Текст
ЙШЕШНИЯ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ЮРИДИЧЕСКОЕ ИЗД-ВО
Москва, Кузнецкий Мост, 13. Тел. 4-14-64.
БИБЛИОТЕКА
для работников милиции, угрозыска и следователей.
Юридический календарь на 1930 год (печатается)
Уголовный кодекс—изд. официальное..................— 20
Уголовно-процессуальный кодекс—изд. официальное . . — 25
Сборник циркуляров НКЮ за 1922—25 гг.............. 2 —
Сборник циркуляров НКЮ за 1926 год................ 1 80
Сборник раз’яснений Верхсуда...................... 3 —
Попов—Краткое руководство по карточной системе дело-
производства и основные правила письмоводства
в камерах народных следователей.................— 40
Карницкий, Строгович и Рогинский—Уголовный кодекс—
практ. комментарий............................. 2 60
в переплете ... 2 95
Вышинский—Уголовный процесс........................— 65
Его же—Курс уголовного процесса . ................ 1 60
.Крастин—Уголовный процесс в доступном изложении . 1 —
В. Громов—Расследование преступлений в стадии пред-
варительного следствия (печатается)
В. Громов и Н. Лаговиер—Уголовно-судебные доказа-
тельства .................................... 1 50
В. Громов и Н. Лаговиер—Расследование хозяйствен-:
ных и должностных преступлений................. 2 60
Кожевников и Лаговиер—Должностные преступления
и борьба с ними.................................— 50
Эстрин—Должностные преступления................... 1 25
Эстрин—Уголовное право.............................— 75
Трайнин—Уголовное право, часть общая.............. 5 —
Его же—Уголовное право, часть особенная....... 2 —
Я. Лейбович—Судебная медицина, руководство для суд.-
след, работников, изд. четвертое............. 2 25
в переплете ... 2 65
ВЛ. ГРОМОВ и Н; ЛАГОВИЕР
ИСКУССТВО
РАССЛЕДОВАНИЯ
ПРЕСТУПЛЕНИЙ
ДОСТИЖЕНИЯ И НЕДОЧЕТЫ
РОЗЫСКНОЙ И СЛЕДСТВЕННОЙ
ПРАКТИКИ
ОПЫТ АНАЛИЗА ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫХ УЛИК
ПОСОБИЕ ДЛЯ ОРГАНОВ РАССЛЕДОВАНИЯ
ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ
soo'ib
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ЮРИДИЧЕСКОЕ ИЗД-ВО РСФСР
—————'М0СКВА 1930
У
MIMI
2011138784
Москва. Главлит А 51.764 Статс-формат А5—148x210 5.000 эь
«Мосполиграф», 16-я типография, Трехпрудный, 9.
КНИГА ИМЕЕТ
ВВЕДЕНИЕ.
ИСКУССТВО РАССЛЕДОВАНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ И АНАЛИЗ ДОКАЗА-
ТЕЛЬСТВЕННЫХ УЛИК.
Деятельность органов, призванных законом к борьбе с преступлениями,
в той части, которая относится к процессу расследования преступлений, сла-
гается из целого ряда разнообразных и часто технически весьма сложных актов.
Эти акты или действия органов милиции, уголовного розыска, и предвари-
тельного следствия в конечном итоге направлены к единой цели установления
доказательств в каждом отдельном уголовном деле, находящемся в стадии рас-
следования. Самый же процесс установления доказательств совмещает в себе
отдельные моменты, относящиеся к собиранию, исследованию и оценке доказа-
тельственных фактов или улик.
Только все доказательства, установленные по делу, в их совокупности,
кладутся при окончательном разрешении дела в основу приговора суда.
Отсюда понятно, какое огромное значение при расследовании преступлений,
в процессе собирания, исследования и оценки доказательств, имеют как соблю-
дение всей сложной техники расследования, так и правильное применение мето-
дов исследования истины в уголовных делах.
Главными и наиболее общими требованиями, обусловливающими дости-
жение истины в уголовном деле, в отношении доказательственных фактов, по-
длежащих проверке и исследованию на суде, учение о доказательствах признает
следующие:
1) Все доказательственные факты, устанавливаемые при производстве рас-
следования, должны иметь характер достоверности. Поэтому все фактические
обстоятельства, которыми доказывается состав преступления в данном деле,
должны быть выяснены и проверены настолько, чтобы наличность йх суще-
ствования была очевидной, и достовернссть их не подлежала сомнению. Это'отно-
сится как к физическим фактам, т.-е. к действиям (или, -наоборот, бездействию),
событиям и последствиям, из которых слагается состав исследуемого социально-
опасного деяния, так и к фактам психологического характера, относящимся к лич-
ности совершителя преступления или других прикосновенных к делу лиц и опре-
деляющим степень вменения и ответственности обвиняемого, степень сознатель-
ности, правдивости, правильности внутренних восприятий и, вообще, психиче-
ского состояния тех или других лиц, показания которых выступают доказатель-
ствами в деле.
2) Отсюда вытекает и с этим первым требованием связано требование о
надлежащей полноте доказательств. Расследование должно охватить и осветить
все стороны данного исследуемого дела: все отдельные моменты преступного
деяния должны быть выяснены (время, место, обстановка преступного деяния,
цели и мотивы его совершения и т. и.); все вопросы, возникающие при расследова-
нии и имеющие непосредственное или косвенное отношение к исследуемому пре-
ступному деянию, должны получить те или другие точные ответы, в пределах
возможных достижений, которыми располагает аппарат расследования. Собран-
ные по делу доказательства должны иметь исчерпывающий характер.
3) Истинность доказательств, в смысле «чистоты» источника, откуда полу-
чены эти доказательства, является третьим требованием, касающимся значе-
— 4 —
ния доказательственных фактов в уголовном деле, что также связано с требо-
ванием достоверности доказательств. Всякие слухи, неизвестно откуда исходя-
щие, анонимные заявления, факты, передаваемые как сплетни или предполо-
жения,—не могут служить в деле доказательственными уликами, если они не
проверены или при проверке не подтвердились. Это требование обязывает рас-
следующий орган относиться осторожно ко всякого рода неясным, неточным,
имеющим подозрительный характер или прямо лживым и подложным сведениям
и источникам доказательств, и подвергать их в каждом отдельном случае серьез-
нейшей проверке, для установления их «чистоты» или истинности.
4) Наконец, всесторонность и об'ективность оценки доказательств является
также существенным требованием и предпосылкой успешного и правильного рас-
следования. Поэтому, при расследовании представляется недопустимым при-
нятие за улику добытого факта ни на основании произвольного предположения,
не подтверждаемого доказательствами, ни на основании одностороннего пред-
взятого предположения, которое, хотя и имеет под собой кое-какие видимые
основания в известной стадии расследования, но опровергается в процессе даль-
нейшего хода следствия. Чтобы приобрести значение доказательства, каждый
факт, допускающий альтернативное об’яснение, должен получить подтвер-
ждение в ту или другую сторону—другими фактами, имеющими характер
достоверности.
Только при соблюдении всех этих условий, а именно при полной досто-
верности собранных по делу доказательств, при условии полноты обследования
всех существенных обстоятельств дела, при не вызывающей сомнения в подлинно-
сти и чистоте источников доказательств и при всесторонней об ’ективнойих оценке—
расследование может дать суду надлежащий материал для правильного сужде-
ния по делу.
В соответствии с пред’явленными’основными требованиями к уголовным дока-
зательствам, теория и практика расследования уголовных дел дает нам и целый
ряд правил, относящихся к порядку п способам исследования доказательств,
которые будут нами'даны ниже при изложении отдельных казусов в очерках
этой книги.
Самое применение методов и приемов уголовного расследования, как мы
укажем далее, кроме того, требует некоторого искусства в пользовании ими.
Под искусством в области расследования преступлений мы понимаем
уменье, в отдельных наиболее сложных случаях, собрать и закрепить в актах
расследования наиболее полноценный материал по делу, использовав при этом
методы, приемы и научно-технические способы исследования, дать правильное
об’яснение отдельным неясным и загадочным моментам в деле, дать надлежащую
оценку обнаруженных фактических данных и наметить правильные начальные
пути, по которым расследование может безошибочно напасть на след совершителя
преступления.
К сожалению, до сих пор у нас на ряду с достижениями в области розыск-
ного и следственного дела имеется ряд упущений и дефектов, с некоторыми из
которых мы встретимся в последующем изложении. Мы поставили себе задачей
в настоящей книге дать некоторое углубление практической работе этих ра-
ботников и в виде опыта дать для них пособие, основанное на анализе отдельных
казусов уголовной советской практики последних лет.
Нередко одни преступления, которые в момент их обнаружения казались
просто об’яснимыми и по которым расследование в самом начале уже давало
как-будто полную картину совершившегося, в дальнейшем затемнялись целым
— 5 —
рядом случайных побочных обстоятельств и мелочей, которые мешали точному
выяснению и установлению основных моментов расследования.
С Другой стороны, преступления, совершители которых в момент обна-
ружения этих преступлений не были найдены и бесследно скрылись, оста-
вались сдрсем не раскрытыми, и дело представлялось «загадочным», или,
в лучшем случае, в процессе расследования, добывались более или менее веские,
а иногда и сомнительные «косвенные» улики против заподозренных лиц, на
основании которых эти лица и привлекались затем к следствию в качестве
обвиняемых.
Наблюдались в практике и случаи другого порядка. Одно какое-либо слож-
ное и запутанное дело о преступлении, которое казалось вначале загадочным,
быстро затем развертывалось и, благодаря усилиям агентов розыска и следствия,
получало всестороннее освещение, являя в конечном итоге вполне раскрытое
преступление, совершители которого были найдены и изобличены; и в резуль-
тате следствие давало полную и яркую картину преступления.
В подобных случаях сравнительно различные результаты расследований,
сравнительная успешность одних или неудача других, полнота обследования
или, наоборот, недостаточная разработка материалов дела, наконец, ошибки или
исключительные достижения в работе по расследованию—об’ясняются, с одной
стороны, различной подготовкой лиц, принимавших участие в расследовании,
их сравнительно различным опытом; с другой стороны, сложностью и трудно-
стью исследования дел, требующих приложения к данному индивидуальному
случаю правил научно-уголовной техники и установленных наукой и принятых
процессуальной практикой методов исследования и оценки доказательств.
Знание этих методов и навык в приложении их на практике—таков путь
к качественно-удовлетворительному следствию.
Навыки и опыт в искусстве расследования, получаемый в результате дли-
тельной разработки отдельных дел, возникающих каждое в своеобразной обста-
новке, все же дает возможность при изучении процесса расследования уже за-
конченных дел прибегнуть к ряду об’ективных более или менее достаточных,
технических приемов, обеспечивающих успешное расследование дела. Нельзя
утверждать, что расследование есть только одно искусство; техника знает и
здесь ряд приемов, которые более или менее обеспечивают от ошибок. Конеч-
ным идеалом является такое положение вещей, при котором следственная дея-
тельность органов по расследованию преступлений будет, по возможности, рас-
чищена от всяких ошибок. Это, конечно, идеал, но, тем не менее, нет никаких
оснований считать, что он является недостижимым.
Указывая, с однсй стороны, на важность и сложность работы по расследо-
ванию преступлений, отмечая в то же время нс всегда и не везде достаточно
успешную работу наших органов расследования, и учитывая, С другой стороны,
существующую потребность в практических пособиях и руководствах в этой
области, мы поставили себе задачей на основании изучения нескольких наиболее
характерных уже законченных уголовных дел из практики советского пролетар-
ского суда последних лет, сделать опыт примерного анализа оценки доказатель-
ственных улик в процессе расследования преступлений.
Так как наш труд не преследует задачи дать общее руководство по технике
расследования преступлений, а имеет казуальный характер и дает в очерках при-
мерный анализ установления доказательств по отдельным делам, в соответствии
с требованиями научно-уголовной и процессуальной техники и учения об уго-
ловных доказательствах, то естественно, что наш метод изложения материалов
6 —
отличается от плана и системы изложения учебников и руководств по тем же
вопросам.
В то время как в учебниках и руководствах по предметам уголовно-про-
цессуального права и по теории и технике расследования материал располагается
по предметной программе или в порядке изложения и об’яснения отдельных
процессуальных моментов с приведением в соответствующих главах для иллю-
страции абстрактных или конкретных примеров, мы в своей книге даем изло-
жение содержания целого ряда дел в форме отдельных очерков, при чем в ка-
ждом очерке излагаем последовательно важнейшие стадии в процессе расследо-
вания данного преступления и вместе с тем, подвергая критике методы соби-
рания, исследования и оценки доказательств по данному делу, отмечаем в одних
случаях ошибки, неправильные уклоны или процессуальные упущения, допу-
щенные, по нашему мнению, в стадии дознания или следствия, а в других слу-
чаях указываем положительные результаты и достижения в деле установления
доказательств, и попутно же в изложении даем обобщающие выводы, логически
вытекающие из сделанного нами разбора и оценки розыскных и следственных
действий, произведенных в целях установления доказательств по данному делу.
Из числа многих законченных дел, которые нами изучены и разобраны,
мы взяли наиболее типичные казусы, которые дают или примеры образцово
проведенного расследования в смысле быстрого, полного и всестороннего выяс-
нения всех фактических обстоятельств дела и полного установления доказатель-
ственных улик, или же такие примеры, где в процессе расследования были до-
пущены какие-либо характерные нарушения норм процессуального права,
или же уклонения от нормальных методов исследования истины и установления
и оценки улик.
Кроме того, в настоящее издание включены несколько очерков с ана-
лизом некоторых дел, имеющих особо актуальное значение в условиях обо-
стрения классовой борьбы.
Предлагая в указанном разрезе описание процессов расследования пре-
ступлений по отдельным уголовным делам, проходившим в практике советских
судов, и отмечая то, что было сделано органами розыска и следствия по этим
делам и то, что, по нашему мнению, могло и должно было бы быть сделано в пре-
делах использования всех возможностей, которые дает нам техника розыскного
и следственного процесса, мы и полагаем, что предлагаемая читателю книга мо-
жет в указанном отношении оказаться полезной в деле расследования престу-
плений для наших следователей и органов уголовного розыска, всегда имеющих
возможность столкнуться в своей практике со случаями, аналогичными с опи-
санными в наших очерках.
БЫСТРОТА II ПОЛНОТА ПЛАНОВОГО РАССЛЕДОВАНИЯ ПРЕСТУПЛЕ-
НИЙ. ДОСТИЖЕНИЯ В ПРАКТИКЕ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА.
(Дело об убийстве Ольги Чумаковой).
Выяснение событий, предшествовавших исчезновению Ольги Чумаковой,
определившее дальнейшее направление розысков.—Установление промежу-
точных моментов исследуемого события.—Из‘ятие из земли трупа неизвестной
убитой женщины и установление тождества личности трупа.—Корешки плац-
картных билетов, как уликовый материал, осветивший существенный момент
дела.—Значение повторного обыска у обвиняемого и его результаты.—Исчер-
пывающий характер установления доказательств в процессе дознания и розыска.
При расследовании загадочных дел об убийствах, где самое преступное
событие предполагается только вероятным и где в момент начала расследования
не имеется налицо об ’екта преступления (трупа), в задачу органов дознания и
розыска входит прежде всего обнаружение жертвы преступления, нахождение
трупа исчезнувшего лица.
В подобных случаях чрезвычайно трудно бывает найти исходную точку
и наметить правильный путь, по которому должны быть направлены розыски,
и не менее трудно бывает при этом собирать и закреплять об’ективные данные,
которые могут в дальнейшем служить доказательственными фактами по делу.
Быстрота темпа розыскных действий и вместе с .тем установление связи отдель-
ных эпизодов одного и того же исследуемого события в одну стройную цепь до-
казательств по намеченному плану, который указывается логикой фактов,—
обычно в таких случаях обеспечивают успешность расследования.
Так было в деле об убийстве гр. Ольги Чумаковой, раскрытие которого
являет образец достижений уголовно-розыскного расследования и притом та-
кого расследования, в котором быстрота работы розыскной инспектуры сочета-
лась с исчерпывающей полнотой собранных по делу доказательств, увязанных
общим планом, по которому естественно и логически правильно направлялось
расследование, в виду чего легко и в кратчайший срок было раскрыто весьма
сложное дело и были всесторонне освещены все моменты такого преступного со-
бытия, начальный и конечный акты которого раскинулись на далеком протя-
жении двух соседних губерний.
На одной из окраинных улиц г. Москвы в конце 1923 г. проживала гр.
Ольга Семеновна Чумакова, занимая совместно с другими жильцами небольшую
квартирку старого дома, заселенного, как и большинство домов этого района,
преимущественно рабочими, занятыми или работающими на окрестных фабри-
ках. В соседстве с ней, в другом доме, проживала ее мать, находившаяся на ижди-
вении другой дочери Ксении Сергеичевой, работавшей на лако-красочном заводе.
Сама Ольга Чумакова уже давно находилась без работы, зарегистрирована
б яла на бирже труда, как безработная, и жила на свои имевшиеся у нее кое-
какие сбережения. Около 10 лет назад Чумакова потеряла мужа и, оставшись
вдовой в возрасте около 30 лет, продолжала работать на одной из фабрик, где
познакомилась с демобилизованным рабочим, москательщиком по профессии,
Романом Григорьевичем Григорьевым. В 1918 году Чумакова сблизилась с Гри-
горьевым во время одной из поездок за продуктами и после того находилась
с ним в связи около 5 лет. Григорьев был женат и имел 5 человек детей. Скры-
— 8 —
вая свою связь от жены, Григорьев приходил на квартиру к Чумаковой, оста-
ваясь иногда у нее и ночевать.
Однако, в июле месяце 1923 года между Григорьевым и Чумаковой про-
изошла ссора, закончившаяся разрывом: Григорьев самовольно взял у портного,
живущего в одном доме с ним, костюм, заказанный Чумаковой из ее материи,
и присвоил этот костюм себе. Чумакова подала жалобу в народный суд, обвиняя
Григорьева в присвоении принадлежащего ей костюма. Так дело шло до зимы;
Григорьев у Чумаковой не бывал, и связь у них прекратилась. Между тем, на
7 декабря было назначено в нарсуде дело Чумаковой с Григорьевым. Накануне
этого дня Чумакова сообщила проживающим с ней в одной квартире гр. Юра-
совой и Ивановой, что она помирилась с Григорьевым, так как он ей «покорился»,
что суд с ним она прекращает. Об этом же она сказала и своей сестре и матери,
вместе с тем сообщив им неожиданную для них новость, что она уезжает с Гри-
горьевым на его родину, в Смоленскую губ., куда он зовет ее к своим родным,
где они построят себе свой дом, для чего она и берет с собой свои последние
сбережения и ценные вещи.
7 декабря Чумакова на суд не пошла, а 9 декабря, в воскресенье, она упа-
ковала в корзину свои пожитки, собрала ценные вещи, в том числе имевшиеся
у нее несколько золотых монет по 10 руб., 8 червонцев денег, часы с шейной
цепочкой, три золотых кольца с камнями и т. п. и уехала на извозчике на Вин-
давский вокзал.
Через некоторое время, однако, сестра и мать Чумаковой узнали, что Гри-
горьев находится в Москве и никуда не уезжал.
Так как в течение трех недель с от’езда Чумаковой никаких сведений о ме-
стопребывании ее родные получить не могли, то мать Чумаковой обратилась
3 января с заявлением в отделение милиции, прося произвести розыски ее исчез-
нувшей дочери. Опрошенный милицией Григорьев об’яснил, что он с июля ме-
сяца покончил всякие сношения с Кумаковой и с тех пор с ней не видался, и
сам он никуда в декабре не уезжал. Близкие соседи Григорьева подтвердили,
что Григорьев с 5 декабря никуда из дома не отлучался и не выезжал.
15 января сестра Чумаковой, Ксения Сергеичева, подала в Московский
уголовный розыск новое заявление, прося произвести следствие по делу об ис-
чезновении ее сестры, указав при этом, что хотя Григорьев и утверждает, что
он с июля месяца не встречался с ее сестрой, однако есть свидетели, которые
.могут удостоверить, что они видели Григорьева вместе с ее сестрой накануне
от’езда сестры.
В дальнейшем МУУР’у удалось установить<что Ольга Чумакова убита.
Прежде всего, как и следовало это сделать, опросами близких лиц, жив-
ших в соседстве в одной квартире с Ольгой Чумаковой, были подробно выяс-
нены все события последних дней, предшествовавшие отъезду Чумаковой, при этом
было установлено следующее.,
В начале декабря к Ольге Чумаковой приходил в течение нескольких дней,
почти ежедневно, племянник Григорьева, Степа, который оставался у Чума-
ковой до 11—12 час. ночи, играл в присутствии мальчиков, живущих в квартире
Чумаковсй, Кости и Миши Слуховых, на балалайке, принадлежащей одному
из этих мальчиков, звал «тетю Олю» к себе в деревню. Накануне дня, назначен-
ного в нарсуде для разбора дела Чумаковой и Григорьева, т.-е. 6 декабря, тот
же Степа (как оказалось, действительно, племянник Григорьева, Степан Нефе-
дов. Кудрявцев) вечером приходил в квартиру Чумаковой, вызвал ее из ком-
наты, после чего Чумакова ушла с ним в пивную, откуда вернулась в 7 час. ве-
— 9 —
чера и по возвращении рассказывала живущей в этой же квартире Анне Ива-
новой, что помирилась с Григорьевым. После того, уже 8 декабря, часов в 5 ве-
чера, сам Григорьев приходил вместе с Чумаковой в ее квартиру, но пробыли
они в квартире только минут 10, после чего вышли, а затем Чумакова, невиди-
мому, что-то забывшая взять, сейчас же вернулась и опять ушла.
Опрошенный агентом МУУР’а Григорьев продолжал утверждать, что он
с июля месяца порвал всякую связь с Чумаковой и с ней не встречался нигде,
если не считать случайных встреч на бирже труда, что ничего об от’езде Чу-
маковой он не знает, что же касается племянника его, Степана Кудрявцева, то,
действительно, последний приезжал к нему из деревни 2 декабря, в надежде
здесь найти какую-нибудь службу, но 7 декабря уехал из Москвы обратно в де-
ревню. Произведенным в квартире Григорьева 1 февраля обыском ничего подо-
зрительного обнаружено не было и никаких вещей, принадлежавших Чумако-
вой, найдено не было, а свидетели, знавшие близко обиход Григорьева, продол-
жали утверждать, что Григорьев в декабре никуда из Москвы не уезжал. То же
самое подтвердила и жена Григорьева.
Все указанные выше обстоятельства внушали основательное подозрение
против Григорьева, однако, никаких прямых улик против Григорьева в убий-
стве Чумаковой не было, да и самый факт возможного убийства Чумаковой ни-
чем не подтверждался: никаких сведений о нахождении в Москве трупа убитой
женщины, похожей по приметам на Чумакову, не было.
Представлялось вероятным, что Чумакова могла быть убита не в Москве,
а в пути, при чем в этом деле мог принять какое-то участие Степан Кудрявцев.
МУ У Р’ом был командирован агент уголовного розыска в Смоленскую губ,
на родину Григорьева, в дер. Поповцево, Ионинской вол., Вельского уезда,
куда уехал приезжавший в Москву в начале декабря племянник Григорьева
Степан Кудрявцев. Произведенным там дознанием и в частности опросами Сте-
пана Кудрявцева и отца последнего; Нефеда Кудрявцева, 8 февраля 1924 года
удалось лишь установить, что Степан в конце ноября поссорился со своим отцом
и уехал без его ведома в Москву, а когда отец его, предполагая, что сын нахо-
дится в Москве, написал Григорьеву письмо, чтобы он присылал сына домой,
то Степан и вернулся домой, приехав в деревню около 8 декабря. Сам Степан
Кудрявцев об’яснил при этом, что в бытность его в Москве он, действительно,
был у Чумаковой раза три, что познакомился он с ней в этот же приезд в Мо-
скву совершенно случайно на рынке. Обыск, произведенный у Кудрявцевых,
никаких результатов не дал.
Внезапное исчезновение Ольги Чумаковой 9 декабря 1923 года из Москвы
оставалось, таким образом, загадкой. Предположение, что Чумакова могла быть
убита на пути из Москвы при участии Григорьева и Кудрявцева, представля-
лось. однако, весьма вероятным. С одной стороны, не возникало сомнения в том,
что Чумакова выехала из дома с намерением ехать с Григорьевым к нему на
родину, куда за два дня у^хал Кудрявцев, и что Григорьев и Кудрявцев виделись
последние дни перед от’ездом с Чумаковой. С другой стороны, представлялись
чрезвычайно подозрительными объяснения Григорьева, отрицавшего почему-то
свидание с Чумаковой накануне от’езда, ее, и об’яснение Кудрявцева о необычно
странном знакомстве с Чумаковой на рынке и посещениях ее перед от’ездом из
Москвы.
Однако, при отсутствии в деле других улик, при отрицательных резуль-
татах обысков, произведенных у заподозренных лиц, и, наконец, при полном
отсутствии сведений о смерти Чумаковой, которая бесследно исчезла, не могло
— 10 —
быть и речи о привлечении в качестве обвиняемых в убийстве Чумаковой—Гри-
горьева и Кудрявцева. Перед уголовным розыском стояла трудная задача обсле-
довать путь, по которому могла направляться по железной дороге Чумакова,
выяснить, с кем она могла ехать, и не выезжал ли, действительно, с ней из Мо-
сквы Григорьев, который мог вскоре и вернуться обратно. В этом направлении
и были в дальнейшем произведены розыски агентом МУУР’а, командированным
из Москвы на родину Григорьева.
В деревню Поповцево, Бельского уезда, Смоленской губ., путь из Москвы
лежит по Московско-Белорусско-Балтийской жел. дор. от Виндавского вокзала
до ст. Нелидово, а далее до деревни Поповцево по грунтовой дороге около 30 верст.
После безуспешных розысков в деревне Поновцеве агент МУУР’а путем
расспросов на ст. Нелидово попытался выяснить, какие лица 10 декабря, т.-е. на
другой день выезда Чумаковой из Москвы, прибыли с Московским поездом на эту
станцию и где обычно приезжие, направляющиеся дальше отсюда на лошадях,
останавливаются для отдыха. Оказалось, что на ст. Нелидово имеется дом для
проезжающих, нечто в роде гостиницы, который содержит вдова крестьянина
Вера Михайловна Чумарова со своей матерью. Из расспросов Чумаровой 9 фев-
раля удалось узнать, что 10 декабря в 7 час. утра пришли к ней двое проезжих—
мужчина и женщина, которые остановились у ней напиться чаю и заняли комнату
в верхнем помещении ее в’езжего дома, а так как к Чумаровой обращались извоз-
чики с предложением отвезти пассажиров, то она спросила приехавшую жен-
щину, не нужен ли им извозчик, на что женщина ответила, что за ними приедет
на лошади племянник их, и, действительно, часов в 10 утра за этими проезжими
приехал молодой человек, лет 17, который спросил, здесь ли остановились мо-
сквичи—«дядя Роман», на что она, Чумарова, ответила, что какие-то приезжие
находятся наверху, куда и направился этот молодой человек, а вскоре затем
мужчина и женщина с этим молодым человеком и уехали. Подробное описание
внешности приезжих, со слов Чумаровой, совпадало с приметами Чумаковой и
Григорьева. Мать Чумаровой, старушка, об’яснила, что она также видела этих
проезжих, когда они выходили все вместе с молодым человеком, приехавшим
за ними на лошади, и садились в сани, при чем она обратила внимание, что люди
эти хорошо одеты, а лошадь, па которой они уезжали, сероватой масти или ча-
лая, была худая.
По пред’явлении агентом розыска серо-чалой лошади Кудрявцева из дер.
Поповцева, мать Чумаровой категорически опознала ее за ту самую лошадь,
на которой уезжали приезжие москвичи со станции Нелидово, вместе с тем обе
Чумаровы признали в пред’явленном им в тот же день Степане Кудрявцеве того
молодого человека—«племянника», который приезжал 10 декабря за приезжими—
мужчиной и женщиной.
Удачные розыски, направленные по правильному и точно намеченному
пути,—сразу приблизили расследование к конечному пункту: труп убитой Чу-
маковой после этого можно было ожидать найти только по дороге от ст. Нели-
дово на пути к Поповцеву.
Еще за день до опроса Чумаровых агентом уголовного розыска по прибы-
тии на ст. Нелидово собирались сведения, не было ли обнаружено в районе приле-
гающих к станции местностей в декабре месяце трупа женщины, при чем были
получены сведения, что в 7 верстах от станции Нелидово, в Цоткинской во-
лости, в стороне от дороги, близ дачи Резникова, около 10—15 декабря был
найден труп неопознанной никем женщины с разрубленным черепом, который
И был похоронен.
— 11 —
Представителем МУУР’а немедленно телеграммой было затребовано из
Бельского уездного уголрозыска дознание по делу о найденном трупе неизвестной
женщины.
Актами этого дознания устанавливалось, что 12 декабря проезжавшими
из дер. Лспешихи к ст. Нелидово двумя крестьянами в лесу, в стороне от дороги,
в 3-4 саженях от нее, за канавой был найден труп убитой неизвестной женщины.
Лицевая часть головы трупа, как видно из акта, осмотра трупа, совершенно от-
сутствовала, невидимому, была отрублена топором, так что опознать личность
трупа было нельзя; черепная кость раздроблена на мелкие куски. Верхнее платье
и головной убор на трупе отсутствовали; сверх же нижнего белья на трупе ока-
залась одетой ситцевая белая черными точечками кофта, на шее серебряный кре-
стик с цепочкой. Около трупа найдены женская приколка, искусственная челюсть
с 14 зубами, одна сережка и женская гребенка. На шее в области гортани была
обнаружена зияющая поперечная рана.
Вызванной из Москвы сестре Чумаковой Ксении Сергеичевой агентом ро-
зыска был предъявлен изъятый из земли труп этой неизвестной женщины, при
чем Сергеичева определенно опознала в этом трупе свою сестру Ольгу Чумакову,
а в вещественных доказательствах, найденных на трупе и при нем, признала ве-
щи, принадлежавшие ее сестре.
В дополнение к этим, достаточно веским прямым уликам, изобличающим
Григорьева й Кудрявцева в убийстве Чумаковой, агентом розыска были, кроме
того, добыты новые.
По возвращении в Москву с полученными результатами вполне раскрытого
дела агентом МУУР ’а была наведена травка по вопросу о порядке выдачи плацкарт
лицам, едущим по железным дорогам, при чем было установлено, что плацкарты
выдаются пассажирам без представления ими личных документов, но с обяза-
тельным опросом их фамилий, при чем билетным кассиром при выдаче билетов
на скорые поезда фамилии записываются как на плацкарте, так и на корешке.
После этого при осмотре 14 февраля в архиве отдела сборов правления М.-Б.-Б.
жел. дороги агентом были обнаружены и приобщены к делу два корешка от плац-
карт от 9 декабря на поезд № 7, ваг. № 2, на которых на обороте были каран-
дашом помечены фамилии: на одном «Чумакова», на другом «Григорьев».
Эти доказательства, собранные в процессе расследования в пределах г. Мо-
сквы и Смоленской губ. в течение времени менее месяца путем целого ряда бы-
стрых поверочных следственных действий, произведенных агентом МУУР’а,
были вполне достаточны для привлечения Григорьева и Кудрявцева в качестве
обвиняемых.
Наконец, 15 февраля агентами МУУР’а был произведен у Григорьева новый
обыск, при котором в погребе под бочкой с капустой в земле было найдено спря-
танными 47 штук золотых монет по 10 руб. и дамские золотые часики.
По об’яснеиию жены Григорьева деньги золотом были нажиты лично ею еще
в мирное время и спрятаны ею в погребе после ареста мужа по настоящему делу;
точцо также ей принадлежат и золотые часы. По пред’явлении ясе золотых ча-
сов Ксении Сергеичевой, последняя признала их принадлежащими покойной
сестре ее Ольге Чумаковой.
В дальнейшем, задержанные органами МУУР’а обвиняемые Григорьев и
Кудрявцев были вновь допрошены и дали новые об’яснения, при чем Григорьев
отрицал свое участие в убийстве Чумаковой, утверждая, что хотя он, действи-
тельно, поехал с Чумаковой к себе на родину, где хотел поселиться с ней, но при
выезде со ст. Нелидово па лошади, на которой за ними приехал племянник Сте-
— 12 —
пан Кудрявцев, он, Григорьев, был совершенно пьян и заснул, а когда очнулся,
то увидал себя лежащим в снегу на дороге у моста, недалеко от ст. Нелидово,
после чего встал/ вернулся на станцию, и уехал обратно в Москву, думая, что
ему изменила Чумакова и уехала с племянником. Кудрявцев же при новом
допросе подтверждал свои прежние об’яснения, отрицая свое участие в убий-
стве, говоря, что он даже и не приезжал на ст. Нелидово за дядей и Чумаковой.
И только позднее, уже на предварительном следствии, Кудрявцев дал новое
показание, об’яснив, что когда они выехали со ст. Нелидово, то дядя его был
пьян и заснул, и когда они проехали верст семь, то ему внезапно пришла мысль
убить Чумакову за то, что она разрушила семейную жизнь дяди; в это время
они ехали лесом; боясь, что дядя помешает ему убить Чумакову, он, Кудряв-
цев, вывалил дядю из саней, после чего ударил топором 3 раза по голове Чума-
кову и, заметив в это время ехавших по дороге людей, выбросил вещи Чумаковой
из саней, а сам вернулся домой.
Таковы в общих чертах последовательные этапы произведенного агентом
МУУР’а расследования дела об убийстве Чумаковой, окончившегося полным
раскрытием этого хитро задуманного корыстного убийства.
Освещенное со всех сторон, в процессе дознания, это дело со стороны
следователя, к которому поступили материалы расследования, потребовало лишь
дальнейшего оформления дела и производства, в порядке 109 ст- Угол.-проц,
код., отдельных следственных действий; пред’явления обвинения обвиняемым,
допроса их и составления обвинительного заключения. При этом, была привле-
чена и жена Григорьева по обвинению в укрывательстве убийства по 16 и
142 ст. Уг. код.
Смоленским губ. судом—Григорьев и Кудрявцев были приговорены к ли-
шению свободы со строгой изоляцией—первый сроком на 10 лет, второй на
8 лет; жена Григорьева была признана по суду оправданной.
Мы остановились на этом деле, как на весьма характерном показатель-
ном примере образцово проведенного расследования.
С технической стороны, с точки зрения выполнения необходимых прие-
мов собирания и установления доказательств лицом, произтодившим рассле-
дование, это дело представляет образцовый пример планомерного расследования,
в котором все внимание было направлено на установление отдельных моментов
исследования, которые могли иметь естественную связь между собой, и превра-
тить, только предположения, возникшие в начальный момент расследования,—
в событие, безусловно достоверное. Полное обследование событий предшество-
вавших исчезновению Ольги Чумаковой в Москве, определило план расследо-
вания и направление, в котором нужно производить дальнейший розыск.
Поездка в Смоленскую губернию наметила район, в пределах которого только
и могли быть найдены концы преступного события. Установление факта проезда
через ст. Нелидово 10 декабря москвичей, похожих по приметам на потер-
певшую и подозреваемых,—указа о место, где нужно искать труп исчезнув-
шей Чумако.ой. П ед’явление приметной лошади Сг пана Кудря: цева и его
самого свид.тельницзм Чумзровым закрепляло до то верную с: язь между ис-
следуемыми событиями и давало ряд но'ых неопровержимых доказательств,
подтверждающих гозникшее подозрение. Нахождение трупа и установление
тождества личности убитой с Личностью Чумаковой привело расследование к
конечному моменту, связавшему все отдельные эпизоды исследуемого события—
опять-таки в единую цепь достоверных фактов. Нужно было далее установить
— 13 —
промежуточный момент пребывания в пути Чумаковой из Москвы до ст.
Нелидово и установить, кто же сопровождал ее до ст. Нелидово,—и инспек-
тором розыска находятся в железнодорожном архиве именные плацкарты
ехавшей из Москвы Чумаковой и ее спутника—Григорьева. В результате цепь
достоверных доказательственных улик тесно смыкается вокруг изобличенных
подозреваемых, а новый обыск у Григорьева подкрепляет всю совокупность
доказательств, давая новую улику и отрезав всякую возможность для обви-
няемых отрицать факты, бесспорно установленные дознанием. Здесь, в по:
рядке дознания и розыска не было произведено ничего лишнего, не было
допущено никакого промедления, а в процессе собирания и установления до-
казательств неумолимая уголовная логика шла рука об руку с простейшей тех-
никой выяснения и закрепления существеннейших моментов дела, дававших
полноценный материал для установления достоверных, истинных фактов и для
всесторонней оценки собранных доказательств. В следственной обработке добы-
тых материалов расследования здесь уже почти не было надобности; вся техника
раскрытия преступления простейшими методами, имеющимися в распоряжении
розыскного аппарата, нашла в этом деле полное и достойное подражания отра
жение.
