1

Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
1859 г.

Б. РЮРИКОВ
н.г.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
КРИТИКОЙ
"БИОГРАФИЧЕСКИ Й
ОЧЕРК
Г ОСУ Д А Р С Т В Е II Н О Е И 3 Д А Т Е Л Ь С Т В О
X У Д О Ж Е С Т В Е ИНОЙ Л II Т ЕРА Т У Р Ы
Москва 1961

Оформление художника
С. ТОМИЛИНА

В БУШУЮЩЕМ МОРЕ НАРОДНОЙ БОРЬБЫ
Жизнь и борьба русского народа выдвинула героиче¬
ских борцов, которые во мраке реакции провидели зарю
освобождения и боролись за светлое будущее родины. Ве¬
ликие революционные демократы Белинский, Герцен,
Чернышевский, Добролюбов все силы мысли и чувств,
всю свою жизнь посвятили делу свержения векового раб¬
ства. В пламенных словах их произведений запечатлены
горе народа, гнев народа, стремление народа к свободе.
«Народ,— писал В. Г. Белинский,— почва, хранящая
жизненные соки всякого развития; личность — цвет и
плод этой почвы» Г
Великие деятели всегда призваны великой историче¬
ской потребностью. Русские революционные демократы,
развернувшие активную, страстную, непримиримую борь¬
бу с крепостничеством и самодержавным деспотизмом, с
реакцией и мракобесием во всех областях общественной
жизни, выражали глубокую жизненную потребность на¬
родных масс в освобождении от гнета самодержавно-кре¬
постнического строя.
Среди имен выдающихся деятелей революции, духов¬
ных вождей народа, почетное место занимает имя Нико¬
лая Гавриловича Чернышевского. Деятельность Черны¬
шевского развернулась в тот период, когда «все общест¬
венные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом
1 В. Г. Белинский, Поля- собр. соч., изд. АН СССР, т. X,
М. 1956, стр. 368.
1*
3

и его остатками» \ когда феодально-крепостнический
строй испытывал тягчайший кризис, приведший к рево¬
люционной ситуации 1859—1861 годов. Крепостное право,
ставшее оковами экономического развития страны, потер¬
пело крах; правительство крепостников вынуждено было
отменить его сверху, страшась взрыва народного возмуще¬
ния. И в это сложное время Чернышевский проявил гени¬
альную ясность ума, прозорливость, мужество и верность
делу народа.
«Вот мой образ мысли о России: неодолимое ожидание
близкой революции и жажда ее...»—записывает молодой
Чернышевский 20 января 1850 года в дневник1 2. А в фев¬
рале 1853 года он говорит своей невесте в момент реши¬
тельного объяснения: «...У пас будет скоро бунт, а если он
будет, я буду непременно участвовать в нем» (I, 418).
Как глубоко, с каким острым чувством действительно¬
сти воспринимал Чернышевский события жизни своей
страны! Как проницательно видел он даже в малых явле¬
ниях отражение того огромного и грозного, что окраши¬
вало собой всю эпоху, как смело и уверенно определял
свое место в надвигающихся бурных событиях!
В. И. Ленин делил историю освободительного движе¬
ния в России на три главных периода в соответствии с
ролью классов, участвовавших в революционном движе¬
нии: «1) период дворянский, примерно с 1825 по 1861 год;
2) разночинский или буржуазно-демократический, при¬
близительно с 1861 по 1895 год; 3) пролетарский, с 1895
по настоящее время» 3.
Революционеры-разночинцы были представителями
второго периода. Восприняв сильные стороны декабри¬
стов, они обогатили новым содержанием революционные
традиции. Их мужественная борьба исторически предше¬
ствовала буре народной революции во главе с пролетариа¬
том.
Крестьянское движение, направленное против крепо¬
стного права, было социальной основой движения разно¬
чинной интеллигенции шестидесятых годов.
1 В. И. Левин, Сочинения, т. 2, стр. 473.
2Н. Г. Чернышевский, Поли. собр. соч., Гослитиздат,
М. 1939—1953, т. 1, 1939, стр. 356—357. Во всех последующих
ссылках па это издание в тексте будут указаны лишь том и стра¬
ница.
3 В. И. Ленин, Сочинения, т. 20, стр. 223.
4

* * *
В 1859 году в России насчитывалось (по 10-й реви¬
зии) 23 миллиона крепостных крестьян, принадлежащих
104 тысячам помещиков. Основной массой крепостных
владели средние и крупные помещики. Господствовавшей
формой помещичьего хозяйства была барщина.
Преобладало натуральное хозяйство, с которым было
связано прикрепление крестьянина к земле, низкое и ру¬
тинное состояние техники; «...ведение хозяйства было в
руках мелких крестьян, задавленных нуждой, принижен¬
ных личной зависимостью и умственной темнотой» х.
Феодально-крепостнические производственные отноше¬
ния тормозили развитие производительных сил; противо¬
речие это становилось острее и острее. С конца XVIII ве¬
ка в крепостническую экономику все глубине проникают
рыночные отношения. В XIX веке на внутреннем и внеш¬
нем рынке возрастает спрос на хлеб. Крепостное хозяйст¬
во не дает возможности развивать производство хлеба на
продажу. Помещики усиливают и без того невыносимую
эксплуатацию крестьян. Барская запашка расширяется за
счет земли, отнимаемой у крестьян, увеличивается коли¬
чество дней, которые помещики заставляют крепостных
работать на барских полях. В некоторых районах страны
крестьян переводят на месячину, то есть превращают в
рабов, лишенных и земли и хозяйства и за скудный паек
работающих на хозяев.
Еще тяжелее становилось бремя, которое должен был
нести на своих плечах крепостной: увеличивался оброк,
все больше повинностей (подворная, натуральная) воз¬
лагалось на крестьянина. Тягостнее становился крепост¬
ной труд; работала вся семья, включая шести- семилетних
детей, но и это не обеспечивало даже скудпого пропи¬
тания.
«Вот что рассказывали нам сами помещики Тульской
губернии, хорошо знающие быт крестьян,— писал один из
современников.— В голодные зимы положение крестья¬
нина и его семьи ужасно. Он ест всякую гадость. Желуди,
древесная кора, болотная трава, солома — все идет в пищу.
Притом ему не па что купить соли. Он почти отравляется;
...являются страшные болезни... У женщин пропадает
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 3, стр. 159.
5

молоко в груди, и грудные младенцы мрут как
мухи» Ч
Страшных неурожайных годов, когда голод и нищета
обострялись до степени, которую трудно выразить сло¬
вами, было больше, чем урожайных. С 1802 по 1852 год
урожайных годов было 10, неурожайных — 22 и голод¬
ных — 121 2. 10 урожайных лет за полвека, а осталь¬
ные 40 — годы неописуемых страданий и мук миллионов
крестьян.
Измученный непосильным трудом, голодный, лишен¬
ный элементарных условий человеческого существования,
крестьянин был лишен также и человеческих прав. Он
был вещью, которую можно было продать, как продают
скот, собак, коляски, мебель. Помещик мог засечь кре¬
постного, отдать в солдаты, сделать его жену или дочь
своей наложницей. Он мог разъединить семью, оторвать
детей от родителей, продать мать и отца в одни руки, а
детей — в другие.
Народная песня рассказывала о горестной доле людей,
продаваемых в разные руки:
Батеньку с матушкой за Волгу везуть,
Болыпого-то брата в солдаты кують,
А среднего-то брата в лакеи стригуть,
А младшего-то брата в прикащики.
Когда помещик, запутавшись в долгах, искал возмож¬
ности хотя бы временно поправить дела, он обычно при¬
бегал к закладу «своих» людей. 65 процентов всех кре¬
постных было заложено в банке, причем в Пензенской
губернии этот процент повышался до 80, а в Казанской —
до 84. И помещичьи, и так называемые «государствен¬
ные», и «удельные» крестьяне несли на своих плечах гнет
рабства.
Идея освобождения от подневольного положения, от
вечной нищеты, унизительного бесправия рождалась са¬
мой жизнью, самими общественными отношениями. Осво¬
бодительные идеи не были плодом наносных влияний,—
они были выражением самых сильных и глубоких стрем¬
лений народных масс. Время, когда вел священную борьбу
1	А. П. Заболоцкий-Десятовский, Граф П. Д. Кисе¬
лев и его время, т. 4, СПб. 1882, стр. 301.
2	Я. И. Линков, Очерки истории крестьянского движения
в России в 1825—1861 гг., Учпедгиз, М. 1952, стр. 16.
6

за свободу Белинский, и в еще большей степени, когда на
арене общественной борьбы сражались Чернышевский и
Добролюбов, было временем нарастания революционных
настроений крестьянства.
Это вынуждено было признавать в своих ежегодных
отчетах пресловутое Третье отделение его императорского
величества канцелярии. В отчете за 1841 год сообщалось:
«...мысль о свободе крестьян пылает между ними беспре¬
рывно. Эти темные идеи мужиков все более развиваются
и сулят нечто нехорошее... Семена беспокойства брошены
в умы».
В отчете за 1843 год говорилось: «...мысль крестьян
о свободе год от году более угрожает опасностью на буду¬
щие времена России».
И так из года в год...
Значительной вехой стал на пути исторических собы¬
тий 1848 год. Страну постиг тяжелый неурожай. Мил¬
лионы людей голодали. Почти вся Европейская Россия и
часть Сибири были охвачены эпидемией холеры,— от этой
страшной болезни умерло в тот год свыше 700 тысяч чело¬
век. В жаркое, засушливое лето вспыхивали по городам
и селам пожары — 71 тысяча хозяйств оказалась разо¬
ренной пожарами...
В Европе разразились революции, первая весть о при¬
ближении которых так волновала Белинского в последний
год его жизни. Отзвуки революции во Франции, Италии,
Австрии, Венгрии проникали в различные слои общества,
особенно остро воспринимались дворянской и разночин¬
ной интеллигенцией и еще более накаляли атмосферу
в стране.
В сознании народных масс непрестанно нарастали
революционные, освободительные стремления. «На поверх¬
ности официальной России, «фасадной империи» видны
были только потери, жестокая реакция, бесчеловечные
преследования, усиление деспотизма,— писал Герцен об
эпохе 1825—1850 годов.— ...Зато внутри государства со¬
вершалась великая работа,— работа глухая и безмолвная,
но деятельная и непрерывная; всюду росло недовольство,
революционные идеи за эти двадцать пять лет распростра¬
нились шире, чем за все предшествовавшее столетие...» 1
* А. И. Герцен, Собр. соч. в 30 томах, т. VII, М. 1956, стр.

Громадным потрясением, отразившимся на всей жизни
страны, была Крымская война 1853—1856 годов. Война
эта, обнажив гнилость крепостнического государства, его
экономическую и военно-техническую отсталость, обо¬
стрила все внутренние противоречия самодержавно-кре¬
постнического общества. Оторвав от сельского хозяйства
сотни тысяч людей, резко ухудшив жизнь масс, война
породила подъем крестьянского движения против крепост¬
ников. Передовой русской интеллигенции она открыла
глаза на несостоятельность существующего строя.
Есть множество свидетельств того, какой остроты и
напряженности достигали события. Ярким примером яв¬
ляется хотя бы маслово-кутское выступление в Ставро¬
польской губернии, где тысячи крестьян в 1853 году от¬
казались от барщины, «считая себя неопровержимо под¬
лежащими освобождению из крепостного состояния», и
заявили, что не признают над собой власти помещика
Калантарова.
Крестьяне собрались на церковную площадь и на
угрозу прибывшего в сопровождении войск губернатора
отвечали криками: «Свобода!» Как доносил чиновник кон¬
систории, «...из четырех орудий по первому приказанию
губернатора Волоцкого открыли прямо огонь картечью
ближней дистанцией, и в 16 выстрелов, последовавших
по боевому порядку один за другим, положили на месте
340 человек убитых и раненых». Вслед за тем на безоруж¬
ную толпу было пущено 200 казаков.
Жестокость, с которой подавлялись подобные выступ¬
ления, показывает, как страшились правящие классы
взрыва народного негодования.
Но насилия не могли остановить растущее крестьян¬
ское движение. В первой четверти XIX века ежегодно
отмечалось более 11 волнений, в 1826—1854 годах —
более 24, в непосредственно предшествовавшие реформе
1855—1861 годы — более 79.
Крестьянская реформа 1861 года была «проводимой
крепостпиками буржуазной реформой» '. Вынужденное
отменить крепостное право, правительство заботилось
прежде всего о всемерном ограждении интересов дворян¬
ства и отдало крестьян в еще худшую кабалу. «Преслову¬
тое «освобождение» было бсссовестпейшим грабежом
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 95.
8

крестьян, было рядом насилий и сплошным надругатель¬
ством над ними»
Императорский манифест 19 февраля 1861 года и разъ¬
ясняющие его «положения» показали крестьянам, что воли
они не получат, земли лишатся. Вся земля объявлялась
собственностью помещиков, и крестьяне вынуждены были
выкупать те участки, которыми издавна пользовались, да
еще выплачивать вчетверо больше, чем они стоили. Луч¬
шие земли были отрезаны помещиками. Крестьяне оста¬
лись политически и экономически бесправны, а помещики
сохраняли на длительный срок право «опеки» над кресть¬
янами. Сельские «власти» оказались в полной зависимо¬
сти от государства и помещиков.
«Реформа» вызвала взрыв народного возмущения.
Из 47 губерний Европейской России, на которые рас¬
пространялось положение 19 февраля, волнения отмеча¬
лись в 45. Волнения после «реформы» охватили 1176 по¬
мещичьих имений, из которых в 377 были введены
войска.
Крестьянское движение отличалось большим разнооб¬
разием. Холерные и соляные бунты, борьба против винных
откупов, переселенчество, бунты против местных властей,
прямые выступления против крепостников — в таких
многообразных формах выразилось кипящее в пароде
стремление к свободе, к избавлению от гнета помещиков
и парских чиновников.
В целом неорганизованное, стихийное, движение в ряде
случаев обнаруживало проблески известной организации:
крестьяне выделяли энергичных вожаков, пытались дого¬
вориться с соседними селами, добывали оружие. Важно
отмстить и то, что среди «зачинщиков» наряду с крестья¬
нами, отставными солдатами встречались и разночинцы —
писаря, мелкие чиновники, ставшие на сторону на¬
рода * 2.
В конце пятидесятых годов в России возникла рево¬
люционная ситуация. В. И. Лепин так определял важ¬
нейшие признаки революционной ситуации:
«1) Невозможность для господствующих классов со¬
хранить в неизменном виде свое Господство; тот или иной
’ В. И. Л е н ип,- Сочинения, т. 17, стр. 94—95.
2 См. в работе Я. Лиикова «Очерки крестьянского движепия
в России в 1852—1861 гг.», стр. 101—106 — об агитаторах и орга¬
низаторах крестьянского движения.
9

кризис «верхов», кризис политики господствующего клас¬
са, создающий трещину, в которую прорывается недо¬
вольство и возмущение угнетенных классов. Для наступ¬
ления революции обычно бывает недостаточно, чтобы
«низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не
могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обычного,
нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значительное
повышение, в силу указанных причин, активности масс,
в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бур¬
ные времена привлекаемых, как всей обстановкой кри¬
зиса, так и самими «верхами», к самостоятельному исто¬
рическому выступлению»
Все эти признаки — и кризис «верхов», и обострение
нужды и бедствий угнетенных классов, и значительное
повышение революционной активности масс — были на¬
лицо. Обстановка, сложившаяся в стране, толкала народ¬
ные массы к самостоятельному историческому выступ¬
лению.
Грабительская реформа вызвала возмущение по всей
стране, от глухих деревень до царской столицы. Вспых¬
нули десятки восстаний, в том числе столь выдающиеся
по массовости, стойкости участников, степени организо¬
ванности, как Черногай-Кандеевское в Пензенской губер¬
нии и Бездненское в Казанской губернии. Восстание в селе
Бездна выдвинуло такого вожака, как Антон Петров,
выразивший важнейшие чаяния деревни: вся земля кре¬
стьянам, помещиков и властей не слушать...
Шеф жандармов Долгорукий в докладе Александру II
27 апреля 1862 года так оценивал положение в стране:
«Одно из важнейших и опаснейших явлений послед¬
него времени в нашем отечестве есть почти всеобщее
неудовольствие и недоверие к правительству. Неудоволь¬
ствие это, доходящее до раздражения и к несчастию воз¬
растающее во всех почти сословиях, возбуждается еще
сильнее злонамеренными людьми, которые всячески ста¬
раются восстановить против правительства народ, распро¬
страняя пагубные для общественного спокойствия мысли,
и привлечь на свою сторону войска» 1 2.
Как видим, царских жандармов беспокоил именно мас¬
совый характер недовольства в народе.
1	В. И. Ленин, Сочинения, т. 21, стр. 189—190.
2	«Процесс Н. Г. Чернышевского», Саратов, 1939, стр. 19.
10

В эти годы совершались знаменательные перемены
в облике русской интеллигенции. В освободительном дви¬
жении старая интеллигенция, дворянская по происхожде¬
нию, вытеснялась интеллигенцией разночинной, формиро¬
вавшейся из детей духовенства и мелкого служилого люда,
мещан, крестьян и людей купеческого звания. Эта интел¬
лигенция, ближе стоящая к народу, лучше знающая его
требования и чаяния, свободная от предрассудков дворян¬
ского общества, более отчетливо выражала освободитель¬
ные стремления масс.
Демократическая, революционная интеллигенция ве¬
рила, что Россия стоит накануне восстания. В Москве,
в Петербурге, в Киеве, в целом ряде других городов воз¬
никают революционные кружки, издаются прокламации.
Революционные кружки и группы, действующие в России,
устанавливают контакты между собой, укрепляются связи
между революционными организациями, действующими
в стране, и революционерами-эмигрантами, объединяю¬
щимися вокруг Герцена и «Колокола».
К весне 1863 года должно было закончиться введение
в действие уставных грамот, определявших новое поло¬
жение «освобождаемых» крестьян, и революционеры на¬
деялись, что это будет час всенародного возмущения:
крестьяне поймут, что они обмануты и ограблены, что са¬
модержавие обрекло их на разорение, и обратятся к един¬
ственному средству завоевать свободу и благосостояние —
к революции.
В. И. Ленин, определив объективные условия возник¬
новения революционной ситуации, указывал одновре¬
менно, что не всякая революционная ситуация приводит
к революции. Революция возникает тогда, когда к объек¬
тивным признакам ее присоединяется субъективный: спо¬
собность революционного класса на революционные мас¬
совые действия, достаточно сильные, чтобы сломить или
надломить старое правительство. Ленин подчеркивал, что
никогда, даже в эпоху кризисов, старое правительство не
«упадет», если его не «уронят».
В России шестидесятых годов не было организованной
и сплоченной силы, которая могла бы стать во главе все¬
народного освободительного движения и осуществить
революционный переворот. Пролетариат только склады¬
вался, был немногочислен, не имел опыта и организации,
не выступал как самостоятельная политическая сила.
11

Русская буржуазия, в отличие от буржуазии Запада,
не играла революционной роли. В Западной Европе борьба
против феодальных режимов была в основном завершена,
и буржуазия стала силой, стремящейся не к новым пере¬
менам, а к укреплению своего положения и подавлению
революционной борьбы пролетариата. Русская буржуазия,
боясь народа, не вела сколько-нибудь решительной борьбы
с феодально-крепостническим строем. Она приспосабли¬
валась к самодержавию, выступала сторонником ликвида¬
ции крепостного права путем реформ, постепенных преоб¬
разований, соглашения с самодержавием.
Революционная ситуация начала шестидесятых годов
не переросла в революцию; народное освободительное
движение непосредственно привело только к реформе.
Но это не мешает нам признать выдающееся значение
народного движения и деятельности революционеров той
эпохи.
«...Революционеры,— указывал Ленин,— играли вели¬
чайшую историческую роль в общественной борьбе и во
всех социальных кризисах даже тогда, когда эти кризисы
непосредственно вели только к половинчатым реформам.
Революционеры — вожди тех общественных сил, которые
творят все преобразования; реформы — побочный продукт
революционной борьбы»
Революционные демократы шестидесятых годов вы¬
ступали в условиях, когда главным общественным проти¬
воречием в стране было противоречие между основными
классами крепостнического общества: помещиками и кре¬
стьянами. Между этими социальными силами шла борьба,
определившая содержание той эпохи в истории России.
Что касается разногласий между крепостниками и либе¬
ралами — это были частные разногласия в лагере господ¬
ствующих классов по вопросу «о форме и мере уступок».
В борьбе против революционной крестьянской демократии
крепостнические и либеральные силы составляли единый
лагерь.
Величие таких корифеев революционной мысли, как
Чернышевский и Добролюбов, в том и состояло, что
в сложной, запутанной обстановке они поняли расстановку
социальных сил и связали свою борьбу с революционно¬
освободительным движением крестьянских масс.
1 В. И. Л е н и н, Сочинения, т. 17, стр. 100.
12

Таковы процессы, выдвинувшие на историческую арену
великих корифеев революционной мысли — Чернышев¬
ского и Добролюбова, определившие формирование их
мировоззрения. Мы не поймем ни одной стороны деятель¬
ности Чернышевского, если не обратимся к борьбе народа,
не установим связи между этой борьбой и всей многооб¬
разной деятельностью великого революционера и патриота.
* * *
Николай Гаврилович Чернышевский родился 12/24
июля 1828 года в г. Саратове, в семье протоиерея Гав¬
риила Ивановича Чернышевского. Отец его был челове¬
ком честным и справедливым, по тем временам довольно
образованным, тянувшимся к серьезным научным зна¬
ниям, но, естественно, ограниченным кругом своей свя¬
щеннической деятельности. Мать, Евгения Егоровна, вос¬
питывала Николая Гавриловича в духе трудолюбия, ува¬
жения к людям, учила серьезно относиться к каждому
делу. Вспоминая в вилюйском заточении свои детские
годы, жизнь в семье, Чернышевский рассказывал в письме
жене: «...все грубые удовольствия казались мне гадки,
скучны, нестерпимы; это отвращение от них было во мне
с детства, благодаря, конечно, скромному и строго нрав¬
ственному образу жизни всех моих близких старших,
родных» (XV, 373).
Семья жила небогато, по и не испытывала лишений.
Весь строй жизни резко отличался от беспечного и пустого
барского существования. Трудолюбие и серьезные духов¬
ные интересы рано стали важнейшей чертой характера
Николая Гавриловича. В библиотеке отца было много
книг, к которым Чернышевский пристрастился с детства.
«Я сделался библиофагом, пожирателем книг, очень
рано»,— рассказывал он впоследствии (I, 632).
Однако Николай Гаврилович не был ушедшим в чте¬
ние молодым книжником, каким его изображают некото¬
рые биографы. Он рос живым, общительным ребенком,
участвовал, а порой и задавал тон в мальчишеских играх
и проказах, летом с увлечением играл в бабки, зимой ка¬
тался на санках.
Внимательный и чуткий ко всему, что его окружало,
он рано стал присматриваться к людям и их отношениям,
остро чувствуя всякую несправедливость. К Гавриилу
13

Ивановичу приезжали сельские священники и дьячки,
заходили городские знакомые. Он часто объезжал епар¬
хию делился в семье впечатлениями от поездок.
Н. Г. Чернышевский вспоминал впоследствии, что
жизнь его детства была погружена в жизнь народа, «ко¬
торая тогда охватывала меня со всех сторон» (I, 647).
Перед ним проходили мрачные картины насилия, жесто¬
кости, на его глазах подавлялось человеческое достоин¬
ство. Картины эти, по словам знавших Чернышевского,
производили на него тяжелое впечатление. С детских лет
чувствовал он отвращение к красивой лжи, идеализации
действительности. Чернышевский считал своей удачей, что
в семье, в которой он рос, господствовал «простой челове¬
ческий взгляд на каждый отдельный факт жизни» (I, 684).
Он говорил: «...моя убогая юность дала живое чувство
небогатой обыденной жизни,— внушила его мне так неодо¬
лимо, что из моих понятий легко выбрасывалась потом
всякая нарядная ложь» (I, 681).
Еще когда Чернышевский был мальчиком, на него про¬
извела большое впечатление история самоубийства зна¬
комого врача Ивана Яковлевича, спасшего его тяжело
болевшую мать. Много лет в доме Ивана Яковлевича жила
экономкой крепостная одной из помещиц Саратовской
губернии. Для немолодого уже врача эта женщина стала
близким человеком, он хотел выкупить ее на свободу и
повенчаться с ней. Нашлись, однако, «доброжелатели»,
которые считали, что женитьба на крепостной позорна
для врача, человека почтенного, заслужившего дворянское
звание. «Доброжелатели» дали знать помещице, что ее
«раба» портит карьеру человека высшего сословия. Та по¬
требовала, чтобы крепостная вернулась к ней, а все
просьбы дать согласие на ее выкуп упрямо отвергла.
Сложившаяся годами семейная жизнь была разрушена.
Иван Яковлевич покончил с собой.
«Это история, дошедшая до чрезвычайной развязки,
которая придала ей необыкновенность,— писал Черны¬
шевский.— Но бесчисленное множество обыденных исто¬
рий страдания, происходивших около нас, производило
впечатление того же смысла» (I, 614).
В автобиографии Чернышевского нашли место и дру¬
гие подобные «истории страдания». Он вспоминает о хо¬
лерном годе, о голоде, поразившем Саратовскую губер¬
14

нию, о невежестве, суеверии, предрассудках, насаждав¬
шихся самодержавием.
Из окон комнатки Николая Гавриловича в мезонине
саратовского дома Чернышевских открывался вид на
Волгу, ее берега, заволжские просторы. Привольная ширь
великой русской реки с плывущими по ее глади парусни¬
ками, лодками, баржами, а потом и первыми пароходами,
постоянное оживление на ее берегах, около пристаней и
причалов — все это производило сильное впечатление на
молодой ум и чувства.
Поволжье было одним из важнейших очагов крестьян¬
ского движения. В Саратовской губернии были особенно
памятны события, связанные с крестьянскими восста¬
ниями прошлого; в народе ходили песни и предания о Ра¬
зине и Пугачеве. Рассказы о таинственных «разбойниках»
записывал Чернышевский в автобиографии, вспоминая
впечатления своей юности.
Почва в Саратовской губернии была такой же нака¬
ленной, как и во всей стране. Крестьяне страдали от ни¬
щеты, бесправия, ничтожных земельных наделов.
Если в черноземной полосе России минимальный надел
должен бы составлять 5 десятин на душу, то в Саратовской
губернии он составлял 3,32 десятины, то есть не обеспе¬
чивал крестьянину самого скудного существования. Кри¬
зис крепостного хозяйства распространился и на Саратов¬
скую губернию; достаточно сказать, что восемьдесят про¬
центов крепостных было заложено в банке.
В тридцатых годах в Саратовской губернии разверну¬
лось охватившее несколько уездов движение государ¬
ственных крестьян против передачи их в удельное ведом¬
ство. По личному указанию Николая I был организован
военный суд, приговоривший 11 крестьян к наказанию
кнутом и ссылке на каторжные работы, 779 крестьян —
к наказанию кнутом и ссылке на поселение. В 1841 году
в трех уездах губернии вспыхнул так называемый «кар¬
тофельный бунт» — он охватил три уезда. Были вызваны
войска, жестоко подавившие его.
Самодержавие без всяких церемоний расправлялось
с населением, и власти пользовались вполне определенной
славой в народе. В «Автобиографии», написанной в
1883 году, Н. Г. Чернышевский вспоминал эпизод, как
некой старушке, заблудившейся на улицах Саратова зим¬
ним холодным вечером, предложили отвезти ее в полицей-
15

Дом, в котором родился и жил в молодости Н. Г. Чернышевский

скую часть, чтобы она не замерзла. «Батюшки мои! —
взвыла старуха,— не губите моей душн. Там меня убьют!
В части всегда убыот».
Приводя этот эпизод, Чернышевский саркастически
замечал: «Мнение старухи важно потому, что подано
в обстоятельствах, при которых изливается из души чи¬
стейшая искренность, без всякой возможности софистики,
риторики или капризности, а главное, при которых слова
человека уже не могут считаться проявлением индиви¬
дуальности, а должны быть принимаемы за квинт-эссен-
цию национальной мысли...» (I, 661).
Саратовское бытие давало понять, что «в части всегда
убьют», что государственная власть и ее слуги враждебны
человеку.
Молодой Чернышевский начинал задумываться и над
тем, что народные массы, подавляемые и угнетаемые,
терпят свое положение не потому, что они слабее правя¬
щих классов, а потому, что они запуганы и разрознены.
Он рассказывает в автобиографии, как молодежь — «от¬
личнейшая часть физических сил саратовского населе¬
ния» — собиралась на кулачный бой, но,- едва завидев
полицейского с несколькими будочниками, бросалась
бежать.
«Итак, отважные, руководимые героями, разгорячен¬
ные до высочайшего экстаза — вдруг бегут, как зайцы, от
нескольких завиденных вдали крикунов, которые не смели
бы подойти близко и к одному из них, если б он хоть
слегка нахмурил брови и сказал: назад! — не посмели бы,
потому что он один сомнет их всех одним движением
руки...» (I, 663).
Ответ на вопросы, которые каждодневно ставила
жизнь, Чернышевский пытался найти в книгах. Он рос
любознательным и пытливым мальчиком и очень рано,
как говорил сам, исходил вдоль и поперек книжные па¬
жити: «...я читал решительно все, даже ту «Астрономию»
Перевощикова, которая напечатана в четвертку и в ко¬
торой на каждую строку, составленную из слов, при¬
ходится чуть ли не страница интегральных формул»
(I, 636). Едва ли не все стихотворения Лермонтова он
знал наизусть, увлекался Пушкиным, Диккенсом, Жорж
Санд.
По традициям духовной среды, Николай Гаврилович
был определен в Саратовское духовно-приходское учи-
16

