтобы ветер был
встречный,
Кружись неустанно, кружись бесконечно, Под звуки гобоев кружись без оглядки.
Ребенок стал красным, а мать бледнолица, Девица веселая в розовом платье,
Юнец франтоватый, и каждый здесь платит Воскресную мелочь за право кружиться.
355


Дополнения
Кружитесь, кружитесь, лошадки их сердца, Кружитесь под звуки трубы и кларнета,
В то время как, щурясь, взирает на это Внимательный плут, охраняющий дверцы.
Как странно, что вас опьяняет и манит И цирк этот глупый, и рев этот жуткий,
И тяжесть в затылке, и легкость в желудке, И все, что толпу веселит и дурманит.
Кружитесь, лошадки! Тромбон не устанет Над вами трубить, никого не жалея, Нежней вы овечек и даже нежнее Народа во время бунтов и восстаний.
А ветер полощет трехцветное знамя,
И ветер по стенам брезентовым хлещет, Срывая и юбки, и прочие вещи,
Раскатами грома грохочет над вами.
Кружитесь, лошадки, кружитесь бессменно, И чтобы по кругу носились вы дружно,
Не нужно вам шпор, и хлыста вам не нужно, Не нужно надежды на стойло и сено.
Спешите, спешите, о сердца лошадки!
Час трапезы поздней уже наступает, Спускается ночь и толпу выметает Веселых гуляк, что на выпивку падки.
356


Смиренномудрие
Кружитесь, кружитесь! Пылают, как рана, Ночные светила небесной короны. Кружитесь под тягостный звон похоронный, Кружитесь под радостный бой барабана.
Перевод М. Кудинова
XX
Брат-парижанин, ты, что изумляться рад, Взойди со мной на холм, где солнцу нет
преград, —
Здесь родилось оно, и блеск его рожденья Взывает к торжествам, ждет
жертвоприношенья...
Идем! Какой театр в холстах своих таит Такую даль и близь, такой обширный вид В мерцающей пыльце на серебре тумана? Поднимемся наверх, пока свежо и рано...
В удобнейшей из лож теперь расположись; Художнику тона, бесспорно, удались:
Жар черепиц в тенях платанов и акаций, Собора светлый взлет, и мрак фортификаций, Не страшных никому, и частокол зубцов И шпилей вдоль гряды червонных облаков, И позолота их по золоту восхода, — Сокровищницы блеск в атласе небосвода... Когда на эту высь ты дал себя увлечь,
357


Дополнения
Признайся, что игра, пожалуй, стоит свеч,
Что «недурен пейзаж»... Теперь найди терпенье, Чтоб, ноги потрудив, свое потешить зренье (Не знавшее иных просторов и красот,
Чем «сельский колорит» монмартрских высот, Зеленых, как нарыв, с их сыпью бледных
зданий
И запахом трущоб) — иных очарований Картинами; пойдем прибрежною, такой Тенистою, такой росистою тропой К предместьям городским; до них подать рукою; Вот улочка бежит под аркою крутою:
И складны и милы старинные дома,
Текущие ручьем, как улица сама,
Чтоб окаймлять ее изгибы и извивы,
Под зеленью резной, с тенями цвета сливы... Как рядом с этим всем устойчиво скучна «Османновских» жилых кварталов новизна! Прохожий простоват, но это только с виду. Лукав он и умен — не даст себя в обиду!
В своих стенах он царь — они ему верны, Свидетели живой истории страны.
На этих площадях, где только ветра голос Да ласточек полет, — провинция боролась И борется с твоим влиянием, Париж,
Всей прочностью своих фундаментов и крыш. Здесь дверь не просто дверь, а страж
фамильной чести, Сюда, как в темный лес, едва доходят вести; Кто бережет покой, тому и дела нет
358


Смиренномудрие
До театральных бурь, до натиска газет. Здесь любят, и едят, и верят по старинке, И каждый разодет отнюдь не по картинке, Здесь знают цену вам, работа и досуг, Боятся перемен и действуют не вдруг... Признайся, недурен эдем провинциальный? Ужель тебе милей зловонный и сусальный Дряхлеющий гигант и весь его уклад Горячечный? — скажи, о парижанин-брат!
Перевод А. Эфрон
XXI
То — празднество хлебов, то — светлый
праздник хлеба,
В моей родной стране, что вновь я увидал! Природа, люди, шум, в потоках света с неба, Столь ярко-белого, что тени отсвет — ал!
Колосьев золото под взмахом кос ложится,
И отражает блеск мелькающая сталь.
Людьми покрытая, спешит перемениться И новый лик принять ликующая даль.
Всё — впопыхах, всё вкруг — усилье и
движенье,
Под солнцем, что палит снопов встающий ряд,
359


Дополнения
И, неустанное, на склонах, в отдаленье, Вливает сладкий сок в зеленый виноград.
Трудись, о солнце, лей на гроздья и на нивы Свой свет! Людей пои ты молоком земли,
И в чашах им давай забвенья миг счастливый! Жнецы! Работники! Вы счастье обрели!
Не явно ль с вами Бог, в труде большом и
мерном,
И в винограднике, и на полях с серпом? Сбирает Он, Он жнет, распределяя верным И Плоть и Кровь Свою, в причастии святом!
Перевод В. Брюсова
XXI
Это — праздник хлебов, это — праздник зерна В милых старых местах, после стольких
скитаний!
Все гудит. Добрым жаром природа полна, Розовеет и тень в этой солнечной бане.
Посвист блещущих кос. Под сверкающий взмах Золотая солома склоняется снова,
А долина вдали вся в стогах и косцах И лицом каждый час то светла, то сурова.
360


Смиренномудрие
Тяжко дышит работа и всё на ходу.
Солнце мирное ждало с весны урожая И теперь деловито хлопочет в саду,
Лозы гроздьями, словно возы, нагружая.
Солнце! Ты на людей потрудись, старина!
Из муки испеки хлеб пахучий и белый, Поднеси им забвения в чарке вина!
Бог на помочь, жнецы! В добрый час,
виноделы!
Ибо самую суть пожинает Господь,
Цвет и злаков, и лоз с трудолюбием мира, Превращая их в Кровь, превращая их в Плоть И готовя для гостии и для потира.
Перевод С. Петрова
XXI
Это праздник серпа, это праздник зерна! После стольких превратностей он как виденье. Вся округа гудит, загорев дочерна,
И от белого марева розовы тени.
По червонному золоту вспышки огня Рассыпают серпы световой каруселью.
Все в пылу, все меняется день ото дня,
То суровеет, то предается веселью.
361


Дополнения
Где сбивается с ног хлопотунья-страда,
Солнце, старый хозяин, приветствует гостя И, на миг не прервав векового труда,
Золотит, сахарит кисловатые гроздья.
Хлебосольное солнце, трудись, старина,
Чтоб, густея земной драгоценною кровью, Улыбнулось забвенье в стакане вина... Хуторяне, Бог в помощь — и ваше здоровье!
Ибо вашим рукам и стараниям в лад На бескрайней земле, где светло, как во храме, Жнет Господь и в точило кладет виноград, Плоть и Кровь уготовя для чаши с дарами.
Перевод А. Гелескула


ИЗ СБОРНИКА «КОГДА-ТО И НЕДАВНО»
КОГДА-ТО
СОНЕТЫ
И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
ПЬЕРО
Уж не такой, как встарь, мечтавший под луной, Смешивший прадедов с высокого балкона,
К нам с мертвою свечой, со смехом горше стона Приходит призраком он, бледный и худой.
И, ветром взвеянный среди грозы ночной,
В протяжном ужасе цвет блеклый балахона Подобен савану; уста, как рот дракона, Который корчится от муки гробовой.
Он белым рукавом, шумящим мягко в мраке, Как крылья птиц ночных, дает такие знаки, Что кто б ответить мог мельканьям странным
рук?
363


Дополнения
В пещерах глаз больших таится фосфор, тлея. Лицо и острый нос для нас еще страшнее, Мукой осыпаны, как пылью смертных мук.
Перевод Ф. Сологуба
ПЬЕРО
Нет, он уже не тог, мечтавший под луной Насмешник озорной, как бабушки певали; Угас он, как свеча, и к нам из дальней дали Приходит призраком, светясь во тьме ночной.
И леденящий луч окрасил белизной Широкий балахон, летящий в резком шквале, Подобно савану; зияет рот в оскале,
Вопя, как будто червь снедает гробовой.
Как птиц ночных крыла, шумящие во мраке, Трепещут рукава и подают нам знаки,
Но кто их разберет? Кто примет их всерьез?
От рампы фосфорной и пудры стали резче Провалы черных глаз, весь этот лик зловещий Еще бескровней стал и стал острее нос.
Перевод В. Брюсова
364


Из сборника «Когда-то и недавно»
ПЬЕРРО
Нет, он уже не тот лунатик озорной Из песни давних лет — прабабушек утеха! Он в призрак обращен — ему ль теперь до
смеха?
Огонь свечи погас, и все покрылось тьмой.
Неверный свет зарниц, всплеск молнии ночной Являют нам его: рта темная прореха Зловещих панихид подхватывает эхо,
А белый балахон — как саван гробовой.
Бесшумней, чем полет незримых крыл совиных, Движенья рукавов расплывчатых и длинных, Зовущих в никуда и машущих вразброс.
Отверстия глазниц полны зеленой мути,
И белою мукой запудрено до жути Бескровное лицо — и заостренный нос.
Перевод А. Эфрон
ПЬЕРО
Нет, он уже не тот мечтавший под луной Насмешник озорной, как бабушки певали; Угас он, как свеча и к нам из дальней дали Приходит призраком, светясь во тьме ночной.
365


Дополнения
И леденящий луч окрасил белизной Широкий балахон, летящий в летнем шквале, Подобно савану; зияет рот в оскале,
Вопя, как будто червь снедает гробовой.
Как птиц ночных крыла, шумящие во мраке, Трепещут рукава и подают нам знаки,
Но кто их разберет? Кто примет их всерьез?
От рампы фосфорной и пудры стали резче Провалы черных глаз, весь этот лик зловещий Еще бескровней стал и заострился нос.
Перевод А. Ревина
КАЛЕЙДОСКОП
В том городе в мучительной земле Настанет вновь, как встарь жилось кому-то, И страшная, и горькая минута.
О, это солнце, скрытое во мгле!
О, этот крик в морях! О, вопль дубравный! Как в старину, проснется не спеша, Перерожденья кончивши, душа И мир найдет, былому миру равный,
В той улице средь города мечты,
Где в ночь орган сыграет плясовую,
366


Из сборника «Когда-то и недавно»
Где будет музыка напропалую,
Где замурлычут в лавочках коты.
Все неизбежно будет, как могила:
Вдоль щек смиренные потоки слез, Рыданья смеха в трескотне колес И зовы: «Смерть, хоть ты б освободила!»
Букет увялый, древний перепев!
Народный бал опять назойлив станет. Вдова повязкою свой лоб затянет,
Да и пойдет в среде продажных дев,
Что шляются с толпою развращенной Мальчишек и поганых стариков,
И ротозеи треском бураков Потешатся на площади зловонной.
И будет так, как будто кто заснул,
Едва проснувшись, — и опять он в этом
Волшебном мире, убаюкан летом
Под шум травы и пчел волнистый гул.
Перевод Ф. Сологуба
КАЛЕЙДОСКОП
На узкой улице, в том городе Мечты,
То будет — словно сон, уж снившийся
однажды.
367


Дополнения
И будет смутно все, но четок образ каждый...
О солнце алое в тумане, это — ты!
В лесу призывный крик! Над морем о спасенье Вопль! И неведомо — откуда он и чей.
И будет все иным, чем было в жизни всей. Был ряд метампсихоз: настало пробужденье.
На узкой улице, в том городе Мечты, Шарманки будут петь несдержанные пляски, Толпами побегут, бренча на лютнях, маски,
В кафе, на столиках, усядутся коты.
Все будет роковым, как в час последний —
смерти.
И будешь плакать ты потоком горьких слез,
И будешь хохотать под грохоты колес, —
И будут прыгать вкруг насмешливые черти.
О старые слова, — букеты роз былых!
А в шуме празднества и уличного бала Старухи страшные появятся, устало Влача через толпу своих детей больных.
И встанут старики, лохмотьями одеты,
Болячки белые осеребрят им бровь...
Но, в запахе мочи, болтая про любовь,
Все будут танцевать, пуская ввысь ракеты!
Все будет, словно сон, что только что прошел, Как пробуждение, как сон ужасный снова, —
368


Из сборника «Когда-то и недавно»
Все меж одних кулис, как жаждал сна иного: Травы, лесных полян, жужжанья пьяных пчел!
Перевод В. Брюсова
КАЛЕЙДОСКОП
Эта улица, город — как в призрачном сне, Это будет, а может быть, все это было:
В смутный миг все так явственно вдруг
проступило...
Это солнце в туманной всплыло пелене.
Это голос в чащобе и крик в океане.
Это будет — причину нелепо искать: Пробужденье, рожденье опять и опять.
Все как было, и только отчетливей грани:
Эта улица, город — из давней мечты,
Где шарманщики мелют мелодии танцев,
Где пиликают скрипки в руках оборванцев, Где на стойках пивнушек мурлычут коты.
Это будет, как смерть, неизбежно: и снова Будут щеки в потеках от сладостных слез, Будет хохот рыдающий, грохот колес,
К новой смерти призывы, и каждое слово
Так старо и мертво, как засохший цветок. Будет праздничный гомон народных гуляний,
369


Дополнения
Вдовы в медных заколках, крестьянки,
крестьяне,
Толчея, городской разноликий поток,
Горлопаны-мальчишки, в лохмотья одеты,
И плешивые старцы, и всяческий сброд. Будут плыть над землею пары нечистот,
И взмывать карнавальные будут ракеты.
Это будет как только что прерванный сон, И опять сновиденья, виденья, миражи, Декорация та же, феерия та же,
Лето, осень и роя пчелиного звон.
Перевод А. Ревина
КАЛЕЙДОСКОП
Однажды в городе, увиденном во сне, —
Все это будет так, как будто так и было, — Мгновенье зыбкое сгустилось и застыло,
И, разогнав туман, явило солнце мне.
О, возрожденный зов — на море ли, в дубраве! Все это будет так, как будто, без причин Сто жизней пережив и тьму сменив личин, Очнешься и найдешь все то же, только въяве,
Все в том же городе, привыкшем к волшебству, Где жигу в сумерках вовсю шарманки шпарят,
370


Из сборника «Когда-то и недавно»
Где кошки в кабачках на столиках кемарят,
И музыку всю ночь доносит сквозь листву.
Все это будет так, как рок, — неотвратимо: И слезы на щеках, и сквозь рыданья — смех, И грохот мостовых, и стон и вопли тех,
Кто молит, чтобы смерть не проходила мимо,
Увядшие слова, влекомые толпой!
И ненасытные народные гулянки,
И вдовы в чепчиках, и бойкие крестьянки, Вновь окруженные все той же шантрапой,
Ворьем, покинувшим подвалы и мансарды, Ордой замшелого, гнилого старичья,
А рядом, в двух шагах, засветится моча От яркого огня очередной петарды.
Все это будет сон, который снизошел,
Чтобы опять смешать и явь, и сновиденье, Все то же волшебство, все то же
наважденье, —
И летом, и в траве, среди бессонных пчел!
Перевод М. Яснова
371


Дополнения
ХРОМОЙ СОНЕТ
О, нет! воистину все это слишком больно! Несчастным можно ль быть, как я, как я
теперь?
Здесь умираю я, как бедный, жалкий зверь, А зрители кругом беспечны и довольны!
О город Библии! О Лондон! Дым, шум, ад, И газ мерцающий, и вывесок сверканье!
И стиснуты дома: как будто заседанье Упрямых стариков, — чудовищный сенат!
Все прошлое кричит, вопит, мяучит, скачет,
В тумане розовом и грязном, где sohos Царит, и вместе с ним: indeeds, all rights, haôs!
О, нет, воистину все это слишком грустно,
И силы нет терпеть те пытки без надежд... О город Библии! о, где ж огонь с небес!
Перевод В. Брюсова
СКЕЛЕТ
Два пьяных рейтара, бродя по полю боя, В канаве глинистой заметили скелет. Бродячим волком труп до костяка раздет, Но смотрит вверх лицо пугающе живое.
372


Из сборника «Когда-то и недавно»
Наткнувшись на следы кровавого разбоя, Фракассы с ужасом уставились в кювет,
И вот им чудится (и странного здесь нет — Ей-Богу, сам Фальстаф не вынес бы такое):
Убитый в стельку пьян, и капает вино,
Стекая прямо в грязь. Мертвец со ртом
открытым,
Видать хлебнуть глоток не прочь уже давно.
Но можно ль Смерть смущать и соблазнять
лафитом?
Вставая, шевельнул скелет крестцом разбитым И сделал знак, чтоб шли, куда им суждено.
Перевод М. Миримской
ИСКУССТВО поэзии
О музыке на первом месте! Предпочитай размер такой,
Что зыбок, растворим, и вместе Не давит строгой полнотой.
Ценя слова как можно строже, Люби в них странные черты.
Ах, песни пьяной что дороже, Где точность с зыбкостью слиты!
373


Дополнения
То — взор прекрасный за вуалью,
То — в полдень задрожавший свет,
То — осенью, над синей далью, Вечерний, ясный блеск планет.
Одни оттенки нас пленяют,
Не краски: цвет их слишком строг!
Ах, лишь оттенки сочетают Мечту с мечтой и с флейтой рог.
Страшись насмешек, смертных фурий,
И слишком остроумных слов (От них слеза в глазах Лазури),
И всех приправ плохих столов!
Риторике сломай ты шею!
Не очень рифмой дорожи.
Коль не присматривать за нею,
Куда она ведет, скажи?
О, кто расскажет рифмы лживость?
Кто — пьяный негр иль кто глухой — Нам дал грошовую красивость Игрушки хриплой и пустой?
О музыке всегда и снова!
Стихи крылатые твои
Пусть ищут, за чертой земного,
Иных небес, иной любви!
314


Из сборника «Когда-то и недавно»
Пусть в час, когда все небо хмуро, Твой стих несется вдоль полян,
И мятою и тмином пьян...
Все прочее — литература!
Перевод В. Брюсова
ИСКУССТВО поэзии
За музыкою только дело.
Итак, не размеряй пути.
Почти бесплотность предпочти Всему, что слишком плоть и тело.
Не церемонься с языком И торной не ходи дорожкой.
Всех лучше песни, где немножко И точность точно под хмельком.
Так смотрят из-за покрывала,
Так зыблет полдни южный зной. Так осень небосвод ночной Вызвезживает как попало.
Всего милее полутон.
Не полный тон, но лишь полтона. Лишь он венчает по закону Мечту с мечтою, альт, басон.
375


Дополнения
Нет ничего острот коварней И смеха ради шутовства:
Слезами плачет синева От чесноку такой поварни.
Хребет риторике сверни.
О, если б в бунте против правил Ты рифмам совести прибавил!
Не ты — куда зайдут они?
Кто смерит вред от их подрыва? Какой глухой или дикарь Всучил нам побрякушек ларь И весь их пустозвон фальшивый?
Так музыки же вновь и вновь! Пуская в твоем стихе с разгону Блеснут в дали преображенной Другое небо и любовь.
Пускай он выболтает сдуру Все, что впотьмах, чудотворя, Наворожит ему заря...
Все прочее — литература.
Перевод Б. Пастернака
376


Из сборника «Когда-то и недавно»
ИСКУССТВО поэзии
Сначала — музыку! Певучий Придай размер стихам твоим,
Чтоб невесом, неуловим,
Дышал воздушный строй созвучий.
Строфу напрасно не чекань,
Пленяй небрежностью счастливой, Стирая в песне прихотливой Меж ясным и неясным грань.
Так взор манит из-под вуали,
Так брезжит в мареве заря,
Так светят звезды ноября,
Дрожа во мгле холодной дали.
Ищи оттенки, не цвета,
Есть полутон и в тоне строгом.
В полутонах, как флейта с рогом,
С мечтой сближается мечта.
Беги рассудочности точной,
Вульгарной удали острот —
И небо в ужас приведет Дешевой кухни дух чесночный.
Сломай риторике хребет!
Чтоб стих был твердым, но покорным, Поставь границы рифмам вздорным — Куда ведет их буйный бред?
377


Дополнения
И кто предскажет их проказы? Глухой ли мальчик, негр шальной — Кто создал перлы в грош ценой, Стекляшки выдал за алмазы?
Так музыку — всегда, везде!
Пусть будет стих твой окрыленный Как бы гонцом души влюбленной К другой любви, к другой звезде!
И если утро встанет хмуро,
Он, пробудив цветы от сна,
Дохнет, как ветер, как весна.
Все прочее — литература!
Перевод В. Левика
ШУТ
Подмостки, музыкой колеблемые рьяно, Скрипят под пятками поджарого шута,
Чей хлещет вздор (где есть и ум, и острота) Зевак, толкущихся в грязи у балагана.
Лоб гипсовый его и впалых щек румяна Прекрасны! Он острит, но гниль смолкает та: Его пинают в зад, — и льнет он краской рта К толстухе, колесом пред ней пройдясь
нежданно.
378


