ГОСУДАРСТВЕННОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ИСКУССТВО»

Редакционная коллегия:
Л. АИМКСТ, I. ГОЯП Л. ДЫМШИЦ, А. КАРАГАНОВ»
С. МОКУЛЬСКИЙ, Г». РОСТОЦКИЙ, А. СА1ИРНОВ,
Г. СУРКОН
JOC
и скусство
Ж ас к iïa,
1959

ГАУПТМАН
Jtty.t[r<râ с нем€ц£ага
искусство
jt о с £#а
1959

Редактор тома
С. МОКУЛЬСКИЙ

л

ОЗЧИК
ГЕНШЕЛЬ
ПЬЕСА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ

Перевод
С. АПТА

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Возчик Ген шел ь.
Фрау Геншель.
Ганна Шель, позднее фрау Геншель.
Берта.
Барышник Вальтер.
3 и б е н г а р.
Карльхен.
Вермельскирх.
Франциска Вермельскирх.
Г а у ф е.
Франц.
Жорж.
Ф а б и г.
Мастер Гильдебрант.
Ветеринар Грунерт.
Пожарные.
Время действия — 60-е годы.
Место действия — гостиница «У серого лебедя» на силез-
ском курорте.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Крестьянская комната, подвальное помещение в гостинице «У се-
рого лебедя». Сквозь два окна, расположенные слева, высоко от
пола, -проникает скупой свет зимних сумерек. Под окнами — тсровать
желтоватого лакированного дерева, на которой лежит больная
фрау Геншель. Это женщина лет тридцати шести. Рядом с
кроватью — колыбель с ее полугодовалой дочуркой. Вторая кровать
у задней стены, которая, подобно прочим стенам, окрашена в го-
лубой цвет и окаймлена у самого потолка темным бордюром. Спра-
ва на первом плане большая печь из коричневых изразцов, со скамь-
ей вокруг нее. В просторном «просвете», в промежутке между
печью и стеной, сложены мелко наколотые дрова. В правой стене
дверца в каморку. Ганна Шель, молодая, крепкая работница,
хлопочет вовсю; она сняла деревянные башмаки и расхаживает в
толстых синих чулках. Ганна вытаскивает из печи котелок, в кото-
ром что-то варится, и снова ставит его на место. На скамье — по-
ловник, мутовка, сито; большой пузатый глиняный кувшин с зат-
кнутым горлышком; кружка для минеральной воды. Юбки Ганны
подоткнуты, на ней темно-серый корсаж, сильные руки ее обнажены.
Вверху печь охвачена четырьмя жердями; на них развешаны и су-
шатся длинные охотничьи чулки, а также пеленки, кожаные штаны
со штрипками и пара болотных сапог. Правее ларь и шкаф — старин-
ная силезская мебель с пестрыми узорами. Через отворенную дверь
задней стены виден темный, широкий подвальный коридор, а прямо
напротив дверь с цветными стеклами; за нею деревянная лестница,
ведущая наверх. На этой лестнице всегда горит газовый рожок»
просвечивающий сквозь стекла. Середина февраля, на дворе—не-
погода.
Франц, молодой парень в простой кучерской ливрее, готовый к
выезду, заглядывает в комнату.
Франц. Ганна!
Ганна. Ну?
Франц. Геншелыиа спит?
Ганна. А чего ей еще делать? Только не шуми!
9

Франц. Все равно дверьми без конца хлопают! Уж
если она от этого не просыпается... Я еду в Вальденбург
с каретой.
Г а н н а. Кого повезешь?
Франц. Мадам; за покупками ко дню рождения.
Г а н н а. Чей день рожденья-то?
Франц. Карльхена!
Ганна. Совести у них нет. Запрягать лошадей из-
за глупого мальчишки; в такую-то погоду да в Вальден-
бург!
Франц. Да ведь у меня шуба!
Ганна. Не знают, куда деньги бросать, а мы рабо-
тай до седьмого пота!
В глубине сцены, в коридоре, появляется ветеринар Г р у н е р т;
он шагает медленно, что-то разыскивая. Это человек невысокого
роста, на нем черная овчинная шуба, шапка с башлыком и высокие
сапоги. Он стучит кнутовищем о косяк двери, чтобы обратить на
себя внимание.
Г р у н е р т. Что, Геньшель-Вильгельм еще не вер-
нулся?
Ганна. А в чем дело?
Грунерт. Я насчет мерина.
Ганна. Вы, значит, доктор из Фрейбурга, да? А Ген-
шеля нет дома. Он сам сейчас во Фрейбурге, с грузом;
вы должны были с ним встретиться!
Грунерт. В каком стойле мерин?
Ганна. Крупный такой, гнедой, с белой звездой на
лбу. Кажется, его поставили в конюшню, где лошади
приезжих. (Францу.) Сходил бы показал!
Франц. Через двор, потом прямо, под залом, воз-
ле кучерской. Спросите там Фридриха, он вам покажет.
Грунерт уходит.
Ганна. Ступай и ты!
Франц. Не найдется у тебя мелочишки, пфенниг-
яругой?
Ганна. Что мне, шкуру свою продать ради тебя?
Франц (щекочет ее). А что ж? Хоть сейчас куплю!
Ганна. Франц! Отстань! Хозяйка проснется. (Ле-
зет за деньгами.) Только у тебя и заботы, что денежки
ю

выманивать! Обдираешь как липку! На, держи! (Сует
ему что-то в руку.) А теперь сматывайся!
Слышен приближающийся звон бубенца.
Франц (испуганно). Хозяин! Прощай! (Быстро
уходит.)
Фрау Геншель (просыпается и зовет слабым
голосом). Ганна! Ганна! Не слышишь, что ли, Ганна!
Г а н н а (грубо). Чего вам?
Фрау Геншель. Надо откликаться, когда тебя
зовут!
Ганна. Вот и откликаюсь. Но не могу же я услы-
хать, когда вы под нос себе бормочете! У меня ведь то-
же только два уха.
Ф р ау Геншель. Опять грубишь мне, Ганна?
Ганна (резко). Подумаешь!
Фрау Геншель. Хорошо это, а? Разве можно
так грубить больной женщине?
Ганна. А кто начал? Только проснетесь, и давай
придираться. Все не по вам, хоть в лепешку разбейся.
Фрау Геншель. Потому что не слушаешься. .
Ганна. Вот и делайте сами! И так надрываешься
до поздней ночи. А если вы опять за свое, я лучше уй-
ду! (Опускает подобранную юбку и убегает.)
Фрау Геншель. Ганна! Ганна! Зачем ты так?
Что я тебе такого сказала? Ах ты, горе, горе! Что ж это
будет, когда мужчины придут. Они ведь есть захотят.
Эх, Ганна, Ганна... (В изнеможении падает на подушки,
тихо стонет и начинает медленно раскачивать колыбель
за шнурок.)
В стеклянную дверь в глубине сцены с некоторым трудом проби-
рается КарЛьхен. Двигаясь осторожно и робко, он несет горшок
с супом к постели больной и ставит его около нее на табурет.
Это ты, Карльхен? Что это ты принес?
Карльхен. Суп! Мама передает вам привет и же-
лает вам скорее поправиться. Кушайте на здоровье, фрау
Геншель!
Фрау Г е я ш е л ь. Ты, малыш, лучше их всех. Ку-
риный бульон, скажите на милость! Ну так вот, пере-
дай маме, что я очень вас благодарю. Слышишь? Толь-
ко не забудь! А теперь вот что, Карльхен. Окажи мне
//

одну услугу. Возьми тряпку — вон она лежит — и поле-
зай на скамью, понял? Теперь подвинь котелок к себе
поближе. А то Ганна ушла, а она очень уж глубоко его
в печь засадила.
Карльхен (тотчас же с готовностью берет тряп-
ку, взбирается на скамью и, заглянув в печь, спраши-
вает). Черный или синий, фрау Геншель?
Фрау Геншель. А что в синем?
Карльхен. Кислая капуста.
Фрау Геншель (встрсвоженно). Вытаскивай
его скорей, а то капуста совсем разварится. Эх, Ганна,
Ганна!
Карльхен (вытащив котелок на самый край).
Так хорошо будет?
Фрау Геншель. Вот так и оставь. Иди-ка сюда,
я подарю тебе веревочку для хлыстика. (Достает ее с
подоконника и дает мальчику.) Как мама поживает?
Карльхен. Хорошо. Она поехала в Вальденбург
купить мне подарок к рождению.
Фрау Геншель. А мне худо, милый! Я, навер-
но, умру.
Карльхен. Нет-нет, фрау Геншель.
Фрау Геншель. Да-да, поверь мне, милый, я
умираю. Так и скажи маме.
Карльхен. А мне шапку с башлыком подарят,
фрау Геншель.
Фрау Геншель. Да-да, поверь мне. Подойди
сюда поближе! Помолчи минутку, прислушайся! Слы-
шишь, как стучит! Слышишь, как стучит в гнилом де-
реве?
Карльхен (которого фрау Геншель судорожно
удерживает за руку). Я боюсь, фрау Геншель!
Фрау Геншель. Чего тут бояться! Все мы ум-
рем. Слышишь, как стучит, а? Слышишь? Это червь
смерти копошится. (Падает на подушки.) Раз, два. Эх,
Ганна, Ганна!
Карльхен, которого она отпустила, робко крадется к выходу. Когда
он касается ручки стеклянной двери, им овладевает страх; он рас-
пахивает дверь и с силой захлопывает ее за собой, так что звенят
стекла. Сразу после этого снаружи доносится громкое щелканье
бичей. При этом шуме фрау Геншель порывисто приподнимается.
Отец приехал!
12

Геншель (его еще не видно, он в коридоре). Как
же нам быть с конем, доктор?
В дверях показываются Геншель и ветеринар Г р у н е р т.
Г р у н е р т. Не подпускает к себе; придется его
стреножить.
Геншель (атлетически сложенный человек лет
сорока пяти в меховой шапке, овчинной куртке, под кото-
рой видна синяя извозчичья блуза; на нем высокие рези-
новые сапоги, зеленые охотничьи чулки, в руках — кнут и
зажоюенный фонарь). Ума не приложу, что такое стряс-
лось с конем! Вчера возвращаюсь домой — я тут уголь
возил с Лисьей Норы, — распрягаю, ставлю коней в ко-
нюшню, а он вдруг хлоп наземь и давай биться. (Ставит
кнут в угол и вешает шапку.)
Возвращается Г а н н а и берется за прерванную работу, явно кипя
от злости.
Засвети-ка огонь, Ганна!
Г а н н а. Не все сразу.
Геншель (вешает фонарь, предварительно погасив
его). Одному богу ведомо, что тут творится! То жена за-
болела, то лошадь свалилась! Медина я купил под самое
рождество у Вальтер-Готфрида; не прошло и двух не-
дель, гляжу — хромает. Уж я Вальтеру это припомню.
Двести талеров выложил.
Фрау Геншель. Дождь на дворе?
Геншель (рассеянно). Да-да, мать, дождь.— На-
дул меня, значит, собственный шурин. (Садится на ска-
мью к печке.)
Ганна зажигает свечу и ставит ее на стол в жестяном подсвеч-
нике.
Фрау Геншель. Больно уж ты добр, отец! Всег-
да во всем доверяешь людям.
Г р у н е р т (садится за стол и пишет рецепт). Я про-
пишу лекарство, возьмите в аптеке.
Фрау Геншель. Не хватало, чтобы еще и гне-
дой околел. Нет, бог этого не допустит.
Геншель (протягивая ногу Ганне). Ну-ка, стяни с
меня сапоги! Ох, и ветрище же был от самого Фрейбур-
13

га. Говорят, в Нидердорфе с церкви полкрыши сорвало.
(Ганне.) Вот наказание! Ну, скоро, что ли?
Фрау Геншель (Ганне). Вот уж не думала, что
ты и этому не научилась.
Ганна стаскивает наконец первый сапог, ставит его в сторону и
берется за второй.
Геншель. Молчи, мать, ты это делаешь не лучше!
Ганна (стаскивает второй сапог, ставит его в сто-
рону, затем неприязненно, Геншелю). А передник мне из
давочк'и привезли?
Геншель. Поди все упомни! Дай бог свою-то по-
клажу собрать да воду до станции довезти. Буду еще за-
бивать себе голову бабьими передниками.
Г р у н е р т. Да, это не по вашей части.
Фрау Геншель. Еще чего не хватало!
Геншель (надев деревянные башмаки и подняв-
шись, к Ганне). Ну, живей-живей! Собери поесть! Се
годня еще в кузницу съездить надо.
Г р у н е р т (встав и оставив рецепт на столе, пря-
чет записную книжку с карандашом и собирается ухо-
дить). Поскорее пошлите за этим в аптеку, а завтра, с
утра пораньше, я загляну.
Геншель садится за стол. Медленно входит Г а у ф е; на нем дере-
вянные башмаки и кожаные штаны; в.руке у него тоже зажженный
фонарь.
Г а у ф е. Ну и погодка закрутила опять.
Геншель. Как там в конюшне, а?
Г а у ф е. Того и гляди, все свалит. (Гасит фонарь и
вешает его рядом с фонарем Геншеля.)
Г р у н е р т. Ну, значит, спокойной ночи. Подождем
до завтра, ничего не поделаешь. Мы, врачи, ведь тоже
всего-навсего люди.
Геншель. А как же! Мы и сами понимаем. Спо-
койной ночи, смотрите, чтобы вас с ног не сшибло!
Г р у н е р т уходит.
Ну, мать, рассказывай, как живешь.
Фрау Геншель. Опять одна досада.
14

Геншель. Кто ж это тебе досаждает?
Гауфе садится к столу.
Фрау Геншель. Да вот, не могу ни подать, ни
убрать.
Ганна ставит на стол миску с клецками и миску с капустой, достает
из ящика вилки и кладет их на стол.
Геншель. На то у нас и Ганна.
Фрау Геншель. Пустая голова у твоей Ганны.
Геншель. Еда есть — и слава богу. Не встань
ты раньше времени, сегодня бы хоть плясать могла.
Фрау Геншель. О господи, где уж там плясать!
Ганна расставила три тарелки — по ломтику свинины на каждой;
теперь она придвигает для себя табуретку и садится за стол.
Гауфе. Овес скоро весь подберем подчистую.
Геншель. Я купил вчера тридцать мешков. А в
субботу воз сена привезут. Корма-то дорожают.
Гауфе. Хочешь, чтобы скотина работала, — корми.
Геншель. То-то. А вот иные думают, что она воз-
духом сыта будет. Опять хочет сбавить мне жалованье
за извоз.
Гауфе. Он и мне насчет этого говорил.
Фрау Геншель. Водяной инспектор?
Геншель. А то кто же? Только на этот раз дело
не выгорит.
Фрау Геншель. Нет, милые, теперь конец. Ку-
да денешься в тяжелые времена?
Ганна. Дорожный смотритель приходил. Наказы-
вал прислать завтра лошадей для большого катка. Ра-
бота, говорит, идет сейчас у Гинтергартау.
По лестнице за стеклянной дверью спускается господин Зибен-
г а р. Ему за сорок; одет он очень тщательно и элегантно, по моде
конца 60-х годов. На нем черный суконный сюртук, белый жилет,
светлые английские брюки. Волосы его, старательно причесанные,
уже поседели и заметно поредели, зато усы пышные, темнорусые.
Зибенгар носит золотые очки, а если ему нужно что-нибудь по-
лучше разглядеть, прибегает еще к помощи золотого пенсне, кото-
рое надевает обычно под очки; у него внешность интеллигентного
человека.
/5

Зибенгар (держа в правой руке жестяной под-
свечник с незажженной свечой и связку ключей, а левой
заслоняя глаза от света, подходит к отворенной двери и
заглядывает в комнату). Геншель уже вернулся?
Геншель. Я здесь, господин Зибенгар!
Зибенгар. А, вы как раз обедаете. А у меня тут
дела в подвале. Ну, да можно и позже поговорить.
Геншель. Нет-нет, что вы! По мне, хоть сейчас.
Я уже кончил.
Зибенгар. Лучше, пожалуй, если вы подниметесь
наверх. (Входит и зажигает свечу от той, что, горит на
столе.) Я вот только свечу зажгу. У меня в кабинете нам
никто не помешает. Как вы себя чувствуете, госпожа
Геншель? Понравился ли вам куриный бульон?
Фрау Геншель. Подумать только, а я о нем и
забыла!
Зибенгар. Не может быть!
Г а н н а (заметив горшок с супом). Ну, конечно, вот
он стоит!
Геншель. Вот вам бабы! Хочет поправиться, а са-
ма забывает и есть и пить.
• Сильный порыв ветра.
Зибенгар. Знаете, моя жена поехала в Вальден-
бург. А непогода-то усиливается. Я начинаю беспокоить-
ся. Да и как же иначе?
Геншель. На дворе-то, наверно, не так страшно,
как отсюда кажется.
Зибенгар. Нет-нет, нечего выкидывать фокусы!
Разве вы не слышали звона? Это ветром у меня большое
окно разбило/знаете, там, в столовой, у террасы. Буря
не на шутку.
Геншель. Ах ты, господи!
Фрау Геншель. Опять, значит, раскошеливайся.
Зибенгар (уходя по коридору налево). Даром —
только смерть.
Геншель. У него тоже хЛопот полон рот!
Фрау Геншель. Что это ему, отец, опять от те-
бя понадобилось!
Геншель. Мало ли что. Кто знает! Вот схожу по-
слушаю.
16

Фрау Геншель. Только бы снова денег не стал
просить.
Геншель. Э, не болтай глупостей, мать!
Г а н н а. Уж если им не хватает, то зачем жена по-
купает шляпы по четыре талера?!
Геншель. Помалкивай! Тебя не спрашивают! Сле-
ди за своей квашней, а в чужие дела носа не суй. Дом-
то какой, его содержать надо. Восемь недель в году еще
что-нибудь да перепадает, а там и живи как знаешь.
Гауфе. Да ведь он еще и строиться вздумал.
Фрау Геншель. Лучше б уж не затевал. Тут-
то он и сел на мель.
Геншель. Ничего бабы не понимают в таких де-
лах. Надо было строиться, иначе невозможно. Нынче вон
сколько народу на воды приезжает, раньше и половины
того не было. Только у прежних деньги были, а теперь
все норовят нашармака. Налей-ка мне капельку, я
выпью!
Гауфе (неторопливо складывает свой карманный
нож, собираясь встать). Сорок комнат, три больших за-
ла, а в них одни только крысы да мыши. Как же ему
расходы оправдать? (Поднимается.)
В комнату заглядывает Франциска Вермельскирх; это
веселая, красивая шестнадцатилетняя девушка. Ее длинные темные
волосы не собраны в косу. Костюм ее несколько эксцентричен: бе-
лая коротенькая юбочка, блузка с острым вырезом, пестрый длин-
ный шарф. Руки довольно высоко обнажены; на шее у нее цветная
тесемка с золотым распятием.
Франциска (очень оживленно). Господин Зибен-
гар был сейчас здесь, правда ведь? Приятного аппетита,
господа. Я хотела только спросить, не был ли здесь вни-
зу господин Зибенгар?
Фрау Геншель (с неприязнью). Мы не знаем.
У нас его не было.
Франциска. Не было? А я думала... (Кокетливо
ставит ногу на скамью у печи и завязывает шнурок.)
Фрау Геншель. Только и слышишь от вас —
«господин Зибенгар» да «господин Зибенгар». Дался же
он вам!
Франциска. Мне? Вот уж нет. Просто он очень
любит гусиную печенку, а мама сейчас как раз ее го-
2 Г. Гауптман т. II
17

ювит. Вот папа меня и послал, чтобы я ему сказала.
Кстати, господин Геншель, вы бы тоже как-нибудь к
нам зашли.
Фрау Геншель. Нет уж, отца-то хоть оставь в
покое! Вот еще новости! Ему сейчас не до трактиров.
Франциска. А сегодня как раз начали новую бо-
чку пива.
Гауфе ухмыляется, Ганна громко смеется.
Геншель. Ты бы, мать, лучше о себе заботилась.
Если уж захочу выпить стаканчик пива, то, поверь, ни у
кого не спрошусь.
Франциска. Как ваше здоровье, фрау Геншель?
Фрау Геншель. Завтра вот обвяжусь шарфом и
пойду плясать на канате.
Франциска. И я с вами. У меня ловко полу-
чается. Я все на каретных дышлах упражняюсь-.
Геншель. То-то все дышла прогнулись!
Франциска. Глядите, вот как надо, чтобы со-
хранить равновесие. (Направляется к двери, подражая
движениям канатной плясуньи.) Правой, левой! Au
revoir! (Уходит.)
Гауфе (снимая фонарь). Свихнется она, как пить
дать, коли замуж не выскочит. (Уходит.)
Фрау Геншель. Ее бы заставить работать как
следует. Я б из нее живо дурь вышибла.
Ганна. А к господам-то ее не пускают, мадам не
позволит.
Фрау Геншель. И правильно делает. Я бы тоже
не позволила.
Ганна. Бегает за барином, как собачонка. Все уго-
дить старается, да только меры не знает.
Фрау Геншель.. Выгнать бы Зибенгару эту се-
мейку. Глядеть противно на баб, да и мужики хороши.
Геншель. О чем ты, мать?
Фрау Геншель. Да вот о шинке этом.
Геншель. Всем жить хочется, не нам одним. Что
ж он их, на улицу выбросит, что ли? Вермельскирх не
плохой человек.
Ганна. Зато его баба — старая ведьма.
Геншель. Не выгонять же их из-за нее или из-за
18

девчонки, если он аренду исправно платит. (Встает и на-
клоняется над колыбелью.) У нас вот тоже девчонка,
так что же, разве нас прогонят из-за нее?
Фрау Геншель. Ну вот еще, сравнил! Наша
знай себе опит и просыпаться не хочет.
Геншель. Да и толку от нее пока еще маловато.
Ну, да ладно, ведь ты у меня, мать, умирать еще не со-
бираешься! (Снимая шапку с гвоздя.) Ганна, а ведь я
тебе соврал. Передник-то твой во дворе, в телеге.
Ганна (быстро). Где же там?
Геншель. В бадейке; сбегай погляди. (Уходит в
дверь, ведущую в коридор.)
Ганна уходит в каморку.
Фрау Геншель. Он все-таки привез ей перед-
пик!
Ганна быстро возвращается из каморки и выходит в дверь, ве-
дущую в коридор.
Он все-таки привез ей передник!
В комнату осторожно входит Зибенгар; в руках у него, как и в
прошлый раз, свеча и ключ, а кроме того, две бутылки красного
вина.
Зибенгар. Вы одни, фрау Геншель?
Фрау Геншель. Он все-таки привез ей...
Зибенгар. Это я, фрау Геншель. Вам, может быть,
что-нибудь показалось?
Фрау Геншель. Добро бы, показалось!
Зибенгар. Я вас не разбудил? Это я, Зибенгар!
Фрау Геншель. Ну как же, как же!
Зибенгар. Я вам вина капельку принес, выпейте,
это вас подкрепит. Да вы, кажется, все еще меня не уз-
наете?
Фрау Геншель. Ну, что вы! Как можно! Вы же...
Ну, конечно! Вы же наш господин Зибенгар. Нет, до
этого еще не дошло. Вас-то я узнаю. Не пойму, присни-
лось мне, что ли?..
Зибенгар. Очень может быть. Ну, а теперь как вы
себя чувствуете?
Фрау Геншель. Вы ведь Зибенгар, правда?!
Зибенгар. А вы меня, кажется, за своего мужа
приняли?
2*
19

Фрау Геншель. Не знаю, право, не могу ска-
зать. Мне показалось...
3 и б е к г а р. Кажется, вы неудобно лежите. Поз-
вольте, я немного поправлю подушку. Что, доктор по-
прежнему постоянно вас навещает?
Фрау Геншель (сквозь слезы). Не знаю, они
меня совсем тут одну забросили. Нет-нет, вы — Зибенгар,
я знаю. Знаете что? Я вам кое-что скажу, вы всегда
были ко мне добры! У вас доброе сердце, хотя вы иног-
да на вид и сердиты. Вам я могу сказать: я боюсь! Я все
думаю: очень уж затянулась эта музыка.
Зибенгар. О чем это вы?
Фрау Геншель (разрыдавшись). Слишком дол-
го я живу! А когда умру, что с Густель будет?
Зибенгар. Милая фрау Геншель, ну что вы гово-
рите!
Фрау Геншель (тихо всхлипывая). Что с Гу-
стель будет, когда я умру?
Зибенгар. Фрау Геншель, вы же разумная жен-
щина. Послушайте меня, фрау Геншель. Видите ли, ког-
да леж'ишь неподвижно в постели неделю за неделей, вот
как вы сейчас, в голову всякие глупости и лезут. Какой
только вздор не представится. Тут-то и нужно взять се-
бя в руки, фрау Геншель! Вот еще новости! Какая
чепуха! Выкиньте из головы сию же минуту! Вот еще
блажь!
Фрау Геншель. Эх, милые вы мои, не верите вы
мне, а я-то знаю, что говорю.
Зибенгар. Ничего вы не знаете. В том-то и беда,
что вы сейчас ничего не понимаете. А потом вспомните—
сами смеяться будете. Вот увидите.
Фрау Геншель (в страстном порыве). Разве он
не бывал у нее в каморке?
Зибенгар (растерянно и удивленно, но не пове-
рив ни на секунду). Кто? У кого?
Фрау Геншель. Ну, Геншель! У девки!
Зибенгар. Ваш муж! У Ганны! Ну, знаете ли, тот,
кто вам это сказал, гнусный лжец.
Фрау Геншель. А когда я умру, он на ней же-
нится!
3 дверях появляется Геншель.
20

Зибенгар. У вас больное воображение, фрау Ген-
шель!
Ген ш ель (добродушно и удивленно). Что с тобой,
Мальхсм? Почему ты плачешь?
Зибенгар. Геншель! Не оставляйте жену одну!
Геншель (подходя к постели, ласково). Ну, кто
же тебя обидел?
Фрау Геншель (сердито поворачивается на дру-
гой бок, лицом к стене, спиной к мужу). Отстань от меня!
Геншель. В чем дело?
Фрау Геншель (захлебываясь слезами, кричит):
О, уходи!
Геншель явно обескуражен, он вопросительно смотрит на Зибенгара,
который, качая головой, протирает пенсне.
Зибенгар (тихо). Оставьте сейчас вашу жену в
покое.
Фрау Геншель (так же). Вам бы в могилу меня
свести!
Зибенгар (Геншелю, уже готовому вспыхнуть).
Тсс!.. Сделайте милость, молчите!
Фрау Геншель. У меня ведь глаза на месте. Не
слепая. Сама все вижу. Больше ни на что не гожусь. По-
ра убираться!
Геншель (стараясь сдержать себя). О чем ты,
Мальхен?
Фрау Геншель. Да-да, притворяйся!
Геншель (крайне растерянно). Ну скажи хоть
слово одно...
Фрау Г е н ш е л ь. Будь что будет... а обманывать
себя m» позволю, как бы вы ни прятались. Я вас и сквозь
i'iriiM нижу. Что — нет, неправда? Вы думаете — баба,
ее легко обмануть. Не тут-то было! Одно запомни: если
я умру, го и Густели умрет. Я ее с собой возьму. Лучше
удушить, чем отдать :-лч> ii девке проклятой!
Г е и ш е л ь. Что это тебе, мать, в голову взбрело?
Ф р а у Г е н ш с л ь. Вам бы в могилу меня свести!
Г е и ш с ль. Да перестань, наконец, не выводи меня
ил терпения!
Зибенгар (тихо, увещевающе). Спокойнее, Ген-
шель. Ведь она больна.
21

Фрау Геншель (услыхав эти слова). Больна? А
кто сделал меня больной? Вы оба: девка и ты.
Геншель. Хотел -бы я знать, кто вбил тебе в го-
лову такую чушь. Девка и я? Разрази меня гром, ес-
ли между нами что было.
Фрау Геншель. А кто привозит ей ленты и пе-
редники?
Геншель (снова растерявшись). Ленты и перед-
ники?
Фрау Геншель. Да, ленты и передники.
Геншель. Да перестань же!
Фрау Геншель. Что она ни сделает, ты всем до-
волен. Разве ты хоть раз на нее рассердился? Разве она
з доме не за хозяйку?
Геншель. Замолчи, мать, послушай меня!
Фрау Геншель. Тебе бы молчать, ты же ничего
не понимаешь!
Зибенгар (возле постели). Фрау Геншель, возь-
мите себя в руки! Ведь это все из пальца высосано.
Фрау Геншель. Вы и сами не лучше, сами ве-
дете себя точно та^ же! А бедные жены из-за вас пропа-
дают! (Расплакавшись.) Ну и пусть пропадают.
Зибенгар смеется отрывистым, невеселым смехом; он подходит к
столу и с покорным видом откупоривает одну из бутылок, которые
принес.
Геншель (присев на край кровати, успокаиваю-
ще). Мать, а мать! Повернись-ка сюда! Давай поговорим
по-хорошему. (Поворачивает ее силой, но ласково.) Зна-
ешь, мать, тебе просто что-то приснилось. Приснился ка-
кой-то сон. Наш пес, и тот иногда сны видит. Ну, а те-
перь проснись! Поняла, мать? Ты столько вздору напле-
ла, что, если его взгромоздить на телегу, самая большая
и то не выдержит. У меня и сейчас еще голова кругом
идет.
Зибенгар (поискав и найдя стакан, наливает в
него вина). И меня заодно отчитали.
Геншель. Не обижайтесь, прошу вас. Вот ведь ка-
кая женщина, попробуй — управься! —А ты выздоравли-
вай скорее. А то еще, чего доброго, в один прекрасный
день заявишь мне, что я украл лошадей в Болькенгайне,
22

Зибенгар. Вот выпейте-ка вина для подкрепления.
Фрау Геншель. Если бы только знать!
Зибенгар поддерживает ее, пока она пьет.
Геншель. Ну, что еще?
Фрау Геншель (выпив вина). Можешь ты обе-
щать мне?
Геншель. Все что угодно!
Фрау Геншель. Если бы я умерла, ты бы на ней
женился?
Геншель. Зачем спрашиваешь глупости?
Фрау Геншель. Да или нет?
Геншель. На Ганне? (Шутя.) Еще бы!
Фрау Геншель. Ты без шуток...
Геншель. Нет, вы только послушайте, господин
Зибенгар! Что тут ответить? Да ведь ты же не умрешь!
Фрау Геншель. Ну, а если умру?
Геншель. Я не женюсь на ней. Ну вот, теперь ты
знаешь. И довольно об этом^
Фрау Геншель. Можешь обещать?
Геншель. Что обещать?
Фрау Геншель. Что не женишься на ней.
Геншель. Обещаю.
Фрау Геншель. Дай руку и поклянись.
Геншель. Да ведь говорю же тебе. (Берет ее за
руку.) Ну, а теперь довольно. И больше не приставай ко
мне с такой чепухой.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
11рекрасное майское утро. Та же комната, что и в первом действии;
кровати, на которой лежала госпожа Геншель, уже нет. Окно над
прежним местом кровати открыто. Г а н н а, засучив рукава, лицом
к окну, стирает белье в лохани. Входит Франц в рубахе с засу-
ченными рукавами, в подвернутых брюках и деревянных башмаках
на босу ногу; в руке у него деревянное ведро: он мыл карету.
Франц (грубовато-весело). Вот, Ганна, к тебе в
гости пожаловал. Бог в помощь. Не разживусь ли у те-
бя горячей водичкой?
Ганна (с досадой бросает в корыто белье, лежав-
шее на стиральной доске, и идет к печи). Не захаживал
бы ты сюда так часто.
Франц. Вот тебе на! Что же это случилось такое?
Ганна (наливая горячей воды ему в ведро). Давай-
ка лучше без расспросов. Некогда мне!
Франц. Я тоже не сижу сложа руки, карету мою.
Ганна (резко). Оставь ты меня в покое, сколько
раз тебе говорила.
Франц. Да что я тебе делаю, скажи на милость!
Ганна. Не бегай за мной!
Франц. Видать, забыла, что между нами?
Ганна. А ничего и нет. Да и что может быть? Я
иду своей дорогой, а ты своей, вот и весь разговор.
Франц. Новое дело!
Ганна. Для меня — старое.
Франц. Оно и видно. Да что же это такое стряс-
лось, Ганна?
24

Га н н a. A ничего! Ничего не стряслось. Сказала —
оставь меня в покое, и все!
Франц. Разве я тебя чем обидел? Разве изменял
тебе?
Г а н н а. А мне-то что! Мне-то какое дело? Путайся
с кем душе угодно! Нисколечко не обижусь. •
Франц. С каких это пор, Ганна?
Г а н н а. С тех самых, как на свет родилась!
Франц (взволнован, в голосе его слышны слезы).
Ты врешь, Ганна!
Ганна. Поговори-логовори! Этак ты ничего от меня
не добьешься. Попрекать себя ложью я тебе не позволю.
Одним словом — конец. А если у тебя такая толстая шку-
ра, что ты ничего не можешь взять в толк, то заруби се-
бе на носу: между нами все кончено!
Франц. Ты это серьезно?
Ганна. Между нами все кончено, так и запомни,
Франц!
Франц. Так и запомню! (Волнуется все больше и
больше; под конец скорее плачет, чем говорит.) Не ду-
май, что я такой дурак, я и раньше кое-что замечал.
Только все думал — ты образумишься...
Ганна. Вот и образумилась.
Франц. Оно, конечно, смотря как поглядеть: ведь
я-то гол как сокол, а у Геншеля денег полный ларь. По-
жалуй, ты и впрямь за ум взялась.
Ганна. Ну, коли ты так речь повел, то дела твои
совсем никуда.
Франц. А что, неправда? Не задумала, что ли, за
Геншеля выйти? Что, попал в точку?
Ганна. Это мое дело, тебя не касается. Пусть каж-
дый сам о себе заботится.
Ф р а и ц. Вот я о себе и позабочусь. Пойду и скажу
Геншелю: так, мол, и так, Ганна обещала, что пойдет за
меня, у нас уже дело слажено было...
Ганна. Попробуй только!
Франц (готовый разрыдаться от злости и обиды).
И попробую! Ты заботишься о себе, а я о себе. Если ты
такая, то и я такой. (Внезапно другим тоном.) Только не
нужна ты мне больше, хоть бы и сама на шею бросилась.
Такая баба поганая мне ни к чему! (Быстро уходит.)
25

Ганна. Ишь ты, наконец помогло! (Продолжает
стирать белье.)
В коридоре, в глубине сцены, появляется Вермельскирх. Это
человек лет пятидесяти, в котором безошибочно можно узнать быв-
шего актера. На нем видавший виды халат и вышитые туфли; он
курит трубку. Он заглядывает в комнату, но Ганна некоторое время
его не замечает.
Вермельскирх. Слыхали, как кашляют?
Ганна. Кто кашляет-то?
Вермельскирх. Да вот наверху, постоялец поя-
вился.
Ганна. Что ж, самая пора приезжать на воды — се-
редина мая.
Вермельскирх (медленно переступает порог и,
покашливая, вполголоса напевает).
«Ах, у чахотки я в плену,
Видивидивит, бум-бум!»
Я скоро ноги протяну,
Видивидивит, бум-бум!»
Ганна смеется над лоханью.
Послушаешь, знаете, кашель, и на душе легче становит-
ся: сразу видно, что весна в разгаре.
Ганна. Одна ласточка еще весны не делает!
Вермельскирх (садится, освободив себе место
на скамейке возле печки). Где же Геншель?
Ганна. Он сегодня на кладбище.
Вермельскирх. Ах да, ведь сегодня день рожде-
ния его жены.
Пауза.
А старик-то сильно сдал! Не знаете, когда он вернется?
Ганна. Я вообще не знаю, зачем он туда поехал.
Лошади нам сейчас вот как нужны! И двуколку новую
взял!
Вермельскирх. Эй, Ганна, от злости аппетит
портится.
Ганна. Да ведь я правду говорю. Он все забросил.
Омнибус нужно подать вовремя. Коляска до сих пор сто-
ит в грязи. А Гауфе пальцем не шевельнет. Старик
упрям как козел.
вермельскирх. Да-да, самая работа сейчас-тр и
26

начинается! Шеф-повар тоже сегоДня вступает в долж-
ность. И у меня в пивной хлопот прибавилось.
Гкнна (со смешком). Глядя на вас, не скажешь,
что у вас много дела.
Вермельскирх (не обидевшись). Значит, время
еще не приспело. Настанет мой час, eleven o'clock1,
и дело двинется полным ходом. Дым пойдет коромыслом.
Г а н н а. Насчет дыма это верно. Трубкой небось ды-
мить будете.
Вермельскирх (ухмыльнувшись). Вы остры на
язычок, сударыня! Очень остры! А знаете, сколько у нас
человек сегодня обедает? Погодите, сейчас сосчитаю: во-
первых, контрабас, во-вторых, виолончель, в-третьих, две
первых, нет, две вторых скрипки. Три первых, две вто-
рых, нет, три вторых, две первых — совсем в них запутал-
ся. Короче говоря, десять человек из курортного оркест-
ра. Почему вы смеетесь? Думаете — привираю? А знаете,
сколько жрет один контрабас? Это что-то невероятное!
Легко ли тут управиться?
Ганна (вдоволь нахохотавшись). Конечно, у кухар-
ки работы хватит.
Вермельскирх (просто). Жена, дочь, все мое
семейство — мы все трудимся не за страх, а за совесть.
А пройдет лето — и окажется, что напрасно из кожи вон
лезли.
Ганна. Не понимаю, чего вы плачетесь. Ни у кого
во всем доме дела не идут так хорошо, как у вас. В пив-
ной всегда народ — что зимой, что летом. Будь я на ме-
сте Зибенгара, я бы вам задала перцу. Несчастными тре-
мя сотнями талеров за аренду вы бы у меня не отдела-
лись. Меньше тысячи я бы с вас не взяла. И все-таки вы
бы не остались в накладе.
Вермельскирх (поднялся и, насвистывая, расха-
живает по комнате). Может быть, еще что-нибудь приду-
маете? У меня от страха трубка погасла.
Жорж, молодой, разбитной официант, с подносом в руках, быстро
спускается по лестнице за стеклянной дверью. Еще за дверью он
останавливается в некотором смущении, но все же отворяет ее и
осматривает коридор, глядя сначала направо, потом налево.
Жорж. Ах черт побери! Куда ж это меня занесло?
1 Одиннадцать часов. (Англ.)
27

Г а н н а (смеется, наклонившись над лоханью). Вы
Не туда попали, вам назад надо! /
Жорж. Ей-богу, голова закружится, сам черт не
разберется в этой берлоге!
Ганна. Видать, недавно прибыли?
Жорж. Ну да, только вчера. Но такого, знаете, ни-
где со мной не случалось, хоть и в разных домах прихо-
дилось бывать. Здесь — как в горах, без проводника ни
на шаг.
Вермельскирх. Судя по говору, вы из Дрездена?
Жорж. Я родился в Мейсене.
Вермельскирх. Ах вот как!
Жорж. Как же отсюда выбраться? Скажите, пожа-
луйста.
Ганна (кокетливо-оживленно, не без развязности).
Той же дорожкой, по лестнице вверх. Нам здесь, внизу,
такие мотыльки не нужны.
Жорж. Это, насколько я понимаю, бельэтаж?
Г а и и а. А вы думали — конура собачья? Думали —
мы на вас залаем или еще что-нибудь такое? Нет, здесь,
внизу, живет самая знать!
Жорж (фамильярно-шутливо). Фрейлейн, фрейлейн,
знаете что, пойдемте-ка вместе, покажете мне дорогу.
С вами я бы ничего не испугался, даже если бы вы бог
знает куда меня завели. Хоть в подвал, хоть на сеновал.
Ганна. Ступайте-ка своей дорогой! Хорош гусь, не-
чего сказать! У нас и своих кобелей довольно.
Жорж. Фрейлейн, хотите, я помогу вам белье поло-
скать?
Ганна. Что ж, попробуйте, только как бы рысью
бежать не пришлось. У меня и хлыстик есть. (Наполови-
ну вынимая из воды простыню.) Но уж с белой маниш-
кой проститься придется.
Жорж. Ну-ну! Неужели вы вымажете меня, как
свинью? Можно ли так? Ну ладно, мы с вами об этом по-
толкуем, правда, фрейлейн? Ну конечно, еще бы! Мы еще
потолкуем. Когда у меня время будет, позднее, в другой
раз. (Уходит вверх по лестнице.)
Вермельскирх. В другой раз небось не заблу-
дится! Зибенгар уж покажет ему дорогу из столовой в
кухню. Ганна, когда же Геншель вернется?
28

Канна. К обеду, наверно. Передать ему что-нибудь?
ЕГермельскирх. Да, передайте ему — только не
забудете!— передайте ему привет от меня.
Г а н н а. Э, шалите! Я уж догадываюсь.
Вермельскирх (с легким поклоном, проходя ми-
мо нее). Догадки — товар беспошлинный. Мое почтение!
(Уходит.)
Ганна (с ожесточением продолжает стирать). Ес-
ли бы этот Геншель не был таким простаком...
Снаружи, опустившись на колено, в окно заглядывает разносчик
Ф а б и г.
Фабиг. Сударыня! Доброе утро! Как живется-мо-
жется?
Ганна. Кто вы такой?
Фабиг. Я Фабиг из Квольсдорфа. Неужели не
узнаете? Пришел с поклоном от вашего батюшки. Еще
он велел передать... может быть, мне войти в комнату?
Ганна. Ладно, и так знаю: опять денег просит. У
меня у самой нет.
Фабиг. Вот и я ему то же самое говорил. А он не
поверил. Вы одни, сударыня?
Ганна. А в чем дело?
Фабиг (понизив голос). Да вот побеседовать кое
о чем надо. А говорить через окошко — люди услышат.
Ганна. Ну что ж, входите!
Фабиг исчезает за окном.
Надо же было ему явиться как раз сегодня! (Вытирает
руки.)
Входит Фабиг. Это бедно одетый, на редкость подвижной, за-
бавный разносчик лет тридцати шести, с жиденькой бородкой.
Фабиг. Доброе утро, молодая хозяйка!
Ганна (резко). Во-первых, никакая я не хозяйка.
Фабиг (лукаво). Ну что ж, скоро будете.
Ганна. Все это болтовня пустая, и больше ничего.
Фабиг. За что купил, за то и продаю. Люди так
говорят. Ведь Геншельша-то умерла.
Ганна. По мне, пускай говорят! Я знай работаю.
Какое мне дело!
29

Ф а б и г. Так-то оно и лучше. Я тоже Ёсёгда гза По-
ступаю. Чего только люди на меня не наговаривали!
Я, мол, в Альтвассере голубей стащил. Или вот увязалась
как-то за мной собачонка—сейчас же пошли разгово-
ры: украл, мол.
Ганна. Если у вас есть ко мне дело, выклады-
вайте!
Ф а б и г. Правда? Вот и я всегда это говорю. До че-
го же любят люди разводить антимонии! У самих какое-
нибудь тряпье несчастное, а шуму вокруг него столько,
словно имение продают. Не буду вас долго задерживать.
Итак, молодая хозяйка... Ай-ай-ай, не сердитесь, опять
я оговорился! Я хотел сказать: молодая сударыня! Итак,
речь идет о дочке.
Ганна (резко). У меня нет дочки, если вам угод-
но знать! Девчонка, что у отца живет, — это сестры
дочь.
Ф а б и г. Ну, тогда дело другое. А мы-то все дума-
ли, что девчонка ваша. А где же сестра-то?
Ганна. Кто ее знает! Скрылась и носу не кажет.
Справляйтесь, мол, как хотите.
Ф а б и г. Ах ты, господи, вот ведь какая штука. А я-
то поклясться готов был — да и не я один, мы все, весь
Квольсдорф, что мамаша — вы.
Ганна. Да-да, я уж знаю, кто на меня наговари-
вает. Я их всех по именам назвать могу! Хотят шлюхой
меня представить. Вот доберусь до них, спуску не дам;
пускай так и зарубят себе на носу.
Ф а б и г. Неприятно, что и говорить! А дело-то вот
какое, хозяюшка. Старик-то, отец ваш, сами знаете,
трезв не бывает. Пьет запоем. Мать-то уж третий год
как умерла. Прежде ребенка, девчонку то есть, дома
оставлял. А теперь не с кем: пуст дом-то! Вот он и
таскает ее с собой по шинкам да трактирам, из кабака
в кабак. Прямо глядеть больно, собака и та бы сжали-
лась.
Ганна (резко). А я виновата, что он пьет?
Ф а б и г. Боже сохрани! Старика-то теперь никто
не спасет; я .про девчонку, очень уж ее жалко. Если ее
не возьмут у него добрые люди, ей и десяти недель не
прожить.
30

гунна (упрямо). Меня это не касается! Я взять
ее не\могу! У меня своих забот хватит.
Ф \ б и г. Вы собрались бы как-нибудь в Квольс-
дорф да взглянули сами! Это самое лучшее. И девчонка-
то красоточка, что. ручки, что ножки — чистый фарфор,
такие маленькие, хорошенькие!
Ганна. Не мой ребенок, какое мне дело!
Ф а б и г. Да вы бы сходили в Квольсдорф, хоть со-
ветом бы помогли! А то ведь просто глаза не глядят.
Придешь, бывает, в трактир иной раз среди ночи — та-
кое уж наше ремесло, ничего не поделаешь — и видишь:
сидит девчонка с отцом вашим, табачный дым глотает.
Прямо сердце кровью обливается.
Ганна. Не давали бы трактирщики ему пить. Взять
бы палку хорошую да проучить его как следует, живе-
хонько бы пришел в себя. Никак, коляска во двор въе-
хала? Вот вам на чай, и долой отсюда, я подумаю, как
быть? Сейчас мне не до этого. Но, если вы начнете бол-
тать здесь з трактире, забудьте ко мне дорогу.
Фа б иг. Зачем мне болтать, какое мне дело? Ваш
ли ребенок, сестры ли, я с метрической книгой справ-
ляться не стану, а болтать поостерегусь. Но вот вам доб-
рый совет: лучше всего сказать об этом Геншелю сей-
час, ведь он с вас головы не снимет.
Ганна (все более волнуясь, так как голос Генше-
ля уже слышен). Ох, эти сплетни! Места себе не нахожу
от злости. (Уходит в каморку.)
Медленно, задумчиво входит Геншель. На нем черный костюм,
цилиндр и белые вязаные перчатки. Остановившись, он глядит на
Фабига, как бы что-то припоминая.
Геншель (просто и спокойно). Кто вы?
Ф а б и г (быстро). Покупаю тряпки, бумагу, мебель,
ношеную одежду — все, что попадется.
Геншель (смерив его долгим взглядом, добро-
душно, но Твердо). Ступай-ка ты вон!
Ф а б и г уходит, смущенно улыбаясь.
Геншель (снимает цилиндр, вытирает лоб и за-
тылок пестрым платком; затем ставит шляпу на стол и
зссет, повернувшись к двери каморки). Ганна! Где ты?

/
Г а н н а. Я здесь, у Густель, в каморке. /
Геншель. Хорошо, я подожду. (Садится, глубо-
ко вздыхает.) Да-да! Горе ты мое, горе! /
Ганна (входит, очень суетится). Сейчас обед по-
дам.
Геншель. Не могу я есть. Не хочется.
Ганна. Без еды да питья нет и житья. Я вот у
одного овчара служила, так он нам сколько раз твер-
дил: когда у тебя на сердце горе или еще что-нибудь
такое, возьми да поешь, хоть через силу.
Геншель. Ну, вари свой обед, там видно будет!
Ганна. Нельзя так убиваться, надо себя в руки
взять.
Геншель. Что, Горанд, переплетчик, не прихо-
дил?
Ганна. Все в порядке. Сосок новых билетов сде-
лал. Вон на комоде лежат!
Геншель. Начинается мое мучение: что ни утро,
тащись с омнибусом во Фрейбург, нагружай старую ко-
лымагу больными и перетаскивай их через гору.
Ганна. Слишком уж много вам самим работать
приходится. Старик Гауфе еле шевелится. Не мое это
дело, а скажу: уволила бы я его на вашем месте.
Геншель (встает, подходит к окну). Надоел мне
этот извоз. По мне, пропаци он пропадом. Хоть сегодня,
хоть завтра — мне все равно. Лошадей — к живодеру,
повозки — на дрова. А для себя — веревочку поискать
покрепче. Схожу-ка я на^верх, к Зибенгару.
Ганна. Мне нужно сказать вам одну вещь...
Геншель. Что такое?
Ганна. Мне, право же, нелегко. (Притворно-плак-
сиво.) Но мой брат требует меня к себе. (Голосит.)
Мне придется уйти.
Геншель (крайне озадаченный). В своем ли ты
уме? Не болтай глупости.
Ганна продолжает всхлипывать, прикрывая глаза передником.
Скажи, Ганна, неужели ты уйдешь от меня как раз те-
перь? Ведь что же это получится! Кто будет хозяйство
вести? Наступает лето, самая страдная пора, а ты хо-
чешь меня одного оставить?
32

Ганна (с прежней игрой). Вот только девочку
жалко.
Г е н ш е л ь. Кто же о ней позаботится, если ты
уйдешь?
Ганна (как бы насилу совладав с собой). Да ведь
нельзя иначе!
Ген шел ь. Все на свете можно, стоит только за-
хотеть. Прежде ты мне никогда об этом не говорила.
А теперь, откуда ни возьмись, — брат! Может, я тебя чем
обидел! Или не нравится тебе у меня?
Ганна. Разговоры по крайней мере кончатся.
Г е н ш е л ь. Какие еще разговоры?
Ганна. А я почем знаю! Лучше мне держаться по-
дальше.
Геншель. Не понимаю, о чем ты говоришь.
Ганна. Я делаю свою работу, получаю за нее жа-
лованье и не хочу, чтобы обо мне болтали. Когда еще
хозяйка жива была, я целыми днями трудилась без
передышки, да и теперь, после ее смерти, тоже не
сижу сложа руки. Пускай люди говорят, что я, мол,
подлаживаюсь, в хозяйки мечу. Я себе другое место
найду.
Геншель (с облегчением). Только-то всего? Ну,
если так, нечего тебе беспокоиться.
Ганна (берется за какую-то работу, чтобы под
этим предлогом удалиться), Нет-нет, я уйду! Нельзя
мне оставаться. (Уходит,)
Геншель (ей вслед). Пускай себе люди языки че-
шут! Что им и делать, как не болтать. (Снимает черный
сюртук и вешает его, со вздохом,) А забот-то все равно
не убудет!
Медленно входит Зибенгар; в руках у него бутылка с мине-
ральной водой и стакан.
Зибенгар. Доброе утро, Геншель.
Геншель. Благодарю вас, господин Зибенгар.
Зибенгар. Я ;вам не помешал?
Геншель. Что вы? Еще что выдумаете! Милости
прошу.
39

Зибенгар (ставя на стол бутылку и стакан).
Опять мне лечиться приходится. Снова с горлом что-то
неладно. Ну, да ведь должен же челов-ек от чего-нибудь
умереть.
Геншель. Нужно воду пить из источника. Она-то
уж вылечит.
Зибенгар. Я и так пью.
Геншель. Только не мюльбрунненскую и не обер-
брунненскую! Наш источник всех лучше.
Зибенгар. Давайте-ка о чем-нибудь другом пого-
ворим. (Задумавшись, берет ветку плюща и играет ею,
потом замечает ее, окидывает взглядом цилиндр и Ген-
шеля и, как бы спохватившись, говорит.) Сегодня день
рождения вашей жены?
Геншель. Сегодня ей исполнилось бы тридцать
шесть лет.
Зибенгар. Просто не верится.
Геншель. Да-да!
Пауза.
Зибенгар. Геншель, сейчас вам лучше побыть од-
ному, а как-нибудь в другой раз, ну хоть завтра, я по-
говорю с вами об одном деле.
Геншель. По мне, уж лучше сейчас.
Зибенгар. Я насчет той тысячи талеров...
Геншель. Дальше и не говорите, господин Зибен-
гар. Держите их на здоровье до зимы. Зачем я' буду
врать, сейчас они мне не нужны. А что за вами деньги
не пропадут, это я знаю.
Зибенгар. Ну, Геншель, в таком случае очень я
вам обязан. Вы мне большую услугу оказываете. За лето
деньги поступят, вы ведь знаете, а сейчас мне, право,
пришлось бы туго.
Геншель. Ну вот и договорились.
Пауза.
Зибенгар (шагая по комнате). Да-да, иной раз
сам удивляюсь: ведь в этом доме я вырос, а сейчас,
если бы хоть кое-как разделаться с долгами, я бы уехал
отсюда с легким сердцем.
34

Геншель. À я — нет. $ просто бы не знал, куДа
деться!
Зибенгар. У вас дела пошли в гору, Геншель.
Я еле сводил концы с концами, а вам везло.
Геншель. У каждого своя беда. Как тут опреде-
лить, кому хуже? У меня вот свое горе. Пройдет ли оно,
кто знает... Никак в себя прийти не могу...
Пауза.
Зибенгар. Время возьмет свое, Геншель! Не надо
только поддаваться горю. Вам нужно больше бывать
на людях, больше видеть, больше слышать, при случае
и стакан пива выпить. С головой уйти в работу, а не из-
водить себя скорбными мыслями. Слезами горю не по-
можешь; стало быть, надо вперед глядеть!
Геншель. Так-то оно так. Ваша правда!
Зибенгар. Разумеется! Ваша жена была вам вер-
ным, хорошим другом, это все в один голос скажут. Но
ведь вы живой человек, Геншель. Вы мужчина в цвете
лет. Вам еще много дел предстоит в жизни. Мало ли
что еще вас ждет. Совсем не обязательно забывать свою
жену — напротив. Да такой человек, как вы, никогда ее
и не забудет. Но чтить ее память надо разумно. Ведь
ее все равно не воскресишь! Я, знаете, давно за вами
наблюдаю и про себя решил поговорить с вами по ду-
шам. Очень уж вы убиваетесь.
Геншель. Куда же от этого денешься? Вы правы,
я не спорю, но иногда просто руки опускаются. За дело
примешься — все кого-то не хватает. Четыре-то глаза
видят лучше двух, да и четыре руки — не то, что две.
А летом сколько возни с каретами! Кто дома за хозяй-
ством присмотрит? Шуточное ли дело!
Зибенгар. Да ведь Ганна, по-моему, с работой
справляется.
Геншель. А она вот как раз отказывается от ме-
ста! Нет, тяжело без жены! Ни на кого положиться не-
льзя. То-то и беда.
Зибенгар. Женитесь, Геншель!
Геншель. Оно бы и лучше, пожалуй. Без жены
как проживешь? Нашему брату без жены никак нельзя.
Я уж и то собирался подняться наверх, поговорить с ма-
35

дам, Motaef, она что посоветовала бы... Так все внезап-
но случилось! Так вдруг среди всех дел взяла и умерла!
Сказать вам правду — извозное дело пошло на убыль.
Скоро и здесь железная дорога пройдет. Мы, признаться,
скопили немного денег, хотели гостиницу небольшую
купить — годика через два. А без жены и затевать
нечего.
Зибенгар. Все равно долго так жить нельзя. Не
останетесь же вы вдовцом на всю жизнь. Хотя бы из-за
ребенка жениться нужно.
Г е н ш е л ь. Да ведь и я то же говорю.
Зибенгар. Не хочется мне вмешиваться, но, в
конце концов, мы старые друзья. Откладывать только
из-за того, что люди осудят, — это глупо, Геншель, пра-
во же, глупо. Если вы намерены жениться, серьезно на-
мерены, то, чем скорее вы это сделаете, тем лучше — и
для вас лучше и для ребенка. Конечно, излишне торо-
питься не следует, ни в коем случае! Но уж если все
взвешено и решено, тогда — вперед, пруссаки! Зачем
тогда медлить? (После небольшой паузы, во время ко-
торой Геншель почесывает себе затылок.) Есть у вас
кто-нибудь на примете?
Геншель. Есть ли кто на примете? Как вам ска-
зать. Может, и есть, да только взять ее не могу.
Зибенгар. Почему же?
Геншель. Да ведь вы сами знаете.
Зибенгар. Я? Откуда же мне знать?
Геншель. Подумайте чуточку.
Зибенгар (качает головой). Никак не соображу.
Геншель. Я ведь жене обещание дал.
Зибенгар. Ах, вот оно что! Вы имеете в виду ра-
ботницу вашу? Ганну?
Пауза.
Геншель. Крепко засела у меня эта мысль. Что
мне таиться? Иногда проснусь среди ночи и два часа
не могу уснуть. Все думаю об этом. Никак не могу вы-
кинуть из головы. Девка она хорошая. Малость, прав-
да, молода для меня, старика, зато в работе четверых
мужиков за пояс заткнет. Да и за Густель приглядит
не хуже матери. К тому же с головой девка, голова у
36

нее лучше моей. И считать умеет лучше моего. Счето-
вод настоящий. Все до последней полушки помнит, хоть
через шесть недель спроси. Такая двух стряпчих обве-
дет вокруг пальца.
Зибенгар. Ну что ж, если вы во всем этом так
убеждены...
Геншель. Лучшей жены я бы и не желал! Да вот
не могу выкинуть из головы...
Пауза.
Зибенгар. Да-да, теперь я смутно припоминаю.
Это было, кажется, в самые .последние дни. Но, говоря
откровенно, я не придавал этому такого серьезного
значения. Ведь ваша жена находилась тогда в очень не-
спокойном состоянии. А объяснялось оно, конечно, бо-
лезнью. Главный вопрос, по-моему, не в этом. Главный
вопрос здесь совсем другой: действительно ли Ганна
вам подходит. У нее много достоинств, спору нет! Но
кое-что мне в ней не нравится. Впрочем, кто же без не-
достатков! Говорят, у нее есть ребенок?
Геншель. Есть. Я наводил справки. Ну и что из
того? По мне, беды тут нет. Что ж ей — меня дожидаться
было, что ли? Она тогда и ведать обо мне не ведала.
Девка — кровь с молоком, как же ей не оскоромиться?
Спелые груши на ветке не держатся. Нет, от этого мне
горя мало.
Зибенгар. Так за чем же дело стало? Остальное —
пустяки. Ну, если и не совсем пустяки — такое не забы-
вается, я понимаю, — все равно от остального вы обя-
заны отрешиться. Не жениться из-за этого — просто
глупость.
Геншель. Я и сам не раз говорил себе то же са-
мое. Ведь она, знаете, всегда желала мне добра, — я
про жену говорю, — когда она еще здорова была.
Не встанет же она теперь мне поперек дороги. Где бы
она ни была, она ведь желает, чтобы мои дела шли
лучше.
Зибенгар. Разумеется.
Геншель. Вот я сегодня был на могиле. Мадам
тоже прислала венок. Я думал: вот ты туда сходишь —
может, она тебя надоумит, может, решение какое при-
37

мешь. Мать, говорю й, — в мыслях, конечно, — дай-ка
мне знак! Да или нет? Как выпадет, так пусть и будет.
Полчаса стоял. Я уж и молился и все ей объяснял —
так, про себя, конечно, — и насчет ребенка, и насчет
гостиницы, и что с делами не справляюсь. Но не дала
она мне никакого знака.
Входит Ганна; искоса поглядывая на собеседников, она хлопочет
вовсю — убирает табурет и лохань, суетится у печки.
Зибенгар (Геншелю). Пусть мертвые спят спо-
койно. Вы же мужчина, Геншель, вы ведь живой чело-
век. Зачем вам знамения и чудеса? Мы можем все рас-
судить и собственным разумом. Идите своей дорогой, и
баста! На своем судне вы капитан. Всякую блажь — за
борт! Чем больше я думаю об этом деле, тем яснее оно
мне становится...
Геншель. А ты, Ганна, что скажешь на этот счет?
Ганна. О чем? Откуда же мне знать, про что у
вас разговор?
Геншель. Ну ладно, я тебе потом скажу.
Зибенгар. Всего доброго, Геншель. До свида-
ния! Дай вам бог счастья!
Геншель. Будем надеяться.
Зибенгар. За вас я не боюсь. У вас всегда была
счастливая рука. (Уходит.)
Геншель. Не сглазить бы, господин Зибенгар.
Ганна. Нужно сплюнуть три раза: тьфу, тьфу,
тьфу!
Пауза.
Хотела бы промолчать, да уж больно-то вы добры.
Геншель. Это ты о чем?
Ганна. Обирают вас дочиста, вот что.
Геншель. Ты думаешь, он у меня денег просил?
Ганна. А чего же еще? Постыдился бы попрошай-
ничать у бедняков.
Геншель. Сама не знаешь, что мелешь, Ганна.
Ганна. Небось знаю.
Геншель. То-то и оно, что не знаешь. Да и не
можешь знать. Потом когда-нибудь поймешь. А теперь
38

схожу-ка я в трактир да выпью-ка кружку пива — пер-
вый раз за эти восемь недель. Потом пообедаем вместе,
а уж после обеда потолкуем. Тогда и видно будет, как
©ее устроится. Или у тебя нет охоты?
Ганна. Вы же сами сказали: тогда видно будет.
Геншель. И опять говорю: тогда увидим. (Ухо-
дит.)
Пауза. Ганна продолжает уверенно работать. Выждав, чтобы Ген-
шель достаточно далеко ушел, она сразу же перестает хлопотать:
не сдерживая радостного волнения, вытирает руки, срывает с себя
передник.
Ганна (с ликованием). Теперь я вам покажу, дер-
житесь!
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Та же комната, что и в двух предыдущих действиях. Вечер, в конце
ноября; в печи горит огонь, на столе стоит свеча. Дверь в задней
стене закрыта. С верхнего этажа глухо доносится танцевальная му-
зыка. Гвнна, теперь уже фрау Геншель, сидит за столом и
вяжет; она одета хорошо и аккуратно: на ней голубое ситцевое
платье, на плечах красная косынка. Входит мастер Гильдебрант,
кузнец, сухонький, небольшого роста человечек.
Гильдебрант. Добрый вечер, Геншельша! Муж
где?
Фрау Геншель. В Бреславль поехал. Трех но-
вых лошадей купить надумал.
Гильдебрант. Сегодня, видать, не вернется?
Фрау Геншель. Раньше понедельника не жду.
Гильдебрант. А сегодня у нас суббота. Мы туг
подводу вашу пригнали. Во дворе, под залом поставили.
Все четыре шины переменить пришлось. А Гауфе здесь?
Фрау Геншель. А его уж давно у нас нет!
Гильдебрант. Ах, черт побери, что за глупо-
сти я болтаю. Я, собственно, о вашем новом работнике
Шварцере. Здесь он?
Фр^у Геншель. Тоже в Бреславль поехал.
Гильдебрант. Ну да, насчет Гауфе-то я знаю.
Он все к нам в кузницу захаживает: мы подковы ставим,
а он глядит. Ведь все еще не устроился.
Фрау Геншель. Говорят, запивать стал.
Гильдебрант. Как тут не запьешь? Худо ведь
старику приходится. Никто его брать не желает. Что
это у вас такое наверху сегодня?
Фрау Геншель. Танцы... Знай наших...
40

Гильдебрант. Вот бы й нам с вами туда схо-
дить, а, Геншельша? В вальсе бы покружились разок-
другой?
Фрау Геншель. То-то бы люди глаза вытара-
щили. А зачем вам, мастер, Геншель понадобился?
Гильдебрант. У оберамтмана жеребец гнедой,
никак не дает себя подковать, скотина проклятая! Так
вот мы Геншеля попросить хотели помочь, значит. Уж
ежели Геншель не усмирит его, окаянного, тогда пускай
сам черт на него силы тратит. Прощай, Геншельша!
Фрау Геншель. Прощайте, мастер!
Гильдебрант уходит.
(Прислушивается к шороху в коридоре.) Что за шум?
(Подходит к двери и отворяет ее.) Кто это там хозяй-
ничает?
Танцуя, входит Франциска.
Франциска. Дорогу, дорогу, фрау Геншель! Мне
некогда! (Кружится вокруг стола в такт доносящегося
сверху вальса.)
Фрау Геншель. Ну и ну! Что это ты? Какая
тебя собака укусила?
Франциска не обращает на нее внимания; она продолжает кру-
житься, напевая мелодию вальса. Госпожу Геншель это все больше
и больше забавляет.
Господи помилуй, тебя же удар хватит. Совсем ты свих-
нешься, девка!
Музыка прекращается.
Франциска (падая в изнеможении на стул).
Я бы, пожалуй, могла до смерти дотанцеваться, фрау
Геншель.
Фрау Геншель (усмехаясь). Еще бы, если
так вертеться. Поглядишь на тебя, и то голова закру-
жится.
Франциска. А вы совсем не танцуете?
Фрау Геншель. Я-то? Танцую ли? Конечно,
танцую. Бывало, в одну ночь новые башмаки насквозь
протанцовывала.
41

Франциска. Пойдемте потанцуем!
Фрау Геншель. Ступай наверх да танцуй с
ними!
Франциска. Да, если б мне можно было! Знаете
что, я тихонько проберусь наверх. Прокрадусь на.
хоры. Вы там когда-нибудь бывали? В большом зале
па хорах? Где мешки стоят с сушеным черносливом?
Пойду туда смело и стану глядеть вниз. Буду есть чер-
нослив и глядеть вниз. Почему бы мне и в самом деле
не поглядеть?
Фрау Геншель. А вдруг Зибенгар велит тебе
спуститься?
Франциска. Буду себе глядеть. Мне наплевать.
А в ту, которая вздумает танцевать с господином Зи-
бенгаром, я возьму да запущу косточкой.
Фрау Геншель. Втюрилась ты в Зибенгара!
Франциска. Да ведь он же всех лучше.
Музыка.
Опять начали. Теперь польку играют. (Снова танцуя.)
Вот бы потанцевать сейчас с господином Зибенгаром.
Он бы опомниться не успел, как я бы его поцеловала —
так вот, ни с того ни с сего.
Фрау Геншель. А по мне, Зибенгар больно уж
стар.
Франциска. Вашему мужу ведь столько же лет,
фрау Геншель.
Фрау Геншель. Ах ты, дрянь этакая. Мой муж
на пять лет моложе, поняла?
Франциска. А на вид-то он куда старше. Весь в
морщинах. Фу, нет, его бы я не стала целовать.
Фрау Геншель. Ну-ка, убирайся отсюда, не то
метлу возьму. Я тебе покажу, как бранить моего мужа!
Где же мне лучшего взять? Погоди, доживешь до моих
лет — узнаешь, что значит найти здесь мужа.
Франциска. Ая замуж и не собираюсь! Я подо-
жду, пока приедет сюда какой-нибудь благородный гос-
подин, лучше всего русский — летом, на воды, — и уеду
с ним куда-нибудь далеко-далеко, на край света. Я хочу
увидеть свет, в Париже побывать. Я вам оттуда письмо
пришлю, фрау Геншель.
42

Фрау Геншель. Вот и я так думаю, что упорх-
нешь ты отсюда, девка.
Франциска. Можете не сомневаться. Ведь гос-
подин Зибенгар тоже был в Париже, во время револю-
ции. Заслушаешься, когда он рассказывает. Вот бы и
мне ß такой революции участвовать, баррикады строить...
Голос Вермельскирха: «Франциска, Франциска! Где ты опять пропа-
даешь?»
Тсс!.. Молчите!
Голос Вермельскирха: «Франциска! Франциска!»
Тсс!.. Тихо. Опять в пивной прислуживать. До чего же
мне это противно, терпеть не могу.
Голос Вермельскирха: «Франциска!»
Ведь это же папина обязанность, или мамина, или пу-
скай себе нанимают официанта. Не хочу .превращаться
в трактирную мамзель.
Фрау Геншель. Это еще не так страшно.
Франциска. Конечно, будь они знатные госпо-
да, а то ведь все кучера, да шахтеры, да служители при
источниках. Благодарю «покорно. Мне это не подходит.
Фрау Геншель. А я-бы на твоем месте — за
милую душу. Я бы уж на чаевых заработала. Да ведь
и ты можешь поднакопить деньжонок.
Франциска. Нет, подачек я не беру. А если гос-
подин Зибенгар, или архитектор, или доктор Валленти-
нер мне когда что и подарят, я сразу все трачу на
сласти.
Фрау Геншель. То-то и беда. Яблоко ведь от
яблони недалеко падает. Отец с матерью точно такие
же. Нет у вас порядка в пивной. Если бы вы вели дело
как следует, вы бы сейчас уже деньги в рост ссужали.
Франциска. Мы не такие скупердяи, как вы.
Фрау Геншель. Я не скупая, а только деньгам
счет знаю.
Франциска. Люди говорят, что вы скупая.
Фрау Геншель. Плевать мне на людей, поня-
ла? И на тебя тоже. Ну-ка, марш отсюда! Надоела мне
твоя болтовня. И больше сюда не приходи, не соскучусь.
43

Дай бог никогда вас не видать и не слыхать. У, сброд
постылый...
Франциска (уже в дверях, оборачиваясь, ехид-
но). А знаете, что люди еще говорят?
Фрау Геншель. И знать не хочу. Проваливай,
и все тут. Смотри, как бы о себе чего не услыхать. Кто
знает, что там у вас с Зибенгаром. Вам обоим известно,
ну и мне известно. Давно бы уж вылетели отсюда с
вашей пивной паршивой. Что, я не знаю Зибенгара,
что ли?
Франциска. Тьфу, тьфу и тьфу! (Уходит.)
Фрау Геншель. У, сброд постылый!
Дверь в задней стене осталась открытой. Видно, как возле нее
встречаются Зибенгар, идущий сверху, и официант Жорж, на-
правляющийся сюда из коридора. Жорж одет по-венски: шляпа,
трость, длинное пальто, "пестрый галстук.
Зибенгар. Что вам здесь угодно?
Жорж. Простите, я по делу к возчику Геншелю.
Зибенгар. Возчика Геышеля нет дома. Я вам
уже трижды сказал: в моем доме вам делать нечего.
Если вы не усвоите этого на будущее, мне придется ис-
править вашу память. С помощью жандарма, понятно?
Жорж. Господин Зибенгар, прошу прощения, я
пришел не к вам. Эти люди живут в вашем доме. Вы не
можете меня ни в чем обвинить. Ничего предосудитель-
ного я не сделал.
Зибенгар. Но если вы еще раз попадетесь мне
на глаза, я велю работнику вышвырнуть ©ас вон. Пожа-
луйста, имейте это в виду. (Уходит.)
Жорж (входит в комнату, ругается). Попробуй
только! Там посмотрим!
Фрау Геншель (резким движением затворяет
дверь, едва сдерживая злость на Зибенгара). Пусть по-
пробует, пока мы еще здесь. Здесь наша комната, а не
его, и кто сюда приходит, прлходит к нам! Он и пик-
нуть не смеет.
Жорж. Ничего, пусть только попробует, самому
дороже встанет. Как миленький выложит денежки, если
пожаловаться куда следует. Один раз он уже обжегся,
на Альфонсе, который был здесь два года назад. От
44

меня так дешево не отделается: тридцати талеров за
побои мне мало.
Фрау Геншель. Да у него и тех-то в кармане
нет. Известно, голь перекатная. Только и знает, что
клянчить по всей округе. В долгу как в шелку, все в
один голос говорят. Скоро ему конец; вместо того что-
бы других выгонять, сам из дому вылетит.
Жорж (сняв пальто и повесив шляпу, стряхивает
пушинки с сюртука и брюк). В два счета! Это теперь не
секрет. За столом для завсегдатаев только о нем и раз-
говоров. Никто его не жалеет, все говорят: поделом.
Мой теперешний хозяин его терпеть не может. При од-
ном его имени зеленеет от злости. (Достает из карма-
на зеркальце и гребенку, прихорашивается.) Уж этот
мне Зибенгар, говорит мой хозяин, глаза бы на него не
глядели.
Фрау Геншель. Правда истинная.
Жорж. Не найдется ли у тебя, Ганхен, чего-ни-
будь согревающего?
Фрау Геншель. Почему ты вчера не пришел?
Жорж. Ты думаешь, я в любой день отлучиться
могу? Насилу сегодня вырвался. Вчера до трех часов
ночи сидели.
Фрау Геншель. Что ж это такое было?
Жорж. Заседание пожарной дружины. Купили но-
вый насос, ну и хотят устроить торжество по этому по-
воду. Вот вчера у них и было заседание.
Фрау Геншель. Им только бы напиться. А я-
то сидела одна и ждала до поздней ночи. Один раз шум
услыхала, подумала — ты, а это, должно быть, птица
какая об окно ударилась: отворила его—нет никого.
Так уж я злилась, что полночи заснуть не могла. (Слег-
ка ударяет кулаком по столу.) Я и теперь еще злюсь.
Жорж. Будет тебе! К чему портить себе настрое-
ние? (Обнимает ее.) Кому это нужно? Вот еще!
Фрау Геншель (вырываясь). Нет, правда! Са-
ма не знаю, почему так получается: ничего мне не
удается. Целую неделю Геншель дома сидит, а уедет
ненадолго — время и пропадает даром.
Жорж. Да у нас же еще сегодня время есть. Он
ведь, кажется, только в понедельник приедет?
45

Фрау Геншель. Кто знает!
Жорж. А почему же нет? Что-то мне невдомек.
Фрау Геншель. Все норовит дома сидеть. Преж-
де куда лучше было. По целым неделям бывал в отъез-
де. А теперь не дай бог как ворчит, если хоть одну ночь
не дома ночевать надо. Скажет — вернусь через три
дня, а сам на второй день дома, глядишь, а то и на-
завтра. Слышишь? Вроде—они. Кому еще бичом так
щелкать?
Жорж (прислушиваясь, тихо). Черт бы его побрал!
Пес проклятый! Только ведь согреваться начал, и уже
сматывай удочки! Да, совсем у меня другие мысли были.
(Надевает пальто и берет шляпу.)
Фрау Геншель (вырывая шляпу у него из
рук). Оставайся здесь, зачем тебе уходить? Кого мне
бояться? Геншеля, что ли? Он у меня и пикнуть не по-
смеет! Вот еще новости! Говорила тебе — вчера надо бы-
ло приходить. Никто бы нам не помешал — ни Геншель,
ни Зибенгар. А сегодня тут сам черт ногу сломит.
Входит барышник Вальтер; это красивый, видный мужчина лет
сорока. На нем шапка с башлыком, меховая куртка, охотничьи чул-
ки, сапоги с высокими голенищами; рукавицы на шнурках.
Вальтер. Геншельша, муж твой там, на дворе.
Добрый вечер! Я на минутку, зашел только с тобой по-
здороваться, и опять на коня. Эх, каких рысаков мы до-
были! И тебе он гостинец припас.
Фрау Геншель. Я думала, вы только в поне-
дельник вернетесь.
Вальтер. Так бы оно и вышло, да мы ведь толь-
ко до Канта верхом скакали. А там пришлось лошадей
погрузить, а то бы они и шею и ноги сломали по такой
гололедице.
Жорж. По железной дороге оно, конечно, быстрее.
Вальтер. А это еще что за мужчина? Прямо не-
видимка какой-то! Да это, никак, Жоржель? Ишь ты —
чистый барон!
Жорж. В «Звезде»-то заработки получше, вот мои
дела и поправились. Здесь я совсем обносился, чуть не
голый ходил под конец, а теперь вот опять приоделся.
Вальтер. Ну-ка, Геншельша, угадай, что он тебе
привез.
46

Фрау Геншель.- Что еще такое?
Вальтер. Рада ли будешь?!
Фрау Геншель. Там увидим. Смотря что при-
вез.
" Вальтер. Ну, я пошел, а то от жены достанется.
Фрау Ге н шел ь. Будь здоров!
Вальте р. Будь здорова!
Жорж. И я с тобой. — До свиданья, госпожа Ген-
шель.
Фрау Геншель. Вы же хотели поговорить с
Геншелем.
Жорж. В другой раз, мне не к спеху.
Вальтер. Если у вас к нему дело, то лучше от-
ложите до завтра, Жорж. Сегодня ему не до того.—
Знаешь, что он привез тебе, Геншельша?
Фрау Геншель. Да что он мог привезти! Будет
болтать-то!
Вальтер. Дочку он привез тебе, вот что.
Фрау Геншель. Что-что? Не расслышала!
Вальтер. Мы в Квольсдорф заезжали, ну и за-
хватили ее с собой.
Фрау Геншель. Вы что, пьяные оба?
Вальтер. Правду тебе говорю.
Фрау Геншель. Кого захватили с собой?
Вальтер. Он мне наперед ничего не оказал. И вдруг
очутились мы в Квольсдорфе и завернули в трактир.
Фрау Геншель. Ну, дальше!
Вальтер. Сидим, значит, в трактире, смотрим —
отец твой входит и девчонку твою тащит.
Фрау Геншель. Она не моя, девчонка-то.
Вальтер. Уж этого я не знаю. Одно я знаю:
здесь она сейчас, во дворе. Подошел он, стало быть, к
отцу твоему и говорит, что девчонка, дескать, хорошень-
кая. Потом на руки ее взял, приласкал. «Хочешь,
говорит, возьму тебя с собой?» А она ему сразу:
«Хочу».
Фрау Геншель. Ну, а отец что?
Вальтер. Отец-то ведь Геншеля не узнал.
Фрау Геншель. Час от часу не легче! И это
все?
Вальтер (обращаясь скорее к Жоржу, чем к
47

Ганне). Пожалуй, что и все. Вынес он ее на улицу и ска-
зал отцу: «Хочу девчонку на коня посадить». А та да-
вай кричать: «Кататься, кататься!» Сел он, значит,
на своего рысака, а девчонку я ему подал. «Прощайте»,
говорит, — и ходу.
Фрау Геншель. И отец допустил?
Вальтер. А что ему делать было? Тут бы и весь
Квольсдорф ничего поделать не смог. Уж если Геншелю
что в руки попало... Лучше не суйся, вот мой совет! Во
всей округе ни одна душа ссоры с ним затевать не ста-
нет. А отец-то поначалу и не понял, что тут такое слу-
чилось! Потом вдруг как заорет, заревет и давай ругать-
ся. А людям —смех. Они-то Геншеля знают. Геншель и
говорит старику: «Прощай, папаша Шель, я ее с собой
беру. Ее дома мать заждалась. А ты, шалаша, пить пе-
рестань»,— сказал он еще. Тогда, мол, у вас и для отца
место найдется.
Жорж. Прощайте, я лучше завтра загляну. (Ухо-
дит.)
Фрау Геншель. И он, значит, думает, что я
ее здесь оставлю! Никогда этому не бывать. Это не мой
ребенок. Что люди обо мне говорить станут! Сначала в
Квольсдорфе, теперь здесь. Мало я намучилась, что ли?
День и ночь, можно сказать, с Густель нянчилась. А те-
перь опять все сначала. Нет уж! Я ему покажу!
В дверях появляется Геншель. На нем тоже меховая куртка,
высокие сапоги, охотничьи чулки, кожаные штаны и т. д. Он толь-
ко что сошел с лошади. Он ведет за руку девочку лет шести,
одетую в грязные лохмотья.
Геншель (довольно весело, подхватывая послед-
ние слова жены). Кому это ты покажешь?
Фрау Геншель. Никому.
Ген щель. Посмотри-ка, Ганна, кто к нам при-
шел! (Девочке). Ну-ка, Берта, подойди и скажи: «Доб-
рый вечер!» Скажи: «Добрый вечер, мама!»
Берта неохотно отпускает руку Геншеля, он ласково подталкивает
ее; она идет через комнату к Ганне, которая, надувшись, сидит на
скамье возле печки.
Фрау Геншель (девочке, стоящей перед ней в
растерянности). Чего тебе здесь нужно?
48

Б с р т а. Я каталась верхом на лошадке красивой.
Геншель и Вальтер от души смеются.
Г (mi ш ель. Ну вот, стало быть, мы ее здесь и
оставим! Добрый вечер, Ганна! Что с тобой! Чем ты не-
довольна?
Фрау Геншель. Ты сказал, что в понедельник
приедешь. Л теперь у меня ничего нет на ужин.
Г с1 и ш ель. Кусок хлеба с салом уж, верно, най-
дется. (Вешает шапку.)
Фрау Геншель (грубо теребит одежду на ма-
ленькой Берте), Ну и вид у тебя!
Геншель. Купи ей поскорее что-нибудь из одеж-
ды. Ведь ей прямо-таки тельце прикрыть нечем. Хорошо
еще, что у меня попоны с собой были, а то бы она сов-
сем окоченела дорогой. (Снимает куртку, греет руки.)
А лучше нечто — в лохань ее сразу.
Фрау Г е н ш с л ь (сгоряча). Лучше всего — оста-
вил бы ее там, где она была.^
Геншель. Что ты сказала?
.Фрау Геншель. Ничего.
Геншель. А мне показалось, ты что-то сказала.
В лохань ее, а потом в постель. И в головке у нее поищи.
Там, видать, кое-что найдется.
Берта громко плачет.
Что такое? Да не дергай ты ее так!
Фрау Геншель. Перестань реветь, этого еще
не хватало.
Геншель. Будь с ней поласковее. Девочка каждо-
му доброму слову рада. — Успокойся, Берта, успокойся!
•Берта. Хочу к папе.
Геншель. Ты • же с мамой. Мама хорошая.—
Я очень доволен, что она у нас. Самое время было ее
взять. А то пришлось бы мне искать девчонку на клад-
бище.
Фрау Геншель. Не так уж ей там плохо было.
Геншель (изумленно, но добродушно). Это еще
как понимать прикажешь?
Пауза.
3 Г. Гауптман т. II 49

Вальтер. Ну, будьте здоровы, я пошел.
Г е н ш е л ь. Нет, погоди, мы сейчас по стаканчику
грога выпьем.
Фрау Геншель. Да, если б ром в доме был.
Гей шел ь. Сходи возьми у Вермельскирха.
Фрау Геншель. Я этих людей знать не хочу.
Вальтер. Нет-нет, мне домой пора. Еще добрых
полчаса тащиться. (Ганне.) Не стану тебя утруждать.
Фрау Геншель. Да кто об этом говорит?
Вальтер (в сердцах). Никто! И я ничего не ска-
зал. Избави боже! Зачем я буду ссориться? С тобой
лучше не связываться. Счастливо!
Геншель. Счастливо! Жене привет, слышишь?
Вальтер (уже за дверью). Слышу, не забуду.
Прощайте! (Уходит.)
Геншель. Ну что, разве я сделал что не так?
Фрау Геншель. Что я теперь людям скажу?
Геншель. Не станешь же ты дочери своей сты-
диться!
Фрау Геншель. Да кто про это и говорит! Ты
ведь сам меня перед ними очернить хочешь. (Девочке,
резко.) На вот, пей молоко! А потом спать убирайся!
Берта пьет молоко.
Геншель. Ты и дальше так будешь?
Фрау Геншель. А что я сделала плохого?
Геншель. Да вот с девочкой, разве можно так...
Фрау Геншель. Не бойся, не съем ее! (Уводит
Берту в каморку.)
Девочка тихо плачет.
Геншель (ей вслед). Не для того я ее привез.
Тогда бы уж лучше ее у деда оставить.
Небольшая пауза. Фрау Геншель возвращается одна.
Не знаешь, чем на вас угодить. Трудно с вашей сестрой.
Ты ведь всегда так держалась...
Фрау Геншель (злобно, плаксиво). Неправда
это, если уж на то пошло.
Геншель. Что неправда-то?
50

Фрау Геншель (тем же тоном). Никогда я у
тебя ничего для Берты не просила. Да и не напоминала
о ней ни разу.
Геншель. А я этого и не говорю. Ну чего ты
плачешь? Вот именно потому, что ты молчала, я и хо-
тел тебе помочь.
Фрау Геншель. Что ж, ты не мог меня спро-
сить? Ведь спрашивают, прежде чем такие дела делать.
Геншель. Ну, вот что я тебе скажу. Сегодня суб-
бота. Я спешил, торопился, хотел пораньше домой вер-
нуться. Я думал, ты меня не так встретишь. Ну что ж,
тут я ничего не могу поделать. Оставь меня хотя бы в
покое. Слышишь?
Фрау Геншель. Никто к тебе не пристает.
Геншель. Слышишь? Я хочу покоя и больше ни-
чего. Вот до чего ты меня довела. Не замышлял я ни-
чего худого. Густель умерла. Ее не вернешь. Мать ее с
собой забрала. Кроватка стоит пустая. Мы одни. Поче-
му же нам не взять девочку? Я ей не отец, и то так ду-
маю. А ведь ты мать.
Фрау Геншель. Вот оно! Уже пошли попреки.
Геншель. Если ты не перестанешь, я уйду к Вер-
мельскирху на всю ночь. Ты хочешь меня совсем из дому
выжить? Я все думал, когда-нибудь заживем по-другому,
а теперь вижу: становится все хуже и хуже. Я думал,
если дочка с тобой будет, ты образумишься. А не кон-
чится это, тогда...
Фрау Геншель. Вот тебе мое слово: если она
останется в доме и ты скажешь людям, что это моя
дочь...
Геншель. Да зачем говорить! И без того всем из-
вестно.
Фрау Геншель. ...то так и знай — я убегу.
Геншель. И беги, беги куда угодно, скатертью до-
рога. Пусть тебе всю жизнь стыдно будет!
3 ан g в çç
3*

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Пивная Вермельскирха. Невысокая комната, стены побелены; слева
дверь, ведущая внутрь дома. Задняя стена прерывается посреди
комнаты прямоугольным выступом, отчего справа образуется как
бы вторая комната, наподобие коридора, с весьма удаленным от
зрителя задним планом. В правой стене этого помещения, являю-
щейся одновременно и стеной переднего зала, стеклянная дверь на
улицу и — ближе к зрителю— окно. Слева, перед задней стеной,
стойка с четырехгранными водочными бутылками, прибором для
разливания пива, стаканами и т. д., и т. д. Светлые полированные
столики и стулья вишневого дерева. Красные портьеры отделяют
поперечную комнату от продольной. В этой последней также много
стульев и столиков; на самом заднем плане — бильярд. На стенах
олеографии, изображающие главным образом охотничьи сцены.
Вермельскирх, в халате и с чубуком в зубах, играет на пиа-
нино, стоящем у левой стены. Три члена местной пожарной
дружины играют на бильярде. Справа, на переднем плане, си-
дит Г а у ф е, задумчиво склонившийся над рюмкой водки; он за-
метно опустился. За стойкой моет стаканы фрау Вермель-
скирх, неряшливая старуха цыганской наружности. Справа, на
подоконнике, сидит и играет с котенком Франциска. У стойки
за стаканом пива Жорж; на нем изящный весенний костюм, ла-
кированные башмаки, лайковые перчатки, на голове цилиндр.
Вермельскирх (играет и поет).
«Когда я был аркадским принцем,
Я жил богато, славно жил».
Жорж (сделав несколько па в такт музыке). Ну
дальше, дальше!
Вермельскирх (нарочито откашливаясь). Не
получается! Совершенно охрип! Впрочем.г- Начнем еще
раз!
52

«Когда я был...».
(Кашляет.)
«Когда я был аркадским принцем,
Я жил богато... я жил богато...».
А, черт с ним!
Жорж. Дальше, дальше! Ведь хорошо выходило,
правильно!
Вермельскирх. Нет, ничего, кроме кашля, не
получается.
Жорж. Не понимаю. Такая чудесная камерная му-
зыка.
Вермельскирх. Камер-егерская музыка!
Жорж. Пускай будет камер-егерская. Я не вижу
тут особой разницы. Почему вы смеетесь, фрейлейн
Франциска?
Франциска. Да потому, что на вас такие вели-
колепные лакированные ботинки!
Жорж. А как же? Не могу же я ходить босиком.
Дайте вон тому еще стаканчик пива. А я не откажусь
от рюмочки данцигской, фрейлейн Франциска. Да, бо-
тинки у меня хороши. Четыре талера как-никак запла-
чено. Ну что ж, я могу себе это позволить. В трактире
«Меч» на заработки жаловаться нельзя. Конечно, ког-
да я служил в «Звезде», о лакированных ботинках не-
чего было и думать.
Вермельскирх. Значит, «Меч» вам больше нра-
вится?
Жорж. А как же? Такого симпатичного хозяина,
как теперь, мне за всю мою службу не попадалось. Мы
с ним все равно как два друга, пожалуй, даже—как два
брата; при желании я мог бы с ним быть на «ты».
Вермельскирх. С Зибенгаром, конечно, это не
вышло бы.
Франциска громко смеется.
Жорж. Кто высоко заносится, знаете ли, тому не
миновать упасть. Недельки через две, через три будет
аукцион, и я еще его золотые часы куплю.
Вермельскирх. Купите уж сразу весь дом!
Жорж. Ну, с этим пока еще придется повременить,
53

Кстати, он уже и продан... — Ваше здоровье, господа!
Если вы уже выпили — не беда, еще найдется. — Фами-
лия покупателя, кажется, Экснер. Он, наверно, только
розливом воды займется, а гостиницу в аренду сдаст.
Я бы ее хоть сейчас арендовал, будь у меня деньги.
Га уф е. Попросите Геншеля, он вам даст.
Жорж. А что вы думаете, вполне возможно.
Гауфе. Ну да, ведь вы же в хороших отношениях
с его женой.
Франциска громко смеется.
Жорж. А почему бы мне не быть с ней в хороших
отношениях? Она, знаете ли, совсем недурна. Кто с умом
за дело берется, тот из баб веревки вить может.
Гауфе. Ну, коли вы уж из Геншельши веревки
вить можете, значит, вы мастер своего дела.
Входит Ф а б и г, за плечами у него ремни для поклажи. Он скромно
садится в углу.
Жорж. То-то и оно. Попробуй-ка со мной потя-
гаться. Здесь нужно ухо востро держать, а то и битым
оказаться недолго.
Вермельскирх. Ну что ж, еще есть надежда.
Слева входит Зибенгар.
А кого Геншель ударит, от того только мокрое место ос-
танется.— Здравствуйте, господин Зибенгар.
Зибенгар (несколько устало). Доброе утро!
Жорж. Схожу-ка я в бильярдную. (Берет свой ста-
кан и уходит в заднюю комнату.)
Зибенгар (садится за столик возле пианино).
Вы, кажется, пели, господин Вермельскирх. Продолжай-
те, пожалуйста, не смущайтесь!
Вермельскирх. Что? Я пел? Быть этого не мо-
жет! Я очень тронут. Если вы говорите, что я пел, зна-
чит, это правда. Позвольте присесть рядом с вами? —
Принеси-ка и мне гретцеру, Франциска!
Зибенгар. Подумать только, три-четыре года
назад у вас совсем не было голоса. Ваше здоровье все-
таки очень поправилось.
Вермельскирх. Вы правы, но какой мне от это-
54

fö ripok? Кое-как вскарабкался, а теперь kîo зйает, что
опять будет.
Франциска (ставит гретцер перед Зибенгаром;
Вермельскирху). Сейчас и тебе принесу.
Зибенгар (пригубив из стакана). А что же mö-1
жет произойти? Что вы хотите сказать?
Вермельскирх. Не могу сказать ничего опре-
деленного, сам ничего не знаю толком, но как-то мне
неспокойно. Чую, что будут у нас перемены. Кроме шу-
ток, у меня много всяких примет, на то я и старый ко-
медиант. Когда вода мне так помогла, я сразу себе ска-
зал: ну, теперь меня никакой силой отсюда не выта-
щишь. И правда, не прошло и месяца, как я осел тут
со всем своим хламом. Теперь, черт возьми, придется
опять поворачивать оглобли. Кто знает — куда?
Зибенгар. Кто знает — куда! Такова жизнь.
А я, знаете, даже рад этому.
Вермельскирх. Вы еще в цвете лет. Такой че-
ловек, как вы, всегда найдет себе место под солнцем.
Другое дело я, старый пес. Если я лишусь последнего
куска хлеба, я хочу сказать — если мне откажут, куда
мне податься? Хоть шарманку заводи. Франциска день-
ги собирать будет...
Франциска. Что ж, и не постеснялась бы, папа.
Вермельскирх. Конечно, если бы золотые сы-
пались.
Франциска. Зачем ты, папа, так говоришь? Ты
бы мог опять вернуться на сцену.
Вермельскирх. В балаган. И то бы не взяли,
дитя мое.
Зибенгар. Разве господин Экснер что-нибудь
вам говорил? Ведь в общем и целом он собирается
оставить все по-старому. Так по крайней мере он мне
сказал.
Вермельскирх. Видно, к общему и целому я не
принадлежу!
Фрау Вермельскирх (подходит к столу,
очень взволнованно). Господин Зибенгар, я должна вам
сказать... Можете мне поверить, господин Зибенгар.
Я старая, пятидесятилетняя женщина, я многое, право
же, многое изведала на своем веку, но как с нами здесь
55

обошлись... Зто Же... npoctö слое нет... Это же чистей-
шая, чистейшая подлость, гнуснейшая низость, это самое
настоящее издевательство, поверьте мне.
Вермельскирх. Э, мать, ты уж лучше не начи-
най! Будь добра, сделай милость, укройся за своим бру-
ствером.
Фрау Вермельскирх. что сделала наша
Френцхен этой негодяйке?
Франциска. Ах, оставь, мама!
Фрау Вермельскирх. И не подумаю. Так и
будем все сносить? Что ж нам, так и молчать, если она
лишает нас куска хлеба? Если она распускает сплетни
о нашей дочери? (Зибенгару.) Разве девочка к вам ког-
да-нибудь приставала?
Вермельскирх. Мать, мать! Теперь пойдем-ка,
мать! Вот так! Отдохни немного! Эта реплика удалась
на славу. Сегодня вечером мы еще раз прорепетируем.
(Ведет ее за стойку, откуда еще некоторое время доно-
сится ее плач, и садится на прежнее место.) В сущно-
сти, она права. До меня тоже уже дошли разговоры о
том, что Геншель будто бы арендует пивную. Это, ко-
нечно, дело рук его жены.
Г а уф е. А чьих же еще? Если в деревне какая га-
дость случится, сразу ясно, от кого она идет. Бес в ней
сидит, в Геншельше.
Ф а б и г. А уж на пивную она давно зарится.
Зибенгар (к Гауфе). Вас что-то давно не вид-
но, Гауфе. Где это вы пропадаете?
Гауфе. И то сказать—пропадаю. А из-за кого
пропадаю? Из-за этой бабы проклятущей. Из-за кого
же еще, скажите на милость? С Геншелем-то мы всег-
да ладили.
Ф а б и г. У него жена в доме верховодит.
Гауфе. Я, говорит, не справляюсь. Конечно, ку-
да мне до молодых, за юбкой ее бегать не стану. А ей
этого самого и нужно, уж я-то знаю. Горяча больно,
как бы сказать ловчей... никак не насытится. А рабо-
ты я не боюсь, работать могу. Молодых парнсй нани-
мает, а все сплошь лодыри паршивые, я втрое против
них наработаю.
Зибенгар. Жаль старика Геншеля!
56

Г а у ф е. Если он доволен, мне какое дело! А что я
шевелиться медленней стал, так это ему надо бы знать —
отчего. Небось не от лени. Коли у него нынче денег
полон сундук, то добрая доля их моим потом на-
жита.
Зибенгар. Ведь вы, помнится, еще у отца Виль-
гельма Геншеля служили.
Га уф е. А как же! Да и у Вильгельма восемна-
дцать лет за лошадьми ходил. Запрягал да распрягал,
в поездки ездил зимой и летом, то во Фрейбург, то в
Бреславль, а то, бывало, и в Бромберг. Разве сочтешь,
сколько ночей в телеге привелось переспать. Уши, бы-
вало, и ноги отмораживал, до сих пор на ногах волды-
ри, что твои груши. А теперь меня долой, теперь я не
нужен.
Ф а б и г. Это все Геншельша. Он-то человек слав-
ный.
Г а у ф е. Навязал себе бабу на шею, пусть сам те-
перь и выкручивается. Небось не думал, что так будет.
Не успел первую жену похоронить, ему уж второй раз
жениться приспичило.
Зибенгар. Никто ведь не знал, что она такая.
Ф а б и г. Я-то ее знал лучше некуда. Спроси он
меня, уж я бы ему сказал. Когда б он хотел Густель
на тот свет отправить матери вдогонку, то самое верное
дело было бы взять ей в мачехи Ганну.
Г а у ф е. Да-да. Впрочем, помолчу-ка я лучше, и
так уж многие головами качают. Ничего, он еще за это
поплатится. Раньше люди только диву давались, а те-
перь верят, что он на все способен.
Зибенгар. Ну, это уж, во всяком случае, сплет-
ни и болтовня!
Входит барышник Вальтер. Высокие сапоги, охотничья куртка,
шапка, бич. Он садится за пустой столик и делает знак Франциске;
та быстро приносит ему пива.
Г а у ф е. Это вы так говорите, а как дело было —
кто не знает. Если бы, мертвецы с того света возвраща-
лись, у покойницы Геншельши, наверно, нашлось бы что
рассказать. Не могла она больше жить, не хотела.
А главное, не должна была жить.
57

Зибенгар. Смотрите, Гауфе, будьте осторожны!
Если это дойдет до Геншеля...
Гауфе. Мне опасаться нечего. Я это любому в
глаза скажу. Старая Геншельша должна была умереть.
Отравили они ее или как, этого я не знаю, я при этом
не был. А только сами собой такие вещи не делаются!
Здоровая была женщина, еще лет тридцать прожить
могла!
Зибенгар допивает вино и поднимается.
Вальтер. Что она на здоровье не жаловалась,
я свидетель. Как же мне родной сестры не знать? Она
мешала, вот ее и убрали.
Зибенгар спокойно уходит.
Вермельскирх. Господа, никому не угодно та-
бачку? (Понизив голос, доверительно.) Господа, мне ка-
жется, вы все-таки заходите слишком далеко. Пригля-
дитесь-ка к Геншелю получше. Вчера он засиделся здесь
до поздней ночи. Никого, кроме него, в пивной не бы-
ло. И знаете, он так тяжело вздыхал, что мне его от
души жалко стало.
Гауфе. Видать, совесть заедает.
Вальтер. Не хочу я больше слышать про этого
Геншеля. Сыт по горло. У нас с ним уже давно все кон-
чено.
Вермельскирх. Нет, господин Зибенгар прав,
Геншеля пожалеть надо.
Вальтер. Ну и пусть себе жалеет кого хочет. А
как мне о Геншеле .думать, это мое дело... Ни в чьих
советах не нуждаюсь.
Справа входят Геншель и кузнец Гильдебрант. У Геншеля
на руках маленькая Берта, одетая опрятнее, чем прежде. Неко-
торое время присутствующие смущенно молчат.
Вермельскирх. Милости просим, господин Ген-
шель!
Геншель. Доброе утро!
Франциска. Ну, Берта, как дела?
Геншель. Скажи: спасибо! Ты что, говорить не
умеешь? — Ничего, жизем помаленьку, и то слава богу.
58

Доброе утро, шурин! (Небрежно протягивает Вальтеру
руку, которую тот так же небрежно пожимает.) Как по-
живаешь?
Вальтер. Да как мне поживать? Не мешало бы
лучше! А ты, я вижу, нянькой заделался.
Геншель. Да, правда, похоже на то.
Вальтер. Тебя без девчонки, пожалуй, и не ви-
дишь никогда. Неужели не можешь ее с матерью оста-
вить.
Геншель. У нее все уборка да работа. Вот дев-
чонка-то и мешает. (Садится на скамейку у стены ря-
дом со стойкой, неподалеку от шурина, держит девочку
на коленях.)
Напротив Геншеля садится Гильдебрант.
Что будем пить, мастер Гильдебрант? По кружке пива
мы с тобой, кажется, заслужили. — Две кружки пива и
две рюмки водки!
Гильдебрант. Ну и стукнул меня этот дьявол!
Геншель. Ведь жеребенок еще, а сила какая! Не
так-то просто на все четыре в один раз подковать. —
Доброе утро, Гауфе!
Г а у ф е. Доброе утро!
Геншель. Он что-то не в духе. Оставим его в
покое.
Ф а б и г. Купили бы у меня что-нибудь, господин Ген-
шель. Игольничек для жены или вот гребешок краси-
вый, в волоса воткнуть!
Присутствующие смеются.
Жорж, официант, уже купил.
Геншель (добродушно смеясь со всеми). Ох, не
приставай ты ко мне со своим товаром! (Вермельскыр-
ху.) Налейте-ка и ему кружку пива. Забавный мужичок,
откуда он?
Гильдебрант. Да ведь это, по-моему, Фабиг из
Квольсдорфа, самый непутевый бродяга во всей округе.
Геншель. Вот и у меня цветочек из Квольсдорфа.
Фабиг (Берте). Мы ведь старые знакомые, правда?
Берта (Фабигу). Дай мне орешков в сахаре!
59

Ф а б и г. Да... OHâ-fo у>к зиаёт, кто я такой. ОейчаС
Поищу, может, что и найдется.
Берта. Во дворе, в -повозке!
Фа б иг. Нет, здесь, в кармане. (Дает ребенку сла-
стей.) Видать, девочка, такая уж твоя доля—в трак-
тирах сидеть. Раньше с дедом, а теперь с Геншелем.
Геншель. Скажи ему: знай себе свои тряпки, а
обо мне без тебя позаботятся. Так и скажи!
Из бильярдной выходит Жорж. Он очень оживлен и не замечает
Геншеля.
Жорж. Вот уж никогда не поверил бы! Этот парень
глотает стекло как ни в чем не бывало, честное слово.
Возьмите мелок, фрейлейн Франциска, и дайте нам пи-
ва на пятерых.
Франциска (взяв на руки Берту, идет с ней за
стойку.) Сейчас не могу, Бертхен не позволяет.
Жорж. Ах, мастер Геншель, и вы здесь!
Геншель (не обращая внимания на Жоржа, Гиль-
дебранту). Будь здоров, Гильдебрант!
Чокаются и пьют.
Ф а б и г (Жоржу, который, несколько смутившись,
закуривает сигару у одного из столиков). Скажите,
господин Жорж, вы, наверно, умеете колдовать?
Жорж. Вот еще! Почему вы так думаете?
Ф а б и г. Вы давеча исчезли отсюда как молния.
Жорж. Не хотел связываться; я, знаете, с Зибен-
гаром не в ладах.
Ф а б и г (делая движение, которым дают пощечи-
ну). Говорят, вы свое получили? (К Гауфе, проходя ми-
мо него.) А тебе, кажется, главный выигрыш выпал?
Гауфе. У, непутевый. (Смеется.)
Ф а б и г. Да-да, я и есть непутевый.
Геншель. Правда, что ты теперь у Нентвиха?
Г а у ф е. А тебе какое дело?
Геншель (смеясь, добродушно). Ишь, ощетинил-
ся, что твой еж! Не дотронешься!
Вальтер. Ты, говорят, скоро будешь здесь за
хозяина?
60

Геншель (бросив на него удивленный взгляд).
Мне об этом ничего не известно!
Вальтер. А я-то уж так думал. Не помню, кто
мне сказал.
Геншель (хлебнув пива, равнодушно). Кто тебе
сказал, тому, верно, во сне приснилось.
Пауза.
Гильдебрант. В доме теперь все вверх дном.
Кто знает, что будет. Одно скажу: о Зибенгаре вам не
раз вспоминать придется.
Геншель (к Гауфе). Поезжай-ка ты в Ландсхут.
Там у меня новая пара для кареты стоит. Пригнал бы
ты мне лошадей.
Гауфе. Плевать я на тебя хотел!
Геншель (смеясь, но сохраняя хладнокровие).
Ну и сиди себе сколько душе угодно. Не стану больше
о тебе печься.
Гауфе. О своих делах заботься.
Геншель. Ладно-ладно, бог с тобой.
Гауфе. У тебя в своем доме грязи довольно.
Геншель. Вот что, Гауфе, скандалить я не люб-
лю, но, если ты здесь затеешь ссору, я просто-напросто
выброшу тебя отсюда.
Вермельскирх. Тсс... Не ссориться, господа, не
ссориться, не ссориться!
Гауфе. Ты здесь не хозяин! Ты не смеешь меня
выбрасывать. Ты здесь такой же гость, как и я. Ты не
смеешь мне затыкать рот. Ни ты, ни твоя жена. Може-
те вытворять с ней что угодно, меня не испугаете!
Геншель, без видимого волнения, хватает Гауфе за грудь, встает
и оттесняет тщетно сопротивляющегося старика к стеклянной две-
ри; резко обернувшись, нажимает левой рукой ручку двери и вы-
талкивает Гауфе наружу; при этом происходит следующий разговор:
Гауфе. Говорю тебе, пусти. Пусти, говорю!
Вермельскирх. Господин Геншель, так не го-
дится, я этого не могу допустить.
Геншель. Я тебя предупреждал. Теперь поздно.
Гауфе. Ты что, удушить меня хочешь? Пусти, го-
ворю! Ты здесь не хозяин.
61

Фрау Вермельскирх (из-за стойки). Что же
это такое творится? Нельзя же так, Людвиг! Ты дол-
жен им запретить!
Ф а б и г (в тот момент, когда Геншель и Гауфе на-
ходятся уже недалеко от двери, в боковой комнате).
Оставьте их, ничего вы тут не поделаете. Он ведь по-
чище будет, чем силач в балагане. А тот, бывало, за
край стола зубами ухватится, да так и поднимет зуба-
ми стол, и ни одна-то рюмочка на нем не опрокинется.
Захочет—и всех нас выставит, так и знайте.
Выбросив Гауфе, Геншель возвращается на свое место.
Геншель (при общем молчании). Не дает поси-
деть спокойно, старый дурак.
Первый- пожарный (выйдя из бильярдной и
выпив у стойки рюмку водки). Получите с меня! Лучше
убраться отсюда, а то, чего доброго, и сам вылетишь.
Вермельскирх. Что вы, выпейте еще стакан-
чик пива! Этого только не хватало! В конце концов, я
покамест еще здесь!
- Вальтер. Коли так вести себя будешь, когда вста-
нешь за стойку да начнешь здесь вместо Вермельскир-
ха хозяйничать, то, помяни мое слово, не много у тебя
будет гостей, Геншель-Вильгельм.
Геншель. Такие гости пускай дома сидят.
Вальтер. Выбирать не придется. Гауфе ведь
тоже не фальшивыми деньгами платит.
Геншель. По мне, пускай себе платит чем угод-
но! Еще раз тебе повторяю: отстань ты от меня с этой
басней. Не нужна мне эта пивная. Если бы я ее арен-
довать собирался, уж я бы об этом первый знал. Ну так
вот: когда надумаю, я тебе скажу. Тогда и советы мне
будешь давать. А если тебе у меня не понравится и ты
ходить ко мне не захочешь, ну что ж, сиди себе дома,
шурин.
Пожарный уходит, громко хлопнув дверью.
Вальтер. Пожалуй, и я пойду! (Собирается пла-
тить.)
Вермельскирх. Господин Геншель, так не го-
дится, вы ведь всех моих гостей разгоняете.
62

Геншель. Ну, а я-то при чем, если и этот сейчас
убежит! По мне, пусть хоть до завтрашнего утра здесь
торчит!
Вальтер (прлчет назад деньги, все более и более
горячась). Не имеешь ты права выгонять отсюда людей.
Ты здесь не хозяин!
Геншель. Может, ты еще что-нибудь знаешь?
Вальтер. Многое мы знаем, да только молчим.
Дрянные дела! Вермельскирх лучше всех знает.
Вермельскирх. Почему же я? Послушайте-ка...
Геншель (спокойно и твердо). Что же вы знае-
те? Говорите! Один знает одно, другой другое, а на по-
верку выходит — все болтовня.
Вальтер (другим тоном). Если бы ты был преж-
ний... А то ведь не поймешь, что с тобой стряслось.
Прежде ты вон какой был: отовсюду люди за советом
приходили к Геншелю-Вильгельму. И, бывало, если он
что скажет, это все равно что закон. Как аминь в церк-
ви. А теперь не знаешь, как с тобой и говорить.
Геншель. Ближе к делу!
Вальтер. Ну, да это ты и сам небось замечаешь.
Прежде все тебе друзья были, а нынче ни одна душа к
тебе не пойдет. Иной бы и хотел пойти, да из-за же-
ны твоей не пойдет. Двадцать лет Гауфе у вас служил,
а пришелся твоей жене не по вкусу, и ты сразу за ши-
ворот его и долой! Что ж это такое? Она только м'иг-
нет, а ты уже в лепешку готов расшибиться. Взял бы
лучше вожжу покрепче, да и вышиб из бабы дурь.
Геншель. Если ты сию же минуту не замолчишь,
я тебя самого возьму за шиворот.
Жорж (Геншелю). Мастер Геншель, только не
волнуйтесь. Вы же видите, это невоспитанный человек.
(Быстро уходит в бильярдную.)
Вальтер. Что ж, это на тебя похоже! Это ты мо-
жешь: если кто тебе правду выложит, ты его об стенку
скорей. Зато такой паршивец, такая мразь, как этот
Жорж, может тебя сколько угодно обманывать, и днем
и ночью. Твоя жена да он — один другого лучше. Ты хо-
чешь, чтобы тебя обманывали, — ну что ж, пускай обма-
нывают! Но если у тебя есть глаза во лбу, раскрой их
накрэец да погляди вокруг себя, да к этому молодчику
6S

присмотрись хорошенько. Они же тебя среди бела дня
обманывают!
Г е н ш е л ь (хочет броситься на него, но сдержи-
вает себя). Что ты сказал? Ну хорошо, ладно.
Пауза.
Фабиг. Настоящий апрель: то солнце светит, то
крупа с неба.
Со двора доносится голос Гауфе: «Я тебе отплачу, погоди у меня!
Ты еще увидишь! Мы еще с тобой поговорим, на суде поговорим!»
Вальтер (допивает до дна и встает). До свида-
ния! Не взыщи.
Г е н ш е л ь (схватив левой рукой Вальтера за за-
пястье). Ты останешься здесь! Понятно?!
Вальтер. Что тебе еще от меня надо?
Геншель. Сейчас увидишь. Останься, говорю.
(Франциске.) Сбегай вниз, позови жену.
Франциска уходит.
Вермельскирх. Господин Геншель, дорогой, ра-
ди бога, не устраивайте здесь скандала! Не хватало мне
только полиции...
Геншель (в бешенстве, с багрово-синим лицом).
Я вас всех убью! Пусть лучше Ганна сию же минуту сю-
да придет!
Вальтер (в растерянности и смущении). Виль-
гельм, Вильгельм, не делай глупостей. Ведь я ничего
такого сказать не хотел. Право же, нет! Мало ли что
люди наврут.
Гильдебрант. Вильгельм, ты же славный ма-
лый! Опомнись! На кого ты похож? Приди в себя! Ты
же орал так, что во всем доме, наверно, слышно было.
Геншель. Пускай слышит кто хочет. Все равно
ты здесь останешься, а Ганна придет сюда.
Вальтер. Зачем мне здесь оставаться? Не пони-
маю— зачем! Твои дела меня не касаются. Я в них не
вмешиваюсь и вмешиваться не желаю.
Геншель. Надо было раньше думать!
Вальтер. А прочее пускай суд разберет. Посмот-
рим, кто из нас прав. Я свои денежки получу. Может,

жена твоя и задумается немного, прежде чем давать
ложную присягу. До остального мне дела нет. Пусти,
говорю, мне некогда. Мне в Гартау надо, я больше
ждать не могу.
Снова входит Зибенгар.
3 и б е н г а р. Что здесь случилось?
Вермельскирх. Ах боже мой, не знаю! Не
знаю, чего хочет господин Геншель.
Г е н ш е л ь (продолжая держать Вальтера), Ганну
ждем, больше ничего.
Фрау Вермельскирх (Зибенгару). Люди ти-
хо-мирно сидят себе, пьют пиво, и вдруг является гос-
подин Геншель и затевает ссору, словно он хозяин в
доме.
Зибенгар (отмахиваясь от нее). Тсс, тсс... до-
вольно. (Геншелю.) Геншель, что с вами такое?
Геншель. Не моя вина, господин Зибенгар, что
так вышло. Хотите — верьте, хотите — нет. Только я ни
в чем не виноват, господин Зибенгар.
Зибенгар. Да что вы, Геншель, какого вы обо
мне мнения! Я же знаю, что вы человек рассудительный.
Геншель. Я ведь еще у вашего отца служил. И,
хотя все против меня, я не виноват, что так получилось.
Сам не знаю, что я натворил! Никогда ведь я не был
скандалистом. А теперь вот стал им. Все меня кусают
и щиплют. Он сейчас такую вещь сказал про мою же-
ну... Пускай докажет, что это правда, не то — упаси
бог!
Зибенгар. Ах, мало ли что люди болтают!
Геншель. Доказательств! Доказательств! Не то...
упаси бог!
В а л ь т е р. Могу доказать и докажу! Наверно,
здесь и не найдётся таких, которые знали бы об этом
меньше моего. Твоя жена пошла по скользкой дорожке.
Я не виноват, я не стал бы этого говорить, но не дожи-
даться же мне пинка в морду. Я не лгун, я всегда прав-,
ду говорю. Спроси кого хочешь! Пускай господин Зи-
бенгар по совести скажет! Об этом на всех углах тре-
звонят, да и еще кое о чем.
Зибенгар. Подумайте, что вы говорите, Вальтер!
95

Вальтер. Он меня сам заставляет, пускай не дер-
жит меня. Чего мне отдуваться за других?! Вам извест-
но все не хуже, чем мне. В каких вы были с Генше-
лем отношениях, когда еще его первая жена жива была!
Думаете, никто ничего не замечает? Вы ведь теперь к
нему в комнату никогда не заходите.
Зибенгар. Это наше с ним частное дело. И про-
шу никого не вмешиваться.
Вальтер. А если вдруг жена умирает, совсем здо-
ровая, а через восемь недель еще и Густель,—это, по-
вашему, тоже частное дело?
Г е н ш е л ь. Что? — Ганну сюда!
Быстрыми шагами, явно оторвавшись от работы (она вытирает
руки), входит фрау Геншель.
Фрау Геншель. Ты чего раскричался?
Геншель. Хорошо, что пришла. Он говорит...
Фрау Геншель (хочет уйти). Болтовня дурац-
кая!
Геншель. Стой! Никуда не уйдешь!
Фрау Геншель. Вы что, все перепились тут?
Что это с вами? Думаете из меня посмешище сделать?
(Порывается уйти.)
Геншель. Ганна, лучше останься! Он говорит...
Фрау Геншель. По мне, пускай говорит что хо-
чет. ;
Геншель. ...что ты меня кругом обманываешь.
Фрау Геншель. Что? Что? Что? Что?
Геншель. Это правда? И что мы... мою жену...
Фрау Геншель. Я? Ложь подлая! (Закрывает
лицо фартуком и убегает.)
Геншель. Что я... свою жену... что мы вместе...
что наша Густель... Ну, хорошо! Хорошо! (Отпустив ру-
ку Вальтера, с хриплым стоном опускает голову на
стол.)
Вальтер. Пускай меня здесь лгуном не выстав-
ляют!
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Та же комната, что и в первых трех действиях. Ночь; в окно про-
никает яркий свет луны. Комната пуста. Со времени событий чет-
вертого действия прошло несколько дней. В каморке появляется
свет; через несколько секунд оттуда выходит Геншель со свечой
в жестяном подсвечнике. На нем кожаные штаны, на ногах ночные
туфли. Он медленно подходит к столу, нерешительно оглядывается,
смотрит в окно, ставит свечу на стол и садится у окна. Подперев
подбородок ладонями, глядит на луну.
Фрау Геншель (ее не видно, слышен только
голос из каморки). Геншель! Геншель! Что ты там дела-
ешь? Что за блажь — ходить из угла в угол? (Полуоде-
тая, заглядывает в комнату.) Где ты? Иди спать! Время
ночное! Завтра опять не поднимешься! Опять будешь
лежать пластом, а во дворе все кувырком пойдет. (Вы-
ходит, полуодетая, и в боязливой растерянности прибли-
жается к Геншелю.) Что ты тут делаешь, а?
Геншель. Я?
Фрау Геншель. Почему ты сидишь и не гово-
ришь ни слова?
Геншель. На тучи смотрю!
Фрау Геншель. Новое дело, так и рехнуться
недолго. Что там хорошего наверху, хотела бы я знать!
Вот беда-то... Каждую ночь! Покоя нет никакого. Ну,
что ты там видишь? Скажи хоть слово!
Геншель. Они там, наверху.
Фрау Геншель. Тебе снится, что ли? Проснись,
Вильгельм! Ляг в постель и выспись как следует! Там
наверху тучи одни, больше ничего.
Геншель. У кого глаза есть, тому видно!
67

Фрау feHuieJÎb. À кто с Ума сПятил, of того
Ничего путного не жди.
Геншель.* Я не спятил.
Фрау Геншель. Я этого и не говорю. Только
так вот и спятить ничего не стоит. (Ей холодно, она на-
девает кофту и разгребает кочергой золу в печке.)
Геншель. Который час?
Фрау Геншель. Четверть второго.
Геншель. Ты часы перевесила. Раньше они у две-
ри висели.
Фрау Геншель. Что еще выдумаешь! Где все-
гда висели, там и висят.
Геншель (поднимается). Пойду в конюшню схо-
жу.
Фрау Геншель. Говорю тебе, иди спать. Не то
людей позову. Нечего тебе сейчас делать в конюшне.
Ночью спать надо.
Геншель (спокойно останавливается и глядит на
Ганну). А где Густель?
Фрау Геншель. Зачем тебе она? Она в посте-
ли лежит, спит. И что ты все о девчонке беспокоишься?
Ничего с ней не станет. Не обижу ее, не бойся.
Геншель. Ничего с ней не станет. Она спать
легла. Рано она спать легла. Густель! Я про нее, не
про Берту. !
Фрау Геншель (ревет, затыкая себе рот фар-
туком). Убегу я, не останусь я здесь.
Геншель. Иди спать, иди! Я сейчас приду. Пла-
чем теперь не поможешь. Кто тут виноват, одному богу
известно. Ты не виновата, нечего тебе плакать. Мы
оба — бог и я — знаем, что ты не виновата. (Запирает
дверь.)
Фрау Геншель (поспешно отпирая дверь). За-
чем запираешь дверь? Не дам тебе меня запирать!
Геншель. Не знаю, зачем я запер.
Фрау Геншель. Люди тебе совсем голову за-
морочили. Ничего, они еще за это ответят. Я за девоч-
кой ходила, как за своей. Не от этого она умерла. Не мо-
гу же я мертвых воскресить. Кому умереть суждено,
тот все равно не жилец. Тут уж ничем не поможешь. Гу-
стель ведь всегда слабенькая была, сам небось не хуже
68

Môefo знаешь. Что ж ты все с расспросами ко мне при-
стаешь да глядишь на меня так, словно я невесть что
над ней учинила!
Г е н ш е л ь (вопросительно-недоверчиво). Может
быть, оно и так. Ничего тут нет невозможного.
Фрау Геншель (выходя из себя). Знать бы мне
это наперед, я бы лучше по миру пошла. Если бы мне
кто раньше сказал. Вот что теперь выслушивать прихо-
дится. Я же хотела уйти, а кто меня „тогда не пускал?
Кто меня удержал в этом доме? Я бы уж как-нибудь да
устроилась. Работы я не боялась. Ты сам меня не пускал.
Вот мне теперь и награда! Вот и расплачиваюсь теперь!
Геншель. Может, и правда тебе расплатиться на-
до. Чему быть, тому не миновать! Ничего не поделаешь.
(Снова запирает дверь.)
Фрау Геншель. Не запирай на ключ, Вильгельм!
А то я караул закричу.
Геншель. Тсс, замолчи! Слыхала? По коридору
бежит... Теперь к умывальнику подошла, слышишь? Слы-
шишь плеск? Стоит себе, умывается.
Фрау Геншель. Что с тобой? Бредишь ты, что
ли? Умывальник ведь здесь!
Геншель. То-то! Меня они не обманут, я все знаю.
Кто знает, тот знает (как бы спохватившись), больше я
ничего не скажу. Пойдем, пойдем, спать ляжем. Утро
вечера мудренее.
В то время как Геншель направляется к каморке, фрау Геншель
крадучись отпирает дверь и уходит из комнаты. Геншель снимает с
притолоки у входа в каморку извозчичий бич.
Да это же мое старое триестское кнутовище. Откуда оно
взялось? Ведь я его уже больше года не видел. Еще
при жизни матери куплено. (Прислушивается.) Ты что-
то сказать хочешь? Ну, конечно! Ничего, пускай! А по-
чему бы и нет? Вот и хорошо! Теперь я знаю, что мне
делать! Я упираться не стану. Ну, уж и ты не обессудь.
В неплотно прикрытую дверь входит Зибенгар; он знаками по-
казывает идущим за ним Вермельскирху и фрау Ген-
шель, чтобы они остановились. Он вполне одет, только на шее у
него шелковый шарф вместо воротника. Вермельокирх в халате.
69