лище. Но Г. И. Чернышевский знал, что сын его вряд ли
чему может научиться в училище, где скверная поста¬
новка ооучения сочеталась с гнетом невежественных и
косных преподавателей, и обучал сына дома. Б училище
Николай Гаврилович только числился. Науки давались
ученику удивительно легко, его ясная и с ранних лет хо¬
рошо организованная голова сразу воспринимала данные
науки, довольно сложные понятия; очень легко усваива¬
лись языки. Б 1842 году он поступил в Саратовскую ду¬
ховную семинарию. Учась в риторическом, а потом в фи¬
лософском классе Саратовской духовной семинарии, он
уже тогда удивлял своей начитанностью, обширными по¬
знаниями в области истории, литературы, географии и
других наук, хорошо знал латынь, греческий, француз¬
ский, английский, немецкий, еврейский и польский языки.
Преподаватели прочили ему блестящую духовную карье¬
ру, обещали будущность светила церкви. Но молодого
человека привлекало другое.
В автобиографии Чернышевский вспоминает о своих
юношеских размышлениях над противоречиями бытия,
о своем стремлении разгадать их. У же тогда он видел лжи¬
вость казенной морали, лицемерие церкви, ханжество
правил поведения, видел, как жизнь старого Саратова
противоречит официальной нравственности.
«...Какие убеждения давала вам ваша обстановка?
Я вам скажу, какие:
Будь честен; пьянствуй; будь добр; воруй; люди все
подлецы; будь справедлив; все на свете продажно; молись
богу; не пей вина; бога нет; будь трудолюбив; бей всех по
зубам; кланяйся всем; от ученья один вред; бездельничай;
от науки все полезное для людей; законы надобно ува¬
жать; плутуй; люби людей; дуракам счастье; смелому
удача; говори всегда правду; без ума плохо жить; будь
тише воды, ниже травы; закон никогда не исполняется;
закон всегда исполняется; будь — неизвестно что, или что
хотите, все на свете» (I, 671).
И юноша стремился разобраться в этом хаосе понятий.
Он верил, что этот хаос может быть побежден, что «раз¬
вернется прекрасная и добрая жизнь» (I, 671) —люди,
вырастающие в хаосе, сбивающем их с толку, разберутся
и поймут окружающую их действительность, чтобы уста¬
новить господство иных жизненных начал.
Сильное влияние на его отношение к жизни оказала
2 Б. Рюриков
17

русская литература, беспощадно правдивые, проникнутые
передовой ищущей мыслью произведения Пушкина, Лер¬
монтова, Гоголя, публицистика и критика Белинского и
Герцена, статьи которых в «Отечественных записках»
Чернышевский читал еще в семинарские годы.
Б Саратове нечего было и думать найти удовлетворе¬
ние духовным интересам талантливого юноши. В городе
была гимназия и несколько духовных учебных заведений;
в гимназии числилось двести двадцать пять учащихся,
в духовных школах — полторы тысячи. Лишь при гимна¬
зии и семинарии были библиотеки. Газета «Саратовские
губернские ведомости» выходила раз в неделю и имела
сто тридцать пять подписчиков.
Стремление к широким, основательным знаниям, и
прежде всего в науках исторических, философских и ли¬
тературных, овладело Чернышевским, и в 1846 году он,
добившись согласия родителей, едет в Петербург и посту¬
пает на историко-филологический факультет универси¬
тета.
Он мечтал о больших, нужных народу и родине делах
на поприще науки. Один из саратовских знакомых поже¬
лал Чернышевскому вернуться из Петербурга профессо¬
ром, великим мужем. «Как душа моя вдруг тронулась
этим! Как приятно видеть человека... который сказал то,
что ты сам думаешь» (I, 562).
Вскоре по приезде в столицу Николай Гаврилович де¬
лится в письме к двоюродному брату А. Н. Пыпину своими
мыслями и планами: «Решимся твердо, всею силою души
содействовать тому, чтобы прекратилась эта эпоха, в ко¬
торую наука была чуждою жизни духовной нашей, чтобы
она перестала быть чужим кафтаном, печальным без¬
личьем обезьянства для нас. Пусть и Россия внесет то,
что должна внести в жизнь духовную мира, как внесла
и вносит в жизнь политическую, выступит мощно, само¬
бытно и спасительно для человечества и на другом вели¬
ком поприще жизни — науке, как сделала она это уже
в одном — жизни государственной и политической. И да
совершится через нас хоть частию это великое событие!
И тогда не даром проживем мы на свете... Содействовать
славе не преходящей, а вечной своего отечества и благу
человечества — что может быть выше и вожделеннее
этого?» (XIV, 48).
Эти строки написаны восемнадцатилетним юношей —
18

сколько в них патриотического воодушевления, новатор¬
ской смелости и той великой целеустремленности, без ко¬
торой не создавалось и не создается ничто великое на
свете!
В Петербурге Чернышевский едва ли не прежде всего
посещает библиотеку и книжные магазины, а в письме
отцу дает чертеж плана улицы с обозначением квартиры,
в которой он поселился, ближайших книжных лавок и
Публичной библиотеки.
Со страстью и свежестью молодого ума отдается юноша
наукам. Круг его чтения необычайно широк. Он изучает
историю, экономию, философию, русскую и мировую ли¬
тературу. Он штудирует философские труды Канта,
Фихте, Гегеля, Фейербаха; книги историков — Гизо,
Мишле, Шлоссера, экономистов — Смита, Сэя, Рикардо,
Милля, произведения социалистов-утопистов — Сен-Си¬
мона, Фурье, Оуэна и др. Поразительно, с какой ясностью
и глубиной смог гениальный юноша оценить такие слож¬
нейшие явления человеческой мысли, как, например, фи¬
лософия Гегеля.
Его интересует и техника; некоторое время молодой
студент даже работал над проектом вечного двигателя,
который должен, по его замыслам, освободить людей от
тяжелого труда, и даже начал мастерить модель этого
двигателя. Но все больше и больше увлекают его вопросы
политики, которые скоро стали решительно преобладаю¬
щими в кругу его интересов. Уже в это время полностью
развились такие качества личности Чернышевского, как
целеустремленность мысли, организованность ума.
Годы учения Чернышевского (1846—1850) были на¬
полнены грозными событиями в политической жизни.
1848—1854 годы вошли в историю страны как реакцион¬
нейшее семилетие. Но и под беспощадным гнетом само¬
державия безостановочно работала передовая освободи¬
тельная мысль. Нарастание народного возмущения в
России ощущалось повсеместно. Передовая молодежь на¬
пряженно следила и за революционными событиями
1848 года в Западной Европе, за борьбой народных масс
против реакции. Все симпатии Чернышевского были на
стороне революционных масс.
Чернышевский знакомится с поэтом-революционером
М. Михайловым, с петрашевцами Ханыковым, Дебу и др.
В кругу этих новых друзей разговоры вращались главным
1
19

образом вокруг надвигавшихся потрясений. «...Более всего
говорили о возможности и близости у нас революции»,—
записывает Чернышевский свою беседу с петрашевцем
Ханыковым 10 декабря 1648 года. В беседе Ханыков ука¬
зывал на «множество элементов возмущения, напр., рас¬
кольники, общинное устройство у удельных крестьян,
недовольство большей части служащего класса и проч.».
Твердая и неподвижная почва, записал свое впечатле¬
ние Чернышевский, «вдруг, видим мы, волнуется как
вода».
Самодержавие разгромило революционный кружок пет¬
рашевцев. Узнав об аресте участников этого кружка, в том
числе нескольких его знакомых, об угрозе тяжкой рас¬
правы, нависшей над ними, Чернышевский гневно писал
о царских сатрапах: «...эти скоты, вроде этих свиней Бу¬
турлина и т. д., Орлова и Дубельта и т. д.,— они должны
были бы быть повешены» (1, 274).
И здесь же он добавил о себе: «...как легко попасться
в историю,— я, напр., сам никогда не усомнился бы вме¬
шаться в их общество и со временем, конечно, вме¬
шался бы».
Борьба Герцена и Белинского за материализм, против
реакционной идеологии помогла Чернышевскому стать
на позиции революционного демократизма и материа¬
лизма.
Напряженные искания Белинского, прошедшего слож¬
ный путь идейного развития к философскому материа¬
лизму и революционно-демократической идеологии, изба¬
вили Чернышевского от необходимости повторять этот
путь. Еще будучи студентом, Чернышевский сложился
как убежденный революционный демократ, поборник ма¬
териализма и решительный противник идеализма, сторон¬
ник реализма в искусстве. Он преодолевает религиозные
представления, порожденные средой, в которой вырос.
В первые годы учения Чернышевский еще наивно по¬
лагал, что для преобразования общества может быть
использована форма монархического правления. Он отдал
известную дань иллюзорным представлениям о государ¬
стве, существующем якобы «для правды», стоящем над
классами и защищающем интересы как угнетенных клас¬
сов, так и высших сословий. От этих — и некоторых дру¬
гих — заблуждений не была свободна молодая, формирую¬
щаяся мысль.
20

Жизнь, наполненная острейшей политической борьбой,
палаческая жестокость самодержавия развеяли иллюзии
о надклассовом характере государства и показали, что
монархия — только послушный исполнитель воли поме¬
щиков.
Процесс формирования общественных взглядов Чер¬
нышевского поражает самостоятельностью и быстротой
развития молодого мыслителя. Глубоко, смело и последо¬
вательно анализирует он явления политической жизни
в России и да рубежом. Осуждая крепостничество и само¬
державие. Чернышевский отмечает в своем «Дневнике»,
этом замечательном документе, раскрывающем развитие
духовного мира писателя: «Я начинаю думать, что рес¬
публика есть настоящее, единственное достойное человека
взрослого правление и что. конечно, это последняя форма
государства. Это мнение взято у французов; но к этому
присоединяется мое прежнее, старинное, копенное мнение,
что нет ничего пагубнее для низшего класса и вообше для
низших классов, как господство одного класса над другим;
ненависть по принципу... к аристократии всякого рода...—
теперь мое коренное убеждение» (I. 121).
Формирование революционно-демократических взгля¬
дов, преодоление либеральных иллюзий характеризуют
духовное развитие Чернышевского. Все определеннее
он заявляет о себе как о последовательном революцио¬
нере.
«Мне кажется,— заносит он в дневник,— что я стал
по убеждениям в конечной цели человечества решительно
партизаном социалистов и коммунистов и крайних респуб¬
ликанцев...» (I. 122).
Чернышевский отвергает поверхностную и фразистую
«революционность» некоторых горячих молодых людей и
все настойчивее анализирует события внутренней и зару¬
бежной жизни с точки зрения горенныт интересов народ¬
ных масс, видя главное «в общественных отношениях,
в том, чтобы один класс не сосал кровь другого». Рассуж¬
дая о событиях политической жизни Пруссии и отмечая
пассивность народного представительства Пруссии, он
пишет:
«Бездействие и нерешительность Франкфуртского
Собрания мне не нравятся,— кажется, оно должно было
бы попять, что, произойдя из воли парода, против воли
правительств, оно и должно, если не хочет осудить
21

себя на смерть, стоять с народами против правительств...»
(I, 182).
В обстановке глухой реакции, усилившейся после со¬
бытий 1848 года, передовая русская мысль подводила
итоги прошлому, оценивала сложившуюся расстановку
сил, напряженно искала правильных путей общественного
развития. Дневник Чернышевского тех лет — волнующая
картина роста революционного сознания, дающего все бо¬
лее смелые, революционные ответы на вопросы современ¬
ности. Чернышевский приходит к убеждению, что мирное,
тихое развитие общественных событий невозможно, что
«без конвульсий нет никогда ни одного шага вперед
в истории» (I, 357). Народ не может быть освобожден
«мирными», «тихими» средствами,— только народная ре¬
волюция, насильственное свержение господствующего
строя способно освободить Россию.
Юноша задумывается и о своем месте в предстоящих
революционных событиях: «...если бы мне теперь власть
в руки, тотчас провозгласил бы освобождение крестьян,
распустил более половины войска, если не сейчас, то
весьма скоро, ограничил бы как можно более власть адми¬
нистративную и вообще правительственную... как можно
более просвещения, учения, школ. Едва ли бы не поста¬
рался дать политические права женщинам» (I, 297).
В сознании юноши неотступно стоит мысль о том, как
распространить в народе революционные идеи. То он
убеждает извозчика, что просьбой освобождения не до¬
бьешься, а следует применить силу, то «вливает револю¬
ционные понятия» в мужика, случайно встретившегося
по дороге в город.
15 мая 1850 года Чернышевский заносит в дневник
размышления над планом пропаганды своих идей в на¬
роде. Ему приходит мысль распространить воззвание
к крестьянам, в котором «описать положение и то, что
только сила и только они сами через эту силу могут осво¬
бодиться».
Он думает об «ужаснейшем волнении», которое «рас¬
колышет народ» так, «что уже нельзя будет и на не¬
сколько лет удержать его, и даст широкую опору всем
восстаниям», выражает стремление вступить в борьбу и
не пожалеть, если придется погибнуть за это дело. Чер-
пышевский пишет здесь же, что почувствовал себя так,
как чувствует себя заговорщик, как чувствует себя гене¬
22

рал в отношении к неприятельскому генералу, с которым
должен вступить завтра в бой. «...Внутренно теперь по¬
чувствовал, что я, может быть, способен на поступ¬
ки самые отчаянные, самые смелые, самые безумные»
(I, 372-373).
В 1850 году Чернышевский оканчивает университет,
оставляя его с вполне сложившимися революционными
убеждениями, с твердым стремлением к активной деятель¬
ности на благо народа. В 1851 году он возвращается
в Саратов, где преподает литературу в гимназии. В обста¬
новке гимназической рутины, запуганности и косности его
деятельность была явлением замечательным и редкост¬
ным. Уроки его производили сильное впечатление на уче¬
ников, С большой любовью, глубоко и нешаблонно, зна¬
комил их Чернышевский с родной литературой, включая
и творчество писателей-современников, что не было
предусмотрено никакими программами и казалось подо¬
зрительным начальству. Он приучал самостоятельно мыс¬
лить, оценивать явления литературы и жизни, и уроки
приняли живой, осмысленный характер.
Как вспоминает один из современников, Чернышев¬
ский «практически знакомил учеников с классическими
произведениями авторов, разбирая их влияние на об¬
щество и его развитие, и вообще способствовал к правиль¬
ному уразумению духа и направления авторов в зависи¬
мости от исторических причин или событий» ’. С приездом
Чернышевского, «кроме классных занятий по русской ли¬
тературе, были введены, до тех пор не бывшие, вне¬
классные литературные беседы, на которых собирались
ученики старших четырех классов и читались сочине¬
ния, исполненные воспитанниками на заданные им темы.
Здесь шли дебаты о достоинствах или недостатках чи¬
таемых сочииенпй и правильности пользования источни¬
ками. Рассуждения эти велись под руководством Черны¬
шевского» 1 2.
Но Чернышевский не только в стенах гимназии будил
живую мысль, приучал юношей мыслить самостоятельно.
Молодые умы тянулись к нему. «Ежедневно возвращаясь
после классов домой, Чернышевский был сопровождаем
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»,
•г. I, Саратов, 1958, стр. 150.
2	Там же.
23

множеством учеников, с которыми он, как отец с детьми,
дружески беседовал...» 1 Беседы эти часто выходили да¬
леко за рамки гимназических программ изучения литера¬
туры. «Крепостное право, суд, воспитанье, религия, поли¬
тические и естественные науки и т. п. темы, о которых
было запрещено рассуждать даже в печати, были предме¬
тами его бесед с учениками не только в классе, но и вне
его» 2.
Рассказы Чепнышевского гимназистам о французской
революции XVIII века были таковы, что по городу пошли
слухи, будто он на уроках проповедует революцию.
Впечатления от русской действительности укрепляли
революционные воззрения Чернышевского. 21 февраля
1853 гола он записывает в свой дневник:
«Неудовольствие народа против правительства, нало¬
гов, чиновников, помещиков все растет. Нужно только
одну искру, чтобы поджечь все это. Вместе с тем растет
и число людей из образованного кнужка, враждебных
против настоящего порядка вещей. Вот готова и искра,
которая должна зажечь этот пожар. Сомнение одно —
когда это вспыхнет? Может быть, лет через десять, но я
думаю, скорее. А если вспыхнет, я, несмотря на свою тру¬
сость. не буду в состоянии удержаться. Я приму участие...
Меня не испугает ни гпязь, ни пьяные мужики с дубьем,
ии пезня» (I, 418—419).
В Саратове Чернышевский познакомился с дочерью
местного впача. Ольгой Сократовной Васильевой, и по¬
любил ее. Открывая невесте свои чувства, он предупредил
ее. что по воззрениям своим он революционер, от этих
взглядов не отступится ни при каких условиях и чело¬
века, который свяжет с ним свою судьбу, могут ждать
тяжелые испытания.
«У меня такой образ мыслей, что я должен с минуты
на минуту ждать, что вот явятся жандармы, отвезут меня
в Петербург и посадят меня в крепость, бог знает, на
сколько времени. Я делаю здесь такие вещи, которые пах¬
нут катоогою...» (I, 418).
Кстати, как раз в те дни, когда происходило это объ¬
яснение, саратовские власти отправляли чиновников и
1 «Н. Г. Чеппышевский в воспоминаниях современников»,
т. 1, Саратов, 1958. стр. 151.
? Т а м же, стр. 130.
24

воинскую команду для усмирения крестьян в Мариинскую
колонию, где происходили самовольные сходки, крестьяне
отказывались повиноваться властям.
В начале мая 1853 года, сразу же после свадьбы, вме¬
сте с женой Чернышевский уехал в Петербург, чтобы при¬
менить свои силы на более широком поприще.
Некоторое время он преподает в кадетском корпусе,
в то же время работает над диссертацией «Эстетические
отношения искусства к действительности» и начинает
публицистическую и критическую деятельность сначала
в журнале «Отечественные записки», а затем и в «Совре¬
меннике».
В диссертации, которую Чернышевский успешно за¬
щитил в 1855 году (защита ее привлекла широкое вни¬
мание передовой интеллигенции и стала событием в об¬
щественной жизни), и в публицистических и критических
статьях, сразу обративших на себя внимание. Чернышев¬
ский развивает материалистические идеи, отстаивает и
углубляет принципы революционно-демократической эсте¬
тики и критики Белинского.
В журнале «Современник» Чернышевский скоро занял
ведущее положение. Правительство не допустило его на
университетскую кафедру, но он сделал журнал ка¬
федрой. с которой голос его был слышен всей стране.
Семь л^т стоял он вместе с Некрасовым во главе жур¬
нала «Современник», превращенного им в воинствую¬
щий, боевой орган революционной мысли и сыгравшего
в те годы исключительную роль в жизни русского об¬
щества.
Ленин отмечал, что Чернышевский и подцензурными
статьями умел воспитывать революционеров. Так же как
до него Белинский, Чернышевский и вскоре ставший его
другом и соратником Добролюбов пропагандировали на
страницах «Современника» передовые идеи, разоблачали
крепостническое, мракобесное мировоззрение, наносили
сокрушительные удары по реакционной и либеральной
идеологии.
В «Современнике» участвовало немало талантливых
писателей, взгляды которых были далеки от взглядов
революционной демократии (Толстой. Тургенев, Остров¬
ский, Григорович и др.). Чернышевский сочетал громад¬
ный такт, заботливое и бережное отношение к писателям
с революционной требовательностью и непримиримостью.
25

«Современник» стал трибуной революционных идей, пере¬
дового демократического мировоззрения. Вокруг журнала
постепенно сплотился круг литераторов, объединенных
общностью идей и стремлений. Вместе с Некрасовым,
Чернышевским, Добролюбовым выступали М. Е. Салты¬
ков-Щедрин, М. И. Михайлов, В. С. Курочкин, Н. Г. По¬
мяловский, Н. В. Шелгунов, М. А. Антонович, Г. 3. Ели¬
сеев и другие.
В журнале печатались статьи, ставившие важнейшие
вопросы общественной жизни и литературы,— такие, как
«Очерки гоголевского периода русской литературы»
(1855—1856), «Критика философских предубеждений
против общинного владения» (1858), «Антропологический
принпип в философии» (1860) Чернышевского, «Что та¬
кое обломовщина?» (1859) и «Темное царство» (1859)
Добролюбова. Блестящие статьи Чернышевского о кре¬
стьянской реформе, разоблачающие крепостников и ли¬
бералов и отстаивающие интересы крестьян, его перевод
политической экономии Джона Стюарта Милля с приме¬
чаниями переводчика (эти примечания высоко оценивал
Маркс), замечательная статья Добролюбова об утопиче¬
ском социализме на Западе «Роберт Овэн и его попытки
общественных реформ» — также впервые появились на
страницах журнала.
Работа Чернышевского в журнале отличалась редчай¬
шей напряженностью и многогранностью. За девять лет
работы в журналах («Отечественные записки» и «Совре¬
менник») он написал около пятисот печатных листов по
вопросам политики, политической экономии, истории, фи¬
лософии, литературы. Он сочетал в себе качества глубо¬
кого ученого-мыслителя и блестящего публициста, иссле¬
дователя и полемиста.
Открывая подписку на «Современник» на 1858 год,
редакция журнала писала в своем объявлении: «Ожив¬
ление общества... расширяет круг обязанностей журнала,
понимающего свое назначение; но с тем вместе оно и
облегчает их исполнение. В настоящее время каждый
смотрит на литературу, как па выразительницу живой
мысли общества, занятого великими интересами своего
благосостояния, и требует от журнала, чтобы в нем выска¬
зывалась эта мысль...
Если определить одпим словом характер, который ре¬
дакция желает иметь характером своего журнала, это
26

слово «общественный». С того самого времени, как мы на¬
чали издание «Современника», он всегда стремился
к тому, чтобы быть журналом общественным».
Чернышевский, Некрасов и Добролюбов строили свой
журнал как боевой общественный орган, борющийся про¬
тив идеологии крепостников и либералов, против реак¬
ционных теорий «чистого искусства» в литературе. Требо¬
вание глубины, содержательности, актуальности и остроты
статей сочеталось с заботой о высоком литературно-худо¬
жественном уровне журнала.
В обстановке резкого размежевания общественных сил
на два противостоящих лагеря — революционно-демокра¬
тический и крепостнически-либеральный, «Современник»
воспитывал новое поколение революционеров, вооружал
его ясным пониманием политических задач, учил видеть
в народе решающую силу общественных преобразований.
Руководству Чернышевского прежде всего был обязан
журнал своей смелостью, богатством содержания, популяр¬
ностью. Некрасов писал в 1861 году о Чернышевском
в одном из писем: «...репутация его растет не по дням, апо
часам — ход ее напоминает Белинского, только в больших
размерах» '.
Влияние журнала росло необычайно сильно; все све¬
жее, ищущее, передовое находило в нем ответы на вол¬
нующие вопросы, — так же как в свое время находило
оно эти ответы в статьях Белинского. Интересно отме¬
тить, что именно в годы наиболее острой борьбы Черны¬
шевского против его идейных врагов неуклонно возрастал
тираж журнала. В 1858 году жупнал печатался в количе¬
стве 4900 экз.. в 1859 году — 5500 эка., в 1860 году —
5600 экз., а в 1861 году достиг цифры 7126 экз. Для того
впемени это небывало высокий тираж (либеральный
«Русский вестник» имел 5700, а «Отечественные запи¬
ски» — 4000 подписчиков).
Чернышевский устанавливает широкие связи в лите¬
ратурных и научных кругах, растет его влияние среди
учащейся молодежи, передового офицерства русской ар¬
мии. В 1858 году он принимает на себя редактирование
издававшегося военным министерством «Военного сбор¬
ника» и получает возможность выпустить несколько но¬
меров этого издания, используя его для пропаганды пере-
1 Н. А. Некрасов, Поли. собр. соч., т. 10, 1952, стр. 447.
27

довых взглядов, резкой критики порядков, царящих
в русской армии, методов обучения, основанных на побоях
и мчтптпе солдата.
С 1856 года ближайшим соратником Чернышевского
становится молодой, смелый, на педкость талантливый
публицист и критик Н. А. Добролюбов. Первая же встреча
с Добролюбовым, тогда еще студентом Главного педаго¬
гического института, убедила Чернышевского, что перед
ним убежденный единомышленник. Добролюбов с его
ясным и смелым умом, блистательным дарованием стал
рядом со своим старшим товарищем и учителем. Сотруд¬
ничество Добролюбова в «Современнике» было на ред¬
кость плодотворным; без его статей по вопросам политики
и философии, общественной жизни и особенно литера¬
туры нельзя себе представить журнал в 1857—1861 годах.
Чистая и трогательная дружба связывала двух великих
деятелей революционной демократии.
В 1861 году была создана подпольная революционная
организация «Земля и воля», идейным вдохновителем
которой был Чернышевский. История революционной под¬
польной деятельности шестидесятых годов разработана
еще недостаточно, и трудно детально установить, в какой
степени участвовал он сам в практической нелегальной
работе. Исключительно осторожный, он умело скрывал от
глаз шпионов свои отношения с революционерами. Однако
воспоминания современников позволяют с несомненностью
установить руководящую роль Чернышевского в деятель¬
ности организации: он принимал участие в обсуждении ее
задач и планов, подвергал критике возникающие проек¬
ты. давал советы, как вести практическую деятельность.
Олин из современников, С. Южаков, писал в своих воспо¬
минаниях о «целой сети кружков, разбросанных по Рос¬
сии и в общем руководимых из Петербурга Н. Г. Черны¬
шевским» '. Перу Чернышевского принадлежала револю¬
ционная прокламация «Барским крестьянам от их добро¬
желателей поклон». Его соратник публицист Шелгунов
написал прокламацию «Царским солдатам от их доброже¬
лателей поклон». Шелгунов вместе с поэтом Михайловым
составил прокламацию «К молодому поколению». Уже то,
что ряд обращенных к разным слоям общества проклама-
1 С. Южаков, Из воспоминаний старого писателя, «Русские
ведомости», 1910, № 9, стр. 2.
28

ции готовился почти одновременно, свидетельствует о том,
что революционное движение становилось более органи¬
зованным.	_
Велико было влияние Чернышевского и среди передо¬
вых людей народов России: Шевченко и Франко на
Украине, Сераковский и Огрызко — в Польше, Никола-
дзе — в Грузии, Микаэл Налбандян — в Армении и мно¬
гие другие писатели и общественные деятели разных
народов развивались под мощным влиянием его мысли.
Народные массы ответили на «реформу», проведенную
царским самодержавием и помещиками-крепостниками,
вспышками восстаний, но восстания эти были неорганизо¬
ванны, лишены руководства. Правительство к моменту
реформы привело по всей стране в боевую готовность
вооруженные силы и потопило в крови восстания.
Великий революционер, умевший проводить — «через
препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской рево¬
люции, идею борьбы масс за свержение всех старых вла¬
стей» *, был опасен для правящих классов.
Крепостники обращаются к правительству, требуя рас¬
правы над Чернышевским. В «Русском вестнике» реак¬
ционер Катков открыл поход против Чернышевского;
орган либералов «Отечественные записки», славянофиль¬
ская газета «День» выступают с пасквилями, равносиль¬
ными прямым доносам.
В мае 1862 года вспыхнули имевшие несомненно про¬
вокационный характер пожары в Петербурге. Провока¬
торы и шпионы распускали слух, что пожары — дело рук
революционеров и студентов. Министр внутренних дел
Валуев, называвший Чернышевского «главой радикаль¬
ного оркестра», отдал распоряжение использовать пожары
для ареста видных революционеров и «указывать на связь
между пожарами и возмутительными прокламациями».
В июне 1862 года правительство приостановило на во¬
семь месяцев выход «Современника». Проводится ряд
обысков и арестов. В докладе шефа жандармов Долгору¬
кова Александру II был приведен список лиц, у которых
«предполагается сделать одновременный строжайший
обыск». Открывало список имя Чернышевского.
Еще в 1861 году за Чернышевским было установлено
агентурное наблюдение. С марта по июль 1862 года аген-
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 97.
29