Из сборника «Когда-то и недавно»
Подарим глупости свой искренний восторг! Его цветной камзол и ноги впередерг Достойны, чтоб народ валил к нему толпою.
Но что особенно нас восхищает в нем — Парик, откуда вдруг торчком над головою Хвост подымается, увенчан мотыльком!
Перевод Г. Шенгели
ПАЯЦ
От смелых антраша поджарого паяца И грома музыки трясется балаган,
А шут орет вовсю и за словом в карман Не лезет для зевак, что перед ним теснятся.
Он изгаляется; лоб набелён, лоснятся Худые щеки от бесхитростных румян,
И, получив пинка, веселый шарлатан Катится колесом с толстухой целоваться.
По вкусу каждому речь бойкая его,
Камзол в цветочек и лихое мастерство,
С каким он фортели выкидывает прытко.
Но что всего милей, так вот какой штришок: Парик всклокоченный, а на косице жидкой, На самом кончике, — воздушный мотылек.
Перевод И. Русецкого
379


Дополнения
ГОСТИНИЦА
Под кровлей красною гостиница! отрада Для всех, кто долго шел по пыли в знойный
день:
Гостиница «Восторг»; из ближних деревень Вино, и мягкий хлеб, и паспорта не надо!
Здесь курят, здесь поют, здесь можно
ночевать.
Хозяин — старых дней солдат; но молодая Хозяйка про любовь болтает, поспевая Пяток своих ребят поить, кормить, чесать.
Со стен бревенчатых «Малек Адель» и «Маги» Приветствуют гостей, исполнены отваги,
И в комнате стоит приятный запах щей.
Чу! слышишь мерный шум? то голосом гудящим Завторил котелок с плиты — часам
хрипящим...
В открытое окно глядит простор полей.
Перевод В. Брюсова
ТРАКТИР
Вот крыша красная и белая ограда:
Трактир вблизи шоссе, где пыль раскалена,
380


Из сборника «Когда-то и недавно»
И вывеска «ЗАЙДИ!» издалека видна; Винишко, мягкий хлеб и паспорта не надо.
Здесь курят, здесь поют, здесь и поспать
отрада.
Хозяин — отставной солдат; его жена,
Хоть выводок ребят чесать и мыть должна, Болтает о любви и услужить вам рада.
Зал с черным потолком на балках; только вы Вошли, — «Малек-Адель» или «Цари-волхвы» Вас ослепят, а вкруг — похлебки дух
прелестный.
Вы слышите? Бурлит кастрюлька; вторят ей Часы, чей бьется пульс в стеклянной клетке
тесной,
И окна смотрят вдаль, в пустую ширь полей.
Перевод Г. Шенгели
СБОР ВИНОГРАДА
О, что в душе моей поет,
Когда с рассудком я в разлуке? Какие сладостные звуки!
То кровь поет и вдаль зовет.
381


Дополнения
То кровь и плачет и рыдает, Когда душа умчится вдруг, Неведомый услыша звук, Который тотчас умолкает.
О кровь из виноградных лоз! О ты, вино из вены черной! Играйте, пойте! Чары грез
Несите нам! Четой проворной Гоните душу, память прочь И на сознанье киньте ночь!
Перевод Ф. Сологуба
СБОР ВИНОГРАДА
Тогда как что-то в голове поет,
Исчезла память, нет ее в помине, Прислушайтесь, в нас кровь запела ныне... О, музыки далекой легкий взлет!
Прислушайтесь, в нас плачет кровь хмельная, Когда душа уходит за предел,
А голос тот, что несказанно пел,
Вот-вот замрет, в пространство улетая.
Ты брат по крови розовым кистям,
Брат по вину набухшим черным жилам. Вино и кровь! Вот путь наш к небесам!
382


Из сборника «Когда-то и недавно»
Рыдайте! Пойте! С безотчетным пылом Гоните память и до темноты Пьяните наши бедные хребты.
Перевод А. Ревина
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
Из тьмы, среди сполохов бурных, Восходит в небо сентября В лохмотьях рыжих и пурпурных Кроваво-красная заря.
Бледнеет ночь и в блеске тонет,
Скатав свой мягкий синий плащ; Продрогший Запад тени гонит,
Уже прозрачен и блестящ.
Курится луг, росой сверкая,
Но свет прорезал облака,
И, точно сталь клинка нагая,
Под солнцем вспыхнула река.
Но вдруг туман завесил дали, Слились вода, листва, трава.
383


Дополнения
И зазвенели, засвистали Невиданные существа.
В борьбе меж сумраком и светом Плывет калейдоскоп картин:
Там вырос хутор силуэтом,
Там осветился дом один,
Зажглось окно, и луч слепящий, Как молнию, метнуло в лес,
Еще безвольный, темный, спящий, Там выплыл шпиль и вдруг исчез.
И день встает, росой омытый,
На борозде блестит сошник.
Но, властный, резкий и сердитый, Раздался петушиный крик,
Провозгласив холодный, хмурый, Украденный у дремы час,
Час сухарей, скрипящей фуры, Усталых, воспаленных глаз,
Когда восходит дым из хижин,
И лают псы у всех ворот,
И, тяжкой долею принижен,
Из дома труженик бредет,
Меж тем как радостно и строго, Встречая день, прогнавший мглу,
384


Из сборника «Когда-то и недавно»
Во славу любящего Бога Колокола поют хвалу.
Перевод В. Левика
УЖИН
В каморке холодно и сумрачно, и муж Вернулся весь в снегу, и так как он к тому ж Три дня уже молчит и ртом поводит
сжатым, —
Жена тревожится и все грозит ребятам.
Кровать, сундук дрянной, четыре стула, стол С ногой надломленной и полог, что расцвел Размазами клопов по ткани, прежде белой; Все дышит мерзостью и грязью застарелой.
Муж — крутолоб; глаза с огнем суровых дум, В которых светятся порой душа и ум;
Таких, как он, зовут обычно «парень дюжий»; Жена и молода, и прочих баб не хуже.
Но гибельной рукой их душит Нищета,
И быстро, каждый день, сдирается с них та Почтенность грустная, что в человечьем
горе, —
И стать им грубыми самцом и самкой вскоре!..
385


Дополнения
Все с жадностью они сгрудились у стола, Вкруг супа с требухой, и тень их облегла, Кривясь уродливо и шевелясь понуро,
Все стены: лампа там была без абажура.
Ребята, хоть бледны, но крепки, вопреки Ужасной худобе: тяжелые деньки Зимой без топлива им проводить случалось, А лето духотой каленой к ним спускалось.
У ржавого ружья, что на гвозде висит И, чуть освещено, являет странный вид,
В шкафе замызганном, вполне под стать
каморке,
Глаз полицейского мог увидать бы, зоркий,
Десяток пыльных книг, прошедших сотни
РУК, —
Тома «истории», «естественных наук»,
В кровати же найти, вглубй, под тюфяками Романы страстные с разбухшими углами.
Едят. Отец, угрюм и сумрачен, жует,
Еду отвратную запихивая в рот;
В его лице едва ль покорность кто уловит,
И нож он, кажется, к другим делам готовит.
Жене пришла на ум подружка прежних лет, Есть у которой все: и дом свой, и обед;
386


Из сборника «Когда-то и недавно»
А дети — кулачки в глаза сухие тычут, Сопят над мискою и выделанно хнычут.
Перевод Г. Шенгели
ПОБЕЖДЕННЫЕ
I
Так! Идеал погиб, а Жизнь триумфы правит, И, диким ржанием пронзая даль насквозь, Конь победителя там братьев наших давит, Грызя, — но гибнуть им хоть ярко довелось.
Мы ж, уцелевшие, увы, среди разгрома, Понуря голову, потупя тусклый взор,
В отчаяньи, в крови, в грязи, без сил, без дома, Глотая стон, влачим бесчестье и позор,
Бредем по воле тьмы, по прихоти дороги, Бредем, подобные убийцам и ворам;
Нам будущего нет; мы сиры и убоги,
И наш знакомый лес, пылая, светит нам!
Ах! Так как жребий наш решен, так как
надежде
Отныне места нет, так как разбиты мы,
И ярость ни к чему не приведет, как прежде, И так как ненависть бесплодно жжет умы, —
387


Дополнения
Нам остается лишь, в глубинах ночи черной, Смешной назвав мечту о благости молитв Надгробных, — умирать безвестно и покорно, Как должно тем, кто смят в дыму последних
битв.
II
Сиянье слабое трепещет в глуби горней,
И ветер ледяной, внезапно разъярен,
В лесу взъерошив лист, рванул цветы на
дерне...
Рассвет! Все возродил холодной лаской он.
Восток из рыжего стал розов. Звезды нежно Затаяли, лазурь в румянце серебря;
Уже петух поет, страж точный и прилежный, И жаворонок взмыл пронзительный: заря!
Сверкая, выплыл диск: да, это утро! Братья, Вот этот пышный блеск и полный счастья мир Спугнут тяжелый сон, зажавший нас
в объятья,
И хищных птиц ночных и тварей мерзкий пир.
О, чудо! По сердцам бежит лучистый трепет И, вдребезги дробя скорлупы наши, в нас Желанье страстное высокой смерти лепит И гордость древнюю, и гнев мятежных рас.
388


Из сборника «Когда-то и недавно»
Вперед, вставай! вперед, вперед! вставай! С нас
будет
И унижений всех, и сделок, и речей!
В бой, в бой! Ведь наша кровь, что движет нас
и нудит.
Дымясь, должна алеть на лезвиях мечей!
III
И побежденные твердят в ночи тюремной:
Они сковали нас, но живы мы еще;
Пускай мы точно скот согнулись
подъяремный, — Есть в наших жилах кровь и бьется горячо.
В глазницах быстрые глаза у нас таятся, Шпионы зоркие; за лбом (ночей не жаль) Наш мозг работает; а будет нужно драться, — Вопьются челюсти, и руки станут — сталь.
Глупцы трусливые! Своей ошибке рады!
Но будут каяться! Успеют все постичь:
Они хлестнули нас бичом своей пощады, — Что ж! пощаженные, отплатим мы за бич!
Они сковали нас. Не для того ль оковы,
Чтоб их пилить в ночи и черепа дробить У стражи? Коль враги всё пировать готовы, Им будет некогда нас, беглых, изловить!
389


Дополнения
Вновь битва. Может быть, победа! Мы кроваво Триумф отпразднуем над этими людьми!
И так как в этот раз восторжествует Право, То будет «этот раз» последним, черт возьми!
IV
Ведь мертвые (назло преданиям знакомым) Вполне мертвы, коль меч свершит свой долг
вполне:
Не в наши дни скакать таинственным фантомам Под небом траурным на призрачном коне.
Ведь миф, не более, Роланд с его кобылой. Тот миф разгадывать — бесплодно: не
поймем...
Но если мните вы слукавить над могилой И нас разжалобить, — то вы ошиблись в том.
Вы все умрете, все, от наших рук, все вместе, Коль повезет нам, все! Умрете, хныча. Да! Тут справедливость, тут святая жажда мести, Тут надобность покой дать миру навсегда.
Земля, что издавна тощала, неустанно И долго будет пить, и жадно вашу кровь,
Чьи испарения, благоухая пряно,
До туч поднимутся, багря их вновь и вновь.
И псы, и коршуны, оспаривая долю,
Обгложут кости вам от ног до головы,
390


Из сборника «Когда-то и недавно»
И посмеемся мы — и посмеемся вволю, Вам доказав тогда, что мертвые мертвы!
Перевод Г. Шенгели
В ЧУЖОЙ МАНЕРЕ II
ИСТОМА
Я — бледный римлянин эпохи Апостата. Покуда портик мой от гула бойни тих,
Я стилем золотым слагаю акростих,
Где умирает блеск пурпурного заката.
Не медью тяжкою, а скукой грудь объята, И пусть кровавый стяг там веет на других,
Я не люблю трубы, мне дики стоны их,
И нестерпим венок, лишенный аромата.
Но яд или ланцет мне дней не прекратят. Хоть кубки допиты, и паразит печальный Не прочь бы был почтить нас речью
погребальной!
391


Дополнения
Пускай в огонь стихи банальные летят:
Я все же не один: со мною раб нахальный И скука желтая с усмешкой инфернальной.
Перевод И. Анненского
II
ИСТОМА
Я — одряхлевший Рим, на рубеже паденья. Смотрю, как варваров стремится рать вперед, А сам беспечные пишу стихотворенья,
Где в стиле золотом истома солнца жжет.
Но одинокий дух сгорает от томленья...
Там где-то, говорят, кровавый бой идет...
О, ничего не мочь, в ответ на все моленья!
О, ничего не ждать, что скрасит этот гнет!
Увы! не мочь! не ждать! быть умереть не в силах! Все выпито! Бафил, не смейся надо мной!
Все выпито. И что сказать в стихах унылых?
Ах, лишь последний раб, всегда насмешник,
злой,
Ах, лишь наивный гимн, что надо бросить
в пламя,
Да грусть, что над душой свое воздвигло знамя!
Перевод В. Брюсова
392


Из сборника «Когда-то и недавно»
II
ТОМЛЕНИЕ
Я — Рим, империя на рубеже паденья,
Что, видя варваров громадных у ворот, Небрежный акростих рассеянно плетет,
И в стилос золотой — закат струит томленье.
В душе, пустой насквозь, тоска до отвращенья. Там, где-то, говорят, кровавый бой идет.
О! Нету сил пойти на зов столь слабый тот, Нет воли жизнь зажечь хотя бы на мгновенье!
О! Нету воли жить, и умереть нет сил!
Да, все уж допито... Брось хохотать, Вафилл!.. Все допил, все доел. Но продолжать не стоит...
Есть: глуповатый гимн, что надо сжечь тотчас, Есть: нерадивый раб, что презирает нас,
Есть: боль невесть о чем, что вечно в сердце
ноет!
Перевод Г. Шенгели
II
ТОМЛЕНИЕ
Я — Рим, державный Рим в часы перед
развязкой.
Гляжу на варваров, плечистых, молодых,
393


Дополнения
Потом, не торопясь, слагаю акростих, Любуясь блеском слов, их выверенной пляской.
Пустынная душа томится скукой вязкой.
А где-то там бои. Но мне-то что до них?
Ни воли нет, ни сил. Ток жизни вял и тих. И нет желаний. Пруд, заросший нежной
ряской.
Сил и желаний нет. О, смерть, и ты не тронь. Все выпито. Батилл, а помолчать нельзя ли? Все съедено. И мы как будто всё сказали.
Лишь глуповатый стих — пора ему в огонь; Лишь непутевый раб — он нас шутя обманет; Лишь скука вязкая тихонько душу тянет.
Перевод Э. Липецкой
II
ИЗНЕМОЖЕНИЕ
Я чувствую себя Империей на грани Упадка, в ожиданье варварской орды,
Когда акростихи, как дряблые плоды Изнеможения, слагаются в дурмане.
Душа в разладе с сердцем, о кровавой брани, Уже начавшейся, твердят на все лады.
394


Из сборника «Когда-то и недавно»
Но я-то что могу? Волненья мне чужды. Но я-то что хочу? Все прожито заране.
Не мочь и не хотеть — ни жить, ни умереть! Все выпито. Батилл, ну что ты зубы скалишь? Все съедено. Молчи! Останется тоска лишь
Да этот бедный стих — в огне ему гореть! Да этот подлый раб — поди, добейся толку! Да эта скука, что сожрет вас втихомолку.
Перевод М. Ненова
V
БРЕДОВЫЙ СОВЕТ
Чти женские сердца, Люби капризниц милых И властвуй, если в силах, Но избегай венца.
И пей, чтобы забыться,
В удаче и в беде.
Лишь в огненной воде Все лунно серебрится.
395


Дополнения
Пускай ни брань, ни лесть Души твоей не будит.
Лишь сердце наше судит И знает, кто мы есть.
Заныло от занозы?
Бьет ветер по лицу? Навстречу наглецу Запой, срывая розы!
Будь рад, а не суров,
Терпя насмешки черни.
Все к лучшему, поверь мне, И в худшем из миров!
Сновидцы и скитальцы,
Мы к небу ближе всех,
И на любой наш грех Глядит оно сквозь пальцы.
Под кровом шалаша Покинутая всеми,
Ты расцветешь в эдеме, Бездомная душа!
Ты не того закала,
Чтоб сдаться без борьбы И чтоб рука судьбы Тебя легко сломала.
396


Из сборника «Когда-то и недавно»
Для благородных дел Ты отлита недаром,
Так привыкай к ударам, Чтобы металл твердел,
И, выйдя из-под ига Нещадных кузнецов, Блеснешь в конце концов В руке Архистратига!..
В куске кремневых жил Будь искрою горячей, Улыбкой в мире плачей, Цветком среди могил,
А станет одиноко,
Как путнику в степи, Молись — и потерпи, Осталось так немного.
Перевод А. Гелескула
VIII
НЕЧИСТЬ
Как голый череп, на меня в упор
Воззрясь при лунном свете мрачном, Вся жизнь моя, верней, весь мой позор Кривляется в окне чердачном.
397


Дополнения
Фальцетом старичка, какого я
Мог видеть только в мелодраме,
Весь мой позор, верней, вся жизнь моя Выводит «тру-ля-ля!» губами.
Гитару щиплет этот хмырь рукой С зеленовато-трупной кожей
И, будущее заслонив собой,
Танцует, с акробатом схожий.
«Петь и плясать довольно, старый шут! Комедию оставим эту».
Он отвечает он с издевкой: «Тут Смешного и в помине нету.
А коль тебе, чувствительный сопляк,
Со мной охота препираться,
Знай: на тебя мне наплевать, да так, Что можешь к черту убираться!»
Перевод Ю. Корнеева
VIII
ПАКОСТНИК
В окне осклабясь черепом безглазым, Обглоданным луной,
Все прошлое мое, вся скверна разом, Смеется надо мной.
398


Из сборника «Когда-то и недавно»
Заводит стариковской фистулою,
Гитару обхватив,
Вся скверна разом, все мое былое Свой скабрезный мотив.
Зеленым, как у висельника, пальцам Откликнется струна,
И спляшет с издевательским развальцем Игривый старина.
«Довольно, старый шут, мне не до смеха!
Пошел отсюда вон!»
А он на это: «Слезы не помеха!
Не так уж я смешон.
Тебя, слюнтяя, тешил я на славу,
Не требуя похвал,
А уж по нраву или не по нраву —
На это я плевал!»
Перевод А. Гелескула
НЕДАВНО
ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЛЮБВИ
Средь золотых шелков палаты Экбатанской, Сияя юностью, на пир они сошлись И всем семи грехам забвенно предались, Безумной музыке покорны мусульманской.
399


Дополнения
То были демоны, и ласковых огней Всю ночь желания в их лицах не гасили, Соблазны гибкие с улыбками алмей Им пены розовой бокалы разносили.
В их танцы нежные под ритм эпиталамы Смычок рыдание тягучее вливал,
И хором пели там и юноши, и дамы,
И, как волна, напев то падал, то вставал.
И столько благости на лицах их светилось, С такою силою из глаз она лилась,
Что поле розами далёко расцветилось И ночь алмазами вокруг разубралась.
И был там юноша. Он шумному веселью, Увит левкоями, отдаться не хотел;
Он руки белые скрестил по ожерелью,
И взор задумчивый слезою пламенел.
И всё безумнее, все радостней сверкали Глаза, и золото, и розовый бокал,
Но брат печального напрасно окликал,
И сестры нежные напрасно увлекали.
Он безучастен был к кошачьим ласкам их, Там черной бабочкой меж камней дорогих Тоска бессмертная чело ему одела,
И сердцем демона с тех пор она владела.
400


Из сборника «Когда-то и недавно»
«Оставьте!» — демонам и сестрам он сказал И, нежные вокруг напечатлев лобзанья, Освобождается и покидает зал,
Им благовонные оставив одеянья.
И вот уж он один над замком, на столпе,
И с неба факелом, пылающим в деснице, Грозит оставленной пирующей толпе,
А людям кажется мерцанием денницы.
Близ очарованной и трепетной луны Так нежен и глубок был голос сатаны И треском пламени так дивно оттенялся. «Отныне с богом я, — он говорил, — сравнялся.
Между Добром и Злом исконная борьба Людей и нас давно измучила — довольно!
И, если властвовать вся эта чернь слаба, Пусть жертвой падает она сегодня вольной.
И пусть отныне же, по слову сатаны,
Не станет более Ахавов и пророков,
И не для ужасов уродливой войны Три добродетели воспримут семь пороков.
Нет, змею Иисус главы еще не стер:
Не лавры праведным, он тернии дарует,
А я — смотрите — ад, здесь целый ад пирует, И я кладу его, Любовь, на твой костер».
401


Дополнения
Сказал — и факел свой пылающий роняет... Миг — и пожар завыл среди полнощной мглы: Задрались бешено багровые орлы,
И стаи черных мух, играя, бес гоняет.
Там реки золота, там камня гулкий треск, Костра бездонного там вой, и жар, и блеск; Там хлопьев шелковых, искряся и летая, Гурьба пчелиная кружится золотая.
И, в пламени костра бесстрашно умирая, Веселым пением там величают смерть Те, чуждые Христа, не жаждущие рая,
И, воя, пепел их с земли уходит в твердь.
А он на вышине, скрестивши гордо руки,
На дело гения взирает своего И будто молится, но тихих слов его Расслышать не дают бесовских хоров звуки.
И долго тихую он повторял мольбу,
И языки огней он провожал глазами,
Вдруг — громовой удар — и вмиг погасло пламя, И стало холодно и тихо, как в гробу.
Но жертвы демонов принять не захотели:
В ней зоркость божьего всесильного суда Коварство адское открыло без труда,
И думы гордые с творцом их улетели.
402