ОЦЕНКА ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ПРИ НЕПОЛНОТЕ ОБСЛЕДОВАНИЯ ФАК-
ТИЧЕСКОЙ СТОРОНЫ ПРЕСТУПНОГО СОБЫТИЯ. УБИЙСТВО ИЛИ СА-
МОУБИЙСТВО.
(Дело о смерти Марии Розановой).
Необходимость принятия мер к своевременному закреплению внешней обста-
новки преступления и следов, которые грозят с течением времени исчезнуть.—
Существенный дефект дознания по делу Розановой: непринятие мер к выясне-
нию вопроса о том, где и у кого находилась потерпевшая перед смертью по-
следние 36 часов (в небольшом селении).—Серьезные упущения, допущенные
при наружной осмотре трупа и производстве судебно-медицинского вскрытия.—
Установление доказательств, относящихся к выяснению об’ективной стороны
и суб’ективного момента исследуемого события.—Значение технически правиль-
ного фиксирования результатов исследования.—Методы фиксирования данных
осмотра (протокол, глазомерная с’емка, фотографирование).—Несогласован-
ность экспертиз по одному и тому же вопросу, как результат неполноты дефект-
ного расследования.
Если предыдущий очерк показывает нам пример планового расследованпя,
сумевшего с самого начального момента полно и всесторонне охватить все мо-
менты исследуемого события и конкретные методы и пути к разрешению стояв-
шей перед расследованием задачи, то в настоящем очерке мы хотим указать при-
мер такого расследования, при котором с самого начала был доиущен ряд таких
дефектов, которые помешали закрепить в достоверных актах обстановку пре-
ступления и вместе с тем выяснить существеннейшие моменты дела, и которые
в конечном результате крайне затруднили раскрытие истины и возможность по-
лучения твердых и вполне ясных выводов по делу.
В данном случае в значительной степени эти недочеты, как это будет видно
из дальнейшего изложения, явились последствием,- во-первых, отсутствия строго
обдуманного плана, по которому должно было итти расследование и, во-вторых,
чрезвычайно поучительной в методологическом отношении переоценки кажу-
щейся простоты исследуемого события, допущенной при расследовании.
Вместе с этим в процессе начального расследования, когда закрепление
первичных доказательств имеет особенно важное значение, мы здесь сталки-
ваемся с нередко наблюдаемыми упущениями как при производстве наружного
осмотра трупа и осмотре места преступления, так и при производстве судебно-
медицинского вскрытия,—и притом такими упущениями, которые относятся
как к существу актов, так и к полноте фиксирования всего того, что этими актами
устанавливалось.
Та несогласованность экспертиз, которая имела место в данном деле, с одной
стороны, подчеркивает те требования, которые должны предъявляться экспер-
тизе при разрешении спорных вопросов о причинах смерти (отравление или само-
отравление), а с другой—указывает на то громадное значение, которое имеет для
правильных выводов экспертизы качество начальных актов расследования в смы-
сле их полноты, достоверности и всесторонности.
Из обширных материалов данного судебно-следственного юзуса мы оста-
навливаемся здесь на важнейших этапах дознания и следствия и на сюжете пс< л -
дуемого события лишь постольку, поскольку это, по нашему мнению, безусловно
необходимо для наглядного выявления указанных выше пробелов расследова-
ния и тех положительных выводов, которые вытекают из анализа актов дозна-
— 15 —
ния и следствия и имеют значение для установления и оценки доказательств не
только для данного дела, но и для всякого сложного аналогичного случая.
В пятницу 5 июня 1925 г. в с. Грузинах Новгородской губ. в местности,
известной здесь под названием Провиантской Горки, на расстоянии 50 шагов
от квартиры капельмейстера N полка Цвингеля, женою последнего замечен был
труп неизвестной женщины.
Дознание быстро справилось с задачей по выяснению личности покойной.
Ею оказалась Мария Розанова, недавно окончившая акушерский техникум в Нов-
городе и 1 июня получившая назначение в Грузинскую больницу акушеркой.
Дознание далее выяснило, что, приехав в Грузины утром 2 июня, Розанова
остановилась у сестры милосердия Терентьевой. Вечером пришла к подруге своей
Лялиной на Батановку, здесь осталась ночевать, а на другой день (3 июня) ушла
на службу, а около 6 часов вечера зашла к Терентьевой, взяла из своих вещей
какой-то пакетик или письмо и ушла, сказав, что скоро придет, но не пришла.
5 июня утром Розанова была найдена мертвой около дома Цвингеля, проживав-
шего на Провиантской Горке.
Где же была Розанова с бчасов 3 июня по утро 5 июня?
Этого первоначальное дознание не установило. Более того, материалы дела
показывают, что и определенных мер к выяснению данного вопроса ни дозна-
нием, ни следствием во-время предпринято не было.
Во-время они, весьма вероятно, дали бы какие-либо результаты. Ведь «село
Грузины настолько мало, что каждый знает, что другой делает, а тем более новый
человек». А покойная именно была совершенно новым человеком в Грузинах.
Но ни в день обнаружения трупа, ни в ближайшие дни и даже недели ши-
рокого опроса граждан, на предмет выяснения возможной встречи кого-либо из
них с Розановой в районе небольшого села (в среду вечером или в четверг), про-
изведено не было.
И 35—36 часов между моментом, когда последний раз Розанову видели
живой, и моментом обнаружения ее трупа на Провиантской Горке так и остались
неразгаданными.
Позднейшие попытки найти ключ к загадке, естественно, уже не могли дать
тех результатов, какие можно в таких случаях ожидать только при условии свое-
временно принятых мер.
Наружный осмотр трупа был произведен милиционером и врачом Грузин-
ской больницы без промедления, в 9 часов 20 мин. утра 5 июня. По протоколу
осмотра труп находился на открытом месте полянки, в 50 саж. от дома, в котором
жила семья Цвингель. Труп лежал на правом боку, грудью и животом прилегая
к земле; правая щека находилась па вытянутой правой руке, пальцы которой
полусогнуты, ладонь направлена к земле. Левая рука, касаясь тела, согнута
под острым углом, с согнутыми пальцами, ладонью вниз. Левая нога совершенно
вытянута, а правая согнута под тупым углом. Покойная была одета в черный
поношенный суконный жакет, черную поношенную юбку, лифчик, кофточку,
рубашку, панталоны и чулки. Около сажени от трупа, за его спиной, лежал туфель
с французским каблуком с правой ноги. Второго туфля нигде не найдено. В1—I1/*
арш. от головы лежала гребенка. В ушах серьги с красными камнями. Верхняя
одежда помята, запачкана песком; нижняя часть юбки запачкана коровьим калом,
кучи которого находились в расстоянии 1 четверти от трупа. «Нижние части
одежды мокрые. Правый чулок мокрый, а левый сухой. Панталоны запачканы
кровью, имеющей «бледный оттенок». Окоченение трупа полное. Правая часть лица
— 16 —
посиневшая, правая «прилегающая» часть тела «красносинюшная». Нижняя губа
припухлая и красная. Кончик языка стиснут зубами. Изо рта сочится кровянистая
жидкость. Никаких признаков насилия не обнаружено.
Производившие осмотр в конце протокола пишут: «причину смерти устано-
вить таким поверхностным осмотром не представляется возможным».
Осмотр действительно произведен в достаточной мере поверхностно. Одним
из существеннейших пробелов его является отсутствие точного описания состоя-
ния одежды. '
Накануне обнаружения трупа, в четверг, до глубокой ночи, лил с неболь-
шими перерывами большой дождь. Спрашивается, в каком состоянии находилась
одежда покойной? Была ли она мокрая или сухая?
В протоколе осмотра на данный вопрос, к сожалению, членораздельного
ответа мы не находим.
«Нижние части одежды были мокрые?» Ну, а верхние?
Пробелы протокола осмотра впоследствии пришлось восполнять свидетель-
скими показаниями. Показания их, естественно, не могли восстановить картины
с той точностью, как это было возможно бы сделать путем осмотра. В то время
как по показанию одних свидетелей (священника Никольского,супругов Цвингель),
одежда на покойной была мокрая, по показанию других, наоборот, одежда была
настолько сухая, что исключала предположение о возможности продолжитель-
ного пребывания Розановой до смерти под дождем.
Производивший осмотр милиционер Клименко впоследствии на допросе
показал:
«Вея одежда ее в верхней части была сырая, но не мокрая. За день до обнару-
жения трупа весь день и ночь шел сильный дождь. Так что внешнее состояние
платья Розановой ясно указывало, что труп этот мог пробыть здесь всего лишь
несколько часов».
Некоторые свидетели впоследствии указывали, что в волосах покойной
были какие-то листья. В протоколе осмотра о листьях ничего не сказано. Про-
токол же осмотра местности вовсе составлен не был.
Каковы же условия местности? Дают ли они вероятность предположения
(или, наоборот, исключают предположение) о том, что труп, если бы находился
в месте своего обнаружения продолжительное время, мог оставаться никем не
замеченным?
Подробный местный осмотр только и мог ответить на этот вопрос.
Но, как это ни странно, вопрос первоначально остался без всякой серьезной
проработки и лишь впоследствии из крайне поверхностно составленного протокола
осмотра выяснилось, что труп лежал на открытой поляне, что с крыльца дома
Цвингеля его Можно было, при некотором внимании, заметить; можно ли было
заметить 'его, проходя от дома к мережам, из протокола опять-таки не понять.
Вместо подробного местного осмотра в деле имеется весьма примитивный рисунок
местности.
Как раз недалеко от места обнаружения трупа, как указывалось, находится
пруд. На берегу его находились принадлежащие различным гражданам лодки,
частью под замком, частью на привязи. Лодочники опрошены тогда же не были
(это сделано позднее). Дамсс находившаяся вблизи лодка осмотрена не была. По
крайней мере в материалах первоначального дознания и следствия никаких следов
подобных изысканий нет.
Между тем, милиционер, который перевозил труп в покойницкую больницы,
да и сам милиционер Клименко (производивший дознание) впоследствии, надо-
— 17 —
просе у ст. следователя показали, что у них складывалось убеждение, что труп
привезли на лодке.
* *
*
Вскрытие произведено в полдень 7 июня, т.-е. более, чем через 18 часов после
обнаружения трупа, при чем специальный судебно-медицинский эксперт, обслужи-
вавший Новгородский уезд, приглашен не был.
Результаты вскрытия в протоколе описаны дословно так:
«Внутренний осмотр: По удалении кожных головных покровов и по
вскрытии коробки черепа был вынут мозг покойной и на таковом ока-
залось: видимых изменений не имеется, кровоизлияний не обнаружено,
но заметно наполнение вен кровью. В легких и сердце ничего ненормаль-
ного не обнаружено. По вскрытии брюшной полости на желудке серозная,
оболочка насыщена кровью, а также вокруг привратника и желчного
пузыря наблюдается излияние желчи. При насильственном открытии рта
язык оказался немного высунутым и слегка прикушенным, слизистая
оболочка рта бледна и цела. При выворачивании нижней губы заметны
кровоподтеки как на губе изнутри, так и на вене. По вскрытии пищевода
заметно в нижней его части кровоизлияние (гиперемия слизистой оболоч-
ки). При осмотре половых органов обнаружено, что девственная плева не
цела,свнутреннейстороны наблюдаетсядвустороннееперерождение яичника.
Матка значительно уплотнена и гиперемирована. Следов изнасилования
не имеется. Для определения содержимого желудок был из’ят».
Легко понять, в какой степени неудовлетворительно подобное вскрытие.
Сердце, желудок, кишечник не вскрывались. О печени, почках и других органах,
на которые приходится обращать сугубое внимание во всех случаях, когда возни-
кает предположение о возможности отравления, в протоколе ни слова.
Выражение протокола «девственная плева не цела» не дает необходимого
для принятия или, наоборот, для отрицания предположения о возможности изна-
силования, нет представления ни о форме девственной плевы и имевшихся на
ней разрывах, ни о числе их, ни о степени свежести.
Далее, что за характер имели «припухлость и кровоподтеки нижней губы
и десны»?
Для химического анализа был взят желудок. И только. В протоколе забыли
упомянуть о том, в каком растворе и какой концентрации консервировали желудок
и внутренности трупа, что употреблено в качестве дезинфицирующей жидкости.
Результаты столь поверхностного вскрытия не замедлили сказаться. Вместо
•того, чтобы пролить свет на причину смерти Розановой, первое вскрытие внесло
в дело во-истину невообразимую путаницу. Как указывалось, для химического
исследования был направлен только желудок; при химическом анализе в нем ока-
залось такое ничтожное количество сулемы, что возникло серьезнейшее.сомненис
в том, не внесена ли сулема случайно мытыми в сулеме перчатками или какими-
нибудь предметами.
Прокурорский надзор вынужден был предложить произвести эксгумацию,
т.-е. вырытиетрупа из могилы и вторичное его вскрытие, которое и было произведено
губернским судебно-медицинским экспертом 9 июля, т.-е. более, чем через месяц
со дня обнаружения трупа на Провиантской Горке.
В летнее время не только лишний день, но и лишний час кладет на труп
неизгладимый отпечаток, затемняющий истину.
Протокол вторичного вскрытия констатирует сильнейшую степень раз-
ложения трупа.
Если первый анализ показал ничтожные следы ртути, то второй, наоборот,
обнаружил ртути до 2 граммов, т.-е. в таком большом количестве, которое, при
Искусство расследования преступлений 2
— 18 —
отсутствии к тому же заметных изменений в полости рта и кишек, по мнению
губернских экспертов, доказывало случайное попадание сулемы при первом вскрытии,
вследствие неопытности производившего вскрытие врача. Таким образом, исклю-
чалась возможность как отравления, так и самоотравления! Следствию пришлось
усиленно заняться распутыванием того узла, который получился в силу не-
достатков первого вскрытия. t !
Какая жидкость оыла употреблена в качестве дезинфицирующей при вскры-
тии? Не была ли это сулема? В чем был консервирован труп? Производившие первое
вскрытие врач и следователь отрицали употреоление сулемы в качестве дезинфи-
цирующей жидкости, и как могла попасть сулема в брюшную полость об яснить
затруднялись. Сестра милосердия Терентьева на допросе в декабре показала:
«После вскрытия мы руки мыли сулемой, принесенной из больницы сиделкой
Чулкиной. Сулемы был целый таз. Куда делась сулема потом—не знаю».
Что в тазу была сулема подтвердил и милиционер Клименко. Впоследствии'
Тереньева изменила свое показание, говоря, что вода или сулема была в тазу,
она не знает, что таз принесла дежурная в тот день сиделка Чулкина. Чулкина
(допрошена -27 февраля 1926 г.) показала, что она подала воду в кувши-
не, что же находилось в тазу—не знает.
Таким образом, вопрос о сумме так и остается под большим сомнением.
В итоге губернская экспертиза дала следующее заключение: «Сомневаясь
в возможности отравления Розановой сулемой, не может отрицать, на основании
вышеприведенных данных, причину смерти и от шока, после удара кулаком в под-
бородок (прйпухание и кровоподтек нижней губы), зажатия рта (зажатый между
зубами конец языка) и изнасилования (кровь на белье и острые края разрывов
девственной плевы)».
В обоснование своего заключения губернский судебно-медицинский эксперт
обращает внимание и на следующие подробности осмотра: 1) кровоизлияние и при-
пухлость нижней губы вряд ли может говорить за ушиб от падения тела. Такие
ушибы получаются на выступающих частях лица, как нос, скула, надбровные
области; 2) острые края двух разрывов девственной плевы свидетельствуют о
недавнем происхождении их; 3) измятость и запачканность в песок верхнего платья
при лежании тела на поляне может говорить за пребывание Розановой в другом
месте, имеющем песок; 4) мокрый чулок правой ноги с находящейся здесь же туф-
лей и сухой чулок с левой ноги, с потерянной и ненайденной туфлей, свидетель-
ствуют, что покойная была принесена, а не'пришла сама, потерявши в дорог’е
левый туфель; 5) полное сохранение прически покойной трудно вяжется с пред-
ставлением об отравлении сулемой, когда, согласно клинической картине, должно
было бы произойти нарушение порядка не только в прическе, но и в завязках
и застежках платья; 6) значительное количество сулемы, найденное во внутрен-
ностях Розановой при большом количестве жидкостей в полостях, дают основание
думать за случайное попадание сулемы при вскрытии.
С другой стороны, загадочное исчезновение в течение 36 часов, нахождение
трупа вдали от квартиры, припухание и кровоподтек на нижней губе и десне,
зажатый между зубами и прикушенный язык, недавность разрывов девственной
плевы, измятость платья при сохранении прически, кровь на белье, сухость левого
чулка при потерянной туфле могут говорить за насилие, предшествовавшее
смерти.
J) Второе вскрытие констатировало, что разрывы были с острыми краями.
— 19 —
«Еще перед вскрытием трупа—заявляет следователь В-в при допросе,—
начальник милиции мне сообщил, что в числе вещей Розановой найден дневник,
из коего видно, что Розанова намеревалась покончить жизнь самоубийством,
а, в частности, отравиться сулемой». В дневнике имеются характерные записи
«Читаю роман Арцыбашеца,—пишет Розанова,—и вот там пережи-
вания некоей Нины. Как они похожи на мои. Такая же увлекающаяся,
страстная натура, веселая, но струсившая в р шитгльный момент. В
конце-концов она все же отдалась, и вот мне кажется, что и меня ждет
такая же участь».
В дневнике неоднократно упоминается о выпивках, в которых принимала
участие Розанова.
В дневнике от 13 февраля Розанова пишет:
«В последнее время мучат какие-то кошмары. Хочу умереть. Много
бы кажется дала за то, чтобы умереть естественной смертью, но, к сожале-
нию, ничем меня не пробрать. Кроме насморка, ни одна болезнь не при-
стает. Так страшно иногда и подумать о самоубийстве. Мне кажется,
что я почти должна это сделать. Думаю и о способе его. Револьвер, к
сожалению, никак не могу достать. Был как-то Т. с ним, да... убрал под
замок. Подожду еще удооного случая, в крайности на дежурстве в доме
«Матери и ребенка» стащу сулемы. Только вот мучиться долго от нее.
Так, ведь, пожалуй, это и хорошо. Может быть, мне простит бог за мои
муки. Я бы давно застрелилась, да проклятая робость мешает. Да и мама
беспокоит. Что же ей останется в жизни? Почему же собственно я не хочу
жить. Я хочу быть красивой, богатой, умной, любимой тем, кого я люблю.
Вот это жизнь. Я же неумна и некрасива и не богата, а что главнее всего—
нелюбима. Вот это так ужасно сознавать...».
Все это, естественно, порождало предположение самоубийства.
Если, к тому же, иметь в виду показание подруг покойней о том, что у Ро-
зановой находился пакет с кристалликами сулемы, которого, Затем, в числе вещей
не оказалось, что она 3 июня, Зайдя к Терентьеьой, заорала «не то письмо, не то
пакетик», то мы и получим оо’яснение тех пробелов первоначального расследова-
ния, о которых уже было упомянуто выше. Ясно, версия о самоубийстве была
принята с самого начала, как нечто почти установленное, очевидное.
Создался такой об'ективно-предвзятый подход, когда истина дана, а не
задана, когда от вывода идут к доказательствам и фактам, а не наоборот. Отсюда
недостаточное внимание в выполнении элементарных требований техники рассле-
дования.
А элементарнейшие требования уголовной техники не были соблюдены не
только в отношении первого вскрытия (внесшего такую путаницу в дело), пои
в отношении вещественных доказательств. На покойной была рубашка с кровяными
пятнами. Рубашка исчезла, а по словам одного из свидетелей, она была разор-
вана на куски и ею омывали труп. На вопрос: что сделать с бельем покойной,
следователь советует таковое сжечь. Следы крови'были и на панталонах покойной.
Но и панталоны к вещественным доказательствам приобщены не были, и только
потом из частных рук попали на экспертизу.
Показания лиц, близко знавших Розанову, однако, в значительной мере
колеблют и эту опору, единодушно сходясь на оценке Розановой, как человека
жизнерадостного, далекого от серьезней мысли о самоубийстве.
♦ *
*
Что известно о последних днях Розановой? Розановой всего 21 год. Она
только-что закончила акушерский техникум. Только-что пережила волнение
2*
— 20 —
зачетов. Наконец, наступает пора самостоятельной жизни. Об этой самостоятель-
ности она давно мечтала, как мечтала о любви, красоте и богатстве.
Ее письмо сестре, написанное в разгаре зачетов, отражает эту жажду само-
стоятельности, страстное нетерпение.
«Вот весна. Ведь, эта весна принесет нам свободу от занятий, уж
так надоело отсутствие самостоятельности. Скорее хочу...»
В доме К. в ночь на 29 мая собралась прощальная вечеринка.
Один из участников и организаторов вечеринки И—в серьезно увлекался
Розановой. Она нравилась ему, как и многим другим, своей развитостью, жизне-
радостностью, смелостью, недюжинностью. Ради нее он забывал жену и детей.
Вечеринка вызвала целую бурю сплетен и ненависти против Розановой со
стороны жен К. и И—ва. Одна из них даже приходила на квартиру Розановой
и ругала ее площадной бранью. Жена И—ва устроила бурную сцену не только
мужу, но К—ву.
Между прочим, была произнесена угроза о том, что с Розановой еще «пого-
ворят» в Грузинах. Все эти инциденты послужить стимулом к самоубийству
не могли. Вот что показывает по этому поводу К—в, хорошо знавший Розанову;
«Я далек от мысли, что те сплетни, слухи и обвинения, которые ей
пришлось выслушать и переносить, могли бы сыграть решающее действие
в отношении побуждения на самоубийство. По-моему, здесь хорошо обстав-
ленное убийство».
Через пару дней она направляется в Грузины на должность. Направляется
по собственному желанию. Грузины для нее отнюдь не место вынужденной ссылки.
Ее времяпрепровождение в Грузинах до среды 6 часов вечера нами уже было опи-
сано выше. Ей здесь пришлось пережить волнения, так как сначала ее, было, •
не хотели принять на службу (почему—не выяснено!). Но со службой де-
ло вскоре уладилось.
Таким образом, до этого момента мы в следственных материалах не
находим указания на какое-лиоо эстраординарное событие, которое могло тол-
кнуть Розанову на самоубийство.
Если такое событие в действительности имело место, то оно, очевидно, про-
изошло на протяжении того тридцатишестичасового промежутка, который отделяет
момент, когда Розанова в последний раз заходила к Терентьевой, до момента обна-
ружения ее трупа на Провиантской Горке.
К сожалению, этим промежутком первоначальное расследование, как мы
видели, интересовалось мало.
Что взяла из своих вещей Розанова, зайдя в последний раз к Терентьевой;
взяла ли она пакетик с сулемой, или, быть может, пересланное с нею письмо на
имя оставшегося невыясненным ардесата в Грузинах? Куда Направилась она,
где была в ночь со среды на четверг, весь четверг (когда лил проливной дождь),
в ночь с четверга на пятницу? Каким образом очутилась она на Провиантской Горке,
у дома совершенно неизвестных ей людей? Каким образом она могла попасть
туда, не будучи замеченной часовыми у складов? На все эти вопросы следствие
ответа не дало.
♦
По делу имеется утвержденное Ученым медицинским советом от 19 февраля
1926 г. заключение профессора Минакова. Заключение гласит, что Розанова умерла
от самоотравления. Данное заключение и послужило основанием к прекращению
дальнейшего производства по делу.
— 21 —
Экспертиза профессора Минакова представляет собой блестящий образец
глубокого и четкого анализа всех добытых при расследовании данных. И, тем не
менее, несмотря на свою глубину, несмотря на мобилизацию и соединение в одно
стройное логическое целое всего того, что в деле хотя бы отдаленным образом
говорило за самоотравление, рассеять описанных выше загадочных моментов
и этой, несомненно блестящей экспертизе, по нашему мнению, не удалось.
Основные моменты заключения профессора Минакова сводятся к следующему.
Как уже было указано, результаты первого вскрытия, при химическом анализе
показали крайне ничтожное количество яда, которое не могло служить причиной
смерти.
Профессор Минаков оспаривает правильность заключения химической
экспертизы о количестве обнаруженного яда, и, вместе с тем, дает ценные мето-
дологические указания для.аналогичных случаев.
«Эксперт открыл яд в очень небольшом количестве, потому, вероятно,
что не исследовал той жидкости, в которой находился желудок. Кроме того,
необходимо иметь в виду, что при отравлении сулемой более или менее
значительная часть ее выбрасывается наружу, вследствие повторной
рвоты. Всосавшийся же яд обнаруживается при химическом анализе в
наибольшем количестве обычно в почках, печени, селезенке^ в желудке
же его может оказаться сравнительно небольшое количество. Следова-
тельно, нахождение в настоящем случае малого количества яда в желудке
может быть также об’яснено и бывшей у Розановой рвотой».
Второе вскрытие, как известно, наоборот, показало чрезмерно большое
количество ртути в трупе. Но, по мнению профессора Минакова:
«более или менее точное определение количества ртути во всем тру-
пе, на основании данных анализа, невозможно. Специальное исследование
показало, что при отравлении ртутью количество ее'в разных органах
тела бывает далеко не одинаково. Мнение эксперта, что во всем организме
содержалось «примерно около 2 грамм сулемы», является необоснованным».
Профессор Минаков отвергает случ. йное попадание сулемы, в виду показания
врача, производившего вскрытие, о том, что сулема в качестве дезинфицирующей
жидкости употреблена не была.
Но чем об’яснить то, что при исследовании трупа Розановой губернским
экспертом Георгиевским не обнаруженотех патолого-анатомических изменений, ка-
кие характерны для отравления сулемой. Профессор Минаков указывает, что
изменения эти образуются лишь при подостром отравлении, при остром же, когда
с момента принятия яда до наступления смерти проходит несколько часов, а не
дней, в кишках и во рту изъязвлений не бывает.
В скобках заметим, что если яд был принят за несколько часов до обнаруже-
ния трупа, тем непонятнее становится вопрос о том, где пробыла 1% сутокРозанова.
Тоже обстоятельство, что в слизистой оболочке кишек, при вторичном вскры-
тии трупа, никаких особенностей не обнаружено, может быть всецело об’яснено
сильной степенью разложения трупа и «не доказывает, что никаких особенностей
в слизистой оболочке в действительности не существовало перед смертью Роза-
новой» (Здесь со всей остротой чувствуются пробелы первого вскрытия!).
По мнению проф. Минакова, нельзя быть уверенным в том, что упомянутые
(в протоколе первого вскрытия) кровоподтеки были и на самом деле прижизненные
кровоподтеки, а не трупная имбибиция, дающая часто повод к диагностическим
ошибкам. Но если даже кровоподтеки и действительно существовали, то, ведь,
нельзя доказать, что они произошли именно от удара кулаком в подбородок, а не
от удара областью рта о какой-либо твердый предмет при падении покойной в бо-
лезненном состоянии, вследствие отравления. А прикушение языка наблюдается
при разных видах как насильственной, так и естественной смерти.
— 22 —
Но не говорит ли об изнасиловании состояние девственной плевы, как его
• обнаружил при эксгумации трупа врач Георгиевский? Проф. Минаков считает
невероятным, чтобы при исследовании гнилой плевы можно было детально рас-
смотреть не только ее форму и разрывы, но и даже определить,были ли грая разрыва
острые или неострые (тем самым, значит, вновь подчеркивается неудовлетворитель-
ность первого вскрытия, когда все эти детали могли быть установлены с точностью).
Считая, что данные дневника дают достаточное основание сомневаться в нор-
мальности душевной деятельности Розановсй, проф. Минаков еще подчеркивает то
обстоятельство, что перед смертью у Розановой были менструации, во время которых
у многих девтшек резко меняется настроение и бывают припадки сильней тоски.
Проф. Минаков полагает, что Розанова умерла именно там, где был обнару-
жен ее труп, на это указывает и та поза, в которой труп был обнаружен.
«Едва ли можно допустить, чтобы принесенный откуда-либо и бро-
шейный на землю труп принял такую позу во всех деталях».
То обстоятельство, что один чулок был мокрый, а другей сухсй, по мнению
проф. Минакова, чрезвычайно рискованно признать решаюшим в вопросе, было
ли произведено над Розановсй цасилие и отчего последовала ее смерть. Чулок
на левой ноге мог подсохнуть на ветре и солнце, отчего случайно правый мог
быть более защищен. Левый туфель Розанова могла потерять. Но возможны резные
предположения, и ни одному из них нельзя отдать предпочтения, за неимением
в деле неоспоримых данных.
По мнению проф. А. И. Крюкова, также дававшего заключение по делу:
«Неприятность по службе могла быть той каплей, которая привела
к исполнению давно задуманной мысли о самоубийстве. Можно предполо-
жить, что покойная, взяв из своего чемодана порошок сулемы, колебалась
некоторое время (в ночь на 4-ое и день 4 июня), находясь в парке, ва-
тем, приняв огромную дозу сулемы, инстинктивно направилась через болото
к жилью, где могла потерять вторую туфлю и, ослабев от отравления, не
дошла до дома Цвингеля, легла в ложбинке, где найдена мертвой. Смерть
Розановой, вероятно, произошла вечером 4 июня, судя по мацерации
рук (показание Прасковьи Цвингель) и резкому трупному окоченению».
Главный судебно-медицинский эксперт Лейбович также, как и проф. Ми-
наков, склоняется считать в данном случае наличие самоубийства. Но относительно
того, где находилась гр. Розанова 36 часов и как попала на чужое ей место, по
мнению Лейбовича, можно высказать только предположение... Легче предполо-
жить, что покойная умерла в каком-нибудь доме- и после смерти принесена на место,
где ее нашли, при чем посторонняя рука привела прическу и платье в надлежа-
щий вид. Местонахождение туфли указывает с вероятностью, что она принесена
(или пришла) не со стороны болота, а с противоположной стороны.
Нельзя, наконец (замечает эксперт), отрицать и возможности того, что под
влиянием мучений Розанова сама откуда-то направилась к пруду с целью утоп-
ления и по дороге умерла.
*
Таким образом, опыт расследования смерти Розановой с достаточной вы-
пуклостью и рельефностью подтверждает следующие основные выводы:
1) Анализ данного казтеа подтверждает необходимость для следователя
отрешиться от всякой предвзятости, необходимость строжайшей проверки воз-
никшего предположения, как бы правдоподобным оно ни казалось на первый
взгляд. Собирание доказательств должно итти не только в направлении, совпа-
дающем с предположением следователя, но попутно и с неменьшей тщательностью
должны быть собираемы все наиболее существенные факты и материалы, идущие
— 23 —
вразрез с возникшими у следователя предположениями. В данном случае, напри-
мер, как мы видели, с самого начала расследования предположение о самоубий-
стве казалось наиболее вероятным. Но если бы при расследовании был соблюден
только-что упомянутый нами метод, то, без всякого сомнения, мы не стояли бы
перед фактом таких крупнейших пробелов, какие нам пришлось отметить.
2) При производстве наружного осмотра трупа должно пользоваться науч-
ными указаниями, которые дает судебная медицина . Где это возможно (а в данном
случае это было возможно) необходимо, чтобы при осмотре всегда находился
судебно-медицинский эксперт. Когда с осмотром тела соединяется идентификация
(т.-е. определение тождественности), необходимо определение возраста, пола, роста
и телосложения трупа. Для распознавания убийства от самоубийства, необходимо
осмотру придать особо тщательный и возможно исчерпывающий характер,
обращая внимание на род, характер и положение ран. на следы крови, на поло-
жение трупа, на так называемые раны самозащиты-» (являющиеся в результате
попыток к оказанию сопротивления), на состояние одежды, обуви ит. д.\ от вни-
мания осматривающего не должна ускользнуть ни одна хотя бы самая мелкая
особенность и деталь, могущие служить нитью к выяснению дела.
3) В особенности важно соблюдать все предписываемые судебной медициной
правила и предосторожности при вскрытии трупа, на предмет распознавания отра-
вления и самоотравления. В данном случае, например, для химического анализа
был отослан только желудок, между тем, как для этого в подобных случаях экс-
пертами должно быть отделено, кроме желудка с его содержимым, еще около
метра топких кишек, наиболее претерпевших изменение, с их содержимым, одна
почка и вся моча из мочевого пузыря и треть печени с желчным пузырем. Совер-
шенно недопустимо употребление таких приемов вскрытия, которые создают
серьезную опасность внесения яда в процессе самого вскрытия.
4) Как при осмотре, так и при допросе недостаточно выявить все существен-
ное для дела: не менее необходимо умело зафиксировать выявленное путем соста-
вления протокола (что всегда обязательно), а в случаях, аналогичных данному,путем
фотографической с'емки. Только при таких условиях знакомящийся впоследствии
с результатами осмотра сможет составить о них точное и ясное представление.
В данном случае мы видели как резко протокол осмотра трупа противоречит
требованиям точности, определенности и необходимой полноты. В протоколе
осмотра местности, где был обнаружен труп, мы не находим сколько-нибудь до-
статочного освошення таких моментов, освещение которых является минималь-
ной прогггммой всякого протокола осмотра, как-то: а) места обнаружения трупа;
б) путей, по которым покойная могла. или сама притти или быть принесенной;
в) места, где были обнаружены другие следы преступления; г) специфические
особенности осмотра и места.
Имеющийся в деле план местности совершенно неудовлетворителен и дока-
зывает кпайиюю желательность того, чтобы всякий, производящий дознание и след-
ствие, усвоил технику так называемой «глазомерной с’емки».х)
*) Научиться производить такие с'емки особого труда не представляет, по-
скольку они пе требуют каких-либо специальных знаний и производятся при
помощи куска твердого картона с прикрепленным листом чистой бумаги
(планшет), карандаша, трехгранной линейки, на 2 гранях которой нанесены
метрические деления и небольшого компаса, который в крайнем случае
можно заменить часами.
ТРИ ЗАДАЧИ В ПРОЦЕССЕ РАССЛЕДОВАНИЯ ДЕЛА ОБ УБИЙСТВЕ.
ОБНАРУЖЕНИЕ ЛИЧНОСТИ ПОТЕРПЕВШЕЙ ПО ЧАСТЯМ ТРУПА,
НАХОЖДЕНИЕ УБИЙЦ И ВЫЯСНЕНИЕ МОТИВОВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ.
(Дело Бандейкиной и Шер шов ой).
Методы установления личности убитой по частям трупа (идентификация).—
Концентрация розыскных действий, производимых в различных районах.—
Сочетание гласного расследования с агентурной разработкой.—Противоречия
в показаниях свидетелей и подозреваемых и оценка этих противоречий при
анализе доказательственных улик.—Психология свидетельских показаний.—
Четкость и полнота расследования мотивов преступления.
В этом деле мы остановимся лишь на некоторых отдельных моментах,
представляющих, на наш взгляд, выдающийся интерес с точки зрения техники
расследования. Во-первых, здесь перед нами пример искусного,быстрого и точного
установления по обнаруженным в различных районах частям трупа личности
жертвы; во-вторых, безусловного внимания заслуживает та, почти исчерпываю-
щая, полнота, продуманность и всесторонность собирания об’ективных доказа-
тельств, которая, в связи с проявленной при этом сообразительностью и инициати-
вой, привела к блестящему результату, в смысле раскрытия личности убийц.
Наконец, выдающаяся четкость предварительного следствия, с выявлением
и освещением психологии и мотивов преступления, представляет дополнительный
рельефный штрих, завершающий общую картину умело проведенного следствия.
♦ . *
Начинаются довольно обширные материалы настоящего дела с весьма
крупного упущения со стороны младшего милиционера 9 отделения Московской
милиции. Стоя 23 марта 1924 г. на посту у Никитских ворот, в 8 лас. вечера, он
узнает, что на Малой Бронной улице подкинут ребенок. Придя по указанию со-
общившего о происшествии мальчика к парадному под’езду д.№ 2 на Малой Брон-
ной, милиционер на ступеньках лестницы видит сверток, обернутый клеенкой,
а в нем часть человеческого трупа. Вместо того, чтобы немедленно же через район-
ное отделение милиции вызвать следователя, или хотя бы представителя МУУР,
для производства подробного осмотра места обнаружения частей трупа и до при-
бытия их принять меры к сохранению обстановки, милиционер «поспешил» (по
его собственному выражению при допросе) доставить находку в 9 отделение ми-
лиции.
О происшествии сообщено было ст. следователю Московского губсуда, ко-
торый в тот же день, при участии судебно-медицинского врача, произвел осмотр
найденных частей трупа, при чем оказалось, что они представляют собой ниж-
нюю часть туловища от трупа женского пола, но без нижних конечностей, удален-
ных в тазобедерном суставе.
Того же 23 марта 1924 г., ио несколькими часами раныпе (в третьем часу
пополудни) в другом районе (в районе 14 отделения милиции) по Кабанихину
переулку у двери дворницкой сторожки обнаружена была верхняя часть туловища
до живота, без головы и рук, также от трупа женского пола,
25 —
По вскрытии этих частей трупа было установлено, что обе части принадлежат
одному и тому же трупу женщины сравнительно молодого возраста, при чем иссле-
дование наружных половых органов дало основание заключить о том, что покой-
ная при жизни предавалась половым излишествам. Причину смерти, за отсутствием
многих частей и особенно головы, определить не представлялось возможным;
в отношении же орудия, которым было произведено разделение трупа на части,
судебно-медицинский эксперт дал заключение, что таковым мог являться мясной
или кухонный нож, при чем самое разделение было произведено сильной и ловкой
рукой, привыкшей к этому делу.