Зибенгар. Добрый вечер, господин ГейшеЛь! Что?
Вы еще не спите? Вы плохо себя чувствуете? Вам не-
здоровится?
Г е н ш е л ь (сначала глядит на Зибенгара с обес-
кураженным видом, потом — просто). Не могу спать!
Нет у меня сна! Я бы принял чего-нибудь, да не знаю.
Не знаю, что это такое. Бог весть, отчего это.
Зибенгар. Я вам вот что скажу, старина: ложи-
тесь-ка вы в постель, а завтра пораньше я пошлю за
врачом. Вам нужно серьезно заняться собой.
Ген шел ь. Мне, наверно, никакой врач не помо-
жет.
Зибенгар. Не говорите, время покажет. Доктор
Рихтер — мастер своего дела. Моя жена несколько не-
дель страдала бессонницей, места себе не находила от
головной боли. А в среду приняла порошок и теперь
всю ночь спит как убитая.
Ген ш ель. Конечно, может быть... Я бы рад был
уснуть. А что, мадам в самом деле больна?
Зибенгар. Да ведь все мы скверно себя чувст-
вуем. Скорей бы уж понедельник миновал, а там, бог
даст, опять все образуется.
Геншель. Вы в понедельник сдаете дела?
Зибенгар. Да, надеюсь, что к понедельнику все
закончу. Столько всякой возни с бумагами да с инвен-
таризацией, что и прилечь-то некогда. Послушайте,
Геншель, идите в постель! У каждого своя беда.
Жизнь — нелегкая штука, всем нам приходится думать,
как с ней справиться. И, если у вас невеселые мысли,
не принимайте их так близко к сердцу!
Геншель. Спасибо вам, господин Зибенгар. Не
поминайте лихом! Желаю вам здоровья, и жене вашей
тоже.
Зибенгар. Мы же завтра увидимся, Геншель.
А благодарить вам меня не за что. Мы друг другу не раз
услуги оказывали, пока под одной крышей жили. Кон-
чилось наше соседство, ничего тут не поделаешь. Мы
были друзьями и, надеюсь, друзьями останемся.
Геншель (молча делает несколько шагов к окну
и глядит в него). В этом-то все и дело! Время на месте
не стоит. Вот и Карльхен к нам приходить перестал.
70

Ну что ж, может быть, вы и правы. Ничему хорошему
мальчик здесь бы не научился. Вот раньше было дру-
гое дело.
Зибенгар. Я не понимаю, Геншель, о чем вы го-
ворите.
Ген шел ь. Да ведь, и вы тоже в эту комнату ни
разу не заходили. Вот уже девять месяцев скоро.
Зибенгар. Забот у меня было много.
Геншель. Раньше бы вы с ними как раз и при-
шли. Нет-нет, я знаю, вы правы. Все кругом правы.
Хвастать мне нечем.
Зибенгар. Пойдите отдохните, Геншель!
Геншель. Нет-нет, давайте потолкуем. Поймите,
я во всем виноват. Я знаю, что виноват... Ну, ладно.
Но ведь еще до того, как я так поступил с женой... ну,
еще до того, как на Ганне женился... все уже началось,
все уже потихоньку под гору катилось. Было у меня
кнутовище китового уса — сломалось, пополам перело-
милось. А потом еще я, хорошо помню, собаку свою пе-
реехал. Лучшего пса у меня никогда не было. Затем,
одна за другой, три лошади пали; добрый был жере-
бец, триста талеров стоил. И вот, наконец, жена уми-
рает. Я и раньше-то приметил, что все это неспроста.
Но уж когда жену потерял, я подумал: ну, теперь на-
конец довольно, немного теперь с меня возьмешь. А он
ведь и еще умудрился взять. О Густель я не говорю,
тут уж известное дело: жену потерял — с ребенком
прощайся. Я о другом: подставил он мне петлю, а я в
нее и полез.
Зибенгар. Да кто же вам петлю подставил?
Геншель. Может, дьявол, может — другой кто.
А только задушит меня, это как пить дать.
Пауза.
Зибенгар. Навяжутся же такие мысли...
Геншель. Нет-нет, я и не перечу! Скверным я
стал человеком. Только не виноват я. Попался я в пет-
лю. А может, и виноват, кто знает! Надо бы мне наче-
ку быть. Дьявол-то похитрее меня. А я всегда напря-
мик шел.
71

Зибенгар. Геншель, вы же сами себе враг! Вы
изводите себя призраками, пустыми видениями. Ничего
вам дьявол не сделал. И ни в какую петлю вы не по-
пали. Никто вас не собирается душить. Все это вздор!
Опасная игра воображения.
Геншель. Посмотрим. Время покажет.
Зибенгар. Ну попробуйте сказать мне что-ни-
будь толком. Вот увидите, вам нечего будет сказать.
Никакой вы не скверный человек, и ни в чем вы не ви-
новаты.
Геншель. Мне лучше знать.
Зибенгар. Ну так в чем же вы виноваты?
Геншель. Вот здесь кровать стояла, она еще ле-
жала на ней, и я ей дал обещание. Дал слово и не
сдержал.
Зибенгар. Какое обещание?
Геншель. Вы же знаете! И я его не сдержал, не
устоял. Тут-то и погибель моя была. Видите, она те-
перь никак покоя себе не найдет.
Зибенгар. Вы говорите об умершей жене?
Геншель. Ну да, ну да, о ней. Нет ей покоя в
могиле. Она все ходит, ходит, и покоя ей нет. Я лоша-
дей чищу, а она передо мной стоит. Я решето с яслей
беру, а она, гляжу, сидит у двери. Я в постель хочу
лечь в каморке, а она уже лежит и на меня смотрит.
Она часы перевесила, она в стенку стучит, она в окна
скребется. Она мне руку на грудь кладет, и я за-
дыхаюсь, воздуха мне не хватает. Вот какие дела.
Это все испытать надо, чтобы понять. Этого не рас-
скажешь. Я-то уж кое-что испытал, можете мне по-
верить.
Зибенгар. В последний раз говорю вам, Геншель,
возьмите себя по-настоящему в руки. Успокойтесь, по-
советуйтесь с врачом! Скажите себе: я болен, я очень
болен; но только прогоните прочь эти призраки! Ведь
это все видения, больная фантазия.
Геншель. Вы и тогда чтак говорили. Или что-то
похожее сказали.
Зибенгар. Вполне возможно, я от своих слов не
отказываюсь. Жениться вы имели полное право. Ни о
каком грехе или вине не может быть и речи,
72

Вермельскирх (подходит к Геншелю). Пойдем-
те-ка ко мне, Геншель! Зажжем газ и в картишки пе-
рекинемся. Пива выпьем или еще чего-нибудь, по тру-
бочке выкурим. Пускай призраки только попробуют су-
нуться. А через два часа уже совсем рассветет, мы ко-
фе попьем и кататься поедем. И вы станете прежним
Геншелем, черт побери!
Геншель. Может быть. Надо попробовать.
Вермельскирх. Так идемте же!
Геншель. К вам я никогда больше не пойду.
Вермельскирх. Ах, вы все об этой дурацкой
истории. Это же было просто недоразумение! Ведь те-
перь уже все выяснилось. Гауфе я вообще на порог не
пущу. Старик, в самом деле, всегда пьян. А сгоряча
люди чего только не наговорят друг другу. В одно ухо
вошло, в другое вышло, я такого правила всегда дер-
жусь.
Геншель. Так-то оно лучше, конечно. Вы правы.
А только в пивную к вам я не пойду. Разъезжать, по-
жалуй, побольше буду. Hç смогут же они повсюду за
мной гоняться. А теперь ложитесь себе спать. Меня
тоже ко сну клонит.
Зибенгар. А может быть, Геншель, поднимемся
ко мне! У меня еще свет горит, в конторе натоплено,
сыграли бы партию-другую втроем. Я уж едва ли се-
годня лягу.
Геншель. Да-да, это недурно бы. Я уже давно не
играл в карты.
Фрау Геншель. Да-да, сходи. Ты ведь все рав-
но не уснешь.
Геншель. Я не пойду, понятно?
Фрау Геншель. Ну, если ты здесь останешься,
уйду я. Кто знает, что ты еще выкинешь среди ночи.
Опять с ножом играть начнешь. Да-да, вчера он ножа
из рук не выпускал. Тут за свою жизнь страшно ста-
новится.
Геншель. Нет уж, наверх я не пойду. Сам мне
совет дал, а когда я послушался, первый же стал меня
презирать.
Зибенгар. Никогда я вас, Геншель, не презирал.
Вы кристально честный человек, выбросьте же из го-
73

ЛоеУ есйкйё глупости. Судьба бывает жестока к лю-
дям. Приходится нести свой крест, хоть и нелегко это.
Вы больны. Что верно, то верно. Но вы остались поря-
дочным человеком, ручаюсь за это головой.
Ген шел ь. Что ж, может быть, вы и правы, госпо-
дин Зибенгар. Но довольно об этом, поговорим о чем-
нибудь другом. Вы тут не виноваты, это я всегда себе
твержу. Шурина тоже нельзя винить. Наверно, он
знает, что говорит. Ведь она ходит по людям и всем
рассказывает. Она повсюду ходит, то сюда, то туда.
Конечно, и к брату заходила.
Вермельскирх. Да кто же ходит по людям-то?
Никто об этой истории, что в пивной вышла, и не вспо-
минает больше. Люди про это и думать забыли.
.Геншель. А мне, как ни верти, от этого не отде-
латься. Она-то уж знает, как ей действовать. Она ко
всем ходит, всех поверить заставит. Если даже люди
ни слова не скажут, если даже не бросятся на меня,
как псы, — мне от этого радости мало, камня с души
никто у меня не снимет.
Зибенгар. Геншель, мы не уйдем отсюда, пока
вы не выкинете этот вздор из головы. Вам необходимо
успокоиться.
Геншель. Я в своем уме, я вполне спокоен.
Зибенгар. Ну, хорошо, давайте говорить откро-
венно. Вы видите, что ваша жена раскаивается. Офи-
цианта и след простыл; теперь его поминай как звали,
он вам больше никогда на глаза не попадется. Спот-
кнуться каждый может, кто бы он ни был. Протяните
же друг другу руки, и дело с концом! Похороните
то, что нужно похоронить, и просто-напросто поми-
ритесь!
Геншель. Мне уже нечего мириться... (Ганне.)
Руку... руку, пожалуй, я тебе дать могу. За грех твой
пусть бог тебя судит. Тут я тебе не судья. Вот только...
я насчет Густель... если бы знать наверняка!
Фрау Геншель. Убейте меня на месте, чтобы
мне живой не быть, если я Густель жизни лишила.
Геншель. Вот я и говорю: это на моей совести!
Ну что ж, завтра еще поговорим. Немало воды утечет,
пока мы все переговорим.
74

Вермельскирх. Затопите-ка вы печку да свари-
те себе кофе погорячее! За ненастьем опять вёдро при-
ходит. Между мужем и женой всегда так бывает. Без
грозы — какое супружество! Зато после грозы урожай
лучше. Самое главное — агу, агу, агу! (Делая движе-
ния, которыми качают ребенка.) Вот вам что нужно.
Непременно заведите. (Весело похлопывая Геншеля по
плечу.) Старик ведь охотник до этой мелюзги. Догово-
ритесь-ка, да и купите себе такую игрушечку. Черт
возьми, Геншель-Вильгельм! Вот это дело! Такой бога-
тырь, как вы, что может быть легче. Спокойной вам
ночи!
Зибенгар. Все переменится, только духом не па-
дать!
Вермельскирх. Чтоб душа в покое была, а те-
ло в тепле.
Зибенгар и Вермельскирх уходят. Геншель медленно идет
к двери и снова пытается ее запереть.
Фрау Геншель. Не запирай!
Геншель. Ну что ж, не надо. Что ты там де-
лаешь?
Фрау Геншель (стоит перед печью, поспешно
выпрямившись). Видишь: огонь развожу!
Геншель (тяжело опустившись на стул у стола),
Пожалуй, и лампу зажги! (Выдвигает ящик стола.)
Фрау Геншель. Что ты там ищешь?
Геншель. Ничего!
Фрау Геншель. Ну так задвинь ящик. (Под-
ходит к столу и задвигает ящик.) Еще Берту разбу-
дить хочешь?
Пауза.
Геншель. В понедельник он уедет. Мы одни оста-
немся.
Фрау Геншель. Кто уедет в понедельник-то ?
Геншель. Зибенгар. Кто знает, как-то при новом
будет.
Фрау Геншель. Новый богат, денег у тебя за-
нимать не станет.
75

Ген шел ь. Ганна, один из нас должен уступить!
Либо ты, либо я. Да-да, так и есть. Можешь глядеть
на меня сколько хочешь. Иначе нельзя.
Фрау Геншель. Уйти мне? Ты прогнать меня
решил?
Геншель. Это мы еще увидим, кому уйти. Может,
мне, а может, тебе. Если мне... Я знаю, тебе бояться
нечего. С извозом ты не хуже мужчины справляешься...
Но только не от меня это зависит, пойми.
Фрау. Геншель. Если кому-то надо уйти, уйду
я. Сила у меня еще, слава богу, есть. Я уйду, и ни одна
душа не увидит! Лошади, подводы, домашние вещи —
все твое. Нельзя тебе отцовское хозяйство бросать.
Мне, стало быть, уходить. И дело с концом.
Геншель. Еще неизвестно. Не все сразу.
Фрау Геншель. Чего тянуть-то? Что кончено, то
кончено.
Геншель (с трудом поднимается и идет к камор-
ке). А Берта? Что с девочкой станет?
Фрау Геншель. А ее в Квольсдорф, к отцу.
Геншель (уже на пороге каморки). Ну ладно, ут-
ро вечера мудренее. Все переменится, Зибенгар гово-
рит. (Уже в каморке.) Завтра все в другом виде пока-
жется.
Пауза.
(Его не видно.) Берта опять вся в поту.
Фрау Геншель. Ничего, пускай попотеет, вре-
да от этого не будет. У меня тоже вся шея мокрая. Чем
так жить (отворяет окно), лучше вовсе не жить.
Геншель. Что ты говоришь? Я не понимаю.
Фрау Геншель. Ложись себе и оставь меня в
покое.
Геншель. А ты что не ложишься?
Фрау Геншель. Светает уже. (Заводит часы.)
Геншель. Кто это часы заводит?
Фрау Геншель. Замолчи наконец! Проснется
Берта — опять начнется... Целый час реветь будет. (Са-
дится у стола, упирается локтями в стол.) Самое луч-
щее^-уйти отсюда совсем.
В двер£ заглядывает Зибенгар.
76

Зибенгар. Это я опять. Что, успокоился ваш
муж?
Фрау Геншель. Да-да, спать лег. (Зовет.) Виль-
гельм, а Вильгельм!
Зибенгар. Тсс!.. Благодарите бога. И постарай-
тесь сами уснуть. (Уходит.)
Фрау Геншель. Что еще остается! Постараюсь.
(Подходит к двери каморки, останавливается, словно
оцепенев, и прислушивается.) Вильгельм! Вильгельм!
Отзовись же! (Громче, с большим страхом.) Вильгельм!
Не пугай меня! Ты думаешь, я не вижу, что ты не
спишь! (С возрастающим страхом.) Вильгельм! Я же
прошу тебя...
Берта просыпается и начинает плакать.
Молчи, Берта, а то я не знаю, что будет. (Почти кри-
чит.) Вильгельм, Вильгельм!
В дверь снова заглядывает Зибенгар.
Зибенгар. В чем дело, госпожа Геншель?
Фрау Геншель. Я кричу, а он не отвечает.
Зибенгар. Вы с ума сошли? Что с вами?!
Фрау Геншель. Такая тишина! Что-то случи-
лось!
Зибенгар. Что? (Берет свечу и подходит к двери
каморки.) Геншель, вы уже спите? (Входит в ка-
морку.)
Пауза.
Фрау Геншель (не решаясь пойти за ним). Что
там? Что там? Что там такое?
В дверь заглядывает В е р м е л ь с к и р х.
Вермельскирх. Кто там?
Фрау Геншель. Господин Зибенгар. Так тихо,
никто не отвечает...
Зибенгар (поспешно возвращается с Бертой на
руках, бледный как смерть). Фрау Геншель, возьмите
ребенка и идите к моей жене!
77

Фрау Геншель (взяв девочку на руки). Ради
бога, что случилось?
Зибенгар. Узнаете, еще будет время.
Фрау Геншель (не в силах сдержать крик).
Господи, он что-то над собой сделал! (Уходит с ребен-
ком.)
Вермелъскирх. Врача?
Зибенгар. Поздно! Не поможет.
Занавес

ИХАЭЛЬ
КРАМЕР
ДРАМА В ЧЕТЫРЕХ ДЕЙСТВИЯХ

Перевод
M. ЛЕВИНОЙ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Михаэль Крамер — художник, преподаватель в
Королевской художественной школе.
Фрау Крамер — его жена.
Михалина Крамер — их дочь, художница.
Арнольд Крамер — их сын, художник.
Эрнст Лахма н— художник.
Альвина Лахман — его жена.
Лиза Бенш — дочь владельца ресторана Бенша.
Асессор Шнабель
Архитектор Цин
Фон Краутгейм
Квантмейер
К р а у з е — служитель в художественной школе.
Берта — служанка в доме Крамера.
Фриц — кельнер в ресторане Бенша.
Место действия пьесы — один из больших провинциаль-
ных городов Германии.
посетители ресторана Бенша.
4 Г. Гауптман т. II

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Мрачная угловая комната в квартире Крамера. Зимнее утро, около
девяти часом. В углу у большого, выходящего во двор окна стоит
столик; на нем посуда для завтрака и лампа, которая еще горит.
M ооп.'шовкс комнаты пот ничего особенного.
M и х а л и и а, интересная девушка, брюнетка, сидит, слегка ото-
лмпнумшнсь от стола, и курит сигарету. На коленях у нее книга.
Ф pay К р а м е р входит в комнату через дверь на заднем плане.
Она занята но хозяйству. Это седая женщина 56 лет. Она чем-то
встревожена и озабочена.
Фрау Крамер. Михалина, ты все еще здесь? Раз-"
иг тебе не нужно было уйти?
M и х а л и н а (отвечает не сразу). Нет, мама, нет.
Медь па улице еще совсем темно.
Фрау Кр а м ер. Смотри не опоздай, Михалина.
Михалина. Боже сохрани, мама.
Фрау Крамер. Думаю, ты сама понимаешь...
У нас и так достаточно забот.
Михалина. Да, конечно, мама. (Курит и читает.)
Фрау Крамер. Что ты опять читаешь? Ты веч-
но сидишь уткнув нос в книгу...
Михалина. А почему бы мне и не читать?
Фрау Крамер. Мне-то что, читай! Меня только
удивляет, как ты можешь быть такой спокойной?
Михалина. А как же иначе... О господи, разве
тогда что-нибудь успеешь...
Фрау Крамер. Говорил отец что-нибудь перед
уходом?
Михалина. Ничего.
4*
83

Фрау Крамер. Хуже нет, когда он ничего не го-
ворит.
Михалина. Да, вспомнила! Чуть не позабыла. Он
сказал, чтобы Арнольд был ровно в одиннадцать ча-
сов утра у него в мастерской.
Фрау Крамер закрывает дверцу печки, завинчивает ее, затем со
вздохом поднимается.
Делай как я, мама, — отвлекись. Ничего нового в этом
нет, а мы знаем — Арнольда не переделать.
Фрау Крамер (садится у стола, подперев голо-
ву. Вздыхает). Ах, не понимаете вы мальчика! Не по-
нимаете. Не понимаете его. А отец — он доведет его
до гибели.
Михалина. Ты не имеешь права говорить так. Ты
совсем неправа! Папа делает для Арнольда все, что
может. Он пробовал все средства. Если ты это не оце-
нила, мама, тем хуже.
Фрау Крамер. Ты дочь своего отца, это я хоро-
шо знаю.
Михалина. Я дочь и твоя и отца.
Фрау Крамер. Нет, куда больше отцовская. Если
бы ты была моя дочь, разве ты всегда держала бы его
сторону?
Михалина. Мама, не надо волноваться. Я ста-
раюсь быть просто справедливой и держу сторону то
одного, то другого. Поверь, мне с вами очень трудно.
Фрау Крамер. Я на стороне моего мальчика, и
все! А вы делайте что хотите.
Михалина. Как можно так говорить?!
Фрау Крамер. Ты, Михалина, совсем не женщи-
на! Ты совсем не похожа на женщину, говоришь как
мужчина и думаешь как мужчина! Какой мне толк от
такой дочери?
Михалина (пожимая плечами). Да, мама, если
это даже так, я все равно ничего не могу изме-
нить.
Фрау Крамер. Можешь! Только не хочешь.
Михалина. Мама... Прости, но мне пора идти!
Послушай, мама, будь добра, не волнуйся! Ты ведь не
думаешь, что говоришь!
84

Фрау Крамер. Все, что я сказала, сущая правда.
Михалина. В таком случае мне жаль всех
нас.
Фрау Крамер. Мы ведь все страдаем под гне-
том отца.
Михалина. Сделай мне одолжение, раз и навсег-
да. Я никогда не страдала под гнетом отца и теперь
не страдаю. Я уважаю отца, и ты это прекрасно зна-
ешь. Это была бы самая проклятущая ложь...
Фрау Крам.ер. Фу! Михалина, вечно ты со сво-
ими проклятиями!
Михалина. ...если бы я сказала, что он мучает
меня. Нет в мире человека, которому я была бы так
безмерно благодарна.
Фрау Крамер. Л мне?
Михалина. Нет. Мне это очень жаль. Что такое
отец и что он для меня, понимают больше посторон-
ние, чем свои, — я говорю о тебе и об Арнольде. Это
какой-то рок: самые близкие люди дальше всего от
отца. Он один совсем бы погиб среди вас.
Фрау Крамер. Будто я не знаю, сколько раз
ты плакала, когда отец...
Михалина. Да, плакала. Я часто плакала. Он
иногда делал мне больно, но, в конце концов, я долж-
на признать — всякий раз, когда он причиняет мне
боль, он бывает прав и учит чему-то полезному.
Фрау Крамер. Учит или нет, отец не сделал тебя
счастливой. Будь у тебя уютный дом, муж, дети... и
все прочее...
Михалина. Отец у меня этого не отнимал.
Фрау Крамер. Теперь ты мучаешься, и отец му-
чается, и получаются одни заботы да недовольстао.
Михалина. Ах, мама, когда я все это слышу, мне
становится, поверь, так душно, так душно и тяжело...
Ты мне просто не поверишь. (Уныло и грустно.) Если
бы Арнольд был не таким, как бы он был благодарен
отцу...
Фрау Крамер. Ему было уже пятнадцать лет, а
отец еще бил его.
Михал-ина. Я не спорю: отец бывает грубым, он
может вспылить. Я не оправдываю его. Но, мама,
85

вспомни, что Арнольд натворил тогда. Он подделал
подпись отца.
Фрау Крамер. От смертельного страха, от стра-
ха перед отцом.
Михалина. Нет, мама; — это не объяснение.
Фрау Крамер. Мальчику плохо, он нездоров.
Ведь Арнольд совершенно больной.
Михалина. Возможно! Но с этим ему нужно при-
мириться. Смирение, мама, — это человеческий жребий.
Уметь сдерживать себя и бороться за высокое — обя-
занность каждого. И у него прекрасный пример — отец.
Кстати, мама, вот двадцать марок. В этом месяце я
больше уделить не могу. Я целых двадцать три марки
заплатила за краски. Да и зимний берет мне тоже был
нужен. Двум ученикам я отсрочила плату.
Фрау Крамер. Ну да, ты все мучаешься с этим
бабьем, а они надувают тебя и стараются не заплатить
тебе твои гроши.
Михалина. Нет, мама. Они, право, меня не на-
дувают. Эта бедная горбунья — без всяких средств.
Шефферс отказывает себе во всем, она голодает.
Звонок у входной двери.
Звонят. Кто это может быть?
Фрау Крамер. Не знаю. Я только лампу поту-
шу. А все-таки как б'ы я хотела, чтобы все было иначе.
Через комнату проходит Берта.
Михалина. Узнайте раньше, кто это, Берта.
Фрау Крамер. Молодой барин еще спит?
Берта. А как же? Он ведь только что лег. (Ухо-
дит.)
Михалина. Кто бы это мог быть, мама?
Берта возвращается.
Берта. Художник Лахман с женой. Они раньше
заходили в школу к господину профессору.
Михалина. Папа не профессор. Вы же это знае-
те, он просит называть его просто господином Краме-
ром. (Идет в переднюю.)
86

Фрау Крамер. Подожди. Я хочу зДесь tiêivikôfô
прибрать. Живо, Берта! Я приду немного позже.
Фрау Крамер и Берта уходят и уносят лосуду. Из передней
слышен шум, приветствия, возгласы. Затем появляются художник
Эрнст Лахман, его жена Альвина Лахман, а за ними —
Михалина. Лахман в цилиндре и пальто с тростью в руке; на
его жене шляпа из темных перьев и боа из перьев. Одежда на обо-
их поношенная.
Михалина. Откуда ты? Что поделываешь?
Лахман (представляет). Альвина, а это — Миха-
лина Крамер.
Фрау Лахман (очень удивленно). Да неужели?
Так это вы?
Михалина. Вас это удивляет?
Фрау Лахман. Да. Откровенно говоря, да! Не-
множко! Я вас представляла себе совершенно иначе.
Михалина. Еще старше? Еще более морщини-
стой?
Фрау Лахман (живо). Нет, откровенно говоря,
совсем наоборот.
Михалина и Лахман хохочут.
Лахман. Ну что ж, неплохо, совсем неплохо для
начала.
Фрау Лахман. А что? Я опять не то сказала?
Лахман. Как поживает твой отец, Михалина?
Михалина. Хорошо. Почти как всегда. Думаю,
ты не найдешь в нем больших перемен. Прошу, садись.
Прошу вас, сударыня. Вы нас извините, не так ли?
У нас здесь беспорядок.
Все садятся к столу.
Ты куришь? (Предлагает ему сигарету.) Или отвык?
Простите, я так надымила... Я знаю, что это неженст-
венно, но, к сожалению... я поняла это слишком поздно.
Вы, наверно, не курите? Нет? А вам дым не мешает?
Фрау Лахман (отрицательно качает головой).
Эрнст дома целый день сосет свою трубку.
Лахман (берет из' портсигара Михалины сигаре-
ту). Спасибо.— А ты в этом ровно ничего не пони-
маешь.
Фрау Лахман. Что тут понимать, Эрнст?
87

Л а х м à н. Многое, дорогая Аль&йИа.
Фрау Лахман. Что? Что же?
Михалина. Когда куришь, легче говорить.
Фрау Лахман. Хорошо, что я не курю, я и без
того слишком много болтаю.
Лахман. Все дело в том, что говорить.
Фрау Лахман. Ах, милый Эрнст, ты иногда. го-
родишь такую чушь.
Лахман (делает усилие, чтобы не ответить). Да!
Что я хотел сказать? Итак, у твоего отца все в поряд-
ке. Это меня радует.
Михалина. Да, как я уже сказала: ему живется
как всегда — и в общем и в целом. Ты, наверно, при-
ехал навестить свою мать?
Фрау Лахман (болтливо). Он хочет здесь не-
множко осмотреться. Не найдется ли какой работы.
В Берлине ведь нечего делать! Здесь ведь тоже делать
нечего, фрейлейн?
Михалина. Не знаю... Что вы имеете в виду?
Фрау Лахман. Вы же, кажется, организовали
здесь школу? Разве это вам мало дает?
Лахман. Послушай, когда закончишь, ты мне ска-
жи. Ладно?
Михалина. Моя школа живописи?! Кое-что дает!
Конечно, немного, но все же кое-что. (Обращаясь к
Лахману.) Уж не хочешь ли ты составить мне конку-
ренцию?
Фрау Лахман. Ах, что вы! Упаси боже! Мой
муж, сознаюсь, бредит вами. Такого он никогда не сде-
лает. Но чем-нибудь человеку нужно же заняться.
Пить, есть каждый хочет, не правда ли? Мой муж...
Лахман. «Мой муж»! Я не твой муж, понимаешь?
Это выражение всегда бесит меня.
Фрау Лахман. Каково! Вы слыхали что-нибудь
подобное?
Лахман. Меня зовут Эрнст, Альвина. Заметь себе
это. Ты можешь говорить: моя кочерга, моя кофей-
ная мельница, моя искусственная букля, — в осталь-
ном рабство уничтожено.
Фрау Лахман. Но, пупсик...
Лахман. Это кличка для собак.
88

Фрау Лахман. Ну вот, полюбуйтесь на такого
мужа! Сделайте мне одолжение, фрейлейн, никогда не
выходите замуж. Старым девам живется куда лучше.
Михалина от души смеется.
Лахман. Хватит, Альвина, баста! Будь любезна,
возьми свое боа и подожди меня где-нибудь. Понятно?
Иначе все теряет всякий смысл! Вот-вот, накинь эту
свою изысканнейшую штуку и поезжай к своей матери
или посиди напротив в кафе. Я, так и быть, зайду за
тобой.
Фрау Лахман. Нет, вы только посмотрите! Ви-
дите, как живется замужем: не успеешь рта открыть,
как уже — тсс!
Лахман. Не надо и открывать. Ты ведь скажешь
только глупость.
Фрау Лахман. Конечно, где уж мне быть такой
умной, как ты!
Лахман. Что ни слово, то подарок. Только луч-
ше оставь их себе.
Михалина. Пожалуйста, фрау Лахман, остань-
тесь!
Фрау Лахман. Боже упаси! Что вы думаете!
II, пожалуйста, не жалейте меня. Он сейчас же за мной
побежит. Прощайте.— Там на углу, рядом, кондитер-
ская. Итак, пупсик, ты понял? Топай туда. (Уходит.)
Михалина ее провожает.
Я ах м а н (вдогонку). Только не съешь сразу три-
надцать оладий.
Михалина возвращается.
Михалина. Старым девам, действительно, жи-
вется гораздо лучше. Она и впрямь несколько прямо-
линейна.
Лахман. Так и мелет без всякого разбора.
Михалина (снова садясь). Но ты уж очень бы-
стро с ней расправляешься. Это не каждая потерпит,
Лахман.
Лахман. Михалина, она вывела меня из себя. Хо-
тела с тобой познакомиться, иначе я бы ее сюда не
привел. Ну, а как тебе живется?
89

Михалина. Спасибо, хорошо. А тебе?
Лахман. По-прежнему неважно.
Михалина. Да и мне, собственно, тоже. У тебя
побелели виски.
Лахман. Это пробивается глупость.
Оба смеются.
Михалина. Ты решил здесь обосноваться?
Лахман. Мне это и не снилось. Она всегда что-
нибудь выдумывает и затем с абсолютной категорич-
ностью утверждает, что это сказал я.
Пауза.
Как поживает твой брат?
Михалина. Спасибо, хорошо.
Лахман. Усердно работает?
Михалина. Напротив.
Лахман. Чем же он занимается?
Михалина. Бездельничает, конечно. Что ему еще
делать?
Лахман. Почему же он не остался в Мюнхене?
Он ведь там кое-что делал.
Михалина. Ты еще веришь в Арнольда?
Лахман. А что? Не понимаю. Что это за вопрос?
Михалина. Если у него и есть талант... то он его
не стоит. Впрочем, переменим тему. Отец много раз
спрашивал о тебе. Он будет рад повидаться с тобой.
И не говоря уже лично обо мне, я рада за отца, что
ты приехал. Ему необходимо рассеяться.
Лахман. И мне! И, вероятно, больше, чем ему.
Кроме тебя я очень хотел бы повидать твоего отца. Что
до остального, то с этим можно повременить. Но вот
его картину я очень хотел бы посмотреть.
Михалина. Кто тебе о ней говорил?
Лахман. Говорят, ее купил музей.
Михалина. Директор Мюринг был здесь, но ку-
пил ли он ее — не знаю. Папа слишком щепетилен.
Я сомневаюсь. Вероятно, он захочет раньше закон-
чить ее.
Л а х м а ц. Картину ты, конечно, видала?
9Q

Михалина. Два года назад. Мне трудно судить
о йей правильно. Отец работает над ней очень давно.
' Пауза.
Лахман. Как ты думаешь, он мне ее покажет?
Я не знаю, но мне кажется — это должно быть что-то
сверхъестественное. Не знаю почему, но я верю в. нее.
Я ведь за это время со многими познакомился, но ни-
кто еще не пробуждал у меня такого желания загля-
нуть в его внутренний мир. И если я вообще еще не
совсем опустился и как-то держусь, то только благо-
даря твоему отцу. Все, что он говорил когда-либо и
делал, не забывается. Таких учителей, как он, больше
нет. Я утверждаю, что тот человек, на которого твой
отец имел влияние, никогда не сможет полностью
опошлиться.
Михалина. Будем надеяться, Лахман. Да-да...
Л а х м а н. Он как-то проникает до глубины души.
От людей учишься тому и другому — я встречал толко-
вых людей. Но всегда за ними для меня вставал образ
твоего отца, и они не выдерживали сравнения с ним.
Он нас, своих учеников, так перетряхнул, так основа-
тельно, без остатка переделал! Он вытравил из нас все
мещанское, это не забудется до конца жизни. Напри-
мер, кто узнал его серьезное, непреклонно серьезное
отношение к искусству, тому всякие другие взгляды
будут казаться поверхностными.
Михалина. Ну вот видишь, ты еще чувствуешь
влияние отца, оно вошло тебе в плоть и кровь, а для
меня это величайшее, единственное богатство! Он вли-
яет даже на самых пустых дураков, но только не на
Арнольда, который его никак не воспринимает.
(Встает.) Лахман, мне пора идти исправлять рисунки.
Ты улыбаешься, думаешь: исправляет, а сама по-на-
стоящему не умеет.
Лахман. Ты, Михалина, вся в отца. Но не об
этом я хотел... Представляю, как это безотрадно —
возиться с рисующими дамочками.
Михалина. Ничего, кое-что сделать можно. Они
честно стараются, и уж одно это примиряет. Чего боль-
ше хотеть? Добьются ли они в конце концов действи-
91

тельно чего-нибудь?! Само стремление к этому — Уже
достижение. К тому же мне, как и отцу, нравится
влиять на людей, это доставляет мне радость. Зани-
маясь с учениками, сама молодеешь, Лахман, а эт/о со
временем становится необходимо. (Кричит в комнаты.)
Прощай, мама, мы сейчас уходим.
Голос Арнольда, передразнивающего ее: «Прощай мама, мы сейчас
уходим».
Лахман. Кто это?
Михалина. Арнольд. Он только этим и зани-
мается. Все это совсем не весело. Идем!
Лахман и Михалина уходят. Входит Арнольд. Это некра-
сивый человек с черными огненными глазами. У него черные волосы
и жидкая бородка. Он в очках. Держится сутуло. Цвет лица грязно-
серый. Он шлепает в утренних туфлях к зеркалу. На нем лишь
сюртук и брюки. Снимает очки и, корча гримасы, рассматривает
прыщи на своем лице. Производит впечатление крайне неряшливо-
го человека.
(Возвращаясь, с легким испугом.) Ах, это ты, Арнольд!
Я забыла зонтик. Кстати, здесь Лахман.
Арнольд (делает жест, призывающий ее к спо-
койствию). Мне в высокой степени наплевать на этого
добропорядочного субъекта.
Михалина. Скажи мне, что тебе сделал Лахман?
Арнольд. Он как-то показывал мне свою мазню.
Михалина (пожимая плечами, спокойно). Не за-
будь, в одиннадцать часов ты должен быть у отца.
Арнольд зажимает1 обеими руками уши.
И ты считаешь, что это прилично?
Арнольд. Несомненно. Лучше одолжи мне одну
марку.
Михалина. Одолжить ее тебе я могу. Почему бы
и нет? Только затем мне придется упрекать себя в том,
что я...
Арнольд. Хватит! Проваливай! Все знают твою
скупость.
Михалина хочет что-то возразить, но затем пожимает плечами и
уходит. Арнольд, шлепая туфлями, подходит к столу, берет в рот
кусок сахару, бросив беглый взгляд на входящую в это время
фрау Крамер. Затем опять подходит к зеркалу.
92

\ Фрау Крамер (вытирает фартуком руки и при-
саживается на стул, тяжело, озабоченно вздыхая).
О боже!
Арнольд (поворачивается/ сдвигает очки к кон-
чики носа, поднимает плечи и принимает комическую
пози). Мама, похож я на марабу?
^>рау Крамер. Ах, Арнольд, мне совсем не до
шутЬк! Я не могу смеяться над твоими глупостями.
Кто! открыл тебе сегодня ночью дверь?
Арнольд (подходит к ней, продолжая «изобра-
жать марабу»). Отец!
Фрау Крамер. Он спустился вниз на все три
лестницы?
Арнольд (продолжая паясничать, глядя поверх
очков). Да!
Фрау Крамер. Ну хватит, Арнольд! Это просто
противно. Прекрати наконец свое фиглярство. Ты ведь
можешь быть серьезным. Будь наконец благоразум-
ным! Скажи мне, что сказал папа.
Арнольд. Вам всегда все противно. А ведь вы мне
тоже противны, и подчас вы грубы.
Фрау Крамер. Отец был очень зол, когда откры-
вал тебе дверь? Что он сказал?
Арнольд (рассеянно). Ничего.
Фрау Крамер (подходя к нему, нежно). Арнольд,
исправься, прошу тебя. Сделай это для меня. Начни
другую жизнь.
Арнольд. А как я живу?
Фрау К р а м е р. Ты живешь беспутно, распущенно!
Целые ночи не бываешь дома. Шляешься где попало...
О боже, боже! Ты ведешь ужасную жизнь, Арнольд.
Арнольд. Да не разоряйся ты так, мама! Какие
у тебя еще обвинения, хотел бы я знать.
Фрау Крамер. Нечего сказать, хорошо ты обра-
щаешься со своей матерью!
Арнольд. Ах, оставь меня, пожалуйста, в покое.
Что вы вечно тявкаете на меня? От этого с ума можно
сойти.
Фрау Крамер. И ты называешь это — тявкать,
Арнольд? Когда к тебе приходят и хотят только добра?
Арнольд, Арнольд, не кощунствуй.
93

Арнольд. Мать, все это бесполезно. Эти вечн/ле
увещевания ни к чему. К тому же у меня дико бо/шт
голова. Дай мне немного денег, а уж я посмотрю, мто
мне делать дальше... \
Фрау Крамер. Что делать? Окончательно погу-
бить себя. !
Пауза. /
|
Арнольд (берет со стола булочку). Булочка!'Эта
штука тверда, как камень.
Фрау Крамер. Вставай вовремя, будешь есть све-
жие булки.
Арнольд (зевая). Какой ^^гнусно-пустой и длин-
ный день!
Фрау Крамер. Не мудрено, когда живешь так,
как ты. Спи нормально по ночам — и днем ты будешь
бодрым. Нет, Арнольд, ты сегодня так от меня не уй-
дешь. Пожалуйста, груби мне сколько хочешь. Но я не
могу больше спокойно смотреть на это.
Арнольд садится за стол.
(Наливает ему кофе.) Гримасничай сколько хочешь! Но
я должна узнать, в чем дело? Что у тебя на душе?
Я знаю тебя отлично! Что-то беспокоит и гнетет тебя.
Думаешь, я не слышу, как ты вздыхаешь? Ты все вре-
мя вздыхаешь, сам того не замечая.
Арнольд. О господи, вот еще наблюдатели! Черт
возьми! Вы знаете, сколько раз я вздохнул, чихнул,
плюнул. Прямо повеситься можно!..
Фрау Крамер. Говори что хочешь, мне это со-
вершенно безразлично. Что я знаю, то знаю, и баста.
Тебя что-то давит, Арнольд. Это же видно по твоему
беспокойству. Ты всегда был нервным, но не таким, как
теперь. Это я твердо знаю.
Арнольд (ударяет кулаком по столу). Оставь
меня в покое, мать! Понимаешь ты? Вы хотите оконча-
тельно выжить меня из дому? Какое вам дело до того,
чей я занимаюсь. Я уже вышел из детского возраста.
Понятно? Что я хочу, то и говорю, а чего не хочу, не
скажу. Я сыт вашими нравоучениями. Вы слишком
94

долго мной помыкали. За вашу поддержку — спасибо.
Но вы не можете мне помочь. Вы можете только кри-
чать караул.
Фрау Крамер (плачет). Арнольд, ты совершил
что]то дурное? Боже милостивый! Ради всего святого,
Арнольд, что ты наделал?
Арнольд. Я убил старого еврея.
Фрау Крамер. Не издевайся! Не глумись надо
мной! Скажи, что ты наделал. Ты ведь не злой, но иног-
да бываешь вспыльчивым и бешеным. И в моменты
ярости ты не отдаешь себе отчета. Кто знает, какое зло
ты мог натворить.
Арнольд. Мама, мама, успокойся! Я не убивал
еврея. И не сбывал подложных векселей, хотя мне и
очень нужны деньги.
Фрау Крамер. Нет, Арнольд, я не успокоюсь.
Ты от нас что-то скрываешь! Ты не можешь смотреть
прямо в глаза. И раньше ты был диким, а теперь, Ар-
нольд,— ты сам этого не замечаешь, — ты словно ме-
ченый. Ты пьешь, а раньше ты видеть не мог пива. Ты
пьешь, чтобы забыться, Арнольд.
Арнольд (стоя у окна и барабаня пальцем по
стеклу). «Меченый!», «Меченый!» Ну, а еще что? Мне все
равно, говорите что хотите. Я меченый, ты права. Но
это вроде и не моя вина.
Фрау Крамер. Ты вечно гримасничаешь, гру-
бишь, а иногда и очень глубоко обижаешь нас. Мы де-
лали что могли. И если ты такой, каким стал сейчас...
Мы должны это терпеть, так угодно господу богу.
Арнольд. Ну что же! Терпите на здоровье!
Пауза.
Фрау Крамер. Арнольд, послушай, не упрямься!
Скажи, что с тобой? Мы терзаемся дни и ночи. Ты не
знаешь, как мучается отец. Я сама уже много ночей
не сплю. Избавь нас от кошмара, который нас давит,
мой мальчик. Быть может, ты сделаешь это одним
откровенным словом. Ты слабый, я знаю...
Арнольд. Ах, мама, прекрати наконец всю эту
историю! Иначе я переберусь в мастерскую, на свой
чердак. И пусть я лучше окостенею там от холода! Да,
95

мама, со мной что-то случилось. Ладно, я не возражау!),
но зачем кричать о помощи? От этого станет еще хуже.
Фрау Крамер. Арнольд, ты... Это все то же? Не-
сколько недель тому назад ты сам себя выдал, потом
старался замять. Неужели опять у тебя что-нибудЬ с
этой девушкой, Арнольд? ]
Арнольд. Мама! Ты совсем сошла с ума! /
Фрау Крамер. Мой мальчик, избавь же /нас
хотя бы от этого! Не впутывайся еще и в любовные
истории. Брось ты эту тварь, она втянет тебя в грязь.
Я знаю, как велик соблазн. Такие ловушки встре-
чаются на каждом шагу. Когда там проходишь мимо,
слышно, как шумят эти банды. А полиция все терпит.
Если ты не послушаешься матери, ты погибнешь. Пре-
ступления совершаются ведь ежедневно.
Арнольд. Пусть кто-нибудь попробует меня тро-
нуть, мать. (Хватается за карман брюк.) На этот слу-
чай я обеспечен...
Фрау Крамер. Что это значит?
Арнольд. Что я готов ко всему. Для этого, сла-
ва богу, существуют средства.
Фрау Крамер. Неужели тебе не отвратительно
это бренчание на рояле, красные фонари, вся эта под-
лая, омерзительная атмосфера?! Арнольд, когда я толь-
ко подумаю, что ты проводишь там ночи, в этих вер-
тепах, в этих грязных притонах, я готова умереть.
Арнольд. Мама, я хотел бы, чтобы скорее кон-
чился этот день! Вы делаете из меня дурака. У меня
уши вянут. Я все время должен сдерживаться, иначе
я сбегу. Куплю себе рюкзак, мама, и буду вас всех
таскать с собой.
Фрау Крамер. Хорошо. Только вот что я тебе
скажу: сегодня вечером ты не выйдешь из дома.
Арнольд. Нет. Или я уйду сейчас, мама.
Фрау Крамер. Ты пойдешь в одиннадцать ча-
сов к отцу, а затем вернешься домой.
Арнольд. Вот еще! И не подумаю!
Фрау Крамер. Куда же ты пойдешь?
Арнольд. Еще не знаю.
Фрау Крамер. Значит, ты к обеду не вернешься
домой?
96

\ Арнольд. Чтобы смотреть на ваши кислые физи-
ономии за столом? Нет. Ведь я ничего не ем, мама.
\фрау Крамер. Вечером ты опять собираешься
уйти?
(Арнольд. Я живу и делаю все, что мне нравится.
Фрау Крамер. Ладно, мой мальчик. Нам при-
дется поссориться. Но все равно я пойду по твоим сле-
дами Я не успокоюсь, будь уверен. И если я обнаружу
эту \гварь, то, бог свидетель, я передам ее в руки поли-
ции.'
Арнольд. Лучше не делай этого, мама.
Фрау Крамер. Напротив. Я все расскажу отцу.
А он-то заставит тебя образумиться. Пускай он только
заметит что-нибудь, и ты его не узнаешь.
Арнольд. Говорю тебе — не делай этого. Ты же
знаешь, я затыкаю себе уши, как только отец выходит
из себя. Это не производит никакого впечатления.
О боже, какими чужими вы мне стали. Скажи, что надо
мне здесь?
Фрау Крамер. Как так?
Арнольд. Да так! Что мне здесь, собственно,
надо, мать?.. Михалина, отец, ты—г-что вы все хотите
от меня? Какое мне дело до вас всех?
Фрау Крамер. Как? Что?
Арнольд. Да. Чего же вы хотите?
Фрау Крамер. Ты говоришь возмутительные
вещи.
Арнольд. Да-да, возмутительные. Пусть будет
так. Но это правда, мать! Я не вру. Я говорю вам, что
вы не можете мне помочь. И если вы еще будете мне
надоедать, то произойдет то, мама, отчего вы все рты
разинете. Вот тогда моя бедная душа успокоится.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Мастерская Михаэля Крамера в художественной школе. Рабочая
часть мастерской скрыта за затянутой серой занавеской. Справа от
занавески дверь, к которой ведут несколько ступенек вверх. Там же
на переднем плане старый кожаный диван; перед ним маленький
столик, покрытый скатертью. Слева большое окно, которое продол-
жается за занавеской. Под окном маленький столик; на нем инст-
рументы для гравирования и начатая гравюра. На столике перед
диваном письменные принадлежности, бумаги, старый подсвечник со
свечкой. На голубовато-серой стене над диваном висят гипсовые
слепки: рука, нога, женский торс, посмертная маска Бетховена.
Над занавеской, которая на одну треть не доходит до потолка, вид-
неется верхушка большого мольберта. Над диваном газовый рожок.
Обстановку дополняют два простых плетеных стула. Всюду царят
чистота и педантичный порядок. Михаэль Крамер сидит на
диване и, вздыхая, подписывает бумаги; около него, с шапкой в
руках, ждет служитель Краузе, крупный, дородный мужчина.
Крамеру за пятьдесят лет; в его черных волосах и бороде миого
седины. Он сутулится; шея его согнута, будто под ярмом. Глубоко
сидящие глаза горят беспокойным темным блеском. Лицо бледное
и задумчивое. У него длинные руки и ноги; походка его некрасива:
делает чересчур большие шаги. Часто вздыхает. В манере говорить
есть что-то невольно сердитое. Он носит старую обувь, потерявшую
форму, но начищенную до блеска. При ходьбе заметно выворачи-
вает носки наружу. На нем черный сюртук, черный жилет, черные
брюки, рубашка с отложным старомодным воротничком и черный
галстук бабочкой — все в безукоризненном порядке. Манжеты он
положил на подоконник. В целом это странная, значительная, на
первый взгляд скорее отталкивающая, чем привлекательная фигура.
Перед окном слева, спиной к комнате, стоит Л а х м а н. Он выжи-
дательно смотрит в окно.
Крамер (Лахману). Видите, занимаемся пустяка-
ми. (К Краузе.) Все. Кланяйтесь директору. (Встает.
Складывает бумаги, передает их Краузе; затем восста-
96

нивливает порядок на столике. Лахману.) Вы, конечно,
засмотрелись на мои тополя?
\ Л а х м а н (взглянув на гравюру, выпрямляется
с легким испугом). Извините.
\К р а у з е. Всего доброго, господин Крамер. — Всего
доброго, господин Лахман.
(Лахман. До свидания, господин Краузе.
Крамер. Храни вас бог!
Краузе уходит.
Пять лет назад меня посетил Бёклин. Знаете, он стоял
у окна и не мог насмотреться досыта.
Лахман. Тополя действительно чудесны. Они меня
поразили еще много лет назад, когда я в первый раз
приехал к вам. Они так величественны. А школа — это
просто храм.
Крамер. Ну, знаете, вы заблуждаетесь.
Лахман. Возможно, но только отчасти. А я и не
знал, что Бёклин был здесь.
Крамер. Им тогда пришла в голову мысль пору-
чить ему роспись лестничной клетки в местном музее.
А потом это сделал какой-то профессор! Слушайте, как
много у нас делают ошибок.
Лахман. Да, в этом смысле у нас ошибаются сверх
всякой меры.
Крамер. Знаете, всегда было так. Но теперь ^то
особенно обидно. Какие сокровища можно было бы на-
копить сейчас при таких колоссальных тратах на рос-
кошь, но самые талантливые остаются в стороне.
Лахман взял в руки гравюру.
(Наблюдая за ним, продолжает.) Это моя работа. Но
доска была недостаточно хорошо отполирована. Да и
работа как-то не клеится. Но я по-настоящему еще до-
берусь до нее.
Лахман. Я тоже как-то пробовал гравировать, но
скоро забросил это.
Крамер. А что вы вообще делаете, Лахман?
Лахман. Я? Портреты, пейзажи, разное... Многое,
к сожалению, не удалось.
Крамер. Надо работать, работать и работать!
99

Слышите, Лахман? Мы должны работать. Иначе мы за-
плесневеем заживо. Взгляните на жизнь такого челове-
ка, как Бёклин. Как он работает! Только тогда что-ни-
будь и получается — дело ведь.не только в живописи^ но
и в человеке. Слушайте, Лахман: работа — это жиёнь.
Лахман. Я это прекрасно знаю. I
Крамер. Вне работы я жалкое ничтожество.
И только в работе я нечто.
Лахман. Я, к сожалению, зря трачу время, а для
настоящего дела нет времени.
Крамер. Как это так?
Лахман. Потому что я занят другим — работой,
которая, в сущности, не работа.
Крамер. Послушайте, как это понять?
Лахман. Я был раньше художником и больше ни-
чем. Теперь я вынужден выколачивать строки.
Крамер. Что это значит?
Лахман. Я пишу для газет.
Крамер. Вот как!
Лахман. Другими словами, господин Крамер, все
свое драгоценное время я трачу на то, чтобы зарабо-
тать себе на кусок черствого хлеба; на масло мне, по
правде говоря, не хватает. Но когда имеешь жену и
семью...
Крамер. Человек должен иметь семью, Лахман.
Это правильно, так должно быть! Что же касается ваше-
го сочинительства, то пишите, но только добросовестно!
У вас есть чувство настоящего. Вы можете быть очень
полезным.
Лахман. Но это сизифов труд! Читающую публи-
ку не переделаешь. Ежедневно вкатываешь на гору си
зифов камень...
Крамер. Послушайте, а чем же мы были бы без
этого?
Лахман. В конце концов, приходится приносить
себя в жертву. И если я не преуспел в живописи, то...
Крамер. Слушайте, это безразлично! Если бы мой
сын был сапожником и, работая, выполнял свой долг, я
все равно уважал бы его. У вас есть дети?
Лахман. Да. Один сын.
Крамер. Но тогда, послушайте, вы кое-что сдела-
100

iiH. Лучше нельзя ничего сделать. И ваши статьи долж-
ны идти как по маслу, слышите?
\ Л а х м а н. Как раз этого я никак не могу сказать,
господин Крамер.
I К р а м е р. Обязанности, обязанности — это самое
главное. Только они делают нас настоящими людьми,
слышите? Надо познать жизнь во всей ее серьезности,
а затем надо уметь подняться над ней.
Л ах м а н. Но иногда это бывает нелегко.
Крамер. Послушайте, это может быть трудно. Но
тут только и видишь, чего стоит каждый человек. Толь-
ко полнейшие бездельники полагают, что жизнь — это
ложе потаскухи. Настоящий человек должен сознгвать,
что у него есть обязанности.
Лахман. И главные —по отношению к самому
себе.
Крамер. Да, вы, пожалуй, правы. Кто признает
свои обязанности по отношению к себе, тот признает их
и по отношению к другим. Сколько лет вашему сыну?
Лахман. Три года, господин Крамер.
Крамер. Слушайте, когда мой мальчик появился
на свет—а желание иметь сына буквально гвоздем за-
село мне в голову, я ждал его целых четырнадцать
лет... — словом, когда жена родила Арнольда, слышите,
я дрожал от радости. Я сам пеленал его, я запирался
с ним в моей келье, и это был мой храм, Лахман, он
был моим богом. Вы ведь не знаете, что это такое —
сын! Я знал это, видит бог. Я думал: не я, так он! Мне
не удалось, так, возможно, это удастся тебе. (С го-
речью.) Мой сын стал шалопаем, видите ли, Лахман,—
и все же я бы снова поступил точно так же.
Лахман. Господин Крамер, это же, наверно, не
так.
Крамер (возбуждаясь все более, яростно). Ос-
тавьте меня в покое, слышите. Он лодырь, и все! Да-
вайте лучше не говорить об этом. Вот что я скажу вам,
Лахман: он червь, который точит мою жизнь. Но оста-
вим это!
Лахман. Все это, наверно, еще изменится.
Крамер (еще более возбуждаясь, с горечью и
яростью). Ничего не изменится! Ничего не изменится!
101

Ни одной хорошей жилки в нем нет. У этого мальчик^
червоточина внутри. Плохой он человек! Подлый чело-
век! Это не изменится, не может измениться! Слушайте,
я могу все простить, кроме подлости, — ее я не проща'ю!
Мне отвратительна низкая душа; а у него низкая, тру-
сливая и подлая душонка, и мне она противна. (Подхо-
дит к простому, выкрашенному в серый цвет стенному
шкафу.) У этого подлеца столько таланта, что я готов
на себе рвать волосы. Там, где любой из нас должен
трудиться день и ночь, — ему все валится прямо с неба.
Посмотрите — вот его наброски, этюды. Разве это не
несчастье, слышите? Если бы он работал, что бы полу-
чилось? Все, что он начинает, все ладится. Видите, он
попадает в точку! Все выходит! Остается только лить
слезы. (Ходит по комнате взад и вперед.)
Лахман рассматривает иаброски и этюды. Стучат.
Войдите!
Входит Михалина, в костюме.
Михалина. Отец, я зашла только за Лахманом.
Крамер, (поверх очков). А школу ты бросила на
произвол судьбы?
Михалина. Я уже проверила работы. Лахман, я
встретила твою жену. Она предпочла пойти к твоей ма-
тери, чем торчать в кафе.
Лахман и Михалина смеются.
Крамер. Почему ты не привела ее сюда?
Лахман. Она еще не доросла до понимания жи-
вописи.
Крамер. Глупости! Что это значит? Не понимаю.
Михалина (подошла к Лахману и из-за его спи-
ны смотрит этюд, который он рассматривает). Эту мель-
ницу я тоже когда-то рисовала.
Крамер. Гм-гм, но иначе.
Михалина. Я писала в другой манере.
Крамер. Я считаю, что и получилось по-другому.
Лахман смеется.
Михалина. Меня, отец, этим не сразишь. Когда
делаешь то, что можешь, то нельзя требовать большего.
102

Крамер. Девочка, ты же знаешь, как обстоят
дела.
Михалина. Конечно, знаю и очень точно! Ты ни
во что меня не ставишь.
Крамер. Послушай, откуда ты это берешь? Если
бы Арнольд был хоть наполовину так прилежен, как ты,
и его черепная коробка была хоть наполовину такой,
как у тебя, то из парня вышел бы большой человек, не
чета тебе. Да! У него есть искра, которой у тебя нет!
Человек должен всегда трезво судить о себе. Ты это
знаешь, и в этом твое преимущество. Потому с тобой
можно говорить. Всего, чего можно добиться упорством,
прилежанием и волей, ты, Михалина, достигла и можешь
быть этим довольна. (Смотрит на карманные часы.)
Уже десять! Ну, Лахман, теперь нам больше ничего не
удастся сделать. Я рад, что вы приехали. Я как-нибудь
охотно схожу с вами выпить стакан пива. Сейчас мне
нужно еще раз заглянуть в класс, а в одиннадцать ча-
сов я назначил прийти сыну.
Михалина (серьезно). Отец, ты не покажешь
Лахману свою картину?
Крамер (быстро оборачивается). Нет, Михалина.
А что?
Михалина. Очень просто: он слыхал о ней и ска-
зал мне, что хотел бы ее посмотреть.
Крамер. Оставьте меня с этим в покое. Все они
приезжают и хотят посмотреть мою картину. Пишите
сами сколько хотите картин! Я не могу показать вам
мою картину, Лахман.
Лахман. Господин Крамер, я, конечно, не настаи-
ваю...
Крамер. Это, видите ли, свыше моих сил! Уже
семь лет я живу своей картиной. Михалина один раз ви-
дела ее, а сын ни разу ею даже не поинтересовался.
А тут еще приезжает сюда директор Мюринг. Ну я про-
сто не могу! Слышите? Если все будут хотеть про-
браться в постель к вашей любовнице, то это ведь будет
свинством и может отбить у вас всякое желание. Нет,
Лахман, это не выйдет. Я этого не могу сделать.
Михалина. Отец, я не понимаю этого сравнения.
Этот вид скромности кажется мне слабостью.
109

Крамер. Можешь думать об этом все, что тебе
угодно. Но заметь, что я тебе скажу: искусство рож-
дается только в уединении! Все глубокое, настоящее,
сильное, самобытное рождается только в одиночестве.
Настоящий художник всегда отшельник. Так! À теперь
ступайте и оставьте меня в покое.
Михалина. Жаль, папа! Мне очень обидно. Меня
удивляет, что ты отгораживаешься даже от Лахмана.
Ты уклоняешься от всякого внешнего воздействия, но,
говоря честно, ты стал бодрее после посещения нового
директора Мюринга. Ты должен сознаться, что совсем
ожил.
Крамер. Еще ничего не завершено, еще ничего нет.
Послушайте, не мучьте меня. Сначала нужно закончить,
а потом показывать. Вы думаете, я шучу? Слушайте,
если кто-нибудь дерзнет написать человека в терновом
венке, ему для этого нужна целая жизнь. Слышите, не-
легкая жизнь: одинокие часы, одинокие дни, одинокие
годы. Слушайте, ему нужно быть наедине со своими
страданиями и со своим богом. Ему нужно ежедневно
освящать себя. Ничего пошлого не должно быть в нем,
ничто пошлое не должно касаться его. Когда вы в оди-
ночестве добиваетесь и ищете, на вас нисходит божест-
венная благодать. Тогда все принимает форму, и вы чув-
ствуете ее, и приходит успокоение, и перед вами — веч-
ность, покой и красота. И все это приходит само собой...
Вот тогда видишь спасителя и чувствуешь его. Но когда
хлопают двери, Лахман, тогда перестаешь видеть и чув-
ствовать. Все уходит далеко от вас, совсем далеко.
Лахман. Господин Крамер, мне, право, очень жаль,
что...
Крамер. Ах, дело не в жалости, а в том, что каж-
дый должен заботиться сам о себе. Место, где ты рабо-
таешь, священно, это нужно сказать себе самому. А все
прочие уходите вон и не мешайте! Понятно? В рыночной
суматохе хватит места для всех вас. Искусство — это
религия. Когда ты молишься, иди в свою каморку. Тор-
говцы и менялы — вон из храма! (Поворачивает ключ
входной двери.)
Михалина. Но мы же не менялы и не торговцы.
Крамер. Конечно, нет. Упаси боже, нет, и все
104

Таки... Это свыше моих сил. Я хорошо понимаю Лахма-
на. Он хочет посмотреть, что за этим скрывается. Он
всегда слышал только громкие слова, и ему захотелось
хоть раз в чем-то самому убедиться. За этим ничего не
кроется, говорю я ему. Со стариком ничего не произо-
шло. Ему иногда удается видеть, иногда чувствовать.
Тогда он берет шпатель и счищает все.
Стучат.
Стучат. Может быть, когда-нибудь попозже, Лахман.---
Войдите! — Я все сказал. Слышите, стучат! — Войдите
же!
Михалина. Ты закрыл дверь на ключ, отец.
Крамер. Я? Когда?
Михалина. Сейчас. Сию минуту, когда ты ходил
по комнате.
Крамер. Отопри и посмотри, кто там.
Михалина (слегка открывает). Какая-то дама,
папа.
Крамер. Наверно, натурщица. Мне не требуется.
Лиза Бенш (за дверью). Могу я поговорить с гос-
подином профессором?
Михалина. Простите, что вам угодно?
Лиза Бенш. Я хочу лично поговорить с господи-
ном профессором.
Михалина. Каким профессором?
Крамер. Скажи ей, что здесь не живет никакой
профессор.
Лиза Бенш. Разве здесь не живет профессор Кра-
мер?
Крамер. Крамер — я. Войдите.
Входит Лиза Бенш. Это стройная, красивая женщина, расфран-
ченная, как кокотка.
Лиза Бенш. Простите, я взяла на себя смелость...
Крамер. Ступайте в музей, дети! Вы ведь соби-
рались? Лахман, я жду вас в двенадцать часов. (Про-
вожает Лахмана и Михалину к двери.)
Лахман и Михалина уходят.
С кем имею честь? Я к вашим услугам. '
105

Лиза Бенш (не без смущения, но с большим Же-
манством). Господин профессор, я Лиза Бенш. Я при-
шла по одному щекотливому делу.
Крамер. Пожалуйста, садитесь. Вы натурщица?
Лиза Бенш. О нет, господин профессор, вы оши-
баетесь. Я, слава богу, могу обойтись без этого. Слава
богу, господин профессор, я не натурщица.
Крамер. А я, фрейлейн, слава богу, не профессор.
Чем обязан чести видеть вас?
Лиза Бенш. Вы хотите, чтобы я вам так сразу и
сказала, напрямик? Вы разрешите мне немного переве-
сти дух, не правда ли? Я ведь очень взволнована. Когда
я была внизу, я даже хотела вернуться, но в конце кон-
цов собралась с духом.
Крамер. Пожалуйста, как вам угодно.
Лиза Бенш (садится, кашляет, слегка вытирает
платком под вуалеткой накрашенное лицо). Нет, как вы
могли только подумать! Хорошо, что Георг не слыхал
этого. Он мой жених и служит в суде; он так легко вы-
ходит из себя. Неужели я действительно похожа на на-
турщицу?
Крамер (поправляет оконную занавеску). Это за-
висит от того, кто собирается писать вас! При извест-
ных условиях все могут быть натурщиками! Если вы по-
лагаете, что это позор, то вы ошибаетесь.
Лиза Бенш. Знаете что: я вас боюсь. Не серди-
тесь на меня, господин Крамер, но я по-настоящему бо-
юсь вас.
Крамер. Короче говоря, в чем дело?
Лиза Бенш. Я столько расспрашивала о вас, и
все вели себя так, будто вы — бог знает кто, сам дьявол
или что-то в этом роде.
Крамер. Премного вам благодарен! Что же вам
угодно? Я могу заверить вас, что здесь с вашей головы
не упадет ни один волос.
Лиза Бенш. Арнольд тоже так боится вас.
Крамер (удивленно и озадаченно). Арнольд? Что
это значит? Как вы сказали?
Лиза Бенш (испуганно встает). Ах, как вы смот-
рите, господин Крамер! Нет, лучше я поскорей уйду.
Арнольд тоже всегда так смотрит и...
106

Крамер. Арнольд? Я такого не знаю.
Лиза Бенш (испуганно, но успокоительно). Гос-
подин Крамер, прошу вас, я больше ничего не буду... На
этом все дело закончится. Ведь я здесь потихоньку от
родителей; это, так сказать, щекотливое дело. Лучше я
совсем не буду говорить.
Крамер (с трудом успокоившись). Я вижу вас се-
годня в первый раз. Поэтому вы должны меня велико-
душно простить. У меня есть сын, которого зовут Ар-
нольд. И если вы говорите об Арнольде Крамере...
Лиза Бенш. Ну, конечно, я говорю об Арнольде
Крамере.
Крамер. Хорошо. Это... меня не удивляет. Итак,
что вы можете о нем сообщить?
Лиза Бенш. Ах! Он глупый, сумасшедший и не
дает мне покоя.
Крамер. Гм! Так! Но в чем? Что вы хотите ска-
зать?
Лиза Б е н ш. Он делает из меня посмешище. Я ни-
как не могу его образумить.
Крамер. Да? Охотно верю, что это трудно.
Лиза Бенш. Я сказала ему: уходи домой, Арнольд.
Но он не уходит. Он торчит всю ночь.
Крамер. Значит, он и эту ночь был у вас?
Лиза Бенш. Никому не удается сдвинуть его с ме-
ста. Папа пробовал, мама пробовала, наши постоянные
посетители пробовали, я сама пробовала, и все напрас-
но. Он сидит и все время таращит глаза, вот как вы!
Пока не уйдет последний посетитель, он не двинется и
не сойдет с места.
Крамер. Ваш отец владелец трактира?
Лиза Бенш. Ресторана.
Крамер. А кто эти постоянные посетители?
Лиза Бенш. Асессор Шнабель, архитектор Цин,
мой жених и еще несколько человек.
Крамер. И они тоже старались, как говорится,
выпроводить его?
Лиза Бенш. Они его зовут Марабу. (Смеется.)
Это такая птица, знаете. Они говорят,.что он очень по-
хож на марабу. Наверно, 'потому, что он немного суту-
лый...
107

Крамер. Да-да, совершенно верно. Эти ваши по-
стоянные посетители, видимо, очень веселые люди?
Лиза Бенш. Верно! Просто со смеху можно уме-
реть. Такая умора иногда, что не передашь. Потрясаю-
ще, скажу я вам. Арнольд всегда ест очень много хлеба.
У нас хлеб стоит на всех столах — ешь даром сколько
хочешь. Вот они на днях подвесили хлебную корзинку
над местом, где он всегда сидит. Понимаете? Сверху,
с потолка, так, что снизу не достанешь. Все заведение
чуть не лопнуло от смеха.
Крамер. И мой сын сидит с ними за одним сто-
лом?
Лиза Бенш. Ну, нет! Этого мой жених никак не
потерпит. Он всегда торчит один. Но иногда Арнольд
достает листочек бумаги и начинает при этом как-то
лукаво коситься на них. Это господам не нравится.
И один из них раз даже встал и потребовал от него
объяснений.
Крамер. Они считают, что он не имеет права ри-
совать?
Лиза Бенш. Конечно, потому что он рисует ка-
рикатуры. Разве это можно позволить, господин Кра-
мер? Он показал мне один рисунок: маленькая соба-
чонка и много больших. Это было подло... ужасно
подло!..
Крамер. Арнольд платит за то, что он у вас ест?
Лиза Бенш. О да! Я не потому здесь. Он пьет
две, самое большее три кружки пива, и если бы ничего
другого не было, господин Крамер...
Крамер. Значит, у вас, как говорится, добрая ду-
ша. Если я правильно понимаю вас, фрейлейн, то мой
сын в вашем ресторане, так сказать, нечто вроде шута,
от которого вы хотели бы отделаться. Думаю, я не оши-
бусь, если выскажу предположение, что едва ли моего
сына привлекают ваши постоянные посетители, безуслов-
но высокоуважаемые господа, или хлеб и пиво вашего
достойного отца...
Лиза Бенш (кокетливо). Но я действительно
здесь ни при чем.
Крамер. Да-да, конечно, вы ни при чем, Но ведь
и я тоже —при чем я во всей этой истории?
108

Лиза Бенш. Господин Крамер, я так боюсь его!
Он поджидает меня на всех углах, и я после этого ни-
как не могу от него избавиться. У меня такое чувство,
клянусь вам богом, что он может мне что-нибудь сде-
лать.
Крамер. Гм! Разве он когда-либо вам угрожал?
Лиза Бенш. Нет-нет! Этого я не могу сказать.
И все же есть в его поведении что-то... Когда я на него
смотрю, мне иногда становится страшно. Он сидит за-
думавшись... сидит целыми часами и слова не вымолвит,
будто он не в себе. И так продолжается полночи...
А иногда он рассказывает свои истории. Он несет такие
безумные вещи... Ох! И, знаете, он при этом так на меня
глазеет...
Крамер. У вас нет к нему никакого доброго чув-
ства?
Звонок.
Лиза Бенш. Ах ты, господи! Конечно, нет!
Крамер. Хорошо. Вы хотите здесь встретиться с
Арнольдом?
Лиза Бенш. Упаси боже! Ни в коем случае!
Крамер. Сейчас ровно одиннадцать, и раздался
звонок. На одиннадцать часов я его вызвал. (Открывает
дверь в боковой кабинет.) Прошу вас, войдите сюда.
Могу вас заверить — все, что зависит от меня, будет сде-
лано.
Лиза Бенш идет в кабинет. Крамер открывает входную дверь
и впускает Арнольда. Его лицо обрюзгло, на нем выражение
упрямства, отвращения и страха.
Подожди здесь. Я сейчас приду. (Уводит Арнольда за
занавеску, снова задергивает ее и открывает дверь ка-
бинета.)
Выходит Лиза. Крамер прикладывает палец к губам, указывает на
занавеску. Она делает то же. Он ведет ее к выходу и открывает
дверь. Лиза быстро выскальзывает.
(Продолжает стоять, вздыхает; хватается за голову и
начинает ходить взад и вперед. Видно, что ему стоит
большого усилия воли' подавить глубокое волнение и
109

совладать с кашлем. После нескольких приступов от-
дергивает занавеску.) Арнольд, я хотел с тобой погово-
рить.
Медленно входит Арнольд. У него яркий галстук, с претензией на
франтовство.
Как ты расфуфырился.
Арнольд. Чем это?
Крамер. Я говорю о твоем красном галстуке.
Арнольд. Ну так что же?
Крамер. Это непривычно для тебя! Ты хорошо сде-
лаешь, если бросишь это, Арнольд. Твои наброски го-
товы?
Арнольд. Какие, отец? Я ничего не знаю!
Крамер. Гм! Разве можно забывать об этом? Так-
так! Ну, если тебя не очень затруднит, быть может, ты
будешь любезен вспомнить...
Арнольд. Ах да, для столяра... Ты это имеешь
в виду?
Крамер. Да, хотя бы и для столяра! Не важно,
кто он такой. Значит, ты ничего не успел? Послушай,
скажи прямо... нет, не подыскивай выражений. Что же
ты делаешь целыми днями?
Арнольд (сделанным удивлением). Я. работаю,
отец.
Крамер. Над чем же ты работаешь?
Арнольд. Рисую, пишу... делаю то же, что все.
Крамер. Я думал, ты только зря небо коптишь.
Я рад, если ошибся. Впрочем, мне тебя больше нечего
опекать. Ты достаточно взрослый, а я слежкой не зани-
маюсь. Но я хотел тебе, кстати, сказать: если тебя что-
нибудь гнетет... то ведь я как-никак твой отец. Пони-
маешь? Прошу тебя не забывать об этом.
Арнольд. Но, папа, меня ничто не гнетет.
Крамер. Я этого не говорю. Я вообще ничего не
утверждаю. Я только сказал: если тебя что-то гнетет, я,
может быть, смогу тебе помочь. Я ведь знаю жизнь
больше, чем ты... На всякий случай! Понимаешь? Прош-
лую ночь ты опять не был дома. Ты губишь себя! Ты за-
болеешь. Береги свое здоровье. Здоровое тело — здоро-
вый дух! Здоровая жизнь — здоровое искусство. Где же
НО

ТЫ вчера так долго пропадал?.. Ладно, бросим. Это мейЯ
не касается. Если не хочешь говорить, я не хочу знать.
Говори, если хочешь, или молчи.
Арнольд. Я был за городом вместе с Альфредом
Френкелем.
Крамер. Ах, так? А где же? В Пиршаме или где-
нибудь еще?
Арнольд. Нет, в Шейтниге ив окрестностях.
Крамер. Вы оба провели там всю ночь?
Арнольд. Нет, потом мы были у Френкеля дома.
Крамер. До четырех часов утра?
Арнольд. Почти до четырех. Потом мы шатались
по городу.
Крамер. Так! Ты и Френкель?! Вдвоем? У вас та-
кая тесная дружба? Что вы делаете в то время, когда
все давно спят?
Арнольд. Мы курим и говорим об искусстве.
Крамер. Так?! Арнольд, ты — погибший человек!
Арнольд. Почему?
Крамер. Ты — погибший человек. Ты вконец ис-
порчен!
Арнольд. Ты мне это уже не раз говорил.
Крамер. Да-да. Пришлось говорить. Я должен был
сотню раз говорить тебе это, но еще хуже, что я это
чувствовал. Арнольд, докажи мне, что я ошибаюсь. До-
кажи, что я несправедлив к тебе. Я готов тебе ноги це-
ловать за это.
Арнольд. Я говорю то, что хочу, я полагаю...
Крамер. Что? Что ты испорчен?
Арнольд, очень бледный, пожимает плечами.
Что же из тебя выйдет, если это так?
Арнольд (холодно и враждебно). Этого я и сам
не знаю, отец.
Крамер. А я знаю: ты погибнешь! (Порывисто хо-
дит по комнате, останавливается у окна; руки за спиной,
нервно ударяет ногой.)
Арнольд пожимает плечами; его бледное лицо искажено злобой; он
берет шляпу и идет к двери. Берется за ручку двери.
111

Крамер (оборачивается). Тебе больше нечего мне
сказать?
Арнольд опускает руку и смотрит исподлобья. Выражение его лица
упрямо.
Арнольд, неужели в тебе ничего не шевельнулось? Не-
ужели ты не чувствуешь, что мы страдаем, мучаемся?
Скажи что-нибудь, защищайся! Поговорим как мужчина
с мужчиной. Поговорим как товарищ с товарищем.
Я был к тебе несправедлив? Докажи мне! Говори! Ты
же можешь говорить, как все мы? Почему ты всегда
пресмыкаешься передо мной? Я презираю трусость, ты
это знаешь. Скажи: мой отец тиран, мой отец терзает
меня, мой отец мучает меня; он, как дьявол, ходит всю-
ду за мной по пятам. Скажи это, скажи ему прямо
в лицо. Скажи, как мне исправиться! И я исправлюсь,
честное слово. Или ты полагаешь, что я во всем прав?
Арнольд (удивительно спокойно и безразлично).
Быть может, ты и прав.
Крамер. Хорошо. Если я прав, почему ты не про-
буешь исправиться? Арнольд, я протягиваю тебе руку.
Возьми ее, вот она. Я хочу помочь тебе. Станем друзья-
ми, товарищами в этот роковой час. Этот час наступил.
Не обманывай себя. Возьми себя в руки, пересиль себя.
Тебе нужно только захотеть, тогда все будет. Сделай
первый шаг к добру, а второй и третий пойдут уже са-
ми. Да? Хочешь? Хочешь исправиться, Арнольд?
Арнольд (с деланным удивлением). Но как?
В чем?
. Крамер. Во всем. Да?
Арнольд (с горечью, уклончиво). Я не возражаю.
Почему же нет? Мне и самому не сладко в своей
шкуре.
Крамер. Верю, что не сладко. У тебя нет радости
труда. Эту радость, знай, надо завоевать. Ты намекаешь
на свою внешность? (Берет маску Бетховена.) Вот, по-
смотри на этот слепок! Ведь и ты же создан по подобию
божию, вызови из недр своей души все лучшее, что
в тебе есть. Ты, может быть, думаешь, что он был кра-
сив? Или все твое честолюбие сводится к тому, чтобы
стать фатом? Или, быть может, ты полагаешь, что
112

счастье отвернулось от тебя, потому что ты близорукий
и сутулый? В тебе, может быть, столько духовной красо-
ты, что франты рядом с тобой будут казаться нищими.
Вот моя рука, Арнольд. Слышишь? Доверься мне на этот
раз. Не скрытничай, будь со мной откровенным ради
себя. Мне не важно, Арнольд, где ты был вчера, но ска-
жи мне это. Слышишь, скажи для себя. Быть может, ты
поймешь, какой я на самом деле. Итак, где ты был вче-
ра ночью?
Арнольд ' (после продолжительной внутренней
борьбы, очень бледный). Отец, я уже сказал тебе.
Крамер. Я забыл, что ты мне сказал! Итак, где
ты был? Пойми меня! Я спрашиваю не за тем, чтобы
тебя упрекать. Лишь во имя правды спрашиваю я. До-
кажи, что ты правдив, и больше ничего.
Арнольд (насупившись, упрямо). Я был у Аль-
фреда Френкеля!..
Крамер. Так!
Арнольд (неуверенно). Где же мне еще быть?
Крамер. Ты не мой сын! Ты не можешь быть моим
сыном! Ступай! Ступай! Мне противно! Ты мне проти-
вен!
Арнольд крадучись уходит.
Занавес
5 Г. Гауптман т. II

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Ресторан Бенша. Маленькая пивная в древнегерманском стиле.
На стенах панель. Столы и стулья из мореного дерева. Слева чистая
стойка с мраморной доской и до блеска начищенными пивными
кранами. За стойкой горка для бутылок ликера и т. п. и четырех-
угольное, закрывающееся окошечко в кухню. Слева от стойки дверь
в хозяйственные помещения.
Большое окно с опрятными занавесками. Рядом с ним стеклянная
дверь на улицу. Справа дверь в соседнюю комнату. Вечер. Сумерки.
Лиза Бенш, красиво и аккуратно одетая, в белом переднике,
медленно выходит из двери позади стойки. Оторвавшись на миг
от своего вязанья, ома замечает Арнольда, который сидит за
столиком справа; перед ним стакан пива. Лиза продолжает вязать,
покачивая головой.
Арнольд (очень бледный, тихо и нервно посту-
кивает ногой, выжидательно глядя на нее). Добрый ве-
чер!
Лиза Бенш демонстративно вздыхает и отворачивается.
(Подчеркнуто.) Добрый вечер!
Лиза не отвечает.
Если не желаете — пожалуйста, не надо. Я не настаи-
ваю. (Продолжает молча, с лихорадочным возбуждени-
ем смотреть на нее.) Зачем вы вообще держите лавоч-
ку, если так невежливы с посетителями?
•Лиза Бенш. Я вовсе не невежлива. Оставьте меня
в покое.
Арнольд. Я сказал вам: добрый вечер!
Лиза Бенш. Я вам ответила.
114

Л р н о л ь д. Это неправда!
Лиза Бенш. Вот как! А впрочем, меня это не тро-
гает.
Пауза.
Арнольд с помощью резинки пускает >в Лизу бумажную стрелу.
Лиза Бенш высокомерно и презрительно пожимает плечами.
Арнольд. Вы духмаете, что это производит впе-
чатление?
Лиза Бенш. Я думаю что хочу.
Арнольд. Я плачу за пиво, как все. Вы меня по-
нимаете? Я не разрешаю так говорить со мной. Или
сюда надо являться в монокле? Кто они вообще, эти по-
сетители вашего прекрасного заведения? Вы думаете,
что я удеру от этих обывателей? Й не подумаю!
Лиза Бенш (с угрозой). Смотрите не заходите
слишком далеко. ...
Арнольд. Ага! Пусть кто-нибудь только решится.
Он удивится, понимаете? Если он вообще будет еще в
состоянии удивляться.
Лиза Бенш. смеется.
Если кто-нибудь на меня нападет, то раздастся такой
треск... понятно?
Лиза Бенш. Арнольд, я донесу на вас, если вы
мне будете угрожать такими вещами.
Арнольд. Пожалуйста. Я сказал, что если кто-
нибудь на меня нападет, то так дам в морду, что за-
трещит.
Лиза Бенш. Не оскорбляйте наших посетителей.
Арнольд (злобно посмеивается про себя. Пьет).
Ничтожества! Какое мне дело до этих ничтожеств?!
Лиза Бенш. А кто вы такой, чтобы так возно-
ситься? Скажите, что вы создали?
Арнольд. Этого вам, к сожалению, не понять.
Лиза Бенш. Вот как?! Да любой это может ска-
чать! А вы ступайте сделайте что-нибудь, покажите, на
что вы способны, а потом набрасывайтесь на других.
Пауза.
&• 115

Арнольд. Лиза, выслушайте меня. Я хочу вам объ-
яснить по-настоящему.
Лиза Бенш. Ах, да что там! По-вашему, все ни-
чтожества. Господин Квантмейер не настоящий юрист,
господин архитектор Цин не архитектор. Все это просто
глупость!
Арнольд. Напротив! Это чистая правда. Здесь
этот горе-архитектор может важничать, хотя он и ма-
лейшего понятия не имеет об искусстве. Среди художни-
ков он просто сапожник.
Лиза Бенш. Может быть, вы художник? (Собо-
лезнуя.) Великий боже!
Арнольд. Да, я художник! Настоящий художник!
Зайдите хоть раз в мою мастерскую.
Лиза Бенш. Увольте, сударь.
Арнольд. Поезжайте в Мюнхен и расспросите та-
мошних профессоров. Это мировые знаменитости. Там
вы услышите, черт возьми, как они меня уважают.
Лиза Бенш. Это вы хвастун, а не господин Цин...
Арнольд. Они уважают меня и знают, за что.
Мой мизинец стоит больше, чем весь этот сброд, взятый
вместе. В десять тысяч раз больше. Включая и моего
собственного отца.
Лиза Бенш. Это вы хвастун, а не господин Цин.
Если бы вы были действительно так знамениты, то вы
бы и выглядели иначе.
Арнольд. Как так?
Лиза Бенш. Как? Да очень просто: знаменитые
художники зарабатывают деньги.
Арнольд (вспыльчиво). Деньги! Разве я не зара-
батываю деньги? Деньги для меня — навоз. Спросите
моего отца. Честное слово, ступайте и спросите.
Лиза Бенш. Куда же вы их деваете, эти большие
деньги?
Арнольд. Я? Подождите только, пока я стану со-
вершеннолетним. Мой отец такой скряга. Лиза, да будь-
те вы хоть немного разумнее.
Лиза Бенш. Фриц!
Входит заспанный Фриц,
Фриц. Слушаю!
116

Лиза Бенш. Фриц! Сходите на кухню, Фриц! Ве-
роятно, уже принесли новые бокалы для шампанского.
Я думаю, что сегодня господа будут пить шампанское.
Фриц. Слушаюсь! С удовольствием, фрейлейн Бенш.
(Уходит.)
Лиза Бенш стоит у стойки спиной к Арнольду. Она вынимает шпиль-
ки из волос и снова их закалывает.
Арнольд. Вы это здорово делаете.
Лиза Бенш. Выдумывайте, что вам угодно. (Вне-
запно поворачивается и замечает, что Арнольд уста-
вился на нее поверх очков.) Господи боже мой! Опять
он на меня глаза таращит!
Арнольд. Лиза!
Лиза Бенш. Я для вас не Лиза.
Арнольд. Ах, Лизхен, если бы вы были разумнее,
вы, маленькая, ничтожная трактирная Геба. У меня так
горестно, так тоскливо на душе.
Лиза Бенш смеется насмешливо и весело.
(Страстно.) Смейтесь, если можете, смеяться! Смейтесь!
Смейтесь всегда! Быть может, я действительно смешон,
но смешон мой вид, а не моя душа. О, если бы вы мог-
ли заглянуть в мою душу, я бы стер с лица земли всех
этих типов.
Лиза Бенш. Арнольд, не волнуйтесь. Я верю вам,
я хочу вам верить. Но, во-первых, вы слишком молоды,
а во-вторых, и в-третьих, и четвертых, и пятых... это
просто безумие, дитя мое. Послушай, будь разумным,
да? Мне жаль тебя, но что я могу сделать?
Арнольд (тяжело вздыхая). Это как чума, она у
меня в крови...
Лиза Бенш. Глупости! Вот лучше влезьте на ту
скамейку и подайте мне ковш.
Арнольд, вздыхая, влезает на скамейку и передает ей ковш.
Ведь таких девушек, как я, много! Ну, гоп, гоп, пры-
гайте вниз! (Протягивает ему руку. Он спрыгивает и
продолжает крепко держать ее руку; наклоняется, что-
117

бы поцеловать, но Лиза выдергивает руку.) Нет, золот-
ко! Вам придется потрудиться, пока я разрешу, мое'со-
кровище!
Арнольд. Лиза, что мне сделать для вас? Огра-
бить, украсть, наразбойничать или еще что-нибудь?
Лиза Бенш. Быть настолько любезным, чтобы
оставить меня в покое.
Дверь в соседнюю комнату приоткрывается.
(Прислушивается и, совершенно преобразившись, идет
за буфет и кричит в кухонное оконце.) Фриц, посети-
тели,— живо, торопись!
Дверь снова раскрывается, слышно, как в соседнюю комнату входит
шумная компания.
Арнольд. Пожалуйста, дайте мне еще стакан пи-
ва. Я перейду в соседнюю комнату.
Лиза Бенш (подчеркнуто официально). Господин
Крамер, вам и здесь очень хорошо.
Арнольд. Да. Но там удобнее рисовать.
Лиза Бенш. Арнольд, вы знаете, опять начнутся
ссоры. Будьте благоразумны, останьтесь здесь.
Арнольд. Ни за какие сокровища мира, фрейлейн
Бенш!
Входит архитектор Цин. Он очень весел.
Архитектор Цин. Ура, фрейлейн Лизбет, вся
пьяная и веселая компания здесь! Что вы поделываете?
Как поживаете? Ваш жених чахнет без вас. (Замечает
Арнольда.) Черт возьми, извините!
Лиза Бенш. Фриц! Фриц! Господа здесь.
Архитектор Цин (обрезает сигару). Фриц, пи-
ва! Пива сюда, черт побери! (Лизе.) Как поживает ваш
папа?
Лиза Бенш. Неважно. Сегодня мы уже два раза
вызывали врача.
Входит асессор Шнабель.
Асессор Шнабель. Господин архитектор, не
сразиться ли нам в скат?
118

Архитектор Ц и и. А я полагаю, мы сразимся
и гуся и по этому случаю раздавим бутылку шампан-
ского.
Асессор Шнабель (поднимает руку, поет, тан-
цует). Лизхен!
«У Лизхен в клетке
Птенчик на ветке».
11с терзайте, Лизхен, вашего друга.
Архитектор Цин (заметив Арнольда, тихо).
Так-так! И -каменный гость здесь, Рафаэль в жилетном
кармане. Фрейлейн Лизхен, побольше хлеба. Прибавьте
к моей порции много хлеба!
Асессор Шнабель (глядя на Арнольда, так же
тихо). Ну, так и быть, подбросим ему гусиную ножку.
Лиза Бенш. Что вы заказали, господин асессор?
Асессор Шнабель. Шницель по-венски и хлеба,
колоссально много хлеба, Лизхен. Я уничтожаю неве-
роятно много хлеба.
Архитектор Цин. В таком случае ему придется
подвесить всю корзину хлеба.
Входит фон Краутгейм — вечный студент юридического
факультета.
Фон Краутгейм. Фриц, куда девалось пиво,
черт возьми!
Фриц. Господа, только что зарядили новую бочку.
Асессор Шнабель (разглядывает пивной кран).
Пока, однако, идет один воздух, воздух, воздух, ничего,
кроме воздуха!
Арнольд берет шляпу и переходит в соседнюю комнату.
Фон Краутгейм. Ну вот, по крайней мере ат-
мосфера очистилась. Есть воздух, чистый воздух.
Асессор Шнабель (поет).
«Дитя, ты сошла с ума!
Тебе в Берлин пора!»
Слава богу, сбежал! Отступил!
Фриц. И не думайте! Он перешел в соседнюю ком-
нату, чтобы находиться там же, где вы.
Лиза Бенш (жеманно). Я нахожу это просто
смешным.
119

Архитектор Цин. Давайте-ка останемся в этой
комнате.
Фон Краутгейм. Не хватает нам еще бежать от
этого павиана.
Входит Квантмейер. У него молодцеватый вид, монокль.
Квантмейер. Добрый вечер! Как поживаешь, ми-
лое дитя? (Берет руку Лизы.)
Она отворачивается.
А, роковой Крамер опять здесь?
Асессор Шнабель. И где только шатается этот
парень! Вчера утром я его видел — ну знаете, это зре-
лище, достойное богов. Вид у него был мерзкий: он сто-
ял на площади около притона. Когда он кончает напи-
ваться здесь, он начинает там все снова.
Квантмейер. Послушай, мое сокровище, ты на
меня не сердишься?
Лиза Бенш (освобождает руку, смеется, кричит
в кухонное окошечко). Шницель по-венски для госпо-
дина асессора!
Асессор Шнабель. Побольше хлеба, не забудь-
те, колоссально много хлеба, невероятно много.
Общий смех.
Фриц (с полными пивными кружками). Прошу,
господа. (Уходит в соседнюю комнату.)
За ним следом уходят архитектор Цин, асессор Шнабель,
фон Краутгейм. Пауза.
Квантмейер. Скажи, кошечка, чего ты дуешься?
Лиза Бенш. Дуюсь? Это я-то? Да что ты гово-
ришь!
Квантмейер. Пойди-ка сюда, дрянцо! Не наду-
вай губки. Иди сюда живо, дай мордочку, будь умницей,
живо! Послезавтра ты опять придешь ко мне. После-
завтра воскресенье. Мои хозяева уйдут, и дома не бу-
дет ни одной собаки, честное слово!
Лиза Бе н ш (продолжает сопротивляться). Ска-
жи, мы с тобой обручены или нет?
Квантмейер. Безусловно! Как же иначе? Я че-
ловек свободный. Могу жениться на ком захочу.
120

Лиза Бенш (дает себя поцеловать, затем слегка
ударяет его по лицу и освобождается от его объятий).
Оставь! Я давно тебе не верю.
Квантмейер (опять пытается ее обнять). Поче-
му, малышка, ты сегодня такая дерзкая?
В стеклянной двери появляется Михалина.
Лиза Бенш. Тсс!
Квантмейер. Черт возьми! Что нужно здесь
/гой особе?
Михалина входит в пивную. Осматривается. Лиза Бенш скрывается
за стойкой и наблюдает за ней.
(Закуривая сигару, с деланно беззаботным видом.) По-
годи, Лизхен, я тебе еще отомщу! (Уходит в соседнюю
комнату.)
Лиза Бенш (после небольшой паузы). Вы кого-
нибудь ищете, сударыня?
Михалина. Это ресторан Бенша?
Лиза Бенш. Конечно!
Михалина. Благодарю вас. Значит, правильно.
Вероятно, господа еще придут... (Хочет войти в сосед-
нюю комнату.)
Лиза Бенш. Там кабинет для постоянных посети-
телей.
Михалина. Да? Я поджидаю здесь одну молодую
пару. А пока я где-нибудь сяду.
Лиза Бенш. Пожалуйте сюда? Или туда? Или,
быть может, здесь?
Михалина (садится у стены напротив буфета).
Благодарю вас. Я посижу здесь. Дайте мне маленькую
кружку пива.
Лиза Бенш (Фрицу, который только что вернул-
ся). Фриц, маленькую кружку пива. (Откидывается на-
зад с очень строгим выражением лица, поправляет во-
лосы и с большим интересом рассматривает Михалину.
После паузы.) Сегодня очень скверная погода, не так
ли?
Михалина (снимает галоши, затем пальто и, на-
конец, шляпу). Да. К счастью, я в галошах. На улице
очень противно. (Садится, поправляет волосы и выти-
рает лицо.)
121

Лиза Бенш. Можно вам предложить гребенку;
сударыня? (Подходит к Михалине и протягивает ей
свою гребенку.) '
Михалина. Вы очень любезны. Благодарю вас.
(Берет гребенку и старается привести в порядок свою
прическу.)
Лиза Бенш (поправляет ей прядь волос). Разре-
шите вам помочь?
Михалина. Благодарю вас. Я уже поправила.
Лиза Бенш возвращается к стойке и продолжает с интересом на-
блюдать за Михалиной. Фриц приносит пиво и ставит его перед
Михалиной, затем берет ящик с сигарами и уносит в соседнюю ком-
нату. Оттуда раздается смех.
Там, видно, очень весело.
Лиза Бенш (пожимает плечами, не без жеманст-
ва). Ничего с ними не поделаешь, с этими господами.
(Вновь выходит вперед.) Видите ли, я терпеть не могу
этого шума и всего прочего. Но, знаете, отец заболел, а
мать плохо переносит табачный дым; к тому же она,
конечно, ухаживает за папой. Ничего не поделаешь, при-
ходится ее заменять.
Михалина. Разумеется. Это ведь ваша обязан-
ность.
Лиза Бенш. К тому же я молода, не правда ли?
Среди них есть симпатичные господа, действительно
очень образованные, шикарные молодые люди. У таких
людей есть чему и поучиться.
Михалина. Конечно, понятко. Конечно.
Лиза Бенш. Знаете, что противно? (Внезапно с
доверчивостью.) Они всегда ссорятся. Сначала пьют
вместе, а затем ругаются. Господи, тогда нужно быть
начеку. То с одним слишком любезно поздоровалась, то
другому не надо было подавать руки, то третьего взя-
ла за руку — так толком и не знаешь, что произошло.
На четвертого нельзя смотреть, а пятого надо выста-
вить из ресторана. На каждого не угодишь! И сразу они
так и вцепляются друг в дружку.
Голоса из соседней комнаты: «Лиза, Лиза, где вы там?»
Я останусь с вами. Не пойду туда. Мне там теперь так
122

неловко. Среди них мой жених, но, посудите сами, так
ведь нельзя. Естественно, с ним я любезна — и что же,
просить у каждого на это разрешения, что ли?.. Нет,
это не годится.
Михалина. Да ведь он и требовать не может, ваш
жених.
Лиза Бенш. Нет-нет, он этого и не требует, но
все же... (Встает.)
Фриц возвращается с пустыми кружками.
Послушайте меня: не связывайтесь вы с поклонниками.
Через стеклянную дверь входит Л а х м а н. Он сразу замечает Ми-
халину и подает ей руку.
Лахман (вешая пальто, и шляпу). Михалина, мы
очень постарели.
Михалина (развеселившись). И ты говоришь мне
это так прямо в лицо?
Лахман. По крайней мере я. Ты не так, как я.
Особенно по сравнению с твоим отцом. (Садится.)
Михалина. Почему?
Лахман. Есть причины. Конечно. Каким я был,
когда поступал в вашу школу живописи... Черт возьми!
А теперь... Нет, я очень опустился.
Михалина. Почему? В чем?
Лахман. Я хотел помирить бога с дьяволом! Мне
думалось, что я все могу! И чего я только не хотел? Ка-
ким сильным я себе казался, а теперь я оказался бан-
кротом.
Михалина. Как — банкротом? В каком отношении?
Лахман. Во многих. Например, в иллюзиях.
Михалина. Разве ты придаешь такое значение ил-
люзиям?
Лахман. Да. Все остальное сомнительно. Способ-
ность к иллюзиям, Михалина, — это лучшее богатство во
вселенной. Вдумайся в это, и ты поймешь.
Михалина. Ты имеешь в виду фантазию, без ко-
торой не может быть художника?
Лахман. Да, фантазию и веру в нее. (Фрицу.) Бу-
тылочку красного, пожалуйста, как вчера.
123

Лиза Бенш (уже приготовила вино и откупорила
бутылку). А я вас, сударь, сразу узнала. (Ставит перед
Лахманом бутылку и стакан.)
Л а х м а н. Да? Это меня радует. Будь у меня день-
ги, мы бы распили сегодня бутылку шампанского. Т
Пауза.
M и х а л и н а. Ты переходишь от одной крайности
к другой. Как это понять, Лахман?
Л ах м а н. Никак. В том-то и шутка — я конченый,
вот и все. Точка! Теперь мы можем начать веселиться.
Из соседней комнаты снова слышны смех и шум. Лиза Бенш не-
одобрительно качает головой и направляется туда.
M и х а л и н а. Ты какой-то странный, возбужденный...
Лахман. Да? Ты находишь? Видишь, обычно я
словно во сне. Сегодня я немного взволнован, слава бо-
гу, но, увы, долго это не продолжится. Возраст! Годы!
Я понемногу ухожу из жизни.
Михалина. Милый Лахман, я вовсе не нахожу те-
бя таким старым.
Лахман. Да, Михалина?! Тогда выходи за меня
замуж.
Михалина (с удивлением, живо). Ну, нет! Я не
то хотела сказать. Для этого мы оба действительно
слишком стары! Но, видишь ли, пока у тебя есть чувство
юмора, значит, тебе еще не так плохо.
Лахман. Да. Да, но все-таки, все-таки... Но да-
вай оставим это.
Михалина. Окажи, почему ты так подавлен?
Лахман. Ничуть! Я вовсе не подавлен. Я только
опять оглянулся и заметил, что, в сущности, совсем не
живу.
Михалина. Почему? Я спрашиваю тебя, почему?
Лахман. Рыба не может жить без воды! Каждому
живому существу нужен свой мир, в том числе и духов-
ный. Меня втиснули в чужой мир — и я вынужден волей-
неволей жить в чужой атмосфере. Ты понимаешь, я за-
дыхаюсь. Я потерялся, я не узнаю себя, я не понимаю
себя.
Михалина. Значит, мне лучше в моем доброволь-
ном одиночестве.
124

Л а х м а н. Вам всем здесь вообще лучше. Вы не ви-
дите и чудовищной свистопляски обывательщины в
большом городе. Но когда попадешь в круговорот этой
ж^зни, то слепо следуешь за ней по пятам! Каждый
стремится выбраться на вольный широкий свет. Я жа-
лек), что уехал отсюда. А ведь мир совсем невелик, Ми-
халина, он нигде не шире, чем здесь. А здесь не теснее,
чем;в других местах. А для кого он тесен, тот пусть сам
его расширяет, как это сделал твой отец. Когда я здесь
поступил в школу живописи, тогда, весной...
Михалина. Это было осе.нью.
Лахман. Ая помню только весну.... Мы выбрались
из всей этой мещанской тины... и тогда, по правде
можно было сказать... открылся мир, широкий и боль-
шой. А теперь мы опять погрязли в личном, в семейном...
Михалина. А я, Лахм*ан, все вижу тебя иным.
Как будто это сегодня — у тебя шелковистые золотистые
волосы; ты стоишь у входа в мастерскую отца. Она то-
гда находилась наверху, а не в маленьком флигеле. По-
мнишь ты это или забыл?
Лахман. Я? Что ты! Это .не забывается. Я ниче-
го не забыл из того, что было тогда. Малейшее дви-
жение осталось у меня в памяти. Это было наше лучшее
время. Словами этого не выразишь! Это было таинство.
Забитый сорванец был посвящен в рыцари.
Михалина. Не все это так воспринимали, как ты,
милый Лахман. Многих угнетал характер отца.
Лахман. Но он и покорял их. Так им и надо. У
кого хоть что-то было, того он подымал до рыцарей.
Как он раскрыл перед нами мир героев! Уже то, что он
считал, что мы достойны с ними соревноваться... и во-
обще дал нам почувствовать, что у нас такая же кровь,
как у богов искусства!.. Какая божественная гордость
охватывала нас, Михалина! Итак, за твое здоровье!
За то, что было... (Замечает, что у Михалины нет ста-
кана. Обращается к Фрицу; который как раз собирается
идти в соседнюю комнату с шампанским.)
Прошу второй стакан.
Фриц быстро приносит и уходит с шампанским в соседнюю комнату.
Михалина. Что с тобой? Что произошло, Лахман?
125

Лахман (наливает вино). Я видел картину твоегс^
отца. /
Михалина. Вот как! Ты сейчас от отца? /
Лахман. Да, прямо от него. /
M и хал и на. И это произвело на тебя такое впе-
чатление? J
Лахман. Да, такое глубокое, какое только воз-
можно. /
Михалина. Честно? /
Л а х м а .н. Честно, честно, конечно.
Михалина. И ты не разочарован?
Лахман. Нет-нет. Ни в коем случае. Я знаю, ку-
да ты клонишь и почему спрашиваешь. Всякое искус-
ство фрагментарно. Но то, что у него написано, прекра-
сно, захватывающе и великолепно. Сколько достигну-
то! Какое чувство! Михалина, лучше сделать нельзя.
Только теперь понимаешь, что представляет собой твой
отец. Большая неудача может иметь большее значение,
сильнее захватить и поднять и глубже низвергнуть в
лропасть, чем лучшая удача... Особенно это чувствует-
ся в самых великих произведениях.
Михалина. А какое настроение было у отца?
Лахман. Он страшно намылил мне голову, что,
увы, сейчас уже бесцельно. Но, знаешь, когда закрыва-
ешь глаза и предаешься тихим воспоминаниям, то мо-
жно себе представить, что это первый весенний ливень
и что еще вырастешь бог знает каким высоким.
В комнату входят архитектор Цин и асессор Шна-
бель. Они навеселе, говорят громко и без стеснения, затем начи-
нают шептаться, однако так громко, что все слышно. Из соседней
комнаты раздается хохот.
Архитектор Цин. Фриц, живо бутылку гель-
дермана, ту, которая.стоит восемь марок. Что-то будет?
Это начинает меня занимать.
Асессор Шнабель. Веселый парень этот Квант-
мейер, а? Чего он только не придумает!
Архитектор Цин (смеясь), Я думал, что сва-
люсь от смеха под стол. (Шепчет.) Будьте осторожны,
когда говорите о развалинах. Старые перечницы этого
не любят. (Делает гримасы и указывает глазами на
Михалину.)
126

Асессор Шнабель. А что, Фриц, цирк Ренца
опять здесь?
Фриц (возится с шампанским). Да ну, господин
асессор? Я об этом ничего не знаю.
Асессор Шнабель. Как же, как же! Разве вы
не \чувствуете запах манежа?
Архитектор Цин. Да здравствует легкая кава-
лерия!!!
Входит Краутгейм.
Краутгейм (направляясь к буфету, мимоходом
говорит Цину и Шнабелю). Это что — мужчина или жен-
щина?
Архитектор Цин. Расследуйте. (Шнабелю, ше-
потом.) Скажите, что представляет собой Квантмейер?
Он действительно юрист? Этого человека не раскусишь.
На что он живет?
Асессор Шнабель (пожимая плечами). На
деньги, вероятно...
Архитектор Цин. Да, но кто их дает ему?
АсеС'СО р ЛИн а<бел ь. Черт его знает! Производит
впечатление, что они у него есть, а это, в сущности,
главное.
Архитектор Цин. Вы верите в его помолвку?
Асессор Шнабель. Цин! Вы определенно пьяны.
Архитектор Цин. Ну, тогда девчонка неверо-
ятно глупа. Каждая девчонка может быть немного на-
ивной. Но так унизить себя, как эта... (Что-то говорит
ему на ухо; оба цинично хохочут и курят.) Асессор, огля-
нитесь! (Берет асессора под руку и подводит к столи-
ку, где сидят Михалина и Лахман; не обращая на них
внимания, не извинившись, мешая Михалине, он указы-
вает правой рукой на отдельные предметы в помеще-
нии. Говорит громко и хвастливо.) Все это сделал я; па-
нели, потолок, буфет — все. Сам делал все рисунки. Это
мой труд! Потому-то я так люблю здесь пить. У нас
есть вкус, не так ли? (Выпускает руку асессора и зажи-
гает сигару спичкой, которой он долго и обстоятельно
чиркал о коробок на столе Лахмана и Михалины.)
Из соседней комнаты снова слышен хохот. Фриц вносит туда шам-
панское.
127

Архитектор Цин (поворачивается). Он маль-
чишку совсем с ума сведет.
Асессор Шнабель пожимает плечами. /
Пойдемте; опять начинается. /
Оба уходят в соседнюю.комнату. Лахман и Михалина удивленно
переглядываются. )
Лахман (вынимая из кармана портсигар, сухо).
Какие пошляки! Курить разрешаешь?
Михалина (беспокойно). Конечно.
Л ах м а н. А ты?
Михалина. Нет, спасибо. Здесь не буду.
Лахман. Да-да, прекрасно. Куда докатились эти
современные бездельники! Что ты об этом думаешь?
Михалина. Я нахожу, что здесь не очень уютно.
Лахман (курит). Даже крылатые облака зари не
спасут от этих типов. Боже, как сначала было хоро-
шо! А теперь везешь тачку для этих людей, а ведь у
нас нет ничего общего! Все действительно чистое унич-
тожается.. Все отвратительное, грязное — все подлей-
шие негодяи возводятся до небес! А мы должны мол-
чать и мучиться ради этого сброда. За твое здоровье,
Михалина, и за здоровье твоего отца! И за искусство,
которое освещает мир, — наперекор всему, наперекор
всему.
Чокаются.
О, будь я хотя бы на пять лет моложе, я бы много сде-
лал такого, что сегодня, к сожалению, для меня поте-
ряно, и многое казалось бы мне не таким безнадежным.
Михалина. А знаешь, что иногда бывает труд-
нее всего?
Лахман. Что?
Михалина. Между друзьями?
Лахман. Что же?
Михалина. Не мешать друг другу в заблуждени-
ях. Ну, еще раз: за то, что было.
Многозначительно чокаются.
Лахман. Конечно, конечно. Поделом мне. Время
128

прошло безвозвратно. Но когда-то это было очень близ-
ко... И, сколько бы ты сейчас ни качала головой, мне
стоило только кивнуть.
Из соседней комнаты раздаются крики и- смех.
Михалина (бледнея, вздрагивая). Что это, Лах-
ма\н? Ты слыхал?
Л а х м а н. Да. Неужели это тебя волнует, Миха-
лина?
Михалина. Я сама ясно .не понимаю почему. На-
верно, это связано с тем, что Арнольд и отец в очень
натянутых отношениях, и это меня беспокоит.
Лахман. Да-да. Но почему именно сейчас?
Михалина. Не знаю. Лучше уйдем отсюда. Ах да,
твоя жена! Тогда подождем еще. Но, право, мне здесь
не по себе.
Лахман. Не обращай внимания на этот сброд.
Из соседней комнаты выходит Лиза Бенш.
Лиза Бенш. Господи боже мой! Нет-нет, что же
это! Они пьют столько шампанского и не понимают, что
делают. Просто беда! (Бесцеремонно- садится за стол к
Лахману и Михалине. Она сильно взволнована; чувст-
вуется, что случившееся ей действительно неприятно.)
Лахман. Эти господа ведут себя, вероятно, не со-
всем тактично?
Лиза Бенш. Ах нет, они вообще очень приличные
люди, но там один молодой человек. Они всегда над
ним... (Как бы в припадке невменяемости указывает на
запрокинутую голову и в то же время делает рукой бе-
спокойные жесты.) Ну, совсем... ну я не знаю!
Лахман. Это, вероятно, ваш жених?
Лиза Бенш (^ будто знобит, она теребит круже-
во на груди). Да нет. Просто один дурак, который вбил
себе в голову всякую ерунду. Какое мне дело до этого
глупого мальчишки? Пускай проваливает с богом. (Ми-
халине.) А вам бы понравилось, если бы он торчал
около вас словно марабу? Я ведь могу делать все что
хочу, не 'правда ли? Какое мне дело до этого наблюда-
129

теля? (Взволнованно встает.) К тому же мой жених
пьян, а если он хочет так напиваться, пускай пьёт в
другом месте. (Прячется за буфетом.)
Пауза.
Лахман. Ты .понимаешь, как это странно. Тврй
отец в своей мастерской — и эти здесь... так назы-
ваемое благородное общество. И если вспомнишь кар-
тину... торжественно-спокойный образ Спасителя!
И представляешь себе эту картину с ее покоем и чисто-
той здесь, в этом чаду и угаре... Я рад, что нет моей
половины; мне было бы страшно.
Михалина. Если бы только узнать, придет ли
она. А то бы я предложила.... Ты здесь себя чувствуешь
хорошо?
Лахман (прячет портсигар в карман пальто). Да.
После нашего тоста, наперекор всему и наперекор всем.
Когда двое говорят «за то, что было», значит, что-то
осталось, и за это мы еще раз поднимаем тост!
В соседней комнате слышны взрывы смеха, который усиливается,
и разговор.
Квантмейер (в соседней комнате). Как вас зовут?
Кто вы? Что вы здесь все время сидите и глазеете на
нас? Что вы так таращите глаза? Ну что? Мы вам ме-
шаем? Вас смущает, что я целую мою невесту? Вы! Вы
думаете, что я попрошу у вас разрешения? Вы! Вы! Вы!
Да вы же сумасшедший! Сумасшедший!
Слышатся голоса и смех.
Душ ему! Холодный душ! Что, мне не разрешается здесь
показать свои подвязки? Вы думаете, что я не имею на
это права? (Хохочет.)
Лахман. Теплая компания, кажется?
Квантмейер. Вы думаете, что мне не разреше-
но? К вашему сведению, я ношу дамские подвязки! Ба-
ста! А если они не мои, значит, чьи-нибудь! В конце кон-
цов, это подвязки Лизхен. (Хохочет.)
Лиза Бенш (Михалине и Лахману). Он врет! Это
подло! Он врет! И это мой жених, такой лгун!
Квантмейер. Ну? Ну? Выходите — и, если от
130

.вас останется мокрое" место, я не буду об этом печа-
литься. Ты мазилка! Пачкун! Тряпка! Еще одно слово,
и ты вылетишь — можете на меня положиться.
Лиза Бенш (торопливо, запинаясь). Это так по-
лучилось... Не подумайте, сударыня, что я виновата
в скандале. Дело было так. Именно так. Мой жених был
П1?ян и щипал мне руку... А они решили вызвать его
ревность.
Л а х м а н. Чью ревность?
Лиза Бенш. Да этого молодого человека, о ко-
тором я говорила. Я уже была у его отца. Чего я не
делала? Но ничего не помогает. Он приходит, садится
в угол, сидит там и не уходит, пока дело <не доходит
до этого.
Л а х м а н. Что же он делает?
Лиза Бенш. Собственно говоря, ничего. Он си-
дит и смотрит. Но это очень неприятно. Ну, и нече-
го удивляться, что они его так дразнят.
Опять слышен голос Квантмейера.
Ну вот, опять начинается. Не знаю, что и делать; пой-
ду ПОДНИМУСЬ ;К ОТЦу.
Квантмейер. Вы поняли, что я вам сказал? Нет?
Забыли? Что? Так слушайте еще раз слово за словом:
мою невесту я могу целовать как захочу, где захочу
и когда захочу. Пусть сам черт мне помешает! Так.
Ну, скажите еще одно слово, -и вы вылетите отсюда зон!
Лиза Бенш. Фу, дьявол! И он еще считается мо-
им женихом? Так себя вести и врать!
Среди криков и шума из соседней комнаты слышен разговор.
Архитектор Цин. Стой! Парень! Слишком жир-
но!
Асессор Шнабель. Что? Что? Полицию! В ка-
талажку этого мошенника!
Краунтгейм. Отнимите у него, Квантмейер! Не
церемоньтесь!
Квантмейер. Попробуйте! Попробуйте! Человече-
ское отродье!
Архитектор Ц-ин. Отнять!
131

Асессор Шнабель. Отнять — раз, два, три!..
Квантмейер. Положите! Слышите вы! Положите!
Положите!
Архитектор Цин. Положите вы эту штуку или
нет!
Асессор Шнабель. Видите, этот парень прост/О
анархист.
Глухая короткая борьба. /
Михалина (внезапно вскакивает в непонятном
страхе, хватает веща), Лахман, прошу тебя, пойдем... уй-
дем отсюда.
Архитектор Цин. Ну, братцы, заполучил! Ага!
Попался!
Асессор Шнабель. Держите его! Держите не-
годяя!
Бледный, как мертвец, врывается Арнольд и бежит к двери. Цин,
Шнабель и Краутгейм преследуют его с криками «Держи-
те! Держите! Держите его!» Они выбегают за ним на улицу и ис-
чезают. Их крики и крики прохожих слышны все слабее и слабее,
пока не замирают вдали.
Михалина (ошеломленно). Арнольд! Это был Ар-
нольд?
Лахман. Тише. Успокойся.
Входят Квантмейер и Фриц.
Квантмейер (вытаскивает маленький револьвер).
Видишь, Лизхен, какой прохвост. Взгляни, пожалуйста,
на эту вещицу. Стоит самое большее пять, шесть ма-
рок, а что могла натворить.
Лиза Бенш. Оставьте, пожалуйста, меня в покое.
Фриц. Прошу покорно! Пожалуйте. Гости, кото-
рые вытаскивают из кармана револьвер и... кладут его
рядом... с кружкой пива, таких гостей я не обслуживаю.
Лиза Бенш. Не хотите — и не обслуживайте.
Лахман (Фрицу). Этот господин грозил им револь-
вером?
Квантмейер (смотрит на Лахмана в упор взгля-
дом сыщика). Да, грозил... Этот господин... Вы что, со-
мневаетесь? Ну, этого не хватало. Господи боже мой!
Нас, пожалуй, еще заставят отвечать за это, что ли?
132

Лахман. Я позволил * себе только спросить. Не
вас, а кельнера.
К в а нт м е йе р. «Позволил»!! «Позволил»!! Кто вы?
Что вы вмешиваетесь? Или вы, может быть, родствен-
ник этого типа? Ну, тогда можно было бы заодно. «Го-
сподин»! (Хихикая.) На сегодня, думаю, ему хватит.
Этот болван запомнит урок. Подумаешь, трус, хотел
защищаться...
Михалина (как бы очнувшись от столбняка,
встает как безумная, подходит к Квантмейеру).
Арнольд?! Это был Арнольд?
Квантмейер. Что?
Лиза Бенш (подозревая, что может произойти, с
молниеносной быстротой становится между Квантмейе-
ром и Михалиной. Квантмейеру). Прочь! Оставьте на-
ших гостей в покое... А то я вызову отца.
Михалина (в величайшем страхе бежит к двери,
с криком отчаяния и боли, как бы желая вернуть Ар-
нольда). Арнольд!.. Это был Арнольд!..
Л а х м а н (за ней, удерживая ее). Нет! Нет-нет, Ми-
халина! Возьми себя в руки!
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мастерская Михаэля Крамера. Та же, что и во втором действии.
Около пяти часов дня.
Занавеска, которая отделяет главную часть в мастерской, как все-
гда, затянута. Крамер работает за гравировальным столом.
Он одет так же, как во втором действии. Служитель школы К р а у-
з е вынимает из корзины пакет со стеариновыми свечами. Пакет
завернут в синюю бумагу.
Крамер (не отрываясь от работы). Положите па-
кеты туда, к »подсвечникам... сзади.
К р а у з е (кладет пакеты на стол, на котором сто-
ят несколько серебряных подсвечников, затем вытаски-
вает письмо. Держит его в руках). Других распоряже-
ний не будет, господин профессор?
Крамер. Профессор? Что это значит?
К р а у з е. Так оно, наверно, и есть; вот официаль-
ный пакет! (Кладет письмо перед Крамером на стол.)
Крамер. Гм... вот как... Мне? (Глубоко вздыхает.)
Мое почтение! (Продолжает работать, не распечатывая
письма.)
Краузе (беря корзинку и собираясь уйти). Госпо-
дин 'профессор, разрешите мне дежурить сегодня ночью?
Вам надо хоть немножко отдохнуть.
Крамер. Никаких изменений, Краузе. О дежурст-
ве, слушайте, я уже позаботился. Я договорился с худож-
ником Лахманом. Вы ведь знаете Лахмана еще с преж-
них времен?
Краузе (берет шапку, вздыхает). Великий, мило-
стивый боже! А сейчас вам ничего не надо?
134

Крамер. Директор здесь?
Краузе. Да здесь, господин Крамер.
Крамер. Благодарю вас. Ступайте! Стойте! По-
дождите минутку. В понедельник вечером — где это бы-
ло? Где встретила ваша жена Арнольда?
Краузе. Она... Там, где лодки стоят... погодите...
как раз под выступом крепостной ограды, где дают на-
прокат лодки.
Крамер. На маленькой дорожке, которая ведет
вниз... к самому Одеру?
Краузе. Так точно. Именно там.
Крамер. Она заговорила с ним или он с ней?
Краузе. Нет, не так! Он как раз сидел на пара-
пете, знаете, где люди иногда останавливаются и смот-
рят, как »поляки на плотах варят вечером картофель.
Жену удивило, что он так сидит; она остановилась и 'по-
желала ему доброго вечера.
Крамер. О чем она еще говорила с ним?
Краузе. Она сказала, что он так может просту-
диться.
Крамер. Гм! А что он ответил?
Краузе. Когда она сказала, он рассмеялся. Но,
видите ли, жена говорит, что он как-то страшно рас-
смеялся. И презрительно. Больше я ничего не знаю.
Крамер. Кто хочет презирать, все презирать, тот
всегда найдет для этого повод. Жаль, что вы не при-
шли «о мне... Но я думаю, уже тогда было слишком
поздно.
Краузе. Да, кабы знать! Разве знаешь? Кто так
сразу додумается? Когда Михалина пришла, она ведь
с господином Лахманом пришла ко мне, меня охватил
страх. Но было уже »полпервого ночи!
Крамер. Послушайте, эту ночь, я ее не забуду.
Дочь 'меня разбудила в час, а когда нашли моего бед-
ного мальчика, на соборных часах пробило уже девять.
Краузе вздыхает, качает головой, открывает дверь, чтобы выйти.
В этот момент входят Михалина и Лахман. Когда они входят,
Краузе уходит. Михалина одета в темное; выражение ее лица
серьезное. Она измучена и заплаканна.
(Кричит им навстречу.) А вот и вы, дети! Входите-ка
135

сюда. Вы, Лахман, сегодня ночью дежурите, да? Ведь
вы был«и почти его другом. Мне приятно, что это будете
вы, а то, знаете, мне не хочется чужих... (Ходит взад
и вперед. Останавливается. Думает.) А теперь я вас ос-
тавлю на пять минут. Я пойду к директору. Хочу ска-
зать ему то, что обязан сказать. Вы ведь не уйдете?
Михалина. Нет, отец. Лахман, во всяком случае,
останется здесь. У меня есть поручение.
Крамер. Мне очень приятно, что вы останетесь,
Лахман. Я сделаю все быстро и сейчас же вернусь. (Бе-
рет кашне, кивает обоим, уходит.)
Михалина садится не раздеваясь; поднимает вуаль, вытирает но-
совым платком глаза. Лахман кладет шляпу, пальто и палку.
Михалина. Как ты находишь, отец изменился?
Лахман. Изменился? Нет.
Михалина. Боже мой, я опять забыла! Ведь я еще
не сообщила Гертельсам. Последнюю память, и ту поте-
ряла. Вот и венок. (Встает и рассматривает лежащий
на диване довольно большой лавровый венок с лентой.
Заметив на венке карточку, удивленно.) Венок от Шеф-
ферс, и она тоже осиротела! Только и дум у нее было,
что об Арнольде. А Арнольд даже и не знал.
Лахман. Эта слегка кривобокая особа? Я ее ви-
дел у тебя в мастерской?
Михалина. Да-да. Она рисовала потому, что ри-
совал Арнольд. И во мне она видела только сестру Ар-
нольда. А за этот венок, который она купила, ей придется
три недели сидеть на хлебе и чае.
Лахман. И при этом она будет чувствовать себя
счастливой. Знаешь, кого я еще встретил? И кто тоже
пошлет венок?
Михалина. Кого?
Лахман. Лизу Бенш.
Михалина. Ей этого не следовало бы делать.
Пауза.
Лахман. О, если бы я мог тогда поговорить с Ар-
нольдом. Даже о Лизе Бенш — быть может, это на него
подействовало бы.
136

Михалина. Нет, Лахман, ты ошибаешься. Я не
верю.
Лахман. Кто знает? Но ведь, в конце концов, он
сам избегал меня, а я мог 'бы ему кое-что объяснить,
хоть и не скажу прямо, что именно. Из своего опыта,
так сказать. Иногда нам отказано в исполнении самых
страстных желаний, ибо, если бы они исполнились,
Михалина... У меня раз исполнилось такое желание,
и — не буду от тебя скрывать — мне стало потом еще
хуже...
Михалина. Личный опыт не передается другим,
-по крайней мере в глубоком смысле...
Лахман. Возможно, но, впрочем, я знаю, что надо.
Пауза.
Михал-ина. Да-да, так бывает. Все на свете так.
Она тоже играла с огнем. Ей и <в голову, естественно,
не могло прийти, что из этого получится. (У грави-
ровального столика.) Посмотри, что отец сегодня
сделал.
Лахман. Мертвый рыцарь в латах.
Михалина. Да.
Лахман (читает).
«Я закован в латы,
Смерть мой щитоносец».
Михалина (неуверенно, затем тихо плача). Я ни-
когда не видела отца плачущим, «о здесь отец плакал...
Лахман (невольно беря ее за руку). Михалина,
мы должны держаться, да?
Михалина. Лист совсем влажный. Великий боже!
(Поборов себя, делает несколько шагов и затем продол-
жает уже повышенным тоном.) Отец, конечно, сдержи-
вается, Лахман, но ты видишь, в каком он состоянии.
Он постарел на десять лет.
Лахман. Я тоже похоронил и отца и брата. Пе-
ред кем открывается вся глубина и серьезность ж<изни,
кому пришлось перенести все ее тяжести, у того корабль
плывет спокойнее и ровнее — вместе со своими мертве-
цами в глубине трюма...
187

Михалина. Но тяжелее всего пережить это — вот
что.
Л а х м а н. Об этом я никогда не думал.
Михалина. Да-да, как молния! Это было как мол-
ния! Я чувствовала: если мы его найдем — значит, обо-
шлось. Не найдем — все погибло. Я знаю Арнольда.
Я предчувствовала. В нем все так запуталось, и, когда
мне все это дело стало ясно, я поняла, как это
опасно.
Л а х м а н. Мы ведь тотчас пошли вслед за ним.
Михалина. Слишком поздно я взяла себя в ру-
ки. Одно только слово, одно слово надо было сказать
ему, и все бы, вероятно, изменилось. Если бы они даже
поймали его и преследователи привели его назад! Я мог-
ла бы крикнуть: Арнольд, вернись... (Не может говорить
от волнения.)
Л а хм а н. И все бы кончилось не так плохо. Эта
детская игра с револьвером...
Михалина. Эта девушка. Позор! Отец! Мать! И,
конечно, страх перед последствиями! Он изображал из
себя опустошенного циника, а, в сущности, он был сов-
сем неопытным и ребячливым. Я ведь знала, что он но-
сил при себе оружие.
Л а хм а н. Он мне показывал его еще в Мюн-
хене.
Михалина. Ну да, потому что воображал, что
его всюду преследуют. Он видел вокруг себя только
врагов. И не давал себя разубедить. Все только притвор-
ство, часто говорил он. Они прячут клыки, когти. Стоит
зевнуть, и тебе будет крышка.
Лахман. В этом есть доля правды. Так оно -и
есть. Иногда это чувствуешь. Он видел много жестоко-
сти. И если подумаешь, то он, пожалуй, был прав.
Михалина.О нем нужно было больше заботиться.
Но Арнольд был всегда резок. И когда к нему подхо-
дили с добром, он отталкивал тех, кто шел к нему с от-
крытым сердцем.
Лахман. Что он написал твоему отцу?
Ми ха л и на. Папа никому еще не показал письма.
Лахман. Мне он намекал. Только намекал, но ни-
чего существенного не сказал. Он говорил о нем без
138

горечи. Думаю, что он написал: я не могу вынести та-
кую жизнь, эта жизнь не по мне.
Михалина. Почему он не искал опоры в отце?
Безусловно, отец суров. Но только неполноценные люди
не понимают, что в этой суровости столько доброты,
человечности. Ты видишь, я, женщина, сумела понять
его, а мне было куда труднее, чем Арнольду. Отец доби-
вался доверия Арнольда, а я боролась за доверие отца.
Отец страшно правдив во всем. Со мной он был еще
строже, чем с Арнольдом, а Арнольд был мужчиной.
Я все терпела.
Лахман. Твой отец мог бы быть моим духовником.
Михалина. Он пережил то же самое.
Лахман. Чувствуется.
Михалина. Я знаю точно. И Арнольда он бы по-
нял.
Лахман. Но кто знает, в чем спасение?
Михалина. Видишь, Лахман, как бывает. Наша
мать внутренне чужая отцу. Но, когда у нее были недо-
разумения с Арнольдом, она всегда угрожала ему от-
цом... Чего она добивалась? Чем она помогла?
Возвращается Крамер, вешает кашне.
Крамер. А вот и я опять. Как мама?
Михалина. Она просила, чтобы ты не переутом-
лялся. Сегодня ночью ты спишь дома?
Крамер (собирает письма с соболезнованиями, ко-
торые лежат на столе). Нет, Михалина. Но, если ты
пойдешь домой, возьми эти письма и карточки, передай
маме. (Лахману.) Видите, у него были друзья. Мы даже
этого не знали.
Михалина. И дома весь день был народ.
Крамер. Мне не хотелось, чтобы они приходили.
Но если они полагают, что делают добро, им нельзя
мешать. Ты собираешься уйти?
Михалина. Мне надо — эти ужасные хлопоты, це-
ремонии...
Крамер. Все это не должно нас теперь раздра-
жать. Этот час требует наших последних сил!
Ми'халина. Прощай, лапа!
139

Крамер (удерживая ее). До свидания, моя добрая
девочка! Ты не будешь переживать. Ты — самая разум-
ная из всех нас. Нет-нет, Михалина, я не это думал.
У тебя трезвая, здоровая голова, а сердце у нее, Лах-
ман, доброе.
Михалина плачет сильнее.
Послушай: крепись, дитя. Мы должны показать* что мы
не сдаемся.
Михалина решительно сдерживается, пожимает руку ему, затем
Лахману и уходит.
Давайте вставим свечи. Откройте пакеты. (Начинает
открывать пакеты, вставляет свечи.) Беда, беда, беда,
беда! Чувствуете вы, что кроется в этом слове? Види-
те, и со словами это так: временами они оживают, а в
повседневной жизни они мертвы. (Передает Лахману
подсвечник, в который он поставил свечку.) Отнесите это
моему мальчику.
Л а х м а н с подсвечником уходит за занавеску.
(Один у занавески, громко.) Когда наступает в жизни
великое, все -ничтожное отметается. Ничтожное разъеди-
няет людей; великое их соединяет. Это значит — та-
кими мы должны быть! Смерть всегда великое — слы-
шите?— смерть и любовь.
Л а х м а н возвращается.
Я был внизу у господина директора и сказал ему прав-
ду. Зачем было мне ему лгать? Мне сейчас совсем не
до этого. Что мне за дело до света? Да и он был вы-
ше этого. Видите ли, это нужно женщинам. Пастор не
будет его хоронить, и все будет не по правилам. Слу-
шайте, для меня это второстепенно. Бог для меня все,
пастор ничто. Знаете, что я делал сегодня утром? Я хо-
ронил мои любимые мечты. Тихо-тихо, про себя. Сов-
сем тихо, в одиночестве. Слушайте, это был долгий
путь. Большие и маленькие, хрупкие и крепкие, все они
лежат будто скошенные, Лахман.
140

Л а х м а н. Я также потерял одного друга. Он тоже
умер добровольно.
Кр а м е р. Добровольно, говорите вы? Кто знает, где
кого она застигнет. Посмотрите на эти наброски! (Выни-
мает из кармана пиджака альбом с набросками и рас-
крывает перед Лахманом, подведя его к окну, где при
вечернем свете еще можно с трудом разобрать.) Вот
его мучители. Все здесь собраны. Смотреть и видеть
он умел. Настоящий злой глаз был у него, вот что я
хочу сказать... Я, быть может, не так разбит, как вы
думаете, и не так безутешен, как думают многие. Смерть
ведет к возвышенному... И то, что снисходит, чтобы по-
давить нас, оно в то же время прекрасно и чудовищ-
но. Тогда мы это чувствуем, и слышим, и видим, и в
страданиях мы становимся великими. Кто только не
умирал в моей жизни! Многие, Лахман, которые до сих
пор еще живы. Почему сердце в одно и то же время кро-
воточит и бьется? Да потому, Лахман, что оно дол-
жно любить. Это стремление всех к единству, хотя над
ними висит проклятая разрозненность. Мы хотим, чтобы
ничто не ускользало от нас, а ускользает все так же, как
появляется.
Лахман. Я это тоже уже испытал.
Крамер. Когда ночью Михалина разбудила меня,
я был жалок. Но я сразу все понял, и, когда он там ле-
жал, это был-и самые горькие часы моей жизни. В эти
часы, Лахман, было просветление или нет? Но, кля-
нусь, я себя не узнавал. Я презирал, я был в бешенст-
ве. Слушайте, я воамущался с такой силой, какой не
ждал от себя. Я издевался над богом. Мы себя не зна-
ем. Я смеялся, как язычник, и требов.ал ответа у сво-
его идола. Для меня это была дьявольская шутка, дья-
вольская бессмысленная забава, Лахман! Мучительная,
дешевая, бессмысленная и дурная. Я так возмущался.
Пока... пока я' не увидел его здесь рядом. Только тогда
ко мне вернулся рассудок. Эта мысль сначала не укла-
дывалась в голове. Терерь я привык. И я продолжаю
жить с ней. Скоро уже два дня. Я был оболочкой, а там
лежит ядро. Лучше бы они разделались с оболочкой.
Тихо, не постучав, входит Михалина.
141

Михалина. Папа, внизу Лиза Бенш. Она у Крау-
зе. Она принесла венок.
Крамер. Кто?
Михалина. Лиза Бенш. Она хочет с тобой гово-
рить. Можно ей войти?
Крамер. Я не осуждаю ее; я не запрещаю ей. Я не
знаю, что такое ненависть. Я не знаю, что такое месть.
Мне телерь все это кажется мелким и ничтожным.
Михалина уходит.
Видите, как меня это поразило! И это не удивительно.
Так живешь изо дня в день и думаешь — так и должно
быть. Борешься с мелочами и, представьте, думаешь —
бог знает, какие это важные вещи! Выдумываешь себе
заботы, стонешь и жалуешься... И вдруг как орел на
стаю воробьев... И тогда — стой смирно! Но, понима:
ете, у меня сил не хватило. Я сжался. И все, что мне
предстоит, не радует, не пугает. Мне больше ничего не
грозит.
Л а х м а н. Зажечь ,свечи?
Крамер раздвигает занавеску. На заднем плане в большой почти
темной части мастерской возвышение, - покрытое материей; на нем
гроб.
Крамер. Видите, здесь лежит сын, рожденный ма-
терью. Люди— жестокие звери.
Через высокое окно мастерской слева падает бледный вечерний
свет. У изголовья гроба подсвечник с горящей свечой.
(Подходит к столу, наливает в стаканы вино.) Подой-
дите, Лахман, нам нужны силы! Вот вино. Выпьем, Лах-
ман, — в память его. Чокнемся спокойно. Ведь вот тот,
который лежит там, —это я! Это вы! Это само величие!
Что может еще сказать какой-нибудь пастор?.. (Пьет.)
Пауза.
Лахман. Я вспомнил о своем друге. Его мать бы-
ла дочь пастора. И она, конечно, была в отчаянии, что
пастор отказался его хоронить. Но, когда его тело опу-
14.2

екали в землю, казалось, дух снизошел к ней, сам бог
молился ее устами... Я никогда не видел, чтобы так мо-
лились.
Михалина вводит Лизу Б е н ш. Она одета просто, в темное.
Обе женщины останавливаются у двери. Лиза прижимает к губам
носовой платок. Крамер, видимо, не замечает Лизы, зажигает све-
чи. Лахман продолжает его работу. Зажжены два канделябра и
несколько свечей в подсвечниках.
Крамер. Что эти шуты гороховые знали о нем?
Эти дубины, чурбаны в человеческом образе, как могли
он« понять его, меня, наши страдания? Они затравили
его до смерти, уложили его на месте, как собаку, они
убили его!.. Они это сделали, я могу доказать. Слушай-
те, что они теперь могут ему сделать?.. Итак, пожалуй-
те сюда, господа! Смотрите теперь на него и попробуй-
те оскорбить его. Сможете вы? Слушайте, Лахман, это
все уже прошлое. (Снимает с лица покойного шелковый
платок.) Как он спокойно лежит. Хорошо, очень хорошо.
При свете свечей видно, что вблизи от гроба стоит мольберт.
На нем работа.
(Садится за мольберт. Продолжает говорить так, как
будто никого нет.) Весь день я здесь сидел, я рисовал, я
снял с него маску. Она лежит там, в шелковом платке.
Теперь он ни в чем не уступает величайшему из великих.
(Указывает на маску Бетховена.) А попробуй ухватить,
запечатлеть это, и ты окажешься глупцом. Все, что на-
писано теперь на его лице, — это его духовный мир.
Я чувствовал, понимал, знал, но не мог раскрыть это со-
кровище. Но, видите, — теперь его раскрыла смерть, те-
перь такая ясность вокруг него. Она исходит от него, от
его лица. Я любуюсь им. Оно влечет меня, как ночную
опьяненную бабочку... Слушайте, рядом с ним чувству-
ешь себя таким ничтожным... Всю мою долгую жизнь я
был только его учителем.... Я помыкал мальчиком. Те-
перь он поднялся в мир возвышенного. Я, быть может,
сам задушил это растение. Быть может, я загородил
его от солнца, и оно зачахло в моей тени. Видите, Лах-
ман, он не принимал меня, он не дружил со мной. Даже
если ему не хватало друга! Лахман, он отказывался от
143

моей дружбы. Когда ко мне пришла эта девушка, я сде-
лал все,^что мог. Но злое взяло в нем верх. А когда
злое в нем побеждало, он любил мне делать больно.
Раскаяние, нет раскаяния! Я его не чувствую, но я
съежился, я стал жалким около него. Я взираю на это-
го мальчика снизу вверх, как будто он мой древний,
мудрый предок.
Михалина подводит Лизу Бенш к гробу. Она кладет венок. Крамер
смотрит на него, затем прямо ей в глаза.
Лиза Бенш. Господин Крамер, я... я так несчаст-
на! Люди показывают на меня пальцами...
Пауза.
Крамер (наполовину про себя). Где же ужас?
И однако, кто это раз испытал, продолжает жить, хотя
в ладони у него остается заноза. И, до чего бы он ни
коснулся, она вонзается вое глубже. Но ступайте спо-
койно домой: между ним и нами наступил мир.
Пауза. Михалина и Лиза Бенш уходят.
(Задумчиво смотрит на покойника и свечи.) Свечи, све-
чи, свечи... Как странно! Сколько свечей я сжег! Свет
многих свечей я видел! Но, слушайте меня, — это был
совсем другой свет. Я вас пугаю, Лахман?
Лахман. Нет, чего м-не бояться?
Крамер (вставая). Есть боязливые люди, но я счи-
таю, Лахман, что жизни не надо бояться. Любовь, го-
ворят, сильна, как смерть. Но переделайте фразу.
Смерть такая же кроткая, как любовь. Смерть оклеве-
тали— это подлейшая ложь. Смерть — это самый ми-
лосердный вид жизни. Это творение вечной любви. (От-
крывает большое окно мастерской.)
Слышен тихий вечерний звон колоколов.
(Дрожит от холода.) Наша шумная жизнь полна лихора-
дочной дрожи, нас бросает то в холод, то в жар... то
в жар, то в холод... Вы так же поступили с сыном божь-
им, а теперь вы делаете то же, что и тогда, и теперь, как
и тогда, он бессмертен. Вы слышите — колокола опове-
144

щают. Слышите, они говорят там на улицах о том, что
произошло с моим сыном, со мной и что никто из нас
не погиб! Так ясно, так понятно каждое слово. Сегод-
ня это произошло, и сегодня великий день. Колокола
больше, чем церковь, Лахман. Призывы к столу выше
хлеба. (Его взор падает на маску Бетховена. Снимает
ее, рассматривает и продолжает.) Куда пристать? Куда
нас тянет?.. Почему иногда мы ликуем неизвестно отче-
го? Мы — ничтожные, затерянные в необъятном... Буд-
то мы знали, куда это ведет. И ты радовался... А что
ты познал? От земных радостей ничего не осталось.
Но и на небе нет радостей тоже. И этого нет, и того
нет. Ну и что? (Поднимает руки к небу.) Что же бу-
дет в конце концов?
Занавес
О Г. Гауптман т. II

ОЗА
БЕРНА
ПЬЕСА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
5*

Перевод
А. АВЕРБАХА и Б. АРОН

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИПА
Б е р н д.
Роза Берн д.
Марта.
Кристоф Фламм.
Фрау Фламм.
Артур Штрекман.
Август Кейль.
Ган )
Гейнцель I работники Фламма,
Го л и ш
Клейнерт )
Старуха Голиш )
Старшая работница ^услужении у
Младшая работница] фламма-
Жанд арм.