Из сборника «Когда-то и недавно»
И тут страшнейшее случилось из чудес:
Чтоб только тяжким сном вся эта ночь казалась, Чертог стобашенный из Мидии исчез,
И камня черного на поле не осталось.
Там ночь лазурная и звездная лежит Над обнаженною евангельской долиной,
Там в нежном сумраке, колеблема маслиной, Лишь зелень бледная таинственно дрожит.
Ручьи холодные струятся по каменьям, Неслышно филины туманами плывут,
Там самый воздух полн и тайной, и забвеньем, И только искры волн — мгновенные — живут.
Неуловимая, как первый сон любви,
С холма немая тень вздымается вдали,
А у седых корней туман осел уныло,
Как будто тяжело ему пробиться было.
Но, мнится, синяя уж тает тихо мгла,
И, словно лилия, долина оживает:
Раскрыла лепестки, и вся в экстаз ушла,
И к Милосердию Небесному взывает.
Перевод И. Анненского


ИЗ СБОРНИКА «ЛЮБОВЬ»
ЛЮДОВИКУ II БАВАРСКОМУ
Король! Единственный король в сей век
неправый!
Ты умер с гордостью, чтоб разуму отмстить За все: за темный клуб политики лукавой,
За знанье, что пришло в нас веру погубить!
Да, веру погубить! И наши песнопенья,
И вечный голос муз, любимый миром встарь! Ты с гордой простотой за все нашел отмщенье... Король, привет тебе! О, браво, государь!
Ты был поэт, солдат и истинный король (Каких, в наш век толпы, мы знаем так
немного!)
И был ты мученик за веру и за Бога!
404


Из сборника «Любовь»
Мне твой апофеоз восславить здесь позволь! И да влекут твой дух в страну святой разлуки Напевов Вагнера торжественные звуки!
Перевод В. Брюсова
ВЕЧЕРНИЕ МЫСЛИ
В траве изгнания, холодной и сырой,
Под индевеющей серебряной сосной Лежит без сил; потом, гремя незримой
цепью —
Тень, порожденье сна, — бредет проклятой
степью,
Где русых варваров угрюмая орда Бессонно стережет несметные стада,
И отовсюду он, певец любви, Овидий, Печально смотрит вдаль, на горизонт, и видит Всегда одно: разбег морских бескрайних вод.
Седеют волосы, и ветер гневно рвет Их тощую кудель; в гусиной коже тело, Прикрытое рваньем, озябло, посинело; Усталые глаза под кущами бровей Как будто выцвели, и с каждым днем белей Густая борода. Язвительная совесть Не знает отдыха. О, жалостная повесть Любви, и зависти, и горя, и утрат!
405


Дополнения
А император — что ж, он тоже виноват... Овидий думает о Риме, все о Риме,
В чьей славе и его ославленное имя.
Ты поделом, Христос, меня окутал тьмой: Я не Овидий, но — я тоже вот такой.
Перевод Э. Липецкой
ЛЮСЬЕН ЛЕТИНУА II
Я устал и бороться, и жить, и страдать, Как затравленный волк от тоски пропадать. Не изменят ли старые ноги,
Донесут ли живым до берлоги?
Мне бы в яму теперь завалиться и спать. А тут эти своры... Рога на лугу.
Истерзан и зол я по кочкам бегу.
Далеко от людей схоронил я жилье,
Но у этих собак золотое чутье,
У Завистливой, Злой да Богатой.
И в темных стенах каземата Длится месяцы, годы томленье мое.
На ужин-то ужас, беда на обед.
Постель-то на камне, а отдыха нет.
Перевод И. Анненского
406


Из сборника «Любовь»
II
Я всего натерпелся, поверь!
Как затравленный, загнанный зверь, Рыскать в поисках крова и мира Больше я, наконец, не могу И один, задыхаясь, бегу Под ударами целого мира.
Зависть, Ненависть, Деньги, Нужда — Неотступных ищеек вражда —
Окружает, теснит меня; стерла Дни и месяцы, дни и года Эта мука. Обед мой — беда,
Ужин — ужас, и сыт я по горло!
Но средь ужаса гулких лесов Вот и Гончая злей этих псов Это Смерть! О, проклятая сука!
Я смертельно устал; и на грудь Смерть мне лапу кладет, — не вздохнуть. Смерть грызет меня, — смертная мука.
И, терзаясь, шатаясь в бреду, Окровавленный, еле бреду К целомудренной чаще и влаге.
Так спасите от псов, от людей,
Дайте мне умереть поскорей,
Волки, братья, родные бродяги!
Перевод В. Парнаха
407


Дополнения
II
...Ибо знаю в страданьях толк!
Я как загнанный псами волк:
Он кружит, по лесу петляя, — Где укрыться, найти приют?
Но уйти ему не дают,
Настигают, рыча и лая.
Зависть, Ненависть и Корысть — Им бы впиться в меня, загрызть, Не обманешь лихую стаю.
Дни, и месяцы, и года Допьяна пью горечь стыда,
Коркой ужаса заедаю.
Я не мертвый и не живой,
И уже она надо мной,
Смерть-ищейка, лютая псица:
Лапу грузно на грудь кладет И кусает, кромсает, рвет,
И все длится мука и длится.
И ползу, кровавя песок,
В дальний лог, где воет поток, Белой гривой пены увенчанный. Братья-волки, добейте скорей И спасите меня от когтей И клыков сестры моей Женщины!
Перевод Э. Линецкой
408


Из сборника «Любовь»
II
Устав страдать, я сник и смолк.
Как ослабевший старый волк,
Когда за ним несется стая,
Став жалким зайцем, я мечусь И от погони скрыться тщусь,
Следы безумно заметая.
Злословье, Ненависть, Нужда —
Вот три борзые, что всегда За мною гонятся с рожденья...
Так много дней, так много лет Одни невзгоды на обед,
На ужин горькие сомненья.
Растет отчаянье в груди.
Всех неотступней впереди Летит борзая роковая.
То Смерть проклятая, тесня,
Уж полумертвого меня Преследует не уставая.
Я изнемог; и вот река.
Несу к ней рваные бока,
В последний раз собравшись с силой. Брат волк, и ты терзаешь тех,
Кого не жалует успех,
Для разорительницы милой.
Перевод М. Миримской
409


Дополнения
IX
За белым гробиком твоим, не чуя ног,
Я брел... Как вовремя тебя отметил Бог, — Я думал, — не узнал ты ни греха, ни горя, Ты перед Женщиной не устоял бы вскоре, Которая смутить успела твой покой,
А за соблазном бы последовал другой Соблазн: легко ль забыть дрожь первого
объятья,
Но нет, неуязвим для этого проклятья,
Ты Добродетели услышал строгий зов:
Поник под страстью, но воспрял, и был готов, Окрепнув, расцвести цветением чудесным, Уже избранничеством осенен небесным Для вечности... Ты был отмечен и храним.
Но страшно мне идти за гробиком твоим!
Перевод Е. Баевской
XIII
То гнездышко, тот уголок,
Что так мне мил,
Те чаянья, что я взрастил, —
Спаси их, Бог!
Прошли часы моих утрат,
Чист циферблат
Моей судьбы, — как жизнь назад...
410


Из сборника «Любовь»
Лишь целомудренность кругом И простота.
О чем просить мне у Христа — О чем? О ком?
Господь — во мне: я сир, и наг, И бос — пусть так,
Но сколько в этой схиме благ!
Так сердце, полное забот,
Дает покой
Моей душе, а чистотой Дает исход
Печалям жизни, чтоб она Была полна,
А боль была утолена.
Спасибо Господу! В любви Почиет плоть.
Мое терпение, Господь, Благослови.
Мы все идем одним путем,
Моля о том,
Чтоб были призваны Творцом!
Перевод М. Яснова
411


Дополнения
БАТИНЬОЛЬ
Грузной глыбой туф; имена — четыре: Мать, отец и я, позже — сын; подряд.
На кладбище мы почиваем в мире;
Мрамор и трава в тесноте оград.
Туф, пять граней в нем; грубая гробница Вышиною в метр, голая; вокруг Протянулась цепь — четкая граница.
А предместье спит: хоть бы слабый звук.
Вот отсюда нас ангельской трубою Вызовут в свой час, чтобы наконец Жить нам, полно жить, жизнью мировою, — О, любимые, сын мой, мать, отец!
Перевод Г. Шенгели


ИЗ СБОРНИКА «ПАРАЛЛЕЛЬНО»
АЛЛЕГОРИЯ
Вершины желтых гор невысоки.
На них унылые руины храма,
Как свергнутый король; и амальгама Лениво отражающей реки.
Буколика, смешная мелодрама:
Не юная наяда, взмах руки. Щекочут, дразнят фавна стебельки. Жеманная улыбка, взгляд не прямо.
Печаль моя, затасканный сюжет! Какой великий мастер и поэт Создать тебя сумел на гобелене?
Ковер истлел, и ткань совсем слаба. Он груб, как бутафория на сцене,
И неестествен, как моя судьба.
Перевод М. Миримской


Дополнения
ПОДРУГИ
I
НА ТЕРРАСЕ
(Отрывок)
Они смотрели вдаль, где ласточки мелькали. Сливался кос агат с кудрями цвета льна. Одна была ала, другая вся бледна;
И кружев облака их змейно оплетали.
Луна всходила ввысь, прозрачна и кругла, Клонились станы их, как стебли асфоделей, И сладостной тоской влюбленности пьянели Они; и их печаль, как ночь, была светла!
Перевод В. Брюсова
НА БАЛКОНЕ
Они на ласточек мелькающих глядели: Одна в гагатах кос и бледная, другая Блондинка нежная, и кружев сеть тугая Змеилась, зыбкая, как облачко, на теле.
И обе, полные томлений асфодели, Покуда диск луны круглился, выплывая,
414


Из сборника «Параллельно»
Стояли, трепеты вечерние впивая И счастье грустное сердец, что не хладели.
Так, руки влажные сплетя вкруг гибких талий, Две юных женщины стояли и мечтали Четой, смеющейся над прочими четами.
А сзади, в глубине, в уюте пышной ложи, Торжественно, как трон в надутой мелодраме, Разрытое, во тьме благоухало Ложе.
Перевод Г. Шенгели
IV
ВЕСНА
Склоняясь всё ближе и ближе К подруге, дрожащей несмело,
Она обжигает ей тело Косой, ослепительно рыжей.
И шепчет, и шепчет чуть слышно Ребенку, готовому вскрикнуть: «Рукам дай, устам дай приникнуть К той розе, свернутой, но пышной!
Дитя, ты — цветок нераскрытый, Роса на нем дышит так сладко, Дай капли те выпить украдкой,
415


Дополнения
Чтоб вспыхнули краской ланиты, Чтоб страстью зарделися щеки, Как светит заря на востоке».
Перевод В. Брюсова
V
ЛЕТО
И та отвечает в испуге,
Как стебель, сгибаясь бесшумно, Под вихрем, под лаской безумной Своей исступленной подруги:
«Сестра! о, оставь! умираю!
Мне страшно, мне все непонятно... Но тело твое ароматно,
И губы палят меня. Таю.
В твоем опьяняющем теле, Смущающем зрелостью лета,
Есть сумрак и нега качелей.
Твой голос не хочет ответа,
И волосы, полны отравой,
Струятся волною кровавой!»
Перевод В. Брюсова
416


Из сборника «Параллельно»
VI
САФО
С глазами впавшими и с поднятою грудью, Желанием своим измучена, она Волчицей дикою блуждает по безлюдью.
В ее мечтах Фаон. Давно не зная сна, Напрасно исходя мольбами и слезами,
Она рвет волосы роскошные клоками.
Ей помнится пора цветущая, когда, Прославлена мольбой, она свои напевы Слагала в честь подруг, чиста и молода,
И песням сладостным, стыдясь, внимали девы.
И вот, закрыв глаза, на голос Мойры, вдруг В глубь волн бросается, не в силах снесть
измены...
И море черное горит в лучах Селены,
Богини девственной, что мстит ей за подруг.
Перевод В. Брюсова
VI
САФО
С тугими персями, с запавшими глазами Вдоль хладных берегов волчицей Сафо бродит. Ей распирает грудь желаний томных пламя,
411


Дополнения
И о Фаоне мысль до бешенства доводит:
Все слезы презрел он! Забывши об обряде, Она густых, как ночь, волос терзает пряди.
О если б вырваться из тягостного плена В те времена, когда свою любовь напевам Ей нравилось вверять, чтобы в стихах нетленно Их память сберегла в усладу спящим девам!
И вот, окликнута из моря Мойры зевом,
Она бросается в него белей, чем пена,
Меж тем как в небесах, пылая правым гневом, Отмстительницею Подруг встает Селена.
Перевод Б. Лившица
VI
САФО
С глазами впалыми, с набрякшими грудями, Сафо, вся в ярости, желаний чуя жало,
Как львица мечется над влажными песками.
Фаон ей грезится, беглянке Ритуала,
И, видя, что ее отвергнуты рыданья,
Рвет волосы она горстями, вне сознанья.
Затем зовет она в тоске своей кипящей Те молодые дни, где рдел огонь задорный
418


Из сборника «Параллельно»
Ее страстей, в стихах воспетых, что упорно Звучат и зыблются в душе у девы спящей.
Затем, потупя взор, меж белых век горящий, В прибой кидается, на зов волны узорной, — И блещет в небесах, в воде пылая черной, Селены бледной луч, ей за Подружек мстящей.
Перевод Г. Шенгели
ДЕВКИ
I
ПРИНЦЕССЕ РЫЖЕНЬКОЙ
«Capellos de Angelos»
(Испанское лакомство)
Бесстыжая, она их тех,
Кого Буше писал с натуры,
До одуренья белокура,
С походкою, вводящей в грех.
О как зовет она, дразня,
Целованная всеми грива,
Каскад огнистый и бурливый, Воспламеняющий меня!
419


Дополнения
И уж совсем мне отдана Ограда огненная рая,
Когда манит меня, играя Волшебным золотом руна.
И эту плоть лишь я один Могу, в погибели не каясь,
Воспеть, по-рабски к ней ласкаясь,
Я, жрец ее и господин.
Она и белых роз белей Чистейшей белизной молочной,
И розовеет непорочно,
Как озарение лилей.
Крутая грудь и стройный стан,
Спина и бедра с нежным лоном —
Всё — праздник в ней очам влюбленным, Устам и алчущим перстам.
Ну, крошка, как твоя кровать?
Перинка так же ль озорует?
Подушка так же ль околдует?
Давай-ка, взглянем на кровать!
Перевод С. Петрова
420


Из сборника «Параллельно»
VI
К МАДАМ ***
Искусно созданных резцом Ноздрей трепещущих изгибы Напомнить ракушки могли бы На влажном берегу морском.
В улыбке вежливой, но колкой Мельчайших зубок диамант — Миниатюрный вариант Оскала сказочного волка.
Ведя на привязи щенка,
Вы полное несете тело,
Играя голосом умело,
Так грациозна, так легка.
На вас гляжу я, замирая,
Не смея слова произнесть.
В вас царственное что-то есть, Властительная, дорогая!
В любовном не горю огне,
И все ж не выразить словами, Мадам, зачем слежу за вами, Чье имя не знакомо мне.
Перевод Э. Шапиро
421


Дополнения
С ПОЗВОЛЕНИЯ СКАЗАТЬ
И
IMPRESSION FAUSSE
Мышь... покатилася мышь В пыльном поле точкою чернильной...
Мышь... покатилася мышь По полям чернильным точкой пыльной.
Звон... или чудится звон...
Узникам моли покойной ночи.
Звон... или чудится звон...
А бессонным ночи покороче.
Сны — невозможные сны,
Если вас сердцам тревожным надо, Сны — невозможные сны,
Хоть отравленной поите нас усладой.
Луч... загорается луч:
Кто-то ровно дышит на постели.
Луч... загорается луч...
Декорация... иль месяц в самом деле?
Тень... надвигается тень...
Чернота ночная нарастает.
Тень... надвигается тень...
Но зарею небо зацветает.
422


Из сборника «Параллельно»
Мышь... покатилася мышь,
Но в лучах лазурных розовея, Мышь... покатилася мышь,
Эй вы, сони... к тачкам поживее!..
Перевод И. Анненского
II
ПОМЕРЕЩИЛОСЬ
Сударыня мышка шмыг в черной шубке и шмыг, серенькая мышка в этот черный миг.
Кончена поверка, спать, арестантики, спать! Кончилась поверка — надо почивать.
Видеть бы вам нынче только приятные сны, увидать бы нынче, что вы влюблены!
Светит полный месяц.
Лежа вплотную, храпят... Освещает месяц с головы до пят.
423


Дополнения
Идет мимо туча, стало, как в печке, темно, но минует туча, стукнет день в окно.
Сударыня мышка шмыг на свету голубом, розовая мышка. Лежни! Эй! Подъем!
Перевод С. Петрова
II
НАВАЖДЕНИЕ
Пробегает мышь,
Черная на сером в час вечерний. Пробегает мышь,
Серая на черни.
Колокол гудит.
На покой пора тюремной братье! Колокол гудит.
Спите, Бога ради.
Все печали прочь.
Вновь во сне к любимым прикоснитесь. Все печали прочь —
Радости, приснитесь!
424


Из сборника «Параллельно»
Полная луна..
Храм клокочет у соседа в глотке. Полная луна Прямо на решетке.
Облака ползут —
Будто сажа в печке оседает. Облака ползут.
Погляди, светает!
Пробегает мышь.
Розовая на дорожке синей. Пробегает мышь, Поднимайтесь, свиньи!
Перевод А. Якобсона
II
НАВАЖДЕНИЕ
Мышка-норушка скользнула, Черная, спряталась в сером углу. Мышка-норушка скользнула, Серая, в черную мглу.
В колокол бьют монотонно. Спать арестантики, спать вам пора. В колокол бьют монотонно. Велено спать до утра!
425


Дополнения
Пусть вам любимые снятся, — Сны нехорошие запрещены.
Пусть вам невесты приснятся — Только пристойные сны.
Полосы лунного света.
Храп, бормотание, стон.
Полосы лунного света —
Это не сон!
Туча луну заслонила.
Темень, но стало как будто свежей. Туча луну заслонила.
Небо сереет... Уже?
Мышка-норушка скользнула,
Вся золотая в луче голубом.
Мышка-норушка скользнула...
Эй, лежебоки, подъем!
Перевод Э. Липецкой
IV
КРУГОВОРОТ
Totus in maligno positus
426
Кошачий гам, возня мышей. Крест на амвоне.


Из сборника «Параллельно»
Свистки и крики сторожей,
Как шум погони.
Воспоминанье — как сверло,
И все, что было, — не прошло.
Вечерний звон! (Проник во тьму, В такие норы?)
И сердце тянется к нему,
Ища опоры.
И сердце верит без труда:
Навек — не значит никогда,
Как тяжкий сон, как темный бред, Стена сырая,
Где длится эхо стольких бед,
Не замирая!
Людской загон, глухой отсек,
И что прошло — прошло навек.
Умрешь, душа моя, в ночи,
И на прощанье
Ни друга рядом, ни свечи,
Ни завещанья.
Для нас, ушедших без следа,
Навеки — значит никогда!
Перевод А. Гелескула
427


Дополнения
ПРИЧУДЫ
ПОСЛЕДНЕЕ ИЗЯЩНОЕ ПРАЗДНЕСТВО
Расстанемся друг с другом навсегда, Сеньоры и прелестнейшие дамы.
Долой — слезливые эпиталамы И страсти сдерживавшая узда!
Ни вздохов, ни чувствительности ложной! Нам страшно сознавать себя сродни Баранам, на которых в оны дни Напялил ленты стихоплет ничтожный.
Жеманясь и касаясь лишь слегка Утех любви, мы были смешноваты.
Амур суровый требует расплаты —
И кто осудит юного божка?
Расстанемся же и, забыв о том,
Что блеяли недавно по-бараньи,
Объявим ревом о своем желаньи Отплыть скорей в Гоморру и Содом.
Перевод Б. Лившица


ИЗ СБОРНИКА «СЧАСТЬЕ»
XXXII
Равнину мне рисуют грезы,
И посреди большой собор. Река, приток какой-то Мезы, Стремится к морю, на простор.
И чуешь дали Океана,
Вдыхая водорослей йод,
И крест, блестящий из тумана, Меж башен высоко встает.
Колокола на колокольне Поют напевы серебра,
И все скорее, все безвольней Крутятся с ветром флюгера.
Процессии, светло и мерно, Идут — из юношей и дев, Живые четки, шелк и перлы! Звучит молитвенный напев.


Дополнения
И это все — не сон, не бденье, Не рай и не земная твердь:
Все то — мое мировоззренье, Моя, в обличье милом, смерть!
Перевод В. Брюсова
XXXII
Передо мною храм высокий У некой Мёз, реки ленивой, Несущей плавные потоки Туда, где плещутся приливы.
Я не ласкаю взглядом жадным,
Я лишь угадываю море.
А тихим вечером прохладным Кресты искрятся на соборе,
И ангелы, сплетясь в короны, Поют, кружа над колокольней,
И белых сов глухие стоны
Всю ночь покой тревожат дольний,
И девушки чисты и кротки,
И сонмы отроков невинных,
Как перламутровые четки, Мелькают в переходах длинных.
430


Из сборника «Счастье»
И то не явь, не сновиденье, Нет, философия, поверьте,
Так создает воображенье Мне идеал прекрасной смерти.
Перевод М. Миримской


ИЗ СБОРНИКА «ПЕСНИ ДЛЯ НЕЕ»
I
Ты не совсем верна, быть может. Но я — не очень я ревнив.
Нам это жить вдвоем поможет: Счастлива ты — и я счастлив!
Люби, и славь любовь, кто жив!
Тебе известны и знакомы,
На радость опытных людей,
Такие хитрые приемы,
Что не придумаешь милей!
Дари их прихоти моей!
Я знаю: шутят зло иные...
Тебе уж не шестнадцать лет...
Но эти плечи наливные И твой наполненный корсет...