Были также приняты энергичные, но безрезультатные меры к обнаружению
недостающих частей трупа; по распоряжению ст. следователя' для этой цели даже
производилось обследование дна пруда на Коммунистической улице в двух имев-
шихся во льду прорубях, на промежуточном между ними расстоянии в 5 саженей.
Как крупный дефект дознания, при допросах лиц, имевших отношение к
обнаруживанию трупа, необходимо отметить такие записи в протоколе: «мне
прочитано показание моей жены Марии Степановой, которое я полностью подтвер-
ждаю».
Разумеется, оглашение показаний уже допрошенных свидетелей пред сви-
детелями, еще недопрошенными, чрезвычайно рискованный, с точки зрения рас-
следования, и недопустимый, с точки зрения процессуальных требований, прием.
Но, в данном случае, впрочем, он никаких ни положительных, ни отрицательных
последствий не имел.
Никаких заявлений об исчезновении лица женского пола ниоткуда не по-
ступало, и расследование стояло перед трудной задачей по выяснению личности
убитой.
И задача эта была выполнена удачно. 28 марта 1924 г. МУУР обращается
в десять отделений милиции г. Москвы с предложением:
«Собрать точные справки, не замечено ли где-либо в гостиницах,
меблированных комнатах, постоялых дворах, ночлежных домах и т. п.
местах и частных квартирах, где могли проживать или регулярно по-
являться женщины, занимающиеся тайной проституцией, исчезновения
или длительного отсутствия кого-либо из указанных женщин, в возрасте
от 20—25 л.».
Здесь обращает на себя внимание то, что угрозыск уже намечает, хотя еще
достаточно широкий, но все же определенный круг лиц, как об’ект дальнейших
изысканий. На основании данных судебно-медицинского вскрытия о том,-что по-
койная при жизни предавалась половым излишествам, МУУР делает предпо-
ложение, что убитая при жизни занималась проституцией-, как указано будет
ниже, МУУР здесь вплотную подошел к разгадке.
Вместе с тем, непосредственные розыски по делу продолжал инспектор
МУУР. Была пущена в ход агентурная разработка, усиленно собирались све-
дена о жильцах домов, расположенных по соседству с теми, в которых обна-
ружены были части трупа. Таким путем 30 марта 1924 г. удалось получить
сведения о том, что из кв. № 2, д. № 2/7 по Трехпрудному пер. в районе 15 отделения
милиции 22 марта внезапно выбыла неизвестно куда проживающая там гр-ка, до сих
пор на означенную квартиру не вернувшаяся. При полном отсутствии аналогичных
сведений из прочих районов, а также при отсутствии заявлений об исчезновении,
упомянутые сведения, понятно, приобретали огромное значение для дела. Дей-
ствительно, при пред’явлении жильцам этой квартиры—супругам Бандейкиным
— 26 —
и Крыловой предметов, которыми были обернуты части трупа, а именно: столовой
клеенки, сорочки, панталон и салфетки с меткой «О. Б.», последние заявили, что
все эти вещи принадлежат Пелагее Николаевне Лебедевой, 22-х лет от роду, жив-
шей в одной комнате с Бандейкиными, при чем Лебедева, уезжая из дому 22 марта
в 6 часов вечера неизвестно куда, домой не возвращалась и 26 марта была выписана
по домовой книге. В отношении упомянутой столовой клеенки опрошенные ого-
ворились, что Лебедева лишь пользовалась совместно с Бандейкиными тем столом,
который был покрыт этой клеенкой,—самая же клеенка являлась собственностью
Бандейкиных.
—Таким образом, одна часть задачи была решена; на решение ее потребовался
всего недельный срок,—срок, весьма незначительный, если принять во внимание
очерченную выше значительную трудность задачи.
Анализируя методы, при помощи которых удалось в данном случае достиг-
нуть столь положительных результатов, можно сделать следующие выводы:
1) Указанному способствовало прежде всего тщательное и своевременное
выяснение подробностей обнаружения частей трупа.
2) Большое значение здесь имело заключение медицинской экспертизы, не
только установившее с несомненностью, что обнаруженные части трупа составляют
части одного и того же трупа женщины, но и давшее ценное указание о ее возрасте
и обратившее внимание на следы полового излишества.
3) Выводы МУУР’а о концентрации розысков преимущественно среди про-
ституток можно рассматривать, как талантливую догадку, основанную в то же
время на логически-правильной оценке результатов медицинской экспертизы.
4) Решающую роль сыграло умелое сочетание расследования и агентурной
разработки и надлежащее руководство последней, в смысле направления ее в
сторону широкого и охватывающего несколько смежных районов собирания
сведений, вытекавших из правильной оценки создавшейся по делу ситуации, в
результате чего и удалось установить личность убитой.
♦ «
*
Один этап следственного пути был благополучно пройден, но впереди еще
не менее трудная задача—раскрыть убийцу и его возможных соучастников. Ка-
кими же приемами, спрашивается, удалось и эту задачу безошибочно решить
в 3 дня?
Расследование начало с обстоятельных допросов тех людей, с которыми
проживала покойная Лебедева, на предмет выяснения как образа жизни ее и взаи-
моотношений, так и всех более или менее существенных обстоятельств, пред-
шествовавших смерти ее.
Первая была подвергнута допросу, как жившая в последнее время в одной
комнате с Лебедевой, гр-ка Анна Бандейкина. Согласно показания Бандейкиной,
квартира, в которой они проживают, была снята и отремонтирована Лебедевой
в прошлом году. Лебедева нуждалась, будучи безработной, и нередко из-за без-
денежья обедала у кого-либо из своих жильцов. Своему сожителю Фирсову она
передавала в тюрьму пищу; одновременно ее навещал некий Сергей Байков. В
субботу 22 Mil рта Лебедева отнесла передачу в тюрьму, возвратившись домой в
3 часа дня. Затем она около 6 часов вечера ушла из дому, одев на себя пальто
Бандейкиной, так как собственного зимнего пальто не имела, и с тех пор более не
возвращалась. Когда спустя 4 дня, 26 марта, к ним зашел Сергей Байков, то он
нисколько не удивился исчезновению Лебедевой и просил их не заявлять об этом
— 27 —
в милицию, убеждая, что взятое Лебедевой пальто Бандейкиной не пропадет, и
Лебедева его пришлет. Действительно, на следующий же день, т.-е. 27марта, в их
квартиру пришел какой-то мальчик, вручивший сверток с просьбой передать
его «Вале», т.-е. Шершовой. Когда развернули сверток, то в нем оказалось пальто
Бандейкиной, а в кармане последнего записка, писанная Лебедевой, следующего
содержания: «Валентина, не ждите меня, я уезжаю, прощайте, Поля». Таким
образом, показание, Бандейкиной бросило серьезное подозрение на гр. Байкова.
• При наличии таких указаний, ничего необычного, конечно, не представляют
собой да.у^ейшие шаги дознания, предпринятые'в направлении проверки основа-
тельности возникшей подозрения против Байкова. Что здесь можно и должно
отметить в качестве выдающегося момента,—это исчерпывающая полнота, с ко-
торой упомянутая поверка была осуществлена.
Нелишне, кстати, здесь отметить и один технический, хотя и мелкий, но
досадный пробел, с которым приходится встречаться весьма часто. Расследование,
допустим, как это мы имеем в данном случае, стремится установить точно, где,
у кого, когда, в какие часы, по какому поводу бывал в течение значительного и
исчисляемого несколькими днями периода времени подозреваемый. Допрашивается
, подозреваемый, допрашиваются свидетели, иногда в изрядном числе. Показания
их разбросаны и перемежаются с другими актами расследования. Между тем потом
все эти показания нужно сопоставить и сделать соответствующие выводы. В целях
ясности и четкости выводов и подведения наглядных итогов следовало бы в подоб-
ных случаях эти итопгизображать графически в виде сводки или выборки из пока-
заний обвиняемого и свидетелей на отдельном листе. Это значительно бы облег-
чило последующую ориентировку как суда и прокуратуры, так и самого следо-
вателя, при сопоставлении различных касающихся алиби показаний, в которых
нужные по данному вопросу сведения часто тонут в море других, к нему никакого
отношения не имеющих.
В данном случае проверка об’яснений Байкова ослабила возникшее против
него подозрение. Обыск результатов не дал, и свидетели подтвердили об’яснения
Байкова относительно времяпрепровождения в последние дни.
Сам Байков показал, что знает Лебедеву с 1918 года, вскоре же после знаком-
ства он вступил с ней в половую связь, но последнее время будучи уже женатым,
бывал у нее лишь как у хорошей знакомой; узнав от подруги Лебедевой о пропаже
последней, он действительно заходил к ней в квартиру, но никакого разговора
о пальто с Бандейкиной там не вел и ничего по поводу того, что оно было затем
принесено мальчиком,—не знает.
Конечно, можно было взять под сомнение правильность и точность пока-
заний свидетелей из числа близких товарищей Байкова; оставались некоторые
провалы времени, относительно которых имелись лишь голословные заверения са-
мого Байкова. Личность же его внушала известные подозрения.
Искусство расследования в данном случае проявилось в том, что оно не стало
на чрезвычайно опасный и скользкий путь предвзятости и односторонности, и одно-
временно с проверкой возникшего подозрения против Байкова и вообще версии
об убийстве Лебедевой вне ее квартиры, занялось проверкой и другой гипотезы,
не совершено ли убийство Лебедевой в самой квартире. Расследование поставило
перед собой вопрос: когда и кто последний раз видел Лебедеву живую в доме,
где она жила, когда и при каких обстоятельствах и по чьему заявлению произ-
ведена выписка ее из домовой книги. Не теряя времейи, 31 марта, в то самое время,
когда так напряженно производилась поверка возникших подозрений против
Байкова, допрашивается и управляющий домом гр-н Ворошив, из показаний
28 —
которого выясняется, что об исчезновении Лебедевой ему было заявлено Бандей-
киной и Шершовой 25 марта и вечером того же дня ему. и была последними пред ’яв-
лена находящаяся в деле записка Лебедевой.
Если мы вспомним, что, по показанию Бандейкиной, записка эта, якобы,
выпала из кармана ее пальто, принесенного мальчиком, лишь 27 марта, т.-е. на
2 дня позже пред'явления ими записки Ворошину, то легко будет понять, какую
громадную, можно сказать, решающую улику удалось добыть угрозыску благодаря
всестороннему и инициативному характеру произведенного расследования.
Но точна ли дата, названная свидетелем? Нет ли тут тех непроизвольных
ошибок, которые немало и неизбежно встречаются в свидетельских показаниях
в виду ограниченности памяти, способности воспроизведения и т. д. Необходимо
было проверить точность этой даты, необходимо было уделить серьезное внимание
происхождению записки. И это было сделано путем сличения записки с записной
книжкой, найденной в комнате Лебедевой. Оказалось, что она вырвана из этой
книжки, на что ясно указывали и об ’ем, разрыв листов и их окраска.
Метод расследования здесь поучителен и еще в одном отношении. Как мы
видели, на фоне в общем правдоподобного, на первый взгляд, показания Б: ндей-
киной имелось одно звено слабое, один момент, вызывавший сомнение—это исто-
рия с принесением записки. Вот в это слабое звено расследование п «ударило»,
и оно, действительно, порвалось при проверке, а вместе с ним вскрылась и вся
завеса. Ясно, что этот метод имеет не одно лишь специфическое значение в обста-
новке данного казуса. Он имеет и должен иметь более широкое применение. Он
коренится в необходимости критического отношения к показаниям допрашиваемых
лиц и в необходимости тщательной проверки того, что в этих показаниях сомнитель-
ного и в то же время имеет существенное значение для дела. Такая поверка часто
проливает яркий свет на дело.
И, действительно, под давлением улик, сначала Шершова, а затем и Бандей-
кина сознались в убийстве Лебедевой.
Убийство, по об’яснению Шершовой и Бандейкиной на Дознании, произошло
при следующих обстоятельствах.
• «...В 1922 году Лебедева нашла себе комнату в д. № 15, по Б. Са-
довой ул., и попросила Шершову переехать к ней, так как опасалась,
что ее уплотнят. Там же жил с ними сожитель Лебедевой—Фирсов, вскоре
арестованный. После того их из этой квартиры выселили вследствие того,
что Лебедева занималась проституцией. Лебедева подыскала квартиру
в Трехпрудном пер. Сильно потратившись на ремонт тацовой и задол-
жавшись, она сдала одну комнату в наем Крыловой, а затем Бандейкиным.
При этом Лебедева продолжала заниматься проституцией, но домой к себе
мужчин не водила. Шершова ходила стирать белье и занималась стиркой
на дому. На почве крайней нервности и вспыльчивости Лебедевой у нее
происходили с ней частые скандалы, во время одного из которых Лебедева
поклялась, что убьет Шершову. Последняя ссора произошла 22 марта,
около 7 часов вечера, и началась из-за того, что Лебедева, возвратив-
шись из тюрьмы после свидания с мужем, начала упрекать Шершову за
то, что она не приготовила ей обеда. Выведенная из терпения Шершова,
по ее показанию, в порыве злости и гнева схватила топор и обухом его
ударила по голове Лебедеву, которая, вскрикнув «ох», припала головой
к кровати коленями на полу, в волосах ее показалась кровь. В этот
момент в комнату вошла Нюра Бандейкина, которой Шершова сказала,
что, кажется, убила Лебедеву и тотчас стала укладывать последнюю на
кровать, накрыв затем пальто, так как в квартиру вошла баба с дровами.
В это же время в комнату заглянула свидетельница Бродкина, попро-
сившая папиросу, но Шершова ответила ей: «тише», желая этим дать
понять, что Лебедева будто бы спит. Как только баба с дровами ушла,
Шершова освободила корзину и уложила в нее Лебедеву. Увидев кро- ‘
— 29 —
вяное пятно на наволочке, она перевернула подушку, а зашедшей снова
в комнату Бродкиной сказала, что Лебедева ушла. Далее она стала думать,
что ей теперь делать, и при этом вспомнила рассказ сына бывших своих
хозяев, у которых она служила бонной, студента-медика, о том, что кости
скелета с целью очистить их от мяса вывариваются в растворе каустиче-
ской соды. Тогда она приготовила все, необходимое для стирки, и,
дождавшись, пока все в квартире улеглись спать, вынула тело Лебедевой
из корзины и начала разрезать его на части по суставным соединениям.
Поставив бак на железную переносную печку, она растворила в нем
каустическую соду и начала вываривать части трупа Лебедевой, варила
до тех пор, пока не подогнулась ножка накалившейся печки. Улегшись
спать, она спала долго, до 12 часов следующего дня, т.-е. воскресенья,
23 марта, а когда встала, то у нее уже не хватило духа продолжать то,
что она делала ночью. Поэтому она позвала Бандейкину и предложила
ей или отнести на улицу сверток с частями трупа и выбросить его в раз-
рушенный дом, или оставаться в комнате, пока сделает это она, Шер-
шова. Сначала Бандейкина,* растерявшись, отказывалась, говоря, что
боится, но потом, подчинившись ее настойчивым требованиям, понесла
сверток из квартиры. Однако, поручение она выполнила плохо, сбросив
сверток на дворе у дворницкой, и недовольная Шершова сказала ей, что
теперь она ее «засыпала», так как «уж лучше отнесла бы сверток прямо
в уголовный розыск». Также неумело выполнила Бандейкина поручение
отнести второй сверток, не исполнив приказания Шершовой принести
клеенку обратно, выбросив из нее части трупа. Что касается возвращения
пальто с запиской Лебедевой, то это было искусственно подстроено самой
Шершовой с целью создать улики против Байкова и тем спасти себя.
Записка была старой, написанной Лебедевой когда-то перед от’ездом в де-
ревню, а пальто было ею же, Шершовой, унесено из дому и прислано
обратно в квартиру с нанятым для этого на улице за 2 руб. мальчиком,
которому она велела сказать, что пальто прислано «Вале», т.-е. Шершо-
вой, молодым человеком».
Добытые при дальнейшем дознании дополнительные об’ективные данные
не оставляли сомнения в том, что в убийстве действительно участвовали Шершова
и Бандейкина. Так была решена вторая • задача—раскрытие личностей убийц.
Но в данном деле предстояло еще решить и третью оказавшуюся притом еще
более трудной задачу, а именно, выяснить истинные мотивы преступления. Что
побудило Шершову и Бандейкину на кровавое дело? Несмотря на сознание, вопрос
представлялся чрезвычайно туманным. Действительно ли убийство произошло
в разгаре ссоры или драки, или оно было хладнокровно детально продумано
заранее и, в последнем случае, в силу каких побуждений.
Задача по выяснению мотивов преступления выпала главным образом на долю
предварительного следствия^ поскольку первые две задачи были блестяще разре-
шены уже в стадии дознания, производившегося, попутно заметим, под непосред-
ственным руководством ст. следователя, что Также является одной из положитель-
ных и заслуживающих подражания особенностей данного расследования.
По части выявления виновников преступления предварительному следствию
также удалось выяснить несколько дополнительных деталей, на которых мы здесь
при всей характерности их останавливаться не можем. Но, главное, что обращает
на себя внимание при анализе предварительного следствия—это четкость и тон-
кость его построения в смысле выявления мотивов преступления.
G одной стороны, ничего лишнего, ненужного, загромождающего в ясных
и отточенных протоколах допросов свидетелей. »
С другой—не упускается ни малейшей детали, которая могла бы пролить свет
на истинные мотивы преступления.
— 30 —
Следователь устанавливает, например, такой факт, что еще до убийства
Бандсйкина как-то говорила своему мужу, что Шершова непременно убьет Лебе-
деву.
Допрашивая 12-летнюю Веру Воронову, следователь искусно выясняет ряд
деталей в день убийства, и, между прочим, то, что драк вообще никаких ни в этот
день, ни раньше в квартире не бывало.
Следователь интересуется мнением мужа Бандейкиной, что могло побудить
Шершову на убийство, а жену на соучастие в нем; свидетель полагает, что Лебедева
могла знать что-либо компрометирующее Шершову, а жена была зла на Лебедеву
за обман с комнатой.
Байков совершенно не представляет себе, какая могла быть в данном случае
цель убийства. Свидетель не замечал у Лебедевой значительных денег и ценностей.
Но следователь все же интересуется, просит свидетеля подробно перечислить те
ценные вещи, которые он замечал. Таким путем удается вскрыть, что кое-какие
из вещей Лебедевой после убийства исчезли и сбывались убийцами. И так далее.
Следователь затем проявляет большую осторожность в выводах насчет
мотивов преступления и пишет в обвинительном заключении, что вполне исчерпы-
вающих результатов в этом направлении достигнуть не удалось.
Мы не может это поставить в упрек следствию. Важно то, что максимум
умелых усилий в этом направлении был приложен. А если все же в отношении
мотивов преступления осталось не все разгаданным, то следует принять во внимание,
что выяснение мотивов преступления обычно представляет собой наиболее трудную
и сложную его часть. Тем не менее, следующие обстоятельства, установленные
предварительным следствием, в значительной мере обменяют отношения, суще-
ствовавшие между обвиняемой Шершовой и покойной Лебедевой.
1) С достаточной положительностью установлено было-следователем, что
убийство совершено не в ссоре, ибо находившиеся в момент его в квартире свидетель-
ница Бродкина и девочка Вера, дочь свид. Крыловой, никакого шума не слышали,
а между тем, по единогласному отзыву большинства допрошенных по делу свиде-
телей, Лебедева отличалась очень крикливым голосом, стены же квартиры при
осмотре ее следователем оказались сделанными из тонких досчатых перегоро-
док, сквозь которые легко слышен разговор;
2) с полной несомненностью установлено подавляющая зависимость об-
виняемой Шершовой от убитой сю Лебедевой., исполнявшей в отношении последней
обязанности прислуги, их легкое в смысле нравственности поведение, извращен-
ность покойной Лебедевой в половом отношении, тяжелый, скандальный характер
Лебедевой и спокойный нрав обвиняемой Шершовой. Суд всецело согласился
с выводами следствия. «
В дополнение к тем методологическим выводам, которые сделаны нами по*
путно с анализом и обзором последовательных этапов расследования по данному
делу, не лишне подчеркнуть и следующие моменты.
В той стадии расследования, когда начало складываться серьезное подоз-
рение (хотя и оказавшееся впоследствии ложным) против Байкова, в числе дру-
гих, на первый взгляд подкрепляющих это подозрение фактов, были некоторые
неточности и неполная согласованность во всех деталях показаний свидетелей,
допрошенных для проверки местонахождения и времяпрепровождения Байкова
на протяжении того периода времени, когда произошло убийство.'
Получились известные противоречия в свидетельских показаниях, и с такими
противоречиями следователю приходится встречаться довольно часто.
— 31 —
Каков должен быть подход при оценке значения таких противоречий и
несогласованности?
Нередко можно наблюдать здесь примитивный подход, заключающийся в
том, что всякая неточность и расхождения в сообщениях свидетелей с установлен-
ными по делу фактами истолковываются, как нечто безусловно опорочивающее
показания свидетеля в целом. Между тем, значение свидетельских показаний
в ряду доказательственных улик за последние десятилетия подверглись обстоя-
тельному научному исследованию. И хотя оно еще далеко не может считаться
законченным в своих выводах, но имеющиеся некоторые выводы уже и в настоящее
время могут считаться бесспорными.
* II одним из таких бесспорных выводов является тот, что неточности и неко-
торая несогласованность в показаниях свидетелей об одном и том же событии
почти неизбежны, а, следовательно, наличие таких неточностей и различных
оттенков в показаниях различных свидетелей не может быть расцениваемо, как
умышленная и сознательная ложь со стороны части свидетелей.
; На воспроизведение какого-либо факта или впечатления свидетеля оказы-
вают влияние: а) способности восприятия; б) способности запоминания восприня-
тых впечатлений; в) способности восстановления в своей памяти того, что уже
пережито (воспоминание) и г) способности передачи (репродукции) пережитых
впечатлений другим людям.
На характер восприятия оказывает влияние различная у.различных людей ,
аперцепция (присоединение к непосредственным впечатлениям суб’ективных
представлений), характер душевного соетояния и пр.
Ошибки свидетельских показаний, далее, могут корениться не в процессе
восприятия, а в процессе воспоминания Одним из серьезных факторов извращения
действительного положения вещей при воспоминании о тех или иных событиях
является то особого рода внушение, которое заключается в наводящих вопросах
и в «прижимистой» системе допроса свидетелей. Нередко, стороны, реже судьи,
будучи убеждены наперед, что ответ свидетеля должен быть такой, а не иной,
добиваются определенного ответа и незаметно для свидетеля своими вопросами
порождают в нем убеждение в правильности показания.
Вот почему существует отрицательное отношение к наводящим вопросам,
как содержащим в себе внушение дать нужный спрашивающему ответ. По той же
причине должны быть признаны недопустимыми и такие допросы свидетеля, когда
свидетелю прочитываются показания других, и он или подтверждает, или отрицает ч
их правильность.
По той же причине предпочтительнее свободный рассказ свидетеля, чем
ответы его на вопросы.
При свободном рассказе свидетель не пытается восстановить во что бы то ни
стало всех деталей, уже забытых, испарившихся из памяти; он передает то, что
твердо помнит. При ответах на вопросы он восполняет «провалы памяти» догад-
ками и умозаключениями, не желая оставить без ответа и об ’яснения то, что по
обстоятельствам дела ему должно быть известно. Помимо того, отвечая на вопросы,
он может незаметно для себя подпасть под влияние внушения со стороны лица,
ведущего допрос.
ВЫЯСНЕНИЕ ЗАГАДОЧНЫХ МОМЕНТОВ В ОБСТАНОВКЕ ПРЕСТУПЛЕ-
НИЯ II МОТИВАХ ЕГО СОВЕРШЕНИЯ. ТИПИЧНЫЕ ТЕХНИЧЕСКИЕ
ДЕФЕКТЫ В ПРОЦЕССЕ РАССЛЕДОВАНИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ.
(Дело об убийстве в Калмыцкой степи).
Дефектный характер расследования по делу об убийстве Бембетова.—Об’ясне-
ние обвиняемого, как ненадежный первоисточник для установления доказа-
тельств.—^Отсутствие топографических чертежей места совершения преступле-
ния, дающих правильную ориентировку при проверке достоверности свиде-
тельских показаний и об’яснений обвиняемого.—Значение своевременного и
подробного осмотра орудия преступления и предметов, найденных на месте пре-
ступления.—Методы проверки сомнительных показаний свидетелей, близких
в силу каких-либо особых отношений к обвиняемому.—Обследование побочных
привходящих обстоятельств и фактов в целях выяснения и освещения суб’ек-
тивного момента преступления при наличности признания обвиняемым факта
учиненного им исследуемого деяния и отрицания им преступных мотивов к его
совершению.
Дело об убийстве в Эркстеневском уезде Калмыцкой области гр. Дага Ним-
гирова Бембетова представляется, прежде всего, интересным в том отношении
что по этому делу при самом начале расследования совершитель преступления был
налицо и сам первый заявил о факте совершенного им убийства, и, несмотря на это,
на предварительном следствии не были выясйены самые основные моменты рас-
следования и не было установлено, при какой обстановке и по каким мотивам
это преступление совершено.
В то же время это дело дает для органов расследования поучительный при-
мер, который показывает, насколько бесплодными являются усилия следователя
вскрыть истину, если он ограничивается минимумом тех принятых на веру сведе-
ний, которые дают ему близкие к потерпевшему лица и обвиняемый, и не постарает-
ся проанализировать сам всех деталей дела и углубить расследование проверкой
таких второстепенных, на первый взгляд, несущественных обстоятельств, сопо-
ставление которых с другими данными дела может привести к точным и естественно
логическим ответам на самые главные и основные вопросы расследования.
В этом деле, по которому обвиняемый был осужден судом на основании
косвенных улик, для следователя открывался целый ряд возможностей дать
полную Картину события и разрешить Загадку, которая осталась неразрешенной;
но эти возможности не были использованы.
26 июля 1922 года рано утром выехал Дага Бембетов из своего родного
хотона1) Дзюнгарово вместе с народным судьей Зркетеневского уезда Мангутовым
по направлению к Эркетеневскому райисполкому, находящемуся верстах в 60
от его хотона.
Бембетов был одет в белую рубаху и желтые плисовые брюки, а за седлом
у него был привязан суконный, цвета хаки, бемшет; никакого оружия при нем не
было. Три дня назад он вернулся из Астрахани, где отбывал наказание по приго-
вору революционного трибунала от 13 октября 1921 года, выполняя принудитель-
х) Хотон—соединение нескольких семейств или кибиток у калмыков.
Хотоны представляют своего рода поселки, состоящие из десятка и более киби-
ток. Ранее в хотоны об’единялось несколько близких родственных семей, но
последние годы, вместе с разложением родового начала, хотоны потеряли зна-
чение об’единения исключительно близких по родству семейств.
— 33 —
чгые общественные работы при ЦИК’е Калмыцкой области, как осужденный за
участие в бандитском движении. А теперь, по постановлению Президиума ЦИК’а,
он направлялся в распоряжение Эркетеневского райисполкома на .работу для
дальнейшего отбывания наказания и вёз к председателю райисполкома Шараеву
полученные им 19 июля в Астрахани от Президиума ЦИК воззвания к амнисти-
рованным гражданам, принимавшим участие в бандитских шайках в пределах
Эркетеневского уезда, где бандитизм до последнего времени еще не был совер-
шенно ликвидирован. В этих воззваниях амнистированные дезертиры-бандиты
призывались ЦИК’ом и областным Калмыцким комитетом РКП к занятию мир-
ным трудом, при чем им давалась гарантия, что они ни к какой ответственности за
бандитизм, в случае добровольной сдачи, привлечены не будут.
Получив разрешение вернуться на работу в свой уезд, Бембетов сознавал
важность данного ему поручения и говорил перед от'ездом свой жене Бува Бем-
Летовой и ночевавшему у него народному судье Мангутову, что он примет все меры
к тому, чтобы бандиты сдались добровольно, о чем и будет говорить с председа-
телем райисполкома, Шараевым.
На дороге Бембетов с Мангутовым разъехались: последний поехал по своим
.делам другой дорогой, а Бембетов поехал дальше один. Проехав около 30 верст,
Бембетов часов в 12 дня сделал остановку в Дунду-Хачиновом хотоне, у своего
знакомого—председателя Амтинского сельсовета Мучеряева, где попил чаю и
отдохнул, а часа в 3—4 дня отправился дальше, сказав, что рассчитывает перено-
чевать у Шараева, а завтра поедет обратно домой..........................
Домой, однако, Бембетов не вернулся; в этот же день, около 10—11 час.
вечера он был убит, и труп его был найден на урочище. Малзан, на Малзанском
бугре, не доезжая 1—1% версты от кибитки Шараева. Убит он был Нимгиром
Шараевым, к которому он ехал с поручением от ЦИК’а и который сам заявил о
совершенном им убийстве.
Здесь, прежде всего, следует отметить, что Бембетову после выезда его в
3—1 часа дня из Дунду-Хачинова хотона, где он делал остановку, оставалось
проехать до урочища Цохта,—до кибитки Шараева,—около 30 верст, или немного
меньше, при чем вторая половина этого пути Бембетова лежала через степной
хотон Бин-Багут, за которым находится гатлаган Кирмчик (переезд через воду)
и далее Малзанский бугор. Как проехал весь указанный путь от Дунду-Хачинова
хотона и до Малзанского бугра Бембетов, заезжал ли он куда-нибудь и видел ли
его кто-нибудь па этом пути между 3—4 час. дня и 10—11 час. ночи,—осталось при
следствии невыясненным. И что произошло при встрече Бембетова с Шараевым,
при каких обстоятельствах и по каким мотивам совершено это убийство,—осталось
загадкой.
Центральным моментом в деле, освещающим обстановку преступления,
.явилось показание самого Шараева, по словам которого убийство произошло при
следующих обстоятельствах.
Утром 26 июля он, Шараев, поехал в степные хотоны, чтобы предупредить
живущих в них калмыков о готовящемся на них нападении со стороны появившейся
в степи банды в 40 человек под командой главаря'Костина. Он заезжал потом в
урочище Утаче к отцу своему Якову Шараеву, а обратно поздно вечером он воз-
вращался к себе домой, т.-е. в урочище Цохта. После заката солнца, проезжая
урочищем Заха-Теке, недалеко от Бин-Багут, он встретился с ехавшим на лошади
.Дага Бембетовым, которого он знал раньше; они поздоровались друг с другом,
но раз’ехались, не останавливаясь, так как он, Шараев, в виду позднего времени,
Искусство расследования преступлений. 3
— 34 —
торопился домой. После этого, спустя, примерно, полчаса времени, он, Шараев,
услышал позади себя конский топот, и, обернувшись мельком, увидал быстро, пол-
ным карьером скачущего за ним всадника в белой рубахе...
— Не успел я повернуть голову—говорил на следственном допросе Шараев,—
как раздался сзади меня выстрел; я ухватился за револьвер и пока я вынимал его
из кобуры, неизвестный верховой поравнялся со мной почти на одной параллели
и дал второй выстрел по мне. В это время я выстрелил по нем, и моя лошадь по-
далась вперед и заскакала галопом. Я еще дал второй выстрел по всаднику, он
также выстрелил в меня уже в третий раз. Затем я дал по нем еще два выстрела,
после чего его и моя лошадь, напуганные стрельбой, разбежались, и я в темноте
ночи потерял всадника из вида. А потом, когда мне удалось успокоить лошадь,
я осторожно под’ехал к тому месту, где происходила перестрелка, но здесь никого
уже в темноте не нашел. Тогда я решил поехать на гатлаган, чтобы не дать неизве-
стному всаднику возможности перебраться через переезд.
Далее,—как об’яснял Шараев,—он, не доезжая гатлагана, встретил шедших
из Шин-Багутского сельсовета граждан Каталаева и Сарапгова; он попросил их
помочь ему в розыске стрелявшего в него всадника, но Каталаев и Сарангов отка-
зались, так как они были пешие и у них не было оружия; потом, после тщетных
розысков, он, Шараев, поехал в с. Лагань, находящееся в 8 верстах от Малзан-
ского бугра, заявить о случившемся милиции и ГОШУ, но, не доезжая Лагани,
встретился с конной заставой ехавших красноармейцев, во главе с начальником
боевого отряда Шимуртовым, с которыми и поехали цепью на розыски неизвестного'
всадника. И уже начало светать, когда они нашли саженях в ста от места труп
убитого Бембетова.
Так рассказывал Шараев об обстоятельствах, при которых было совершено
им убийство Бембетова, народному следователю 9 августа, через 2 недели после
убийства. Приблизительно так же рассказывал он и начальнику боевого отряда
Шимуртову еще 27 июля, через несколько часов после убийства, когда встретился
с конной заставой, не доезжая с. Лагань.
Следователь приступил к следствию 9 августа, когда им было получено пору-
чение областного ревтрибунала о производстве следствия по этому делу.
Из материалов дознания, переданных следователю, усматривается, что труп
убитого Бембетова был найден шагах в 15 влево от дороги, ведущей от Шин-
Багут в Лагань, на Малзанском бугре. Труп лежал без шапки вниз лицом, с вы-
тянутой левой рукой и полусогнутой правой рукой; пальцы этой руки полусогнуты
и в руке находился револьвер наган с двумя патронами и тремя пустыми выстре-
ленными гильзами. На правой лопатке трупа имелась пулевая, входная рана,
другая рапа находилась на правом плече, сквозная, выходящая в подмышечную
ямку. Левая нога трупа была разута, и сапог с нее находился шагах в 5 от трупа,
и здесь же были замечены следы лошади на песке и около следов черта, как бы
от волока трупа, что дало основание первым прибывшим к трупу Ширмутову с крас-
ноармейцами заключить, что сапог мог сняться, когда лошадь тащила убитого в
стремени выпавшим из седла. Отмечено в то же время, что сапог, найденный вблизи
от трупа, оказался разорванным по всему шву.
В момент приступа к следствию вся обстановка нахождения и расположения
трупа, по данным дознания, как-будто целиком совпадала с показанием Шараева,
тем более, что свидетели Каталаев и Сарангов подтвердили факт встречи около-
И час. ночи верстах в 1%—2 от Шин-Багута с Шараевым, который заявил им о
нападении на него со стороны неизвестного всадника, о перестрелке с ним, и про-
сил их пойти с ним на розыски этого неизвестного.
— 35 —
Подозрение, что Бембетов был убит Шараевым при каких-то других обстоя-
тельствах и не в условиях самообороны, возникло на основании заявления жены
Бембетова—Бува Дагаевой Бембетовой, которая, как и Мангутов и Мучеряев,
удостоверила, что у мужа ее, поехавшего к Шараеву, револьвера не было.
Убийство, по мнению Бува Бембетовой, совершено Шараевым с целью
воспрепятствовать приведению в исполнение амнистии в отношении амнистиро-
ванных бандитов, которые снабжали Шараева скотом, и, кроме того, в целях
сокрытия Шараевым следов своей преступной деятельности от мужа ее, которому
Шараев не доверял и с которым враждовал с 1920 года, когда он арестовал мужа
и после раздела имущества мужа—разделил скот его самовольно между близкими
лицами, присвоив часть скота (верблюдов) и себе.
— Шараев,—заявляла жена Бембетова,—когда арестовал мужа, рассчи-
тывал, что он будет расстрелян, а когда этого не случилось, он имел основание
опасаться, что муж ее будет требовать возвращения конфискованного имущества
и, вместе с тем, может изобличить связь Шараева с бандитами.
Таковы основные моменты настоящего дела, которые в самом начале следствия
намечали перспективу расследования и должны были способствовать выяснению
обстоятельств, которые могли осветить это загадочное убийство.
Следствие с самого начала торопливо пошло по пути обычного шаблона
закрепления и проверки тех об’ективных данных, которые устанавливались об’-
яснением самого Шараева. Проверка заявления жены убитого нашла лишь по-
верхностное выражение в некоторых актах следствия.
В конечном результате произведенного следствия Шараев был предан суду
по обвинительному заключению следователя на основании косвенных улик, не-
достаточно убедительных по существу, а главное—не осветивших обстановку
преступления и истинные мотивы его. Этими уликами, по обвинительному заклю-
чению, являются только два существенно важных обстоятельства: 1) в руке трупа
оказался револьвер, которого у Бембетова никто не видал при от’езде из дома
и который как бы искусственно был вложен в руку убитого Бембетова после убий-
ства и 2) до некоторой степени подтвердилось при следствии участие Шараева в
дележе имущества Бембетова после его ареста в 1920 году и нахождение после того
у него двух верблюдов Бембетова, которых видели у Шараева двое свидетелей.