тура представила ИЗ донесений. Кухарка, швейцар Чер¬
нышевских были подкуплены полицией. Конспиратив¬
ность Чернышевского, всегда державшегося с величайшей
осторожностью, не дала возможности собрать улики для
его обвинения. Однако холопы самодержавия не счита¬
лись с законностью.
На границе был задержан один из знакомых Герцена
с письмом на имя революционера Серно-Соловьевича,
в котором Герцен предлагал совместно с Чернышевским
издавать «Современник» в эмиграции, в Лондоне или Же¬
неве. Жандармы 'сочли это удобным предлогом. 7 июля
1862 года Николай Гаврилович был арестован у себя дома
и заключен в 11-ю камеру Алексеевского равелина Петро¬
павловской крепости.
Около двух лет тянулось «следствие» по делу Черны¬
шевского. Дело это — одно из позорнейших преступлений
царского самодержавия. Не найдя никаких улик, прави¬
тельство организовало лжесвидетельство. Были сфабри¬
кованы поддельные письма, якобы уличающие Чернышев¬
ского, записка самого Чернышевского. Чернышевский
с огромным самообладанием и мужеством разоблачал «об¬
винения», доказывал несостоятельность «улик», состря¬
панных жандармами.
5 февраля 1864 года сенат вынес приговор. Великий
мыслитель и революционер был приговорен к лишению
всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы в руд¬
никах на четырнадцать лет с последующим поселением
в Сибири навсегда. 7 апреля приговор был утвержден
Александром II с лицемерным сокращением срока ка¬
торжных работ наполовину.
По справедливым словам историка русского револю¬
ционного движения М. К. Лемке, за процессом Черны¬
шевского скрываются ужасающий произвол, беззаконие и
наглость. Это не был процесс следствия и суда, понимае¬
мых даже и тогда как нечто объективное и формально
честное. «Это процесс подкупа, насилия, профанирования
всякого понятия законности»
19 мая 1864 года на Мытнинской площади в Петер¬
бурге состоялась издевательская процедура гражданской
казни. Чернышевский был поставлен к «позорному
1 М. Лемке, Политические процессы в России 1860-х годов,
1923, стр. 163.
30

столбу», на грудь ему была повешена доска с надписью
«государственный преступник», палач переломил над его
головой шпагу. Царское правительство хотело оскорбить
и унизить великого революционера, но вызвало только
сочувствие и симпатию к нему. Молодежь, главным обра¬
зом студенческая, собравшаяся на площади, выражала
свое уважение революционеру и негодование его палачам.
Из толпы к эшафоту были брошены цветы. Жандармы и
полицейские, оцепившие место казни, оказались бес¬
сильны прекратить демонстрацию сочувствия Чернышев¬
скому.
Расправу с вождем революционной демократии лагерь
крепостников и либералов встретил злобной радостью.
Либеральный профессор Б. Чичерин писал, что якобы
Чернышевский своей «безумной агитацией» вызвал пра¬
вительство на реакционные действия, в результате чего
воцарилось «господство самого широкого произвола».
А либерал Кавелин угодливо заявил, что аресты не ка¬
жутся ему несправедливыми, так как правительство
имеет-де законное право на оборону от революционеров.
Но передовая Россия была возмущена злодейским пре¬
ступлением самодержавия.
«Чернышевский осужден на семь лет каторжной ра¬
боты и на вечное поселение,— писал Герцен.— Да падет
проклятием это безмерное злодейство на правительство,
на общество, на подлую, подкупную журналистику, кото¬
рая накликала это гонение, раздула его из личностей...
А тут жалкие люди, люди-трава, люди-слизняки говорят,
что не следует бранить эту шайку разбойников и него¬
дяев, которая управляет нами!..
Чернышевский был вами выставлен к столбу на чет¬
верть часа — а вы, а Россия на сколько лет останетесь
привязанными к нему?
Проклятье вам, проклятье — и, если возможно,
месть!» 1
В июле 1864 года Чернышевского, закованного в кан¬
далы, привезли на Иркутский солеваренный завод, а в ав¬
густе перевели в Нерчинск на Кадаинский рудник.
В 1866 году узника перевозят на Александровский завод.
Когда же кончился срок семилетней каторги, Чернышев-
1 А. Й. Герцен, Собр. соч. в 30 томах, т. XVIII, М. 1959,
стр. 221—222.
31

Вилюйский острог, в котором Н. Г. Чернышевский пробыл с января 1872 г.
по август 1883 г.
ского, вместо того чтобы поселить, как это делалось
обычно, в одном из городов Сибири, по специальному цар¬
скому указу сослали на поселение в Якутию, в отрезан¬
ный от мира Вилюйск, где держали его с 1872 года один¬
надцать лет в остроге за решеткой.
Годы крепости, каторги и заключения в Вилюйском
остроге не смогли сломить мужества, непреклонной воли,
самообладания и стойкости великого революционера. По¬
ставленный в невероятно тяжелые условия, ограниченный
в получении необходимых книг и журналов, подвергае¬
мый слежке и унизительной процедуре обысков, он ис¬
пользовал малейшую- возможность, чтобы вести литера¬
турную и научную работу. В Сибири им написан замеча¬
тельный роман «Пролог» и ряд других произведений,
свидетельствующих о верности великого революционера
своим убеждениям. В письмах родным и близким он не¬
примиримо критиковал идеалистические представления,
развивал передовые взгляды по вопросам философии, есте¬
ствознания, точных наук. Волыпинство написанного Чер¬
нышевским в Сибири не дошло до нас: он сам уничтожал
свои произведения, не желая, чтобы при обысках они по¬
пали в руки жандармов.
Правительство, пытаясь дискредитировать Чернышев¬
ского в глазах передовой России, предлагало ему сделку:
было обещано освобождение при условии, что он подпишет
прошение о помиловании. В Вилюйск был послан жан¬
дармский офицер с заготовленным текстом ходатайства.
Чернышевский гордо отказался подписать унизительное
прошение: революционер не хотел просить врага о по¬
щаде.
Передовые люди России с величайшим сочувствием
следили за судьбой Чернышевского. С огромным уваже¬
нием писали о великом революционере, брошенном в за¬
точение, Маркс и Энгельс. Они заклеймили преступление
самодержавия, заявив, что заточение Чернышевского
есть потеря для умственной жизни не только России, но
и всей Европы.
Революционеры трижды совершали попытки освобо¬
дить Чернышевского. Одну из них русский революционер
Герман Лопатин предпринял после беседы с Марксом,
высказавшим глубокое возмущение царскими палачами.
Но попытки эти не удались: жандармы зорко стерегли
узника.
32

Только в 1883 году, после 21 года тюрьмы, каторги и
ссылки, Чернышевского перевели в Астрахань. Здоровье
его было ослаблено многолетним заключением, но и астра¬
ханским властям было предписано организовать за Чер¬
нышевским строгий надзор,— он по-прежнему был стра¬
шен самодержавию. Лишь в июне 1889 года, за несколько
месяцев до смерти, ему удалось добиться разрешения пе¬
реехать на родину, в Саратов.
И в последние годы жизни Чернышевский продолжал
напряженно трудиться, пропагандируя материалистиче¬
ские и демократические идеи. Он пытался вернуться
к деятельности публициста, возобновить участие в журна¬
лах. Либералы, в свое время травившие его, отвернулись
от бывшего узника, отклоняли его работы. Демократиче¬
ские органы были закрыты. Мечтам Чернышевского о том,
что снова развернется его литературная деятельность и он
сможет стать во главе журнала, сплачивая передовые
силы литературы, не суждено было осуществиться. Только
немногие его работы смогли увидеть свет. Так, статья
«Характер человеческого знания», направленная против
идеализма, была напечатана в 1885 году в «Русских ведо¬
мостях» под псевдонимом «Андреев»; посвященная кри¬
тике мальтузианства статья «Происхождение теории бла¬
готворности борьбы за жизнь» опубликована в 1888 году
журналом «Русская мысль» за подписью «Старый транс¬
формист».
Правительство запретило выпуск третьего издания
«Эстетических отношений искусства к действительности»,
и предисловие, написанное Чернышевским к этому изда¬
нию, увидело свет лишь в 1906 году. Ленин, исключи¬
тельно высоко оценивая философские взгляды Чернышев¬
ского, ссылался на это предисловие, посвятил его разбору
специальное «Добавление» к IV главе своей книги «Ма¬
териализм и эмпириокритицизм».
Время и силы Чернышевского были в основном от¬
даны неблагодарной работе — переводам книг вроде мно¬
готомной «Всеобщей истории.» немецкого историка Георга
Вебера, которая по своему уровню была несравненно
ниже научной мысли великого русского революционера.
Чернышевский написал несколько статей для опублико¬
вания их в виде примечаний к отдельным томам «Всеоб¬
щей истории». В цикл таких статей, составляющих «Очерк
научных‘понятий по некоторым вопросам всеобщей исто¬
3 Б. Рюриков
33

рии», вошли статьи «О расах», «О различиях между на¬
родами по национальному характеру» и другие; в них
консервативным, националистическим воззрениям Вебера
противопоставлялись прогрессивные взгляды.
Несмотря на все препятствия, Чернышевский не остав¬
лял пера, используя всякую возможность для отстаивания
и пропаганды своих идей.
17/29 октября 1889 года, на шестьдесят втором году
жизни, Н. Г. Чернышевский скончался, до последнего
вздоха сохранив верность боевым, революционным убеж¬
дениям.

ВЕЛИКИЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ДЕМОКРАТ
В ряде воспоминаний о шестидесятых годах рассказы¬
вается, как поражала современников редкостная широта и
глубина познаний Чернышевского. Выступая во всеоружии
энциклопедической образованности, он пропагандировал и
развивал революционные и материалистические взгляды.
«По своей крайней застенчивости Чернышевский не
мог говорить в большом обществе, но в кругу близких
лиц, позабыв свою робость, он говорил плавно и даже
увлекательно,— вспоминал один из мемуаристов.— Не¬
красов... очень любил его рассказы, и не без причины:
в своих речах молодой экономист обнаруживал изуми¬
тельные сведения и обогащал слушателей знаниями по
всевозможным отраслям наук. Прислонясь к камину и
играя часовой цепочкой, Николай Гаврилович водил слу¬
шателей по самым разнообразным областям знания: то он
подвергал критике различные экономические системы, то
строил синтез общественного прогресса, то излагал теорию
философии естественной истории, то, чаще всего, он пе¬
реносился в прошедшие века и рисовал картины минув¬
шей жизни. Он владел самыми обширными сведениями
по истории,— это был его любимый предмет, его спе¬
циальность. Он рисовал сцены из истории французской
революции или из эпохи Возрождения, изображал харак¬
тер древних Афин или двора византийских императоров...
Помню, как он увлек нас поразительной картиной нравов
общества перед падением античной цивилизации» ’.
1 «Тени старого «Современника». Из воспоминаний о Н. А. Не¬
красове Е. Колбасина», «Современник», 1911, кн. восьмая, стр. 240.
3
<35

И это была не «эрудиция», нагромождающая в памяти
запас бесполезных сведений и неосмысленных фактов,
столь характерная для старой науки. Обладая’ колоссаль¬
ными познаниями, Чернышевский умел поставить их на
службу великому делу освобождения народа.
Маркс называл Чернышевского «великим русским уче¬
ным и критиком», писал, что в своих «Очерках поли¬
тической экономии по Миллю» он мастерски показал
банкротство буржуазной политической экономии Ленин
писал о гениальности Чернышевского, сумевшего с такой
ясностью понять основной буржуазный характер крестьян¬
ской реформы.
Главным бедствием в жизни народа Чернышевский
считал крепостное право, которое должно быть ликвиди¬
ровано революционным путем. Идея народной революции,
демократического преобразования общества была фокусом,
в котором соединялись лучи всех стремлений, всех инте¬
ресов Чернышевского. Это был коренной вопрос общест¬
венного развития России. Великий писатель-революционер
настойчиво ставил его в своей публицистике и критике,
в художественных произведениях, в беседах с единомыш¬
ленниками-революционерами, в полном огромной взрывча¬
той силы воззвании «Барским крестьянам». И в самой
этой постановке назревших вопросов Чернышевским отра¬
жался выросший идейный уровень русского освободи¬
тельного движения.
Экономист, философ и историк, Чернышевский смог
дать блестящий и всесторонний анализ современного ему
русского общества, его характера и структуры. Он не
ограничился отрицанием крепостничества с точки зрения
моральной и правовой: такая точка зрения была для него
недостаточной. Мало было провозгласить, что крепостни¬
чество зло, обрекающее народ на нищету и упадок, важно
было раскрыть его природу и показать, как оно тормозит
экономическое, политическое и культурное развитие
страны.
На каких, социально-экономических отношениях дер¬
жится самодержавно-крепостнический строй — на этот
вопрос Чернышевский отвечал в ряде своих блестящих
статей шестидесятых годов. Позднее в романе «Пролог»
он написал памятную сцену ночной беседы революцио-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 23, стр. 17—18.
36

нера Волгина со своим молодым соратником Левицким.
Волгин объясняет Левицкому, что «общество» занимается
мелочью и пустяками, проходя мимо главного — эгоисти¬
ческого хозяйничанья помещиков на земле, подневольного
обязательного труда. «Сущность дела в том, что за право
существовать и работать мужик обязан платить частному
лицу,— землевладельцу,— подать,— натурою или день¬
гами — барщину или оброк... Эта подать за право рабо¬
тать в помещичьих именьях велика... Но вместе с правом
брать эту подать, помещик имеет административную
власть» (ХШ, 241-242).
Волгин издевается над либеральным обществом, под¬
нимающим шум вокруг мелких «реформ» тех или иных
учреждений и выражает надежду, что скоро придет время
иных, на деле важных для народа изменений и преобра¬
зований. Он внушает Левицкому, чтоб тот берег себя,
ибо будет нужен народу, сможет принести ему большую
пользу. Быть полезным народу — значит помогать решать
важнейшие вопросы его жизни. Таким вопросом было
прежде всего полное освобождение крестьян, то есть боль¬
шинства народа, от экономического и политического угне¬
тения самодержавно-крепостнической системы.
Чернышевский обратился к истории закрепощения
крестьян, чтоб обосновать необходимость и закономер¬
ность ликвидации крепостничества. Он показал, что закре¬
пощение крестьян возникло не случайно, не было капри¬
зом истории или проявлением чьей-то злой воли: оно было
связано с развитием крупного землевладения и присвое¬
нием феодалами-помещиками крестьянской земли. Люди,
которые живут не за счет своего труда, а за счет ренты,
приносимой трудом людей, работающих на «господской»
земле, выступают против всяких прогрессивных измене¬
ний. «Класс, которому выделяется рента, всегда был
классом консервативным, борющимся против всяких усо¬
вершенствований. Корень этой исторической его роли ле¬
жит в самой сущности экономического его положения»
(IX, 515).
Нужно лишить кучку помещиков права жить за счет
труда угнетенного народа. Чернышевский резко выступал
против сохранения каких-либо остатков феодально-поме¬
щичьих отношений: «...что же хорошего может быть,
когда под ложной маской натуральности остается среди
нового общества средневековое учреждение? Будучи ре¬
37

шительно противно потребностям нового времени, оно бу¬
дет служить источником еще гораздо большего числа
бедствий и худшей путаницы, нежели служило бы совер¬
шенное отсутствие всякого порядка» (V, 613—614).
Реакционеры утверждали, что крепостное право «вы¬
годно» для национального благосостояния и отмена его
ухудшит положение народа. В полемике с Тенгоборским
и другими защитниками отжившего строя Чернышевский
камня на камне не оставил от этой лжи. Он показал, что
феодально-крепостнические отношения тормозят все раз¬
витие России; крепостное право мешает сделать крестьян¬
ский труд производительным, ведет сельское хозяйство
к деградации, препятствует развитию промышленности.
«Крепостное право — это истинное подобие решета, в про¬
рехи которого вытекает решительно вся ценность, нахо¬
дящаяся в нем» (V, 545).
Крепостнический уклад оказывает губительное воз¬
действие на экономику, на политику, на развитие куль¬
туры, на духовную жизнь — «весь наш быт во всем, что
есть в нем печального, обусловливается этою основною
причиною всех зол» (V, 704).
Чернышевский проницательно видел роль самодержав¬
ного государства в общественной жизни страны. Либе¬
ралы — Чичерин, Кавелин, Бабст и др.— пытались дока¬
зать, что государство стоит выше классовых интересов,
оно уравновешивает интересы противостоящих социаль¬
ных сил. К. Кавелин, например, утверждал: «было бы
очень ошибочно полагать силу власти русского импера¬
тора и нашего теперешнего государственного порядка
в интересах исключительно одного дворянства. Она неиз¬
меримо выше всех вообще сословных интересов» '.
В ряде статей Чернышевский опровергает эту лжи¬
вую концепцию. Так, в статье «Г. Чичерин как пуб¬
лицист», внегпне не касаясь русских дел, разбирая по¬
ложения Чичерина об истории Англии и Франции,
Чернышевский рассматривает утверждение о «надклассо¬
вом характере» абсолютизма.
«Являются ли французские абсолютные короли, на¬
чиная с Людовика XIII или даже Генриха II, сколько-
нибудь расположенными к «уничтожению сословных
привилегий», как думает г. Чичерин? Напротив, они
1 К. Кавелин, Сочинения, т. II, стр. 36.
38

устраивают целое государство таким образом, чтобы весь
народ жил исключительно для содержания двора и при¬
дворной аристократии. Все подати лежат на простолюди¬
нах, почти вся масса простолюдинов обязана сверх того
личными повинностями дворянству. Одни дворяне имеют
значение, они одни пользуются покровительством государ¬
ственной власти... Французский король есть представи¬
тель и глава аристократического принципа» (V, 655).
Надо ли говорить, что обращение к примерам из фран¬
цузской истории было лишь приемом, и каждый внима¬
тельный читатель «Современника» понимал, куда метит
Чернышевский, рассказывая о зарубежном государстве,
пекущемся исключительно о дворянстве. Нападая на кре¬
постничество, на феодальные отношения, писатель умел
объяснить, что самодержавие не только неотделимо от
этих отношений,— оно стоит на страже их, является хра¬
нителем и поборником дворянских привилегий. Об этом
свидетельствует и опыт Австрии, Франции, Италии. Гнев¬
ные слова, обличающие европейский абсолютизм, совре¬
менники применяли к российским условиям.
В таком же духе рассуждал нередко Чернышевский и
о восточных делах, писал о деспотизме и произволе в Тур¬
ции или Персии. Не представляло никакого труда рас¬
шифровать, что имел в виду публицист, бичуя «азиат-
ство»: «Азиатством называется такой порядок дел, при
котором не существует неприкосновенности никаких прав,
при котором не ограждены от произвола ни личность, ни
труд, ни собственность. В азиатских государствах закон
совершенно бессилен. Опираться на него — значит под¬
вергать себя погибели. Там господствует исключительно
насилие» (V, 700).
«Азиатство» здесь выступало как псевдоним россий¬
ского самодержавия с его деспотизмом и властью грубого,
реакционного насилия.
А когда предоставлялась возможность, автор обозрений
и статей в «Современнике» бичевал и хлестал самодержа¬
вие, отбрасывая намеки и псевдонимы.
«Не только слабость успехов нашего земледелия, но
и медленность в развитии нашего населения вообще, на¬
шего городского населения в частности, неудовлетвори¬
тельное состояние наших путей сообщения, торговли,
промышленности, недостаток оборотного капитала в зем¬
леделии — все это и не только это, но также и крепостное
39

право, и упадок народной энергии, и умственная наша
неразвитость,— все эти факты, подобно всем другим пло¬
хим фактам нашего быта, коренную, сильнейшую причину
свою имеют в состоянии нашей администрации и судеб¬
ной власти» (V, 703—704).
«Нашей администрацией» Чернышевский называл го¬
сударственную власть, самодержавие, разоблачал его как
силу, враждебную народу, препятствующую прогрессу
общества. Он использовал любой недостаток сообразитель¬
ности цензоров, любой их промах, чтоб высказать свое от¬
ношение к этой злой и тяжелой силе.
Говоря о книге Чичерина, посвященной областным
учреждениям на Руси, Чернышевский так определял дея¬
тельность администрации: «...Что делала администрация
в XIII веке? — Грабила. Что делала она в XV веке? —
Грабила. Что делала она в XVII веке? — Грабила»
(V, 668).
Публицист остановился на XVII веке, и цензура, ре¬
шив, видимо, что не стоит очень придираться, когда речь
идет о глубокой старине, пропустила это место. Но вся
система этих вопросов и ответов, их логика и ритм по¬
строены так, что читатель невольно продолжает рассуж¬
дение автора, движется в потоке его язвительной и гнев¬
ной мысли,—и автор подводит к тому,/что в середине
XIX века «администрация» занималась тем же, чем и
в XVII веке и в еще более раннее время.
Либеральные «исследователи» утверждали, будто Чер¬
нышевский в годы, предшествовавшие освобождению, и
сам поддался либеральным иллюзиям и даже возлагал
надежду на благодетельную роль царя. Для этого исполь¬
зовались отдельные «благонамеренные» выражения, кото¬
рые для отвода глаз вводил Чернышевский в свои статьи.
Но он осуждал планы «освобождения» крестьян от земли,
требовал, чтоб земля осталась за крестьянами. «...Основ¬
ным принципом своих желаний по делу освобождения
крепостных крестьян мы должны принять то, чтобы они
не остались без земли,— писал оп.— Этот принцип, слава
богу, поставлен теперь вне опасности высочайшими ре¬
скриптами, определяющими освобождение крестьян
с усадьбой и разделение господских полей от крестьян¬
ских» (V, 91—92).
Здесь правительство одобряется за то, чего оно не де¬
лало и не собиралось делать. Царские рескрипты не содер¬
40

жали положений, о которых говорил Чернышевский.
Великий революционер сознательно так толковал прави¬
тельственные документы, чтобы создать атмосферу, кото¬
рая затрудняла бы оставление крестьян без земли.
Он навязывал публичное обсуждение вопросов, от при¬
влечения внимания к которым правительство предпочло
бы уклониться. Тактика Чернышевского помогала массам
отчетливее увидеть, как, по каким вопросам власти при¬
нимают решения, ударяющие по коренным интересам на¬
рода. Не иллюзии, а умную и тонкую политику борьбы
против иллюзий — вот что несли статьи замечательного
революционного публициста.
Чернышевский не знал страха в схватках с противни¬
ком. Ленин указывал, что крепостное право и крепостное
поместное сословие в России было «гораздо более «креп¬
ким», твердым, могучим, всесильным, «чем где бы то ни
было в цивилизованном мире»...» ’.
Напуганные Разиным и Пугачевым, освободительным
движением и крестьянскими бунтами первой половины
XIX века, помещики и государство не щадили средств
для борьбы с проявлениями непокорной революционной
мысли. Самодержавие и крепостничество опирались на
административную систему, церковь, армию, полицию,
цензуру, реакционную печать: все эти орудия были на¬
правлены на тех, кто осмелится подняться против суще¬
ствующего строя. Против всего этого вражеского фронта
и выступал Чернышевский беззаветно смело, последова¬
тельно и решительно, понимая, что для того, чтоб измени¬
лась жизнь народа, нельзя отделаться полумерами.
Он сравнивал Россию с больным, которого пытаются
лечить «местными припарками» тогда, когда требуются
самые радикальные меры. «Вся обстановка жизни боль¬
ного должна измениться для того, чтобы прекратилось
гниение основного органа его тела» (V, 710). Он умело вну¬
шал мысль, что народу в борьбе против крепостничества
и самодержавия нужно надеяться только на себя, что го¬
сударство, царская власть, администрация всяких рангов
тысячами нитей связаны с крепостническим строем,— это
лишь политическая форма господства помещиков.
То же, что писатель не мог до конца сказать в своих
легальных статьях, он с полной отчетливостью сказал
1 В. И. Лепин, Сочинения, т. 18, стр. 554.
41

в нелегальном воззвании «Барским крестьянам от их доб¬
рожелателей поклон». Это воззвание — замечательный
пример уменья донести до сознания широких масс в са¬
мой простой, доходчивой форме большое революционное
содержание. Гениальный философ, экономист, социолог,
один из величайших ученых своего века написал эту про¬
кламацию так, что она доступна пониманию каждого
крестьянина. Обращаясь к повседневной жизни крестьян,
к их обычным отношениям, привлекая к себе на помощь
весь реальный опыт крепостного крестьянина, Чернышев¬
ский с железной последовательностью подводит читателя
к революционным выводам.
«Ждали Вы, что даст Вам царь волю, вот Вам и вы¬
шла от царя воля.
Хороша ли воля, какую дал Вам царь, сами Вы теперь
знаете».
Уже этими словами, которыми начинается проклама¬
ция, писатель подчеркивает, что речь идет о том, что
близко и важно каждому. Дальше крестьянам разъяс¬
няется, что порядки, которые «по царскому манифесту да
по указам заводятся, все те же самые прежние порядки».
Со страстным негодованием, достигая яркой вырази¬
тельности, развертывает писатель сцены народной жизни,
показывает, на что обрекает крепостных царский мани¬
фест о «воле».
«Просто сказать, всех в нищие поворотят помещики
по царскому указу.
Да еще не все. А усадьбы-то переносить? Ведь от ба¬
рина зависит. Велит перенести, не на год, а на десять лет
разоренья сделает. С речки на колодцы пересадит, на
гнилую воду, да на вшивую, с доброй земли на солончак,
либо на песок, либо на болото,— вот тебе и огороды, вот
тебе и конопляники, вот тебе и выгон добрый, все поминай
как звали. Сколько тут перемрет народу, на болотах-то,
да на гнилой-то воде! А больше того ребятишек жаль:
их лета слабые, как мухи будут на дрянной-то земле, да
на дрянной-то воде мереть. Эх, горькое оно дело! А гро-
бы-то родительские — от них-то каково отлучаться?
...Как всех-то погонят с земли-то, как везде будут
сотни да тысячи народу шататься да просить помещиков,
чтобы в батраки их взяли. Значит, уж помещичья воля
будет, какое житье им определить, они торговаться не мо¬
гут, как ноне батрак с хозяином торгуется: они куску
12

хлеба рады будут, а то у самого-то в животе-то пусто, да
и семья-то приюта не имеет...
...Так вот оно к чему по царскому-то манифесту да по
указам дело поведено: не к воле, а к тому оно идет, чтобы
в вечную кабалу вас помещики взяли, да еще в такую ка¬
балу, которая гораздо и гораздо хуже нонешней» (XVI,
947, 948, 949).
Да, все так и было, как предсказал Чернышевский;
именно таким морем народного горя оказалась «великая
реформа», прославленная либералами.
После «освобождения» должны были быть устроены
«разные управления», куда можно будет жаловаться на
помещика. Но этим управлениям писатель посвящает
негодующие слова:
«Знаете Вы сами, каково это слово «жалуйся на ба¬
рина». Оно жаловаться-то и прежде было можно, да много
ли толку было от жалоб? Только жалобщиков же оберут,
да разорят, да еще пересекут, а иных, которые смелость
имели, еще и в солдаты забреют, либо в Сибирь да в аре¬
стантские роты сошлют. Только и проку было от жалоб.
Известно дело: коза с волком тягалась, один хвост остался.
Так оно было, так оно и будет, покуда волки останутся,—
значит — помещики да чиновники останутся» (XVI, 947).
Одной из важнейших задач, которые ставил Черны¬
шевский, обращаясь к крестьянству, было преодоление
«наивного монархизма», веры в «царя-батюшку», кото-
рый-де может «беспристрастно» рассудить спор помещи¬
ков и крестьян. «Не дождетесь Вы от него воли, какой
Вам надобно... Сам-то он кто такой, коли не тот же поме¬
щик? — говорил о царе Чернышевский.— Вот у помещи¬
ков крепостные, а помещики у царя слуги, оп над ними
помещик. Значит, что он, что они — все одно. А сами
знаете, собака собаку не ест. Ну, царь и держит барскую
сторону» (XVI, 950).
Всей силой мысли, используя всю гамму чувств — от
пламенного гнева против насильников и палачей до язви¬
тельного негодования против «обольщающих» лживыми
словами и горячего, скорбного сочувствия к старикам и
детям, которые особенно страдают от беды, обрушиваю¬
щейся на голову крестьянства,— Чернышевский доносит
до угнетенного крестьянина, что враг его — вся система
феодально-крепостнических отношений, система, в кото¬
43