Действие первое
Плодородная равнинная местность. Солнечное, теплое майское утро.
Слева направо троходит проселочная дорога, сворачивающая к аван-
сцене. Виднеющиеся справа поля расположены несколько выше.
Почти у самой авансцены кусок зеленеющего картофельного поля.
Небольшой ров, весь в цветах, отделяет поле от дороги. Слева на
склоне — старая вишня высотой почти в человеческий рост, спра-
ва — поросль орешника и боярышника; параллельно дороге, вдали
от нее, видно русло ручья, окаймленное ивами и ольхами. Разроз-
ненные группы старых деревьев придают ландшафту вид парка.
Слева вдали, в просветах между кустами и деревьями, виднеются
крыши домов и колокольня сельской церкви. На переднем плане
справа у дороги — распятие. Воскресенье. Роза Бернд, красивая
и крепкая крестьянская девушка двадцати двух лет, взволнованная
и раскрасневшаяся, выходит слева из-за кустарника и, насторожен-
но осмотревшись по сторонам, садится на склоне рва у дороги. Она
босая, поверх юбки передник, руки и шея обнажены; она быстро
заплетает распустившуюся русую косу. Справа из-за кустов краду-
чись выходит мужчина. Это местный помещик и староста К р и с т о ф
Ф л а м м. У него несколько растерянный и в то же время доволь-
ный вид. Это статный широкоплечий мужчина лет сорока, одетый
по-спортивному, но без франтовства. На нем башмаки на шнурках
и охотничьи чулки. Через плечо у него висит на ремне кожаная фля-
га. У Фламма вид крепкого, цветущего, жизнерадостного, очень сим-
патичного человека. Он садится на склоне рва, на некотором рассто-
янии от Розы. Они молча смотрят друг на друга, а затем разража-
ются неудержимым смехом.
Ф л а м м (с возрастающим задором поет все громче
и все сердечнее, отбивая при этом такт подобно дири-
жеру).
В лесу и на лугу
Ищу себе усладу!
Охотник я!
Охотник я!
151

Роза (сначала испуганная пением, затем разве-
селившись, но все еще смущенная, смеется). Что это вы,
господин Фламм!
Фламм (молодцевато). Подпевай, Розина.
Роза. Да я не умею петь, господин Фламм.
Фламм. Неправда, Розина! Я ведь часто слышу,
как ты поешь у себя во дворе:
Охотник из Курпфальца... Чу!
В лесу зеленом скачет...
Роза. Я совсем не знаю эту песню, господин Фламм.
Фламм. Не называй меня &се время господином
Фламмом! (Поет.)
Девушка, приди ко мне,
Приди на луг зеленый!
Роза (испуганно). Сейчас народ пойдет из церкви,
господин Фламм.
Фламм. Пускай себе идет! (Встает и достает из
дупла вишневого дерева слева охотничье ружье.) На
всякий случай я повешу ружье. Вот так. Теперь шля-
пу! Трубку! Ну, а теперь пускай себе идут. (Вешает
через плечо ружье, поправляет шляпу с перьями тете-
рева, достает из кармана короткую трубку и собирается
закуривать.) Посмотри-ка, какие крупные вишни. (Берет
горсть вишен и показывает их Розе. Проникновенно.)
Розина, как бы мне хотелось, чтобы ты стала моей
женой.
Роза. Ах, что вы, господин Фламм.
Фламм. Клянусь богом, Розина.
Роза (робко сопротивляясь). Нет-нет.
Фламм. Розина! Протяни мне свою верную, слав-
ную лапку! (Держит ее руку и опускается на колени.)
Клянусь богом, Розина! Видишь ли, я очень странный
человек. Понимаешь ли, я очень люблю свою мать...
Р о з а (закрывает лицо руками). Я готова сквозь
землю провалиться.
Фламм. ...Я чертовски люблю свою жену, гово-
рю я тебе, но (порывисто) это ее совершенно не ка-
сается!!
Роза (не может удержаться от смеха). Что же, это
только вас касается, господин Фламм.
152

Фламм (с искренним восхищением). И красива же
ты, девка! Ох как красива! Прямо писаная красавица!
Послушай-ка меня: жена... это такая странная история
с моей матерью и со мной. В ней не так легко разо-
браться. Генриетта, как ты знаешь, больна. Уже целых
девять лет она лежит в постели или иногда выезжает
в своем кресле. Ну, а мне-то, гром и молния, какая
польза мне от этого?! (Прижимает к себе голову Розы
и крепко целует.)
Роза (испугавшись его поцелуев). Люди идут из
церкви!
Фламм. Никто и не думает идти! Дались тебе се-
годня эти богомольцы!
Роза. Да ведь там Август...
Фламм. Святоши всегда торчат в церкви! Где же
им еще и быть? Послушай, Розина, еще нет даже поло-
вины одиннадцатого. Когда кончится богослужение, на-
чнут звонить. Нет-нет! А матери тебе нечего бояться.
Роза. Ах, Кристоф, она иной раз так посмотрит,
что я готова сквозь землю провалиться.
Фламм. Ты не знаешь еще моей старухи. Она хит-
ра, видит все насквозь. Но зато... она и добра, что твоя
овца. Если она и узнает, что между нами было, то го-
ловы нам не оторвет.
Роза. Ах, нет-нет! Боже сохрани, господин Фламм!
Фламм. Полно, Розина! (Предлагает ей табакер-
ку.) Не хочешь ли?
Она молча отказывается.
Гм. (Нюхает табак.) Еще раз повторяю: мне это безраз-
лично. (С возмущением.) Что, в конце концов, делать
в этом случае такому парню, как я? Ну что? Что же
случилось, Розина? Ты же знаешь, как серьезно я к те-
бе отношусь. Дай мне хоть немного душу отвести.
Роза. Господин Кристоф, вы так добры <ко 'мне!
(Со слезами на глазах, с горячностью целует руку
Фламма.) Но...
Фламм (несколько удивленно). Добр? Ну и сказа-
ла! Разрази меня гром, Розина! Добр к тебе! Да много
ли это значит? Будь я свободен, я бы на тебе женился.
Я, видишь ли, малый бывалый! Да стоит ли говорить
159

о прошлом. Я мог бы далеко пойти. Кто знает! Может
быть, я был бы сейчас главным лесничим. Да ведь как
только старик умер, я айда домой! На карьеру сразу
махнул рукой. Не по мне все эти чины и звания. Для
меня и здесь слишком много лоска! Мне бы дом бревен-
чатый! Ружье! Медвежий окорок! А если кто-нибудь
явится — заряд дроби в зад.
Роза. Но так не может продолжаться, господин
Фламм. Ведь должно же это когда-нибудь кончиться.
Ф л а м м (про себя). Семь тысяч чертей и одна ведь-
ма! Что, этот проклятый святоша не может еще подо-
ждать? Не слишком ли много ему и так останется? Нет,
девушка, я бы поставил его на свое место.
Роза. Я уж и так довольно его обманывала. Более
двух лет. Теперь он меня торопит. Не хочет больше
ждать! Да и впрямь нельзя так дальше.
Фламм (с яростью). Все это вздор, понимаешь ты
меня! До сих пор ты надрывалась для своего отца, ведь
ты и понятия не имеешь о настоящей жизни, а теперь
ты хочешь закабалить себя у переплетчика. Я считаю
это подлостью — тянуть все жилы из человека! Уж если
ты ничего другого не желаешь, то хоть не торопись за
него выйти, всегда успеешь.
Роза. Нет, Кристоф... Это вы так толькр говорите,
господин Фламм! На моем месте и вы бы, возможно,
рассуждали иначе. Я ведь знаю, как плохи дела у отца!
Хозяева отказали нам в квартире. Там, кажется, будет
жить новый скотник! И теперь заветное желание отца,
чтобы с Августом все наконец уладилось.
Фламм. Пускай тогда твой отец и женится на Авгу-
сте Кейле, если о« ему так нравится. Он .совсем поме-
шался на нем. Этот Кейль его просто околдовал.
Роза. Вы несправедливы, господин Фламм.
Фламм. Скажи-ка лучше... Да, что я хотел сказать?
Что я сказал сейчас? Терпеть не могу его «постную фи-
зиономию. Мне сгоит больших усилий его видеть. Да
л растит тосподь мне и особенно тебе, Розина! Впрочем,
почему мне не быть с тобой откровенным? Может быть,
у него и есть свои достоинства. Говорят, он скопил день-
жонок. Но из-за этого нельзя же перед ним пресмы-
каться.
m

Роза. Нет, Кристоф! Me говорите так! Видит éof,
я не должна это слушать! Август много выстрадал! Он
и больной, он и несчастный, душа болит за него.
Фламм. Вас, женщин, трудно понять! Другая ум-
ная и решительная особа вдруг натворит такое, что
диву даешься, как вы все же глупы. Так глупы, ей-бо-
гу, как гуси во время грозы. Душа у тебя болит за него!
Но что это значит? Ведь этак ты можешь и за каторж-
ника выйти замуж — из жалости или по глупости.
Тебе нужно как следует потолковать с отцом. Скажи,
пожалуйста, чего недостает Августу? Он вырос в сирот-
ском доме и все же в конце концов пробил себе дорогу.
Если ты за него не пойдешь, ему найдут другую. Их
братия умеет это ловко делать.
Роза (решительно). Нет, я не хочу! Когда-нибудь
должно же это случиться, господин Фламм! В том, что
произошло, я не раскаиваюсь, хоть я и много страдала
втихомолку... все время, пока я встречалась с вами. Да
все равно! Сейчас уже ничего не изменишь! Но когда-
нибудь этому должен быть конец — дальше так продол-
жаться не может.
Фламм. Не может продолжаться! Объясни-ка мне,
что это значит?
Роза. А то, что иначе и быть не может. Я 'не могу
больше тянуть: отец этого не потерпит. И он будет прав.
Ах, господи! Мне нелегко. И когда это у меня переста-
нет душа болеть... Я не знаю (хватается за грудь) — это
называется, кажется, стеснение в груди. У меня и вправ-
ду иногда болит сердце. Нет, все должно измениться.
Фламм. Ну, в таком случае теперь ничего не поде-
лаешь. Мне пора! (Встает и перевешивает ружье за спи-
ну.) До свидания! Прощай, Розина.
Роза смотрит перед собой и не отвечает.
Что с тобой, Розина! До свидания!
Роза отрицательно качает головой.
Ты не хочешь .проститься со мной? Уж не обидел ли я
тебя чем-нибудь, Розина?
Роза. Нет, но то, что было, никогда уж не повто-
рится, господин Фламм.
155

Фламм (охваченный вНеЗаПным порывом страсти).
Дорогая, а если я над собой что-нибудь сделаю... (Об-
нимает ее и страстно целует.)
Роза (через некоторое время, внезапно с испу-
гом). Боже мой! Кто-то сюда идет, господин Фламм.
Фламм в замешательстве вскакивает и скрывается за кустарником.
Роза быстро встает, торопливо поправляет волосы и одергивает
платье. Она пугливо озирается, никого не замечает и только тогда
берет мотыгу и начинает обрабатывать картофельное поле... Че-
рез некоторое время появляется не замеченный Розой машинист
локомобиля Артур Штрекман в воскресной одежде. Штрек-
ман — то, что называется красавец-мужчина, высокий, широкопле-
чий, с важным видом. У него длинная, по самую грудь, русая боро-
да. По его манере держаться, по его одежде, которая безукориз-
ненна, — от сидящей на затылке шапочки лесничего до начищенных
до блеска высоких сапог, праздничного сюртука и тканого жиле-
та— видно, что Штрекман о себе очень высокого мнения и что он
очень хорошо знает цену своей особенной красоте.
Штрекман (как будто он только сейчас заметил
Розу, искусственным тоном, рисуясь). Здравствуй, Рози-
на Бернд.
Роза (испуганно оборачивается). Здравствуй,
Штрекман. (Неуверенно.) Откуда ты идешь? Из
церкви?
Штрекман. Я ушел оттуда раньше.
Роза (взволнованно и с укоризной). Почему так?
Тебе надоела проповедь?
Штрекман (молодцевато). Да, и еще потому, что
сегодня прекрасная погода! Жену я оставил в церкви.
Нужно же когда-нибудь побыть и одному.
Роза. А я бы лучше осталась в церкви.
Штрекман. Бабам и место в церкви.
Роза. На своем веку ты небось немало нагрешил!
У тебя есть что отмаливать.
Штрекман. С нашим господом богом я в ладах!
Он не взыскивает слишком строго за мои грехи.
Роза. Ишь ты, ишь ты.
Штрекман. Ему до меня мало дела.
Роза. Болван ты самодовольный!
Штрекман громко и неестественно смеется,

Был бы ты порядочным человеком, не колотил бы дома
свою жену.
Штрекман (со сверкающими глазами). И поде-
лом! Только на пользу! Так и следует! Вам, бабам, нуж-
но показывать, кто хозяин.
Роза. Только не воображай!
Штрекман. Да-да! Так и есть! Что правда, то
правда! Я всегда добивался своего.
Роза принужденно смеется.
Люди говорят, что ты хочешь уйти от Фламма?
Роза. Да, я ведь больше у. него не служу. Ты же
видишь, что я занята совсем другой работой.
Штрекман. Но еще вчера ты помогала в его хо-
зяйстве.
Роза. Это уж мое дело, помогаю я или нет! За-
боться-ка ты о своих делах!
Штрекман. Правда, что твой отец переехал на
другую квартиру?
Роза К кому же?
Штрекман. К Августу, в лахмановский дом.
Роза. Этот дом Август еще и не купил! Они, видно,
знают больше моего, эти люди.
Штрекман. Говорят, что скоро свадьбу сыграете.
Роза. Ну и пуокай себе говорят что хотят!
Штрекман (после некоторого молчания, прибли-
зившись к Розе на несколько шагов и расставив широ-
ко ноги). Ты права! Это ты всегда успеешь! Такая кра-
сивая девушка, как ты, всегда успеет выйти замуж:
сначала нужно как следует погулять! Я рассмеялся ему
прямо в лицо. Никто парню и не верит.
Роза (быстро). Да кто это говорит?
Штрекман. Август Кейль.
Роза. Август? И он наслушался этой проклятой
болтовни.
Штрекман (после некоторого молчания). Август
слишком квелый парень...
Роза. Не хочу я этого слушать! Оставьте меня в
покое! Ваши споры меня не интересуют! Все вы стоите
один другого.
157

Штрекман. Так только говорится! До моей удали
ему далеко.
Роза. О да! Твоя удаль, она известна. Стоит толь-
ко женщин послушать. Август, уж конечно, не такой.
Ш т р е к м а н (беззаботно смеется). Разве я спорю
против этого?
Роза. Да ты и ,не можешь.
Штрекман (пристально смотрит на нее, прищу-
рив глаза). Со мной шутки плохи. Чего хочу от бабы,
того и добиваюсь.
Роза (насмешливо). Да ну!
Штрекман. Да ну! Да что ты споришь, Розина!
Ты ведь сама не раз на меня поглядывала. (Подходит
ближе и хочет ее обнять.)
Роза. Много ты о себе воображаешь, Штрекман!
Отстань от меня!
Штрекман. Ну, будь же ты...
Роза (отталкивает его). Штрекман! Я тебе сказа-
ла! Я не хочу знать вас, мужиков. Иди своей дорогой.
Штрекман. Да что я тебе сделал? (После некото-
рого молчания, отчасти зло, отчасти смущенно смеясь.)
Ну, погоди же! Ты еще придешь ко мне! Я тебе говорю:
придется еще тебе ко мне прийти! Вольно же тебе так
притворяться и корчить из себя недотрогу. Вот здесь
стоит крест! А здесь вот стоит дерево! Учти это! Нече-
го сказать, хорошими делами ты тут занималась. Ко-
нечно, я тоже не святой. Но под крестом... так сказать...
На что уж я, да и то бы постыдился. Что сказали
бы тебе отец и Август? Взять к примеру вот это гру-
шевое дерево, в нем дупло. Ну так вот: здесь стояло
ружье.
Роза (работая, все больше прислушивается. Непро-
извольно побледнев, дрожащим голосом). Что ты та-
кое говоришь?
Штрекман. Ничего! Я больше ничего не скажу.
Да ведь подобное никому и в голову бы не могло прий-
ти, и если одна такая нашла-сь, то это ужасно.
Роза (испуганная, не владея собой, подбегает к
нему). Что ты сказал?
Штрекман (выдерживая ее гневный взгляд). Я
сказал — одна такая!
158

Роза. Что это значит — одна такая?
Штрекман. Да то и значит.
Роза (сжимает кулаки, смотрит на него пронизы-
вающим взглядом в сильной вспышке гнева, ненависти,
страха и замешательства, пока, чувствуя свое бессилие,
не опускает руки, и почти со стоном произносит с тру-
дом). Ничего, уж я добьюсь своих прав! (Держа правую
руку перед заплаканными глазами, поднимая левой ру-
кой фартук и сморкаясь, надломленная, возвращается,
всхлипывая, к месту работы.)
Штрекман (смотрит ей вслед с прежним выра-
жением злобной холодности и решительности. Однако
постепенно у него появляется непроизвольная улыбка,
переходящая в громкий смех). Не иначе — так! Не при-
нимай близко « сердцу. Что ты обо мне, собственно го-
воря, думаешь, Роза Бернд? Что же? Что -случилось?
Ведь от этого никому нет вреда?! Почему бы и не про-
вести людей? Почему бы и нет? Раз они так глупы!
Я страсть люблю тех баб, которые ловко это делают.
Конечно, такого, как я, не .проведешь! Поверь, я давно
об этом знал.
Роза (вне себя). Штрекман! Я сделаю что-нибудь
с собой! Понял? Или уходи прочь с поля! Я... со мной...
случится несчастье!
Штрекман (садится на межу, ударяя себя ла-
донями по коленям). Да что ты! Упаси бог! Неужели ты
думаешь, что я сейчас пойду и буду всюду о тебе суда-
чить или перемывать твои косточки! Мне-то какое дело,
хотел бы я знать, до твоих проказ!
Роза. Я повешусь дома на перекладине! Так сде-
лала Мария Шуберт.
Штрекман. С ней было иначе! Она натворила со-
всем другое! И я вообще не имел с ней никакого дела.
А вешаться тебе не с чего. Так и женщин давно бы не
осталось на свете! Такие вещи случаются на каждом
шагу, — куда ни взглянешь, везде одно и то же. Да!..
Просто смех! И больше ничего. Подумать только, как
твой отец смотрит на всех свысока! Со свету готов
сжить! Прямо хоть провались сквозь землю, если
случится когда погулять. Ну вот! Увидим теперь, что он
запоет.
159

Роза (дрожа и покрываясь холодным потом). О гос-
поди! Нет-нет!
Штрекман. Ну скажи, разве я неправ, ведь нет
больших святош, чем вы: Август Кейль, твой отец и ты
вдобавок! Где уж мне тягаться с такими ханжами.
Роза (с новым приступом отчаяния). Это ложь,
ты ничего не видел!
Штрекман. Что? Не видел? Черт возьми! Выхо-
дит, мне приснилось это! Я же энаю — именно так, а не
иначе. Разве это был не староста Фламм из Дисдорфа?!
Я сегодня еще не выпил ни капли. Разве он не держал
тебя за косы? Разве не повалил он тебя под иву? (С гром-
ким смехом.) Он, наверно, тебя здорово облапил?
Роза. Штрекман! Я разобью тебе голову!
Штрекман (все еще смеясь). Ты послушай толь-
ко! В чем дело? Ты же не бог весть кто! Почему бы и
нет? Я тебя не лоттрекаю. Кто первый пришел, тому и
первый помол: иначе тут и быть не может. Только бы
Август не знал, а я не разболтаю.
Роза (бессильно плачет и стонет, продолжая при
этом лихорадочно работать). И подобный тип смеет по-
зволять себе такие слова?
Штрекман (грубо, с гневом). Ты себе слишком'
много позволяешь. Я себе ничего не позволяю! Хотя
я вполне мог бы себе позволить. Чем я хуже старосты
фламма?
Роза (неистово кричит и одновременно плачет).
Я всегда вела порядочную жизнь. И после этого является
вот такой и бог знает что говорит мне! Я воспитала
трех маленьких сестер! Я вставала в три часа утра!
Я себе не позволяла .выпить и кружки молока. Все люди
знают это! Это знает каждый ребенок...
Штрекман. Вот потому тебе и нечего так шуметь!
Люди идут из церкви, уже звонят. Ты могла бы быть
повежливее с человеком! Больно уж ты горда. Может,
это и так... похоже на то! Не буду отрицать, что ты тру-
дишься в поте лица и очень бережлива. А в остальном
ты для меня такая же, как и все.
Роза (с большим страхом смотрит вдаль). Это не
Август там идет?
Штрекман (смотрит в том же направлении, в сто-
J6Q

рону села. С пренебрежением). Где? Ну, конечно! Там
двое! Они заворачивают за 'пасторский сад. Ну и что
же? Ты, может быть, думаешь, что я должен убраться?
Я не боюсь этих церковных «крыс.
Роза (с большим страхом). Штрекман, я скопила
двенадцать талеров...
Штрекман. Розина, ты скопила гораздо больше!
Роза. Ну ладно! Я отдам тебе все, что у меня
есть! Я брошу тебе все свои тряпки! Я принесу тебе все
до последнего гроша, Штрекман, только сжалься...
(С мольбой пытается взять его за руки, но он отстра-
няет руки.)
Ш т р е к м а 'Н. Я 'не возьму денег.
Роза. Ради всего святого, нет-нет...
Штрекман. Хотел бы я знать, образумишься
ли ты!
Роза. Если об этом узнает хоть один человек в де-
ревне...
Штрекман. Это зависит от тебя. Об этом не нуж-
но знать ни одному человеку. Ты не должна только меня
до этого доводить, тогда об этом никто не узнает.
(Меняясь в лице, со страстью.) Ну как? Я ведь в тебя
по уши влюблен...
Роза. А в какую бабу ты не влюблен!
Штрекман. Ну, что же! Я не могу здесь ничего
поделать. Кто, ка« наш брат, бывает с молотилкой в
разных поместьях по всей округе, тому от сплетен не
уберечься. Но сам-то я лучше знаю, что у меня на душе.
Еще прежде, чем явился Фламм, — об Августе я не го-
ворю!— я зарился на тебя! Сколько я мучился, об этом
никто не знает. (Упрямо.) Однако, черт меня побери....
Пусть же! Будь что будет, Розина! Я не позволю со
мной больше шутить! Этот Фламм встал мне поперек
дороги.
Роза. Что это значит?
Штрекман. Ты это скоро увидишь.
По дороге бежит, подпрыгивая, Марта, младшая сестра Розы,
чисто и по-воскресному одетая. Она еще совсем ребенок.
Марта (кричит). Роза, это ты? Что ты здесь де-
лаешь?
m

Роза. Должна же я окопать ©се грядки, раз вы в
субботу этого не сделали!
Марта. О боже мой, Розхен, что будет, если придет
отец!
Штрекман. Если от этого вам будет прибыль,
то голову он тебе не оторвет! Знаем мы старого
Бернда.
Марта. Кто это, Розхен?
Роза. Ах, не спрашивай меня!
По дороге из деревни идут старый Бернд и Август
Кейль. Оба, как старый седой Бер.нд, так и молодой, тридцатилет-
ний Кейль, одеты в черную воскресную одежду, и у каждого из них
в руках молитвенник. У старого Бернда седая борода, слабый го-
лос, как будто он перенес в свое время тяжелое легочное заболева-
ние. Он выглядит примерно как отслуживший почтенный господский
кучер. У переплетчика Августа Кейля бледное лицо, тонкие темные
усы и козлиная бородка; волосы его уже сильно поредели, лицо
иногда судорожно подергивается. Он худой, узкогрудый; по его
внешнему виду можно определить, что он домосед.
Бернд. Не Розхен ли это?
Август. Да, это она, папаша Бернд.
Бернд. Никак девку не отучить; если уж на нее
найдет, так ей непременно нужно работать до седьмого
пота, будь то праздник или будни. (Подойдя к ней бли-
же.) Разве для этого нет времени на неделе?!
'Август. Ты слишком много работаешь, Роза!
В этом нет необходимости.
Бернд. Если бы это видел наш добрый господин па-
стор, это его бы огорчило. Он, наверно, не поверил бы
своим глазам.
Август. Пастор опять спрашивал о тебе, Роза.
Штрекман (язвительно). Говорят, он хочет взять
ее к себе в экономки!
Бернд (только сейчас его заметил). Да это Штрек-
ман!
Штрекман. Он самый! Девка трудолюбива, что
твои муравьи и пчелы! Она надорвется, а все будет ра-
ботать. У нее нет времени дремать в церкви.
Бернд. Ну, мы там не дремлем. Я думаю, что ско-
рее здесь дремлют другие — те, кто не хочет еще, к со-
жалению, быть разбуженным. А жених уж вот он...
102

Штрекман. Так-то так. Да HeËecfâ пока 4to про-
падет.
Август. У тебя сегодня веселое настроение.
Штрекман. Верно: я могу сейчас обнять этот
столб на меже... или хоть церковный кошель! У меня
страшно весело на душе. Я сейчас лопну от смеха.
Бернд (Розе). Собирайся, пойдем домой! Оставь
только мотыгу. Возьмешь, не пойду с тобой! Положи ее
в дупло вишни. Своей мотыгой ты только разозлишь
людей.
Август. Другие ходят в праздник даже с ружь-
ями.
Штре<км а н. А иные грешники даже с водкой. (До-
стает бутылку водки.)
Август. Каждый отвечает за себя.
Штрекман. Правильно! И каждый за себя рас-
плачивается. Ну-ка, соберись с духом и хлебни разок
за компанию. (Протягивает бутылку Августу. Тот не об-
ращает на это внимания.)
Бернд. Ты же знаешь, Август не пьет водки!.. Где
же теперь твоя молотилка?
Штрекман. Но вы, Бернд, должны со мной вы-
пить! Вы же были винокуром?.. Молотилка стоит вни-
зу, в имении.
Бернд (нерешительно берет бутылку). Только ради
вас, Штрекман, вообще же я этого не делаю! Когда
я был управляющим имением, то приходилось всем зани-
маться. Однако самогон я всегда гнал неохотно, я и
тогда много не пил.
Штрекман (Августу, который ставит в дупло
вишни валяющуюся поодаль лопату). Почаще погляды-
вай на эту вишню! Пиф-паф, пуф! Нужно только прице-
литься и нажать курок.
Бернд. Находятся же люди, которые ходят в вос-
кресенье на охоту.
Штрекман. Староста Фламм, например.
Бернд. Он самый! Мы как раз только что его встре-
тили! Нехорошо это! Людей обижает.
Штрекман бросает в Розу майских жуков.
Роза (дрожа). Штрекман!
1вз

Бернд. В чем дело?
Август. Что это значит?
Штрекман. Ничего, у меня с ней свои счеты!
Август. Своди счеты с кем хочешь! Ее же оставь
в покое!
Штрекман (злобно, враждебно). Берегись, Ав-
густ, смотри!
Бернд. Перестаньте ссориться! Помиритесь, бога
ради!
Штрекман. Тронешь жабу, она сразу запыхтит
и надуется!
Август. На жаб похожи те, которые валяются в
ямах.
Штрекман. Давай, Август, по-мирному. Папаша
Бернд прав, нужно ладить друг с другом! Это не по-
христиански— так хмуриться! Иди сюда! Выпей со
мной! Глотнем-ка разок. Лицом ты, конечно, не вышел,
это всякий видит, а вот в чтении и письме ты знаешь
толк и дела свои надежно устроил. Значит, скоро мы
должны сгоравить веселую свадьбу!
Аагуст никак не реагирует; тогда Бернд берет бутылку с водкой и
пьет.
Я на это надеюсь, папаша Бернд.
Бернд. Ну, если за веселую свадьбу, то можно сде-
лать исключение.
Штрекман. Точно! Так и надо! Правильно! Сей-
час уж не то время, когда я отбывал барщину на лоша-
дях, как тогда в имении, где вы меня в ежовых рукави-
цах держали. Теперь я уже кое-чему научился. У кого
голова на плечах, тот себе дорогу проложит.
Бернд. Ну, это уж как господь благословит!
(Августу.) Выпьем-ка за веселую свадьбу!
Август (берет бутылку). Это уж как бог даст,
за это нечего пить.
Штрекман (ударяя себя по бедрам). И малень-
ких Августов господь должен дать! Чтобы доставить ра-.
дость деду!" И чтобы старший из них стал старостой! —
Теперь пускай и Розочка выпьет немного с нами.
Бернд. Ты плачешь, Розхен? Что с тобой?
Марта. У нее все время слезы на глазах.
164

Август (Розе). Выпей глоток, раз ему уж fak хо-
чется!
Роза берет с большим усилием и отвращением бутылку.
Штрекман. Ну, хоп! Веселее! Одним глотком!
Роза пьет дрожа и с нескрываемым отвращением отдает бутылку
Августу.
Б е р н д (тихо, с отцовской гордостью, Штрекману).
Ай да девка! Он должен беречь ее как зеницу ока.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Большая жилая комната в доме помещика Фламма: обширное поме-
щение с низким потолком на первом этаже, справа дверь в сени.
Вторая дверь в задней стене соединяет большую комнату с меньшей,
называемой Фламмом «охотничьей». В ней приспособления для из-
готовления патронов; на стене висят ружья, одежда, чучела птиц,
которые видны, когда открывается дверь; в «охотничьей» же стоит
канцелярский шкаф с гражданско-регистрационными делами. Три
окна, расположенные слева, коричневый брусчатый потолок и об-
становка придают комнате уютный вид. Слева в углу стоит большой
старомодный диван, обитый цветастой материей, перед ним — дубо-
вый темный раздвижной стол. Над диваном висят оленьи и козьи
-рога. Над дверью «охотничьей комнаты» — стеклянный ящик с чуче-
лами выводка куропаток. Правее этой двери — доска с ключами.
Вблизи доски стеклянный шкаф, наполненный до отказа книгами.
На шкафу стоит чучело филина; рядом со шкафом, на стене, часы
с кукушкой. В правом углу комнаты кафельная печь, покрытая го-
лубоватыми крапинками. Перед всеми тремя окнами, расположен-
ными слева, распустившиеся цветы на подставках. Ближайшее к
столу окно открыто. Открыто и следующее окно. Перед этим окном
в кресле на колесах сидит фрауФламм. На окнах кисейные за-
навески. Недалеко от переднего окна стоит старый пузатый комод
с резными украшениями, покрытый кружевной скатертью; на нем
посуда и разные семейные реликвии, безделушки и тому подобное.
Над комодом на стене семейные фотографии. Между печыо и вы-
ходом в сени старый рояль, повернутый клавиатурой в сторону печи;
перед роялем расшитое кресло. Над роялем множество ящиков с
коллекциями бабочек. Впереди оправа светлый полированный пись-
менный стол на колесах, .перед ним простой стул. У стены вплотную
к письменному столу еще несколько таких стульев. Между окнами
старое вольтеровское кресло, обтянутое коричневой кожей. Над сто-
лом большая висячая английская лампа с широким медным обод-
ком. Над письменным столом на стене в» простой деревянной
раме большая фотография пятилетнего красивого мальчика. Кар-
точка обрамлена венком из свежих полевых цветов. Ниже — сте-
клянная ваза с незабудками, воткнутыми в сырой песок.
166

Прекрасный весенний день, около одиннадцати часов утра.
Фрау Фламм — почтенная привлекательная женщина лет сорока.
На ней гладкое черное блестящее платье старомодного покроя,
белый кружевной чепчик, кружевной воротничок; ее худые нежные
руки наполовину прикрыты кружевными манжетами. На коленях
лежит книга и тонкий батистовый носовой платок. Черты лица у
фрау Фламм крупные и приятные. Глаза светло-голубые, проница-
тельные, высокий лоб, широкие виски. Ее уже седые редкие волосы
аккуратно расчесаны на пробор. Время от времени она слегка при-
глаживает волосы кончиками пальцев. У нее доброе лицо и серьез-
ный, но не суровый взгляд. Вокруг рта, в уголках глаз часто по-
является лукавая усмешка.
Фрау Фламм (задумчиво смотрит в окно, взды-
хает, углубляется в чтение книги, затем прислушивается,
закрывает книгу, вложив в нее закладку, повора-
чивается к двери и говорит все более громким, прият-
ным голосом). Кто там? Пожалуйста, входите!
Стучат, дверь в сени приоткрывается, видна голова старого
Б ер н д а.
Кто там? А, папаша Бернд, наш приходский попечитель
и церковный староста. Пожалуйста, входите, я вас не
укушу, папаша Бернд.
Бернд. Мы хотели поговорить с господином лейте-
нантом.
Он входит, за ним следом Август К е й л ь; оба по-прежнему
одеты по-воскресному.
Фрау Фламм. Qro! Какой у ва-с важный вид!
Бернд. Доброе утро, фрау Фламм.
Фрау Фламм. Добрый день, папаша Бернд! Мой
муж был только сейчас в охотничьей комнате. (Кивнув
в сторону Августа.) А это, .наверно, ваш господин зять?
Бернд. Да, с божьей помощью, фрау Фламм.
Фрау Фламм. Ну, садитесь. Вы пришли, очевид-
но, сделать заявление о свадьбе? Значит, она наконец
состоится?
Бернд. Да, слава богу, теперь уж скоро.
Фрау Фламм. Меня это радует! Ожидание ни к
чему хорошему не приводит. Если решено, то тянуть
нечего! Роза уже дала согласие?
Бернд. Да! У меня точно камень с души свалился.
Она долго упрямилась. А теперь сама торопит. Чем ско-
рее будет свадьба, тем лучше.
167

Фрау Фламм. Это меня радует, господин Кейль!
Да, меня это радует, Бернд! — Кристель! —Я думаю,
мой муж сейчас придет. Итак, все устроилось. Ну, па-
паша Бернд, теперь вы можете говорить о счастье! Те-
перь вы должны быть очень довольны.
Бернд. Да, это так! Вы правы, фрау Фламм! По-
завчера мы все обсудили. И тут господь послал нам еще
большее счастье: Август был у фрейлейн в Гнадау,
и она была очень любезна, дала ему в долг три ты-
сячи марок. Теперь он может купить лахмановский
дом.
Фрау Фламм. В самом деле? Возможно ли это!
Вот вам и снова повезло, папаша Бернд; когда вас гос-
пода безжалостно уволили, оставили без куска хлеба,
вы пали духом, у вас не было надежды; это была насто-
ящая подлость! Теперь же господь изменил все к луч-
шему.
Бернд. Да! Человек всегда малодушен.
Фрау Фламм. Ну вот! У вас все прекрасно ус-
троилось! Во-первых, дом находится прямо перед цер-
ковью и к нему прилегает хороший кусок земли. А Роза,
я думаю, умеет вести хозяйство. Нет-нет, теперь вы мо-
жете быть довольны.
Бернд. Сколько добра делает эта дама! После
бога не ее ли должны мы больше всего благодарить^
Если бы я служил у фрейлейн в Гнадау и столько сделал,
как здесь на службе у наших господ, мне никогда не
пришлось бы жаловаться.
Фрау Фламм. Вам больше нечего жаловаться,
Бернд.
Бернд. Слава богу, нет! Ни в коем случае!
Фрау Фламм. На благодарность в этой жизни
нельзя рассчитывать. Мой отец был сорок лет старшим
лесничим, и все же мать впоследствии бедствовала.
У вас сейчас хороший зять! Вы можете жить в прекрас-
ном доме, и у вас есть даже кусок земли. О том, что-
бы дела шли лучше, а не хуже, пускай позаботятся
ваши дети.
Бернд. Конечно, я на это надеюсь! Я, видите ли,
нисколько не сомневаюсь. Кто, как он, трудился, сна-
чала разносил книги...
168

Фрау Фламм (Августу). Вы хотели, кажется,
стать миссионером?
Август. К сожалению, не позволило здоровье.
Берн д. ...потом учился писать, читать и изучал ре-
месло и при этом хороший христианин и такой поря-
дочный человек, — у того я могу спокойно преклонить
голову, когда усну последним сном.
Фрау Фламм. Вы, вероятно, знаете, папаша
Бернд, что мой муж складывает с себя обязанности ста-
росты? Вашу Розу он вряд ли успеет обручить.
Бернд. Она сейчас сажает капусту...
Фрау Фламм. Я знаю, знаю, Роза нам помогает.
Она была уже утром у меня. Не хотите ли к ней пойти,
огород сразу за двором. — Кристель! — А вот и он.
Фламм (кричит издалека). Иду! Сейчас!
Фрау Фламм. Тебя ждут по делу.
В двери охотничьей комнаты появляется без сюртука и жилета
Фламм. Его белоснежная рубаха спереди расстегнута. Он чистит
охотничью двустволку.
Фламм. Да-да. Машинист Штрекман был у меня.
Лучше всего сразу молотить. Машина стоит в имении.
Но она еще не скоро освободится. — Господи! Да это па-
паша Бернд!
Бернд. Так точно, господин Фламм, мы пришли к
вам. Мы хотели...
Фламм. По порядку! Не торопитесь. (Поднеся
ружье к глазам.) Если вы пришли по брачным делам,
папаша Бернд, тогда лучше немного подождите. Моим
преемником будет казначей Штекель, он произведет эту
церемонию значительно торжественнее.
Фрау Фламм (следившая за беседой, держа у
подбородка тамбурную иглу и внимательно смотря на
мужа). Кристель, что за вздор ты городишь!
Август (бледный с самого начала, при упомина-
нии имени Штрекмана бледнеет еще больше, торжест-
венно поднимается и взволнованно говорит). Господин
лейтенант, я хочу сделать заявление об обручении. С бо-
жьей помощью я собираюсь вступить в святой брак.
Фламм (опуская ружье, говорит небрежным тоном).
Прямо невероятно! Что это вы так торопитесь?
169

Фрау Фламм (с юмором). Тебе-то какое дело,
Кристель, подумать только! Пускай люди женятся! Ты
прямо как проповедник! Если слушаться мужа, папаша
Бернд, то на свете были бы одни холостые мужчины и
незамужние женщины.
Фламм. Брак — ловушка для простаков. Вы, ка-
жется, переплетчик Август Кейль?
Август. К вашим услугам!
Фламм. Вы живете в Вандрисе по ту сторону?
И вы купили дом Лахмана?
Август. Именно так!
Фламм. Вы хотите открыть книжный магазин?
Август. Книжный и 'писчебумажный магазин. Да,
быть может.
Бернд. Он думает главным образом продавать на-
зидательные книги.
Фламм. При доме Лахмана имеется еще и земель-
ный участок. Это, должно быть, у большого грушево-
го дерева?
Бернд и Август (одновременно). Именно так.
Фламм. В таком случае мы соседи. (Откладывает
ружье и ищет в кармане связку ключей, после чего Кри-
чит во двор.) Мина! Увези фрау Фламм! (Садится за
письменный стол} подавляя заметное волнение.)
Фрау Фламм. Нечего сказать, вежливый муж!
Но он прав! Я здесь лишняя! (Опрятно одетой горнич-
ной, которая вошла в комнату и встала за ее креслом.)
Передвинь-ка меня, девушка, в охотничью комнату. Да
причешись получше.
Фрау Фламм и горничная удаляются в охотничью комнату.
Фламм. Мне жаль Лахманов! (Кейлю.) У вас были
сбережения для покупки земли?
Кейль взволнованно и смущенно покашливает.
Ну, в конце концов, это безразлично. Кто владеет этой
землей, может быть доволен. Итак, вы хотите?.. А где
же невеста? Как же так? Может быть, она против?
Август (очень взволнованно и решительно). Мы
столковались, насколько мне известно!..
170

Б е р н д. Я пойду и приведу ее сюда, господин Фламм.
(Быстро уходит.)
Фламм (с заметной рассеянностью открывая пись ■
менный стол и слишком поздно замечая исчезновение
Бернда). Вздор, дело не горит. (Пораженный, смотрит
некоторое время на дверь, за которой исчез Бернд, по-
том пожимает плечами.) Впрочем, делайте что хотите,
поступайте как знаете! Я же займусь своей трубкой,
(Встает, вынимает из книжного шкафа кисет, берет со
стены короткую трубку, набивает ее табаком и зажи-
гает. При этом обращается к Августу.) Вы курите?
Август. Нет.
Фламм. И не нюхаете табак?
Август. Нет.
Фламм. И не пьете ни пива, ни водки, ни вина?
Август. Ничего, кроме вина при святом прича*
стии.
Фламм. Железные принципы! Примерный нрав!—
Войдите!— Ведь, кажется, стучали? Или нет? Это, навер-
но, все проклятые псы возятся! — Вы иногда занимае-
тесь знахарством для времяпрепровождения?
Август качает отрицательно головой.
Я думал, что вы лечите молитвами! Кажется, я слышал
об этом от кого-то.
Август. Очевидно, это было нечто другое, не зна-
харство.
Фламм. Почему?
Август. Вера может горы воротить. А что просят,
истинно веруя, над тем господь и поныне всемогущ.
Фламм. Войдите! Ведь снова стучали? Войдите!
Войдите же! Черт возьми!
Старый Берн д, сам очень бледный, вталкивает бледную, упираю-
щуюся Р о з у. Одно мгновение она и Фламм смотрят друг другу
пристально в глаза.
(После этого продолжает.) Хорошо! Подождите немного!
(Делает вид, будто ему надо что-то принести, и уходищ
в охотничью комнату.)
Между Берндом, Розой и Августом происходит возбужденный раз-
говор шепотом.
171

Б ер н д. Что же тебе сказал Штрекман?
Роза. Кто? Он? Ничего, отец...
Б е р н д. Ведь Штрекман был во дворе. Он все вре-
мя тебе что-то говорил.
Роза. Да нет, что же он мог мне говорить?
Берн д. Об этом я тебя как раз спрашиваю.
Роза. А я вот как раз этого не знаю.
Август. Ты не должна связываться с этим прохо-
димцем!
Роза. Что я могу поделать, если он заговаривает
со мной.
Берн д. Ну вот видишь, он все-таки с тобой разго-
варивал.
Роза. Ну и что же? Я его не слушала.
Берн д. На этого Штрекмана мне нужно подать в
суд. Я непременно подам на него жалобу. Когда мы шли
мимо того места, где они работали на молотилке, — слы-
шите, вот они начинают снора!
Слышен отдаленный шум молотилки.
Он что-то крикнул нам вслед! Что именно, я не рас
слышал.
Август. Если девушка обмолвится с ним хотя бы
двумя словами, о ней уже пойдет дурная слава.
Роза. Тогда поищи себе кого-нибудь получше!
Ф л а м м (снова входит, он надел воротничок и охот-
ничью куртку. Вид у него решительный). Доброго утра
всем. Что вам угодно? Когда должно состояться обру-
чение? В чем дело, однако? Вы не столковались между
собой? Да скажите же, пожалуйста, хоть одно слово!
Эге, люди, да у вас еще ничего не улажено?! Я хочу вам
дать один совет: идите домой, подумайте до завтра и,
если вы решите, приходите снова.
Август (решительно). Дело уладится сейчас!
Ф л а м м. Я не имею ничего против, Кейль! (Соби-
раясь сделать заметки карандашом.) Итак: когда это
состоится?
Берн д. Мы бы хотели как можно скорее.
Август. Через четыре, пять недель, если возможно,
Ф л а м м. Уже через четыре, пять недель!
Август. Да, господин Фламм!
172

Фламм. В таком случае я прошу указать точный
срок. Здесь нельзя действовать опрометчиво и...
Роза (сильно волнуясь, непроизвольно). Неплохо
бы еще немного подождать!
Фламм. Что ты имеешь в виду? Что вы имеете в
виду, хотел я сказать. Мы, правда, знаем друг друга
с детства. Но если девушка становится невестой, к ней
не обращаются больше на «ты». Итак, пожалуйста; вы,
кажется, не согласны.
Август (вздрогнув при словах Розы от неожидан-
ности, пристально смотрит на нее. Подавив волнение, с
зловещим спокойствием). Ну, ладно! Прощайте и будь*
те здоровы, папаша Бернд!
Б е р н д. Ты останешься здесь, Август, говорю я тебе!
(Розе.) А ты! Тебе я хочу кое-что сказать! Или-—
или! Ты меня понимаешь! Я был к тебе долго снисходи*
тельным. И Август также, более чем следовало. Мы тер-
пели твои причуды. Мы все думали: терпение, терпение!
Наш господь бог образумит ее. А ты с каждым днем все
хуже и хуже. Три дня тому назад ты мне твердо обеща-
ла и Августу дала согласие, да и сама никак не могла
дождаться. А сегодня ты снова ничего не хочешь об
этом знать. Что это значит? Что ты, собственно говоря,
думаешь? Ты думаешь, что можешь себе все позволить,
потому что ты честная молодая девушка? Потому что
ты самостоятельная и трудолюбивая и потому что о
тебе никто не может сказать ничего плохого? Но ты не
единственная. Так и должно быть! Здесь нечем гордить-
ся. И другие девушки не бегают по танцам! И другие
воспитали маленьких братишек и сестренок и вели хо-
зяйство у старого отца! Не все же шлюхи и негодницы,
не одна ты скромная, хорошая девушка. А что было бы,
если бы это было иначе? Ты тогда давно бы уже валя-
лась на улице! Такой дочери у меня бы не было. Этот
человек — Август — в тебе не нуждается! Такому челове-
ку стоит только пальцем поманить... и к нему сбежится
целая куча девушек из самых лучших семейств. Еще луч-
ше, может быть, чем ты. Поистине тут у каждого тер-
пение лопнет. Да, тут должно терпение у каждого лоп-
нуть. Высокомерие! Спесь! Заносчивость! Или ты сейчас
сдержишь свое обещание...
173

Ф л а м м. Ну-ну, папаша Бернд! Будьте с ней по-
мягче.
Берн д. Господин лейтенант, вы не знаете этой ис-
тории. Если девушка так терзает и мучает порядочного
человека, то она не может быть моей дочерью.
Август (чуть не плача). Роза, в чем ты меня мо-
жешь упрекнуть? Почему ты ко мне так плохо относишь-
ся? В счастье свое я, конечно, никогда не верил, да и
правда, за что бог пошлет мне счастье? Я обречен быть
несчастным! Я вам говорил это всегда, папаша Бернд!
Но я старался и работал, и господь мне в том помог,
я себя не посрамил. Расхныкался я! Приходится! Иной
раз так бывает! Для меня это слишком большое счастье!
Я вырос в сиротском доме! У меня никогда не было
семьи! Ни сестры, ни брата, никого, кроме Христа спаси-
теля. Правда, я не красавец. Но я тебя спросил, и ты
сказала: да! Ведь все дело в душе человека! Господь
читает в наших сердцах! Ты еще жестоко раскаешься!
(Хочет уйти.)
Бернд (удерживает его). Еще раз говорю, Август!
Останься!—Ты понимаешь, Розина! Все понимаешь!
Этот человек... или... Я этого не могу допустить. Он был
моей опорой, он так долго за тебя сватался. А когда
я был болен и не мог работать и когда о нас никто не
заботился, он делил с нами кусок хлеба.
Август, не в состоянии больше совладать со своим волнением,
берет шляпу и уходит.
Он был для нас как ангел небесный! — Август!
Р о з а. Да я же согласна. Но вы ведь можете немно-
го подождать!
Бернд. Он ждал тебя три года. И господин пастор
тебя убеждал... Ему уже надоело! Кто посмеет его упре-
кнуть! Все имеет границы! Он прав! Ну, теперь ты ви-
дишь, с чем ты остаешься, знаешь, чего ты хочешь.
Я больше не желаю с тобой возиться. (Уходит.)
Фламм. Ну-ну! Ну-ну! Тысяча проклятий!
Роза то бледнеет, то краснеет. Видно, что она охвачена сильным
внутренним волнением, которое моментами настолько значительно,
что,, кажется, с ней вот-вот будет истерика. После ухода Бернда
девушка, все еще бледная, находится в оцепенении.
174

(Захлопнув книгу регистрации и набравшись мужества
посмотреть на Розу.) Роза, приди в себя! Что с тобой?
Ты же не станешь расстраиваться из-за этой глупой
болтовни?! (Видя, что она дрожит и ее неподвижно ус-
тремленные глаза полны слез.) Роза! Будь благоразум-
ной! Что это значит?
Роза. Я знаю, чего я хочу, и я добьюсь своего.
А если не получится, то мне ничего больше не нужно!
Ф л а м м (взволнованно ходит взад и вперед, при-
слушивается в сторону двери). Конечно, отчего же нет!
(Занятый якобы доской с ключами, с которой он берет
ключ, шепчет со все большей поспешностью.) Роза! По-
слушай! Роза! Роза, ты слышишь? Мы должны встре-
титься за фольварком! Я должен еще раз с тобой все об-
судить. Тише! Моя жена в охотничьей комнате. Здесь
нельзя разговаривать.
Роза (с большим трудом, но энергично). Никогда,
господин Фламм!
Ф л а м м. Ты хочешь, наверно, нас всех с ума све-
сти и перессорить друг с другом?! Ты что, с ума сошла,
скажи на милость?! Я бегаю за тобой уже четыре недели
и хочу толком с тобой поговорить, а ты избегаешь меня,
словно я прокаженный... так вот! Потом получаются та-
кие истории...
Роза (как и прежде). Пусть будет даже в десять
раз хуже! Можете меня бить, я не заслуживаю лучшего!
Можете забрасывать меня грязью, но...
Фламм (стоит у стола удивленный, с возмущением
резко поворачивается к Розе. Сдерживает себя. Вдруг
непроизвольно ударяет кулаком по столу, так что все
трясется). Тысяча чертей!
Роза. Ради бога...
В двери «охотничьей комнаты» появляется в своем кресле фрау
Фламм, передвигаемая горничной.
Фрау Фламм. Что случилось, Фламм?
Фламм мрачнеет, но решительно берет себя в руки и, взяв палку
и шляпу со стены, уходит в дверь справа.
(Удивленно смотрит своему мужу вслед, качая головой,
и лишь затем обращается с вопросом к Розе.) Что случи-
лось? Что это с ним?
175

Роза (глубоко потрясенная). Ах, дорогая фрау
Фламм, я очень несчастна! (Падает к ногам фрау Фламм
и прячет лицо у нее в коленях.)
Фрау Фламм. Ну расскажи мне... ну не надо, де-
вочка... что у тебя стряслось? Что такое? Ты очень из-
менилась. Никогда я не смогу этого понять! (Горнич-
ной, передвигавшей кресло.) Ты мне сейчас не нужна!
Придешь потом! Приведи все на кухне в порядок!
Горничная уходит.
Ну, так! Что с тобой? Что случилось? Что бы там ни
было, расскажи мне! Это принесет тебе облегчение! Что?
Как? Что ты говоришь? Что ты сказала? Ты не хочешь
выходить замуж за переплетчика Августа? Или у тебя в
голове кто-нибудь другой? Да что там: один другого
стоит, а по-настоящему никто тебя недостоин.
Роза (наконец успокаивается и встает). Я знаю,
чего я хочу, и это уже хорошо.
Фрау Фламм. Ах, так?! Видишь ли, я думала,
может быть, ты не знаешь. Женщины иногда этого не
знают. Не говоря уже о девушках твоего возраста. Ста-
рый человек может здесь иногда помочь. Но если ты это
знаешь, то хорошо! Тогда ты и сама разберешься. (На-
дев очки, окидывает ее зорким взглядом.) Розина! Ты
что, больна?
Роза (испуганно, в замешательстве). Больна? Как
это?..
Фрау Фламм. Просто больна, как обычно бывает.
Раньше ты выглядела иначе.
Роза. Но я ведь не больна?!
Фрау Фламм. Я этого и не говорю. Я только
спрашиваю. Потому-то я и спрашиваю! Мы должны по-
нять друг друга, послушай меня! Это так! Не станем же
мы ходить вокруг да около! Не играть же нам в прят-
ки. Ведь не думаешь же ты, что я к тебе плохо отно-
шусь?
• Роза энергично качает головой.
Ну вот и хорошо! Вот и договорились. Ты ведь играла
еще с моим крошкой Куртом. Вы росли вместе, пока гос-
подь не забрал к себе мое единственное дитя. И тогда
176

же умерла твоя мать. Я хорошо помню, как она лежала
на смертном одре!.. Она тогда еще просила меня, чтобы
я по возможности позаботилась о тебе.
Роза (неподвижно уставившись перед собой). Са-
мое лучшее для меня было бы утопиться! Раз уж так
случилось... Господи, прости мне мой грех!
ФрауФламм. Раз уж так случилось? Что это зна-
чит? Я тебя не понимаю! Может быть, ты будешь нем-
ного яснее выражаться. Во-первых, я женщина, от меня
ничего не ускользнет! И, кроме того, я еще и мать, хотя
у меня сейчас и нет детей. Девушка, кто знает, что
с тобой! Я за тобой наблюдаю уже несколько недель.
Ты, может быть, этого не заметила... Ты должна сейчас
рассказать всю правду. Передвинь-ка меня к комоду!
Роза передвигает кресло.
Так! Здесь в ящиках лежат его старые вещи. Детские
вещи маленького Курта... Твоя мать однажды сказала
мне: у моей Розы будет много детей! Право, у нее слиш-
ком горячая кровь! Я не знаю: вполне может быть, что
она была права. (Достает из ящика большую куклу.)
Вот видишь! Будь что будет. Ведь быть матерью не по-
зор. Этой куклой играли и ты и Курт. Но больше вози-
лась с ней ты: и мыла, и кормила, и вытирала, а когда
однажды пришел Фламм, ты прижала ее к груди. Сегод-
ня утром ты принесла цветы. Не правда ли, незабудки,
там в вазочке? В воскресенье ты снова украсила могилу
Курта. Дети и могилы — это женское дело. (Достает из
ящика детскую рубашонку, держит ее обеими руками за
рукава и продолжает.) Не так ли, Роза? Я очень благо-
дарна тебе за это! Твой отец, он занят своими церков-
ными делами, изучением библии и так далее. Он гово-
рит, что все люди на этом свете грешники, и хочет всех
сделать ангелами. Может быть, он прав, я в этом не раз-
бираюсь. Я поняла лишь одно: что такое мать на этом
свете и. как ей приходится страдать.
Не в силах больше сдерживаться, Роза, хрипло всхлипывая, опу-
скается на колени и в знак признания и благодарности целует руки
фрау Фламм.
(По искре, блеснувшей в глазах фрау Фламм, видно, что
она догадалась об истине и поняла признание, но она
7 Г. Гауптман т. II
177

продолжает спокойно.) Видишь ли, девочка, вот это я по-
няла. Я поняла, а мир об этом забыл. О многом другом
я ничего не знаю. Я знаю не больше, чем знают все, а
что знают все, то я не называю знанием. (Осторожно
кладет детскую рубашонку на колени<) Ну, иди теперь
домой и будь мужественной! Я хочу теперь сама все об-
думать. Все хорошо! Больше я тебя сейчас ни о чем не
спрашиваю. Ты теперь уже не просто женщина... А это
значит — надо вдвойне быть осторожной. Большего я не
хочу знать. Положись на меня! К отцам я вообще равно-
душна: будь то советник или бродяга. Ведь рожать де-
тей должны мы сами. Пока нам в этом никто не помо-
гает. Нужно обдумать три вещи: как быть с Берндом,
с Августом и еще кое-что; на это у меня есть время!
Я хочу все сама как следует обдумать. Ведь, в кон-
це концов, живешь на свете, чтобы делать людям
добро.
Роза (снова выпрямляется и застывает в неподвиж-
ной позе). Ах нет, фрау Фламм, не делайте этого! Не
стоит. Вы не должны обо мне заботиться! Я этого ни
от вас, ни от других не заслужила. Я это знаю! Я долж-
на сама за все расплачиваться! На других надеяться я
не имею права! Это... яснее я не могу объяснить! Вы
добры, как ангел. Видит бог, вы слишком добры ко
мне! Не стоит! Я не могу согласиться на это. Прощайте,
фрау Фламм!
Фрау Фламм. Побудь еще со мной! Я не могу
тебя сейчас отпустить в таком состоянии. Кто знает,
что ты можешь натворить.
Роза. Нет, вы можете быть совершенно спокойны,
фрау Фламм: над собой я не собираюсь пока ничего де-
лать! В крайнем случае я могу прокормить ребенка сво-
им трудом: под небом всем хватит места, свет велик!
Если бы дело было только во мне, и не было бы отца, и
Август не упрекал бы меня... ведь у ребенка должен
быть отец!
Фрау Фламм. Правильно! Всеми силами доби-
вайся своего! Ты ведь всегда была дельной девушкой!
Тем лучше, если ты не унываешь! Но если я тебя пра-
вильно поняла, тогда я не могу понять другое: почему
ты противишься свадьбе.
178

Роза (снова замкнутая, бледная, со страхом). Что
мне сказать вам? Сама не знаю! Дальше я не стану про-
тивиться... только вот Штрекман...
Фрау Фламм. Будь откровенной, ты меня пони-
маешь!.. Пожалуй, иди сейчас домой. Завтра приходи
снова! Послушай меня! Будь рада! Ребенку надо радо-
ваться...
Роза. Я рада, видит бог! Я уж своего добьюсь,
только помочь мне в этом никто не может. (Быстро ухо-
дит.)
Фрау Фламм (одна, смотрит ей вслед, вздыхает,
берет рубашонку, лежащую на коленях, расправляет ее
и говорит). Ну, девочка, это же счастье, то, что с тобой
произошло! Для женщины нет большего счастья! За-
помни это.
Занавес
7*

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Плодородная местность. Справа между полями на треугольной по-
лянке, расположенной в небольшой низинке, старое грушевое дерево,
рядом с ним прозрачный источник в простой каменной оправе.
За полями — луга. На заднем ллане сцены, в окружении ольхи, за-
рослей лесного ореха, ив и бука, — напоминающий озеро пруд, за-
росший у берега камышом и водорослями. За ним — вновь луга и
расположенные 'полукругом вековые дубы, вязы, бук и березы. Ме-
жду кустарниками и деревьями виднеются колокольни и крыши рас-
положенных в отдалении деревень, слева за кустами — соломенные
крыши фольварка. Жаркий летний полдень в начале августа. Из-
дали доносится шум молотилки. Справа появляются усталые и из-
можденные от работы и жары старый Бернд иАвгуст Кейль.
Оба без сюртуков, в одних рубашках, брюках, сапогах и фураж-
ках; у каждого из них через плечо мотыга, в руках коса, на кожа-
ном поясе коровий рог с оселком.
Бернд. Здорово жарко сегодня! Нужно немного от-
дохнуть! Но на собственной земле приятно работать.
Август. Я совсем не привык косить траву.
Бернд. Однако ты держался молодцом.
Август. Да что вы! Я никак не дождусь, когда это
кончится! Все суставы ломит.
Бернд. Будь доволен, зять. Нужно привыкнуть к
такой работе. А для тебя она вообще лишь исключе-
ние. Но, повторяю, ты уже сейчас можешь пойти с кос-
цами.
Август. Один день, может, и выдержу, а на вто-
рой— свалюсь. Болен я. Опять был у окружного лекаря.
Он, как всегда, только плечами пожал.
Бернд. Ты здоров, и жизнь твоя в руках божьих.
Положи несколько ржавых гвоздей в воду и пей два-три
180

раза в неделю настой. Это очищает кровь и укрепляет
сердце. Только бы погода продержалась.
Август. Невыносимая жара, слишком душно. Мне
показалось, что гремел гром.
Бернд (встав на колени на ограду источника, пьет
ртом прямо из водоема). Все же вода — лучшее питье!
Август. Сколько сейчас времени?
Бернд. Четыре будет. Меня удивляет, что нет Розы
с полдником. (Поднимается и рассматривает острие
прислоненной к дереву косы.)
Август делает то же самое..
Не надо ли ее подточить? Моя еще острая.
Август. Ничего, я попробую еще поработать ею.
Бернд (ложится под грушевым деревом на траву).
Иди лучше сюда и садись рядом со мной! Было бы у
тебя с собой евангелие, мы могли бы почитать сейчас
что-нибудь назидательное.
Август (усталый, с облегчением ложится). Я лишь
говорю: благодарение и слава господу.
Бернд. Вот видишь, Август, я тебе сразу сказал:
оставь ее пока в покое. Девка сама успокоится! Вот
она и образумилась. Раньше, когда ты еще не сватался
к Розе, я подчас прямо ломал себе голову! Она бывала
иногда такой своенравной! Лучше всего не обращать на
нее внимания! Иногда, ей-богу, бывало так, как будто
она на стену натыкалась, невидимую, незримую, — ну и
впрямь ходила вокруг нее ощупью.
Август. Какой злой дух вселился тогда в нее! Те-
перь я готов на коленях благодарить бога, но тогда я
растерялся. Что это она вдруг... отчего бы это? Я до
сих пор ничего не разберу.
Бернд. А как было на этот раз при регистрации
по сравнению с прошлым разом?
Август. Я рад, что староста уже не Фламм.
Бернд. На этот раз Роза и слова не сказала, ив
четыре-пять минут все было готово. Вот какой она иног-
да бывает! Таковы женщины.
Август. Не Штрекман ли тут замешан? Он вам
вслед что-то крикнул, а до этого он в чем-то убеждал
Розу...
181

Берн д. Может быть, да, а может быть, и нет! Это-
го я не знаю. От нее иной раз ничего не узнаешь. Это,
видишь ли, очень плохо. Потому я и рад, что Роза на-
шла себе мужа, который сумеет на нее повлиять, сумеет
обращаться с этим строптивым существом. Вы подходи-
те друг другу. Она ведь хорошая. С ней нужно только
уметь ладить, а ты обходительный и мягкий человек.
Август. Когда я вижу машиниста Штрекмана,
мне кажется, что я вижу сатану.
Берн д. Может быть, она побоялась, что этот па-
рень набезобразничает. Он ведь с детства был испорчен-
ным. Его мать, не раз мне жаловалась на него. Вполне
возможно! Он на все способен.
Август. Когда я вижу этого человека, я себя не
помню, меня бросает в жар и холод, я готов роптать
на отца небесного, что он сотворил меня не Самсоном!
Да простит мне господь злые мысли.
Слышен, свисток локомобиля.
Вот он!
Б е р н д. Не думай ты о нем!
Август. Ну, ладно, коли уж все в прошлом, я уеди-
нюсь в наших четырех стенах, и мы будем вести спо-
койную жизнь.
Б е р н д. Дай нам бог спокойной, хорошей жизни.
Август. Я больше не хочу никого знать. Мне тош-
но на всех смотреть! У меня такое отвращение к людям,
что я прямо... да, отец, как бы это тебе сказать? Если
мне бывает уж слишком горько на душе, то я смеюсь, и
тогда я готов с радостью умереть. Я бываю этому рад,
как ребенок.
Через поле быстро приближаются несколько работников, старая жен-
щина и две девушки, идущие из имения Фламма, их всех мучает
сильная жажда. Это Ган, Гейнцель, Голиш и старуха
Голиш, его жена, старый Клейнерт, старшая и млад-
шая работницы. Мужчины в одних рубашках и брюках, жен-
щины в подвернутых юбках, с косынками на плечах и в пестрых
головных платках.
Ган (тридцати лет, загорелый, энергичный). Я все
же первый добрался до воды! Вы можете сколько угодно
182

подзуживать. Где уж вам меня догнать! (Становится на
колени и нагибается над водой.) Лучше всего прыгнуть
сейчас в воду.
Младшая работница. Только посмей! Мы
очень хотим пить. (Старшей работнице.) Есть у тебя чем
зачерпнуть?
Старшая работница. Подожди! Сначала надо
старшей.
Гейнцель (оттаскивает обеих женщин за плечи,
протискивается между ними и становится у источника).
Сначала мужики, а после уж бабы.
Клейнерт. Здесь всем хватит места! Не так ли, па-
паша Бернд? Хлеб да соль!
Б е р н д. Конечно, конечно. У нас просто еще нече-
го есть. Мы вот все еще ждем, чтобы нам принесли.
Голиш. Я-я-я... хоть выжимай меня! Мой язык как
кусок дерева во рту.
Старуха Голиш. Воды1
Клейнерт. Здесь для всех хватит.
Все жадно пьют воду, кто прямо из водоема, кто зачерпнув воду
в пригоршню, в шапку, в горшок или бутылку. Слышно лишь, как
все жадно глотают воду и облегченно вздыхают.
Гейнцель (вставая). Вода хороша, но пиво было
бы лучше.
Ган. Стаканчик водки сейчас бы не помешал.
Голиш. Август мог бы нам поставить четверть
вина.
Старуха Голиш. Пускай он лучше пригласит
нас на свадьбу.
Голиш. Мы все придем на свадьбу. Должно быть,
теперь скоро.
Гейнцель. Я не приду, он поднесет нам одну воду.
А это я могу получить и здесь... или несколько глотков
кофе...
Г а н. И при этом придется молиться и петь. Кто его
знает, может быть, еще придет пастор из Енкау и за-
ставит нас читать все десять заповедей.
Гейнцель. Или семь молитв! Это было бы совсем
худо. Я все перезабыл.
Клейнерт. Люди, оставьте вы Августа в покое» я
183

вам говорю — была бы у меня дочка, лучшего зятя я
бы и не желал себе: он свое дело знает, он на своем
месте.
Рабочие и работницы собрались в полукруг и полдничают. Они пьют
кофе из жестяных банок и закусывают хлебом, отрезая небольшие
кусочки от каравая.
Старуха Голиш. Вон за фольварком идет Роза
Бернд.
Голиш. Посмотрите только, как она ловко прыгает.
Клейнерт. Ей все нипочем. Поднимает мешок с
пшеницей и тащит его прямо на сеновал. Я сегодня ут-
ром видел ее. У нее был на тележке платяной шкаф, она
везла его в новый дом. Девка кровь с молоком, она
сумеет управлять своим хозяйством.
Ган. Если бы у меня дела шли так, как у Августа,
я бы и в ус себе не дул: и я попробовал бы стать бого-
молом.
Голиш. Для этого надо умение, тогда выйдет.
Ган. Когда подумаешь, как он раньше бегал с сум-
кой и продавал по деревням книги, опять же как он пи-
сал людям письма... Ныне у него в Вандрисе лучший
дом с землей, и он женится на лучшей девушке во- всей
округе.
Появляется Роза. Она принесла в корзине еду для Августа и ста-
рого Бернда.
Роза. Хлеб да соль!
Люди. Хлеб да соль! Хлеб да соль! Благодарствуем!
Голиш. Так ты уморишь своего любимого голодом,
Розочка!
Роза (весело распаковывает). Ну вот еще! Так ско-
ро с голоду не умирают!
Гейнцель. Получше корми его, Роза, иначе он не
вытянет.
Голиш. Да-да, иначе он будет у тебя слишком то-
щим!
Бернд. Где ты пропадала так долго, а? Мы ждем
тебя уже полчаса.
Август (всполголоса, сердито). Ну вот, снова вся
компания здесь! Без них мы бы давно уже управились.
184

Старуха Голиш. Брось ворчать, а ты, девушка,
не обращай на это внимания!
Роза. Кто же это ворчит, Голиш? Кто здесь может
ворчать? Да Август никогда в жизни не ворчит.
Старуха Голиш. А хоть бы и ворчал! Я тебе
говорю: ты не должна обращать на это внимания.
Гейнцель. Если сейчас не ворчит, то потом будет.
Роза. Я не боюсь, если иногда и поворчит.
Голиш. Скоро же у вас все на лад пошло!
Роза. Да мы ведь всегда ладили! (Целует Августа.)
Среди окружающих смех.
Что это вы смеетесь? Иначе и быть не может.
Голиш. А я-то вообразил, что... заберусь когда-ни-
будь к тебе в окно...
Клейнерт. Тогда ты и костей своих не соберешь.
Старшая работница (язвительно). Да нет!
Чего там! Я бы на его месте все же попыталась. Почем
знать?
Бернд (нахмурившись, спокойно, старшей работ-
нице). Держи язык за зубами!
Клейнерт. Ты слышишь: он тебе говорит, чтоб ты
помалкивала. Этот старый Бернд совсем не понимает
шуток.
Роза. Да она уже замолчала! Оставьте ее в покое!
Клейнерт (закуривая трубку). С виду Бернд до-
вольно добродушный, но, когда он рассердится, вы не
поверите, каков он. Я помню, когда он был управляю-
щим, бабам было не до смеха. Десяти таким задал бы
он перцу, тогда уж не погуляла бы с парнями.
Старшая работница. Да кто гуляет?
Клейнерт. Об этом надо спросить машиниста
Штрекмана.
Старшая работница (сильно покраснела).
Да по мне, спрашивайте хоть самого господа бога!
Среди окружающих смех.
Появляется м а ш и н и с т Штрекман. Он только что с моло-
тилки и весь в пыли; слегка пьян.
Штрекман. Кто здесь поминает машиниста Штрек-
185

мана? Здесь он! Перед вами! Кому охота со мной потя-
гаться? Добрый день! Хлеб да соль всем.
Старуха Голиш. Стоит только заговорить о са-
тане, как он сразу тут как тут.
Штрекман. Ну, а тебя я нарекаю чертовой ба-
бушкой. (Снимает фуражку с кокардой и вытирает со
лба пот.) Ох, люди добрые, никаких сил не хватает: на
такой чертовской работе останутся от человека кожа
да кости.— Здравствуй, Август! Здравствуй, Роза!
Здравствуй, папаша Бернд! Господи, да что у вас —
язык отнялся?
Гейнцель. Оставь их в покое! Им сейчас неплохо
живется.
Штрекман. Да, господь послал им спокойный сон.
Это наш брат надрывается, да все впустую. (Опускается
на землю, втиснувшись между Гейнцелем и Клейнер-
том, и дает свою бутылку с водкой Гейнцелю.) Пусти-
ка ее по кругу!
Старуха Голиш. Ты ведь прекрасно живешь,
Штрекман! На что тебе, господи, жаловаться! Зараба-
тываешь вдвое, втрое больше нас, а должен всего лишь
немного постоять у машины.
Штрекман. Голова работает! С других беру при-
мер. Башку надо иметь на плечах. С вашими соломен-
ными головами, конечно, толку не добьешься. Попробуй-
те-ка! Да что понимает старая баба? А в общем-то я
очень страдаю.
Голиш. Ах ты господи, Штрекман страдает.
Штрекман. И еще как! Мне так все тошно, гово-
рю я вам... не то живот болит, не то сердце. Так погано
на душе, что хочется натворить что-нибудь дикое. (Млад-
шей работнице.) Лечь мне, что ли, к тебе?
Младшая работница. Попробуй только, я тебе
голову разобью этим точилом.
Голиш. Вот в этом все его страдания: у него бу-
дет темно в глазах, он не будет ничего видеть, но с ба-
бой, вмиг ляжет.
Громкий смех.
Штрекман. Смейтесь себе, дурачье! Хоть до слез!
Здесь нет, говорю я, ничего смешного. (Паясничая.)
186

Хоть бы мне руку машиной оторвало! Хоть бы меня
поршнем придавило! По мне, пускай убьет меня хоть эта
девчонка. (Кивает на младшую работницу.)
Г а н. Ты, чего доброго, и амбар тогда можешь под-
жечь!
Штрекман (защищаясь). Никогда! Огня у меня
самого девать некуда. Вот Август — это счастливый че-
ловек.
Август. Счастливый я или несчастливый — это ни-
кого не касается.
Штрекман. Что я тебе делаю? Будь пообходитель-
ней!
Август. Обходительный я с кем другим, но не с
тобой.
Штрекман (смотрит на него долго, с ненавистью,
тупо, затем подавляет свою ярость и берет возвращен-
ную ему бутылку с водкой). Дайте сюда! Нужно залить
свою печаль! (Розе.) Тебе нечего на меня смотреть, все
кончено! (Встает.) Я ухожу. Я не хочу встревать меж-
ду вами.
Роза. По мне, хочешь иди, хочешь оставайся.
Старуха Голиш (зовя Штрекмана). Штрек-
ман, что это недавно произошло? Три недели тому на-
зад, у молотилки! Мы тогда еще капусту убирали.
Женщины и работники разражаются смехом.
Штрекман. Уж все прошло! Я об этом ничего
не помню.
Старуха Голиш. А еще хвастался!
Клейнерт. Будет вам околесицу нести!
Старуха Голиш. Пускай в другой раз не хва-
стается.
Штрекман (возвращается). Что сказал, то и ис-
полню. И на спасение души не посмотрю! Ну ладно,
все! Больше я ничего не скажу. (Уходит.)
Старуха Голиш. Молчать-то ему легче всего.
Штрекман (возвращается вновь, хочет что-то
сказать, но преодолевает свое желание). Нет! Ты меня
не подденешь на удочку! Но если тебе уж так хочется
знать, спроси вот Августа, а также папашу Бернда!
Берн д. В чем дело? Что мы должны знать?
187

Старуха Голиш. А то, что случилось тогда у
старосты... вы шли мимо, а Штрекман прокричал вам
вслед кое-что...
Клейнерт. Пора забыть об этом!
Старуха Голиш. Да что тут такого! Я ведь про-
сто шучу. Вы тогда договорились? Или Роза была еще
несогласна?
Берн д. Да простит вам всем господь ваши грехи.
Я же хочу только спросить вас, почему вы не оставляе-
те нас в покое? Разве мы вам что-нибудь сделали?
Голиш. Да и мы вам ничего не делаем.
Роза. Была я тогда согласна или нет, пусть это
вас не беспокоит. Теперь я согласна, и все тут.
Клейнерт. Правильно, Роза! Отрубила так отру-
била!
Август (до этого читавший для вида Новый Завет,
захлопнув книгу, встает). Пойдем, отец, займемся ра-
ботой.
Г а н. Это будет потруднее. Это тебе не молитвен-
ники склеивать да клей размешивать.
Ге й н ц е л ь. И особенно после свадьбы, ведь тогда
особенно нужны силенки. На такую девушку, как Роза,
нужно немало сил.
Смех.
Штрекман (тоже громко смеясь). О боже! Я чуть
было не сболтнул лишнего. (Снова присоединяется ко
всем.) Я вспомнил вдруг одну пословицу! Сказать? В ти-
хом омуте черти водятся! Это значит, что сразу не сле-
дует слишком входить во вкус! Она ведь будет все
сильнее, эта жажда.
Старая Голиш. Что такое? Где это ты входил во
вкус?
Б е р н д. Он говорит, наверно, о выпивке.
Штрекман. Я ухожу! Прощайте! Я ведь не злой!
Прощай, папаша Бернд! Прощай, Август! Прощай, Роза!
(Августу.) В чем дело? Не важничай, Август! Ведь все
в порядке! Я тебе говорю! Вы меня больше не увидите!
Но ты, ты должен быть мне благодарен. А у тебя всегда
коварство на душе! Это я уладил твое дело! Уладил, и
тогда все пошло гладко. (Уходит.)
188

Роза (резко). Пускай себе говорит, не обращай
внимания, Август!
Клейнерт. Фламм идет! (Смотрит на часы.) Уже
прошло более получаса!
Слышен свисток локомобиля.
Ган (поднимаясь вместе со всеми). Вперед, прус-
саки! Нужда зовет!
Работники с косами и женщины быстро уходят. Остаются
Роза, старый Бернд и Август.
Б ер н д. Здесь прямо Содом и Гоморра! Чего только
не болтает этот Штрекман! Скажи, Роза, ты понимаешь
что-нибудь!
Роза. Не-ет! У меня голова занята более важными
делами! (Дает Августу подзатыльник.) Не так ли, Август!
У нас нет времени для такой ерунды. За эти шесть не-
дель мы должны много сделать. (Убирает остатки еды
в корзину.)
Август. Подойди потом к нам ненадолго!
Роза. Мне еще нужно стирать, гладить да петли
метать. Всего лишь только и осталось.
Бернд. Мы придем ужинать после семи. (Уходит.)
Август (прежде чем уйти, серьезно). Ты меня лю-
бишь, Розхен?
Роза. Да, люблю.
Август уходит.
Роза остается одна. Слышны шум молотилки и отдаленные раскаты
грома. Положив в корзину хлеб, масло, кувшин и чашки, Роза вы-
прямляется и, держа корзину на руке, всматривается в даль где ее
что-то привлекает и манит. Внезапно решившись, она подхватывает
соскользнувший с головы платок и быстро уходит. Однако, прежде
чем она скрывается из виду, появляется с ружьем на плече Фламм,
который окликает ее.
Фламм. Роза! Стой! Да стой же, черт возьми, те-
бе говорят!
Роза останавливается, отворачивается.
Дай мне напиться. Разве я не стою глотка воды?
Роза. Да вот же вода.
189

Ф л а м м. Я не ослеп. Но я не хочу лакать, как те-
ленок. Не найдется ли у тебя в корзинке чашки, что ли?
Роза раскрывает корзину.
Ну же! О, даже кувшин чеканной работы! Из бунцлав-
ских кувшинов пить особенно приятно.
Роза протягивает ему кофейник, снова отворачивая лицо.
Не можешь ли ты быть немного полюбезнее. Тебе при-
дется все же еще раз себя побеспокоить.
Роза идет к источнику, полощет кувшин, наполняет его водой, ста-
вит его возле источника, отходит к корзинке, поднимает ее и ждет,
повернувшись спиной к Фламму.
Нет, Роза, так не годится! Так обращаться с собой мо-
жет позволить лишь бродяга, а на бродягу я как будто
не похож! Как-никак, я все еще староста Фламм! Дашь
ли ты мне напиться или нет? Считаю раз! Считаю два!
Считаю три! Ну, все! Теперь веди себя, пожалуйста,
прилично! Не медли!
Роза снова подходит к источнику, берет кувшин и держит его перед
Фламмом; снова отворачивает лицо.
Так! Сюда! Нет, все еще не годится.
Роза. Да нет, вы же должны сами держать.
Фламм. Кто же так пьет?
Роза (невольно улыбаясь, поворачивает голову).
Да нет...
Фламм. Вот так уже лучше! Так хорошо! (Как бы
невзначай и якобы только для того, чтобы держать кув-
шин, кладет свои руки на руки Розы и все ниже наги-
бается, пригубив из кувшина, пока не вынужден встать
на одно колено.) Так! Большое спасибо, Роза! Ну, те-
перь попробуй от меня отделаться.
Роза (делает слабые попытки вырваться). Ах, нет!
Отпустите меня, господин Фламм!
Фламм. Так? Ты полагаешь! Значит, ты полагаешь,
я должен тебя отпустить? Теперь, когда ты, наконец,
со мной?! Нет, девушка, так легко тебе от меня не от-
делаться! Не выйдет! Не требуй этого от меня! И не
пытайся! Ты не сможешь от меня ускользнуть! Сначала
190

посмотри-ка на меня снова как следует! Я все тот же.
Взгляни-ка мне в глаза! Я знаю! Я обо всем знаю, обо
всем! Я говорил с казначеем Штекелем, когда вы при-
шли к согласию. Слава богу, я теперь больше не чинов-
ник по сводным делам! У лисьего капкана теперь дру-
гой. Я знаю также, когда будут похороны... черт возьми,
я хотел сказать — свадьба! И, кроме того, я рассуждал
сам с собой. Роза очень трудный орешек! — сказал я
себе. — Но надо надеяться, что зубов об него я не об-
ломаю.
Роза. Мне нельзя так с вами стоять, господин
Фламм!
Фламм. Ты должна! Можно тебе или нельзя, мне
совершенно безразлично! Мне на это абсолютно напле-
вать! Если уж на то божья воля, то с солдатом нужно
по крайней мере как следует проститься, а взять да про-
сто выставить за дверь — это уж слишком. — Роза, раз-
ве я в чем-нибудь перед тобой провинился?
Роза (энергично качая головой, мягко). Нет, вы ни
в чем не виноваты, господин Фламм.
Фламм. Ни в чем? Это правда?
Роза энергично и утвердительно кивает головой.
По крайней мере хоть это меня радует! Я так всегда
и думал! Ведь у нас есть о чем вспомнить! Ах, Роза,
что это было за прекрасное время!
Роза. Вы не должны покидать свою жену.
Фламм. Если бы оно так быстро не пролетело!
Прекрасное время! Что от него осталось?
Роза. Вы должны хорошо относиться к своей жене,
господин Фламм! Ваша жена просто ангел, она меня
спасла.
Фламм. Иди сюда! Пойдем сядем-ка под грушевое
дерево! Там так хорошо! В чем же дело? Я всегда хоро-
шо отношусь к жене. Мы в превосходных отношениях
друг с другом. Иди сюда, Роза! Расскажи мне об этом
подробно! Итак: как это было? Спасла? Что? От чего
это она тебя спасла, Роза? Меня это, естественно, инте-
ресует. Что, собственно, тогда с тобой случилось? Мать
все время на что-то намекает. Но пока еще^я в этом не
разобрался.
191

Роза. Господин Кристоф! Господин Фламм! Я не
могу сесть! Да это ведь не важно. Все равно это не
приведет ни к чему: все прошло — и хорошо! Все конче-
но. Я знаю: господь простит мне мой грех. Он не бу-
дет взыскивать и с невинного ребенка. Для этого он
слишком великодушен.
Фламм (в то время как шум молотилки усили-
вается). Без конца этот проклятый шум! Что? Роза, ты
должна на минутку сесть! Я тебе ничего не сделаю.
Я не прикоснусь к тебе! Честное слово, Роза! Ты должна
мне все рассказать! Верь мне хоть немного!
Роза. Да... конечно... Ничего я больше не знаю!
Раз я уже замужем, спросите об этом фрау Фламм, мо-
жет быть, она вам окажет, что сейчас со мной. Я еще и
Августу не сказала! Я знаю, он хороший! Поэтому я и
не боюсь! Потому что у него мягкое сердце, и он хоро-
ший христианин. Ну, теперь прощайте, Кристоф! Про-
щайте, будьте здоровы! Впереди еще целая жизнь, мож-
но быть по-настоящему верным, бичевать себя, правед-
но трудиться, заглаживая трудом свою вину.
Фламм (крепко держит руку Розы). Роза, побудь
еще немножко! Я согласен с тобой! На твою свадьбу,
видит бог, я не приду! Однако хотя я и не буду на
свадьбе, я признаю, что ты права. Милая, мне было с то-
бой так хорошо... так по-настоящему хорошо... Я не
могу высказать, до чего хорошо!.. Черт его знает, с
тех пор... с тех пор как я себя помню, — ты обворожила
меня еще ребенком, — ты всегда была такой честной, та-
кой искренней в тысяче мелочей, а если тебя о чем-ни-
будь спрашивали, такой прямодушной! Никогда никако-
го обмана и уверток, даже когда ты разбила нечаянно
зеркало. Я знал достаточно женщин и в Тарандте, и в
Эберсвальде в академии, и когда был офицером; мне
почти всегда безумно везло, однако что такое счастье,
я знаю только теперь благодаря тебе.
Роза. Ах, Кристель, и мне было с вами тоже
хорошо.
Фламм. С малых лет ты была влюблена в меня!
Иногда ты смотрела на меня такими искрящимися гла-
зами... Будешь ли ты иногда об этом вспоминать? Ста-
рого взбалмошного грешника Фламма.
192

Роза. Да, конечно! У меня есть залог тому.
Ф л а м м. Ах, да: колечко с камнем... Ты будешь ино-
гда заходить к нам?
Роза. Так не годится. Это будет только терзать
душу. Это было бы двойным мученьем. С этим нужно
покончить! Я схороню себя в нашем доме! Я буду рабо-
тать на свою семью до седьмого пота! Для меня начи-
нается новая жизнь, и на старую оглядываться больше
нельзя. На земле одни страдания и нужда, и мы должны
уповать на небо.
Ф л а м м. Мы видимся в последний раз, Роза?
Роза. Отец и Август, наверно, уже удивляются!
Фламм. Если даже удивятся рыбы в воде, а выпь
на голову встанет, я не откажусь сейчас ни от одной
секунды. Значит, все должно быть кончено? И старую
не хочешь ты навещать?
Роза (качая отрицательно головой). Я не могу ей
больше в глаза смотреть! Может быть, позже когда-ни-
будь! Лет через десять! Тогда, возможно, мне удастся
себя перебороть. Прощайте, господин Кристоф! Прощай-
те, господин Фламм!
Фламм. Ладно! Я говорю тебе, девушка, если бы
не старая, я бы не стал мешкать; я бы без промедле-
ния решил, как мне поступить.
Роза. Да, только словечко «если» мешает! Если
бы не было Августа и отца, кто знает, как бы я посту-
пила! Скорее всего я ушла бы куда глаза глядят.
Фламм. И я с тобой, Роза! Вот как было бы, зна-
чит! А сейчас дай мне еще раз твою руку... (Пожимает
ей руку на прощанье.)
Они смотрят друг другу в глаза.
Значит, так: чему быть, того не миновать! А теперь ра-
зойдемся в разные стороны! (Решительно поворачи-
вается и, не оглядываясь, идет твердым шагом.)
Роза (смотря ему вслед, борется с собой, с боль-
шой силой воли). «Чему быть, того не миновать!» Ну и
ладно! (Кладет кувшин обратно в корзинку и собирается
идти в обратном направлении.)
Появляется Штрекман.
193

Штрекман (бледный, с искаженным лицом, угод-
ливо, боязливо). Роза! Роза Бернд! Ты не слышишь?
Здесь опять был этот бездельник Фламм?! Попадись он
мне когда-нибудь, я ему все ребра переломаю! В чем
дело? Что он опять от тебя хочет? Но я тебе говорю: так
не пойдет, я этого не потерплю! Я ничем не хуже его!
Я не позволю себя так просто отшить.
Роза. Что вы говорите? Кто вы такой вообще?
Штрекман. Кто я такой? Проклятье! Ты это уз-
наешь.
Роза. Да, кто вы такой? Где я вас видела?
Штрекман. Ты? Ме-ня? Где ты меня видела, де-
вушка? Полно меня дурачить, поищи другого.
Роза. Что вы хотите? Кто вы такой? Что вы от ме-
ня хотите?
Штрекман. Ни черта я не хочу! Ничего, поняла?
Ради бога... не кричи так!
Роза. Я созову весь народ, если вы от меня сейчас
же не отстанете.
Штрекман. Подумай о вишневом дереве. Поду-
май о распятии у дороги!
Роза. Кто вы такой? Это ложь! Что вы от меня хо-
тите? Или вы уйдете... или я закричу изо всех сил, позо-
ву на помощь.
Штрекман. Девка, да ты с ума сошла.
Роза. По крайней мере не надо будет мучиться.
Кто вы такой? Ложь! Вы ничего не видели. Я закричу!
Я закричу что есть силы, если вы сейчас же не убере-
тесь!
Штрекман (испуганно). Роза, я ухожу! Замолчи
только, все в порядке.
Роза. Нет, сейчас же! Немедленно! Поняли?
Штрекман. Сейчас, сейчас! Пожалуйста! Как хо-
чешь! Могу и уйти! (Делает шутовской жест, как будто
бежит от сильного ливня.)
Роза (с безудержной яростью). Бежишь! Ничтож-
ный подлец! Только и отрада, когда ты с глаз сгинешь.
И с таким подлецом еще приходится иметь дело!
Тьфу! Снаружи герой, а внутри гнилой: просто с души
воротит.
Штрекман (поворачивается, бледный, тревож-
194

но). Ах! Это просто невыносимо! Что ты только гово-
ришь! Просто противно! Почему ты тогда так наброси-
лась?..
Роза. Я, я? Набросилась на тебя?
Ш т р е к м а н. Ты что, забыла?
Роза. Негодяй!
Штрекман. Я и не отказываюсь.
Роза. Мерзавец, подлец! Что ты все подглядыва-
ешь, что ты следишь за мной? Кто ты такой? Кто вы
такой? Что я сделала? Ты ходишь за мной по пятам!
Ты затравил меня... всю душу мне перевернул. Негодяй!
Хуже бешеной собаки!
Штрекман. Ты сама за мной бегала.
Роза. Что?
Штрекман. Ты сама пришла ко мне в дом и вве-
ла меня в соблазн, да так, что небу стало жарко.
Роза. А ты...
Штрекман. Ну, в чем дело?
Роза. А ты? А ты?
Штрекман. Не упускать же мне лакомый кусочек.
Роза. Штрекман! Придет и твой черед! Слышишь!
Подумай о своем последнем часе! Ты должен предстать
перед праведным судьей! Я прибежала к тебе в*смер-
тельном страхе! Я молила тебя ради всего святого, что-
бы ты не мешал мне выйти за Августа. Я ползала пе-
ред тобой на коленях... А теперь ты говоришь, что я за
тобой бегала? Так вот: ты совершил преступление!
В отношении меня ты совершил преступление! Это боль-
ше, чем подлость! Это вдвойне, втройне преступление!
Господь покарает тебя за это.
Штрекман. Ничего! Положись на меня.
Роза. Такое ты говоришь? Ты опять за свое?! Дья-
вол! Я плюю тебе в лицо.
Штрекман. Вспомни вишню. Вспомни распятие
у дороги!
Роза. Ты мне поклялся, что не будешь об этом го-
ворить! Ты дал мне святую клятву! Ты поклялся, поло-
жа руку на крест, а сейчас ты снова меня преследу-
ешь! Что ты хочешь?
Штрекман. Я не хуже Фламма. Ты не должна с
ним больше путаться.
195

Роза. Захочу — ив постель к нему полезу, кана-
лья! Это тебя совершенно не касается,
Штрекман. Ну, это мы еще посмотрим.
Роза. Что? Ты изнасиловал меня! Ты поймал меня
в свои сети! Сбил с ног! Налетел на меня, как хищная
птица! Я знаю! Я хотела добраться до двери! Ты разор-
вал мне кофту и юбку! Ты меня в кровь расцарапал!
Я хотела убежать! Ты закрыл дверь на засов. Это пре-
ступление! Я донесу на тебя...
Появляются один за другим Бернд и Август. Вслед за ними—
Клейн ер т, Голиш и другие работники.
Бернд (становится прямо перед Штрекманом). Что
здесь происходит? Что ты сделал моей дочке?
Август (отстраняет Бернда, протискивается впе-
ред). Дай, я с ним поговорю, отец! Тебя опрашивают,
что ты сделал Розе?
Штрекман. Ничего!
Бернд (снова выходя вперед). Что ты сделал моей
дочке?
Штрекман. Ничего!
Август (выходя вперед). Сейчас ты скажешь, что
ты ей сделал!
Штрекман. Ничего! Ни черта я ей не сделал!
Август. Или ты скажешь сейчас же, что ты ей
сделал, или...
Штрекман. Или? Да что ты грозишь мне своим
«или»? Руки прочь! Не хватай за горло!
Клейн ерт (пытается их разнять). Перестаньте!
Штрекман. Руки прочь!
Бернд. Либо тебе сейчас будет крышка, либо...
Август. Что ты сделал Розе?!
Штрекман (внезапно испугавшись, пятится к гру-
шевому дереву и кричит). Помогите!
Август. Что ты сделал Розе? Отвечай! Отве-
чай! Я хочу это знать. (Пытается задержать Штрек-
мана.)
Штрекман (размахивается и ударяет Августа ку-
лаком в лицо). Вот мой ответ! Вот что я сделал!
Клейнерт. Штрекман...
Старуха Голиш. Держите Августа! Он падает.
196

Старшая работница (подхватывает шатаю-
щегося Августа). Август!
Б е р н д (не обращая внимания на Августа, Штрек-
ману). Тебе придется отвечать! Это тебе даром не прой-
дет!
Штрекман. Вот свинство! Из-за какой-то девки,
которая со всеми путается... (Уходит.)
Б е р н д. Что он сказал?
Клейнерт (поддерживает вместе с Голишем, стар-
шей работницей, Ганом и старухой Голиш Августа, на-
ходящегося в почти бессознательном состоянии). У него
глаз выбит!
Старуха Голиш. Бернд! Августу-то плохо при-
шлось.
Клейнерт. Нелегкое у него сватовство.
Бернд. Что? Что такое? Царь небесный! (Подойдя
к Августу.) Август!
Август. У меня очень болит левый глаз.
Бернд. Роза, принеси воды!
Старуха Голиш. Вот несчастье-то.
Бернд. Роза, принеси воды, не слышишь ты, что ли?
Голиш. Теперь Штрекмана уж наверняка на год
засадят.
Роза (как бы только что очнувшись). Он сказал...
Он сказал... Да что же это значит?.. Ведь... куклу... мне
подарили к рождеству...
Младшая работница (Розе). Ты спишь, что
ли?
Роза. Об этом нельзя никому говорить! (Младшей
работнице.) Нет. Нельзя! Ничего не поделаешь! Ах,
если бы была жива мать!..
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Та же комната в доме Фламма, как и во втором действии. Субботний
вечер в .начале сентября. За письменным столом оидит Фламм над
счетами. Недалеко от дверей, ведущих в сени, стоит Штрекман.
Фламм. Итого, вы должны получить еще двести
шесть марок и тридцать пфеннигов.
Штрекман. Да, господин Фламм.
Фламм. Что это случилось с машиной? Один раз
вы до обеда не работали.
Штрекман. Меня вызывали в суд. Машина была
в -полном порядке.
Фламм. Это по делу... Кейля?
Штрекман. Да. И, кроме того, на меня подал
жалобу Бернд, будто я оскорбил его дочь.
Фламм (берет из- специального ящика деньги и
считает их на большом столе). Здесь двести... двести
шесть марок 'пятьдесят пфеннигов, с вас двадцать пфен-
нигов.
Штрекман (сгребает деньги и кладет на стол
двадцать пфеннигов). Примерно в середине декабря
следовало бы еще поработать, господин Фламм.
Фламм. Еще два дня! Скажем, в начале декабря.
Я хочу опорожнить большой амбар.
Штрекман. Хорошо, пусть это будет в начале де-
кабря, господин Фламм. Прощайте!
Фламм. Прощайте, Штрекман... Скажите: чем мо-
жет кончиться ваша история?
Штрекман (останавливается, пожимает плечами).
Да ничем особенным, господин Фламм.
198

Ф л а м м. A как же?
Штрекман. Я тут ни при чем. Этого нельзя было
избежать.
Фламм. Подумать только, какие последствия мо-
жет повлечь за собой какой-нибудь пустяк. Из-за чего
вы поссорились?
Штрекман. Я ничего уже не помню. Я тогда...
Должно быть, я был тогда сильно выпивши! Не могу
сейчас ничего вспомнить.
Фламм. Ведь переплетчик, говорят, человек мир-
ный.
Штрекман. Со мной он всегда затевает ссоры!
Вообще же я и думать не хочу об этом! Я знаю только,
что они напали на меня 'прямо как два хищных волка!
Я думал, наступает мой конец! Иначе бы у меня не под-
нялась рука.
Фламм. А глаз нельзя было спасти?
Штрекман. Нет! Мне очень жаль. Но... теперь ни-
чего не изменишь! В его несчастье я не виноват!
Фламм. Дело само по себе достаточно неприятное!
А когда вмешается суд, будет еще хуже! Главным обра-
зам мне жаль девушку.
Штрекман. Я и сам никак не могу успокоиться,
так меня это дело взяло за душу. Я давно уже не знаю,
что такое сон, господин лейтенант. По сути дела мне
нечего делить с Августом! Я... чист, как никогда!
Фламм. Вы должны все же -пойти к Бернду. Если
вы оскорбили его дочь, будучи не -в себе, вы можете
просто взять свои слова обратно.
Штрекман. Меня это не касается! Это его дело!
Если бы он знал, к чему это приведет, он взял бы свою
жалобу назад! Но сказать ему, что от этого его дочери
будет только вред, должен кто-нибудь другой. Так вот!
Прощайте, господин лейтенант!
Фламм. Прощайте!
Штрекман уходит.
(Про себя, взволнованно.) Если бы я мог схватить этого
парня за горло!
Из «охотничьей комнаты» горничная выдвигает кресло с ф р а у
Фламм.
199

ФрауФламм. Что ты там снова ворчишь, Фламм?
По ее знаку горничная удаляется.
Тебя что-нибудь (взволновало?
Фламм. Спасибо, все в порядке!
Фрау Фламм. Это был не Штрекман?
Фламм. Красавец Штрекман! Это был красавец
Штрекман, именно он!
Фрау Фламм. Как же обстоит теперь с этим де-
лом, Фламм? Вы говорили не о Кегйле?
Фламм (небрежно, пишет). Да что ты, у меня з
голове счета!
ФрауФламм. Я тебе, кажется, мешаю, Кристель?
Фламм. Да не-ет! Посиди только немного спо-
койно.
Молчание.
Фрау Фламм. Что другое, а это я умею.
Фламм (вспылив). Черт возьми! Иной раз прямо
хочется побежать в охотничью комнату и пристрелить
этого негодяя! За это и ответить не жаль!
Фрау Фламм. Ах, Кристель, ты меня .пугаешь!
Фламм. Я ничего не могу поделать. Я сам напуган!
Так подл иной раз бывает человек, мать, говорю я тебе,
так ничтожен среди всех каналий, насколько это вооб-
ще возможно, что даже у такого человека, видавшего
виды, как я, и то подчас переворачивается все нутро. По-
истине век живи, век учись. Можно окончить все четы-
ре факультета, постигнуть всякие премудрости, но в под-
лостях пойти не дальше пропедевтики.
Фрау Фламм. Что тебя опять раздражает?
Фламм (снова что-то записывая). Да я говорю так,
вообще.
ФрауФламм. Я думала, что это связано с Штрек-
маном! Кристель, я не могу забыть эту историю! И, ког-
да ты будешь к этому более расположен, я хочу с тобой
откровенно поговорить.
Фламм. Со мной? Какое мне, однако, дело до
Штрекмана?
Фрау Фламм. Это касается не непосредственно
Штрекмана, не его самого! Но зато старого Бернда и
200 -

Розы Бернд. Видишь ли: для девушки это очень серьез-
ная история! И если бы я не была прикована к этому
креслу, я уже давно побывала бы у нее. Сама она не
показывается.
Фламм. Ты? У Розы? Какие у тебя там дела?
Фрау Фламм. Послушай-ка, Кристель! Видишь
ли, она ведь для нас не первая встречная! Я должна о
ней позаботиться.
Фламм. Ладно, мать! Делай что хочешь! Просто
ты вряд ли сумеешь помочь этой девушке.
Фрау Фламм. Почему же, Кристель? Что ты
имеешь в ©иду?
Фламм. Не нужно вмешиваться в чужие дела. Это
вызывает только досаду, и за это платят неблагодар-
ностью.
Фрау Фламм. Да что ты! Досаду нужно сносить.
А неблагодарность — обычная в свете награда! Что же
касается Розы Бернд, я, право, не знаю, но мне всегда
казалось, что она почти мое дитя. Послушай, Кристель,
насколько я помню... еще когда отец был главным лес-
ничим, ее мать уже тогда стирала у нас в доме. Затем
на кладбище... я как сейчас вижу Розу, стоящую у мо-
гилы Курта. Сама я была тогда полуживая. Кроме нас,
могу тебя в этом заверить, никто не был так безутешен,
как она.
Фламм. Пожалуйста, как хочешь! Какие же у тебя
намерения? Я не могу себе этого представить, дитя ты
этакое.
Фрау Фламм. Сначала я хочу кое о чем -полюбо-
пытствовать.
Фламм. О чем же?
Фрау Фламм. Так... кое о чем! Обычно я не вме-
шиваюсь в твои дела. Но сейчас... сейчас мне хотелось
бы кое-что узнать! Что это с тобой в последнее время?
Фламм. Со мной? Я думал, ты говоришь о Розе
Бернд!
Фрау Фламм. Сейчас я говорю как раз о тебе.
Фламм. Об этом можешь не беспокоиться, мать!
Мои дела тебя не касаются.
Фрау Фламм. Ты так полагаешь? Легко сказать!
Однако когда сидишь так, как вынуждена сидеть я, и
201

видишь, что человек все время неопокоен, и знаешь, что
он по ночам не спит, и слышишь в углу вздохи, и этот
человек случайно является еще твоим собственным му-
жем,— то невольно приходят в голову разные мысли.
Ф л а м м. Послушай, !мать, ты не в своем уме. Ты
хочешь сделать меня совсем смешным! Вздохи! Я 'ведь
не сошел с ума. Вот еще! Разве я портновский подма-
стерье?
Фрау Фламм. Нет, Кристель, ты меня так не про-
ведешь.
Ф л а мм. Мать, чего ты этим добиваешься? Ты, вер-
но, хочешь мне досадить? Что? Ты хочешь, может быть,
навеять на меня скуку? Хочешь прогнать меня из дому?
Или что-нибудь в этом роде? Тогда, видит бог, ты не
могла бы более хитро начать.
Фрау Фламм. Я все же считаю, что ты от меня
что-то скрываешь.
Фламм (пожимая плечами). Ну, если ты считаешь,
что я хочу от тебя что-то скрыть! Пусть будет по-тво-
ему. Предположим, мать, что это так! Ты меня знаешь!
В этом отношении ты меня знаешь! Весь мир может пе-
ревернуться, но никто у меня ничего не выведает. (При-
щелкивает пальцами.) У каждого много своих неприят-
ностей. Вчера я должен был выгнать пивовара, поза-
вчера я прогнал к черту винокура. И, кроме того, со-
вершенно независимо от этого, такая жизнь, какую мы
здесь вынуждены вести, действительно достаточно скуч-
на, чтобы нагнать хандру на порядочного человека.
Фрау Фламм. Завяжи знакомства! Поезжай в
город!
Фламм. Как же! Резаться в ресторане с завсегда-
таями в скат или подлаживаться под господина окруж-
ного начальника. Хватит с меня этих шуток! Это меня
не привлекает! Если бы не охота и ружье... мне при-
шлось бы стать моряком, чтобы не погибнуть от скуки!
Фрау Фламм. Ну вот видишь, в том-то и дело!
Об этом я и говорю. Ты совершенно переменился! Два-
три месяца тому назад ты был весел, стрелял птиц, на-
бивал чучела, собирал растения и яички и целый день
распевал песни. Было приятно на тебя смотреть, а сей-
час тебя прямо как подменили.
202

Ф л а м м. Если бы у нас был хотя бы крошка Курт!
Фрау Фламм. Как бы ты отнесся к тому, чтобы
мы взяли какого-нибудь ребенка?
Фламм. Сейчас, вдруг? Нет, мать! Сейчас я не
хочу! Раньше ты не могла решиться на это; теперь же
и у меня пропала охота.
Фрау Фламм. Легко сказать — взять в дом ре-
бенка! Во-первых, это похоже на предательство! Я бы
себя чувствовала предательницей <по отношению к Кур-
ту; одна эта мысль не давала бы мне покоя. Я бы себя
чувствовала... как бы это тебе сказать, Фламм! Как если
бы совершенно вытеснили мальчика не только из дома,
из комнаты и из его постельки, но даже из наших сер-
дец. Но главное вот что: если мы сейчас возьмем ребен-
ка, можем ли мы надеяться, что он принесет нам радость?
Однако оставим эту тему! Вернемся к Розе! Знаешь ли
ты, Фламм, что с ней?
Фламм. Ну да... Конечно! А как же! Штрекман
бросил тень на ее образ жизни, а этого не может вы-
нести старый Бернд. Конечно, глупо жаловаться на это
в суд. В конце концов от этого всегда останется в на-
кладе женщина.
Фрау Фламм. Я написала Розе несколько писем
и пригласила девушку к себе. Ведь у нее действительно
трудное положение, Фламм, и она не знает, что ей де-
лать.
Фламм. Почему?
Фрау Фламм. Потому что Штрекман прав!
Фламм (с изумлением, тупо). Что ты, матушка? Го-
вори-ка яснее.
Фрау Фламм. Только не злись сразу, Кристель!
До сих пор я от тебя это скрывала, потому что знаю,
каков ты в этих делах; вспомни лишь о нашей служанке,
которую ты с шумом выгнал из дома, и о шорнике, ко-
торого ты поколотил! Девушка мне давно призналась,
уже более восьми недель тому назад, и здесь речь идет
не только о Розе Бернд, но о другом существе, которое
находится в пути... Фламм, ты понял?! Понимаешь ты
меня?
Фламм (сдавленным голосом). Нет! Откровенно го-
воря, не совсем, матушка. Я как раз... здесь именно...
203

сегодня именно... сейчас... кровь ударяет мне в голову.
Это ужасно, как 'припадок головокружения! Но... нет,
однако... Мне нужно немного подышать воздухом. Так...
пустяки... успокойся, матушка!
Фрау Фламм (надев очки). Куда это ты идешь
с патронташем?
Фламм. Никуда. Что мне делать с патронташем?
(Отбрасывает в сторону патронташ, случайно попавший-
ся ему в руки.) Ни о чем не знаешь! Ничего не ведаешь!
Живешь точно с завязанными глазами. Иногда чувст-
вуешь себя совершенно чужим на свете.
ФрауФламм (недоверчиво). Ну скажи, Кристель,
что все это значит?
Фламм. Ничего, мать! Совершенно ничего! Абсо-
лютно ничего! Голова у меня уже снова ясная. Но иног-
да у меня появляется такое чувство, такой страх... Мне
начинает вдруг казаться, что подо мной нет больше
ничего твердого и что я вот-вот разобью себе голову.
Фрау Фламм. Ты говоришь такие странные вещи.
Стучат в дверь.
Кто там? Войдите!
Август (еще невидимый). Это я, фрау Фламм!
Фламм быстро уходит в «охотничью комнату».
Фрау Фламм. Ах, это вы, господин Кейль. Вхо-
дите, пожалуйста.
Появляется Август Кейль. Он еще более бледный и худой, чем
раньше; на нем темные очки, а левый глаз повязан черной лентой.
Август. Прошу прощения, фрау Фламм! Добрый
день, фрау Фламм!
Фрау Фламм. Благодарю вас, господин Кейль.
Август. Мою невесту вызвали в суд, фрау Фламм,
иначе она бы пришла сама. Но, может быть, она еще
придет вечером.
Фрау Фламм. Мне приятно по крайней мере ви-
деть вас. Как вы вообще поживаете? Садитесь!
Август. Пути господа неисповедимы! И когда он
карает кого-нибудь, нельзя роптать. Напротив, следует
радоваться. Понимаете, фрау Фламм, у меня сейчас
204

именно так. Но я не ропщу! И чем мне труднее прихо-
дится, тем лучше. Тем больше зачтется мне на том
свете.
Фрау Фламм (тяжело вздохнув). Мне хотелось
бы, чтобы вы были правы, господин Кейль. Получила
Роза мои письма?
Август. Она давала мне их читать. И я ей опре-
деленно сказал: так не годится, ты должна пойти к фрау
Фламм.
Фрау Фламм. Я должна вам сказать, Кейль:
меня удивляет, что Роза не зашла ко мне после этой
истории. Она же знает, что я принимаю в ней самое
близкое участие.
Август. Последнее время Роза стала очень замк-
нутой. Позвольте вам сказать, фрау Фламм, вы не дол-
жны на нее обижаться: во-первых, Розе приходится все
время возиться со мной, ведь я очень нуждаюсь ъ ухо-
де. Господь наградит ее за это! А потом, с тех пор как
этот человек ее так ужасно оскорбил, Роза не решается
выходить из дома.
Фрау Фламм. Я на нее не сержусь, Кейль! Как
она вообще поживает? Чем она занимается?
Август. О боже! Это просто... что мне вам ска-
зать... Сегодня она в одиннадцать должна была идти в
суд... не приведи господь, что тут было! Ну чистый ужас,
фрау Фламм!.. Прямо страх брал, так странно она го-
ворила. Сначала она вообще не хотела идти; затем она
сказала, что хочет взять меня с собой, а в конце концов
она 'поспешно ушла и крикнула мне, чтобы я за ней не
ходил. А иногда она целый день плачет. Ну, тут, конеч-
но, всякие мысли в голову лезут.
Фрау Фламм. Какие же?
Август. Разные! Во-первых, о моем несчастье! Она
мне об этом часто говорит. У нее из-за этого прямо душа
разрывается! А потом о старом Бернде, который -при-
нимает это очень близко к сердцу.
Фрау Фламм. Мы с вами здесь наедине, госпо-
дин Кейль. Почему бы нам не поговорить откровенно.
Вам никогда не приходило в голову — я имею в виду
историю с Штрекманом,— вам или, может быть, папаше
Бернду, что в этой истории есть доля правды?
205