Чтобы дать оценку следственному материалу по этому делу с точки зрения
его полноты, ясности и доказательности, мы считаем необходимым далее остано-
виться на целом ряде моментов, которые при расследовании не были проработаны.
Прежде всего, весьма существенным дефектом следствия явилось отсутствие
в деле плана или чертежа местности, где совершено было убийство. Топографический
чертеж с указанием взаимного расположения отдельных пунктов, которые упо-
минаются в деле, и расстояния этих пунктов друг от друга,—в данном случае мог
облегчить проверку правдивости или несообразности показаний обвиняемого
и свидетелей и внести ясность в те вопросы, которые приходилось разрешать суду.
Этот дефект следственного производства сознавался и судом; на суде, как видно
из протокола судебного заседания, пришлось свидетельскими показаниями уста-
навливать расстояние между отдельными пунктами и взаимное расположение их.
И, несмотря на это, никакого представления об отдельных моментах, разверты-
вавшихся в ночь на 27 июля в районе, где был убит Бембетов, нельзя было полу-
чить. А между тем, это было чрезвычайно важно, и вот почему.
Бембетов направлялся из Дунду-Хачинова хотона от Мучеряева на урочище
I (охта к Шараеву. Последний же ехал к себе, возвращаясь с урочища Утаче от отца
з*
— 36 —
своего, Якова Шараева. И тот и другой должны были проезжать через Шин-Багут,
лежащий на пути к месту жительства Шараева. От урочища Утаче до кибитки Ша-
раева около 20 верст; от Дунду-Хачинова хотона до кибитки Шараева, судя ио
неточным, правда, показаниям свидетелей на суде, около 30 верст. Дороги из
этих пунктов лежат до Шин-Багут, невидимому, в различных направлениях и
сходятся лишь где-то у Шин-Багут. Спрашивается, где же и мимо каких хотопов
и кибиток проезжали Шараев и Бембетов, направляясь к одному и тому же месту,
и в какое время, в какие часы, приблизительно, и где именно должен был каждый
из них проезжать в вечер убийства?
На эти вопросы следствие не дает ответа, и эти вопросы следователь йе мог
себе задать, так как он не произвел топографического обследования местности.
Если же попытаться па основании отдельных приблизительных указаний,
данных свидетелями при допросах на следствии и суде, изобразить на чертеже ука-
занный райоп, то можно, примерно, дать такой набросок местности, где совер-
шено убийство (см. чертеж)1)
По показанию Шараева, Бембетов встретился ему после заката солнца на
уроч. Заха-Теке (повидимому, где-то недалеко от Шин-Багут, так как через пол-
часа, примерно, Бембетов уже вновь догнал его на бугре Малзан в 5—6 верстах
от Шин-Багут и выстрелил в него сзади). Каким образом могло случиться, что
Бембетов, ехавший на урочище Цохта к Шараеву, встретился ему ехавшим в
обратном направлении, и затем, раскланявшись с Шараевым, проехал мимо, а
х) Если этот набросок не являемся точным, неверно определяет взаимоотно-
шение отдельных пунктов,—не наша вина, и это лишний раз подтверждает ука-
занный дефект следствия.
— 37 —
через полчаса изменил путь и уже в темноте догнал вновь Шараева. Вот вопрос,
который должен был поставить себе следователь, проверяя правдивость об’яс-
нения Шараева, если бы он имел протокол осмотра местности и хотя бы схемати-
ческий чертеж района и д'орог, ведущих в направлении к урочищу Цохта, с одной
стороны, от Дунду-Хачинова хотона, с другой,—от урочища Утаче.
Показание Шараева, таким образом, вполне предопределяло план следст-
венных действий, которые должны были быть направлены к выяснению вопроса <
о том, каким путем,какой дорогойехалБембетовотМучеряева из Дунду-Хачинова
хотона, сколько времени ему могло потребоваться, чтобы проехать до Малзанского
бугра, т.-е. до того места, где он найден убитым, какими пунктами и в какое время
он проезжал и кто, наконец, на всем этом пути мог его видеть или встретить. Од-
нако, ни дознанием, ни следствием не было произведено обследования пути Бем-
бетова, не составлено чертежа указанного района и не выяснилось, мимо каких
хотонов, кибиток и нацеленных пунктов должен был проезжать Бембетов и, та-
ким образом,, не было произведено необходимой для данного случая проверки,
где и как провел время в пути Бембетов вечером 26 июля, когда уже он должен
был находиться в районе Шин-Багут и урочища Цохта, а также не было сделано
попытки розыскать лиц, которые, несомненно, должны были где-нибудь видеть
Бембетова на этом пути после 3—4 часов дня и до 11 часов ночи.
А между тем несообразность показания Шараева о встрече его с Бембетовым
и затем о нападении на него Бембетова давали следователю, кроме того, новый путь
проверки и показания самого Шараева о времяпрепровождении его в день 26 июля.
Шараев об’яснил, что утром в этот день он выехал из дома, чтобы оповестить
степные хотопы о готовящемся налете бандитов, о чем он будто бы узнал случайно
от некоторых лиц.
Действительно ли был Шараев на уроч. Утаче, что он там делал, и в какие
часы оттуда уехал, мимо каких степных хотонов лежал путь Шараева и куда он
заезжал на пути,—также осталось невыясненным, и органам милиции поручений
о производстве дознаниядля выяснения всехуказанных обстоятельств дано не было.
Дежду тем при допросе уполномоченным ГОГПУ на другой день после убийства
Шараев назвал лиц, от которых он будто был получил сведения о готовящемся на-
падении банды Костина, а именно Анка Кичикова и Бакта Мочеряева, а далее,
Шараев рассказывал о том, что, приехав к отцу в уроч. Утаче и желая предупредить
о нападении банды, он вызвал к себе четырех членов совета; при этом Шараев
в числе их назвал опять Анка Кичикова (того самого, от которого сам же Шараев
будто бы получил сведения о банде Костина?). И тем не менее момент пребывания
Шараева на уроч. Утаче у отца его, цель приезда к отцу и характер бесед с вызван-
ными лицами, и с кем именно,—следствием совершенно не освещены.
Если только допустить, что Шараев мог знать о том, что Бембетов возвратил-
ся в Эркетеневский уезд и едет к нему, что он имеет намерение изобличить его пре-
ступную деятельность, может обнаружить у него собственный скот, которым
незаконно завладел Шараев, что Бембетов может разоблачить его связь с бандитами
(а такой осведомленности Шараева, как председателя райисполкома, имевшего
связи и влияние в своем районе, нельзя исключить), то возникает возможное пред-
положение, что поездка Шараева к отцу до приезда к нему Бембетова могла иметь
какую-то другую цель, а потому обследование пребывания Шараева в урочище
Утаче могло дать ключ к разрешению вопроса о мотивах убийства Бембетова при
крайне загадочной обстановке, вблизи хотона Шараева в 1% верстах от последнего.
Несколько загадочным представляется также, что кроме брата Шараева,
Эсхена, который возвращался домой отдельно от Нагира Шараева и будто бы
— 38 —
тоже видел Бембетова, проехавшего навстречу им, а потом вернувшегося и поехав-
шего следом за его братом, Назиром Шараевым,—главными свидетелями в деле
фигурируют заместитель председателя Шпн-Багутского сельсовета Саравтов
и член того же сельсовета Каталаев. Указанные Сарангов и Каталаев объяснили,
что Шараев, разыскивая в темноте стрелявшего в него Бембетова, около 11—12
часов ночи, встретил их, не доезжая переезда гатлаган, верстах в 2-х от Шин-Багута.
когда они возвращались из Шин-Багута с работы домой. Первый из них живет на
ур. Заха-Теке, второй—на уроч. Малзан. Оба они после встречи с Шараевым пошли
в хотон к Каталаеву, кибитка которого находится в 1—1% верстах от места на-
хождения трупа Бембетова, т.-е. в близком соседстве с кибиткой Шараева. Эти же
два свидетеля рано утром 27 июля участвовали в розысках трупа с начальником
боевого отряда Шимуртовым и осмотре трупа; они же утром привели и лошадь
убитого Бембетова, будто бы пойманную ими в степи. Наконец, эти же свидетели
участвовали и при осмотре трупа убитого Бембетова на Малзанском бугре уполно-
моченным ГОГПУ при участии фельдшера вечером 27 июля.
Где и когда могли поймать лошадь Бембетова Сарангов и Каталаев, которые
ночью после 11 час. шли ночевать в хотон Каталаева, а рано утром успели уже
с лошадью Бембетова явиться на осмотр трупа,—также осталось невыясненным.
В связи с отсутствием в деле чертежа местности, все описанные выше обстоя-
тельства, подтверждаете лишь свидетелями Саранговым и Каталаевым, показания
которых приняты на веру без проверки их, наводят на размышления и в то же
время не дают ключа к разгадке событий, которые произошли в ночь на 27 июля
в районе Шин-Багут, Малзан и урочище Цохта.
Между тем, при следствии уже в сентябре того же года были получены от
свидетеля Чучинова весьма важные указания о встрече вечером 26 июля Бембетова
с Шараевым в хотоне, где находится Шин-Багутовский сельсовет. По показанию
этого свидетеля дня через три после убийства при выезде из Шин-Багута вместе
(начальником волостной милиции Петиновым, они встретили Каталаева испраши-
вали об обстоятельствах убийства Бембетова, при чем Каталаев будто бы говорил
им, что Бембетов в день убийства перед закатом солнца приехал в Шин-Багут и
хотел ночевать в зтом хотоне-, спустя некоторое время, через этот хотон проезжал
и Шараев; он поздоровался с Бембетовым, о чем-то поговорили, после чего Бем-
бетов стал седлать свою лошадь, а Шараев поехал вперед,а затем, оседлав лошадь,
вслед за Шараевым поехал и Бембетов.
Эти сведения, правда, не получившие достаточного подтверждения другими
данными, также, в связи с вышеизложенными обстоятельствами, давали основание
для следователя произвести более широкое обследование в хотоне Шин-Багут для
выяснения вопроса о том, действительно ли останавливался в Шип-Багуте Бем-
бетов, в какое время, кто его там видел и имел ли он там встречу с Шараевым.
Если принять во внимание, что Шараев пользовался большим влиянием
в своем райисполкоме, расследование этого дела, в целях выяснения истины, не
могло ограничиваться допросами свидетелей, которые выступали для подтвер-
ждения тех или иных обстоятельств лишь по ссылкам обвиняемого Шараева.
Далее обстоятельством, чрезвычайно затемняющим дело, представляется
история с револьвером, обнаруженным при трупе Бембетова. В акте осмотра трупа,
произведенного ранним утром 26 июля начальником боевого отряда Шимуртовым
в присутствии Шараева и указанных выше Сарангова и Каталаева, сказано, что
труд лежал вниз лицом, «в правой руке на вытяжке вперед держал наган (с дву-
мя патронами и тремя порожними гильзами), указательный палец лежал на
курке револьвера»... Акт этот, как оказалось, составлялся в кибитке Шараева и
— 39 —
написан рукой самого Шараева, хотя и подписан присутствовавшими при осмотре
лицами. На предварительном следствии милиционер боевого отряда Милованов,
который также был при осмотре трупа, удостоверил, однако, что на правой руке
трупа, на кисти ее был найден кнут, а в руке находился револьвер «наган»; пальцы
же правой руки были вытянуты и лежали на спусковой части револьвера, но
не на самом спусковом крючке, каковое обстоятельство сразу бросилось ему, сви-
детелю, в глаза. Милованов видел, что револьвер из руки Бембетова взял Шаоаев,
а когда составлялся акт в кибитке Шараева, то он, Милованов, взял в руки ре-
вольвер и, осмотрев его, увидел в нем старый, уже покрывшийся ржавчиной нагар,
заявив тогда же т. Шимуртову, что из этого револьвера стреляли давно и что об
этом надо отметить в акте, но Шимуртов сказал, что не надо....
Несмотря однако на то, что при следствии в самой начале возникло подозрение,
что револьвер был вложён убитому в руку после убийства, револьвер ни при доз-
нании уполномоченным ГПУ не был осмотрен, ни следователем не было произведено
экспертизы для установления указанных выше обстоятельств. Приложенный
же к делу в качестве вещественного доказательства револьвер не фигурировал
на суде, так как он... пропал в здании улусного военкомата, где хранились ве-
щественные доказательства до отсылки дела в областной суд народным судом
Яндыко-Можачского уезда, куда первоначально было направлено по подсудности
дело Шараева.
Судебный эксперт,—врач, осматривавший 31 августа труп Бембетова, из’я-
тый из земли, давая на суде заключение о свойстве повреждений, причиненных
Бсмбетову, констатировал, что смерть Бембетова последовала от выстрела из
нагана, произведенного на расстоянии 3—4 сажен в лопатку, что пуля, попавшая
в правое легкое, вызвала сильное кровотечение, и смерть последовала через 3—5
минут, и что если бы Бембетов держал в руке револьвер в то время, когда в него
был произведен выстрел, то от физического и морального потрясения и от боли
он инстинктивно должен был выпустить револьвер из правой руки-, на это могла
повлиять и сила лошади.
В виду изложенных выше моментов, отмеченных при следствии, револьвер,
найденный при трупе в руке убитого, приобретал огромное значение в качестве
вещественного доказательства. И, тем не менее, при дознании и следствии не
только не было произведено во время надлежащего осмотра и экспертизы его через
эксперта по оружию, но и не было сделано попытки установить, кому же принадле-
жал этот револьвер. А между тем даже номер револьвера был отмечен. Револьвер
никому из близких к Шараеву по службе лиц пе пред ’являлся и запросов в органы, ,
регистрирующие оружие, сделано не было.
Наконец, следствием не было в достаточной степени обстоятельно проверено
заявление жены убитого Дага Бембетовой.
Заявление Бембетовой о том, что Шараев после ареста ее мужа разделил его
скот между близкими лицами и часть даже присвоил себе, только отчасти подтвер-
дилось. Двое свидетелей, каксказано выше, удостоверили, что они видели у Шараева
двух верблюдов Бембетова. Шараев отрицал это обстоятельство. И, тем не менее,
хозяйство Шараева не было обследовано, и состав его живого инвентаря при след-
ствии проверен не был. А это обстоятельство могло также иметь важное значение
для установления возможного мотива убийства Бембетова.
Некоторые другие, не менее важные обстоятельства, также не были прове-
рены: слухи о связях Шараева с бандитами никакой проверке не подвергались,
и никаких справок и сведений о Шараеве у местных органов ГОГПУ и милиции
не было затребовано, и характеристика личности Шараева, как общественного
— 40 —
работника, обладавшего известными полномочиями и пользовавшегося по службе
большими возможностями и влиянием в своем районе, осталась неосвещенной.
Точно также остался неосвещенным и вопрос об обстоятельствах, при кото-
рых Бембетов был отправлен ЦИК’ом из Астрахани в Эркетеневский уезд к Ша-
раеву и не выяснено, почему ему лично были вручены воззвания к бандитам,
наконец, за каких семерых бандитов хлопотал Бембетов (о чем также показывала
жена Бембетова) и не было ли у этих лиц, действительно, связи с Шараевым.
Если бы это было выяснено, логически последовательно можно было заключить,
что убийство могло быть совершено Шараевым с целью уничтожить в лице Бем-
бетова опасного для него человека, в надежде избежать, при этом всякой за это
ответственности, так как осужденный трибуналом Бембетов,—хотя и бывйшй,
но заведомый контр-революционер и бандит...
Следует отметить еще один чрезвычайно важный дефект следствия, который
был обнаружен уже на суде. Протокол осмотра вещественных доказательств,
приобщенных к делу, содержал в сущности простой перечень предметов, най-
денных при убитом Бембетове и около трупа, при чем относительно найденного>
вблизи трупа сапога с левой ноги было лишь сказано в протоколе, что сапог этот
«разорван на икре по шву». Ни длина разрыва, ни характер его, которые бы ука-
зывали на происхождение этого разрыва, описаны при осмотре не были. На суде
же представители обвинения и гражданского истца, при осмотре, сапога, обра-
тили внимание, что нитки по шву все имели ровные края, из чего было сделано
заключение, что сапог был прорезан по шву, а не разорван.
Если, наконец, принять во внимание, что в деле имеется отношение пред-
седателя ЦИК’а, адресованное еще до начала следствия в отдел юстиции о том,
что «граждане Эркетеневского улуса подтверждают факт убийства и выражают
просьбу об изоляции Шараева»—надо думать, что в районе Эркетеневского ис-
полкома имелись какие-то свидетели, которые могли бы дать по делу об убий-
стве более ценные сведения при более тщательном обследовании дела, и следо-
вательно, в связи со всеми указанными выше обстоятельствами, нужно признать, '
что органами дознания и следствия были недостаточно использованы все воз-
можности раскрытия и всестороннего освещения этого дела.
Мы остановились на этом деле, имея в виду, на основании анализа отдель-
ных доказательственных моментов и разбора ошибок и недочетов расследования,
сделать лишь вытекающие отсюда выводы о необходимости в процессе расследо-
вания сложных дел—детального разбора и оценки доказательств, установления
естественно логической связи между главными и второстепенными фактами,
выявляющимися в деле, учета психологических факторов, влияющих на живых
лиц, фигурирующих в деле, тщательного своевременного осмотра вещей и пред-
метов, обнаруживаемых на месте преступления, и технически-правильной, ясной,
подробной и точной зарисовки всей внешней обстановки и местности, где совер-
шено преступление, чтобы эта зарисовка могла давать вполне определенные
ответы на вопросы, возникающие при следствии, относительно последовательности
прохождения отдельных моментов во времени и пространстве.
Главнейшие из этих выводов мы считали бы возможным формулировать так:
1) В тех случаях, когда при следствии требуется точное установление вре-
мени пребывания в том или другом месте прикосновенных к делу лиц или опре-
деление местонахождения их в известные моменты исследуемого события, а на-
личность имеющихся в распоряжении следователя сведений не дает ответов на
эти вопросы, когда при этом приблизительный учет времени, протекшего между
моментами нахождения этих лиц, на основании их показаний, в отдельных смеж-
— 41 —
пых и разбросанных в различных направлениях пунктах, где происходили иссле-
дуемые события, даёт провалы (пустые места) и вызывает сомнение в точности
и правдивости даваемых прикосновенными к делу лицами показаний,—следова-
тель обязан не только составить протокол осмотра, но и дать черпиж и плани-
ровку местности с обозначением всех отдельных пунктов или путей, где происхо-
дили на протяжении известного времени те или другие события и где находились
те или другие лица, выступающие в деле в качестве свидетелей или подозревае-
мых лиц, а также отметить взаимное расположение этих пунктов и расстояний
между ними. В дальнейшем, только руководствуясь этим чертежом или планом,
следователь сможет проверить правильность данных ему об’ясненпй и показаний
прикосновенных лиц и наметить план дальнейшего обследования промежуточ-
ных или смежных мест, где могли быть в данный момент те или другие лица,
оказавшиеся в близком соседстве к месту преступления.
2) Осмотр огнестрельного оружия, найденного на месте преступления, как
и всякого орудия, имеющего значение вещественного доказательства, органами
дознания или следователем должен производиться немедленно по нахождении
такого орудия с соблюдением необходимых предосторожностей в смысле со-
хранения следов нагара в дуле, состояния патронов и гильз и т. п., а для уста-
новления степени свежести или давности следов выстрела из этого оружия при-
глашать эксперта, специалиста по оружию, и также по возможности немедленно
после нахождения этого оружия, не допуская исследования и не трогая вну-
тренних стенок дула с нагаром на них—до прибытия эксперта.
3) Вещественные доказательства, в роде сапога с разрывом по шву, если
имеется подозрение, что разрыв произошел при совершении преступления, как
и всякие предметы, имеющие значение вещественных доказательств с подозри-
тельными изменениями против нормального их состояния—должны быть осмо-
трены также в момент их нахождения и подробно описаны, при чем в отно-
шении обнаруженных, особенностей вроде разрыва должно быть точно отме-
чено: длина разрыва, место, где начинается он и где кончается, протяжение его
в сантиметрах и внешний вид разрыва, состояние краев его и проч., чтобы можно
было в момент осмотра установить, каким способом этот разрыв мог быть произ-
веден.
4) Когда важнейшие моменты преступления, как например, мотивы или
поводы, по которым совершено убийство, представляются неясными или об’яс-
нения обвиняемого представляются сомнительными, следователь должен с исчер-
пывающей полнотой обследовать все, второстепенные и даже не имеющие пря-
мого отношения к данному делу обстоятельства, на которые имеются указа-
ния в деле, и которые, с одной стороны, характеризуют в каком-либо отношении
обвиняемого, и с другой стороны, могут дать логически-естественное об’ясне-
ние его действий в момент совершения преступления или аналогичного его пове-
дения в прошлом.
5) Показания немногочисленных или единственных свидетелей, свидетель-
ствующих в качестве очевидцев преступления, о фактах, имеющих для дела су-
щественное значение, в особенности, если эти свидетели являются родственни-
ками или близкими по службе, или в силу каких-либо особых отношений к обви-
няемому,—обязательно должны проверяться другими данными, при чем, в связи
с их показаниями, должны быть проверены причины случайного нахождения
их в близости к месту преступления, т.-е. должно быть установлено и подтвер-
ждено другими свидетелями,
отупления, что делали, отку;
де они сами находились до прибытия к месту пре-
i ш^иГОГЧЦ! попали сюда. Такой проверкой вы-
/й\
диСНН
в. и.
\ <г
— 42 —
меняется правдивость, истинность и чистота источников свидетельских показа-
ний, а вместе с тем, часто изобличаются ложные свидетели, заведомые укры-
ватели, а иногда и непосредственные пособники преступления.
Указанные нами правила не были соблюдены органами, производившими
р ^следование по делу об убийстве Бембетова, и в результате, как мы видели,
в деле остались пустые места, остались неясными и неустановленными отдельные
моменты этого загадочного убийства.
Шараев приговором Калмыцкого областного суда был признан виновным,
но, несмотря на это, нельзя с уверенностью сказать, при каких же обстоятель-
ствах и с какой целью совершено это убийство. Был ли убит Бембетов Шарае-
вым неожиданно для последнего, в состоянии, близком к необходимой обороне,
как это упорно подтверждал и доказывал Шараев на следствии и суде, или Бем-
бетов убит Шараевым после того, как имел с ним встречу где-то в районе Шин-
Багута и после какого-то разговора с Бембетовым, из которого внезапно Шараев
понял, что к нему прислан не будущий сотрудник его по борьбе с бандитами,
а. опасный для него, его личный враг, который может его погубить? Совершено
ли это убийство Шараевым, осведомленным уже до приезда Бембетова о пред-
стоящем прибытии последнего в уезд и связанных с этим приездом опасностях,
а, потому и приготовившимся уже к этой встрече и обдумавшим заранее план
убийства, или же, наконец, это убийство было просто актом самовольной рас-
правы председателя райисполкома с присланным к нему нежеланным гостем «контр-
революционером и бандитом», сотрудничество с которым, вопреки распоряже-
нию ЦИК’а, в условиях данного момента представлялось Шараеву невозмож-
ным и опасным не только для него самого, но, может быть, и для некоторых дру-
гих лиц, тесно связанных с Шараевым на почве каких-либо общих интересов,—
все это осталось при предварительном следствии невыясненным, и следствие не
дало суду достаточно полноценного материала для всестороннего освещения
дела, в дальнейшем же указанные дефектные моменты расследования, естественно,
не могли бы быть восполнены даже путем доследования. В процессе установ-
ления достоверных доказательств, как мы указываем и в других очерках, целый
ряд доказательственных моментов, фактов и улик носит такой характер, что
только своевременная проверка их в момент начального дознания и в порядке
неотложных следственных действий может дать положительные результаты.
Всякая же позднейшая попытка восстановить об’ективные данные, которые мо-
гли бы послужить доказательствами для дела, в таких случаях, за истечением
времени, оказывается бесцельной.
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ.
ДЕФЕКТЫ ОБСЛЕДОВАНИЯ СУБ’ЕКТИВНОЙ СТОРОНЫ ПРЕСТУПНОГО
ДЕЯНИЯ.
(Дело Конева, обв. по 151 ст. У г. Код.—в ред. 1929 г.)
Особенности расследования преступлений, совершенных в состоянии сильного ду-
шевного волнения.—Слабая доказательственная сила следственных материалов,
содержащих проверку одних внешних фактических обстоятельств дела, без осве-
щения характера и личности обвиняемого и потерпевшего и их психологии.—
Обязательность постановки вопроса о вменяемом состоянии обвиняемого по делам
подобного рода.—Предпосылки для постановки такого вопроса в делеКонева.—
Необходимость по делам такого рода тщательного выяснения душевного
состояния обвиняемого и в момент, непосредственно следовавший за совер-
шением преступления.
В делах о преступлениях, совершенных под влиянием внезапного умысла,
аффекта, сильного душевного волнения—центральным моментом, на котором
должно фиксироваться внимание следователя, является обычно установление
психического состояния обвиняемого в момент совершения преступления.
Так как по нашему уголовному законодательству при оценке каждого ис-
следуемого преступного деяния должна учитываться степень характера и опасно-
сти не только совершенного преступления,ио и самого преступника,то естественно,
что по подобного рода делам для разрешения вопроса о вменяемом состоянии обви-
няемого требуется всестороннее изучение и выяснение личности преступника,
«поскольку она выявилась в учиненном им преступлении и ее мотивах и поскольку
возможно уяснить ее на основании его образа жизни и его прошлого» (24 ст. Уг.
код.).
Здесь искусство расследования, таким образом, сводится не к чисто розыскному
моменту, не к способности по запутанным следам раскрыть загадочное преступле-
ние, а к умению дать психологический анализ преступных действий обвиняе-
мого, в связи с общей характеристикой его личности и найти в данном конкрет-
ном случае основания для правильной постановки проблемы психологического ха-
рактера.
Ошибки следствия при расследовании таких дел и полное отсутствие надле-
жащего анализа и оценки психических элементов обвиняемого в связи с характе-
ристикой его личности и исключительными особенностями данного дела—наблю-
даются почти постоянно в работе наших следователей.
Дело Конева, обв. в причинении тяжкого повреждения гр. Ривлиной, является
весьма типичным и характерным в указанном отношении.
Дело это, интересное как по социально-бытовой обстановке, в условиях
которой было совершено преступление, так и по индивидуальным особенностям
личностей обвиняемого и потерпевшей,—не получило достаточно полной разра-
ботки на предварительном следствии, и в результате самому суду уже в процессе
судебного разбирательства пришлось проделать сложную работу как выяснения
и освещения экспертизой основных моментов преступного события, мотивов пре-
ступления, так и выяснения характеристики личности обвиняемого и степени его
душевного равновесия, чтобы подойти правильно к разрешению вопроса о вме-
няемости обвиняемого в момент совершения преступления.
Дважды слушалось это дело на суде, и, несмотря на открытую ясность и
простоту факта преступления, суд несколько судебных заседаний, в течение не-
— 44 —
скольких дней, должен был посвятить обследованию вопроса о личности обвиняе-
мого и его психике, чтобы разрешить спорный вопрос о вменяемом состоянии об-
виняемого во время совершения преступления—вопрос, который совершенно
не был затронут на предварительном следствии. Грубым, топорным образом ско-
лоченный остов предварительного следствия подвергся филигранной обработке
только на суде на основании новых данных, которые не были в свое время получены
и проверены следователем, проглядевшим индивидуальные исключительные
особенности взаимоотношений обвиняемого и потерпевшей в данном деле и не об-
ратившим внимания на психологию действующих в этой житейской драме лиц.
26 февраля 1926 года, утром, гр. Митрофан Степанович Конев, ночевавший
во 2-м Доме Советов (бывш. гост. Метрополь), в комнате, занимаемой гр. Ниной
Самуиловной Ривлиной, с которой Конев находился в связи, после происшедшей
в это утро между ними ссоры, схватил Ривлину, еще находившуюся в одном белье,
на руки, и, положив ее на постель, зажал ей крепким поцелуем рот, а затем отре-
зал ей перочинным ножом кончик носа и разрезал щеку около левого крыла носа;
вместе с тем, одновременно, он вложил палец руки в левый глаз Ривлиной и дву-
кратным движением пальца вырвал из глаза глазное яблоко. Во время этой бы-
строй и неожиданной для Ривлиной операции, Конев все время повторял: «тише,
тише!». А затем он отошел от постели, а Ривлина выбежала из комнаты в коридор
и стала звать людей на помощь, после чего впала в бессознательное состояние
и была отвезена в больницу.
Конев и Ривлина, познакомившиеся и сошедшиеся друг с другом всего за
несколько месяцев до описанного случая,—являются представителями различных
социальных группировок. Он—пролетарий, происходит из крестьян, по профессии
возчик-грузчик, рабочий Транспортного Союза; она—дочь комиссионера, происхо-
дит из буржуазно-мещанской семьи, по профессии юрисконсульт. Конев—мало-
культурный человек, едва начавший усваивать политграмоту; Ривлина—интелли-
гентная женщина, имеющая высшее образование. Конев—с юных лет нищий,
который жил впроголодь и который едва только сбросил с себя грубый рваный
костюм, сшитый из мешка, последние годы ютился в бедной каморке и находился
в крайне тяжелых материальных условиях; Ривлина, с юных лет не знавшая
нужды, занимала в последние годы хорошее помещение во 2-м Доме Советов,
где жила со своим мужем, с которым развелась в сентябре 1925 г., уже после зна-
комства с Коневым,—и материально была достаточно обеспечена заработком,
получая кроме того посылки из-за границы.
В своих показаниях, данных как на дознании, так и на предварительном след-
ствии, потерпевшая Ривлина заявляла, что, по ее мнению, Конев изувечил ее,
руководясь низменными побуждениями, из мести за то, что она отказала ему в про-
писке его в занимаемой ею комнате и совместном жительстве и сознавая, что он
лишается через это ее материальной поддержки.
Конев, допрошенный при дознании в день происшествия, излагая в общем
фактические обстоятельства, касающиеся начала его знакомства с Ривлиной и их
совместной жизни, так же, каки Ривлина,—однако, указывал, что за все время
связи с Ривлиной он постоянно подвергался с ее стороны всевозможным унижениям:
она обзывала его словами: рабочий-мразь, ломовой грузчик, бандит и т. п., что он
одно время вынужден был уйти от Ривлиной к своей знакомой Евдокимовой,
с. которой и зарегистрировался в ЗАГС’е, что, тем не менее, он страстно любил
Ривлину, но она таким отношением к нему и после возобновления связи, оконча-
тельно расшатала ему нервы. Накануне катастрофы она устроила ему скандал.
— 45 —
после которого ночью его стали гнать из Дома Советов, а согласившись потом
оставить его ночевать, на утро вновь устроила скандал, стала бить его кулаками
по плечам, ругала бандитом, сволочью, негодяем, мерзавцем, после чего он не
выдержал и. не помня себя, набросился на Ривлину и причинил ей повреждения
лица.
Подтверждая это об 'яснение и при допросе на предварительном следствии
11 марта. Конев заявлял, что он не помнит момента совершения преступления
и бил Ривлину в возбужденном состоянии, при чем он совсем не хотел лишить ее
глаза, а лишь только хотел ударить. Перочинный нож, которым Конев причинил
повреждения Ривлиной, по его словам, находился у него в тот момент случайно,
так как он в это время чинил карандаш.
Следствие. здесь допустило обычную ошибку, на которую мы отчасти
указывали уже в других очерках: считая дело достаточно разъясненным взаим-
ными объяснениями обвиняемого и потерпевшей, следователь ограничился про-
веркой внешних фактических эпизодов из совместной жизни их, упустив целый
ряд существенных моментов дела, освещающих сложную психологию этих двух
лиц, сделавшихся жертвой их взаимной страсти.
Как же подошел к этому дзлу следователь, какие .моменты он выяснил и
какие выводы сделал из анализа добытых им по делу доказательств?
1 Установив чрезвычайно поверхностными и краткими показаниями свидетелей
факты угроз, которые неоднократно делал Конев Ривлиной о том, что он вырвет
ей глаз и отрежет нос,—следователь механически связал эти внешние факты с
действительными результатами насилия, произведенного Коневым над Ривлиной
утром, 26 февраля, и сделал как бы логический вывод, что в данном случае имело
место умышленное, т.-е. вполне сознательное, причинение Коневым телесного по-
вреждения Ривлиной, учинецное притом же способом, носящим характер мучений
или истязаний и квалифицируемое по 2 ч. 149 ст. УК, карающей лишением свободы
не ниже 5 лет со строгой изоляцией.
Обстоятельства, при которых произносились Коневым угрозы, поводы, но
которым возникали бурные сцены у Конева с Ривлиной, переживания, которые
испытывались Коневым в отдельные моменты столкновений между ним и Ривлиной,
не получили при следствии достаточного освещения и проверки.
Казалось бы, что в связи с заявлением Конева о том, что он не помнит самого
момента причинения повреждений Ривлиной в виду состояния сильного раздраже-'
ния, в котором он находился,—перед следствием стояла задача проверить это
заявление и поставить вопрос о возможности совершения Коневым преступления
в состоянии сильного душевного волнения, о степени вменяемости его в момент
совершения преступления.
При этом, естественно, могло иметь огромное значение выяснение вопроса,
в каком состоянии находился Конев непосредственно вслед за совершением престу-
пления, что он делал, как он себя вел, что говорил, как реагировал на окружающее
и каков был его внешний вид и т. п. Допросами первых очевидцев совершенного
преступления эти обстоятельства, однако, следователем не выяснялись, и свиде-
телям, невидимому, соответствующих вопросов не ставилось.
Например, в показании пом. зав. 2-м Домом Советов Кузьмина записано
только, что когда свидетель зашел в номер Ривлиной, то увидел там Конева и
на вопрос, что случилось, Конев ему ответил, что он подрался с Ривлиной.
— 46 —
Между тем, на суде указанный выше свидетель Кузьмин, допрашивавшийся
подробно об этом моменте, показал, что у Конева рука была в крови, и он был
ужасно взволнован, «он был как сумасшедший», он даже, когда говорил, то «слова
как-то мешал», «глаза у Конева были красные, он рвал на себе волосы, плакал».
Далее, о поведении Конева в важнейшие моменты совместной жизни с Ривли-
ной, о степени его нервной и психической возбудимости свидетели не допрашивались.
Гр-ка Евдокимова, вклинившаяся в жизнь Конева и Ривлиной и пробывшая
в браке с Коневым в течение 13 дней, как раз в период нарастания тяжелых пере-
живаний Конева, не была допрошена при следствии в виду от’езда ее из Москвы,
и к допросу ее не было принято мер; между тем, естественно, что эта свидетельница,
сыгравшая роль третьего лица в романе Конева с Ривлиной, могла дать также
ценные сведения о личности обвиняемого и его душевных перезюиваниях в указанный
период
Наконец, хотя при следствии имелись уже указания свидетелей, что Конев,
найдя Ривлину в больнице после аборта, устроил какой-то скандал, кончившийся
его истерическим припадком, это обстоятельство осталось непроверенным, и
потому осталось неизвестным, что за скандал был в больнице, как вел себя Конев,
этот здоровый атлет, который почему-то плакал, как ребенок.
Материал следствия, проведенного без плана, без проверки существенней-
ших моментов, без установления обстановки и условий, при которых произно-
сились угрозы Конева в отношении Ривлиной, без выяснения характеристик
и оценки личностей обвиняемого и потерпевшей и без анализа всего комплекса
тех внутренних переживаний, которые нарастали у Конева в процессе его сов-
местной жизни с Ривлиной и которые привели 'к роковой развязке, наконец, без
выяснения душевного состояния, в котором находился Конев в момент, следовав-
ший непосредственно за совершением преступления, и без освещения этого вопроса
экспертизой, естественно не мог привести следователя к четким и правильным
выводам по вопросу о психическом состоянии обвиняемого и о степени вменяемости
его в момент совершения преступления. В результате такой материал следствия
с уклоном построить обвинение исключительно на внешних голых фактах и обры-
вочных показаниях свидетелей, без проверки и учета психологических фактов
и выяснения характеристики личности обвиняемого,—в данном случае поставил
впоследствии перед судом труднейшую задачу при разрешении вопроса о вменяе-
мости состояния обвиняемого в момент совершения преступления—вопроса,
возбужденного защитой до начала судебного заседания по этому делу.
Если же поставить себе вопрос, имелись ли у следователя, даже при таком
неполном и одностороннем следственном материале какие-либо данные для поста-
новки и выяснения вопроса о психическом состоянии обвиняемого в момент со-
вершения преступления,—то придется притти к заключению, что такие данные,
несомненно, были и обязывали следователя к производству обследования этого
вопроса.
Прежде всего не только Показаниями обвиняемого и потерпевшей, но и сви-
детелями устанавливалось, что между Ривлиной и Коневым было не простое со-
жительство, основанное на расчете: это была сильная любовь, созревшая до сте-
пени страсти со всеми ее патологическими последствиями—ревностью с обеих
сторон, страданием при разлуке и т. п.