Из сборника «Песни для нее»
О! О! У девушек их нет!
«Эге! — смеются злые люди, — Давно у вас остыла кровь!»
Но лишь твои увижу груди,
И мой черед смеяться вновь.
Люби, кто жив, и славь любовь!
Перевод В. Брюсова
VI
Вот осень наступила И строго запретила Привычки лета длить. Холодные недели Загонят нас в постели, Ласкаться и любить.
А летом — что за скука! Одна и та же мука:
«Ах, душно мне, — заснем!» Не жизнь, а сна вериги.
Мы скучны, точно книги.
Вот осень, отдохнем.
433


Дополнения
Как угли в печке рдеют, Уста у нас алеют,
Зима ведет любовь,
И запылаем сами Мы пламенней, чем пламя, И пламенней, чем кровь.
Перевод Ф. Сологуба
VI
Дни осени настали,
Зевая, приказали Про лето позабыть.
Дрожь осени так кстати Нас кутает в кровати. —
Что ж! В ней и будем жить!
Мне ненавистно лето! Несносно слышать это:
«Как жарко! Будем спать!» Так глупо тратить миги,
Быть скучными, как книги! Вот осень и кровать.
Один в другом, забудем Весь мир! Как угли, будем Друг друга жечь, колоть!
Да будет наше знамя:
434


Из сборника «Песни для нее»
Стать яростней, чем пламя, Стать пламенней, чем плоть!
Перевод В. Брюсова
VII
Я не имею
Копейки медной за душой,
Но я владею,
Моя проказница, тобой...
С игрой и с пляской Творишь ты радостный обряд.
Какою лаской Твои слова всегда горят!
Внимаю ль речи
Твоей живой, ловлю ль твой взгляд, Нагие ль плечи Твои целую, — я богат.
На отдых нежный Склонился я — и вмиг весь пыл На белоснежной Твоей груди восстановил.
Конечно, мало,
Увы! любим тобою я:
Ты изменяла
435


Дополнения
Мне часто, милая моя.
Но что за дело Мне до измен твоих, когда Ты завладела Моей душою навсегда!
Перевод Ф. Сологуба
VIII
Не надо ни добра, ни злости, Мне дорог цвет слоновой кости На коже ало-золотой.
Иди себе путем разврата,
Но как лелеют ароматы От этой плоти, Боже мой!
Безумство плоти без предела, Меня лелеет это тело, Священнейшая плоть твоя! Зажженный страстностью твоею, От этой плоти пламенею,
И, черт возьми, она — моя!
До наших душ нам что за дело! Над ними мы смеемся смело, — Моя душа, твоя душа!
На что нам райская награда!
436


Из сборника «Песни для нее»
Здесь, на земле, любить нам надо, И здесь нам радость хороша.
Но здесь нам надо торопиться, Недолгим счастьем насладиться, Самозабвение вкусить.
Люби же, злая баловница;
Как льются воды, свищет птица, — Вот так и мы должны любить.
Перевод Ф. Сологуба


ИЗ СБОРНИКА «ИНВЕКТИВЫ»
XLVI
РАЗОЧАРОВАНИЕ
Явись, о дьявол нищеты!
И дьявол сразу Возник: — Чего желаешь ты? О ты, чей разум
И чьи достоинства признать Я мог бы смело,
Ты дьявола решил призвать? Ну что ж! За дело!
Приказывай! Перед тобой Слуга покорный.
Он выполнить готов любой Приказ твой вздорный.
Пусть будет прихоть нечиста Или невинна,


Из сборника «Инвективы»
Порок иль скромная мечта, —
Мне все едино.
Я воплощу любой твой бред.
Скажи, в чем дело?
— О дьявол, — я ему в ответ, —
Все надоело!
Лгут женщины, мужчины лгут.
Я болен тяжко.
Пошли мне смерть... А он мне: — Тут Ты дал промашку.
Хоть говорят, что я спесив И груб немного,
Убийство не по мне. Проси Об этом Бога.
И он исчез. К чему мольбы?
Нуждой гонимый,
Я остаюсь в руках судьбы Неумолимой.
Перевод М. Кудинова


РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
ОКТЯБРЬСКИЙ ВЕЧЕР
Вот осень и закат! О, миг, для сердца сладкий!
На тлении повсюду кровь!
Пожар в зените! Смерть в природе! Воды
вновь
Гниют, и люди — в лихорадке!
Дни эти и часы — твоя пора, поэт,
С душой, где нет очарований,
С душой, истерзанной когтями всех желаний; О, зеркало! о, мир и свет!
Пусть восторгаются безумцы и педанты,
В зарю влюбляясь и в весну,
В двух дев, чьи розовы и мордочки, и банты.
Я ж, осень острая, люблю тебя одну,
Все девичьи сменяв приманки На странные зрачки жестокой куртизанки.
Перевод Г. Шенгели
440


Разные стихотворения
ПОХОРОНЫ
Не знаю ничего забавней похорон! Могильщик за рытьем поет куплет игривый, Слова священника бравурны, не слезливы, Колокола в простор шлют легкий перезвон,
И певчих дисканты выводят переливы... Когда же будет гроб в могилу погружен,
То, видя, что вкушать отрадный вечный сон, Как на перину, лег покойничек счастливый,
Очаровательным найду все это я!
Вот — факельщики, все от частого питья Багровоносые, с изрядными брюшками;
А вот, с улыбками, что на устах цветут,
С сияньем вкруг чела, с парящими сердцами Наследники идут!
Перевод В. Рогова
ВЕСЕННЕЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Бывают дни — не правда ли? — когда Порхаешь легче птиц среди ветвей, Беспечнее, чем в юные года,
И щеголей парижских веселей.
441


Дополнения
Не вспоминая, помнишь и таишь,
Таишь в себе и пестуешь одно:
Как будто и взаправду ты паришь,
И сердце влюблено — с чего бы? — но
Так в небесах ему легко летать,
И так легко идти, и каждый — брат,
И так обманна эта благодать,
И так ты сам обманываться рад!..
И жизнь так хороша — хоть умирай, Пускай ничем нам Завтра не грозит,
И в каждом сердце расцветает рай,
И зыбкое желанье в нем сквозит.
Возможно ли, чтоб сгинул этот миг?
Он стоит этой жизни, этих мук.
Не дай мне Бог, чтоб я к нему привык И это счастье выпустил из рук!
Перевод М. Яснова
ВОСПОМИНАНИЯ О БОЛЬНИЦЕ
I
442
Жизнь так, поистине, глупа, И так безжалостна толпа, Такою дышит злобой черной.


Разные стихотворения
Что ожиданьям новых дней,
Что размышленьям о моей Судьбе ужасной и позорной
Я предпочту больничный кров,
Где мне всегда приют готов,
Где рок мой злой могу не клясть я Над вымоленной каплей счастья.
Да, предпочту всему, вполне,
Тепло забот, столь нужных мне, Кому противно в мире лживом, Нечистом, злобном, некрасивом.
Перевод Г. Шенгели
ВОСПОМИНАНИЯ О БОЛЬНИЦЕ I
Нелепей жизни, право, нет,
И до того противен свет,
Из черной злобы сотворенный,
Что перспективе близких дней И всей истории моей,
Зудящей в памяти бессонной,
Я все ж больницу предпочел Как наименьшее из зол,
443


Дополнения
Как некий смысл существованья И лучшее мне воздаянье,
И высшую из всех наград, Поскольку нет прочней оград От гнуси мира беспробудной И жизни, мерзкой и паскудной.
Перевод Л. Цывьяна
ГОРОДСКИЕ ВИДЫ
Приговоренный жить в парижском заточенье, В минуты праздные ищу я утешенья В том, что доступно мне и сходно по цене. Вот, например, квартал, где поселиться мне Под крышей довелось. Отсюда я немало Увидел всяких сцен: ведь нищета квартала Не прячется от глаз соседей, и она Их бедности сродни и всякому видна.
Раскиданы вокруг растрепанные скверы,
И кружит в сентябре над ними ветер серый; Сумятица листвы средь отблесков зарниц Напоминает мне полет безумных птиц;
И листья кружатся над закипевшим спором Мастеровых людей, что на расправу скоры Под действием вина, когда им черт не брат.
444


Разные стихотворения
А я курю табак, пишу стихи и рад Смотреть на это все: здесь добродушья много. Потом ложусь я спать, и, наподобье бога, Сплю, и во сне опять поэзией живу,
И создаю во сне не то, что наяву, —
Слагаю мудрые, глубокие творенья,
Где нет фальшивых нот, где дышит
вдохновенье,
Стихи, сулящие открыть мне славы храм, Стихи, что не могу я вспомнить по утрам.
Перевод М. Кудинова
СМЕРТЬ!
Открыть нам свою волю не хотят клинки И ждут, когда сожмут их руки благородных Иль подлых — мы ж, не в силах и поднять
руки,
Бредем меж смутных грез и вымыслов
бесплодных.
Клинки не открывают воли. Даже нам, Стыдящимся руки, что, словно плеть, повисла, Она была б важна — сновидцам и лгунам, Бредущим меж людей, ни в чем не видя
смысла.
445


Дополнения
Когда же благородная сожмет рука Клинок — иль подлая, коль нету благородной? Для тех, кого тоска бесплоднее песка Взяла — сверкнет ли он, как молния,
свободный?
Из мира снов и грез желанен нам исход.
Мы умираем мерзко, мы вконец ослабли. Клинки, для нас по вашей воле расцветет Жизнь хоть на миг один, хоть на конце у сабли.
О смерть, тебя мы любим, ты для нас всегда Венчала этот путь — тернистый путь
страданья.
Так разорви же цепь позора и стыда! Блаженная, приди! Приход твой — обещанье.
Перевод Л. Мотылева


ПРИЛОЖЕНИЯ


ФЕДОР СОЛОГУБ
(Предисловие к книге
«Поль Верлен. Стихи избранные и переведенные Федором Сологубом»
(СПб.: Факелы, 1908))
В этой книге собраны переведенные мною 37 стихотворений Поля Верлена. Здесь нет стихотворений католических, — они кажутся мне малоинтересными, малохарактерными для Верлена. Выбор стихотворений, сделанный по моему личному вкусу, может показаться довольно случайным. Как и всё в жизни, подчиненной капризам своенравной Айсы1. Но есть, я думаю,
1 Айса (Неотвратимая) — в древнегреческой мифологии синоним имени Атропос, одной из трех мойр (богинь судьбы); имена других мойр — Клото (Пряха) и Лахесис (Судьба).
449


Приложения
в этом выборе и влияние ее суровой сестры, которая под пестротою случайностей вечную устанавливает свободу в ее земном обличии неизбежной необходимости.
Я переводил Верлена, ничем внешним к тому не побуждаемый. Переводил потому, что любил его. А любил я в нем то, что представляется мне в нем наиболее чистым проявлением того, что я назвал бы мистическою иро- ниею.
В поэтическом творчестве я различаю два стремления, — положительное, ироническое, говорящее миру да, и этим вскрывающее роковую противоречивость жизни, — и отрицательное, лирическое, говорящее данному миру нет, и этим созидающее иной мир, желанный, необходимый и невозможный без конечного преображения мира. Поэзия Поля Верлена, — конечно, ирония.
Всякий знает лирически-нежное имя Дуль- синеи Тобосской, прекраснейшей из женщин. Ее прелести затмевают красоту Елены Прекрасной и очарования небесной очаровательни- цы Афродиты. Всякая Прекрасная Дама и всякая Невинная Дева — только небесные и земные лики Дульсинеи. Но не всякий сразу вспомнит иронически точное, в метрику приходской церкви занесенное имя Альдонсы, той самой дебелой красотки, которую нашел Санчо Панса, посланный в Тобосо к Дульсинее. Лу¬
450


Федор Сологуб (Предисловие к книге...')
ком и потом несло от нее, потому что она трудилась над грубыми работами и грубыми питалась яствами.
Для лирического поэта, как для Дон-Кихота, нет Альдонсы — есть Дульсинея. Для иронического поэта, как для Санчо Пансы, нет Дульсинеи — есть Альдонса.
И та и другая область поэзии редко остаются в своей начальной чистоте, и многие представляют уклоны. Альдонса побывала в городах, Альдонса знает трогательную историю безумного Рыцаря Печального Образа, Альдонса взволнована новыми ей мечтами, Альдонса хочет стать Дульсинеею. Подвига хочет и жертвы, и смеется и плачет, и веселый пляшет танец, и трагический. Дульсинея улыбается ей и нисходит к ней навстречу по золотой лестнице, роняя венец превосходства и одеяния царицы...
Многие уклоны... Лирика на высочайших ее высотах открывает роковую противоречивость и в самом ее восторге, неизбежность грехопадения во всяком мыслимом мироздании, изначальную греховность всякого отъединения от Меня. Становится трагическою ирониею. Образ Дульсинеи истончается, — и умирает Дульсинея. Такова была поэзия Лермонтова.
Или в нисходящей, роняющей венец превосходства Дульсинее обличаются черты земной Альдонсы. Но так как лирик говорит Альдонсе нет у то и Дульсинею отвергает он, и Прекрас¬
451


Приложения
ная Дама преображается в Девушку из папье- маше. Скептическая лирика.
И многие иные уклоны. И так же из области иронии. Самый обычный уклон — принять Альдонсу со всеми ее противоречиями, как единственную истину, и отвергнуть Дульсинею, как нелепую и смешную мечту. Роковые противоречия Альдонсы принять, как удобное для жизни разделение, — вот это для домашнего обихода, это — для улицы, это — для того, а то — для другого. Сочетаться с Альдонсою, с нею к земным идти достижениям. «Прозаические бредни, фламандской школы пестрый сор»2. Площадная лирика. Реализм.
Самый редкий уклон, — и это — уклон Поля Верлена, — когда принята Альдонса, как подлинная Альдонса и подлинная Дульсинея: каждое ее переживание ощущается в его роковых противоречиях, вся невозможность утверждается как необходимость, за пестрою завесою случайностей обретен вечный мир свободы. В каждом земном и грубом упоении таинственно явлены красота и восторг. Ирония становится мистическою.
Таким был Верлен в его наиболее искренних, — а потому и ценных для нас, — переживаниях.
2 А. С. Пушкин. «Евгений Онегин» («Отрывки из путешествия Онегина»).
452


Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу...)
МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН
(Отклик на книгу
«Поль Верлен. Стихи избранные и переведенные Федором Сологубом»
(СПб.: Факелы, 1908))1
«Все умирает вместе с человеком, но больше всего умирает его голос», — говорил однажды стареющий Теофиль Готье Эмилю Бержера2 своим прекрасным, гибким, но уже погасающим голосом — голосом, с которым умирали последние беседы «хорошего вкуса» старой Франции. — «Больше всего умирает голос... То, что делается с остальным, — это известно... по крайней мере это можно себе представить. Но что делается с голосом? Что от него остается? Ничто не может напомнить голоса умершего тем, кто забыл его. Ничто не может дать представления о нем тем, кто забыл его.
Это уничтожение безвозвратное. Голос переходит в небытие, не оставляя следа. Голос угасает, и вся природа с тысячами тысяч ее ор¬
1 Газета «Русь» (1907. 22 декабря. № 343. С. 3). Печатается по: Волошин М. Лики творчества. Л.: Наука,
1988. С. 438—443.
2 Эмиль Бержера (1843—1923), французский писатель и критик; см. его книгу «Théophile Gautier: Entretiens, souvenirs et correspondances» (Paris, 1879. P. 82—84).
453


Приложения
кестров и со всеми бесчисленными отголосками их, умноженными до бесконечности, даже случайно не может найти повторения ему. Ни одного звука! Ни одного знака! Ничем нельзя запечатлеть оттенков его, его очарования! Крик птицы, затерявшейся в лесах, — повторяется. Разбитый Страдивариус может быть воссоздан. Но звук, присущий известной гортани, — никогда.
И мало того, что звук голоса гибнет навсегда, — человеческая память — это зеркало вещей и времен, не задумывается над ним! Поразительно!
Непогрешимый мастер французской речи задумался.
Голос идет из души, говорят... Я думаю просто-напросто, что он и есть душа человека. Поэтому, быть может, и исчезает он так бесследно из этого мира, где всякая плоть оставляет по крайней мере свой прах.
Голос — это воплощение души. Это ее чувственное проявление. Слушая голос, я постигаю душу, и слова, им произносимые, обмануть меня не могут.
Где мастеру слова найти те слова, которые могут описать человеческий голос, точно так же, как словами запечатлевает он жесты и действия?
В сущности, в человеке живет три голоса:
Интимный голос, которым он говорит.
454


Максимилиан Волошин. {Отклик на книгу...)
Голос драматический — голос страсти.
И, наконец, голос ритмический — музыкальный.
Только для описания двух этих голосов — голоса драматического и голоса музыкального — существуют кое-какие скудные термины, потому что оба они предмет развития и изучения. Наука, развивающая их, дает и слова для их описания. Мы еще можем с приблизительной точностью описать голос драматического артиста или певицы.
Что же касается того голоса, которым говорят, его передать словами невозможно. Здесь можно употреблять только приемы аналогии. Но за неимением точных определений никак нельзя достигнуть никакой иллюзии. Это одна из труднейших задач литературы».
Перечитывая эти слова, невольно думаешь о том, что сказал бы Теофиль Готье, если бы он присутствовал при недавней торжественной церемонии в Париже, когда в подвалах Большой оперы, в специально сооруженном железном склепе, были похоронены для потомства, для будущего воскресения, голоса сладчайших певцов современности.
Газеты сообщили, что каждая из фонограмм, подвергнутых специальной охранительной обработке, была помещена в особом бронзовом гробу, в двойной оболочке, из-под которой был выкачан воздух.
455


Приложения
Я могу себе представить статью, которую написал бы Теофиль Готье по этому поводу. Он стал бы говорить в ней об Египте и о том, как тело превращается в элегантную мумию, которую могла бы найти душа, вернувшаяся в следующем воплощении на землю. И о том, что мы выше египтян, которые все-таки не сумели предохранить тела свои от любопытства, хищенья и разрушения, выше уже потому, что душа людей нашего времени, вернувшись на землю, найдет не почерневшие и обугленные формы, но свое истинное чувственное воплощение — свой голос, отлитый в диски нетленного металла.
И я представляю себе, что эта статья кончалась бы вопросом о том, дойдет ли это послание, замурованное в подвалах Большой оперы, по адресу к нашим потомкам, и если по смене новых культур при каких-нибудь грядущих раскопках будут открыты эти драгоценные пластинки, так мудро защищенные двойной стеной бронзы и двойным слоем безвоздушного пространства, то сумеют ли Шамполионы будущих времен разгадать эти тонкие концентрические письмена и найдется ли в то время певучая игла, которая пропоет им эти нити голосов, звучащих из-за тысячелетий.
Но если бы Теофиль Готье дожил до изобретения фонографа и раскрылись бы пред ним эти неожиданные перспективы, тем не менее от
456


Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу...)
своих слов о том, что в человеке со смертью окончательнее всего умирает его голос, он не мог бы отказаться. Вопрос, его мучивший, был в художественном, а не механическом разрешении задачи. И в сущности эта механическая запись обеспечивает бессмертие лишь голосу музыкальному и голосу драматическому. Интимный же голос по-прежнему ускользает, так как в лучшем случае его фонограмма может соответствовать случайной моментальной фотографии, а Теофиль Готье мечтал не о фотографии, а о портрете.
Вообще нельзя не признать, что изобретение фонографа, сделанное в конце XIX века, было преждевременно. В нем есть известного рода анахронизм, свойственный многим механическим изобретениям, пришедшим в то время, как человек еще не был достаточно подготовлен к принятию их ни морально, ни духовно, ни эстетически. Такие несвоевременные изобретения не освобождают, притупляют душу человека, налагают путы на его мысль и на его душу. Отсюда тот острый оттенок пошлости, всюду сопутствующий граммофонам.
Человечество могло бы очутиться в таком положении, если бы, например, фотография была бы изобретена раньше, чем искусство живописи.
И кто знает, какая ветвь искусства пресечена теперь гениальным изобретением Эдисона?
457


Приложения
Теофиль Готье не был прав до конца в своих грустных словах не по отношению к фонографу, которого он не мог предвидеть, но в ином.
Потому что есть область искусства, которая иногда (правда, редко, случайно и прихотливо), но все же доносит нам наиболее интимные, наиболее драгоценные оттенки голосов тех людей, которых уж нет. Это ритмическая речь — стих.
Не всякий поэт и не всякий стих обладают этими тайнами голоса. У величайших из мировых поэтов нет этого дара, и самое большее, что можем мы расслышать в их стихах, — это голос драматический и голос музыкальный.
Интимный же живой голос звучит у поэтов часто несравненно менее гениальных и искусных.
Как определить, что такое интимный голос поэта, звучащий в стихе?
Из каких сочетаний, ритмов, созвучий и напевностей слагается он?
Но он есть.
Часто бывает он спутником поэтов наивных и простодушных и всегда поэтов лирических.
Он прихотлив; он не находится ни в какой зависимости с размерами таланта.
Я слышу, например, звуки интимного голоса у Лермонтова, но не слышу их у Пушкина.
Их нет у Тютчева, но есть у Фета и еще больше у Полонского.
458


Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу...)
Из современных поэтов этим даром в наибольшей степени владеет Блок.
Но есть один поэт, все обаяние которого сосредоточено в его голосе. Быть может, из всех поэтов всех времен стих его обладает голосом наиболее проникновенным. Мы любим его совсем не за то, что говорит он, и не за то, как он говорит, а за тот неизъяснимый оттенок голоса, который заставляет трепетать наше сердце.
Этот поэт — Поль Верлен.
Этот старый алкоголик, уличный бродяга, кабацкий завсегдатай, грязный циник обладает неотразимо искренним, детски-чистым голосом, и мы, не веря ни словам, ни поступкам его, верим только голосу, с безысходным очарованием звучащему в наивных поэмах его.
И вопреки всем обстоятельствам его жизни каждому, кто о нем говорит, неизбежно приходит на уста это слово: ребенок!
«Верлен, — говорит Könne, — на всю жизнь остался ребенком! Как ребенок, был он беззащитен, и жизнь жестоко и часто ранила его».
«Верлен — варвар, дикарь, ребенок.., — говорит Ж. Аеметр, — но в душе этого ребенка иногда звучат голоса, которых никто не слышал до него».
«Ребенок! Да!.. Но испорченный ребенок», — наставительно и сурово прибавляет Р. де Гурмон.
459


Приложения
И потому, что он всегда оставался ребенком, его голос был самое чистое пламя лирической поэзии — певучее пламя, которое звучало всеми извилинами его темной и ясной, его сложной и простой души.
«Этого поэта нельзя судить как человека здравомыслящего, — говорит Анатоль Франс. — У него есть идеи, которых нет у нас, потому что он знает и гораздо больше, чем мы, и несравненно меньше. Он бессознателен, и в то же время он один из тех поэтов, которые приходят не чаще, чем раз в столетие. Вы утверждаете, что он сумасшедший? Я тоже думаю это. Он сумасшедший вне всякого сомнения. Но осторожнее, потому что этот безумец создал новое искусство, и нет ничего невероятного, если о нем когда-нибудь станут говорить, как говорят теперь о Франсуа Вийоне, с которым он так схож: это был лучший поэт своего времени». Возможен ли перевод такого поэта на иной язык? A priori я ответил бы: нет, невозможен.
Вообще установившаяся в русской литературе традиция — переводить стихами иноземных поэтов произвольна в основе своей, особенно когда переводится стихами полное собрание сочинений. Такие переводы невозможны, как правило. Перевести чужие стихи несравненно труднее, чем написать свои собственные. К стихотворным переводам нельзя никак предъ¬
460


Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу...)
являть требования точности. Как читателю разобраться в том, что от поэта, что от его переводчика?
Самое верное разрешение задачи — это то, которое ей дают французы: добросовестный гипсовый слепок в прозе. Он не дает благоуханий цветущего стиха, но он дает точность.
Только чудом перевоплощения стихотворный перевод может быть хорош. Но чуду не стать правилом, и потому только отдельные стихотворения в случайных совпадениях творчества могут осуществить чудо. Переводы Сологуба из Верлена — это осуществленное чудо. Ему удалось осуществить то, что казалось невозможным и немыслимым: передать в русском стихе голос Верлена.
С появлением этой небольшой книжки, заключающей в себе тридцать семь переводов, выбранных не по системе, а по капризу любви из различных книг поэта, Верлен становится русским поэтом. Вот примеры:
В полях кругом,
В тоске безбрежной Снег ненадежный Блестит песком.
Как пыль металла Лазурь тускла.
Луна блуждала И умерла.
461


Приложения
Или другой — тоже классических стихов Верлена!
Слезы в сердце моем, —
Плачет дождь за окном.
О какая усталость В бедном сердце моем!
Шуму проливня внемлю.
Бьет он в кровлю и землю, —
Много в сердце тоски, —
Пенью проливня внемлю.
Не чувствуется ли в этих строфах, взятых почти случайно, именно того интимного оттенка голоса, который дает Верлену совсем особое положение среди поэтов XIX века? Кажется, сам Верлен заговорил русским стихом, так непринужденно, просто и капризно звучит он. Стихи приведенные повторяют подлинник с точностью буквальной. Но даже там, где нет ее и не переданы все оттенки подлинника, там нет желания останавливаться и придираться: так это хорошо само по себе, так похоже на Верлена.
Плешивый фавн из темной глины, Плохой конец благих минут Вещая нам, среди куртины Смеешься дерзко, старый плут,
Над тем, что быстрые годины Нас к этим праздникам ведут,


Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу...)
Где так грохочут тамбурины И где кручины стерегут.
И не странно ли, что в этом новом голосе иноземного поэта, присоединившегося теперь к хорам голосов русской лирики, звучит нечто бесконечно знакомое, близкое, как будто этот голос уже звучал в русском стихе пушкинской школы? Это признак глубокой ясности и чистоты стиля, найденного Сологубом при этом чудесном перевоплощении.
В этой книге нет ни одного слабого перевода. Но подлиннее других мне показались переводы: «Nevermore», «Grotesques», «La Chanson des ingénues», «Marine», «Она прелестна в свете нежном», «Лунный свет», «Слезы в сердце моем», «Beams», «Я в черные дни не жду про- бужденья»...
В предисловии к переводам Верлена Сологуб высказывает ряд мыслей о лирической поэзии, которые, впрочем, еще больше дают ключей к творчеству самого Сологуба, чем Верлена.
«В поэтическом творчестве, — говорит он, — я различаю два стремления, — положительное, ироническое, говорящее миру да, и этим вскрывающее роковую противоречивость жизни, — и отрицательное, лирическое, говорящее данному миру нет, и этим созидающее иной мир, желанный, необходимый и невозмож¬
463


Приложения
ный без конечного преображения мира. Поэзия Поля Верлена — конечно, ирония.
Всякий знает лирически нежное имя Дуль- синеи Тобосской, прекраснейшей из женщин. Ее прелести затмевают красоту Елены Прекрасной и очарование небесной очаровательни- цы — Афродиты. Всякая Прекрасная Дама и всякая Невинная Дева — только небесные и земные лики Дульсинеи. Но не всякий сразу вспомнит иронически точное, в метрическую книгу занесенное имя Альдонсы, той самой дебелой красоты, которую нашел Санчо-Панса, посланный в Тобосо к Дульсинее.
Для лирического поэта, как для Дон-Кихота, нет Альдонсы, — есть Дульсинея. Для иронического поэта, как для Санчо-Пансы, нет Дульсинеи, — есть Альдонса.
Самый редкий уклон, — и это — уклон Поля Верлена, — когда принята Альдонса, как подлинная Альдонса и подлинная Дульсинея: каждое ее переживание ощущается в его роковых противоречиях, вся невозможность утверждается как необходимость. В каждом земном и грубом упоении таинственно явлены красота и восторг. Ирония становится мистической».
Так определяет Сологуб конечное противоречие между голосом и реальной действительностью жизни поэта, написавшего и «Sagesse» и «Parallèlement».
464


Иннокентий Анненский. {Из статьи...)
ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ
(Из статьи «О современном лиризме»)1
(...) В заключение о Сологубе — хорошо бы было сказать мне и о том, как он переводит. Но лучше, пожалуй, не надо. Пусть себе переводит стихи Верлена; это делает не Сологуб-по- эт, а другой — внимательный и искусный переводчик. А того, лирика-Сологуба, — и самого нельзя перевести. Разве передашь на каком-нибудь языке хотя бы прелесть этих ритмических вздыманий и падений сологубовски-безрадостного утреннего сна —
Я спал от печали Тягостным сном.
Чайки кричали Над моим окном.
Заря возопила:
— Встречай со мной царя.
Я небеса разбудила,
Разбудила, горя. —
И ветер, пылая Вечной тоской,
1 	Аполлон. 1909. № 1. С. 40—41. Печатается по: Анненский И. Книги отражений. М.: Наука, 1979. С. 355— 356.
465


Приложения
Звал меня, пролетая Над моею рекой.
Но в тяжелой печали Я безрадостно спал.
О, веселые дали,
Я вас не видал!2
Я, впрочем, рад, что Сологуб прилежно читал Верлена. Если я не ошибаюсь, одна из лучших его пьес, «Чертовы Качели», навеяна как раз строфою из «Romances sans paroles»:
О mourir de cette mort seulette
Que s’en vont, cher amour qui t’épeures,
Balançant jeunes et vieilles heures!
O mourir de cette escarpolette!3
Сологуб перевел его плохо, а я сам позорно. Не буду я пытаться переводить еще раз это четверостишие. Лучше постараюсь объяснить вам верленовские стихи в их, так сказать, динамике. Представьте себе фарфоровые севрские часы, и на них выжжено красками, как Горы
2 Стихотворение из сборника Ф. Сологуба «Пламенный круг» (М., 1908. С. 89).
3 Третья строфа второго стихотворения цикла «Забытые ариетты» (сб. «Песни без слов»). Анненский строит свою концепцию этого стихотворения на том, что слово «heures» в третьей строке цитируемого им четверостишия можно перевести и как «часы» (время), и как «Горы» (Оры; в греческой мифологии богини регулярно меняющихся состояний природы).
466


Валерий Брюсов. (Предисловие к книге...)
качают Амура. Горы — молодые, но самые часы старинные. И вот поэт под ритм этого одинокого ухождения часов задумался на одну из своих любимых тем о смерти, т. е., конечно, своей смерти. Мягко-монотонное чередование женских рифм никогда бы, кажется, не кончилось, но эту манию разрешает формула рисунка: «Вот от таких бы качелей умереть».
Чтобы скрыть от нас картину, породившую его стихи, Верден заинтриговал нас, вместо мифологических Гор поставив слово часы с маленькой буквы, и вместо Амура — написав любовь, как чувство.
ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ
(Предисловие к книге «Поль Верлен. Собрание стихов в переводе Валерия Брюсова»
(М.: Скорпион, 1911))
Верлен — один из тех поэтов, которые при шлись по душе русским читателям. О нем мож но было бы повторить слова, когда-то сказан ные А. Майковым о Генрихе Гейне:
Давно его мелькает тень В садах поэзии родимой...
467


Приложения
Я был едва ли не первым, кто начал переводить Верлена на русский язык; эти мои ранние опыты были напечатаны в сборниках «Русские символисты» (1894 и 1895 гг.), и тогда же (1894 г.) вышел отдельной книжкой мой перевод «Романсов без слов». В этих опытах было гораздо больше усердия и восторга перед поэзией Верлена, чем действительно воссоздания его стихов на русском языке. Только два или три стихотворения из числа переведенных тогда я нашел возможным перепечатать без изменений в этой новой книге.
После моих опытов появился целый ряд других переводов Верлена. Еще в 90-х годах издал небольшую книжку своих переводов Ратгауз, потом в журналах и в отдельных сборниках помещали свои переводы Н. Нович, И. Тхоржевский, Александр Ар, Н. Минский, О. Чюмина, С. Ра- фалович, Эллис, В. Ивановский, И. Анненский, В. Мазуркевич, В. Эльснер, П. Петровский и многие другие; но замечательнейшей попыткой в этом роде была, конечно, книга Ф. Сологуба, появившаяся в 1908 г. Среди всех этих переводов есть несколько весьма удачных, что особенно надо сказать о переводах Сологуба, которому удалось некоторые стихи Верлена в буквальном смысле слова пересоздать на другом языке, так что они кажутся оригинальными произведениями русского поэта, оставаясь очень близкими к французскому подлиннику.
468


Валерий Брюсов. (Предисловие к книге...)
Можно спросить после этого: нужна ли та книга, которую я предлагаю теперь вниманию читателей? Не берясь, конечно, судить о достоинствах своих переводов, я укажу только на одну особенность издаваемого мною сборника. В то время как другие переводчики руководствовались в выборе переводимых стихотворений исключительно личным вкусом, я поставил себе целью представить русским читателям Верлена по возможности во всех его характерных произведениях. Ф. Сологуб, например, сознательно исключил из своей книги «католические» стихотворения Верлена, которые показались ему «малоинтересными», и поэтому отразил в своих переводах только одну половину его творчества. Я, напротив, попытался перевести как все те стихотворения, которые доставили Верлену славу лучшего из французских лириков XIX века, так и все те, в которых выразились основные черты его миросозерцания и главные этапы его судьбы. Мне хотелось бы, чтобы мой сборник мог дать русскому читателю более или менее полное представление о жизни и творчестве «Бедного Лелиана».
Нет сомнения, что эту свою задачу я мог исполнить лишь приблизительно. Всего Верленом написано за всю его жизнь что-то около тысячи стихотворений. Хотя добрая половина их, преимущественно из числа написанных во вторую половину жизни, не заслуживает ника¬
469


Приложения
кого внимания, все же остается несколько сот стихотворений, в том или ином отношении примечательных. Понятно, что мой сборник, в котором всего около сотни пьес, далек от того, чтобы представить все особенности поэзии Верлена. Кроме того, в стихотворных переводах (как я имел случай сказать по поводу своих переводов Верхарна) делаешь не всегда то, что хочешь, но только то, что можешь. Остались стихи Верлена, не переведенные мною не потому, чтобы я их считал нехарактерными, но просто потому, что перевод их мне не удался.
Несмотря на это, я могу все-таки утверждать, что в моей книге намечены все наиболее характерные периоды творчества Верлена. Первые пять книг Верлена («Poèmes saturniens», «Fêtes galantes», «La Bonne chanson», «Romances sans paroles», «Sagesse») представлены во всех своих наиболее характерных образцах. Следующие четыре книги («Jadis et naguère», «Amour», «Bonheur», «Parallèlement»), в которых еще ярко сказывается дарование Верлена, также даны в нескольких образцах. Наконец, последние книги Верлена, в которых уже явно отразился упадок его таланта, охарактеризованы несколькими стихотворениями, удачными более других.
Как и все стихотворные переводы, моя книга не имеет целью заменить подлинник. Это невозможно, потому что в лирических стихах
410


Валерий Брюсов. (Предисловие к книге...)
слишком многое надо отнести на счет музыки слов, которой можно подражать, но воспроизвести которую невозможно. Стихотворный перевод лирических произведений всегда передает лишь часть подлинника и дает лишь слепок, а не тождественное повторение. Поэтому я считал бы свое дело исполненным, если бы мне удалось дать русским читателям хотя бы подобие тех стихов Верлена, которые всегда производили на меня сильнейшее впечатление силой своей, исключительной искренностью и поразительным очарованием своей музыкальной формы. Я не могу ожидать и решительно не хочу, чтобы мои русские стихи читались вместо подлинных стихов Верлена, но мне хочется надеяться, что мои переводы позволят внимательным и вдумчивым читателям угадать, как много они теряют, не ознакомившись с поэзией автора «Романсов без слов».
Как ни распространено в России знание французского языка, тем не менее я имел много случаев убедиться, что среди молодежи, даже университетской, весьма многие затрудняются читать книги по-французски. Громадный успех, который за последние годы имеют у нас романы, переведенные с французского, доказывает еще раз, что то время, когда французская литература была доступна всей русской интеллигенции, давно прошло. Кроме того, французские книги гораздо реже попадают в руки русских
471


Приложения
читателей, нежели русские. Библиотеки, особенно провинциальные, почти исключительно пополняются русскими книгами. Наконец, я уверен, что многие, даже владеющие французским языком, гораздо с меньшей охотой обратятся к книге неизвестного им французского поэта, чем возьмут на себя малый труд — просмотреть небольшой сборник русских стихов.
Все эти соображения приводят меня к выводу, что моя книга может быть небесполезной в России. Она даст русскому читателю первое понятие о Верлене, позволит ему решить для себя вопрос, соответствует ли этот поэт его понятиям о художнике, представляют ли его сочинения для него личный интерес. Если Верлен не заинтересует этого предполагаемого читателя, он только потеряет время на просмотр небольшой моей книжки. Если же, напротив, мои переводы хоть немного намекнут ему на прелесть поэзии Верлена, он обратится после них, конечно, к подлиннику. С целью облегчить этот переход, я поместил в своем сборнике биографию Верлена, необходимую для понимания его произведений. И если найдутся хоть два или три таких читателя, которых чтение моей книги заставит взять в руки французский оригинал песен Верлена, если хоть одного своего читателя мне удастся сделать поклонником его поэзии, я почту свою задачу исполненной и свой труд не лишним.
472


Валерий Брюсов. {Предисловие к книге...)
Что касается самих переводов, то, разумеется, моей целью было русскими стихами произвести то же впечатление, какое получает читатель от французских. Но я считал, что при передаче различных стихотворений надо было идти к этой цели различными путями. Все стихи Верлена в этом отношении можно распределить на пять групп.
Первую группу образуют юношеские произведения Верлена, в которых чувствуется наибольшее влияние идей «Парнаса». Верлен стремился в них к четкости и скульптурности образов, к чистоте и некоторой величавости речи, охотно играя при этом словами, теша себя экзотическими именами и редкими выражениями. Все эти особенности и надлежало прежде всего передать переводчику, причем все вольности, какие он мог позволить себе, должны были соответствовать тем же идеалам. Таково большинство стихотворений из «Сатурнических поэм», например «Резиньяция», «Парижское кроки», «Марина», «Георгин», многие стихотворения «Изысканных празднеств» и некоторые другие.
Вторую группу образуют стихотворения, в которых с особой ясностью сказался тот, чисто верленовский, метод творчества, который мы назвали импрессионизмом в поэзии. Этот метод чувствуется уже в самых ранних стихах Верлена, господствует в «Романсах без слов» и в книге «Когда-то и недавно» и проявляется во
473


Приложения
всех других, вплоть до самых последних (хотя в них только как счастливое исключение). Особенность этого метода состоит в том, что поэт не стремится нарисовать связную картину или рассказать последовательно события: он просто дает ряд образов, один за другим, соответственно тому, как они являлись пред его взором или сознанием, предоставляя читателю самому объединить их в целое. Он как бы накладывает краски, одну после другой, предоставляя им смешаться в восприятии зрителя. Переводчику следовало перенять этот метод и ни в коем случае не доделывать того, что автором было преднамеренно оставлено неоконченным, иначе был бы нарушен сам характер произведения. Таковы, например, стихи «Впечатление ночи», «Закат», «Сентиментальная прогулка», «Гул полных кабаков...», «От лампы светлый круг...», «Тянется безмерно...», все «Бельгийские пейзажи», «Обманчивые дни...», «Надежда чуть блестит...», «Охотничий рожок рыдает у леска...», «Гостиница», «Хромой сонет» и многие другие.
Третью группу образуют стихи, в которых Верлен остался верен провозглашенному им принципу: «De la musique avant toute chose»1:
1 «Музыки прежде всего» — первая строка стихотворения «Art poétique» («Поэтическое искусство») из сборника «Когда-то и недавно».
474


Валерий Брюсов. (Предисловие к книге...)
это те его песни, в которых на первом месте стоит музыка слов. В этих небольших стихотворениях словесное содержание отходит на второй план, и пленяют прежде всего сами звуки слов, сочетания гласных, согласных и носовых. Понятно, какое затруднение представляли такие стихи для переводчика. Если бы он стал заботиться исключительно о точной передаче мыслей и образов оригинала, он легко мог бы упустить из виду саму сущность его, легко мог бы превратить «Романсы без слов» в «Слова без романсов». Надо было найти в звуках русских слов что-то соответствующее музыке слов французских, по возможности не удаляясь слишком от оригинала. Во всяком случае, в этих стихотворениях скорее можно было пожертвовать точностью образа, чем певучестью стиха. Таковы были мои задачи при передаче стихотворений: «Осенняя песня», «И месяц белый...», «Это экстаз утомленности...», «Небо над городом плачет...», «Все розы были ярко-красны...», «На жизнь ложится сон...», «Небосвод над этой крышей...» и другие в том же роде.
Четвертую группу образуют раздумья Верлена, большею частью на разные религиозные темы. В этих стихах у него на первом месте стоит мысль. В лучших произведениях такого рода Верлен возвышался до значительной энергии выражений, до кратких, сжатых, но сильных формул. Переводчику следовало сохранить
475


Приложения
по возможности неприкосновенным весь ход мыслей поэта, все обороты его речи. Ради этой цели ему казалось позволительным даже жертвовать, где это было необходимо, красивостью и легкостью стиха, тем более что и у самого Верлена эти стихотворные раздумья часто облечены далеко не в безукоризненную форму. Таковы, например, стихи «Мне встретился рыцарь Несчастье...», «Что скажешь, путник, ты про страны и вокзалы?..», «Враг принимает облик Скуки...», «Дух древности был пуст и груб...», «О Боже, Ты меня любовью ранил!..», «Жизнь скромная...», «Законы, числа, краски, ароматы!..», «Истома», «Искусство поэзии», «Так просто, как в огонь льют нарды дорогие...», «О будь из бронзы...», «Покинувши Париж, приходишь в Notre-Dame...» и др.
Последнюю группу образуют преимущественно старческие стихи Верлена. В них явный упадок таланта и одушевления он пытался заменить изящной небрежностью речи, переходившей порой в какое-то благерство и дурачли- вость. Верлен намеренно коверкал слова и ритм, охотно пользовался выражениями бульварного «арго», старался позабавить читателя неожиданностью оборота речи или рифмы. И эти особенности также должно было сохранить в русском переводе. Впрочем, лишь немногие стихи такого рода стоили перевода (да и то скорее как образцы позднейшего творчества Верлена, чем как
476