Август. Я не хочу об этом даже думать.
Фрау Фламм. Это правильно! Я вас за это не по-
рицаю. Иногда действительно ничего лучшего не »при-
думаешь, чем спрятать голову в песок, как страус. Но
отец не должен себя так вести.
Август. Ну, фрау Фламм, что касается старого
Бернда, то он далек, как небо от земли, от мысли, что
в этой истории может быть доля правды. Он твердо уве-
рен в своей правоте: ради этого он дал бы обе руки на
отсечение. Трудно представить себе, как он строг. Ведь
господин лейтенант был уже у Бернда и уговаривал его
взять жалобу обратно.
Фрау Фламм (взволнованно). Кто был у него?
Август. Господин лейтенант!
Фрау Фламм. Мой муж?
Август. Да! Он долго с ним говорил. Видите ли,
мне — хоть я и потерял глаз! — мне вовсе не важно, что-
бы Штрекман был наказан! «Мне отмщение и аз воз-
дам»,— сказал господь. Но старик неумолим; он гово-
рит: требуйте все от меня, но не это!
Фрау Фламм. Значит, мой муж был у старого
Бернда?
Август. Да, когда он получил повестку.
Фрау Фламм. Что это была за повестка?
Август. Повестка от судебного следователя.
Фрау Фламм (с еще большим волнением). Кому?
Старому Бернду?
Август. Господину лейтенанту Фламму.
Фрау Фламм. Как?! Разве и моего мужа допра-
шивали? Какое отношение он имеет к этому делу?
Август. Да, его также допрашивали.
Фрау Ф л a im м (потрясенная). Так?! Для меня это
совершенно ново! Об этом я не знала! Не знала и
о том, что Кристель был у старого Бернда! Куда это
девался мой одеколон! Ступайте-ка, Август, домой!
Я сейчас немного... я не знаю, что со мной! Я вам не
могу сейчас дать умного совета. Мне не по себе. У ме-
ня все члены точно свинцом налились. Идите домой и
ждите ее! Если вы любите эту девушку, то... Послушай-
те меня, я много испытала в жизни! Раз уж человек
так устроен: будь то мужчина, за которым бегают
206

женщины, или, быть может, женщина, к которой муж-
чины липнут как мухи,— надо терпеть! Терпеть! Быть
терпеливой! Я уже двенадцать лет так живу. (Держит
руку перед глазами и смотрит сквозь пальцы.) И если
я на что-нибудь ©ообще смотрела, то смотрела сквозь
пальцы.
Август. Я никогда не поверил бы этому, фрау
Фламм!
Фрау Фламм. Да, именно так. Верите вы мне
или нет, от этого ничего не изменится. У меня такое же
положение, как и у вас. Я и сама этому не могу никак
поверить. Приходится нам с этим мириться. Я тут
Розе кое-что обещала! Обещать подчас легче, чем вы-
полнить обещанное! Ну, да я постараюсь сделать все,
что будет в моих силах. Прощайте! От вас я, конечно,
не могу требовать, чтобы и вы... Да благословит вас
господь.
Август поспешно пожимает протянутую фрау Фламм руку и за-
тем молча удаляется. Фрау Фламм откидывает голову назад, за-
думчиво поднимает глаза к небу и дважды тяжело вздыхает. Вхо-
дит очень бледный Фламм. Бросая беглые взгляды на фрау Фламм
и насвистывая, он открывает книжный шкаф, делая вид, что уси-
ленно там что-то ищет.
Так-так, ты все свистишь, Фламм! Тебе на ©се напле-
вать. Уж этого я от тебя не ожидала.
Фламм поворачивается, молчит, смотрит на нее в упор, слегка под-
нимает руки и очень высоко плечи и затем вяло опускает их, смотря
без смущения, скорее задумчиво, чем пристыженно, на пол.
Вашему брату, мужчинам, это легко. Что же теперь
будет?
Фламм (делает такой же жест, как и раньше,
только слабее). Этого я не знаю. Я хочу сейчас быть
совершенно спокойным. Я хочу рассказать, как все
произошло. Может быть, ты будешь ко мне тогда не
так строга. Если же нет, мне будет очень больно.
Фрау Фламм. Такое легкомыслие непрости-
тельно.
Фламм. Легкомыслие? Нет, это не было простым
легкомыслием. А как бы тебе хотелось, матушка, чтоб
это было простым легкомыслием или чем-нибудь более
серьезным?
207

Фрау Фламм. Губить так будущее девушки, ког-
да я тут... когда мы несем всю ответственность! Когда
она считалась у нас в доме своей! Когда нам так до-
веряли! О нет, я готова от стыда сквозь землю прова-
литься! Прямо как будто мы ее »взяли к себе в дом с
определенной целью.
Фламм. Ты уже все сказала, матушка?
Фрау Фламм. Далеко еще не все! .
Фламм. Ну, тогда я немножко подожду!
Фрау Фламм. Кристель, что я тебе тогда ска-
зала, когда ты пришел объясняться и хотел на мне же-
ниться?
Фламм. Что же?
Фрау Фламм. Что я для тебя слишком стара.
Женщина может быть на шестнадцать лет моложе, но
не на три-четыре года старше. О, если бы ты меня
тогда послушался!
Фламм. Не пустое ли это дело — говорить сейчас
о такой старой истории? Разве нет у нас сейчас забот
поважнее? Я сейчас не могу себе помочь, так мне ка-
жется, матушка. О том, что с Розой, я до сегодняшнего
дня не имел ни малейшего представления. В противном
случае -я бы действовал иначе. Сейчас же нужно поду-
мать о том, нельзя ли что-нибудь поправить. Как раз
потому, мать, я и прошу тебя не быть придирчивой.
Сначала я хотел проверить, поймешь ли ты, в чем тут
дело. До тех пор, пока не было известно, что этот при-
падочный должен жениться на Розе, я относился к ней
без всякой задней мысли. Но, как только это было ре-
шено, ©се изменилось. Может быть, у меня в голове
путаница. Но ведь эта девушка росла на моих глазах,
мое отношение к ней во многом зависело также от до-
рогой памяти о Курте. Сначала я хотел удержать ее
от этого несчастного замужества, ну а затем все полу-
чилось совершенно неожиданно, как это обычно бы-
вает,—об это^ так правильно написал еще Платон в
притче о двух конях, в «Федре» говорится об этом: так
вот меня понесла дурная лошадь, и тут полетели все
преграды.
Продолжительно« молчание.
Фрау Фламм. Занятные истории ты здесь рас-
208

сказал и даже разные ученые примеры притянул. Вы,
мужчины, всегда после считаете, что правы! А бедная
женщина потом расплачивайся как хочешь! Ты, сможет
быть, считаешь, что осчастливил ее и даже, принес себя
в жертву? Нет, этого нельзя простить.
Фламм. Ладно, матушка, поговорим об этом пос-
ле! Вспомни, однако, когда умер маленький Курт, я не
хотел, чтобы эта девушка ходила в наш дом. Кто ее
удерживал и приглашал к нам?
Фрау Фламм. Только для того, чтобы у нас з
доме не 'было так уныло. Мне лично она была не
нужна.
Фламм. А я и не говорил, что она была нужна
лично тебе.
Фрау Фламм. Жаль каждой слезы, которую
женщины когда-либо 'Пролили из-за вас. Твои объясне-
ния ты можешь оставить при себе, Фламм!
Горничная приносит кофе.
Горничная. Роза Бернд ждет на кухне.
Фрау Фламм. Иди сюда, девушка! Передвинь
меня! Возьмись-ка как следует за кресло! (Фламму.)
Ты можешь помочь передвинуть меня куда-нибудь.
Где-нибудь для »меня еще найдется каморка! Я не хочу
вставать никому поперек дороги. После этого ты мо-
жешь ее позвать.
Фламм (горничной, строго). Пускай девушка не-
много подождет!
Горничная уходит.
Матушка, ты должна с ней поговорить! Я не могу!
У меня связаны руки.
Фрау Фламм. О чем же я должна с ней гово-
рить, Фламм?
Фламм. Матушка, ты знаешь это лучше, чем я.
Ты сама знаешь... ведь ты сама говорила... только, ра-
ди 'бога, будь с ней сейчас помягче. Она не должна от
нас уйти в отчаянии.
Фрау Фламм. Я не могу ей чистить башмаки,
Фламм!
Фламм. Этого и не требуется! Не об этом речь!
8 Г. Гауптман т. II
209

Ты же сама пригласила ее. Не можешь ты сразу так
измениться, чтобы забыть все сострадание и жалость.
Что ты мне раньше говорила? Ведь девушка может по-
гибнуть! А если она погибнет... Ты же не считаешь ме-
ня такой канальей, чтобы я мог после этого ©лачить
свое существование. Или — или, не забудь этого!
Фрау Фламм. Слушай, Кристель! Вы, мужчины,
конечно, этого не заслуживаете, однако, в сущности
говоря, что же делать?! Сердце обливается кровью! Мы
сами в этом виноваты. Мы 'позволяем себя уговаривать,
когда мы уже не молоды и достаточно умудрены жиз-
ненным опытом, и за деревьями не видим леса. Только
ты на этот счет, Кристель, не обманывайся. Хорошо!
Пожалуй, я с ней поговорю. Не ради тебя, а потому,
что так нужно! Но не воображай, что я смогу испра-
вить все, что ты натворил и разрушил. Вы, мужчины,
точно дети в этих делах...
Снова приходит горничная.
Горничная. Она больше не хочет ждать!
Фрау Фламм. Пришли ее сюда!
Горничная уходит.
Фламм. Будь разумна, мать, честное слово...
Фрау Фламм. Незачем тебе его давать! Тебе нет
никакой надобности сейчас его нарушать.
Фламм уходит. Фрау Фламм, вздыхая, берет вязанье. После этого
входит Роза.
Роза (одета по-праздничному, нарядная, с поблек-
шим лицом, в глазах болезненный блеск). Добрый
день, мадам!
Фрау Фламм. Садись! Добрый день! Я вот, Ро-
за, тебя -просила... Ты, очевидно, не забыла, о чем мы
тогда с тобой говорили. Между тем кое-что изменилось!
В некотором отношении, во всяком случае!- Ну вот, я
и хотела с тобой поговорить об этом как следует. Ты
сказала тогда, что я не могу тебе помочь, что ты хо-
чешь сама со всем справиться! Теперь мне кое-что ста-
ло понятно. Твое страннее 'поведение тогда, и почему
ты не хотела принимать от меня никакой помощи. Но
210

каким образом ты хочешь сама выкрутиться, мне еще
неясно. Иди сюда, выпей со мной чашку кофе!
Роза садится около стола на краешек стула.
Август только что был здесь у меня. Если бы я была
на твоем месте, девушка, я бы уже давно решилась и
сказала ему всю -правду. (Смотря ей пристально в гла-
за.) Теперь я уже больше не могу тебе этого совето-
вать. Разве я неправа?
Роза. Ах, почему же, мадам?
Фрау Фламм. Видно, правда, что, чем старше
становится человек, тем меньше он может понимать лю-
дей! Каждый человек появляется на свет одним и тем
же путем, не об этом не следует говорить. Все, от кай-
зера и архиепископа до конюха, как бы различно они
ни жили, делают свое дело одинаково подло. Когда же
аист влетает в их дымовую трубу, тогда у них начи-
нается страшное смятение. Все они разбегаются очертя
голову, куда глаза глядят. Такой гость появляется всег-
да некстати.
Роза. Ах, мадам, все было бы уже давно улажено,
если бы не такой преступник и негодяй, такой лгун,
как этот Штрекман...
Фрау Фламм. Нет, девушка, тут я тебя не пони-
маю. Как же ты можешь так просто говорить, что этот
человек врет? Ведь по твоей фигуре это уже со стороны
заметно.
Роза. Он врет! Он врет! Я знаю только это и ни-
чего другого.
Фрау Фламм. В каком же смысле он врет?
Роза. Да во всех 'смыслах.
Фрау Фламм. Ты, кажется, совершенно не пони-
маешь, о чем речь. Кто перед тобой? Образумься! Во-
первых, ты мне во всем уже давно призналась, и, кроме
того, я сейчас знаю больше, чем ты от меня скрыла.
Роза (в лихорадочном состоянии, дрожа, с упор-
ством). Хоть убейте меня, я больше ничего не знаю.
Фрау Фламм. Вот как?! Ах вот к каким уловкам
ты теперь »прибегаешь?! Я до сих пор была о тебе дру-
гого мнения. Надеюсь, что, когда тебя допрашивали,
ты не говорила так сбивчиво.
8*
211

Роза. Я и там говорила то же самое.
Фрау Фламм. Девушка, образумься наконец! Ты
сейчас городишь чушь; нельзя говорить судье такую
чушь! Послушай, что я тебе скажу!.. Но выпей сначала
глоток кофе... тебе нечего бояться, тебя никто не пре-
следует, и я тебя не съем! Ты, правда, плохо поступила
в отношении меня, этого никто не сможет отрицать.
Если бы ты тогда сказала (мне всю правду, нам, может
быть, было бы легче найти выход; сейчас же это до-
вольно трудно. Однако не будем медлить и поста-
раемся придумать, как тебя сейчас спасти. Может
быть, это еще возможно. Итак... самое главное... это
уж определенно... и в этом ты можешь быть совершен-
но уверенной... тебе никогда не 'придется терпеть нуж-
ду! Даже если от тебя отречется отец, а Август тебя
бросит! О тебе и о ребенке позаботятся.
Роза. Право, я не знаю, о чем вы говорите, мадам.
Фрау Фламм. Ну, девушка, в таком случае я
прямо скажу тебе: если ты этого не знаешь, если ты
это забыла, то у тебя просто нечистая совесть! Значит,
за тобой есть дела и похуже! А если у тебя есть какая-
то тайна, то тут уж не обошлось без Штрекмана; вот
кто тебя сделал несчастной.
Роза (с жаром). Нет-нет, как вы могли так поду-
мать, мадам! И это говорите вы... О боже, и это я за-
служила от вас! Если бы только это слышал мой Курт,
мое милое дитя... (Истерически заламывает руки перед
портретом мальчика.)
Фрау Фламм. Роза, только не это, прошу тебя!
Может быть, я и в долгу перед тобой. Не будем сейчас
об этом спорить. Ты так изменилась; даже трудно
представить себе, как ты изменилась.
Роза. Почему меня не взяла с собой моя матушка!
Она говорила, я вернусь за тобой, когда умру.
Фрау Фламм. Ну, приди же в себя, Роза! Ты же
жива! Что с тобой? .
Р о з а. У меня ничего не было с Штрекманом! Этот
негодяй врет все до последнего слова.
Фрау Фламм. Что же он соврал? Он говорил это
под присягой?
Роза. Под присягой или нет, мне все равно.
212

Фрау Фламм. А тебя заставляли принять при-
сягу?
Роза. Ничего я не знаю... Разве я такой плохой
человек! Разве я совершила преступление?! А то, что
Август лишился глаза, тут нет моей вины! Ни днем, ни
ночью я не могу найти себе из-за этого покоя. Какие
только муки вынес он... Да будь это правдой, он дол-
жен был бы плюнуть мне в лицо. Все стараешься, все
хочешь хоть что-нибудь да спасти из огня, а тут тебе
точно обухам 'по голове дают.
Входит взволнованный Фламм.
Фл а м м. Да кто тебе дает обухом по голове? Взгля-
ни только на матушку! Напротив, мы хотим тебя
спасти.
Роза. Слишком поздно. Теперь уж ничего не по-
делаешь.
Фламм. Что это значит?
Роза. Ничего! Я не могу больше ждать. Прощай-
те! Я пойду своей дорогой.
Фламм. Остановись! Ни с места! Я слышал все за
дверью и теперь хочу знать всю правду.
Роза. Я и говорю правду.
Фламм. Что у тебя было с Штрекманом?
Роза. Ничего между нами не было, он врет!
Фламм. А он утверждает, что между вами что-то
было?!
Роза. Я говорю только, что он врет!
Фламм. Сказал он эту ложь под присягой?
Роза молчит.
(Смотрит некоторое время пристально на Розу. Пауза.)
Ну, матушка, не взыщи, прости мне только то, что ты
в состоянии простить! Теперь мне совершенно ясно, что
эта история меня больше совершенно не касается! Мне
лишь смешно. Чихать я хотел теперь на это.
Фрау Фламм (Розе). И ты все начисто отри-
цала?
Роза молчит.
Фламм. Я, конечно, сказал правду. И Штрекман
213

не станет врать в такой момент! Ведь за ложную при-
сягу грозит тюрьма, тут уж не до вранья!
Фрау Фламм. Девушка, ты солгала даже под
присягой? Разве ты не знаешь, что ты этим наделала,
что совершила? Как могла прийти тебе в голову такая
безумная мысль? Как ты решилась это сделать?
Роза (совершенно разбитая, кричит). Мне было
стыдно!
Ф р*а у Фламм. Но, Роза...
Фламм. Не стоит и слов терять! Зачем ты солгала
судье?
Роза. Мне было стыдно! Мне было стыдно!
Фламм. А мне? А матушке? А Августу? Почему
ты нас всех обманула? А напоследок, очевидно, и
Штрекмана? С кем ты еще путалась? Да-да, у тебя не-
винное лицо, однако тебе есть чего стыдиться!
Роза. Он, как собака, травил и преследовал меня.
Фламм (смеясь). Ну-ну, вы, бабы, сами делаете
нас собаками. Сегодня с одним, завтра с другим, про-
тивно все это! Делайте теперь что хотите! Поступайте
как вам будет угодно! Если я ради этой истории по-
шевельну еще хоть пальцем, я сам сыщу себе веревку
и буду хлестать себя по моим ослиным ушам до тех
пор, пока в глазах не потемнеет!
Роза с ужасом смотрит на Фламма широко раскрытыми глазами.
Фрау Фламм. Так или иначе, Роза, свое обеща-
ние я сдержу: я позабочусь о вас двоих в любом
случае.
Роза (как и прежде, механически шепчет). Мне
было стыдно! Мне было стыдно!
Фрау Фламм. Ты слышишь, Роза?
Роза быстро уходит.
Роза! — Убежала! Да поможет ей ангел-хранитель!..
Фламм (глубоко потрясенный, разражается сдер-
жанными рыданиями). Да простит мне господь, матуш-
ка, я не мог поступить иначе.
3 а м а вес

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Довольно просторная комната в домике старого Бернда. Стены в
комнате серого цвета, старый потолок из балок побелен. Задняя
дверь ведет в кухню, дверь слева — в сени, справа два окошка.
Между этими окошками стоит желтый комод, на нем незажженная
керосиновая лампа, над комодом — зеркало. Слева в углу крестьян-
ская печь. В углу справа кушетка, обитая клеенкой, стол со ска-
тертью, над столом висячая лампа. Над кушеткой висит на стене
картина на библейскую тему («Пустите ко мне детей»), под карти-
ной фотографии Бернда из времен его военной службы, а также
другие фотографии, на которых он изображен вместе с женой. Впе-
реди слева — стеклянный шкаф, наполненный разрисованными чаш-
ками и стаканами и т. д. На столе стоит распятие. На комоде лежит
библия. Над дверью, ведущей в сени, — картина, написанная масля-
ными красками,— «Христос в терновом венке». На полу дорожки.
На окнах кисейные занавеоки. Четыре-пять светлых деревянных
стульев расставлены в строгом порядке. Все имеет очень опрятный
вид, но от всей обстановки веет холодом. На шкафу несколько биб-
лий и молитвенников. На косяке двери висит кружка для пожертво-
ваний верующих.
Около семи часов вечера того же дня, в который происходили со-
бытия четвертого действия. Двери в сени, а также в кухню открыты
настежь. Глубокие сумерки. С улицы слышатся голоса, после чего
несколько раз стучат в окно. Потом из-за этого окна раздается го-
лос: «Бернд!.. Нет, что ли, в доме ни души?.. Пойдем-ка к задней
двери!» — Наступает снова тишина, но вскоре слышно, как откры-
вается задняя дверь, из сеней слышны голоса и шаги. Появляются
Клейнерт и Роза Бернд. Она совершенно без сил и опи-
рается на Клейнерта.
Роза (слабым голосом, произносит с трудом). Ни-
кого нет дома! Всюду темно.
Клейнерт. Я не могу тебя сейчас оставить одну!
Роза. Да почему же, Клейнерт! Ведь я здорова.
Клейнерт. Расскажи кому другому, но не мне,
215

что ты здорова! Если бы ты была здорова, мне не
пришлось бы поднимать тебя с земли.
Роза. Да нет же, у меня только немного закружи-
лась голова. Правда! Уже все прошло! Больше мне не
нужна ваша -помощь.
Клейнерт. Нет-нет, девушка, нет, я не могу те-
бя сейчас одну оставить. Так не годится.
Роза. Правда-правда, папаша Клейнерт. Большое
спасибо! Мне уже хорошо! Я здорова! Я совсем ото-
шла. Со мной это иногда бывает, тут нет ничего такого.
Клейнерт. Да ты валялась под ивой полуживая!
Ты корчилась, как червяк.
Роза. Клейнерт, ступайте домой, я зажгу сейчас
свечу! Мне нужно развести огонь... ступайте домой!
Мои придут сейчас ужинать! Ох, Клейнерт, Клейнерт,
я так устала! Так страшно устала, что и поверить
трудно!
Клейнерт. И ты хочешь еще разводить огонь!
Тебе сейчас это не под силу, ты должна немедля лечь
в постель.
Роза. Клейнерт, ступайте домой, ступайте же!
Если отец... если Август... они не должны ничего знать!
Будьте так добры... не делайте мне зла!
Клейнерт. Да разве я тебе желаю зла?
Роза. Нет-нет, я знаю. Вы были всегда добры ко
мне! (Поднимается со стула, стоящего справа у двери,
на который она в изнеможении опустилась, достает из-
за печи свечу и зажигает ее.) Вы видите, я уже ото-
шла, я чувствую себя хорошо! Вы можете не -беспо-
коиться.
Клейнерт. Да ты это только так говоришь!
Роза. Потому что это действительно правда.
Входит Марта; она прямо с поля, босая, с оголенными руками.
Да вот и Мартель!
Марта. Роза, это ты? Где ты пропадала целый
день?
Роза. Мне грезилось, что я была в суде.
Клейнерт. Правда-правда, она действительно
была в суде! Присмотри-ка за сестрой, Марта, пока
придет отец; с ней не совсем ладно.
216

Роза. Ну-ка, живей, Марта! Разведи огонь! Надо
скорее сварить картошку... А где отец?
Марта. Работает на земле Августа.
Роза. А Август?
Марта. Я не знаю, где он. Его сегодня не было
на поле.
Роза. Есть у тебя молодая картошка?
Марта. Полный передник. (Высыпает картошку
на пол у входа в кухню.)
Роза. Принеси мне миску и горшок, я буду сейчас
чистить картошку. Сама я принести не в состоянии.
Клейнерт. Может быть, нужно за чем-нибудь
сходить?
Роза. Куда сходить? Разве к могильщику? — Нет-
нет, крестный, вы обо мне не заботьтесь! Меня похоро-
нят в особом месте.
Клейнерт. Ну, прощайте!
Роза. Прощайте!
Марта (живо). Заходите, крестный!
Клейнерт, по обыкновению с трубкой во рту, уходит, качая
головой.
(Разводя огонь.) Тебе нехорошо, Розхен?
Роза. Нет-нет, я здорова! (Тихим голосом, подняв
руки и обращаясь к распятию.) Господи, пречистая де-
ва, сжальтесь надо мной!
Марта. Роза!
Роза. Что?
Марта. Что с тобой?
Роза. Ничего! Принеси мне котелок и картошку.
Марта (разведя огонь, приносит глиняный коте-
лок картошки и нож). Ах нет, Розхен, мне страшно, ты
так странно выглядишь!
Роза. Как же я выгляжу, а? Скажи мне, пожа-
луйста. Заметно у меня что на руках? Горят у »меня
глаза? Мне кажется, вокруг меня одни привидения!
(Зловеще смеется.) Господи, я уже не вижу твоего ли-
ца. Я вижу сейчас только твою руку! А сейчас лишь
два глаза! Теперь одни точки! Марта, я, наверно,
слепну.
Марта. Розхен, с тобой, верно, что-нибудь случи-
лось?
217

Роза. Да сохранит тебя господь от того, что слу-
чилось со мной! Уж лучше пожелай себе преждевре-
менную смерть. Ведь кто рано умирает, тот, значит,
уходит на покой. Ему не нужно влачить эту жизнь, не
нужно маяться. Как это было с маленьким Куртом
Фламмом? Я уже забыла! У меня кружится голова.
Я забыла! Я все забыла. Жизнь тяжела! Если бы всег-
да так было! Если бы больше не очнуться! И за что
это выпала мне такая доля?!
Марта (со страхом). Хоть бы отец поскорее при-
шел домой...
Р о з а. Марта, -подойди ко мне, послушай меня! Ты
не должна говорить отцу, что я была здесь... что я
здесь. Хорошо, Марта, да? Ты обещаешь мне это?
Я тебе делала немало хорошего... не так ли, Марта?
Ты еще не забыла об этом... теперь, когда вокруг меня
так все темно!
Ma рта. Не хочешь ли ты немного кофе, там в пе-
чи еще осталось... Мне так страшно, Розхен.
Роза. Не бойся! Я пойду ненадолго наверх в нашу
каморку! Я хочу немного прилечь! Вообще же я совсем
здорова... только немного устала.
Марта. Значит, я не должна говорить отцу?
Роза. Ни одного слова!
Марта. И Августу тоже?
Роза. Ни звука! Девочка моя, ты не знала матери,
я вырастила тебя, с великими мучениями! Сколько
бессонных ночей я .провела, тревожась за тебя, когда
ты тяжело болела. Я была еще моложе, чем ты сей-
час, когда таскала тебя с трудом на руках, ведь ты с
рук не сходила! Если ты меня сейчас выдашь, я и знать
тебя больше не захочу.
Марта. Розхен, ведь ничего плохого не случится?
Ничего опасного?
Роза. Я думаю, что нет! Подойди ко мне, Мартель,
помоги мне, дай мне на тебя немного опереться! Я се-
бя чувствую такой одинокой на свете! Такой одинокой!
О, если бы было иначе. Я слишком одинока на свете!
Роза и Марта уходят в дверь, ведущую в сени. Несколько се-
кунд комната остается пустой, потом в кухне появляется старый
Б е р н д. Он ставит на пол корзину и кладет мотыгу, после чего
218

внимательно, с серьезной миной озирается по сторонам. Между тем
| из сеней в комнату снова входит Марта.
\ Марта. Это вы, отец?
i Б е р н д. Горячей воды нет! Ты же знаешь, что мне
нужно мыть ноги. Розы нет дома?
Марта. Она еще не пришла, отец!
Б е р н д. Что? Она еще не вернулась из суда? Быть
этого не -может, скоро восемь... Был здесь Август?
Марта. Еще нет!
Б е р н д. А-а, еще не был? Ну, тогда она, наверно,
у Августа. Ты видела, какие были большие тучи, Мар-
та? Часов около шести, со стороны Штрейтберга?
Марта. Да, отец. Стало сразу темно.
Б е р н д. Когда-нибудь будет еще темнее! Зажги мне
лампу на столе и приготовь священное писание! Самое
главное — быть готовым. Марта, всегда ли ты думаешь
о вечной жизни? Помнишь ли ты, что предстанешь
•перед вечным судией? Очень немногие люди об этом
думают. Когда я проходил сейчас мимо реки, я снова
услышал, как мне кричали вслед ругательства. Когда
же это я был живодером? А мне именно кричали: жи-
водер! Я же только исполнял свой долг. Видно, силен
еще враг! Плутуй! Закрой глаза на все! Смотри спо-
койно^ как занимаются обманом! Тогда ты будешь хо-
рош для людей... Я уповаю лишь на господа. Всем нам,
людям, нужна опора! Без веры, одними хорошими де-
лами не проживешь! И если бы Роза больше думала об
этом, то мы, может быть, избежали бы многих испы-
таний, многих тяжелых огорчений.
В дверях появляется жандарм.
Кто там пришел?
Жандарм. Я принес повестку. Мне нужно пого-
ворить с вашей дочерью.
Берн д. Со старшей?
Жандарм (читая). С Розой Бернд.
Б е р н д. Моя дочь еще не вернулась из суда. Могу
ли я передать ей эту бумагу?
Жандарм. Нет. Мне нужно поговорить с ней лич-
но. Завтра утром около восьми часов я приду опять.
Поспешно входит Август.
219

Б е р н д. Вот и Август. /
Август. Розы нет дома? j
Бернд. Нет. Господин вахмистр тоже спрашивает
ее. Я думал, она с тобой. |
Жандарм. Мне нужно у нее кое-что выяснить и
вручить повестку.
Август. Опять эта штрекмановская история. Мало
того, что я «потерял глаз, так еще эти терзания. Этой
истории, да простит мне бог, и конца не видно!
Жандарм. До свидания! Приду завтра в восемь
утра. (Уходит.)
Август. Марта, выйди-ка на кухню! — Отец, мне
нужно с вами поговорить. — Ступай, Марта, ступай,
закрой дверь! Марта, ты ничего за Розой не заме-
чала?
Марта. Нет, -ничего. (Украдкой манит Августа
пальцем.) Я тебе что-то скажу, Август.
Август. Закрой дверь, девочка, у меня сейчас нет
времени. (Сам закрывает кухонную дверь.) Отец, вы
должны взять свою жалобу обратно!
Б е р н д. Все что угодно, Август, только не это!
Август. Это не по-христиански. Вы должны взять
ее обратно.
Б е р н д. Я не думаю, что это не по-христиански!
Почему же? Это же бессовестно — так марать честь де-
вушки. Это преступление, которое заслуживает нака-
зания.
Август. Как мне начать!.. Папаша Бернд, вы
слишком погорячились в этом деле.
Бернд. Этого требует моя жена, которая лежит
в гробу! Моя честь требует этого! Честь дома и моей
дочери! Да и твоя честь, в конце концов.
Август. Папаша Бернд, папаша Бернд, как мне
вам сказать, когда вы так непримиримы! Вы говорили
так много о чести. Не свою честь следует превозносить,
а господа бога, и ничью больше!
Бернд. Тут совсем другое дело: честь женщины —
священна! Разве ты можешь пожаловаться на Розу?
Август. Я уже говорил, что ни на что не жалуюсь.
Бернд. Или ты можешь Розу в чем-нибудь упрек-
нуть?
220

\ Август. Вы же меня знаете в этом отношений,
папаша Бернд. Прежде чем я хоть на шаг отступлю от
Toilo пути...
(Берн д. Ну, ладно! Я знаю это! Я и раньше об
это|м знал! Так вот — правосудие должно свершиться.
(Август (вытирая пот со лба). Хоть бы узнать,
где Роза!
)Бернд. Как знать, может быть, она уже верну-
лась из Штригау!
Август. Допрос не может так долго продолжаться.
Она хотела быть дома уже к пяти часам.
Бернд. Может быть, она заодно делает покупки?
Ей, наверно, нужно было что-нибудь купить? Я пола-
гаю, у вас в хозяйстве еще кое-чего не хватает?
Август. Она не взяла с собой денег. Нам еще
нужна для лавки материя для витрины и на входную
дверь. Но мы хотели купить ее вместе.
Бернд. Я думал, что Роза придет с тобой.
Август. Я больше мили «пробежал ей навстречу,
но ее не видно и не слышно. Вместо Розы я встретил
Штрекмана.
Бернд. По мне, это значит встретить черта!
Август. Ах, отец, у этого человека тоже есть же-
на и ребенок! Почему они должны страдать из-за его
грехов! Что мне от того, если его посадят в тюрьму!
Раз он раскаивается... мне больше ничего не нужно.
Бернд. Такой дурной человек и вдруг раскаи-
вается! Э-э, полно.
Август. Во всяком »случае, .похоже на то.
Бернд. Ты говорил с ним?
Август. Он не отставал от меня. Он »бежал рядом
и заговаривал со -мной. Кругом не было ни души. На
Енкаурском шоссе! В конце концов мне стало его жал-
ко. Я ничего не мог с собой поделать!
Бернд. Ты ему ответил? Что же он говорит?
Август. Он говорит, что вы должны взять свою
жалобу обратно.
Бернд. Чтобы мне души своей не спасти, я не
имел бы ничего против, если бы это дело касалось меня
одного! Мне-то что, я смеюсь над этим! Я мужчина, да
к тому же еще христианин. А вот для дочки — совсем
221

другое! Как я буду смотреть тебе в лицо, если я не
очищу Розу от всей этой грязи! Да еще после этсрго
ужасного несчастья! Подумай только, Август, это I не
годится, этого нельзя допустить!.. Все относились к цам
плохо, потому что мы жили не так, как другие! Все На-
зывали нас святошами, лицемерами, пронырами и ^о-
всякому! Они постоянно 'придирались к нам! Возьми я
жалобу назад, то-то они обрадовались бы! А ведь Ро-
за воспитана в страхе божьем и в труде, так что е&ли
на ней женится добрый христианин, у него будет
истинно христианский дом! Вот как! Вот какую дочь
я выдаю замуж! Могу ли я не очистить ее от этой
грязи? Лучше я буду есть картошку с солью, чем «возь-
му от тебя хоть один грош.
Август. Папаша Бернд, пути господни неиспове-
димы! Каждый день господь может послать нам испы-
тания! Человек не должен быть самодовольным! Если
бы я даже захотел молчать, то не смог бы! Я не в си-
лах больше от вас скрывать, отец! И наша Роза всего
лишь человек.
Бернд. Что ты хочешь этим сказать, Август?
Август. Папаша, не спрашивайте меня больше!
Бернд (садится на стул, стоящий у стола, лицом
к стене. После последних слое Августа смотрит на него
несколько секунд холодно и удивленно, затем повора-
чивается к столу, раскрывает дрожащими руками биб-
лию и с возрастающим волнением беспорядочно пере-
листывает страницы. Перестав листать, смотрит снова
на Августа. Затем складывает руки на библии и опу-
скает на них голову, его тело несколько раз конвуль-
сивно вздрагивает. В таком положении пребывает не-
сколько секунд, после чего снова выпрямляется). Нет!
Я тебя не так понял!.. Послушай-ка. Ведь если я понял
тебя правильно... то это было бы поистине... то я не
знал бы... Ох, у меня голова идет кругом... выходит,
что я глух и слеп! Нет, Август! Я не глух и не слеп.. Не
верь басням Штрекмана! Он готов сейчас на все!
Штрекман в ловушке! Он видит, что даром это ему не
пройдет! Вот он и хочет... выпутаться <при помощи на-
дувательства! Потому он и восстанавливает тебя про-
тив Розы. Нет, Август... только ты... не заступайся!..
222

Тейе, ей-богу, незачем за него заступаться!.. От него
так и разит подлостью! А как он преследовал Розу!..
Не мытьем, так катаньем! Хочет попытаться теперь вот
таким путем!.. Возможно, что вам придется из-за его
клеветы расстаться. Не раз удавалось дьяволу своими
проделками разъединять людей, созданных господом
друг для друга. Впрочем, люди всегда недружелюбно
относились к твоей женитьбе на Розе. Как хочешь. Я не
навязываю тебе Розу. С толоду не умрем! Но если ты
хочешь знать мой ответ, я готов правую руку в огонь...
Август. Но господин Фламм дал в суде присягу!
Б е р н д. Хоть десять присяг! Хоть двадцать присяг!
Значит, он дал ложную присягу! Обрек себя на вечные
мучения!!
Август. Папаша Бернд...
Б е р н д. Не торопись, подумай, прежде чем ска-
жешь еще что-нибудь!.. Смотри, вот я беру библию!
Беру шляпу! Беру кружку для »пожертвований. Все это
я складываю вместе. И если правильно то, что ты ска-
зал, я иду сейчас же к господину пастору... даже если
в твоих словах будет лишь капля правды!.. Я скажу
ему: господин пастор, так, мол, и так... я не могу боль-
ше быть церковным старостой! Я не могу больше ве-
дать приходской кассой! Прощайте! И тогда меня ни
одна душа здесь больше не увидит! Ни за что на све-
те!.. Ну, говори же дальше! Скажи, что у тебя! Только
не мучай меня больше понапрасну.
Август. И я думал об этом! Хочу продать дом и
землю. Может быть, устроюсь где-нибудь в другом
месте.
Бернд (с большим удивлением). Ты хочешь про-
дать дом и землю, Август? И откуда все это на нас
вдруг свалилось! Да-а!.. Я готов осенить себя крестным
знамением, хотя я и не католик. Неужели мир стал та-
ким жестоким? Или наступает день Страшного суда?
Видно, настал мой последний час! А теперь отвечай
мне, Август, ни о чем другом я не хочу знать! Скажи
мне во имя спасения души!
Август. Как бы там ни было, папаша Бернд, я
Розу не покину!
Бернд. Делай как знаешь! Меня это не касается!
223

Мне незачем знать, возьмешь ты такую тварь в свЬй
дом или нет. Я бы не взял! Я не таков! Ну, значит?..
Август. Я знаю только, что с ней что-то случи-
лось! Связано ли это с Фламмом, или с Штрекманом...
Б е р н д. А, быть может, и с ними обоими?..
Август. Я этого не знаю. I
Берн д. Тогда я иду к господину пастору!.. По-
чисти щеткой мою одежду, Август, почисти меня! Я чув-
ствую себя так, как будто у меня все тело зудит! (Идет
в сени.) \
В тот же момент из кухни стремглав выбегает Марта. Она очень
испуганна.
Марта (Августу). Мне кажется, с Розой случи-
лось несчастье! Роза наверху! Она уже давно дома.
Б е р н д (возвращается, он немного встревожен).
Наверху кто-то есть!
Август. Марта говорит, что там Роза.
Марта. Слышите! Она спускается сюда по лест-
нице.
Б е р н д. Да простит мне господь! Я не хочу ее ви-
деть. (Как и прежде, садится за стол, закрывает боль-
шими пальцами уши и низко опускает голову над биб-
лией.)
В дверях появляется Роза. На ней домашняя юбка и просторная
ситцевая блузка. Она держится прямо, в ее позе чувствуется боль-
шое напряжение. Одна из ее кос растрепалась, волосы в беспорядке
падают на плечи. На ее лице отпечаток какого-то страшного пере-
живания, горькой обиды, упорства. Накоторое время она оглядывает
комнату, старого Бернда, склонившегося над библией, Августа, мед-
ленно отвернувшегося от двери и сделавшего вид, что он пристально
смотрит в окно.
Роза (ища опору, произносит с трудом). Добрый
вечер всем!.. Добрый вечер!
Август (после некоторого колебания). Спасибо!.
Роза (резко, холодно). Если вы не хотите меня
здесь видеть, я опять уйду.
Август (рассудительно). Куда ты пойдешь? Где
ты была?
Роза. Не слишком ли много хочешь знать! Не
больше ли, чем нужно! — Мартель, подойди ко мне!
Марта подходит к Розе.
224

/{Садится недалеко от печи и берет Марту за руку. За-
тем громко спрашивает.) Что это с отцом?
Марта (смущенно, боязливо, вполголоса). Сама
не знаю!
Роза. Что это с отцом? Говори громко! И с тобой,
Август, что это с тобой? Да... ты прав... Ты можешь
меня презирать! Можешь! Да-да! Я этого не отрицаю!
Август. Я не презираю никого на свете!
Роза. Зато я презираю! Всех! Всех без исключения!
/ Август. Я не пойму, о чем ты говоришь!
Роза. Не понимаешь! Да-да! Конечно! Это- непо-
нятно! Я слышу крики хищных зверей! А теперь вдруг
все проясняется! Я вижу яркий свет. Я чувствую, что
этот свет жжет, как в аду, Мартель...
Б е р н д (прислушавшись к словам Розы, подни-
мается и отстраняет руку Марты от Розы). Не отрав-
ляй мне ребенка! Руки прочь! — Марш в свою каморку
спать!
Марта со слезами уходит.
Ничего бы не слышать! Ничего не видеть! Лучше бы
умереть! (Снова углубляется в чтение библии.)
Роза. Отец! Я жива! Я сижу здесь! Что-нибудь
ведь это значит!.. Ведь что-нибудь значит, что я здесь
сижу! Я думаю, отец, вы должны это видеть! Как ужа-
сен этот мир... вы погрязли в нем... вы не можете ни-
чего со мной сделать! О боже, ©се вы замкнулись в
свою маленькую каморку! Вы не знаете, что делается за
ее стенами! А я знаю! Я познала это в мучениях! Такое
было... не помню сейчас... все заколебалось у меня под
ногами... держась за стены, я шла все дальше... — и
оказалась в поле, в самую непогоду, а кругом все пу-
сто, земля ушла у меня из-под ног... Да что вы знаете,
вы как дети малые.
Август (испуганно). Но, Роза, если то, что гово-
рит Штрекман, правда, то ты дала ложную присягу...
Роза (смеясь горьким смехом). Не знаю! Может,
и так — не помню уже... да ведь весь свет стоит на
лжи и обмане.
Бернд (вздыхает). Господь мое единственное уте-
шение.
225

Август. Ты так относишься к ложной присяге? J
Роза. Все это пустяки! Ничто! Что такое вообше
присяга? Если бы вы знали, что там лежит! Ой!.. Что
там лежит!.. У ивы!.. Ой, что там лежит! Я не хочу
больше ни о чем знать! Как я там взывала к небу! Как
я там кричала и звала на помощь! Но, увы, отец небед-
ный был глух. |
Бернд (испуганно трясясь). Так ты поносишь от-
ца небесного? Если уж дошло до этого, то ты мне
больше не дочь! I
Роза (подползает к нему на коленях). Да, я до-
шла до этого! Но ведь вы меня знаете, отец! А помни-
те, как вы баюкали меня на коленях! А сколько
раз я была вам в помощь! Теперь со всеми нами
стряслась беда... я, как могла, старалась отвести ее от
нас...
Бернд (пораженный). О чем ты это?
Роза. Не знаю! Не знаю! (Упав на колени и дро-
жа, она неподвижно смотрит в землю.)
Август (потрясенный этим зрелищем, порывисто).
Розхен, встань, я тебя не покину! Встань, я не могу
видеть тебя на коленях! Все мы грешники! Кто так
кается, тому господь простит. Встань, Роза! — Отец,
поднимите ее! Ведь мы не жестокие, во всяком случае
я!.. Я не могу быть фарисеем! Вы же видите, как она
это приняла к сердцу! Будь что будет. Я остаюсь с ней!
Я ей не судья! Я не сужу людей! И Иисус Христос на
небе не судил людей! Воистину! Он за нас страдал, а
мы его считали грешником, которого господь осудил
на муки! Возможно, Роза и совершила ошибки! Я дол-
го думал. Я тоже виноват! Ей пришлось дать согласие
на нашу свадьбу, 'прежде чем она меня как с!ледует
уз»нала! А до людской молвы мне нет дела. Я не соби-
раюсь прислушиваться к ней.
Роза. Август, если бы ты только знал, мужчины
цеплялись ко мне, как репейник! Я не могла одна перей-
ти улицу! Они все увязывались за мной! Я пряталась
от них. Мне было страшно! Я так боялась мужчин! Но
ничего не помогло, мне было все труднее! И тут я ста-
ла попадать из ловушки в ловушку, так что и опом-
ниться не успела.
226

\ Б e p н д. У тебя прежде были такие строгие поня-
тия! Ты осуждала Лейхнер и презирала Кайзер! Ты
творила с хвастовством — пускай только к тебе кто-
нибудь пристанет, уж ты ему задашь! Ты ударила по
лицу батрака Мюллера! Ты говорила, что девушка, ко-
торая ведет себя легкомысленно, не заслуживает ни-
какой жалости, ей остается только одно — повеситься!
А сейчас ты толкуешь о ловушках.
,' Роза. Теперь-то я все поняла!
' Август. Будь что будет, я остаюсь с тобой, Роза!
Я продам свою землю! Мы уедем в другую страну!
Мой дядя живет в Бразилии, за океаном. Вдвоем мы
проживем! И будем дружно жить! Возможно, что толь-
ко теперь мы это и сможем.
Роза. О Иисусе, что же это со мной? Зачем я при-
тащилась домой? Почему я не осталась со своим ди-
тем?
Август. С кем?
Роза (поднимается). Август, близится мой конец!
Сначала у меня бешено горело все тело! Затем у меня
закружилась голова! После стало легче: тут я понес-
лась, как окотившаяся кошка с котенком в зубах! Го-
лодные псы затравили меня!
Б е р н д. Ты понимаешь хоть слово, Август?
Август. Нет! Сейчас и я не понимаю...
Б е р н д. Ты знаешь, какое у меня чувство? Будто
все рушится... будто бездна разверзлась под ногами...
Ох, и что нам придется еще услышать!
Роза. Проклятие! Проклятие услышите вы от ме-
ня! Я еще тебя увижу! Я еще тебя повстречаю! В день
Страшного суда! Я перережу тебе глотку, я вырву твои
челюсти! Ты еще ответишь мне за это! Ты должен бу-
дешь ответить мне!
Август. О ком это ты так, Розхен?
Роза. Тот знает, о ком я говорю! (В изнеможении,
почти в обморочном состоянии опускается на стул.)
Продолжительное молчание.
Август (хлопоча возле Розы). Что с тобой? Как
это вдруг...
Роза. Не знаю!.. Если бы вы меня об этом раньше
227

спросили, может быть... а теперь я уже ничего не знак/!
Меня не любил по-настоящему ни один человек! i
Август. Как знать, какая любовь сильнее: счаст-
ливая или несчастная.
Роза. Я сильная! Я сильная! Я была сильная!
А теперь я ослабела! Наступает мой конец. I
Входит жандарм.
Жандарм (спокойным голосом). Говорят, что
ваша дочь дома! Старик Клейнерт сказал, что она дав-
но уже дома.
Август. Верно, мы об этом раньше не зналч.
Жандарм. Тогда я хочу быстрее покончить с этим
делом... Здесь надо кое-что подписать. (Не замечая в
плохо освещенном помещении Розу, кладет несколько
бумаг на стол.)
Август. Роза, тебе нужно здесь кое-что подписать.
Роза смеется с зловещей, истерической иронией.
Жандарм. Если вы та самая, то вам должно
быть не до смеха, фрейлейн... Прошу!
Роза. Подождите... еще немного.
Август. Зачем?
Роза (со сверкающими глазами, с ожесточением).
Вы задушили мое дитя!
Август. Что она только говорит?! Господи, да
что ты говоришь?
Жандарм (встает, пристально смотрит на Розу
и продолжает говорить, как будто он ничего не слы-
шал). Я к вам по делу Штрекмана.
Роза (как и прежде, отрывисто, пронзительно).
Штрекман? Он задушил моего ребенка!
Б е р н д. Роза, замолчи, ты просто рехнулась!
Жандарм. Да у вас же не было никакого ре-
бенка!..
Роза. Что? Кого же я тогда задушила своими ру-
ками?! Я удушила вот этими руками свое дитя!!
Жандарм. Взбесились вы, что ли? Что с вами?
Роза. Я совершенно нормальная! Я не сумасшед-
шая! Я очнулась в полном сознании! (Хладнокровно, с
необузданней жестокостью, решительно.) Оно не долж-
на

но было жить! Я не хотела этого!! Дитя не должно му-
читься вместе со мной! Оно должно быть там, где ему
суждено.
Август. Роза, опомнись! Не мучай себя! Ты сама
не( знаешь, что говоришь! Ты сделаешь нас всех не-
счастными.
Роза. Да, вы ничего не знаете! Вы ничего не ви-
дите! Вы ничего не видели с открытыми глазами. Пу-
скай он посмотрит за большой ивой... что у ольхи... за
приходским полем... у пруда... там он увидит мое ди-
тятко.
Б е р н д. Ты совершила такое ужасное преступле-
ние?
Август. Ты впала в такой неслыханный грех?
Роза падает в обморок. Смущенные мужчины в замешательстве, бес-
помощно смотрят друг на друга. Август поддерживает Розу, ста-
раясь ей помочь.
Жандарм. Самое лучшее, если она придет с вами
в участок. Там она может сделать добровольное при-
знание. Если это не чистые выдумки, то признание ей
очень поможет.
Август (серьезно, из глубины сцены). Это не вы-
думки, господин вахмистр. Эта девушка... Что она
только выстрадала!
Занавес

JPthvwyc
ГАРБЕ
ТРАГЕДИЯ В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ

Перевод
В. ДЕВЕКИНА

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Магнус Г а р б е— бургомистр.
Фелиция — его жена.
Моника — их служанка, бегинка.
Ян Госсерт — художник.
Доминик — слуга.
Петер Планк — столяр.
Доктор Корнелиус Ансело — член муници-
палитета, врач.
Гесвейн — служитель в ратуше.
Доктор Иоганн Вик — городской синдик.
Ключница.
Две молодые служанки.
Э к к а р т — винодел.
Й е р г \
Якоб } его внуки.
Ганс Мейлин — цирюльник.
Адам — палач.
Гейнц } его подручные.
Аполлония Фишроссин — служанка в доме
Адама.
Три патер а-д оминиканца.
Брат Томас )
r£o~ d ö » „ ^ « » , « ( монахи-доминиканцы.
Б р а т Р е и н г о л ь д J
Третий мона х-д оминиканец.
Действие происходит в XVI веке в германском импер-
ском вольном городе.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Высокий, обшитый панелями зал в доме патриция. Виден мольберт,
на нем холст на подрамнике. Входит Фелиция Гарбе, молодая
жена бургомистра Магнуса Гарбе. Она беременна. Ее сопровождает
бегинка Моника.
Фелиция. Я опять должна позировать, Моника?
Моника. Да.
Фелиция. Неспокойно у меня на душе.
Моника. Отложите тогда сеанс, милостиьая гос-
пожа.
Фелиция. Магнус хочет иметь мой портрет. Но
скажи мне, ради бога, что за дым поднимается над ба-
зарной площадью. Или это облака, Моника? Когда
всходило солнце, небо было безоблачным. Какие тени!
Какие тревожные тени, Моника! Странно, что ты всег-
да бледнеешь, когда видишь их. Может быть, в приго-
роде вспыхнул пожар?
M о« и к а. Бывает иногда, что и в ясную погоду
чад дымовых труб стелется по улицам.
Фелиция. Боюсь, что художнику будет плохо
видно. Как ло-твоему, можно ли рисовать женщину,
когда она беременна?
Моника. В капелле нашего монастыря бегинок
над алтарем есть картина. Вы ее помните. Святая дева
Мария навещает святую Елизавету. Святые девы сидят
в доме Захария. Вы ведь знаете, что в это время Ели-
завета носила под сердцем Иоанна Крестителя.
Фелиция. Не греши, Моника! Бог знает мои мыс-
ли. Ему известно, что я и в помыслах не ставлю себя
наравне со святыми девами.
235

Ян Госсерт. Ах, я был рассеян? Возможно.
Я так спешил к вам.
Фелиция. Успели ли вы совершить вашу обыч-
ную утреннюю прогулку по нашим садам?
Ян Госсерт. Вы угадали. Я шел садами и вино-
градниками.
Фелиция. Как дела у виноделов?
Ян Госсерт (по-прежнему рассеянно). Гроздья
налились хорошо. (Так как кисть заметно дрожит в его
руке, откладывает ее в сторону.) Прошу прощения, в
моей руке нет еще твердости.
Фелиция. Маэстро, что с вами приключилось?
Ян Госсерт (сильно побледнев, в изнеможении
опускается на стул). Ей-богу, со мной не приключи-
лось ничего. Разве только то, что я позволил себе при-
задуматься и поразмышлять. Это безусловно было
ошибкой. Кто размышляет, тот всегда приходит к од-
ному и тому же выводу.
Фелиция. К какому же?
Ян Госсерт. К тому, что в этом мире сатана
омрачает и самый ясный день.
Фелиция. Эту мысль я недавно слышала с цер-
ковной кафедры, маэстро. Там говорил проповедь при-
езжий доминиканец. От вас же я до сих пор привыкла
слышать гимны создателю. Но, может быть, вы мне
ответите на мой первый вопрос: откуда взялся этот
зловещий дым?
Моника делает художнику предостерегающие знаки.
Ян Госсерт. Нет, к сожалению, ничего не могу
сказать.
Фелиция. Все вы точно сговорились скрывать от
меня все на свете. Даже Магнус, муж мой, не состав-
ляет исключения. Но вы очень заблуждаетесь, думая,
что подобная игра в прятки нужна для такой женщины,
как я, пусть даже и в подобном положении. Ведь в кон-
це концов слишком явное скрыть невозможно.
Моника. Ну, так знайте: это горит дом вдовы
магистра Иоганна Текстора. Пожар, говорят, охватил
все здание.
237

Фелиция. Пускай наш августинец сегодня же
отслужит мессу за упокой души бедного магистра. Ну,
а прибытие в город Священного папского трибунала
может остаться для кого-нибудь тайной, полагаете вы?
Вы думаете, я не слышу, как каждый день, почти каж-
дый час звучит мощный хор церковных колоколо-в?
Ведь многие из них я знала уже тогда, когда литейных
дел мастер освободил их из формы. Каждый колокол
я называю по имени, даже самый маленький.
Ян Госсерт. В таком случае, высокочтимая
.госпожа, пусть не будет для вас секретом, что canes
Domini 1 разворотили могилу магистра, проволокли по
улицам его бренные останки и прокляли их. Они про-
кляли и дымящиеся развалины дома, который он оста-
вил своей жене и детям. Sic fiat locus sanctionum et ce-
det in locum sterquilini et foetoris2.
Входит старый почтенный слуга Доминик.
Доминик. Пришел Петер Планк. Он принес колы-
бель.
Фелиция. Маэстро, вы не будете возражать, если
я сейчас осмотрю колыбель?
Ян Госсерт. Боже упаси! Вид колыбели всегда
услаждает душу. Впрочем, Соломон восхваляет мертве-
цов, считает их счастливее живущих и прибавляет: «Кто
еще не родился, тот счастливее тех и других, ибо он
не ведает зла, творящегося в подлунном мире». И все
же вид колыбели вызывает упоение, как светлая мысль
о материнской любви.
По знаку Фелиции Доминик удаляется. Затем он снова входит
вместе с Петером Планком, столяром, который несет
колыбель.
Фелиция. Подойдите, Петер Планк! Мне нельзя
двигаться; я позирую. Но и вы тоже словно оцепенели.
Что с вами?
Доминик. Пятнистый дог перебежал ему дорогу.
1 Псы божьи. (Лат.)
2 Да будет это место наказаний и превратится в место навоза
и скверны. (Лат.)
238

Фелиция. Что ты хочешь 'сказать этим, добрый
Доминик?
Доминик. Ходит молва, что в городе появилась
бешеная собака.
Петер Планк. Голова у этого пса безжизненно
висела, он, поджав хвост, бесцельно слонялся вдоль и
поперек, а язык его свешивался до самой шеи.
Фелиция. Вы говорите, в городе (появилась беше-
ная собака?
Доминик. Так говорит молва.
Ян Г ос сер т. Бешеная собака бродит по нашим
улицам?
Доминик. Так говорят.
Моника. Вы встретили бешеную собаку, Петер
Планк?
Петер Планк. И я видел, как она .подбежала к
молодому 'быку, схватила его за ногу и вырвала кусок
мяса величиной с большую тарелку.
Фелиция. Вы что, все сегодня ополчились на бед-
ную женщину, сердце которой полно радостью? Знайте
же, в моем сердце только радость! Я ничего не хочу слы-
шать о выдуманных вами ужасах. Подите прочь с ва-
шей безбожной боязнью!
Ян Госсерт. Я больше не различаю ни контуров,
ни красок.
Моника. Что сейчас — полдень или полночь?
Фелиция. Доминик, принеси свечи. Начинается
буря. Тучи нависли, как черная стена.
Ян Госсерт. Осторожнее, осколки! Окно разби-
лось. Боже, какой бешеный столб пыли поднялся над
базарной площадью!
Фелиция. Недаром сейчас июнь. Гроза! Ступай,
Моника, надо закрыть все окна в доме.
Моника уходит.
Ян Госсерт. Что это? Молния?
Петер Планк. Нет, маэстро, это не молния. Пре-
святая дева Мария и Иисус Христос! (Дрржит всем те-
лом.)
Ян Госсерт. Ну -вот теперь была молния.
239

Петер План к. Это был огромный огненный шар.
Он коснулся верхушки купола храма Спасителя, пока-
тился по крыше и упал на ратушу. Я видел, как он лоп-
нул, озарив пламенем все небо.
Фелиция. С храма Спасителя, где сегодня соб-
рался Священный трибунал?
Ян Г осе ер т. Да, с храма Спасителя, где сегод-
ня собрался Священный трибунал. Я тоже видел этот
шар.
Фелиция. И Магнус Гарбе тоже в церкви.
Ян Г о ее ер т. Я ждал, что настоящий синайский
гром потрясет крепостные стены нашего города.
Петер План к. Но ведь нет ни грома, ни дождя.
Фелиция. Ничего. Мне кажется, гроза проходит.
Петер Планк, покажите мне наконец, что у вас получи-
лось.
Петер Планк (подносит колыбель к Фелиции).
Она вышла очень простая, как вы и хотели. Не моя ви-
на, если она чересчур проста для вашего дома.
Фелиция. Ясли Спасителя были еще проще.
Ян Госсерт. Даже пыль не прибило. Истомив-
шаяся земля жаждет влаги так же сильно, как мир
жаждет Спасителя. Но небеса не пожелали разверз-
нуться.
Фелиция (качает колыбель и тихо напевает)._
«Там, где ветер веет не смолкая,
Где взметнулись в небо гор вершины,
Там сидит Мария, напевает
И качает маленького сына.
На руках она его качает
Руки колыбель ей заменяют».
Ян Госсерт. Что это вы пели, божественная жен-
щина? Что это вы пели, блаженнейшая царица?
Фелиция. Не грешите, маэстро.
Ян Госсерт. Пахнет серой. Огненная буря сры-
вает крыши домов; бесплодные небеса не могут разре-
шиться дождем. Вам же, прелестнейшая из женщин,
среди всего этого хаоса будет дарован прелестнейший
ребеночек.
240

Фелиция. Да простит вам бог ваши нечестивые,
суетные и совсем не смиренные речи. Но пусть он бла-
гословит мой час.
Возвращается Моника.
Закрыты ли все окна и двери?
Моника. Да. Уже опять стало светлее. Бургомистр
возвращается домой. С ним члены муниципалитета.
Фелиция. Давайте скорей все уберем.
Фелиция поспешно встает, прощается с художником и уходит.
Доминик, вошедший вместе с Моникой, помогает унести все при-
надлежности для рисования. Художник убирает портрет и ухо-
дит. Все суетятся и в спешке забывают о колыбели, которая
остается на сцене. В зал входят бургомистр Магнус Гарбе,
доктор Корнелиус Ансело, врач и член муниципалитета, со-
провождаемые Гесвейном, служителем в ратуше.
Гарбе. Положи это пока на стол, добрый Гесвейн.
Гесвейн кладет на стол огромную стопку папок, кланяется и уходит.
(Отвечая на поклон Гесвейна и тем самым отпуская его.)
Прощай! (Медленно расхаживая, отдает появившемуся
Доминику перчатки и берег. Когда Доминик уходит,
не торопясь проверяет, заперты ли все двери, и только
после этого подходит к доктору Ансело.) Ну вот мы и
одни, дорогой доктор Ансело.
Доктор Ансело (подтверждающе кивает; они
пристально смотрят друг другу в глаза). Да, Магнус
Гарбе, мы действительно одни.
Гарбе. Вы хотите сказать: мы две ясные головы
среди неистовствующих. Но, пока мы тут с глазу на
глаз, между нами и ими, слава богу, надежные стены.
И здесь, Ансело, здесь я должен высказаться. Этот кро-
вопийца, упивающийся кровью, как ненасытная пияв-
ка; этот монах, глаза которого пылают жаром безу-
мия,— чего он хочет? Истребить вольнолюбивых граж-
дан германских городов? Откуда он явился? С какими
полномочиями? Не станут же отрицать, что Рим для
нас — чужой город, a Dominus apostolicus l — чужестра-
нец. Leges sacrosanctae 2! Что же это творится? Неуже-
1 Апостолический повелитель. (Лат.)
2 Священные законы. (Лат.)
9 Г. Гауптман т. II
241

Ли rtaria xo^et с помоЩью древних законов, получейкыХ
путем вымогательства более трехсот лет тому назад от
германского императора, превратить нашу страну в ог-
ромное кладбище? Ecclesia non sitit sanguinem \ как
говорится. Однако если церковь сама не проливает кро-
ви, зато она делает своими палачами князей и город-
ских правителей. Наши суды, наши судьи, несмотря на
свое лучшее разумение, должны лишь безмолвно .на-
блюдать, как фанатики-изуверы в слепом безумии хва-
тают свои жертвы и учиняют над несчастными так на-
зываемые судебные процессы. Процессы без свиде-
телей, без доказательств, без защиты, где каждый, кого
хотя бы чуть-чуть запятнала клевета тайного доносчи-
ка, может быть обезглавлен, повешен, утоплен, колесо-
ван или после бесчисленных отвратительнейших пыток
замучен насмерть в мрачных казематах. И мы должны
все это терпеть, несмотря на то, что мы немцы и хри-
стиане, несмотря на то, что мы бургомистры, сенаторы,
судьи и бюргеры имперских вольных городов, которые
мы сами создали и выстроили своими руками. Сами они
не убивают, зачем же! Мы должны быть их кровавыми
псами и должны sine visione 2 на живодерне приводить
в исполнение их позорные решения. Когда сегодня в хра-
ме Спасителя закончилось разбирательство дела и бед-
няге портному — я хорошо его знаю: он воды не заму-
тит — с лицемернейшим (милосердием вынесли замаски-
рованный смертный приговор, когда несчастный упал
на колени и в душевной муке стал громко молиться,
тогда битком набитый собор разразился таким хохо-
том, что эхо, отраженное сводами всех трех нефов, про-
звучало как рев из преисподней. Ничего христианского
я в этом не почуял; скорее это походило на вонь из
пасти разъяренного зверя. А на теле бедняги портного,
который не умеет ни читать, ни писать, и так уже не
было живого места. День за днем гнил он заживо в во-
нючей темнице, откуда его выводили только в камеру
пыток. Его истязали, жгли каленым железом, загоняли
ему под ногти деревянные гвозди до тех пор, пока он
1 Церковь -не проливает крови. (Лат.)
3 Без созерцания. (Лат.)
242

наконец не прокричал то, что ему навязали,— именно
то, что от него хотели услышать и благодаря чему па-
лачи в сутане сочли доказанной его измену истинному
вероучению церкви. А ведь перед воротами еще теплил-
ся пепел костра, на котором сожгли четырех бедных
грешников.
Доктор Ансело. Говорите, говорите. Облегчите
свою душу, дорогой бургомистр.
Г а р б е. Не могу молчать, иначе я задохнусь. Я не
хотел впускать кровавого пса в наш город. У нас есть
свой собственный мирской и церковный суд. И зачем
же нам наши башни, стены и рвы, зачем боевая охрана
у ворот города? Разве нет у нас конницы и пехоты?
И разве мы не гордые и свободные горожане? А мы
позволяем втаптывать нашу гордость в грязь первому
встречному доминиканцу, который позорит и оскорбляет
нас, как ему вздумается. Эх, если бы в сенате было
единство...
Доктор Ансело. Наш сенат охвачен жалким,
постыдным страхом. Все эти гордые патриции стали
немыми, как рыбы, и послушными, как собачонки. Им
все время мерещится кнут, которым их только что на-
казали. Но обратимся от всеобщего горя к особому
счастью, озарившему ваш дом. (Указывает на колы-
бель.)
Гарбе (заметив колыбель, взволнованно). О, как
она сюда попала?.. Право, у меня закружилась голова!
Я потрясен.
Доктор Ансело. На вас сказывается то, что вы
увидели и молча вытерпели сегодня утром, скрывая
свой праведный гнев. Да и у меня руки и ноги как свин-
цом налиты.
Гарбе (после продолжительного молчания, реши-
тельно). Все растворяется в моей душе, все примиряет*
ся в ней. Там, за этими стенами, горести и »беды, пре-
следования христиан и подлые убийства, а здесь — Фе-
лиция и счастье, какое я не променял бы даже на ша-
лаш среди четырех потоков в саду Эдема. Как удиви-
тельно устроил бог сынов Адама. (Подходит к колыбели
и задумчиво покачивает ее.) Поразительно! Почти не-
постижимо! Можно ли представить себе хотя бы на ми-
9*
m

нуту, что такой человек, как патер Гисланд, этот монах,
богослов, верховный судья Священного трибунала, что
этот бешеный волк, ворвавшийся в наше христианское
стадо, тоже когда-то лежал в подобной колыбели и его
баюкала простая человечная мать? Я не верю этому.
Я не могу в это поверить!
Доктор Ансело. И все же, дорогой Магнус, по-
верьте в это. Признайте, что человеческая натура бывает
подвержена самым -страшным изменениям, иначе вы
впадете в суеверие и вам придется прибегнуть к malleus
maleficarum К Я согласен с вами, что если кому-нибудь
понадобятся доказательства существования сатаны и
его злых дел, то самым лучшим примером будет этот
монах с полномочиями из Рима, опустошающий наши
города, как чума. И еще об одном я хочу попросить ©ас,
бургомистр Гарбе, но уже как врач. Постарайтесь, что-
бы о бесчинствах этих мрачных сил, терзающих наш
город, ваша жена не узнала ничего или как можно
меньше. Иначе это может иметь дурные последствия и
повредить той новой жизни, которой небо решило увен-
чать ваш до сих пор бездетный брак.
Фелиция (входит). Вернулся! У меня словно ка-
мень с души свалился. (Обнимает и целует мужа.)
. Гарбе. Тебя напугала гроза, Фелиция. Гроза ми-
новала.
Фелиция. Ян Госсерт и все другие вели такие за-
гадочные разговоры. Что случилось? Магнус, что слу-
чилось в храме Спасителя?
Гарбе. Ничего не случилось, Фелиция.
Фелиция. Но народ на улицах кричит, что молния
ударила в купол храма.
Гарбе. Если это даже так, то во всяком случае
нигде не загорелось и мы, находясь в церкви, ничего
не заметили.
Доктор Ансело. Мы вообще не видели молнии.
Фелиция. Ну, а Священный трибунал — был ли он
сегодня милосерден во имя Христа, Магнус?
Гарбе. Бедные грешники были, как всегда, мило-
стиво переданы в руки мирского вершителя правосудия.
* Модот ведьм. (Лат.)
244

Фелиция. Могли ли вы предположить, доктор Ан-
село, что наш красивый, богатый, трудолюбивый и цве-
тущий город превратится в такой отвратительный содом?
Ну ладно, пойду проверю, накрыт ли стол. (Все еще в
волнении уходит в прилегающую столовую.)
Доминик (входя). Стол накрыт, милостивая гос-
пожа.
Эти слова не останавливают Фелицию. Видно, как она обходит в со-
седней комнате богато накрытый стол.
Доктор Ансело. Обратите внимание на вашу
жену, дорогой Гарбе!
Г а р б е. Я должен обратить на нее внимание? В ка-
ком смысле?
Доктор Ансело. Разве вы не заметили ее 'бес-
покойства?
Доминик. Милостивую госпожу охватило беспо-
койство, когда столяр принес колыбель, а может быть,
немного позднее, когда молния ударила в храм Спаси-
теля. Ее как раз писал в это время господин Госсерт.
Вдруг она вскочила и прекратила позировать.
Гарбе. Никакая молния не ударяла в храм Спа-
сителя, Доминик.
Доминик. Тогда я не знаю, чем объяснить вол-
нение нашей милостивой госпожи.
Гарбе. Мне кажется, что она сегодня такая же, как
всегда, и совсем не волнуется.
Доминик. Но она довольно долго без отдыха хо-
дит взад и вперед, вверх и вниз по всем покоям, ком-
натам и галлереям, как будто она что-то потеряла, и
уже несколько раз подряд наша добрая госпожа мо-
лилась у алтаря домашней капеллы.
Доктор Ансело. Обратите внимание на вашу
жену, дорогой Гарбе!
Фелиция (возвращается в несколько приподня-
том настроении). Ну вот, теперь мне легче на душе. Про-
шу вас, господа, к столу.
Гарбе. Скажи мне, детка, тебя что-нибудь бес-
покоит?
Фелиция. Нет, Магнус, с тех пор как ты вернулся,
ничего. Но если бы доктор прошел без нас в столовую,
245

то я открыла бы тебе небольшой секрет. Не пугайся,
Магнус, это сущие пустяки.
Доктор А н сел о. Хорошо, но я без вас все съем
и выпью. (Уходит в столовую.)
Фелиция. Магнус, обещай мне одну вещь.
Г ар б е. Ты пугаешь (меня, Фелиция!
Фелиция. Дорогой мой, ты не должен пугаться.
Я твердо знаю волю всевышнего: он не возьмет тебя к
себе раньше, чем меня.
Гарбе. Он, вселивший в наши сердца любовь, от-
зовет к себе нас обоих вместе, когда наш час пробьет.
Фелиция. Нет, Магнус, нет. И вот это первое, что
ты должен мне обещать. Ты можешь не клясться и не
божиться. Дай мне просто руку и обещай это во имя
нашей любви.
Гарбе. Что же я должен тебе обещать, Фелиция?
Фелиция. Если я умру, ты должен жить, Магнус.
Гарбе. Если только я смогу, Фелиция.
Фелиция. Всегда можно сделать то, что должно.
А ты должен жить по трем причинам. Если я подарю
тебе сына Магнуса Феликса, — пусть так нарекут его при
крещении, — то ты должен жить ради него. Может быть,
я рожу дочь, ты все равно должен жить. Вот письмо,
распечатай его только в том случае, если меня действи-
тельно не станет. Ни за что не отдавай нашего ребенка
чужим людям и, пока он не ©ырастет, не отпускай его
от себя, не оставляй его без защиты.
Гарбе. Если я смогу жить... Я обещаю тебе это.
Но я полон уверенности...
Фелиция. Да, Магнус, да, я тоже полна уверен-
ности. И все же если нам суждено иное и всевышний
заберет к себе и мать и ребенка, то и тогда ты не име-
ешь права умереть. Наша страна, наш бедный народ,
наш город — ты всем им нужен, Магнус. И ты не име-
ешь права бросить их раньше срока. И, наконец, послед-
нее. Я боюсь, что не смогу быть счастлива даже в раю,
если буду виновна в твоей смерти.
Они замолкают, слившись в долгом поцелуе.
Гарбе. Идем! Довольно печали, давай со спо-
койной душой и с твердой верой в (будущее сядем зз
246

СтоЛ с друзьями и вкусим с благодарностью дары toc-
пода.
Фелиция. Нет, Магнус, нет... Сделай мне один раз
одолжение — я знаю, ты голоден и устал,—сядь сегод-
ня, только сегодня, за стол без меня.
Г а р б е. То есть как без тебя, Фелиция?
Фелиция. Пей с друзьями вино, пируй и веселись,
как обычно; ты ведь это заслужил.
Г а р б е. Ты говоришь такие странные вещи, Фели-
ция.
Фелиция. Разве правда кажется тебе странной?
Г а р б е. Для меня нет веселья без тебя.
Фелиция. Магнус, ты, только ты из всех, кого я
знаю, только ты полон святых мыслей, истинных, чи-
стых, возвышенных. О, как мне страшно, как страшно,
страшно! Горе мне, Магнус, я ведь только слабая... толь-
ко боязливая... боязливая, запуганная... слабая, трус-
ливая... и совсем, совсем бессильная женщина. Ах, если
бы мне не было так страшно, Магнус!
Г а р б е. Ради всего святого, что с тобою?
Фелиция. Ничего, Магнус, ничего. Пойдем, пойдем
со мной в часовню. Пусть брат Мартин отслужит мессу.
Уходят, но не через столовую. Некоторое время сцена пуста. Затем
из столовой появляются сначала Доминик, потом доктор
А н с е л о.
Доминик. Никого нет.
Доктор Ансело. Стол накрыт, сверкает сереб-
ром и золотом, а за столом — никого: ни гостей, ни хо-
зяев. *
Доминик. Ваша милость господин доктор, очень
хорошо, что вы здесь, в доме.
Доктор Ансело. Пожалуй. Я, вероятно, скорее
перенес бы избиение младенцев в Вифлееме, чем пере-
жил, чтобы рухнули надежды этой восхитительнейшей
женщины и обманулись ожидания ее достойного супруга.
Слышен колокольчик священника, читающего мессу.
Доминик. Ваша милость, это из часовни. Наш
августинец служит мессу.
Оба молитвенно складывают руки. Снова слышится колокольчик.
Затем появляется бегинка Mo н и к а, чтобы забрать колыбель.
247

Доктор Ансело. Скажи, сестра Моника, когда
беспокойство охватило твою госпожу?
Моника. Вскоре после того, как спустился этот
мрак. Наш столяр говорит, что с того момента, когда
молния в виде огненного шара ударила в храм Спаси-
теля.
Доктор Ансело. Будем считать это добрым
предзнаменованием!
Моника. Нас охватил ужас, когда черные тучи
закрыли все кругом и разразилась буря без дождя.
Доктор Ансело. Если яблоко созрело, почему
же буре не сбить его?
Моника. Но это была недобрая буря* она выла
над нами, как отвратительные злые кошки.
Доктор Ансело. Это была самая обычная буря.
Моника. Не все разделяют это мнение.
Доктор Ансело. Какое же существует другое?
Моника. Многие говорят, что бурю вызвали дья-
вольские женщины с помощью злых демонов.
Доктор Ансело. Под дьявольскими женщинами
вы разумеете так называемых ведьм, Моника?
Моника. И все ведь видели, как внезапно на яс-
ном, чистом небе возникли черные тучи и спустились над
храмом Спасителя.
Доктор Ансело. Ага, так ваши дьявольские
мастерицы непогоды посягали на Священный трибунал?
Доминик. Так думают почти все. Весь город жи-
вет только этим событием. Толпы народа во главе со
священниками и даже членами муниципалитета рыщут
вокруг, разыскивая во всех углах нечестивых женщин.
Они жаждут мести. Всех охватила неистовая злоба.
Моника. Говорят, что они все же нашли винов-
ницу. Это жена Ганса Гессарта, цирюльника, родившая
три недели тому назад девятого ребенка.
Доктор Ансело. Это честнейшая женщина во
всем городе. Она без устали провела тысячи трудных
ночей у изголовья бедных жен, облегчая им родовые
муки. А теперь их сыновья с камнями, дубинками и це-
пами охотятся за ней. Как врач я ее хорошо знаю, жену
цирюльника.
.Доминик. Утверждают, что патер Гисланд ска-
248

зал, будто огненный шар на крыше храма был сам
сатана.
Доктор Ансело. Патеру Гисланду, конечно, по
роду его деятельности должны быть известны повадки
князя тьмы. Но давайте позабудем все, что творится за
стенами этого дома, и обратим все внимание на нашу
любимейшую госпожу!
Все уходят; впереди — Моника с колыбелью. Из столовой
входят Магнус Гарбе и Ян Госсерт.
Гарбе. Будьте добры, маэстро, покажите мне ее
портрет.
Ян Госсерт. Мне, пожалуй, не следовало сегодня
рисовать. Боюсь, что я внес страдальческие черты в
небесный облик вашей супруги.
Гарбе. Женам суждено немало страданий.
Ян Госсерт. Разрешите мне заметить, что лицо
прекрасной, восхитительной, обожаемой всеми фрейлейн
Фелиции Амзинг никогда не было исполнено такого бла-
женства, как облик госпожи Фелиции Гарбе, носящей
ребеночка л од сердцем.
Гарбе. Простите, мне страшно сдавило грудь.
Ян Госсерт. Вы больны, господин бургомистр?
Гарбе. Нет, но, если бы даже палач вел меня на
эшафот, у меня не могло бы быть хуже на душе.
Ян Госсерт. Я понимаю, город охвачен чудо-
вищной жестокостью.
Гарбе. Нет, простите меня, не поповская чума при-
чина моего недуга. Даже трудно сказать, как мне все
это вдруг стало безразличным. То, что меня смертельно
угнетает, нельзя выразить словами. Это страх! И хуже
всего то, что от него нельзя убежать.
Ян Госсерт. Вы тревожите меня. Все привыкли
считать Магнуса Гарбе железным человеком.
Гарбе. Мы заблуждались. Я не железный. Дайте
мне взглянуть хотя бы на ее тень; может быть, это
смягчит боль моего сердца.
Ян Госсерт. Надеюсь, что с вашей супругой ни-
чего не случилось?
Га р б е. Мы сказали друг другу «прости»!
fl н Г о с с е р т. Я вас не понимаю.
249

Г а р б е. Мы только что попрощались с ней.
Ян Госсерт. Ваша супруга уезжает?
Гарбе. Вы можете назвать это как вам нравится.
Но довольно: ее нет со мною, ее у -меня забрали. И если
сказать, что она уехала в дальний путь, то этот жесто-
кий путь идет через пылающие леса и раскаленное же-
лезо.
Ян Госсерт. Теперь я вас понял, господин бур-
гомистр.
Гарбе. Давайте присядем на минутку. Когда мне
было сорок шесть лет, я не осмеливался поднять глаза
на совсем юную, прекрасную Фелицию Амзинг: но имен-
но меня выбрал ее милостивый взгляд. Я был всего-на-
всего простым энергичным человеком, без родственных
связей, без большого состояния, владельцем весьма
скромного поместья. Другие предлагали ей красоту, мо-
лодость, княжеские богатства. Знает бог, я никогда не
полагал, что мои скромные достоинства стоят подобной
награды. Я считал и считаю себя недостойным такого
счастья. Я и думать не мог, что в намерение всевыш-
него входило доверить грешному человеку на время его
земного существования столь неземное сокровище, так
щедро оделить его своей благодатью. Разве я грешил,
когда даже в молитвах не просил послать мне ребенка,
боясь за Фелицию? А* ведь в мои лета я ничего так
страстно не желал, как наследника. Я жаждал увидеть
своими глазами наследника, подаренного ею, покачать
на коленях сына или дочь, в жилах которых смешалась
ее кровь с моей. Но я не просил этого в молитвах! Я не
осмеливался! Я полагался на волю божию. Сегодня все
получилось так, как решило провидение.
Ян Госсерт. Таким образом, дерево принесет
плод, а прекрасная оболочка украсится драгоценным
ядром. Да и какой смысл имело бы такое сочетание, та-
кой примерный брак, соединивший восхитительнейшую
женщину с самым достойным мужчиной в городе, если
итогом их союза не будет человек грядущего, новый
христианин, созданный по образу и подобию божьему!
Гарбе. И все же мне »помнится, что я чаще слышал
от вас слова мудрого Соломона: мертвому лучше, чем
сивому, а всех лучше тому, кто вообще не родился,
250

Ян Г о с с е р т. Жизнь тягостна, кто этого не знает!
И все же...
Г а р б е. Не только тягостна. Жизнь всегда борьба.
И кто начал эту борьбу, должен и в холод и в зной от-
воевывать каждую пядь крутого, долгого пути у непри-
миримых врагов, бесчисленных, как песчинки на мор-
ском берегу.
Ян Г о с с е р т. Мужайтесь, господин бургомистр!
Вспомните, на каком посту вы стоите и как вы его за-
щищаете! Ваша жизнь всегда была примером храбро-
сти и силы, мужественной воли, крепкого дела и вполне
заслуженной награды. Таков уж закон природы: жен-
щина должна родить. И наши матери перенесли этот
трудный час и лишь потом уже изведали всю полноту
счастья своего бытия.
Гарбе (взволнованно пожимает руку художника).
Благодарю вас, благодарю вас, Ян Госсерт.
Ян Госсерт. Ну, а теперь я вам скажу, с каким
поручением и кто именно послал меня к вам: доктор
Ансело. У вашей жены все в порядке. Доктор обязал
меня отвлечь ваши мысли в другое русло и увести вас
из дома, даже из города, чтобы совершить продолжи-
тельную, но освежающую прогулку по нашим полям.
Гарбе (после краткого раздумья). Я повинуюсь,
пойдемте, маэстро!
Оба уходят из комнаты. Немного спустя, разговаривая, входят
доктор Ансело и доктор Иоганн Вик, (Городской син-
дик. У последнего благородная внешность, высокая, стройная фигу-
ра, темные волосы и черные глаза; одухотворенное, бледное лицо.
Доктор Ансело. Вы входите в этом дом, госпо-
дин юрист, в трудный и решающий час. Госпожа Фели-
ция разрешается от бремени. Вас это испугало? Вы ни-
чего об этом не знали?
Доктор Вик. Извините, я дошел до того, что
боюсь собственной тени. Мы были сейчас так заняты
в (муниципалитете, а я, как вы знаете, в особенности.
Доктор Ансело. Да-да. В наш добрый, вольный
имперский город вступила опасная бестия.
Доктор Вик. Мы ведь свои люди. Вы безуслов-
но правы. И ужасно то, что небо как бы в союзе с эти-
251

ми эмиссарами и комиссарами изуверского фанатизма.
Бог знает, как далеко еще зайдет этот патер Гисланд,
опираясь на полномочия ттапы и на все более зверею-
щую чернь.
Доктор Ансело. Как понять ваши слова, что
небо в союзе с ним?
Доктор Вик. Виноградники и сады .пострадали
от заморозков. Потом наступила страшная засуха. За
городскими воротами притаился неурожай, притаилась
голодная смерть. В селах падает скот. В городе уже
есть вспышки английской потницы и даже чумы, хотя
и локализованные вашими разумными мерами. А сегод-
ня вдруг налетела эта гроза, и народ надеялся увидеть
долгожданный дождь. Он обманулся в своих надеждах.
Вместо этого, как бы в насмешку, огненный шар пры-
гал на куполе именно той церкви, в которой собрался
Священный трибунал. И сейчас густая толпа все еще
стоит вокруг храма и неподвижно глазеет на купол.
Доктор Ансело. Оказывается, холодная молния
все же кое-что зажгла.
Доктор Вик. Она зажгла в нашем городе нечто
ужасное. Всевозможное суеверие, вся грязь, все духов-
ные отбросы и прочая дрянь вспыхнули жутким -пламе-
нем. Чернь обезумела! Средь бела дня людям повсюду
мерещатся всякие страсти. К тому же чудовище вкуси-
ло крови. С тех пор как первая жертва, уже измучен-
ная во время пыток, была брошена в костер и толпа,
собравшаяся на соборной площади, насладилась тре-
ском адского пламени и муками бедного осужденного,
извивавшегося и стонавшего от боли, с тех пор ее ста-
ли привлекать подобные расправы. Жажда крови рас-
ползлась по всем уголкам вместе с чадом первого костра.
Доктор Ансело. Поистине пора, чтобы Магнус
Гарбе снова поднялся во весь свой могучий рост и оста-
новил чужеземное чудовище.
Доктор Вик. Да, это, без сомнения, был бы са-
мый благородный и самый отважный подвиг нашего
храброго бургомистра. Но вопрос в том, придут ли ему
на помощь его былая предусмотрительность и осторож-
ная мудрость. Его призыв всегда был внушителен, его
слова убеждали и захватывали, и все же, кто знает,
252

оДержйт ли он берх в справедливом деле й что поставит
он при этом на карту?
Доктор Ане ел о. Во всяком случае, вы, госпо-
дин синдик, как представитель светской и церковной
судебной ©ласти, должны -признать законность такого
выступления. У города есть свой полномочный суд, свет-
ский и церковный. В высшей степени справедливо, что-
бы наши судьи получили возможность ознакомиться с
тем, как ведутся судебные процессы в этом бродячем
иноземном трибунале; пора потребовать ясно обоснован-
ных приговоров. Если же наша судебная власть будет
и дальше слепо выполнять роль палача и казнить со-
граждан одного за другим, отправлять на живодерню
членов своей же общины, детей, женщин и стариков —
.и все это только потому, что так желает пришлый мо-
нах, одержимый фанатик, ослепленный кровавым безу-
мием,— тогда наши судьи заслуживают того, чтобы их
самих колесовали.
Доктор Вик. Для всякого разумного человека
это ясно как божий день. Но что толку даже в самом
справедливом требовании, если церковный произвол
господствует безгранично?
Доктор Ансело. Но Магнуса Гарбе горожане
боготворят. За него стоят и бедные и богатые. Разве
■вы не думаете, что проба сил может кончиться в его
пользу?
Доктор Вик. Верно. Горожане боготворят Маг-
нуса. Каждый знает, что он сделал для блага города.
Такой человек, как он, рождается раз в сто лет. Почти
половину состояния, полученного им в приданое, он из-
расходовал на благо общества или роздал нуждающим-
ся. Но не забудьте, что у такого человека есть и зави-
стники, скрытые завистники, выжидающие подходяще-
го момента. Впрочем, мне надо поговорить с ним самим.
Доктор Ансело. Сейчас это невозможно, так
как его нет дома. Он пошел с художником на прогулку.
Доктор Вик. Его присутствие в муниципалите-
те необходимо. После всего, что произошло, его безза-
ботность кажется мне удивительной.
Доктор Ансело С тех пор как для его супруги
настал трудный час, весь остальной 1мир словно вывет-
253

рился у него из головы. Поглядите на накрытый cfoji.
Еда и вино так и остались нетронутыми.
Доктор Вик. Я привел с собой Гесвейна, слу-
жителя в ратуше. Он очень .предан нам. Надо будет по-
слать за Магнусом верховых. Беспорядки растут. В от-
дельных районах города чернь начала грабежи под пред-
логом поисков ведьм. Некоторые мясные лавки и булоч-
ные уже разгромлены. Полковник Килиан с городскими
солдатами ожидает у ратуши. Он ждет распоряжений
бургомистра. Он не хочет вмешиваться в события на
свой собственный страх и риск.
В дверях показывается Доминик, немного позади него — Гес-
в е й н.
Доминик (с неизъяснимым испугом). Извините
нас, ваша милость, за то, что мы входим без спросу. Но
толпа стекается к воротам дома.
Гесвейн. Ваша милость господин синдик, нас ви-
дели, когда мы входили в дом.
ДокторАнсело. Толпа собирается у ворот? Чего
же она хочет?
Доминик. Такой вопрос и я задаю себе. Но кто
это может знать, господин доктор! Я вышел к ним, ког-
да их было еще не так много. Вдруг один из них — в
глазах его как бы отсвечивали сера и смола — подско-
чил ко мне и, грозя кулаком, визгливо закричал: «За-
режь петуха! Зарежь петуха!»
Доктор Вик. «Зарежь петуха! Зарежь петуха!»
Может быть, вы знаете, что он хотел этим сказать?
Доктор Ане ел о. О, к сожалению, мне это хоро-
шо известно. Это клич, с которым обезумевший сброд
преследует сектантов, считающих грехом убивать жи-
вотных и есть их мясо.
Доктор Вик. Но это нечто новое для нашего го-
рода.
Доктор Ансело. Иноземный трибунал завез нам
сей гостинец. Наверно, он входит в sacro arsenale !. И
что ты ответил негодному крикуну, Доминик?
Священный арсенал. (Лат.)
254

Доминик (резко). Ничего. За всю свою жизнь я
не убил ни одного животного, и вот уже тридцать лет,
как я не ел мяса.
Доктор Ане ел о. Раз так, то. у тебя была осно-
вательная причина молчать.
Доминик (упрямо). Я не скрывар своих взгля-
дов ни от кого, господин доктор. Моя совесть чиста.
И никакими угрозами нельзя меня принудить, чтобы я
отрекся от бога и душевного благочестия.
Доктор Ансело. Молчи, ты тоже сошел с ума,
добрый Доминик. Тебя никто не спрашивает, и тебе не-
зачем отвечать.
Входит взволнованная Моника.
Моника. Вернулся Петер Планк, столяр. Он хо-
чет поговорить с хозяевами.
Доктор Ансело (Доминику). Скажи ему, пусть
войдет. (Монике.) Ваше место подле госпожи.
Доминик уходит.
Моника. Да, но около дома собралась толпа. Она
становится все больше и кричит все громче.
Доктор Ансело. Пускай становится все больше,
пускай кричит все громче. Помни, ты бегинка, ты си-
делка, которой доверены жизнь и здоровье жены бур-
гомистра. Праздная базарная .толпа видит, что в дом
бургомистра больше, чем в какой-либо другой, входят
разные господа — только что зашли господин юрист и
служитель ратуши,— вот бездельников и обуяло любо-
пытство. Позаботьтесь о том, чтобы госпожа не услыша-
ла об этом даже и полсло-ва.
Моника. Она сейчас говорит во сне.
Доминик вводит Петера Планка.
Доктор Ансело. Да у вас дрожат колени, Пе-
тер Планк!
Петер Планк. Возможно. Я бежал стремглав,
как бы спасая свою жизнь.
Доктор Ансело. Кто же преследовал вас по
пят&м?
2М

Петер План к. Даже и не знаю, как оказать.
Я знал только, что мне надо бежать изо всех сил, словно
сама смерть галопом несется за мной.
Доктор Ансело. Верно ли, что вы ищете бурго-
мистра?
Петер План к. Где Магнус Гарбе? Разве его
здесь нет?
Доктор Ансело. Нет! Но здесь я и господин
юрист; как вам известно, мы тоже должностные лица.
Петер Планк (выпаливает залпом). Знаете ли
вы, что толпа схватила жену Ганса Мейлина, которая
лечила переломы и прочие болезни, притащила ее к ма-
стеру Адаму, нашему городскому палачу, и тот ее пы-
тал, жег солому на ее теле, а монах-доминиканец под-
верг ее немедленно мучительному допросу.
Доктор Ансело. Но это было бы беспримерным
нарушением закона. Не может быть. Мы не верим этому.
Петер Планк. И все же тут все правда, как
«Отче наш».
Доктор Ансело. От кого вы это узнали?
•Петер П л а н к. От самого мастера Адама; палач
ведь сводный брат моей покойной жены.
До к т с р Ансело. Вы слышали это из его уст?
Петер Планк. Если бы только это,'тогда я не
бежал бы сюда очертя голову. Я, господа, узнал вещи
более страшные; язык не поворачивается рассказать их.
Доктор Ансело. Переведите дух, мастер, собе-
ритесь с силами и рассказывайте спокойно,-что бы там
ни было. Ну, смелее!
Петер Планк. Этому нельзя поверить. Вы все
равно мне не поверите. Вы ведь не хотели верить даже
тому, что Доротею Мейлин подвергли пыткам и допросу.
Доктор Ви к. Не надо тянуть, говорите! Теперь
мы вам поверим. Кажется, вы хотите рассказать нечто,
что уже коснулось и моих ушей. Если это так, то можно
смело сказать, что землетрясение произвело бы менее
ужасное впечатление, не будь этот слух чересчур ди-
ким, чересчур нелепым и не зияй на его лбу клеймо
лжи.
Доктор Ансело. Вы начинаете меня пугать, гос-
лодин синдик.
259

Петер План к. Раз вы уже все знаете, мне неза-
чем говорить.
Доктор А н сел о. Не теряйте времени, когда гро-
зит беда, если ее можно избежать с божьей помощью.
Петер П л а н к. Я могу довериться только вам.
Доктор Ансело. Вы слышали? — Выполняй свой
долг, Моника. — Не уходи далеко, Доминик.
До миник и Моника уходят.
Петер План к. Мне тяжело говорить о таких ве-
щах, господа. Скажите мне сперва, правда ли, что До-
ротея Мейлин одно время была ключницей здесь, у Ам-
зингов? Я имею в виду те годы, когда покойный сена-
тор Амзинг жил еще в этом доме.
Доктор Ансело. Да, она служила ключницей
у Амзингов лет двадцать тому назад и даже больше.
Петер План к. И с того времени ее здесь не было?
Доктор Ансело. Она уже давным-давно сюда не
показывалась, с тех пор как прекрасная Фелиция Ам-
зинг, которая, как мне известно, относилась к Доротее
Мейлин с детской привязанностью, стала Фелицией
Гарбе, а ее родители были похоронены в соборе.
Петер План к. Так пускай бы лучше черт, с кото-
рым она блудила, сломал ей шею, вместо того чтобы
вложить в глотку этой старой потаскухи такое проклятое
показание против нашей милостивой госпожи.
Слышны крики толпы. Затем они умолкают.
Поняли вы, что Доротея прокричала под пыткой, что
теперь знает каждый и что сгоняет народ к дому бурго-
мистра?
От неожиданности оба члена муниципалитета потеряли дар речи.
Резким движением они поворачиваются друг к другу, и каждый
смотрит пристально на другого.
Доктор Вик (после длительного молчания). Вот
как отвечает Рим на мужественное поведение Гарбе.
Доктор Ансело. Но и сенат молчать не станет.
Довольно! Я протестую! Так низко мы еще не пали! Так
глумиться над собой мы не позволим. Такие преступле-
ния откроют глаза и слепому. Сам сатана покажется
белее снега, если его сравнить только с помыслами о
257

столь бесстыдном и чудовищном злодеянии. Не говоря
уже о том, что бог не допустит подобного обмана.
Доктор Вик. И все же — давайте не будем убаю-
кивать себя. Разве мы не видели сами: римский монах
делает даже невозможное возможным. Вз'гляните на ба-
зарную площадь. Она кишит пародом. От храма Спаси-
теля до собора святой Марии, от нашего дома до город-
ской ратуши столпилось столько людей, что яблоку
упасть некуда.
Доктор Ансело (подходит к окну). Всего лишь
год тому назад народ так же толпился на рынке — пле-
чо к плечу. Он славил нашего бургомистра. Бесконеч-
ным потоком подходили духовные братства с крестами,
ремесленные цехи со своими знаменами; окна звенели
от праздничного ликования в честь пятидесятилетия
Магнуса Гарбе. Сегодня же они, чего доброго, захотят
колесовать его жену.
Петер План к. Доктор Ансело, отойдите, ради Хри-
ста, от окна!
Доктор Ансело. Почему? Разве я сделал что-ни-
будь плохое?
Петер План к. Вас знают как человека ученого.
Вы исцеляли от болезней. Вы делали здоровыми тяжело
больных. Этого вполне достаточно, чтобы заподозрить
вас в связи с черной магией.
Снизу доносятся возгласы. В окно, чуть приоткрытое доктором Ан-
село, влетает камень.
Доктор Вик. До свидания, я вижу, что сенат со-
бирается. Я узнал Эбергарта Криббе, нашего архитек-
тора. Да и Лангерман, и Томбринк, и Адлерман про-
брались в ратушу. У нас еще есть друзья. Теперь нужно
поискать Гарбе и найти его. (Быстро уходит.)
Доктор Ансело (поднял камень и рассматри-
вает его). Вы были правы, поделом мне. Благодетелю
показываться опаснее, чем злодею. Может быть, я выле-
чил ту руку, которая швырнула в меня камнем. Что ж,
я сохраню это сокровище. Оно станет для меня таким
же вечным символом, как крест. Теперь не медлите и,
если вам известно, скажите, в чем призналась бедняж-
ка Доротея.
258

Петер План к. Она сказала, что служила у гос-
подина Амзинга. Тогда патер Гисланд спросил ее, не
занималась ли она там нечестивыми делами или, может
быть, замечала это за другими. И, так как она мол-
чала, палач схватил ее раскаленными щипцами за левую
грудь. Доротея громко закричала и поклялась, что даст
показания. Нынешней жене бургомистра было тогда
шесть лет. У нее-де была хрустальная баночка с зеленой
или какой-то другой мазью. Вечерами она ею часто на-
тиралась После этого ее кровать пустовала всегда це-
лую ночь. У нее был еще какой-то серый порошок, не
иначе как пепел или пыль. Иногда она двумя пальчи-
ками высыпала его из окна. Вскоре после этого над го-
родом всегда разражалась страшная гроза.
Слышен сильный стук в дверь дома.
Доктор Ансело. О бедная Фелиция! Не думала
ты и не гадала, какая печальная судьба ожидает тебя.
Надо бы тебе такой порошочек вместе с громом и мол*
нией обрушить на головы этого сброда.
Слышен колокольный звон.
Великолепно! Чтобы мразь не успокаивалась, пущены
в ход даже колокола. Только их воя еще недоставало.
Быстренько ухватились прислужники за веревки, и вот
вам глас всевышнего, начисто сметающий всякое сопро-
тивление разума.
В сильном возбуждении входит Доминик.
Доминик. Пришли монахи с сыщиками и служите-
лями суда. Они проложили себе дорогу сквозь толпу.
Чернь требует, чтобы их впустили.
Доктор Ансело. Кто после этого сможет ска-
зать: «Прости им, господи, ибо они не ведают, что тво-
рят»?
Петер Планк. Не выдавайте меня, не бросайте
меня на произвол судьбы! На меня и так уже всех со-
бак вешают.
259

Доктор À н с ê л о. Вы можете не беспокоиться,
мастер. Ну, а теперь давайте пойдем бесстрашно с име-
нем Христа навстречу этой заблудшей толпе.
Доктор Ансело храбро идет к двери и выходит из комнаты;
за ним следует Доминик. Дрожащий от страха Петер Планк
остался в комнате и смотрит в окно. Шум усиливается. Внезапно
входит доминиканский патер. Он в белом облачении. Его лицо —
это череп, обтянутый желтой, словно воск, кожей. Он несет распя-
тие, которое выставляет вперед, как бы для защиты. Уходит через
столовую. За ним следует второй патер, похожий на первого.
Он кропит вокруг себя святой водой. Он и следующий за ним
третий патер удаляются также через столовую. Петер Планк
пригнулся, его не заметили. Появляется испуганная домашняя че-
лядь — пожилая ключница и две молодые служанки.
Ключница (молится). Святой Георгий, сжалься
над нами! Святой Блазий, сжалься над нами! Святой
Вит! Святой Панталеон, заступитесь за нас! Святой Хри-
стофор, заступись за нас. Святой Дионисий, сжалься
над нами!
Первая служанка. Что такое, что случилось?
Чужой народ бегает снизу вверх, а с чердака снова бе-
жит в погреба, и так по всему дому!
Ключница. Святой Цириак и Ахатий, заступитесь
за нас! Никогда мы не занимались нечестивыми дела-
ми. Нет у нас тайных знаков на теле. Мы не заставляли
коров давать кровь вместо молока, мы не напускали
ни бури, ни града, ни засухи, ни голода. Святой Евста-
хий, заступись за нас! Святой Эгидий, заступись за нас!
Святая Маргарита, святая Катерина и святая Варвара,
заступитесь за нас.
Ключница, служанки и Петер Планк падают на колени.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Сад и виноградник бургомистра Гарбе за городской стеной. Не-
большая усадьба Эккарта: жилой дом, погреб и виноградный пресс.
Погреб открыт; в полутьме его сводов видны винные бочки. Здание
обвито виноградом и плющом. Сзади и над ним поднимаются по
склону виноградные лозы. Небо все еще затянуто тучами. На неко-
тором расстоянии высится часть городской стены, указывающая на
близость города. Слышен звон почти всех городских колоколов.
Под липой, единственным деревом, растущим вблизи, Эккарт по-
ставил резную скамью. Тут же бежит светлый родник, заполняя до-
вольно большой бассейн. Слева и справа удобные местечки для си-
дения. Виноградные -лозы опутывают все кругом, образуя зеленую
беседку. Эккарт строгает подпорки для винограда. Восьмилетние
близнецы Иерг и £ к о б, внуки винодела, следят за его работой.
Якоб. Дедушка, 'почему звонят сразу все колокола
в городе?
Эккарт. Надо опросить звонарей, миленький, я это-
го не знаю. Может быть, сгорел танцевальный дом. Гус-
той дым с той стороны поднимался сегодня все утро
над городской стеной.
Якоб. Не хочешь ли пойти с нами в город и погля-
деть на пожар, дедушка?
Эккарт. Ах, пускай себе горит, у меня другие за-
боты! Когда все вокруг сожжено, когда горят посевы,
горит зерно на корню, горят виноградники, когда при
такой засухе одной искорки достаточно, чтобы обратить
в пепел целый лес, почему бы не сгореть и танцеваль-
ному дому?
Иерг. А если весь город сгорит, дедушка?
Эккарт. Тоже не беда! Наш бургомистр Магнус
Гарбе сумеет отстроить его заново.
261

Якоб. Дедушка, смотри-ка, вой идет господин бурго-
мистр.
Э к к а р т (прерывает работу и прикладывает ладонь
к глазам. После непродолжительного молчания). Дей-
ствительно это он. (Качая головой.) В будний день...
в столь необычный час? Бодрствуйте и молитесь! Ибо
не знаете, когда наступит час и придет хозяин вино-
градника.
Появляются прогуливающиеся Магнус Г а р б е и Я н Г о с с е р т.
Г а р б е (заметив старого винодела и обоих русово-
лосых внуков). «Lau'dabunt alii claram Rhodon aut Myti-
lenen aut Epheson bimarisve Corinthi...» l. Вот видите,
маэстро, каждый раз, «огда я вхожу в мой старый
любимый виноградник, он чем-нибудь радует меня. Я
считаю это добрым предзнаменованием.
Ян Госсерт. В самом деле, нет ничего более ра-
достного и приветливого для праведного взгляда, чем
старый Зккарт со своими внучатами. За последние не-
дели не проходило почти ни одного дня, чтобы я не
воспользовался вашим разрешением приходить сюда в
любое время, и я старался не упустить возможности пе-
рекинуться словечком с этим старым опытным человеком.
Г а р б е. И вы поступали правильно, маэстро. По-
верьте мне, что и я частенько просил у него совета не
только в моих личных бедах, но и в трудных заботах о
благе города. Многие решения, которые я принимал на
пользу моего дорогого детища — нашего города, осно-
вывались на . его советах. Он знает мое детище лучше
меня. Его предки с незапамятных времен обрабатывали
здесь землю, и теперь с этого участка можно спокойно
взирать на крепкую, опоясанную стенами и башнями
гордую деву-республику, которая, как и полагается де-
ве, мыслит и действует далеко не всегда логично и по-
следовательно.
Ян Госсерт. А вы сами разве не выросли на этом
клочке земли?
Г а р б е. Я <попал сюда, когда мне было восемь лет.
1 Другие будут прославлять славный Родос, или Митилену, или
Эфес, или же расположенный между двумя морями Коринф... (Лат.)
262

Отец купил здесь на свои сбережения небольшое
именьице со всем, что к нему принадлежало, и только
тогда мы переехали в эти края. До этого отец тридцать
шесть лет верой и правдой служил у его княжеской ми-
лости епископа в качестве управляющего имениями
епископата. Но только здесь, среди этих лугов, полей и
виноградников, я стал чем-то, если я вообще чем-то стал.
Ян Г о с с е р т. Тогда в целом мире, даже в Месопо-
тамии, не было места плодороднее, чем это.
Г а р б е. Во всяком случае, я не знаю места более
любимого. Ну, старина Эккарт, прими наш привет.
Э к к а р т (встав, с шапкой в руках). Благодарствуй-
те, господин бургомистр. Только бы дождичек пошел.
Якоб. Дедушка, дождь идет. Мне капля на руку
упала.
Эккарт. Одна капля — это еще не дождик, милень-
кий. — Не можете ли вы сказать нам, господин бурго-
мистр, отчего звонят колокола и что за густой'дым весь
день поднимается над стенами города, словно тяжелое
облако, закрывая небо. Если бы и впрямь горел танце-
вальный дом, вы не были бы здесь.
Гарбе (значительно). Нет, танцевальный дом не го-
рит. О, если бы дело было только в этом! Для чего же
тогда у нас залежи глины, формовки для кирпичей, ка-
меноломни, строители? Нет, Эккарт, не спрашивай нас
лучше, что означает этот дым, раз уж ты, на свое сча-
стье, не знаешь ничего о нем в своем сельском уедине-
нии. А то, что наши старые милые колокольни так не-
истовствуют, это связано с некими 'перелетными птица-
ми, которые время от времени, как саранча, налетают
на наши вольные города. Поверь мне, Эккарт, ты самый
счастливый человек.
Эккарт. По крайней мере не противоположность
ему, ваша милость. Но почему вы так думаете, госпо-
дин бургомистр?
Гарбе. Во-первых, потому, что хы не бургомистр.
Затем потому, что ты, несмотря на близость городских
ворот, более десяти лет не был в городе. И еще по мно-
гим другим причинам, а прежде всего потому, что у
тебя есть вот эти два белобрысеньких, которых жена
твоего сына родила на радость твоей старости,
263

Э к к а р т. Это хорошо сказано, господин бургомистр.
Г а р б е. Ну, вы оба, подойдите ко мне!
Якоб. Дедушка, мне первому подойти или Иергу?
Эк карт. Вместе, оба вместе, вы ведь слышали.
Ян Госсерт. Ты ведь никогда не бываешь вторым,
Якоб.
Эк карт (после небольшого раздумья). Случается,
разрешите мне заметить, что, как ни хочется быть пер-
вым, иногда приходится все же быть вторым. И вот
вышло, что и этот, хотя он собирался быть первым, всту-
пил в жизнь вторым.
Ян Госсерт. Расскажите же, как это вышло, Эк-
карт?
Э к к а р т. А вышло это очень просто; дело было так:
когда время подошло, моя сноха взяла в 'повитухи До-
ротею Мейлин, жену цирюльника.
Г а р б е. Ту самую, что была у Амзингов сперва кор-
милицей,* а потом ключницей?
Эккарт. Она, пожалуй, целый год со дня рожде-
ния кормила грудью вашу жену, нашу милостивую гос-
пожу. И, по правде сказать, ей не приходилось в этом
раскаиваться, жилось ей неплохо. Она накопила хоро-
ший капиталец на службе у Амзингов.
Гарбе. Давайте сядем у родника.
Все садятся.
Мы внимательно слушаем, продолжай свой рассказ.
Эккарт. Ну так вот, Доротея Мейлин была пови-
тухой у моей снохи. И не кто другой, а именно нетерпе-
ливый Якоб первым высунул свою ручонку в этот мир.
Я стоял рядом и собственными глазами видел малень-
кий кулачок. Что же сделала Доротея Мейлин? Она об-
вязала ручонку красной ниткой и сказала так: их двое,
но этот будет первым. Ах чтоб тебя! Кулачок с красной
ниточкой вдруг скрылся, и всевышний повелел, чтобы
не этот непоседа, а терпеливый Иерг первым появился
на свет божий. Как бы то ни было, а я желаю вам двух
таких сыновей, господин бургом'истр. Ни у того, ни у
другого нет ни одной дурной черты в характере.
Гарбе (погладив подош.едших мальчиков по голове).
264

И чего Только не бывает На свете, что снова и снова
заставляет удивляться человеческий ум! Как может
нечто такое выйти из чрева матери? И неужели возмож-
но, что через некоторое время я тоже смогу назвать сво-
ими двух таких сыновей, в которых кровь моя соеди-
нится с кровью Фелиции, породив новое создание божье.
Разве естественное не является тем чудесным, поверить
в которое труднее всего даже всевидящему праведнику?
И разве не чудо — ощущения и представления глухих и
слепых, познать которые стремится жаждущий чуда
дух? Священное писание, требующее от нас ясного, не-
прекращающегося чуда творения нового, что у него об-
щего с теми, чье недовольное, 'нескромное, слепое легко-
верие безрассудно требует от господа бога дешевых
ярмарочных чудес? У тебя еще сохранилась твоя немец-
кая библия, Эккарт? Не бойся, здесь все свои!
Эккарт. Господин, вспомните, вы сами говорили
про птиц, прилетевших через Альпы и Пиренеи и усев-
шихся там на крышах и башнях.
Г а р б е. Что тебе за дело до их стаи? Если только
поддаться этим мучителям, то прощай тогда свобода
для всех немцев, для всех христиан. Неси сюда твою
библию, малодушный!
Эккарт. Она попала ко мне в дом нечаянно, без
моего ведома.
Гарбе. Знаю, знаю, еврейский коммерсант, которо-
го ты приютил на ночь, уходя рано утром, оставил тебе
эту книгу.
Эккарт. Когда у городских ворот публично сжи-
гали вредные книги, он, роясь среди пепла в поисках
бог весть чего, нашел ее нетронутой. Но сперва, госпо-
дин бургомистр, я принесу вам по чарочке вина из но-
вой бочки, которое удалось на славу.
Гарбе. Пей с друзьями вино, сказала мне моя бед-
ная жена. Пируй и веселись, как обычно... как обычно...
ты ведь...
Ян Госсерт. ...это заслужил.
Гарбе. Как вам пришли на ум такие слова, Гос-
серт?
Ян Госсерт. Вероятно, так же, как они пришли на
ум вашей супруге.
265

Г арбе. Откуда вы ânaete, что она именно fäk кон-
чила свою фразу?
Ян Госсерт. Этого я не знал, я говорил по наитию,
Г а р б е. Как удивительно! Ибо она на самом деле
закончила так. Но нам с вами нечего говорить о заслу-
гах, хотя добрая жена готова приписать своему мужу
любую из них.
Эккарт поставил два серебряных кубка с позолотой и наполнил их
красным вином из глиняного кувшина.
(Поднимает полный кубок.) Выпьем этот дар родной
земли за здоровье Фелиции.
Все пьют.
(Хочет поставить опорожненный кубок, но его вдруг
охватывает легкий испуг. Прислушивается.) Нет! Мне
почудилось, что из-за городской стены донесся жалоб-
ный крик.
Эккарт. Это галки да вороны, господин бурго-
мистр. Отсюда кажется, что стая маленьких мошек кру-
жит вокруг башен, но, когда ветер подует сюда, их
слышно так, как будто они здесь близко.
Гарбе (с тяжелым, глубоким вздохом). Господи
боже, как медленно ползет время.
Эккарт. Ваша милость, господин бургомистр, вы
что-то сегодня очень бледный и усталый...
Ян Госсерт. Вероятно, от удушливой атмосферы.
Эккарт. Я сказал это потому, что в такие дни гос-
подин бургомистр иногда любил, чтобы я ему пригото-
вил ложе для отдыха, вон под теми платанами на горе.
Гарбе. Нет для меня сегодня отдыха, нет мне
покоя.
Ян Госсерт (ребятишкам, уставившимся на бур-
гомистра, который откинулся назад и закрыл глаза).
Ну, нечего вам здесь больше делать, белобрысенькие.
Мальчики уходят.
(Некоторое время молчит.) Вы ведь сегодня не обедали.
Съешьте чего-нибудь, господин бургомистр.
Эккарт уходит в дом. Гарбе и Госсерт остаются одни.
266

Гарбе (после небольшой паузы). Где я? Извините!
Неужели я все-таки заснул?
Ян Г осе ер т. Вы только что закрыли глаза.
Гарбе. Значит, я видел сон наяву и был одновре-
менно и здесь и там. Я прошу вас, маэстро, не остав-
ляйте меня сейчас, ибо силы покинули меня, как ни-
когда в жизни. Скорее всего я напоминаю утопающего,
бессмысленно хватающегося за соломинку, которая все
равно не сможет его спасти.
Ян Госсерт. Магнуса Гарбе народ называет Сам-
соном.
Гарбе. Но, хотя моя жена сущий ангел, а отнюдь
не Далила, это не меняет дела: >и у меня моя жена от-
няла все силы. Кто к ней прикоснется, причинит мне
боль, кто ее слегка толкнет, сбивает меня с ног, кто
причинит ей боль, убьет меня.
Ян Госсерт. Я предсказываю вам божественного
сына, Магнус Гарбе, сына молнии. Я видел, как удар
шарообразной молнии в купол храма Спасителя совпал
с начинающимся материнским страхом вашей жены.
Гарбе. Вы думаете, что бог судил нам высокий
удел?
Ян Госсерт. Обернитесь назад, поглядите, что там
блестит за городской стеной в мимолетном луче солнца.
Это прежний торговый герб Амзингов: знаменитый зо-
лотой Меркурий, парящий над золотым земным шаром.
Разве вы забыли, что крыша, над которой высится герб,
это крыша вашего дома, который можно назвать «К зо-
лотому шару». Как не считать такое совпадение хорошим
предзнаменованием?
Гарбе. Вы истолковываете все это великолепно, по-
королевски. Мужская ветвь Амзингов вымерла. Всевыш-
ний дает теперь понять, по вашему мнению, что он все
же предначертал старому гербу новый блестящий рас-
цвет. И я стал бы тогда благословенным зачинателем
нового рода, в жилах которого благородная кровь
Амзингов соединилась бы с животворной кровью
Гарбе.
Ян Госсерт. Вот за это я пью свой кубок до дна.
Оба пьют.
267

Г а р б е. Почему то, что лежит в пределах возмож-
ного, кажется нам невозможным до тех пор, пока оно
не сбудется? Я переживаю сейчас такой момент, когда
я одновременно и владею всеми благами и не владею
ими, даже более того: я гол и нищ, как во время оно.
Вот недавно я сомкнул глаза и стал вдруг маленьким
мальчиком, который босиком бегал в город, в дом
«К золотому шару», чтобы сдать повару свежевылов-
ленных карпов и щук. И мне почудилось, будто повар
сказал: маленький сорванец, знаешь ли ты, что в нашем
доме большая радость: наша прекрасная Фелиция, вы-
данная за князя, должна родить ребеночка. И он приба-
вил: ловите рыбу, приносите дичь, крестины будут небы-
валыми. А я стоял, и мне чудился ужасный, отврати-
тельный крик, сотрясавший стены дома. Так кричит тот,
подумалось мне, кого в сотый раз пытают и в тысячный
раз убивают. Только зверь неистовствует так от чудо-
вищной боли, на человеческий голос это непохоже. Меж-
ду тем челядь заметила, что я дрожу. Меня подняли на
смех, и все весело и равнодушно занялись своими де-
лами. Я все еще слышу те душераздирающие крики о
помощи; вы видите, моя рука холодна как лед. Можете
ли вы мне сказать, кто же я — Магнус Гарбе малень-
кий мальчик или Магнус Гарбе муж Фелиции и бурго-
мистр города?
Ян Госсерт. Причудливо и разнообразно люд-
ское бытие.
Гарбе. По отношению к женщине церковь совер-
шила величайшее преступление. Церковь унизила жен-
щину, лишила ее святости. И все же только благодаря
ее вечному мученичеству продолжается род детей бо-
жьих; ей обязаны жизнью и папы, и священники, и про-
стые смертные.
В начале реплики Гарбе поднимается и уходит с Госсертом
в виноградники. Из дома выходит Эккер т с хлебом и сыром на
резной тарелочке.
Эккарт. Никого нет! Значит, господа пошли даль:
те, к платанам, которые посадил сам бургомистр.
Запыхавшись, в/бегает цирюльник Ганс Мейдин,
268

Мейлин. Дядюшка! Спрячь меня, Христа ради, ес-
ли в тебе бьется человеческое сердце! В городе бушует
ад кромешный.
Зккарт. Да успокойся же, на все воля божья. Что
случилось? Кто тебя преследует?
Мейлин. Толпа ворвалась в мой дом... Столы, ска-
мейки, шкафы — все полетело на улицу. Они связали
мою жену, и монахи-доминиканцы потащили ее на пыт-
ку, на виселицу.
Эккарт. Так, значит, вот до чего дошло!
Мейлин. Да, дядюшка, вот до чего они довели.
Сначала они подослали в наш дом соглядатаев. Целую
неделю подстраивали нам всевозможные каверзы. Неза-
метно настроили против нас всю домашнюю прислугу.
Один из них соблазнил долговязую Магду, чтобы выста-
вить ее против нас как свидетельницу. Доминиканцы
часами уговаривали мою жену. Они угрожали ей отлу-
чением от церкви, если она не даст показаний против
жены бургомистра. Но что моя жена может показать
против нее? Она клялась им снова и снова, что не зна-
ет за ней никакой вины. Теперь они поволокли мою же-
ну на пытку, и одному богу известно, что они муками
смогут вырвать из ее сердца?
Эккарт. Успокойся» сын мой! Не действуй опро-
метчиво. Хотя о том, что творится в городе, я знаю
больше, чем стараюсь показать, однако то, что ты мне
тут наговорил, — боже милостивый! — не укладывается
у меня в голове.
Мейлин. Спрячь меня, дядюшка! Они преследуют
меня по пятам. Я слышу их голоса, я слышу их шаги.
Спрячь меня, дядюшка, спаси меня!
Эккарт вталкивает Мейлина в дом и запирает за ним дверь.
Вбегает Г ее в е й н.
Эккарт. Ты кого-нибудь ищешь? Что нового, Гес-
вейн?
Гесвейн. Слава богу, что ты здесь. Я ищу бур-
гомистра.
Эккарт. Что случилось? У тебя вид, как у чело-
века, только что сорвавшегося с виселицы.
Гесвейн. Друг, скажи, где бургомистр?
269

Э к к а р т. Он только что пошел в горы с художни-
ком Яном Госсертом.
Гесвейн. Туда? Или туда? Говори скорее!
Эккарт. Подожди, надену башмаки, один ты не
найдешь.
Гесвейн. Башмаки? Иди босиком, Эккарт! Одна
потерянная минута может погубить все.
Эккарт. Скажи, Гесвейн, это верно, что они во-
преки закону подвергли пыткам жену моего племян-
ника?
Гесвейн. Против расправы Римского трибунала
бессильны все законы. Если б я хотел и у меня было
время все рассказать, ты бы еще не то услышал. Ска-
жу только: не верь, что есть кто-нибудь — будь он зна-
тен или простогр сословия, мужчина или женщина, спит
ли он на соломе, или на пуховой перине, — кто мог бы
не бояться этих злодеев в рясах.
Эккарт. Пойдем же, поищем бургомистра!
Гесвейн. Ни одна куница, забравшаяся в голу-
бятник, не зверствует так, как этот патер в нашем го-
роде.
Эккарт. Стой! Кто это бежит там по тропинке?
Гесвейн. Слушай, если ты будешь медлить, то
жена бургомистра умрет от ужаса в вонючем подвале
тюрьмы или родит свое дитя под ударами палачей.
Эккарт. Тебя, верно, укусила в башку змея или
ядовитая муха. Да никто не поверит, что ты в здра-
вом уме, если услышит, какой ужасный вздор ты не-
сешь.
Доминик (вбегая). Помогите, я ищу бургомистра!
Эккарт. Мы тоже ищем его.
Доминик. Помогите скорее найти бургомистра!
А еще лучше возьмите топор и убейте меня, чтобы мне
не видеть и не слышать самого ужасного. От страха
я совсем обезумел и даже не знаю, как я сюда добежал.
Не пойму, во сне я или наяву, говорю ли я здесь с
вами, или сплю, сомкнув глаза. Вы ли это, Эккарт и
Гесвейн? Или я уже брежу, потому что и меня укусил
пятнистый бешеный дог. Кто вы, люди или привидения?
А это действительно виноградники Магнуса Гарбе?
А вон те чужие стены и башни — это действительно сте-
270

Мы и башни нашего родного, богатого и трудолюбивого
города? Или, может, все это стало местом ужаса и про-
клятия, где звериный вой и зубовный скрежет заполни-
ли все дома, площади, переулки до самых глухих угол-
ков?
Эккарт. Опомнись, Доминик, соберись с мыслями.
Я — Эккарт, а это виноградники Магнуса Гарбе. У вас
у обоих ум за разум зашел. И что вы мелете о жене
бургомистра?
Д о м и н и к. А ты не знаешь? Не дошло еще до твоих
ушей? На виду у всего рынка, на виду у всего города,
на виду у городской стражи, стоявшей перед ратушей
с полковником Килианом во главе, на виду у знатных
господ, членов муниципалитета и сенаторов, которые
стояли наверху, у окон ратуши, бездействовали и глазе-
ли сложа руки, на глазах у всех монахи выволокли из
дома, из постели мою добрую госпожу Фелицию и под
рев беснующейся толпы потащили ее в тюрьму. Пре-
вратись в камень, старый Эккарт, иначе ты не выдер-
жишь, оборвется у тебя внутри пружинка. Бедняжка
так кричала, что ее скорбный душераздирающий крик
заглушал вой толпы на площади. Она вся извивалась
в родовых муках. И, может быть, по дороге в тюрьму,
прямо на улице, на глазах у всех, под насмешливыми
выкриками черни, а может, и под ударами она разре-
шилась от бремени. И, боже праведный, все как один
кричали, что ее надо побить камнями!
Эккарт. Если ты действительно в своем уме, в
чем я сомневаюсь, а то, что рассказал ты, истинная
правда и это действительно произошло среди жителей
нашего некогда славного города, — значит, лжет писа-
ние, значит, не покарал господь жителей Содома и Го-
морры, не истребил их горящей серой и смолой, а наря-
дил их в. католические рясы и пустил как опустошаю-
щую чуму по белу свету. Тогда, значит, нет у господа
бога сострадания, нет милосердия! Значит, нет у Иису-
са Христа и у пречистой всепрощающей богоматери ни
милости, ни милосердия!
Гесвейн. Ну, а где же бургомистр?
Эккарт. Вот он... направляется сюда. Отойдите,
дайте мне побыть одному и подумать, как рассказать
271