Конев, когда нашел Ривлину в декабре в больнице после аборта, как уже
сказано, устроил скандал, с ним был какой-то припадок плача. Конев с самых пер-
вых дней связи с Ривлиной сознавал, и Ривлина давала ему это почувствовать,
— 47 —
что он ниже ее в интеллектуальном отношении, что он не пара ей, и он поступает
на рабфак учиться, чтобы сделаться достойным ее. Он боится потерять ее, хотя
и видит, что и она привязалась к нему. В моменты ее колебаний он высказывает
мысль, что он вырвет ей глаз и отрежет нос, и тогда она будет принадлежать только
ему, так как ее тогда уже никто не будет любить. Вольная мысль—искалечить
дорогую ему красивую женщину, чтобы она была менее красива и привлекательна
для других,—высказывается нм в то время, когда он хочет, чтобы у ней был ре-
бенок от него.
Неизменная повторяемость этой странной угрозы и обстоятельства, при ко-
торых она высказывается,, показывают, что эта больная мысль, порожденная не
расчетом, не стремлением к богатой жизни, о которой Конев никогда не мечтал,
преследует Конева « возникает у него в минуты его душевных потрясений. Наконец,
после ряда унижений, которые выпадают ему на долю, после почти бессонно про-
веденной ночи, когда он мечтает окончательно закрепить совместную жизнь с Ривли-
ной и получает согласие, утром, 26 февраля, он вновь получает отказ и угрозу
вмешательством милиции. Нервы его напряжены, и он хватает любимую им жен-
щину, бросает на кровать, зажимает рот страстным поцелуем и калечит ее,
выполняя именно операцию вырывания глаза и отрезания носа, о котором неодно-
кратно говорил, и сопровождая эту операцию словами: «тише, тише».
И при первом, и при втором своем показании Конев заявляет, что он не помнит
самого момента совершения преступления; помнит лишь, что он был сильно раздра-
жен оскорблениями со стороны Ривлиной в это утро, а перед этим во время разго-
вора чинил карандаш перочинным ножом.
Едва ли нужны были какие-либо еще другие факты, чтобы иметь основание
на следствии поставить вопрос о вменяемом состоянии обвиняемого в момент
совершения преступления и усумниться в том, что Конев в этот момент вполне
сознательно осуществлял задуманный им ранее план мести.
Анализ всей совокупности описанных выше фактов совместной жизни обви-
няемого и потерпевшей—давал определенные предпосылки к такому заключению,
которое подлежало проверке путем психиатрической экспертизы на предваритель-
ном следствии.
Дальнейший ход этого дела, уже в процессе судебного разбирательства,
подтверждает наш вывод о необходимости в период производства предваритель-
ного следствия по подобного рода делам ставить обязательно вопрос о психическом
состоянии обвиняемого и в качестве материала, освещающего этот вопрос перед
экспертизой, выяснять полно и всесторонне личную характеристику обвиняемого
в связи с мотивами преступления, с его развитием и его прошлой деятельностью.
Совершенно недопустимым с процессуальной точки зрения и усложняющим
весь процесс судебного разбирательства явилось то, что все важнейшие моменты,
освещающие личность обвиняемого, об ’ясняюшие мотивы преступления и разрешаю-
щие вопрос о вменяемости обвиняемого,были выяснены лишь на суде. Но в данном
случае, только в виду некоторых исключительных обстоятельств, могли быть
уже судом добыты те или другие сведения, освещающие указанные вопросы,
а некоторые фактические моменты, освещающие личность обвиняемого, были при-
няты и на суде без проверки или остались в тени.
Московский губсуд, (рассмотрев обвинительное заключение следователя
по делу Конева, утвердил это заключение, изменив лишь квалификацию престу-
пления, отвергнув признак мучительства при совершении Коневым преступления
и предав Конева суду по 1 ч. 149 ст. УК.
— 48 —
Что вопрос о мотивах и вменяемом состоянии обвиняемого в данном случае
был центральным решающим для суда, свидетельствуют результаты двух судеб-
ных процессов по этому делу.
Ча первом судебном разбирательстве 5—7 мая 1926 г. выступавший в качестве
эксперта психиатор Бруханскип дал заключение, что Конев совершил инкрими-
нируемое ему преступление в состоянии временного расстройства душевной дея-
тельности, при чем это заключение эксперт обосновал подробнейшей характери-
стикой личности Конева, полученной только на основании данных судебного
следствия.
Московский губсуд, приняв в соображение обстоятельства дела, выясненные
на судебном следствии, и заключение эксперта-психиатра, признал, что Конев
в момент совершения преступления не отдавал себе отчета в своих действиях и
был в невменяемом состоянии, а потому определил: дело о Коневе производством
прекратить.
21 мая 1926 г. угол. кас. отд. губсуда, заслушав частичный протест зам.
губпрокурора Арсеньева и жалобу гражд. истца по делу Конева, признал опре-
деление суда о прекращении этого дела неправильным, как основанное на противо-
речивой и неполной экспертизе, не подтверждающейся другими данными дела,
и отменил определение губсуда от 5^-7 мая, возвратив дело в тот же суд для но-
вого рассмотрения в другом составе суда.
31 мая, 1,2 и 3 июня 1926 г. дело это слушалось вновь в Московском губсуде,
при чем и на этот раз центральным моментом разбирательства явилось выяснение
психического состояния обвиняемого, и для судебно-психиатрической экспертизы
на суде была мобилизована целая коллегия экспертов-психиатров в составе
5 человек: проф. Воробьева, Врухова, Терешковича, Терьяна и Введенского.
В соответствии с данными дела, выяснившимися на этом разбирательстве,
и с заключением экспертов, губсуд признал,'что Конев нанес повреждения Ривли-
ной в состоянии сильного душевного волнения, вызванного тяжелыми оскорбле-
ниями со стороны последней, «как ранее, так и в момент совершения им престу-
пления», и приговорил его по 151 ст. УК к лишению свободы сроком на один год.
Из всего этого дела, таким образом, мы Видим, что справедливый приговор
суда мог быть вынесен по этому делу после чрезвычайно сложного обследования
на суде всех данных дела, которые не были выяснены на предварительном след-
ствии, и, в частности, после тщательного исследования психической сферы
обвиняемого—для выяснения основного и существеннейшего вопроса в дан-
ном деле—вопроса о степени вменяемости обвиняемого
ДВЕ РАЗЛИЧНЫХ ОЦЕНКИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫХ УЛИК НА ПРЕД-
ВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ И НА СУДЕ.
(Дело об убийстве Аксенов а)-
Рамки предварительного следствия по изучению мотивов преступления.—
Резкий контраст в оценке мотивов преступления на предварительном следствии
и на суде по делу об убийстве Аксенова.—Причины неправильной оценки
мотивов на предварительном следствии и вытекающие отсюда выводы.—За-
ключение экспертизы в ряду других доказательственных моментов по делу.
Одной из существенных задач предварительного следствия, как мы уже ука-
зывали, является выяснение мотивов совершения преступления.
Без знания последних не только преступление, но, что не менее суще-
ственно, и личность совершившего преступление подчас остаются неразрешенной
загадкой.
Принципы уголовной политики советского государства не мирятся с ме-
ханическим применением наказания.
Отбросив пресловутый принцип «возмездия» за «содеянное», советский уго-
ловный суд строит свой приговор и избирает меру социальной защиты, ориенти-
руясь на степени социальной опасности как «содеянного», так и лица, совершив-
шего преступление; но определить степень социальной опасности последнего без
более или менее точного знания мотивов преступления почти невозможно, во вся-
ком случае, крайне затруднительно.
Ст. 25 УК в редакции 1922 г. и ст. 47 и 48 Уголовного кодекса редакции
1926 г. ставят широкие рамки как судебному, так и предварительному следствию
по изучению как мотивов, так и вообще личности обвиняемых.
Выяснение, по мере возможности, указанных в ст. 47, 48 УК моментов
является безусловно обязательным как на судебном, так и на предварительном
следствии.
Если сказанное относится к расследованию всех вообще преступлений, то
тем в большей степени оно имеет значение для тех случаев, когда мотив преступле-
ния определяет так называемый corpus delicti, самый состав преступления, ока-
зывает решающее влияние на ту или иную его квалификацию, что мы имеем,
например, при квалификации убийств (по 136 п. «а» и 138 УК редакции 1926 г.).
В таких случаях, очевидно, выяснение мотивов преступления должно занять
в процессе предварительного следствия вполне самостоятельное, равноправное,
так сказать, наравне- с другими задачами, место и не должно рассматриваться,
как нечто, что можно делать попутно, между прочим, без строго продуманного
плана и программы и без тщательного взвешивания и оценки всей обстановки пре-
ступления.
Не только собирание относящихся к выяснению мотивов доказательств,
но и оценка собранных улик и материалов здесь требует серьезного внимания
а иногда и выдающейся техники и искусства. Без соблюдения этих требований
по части изучения мотивов преступления мы часто рискуем впасть в значительные
ошибки.
Характернейшей иллюстрацией сказанному может служить расследование
до делу об убийстве гр. Аксенова.
Искусство рэеследовляия ярг'стуолеппП, 4
— 50 —
Казус с внешней стороны для следствия не представляет решительно никаких
трудностей. В данном случае не приходилось сомневаться в факте убийства, не
требовались даже особые усилия для раскрытия убийц, наконец, и вопрос о вме-
няемости, хотя и возник, но не был сопряжен с какими-либо осложняющими
моментами.
Со всех этих точек зрения расследование для нас большого интереса не пред-
ставляло.
В ночь на 2 сентября 1925 г. в доме № 1 по Мясницкой ул., в помещении
сторожа при Московской конторе Волжского госпароходства, ударами топора
по голове, был лишен жизни сторож вышеназванной конторы Евдоким Васильевич
Аксенов, 64 лет, при чем труп убитого был завернут в простыню и одеяло, а затем
вытащен из сторожки во двор дома и сброшен в старый заброшенный люк и засы-
пан перегноем, сверху же люка отверстие последнего было завалено бревнами.
Подозрение сразу же пало на сожительницу Аксенова Лидию Назарову и
ее подругу Лидию Дмитриеву, которые в совершении убийства сознались.
Вечером 1 сентября Дмитриева и Назарова собрались в комнате Аксенова
при конторе Волжского госпароходства, где Назарова предложила Аксенову
запастись вином, что им и было сделано. Когда вино было доставлено, обе подруги
стали угощать Аксенова. Около 12 часов ночи Назарова легла с Аксеновым в по-
стель, а Дмитриева вышла в соседнюю комнату. Через полчаса после этого Наза-
рова, подойдя к Дмитриевой, сказала ей, что Аксенов заснул и что тойор стоит
за дверью. Сходив за топором на черный ход, Дмитриева внесла его в комнату и,
подойдя к спящему Аксенову, острием топора нанесла ему в голову несколько
ударов, после чего Назарова, взяв из рук Дмитриевой топор, также стала наносить
удары по голове Аксенова.
В результате произведенного по делу следствия, следователь, суммируя
в обвинительном заключении свои выводы, находит, что в данном случае имело
место убийство исключительно на почве корыстных мотивов.
Итак, мотив убийства—корысть.
Но в чем более конкретно заключалась эта корысть, какие окрашенные ею
перспективы и цели побудили молодых девушек, Назарову и Дмитриеву, совершить
кровавое дело?
Мы позволим себе целиком привести те части обвинительного заключения,
которые имеют в виду ответить на эти вопросы.
«Два года тому назад проживавшая с родителями гр-ка Лидия На-
зарова, окончив 5 классов семилетки, имея желание уехать за границу,
бросила дом своих родителей (Пензенская губ.) и приехала в Москву.
Не имея средств на проезд за границу, Назарова поступила прислугой
в семейство Шубиных, где и работала некоторое время в качестве няни.
В той же квартире Шубиных проживал и одинокий старик Аксенов, по
словам Назаровой, неоднократно говоривший ей о том, что у него много
денег. Хозяйка Назаровой Шубина предостерегала Назарову от знаком-
ства с Аксеновым, указывая, что Аксенов плохой человек и имеет на-
клонности к разврату, одновременно сходясь с разными женщинами, но,
несмотря на это, Назарова все же познакомилась с Аксеновым, а затем
стала посещать и его комнату. Во время этих посещений Назарова узнала,
что у Аксенова, действительно, имеются деньги. Один раз Аксенов от-
куда-то принес и поставил на стол железную банку из-под чая. Интересуясь,
что находится в банке, Назарова подошла к ней и стала открывать крышку,
но в тот же момент Аксенов, отняв эту банку у Назаровой, сказал, что
в банке этой много денег—7.000 рублей. Это было за неделю до убийства
Аксенова. Как говорит Назарова, еще ранее этого времени, в одно из
посещений Аксенова, когда он жил на квартире Шубиных, Назарова
— 51 —
отдалась ему без сопротивления, а затем, когда половая связь между
ними стала носить длительный характер, Назарова стала жить, на ижди-
вении последнего, поселившись с ним в его комнате первоначально в квар-
тире Шубиных, а затем в сторожке при помещении конторы Волжского
госпароходства.
Осенью 1924 г., в контору Волжского госпароходства, в которой
служил Аксенов, поступила конторской ученицей гр-ка Дмитриева, Лидия
Алексеевна. Вскоре после своего поступления в контору, Дмитриева по-
знакомилась с Аксеновым и Назаровой и стала бывать в их сторожке при
конторе. Как в это время, так и позже, Дмитриева рассказывала об Аксе-
нове своей матери, что Аксенов очень славный старик. Иногда Аксенов.
Назарова и Дмитриева проводили за выпивкой все вместе время в поме-
щении Аксенова, задерживаясь до 12—1 час. ночи. В одно из таких пребы-
ваний у Аксенова, во время отсутствия Назаровой, Аксенов совершил
половой акт и с Дмитриевой, после чего случай этот повторялся. Отно-
шения с Аксеновым в дальнейшем сблизили Назарову и Дмитриеву, и
они вместе пришли к тому решению, чтобы достать деньги и куда-нибудь
уехать. Стало ли известно это желание Аксенову, или он догадывался,
что Дмитриева и Назарова имеют в виду его деньги, но дней за 10—12 до
момента его убийства, он, передавая сотруднику конторы Селифанову
банку из-под чая, просил поместить ее в несгораемом шкафу, указав,
что в банке этой находятся деньги, что к нему ходят люди и что держать
ему деньги дома неудобно».
Далее, в обоснование той же версии хладнокровно задуманного и хладно-
кровно выполненного корыстного убийства следователь фиксирует наше внимание
еще на следующих моментах.
1) После убийства Назарова искала в одежде Аксенова, в ящиках стола,
в кружке и т. д. деньги, но их не нашла, если не считать бумажника, в котором
оказалось лишь 30 рублей, подсчитав которые Назарова сказала, что денег мало
и что на них уехать нельзя.
2) Отдав из этих денег Дмитриевой 3 рубля, Назарова положила их в свою
корзину, но корзина эта исчезла к моменту описи, произведенной милицией 21 сен-
тября;
3) Ряд свидетелей удостоверил, что Аксенов, действительно, жил скупо
и копил деньги и
4) Дмитриева решительно отвергала корыстные намерения убийства; Наза-
рова же в своих показаниях их нс отрицала.
Теперь сопоставим нарисованную обвинительным заключением картину
с тою, которая явилась результатом судебного расследования Московского губерн-
ского суда 10,11 и 12 февраля 1926 года и отражена в приговоре суда по данному
делу.
Сопоставление это даст нам возможность наглядно продемонстрировать
кое-какие весьма существенные пробелы, допущенные следователем при оценке
материалов дела, относящихся к мотивам преступления. •
Мы сознательно говорим «при оценке», так как в смысле полноты собирания,
этих материалов судебному следствию в общем и целом мало пришлось добавить
к тому, что уже было добыто на предварительном следствии, и по части об‘ектив-
ных доказательств в общем и целом судебное следствие никаких существенных
коррективов не внесло, за исключением одного, на котором мы попутно остановимся,
как представляющего известный интерес с точки зрения техники расследования.
Дело в том, что во время следствия возник вопрос о вменяемости обвиняемых,
в виду чего по предложению следователя произведено было через психиатров-
экспертов исследование состояния Назаровой и Дмитриевой.
Результат психиатрической экспертизы изложен в акте следующим образом:
4*
— 52 —
«Мы, нижеподписавшиеся, свидетельствовали 23 декабря 1925 г.,
в Институте судебно-психиатрической экспертизы Ихмени Сербского, за-
ключенных: Назарову, Лидию Семеновну, 19 лет, и Дмитриеву, Лидию
Алексеевну, 18 лет, при чем оказалось, что они физически соответствуют
своему возрасту, психическое же развитие не соответствует физическому
возрасту, отстает от последнего на 2—3 года. Кроме этой психической
недостаточности, душевной болезни не обнаруживают. Хотя названное
состояние не исключает их вменяемости, но при оценке степени вменяе-
мости должна быть принята их умственная отсталость на 2—3 года. В
больничном содержании не нуждаются».
Следователь удовлетворился приведенным выше актом экспертизы, не обра-
тив внимания на некоторые и весьма существенные его дефекты, и не принял мер
к предупреждению или, по крайней мере, к исправлению таковых. В чем заклю-
чаются эти дефекты?
Во-первых, заключение врачей психиатров не разделяет в отдельности
Назарову и Дмитриеву и об’единяет их общим выводом экспертизы.
Во-вторых, из экспертизы не видно, чтобы таковая учла обширный письмен-
ный по делу материал, который указывал на пелый ряд'душевных и нервных забо-
леваний в семье Дмитриевых (тяжелую психостениюее отца, расстройство умствен-
ных способностей ее бабушки, душевную болезнь тетки, алкоголизм деда). Во вся-
ком случае никакой абсолютно ссылки на упомянутые материалы, которая
указывала бы на то, что они были в поле зрения экспертизы, в заключении не
имеется.
В виду подобных пробелов, психиатрической экспертизе на судебном след-
ствии пришлось уже внести значительные модуляции.
На суде экспертиза гораздо менее решительно высказалась о степени вменяе-
мости обвиняемых.
Все это доказывает: 1) необходимость на предварительном следствии при
назпачепии психиатрической (и иной, конечно) экспертизы обеспечения возможно-
сти исчерпывающего использования всех материалов, необходимых для правильного
и всестороннего разрешения поставленной перед экспертизой задачи, и 2) обяза-
тельность критической оценки заключения экспертизы.
Но это положение, во избежание совершенно нежелательного на практике
неправильного его истолкования, нуждается в некоторых уточнениях. Мы знаем,
что эксперты необходимы для раз’яснения и исследования обстоятельств дела
в таких случаях, когда это невозможно сделать при отсутствии специальных
знаний или технических навыков в той пли иной области науки, искусства, ре-
месла и т. д., в данном конкретном случае—в психиатрии. У следователя таких
специальных знаний не имеется. Но значит ли это, что суждение, высказанное
экспертами-специалистами, и их заключение является непререкаемым доказатель-
ством, связывающим следователя в его выводах и предрешающим исход дела.
Нет. Такое отношение к доказательственной силе экспертизы неправильно, от него
весьма явственно веет системой формальных, предустановленных доказательств,
совершенно чуждой нашему уголовному процессу и чрезвычайно, как это мы ви-
дели, опасной для раскрытия истины.
Ценность суждений и заключений экспертов зависит от степени и силы их
убедительности. Заключения экспертов—вопреки утверждению части кримина-
листов—отнюдь не научные приговоры по специальному вопросу, а эксперты—
отнюдь не научные судьи, за которыми должны слепо итти следователь и судья.
Как и всякое другое доказательство по делу, экспертиза оценивается следователем
и судьей свободно, и закон не подсказывает им той или иной оценки.
— 63 —
Но как же может следователь критически подойти к заключению эксперта,
не имея специальных знаний?
От того, что у следователей нет специальных знаний, какие есть у эксперта,
следует только то, что следователь не разрешает самостоятельно того специального
вопроса, ответ на который дан в заключении эксперта; критическая же проверка
должна заключаться в сопоставлении заключения эксперта со всеми другими об-
стоятельствами по делу, и при наличии серьезных противоречий следователь
так же, как и суд, строит выводы или па других доказательствах, отвергая выводы
экспертизы, или на экспертизе, отвергая другие доказательства, или в установлен-
ном порядке требует назначения новой экспертизы, принимая меры к обеспече-
нию необходимой об’ективности экспертизы. Но вместе с тем, критическое отно-
шение к экспертизе ни в каком случае не должно истолковываться, как голослов-
ное и необоснованное игнорирование выводов специалистов. Если выводы отвер-
гаются следователем, то это должно быть сделано не на основе каких-то интуитив-
ных мотивов, а в силу конкретных и обоснованных соображений, добытых путем
проверки выводов экспертизы и сопоставлением их с другими материалами.
* 4
♦
Суд решительно отвергнул обвинение по п. «а» ст. 142 УК, т.-е. в убийстве
с корыстной целью, признав "Дмитриеву и Назарову виновными по ст. 144 УК,
т.-е. в убийстве, совершенном под влиянием сильного душевного волнения, вызван-
ного противозаконным насилием со стороны потерпевшего.
На каком же, спрашивается, основании суд отбросил версию предваритель-
ного следствия о корыстном характере совершенного убийства.
Во-первых, на основании данных, характеризующих личность потерпев-
шего. Что из себя представлял при жизни убитый Аксенов?
Старик 65 лет, в прошлом швейцар в крупных театрах и иных заведениях,
проживший (по выражению суда) вею свою жизнь на работе по услужению любой
прихоти членов тогдашнего «света». Аксенов (говорит суд)—цельная фигура,
продукт социальных условий буржуазного общества, выработавшего из него пре-
смыкающегося перед сильным и и в то же время жестокого угнетателя всего в какой-
либо мере зависимого ст него. Аксенов—умен, настойчив, обладает сильной волей.
В результате всевозможных барских «чаевых» и долгих лет скупой и полуголодной
жизни он на старости накопил небольшие деньги. Еще крепкий, несмотря на свой
возраст, мужчина со склонностями к извращенным формам полового удовлетво-
рения, он, наряду с усердным посещением церквей и покаянными молитвами,
на старости лет предается необузданному пьянству и разврату.
Он так и слыл развратным стариком среди окружающих. К нему по прекра-
щается поток женщин, по большей части проституток, с которыми он пьянствует
и проводит ночи.
Но в последнее время Аксенов предпочитает выбирать необходимые для удо-
влетворения своих извращенных прихотей жертвы преимущественно среди всту-
пающих в жизнь девушек-подростков.
С присущей ему настойчивостью, изворотливостью, он умело завлекает их
в свои сети, а затем, пользуясь всей безвыходностью своих жертв, подчиняет
их в полном смысле своей власти и своим желаниям.
Таков Аксенов.
Попутно заметим, что суд основывает характеристику Аксенова нс на ка-
ких-либо "вновь открытых в процессе судебного следствия данных. Нет, данные
— 54 —
эти, правда, несколько распыленные, недостаточно рельефные в своих очертаниях,
уже имелись налицо и были добыты на предварительном следствии. Но они как-то
выпали при оценке следователем доказательственных улик.
Когда мы читаем протоколы допросов свидетелей, а затем и обвинительное
заключение, мы не находим в них ни последовательного искания, ни ясного от-
вета на вопрос: что из себя представлял потерпевший, не было ли в поведении
его какой-либо специфической черты, которая может осветить мотивы совершенного
над ним насилия.
Далее.
Суд базируется на взаимоотношениях, сложившихся между Аксеновым,
с одной стороны, Назаровой и Дмитриевой—с другой.
Они в сжатых чертах таковы.
Не имея родного отца, преследуемая в семье своей матери и не находя с ее
стороны поддержки, а встречая постоянно холод и строгость, семнадцатилетняя
Назарова года за два до описанных выше событий решается бежать из семьи ма-
тери, из родной деревни и отправиться искать себе «счастья».
В Москве она очутилась без всяких средств к существованию и поступила
няней в семейство работницы Шубиной. В сущности в ее положении и эта случайно
подвернувшая возможность заработка была счастливой случайностью. И действи-
тельно, первые месяцы своей самостоятельной, вне семьи и матери, жизни можно
было видеть Назарову веселой, жизнерадостной. Но внезапно в поведении ее хо-
зяйке бросилась в глаза резкая перемена. Пропала жизнерадостность и беззабот-
ность; ее часто заставали в слезах, лицо исхудало, черты ее заострились, под гла-
зами легли темные круги. Шубину догадалась, что здесь замешан Аксенов. И, дей-
ствительно, неопытная, наивная девушка очутилась в сетях развратного старика,
жившего в том же доме в качестве сторожа конторы Госпароходства. Назарову
Шубина неоднократно предупреждала против Аксенова, как опасного и грязного
развратника. Но Аксенов сумел побороть в душе Назаровой создавшееся против
него предубеждение; заманиванием к себе в комнату подарочками, сластями,
участливыми расспросами и задушевными разговорами, отеческой стариковской
лаской и в то же время воздерживаясь от всего того, что могло бы возбудить по-
дозрение в своих истинных целях, Аксенов постепенно и настойчиво снискивает
полное доверие Назаровой. А затем внезапно овладевает ею как женщиной,
насилует ее, предварительно напоив. После этого жизнь Назаровой превращается
в тяжелый кошмар. Оглушенная случившимся, Назарова совершенно растеря-
лась. Аксенов, между тем, сбрасывает личину добродетельного бескорыстного
и участливого друга и показывает себя в своем настоящем виде. Угрозы, пло-
щадная похабная ругань, насильственное принуждение к распитию водки, к
половым актам в извращенных формах, побои,—Назарова всему этому вынуж-
дена была подчиниться, чувствуя себя совершенно беззащитной, беспомощной,
не зная куда и как обратиться за защитой.
Приблизительно по такому же типу, но с некоторыми вариациями сложи-
лись отношения Аксенова с Дмитриевой, которая поступила в контору Госпаро-
ходства осенью 1924 г., будучи шестнадцатилетней, застенчивой, только выхо-
дящей на дорогу жизни девушкой, но в достаточной мере изголодавшейся в виду
бедственного положения семьи. Дмитриева, как выросшая в городе, более само-
стоятельна и более развита, чем Назарова. Аксенову пришлось употребить бо-
лее длительную и осторожную тактику для того, чтобы Дмитриеву подчинить
своей прихоти. Но ов все же сумел добиться и тут своей цели. Дмитриева рас-
сказывает дома, что у них на службе есть чудной старик, который балует ее и
55 —
относится к ней, как к своей внучке. Как-то, когда заболел отец Дмитриевой и
лежал в больнице, а у матери не было денег купить ему белого хлеба, Дмитриева
должна была отправиться к Аксенову за хлебом.
Лидия Дмитриева упорно отказывалась вечером отправиться к нему на
квартиру. Плач и настояния матери все же заставили ее отправиться. На квар-
тире у себя Аксенов начал поить ее и Назарову водкой, затем услал Назарову
в контору и пьяную Дмитриеву изнасиловал. Поздно ночью она. вернулась до-
мой, бросила матери белый хлеб со словами «жрите» и, зарыдав, упала на кровать.
Мать, по ее заверениям, не могла ничего от нее добиться и не поняла, что случилось
с дочкой. А Аксенов продолжал свое дело. Овладев ею, он начал с этим еще ре-
бенком поступать, как со всеми многими предыдущими жертвами. Так длительный
период времени Аксенов тиранил две молодые жизни Дмитриевой и Назаровой.
Две безвольных, недоразвитых девочки безропотно должны были исполнять любое
желание развратного старика.
Мы сочли необходимым бегло остановиться на этих подробностях потому,
что вся описанная выше картина взаимоотношений действующих лиц разыграв-
шейся драмы, так же как и характеристика их, дана судом на основании тех ма-
териалов, которые были собраны уже на предварительном следствии.
Таким образом, мы видим две совершенно различные оценки одних и тех же
материалов, а вместе с тем совершенно различные квалификации преступления,
различные выводы о социальной опасности лиц, его совершивших.
Мы не ставим здесь вопроса о том, какая из двух оценок более правильная
и жизненная. Преимущество судебной оценки слишком очевидно. Оно отнюдь
не основывается на формальном моменте, обязывающем отдавать ex officio, что ли,
предпочтение судебному приговору, как ultima ratio по делу. И по своему су-
ществу оценка, данная судом, явно превосходит ту, которую дал следователь
и в смысле большего соответствия ее обстоятельствам дела, и более глубокого и
полного об’яснения их.
Превосходство это в данном случае не может быть приписано тем преиму
ществам, которые до известной степени судебное следствие имеет над предвари-
тельным (как гласность, состязательность, непрерывность и большая цельность
впечатлений).
Суть в данном казусе заключается в некоторых крупных дефектах, допу-
щенных при оценке, а отчасти даже при собирании доказательственных улик
в процессе предварительного следствия.
Во-первых, после сделанного нами сопоставления, особенно бросается в
глаза односторонность оценки. С первых же шагов предварительное следствие
заметно развертывается в направлении искания подтверждения возникшего сразу
и казавшегося бесспорным предпаложения о корыстных мотивах убийства. Мы
здесь имеем не критическую проверку этого первоначального предположения,
а именно искание подтверждений таковому.
Вот почему мы видим подчеркивания ряда совершенно по существу незна-
чительных фактов, вроде похвальбы Аксенова о том, что у него водятся денежки
или инцидента с железной баночкой.
Власть слишком поспешно составленного и слишком доверчиво возведенного
в аксиому предположения мешает видеть некоторые факты в их подлинном свете
и значении.
Из фактов выделяются лишь те, которые соответствуют гипотезе, кое-
какие присоединяются сюда же с некоторой натяжкою. Но вот перед следствием
проходит длинная серия фактов иного значения. Врываются, например, одна за
— 56 —
другой картины систематического издевательства развратного старика над по-
павшимися в ловко расставленные им сети девушками, вырисовывается во весь
рост кошмар, давивший их и толкавший на кровавый шаг и т. д. И что же? Все
подобные факты, как противоречащие приобретшей неподобающую власть ги-
потезе, недооцениваются или, что еще хуже, просто-напросю игнорируются.
Разве не поразительно то, что из обвинительного заключения, из оценки добытого
материала буквально выпали такие моменты, как изнасилование Аксеновым
Назаровой и Дмитриевой, его исключительная развращенность, упомянутые
выше систематические издевательства его над ними и т. д.
В данном случае, помимо односторонности оценки, нельзя не подчеркнуть
и другого дефекта: мы имели в виду слишком упрощенный подход при анализе
мотивов преступления. Задача психологического об’яснения совершенного пре-
ступления, вскрытие его целей и импульсов здесь в действительности была куда
сложнее, чем она казалась на основании кое-каких фактов, указывающих, пови-
димому, на корысть. Чтобы правильно решить эту задачу, нужно прежде всего
учесть ее сложность. Необходимо глубже заглянуть в специфическую обстановку
дела. Более того (и это, на наш взгляд, является обязательным при всяком рассле-
довании), необходимо искать ее, докапываться до специфических особенностей
казуса, ибо только таким путем можно застраховать расследование от опасного
уклона к шаблонизированию и упрощенчеству и направления его по линии на-
именьшего сопротивления. Что мы имеем в разобранном казусе?
Суд дает картину сложного клубка отношений, складывавшихся между
Аксеновым, с одной стороны, Назаровой и Дмитриевой,—с другой. Суд показы-
вает. как постепенно в "специфической обстановке этих отношений нарастала
кровавая развязка, как психологически неизбежно нарастала решимость на
убийство. Три главных действующих в разыгравшейся драме лица в обрисовке
и истолковании суда выступают перед нами, как живые люди, с их положительными
и отрицательными сторонами, с их пороками, слабостями, «добродетелями». Дан-
ный эпизод взят в связи с комплексом других биографических и иных фактов
и поэтому именно набросанная судом картина дышит подлинной житейской прав-
дой и дает нам действительно удовлетворительное истолкование события, об’-
яснение, как люди дошли «до жизни такой» и что за опасность представляют со-
бой эти люди.
Что же мы, вместо всего этого, имеем в обвинительном заключении? Слишком
упрощенный подход, игнорирующий специфическую, индивидуальную суть казуса.
Две девушки убили старика, чтобы овладеть его деньгами. Вот канва, а не
ней вышиты соответствующие «обыкновенной истории» узоры из частью взвин-
ченных сравнительно с подлинным своим значением фактов, частью искусственно
пристегнутых, наконец, частью совершенно недооцениваемых фактов.
Мы полагаем, что указываемые нами пробелы, хотя по преимуществу от-
носятся не к собиранию доказательств, а к оценке их, тем не менее имеют серьез-
ное практическое значение. .Оценка собранных доказательств и фактов требует
подчас не менее напряженного внимания и продуманности, чем самое их собира-
ние: необходимость устранения указанных выше дефектов в оценке доказа-
тельств подчеркивается еще и тем, что собирание и оценка доказательств не пред-
ставляют собой двух совершенно раздельных и независимых друг от друга про-
цессов, но самым тесным и неразрывным образом переплетаются между собою
и неизбежно пополняют друг друга.
При оценке доказательств вообще, в частности тех, которые имеют'в виду
выявление мотивов совершенного преступления, а вместе с ними и степени со-
— 57 —
циальной опасности лиц, его совершивших, следует, как правило, держаться
тех принципов и требований, которые выдвигают ст. ст. 111 и 112 УПК.
Упомянутые дефекты оценки доказательств, несомненно, наложили свою
печать в разобранном нами деле и на самое собирание их. Правда, в общем и целом
фактическая сторона дела следствием выявлена с достаточной полнотой, но есть
и тут пробелы, как, например, по части более исчерпывающего выяснения лич-
ности потерпевшего,—пробелы, исключительно об’ясняемые «пробелами оценки»;
кроме того, нами уже упомянуто было выше распыление ряда существенных
фактов среди следственных протоколов, отсутствие должной последовательности
и четкости в их выявлении, расположении, систематизировании.
Заканчивая анализ по настоящему делу, мы полагаем, что сделанные нами
выводы и замечания не могут быть ослаблены соображениями о целесообразности
так называемого «максимализма обвинения».
Сущность последнего сводится к тому, что «на всякий случай» пред ’является
более серьезное обвинение на следствии, имея в виду, что процедура изменения
на суде пред’явленного более тяжелого обвинения на менее тяжелое не сопря-
жена с необходимостью возвращения дела к доследованию, как это обязательно
в силу ст. 313 УПК, в тех случаях, когда суду приходится, наоборот, от менее
серьезного обвинения переходить к более серьезному.
Но если даже и признать принципиальную допустимость и практическую
целесообразность этого «максимализма» (в чем позволительно сомневаться), то
все же применение его может и должно быть ограничено теми исключительными
по своей сложности случаями, когда в результате всесторонне произведенного
предварительного следствия, строго вдумчивой и столь же всесторонней оценки
собранных доказательств, получается, пусть небольшой и нерешительный, но
все же некоторый перевес в пользу более серьезного обвинения.
В данном же казусе такой перевес, если и получился, то как это ясно из
всего сказанного выше, исключительно в силу недооценки одних и неправильной
оценки других доказательств, а это уже нечто совершенно другое.
СОВОКУПНОСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВЕННЫХ ФАКТОВ. КАК КОСВЕННЫХ
УЛИК, ИЗОБЛИЧАЮЩИХ ОБВИНЯЕМОГО, РЕЗУЛЬТАТЫ НЕПОЛНОТЫ
НАЧАЛЬНОГО РАССЛЕДОВАНИЯ.
(Дело о смерти Анфисы Ивановой).
Значение сохранения обстановки происшествия до прибытия следственных ор-
ганов. Трудности восстановления картины исследуемого события в момент его
обнаружения путем свидетельских показаний.—Важность установления отдель-
ных моментов, которые обычно лежат вне поля зрения свидетелей (расположе-
ние следов крови, положение трупа, его конечностей и т. п.).—Сложность про-
верки об’яснений подозреваемого, отводящего от себя подозрение путем со-
крытия улик.—Своевременный допрос свидетелей по делу.—Методы устано-
влени яхарактера взаимоотношений между обвиняемым и потерпевшей.—Про-
блема плановости при производстве расследования.
Какое громадное значение имеет сохранение обстановки происшествия
до прибытия следственных органов, а затем точное и подробное фиксирование
ее в актах—видно из ряда конкретных иллюстраций, приведенных ранее.
Казус, служащий предметом настоящего очерка, заслуживает внимания
не только потому, что он с особой яркостью и наглядностью подтверждает зна-
чение упомянутых выше моментов. В данном случае, кроме того, мы имеем одну
из довольно часто встречающихся в практике таких сутуаций в уголовном про-
цессе, когда, за отсутствием прямых доказательств, вывод приходится строить
исключительно на совокупности косвенных улик, на цепи логических умозаклю-
чений, на психологическом анализе действующих лиц-, более того, когда в
числе косвенных улик нет ни одного вещественного доказательства, которое
могло бы, как хотя немой, но беспристрастный и об ’активный свидетель, облег-
'чить решение трудной задачи.
При таких ситуациях задача следствия чрезвычайно ответственна. Тре-
буется особая тщательность в выяснении всех мало-мальски имеющих существен-
ное отношение к делу фактов. Исчерпывающая полнота в собирании их должна в
подобных случаях являться компенсацией недостаточности или отсутствия прямых
доказательств и вещественных улик. Наконец, в таких случаях требуется исключи-
тельная осторожность и глубина оценки собранных доказательств, логически
стройное и отчетливое обоснование того, а не иного делаемого по ним вывода.