Валерий Брюсов. {Предисловие к книге...)
самостоятельные художественные создания). Таковы две песенки «Ты не совсем верна, быть может...», «Мне говорят, что ты блондинка...», некоторые стихотворения в книге «Параллельно» и «Когда-то и недавно».
Само собой понятно, что те пять групп стихотворений, о которых только что шла речь, не разделены в творчестве Верлена резкими демаркационными линиями: особенности двух или трех групп часто сливаются в одном и том же стихотворении. Так, например, стихи импрессионистические часто бывают в то же время тонко-музыкальными, позднейшее благерство иногда проступает и в более ранних стихах и т. п. Переводчику приходилось постоянно задумываться над вопросом, какие именно особенности выдвинуть в таком-то стихотворении или даже в таком-то стихе. И так как в стихотворном переводе невозможно передать все стороны, все составные элементы оригинала, то следовало стремиться к тому, чтобы в каждом отдельном случае сохранить существенное для данного места и опустить второстепенное. Но когда приходилось заменять образ или выражение Верлена своим, я всегда старался искать эти образы среди тех, которыми охотно пользовался сам Верлен, не выходя из границ употребляемого им словаря.
Как всякое дело рук человеческих, моя работа имеет свои более сильные и более слабые
477


Приложения
части; одни переводы мне удались лучше, другие — меньше. Но мне хочется верить, что в моем семнадцатилетнем труде есть счастливые места, где не только выразилась моя любовь к творчеству Верлена, но и воплотился в русских стихах сам дух его поэзии, которую я изучал долго и внимательно. Переделывая по нескольку раз свои переводы, уже бывшие неоднократно в печати, я упорно добивался возможной близости к оригиналу и решался так или иначе видоизменить его, лишь убедившись, что точная передача мне недоступна. Не сомневаюсь, что после моих опытов найдутся другие переводчики, которые сделают совершенней то, что пытался сделать я, но все же надеюсь, что вместе с переводами Ф. Сологуба мои переводы будут в какой-либо мере способствовать знакомству с поэзией Верлена русских читателей, которым не могут не быть близки стихи интимнейшего из поэтов, без лукавства раскрывавшего в своих песнях все самое прекрасное и самое горькое в своей душе.
478


Борис Пастернак. Полъ~Мари Верлен
БОРИС ПАСТЕРНАК
Поль-Мари Верлен1
Сто лет тому назад, 30 марта 1844 года, в городе Меце родился великий лирический поэт Франции Поль Верлен. Чем может он занимать нас сейчас, в горячие наши дни, среди нашей нешуточности, в свете нашей ошеломляющей победы?
Он оставил яркую запись пережитого и виденного, по духу и выражению сходную с позднейшим творчеством Блока, Рильке, Ибсена, Чехова и других новейших писателей, а также связанную нитями глубокого родства с молодой импрессионистической живописью Франции, Скандинавских стран и России.
Художников этого типа окружала новая городская действительность, иная, чем Пушкина, Мериме и Стендаля. Был в расцвете и шел к своему концу девятнадцатый век с его капризами, самодурством промышленности, денежными бурями и обществом, состоявшим из жертв и баловней. Улицы только что замостили асфаль¬
1 Заметка написана к столетию Верлена, опубликована в газете «Литература и искусство» (1944. 1 апреля; с купюрами). Полностью в кн.: Верлен П. Лирика. М., 1969. Печатается по: Зарубежная поэзия в переводах Б. Л. Пастернака. М., 1990.
479


Приложения
том и осветили газом. На них наседали фабрики, которые росли, как грибы, равно как и непомерно размножившиеся ежедневные газеты. Предельно распространились железные дороги, ставшие частью существования каждого ребенка, в разной зависимости от того, само ли его детство пролетало в поезде мимо ночного города или ночные поезда летели мимо его бедного окраинного детства.
На эту по-новому освещенную улицу тени ложились не так, как при Бальзаке, по ней ходили по-новому, и рисовать ее хотелось по-новому, в согласии с натурой. Однако главной новинкой улицы были не фонари и телеграфные провода, а вихрь эгоистической стихии, который проносился по ней с отчетливостью осеннего ветра и, как листья с бульваров, гнал по тротуарам нищету, чахотку, проституцию и прочие прелести этого времени. Этот вихрь бросался в глаза каждому и был центром картины. Под его дуновеньем рабочее движенье перешло в свою сознательную фазу. Его дыханье совсем особенно сложило угол зрения новых художников.
Они писали мазками и точками, намеками и полутонами не потому, что так им хотелось и что они были символистами. Символистом была действительность, которая вся была в переходах и броженьи; вся что-то скорее значила, нежели составляла, и скорее служила симптомом и зна-
480


Борис Пастернак. Поль-Мари Верлен
меньем, нежели удовлетворяла. Все сместилось и перемешалось, старое и новое, церковь, деревня, город и народность. Это был несущийся водоворот условностей, между безусловностью оставленной и еще не достигнутой, отдаленное предчувствие главной важности века — социализма — и его лицевого события — русской революции.
И как реалист Блок дал высшую и единственную по близости картину Петербурга в этом знаменательном мельканьи, так поступил и реалист Верлен, отведя в своих непозволительно личных исповедях главную роль историческому времени и обстановке, среди которых протекали его паденья и раскаянья.
Он был сыном рано скончавшегося полковника, любимцем матери и женской дворни, и мальчиком был послан из провинции в Париж, в закрытое учебное заведение. Нечто сходное с жизнью Лермонтова было в его голубиной чистоте, вынесенной из женского круга, и в его последующей судьбе среди распущенных парижских товарищей. По окончании школы он поступил чиновником в ратушу. 1870 год застал его ополченцем на парижских укреплениях. Он женился. Грянуло восстание. Он принял участие в работах Коммуны по делам печати. Это отразилось на его судьбе. По восстановлении порядка его рассчитали. Он запил. Тут судьба послала ему злого гения в виде того чу¬
481


Приложения
довища одаренности, каким был буян, оригинал и поэт-подросток Артюр Рембо.
Он сам на свою голову выкопал этого «начинающего» где-то в Шарлеруа и выписал в Париж. С поселения Рембо у Верленов их нормальная жизнь кончилась. Дальнейшее существование Верлена залито слезами его жены и ребенка. Начались скитания Рембо и Верлена, навсегда оставившего семью, по большим дорогам Франции и Бельгии, совместный запой, полуголодная жизнь в Лондоне на грошовые заработки, драка в Штутгарте, каталажки и больницы.
Однажды в Брюсселе после крупной ссоры Верлен выбежал за уходящим от него Рембо, два раза выстрелил по нем вслед, ранил, был арестован и приговорен судом к двухгодичному заключению в тюрьме в Монсе.
После этого Рембо отправился в Африку завоевывать новые области Менелику Абиссинскому, к которому поступил на службу, а Верлен в тюрьме написал одну из своих лучших книг.
Он умер зимой 1896 года, не прибавив ничего поражающего к своей давно уже сложившейся славе, окруженный почтительным вниманием молодежи и подражателей.
Верлен рано начал писать. «Сатурнические стихи» его первой книги были написаны в коллеже. Его обманчивая поэтика, как и заглавия
482


Борис Пастернак. Полъ~Мари Верлен
некоторых его книг, вроде «Песен без слов» (названия для произведенья словесности достаточно дерзкого), наводило на ложные мысли. Можно было думать, что пренебрежение к стилистике, которое он провозглашал, внушено стремленьем к пресловутой «музыкальности» (ее редко кто понимает), что он жертвует смысловою и графической стороной поэзии в пользу вокальной. Это не так. Совсем напротив. Как всякий большой художник, он требовал «не слов, а дела» даже и от искусства слова, то есть хотел, чтобы поэзия содержала действительно пережитое или свидетельскую правду наблюдателя.
Вот что по этому поводу говорит он в знаменитом своем стихотворении «Искусство поэзии», превратно послужившем манифестом зауми и «напевности».
О, если б в бунте против правил Ты рифмам совести прибавил!
И дальше:
Пускай в твоем стихе с разгону Блеснут в дали преображенной Другое небо и любовь.
Пускай он выболтает сдуру Все, что впотьмах, чудотворя,
Наворожит ему заря, —
Все прочее — литература.
483


Приложения
Верлен имел право говорить так. В своих стихах он умел подражать колоколам, уловил и закрепил запахи преобладающей флоры своей родины, с успехом передразнивал птиц и перебрал в своем творчестве все переливы тишины, внутренней и внешней, от зимнего звездного безмолвия до летнего оцепененья в жаркий солнечный полдень. Он как никто выразил долгую гложущую и неотпускающую боль утраченного обладанья, все равно, будь то утрата бога, который был и которого не стало, или женщины, которая переменила свои мысли, или места, которое стало дороже жизни и которое надо покинуть, или утрата покоя. Кем надо быть, чтобы представить себе большого и победившего художника медиумическою крошкой, испорченным ребенком, который не ведает, что творит. Наши представления также недооценивают орлиной трезвости Блока, его исторического такта, его чувства земной уместности, неотделимой от гения. Нет, Верлен великолепно знал, что ему надо и чего недостает французской поэзии для передачи того нового вихря в душе и в городе, о котором речь шла выше. И в любой степени пьянства или маранья ради баловства, разложив ощущенья до желаемой границы и приведя мысли в высшую ясность, он давал языку, на котором писал, ту беспредельную свободу, которая и была его открытьем в лирике и которая встречается только у мастеров прозаического диалога в
484


Борис Пастернак. Поль-Мари Верлен
романе и драме. Парижская фраза во всей ее нетронутости и чарующей меткости влетала с улицы и ложилась в строчку целиком, без малейшего ущемленья, как мелодический материал для всего последующего построенья. В этой поступательной непринужденности — главная прелесть Верлена. Обороты французской речи были для него неделимы. Он писал целыми ре- ченьями, а не словами, не дробил их и не переставлял.
Просты и естественны многие, если не все, но они просты в той начальной степени, когда это дело их совести и любопытно только то, искренне ли они просты или притворно. Такая простота величина нетворческая и никакого отношенья к искусству не имеет. Мы же говорим о простоте идеальной и бесконечной. Такою простотой и был прост Верлен. По сравнению с естественностью Мюссе Верлен естествен не- предвосхитимо и не сходя с места, он по-разговорному, сверхъестественно естествен, то есть он прост не для того, чтобы ему поверили, а для того, чтобы не помешать голосу жизни, рвущемуся из него. (...)
485


Приложения
ГЕОРГИЙ ШЕНГЕЛИ
(Из предисловия к книге «Поль Верлен. Избранное из его восьми книг, а также юношеских и посмертно изданных стихов, в переводе с предисловием и примечаниями Георгия Шенгели»)1
<•••>
hi
Литературное наследие Верлена достаточно обширно: 30 книг стихов и прозы, сведенные в шесть объемистых — по 400—500 страниц — томов Полного собрания сочинений.
Достоинство этих книг далеко не равноценно. Прежде всего проза Верлена имеет лишь историко-литературное и биографическое значение. Его «Исповедь», «Мои тюрьмы», «Мои госпитали» являются ценным, хотя не бесспорным, биографическим источником. Его «Записки вдовца» представляют собою собрание фельетонов на разные темы, зарисовок, рассуждений
1 Написано в ноябре 1945 г. Печатается по: Поль Верлен. Избранное из его восьми книг, а также юношеских и посмертно изданных стихов, в переводе с предисловием и примечаниями Георгия Шенгели / Сост. и послесловие В. Перельмутера. М., 1996.
486


Георгий Шенгели. (Из статьи «Поль Верлен...)
о самых случайных предметах — вроде хвалебного слова искусственным цветам и т. д. Это не лишено интереса, это дает штрихи к образу Верлена, это кой в чем обогащает наши знания (например, статья о сборниках «Современный Парнас», дающая почувствовать литературный «воздух» эпохи), но все это — для историка литературы или для литературного гурмана. Его «Проклятые поэты» — характеристики Корбьера, Рембо, Малларме, Марселины Деборд-Валь- мор, Вилье де Лиль-Адана и самого Верлена (под маскою «Бедного Лелиана»: Pauvre Lelian анаграмма из Paule Verlaine) — стилистически блестящие, неглубоки и неприятно жеманны. Его новеллы «Луиза Леклерк», «Папаша Дю- шатле», «Верстовой столб» изящны, не лишены выдумки, но «таких новелл» написаны сотни, их «умеет писать всякий».
Среди сборников стихов многие не заслуживают никакого внимания. Сюда в первую очередь относятся такие книжки, как «Плоть», «Женщины», «Оды в ее честь», — и не потому, что эротические стихи, а потому что это грубые и безвкусные стихи; по сравнению с эротикой элегий Парни или «сказок» Лафонтена они — надпись на заборе. Досадное чувство вызывают «Эпиграммы» и «Инвективы», где собраны часто грубые, часто плоские и почти всегда несправедливые нападки на поэтов и других деятелей, — плоды минутного раздра¬
481


Приложения
жения или пьяного юмора. Некоторые книги, как «Счастье», «Любовь», «Элегии», наполнены слабыми стихами увядающего поэта, ставшего болтливым, манерным, сентиментальным. Особое место занимает книга «Мудрость», написанная в тюрьме. Ее прославили как одну из прекраснейших книг Верлена. Действительно, она отличается исключительно чистым языком, выдержанным единством тона, в ней есть несколько непревзойденных прекрасных стихотворений. Но в целом она производит тягостное впечатление: это лирика раздавленного и перепуганного человека, кинувшегося искать утешения и защиты у религии и старающегося задобрить «высшие силы» своей кротостью, покорностью, благоговением перед самою тюрьмой. Могучий механизм стиха и слова в ней смазан приторно благоухающим елеем.
Но несколько книг — драгоценнейшее достояние мировой поэзии, первоклассные произведения гениального мастера, не только прекрасные сами по себе, но, как радиоактивная руда, излучившие свою творческую энергию во многих других поэтах, вызвавшие к жизни многое и многое в поэзии последнего полувека и продолжающие влиять и сейчас.
Что же они таят в себе, что они несут читателю? Глубокие мысли? Менее всего Верлен может назваться мыслителем. Ни с Пушкиным, умнейшим поэтом мира, ни с Байроном, ни с
488


Георгий Шенгели. {Из статьи «Поль Верлен...)
Гейне его и сравнить нельзя. Богатая фантазия? Но Гюго и Верхарн разительно его превосходят мощью воображения и комбинаторным даром. Художественное мастерство? Оно у Верлена, конечно, исключительно, но Леконт де Лиль и Эредиа — по-своему — ему ни в чем не уступят. Новаторство? Но каждый значительный поэт — новатор; у Чехова хорошо сказано: «Что талантливо, то и ново».
Гениальность Верлена в том, что ему было дано увидеть и ощутить мир совершенно по-новому, но так, как стали видеть и ощущать его последующие поколения поэтов, вплоть до наших дней. Я сказал бы, что он взглянул на мир глазами Каспара Хаузера. Каспар Хаузер... Мало кто сейчас знает о нем. В 1828 г. на улицах Нюрнберга появился мальчик лет шестнадцати; он плохо говорил; он плохо ориентировался в пространстве; он был крайне чувствителен к свету; он не знал, что солнце закатывается не навсегда; кожа на его пятках была так же нежна, как на ладонях. Выяснилось, что этот подросток с самого раннего детства содержался в заключении в темном подвале, общался лишь со своим тюремщиком; не знал, что есть мир, небо, другие люди. Потом его привели в Нюрнберг и бросили на улице. В мальчике приняли участие, устроили его. Были предприняты — безуспешные — розыски, чтобы дознаться, кто он и почему над ним совершили то, что совершили. Ро¬
489


Приложения
зыски эти, видимо, встревожили кого-то, и в 1833 г. несчастный юноша был предательски убит ударом кинжала. О нем написано много книг, но тайна так и осталась нераскрытой... Верлен как-то отождествил себя с этой загадочной и грустной фигурой (см. стихотворение «Каспар Хаузер поет» в кн. «Мудрость»). И он был в значительной мере прав. Он пришел в наш необычайно сложный и страшный мир, все видя и чувствуя и не умея в нем определиться. Всякое миропонимание, правильно оно или ошибочно, всегда есть ориентировка и установление тех или иных иерархий и систем, подлинных или иллюзорных. Мы «расставляем» в нашем сознании вещи, людей и явления в том или ином порядке — по их «ценности» или «значительности». Но Каспар Хаузер, выйдя из подвала и впервые соприкоснувшись с миром, не знал, что важнее и интереснее: солнце или чувство голода, бегущая собака или боль в пятках, колокольный звон или городской голова. Но он видел, чувствовал и слышал это все вместе — самыми чувствительными глазами, самым обостренным слухом, самой нежной кожей...
Вот так и Верлен. Это основное свойство его поэзии: комплексность переживания и взаимопроникновение острейших и тончайших впечатлений при полном отсутствии «иерархизиро- вания». Утонченнейшая наивность или наивней¬
490


Георгий Шенгели. (Из статьи «Поль Верлен...)
шая утонченность пронизывает поэтические концепции лучших его стихотворений.
Это свойство коренится, конечно, в психике Верлена, «вечного ребенка», но питательной средой для него явилась социальная атмосфера конца XIX и начала XX века, веяние которой он уловил много раньше, — чем и объясняется его непризнание людьми его поколения и головокружительный успех у поколения более молодого. Эта атмосфера есть атмосфера грандиозной борьбы исторических сил, в первую очередь труда и капитала и во вторую — капиталистических группировок, причем эта борьба втянула в свое магнитное поле буквально все элементы жизни, начиная от больших философских концепций и кончая «проблемами» тенниса. Обмениваются ли Жорес и Клемансо парламентскими ударами, ставит ли публика на «англичанина» Ретца или на «француженку» Септр в тотализаторе на Аоншанских скачках, ругается ли Сезанн с руководителями выставок в «Салоне», — все это формы великой Борьбы. А лихорадочная жизнь больших городов, всевидящая и оглушительно орущая пресса, непрерывно мелькающие сенсации и «злобы дня» — смерчем врываются в человеческое сознание, властно требуя от него утверждений и отрицаний, восторгов и ненавистей. Отсюда и «кризис сознания» у представителей промежуточных социальных групп. Но надо признать, что и при самой
491


Приложения
устойчивой идеологии и уверенной жизненной самоориентировке личность все же оказывается во власти смутных и нерасчлененных реакций при соприкосновении со многими и многими жизненными явлениями. Правоверный католик и воинствующий материалист одинаково могут «признавать» (или «не признавать») Родена, одинаково испытывать (или не испытывать) чувство необъяснимой грусти при созерцании осеннего заката и т. д. И Верлен утвердил правомерность смутного и нерасчлененного, полифонического и полихромического восприятия мира, сделав мгновенное переживание поэтическим объектом.
Это оказалось мощным освобождающим фактором в сфере внутренней жизни человека. Пусть поэтические «дети» и «внуки» Верлена переживали не то, что переживал он, но переживали они приблизительно так, как он. В одной из своих полемических статей Верлен сказал о «непогрешимости» (вспомним, что парнасцы стремились быть именно «непогрешимыми», impeccables, в своем мастерстве), что она есть нечто «удушающее». И в самом деле: великолепные в своей законченности и досказанности строфы Готье или Леконт де Лиля приводят нас в восторг, несколько тяготеют над нами, порою тяготят нас. А чтение Верлена дает ощущение нашей внутренней свободы, чувство непосредственности переживания. Недаром сказал
492


Георгий Шенгели. {Из статьи «Поль Верлен...)
он, что «всего милее песня хмельная, где Ясное в Смутном сквозит едва». Ведь этой формулой определяется состояние нашего сознания почти в каждый момент его деятельности.
Есть сербская сказка, герой которой был наделен чудесным даром: каждый в нем видел себе подобного, — воин воина, рыбак рыбака, тигр тигра. Верлен очень его напоминает...
Верлена называли «декадентом», «упадочным поэтом». Нет заблуждения более смешного. Ну, конечно, он называл себя «рожденным под знаком Сатурна», в юношеских стихах восхвалял «мадам Смерть» (Ленский тоже «пел поблеклый жизни цвет без малого в осьмнадцать лет»), он любил говорить о «меланхолии» и сравнивать себя с Римом времен упадка. Но поразительно, что никто не усмотрел в этом протеста против буржуазного самодовольства, мертвенного в своей повседневной деловитости, не понял, что если поэту противно жить «в этом мире лживом, нечистом, злобном, некрасивом», то, крича об этом, он уже борется за иной светлый мир! Пусть он рисовал мрачные пейзажи, — этим он вызывал жажду иных, светлых. Очень хорошо сказал в «Театральном разъезде» Гоголь: «Разве все это накопление низостей, отступлений от законов и справедливости не дает уже ясно знать, чего требует от нас закон, долг и справедливость?» И когда читаешь стихи Верлена с подчеркнуто социальным зву¬
493


Приложения
чанием — его великолепный «Ужин», его потрясающей силы поэму о коммунарах «Побежденные», его «Хромой сонет» и «Калейдоскоп», где выражено предчувствие неизбежных социальных катаклизмов, — разве не становится ясным, что его проклятия Действительности есть мечта об Идеале? Пусть он, замученный и раздавленный, метался из стороны в сторону, ища прибежища даже в католицизме, — он страстно любил жизнь и красоту и умел находить то и то в самых ничтожных порою малостях.
И вот эта жадность к жизни, умение лирически влюбляться в любой пустяк, и отсюда — умение петь всеми словами, от самых возвышенных до самых грубых, — дали могучий освобождающий толчок всей последующей поэзии. Произошло «тематическое раскрепощение». И когда Верхарн изображает скотный двор или молочный погреб, лабораторию или банкира, который «решает судьбы царств»; когда парижанин Луи Арагон пишет балладу о 27, казненных Колчаком в Надеждинске; когда Багрицкий рисует витрины MC ПО, где «круглые торты стоят Москвой в кремлях леденцов и слив», — этот тематический размах идет от Верлена. Когда Ришпен слагает «Песни нищих» на жаргоне ночлежек и кабаков, а Блок в «Двенадцати» воспроизводит ритмы и словарь фабричной частушки, — эта языковая радуга идет от Верлена.
494