рую входят и царь, и помещики, и государственная адми¬
нистрация.
Высокопарным и уклончивым словам царских мани¬
фестов он противопоставлял простое и каждому ясное
требование:
«А по нашему надо сказать: вольный человек, да и
все тут. Да чтобы не названием одним, а самым делом
был вольный человек» (XVI, 947).
Чернышевский ставил целью поднять массы на борьбу
за свержение всех старых властей, за уничтожение кре¬
постного права, помещичьего землевладения, самодер¬
жавно-помещичьей власти. Такова была боевая программа
русской революционной демократии, разработанная и от¬
стаиваемая передовыми силами русского народа в шести¬
десятые годы *.
* * *
Непримиримый враг самодержавия и крепостничества,
Чернышевский был также и глубоким, беспощадным
критиком капитализма.
Уже в студенческих дневниках молодого революцио¬
нера находим яркие строки, показывающие, как он стре¬
мится и историю и сегодняшнее положение европейских
народов рассматривать прежде всего с точки зрения инте¬
ресов трудящихся масс.
Мы читаем запись в дневнике 8 сентября 1848 года:
«Эх, господа, господа, вы думаете, дело в том, чтобы было
слово республика, да власть у вас,— не в том, а в том,
чтобы избавить низший класс от его рабства не перед за¬
коном, а перед необходимостью вещей... чтобы он мог
есть, пить, жениться, воспитывать детей, кормить отцов,
образовываться и не делаться мужчины — трупами или
отчаянными, а женщины — продающими свое тело. А то
вздор-то! Не люблю я этих господ, которые говорят сво¬
бода, свобода — и эту свободу ограничивают тем, что ска¬
зали это слово да написали его в законах, а не вводят
в жизнь, что уничтожают законы, говорящие о неравен¬
стве, а не уничтожают социального порядка, при котором
9/ю народа — рабы и пролетарии; не в том дело, будет
царь или нет, будет конституция или нет, а в обществен-
1 Подробнее об этом см. В. Я. 3 е в и н, Политические взгляды и
политическая программа И. Г. Чернышевского, Госполитиздат, 1955.
44

них отношениях, в том, чтобы один класс не сосал кровь
другого» (I, 110).
Каким проницательным взором обладал двадцатилет¬
ний юноша, который так глубоко понял остроту и непри¬
миримость противоречий буржуазного эксплуататорского
общества! Чернышевскому легче было постигнуть отно¬
шения самодержавно-крепостнического строя — то были
отношения сложившиеся и изжившие себя, хорошо ему
известные по жизненному опыту. Капиталистические от¬
ношения в России только складывались. Российские бур¬
жуазные либералы, робко критикуя крайности самодер¬
жавного деспотизма, часто кивали на Запад, расхваливая
«европейские порядки», считая путь капиталистического
развития и буржуазной демократии примером и для Рос¬
сии. Чернышевский видел, что по сравнению с деспотиче¬
ским режимом самодержавия даже уродливая и ограни¬
ченная демократия представляет шаг вперед, и в борьбе
с царизмом нередко обращался к этим положительным
сторонам. Но он ясно понимал классовую природу обще¬
ства, где у власти стал капитализм, был чужд идеализации
этого общества и язвительно высмеивал «фантастическую
уверенность», будто «Западная Европа — земной рай»,—
«на самом деле положение ее народов вовсе не таково»
(IV, 727).
«По выгодам все европейское общество разделено на
две половины: одна живет чужим трудом, другая — своим
собственным; первая благоденствует, вторая терпит нуж¬
ду,— характеризовал он капиталистический строй и при¬
бавлял: — Это разделение общества, основанное на мате¬
риальных интересах, отражается и в политической дея¬
тельности» (VI, 337).
Между наемным работником и хозяином, предприни¬
мателем, существует антагонизм; интерес труда неприми¬
рим с интересами прибыли. Правда, Чернышевский не
смог подняться до постижения самой глубокой основы
деления общества на классы. В его определении классов
на первое место выступает размер доходов и способ их
получения, а не отношение к средствам производства.
Исторический материализм определяет принадлежность
к тому или иному классу, исходя не из имущественного
положения, а из положения людей в сфере производства.
Научный коммунизм и в этот вопрос внес ясность, кото¬
рой великий русский революционный демократ не смог
45

еще достичь. Но это не помешало ему дать яркую, содер¬
жательную картину современного капиталистического об¬
щества.	i
Свои очерки и статьи он посвящал жизни и борьбе
трудящихся масс Франции и Англии, войне против раб¬
ства в Северной Америке, освободительному движению
итальянского народа за независимость. Он показывал бур¬
жуазное общество как насыщенное острыми антагониз¬
мами, проникнутое столкновениями непримиримых клас¬
совых сил. Каждый теперь видит, пишет он, «борьбу
производителей между собою за сбыт товара, борьбу ра¬
ботников между собою за получение работы, борьбу фаб¬
риканта с работником за размер платы, борьбу бедняка
против машины, отнимающей у него прежнюю работу и
прежний кусок хлеба; эта война называется конкурен-
циею... У кого больше капитала, тот богатеет, а все другие
разоряются: из самой свободы возникает монополия мил¬
лионеров, порабощающих себе все; земли обременены
долгами; ремесленники, сами бывшие хозяевами, заме¬
няются наемными рабочими; дух спекуляции влечет об¬
щество к отчаянному риску, кончающемуся коммерче¬
скими кризисами... Рынки завалены товарами, не находя¬
щими сбыта, фабрики запираются и рабочие остаются без
хлеба. Все открытия науки обращаются в средства пора¬
бощения, и оно усиливается самим прогрессом: пролета¬
рий делается просто рукояткою машины и беспрестанно
бывает принужден жить милостынею; в шестьдесят лет
он остается без всяких средств к жизни; его дочь продает
себя от голода, его сын с семи лет дышит зараженным
воздухом фабрик» (VII, 157).
Каждое слово в этой яркой, динамичной характери¬
стике буржуазного общества обвиняет капиталистический
строй и порожденные им бесчеловечные отношения!
Такие работы, как «Примечания к переводу книги
Дж. Стюарта Милля «Основания политической экономии»,
«Капитал и труд», «Экономическая действительность и
законодательство», «Июльская монархия», «Кавеньяк»,
«Тюрго» и другие содержат характеристику капиталисти¬
ческого общества с его противоречиями, наиболее точную
и богатую содержанием во всей домарксистской лите¬
ратуре.
Маркс отмечал, что Чернышевский мастерски показал
банкротство буржуазной политической экономии. Да, он
46

безжалостно высмеивал современных ему услужливых и
своекорыстных экономистов, сочиняющих труды, в кото¬
рых доказываются «преимущества» капитализма,— он на¬
зывал этих «ученых» «раболепными переписчиками ста¬
рых книг» (VII, 40). Ои показал, что такие экономисты,
как Сэй, Бастиа, Шевалье, «усерднее всего проповедовали
в пользу банкиров-негоциантов».
Он раскрыл глубину падения буржуазной экономиче¬
ской науки, представители которой «не уяснили, а только
загрязнили науку», разоблачил Мальтуса с его человеко¬
ненавистнической «теорией» — «законом народонаселе¬
ния», дал острую критику «закона убывающего плодоро¬
дия почвы» и показал, что обнищание масс в капитали¬
стическом обществе зависит не от перенаселения, не от
истощения почв, а от эгоистического, хищнического вла¬
дычества господствующих классов. И он показал, что на¬
зревшей исторической потребностью, порожденной самим
ходом общественного развития, является отрицание несо¬
стоятельного строя и утверждение новых отношений.
Политическая экономия,— писал он в статье «Капитал
и труд»,— «должна стремиться к тому, чтобы в экономи¬
ческой области была произведена в отношениях труда и
собственности перемена, соответствующая перемене, про¬
изводимой в нравственной и юридической области осво¬
бождением личности. Эта перемена должна состоять в том,
чтобы сам работник был и хозяином». «Только тогда энер¬
гия производства поднимется в такой же мере, как унич¬
тожением невольничества поднимается чувство личного
достоинства» (VII, 23). «...Труд должен быть единствен¬
ным владельцем производимых ценностей» (VII, 38).
Бессилие старой экономической науки тем и объяс¬
няется, что она выступает против нового, выдвинутого
неумолимым развитием общества, против новых идей и
отношений. Чернышевский саркастически замечал: «Ны¬
нешний французский экономист, которому каждая блуза,
встречаемая на улице, представляется символом комму¬
низма, грозящего разрушением французскому обществу...
французский экономист не может ни одной буквы напи¬
сать, не думая о коммунизме. Как победить этого нена¬
вистного врага? Он сам не одарен такими умственными
силами, чтобы составить теорию, которая удовлетворяла
бы его желанию опровергнуть коммунизм; он может
только переписывать старую теорию» (VII, 40).
47

Памятник на могиле Н. Г. Чернышевского, поставленный в 1939 г.

Мастерски выяснив банкротство буржуазной полити¬
ческой экономии, служащей делу наживы и обогащения,
Чернышевский говорил о необходимости создать «полити¬
ческую экономию трудящихся», обосновывающую переход
к социалистическому строю. И если многие его экономиче¬
ские построения не выдерживают критики с точки зрения
современной науки, свидетельствуют о недостаточном по¬
нимании капиталистического производства, то за Черны¬
шевским навсегда останется заслуга разоблачения бесче¬
ловечности капиталистического строя, критики реакцион¬
ных направлений экономической науки с точки зрения
интересов трудовых масс и страстное стремление разра¬
ботать основы новой экономической теории, служащей
народу.
* * *
Осудив крепостнически-самодержавный строй, подверг¬
нув суровой критике капиталистическое общество, Чер¬
нышевский противопоставил старому миру идею нового,
справедливого и человечного социалистического строя.
Убеждение в необходимости перехода человеческого
общества к строю, свободному от эксплуатации и порабо¬
щения, было основано на глубоком анализе русского
общества, скованного цепями самодержавно-крепостни¬
ческого строя, и осмысления опыта Европы и Америки,
где была завоевана буржуазная «демократия» и бур¬
жуазная «свобода», но необходимость борьбы за подлин¬
ную свободу и преодоление эксплуатации стала еще
острее.
Жизнь России и зарубежных стран, которую Черны¬
шевский окинул смелым взором, постигнув многие зако¬
номерности исторического развития, была основным
источником формирования и укрепления революционно-
демократических и социалистических идей. Вот почему
глубоко ошибочны представления о «книжном» происхож¬
дении идей социализма у Чернышевского.
Это не значит, разумеется, что Чернышевский прошел
мимо опыта идейных исканий лучших представителей
социалистической мысли Запада. Великие утопические
социалисты — Сен-Симон, Оуэн, Фурье и другие — внесли
огромный вклад в дело анализа и критики капиталистиче¬
ского общества, развития представлений о социализме как
общественном строе. Их произведения в течение десятиле-
48

тий оказывали благотворное воздействие на сознание
передовых людей. Чернышевский высоко ценил этих мыс¬
лителей, которых считал первоклассными; о Сен-Симоне
он отозвался: «...человек необыкновенного ума и редкого
благородства, полный пламенного сострадания к бедствиям
массы» (VII, 157). Вместе с тем, он отчетливо понимал и
слабые стороны утопистов.
Фурье, разрабатывая планы своего «гармонического
общества», видел решение задачи в примирении классов.
Он надеялся, что средства, необходимые для начала дея¬
тельности производительно-потребительских товариществ,
фаланг, можно получить, привлекая в качестве акционе¬
ров капиталистов. Согласно расчетам Фурье, обществен¬
ный доход фаланг должен бы делиться так: четыре две¬
надцатых причитается капиталу, две или три двенадца¬
тых — таланту, пять или шесть двенадцатых — труду.
Оуэн надеялся, что его планами заинтересуется англий¬
ский парламент, и возлагал большие надежды на сочув¬
ствие королевы Елизаветы.
Социалисты-утописты Запада не понимали значения
политической борьбы, государственной организации, они
считали возможным сохранить и использовать даже абсо¬
лютную монархию. Классики марксизма-ленинизма резко
осуждали подобную отвлеченную проповедь филантропии,
всеобщей любви, отрицание классовой борьбы.
Превосходство Чернышевского над утопическими со¬
циалистами Запада состояло прежде всего в том, что он
не мыслил перехода к социализму без революции, не воз¬
лагал никаких надежд нд добрую волю монархов или бо¬
гатых людей. Народная крестьянская революция, которая
сметет самодержавие и крепостничество, должна была,
как он надеялся, привести к общинному землевладению и
на основе развития общины — к установлению социали¬
стических отношений в стране.
Утопический социализм Чернышевского, по сравнению
с идеями его предшественников на Западе, был большим
шагом вперед в развитии теории социализма. «Первые
проявления новых общественных стремлений,— писал
он,— всегда имеют характер энтузиазма, мечтательности,
так что более походят на поэзию, чем на серьезную науку.
Таков был и характер сен-симонизма» (VII, 156). Взгляды
Чернышевского несравненно ближе к действительности
с ее противоречиями и острой социальной борьбой; в них
4 Б. Рюриков
49

преодолевается отвлеченность, абстрактность, мечтатель •
ность, в них больше и жизни и науки.
Преодолевая абстрактность представлений старых со¬
циалистов, он доказывал «необходимость заменения ны¬
нешнего экономического устройства коммунистическим»
(IX, 262). Он подчеркивал, что все развитие общества,
общественного производства требует иных, социалистиче¬
ских начал экономической деятельности. Новые задачи
производства не могут быть решены мелкими распылен¬
ными хозяйствами, социалистическое хозяйство потребует
«производительной единицы очень значительного размера»
и «сочетания очень многих разнородных производств
в этой единице» (IX, 643).
Так социализм выходил за пределы отвлеченных меч¬
таний. «Сущность социализма относится собственно к эко¬
номической жизни» (IX, 828),—писал Чернышевский;
она состоит в том, чтобы «трудящийся человек пользо¬
вался всеми плодами своего труда, а не видел их достаю¬
щимися в чужие руки» (VI, 337).
Социализм, возникнув в закономерном развитии чело¬
веческого общества, в его поступательном историческом
движении, чужд всякой застойности, неподвижности; раз¬
виваясь, он выдвигает еще более высокие формы общест¬
венной жизни. Социализм, предсказывал Чернышевский,
перерастет в коммунизм, который кладет в основу общест¬
венного устройства «идеал более высокий, чем каковы
принципы социализма. По этому самому эпоха коммуни¬
стических форм жизни, вероятно, принадлежит будущему,
еще гораздо более отдаленному, чем те, быть может, также
очень далекие времена, когда сделается возможным пол¬
ное осуществление социализма» (IX, 831).
Устремляя взор в светлое — тогда казавшееся дале¬
ким — будущее и предвидя невиданный расцвет всех сто¬
рон жизни людей, Чернышевский отчетливо понимал, что
путь к социализму и коммунизму нелегок, он требует
упорной и тяжелой борьбы с защитниками старого мира,
напряжения всех сил, настойчивости и решимости. Он
знал, что «интересы, охраняющие нынешнюю экономиче¬
скую организацию, страшно сильны», что нельзя создать
жизни на новых, социалистических основах, не преодолев
сопротивления тех, кто заинтересован в сохранении ста¬
рого. «Никогда никакой класс людей,— писал он,— не
приобретал лучшего положения от других,— каждый дол¬
50

Жен приобретать с бою» (XII, 645). Чернышевский был
свободен от утопизма розовой мечтательности, произ¬
вольно сбрасывающей со счета противодействие косных,
враждебных прогрессу начал.
Утопизм его взглядов заключался в другом. Объектив¬
ный ход исторического развития вел к замене феодально-
крепостнического строя буржуазным, и Чернышевский
понимал и осуждал буржуазный характер реформы
1861 года. Он считал возможным, что Россия минует путь
капиталистического развития, избегнет пролетаризации
крестьянства и перейдет от феодально-крепостнического
строя к социализму через крестьянскую общину. Экспро¬
приация помещичьей земли и общинное владение ею каза¬
лись Чернышевскому основой будущего социалистического
общества.
Утопические черты причудливо сочетались в его взгля¬
дах с трезвыми, боевыми, революционными представле¬
ниями. Он верил в то, что общине присуща внутренняя
социалистическая тенденция, но не понимал, что в общине
происходит и будет развиваться все активнее процесс
социальной дифференциации. Новые, буржуазные отно¬
шения ведут к ускорению расслоения деревни, развитию
сельской буржуазии и кулачества, с одной стороны,
к стремительному росту количества бедноты и сельского
пролетариата — с Другой.
Энгельс в известном послесловии к статье «Социаль¬
ные отношения в России» указал, что Чернышевский не
совсем свободен от веры «в чудодейственную силу кре¬
стьянской общины, из недр которой может и должно
прийти социальное возрождение» *.
Вера великого демократа в общину при всей ее оши¬
бочности не имела ничего общего с той идеализацией
патриархальных отношений, которой определялось отно¬
шение к общине славянофилов. Чернышевский стремился
использовать общину для развития социалистических от¬
ношений в результате победоносной народной революции,
а славянофилы выдвигали общину как средство борьбы
против революции и социализма.
Позиция Чернышевского в вопросе об общине была
выше и позиции Герцена. Герцен тоже связывал с кре-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XVI, ч. II,
стр. 399.
4*
51

Стьянской общиной планы социалистического преобразо¬
вания России. Герцен видел в общине воплощение со¬
циального единства и считал, что нужно приостановить
ее разложение. Общину он рассматривал, в сущности, вне
связи с социально-экономическими условиями страны.
Подход Чернышевского был более конкретно-историчным.
Великий писатель мечтал о переходе русской деревни
к социализму, верил, что крестьянская революция в Рос¬
сии будет иметь социалистический характер. Но в России
нс было тогда еще условий для развертывания социали¬
стической революции, не было класса, способного воз¬
главить социалистическое преобразование общества,—
пролетариата. Чернышевский не понимал, что ликвидация
власти помещиков и общинное владение землей в условиях
той эпохи, даже спасая от таких процессов первоначаль¬
ного накопления, какие были характерны для Англии или
Пруссии, не меняет мелкотоварного характера сельскохо¬
зяйственного производства и, следовательно, более сво¬
бодного, менее тяжелого, но неизбежного развития по пути
капитализма. Применение машин в свободной общине,
о котором мечтал Чернышевский, без мощной поддержки
рабочего класса и диктатуры пролетариата неизбежно
привело бы к разложению общины и могло быть только
развитием все по тому же буржуазному, капиталистиче¬
скому пути.
Чернышевский был социалистом-утопистом. Он, как
указывал Ленин, не видел и не мог в шестидесятых годах
прошлого века видеть, что только развитие капитализма
и пролетариата «способно создать материальные условия
и общественную силу для осуществления социализма».
В экономически и политически отсталой России он не
мог осознать роли рабочего класса как руководителя всех
революционных сил общества в социалистической револю¬
ции, не понимал, что крестьянские восстания могут побе¬
дить только в том случае, если они сочетаются с револю¬
ционным движением пролетариата, если рабочие руково¬
дят крестьянскими восстаниями. Но Ленин подчеркивал,
что Чернышевский «был не только социалистом-утопи¬
стом. Он был также революционным демократом, он умел
влиять на все политические события его эпохи в револю¬
ционном духе...» 1
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 97.
52

* * *
Буржуазно-дворянские либералы, особенно после воен¬
ного поражения России в Крымской войне, тоже говорили
о желательности отмены крепостного права и некоторого
ограничения самодержавной власти, но больше всего они
боялись революции и выступали за метод реформ, за вы¬
прашивание уступок. Либералы уповали на царя и под¬
сказывали ему, что необходимо «сверху» освободить кре¬
постных крестьян, иначе вся самодержавно-крепостниче¬
ская система будет сметена народом. Они ратовали за
ограничение монархии, за буржуазные свободы, за сохра¬
нение и упрочение дворянско-буржуазного строя. Идеоло¬
гия либералов выражала интересы растущей русской
буржуазии и той части помещиков, которые стремились
перестроить свое хозяйство на капиталистический лад.
С откровенными крепостниками-помещиками, отстаивав¬
шими старые порядки, либералы спорили, в сущности,
только о форме и мере уступок.
Чернышевский понимал, каким опасным врагом народ¬
ных масс является либерализм, обманывавший массы
болтовней о «реформах»; последовательно, настойчиво
разоблачал он истинную сущность либерализма, в борьбе
с ним оттачивая революционную тактику. Либералы об¬
виняли революционеров в жестокости, «негуманное™».
Чернышевский считал революцию воплощением гумани¬
стических идей и стремлений. Прогресс, указывал он,
«самою сущностью своей вызывает в своих последовате¬
лях расположение к мягкому и гуманному образу дей¬
ствий» (VII, 109). Обращаясь к истории европейских ре¬
волюций, он отмечал, что «гуманность разных партий
была вообще пропорциональна их прогрессивности, а же¬
стокость соразмерна отсталости». Выступая против при¬
страстных историков, ненависть которых -к революции
вела их к искажению фактов, Чернышевский показывал,
что «например, в те эпохи французской истории, которые
зачернены перед нами, как эпохи неслыханных насилий
и жестокостей, было совершено жестокостей и насилий
меньше, чем в эпохи, прославляемые за свое спокойствие»
(VII, 110).
Либералы боялись широкого народного движения и
выступали против него под тем предлогом, будто массы
S3

не готовы к борьбе и захвату власти, народ не дорос еще
до свободы и что только тогда, когда весь парод окажется
вполне подготовленным к осуществлению политической
власти, можно будет говорить о переходе власти к нему.
Гневно, с убийственным сарказмом высмеивал Чернышев¬
ский либеральную фальшь:
«Многие политики нашего времени имеют обыкновение
выдавать за аксиому, что ни один народ не должен быть
свободным, пока не достигнет уменья пользоваться своею
свободою. Правило это достойно того глупца в старинной
сказке, который решил не ходить в воду, пока не выучится
плавать. Если бы людям следовало дожидаться свободы,
пока они не сделаются умными и добрыми в рабстве,—
им бы пришлось вечно пребывать в ожидании» (VII, 1061).
Великий революционер понимал, что только борьба
поможет развернуться всем силам народа, что лишь
в борьбе за свободу сформируются и закалятся люди,
которые смогут достойно руководить общественной
жизнью. Это была позиция активной подготовки народ¬
ных масс к революции, к завоеванию власти. Позиция
либералов сковывала массы, лишала их инициативы, об¬
рекала на пассивность. Чернышевский отстаивал путь
широкого и организованного всенародного восстания про¬
тив царизма и помещиков. Он писал в адрес самодержа¬
вия: «...погибни, чем скорее, тем лучше; пусть парод не
приготовленный вступит в свои права, во время борьбы он
скорее приготовится; пока ты не падешь, он не может
приготовиться» (I, 356).
Отвергая либеральные разглагольствования о «посте¬
пенных преобразованиях» и «благодетельных реформах»,
Чернышевский звал к энергичным, решительным мерам,
к революции, которая одна и может установить справед¬
ливое общественное устройство.
Уклончивой, робкой, трусливой политике либералов
Чернышевский противопоставлял политику смелую, пря¬
мую, решительную. Боец по натуре, он превосходно
понимал природу боя, сложность его, необходимость
риска.
«Исторический путь — не тротуар Невского проспекта;
он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то
через болота, то через дебри» (VII, 923). «...Но может ко¬
вать железа тот, кто боится потревожить соппых людей
стуком» (VI, 417).
54

В подцензурных статьях великий демократ умел про¬
пагандировать революцию, революционные скачки, назы¬
вая их «краткими периодами усиленной работы», «перио¬
дами благородного порыва», «светлыми эпохами одушев¬
ленной исторической работы».
«Прогресс совершается чрезвычайно медленно...— ука¬
зывал он, полемизируя с реформистами и «постепенов¬
цами» той эпохи,— но все-таки девять десятых частей
того, в чем состоит прогресс, совершается во время крат¬
ких периодов усиленной работы. История движется мед¬
ленно, но все-таки почти все свое движение производит
скачок за скачком...» (VI, 13).
С поразительной ясностью и трезвостью мысли анали¬
зировал Чернышевский задачи подготовки приближаю¬
щейся революции. Он учил русских революционеров дей¬
ствовать быстро, смело, энергично. «Только энергия может
вести к успеху, хотя бы к половинному, если полного
успеха почти никогда не дает история; а энергия состоит
в том, чтобы, не колеблясь, принимать такие меры, какие
нужны для успеха». Либералы запугивали «пугачевщи¬
ной», расписывали, какие жестокие страсти возбуждает
революция. Чернышевский, который еще в годы юности
заявил, что в борьбе за освобождение народа его но устра¬
шит ни резня, ни мужики с дубьем, предупреждал роб¬
ких и неуверенных: «Что о войне, то же самое надобно
сказать и о всех исторических делах: если вы боитесь
или отвращаетесь тех мер, которых потребует дело, то и
не принимайтесь за него и не берите на себя ответствен¬
ности руководить им, потому что вы только испортите
дело... Кто не хочет волновать народ, кому отвратительны
сцены, неразрывно связанные с возбуждением народных
страстей, тот не должен и брать на себя ведение дела,
поддержанию которого может служить только одушевле¬
ние массы» (VI, 417—418).
Пользуясь своим излюбленным способом сопоставле¬
ний, намеков и ссылок па опыт Запада, Чернышевский
писал о событиях в Италии:
«В Сицилии, в Неаполе, в большей части папских об¬
ластей произошла перемена коренных учреждений. Как
произошла она? Насильственным образом,— вторжением
вооруженных людей, восстанием. Как называется пере¬
мена коренных учреждений, производимая путем наси¬
лия? Она называется революциею. Как называются люди,
55

идущие к целям, требующим революции для своего до¬
стижения? Они называются революционерами» (VIII, 308).
Всегда, говоря о «коренной перемене», «совершенной
переделке» общественных условий, Чернышевский под¬
черкивал, что речь должна идти о результатах движения
широких народных масс. Вся стратегия и тактика рево¬
люционной демократии, разработанная Чернышевским,
основана не на реформах, не на действиях узких верху¬
шечных слоев, а прежде всего на активном действии
самого народа. Ленин видел заслугу великого револю¬
ционного демократа в том, что он высмеивал либеральный
реформизм, «в подкладке которого было всегда стремле¬
ние укоротить активность масс и отстоять кусочек приви¬
легий помещиков, вроде выкупа и так далее» *.
Не «укорачивать», а будить, всячески поднимать актив¬
ность масс, делать движение против крепостничества и
самодержавия поистине народным — такова была револю¬
ционно-демократическая политика. Задача революцио¬
нера — понять требования народа, глубоко усвоить и по¬
следовательно их отстаивать. Деятели освободительного
движения не могут достичь успеха без поддержки народа,
а это зависит от того, «в состоянии ли они сочувствовать
потребностям массы, принять эти потребности в свою про¬
грамму без всяких оговорок и ограничений, в той самой
форме, в какой может удовлетвориться переменами масса»
(VI, 375).
Опыт шестидесятых годов полностью подтвердил то
глубокое марксистское положение, что реформы бывают
обычно побочным продуктом широких, массовых револю¬
ционных движений.
Известно, как много препятствий стояло на пути даже
такой «куцой» и грабительской реформы, как преслову¬
тое «освобождение» крестьян в 1861 году. В 1857 году
был создан Секретный Комитет для подготовки проекта
освобождения крестьян. Комитет с самого начала решил,
что его принципами должны быть осторожность и посте¬
пенность. Решение о порядке и сроках работы Комитета
имело в виду оттянуть проведение крестьянской реформы.
На журнале заседаний Комитета Александр II «соб¬
ственноручно начертал»: «Да поможет нам бог повести
это важное дело с должной осторожностью к желаемой
1 В. И. Л е п и н, Сочинения, т. 19, стр. 55.
56

цели» '. В царских рескриптах слова «освобождение кре¬
стьян» не употреблялись; вместо них были официально
введены в обращение слова «улучшение быта помещичьих
крестьян»: правительство боялось самого слова освобож¬
дение.
Только рост крестьянского движения вынудил прави¬
тельство действовать более решительно и несколько сокра¬
тить сроки, намеченные Комитетом.
Ряд губернских дворянских комитетов, обсуждавших
проект аграрной реформы, даже после царских рескриптов
открыто высказался за сохранение крепостного права и
старых крепостнических порядков (Московский, Рурский,
Воронежский, Черниговский и др.). Русское крестьянство
участвовало в этой «дискуссии» восстаниями, массовыми
отказами от выполнения барских повинностей и т. д. Ре¬
форма 1861 года была проведена под угрозой всенародного
крестьянского восстания.
Чернышевский высказывал блестящие мысли о соот¬
ношении реформ и революционной борьбы. Частная ре¬
форма не должна делаться главной целью большого
общественного движения и уводить от коренной и все-
определяютцей задачи освобождения народных масс.
В связи с борьбой за парламентскую реформу в Апглии
Чернышевский говорил: «...Пусть реформа будет обрезана
старыми партиями до последней крайности, все же она
усилит в парламенте людей, заботящихся о благе нации,
т. е. хотя несколько облегчит дальнейший путь к более
полным реформам...» (VI, 50—51).
Свои основные цели пароды осуществляли в массовом
движении, в упорной борьбе. Частные реформы «имеют
только характер паллиативного средства, и рекомендовать
их принятие надобно только в тех случаях, когда нет на¬
дежды на проведение мер более широких» (IX, 672).
Трезво понимая, что и отдельные, частные реформы
могут быть в известных обстоятельствах полезны и разум¬
ны, Чернышевский не уставал подчеркивать, что’ только
широкое, боевое революционное движение может осу¬
ществить важнейшие стремления народа.
Основной революционной силой России в шестидеся¬
тые годы было крестьянство; Чернышевский глубоко во-
1 «Крестьяпская реформа в России 1861 года. Сборпик законо¬
дательных актов», Госюриздат, М. 1954, стр. 9—10.
57