ему эти ужасы и не убить его! Но сначала дай мне
твою руку, Доминик, что все было так, как ты расска-
зал.
Доминик протягивает ему руку.
Невозможно! Я не могу поверить этому, ты бредишь.
Ты должен дать священную клятву.
Доминик поднимает правую руку для клятвы.
Зайдем сначала в дом. Я все же не могу поверить вам.
(Уводит их.)
К дому спускаются Гарбе и Госсерт.
Ян Госсерт. В Падуе и Венеции у меня сложи-
лось совершенно новое понятие о нашем божественном
искусстве.
Гарбе. А я вывез оттуда новое понятие о жизни.
Поистине родина познается только на чужбине. А воз-
вращаясь на родину к знакомому и близкому, как бы
привозишь с собой кусочек чужих краев, широких про-
сторов и далей земных. Знаете что, Госсерт, если это
будет мальчик, вы сможете год или два по вашему вы-
бору прожить в Венеции или во Флоренции, у нас ведь
там тоже есть фактории. (Кричит.) Эккарт! Мне пока-
залось, что через садовую калитку входили какие-то
люди.
Оба снова садятся у колодца.
(Продолжает.) Видите, теперь я спокойнее и тверже.
Прогулка в горах, по лугам и долинам, по знакомым
и любимым местам моего двойного счастья навеяла мне
настроение благодарности и преданности всевышнему.
Из дома выходит Эккарт.
Гарбе. А вот и ты. Спрашивал меня кто-нибудь?
Эккарт. Насколько мне известно, никто, господин
бургомистр.
Гарбе. Меня охватывает какая-то странная, почти
блаженная усталость. Будто только сейчас закончились
наконец чьи-то страдания... Дождик! В самом деле по-
шел дождь! Воистину долгожданный дождик, которого
так страстно жаждали и столько вымаливали. Теплый
частый дождь струится на сухую исстрадавшуюся зем-
272

ЛК). А сколько было молитв, процессий, церковных
служб! Он ложится сначала как густая роса, затем те-
чет, бежит, струится все сильней и сильней. Вот и сошел
внезапно спаситель, о котором так неистово взывали к
свинцовому небу. Повсюду каплет и растекается небес-
ная благодать. Удивительно спокойно, будто освобож-
денная от гнета, течет моя кровь по сосудам, которые
так недавно готовы были лопнуть под ее страшным
напором. Рассказал ли я тебе, старина, какое счастье
должно выпасть на долю моего дома и какую весть я
здесь ожидаю? Знаешь ли ты, какого подарка удостаи-
вает господь своего слугу, а твоего господина? Зна-
ешь ли ты, что теперь происходит у меня дома, пока
мы здесь беседуем? Если родится девочка, ты получишь
новый дом, а если мальчик, то я дам тебе вольную!
Слышите... благодарственный звон колоколов.
Эккарт (громко и искренне молится). Ave Maria,
gratia plena! Dominus tecum, benedicta tu in mulieribus,
et benedictus fructus ventris tui, Jesus! Sancta Maria, ma-
ter Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora mor-
tis nostrae. Amen l.
Го с се рт. Посмотри, Эккарт, он уснул от усталости.
Эккарт. Благо ему, что он уснул.
Госсерт. Уже вечереет. Его день был тяжелым,
полным забот и напряжения.
Эккарт. Прошу вас, маэстро, зайдемте в дом.
Госсерт. Как он глубоко дышит! Смотрите, как
он судорожно вздрагивает! Не сразу затихают тревоги
суеты мирской. Редко сон бывает таким заслуженным.
Эккарт. И редко у кого пробуждение будет та-
ким ужасным, как у него. И все же мы должны будем
вскоре разбудить его. Зайдемте в дом, маэстро, помо-
гите нам, я должен многое рассказать вам.
Оба уходят в дом; спящий Магнус Гарбе остается один; в церкви
продолжают звонить. Медленно приближается доктор Ансело;
он замечает спящего бургомистра, останавливается, тихо стоит,
вздыхает и проводит рукой по лбу.
1 Радуйся, Мария, полная благодати! Господь с тобою! Благо-
словенна ты в женах и благословен плод чрева твоего. Иисус! Свя-
тая Мария, матерь божья, молись за нас грешных теперь и в час
смерти нашей! Аминь. (Лат.)
10 Г. Гауптман т. II
273

Г а р б е (открывает глаза и долго смотрит на йрй-
шедшего). Если я не ошибаюсь, доктор Ансело?
Доктор Ансело. Да, это я. Вы не ошиблись.
Г а р б е. А я все еще не уверен, так ли это. Меня
одолела усталость, и я уснул. И в глубинах души есть
живые картины.
Доктор Ансело. Я разбудил вас. Но этим я не
сделал вам ничего хорошего.
Г а р б е. Если так, я ни о чем больше не спраши-
ваю. Вы пришли сказать, что жена моя умерла от
родов?
Доктор Ансело. Нет, она не умерла. Но все-
таки я пришел не с той вестью, с какой хотел бы прий-
ти к вам, Магнус.
Г а р б е. Она родила мертвого ребенка?
Доктор Ансело. Нет, у вас есть теперь сын,
Магнус!
Г а р б е. И вы хотели прийти ко мне с лучшей ве-
стью? Лучше этой, доктор Ансело, быть не может! (Об-
нимает доктора.) Но почему вы стоите неподвижно, по-
чему вы. не хотите обнять меня? Правда ли, что Фели-
ция жива и родила наследника? Но откуда тогда эта
окаменевшая скорбь на-вашем лице? Скажите, лучше...
скажите прямо, что она умерла и ребенок был мертвый!
Чего же еще больше? И ангел, явившийся мне во сне,
во время церковного звона, был не архангел Гавриил,
а мой ангел смерти.
Доктор Ансело. Но я уже сказал вам, и так
оно и есть: мать и ребенок — оба живы, Магнус.
Г а р б е. Так, может быть, оба смертельно больны?
Доктор Ансело. Нет, они не больны. Запомните
это твердо, Магнус! Клянусь вам всей серьезностью
того, что я должен вам открыть. Мать и ребенок здо-
ровы, держите это в памяти покрепче.
Г а р б е. При ваших словах мою душу охватывает
странный, леденящий холод. Стоит только на вас взгля-
нуть, и становится ясно: случилось что-то необычное.
Но я не хочу еще знать, что именно случилось. Не хо-
чу знать, какое ледяное дыхание овеяло вашу душу.
Вы — прежний и вместе с тем совсем другой, доктор
274

Ансело. Что-то наполняет все ваше существо, большее,
чем вы сами.
Доктор Ансело. Все так и есть, как вы сказали,
господин бургомистр. Узнаю Магнуса Гарбе, который
понимает и то, что не было сказано. Во всех нас есть
нечто большее, чем мы сами. И если я окаменел и от
меня веет холодом, то только потому, что я сделал над
собой страшное усилие и победил самого себя. Вы хо-
рошо делаете, что не задаете вопроса прежде, чем вы,
как опытный кормчий в бурю, на гребне горой подняв-
шейся волны, в самый страшный и в самый мрачный
день вашей жизни не почувствуете твердой уверенности
в ясном разуме, неробеющем сердце и крепкой руке на
штурвале.
Гарбе. Тогда я попрошу моего бога ниспослать
мне силы.
Доктор Ансело. Да, Магнус, соберите все ва-
ши силы! Если вы вызовете в памяти все события ва-
шей жизни и ваш внутренний суд отберет самые храб-
рые, самые отважные и рискованные из них и если он
затем взвесит ваши спокойные обдуманные действия,
разумную осмотрительность, несгибаемое сопротивле-
ние, которые были необходимы для успеха, — то вам
станет ясно, что только теперь предстоит самое тяжелое
испытание всей вашей жизни. Испытание, почти превы-
шающее человеческие силы, выдержать которое может
лишь исключительно сильный, мудрый и отважный че-
ловек.
Гарбе. Дайте мне немного подумать, доктор.
Когда такие слова идут от мужчины к мужчине, то ста-
новится ясно, что пробил роковой час. Все же, мой
злой вестник, я приму ближе к сердцу ваш совет и пре-
достережение. Я перебираю в памяти, как вы того хо-
тели, события моей жизни и пока ничего не спраши-
ваю.
Доктор Ансело. Магнус Гарбе! Давайте будем
спокойны по мере сил. Будем мудры, как мудрейшие
в мире! Будем говорить и действовать исходя из того,
что наша жизнь на земле — это жизнь изгнанников
проклятых, а весь срок ее — лишь мимолетный час!
10*
275

Вспомните Сенеку, Марка Аврелия. Давайте проведем
эту ужасную беседу в духе стоического спокойствия и
равнодушия.
Гарбе. Я хорошо понимаю, что это мне необходи-
мо. Правда, жизнь моя не была ни мимолетной, ни
жизнью изгнанника и меньше всего была проклятием.
Чтобы быть сильным и постоять за себя, когда это не-
обходимо, я до сих пор совершенно не нуждался в обес-
ценивании жизни.
Доктор Ансело. Даже самый великий из флорен-
тийских гибеллинов назвал мир адом, Магнус. И пра-
вильно поступает тот, кто относится к жизни так же.
Вспомните, что сейчас творится именем бога по всей
Верхней и по всей Нижней Германии: нищета, мор, чума,
убийства! А вам разве удалось остановить бешеную
свору у ворот города?
Г ар бе. Нет, не удалось! Но они ворвались в го-
род только с третьей попытки; после того как их под-
держали император и папа.
Доктор Ансело. А вь« подумали... Спросили се-
бя, когда они уже проникли в город: может ли теперь
кто-либо — будь он настоятель собора, сенатор или да-
же сам бургомистр, — может ли он быть уверенным в
своей безопасности от зубов «псов божьих», как они
сами себя называют?
Гарбе. Да! В моей неприкосновенности я вполне
уверен.
Доктор А н с ел о. Ну, а если они все-таки ос-
мелятся выступить против вас, чтобы отомстить вам,
как это удалось им сделать в Вюрцбурге, Бамберге и
многих других цветущих городах, где они расправи-
лись с бургомистрами и членами магистрата?
Гарбе. Я уверяю вас: они не посмеют сделать это-
го. Ну, а если бы они осмелились, я с позором вышвыр-
нул бы из города весь этот римский сброд.
Доктор Ансело. С чьей помощью хотите вы
сделать это?
Гарбе. С помощью всех граждан города, крестьян
и воинов!
Доктор Ансело. Тогда будьте готовы к этому,
Магнус Гарбе!
m

Гарбе. Вы говорите: «Будьте готовы». К чему быть
готовым?
Доктор Ансело. К тому, чтобы вступить в по-
следнюю схватку с ужаснейшим из всех врагов — око
за око и зуб за зуб.
Г а р б е. Q, если дело только в этом, то я могу вздох-
нуть свободнее. Послушайте, доктор Ансело! Вы ведь
должны знать из наших бесед, что я почти желал такого
случая. Мы стали слишком вялыми. Нам лень поднять-
ся с нашей постели, пока кулак врага стучит в ворота
наших друзей.
Доктор Ансело. Ну, а теперь он стучит в во-
рота вашего дома.
Гарбе. Опять вы меня озадачили! Как мне пони-
мать вас?
Доктор Ансело. Понимайте в точном, букваль-
ном смысле слова, как если бы много грубых кулаков
стучали в дверь.
Гарбе. Кто посмел бы стучать в мою дверь кула-
ком? Говорите скорее, не доводите меня до безумия!
Если эти рясы действительно затеяли против меня ка-
кие-нибудь интриги, если они обвинили меня перед се-
натом, перед судом городским или церковным, то я с
помощью божьей раздую по всей Германии такой огонь,
что он сметет всех их вместе с кострами, на которых
они сжигают заживо наших мужчин и женщин, детей и
стариков!
Доктор Ансело. Скорей бы пришел день этого
святого пожара, Магнус! Если бы была надежда, хоть
небольшая надежда на такое очищение огнем, то муче-
ничество пусть даже благороднейшей женщины не бы-
ло бы слишком дорогой ценой.
Гарбе. При чем тут женщина, доктор Ансело?
Когда дело дойдет до борьбы, нужно, чтобы поднялись
мужчины; и мужчины с силой Самсона, хотя бы и слепо-
го Самсона, уничтожат это римское отродье кровопийц
и разрушат их храм Ваала! Горе любому из них, кто
осмелится переступить мой порог.
Доктор Ансело. * Ну, а что если патер Гисланд
уже переступил ваш порог? Магнус Гарбе, вы должны
быть сильным! Не смотрите так, Магнус Гарбе: на си-
277

ле ваших плеч и на зоркости ваших глаз держится все—
все, что еще можно спасти! Вы не вступили на нужный
путь, господин бургомистр. А вот патер Гисланд, руко-
водимый своим господином, сатаной, стал на этот путь.
Гарбе. На какой путь?!
Доктор Ансело. Поразить ненавистного врага
в такое место, которое не защищено и наиболее уяз-
вимо.
Гарбе. Вы не оставили мне никакого другого пред-
положения. Вы оттеснили все мои помыслы на один
путь и одну цель. Но я еще закрываю глаза и не смот-
рю. Я не хочу и не имею права взглянуть. Горе мне,
если я посмотрю и увижу то, что предполагаю и что
может быть только ужаснейшим кошмаром тяжелого
дурного сна! Вы смотрите на меня в упор, но заблужде-
ние, принятое за истину — хотя бы на одно мгнове-
ние, — сразило бы меня, как удар топора. Скажите
мне... Скажите же мне, доктор Ансело, должен ли я все
же открыть глаза!
Доктор Ансело. Вы не имеете права падать
духом. Вы должны узнать всю правду и оказаться до-
статочно сильным, чтобы она не сломила вас.
Гарбе. Хорошо. Я вынужден понять, что порог
моего дома уже перешагнула свора псов, вынюхи-
вающих ересь. Но я же добрый католик, верующий хри-
стианин, что они могут иметь против меня и моей
семьи?
Доктор Ансело. Магнус Гарбе, не обманывай-
те сами себя! Что удалось первосвященникам и фари-
сеям в отношении Христа, тем более должно удаться
патеру Гисланду против слабой женщины; тем более
что церковь заклеймила женщину как естественное и
любимое орудие сатаны.
Гарбе. Говорите все до конца. Я не дрогну.
Доктор Ансело. Вы сами постигнете всю суть
вашим твердым проницательным взглядом, и пусть не
ослабеет ваша твердая испытанная рука. Знайте же,
ваша жена — святая! Будьте столь же сильны в
ваших действиях, как она в терпении, и тогда весь
мир выведет вас обоих с триумфом из этого испы-.
тания.
276

Гарбе. Скажите все, я не дрогну! Скажите, не
случилось ли с ней того же, что произошло с женой го-
родского синдика в Трире, которую в родовых муках
взяли из постели и поволокли в тюрьму? Скажите, не
родила ли Фелиция, жена Магнуса Гарбе, в тюрьме, в
камере пыток? Вы молчите? Вы молчите?
Доктор Ансело. Я не могу сказать вам — нет.
Гарбе падает без сознания. Из дома, рыдая и всхлипывая, выбегают
Ян Госсерт, Эккарт, Доминик и Гесвейн. Все хлопо-
чут вокруг лежащего без чувств бургомистра.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Тюрьма. Большое и пустынное помещение в одной из башен город-
ской стены с высоким потолком, почерневшим от копоти; в плоской
стене камин, в нем видны тлеющие угли. Вокруг, как в кузнице,
разбросаны железные клещи, молотки ,и лрочие инструменты: это
принадлежности для пыток. В глубине видны также дверцы, окован-
ные железом, закрывающие проходы в тюремные камеры. Одна из
дверей расположена обособленно и ведёт на винтовую лестницу.
В полукруглой наружной стене башни открыта дверь. Оттуда про-
никает свет фонаря; он ложится ярким пятном на грязный камен-
ный пол, он не может рассеять мрак помещения. Около этой двери
свешивается толстая веревка колокола. В открытую дверь видны
крытый проход в недалеко расположенную церковь и черепичные
крыши домов. Палач А д а м и его" подручные Г е р г и Г е й н ц си-
дят на корточках вокруг скамеечки, на которой стоит кубок с иг-
ральными костями. Они по очереди пьют из большой кружки и по
очереди читают лежащий на той же скамеечке счет. Небольшая ко-
лыбель с новорожденным стоит посреди помещения. Ночь.
Гер г (читает). «За облитого маслом и сожженного
еретика — двадцать четыре флорина, за четвертование
живым — пятнадцать флоринов тридцать крейцеров, за
отсечение головы мечом и последующее колесование —
десять флоринов, за повешение одного человека — де-
сять флоринов, за четырех еретиков, сожженных живы-
ми,— тридцать флоринов».
Гейнц. Ремесло наше процветает, мастер Адам! Не
мешало бы вам еще раз послать меня с пустым кувши-
ном к кабатчику.
Адам. Ты прав. Ступай, Гейнц, во имя трех чер-
тей... Иди! Клянусь пречистым телом матери божьей,
пресвятой богородицы, пусть мне обрубят голову, чет-
вертуют, сожгут заживо на костре и пропустят через
280

все пытки, если у меня в кармане когда-либо была
хоть половина такого заработка.
Г е р г. Нет большего удовольствия для охотни-
ка чем то, когда рьяная свора загоняет дичь в его
силки.
Адам. Мастер Франц, палач из Бамберга, мне это
давно предсказывал, как только монахи-проповедники
двинулись из Франции в Германию. Он уже тогда го-
ворил: «Они проявят у вас свой нрав, по-своему распо-
рядятся, узнаете вы и костры и пытки. Вот так же, как
в Нюрнберге, Бамберге, Ульме, Утрехте, Аррасе и
Брюсселе. Против стаи римских черно-белых сорок, для
которых и Альпы оказались не слишком высоки, стены
немецких городов не защита. И никакой бургомистр вам
не поможет, хотя бы он и звался Магнус Гарбе». Ну что
же, мне это на руку, Гейнц, мне это подходит, Герг!
Слышишь, как они звякают! А что я могу поделать?
Даже если бы меня заставили колесовать самого Хри-
ста с его двенадцатью апостолами...
Герг. А знаете ли вы, мастер Адам, что насмеш-
ники называют вашу башню городской управой?
Адам. И. зря, покуда сам бургомистр еще не в
клетке. Меня удивляет, сколько же ему еще бродить на
свободе! Ведь тюремная дыра возле отхожего места го-
това для него давно.
Гейнц (подойдя к колыбели). Я считал, что бур-
гомистр лежит здесь.
Адам. Трижды перекрестись, Гейнц, и покропи его
святой водой. Вот бутылочка. Иначе тебя отравит яд,
который эта тварь выделяет из всех пор словно пот.
Клянусь кровью святых, пусть меня лишат царства не-
бесного, если это отродье не носится целыми ночами
по улицам в виде жабы, кошки или пятнистого дога
и не творит своих темных дел.
Ребенок начинает кричать.
Герг (испуганно прыгает назад и произносит за-
клинание). Вилле вау-вау-вау, вилле вау-вау-вау! Вит-
то гу!
Гейнц и Адам разражаются громким хохотом,
231

Гейнц. Берегись, Герг, ты разбудил отродье ведь-
мы, теперь ты не сможешь мочиться четырнадцать
дней.
Герг. А не будет ли добрым делом — продавить
большим пальцем череп этому чертенку?
Адам. Зачем тебе опережать намерения монахов?
Его и так скоро сожгут на костре вместе с матерью.
Герг. До этого он сможет десять раз заколдовать
мой мужской пыл.
Гейнц. А, ерунда, для защиты повесь себе кусочек
мандрагоры, вот как у меня.
Адам. Однажды такая проклятая ведьма, вроде на-
шей бывшей бургомистерши, заколдовала у одного муж-
ской пыл. И как вы думаете, где же он нашел то, что
потерял? Разрази меня гром! Поверите ли?.. В лесу,
в дупле дерева, да еще в птичьем гнезде, там сидело —
а чтоб ее! — около двадцати пылких птенчиков. Пищат,
широко раскрывают клювы и хватают зернышки, кома-
ров, мух. Ну, объегоренный ведьмой бедняга сейчас же
схватил самого толстого птенца, но тот закричал: я не
твой, я принадлежу святому отцу настоятелю францис-
канского монастыря.
Грубый смех. Ругаясь, входит служанка Аполлония, становится
на колени у колыбели и качает ее.
Аполлония. Эй вы, преступный сброд, оставьте
ребенка в покое!
Герг. Вилле вау-вау-вау! Вилле вау-вау-вау-вау!
Витто гу!
Адам. Берегитесь, ребята, она царапается и кусает-
ся. Всесильный доктор Ансело просил ее позаботиться
об этой дьявольской поросли.
Гейнц. Как ты думаешь, Аполлония Фишроссин:
если какой-нибудь честный малый, вроде нас, например,
связался бы с бургомистершей, — не произвела бы она
скромно и честно на свет порядочного христианина?
Герг. Скорее кошачий приплод, Гейнц.
Аполлония. Могу поверить, что такой козел, как
ты, не откажется и от несчастной замученной ведьмы.
Гейнц. А что, клянусь сыном святой Марии,, если
только тело у ведьмы полное. И я, Аполлония, не был
292

бы первым благочестивым немецким парнем, который го-
тов связаться с чертом и его бабушкой.
Адам. Сколько себя помню, сказать правду, такого
белого тела мне не приходилось подвергать пытке.
Г е й н ц. Ох, проклятье, как у меня вдруг стало на
душе, когда она сказала, что с самого детства не знает
такого греха, в котором бы не покаялась на исповеди;
как у меня стало на душе, когда почтеннейший патер-
инквизитор тут же велел сорвать с нее одежды. Если
бы я ложился с ней в постель, то я и тогда не смог бы
сорвать с нее одежды быстрее, чем я это сделал. Она
стояла совсем нагая, а у меня текли слюнки.
Г е р г. И у меня, когда мастер Адам хватал ее щип-
цами то там, то здесь, да так, что красные пятна запы-
лали на' ее коже, а потом поднял с пола отбивавшуюся
женщину.
Аполлония (грубо). Конечно, на соборной пло-
щади было слышно, как она кричала.
Адам. Что ты смыслишь в моем искусстве, дере-
венщина! Если бы я не нападал на нее так внезапно и
не поднимал ее, чтобы оторвать ноги от земли, она пе-
ребила бы молниями всех нас да еще полгорода.
Аполлония. Это так, если женщина — ведьма.
Но говорят, что, когда ее подвесили, она совсем утихла.
Адам. Дура! Я не знаю, была ли ведьмой толстая
лотошница, или жена ювелира, или экономка настоятеля
собора, или наша щеточница; я не знаю также, занима-
лись ли черной магией и развратом с нечистой силой
управитель Геринг, экипажный мастер Вунт, магистр
Иоганн Текстор или наш смотритель госпиталя. Может
быть, благородные юноши фон Ратценштейн и фон Ро-
тенган были и невиновны. О хормейстере и слепой де-
вушке я тоже ничего не скажу. И все же всех их сожгли
на костре, и от них остался лишь пепел. Но что касается
бургомистерши, то я клянусь, что она с детства была
ведьмой. Она ни в чем не призналась, не сказала ни
словечка. Подвешенная на веревке, она уснула, потому
что ей ведомо Maleficium taciturnitatis К Напрасно мы
выстригли ей волосы под мышками и на срамном месте.
Преступление молчания. (Лат.)
283

tiân^aciio также почтеннейший патер Гиеланд влил ей ft
рот святой воды и обвязал ей голову заклинанием. Ни
слезинки не пролила эта стерва. Пусть меня тут же
поразит черная чума, если такая упрямая и коварная
чертова шлюха, как она, не летала по ночам на помеле.
Г е р г. Ты думаешь, когда мастер хлестал ее шпиц-
рутенами, она хоть раз вскрикнула? А ведь шпицруте-
ны сначала покропили святой водой.
Г е й н ц. До того, как ее схватили, у нас была засу-
ха, а теперь пошли дожди, которые грозят затопить по-
ля. Откуда это? Каждый знает: потому что ее не сжи-
гают на костре, все время откладывают.
Адам. Да как ее сожжешь, когда с небесного трона
непрерывно льется вода, словно из ванн и бочек. Что
тут другое придумаешь? Тут замешан сам князь тьмы,
который не хочет допустить, чтобы сожгли его. любов-
ницу. Для маленького плохонького черта бургомистерша
слишком дорогой кусочек... Тсс! Убирайтесь отсюда.
Доминиканцы идут.
Все, кроме Адама, уходят. Входят два доминиканца — брат
Томас и брат Рейнгольд — и направляются к колыбели.
Томас. Во имя отца и сына и святого духа, во
имя всеблаженнейшей матери божьей, подойди ближе,
брат Рейнгольд, не бойся, только не коснись ребенка
или колыбели! Взгляни-ка на него. Несомненно здесь
лежит отродье дьявола, хотя и есть такие члены маги-
страта, которые отрицают это'. Но их закоренелое упор-
ство покоится на злой воле. Осторожности ради покро-
пим его святой водой! Подойди ближе! Я без боязни
прикасаюсь к нему, потому что руки мои омыты водой
святого Иоанна. Смотри внимательно, чтобы в будущем
самому разбираться в этом. Во-первых, видишь за ухом
метку дьявола? Как ты знаешь, она красноватая, вели-
чиной с горошину. Хочешь — это место нечувствитель-
но — можешь проколоть его. Разрежь его — и кровь
не потечет. Такие знаки делает особый демон с помощью
когтя своего мизинца. Смотри, я поворачиваю малень-
кое исчадие ада! Видишь, вот снова явный признак, ко-
торый больше, чем признание распутной матери, выдает
происхождение этого выродка от нечистого духа. Я колю
это место. Смотри! — Ни боли, ни крови!
284

Рейнгольд. Мне кажется, знак поХоЖ на малень-
кое копыто.
Т ом а с. Наш достойнейший и высокоученый патера
инквизитор заверил меня, что найдено много подобных
знаков; они удивительно похожи то на заячью ногу, fö
на лапу лягушки, то на паука или кошку. Таких знаков
найдено много. А вот этот — ты прав — похож на лоша-
диное копыто.
Адам. С ©ашего разрешения, брат Томас. Если вы
хотите увидеть доподлинную печать сатаны, то припод-
нимите этому червяку язык, там еще в мягкой десне я
обнаружил ядовитый зуб, вставленный самим Асмодеем,
отцом его.
Томас. Посмотрим! Вот он! Взгляни-ка, брат Рейн-
гольд! — Вы правы, мастер. О том, что вы нашли, будет
приятно узнать высокочтимому патеру-инквизитору. —
Дело совершенно ясное, и лучшего доказательства дей-
ствия нечистого духа, пожалуй, не придумать. Раньше,
брат Рейнгольд, ты это должен знать, черти устраивали
себе убежище даже в статуях так называемых древних
богов. Где ересь, там и ведьмы. Неясно еще только одно:
была ли мать этого выродка совращена нечистой силой,
или она сама дьяволица. Если же она сама дьяволица,
то, значит, она совратила Магнуса Гарбе, что, во вся-
ком случае, подтверждает бешеная любовь, слепая,
грешная, преступная любовь Магнуса Гарбе и его пре-
данность жене. С другой стороны, прекрасных дочерей
человеческих охотно соблазняют нечистые духи. Они
становятся их любовницами и потом используются для
соблазна и для завлечения христиан в сети ада, развра-
та и вечной гибели. Зайдем теперь в камеру еретички.
Адам. С вашего разрешения, брат Томас, она все
еще упряма, как ослица, она не хочет исповедоваться
у доминиканца, она требует августинца.
Томас. Откройте, во имя господне! Нам хорошо
известно, что она упряма. Разве она признала то, что
под пыткой подтвердили свидетели? Упаси бог! Она,
видите ли, никогда не разбрасывала дьявольский поро-
шок, не выкрикивала заклинаний, чтобы испортить по-
году. Упаси бог! Она не насылала ни засухи, ни крыс, ни
бешеного дога, не вызывала ни непогоды, ни шарооб-
285

разной молнии, которая ударила в храм Спасители й
расплавила распятие на груди высокочтимого господина
патера-инквизитора. Она так упряма, что ни разу не
заплакала. Патер-инквизитор положил ей руку на голо-
ву и заклинал ее горькими слезами Спасителя: «Закли-
наю тебя горькими слезами Спасителя, — сказал он,—
и горючими слезами пресвятой богородицы, заклинаю
слезами всех святых, — если ты невиновна, то пролей
хоть слезу, а если виновна, то не плачь». Но и после
этого она упрямо молчала, а глаза остались сухими.
Во имя нашего господа и Спасителя Иисуса Христа от-
крой тюрьму. Мы не боимся упрямства ада!
Адам открывает одну из дверей и уходит вместе с монахами.
Появляется служитель ратуши Г е с в е й н.
Гесвейн. Аполлония!
А п о л л о н и я.- Я здесь, господин Гесвейн.
Гесвейн. Ну, как ребенок? Как чувствует себя
госпожа Гарбе?
Аполлония. Монашеская братия кружится над ре-
бенком, как навозные мухи над куском сырого мяса.
Когда дело дойдет до того, что мать бросят на костер,
то вместе с ней они сожгут и ребенка.
Гесвейн. «Когда дело дойдет», «когда дело дой-
дет»!.. Боже милосердный, оно уже дошло до этого.
Зайдет в конце концов и подальше и нас захватит,
Аполлония. Вот я. принес бумагу из магистрата; она да-
вит мне сердце, как мельничный жернов. Плохо стало
в нашем городе, плохо. Вы ведь не знаете еще, что там
произошло. Чернь собралась около ратуши. Толпа кри-
кунов ворвалась в зал заседаний и вынудила магистрат
принять вот это решение.
Аполлония. Что за решение, господин Гесвейн?
Гесвейн (всхлипывая и дрожа). Погоди-ка, я ус-
покоюсь, соберусь с силами. Три недели назад, когда
толпа притащила госпожу Фелицию в тюрьму, начались
дожди. Простой люд прыгал от радости, шлепал по лу-
жам и кричал, что бог сменил гнев на милость, что бо-
жий гнев умиротворен. Но вот дожди превратились бук-
вально в потоп и стали заливать поля. Теперь народ
стал кричать, что дело, мол, в том, что бургомистершу
286

не подвергли заслуженной казни, не сожгли на костре.
Никакие доводы не помогли, и пришлось вынести при-
говор. Новый бургомистр вышел на балкон. Тщетно:
ревущая чернь неумолима. «Вспомните, — кричал он, —
что это жена Магнуса Гарбе, вашего бывшего всеми по-
читаемого бургомистра, которого вы сами называли от-
цом бедных! Подумайте и о том, что вина ее, по мнению
нашего всемилостивейшего князя и повелителя, госпо-
дина епископа, не доказана до конца». Боже милосерд-
ный, какой поднялся вой! Я думал, что тут же рухнут
ратуша, башни и городские стены. Никогда не слышал я
такого воя, рева и визга: «Колесовать Магнуса Гарбе,
отрубить ему голову, четвертовать его и выставить части
его тела у всех городских ворот». Кричали, что он вор,
изменник, любовник ведьмы! Жену его надо растерзать
раскаленными клещами, выжечь ей глаза, вырезать язык
и, привязав ее нагую к ослу, провезти по всему городу
под ударами кнута. «Ну ладно, — сказал новый бурго-
мистр, — завтра рано утром будем опять казнить огнем.
За свои грехи сгорят на костре Доротея Мейлин, старый
слуга бургомистра Доминик и старый Эккарт, винодел
Гарбе». Но монашеская братия шныряла в толпе, повсю-
ду нашептывая, чтобы чернь не соглашалась и не пре-
кращала своего буйства. «Нет! — кричали все. — Ни-
когда! Мы хотим видеть на костре бургомистершу, или
мы зажжем город со всех четырех сторон». И впрямь
они не бросали слов на ветер, потому что уже загоре-
лась крыша дома, где жил Гарбе, и пламя вырывалось
из всех окон. Сделай, Аполлония, все, что в твоих силах,
вот деньги, облегчи последние часы несчастной, насколь-
ко можешь!
Аполлония. Значит, вы уверены, что завтра ут-
ром она должна будет умереть?
Геев ей н. Вот уже приказ палачу. Завтра в это
время от нее не останется даже кучки пепла.
Входят доктор Анселои доктор Вик.
Доктор Ансело. Ты еще тут, честный Гесвейн!
Я знаю твое доброе сердце. Тебе так же тяжело, как и
нам. Избавился, ли ты уже от проклятого письма, пере-
дал ли палачу приговор?
287

Ге с в е й н. Нет еще.
Аполлония. Мастер Адам и доминиканцы сейчас
у бургомистерши.
Доктор Ансело. Что стало бы с несчастной
грешной германской нацией, если бы досточтимые про-
поведники, вся эта монашеская братия, не держали ее
в страхе, всегда и везде угрожая адским огнем. Да и
кому могло бы удаться это, не разложи они публично
перед церквами и ратушами германских городов костры
адского пламени, над которыми, как над огнедышащей
бездной, клубится зловещий черный дым.
Возвращаются Адам и оба доминиканца. Монахи выжи-
дающе остаются на заднем плане.
Адам. Чему я обязан, именитые господа, что мне
оказывается честь в час, когда густой мрак ночи бушует
на улицах имперского вольного города?
Доктор Ансело. Когда умер Спаситель, задро-
жала земля и померкло солнце. Почему и сейчас не слу-
читься тому же, почему бы не разорваться занавесу в
храме господнем? Ведь бесчестие, грех и безумие го-
товы, как в дни Содома и Гоморры, пожать плоды сво-
их грязных дел. Госпожа Фелиция Гарбе будет завт-
ра — ad maiorem dei gloriam l — сожжена на костре.
Адам (равнодушно вертит в руках приказ). На-
прасно, значит, могущественный Магнус Гарбе привел
в' движение небо и землю. Он не смог воспрепятствовать
этому. Я умываю руки, господин доктор.
Доктор Ансело. Магнус Гарбе теперь сломлен-
ный человек. Ужас парализовал его, когда в виноград-
никах за городом он узнал, что его любимая жена схва-
чена монахами и брошена в тюрьму. А сегодня пламя
пожирает их дом, прекрасный старинный дом семьи
Амзингов. Завтра от него останутся лишь груды дымя-
щихся развалин. Золотой шар Амзингов скатился в улич-
ную грязь.
Томас. Позвольте, вы сообщаете о больших собы-
тиях, господин сенатор. Мы всегда считаем, что свер-
шается нечто великое, если бог обращает сердца людей
К вящей славе бога. (Лат.)
299

к истине. А истина в данном случае сочетается с духом
послушания. Хвала всевышнему, если светские власти
действительно снова обрели дух божественного послу-
шания. Конечно, были светские государства, в которых
удачно правил светский разум. Но истинная справедли-
вость господствует лишь в такой общине, которая осно-
вывается и руководствуется словом Христовым. Только
мягкотелые христиане выступают против vivicomburium К
Только слабые плачут, а не радуются, когда господь
бог обрушивает справедливую кару на своих врагов.
Если бы существовало еще более суровое наказание,
чем казнь огнем, его нужно было бы применять к
еретикам. Братоубийство и даже отцеубийство — незна-
чительные преступления по сравнению с ересью. Кто
только поздоровается с еретиком, тот уже осквернил
себя, и во много раз больше оскверняет себя тот, кто за-
ступается за еретика. Дети еретика также становятся
оскверненными. Даже если они хорошие, правоверные
католики, это нисколько не меняет дела. Их изгоняют
из"дома. Им оставляют только жизнь и ничего больше,
какими бы богатствами черт ни одарил их родителей.
Дома еретиков следует сровнять с землей. Вы говори-
те— горит дом Амзингов, но это рука божья сбросила
знаменитый герб — золотой шар — со шпиля в грязь.
Так возликуйте, господин сенатор, когда гнев божий
смиряет высокомерие властных! Что для всевышнего
страна, или город, или тем более какой-то дом знатной
семьи,, хотя бы он процветал в течение ряда столетий?
Всевышний сметет его одним дуновением. И если вспом-
нить шарообразную молнию, которая ударила в храм
Спасителя и расплавила крест на груди вседостойней-
шего господина инквизитора, то разве не станет ясно,
каким символом ада был золотой шар и под чьим ски-
петром жили долгие века богатые Амзинги, а с ними и
Магнус Гарбе? Господин сенатор, вы боитесь за ваш
город, за светскую власть. Но пусть он даже будет
разрушен до основания, лишь бы над его развалинами
расцвела та небесная община, где сонмы святейших и
благороднейших ангелов внушают уважение к воле и
1 Сожжение живым. (Лат.)
269

закону всевышнего, единственного и всемогущего госпо-
дина нашего. Его наместником здесь на земле является
наш святой отец в Риме, наш dominus apostolicus. Так
возрадуйтесь, возрадуйтесь вместе со мной, и восклик-
нем вм-есте с псалмопевцем: «Прекрасное будет расска-
зано о тебе, город божий!»
Брат Томас театрально воздевает руки кверху и быстро уходит
вместе с братом Рейнгольдом.
Доктор Ансело. Не пользуйся я покровитель-
ством нашего милосердного князя и епископа, не нуж-
дайся он так сильно в моем лекарском искусстве, меня
бы не было здесь, я уже давно стал бы жертвой этих
ряс. В каждом их смиренно опущенном взоре прогляды-
вает смертельная ненависть ко мне. Однако вернемся
к нашим делам.
Доктор Вик. Закройте дверь и позаботьтесь, что-
бы мы остались одни, мастер. Мы должны с вами ула-
дить важное и спешное дело.
Адам (закрывает дверь, выходящую наружу). Весь
к вашим услугам.
Доктор Вик. Хотя золотой шар дома Амзингов —
Гарбе после того, как он, словно наваждение, появился
на куполе храма Спасителя, сейчас и валяется в грязи,
презираемый и проклинаемый всем городом, и хотя он
пришел к такому печальному и жалкому концу, — маги-
страт все же единодушно принял решение, что было
бы не по-христиански подвергнуть наказанию. трех-
недельного младенца, новорожденного сына бургоми-
стерши — Магнуса Феликса — и сжечь его вместе с ма-
терью. Поэтому единогласно вынесли решение освобо-
дить ребенка. Так как нельзя терять времени и цадо не-
медленно выполнить это решение, я сам принес доку-
менты, скрепленные городской печатью; в них вам
предписывается освободить ребенка.
Адам (рассматривает бумагу). Забирайте ребенка,
господа! Я — покорный слуга магистрата.
Доктор Вик. Так. Теперь мне надлежит выпол-
нить поручение, которое лишь очень редко возлагается
на городского синдика. Но оно должно быть выполнено,
ибо горе свободе немецких городов, горе свободе всей
290

Германии, если род Гарбё fipenpafüf существование
(Берет ребенка из колыбели и заворачивает его в свой
плащ.)
Доктор Ансело. Ирод беснуется, избивая мла-
денцев! Да воздаст вам бог за спасение ребенка от ги-
бели на костре.
Адам открывает наружную дверь, доктор Вик уходит с маль-
чиком.
Итак, самое главное из всего, что мы еще могли сделать,
свершилось. Вот два кошелька с золотом для вас и для
служанки Аполлонии за. уход и внимание к ребенку и
матери. Я не сомневаюсь, что вы и дальше будете че-
ловечны и не будете мешать нашему некогда столь зна-
менитому бургомистру провести — разумеется, с ведома
магистрата — последние часы перед казнью вместе
с несчастной женой.
Адам. Я. ведь тоже человек; положитесь на меня,
все будет сделано.
Доктор Ансело. Подумайте, с момента ее за-
ключения он, сам едва поднявшийся с одра болезни,
увидит ее в первый и последний раз.
Адам. Пускай видятся, я не буду мешать. Но, раз
уж это должно свершиться, пускай свершится скорее.
Доктор Ансело. Так знайте — он ждет внизу во
дворе. С ним художник Ян Госсерт, который с момента
несчастья не отходит от него ни на шаг.
Адам. Позвольте мне сходить за ними. (Открывает
дверь.) Смотрите-ка, господин сенатор, на небе звезды,
дождь перестал.
Доктор Ансело. Действительно! Милосердный
бог творит иногда чудеса. Теперь благочестивые души
могут кричать: осанна! Гнев божий все еще умеряется
человеческими жертвами. Дым! Пламя! Вот когда со
всей силой разгорелся пожар, пожирающий дом Амзин-
гов. Какое зарево над городом, как бушует пожар! Тя-
жело видеть и тяжело слышать. Закройте дверь, мастер!
Адам. Слышны только человеческие голоса и кри-
ки. Странно! (Крестится.) Не. слышно больше ни воя
волков, ни лая собак, ни фырканья кошек.
Слышен глухой стук в дверь камеры.
2!)1

Доктор А н сел о. Кто там стучит?
Адам. Как будто из камеры бургомистерши.
Снова стук.
Доктор Ансело. Разве вы не хотите спросить,
что ей нужно?
Адам. Я думаю, что она узнала ваш голос, госпо-
дин доктор. (Закрывает наружную дверь и отодвигает
засов камеры.)
Доктор Ансело. Господи, дай мне силы выдер-
жать это испытание!
Адам. Я приведу ее сюда из этой дыры, господин
сенатор. Вы сможете сказать ей, что у вас на сердце.
Снова стук.
Терпение, терпение, упрямая колдунья.
Палач широко открывает дверь камеры. Выпрямившись, с поднятой
головой, появляется узница, словно бледный призрак. Она одета
в длинную серую сорочку, боса*, ее длинные косы распущены. Мед-
ленно и с трудо!М поднимается она по ступеням. Затем она оста-
навливается, чтобы передохнуть. Несмотря на ее безмолвие, чувст-
вуется, какое мучение причиняет ей каждый шаг. Руки и ноги ее
скованы тяжелой цепью. В нескольких местах видны перевязки.
Ее лицо искажено страданиями, но все еще прекрасно и как бы из-
лучает сияние, как лик святой девы.
Фелиция. Я знала... знала, что это вы, милый док-
тор Ансело. Я иду к вам... иду... Видите?.. Трудно мне
идти, очень трудно, но я иду к вам, словно из глубочай-
шей бездны или из царства смерти, а может быть, из
могилы... Вот выползла... выползла-таки из могилы.
Видите, доктор, золотой шар превратился в железный,
прикованный к ноге, и я таскаю его за собой.
Адам зажигает восковую свечу и ставит ее на стол.
(Закрывает лицо руками.) Откуда такой страшный
свет? Мне больно, очень больно от него, дорогой доктор.
Там внизу у меня есть кусочек гнилого дерева, он све-
тится приятно, и от него не больно.
Доктор Ансело. Вы скоро привыкнете к свету
маленькой свечки, госпожа Гарбе.
Фелиция. Что сейчас — ночь или день, милый док-
тор? Я спрашиваю потому, что вы иногда приходите
292

йо^ью, а ййогда днем... Я cafoa удйвлйюеь, йо йногДа У
меня все перепутывается.
Доктор Ансело. Соборные часы давно пробили
полночь, госпожа Гарбе.
Фелиция. Иногда мне .хочется плакать, потому
что в моем подземелье, глубоком подземелье, я не слы-
шу боя соборных часов; видно, что-то произошло с мо-
им слухом. Если бы я могла слышать хоть перезвон ко-
локолов, — о боже милостивый, как приятно и спокойно
стало бы у меня на душе. Ведь звон каждого колокола
возвещает хвалу моему милому мужу, пожертвовавше-
му средства на строительство собора.
Доктор Ансело. Да-да, я знаю благородную
щедрость господина бургомистра.
Фелиция. И это хорошо, это по-христиански, что
Гарбе такой щедрый. Ваш совет, доктор, не пошел мне,
несчастной женщине, впрок. Я хотела сама кормить мо-
его мальчика, и вы разрешили мне это. Но источник
иссяк. А разве это настоящая мать, если она может
приложить ребенка только к высохшей груди? Мне хо-
чется немного покачать мальчика. Сделайте мне одол-
жение, поддержите меня.
Доктор Ансело. Пожалуйста, я вам помогу,
обопритесь на меня, фрау Фелиция. (Помогает ей прой-
ти несколько шагов и опуститься на маленькую скаме-
ечку у колыбели.)
Фелиция (качает пустую колыбель). Немало мне
пришлось за тебя выстрадать, мое дорогое дитя.
Доктор Ансело. Вы много претерпели, и вам
воздастся за ваши страдания в Судный день; я верю в
это так же, как в справедливость господа бога там, на
небе.
Фелиция. Простите, доктор, у меня сейчас так хо-
рошо на душе, что хочется петь.
Доктор Ансело. Пой, пой, если можешь, бедная
страдалица.
Фелиция (поет, качая колыбель).
«Там, где ветер веет не смолкая,
Где взметнулись в небо гор вершины,
Там сидит Мария, напевает
293

И качает маленького сына.
На руках она его качает,
Руки колыбель ей заменяют».
Вы еще здесь, доктор Ансело? Скажите... доктор—это
только ваш голос... или вы действительно здесь, док-
тор Ансело?
Доктор Ансело. Я тут, возьмите мою руку.
Я действительно здесь, возле вас!
Фелиция. Если вы действительно еще здесь, со
мной, я хочу рассказать вам кое-что... между нами. Ни-
когда я не думала, что рождение человека может быть
таким тяжелым. Чтобы даровать моему ребенку
жизнь — я прошла через тысячу смертей... правда, я и
не знала, какое сладостное наслаждение прижать ребен-
ка к своей груди.
Доктор Ансело (берет в руки свечу). Позволь-
те осмотреть перевязки! Кровь опять просочилась через
бинт.
Фелиция. О, не нужно... Я не обращаю на них
внимания. Хотела бы я узнать, как все это произошло?
Но не могу никого найти, доктор Ансело, кто объяснил
бы мне все это... странное, непонятное. Несомненно я в
глубоком сне?! Но настанет ли когда-нибудь пробуж-
дение? Вы еще здесь, доктор Ансело?
Доктор. Ансело. Да, я возле вас, вот моя рука,
чувствуете?
Фелиция. Однажды я сказала мастеру Адаму,
палачу: там внутри висит на веревках бедная обнажен-
ная женщина. К ее ногам подвешены железные гири. Что
вы с ней делаете? Какое преступление она совершила?
«Тебе лучше знать», — ответил он мне! Но откуда я дол-
жна это знать, спрашиваю я вас? Женщина висела тихо;
почтеннейший инквизитор сказал ей: «Ясно, что ты го-
воришь неправду!» И прибавил: «Я освободил бы тебя
сейчас же, потому что в темной сырой тюрьме ты по-
дорвешь свое здоровье. Но, пока не скажешь правду,
ты останешься в тюрьме». И тогда я заметила, что бед-
няжка задумалась. Она думала-думала, но раздумье не
помогло ей нисколько: она ничего не могла ответить
почтеннейшему господину. Тогда инквизитор сказал:
294

«Ты обвиняешься в самом отвратительном из всех пре-
ступлений. Многими надежными свидетелями установле-
но, что по ночам ты в темных переулках и заброшенных
углах занималась блудом с нечистым духом». Вы думае-
те, она что-нибудь сказала? Она лишь вздохнула глу-
боко и покраснела как мак от стыда и отвращения. Вы
еще здесь, доктор Ансело?
Доктор Ансело. Да, я здесь, и мне хотелось бы
задать вам один вопрос.
Фелиция. Спрашивайте! Только положите опять
вашу руку мне на лоб. Вы знаете, это для того, что-
бы я не сказала вам что-нибудь непонятное, запутан-
ное!
Доктор Ансело (выполняет ее просьбу). Вы мо-
жете, если хотите, — и теперь ответьте, хотите ли вы,
Фелиция! — увидеться с вашим мужем.
Фелиция. Ах, если бы в этом тяжелом сне не гре-
зились ужасные кошмары. Но теперь мне хорошо. Ва-
ша рука успокаивает меня, дорогой доктор. А там—
вдруг... слышатся крики! Вдруг зазвенят цепи! А надо
мной — всю ночь... всю ночь... всю ночь... шаги, шаги,
шаги. Вперед и назад: непрерывно — вперед и назад.
Все время — сперва вперед, а потом снова назад. И зна-
ете, какой вздор говорят 'люди? Одни говорят: это наш
старый верный Доминик, словно беспокойный дух, дол-
жен непрерывно бродить, потому что он разрывал зу-
бами грудных младенцев и пил кровь их сердца. Другие
говорят —это Доротея Мейлин, моя старая кормилица,
неустанно бродит вокруг и не может успокоиться. При
каждом ее шаге скрипят доски. Но когда я чувствую ва-
шу руку у себя на лбу, я вижу, что все это мне снилось.
Доктор Ансело. Вы не хотите ответить на мой
вопрос? Соберите все силы, Фелиция! Нам удалось уст-
роить так, что теперь вашему свиданию с Магнусом
ничто не препятствует.
Фелиция (с глубоким вздохом). Найден длинный
путь назад... Не забирайте вашу руку! Теперь я скажу
вам, что случилось... Но патер Гисланд говорит, что все
это послужит мне во спасение. Добрый патер Гисланд
говорит... Вы еще здесь, милый Ансело? Он говорит,
когда я снова вернусь домой, тогда мы должны будем
295

еще раз сыграть свадьбу. (Опускается на солому, и за-
сыпает кротким сном.)
Художник Ян Госсерт и бургомистр Г а р б е проходят через
дверь. Адам, открывший дверь, запирает ее и снова уходит.
Г а р б е (сломленный и разбитый, ему трудно гово-
рить из-за частичного паралича языка, вызванного пе-
режитым ударом). Кто это был?
Ян Госсерт. Я его не знаю. Вероятно, тюремщик.
• Г арбе. Вы полагаете, что это земной Петр-при-
вратник. Если бы я был лошадью, я встал бы на дыбы,
дрожал и сопротивлялся, чтобы не ехать мимо его дома.
Ян Госсерт. Могу вам поверить.
Гарбе (с усилием). Так поступают животные, ког-
да они почуют кровь. С помощью животных следовало
бы разыскивать незримых злых демонов. Демон — это
жаждущий крови. Знаете ли вы, Ян Госсерт, что внут-
ри я железный человек.
Ян Госсерт. Я чувствую это,, господин бурго-
мистр.
Гарбе. Рука смерти чувствительно коснулась моей
левой стороны. Левая рука стала совсем бессильна.
Я могу открыть левый глаз лишь с помощью двух паль-
дев. И все же внутри — я железный человек, Ян Гос-
серт!
Ян Госсерт. Я чувствую это, господин бургомистр.
Гарбе. Моя слабость не должна вводить вас в за-
блуждение, даже если я чуть-чуть волочу свою левую
ногу. Это началось с тех нор, когда меня поразила без-
звучная молния на винограднике и исчертила синими
фигурами мое мертвое тело. Что-то со свистом лопнуло
вдруг во мне и оборвалось, как слишком сильно натя-
нутая тетива лука. Но так и должно было произойти,
Ян Госсерт. Чтобы до конца все понять, полностью
охватить, точно измерить и быть в состоянии все вытер-
петь, я должен был умереть и потом медленно, медлен-
но врастать в мое неизмеримое горе. Так я стал силь-
ным. И каким бы слабым я ни казался, все же я внут-
ри железный человек.
Ян Госсерт. Кто же не знает вас? Все считают
ьас человеком крепким, как железо.
296

Г а р б ê. Когда меня считали таким, я им еЩе Не
был. Тогда я не обладал подобной силой, да и не знал
вообще, какой силой я обладаю. Вы сомневаетесь? Так
вспомните., что я еще живу, что я могу беседовать с ва-
ми; подумайте о том, где я нахожусь, Ян Госсерт! Мы,
люди, ничего не знаем друг о друге. Можете ли вы ска-
зать мне, железному человеку, что это за звуки?
Ян Госсерт. Какие звуки, господин .бургомистр?
Г а р б е. Иногда это звон... как если бы двигались
замурованные здесь быки, прикованные цепями к пус-
тым яслям. Они звенят цепями, они дергают их, изда-
вая приглушенный, потрясающий рев... (Долго стоит и
прислушивается. )
Ян Госсерт. Позвольте мне пойти узнать...
Г а р б е. Нет! Не делайте этого! Не оставляйте меня.
Как бы я ни был крепок, вы ведь знаете — я не могу
оставаться один. Вы не должны отходить от меня.
Ян Госсерт. Но где человек, который привел нас
сюда, запер за нами дверь и исчез?
Г а р б е. Я не знаю этого, уо вам нельзя оставлять
меня одного.
Ян Госсерт. Успокойтесь, я не отойду от вас.
Г а р б е. Когда вы меня покидаете, меня неудержимо
влечет в одну и ту же сторону, и тогда я уже не вижу
того, что мне, человеку с железным лбом и железной
грудью, еще нужно найти и увидеть перед моей кончи-
ной.
Ян Госсерт. Соберитесь с силами, успокойтесь,
господин бургомистр!
Г а р б е. Я собрался с силами. Разве вы не слышите
скрежет стиснутых зубов? Меня удивляет, как только
выдерживают мои челюсти. Но если бы вы оставили
меня одного хотя бы на минуту, то в следующее мгнове-
ние я уже лежал бы где-нибудь внизу с раздробленным
черепом.
Доктор Ансело. Магнус, это вы? Это вы, гос-
пода?
Г арбе. Скажите, Ян Госсерт, не сидит ли там ка-
кой-то человек?
Ян Госсерт. Да, сидит и, кажется, что-то про-
изнес.

Г а р б е. Не скажете ли вы мне, Ян, что это ââ испо-
линское бородатое лицо?
Доктор Ансело. Господин бургомистр! Ваша
супруга спит; подойдите тихонько поближе.
Г а р б е (идет, как слепой, ощупывая дорогу пал-
кой). Кто это говорит?
Доктор Ансело. Это я — доктор Ансело.
Г а р б е.. Что вы сказали, доктор Корнелиус Ан-
село?
Доктор Ансело. Я сказал, что ваша супруга
спит, Магнус.
Гарбе. Не позволяйте обмануть себя, доктор! Мы
встречаемся с вами не на том же самом месте, хотя оно
и кажется одним и тем же. Ваш взор не может проник-
нуть до той глубины, где брожу я. Я — тот человек, ко-
торый терпеливо и полный смирения ждал в вонючей
живодерне, пока его милостиво позовут на бойню, и ко-
торый все же не умер от смрада мертвечины в этом
проклятом логове убийц, где жестоко мучают и казнят
ангелов божьих.
Доктор Ансело. Используйте время. Вот спит
ваша жена. Завтра вы ее больше не увидите!
Гарбе (смотрит на Фелицию), Здесь спит женщина,
но я ее не знаю.
Доктор Ансело. Тише! Вы можете говорить с
ней, если, несмотря на ваши безмерные страдания, вам
удастся не причинить ей новой боли. Иначе я не отни-
му руки от ее лба. Было бы преступлением нарушить
это благостное глубокое забытье и вернуть .ее к жизни
для новых мучений.
Гарбе. Разве я не сказал, что внутри я — человек
из железа?
Ян Госсерт. Пришел час доказать это.
Все мужчины, кроме Гарбе, неудержимо, горько, рыдают.
Гарбе (с душераздирающим криком). Если христи-
анство— наша единственная опора в жизни, то мы бед-
нее всех безбожников! (Рыдая, опускается на колени
возле Фелиции.)
Доктор Ансело. Гарбе, узнайте же, что ваш сын
спасен и уже на пути в Голландию. Надеюсь, такая
298

весть придаст вам силы. Используйте их, чтобы напол-
нить последние часы этой женщины радостью вместо
горя! Завтра вы ее больше не увидите.
Гарбе продолжает рыдать. Доктор Ансело и Госсерт ухо-
дят, сдерживая рыдания.
Фелиция. Вы еще здесь, доктор Ансело?
Гарбе. Здесь уже кто-то другой, а не доктор Ан-
село. (Плачет.)
Фелиция. Магнус, ты! Подойди, ляг со мной ря-
дом.
Гарбе (медля). Я не могу жить и не могу уме-
реть.
Входит Аполлония с глиняным кувшином и караваем хлеба.
Аполлония. На этот раз здесь не вода, а что-то
повкуснее, да и хлеб пшеничный.
Гарбе. Ох, как ты испугала меня, кто ты?
Аполлония. Я — Аполлония, служанка.
Гарбе. Я все еще дрожу. Ты меня так страшно ис-
пугала! Потому что у тебя исполинская фигура и ты в
ослепительном сиянии прошла прямо сквозь стену.
Аполлония. Если те, другие, ничего вам не сде-
лают, то я, господин бургомистр, уж конечно не причи-
ню вам ничего дурного.
Гарбе. Да, правда, я не узнал тебя, мне казалось,
что я вижу ангела смерти.
Аполлония. Успокойтесь, я только служанка па-
лача. Вот уже пробило два. Мастер Адам велел .пе-
редать, что до трех часов время принадлежит вам.
А затем придет патер, чтобы дать ей последнее, напут-
ствие.
Гарбе. Женщина, ты сказала, что в твоем кувши-
не что-то вкуснее, чем вода, будь милостива, дай уто-
лить жажду!
Аполлония (подносит кувшин к его рту). Пейте,
но оставьте хоть глоточек бедняжке.
Гарбе (напившись). У тебя в кувшине только во-
да! Не можешь ли ты сказать, что за скрип колес до-
носится снаружи?
299

Аполлония. Вы, должно быть, говорите о теле-
гах. Это крестьяне везут дрова, чтобы сжигать ерети-
ков.
Гарбе. Нет! Это монахи вывозят из города иму-
щество, награбленное у еретиков. А что означает не-
престанный стук молотков?
Аполлония. Это на рынке. Там палачи и плотни-
ки строят эшафот.
Гарбе. На рынке... Палачи и плотники мастерят
эшафот — для кого? А что означают эти крики, рев и
смех?
Аполлония. Орут потому, что дожди кончились
и кабаки всю ночь будут открыты настежь, народ на ра-
достях пьет вино на улицах и площадях.
Гарбе. Женщина, мне кажется, будто я уже видел
тебя раньше?
Аполлония. Когда я была маленькой. Моя мать
работала на вашем винограднике.
Гарбе. Значит, ты из тех, кто знает, что некогда
был бургомистр Магнус Гарбе? А я уже давно забыл
об этом.
Фелиция вскрикивает во сне.
Аполлония. Господин, она зовет вас. Помните
и вы, что ваше время прошло уже наполовину! (Уходит.)
Фелиция широко раскрывает глаза.
Гарбе. Ты открыла глаза? Это твои глаза, Фели-
ция?
Фелиция. Почему ты не лежишь рядом со мной?
Гарбе. Да-да, на гнилой соломе, под землей, под
землей.
Фелиция. Возле меня тепло.
Гарбе. Ты холодна, как кусок льда.
Фелиция. Высокая брачная постель, белое полот-
но, лаванда, розмарин.
О ложе, я вступаю на тебя.
Святой Андрей, прошу тебя...
Но почему ты отворачиваешься от меня? Я больше не
нравлюсь тебе, потому что груди мои гноятся.
300

Гарбе. Укус ядовитой змеи парализует меня, Фе-
лиция.
Фелиция.
Змея, ты первое грехопаденье совершила.
Христос лишил тебя за это жала,
И голову Мария раздавила,
Чтоб мертвой ты, как шест, лежала.
Пойдем, милый, пойдем домой! Ах, Магнус, я вижу все
это во сне, не обращай на меня внимания.
Гарбе. Если это сон, то что же явь?
Фелиция. Нет, не прикасайся ко мне! Я— чума.
Держись от меня дальше, дорогой. На моей груди выж-
жены дыры. Моя правая рука — гноящийся, кровавый
кусок мяса. Магнус, беги! Не оскверняй себя! Они гово-
рят, что нашли на мне печать дьявола.
Гарбе. Или нет бога на небе, или завтра ты бу-
дешь со мной в раю!
Фелиция. Они говорят, что нашли на мне печать
дьявола, они говорят, что я — суккубус. Объясни мне,
Магнус, что это такое? И скажи мне, милый: ты действи-
тельно мой муж или ты — Асмодей, демон разврата.
Гарбе. Вот, выпей немного вина. Всевышний ми-
лостиво сжалился над нами и пробудил сострадание у
служанки палача.
Фелиция. Скорпион! Скорпион! В дровах, в соло-
ме! Бей его, бей! Вот помело, давай вылетим через ка-
мин.
Гарбе. Нет никакого бога... Есть только дьявол!
Фелиция. Замолчи! Тише! Я ни в чем не призна-
лась, ни единым словом. Инкуб, инкуб! Палач то под-
вешивает ее на веревках, то опять спускает вниз. Гос-
поди Иисусе Христе, приди ко мне на помощь! И даже
если меня сейчас замучат до смерти щипцами и тиска-
ми, клянусь, господи, что я — не ведьма! Помоги мне,
матерь божья, помоги, Магнус, о горе мне, горе!
Г а р бе. Так горестно взывает несчастная, а бог
остается глухим. И я слышал все и не оглох?
Фелиция. А ты слышал о ведьме, которая съела
тридцать сердечек новорожденных детей? Господь бог
крепко закрыл мой рот. Я уснула. Бог взял меня в цар-
ство небесное; вдруг раздался громкий скрежет. Же-
301

лезными клещами мне разомкнули челюсти. «Сознай-
ся!» — кричал мне патер-инквизитор. Ха-ха-ха-ха! Как
может человек сознаться, если ему даже губ не дают
сомкнуть! «Вы видите теперь силу сатаны, который ук-
репляет ее упорство».
Г а р б е. Нет никакого бога, есть только дьявол!
Фелиция.
Господь, господь! Дьявол! Дьявол!
Прыг сюда, прыг туда,
Играй здесь, играй там.
Шабаш! Шабаш!
Послушай, как демоны визжат вокруг башни. Я натираю
мазью помело. Муж! Муж! Взлетай! Взлетай! О, что со
мной... стены отступают...
Я сыплю мое семя
Во имя Авраама.
Жабам покалеченным,
Аистам изувеченным
Сестер рекомендую,
Пусть выберут любую.
Гейя, гейя! Все они сорвались с крыши собора: летаю-
щая собака с полки, хвостатые обезьяны с елки, кошки
с носами утиными, с лапами львиными, с когтями, как
у пумы. У меня проклятые думы, проклятые думы. Не
говори никому, милый муж, что по ночам я на помеле,
смазанном мазью... Ай-ай, что ты делаешь со мной?
На помеле вылетаю из тюрьмы и с галками, демонами и
совами ночью летаю вокруг церкви и вокруг золотого
шара дома Амзингов. Магнус! Магнус! Ох! Ох! Инкуб,
инкуб! Они называют меня ведьмой! Ох! Ох! Магнус!
Магнус! Инкуб! Benedicta tu in mulieribus l. Так ведь,
так! Убей меня! Еще! Еще! Убей меня! Et benedictus
fructus ventris tui2. Умереть! Блаженство! Ora pro no-
bis3. Любимый! Любимый! Еще! Еще!
Наступает полная тишина. Начинают бить соборные часы: три тяже-
лых удара. Снаружи доносится шум толпы, отдельные крики, стук
молотков. Входят мастер Адам, Гейнц и Гер г.
1 Благословенна ты в женах. (Лат.)
2 И благословен плод чрева твоего. (Лат.) '
3 Молись за нас! (Лат.)
302

Адам. Торопитесь! Пора! Монахи и магистрат уже
на ногах. Они не должны видеть здесь этого человека.
Проводите его через калитку, которая ведет к реке,
возьмите челн и переправьте его на ту сторону. Эй, что
же это такое? Отцепись же наконец! О, черт, пускай
меня лишат царства небесного, если его не убила нечи-
стая сила.
Г е р г. Да, с ним все кончено. Он уже не понюхает
дыма костра и не услышит звона колокола.
Адам. Они уже идут. Доминиканцы что-то торо-
пятся. Вот, черт побери, ну-ка, набрось на него попону.
Гейнц выполняет приказ.
Гер г. Не освободить ли ее от цепей? Смотрите, у
нее угасший взгляд.'
Адам. Влей ей уксуса в рот или ущипни раскален-
ными щипцами грудь! Видишь, как она дергается и как
извивается. Кривая и твердая, как полено. Она при-
творяется, а ее хозяин, сатана, подсмеивается над нами.
Гейнц. Смотрите, они как будто одно тело. Никак
не оторвешь друг от друга. Когда^ вы потащите ее, то
вместе с ней потащится и труп бургомистра.
Гер г. Холеру тебе в брюхо; боюсь, что и ее живой
мы уже не поднимем.
Адам. Клянусь всеми святыми, что трижды про-
клятый сатана сыграл здесь с монахами плохую шутку.
Г ер г. Держу пари, что они вознеслись на небо.
Входит м о н а х-д оминиканец и берется за веревку колокола.
Одновременно слышится хор процессии.
Хор. Laudate nomen domine.
Laudate, servi, dominum.
Laudate dominum, quia
bonus dominus К
Монах. Кончайте поскорее. Приговор суда мило-
стиво предусматривает повешение перед сожжением
Хвалите имя господне.
Хвалите, рабы, господа.
Хвалите господа, ибо
Добр господь. (Лат.)
303

На kocîpe. Во имя бога, отЦа й сына, 6yÄbfe милосердны
и снисходительны.
Адам. Народ разорвет меня в клочья: я могу бро-
сить на костер только два трупа.
Монах. Deo gratias К Свершился суд божий. Алли-
луйя, аллилуйя! (Хватается за веревку, виснет на ней
всем телом и звонит как бешеный.)
Колокол звонит резко, лихорадочно и фанатично.
Занавес
1 Благодарение господу. (Лат.)

ОРОТЕ>1
АНГЕРМАН
ПЬЕСА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
П Г. Гауптман т. II

Перевод
Л. МИКУЛИНА

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Ангерман — пастор.
Клера — его вторая жена.
Доротея — дочь от первого брака.
Грудной мл аденец — ребенок от второго брака.
Губерт Пфаншмидт — коммерсант.
Леонора — его жена.
Готгольд — старший сын.
Г е л д а |
Агата > младшие дети.
Эр н a J
Доктор Герберт Пфаншмидт — брат Губерта,
германист.
Марио Маллонек — повар.
Фрау Реннер — экономка.
Фрици Дрёге.
Анн а-Л и з а Г а н.
Фрау Лейнефельдер.
Доктор Вейс — историк искусства.
Мистер Леман — американский полисмен.
Субъект.
Молоденькая служанка.
Прачки.
События пьесы происходят в 90-е годы прошлого столетия. Первое
действие — на курорте Борнвизе, второе — в Лигнице, третье и чет-
вертое— в Меридене (Соединенные Штаты), пятое — на даче под
Гамбургом,
И*

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Происходит в Борнвизе, на силезских водах. Так называемая буфет-
ная в гостинице «Черный орел». Почти в половину задней стены —
окно, которое в данный момент раскрыто. На уровне головы его
пересекает железная штанга. Она предназначена для запирания
массивных ставней в ночное время. За окном видна земля под сад
со столбами и веревками для просушки белья и т. п.; в окно легко
влезть через низкий подоконник. В левой и правой стене по двери.
Одна ведет наверх в хозяйственные помещения, другая — вниз, в
обеденные залы. Комната оклеена скверными серыми обоями, места-
ми они обвисли. На столе лежат стопки свежевыстиранных салфе-
ток. Рядом, на полу, грязное столовое белье, завязанное в простыню.
Буфет с проломанной деревянной решеткой, за ней бутылки бордо.
В стороне старенькая обитая клеенкой софа.
Посередине у круглого стола сидят три хорошенькие девушки в ку-
хонных фартуках и маленькая, несколько сгорбленная женщина:
Доротея Ангерман, Фрици Дрёге, Анна-Лиза Г а н,
фрау Реннер.
Прекрасный сентябрьский день, около трех часов. Женщины копа-
ются в остатках от обеда, каждая принесла их себе по тарелке. Вид
у всех затравленный, невеселый, настроение подавленное. Они зе-
вают и потягиваются.
Фрау Реннер. Не могу я больше! Устала я,
ослабела, обессилела!
Фрици. Эх! (Отодвигает тарелку.) Отвыкла я как-
то есть. Слишком много видишь за кулисами. Но скоро
я снова стану человеком! Через две недели опять пойду
гулять по Юнгфернштигу.
Анн а-Л и з а. Я возвращаюсь домой с таким чувст-
вом, будто мне стукнуло семьдесят — семьдесят один
год. Правую руку ошпарила от локтя до кисти. На боль-
шом пальце ножевой шрам. Чуть перемена погоды, зу-
309

дит — просто с ума сойдешь. В подбородок муха укуси-
ла. На волосок была от смерти. В язык пчела ужалила.
А шеф-повар и говорит: «Не будешь ротозейничать!»
Ух, как я тогда плюнула. Ну и плюнула! Слава богу,
дорогие, что все скоро обошлось.
Фрици. Первые две недели в Гамбурге я ничего не
буду делать, только отсыпаться. И горе, слышите вы,
горе поварской книге, попадись она мне под руку!
Фрау Реннер. Вам-то хорошо! А я из огня да в
полымя. К больному мужу. И жрет же он, как молотил-
ка. Вот всю неделю и ломай себе голову, чем насытить
его утробу.
Фрици. А ты? Какие у тебя планы, любезная До-
ротея?
Фрау Реннер (так как Доротея не отвечает).
Это и так ясно. Опять замечталась.
Доротея. Вы мне что-то сказали, фрау Реннер?
Фрау Реннер. Да вот тут девушки спрашивали,
что с вами будет, когда закроется сезон.
Доротея. Что со мной будет? Сама не знаю.
Девушки и фрау Реннер от души смеются.
Фрау Реннер. Что вы расходились, девушки?
Ну что здесь особого?
Доротея. Не обижайтесь на меня, Анна-Лиза!—
Фрици, не обижайся на меня, пожалуйста. От долгого
стояния у плиты просто голова кругом идет.
Фрау Реннер. Папенька ваш сегодня уезжает,
вот вам и грустно.
Доротея. Ничего, фрау Реннер, не беспокойтесь.
Я чувствую себя хорошо. Только немного устала.
Фрау Реннер. Вот-вот — то устала, то голова
болит. Посмотрим, кто станет владелицей «Черного ор-
ла».
Доротея. Не говорите, пожалуйста, глупостей!
Фрици. Пока что она любимица шесЬ-повапа. Он
то и дело говорит, что у нее больше способностей к по-
варскому делу, чем v всех нас вместе взятых.
Анна-Лиза. Владелица — это еще не хозяйка.
Почему бы и не уважаемая приват-доцентша?
Фрау Реннер. Почтение к доктору Пфаншмидту,
310

сыну хозяина гостиницы! Он ведь скоро будет профессо-
ром. Жаль только, он не сумеет взять в руки хозяй-
ство, умри его маменька. «Черный орел» — золотое дно.
Ф р и ци. Чего не сделает Герберт, то, вероятно, сде-
лает Губерт.
Фрау Реннер. Губерт в Америке. Европа ста-
ла ему тесной. И чтобы он еще раз взял гостиницу в
свои руки, этому я не поверю.
Фрици. А кто старше—Герберт или Губерт?
Фрау Реннер. Губерт старше,• да и смекалки у
него побольше. — Ах, простите меня, ради бога, фрей-
лейн Доротея!
Доротея. Пожалуйста. Кто из них старше, кто
моложе, кто умнее, кто глупее — мне совершенно без-
различно.
Анн а-Л и з а. Герберт и Губерт — Губерт и Гер-
берт, комары, жигалки, слепни, моль, букашки, тара-
кашки, блохи, клопы, кошки, крысы, мыши... (Отмахи-
вается руками.) Оставьте меня в покое, с ума сойдешь!
Герберт, Губерт, гоп! Мышка попалась!
Что-то щелкнуло; Анна-Лиза бросается в угол комнаты и возвра-
щается с мышеловкой, в которую попалась мышь.
Фрау Реннер. Хорошо, девочки, что сезон кон-
чается и ^ге вы разойдетесь по своим домам. А то не
миновать бы вам пляски святого Витта. — Топи мыша!
Топи! В кадушку его с водой!
Анн а-Л и з а исчезает с мышеловкой за дверью. За раскрытым
окном издали слышится перебранка. Женский голос горячо проте-
стует, ругается, плачет, кричит; его прерывает мужской. Перебран-
ка приближается и одновременно крепчает. У самого окна, видимо,
завязывается драка. В следующее мгновение растрепанная моло-
денькая служанка вскакивает через низкий подоконник в
комнату, бежит к двери налево, распахивает ее и, исчезая, захло-
пывает. Из окна летит нож и вонзается в дверь. Тут же, ухватив-
шись руками за железную штангу, в комнате появляется повар M а-
рио Маллонек. Это темноглазый, не лишенный привлекатель-
ности .парень в полотняном костюме шеф-повара, лет двадцати,
двадцати пяти.
Марио Маллонек. Стерва проклятая! Ты мне
еще попадешься.
Фрау Реннер. О боже мой, пресвятая богороди-
ца! Господин Марио!
311

Марио (замечая присутствующих). А, вы здесь!
Весьма сожалею, милые дамы, если помешал вам.
А мне вот не так сладко живется. Другие обедают, а ты
вкалывай. Язык высунешь. Душу выблюешь. От жары
ополоумеешь, а эта стерва, только отвернешься, возь-
мет да и выхлебает лимонад у тебя за спиной!
Анн а-Л и з а возвращается.
Фрау Реннер (умиротворяюще). А вы сделайте
себе другой, господин Марио! N
Марио. Ну да! (Вытаскивает из двери нож.) Я вот
ей шкуру спущу. Она у меня скорее мочу пить будет,
чем на лимонад чужой позарится! (Видимо, только те-
перь заметив Доротею, смущенно замолкает, забывает о
своем гневе и весело смеется, потом подходит к ней,
движениями и голосом подражая голубю, который уха-
живает за голубкой.) Гурруку! Гурруку! Гурруку!
Доротея, с лица которой исчезает первый немой испуг, дает Марио
приблизиться и смотрит на него твердым отталкивающим взглядом.
Его приплясывание и воркование заставляют ее прыснуть со смеху,
который она подавляет, наклонясь над столом.
Еще раз: простите, милые дамы! (Хохочет и уходит в
дверь, за которой скрылась служанка.)
Фрау Реннер. Сейчас он в Эмилию нож бросает,
но не будь я Реннер, если сегодня же ночью он не ля-
жет с ней в постель! Ясно как божий день, почему это-
го молодчика не держат на работе подолгу. Никто не
спокоен за свою жизнь.
Фрици. Но в «Черном орле» он уже третий сезон.
Анн а-Л и з а. Ах, за лето чего только не делал с
нами этот человек!
Фрау Реннер. Старуха Пфаншмидт всегда смот-
рела на это сквозь пальцы, ведь покойный господин
Пфаншмидт высоко ценил Маллонека и возлагал на не-
го большие надежды.
Анна-Лиза. А чему научились мы от этого мужа?
Все смеются.
Фрици. Ну, кое-чему он научил нас, Анна-Лиза.
Анна-Лиза (Доротее). Как-то раз он швырнул
омлет-soufflée с малиновой начинкой прямо вам в лицо.
312

Доротея. Ах, оставьте меня, пожалуйста! Как
будто нет больше и разговоров, как об этом шеф-
поваре.
Анна-Лиза. Гурруку, гурруку... Что бы это зна-
чило?
Ф р и ц и. Гм, да ведь наверху, со стороны двора,
голубятня.
Фрау Реннер (многозначительно хихикает). Ах
да, бог ты мой, голубятня! Вот если б мы понимали го-
лубиный язык! Они бы нам порассказали... голуби-то.
Вы когда-нибудь прогуливались там, наверху, по плос-
ким крышам?
Фрици. Все мы там прогуливались, и не однажды.
Во-первых, там прохладно, во-вторых, там хранятся вся-
кие продукты.
Фрау Реннер. Ледник, вот еще излюбленное ме-
сто шефа.
Анна-Лиза. Фу-у! Нет! В противной ледяной ды-
ре, среди вонючих оленей и камбалы — нет, ничего бо-
лее приятного себе не представляю!
Все смеются.
Фрици. Но, Анна-Лиза, что значит: не представ-
ляю?
Дверь, в которую вышел Марио Маллонек, распахивается. Снова
появляется ш е ф-п о в а р. К ужасу женщин, он падает на пол и
шествует на руках. Посреди комнаты он встает на ноги и низко
раскланивается.
Марио. Pardon! Я только чуточку прогулялся.
Лейте, фрау Реннер, лейте на меня помои своей муд-
рости! Искренне огорчен, если помешал.
Девушки притихли. Вместе с фрау Реннер они приводят в порядок
стол.
Фрау Реннер. Я? На вас? Да лить помои?
Марио. Вот именно вы, старая грачиха, вы, ста-
рая ворона, вы, старая галка, вы, старая сорока, — а
почему бы и нет?
Доротея, которая с мокрой повязкой лежит на софе, безудержно
хохочет.
313

Фрау Реннер. Ворона? Еще что! Да вы никак
спятили! Галка? Совсем рехнулись! Сорока! Какая наг-
лость! Что еще там за птица? Осторожней на повороте
да мотайте отсюда. А честных женщин оставьте мне в
покое, грязь вы кухонная! Уполовник! Горшкодуй и
горшкоплюй, вот кто вы!
M а р и о (в самом разгаре ругани фрау Реннер ста-
новится в позу певца с мандолиной и звонко поет).
Возможно ль, нежный друг,
Тебя покинуть вдруг.
Безмерно я влюблен,
Ты мне поверь!
Девушки покатываются со смеху.
Доротея. Пощадите! Ох, я больше не могу, я
больше не могу!
Фрау Реннер. Поваров я и получше видела бог
знает сколько. Но дуралеев таких, петрушек таких —
прямо скажу, ни разу!
M а р и о (приплясывая, приближается к ней и, наиг-
рывая на воображаемой мандолине, напевает перед са-
мым ее носом).
Сорока — знают все — воровка,
Старушка Реннерша — плутовка.
Простынок двадцать без изъяна
Ей стоят легкого обмана.
Фрау Реннер. Ах-ах, да вы совсем рехнулись,
баран вы эдакий! (Быстро уходит.)
Из двери направо входят пастор Ангерман и доктор
Пфаншмидт. Пастор — широкоплечий, крепкий мужчина лет со-
рока трех, полнолицый, с черными несколько колкими глазами и
безупречными зубами. Доктор Пфаншмидт — высокий, поджарый, в
очках, с бородкой и усами. Вид ученого. Опережая обоих мужчин,
выскакивает Готгольд Пфаншмидт, разбитной мальчик лет
десяти. Пастор и Готгольд со шляпами, пальто и т. д., собираются
уходить.
Пастор. Помилуй! Надеюсь, мы не помешали!
А настроеньице здесь на зависть веселое.
314

Доктор П ф а нш м ид т. Откровенно говоря, Шум-
новато. В зале слышно каждое слово.
Пастор. Черт возьми! Надо приветствовать, что
люди так веселы. Ну просто ноги зудят. Рад вас видеть,
господин шеф-повар. Разрешите с вами попрощаться и
поблагодарить вас. По вашей милости я прибавил де-
сять фунтов. Но время мое истекло, пора домой. Ах,
совсем не заметил, и ты здесь, милая Доротея. Моя бла-
годарность относится и к дочери, господин шеф-повар.
Говорят, вы научили ее чудесным вещам.
Map и о. Ну что вы, разве этих кухонных дам че-
му научишь!
Пастор. Ну да, конечно, чтобы готовить у пли-
ты, надо иметь талант. А совершенства в любом искус-
стве может достичь только мужчина. Вы и сами это
знаете, мало ли тому примеров. Смею вас уверить, эти че-
тыре недели я был, пожалуй, самым чутким, самым бла-
годарным вашим клиентом. (К Фрица и Анне-Лизе.) Ну,
дорогие девушки, как вы тут без меня будете? Не сплош-
ной ли все это был восторг? Наша мазурка, наши уроки
музыки, а какие вечера в прелестном маленьком голу-
бом зале, в нашем тесном кругу, с этим бойким сани-
тарным советником Штикельманом, с этим директором
Придворного театра, который на своем рояле—настоя-
щий фокусник. А. хлебосольное покровительство уважае-
мой фрау Пфаншмидт (доктору Пфаншмидту), вашей
маменьки! Четыре недели кряду она просто закармли-
вала меня, баловала и ухаживала за мной как за ре-
бенком. Надолго останется в моей памяти Борнвизе.
Доносится выстрел из мелкокалиберного пистолета.
Кто там хулиганит?
Готгольд. Я только разок стрельнул по ми-
шени.
Доктор Пфаншмидт. Скучно нам будет без
вас.
Фрици. Да, господин пастор, что правда, то правда.
Анн а-Л и з а. Ах, так приятно было на часок-дру-
гой избавиться от этого кухонного чада, надеть хоро-
шенькое вечернее платьице и думать — ну вот, теперь
можно и на людях показаться.
315

Фрици. Да, это было здорово! Ёы как ви#рь уйи-
сили нас из кухни на эти милые вечера.
Пастор. А что, может, станцуем напоследок?
Фрици. Да что там говорить... Уйдете вы, и сезону
крышка, господин пастор!
Пастор. Подойди ко мне, Фрици! Мне приятно это
слышать! Позволь старому пастырю поцеловать тебя в
лоб! (Прежде чем поцеловать, Анне-Лизе.) А потом вас,
Анна-Лиза! (Обнимает Фрици и целует в лоб.) Все вы
добрые, милые люди, я так растроган. Да что поде-
лаешь?! Прощай-прости, печаль разлуки встала на пути!
Фрау Реннер (входит). Позвольте и мне, госпо-
дин пастор, попрощаться с вами.
Пастор (поет).
Надолго, надолго прощай!
Прощай, мой прелестный ребенок!
Все весело смеются.
Фрау Реннер. И чего тут смешного? Ну, попро-
щалась я скромненько с его преподобием господином
пастором.
Map и о. Да-а, при появлении фрау Реннер белье-
вому шкафу не до смеха. (Выскакивает в окно.)
Пастор. Ну и комик этот Марио! Удивительный
парень!
Фрици и Анна-Лиза. Еще раз желаем вам
счастья и счастливого пути, господин пастор!
Фрици и Анна-Лиза уходят.
Пастор. Не отрывайся от дела, милая Доротея,
раз тебя призывает трудовой долг! Мы скоро увидимся.
Отец холодно целует Доротею в лоб. Она спокойно удаляется.
Готгольд (снова стреляет). Уж на этот раз в са-
мую точку! (Выскакивает в окно.)
Пастор. У мальчика отличные способности. И ме-
ня несколько утешает лишь то обстоятельство, что у ва-
шей матушки за ее гостеприимство я смогу взять, так
сказать, реванш хотя бы воспитанием ее внука. Да и у
вас, дяди этого подающего большие надежды паренька.
316

Доктор Пфаншмидт. За него в первую очередь
и за моего брата, его почти пропавшего без вести оуца,
вы заслуживаете воздаяния от бога.
Пастор. Ваш брат Губерт обитает, собственно...
где?
Доктор Пфаншмидт. Губерт поселился где-то
близ Нью-Йорка.
Пастор. Произошел какой-нибудь конфликт?
Доктор Пфаншмидт. Отец мой не одобрял де-
ловых затей брата, и тем более когда они провали-
лись.
Пастор. Отцы и дети — старая песня, доктор...
Между прочим, в этом помещении я впервые.
Доктор Пфаншмидт. Здесь своеобразно, не
правда ли? Только не очень приветливо. Это так назы-
ваемая буфетная. Подобные уголки есть в каждом ре-
сторане. Они столь же невзрачны, как, должно быть, не-
обходимы.
Пастор. Кто там играет на мандолине, господин
доктор?
Доктор Пфаншмидт. Да все тот же затейник,
шеф-повар. Поскорей бы он оставил наш дом!
Пастор. Но своей кухней он мог бы щегольнуть и
ъ Париже.
Доктор Пфаншмидт. С ней вы можете не рас-
ставаться. На зиму Маллонек уезжает в Лигниц. Там он
служит недалеко от вашей квартиры, в Губиш-отеле.
Пастор. Nee plus ultra: лучше и быть не может!—
Готгольд! — Ну все, нам пора!
Готгольд (вбегает). Как жаль! — Прощай, дядя
Герберт! (Бросается Герберту на шею.)
Пастор. Итак, я снова беру этого мальчугана в
свой дом, под свое крыло, и отвечаю за него своей
жизнью. Так и передайте вашей почтенной матушке.
«Вперед на бой, тореро!»
Пастор, Готгольд и доктор Пфаншмидт удаляются.
Через окно с мандолиной в руке влезает M а р и о. Вплотную под-
ходит к двери, за которой скрылись пастор Ангерман и другие.
M а р и о. Так вы говорите, Реннер, этот пастор —
как сыр в масле, а?
317

Фрау Реннер. бот именно, это я к Шела ока-
зать. Бог ты мой, да он здесь целый месяц жрал и пил
в три горла! Фрау Пфаншмидт просто глупа. Я бы давно
выставила его за дверь.
Марио (наигрывая на мандолине). Да и Доротея
ни гроша не платит.
Фрау Реннер. Для нас только честь, что пастор-
ская дочка с нами.
Марио. А мне что перепадает от ее присутствия?
Я имею в виду старика: с ним я бы не хотел иметь де-
ло. У этого типа безупречные челюсти. Да и кулаки!
Слава богу, я не колодник.
Фрау Реннер. Рано пташечка запела, как бы ко-
шечка не съела, Маллонек.
Марио. Знаете, Реннерша, кто в этом доме больше
всех сидит у меня в печенках? Герберт, доктор. Вот уж
засел так засел.
Фрау Реннер. Не потому ли, что он женится на
Доротее?
Марио. Дура-курица, что вы там мелете? По мне,
женись он бог знает на ком! Но что он из себя корчит!
А кто он? Наивный простачок! .
Фрау Реннер. Да, Губерт был не таким. Ваше
'счастье, что вы здесь тогда не работали. Он бы спро-
вадил вас на тот свет, Маллонек!
Марио. Такой был непутевый малый?
Фрау Реннер. Одному официанту он так заехал,
что тот полчаса замертво лежал.
Марио. Вот ЭТО; я понимаю, человек, Реннер. Моя
рука, как вам известно, тоже иногда бывает тяжело-
вата.
Фрау Реннер. Ну, куда вам до него, Маллонек!
(Уходит.)
Марио (играет и поет). Та-ра-ра-бумди, та-ра-ра-
бумди! Та-ра-ра-бумди, та-ра-ра-бумди!
Анна-Лиза (заглядывает в окно). Вы здесь, гос-
подин Маллонек? Мы вас повсюду ищем, господин Мал-
лонек.
Марио. Та-ра-ра-бумди, та-ра-ра-бумди, та-ра-ра-
бумди!
318

Анна-Лиза. Пришла компания в восемнадцать пер-
сон и хочет перекусить.
M а р и о. Ну и что же? Наскребите там чего-нибудь.
Та-ра-ра-бумди!
Анна-Лиза. На кухне мадам, она спрашивает вас,
господин Маллонек.
M а р и о. Пусть она меня по... поищет на Темпельгоф-
ском поле. Та-ра-ра-бумди! И вы, если хотите, тоже. Та-
ра-ра-бумди! (Осторожно подходит к двери в хозяйст-
венные помещения и, заслышав голос доктора Пфан-
шмидта, внезапно прерывает игру и пение.) Погодите,
и я с вами. (Исчезает за окном.)
Доктор Пфаншмидт и Доротея входят в дверь, у которой
только что стоял Марио.
Доктор Пфаншмидт. Ваш отец уехал. И вам
снова придется довольствоваться только нами. Между
прочим, моя матушка приглашает вас прокатиться се-
годня под вечер.
Доротея. Фрау Пфаншмидт всегда так любезна ко
мне. Не подбадривайте меня, не надо. Поверьте, мне со-
всем безразлично, здесь мой отец или нет.
Доктор Пфаншмидт. Такая цельная натура,
как ваш отец, бесценна!
Доротея. Может быть, он и цельная натура. Но
тогда почему он сделался пастором?
Доктор Пфаншмидт. Лютер тоже был цель-
ной натурой.
Доротея. Потому отец и не Лютер. Я дуйаю, эта
профессия не для него. Он и сам это знает, я уверена.
Доктор Пфаншмидт. Какие у вас планы по
окончании поварского курса, фрейлейн Доротея?
Доротея. Во всяком случае, дома я не останусь
ни на секунду, как только найду работу.
Доктор Пфаншмидт. Какое место вас бы уст-
роило?
Доротея. Экономки, бонны, кухарки, на худой ко-
нец — служанки.
Доктор Пфаншмидт. В голосе у вас отчаяние,
фрейлейн Доротея. Но для такого шага у вас нет? ijQ-
моему, никакогр основания.
3/9

Доротея. Стать самостоятельной — вот главное.
Ни от кого не зависеть, ни перед кем не отчитываться
за каждый свой шаг. А впрочем, какая разница, живешь
ты внутри тюрьмы или рядом с ней.
Доктор Пфаншмидт. Возможно. Но почему
же — служанкой? Мне, откровенно говоря, больно ви-
деть вас здесь, в этой харчевне, где вам приходится на-
блюдать, слышать и терпеть столько мерзостей. Вы ка-
жется мне слишком хорошей для этого.
Доротея. Быть и казаться — разные вещи.
Доктор Пфан шмидт. Нет, вы сами от этого
страдаете.
Доротея. Уж не потому ли, что я разок-другой
всплакнула у вашей матери! На меня порой находит та-
кое. Вспомнишь свою покойную мать, вспомнишь сестер,
которых пришлось воспитывать, и становится как-то
грустно и жаль самое себя. Вот и все. Это пройдет.
Звон мандолины в саду приближается. У самого окна слышится
воркование Марио. Доротею душит внутренний смех, который она
пытается подавить. Он прорывается в сердечной, но несколько исте-
рической форме.
Простите меня за нелепое поведение! Не знаю, чем и
оправдать этот глупый смех! Просто экзальтация.
Воркование и смех повторяются.
Доктор Пфаншмидт. Смейтесь, смейтесь,
фрейлейн Доротея! Почему бы и не посмеяться. Но я на-
хожу, что это бренчание и воркование просто мерзки.
(В окно.) Простите, не будете ли вы так любезны поды-
скать для своих музыкальных упражнений другое место,
господин шеф-повар?
Марио (появляется в пролете окна, нагло и рав-
нодушно). Вы не любите музыки, господин доктор?
Доктор Пфаншмидт. Tout à son heure, как ска-
зал мудрец. Вы, наверно, не понимаете по-французски?!
Все в свое время, вот что это означает.
Марио. О, пожалуйста, Beefsteak è la itatare: здесь
сразу на двух языках.
Доротею душит подавленный смех. Марио скрывается.
320

Доктор Пфаншмидт. Beefsteak à la tatare?
Иногда этот человек кажется идиотом!
Доротея. Лучше всего не обращать на него вни-
мания, господин доктор..
Доктор Пфаншмидт. Мне просто не по себе,
когда я подумаю, что этот тип целое лето был своего
рода начальником над вами.
Доротея. У него есть и свои хорошие стороны.
Доктор Пфаншмидт. Конечно, не без этого.
Покойный отец был того же мнения. Когда ему говори-
ли, что этот Маллонек темная личность и небезызвестен
полиции, он отвечал: а меня интересует только одно —
умеет ли он хорошо готовить.
Доротея. Но, может, это просто сплетня?
Доктор Пфаншмидт. Нет, не думаю. Некото-
рые вещи можно увидеть за сто шагов по глазам, по его
грязному и нахальному взгляду, так сказать. Маллонек
здесь, Маллонек там! Но меня интересует совсем другое,
милая Доротея; поэтому я, собственно говоря, и вос-
пользовался случаем побыть с вами наедине.
Доротея. Только разрешите мне при этом штопать.
(Достает все необходимое из ящика стола и прини-
мается за штопку салфеток.)
Доктор Пфаншмидт. Штопайте себе на здо-,
ровье, только слушайте меня серьезно. Последнее время
мне все не удавалось добиться от вас этого.
Доротея усердно работает иглой и не отвечает.
Я, как вам известно, человек иного склада и не имею
ничего общего с ресторанным делом, даже напротив--
меня здесь все отталкивает. Пока что я занимаю скром-
ное место библиотекаря в городской библиотеке Брес-
лавля. По профессии я германист. Мы, как видно из
самого названия, занимаемся всем, что связано с Герма-
нией, иными словами — изучаем ее. Зимой я начну чи-
тать курс об Адаме Пушмане. Это большой поэт, уроже-
нец Герлица, ученик и друг нашего дорогого Ганса Зак-
са из Нюрнберга. Я буду очень рад, если на мой курс
придет более пяти слушателей. Ну, а если меньше, меня
и это не смутит* Ибо — в дальнейшем я постараюсь вам
821

объяснить подробнее—моя наука прекраснее, глуб-
же, великолепнее всего. Она приносит мне огромное
счастье.
Доротея. Могу себе это. представить, господин
доктор.
Доктор Пфаншмидт. Знаю. Немецкая девуш-
ка, подобная, вам, не может оставаться равнодушной
к удивительной задушевности и внутренней красоте все-
го немецкого. Почему бы мне не сказать вам этого, До-
ротея? Часто мне кажется, что из ваших темных глаз,
то веселых, то печальных, смотрит на меня неисповеди-
мая мистерия немецкой души со всеми ее страданиями
и восторгами, энергией и пассивностью. Так вот, если
это в самом деле так, вообразите, какое значение имело
бы для меня, скромного ученого, чудесное сияние этих
милых немецких глаз где-то совсем рядом, надо мной
и моей работой. Я стал бы тайным обладателем бесцен-
ного сокровища, какого нет ни у кого из моих коллег!
Ужели не припал бы я тогда, раньше источников лите-
ратурных, к моему живому неиссякаемому источнику?
Доротея, милая Доротея...
Доротея (оставив штопку, опускает голову на
крышку стола и всхлипывает. Он робко гладит ее по
скромно причесанной голове. Она берет себя в руки и
снова принимается за работу). Я потрясена, милый гос-
подин доктор!
Доктор Пфаншмидт. Меня зовут Герберт, ми-
лая Доротея.
Доротея. Да, конечно... Вы очень милый, очень
любезный, очень милый и благородный человек, Гер-
берт...
Доктор Пфаншмидт. Но?
Доротея. Никаких «но».
Доктор Пфаншмидт. И все-таки (с грустью)
я чувствую, что здесь кроется какое-то «но». Что ж!
Да и у меня, как ни печально, тоже есть «но». Мои до-
ходы не настолько велики, чтобы сегодня помышлять
о завтрашней женитьбе. Более того — они постыдно ма-
лы. И прежде чем я решусь на этот шаг, столь ответст-
венный за судьбу человека, и выражу свое предложе-
ние в желаемо ясной и определенной форме, должны
m

произойти два события. Оба они в пределах еозможио-
го. Мне предстоит получить звание профессора. Ми-
нистр просвещения и культов, по всей вероятности, даст
свое согласие. Об этом вы узнаете, как только это про-
изойдет. Другое событие — печальнее. Оно касается на-
шего старшего библиотекаря. Он болен и давно пого-
варивает об отставке. Когда это произойдет и если не
обманут надежды, я стану его преемником по долж-
ности. И вот тогда, Доротея, у меня больше не будет
никаких «но»; тогда я смогу создать вам более или ме-
нее обеспеченное существование, жизненный уровень,
достойный вас.
Доротея. Вы думаете, что я поставлю вам такие
условия?
Доктор Пфаншмидт. Ваш отец сказал, что
по этой причине вы отказали двум порядочным лю-
дям.
Доротея. Отказала я вовсе не потому...
Доктор Пфаншмидт. Ну хотя бы одно слово,
хоть малейший намек — могу ли я питать надежду на
лучшее?
Доротея (откровенно и просто); Конечно! Не
только намек... Я не желала бы себе лучшего спутника
жизни...
Доктор Пфаншмидт. Но...
Доротея. Никаких «но». У меня нет «но», разве
только то, что вы слишком превозносите меня и счи-
таете лучшей, чем я на самом деле.
Доктор Пфаншмидт. О, за это я охотно по-
несу кару. (Оба сидели у стола, он поднимается.) Я не
хочу вас больше тревожить, Доротея. Во всяком слу-
чае, на душе у меня так тепло, так тепло и радостно —
и все после того, что вы мне сейчас сказали. Ни слова
больше. Я вижу, как пред алтарем соединяют наши
руки... Ну ладно, поеду в Бреславль, в свою библио-
теку, и уж не сердитесь, если я разок-другой навещу
вас в Лигнице. Еще капельку терпения, капельку тру-
довых усилий! (По-рыцарски целует ей руку, раскла-
нивается и уходит.)
Доротея (остается одна. Пристально глядит ему
вслед. Встает и долго задумчиво смотрит на стол. По-
323

ТОМ поднимает руки и, скрестив их у затылка, устрем-
ляет взгляд к небу. Глубоко и скорбно вздыхает. Глаза
ее полны слез). О-о-о! Бедная Доротея! Бедная До-
ротея!
Map и о (вскакивает в окно). Ну что, кончили вор-
кование?
Доротея, возмущенная, делает шаг к нему. Он нагло хохочет.
Доротея (слабеет, опускается на стул, прячет
лицо. Тело ее содрогается от бессильного плача). Сты
дитесь, -вы, негодный вы человек!
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Лигниц. Казенная квартира пастора Ангермана. Рабочий кабинет
пастора. Справа книжные полки во всю стену. В глубине дверь в
гостиную. Она закрыта. Слева широкое окно с подоконником, застав-
ленным цветами. Декабрь. Около двух часов пополудни. Светит яр-
кое зимнее солнце.
На шезлонге сидит арестант Вейс и, читая, катает взад и вперед
новенькую детскую коляску, где спит грудной младенец.
Вейс — мужчина средних лет, носит роговые очки. В столовой еще
сидят за столом. Там оживленно и весело. Через дверь в стене на-
лево, выходящую в так называемую entrée1, 'появляется Доро-
тея, в домашней рабочей одежде.
Доротея. Он не просыпался, Вейс? (Подходит к
детской коляске.)
Вейс. Нет.
Доротея. Я и то удивляюсь — такой шум совсем
рядом.
Вейс. Но вы-то не шумите.
Доротея. Быть может. Просто я не громче дру-
гих.
Вейс. Тихий, тихий вы омут, фрейлейн Доротея.
Доротея (скорбно улыбаясь). Прозрачный или
непрозрачный?
Вейс. По крайней мере сейчас взбаламученный,
фрейлейн Доротея.
Доротея. И все-таки вам кажется, что вы видите
в свои огромные, как совиные глаза, очки до само-
го дна.
1 Прихожая, передняя. (Франц.)
325

В е и с. Нет, но кое-что я в состоянии npo4ecf ь по
лбу и уголкам губ.
Доротея. Читайте вслух! Может, для кого и по-
лезно.
Вейс. Да разве вы послушаетесь совета какого-то
арестанта, фрейлейн Доротея!
Доротея. Вы же знаете, это меня не касается.
Вейс. Кое-кто весел и даже между делом винцо
попивает. Ведь из Бреславля приехал почтенный госпо-
дин Пфаншмидт, впервые в звании профессора. От все-
го, что приближается, ваш папенька на седьмом небе.
Вы же отнюдь нет, фрейлейн Доротея.
Доротея. Ну, а если и так — что, собственно, как
раз наоборот, — как бы вы это скрыли?
Вейс. Глубоким, гробовым молчанием!
Доротея (краснеет). Мне скрывать нечего.
Вейс. Положим! Пятнадцатого февраля истекает
срок моего заключения. Это примерно месяца через
два. Я единственный сын своей матери. Вы знаете, она
вдова и имеет состояние. Через два дня после осво-
бождения я, снова доктор Вейс, буду на пути к друзь-
ям и родным в Америку. Если б вы читали в моем серд-
це, фрейлейн Доротея, как я читаю вашу судьбу, вы
бы без единого колебания воспользовались этим вы-
ходом.
Доротея (краснеет еще сильнее). Выходом? А за-
чем мне выход?
Вейс (твердо). Всякий другой, поверьте, хуже.
Доротея. Вы никак хотите на мне жениться?
Вейс. Во всяком случае, со мной вы не пропадете!
Доротея (пристально смотрит на него). Хотела
бы я знать, отчего один человек может вызвать в дру-
гом, чей путь тоже не усеян розами, такое сострада-
ние?
Входят пастор Ангерман и доктор Пфаншмидт.
Пастор (громко и весело). Помилуй! Быть мерт-
вецом после этого чудовищного процесса, что ведется
в уголовном суде! Однако к чертям все это! К чертям
политику! Вейс, залезь-ка на горку, достань сигары!
Вейс лезет на горку и выполняет приказание.
326

Вейс весьма полезен для дома. В побеге не подозре-
вается, его двухгодичный срок со дня на день истекает.
Как вам известно, мы здесь пристроены к стене тюрем-
ного двора. (Берет коробку сигар.) Спасибо, Вейс!
А теперь можешь увезти отсюда коляску.
Доротея (Вейсу). Спасибо-спасибо, это я сделаю
сама.
Младенец заливается плачем.
Входит хорошенькая девятнадцатилетняя пасторша.
Пастор. Милая Клера, ты слышишь, пора. Пове-
литель дома желает пить. Выполняй свой долг! Мы
тоже в свое время не напрасно требовали материнскую
грудь.
Пасторша (краснеет до ушей, запинается). Но,
дорогой... что ты... что ты говоришь, дорогой Пауль?!
Пастор. Ну, ты же не отрицаешь два своих мо-
лочных источника?! Не мучным же супом вскормила
Спасителя матерь Мария.
Молодая пасторша качает головой. О на,-Вейс и Доротея уво-
зят крикуна. Пастор и доктор Пфаншммдт одни.
Такой радости давно у меня не было. Стоит отпразд-
новать. Звание профессора — ведь это целый период в
жизни. Опрокинем еще по одной рюмке и в безмятеж-
ности душевной выкурим по гаванне! Этот ящичек —
бесценный дар одного славного христианина, я крестил
у него сынишку.
Ликер налит, сигары зажжены. Господа уселись на удобные стулья.
Доктор Пфаншмидт очень бледен, проявляет признаки волнения,
давится дымом, кашляет.
(После продолжительной паузы.) Давайте немного
расстегнем жилеты. Кенигсбергские биточки с давних
пор мое любимое кушанье. Но ведь я же не boa const-
rictor, который безнаказанно заглатывает живого
быка и переваривает. (После повторного молчания.)
Да, этот самый Вейс, этот арестант, которого вы здесь
видели, подделал вексель. Без всякой необходимости
подделал вексель: подписал под ним имя своего бога-
того шурина. Сказал бы хоть словцо ему или своей со-
327

стоятельной матери... Умный человек, доктор, историк
искусства, а делает чудовищную глупость! Но, ка-
жется, доктор, вы хотели переговорить со мной с гла-
зу на глаз. Ваше здоровье! (Выпивает ликер.) Запрос-
то! Я весь внимание.
Доктор Пфаншмидт. Я прошу руки вашей до-
чери Доротеи.
Пастор (после короткой паузы). Это для меня не
новость, милый доктор!
Доктор Пфаншмидт. Да, это не может быть
для вас новостью. Как странно и с виду случайно со-
прикасаются и переплетаются судьбы. Ну что еще об
этом сказать? Я познакомился с вами и с вашей до-
черью случайно. Доротея привлекла меня с первого
взгляда. Несколько позже, в доме своего отца, я узнал,
оценил, полюбил ее чистую, золотую душу. Я хранил
это в тайне. Я хотел сначала как бы заслужить это
сокровище. И вот я поставил себе целью добиться оп-
ределенной академической степени и звания, чтобы
этим — я поступил так из некоего этического своенра-
вия!— чтобы этим, согласно моим понятиям, стать бо-
лее достойным ее. Быть может, господин пастор, я ста-
ромоден, я... Одним словом, то, чего мне хотелось, се-
годня достигнуто.
Готгольд, с учебниками под мышкой, ураганом врывается в
дверь.
Пастор. Чего тебе, Готгольд?
Готгольд. Я на урок, господин пастор.
Пастор. Как, Готгольд, который же час?
Готгольд. Половина третьего. Вы сами назна-
чили это время для латыни.
Пастор. Верно. Тогда я тебе вот что скажу:
оставь-ка сегодня свой ранец и мигом — на каток!
Готгольд. Ах спасибо, спасибо, господин пас-
тор! (Быстро убегает.)
Пастор. А ведь, по существу, свел-то нас он, этот
живой мальчуган. Мне пришло это в голову после ва-
ших слов о воле случая; всемогущим назвал его вели-
кий король прусский. В одном парке я сидел за круж-
кой пива, и мальчик бросился мне в глаза. Он был с
328

вашим отцом. Место нашлось за тем же столиком, и
для нас не составило труда. подружиться. Ваш отец
очень любил паренька.
Доктор Пфанцгмидт. Да, потому что он любил
моего без вести пропавшего брата больше меня.
. Пастор. Однако вернемся к нашим баранам. До-
ротея далеко не ангел. Во всяком случае, неплохо вам
заранее узнать, каких, скажем мягко, странностей вы
можете от нее ожидать.
Доктор Пфаншмидт. Это женщина, которая
мне нужна, господин пастор. В этом я сознательно се-
бя... в этом я снова и снова себя проверил. Она — та
женщина, которую я всегда искал. Во всем свете для
меня существует только эта женщина.
Пастор (поднимается). Все это вам кажется... Но
куда ни шло... Мне остается только спросить, согласна
ли Доротея?
Доктор Пфаншмидт. Слава богу! Согласна.
Пастор. Тем самым мой излишний вопрос сни-
мается как довольно глупый и неуместный. И если ты,
мой любезный сын, полагал, что я долго буду чиниться
стать твоим отцом или, по роду своей профессии тю-
ремного священника, устрою тебе мучительный инкви-
зиторский допрос: «Можешь ли ты принести счастье
моей дочери?» — ты ошибаешься. Я не желаю себе луч-
шего зятя!
Мужчины обнимаются и целуются.
Так, ну, выпьем еще по одной. (Его рука, наливая ли-
кер, дрожит, он тщетно пытается побороть волнение.)
Молча пьют и крепко, растроганно пожимают друг другу руки.
Item К И это миновало. Хотя я ввиду тяжелого поло-
жения, которое проистекает из моего второго брака, и
не желал бы возвращения моей первой любимой бла-
женной памяти супруги, все же мне хочется, чтоб и
она взглянула на землю и вместе со мной порадова-
лась счастью своей дочери! О, как она любила Доро-
1 Ну вот! (Лат.)
329

тек). Ну, так я пришлю к тебе твою Девочку. (Чтобы
сделать это, а может быть, чтобы совладать со своим
волнением, уходит.)
Доктор Пфаншмидт делает вслед пастору легкое, нервное движение
и, оставшись один, взволнованно ходит взад и вперед. Когда же че-
рез некоторое время никто не приходит, он останавливается и при-
слушивается. Потом снова ходит. Волнение его столь велико, что
он вытирает со лба пот. И так как все еще никого нет, он подходит
к окну и выстукивает по стеклу. Тихо и незаметно для доктора
Пфаншмидта входит Доротея и останавливается, ничем не про-
являя своего присутствия. В комнате сгущаются сумерки. Зимнее
солнце на закате.
Доктор Пфаншмидт (оборачивается и при
виде Доротеи вздрагивает). Доротея!
Доротея смотрит на свои руки, сложенные словно для молитвы, и
не отвечает.
(Протягивая к ней руки, повторяет.) Доротея!
Но снова не получает ответа.
(Восклицает еще раз с легким испугом и удивлением
в тоне.) Доротея?!
Доротея (очень тихо и твердо). Я просила вас,
дорогой Герберт... я вас так настоятельно просила по-
дождать с тем, что вы, наверно, уже сделали; иначе
отец не прислал бы меня к вам.
Доктор Пфаншмидт (с внутренним волнени-
ем). Я сделал то, что должно было свершиться, милая
Доротея. Я сделал это сознательно, будучи убежден,
что ваши колебания не от недостатка любви ко мне, а
скорее причуда малодушия, недостаток веры в себя.
Я люблю вас, милая, милая Доротея! И вследствие
этой любви, милая, милая, милая Доротея, я не хочу
больше терять времени, не хочу больше видеть вас в
кухне гостиницы, беззащитной перед всякими омерзи-
тельными дуновениями и прикосновениями. Я люблю
вас, и вы меня любите: мое сознание, мое чувство от-
ветственности не в состоянии дольше предоставлять
вас самой себе, вашим губительным размышлениям.
Любовь, любовь моя не допустит этого! Вы мое сокро-
330

вище, вы понимаете? Я должен возложить руку на свое
сокровище, если хочу наконец обрести покой! В про-
тивном случае, так или иначе, не исключена опасность
утраты. Я просто жажду безраздельно владеть вами;
но еще важнее для меня служить вам всеми своими
силами, принадлежать вам как собственность.
Доротея (пристально смотрела на говорящего,
потом медленно проходит мимо него к окну и глядит
во двор). Все, что ни случается с нами — раньше, те-
перь, потом, — не обойти. В конечном счете остается
лишь одно — хоть ненадолго задержать приход неиз-
бежного.
Доктор Пфаншмидт. Нет! И с этим покончено!
Доротея — мой вопрос лишь pro forma1, — вы все
еще сомневаетесь в своей склонности ко мне?
Доротея. Нет, Герберт, в этом я не сомневаюсь.
Доктор Пфаншмидт. Свою судьбу связать на
всю жизнь с моей — не в этом ли еще вы сомневаетесь?
Доротея. Да, в этом я тоже ничуть не сомне-
ваюсь.
Доктор Пфаншмидт. Ну так что ж вы колеб-
летесь? Или вернее — что за причина понапрасну пу-
гать меня, нас обоих, нас всех?
Доротея. Герберт, коснитесь-ка моей руки!
Доктор ПЛан шмидт. Боже, что с вами?
Доротея. Что со мной и что со мной будет? Но,
раз уж вы заговорили об испуге, — я и сама не на-
xoжv себе места, так терзают меня два эти вопроса!
Доктор Пфаншмидт. Доротея, опять ты гово-
ришь свои излюбленные слова, такие загадочные и не-
понятные. Но теперь меня не проведешь. Все страхи
преодолены. Ты — моя! Ты — моя! И никому другому,
кто бы он ни был, я не отдам тебя! (Прижимает ее к
себе.)
Доротея тоже охвачена страстью, они соединяются в поцелуе. Дол-
гое молчание. Потом Доротея высвобождается и идет к двери.
Доротея. А теперь пускай свершится веление
судьбы.
1 Ради формы, для вида. (Лат.)
331

Доктор Пфаншмидт. Что ты опять говоришь,
Доротея?
Доротея. У меня кружится голова. Скажу тебе
лишь одно: ты неверно меня понял.
Доктор Пфаншмидт. В чем же я неверно тебя
понял?
Доротея (медленно и четко). В том, что я люб-
лю тебя, я не сомневаюсь, здесь ты меня понял пра-
вильно. Но ты неверно понял, будто я свяжу свою
жизнь с твоей. Это невозможно, ни за что на свете...
И в этом, Герберт, у меня сомнений быть не может.
Доктор Пфаншмидт. Доротея! Но, Доротея..,
Доротея уходит. Доктор Пфаншмидт мгновение стоит и непод-
вижно смотрит на дверь, за которой исчезла Доротея. Потом хва-
тает вокруг себя воздух, ища опоры. Колени его слабеют, подкаши-
ваются, и он медленно опускается на пол. С ним обморок. Снова
входит пастор Ангерман, крайне веселый.
Пастор. Помилуй! Какая египетская тьма! Дети!
Герберт! Вы еще здесь? Эрот сменил сцену. А ну-ка,
рассеем мрак хоть немного. (Зажигает кабинетную
лампу и при ее свете тотчас замечает лежащего в об-
мороке.) О небо! Доктор, что с вами? (Опускается на
колени, расстегивает лежащему жилет, ощупывает
ему лоб.) Вы больны? Боже мой, что с вами, доктор?
Вам не на пользу гаванна? Что вы за комедию разы-
грываете, доктор?
Доктор Пфаншмидт (приходя в себя). Ах,
оставьте меня, ради бога! Ничего особенного!
Пастор (волочит слабо протестующего доктора на
диван). Нет, ни в коем случае не отпущу. Вы были
взволнованы, вы были взволнованы до глубины души,
вот сердечко и не выдержало.
Доктор Пфаншмидт. Господин пастор, покор-
нейше прошу вас: отпустите меня... если я не выйду на
воздух, я задохнусь!
Пастор. Ради бога, друг, скажите, что тут про-
изошло? Вы хотите на воздух? Хотите выйти на зим-
ний холод без шляпы, без кашне, без пальто?
Доктор Пфаншмидт. Убедительно, настоя-
тельно прошу вас, господин пастор, дайте мне все, что
332

нужно! Я не знаю, где мои вещи. Я не найду своих ве-
щей, даже если бы это спасло меня от смерти.
Пастор. Образумьтесь, доктор! Успокойтесь, возь-
мите себя в руки хоть на миг!
Доктор Пфаншмидт. Вы не должны меня
дольше задерживать, если не хотите, чтобы я выбро-
сился из окна — и я это сделаю, даю вам честное сло-
во!— на тюремный двор.
Пастор (отчужденно). Да, понятное дело, этого
я не хочу.
Доктор Пфаншмидт. Я хорошо понимаю, что
нарушаю правила приличия. Но что ж я могу поде-
лать, если больше собой не владею?!
Пастор (нажав кнопку звонка,, совершенно иным
тоном). Я уже позвонил горничной.
Доктор Пфаншмидт. Я чувствую, что мое по-
ведение может показаться непростительным.
Пастор. Ни слова более! Я не знаю, что тут про-
изошло. Но вы должны знать, что делаете.
Доктор Пфаншмидт. Бог свидетель, не знаю...
(Кидается вон, захлопывает за собой дверь.)
Затем слышно, как- защелкивается замок стеклянной двери в перед-
ней. Пастор ударяет себя ладонью по лбу, словно желая пробу-
диться. Молодая пасторша заглядывает, а потом входит в
комнату.
Пасторша. Ты звонил; Паулина ушла за покуп-
ками.
Пастор. Есть у тебя хоть малейшее представле-
ние о том, что здесь только что произошло?
Пасторша. Как, дорогой, что произошло?
Пастор. Тогда и ты мне не скажешь, была ли
здесь Доротея и где она теперь?
Пасторша. Она заперлась в своей комнате.
Пастор. Ты слышала, как хлопнули двери? Из-
вестно ли тебе, что Пфаншмидт без шляпы, без палки
и пальто в припадке исступления бежал отсюда, бежал
из моего дома, где мы только что провели приятней-
шие часы? А Доротея заперлась? Что она, дурачила
этого человека? Водила за hqç этого честного челове-
ка? А теперь его оттолкнула?
333

Пасторша. Не знаю. Во всяком случае, состоя-
ние Доротеи в эти месяцы, когда она снова живет у
нас, меня уже давно беспокоит.
Пастор (ударяет ладонью по столу так, что предг
меты взлетают на воздух). Состояние? Как? Да нис-
провергнется небо со всеми его громами и молниями!
Удивительно, что же это за состояние! Я хочу знать,
что это за состояние. Скажи ей, пусть она тотчас же
придет сюда. Пусть придет ко мне и оправдается,
пусть скажет, что это за состояние. Ты знаешь, как я
нашел доктора? Без сознания, распростертым на полу!
У меня еще была надежда, что не Доротея тому причи-
ной, но почему она тогда заперлась?! Здесь таится
нечто такое, что мне необходимо узнать! Пойди, Кле-
ра, скажи ей, что я хочу знать все! Тут же, не сходя с
места, я хочу узнать, какими подлыми уловками она
надломила, повергла, нет, просто растоптала этого до-
стойного мужа и человека. Ты слышишь, я кладу часы
на стол, — если через пять минут Доротея не предста-
нет передо мной и комната ее все еще будет заперта, я
вышибу дверь каблуком! Вы достаточно знаете меня,
чтобы не сомневаться в исполнении подобных угроз.
К тому же я настаиваю на своем отцовском праве
наказания! Ты все еще здесь, Клера, ты не хочешь
идти?
Пасторша. Немыслимо, чтобы ты встретил Доро-
тею в таком гневе. Пауль! Дорогой Пауль, тебе нужно
успокоиться. Одно мгновение запальчивости может
всех нас повергнуть в пучину неизмеримого горя.
Пастор. Как ты сказала? Ей-богу, час от часу не
легче! Послушай: не можешь ли ты выражаться пояс-
нее?!
Пасторша. Пауль, ты говоришь, что мы, женщи-
ны, нерелигиозны. Я допускаю, что моя вера и мое
благочестие нередко нуждаются в духовной поддержке.
Но сегодня я напоминаю тебе, что ты слуга господа,
слуга всепрощающего Спасителя. Он взял наши грехи
на себя...
Пастор. Не подходи ко мне в такой момент с
книжными фразами, дитя мое; они идут у тебя не от
сердца. И, право, можешь не совать мне под нос, что
334

я призбан делать как священник и как слуга божий.
Будь уверена, я знаю свои обязанности. А теперь отой-
ди в сторону, или...
П.асторша. Ты хочешь, чтобы Доротею нашли на
камнях тюремного двора с размозженным черепом?
Тогда ступай и барабань в ее дверь!
Пастор. Вы что, все с ума посходили?
Пасторша. Нет, дорогой Пауль, пока еще никто
с ума не сошел. Но то, с чем это для нас связано, вы-
зывает серьезные опасения. Хотя ты всегда и называ-
ешь меня молодой и неопытной, однако в этом деле я
вижу дальше тебя. Мне ясно, что тебе нужно употре-
бить все свое хладнокровие, всю осмотрительность и
спокойствие, на какие ты только способен, или нас
постигнет нечто ужасное.
Пастор (взглянув на жену твердо и пронизываю-
ще). И все это, о чем я в полном неведении — да и те-
перь я знаю не больше, — разыгралось в моем присут-
ствии, у меня за спиной?
Пасторша. Нет, не в твоем присутствии. Все это
разыгралось, как ты выражаешься, в гостинице «Чер-
ный орел».
Пастор. Сначала у этого бедняги, у этого бедно-
го Герберта, комната поплыла перед глазами и он без
памяти свалился, а теперь, я чувствую, и у меня все
начинает идти кругом. Мужество! Хладнокровие! За-
курим-ка в полном спокойствии вторую сигару! На-
сколько мне известно, дочь моя Доротея обучалась
варить у повара такого-то и такого-то — как там его
зовут? А может, она обучалась в этом обществе и еще
кое-каким вещам? Убей меня на месте: я был глуп
как новорожденный! Но сколько я ни думаю, мне ни-
как не приходит в голову, чем объяснить образ дейст-
вий Доротеи по отношению к доктору или то, о чем ты
говоришь. Говори же! Говори все! Какой сюрприз ждет
меня еще, этого просто не предвосхитишь.
Пасторша. С ней произошло, видимо, нечто
серьезное и с тяжелыми последствиями. Точнее она ни
за что не хочет рассказать.
Пастор. Точнее Доротея не хочет рассказать. Но
неточно она хоть что-нибудь тебе рассказала?
335

Пасторша. Это довольно горько, Пауль, поверь
мне.
Пастор. Вот оно что? Тебе остается только ска-
зать: Доротея украла серебряные ложки, или что она
дала перед судом ложную присягу.
Пасторша. Суд тут ни при чем. В этом можешь
быть спокоен. Но я расскажу тебе правду, Пауль, не
раньше, чем ты мне дашь клятвенное обещание дейст-
вовать спокойно и разумно.
Пастор. Выкладывай же наконец! Вот моя рука!
Пасторша обвивает руками его голову и что-то шепчет ему на ухо.
Ни-че-го не понимаю.
Пасторша снова шепчет.
(Напряженно слущает, глаза его широко открываются,
наконец весь содрогается, хватает молодую женщину
за локти и отталкивает.) Моя дочь? Как? Моя дочь? Ты
говоришь... ты утверждаешь... ты твердо, уверена, что
это факт?
Пасторша. Честное слово, оспаривать это бес-
полезно.
Пастор. Моя дочь? Клера, еще раз спрашиваю
тебя... Так вот почему этот досточтимый муж сломя
голову отряхнул со своих ног прах этого чистого пас-
торского дома? В голове у меня все переворачивается!
Пасторша (содрогаясь от плача). Нет, о причи-
не своего отказа она ему не сказала. Молю тебя,
Пауль, имей жалость к своей дочери! До этого мы
были в плохих отношениях, она и я. Теперь же, когда
это обрушилось, когда она попала в такое положение...
Я сама женщина, у меня самой малыш в пеленках.
Где ей искать помощи? Она не знает. Я— мать. Если
я оттолкну ее, меня замучает мысль, что это обернется
против моего родного ребенка.
Пастор. Так она не сказала ему о настоящей
причине? Значит, ребенок не от него?
Пасторша. Нет. При образе жизни доктора
Пфаншмидта это совершенно исключается.
Пастор (возбужденно ходит взад и вперед). Хо-
336