Георгий Шстели. (Из статьи «Поль Верлен...)
Верлен первый дал урбанистические стихи. Верлен первый дал индустриальный пейзаж. Верлен первый осуществил социальную патетику без оскорбительной «жалости» к «униженным и оскорбленным», как то было у Гюго. Гюго обращался к сытым: «Посмотрите на бедняков и пожалейте» (поэма «Веселая жизнь» в «Возмездиях»); Верлен обращается к голодным: «Восстаньте и отомстите!» («Побежденные»). И эти мотивы победоносно прошли по всей передовой поэзии от Верхарна до Маяковского.
О художественном совершенстве стихов Верлена, о его новаторских образах, ритмах, звукозаписи можно написать целое исследование, — и вся его поэтика, в том или ином преломлении, оказалась усвоенной его учениками, и в первую очередь великим Верхарном.
Верлен переведен на все европейские языки и многие азиатские, и это само по себе свидетельствует, что лучшие его книги навсегда вошли в алмазный фонд общечеловеческой культуры.
IV
Переводить Верлена крайне трудно. Над моей небольшой книжкой я работал долгие годы и многие из ее 75 стихотворений переводил по пять-шесть раз, прежде чем удавалось добиться удовлетворительного результата.
495


Приложения
У 	нас имеются более или менее обширные переводы Верлена, сделанные Брюсовым (80 стихотворений) и Сологубом (53). Брюсов- ские переводы несравненно выше сологубов - ских, несмотря на некоторую «жесткость»: им присущ тот неуловимый колорит «подлинности», который свидетельствует о глубоком вживании в оригинал и искупает многие несовершенства. У Сологуба — досаднейшие промахи в понимании как поэтического смысла, так и образов и даже выражений оригинала, не говоря уже о неприятной игривости и умильности тона. Из немногочисленных переводов, появившихся в советское время, должно отметить прекрасные переводы Бенедикта Лившица (в его книге «Французские лирики»), но их, к сожалению, всего семь.
Методика переводов Верлена варьируется от стихотворения к стихотворению. В некоторых его стихах точное значение слова играет лишь подсобную роль, и художественное впечатление создается игрой звуков и ритмов; в этих случаях переводчику надлежит, сохраняя, конечно, общий смысл, передать фонику оригинала. Вот, например, конец стихотворения «Марина»2; по-французски и в дословном переводе он выглядит так:
2 «Морской пейзаж» (сб. «Сатурнийские стихотворения»).
496


Георгий Шенгели. (Из статьи «Поль Верлен...)
Et qu’au firmament,
Ou l’ouragan erre,
Rugit le tonnerre Formidablement.
И пока в небе,
Где блуждает ураган,
Ревет гроза Устрашающе.
Это — «не гениально»: простые слова, банальные образы; но блистательна игра перезву- чий и крайне выразительна ритмически последняя строка, заполненная одним словом, на которое ложатся три ритмических акцента, создавая впечатление напряженно длящегося громового раската. И мой перевод звучит так:
Высь черным-черна,
Тьма грозой влекома,
И громада грома Нагромождена.
Здесь осуществлены сходные звуковые повторы, и четвертая строка так же пружинит тремя акцентами на одном слове. И уверен, что это поэтически точнее, чем у Сологуба:
Там, где ураган В небесах блуждает.
Грозно гром рыдает, —
Бьется океан... —
не говоря уже о спорности «грозного рыдания».
497


Приложения
В иных вещах первостепенное значение имеет интонация, связанная с фактурой фразы и ее распределением по строкам (например, в стихотворении «Поскольку брезжит день» в книге «Добрая песенка»), и, лишь осуществив сходную волну, переводчик получает то покоряющее звучание, которое из «простых слов» делает поэзию. Стихи же пластического характера, где центр тяжести лежит в слове и образе, требуют, конечно, максимально точного перевода в обычном понимании точности...
Хорошо сознавая несовершенства моего труда, я могу лишь привести слова Брюсова о том, что задача переводов Верлена — не заменить оригинал, а лишь дать почувствовать прелесть и глубину поэзии «Бедного Лелиана».


СОДЕРЖАНИЕ
ДОПОЛНЕНИЯ
САТУРНИЙСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
«Ты знаешь, мудрецы с из давних пор мечтали...»
Перевод Эллиса 7
«Когда-то мудрецы, каких сегодня нет...» Перевод
A. Ревича 8
MELANCHOLIA
I. 	Резиньяция. Перевод В. Брюсова 9
I. 	Покорность. Перевод Г. Шенгели 10
I. «Я также отдал экзотизму дань...» Перевод
B. Аевика 10
II. Никогда вовеки. Перевод Ф. Сологуба .... И
II. 	Nevermore. Перевод С. Петрова 12
II. Nevermore. Перевод М. Миримской 13
III. После трех лет. Перевод М. Талова 14
III. Спустя три года. Перевод М. Миримской . . 14
V. 	Усталость. Перевод В. Брюсова 13
V. 	Усталость. Перевод Г. Шенгели 16
499


Содержание
VI. 	Заветный сон. Перевод А. Кублицкой-
Пиоттух 17
VI. 	Сон, с которым я сроднился. Перевод
И. Анненского 18
VI. 	Привычная мечта. Перевод В. Брюсова .... 19
VI. Мой задушевный сон. Перевод Г. Шенгели 19 VI. Мой привычный сон. Перевод М. Миримской 20 VI. Мой неизменный сон. Перевод А. Ревина . . 21
VI. Привычный сон. Перевод В. Портнова ... 22
VII. Женщине. Перевод Ф. Сологуба 23
VII. 	Женщине. Перевод Эллиса 24
VII. Женщине. Перевод В. Микушевича 24
VIII. Тоска. Перевод М. Авиновой 25
VIII. 	Тоска. Перевод А. Эфрон 26
VIII. 	Тоска. Перевод И. Булатовского 27
ОФОРТЫ
I. 	Парижское кроки. Перевод В. Брюсова 28
I. 	Парижский набросок. Перевод Г. Шенгели ... 28
I. Парижский набросок. Перевод А. Эфрон .... 29
I. Парижский набросок. Перевод И. Булатовского 30
II. Кошмар. Перевод И. Булатовского 30
III. Моряна. Перевод Ф. Сологуба 32
III. 	Марина. Перевод В. Брюсова 32
III. 	Марина. Перевод Б. Лившица 33
III. 	Марина. Перевод Г. Шенгели 34
III. 	Морское. Перевод М. Ваксмахера 35
III. 	Морское. Перевод М. Миримской 36
III. 	Морской пейзаж. Перевод М. Яснова 37
III. 	Морское. Перевод В. Андреева 37
III. Марина. Перевод И. Булатовского 38
500


Содержание
IV. 	Впечатление ночи. Перевод В. Брюсова .... 39
IV. 	Ночное зрелище. Перевод Б. Пастернака . . 40
IV. 	Ночной пейзаж. Перевод Г. Шенгели 41
IV. 	Ночное зрелище. Перевод В. Левика 41
IV. 	Ночное впечатление. Перевод С. Петрова . . 42
IV. Впечатление ночи. Перевод И. Булатовского 43
V. Посмешища. Перевод Ф. Сологуба 44
ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЕЙЗАЖИ
I. 	Закат. Перевод В. Брюсова 46
I. Закаты. Перевод Г. Шенгели 46
I. Закат. Перевод Г. Шмакова 47
I. Закаты. Перевод В. Портнова 48
I. Закаты. Перевод М. Миримской 49
I. Закаты. Перевод А. Ревича 49
I. Закаты. Перевод В. Микушевича 30
I. Закаты. Перевод М. Квятковской 31
I. Вечерняя заря. Перевод В. Андреева 52
II. Мистические сумерки. Перевод Г. Шенгели . . 53
II. Таинственные сумерки. Перевод С. Петрова . . 53
III. Сентиментальная прогулка. Перевод
A. Кублизкой-Пиоттух 54
III. 	Сентиментальная прогулка. Перевод
И. Эренбурга 55
III. 	Сентиментальная прогулка. Перевод
Г. Шенгели 55
III. 	Сентиментальная прогулка. Перевод А. Эфрон 56
III. Сентиментальная прогулка. Перевод
B. Микушевича 57
IV. Классическая Вальпургиева ночь. Перевод
А. Эфрон 58
501


Содержание
IV. Классическая Вальпургиева ночь. Перевод
В. Микушевича 60
V. Осенняя песня. Перевод И. Минского 62
V. 	Осенняя песня. Перевод Ф. Сологуба 63
V. 	Осенняя песня. Перевод В. Брюсова 64
V. 	Осенняя песня. Перевод М. Волошина .... 65
V. 	Осенняя песня. Перевод М. Талова 66
V. 	Осенняя песня. Перевод Г. Шенгели 67
V. 	Осенняя песня. Перевод А. Якобсона 68
V. Осенняя песня. Перевод С. Петрова 68
V. Осенняя песня. Перевод М. Миримской .... 69
V. 	Осенняя песня. Перевод А. Гелескула 70
V. Осенняя песня. Перевод А. Ревича 71
V. Осенняя песня. Перевод М. Ненова 72
V. Осенняя песня. Перевод И. Булатовского . . 73
VI. Благословенный час. Перевод В. Брюсова. . . 74
VI. 	Вечерний час. Перевод М. Авиновой 75
VI. 	Час любви. Перевод В. Аевика 75
VI. 	Час свидания. Перевод С. Петрова 76
VI. 	Час свиданий. Перевод Э. Липецкой 77
VI. 	Час вечерней звезды. Перевод М. Миримской 11
VI. 	Сумерки. Перевод А. Ревича 78
VI. Час свиданий. Перевод И. Русецкого 79
VII. Соловей. Перевод А. Ревича 79
VII. 	Соловей. Перевод М. Миримской 80
VII. 	Соловей. Перевод В. Микушевича 81
VII. Соловей. Перевод И. Булатовского 82
КАПРИЗЫ
I. Женщина и кошка. Перевод В. Брюсова .... 83
I. Женщина и кошка. Перевод Г. Шенгели .... 84
I. Женщина и кошка. Перевод С. Петрова .... 85
I. Женщина и кошка. Перевод М. Миримской . . 85
502


Содержание
III. Песня наивных. Перевод Ф. Сологуба .... 86
IV. Львица. Перевод В. Брюсова 88
IV. Блистательная дама. Перевод Г. Шора .... 88
V. Господин Прюдом. Перевод М. Миримской ... 89
Серенада. Перевод Ф. Сологуба 90
Серенада. Перевод Г. Шенгели 91
Серенада. Перевод А. Эфрон 93
Георгин. Перевод В. Брюсова 94
В лесах. Перевод Ф. Сологуба 93
ГАЛАНТНЫЕ ПРАЗДНЕСТВА
Лунный свет. Перевод Ф. Сологуба 97
Сияние луны. Перевод В. Брюсова 98
Лунный свет. Перевод С. Шервинского 98
Лунное сиянье. Перевод Г. Шенгели 99
Лунный свет. Перевод В. Левика 100
Лунный пейзаж. Перевод С. Петрова 100
Лунный свет. Перевод Ю. Корнеева 101
Свет луны. Перевод М. Миримской 102
Лунный свет. Перевод А. Гелескула 102
Пантомима. Перевод В. Брюсова 103
Пантомима. Перевод И. Булатовского 104
На траве. Перевод Ф. Сологуба 104
На траве. Перевод В. Брюсова 105
На травке. Перевод Г. Шенгели 106
Пикник. Перевод В. Левика 106
На травке. Перевод С. Петрова 107
Аллея. Перевод С. Петрова 108
503


Содержание
В аллее. Перевод И. Русецкого 108
На прогулке. Перевод В. Левика 109
На прогулке. Перевод И. Булатовского 110
В гроте. Перевод В. Левика 111
Простодушные. Перевод В. Левика 112
Кортеж. Перевод Г. Шенгели 112
Раковины. Перевод В. Брюсова ИЗ
Раковины. Перевод Г. Шенгели 114
На катке. Перевод В. Левика 113
Марионетки. Перевод В. Левика 118
Цитера. Перевод В. Левика 118
В лодке. Перевод Г. Шенгели 119
Фавн. Перевод Ф. Сологуба 120
Фавн. Перевод Г. Шенгели 120
Сатир. Перевод С. Петрова 121
Мандолина. Перевод И. Булатовского 121
Письмо. Перевод Ф. Сологуба 122
Коломбина. Перевод В. Левика 124
Разбитый Амур. Перевод М. Лвиновой 125
Амур на земле. Перевод И. Эренбурга 126
В тиши. Перевод В. Брюсова 127
Под сурдинку. Перевод 3. Липецкой 128
Под сурдинку. Перевод И. Булатовского .... 129
Colloque sentimental. Перевод И. Анненского . . . 130
Сентиментальный разговор. Перевод В. Брюсова 131
504


Содержание
Сентиментальный разговор. Перевод М. Лвиновой 132 Сентиментальный разговор. Перевод И. Эренбурга 133 Чувствительное объяснение. Перевод Г. Шенгели 134 Сентиментальная беседа. Перевод М. Миримской 133 Чувствительная беседа. Перевод В. Микушевича 136
ДОБРАЯ ПЕСНЯ
I. 	«На солнце утреннем пшеница золотая...»
Перевод Ф. Сологуба 137
I. «Сияет над землей рассветное светило...»
Перевод М. Миримской 138
II. «Она прелестна в свете нежном...» Перевод
Ф. Сологуба 139
IV. 	«Так как брезжит день, и в близости рассвета...» Перевод Б. Пастернака 140
IV. «Растет и ширится, алея, свод небесный...»
Перевод М. Миримской 141
V. «Пока еще ты не ушла...» Перевод
Ф. Сологуба 143
V. 	«Ах! Пока, звезда денницы...» Перевод
В. Брюсова 144
V. 	«Пока еще не зашла...» Перевод О. Чухонцева 143
V. «Тает ночь, в белесой рани...» Перевод
М. Миримской 146
VI. «Ночною луною...» Перевод Ф. Сологуба . . 147
VI. 	«И месяц белый...» Перевод В. Брюсова . . . 148
VI. 	«Луна белеет...» Перевод М. Лвиновой .... 149
VI. 	«Свет луны туманной...» Перевод
И. Эренбурга 150
VI. «Белой луною...» Перевод Г. Шенгели .... 150
VI. «В ветвях, как в сетке...» Перевод А. Эфрон 151
505


Содержание
VI. 	«Белый в дубровы...» Перевод С. Петрова 152 VI. «На небе блестящая...» Перевод Э. Линецкой 153
VI. «Леса опушка...» Перевод М. Миримской . . 154
VII. «Стремглав летит пейзаж в окне вагонном...»
Перевод Э. Липецкой 155
VII. 	«Пейзаж качается в проеме занавески...»
Перевод М. Миримской 156
XI. «Я шесть недель прождал, осталось двадцать
дней!..» Перевод В. Левика 157
XII. «Песня, улетай скорее...» Перевод
Ф. Сологуба 158
XII. «Песенка, лети скорее...» Перевод
М. Миримской 159
XIII. «Вчера среди ничтожных разговоров...»
Перевод Ф. Сологуба 160
XIV. «Тесный светлый круг под лампой; очага
мерцанье...» Перевод Ф. Сологуба 161
XIV. «Очаг, и тесное под лампою мерцанье...»
Перевод Ф. Сологуба 161
XIV. «От лампы светлый круг; мерцанье камелька...» Перевод В. Брюсова 162
XIV. «От лампы светлый круг, софа перед огнем...» Перевод В. Левика 162
XIV. «Свет от лампы полоскою узкой такою!..»
Перевод С. Петрова 163
XIV. «Камин пылающий, и в ночнике огонь...»
Перевод М. Миримской 163
XV. «Почти боюсь — так сплетена...» Перевод
Ф. Сологуба 164
XVI. «Гул пьяных кабаков; грязь улицы; каштана...» Перевод В. Брюсова 165
506


Содержание
XVI. «В трактирах пьяный гул, на тротуарах
грязь...» Перевод Б. Лившица 166
XVI. «Трактиров пьяный шум; по тротуарам
грязь...» Перевод Г. Шенгели 166
XVI. «Попойки в кабаках, любовь на тротуарах...»
Перевод В. Левика 167
XVI. «Панельная любовь, дешевый ресторан...»
Перевод М. Миримской 168
XVI. «Кабацкий пьяный гам, панельной грязи
смрад...» Перевод Л. Ревича 168
XVII. «Не правда ли, смешны нам злоба и вражда?..» Перевод М. Миримской 169
XIX. 	«Так это будет в летний день. В тот час...»
Перевод В. Брюсова 170
XIX. «Пусть это будет ясным летним днем...»
Перевод М. Миримской 170
XX. «Один, дорогою проклятой...» Перевод
В. Брюсова 171
XX. «Путем коварным, оробелый...» Перевод
М. Миримской 172
XXI. «Зима прошла: лучи в прохладной пляске...»
Перевод Ф. Сологуба 172
XXI. 	«Прошла зима, и теплое сиянье...» Перевод
Ф. Сологуба 173
XXI. «Окончилась зима, весна в начале...»
Перевод М. Миримской 174
ПЕСНИ БЕЗ СЛОВ
ЗАБЫТЫЕ АРИЕТТЫ
I. 	«Это — нега восхищенья...» Перевод
Ф. Сологуба 176
507


Содержание
I. 	«Это — экстаз утомленности...» Перевод
В. Брюсова 177
I. 	«Это — желанье, томленье...» Перевод
Э. Липецкой 178
I. 	«Лепет нежно-утомленный...» Перевод
М. Миримской 179
I. «Это нега и услада...» Перевод
И. Булатовского 180
II. «Мне кротко грезится под шепотом ветвей...»
Перевод Ф. Сологуба 181
II. 	«Я угадываю сквозь шептанья...» Перевод
Ф. Сологуба 182
II. 	«Начертания ветхой триоди...» Перевод
И. Анненского 182
II. 	«Угадать я стараюсь в роптаньи...» Перевод
В. Брюсова 183
И. «Я провижу в стрекочущем хоре...» Перевод Г. Шенгели 184
II. «Нежный строй голосов отзвучавших...»
Перевод А. Эфрон 184
III. «В слезах моя душа...» Перевод Ф. Сологуба 183
III. 	«Слезы в сердце моем...» Перевод
Ф. Сологуба 186
III. 	«Сердце исходит слезами...» Перевод
И. Анненского 187
III. 	«Небо над городом плачет...» Перевод
В. Брюсова 187
III. 	«И в сердце растрава...» Перевод
Б. Пастернака 188
III. 	«Сердце тихо плачет...» Перевод И. Эренбурга 189 III; «Слезы — в сердце моем...» Перевод
М.Т олова 190
III. «Весь день льет слезы сердце...» Перевод Г. Шенгели 191
508


Содержание
III. «Моросящим дождем...» Перевод С. Петрова 192
III. «В сердце — слезы одни...» Перевод
В. Портнова 193
III. «И сердце всё в слезах...» Перевод
М. Миримской 194
III. «Сердцу плачется всласть...» Перевод
A. Гелескула 193
III. «Слезы в сердце моем...» Перевод А. Ревича 195
III. «Пасмурно в сердце моем...» Перевод
М. Квятковской 196
IV. «Знайте, надо миру даровать прощенье...»
Перевод Ф. Сологуба 197
IV. 	«Научися, мой друг, забывать и прощать...»
Перевод Ф. Сологуба 198
IV. «Пора бы простить нам то да сё, наверно...»
Перевод И. Булатовского 198
V. «Рояль, где нежных рук не замерли лобзанья...» Перевод А. Кублизкой-Пиоттух . . 199
V. 	«Целует клавиши прелестная рука...» Перевод
B. Брюсова 200
V. 	«Рука печальная ласкает пианино...» Перевод
И. Эренбурга 201
V. «Вот, поцелуи хрупких рук снося...» Перевод
Г. Шенгели 201
V. «Ее рука ласкает фортепьяно...» Перевод
М. Миримской 202
V. «Тени рук целуют пианино...» Перевод
И. Булатовского 202
VII. 	«Душе какие муки, муки...» Перевод
Ф. Сологуба 203
VII. 	«Я долго был безумен и печален...» Перевод
И. Анненского 204
VII. 	«Душа грустна и всё грустней...» Перевод А. Гелескула 205
509


Содержание
VII. «Не жду, не жду себе покою...» Перевод
В. Васильева 206
VIII. «В полях кругом...» Перевод Ф. Сологуба 207
VIII. 	«Тянется безмерно...» Перевод В. Брюсова 208
VIII. 	«В далях бездорожий...» Перевод
Г. Шенгели 209
VIII. 	«Долина тоскливо...» Перевод С. Петрова 210
VIII. 	«Все краски стерты...» Перевод Э. Липецкой 211
VIII. 	«Скучная равнина...» Перевод
М. Миримской 212
VIII. «Как будто навек...» Перевод В. Рогова . . 213
VIII. «Равнина безмерной...» Перевод
И. Булатовского 214
IX. «Тени ив погасли за туманною рекою...»
Перевод Ф. Сологуба 213
IX. 	«Деревьев тень в реке упала в мрак туманный...» Перевод Ф. Сологуба 213
IX. 	«Деревьев тень в воде, под сумраком седым...»
Перевод В. Брюсова 216
IX. 	«Тень деревьев, склоненных над ручьем неживым...» Перевод И. Эренбурга 216
IX. 	«Тени ветвей, словно дымные пряди...»
Перевод 3. Липецкой 217
IX. 	«Дрожит в тумане тень деревьев шелестящих...» Перевод М. Миримской 218
IX. «Тени деревьев, таясь за туманом седым...»
Перевод О. Чухонцева 218
БЕЛЬГИЙСКИЕ ПЕЙЗАЖИ
Валькур. Перевод В. Брюсова 219
Валькур. Перевод Г. Шенгели 220
Валькур. Перевод А. Эфрон 221
Валькур. Перевод Г. Шмакова 221
510