рил в его энергию, боевой дух, смелость и решимость.
Все, что он писал о людях труда, прошедших суровую
школу жизни и отстаивающих свои человеческие права,—
дышит глубоким уважением и доверием к этим людям. Он
видел, что черты отсталости, неорганизованности, стихий¬
ности крестьянства являются серьезной помехой развитию
революционного движения, но эти реальные слабости масс
рождали мысль не об отказе от борьбы, а о необходимости
настойчивой работы в массах.
Пропагандируя идею крестьянской революции, идею
борьбы за свержение крепостничества и самодержавия,
он считал необходимым внести организованность в мас¬
совое, стихийное движение. В воззвании «Барским кре¬
стьянам от их доброжелателей поклон» он прямо призы¬
вал крестьян готовиться к вооруженному восстанию,
организованному и направляемому из единого револю¬
ционного центра. «Что толку-то, ежели в одном селе булгу
поднять, когда в других селах готовности еще нет? Это
значит только дело портить да себя губить» (XVI, 952).
Чернышевский учитывал исторический опыт разрознен¬
ных восстаний, когда они без особого труда подавлялись
царскими палачами, и требовал: «А когда промеж вами
единодушие будет, в ту пору и назначение выйдет, что
пора, дескать, всем дружно начинать. Мы уж увидим,
когда пора будет, и объявление сделаем» (XVI, 953).
Революционно-демократический лагерь, признанным
идейным вождем и руководителем которого был Черны¬
шевский, представлял значительную силу. Как уже гово¬
рилось выше, рост революционного движения со всей
остротой поставил вопрос о создании организации, способ¬
ной возглавить движение. Эта организация была создана
в 1861 году, а в 1862 году стала называться «Земля и
воля». Земля — крестьянам, воля — народу,— такова была
ее программа.
В некоторых дискуссиях ставился вопрос: был ли
Чернышевский только гениальным теоретиком, идеоло¬
гом, или также и практическим деятелем революционного
движения? Сама эта постановка вопроса не выдерживает
критики. Выступая против упрощенцев, не понимающих
значения настойчивой идейной работы в массах и проти¬
вопоставляющих эту идейную работу организаторской,
Ленин писал: «Вульгарный революциопаризм не понимает
того, что слово тоже есть дело; это положение бесспорное
58

для приложения к истории вообще или к тем эпохам исто¬
рии, когда открытого политического выступления масс
пет...» 1
Вся теоретическая, пропагандистская и публицистиче¬
ская деятельность Чернышевского была практической
революционной деятельностью огромного значения и раз¬
маха. Он воспитывал революционеров в духе последова¬
тельной борьбы с крепостническим строем, он идейно
сплачивал их, объединял вокруг себя виднейших деятелей
освободительного движения.
Человек с такими убеждениями не мог стоять в сто¬
роне от освободительной деятельности. Юношей, студен¬
том он думал об участии в революционном обществе,
о типографском станке для печатания обращений к на¬
роду. И когда он писал, что чувствует себя по отношению
к самодержавию как генерал, готовящийся начать бой
против опасного врага,— даже сама военная терминология
свидетельствует, что Чернышевский был готов и к самым
решительным формам борьбы.
Один из деятелей «Земли и воли», А. А. Слепцов, рас¬
сказывал, что Н. Г. Чернышевский в беседе о деятельно¬
сти нелегальной революционной организации выразил ей
свое полное сочувствие, но заявил:
«За меня дело должны решать болезнь Николая Алек¬
сандровича (Добролюбова) и неспособность Некрасова
вести теперешний журнал одному. Работать же, как сей¬
час, в «Современнике» и у вас,— извините, с вами,— я пе
вижу физической возможности. Обождемте, что окажется
с нашим больным. Когда я увижу, что он в состоянии
работать по-прежнему, то через месяц, другой я с вами,
но, все-таки, и с «Современником»; он мпе дорог, как
кафедра, которой пе должно лишиться ни для меня, ни
для вас...» 1 2
Слепцов рассказывал, что Чернышевский неустанно
интересовался работой общества, подвергал критике оче¬
редные проекты. Ему принадлежала мысль разделить Рос¬
сию на округа (северный, южный, московский, приураль¬
ский, сибирский и др.), строя революционную работу
в соответствии с условиями каждого. Его постоянными
1	В. И. Лепин, Сочинения, т. 9, стр. 53.
2	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. 1,
Саратов, 1958, стр. 287.
59

посетителями бывали братья Ссрпо-Соловьевичи, Михай¬
лов, Шелгупов, Слепцов, Сераковский и другие организа¬
торы и борцы революционного движения шестидесятых
годов.
Не ограничиваясь легальной деятельностью в подцен¬
зурной печати, Чернышевский стремится обратиться непо¬
средственно к народу, к обманутому крестьянству и пи¬
шет воззвание «Барским крестьянам от их доброжелате¬
лей поклон», самую глубокую и сильную из серии
прокламаций, вышедших из этого круга революцио¬
неров.
Чернышевский стремился к такому сочетанию идей¬
ной, публицистической и практической революционной
работы, при котором его силы полнее были бы использо¬
ваны для дела освобождения народа. В революционном
движении шестидесятых годов у пего было свое, особое
место. Он много сделал для революционного подполья, но
был больше чем организатором нелегальных кружков —
он был идейным вождем и вдохновителем всего револю¬
ционного движения той эпохи. Тс же из исследователей,
которые выдвигают в центр внимания, пе располагая
к тому же фактами, детали предполагаемой деятельности
Чернышевского то в Центральном комитете «Земли и
воли», то в «Петербургском центре»,— не обнаруживают
должного понимания масштаба и значения деятельности
человека, стоявшего во главе всех передовых сил народа.
Объективно они недооценивают реальное значение для
всей духовной жизни страны той революционной трибупы,
того идейно-политического центра, которым Чернышев¬
ский сделал «Современник». Используя известное выра¬
жение, можно сказать, что журнал этот для русского
обгцества того времени был университетом, парламентом
и баррикадой.
* * *
На протяжении ряда лет впимапис Н. Г. Чернышев¬
ского привлекали военно-теоретические и военно-истори¬
ческие вопросы. Это был отнюдь по академический интерес.
Война была острой и актуальной проблемой современной
ему эпохи. Разоблачая войны, ведущиеся во имя обогаще¬
ния господствующих классов, Чернышевский том самым
разоблачал буржуазцо-пемещичий строй, несправедливые
во

общественные отношения, порождающие эти войны. Так,
говоря о современной ему Англии, он писал: «Для нации
война убыточна, но для того класса людей, который управ¬
ляет Англиею, она очень выгодна...» (IV, 488). Он при¬
знавал справедливыми лишь освободительные и револю¬
ционные войны, ведущиеся для отражения врага от пре¬
делов отечества и направленные против эксплуататорских
классов.
В одной из статей Чернышевского 1857 года приво¬
дятся поучительные данные — перечень войн в Европе
со времен римского императора Константина, жившего
в IV веке н. э., до 1849 года. Из 286 войн, разразившихся
за это время, 226 войн, пишет Чернышевский, «начались
единственно вследствие предубеждений или эгоизма, не
имевшего никакой связи с истинными национальными
интересами» (IV, 486). Остальные 60 войн тоже в боль¬
шинстве случаев были невыгодны нациям.
Чернышевский приводит разительные цифры, харак¬
теризующие стоимость войн. Общая сумма всех потерь
Европы от войн за 1792—1815 годы далеко превышает
всю ценность европейской земли; «...если бы та сумма
труда и капитала, какая потрачена была в эти годы Евро¬
пою на войну, употреблена была на земледелие, то Европа
была бы вдвое богаче, нежели теперь» (IV, 484).
«...Война и ее последствия,— пишет Чернышевский,—
поглощают в мирное время почти две трети всех государ¬
ственных доходов европейских держав...» (IV, 485).
Чернышевский видел, как война разрушает эконо¬
мику, как губительно сказывается она па развитии куль¬
туры, на «нравственном капитале» народов. Война «разру¬
шает всякую экономию, она убивает любовь к труду, от¬
нимает право пользоваться плодами труда и экономии»
(IV, 485).
В отличие от идеалистических теоретиков, Чернышев¬
ский отказывался давать формулы, годные для всех рре-
мен и обстоятельств, и рассматривал конкретное содер¬
жание, конкретные цели и задачи каждой войны. В «Очер¬
ках гоголевского периода русской литературы» он ста¬
вил вопрос: «пагубна или благотворна война?» — и от¬
вечал:
«Вообще, нельзя отвечать на это решительным обра¬
зом; надобно знать, о какой войне идет дело, все зависит
от обстоятельств, времени и места... например, война
61

1812 года была ейасительИа для русского народа; мара¬
фонская битва была благодетельнейшим событием в исто¬
рии человечества» (III, 208).
Чернышевский раскрывал подлинное содержание за¬
хватнических войн, которые вела Англия ради обога¬
щения своих капиталистов, с гневом писал о войне, кото¬
рую воли американские рабовладельцы за сохранение
преступной власти над людьми. Считая благотворными
справедливые войны, он решительно порицал войны за¬
хватнические, целью своей имеющие порабощение других
народов, и, ссылаясь на опыт истории, указывал, что
«завоевательные народы всегда кончали тем, что истреб¬
лялись и порабощались сами» (VII, 287).
Чернышевский глубоко понимал значение морального
фактора в войне. Он показывал, что армии, ведущие спра¬
ведливую войну за свободу и независимость своей страны,
бывают сильны своим духом, единством, сплоченностью,
в то время как армии захватнические, служащие непра¬
вому делу, применяющие методы грабежа и насилия, легко
поддаются разложению: «...мародеры, в каком бы числе
ни были, всегда бегут от самого слабого неприятеля»
(VIII, 184).
Но не только в этом аспекте проблемы войны при¬
влекали внимание Чернышевского. Была и другая сто¬
рона, имеющая огромное значение. Выдвигая идею все¬
народного восстания, он, естественно, не мог не поставить
перед собой вопроса о военных силах революции. Он счи¬
тал наиболее желательным освобождение народа мирным
путем, без насилия, но видел, что эксплуататорские клас¬
сы, отстаивая свое господство, свои доходы, идут на крово¬
пролитие, жестокость, насилие. Борьба самодержавия
с освободительным движением, безжалостное подавление
крестьянских восстаний делала ясным, что только силой,
в том числе и военной, может быть свергнут самодержав¬
ный, крепостнический строй.
Чернышевский готовил к народной войне передовые
элементы русского общества. Замечательно его умение
использовать легальные возможности для пропаганды
революционных взглядов. Он умел говорить языком на¬
меков, сопоставлений и так строил свои рассуждения, что
читатели отлично понимали, что он хочет сказать. Так,
в январе 1862 года, давая в «Современнике» обзор борьбы
между американскими южанами-рабовладельцами и севе-
62

рянаМй, выступавшими за освобождение негров, он ука¬
зывал, что «против крайней энергии отчаявшихся планта¬
торов» должны быть «приняты столь же крайние меры».
Он писал, что в этих условиях необходимо «формирование
партизанских отрядов из свободных негров Севера, стре¬
мящихся идти на Юг, и призыв южных невольников
к оружию» (VIII, 596). Естественно, что в накаленной
обстановке 1862 года мысль о формировании партизан¬
ских отрядов, о «призыве невольников к оружию», о край¬
них мерах, которые должны быть приняты против план¬
таторов, воспринималась как относящаяся отнюдь не
только к Северным и Южным штатам Америки...
В воззвании «К барским крестьянам от их доброжела¬
телей поклон» Чернышевский, обращаясь к крестьянам
и солдатам, выражал уверенность, что передовые офицеры
помогут восставшему народу. В этом воззвании имеются
слова, представляющие особый интерес:
«А еще вот о чем, братцы, солдат просите, чтобы они
Вас учили, как в военном деле порядок держать. Муш¬
тровки большой Вам не надо, чтобы там в ногу идти по-
солдатски да носок вытягивать,— без этого обойтись
можно, а тому надо учиться Вам, чтобы плечом к плечу
плотнее держаться, да команды слушать, да пустого
страха не бояться, а мужество иметь во всяком деле да
рассудок спокойный, значит, хладнокровие. Что Вам надо
узнать, что покуда вперед прешь, да плотно держишься,
да команды слушаешься,— тут мало вреда терпишь;
только тогда и опасность большая бывает, когда дрогнешь
да мяться начнешь, да еще коли побежишь назад,— ну,
тут уже плохо дело. А покуда вперед идешь, мало тебе
пушка вреда делает. Ведь из сотни-то ядер разве одно
в человека попадет, а другие все мимо летят. И о пулях
то же надо сказать. Тут грому много, а вреда мало.
А кроме того, ружьями запаситесь кто может да вся¬
ким оружием» (XVI, 952).
Чернышевский требовал, чтоб у участников восстания
против самодержавия и царизма укреплялись такие свой¬
ства, как организованность, дисциплинированность, хлад¬
нокровие, мужество. Революционные методы борьбы,
смелые, последовательные и решительные, позволят в
интересах народа подавить сопротивление эксплуата¬
торов.
Можно сказать без преувеличения, что среди револю¬
63

ционных деятелей всего мира в XIX веке до Маркса и
Энгельса никто не уделял столько внимания военным
вопросам, как Чернышевский, никто не проявил столько
проницательности и глубины понимания этих вопросов,
как вождь русских революционных демократов. Маркс и
Энгельс светом гениального учения осветили важнейшие
стороны проблемы войны и армии; они показали, как за¬
коны экономического и политического развития общества
определяют законы ведения войны. В отсталой крепостни¬
ческой России Чернышевский и в вопросах о войнах под¬
нялся на наибольшую высоту, достигнутую домарксовской
наукой.
Царская Россия была тюрьмой народов. События
1848 года показали, что самодержавие — это европейский
жандарм, палач свободы стремящихся разорвать свои
цепи народов Европы. Великий революционный демократ
Чернышевский убежденно и последовательно выступал
против всяческого национального и расового угнетения.
Он был подлинным интернационалистом, противником
любых форм национальной и расовой дискриминации. Он
бичевал колониальную политику английских и американ¬
ских колонизаторов и рабовладельцев, осуждал затеянную
в то время англо-французскую интервенцию в Китае,
указывал, что, борясь против иностранных поработителей,
«китайцы были правы» (VIII, 74). С гневом писал ои
о порабощении Австрией итальянского народа.
Русские революционные демократы неуклонно боро¬
лись против подавления самодержавием народов Польши,
Украины, Белоруссии, Литвы и других, выступали в под¬
держку национального движения, национальной культуры
всех народов Российской империи. Чернышевский доказы¬
вал полную несостоятельность представителей реакцион¬
ной лженауки, относивших многие угнетенные националь¬
ности к «неисторическим», то есть неполноценным наро¬
дам. Он осуждал попытки реакционеров натравить одну
нацию на другую, использовать национальные стремления
в узко-корыстных целях. Так, он разоблачил косное мра¬
кобесие российских панславистов, пытавшихся прикрыть
реакционные завоевательные планы русского царизма
щитом защиты интересов славянства.
Чернышевский разоблачал человеконенавистническую
сущность расистских «теорий», оправдывающих грязные,
корыстные побуждения рабовладельцев. «Рабовладельцы
64

были люди белой расы, невольники — негры; поэтому за¬
щита рабства в ученых трактатах приняла форму теории
о коренном различии между разными. расами людей»
(X, 809). Он страстно проповедовал равноправие наций,
выступал за свободу и счастье народов, населявших про¬
сторы России. Он гордился своим народом, его трудолю¬
бием, освободительным духом, его талантливостью в раз¬
ных областях человеческой деятельности, его выдающейся
ролью в жизни и борьбе всех народов, в общечеловеческом
прогрессе.
5 Б. Рюриков

ВОИНСТВУЮЩИЙ МАТЕРИАЛИСТ
В истории человеческой мысли немного найдется пе¬
риодов, в которых так ярко и наглядно раскрывалась бы
связь теории с жизнью, философии — с политикой, об¬
щественной борьбой, как это было в России в шестидеся¬
тые годы XIX века.
В самом деле: по стране все шире распространяется
пламя крестьянских восстаний; готовится земельная ре¬
форма; идут горячие споры по остро актуальным полити¬
ческим и экономическим вопросам — о формах выкупа
крепостных, о размерах наделов, принципах организации
и обучения армии, о судебных преобразованиях и т. д.
И как раз в период, когда, казалось бы, общество целиком
поглощено этими неотложными проблемами, разверты¬
вается, принимает чрезвычайно острый характер и при¬
влекает широкое внимание борьба философских систем,
материализма и идеализма. Поверхностному сознанию
могло бы показаться, что подвергаются обсуждению во¬
просы, не имеющие прямого отношения к «злобе дня»,—
познаваемость мира, соотношение физического и психи¬
ческого, отношение к диалектике Гегеля и т. д. Но в том-
то и дело, что это были не отвлеченные вопросы!
Для великих русских революционных демократов Бе¬
линского, Герцена, Чернышевского, Добролюбова теоре¬
тическая деятельность была формой революционной
борьбы. Всю свою революционную борьбу, обличение экс¬
плуататорского строя, поиски основ нового общественного
строя они стремились построить на основе самой пере¬
довой теории. Критика идеализма, отстаивание и разра¬
66

ботка материалистического мировоззрения были неотде¬
лимы от борьбы против крепостничества и политической
реакции.
Еще Белинский считал, что «важность теоретических
вопросов зависит от их отношения к действительности...
У себя, в себе, вокруг себя, вот где мы должны искать и
вопросов и их решения» '.
Революционной демократии нужна была такая теория,
которая содействовала бы глубоко научному, объектив¬
ному постижению действительности, не позволяла бы
удаляться от реальности в область идеологических туман¬
ностей, нужна была философия жизни, помогающая обос¬
новать революционное преобразование России и активную
деятельность передовых людей.
Борьба материализма с идеализмом никогда не была
столкновением абстрактных теорий — за борьбой фило¬
софских систем всегда стояла острая и напряженная
борьба классов. В условиях шестидесятых годов идеали¬
стическая философия была оружием крепостнической
реакции и служившего ей либерализма. Господствующие
классы России насаждали идеализм, мистику, поповщину,
пытаясь предотвратить рост сознательности народных
масс и отвлечь массы от борьбы за свободу и человеческие
условия жизни на земле. Не случайно, что среди «обли¬
чителей» Чернышевского видное место занимали «отцы
церкви»; в частности, реакция наряду с Катковым стара¬
тельно выдвигала Памфила Юркевича, профессора киев¬
ской духовной академии.
Чернышевский боролся против господства идеализма
и религии в умственной жизни России; он вооружал пе¬
редовые силы общества прогрессивными взглядами. Он
стремился построить свою деятельность на основах науки,
которая позволяла бы открыть истинные закономерности
развития мира. Такой основой могла быть только мате¬
риалистическая философия. Чернышевский опирался на
материалистическую традицию русской философии — тра¬
дицию, столь блестяще представленную именами Ломо¬
носова, Радищева, Белинского, Герцена; он достойно раз¬
вивал и обогащал эту славную традицию. Идейными
учителями Чернышевского были прежде всего Белинский
1 В. Г. Белинский, Поли. собр. соч., изд. АН СССР, т. X,
стр. 32.
5*
67

и Герцен, оказавшие решающее влияние на формирование
его мировоззрения. В студенческие годы Чернышевский
углубленно изучает труды своих предшественников, и это
помогает ему впоследствии самостоятельно и критически
подойти к философии Канта, Шеллинга, Гегеля.
Чернышевский рано понял зависимость философии от
политики классов и партий,— об этом говорят уже стра¬
ницы его студенческих дневников. В ряде работ он раз¬
вивает мысли о классовом, партийном характере филосо¬
фии. Научное знание стремится найти истину, но
истина — не самоцель, она служит обществу, людям.
«Часто, когда говорят об истории философии, имеют
в виду только связь философских систем между собою,
забывая о связи их с духом времени и общества, в кото¬
ром они развились, а между тем это забываемое отноше¬
ние обнаруживало всегда самое решительное влияние на
их характер. О философии, в которой общие стремления
человечества находят самое прямое выражение, надобно
сказать скорее, нежели о какой-нибудь частной науке,
что она всегда бывает дочерью эпохи и нации, среди ко¬
торой возникает» (IV, 206—207).
Эти положения мыслителя и сегодня бьют по идеали¬
стическим теориям, отрывающим философию от общест¬
венных отношений, от нации и эпохи и изображающим
процесс развития идей как процесс, совершающийся в не¬
коем замкнутом ряду «чистого мышления». Они бьют по
космополитическим попыткам оторвать науку от со¬
циально-исторической почвы, ее взрастившей.
Если идеалистические теоретики лицемерно писали
о философии как о науке, далекой от треволнений об¬
щественной борьбы, Чернышевский подчеркивал, что
ученые трактаты служили и служат «отголосками истори¬
ческой борьбы, имеют целью задержать или ускорить ход
событий» (VII, 222).
В боевом труде «Антропологический принцип в фи¬
лософии», справедливо называемом манифестом русской
материалистической философии, Чернышевский широко
развивает это положение. Он пишет:
«Политические теории, да и всякие вообще философ¬
ские учения, создавались всегда под сильнейшим влия¬
нием того общественного положения, к которому принад¬
лежали, и каждый философ бывал представителем какой-
нибудь из политических партий, боровшихся в его время
68

за преобладание над обществом, к которому принадлежал
философ» (VII, 223).
Так, в сложных построениях, в логических формулах
Канта Чернышевский разгадал тенденцию к оправданию
феодального строя. «Творение Канта объясняется тогдаш¬
ними обстоятельствами положения науки в Германии.
Это была неизбежная сделка научной мысли с ненауч¬
ными условиями жизни» (XIV, 651). Шеллинг, чье ми¬
стическое учение об откровении старательно пропаганди¬
ровали либеральные ученые, для Чернышевского был
«представитель партии, запуганной революциею, искав¬
шей спокойствия в средневековых учреждениях, желав¬
шей восстановить феодальное государство, разрушенное
в Германии Наполеоном I» (VII, 223).
Чернышевский убежденно отстаивал материалисти¬
ческое мировоззрение как единственно истинное.
«...Я с первой молодости был твердым приверженцем того
строго научного направления, первыми представителями
которого были Левкипп, Демокрит и т. д., до Лукреция
Кара...» (XIV, 650),— писал он своим сыновьям из Ви-
люйска ’, своим отношением к мыслителям — материали¬
стам древности указывая на основы своей философской
позиции вообще. Он высоко ценил заслуги Спинозы,
Дидро, сильное влияние оказал на формирование его
мировоззрения Фейербах. Уже в «первой молодости»
Чернышевский пришел к материалистическому решению
основного вопроса философии — об отношении бытия
к сознанию, твердо считая, что мир существует объек¬
тивно, независимо от сознания людей, люди же являются
частью природы и отражают ее в своем сознании. Он
1 Примечательна история этих писем. П вилюйском заточении
Чернышевский писал сыновьям Александру и Михаилу большие
письма. Некоторые из них представляли собой целые трактаты по
вопросам науки. Николай Гаврилович хотел не только заинтере¬
совать детей в науке, помочь выработать правильные основы на¬
учного мышления, но и дать им и его близким понять, что он
остался па тех же передовых революционных позициях. Вилтон¬
ский узник надеялся, что если в письмах запрещено касаться по¬
литических вопросов, то внешне не связанные с политикой науч¬
ные рассуждения могут дойти до детей. Но письма, как правило,
задерживались подозрительными и невежественными чиновни¬
ками, повторявшими, что заключенному разрешается в письмах
лишь «извещать о себе родных», «пе касаясь вовсе посторонних
обстоятельств» (XV, 922).
69

последовательно критиковал реакционность и бесплод¬
ность агностицизма, отрицающего возможность достовер¬
ного знания действительности, и утверждал, что человек
обладает полной возможностью познать мир с его законо¬
мерностями.
Постижение истины — это не какой-то единичный акт,
это большой и сложный процесс; человек неуклонно идет
вперед и вперед в постижении действительности, раскры¬
вая в ее явлениях новые и новые стороны.
«Мнения человека мыслящего не бывают никогда ока¬
менелостями,— с течением времени он может во многих
предметах замечать стороны, которые опускал из виду
прежде, потому что они еще не были довольно раскрыты
историческим движением» (III, 41).
Последовательно опровергал великий русский мысли¬
тель утверждения агностиков о слабости и ограниченно¬
сти человеческого познания, неспособности человека по¬
стигнуть мир в его существенных отношениях. Резкой
критике он подверг позитивизм, представители которого
ограничивали - человеческие знания описанием внешних
свойств явлений, считая, что подлинная сущность явлений
не может быть познана человеком.
Истина материализма — это верное выражение самой
природы вещей.
«Принципом философского воззрения на человеческую
жизнь со всеми ее феномепами служит выработанная
естественными науками идея о единстве человеческого
организма; наблюдениями физиологов, зоологов и меди¬
ков отстранена всякая мысль о дуализме человека. Фило¬
софия видит в нем то, что видят медицина, физиология,
химия; эти науки доказывают, что никакого дуализма
в человеке не видно, а философия прибавляет, что если бы
человек имел, кроме реальной своей натуры, другую на-
ТУРУ, т0 эта Другая натура непременно обнаружива¬
лась бы в чем-нибудь, и так как она не обнаруживается
ни в чем, так как все происходящее и проявляющееся
в человеке происходит по одной реальной его натуре, то
другой натуры в нем нет» (VII, 240).
Жизнь и судьба человека не зависят от сверхъестест¬
венных, божественных сил; писатель выступал против
«сохранения каких-нибудь остатков фантастического ми¬
ровоззрения» (VII, 249), как он называл мировоззрение
идеалистическое. Устраняя бога, «высшее существо», ма¬
70

териализм открывал безграничные перспективы перед
разумом, знанием, сознательной деятельностью человека.
Противники приписывали Чернышевскому «приниже¬
ние духа», отождествление материи и сознания. Этот не¬
достаток был присущ представителям вульгарного ме¬
ханистического материализма, но философская позиция
Чернышевского была неизмеримо выше. Критикуя вуль¬
гарный материализм, он видел, что между физиологиче¬
скими и психическими явлениями есть качественное
различие. «...При единстве натуры мы замечаем в чело¬
веке два различные ряда явлений: явления так называе¬
мого материального порядка (человек ест, ходит) и явле¬
ния так называемого нравственного порядка (человек
думает, чувствует, желает)» (VII, 241—242).
Чернышевский нападал на идеализм, опираясь на до¬
стижения современных ему общественных и естественных
наук. Он обвинял идеалистов в затемнении истины,
в нежелании считаться с данными науки, в невежестве.
Вместе с тем он апеллировал к здравому смыслу, к жиз¬
ненному опыту простого трудящегося человека. Идеали¬
сты, агностики утверждали, что мы можем знать только
представления о предметах, но самих предметов знать не
можем. С убийственной иронией, убедительно и просто
опровергает Чернышевский в Статье «Характер человече¬
ского знания» это положение. Статья начинается сценкой
такого «научного спора»:
«Есть руки у человека, у которого обе руки целы? —
Есть.
— Так ли? — Так.
По-вашему, так. И по-Тиоему, так.
И продолжаем.
Сколько рук у того человека, у которого обе руки
целы? — Две.
— Здравствуйте, господа.— Это вошел ученый, один
из знакомых мне ученых.— О чем разговариваете?
— Да вот о том, что у человека, у которого обе руки
целы, две руки.
— По вашему, это так?
— По-нашему, это так.
— Вы ошибаетесь, господа. Это не так.
— Не так? То как же?
— Вот как: человеку, которому кажется, что обе руки
у него целы, кажется, что у него две руки; и если б ему
71

было известно, что у него есть руки, то у него было бы
две руки; но есть у него руки или нет, это неизвестно
ему и не может быть известно; ни ему, ни кому из людей.
Мы знаем только наши представления о предметах, а са¬
мих предметов не знаем и не можем знать. Не зная пред¬
метов, мы не можем сличать с ними наши представления
о них; потому не можем знать, походят ли наши пред¬
ставления о предметах на предметы. Быть может, похо¬
дят; но, быть может, не походят» (X, 720).
В этой комической сцене прекрасно показано, как
агностик запутался в простейших вещах и как субъекти¬
вистские взгляды об «относительности человеческого
знания» противоречат самоочевидным фактам, элементар¬
ному опыту людей.
Представление человека о мире — знание, а не иллю¬
зия, утверждает великий русский мыслитель. Ленин пи¬
сал: «...Для Чернышевского, как и для всякого материа¬
листа, формы нашего чувственного восприятия имеют
сходство с формами действительного, т. е. объективно¬
реального существования предметов	Для Чернышев¬
ского, как и для .всякого материалиста, законы мышления
имеют не только субъективное значение, т. е. законы
мышления отражают формы действительного существо¬
вания предметов, совершенно сходствуют, а не различест¬
вуют, с этими формами...» 1
Идеалистический «иллюзионизм» превращает человека
в существо слабое, беспомощное, не уверенное пи в чем.
Познание человеком действительности расширяется, ста¬
новится все богаче, а вместе с тем возрастает и возмож¬
ность активной, сознательной Деятельности человека.
Вся система рассуждений Чернышевского направлена
против принижения человека, ограничения его познава¬
тельных возможностей, подавления его силы, его разума.
С позиций демократического гуманизма отстаивает он
представление о человеке как активном, познающем,
мыслящем и действующем существе. В противовес фило¬
софским системам, делающим человека лишь исполните¬
лем некоей божественной воли, Чернышевский считал
человека действительно «венцом творения», способным
раскрыть тайны мира и изменить мир так, как это нужно
человеку. Свой основной принцип он назвал антропологи¬
1 Р. И. Л е п и и, Сочинения, т. 14, стр. 345—346,
7?