Если с такими требованиями подойти к первоначальному расследованию
по данному делу, то выявляются некоторые поучительные пробелы и упущения,
послужившие, между прочим, поводом к возвращению дела к доследованию, на
которых мы, поэтому, главным образом, и позволим себе фиксировать внимание
читателя. »
* *
В селении Матвеевцево, Хотебцовской волости, Можайского уезда, Мо-
сковской губернии, 17 августа 1924 года, в 6 часов утра, когда старики Ивановы
и работница их Глазкова распивали утренний чай, из сарая, где спал их сын Ва-
силий Иванов, его жена Анфиса и двое малолетних детей, раздался выстрел.
Вскоре же, вслед за выстрелом, из сарая выбежал Василий Иванов и, поровняв-
шись с побежавшими навстречу ему родителями, крикнул: «пойдите в сарай,
что там случилось». Когда вошли в сарай, увидели лежавшую на сене мертвую
— 69 —
Анфису с окровавленным лицом и ползающих вокруг трупа матери, обрызган*
ных кровью, плачущих ее детей. Старуха Иванова с рыданиями бросилась к трупу
и упала без чувств. Старик Иванов и работница побежали за деревенским испол-
нителем Ежевым, а через несколько минут, вслед за ними, направился и Ва-
силий Иванов, который об’яснил, что жена покончила самоубийством—застре-
лилась.
Сельский исполнитель не только не позаботился о сохранении трупа Анфисы
Ивановой в том положении, в каком он его застал, но сам же помог старику Ива-
нову перенести труп в дом, где труп вскоре убрали и омыли.
Во весь свой рост с первого момента расследования встал перед след-
ствием коренной вопрос всего дальнейшего процесса: что именно произошло в са-
рае—убийство или самоубийство?
Наиболее ценный материал для решения его, очевидно, могло бы дать со-
хранение в неприкосновенности той обстановки, в которой застигла гр-ку Анфису
Иванову смерть. Положение трупа, положение и расстояние от трупа револь-
вера-нагана, из которого был произведен выстрел, и ряд других деталей могли
бы сразу дать твердые опорные моменты для дальнейшего разрешения.
Но непосредственное изучение на месте положения трупа и других суще-
ственных деталей, вследствие допущенного упущения сельского исполнителя,
а затем и предсельсовета,—резкого изменения внешней обстановки происше-
ствия,—уже оказалось невозможным.
Все же, конечно, следовало составить подробный осмотр места (чего, однако,
не было сделано), но ясно, что после переноса трупа, осмотр сарая, если бы он
и был произведен, уже не мог дать того, что он дал бы при других условиях.
Но, может быть, расположение ран на трупе и другие знаки на нем скажут нам
что-нибудь существенное для решения задачи?
Наружный осмотр трупа показал, что смерть последовала моментально
от произведенного в упор выстрела в правый висок, приблизительно на расстоя-
нии 3—4 вершков. Пуля прошла навылет, при чем на лице и волосах найдены
были следы ожогов. Все это могло быть, однако, в одинаковой степени резуль-
татом как убийства, так и самоубийства. Каких-либо решающих признаков на-
ружный осмотр не дал. Единственно, что мог подчеркнуть акт судебно-медицин-
ской экспертизы от 17 августа, это то, что никаких следов насилия на теле не
было обнаружено, и что, кроме того, лицо покойной выражало полное спокойствие.
Этому последнему обстоятельству, между прочим, впоследствии пытались
придать преувеличенное значение, как доказательству того, что здесь не было
самоубийства и что Анифиса Иванова убита была во время сна «далекая от пе-
реживаний, связанных с убийством, так как такие переживания не могли не
оставить отпечатка на лице».
В действительности, строить какие-либо заключения на характере выра-
жения лица умершего крайне рискованно— вообще, а в данном случае, когда
наружный осмотр произведен более,чем через суткй после смерти,—в особенности.
Как совершенно правильно указала экспертиза во время судебного рас-
смотрения дела, выражение лица еще можно заметить первые полчаса, а после
уже невозможно, так как кровь просасывается во все покровы, и лицо меняет
свое выражение.
На чем же, спрашивается, надлежало при дальнейшем расследовании дан-
ного случая сосредоточить самое пристальное внимание?
Выяснить внешнюю обстановку происшествия путем осмотра оказалось,
как мы видим, невозможным.
— 60 —
Но из этого, конечно, не следовало, что должно было отказаться от попы-
ток воспроизвести ту обстановку другим, хотя менее совершенным путем—пу-
тем свидетельских показаний.
К сожалению, следствие хотя кое-что в этом направлении и делало, но
крайне вяло и недостаточно. Очевидно, значение детальнейшего выяснения внеш-
ней обстановки не было осознано с достаточной четкостью и, вообще, программа
следственных действий, стратегический, так сказать, план следствия глубоко
продуман не был.
Чрезвычайно характерен в этом отношении тот факт, что даже не были вы-
явлены и своевременно допрошены все те лица, которые вскоре после раздав-
шегося выстрела заходили в сарай, а, стало быть, могли дать нужные сведения.
Так, не был вовсе допрошен гражданин Алексеев, который первый вошел в сарай
после выстрела и мог видеть, в каком положении лежала убитая и где лежал
револьвер.
Не был сразу допрошен и свидетель Савельев, Григорий; допросили его впер-
вые лишь 17 сентября, а затем тогда, когда дело возвращено было к доследова-
нию—5 декабря 1925 года, т.-е. почти через 16 месяцев после происшествия.
Неудивительно, если в результате такой медлительности свидетель уже
ничего существенного дать не мог.
Первый допрос того же свидетеля 17 сентября был произведен поверхностно;
. свидетель видел, что Иванова по грудь была накрыта одеялом и из виска го-
ловы шла кровь. Более детальных вопросов, очевидно, свидетелю предложено
не было.
Если бы свидетеля допросили во-время и обстоятельнее, возможно, удалось
бы от него получить и более существенные сведения о положении трупа.
Указанные упущения в данном случае тем более досадны, что Алексеев и
Савельев принадлежат к числу тех немногих свидетелей по делу, которые, в виду
своей незаинтересованности, внушали полное доверие.
От малолетних детей, находившихся в сарае в момент выстрела, никаких
сведений об обстоятельствах смерти их матери получить нельзя было. Показа-
ния же мужа покойной—Василия Иванова, его родителей и даже того сель-
исполнителя, который помогал переносить труп из сарая и был в дружеских
отношениях с Василием Ивановым, разумеется, требовали особо критического
к себе отношения.
Не безынтересно отметить, между прочим, и то, что ни агент угрозыска,
ни нарслед, допрашивавшие 18 августа Василия Иванова, не задают ему реши-
тельно никаких вопросов, в целях выяснения детального положения после вы-
стрела трупа Ивановой, и даже не произвели осмотра белья и одежды ни Ивано-
вой, ни детей, спавших рядом с покойной.
Из показаний, данных уже частью при доследовании дела, выяснилось, что
Анфиса Иванова, накануне, ложась спать, имела по одну сторону от себя стар-
шую дочь Валентину, а по другую—уложила младшую дочь. Таким образом,
она лежала между двумя дочерьми. Далее, после выстрела, к моменту прихода
сельисполнителя Ежова, труп Анфисы Ивановой лежал на сене боком, в полу-
согнутом состоянии, с огнестрельной раной на правом виске. От трупа, на рас-
стоянии, приблизительно, поларшина, лежал револьвер системы «Наган». По-
койная была по грудь завернута в одеяло, при чем одна рука была под одеялом
(в точности, какая именно—установить не удалось), а другая—поверх одеяла.
Наган лежал в направлении и рядом с рукой Апфисы, находившейся под
одеялом.
— 61 —
Все упомянутые детали; повторяем, выяснились в значительной части в ре-
зультате уже позднейшего доследования. Между тем, им надлежало посвятить
тщательнейшее внимание с самого начала.
Описанные выше результаты по воспроизведению внешней обстановки про-
исшествия уже были весьма и весьма значительны. Они заметно склоняли чашу
весов в сторону предположения об убийстве.
В самом деле, если действительно одна рука, находилась под одеялом, то,
значит, все необходимые приготовления к самоубийству и самый выстрел должны
были делаться при помощи только одной руки, находящейся поверх одеяла. Но
это настолько неправдоподобно, что дает серьезное основание сомневаться в са-
моубийству.
Первоначальное расследование не обратило внимания, между прочим, и
на то, что в то время, как дети были обрызганы кровью раны, Василий Иванов,
лежавший рядом, судя по его личному показанию, не имел на белом своем белье
ни одного кровянистого пятна.
Значение такой подробности, как то, что Анфиса спала, имея по одну и
другую сторону своих детей, что, стреляя в себя, она, безусловно, рисковала
убить не только себя, но и своего ребенка, навряд ли нуждается в комментариях.
Касаясь далее дефекта первоначального расследования, нельзя обойти
молчанием и следующее.
Казалось бы, вопрос о том, умела или не умела покойная Анфиса Иванова
обращаться с оружием, являлся далеко не второстепенным в данном случае.
Между тем, тщетно стали бы мы искать в протоколах первоначальных вопросов
отражения каких-либо попыток к выяснению этого обстоятельства.
Впервые соответствующий вопрос дополнительно предложен был следова-
телем Василию Иванову лишь позднее, при чем, по словам послед-
него, покойная жена его Анфиса без особой трудности собирала и разбирала на-
ган, браунинг и др. оружие и умела с ним обращ 1ться.
Направляя же отдельное требование о допросе Волковых, братьев покой-
ной, следователь в числе перечисляемых им вопросов, которые должны были
быть предложены Волковым, вопрос об умении покойной обращаться с оружием
по включает.
Первоначальное расследование далее грешит и по части полноты данных,
собранных для характеристики отношений между Василием Ивановым и его по-
койной женой.
В постановлении своем о прекращении дела, следователь характеризует эти
взаимоотношения следующим образом:
«Будучи поручиком, Василий Иванов в 1917 году женится на де-
вушке из рабочей семьи, Анфисе Волковой, 6 или 7 месяцев живет в со-
гласии, после чего уезжает на фронт, и в семейной жизни получается
разрыв до 1921 года. Будучи в Крыму, Иванов вступает в связь с Тр-кой
ТП...Ц, от которой, как видно из переписки, он скрыл, что он женат. Вся
их переписка проходит через руки его жены, которая, имея уже двух
детей, сильно волнуется»...
По описанию ее братьев, которые жили на одной квартире с семьей Ива-
новых, Анфиса с этого времени непрестанно жалуется на плохую жизнь, но мы-
слей о самоубийстве не высказывала.
В чем заключается здесь задача следствия?—В том, чтобы возможно под-
робнее выяснить, как в действительности относился Василий Иванов к своей
жене и к Ш-ц. Это было тем более необходимо, что родные и приятели Иванова
характеризовали отношения супругов вполне нормальными, за исключением
— 62 —
того, что Иванова была, якобы, истерической женщиной и дважды покушалась
на самоубийство. Василий Иванов изображался в показаниях этих свидетелей
как образцовый семьянин. О том же гласил и составленный в день самоубий-
ства «приговор» односельчан.
Письма Ш-ц к Василию Иванову говорили совсем о другом и разрушали
легенду о семейной идиллии. Допрос Ш-ц и принятие мер к изъятию возможно
сохранившихся у нее писем от Василия Иванова при таких условиях, казалось бы,
диктовались всей логикой расследования и интересами раскрытия истины.
Однако, ничего подобного сделано не было.
К этому приступлено было лишь, по предложению суда, возвратившего дело
к доследованию.
В Симферопольский угрозыск была направлена паспортная книжка с фо-
тографией Ш-ц, на предмет ее опроса и изъятия писем. Более подробный анализ
переписки Василия Иванова с Ш-ц, подробные показания последней—дали осно-
вание сделать уже более резкие и определенные выводы. Суд уже имеет возмож-
ность подчеркнуть циничное, издевательское отношение Василия Иванова к же-
не, которой он, между прочим, показывал всю свою непрерывающуюся до самого
последнего времени любовную переписку с Ш-ц.
При дальнейшем следствии выясняется исключительно грубое отношение
к жене Василия Иванова в бытность в Москве. Перед нами всплывают картины,
о которых первоначальное следствие и не догадывалось (хотя выявить таковые
можно и должно было).
«Для отношений Иванова к своей жене и своей семье (читаем в при-
говоре суда) характерен период его работы в качестве коменданта концен-
трационного лагеря, куда Иванов запретил своей жене и детям приходить
вне установленного им для этого времени (два раза в неделю), запретив
конвою пропускать к себе его жену. Это свое действие Иванов об’яснял
жене тем обстоятельством, что в лагере находятся политзаключенные и
что вход посторонним строго воспрещен. Однако, внезапно вошедшая
жена застала Иванова на ложе совместно с одной из заключенных женщин.
Грубейшим образом жена за такой свой внезапный приход была мужем
проучена».
Все это вместе взятое позволяет суду признать, что более нормальное отно-
шение к жене, которое Василий Иванов проявил в течение последнего пребыва-
ния (на время отпуска) в деревне, было исключительно показным и нужно было,
как будущее оправдание. Оно было грубо рассчитанным маневром для того,
чтобы создать в деревне общественное мнение о самоубийстве жены в силу ее
психической болезни.
Василий Иванов, по мнению суда, уже сознательно шел к созревшему и
хладнокровно затем выполненному решению—кровавой развязке, обеспечивая
себе заранее безнаказанность.
Отсюда резкая, его чисто внешнего, показного характера, перемена издева-
тельских отношений к жене в течение месяца отпуска в деревне. Степень искрен-
ности ее доказало дальнейшее поведение Василия Иванова...
$ *
В задачи предварительного следствия в делах, аналогичных настоящему,
входит возможно более глубокое изучение личности, об убийстве или самоубийстве
которой ведется расследование, возможно более глубокое проникновение в ее
душевный мир,
— 63 —
В данном случае, правда, со слов самого подозреваемого и его друзей, но
все же имелись указания на то, что Анфиса Иванова дважды, в 1921 и в 1923 г .г.,
покушалась на самоубийство.
В особенности нуждалась в проверке версия обвиняемого о «психопатиче-
ской» болезни жены.
Между тем, следствием в этом направлении достаточныхизысканий не делалось.
Характерно, что мы ничего не знаем из материалов следственного произ-
водства как первоначального, так и дальнейшего, о наследственности покой-
ной Анфисы Ивановой, о ее детстве и прошлой жизни, не было ли в семье ее само-
убийств и т. п. Правда, каких-либо серьезных оснований сомневаться в состоя-
нии умственных способностей Ивановой по делу не имеется, но все же в подобных
случаях выяснение путем свидетельских показаний биографических подробно-
стей, изучение переписки и т. д., вплоть до психиатрической экспертизы (не про-
являлась ли болезненная наклонность к самоубийству), следует признать безу-
словно обязательным.
Отсутствие такой детальной проверки мы считаем одним из существенных
минусов данного процесса.
Все указанные выше существеннейшие пробелы первоначального рассле-
дования об’ясняются главным образом тем основным дефектом, к систематиче-
скому изжитию которого в области следственной работы вплотную подойти ока-
залось возможным лишь сравнительно недавно и сущность какового может быть
определена, как «стихийность», бессистемность расследования.
Очень многие следственные производства, являясь удовлетворительными
с точки зрения соблюдения процессуальных норм, в то же время совершенно
неудовлетворительны с точки зрения основной цели всякого расследования-
раскрытия в деле материальной истины. Процессуальные нормы внешним обра-
зом соблюдены, следствие по делу закончено, а «след»-то самый безнадежно уте-
рян, преступление осталось нераскрытым. Дело идет на прекращение, за необ-
наружением виновных или недостатком улик. По что было сделано для того, чтобы
«след» найти, чтобы запутанный клубок распутать? На первый взгляд сделано все:
свидетели допрошены, длинная цепь протоколов налицо. Но более внимательное
ознакомление с делом доказывает, что в действительности следователь брал по
делу лишь те доказательства и факты, которые, если можно так выразиться, сами
плыли к нему в руки, брал их в том виде и в той несвязанности между собой,
в какой они сами собой «самотеком» получались, что в действительности на всем
протяжении следствия царила «стихийность». Плана, инициативы самого сле-
дователя, пытливого искания и творчества—ни на йоту. В сущности, вместо до-
подлинного расследования и искания истины, оказывается чисто обрядовая ре-
гистрация всевозможных фактов, которые всплыли сами собой.
Для того, чтобы покончить с подобным явлением, необходимо, чтобы по
каждому более или менее сложному делу был выработан предварительный ориен-
тировочный план. Конечно, на основании первоначального материала выработать
такой план, который был бы во всех своих деталях застрахован от необходимо-
сти внесения тех или иных коррективов, невозможно. Пусть в процессе работы
отпадут под ударами выяснившихся фактов некоторые легшие в основания плана
предпосылки. Значение ориентировочного плана этим не умаляется; он с самого
начала наметит приблизительные границы расследования, способы его, поря-
док и последовательность действий по делу следователя, он поможет осмыслить
всю дальнейшую работу, связать ее единством продуманной идеи, положит конец
указанной бессистемности, на почве которой неизбежен ряд упущений.
— 64 —
Первоначальное расследование заканчивается постановлением о направле-
нии дела на прекращение за недостаточностью улик.
Вот оценка собранного по делу доказательственного материала следователем.
«Анализируя все вышеизложенное, приходится делать вывод, что
возможно и убийство и самоубийство. За первое говорит: 1) трудно до-
пустимо спокойное состояние лица умершей Ивановой и положение ее
трупа, так как редкий самоубийца бывает настолько хладнокровен, что
переживания не отражаются на чертах его лица и положении тела; 2) исто-
рия с револьвером, который Иванова взяла для того, чтобы, любя мужа,
спасти его; 3) недопустимая растерянность семь раз раненного в боях
Иванова, допустившего вынести труп из сарая до прибытия следствен-
ных властей; 4) его скверная жизнь с женой, не соответствующей, по его
словам, его умственному и идеологическому мировоззрению; 5) трудно
допустить мысль, чтобы без всякого повода и душевного волнения Ива-
нова, которая пережила ряд об’яснений с Ивановым на почве его связи
с другими женщинами и которая любила детей, могла покончить само-
убийством; 6) представление Ивановым большого количества рекоменда-
ций и других документов тоже говорит против него, так как указывает
якобы на стремление выгородить себя; 7) отсутствие каких- бы то ни было
записок, тогда как большинство самоубийц их оставляет.
За самоубийство говорят только такие обстоятельства, как плохая
семейная жизнь и покушение на самоубийство в Симферополе в 1923 г.
Смерть Ивановой остается неразгаданной, так как веских основа-
ний и хотя бы косвенных улик, кроме предположений об убийстве, нет,
так как в начале следствия было упущено самое основное—вскрытие
трупа, которое могло бы дать возможность судить, умерла ли Иванова
во время сна или нет—сделано не было.
Нетрудно понять дефекты данной цепи умозаключений: о шаткости первого
звена (насчет «спокойного состояния лица») уже сказано было выше. Отсут-
ствие своевременного вскрытия трупа, которое якобы дало возможность судить,
умерла ли Иванова во время сна или нет, следователь считает основной причиной
полной невозможности разгадать смерть Ивановой. Но подобное рассуждение еще
более слабое звено, чем рассуждения о состоянии лица покойной.
Вскрытие, если бы оно и было произведено, ответа на интересующий нас
вопрос дать не могло, ибо наука не располагает пока соответствующими воз-
можностями.
Шатким является умозаключение по поводу «отсутствия каких бы то ни
было записок, так как большинство самоубийц их оставляют».
Вместе с тем, из оценки доказательственных улик совершенно выпала уста-
новленная (хотя и не путем осмотра, а показаниями свидетелей) картина положе-
ния трупа и револьвера, далее, выпал анализ взаимоотношений Иванова с III.
и переписки.
Суд иначе оценил силу собранных улик и возвратил (10 июня 1925 г.) дело
к доследованию. Затем, когда дело было доследовано, после трехдневного раз-
бирательства его Московский губернский суд вынес убеждение, что Анфиса
Иванова стала жертвою убийства.
Анализ упущений, имевших место в первоначальном расследовании по дан-
ному делу, подробно приведенный нами попутно с кратким описанием «сюжета»,
навряд ли нуждается в дальнейшей детализации. Основными выводами, яркой
иллюстрацией которым служат эпизоды данного расследования, таким образом,
являются:
1. При невозможности в силу тех или иных об’ективных причин выяснить
внешнюю обстановку и существенные детали преступления путем осмотра, след-
ствие должно употребить'максимальные и инициативные усилия и использовать
— 65 —
все другие имеющиеся возможности в условиях того или иного конкретного слу-
чая, для того, чтобы воспроизвести обстановку со всеми ее существенными для
раскрытия истины деталями; поскольку для этого представляется необходи-
мым допрос лиц, знающих что-либо об этом, допрос должен быть произведен по
возможности безотлагательно, с исчерпывающей полнотой и с привлечением всех
без исключения лиц, которые, судя по имеющимся данным, могут осветить ту
или иную имеющую существенное значение неясность в деле.
2.ч Всякое более или менее сложное расследование вообще, а в особенности
же при отсутствии или недостаточности вещественных улик и вообще прямых до-
казательств и возникающей в связи с этим необходимости разрешения казуса на
основании совокупности косвенных улик, должно производиться по глубоко про-
думанному ориентировочному плану, составляемому на основании первоначаль-
ного материала по делу и корректируемого в зависимости от изменений, вноси-
мых в процессе дальнейшего следствия. Ориентировочный план должен наме-
чать, по возможности,.с первых же шагов по материалам дознания или после
первых же следственных действий, приблизительные границы расследования,
способы его, порядок и последовательность действий по делу.
Искусстве расследования преступлений.
НЕДОЧЕТЫ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ПОРЯДКА В ПРОЦЕССЕ РАССЛЕДО-
ВАНИЯ. ФАКТЫ ПРОЯВЛЕНИЯ АНТИСЕМИТИЗМА, КАК ДЕЙСТВИЯ
КОНТР-РЕВОЛЮЦИОННОГО ХАРАКТЕРА.
(Дело Филатовых)
Преступлейия, имеющие характер действий, направленных к возбуждению
национальной или религиозной вражды. Необходимость ставить борьбу с пре-
ступлениями этого рода на классовой основе. Недочеты следственно-судебной
практики в делах о хулиганских выступлениях, сопровождавшихся антисемит-
скими выходками. Недооценка степени социальной опасности подобного
рода деяний. Длительность процесса расследования и суда по делу Филатовых
п их единомышленников и причины этой длительности, коренившиеся в «идео-
логических» промахах следственных и судебных органов. Необходимость иссле-
дования источников, которыми питаются националистические и антисемитские
настроения—для правильного освещения деяний подобного рода. Значение
выяснения социального состава участников этих преступлений. Технические
недочеты расследования в деле Филатовых.
Большая часть предшествующих очерков посвящена нами таким делам,
по которым обнаруженные преступные события уже в первый начальный момент
их исследования представлялись бесспорно общественно-опасными и перед орга-
нами расследования стояла лишь задача (правда, очень трудная) обнаружить
совершителей этих деяний и установить доказательства их виновности.
Сложностью этих дел, требовавших почти всегда планомерной розыскной
работы, быстрого и тщательного обследования обстановки преступления и следов,
оставленных преступниками, и применения часто технически трудных приемов
расследования,^-могли об’ясняуься и указанные нами выше,—главным образом,
технические недочеты в работе органов расследования и суда.
Между тем судебная практика последних лет дает нам иногда разительные
примеры недочетов другого порядка, которые, как мы увидим далее, не находят
себе оправдания в каких-либо исключительных особенностях или технических
трудностях подлежавших исследованию деяний.
К числу таких дел принадлежит дело Филатовых, анализ которого дается
в настоящем очерке. И если дефекты предварительного и судебного следствия
в изложенных ранее казусах сводятся, главным образом, к .несовершенствам
техники исследования и об’ясняются еще недостаточностью навыков и ошдта
наших судебно-следственных органов в искусстве расследования преступлений,—
то в этом деле мы должны отметить, если можно так выразиться, недочеты идео-
логического порядка, состоящие в неумении или нежелании со стороны органов
расследования найти основную исходную точку расследования и подойти к оценке
заявленного преступным факта прежде всего с точки зрения его социальной зна-
чимости, степени его общественно-опасного характера, что имеет особенное зна-
чение в условиях наблюдаемой в последние годы обострившейся классовой борьбы.
Дело идет о ряде имевших место в пределах одного большого домоуправления
хулиганских действий нескольких лиц, и притом таких действий, о которых не
только заявители—потерпевшие, но.и целая группа других лиц, живущих в этом
же доме, уже при самом начале возбуждения дела, определенно заявила, что эти
действия «выходят за пределы простой уголовщины и принимают социально-опас-
ный характер». Заявителями указывалось, что факты, имевшие место в данном
случае, имеют характер действий, направленных к возбуждению национальной
— 67 —
или религиозной вражды или розни и что эти факты принимают угрожающий ха-
рактер, так как они сопровождались призывами к насилию «под лозунгом анти-
семитизма».
Процесс исследования подобного рода дел, естественно, требует значительно
большего внимания, чем дела о хулиганстве. Центр тяжести исследования этих
дел лежит не в выяснении только несложной фактической обстановки часто без-
мотивных озорническпх действий, как это бывает в хулиганских делах, а в рас-
крытии существа и специфических особенностей, какими характеризуются пре-
ступления, совершенные на почве национальной или классовой вражды.
И, следовательно, помимо тщательного установления обстоятельств, которые
предшествовали и сопуствовали этим хулиганским действиям, По этим делам
требуется исследование корней и источников, которые питают в данном случае
националистические или антисемитские настроения, а в связи с этим и тщательного
выяснения социального состава участников преступления,—их классовой при-
надлежности. t
Такой политический подход уже при первом приступе к расследованию
требуется самой природой подобного рода преступных действий, которые преду-
сматриваются специальной статьей, стоящей в разделе особо-опасных для государ-
ства преступлений (597 ст. УК).
Такие хулиганские деяния, которые вышли за пределы простых озорническпх
действий и выразились в явно контр-революционных выступлениях хотя бы и не-
организованной группьГклассовых врагов, и которые сопровождались угрозами,
призывами к избиению и насилиями; которые, наконец, учинены лицами, враждебно
настроенными не только против представителей какой-либо национальности, но
и вообще против охраняемого социалистическим государством правопорядка,—
такие деяния не могут рассматриваться, как хулиганство.
Преступления подобного рода имеют гл. вные корни не в простой обыватель-
щине и не «бескультурья» и невежестве малосознательных гршдан. Всякому
ясно, что корни их лежат в глубоких тайниках быта и психологии того враж-
дебного пролетариату класса, который, доживая свои дни в пределах советского
государства, не складывает однако оружия и время от времени, пользуясь всяким
случаем, готов пустить в ход испытанное им при царизме средство—антисеми-
тизм, чтобы внести национальную или религиозную рознь в массы, в надежде
ослабить этим растущую мощь и единство пролетариата, как класса.
Это прежде всего и надо иметь ввиду при исследовании Дел указанного рода.
Борьбу с антисемитизмом,—говорил еще в первые годы революции В. И. Ленин,—
всегда нужно «ставить на классовую основу».
Целый ряд ошибок в деле, анализ которого дается в настоящем очерке,—
и произошли только потому, что участвовашие в процессе исследования этого
дела лица проглядели классовую основу делай усмотрели в нем лишь маловажнее
бытовое дело, возникшее на почве жилищных условий,—обычную очередную склоку,
окончившуюся пьяной дракой и хулиганским выступлением.
В результате, как мы увидим далее,—если бы только невмешательство про-
куратуры и общественных элементов, которые взяли под обстрел это дело,—
оно, вероятно, было бы прекращенои бесследно было бы погребено в архивахсуда, <
или, в лучшем случае, затянувшись на долгие месяцы в процессе передачи его ко
инстанциям и обращения к «доследованиям», выдохлось, потеряло бы всякий обще-
ственный интерес и могло бы кончиться сравнительно благополучно для обвиняемых.
5*
— 68 —
События, послужившие предметом исследования настоящего дела, произошли
в 1928 годухВ Москве, в одном из больших домов В >умановского района, населенном
на 80% иностранцами,—бывшими военно-пленными австрийцами и венгерцами,
оставшимися в СССР после войны, и частью евреями. Большинство жильцов дома—
трудящиеся. служащие и рабочие, среди которых значительная часть состоят
член ми ВКП (б).
В 1922 году в этот дом вселился студент—техник Алексей Филатов, сын за-
житочного крестьянин1 Рязанской губ., который через некоторое время выписал
себе из деревни отца Степана Даниловича Филатова и братьев—Александра и
Виктора.
По водворении у себя отца и братьев, Алексей Филатов стал настойчиво
пред’являть домоуправлению требования о предоставлении его сёмье площади,
вызывающе держ’л себя с членами правления, ругался, говорил, что «мадьяры
(т.-е. венгерцы) и жиды» захватили дом, что «проклятые жиды собрались в прав-
лении и хотят русских задушить» и т. п.
В 1928 году Филатов-отец, служивший уже в это время десятником в Ми-
тинской строительной конторе, его сыновья Алексей, Александр и младший Вик-
тор, которому уже исполнилось 16 лет, настолько обжились в доме, что, войдя
в состав жилтоварищества, составили вместе с другими привлеченными ими на
свою сторону жильцами—небольшую группу, которая стала открыто проявлять,
на почве н 'цион'льной ненависти, вражду к населяющим дом иностранцам и евреям,
производила дебоши и хулиганила.
К семье Филатовых примкнули их единомышленники: Егор Сергеевич Ле-
бедев. служивший столяром в той же артели, где и Филатов-отец, Антон Иванович
Кочефанов, кондуктор трамвайного парка, и братья Плетневы Михаил и Сергей
Дмитриевичи, из которых первый служил дворником на гос. макаронной фабрике,
а второй рабочим на мыловаренном заводе.
Первое дело о Филатове и их сообщниках возникло весной 1928 г. 15-гоапреля
иа’пасхе в 32-отделение милиции явился гр. П риль, проживающий в одном доме
с Филатовыми, по профессии шоффер, член ВКП (б), и заявил, что около 5 часов
дня на него и двух других его товарищей напали на дворе их дома Александр
Филатов, Сергей Плетнев и Титов и избили их, причем Филатов ударил его же-
лезом по голове, крича своим товарищам: «бей коммунистов, жидов и иностранцев!».
Заявитель ппосил возбудить преследование и привлечь виновных к уголовной
ответственности.
Пои производстве расследования по этому делу допросом потерпевших и сви-
детелей было установлено, что в указанный день Филатов, Плетнев и Титов,
выпившие, ворвавшись в коридор дома, где находилась гр-ка Одынь, заявили:
«мы сегодня будем бить жидов и иностранцев», после чего вышли на двор, где
встретились с тт. П1 риль, Фланком и Розенфельдом. При этом Плетнев стал
приставать к Фланку, предлагая ему христосоваться с ним, а когда последний
отказался, ударил его по лицу, свалил с ног и начал бить, а в это время Александр
Филатов подбежал кП’рилю и с криком: «бей жидовимядьяров!» набросился па
него и ударил его по голове железным прутом,причинив Парилю ранение головы.
В это же время за Филатовым набросился на Париля Титов, ударивший его по
голове и оцарапавший Розенфельду лицо. Когда потерпевшему удалось убежать,
; хулиганы напали па выбежавшего в это время из дома надзирателя МУУР Лейтаву,
бывшего без форменпой одежды, а когда Лейтава вырвался от них, кричали вслед
ему: «бей жидов и коммунистов; раньше был Николай, а сейчас Рыков; мы все равно
всех жидов и иностранцев перекокошим». Все это происходило на дворе большого
— 69 —
дома, на Глазах трудящегося населения, которое наблюдало из окон происходиз-
шую перед ними картину.
Вместе с тем,в первые же дни после начатия производства расследования по
этому делу,—в 32-е отдел, милиции поступило через Моск.губ. прокурора поданная
18 апреля жалоба за подписью семи жильцов указанного дома (в том числе были
члены партии), которые заявили, что хулиганские действия, имевшие место 15
апреля,принимают социально-опасный характер, и заявители просят принятьмеры
к ограждению их от хулиганов, что эти же хулиганы распространяют даже слух,
что скоро они будут бить всех живущих в доме евреев, венгерцев и коммунистов
и для этого назначили День первое мая. 1
Участковый надзиратель, производивший расследование, квалифицировал
деяния указанных обвиняемых по 1 ч. 74 и 1 ч. 143 ст. УК., как хулиганские дей-
ствия и нанесение телесных повреждений потерпевшим, и направил дело в нарсуд
6 уч. означенного района.
30-го мая нарсуд, рассматривавший это дело в распорядительном заседании,
вынес следующее постановление:
Не усматривая в деле наличия 1 ч. 74 ст. УК (?), а есть наличие лишь
143 ст. УК, позтому определяет: дело по 1 ч. 74 ст. УК производством пре-
кратить. В части же обв..ниния по ст. 143 УК на осн. ст. 10 УПК дело оста-
вить без рассмотрения (?), предложить сторонам возбуждать по их желан.но.
Что же получилось? Доказанные при расследовании явно хулиганские дей-
ствия; сопровождавшиеся публичными, в присутствии посторонних лиц, контр-
революционными погромными выкриками, признаны судьей не содержащими в себе
состава преступления, т.-е. ненаказуемыми по советским законам. Далее, судьей
признана лишь наличность в данном случае нанесения легких ранений, но и это
дело «оставлено без рассмотрения» впредь до возбуждения дела потерпевшими по их
желанию. А между тем со стороны потерпевших уже в процессе предв; рительного
расследования твердо было выражено не только желание, но настойчивое требова-
ние привлечь виновных к уголовной ответственности.
Не нужно быть большим юристом, чтобы сказать, что здесь, в постановлении
су да,весьма характерно сочетались не только непонимание смысла революционного
закона и полное отсутствие учета социальной опасности установленного пре-
ступного факта, но и крайний формализм, тормозящий исследование всякого
уголовного дела, которое подлежит обязательному принятию к производству.
Это определение Нарсуда, по протесту прокурора, Моск. губ. судом по У КО
18 июля было отменено и передано в тот же суд при другом составе для нового
рассмотрения, со стадии предания суду, по 74 ст. УК.
29 авГуста нарсуд 6 уч. Шумановского района в новом составе, заслушав это
дело, вынес приговор, которым А. Филатов был присужден к 2 годам лишения
свободы, а Плетнев и Титов к 6 месяцам с заменой последним лишения свободы,
ввиду малой развитости их, принудительными работами.
На этот приговор, однако, осужденные подали кассационную жалобу, и
губ. суд по УКО постановил: оставить приговор в силе, по сократить лишь срок
лишения свободы Филатову до 1 года, а Титову и Плетневу—принудительные
работы до 3 месяцев.
Это было 18 сентября 1928 года.
Этот день, когда Филатовы уже частично добились, как они считали, успеха
в смысле снижения наказания по указанному делу,—ознаменовался новыми фак-
тами, которые показали, что Филатовы и их единомышленники не намерены прек-
ращать своих общественно-опасных действий, сопряженных с возбуждением нацио-
нальной вражды и насилиями. Будучи осведомлены о результатах кассационной
— 70 —
жалобы в этот же день, 18 сентября, они перепились и ходили по двору, демон-
стративно распевая какую-то песню, заканчивающуюся припевом: «Всех заре-
жем, всех убьем!»
Окрыленные надеждой на полную безнаказанность за своп хулиганские дей-
ствия, Филатовы задумали даже добиться отмены или смягчения меры социальной
защиты, назначенной судом осужденному на один год лишения свободы—Алек-
сандру Филатову. С этой целью младший сын Филатова, Виктор, и Антон Кочефанов
в тоЛке день начали обход жильцов дома,собирая подписи лиц, которые бы удо-
стоверили, что А. Филатов—человек безупречного поведения и' хулиганством не
занимается. При этом они прибегали к угрозам в отношении жильцов, которые
отказывались дать свои подписи. А старший сын Филатова, Алексей, как заявляли
впоследствии жильцы дома, прямо говорил: «если не удастся освободить брата,
тогда всех перебьем и прямо будем резать в комнатах». В числе лиц, отказавшихся
дать свою подпись, оказался безработный гр. Соболев, в отношении которого
Филатовы и ранее неоднократно уже произносили угрозы, в особенности после
того, как Соболев выступал в нарсуде свидетелем по делу Виктора Филатова с
гр. Никитиной.
День 18 сентября окончился для Соболева трагически: около И часов ночи,
в то время как он возвращался из лавки домой, в темноте около дома он получил
удар в голову кирпичом, от которого потерял сознание, а на утро был увезен в боль-
ницу, где от тяжкого повреждения головы лечился более месяца.
Так возникло новое дело о Филатовых и их соучастниках, но возникло оно
не сразу.