роШенькое дельце! Так ёот каким сначала непонятным
мне решением господь бог указал на ничтожность мое-
го морального высокомерия, моей семейной гордости.
Что теперь будет? Двери настежь! Пинок! Вон, под-
люга! В сточную канаву, там тебе место! Вон из дому,
и прощай навсегда!
Пасторша. Ты мне поклялся... Сохраняй спокой*
ствие, Пауль!
Пастор. Ты права; говорят, отец Лютера в по-
добный момент стал убийцей. Бог весть, на что я спо-
собен. Не впервой попадать пастору в ту же тюрьму,
где он служит.
Пасторша. Подумай о Христе и о грешнице Маг-
далине!
Пастор. А ты, Клера, изволь придержать язык!
Я знаю, что делаю. Мне ясно, в чем моя единственная
ошибка. Не только Доротею, но и тебя и весь ваш
женский род я не подвергал патриархальному домаш-
нему воспитанию. Пускай Доротея сию же минуту
явится ко мне! Надо действовать, и немедленно. Если
она чувствует себя матерью, она должна знать, кто
отец, какого он звания, холост он или женат. А потом
уж я решу, как поступить.
Пасторша. Я боюсь, что она не назовет отца.
Пастор. Она должна его назвать! Дай мне толь-
ко до нее добраться!
Пасторша (останавливает его). Пауль! Пауль!
Так нельзя! Не горячись!
Входит Доротея, бледная как полотно.
Доротея. Я пришла сама. Я здесь, папа. Зачем
тебе тратить силы, тащить меня сюда через всю квар-
тиру? Можешь спокойно обрушить на меня бич твоего
справедливого гнева и отчаяния.
Пастор (поворачивается к дочери, замахивается
на нее кулаком и так стоит вплотную перед ней). И ты
имела наглость сама явиться ко мне?!
Доротея. А почему нет? Ведь меня уже нет в
живых.
Пастор (опускает кулак, скрипит зубами). К со-
жалению, к сожалению, ты жива!
12 Г. Гауптман т. II
337

Доротей. Чего же больше? Ты прав, если это В
самом деле так.
Пастор. Ты живешь, чтобы покрыть неизглади-
мым позором меня, свою покойную мать, свою мачеху,
своих сестренок, чтобы всех нас вогнать в гроб. Вот
как обстоит дело. Ты меня понимаешь?! Кто тот чело-
век, что втоптал в грязь твою честь, тебя и всех нас?
Доротея. Не знаю, имею ли я право назвать его
имя.
Пастор. Во всяком случае, мне нужно знать, же-
нат он или холост.
Доротея. Так или иначе, я все равно за него не
выйду.
Пастор. Это покажет будущее. Поживем —
увидим!
Доротея. Отец, я в твоей власти. Я совершила
непростительную ошибку и понимаю, что любая твоя
жестокость будет оправдана. Во всем я обязана отве-
чать тебе послушанием. Но я отказываюсь от него —
в этом будь уверен, — если ты думаешь свести меня с
человеком, которого я презираю.
Пастор. Потаскуха! Девка! Ты говоришь о свод-
ничестве? Мне, твоему, бог свидетель, непорочному
отцу, говоришь ты об этом? Если это граф или послед-
ний негодяй, он, понятно, не женится на тебе. Но если
это бюргер, он женится, потому что обязан вернуть
тебе твою честь, а мне вернуть мою, об этом уж я по-
забочусь! Он быстренько смекнет, с кем связался.
Дворник ли он, кучер ли, пьяница, — не важно. Ну что
же, станешь кучершей. Но если ты откажешься, поща-
ди тебя бог!
Доротея. Я никогда не выйду за Марио! Этим я
выдаю тебе имя. Не знаю, как я вдруг решилась на
это. И вообще у меня такое чувство...
Пастор. Марио, говоришь ты? Кто это? А-а! Ага!
Теперь мне картина ясна! Так это тот самый дуралей
с мандолиной, шеф-повар, который, давая уроки по
кухне, обучил тебя и кое-чему другому. Где сейчас этот
негодяй? Встречалась ли ты с подлецом с тех пор, как
вернулась в отцовский дом?
Доротея. Да, отец, встречалась.
338

Пастор. И ты заявляешь, что не выйдешь за
него, после того как сама не дорожишь своим досто-
инством перед этим подлым мерзавцем?
Доротея. Нет, отец, я никогда не выйду за него.
Пастор. И не скажешь мне, где его найти?
Доротея. Почему же? Я все тебе скажу. У меня
и в мыслях нет что-либо скрывать.
Пастор. Потому что ты совершенно утратила
честь и стыд.
Доротея. Нет, отец, потому что в правдивости
еще нахожу себе опору. Повар Марио работает в не-
скольких минутах ходьбы отсюда, в Губиш-отеле.
Пастор. Постой! Ну конечно, в прошлый поне-
дельник он имел наглость приветствовать меня, когда
я завтракал у Губиша со своим школьным приятелем.
С божьей помощью, минуты через две я снова буду
здесь. (Быстро и решительно уходит.)
Слышно, как защелкивается замок стеклянной двери в передней.
Доротея. Ты представляешь, что теперь будет?
Па'сторша. Боюсь, что да. Представляю.
Доротея. А я — ничуть. У меня такое состояние,
будто я зажата между двумя высокими белыми сте-
нами— одна за спиной, другая вплотную у груди. Со-
вершенно ничего не представляю.
Пасторша. Боюсь, что пришло в движение что-
то неудержимое.
Доротея. Представь себе, Клера, у меня такое
состояние, что вся эта история меня нисколько не тро-
гает; сама я только зрительница. И с нетерпением жду
серии картин, которые появятся передо мной на белой
стене. Итак, он швырнет меня Марио?!
Пасторша. Я не хочу лезть тебе в душу, чтобы
разобраться, как стало возможным то невообразимое,
особенно при твоей любви к Герберту. Браком Герберт
мог бы восстановить тебя в правах, но ты на него не
рассчитываешь. Впрочем, да что я!.. Ведь должна ты
наконец дать себе ясный отчет, какой путь единствен-
но возможен.
Доротея (неподвижно сидит в кресле). Мне ка-
жется, я обратилась в камень. (После продолжитель-
12* _. ,, 339

ногЬ молчания,) Пожалуй, я могла бы сказать тебе,
Клера, растолковать... нет моей вины в том, что слу-
чилось. И ничего нельзя было поделать. Нещадная
жара. Переутомление до потери сознания. Нападение
на почти беззащитную. И сейчас, веришь ли, Клера, у
меня состояние такой же апатии. Если он встретит Ма-
рио, как ты думаешь, притащит его сюда?
Пасторша. Если встретит — конечно, притащит.
Я твоего отца знаю. Упаси нас боже, если Марио за-
упрямится. Тогда старик будет колотить его головой
об стену, и разразится такой скандал (плача) — все
мы тогда погибли! И ты думаешь, что после этого
он сможет остаться пастором здесь или еще где-ни-
будь?
Доротея. Конечно, нет! Остается пожелать, что-
бы отец отыскал Марио и тот оказался достаточно ра-
зумным и пришел.
Пасторша. Да, только этого и надо желать.
Доротея. Как бы так сделать, чтобы он пришел?
В голове у меня сейчас такая холодная ясность, и хо-
чется действовать благоразумно и правильно.
Сильно зазвонил дверной звонок.
Пасторша. Боже милосердный, вот и они.
Доротея (поднимается). Мне безразлично, что
делать: ждать, пока меня позовут, или тут же посмот-
реть ему в глаза...
Пасторша. Собери все свои силы!
Доротея. Будь спокойна. Я Держу их как свору
псов на связке ремней. Но пока нам лучше оставить
мужчин одних. Только молю тебя, милая Клера, будь
добра ко мне и ни на миг не бросай моей руки, пока
все не решится, пока все не пройдет.
Обе уходят.
Дверь в переднюю открывается. На пороге комнаты с напускной
веселостью появляется пастор и пропускает перед собой повара
Марио Маллонёка.
Пастор. Пожалуйста-пожалуйста, проходите!
Я здесь дома, господин Маллонек. Эта фамилия встре-
чается в Западной и Восточной Пруссии, Я— мазур;
HQ

может, мы из одного уголка? А пожалуй, нет, в ком-то
из ваших предков текла сицилийская кровь. Сицилий-
ская кровь — горячая кровь! Но и мы, мазуры, не из
глины леплены! Мой блаженной памяти батюшка при
случае брал из рук резака топор и собственноручно
проламывал череп годовалому быку. Вы, конечно, ку-
рите, господин Марио?! Я имею в виду не кухонную
дымокурню, где вы, пуская в глаза дым и чад, приго-
товили нам сюрпризец в целый праздничный стол, гос-
подин Марио! Настоящая гаванна. Разрешите зажечь?
Это четвертая из коробки. Две выкурил я, третью —
профессор доктор Пфаншмидт. Вы его знаете? Пя-
тую закурю я же. Берите, будьте как дома, господин
Марио!
Марио. А у вас здесь уютно, господин пастор.
Пастор. Вы имеете в виду тюремный пейзаж?!
Марио. Этого, откровенно говоря, я не имел в
виду.
Пастор. Ну-у, с уютом у меня здесь не ахти как,
господин Марио!.. Есть ли у вас, с позволения сказать,
хоть малейшее представление о том, зачем я пригла-
сил вас к себе таким необычным, таким неожиданным
и настоятельным образом?
Марио. Была охота копаться в догадках! Вы сами
сообщите все, что нужно.
Пастор. Да, сообщу. (Запирает обе двери и ключ
кладет себе в карман.)
Марио. Должен вам, однако, заметить, что это —
лишение свободы и что лишение свободы карается по
закону.
Пастор. При том вопросе, который нам должно
разрешить, эта точка зрения для меня не годится.
Марио. Прекрасно, я это буду иметь в виду.
И у меня бывают мгновения, когда я в том или ином
пункте преступаю десять заповедей. (Хватается за по-
яс, где у него торчит нож.)
Пастор. Не волнуйтесь: вам нечего бояться, ми-
лый человек! Я не задержу вас ни на минуту, как толь-
ко мы придем к единому решению. А что мы так или
иначе сойдемся, сомнений быть не может. Хороша ли
сигара?
341

Марио. Превосходна, господин пастор.
Пастор. Настоящая гаванна! Как и вы настоя-
щий негодяй, господин Марио!
Марио. Прошу вас привести доказательства.
Пастор. Вы — мерзавец, господин Марио! Дока-
зательство тому вы сами!
Марио. Если вы обругали меня такими словами
за поступок, каким сами столько раз похвалялись за
питейным столом в «Орле» — или, может, вы, когда
были студентом или кандидатом, ни разу не соблазня-
ли бюргерских дочек? — то я мог бы приложить те же
слова и к вам.
Пастор. Натура, подобная вашей, могла бы по-
казаться несовершенной, не выпирай в ней бессовест-
ная наглость и дерзость. Там (указывает в скно на
тюрьму) недурно учат подобных вам. Ни слова больше!
Понятно? Молчите!
.Марио. Вы и здесь прибегаете к одной из ваших
пресловутых тюремных мер. Но должен вам заме-
тить, что я не из числа ваших бесправных и порабо-
щенных колодников, — об этом вы только что заявили
сами.
Пастор. Терпение! Скоро дойдет и до этого. De
factoх между вами и подследственным арестантом в
данный момент нет никакой разницы. Молчите! Не
толкайте меня на преступление! Вы совершили насилие
над моим ребенком, мне точно все известно. Моя дочь
стала жертвой низкой подлости!
Марио. Ах, не говорите об этой истории! Вот так
попадись на удочку этим женщинам; затем их терзают
раскаяние и страх, а потом все они как одна уверяют,
что над ними совершено насилие.
Пастор. И вы отрицаете, насколько злоупотре-
били своим авторитетом? Как ловко и продуманно вы
подкараулили мою дочь на заднем дворе, где сливают
помои, когда вы...
Марио. Совершенно верно! Лестничная история!
Пастор. Вот именно лестничная история, ее-то я
и имею в виду.
1 Фактически. (Лат.)
342

Марио. Позади госГййиЦЫ три Ш1оёкйе крыШи. На
первой хранятся корзины с птицей и просто птица,
естественно, дамы поднимаются наверх и, несомненно,
я сам. Лестницу я втаскиваю! Сами подумайте: как бы
я взобрался на следующую крышу, где у нас лежат
сушеные фрукты? Потом снова втаскиваю и забираюсь
с кем попало из этих дам на самую верхнюю крышу:
ну, бог ты мой, почему бы и нет? Хочется ведь иногда
полюбоваться прекрасным видом!
Пастор (быстро пишет за письменным столом).
Господин Марио Маллонек, пока вы не подпишете вот
этот документ, вы не выйдете из этой комнаты. По
крайней мере живым! Вы завлекли мою дочь в укром-
ное место, втащили лестницу, лишили ее свободы и
грубейшим образом воспользовались ее беспомощным
положением. Делали вы это не только с ней, свидете-
лей я добуду среди служанок гостиницы. Но эта исто-
рия осталась не без последствий...
Марио. Как раз наоборот: эти подлые грешницы
всегда сами совращали меня!
Пастор. Вот оно что! Тогда вы попались, госпо-
дин Марио! Я просто взял вас на пушку. А теперь са-
дитесь, пожалуйста, к столу. У вас есть время спокой-
но прочесть написанное.
Марио. А почему бы и не почитать вашу писани-
ну? Мне ведь разок-другой приходилось бывать при
судебных разбирательствах. Да, это не так-то просто.
(Склоняется над письменным столом и читает.)
Пастор (у окна). Как раз в той камере напро-
тив— вот, где прутья толщиной в руку, — сидит быв-
ший член торговой палаты; рядом, как ни печально,
участковый судья; в третьей камере — повар. Вы мог-
ли бы с ним тогда наладить связь!
Марио. Вы забыли, что в четвертой сидит быв-
ший пастор!
Пастор. Простите, вы кончили читать?
Марио. Стоит ли читать всякий вздор? Я ведь ни-
когда не подпишусь.
Пастор. Вы прочитаете этот документ и подпише-
тесь под ним, или (достает с книжной полки библию
и листает ее) — я возлагаю руку на библию! — вы не
343

Уйдете живым из этой комнаты! Читайте спокойно, У
нас есть время — сегодня суббота, я углубляюсь в чте-
ние евангелия завтрашнего дня.
Марио (у письменного стола). Если это доставит
вам удовольствие... (Читает. Продолжительное молча-
ние. Дочитав до конца, озадаченно и с удивлением
смотрит на пастора, который делает вид, что углублен
в библию. Снова читает документ, внимательно изу-
чая его. Потом удивленно и с сомнением вторично
смотрит на пастора, который и на этот раз не отвечает
на его взгляд.) То, что вы написали на этом листе бу-
маги, господин пастор, быть может, издевательство над
моей ничтожностью?
Пастор. Избить вас, выкинуть вас через окно на
улицу — вот что я сделал бы, и с превеликим удоволь-
ствием. Но издеваться над вами для меня... слишком
невелика персона такой босяк, как вы!
Марио. И несмотря на это, я должен стать му-
жем вашей дочери?!
Пастор. Должны! Речь идет о падшей женщине,
которой вы обязаны вернуть по крайней мере доброе
имя как своей жене. Это ваш долг, кем бы вы там ни
были, и он целиком в вашей власти.
Марио. Вы требуете, чтобы я женился на вашей
дочери?
Пастор. Совершенно верно, именно этого я и
требую. Но как только вы повенчаетесь, вы тут же
уедете в Америку.
Марио. Такой оборот дела меня поражает, гос-
подин пастор.
Пастор. Меня он тоже поразил, будьте уверены.
Марио. Вот теперь мне ясен ход ваших мыслей.
Надо сделать, чтоб все было шито-крыто! Конечно, не-
которую вину в щекотливых обстоятельствах, раз уж
таковые налицо, я не оспариваю. И по возможности
готов искупить свою вину. В сущности, нужно толь-
ко вникнуть в это дело. (Снова углубляется в доку-
мент.)
Пастор. Даю вам пять минут. Если по истечении
этого срока не будет вашей подписи, то...
Марио. Скандал станет публичным, и вы поте-

ряете место. И ваше пасторство, как пить дать, прости-
прощай, вам же придется искать заработка. На это
вы не пойдете.
Пастор. Больше я ничего не скажу.
Марио. А кто даст нам денег на переезд в Аме-
рику?
Пастор. Так я и знал. Теперь он начнет меня
шантажировать.
Марио. У меня денег нет. А без денег через Ат-
лантику не перемахнешь.
Пастор. Я учел и это обстоятельство: мне ведь
известно, с кем я имею дело. Доротея получила в на-
следство от одного дяди, моего шурина, за которым
она ухаживала до его смерти, двенадцать тысяч ма-
рок. Эти двенадцать тысяч вам выплатят сразу после
венчания.
Марио (подписывает). Я подписал, господин па-
стор.
Пастор (просматривает документ, открывает од-
ну из дверей и зовет). Доротея, жених твой ждет тебя!
(Покидает комнату через другую дверь.)
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Происходит в небольшом городе с тридцатитысячным населением в
штате Коннектикут, близ Нью-Йорка, в Соединенных Штатах
Америки.
Продолговатая комната в деревянном доме на окраине города. По-
среди низкого помещения стоит большая затопленная антрацитом
плита. Направо и налево от нее по две раскладушки с весьма спар-
танскими подушками и шерстяными одеялами, без белья. В стене
направо две двери, на кухню и в сени. В стене налево два неболь-
ших запушенных снегом окна, сквозь которые едва пробивается свет.
Канун рождества.
После предыдущего действия прошло около года. У небольшого сто-
ла под самыми окнами за шахматами сидят Губерт Пфан-
шмидт и мистер Леман. В это же время фрау Лейне-
ф ель дер вытирает пыль и прибирает комнату. Губерту Пфан-
шмидту лет сорок, он широк, добродушен, рыжеволос, похож на ни-
дерландца. По его тяжелому дыханию и походке заметно, что он
болей. Мистер Леман — рослый американский полисмен. Фрау Лей-
нефельдер — чистенько одетая матрона, лет шестидесяти с лишним,
в белом чепчике и белом переднике.
Губерт. О my dear Sir, ту dearest honourable
Mister Лемэн, Sir Лимэн, ' Леймэн, Ламэн, Леймон,
Ceitron, Sitron \ вы остались на бобах, не позднее
одиннадцати — двух по американскому времени, — вам
крышка.
Леман. Well, we'll see. But I must go on the stre-
et. When I've go the time, I'll come back.
1 О мой дорогой сэр, мой дражайший уважаемый мистер...
Лимон. (Англ.)
1 Ладно, -посмотрим. Мне, однако, пора на улицу. Будет вре-
мя—загляну. (Англ.)
946

Губерт (подражая англичанину, говорящему по-
немецки). А что если вы перехватите on the street еще
глоточек wisky, Sir? (У окна.) Сегодня проносится уже
третья лошадь с санями!
Леман. Well, I must go. Good bye, Mister Pfann-
schmidt! (Вращая своей дубинкой, медленно уходит.)
Губерт. Не будь у этого Голиафа такой дикой
страсти к шахматам, я подох бы со скуки, Лейнефель-
дерша. Ты бы рассказала, что ли, как там у тебя на-
верху, в городском богоугодном заведении!
Фрау Лейнефельдер. Хорошо. А что я мог-
ла бы поделать, будь там плохо?!
Губерт. А на вид что европейский санаторий.
Фрау Лейнефельдер. Тебя туда не возьмут,
Губерт, ты ведь не прожил на этом месте и десяти лет.
Губерт. Ах ты, добрая, старенькая Евлалия Лей-
нефельдерша, твой молочный сын не может так долго
ждать чести быть взятым в американский дом- для
престарелых.
Фрау Лейнефельдер (похлопывая его по за-
тылку). Миленький, не шути так глупо!
Губерт. Взгляни на эти четыре постели! На них
умещаются пятеро. Веришь ли, сам не знаю, чем все
мы будем завтра кормиться.
Фрау Лейнефельдер. А почему ты не посту-
пишь на обойную фабрику?
Губерт. Едва меня там увидели, как все было
кончено.
Фрау Лейнефельдер. Губерт, нельзя так дол-
го сидеть сложа руки.
Губерт. Мне кажется чудом, что ты здесь, ты,
старенькая, добрая молочная бутылочка! Слов нет,
какое ты утешение в моей гнусной беспомощности! Не-
кто приходит. Думаешь, чужой. И вдруг этот некто
говорит: я твоя старая кормилица. А я и не знал, что
у меня таковая была. Вот видишь, я ношу свидетельст-
во твоего благого отношения и твоих способностей за
подписью моей матушки, что ты мне дала, постоянно
ношу на груди. И мать тоже носила.
1 Хорошо. Мне пора. До свидания, мистер Пфаншмидт. (Англ.)
347

Фрау Лейнефельдер. А свидетельство-то, ми-
ленький, ты мне верни!
Губерт. Ого! Ты уверена, что оно тебе еще пона-
добится, Лейнефельдерша? (Достает его из внутренне-
го кармана и рассматривает.) А как энергично тогда
подписала свое имя славная маменька. Да, тесен мир,
дорогая дева Евлалия!
Фрау Лейнефельдер. О, мадам была всегда
энергична. Оставила я раз тебя одного на полчасика,
а печь немного зачадила, ну и давай она меня туфлей
охаживать по ушам, по ушам. А я все • думаю: и ког-
да же она перестанет? А она не перестает и не пере-
стает...
Губерт (с неудержимым смехом). Господи, чего
только смешного не вспомнишь! Да-а, умерла мать.
Это известие мне переслал мой юрист из Бреславля с
довольно жестким письмом брата Герберта. (Вытаски-
вает'свои часы.) Около половины двенадцатого. Над
Европой уже царит ночной мрак. А моя любезная
жена Леонора все еще не вернулась из города. С по-
купкой провизии, что ни день, тяжелее. Торговцы боль-
ше не дают в кредит. Ты узнаешь эти старые часы, с
этой старой цепью?
Фрау Лейнефельдер. Конечно, Губерт, ведь их
носил господин — так мы называли твоего отца.
Губерт. На хорошем немецком нынче сказали бы—
шеф. Итак, старые отцовские часы обратятся завтра
в антрацит, и он восемь дней будет обогревать камор-
ку, что все-таки необходимо при восемнадцати граду-
сах мороза, если не хочешь замерзнуть.
Фрау Лейнефельдер. Ты же говорил, что по-
лучишь наследство.
Губерт. «Черный орел» придется продать. Брат
мой Герберт не может продолжать дело. Ты ведь зна-
ешь, что он стал профессором. Дом заложен. Что там
может остаться? Отцы родные! Кто даст мне, в доб-
рый час, денег, хотя бы на переезд? Да и как-то стыд
берет. Считают, чего доброго, богатым американцем.
А заявись в таком виде!.. Тоскуешь, наверно, по старой
родине, Лейнефельдерша?
348

Фрау Лейнефельдер. Муж мой почиет здесь
на мериденском кладбище, а мне зачем куда-то ехать?
Губерт. Истосковался я по родным местам ужас-
но. Пусть я там умру или снова обрету здоровье. Но
даже перед смертью я почувствую себя здоровым. Из-
вестно ли тебе, что у других народов для понятия «то-
ска по родине» нет соответствующего слова? Речь идет
вовсе не о жизни и смерти, а всего лишь о погребении.
И все же, выпади мне крупный выигрыш, я почел бы
это за радость только потому, что смог бы купить за
него великое счастье — я говорю, счастье! счастье!
счастье! — быть зарытым в родной земле. Моя голова
только этим и занята — день и ночь, трудно мне это
передать, Лейнефельдерша. И какие там счеты с
моим покойным отцом, с моей покойной матерью!
Все, что разлучило нас в гневе, до смешного глупо,
теперь мы снова близки. Помнишь ли ты еще «Черный
орел?»
Фрау Лейнефельдер. Я и слепая нашла бы
к нему дорогу.
Губерт. А помнишь голубой зал с мебелью, оби-
той желтым репсом? Большие жаркие кухни с горящими
под потолком лампами? Старую буфетную, откуда через
окно можно вылезти на задний двор? Три замшелые
плоские крыши? Под третьей большая голубятня. Там
всегда была лестница. Всегда кто-нибудь лез по ней
вверх или вниз. Одичалые кошки, крысы, куры, утки,
гуси, всякая всячина... А ты знаешь, что там у меня ос-
тался сын?
Фрау Лейнефельдер. Конечно, знаю. Я все о
тебе знаю, Губерт.
Губерт. Когда я ушел, ему было два года; неде-
лю назад ему исполнилось одиннадцать. Встреть я его
на улице, не узнал бы, что это мой мальчик. Не сума-
сшествие ли это, Лейнефельдерша?
Фрау Лейнефельдер. Ну, и что теперь с
ним?
Губерт. Ты хочешь вполне удостовериться, что
тоска по родине после смерти моей матушки совершенно
сводит меня с ума? Что ни ночь, Готгольд словно жи-
вой подходит к моей кровати. Мне представляется, что
349

брат мой Герберт самолично везет его ко мне. Списки
пассажиров всякого лайнера, покинувшего Германию в
Куксгафене или Бремене, я буквально изучаю.
Входит крайне раздраженная фрау Леонора Пфаншмидт,
бедно одетая. На вид она старше своих тридцати пяти лет.
Леонора. Слава богу, что я хоть снова в тепле.
(Ставит сетку, в которой видны пакеты, овощи, полньм
кульки, мясо.)
Губерт. А это солидно выглядит, Леонора.
Леонора. Только не спрашивай, как я все это на-
скребла! Но это категорически в последний раз. Поку-
пать без денег я больше не могу.
Губерт. Как ты раздражена, скажи на милость!
Леонора. Раздражена? Мне нужно выть от бешен-
ства и срама. Ты только вообрази, этот мулат, эта по-
луобезьяна, что владеет на углу продовольственной лав-
кой, при всех осыпал меня бранью. Видишь ли, он не
даст мне и наперстка крахмала, не принеси я сначала
деньги. На сей раз он это делает только ради рождества
и потому, что жена его тоже немка. Тебе нужно хоть не-
много работать, орал он.
Губерт. Мою шляпу, мою палку! Я его отделаю,
мерзавца. Чего там церемониться с этим малым, можно
разбудить и судью Линча!
Фрау Лейнефельдер (успокаивающе). Да
пусть себе бранится! Все это пустяки!
Леонора. Слава богу, есть еще люди! Когда я
рассказала обо всем этом ^аптекарю Лампингу, он тут
же протянул мне деньги на покрытие долга.
Губерт. Но ведь ты не отнесла их мерзавцу?!
Леонора. Я выложила их ему на стол и так от^
читала, что он весь позеленел.
Губерт. Да он их не стоит, таких денег.
Леонора. Между прочим, Ламлинги завтра при-
глашают нас с детьми на рождественскую елку. По-
чтальон здесь был?
Губерт. Ты имеешь в виду известный перевод от
неизвестного благодетеля?
Леонора. Не знаю, но почтальон, прыгая на элек-
тричку, весело кивнул мне издали. «Августа Виктория»
350

пришвартовалась вчера в Гобокене. Говорят, здесь хо-
дит неизвестный господин со своим сыном, они прибыли
с «Августой Викторией».
Губерт (хохочет). Это, должно быть, Герберт
с Готгольдом.
Леонора. Я не верю в приметы и чудеса.
Губерт. Это я так, пошутил. Но приметы, чудеса?
Это к чему?
Леонора. Дорогой мой, дорогой, мне тебя просто
становится жалко. Забил ты себе голову чепухой, будто
Герберт привезет нам Готгольда. Да и меня с ума сво-
дишь. Выбрось ты это наконец из головы!
Губерт. Милая Лора, оставь мне, пожалуйста,
хоть зародыш надежды, мой тщательно поливаемый,
микроскопический — а, ты принесла и бутылку конья-
ку!— зародыш надежды, который нужно поливать и по-
ливать! Не лишай меня единственного, мной самим взра-
щенного рождественского деревца! Я и сам знаю, что
это безумие, и, в конце концов, загнусь от разрыва
сердца.
В комнату врываются дети супругов Пфаншмидт — Эрна, Гедда,
Агата, девяти, восьми и семи лет.
Дети (бросают школьные сумки и кричат напере-
бой). Добрый день, папа! Добрый день, мама!
— О, какой сегодня идет снег, папа!
— Сегодня ужасно холодно, мама!
Губерт. Мама, папа, папа, мама!
Дети (наперебой). Ах, мама, я хочу есть, мама!
— У меня буквально живот подводит, папа! А что
сегодня у Шмидтов на обед!
— Митчерсы получили сегодня из Германии бочонок
кислой капусты!
— У-у, мама, кислая капуста, кислая капуста!
Леонора. А больше вам ничего не известно?
«Кислая капуста»!
Дети. Учительница дала нам сегодня по прянику!
— У Шерингов в передней стоит большой ящик
нюрнбергских пряников!
— А у Миллеров рождественская елка, большая-пре-
большая!
351

Губерт (делит яблоки из сетки). Вот! Лопайте,
пока что-нибудь приготовят! Благодарите боженьку и
свою мать! Не будь она львицей, пришлось бы вам, чего
доброго, положить зубы на полку.
Между тем как дети набрасываются на яблоки, раздается громкий
стук в дверь. Входит молодая, ярко одетая дама, лицо ее закрыто
вуалью.
Дама. Сюда я попала, здесь живет господин па-
тент-адвокат Губерт Пфаншмидт?
Губерт. Это я. Только я уже давно не патент-ад-
вокат. Чем могу служить, сударыня?
Дама. Этого в двух словах не скажешь.
Губерт. Пожалуйста, присаживайтесь, если най-
дете место. Тесновато у нас. Дети, а ну-ка, марш из
комнаты!
Дети уходят на кухню.
Как я уже сказал, с патент-бюро я давненько распро-
стился.
Дама. Я ищу у вас не помощи, господин Пфан-
шмидт. И даже не совета.
Губерт. Трудновато получить помощь у того, кто
сам себе помочь не в силах.
Дама. Меня тянуло сюда передать вам весточку
со старой родины, да и сама, я бы сказала, жажду ус-
лышать хоть несколько ласковых слов.
Губерт. Значит, вы только что прибыли с «Вик-
торией Августой»?
Дама. Вот уже год, как я покинула Лигниц, и
столько же нахожусь в этой стране.
Губерт. И вы знаете меня? Мою семью? Да-а, те-
сен мир, это я всегда говорю. Как вы разыскали меня?
Дама. Вас я вижу сегодня впервые. Зато я знаю
вашу семью. Когда «Августа Виктория» причаливала в
Гобокене, я стояла в толпе, как всегда, когда ожидается
пароход из Германии. Тогда я вижу немцев, слышу не-
мецкую речь. И вдруг я слышу, как один господин из
Нью-Йорка говорит что-то прибывшему пассажиру.
Было упомянуто имя Губерта Пфаншмидта и город Ме-
риден. Тут же я решила посетить вас.
352

Губерт. Странно! Пусть вас не удивляет, что все
это немного поражает меня.
Дама. Но прежде один вопрос: вы случайно не
знаете Доротею Ангерман?
Губерт. Существо женского пола с подобным име-
нем мне незнакомо.
Дама. Тогда, может, вы что-нибудь слышали о пас-
торе Ангермане?
Губерт. Ангерман? Пастор Ангерман?
Леонора. Да, Готгольд ведь находится на пансио-
не у некоего пастора Ангермана.
Губерт. Ну конечно, бог ты мой! Чего доброго,
скоро позабуду, что при крещении мне дали имя Гу-
берт! У меня сын одиннадцати лет. Точно! Его воспиты-
вает некий пастор Ангерман.
Доротея. Совершенно верно, так вот я его дочь.
Леонора. Дочь пастора Ангермана?
Доротея. Дочь пастора Ангермана.
Леонора. И вы знаете нашего сына, нашего Гот-
гольда, фрейлейн Ангерман?
Доротея. Славный мальчик. А как вырос!
Губерт. Тише! Тише! Все по порядочку, фрейлейн
Ангерман. Сердце у меня что-то пошаливает. — Мое уни-
версальное лекарство, Лейнефельдерша!
Фрау Лейнефельдер приносит ему пузатую чашку черного
кофе.
Глоток черного кофе, и я снова могу выворачивать де-
ревья. Как вы приехали в Америку, фрейлейн Ангерман?
Снимите, пожалуйста, пальто и шляпу, фрейлейн Ан-
герман!
Доротея. Я уже не фрейлейн Ангерман.
Леонора. Ну пожалуйста, пожалуйста, разде-
вайтесь.
Губерт. Рассказывайте-рассказывайте. Вот уже
девять лет мы не говорили с человеком, который бы соб-
ственными глазами видел Готгольда. Леонора, коньяку,
бананов, тартинок с маслом!
Леонора. Как выглядит Готгольд? Большой или
маленький для своего возраста? У мальчика длинные во-
лосы? А по-немецки говорит он правильно, как взрослый?
353

Губерт. Разумеется, все еще лепечет, Леонора! —
Вы знаете и других членов моего семейства?
Доротея. О, ваша матушка, когда я училась в
«Черном орле» стряпать, приняла меня как истинная
мать. Надеюсь, я не первая приношу вам весьма и весь-
ма печальную весть?..
Губерт. Я знаю, что моей матери нет в живых. Она
безмолвно убралась. Вы, наверно, знакомы и с моим
благоденствующим ученым братом?
Доротея. И Герберта... и господина Герберта...
и господина профессора Герберта Пфаншмидта я
знаю.
Губерт. Как он там поживает? Не женился ли
юноша?
Доротея. Мне думается, нет.
Губерт. Так я и знал! Герберт и женщины — это
так же вяжется, как телеграфный столб и отварная ку-
рица. Так, значит, милая моя сударыня, вы учились
в «Черном орле» стряпать? Тогда вы должны знать и
буфетную?
Доротея. В ней мы, молодые поварихи и фрау
Реннер, обедали.
Губерт. А воровала она как ворона, эта бравая
особа. Так, значит, и Реннерша все еще там! Каждый
год родители собирались сбыть ее с рук... А повар? Не-
ужели вы застали и бравого шеф-повара, старика Фи-
липсена?
Доротея. Нет, шеф-повара звали не Филипсен.
Губерт. Мой адвокат, доктор Фрейнд из Бреслав-
ля, писал мне, что Филипсен страдал легким пароксиз-
мом и оставил поварню, а вместо него отец взял какого-
то парня, этакого, знаете, даровитого борзого, которого
несколько лет обучал.
Доротея (откидывает вуаль и с дрожью в губах
говорит). За этого борзого я вышла замуж.
Губерт. Боже мой, простите меня, сударыня!
О молодом человеке я, собственно, ничего не знаю. Уж
не взыщите, мне и в голову не приходило, что дочь пас-
тора выйдет именно за повара. Впрочем, я достаточно
американец и не страдаю предубеждением против по-
добных браков.
354

Доротея. Зато я страдаю таким предубеждением!
(Слегка касается глаз.) Но что я, собственно, хотела?
Что заставило меня посетить вас? И вот теперь, когда я
здесь, мне начинает казаться, что я поступила безрас-
судно.
Леонора. Разденьтесь, фрейлейн Ангерман. Или
как прикажете вас называть?
Доротея. Нет, спасибо, еще одну минутку. На-
слаждение мне доставило уже то, что своими глазами
я увидела членов семейства Пфаншмидт, услышала их
голоса.
Губерт. Ого! Нет, так легко вам от нас не уйти,
сударыня.
Доротея. Вы не представляете себе, что я пере-
жила! И если бы я вам открылась, унижение было бы
слишком велико. А между тем судьба моя — обычная
повседневщина. И кто живет в ней, в этой повседнев-
щине, тому не легко.
Губерт. Мне очень прискорбно слышать то, что
вы мне говорите, уважаемая сударыня.
Доротея (в порыве нарастающего отчаяния, все
более и более вне себя). Никакая я не уважаемая! Ни-
какая я не сударыня! А могла бы стать ею. Но, увы,
оказалась недостойна этого. Блажен, кто не знает без-
донной трясины, над которой буржуазный мир разлился,
словно радужная лужа. А вот я погрузилась в эту тря-
сину, в эту зловонную жижу, в это содомское гноище,
где задыхаюсь, где меня рвет. Разумеется, в ваших гла-
зах я падшая. Когда такою посчитал меня отец, жижа
едва касалась моих ступней. Сама же я над ней была
еще чиста как ангел. Потом я опустилась. Если вас кто
об этом спросит: опуститься — это ужасно! Теперь я сов-
сем по-иному отношусь к каторжанам, для которых весь
мир, не исключая и моего отца в кругу его деятельности,
состоит из сплошных фарисеев, пожимающих плечами.
Как смешны все школы, учрежденные человеком, в срав-
нении со страшной школой бога, которую мне пришлось
пройти, чтобы понять это. И как может отец мой, пас-
тор, не пройдя такого курса, быть наставником душ!
Ведь такие люди не имеют ни малейшего представления
о мире, о его ужасах. Ни в хорошем, ни в плохом они не
355

знают, понятно, и человека. Зная людей с плохой сторо-
ны, не понимаешь, как один человек, не умирая от стра-
ха и омерзения, может прикоснуться к другому, как че-
ловек может спать без браунинга под подушкой и овча-
рок у постели. Смеешься над манией преследования, а
смеяться и плакать следует над людьми, которые не за-
мечают, что за ними ведется охота, псовая охота, что
всегда и повсюду их настигает завывающая свора. Я не
говорю, что жизнь эта мелка. Жизнь растет, если каж-
дую минуту ее защищаешь...
Губерт (нежно берет ее за руки). Сударыня! Су-
дарыня! Мы темные провинциалы. Уж позвольте мне
взять вас за руки и прервать вас, ведь вы дочь человека,
которому я так обязан. Да, видно, тяжело вам доста-
лось. Над нами тяготеет злой рок. Ведь наше житье
в Америке тоже не мед. Именно поэтому будем тверды!
Разделим наши горести, сложим наше мужество, фрей-
лейн Доротея!
Доротея. О боже, такие слова, господин Губерт.
Я даже не могла себе представить, что на свете есть че-
ловек, способный на такие слова! (Смотрит на него
пристально и странно.) Но слишком поздно! Для
меня — тем хуже! Нет, вернуться я не могу, это невоз-
можно!
Губерт. Не знаю, насколько вы правы...
Доротея. Нет, среда, в которой я провожу свою,
так сказать, жизнь, этот ад, эта пучина, вам неведома.
Люди так легко употребляют слово «унижение»! А что
они» знают о нем? Отец мой столкнул меня... столкнул меня
в яму, в ров с голодными дикими зверями! Не будем,
однако, порочить слово «зверь»! Остановимся на словах:
человек, мужчина, палач! Тебя бьют, топчут, над тобой
издеваются, выгоняют на улицу добывать деньги. Се-
годня ты разодета в манто как марионетка, а завтра со-
вершенно нагая. А потом бросают тебя на произвол
судьбы, на волю случая! И всякий, кто обслужен такой
куклой, уходит без гроша. Марионетка легка на руку.
А подкараулит свора псов, расправа коротка. В гости-
нице «Черный орел» я не могла решиться взрезать ка-
кую-то несчастную рыбу. Теперь я пережила столько
всего, понасмотрелась таких дел! Кровь, нервы напря-
356

жены до предела... нечто происходит, ты же словно
в оцепенении, не то от ужаса обратишься в камень! Вы,
наверно, знаете китайский квартал? Китаец — тихий и
добродушный человек. Он тебе доверяет. Заходишь с
ним в питейное заведение. Пустынный, узкий, темный
зал. Посередине за стойкой стоит человек. Проходишь
с провожатым в глубину. Глядь — безмолвно.вырастает
одинокая фигура в широкополой шляпе. Мягкий, добро-
душный великан китаец озирается. У входа появляется
другая. Тут происходит такое, происходит... наяву, неиз-
бежно, и ты должна смртреть на все это — до хрипящего,
грязного, залитого кровью финала! А теперь разрешите
мне уйти своей дорогой! (Ошеломляюще быстро исчезает
за входной дверью.)
Губерт. Ух, это был призрак! Черный-черный при-
зрак из ада, Леонора! Если принять это за привет от
Старого света, то я, право, чему-то недоучился.
Леонора (наблюдая у окна). Она усиленно про-
бирается через снег, на ту сторону улицы. Вот останови-
лась. О боже, снова идет, шатаясь, как пьяная. Хоть бы
она добралась до вокзала! Что ты думаешь об этой осо-
бе, Губерт?
Губерт. Не сомневаюсь, что она дочь пастора Ан-
германа. Все, что она говорила о «Черном орле», тоже
верно. Она вышла за негодяя повара. Вполне возможно.
Да и зачем ей все это выдумывать? В самом деле, она
несчастная женщина. Но что она тут плела, этому я не
верю. Она, видимо, под морфием. (Во всю длину растя-
гивается на постели.) Здесь болит, там болит. Какое
кому до этого дело?! Я думаю, у нас и своих хлопот по-
лон рот. Но какие у нее дьявольские глаза! Эти глаза
будут долго преследовать меня. В жизнь свою не ви-
дывал женщины с такими дьявольскими глазами. —
Лора, как там насчет обеда?
Леонора. Губерт, старуха Зелигер умирает. Вот
уже сколько лет все ее мечты и мысли только об од-
ном— увидеть старую родину. Этой весной она могла
наконец уехать, было уже решено. И все пошло прахом,
она умирает. В бреду она только и говорит, что о своем
крестьянском дворике в Шварцвальде.
Губерт. Тоска по родине, тоска по родине, Леоно-
357

pa! «I looked aut over the ocean and saw a sunmaiden
stand...»1. Но ты только подумай, Леонора,.к чему бы
это? В момент прибытия «Августы Виктории» в Гобокен
она была у причала, и там один неизвестный спрашивал
кого-то обо мне. Будто бы так она узнала мой адрес?
Леонора.. Нет, не знаю, кто это был. О боже, та-
кая ночь, а эта несчастная на улице, Губерт! (Уходит на
кухню.)
В комнате водворяется тишина и такой мрак, словно опустилась
ночь. На улице разыгрывается снежная буря.
Губерт (тяжело дышит и в полудреме мурлычет
себе под нос).
«Рыбачка-невеличка,
Челнок на море — спичка.
Не выплывай одна,
Когда кипит волна».
Какая штука залетела, силы небесные! То была мрач-
ный призрак ночи! Черная летучая мышь!
Продолжительное время слышно только, как неистовствует буря.
Затем буря несколько унимается, слышен громкий храп Губерта.
С незримой узкой деревянной лестницы деревянного домика доно-
сятся шаги. Можно различить стук то в одну, то в другую дверь
сеней. Спящий, продолжая храпеть, ничего не слышит. Снова раз-
дается стук, после чего слышно, как отворяют сенную дверь на
кухню. Мужской голос опрашивает, голос Леоноры отвечает. За не-
продолжительной тишиной следует громкий возглас удивления, за-
тем приглушенный и порывистый шепот. Этот шепот продолжается
некоторое время, потом замирает. Шумы дают понять, что пришель-
цы вошли в кухню. Кухонная дверь в комнату распахивается, и,
порядком заснеженный, в шляпе и пальто, появляется Герберт
Пфаншмидт. В правой руке у него свеча, которую он засло-
няет ладонью левой. За ним высовываются возбужденные лица до-
черей Губерта, Леоноры и какого-то мальчугана. Не производя
шума, Герберт подходит к ложу своего спящего брата и созерцает
его. При этом по щекам его бегут слезы. Губерт храпит, не просы-
паясь, и Герберт отступает, как приблизился. Теперь, точно так же,
как его дядя, с зажженной свечой, появляется одиннадцатилетиий
Готгольд Пфаншмидт. Он подходит к постели спящего, это-
го незнакомого ему его отца. Он делает это равнодушно, только из
любопытства. Губерт открывает через некоторое время глаза, рав-
нодушно созерцает явление со свечой, словно собственную грезу,
потом вдруг приходит в изумление и рывком поднимается.
1 «Я смотрел на океан
и видел восход солнца...» (Англ.)
358

Губерт. Бог ты мой милосердный, отец небесный!
Умер я или сошел с ума!
Те, кто на кухне, от волнения и радости плачут и смеются. Губерт
озирается диким взглядом. Узнает Герберта, который снова виден.
Только теперь он сознает событие, которого так ждал и в которое
не верил. Это его сын — он прижимает его к себе. Безмолвно Гер-
берт подходит ближе.
(Не отпуская сына и не глядя на Герберта, протягивает
брату руку. Через мгновение высвобождается и с жа-
ром машет всем обеими руками, чтобы те удалились.)
А теперь — дайте мне, я только дух переведу! — дай-
те мне минутку времени!
Герберт забирает с собой Готгольда. Девочек уводит
Леонора. Губерта оставляют одного.
(Встает, грудь его вздымается; смачивает платок, вы-
жимает его и кладет под рубашку на сердце. Это его
успокаивает.) Входите, дети, теперь все хорошо!
Входят Герберт и Леонора.
Чуть было не окачурился.
Леонора. Хочешь крепкого кофе? Хочешь своих
капель?
Губерт. Ни-ни, дорогая моя женушка. На сей раз
все, кажется, обошлось. Подойди ближе, Герберт! Преж-
де я хочу осязательно удостовериться, ты ли это. Не
сыграешь ли ты со мной злую шутку и, подобно мыльно-
му пузырю фантазии...
Герберт. Нет, дорогой, этого нам нечего опа-
саться.
Они обнимаются, хлопают друг друга по спине, смотрят друг на
друга.
Губерт. Постой! Все по порядочку, Герберт. Дай
мне прежде подцепить тебя под руку, и мы пройдемся
что надо, слышь ты, пройдемся что надо по картинной
галлерее туда и обратно. (Указывает на раскладушки.)
Вот картины, иных нет. Это все, что я сделал за де-
вять лет. Согласись, такое зрелище говорит о многом.
Герберт, дружище, и какой только ангел господний под-
вигнул тебя побороть водобоязнь и вложил тебе в душу
отважнейшее из решений — пересечь большой пруд и
привезти нам нашего мальчика?
359

Герберт. Мысль эта не с неба свалилась. Смерть
матери, решение вопросов наследства, будущее Гот-
гольда и еще кое-какая мелочь, о которой ты в свое вре-
мя еще узнаешь.
Губерт. Пора, пора тебе было приехать, милый
Герберт.
Герберт. Когда твой друг, советник юстиции, по-
явился у меня, оставалось только узнать, где.тебя най-
ти. В тот же день я купил билеты и взял Готгольда из
школы. К чему там письма, когда я рассчитывал при-
ехать чуть ли не раньше их.
Между тем на улице проясняется, и устанавливается ясный день.
Губерт. Ты, должно быть, представлял себе мое
положение в несколько более розовом свете?
Герберт. Ты ничего не писал, да и советник юсти-
ции ничего, не знал о твоих обстоятельствах.
Губерт. У каждого своя гордость, дорогой маль-
чик! Но таить больше нечего. И если ты вздумал поль-
стить себя мыслью, будто эта роскошь перед твоими
глазами принадлежит мне, то, к великому твоему огор-
чению, сообщу, что все это, буквально все, вплоть до
пуговицы штанов, заложено. И что из этого следует? Ты,
должно быть, вспоминаешь: «Скорей, скорей, в Амери-
ку!»— «Ваше место там! Вы просто исходите талан-
том!»— говорили мне советчики. Да, я исходил! я исхо-
дил! Я изошел воем своим талантом, изошел деньгами,
здоровьем, всем! И сейчас еще исхожу, черт бы все
побрал, а последние три недели перед тем, как тебе при-
ехать, я исхожу холодным потом. Как все это получи-
лось, еще успеешь узнать. Впрочем, это обычная исто-
рия. И даже не одна, а две. Одна бывает с человеком,
которому везет и он поднимается, другая — с челове-
ком, который катится вниз. Но, в конечном счете,
пропади все пропадом, если бы не это. (Указывает на
сердце.)
Герберт. Поэтому прежде всего и нужно что-то
делать, Губерт!
Губерт (возбужденно, запальчиво). Выколачивать
средства! Мне хочется в Вильдунген. Представь себе, я
360

Мечтаю oé этом. Каждую ночь, пеШком или ô fèлêfê, Я
тащусь под пышными буками Тюрингенского леса и пет-
ляю до Вильдунгена.
Герберт. Почему бы и нет, Губерт! Почему бы
тебе в апреле или около того не побывать в Вильдунге-
не? Для успокоения хоть мельком взглянуть на остатки
родительского наследия! «Черный орел» сдан в аренду.
В год это приносит каждому из нас по шесть тысяч ма-
рок. Кроме того, если все обойдется, каждый из нас бу-
дет располагать наличными в пятьдесят-шестьдесят ты-
сяч марок. Затем есть еще определенные объекты, и
среди них небольшой домишко в Рейнбеке под Гамбур-
гом; у отца была на него закладная, и он, по всей види-
мости, достанется нам.
Губерт. Дружище! А теперь поослабь, поослабь,
дорогой мой Герберт! Только теперь, когда груз спа-
дает с горба, чувствуешь, как дрожат колени. Отпусти,
давай присядем. Так, мне думается, бывает при горной
болезни.
Леонора. Принял бы ты лучше капли, Губерт.
(Дает ему кусочек сахару, на который она капнула не-
сколько капель.)
Губерт. Дигиталис! Давай сюда! Так вот послу-
шай, благородная Леонора. (Герберту.) Она, честное
слово, недурно держалась. — Собачья жизнь — можно ли
ее назвать иначе, самая что ни на есть собачья жизнь —
кончена. Представь себе: твой супруг по собственному
усмотрению, по совету врачей, при помощи железной
дороги смутит немецкие курорты и в ландо посетит пре-
лестные загородные места. Его будут обслуживать офи-
цианты! Владельцы гостиниц будут справляться о его
желаниях. «Ах, неужели комната вам не нравится! Это
мы сейчас уладим». Дети, ну просто с ума сойдешь! Как
это называется? Я думаю — превратностью судьбы!
Леонора всхлипывает и прячет лицо на груди Губерта. Потом вы-
свобождается и оставляет комнату, как бы желая подавить свое
волнение.
Ну, а как, собственно, твои дела, Герберт?
Герберт. Дела, как говорится, идут. Поговорим
об этом после!
361

Губерт. И ты, значив имел ДеЛо t коМйайьойаМИ
головорезами. И ты можешь кое-что порассказать о сво-
их дражайших ближних!
Герберт. Внешне мне не на что сетовать. Моя ра-
бота в библиотеке и в университете удовлетворяет меня.
Коллеги ко мне, в общем, расположены... Но...
Губерт. Ах, милый ребенок, тебе немного жмет
башмак. А ты взгляни на своего брата: по сравнению
со мной ты счастливчик. Один только враг, что засел у
меня вот здесь, в груди, чего стоит.
Герберт. А может, и у меня там же засел враг.
Губерт. Человек, который выглядит, как ты, так
ходит и так дышит?..
Герберт. Не всегда и не в любом случае это те-
лесный недуг.
Губерт. Милый человек, не говори мне о душев-
ных страданиях! Безденежье, голод, жажда, зубная
боль, астма et cetera, все остальное надуманно. У кого
дела идут слишком хорошо, у того и душевные страда-
ния,— он может себе позволить эту роскошь. С первого
взгляда ясно, что опасаться за тебя нет никаких осно-
ваний.
Герберт. Серьезно опасаться? До этого пока не
дошло.
Губерт. Портить себе настроение я не позволю.
Герберт. Для этого пока мой личный вопрос не
дает ни малейшего повода. Основная моя цель достиг-
нута. Я счастливо взволновал тебя. Дал Готгольду
отца и вернул вам сына. И остальное со временем ула-
дится, j
Губерт. Однако, Герберт, ты разжигаешь во мне
любопытство. Кольца ты не носишь — значит, не женат.
Герберт. Губерт, оставим это!
Герберт. И все же: où est la femme?1
Герберт. A я и не скрываю. Наряду с вопросом:
où est le frère? 2 — меня привел сюда и этот вопрос. Твой
нюх тебя не обманывает, Губерт.
Губерт. Враг в груди, душа и тому подобное, в тво-
1 Где женщина? (Франц.)
1 Где брат? (Франц.)
362

ем возрасте и не женат, — наверняка за всем этим
кроется какая-нибудь девица! Так у тебя, видно, зуб
разыгрался на богатую американку?!
Герберт. Пальцем в небо. Все дело скорее в од-
ной моей знакомой, которая неожиданно появилась и
так же неожиданно исчезла. Видение скрылось, а на
сердце осталась щемящая тоска.
Губерт. Ты получил отказ? Любовь была несчаст-
ной?
Герберт. Отказ-то отказом. Дело скорее в тяж-
ких разочарованиях. По сравнению с этим так называе-
мая корзина — попросту мелочь. Меня всегда в ней что-
то тревожило. В ее глазах нет-нет да и вспыхнет дерз-
кая искорка...
Губерт. Так, значит, тесновато стало тебе в Ев-
ропе. «Жила-была крыса в тиши погребка... Тут стало
ей тесно в мире, словно в теле любовь взыграла...» — и
так далее, и тому подобное. Быть с ней вместе, на одном
материке, — нет, это превыше твоих сил. — Эге, знаем
мы эти штучки.
Герберт. Вовсе и нет. Она в Америке.
Губерт. В Южной или Северной?
Герберт. Она в Нью-Йорке или около него. А по-
серьезному: что толку говорить об этом. Но чтобы ты
мне все-таки поверил, знай, что я почти не солгу, если
скажу: моя настоящая невеста осталась в Германии.
Губерт (смеется). Ого! Почти не солжет... «На-
стоящая невеста»... Герберт, я узнаю тебя. Значит, у те-
бя "есть и не настоящая невеста. Все тот же церемониаль-
ный советник. А как зовут эту почти настоящую невесту?
Герберт. Она дочь городского советника в Бре-
славле. Но имя ее я пока скрою.
Губерт. А другую, что проживает около Нью-
Йорка?
Герберт. Это не дочь городского советника из
Бреславля. Но и это имя я тоже пока скрою.
Губерт. Значит, церемониальный и тайный совет-
ник!
Герберт. Ах боже, это просто так, из суеверия.
Губерт. Нет, такое несвойственно нам, Пфаншмид-
там.
363

Герберт. Я и сам порой удивляюсь. Вот хочешь
верь, хочешь нет. Выхожу я раз осенью после пролив-
ного дождя из университета на улицу и вдруг, слышу,
непроизвольно у меня вырвалось: Доротея! Ах, До-
ротея!
Губерт. Так ее зовут Доротея?
Герберт. Кого? Ну, хотя бы и Доротея. И я поду-
мал: она вернулась на родину. Но так и не нашел ее.
Губерт (вдумчиво и очень серьезно). А что, эта
Доротея не дочь ли пастора?
Герберт. Так доктор Фрейнд писал тебе кое о
чем?
Губерт. Оставим доктора Фрейнда! Доротея вы-
шла за повара?
Герберт. Да, вышла за повара.
Губерт. Твоя Доротея, как ты ее называешь, учи-
лась на повариху в «Черном орле»?
Герберт. Совершенно верно, и это совпадает. Но
откуда тебе все это известно?
Губерт. Готгольд знает ее?
Герберт. Знает и даже называет тетей. У ее отца
и воспитывался твой сын вплоть до смерти нашей ма-
тушки.
Губерт. Дружище, милый! Дай-ка пораскинуть
мозгами. То, что мне мерещится, по лоскутку собрано
из разных слухов оттуда-отсюда. Но я не хотел бы
оскандалиться и натворить что-либо несусветное.
Герберт. Ну, а где она — хоть это тебе известно?
Губерт. Покончено с этим! Ни слова больше!
Завтра я разыщу тебе тут одно письмишко, которое, бу-
дем надеяться, не утеряно. В Сан-Франциско его сдали
на почту. Какое-то неразберипоймешь. Я просто не знал,
что и делать с этими каракулями. Мы с Леонорой
склонялись к мысли, что писала его безумная.
Герберт. Письмо пришло с дальнего запада?
Губерт. Говорю тебе, завтра поищу его. Доротее,
именно так ее звали. .Но как еще — убей, не знаю. Так
вот, милый ангел Уриель, Ариель или Габриель, милый
рыцарь, святой Георгий, тот, кто растоптал дракона
моей нужды, моих горестей и отчаяния, —ты исторгнул
меня из темницы, оков и цепей! Теперь же оставь меня
364

на часок одного, а не то, пожалуй, я лишусь возможно-
сти испить сладость свободы. Нынче же вечером начнем
строить планы.
Герберт. Да-да, ты прав! До сегодняшнего вечера!
Братья жмут друг другу руки, и Герберт уходит на кухню.
Губерт (очень бодрый, мгновение размышляет, по-
том громко зовет). Леонора!
Леонора тотчас же появляется.
Леонора. Я здесь, Губерт!
Губерт (приложив палец к губам, тихо и горячо).
Молчи! Скорей сюда, Леонора! Ты хоть слово сказала
Герберту о той несчастной, безумной особе, которая се-
годня утром оказала нам честь своим визитом?
Леонора. Только что собиралась.
Губерт. Смотри же, ни гу-гу! Ни гу-гу, поняла?
Леонора. А ты знаешь, что она упала на улице?
Твой приятель, полисмен мистер Леман, нашел ее и лич-
но отправил в госпиталь дома для бедных и престаре-
лых. Лейнефельдерша снова заходила сюда. Она была
как раз там, когда Леман ее доставил. Кто знает, вста-
нет она или нет. У бедняжки не было ни документов,
ни гроша за душой.
Губерт. Ни слова об этом Герберту! Тут что-то
неладное, и подойти к этому надо со всей осторож-
ностью, чтобы не нанести Герберту удара в сердце.
С него нельзя спускать глаз. Ну, как тебе нравится это
утречко, Лора? В ночь и ветер, в бурю и снег чувство-
вать нечто так близко, совсем рядом, словно ощутимую
власть провидения!
Занавес

ДЕСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Та же комната, что и в предыдущем акте. Раскладушки вынесены.
Пылает антрацитная печка. Небольшой диван, ковер, стол, несколько
кресел-качалок уютно преобразили помещение. В лучшем самочув-
ствии и внешне преображенный, за столом сидит Губерт, перед
ним чернила и бумага, в руке ручка. У стола стоят Марио Мал-
лонек и какой-то субъект. Марио одет на американский манер:
пальто, шляпа, броские галстук и гамаши, перчатки из светлой кожи.
Человек рядом проявляет женские черты характера и женский вкус.
Губерт. Послушайте, вы допрашиваете меня так
наивно, будто вы сыщик.
Марио. Естественно, допрашиваю.
Губерт. Что же вы находите в этом естественного?
Марио. Мое доброе право узнать, что сталось с
этой особой.
Губерт. Кроме того, что вам уже сказано, вы от
меня ничего не узнаете. Недель пять-шесть тому назад
меня посетила одна дама. Она была совершенно без
средств к существованию, потому что негодяй муж по-
кинул ее. Она упала на улице, и ее отправили в боль-
ницу. В больнице ее больше нет, как вы говорите; гос-
подин аптекарь Лампинг, у которого она будто бы на-
ходилась последнее время, тоже ничего о ней не знает.
Вам наконец указали на меня. Но хотя бы я и знал, где
эта дама, вряд ли сказал бы.
Субъект. Позвольте, но мы не те люди, с которы-
ми так бесцеремонно, как вы полагаете, можно обра-
щаться. Господин и дама женаты.
Марио. Заткнись, осел, тебя не спрашивают! Этим
я не хочу сказать, что джентльмен неправ, просто нечего
366

соваться в мои дела. Значит, муж этой Дамы йеГодяй,
так вы считаете? Ведь жена сама смоталась от меня!
По профессии я, между тем, повар. Не знаю, почему из-
за этого я негодяй! Именно ваш покойный отец — по-
зволю себе открыть — тот, кто мне, мальчишке, с полным
доверием предоставил кухню в «Черном орле». Малло-
нек моя фамилия! Зовут — Марио! Вы, должно быть,
слышали обо мне:
Губерт. Я так и подумал, что вы и есть тот самый
бездельник.
Марио. Не собираюсь и обижаться на сына моего
бывшего принципала. «Бездельник»! Это вы намекаете
на мой мальчишеский возраст, когда ваш отец сделал
меня шеф-поваром. Меня взял бы на работу Ротшильд,
поверьте, имей он малейшее представление о том, что я
умею делать!
Губерт. Оно и видно — здесь, в Америке, вы мно-
гому поднаучились.
Марио. Бог ты мой, рассердиться, что ли. А впро-
чем, говорите, что вам угодно! Я ведь сознаю, что здо-
ровье у вас не ахти какое. В душе меня даже радуют
злые шутки. А потом разве можно забыть благодеяния
"вашего отца, оказанные мне, какому-то паршивому маль-
чишке.
Губерт. Мое самочувствие, здоров я или болен,—
вас не касается.
Марио. Что вы, собственно, имеете против меня?
Ведь я пришел всего лишь справиться о своей жене.
Губерт. А то, что имеют против сомнительных,
преступных элементов, жертвой которых, как ни печаль-
но, иногда становится существо женского пола из дру-
гой среды.
Марио. И вы не боитесь дразнить человека вроде
меня?
Губерт. Нет, ни капельки.
Марио. Но при этом вы рискуете чем-то или
могли бы рисковать, не будь у меня здравого рас-
судка!
Губерт. Или вам не рассказывали в «Черном
орле», как я некогда обошелся с мерзавцем вашего
толка?
367

Марйо. Весьма вероятно. Но когда это было! Вы,
наверно, хотите снова взвалить на мою совесть все, что
случилось с Дорой. Маленькое уточнение: в один
июльский день, при двадцати трех градусах в тени. За
остальное я не в ответе.
Губерт. Не собираюсь разыгрывать из себя судью.
Но, быть может, очень скоро вам представится возмож-
ность проявить свою добрую натуру —конечно, если это
еще не утратило для вас ценности. Ну, в час добрый!
Через восемь дней я уплываю на родину, и у меня еще
куча дел.
Марио. Well1, не собираюсь вас больше задержи-
вать. А что касается Доры, так я ее найду. (Уходит.)
Субъект следует за ним.
Губерт. Готгольд!
Готгольд влетает в комнату, кладет на стол перед Губертом
маленький револьвер.
Готгольд. Я глаз не спускал с этих парней, отец.
Губерт. И правильно делал, Готгольд. Они на-
грянули ко мне слишком неожиданно, я и вышел пре-
дупредить, чтобы ты немножко покараулил. Ничто тебе
в этом человеке не бросилось в глаза?
Готгольд. Бросилось в глаза? Не знаю.
Губерт. Он тебе никого не напомнил?
Готгольд. Боже мой! Невообразимо. Неужели
это наш повар Марио?
Губерт. А почему бы и нет! Это и в самом деле
Марио.
Готгольд. Марио? (Прыгает к двери и кричит
вниз с лестницы.) Марио! Марио! — Почему ты не ска-
зал мне об этом, отец?
Губерт. Ты настолько хорошо его знаешь, этого
Марио?
Готгольд. Еще бы! Это же мой лучший друг,
отец! Ну, конечно, он. Только я не узнал его сразу, по-
тому что раньше видел его в белом колпаке, белой
1 Хорошо. (Англ.)
368

куртке и в белом фартуке. Ах, Марио может быть ужас-
но веселым! И каких он только не знает фокусов! Он не
сыграл тебе на гребенке?
Губерт. Сегодня я вообще впервые имел возмож-
ность насладиться его присутствием, Готгольд.
Готгольд. Так, значит, правда то был Марио,
отец?
Губерт. Конечно! Кто ж, как не Марио. Впрочем,
у меня одна идея. Загляну-ка я к своему другу полис-
мену. Мистер Леман, Леймэн, Ломэн, пусть он сверкнет
на него глазами.
Входят Доротея и Герберт. Они одеты по-зимнему, для ули-
цы. Доротея выглядит все еще несколько болезненно, в одежде и в.
манерах проще.
Герберт. Славно мы прошлись, Губерт.
Губерт. Вам никто не повстречался,., перед самым
домом?
Герберт. Повстречался черный кот. Но мы не
суеверны, и, значит, никто не повстречался.
Губерт. Я пройдусь только до справочного бюро,
это в двух шагах. А вы побудьте пока у меня, милый
Герберт. Мне еще нужно переговорить с тобой о том
о сем, относительно отъезда на родину.
Герберт. Конечно, мы побудем у тебя до эбеда.
Готгольд. Знаешь, кто здесь был, дядя Герберт?
Губерт (рукой зажимает Готгольду рот и легонько
выталкивает его за дверь). Знаешь, что ты глупыш?
Герберт. Кто же здесь был?
Губерт (уже из-за двери). Да один тут чудак,
мой старый товарищ по школе. (Вместе с Готгольдом
уходит.)
Герберт. Да, это была чудесная прогулка, фрау
Доротея. Она ведь не слишком утомила вас?
Доротея. Вот уже несколько дней я не ощущаю
той свинцовой усталости, от которой раньше не могла
отделаться.
Герберт. Почти четыре недели вы пролежали
в постели. Ну, а потом температура, после нее всегда
слабость. Судя по всему, положение вещей на сегодня
нас должно более чем радовать.
13 Г. Гауптман т. II
369

Доротея. И меня это более чем радуем
Герберт. Кажется, мы в квартире одни. Простите
Доротея, не раздеться ли нам? (Берет у нее шляпу и
пальто, после того как сам освободился от палки, шля-
пы и пальто.)
Доротея подходит к печке.
(Расчесывает себе волосы.) Добрый мой брат, его за-
нимает только отъезд на родину. Покупать чемоданы,
упаковывать, перепаковывать — в этом его единствен-
ная забота.
Доротея. Я и то втихомолку улыбалась. На три
четверти он уже в Тюрингенском лесу...
Герберт (дотрагивается до бутылки, стоящей на
столе). Здесь у него уже бутылка вильдунгера. Аптекарь
Лампинг достал ее наконец для него.
Доротея (приводит в порядок свои волосы).
Аптекарь Лампинг! Просто не знаю, как я должна быть
признательна этим любезным Лампингам и вообще
всем здешним добрым людям, которые так много сде-
лали для меня. И впрямь не знаю, чем буду расплачи-
ваться. (Садится на софу.)
Герберт. Я уж много раз вам говорил, не стоит
доводить себя до головной боли, Доротея.
Доротея (задумчиво барабанит по стеклу). И все-
таки! До головной боли! Ах, до головной боли!
Герберт (после некоторого молчания). И в кото-
рый раз я заговариваю об этом! В свое время я был не-
достоин славы, которой пользовался. Из-за моей медли-
тельности и неряшливости, моего бесхарактерного и вя-
лого поведения мы оба пострадали. Но судьба наша не
так уж неблагосклонна, поскольку прозрение явилось
к нам не слишком поздно, — вернее, оно было ниспосла-
но явной и почти чудотворной силой провидения. Ну что
вы смеетесь, милая Доротея?
Доротея. Сама нс знаю. Но от этих ваших слов
мне снова хочется и смеяться и плакать.
Герберт. Я слишком много вам горожу? Вы все
еще мне не доверяете, Доротея?
Доротея. Я и прежде всегда думала, что вы пре-
красно обойдетесь без меня.
370

Герберт. Разве я вам недостаточно ясно всегда
доказывал обратное?
Доротея. Сегодня вы мне доказали это и в са-
мом деле ясно.
Герберт. А какое у меня было состояние, можете
себе представить. Ваша загадочная и покрытая тайной
поездка в Америку, с этим человеком. Нигде я не мог
узнать о ней ничего определенного! А снова посетить
дом вашего отца после того, чем там меня угостили,
было просто невообразимо, Доротея. Своему брату я
мог бы написать. Из-за него я не поплыл бы через оке-
ан. У меня было такое ощущение, будто я согрешил пе-
ред вами, Доротея. Мне не терпелось, как перелетной
птице. Все казалось, что нужно что-то исправить и я
вам очень и очень нужен. И вот теперь все, как на удив-
ление, подтверждается.
Доротея. Если бы я так согрешила перед вами,
как вы передо мной...
Герберт. Вы передо мной ничуть не согрешили.
А если бы вы и согрешили передо мной, что все это по
сравнению с тем, как перед вами... как перед вами со-
грешил ваш отец?
Доротея. Мой отец ужасно виноват передо мной.
Герберт. Да простит его бог и да ниспошлет ему
со временем прощение!
Доротея. Да не простит его бог и да ниспошлет
на него кару!
Герберт. Я понимаю вашу боль, Доротея.
Доротея. Я не прощу себе. Пусть кара постигнет
и меня. Может, на ухо я тебе когда-нибудь и скажу, что
еще в силах смягчить мою вину в твоих глазах. Гер-
берт, я любила тебя! Я действительно тебя любила! Ты
знаешь моего отца и каков он. В отношении женщин он
ни в коем случае не мог бы принять монашеский обет.
И как дитя своего отца я тоже, вероятно, не пошла бы
в женский монастырь. Я любила тебя, Герберт, страст-
но. Мне хотелось броситься тебе на шею. Но ты был та-
ким, что я не осмелилась. Довольно часто ты говорил
мне, что ценишь во мне скромно-простое, сельски не-
винное пасторское дитя. Вот так оно и вышло... В мо-
мент неосторожности, буквально в одну минуту, у меня
13*
37)

отнято все человеком, которого я презираю. (Подни-
мается и возбужденно ходит взад и вперед.) Нет, мимо
этого нельзя пройти. А потом есть вещи, совсем другие
вещи, в которых повинен отец. Ликвидировать их еще
труднее.
Герберт. Это предоставь мне. Решение зависит
полностью от меня, дорогое мое дитя.
Доротея. Ты сам говоришь, что из-за меня отка-
жешься от своей карьеры, чтобы, так сказать, избегнуть
неприятных сюрпризов. К чему приведет, если ты, про-
тив своей склонности и бросив свою среду, снова возь-
мешь «Черный орел»?
Герберт. Это мне будет в высшей степени безраз-
лично.
Доротея. Воспитатель мой стал моим же убий-
цей.— Ребенок! Страх перед ребенком! Причем я созна-
вала, что не могу родить ребенка от этого субъекта. Все
мое тело, каждая клеточка, каждая капля крови вос-
ставала против. И не хватало только поездки за море,
чтобы избавиться от хлопот в этом отношении. Так я
была принесена в жертву ни за что.
Герберт. Доротея, успокойся! Пожалуй, будет луч-
ше для нас обоих, если мы вернемся к моей преслову-
той профессорской педантичности. Что бы там ни слу-
чилось, я обо всем уже переговорил с Губертом: мы сни-
маем с тебя — и прежде всего совершенное над тобой
насилие снимает с тебя — всякую ответственность.
Доротея. А я сама? Если я никогда не избавлюсь
от зловония помоев, от смрада сточных канав? Если я
изо дня в день, из года в год, день и ночь должна отмы-
ваться, не избавляясь от него, не избавляясь от омер-
зительного, насквозь пропитывающего запаха сивухи,
пота, бульдогов, бокса и крови? Имеешь ли ты хоть
малейшее представление, как невыразимо страшно я за-
пачкана, как подло, как бесчеловечно и зверски лишена
чести и человеческого достоинства? Поверь, я еще
сойду с ума! Что тебе с того, если я — а это неизбеж-
но— вскарабкаюсь на проклятую крышу и в один пре-
красный день тебе придется подобрать свою жену на
каменном дворе гостиницы с размозженным черепом?
О, почему вы не дали мне в метель уснуть на ули-
372

це!.. И все-таки, и все-таки, Герберт, мне не хочется
сказать — нет! Мне не хочется оттолкнуть руку, кото-
рую ты мне протягиваешь, оттолкнуть от себя чудесное
провидение, руку господа, которая появилась почти
зримо... — Мне бы чуточку уверенности и надежды,
одну лишь капельку уверенности и надежды! Этому
как-то не верится, такому повороту, который все-таки
наступил. — А'потом я наверняка отрываю тебя от но-
вой связи. Та, что несравнима со мной, получит от
тебя убийственный отказ! Ее письма ты носишь в сво-
ем кармане!.. Но что я могу поделать? Что я могу по-
делать? Я люблю тебя! На сверхчеловеческое велико-
душие я не способна. Так возьми же меня! Делай со
мной что хочешь! Ведь это ты нашел меня и поднял
на улице как предмет, без сознания и воли. Я люблю
тебя и, пожалуй, еще брошусь тебе на шею! Не отпущу
тебя ни на миг, Герберт! Ты будешь крепко меня дер-
жать и чистить, чистить! Любовь, как говорится, на все
надеется, во все верит, все претерпевает!
Они обнимаются, осыпая друг друга пылкими поцелуями; Доротея
вся в слезах.
Да-да, ну вот и хорошо! Уверенность снова ожила.
Под ногами я снова ощутила почву... Спасибо, люби-
мый! Навечно!
Проникнутые сердечным единством, оба садятся на диван. С улицы
входит Губерт.
Губерт. Ну, пока все идет нормально. Та же
«Августа Виктория». Гобокен она покидает двадцать
седьмого февраля и собирается прибыть в Куксгафен
шестого или седьмого марта. Мне хотелось бы, дети,
чтобы все мы уже находились там!
Герберт. И сегодня мы сделали решительный шаг
вперед, Губерт. Мы оба единое целое! Только смерть
разлучит нас!
Губерт. Этого я и ожидал, милый Герберт, милая
Доротея! (Пожимает обоим руки,) Ну, а теперь мне хо-
телось бы решить с тобой один деловой вопрос, мой
милый. Что если мы покончим с ним сейчас же?
373

Доротея. А я пока пойду к Леоноре.
Доротея и Герберт обнимаются и целуются. Кажется, будто они про-
щаются надолго. У двери Доротея оборачивается, и снова повто-
ряется та же игра.
Губерт. Ну-ну, вы прощаетесь, словно вас ждет
десятилетняя разлука. Всего лишь на миг.
Доротея уходит.
ч Герберт. Лишь теперь, две минуты тому назад,
Губерт, я стал человеком! Человеком, чье существова-
ние приобрело смысл, цену.
Губерт. Все это очень хорошо, только бы осталь-
ное завершилось подобным же образом.
Герберт. А что тебя смущает?
Губерт. Мы уже частенько говаривали об этом.
Один пункт, на важность которого нельзя закрывать
глаза, и особенно в данный момент, когда вы оба —
«единое целое».
Герберт. Да, теперь мы единое целое.
Губерт. Но у Доротеи есть муж. И потолковать с
этим человеком начистоту здесь же, в Америке, озна-
чало бы не осложнить будущего.
Герберт. Да, но кто знает, в какой тюремной ка-
мере отыскать этого малого!
Губерт. Свыкнись с мыслью, что в любой момент
ты можешь столкнуться с ним с глазу на глаз.
Герберт (бледнеет, хватает Губерта за запя-
стье). Негодяй вынырнул? Он здесь, в Меридене?
Губерт. Негодяй вынырнул и находится здесь, в
Меридене. Если ты подойдешь вот сюда, к окну, уви-
дишь, что его дружок караулит на той стороне улицы.
Герберт. Вон тот парень? Черт побери!
Губерт. Я полагаю, это дельце будет стоить денег.
Такова же точка зрения и нашего юриста из Нью-
Йорка.
Герберт. И этот человек имеет наглость появ-
ляться здесь! Что ему здесь надо? Ты знаешь?
Губерт. Что ему надо? Конечно, его жену! Он уже
расспрашивал о ней по всему городу.
374

Герберт. Очень просто, об этом надо сообщить ё
полицию.
Губерт. Нет, это не то. Я против. Его можно бы
упрятать по одному показанию Доротеи, но при реши-
мости парня это могло бы стать роковым для нее
самой.
Герберт. Нет! Ни в коем случае нельзя ставить
полицию в известность!
Губерт. Жаль, что нет на месте нашего юриста:
он тертый калач!
Герберт. Через сорок минут отходит поезд, мы
могли бы с Марио отправиться в Нью-Йорк. Но устою
ли я перед этим канальей, чтобы не кинуться на
него?!
Губерт. Не узнаю тебя, Герберт. Вот сейчас-то и
нужна твоя флегма, сын мой. Все пропало, если ты не
противопоставишь этому парню хладнокровие, хитрость
и по возможности напускную любезность. Я же при
случае сыграю на других струнах! К сожалению, лич-
ная встреча между ним и Доротеей неизбежна, тот ма-
лый все еще на улице. Во всяком случае, я просил Лео-
нору, как только возможно, отвлекать и удерживать
Доротею.
Герберт. Ты полагаешь, он осмелится явиться
сюда?
Губерт. Уже осмелился. Не думай, что он какой-
нибудь подмастерье с живодерни. И Готгольд, сын
мой Готгольд, идет с ним по улице рука об руку и
очень доволен, — я убедился в этом собственными гла-
зами.
Герберт. Ну да. Конечно, это и есть тот самый
Марио! Ведь он — я об этом уже почти забыл — го-
да три или четыре работал у нас дома. Он был,
помнится, весьма работящим, а иногда и забавным.
Перед его юмором порой не могла устоять даже ма-
тушка!
Губерт. Ну что, попробуем от него избавиться?
Или сразу приступим к переговорам?
Герберт. О чем возможно, переговорим. А завт-
ра возьмем его с собой в Нью-Йорк и у нотариуса при-
ведем все в надлежащий вид.
375

Г уб ер т. Итак, хладнокровие, мой мальчик! Он на
пороге!
В двери появляется M а р и о в сопровождении Готгольда. Ма-
рио высоко засучивает правый рукав и показывает Готгольду голу-
бую татуировку на коже.
Гот го л ь д. Все это вам накололи кончиком иглы,
Марио?
Map и о. К моему величайшему удовольствию, разу-
меется.
Готгольд. А что здесь изображено?
Марио. То, что делают друг с другом куры, утки,
гуси, овцы, козы, а иногда и люди.
Губерт (в порыве запальчивости, меняясь в лице).
Исчезни, Готгольд! Без гримас, Готгольд! Сейчас же
убирайся вон!
Готгольд молниеносно исчезает.
Марио. Всегда я говорю: дружище, не гневись!
Какой от того мальчику вред, если ему покажут нечто
вполне естественное?
Губерт- Это дело мое! Я его отец! Будьте добры,
закройте св°ю варварскую татуировку, Марио!
Марио (нагло). Спасибо за науку, Губерт!—А-а,
ага, господин профессор Пфаншмидт! Очень приятно!
Старые знакомые, господин профессор! С нижайшим
поклоном позволю себе напомнить: вашего высокочти-
мого папеньки и вашей высокочтимой маменьки быв-
ший шеф-повар! Имел также частенько возможность
приветствовать ученейшего господина профессора и
восхищаться им. При случае также приготовить омлет
с белыми грибками, который ваша милость охотно еда-
ли, рябчика или вальдшнепа с обязательным птичьим
пометом. Извините меня за разговорчивость. Убивая
время, я опрокинул стаканчик виски в Унион-баре.
Губерт. Вы являетесь уже во второй раз. Не мог-
ли бы вы, и поконкретнее, изложить причину вашего
прихода?
Марио. Для этого, собственно, я и поднабрался му-
жества в баре.
Губерт- Не стоило, мы не каннибалы.
376

Марио. Судя по тону, с каким вы на меня наки-
нулись в первый раз, похоже на это. Но теперь у меня
такое ощущение, что вы ударите по другим струнам.
Я тоже — и это вы скоро заметите — ударю по другим
струнам. Я порешил это в баре.
Герберт. Не знаю, о чем с вами беседовал мой
брат. Мы, как вам известно, несколько различны по
темпераменту... Вам, с тех пор как вы меня знаете,
едва ли приходилось обнаружить за мной проявления
запальчивости.
Марио. Да. Ваше спокойствие порой раздражало
до бешенства.
Герберт. Возможно. Это дело восприятия. А се-
годня— это и вам ясно — нам в состоянии помочь
только крайнее спокойствие.
Марио. Что ж, господа, посмотрим.
Губерт. Так в чем же, собственно, дело?
Марио. Вам должно быть известно, в чем. Чего
вы от этого ждете. В чем дело у меня, это я как-ни-
будь знаю.
Герберт. Так скажите нам, пожалуйста, что вы
знаете и чего вы хотите!
Марио. Очень просто: я знаю, что здесь моя жена!
И хочу... да, что я хочу? — хочу забрать ее!
Продолжительное молчание.
Герберт. Я готов на возмещение, господин Марио.
Марио., Разве я вам что должен, господин про-
фессор?
Герберт. Вы мне как раз ничего не должны, нет.
Марио. Вот и славненько, и вы мне ничего не дол-
жны. Значит, возмещать тут нечего. О каких возмеще-
ниях может идти речь у двух людей, которые ничего
не должны друг другу?
Герберт. Господин Марио, вы не понимаете меня.
Или, вернее, не хотите понять.
Марио. Тогда будьте добры, выражайтесь пояснее.
Губерт. Не будем долго бродить, как кошки во-
круг горячей каши!
Герберт. Позволь, я только закончу. — Взываю к
рашему благоразумию, к вашей человечности, jocnQ-
9П

дин Марио. Не будем напрасно поднимать то, что нам
обоим достаточно известно! Предадим это забвению!
Жестокость пастора Ангермана, скажем прямо, толк-
нула на ложный путь троих: фрау Доротею, вас и не
менее самого меня. Неужели мы не исправим это для
нашей общей пользы?
Марио. Вот это метод подхода к щекотливой исто-
рии и, во всяком случае (обращаясь к Губерту), перс-
пективнее вашего.
Губерт. Перспективнее или нет, дело моего бра-
та— его дело. Я никогда не стану обходиться с вами
иначе, как того заслуживают подобные вам. Что сде-
лал для вас мой отец! Вы были завшивленный, ото-
щавший болван, он подобрал вас на улице и обучил
хоть чему-то порядочному! А как вы проявили свою
благодарность? Впрочем, у людей... молодчиков вашего
пошиба... отсутствует всякая мера благодарности.
Марио. В чем же моя неблагодарность?
Губерт. Вы знали, что было между моим братом
и Доротеей Ангерман, и все-таки не поступились и раз-
рушили, уничтожили счастье его жизни — его, сына ва-
шего хозяина и покровителя! --- и проделали это с бес-
подобным цинизмом.
Марио. Ого! В подобных вещах я тоже всего
лишь человек. Не святой, воистину так! Даже выбрей
я ради шутки тонзуру. А впрочем, она была совершен-
нолетней. Всегда нужны двое для подобных вещей!
Герберт. Губерт, оставь! Мне тяжело это сно-
сить! Не будем поднимать этого дела.
Марио. Мне, впрочем, неизвестно, чтобы по отно-
шению к своему старенькому отцу вы были образцом
благодарности: скорее наоборот. Мой'предшественник
по кухне рассказывал мне чудеса о том, как скандали-
ли сынок с папенькой. А раз прибежала на кухню ваша
мать, вся всклокоченная и потерявшая всякий рассу-
док. В неистовстве она схватила кухонный нож, и его
пришлось отнять, не то бы она покончила с собой —
и, конечно, из-за вас!
Герберт. Ради бога, не волнуйся, Губерт! Ты же
сам говорил, как надо вести все эти переговоры.
Губерт. Но этот молодчик не должен забывать,
m

что мне известно о нем несколько больше, чем ой по-
лагает, и что одной ногой он стоит там, где ему чер-
товски мало понравилось бы стоять двумя.
Марио. И Доротея, слава богу, рядом со мной!
Так вы решили со мной финтить и этим думаете задеть
меня за живое, — мало каши ели.—А вы в свой блок-
нот запишите: «Работая на мое будущее, брат мой Гу-
берт наломал дров, которых не убрать и тридцати ты-
сячам ангелов и посланцев бога в десять лет!»
Губерт. Прошу вас не молоть чепухи! Денег за-
хотели, вот в чем загвоздка!
Марио. Ах вот оно что? Денег захотел? Посмот-
рим!
Герберт. Я отрекаюсь от всего, милый Губерт,
что ты высказал господину Марио. — Поговорим как
равные! Исправим в нашей жизни все, что было в ней
явно ошибочного! Вы не любили Доротею, вы совсем
не думали жениться на ней. Вас насильно свели с нею.
Покроем полой христианской любви то, что тогда про-
изошло. Вы попали в беду...
Губерт. Он промотал пятнадцать-двадцать тысяч
приданого Доротеи.
Марио. А чего только вы не промотали? Разве не
умирали вы с голоду перед самым приездом вашего
брата? Об этом знает весь городишко.
Герберт. Не слушайте моего брата! Скажите мне,
только мне, возможна ли расплата или какое-нибудь
перемирие! С каким условием вы отпустите Доротею?
Марио. Ни с каким не отпущу!
Герберт. Вы не хотите отпустить Доротею?
Марио. Ни за что! Поблагодарите за это вашего
братца Губерта.
Герберт. Губерт, не оставишь ли ты нас наеди-
не? (К Марио.) Во всяком случае, вы имеете дело толь-
ко со мной. Вспомните, какую преданность вы всегда
выказывали моим родителям. Не забывайте, что мы со-
отечественники! Мне хочется, чтобы вы были рассуди-
тельны и пошли бы на урегулирование дела — это одно-
временно явилось бы исправлением судьбы. Вы не про-
гадаете. Я готов на любую жертву. Даже самую зна-
чительную.
379

Марио. Me собираетесь же вы купить у меня мою
жену?
Герберт. Мой брат имел в виду всего лишь день-
ги за причиненную боль.
Марио. А что если я разглашу это дело?! Только
здесь, в Америке, разглашу: господин профессор Пфан-
шмидт из Германии предлагает мне деньги за мою
жену и вопреки этому воображает, что морально пре-
восходит меня, отклонившего эту грязную сделку.
Губерт. Долго вы еще собираетесь нести эту око-
лесицу?
Герберт (все более теряя над собой власть). Ско-
ро ли дойдет до вас, какая решимость вам противо-
стоит? Не может быть и речи о том — это говорю вам
я, чтобы вы когда-нибудь снова обесчестили эту жен-
щину; чтобы вы когда-нибудь снова согрешили перед
ней!
Марио. А я вам говорю, что Доротею вам никог-
да у меня не отнять!
Герберт. Вы еще не знаете меня, вы не знаете,
кто и каков я! Если вы не дадите свободу этой несча-
стной, то я, я, степенный человек и профессор, оставлю
от вас мокрое место!
Марио. Если вы кого хотите застращать подобны-
ми речами, так поищите другого!
Герберт. Именно вас, вас я и искал!
Марио. Вы никак из общества по спасению пад-
ших девиц? Этим меня не усмиришь. А дело-то, скажу
вам, обстоит так: у вас просто была недозволенная
связь с женой другого!
Герберт хватает Марио за горло и трясет его. Губерт кидается на
него с поднятой палкой. Несколько раз Марио ударяется затылком
об стену. В комнату врывается Доротея, за ней следует
Леонора.
Доротея. Что случилось? Что здесь происходит?
Герберт и Губерт оставляют Марио. Последний старается привести
в порядок разорванную одежду.
Марио. Ты здесь? Ну и в притон же я попал!
Славненький выискала ты себе вертеп!
380

Доротея. Откуда ты вдруг взялся, Марио?
M а р и о. Вот-вот, и я у тебя хотел спросить то же
самое. Может, и ты нападешь на меня, как напали оба
твои брата-сутенера?
Губерт (силой сдерживая Герберта). Теперь я
призываю тебя к спокойствию, дабы не получилось
смертоубийства!
Доротея. Что тебе сделали, Марио?
Марио. Старая потаскуха, ты что из себя кор-
чишь! Будто не заодно с ними! Да, не выбраться мне
отсюда живым!
Герберт и Губерт снова бросаются к нему.
Доротея (защищая, загораживает его). Не при-
касайтесь к нему! Или прежде покончите со мной!
Леонора. Успокойся, Губерт! — Успокойся, Гер-
берт!
M а р и о. Не из-за тебя ли я все это заслужил, Дора?
Стоило лишь кому покоситься на тебя, как он тут же
рвал когти, если не хотел получить в брюхо полдюжи-
ны ножей! И ты даешь этой сволоте набрасываться на
меня!
Доротея. Нет! Не думай так обо мне, Марио!
Марио. Что я сделал тебе дурного? Я ничего не
хотел, только идти вперед. Я просто хвастал! При чем
тут я, если эти американцы сильнее нас! Они выпили
нашу кровь и забрали силы! Я играл, ну и продул
деньги! А почему? Потому, что хотел выиграть! Я тебе
сто раз говорил: будут у нас деньги, вернемся в Герма-
нию, а там основательно промоем глазки папеньке па-
стору. И вдруг ты удираешь от меня и оставляешь од-
ного, предаешь меня и живешь с другим?!
Доротея. Это неправда, ты бросил меня, прогнал
от себя кулаками, Марио! Ты ушел и не вернулся! Не-
делями я бродила, голодная и холодная, по переулкам
китайского квартала, ночи проводила в полицейском
участке.
Марио. А я искал тебя и не мог найти. Как игол-
ку искал. При чем тут я, если Нью-Йорк так велик и
людей в нем так много?!
Доротея. Да, ты тут ни при чем, Марио.
381

Map и о. Спроси Карла, спроси Эдуарда, опроси
Зеленого Эмилия, я был скорее мертвец, чем живой!
Несколько раз они едва удержали меня от самоубий-
ства!
Доротея. Тебя я знаю и верю тебе! Кому же, как
не мне, знать лучше? В душе ты не злой. Иногда я
даже удивлялась, насколько ты хороший..— Однажды,
когда у меня снесло ветром зонтик, он прыгнул через
барьер в Гудзон!
Губерт. Но, моя дорогая и со всем почтением ува-
жаемая фрау Доротея, покорнейше осмелюсь заме-
тить, если ваше мнение таково...
Герберт. ...То мы весьма неделикатны, и не луч-
ше ли нам оставить вас наедине?
Доротея (очень спокойно и твердо). В данный
момент в этом нет никакой необходимости! Но, так или
иначе, не следует забывать, что перед вами не случай-
ный прохожий, а мой супруг. Если вы наброситесь на
него и учините насилие, то пусть удары ваши обрушатся
и на меня!
Герберт. Так ты все еще чувствуешь с ним такое
единство?
Доротея. Этого не изменишь, это факт!
Герберт. Так что мне — снова вступать в конку-
ренцию? Нет, это уж слишком! С меня довольно!
M а ри о. Ваше высокомерие нам давно знакомо,
господин профессор. В «Черном орле» не было служа-
щего, который бы не знал, что вы смотрите на него
только свысока!
Герберт. Может быть, не отрицаю.
Губерт. Ну вот, кажется, и спокойствие водво*
рилось.
Герберт. Это была своего рода гроза, очистившая
атмосферу.
Губерт. А Доротея? Что она думает об этом?
Доротея. Сама не знаю, что и думать о тех стран-
ных штуках, которые творятся с нами, людьми. Во вся-
ком случае, мне стало ясно, о чем я некоторое время
забывала, — словно волей провидения мне стало яс-
но,— какой путь для меня единственно возможен!
В ваш мир мне больше не вернуться!
382

Герберт. Я сам думаю об этом с ужасом, милая
Доротея!
Губерт (с горечью). Что может человек против
провидения!
Доротея. Ты огорошен и, более того, обижен и
к тому же оскорблен, Герберт. Испытания, насилия и
муки, которые ты претерпел, мне известны. Ты пере-
борол невообразимое. Не осуди меня ложно, славный
Герберт! Ты все считаешь меня личностью, а ведь я
только связка взбудораженных низменных инстинктов,
клубок нервов и — я просто не могу выразиться ина-
че— и жгучей жажды уничтожения.
Герберт (печально засмеявшись). Хорошие слова
ты подыскала! Хорошие слова для вещи, которая
гнусна.
Доротея. А что такое гнусный и хороший, мой
славный Герберт? Ты мог бы назвать это — дикий и
ручной. Запахи там, внизу, не из лучших; слова и по-
ступки часто циничны и омерзительны. Мир же верх-
ний намного страшнее. В его климате процветает стран-
ное зябкое сладострастие в сорок градусов озноба. Вы
подошли бы, пожалуй, к более остывшему земному
шару, а мы, мы живем еще в то время, когда он был
горячее, и в нас еще в какой-то степени кипит кровь!
Губерт. Одним словом: победа в этом странном
побоище за вами, всемогущий и высокочтимый госпо-
дин Марио!
Марио. Победа за мною, — ваша ирония меня не
трогает. С женщинами просто надо уметь обращаться!
Губерт. Говорите так, а сами не умеете. Остается
только выяснить, к какому решению придем мы все
вместе и каждый в отдельности.
Доротея. Я, конечно, уеду с тобой в Нью-Йорк,
Марио! (Уходит на кухню, чтобы одеться.)
Марио. Я не виноват, что так получилось. Могло
быть иначе, будь вы немного порядочнее.
Губерт (иронически). Ого, дорогой Герберт, ты
слышишь?
Марио (цинично). Лучше избавиться от женщины,
чем взять на свою шею, если она, так сказать, немно-
жечко...
m

Губерт (как и прежде). Ого! Еще не легче! Ниче-
го, провернем это дельце попозже, через несколько
годков.
Доротея (одетая для улицы, возвращается из
кухни). Короче, Марио! (Братьям.) Я не щедра на
благодарности. Какой-либо значительной собственно-
стью не располагаю. Вы много сделали мне хорошего,
вы вернули меня к жизни. К какой жизни, за это ни-
кто не в ответе! Забудь меня, Герберт! — И вы, Губерт,
забудьте меня!
Леонора (которая вошла вместе с ней, пытается
остановить ее). Доротея, не будь опрометчивой! Остань-
ся! Может, все еще уладится.
Доротея быстро и безмолвно выходит. Марио, колеблясь, не
без смущения следует за ней. Леонора зажимает себе рот носо-
вым платком и торопливо уходит в кухню. Губерт сидит и бара-
банит по столу. Герберт с деланным равнодушием медленно подхо-
дит к двери, за которой исчезла Доротея. Потом у него прорыва-
ются чувства, и он плачет, плачет.
Губерт. Герберт, выше голову! Выше голову,
Герберт!
Герберт вздрагивает от беззвучных всхлипываний у него на груди.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Происходит через восемь месяцев после четвертого. Садик при не-
большом земельном участке близ Гамбурга. Старые деревья, запу-
щенные дорожки. Садик замыкается справа задней стеной неболь-
шой дачи, одноэтажной и с мезонином. Перед дверью в дом камен-
ная ступенька. Два окна по обе стороны двери.
Забор из планок тут же за домом замыкает участок. В этом заборе,
ближе к дому, калитка. Этой частью он граничит с улицей, дру-
гой — со значительно большим соседним участком, где на веревках
между столбами сушится белье. У одного корыта стирают молодые
прачки.
Губерт Пфаншмидт сидит на скамье у стены дома под окна-
ми, склонясь над книгой, которая лежит перед ним на продол-
говатом столе. В калитке появляется Готгольд со школьным
ранцем.
Губерт. А что, о дяде Герберте ни слуху ни духу,
Готгольд?
Готгольд. В поезде его не было.
Губерт. Н-да, к тому же он не один. Да и твой
досточтимый воспитатель, могучий пастор Ангерман, не
стал бы от тебя прятаться.
Готгольд. А я на Дамторском вокзале, прежде
чем войти в вагон, несколько раз обежал поезд из кон-
ца в конец.
Леонора (в кухонной одежде выходит из двери
дома). Ты, Готгольд! — Ну так приступим к еде!
Губерт. Может, вынесешь мне мою ложку супа,
Комнатный воздух сжимает мне грудную клетку.

Готгольд. Я вынесу, папа.
Готгольд и Леонора исчезают в доме. За садовой калиткой
появляется доктор Вей с. Он в соломенной шляпе, летнем паль-
то, с палкой и производит впечатление добропорядочного гражда-
нина.
Губерт. Дверца открыта, только нажмите!
Доктор В е й с. Я лишь хотел поприветствовать
вас. А потом мне хотелось бы осведомиться, как само-
чувствие нашей пациентки.
Губерт. Входите, входите смелей, доктор!
Доктор Вейс (входя неуверенной походкой). По-
звольте, я сейчас же уйду. Я хотел бы осведомиться и о
вашем самочувствии.
Губерт. Постепенно превращаюсь в воду, доктор.
Мои ноги уже два полных бака. Ну, а что касается До-
ротеи...
Доктор Вейс. Вот это меня серьезно и беспоко-
ит. Все время я спрашиваю себя, стоило ли мне, собст-
венно, впутывать вас в это дело. Поспешность! Лучше
бы я и не говорил вам об этом, а поместил бедняжку
в одну из гамбургских больниц, пока не сообщили бы
отцу о ее положении.
Губерт. Ах, знаете ли, мне думается, все, что ни
свершается, имеет свой порядок. Иначе я себе и не пред-
ставляю. Она здесь. Опять на моих глазах. И каждый
последующий миг мне все больше кажется, что так- и
должно быть.
Доктор Вейс. Житейский океан выкинул ее на
берег старой родины нагишом.
Губерт. Да, вот именно, если судить по вашему
рассказу.
Доктор Вейс. Сначала я не мог вспомнить, где
я ее встречал. Выглядела она ужасно. Никогда не забу-
ду, как я испугался, когда она некоторое время тара-
щила на меня отекшие глаза, пытаясь выговорить мое
имя, и наконец выговорила. Тут только я узнал, кто
она, или, вернее, кем была. Ее отец еще не появился?
Губерт. Нет. Но я ожидаю его с минуты на минуту.
Доктор Вейс. Не странно ли? За день до того,
как она попала мне в руки у Сан-Паули, мы старались
угадать ее судьбу.
m

Губерт. Как быстро это бедное, милое существо по-
пало под колеса!
Доктор Вей с. Кому суждено попасть, тот быстро
попадает. Однако я тороплюсь домой, у меня ведь жена.
Сама она всегда опаздывает, но очень злится, если
опаздывает кто-нибудь другой, особенно к обеду. Пожа-
луйста, располагайте мной, если вам еще понадобится
помощь!
Быстро прощаются. Как раз когда доктор Вейс закрывает за
собой садовую калитку, из двери дома выходит Доротея, очень
просто одетая и сильно изменившаяся.
Доротея (несет две тарелки супа). Я принесла
сюда суп, господин Губерт. У меня было неодолимое
желание похлебать суп рядом с вами, на вольном воз-
духе.
Губерт. Ну так идите сюда и присаживайтесь!
Доротея (поставив тарелки на стол и усевшись с
ложкой в руке). Это доктор Вейс только что вышел за
калитку?!
Губерт. Какой-то странный святой, вот кто!
Доротея. А для меня, вопреки всему, настоящий.
Без его чудодейственного вмешательства я никогда бы
не нашла вас. Вам это в тягость, для меня же явное
счастье.
Губерт. Этот доктор Вейс поселился здесь полго-
да назад. У него вилла с садиком, «Лесная благодать».
Великий пчеловод, выращивает и розы. Вот мед в сотах,
этот скромник принес его для вас. Между прочим, пред-
почитает полное уединение. Недели три тому назад мы
разговорились. И что же выяснилось буквально в де-
сять минут? Он знал Герберта, он знал вас, пастора
Ангермана, многое слышал о моих родителях, знал обо
мне и моих злосчастьях в Америке, но мялся с отве-
том при вопросах «как» и «почему». И вообще он очень
боязлив. Прежде чем войдет в сад, его надо раза два-
три пригласить.
Доротея. Я, пожалуй, объясню вам причину.
(Насмешливо.) Ах, милый Губерт, как мне не везло с
поклонниками.
387

Губерт. Неужели и доктор Вейс был вашим по-
клонником?
Доротея (начиная смеяться). Он мог стать моим
мужем прямо из тюрьмы.
Губерт. То есть как — прямо из тюрьмы, До-
ротея?
Доротея. Он подделал вексель и за это сидел.
Когда он был служащим в нашем доме, мальчиком на
посылках, он признался мне в любви. К сожалению,
тогда во мне говорила спесь. Восседала бы я теперь на
вилле «Лесная благодать», ела бы мед из бог знает
скольких ульев безраздельно, одна, или напекла бы себе
нюрнбергских пряничков сколько душе угодно... Так-
то бывает, когда ослеплен... И все же нет во мне рас-
каяния.
Губерт. Таких странностей я не встречал еще ни
в одной женщине!
Доротея (убежденно). Да, во мне довольно мно-
го странностей, это верно.
Губерт (о чем-то вспоминая). Черт возьми, да
еще каких!
Доротея. Таких странностей, как у меня, по-
искать!.. Но о чем вы подумали, говоря это?
Губерт. Я подумал о вашем согласии и несогла-
сии. Сало поджарено и положено. Но беда, если схва-
тит его Полкан, не миновать ему кровавого поноса.
Вспомните, к примеру, Мериден. Двух болванов, моего
брата и меня, вы из-за своих странностей поставили
тогда в нелепейшее положение.
Доротея. Ах, если бы вы знали... Ведь в тот мо-
мент, когда мы с вами расстались, я мысленно подпи-
сала два смертных приговора. Я жива только потому,
что исполнение моего — замедлено.
Губерт. Я умру, к вам же снова вернется здо-
ровье.
Доротея. Во мне есть странности другого рода.
Если бы раньше мне кто-либо сказал: погоди, ты бу-
дешь такой странной — я никогда бы не поверила, бог
свидетель. (Ее смех переходит в плач.)
Губерт (нежно кладет ей на руку свою руку).
Взгляните на меня, Доротея! Я спрашиваю: в ответе ли
388

мы за го, что с нами случается? Можно было избежать
этого или нельзя? Нет, мы не в ответе. Случай, иные
называют его провидением, — вот что в ответе. Это за-
ставляет по крайней мере не думать о виновности. Мой
организм слишком рано подвергся потрясениям. И ви-
ной в том случаи. Был я шалопаем, не лучше и не хуже
других. Имел некоторые склонности. Ну, а почему
бы и нет? Вдруг появляется в наших краях известная
«девушка с чужбины». «Родилась она не в долине, ни-
кто не знал, откуда она». Но когда девушка ушла, след
ее остался, довольно заметный след, у семи или восьми
молодых людей. Две минуты — и я лишился трети своей
жизни. Что поделаешь! Мы должны смириться.
Доротея (подражая воркотне голубя). Гурруку!
Гурруку! (Смеется подавленно и принужденно.)
Губерт. Да-да, так делают голуби, маленькие го-
лубки только пищат. И все-таки очень похоже.
Доротея. Господин Губерт, вы знаете жену Гер-
берта?
Губерт (не без иронии). Она ему очень подходит,
как раз та, что нужно.
Доротея. Я не подошла бы Герберту. Мы с вами
лучше бы подошли друг другу, Губерт!
Губерт. Я польщен!.. То есть как, что вы имеете
в виду?
Доротея. Помните «девушку с чужбины»? Исто-
рия с ней разыгралась — я почти уверена — на крыше
голубятни.
Губерт. Ого! Черт побери! Как вы проницательны!
Доротея. Будь я, к примеру, господом богом: и
почему так не сделал отец небесный? Если бы вы на
крыше встретили, ну, скажем, меня, а я вас вместо Ma-
рио, мы благополучно сидели бы нынче рядышком, но
совершенно здоровые и при иных обстоятельствах, чем
те, в которых мы оказались.
Губерт. Вполне возможно, фрау Доротея.
Доротея. Ах, мне бы стакан рому, большой и пол-
ный!
Губерт. Врач запрещает. По мне, пейте сколько
влезет, Доротея.
Доротея. Но ведь морфий они вспрыскивают.
389

A propos * Morphium!.. Morphium!.. Morphium!.. А знаете
ли вы, что мой муж... Да, конечно, знаете, что Марио,
мой муж... уснул под морфием?
Губерт. Да, некоторые засыпают под морфием.
Доротея. Нет, уснул навсегда. Вам можно рас-
сказать все, Губерт. Вы понимаете людей и не осудите.
Вы подвели итог своей жизни. От Герберта я все утаи-
вала. Подумайте, Губерт: мне самой неясно, уж не я ли
убила Марио в порыве гнева на него и на судьбу!
Губерт. Тогда бы вы стали убийцей.
Доротея. Я и сама думаю: тогда бы я стала убий-
цей. (Разражается смехом.) У, какую вы опять кор-
чите физиономию!
Губерт. Так, значит, негодяй умер, в этом вы уве-
рены?
Доротея. В самом ли деле он негодяй?
Губерт. Вам это лучше знать.
Доротея. Он выгонял меня на улицу зарабатывать
ему доллары. Когда у меня не бывало денег, он не пе-
чалился обо мне. А заводилось у меня сколько-нибудь
в кармане, он тут же появлялся и выкрадывал послед-
ний грош.
Губерт. В этом все его преступление?
Доротея. Раза два он бывал на большой рыбной
ловле, как он выражался. Если бы его сцапали, не ми-
новать бы ему электрического стула. Иногда он назы-
вал себя анархистом. И так как любая собственность —
кража, то украденное должно вернуть силой.
Появляется Леонора, в руках у нее две тарелки с жарким.
Леонора. Вот вы где? Жареная телятина с карто-
фелем, вы любите?
Губерт. Мы любим все, что съедобно. Нам здесь
приятно, Леонора. Доротея рассказывает такие страхи.
Леонора (ставит тарелки, которые принесла, и
забирает суповые тарелки и ложки). Да, вы подобра-
лись как по заказу. Целый день ноют и ноют.
Доротея. Ужасно, что я вам в тягость. Но это не-
надолго.
1 Кстати... (Франц.)
390

Леонора. Да, потому что ты станешь здоровой и
вернешься к отцу в Лигниц.
Доротея. Я бы охотно взглянула разок на отца.
Но вернуться к нему — ни за что!
Леонора. Врач говорит, что ты обязательно йы-
здоровеешь.
Доротея. Нет, никогда мне не выздороветь. На
всякий случай я припасла порошочек. Все, в конечном
счете, сводится к тому, чтобы осуществить некоторые
тягостные желания и освободиться от мук. Но даже
если отец не соизволит явиться и, таким образом, жела-
ния не осуществятся — конец один. (Она встает, чтобы
пойти в дом отдохнуть.) Единственно, что мне еще до-
ставляет некоторое удовольствие, так это поразмыслить
о своей судьбе. Даже если бы я не кашляла и не хар-
кала кровью и все мои органы были здоровы, все равно
я не смогла бы жить. Вся атмосфера, все условия этой
земли не для меня. Израсходовано, израсходовано все,
до последнего, чем она была для меня in petto К (Мед-
ленно уходит в дом.)
Губерт. Она просто ходячая загадка, эта Доро-
тея.
Леонора. Будь с ней поосторожнее, Губерт!
Губерт. Поосторожнее? То есть как, Леонора?
Леонора. Такая больная, измученная, а думает,
что все еще неотразима.
Губерт. Ого! И здесь ревность! Существует ли то,
к чему не ревнует ревность? Доротея и я породнились,
оба — увы! — здорово влипли. Ревность и к этому рев-
нует!
Раздается звонок у калитки.
(Поднимается.) Черт возьми! У садовой калитки три
джентльмена! Словно комиссия из суда!
Появляются профессор Герберт Пфаншмидти па-
стор Ангерман в дорожных костюмах, их сопровождает док-
тор В е и с.
Доктор Вей с. Вот мы и пришли. Честь имею кла-
няться, господин пастор.
1 В груди, в душе. (Итал.)
991

Пастор. Мне было весьма приятно улицезреть вас.
Итак, у вас все благополучно.
Доктор Вей с. Намного лучше, чем я того заслу-
живаю.
Герберт. Спасибо, спасибо за помощь, господин
доктор.
Доктор Вейс еще раз на ходу прощается и быстро исчезает.
(Подойдя к Губерту, молча обнимает его, потом гово-
рит сдержанным тоном.) Вот мы и прибыли, Губерт.
Губерт. Если не ошибаюсь, господин пастор Ан-
герман?
Пастор (очень весело). Так точно, он самый. Те-
сен этот мир. Только что повстречался со своим быв-
шим подопечным, ныне освобожденным арестантом. Судя
по всему, что я слышал и что он рассказал, живется
ему значительно лучше чем мне. Он в свое удовольст-
вие живет на собственные деньги, а мне надо зараба-
тывать тяжким трудом, так сказать, в поте лица своего.
Простите меня за это небольшое рассуждение вслух о
себе. Неисповедимы пути господни, тут уж ничего не
поделаешь. А вы здесь живете просто идиллически!
Губерт. Вплоть до прачечной рядом.
Пастор. И все-таки ни к чему не придерешься.
(Удовлетворенно оглядывает молодых прачек с оголен-
ными руками, развешивающих на веревках белье.) Чем
плох вид грубовато крепкой прачки? Впрочем, и проеха-
лись мы весьма недурственно, господин Пфаншмидт.
При этом я узнал, что ваш почтенный брат тоже не из
святых, как это подчас кажется. Ваша уважаемая суп-
руга, не так ли?
Губерт. Моя жена Леонора. Что она моя жена,
так же верно, как и то, что она Леонора. Говорится и
пишется: Леонора! «Леонора простилась на заре...».
Л — как Людвиг, Е — как Елена et cetera К
Пастор. А вы шутник, это я люблю. — Ах, суда-
рыня, мир так прекрасен! Из Лигница я не выезжал го-
дами. Одна только железная дорога до Берлина! Потом
Берлин, липы, военные! Мы позавтракали, как боги.
1 И так далее. (Лат.)
992

Вчера вечером прибыли в Гамбург. На пароходе по
Альстеру! Я сделал — а сколько огней! — еще одну про-
гулку! (Профессору.) Да, кстати о Фрици Дрёге, кото-
рая тогда училась стряпать в «Черном орле». Ей в
этом, право, не было нужды: сердцеедка, плутовка, бог
тому свидетель! Через восемь дней она выходит за од-
ного сенатора. Не говорите, где мы были, профессор.
Побывать в Гамбурге и не отведать омаров и устриц —
в этом ли заподозрить грешника вроде меня?
Леонора. Эта поездка, судя по всему, вам доста-
вила удовольствие?
Пастор. Да, величайшее, во всех отношениях. Так
чувствует себя заключенный, перед которым неожидан-
но отворилась тюремная дверь.
Из дома выходят Готгольд и его сестры.
Готгольд! Помилуй! Мальчик, как ты поживаешь? Чуть
не забыл тебя.
Готгольд. Я уже перешел в младшее отделение
шестого класса.
Пастор. Браво, Готгольд! Так и продолжай, сын
мой! О, целых полдюжины девочек! (Гладит девочек по
голове.) А уж в этом я разбираюсь. Мог бы даже отка-
заться от своего поста.
В дверях появляется Доротея.
(Запинается, потом отрезвленно.) Ах, верно! И ты, До-
ротея! И ты здесь!
Доротея равнодушно и спокойно подходит и склоняется головой ему
на плечо.
(Деловито.) Ну вот, будь милой! Теперь ты вдова, успо-
койся! Вот ты и стала вдовой! Как ни тяжка доля,
божья воля, Дора. Придет время, снова все переменится.
Тяжело он умирал? Но не будем растравлять нашу
рану! Как говорит мудрец? Все в свое время. Как-ни-
будь в тишине и спокойствии выложишь мне, что у тебя
на душе... Поприветствуй же и профессора Пфаншмид
та, Дора!
Герберт (берет ее протянутую руку). С возвраще-
нием на родину, милая Доротея!
393

Доротея (многозначительно). Одно слово, Герберт,
как приятно слышать его! Для меня в нем особенно глу-
бокий смысл.
Пастор. Ты много пережила, Доротея. Я думал,
ты выглядишь гораздо хуже. Ну посмотрим, как все
сложится, а время, дорогое дитя, сделает остальное.
А теперь не мешало бы привести себя в порядок.
Леонора. Готгольд, проводи господина пастора!
Готгольд, пастор и Леонора уходят в дом. Девочки от-
правляются к качелям.
Герберт (Доротее, которая стоит неподвижно,
словно окаменев). Доротея, позволь предложить тебе
руку.
Доротея (пошатываясь, подходит к Губерту и па-
дает в его объятия. Сухой хрип переходит во всхлипы-
вание, потом в неудержимый плач. Успокоившись). Ну,
вот я могу и поплакать. А почему не могла на шее свое-
го отца?
Губерт. Мы стали с ней друзьями, Герберт.
Доротея (при помощи братьев садится у стола).
Удивительно, как все изменилось. Я просто теряюсь.
Герберт. То есть как? В каком смысле, милая До-
ротея?
Доротея. Знаешь, какое у меня ощущение? Буд-
то некая бесчувственная сила, вроде волны, только что
подхватила меня, такой же мертвый и бесчувственный
предмет, и ударила о скалу.
Герберт. Я с полной уверенностью скажу, что ты
заблуждаешься в своем отношении к отцу, Доротея!
Губерт. Это не то, что она думает, дорогое дитя.
Герберт. Твой отец настроен вполне примири-
тельно.
Доротея. Вы-то, Губерт, знаете, что я имела в
виду. Сама жизнь — зверство. Страдания—их требует
судьба! Настоящему отцу это известно; он не знает,
чем угостить вернувшегося блудного сына! К сожале-
нию, так бывает только в книгах. В жизни на это не
хватает времени. Никого совершенно не трогает, ест ли
заблудшее дитя выжимки для свиней, или его самого по-
жирают свиньи, воротится оно или нет. Это мне еще
394

предстоит познать, ибо вся эта горькая истина до сих
пор была мне неизвестна! (Кладет руки на стол, опус-
кает на них голову и молча замирает в таком положе-
нии.)
Губерт (делает знак Герберту на мгновение оста-
вить Доротею в покое, потом тихо отходит с ним не-
сколько в сторону). Ты чувствуешь пасторскую хватку,
его обычный подход к делу? Слишком это по-немецки:
каменное у него сердце.
Герберт (пожимая плечами). Быть может. Но да-
леко не во всех отношениях.
Губерт. Как там твоя жена?
Герберт. Спасибо, вселяет большие надежды.
Губерт. Что ты хочешь этим сказать?..
Герберт. Можешь поздравить.
Губерт. Что она там делает? Куда это она идет?
(Следует за Доротеей, которая поднялась и направ-
ляется в сад.) Поверь мне, за ней нужен глаз да глаз.
Герберт. Известно ли тебе, что близость ее мне
невыносима?
Губерт. По какой же причине, Герберт, невыно-
сима?
Герберт. А по той, что ее лицо, прежде такое ми-
лое, приобрело ужасную печать... Что случилось с этой
несчастной?
Губерт. Болезнь! Переезд в кубрике вместе со вся-
ким сбродом! Нужда! Отчаяние! Она была пьяна, ко-
гда нашел ее Вейс. И все-таки тяга, неуемная тяга к
родной земле. Это потрясло меня до глубины души. Да
и вид у нее не то чтобы отталкивал.
Герберт. Это было бы слишком.
Губерт. Я просто рад, что она у нас. Она не ê тя-
гость ни мне, ни Лоре. И, наконец, сам понимаешь, в
отношении...
Герберт. Моя жена в этом тоже благоразумна.
Доротея останавливается и глядит в их сторону.
Губерт. Вы что-то ищете?
Доротея. Как раз напротив!
Губерт. Что вы имеете в виду?
395

Доротея. Хоть ненадолго скрыться! (Продолжает
бродить между деревьями)
Губерт. Муки ее ни с чем не сравнимы, Герберт!
Герберт. И все же я никак ее не пойму.
Губерт. В каком отношении?
Герберт. Ну хотя бы in puncto1 правдивости.
Слишком уж она фантазирует. Например, о том, что
она совершила проступок и ее насильно заставили вый-
ти замуж, ее собственный отец, пастор, ничего не знает.
А как она все это расписывала, только бы взвалить всю
вину на отца!
Доротея (неожиданно появляется перед Гербер-
том). Я только что нашла четырехлистник! Для твоей
жены! Возьми его с собой. И передай привет от Доро-
теи...
Герберт (берет листок клевера и прячет в бу-
мажник). Это ее обрадует. Надо сохранить.
Доротея. ...и пусть он принесет ей счастье! (Сно-
ва беспокойно бредет по саду.)
Девочки (поют у качелей).
Кто взрастил тебя, зеленый лес,
Ты такой высокий и прекрасный?
Я хочу молитвой ежечасной
Воздавать хвалу творцу чудес!
Из дома выходит пастор Ангерман.
Пастор. Браво, дети! Пойте! Недаром сказал поэт:
«Там, где песнь, всегда найдешь приют, злые люди пе-
сен не поют!»
Прачки.
«Возьми-ка скалку да рубель,
Ты так силен и толст!
Ты не стыдись, ты не ленись,
А покатай-ка холст!»
Пастор. Вот он, сорняк, рядом с пшеницей.
Доротея пытается перелезть через забор к прачкам.
ф Но, Доротея, куда ты?
1 С точки зрения, в отношении. (Лат.)
396

Доротея. К своим сестрам, прачкам, строгий мой
отец!
Пастор. Но какие они тебе сестры, что ты!
Доротея (отказывается от своего намерения).
В принципе ты, возможно, и прав, отец.
Пастор. Подойди ко мне и присядь!
Губерт. У нее сильно расстроены нервы, будьте с
ней пообходительнее!
Пастор. Не бойтесь! Я знаю, как мне говорить со
своим ребенком.
Губерт машет детям, те удаляются. Сам он рука об руку с Гер-
бертом исчезает за углом дома. Доротея садится за стол против
своего отца.
Ну, так расскажи мне, славная Доротея, как получилось,
что в своей жизни ты претерпела такое печальное кру-
шение.
Доротея. Ну как, омары в Гамбурге тебе понра-
вились?
Пастор (пропустив это мимо ушей). Я ведь про-
являл о тебе такую заботу. Но где ты пребывала, ни-
кто не ведает. Да и муж твой был толковым поваром и,
в общем, толковым человеком.
Доротея. Прогулка с Фрици Дрёге тебе достави-
ла удовольствие?
Пастор. При чем тут Фрици Дрёге, когда речь
идет исключительно о тебе?!
Доротея. Как там моя маленькая маменька?
Пастор. Если ты под «маленькой маменькой» ра-
зумеешь мою дражайшую жену и половину, она здоро-
ва, благодарю за внимание. Мне хочется сказать тебе
лишь одно: оцени свое положение правильно и не вооб-
ражай, что твой проступок делает тебе честь, и заметь
себе: на сделку с тобой я не пойду!
Доротея (рассеянно). Так-так, значит; не пой-
дешь?
Пастор. Знаешь, зачем я приехал?
Доротея. Я думаю, ради прогулки, ведь ты столь
ко лет не выезжал из Лигница.
Пастор. Ты что, за дурака меня принимаешь? Да,
397

я сделал прогулку, и ты — весьма печальный повод к
ней. И вот я здесь и сижу с тобой...
Доротея. ...на расстоянии в три тысячи миль, отец!
Пастор. Ах, не мели чистейшего, неприкрытого
вздора, детка! Тебя приютили здесь славные люди. Оба
эти брата, Герберт и Губерт, ведут себя просто образ-
цово. Ты пишешь ему открытку, и Губерт встречает те-
бя с парохода, он ждет тебя у трапа...
Доротея.'Это открыл тебе Герберт, отец?
Пастор. Дома ни метра лишнего. Девчушка спит
в ванне. Значит, взять тебя домой я не могу. И все-та-
ки я приехал, чтобы разобраться, в чем тут дело. И с
Фрици Дрёге была у меня беседа. Так или иначе, ты
будешь пристроена. Не валяй дурака и рассуждай бла-
горазумно!
Доротея. Милый отец, ты не знаешь меня и не мо-
жешь быть для меня исповедником. Две в твоем доме
двери — одна на пустынную улицу, другая во двор тюрь-
мы. Меня бы ты послал через вторую, будь твоя совесть
чиста. Я говорю об этом не с сокрушением, а чтобы по
крайней мере сбить твою спесь. Я сама убила человека
и во многих подобных делах по меньшей мере свидетель-
ница!
Пастор. Место тебе за решеткой, дитя мое, но,
слава богу, лишь в доме для умалишенных!
Доротея. Нет-нет, отец, у меня есть свое место.
Оно ждет меня.
Пастор. Послушай, если ты больна, если твои
нервы расстроены, борись с этим, дитя мое! Ты можешь
поставить в нелепое положение себя и опять-таки меня.
Доротея. Не бойся, я не разнесу о тебе славу!
Пастор. Разнесешь славу? Что это за мерзостные
слова? А впрочем, разноси сколько тебе угодно. Вся моя
жизнь как на ладони, можно осветить ее со всех сторон.
Доротея. Возможно; и все же ты убийца!
Пастор. Меня бросает в холодный пот, Доротея!
Этого я не ожидал, ты потеряла рассудок!
Доротея. Значительно хуже, я уже мертва, отец!
И ты — мой убийца!
Пастор. Ах вон оно что! Тяжкий камень свалился
с моей груди.
398

Доротея. Ты нанес мне смертельный удар в tot
день, когда принудил выйти за этого человека.
Пастор. Отчаяние, ошибки — и все из-за меня!
Уж не засела ли у тебя в голове навязчивая идея о ка-
ком-нибудь преступлении и не опорочишь ли ты ни в
чем не повинных людей? Да и самоуничижению твоему
я не верю. Клянусь всеми святыми, меня прошибает хо-
лодный пот, дитя мое. (Дотрагивается до лба.) Я не
представлял себе, что ты в таком состоянии. Начинать
надо с другого конца.
Доротея. Ты убрал меня со своего пути. Я меша-
ла тебе, и ты убрал меня со своего пути, словно пред-
мет. И вот я снова перед тобой. И тебе нужно убрать
меня вторично, для этого ты и подыскиваешь тачку.
Пастор. Скажи-ка! Да это не что иное, как холод-
ная и циничная дерзость. Ты научилась непочтительному
и недопустимому по отношению к отцу тону в своих нью-
йоркских кругах?
Доротея. Судьба мне навязала его. Она оставила
мне один этот тон, изрезав, истерзав, изорвав все стру-
ны моей души. И вот, к моему собственному удивлению,
я бы сказала—к ужасу, во мне задрожала эта струна.
Не удивительно, если и у тебя то же ощущение.
Пастор. К чему весь этот разговор, Доротея? Так
можно разглагольствовать до Страшного суда. Я чувст-
вую, это не приведет нас к сближению. У меня по отно-
шению к тебе определенный долг, а именно — по воз-
можности приподнять тебя. Ты могла бы пройти курс
воспитательниц детского сада, как только поправится
твое здоровье.
Доротея. Теперь, ты полагаешь, я должна уха-
живать за детишками? (Лихорадочно смеется; глухо.)
Ты боишься угрызений совести, если убьешь свою соб-
ственную дочь?
Пастор. Я позову братьев Пфаншмидт, Доротея!
Не знаю, что я стану делать и как поступлю, если ты
решительно не пожелаешь и не сможешь отказаться от
этого тона.
Доротея. Но все-таки скажи, не страшил ли тебя
призрак этой малютки до... до преступления!
Пастор. Что? Ты никак хочешь судить меня?
399