ческим. Уже этим термином мыслитель бросал вызов
абстрактной, схоластической философии идеализма, при¬
нижающей роль и значение человека, народных масс,
делающей личность слепой игрушкой таинственного «про¬
видения», непознаваемых «высших сил». Чернышевский
подчеркивал, что материалистическая философия проник¬
нута подлинной любовью к человеку, верой в его силу,
в его творческие возможности, в прогресс общества. Он
обращался к читателю: «...То, чего не дало вам настоя¬
щее, будет дано вам в непродолжительном времени. Как
завидна ваша будущность, читатель: будущее даст вам
реализовавшуюся нашу мысль о человеке, кроме множе¬
ства других столь же драгоценных подарков» (VII, 1059).
Он отстаивал целостный монистический характер своей
философии и указывал, что трудящийся, простолюдин «бла¬
годаря своей здоровой натуре, своей суровой житейской
опытности» понимает вещи «несравненно лучше, вернее
и глубже, чем люди более счастливых классов» (VII, 238).
«Антропологический принцип» был, таким образом,
выражением материалистической и демократической тен¬
денции и в развитии русской общественной мысли сыграл
значительную прогрессивную роль. Но вместе с тем в са¬
мом термине и в содержании, которое вкладывалось в него,
была ограниченность, слабость, которую неверно было бы
обходить.
Антропологический материализм обращает внимание
прежде всего на человека как явление природы, исследует
единство материальной и психической деятельности его.
Но сущность человека, как говорил Маркс, представляет
собою совокупность всех общественных отношений. Ан¬
тропологизм оставлял в тени, а нередко и игнорировал
общественные мотивы деятельности человека, ограничивал
представление о нем. Поведение человека определяется
не только природными, но прежде всего общественными
закономерностями. Антропологический материализм не¬
редко забывал историческое своеобразие социальной
жизни, за «человеческим» упускал общественную, со¬
циальную практику, конкретную деятельность по овладе¬
нию природой, созданию материальных ценностей. И то¬
гда в статьях боевого мыслителя возникали отвлеченные,
просветительные положения: «Пусть политика и промыш¬
ленность шумно движутся на первом плане в истории,
история все-таки свидетельствует, что знание — основная
73

сила, которой подчинены и политика, и промышленность,
и все остальное в человеческой жизни» (IV, 6).
Чернышевский жил политикой, его нельзя представить
себе вне общественной деятельности. Но недостатки
домарксистского материализма отражались и на его фи¬
лософии, приходя в столкновение с ее боевым и револю¬
ционным духом.
«Мы положительно знаем, что улучшение организма
людей производится благоприятными условиями жизни
их, что с улучшением организма головного мозга улуч¬
шаются умственные силы человека, что нравственный и
материальный прогресс — результат улучшения умствен¬
ных и нравственных сил»,— писал Чернышевский в
статье «Характер человеческого знания».
Но здесь прогресс человеческого общества, развитие
его умственных и нравственных сил теряет исторический
характер. «Собственно превосходством ума и объсняется
весь дальнейший прогресс человеческой жизни» (X, 924).
Прогресс жизни объясняется... превосходством ума; сово¬
купность сложных обстоятельств общественной жизни, про¬
изводственной деятельности, отношение к природе и т. д.,
которые влияли на развитие человека, здесь забываются.
Материализм в объяснении явлений природы соче¬
тался, таким образом, с идеализмом в объяснении явлений
общественной жизни. И в освещении общественной жизни
у Чернышевского были гениальные материалистические
догадки, но они не имели определяющего значения.
На формирование мировоззрения Чернышевского на¬
ряду с трудами Ломоносова, Радищева, Герцена, Белин¬
ского благотворное влияние оказала материалистическая
философия прогрессивных мыслителей Запада, и в част¬
ности Л. Фейербаха. В таких работах, как «Эстетические
отношения», «Антропологический принцип в философии»
и других теоретических трудах, в романе «Что делать?»,
Чернышевский сам указывал на это влияние. По словам
В. И. Ленина, «Н. Г. Чернышевский выступал в русской
литературе еще в 50-х годах прошлого века, как сторон-
пик Фейербаха, но наша цензура не позволяла ему даже
упомянуть имя Фейербаха» '.
Обоснование материалистических положений Фейерба¬
хом помогло Чернышевскому формировать свои взгляды.
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 344.
74

Но великий революционный демократ пошел дальше,
значительно опередив Фейербаха. Фейербах исходил из
некоей неизменной абстрактной человеческой сущности,
основывался на таких понятиях, как «человеческая нату¬
ра», «нормальная человеческая природа». Чернышевский
также не был свободен от антропологической отвлеченно¬
сти. Мы находим в его работах ряд высказываний в духе
Фейербаха, да и само название его трактата «Антрополо¬
гический принцип в философии» навеяно терминологией
немецкого философа. Но в решении ряда вопросов Черны¬
шевский обнаруживал тенденции к преодолению недостат¬
ков фейербаховского материализма. Уже в 1849 году он
писал:
«...Кроме той важности, которую известное лицо имеет
в глазах наших как отдельное лицо, оно — представитель
того класса, к которому принадлежит в политическом
или — как вам угодно назовем это — в социальном, в об¬
щественном отношении...» (XI, 672).
Фейербах считал подлинной деятельностью только
теоретическую деятельность, не понимал значения клас¬
совой борьбы. Чернышевский близко подошел к понима¬
нию исторической роли классовой борьбы в развитии
общества. «От его сочинений веет духом классовой
борьбы» '. Созерцательность философии Фейербаха, аб¬
страктный характер его этических построений преодоле¬
вались в трудах русского мыслителя. Воинствующий и
активный материализм Чернышевского был мировоззре¬
нием революционной демократии.
Ленин указывал: «...у зок термин Фейербаха и Чер¬
нышевского «антропологический принцип» в философии.
И антропологический принцип и натурализм суть лишь
неточные, слабые описания материализма»1 2.
Потребности жизни, борьбы против реакции и идеа¬
лизма, которые так остро чувствовал Чернышевский, были
той могучей силой, которая укрепляла боевой дух его ми¬
ровоззрения, помогала преодолеть созерцательность и
антропологическую отвлеченность.
Высота философских позиций Чернышевского прояви¬
лась, в частности, в том, как русский мыслитель подходил
к критике гегелевской философии.
1	В. И. Лен и п, Сочинения, т. 20, стр. 224.
2	Т а м же, т. 38, стр. 72.
75

Ознакомившись с трудами Гегеля, Чернышевский оце¬
нил значение диалектического метода, но зорко увидел
также и консервативное существо гегелевской системы.
«...Мне кажется,— писал Чернышевский о Гегеле в своем
дневнике,— он раб настоящего положения вещей, настоя¬
щего устройства общества...» (I, 231—232). В изложении
русских истолкователей и критиков ее, отмечал Черны¬
шевский, философия Гегеля представлялась более про¬
грессивной. «В подлиннике Гегель оказывался более по¬
хож на философов XVII века и даже на схоластиков, чем
на того Гегеля, каким являлся он в русских изложениях
его системы» (II, 121).
Чернышевский гордился тем, что русская мысль уже
в сороковые годы, в лице Герцена и Белинского, превзо¬
шла философию Гегеля, гордился самостоятельностью
мысли отечественных философов, которые поняли, что
«Гегеля можно победить только его собственным оружием,
и принялись за глубокое изучение этого мыслителя. Они
приступили к нему с силами ума совершенно зрелого,
с проницательностью, изощренною привычкою к самостоя¬
тельному мышлению и богатым опытом жизни, наполнен¬
ной всевозможными столкновениями,— с запасом твердых
убеждений, данных жизнью и строгою наукою» (III, 218).
Русская мысль увидела погрешности и слабости гегелев¬
ской философии, подвергла критике, очистила ее от одно¬
сторонности, устранила влияния непоследовательности и
двойственности мысли. Гегелевская философия была
превзойдена.
Продолжая дело Герцепа и Белинского, Чернышевский
подверг глубокой критике идеалистическую философию
Гегеля, показав ее двойственность и противоречивость.
«Принципы Гегеля,— писал он,— были чрезвычайно мощ¬
ны и широки, выводы — узки и ничтожны... И не только
выводов из своих принципов не мог он сделать — самые
принципы представлялись ему еще не во всей своей яс¬
ности, были для него туманны» (III, 205—206).
Чернышевский видел, что Гегель искажает сущность
диалектического метода, пытаясь обосновать им выска¬
зывания против революционного преобразования общест¬
венной жизни. Чернышевский же дал блестящие образцы
применения диалектики; рациональное зерно философии
Гегеля он сохранил и использовал в целях революции.
Передовая общественная позиция, потребности рсволю-
76

цйоиной освободительной борьбы помогли ему в крйтйке
объективного идеализма Гегеля пойти дальше Фейербаха.
Русские революционные мыслители, критикуя Гегеля,
не отбросили диалектику, учение о развитии, как это сде¬
лал Фейербах, не объявили эту диалектику метафизикой,
а использовали ее для обоснования революционных задач.
В диалектическом методе Чернышевский видел «необхо¬
димое предохранительное средство против поползновений
уклониться от истины в угождение личным желаниям и
предрассудкам» (III, 207). Сущность этого метода он ви¬
дел «в том, что мыслитель не должен успокаиваться ни на
каком положительном выводе, а должен искать, нет ли
в предмете, о котором он мыслит, качеств и сил, противо¬
положных тому, что представляется этим предметом на
первый взгляд; таким образом, мыслитель был принужден
обозревать предмет со всех сторон, и истина являлась ему
не иначе, как следствием борьбы всевозможных противо¬
положных мнений. Этим способом, вместо прежних одно¬
сторонних понятий о предмете, мало-помалу являлось
полное, всестороннее исследование и составлялось живое
понятие о всех действительных качествах предмета»
(III, 207).
Всесторонне раскрывая предмет, мыслитель проникает
в закономерности его развития, полно и глубоко постигает
действительность. Общественное развитие — это процесс
отмирания старого, зарождения и укрепления нового.
В ходе неизбежной борьбы со старым крепнет и усили¬
вается новое.
Диалектическое учение о развитии обосновывало за¬
кономерность торжества нового над отмирающим, старым.
Страстно и взволнованно писал Чернышевский:
«...вечная смена форм, вечное отвержение формы, по¬
рожденной известным содержанием или стремлением
вследствие усиления того же стремления, высшего разви¬
тия того же содержания,— кто понял этот великий, веч¬
ный, повсеместный закон, кто приучился применять его
ко всякому явлению, о, как спокойно призывает он шансы,
которыми смущаются другие!., он не жалеет ни о чем,
отживающем свое время, и говорит: «пусть будет, что бу¬
дет, а будет в конце концов все-таки на нашей улице
праздник!» (V, 391).
Напряженность и острота социальных битв обогащала
диалектическое мышление, вдохновляла на последователь-
77
ные революционные выводы из анализа развития общест¬
венных сил. Чернышевский обладал мужеством додумы¬
вать до конца результаты применения законов диалектики
к действительности. Идея отрицания была для него не от¬
влеченной идеей, не умозрительной категорией, она вы¬
ступала как непримиримое отрицание отживших форм,
приобретая огромную практическую, действенную силу.
Идея отрицания и разрушения старого, отжившего во имя
торжества новых, достойных трудящихся, форм жизни
умножала решительность и последовательность деятелей
освободительного движения. Так диалектика становилась
не алгеброй отвлеченной мысли, а алгеброй революции,
наукой о торжестве трудящихся.
Задача революционеров, всех живых и свежих сил
общества — ориентироваться на побеждающее новое: «Что
отжило свой век, к тому не обратятся живые силы, то бу¬
дет предметом любви и насыщения для людей тупых или
своекорыстных; около трупа собираются только коршуны,
и кишат в нем только черви» (VII, 28).
Великий публицист писал, что победа нового достается
в напряженной борьбе со старым, в преодолении сопро¬
тивления реакционных сил, но победа эта неизбежна,
«периоды реакции служат только временными задерж¬
ками неизбежного прогресса» (IX, 616). «...Каковы бы ни
были неудачи многих отдельных битв, но в результате
торжество остается за тою стороною, которая имеет
больше сил и силы которой с каждым годом возрастают»
(V, 394).
Маркс критиковал старых материалистов за то, что они
действительность рассматривали созерцательно, а не как
предметную деятельность человека. Чернышевский не
только сказал, что дело есть истина мысли, а практика
является конечным критерием всех споров. Он сделал шаг
вперед в развитии понятия «практика».
В авторецензии на свою диссертацию он остановился
на вопросе, «какой смысл имеют в современной науке
слова «действительность» и «практика». Чернышевский
отходил от понимания практики только как чувственного
опыта, и у него мы находим мысль о практике как дея¬
тельности человека.
«Действительность обнимает собою не только мертвую
природу, но и человеческую жизнь, не только настоящее,
но и прошедшее, насколько оно выразилось делом, и бу-
’ 78

Дущее, насколько оно приготовляется настоящим. Дела
Петра Великого принадлежат действительности; оды Ло¬
моносова принадлежат ей не менее, нежели его мозаичные
картины... Не мысль противоположна действительности,—
потому что мысль порождается действительностью и стре¬
мится к осуществлению, потому составляет неотъемлемую
часть действительности,— а праздная мечта, которая ро¬
дилась от безделья и остается забавою, человеку, любя¬
щему сидеть, сложа руки и зажмурив глаза. Точно так же
и «практическая жизнь» обнимает собою не одну мате¬
риальную, но и умственную и нравственную деятельность
человека» (II, 103).
Понимая под практикой многообразную духовную и
материальную созидательную деятельность человека, Чер¬
нышевский высоко поднимал значение активности чело¬
века, созидателя новой жизни и борца против старого,
изжившего себя. Он не мог еще дать того подлинно на¬
учного, социального истолкования практики, которое дал
марксизм, не мог в силу исторических условий постигнуть
того, что в производственной деятельности людей опреде¬
ляющую роль играет способ материального производства,
развитие и смена его способов. Но он шагнул вперед от
старого материализма, преодолевая его созерцательность и
пассивность.
• * ♦
Вопросы нравственности привлекали самое присталь¬
ное внимание великого революционного демократа.
В своих сочинениях он стремился обосновать принципы
новой морали — морали людей, борющихся за освобожде¬
ние народа. Этическое учение Чернышевского полемиче¬
ски направлено против эксплуататорской, паразитической
морали.
Реакционеры утверждали, будто материализм отвер¬
гает идеалы, нравственность, все подчиняет ограниченным
материальным соображениям. На деле же «идеалы» пред¬
ставителей господствующих классов были ложными, фаль¬
шивыми, лицемерными; революционеры-материалисты
вели борьбу против идеализма во имя утверждения и дей¬
ственного воплощения в жизнь самых светлых и благо¬
родных идеалов человечества.
Чернышевский высмеивал все попытки рассматривать
идеалы, нравственные требования, как нечто отвлеченное.
79

Он заявил себя с самого начала приверженцем «реального
направления мыслей» (II, 5).
«Уважение к действительной жизни, недоверчивость
к априорическим, хотя бы и приятным для фантазии, ги¬
потезам, вот характер направления, господствующего
ныне в науке» (II, 6),— писал он в своей диссертации,
язвительно замечая, что придает мало значения фанта¬
стическим полетам в области науки и искусства.
Чернышевский считал, что в подходе к вопросам
нравственности должен быть преодолен субъективистский
произвол. Размышляя о том, как одна область науки опло¬
дотворяет своим опытом другую, он замечал: «...нравствен¬
ные науки ныне подчиняются историческому методу, и,
без сомнения, много от него выиграют» 1 (III, 365). В по¬
ведении человека могут быть случайности, но если брать
в целом — поведение людей не произвольно, а причинно
обусловленно. «Положительно известно, например, что
все явления нравственного мира проистекают одно из
другого и из внешних обстоятельств по закону причин¬
ности...» (VII, 260).
Огромная заслуга мыслителя состоит в том, что он
стремился открыть и исследовать закономерности поведе¬
ния людей, чтоб на основе знания этих закономерностей
определять требования новой морали. Идеалистические
представления об «абсолютной морали» несостоятельны
и. бесполезны; он связывал нравственные представления
и идеалы с жизненными интересами и стремлениями лю¬
дей. Он считал фальшивым противопоставление идеала,
нравственного стремления — жизненному интересу, вы¬
годе, правильно понятому расчету.
В одной из статей писателя говорится о психологиче¬
ском законе, «по которому почти у каждого — простого ли
человека, оратора ли, писателя ли, в разговорах ли, в ре¬
чах ли, в книгах ли, все равно — оказывается теоретиче¬
ски хорошим, несомненным, вечным все то, что практи¬
чески выгодно для группы людей, представителем которой
он служит» (VII, 979).
Чернышевский развил теорию «разумного эгоизма»,
которая выражала революционно-демократические взгля¬
ды на вопросы нравственности. Эта теория наиболее
1 Под нравственными науками здесь Чернышевский понимал
общественные науки, в том числе и этику.
80

отчетливо сформулирована в седьмой главе «Очерков го¬
голевского периода русской литературы», в статье «Антро¬
пологический принцип в философии» и других; в романе
«Что делать?» писатель воплотил свои мысли в художест¬
венных образах.
Реакционная философия и публицистика объявляла
человека злым и порочным по натуре, проклинала его
испорченность и греховность, и спасение находила в обра¬
щении к богу, религиозном покаянии, очищении души
и т. д. Революционная демократия глубоко верила в че¬
ловека. В одном из писем к Некрасову Чернышевский
рассказывал о грязных выходках либеральных писак про¬
тив «Современника», о том, как противники извращают
и поносят его статьи, какие трудности ему самому при¬
ходится повседневно выносить. Но вот какой вывод делал
писатель: «...Чем больше живу на свете, тем больше убеж¬
даюсь, что люди, правда, безрассудны, делают вздор, глу¬
пости,— но все-таки в них больше хорошего, нежели дурно¬
го... Еще больше прежнего убедился я, что все учреждения,
ныне существующие, глупы и вредны, как бы благовидны
ни были... А человек все-таки хорош и благороден, все-
таки нельзя не уважать и не любить людей...» (XIV, 327).
Человек по природе добр и прекрасен; по в реальной
действительности его сознание отравляют нужда, зависть,
корыстная злоба других. Человека формируют обществен¬
ные обстоятельства. В обществе, где человеку часто при¬
ходится пробиваться к счастью, отталкивая другого, в нем
могут развиваться худшие страсти и инстинкты. Тяжелые
условия могут придавить, оставить нераскрытыми лучшие
возможности его натуры. Значит, надо изменить обстоя¬
тельства, чтобы человек развернулся во всем богатстве
природы, во всей полноте способностей.
Дело, следовательно, не в отвлеченной природе чело¬
века самой по себе. Рассуждая о том, что человек бывает
то добр, то зол в зависимости от условий, Чернышевский
замечал: «Человеческой натуры нельзя тут ни бранить
за одно, ни хвалить за другое; все зависит от обстоя¬
тельств, отношений, [учреждений]» (VII, 264). Последнее
слово не было пропущено цензурой в почать: оно очень
прямо показывало, какие обстоятельства имел в виду пи¬
сатель; но и без того ясно, что речь шла об общественных
обстоятельствах, в которых живет и с которыми сталки¬
вается человек.
6 Б. Рюриков
Я/

Поднимаясь над индивидуализмом и идеалистической
отвлеченностью, Чернышевский делал вывод: «Улучше¬
ние общественного и материального положения — вот не¬
обходимейшее предварительное средство для возможности
распространяться просвещению и улучшаться нравам»
(IV, 842).
Земля для человека, мир, в котором он живет,— не
юдоль страданий, не место искупления грехов, где он
должен униженно вымаливать у таинственных высших
сил лучшую долю себе. Земля, мир — это поприще для
приложения сил. Человек сам создает свое счастье и бла¬
гополучие. Его стремления лучше жить, быть свободным
от бесправия, угнетения, нужды, наполнить свою жизнь
значительным содержанием, добиться всестороннего удо¬
влетворения своих потребностей — это естественные и за¬
конные интересы, утверждал Чернышевский, оспаривая
убогие догмы религиозно-идеалистической морали.
Писатель так формулировал сущность своих взглядов:
«В практических делах все рассудительные люди всегда
руководствовались убеждением, что эгоизм — единствен¬
ное побуждение, управляющее действиями каждого, с кем
имеют они дело» (VII, 282).
В истории есть множество примеров, свидетельствую¬
щих о бескорыстном и самоотверженном стремлении чело¬
века служить общему благу, жертвуя своими интересами
и даже своей жизнью. Римский юноша Курций, когда это
было необходимо для спасения Рима, пожертвовал собою,
бросившись со скалы. Греческий поэт и философ Эмпедокл
спустился в кратер вулкана, чтобы совершить научное от¬
крытие. Сенаторы испанского города Сагунта, не желая
попасть в руки полчищам Аннибала, сами разожгли ко¬
стер и погибли в нем... Не противоречат ли эти примеры
положению об эгоизме, как важнейшем начале, движущем
поведением человека?
Чернышевский обращается и к другим примерам, бо¬
лее скромным и обыденным. Человек отказывается от от¬
дыха, от удовольствий, наносит ущерб своему здоровью,
проводя целые недели у постели тяжело больного друга.
Политические деятели или такие ученые, как Ньютон или
Лейбниц, отрешаются от личной жизни, от наслаждений,
от любви к женщине, чтобы отдавать все силы высоким
целям, поставленным им перед собой. Можно ли все это
рассматривать как проявление эгоизма?
82

Здесь раскрывается своеобразие этого понятия у Чер¬
нышевского. Он утверждает, что и древний герой, пожерт¬
вовавший жизнью ради свободы родины, и ученый, поза¬
бывший о своем счастье, наслаждениях, любви ради
науки, действовали в своих личных интересах. Но само
понятие личного интереса — широкое, богатое, оно не
имеет ничего общего с узким своекорыстием и мелким
себялюбием.
«Друг, проводящий целые недели у постели больного
друга, делает пожертвование гораздо более тяжелое, чем
если бы отдавал ему все свои деньги. Но почему он при¬
носит такую великую жертву и в пользу какого чувства
он приносит ее? Он приносит свое время, свою свободу
в жертву своему чувству дружбы,— заметим же, своему
чувству; оно развилось в нем так сильно, что, удовлетво¬
ряя его, он получает большую приятность, чем получил бы
от всяких других удовольствий и от самой свободы; а на¬
рушая его, оставляя без удовлетворения, чувствовал бы
больше неприятности, чем сколько получает от стеснения
себя во всех других потребностях» (VII, 285).
Человеку разумнее умереть в пламени костра, чем
медленно гибнуть под гнетом злобного и жестокого завое¬
вателя; женщине, над которой надругался злодей, легче
покончить с собой, чем жить лишенной чести; герою
лучше принести себя в жертву, чем потом всю жизнь му¬
читься сознанием того, что по его вине пострадал другой...
Короче говоря: «...человек поступает так, как приятнее
ему поступать, руководится расчетом, велящим отказаться
от меньшей выгоды или меньшего удовольствия для полу¬
чения большей выгоды, большего удовольствия» (VII, 285).
Мелкому расчету жалких себялюбцев Чернышевский
противопоставляет иной расчет:
«Расчетливы только добрые поступки; рассудителен
только тот, кто добр, и ровно настолько, насколько добр.
Когда человек не добр, он просто нерасчетливый мот, тра¬
тящий... на получение малого наслаждения нравственные
и материальные силы, которых достало бы ему на приоб¬
ретение несравненно большего наслаждения» (VII, 291).
Добро — это очень прочная польза; приятное состояние
совести является наградой за исполнение требований
сердца; благородство вовсе не противоположно расчету —
в этих рассуждениях совершенно определенно раскры¬
вается, что «разумным эгоизмом» Чернышевский, в сущ¬
6
83

ности, называл разумное сочетание личных интересов
с общими. Он исходил не из стремлений человека-оди¬
ночки, противопоставленного остальным людям. Объект его
рассуждений — существо общественное, сознательное, для
которого общий интерес становится и личным; во всяком
случае, один неотделим от другого.
Одинокого счастья нет,— восклицает он в «Очерках
гоголевского периода русской литературы», развивая свои
взгляды о положительном человеке. «Положителен только
тот, кто хочет быть .вполне человеком: заботясь о соб¬
ственном благосостоянии, любит и других людей; ...на¬
ходя многое в действительности прекрасным, не отрицает
также, что многое в ней дурно, и стремится, при помощи
благоприятных человеку сил и обстоятельств, бороться
против того, что неблагоприятно человеческому счастью.
Положительным человеком в истинном смысле слова мо¬
жет быть только человек любящий и благородный»
(III, 230).
Идейные враги, нападая на Чернышевского, возводили
на пего нелепости, сочиненные их нечистой фантазией,—
что он оправдывает корыстолюбие и распутство, поощряет
рыцарей «пользы», готовых растоптать других для соб¬
ственной наживы, и т. д. Обвинения эти были особенно
нечистыми и нечестными, потому что именно Чернышев¬
ский разоблачил и осудил собственническое, мелкое по¬
нимание «пользы». Автор теории «разумного эгоизма»
говорил: «несправедливо было бы считать положительным
человеком холодного эгоиста... Кто действует исключи¬
тельно по расчетам эгоизма, тот действует наперекор че¬
ловеческой природе, подавляет в себе врожденные и
неискоренимые потребности... Голодный человек, конечно,
не может чувствовать себя хорошо: но и сытый человек
не чувствует себя хорошо, когда вокруг него раздаются
несносные для человеческого сердца стоны голодных.
Искать счастья в эгоизме — не натурально, и участь эго¬
иста нимало не завидна: он урод, а быть уродом неудобно
и неприятно» (III, 229, 230).
Враги революционной демократии говорили, что прин¬
цип «разумного эгоизма» будто бы разрушает общество,
наносит ущерб его единству. На деле именно они, аполо¬
геты реакции, подавления прав и личности человека,
содействовали разрушению общества, расшатыванию об¬
щественных связей. Передовые взгляды сплачивают,
84

цементируют общество. Чернышевский писал: «...Общече¬
ловеческий интерес стоит выше выгод отдельной наций,
общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного
сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод
малочисленного» (VII, 286). Демократические идеалы
революционных демократов выражали народные, общест¬
венные интересы.
Свою теорию разумного эгоизма Чернышевский утвер¬
ждал в борьбе против идеалистических, абстрактных и
субъективистских теорий морали, отрывающих нравствен¬
ные представления от реальной жизни и исторически-
конкретных общественных отношений, и против пошлого,
мелкого и холодного эгоизма собственнического мира.
Великий мыслитель выступал за воспитание всех
чувств человека как чувств общественных, не замыкаю¬
щихся в себе, не отъединяющих человека от мира, а, на¬
оборот, связывающих с ним.
В одном из самых волнующих писем своим сыновьям
из Вилюйской тюрьмы Николай Гаврилович делится мыс¬
лями о семейном чувстве, о любви.
«Любя кого-нибудь честным чувством, мы больше,
нежели было бы без того, любим и всех людей.
Такова-то научная истина о всех честных и добрых
личных чувствах: это чувства, имеющие непреодолимое
свойство расширяться с любимого нами человека па всех
людей».
Он называет глупостью утверждение, что «семейная
любовь — чувство узкое». «...Термин «узкое чувство»
фальшив относительно всякого честного чувства. Никакое
честное чувство не бывает ни узким, ни широким; всякое
из честных чувств чувство всеобъемлющее» (XV, 173).
Узкими чувствами он называл тщеславие, подлость — те,
которые разъединяют людей, противопоставляют их друг
другу.
В свете благородных гуманистических принципов рас¬
сматривал он сложные явления нравственного мира.
Марксизм отрицает единую, внеисторическую, над¬
классовую мораль, якобы пригодную для всех времен и
народов. В капиталистическом обществе существует, как
показал Энгельс, три типа морали: феодальная, унасле¬
дованная от прошлого, буржуазная, преобладающая в этом
обществе, и пролетарская мораль, которой принадлежит
будущее.
85