Хотя происшествие с Соболевым тогда же сильно взволновало жильцов дома
№ 37, хотя этот случай являлся бесспорно событием, по которому должно было
немедленно начаться расследование по признакам 142 ст. УК, и хотя в доме № 37
многие были убеждены, что это дело «ш.йки Филатовых», как называли в доме
участников этого дела,—однако в первые дни после этого события никакого произ-
водства по делу не было. Впоследствии выяснилось из показания жены потер-
певшего, что в милиции отказались начать дело потому, что «персонально никто
не мог указать, кто разбил голову Соболеву» (?).
Новое дело возникло лолько после того, как это событие получило уже ог-
ласку, и в него вмешались широкие слои общественности. 21 сентября Прокурору
Республики Крыленко, в ОГПУ, в редакцию «Правды», в мосгубпрокуратуру и др.
учреждения было послано заявление за подписью 49 жильцов дома, в котором
сообщалось об изложенных выше фактах и указывалось на злостный «антисемитский
характер хулиганских действий,» имеющих место в доме № 37, причем говорилось,
что в этом доме создалась крайне тревожная обстановка, что жильцы даже боятся
выходить ночью из дома, что милиция не принимает никаких мер, что о случае с
Соболевым, хотя и было заявлено в 32-е отд. милиции, дежурный отказался
даже составить протокол и т. д.
При производстве расследования, произведенного после этого участковой
милицией в течение октября 1928 г., показаниями целого ряда свидетелей, были
‘установлены следующие важнейшие моменты этого дела.
Уже с первых дней в ’езда в дом' Филатовых создалось тревожное для жиль-
цов положение. Хулиганство и дебоши под «лозунгами» антисемитского характера—
сделались обычным явлением. Филатов и его сыновья, Кочефанов, Лебедев и братья
Плетневы указывались, как лица, которые открыто проявляли свое антисемитское
настроение, грозОри всяком удобном случае, особенно в пьяном виде, «побить
жидов, коммунистов и мадьяров». В доме стало невозможно жить. Вся эта «шайка»,
по словам свидетелей, терроризировала все население дома. Жильцы, работавшие
- 71 -
в ночных сменах на фабриках, боялись по ночам возвращаться домой: были случай,
что они из-за этого оставались ночевать на производстве. О Филатове-отце сви-
детели говорили, что он, как бывший «псмещик» (землевладелец, имевший 50 дес.
земли), враждебно настроен в отношении советской власти; являясь подрядчиком
в артели, он грубо обращается с рабочими. Высказывая свое явно антисемитское
направление, он является как бы главным вдохновителем своих единомышлен-
ников. Его Сын Виктор после суда над братом Александром говорил: «еслигубсуд
не оправдает его, то все равно будут помнить венгерцы и жиды, не в год, не в два—
отомстим».
В отношении дела о причинении 18 сентября тяжкого повреждения кирпичом
в голову Соболеву—потерпевший и свидетели уже при первых допросах высказы-
вали определенное подозрение против указанных выше лиц. Основаниями для та-
кого подозрения служили следующие факты. Филатовы и раньше на почве домо-
управленческой склоки грозили «сбить очки» Соболеву. Виктор Филатов не задолго
до этого случая даже прямо говорил, что пробьет Соболеву голову кирпичом.
Вечером 18 сентября до ухода Соболева в лавку Плетнев Михаил ломился в дверь
Соболева, желая поквитаться с ним, придравшись к слову «жулик», сказанному
им кому-то в этот день. Свидетельница С. видела часов в 9 вечера Филатова-отца,
стоявшего у окна с каким-то человеком, а другая кучка с Виктором Филатовым
и Кочефановым стояла здесь же неподалеку. Другой свидетель В. видел, как
Виктор Филатов подходил тогда же на дворе к выведенному из дома опьяневшему
Лебедеву и шептался о чем-то с ним. Днем Виктор Филатов с Кочефановым были
вместе, собирая при помощи угроз подписку жильцов относительно Александра
Филатова. Вечером свидетель В., приходивший к Соболеву, предварительно за-
глянул снаружи в окно и тут же увидел Кочефанова, который заметил, что «все там».
Около 11 ч. вечера свидетельница В., входя в дом, видела, как Кочефанов прятался
за дверью, как будто кого поджидая, а через несколько минут или полчаса примерно
она узнала, что Соболева кто-то ударил кирпичом, когда тот возвращался домой
из лавки.
На основании изложенных данных указанные выше лица были допрошены
при производстве дознания в качестве подозреваемых, и в качестве меры пресечения
в отношении их 25 октября было избрано содержание под стражей, а 5 ноября
дело было передано милицией для производства следствия народному следователю
1 уч. Ваумановского района.
С этого момента расследование дела по существу пошло по линии наимень-
шего сопротивления. Вместо того, чтобы разработать сырые материалы дознания,
выяснить и проверить наиболее важные или сомнительные факты, относящиеся
к этому делу, следователь ограничился краткими допросами некоторых новых
свидетелей и передопросом допрошенных ранее,—показания которых зафиксировал
в 5—10 строках, причем содержание и внешнее оформление показаний этих свидете-
лей показывает,что у производившего следствие уже сложилось заранее убеждение,
что исследуемые факты не имеют большого общественного значения и что все дей-
ствия обвиняемых могут быть легко квалифицированы лишь как хулиганство.
Неизвестно, под какое влияние попали свидетели в этой стадии расследования
и что случилось в недрах домоуправления дома № 37 за это время, но только все
свидетели на допросе у следователя «повернули фронт» и дали показания, благо-
приятствующие обвиняемым.
Показание передопрошенной свидетельницы С. записано буквально в следую-
щем нелепом непонятном изложении: «в старых показаниях было написано излиш-
нее и кроме того, что я показала сейчас, я ничего не'знаю, а посему прошу первые
показания точно не считать». И только.
— 72 —
Свидетель Париль, который дал при дознании подробное показание относи-
тельно тяжелых условий, которые создались в их доме в связи с антисемитскими
выпадами обвиняемых, у следователя дал несоответствующее роли свидетеля
в процессе голословное об’яснение преступныхфактов: «если что и было, так об‘-
ясняется невежеством н темнотой».
Показание свидетеля К. сводится к тому же: «если и были случаи на пасхе,
то единичные, если и были какие оскорбления, то обоюдные».
Свидетель С. удостоверяет: «с Виктором Филатовым я учился вместе в школе
и он был выдержанным».
Свидетельница А. вызывалась следователем затем, чтобы показать не то,
что она видела и знает, а то, чего она не видала (?): «я не видала, чтобы Филатовы
и др. обвиняемые хулиганили».
Показание свидетеля И. записано в трех словах, как будто переданных по теле-
графу: «Показываю, что у нас Филатовы и др. не хулиганят,и пьяные бывают редко».
Наконец, следователь вызвал свидетеля Ф., который в числе 7 жильцов,
подавших заявление на имя губпрокурора18 апреля, просил принятия решитель-
ных мер против хулиганов, действия которых «выходят за предел простой уголов-
щины и принимают социально-опасный характер». При этом следователь допустил,
что этот свидетель, очевидно хорошо осведомленный о событиях, вместо дачи пока-
зания с предупреждением об ответственности за отказ от дачи показаний, ограни-
чился странной репликой: «я прошу вперед меня выслушать Париля/Ш. и X.,
чтобы они при мне говорили. Сейчас же я не могу ничего сказать, после этого скажу,
что знаю». В дальнейшем, однако, никакого другого показания от этого свидетеля
тоже не отобрано.
Ясно, что при таком подходе следователя к исследованию им общественно-
опасного деяния, о котором забили тревогу не только потерпевшие по этому делу,
но и представители советской общественности; при таких странных методах допроса
свидетелей,при полном отсутствии желания выяснить этими допросами действитель-
ную обстановку преступлений, которые квалифицировались по различным статьям
трех разделов Уг. код.,—следственная проверка материалов дознания ничего
не могла дать и не дала. Наоборот, доказательственные факты по делу, как будто,
«смылись» при следственной проверке, и весь Материал расследования, произве-
денного милицией, после этого целиком оказался как-будто под сомнением,
в смысле его достоверности.
7 декабря все привлеченные при дознании лица следователем были освобож-
дены из-под стражи под подписку о невыезде. И хотя далее следователь постанов-
лением от 29 декабря привлек всех указанных выше лиц в качестве обвиняемых
по 59’, 2 ч. 74 и 1 ч. 142 ст. Уг. код., но уже 15 января он составил постановление
о прекращении уголовного преследования в отношении всех обвиняемых по 597
и 1 ч. 142 ст. УК, составив обвинительное заключение лишь в отношении Виктора
Филатова, Кочефанова и братьев Плетневых по обвинению их только в хулиган-
стве,—по 2 ч. 74 ст. Уг. код.
УКО Моск, губсуда согласилось с постановлением следователя о прекращении
дела по признакам 597 и 142 ст. УК, а нарсуд принял к производству дело о
хулиганстве и уже назначил дело к слушанию на 25 февраля.
Между тем в дело вновь вынуждена была вмешаться прокуратура, не согла-
сившаяся с таким направлением дела, после чего Угол. касс, коллегия Верхсуда
РСФСР, рассмотрев это дело в порядке надзора, определила:
Учитывая сложность дела и неосновательное прекращение дела
в отношении Филатова Степана и Лебедева Сергея—отменить определение
Моск. губ. суда о прекращении в отношении их дела, и дело передать на
— 73 —
рассмотрение Моск. губ. суда со стадии предания суду. (При этом част-
ным определением УКК Верхсуда указала суду на необходимость сроч-
ного рассмотрения этого дела и приобщения к нему ранее рассмотренного
указанного выше дела по обв. Филатова Александра и др.).
Во исполнение изложенного определения УКК, Моск, губсуд 28 февраля
направил дело вновь следователю 1 уч. Ваумановского района для составления
обвинительного заключения и предания суду всех указанны* выше 6 обвиняе-
мых по 597 и 1 ч. 142 ст. Уг. код.
13 марта следователем было составлено новое обвинительное заключение,
а 25 марта состоялось определение Моск, губсуда о предании обвиняемых суду.
Судебное заседание Моск, губсуда по этому делу состоялось’?—10 мая 1929 г.
Однако, так как в процессе судоговорения по этому делу раскрылись новые об-
стоятельства, которые не были выяснены при производстве предварительного
следствия и которые суд признал существенно важными для разрешения дела ,—
то судом в заседании 10 мая было постановлено—дело от'ложить, возвратив его
к доследованию.
При этом суд мотивировал необходимость обращения дела к доследованию
целым рядом соображений, вытекающихизоценки недостаточной полноты предвари-
тельного следствия, и между прочим указал на следующий дефект расследования.
«Антисемитские выходки, инкриминируемые обвиняемым, должны
были, несомненно, иметь определенную целевую установку, а эта уста-
новка совершенно не выявлена. Это могло бы быть произведено хотя бы
путем частичной проверки правильности действий жилтоварищества в
распределении жилплощади между группами русских и иностранцев,
в расследовании случаев спекуляции комнатами»...
На это определение суда поступил частный протест прокурора, который при-
знавая неосновательным возвращение дела к доследованию для выяснения возмож-
ных злоупотреблений- домоуправления, указывал, что
«даже установление наличия отдельных злоупотреблений тех или других
лиц не может освободить от уголовной ответственности обвиняемых, в случае уста-
новления с их стороны антисемитских выходок судом, рассматривающим дело».
По этому протесту У КО Моск. губ. суда отменило определение суда от
10 мая и передало дело для рассмотрения по существу в другом составе суда.
Только в судебном заседании 18—21 июня 1929 года это дело было, наконец,
разрешено судом по существу.
Моск. губ. суд в приговоре по этому делу признал доказанным, что обви-
няемые Филатовы Степан Данилович и Виктор Степанович, Кочефанов, Лебедев
и Плетневы совершили деяния, выразившиеся в том, что они занимались агитацией,
направленной к возбуждению национальной вражды, учиняли дебоши и драки с
криками: «бей жидов и коммунистов», {/равно составляли подложные документы
в партийные органы на коммунистов—иностранцев J), что деяние это является
общественно-опасным и подходит под признаки 1 ч. 597 и 2 ч. 74 ст. УК, и что
совершение деяния, предусмотр. 1 ч. 142 ст. (причинение тяжкого повреждения
Соболеву), представляется в отношении этих обвиняемых недоказанным,—и при-
говорил: Филатовых Степана и Виктора к лишению свободы на один год и 6 мес.
каждого с зачетом предварительного заключения и с сокращением Виктору Фила-
тову срока лишения свободы на одну треть, т.-е. до одного года; Кочефанова и
Плетневых к принудительным работам сроком на 1 год каждого, а Лебедева к при-
нудительным работам сроком на 8 месяцев.
2) Привходящее обстоятельство, установленное уже на судебном следствии,
— 74 —
Крайне длительный процесс расследования и суда по этому делу и переходы
от одной инстанции к другой, в порядке подследственности и подсудности, об Ме-
няются, как это нетрудно заключить из изложенного, главным образом тем, что
в отдельных стадиях процесса по этому делу, как лицами, участвовавший в пред-
варительном расследовании, так и судьями, преуменьшалась степень социальной
опасности подлежащих исследованию в данном деле преступных действий,—проис-
ходила таким образом недооценка общественного значения исследуемых событий,
в условиях современной советской действительности,—с точки зрения классовой
и политической. Этим об Меняется не только неправильная с самого первого мо-
мента возбуждения уголовного дела квалификация преступных деяний по дей-
ствующему материальному закону, но и все другие недочеты, которые были отме-
чены в процессуальной работе органов расследования.
Эти недочеты выразились прежде всего в том, что милиция, осведомленная
о целом ряде вопиющих фактов, имевших место в домоуправлении дома № 37,
даже после обнаружения в пределах этого домоуправления найденного в бессозна-
тельном состоянии раненого кирпичом в голову человека, не приступила своевре-
менно к производству расследования по заявлению потерпевших, и не было совсем
произведено на месте ни осмотра места преступления, ни опроса заинтересованных
в деле лий.
В связи с этими первичными процессуальными «промахами»—чтобы не
назвать их служебной небрежностью,—стали последовательно и по инерции на-
слаиваться в деле и другие промахи: и штампованное определение нарсуда о том,
что в данном деле нет наличия общественно-опасных действий, й следственный
допрос в дальнейшем свидетелей, которые должны были подтверждать априорное
заключение следователя (имевшего, конечно, в производстве уже такие дела и
ранее), о том, что в сущности здесь ничего особенного нет и не было, а «если что и.
было, так об ’ясняется невежеством и темнотой» (подразумевается, надо думать, не-
вежество и темнота «помещика» Филатова и его сыновей, получивших высшее тех-
ническое образование?); и наконец все дальнейшие определения высших инстанций,
имевших перед собой недоследованные и не освещенные с точки зрения советского
уголовного права и социалистического правосознания сырые материалы расследо-
вания.
Не менее важным дефектом является—неустановление с достаточной тща-
тельностью характеристики личности обвиняемых, их «классового лица».
В деле были лишь некоторые случайные материли, хотя и дающие убий-
ственную характеристику в отношении Филатова-отца и старших его сыновей,
но не вполне Проверенные, а следовательно, может быть, и недостоверные. На этот
недостаток расследования, между прочим, указывал и губсуд, когда считал необ-
ходимым дело возвратить к доследованию (определение от 10 мая 1929 г.): это
обстоятельство по дедам о преступлениях, предусм. 597 ст. УК, как правильно
отметил губсуд, имеет немаловажное значение.
Несмотря на указанные-дефекты и недочеты в производстве дела Филатовых,
советский уголовный суд, как мы видели, вскрыл все-таки истину в деле, дав
в приговоре от 18—21 июня 1929 года правильную, на классовой основе, оценку
преступным фактам, подлежавшим его рассмотрению.
Что эти факты правильно оценены судом и что приговор явился актом борьбы
не против простых хулиганов, а против действительных классовых врагов проле-
тариата, которые пользуются национальной травлей, как средством, направленным
к подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянского государства,—ясно и из
'одного имеющегося в деле документа,—появление которого в деле является весьма
знаменательным. Еще в тот период производства дела Филатовых, когда об этом
— 75
• Деле заговорила печать,—в правление жилтоварищества дома № 37 было прислано
анонимное письмо,составленное,как сказано в нем «по прочтении заметки в «Вечер-
ней газете»—рабочими механического завода в числе 10 человек». В нем авторы
заявляют протест против правления жилтоварищества, называя членов правления
предателями, выдающими суду «честных русских людей» и «страдальцев» Фила-
товых, Кочефановых и Лебедевых.
В этом письме, начинающемся возгласом «Да здравствует Россия»—и являю-
щемся по содержанию типичной черносотенной прокламацией времен «Союза рус-
ского народа»,—авторы обосновывают свою ненависть против евреев, заканчивая
свои антисемитские выпады словами:
«Вот почему русский народ не может рассчитывать на поддержку власти
в борьбе с жидами и возлагает надежду на погром жидов, как на единое сред-
ство избавиться от ига жидов и жидовского засилья».
Этот документ лучше всяких других доказательств в деле говорит, с какого
рода преступным деянием имел дело суд, рассматривая дело Филатовых, и какое
классовое лицо имеют обвиняемые по этому делу.
В заключение необходимо упомянуть и о технических дефектах расследования,
которые также имели место в деле Филатовых. Мы уже говорили в других очер-
ках о необход шости производства осмотра .места преступления. При расследова-
нии дела о причинении насилия Соболеву не было произведено осмотра места,
где упал пораженный кирпичом Соболев, не была приобщена к делу половина
кирпича, которой был нанесен удар. Между тем из дела видно, что место этого проис-
шествия можно было точно установить по следам крови; что по положению тела,
найденного в бессознательном состоянии потерпевшего, можно было выяснить,
с какой стороны был нанесен удар и откуда мог выбежать нападавший. На этом
месте, как показывали свидетели, найден был разорванный червонец, который нес
* Соболев в руках, возврдщ.ясь из лавки. Далее, после этого происшествия оказы-
вается, на дворе дома №37 найдена была вторая половинка кирпича, которая при-
шлась к половинке, которой был нанесен удар Соболеву.
Если вспомнить, что все^улики против обвиняемых в отношении участия их
в этом деле сводились к тому’ что вечером 18 сентября, незадолго до нападения
на Соболева, все они находились или где-то по-близости места, где получил удар
Соболев,или на дворе,и как будто кого-то выслеживали или поджидали—то есте-
ственно, что разрешение вопроса о возможности участия именно этих лиц в на-
падении на Соболева возможно было бы, если бы в деле имелся протокол осмотра
домовладения дом № 37 и места, где получил удар в голову Соболев, и планировка
всей этой местности. Только установление,по данным осмотра,соотношения мест
и пунктов, в которых находились обвиняемые вечером 18 сентября, с тем местом,
где упал Соболев, и только наглядное изображение на плане жилого дома, флигеля
и двора с расположением дверей, входов во двор и других пунктов,—могли бы дать
суду, в связи с свидетельскими показаниями, достаточный материал для суждения
о том, могли ли действительно обвиняемые быть участниками этого дела; где напа-
давший мог скрываться, подстерегая Соболева; где взял камень; с какой стороны,
и с какого места напал на проходившего Соболева, и наконец, в какой близости
к месту нападения находился в этот момент каждый из обвиняемых.
Без этих точных данных, протокольно зафиксированных и графически изобра-
женных,которые не были установлены милицией непосредственно после совершения
преступления, для суда никакого доказательственного материала не могли дать одни
показания свидетелей, показывавших, что Кочефанов в такой-то момент прятался
за какой-то дверью,поджидая кого-то,что Виктор Филатов или Лебедев сидели во
дворе на бревнах и шептались,’а Филатов-отец стоял где-то у окна в комнате и т. п.
(
— 76 —
Таким образом, изложенное дело дает нам достаточно поучительный пример,
того, как проявленная np:i приступе к производству расследования медленность, -
небрежное отношение к процессу собирания доказательств, недостаточная или
небрежно произведенная проверка первоначальных данных дознания следовате-
лем, неиспользование технических средств для установления доказательству связи
с главнейшим недостатком—недооценкой социального значения подлежащих
исследованию общественно-опасных событий,—могут повлечь за собой бесплодную
потерю времени и длительную волокиту в процессе расследования и суда по делам
о преступлениях указанного типа.
Этот же пример показывает, насколько важное значение имеет тщательное
неослабное наблюдение со стороны прокуратуры за движением уголовных дел.
во всех стадиях их производства, в особенности, если эти дела вызывают,—в силу
каких-либо своих особенностей,—исключительный общественный интерес.
УСТАНОВКА ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ПО ДЕЛАМ О НАСИЛЬСТВЕННЫХ ДЕЙ-
СТВИЯХ ПРОТИВ РАБКОРОВ И СЕЛЬКОРОВ ОСОБЕННОСТИ МЕТОДОВ
РАССЛЕДОВАНИЯ ПО ТАКИМ ДЕЛАМ.
(Дело о покушении на убийство селькора-обще-
ственника Шишканова).
Основные моменты, раскрытие которых требуется по делам об убийствах раб-
коров и селькоров. Требование внеочередности и быстроты расследования этих
дел. Типичный случай расследования дела о покушении на убийство селькора-
общественника Шишканова. Наступление-селькора на кулацкое лжетоварище-
стпо, как повод, вызвавший кулацкое контр-наступление на селькора-обще-
ственника. Установление доказательств неудавшегося покушения на убийство.
Совокупность так наз. гармонических улик в общей цепи доказательств по этому
делу. Недооценка контрреволюционной сущности этого преступления в про-
цессе расследования. Характерные для кулацких дел эпизоды судебного следствия.
Убийства рабкоров и селькоров, случаи которых с 1924—25 г.г. участились
в связи с обострением классовой борьбы в дерев те между кулацкими элементами и
беднотой, подводятся под преступления контрреволюционного характера и квали-
фицируются, как террористические акты, направленные против деятелей револю-
ционных рабоче-крестьянских организаций (588 ст. УК). Отсюда вытекает необ-
ходимость для органов расследования особенно тщательного выяснения классо-
вой подоплеки подобных дел и мотивов преступления.
По этим делам недостаточно установить, что убит рабкор или селькор, и найти
подозреваемого. Необходимо выяснить, действительно ли убийство рабкора или
селькора в данном случае совершено в целях устранения с дороги классовыми
врагами пролетариата опасного для них общественника или из мести за рабко-
ровскую разоблачительную деятельность, мешающую кулацким и антиобществен-
ным элементам беспрепятственно творить свое дело. /
Поэтому весьма важно бывает подвергнуть обследованию обстоятельства по-
следних дней или недель жизни потерпевшего^ чтобы установить, в какую сторону
была направлена общественная деятельность убитого, какие факты, относящиеся
к каким-либо лицам или группам, предавались им огласке в печати или разоблача-
лись, и в связи с этим выяснить, кому именно могла представляться особенно опас-
ной деятельность потерпевшего рабкора или селькора и кому нужно или выгодно
было, поэтому, убрать с дороги опасного разоблачителя.
При этом требуется необходимая осторожность, чтобы избежать скороспелых
выводов, основанных не на фактах, а лишь на предположениях, не имеющих под
собой реальной почвы. Если имеются основательные подозрения и явные дока-
зательства, что рабкор убит, напр., из ревности или по каким-либо другим моти-
вам, при чем убийство стоит вне всякой связи с его общественной работой,—то
естественно, чте подобное преступление не может квалифицироваться, как терро-
ристический акт, предусм. 588 ст. УК. И расследование преступления в подобном
случае должно итти в сторону выяснения тех особенных мотивов и отношений,
на почве которых совершено убийство или другие насильственные действия про-
тив потерпевшего.
В другом случае, когда имеются, например, указания на создавшиеся уже
задолго до убийства враждебные отношения между убитым и какими-либо лицами
на почве общественной работы потерпевшего, как рабкора, или имеются све-
дения об имевшем место со стороны убитого наступлении на контр-революционную
— 78 —
или классово-вредную деятельность этих лиц, тогда необходимо бывает с первых
же шагов расследования принять меры к проверке этих сведений или указаний.
Такой верный метод разработки 'доказательственных материалов и собирания
улик оградит всегда расследующего от ненужной и бесплодной розыскной ра-
боты и составления гадательных предположений о мотивах убийства.
В подобных случаях трудности расследования заключаются в том, что при-
ходится выяснять чрезвычайно сложную цепь взаимоотношений между потерпев-
шим и подозреваемыми, тем более, что последние, напр., кулацкие элементы
в деревне, действуя не в одиночку, а группой в соучастии нескольких лиц, об-
ставляют обычно свои покушения так, что хитро умеют потом замести следы и легко
прячут концы в воду, в особенности, если они действовали сплоченно, а селькор
среди крестьян своего селения оставался одиноким борцом.
В связи с указанными особенностями дела добываемые доказательства
по делу, естественно, являются часто только косвенными уликами. В этих слу-
чаях нельзя, конечно, пренебрегать и косвенными доказательствами, которые
вместе взятые могут дать в результате убедительную совокупность гармонических
улик, как это и было, например, в деле о покушении на убийство общественника
Шишканова,—в деле, которое изложено нами в настоящем очерке.
В отношении рабкоровских и селькоровских дел, которым придается характер
особой важности, требуется особая срочность расследования, что подтверждено
циркулярами НЕЮ и Верхсуда 1924—25 г. (см. ЕСЮ № 16—1925) и др.
Мы остановились в данном случае на деле Самсонова-Петрова, обв. в поку-
шении па убийство селькора Шишканова, потому, что это дело дает нам типич-
ный пример покушения на селькора, учиненного в деревне кулаком, который
работал под флагом организованного им товарищества, обделывая свои
темные дела, и-которому поперек горла стал селькор Шишканов, начавший борьбу
с этим лжетовариществом и его учредителем Самсоновым.
Процесс расследования этого дела, вместе с тем, интересен и в том отношении,
что следствию пришлось в данном случае попутно раскрыть преступный характер
деятельности лжекооперативного об’единения, разоблачение которого только и
началось с энергичного наступления на него со стороны батрака-общественника
Шишканова.
Лжекооперация, лжеколхозы, лжетоварищества, как известно, являются
разновидностями обходных путей массового врага, теснимого социалистическим
строительством и вынужденного сдавать свои позиции под ударами развертываю-
щегося социалистического наступления.
Организованное епщв 1923 г. в селе Языкове Борского района Бузулукского
округа машинное товарищество имело достаточно отчетливо выраженный ха-
рактер лжетоварищества.
В самом деле, что из себя представлял организатор—учредитель товарище-
ства Самсонов-Петров? Это был крепкий потомственный кулак. В дореволюцион-
ное время владел тремя отрубами собственной земли, систематически пользовался
постоянной наемной силой, при чем никогда меньше двух батраков не имел, и перед
вступлением в тов-ство у него имелись 3 лошади, 2 коровы, около 25 ульев, шерсто-
чесалка, половинная часть трактора и машинной молотилки.
Все это характеризует социальную физиономию Самсона-Петрова, и предвари-
тельным расследованием это было твердо и четко установлено как путем свидетель-
ских показаний, так и на основайии специально истребованных документальных
справок.
— 79 —
Далее, прочие члены товарищества состояли из близких родственников Сам-
сонова-Петроваего родного брата, так же, как и он, лишенного избирательных
прав, и других родственников—зятьев, того же социального пошиба.
Установлена расследованием и такая характерная для «истории» не одного
этого лжетоварищества деталь: на первых порах в члены товарищества приняты
были только двое бедняков; это нужно было для некоторого маскарада или, по
выражению судебного приговора, «для прикрытия кулацкого лцца». А затем...
бедняков из членов машинного товарищества, конечно, скоро выжили, исклю-
чили.
Применение в значительном масштабе наемного труда, как товариществом
в целом, так и отдельными членами его, третья выявленная расследованием и ха-
рактерная для лжетоварищества черта.
Лжеартель нужна не для того, чтобы коллективным трудом способствовать
задачам социалистической стройки. Ее задача в другом—получить незаконно,
' мошеннически, не для кулаков предназначенные в пролетарском государстве льготы
и кредиты, эксплоатировать наемный труд, укрыться от назойливого фин-трудин-
спекторов.
Наемный труд эксплоатировался этим товариществом в широких размерах,
но не открыто, а под видом поденщиков, родственных отношений, попечения о си-
ротах и т. д. Разумеется, ни один из трудовых договоров нигде зарегистрирован
не был.
Уже тем самым маскарад давал те результаты, ради которых, к нему при-
бегали. Но, кроме того, Самсонов-Петров сумел для товарищества , окрещенного
кетатигромким названием «Луч»,получить в кредит трактор, молотилку и несколько
других сложных машин. Товарищество, сплошь состоявшее из кулаков, земле-
устроилось. I
Безмятежное житье лжетоварищества во вред социалистическому строитель-
ству продолжалось несколько лет. Уже’предпринимались подготовительные шаги
к реорганизации (лже) товарищества в (лже) артель.
Когда возникло дело о покушении на убийство Шишканова, расследование,
дало ответ и на естественно напрашивающийся вопрос, почему же так долго без-
наказанно удавалось кулакам обходить советский закон и дискредитировать идею
коллектива в глазах окружающего населения.
Конечно, столь длительная безнаказанность здесь, как и в ряде других
аналогичных случаев, исключительно питалась недостаточным вниманием к борь-
бе с лжстовариществом со стороны сельсоветов, бедноты, батрачества, обществен-
ности, и хотя истинный характер товарищества не мог оставаться секретом ни для
сельсоветов, ни для населения, ни для общественности—однако для разоблачения
лжетоварищества нужна было большая (нежели имелась в действительности)
степень организованности местных сил, сознательности, активности и классовой
чуткости, большее понимание того большого вреда, который приносят лжекоопе-
рации, лжеартели, лжетоварищества.
Выяснение всех указанных моментов тем с большим основанием может и дол-
жно быть отнесено к положительным сторонам расследования по данному делу, что
основным стержнем и предметом его было не раскрытие лжекооперации, а пре-
следование покушения на общественника Шишканова. Сжатая обрисовка ха-
рактера упомянутого «машинного товарищества» не была отвлечением в сторону от
основной задачи расследования, не была произвольным расширением рамок его.
Наоборот, она как раз и давала ключ к лучшему проникновению в существо
дела, в классовую подоплеку и установлению мотивов преступления.
— 80 —
Наступление на лжетоварищество начал батрак Шишканов, живший в том
же селе Языкове. Будучи выдвинут на общественную работу в качестве уполно-
моченного сельрабочкома, Шишканов слышал кругом нарекания бедноты на това-
рищество «Луч» и, убедившись в правильности этих нареканий, стал посылать
заметки о товариществе в Бузулукский «Землероб» и в газету «Батрак». В заметках
он разоблачал безобразия как по линии организации товарищества, так и по линии
эксплоатации им батрачества. Указывал и на ряд других преступлений.
— В одной из заметок я указывал,—говоритШишканов,—как сын кулака
Самсонова, будучи заведующим лавкой Центроспирта, пьянствовал и деньги
с отцом пускал в оборот. Сын Самсонова из-за этой заметки был снят с работы. В
другой заметке я изобличил Самсонова, как самогонщика, и Самсонова привлекли
к суду..
Тут-то и начинается «обыкновенная история», история развертывания кулац-
кого контр-наступления против общественника, осмелившегося выступить с ра-
зоблачениями кулацких проделок.
Если «история» эта не завершилась трагической развязкой, то причиною тому
в значительной мере явилась случайность—с одной стороны, и более или менее свое-
временное (точнее было бы .сказать приближенно своевременное) вмешательство
судебно-следственных органов,—с другой.
Разве не случайность то, что брошенный злоумышленной рукой 5 мая 1928 г.
около12часов ночи в окно камень в 8фунтов весом пролетел чуть-чуть мимо Шиш-
канова, не задев его, не размозжив ему голову? Камень был брошен с такой си-
лой, что крестовина рамы разлетелась вдребезги. Не могло быть никакого сомне-
ния в том, кто был той мишенью, в которую целились, бросая камень. Ею был
никто иной, как Шишканов, который как'раз в это время возвратился со спектакля
домой и сидел у стола против окна. Не отклонись камень чуть-чуть в сторону,
попади в предназначенную мишень, мы безусловно имели бы еще один эпизод
кулацкого «мокрого» дела.
Когда расследование энергично занялось этим делом, оказалось, что это не
единичный случай, что ему предшествовали другие и что все они составляй! как
бы единую и направленную в одну сторону цепь действий одного и того же лица.
И все эти действия находят себе об’яснение в указанных взаимоотношениях обще-
ственника Шишканова с главарем лжетоварищества Самсоновым.
31 июня 1927 г. при встрече с Самсоновым-Петровым Шишканов еще раз
напомнил ему о необходимости заключить договор с батрачкой, от чего Петров,
несмотря на неоднократные предложения, упорно уклонялся. Через некоторое
время, в этот ясе день, Самсонов, наконец, явился к Шишканову для заключения
договора. Когда сели за стол, и Шишканов стал писать договор, Самсонов-Пет-
ров, находясь слегка в пьяном состоянии, скрежеща зубами, схватил Шишканова
за уши, предательски поцеловал его и так ударил по уху, что Шишк< нов уронил
перо и некоторое время чувствовал себя как бы в состоянии столбняка.
— Я тебе покажу, как писать о нас в газете,—сказал Самсонов.
Какую форму приняли бы дальнейшие выступления кулака трудно сказать,
так какему помешали находившиеся в это время в доме свидетели Баусов и Лыченк-
ков, которые вывели из дома Самсонова и тем оградили Шишканова от дальнейших
насилий.
Спустя несколько дней последовал новый эпизод с угрозами по адресу того
же Шишканова в здании сельсовета, куда был вызван милипионером Самсонов-
Петров. Явившись в сельсовет и увидя там Шишканова, Самсонов-Петров злобно
набросился на него с циничной руганью и угрозой.
— 81 —
Метанию камнем через окно суждено было стать неудачным завершением
предшествовавшей цепи преследований. Неудачным в двояком отношении: точ-
ность удара не была высчитана в совершенстве, а совокупность всех указанных
инцидентов, выявленных расследованием, была оценена судом, как достаточное
основание для обвинения и осуждения Самсонова-Петрова.
12 января 1929 г. выездной сессией Бузулукского окружного суда Самсонов
осужден был на четыре года лишения свободы с конфискацией имущества на
сумму 500 рублей.
Кроме указанных выше, положительной стороной расследования поданному
делу является и полное выявление улик, которые в такого рода делах, как уже
сказано, нелегко бывает собрать ввиду энергичного противодействия заинтересо-
ванных в безнаказанности кулаков и подкулачников.
Чрезвычайно характерный в этом отношении штрих вносит в данный про-
цесс нередкая в уголовных делах метаморфоза с показаниями свидетелей.
Баусов был очевидцем «инцидента», разыгравшегося в доме Шишканова
31 июля 1927 г. Будучи обстоятельно допрошен на предварительном следствии,
он дал целиком изобличающие Самсонова-Петрова и полностью совпадающие
с обстоятельствами дела показания.
Другой свидетель Лычепков на дознании тогда же подтвердил все это, до-
бавив, что, уходя из дому, Самсонов грозил Шишканову: «я с тобою все равно рас-
правлюсь, покажу, как пишут в газеты».
Оба свидетеля подтвердили также факты других неоднократных угроз по
адресу Шишканова со стороны Самсонова, которого характеризовали так:—
Мстить Самсонов способен вплоть до убийства!
Между тем на судебном следствии свидетели от этих своих показаний отка-
зались. И только четкое фиксирование следователем деталей показаний этих сви-
детелей дало об’ективное основание суду расценить измененные и внутренне глу-
боко противоречивые показания их на суде, как неправильные, и как результат
влияний со стороны.
В полном соответствии с теорией доказательственного права в основу оценки
здесь была положена совокупность доказательственных улик. В данном случае,
между прочим, улики принадлежали к числу т. н. «гармонических» улик. Ка-
ждая из них сама по себе, быть может, не имела решающего значения, но совокуп-
ность их дала ту степень достоверности, какая обычно достаточна для судебного
вывода. По многим делам о преследованиях рабселькоров приходится строить вы-
воды именно на такого рода системе улик. Правда, могут быть отдельные редкие
исключения, когда материальная истина в действительности не там, где она нахо-
дится, если об этом судить, следуя стройной цепи гармонических улик. Но в дан-
ном случае предполагать такое исключение никаких решительно оснований не
имеется. В данном случае более правильно будет отметить другое.
Выше указывалось, что вмешательство судебно-следственных органов для за-
щит» общественника здесь было лишь приближенно, не вполне своевременное. Без-
условно, вмешательство это могло и должно было иметь место уже после пер-
вых угроз,.не говоря уже об инциденте с'ударом по уху. Пострадало бы лишь
количество звеньев в «совокупности» улик. Но выиграли бы реальность защиты
и ее профилактическое значение. Между тем (и это весьма характерно) дело о на-
несении побоев Шишканову Самсоновым было прекращено нарсудом, положив-
шимся на формальное и недопустимо поверхностное расследование, спешно произ-
водившееся в 1927 г. по поводу этого инцидента. Лишь по протесту прокурора
постановление суда о прекращении дела было отменено, и материал был приобщен
к настоящему делу.