Доротея. Нет. Это создало бы впечатление, будто
вообще на земле есть правосудие!
Пастор. Громкие слова! То ты все говоришь о
судьбе. Теперь сомневаешься в правосудии. Мне и всему
миру ты бросаешь упреки. Хотя все дело можно выразить
в нескольких словах, и весьма исчерпывающе. Сама за-
варила кашу — сама и расхлебывай! (Вскакивает.) Ну,
а остальное потом выложу. Когда ты немного одумаешь-
ся. (Оставляет Доротею у стола и, заложив руки за
спину, заметно взволнованный, шагает в глубь сада.)
Доротея сидит, не глядя вслед уходящему. Она обрывает лепестки
у астр и, словно забыв обо всем, окружающем, задумчиво смотрит
на то, что делает.
Леонора (появляется из дома). Совершенно од-
на, Доротея?
Доротея. Совершенно одна, Леонора! Совершенно
одна! — совершенно одна! — совершенно одна! (Руки ег
на крышке стола замирают. Опускает на них голову.)
Пастор (снова появляется. Леоноре, которая с
чайником подходит к колонке и накачивает его до-
верху). Дела моей дочери обстоят далеко не так, как я
полагал.
Леонора (холодно). Вы не представляли себе, что
все это настолько плохо?
Пастор. В ближайшее время я весьма охотно пе-
реговорю об этом с вашим мужем.
Леонора. Она так радовалась свиданию. И это,
естественно, на нее повлияло.
Губерт (выходит из кустов, присоединяется к
своей жене и пастору). Извините, я не могу без своего
раскладного стула. (Приносит раскладной стул и са-
дится на него.)
Пастор. Вот вам пример, какое бесконечное горе
может повлечь за собой минутное легкомыслие.
Губерт. В этом я всей душой к вам присоеди-
няюсь.
Пастор. Ваш брат! Только вообразите, только вооб-
разите, что она натворила, ей все шуточки! Муж умер.
За это бога надо благодарить. Впрочем, мне кажется,
400

наилучшим здесь будет добрый совет. Она потрясена, и,
видно, не остается ничего иного, как доверить ее общест-
венному учреждению.
Подходит профессор Пфаншмидт.
Мы здесь беседуем о Доротее, профессор!
Герберт. Она, кажется, спит. Нужно осторожно пе-
ренести ее в постель. Ну, как ваше впечатление, госпо-
дин пастор?
Пастор. Сверх всяких ожиданий — прискорбное и
неблаговидное. Просто не знаешь, что и предпринять.
Герберт. И все-таки надо прийти к определенно-
му решению; постоянный уход, постоянный врачебный
надзор — вот что прежде всего необходимо. К сожале-
нию, сегодня вечером я вынужден покинуть вас и с ноч-
ным поездом ехать в Бреславль. Жена телеграфировала
мне, что завтра днем заседание у ректора.
Губерт. Это не так уж плохо. Я знаю Доротею, ее
мы оставим у себя.
Пастор. Не может же это продолжаться вечно.
Знаете что? Давайте вернемся в Гамбург. Я загляну в
церковь святого Якоба к моему собрату по службе и
школьному приятелю. Я уверен, он что-нибудь посове-
тует. В этом случае даю телеграмму.
Леонора (приблизилась к Доротее и со странным
выражением на лице отступает). Мне кажется, что это
уже лишнее, господин пастор.
Пастор. Что лишнее? Что вы имеете в виду?
Леонора. И сама не знаю, меня такой страх берет,
господин пастор.
Губерт (встает). О, мой раскладной стульчик, не
развались!
Пастор. Любезная фрау Пфаншмидт, чего вы ис-
пугались?
Губерт. Оставь, не пугайся, дорогое дитя, — она,
пожалуй, поступила как должно!
•Герберт. Но невозможно... невозможно, чтобы До-
ротея...
Г у б е р т. А почему бы и нет? Всегда весьма возмож-
но, если с кем-нибудь приключается смерть!
Все приблизились к Доротее.
14 Г. Гауптман т. II
401

Пастор (дотрагиоается до нее). Я полагаю, что
наступила смерть.
Леонора. Тсс! Тише! Ради бога, не говорите громко!
Пастор. Но как это могло случиться? Она ведь
только что ясно и рассудительно со мной беседовала!
Герберт. Запечатанный конверт, адресован вам.
(Берет конверт со стола и передает пастору,) -
Пастор разрывает конверт, читает.
Губерт. Она ушла от нас так скромно, так неза-
метно.
Герберт. Нам, естественно, ни о чем не спраши-
вать, господин пастор?
Пастор (неподвижно смотрит на письмо). Да!
Ради бога! Не спрашивайте!
Занавес

j/^ЕРЕД ЗАХОДОМ
СОЛН ЦА
ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ
14*

Перевод
M. ЛЕВИНОЙ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Маттиас Клаузен — холеный господин, 70 лет, тайный ком-
мерции советник.
Вольфганг Клаузен — его сын, около 42 лет, профессор фи-
лологии. Суховат, тип немецкого профессора.
Эгмонт Клаузен (дома зовут Э г е р т)—младший сын тай-
ного советника, 20 лет, строен, красив, спортсмен.
Бетти на Клаузен — дочь тайного советника, 36 лет. Слегка
кривобока. Скорее сентиментальна, чем умна.
Оттилия — дочь тайного советника, 27 лет, по мужу Кламрот;
хорошенькая, привлекательная женщина, ничем не выделяющаяся.
Эрих Кламрот — муж Оттилии, 37. лет. Директор предприятий
Клаузена. Неотесан, деловит, провинциален.
Паула Клотильда Клаузен — урожденная фон Рюбзамен,
35 лет. У нее резкие, неприятные черты лица, длинная шея, как у
стервятника. Грубая, явно чувственная внешность.
Штейн иц — санитарный советник, около 50 лет. Домашний врач
и друг семьи Клаузен. Холост; состоятелен, сократил свою прак-
тику.
Ганефельдт — советник юстиции, гибкий человек, 44 лет.
И м м о о с — пастор.
Гейгер — профессор Кембриджского университета. Старый друг
тайного советника Клаузена.
Доктор Вуттке — личный секретарь Клаузена. Маленький,
кругленький, в очках.
Эбиш — садовник, за 50 лет.
Фрау Петере, урожденная Эбиш,— сестра садовника, около
45 лет.
Инкен Петере — ее дочь. Тип северянки.
Винтер — личный слуга тайного советника Клаузена.
Обер-бургомистр.
Председатель муниципалитета.
Члены м у н иципалитета.
Муниципальные советники.
Место действия — большой немецкий город.
405

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Библиотека и кабинет тайного советника Маттиаса Клаузена в его
городском доме. Слева над камином портрет красивой молодой де-
вушки кисти Фридриха Августа Каульбаха. По стенам до потолка
книги. В углу бронзовый бюст императора Марка Аврелия. Две две-
ри— одна против другой,— ведущие в другие помещения дома, от-
крыты, так же как и широкая стеклянная дверь в задней стене, вы-
ходящая на каменный балкон.
На полу стоят несколько больших глобусов; на одном из столи-
ков — микроскоп. За балконом виднеются верхушки деревьев парка,
из парка доносятся звуки джаза.
Жаркий июльский день. Время — около часа.
Входит Бетти на Клаузен; ее сопровождает профессор
Гейгер.
Гейгер. Вот уже три года, как умерла ваша мать,
и я с тех пор здесь не был.
Бе тт и на. С отцом было очень трудно, особенно
первый год. Он никак не мог прийти в себя.
Гейгер. Ваши письма, дорогая Беттина, часто вну-
шали мне тревогу. Почти не верилось в его выздоров-
ление.
Беттина. А я непоколебимо верила, и потому, что
верила, так и случилось! (С мечтательно просветленным
лицом.) Правда, я исполняла последнюю волю мамы;
она буквально передала отца мне, буквально возложила
на меня ответственность за его судьбу, буквально умо-
ляла меня заботиться о нем. За два дня до смерти мама
сказала: «У такого человека еще много дела на земле;
его нужно сохранить надолго, и ты, Беттина, позаботься
об этом. С той минуты, как я закрою глаза, начнутся
твои обязанности».
407

Гейгер. Эти трудные обязанности вы с честью вы-
полнили.
Бе тт и на. Они были одновременно и трудны и лег-
ки. Вы — лучший друг отца, господин профессор, вы
знали его задолго до меня и лучше меня; мне только в
последние годы было дано по-настоящему понять его и
приблизиться к нему. Вы представляете себе, какое зна-
чение имело для меня это время! И наконец такое сча-
стье, такая награда за все сделанное мной.
Гейгер. Он стал теперь совсем прежним.
Бетти на. После смерти матери он словно ослеп.
И должен был медленно, почти ощупью возвращаться к
жизни! Он сам мне в этом признался.
Гейгер (подходит к открытой двери балкона, смот-
рит в сад, откуда доносятся звуки джаза). И вот в доме
снова жизнь — в саду праздник: вино, прохладительные
напитки... как бывало в прежние, счастливые времена.
Бетти на. Да, он вернулся к жизни.
Разговаривая и, видимо, направляясь в сад, они выходят в проти-
воположную дверь. Из той двери, откуда они раньше вошли, появ-
ляются профессор Вольфганг Клаузен и его супруга Пау-
ла Клотильда.
Вольфганг. Только что отцу преподнесли гра-
моту почетного гражданина нашего города.
Паула Клотильда (с притворным равноду-
шием). Об этом намерении уже давно болтают... Что
тут особенного?
Вольфганг. Вечером от двух до трех тысяч чело-
век— представители разных партий — устраивают в его
честь факельное шествие.
Паула Клотильда. Что ж, это придется вытер-
петь.
Вольфганг. Придется вытерпеть? Что ты этим
хочешь сказать?
Паула Клотильда. В конце концов, что такое
факельное шествие? Моему отцу, когда он был корпус-
ным командиром, то и дело приходилось выносить по-
добные забавы. Дошло до того, что он почти не вставал
из-за стола...
Вольфганг (слегка раздраженный). Конечно,
408

твои отец привык к таким вещам. Но для папы это
нечто новое, это доказательство, что его любят. Его это
очень порадует.
Паула Клотильда. Я ничего не понимаю во всей
этой истории. Сперва ваш отец забивается в нору, пря-
чется, ни с кем не хочет говорить. И вдруг приводится
в движение весь этот балаган. За этим что-то кроется.
Вольфганг. Папа уступил нашим просьбам: моей,
Оттилии, Беттины — и не уехал в день рождения. По
мнению зятя Кламрота и нашему, отцу, как человеку,
связанному с жизнью города, это было необходимо.
Отец не должен отталкивать от себя широкие обществен-
ные круги.
Паула Клотильда. К сожалению, раньше он
это часто делал.
Вольфганг. Что ты, собственно говоря, хочешь
этим сказать, Паула? Быть может, тебе не нравятся по-
чести, которые ему в избытке оказывает весь город?
Паула Клотильда. Нравятся или не нравятся —
какое это имеет значение? Какие могут быть у меня,
обедневшей дворянки, претензии? В конце концов, через
тридцать или сорок лет, твои студенты и тебе устроят
факельное шествие. (Вышла на балкон и смотрит в лор-
нет.) С кем это кружится зять Кламрот? Что это за бе-
лобрысая жердь?
Вольфганг (подходит к ней). Эта долговязая
блондинка? Не знаю. Я почти не знаю наших служа-
щих.
Паула Клотильда. А я, Вольфганг, знаю, кто
она. Мать ее — вдова. Они живут в Бройхе. Дядя — са-
довник при замке. Зовут ее Инкен Петере или что-то в
этом роде. За всем надо иметь глаз!..
Вольфганг. Откуда у тебя эти сведения?
Паула Клотильда. Они идут от советника юсти-
ции Ганефельдта. Он управляет имением в Бройхе.
Кстати, говорят, ваш отец там иногда бывает.
Вольфганг. Отчего же нет? Зачем ты это мне рас-
сказываешь?
Супруги уходят. Входит санитарный советник доктор Штей-
ниц и личный секретарь Клаузена доктор Вуттке.
409

Штейниц (глядя вслед Клотильде). Зубастая
дама!
Вуттке (притворяясь непонимающим). О какой да-
ме вы говорите?
Штейниц. О некой особе, которой, как говорится,
пальца в рот не клади.
Вуттке. Какой же это особе пальца в рот не клади?
Штейниц. Я говорю о небезызвестной вам Пауле
Клотильде, урожденной фон Рюбзамен; или вы считаете,
что ей можно положить палец в рот?
Вуттке (смеется). Нет, этого никто не станет ут-
верждать. О вкусах не спорят, но оба эти брака —
Вольфганга и Оттилии Клаузен — мне непонятны. Слав-
ный Вольфганг и эта заноза... Избалованное, тепличное
растение Оттилия, бросающаяся на шею настоящему
ломовому извозчику...
Из противоположной двери несколько торопливо входит директор
Эрих Кламрот.
Кламрот (вытирая пот со лба). Дикая'жара! Вы
жену мою не видали?
Вуттке. Нет. Но ваш шурин Вольфганг и его жена
только что были здесь.
Кламрот. Вольфик с урожденной фон Рюбзамен!
Эта женщина воображает, что она всем управляет.
Вуттке. Если она еще не управляет, то не по своей
вине.
Кламрот. Между прочим, это, может быть, и по
моей вине. Кстати, наш патрон держится прекрасно. Го-
ворят, ему собираются преподнести грамоту почетного
гражданина. Мне кажется, все идет как по маслу. А где
сейчас пребывает виновник торжества? Я не хотел бы
пропустить эту церемонию.
Штейниц. Если у вас было такое намерение, сле-
довало прийти раньше.
Кламрот (побагровев). Что? (К Вуттке.) Послу-
шайте, вы! Вам следовало предупредить меня! Разве это
не входит в ваши обязанности?
Вуттке. Нет, это не моя обязанность.
Кламрот. Ваша лаконичность иногда раздражает.
Вуттке. Без всякого намерения с моей стороны.
410

К л а м р о т. Но нельзя отрицать, что это так. Кстати,
что у вас в портфеле?
Вуттке. Кое-что для юбиляра.
К л а м р о т. Не важничайте, Вуттке. Я и без вас
узнаю все, решительно все, что мне надо узнать!
Вуттке. Не смею в этом сомневаться.
К л а м р о т. Стрелку часов вам не повернуть назад!
(Быстро уходит.)
Штейниц. У милейшего Кламрота бывают стран-
ные вспышки.
В у тт к е (вслед Кламроту). Плевать мне на вас, гос-
подин директор!
Штейниц. «Стрелку часов вам не повернуть
назад».
Вуттке. Что он сказал?
Штейниц. «Стрелку часов вам не повернуть
назад».
В у т т к е. Разве я собираюсь вертеть часовые
стрелки?
Штейниц. По-видимому, он имел в виду нас обоих:
меня — потому что я в конце концов поставил нашего
патрона на ноги; вас — потому что вы тоже преданы
тайному советнику и не перешли с развернутыми зна-
менами в лагерь Кламрота.
Вуттке. Пока я жив, никто не вырвет из рук тай-
ного советника бразды правления.
Входит Эгмонт Клаузе н. У него быстрые и непринужденные
движения. Он кладет одну руку на правое плечо Штейница, дру-
гую — на левое плечо Вуттке и просовывает сзади между их голо-
вами свою.
Эгмонт. Ага! Это называется: одной хлопушкой —
двух мух... Знаете, господа, почему я так говорю?
Штейниц. Нет. Не собираетесь ли вы прикончить
нас? Вы — хлопушка!
Вуттке. Я тоже ничего не понимаю. Хлопушка!
Эгмонт. Должен ли я стать перед вами, господа,
или вы думаете, что отсюда я скорее достигну цели?
Вуттке. Смотря по тому, предпочитаете ли вы
дуэль или убийство из-за угла.
411

Штейн и ц. Карманники достигают цели, подкрады-
ваясь сзади.
Эгмонт (выходит вперед, но сейчас же хватает
обоих за руки). Око за око, зуб за зуб! Только одна
просьба, господа: выслушайте мое стихотворение ко дню
рождения папы.
Штейниц. Прошу. Валяйте!
Эгмонт (значительно, патетично и несколько таин-
ственно).
Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом,
Увы; с усердьем и трудом
И в богословье я проник.
Но все ж глупцом остался. Ах!
И, как майор, кругом в долгах.
Штейниц и Вуттке невольно смеются.
Штейниц. Лучше не читайте этого вашему отцу,
дорогой Эгерт! Это горькая пилюля, да еще с оскорбле-
нием Гёте; ваш отец этого не перенесет.
Эгмонт. Поэтому мне и нужна ваша протекция:
исцелите меня, доктор! Замолвите за меня словечко пе-
ред этим всемогущим мужем с портфелем!
Вуттке. Я, как всегда, посмотрю, что можно для
вас сделать. Но ведь вы мне твердо обещали подождать
с обменом автомобиля до весны. Помните?
Эгмонт. Помню, конечно, помню. И я сдержал бы
слово, если бы не заманчивый случай. Но случай есть
случай. Он сбил все мои расчеты. И потом папа недавно
сам сказал, что мне следовало бы ознакомиться с Испа-
нией, а моя старая разбитая кастрюля, в которой я до
сих пор ездил, для этого совсем не годится. Итак, док-
тор, когда мне рассчитывать на ответ?
Вуттке. Через несколько дней. Конечно, не сегодня.
Ни одной капли горечи сегодня в его вино.
Входят тайный советник Маттиас Клаузе н, за ним — о б е р-
бургомистр, председатель муниципалитета, про-
фессор Гейгер, профессор Вольфганг Клаузе н, Эрих
Кламрот, Беттина, которая льнет к отцу, Паула Клотиль-
да Клаузе н, Оттилия Кламрот и советник юстиции Г а-
нефельдт.
412

Эгмонт (быстро поворачивается и подходит к от-
цу). Поздравляю тебя, папа, со званием почетного граж-
данина! (Непринужденно целует отца в лоб.)
К л а у з е н. Да, дорогой Эгерт, эти господа действи-
тельно удостоили меня величайшего отличия, какое су-
ществует в нашем городском самоуправлении. Сознание
ничтожности моих заслуг все еще протестует против
этого. Будь я моложе, я бы мог, ваше превосходитель-
ство и уважаемые господа, надеяться постепенно оправ-
дать ваше необоснованно высокое мнение обо мне. Но,
к сожалению, этот радостный праздник только подчер-
кивает мою старость. Уходящие силы, уходящие годы за-
ставляют меня стремиться совсем к другому, чем то,
чего требует в наше тревожное, трудное время натиск
молодых сил. Здесь потребуются совсем другие кормчие.
О б ер-бур го м ист р. Вы остались юным, госпо-
дин тайный советник!
Клаузен. Этот комплимент по праву относится к
моему другу Гейгеру. Он специально приехал из Кем-
бриджа ко дню моего рождения.
Гейгер (благодушно). Чур меня! Чур! Не сглазь!
О бер-бу р г ом и с тр (оглядываясь). Не верится,
что мы в кабинете делового человека. Скорее это ком-
ната ученого.
Клаузен. Признаюсь, у меня слабости, которых
обычно не прощают деловому-человеку. Я собираю авто-
графы, первоиздания и тому подобное. У меня есть, на-
пример, старинное издание библии Фуста, «Лаокоон»,
написанный рукой самого Лессинга. Вы знакомы с мои-
ми детьми? (Указывая' на Вольфганга.) Он достиг в
жизни большего, чем я. Этот мальчишка—уже профессор.
Паула Клотильда (вполголоса, Ганефельдту).
«Мальчишка». Ну и скажет! Как это вам нравится?
Клаузен. А вот это Эгмонт. Мы его зовем Эгерт.
Ему двадцать лет, и он еще не вполне осознал серьез-
ность жизни. Но пока что я за него не беспокоюсь. Для
каждого из нас приходит час прозрения.
О бер-бу р го м и с тр. Без вашего сына картина
жизни нашего города была бы неполной. Мы всегда с
удовольствием наблюдаем, как он проносится на своем
«мерседесе».
413

Один из членов муниципалитета. И, кста-
ти, многие наши дамы свернули себе шею, вытягивая ее
вслед вашему сыну.
Эгмонт. И у меня бывают мрачные минуты, но
я не выношу нашей серой послевоенной эпохи и хва-
таюсь за кусочек живой жизни всюду, где только воз-
можно.
Один из членов муниципалитета. «Ра-
дость—дочь благого неба».
Гейгер. О, конечно! «Радость — искра божества».
О б е р-б у р гом и с т р. Без дочери благого неба
молодым людям, конечно, не обойтись. (Сдержанный
смех.)
Клаузен. Возможно, мы неправы, когда в откры-
тых дискуссиях обходим психологические моменты.
Раньше философы говорили о блаженстве и счастье, а
теперь только о готовых товарах, полуфабрикатах и
сырье... А вот моя дочь Беттина...
Один из членов муниципалитета. ...хоро-
шо известная в благотворительных кругах.
Клаузен. У моей Беттины доброе сердце. Часто
она и мне приходила на помощь в тяжелые минуты. А
это моя младшая дочь Оттилия. В детстве она достав-
ляла много забот своей матери и мне, — зато как много
радости принесла она нам в дальнейшие годы. А вот ее
муж — мой зять. Господина Кламрота, надеюсь, мне не-
чего вам представлять.
Кламрот (слегка раздраженно, но стараясь быть
любезным). Как мужа своей жены — конечно, нет.
Оттилия испуганно хватает мужа за руку.
В чем дело? Ведь я говорю правду, Оттилия.
Клаузен. Вы. всегда это делаете.
Обе р-бургомистр. Сердечная прямота господи-
на директора Кламрота известна всему городу.
Один из член о в м у н и ц и п а л и т е т а. Но у вас
есть большой недостаток, господин Кламрот. Несмотря
на наши настоятельные просьбы, вы отказываетесь вой-
ти в состав магистрата.
Кламрот. Терпение, господин муниципальный со-
ветник, поживем — увидим.
4M

О б ер-бу р го мистр.. Какой чудесный портрет ви-
сит у вас на стене, господин тайный советник!
Клаузен. Разве вы никогда не были в этой ком-
нате? Это портрет моей покойной жены, когда она была
девушкой. Его написал Фридрих Август Каульбах.
Гейгер. Это была самая красивая молодая дама,
какую я когда-либо видел в своей жизни.
Бетти на. Посмотрите, господа, вот справа, на этой
длинной шведской перчатке, бабочка; художник сказал
маме, что это — он сам, и он будет, таким образом, со-
провождать ее всю жизнь...
Клаузен. Не угодно ли дорогим гостям окунуться
в праздничный водоворот! Спустимся в сад.
О бер-б у р гом и ст р (на балконе, смотрит в сад).
Этот сад в самом центре города — настоящее чудо. Ти-
шина, как в деревне, не слышно автомобильных гудков.
Я каждый раз заново этому поражаюсь.
Вуттке (подходит к Клаузену). Господин тайный
советник, разрешите вас на секунду.
Клаузен. В чем дело?
Вуттке (умоляюще). Только одна подпись.
Клаузен (со вздохом). Мой настоящий крест этот
доктор Вуттке! (Подписывает и уходит вместе с гостями
в сад.)
Остаются Вуттке и доктор Штейниц. Вуттке кладет подписанную
бумагу в портфель.
Вуттке. Будьте здоровы. Я ухожу. Что это у вас
в руке?
Штейниц (показывает мазок на стекле). Капли
крови.
Вуттке. Надеюсь, реакция Вассермана отрицатель-
ная?
Штейниц. Только хлороз, очень просто.
Вуттке. А, малокровие? Кто этот счастливец?
Штейниц. Это не он, а она. Инкен Петере, родом
из Хузума или Итцегоэ. Она завоевала сердце нашего
старого хозяина.
В у тт к е. Да ну! И он тут же требует анализа крови?
Штейниц. Нет, это была моя мысль. Тайный со-
ветник поручил мне наблюдение за ее здоровьем.
Вуттке. Как вы относитесь ко всей этой истории?
416

Штейн и ц. Маленький каприз — не больше. Его
можно простить человеку, вновь почувствовавшему себя
здоровым.
Вуттке. Однако этот каприз начинает уже кое-кого
беспокоить.
Ш т е й н и ц. Неужели? Только потому, что тайный
советник иногда бывает в Бройхе? И привозит детям
шоколад. Инкен, или, вернее, ее мать, руководит детским
садом. Чего только не вынюхают ищейки.
Вуттке. Во всяком случае, я далек от этого. Мне
об этом ничего не известно. Мне до этого нет дела. (Ки-
вает и быстро уходит.)
Штейниц подходит к балюстраде балкона и смотрит в сад. Не за-
мечая его, входит Инкен Петере, за ней — ее мать.
Инкен (смущается, оглядывается). Скажи, мама,
где мы?
Фрау Петере. Не спеши так. За тобой едва по-
спеешь.
Инкен. Как будто все уже расходятся, мама.
ФрауПетерс. Мчишься, словно за тобой гонятся.
И вообще немного странно: как только тайный советник,
окруженный свитой, выходит в сад, ты убегаешь.
Инкен. Там и без меня достаточно молодых дам,
которые делают ему придворные реверансы. Что мне
тайный советник, если он окружен стеной?
Фрау Петере. Наша обязанность поздравить его,
а так, ни с того ни с сего, удирать—неприлично. По
крайней мере с фрейлейн Беттиной ты должна была про-
ститься. Она так долго и сердечно говорила с тобой.
Инкен. Мне ничего не оставалось, как отвечать ей
на бесконечные вопросы. Точно на экзамене. Я даже от-
метки получала. Меня хвалили за то, что я решительная
и дельная: и машинистка, и швея, и детей умею «воспи-
тывать. Каждая новая специальность — новая похвала,
но приятней от этого мне не стало.
Фрау Петере. Опять твои причуды, Инкен.
Инкен. А как этот господин директор Кламрот
снисходит до того, чтобы танцевать! Противно! Чего
он только не нашептывает на ухо!.. А его жена ничего
не подозревает и молится на него. Единственный чело-
416

век, с которым можно потанцевать и поговорить, — это
Эгмонт Клаузен. Скажи, где здесь выход? Я почувствую
себя хорошо только на улице. (Пытается бежать наугад,
в первую попавшуюся дверь, наталкивается на Паулу
Клотильду Клаузен в сопровождении советника юсти-
ции Ганефельдта.)
Ганефельдт. Куда спешите, прелестное дитя?
Инкен. О, господин советник юстиции Ганефельдт!
Я и не знала, что вы тоже на празднике.
Ганефельдт. Весь город на празднике. К тому же
мои отношения с семьей Клаузен давнишние и много-
образные. (Пауле Клотильде.) Возможно, сударыня,
вы и не знаете: вот в этой комнате я играл в детстве с
вашим супругом. (Обращается к Инкен.) Вам было
весело?
Паула Клотильда (лорнируя Инкен). Ну, на-
верно! Вы бойко пляшете. Я наблюдала за вами с инте-
ресом.
Инкен. Я танцую кое-как... по-домашнему.
Ганефельдт. Вы знаете, перед кем вы стоите,
Инкен? Это супруга профессора — доктора Вольфганга,
невестка господина тайного советника. Тетка фрау Пау-
лы Клотильды когда-то владела имением Бройх, где вы
теперь нашли себе пристанище и которым я управляю.
Паула Клотильда. В моем отце было слиш-
ком много от генерала. Он наделал много непроститель-
ных ошибок, особенно в старости. Иначе мы бы и сей-
час владели этим имением... За стариками надо следить
в оба!..
Ганефельдт (Клотильде). Разрешите предста-
вить вам эту малютку: Инкен Петере, прилежная, по-
рядочная девушка. Смело берется за любую работу,
которая ей попадается. А это ее уважаемая матушка.
Паула Клотильда. Да, теперь так: жри, пташ-
ка, что дают, или подыхай! Кто в наше время хочет быть
разборчивым, тому крышка!
Ганефельдт. Ну как же не хвалить семью Клау-
зен? Господа Клаузен снова показали свою исключи-
тельную доброжелательность и сердечность.
Фрау Петере. Выше всяких похвал, господин уп-
равляющий.
417

Ганефельдт (тс сррау Петере). Вы довольны
праздником?
Фрау Петере. Чудесный праздник! О нем будут
вспоминать много лет.
Паула Клотильда (к фрау Петере). Где рабо-
тает ваша дочь?
И н к е н. Мама, я избавлю тебя от ответа. Если вам,
сударыня, угодно знать, я сейчас нигде не служу. Но
благодаря поддержке управляющего, господина Гане-
фельдта, мы с мамой устроили детский сад в большой
пустой оранжерее. Мой дядюшка — садовник в Бройхе.
Паула Клотильда. Значит, вы руководительни-
ца детского сада?
Инкен. Да. Я сдала для этого необходимый экза-
мен.
Паула Клотильда. Сколько вы зарабатываете?
Инкен (улыбается, но с еле заметным раздраже-
нием). Шестнадцать дурачков — по две марки в неделю
за каждого.
Ганефельдт. Вы сегодня очень нетерпеливы, ди-
тя мое.
Инкен. Разрешите мне проститься. (Слегка покло-
нившись, хочет уйти.)
Внезапно в дверях появляется Эгмонт и преграждает ей путь.
Эгмонт. Ни в коем случае! Пока вы не станцуете
со мной еще это танго!
Инкен (смеется). Иди, мама, подожди меня у
подъезда. Я в плену.
Инкен и Эгмонт уходят.
Ганефельдт. Как она вам понравилась?
Паула Клотильда. В конце концов, это безраз-
лично! Нет! Она мне не нравится.
Ганефельдт. Что же вам, Паула, в ней не нра-
вится?
Паула К л от и л ь д а. Прежде всего, она неженст-
венна.
Ганефельдт. Вы находите малютку неженствен-
ной? А ведь она умеет быть нежной и женственной, как
никто.
418

Паула Клотильда. Вам это известно по собст-
венному опыту?
Ганефельдт. Да, но, разумеется, не в том смысле,
какой подразумеваете вы. Ее поведение безупречно во
всем. Сегодня она, правда, чем-то раздражена. Обычно,
когда находишься в ее обществе, она производит впечат-
ление свежести, прямоты и в то же время большой при-
ветливости.
Паула Клотильда. А все-таки она себе на уме.
Ганефельдт. Вы, быть может, хотите сказать, что
она не глупа. Вы правы, Паула. Кстати, бедная девушка
не знает, какой роковой удар постиг ее семью. Отец Ин-
кен во время следствия покончил с собой в тюрьме из-за
тяготевшего над ним подозрения.
Ш т е й н и ц (который все время оставался в комна-
те незамеченным). Несчастный глупец! Впоследствии
его невиновность была доказана на девяносто про-
центов.
Ганефельдт (только сейчас увидев Штейница).
Ах, вы здесь?
Штейниц. Я был занят своим делом.
Паула Клотильда (в ужасе). Покончил с со-
бой в тюрьме?! Значит, по-видимому, было мерзкое дело!
Как вы думаете, свекор знает об этом? Если нет, необ-
ходимо ему сообщить.
Штейниц. À мне это не кажется важным.
Входят тайный советник Клаузен с Беттиной, которая, как
и раньше, льнет к отцу, профессор Гейгер, профессор Вольф-
ганг Клаузен, Эгмонт Клаузен, Кламрот со своей
женой Оттилией. Вольфганг ведет за руку восьмилетнего сына.
Оттилия несет на руках полуторагодовалого с ы н а и ведет за руку
четырехлетнюю дочку. Позади — старый слуга Винтер.
Клаузен. Благодарю вас всех, благодарю всех —
дорогие друзья, дорогие дети и внуки — за этот очень
удавшийся праздник.
Б е т т и н а (растроганно, достаточно, громко, чтобы
все слышали, но обращаясь только к отцу). Я уверена,
что мама взирает на нас с небес.
Оттилия (подходит вплотную к отцу). Ленхен,
дай дедушке лапку и скажи: «поздравляю». Только ясно.
419

Клаузе н. Будем считать, Оттилия, что она уже до-
ставила мне это удовольствие.
Девочка подходит к Гейгеру.
Ленхен. Поздравляю тебя с днем рождения, доро-
гой дедушка!
Гейгер. Вот тебе на! А я и не знал — оказывается,
я твой дедушка! (Весело смеется.) Я вообще еще не
дедушка. Почему ты так решила? Все уверяют, что я
выгляжу как юноша.
Оттилия. Ленхен, что с тобой? Разве ты не узнала
дедушку?
Клаузен. Она поступает как умеет, дорогой Гейгер.
Гейгер. Малютка смутила меня, Твоя величествен-
ная роль патриарха мне не подходит.
Ганефельдт. Как сказано в библии: «Я сделаю
тебя великим народом земли!»
Паула Клотильда (злобно на ухо Ганефельд-
ту). Остается еще прибавить: «Я умножу семя твое, как
песок на морском берегу»!..
Клаузен. Итак, еще раз спасибо, спасибо, спасибо!
Увидимся все за ужином.
Бет тин а. Прости, папа, но сегодня вечером банкет
в ратуше.
Клаузен. Верно! Значит, встретимся в другой раз.
Беттина. А теперь я принесу тебе лимонад.
Клаузен. Нет, милая Беттина, сегодня я обойдусь
без лимонада. — Винтер, сервируйте красиво и уютно
стол, поставьте две бутылки поммери, и мы поболтаем
с тобой, милый Гейгер, о добром старом времени. — До
свидания, до свидания, мои дорогие дети!
Волей-неволей всем приходится уйти. Гейгер и Беттина остались.
Винтер накрывает на стол.
Беттина (смущенно). Я только хотела спросить:
я не помешаю?
Клаузен. Ты знаешь, что никогда не мешаешь,
Беттина. Но, боюсь, тебе будет скучно слушать воспо-
минания двух старых университетских товарищей.
Беттина. Нет-нет, папа, я этого не боюсь.
420

Клаузен. Итак, спокойно оставь нас вдвоем на
полчаса. Отдыхаешь, когда можешь поболтать с глазу
на глаз о том, о сем.
Бетти на. Тебе ничего не нужно, отец?
Клаузен. Сейчас абсолютно ничего.
Бет тин а. Если понадоблюсь — я рядом, в музы-
кальной комнате. (Уходит.)
В доме все затихло. Чувствуется, что праздник в саду окончился.
Замолк джаз. По сцене прошли несколько уходящих гостей.
Среди них музыкант с инструментом. В'интер подает шампанское.
Клаузен. Винтер, закройте все двери, а перед зд-
ной, которая останется открытой, встаньте цербером.
Винтер. В доме осталось только несколько музы-
кантов.
Клаузен (улыбаясь). Несколько хороших и не-
сколько плохих.
Гейгер. Такие торжества всегда устраиваются
больше для гостей, чем для юбиляра... Твоя библиотека
очень разрослась, Маттиас.
Клаузен. Наверху, на втором этаже, помещается
основная масса книг. Я даже держу библиотекаря. Сей-
час он в Арт-Гольдау. Поехал навестить мать; он —
швейцарец.
Гейгер (рассматривает большую фотографию).
Конная статуя Марка Аврелия...
Клаузен. Да, эта самая прекрасная в мире конная
статуя. Она в Риме, на Капитолии. On revient toujours
à ses premiers amours1. Итак, сядем, дорогой Гейгер.
Гейгер. Бургомистр прав: если не знать, что ты ос-
нователь и глава крупного предприятия, действительно
можно подумать, что это жилище ученого.
Клаузен. Бывали люди, в которых уживалось и то
и другое. Шлиман и Грот были одновременно крупны-
ми коммерсантами. Я, к сожалению, этим похвастаться
не могу.
Гейгер. О, прошу тебя, Маттиас, не говори так.
Твои статьи в журналах составили бы несколько томов...
Какая изумительная шахматная доска, Маттиас!
Старая любовь не ржавеет. (Франц.)
421

К л ay зен. Это подарок моих редакторов. Мне даже
было неловко. При иных обстоятельствах это доставило
бы мне большую радость.
Гейгер (указывая на шахматную доску с расстав-
ленными фигурами). Чудесная старинная вещь. Навер-
но, персидская. Не правда ли? Поля из перламутра и
ляпис-лазури, фигуры из серебра и золота. Настоящие
произведения искусства!
Клаузен. Такой вещи, пожалуй, не найдешь во
всей Европе. Мои редакторы знали, что я иногда люблю
сыграть партию.
Винтер подал шампанское, Клаузен и Гейгер садятся. Винтер
наполняет бокалы. Тайный советник поднимает бокал.
Благодарю тебя за то, что приехал.
Гейгер. О, благодарить тут не за что. Все очень
удачно сложилось. Я всегда с радостью возвращаюсь на
родину... Тем более по такому счастливому поводу.
Винтер подносит Гейгеру спичку. Он закуривает.
Ты все еще не предался этому прекрасному пороку?
Клаузен. Нет. Зато я щедро наделен другими по-
роками.
Оба некоторое, время молчат.
Гейгер. Твоя дочь — жемчужина.
Клаузен. Я привык с тобой соглашаться. Твое
слово подобно печати, которую прикладывают к истине.
Гейгер. Беттина тебя боготворит.
Клаузен. Это, пожалуй, верно, но иногда меня это
страшит.
Гейгер. Дочери почти всегда преклоняются перед
отцами, и я даже позволяю своей дочери, когда это за-
бавляет ее, называть меня Зевсом или Вотаном.
Клаузен. В таких восторгах кроются опасности, из-
вестные психологам и которые могут вредить обеим
сторонам. А в общем, я действительно многим обязан
Беттине и благодарен ей. Она милый и добрый ребенок.
Кстати, твоя дочь рассказывает тебе когда-нибудь свои
сны?
422

Гейгер. Нет. У моей Алисы слишком практический
ум. В лучшем случае она говорит о гимнастике, гребном
спорте и преподавании.
Клаузен. А моя дочь рассказывает мне свои сны,
и в этих снах я почти всегда участвую в качестве како-
го-то высшего существа! Иногда — вместе с покойной
женой.
Гейгер. Ну да, ведь Беттина религиозна. Смерть
матери сильно повлияла на нее.
К л а у з е н. Она говорит, что наш брак ни на минуту
не прерывался, что мы — я и моя покойная жена — не-
разрывно связаны даже теперь.
Гейгер. Этим, я думаю, она пыталась смягчить для
тебя боль утраты.
Клаузен. Первое время я принимал это и даже
находил в этом некоторое утешение. Не то чтобы я был
согласен с Беттиной, а просто ее детские вымыслы не-
вольно трогали меня. Но потом вера в мою связь с по-
койной женой приобрела у нее такие формы, от которых
отвернулось все мое здоровое естество., У меня нет склон-
ности к оккультизму. И хотя я не останавливал Бетти-
ну, чтобы не оскорблять ее, когда она говорила о моей
связи с потусторонним миром, это становилось мне все
более неприятно.
Гейгер. Душевная жизнь стареющей девушки, ко-
торая к тому же физически неполноценна, распускается
иногда странным цветом, но отец может не обращать на
это внимания.
Клаузен. Гейгер, ты голос нашей здоровой юности,
который так долго молчал во мне. Теперь он снова зву-
чит во мне. Я его слышу! Поэтому твой приезд — дар
провидения. Выпьем за нашу юность!
Гейгер. О, отчего же нет? Хотя сейчас тщетно ис-
кать на моей голове черный волос, как некогда— седой.
Чокаются и пьют.
Клаузен. Я думаю, что должен тебе поведать о
том кризисе, который я пережил в этом пустом доме,
в этом, оказал бы я, пустом мире после того, как похо-
ронил жену.
Гейгер. Говорят, тебе было плохо.
429

Клаузен. Это правда. Утрата жены привела меня
в какое-то странное состояние. Врата смерти, через ко-
торые она ушла из жизни, казалось, не могли сомкнуть-
ся. Мне чудился в этом какой-то скрытый смысл; с дру-
гой стороны, нужно сказать... жизнь потеряла для меня
всякий смысл. И вдруг я увидел — или подумал, что ви-
жу, — вокруг себя отчужденность, бесполезность и без-
надежность. Мои близкие, конечно, делали все, чтобы
вернуть меня к бытию, но манящие голоса моих ранее
ушедших друзей не умолкали. Почему бы мне не после-
довать за ними? Эта мысль соблазняла меня. В ней было
облегчение, покой и несомненное наслаждение... Право,
Гейгер, если бы не мои дети, я, вероятно, решился бы на
этот последний путь... Я говорю это не из сентименталь-
ных побуждений. Простая забота о детях, об их сущест-
вовании, их благе удерживала меня. Я хотел продер-
жаться хотя бы до тех пор, пока их будущность будет
обеспечена, насколько только это возможно в пределах
человеческого предвидения. В этом — нельзя забы-
вать — была немалая заслуга и моего настойчивого до-
машнего врача Штейница и доктора Вуттке. Всеми прав-
дами и неправдами они добились того, что я наконец
отвратил свой взор от черных дум, к которым постоянно
возвращался, и снова стал человеком.среди людей.
Гейгер. Итак, ты, слава богу, выкарабкался!
Клаузен. Я должен ответить на это и да и нет.
Я все еще не совсем принадлежу жизни. Иногда я огля-
дываюсь вокруг, и мне кажется, будто все это меня
не касается. К этому присоединяется, — конечно, не сей-
час, когда ты здесь, — чувство одиночества и покину-
тости. .
Гейгер. Одиночества? Странная мысль: ведь только
что ты был центром всей этой праздничной шумливой
суеты.
Клаузен. Ты, милый Гейгер, уничтожаешь мое оди-
ночество, а не праздничная суета. Она проникает ко
мне, как сквозь обитую войлоком дверь. Поистине вер-
ный друг — это «исцеление жизни», как говорил беско-
нечно мудрый Иисус Сирах. Но сейчас мне значительно
лучше, несмотря на довольно коварные рецидивы. Тогда
во мне поднимается отвращение, тогда я вижу лишь
424

крутящийся в пляске смерти сброд, беспощадно и бес-
конечно гонимый в вихре некоей машиной, и тогда моя
рука снова тянется к известной мне двери, ручку кото-
рой легко нажать, чтобы молча уйти от жизни. Но до-
вольно психологической метафизики! Поговорим о дей-
ствительности. Как тебе нравится мой зять?
Гейгер. Бизнесмен с головы до пят.
Клаузен. Так это, значит, бизнесмен? Раньше та-
ких людей называли коммивояжерами. Мне он не нра-
вится. Но я признаю, что для благополучного хода дел
он необходим.
Гейгер. У тебя есть разногласия с зятем?
Клаузен. О нет, мы прекрасно ладим. Но я вижу
яснее ясного, как прекрасное и высокое дело всей моей
жизни в его цепких руках превращается в мерзкое тор-
гашество.
Гейгер. Да, в самом деле, в наше время все чаще
ставят своей единственной целью грубую наживу.
Клаузен. Будь последователен и добавь, что та-
кой зять, как Кламрот, перед которым отцы города уже
мечут бисер, — счастливое приобретение для меня и
моей семьи.
Гейгер. В известной мере! Я не отрицаю.
Клаузен. Можешь ли ты сказать еще что-нибудь
в его пользу?
Гейгер. Только спросить: довольна ли Оттилия
своим браком?
Клаузен. Как это ни удивительно, довольна. Чув-
ствительная маленькая Оттилия, которая менялась в
лице от каждого громкого слова, наша хрупкая фарфо-
ровая куколка, которую нужно было оберегать от малей-
шего дуновения ветерка, обожает этого неуклюжего
молодчика, хотя каждый его шаг и каждое его слово
должны были бы ежедневно, ежечасно ее оскорблять.
И он еще обманывает ее.
Гейгер. Ничего не поделаешь. Нужно мириться,
когда наши дочери отдают себя во власть мужской гру-
бости.
Клаузен. С потерей дочери примириться можно,
но, странно, стоит мне хотя бы мельком подумать о моем
зяте, как я вижу направленное на меня оружие.
425

Гейгер. Ты мйе не йрабйшься, дорогой Маттиас!
Я согласен, что каждый должен ежедневно, ежечасно за-
щищать место, которое он занимает в жизни. Но как
это ты, всеми уважаемый и всеми любимый человек,
вообразил, что кто-то из круга твоей семьи направляет
на тебя оружие? Я полагаю, ты должен отказаться от
этой мысли.
К л а у з е н. Нет, я не откажусь. Поговорим лучше
о чем-нибудь другом. (Кладет руку на стоящую побли-
зости шахматную доску.) Взгляни на эту шахматную
доску, подарок моих редакторов. Меня поразило как
электрическим током, когда я увидел ее! Я был так по-
трясен, что едва мог поблагодарить их. Мне чудился в
этом подарке какой-то скрытый смысл: лучшего симво-
ла моей деятельности нельзя придумать. Вся моя жизнь
была шахматной игрой, я играл с раннего утра до позд-
ней ночи, даже во сне. Вот эти слоны, кони, пешки —
произведения искусства; но разве в этом дело? А там
фигуры и доску, в сущности, держишь в уме. Самые
трудные партии, иногда с полдюжины зараз, приходится
разыгрывать мысленно; шахматные фигуры — это живые
существа, живые люди.
Гейгер. В этом можно тебе поверить, Маттиас.
К л а у з е н. Да. Но вот постепенно приближается моя
заключительная партия. Противник, быть может, еще не
смерть, но это уже не здоровая, брызжущая соками
жизнь. Тогда фигуры превращаются в демонов. Как раз
теперь я разыгрываю такую партию; она день и ночь
держит меня словно в тисках и терзает своими слож-
ными задачами.
Гейгер. Как обычно, ты выйдешь победителем.
Клауз ен. Что-то в этой партии вселяет в меня
ужас: черные — у них у всех такие знакомые лица —
неумолимо наступают на меня, они все больше и больше
закрывают мне выходы и безжалостно угрожают сде-
лать мат, как только я перестаю напрягать усталые гла-
за. Тысячу раз, даже в повторяющихся каждую ночь
кошмарах, я принужден отскакивать от доски.
Гейгер. Просто опрокинь эти фигуры, если они
тебя мучают. Эту призрачную шахматную партию тебе
незачем доигрывать.
426

К л а у з е н (изменившись, встает, решительно). Да,
так и будет, Гейгер! Я опрокину их!.. И зачеркну этим
всю мою прежнюю жизнь. Я сделаю из нее tabula rasa.
Гейгер. Tabula rasa из твоей жизни, которая была
одной из плодотворнейших в мире?
Клаузен. Но ты же сам говоришь — была! Верь
мне, все, что сейчас происходило, и все, что меня окру-
жает: дети, картины, ковры, столы, стулья, да и все мое
прошлое, — для меня хлам. Все для меня мертво, и я
хочу передать его тем, для кого в этом — жизнь.
Гейгер. Значит, ты хочешь от всего отойти?
Клаузен. Я только окончу партию с призраками.
Я не хочу, чтобы мои близкие постепенно, хотя бы даже
только в душе, превращались в моих убийц и с нетерпе-
нием ждали моей смерти. Ведь то, чем они так страстно
стремятся завладеть, для меня теперь — ничто!
Гейгер. Ради бога, дорогой друг, отрешись от этих
гнетущих мыслей. Нет отца, которого бы так уважали
его дети, как тебя!
Клаузен. Я не говорю ни да, ни нет. Прав я или
неправ, мой друг, я решил обрубить канат, который при-
вязывает меня к старому кораблю, к его прежнему кур-
су. Либо так, либо вовсе не жить! Как ни странно, но
совсем не легко отринуть то, чего в действительности
уже нет, освободиться от него. Для этого нужны суровые
упражнения воли. Но кое-чего я уже достиг: в моей пси-
хологии появилось что-то новое. А теперь, когда я ста-
новлюсь как бы человеком без прошлого...
Гейгер (все еще шутливо). Значит, ты просто не
жил? Ты ведешь себя так, словно только что родился.
Клаузен. Так оно и есть. В этом есть своя правда.
(Встает, словно испытывая облегчение, глубоко дышит,
ходит взад и вперед по комнате, потом пристально смот-
рит на портрет своей жены, когда она была еще его не-
вестой.) Вот здесь, на стене, моя вечно молодая прекрас-
ная невеста. Если существует не только потусторонняя
жизнь, но и божественное понимание, то я уверен, ты
меня поймешь, поймешь мою vita nova \ которая теперь
началась. Я не должен оправдываться перед тобой, — но
Новая жизнь. (Лог.)
427

мои мысли должны остаться неизвестными для моей
семьи. Я должен скрывать их даже от Беттины.
Гейгер. Я хочу знать больше. Твое поведение меня
удивляет. Оно кажется мне странным и загадочным.
Клаузен. Удачнее нельзя определить мое состоя-
ние. Во мне бродит чудесное... Я окружен загадками.
Гейгер. Извини меня за глупый вопрос. Скажи, в
этом, как ты называешь, освобождении, в этом сознании
избавления играют роль внешние обстоятельства, или
же все это связано только с твоим душевным состоя-
нием?
Клаузен. На это не так легко ответить. Внешние
обстоятельства? Возможно. Но все-таки главная причи-
на внутри меня. Впрочем, тут можно было бы обойтись
без обиняков. На вопрос я мог бы ответить вопросом.
Я бы спросил: скажи, на празднике в толпе там, в саду,
не привлекло ли твоего особенного внимания одно жен-
ское лицо?
Гейгер. О, конечно, лицо миловидной блондинки!
Клаузен (останавливается перед Гейгером). Се-
годня я тебе больше ничего не скажу. Но завтра мы с
тобой поедем на моей машине за город, в садоводство
при маленьком пустующем замке. Ты сам все увидишь
и поймешь, какое для меня связано с этим пережива-
ние...
Гейгер. О, я догадываюсь. Об этом идет молва...
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Пять недель спустя. Конец августа. Парк в замке Бройх. Небольшой
домик садовника с отдельным входом, пристроенный к высокой оран-
жерее. Заросшая плющом беседка, бочка для дождевой воды, садо-
вые инструменты и т. п. Справа — оранжерея. Слева наискось тя-
нется стена с калиткой. Вдали виднеется колокольня деревенской
церкви.
Садовник Э б и ш сидит в беседке. Сквозь ворота оранжереи видны
питомцы детского сада, занятые какой-то игрой. В начале сцены
фрау Петере расхаживает взад и вперед между оранжереей и
беседкой. В руках у нее вязанье.
Фрау Петере (обращаясь в сторону беседки, пе-
ред которой она остановилась). Если Инкен скоро не
вернется, тебе придется присмотреть за детьми, Лау-
ридс.
Эбиш. Это мне не впервой. Послушай-ка, Анна, я
получил какое-то странное письмо от управляющего Га-
нефельдта.
Фрау Петере. Что за письмо?
Эбиш. Он хочет перевести меня отсюда.
Фрау Петере. Управляющий хочет перевести
тебя? Куда же он хочет перевести тебя, Лауридс?
Эбиш. В какое-то имение. В Польшу... Жалованье
будет больше, работа легче, жилье лучше, — пишет он.
Фрау Петере. Ну, а ты, Лауридс?
Эбиш. А я не хочу. Я бы здесь остался. Что мне
там делать у поляков, у черта на куличках? Я было со-
бирался ему сразу ответить, да он сам приедет догово-
риться со мной, — так он пишет.
Фрау Петере. И чего это управляющему взбрело
в голову?
429

Эбиш. Я сам себя об этом спрашиваю, никак не
пойму.
Эбиш встает и исчезает в воротах оранжереи. Фрау Петере, про-
должая вязать, медленно подходит к оранжерее. Ребятишки, ко-
торые до сих пор держались тихо, окружают фрау Петере и обра-
щаются со всякими просьбами. Пока она их успокаивает, через ка-
литку в стене входят пастор Иммоос в облачении и Бетти на
Клаузен. Она в летнем костюме. Оба идут вдоль стены. Пастор
Иммоос заглядывает в беседку — она пуста.
Пастор (Беттине). Я слышу детские голоса: зна-
чит, либо мать, либо дочь где-то здесь.
Бет тин а. Здесь, кажется, очень тихий уголок, гос-
подин пастор.
Пастор. Не правда ли? Легко можно понять, по-
чему человек, замученный светской жизнью, любит
иногда удалиться сюда. Да вот и фрау Петере! Доброе
утро!
Фрау Петере (оборачивается). Благодарю вас, да
благословит вас бог, господин пастор. (Прикладывает
руку к глазам и с удивлением узнает Беттину.) Возмож-
но ли это? Какая честь видеть у нас фрейлейн Беттину
Клаузен!
Беттина. Я приехала по делу к пастору Иммоосу.
Господин пастор предложил проводить меня через парк;
это самый короткий путь до шоссе, где меня ждет авто-
мобиль.
Фрау Петере. Значит, просить вас присесть из-
лишне?
Беттина. Да, к сожалению, я и так опоздала.
Пастор. Фрау Петере, я сейчас вернусь. (Уходит
с Беттиной через калитку.)
Садовник Эбиш внонь появляется и глядит вслед уходящим.
Фрау Петере (Эбишу). Ты знаешь, кто эта дама,
которую пастор Иммоос провожает через парк?
Эбиш. Нет, не знаю. Откуда мне знать?
Фрау Петере. Это старшая дочь тайного советни-
ка Клаузена.
Э б и ш. Что ей здесь надо?
430

Фрау Петере. Видишь ли, Лаурйдс, й й сама
этого не знаю.
Эбиш занялся своим делом. Он. то входит, то выходит. Фрау Петере,
все еще с вязаньем в руках, подходит к детям.
Дети (окружают ее). Где тетя Инкен?
Фрау Петере. Тетя Инкен в городе. Она скоро
вернется и что-то вам привезет.
Пастор Иммоос возвращается и слышит последние слова.
Пастор. Ваша дочь уехала в город?
Фрау Петере (оборачивается, узнает пастора).
Да, господин пастор, она в городе.
Пастор. Давно я не беседовал с ней. Раньше, бы-
вало, у моей бывшей конфирмантки находилось чет-
верть часика для меня, а теперь Инкен как будто совсем
забыла своего старого духовного отца.
Фрау Петере. Что вы, господин пастор, на мою
Инкен это непохоже!
Пастор. Разрешите на минуту присесть? (Садится.)
Посидите со мной, фрау Петере, у меня есть время, пока
не зазвонили колокола. На двенадцать назначены кре-
стины у Либманов из Гейнрихсруэ.
Фрау Петере тоже садится за грубо сколоченный садовый стол
около дождевой бочки.
Фрау Петере. У них третий ребенок — дочь. Дай
бог, чтобы на этот раз бедным родителям удалось со-
хранить ее.
Пастор (после небольшой паузы). Эта Беттина
Клаузен, насколько я помню, всегда была моей любимой
ученицей.
Фрау Петере. Говорят, она очень набожна.
Пастор. Она, по милости божьей, обладает скром-
ным, истинно сердечным благочестием, а это, фрау Пе-
тере, в том суетном светском кругу, где она выросла,
что-нибудь да значит. Но у бедной девушки большие за-
боты... она плакала.
Фрау Петере. Так и с моей Инкен бывает, госпо-
дин пастор... Но фрейлейн Беттину я много лет не вида-
ла в вашем обществе.
431

Пастор. Я сам часто бывал у нее — это было свя-
зано с нездоровьем тайного советника. После смерти
супруги он был в очень опасном состоянии, его и теперь
еще всячески оберегают. Он иногда бывает у вас, фрау
Петере?
Фрау Петере. Да, иногда он оказывает нам эту
честь, господин пастор.
Пастор. Беттина живет только для своего отца.
Собственно говоря, ничего другого для нее в жизни не
существует. Если бы с ним что-нибудь случилось, ду-
маю, она бы этого не пережила.
Фрау Петере. Что же может с ним случиться,
разрешите спросить?
Пастор. Не скажу, чтобы я проник во все извили-
ны его душевного состояния. Болезнь коварна; говорят,
он с трудом сохраняет душевное равновесие. Все время
боятся повторного приступа.
Фрау Петере. Когда тайный советник бывает у
нас, мы не замечаем у него угнетенного настроения.
Пастор. Вот как? Я сообщу об этом фрейлейн Бет-
тине. Убежден, что это ее обрадует. А как вы относитесь
к слухам?
Фрау Петере. К слухам, господин пастор? Я ни-
чего о них не знаю.
Пастор. Так часто бывает с теми, кого они больше
всего касаются.
Фрау Петере. Ради Христа, что это значит?
Пастор (после короткой паузы). В моем распоря-
жении не более двух минут. Но я, фрау Петере, хочу
их по возможности использовать. Я знаю вас как разум-
ную женщину, которая доказала, что у нее всегда здоро-
вые суждения по всем жизненным вопросам. Визиты
тайного советника к вам вызывают некоторое беспокой-
ство как у Беттины, так и у всей семьи Клаузен.
Фрау Петере. Беспокойство? О чем, собственна?
Пастор. Насколько я понял Беттину, с некоторого
времени его состояние снова ухудшилось. Возможно
даже, что его визиты к вам не причина, а следствие этого
ухудшения. Сам я об этом судить не могу: у меня не
было случая для наблюдений. Может, быть, вы могли бы
что-нибудь сказать мне об этом?
432

Фрау Петере. Говорили о какой-то болезни тай-
ного советника; будто бы он медленно и с большим тру-
дом преодолел ее. Когда он бывает со мной и с Инкен,
мы никакой болезни не замечаем. Для своих семидеся-
ти лет он еще очень моложав.
Пастор. Не слишком ли моложав?
Фрау Петере. Господин пастор, вы намекаете на
Инкен? У меня нет никаких данных, чтобы вынести то
разумное суждение, на которое вы считаете меня
способной, господин пастор. С внешней стороны отно-
шения тайного советника с моей дочерью кажутся
совершенно невинными. Они даже не говорят друг другу
«ты»...
Пастор. Это с внешней стороны. А с внутренней?
Фрау Петере. Ну, да не влезешь же людям в
душу!
Пастор. Носятся нелепые слухи, будто тайный со-
ветник намерен жениться на Инкен. Не удивительно, что
семья Клаузен вне себя.
Фрау Петере. Я, как мать, не могу смотреть на
это глазами Клаузенов.
Пастор (встает). Ну, а теперь я хочу немного со-
средоточиться перед святым обрядом. (Делает несколько
шагов, колеблется и возвращается.) Я думаю, что по-
ступлю правильно, если хотя бы в одном облегчу перед
вами свою душу. Для такой разумной женщины, как вы,
это послужит предупреждением.
Фрау Петере. Я буду вам очень благодарна, гос-
подин пастор.
Пастор. Семья Клаузен владеет старинными фа-,
мильными драгоценностями, к которым присоединились
и драгоценности покойной тайной советницы; для детей
эти вещи — святыня! Скажите мне, — конечно, я это-
му не верю, — но неужели что-нибудь из этих вещей
перешло в собственность вашей дочери?
Фрау Петере. Едва ли я стала бы говорить об
этом, даже если бы Инкен мне и рассказала. Но, кля-
нусь, мне ничего не известно.
Пастор. Слава богу! Теперь я спокоен и хочу в за-
ключение дать вам совет: повлияйте на Инкен, пусть
она никогда не принимает таких подарков. При нынеш-
15 Г. Гауптман т. II 433

нем душевном состоянии тайного советника это было бы
непростительной ошибкой.
В церковке звонят колокола.
Пастор. Будьте здоровы, фрау Петере, меня зовут
колокола: младенца несут, в церковь.
Пастор Иммоос уходит через калитку в стене. Фрау Петере
нервно вяжет. К ней подходит Э б и ш.
Эбиш. Чего хотел от тебя пастор Иммоос, Анна?
Фрау Петере. Чего он хотел? Он, верно, и сам
этого не знает.
Эбиш. Ах, черт, вот и управляющий!
Появляется Ганефельдт, элегантный, в летнем костюме.
Ганефельдт. Я проезжал мимо и задержал на ми-
нуту автомобиль. Добрый день, милый Эбиш. Что ново-
го? Только один вопрос: вы получили мое письмо?
Эбиш. Да, получил.
Ганефельдт. Тут нет ничего спешного, но как вы
к этому относитесь?
Эбиш. Господин управляющий, я предпочел бы оста-
ться здесь.
Ганефельдт. Ах так! Вас не прельщает больший
оклад?
Эбиш. Я привык к этому месту, и мы сводим концы
с концами.
Ганефельдт. А вот и ваша сестра. — Доброе утро,
фрау Петере. — Вот что, дорогой мой, ваше решение мне
теперь ясно. (Указывает на фрау Петере.) Вы не оста-
вите нас на пять минут вдвоем?
Эбиш. Отчего же нет, господин управляющий.
(Быстро уходит.)
Ганефельдт. Во-первых, вопрос: знаете ли вы о
моем предложении перевести вашего брата?
Фрау Петере. Я узнала об этом только четверть
часа тому назад.
Ганефельдт. Присядьте. Поговорим.
Фрау Петере. У нас поспели прекрасные рен-
клоды и персики, господин управляющий.
434

Ганефельдт. Благодарю, благодарю. Мне сейчас
ничего не надо. У меня мало времени, а нам каждую
минуту могут помешать. Дело это не терпит огласки.
ФрауПетерс. Вы меня пугаете, господин управ-
ляющий.
Ганефельдт. Для этого у вас нет никаких осно-
ваний, фрау Петере, пока еще дело поправимо. Вы до-
гадываетесь, вероятно, с чем связана моя миссия?
Фрау Петере. Нет, не догадываюсь.
Ганефельдт. Я встретил вашу Инкен в городе.
Видел ее, проезжая в автомобиле. И это одна из причин
моего приезда к вам. Хотя то, о чем мы будем говорить,
и касается вашей дочери, лучше, чтобы ее при этом не
было.
Фрау Петере. Но ведь вы знаете, Инкен такая са-
мостоятельная.
Ганефельдт. Именно поэтому долг матери иногда
действовать через голову дочери, если это нужно для ее
же блага. Скажите, отчего умер ваш муж?
Фрау Петере. Он умер в тюрьме, наложил на
себя руки. После этого начинаешь бояться всяких пере-
ездов. Его переводили на службу в другое место, и в
фургоне с нашим имуществом вспыхнул пожар. Сказали,
будто мой муж сам поджег фургон, чтобы получить стра-
ховую премию. Это была подлая ложь!
Ганефельдт. Простите, я не хотел бередить вашу
рану. Теперь я вспоминаю, только сразу как-то не при-
шло в голову.
Фрау Петере. Ничего. Я сама при каждом удоб-
ном случае всем говорю об этом. Наша совесть чиста!
Стыд и позор падает на убийц в судейских мантиях.
Ганефельдт. Судьи тоже люди, и они могут оши-
баться. Разрешите спросить: вы тоже против перевода
вашего брата на лучшее место?
Фрау Петере. Да, против. Тогда нам пришлось
бы расстаться с ним. Мы с Инкен скорее всего остались
бы здесь.
Ганефельдт. Здесь? Вы имеете в виду этот дом?
Фрау Петере. Конечно, нет. Но где-нибудь побли-
зости...
Ганефельдт. А вы с дочерью не покинете нашу
15*
435

местность, даже если вам предложат крупную сумму?
(Берет фрау Петере за руку.) Вашу руку! Я требую
полного молчания.
Фрау Петере. Что я обещаю, то выполняю.
Ганефельдт. Итак, еще раз: будете ли вы упор-
ствовать и останетесь ли в этой местности, если за ваше
исчезновение с Инкен будет предложена сумма в сорок
тысяч марок?
Фрау Петере. Что все это значит, господин совет-
ник юстиции?
Ганефельдт. Выслушайте меня.
Фрау Петере. Так вот до чего дошло! Хотят из-
бавиться от Инкен? Бог свидетель: тайный советник мо-
жет этого добиться и дешевле.
Ганефельдт (решительно). Тайный советник об
этом ничего не знает.
Фрау Петере. Вы хотите сказать, что он об этом
ничего не хочет знать! Он прячется, подсылает других,
как это всегда делается у больших господ.
Ганефельдт. Тайный советник ровно ничего не
знает об этом деле и, добавлю, ничего не должен знать.
Фрау Петере. Тайному советнику достаточно пре-
кратить свои посещения. Он должен настолько знать
мою Инкен, чтобы понимать, что она не станет бегать
за ним.
Ганефельдт. Вы, как мать, не должны так отно-
ситься к этому делу. Повторяю в третий раз: тайный со-
ветник об этом ничего не знает.
Фрау Петере. Откуда же деньги, если не от него?
Ганефельдт. Вы обещаете мне, что нерушимо
сохраните тайну?
Фрау Петере. Не трубят же на всех перекрестках,
когда получают пинок ногой.
Ганефельдт. Деньги дают некоторые члены семьи
Клаузен. В случае необходимости они готовы на все.
Они хотят покончить с этой историей раз и навсегда.
Фрау Петере. С какой историей?
Ганефельдт. Нет никакой истории? Тем лучше
для вас. В таком случае Инкен, дай бог каждому, за
одну ночь становится богатой невестой. Вас не принуж-
дают сегодня же сказать да или нет. Но ведь все мы
436

люди, фрау Петере. Подумайте! Деньги — это деньги, а
случай — это случай: он не повторится. Не упускайте
его, не будьте слепой!
Фрау Петере. Если моя дочь об этом узнает, она
будет вне себя.
Ганефельдт. Вашей дочери не нужно ничего
знать.
Фрау Петере. Это нельзя скрывать без конца.
Если она узнает, то плюнет мне в лицо.
Ганефельдт. Еще раз повторяю: ей совершенно
незачем знать об этом.
Фрау Петере. А как ей объяснить, откуда у меня
эти деньги?
Ганефельдт. Вы получили наследство... Догово-
ритесь об этом с вашим братом.
Фрау Петере. Знаете, что она мне на это скажет:
«Мать, ты что, меня в девки записала?»
Ганефельдт. Я не ечитаю Инкен способной на
такие слова.
Фрау Петере. А я считаю ее способной еще на
худшее. Она может и в воду броситься: в вопросах че-
сти она так же щепетильна, как ее отец.
Ганефельдт. Так вот, фрау Петере, я сказал все.
Вы прекрасно знаете, кто такой господин Кламрот.
С профессором Вольфгангом Клаузеном я сидел в школе
за одной партой; его жене — пальца в рот не клади!..
Нечего таить — над вами собираются черные тучи.
Фрау Петере. Так это идет не от тайного совет-
ника? Они думают, что он расстанется с Инкен?
Ганефельдт. Весь вопрос в том, кто сильнее....
А вот и ваша Инкен. До свидания. Действуйте так, как
вы найдете нужным.
Ганефельдт уходит./С противоположной стороны появляется
Инкен, в летнем платье. Она медленно приближается и, останав-
ливаясь через каждые несколько шагов, склоняет лицо над боль-
шой* коробкой конфет, берет их оттуда одну за другой, кладет в
рот и снова делает несколько шагов, осматривается каким-то отсут-
ствующим взглядом; по-видимому, она совершенно забыла обо всем
окружающем. Внезапно ее замечают ребятишки, окружают и просят
конфет. Инкен высоко поднимает коробку и отбивается от малышей.
Инкен. Нет, нет, нет! Они горькда, несъедобные,
А вы плохо ведёте себя...
437

Фрау Петере. Слушаться! Марш в оранжерею!
(Прогоняет детей,)
И н к е н. Не могу же я раздать им такие чудесные
конфеты. Раз-два-три — мигом очистят коробку.
Фрау Петере. Откуда у тебя такие дорогие кон-
феты? Где ты была? Ты опоздала.
Инкен. Да, немного. Попробуй, мама. (Протягц*
вает коробку,)
ФрауПетерс. Откуда они у тебя? Ты, детка, не
могла купить их сама!
Инкен. Два кило. Они стоят кучу денег, мама.
Фрау Петере. А кто заплатил за них?
Инкен. Эгмонт Клаузен, младший сын тайного со-
ветника. Он встретил меня около кондитерской. Право,
он очень милый мальчик.
Фрау Петере. Лучше, если ты не будешь прини-
мать подарки. Я всегда тебе об этом твердила.
Инкен. Ты говорила — от тайного советника.
Фрау Петере. И от тайного советника и от всей
его семьи.
Инкен. А я тебе уже не раз объясняла: у тебя нет
ни малейших причин для беспокойства. Милый тайный
советник боится даже заикнуться об этом. А мне бы
очень хотелось получить хороший подарок!
Фрау Петере. Подойди-ка, присядь на минутку,
Инкен!
Инкен. Ах, мама, если ты опять прожужжишь мне
все уши об этом знаменитом деле, за которое я никак
не могу отвечать, то лучше я не сяду. Поступай как най-
дешь нужным, я ничего не могу поделать.
Фрау Петере. Что ты, собственно говоря, ду-
маешь обо всей этой истории, Инкен?
Инкен. Разное. Там видно будет, верно ли это.
Фрау Петере. По сравнению с ним ты ребе-
нок, — ему за семьдесят. *
Инкен. Но я тем не менее вижу: он нисколько не
огорчается, что я моложе.
ФрауПетерс. Он? Еще бы он огорчался! Ты, rjpa-
во, наивна, дитя мое. Но для общества, для всех более
или менее^ разумных людей будет иметь значение, что
семидесятилетний старик заглядывается на подростка.
438

Инкен. Подростка? Дорогая мама, ты ошибаешься
Ёо мне.
Фрау Петере. Возможно. Я тебя действительно не
понимаю. Ты знакома со многими молодыми людьми,
тебе делали предложение молодые врачи, юристы и ин-
женеры. Не станешь же ты внушать мне, что в твоем
возрасте можно предпочесть старого, извини меня, чо-
порного господина.
Инкен. Вот как! Если он не станет моим мужем,
я застрелюсь.
Фрау Петере (в ужасе отмахиваясь). Раз и на-
всегда, Инкен, избавь меня от таких преувеличений.
Инкен. Это правда, а не преувеличения!
Фрау Петере. Это болезненные, отчаянные фанта-
зии, с которыми надо бороться всеми способами. (После
паузы.) Не думай, Инкен, что я говорю так потому, что
хоть на миг могу поверить, будто тайный советник сде-
лает тебе предложение. Это просто немыслимо! Скорее
он женится на принцессе, чем на тебе. Прости меня, но
ты ведь что-то вроде няньки при детях.
Инкен. В таком случае, значит, он увлекается нянь-
ками.
Фрау Петере. Да, увлекается: он просто хочет
завести с тобой шашни. Ты еще будешь меня учить, что
представляют собой такие старые греховодники! Я могла
бы тебе многое порассказать, как бывает в жизни! Ты
слишком дорога мне, и я не допущу, чтобы ты служила
лакомым кусочком для пресыщенного светского челове-
ка. Известно, к чему их приводят порочные наклонности...
Инкен (серьезно). Мама, давай поговорим серьез-
но. Ты меня не знаешь. А главное, не знаешь тайного со-
ветника, иначе ты бы не говорила о нем таких вещей.
Господи, — нянька!.. Что я до сих пор знала? Тайный
советник переродил меня. Доживи я до девяноста лет,
я и тогда его не забуду! Я никогда не утрачу того, что
он мне дал.
Фрау Петере. Что же он тебе такое дал?
Инкен. Этого не положишь на стол, как селедку
или камбалу.
Фрау Петере (пожимая плечами). Мне кажется,
Инкен, мы хотели говорить серьезно.
439

Инкен. Сегодня мне повезло с Клаузенами, мама.
Сначала в городе я встретила Эгмонта и получила кон-
феты. Когда я шла сюда, мимо меня в открытом авто-
мобиле проехала бедная кривобокая Беттина. Я знаю —
она мой враг. И мне совершенно ясно — почему. Она
знает, какой прекрасный, достойный любви, замечатель-
ный человек ее отец, и боится потерять его из-за меня.
Фрау Петере. Ты страдаешь манией величия,
дитя мое.
И нкен. Верь или нет, от этого все равно положение
вещей не изменится.
Фрау Петере. Фрейлейн Беттина завидует тебе?
Любимая дочь тайного советника ревнует к тебе, ма-
ленькой, ничего не значащей девчонке?
И нкен. Да, мама, этим ты меня не сломишь. И ска-
жу тебе откровенно: твоя дочь стала настолько взрослой,
что вышла из-под твоей власти.
Фрау Петере (видимо, взволнована, однако сдер-
живается и говорит с неестественным спокойствием).
Прошу тебя, Инкен, скажи мне по чистой совести: ты
что-нибудь от меня скрываешь?
Инкен. Конечно. И не только «что-нибудь», но и
гораздо большее. Это мое право, потому что это мое
личное дело.
Фрау Петере. Но могут возникнуть обстоятель-
ства, которые столкнут нас с правосудием. Не захочешь
же ты втянуть нас в судебное дело? Может быть, ты и
подарки получила? Скажи, не подарил ли тебе тайный
советник бриллиантовое колье, не надел ли тебе на па-
лец кольцо с драгоценным камнем?
Инкен. Ты меня поражаешь! Я буквально остолбе-
нела! (Громко смеется.) Ну что ж, клянусь! Я получила
от тайного советника столько рубинов, смарагдов, брил-
лиантов, бериллов, хризопразов и как они еще там назы-
ваются, — сколько ты видишь на моих поднятых для
клятвы пальцах!
Фрау Петере. Тем лучше для меня и для тебя, до-
рогая Инкен. Теперь скажи мне: не заговаривал ли с
тобой тайный советник о браке?
Инкен. Нет, потому что это вовсе не нужно. Кстати,
после шоколада мне захотелось есть. Пойду отрежу себе
440

кусок хлеба. (Входит в беседку, берет со стола хлеб,
прижимает к груди и отрезает ножом ломоть.) Скажи,
мама, мой отец умер в тюрьме?
Фрау Петере. Ты, видно, не в своем уме, детка?
И н к е н. Он умер в предварительном заключении?
Фрау Петере. Как ты можешь это говорить,
Инкен?
Инкен. Он лишил себя жизни из-за того, что его об-
винили в попытке незаконно получить страховую премию.
Фрау Петере. Кто все это тебе наплел? Откуда
ты это знаешь?
Инкен. Ты, по-видимому, все еще считаешь меня ре-
бенком, дорогая мама. Но не волнуйся! Я давно об этом
догадывалась. Я принимаю все так, как оно есть.
Фрау Петере (закрывает лицо руками). Что эт^
значит? Это ужасно.
Инкен. Мама, а разве ты этого не знала?
Фрау Петере. Я просто сквозь землю провалюсь,
Инкен. У кого хватило подлости...
Инкен (очень спокойно). Началось вот с чего.
Я получила эту открытку. (Вынимает из сумочки от-
крытку и протягивает ее матери.)
Фрау Петере. Открытка? Чья подпись?
Инкен. Автор, по-видимому, счел подпись излишней.
Прочитай спокойно. Стало будто бы известно, какая мы
почтенная семейка! Нам следует как можно скорее
убраться отсюда куда-нибудь, где нас никто не знает.
Может быть, там еще найдутся люди, которые настолько
слепы, чтобы доверить шайке преступников воспитание
своих детей...
Фрау Петере. Ложь! Ты это взяла с потолка,
Инкен. Нет, такая низость невозможна! Когда-нибудь
я расскажу тебе, какое несчастье много лет тому назад
в один зловещий день разразилось над нами. Но твой
отец был совершенно невиновен...
Инкен. Знаю. Я показала открытку доктору Штей-
ницу. Я была сегодня утром у него на приеме. Он ска:
зал мне то же самое.
Фрау Петере. Да, доктор Штейниц знал твоего
отца. И все, кто соприкасался с твоим отцом, — у меня
в ящике сохранилась пачка писем к нему, — все знали,
441

4T0 он неспособен на подобное преступление. Ты ду-
маешь, тайному советнику известно об этом?
И н к е н. Штейниц утверждает, что известно. Я на-
рочно спросила его; иначе моим долгом было бы довести
об этом до сведения тайного советника.
Енова раздается звон маленького колокола в церковке; оттуда вы-
носят младенца. По ту сторону стены видна часть процессии. Опять
выбегают дети; они окружают Инкен, просят хлеба. Фрау Петере
взволнованно ходит взад и вперед.
Инкен (кричит через головы детей). Это даже хо-
рошо, мама, что между нами теперь нет ничего недоска-
занного. Неужели я не вижу все так же ясно, как и ты?
Теперь, если у тебя будет в этом потребность, ты мо-
жешь откровенно говорить со мной.
Фрау Петере (хватается за голову, бежит в дом).
Инкен, мы окружены врагами.
Инкен режет хлеб и раздает его детям. Через калитку, незамеченный,
входит Клаузен в летнем костюме, видит происходящую сцену.
Останавливается в умилении. Затем подходит ближе к оживлен-
ной группе и снова останавливается. Инкен замечает его.
Инкен (прикладывает руку к глазам). Господин
тайный советник? Вы? Или это только мое воображение?
Клаузен. Слава богу... или к сожалению. Но дей-
ствительно это я. Рады вы мне или я напугал вас?
Инкен. Если это испуг, то только радостный! —
Ступайте, дети! Ступайте по местам. (Зовет.) Мама, при-
смотри, пожалуйста, за детьми. (Отсылает детей в оран-
жерею.) Мне некогда: пришел господин тайный совет-
ник... — Итак, это в самом деле вы! А я было пригото-
вилась к нескольким дням поста...
Клаузен. На пост это непохоже...
Инкен. Я была в городе и только что вернулась;
после этого всегда волчий аппетит. А сейчас его точно
ветром сдуло.
Клаузен. Да, Инкен, я хотел пропустить три дня...
даже гораздо больше... Но получилось так, как часто
бывает с добрыми намерениями... Я снова здесь, и вы,
наверно, думаете: даже на каких-нибудь жалких два-
три дня нельзя отделаться от этого семидесятилетнего му*
чителя,
44?

Инкен. (любезно). Однако вы не сильны в чтений
мыслей. (Смахивает пыль со стола и скамьи.) Вы снова
здесь, и это самое главное!
К л а у з е н (кладет пальто, цилиндр, перчатки и
трость на стол). Это похоже и на мое ощущение. По-
следнее время я немного хандрил, — не говоря уже о
ежедневных неприятностях. Но как только под моими
ногами зашуршал гравий вашего садика, мне стало зна-
чительно лучше на душе. Я все еще очень завишу от вас.
Инкен. И вас это мучает? Вы этого не хотите?
Клаузен. Я этого хочу, но не должен был бы хо-
теть.
Инкен. Это плохая рекомендация для вашего бе-
локурого товарища, как вы меня иногда называете.
(Берет себя в руки.) Будем веселы! В такое утро, как
сегодня, хандрить не годится.
Клауз ен (садится). Вы совершенно правы, Инкен.
Здесь рядом даже свадьбу справляют.
Инкен. Крестины, что куда веселее. Вот несут мла-
денца из церкви.
Клаузен. Колокола оповещают йебо о появлении
нового гражданина на земле.
Инкен. Может быть... Это красивая мысль.
Клаузен. Романтика исчезла из мира; а вокруг
вас, Инкен, она все еще в полном цвету.
Инкен. Вы часто так говорите, но, к сожалению,
это мне не помогает.
Клаузен. И поэтому вы объявляете меня просто
никчемным.
Инкен. Напротив, это я чувствую себя никчемной.
Так бывает всегда, когда не хватает сил помочь тому,
к кому хорошо относишься. Вот тогда-то и чувствуешь
себя лишним.
Клаузен (через стол протягивает ей руку). Дитя,
будьте со мной терпеливы... Ну хоть еще немного.
Инкен. Терпеливой! Ах, если бы дело было только
в этом...
Клаузен. Все дело в этом: терпение, терпение!..
Инкен. Пока не разверзнется.земля или мне не бу-
дет произнесен приговор и не замкнется за мной дверь
тюрьмы?..
443

К л а у з е н (вздыхает). Ах, Инкен, человек так у&аё-
но двойствен.
Инкен (после продолжительной паузы). Я с пер-
вого взгляда поняла, что .с вами что-то случилось. Вы
хотите скрыть это от меня?
.Клауз ен. Вы правы. При наших отношениях я не
должен скрывать это от вас.
Инкен. Итак, коротко и ясно, моя настойчивая
просьба.
Клаузен. Короче говоря, если бы у меня хватило
силы, я не поддался бы слабости и не пришел бы сюда.
Будь мне все ясно, не требовалось бы никаких объяс-
нений. Однако настает час, который мы оба должны
встретить сильными. (После длительной паузы.) Воз-
можны разные выходы: один из них — тот, который из-
брал Сенека и защищал Марк Аврелий. Древние назы-
вали его стоическим; кончаешь не только с каким-ни-
будь делом, а добровольно со всей жизнью.
Инкен. Этот выход многое облегчает.
Клаузен. Что ты говоришь? Инкен, не греши! Кто
смеет пренебрежительно отбросить молодость, полную
надежд, полную радости, полную сил, приносящих близ-
ким счастье? То, что для человека семидесяти лет — за-
конное право, для такой девушки, как ты, — преступле-
ние.
Инкен. Разница возраста здесь ни о чем не гово-
рит.
Клаузен. Дайте мне слово, Инкен... Инкен, ради
моей любви к вам: не преграждайте мне этот выход!
Поклянись оставить меня одного! Если бы мне пришлось
опасаться, что ты пойдешь по моему пути, я и в могиле
не нашел бы себе покоя.
Инкен (в слезах). Я все время слышу, что должна
оставить вас одного, не закрывать вам выход, не идти
с вами по одному пути, не нарушать вашего покоя...
Если это серьезно — быть может, я найду в себе доста-
точно воли...
Клаузен. Инкен, вы не хотите меня понять! Я не
имею права связывать вас с моей судьбой. Но я обе-
щаю, если обещаете и вы, что не воспользуюсь этим вы-
ходом. Именно с вами я не должен был говорить об этом.
444

Инкен. Это потому, что мой отец так необдуманно
пошел по такому пути?
Клауз ен. Оставим эту тему, Инкен. Будь я мо-
лод, я создал бы вокруг -тебя новую жизнь. Ты бы за-
была о смерти, Инкен! А так, слава богу, есть другой
выход из моего конфликта, назовем его отказом от сча-
стья из чувства долга.
Инкен. По-моему, это было бы убийством души,
преступлением худшим, чем убийство физическое.
Клаузен (с мукой в голосе). Разве это возможно?
Такой ребенок, как вы, и я вам дорог, Инкен?
Инкен. Нет, что вы?! Я не выношу вас.
Клаузен (встает, глубоко взволнованный, ходит
взад и вперед, сбивая тростью головки лилий. Останав-
ливается перед Инкен). Я должен сказать теперь всю
правду. Может быть, она покажется тебе туманной, Ин-
кен. Во мне сменяются день и ночь... «Сияние рая чере-
дуется с глубоким; страшным мраком». Почему мне не
процитировать Гёте,—он так метко сказал. Когда меня
озаряет райский овет, я вижу синее небо и тебя, крас-
ные лилии и тебя, золотые звезды и тебя, голубые швей-
царские озера и тебя, замок на высокой горе с зубцами
и знаменами и в нем тебя, солнце и тебя, месяц и тебя.
Одним словом, Инкен, тебя; я вижу тебя! Тебя! Но вот
подкрадывается зловещая ночь, и появляется известный
всем с детства дракон, который все это пожирает. После
Ормузда властвует Ариман. Тогда я спускаюсь в мрач-
ное подземелье Аримана, где пахнет горелым мясом и
раскаленным железом. Там, внизу, я истекаю потом и
кровью. Там, внизу, обитают привидения, подобные вам-
пирам. Там, внизу, становятся вампирами те, что на-
верху были ангелами.
Инкен (бросается ему на шею и не отпускает его).
Но тогда и там ты видишь меня, меня, меня... И дья-
вольское наваждение исчезает.
Долгое безмолвное объятие. Пастор Иммоос проходит за сте-
ной, заглядывает в сад и удаляется. Отпрянув друг от друга, Ин-
кен и Клаузен опускаются на скамью у стола.
Инкен. Слава богу, наконец! А я всегда испыты-
вала к тебе ужасающее почтение.
445

Клаузен (после некоторой Паузы). То ли это, 4fö
я искал? Что же-дальше? Приказывай! Ибо твоя воля
стала моей волей, Инкен! Я пришел сюда, так сказать,
pour prendre congé К И вот бог двинул бровью — и все
рухнуло, полетело. И вокруг нас воздвигся совершенно
преображенный мир!
Инкен. И как крепко мы в «ем утвердимся, лю-
бимый.
Клаузен. Да, моя любимая, утвердимся. Того, что
уже рухнуло, нечего больше бояться. Послушай меня:
я расскажу тебе, какое внешнее событие предшествова-
ло этому повороту судьбы, какому обстоятельству мы
должны быть благодарны. У меня сегодня утром впервые
было тяжелое и бурное объяснение с Беттиной. Она за-
была об уважении к отцу и осыпала меня упреками.
Она зашла так далеко, что злоупотребила именем моей
покойной жены. Она как бы взывала к ней против меня.
Мне больно, меня волнует, когда такое дитя, как Бет-
тина, которая всю жизнь обожала меня, поступает по-
добным образом. Это обиженное судьбой существо всег-
да было олицетворением послушания и самопожертво-
вания. После смерти матери она, словно Антигона, во-
дила меня, как слепого. А теперь, любимая, я вверяю
тебе искалеченного человека, все, что от меня осталось.
Инкен. Ты ведь хотел рассказать о Беттине?
Клаузен. Я не привык из всего делать тайну. Вот
почему наши отношения стали известны. Правда, молва
далеко опередила факты, но сейчас она уже соответ-
ствует истине... В наших отношениях нет ничего нерешен-
ного. В знак этого, Инкен, прими это кольцо. (Надева-
ет ей на палец кольцо, которое она целует.) Этого коль-
ца Беттина не нашла в шкатулке своей матери, с этого
и началась ссора. Пусть оно неразрывно соединит нас.
(Встает.) Инкен, мне так хорошо и свободно на душе,
как не было еще никогда в жизни. И так — до конца.
Будем стоять друг за друга!
Занавес
Подать в отставку. (Франц.)

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Та же большая комната, что и в первом действии. В одной ее части
накрыт стол к завтраку на девять приборов. Поздняя осень. Начало
октября.
Входят санитарный советник Штейниц и фрау Петере.
Он в визитке, она — в черном костюме.
Фрау Петере (глубоко опечаленная). Я-то хоте-
ла, чтобы брат согласился с предложением хозяев на
перевод его в польское поместье.
Штейниц. Не угодно ли вам раздеться, фрау Пе-
тере?
Фрау Петере. Нет, я уже сказала тайному со-
ветнику. Ведь я сначала думала, что мы будем одни.
Я боюсь этого семейного завтрака. Инкен согласилась
со мной. Шофер ждет; он отвезет меня домой.
Штейниц. Пожалуй, этот завтрак не доставил бы
вам большого удовольствия...
Фрау Петере. Я еще хочу вам кое-что показать,
чтобы вы видели, как меня исподтишка преследуют и
позорят. (Вытаскивает из сумочки открытку и протяги-
вает Штейницу.) Это анонимная открытка.
Штейниц (с открыткой в руках). Не нужно быть
графологом, чтобы узнать почерк. Открытка написана
той же рукой, что и первая, полученная Инкен несколь-
ко недель назад.
Фрау Петере. Это непостижимо! В открытом
письме... Подумайте, в чем меня обвиняют: будто это
я при переезде облила керосином фургон с нашим иму-
ществом. И якобы есть доказательства. Мне грозят су-
дебным процессом....
447

Ш т е й н и ц. Оставьте мне этот документ. «Что за
преимущество гнусным сокрушаться,— говорит кумир
этого дома,— гнусность есть могущество, надо в нем
признаться». (Кладет открытку в карман.) Но вы не
должны придавать этому никакого значения. Я провожу
вас до автомобиля, фрау Петере.
Оба уходят. Тихо входит Винтер, осматривает стол и расклады-
вает салфетки. Через некоторое время так же на цыпочках входит
Эрих Кламрот.
К л а м р от. Винтер!
Винтер. Слушаю, господин директор.
Кламрот. Кто в кабинете у тайного советника?
Винтер. Кажется, доктор Вуттке.
Кламрот. Вуттке выходил из дома, когда мы с
женой подъехали в автомобиле. И к тому же я слышал
женский голос.
Винтер. Быть может, это фрейлейн Беттина за-
шла к отцу.
Кламрот. Да вы с ума сошли! Я прекрасно знаю
пискливый голосок Беттины.
Винтер. Простите, господин директор, в таком слу-
чае я не знаю, кто находится у господина тайного со-
ветника.
Кламрот. Вы не знаете? Так я вам и поверил!
Стоит в этом доме блохе чихнуть, и то вы будете знать.
Винтер. Это слишком большая честь для моего
слуха.
Кламрот. Только что Штейниц посадил в автомо-
биль какую-то даму в черном. Ее повез шофер тайного
советника. Кто эта дама, вы тоже не знаете?
Винтер. Во всяком случае, не могу вам точно ска-
зать.
Кламрот. Что это значит — да или нет? При та-
кой изворотливости вы могли бы стать посланником.
Тогда я вам скажу, кто она. Это была мать Инкен Пе-
тере.
Винтер. Это, конечно, возможно.
Кламрот. А сама Инкен Петере у тайного совет-
ника в кабинете. Ну, теперь без обиняков: сколько раз
в неделю приходит сюда эта ш-вейка?
448

Винтер. Если она приходит, то без моего ведома.
В последний раз я видел ее в день семидесятилетия гос-
подина тайного советника.
Кламрот. И вы не знаете, она ли в его каби-
нете?
Винтер. Возможно. Если господин директор так
считает, не смею спорить. (Уходит.)
Кламрот (кричит ему вслед). Эй вы, человек-змея!
При всей вашей изворотливости стрелку часов вам не
повернуть назад. (Несколько раз проходит по комнате,
затем останавливается у стола и пальцем считает при-
боры. Покончив с этим, обдумывает, снова считает, из-
умленно качает головой, как человек, которому что-то
непонятно.)
Входят под руку Беттина и Оттилия.
Бетти н а. Я очень рада, что мы все собрались
здесь. Я не случайно настаивала перед папой на том,
чтобы возобновить эти ежемесячные семейные завтра-
ки...
Кламрот (быстро поворачивается и подходит к
сестрам). Вы знаете, в кабинете вашего отца, кажется,
сидит Инкен Петере.
Беттина (бледнея). Кто это сказал? Я не могу
этому поверить.
Кламрот. Я узнал ее по голосу. Когда я про-
ходил мимо, дверь из коридора была неплотно за-
крыта.
Беттина. Инкен Петере ни разу не была здесь со
дня рождения отца. Что это может значить? Как раз
сегодня, в день нашего семейного завтрака...
Кламрот. Это может означать многое... о чем и по-
думать страшно.
Беттина. Извините, я пойду за Винтером. (Уходит.)
Кламрот. Оттилия, будь любезна, подойди. (Под-
водит ее к столу.) Сколько приборов ты здесь видишь?
Оттилия (считает). Один, два, три... девять при-
боров.
Кламрот. Сколько человек в нашей семье?
Оттилия (как бы рассаживая всех за столом).
Отец, Беттина, ты и я — четверо... Эгерт, Вольфганг и
449

его Клотильда — это семь. Здесь сидит «брюзга», как
папа называет Штейница, но без него папа никак не мо-
жет обойтись.
Кламрот. Черт с ним, с «брюзгой»! Кого будут
кормить здесь, за девятым прибором?
Оттилия. Не знаю.
Кламрот. Знаешь, но не хочешь этого знать, От-
тилия.
Оттилия. Нет, клянусь тебе, Эрих, отец нас так
не оскорбит!
Кламрот. Что мне от твоих клятв, Оттилия?
А впрочем, я просто не буду присутствовать. У меня и
так нет лишнего времени. Застольная философия вашего
отца и профессорские разглагольствования Вольфганга
меня не интересуют. У вас я всегда опрокидываю бо-
кал за бокалом потому, что от скуки чуть не валюсь со
стула. Лучшие куски не лезут в глотку, будто их в песке
вываляли.
Оттилия (боязливо). Ты ведь сам говорил, что
в интересах семьи хочешь присутствовать на этом зав-
траке.
Кламрот. Да. Я должен присутствовать, потому
что мрачно смотрю на будущее. Я должен знать все, что
здесь творится, чтобы предупредить хотя бы худшее!
Фантазии и сентиментальные бредни Клаузена посте-
пенно становятся опасными для жизни.
От т и л и я. Ты только не волнуйся, Эрих.
Кламрот. Вы не понимаете духа времени. Все ви-
таете в облаках, а на нашего брата смотрите свысока.
Оттилия. Никто не смотрит на тебя свысока. Про-
сто нашей семье свойствен некоторый идеализм...
Кламрот. Ты думаешь, это объясняет, почему твой
отец тратит сумасшедшие деньги на шелковые рубашки
и кальсоны? И делает себя и вас общим посмешищем?
Оттилия. Как так? Что все это значит, Эрих?
Кламрот. Над этим потешается весь город. Ну,
мне здесь слишком душно! Пойду в сад. (Уходит.)
Оттилия. Эрих, не убегай! Прошу тебя!
Возвращается Б е т т и н а.
Б е т т и н а. Не верится, но у отца действительно ка-
450

кай-tô ДаМа. Пойдем со мной. Я закроюсь у себя в ком-
нате. Если твой муж прав, меня сегодня напрасно будут
ждать к завтраку. (Уходит, уводя с собой Оттилию. Обе
взволнованы.)
Снова появляется Винтер; возится у стола. Прислушивается к да-
леким голосам. Немного -погодя входят Штейниц и Инкен.
Винтер ведет себя так, будто он увидел привидение, и в страхе
удаляется. Инкен этого не замечает, но Штейниц весело смеется.
Инкен. Что с вами, господин Штейниц?
Штейниц. Мне вспомнилось кое-что смешное. Так
вот, это библиотека, фрейлейн Инкен...
Инкен. Где я уже раз была.
Штейниц. А вот портрет покойной фрау Клау-
зен... когда она была молодой, невинной девушкой.
Инкен. Я боюсь этой женщины, доктор.
Штейниц. Ее больше нет, чего же вам бояться?
Правда, она была важная дама. Так же как и обе ее
сестры. Одна сумела стать настоящей английской леди,
другая играла первую скрипку в Бохуме. Они сумели
выбрать себе супругов. Их мужья были тихие, тонко
мыслящие люди, которые имели все данные для боль-
шой карьеры. Они ее и сделали. Наша тайная советница
была душой города. Сюда съезжалось столько гостей,
что тайному советнику иногда приходилось искать себе
ночлег в отеле. Музыканты, художники, крупные ученые
и государственные деятели — все прошли через ее дом.
Инкен. После этого кажешься себе особенно ни-
чтожной.
Штейниц и Инкен идут в соседнюю комнату.
Штейниц. А тут был ее будуар. Как видите, здесь
много ценных вещей. Не только супруг,— все осыпали
ее подарками.
Оба уходят. Снова входит Винтер, продолжает сервировать
стол. Затем появляются Бенина, Оттилия, профессор Вольф-
ганг Клаузе н, Паула Клотильда, урожденная фон Рюб-
замен. Паула Клотильда большими шагами направляется к камину
и ставит под портретом покойной фрау Клаузен пышный и безвкус-
ный букет цветов.
Паула Клотильда. Первым долгом почтим па-
мять :моей превосходной незабвенной свекрови.
451

Беттина. Как ты меня тронула, моя добрая Паула!
Паула Клотильда (поднимая глаза к портре-
ту). Будь с нами! Будь с нами! Пусть твой дух спло-
тит нас воедино.
Оттилия. И Эрих говорит: «Мы должны реши-
тельно держаться вместе, не обращая ни на что вни-
мания и без сентиментальностей».
Беттина (прикладывает платок к глазам). О, если
бы это не было так тяжело! Ах, как мне тяжело!
(Плачет.)
Паула Клотильда. Успокойся, дорогая, все
будет хорошо.
Вольфганг. Что случилось? Почему ты так пе-
чальна, Беттина?
Беттина. Ничего, ровно ничего, Вольфганг! Ни-
чего .не случилось.
Вольфганг. Для меня здесь слишком много вол-
нений. Лучше бы я сюда не приезжал. Такая напря-
женная атмосфера не соответствует тихой жизни
ученого.
Паула Клотильда. Иначе нельзя было. Ты
должен был приехать.
Беттина. Так бесконечно жаль отца. Я теряю в
нем больше, чем вы все. Этот возвышенный, чистый че-
ловек, на которого я взирала с изумлением!.. Нет, та-
кого разочарования я не перенесу!..
Вольфганг. Разве отец все еще не образумился?
Оттилия. Нас ждет еще одно неслыханное оскор-
бление. Не угодно ли вам будет взглянуть на этот стол
и сказать, кто будет сидеть за этим лишним прибором?
Входит Винтер.
Вольфганг. Вот и Винтер! Можете вы сказать
нам, кого еще ждут кроме доктора и нас?
Винтер. Нет, господин профессор, этого я не могу
вам сказать. Сначала было накрыто на десять персон,
потом тайный советник велел один прибор убрать. Я ска-
зал господину тайному советнику: «Простите, но все
еще один прибор лишний». Тогда господин тайный со-
ветник набросился на -меня: «Ничего нет лишнего! За-
молчи!» (Проходит по комнате и удаляется.)
452

Паула Клотильда (стремительно ходит взйе U
вперед). Сесть с этой швейкой за один стол?!..
Вольфганг. С дочерями каторжников обычно за
стол не садятся. Это может стоить мне служебного по-
ложения.
Бетти на. Нет, нет и еще раз нет! Я не поверку
чтобы отец мог от нас этого потребовать.
Входит Эгмонт.
Эгмонт. Что случилось? Что здесь .происходит, гос-
пода! Вы похожи на потревоженных ос... Эрих Клам-
рот как одержимый носится по саду, да и вы здесь на-
верху словно с ума сошли.
Вольфганг. Да, бывают вещи, превышающие
меру терпения даже почтительного сына.
Оттилия. Тебе известно, зачем здесь девятый при-
бор? ' .
Эгмонт. Думаю, придет Инкен Петере Может
быть, она уже в доме.
Паула Клотильда. Ты так просто говоришь об
этом, дорогой Эгерт.
Эгмонт..Да, я говорю об этом просто.
Паула Клотильда. Ты не понимаешь всего
значения этого шага. Страшные времена наступят, мой
милый мальчик, когда ты должен будешь назвать эту
продавщицу мамой.
Эгмонт. У тебя фантазия, поистине достойная
Данте. Мой совет тебе — не преувеличивай.
Паула Клотильда. А ты, Эгмонт, не понимаешь,
что говоришь! Нужно взять в оборот старую Петере. Эта
ведьма знает, чего хочет. Ей предлагали целое состоя-
ние, лишь бы она убралась отсюда вместе со своей доч-
кой. Наотрез отказалась. Дочь — ее капитал, и она че-
рез нее надеется выручить гораздо больше.
Эгмонт. Паула, ты всюду видишь утонченную хит-
рость, на которую эти простые люди не способны. При-
смотрись к ним поближе. О деньгах я ничего не знаю.
Но Инкен такой прямодушный и скромный человек, что
за нее я готов ответить головой! Мы с папой и Инкен
были втроем в зоологическом саду и чудесно провели
там полчаса!..
453

Паула КлоТйЛьда. ВоЗМоЖйо, Äott еЩе не так
испорчена. Но у матери Инкен многое на совести.
Бетти на. Что ты говоришь? На что ты намека-
ешь?
Паула Клотильда. Муж старой Петере умер
в следственной тюрьме. Как известно, он покончил с
собой. Недавно Ганефельдт ознакомился с материала-
ми судебного следствия. Этого человека — железнодо-
рожного инспектора — обвиняли в поджоге собствен-
ного имущества при переезде семьи. Но говорят, что
это дело ее рук. Подозрение все больше и больше па-
дает на Петере. Вероятно, ее присудили бы к каторж-
ным работам, если бы не окачурился единственный сви-
детель— ее муж.
Эгмонт. Я верю больше Штейницу, чем Гане-
фельдту. А Штейниц не допускает и мысли о виновно-
сти фрау Петере.
Паула Клотильда. Она марионетка в его ру-
ках. Он в этом заинтересован. И хорошо знает, почему
это делает. А у нас совсем другие сведения.
Входит Штейниц.
Штейниц. Прошу вас спокойно указать мне на
дверь, если я здесь лишний.
Эгмонт. Вы пришли как раз вовремя, доктор. Моя
уважаемая невестка только что прошлась по адресу
фрау Петере.
Паула Клотильда. Я говорила только о том,
что написано в документах и уже доказано...
Штейниц. Что же написано в документах? Что
доказано?
Вольфганг. Паула, не будем касаться таких во-
просов.
Эгмонт. Моя невестка считает, что фрау Петере
виновна в поджоге! А муж ее в тюрьме покончил с со-
бой будто бы для того, чтобы спасти жену.
Штейниц. Такими утверждениями в последнее
время стали запугивать почтенную фрау Петере даже
'Посредством анонимных писем, составленных © самых
•площадных выражениях. Одно из этих писем она мне
454

показала. Я собираю подобные документы человеческой
подлости. Кажется, открытка при мне. (Достает от-
крытку из кармана и протягивает ее Пауле Клотильде.)
Да вот она, если кому-нибудь интересно.
Паула Клотильда (немного растерявшись, так
как открытка написана ею). Мне неинтересно. Почему
это может меня интересовать?
Штейниц. Я думал, что открытка вас заинтере-
сует: автор этой недостойной мазни высказывает то же
мнение, что и вы.
Паула Клотильда. Как так «мазни»? Кто мог
написать эту анонимную открытку?
Штейниц. Не знаю,— ведь она анонимная.
Вольфганг (Штейницу). Надеюсь, вы не хо-
тели этим сказать, что образ мыслей моей жены со-
впадает с образом мыслей анонимного автора?
Штейниц. Разумеется, нет. Я, конечно, далек от
этого.
Паула Клотильда. Подобные вещи просто
швыряют в камин. (Пытается это сделать, но открытка
падает на пол.)
Штейниц. Я хотел бы, чтобы вы так же посту-
пили с вашим ошибочным мнением о фрау Петере.
А открытку я должен сохранить. (Поднимает ее.) Воз-
можно, она еще пригодится фрау Петере для защиты.
Паула Клотильда. Пригодится или нет — мне
безразлично.
Во время этой сцены профессор Вольфганг Клаузен и Беттина под
руку прогуливаются по комнате и оживленно шепчутся. У Беттины
на глазах слезы. Вольфганг останавливается и пристально смотрит
на Беттину.
Вольфганг. То, что ты говоришь, невозможно.
Беттина. Клянусь богом, чистая правда, Вольф-
ганг!
Вольфганг. Это было бы расхищением самого
дорогого, самого священного, что у нас осталось.
Беттина. Я прошу тебя, Вольфганг, молчи!
Оттилия. Можно узнать, о чем вы говорите?
Беттина. Прошу тебя, не спрашивай, Пусть об
jTQM. знрю я одна.
455

Вольфганг. Оттилия — наша сестра, Беттина.
Даже хорошо, чтобы она узнала. Отец взял и отдал
этой девушке кольца и драгоценности покойной мамы!
Следовало бы завесить портрет матери, если вы пере-
живаете это так же, как я.
Оттилия. О господи! Мне это так же тяжело, как
тебе!
Паула Клотильда (сильно встревоженная тем,
что Штейниц подозревает в ней автора анонимной от-
крытки). Вольфганг, пожалуйста, возьми меня под
руку. Я с утра .плохо себя чувствую. Пожалуй, лучше
было бы остаться дома.
Вольфганг (берет жену под руку и водит ее
взад и вперед по комнате). Тебе часто .помогает рюмка
коньяку, Паула. Да, впрочем, я тебе уже говорил: дра-
гоценности нашей матери постепенно переходят к лю-
бовнице отца.
Паула Клотильда. Вздор! Это совершенно не-
возможно! Ты меня не уверишь в этом, Вольфганг! Ка-
кой скандал!..
Эгмонт (Оттилии). Ради бога, не поднимайте
шума из-за пустяков! Пусть маленькая Инкен позав-
тракает с нами, всем хватит!..
Оттилия. Ты слыхал? Теперь я окончательно
боюсь за рассудок папы!
Эгмонт. Что еще я должен был слышать?
Оттилия. Отец разбазаривает драгоценности по-
койной мамы. Эта Инкен уже носит ее кольца, брас-
леты, брошки... Если я скажу мужу, Эрих будет вне
себя. (Быстро уходит искать мужа.)
Вольфганг. Скажите откровенно, доктор, верны
ли слухи, будто отец купил на Цутском озере старый
замок и поручил берлинскому архитектору реставриро-
вать его?
Штейниц. Я знаю только, что подобные планы
у тайного советника были. Он не раз говорил, что хочет
на старости лет иметь уединенный уголок.
Эгмонт (обнимает за плечи доктора). Дядя Штей-
ниц, ведь вы не можете одобрить, если отец действи-
тельно дарит Инкен наши и мамины фамильные драго-
ценности? Наверно, и вам это кажется непонятным.
456

Ш т è й н и ц. Все это нисколько меня не касается.
Вы давно знаете, что я не вмешиваюсь в интимную
жизнь семьи Клаузен.
Эгмонт. Тогда нужно завесить портрет мамы.
(Подходит к Беттине.) Ты слышала, Беттина, что про-
изошло с мамиными драгоценностями?
Беттина, Ради всего святого, не говори об этом!
Я доверилась Вольфгангу, .а он, к сожалению, не скрыл
от Оттилии.
Эгмонт. Сомнений нет,— отец безумный!
Беттина. Эгерт, умоляю тебя, не говори так! Это
терзает мне душу. Я не могу выдержать! Только бы
Оттилия не сообщила Кламроту. Я не выношу его ма-
неру говорить об отце. Оставь меня, я ненадолго пойду
к себе. (Уходит.)
Входят Кламрот и Оттилия.
К л а м р о т. Это уж слишком! Он еще начал разда-
вать фамильные драгоценности!
Оттилия. Говорят, от них осталась только поло-
вина.
Кламрот. Быть может, еще хуже другие дела,
в которые он пускается. Я говорю о бессмысленных за-
тратах, угрожающих всему его состоянию! Он уже не
может всего охватить; у него неполная или пониженная
вменяемость.
Вольфганг (Штейницу). Скажите, нельзя ли
аннулировать покупку замка, если она действительно
состоялась?
Кламрот (вмешиваясь в разговор). Я был у
юстиции советника Ганефельдта. Закон не дает нам
таких прав. Или должно произойти нечто невероятное!
Вольфганг. Я уже считаю отца невменяемым.
Паула Клотильда (у стола). Я сдерживаюсь,
а то я бы вышвырнула с балкона этот прибор. Мне хо-
чется закричать: «К черту! К черту!»
Входит Винтер.
Вольфганг. Ты права. Винтер, уберите эти та-
релки, эту салфетку, эти вилки и ножи! За семейным
столом нас только восемь.
457

В й й т è р. Простите, но мне строго приказано..,
Вольфганг. Если вы не хотите, я сделаю сам.
Будете упрямиться, придет время — я вам припомню.
Винтер убирает прибор.
Паула Клотильда. Надо стремиться вверх, а
не опускаться.
Эгмонт (хватается за голову). Я начинаю думать,
что каждая семья — это замаскированный сумасшед-
ший дом!
К л а м р о т. Тише, немыслимое, кажется, свер-
шается!
Кл.аузен вводит Инкен Петере.
Клаузе н (принужденно весело). Доброе утро!
Потеряли терпение? Наверно, проголодались? Который
час? Я привел к вам Инкен Петере. Мы с ней и с Эгер-
том побывали в зоологическом саду. Доставили себе это
детское удовольствие. — Очень мило, что ты пришел,
Вольфганг! — С добрым утром, милая невестка! (Об-
ращаясь к Вольфгангу.) Кстати, какие у тебя" дела с
советником юстиции Ганефельдтом? Говорят, он встре-
чал тебя на вокзале?
Вольфганг. Как ты знаешь, «мы друзья детства.
Клауз ен. Значит, как я и Гейгер. Это чрезвы-
чайно редкий случай — молодость и дружба исчезают
одновременно. Итак, сядем. (Замечает отсутствие Бет-
тины.) Где Беттина? Пора уже начать завтрак. Эгерт,
милый, скажи Беттине, что мы все в сборе.
Эгмонт уходит.
Какие новости ты привез из Фрейбурга, дорогой Вольф-
ганг?
Вольфганг. Там все как всегда — ровно ничего
нового.
Клаузен (Кламроту). Хорошо ли работает новая
ротационная машина? Но об этом поговорим после зав-
трака. Если Беттина не придет, давайте сядем за стол.
Вольфганг. Мне все же хотелось бы подождать
Беттину.
Возвращается Эгмонт.
458

Эгмонт. Беттина просила передать, что ей сегодня
не по себе. Просит начать без нее.
К л а у з е н (подчеркнуто, Штейницу). Я прошу
Беттину прийти... Ведь она должна заменять хозяйку
дома. Дорогой Штейниц, надеюсь, вы скажете мне, что
с ней случилось?
Штейниц уходит.
Эгмонт. Думаю, обычная мигрень,
И н к е н. Господин тайный советник, вы не очень
рассердитесь, если я попрошу вас отпустить меня? Вы
помните, я уже просила «вас об этом. Меня ждет дома
мама. У нее срочные дела. С детьми останется только
дядя.
Клаузен. В садоводстве есть телефон; Эгерт, будь
добр, позвони фрау Петере.
Инкен. Я ведь сказала: мама должна уйти, у ма-
мы срочные дела.
К л а у з е н. Ах да, у фрау Петере срочные дела...
(Бледнеет, тяжело дышит, хочет говорить, многозначи-
тельно смотрит то на одного, то на другого, собираясь
что-то сказать, но сдерживается, с возрастающим не-
терпением молча ходит вздд и вперед. Внезапно оста-
навливается перед Вольфгангом.) Ты, собственно, зна-
ком с фрейлейн Инкен?
Вольфганг. Нет. В день твоего рождения фрей-
лейн не была представлена мне.
Клаузен (с ударением). Тебя не представили да-
ме? Итак, я хочу тебя представить: это мой сын Вольф-
ганг, фрейлейн Инкен.
Входят доктор Штейниц и Беттина.
Штейниц. Господин тайный советник, я привел
вам исцеленную.
Беттина. Прости, папа, я охотно пришла бы, но
только думала, что я больше здесь не нужна.
Клаузен. Почему ты так думала?
Беттина. Почему? На это трудно ответить.
Клаузен. Прошу к столу. (Беттине.) Об этом
после.
Все садятся. Инкен остается без места. Клаузен замечает это и
быстро вскакивает.
459

Клауз ен. Что это значит? Пожалуйста, сюда, на
мое место, Инкен!
Винтер. Прошу прощения, я сначала накрыл на
девять приборов, и...
Клаузе н. И что же?.. Куда он делся? Я спраши-
ваю о девятом приборе.
Винтер. По приказу господина профессора Вольф-
ганга я...
Тяжелая пауза.
К л а у з ё н (ударяет кулаком по .столу так, что па-
дают бокалы). Черт возьми! Подать его сюда!
Инкен поспешно ускользает.
Ш т е й н и ц. Успокойтесь, ради бога, дорогой тайный
советник.
К л а у з е н (приходит в себя, замечает отсутствие
Инкен). Куда исчезла фрейлейн Инкен?
Эгмонт. Ничего удивительного, если она сбежала
от такой гостеприимной семьи.
Клаузен (с глубоким негодованием, угрожающе).
Скорее вы все, один за другим, покинете мой дом, чем
оттолкнете ее от этого порога! (Идет за Инкен, чтобы
вернуть ее.)
Общее волнение и смятение.
' Штейкиц. Итак, чего вы добились, господа?
Вольфганг. Никто не может требовать от ме-
ня, чтобы здесь, перед портретом покойной матери,
я подавлял в себе чувство возмущения и отвраще-
ния.
К л а м р о т. Могу только сказать, что в этом есть и
хорошее. Мы теперь все ясно слышали, какая судьба
нас ожидает.
Ш т е й н и ц. Да, вы это слышали ясно. И было бы
большой ошибкой сомневаться в значении слов, сказан-
ных таким человеком, как тайный советник.
Б е т т и н а (хватается за голову). Я больше ничего
не понимаю! Я как безумная!..
Вольфганг. Этого понять нельзя. Или, может
быть, вы, доктор, объясните мне, как уста нашего отца,
460

который выше всего на свете ставил свою семью, могли
произнести такую угрозу?
Ш т е й н и ц. Его тягчайшим образом оскорбили. Он
раздражен.
Эгмонт. И все же — это слишком! Он грозит вы-
гнать из родного дома всех своих детей.
Штейн и ц (прислушивается). Петере уехала —
тайный советник возвращается один.
Вольфганг. Я решился,— я ему отвечу!
Все ждут страшного взрыва гнева. Однако тайный советник
входит совершенно изменившийся, спокойный и непринужденный,
будто ничего не произошло.
Клаузен. Мы опоздали, сядем.
Все садятся вокруг стола. Винтер и второй лакей начинают подавать.
Некоторое время едят молча. Наконец тайный советник начинает,
Что нового в Женеве, господин Кламрот?
Кламрот. В Женеве... в данную минуту... я, пра-
во, не знаю.
Клаузен. Оттилия, у твоего младшего ребенка
была свинка? Надеюсь, он* выздоровел?
Отт и л. и я. Уже давно, папочка! Уже восемь дней,
как он играет в песке.
Клаузен. Вольфганг, ты читал прекрасную статью
доктора Августа Вейсмана? Он, кажется, был профес-
сором у вас в Фрейбурге?
Вольфганг, Чтобы ответить, я должен знать, о
чем эта статья!
Клаузен. О чем? О жизни и смерти.
Вольфганг. Это тема вообще всей литературы,
Клаузен. Вейеман, однако, утверждает, что суще-
ствует только жизнь.
Вольфганг. Что, конечно, несколько преувели-
чено.
Клаузен. Он отрицает смерть. Он отрицает, что
смерть — необходимый перерыв для продолжения и об-
новления жизни.
Вольфганг. Для молодых смерть, — возмож-
ность, для стариков — неизбежность.
461

Кен # .вижу, ты ровно ничего в этом не по-
нимаешь — НаДеК>сь' ты тепеРь совершенно здорова,
Беттина? ^ *
Беттина. Ты знаешь> У меня бывают приступы
слабости. , ^ ч ~
К л a v з е н (сдерживая волнение, отрывисто). Го-
ловная боль, серД"ебиение тошнота... Рад, что ты сно-
ва в порядке Послушай, ЭгеРт> тебе неплохо было бы
совершить путешествие по следам Фильхнера или Све-
на Гедина В пУстыне Гоби есть блуждающее озеро...
оно называется Лоб-Нор. За несколько десятилетий оно
перешло с крайнего севера пустыни на крайний юг и
снова тем же загадочным путем вернулось на крайний
СеВШтейнии Свен Гедин писал об этом-
Клаузен (Кламроту). Объясните, почему эту хо-
рошую статью МЫ не поместили в наших газетах?
Клам'оот. Я не М0ГУ за всем усмотреть.
К л a v з е н Этого и не нужно. В конечном счете,
общее руководство за мной. Пусть только каждый бу-
дет на своем месте-
Кламрот. Хочу думать, я на своем.
К л a v з е н ПроД°лжается, Беттина?
п^^^хжхто (в недоумении). Что ты хочешь этим
Ьеттина \ v '
скззять^
Кляузен Твое хорошее самочувствие продол-
■угг о РТГ* CI ^
Беттина (борется с волнением). Ты, может быть,
думаешь что я притворялась? Я только человек, отец.
Жизнь иногда ставит нелегкие задачи. Ты этого не бу-
^лТузе^ Конечно, не буду. Но, кстати, вопрос,
Беттина- как по-твоему, соблюдение приличий, самых
простых,' обычных приличий... ты считаешь тяжелой или
легкой задачей?^ . w
Беттина Соблюдение приличии для воспитанных
людей вовсе не задача, это нечто само собой разумею-
щееся. \ тг ^
КлаеН А вы все воспитанны, Беттина?
Беттина Я ДУмаю> ты не можешь отказать в вос-
питании нашему КРУ У'
462

К л а у з е н. Слишком немецком воспитании: в об-
разцовой детской комнате; хотя кое-кто из вас сидит
наклонив стул и при этом еще кладет локти на стол.
Кламрот, который сидит именно таким образом, медленно убирает
локти со стола и выпрямляет стул.
Нет, в воспитании я вам не отказываю, но в нем, как
и в ваших манерах, есть некоторые пробелы. Поговорим
лучше о другом. Одно время у меня была мысль совер-
шенно уйти от дел. Как бы вы к этому отнеслись, ува-
жаемый зять?
Кламрот. Если бы это случилось, то какое имело
бы ко мне отношение? В лучшем случае это коснулось
бы Оттилии.
Клаузен. Что если я, как .тот безумный старый
король, раздам все свое имущество? Кто из вас ока-
жется Корделией?
Эгмонт. Я вижу, папа, ты склонен заниматься
остротами.
Клаузен. Предположим, я ушел от дел...
Вольфганг, Ты не должен уходить, дорогой отец.
Клаузен. Твое мнение, что я не должен?
Вольфганг. Я ничего не понимаю в делах. До
сих пор среди нас нет никого, у кого хватило бы сил
тебя заменить.
Клаузен. К сожалению, я должен это полностью
подтвердить.
Бетти на (взволнованно). Я бы хотела, чтобы ты
заглянул в наши души, отец, и увидел, что без тебя мы
совершенно не мыслим жизни. Ты не знаешь, как тре-
пещет за тебя мое сердце. Ты — наше самое большое
сокровище, и мы не хотим лишиться его.
Вольфганг. Мы хотим только успокоения. Рас-
сей волнующие нас страхи. Ты можешь это сделать
одним ласковым словом. Я женат, у меня дети, у Отти-
лии дети. Мы боимся за наше существование; нам ка-
жется, будто мы стали для тебя чужими.
Клаузен. А позвольте спросить вас всех: кто
возьмет на себя заботу о моем существовании?
Кламрот. Времена тяжелые, господин тайный
советник. Однако нет никаких оснований для серьезных
463

беспокойств за нашу добрую, старую фирму. Возмож-
но, моя деятельность не всегда вполне соответствует
вашей точке зрения, но в общем я могу нести полную
ответственность. Кроме того, я знаю, что мне делать.
Мои идеи, мои поступки, мое влияние на все предприя-
тие — в этом нет никаких сомнений — основаны на мо-
ей непоколебимой воле.
Клаузен. Я понимаю все значение этого заявле-
ния, уважаемый зять. Значит, вы пригласили уже своих
поверенных?
К л а м р о т (вытирает рот салфеткой, взволнованно
вскакивает, шагает по комнате). Довольно! Я больше
не хочу этого слушать. Прикажете проглотить и это
ваше оскорбительное подозрение?
Бетти на (примирительно). Не надо так волно-
ваться, Эрих. Ведь речь идет только о том, сохранилось
ли у отца лрежнее отношение к нам, можем ли мы по-
прежнему рассчитывать на отцовскую любовь? Может
быть, он скажет, как он представляет наше будущее.
Конечно, в духе согласия и любви.
Клаузен. Это ты, дитя, говоришь о согласии и
любви?
Кламрот. А я коснулся только деловых вопросов.
В делах, Беттина, властвует реальное; одним согласием
и любовью тут ничего не сделаешь.
Клаузен. Принимаю к сведению ваш боевой вы-
зов, господин Кламрот. Но он не беспокоит меня.
Кламрот. Я пока еще очень далек от боевого вы-
зова, господин тайный советник.
Клаузен. Вношу в протокол также ваше «пока».
Эгмонт. Ради самого неба, между нами ведь нет
борьбы! Мы все уверены, что ты по-прежнему питаешь
к нам самые лучшие отеческие чувства.
Клаузен. Ты оказываешь мне такую же честь,
как если бы выдал свидетельство, что я не кабан, по-
жирающий своих детенышей. *
Вольфганг. Мы не можем больше бродить в по-
темках. Мы хотим одного—доверия.
Клаузен. Оно было бы оказано вам давным-дав-
но, но я не чувствую в этом потребности.
464

Вольфганг. Значит, ты считаешь нас недостой-
ными твоего доверия? Такой обиды никто из нас не за-
служил.
Паула Клотильда. Этим заявлением отец ука-
зывает, что наше место в людской.
К л а у з е н (встает бледнея, в припадке яростного
гнева). Да, да и да, именно в людской! Там ваше место
после того, как вы обошлись с этой ни в чем не повин-
нрй девушкой и с вашим отцом! Там вам место! Что
дает вам право так бесстыдно вести себя? Не то ли, что
вы избалованные, вскормленные трудами и заботами
ваших родителей, жадные эгоисты? Вы хотите командо-
вать вашим отцом, вашим воспитателем! Вашим кор-
мильцем, вашим защитником! Вы хотите вывернуть
наизнанку четвертую заповедь и заменить ее словами:
«Обесчести мать и отца своих!» Ибо во мне вы обесче-
стили и вашу мать. Разве я ваше создание? Ваша
вещь? Ваша собственность? Разве я не свободный че-
ловек с правом свободного решения? Разве по отноше-
нию ко мне вы имеете права инквизиции или наказа-
ния? Разве вы имеете право направлять мои шаги, пу-
скать по моему следу ищеек и тайком устанавливать
надо мной наблюдение, как над преступником? Или
вы воображаете, что я все это стерплю? Что я по-
зволю вам распоряжаться жизнью и смертью вашего
отца?
Кламрот. Мы не претендуем на право жизни и
смерти, но мы не можем спокойно смотреть...
Бетти на. Отец, отец, взгляни на портрет матери!
Клаузен. Не злоупотребляй тем, что свято!
Вольфганг. А я считаю злоупотреблением, ког-
да через этот священный для нас порог приводят дочь
человека, покончившего с собой в тюрьме!
Бе тт и на. Папа, у меня разрывается сердце! По-
думай о маминых драгоценностях!
Клаузен (сжимая кулаки). Вон! Сию минуту
вон! Все, все!
Эгмонт. Но, дорогой отец...
Вольфганг. Если так, то в тысячу раз лучше ни-
щета! Лучше уйти с женой и детьми куда глаза гля-
дят, чем терпеть такое обращение!
16 Г. Гауптман т. II
465

Кламрот. Да, в тысячу раз лучше уйти и терпеть
нужду! Впрочем, у меня найдется достаточно сил, что-
бы оградить от нее себя и. свою семью. Этим вам не по-
вернуть часовой стрелки назад. Зачем мне тратить си-
лы, служа на тонущем корабле?
Клаузен. Этого и не требуется. Вон, вон! Я ли-
шаю вас всех полномочий. Забирайте свои пожитки!
Забирайте свои пожитки! Вон, вон!
Все уходят. Остается только доктор Штейниц.
Ш т е й н и ц. Мой дорогой, мой старый уважаемый
Друг...
Клаузен (кладя руки ему на плечи). Я никому
не позволю погасить свет моей жизни.
Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Первая половина ноября. Та же декорация, что в первом и третьем
действиях. Около одиннадцати часов утра. . Горит электричество.
Гейгер завтракает. Входит Ш т е й н и ц.
Ш т е й н и ц. Очень прошу извинить меня. Я и не
подозревал, что вы здесь.
Гейгер. О да, я приехал вчера вечером.
Штейниц. Я только знал, что тайный советник
ожидает вас с большим нетерпением.
Гейгер (весело). Он написал, что хочет погово-
рить СО 'МНОЙ.
Штейниц. Разрешите хоть пожать вам руку...
Гейгер. О, рад вас видеть. Вы можете мне ска-
зать, почему я до сих пор не встретил в доме ни Бет-
тины, ни Эгерта, никого из семьи? С Маттиасом я вчера
говорил только мимоходом.
Штейниц. Как вы нашли тайного советника?
Г е й.г е р. Я видел его только минуту. Он выглянул
из спальни. Мне он показался таким, как всегда.
Штейниц. Тайный советник, правда, немного
сдал, но это меня не так беспокоит... у меня есть за-
боты посерьезнее.
Гейгер (слегка улыбаясь). Вы имеете в виду фа-
тальное положение вещей?
Штейниц. К этому положению вещей уже при-
выкли.
Гейгер. Неужели правда, что малютка живет
здесь в Доме?
Штейниц. Да, фрейлейн Петере действительно
уже несколько недель здесь.
16* 467

Гейгер (весело). Вот как? Все же ситуация... h'j
находите ли вы, несколько щекотливая?
Штейниц. Ситуация необычная.
Гейгер (смотрит на него широко раскрытыми от
удивления глазами, по-прежнему весело). Мы оба со-
гласны, что это необычно. Ладно, на этом и остано-
вимся. Для нас обоих совершенно ясно, что положение
необычное. Или вы находите его обычным? Я живу в
Англии, где подобное совершенно необычно.
Штейниц. Для нас это тоже необычно. Уже не-
сколько недель в городе только отсюда и черпают темы
для сплетен и пересудов.
Гейгер (так же, как раньше). И это необычно.
Но, доктор, не можете ли вы мне намекнуть, чего ог
меня ждут? Я бесконечно неловок в таких делах,—
имеете ли вы понятие, в чем должна заключаться моя
роль в этой неприятной истории?
Штейниц. Тайному советнику нужен союзник: в
конце концов, ведь он порвал почти 6о всем, что до сих
пор составляло его жизнь.
Гейгер. С кем же он, например, порвал? Я несве-
дущ, как ребенок.
Штейниц. Прежде всего со своими детьми.
Гейгер. Но все же не с Беттиной?
Штейниц. Беттина сама порвала с отцом. Они не
видятся, он не говорит о ней.
Гейгер. Понимаю, поведение Беттины объяс-
няется ее тактом. Но почему мой старый друг Клаузен
не избежал этото двусмысленного шага, что легко было
сделать; зачем напрасно бросать вызов общественному
мнению?
Штейниц. Вот это ему и надо было. Он не мог
не бросить этого вызова. Тайный советник во всех сво-
их поступках проявляет исключительную решитель-
ность.
Гейгер. Зачем он это делает? Какие его планы?
Штейниц. Мне кажется, он хочет показать свое-
му зятю, которого он отстранил от дел, кто хозяин, и,
кроме того, до своего ухода на покой собирается объ-
ясниться с обществом начистоту.
Гейгер. Бросая перчатку обществу, он хочет
468

иметь во мне союзника? Пожалуй, я для этого непод-
ходящий человек.
Ш т е й н и ц. Тайный советник недооценивает своих
противников: его зять готов на все, а дети, считая себя
отверженными, целиком идут на поводу у Кламрота.
Гейгер. Маттиас никогда не доверял Кламроту,
это я могу подтвердить. Поэтому он его и отстранил.
Ш т е й н и ц. Слишком поздно. Ему не удалось вы-
вести этого человека из строя.
Гейгер. Мой друг решил во что бы то ни стало
жениться на этой девушке?
III т е й н и ц. Насколько мне известно, это его твер-
дое намерение.
Гейгер. Тогда незачем медлить. Протесты и ин-
триги бессильны перед совершившимся фактом.
Ш т е й н и ц. Учтите, противники еще не решились
на последний ход.
Гейгер. Какой же это ход?
Ш т е й и и ц. Я не знаю. То, о чем шепчут, просто
страшно вымолвить.
Гейгер. Все-таки было бы хорошо, если бы вы
осведомили меня.
Штейн и ц. По непроверенным слухам, над ним
собираются учредить опеку, чтобы этим обезвредить
его.
Гейгер. Но слухи — это только слухи! Наверно, вы
и сами серьезно не верите в такую бессмыслицу?
Штейниц. И верю и не верю. Во всяком случае,
такая попытка может быть сделана.
Гейгер. Мой друг Маттиас под опекой! Да он так
же здоров и вменяем, как мы с вами. Нет, для этого
нужно привести основания.
Штейниц. Где нет оснований, могут быть утвер-
ждения.
Гейгер. Ради бога, что же утверждают?
Штейниц. По шаблону: когда дело идет о семи-
десятилетнем, помогают предвзятые суждения, напри-
мер об ослаблении умственных способностей, как след-
ствии преклонного возраста, и тому подобное.
Гейгер. Ну, тут уж Маттиас им покажет! Значит,
если пожилой человек решил еще раз жениться и это
469

невыгодно наследникам, его просто объявляют слабо-
умным? В таком случае будь проклято состояние, кото-
рое наживаешь для детей!
Ш т е й н и ц. Тут дело не только в женитьбе. Он
ездил с девушкой в Швейцарию и приобрел там в Арте,
возле Гольдау, поместье.
Гейгер. Черт побери, пусть бы он сразу там и
остался!
Ш т е й ы и ц. Кое-что другое еще больше портит им
кровь. Тайный советник — коллекционер картин; около
двух дюжин лучших полотен голландской школы, кото-
рые по каким-то причинам он не хотел показывать, —
они стояли нераспакованными в подвале, — недавно он
отправил .в Швейцарию.
Гейгер. Почему Маттиасу не иметь поместья в
Швейцарии? Почему ему не украшать свое новое жи-
лище картинами? Средства ему это позволяют.
Ш т е й н и ц. Кроме того, его упрекают в расхище-
нии фамильных драгоценностей. Есть еще третье обстоя-
тельство, которое особенно возмущает семью. Дело в
том, что он ведет с одним концерном переговоры о про-
даже всей фирмы.
Гейгер. Разве это преступление? Разве это не его
право? По-видимому, он считает это своевременным.
Ш т е й н и ц. По-моему, при таком потомстве это
единственно правильное решение.
Гейгер. Но как же они хотят взять его под опеку?
Ш т е й н и ц. Это им едва ли удастся. Плохо толь-
ко то, что всякий, против кого только возбуждено та-
кое дело, пока ведется обследование, уже фактически
недееспособен. Такого удара тайный советник не пере-
несет.
Г е й г е р. А он даже не подозревает об этом?
Ш т е й н и ц. Он безмерно далек от этой мысли. Вот
тайный советник. Извините меня. (Быстро уходит.)
Входит К л а у з е н быстрой, эластичной шходкой.
Клаузен. Прости, я заставил тебя ждать. Когда
приводишь в порядок дела, нужно бесконечно многое
обдумать. Добро .пожаловать, мой дорогой друг. Мне
нужен твой совет по многим вопросам.
470

Гейгер. Я слыхал, ты хочешь переселиться в
Швейцарию?
К л а у з е н. Скажи лучше, друг мой, на другую
планету!
Гейгер (смеется). Может быть, при помощи ра-
кеты? Ты приобрел в Арте недвижимость?
Клаузен. Да. Старый швейцарский особняк,—
мы его перестраиваем,—с прекрасным парком у озера;
Инкен совершенно счастлива.
Гейгер. Я с радостью вижу, что ты так уверенно
смотришь вперед.
Клаузен. А почему мне робеть?
Гейгер. Ты точно /кених. Ты хочешь жениться?
Клаузен. В моем новом лексиконе отсутствует
банальное слово «жениться», но в действительности я
хочу вскоре узаконить отношения с моей подругой.
Гейгер. Почему ты так медлишь с этим?
Клаузен. Подумай, при таком сложном сущест-
вовании, как у меня, надо сначала многое распутать и
привести в ясность.
Гейгер. Разумеется, разумеется! Ты, конечно,
прав. Твои дети согласны?
Клаузен. Вопрос, согласны они или нет, меня
мало интересует. Для себя я этот вопрос решил. Кста-
ти сказать, со дня рождения моих детей я старался слу-
жить им. Я никогда, собственно говоря, ничего не ожи-
дал от своих детей, но меньше всего — того, что слу-
чилось. А теперь я познакомлю тебя с Инкен Петере!
Инкен, пожалуйста, подойди сюда!
Гейгер. Мы уже познакомились, правда, мельком.
Клаузен. Верно, в Бройхе. Я совсем забыл.
Входит Инкен.
Инкен. Вы помните меня, господин профессор, по
Бройху? Мы счастливы, что вы приехали.
Гейгер (весело). О, правда? Как же это я вдруг
стал так необходим!
Инкен. Для этого есть веские основания, госпо-
дин профессор; перед вами большое дитя, подвержен-
ное всяким переменам настроения. (Слегка обнимает
Клаузена.)
471

Клаузен. Садись, Йнкен. Надеюсь, тебе удалось
часок вздремнуть? (Гейгеру.) Когда я здесь страдаю от
бессонницы, Инкен считает своей обязанностью непре-
менно читать мне вслух.
Инкен. Как только Маттиас попадает в Швейцарию,
он спит там, как медведь. В маленькой гостинице у Цуг-
ского озера, откуда мы наблюдаем за перестройкой на-
шего дома, Маттиас совсем другой человек. Здесь он
снова подвержен своим обычным припадкам.
Гейгер. Не так просто выкорчевать дерево из той
почвы, в которой оно пустило корни еще сорок пять лет
тому назад.
Клаузен. Ты должен, дорогой Гейгер, поехать с
нами в Арт! Более восхитительного уголка, чем наше по-
местье на Цугском озере, не существует. Мы провели
там незабываемые дни...
• Инкен в реальность которых почти не веришь,
когда проживешь хотя бы неделю здесь.
Клаузен. Дорогой Гейгер, ты должен был видеть
Инкен на Цугском озере: как она вытаскивает рукой
лягушку из бочки с дождевой водой, как выпускает за
завтраком ежа гулять по столу, как работает в саду:
сеет, сажает, полет; как она ведет по озеру старую ры-
бачью лодку...
Инкен. А еще, господин профессор, вам надо было
видеть Маттиаса на Цугском озере!
Клаузен. Да, там я совсем другой... Поэтому день
и ночь я рвусь туда.
Гейгер. Сможешь ли ты выдержать тишину, отре-
занный от привычной кипучей деятельности своего преж-
него мира?
Клаузен (показывая на шахматную доску). Ты
имеешь в виду слонов, коней и пешек моего шахматно-
го ада? Я просто сошлюсь на наш разговор во время
твоего последнего приезда. Нет, едва ли меня снова .пре-
льстит эта борьба всех против всех. Один старый мудрец
сказал: в человеческой душе заложены две силы — дей-
ственная и созерцательная. Первая двигает тебя впе-
ред, но к цели тебя приводит вторая.
Гейгер. А. навещать тебя в Швейцарии можно?
Клаузен. Тебе, дорогой Гейгер, конечно, другим—
472

нельзя: мои прежние знакомые для меня теперь не су-
ществуют. Я даже не узнал бы их. Природа, искусство,
философия и Инкен — этого мне достаточно. Инкен
меня любит,— можешь ты представить себе невозмож-
ное?
Гейгер. Незачем и представлять: это красноречиво
подтверждает ее вид.
Клаузен. Она дарит мне взгляд своих глаз, свои
юные годы, свою свежесть, свои магнетические флюиды
и здоровое дыхание, которым я дышу. Все это делает
меня легким и свободным. И я чувствую себя как дома
на чистом, свободном от миазмов горном воздухе. Гей-
гер, милый, ты можешь меня поздравить!
Гейгер. От всего сердца и, не скрываю, даже с
легким налетом зависти.
Клаузен. Да, мне можно позавидовать.
Входит В у т т к е.
Простите, я на минуту. (Подходит к Вуттке, берет у
него бумагу.)
Оба удаляются. Инкен и Гейгер одни.
Гейгер. Маттиас произвел на меня неожиданно
хорошее впечатление. У меня прямо камень с души сва-
лился.
Инкен. Почему это вас так поразило?
Гейгер. О, я это сказал между прочим. Но ведь
Маттиас втянут в какие-то раздоры?
Инкен. Вы на нашей стороне, господин профессор?
Гейгер. Я полагаю, мой друг Маттиас может не
сомневаться в этом.
Инкен. Тогда помогите мне увезти его из этого
окружения. Оно плохо -влияет на него.
Гейгер. Мне думается, что вы правы.
Инкен. Там или здесь, я всюду принадлежу Мат-
тиасу. Но эти стены, эти старые лепные потолки, эта
красная камчатная обивка, эта пыльная мертвечина и
все, что за этим кроется,— все это и мне не дает ды-
шать.
Гейгер. Вы не любите этот старый дом?
Инкен. Я ненавижу этот дом, и этот дом ненавидит
меня.
473.