«Но если каждый из трех классов современного обще¬
ства, феодальная аристократия, буржуазия и пролетариат,
имеет свою особую мораль, то мы можем сделать отсюда
лишь тот вывод, что люди, сознательно или бессозна¬
тельно, черпают свои нравственные воззрения в последнем
счете из практических отношений, на которых основано
их классовое положение, т. е. из экономических отноше¬
ний, в которых происходят производство и обмен» '.
Чернышевский, который не знал и не мог знать под¬
линно научного понятия классов, в то же время в ряде
случаев очень близко подходит к правильным представ¬
лениям в этих вопросах. Если в общих рассуждениях он
отдает значительную дань антропологической отвлечен¬
ности, то, переносясь на конкретную почву исторических
событий, он дает блистательные характеристики морали
и нравов различных классов.
Он указывал, что португальский вельможа по образу
жизни и понятиям более похож на вельможу шведского,
чем на земледельца своей нации, а португальский земле¬
делец больше похож на шотландского или норвежского
земледельца, чем на богатого лиссабонского негоцианта
(X, 891).
Он посвятил ряд статей процессам развития общест¬
венной жизни и классовой борьбы в Западной Европе.
В этих статьях, анализируя ход исторических событий,
расстановку социальных сил, он характеризует и нрав¬
ственный облик представителей борющихся классов. Так,
в статье «Кавеньяк» он рассказывает, как в борьбе против
рабочих и бедноты Парижа буржуазия обнаружила тру¬
сость и грубую жестокость, сочетаемые с изворотливым
коварством. Читатель чувствует, как волнуют автора
сцены кровавой расправы кавеньяковских палачей с по¬
встанцами Парижа, с женщинами и детьми, с тысячами
невинных, которых уничтожала торжествующая реакция
(V, 24).
Случайно ли было жестокое, бесчеловечное поведение
правящих классов? Всем ходом своего анализа публицист
убеждал, что не случайно: французская буржуазия боя¬
лась народа и опиралась только на силу пушек и на пре¬
дательство. Руководимая страхом и ненавистью, она пода¬
вила революционное восстание 1848 года, не считаясь
1 Ф. Энгельс, Анти-Дюринг, 1957, стр. 88.
86

ни с какими законами и нормами' морали. С сочувствием,
какое только возможно было в подцензурной статье, пуб¬
лицист пишет о рабочих, руководимых только стремле¬
нием улучшить свою участь, отмечает их честность, их
энергию и мужество. Каким сочувствием к народным
массам Франции, Италии, Австрии проникнуты статьи
Чернышевского, насколько облик представителей этих
масс выше и чище, чем облик «чистой публики», сочув¬
ственно следящей за кровавыми «подвигами» палачей.
Огромной идейной и нравственной силы достигает
Чернышевский, когда он бичует злобное самовластие рос¬
сийских крепостников, трусливое, предательское поведе¬
ние либералов и противопоставляет им благородство, му¬
жество, самоотверженность новых людей.
Гневное осуждение либеральной бесхребетности, робко¬
мелочного эгоизма, разрыва между словом и делом дано
в блестящей статье «Русский человек на rendez-vous».
Писатель говорит о нравственном облике русского либе¬
рала, смелого на словах, но пугливого и нерешительного
на деле.
«...Пока о деле нет речи, а надобно только занять
праздное время, наполнить праздную голову или праздное
сердце разговорами и мечтами, герой очень боек; подхо¬
дит дело к тому, чтобы прямо и точно выразить свои чув¬
ства и желания,— большая часть героев начинает уже
колебаться и чувствовать неповоротливость в языке.
Немногие, самые храбрейшие, кое-как успевают еще со¬
брать все свои силы и косноязычно выразить что-то, даю¬
щее случайное понятие о их мыслях; но вздумай кто-
нибудь схватиться за их желания, сказать: «Вы хотите
того-то и того-то; мы очень рады; начинайте же действо¬
вать, а мы вас поддержим»,— при такой реплике одна
половина храбрейших героев падает в обморок, другие
начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы по¬
ставили их в неловкое положение, начипают говорить,
что они не ожидали от вас таких предложений, что они
совершенно теряют голову, не могут ничего сообразить,
потому что «как же можно так скоро», и «притом же
они — честные люди», и не только честные, но очень
смирные и не хотят подвергать вас неприятностям, и что
вообще разве можно в самом деле хлопотать обо всем,
о чем говорится от нечего делать, и что лучше всего — ни
за что не приниматься, потому что все соединено с хлопо¬
57

тами и неудобствами, и хорошего ничего пока не может
быть, потому что, как уже сказано, они «никак не ждали
и не ожидали» и проч.» (V, 160).
Сколько плебейского, демократического презрения
к либеральным болтунам; неспособным палец о палец
ударить для осуществления хороших замыслов, в этих
замечательных словах! И какой силы осуждения полити¬
ческой позиции и нравственного облика этих болтунов
достигает в них писатель!
Носителем свежей, здоровой, подлинно-человечной
нравственности является народ, трудящиеся массы, самой
жизнью воспитываемые в духе трудолюбия, ненависти
к любым формам гнета,-заботы о товарищах, об общем
деле, привыкшие неразрывно сочетать свой личный инте¬
рес с интересом общим.
Для Чернышевского нравственные принципы были
величайшей действенной силой. За добро нужно бороться,
требовал он. Высокие нравственные качества не даются
сами по себе, они воспитываются и укрепляются деятель¬
ностью, трудом, участием в борьбе. «Добро невозможно
без оскорбления зла. Кого никто не ненавидит, тому никто
ничем не обязан» (III, 22). Революционно-демократиче¬
ская нравственность преодолевает разрыв между словом
и делом, она требует, чтобы убеждение было подкреплено
действием: это мораль людей революции.
* * *
Могучая проповедь Чернышевского охватывала самый
широкий круг вопросов. Революционная демократия про¬
тивопоставила казенной помсщичье-крепостничсской идео¬
логии свои взгляды в области политики, экономики,
истории, философии, эстетики и т. д.— новое, передовое на¬
ступало на всех фронтах. Все более обостряющаяся клас¬
совая борьба в России властно потребовала, чтобы на всех
участках духовной жизни были определены позиции про¬
тивостоящих сил. Огромная заслуга революционно-демо¬
кратического лагеря состояла в том, что он глубоко
проанализировал позиции и стратегию самодержавно-кре¬
постнического лагеря и противопоставил врагу всесто¬
ронне разработанную, революционную, определяющуюся
интересами народа программу политической и идейной
борьбы. В разработке и отстаивании этой программы
88

Н. Г. Чернышевскому с его гениальным, энциклопедиче¬
ским умом, характером бойца и безграничной предан¬
ностью делу народа принадлежала особо выдающаяся
роль
Маркс говорил, что труды Чернышевского «делают
действительную честь России». «Чернышевский,— ука¬
зывал Ленин,— единственный действительно великий рус¬
ский писатель, который сумел с 50-х годов вплоть до
88-го года остаться на уровне цельного философского
материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев,
позитивистов, махистов и прочих путаников. Но Черны¬
шевский не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости
русской жизни, подняться до диалектического материа¬
лизма Маркса и Энгельса» 1 2.
Всей своей деятельностью Чернышевский подготовлял
успехи марксистской мысли в России.
1	По этому вопросу см. «Истопил философии», т. II, 1957,
стр. 326—367; «Из истории русской философии», 1951, статья
В. Евграфова «Философские взгляды Чернышевского».
2	В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 346.

ЭСТЕ ГИКА ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Разработку Чернышевским вопросов эстетики следует
по справедливости назвать гениальной. Эстетические
взгляды великого революционного мыслителя оказали
огромное влияние на духовное развитие ряда поколений
писателей и художников в России и за ее рубежами.
В области эстетики Чернышевский выступил как про¬
должатель дела Белинского, отстаивающий и развиваю¬
щий взгляды своего великого предшественника. Знаме¬
нитая диссертация «Эстетические отношения искусства
к действительности» была глубоким теоретическим обо¬
снованием и развитием идей революционного демокра¬
тизма и реализма в литературе в сложной и напряженной
обстановке кануна шестидесятых годов.
Лишь в свете философских и политических взглядов
Чернышевского можно понять значение этого труда. Сам
он прямо связывал свое исследование с необходимостью
преодолеть идеалистические взгляды, которые привели
к упадку философскую и эстетическую мысль. Работая
над диссертацией, Чернышевский писал: «Вообще у нас
очень затмились понятия о философии с тех пор, как
умерли или замолкли люди, понимавшие философию и
следившие за нею» (XIV, 242).
Чернышевский имел в виду Белинского, скончавше¬
гося в 1848 году, и Герцена, в 1847 году вынужденного
эмигрировать из России. Он ставил своей задачей в борьбе
с реакционной идеалистической эстетикой обосновать и
90

обогатить эстетику демократическую и реалистическую,
связывая ее с широким кругом общественных и нрав¬
ственных проблем, со всем опытом развития отечествен¬
ного и мирового искусства.
«Эстетические вопросы были... по преимуществу только
полем битвы, а предметом борьбы было влияние вообще
на умственную жизнь» (III, 25).
Чернышевскому было всего двадцать пять лет, когда
он писал свою диссертацию. Но уже в эти годы он обна¬
ружил такую ясность мысли, глубину понимания проблем
философии и искусства, многостороннюю образованность
и основательность знания художественного опыта, что
смог выступить против корифеев идеалистической эсте¬
тики и одержать над ними победу.
Теоретической основой школы «чистого искусства»
в России была эстетика Гегеля, истолкованная в самом
консервативном духе. Она пользовалась наибольшим
влиянием — ей и нанес удар Чернышевский.
Эстетика Гегеля рассматривала искусство как этап
в развитии абсолютного духа. Существуют три формы
самораскрытия абсолютного духа: искусство, в котором
этот дух проявляется в форме созерцания, образа, рели¬
гия, в которой дух раскрывается в представлении, и фи¬
лософия, в которой дух выражается в понятии1. Гегель
учил, что в истории общества та или иная форма раскры¬
тия духа последовательно преобладала. Искусство, со¬
гласно гегелевской концепции, перерастает в религию,
которая представляет по отношению к нему высшую,
более совершенную форму. В последующем развитии ре¬
лигия находит свое выражение в философии, наполняя ее
своим содержанием.
Идеалистическая сущность этой схемы ясна. Искусству
в ней отводится роль первой и несовершенной формы са¬
мосознания абсолютного духа. Эта концепция обращает
эстетику лицом к прошлому и лишает искусство широ¬
ких общественных перспектив.
Энгельс, отмечая богатство мыслей гегелевской фило¬
софии, особенно подчеркивал, что в каждой из областей
науки Гегель, который обладал не только творческим i
i См. Гегель, Философия истории, Сочинения, т. VIII,
стр. 47—48.
91

гением, но и энциклопедической ученостью, «старается
найти и указать проходящую через нее нить развития».
Идеалистическая система довольно часто заставляла его
прибегать к «насильственным конструкциям», подчиняя
ложным представлениям материал объективной действи¬
тельности. Но это не должно останавливать исследователя.
Тот, кто видит в философии Гегеля не только натяжки и
«насильственные конструкции», но и те достижения мы¬
сли, которые приносит диалектический метод, тот находит
в грандиозном здании его философии «бесчисленные
сокровища, до настоящего времени сохранившие свою
полную ценность» '.
Для райо сложившегося, глубокого и самостоятель¬
ного ума Чернышевского недостатки философии и эсте¬
тики Гегеля стали ясны, как мы видели, еще в студенче¬
ские годы. Но русский мыслитель понимал, что эту
философию было бы неправильно просто отбросить: ее
надо преодолеть, удерживая то цепное и плодотворное,
что выработала она.
Чернышевский с гордостью писал о подвиге русской
мысли, которая сумела, в лице Герцена и Белинского,
дать глубоко самостоятельную оценку философии Гегеля,
ее сильных и слабых сторон. Он продолжил революцион¬
ную и творческую работу своих великих предшественни¬
ков, критически осмыслив весь опыт мировой эстетической
мысли с позиций революционной демократии.
Решительно и принципиально отверг он основные по¬
ложения идеалистической эстетики об отношении искус¬
ства к действительности. С точки зрения идеализма,
искусство не есть специфическая форма отражения
реального мира — это одна из форм саморазвития по¬
нятия.
Ленин называл разжиженной теологией абстрактную
мысль, замыкающую сознание в кругу отвлеченных по¬
нятий и лишающую его связи с реальной действитель¬
ностью. «...Идея без человека и до человека, идея в аб¬
стракции, идея абсолютная есть теологическая выдумка
идеалиста Гегеля»1 2,— писал он.
Историческая заслуга Чернышевского состоит в том,
1	К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II,
1948, стр. 345—346.
2	В. И. Ленин, Сочинения, т. 14, стр. 214.
92

что он не только подверг глубокой и убедительной кри¬
тике идеалистические абстракции, но и предложил плодо¬
творное, материалистическое решение многих сложных
вопросов искусства.
Знаменитая магистерская диссертация Чернышевского
называлась: «Эстетические отношения искусства к дей¬
ствительности». Искусство и действительность — вот та
проблема, которую мыслитель рассматривал в духе рево¬
люционного и материалистического мировоззрения.
Гегель утверждал: «...мы... должны признать за произ¬
ведениями искусства высшую реальность и более истин¬
ное существование, чем за обыденной действитель¬
ностью» х. Идеалистическая эстетика доказывала, что
искусство имеет цель само в себе и не должно быть свя¬
зано с действительностью, что прекрасное в искусстве
выше прекрасного в действительности. Эстетика Гегеля
абсолютное, то есть божественное, представляла как
предмет искусства. «Божественное должно стать нагляд¬
ным благодаря искусству: оно изображает его для фанта¬
зии и созерцания» 1 2.
Реакционные идеологи в России взяли на вооружение
именно те стороны эстетики Гегеля, которые позволяли
оправдать существующее устройство общества, увести от
реальной действительности; они широко использовали
нападки Гегеля и его учеников на материалистическую
философию. Работая над диссертацией, Чернышевский
не случайно выбрал для критики книгу по эстетике
Фишера, представителя правого крыла гегельянской
школы.
Идеалистическая система эстетических взглядов разо¬
ружала искусство, лишала его и познавательного значения
и действенной роли в жизни общества. А ведь именно
в жизни и борьбе русского народа литературе и искусству
суждено было сыграть особую роль. «Только в одной ли¬
тературе, несмотря на татарскую цензуру, есть еще жизнь
и движение вперед»,— писал Белинский в «Письме к Го¬
голю». В николаевской России, лишенной самых элемен¬
тарных демократических свобод, страдающей под гнетом
самодержавно-феодального строя, литература была един¬
ственной трибуной, с которой могло звучать живительное
1	Гегель, Сочинения, т. XII, стр. 9.
2	Там же, т. VIII, стр. 47.
93

слово правды и негодования. Народ видел в русских пи¬
сателях, по выражению Белинского, «своих единственных
вождей, защитников и спасителей от русского самодер¬
жавия, православия и народности».
После смерти Белинского его противники пытались
похоронить и его наследие. Они объявили «устаревшими»
идеи общественного служения литературы и искусства
и ратовали за «чистое» искусство. Реакционным идеоло¬
гам хотелось бы разоружить искусство, лишить народ
слова правды и оградить его от воздействия передовых
идей.
Вслед за Белинским и Герценом Чернышевский раз¬
вивал взгляды о высоком общественном значении литера¬
туры. Мужественно выступал он против теорий, уводящих
искусство от жизни народа и борьбы за его лучшее буду¬
щее. Реакционные публицисты объявляли критику Бе¬
линского «устаревшей», похороненной временем. Черны¬
шевский показал, что вопросы освободительной борьбы,
стоявшие в публицистике и критике Белинского, по-преж¬
нему стоят перед каждым мыслящим человеком. Он под¬
черкнул жизненную силу и неумирающее значение об¬
щественных и эстетических идей, одухотворивших эту
критику, отчетливо заявил, что нить преемственности свя¬
зывает его идеи с идеями Белинского.
«...Большую часть тех мыслей, которые признает он
справедливыми,— писал он о себе,— можно отыскать не
далее, как, напр., в «Отечественных записках» (II, 158),
то есть в произведениях Белинского, имя которого упо¬
минать в печати цензура тогда не разрешала.
'Чернышевский высмеивал критику мелочную, библио¬
графическую, обращающую внимание лишь на частности,
лишенную теоретической высоты и широкого взгляда на
явления искусства. Человек, которого реакционеры про¬
возгласили чуть ли не «врагом эстетики», писал:
«Или эстетика уже потеряла право на наше внимание?
Или нашего внимания достойны только библиографиче¬
ские исследования? Или мы из-за подробностей должны
пренебрегать целым? Мне кажется, что такой взгляд,
имеющий ныне очень многих защитников, односторонен
и что если мы признаем важность исследований об отдель¬
ных произведениях искусства, об отдельных писателях,
то не можем не признавать важности исследований о зна¬
чении искусства. Странно было бы отвергать всеобщую
94

историю и признавать заслуживающими внимания только
вопросы о подробностях отдельных событий; странно от¬
вергать и эстетику из-за подробностей истории литера¬
туры» (11, 875).
Вопрос о значении искусства выдвигался как важней¬
ший и первоочередной.
Чернышевский дал материалистический ответ на ко¬
ренной вопрос эстетической теории — об отношении искус¬
ства к действительности, Основной принцип материа¬
лизма — первичность материи и вторичность сознания —
он положил в основу своего труда.
Он выступил убежденным сторонником «реального
направления мыслей», противником идеалистических,
«фантастических» построений и заявил, «что необходимо
привести к этому знаменателю и наши эстетические
убеждения» (II, 6).
Привести эстетические убеждения к материалистиче¬
скому «знаменателю» — значило лучше вооружить пере¬
довые, революционные силы общества, полнее использо¬
вать могучие возможности искусства для воспитания
в освободительном духе и всестороннего развития на¬
рода.
Отжившие, реакционные классы общества страшатся
правды; народ, отстаивающий свое историческое право на
жизнь и освобождение, заинтересован в правде. Он хочет
знать истину о действительности, об общественных отно¬
шениях, о своем положении, и эта истина вдохновляет его
на борьбу, еще более решительную и самоотверженную.
Человек стремится глубже раскрыть природу жизненных
отношений, чтобы увереннее чувствовать себя в мире,
полнее понимать действительность, к преобразованию
которой стремится.
И если идеалистическая эстетика уводила от настоя¬
щего, была обращена в прошлое, в призрачный мир фан¬
тазии, то эстетика Чернышевского обращена к настоящему
и будущему, к реальной действительности, в которой жи¬
вет, работает, борется простой человек.
Чернышевский дал бой идеалистической эстетике на
самых важных ее, решающих позициях. За вопросом
о сущности прекрасного стояла проблема, имеющая огром¬
ное теоретическое и практическое значение,— отношение
искусства к действительности.
Согласно учению гегелевской школы, прекрасное —
95

это полное проявление идеи в отдельном существе или
единство идеи и образа. Идеалистическая эстетика видела
в прекрасном проявление идеи, духа и утверждала пре¬
восходство красоты искусства над реальной красотой дей¬
ствительности. «...Красота в искусстве стоит выше красоты
в природе,— писал Гегель.— Ибо красота в искусстве
является красотой, порожденной и вновь порождаемой
духом, и насколько дух и его произведения стоят выше
природы и ее явлений, настолько также и красота в искус¬
стве стоит выше красоты в природе... Прекрасное в при¬
роде является лишь отражением красоты, принадлежащей
ДУХУ»
Согласно идеалистическому взгляду, прекрасное ли¬
шается связи с действительностью, прекрасного нет в дей¬
ствительности самой по себе; Оно только призрак, влагае¬
мый в нее нашей фантазией. Эта теория в конечном счете
служила защите эпикурейски-паразитического, в Рос¬
сии — крепостнического идеала. Недаром российские идео¬
логи «чистого искусства» так настойчиво третировали
жизнь и правду жизни во имя прекрасного, «вечного»,
отрешенного от грубой действительности.
А. В. Дружинин, например, рисовал образ поэта, стоя¬
щего выше современности: «Твердо веруя, что интересы
минуты скоропреходящи, что человечество, изменяясь не¬
престанно, не изменяется только в одних идеях вечной
красоты, добра и правды, он в бескорыстном служении
этим идеям видит свой вечный якорь. Песнь его не имеет
в себе преднамеренной житейской морали и каких-либо
других выводов, применимых к выводам его современни¬
ков, она служит сама себе наградой, целью и значением...
Дидактики, приносящие свой поэтический талант в жертву
интересам так называемой современности, вянут и отцве¬
тают вместе с современностью, которой служили. Горе
поэту, променявшему вечную цель на цель временную» 1 2.
Дружинин бессознательно и невольно разоблачил себя,
рассуждая о вечных и отрешенных от мира идеях как
о вечном якоре. Это сказано очень точно: действительно,
искусство, далекое от жизни, обречено на застой, на не¬
подвижность — волны жизни минуют его и несутся
дальше. Мертвое судно на вечном якоре среди бушующего
1	Гегель, Сочинения, т. XII, стр. 2.
2	А. В. Дружинин, Собр. соч., т. VII, 1865, стр. 214.
96

моря жизни — какой, в сущности, неэстетический образ
создан самим представителем школы «чистого искусства».
Да разве застой, неподвижность могут быть источником
прекрасного?
Идя от жизни, от действительности, Чернышевский
противопоставляет этим фальшивым формулам свое по¬
нимание прекрасного:
«Ощущение, производимое в человеке прекрасным,—
светлая радость, похожая на ту, какою наполняет нас
присутствие милого для нас существа...
Самое общее из того, что мило человеку, и самое милое
ему на свете — жизнь... И кажется, что определение:
«прекрасное есть жизнь»;
«прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь та¬
кою, какова должна быть она по нашим понятиям; пре¬
красен тот предмет, который выказывает в себе жизнь
или напоминает нам о жизни»,— кажется, что это опре¬
деление удовлетворительно объясняет все случаи, воз¬
буждающие в нас чувство прекрасного» (II, 9—10).
Прекрасное не приносится в жизнь субъективностью,
оно принадлежит самой действительности, оно объек¬
тивно. Прекрасное в искусстве есть воспроизведение,
отображение прекрасного в действительности. Действи¬
тельность, а не мир фантазии, не мир беспечной и ленивой
грезы,— вот источник искусства. Чернышевский говорил:
«Предлагаемое нами определение возводит в основную
мысль эстетики достоинство и красоту действительности»
(II, 877). Он резко осуждал то принижение действитель¬
ности, объявление ее чем-то несовершенным и неполно¬
ценным, что характерно для эстетики идеализма.
Прекрасное выражает объективно существующие свой¬
ства действительности. В то же время его восприятие,
борьба за осуществление идеала прекрасного предпола¬
гает, включает в себя и субъективный момент — отноше¬
ние человека, его взгляд на жизнь. Ведь прекрасно то,
«в чем проявляется наш идеал, цель и предмет наших
желаний и нашей любви» (II, 146).
В противовес идеалистической эстетике, отрицавшей
земные корни понятия прекрасного, мыслитель-револю¬
ционер показал, что представления о жизни и о прекрас¬
ном связаны с общественными отношениями людей, опре¬
деляются этими отношениями.
7 Б- Рюриков
97

Замечательно глубокое и самостоятельное открытие
Чернышевского — обоснованный им вывод о том, что по¬
нятия «прекрасного», «хорошей жизни», «жизни, как она
должна быть»,— различны у представителей разных клас¬
сов и зависят от условий жизни, от отношения этих клас¬
сов к труду. «...Простолюдин и член высших классов
общества понимают жизнь и счастие жизни неодинаково;
потому неодинаково понимают они и красоту человече¬
скую» (II, 143).
Прекрасное есть категория общественно-историческая!
В работах Чернышевского рассыпаны гениальные догадки,
позволяющие понять это положение. Так, анализируя
идеал женской красоты, великий критик показывает, как
различны взгляды и стремления трудового народа и пара¬
зитических классов. У трудового, народа, у крестьянства
этот идеал является выражением цветущего здоровья и
равновесия сил в организме, следствия жизни в доволь¬
стве «при постоянной и нешуточной, но не чрезмерной
работе». Писатель знал, что русский крестьянин лишен
довольства, что труд его — рабский, изнурительный, чрез¬
мерный; само определение идеала человеческой красоты
служило вместе с тем скрытым призывом бороться за до¬
стижение этого идеала.’
Идеал трудового человека Чернышевский противопо¬
ставлял «идеалу» красоты господствующих классов. В ма¬
леньких бездействующих ручках, «интересной бледности
лица» и других признаках паразитической жизни видел
он черты облика представителя господствующих классов
и открыто выражал свое презрение к этому «идеалу»:
«увлечение бледною, болезненною красотою — признак
искусственной испорченности вкуса».
Чернышевский характеризует и представление пере¬
довых, образованных людей о прекрасном: «...всякий
истинно образованный человек чувствует, что истинная
жизнь — жизнь ума и сердца. Она отпечатывается в вы¬
ражении лица, всего яснее в глазах — потому выражение
лица... получает огромное значение в понятиях о красоте,
господствующих между образованными людьми; и часто
бывает, что человек кажется нам прекрасен только по¬
тому, что у него прекрасные, выразительные глаза»
(II, И).
Свободный труд и полнота духовной жизни — вот
черты эстетического идеала демократических масс, про-
98

гивопоставляемого «идеалам» крепостнического парази¬
тизма. И постоянная, но не чрезмерная работа крестья¬
нина, и широкая образованность, открывающая простор
жизни ума и сердца не избранных одиночек, а всех лю¬
дей, были в то время целью, на пути к которой стоят
огромные препятствия. Осуществление идеала прекрас¬
ного — то есть всесторонне развитого, гармоничного чело¬
века — связывалось с освобождением народа. И если
в представлении Чернышевского о нормальном человеке
заметны определенные антропологические влияния, то
нельзя не видеть и того, что этот, не свободный от антро¬
пологизма, идеал осуществляется, по его мысли, в конеч¬
ном счете через революцию и социализм.
Разработанная Чернышевским теория прекрасного вы¬
бивала почву из-под ног сторонников «чистого искусства»,
«незаинтересованной», отрешенной от жизни красоты.
Она разоблачала представления о пассивно-созерцатель¬
ной роли искусства: в понятие прекрасного Чернышев¬
ский включал не только объективную действительность,
взятую в развитии, с ее прошлым, настоящим и будущим,
но и активную, творческую, преобразующую деятельность
человека, борющегося за жизнь, «какова должна быть она
по нашим понятиям».
Только непониманием революционного, диалектиче¬
ского взгляда Чернышевского на искусство можно объяс¬
нить утверждения некоторых критиков, что формула
«прекрасное есть жизнь» и связанные с нею положения
якобы статичны и не ориентируют на борьбу со старым.
Зерно подобных утверждений мы находим еще в работах
Плеханова. Даже не обращаясь ни к каким другим трудам
Чернышевского, кроме его диссертации, легко установить,
что в понятие прекрасного входит жизнь, какой она дол¬
жна быть, и, следовательно, борьба с тем, что мешает
жизни быть такой. «...Высочайшая красота — форма, раз¬
вившаяся совершенно здоровым образом» (III, 139). Зна¬
чит, надо устранить то, что мешает здоровому развитию
возможностей, заложенных в человеке. В его понятие
прекрасного входит и движение и развитие, он боролся
с представлением о жизни, как о чем-то неподвижном и
застывшем. Между «жизнью, как она есть», и «жизнью,
какой она должна быть», существует противоречие, кото¬
рое разрешается, преодолевается активной деятельностью
людей, утверждающих жизнь, какой она должна быть по
7*
99

передовым понятиям. Эстетический идеал Чернышевский
воспринимал не как абстрактную формулу, а как руково¬
дящее начало борьбы за лучшую, достойную народа
жизнь, за передовое, революционное искусство.
Фразам о «вечной красоте» Чернышевский противопо¬
ставлял идеал прекрасного, живой и развивающийся
вместе с самой действительностью.
««Жизнь стремится вперед и уносит красоту действи¬
тельности в своем течении», говорят Гегель и Фишер —
правда, но вместе с жизнью стремятся вперед, т. е. изме¬
няются в своем содержании, наши желания, и, следова¬
тельно, фантастичны сожаления о том, что прекрасное
явление исчезает,— оно исчезает, исполнив свое дело, до¬
ставив ныне столько эстетического наслаждения, сколько
мог вместить нынешний день; .завтра будет новый день,
с новыми потребностями, и только новое прекрасное мо¬
жет удовлетворить их» (II, 42).
Так диалектическую идею развития писатель противо¬
поставлял абстрактной схоластике идеализма.
Огромное революционизирующее значение имели
мысли Чернышевского, о предмете искусства. Идеалисти¬
ческая эстетика утверждала, что предмет искусства —
прекрасное. Чернышевский считал узким, ограниченным
такое понимание, уводящее от отображения действитель¬
ности, в которой есть не только прекрасное, но и отрица¬
тельное, искажающее и уродующее жизнь.
«Область искусства не ограничивается областью пре¬
красного в эстетическом смысле слова, прекрасного по
живой сущности своей, а не только по совершенству
формы: искусство воспроизводит все, что есть интересного
для человека в жизни» (II, 91). И прежде всего искусство
обращается к жизни человека, к обстоятельствам этой
жизни.
Эстетическая система гегелевской школы, в том числе
Фишера, книга которого подвергнута критике в дис¬
сертации Чернышевского, была скована по рукам и
ногам идеалистическими абстракциями «абсолютного
духа».
Материалистическая эстетика раскрепощала искус¬
ство, открывала перед ним, как законную сферу, всю
жизнь, все общественно-интересное, общество, деятель¬
ность и жизнь человека, делала искусство могучим ору¬
жием познания, критики и революционного преобразова¬
ло