Искусство расследования преступлений.
6
— 82 —
Попутно отметим и один характерный недочет в деле со стороны производив-
шего расследование.
Агент угрозыска в постановлении своем от 3 сентября 1928 г. о заключении
Самсонова под стражу квалифицировал обвинение по 18 и 136 ст. УК, хотя в дан-
ном случае были все данные для пред’явления обвинения по 588 ст. УК.
Иначе говоря, налицо имелась явная недооценка контр-революционной сущ-
ности подобных покушений. Ошибка эта была вскоре однако исправлена рассле-
дованием. Во всяком случае, ошибки эти свидетельствуют о недостаточной поли-
тической гибкости и чуткости в практике этого рода дел.
Из эпизодов судебного следствия, тоже характерных для подобного рода
дел, в которых обвиняемыми выступают кулаки, следует отметить два:
1. Подсудимый заявил отвод против одной нарзаседательницы, указывая,
что у него с нею был конфликт из-за сына, пасшего у него стадо. Отвод судом был
отвергнут на том основании, что конфликт давно разрешен.
2. Ходатайство защиты о допросе Двух новых свидетелей судом было откло-
нено со следующей характерной мотивировкой: «Ввиду того, что Назаров Кузьма
и Замочкин Яков являются членами одной артели, что указанные Самсоновым
свидетели такие же кулаки, как он сам, и что политические убеждения Самсонова
в достаточной степени охарактеризованы в деле, в ходатайстве отказать».
Таковы некоторые из моментов расследования процесса по данному делу,
которые, на наш взгляд, заслуживают, внимания в целях улучшения качества рас-
следований по ряду аналогичных дел.
«ПРОТИВОРЕЧИВЫЕ» ДОКАЗАТЕЛЬСТВА И НЕОБХОДИМОСТЬ ЛОГИ-
ЧЕСКОГО ОБОСНОВАНИЯ ИХ В ПРОЦЕССЕ РАССЛЕДОВАНИЯ. РЕДКИЙ
СЛУЧАЙ ДОБРОВОЛЬНОГО ПРИНЯТИЯ НА СЕБЯ ВИНОВНОСТИ ’В
УБИЙСТВЕ.
(Дело об убийстве проф. Брауна).
Односторонность расследования ^концентрировавшего внимание лишь на одной
из версий о совершении убийства подозреваемым, который при допросе на след-
ствии признал себя виновным. Оставление без обследования целого ряда других
данных, которые могли осветить дело. Сознание обвиняемого Новикова и оценка
его. Отказ обвиняемого от признания, сделанного им при первом допросе.
Необходимость тщательного исследования психического состояния обвиняе-
мого. для выяснения разноречивых показаний его на предварительном след-
ствии. Значение факта опознания обвиняемого свидетелями, как доказательства
в деле. Редкий случай топо-хронографической экспертизы для проверки пока-
зания обвиняемого. Биологическое исследование-кровяных пятен на одежде
обвиняемого. Добровольные претенденты на роль убийцы. Проверка показаний
этих добровольцев.
Убийство профессора Брауна осталось неразгаданным.
Осужденный первоначально по делу на 8 лет лишения свободы студент Но-
виков при вторичном рассмотрении дела был оправдан.
Чрезвычайн я сложность задачи не только по раскрытию преступления, но
и по правильной оценке судом собранных по делу доказательственных улик—
одна из особенностей настоящего дела. Достаточно сшзать, что в конечном счете
по этому делу последовал оправд .тельный приговор, несмотря на наличие в стадии
предварительного расследования такого доказательства, как подробное деталь-
ное сознание Новикова в убийстве профессора Брауна.
Н (конец несколько других высоко поучительных с точки зрения искусства
и техники расследования как отрицательных, так и положительных моментов
расследования, усиливают интерес к нему криминалиста.
2 июня 1926 г. около 9 4 часов вечера, в гор. Астрахани, по ул. Бебеля, дом
№ 58, в своей квартире был убит двумя выстрелами в упор из револьвера системы
«Наган» профессор-гинеколог Филипп Густавович Браун.
Убийца, под’ехав на извозчике к парадной квартире Брауна, звонком
вызвал прислугу Брауна—свидетельницу Клюеву, проговорил скороговоркой;
«экстренно профессора», затем по открытии ему двери быстро прошел в переднюю
к вышедшему навстречу ему профессору. Клюева в соседней комнате через откры-
тую дверь слышала лишь фразу профессора: «В чем дело?» а затем сильный вы-
крик убийцы: «руки вверх»,—сопровождавшийся двумя выстрелами. Убийца
тотчас же быстро удалился и никто его больше не видал, а профессор после не-
скольких фраз: «умираю... помогите»,—минуты через четыре умер.
Изучение дела, как и всей обстановки преступления, с одной стороны, не
дало никаких следов к раскрытию личности убийцы, а с другой,—привело губро-
зыск к выводу, что в убийстве нет цели грабежа и нет личных врагов, которые
сводили бы с проф. Брауном счеты.
Когда вскоре возникло подозрение в убийстве профессора Брауна против
Новикова, подкрепленное к тому же через некоторое время сознанием последнего
расследование и концентрировало свое внимание на этой именнр версии.
6*
— 84 —
И в этом и состояла коренная ошибка предварительного расследования.
В определении УКК Верхсуда от 15 января 1929 г. мы находим совершенно четкое
указание на эту ошибку:
«...Следствие по делу неизменно шло лишь по одному пути, в пределах одной
лишь версии об учинении убийства Новиковым и оставило совершенно неиссле-
дованным и два других пути: по линии предстоящей женитьбы профессора Брауна
и по линии его финансовых операций в виде отдачи денег в рост...»
Между тем эти иные пути требовали самого тщательного внимания, наравне
с версией о виновности Новикова.
В деле имеются указания, что весьма обеспеченный материально покойный
проф. Браун пользовался при производстве своих финансовых операций услугами
врача К. Поведение последнего в вечер убийства между 10 и 11 часами было на-
столько необычно, что обратило на себя внимание его двух шапочных знакомых,
видевших его в это время во фруктовом магазине.
Правда, предварительное расследование установило алиби К., но оно со-
вершенно не коснулось выяснения причин его столь необычного состояния непо-
средственно вслед за убийством проф. Брауна.
Другое весьма важное обстоятельство из жизни самого проф. Брауна совер-
шенно не было подвергнуто обследованию.
Друг покойного д-р Мышкин дал наводящее показание о душевном переломе
Брауна в последние месяцы его жизни:
«Словом, в душе его что-то как будто сломалось. Временами пытался я
навести его на разговор о каких-либо новых знакомых, развлечениях, но по-
лучал впечатление нежелания поддерживать разговор, хотя в последние ме-
сяцы (конец апреля-май) покойный дал мне полюбоваться на то, что ему пишет
какая-то доброжелательница. Бегло прочитал я записку и усвоил, что эта
незнакомка удивляется, чем могла увлечь его «она» (фамилию разобрать я не
мог). По указанию же покойного здесь речь идет об А..вой, записка предосте-
регает его, что человек она нехороший, что он у нее не первый».
В то же время Мышкин показывал, что он от проф. Брауна ничего о студенте
Новикове не слыхал.
Между тем, некая гражданка А. К. Куприянова высказала предположение,
что застрелил проф. Браун любовник А.....вой. Убийство, как выяснилось при
следствии, произошло за неделю до предполагавшегося официального брака
проф. . Браун и А....вой.
Ясно, что подобные указания, имевшиеся при следствии, не должны
были остаться без проверки. Даже при наличности сознания Новикова эти об-
стоятельства не могли быть оставлены без обследования. В особенности же, котда
при расследовании собственное признание Новикова стало подвергаться сомне-
нию, как показание, полное противоречий,—необходимо было шире развернуть
расследование и подвергнуть проверке другие версии, которые представлялись
по ходу дела более или менее вероятными или правдоподобными.
Увлечение «уликами», плывущими самотеком в одну сторону в подобного
рода делах, как мы уже видели ранее при изложении других очерков, влекут
за собой опасность—стать на ложный путь и не закрепить своевременно ценных
доказательственных фактов, которые в дальнейшем могли бы осветить темные и
загадочные стороны дела. Так было и в настоящем деле, и в этом заключалась
первая ошибка органов расследования. Хотя указанные версии и были впослед-
ствии проверены, но это была уже запоздалая проверка. Время изглаживает со-
бытия из памяти свидетелей и затирает факты, которые можно установить только
по горячим следам.
— 85 —
Центральное место среди доказательственных фактов, легших в основу
первого обвинительного приговора, занимает сознание Новикова. Новиков проис-
ходит из семьи служителя культа, и осенью 1925 г. был принят в Астраха некий меди-
цинский институт. Здесь познакомился он и сошелся с дочерью профессора Брауна,
тоже студенткой института—Татьяной Браун. Отец, как это выяснилось уже при
начале следствия, относился неприязненно к сближению Татьяны и Новикова.
Профессор Браун вел уединенный образ жизни,—никого, кроме близких
приятелей, не принимал, и часы, свободные от приемов, посвящал рисова-
нию и охоте. Будучи популярным в г. Астрахани хирургом-гинекологом, он имел
большую практику, благодаря чему скопил значительные средства, которые, ввиду
опасения паден 'я валюты, превращал в ценности.
С осени 1925 г. Ф. Г. Браун резко изменил свой образ жизни, в связи с зна-
комством с кассиршей кино «Модерн» А......вой, и стал по вечерам уходить
из дому. С февраля месяца 1926 г. он уже каждый вечер после приема уезжает
к А....вой и возвращается домой по утрам.
Как-то в том-же месяце Б. Г. Браун, приехав к А.......вой, спросил ее,
не была ли сегодня в кино дочь его Таня на первом сеансе.
— Нет, она вчера была, а не сегодня, и на последнем сеансе,— ответила
А.....ва.
— А с кем она была?
— 0 тем студентом, с которым она всегда бывает.
— Ах, опять этот мерзавец Новиков, ведь я запретил ей бывать вместе
с ним,—резко заметил Браун.
Несмотря на запрещение отца, Татьяна Браун, однако, не порывала с Нови-
ковым знакомства, а, наоборот, чаще с ним встречалась, и с начала весны
отношения их перешли в интимную связь.
Весной 1926 г. Ф. Г. Браун при поездках на охоту жаловался своему прияте-
лю Петру Захаровичу Петрову на свою дочь, указывая, что она плохо учится
и увлекается молодыми людьми.
По словам того же Петрова, и при дальнейших встречах с профессором
Браун при беседах с ним было заметно, что он продолжает быть недовольным
своей дочерью и ее поведением.
Как-то в половине мая 1926 г. профессор Браун проходил мимо мебельного
магазина Петрова. Стоявший возле дверей магазина Петров Петр Захарович, уви-
дев Брауна, пригласил его зайти к себе. Здесь в беседе с ним Петров, между про-
чим, коснулся своих семейных дел, жалуясь на неизлечимую болезнь своей жены.
При этом Петров сказал, что он несчастный человек. Тогда Браун заметил, что
он несчастнее его и, схватившись руками за голову, с горечью воскликнул:, Данька
моя пропала—она увлеклась и отдалась недостойному человеку “.
При произнесеннии этих слов он заплакал и вышел из магазина.
... Эта сцена,—заявил при допросе Петров,—произвела на меня тяжелое
впечатление, и я не решился расспрашивать его о подробностях.
Будучи допрошен 3 и 7 июня, Новиков категорически отвергал возникшее
против него подозрение в убийстве, а 8 июня, содержась под стражей в Губрозыске,
он написал собственноручно признание о совершенном им убийстве проф. Браун'а.
Послав записку Тане,—пишет Новиков в своем признании,—он, придя
в партклуб, стал думать, что профессор ее не пустит, тогда как ему безумно хоте-
лось видеть Таню, и потому он побежал в десятом часу на квартиру Брауна, на-
дев на себя по дороге машинально нечто вроде пиджака и сев, кажется, за пеше-
' ходным мостом, на извозчика; приехав и войдя в квартиру и приблизившись
к профессору, он стал просить у пего отдать ему Таню, а когда получил отказ,
— 86 —
то крикнул: «руки вверх», и выстрелил, после чего выбежал,, сел на извозчика,
по дороге с которого соскочил, бросил толстовку и браунинг в канаву, при чем сам
помчался в партклуб, где через несколько времени ему и сказал Пахомов, что
его ждет Таня, к которой он и вышел. Свое сознание он закончил так: «Вот и все. Я
никуда не уйду. Мне больно. Меня считали за хорошего, честного человека,а яубил».
Того же 8-го июня при допросе Новикова нарследователем в качестве обви-
няемого по 136 ст. УК он признал себя виновным в убийстве профессора Брауна, но
только «из мести» и заявил, что соучастников в данном преступлении у него не было.
В этом своем показании Новиков уточняет свое сознание. Детально шаг за
шагом он описывает проведение им вечера 2 июня и об’ясняет, что, когда он
узнал от Тани, что профессор.энергично взялся за дело перевода ее в Москву,
у него, еще в первой половине мая, мелькнула мысль во что бы то ни стало поме-
шать этому переводу каким бы то ни было путем вплоть до расправы с профессо-
ром, но потом он сам испугался этой мысли—желания убить человека—и оста-
вил ее. 2-го июня, по словам Новикова, в 9 часов вечера, вн1Ч1ле десятого, он вы-:
бежал из паркрлуба с намерением об ’лениться с профессором Брауном по поводу от-
дачи ему Тани, и кроме того ему сильно хотелось видеть ее, т. к. он соскучился
по ней: настроение у него было чрезвычайно нервное и возбужденное и только
по дороге из партклуба у него явилось намерение лишить проф. Брауна „жизни
путем выстрела из браунинга, если он не даст ему согласия на брак его с Т. ней.
Когда он выходил из партклуба, то был одет в желтую спортсменскую фуф йку,
в старые серые красноармейские брюки, кавказские сапоги и студенческую фураж-
ку, по дороге он одел свою поношенную толстовку зеленовато-серого цвета; пошел
он из партклуба прямо и вышел на канаву к Армянскому пешеходному мосту,перей-
дя этот мост, сел на извозчика, последний повез его мимо кирки и остановился не
сразу у парадной двери, а несколько проехав ее, и он предложил извозчику завер-
нуть; на его звонок в квартиру Брауна открыла ему дверь бабушка; он сильно
волновался и спросил сначала «доктора», а потом исправил «экстренно профессора»,
когда профессор вышел к нему и, узнав его, спросил «в чем дело?», то он, Новиков,
воскликнул: «Я люблю Таню. Вы ее мне отдадите или нет?». Профессор ответил
«Что вы, сумасшедший»,после чего он, Новиков, крикнул: «руки вверх» и выстрелил
из револьвера в профессора,стоявшего от него на расстоянии одного метра; вслед за
тем он тут же повернулся и выбежал из квартиры; на обратном пути от квартиры
Брауна он спрыгнул с извозчика у Армянского проездного моста, пользуясь темно-
той, и бросил в воду браунинг и толстовку: без 20-ти минут 10 ч. вечера он был уже
в партклубе, где Пахомов и сказал ему, что его ждет Таня.
Далее Новиков утверждает, что, совершая убийство профессора, он не пре-
следовал корыстных целей, а убил его из мести и именно за то, что тот хотел
разлучить его с Таней и что мысль об убийстве профессора зародилась у него в по-
ловине мая, под влиянием плохого к нему отношения профессора,—запрещения
бывать в его доме и приема им реальных мер к переводу дочери в Московский
университет. Револьвер—браунинг находился у него с 1924 г. и приобретен им за
время его службы групповодом в ЗАКЧ.
10 июня Новиков, при дополнительном допросе его на следствии, пояснил,
что стрелял он в профессора из револьвера системы «наган», а не из «браунинга»
как ошибочно показывал ранее, что извлеченная из плеча профессора пуля
является тождественной с .пулями, бывшими в его револьвере, в котором всего
боевых пуль было три штуки. Далее он показал, что прислуга профессора Браун,
Клюева, не узнала его, когда впустила его вечером 2-го июня, потому, что он на-
меренно старался держаться к ней спиной; надвинув на лоб фуражку (до того
упавшую и.запачканную в пыли), он вошел, согнувшись,, и опустил голову.
15 июня Новиков уже отказался от своего показания, об ’яснив, что признался
он в убийстве ложно из боязни, что в убийстве могут подозревать Татьяну Браун
и его товарищей: об’яснил также свое признание усталостью при допросах и же-
ланием ускорить дело. Причины ложного сознания Новиков иной раз дополнял
другими подобными мотивами, иной раз изменял их.
В месте заключения Новиков дважды покушался на самоубийство.
6-го июля. Новиков был освидетельствован врачами, Полянским и Ивановым,
которые, по осмотре его, дали заключение, что он проявляет ряд симптомов исте-
рического происхождения, чем и объясняются его поступки и заявления о тоскли-
вости и мыслях о самоубийстве и что по состоянию здоровья он нуждается в амбу-
латорном лечении.
После опознания Новикова извозчиком, свидетелем Иртугановым, за то
лицо, которое он, свидетель, 2 июня возил вечером к квартире Брауна, Йовиков
вновь признал себя виновным, подтвердив свои прежние об’яснсния по делу.
На. судебном следствии Новиков вновь отказался от своего сознания.
Вынося Новикову обвинительный приговор, суд нашел, что «подсудимый
Новиков в течение четырехразового допроса подробно описывал обстановку со-
вершенного им убийства; придумать он это так детализирующе и исключительно
против себя под влиянием каких-либо впечатлений не мог; нс мог он также и на
суде противопоставить этим своим показаниям более правдоподобного об’яснения».
Отменив этот приговор суда, УКК Верхсуда правильно отметила основные
дефекты предварительного расследования и судебного следствия, указав;
что крайняя разноречивость показаний Новикова, произвольность его
утверждений как при сознании, так и отрицании своей виновности,
а равно и двукратное его покушение на самоубийство—ставили пред
следствием и судом вопрос о.психическом состоянии Новикова, обусловив-
шим его показания, и в связи с этим вопрос о том, насколько показания
Новикова могут расцениваться, как судебные доказательства по делу;
что произведенное в стадии предварительного следствия освидетель-
ствование Новикова носит крайне поверхностный характер и ограничи-
вается констатированием симптомов истерического заболевания, тогда
как по обстоятельствам дела было необходимо тщательное исследование
психического состояния Новикова и перед психиатрической экспертизой
должен был быть поставлен вопрос о влиянии болезненного состояния
Новикова на его показания.
Доследование и психиатрическая экспертиза, хотя и не выявили невменя-
емости Новикова (да не в ней была суть, а во влиянии психического состояния на
сознание), но установили у Новикова резко выраженные признаки истерии-не-
врастении. Кроме того, установлены были факты морального давления и запуги-
вания, предшествовавшие сознанию. В результате, при вторичном слушании дела
по существу суд не нашел возможным сознание Новикова положить в основу
приговора. К тому же, по мнению суда, «сами обстоятельства убийства, когда
Новиков знал, что его прислуга Клюева знает в лицо, шел на убийство, не пере-
одевшись в чужую одежду и без грима, невероятно;также нельзя посчитать и логич-
ным мотивы убийства, т. к. Новиков, не убивая проф. Браун, мог жить с его дочерью
Татьяной и жил, корыстные же мотивы не согласовываются с данными дела».
Таким образом, вторая серьезная ошибка предварительного следствия за-
ключалась в том, что следователь, имея дело с целым рядом противоречивых
об’яснений обвиняемого, проявлявшего при этом резко выраженные симптомы
психопатического состояния, не попытался путем психиатрической экспертизы
выяснить вопрос о ценности показаний обвиняемого, как доказательств в деле —
о возможности влияния болезненного его состояния на его показания.
— 88 —
Вместе с тем, выясненные при судебном рассмотрении дела «факты мораль-
ного давления и запугивания»,- которые предшествовали сознанию Новикова,
указывают, что органы расследования до сих пор еще не усвоили того простого
процессуального требования, на которое неоднократна указывалось в директив-
ных письмах Верхсуда: получение во что бы то ни стало сознания подозреваемого
никогда не должен ставить себе в задачу следователь. Только свободно данное
обвиняемым сознание может иметь доказательственную силу, а, получив такое
признание, орган расследования должен обязательно продолжать изыскивать
другие способы к всестороннему выяснению дела при помощи объективные до-
казательств.
Не менее характерны в этом деле и резкие контрасты в оценках, которые даны
были судом другому кардинальному виду доказательственных улик—опознанию.
В деле имеется опознание Новикова прислугой Брауна—Клюевой. Не оста-
навливаясь здесь детально на сущности этого опознания, заметим лишь, что при-
говор суда от 5 сентября 1926 г. характеризует это опознание как «категорическое».
Ошибочность такой оценки опознания, по мнению УКК, заключается в том, что,
приводя в приговоре опознание Новикова свидетельницей Клюевой, суд тем не
менее не выяснил на судебном следствии причин крайней неясности этого опозна-
ния: опознавая Новикова, свидетельница Клюева опознала за убийцу также и
некоего Неклюдова—лицо к преступлению непричастное; кроме того Клюева
опознала Новикова лишь по голосу, хотя знала его лично и по внешности,
и притом опознала лишь через неделю после убийства, хотя видела его на
следующий день после такового.
При вторичном рассмотрении дела суд отвергнул данное опознание, как
суд. доказательство, указав, между прочим, на то, что к отмеченным Клюевой
в первом показании приметам убийцы,—«худенький» «с острым профилем» Нови-
кова отнести нельзя; самый же факт опознания Клюевой Новикова в момент его
прихода на убийство в прихожей, как это установлено осмотром помещения, явля-
ется почти невозможным.
То же самое случилось и с оценкой опознания Новикова извозчиком Иртуга-
новым. Расценивая личность Иртуганова, как судившегося за ложный донос, и
анализируя самый факт его заявления в губрозыск лишь 7 недель спустя после
убийствами непр вдоподобность его об’яснения о том, что он не заявлял в губ-
розыск, потому что боялся, что его посадят как убийцу, суд при вторичном
рассмотрении дела и это опознание не счел возможным признать достоверным.
В частности, одним из моментов, обесценивших значение данного опознания, было
предварительное, до опознания, предъявление Иртуганову фотографической
карточки Новикова.
Причины этих контрастов оценки судом фактов опознания, установленных
при предварительном расследовании, на наш взгляд, должны быть также поста-
влены на счет недочетов работы органов расследования. Акт пред’явления личности
на предварительном следствии может дать ценный доказательственный материал
по делу только при условии проведения этого акта в обстановке, соответствующей
той, в которой видели свидетели обвиняемого в момент, о котором они свидетель-
ствуют, и притом с тщательной проверкой акта опознания другими достоверными
доказательствами. Правда, техника этого акта всегда бывает очень сложнаJ).
’) См. Громов Вл. «Дознание и предварительное следствие», III изд. 1928 г.
стр. 204-213. «Акт пред’явления личности на предварительном следствии».
— 89
Отменяя обвинительный приговор Астраханского губернского суда от 5 сен-
тября 1926 г., Уг. кас. коллегия Верховного суда РСФСР подчеркнула и другой
недостаток в оценке доказательственных фактов судом и вместе с тем дает методи-
ческое указание по части оценки доказательств. УКК обратила внимание на то, что
«существенные обстоятельства дела предварительным и судебным следствием
не приведены в достаточную ясность; из дела нельзя понять, как согласуется
факт убийства Новиковым профессора Брауна с пребыванием Новикова в то же
время" в партклубе, с его встречей с Татьяной Браун, Пахомовым и Лидере;' по-
скольку ряд доказательств устанавливают алиби Новикова, суд имеет право на ос-
новании ст.ст. 57 и 319 УПК таковые отвергнуть, однако обвинение должно
было быть сформулировано таким образом, чтобы было ясно, когда и каким обра-
зом Новиков мог уйти, а затем вернуться в партклуб, когда и откуда его вез из-
возчик, свидетель Иртуганов Исаак, сколько времени могло протечь между уста-
навливаемыми этими свидетелями моментами и к какому моменту должно быть
.отнесено убийство Брауна».
Иначе говоря, здесь выражено то чрезвычайно существенное методологи-
ческое положение, согласно которому противоречивые доказательства в приговоре
должны найти об’яснение и логическое обоснование. Это положение целиком при-
менимо не только к приговору суда, но и к обвинительному заключению следова-
теля, и должно найти свое отражение как в том логическом процессе, путем кото-
рого следователь и суд идут к определенному выводу при наличии в деле противо-
речивых обстоятельств, так и в самой формулировке обвинения. Путь к тому,
а не иному выводу обязательно при таких условиях лежит через разрешение
имеющихся в деле противоречий.
Сказанное в особенности относится-к данному делу, в котором противоречие
доказательственных фактов, уличающих и оправдывающих Новикова, было чрез-
вычайно резким. Если сознание Новикова, опознание в нем убийцы со стороны
свидетелей и некоторые другие обстоятельства говорили о его виновности, то в про-
тивовес им выдвигалось доказательство алиби, как исключавшее физическую воз-
можность участия его в совершении убийства. Убийство профессора Брауна было
совершено около 9 ч. 30 м. вечера 2 июня 1926 г. Другой твердо установленный
факт: Новиков мог отправиться на убийство только из партклуба, так как нахо-
дился в составе студенческой команды, мобилизованной по случаю наводнения
и перешедшей в этот день на казарменное положение.
Имевшийся при деле план указывал два маршрута Новикова от партклуба
до дома Брауна и обратно: один согласно его показания, другой согласно по-
казания извозчика Иртуганова. ;
Только дополнительное расследование уделило необходимое внимание выяс-
нению времени, которое необходимо было Новикову для того, чтобы он мог уйти
из партклуба, совершить убийство и вернуться в партклуб к тому времени, когда
его там видел ряд свидетелей.
С этой целью при дополнительном расследовании была произведена топо-хро-
нографическая экспертиза.
Экспертиза точно исчислила время маршрутов и пришла к выводу, что если
бы Новиков вышел из партклуба в 9 час. вечера, он мог бы, совершив убийство,
вернуться обратно в клуб к 9 час. 40 мин. вечера.
По мнению же защиты, если следовать «сознанию Новикова, то для совер-
шения убийства, по самому укороченному подсчету защитой времени, было необхо-
димо немного более часа—67 минут»
— 90 —
По показанию извозчика Иртугановамаршрут сложнее, и времени, следо-
вательно, надо больше.
При вторичном рассмотрении дела по существу (4^-13 июля 1927 г.) суд,
имея ввиду, что свидетельскими показаниями установлено, что Новиков и Татьяна
Браун вышли из квартиры Абдуллаева около половины десятого «или даже в по-
ловине десятого», признал «невозможным почти, чтобы Новиков мог по установлен-
ному маршруту поспеть в квартиру профессора Брауна к 9 ч. 30 м.' Для того,
чтобы Новиков мог совершить это убийство, он должен был выйти из квартиры
Абдуллаева не позднее 9 ч. 12 минут».
При первом рассмотрении дела, закончившемся обвинительным пригово-
ром, суд видел выход из противоречий в возможности ошибок свидетелей при ука-
зании ими времени встречи их с Новиковым.
Считая ценным упомянутое выше указание УКК на необходимость приве-
дения в ясность имеющихся в деле противоречий, в то же время нельзя отрицать
и методического значения указанного об’яснения суда при первоначальном рас-
следовании дела. В ряде случаев безусловно необходимо строго критически отно-
ситься к противоречиям, возникающим в связи с доказательством алиби, имея
ввиду возможность не действительных, а лишь кажущихся противоречий. В осо-
бенности это относится к тем «алиби», при которых расчет времени идет на ми-
нуты и которые устанавливаются показаниями свидетелей, указывающих время
только приблизительно.
Расследование по делу об убийстве проф. Брауна представляется поучи-
тельным прежде всего в том отношении, что по нему были допущены такие су-
щественные недочеты, которые именно и послужили причиной того, что истина
в этом деле осталась нераз’ясненной. Помимо этого следует сказать, что это
дело представляет интерес и в другом отношении: следствию здесь пришлось
с некоторым запозданием восполнять пробелы первоначального расследования и
производить проверку всех сомнительных версий по поводу убийства Брауна, на
которые имелись какие-либо указания в деле. Однако ни одна из этих версий не
подтвердилась.
Далее, процесс по делу Брауна ознаменовался появлением нескольких
претендентов на роль убийцы, что бывает чрезвычайно редко в уголовных делах.
После вынесения губсудом 6/IX—26 г. по данному делу приговора, кото-
рым Новиков был признан виновным в убийстве проф. Брауна, 20-го сентября
в губрозыск явилась гр. Быстрякова Раиса Васильевна и заявила, что убийство
совершено ею и что осужденный Новиков не виновен.
При проверке на следствии заявление Быстряковой не нашло себе подтвер-
ждения, а наоборот, было опровергнуто данными расследования, которым
было установлено, что Быстрякова является лицом с болезненной психикой,
страдает хроническим заболеванием (летаргический эпцидалит) и обладает психо-
. патической наследственностью, вследствие чего врачи—психиатр и госмедэксперт—
пришли к выводу, что при таких условиях она могла возвести на себя ложное
самообвинение, Неправдоподобность ее самопризнания была установлена также
показанием свидетельницы, удостоверившей, что на другой день после осужде-
ния Новикова Быстрякова говорила ей, что если захочет, то с’умеет устроить
большой «тарарам», и данными собственноручно написанной рукой Быстряковой
. записки, из которой видно, что она ложно себя оговорила и никакого убийства не
совершала.
— 91 —
«... Простите меня, нет, карайте—пишет Выстрякова в этой ^записке,—
самыми строжайшими законами суда, я говорила неправду, я лгала, я фанта-
зировала, Брауна убийца—не я, мне просто хотелось спасти юношу, я оказалась
беспомощной, мои замыслы рухнули и чтобы не мучить себя и вас, я решила
письменно высказаться Вам... Ну делайте, что хотите, только я свое показа-
ние с себя снимаю».
21 сентября 26 г. содержавшийся в Астраханском губисправдоме осужден-
ный Лупачев Алексей Григорьевич прислал заявление на имя губпрокурора
с сообщением, что он является убийцей проф. Брауна.
При первом допросе Лупачева на следствии по поводу его признания сразу
же выяснилось несоответствие его показаний с теми обстоятельствами, при кото-
рых было совершено убийство проф. Брауна, и противоречие их с показанием
гр. Клюевой, при чем последняя при пред’явлении ей Лупачева не опознала его
за убийцу.
При дальнейших допросах 5 ноября 1926 г. Лупачев признался, что он
взял на себя вину в убийстве Брауна из жалости к Новикову. Затем 8 ноября он
изменил это показание и заявил, что Новиков подговорил его выступить в ка-
честве убийцы, обещая, что если ему удастся доказать, что он действительно
является убийцей проф. Брауна, то он, Новиков, ничего не пожалеет и даст ему
за это дело половину состояния Татьяны Браун, приблизительно 10.000 руб.,
и что,таким образом, его семья будет на всю жизнь обеспечена. Лупачев при этом
об’яснил, что у него с Новиковым через посредство заключенных Жихарева и
Бабаханова велась переписка, в которой Новиков подробно ему рассказывай об
обстоятельствах убийства проф. Брауна для того, чтобы он на допросах не сби-
вался, а показывал одно и то же, причем сам Новиков, как человек осторожный,
записок не писал.
Впоследствии, 15 ноября, Лупачев на очной ставке с Новиковым отказался
от показания своего, данного 6 ноября, и заявил, что взял на себя убийство
Брауна из-за жалости к Новикову.
♦ *
♦
В строе фактов и доводов, легших в основу предания суду и осуждения
Новикова, резко бросалась в глаза непоследовательность выводов в отношении
Татьяны Браун, непоследовательность, которая исправлена была по настоя-
нию обвинителя лишь на судебном заседании 7 июля 1927 г. Непоследовательность
эта заключалась в следующем. По делу установлено было, что около 9-ти часов
вечера Браун вызывала Новикова через студента Мединститута Пахомова из
партклуба, при чем с означенного времени до без четверти одиннадцать часов
ночи они оба были безотлучно вместе.
Если только предположить, что убийство совершено именно Новиковым,
то казалось последовательным заключить, что Татьяна Браун была соучастницей
Новикова.
7 июля 1927 г. представители государственного и общественого обвинения
возбудили ходатайство о привлечении Татьяны Браун к ответственности за со-
участие в убийстве. Удовлетворяя это ходатайство, суд, между прочим, обратил
внимание на то, что попытки угрозыска выяснить события преступления, которые
казалось бы, дочь убитого должна приветствовать, на самом деле только возму-
щали Т. Браун, которая говорила: «чорт знает, когда это окончится, когда пе-
рестанут таскать».
Выяснилось, между прочим, что Татьяна Браун, узнавши о сознании
Новикова в убийстве отца, не только не возмутилась этим кошмарным фактом,
— 92 —
по, наоборот, не проявила, кроме страха за себя, никакой тревоги, стара-
лась с окружающими об этом не говорить, и даже требовала, чтобы Клюева гото-
вила пищу Новикову для передачи ему в исправдом.
Хотя при дополнительном расследовании Татьяна Браун была привлечена
в качестве обвиняемой, как соучастница Новикова, однако процесс этот закон-
чился оправданием обоих обвиняемых.
Слабым местом предварительного расследования является оперирование
данными, характеризующими, с одной стороны, личность Новикова, а с другой-
состояние и поведение его после убийства. Суть в том, что для первой категорий
данных подчеркивались такие факты и штрихи, которые явно мало убедительны,
вроде того, что Новиков—сын служителя культа, что студентка Исаева иногда
видела Новикова мрачным, что он старался в институте держаться так, чтобы
быть в центре внимания, что он иронически относился к своим товарищам и т. п.
Более серьезное значение в системе обвинения по данному делу имело выявле-
ние данных для вскрытия подоплеки отношений Новикова и Татьяны Браун. Та-
кова, например, оценка некоторыми студентами поведения Новикова, как вы-
текающего не из любви, а из расчета овладеть капиталами Браун.
В заключение следует сказать, что если целый ряд доказательственных
фактов и выводов предварительного расследования в конечном счете и были су-
дом отвергнуты, то главная причина этого заключается в гтлючительной слож-
ности и противоречивости подлежащих выяснению и проверке доказательственных
фактов. Мы имеем здесь, как видно из изложенного, два ряда или две совокуп-
ности фактов, при чем каждый из этих рядов представляет из себя запутанный клу-
бок противоречий. С другой стороны, все доказательственны: факты по делу (как-
то: отдельные версии с подозрениями против некоторых лиц; показания обви-
няемого Новикова и самообвинение добровольцев обвиняемых}—настолько вну-
шительны и запутаны по существу, что установление этих фактов и проверка их
представляли, в процессе расследования, чрезвычайные трудности. Поэтому
не только в недочетах расследования, а в этой исключительно сложной обстановке
исследуемого события и нужно искать основную причину целого ряда расхожде-
ний в оценке доказательственных фактов, которая наблюдалась при разбира-
тельстве этого дела в суде.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
В вехе ние...................................................... 3
Быстрота и полнота планового расследования преступлений. До-
стижения в практике уголовного розыска. (Дело об убийстве
Ольги Чумаковой)............................................ 7
Оценка доказательств при неполноте обследования фактической сто-
роны преступного события. Убийство или самоубийство. (Дело
о смерти Марии Розановой).................................. 14
Три задачи в процессе расследования об убийстве. Обнаружение лич-
ности потерпевшей по частям трупа, нахождение убийц и выяс-
нение мотивов преступления. (Дело Бандейкиной и Шершовой) 24
Выяснение загадочных моментов в обстановке преступления и мотивах
его совершения. Типичные технические дефекты в процессе рас-
следования преступлений. (Дело об убийстве в Калмыцкой степи) 32
Психологическая проблема на предварительном следствии. Дефекты
обследования суб‘ективной стороны преступного деяния. (Дело
Конева) ... Л.............................................. 43
Две различные оценки доказательственных улик на предварительном
следствии и на суде. (Дело об убийстве Аксенова)........... 49
Совокупность доказе^ельственных фактов, как косвенных улик, изоб-
личающих обвиняемого. Результаты неполноты начального рас-
следования. (Дело о смерти Анфисы Ивановой)................ 58
Недочеты идеологического порядка в процессе расследования. Факты
проявления антисемитизма, как действия контр-революционного *—
характера. (Дело Филатовых)............................... 66
Установка доказательств по делам о насильственных действиях против
рабкоров и селькоров. Особенности методов расследования по та- -----
ким делам. (Дело о покушении на убийство селькора-обществен-
ника Шишканова)........................................ 77
Противоречивые доказательства и необходимость логического обосно-
вания их в процессе расследования. Редкий случай доброволь-
ного принятия на себя виновности в убийстве. (Дело об убийстве
проф. Брауна)...............................•................... 83
Цена—90 ноп- _____i < О 4 4
Р-
СКЛАД ИЗДАНИЯ:
Моснва, Кузнецний Мост, 13. Тел. 4-14-64