Гейгер. У вас есть сведения о детях?
И н к е н. Нет. Разумеется, нет. Но, конечно, их сле-
дует опасаться.
Появляется Винтер, несет на подносе письмо.
Что это?
Винтер. От управляющего Ганефельдта. Письмо
только что принёс посыльный.
И и к е н. Дайте мне! Я передам сама.
Винтер подходит, она берет письмо с подноса.
(Гейгеру.) Вы знаете советника юстиции Ганефельдта?
У меня мурашки проходят по телу, когда я вижу эти
письма.
Гейгер. Ганефельдт — управляющий имением в
Бройхе, где вы с матерью жили? Не так ли?
Инкен разглядывает письмо и вертит его в руках.
Винтер. Собственно говоря, посыльному приказа-
но вручить его лично.
Инкен. Собственно говоря или не собственно го-
воря — никто мне не помешает вскрыть письмо, если у
меня подозрение, что в нем содержится что-то непри-
ятное для Маттиаса.
Винтер. Значит, фрейлейн, вы сами отдадите
письмо?
Инкен. Конечно, господин Винтер, отдам.
Гейгер. Если не ошибаюсь, этот Ганефельдт на сто-
роне детей Маттиаса?
Винтер (разрешает себе очень многозначительно,
кивнуть головой). Всецело и целиком на их стороне, гос-
подин профессор. И кто знает, какой ужасный яд в этом
конверте! Ах, господин профессор, если бы вы приехали
раньше!
Гейгер. Почему?
Винтер. Вы — единственный, кто может повлиять
на фрейлейн Беттину и господина Вольфганга.
Инкен (встает). Что это, в конце концов? Здесь
каждый день, каждый час видишь привидения.
Инкен уходит, чтобы отдать письмо. Гейгер и Винтер остаются
вдвоем. Гейгер встает и ходит взад и вперед по комнате, борясь с
каким-то решением.
m

Гейгер (внезапно обращается к Винтеру). Не ска-
жете ли вы мне, где можно найти фрейлейн Беттину?
Винтер. В поместье тетки, примерно в полутора
часах езды на машине.
Гейгер. Есть свободный автомобиль? Можно туда
съездить?
Винтер (смотрит пристально на профессора, крас-
неет до корней волос. Тихо). Боюсь, что уже поздно,
господин профессор!
Гейгер. Боитесь, господин Винтер? А разве вы
знаете,, что я намерен сделать?
Винтер. Думаю, что да. Еще неделю назад спа-
сение было возможно.
Гейгер. Спасение? Что за странное слово, госпо-
дин Винтер?
Винтер. Вам угодно, чтобы я замолчал, госпо-
дин профессор, или доверил то, что дошло до моих
ушей?
Гейгер. Конечно, доверьте. Для того чтобы по-
мочь, мне. надо все знать.
Винтер. Господин директор Кламрот снова хозяй-
ничает в издательстве.
Гейгер. Зять? Откуда вы это знаете?
Винтер. От посыльного, который только что при-
нес письмо советника юстиции Ганефельдта. Он, как го-
ворят, получил полномочия от суда.
Гейгер. Наверно, это только пустые слухи, госпо-
дин Винтер!
Винтер. Нет. Я немедленно подошел к телефону,
соединился ç бывшим кабинетом тайного советника. И
тут, к сожалению, получил подтверждение. «У телефо-
на директор Кламрот! Кто говорит?» — услышал я зна-
комый голос.
Гейгер. Какой же вывод вы сделали из этой стран-
ной истории?
Винтер. Какое сделать заключение, я и сам не
знаю.
Гейгер. Во всяком случае, тут нет ничего хорошего
для тайного советника.
Винтер. Знать бы только, как далеко все зашло!
Одно лишь можно сказать: хорошо, что она (жест в
475

Сторону портрета покойной жены Клаузена) не дожила
до этого. (Уходит.)
Входит Клаузен в сопровождении Инкен и Вуттке.
Клаузен. Просто, мой дорогой, не дают в себя
прийти. Появляется некий советник юстиции Ганефельдт,.
которого, по-видимому, концерн натравливает на. меня.
Он торопится. Полагаю, что перед окончательным реше-
нием вопроса они попытаются пустить мне кровь. Люди
упорные. Но они глубоко ошибаются, считая меня глуп-
цом. Если мы не придем к соглашению,— ну что ж, мне
это не к спеху.
Гейгер. Неужели нет никакой возможности прийти
к соглашению с твоими детьми? Конечно, так, чтобы
сохранить свое имущество.
Клаузен. Повара готовят клецки, но эти клецки
ни за что не отвечают. Впрочем, мои дети способны во-
образить, что они обладают качествами, необходимыми
для руководства таким предприятием, как мое, но им,
однако, не удастся сделать ничего другого, как выдать
себя с головой Кламроту. А я знаю этого человека. Не-
смотря на урожденную фон Рюбзамен, он унизит моих
сыновей и дочерей до положения получающих мило-
стыню.
Входит Винтер, приносит визитную карточку.
(Читает карточку.) Ганефельдт. Проси. Пожалуйста,
оставьте меня на пять минут.
Инкен (собирается удалиться а Гейгером и Вуттке,
но под влиянием внезапного предчувствия поворачивается
и берет Клаузена за руку). Маттиас, не лучше ли мне
остаться?
Клаузен. Зачем? Что с тобой?
Инкен. Тогда обещай, что бы он ни требовал от
тебя, оставайся самим собой, высоко держи голову!
Клаузен. Разве ты видела меня другим?
Инкен, Гейгер и Вуттке уходят. Клаузен в ожидании ходит
взад и вперед. Входит Ганефельдт.
(Направляется к нему.) Чему обязан честью вашего по-
сещения? Будьте любезны, садитесь. (Оба садятся.) Ку-
рите?
476

Ганефельдт. Иногда, но, простите, не сейчас.
Клаузе н. А я, как вы знаете, вообще не курю.
Могу я спросить, зачем вы пришли сюда?
Ганефельдт. Разрешите мне изложить последо-
вательно.
Клаузе н. У нас есть время, я вас не тороплю.
Ганефельдт (вытирая лоб). Извините, я опоздал.
Задержался в суде. Я мог бы, конечно, позвонить по
телефону, но приехал сам потому, что в ваших же ин-
тересах не хотел затягивать дело. Когда стоишь перед
затруднением, лучше смело идти навстречу ему, чтобы
скорее его преодолеть.
Клаузен. Всецело разделяю это мнение. Вы воз-
буждаете мое любопытство.
Ганефельдт. Вы догадываетесь, почему я при-
шел? (Пристальным взглядом как бы пытается прочесть
мысли Клаузена.)
Клаузен. Вы были когда-нибудь судебным следо-
вателем? Взгляд, который вы мне подарили, господин
советник юстиции,- подсказал мне этот вопрос. Если
ваши глаза действительно так проницательны, вы не
будете сомневаться, что я в полном неведении о цели
вашего визита.
Ганефельдт. Неужели? Никак не могу себе этого
представить.
Клаузен. Что .поделаешь! Придется вам ознако-
мить меня.
Ганефельдт. Я не хотел бы вас огорошить.
Клаузен. Что значит — огорошить? Вы ведь
знаете, для чего вы сюда пришли. Скажите мне
просто. Итак, это затруднение? К затруднениям я при-
вык. Ваш совет был хорош — пойдем им прямо на-
встречу.
Ганефельдт. Я согласился взять на себя это
дело, потому что сказал себе — оно будет в хороших
руках. Я долго проверял себя и пришел к заключению,
что никто лучше меня не сможет быть... ну, так сказать...
доверенным обеих сторон. В этом смысле, я полагаю,
вы и примете эту мою нелегкую миссию.
Клаузен. Возможно, что в последний момент мои
контрагенты привлекли вас к делу о передаче моих пред-
477

приятии. Но я сказал свое последнее слово, и все иное
не будет иметь значения. »
Ганефельдт. Вопрос идет не о передаче ваших
предприятий, а о ваших разногласиях с детьми.
Клаузен (бледнеет и волнуется). Разногласий
между мной и моими детьми нет. Мои дети ведут себя
непристойно, и я сделал из этого свои выводы. Вот и
все, что можно сказать.
Ганефельдт. Никто более меня не сожалеет, что
дело зашло так далеко. Вы известны как человек миро-
любивый. В деле с детьми тоже нетрудно прийти к по-
любовному соглашению, если вы проявите здесь свое
прославленное миролюбие. Но оно, видимо, вами уте
ряно.
Клаузен. Если вы уполномочены выкинуть белый
флаг и принести мне их повинную, я готов к немедлен-
ному примирению.
Ганефельдт. Я не размахиваю белым флагом.
Наверно, мне было бы тогда гораздо легче. Одно толь-
ко могу сказать: при некоторых уступках с нашей сто-
роны не исключена возможность отмечы некоего меро-
приятия, которое ваши дети считали необходимым.
Клаузен. Что считали мои лети необходимым? Ка-
кая возможность исключена... Ht исключена? Какое ме-
роприятие? Не корчите передо мной шута!.. (Невольно
вскакивает, но ему удается немедленно сдержаться.)
Нет-нет, это у меня только так вырвалось. Прошу вас.
Забудьте то, что я сказал. (Ходит по комнате, остана-
вливается перед Ганефельдтом.) Прежде всего меро-
приятие, о котором вы упомянули, меня не интересует.
Не интересовало и интересовать никогда не будет! Оно
меня так же мало интересует, как если бы меня обви-
нили в том, что я еще не оплатил расходов по постройке
Кёльнского собора! Но это было бы по крайней мере
оригинально. Что ж, расскажите об этом вашем меро-
приятии.
Ганефельдт. Не пугайтесь, господин тайный со-
ветник: суд назначил меня временно вашим советником,
помощником. Итак, я был и буду в вашем распоряжении.
Клаузен. Повторите мне эти слова, я буду вам
очень благодарен.
478

Ганефельдт. Я этого не хочу делать, пока вы не
свыкнетесь с фактически существующим положением.
Прошу иметь в виду, что я выступаю не в качестве ва-
шего противника, а в качестве преданного друга и по-
мощника.
Клаузен. Если вы не хотите, чтобы моя черепная
коробка разлетелась на куски, говорите ясно и без оби-
няков.
Ганефельдт. В таком случае извольте: возбуж-
дено дело об учреждении над вами опеки.
Клаузен. Какая подлая шутка! Как вы смеете
меня этим угощать.
Ганефельдт. Это совершенно серьезно! Голый
факт!
Клаузен. Говорите, продолжайте! Быть может,
разразилось землетрясение, обрушились горы или еще
что-нибудь такое, что еще не дошло до моих пяти
чувств? Быть может, повсюду произошло что-то небы-
валое, чего раньше и представить себе было нельзя? Вы.
кажется, утверждаете, что меня хотят взять под судеб-
ную опеку?
Ганефельдт. Совершенно верно. Именно этого
и хотят.
Клаузен. Решение уже вынесено или дело только
начато?..
Ганефельдт. Дело только начато. Но вы знаете,
что, пока оно длится и еще не решено в вашу пользу,
вы теряете свои гражданские права.
Клаузен. Вы хотите сказать, на это время я не-
дееспособен и, значит, при таком положении вы мой
опекун?
Ганефельдт. Скажите лучше — ваш лучший
друг.
Клаузен (со зловещей холодностью). Но вы очень
хорошо должны понимать, что этот факт — если он дей-
ствительно имел место — означает для человека моего
склада и общественного положения, для меня лично и
для внешнего мира?
Ганефельдт. Все" еще может кончиться для вас
благополучно.
Клаузен. Достаточно хотя бы месяца граждан-
479

ской смерти, чтобы потом никогда не отделаться ог
трупного запаха.
Ганефельдт. Такого исхода еще можно избе-
жать.
Клаузен. Господин советник юстиции, вы ребен-
ком играли с моим сыном Вольфгангом у этого камина.
Вы ездили верхом на моих коленях. Я показывал вам
книжки с картинками. Когда вам исполнилось один-
надцать лет, я, помните, подарил вам золотые часы. %
Ганефельдт. Я до'сих пор храню их как релик-
вию.
Клаузен. А теперь я хотел бы услышать, кто со-
вершил это противоестественное преступление? От кого
исходит ходатайство,, если оно действительно подано?
Кто, спрашиваю я, дерзко и бесстыдно взял перо и по-
ставил свою мерзкую подпись под этим позорным до-
кументом?
Ганефельдт. Господин тайный советник, ваши
дети склонны к примирению.
Клаузен. Итак, этот подлейший документ подпи-
сали мой сын Вольфганг, моя дочь Беттина, моя дочь
Оттилия и... и еще...
Ганефельдт. Нет, Эгерт не подписал.
Клаузен. Ах, наконец-то в этой смрадной берлоге
дуновение свежего воздуха! Хорошо... Так вот венец
моей жизни! А я представлял себе его несколько иным...
Знаете что? Таким я представляю себе то мгновение,
когда после распятия Христа разорвалась завеса в
храме.
Ганефельдт. Господин тайный советник, ваши
дети тоже глубоко потрясены. Они сами не представляли
себе всех последствий этого дела. Они здесь, в доме,
они хотят видеть своего отца! Они ищут путь к его серд-
цу. Они умоляют понять их и, если можно, просят про-
щения, отпущения грехов. Господин тайный советник,
послушайтесь голоса вашего сердца.
Клаузен (придвигает стул к камину, над которым
висит портрет жены, берет нож, становится на стул, раз-
резает портрет крест на крест). Дети! Где мои дети? Я
никогда не был женат! У меня никогда не было ни
жены, ни детей. Разве только Эгерт? Нет, он не может
480

быть сыном той же матери, которая родила остальных!
Мне семьдесят лет, и я опять холост! (Соскакивает со
стула.) Гей-гей! Ура! Будьте здоровы, господин опекун!
(Отвешивает Ганефельдту поклон и уходит.)
Входят взволнованные Беттина и Оттилия, за ними следом —
Вольфганг. Они как будто только что подслушивали за дверью.
Беттина заплакана, Оттилия держится мрачно, твердо, с несколько
искусственной решимостью. Вольфганг смертельно бледен и кажется
несколько растерянным.
Беттина. Как отец это принял?
Ганефельдт. Спросите лучше, как даже я — че-
ловек незаинтересованный — мог все это вынести? Ка-
мень покатился, кто его теперь остановит?
Беттина. Лучше бы все это отменить. Я ведь не
понимала, какие тяжелые последствия может повлечь
за собой сделанный нами шаг.
Оттилия. Господи, но этобыло необходимо!
Вольфганг. Я ничего не'знаю, кроме того, что з
этом была горькая необходимость... Разве ты не соглас-
на? Отец должен понять.
Ганефельдт. Тот, кто поражен таким ударом,
ничего не может понять. Если бы, милый Вольфганг, мы
могли рассчитывать на некоторое понимание, то, безу-
словно, нельзя было допускать того, что сейчас произо-
шло. (Пьет воду.) Простите меня, я должен прийти в
себя.
Вольфганг. Собстзенно говоря, мы только искали
основу для соглашения.
Ганефельдт. Я не сторонник такой основы.
Из других комнат доносится звон разбиваемого вдребезги фарфора.
Вольфганг. Что это значит?
Ганефельдт. Не знаю.
Беттина. Это самый страшный час моей жизни!
Я этого не перенесу!
Входит Гейгер.
Гейгер. Надо звать на помощь. Он бушует! У меня
самые страшные опасения, хотя при нем доктор. Он
уничтожает семейные портреты, топчет ваши детские фо-
тографии. Что, собственно, так вывело его из себя?

Бетти н а (плачет, ломает руки). Что же мы наде-
лали? Ты, Оттилия, говорила мне и твой муж говорил,
что это необходимо! (Вольфгангу.) И ты говорил мне,
что это необходимо! И твоя жена уговаривала меня.
Я-то ведь всего этого не знаю, не понимаю!
Оттилия. Ты делаешь вид, что ничего не знала!
Ты лжешь! Не лги, Беттина!
Вольфганг. Дорогой Ганефельдт, разве я не за-
клинал тебя нашей детской дружбой, не спрашивал, яв-
ляется ли этот путь единственным решением?
Г а н е ф е л ь д т. Сейчас это уже не важно. Впереди
у нас неотложное обязательство. Соберите все свои
силы. Наступают самые тяжелые минуты вашей жизни:
вы должны объясниться с отцом. Должны отвечать за
все, что произойдет.
Поддерживаемый с двух сторон В у т т к е и доктором Ш т е й ч и-
цем, входит К л а у з е н. Он сперва обходит комнату. Тайный совет-
ник словно не видит детей, затем внезапно высвобождается и под-
ходит к ним.
Клаузен. Где мой гроб?
Беттина. Мой дорогой папа!..
Клаузен (резко оборачивается к ней). Я хочу ви-
деть свой гроб! Где гроб? Вы ведь принесли его с собой?
(Вольфгангу.) А как ты, ветрогон? Помнишь, я звал
тебя ветрогоном? Как ты поживаешь, милый ветрогон,
и что поделывает твой покойный отец?
Вольфганг. Это рок! Я и сам не знаю, как могло
до этого дойти?
Клаузен. Что вы только что сказали, господин
профессор?
Вольфганг. Еще неизвестно, отец, кто из нас дво-
их более несчастен.
Клаузен. Знаете ли вы, господин профессор, что,
когда вы рождались на свет, я двадцать четыре часа не
отходил от постели вашей матери? Когда вы появились
на свет, ваша головка имела неправильную форму. Я
заботливо выправил ее — она была еще мягкой. Я не-
мало помог вам при рождении. Но теперь ваша голова
весьма отвердела, она не так легко поддается новой
лепке.
482

Вольфганг. Отец, это все такое далекое... Я толь-
ко хочу сказать тебе...
К л а у з е н. Позвольте, вы ведь профессор, может
ли ваша философия логически объяснить, почему при
вашем рождении я так заботился о вас? И почему мы
оба — я и ваша мать—плакали от радости, когда я
укачивал вас на руках? Почему я был так слеп и не раз-
глядел, что прижимаю к сердцу своего убийцу?
Вольфганг. Что я могу о мети il на этот ужасный
и несправедливый упрек?
Клаучен. Не надо ответа! Нет ответа! Я советую
вам только молчать, как молчат пойманные с поличным
преступники!
Вольфганг. Я никогда не был преступником и
сейчас я — не преступник!
К л а у з е н. Разумеется, нет, если отцеубийство —
не преступление!
Г а н е ф е л ь д т. Господин тайный советник, ведь
дело может быть прекращено.
Б е т т и н а. Папа, мы откажемся от всего. Нам ка-
залось, что это для тебя же лучше; никто не застрахо-
ван от болезни, но хороший уход, думали мы, вылечит
тебя. Ведь ты здоров! Ты душевно крепок. Это может
завтра же выясниться.
К л а у з е н. Для меня уже нечего выяснять. Все вы-
яснилось. Не войте и не хнычьте, не выдавливайте кро-
кодиловых слез! Женщина родила на свет кошек, псов,
лисиц и волков. Они десятилетиями бегали по моему
дому в образе детей, в человеческом образе. Почти це-
лую жизнь ползали они вокруг меня-, лизали мне руки
и ноги и внезапно разорвали меня клыками.
Оттилия. Ты несправедлив к нам! Мы можем де-
лать ошибки, но мы верили, что поступаем правильно.
И у тебя были промахи. Мы стремились только нала-
дить отношения. Если это удастся, то сегодня же или
завтра все пойдет по-старому.
К л а у з е н. Сударыня, кланяйтесь вашему суфлеру!
Беттина. Отец, отец! (Пытается припасть к его
рукам.)
К л а у з е н. Прочь, мегера! Не брызгай на меня
своей слюной!
483

Гейгер (очень просто и решительно). Ёы своего
добились... Я предложил бы вам лучше уйти. Сейчас не-
подходящий момент для примирения.
Тайному советнику становится дурно. Быстро входит Инкен, за
ней Винтер, неся на серебряном подносе графин с коньяком.
Ш т е й н и ц. Сердце, сердце!..
Инкен (наполняет фужер коньяком). Это ему мно-
го раз помогало.
Ш т е й н и ц. Слава богу, что вы образец спокойст-
вия, фрейлейн Инкен.
Инкен (чрезвычайно бледная, спокойно). Остается
только действовать!
Вуттке и профессор Гейгер мягко удаляют дочерей и сына
Клаузена из комнаты.
Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
В квартире садовника Эбиша и его сестры. Низкая комната; потолок
с изъеденными червями потемневшими балками. Справа на перед-
нем плане обыкновенный клеенчатый диван; над ним на стене фото-
графии, семейные портреты в рамках. Перед диваном стол, покры-
тый простой скатертью. Висячая лампа тускло освещает комнату,
обставленную мебелью первой половины XIX века. Старая горка
наполнена всякими сувенирами: стаканчиками с курортов, сахарни-
цами и т. п. На стене несколько олеографий, два гипсовых барель-
ефа — копии со скульптур Торвальдсена, какие можно купить у раз-
носчика. Дверь слева ведет в небольшую прихожую, дверь справа —
в спальню. В задней стене два небольших окна. На подоконниках
много растений в горшках, на полу лоскутные коврики. В комнате
несколько птичьих чучел: кукушки, дятла, зимородка. *
Фрау Петере и Эбиш сидят за столом. Она с вязаньем, он
углублен в чтение. На дворе темная ночь. Буря. Часы прокуковали
одиннадцать.
Фрау Петере. Уже одиннадцать. Пора спать,
Лауридс.
Эбиш. Только бы погода опять не натворила беды.
Всегда свалят все на садовника.
Фрау Петере. Служишь — подставляй спину!
Пускай говорят, а ты, Лауридс, не обращай внимания!
Эбиш (подходит к окну). Ишь как пляшут сухие
листья! Бум! Слыхала? Это, наверно, опять ветер вы-
бил дюжину стекол в большой оранжерее. (Слышен
звук разбитого стекла.) А дождь! Дождь! Слышишь, как
льется по желобу? Опять погреб зальет. Только обсу-
шили. Когда же он перестанет? Опять во всем доме за-
ведется плесень.
Фрау Петере. Собака воет. Не впустить ли ее
в дом?
485

Эбиш. Зачем? Конура не протекает... А у nacîopâ
еще свет. Верно, готовит на завтра проповедь.
'Фрау Петере. Пойду-ка завтра в церковь, Ла-
уридс!
Э б и ш. А я нет, у меня там ноги мерзнут. Уж боль-
но долго тянет он проповедь. Ну и дождь: на метр вверх
брызги летят.
Фрау Петере. Мало радости тому, у кого нет
крыши над головой.
Э б и ш. Мало радости, это правда... Ты сегодня по-
лучила письмо от Инкен?
Фрау Петере. Они вернулись из Швейцарии.
Пока все идет своим чередом.
Э б и ш. Вот уж привалило счастье девчонке!
Фрау Петере. Счастье ли это, не знаю. Нужно
спокойно обождать.
Э б и ш. Ну, насчет завещания — ты ведь сама гово-
рила...
ФрауПетерс. По крайней мере доктор Вуттке
сказал, что тайный советник на случай своей кончины
отказал Инкен свое имущество в Швейцарии и налич-
ность.
• Э б и ш. Эх, может, и правда! Я ей желаю... И с тем,
спокойной ночи!
Фрау Петере. Спокойной ночи!
Э б и ш направляется в спальню.
Послушай, Лауридс, опять собака воет.
Эбиш. Боится. Шум-то какой в оранжереях...
Фрау Петере. Нет, Лауридс. Кажется, кто-то
хочет войти...
Эбиш. Калитка открыта. Пускай входит. Может,
почтальон, как намедни.
♦ Фрау Петере. Лауридс, собака из себя выходит.
Эбиш. Чего там! Верно, кошка пробежала. Пускай
лает. Ну, добрый ночи!
Фрау Петере. Что если тайный советник еще
раз предложит переехать к ним в Арт, iB Швейцарию?
Согласишься?
Эбиш. Нет... не годится. Племянница будет верхом
ездить, а дядя для нее в конюшне коней скрести.
486

Фрау Петере. Там кто-то есть, Лауридс. Надо
посмотреть... Слышишь, собака беснуется. Я не лягу,
пока не буду знать, что все в порядке.
Эбиш. Тогда дай мне кожанку и шапку.
Фрау Петере. И захвати с собой револьвер, Ла-
уридс. А то ночь — словно нарочно для грабителей!
Эбиш. Пока в доме светло, воры не полезут.
В то время как Эбиш, накинув кожанку, собирается надеть шапку,
раздается резкое дребезжание колокольчика в сенях.
Фрау Петере (подскочив от испуга, тихо). Ви-
дишь, Лауридс! Я так и знала!
Эбиш (открывает дверь в сени, и сейчас же кто-то
еще яростнее дергает звонок). Эй-эй! Не обрывайте зво-
нок! Не можете подождать, что ли, пока откроют?
В третий раз резкий звонок.
Фрау Петере. Лауридс, возьми револьвер!
Эбиш. Не смейте так шуметь! Здесь не глухие жи-
вут! (Исчезает в сенях, откуда слышен его голос.) Кто
здесь? Кто хочет войти? Назовите себя.
Фрау Петере (у открытой двери). Никого не
впускай, пока не узнаешь, кто там. Страшные бывают
дела. Погляди сперва в боковое окошечко.
Эбиш (несколько секунд молчит, затем снова появ-
ляется). Анна, там какой-то человек, он совсем промок,
без шляпы, а одет неплохо.
Фрау Петере. Не оставлять же его за дверью!
Узнаем, что ему надо. Я чуть приоткрою дверь, а ты с
револьвером стань сзади.
Оба выходят, слышен поворот ключа в замке и лязг щеколды.
Фрау Петере (за сценой). Что вам надо? Кто
вы?
Незнакомый голос. Мне кажется, вы меня
знаете, фрау Петере.
Фрау Петер с (за сценой). Как я могу вас знать?
Вы для меня чужой.
Голос. Я сам для себя чужой, и все-таки я себя
знаю.
49?

Фрау Петере (все еще за сценой). О господи!
Где были мои глаза? Неужели это вправду вы? Или я
ошибаюсь?
' Голос. Вы не ошиблись. Это я, фрау Петере.
Фрау Петере. В такую погоду. Ради бога, вхо-
дите скорей в сухое помещение!
Слышно, как кто-то входит и с шумом вытирает ноги.
Голос. Разверзлись хляби небесные, фрау Петере!
Фрау Петере. Сюда, сюда! Раздевайтесь! —
Подбрось-ка еще дров в печку, Лауридс!
Входит мужчина в сопровождении Эбиша и фрау Петере.
Он одет в летнее пальто;, без шляпы. Одежда испачкана, промокла.
По-видимому, он не раз спотыкался и падал на дороге. Лишь по-
степенно в нем можно узнать тайного советника Клаузена.
К л а у з е н (очень возбужденный). Наверно, вы
очень удивлены, фрау Петере, но это нашло на меня
внезапно. Мне кажется, сегодня ровно год, как я впер-
вые постучался в вашу дверь. Этот день был для меня
решающим. Меня потянуло сюда. Сопротивляться было
бесполезно, я должен был отпраздновать эту годовщину.
Фрау Петере. Это, конечно, делает нам честь,
господин тайный советник. У вас снова, как и тогда,
случилась авария? Не пешком же вы к нам добирались?
Клауз ен. Пешком! Юноше иначе не подобает.
Найдется у вас что-нибудь выпить, господин Эбиш?
Фрау Петере. Господин тайный советник, мне
кажется,' вам надо переодеться. С вами приключилось
несчастье? На ваш автомобиль напали грабители?
Клаузен (весело смеется). Нет, на меня никто не
нападал. И аварии не было. Я просто бодрым, легким
шагом добрался сюда. Меня непреодолимо влекло сюда,
фрау Петере. Я просто иначе не мог... Ну, а теперь сва-
рим пунш...
Эбиш. Тут и спорить нечего. Господину тайному
советнику в таком состоянии глоток чего-нибудь горяче-
го будет только на пользу.
Клаузен. Как понимать — в таком состоянии?
Эбиш. Только — что господин тайный советник про-
мок до костей.
m

К л а у з е н (без стеснения роется на одной из поЛо-
чек). Здесь у вас всегда стояли ликеры...
Фрау Петере. Не беспокойтесь, я принесу все,
что нужно. Слава богу, огонь еще не погас. Через две
минуты будет горячая вода.
Клаузен. Поручите это Инкен. Скажите, фрау
Петере, где, собственно говоря, Инкен?
Фрау Петере. Йнкен? Вы спрашиваете меня, где
она?
Клаузен. Ведь ради нее я сюда и пришел.
Фрау Петере (Эбишу, шепотом). Беги скорей к
пастору, у него еще светло. Пускай сию минуту придет...
Э б и ш. Я не могу оставить тебя с ним.
Фрау Петере. Тогда я приведу пастора, а ты
оставайся здесь.
Э б и ш. Мне с ним страшно одному.
Клаузен. Вот как? Инкен уже легла спать?
Фрау Петере. Инкен здесь давно нет. Вы же
знаете... Она давно переехала к вам.
Клаузен. Переехала? (Напряженно задумывает-
ся.) Об этом я забыл... Нет, на меня никто не нападал,
и с моей машиной не было аварии... как в тот раз, когда
я впервые полал к вам в дом. Или на меня все-таки
напали?.. Правильно. У меня тогда была авария, и я
зашел к вам позвонить по телефону. Но ваш колоколь-
чик, фрау Петере, я узнаю среди тысячи других. Можно
мне еще раз дернуть за звонок? (Выходит, дергает
колокольчик и тотчас же возвращается.) Поверите ли, я
всю дорогу по-воровски радовался, ожидая, когда за-
дребезжит ваш колокольчик... И Инкен открыла мне
дверь...
Фрау Петере (взволнованно шепчет Эбишу).
Беги, Лауридс, беги! Зови пастора!
Э б и ш быстро уходит.
Клаузен (показывает фрау Петере нож). И так
как мы с вами одни, фрау Петере, взгляните на этот
нож. Если этим ножом кого-нибудь зарезать, крови не
будет...
Фрау Петере. Ради бога, что это значит?
489

Клаузен. Этим ножоМ можно убивать мерТЬых,
можно убивать и молодых девушек, умерших стару-
хами...
Фрау Петере (заломив руки). Господин тайный
советник, не хотите же вы сказать, что с моей Инкен
что-то случилось?
Клаузен. Нет, не бойтесь, с ней ничего не слу-
чилось.
Фрау Петере. Ас кем же?
Клаузен. Только с одной покойной. Не важно, что
Инкен нет. Мы спокойно обсудим мои дела. Есть у вас
все для пунша? Жаль, что я не принес.
Возвращается Э б и ш.
Эбиш (тихо). Пастор сейчас придет.
Клаузен. Где же грог? Я чувствую себя здесь в
безопасности, господин Эбиш. Надеюсь, вы меня не вы-
ставите за дверь? Правда, тут нужно некоторое граж-
данское мужество; с моими преследователями лучше
не связываться! Но, прошу вас, обдумайте: за одну ночь
безопасного убежища вы получите столько золота, сколь-
ко вы сами весите... Завтра оно мне больше не понадо-
бится.
Эбиш. Не обижайтесь, господин тайный советник,
но ни без золота, ни за золото я на неправое дело не
пойду.
К л а у з е н. Я обдумаю. Посмотрим, что можно пред-
принять.
В передней появляется пастор Иммоос, он в халате. Ставит в
угол зонтик. Некоторое время наблюдает. Клаузен не замечает его
прихода. Фрау Петере и ЭОиш хотят заговорить с пастором, но он
жестом останавливает их.
Кстати, я открыл одну тайну. Если смотришь на мир
стоя вниз головой, то оказывается, что. у людей когти
и клыки. Вы улыбаетесь, фрау Петере, вы этому не ве-
рите...
Фрау Петере. Меня трясет. Смеяться над тем,
что вы говорите, мне и в голову не приходит.
Пастор (решительным шагом подходит к Клаузе-
ну). Позвольте пожелать вам доброго вечера! Вы уз-
наете меня, господин тайный советник?
490

Клаузен. Разве можно не узнать господина па-
стора Иммооса!
Пастор. Ну вот видите! Тогда разрешите спросить,
чем вызван ваш визит в этот ночной час?
Клаузен. Пожалуйста. Я свободен как птица, гос-
подин пастор. Меня больше ничто не связывает. Я и ре-
шил немедленно воспользоваться своей свободой. Моя
гражданская смерть позволяет мне делать все, что я
хочу. Я могу пищать, как кукла, мяукать, как кот, рас-
сыпать опилки, как огородное пугало,— никто не уди-
вится. Я могу удить птиц в воде и стрелять карпов в
небе, и никто в этом не увидит ничего плохого.
Пастор. Насколько я помню, господин тайный со-
ветник всегда любил хорошо острить...
Клаузен. Я и теперь не перестаю смеяться! Когда
я вызываю к себе моего директора, он не является.
Когда я повышаю оклад кому-нибудь из моих служа-
щих, он этой прибавки не получает. Когда я прошу де-
нег у моего кассира, он их мне не дает... Когда я под-
писываю договор, его объявляют недействительным.
Когда я высказываю свое мнение, его не слушают. Это
как будто совсем не те остроты, которые были обычны
для Клаузенов.
Пастор (шепотом, Эбишу). Позвоните-ка сейчас
на городскую квартиру тайного советника. Произошло
что-то ужасное...
Э б и ш выходит в прихожую; слышно, как он возится у телефона.
Пастор продолжает, обращаясь к фрау Петере, в то время как Кла-
узен ходит взад и вперед по комнате.
Я боюсь, свершилось то, что предсказывала Беттина.
(Громко.) Фрау Петере, не приготовите ли вы иам го-
рячего чаю. (Клаузену.) Я бы попросил вас к себе, но,
к сожалению, мои все уже спят.
Фрау Петере (деловито снует, то уходя в спаль-
ню, то возвращаясь). Господин тайный советник, я при-
готовила Еам рубашку и платье брата. Вам надо сбро-
сить мокрую одежду. Я на этом настаиваю. Вам необ-
ходимо переодеться...
Клаузен. Охотно. (Пастору.) Нет-нет, покинуть
491

это убежище и перейти к вам, господин пастор,— это
значило бы отказаться от последней надежды...
Пастор. У меня просто мелькнула такая мысль.
Клаузе н. Я решил бежать, не отрицаю. Я только
хотел проститься...
Пастор. Я вам до сих пор не противоречил, госпо-
дин тайный советник. Но мне кажется, что вы сегодня
чем-то взволнованы. Поэтому и мир, и людей, да и са-
мого себя вы видите в слишком мрачном свете.
Клаузен. Да, я чем-то взволнован. Так вы ска-
зали, если не ошибаюсь, господин "пастор? Да-да, чем-то
взволнован! Это так. (Задумывается.) Неизвестно чем,
а все-таки, оказывается, взволнован. Вы это верно под-
метили, господин пастор... Быть может, впоследствии
выяснится... что меня взволновало.
Фрау Петере. Господин тайный советник, вы хо-
тели переодеться.
Клаузен. Охотно. Хотя это не нужно.
Клаузен в сопровождении фрау Петере уходит в спальню.
Пастор (шагает взад и вперед по комнате, ломая
руки). И это конец, конец такого человека, как Мат-
тиас Клаузен. О боже! Боже!
Фрау Петере (возвращается, осторожно и плот-
но прикрывает за собой дверь). Он переоделся. Успоко-
ился, даже прилег.
Пастор. Бедная Беттина! Бедные дети!
Фрау Петере. И бедная моя Инкен, если вы
разрешите добавить, господин пастор.
• Пастор. Я ведь ничего хорошего и не предвидел,
вы, верно, помните, фрау Петере? Но в нашей жестокой
жизни скрыты такие ужасные возможности, которых
нельзя предугадать...
Входит Э б и ш.
Э б и ш. Я соединился. У телефона доктор Штей-
ниц — он хочет поговорить с господином пастором.
Пастор выходит.
Фрау П е т е р с. Ты говорил с господином Штей-
ницем? Что там произошло?
492

Э б и ш. Да он говорит, всякое было. Будто тайный
советник сильно перепугался и был сам не свой. Тогда
позвали одного известного доктора, а тот приставил к
нему санитаров и уложил его пока что в постель. А по-
том постель нашли пустой. Обыскали весь дом. Дали
знать в полицию, потому что нигде не могли его найти.
Думали, он с собой порешил. Понятно, что все семей-
ство взвыло, и у них до сих пор зуб на зуб не попадает.
Пастор возвращается.
Пастор. Случилось нечто ужасное. Я говорил со
Штейницем и управляющим Ганефельдтом. На него
была возложена тяжелая обязанность сообщить тайному
советнику, что он, Ганефельдт, назначен его опекуном,
так как дети ходатайствовали об учреждении опеки. Что
из этого получилось — меня нисколько не удивляет, ког-
да это касается человека, привыкшего к власти, как тай-
ный советник. Я отговорил бы детей от такого шага.
Фрау Петере. А что с Инкен?
Пастор. Говорят, ваша дочь несколько часов назад
покинула дом с каким-то профессором, не то Швейге-
ром, не то Гейгером. Они разыскивают тайного совет-
ника. Можно себе представить, в каком она состоянии!
Фрау Петере. Если он погибнет,— не станет и
ее. Только бы разыскать Инкен, чтобы она застала его
в живых!
Пастор. У вас действительно такие опасения?
ФрауПетерс. Да, они возникли, как только я его
увидела, в то же мгновение.
Пастор. Хорошо, что мы ждем господина Гане-
фельдта и господина Штейница. До их приезда необхо-
димо задержать тайното советника. А пока я немного
приведу себя в порядок и разбужу жену. Боюсь, нам
предстоит тревожная ночь. (Уходит.)
Эбиш (у окна). На дворе стало потише.
Автомобильные гудки.
Так скоро господин управляющий? Не может быть.
Фрау Петере. Это на дороге и как будто мимо.
(Прислушивается у двери в спальню.) Дышит спокой-
но—кажется, спит.,.
49S

Э б и ш. Пусть спит! Если бы он совсем не проснулся,
было бы, пожалуй, для него лучше. (На окна падает яр-
кий свет автомобильных фар.) А это что такое? Фонари
автомобиля.
Резкий автомобильный гудок, которым, по-видимому, хотят привлечь
внимание.
Фрау Петере. Ну да, Лауридс! Это к нам. Пой-
ди посмотри, кто там, и возвращайся.
»Эбиш уходит в прихожую, затем возвращается с Гейгером.
Гейгер. О, вы не спите? Счастливая случайность
среди всех несчастий, которые на нас обрушились. Вы
меня, вероятно, не узнаете, хотя я однажды был у вас.
Я — друг тайного советника Клаузена. Кажется, вы —
дядя фрейлейн Инкен. Она ждет меня в автомобиле.
Фрау Петере, не произнеся ни слова, выбегает на улицу.
Эбиш. Та, что сейчас побежала, — моя сестра, мать
Инкен.
Гейгер. Хорошо, что я застал ее. Я, собственно го-
воря, за тем и приехал, чтобы передать бедную девуш-
ку на попечение матери. Произошли ужасные события.
Мой друг тайный советник исчез. Можно опасаться
какого-нибудь акта отчаяния. Наши поиски оказались
безуспешными.
Эбиш (указывает на дверь спальни). Тайный совет-
ник пожаловал сюда.
Гейгер. Правда? Он жив? Он здесь? На это я сов-
сем не надеялся.
Эбиш. Совершенно верно. Он здесь. Только уж не
спрашивайте, в каком состоянии.
Гейгер. Не будем спешить с выводами, господин
Эбиш. Что же тут удивительного, если этот бедный за-
травленный человек опять свалился у вас. Но, пока он
жив, все еще может обойтись. Того же мнения ваша пле-
мянница Инкен.
Эбиш. Господи боже мой, как это может обойтись?
Возвращается фрау Петере.
Фрау Петере. Она не слушает меня, не хочет
m

ёходить. Я ей говорю — тайный советник здесь, а она
будто оглохла, не слышит.
Гейгер. Я — профессор Гейгер, фрау Петере. Со-
бытия так развернулись, что я с трудом владею собой...
Я не могу быть простым зрителем и бездействовать, хотя
я вовлечен во все это вопреки моим намерениям; более
неподходящего человека для таких дел трудно найти.
Итак, мы собираемся увезти моего бедного друга. Мы
должны спасти Клаузена от его врагов, иначе его судьба
предрешена. (Выходит.)
Бьют часы.
Фрау Петере. Немало горя пережила я с мужем
и справилась с этим, Лауридс. Все-таки, думала я, у
меня от него осталась дочь, Инкен. А теперь она-то и
навлекла на нас все это. Бог свидетель, я ее предостере-
гала!
Входят Инкен в дорожном пальто и Гейгер. Немного спустя
входит Винтер, нагруженный пледами и одеждой.
Инкен (вне себя). Так это верно? Вы знаете что-
нибудь о Маттиасе?
Гейгер. Это, конечно, только предположения.
Инкен. Не задерживай нас, мама.
.Фрау Петере. Перенесешь ли ты, если я тебе
скажу, где он?
Инкен. Он умер? Не пытай меня!
Фрау Петере. Он еще жив, но, может быть, это
хуже омерти.
Инкен (почти рыдая). Где? Где? Умоляю!
Фр#ау Петере. Что ты будешь делать, когда уви-
дишь его?
Инкен. Мы возьмем его с собой, — надо бежать,
мама!
Фрау Петере. Этим ты подвергнешь себя боль-
шой опасности. Я тебе помогать не стану.
Гейгер. Я помогу, фрау Петере: то, что я видел,
слышал, пережил, дало мне твердую решимость. Я при-
му бой за Маттиаса и за вашу Инкен.
Инкен (матери). Ты не можешь даже вообразить,
что мы пережили. Это даже нельзя себе представить.
495

Еще до того, как Маттиас исчез, я выдержала самую
отвратительную борьбу с этим человеком, с этим Клам-
ротом. Я давно бы бросила все, не будь поддержки гос-
подина профессора. Когда меня разлучили с Клаузеном
и он, разбитый, беспомощный, остался под охраной двух
служителей, этот молодчик накинулся на меня. Он ука-
зал мне на дверь; если я сию же минуту не уберусь ко
всем чертям, он силой вышвырнет меня вон! А на каком
жаргоне он говорил, мама! Какие выражения употреб-
лял! А потом, когда Клаузен исчез и Кяамрот увидал пе-
ред собой вытянутые физиономии служителей, он оро-
бел: несчастная жертва была уже вне его власти. Мат-
тиас нашел свое спасение в бегстве. Я взвыла от боли,
но в то же время торжествовала, мама. А теперь скажи
мне, если ты знаешь, где он?
ФрауПетерс. Я не скажу, пока ты не возьмешь
себя в руки и не успокоишься.
И н к е н. Ради бога, не тяни! Ты нас всех погубишь,
мама!
Фрау Петере. Оборванный, как бродяга, он не-
давно явился сюда. Боже, на него страшно было смот-
реть!
Инкен. Где же он сейчас?
Фрау Петере. Здесь, в спальне.
Инкен бросается туда, но мать ее удерживает.
Если он спит, его не надо будить.
Инкен. Мы должны бежать. Его придется разбу-
дить.
Фрау Петере. Сомневаюсь, уговоришь ли ты его
бежать.
Инкен. Винтер, несите скорее вещи! Мы привезли
с собой пледы, теплую одежду и шубу... Если он устал,
то поспит в автомобиле. Завтра в это время он будет
в безопасности, по ту сторону швейцарской границы.
Там через несколько часов забудет весь этот черный
кошмар.
Фрау Петере. Инкен, ты, по-видимому, не пони-
маешь .всей серьезности его состояния. Я даже не уве-
рена, в полном ли он сознании. Ему мерещится, что за
ним кто-то гонится.
496

Инкен. Гонится? А разве это не так?
Гейгер. Многое в жизни я переносил легче. Ни-
когда не забуду молящего взгляда, который бросил на
меня Маттиас во время припадка. Его дело стало моим
делом! — Фрау Петере, помогите нам! Так или иначе,
мы должны бороться до конца!
Фрау Петере. Он нас услышал... Он ходит по
спальне.
Дверь из спальни приоткрывается. Женщины замолкают. Входит
К л а у з ен.
Инкен. Маттиас!
Выражение лица Клаузена не меняется. Инкен тянет его в комнату
и привлекает к себе, потом окликает громче: «Маттиас!» И в третий
раз, как бы желая встряхнуть его: «Маттиас!» На лице Клаузена
появляется улыбка, словно при пробуждении.
К л а у з е н (шепчет, словно перед ним призрак).
Инкен...
Инкен (делает знак. Все удаляются, оставляя Кла-
узена и Инкен одних). Ну, говори! Мы теперь одни,
Маттиас...
К л а у з е н (сильно бледнеет, говорит с трудом).
Слишком поздно: моя душа мертва, Инкен...
Инкен. Не удивительно, что тебе сейчас так ка-
жется. Всякий сон — это смерть души, Маттиас, но я
тебя воскрешу.
Клаузе н. Я вижу, это ты, Инкен, но по-настоя-
щему не чувствую этого...
Инкен. Это легко объяснить тем чудовищным, что
ты пережил.
Клаузен. Ты хочешь сказать, что меня сломила
вся эта мерзость?
Инкен. Теперь ты опять на свежем воздухе. Все
утерянное вернется, Маттиас...
Клаузен. Я смотрю на тебя, что-то ищу, но ни-
как не могу найти. Я волочу мертвую душу в еще жи-
вом теле.
Инкен. Говори все, не щади меня, Маттиас!
Клаузен. Я боюсь, что твоя власть кончена: ни-
кому не дано воскресить мертвую душу.
17 Г. Гауптман т. II 497

И ri к è н. Тебе не Надо меня любить, не люби мейя!
Моей любви хватит для нас обоих, Маттиас. •
Клаузен. Тогда скажи мне, Инкен, где я?
И н к е н. В Бройхе, где ты часто бывал.
Клаузен. Инкен, у тебя хорошая мать, но как это
случилось, что я здесь, у твоей матери? Разве мы не
были вместе в Швейцарии?
Инкен. Да, Маттиас. Мы были в Арте.
Клаузен. Я хочу вернуться в Арт. Едем в Арт!
Инкен. Автомобиль у ворот, он готов в путь. Мы
можем сейчас же уехать. Винтер сядет с шофером.
С нами Гейгер.
Клаузен. Правда? И нет никаких препятствий?
Инкен. Никаких, если мы не будем терять време-
ни. Если тебе что-нибудь неясно — старайся об этом
не думать. Положись во всем на меня, пока к тебе не
вернутся прежние силы. Бери все у меня. Ведь я —
это ты!
Клаузен. О да, ты, наверно, лучший опекун, чем
Ганефельдт.
Инкен. Не опекун, Маттиас,— я твой посох, твоя
опора. Я твое творение, твоя собственность, твое вто-
рое «я»! На это ты рассчитывай, это ты должен твердо
помнить.
Клаузен. Скажи мне только, как случилось, что
я попал в дом твоей матери?
Инкен. Не думай сейчас об этом. В городе, на-
верно, уже знают, где ты.-Идем, Маттиас! Может быть,
через каких-нибудь четверть часа наше бегство, наше
освобождение уже станет невозможным.
Клаузен. Может наконец кто-нибудь сказать мне,
что произошло? Мне кажется, упал канделябр. Я испу-
гался и лег в постель. Возможно, я потом во сне под-
нялся... Со времени смерти моей незабвенной жены это,
говорят, со мной случалось. В таком состоянии меня
могло и сюда занести.
Инкен. Ты рассказал все почти без пропусков,
Маттиас.
Клаузен. Почти — говоришь ты. Этим ты ограж-
даешь себя от лжи. Теперь только я припоминаю все
яснее -и яснее...
498

И н к е н. Ты мне это расскажешь потом, в »машине,
Матгиас! Как нам будет хорошо, когда мы выберемся
на шоссе! Ты откинешься на подушки, и, если я увижу,
что ты вдруг тяжело дышишь, что тебя мучает кошмар,
я разбужу тебя, Маттиас! Зачем же я тогда рядом с то-
бой? Только несколько дней будь как дитя. Я буду
о тебе заботиться, как о своем ребенке.
Клаузен. Знаешь ли ты, какая это бездна —
семьдесят лет жизни? Без головокружения никому не
заглянуть в нее.
Инкен. Маттиас, стрелка часов отмечает невозвра-
тимые золотые минуты. Нас ждет автомобиль. Идем,
Маттиас! Нехорошо, что ты всегда говоришь о бездне.
Когда нам снова будет светить солнце, мы будем смот-
реть вперед, а не в бездну...
Клаузен. Ты посланница того мира, Инкен! (Опу-
скается на диван.) Дай мне спокойно во всем разоб-
раться. (Закрывает глаза.) Когда твои благословенные
руки обнимают меня, мне хорошо, хотя я не вижу их,
хотя я не вижу тебя. Когда я закрываю глаза, я чув-
ствую так ясно и просто, что на свете есть вечная бла-
годать.
Входит Гейгер.
Гейгер. Прости, Маттиас, что я вхожу незваный...
Клаузен. Для меня ты всегда званый.
Гейгер. Да, в известной степени званый. Когда я
в Кембридже получил твое письмо, я понял, что это при-
зыв.
Клаузен. Но тогда нам обоим было непонятно, за-
чем я тебя зову.
Гейгер. Я понял твой призыв в прямом смысле
слова. Но об этом мы пофилософствуем позже. Шофер
уже запасся горючим, мотор остынет. Пора садиться.
Клаузен. Ваш портфель с собой, доктор Вуттке?
Гейгер. Ты меня не узнаешь, я твой старый друг
Гейгер.
Клаузен. Мое завещание в безопасности? Можно
на вас положиться, Вуттке? Если кто-нибудь начнет
оспаривать его, будете вы, подобно льву, защищать моф
Инкен?
17'
499

Гейгер. Бог свидетель, я к этому готов! На этот
вопрос я могу ответить только «да»!
И н к е н. Маттиас, все это теперь безразлично. То,
что ты пережил, выше сил человеческих. Будь я силь-
нее, я унесла бы тебя на руках. Я умоляю тебя: собе-
рись с силами!
Клаузен. Скажи мне: твой отец, кажется, был
крайне щепетилен в вопросах чести?
И н к е н. Возможно, но сейчас не время об этом го-
ворить.
Клаузен. Я не против самоубийства... Но меня
оно не устраивает... Впрочем, когда уже и так стоишь за
порогом жизни...
Инкен. Завтра тебя снова будет окружать жизнь.
Кл а у з е н. Кстати, известна ли вам, дитя мое, судь-
ба некоего тайного советника Клаузена? Это был один
из самых уважаемых людей; теперь общество его вы-
плюнуло, он — только плевок, который растаптывают
ногами.
Инкен. Ничего не помогает. Нужно действовать!
Винтер!
Винтер входит с одеждой и шубой.
Клаузен. Винтер, вы как-то выросли за это время!
Поверьте мне, вы — бог! Да-да! Несчастье открывает
человеку глаза. Вы не должны ради меня утруждать
себя, Винтер. Меня ограбили, раздели, духовно убили и
физ-ически обесчестили! А потом бросили на улицу под
копыта, колеса и подошвы! По сравнению с вами я —
ничтожество, грязь, а ваше место, Винтер, среди богов!
Инкен. Маттиас, Маттиас, возьми себя в руки! Мы
добьемся для тебя полного удовлетворения.
Клаузен глубоко вздыхает, откидывает назад голову и впадает з
забытье.
Надо побороть эту слабость. (Подошедшим Эбишу и
фрау Петере.) Дядя, где у тебя коньяк?—Принеси чай,
мама! Мне уже чудится сирена автомобиля Ганефельд-
та. Нельзя выдавать его врагам!
Фрау Петере и Эбиш быстро уходят, чтобы принести
требуемое.
500

Гейгер (вглядываясь в Клаузена). Вряд ли он во-
обще может ехать в таком состоянии.
Слышен автомобильный гудок.
Инке н (вне себя). Это преследователи! Это ищей-
ки! (Хватает лежащий на комоде револьвер Эбиша.)
Видит бог! Пока я жива, пока во мне теплится дыхание,
они не переступят порога!
В дверях появляется пастор Иммоос и преграждает дорогу
Инкен.
Пастор. Во имя Иисуса Христа, Инкен: немедлен-
но положи оружие!
Инкен. А если надвигается бесчеловечная банда,
господин пастор?
Пастор. В твоем положении преувеличение про-
щается. Я говорю тебе «ты», потому что ты моя конфир-
мантка. Надеюсь, ты этого не забыла?
Инкен (приподнимает оружие). Назад! Посторони-
тесь! Я вас не слушаю! Я вас не знаю!
Пастор отступает. Инкен следует за ним наружу с револь-
вером в правой руке.
Гейгер. Фрейлейн Петере, не делайте глупостей.
Есть другие возможности, хотя бы пришлось временно
капитулировать.
Гейгер спешит вслед за Инкен. Перед домом нарастает шум:
слышны автомобильные гудки, громкий разговор. Винтер остается
один возле Клаузена, который лежит в углу дивана и тяжело ды-
шит. Винтер кладет на стул вещи, присаживается на краешек сту-
ла и наблюдает за Клаузеном.
К л а у з е н. Послушай, Винтер, откуда это пение?
Оно мешает спать.
Винтер. Я ничего не слышу, господин тайный со-
ветник.
К л а у з е н. Кто этого не слышит, тот глух, мой ми-
лый Винтер! Хоры, хоры поют! Ужасно! Стынет кровь.
Винтер. Может быть, это орган в церкви?
К л а у з е н. Верно, церковь рядом. Кажется, со мной
говорил пастор Иммоос.
501

Винтер. Может быть, говорил, я не знаю, господин
тайный советник.
Клаузен. Я должен был отправиться в дом па-
стора. Он хотел, чтобы я пошел к нему. А что мне де-
лать в доме пастора? Ведь мое место в соборе вселен-
ной. Да-да, Винтер, в центре вселенной.
Винтер. Я позову фрейлейн Инкен.
Клаузен. Налей мне стакан воды, Винтер!
Винтер находит графин, наполняет стакан и подает его Клаузену.
Благодарю! Весь мой век эти руки приходили мне на
помощь! Сколько услуг оказали они мне — не счесть!
Й эта последняя услуга не так уж плоха: она навсегда
избавит от жажды твоего старого мучителя... Винтер, по-
верни-ка ключ в замке.
Винтер (с полным стаканом в руке). Следует ли
это делать? Ведь сюда входят и выходят люди.
Клаузен. Тише, Винтер! (Напряженно прислуши-
вается.) Фуга, может, или оратория?.. Химера — это
зверь с телом козы, хвостом дракона >и пастью льва. Эта
пасть извергает ядовитый огонь...
Винтер. Что сказал господин тайный советник?
Клаузен. Я жажду... Я жажду заката...
Винтер. Я бы хотел доложить профессору Гейгеру.
Клаузен. Я жажду, я жажду заката... Кровь сты-
нет в жилах... Это — фуга, это — кантата... это — ора-
тория... (Шарит в карманах и вынимает пробирку с бе-
лым порошком. Дает ее Винтеру.) Насыпь мне сахару
в воду, Винтер... Сахар успокаивает, у меня тяжелая
голова.
Винтер исполняет приказание.
Ты слышишь фугу, кантату, ораторию? А Теперь отдай
мне пробирку, Винтер. (Поспешно и тщательно прячет
ее.) Я жажду... я жажду... заката! Да, я жажду... я
жажду заката... Я жажду... Я жажду... (Выпивает зал-
пом.) Брр!.. (Вздрагивает.) Это был в самом деле са-
хар, Винтер? Укрой меня, если найдется под рукой что-
нибудь теплое.
Винтер прикрывает его шубой. Клаузен натягивает ее до половины
лица.
502

Я жажду... й жажду... заката... (На Мгновение MfuXàéf,
затем начинает тяжело дышать.)
Наблюдая за Клаузеном, Винтер все больше беспокоится. Идет к
двери, встречается с фрау Петере.
Фрау Петере. Если ему пригодится, вот оста-
лось немного вишневки.
Винтер. Он только что выпил воды, фрау Петере,
но я не знаю, что с ним...
Фрау Петере (поглядев на Клаузена). Он спит,
господин Винтер. Слава богу, пусть отдыхает.
Винтер. Как обошлись с таким человеком!.. Это
ужасно, прямо ужасно, фрау Петере!
Фрау Петере. Все собрались у пастора. Там
Беттина, Вольфганг и фрау Кламрот. У ворот парка
ждет санитарная карета. Его отвезут в больницу. Штей-
ниц противится изо всех сил, но управляющий Гане-
фельдт настаивает, он-де несет ответственность за гос-
подина тайного советника.
Возвращается И н к е н, очень взволнованная.
Инкен. Они все собрались у пастора. Почему не
разверзнутся недра земные и не поглотят эту подлую
банду? И этот злодей Ганефельдт, он послал за поли-
цией. Будем, говорит он, действовать силой! Увидим,
кто сильней!
Возвращается Гейгер.
Гейгер. Нам сейчас не устоять против такого пе-
ревеса сил. Но если существуют еще на земле правда и
справедливость, мы в конце концов победим.
Клаузен громко хрипит.
Инкен. Маттиас, Маттиас, что с тобой, Маттиас?
Клаузен хочет что-то сказать, но не может.
(Оправляет шубу, которой покрыт Клаузен.) Скажи, что
ты хочешь, Маттиас...
Фрау П е т е р с. Он хочет говорить, но не может.
(Гейгеру.) Подойдите к нему, он смотрит то на вас, то
на Инкен.
503

И н к й й. Ты не можешь говорить, Маттиас?
Фрау Петере. Сейчас он заговорит — у него дро-
жат губы.
Входит Ш т е й н и ц.
Сам господь бог послал вас, господин доктор.
Штейниц. Я раньше не мог: там, в доме пастора,
великое смятение. Каждый хочет свалить свою вину на
другого!
Инкен (припав ухом к губам Клаузена). Говори,
Маттиас. Скажи, что у тебя на душе? Пусть слова твои
будут одним слабым дыханием. Говори, я все пойму.
Штейниц. Уступите-ка мне место, Инкен.
Эбиш. Это с ним вроде удара?
Фрау Петере. Говори тише, Лауридс: перед
смертью обостряется слух.
Штейниц (откидывает с умирающего шубу, испы-
тующе в него вглядывается). Произошло изменение.
Гейгер (тихо, к фрау Петере). Уведите, пожалуй-
ста, дочь.
Штейниц. Я попрошу оставить меня с пациентом
наедине. Вы, Винтер, и профессор Гейгер, останьтесь
здесь — ваша помощь может понадобиться.
Эбиш и фрау Петере берут с обеих сторон Инкен, собираясь ее
увести.
Инкен (как оглушенная). Маттиас умирает? Ты
думаешь, он умирает, мама?
Ее уводят.
Штейниц (берет пустой стакан, оставшийся на
столе, и нюхает). Что это за стакан, Винтер?
Винтер. Тайный советник потребовал пить. Он дал
мне сахар в стеклянной трубочке и велел растворить в
воде.
Штейниц (все еще нюхает стакан). Сахарная вода?
А где трубочка?
Винтер. Он потребовал ее обратно и спрятал в
карман.
Штейниц осторожно вынимает из верхнего кармана Клаузена носо-
вой платок и вместе с ним пробирку. Испытующе разглядывает ее
504

под лампой. Дыхание Клаузена учащается. Штейниц смотрит пооче-
редно— на пациента, на Винтера и затем «а Гейгера. Последнего он
взглядом подзывает к себе.
Гейгер (значительно). Что это у вас за пробирка?
Штейниц. Сахар с запахом горького миндаля.
Гейгер. Значит, все-таки по стопам Марка Авре-
лия?
Штейниц. Нет сомнения: его судьба свершилась,
Клаузен испускает глубокий последний вздох.
Гейгер (после длительного тяжелого молчания).
Не попробовать ли противоядие? Какие-нибудь сред-
ства?
Штейниц. Против чего? Или против кого? Это
смерть, господин профессор...
Услышав шум, вбегает И н к е н.
Инкен. Он мертв! Я знаю — его больше нет!..
Штейниц. Соберитесь с силами!
Инкен. Не нужно. Я совершенно спокойна, госпо-
дин Штейниц. (Судорожно сжав руки, делает несколько
шагов и смотрит, сжав губы, на Клаузена.)
Гейгер (тихо, Штейницу). У меня такое чувство,
будто я вижу жертву, сраженную из-за угла.
Штейниц. Конечно, он — жертва. А погиб ли он
от яда, или от...
Некоторое время царит глубокое молчание. Затем тихо входят
Ганефельдт и пастор.
Ганефельдт. Как обстоят дела? Там очень бес-
покоятся.
Штейниц. Ваша санитарная карета может вер-
нуться обратно пустая. Ваше опекунство оказалось до-
вольно кратковременным.
Ганефельдт. Я только был вынужден выполнять
этот тяжелый, очень печальный долг в интересах наслед-
ников Клаузена. Как друг семьи, я не уклонился, но это
была неблагодарная задача. Как ни прискорбен исход,
я могу сказать, что у меня были самые чистые и самые
лучшие намерения.
80S

Штейн и ц. Простите, господин советник юстиции,
но я никак не могу с этим согласиться.
Ганефельдт. На это я отвечу вам в другом месте.
Входят фрау Петере и Эбиш.
Пастор (подходит к покойнику). Ради Христа, не
допускайте только сюда семью Клаузен.
Гейгер. Почему же, господин пастор? Они получи-
ли то, чего хотели.
Занавес

ПРИМЕЧАНИЯ

«ВОЗЧИК ГЕНШЕЛЬ»
(«Fuhrmann Henschel»)
Пьеса «Возчик Геншель» знаменовала собой возврат к натура-
листическим традициям, тем более удивительный для публики, что
он последовал после символистской пьесы «Потонувший колокол».
Сюжет «Возчика Геншеля» близок к ранней повести Гауптмана
«Стрелочник Тиль» (1887). В образе Геншеля, но мнению биогра-
фов Гауптмана, автор воплотил возчика Краузе, жившего в подвале
гостиницы «Корона», принадлежавшей отцу драматурга, Роберту
Гауптману, который и сам выведен в драме в образе Зибенгара.
Финансовые затруднения семьи Зибенгара и нависшая угроза разо
рения также автобиографичны. Место действия пьесы — родина Га-
уптмана, растущий курорт Оберзальцбрунн в Нижней Силезии.
Пьеса впервые была поставлена на сцене Немецкого театра в
Берлине 5 ноября 1898 года и имела огромный успех. В том же
году ее поставил венский Бургтеатр. Роль Геншеля в Вене играл
знаменитый актер Адольф фон Зонненталь (1834—1909).
За пьесу «Возчик Геншель» Гауптману была присуждена пре-
мия Грильпарцера, присуждавшаяся за лучшую пьесу один раз в
три года.
В России «Возчик Геншель» сначала не имел успеха. В театре
Корша и в Малом театре пьеса провалилась. Московский Художест-
венный театр, не испугавшись этих двух провалов, все же поставил
эту драму. 5 октября 1899 года ее премьера прошла в постановке
К. С. Станиславского и В. В. Лужского. Геншеля играл В. В. Луж-
ский, а Ганну Шелль — А. С. Алеева и М. Л. Роксанова. Пьеса име-
ла большой успех.
Н. К. Крупская в своих воспоминаниях «Что нравилось Ильичу
из художественной литературы» рассказывает: «Возвращаясь из Си-
бири, в Москве Владимир Ильич ходил раз в театр, смотрел «Из-
возчик Геншель», потом говорил, что ему очень понравилось». («Ле-
нин о культуре и искусстве», «Искусство», 1938, стр. 118.)
Стр. 10. Вальденбург — немецкое название силезского го-
родка Вальбжиха во Вроцлавском воеводстве.
Фрейбург (и далее в тексте: Нидердорф, Гинтер-
гартау, Болькенгайн, Квольсдорф, Альтвассер,
509

Кант, Бромберг, Ландсхут, Га рта у и др.) — немецкие
названия реально существующих больших и малых населенных пунк-
тов в Нижней Силезии.
Стр. 11. Это ты, К а р л ь х е н? — В образе Карльхена, как
утверждают биографы, Гауптман представил самого себя в детские
годы.
Стр. 17. Восемь недель в году еще что-нибудь
да перепадает, а там и живи как знаешь. — Имеют-
ся в виду два летних месяца курортного сезона.
Стр. 28. Судя по говору, вы из Дрездена? — Я ро-
дился в Мейсен е.— Мейсен — город в Дрезденском округе
(ГДР). В XIX веке в Германии малообразованные люди изъясня-
лись на диалекте той местности, откуда они вели свое происхожде-
ние. Гауптман вначале пробовал писать целые пьесы на диалекте
(первая -редакция «Ткачей»), но затем отказался от этого. Тем не
менее речь его персонажей заметно окрашена диалектом, и уроженка
Силезии Ганна сразу замечает «верхнесаксонский» говор Жоржа,
характерный для Дрездена и Мейсена.
Стр. 43. ...то ж е был в Париже, во время револю-
ции.— Имеется в виду Парижская Коммуна 1871 года.
Стр. 52. «Когда я был аркадским принце м...» — ку-
плеты Орфея из оперетты Оффенбаха «Орфей в аду».
Стр. 53. Камер-егерская музыка. — Игра слов: Ka-
mermusik— камерная музыка; Kamerjägermusik— музыка для
«к а мер-егерей» (так иронически называют профессиональных истре-
бителей крыс и мышей).
Стр. 54. Гретцер — пиво, изготовляемое в австрийском городе
Граце.
Стр. 56. Бруствер — земляная насыпь впереди траншеи, слу-
жившая для укрытия стрелков. В данном случае с бруствером иро-
нически сравнивается буфетная стойка.
«МИХАЭЛЬ КРАМЕР»
(«Michael Kramer»)
Пьеса «Михаэль Крамер» была закончена осенью 1900 года в
Агнетендорфе, небольшом силезском городке, который стал в это
время постоянным местопребыванием Гауптмана. Гауптман купил
здесь замок Визенштейн и устроил его по своему вкусу, украсив
ценными картинами, скульптурой, стильной мебелью. В Агнетендорфе
созданы почти все остальные произведения Гауптмана.
Премьера драмы «Михаэль Крамер» состоялась в Немецком те-
атре 21 февраля 1901 года. Особого успеха пьеса не имела. «Премь-
ерные тигры» (так называлась в Берлине публика, посещавшая теат-
ральные премьеры и определявшая репутацию пьесы) плохо разо-
брались в ее достоинствах. Однако с течением времени немецкий
зритель отдал ей должное.
510

В России «Ммхаэль Крамер» имел огромный успех. Премьера в
Московском Художественном театре прошла 27 октября 1901 года,
то есть вскоре после берлинской постановки. Ставили пьесу
К. С. Станиславский и В. В. Лужский. Героем драмы оказался Ар-
нольд Крамер в замечательном исполнении И. М. Москвина, пока-
завшего, как трагически гибнет талант в духовно одичавшем об-
ществе. К. С. Станиславский создал оригинальный образ Михаэля
Крамера с его негнущимися плечами и суровой моралью аскета, не
признающего ничего, кроме долга художника перед искусством.
Станиславский подчеркнул внутреннюю сухость Михаэля Крамера,
которая обусловила духовное одиночество его сына. Критика еди-
нодушно хвалила также прекрасную игру М. П. Лилиной в роли
Лизы Бенш. Многие другие русские театры также ставили эту пьесу.
Стр. 81. ...преподаватель в Королевской художе-
ственной школе.— Гауптман сам учился в 1880—1882 годах в
Королевской школе художеств и ремесел в Бреславле, где он изучал
скульптуру. Полагают, что в образе Михаэля Крамера отразились
черты одного из преподавателей этой школы, профессора Брейера,
посвятившего всю свою жизнь работе над картиной из жизни Хри-
ста. Духовно одаренный, но беспутный сын этого профессора, пови-
нуясь мгновенному капризу, выкупался в ледяной воде и умер.
Асессор — в Германии так назывались чиновники, кандидаты
на судебные и административные должности.
Стр. 93. Марабу — зобатый аист, некрасивая смешная птица.
Стр. 99. Бёклин Арнольд (1827—1901)—швейцарский живо-
писец-символист, пользовался огромной популярностью в Германии
конца XIX века.
Стр. 100. Сизифов труд. — Сизиф — в греческой мифологии
царь Коринфа, приговоренный богами к тяжелому и бесплодному
труду. Он вечно вкатывал на гору тяжелый камень, который тут же
скатывался обратно.
Стр. 104. Человек в терновом венке — Иисус Христос.
Торговцы и менялы — вон из храма! — Намек на
евангельский рассказ о том, как Христос, придя в храм и увидя там
менял и торгашей, занимающихся своим обычным делом, выгнал их
из храма.
Стр. 105. Шпатель — лопаточка, служащая живописцу для
работы масляными красками.
Стр. 117. Геба — в греческой мифологии богиня вечной юно-
сти, подносящая богам во время пиров на Олимпе напиток бессмер-
тия — нектар.
Стр. 118. Скат— популярная в Германии карточная.игра.
Стр. 119. Рафаэль Санти (1483—1520) — великий итальянский
живописец эпохи Возрождения.
Вечный студен т.— В XIX веке в Германии человек мог не-
определенно долгое время «числиться» в студентах, не сдавая эк-
заменов.
Стр. 126. Г ел ь дер м а н — марка вина.
m

Стр. 144. Вы так же поступили с сынс/м божьи м...—
Михаэль Крамер проводит параллель между Христом, которого, со-
гласно евангельскому рассказу, люди не поняли^ предали смерти,
и своим сыном Арнольдом, которого также не поняли и довели до
самоубийства.
«РОЗА БЕРНД»
(«Rose Bernd»)
Агнетендорф, где поселился Гауптман, административно был
подчинен городу Гиршбергу (ныне Еленя Гура). В Гиршберге на-
ходился суд присяжных, и Гауптман стал одним из присяжных за-
седателей. 14 апреля 1903 года в местном суде слушалось дело
одной работницы из деревушки Гиршдорф. Девушку обвиняли в
детоубийстве и даче ложных показаний суду. Гауптман вступился
за подсудимую, и ему удалось добиться ее оправдания. Непосред-
ственно вслед за этим он начал работать над пьесой «Роза Бернд»,
и летом 1903 года пьеса была закончена. Премьера новой драмы
состоялась 31 октября 1903 года в Берлине, в Немецком театре.
Стр. 168. Г н а д а у (и далее в тексте: Вандрис, Енкау,
Тарандт, Штригау, Штрейтберг и др.) — немецкие
названия реально существующих силезских деревень и городков.
Стр. 169. Тамбурная игла — тонкий острый крючок для
вышивания.
Стр. 188. Новый завет — часть библии, почитаемая только
христианами. Она включает четыре евангелия, «Деяния апостолов»,
«Послания апостолов» и «Откровение Иоанна Богослова». Это глав-
ные «священные книги», содержащие описание жизни Иисуса Христа
и его учеников, а также основы моральной проповеди христианства.
Стр. 189. Содом'и Гоморра — согласно библейской леген-
де, древние города в устье Иордана. Жители этих городов преда-
вались противоестественным извращениям, за что бог обрушил на
них огненный дождь, истребивший оба города. Слово «содом» в пе-
реносном смысле обозначает хаос, беспорядок, неразбериху.
Стр. 190. Из бунцлавских кувшинов пить особен-
но приятно. — Бунплау — немецкое название силезского города
Болеславец, славившегося художественной выделкой глиняной посуды.
Стр. 191. ...я теперь больше не чиновник по свод-
ным делам! У лисьего капкана теперь другой —
Фламм хочет сказать, что ему больше не нужно регистрировать
браки в связи с тем, что он сдает другому свою должность ста-
росты.
Стр. 208. ...о б этом так правильно написал еще
Платон в притче о двух конях, в «Федре» гово-
рится об э т о м... —Древнегреческий философ-идеалист Платон
(427—347 до н. э.) в философском диалоге «Федр» излагает свое
учение об Эросе — любви, которая, по его мнению, влечет человека
W

из мира явлений\в мир вечных идей. В поэтической притче он срав-
нивает душу любящего с возничим, управляющим парой коней, из
которых один символизирует разумное начало, а другой — чувствен-
ное вожделение.
Вспоминая об этой притче в связи со своей страстью к Розе,
Фламм оправдывается тем, что в данном случае «дурной конь» по-
бедил и разум оказался бессильным.
Стр. 215. ...к артина на библейскую тему. — Картины
«Пустите ко мне детей» и «Христос в терновом венке» изображают
различные моменты из евангельского описания жизни Иисуса Христа.
«МАГНУС ГАРБЕ»
(«Magnus Garbe»)
Гауптман начал свою работу над трагедией в феврале 1914 года
в Санта Маргерита (Итальянская Ривьера), продолжал ее весной и
летом того же года в Агнетендорфе и Байрейте. Затем работа была
прервана, и трагедия была закончена только в сентябре 1915 года в
Агнетендорфе. Долгое время пьеса оставалась неопубликованной,
и только в 1942 году она была напечатана в восьмом томе юбилей-
ного Полного собрания сочинений, предпринятого к восьмидесяти-
летию Гауптмана («Gesamtausgabe letzter Hand»).
На сцене пьеса впервые была поставлена лишь в 1956 году в
Дюссельдорфском театре.
Стр. 233. Бегинки — женская религиозная община, возник-
шая в XII веке в Нидерландах, а затем распространившаяся во
Франции, Германии и других странах Западной Европы. Бегинки не
давали монашеских обетов и могли в любой момент вернуться к
мирской жизни. Они жили в особых общежитиях и занимались бла-
готворительной деятельностью (уход за больными, помощь сиро-
там и т. п.).
Муниципалитет — выборный совет, осуществлявший го-
родское самоуправление.
Доминиканцы — монашеский орден, основанный в 1215 году
испанским проповедником Домиником (1170—1221) и ставивший
своей целью борьбу с ересями, выражавшими протест народных
масс против феодализма. Доминиканцы ведали инквизицией и поль-
зовались правом присвоения имущества казненных еретиков.
Имперский вольный город. — В средние века в Гер-
мании так назывались городские республики, обладавшие разной
степенью независимости. Такие крупные города, как Нюрнберг или
Аугсбург, пользовались правом иметь свою армию, чеканить моне-
ту, заключать договоры с князьями и даже с иностранными дворами.
Стр. 235. Патриции — богатые купеческие семейства, потом-
ственно осуществлявшие руководство имперским вольным городом.
Святая Елизавета — согласно евангельской легенде, жена
священника Захария и мать Иоанна Крестителя. Дева Мария была
родственницей святой Елизаветы.
Ш

Иоанн Креститель — мифический «предтеча» Иисуса
Христа, пророчивший пришествие «Спасителя мира» и совершив-
ший над Христом обряд крещения.
Стр. 237. Магистр — ученая степень.
Стр. 238. Месса — католическая церковная служба, соответ-
ствует православной обедне.
Священный папский трибунал — специально создава-
емый духовный суд для преследования еретиков.
Canes Domini-— «псы божьи». Так называли себя монахи-
доминиканцы, играя созвучием этих слов с названием ордена. Герб
ордена изображал собаку, которая несет во рту горящий факел. Это
должно было выразить цель ордена: охранять церковь от ереси (по-
добно сторожевому псу) и нести в мир свет веры.
«Кто еще не родился, тот счастливее тех и
других...» — цитата из книги «Экклезиаст», входящей в состав
библии. Автором этой книги считался Соломон — царь объединенного
царства Израиля и Иудеи (ок. 960—935 до н. э.).
Стр. 240. Это был огромный огненный шар.— Даль-
нейшее описание характеризует явление так называемой «шаровой
молнии». Мало исследованное даже в наши дни, оно производило в
средние века впечатление небесного знамения и толковалось церков-
никами как знак божьего гнева.
Ясли Спасителя были еще проще. — Согласно
церковной легенде, родители Иисуса Христа накануне его рож-
дения приехали в город Вифлеем, где им не нашлось места для
ночлега, так как, вследствие переписи, в городе собралось множество
народу. Им пришлось заночевать в пещере, где вместе с ними про-
вели ночь и их животные — осел, на котором ехала Мария, и бык.
Когда родился Христос, его уложили в ясли (кормушка для скота),
и животные дыханием своим согревали младенца от зимней стужи.
...К ак мир жаждет Спасител я.— В XVI веке в эпоху
Реформации среди горожан был широко распространен отвергаемый
католической церковью взгляд о близком пришествии «Спасителя
мира» и его «тысячелетнем царстве» на земле.
Стр. 241. Dominus apostolicus (апостолический повели-
тель) — папа римский, который считается наместником апостола
Петра на земле.
Стр. 242. Ecclesia nonsitit sanguinem — «церковь не
проливает крови» (лат.) — пример лицемерия инквизиторов, которые
вынесение приговора своим жертвам поручали целиком зависевшим
от них органам светской власти.
Сенаторы — в средневековых имперских вольных городах
члены сената — выборного органа, управляющего городом.
Стр. 243. Сутана — длинная верхняя одежда католического
духовенства.
Стр. 247. Избиение младенцев в Вифлеем е.— Соглас-
но евангелию, царь иудейский Ирод (73—4 гг. дон. э.), узнав, что
родился Христос, и опасаясь его претензий на иудейский престол,
отдал распоряжение истребить в городе Вифлееме всех мальчиков
в. возрасте до двух лет.
5(1

Стр. Ù4Ù. ...говорят, что бурю вызвали дьябольскйе
женщин ы.— В средние века суеверные люди верили в существо-
вание ведьм — женщин, вступивших в союз с дьяволом и способ-
ных напускать на людей порчу, производить бурю, засуху, го*
лод и т. п. Католическая церковь использовала эти суеверия и сама
развивала их в трудах ученых богословов, начиная с Фомы
Аквинского (1225—1274). В XVI веке происходили массовые судеб-
ные процессы над ведьмами. У ни в чем не повинных женщин пыт-
ками вырывали показания о союзе с дьяволом, а затем сжигали
их на кострах.
Стр. 258. Духовные братства — объединения мирян в
пределах католической церкви, созданные с благотворительными или
религиозными целями.
...ремесленные цехи со своими знаменами...—
Цехи — средневековые объединения ремесленников одинаковой спе-
циальности, имевшие целью защиту своих членов от феодалов и со-
хранение привилегированного положения мастеров по отношению к
ученикам и подмастерьям. Каждый цех обладал своим знаменем.
Стр. 262. ...г ордая дева-республик а... — Имеется в виду
город.
Стр. 263. Месопотамия (Междуречье) — область в Азии по
среднему и нижнему течению рек Тигра и Евфрата, славившаяся
своим плодородием.
Стр. 267. Самсон — библейский герой, необыкновенная сила
которого была связана с семью прядями его волос. Возлюбленная
Самсона филистимлянка Далила выведала у него эту тайну и ост-
ригла его во время сна. После этого филистимляне ослепили Сам-
сона и заключили его в подземелье храма. Снова обретя свою силу,
он разрушил храм, под развалинами которого погибли его враги и
он сам.
...М еркурий — в Древнем Риме бог торговли, часто служил
эмблемой торговых фирм.
Стр. 272. Фактория — торговое поселение купцов в чужой
стране.
Стр. 273. Ave Mari а... — католическая латинская молитва,
прославляющая деву Марию за то, что она родила Иисуса Христа.
Стр. 274. Архангел Гавриил — в христианской мифоло-
гии один из семи высших ангелов, посредник между богом и людь-
ми. Согласно евангелию, Гавриил принес деве Марии благую весть
о том, что ей предстоит стать матерью Иисуса Христа. Ангел, явив-
шийся во сне Магнусу, напротив, оказался злым вестником. Поэто-
му Магнус .сравнивает его с ангелом смерти, якобы являющимся к
человеку в последние минуты его жизни.
Стр. 276. Стоическое спокойствие и равноду-
шие.—Доктор Ансело ссылается на учение философов-стоиков
Сенеки и Марка Аврелия, чтобы укрепить душу Магнуса и сделать
его менее чувствительным к роковому известию.
Даже самый великий из флорентийских гибел-
линов...— Гибеллины — политическая группа в Италии XII—
XV веков, которая в борьбе императора и папы поддерживала им-
515

ператора. В данном случае речь идет об итальянском поэте Данте
Алигьери (1265—1321), который по своим политическим убеждениям
был гибеллином.
Нижняя Германия — северная часть Германии, в частно-
сти земли, прилегающие к побережью Северного и Балтийского мо-
рей. Остальная часть Германии называется Верхней Герма-
нией.
Вюрцбург — город в Баварии. В средние века крупный тор-
говый центр, где горожане усиленно сопротивлялись власти мест-
ного епископа. Во время крестьянской войны в 1525 году городская
беднота в союзе, с крестьянами овладела городом, но благодаря из-
менническим действиям патрициата крестьянский отряд был раз-
оружен и все вожди его были взяты в плен. После этого епископ
Вюрцбурга предал всю область огню и мечу, а вскоре после этого
воинствующая католическая церковь подвергла горожан террору
инквизиции.
Бамберг — город в Баварии. В средние века был местопре-
быванием епископа Бамбергского. Подобно Вюрцбургу, он также под-
вергся в XVI веке террору инквизиции.
Стр. 278. Что удалось первосвященникам и фари-
сеям в отношении Христ а...— Евангелие изображает гибель
Иисуса Христа как результат коварных происков первосвященников
и фарисеев, натравивших на него фанатическую толпу своих сто-
ронников и заставивших римского прокуратора Иудеи Понтия Пила-
та дать согласие на казнь Христа.
...церковь заклеймила женщину как естествен-
ное и любимое орудие сатаны. — Христианская цер-
ковная литература в средние века считала женщину воплощением
греха. Церковники издавали сборники библейских текстов, по-
рицавших женщину («Златоуст», «Пчелы»). На одном из соборов
дебатировался даже вопрос: «Человек ли женщина?», и хотя он был
решен положительно, но ряд авторов оспаривал это решение. Осо-
бенное развитие отрицательное мнение церкви о женщине получило
в литературе о ведьмах, доказывавшей связь женщины с «ечистой
силой.
Стр. 279. Т р и р — город в Западной Германии.
Стр. 280. Флорин — старинное немецкое название гульдена,
происходящее от города Флоренции, где впервые чеканились эти
монеты.
Крейцер — Vco часть гульдена.
Стр. 281. ...как только монахи-проповедники дви-
нулись из Франции в Германи ю.— Орден доминиканцев
назывался иначе орденом братьев-проповедников. Он был основан в
Тулузе и прежде всего распространился во Франции, где их первое
местожительство было в парижской церкви св. Иакова, позднее
давшей наименование Якобинскому клубу. Доминиканцев во Фран-
ции также называли якобинцами.
В XVI веке доминиканцы подвергли террору инквизиции Гер-
манию, в особенности имперские вольные города, главную опору
реформации.
516

Нюрнберг— в средние века имперский вольный город. Один
из богатейших торговых и ремесленных'центров империи.
Ульм — в средние века имперский вольный город. Один из
сильнейших членов Швабского союза городов.
Утрехт — город в Нидерландах, один из центров нидерланд-
ской буржуазной революции XVI века.
Ар рас — город в северной Франции. В XVI веке принадлежал
австрийскому дому Габсбургов.
Против стаи римских черно-белых сорок...—
.Одежда монахов-доминиканцев состоит из белой рясы с белым ка-
пюшоном, поверх которой надевается черная ряса с черным капю-
шоном.
Стр. 282. Мандрагора — трава, корневище которой похоже
на человеческую фигуру. Благодаря этому ей приписывались маги-
ческие свойства. Считалось, что корень мандрагоры предохраняет
от дурного глаза и от злых чар колдуньи, а настой, выдержанный
на этом корне, употреблялся как приворотное зелье (любовный на-
питок).
...отцу настоятелю францисканского мона-
стыря. — Францисканцы — нищенствующий монашеский орден,
конкурировавший с доминиканцами.
...клянусь сыном святой Марии...— то есть Иисусом
Христом.
Стр. 284. Вода святого Иоанна — см. примечание к
стр. 235. Речь идет о воде, которой святой Иоанн совершил обряд
крещения над Иисусом Христом.
Стр. 285. Августинцы — один из нищенствующих монаше-
ских орденов.
Стр. 288. ...ad majorem dei gl or i am (лат.)—к вящей
славе господа — девиз, под которым истреблял еретиков монашеский
орден иезуитов, оттеснивший впоследствии доминиканцев на второй
план.
Стр. 291. Осанна! — молитвенный возглас древних евреев.
Этим словом встречали тех людей (или такие события), от которых
ждали особенного блага и счастья.
Стр. 296. Земной Петр-привратни к.— Согласно церков-
ной легенде, апостол Петр является хранителем ключей от во-
рот рая.
Стр. 300. Высокая брачная постель, белое полот-
но, лаванда, розмарин. — Цветами лаванды и розмарина в
Германии принято украшать невесту во время свадьбы, а также ее
брачное ложе. Стихи, которые произносит Фелиция, полагается про-
износить невесте в брачную ночь.
Стр. 301. Змея, ты первое грех опаденье соверши-
ла...— Согласно библейскому мифу, дьявол искушал Еву в образе
змеи. Стихи Фелиции являются заклинанием против укуса змеи.
Печать дьявола — знак на теле, наблюдаемый иногда при
истерии на религиозной почве. Известны случаи, когда подобныо
знаки появлялись у людей в тех местах, где они, согласно евангель-
517

окон легенде, были у Иисуса Христа. В данном случае речь иДет
о знаке, выдающем прикосновение дьявола.
Суккубус (и инкубу с)—по средневековым воззрениям
инкубус — злой демон, с которым предается блуду ведьма; сукку-
бус — аналогичный демон женского рода, соблазняющий мужчин и
склоняющий их к отпадению от бога.
Асмодей — мифический демон сладострастия, соблазняющий
супругов к нарушению верности в 'браке.
Стр. 302. Господь, господь! Дьявол! Дьявол! — Бе-
зумная Фелиция воображает себя ведьмой и читает соответствующее
колдовское заклятие.
Стены отступаю т...— Фелиции кажется, что она участвует
в шабаше — слете нечистой силы.
Стр. 302. Benedicta tu in mulieribus — «благословенна
ты в девах» — слова из молитвы деве Марии, которые успокаивают
Фелицию.
Стр. 303. Lauda ten о men domine. — Хвалите имя господ-
не...— Хор славит доброго бога, во имя которого действует инкви-
зиция.
«ДОРОТЕЯ АНГЕРМАН»
(«Dorothea Angermann»)
Драма «Доротея Ангерман» была написана в 1925 году. Био-
графы Гауптмана полагают, что прототипы некоторых героев этой
драмы можно обнаружить среди лиц, лично известных автору. Гос-
тиница «Черный орел» в вымышленном силезском курорте Борнвизе
живо напоминает знакомую нам по пьесе «Возчик Геншель» гости-
ницу «Корона» в Зальцбрунне, принадлежавшую родителям Гаупт-
мана. Образ пастора Ангермана навеян воспоминаниями школьных
лет, когда писатель жил в Бреславле (ныне Вроцлав), в доме тюрем-
ного пастора Гауда.
Впервые пьеса была поставлена 23 ноября 1926 года в Вене, в
театре предместья Иосифа (йозефштадт).
Стр. 307. Л и г н и ц — немецкое название силезского города
Легницы.
Мериден — город в США, в штате Коннектикут.
Стр. 309. Юнгфернштиг — одна из наиболее оживленных
улиц Гамбурга.
Стр. 310. П р и в а т-д о ц е н т ш а.— Анна-Лиза так называет
Доротею Ангерман, за которой ухаживает «почти профессор» Гер-
берт Пфаншмидт, владелец отеля «Черный орел». Приват-доцент —
ученое звание внештатного преподавателя высшей школы.
Стр. 311. Жигалка — одна из разновидностей мухи.
Пляска святого Вит та — нервная болезнь, судорожное
подергивание мускулов лица и тела. В XIV веке так называлась
518

психическая эпидемия, сопровождавшаяся беспорядочными движе-
ниями и истерической.пляской, от которой, согласно преданию, боль-
ные излечивались, помолившись в часовне святого Витта.
Стр. 312. Омлет-soufflée — омлет, предварительно напол-
ненный льдом и фруктовым джемом, а затем испеченный.
Стр. 315. Санитарный советник — титул, который в
Пруссии давался врачам и служащим медицинских учреждений.
Стр. 317. «Вперед на бой, тореро!» — Слова арии торе-
адора Эскамильо из оперы «Кармен» Визе.
Стр. 318. Слава богу, я не колодни к.— Колодник — аре-
стант. Ангерман является тюремным пастором, и Марио полагает,
что он не слишком церемонится с заключенными.
Стр. 319. Темпельгофское поле — место, где расположен
берлинский аэродром.
Лютер Мартин (1483—1546)—немецкий религиозный рефор-
матор, положивший начало широкому общественному движению, на-
правленному против католической церкви. Герберт Пфаншмидт
утверждает, что волевая натура Лютера не помешала, а помогла
его деятельности духовного лица, так же как не мешает она и Ан-
герману. Доротея же полагает, что грубость и эгоизм ее отца пло-
хо вяжутся с его званием пастора.
Стр. 321. Beefsteak è la tatare (искаженное «Beefsteak à
la tatare») — бифштекс по-татарски. Марио щеголяет тем, что. и ему
доступны иностранные выражения, по крайней мере из области ку-
линарии.
Адам Пушман (1532—1600) — немецкий поэт-мейстерзин-
гер XVI в., работавший в Нюрнберге, ученик Ганса Закса.
Ганс За к с (1494—1576)—выдающийся немецкий »поэт-мей-
стерзингер, сапожник из Нюрнберга, один из основоположников не-
мецкой национальной драматургии и немецкого театра.
Стр. 327. Гаванна — дорогой сорт сигар, вывозимых из Кубы
(по имени столицы Кубы Гаваны, где находятся главные табачные
фабрики).
Boa- constrictor — гигантский удав. Он предварительно
душит животное кольцами своего тела, а затем заглатывает его
целиком.
Стр. 329. ...в ернемся к нашим баранам — то есть к
предмету нашего разговора.— Вошедшая ъ пословицу фраза из ано-
нимного французского фарса XV века «Пьер Пателен».
Стр. 332. Египетская тьма — непроглядная темнота. Такая
тьма опустилась над Египтом, согласно библейскому рассказу, в ка-
честве одной из «казней», которым подвергся фараон и его-народ
за отказ подчиниться воле бога.
Эрот — в греческой мифологии бог любви.
Стр. 340. Эта фамилия встречается в Западной и
Восточной Пруссии. Я — мазур; может, мы из одного
уголка? — Мазуры — крупная этнографическая группа поляков.
Часть из них жила а бывшей Восточной Пруссии и подвергалась
насильственной германизации. В результате победы советских войск
519

над немецким фашизмом земли, населенные мазурами, воссоединены
с народно-демократической Польшей и мазуры получили возмож-
ность свободного национального развития.
. Стр. 344. Сегодня суббота, я углубляюсь в чте-
ние евангелия завтрашнего дня.— Пастор делает вид,
что он спокойно готовится к завтрашней воскресной проповеди.
Стр. 346. ...с весьма спартанскими подушкам и.—
Спарта — государство в Древней Греции, жители которого отлича-
лись крайне суровым образом жизни.
Стр. 347. Евлалия — святая дева-великомученица у католиков.
Стр. 349. Репс — ткань, в которой продольные нити основы го-
раздо толще или гораздо тоньше поперечных нитей утка, так что
поверхность ее выглядит продольно или поперечно рубчатой. Обычно
репс употребляется для обивки мебели.
Стр. 350. Лайнер — здесь быстроходное судно, совершающее
рейсы между Европой и Америкой.
Куксгафен, Бремен — порты в Германии.
M у л а т ^—потомок смешанного брака между представителями
белой и черной расы. В США мулаты подвергаются дискриминации
и преследованиям наряду с неграми. Не случайно Губерт вспоминает
про «судью Линча» только потому, что лавочник мулат отказался
отпустить провизию без денег.
Стр. 351. Гобокен — портовый город в США.
Стр. 352. Патент-адвокат — звание, дающее возможность
заниматься юридической практикой в области авторского права.
П а т е н т-б ю р о — бюро по регистрации изобретений и выдаче
патентов.
Стр. 357. Шварцвальд — горный массив в Германии на пра-
вом берегу Рейна.
Стр. 361. Вильдунген — курортный городок в Германии.
Тюрингенский лес — горный хребет в Германии, покрытый
хвойными лесами.
Рейнбек — живописный городок в окрестностях Гамбурга.
Ландо — четырехместный экипаж с откидным верхом (впервые
был изготовлен в немецком городе Ландау).
Стр. 363. По сравнению с этим так называемая
корзина — попросту мелоч ь.— Игра слов. Der Korb — кор-
зина; jemandem einen Korb geben — отвергнуть предложение всту-
пить в брак.
«Жила-была крыса в тиши погребка... Тут ста-
ло ей тесно в мире, словно в теле любовь взыгра-
л а». — Цитата из «Фауста» Гёте, сцена «Погреб Ауэрбаха в Лейп-
циге».
Церемониальный и тайный советник — здесь в
смысле щепетильный, застенчивый человек.
Стр. 364. Уриель, Ариель или Габриель — имена
ангелов.
Святой Георгий — христианский великомученик, почитав-
шиеся как в православных, так и в католических странах Европы.
520

Согласно связанной с его именем легенде, страшный дракон опусто-
шал земли одного языческого государя и пожирал юношей и деву-
шек, которых ему приводили в качестве дани. Когда эта участь
должна была постигнуть царскую дочь, святой Георгий, подобно
древнегреческому герою Персею, поразил дракона и спас красави-
цу, после чего царь и все его подданные приняли христианство.
Стр. 370. Вильдунгер — лечебная минеральная вода немец-
кого курорта Вильдунгер, помогающая при сердечно-сосудистых за-
болеваниях и болезнях обмена веществ.
Стр. 378. Даже выбрей я ради шутки тонзуру. —
Тонзура — выбритый кружок на темени у католических духовных
лиц, символизирующий терновый венец, который, согласно легенде,
был надет на Христа. Тонзура стала эмблемой католического духо-
венства. Марио хочет сказать, что, если бы он даже стал католиче-
ским священником, который обязан давать обет безбрачия, ему бы
и в этом случае не удалось устоять перед искушением.
Стр. 382. Гудзон — река в США, в устье которой расположен
Нью-Йо.рк.
Стр. 385. Дамторский вокзал — один из вокзалов в Гам-
бурге.
Стр. 386. С а н-П а у л и — район Гамбурга.
Стр. 389. «Родилась она не в долине, никто не
знал, откуда он а...» —цитата из стихотворения Ф. Шиллера
«Девушка с чужбины».
Стр. 392. «Леонора простилась на зар е...» — цитата
из баллады «Леонора» немецкого поэта Готфрида Августа Бюргера
(1747—1794).
Стр. 393. Альстер — река в Германии, 'приток Эльбы. В устье
Альстера расположена северная часть Гамбурга.
«ПЕРЕД ЗАХОДОМ СОЛНЦА»
(«Vor Sonnenuntergang»)
Гауптман говорил, что тема этой драмы занимала его еще в
1910 году. Он вернулся к ней в 1928 году и завершил работу над
пьесой в ноябре 1931 года в швейцарском городе Локарно. Вероят-
но, отсюда и появились в пьесе планы отъезда героев в Швейцарию
в поисках убежища от преследователей и от жизненных тревог. Ос-
новной образ пьесы подсказан Гауптману его другом Максом Пин-
кусом, издателем и коллекционером книг и картин, который также,
будучи стариком, влюбился в молодую девушку и вступил при этом
в конфликт со своими детьми, боявшимися упустить богатое на-
следство.
Премьера пьесы «Перед заходом солнца» состоялась в Берлине,
в Немецком театре, 16 февраля 1932 года. Пьеса эта и в .настоящее
время с успехом идет в театрах Германской Демократической
Республики и в других странах.
В Советском Союзе незадолго перед Великой Отечественной вой-
621

Höft в Ленинградском Новом театре ее поставил Ё. М. Сушкевич,
выступивший в роли Маттиаса Клаузена. Роль Инкен Петере играла
К. В. Куракина. В Москве пьесу ставил театр им. Евг. Вахтангова,
возобновивший эту постановку в 1953 году. В роли Клаузена высту-
пают народные артисты РСФСР М. Ф. Астангов и С. В. Лукьянов.
Стр. 405. Тайный коммерции советник — титул, кото-
рым награждались в Германии выдающиеся деятели торговли и про-
мышленности.
Вольфганг Клаузени др.— имена детей Маттиаса Клау-
зена выдают его страстное увлечение Гёте: Вольфганг — имя
Гёте; Эгмонт — герой одноименной драмы Гёте; Оттилия-
героиня романа Гёте «Избирательное сродство»; Бетти на — имя
Беттины фон Арним (1788—1859), выпустившей известную книгу
«Переписка Гёте с ребенком» (1835).
Советник юстиции — почетный титул, которым наделяли
адвокатов.
Стр. 407. Фридрих Август К а у л ь б а х (1850—1920) —
немецкий живописец и директор Мюнхенской академии художеств,
работавший в области портретной и жанровой живописи.
Марк Аврелий Антонин (121—180)—римский император
(161—180), философ, автор книги «К самому себе», проповедовавший
отречение от внешнего мира и обращение к субъективному миру вну-
тренних переживаний индивида.
Стр. 412. Я философию пости г... — первые четыре стро-
ки взяты из первой сцены «Фауста» Гёте (перевод Н. Я. Холодков-
ского), последующие же являются пародийной переделкой.
Стр. 413. ...с тар и иное издание библии Фуста. —
Иоганн Фуст (ок. 1400 — ок. 1466) —книгопечатник и книготорговец.
В 1450 году он дал денег для организации типографии изобретателю
книгопечатания Иоганну Гутенбергу (ок. 1400—1468) под залог его
печатного станка. Через пять лет Гутенберг не смог уплатить долг,
и его типография перешла к Фусту. В настоящее время издания
Фуста представляют собой исключительную ценность.
«Л а о к о о н», точнее, «Лаокоон, или о границах живописи и по.-
эзии» (1766), — эстетический трактат немецкого просветителя Гот-
гольда Эфраима Лессинга (1729—1781), посвященный вопросу о спе-
цифической природе отдельных искусств.
Стр. 414. «Радость — дочь благого неба...» — цитата
из стихотворения Ф. Шиллера «Песня радости». (Перевод А. Стру-
гов щи ков а.)
Стр. 415.' Шведские перчатки — особый сорт перчаток,
отличающийся тем, что наружу у них обращена та сторона кожи,
которая соприкасается с мышцами, а не с шерстью.
Реакция Вассермана — способ исследования крови для
распознавания сифилиса, предложенный в 1906 году немецким мик-
робиологом А. Вассерманом (1866—1925).
Хлороз — бледная немочь, один из видов анемии, встречаю-
щийся у молодых девушек.
Хузум — город в Северной Германии (ныне ФРГ, земля Шлез-
виг-Гольштейн) .
522

Итцегоэ — город в Северной Германии (ныне ФРГ, земля
Шлезвиг-Гольштейн).
Стр. 420. «Я сделаю тебя великим народом зем-
ли!» — В библии бог говорит мифическому родоначальнику еврей-
ского народа Аврааму: «Я произведу от тебя великий народ, и бла-
гословлю тебя, и возвеличу имя твое». .
«Я умножу семя твое, как песок на морском
берег у».— В библии бог говорит Аврааму: «Я благословляя бла-
гословлю тебя, и умножая умножу семя твое, как звезды небесные
и как песок на берегу моря».
Поммери — сорт вина.
Стр. 421. Цербер — в греческой мифологии трехглавый пес,
стороживший вход в подземное царство.
А р т-Г о л ь д а у — небольшой городок в Швейцарии.
Конная статуя Марка Аврелия. — После смерти
Марка Аврелия ему была воздвигнута в Риме колонна, украшенная
рельефными изображениями его военных подвигов, и позолоченная
бронзовая конная статуя.
Капитолий — один из холмов, на которых расположен Рим;
религиозный и административный центр Древнего Ротма. После ре-
конструкции Капитолия по проекту Микельанджело конная статуя
Марка Аврелия перенесена в центр его главной площади.
Шлиман Генрих (1822—1890)—немецкий археолог, его рас-
копки помогли открыть воспетую Гомером Древнюю Трою.
Грот Джордж (1794—1871)—английский историк, автор
«Истории Греции», идеализировавший афинскую демократию.
Стр. 422. Зевс — верховное божество у древних греков.
Вотан — верховное божество у древних германцев.
Стр. 423. Оккультизм — антинаучное мистическое учение о
способности человека установить связь со «сверхъестественным ми-
ром», с духами умерших и т. п.
Стр. 424. Иисус Сирах (точнее, Иисус, сын Сираха) — ми-
фический автор книги изречений, составившей один из .разделов
'библии («Книга премудрости Иисуса, сына Сираха»).
Стр. 427. Tabula rasa — чистая доска (лат.). — Греки и римляне
писали на дощечках, покрытых воском. На такой доске можно было
стереть написанное и на «чистой доске» писать новый текст.
Vita nova — новая жизнь (лат.)—так назвал свою первую кни-
гу Данте. Ему, как и Маттиасу Клаузену, эту «новую жизнь» откры-
вает любовь.
Стр. 431. ...у моей бывшей конфирмантк и... — У като-
ликов и протестантов прием подростков в общину верующих сопро-
вождается особым обрядом — конфирмацией. Пастор Иммоос напо-
минает, что конфирмация Инкен проходила под его руководством.
Стр. 440. Смарагды, бериллы, хризопразы — драго-
ценные камни.
Стр. 442. Инкен режет хлеб и раздает его де-
т я м.— Эта сцена должна напомнить сцену из «Страданий молодого
Вертера» Гёте, где Вертер любуется Шарлоттой, которая кормит
своих младших братьев и сестер.
523

Стр. 444. ...т о т [выход], который избрал Сенека иза-
щищал Марк Аврелий. Древние называли его сто-
ическим — самоубийство. Сенека Луций Анней (род. между 6 и
3 годами до н. э. — ум. 65 г. н. э.) — римский философ, воспитатель
императора Нерона, один из виднейших представителей стоической
философии, учивший, что человек всецело находится в руках судь-
бы. Мудрец признает ее власть и покоряется ей, а неразумного она
все равно влечет в необходимом направлении, хотя и против его
воли. Когда Нерон, подозревая его в заговоре, приказал ему покон-
чить жизнь самоубийством, Сенека выполнил это с полной твер-
достью духа -и большим достоинством.
Стр. 445. «Сияние рая чередуется с глубоким,
страшным мраком» — цитата из «Фауста» Гёте («Пролог на
небесах»).
Ормузд и Ариман—бог добра и бог зла в древнеперсид-
ской религии.
Стр. 446. Антигона — героиня трагедий древнегреческого
драматурга Софокла «Эдип в Колоне» и «Антигона». В «Эдипе в
Колоне» Антигона сопровождает слепого отца в его странствиях.
Стр. 448. «Что за преимущество гнусным сокру-
шат ь с я...» — цитата из стихотворения Гёте «Душевный покой
странника». (Перевод С. В. Шервинского.)"
Стр. 451. Б ох у м — город в Германии (ныне ФРГ), один из
крупных угольно-металлургических центров Рура.
Стр. 453. У тебя фантазия, поистине достойная
Данте. — Имеется в виду искусство изображать ужасы.
Стр. 456. Цугское озеро — живописное озеро в Швейцарии
между кантонами Швиц, Цуг и Люцерн.
Стр. 458. Фрейбург — университетский город в Германии
(ныне ФРГ, земля Баден-Вюртембург).
Стр. 461. Август Вейсман (1834—1914) — немецкий биолог.
Стр. 462. Фильхнер Вильгельм (род. 1877) — немецкий
географ, исследователь Центральной Азии (Тибет, малоизвестные
районы Китая), а также руководитель одной из ранних экспедиций
в Антарктиду (1911 —1912).
Свен Гедин (1865—1952) — шведский географ, исследователь
Азии. В одной из его книг описано озеро Лоб-Нор.
Стр. 463. ...к актот безумный старый король, раз-
дам все свое имущество? Кто из вас окажется
Корделией? — Намек на шекспировского короля Лира, при жизни
раздавшего свое царство двум дочерям, которые отплатили ему чер-
ной неблагодарностью. Корделия — третья дочь Лира, бескорыстно
любившая своего отца.
Стр. 469. Опека — учреждается над несовершеннолетними или
над душевнобольными людьми с целью охраны их личных и иму-
щественных прав и интересов. В данном случае дети Маттиаса Кла-
узена хотят объявить его слабоумным и учредить над ним опеку,
чтобы лишить его права распоряжаться своим имуществом.
524

Стр. 470. Полотна голландской школы — картины
голландских художников эпохи Возрождения.
Стр. 473. Магнетические флюиды — нервные психиче-
ские токи, якобы исходящие из человеческого тела. По мнению
современных мистиков, эти токи позволяют человеку подчинять дру-
гих людей своему влиянию.
Камчатная обивка — обивка из «камки» — шелковой ки-
тайской ткани с разводами.
Стр. 477. Мои контрагенты — люди, с которыми Маттиас
собирается заключить сделку о продаже фирмы.
Стр. 478. ...к ак если бы меня обвинили в том, что
я еще не оплатил расходов по постройке Кёльн-
ского собора. — Кельнский собор строился свыше шестисот лет
(1248—1880). Завершение его постройки в XIX веке стоило огромных
средств.
Стр. 485. То р в а ль д се н Бертель (1768—1844) —<• датский
скульптор.
Стр. 488. Разверзлись хляби н е б ее н ы е **. фраза из
библейского рассказа о всемирном потопе.
Стр. 502. Фуга — многоголосное музыкальное произведение,
основанное на последовательном вступлении двух — пяти и больше
голосов, повторяющих, а затем варьирующих начальную тему.
Оратория — музыкальное произведение для пения и оркестра,
написанное на драматический сюжет. В данном случае речь идет о
торжественной музыке — траурный аккомпанемент к событиям на
сцене.
Химера — в древнегреческой мифологии огнедышащее чудови-
ще с львиной пастью, телом козы и хвостом дракона.
Кантата — торжественная вокальная пьеса для хорового
исполнения.
Стр. 505. Значит, все-таки по стопам Марка
Аврелия? — См. примечание к стр. 407.

СОДЕРЖАНИЕ ВТОРОГО ТОМА
Возчик Геншель. Перевод С. Апта . . 5
Михаэль Крамер. Перевэд М. Левиной ... 79
Роза Бернд. Перевод А. Авербаха и Б. Арон 147
Магнус Гарбе. Перевод В. Девекина , . 231
Доротея Ангерман. Перевод Л. Микулина . 305
Перед заходом солнца. Перевод М. Левиной . . . 403
Примечания составлены А. Левинтоном ... , ,' , 507

ГЕРГАРТ ГАУПТМАН
Пьесы
Редактор Г. А Путинцева
Оформление художника Б. А. Соковнина
Художественный редактор В. П. Богданов
Технический редактор В. У. Борисова
Корректор Я. А. Портная
Сдано в набор 3/П 1959 г.
Подп. в печ. 3/VI 1959 г.
По оригиналу-макету
Форм. бум. 84Xl0873a; печ. л. 16,563 (условных 27,17). Уч.-изд. л. 25,47.
Тираж 25 000-экз. Ш02301
«Искусство», Москва, И-51, Цветной бульвар, 25
Изд. № 12259. Зак. тип № 117
20-я типография Московского городского совнархоза
Москва, Ново-Алексеевская, 52
Цена 9 р. 20 к.

8p* 20к