Содержание
Шарлеруа. Перевод В. Брюсова 222
Шарлеруа. Перевод В. Микушевича 224
Брюссель. Простые фрески. Перевод Ф. Сологуба
I. «И холмы, и долов дали...» 225
II. «Вижу даль аллей...» 226
Брюссель. Простые фрески. Перевод В. Брюсова
I. 	«Зеленовато-красны...» 227
И. «Нет конца аллее...» 227
Брюссель. Простые фрески. Перевод Г. Шенгели
I. «Зелень бледная и розы...» 228
Брюссель. Простые фрески. Перевод Г. Шмакова
I. «Холмы теснятся за окном...» 229
Брюссель. Простые фрески. Перевод
И. Булатовского 230
I. «Розоватым бегут, зеленым...» 230
Брюссель. Карусель. Перевод А. Эфрон 231
Birds in the Night. (Отрывок). Перевод
Ф. Сологуба 232
АКВАРЕЛИ
Green. Перевод Ф. Сологуба 233
Мурава. Перевод Ф. Сологуба 234
Зелень. Перевод В. Брюсова 235
Зелень. Перевод Б. Пастернака 235
Зелень. Перевод Г. Шенгели 236
Green. Перевод С. Петрова 237
Green. Перевод С. Шервинского 237
Луг. Перевод М. Миримской 238
Green. Перевод А. Ревича 239
Сплин. Перевод Ф. Сологуба 239
Spleen. Перевод В. Брюсова 240
Сплин. Перевод Г. Шенгели 241
511


Содержание
Spleen. Перевод Ю. Корнеева 242
Spleen. Перевод А. Ревича 242
Улицы. Перевод Ф. Сологуба 243
I. «Станцуем джигу!..» 243
И. «Как фантастично появленье...» 244
Streets. Перевод В. Брюсова 243
I. «Спляшем жигу!..» 243
II. «На улице, в оправе тесной...» 246
Улицы. Перевод Г. Шенгели 246
I. «Станцуем джигу!..» 246
II. «Река вдоль улицы! О, чудо...» 247
Streets. Перевод С. Петрова 248
I. «Станцуем джигу!..» 248
Streets. Перевод А. Эфрон 249
И. «Внезапно — что за наважденье!..» .... 249
Streets. Перевод В. Васильева 230
I. «Станцуем джигу!..» 250
Ребенок-женщина. Перевод Ф. Сологуба 251
Child Wife. Перевод В. Брюсова 252
Бедный молодой пастух. Перевод Ф. Сологуба 253
Сияния. Перевод Ф. Сологуба 254
Beams. Перевод В. Брюсова 255
Beams. Перевод М. Бородицкой 255
Beams. Перевод И. Булатовского 256
СМИРЕННОМУДРИЕ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. «Мне под маскою рыцарь с коня не грозил...»
Перевод И. Анненского 258
I. «Меня в тиши Беда, злой рыцарь в маске,
встретил...» Перевод Ф. Сологуба 259
512


Содержание
I. «Мне встретился рыцарь Несчастье, что скачет
и ночью, и днем...» Перевод В. Брюсова . . . 260
I. «Безмолвным рыцарем скача, спустив забрало...»
Перевод Г. Шенгели 262
I. «Безмолвный витязь Рок с опущенным забралом...» Перевод В. Микуилевича 263
III. 	«Что скажешь, путник, ты про страны и вокзалы?..» Перевод В. Брюсова 263
III. «Что скажешь, путник, ты о городах и странах?..» Перевод В. Микуилевича 268
IV. «Несчастный! Все дары: и благодать крещенья...» Перевод В. Микуилевича 271
V. «И красота, и слабость женщин, их печали...»
Перевод Ф. Сологуба 273
V. «О, прелесть женская! О, слабость! Эти руки...» Перевод А. Эфрон 274
VI. «Печали, Радости, убогие скитальцы!..»
Перевод А. Эфрон 274
VII. «Обманчивые дни весь день, весь день горели...» Перевод В. Брюсова 273
VII. 	«О бедная душа, весь день пылал над нами...»
Перевод Э. Липецкой 276
VII. «Не верь ярким далям — они позолотой цвели...» Перевод О. Чухонцева 277
VII. «Не верь погожим дням. Своею плотью медной...» Перевод В. Микуилевича 278
VIII. «Жизнь скромная, с ее нетрудными трудами!..» Перевод В. Брюсова 278
VIII. 	«О, жизнь без суеты! Высокое призванье...»
Перевод А. Эфрон 279
VIII. «Жизнь эта жалкая в трудах однообразных...» Перевод В. Микуилевича 280
513


Содержание
XVI. «Послушай нежной песни лепет...» Перевод
Ф. Сологуба 281
XVI. «Прислушайтесь к песенке нежной...»
Перевод В. Брюсова 282
XVI. «Ах, песенка! Какая скромница!..» Перевод
С. Петрова 284
XVI. «Эта песенка плачет смиренно...» Перевод В. Портнова 285
XVI. «О, прислушайтесь: не для того ли...»
Перевод О. Чухонцева 286
XVII. «Как нежно вы меня ласкали...» Перевод
Ф. Сологуба 288
XVII. «Те руки, что так напрасно...» Перевод
A. Гелескула 289
XIX. 	«О Гордость! Мощный крик, валторны зов
глухой...» Перевод В. Брюсова 290
XIX. «Гордыни зов: могуч и зычен, словно рог...»
Перевод 3. Липецкой 291
XX. «Враг принимает облик Скуки...» Перевод
B. Брюсова 293
XXI. «Теперь иди спокойно, без забот...» Перевод
3. Липецкой 294
XXII. «О душа, что тоскуешь...» Перевод
3. Линецкой 295
XXIII. «Сын громадных поселений...» Перевод
Ф. Сологуба 297
XXIV. «Дух древности был пуст и груб...»
Перевод В. Брюсова 298
514


Содержание
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I. «О Боже, Ты меня любовью ранил...» Перевод
В. Брюсова 300
I. «Любовью, Боже, ранил Ты меня...» Перевод
Э. Липецкой 303
I. «Меня любовью ранил Ты, Господь...» Перевод
Л. Гелескула 305
I. «О Господи! Любовь Твоя, как меч...» Перевод
В. Микушевича 307
IV 309
1. «И молвил мне Господь: „Ты зришь перед
собой...”» Перевод Эллиса 309
1. «Господь мне так сказал: — Я жду тебя, как
сына...» Перевод Н. Стефановича 310
2. «Увы, исполненный тревожного сомненья...»
Перевод Эллиса 311
2. «— Ты понял, Господи, всю боль моих томлений...» Перевод Н. Стефановича 312
3. «О, возлюби Меня — всемирное лобзанье...»
Перевод Эллиса 312
3. «— Люби Меня! Я весь — как поцелуй единый...» Перевод Н. Стефановича 313
4. «Тебя любить, Господь, я не могу, не смею...» Перевод Эллиса 314
5. «Любить Меня — твоя обязанность святая!..» Перевод Эллиса 315
6. «Увы, напрасно я стремлюсь к Тебе душою...» Перевод Эллиса 316
7. «О сын Мой, позабудь постыдные сомненья...» Перевод Эллиса 316
515


Содержание
8—9. «О Боже, что со мной? Увы, я весь в
слезах...» Перевод Эллиса 319
8—9. «— О, что со мной, Господь? Услышаны
мольбы...» Перевод Н. Стефановича .... 320
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
III. 	«Надежда чуть блестит, как под окном солома...» Перевод В. Брюсова 321
III. 	«Соломинкой в хлеву надежда нам зажглась...»
Перевод Г. Шенгели 321
III. 	«Соломинкой в хлеву блестит надежда. Что
ты...» Перевод Э. Линецкой 322
III. «Соломинкой в хлеву надежда чуть мерцает...»
Перевод В. Портнова 323
III. «Надежда светится соломинкой в закуте...»
Перевод А. Гелескула 324
III. «Сухой соломою надежда золотится...»
Перевод Л. Боровиковой 323
IV. «Гаспар Гаузер поет...» Перевод В. Брюсова 326
IV. 	Каспар Гаузер поет. Перевод Г. Шенгели . . 326
IV. 	Гаспар Гаузер поет. Перевод В. Левика . . . 327
IV. Поет Каспар Гаузер. Перевод А. Эфрон . . . 328
V. «Я в черные дни...» Перевод Ф. Сологуба . . 329
V. 	«Огромный, черный сон...» Перевод В. Брюсова 330
V. 	«Одела темнота...» Перевод 3. Липецкой . . . 330
V. 	«В разливе темноты...» Перевод В. Портнова 331
V. «Черный сон мои дни...» Перевод А. Гелескула 332
VI. «Над кровлей небо лишь одно...» Перевод
Ф. Сологуба 332
VI. 	«Синева небес над кровлей...» Перевод
Ф. Сологуба 333
VI. 	«Небосвод над этой крышей...» Перевод
В. Брюсова 334
516


Содержание
VI. «И небосклон над кровлей той...» Перевод
Г. Шенгели 335
VI. 	«Синеет небо в вышине...» Перевод
Ю. Корнеева 336
VI. 	«Синее небо над кровлей...» Перевод
В. Портнова 336
VI. «Такое солнце за стеной...» Перевод
A. Гелескула 337
VI. «И тих, и ясен небосклон...» Перевод
М. Квятковской 338
VII. «Я не знаю, зачем...» Перевод А. Кублицкой-
Пиоттух 339
VIII. «Законы, числа, краски, ароматы!..» Перевод
B. Брюсова 340
VIII. «Закон, система, запах, цвет!..» Перевод
A. Эфрон 341
IX. «Охотничий рожок рыдает у леска...» Перевод
B. Брюсова 342
IX. 	«В лесной глуши щемящий зов рожка...»
Перевод 3. Липецкой 342
IX. «Далекий рог печалится в бору...» Перевод
А. Гелескула 343
X. «Ты умиляешь, трогаешь меня...» Перевод
Э. Липецкой 344
XI. «Треплет ветер, рассвирепев...» Перевод
Э. Липецкой 345
XI. «Над прошлогоднею травой...» Перевод
А. Гелескула 345
XII. «Бедные добрые помыслы, снова я вижу вас,
снова...» Перевод И. Эренбурга 346
XII. 	«Вы, думы бедные мои, вы вновь со мною!..»
Перевод А. Гелескула 348
517


Содержание
XIII. 	«Как волны цвета сердолика...» Перевод
A. Эфрон 349
XIII. «Как барашки у прибрежий...» Перевод
С. Петрова 349
XIV. «О человечества безмерность...» Перевод
B. Брюсова 330
XV. «Прекраснее море...» Перевод В. Брюсова 331
XV. «Полнозвучней море...» Перевод
Ю. Корнеева 332
XV. «Прекрасней и глуше...» Перевод
А. Гелескула 353
XV. «Ах, море, ты даже...» Перевод
Е. Баевской 354
XVII. «Кружитесь вовсю, расписные лошадки...»
Перевод М. Кудинова 355
XX. «Брат-парижанин, ты, что изумляться рад...»
Перевод А. Эфрон 357
XXI. «То — празднество хлебов, то — светлый
праздник хлеба...» Перевод В. Брюсова .... 359
XXI. «Это — праздник хлебов, это — праздник
зерна...» Перевод С. Петрова 360
XXI. «Это праздник серпа, это праздник зерна!..»
Перевод А. Гелескула 361
ИЗ СБОРНИКА «КОГДА-ТО И НЕДАВНО»
КОГДА-ТО
СОНЕТЫ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Пьеро. Перевод Ф. Сологуба 363
Пьеро. Перевод В. Брюсова 364
518


Содержание
Пьерро. Перевод А. Эфрон 365
Пьеро. Перевод А. Ревича 365
Калейдоскоп. Перевод Ф. Сологуба 366
Калейдоскоп. Перевод В. Брюсова 367
Калейдоскоп. Перевод А. Ревича 369
Калейдоскоп. Перевод М. Я снова 370
Хромой сонет. Перевод В. Брюсова 372
Скелет. Перевод М. Миримской 372
Искусство поэзии. Перевод В. Брюсова 373
Искусство поэзии. Перевод Б. Пастернака ... 375
Искусство поэзии. Перевод В. Левика 377
Шут. Перевод Г. Шенгели 378
Паяц. Перевод И. Русецкого 379
Гостиница. Перевод В. Брюсова 380
Трактир. Перевод Г. Шенгели 380
Сбор винограда. Перевод Ф. Сологуба 381
Сбор винограда. Перевод А. Ревича 382
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Утренняя молитва. Перевод В. Левика 383
Ужин. Перевод Г. Шенгели 385
Побежденные. Перевод Г. Шенгели 387
В ЧУЖОЙ МАНЕРЕ
II. Истома. Перевод И. Анненского 391
II. Истома. Перевод В. Брюсова 392
II. Томление. Перевод Г. Шенгели 393
519


Содержание
II. Томление. Перевод 3. Липецкой 393
II. Изнеможение. Перевод М. Я снова 394
V. 	Бредовый совет. Перевод А. Гелескула .... 393
VIII. Нечисть. Перевод Ю. Корнеева 397
VIII. Пакостник. Перевод А. Гелескула 398
НЕДАВНО
Преступление любви. Перевод И. Анненского . . 399
ИЗ СБОРНИКА «ЛЮБОВЬ»
Людовику II Баварскому. Перевод В. Брюсова . . 404
Вечерние мысли. Перевод 3. Липецкой 403
Люсьен Летинуа 406
II. «Я устал и бороться, и жить, и страдать...»
Перевод И. Анненского 406
II. «Я всего натерпелся, поверь!..» Перевод
В. Парнаха 407
II. «...Ибо знаю в страданьях толк!..» Перевод
3. Линецкой 408
II. «Устав страдать, я сник и смолк...» Перевод
М. Миримской 409
IX. 	«За белым гробиком твоим, не чуя ног...»
Перевод Е. Баевской 410
XIII. «То гнездышко, тот уголок...» Перевод М. Яснова 410
Батиньоль. Перевод Г. Шенгели 412
520


Содержание
ИЗ СБОРНИКА «ПАРАЛЛЕЛЬНО»
Аллегория. Перевод М. Миримской 413
ПОДРУГИ
I. На террасе. (Отрывок). Перевод В. Брюсова 414 I. На балконе. Перевод Г. Шенгели 414
IV. Весна. Перевод В. Брюсова 413
V. Лето. Перевод В. Брюсова 416
VI. Сафо. Перевод В. Брюсова 417
VI. 	Сафо. Перевод Б. Лившица 417
VI. Сафо. Перевод Г. Шенгели 418
ДЕВКИ
I. Принцессе Рыженькой. Перевод С. Петрова 419
VI. К мадам***. Перевод Э. Шапиро 421
С ПОЗВОЛЕНИЯ СКАЗАТЬ
II. Impression fausse. Перевод И. Анненского . . . 422
II. Померещилось. Перевод С. Петрова 423
II. Наваждение. Перевод А. Якобсона 424
II. Наваждение. Перевод Э. Линецкой 423
IV. Круговорот. Перевод А. Гелескула 426
ПРИЧУДЫ
Последнее изящное празднество. Перевод
Б. Лившица 428
521


Содержание
ИЗ СБОРНИКА «СЧАСТЬЕ»
XXXII. «Равнину мне рисуют грезы...» Перевод
В. Брюсова 429
XXXII. «Передо мною храм высокий...» Перевод М. Миримской 430
ИЗ СБОРНИКА «ПЕСНИ ДЛЯ НЕЕ»
I. «Ты не совсем верна, быть может...» Перевод В. Брюсова 432
VI. «Вот осень наступила...» Перевод Ф. Сологуба 433
VI. «Дни осени настали...» Перевод В. Брюсова 434
VII. «Я не имею...» Перевод Ф. Сологуба .... 433
VIII. «Не надо ни добра, ни злости...» Перевод
Ф. Сологуба 436
ИЗ СБОРНИКА «ИНВЕКТИВЫ»
XLVI. Разочарование. Перевод М. Кудинова. . . 438
РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Октябрьский вечер. Перевод Г. Шенгели 440
Похороны. Перевод В. Рогова 441
Весеннее впечатление. Перевод М. Яснова .... 441
Воспоминания о больнице 442
I. «Жизнь так, поистине, глупа...» Перевод Г. Шенгели 442
522


Содержание
Воспоминания о больнице 443
I. «Нелепей жизни, право, нет...» Перевод Л. Цывьяна 443
Городские виды. Перевод М. Кудинова 444
Смерть! Перевод Л. Мотылева 443
ПРИЛОЖЕНИЯ
Федор Сологуб. (Предисловие к книге «Поль Верлен. Стихи избранные и переведенные Федором Сологубом»...) 449
Максимилиан Волошин. (Отклик на книгу «Поль Верлен. Стихи избранные и переведенные Федором Сологубом»...) 433
Иннокентий Анненский. (Из статьи «О современном лиризме») 463
Валерий Брюсов. (Предисловие к книге «Поль Верлен. Собрание стихов в переводе Валерия
Брюсова»...) 467
Борис Пастернак. Поль-Мари Верлен 479
Георгий Шенгели. (Из предисловия к книге «Поль Верлен. Избранное из его восьми книг, а также юношеских и посмертно изданных стихов, в переводе с предисловием и примечаниями Георгия Шенгели») 486


Научное издание
ПОЛЬ ВЕРЛЕН СТИХОТВОРЕНИЯ Том 2
Утверждено к печати
Редколлегией серии «Литературные памятники»
Редактор издательства И. Е. Петросян Художник П. Э. Палей Технический редактор О. В. Новикова Корректоры Н. И. Журавлева, Л. Д. Колосова и М. Н. Сенина
Компьютерная верстка Т. И. Поповой
Подписано к печати 31.07.14.
Формат 70x90 1/32. Бумага офсетная. Гарнитура Академическая. Печать офсетная.
Уел. печ. л. 40.4. Уч.-изд. л. 13.9.
Тип. зак. № 3260
Санкт-Петербургская
издательско-книготорговая фирма «Наука»
199034, Санкт-Петербург, Менделеевская линия, 1 main@nauka.nw.ru www.naukaspb.com
Первая Академическая типография «Наука» 199034, Санкт-Петербург, 9 линия, 12
ISBN'978-5-02-038345-6
9785020 383456


САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ИЗДАТЕЛЬСКО-КНИГОТОРГОВАЯ ФИРМА «НАУКА»
ГОТОВИТ К ВЫПУСКУ В СЕРИИ «ЛИТЕРАТУРНЫЕ ПАМЯТНИКИ»
Андрей Белый
НАЧАЛО ВЕКА
Берлинская редакция
«Начало века» — впервые издаваемая по архивным первоисточникам в полном объеме сохранившегося текста мемуарная книга крупнейшего русского писателя-символиста, написанная в Берлине в 1922— 1923 гг. Андрей Белый разворачивает красочную и широкую панораму литературно-художественной и интеллектуальной жизни России предвоенных лет, очерчивает яркие портреты многих замечательных представителей этой эпохи, воссоздаваемых в подчеркнуто индивидуальном авторском восприятии. В центре внимания писателя — его взаимоотношения с А. Блоком, Д. С. Мережковским и 3. Н. Гиппиус, В. Брюсовым, Вяч. Ивановым, Э. К. Метнером, М. О. Гер- шензоном, Н. А. Бердяевым и др. «Берлинское» «Начало века» отражает более достоверный авторский взгляд на пережитое, чем позднейшая мемуарная трилогия Андрея Белого, писавшаяся с оглядкой на идеологические требования советского времени.


Федор Сологуб
ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ И ПОЭМ В 3 ТОМАХ
Том 2
Книга 1, книга 2
Лирика Федора Сологуба (1863—1927) — одного из корифеев символизма, по праву относится к «золотому фонду» русской поэзии, в полном объеме не издавалась. Творческий путь поэта охватывает полвека (систематически он начал писать стихи с 14 лет и не прекращал занятий искусством слова до смерти), полный корпус созданных им поэтических текстов исчисляется четырехзначным числом — около 4000. При жизни он опубликовал приблизительно половину оригинальных стихотворений, значительная часть (около трети) до настоящего времени остается ненапечатанной.
Поэтическое собрание Ф. Сологуба — уникальный литературный памятник эпохи. Издание полного корпуса стихотворений и поэм, сопровожденное корпусом редакций и вариантов и примечаниями, позволит осветить творческий путь поэта в детальной эволюции и представить его поэтическое мастерство и творческую лабораторию в подлинном масштабе. Воспроизведенное в хронологической последовательности, поэтическое наследие в то же время репродуцирует его захватывающий по своей эмоциональной амплитуде, лирический «дневник» и хронику жизни. Издание подготавливается на основе обширного архива писателя, хранящегося в Институте русской литературы РАН (Пушкинский Дом).
Второй том охватывает период творческого расцвета Федора Сологуба. В издание вошли стихотворения 1893—1899 гг. (книга 1) и 1900—1913 гг. (книга 2).