ния действительности. Искусство — не только зеркало
жизни,— оно объяснение жизни, носитель светлых идей,
Оно могучее орудие обличения и утверждения.
Искусство помогает найти ответ на вопросы, волную¬
щие каждого,— о смысле жизни, о назначении человека.
В пособии по грамматике, над которым работал Черны¬
шевский, видимо, во время преподавания в Кадетском
корпусе в 1854 году, есть разбор стихотворения Лермон¬
това «Три пальмы». Писатель выходит за рамки грамма¬
тического и стилевого анализа — стихотворение это «пре¬
красно не только потому, что очень хорошо написано, но
еще больше потому, что смысл его благороден и трогате¬
лен»,— замечает он (XVI, 323—324).
Какому же благородству учит произведение искус¬
ства?
«Пальмы погибли, к утру только пепел остался на том
месте, где еще вчера так гордо росли, так прекрасно цвели
они. Жаль этих прекрасных пальм, не правда ли? Но
что ж, ведь не век было расти и цвести им,— не ныне,
так завтра, не завтра, так через год, умерли бы они..,
Так не лучше ли умереть для пользы людей, нежели бес¬
полезно? Не надобно ли, жалея о прекрасных пальмах,
с тем вместе [признать], что смерть их была лучшею, пре¬
краснейшею минутою всей их жизни, потому что они
умерли для спасения людей от холода и хищных зверей?
И разве люди, для блага которых погибли они, не будут
вспоминать о них с благодарностью? Да, когда хоро¬
шенько подумаешь обо всем этом, невольно скажешь:
хороша жизнь, но самое лучшее счастье,— не пожалеть,
если надобно, и самой жизни своей для блага людей»
(XVI, 324).
Служить общему благу, отдать для счастья людей все
силы, если надо — пожертвовать жизнью,— таково луч¬
шее счастье, таково само прекрасное; этому учит искус¬
ство, и обращенные к молодежи более ста лет назад слова
и сегодня волнуют своим высоким революционным па¬
фосом.
Итоговая формула диссертации «Эстетические отноше¬
ния искусства к действительности» дает триединое опре¬
деление назначения искусства:
«Воспроизведение жизни — общий, характеристиче¬
ский признак искусства, составляющий сущность его;
часто произведения искусства имеют и другое значение —
101

объяснение жизни; часто имеют они и значение приговора
о явлениях жизни» (II, 92).
Реакционная критика твердила, что Чернышевский
якобы принижает искусство, уничтожает его значение.
Один из представителей этой критики, Е. Эдельсон,
в своей книжке «О значении искусства в цивилизации»
так и заявил, что диссертация Чернышевского возникла
«из глубокого презрения к искусству». На деле именно
Чернышевский и его соратники, развивая взгляды Белин¬
ского, возвышали искусство, поднимали его значение
в жизни общества. Принижали же искусство те, кто по¬
гружал его в туман бесплодных фантазий, отрывал его
от общественной, практической жизни, делал красивой
безделушкой, забавой праздных бездельников. Недаром и
Белинский и Чернышевский так сурово отчитывали
«фантазеров», «иллюзионистов», пустых мечтателей. Слу¬
жением человеку, говорил Чернышевский, «и возвы¬
шается реальное значение искусства, потому что таким
объяснением дается ему неоспоримое и почетное место
в числе деятельностей, служащих на благо человеку»
(II, 116).
Чернышевскому, с его верой в народ, в силу общест¬
венного прогресса, было присуще высокое чувство исто¬
рического оптимизма. Светлым и оптимистичным был и
его взгляд на будущее искусства — он предвидел его все¬
стороннее развитие в связи с освобождением, ростом бла¬
госостояния и культуры народных масс. Русский мысли¬
тель применил диалектическую идею развития к искус¬
ству, но, в противовес гегелевской школе, он утверждал
не умирание и увядание искусства, а яркий и полный его
расцвет в прекрасном обществе будущего.
Научная марксистская эстетика видит и слабые сто¬
роны учения Чернышевского об искусстве. Он был прав,
страстно утверждая объективность красоты, приоритет
действительности над искусством. Он был прав, когда
писал, что произведения искусства — не плод свободной,
ничем не связанной фантазии художника, а воспроизве¬
дение действительности, отражение ее, плод изучения ее.
Но когда в полемике с жрецами «чистого искусства»,
сторонниками идеалистических теорий он писал, что
искусство — всегда лишь суррогат действительности, чрез¬
мерно подчеркивал ознакомительную функцию его, он
впадал в односторонность. В некоторых теоретических
102

определениях он не избежал абстрактности, умозритель¬
ности. Не во всем точны кажутся нам рассуждения
его о том, что выше — красота природы или красота
искусства. Идеалистическая эстетика утверждала, что
прекрасное в искусстве выше, чем прекрасное в действи¬
тельности. Чернышевский отвечал, что прекрасное в дей¬
ствительности выше прекрасного в искусстве. Он был
прав, подчеркивая приоритет действительности, ее решаю¬
щее значение для существования н развития искусства.
Однако в полемике с идеалистами он иногда отдавал
дань взглядам на искусство как на слабое, пассивное
отражение, частичный заменитель действительности
(«сурройат»). Известная ограниченность материализма
Чернышевского отразилась и на его эстетических
взглядах.
Буржуазно-литературные «истолкователи» наследия
Чернышевского распространили лживую версию о якобы
несамостоятельном характере его эстетического учения.
Не видя глубоко народных, национальных корней этого
учения, они объявили его простым переложением трудов
Фейербаха. Даже Плеханов отдал известную дань этой
ошибочной концепции.
Не видя принципиального новаторства Чернышев¬
ского, некоторые исследователи сводили эстетику у Чер¬
нышевского к «синтезу гегелевского понимания пре¬
красного как индивидуального с фейербаховским мате¬
риализмом». Разумеется, Чернышевский создавал свою
революционную, демократическую эстетику на основе
творческого восприятия и использования всех достижений
русской и мировой культуры, философской и эстетиче¬
ской мысли, литературы и искусства. Но прежде всего он
творил новое, и его революционная мысль поднималась
над самыми высокими вершинами домарксистской научной
мысли Запада. В частности, высоко ценя Фейербаха, он
в то же время видел и недостаточность его работ, выра¬
жал надежду, что ученые выработают «систему понятий
более точных и полных, чем те, которые изложены Фейер¬
бахом» (II, 125).
Сочетание широты и глубины познания действитель¬
ности с активным, революционным отношением к ее яв¬
лениям, с требованием стать на позицию определенной
общественной группы придало эстетике Чернышевского
особую силу и значение.
103

Чернышевский принципиально отрицал культивирую¬
щееся в идеалистической эстетике понятие возвышенного
как чего-то противостоящего обычному, повседневному.
Великий русский мыслитель уничтожает непроходимую
грань между великим и «обыкновенным» человеком, от¬
крывая дорогу к великим поступкам каждому, кто стре¬
мится к ним: «...от еамого человека зависит, до какой
степени жизнь его наполнена прекрасным и великим...
Пуста и бесцветна бывает жизнь только у бесцветных
людей» (II, 40).
Эстетика Чернышевского утверждает героическое на¬
чало в человеке, она вся пронизана оптимизмом, ве¬
рой в народные массы. Эстетика эта в полном смысле
слова есть порождение своего бурного времени. Дух бо¬
рющегося народа отразился на ее смелости, силе и ши¬
роте, на ее глубокой и революционной последователь¬
ности.
Вот почему требование широты содержания, значи¬
тельности поднимаемых в искусстве вопросов, отказа от
мелочности, узости, замкнутости проходит через все ра¬
боты Чернышевского по эстетике.
«Содержание, достойное внимания мыслящего чело¬
века, одно только в состоянии избавить искусство от
упрека, будто бы опо — пустая забава, чем оно и действи¬
тельно бывает чрезвычайно часто; художественная форма
не спасет от презрения или сострадательной улыбки про¬
изведение искусства, если оно важностью своей идеи не
в состоянии дать ответа на вопрос: «да стоило ли тру¬
диться над подобными пустяками?» Бесполезное не имеет
права на уважение» (II, 79).
Выражая глубокие потребности народа, Чернышевский
боролся за искусство, служащее народу в его борьбе.
С этой точки зрения рассматривал он такой вопрос, как
сущность возвышенного, изгоняя из понятия возвышен¬
ного мистику, религиозные тенденции. Он отвергал идеа-
Диетическое положение о возвышенном, как «проявлении
абсолютного», как о чем-то «пробуждающем чувства бес¬
конечного» и т. д. Возвышенное — это явление реальной
действительности, жизни природы и человеческого обще¬
ства. «...Возвышенным представляется нам самый пред¬
мет, а не какие-нибудь вызываемые, этим предметом
мысли» (II, 17). Но, отвергая идеалистический, фантаста*
ческий критерий возвышенного, Чернышевский п-е смог
10$

дать иной, конкретный и диалектический. «Возвышенное
есть то, что гораздо больше всего, с чем сравнивается
нами»,— пишет он (II, 19). Его стремления благородны,
гуманистичны, он хочет устранить всякую возможность
апелляции к фантастическим, сверхъестественным си¬
лам. Но, предложив заменить понятие возвышенного —
понятием великого, он ушел от общественного, конкретно¬
исторического исследования возникновения представлений
о возвышенном в сознании людей и встал на путь аб¬
страктных определений, не охватывающих существа
дела.
Ведь представления о возвышенном историчны и свя¬
заны с конкретными социальными условиями; они измен¬
чивы и отражают общественные условия и общественные
потребности людей. Количественное определение: вели¬
кий — не выражает главного в возвышенном.
Впрочем, в своей публицистической и критической ра¬
боте Чернышевский не следовал своему выводу; он обра¬
щался к возвышенным явлениям природы, к возвышенным
чувствам, к примеру людей возвышенной души: так под¬
сказывали ему жизненный опыт и потребности общест¬
венной жизни.
«...Были всегда, везде тысячи людей, вся жизнь кото¬
рых была непрерывным рядом возвышенных чувств и
дел»,— писал он (II, 40). Возвышенное не было для Чер¬
нышевского исключительным свойством отдельных из¬
бранных личностей; для революционного демократа важ¬
но, что подобные чувства и дела могут быть достоянием
тысяч и тысяч.
Полемикой с идеалистическими концепциями проник¬
нуты и страницы, посвященные проблеме трагического.
Отрицая понятие о роке, судьбе, перед властью которых
якобы бессилен человек, определяя трагическое просто
как ужасное в жизни человека, Чернышевский выступал
против реакционной эстетики, принижавшей человека и
фаталистически обрекавшей его на гибель. Идеалистиче¬
ская эстетика пессимистична; она объявляет неизбежной
гибель нового, смелого, возвышенного. Такое понимание
трагического направлено против революционной борьбы
передовых сил за счастье людей. Чернышевский отрицал
предопределенность, неизбежность ? рагичсской судьбы.
Выступая против идеи обреченности возвышенного, герои¬
ческого, срывая мистические покровы с картин борьбы
105

общественных сил, он утверждал, что природа — не место
суда, а поприще для деятельности человека, то удобное,
то неудобное. Полны исторического оптимизма его слова:
«Пусть всегда нужна борьба; но не всегда борьба бывает
несчастна. А счастливая борьба, как бы ни была она тя¬
жела,— не страдание, а наслаждение, не трагична, а
только драматична» (II, 28).
В этом отрицании трагического фатализма крылось
большое прогрессивное гуманистическое содержание. Од¬
нако в этих рассуждениях также проявилась и известная
ограниченность мыслителя, не сумевшего диалектически
рассмотреть вопрос. Справедливо отказываясь следовать
понятиям о неизбежности судьбы, он в ряде случаев сво¬
дил трагическое к «случайному в жизни человека».
Марксистская философия смогла диалектически разре¬
шить проблему случайности и необходимости. Она пока¬
зала, что случайность действует и проявляется в рамках
необходимых, закономерных процессов. Марксистская
эстетика связывает трагическое с закономерностями об¬
щественного развития, с борьбой новых, нарождающихся
сил против старого. В жизни могут быть тяжелые испы¬
тания, трагические потери. Но главное в том, что новое
пробивает себе дорогу, идет вперед.
Замечательный образец научного понимания трагиче¬
ского дали Маркс и Энгельс в своем анализе трагедии
Ф. Лассаля «Франц фон Зикинген». Энгельс в письме
Лассалю указывает, что сущность трагической коллизии
состоит в противоречии «между исторически необходимым
требованием и практической невозможностью его осущест¬
вления» *.
Трагические коллизии связаны не просто со случай¬
ным, подлинная трагедия отражает столкновения больших
социальных сил, напряженные противоречия обществен¬
ного развития, борьбу и жертвы в ходе ее. Подлинно
научная Постановка вопроса поднимается выше положе¬
ния о трагическом, как случайном и ужасном. Трагиче¬
ское — более глубокое и содержательное понятие, чем
ужасное. Но, разумеется, то, что марксистская эстетика
пошла дальше Чернышевского и ответила на вопросы,
которые великий мыслитель смог только обозначить, не
1 К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, 1947,
стр. 114.
106

умаляет значения его огромной освободительной и очисти¬
тельной деятельности, направленной против реакционной
идеологии. Его бесспорной заслугой остается страстное
выступление против реакционных антигуманистических и
фаталистических теорий старой эстетики.
Обобщая опыт русского искусства и литературы, Чер¬
нышевский освещает проблему комического в искусстве.
Он рассматривает комическое в противопоставлении
возвышенному и прекрасному. Комическое не может огра¬
ничиваться изображением мелкого, ничтожного, пусто¬
го — есть «комическое уродливое, комическое безобраз¬
ное». Он говорит о зле, которое «так страшно, что пере¬
стает быть смешным, несмотря на свое безобразие»
(II, 187). Эти определения заставляют вспомнить образы
Гоголя и Щедрина; Чернышевский стремился поднять
комическое на самую высокую ступень обличения господ¬
ствующего зла. Он учил создавать не потешные безде¬
лушки, развлекательные пустяки, а гневную сатиру,
карающую все чуждое, враждебное народу.
Плеханов видел слабость Чернышевского в его про¬
поведи активной, действенной роли искусства. В пропо¬
веди этой он находил влияние «просветительства»,
«дидактизма». Связанный меньшевистскими взглядами,
Плеханов считал, что не дело науки устанавливать, чем
должно быть искусство; наука должна установить лишь,
чем оно является.
Но в этом споре Чернышевский ближе нам, чем Пле¬
ханов. Требование активной роли искусства в жизни об¬
щества было далеко от дидактики и риторизма, от голой
назидательности. Чернышевский глубоко и точно чувство¬
вал природу искусства.
Отстаивая принципы реализма, художественной прав¬
ды, он призывал писателей создавать произведения, в ко¬
торых образы действительности, освещеннрй передовыми
идеями, будут отражением, объяснением явлений жизни
и приговором над ними. Он глубоко понимал сложность
творческого процесса и писал о влиянии «замечательного
ума, сильного, здорового смысла и тонкого вкуса» на ха¬
рактер творчества. Писателей, которых природа наградила
талантом и живым вкусом, он призывал «дорожить в себе
этим прекрасным сочетанием таланта с мыслью, дающею
силу и смысл таланту, дающею жизнь и красоту его про¬
изведениям» (III, 303).
107

Анализируя одну из пьес Островского, он показал зна¬
чение верного взгляда на мир, понимания жизни, без ко¬
торого нельзя сказать правды и художнику, обладающему
большим талантом. «В правде сила таланта; ошибочное
направление губит самый сильный талант. Ложные по
основной мысли произведения бывают слабы даже в чисто
художественном отношении» (II, 240).
Призывая к воспроизведению явлений действительно¬
сти, Чернышевский не представлял себе этого воспроиз¬
ведения упрощенно и механически.
«...Искусство выражает идею не отвлеченными поня¬
тиями, а живым индивидуальным фактом». «...ВоспроиЗ'
ведение должно по мере возможности сохранять сущность
воспроизводимого; поэтому создание искусства должно
стремиться к тому, чтобы в нем было как можно менее
отвлеченного, чтобы в нем все было, по мере возможности,
выражено конкретно, в живых картинах, в индивидуаль¬
ных образах» (II, 82—83).
Знание жизни, ум, талант, творческая фантазия, худо¬
жественный вкус — все это образует драгоценный сплав
при создании произведений искусства. Чернышевский из¬
девался над теориями, возводившими китайскую стену
между сферой мысли, науки и сферой чувства. Он доказы¬
вал, что передовая научная мысль обогащает художест¬
венное творчество, но в то же время понимал все значение
эмоционального подъема, воображения, вдохновения, твор¬
ческой фантазии. Творческая фантазия помогает худож¬
нику отделить событие, овладевшее его вниманием, от
других, с которыми оно «в действительности было пере¬
путано», от случайного, с которым объект изображения
находился «только во внешнем сцеплении» (II, 88).
Эстетические взгляды Чернышевского развивались
в связи с анализом литературного процесса, конкретных
явлений литературного творчества. Великий критик опи¬
рался на опыт всего мирового искусства, русской литера¬
туры, на опыт Пушкина, Лермонтова и Гоголя, создавших
целую галерею живых образов, отразивших жизнь родной
страны. Он гордился правдивостью русской литературы,
обратившей внимание на существеннейшие стороны рус¬
ской жизни, как это и подобает подлинному искусству,
от которого «требуется верное воспроизведение известной
сторотты жизни, а не какого-нибудь отдельного случая»
(II, 88).
108

В своей диссертации Чернышевский довольно обстоя¬
тельно анализирует процесс создания поэтического про¬
изведения. Он показывает, как художник отбрасывает
мелочное и случайное, отделяет главное содержание от
ненужных эпизодов, изменяет многие подробности, твор¬
ческой фантазией восполняет образовавшиеся пробелы, и
делает вывод: «...круг деятельности творческих сил поэта
очень мало стесняется нашими понятиями о сущности
искусства» (II, 88). Верность жизненной правде, служе¬
ние передовым идеям не сужают свободу творчества, а,
напротив, предоставляют свободу в подлинном и высоком
значении этого слова!
Глубокие и светлые мысли не стареют — живыми и
злободневными кажутся сегодня мысли великого критика
о типическом в искусстве, мысли, в которых нашли выра¬
жение глубина и тонкость понимания Чернышевским
сущности художественного творчества.
Общеинтересное в жизни — вот содержание искусства.
Мыслящего человека не могут увлекать ничтожные во¬
просы. Развивая эти положения, великий критик ставил
задачей освободить искусство от влияния паразитической
идеологии, мелких, эгоистических, сибаритских стремле¬
ний и интересов. Поэзия, воспроизводя жизнь, должна
изображать «не случайные и ничтожные мелочи ее, а то,
что есть в жизни существенного и характеристического»
(II, 276). В человеческих характерах должна раскры¬
ваться жизнь в ее решающих тенденциях, в напряженно¬
сти общественной борьбы, в сложности ее развития.
Искусство «двигателями и участниками событий выстав¬
ляет людей, которых существенный характер совершенно
соответствует духу событий» (II, 69).
И вместе с тем искусство не раскроет богатства реаль¬
ного мира, если ограничится общим: «в области прекрас¬
ного нет отвлеченных мыслей, а есть только индивидуаль¬
ные существа» (II, 14). Искусство поднимается над мел¬
ким и случайным, оно обобщает, типизирует, но типиче¬
ское не существует вне конкретного, индивидуального,
верно понятого и изображенного художником. Вот почему
Чернышевский не уставал повторять, как важно поэтиче¬
скому таланту «уметь понимать сущность характера
в действительном человеке, смотреть на него проница¬
тельными глазами» (II, 66). Степенью приближения
к живой индивидуальности, писал критик, «определяется
109

достоинство поэтического образа» (II, 64). Серьезным
недостатком некоторых произведений литературы и искус¬
ства он считал однообразие и монотонность лиц и собы¬
тий: «от разности в характерах действующих лиц и самые
происшествия, существенно сходные, приобретали бы раз¬
личный оттенок, как это бывает в жизни, вечно разнооб¬
разной, вечно новой» (II, 69).
Требуя от произведений искусства правдивости и идей¬
ности, великий критик подчеркивал вместе с тем значение
художественной формы, мастерства изображения, без ко¬
торых самое лучшее содержание останется нераскрытым.
Прекрасная форма «действительно составляет необходи¬
мое качество всякого произведения искусства» (II, 82).
Он учил писателей величайшей требовательности к себе,
восставал против рыхлости, растянутости произведений,
неопределенности образов, серости языка. Он говорил, что
писатель не должен считать для себя «несравненной дра¬
гоценностью всякое выражение, какое только мелькнет
в его голове, всякую подробность» (II, 465), и напоминал,
что «художественность состоит в том, чтобы каждое слово
было не только у места,— чтобы оно было необходимо,
неизбежно и чтоб как можно было меньше слов. Без сжа¬
тости нет художественности» (VII, 452).
Ясная, четкая мысль, правдивое содержание требуют
ясности, простоты их художественного выражения. Форма
выражает содержание, она связана с ним так тесно, что
невозможно отделить ее от содержания.
Враги обвиняли Чернышевского в «забвении художест¬
венности», но это была клевета ослепленных злобой людей.
Высмеивая тех, кто «изысканностью формы» прикрывал
пустоту содержания, он писал, что форма наиболее плодо¬
творно развивается именно тогда, когда искусство насы¬
щено богатым содержанием. Именно те критики, которые
ставили вопросы общественной жизни, «имели на развитие
литературы, не только по содержанию, но и в отношении
художественной формы, решительное влияние, какого не
достигал ни один критик, думавший преимущественно
о художественных вопросах» (III, 767).
Работы Чернышевского по эстетике и особенно его
диссертация вызвали яростные нападки представителей
теории «чистого искусства», «аристократической поэзии».
За разногласиями по вопросам искусства стояли разно¬
гласия по решающим вопросам политики и философии.
110

В течение десятилетий ие прекращались и нс прекра¬
щаются до сих пор нападки идейных противников на
эстетическое наследие великого революционного демо¬
крата.
И в наше время ревизионизм, идущий по стопам идеа¬
листической критики и выступающий против традиций
революционно-демократической и материалистической
эстетики, пытается атаковать и наследие Чернышевского.
Весьма показательна в этом плане попытка Г. Лукача
«истолковать» эстетику Чернышевского. Лукач выдвигает
самые суровые обвинения против великого русского мыс¬
лителя. Так, он утверждает, что преграда антропологиче¬
ского метода не позволила Чернышевскому сделать шаг
вперед «в вопросе о различии между эстетическим и на¬
учным отражением, в вопросе об особенностях эстетиче¬
ской формы». Чернышевскому не удалось «показать и
раскрыть специфику и значение существования искус¬
ства» *.
Значение существования искусства — вот что, оказы¬
вается, было неясно мыслителю, значительную часть своих
трудов посвятившего искусству!
«Антропологизм Чернышевского имел своим след¬
ствием пренебрежение эстетической формой». Дальше
Чернышевскому делаются упреки в том, что «его понима¬
ние формы немедленно превращается в содержание»; он
«игнорирует литературную форму трагедий»; ему при¬
суща «общая недооценка художественной формы».
Как же выглядит эстетика Чернышевского после та¬
ких разъяснений? Хороша теория, которая не понимает
значения искусства, его своеобразия и активной роли,
пренебрежительно относится к эстетической форме
и т. д.
В одной из своих статей Чернышевский проницательно
показал, как ложь может прикидываться правдой. «...Са¬
мая ложная, самая односторонняя мысль должна иметь
в себе что-нибудь справедливое или, по крайней мере,
опираться на чем-нибудь справедливом... Если сплетне
верят, она должна заключать в себе сколько-нибудь исти-
1 Здесь и дальше цитаты даются по тексту предисловия
Г. Лукача «Einfiihrung in die Asthetik Tschernyschewskijs» («Вве¬
дение в эстетику Чернышевского») к немецкому изданию «Эстети¬
ческих отношений искусства к действительности», Aufbau-Verlag,
Berlin, 1954, стр. 60, 61, 74, 85, 93.
Ill

пы... Одним словом, нет общепринятого мнения, в котором
нельзя было бы отыскать какой-нибудь истины, может
быть, обезображенной, или какого-нибудь намека на
истину, может быть, ложно понимаемую... Открыть во
лжи истину или показать, из какой истины выведена
ложь, значит — уничтожить ложь» (II, 152—153).
Истиной, которую Лукач обезобразил, является поло¬
жение о противоречивости и незавершенности эстетики
Чернышевского.
Разрушая косные догмы старого, идеалистического
мировоззрения, отстаивая революционные, материалисти¬
ческие идеи, великий мыслитель и ошибался и проявлял
исторически обусловленную ограниченность. Но никакая
новая система не возникает «чистенькой», завершенной
во всем.
Мы указывали, что в диссертации и статьях Черны¬
шевского по эстетике рядом с блестящими, новаторскими
положениями есть и положения прямолинейные, лишен¬
ные диалектической гибкости, упрощенные. Марксистская
наука не упрощает проблему наследия, не проходит мимо
слабостей и противоречий деятелей прошлого. Но в на¬
следии Чернышевского главное — не антропологическая
ограниченность, а та живая, революционная, освобождаю¬
щая сила, которая определяет новаторский пафос, боевые
демократические устремления его произведений. Черны¬
шевский проявляет глубокую неприязнь к сковывающему
искусство догматизму и утверждает свежий, верный дей¬
ствительности взгляд на искусство.
Соответствует ли истине утверждение, что в эстетиче¬
ских трудах Чернышевского стирается разница между
искусством и наукой, снимается вопрос о специфике худо¬
жественного творчества?
Нельзя сказать, что этот вопрос разработан всесторонне
и исчерпывающе, но Чернышевский ставит его и дает на
него правильный ответ. Он не только не сливает науку
и искусство, но отмечает, в чем своеобразие и отличие
одного от другого. В число понятий гегелевской эстетики,
которые он считал справедливыми и сохранил, при всей
остроте критики идеалистического характера этой си¬
стемы, относится прежде всего «понятие о том, что в
области прекрасного господствует образ и что все об¬
щие понятия в области искусства должны облекаться
в живые лица и выражаться посредством событий и ощу¬
112

щений, а не оставаться сухими общими понятиями»
(II, 152).
Воспроизведение действительности в форме самой
жизни, в художественных образах,— таково своеобразное
назначение искусства. Чернышевский указывал, что вер¬
ное воспроизведение жизни не есть простая копировка,
в нем участвует творческая фантазия, чувство, разум
художника. Он имел право заявить, что, в противовес
идеалистической философии, новая эстетика вернее опре¬
деляет своеобразие искусства. «Обыкновенное определение
смешивает идею прекрасного с идеею вообще. Наше опре¬
деление не подлежит этому упреку» (II, 151).
Человек в своем развитии, в своей многообразной дея¬
тельности открывает и создает качественно отличные,
разнообразные способы освоения мира. Маркс писал
о разных исторически возникших способах освоения дей¬
ствительности — научном, художественном, религиозном,
практически-духовном. Эстетическое чувство не есть
только данное природой человеку — это исторически раз¬
вившееся чувство, одна из форм отношения человека к
действительности.
Чернышевский не смог подняться до глубокого пони¬
мания всеобъемлющей связи общественно-производствен¬
ной практики и художественного творчества, хотя оче¬
видно, что мысль его работала именно в этом направлении.
Сложнейшая диалектика взаимоотношения форм общест¬
венного сознания во всем объеме раскрыта только мар¬
ксизмом,— но ведь марксистское решение не появилось
вдруг при вспышке молний, оно само было подготовлено
напряженной деятельностью передовой философской
мысли. Марксизм учит судить о предшественниках не по
тому, что не сделали или не смогли сделать они, а прежде
всего по тому новому, по том новаторским задачам, кото¬
рые они смогли решить.
* * *
Чернышевский был пролагателем новых путей в пауке
и художественном творчестве. Выступая против дво¬
рянской литературы, прикрывающей фразами о «чи¬
стом» искусстве реакционное крепостническое нутро,
он опирался на лучшие традиции русской литературы
с ее реализмом, свободолюбием, патриотизмом, с ее
8 Б. Рюриков
773

неустанным и напряженным интересом к судьбам своего
народа.
Плеханов был совершенно не прав, когда писал, что
Чернышевский в своей диссертации перенесся «в область
отвлеченных рассуждений». Сам Чернышевский подчерки¬
вал, что мысли его «возникли на почве реальности»,— от
первой до последней страницы его труды по эстетике про¬
низаны острым чувством современности.
На значение искусства в жизни великий критик смот¬
рел с высоты реальных задач общенародного дела.

ВО ГЛАВЕ ПЕРЕДОВОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
В том же 1855 году, в котором была опубликована и
защищена диссертация «Эстетические отношения искус¬
ства к действительности», Чернышевский начал печатать
в «Современнике» свою выдающуюся работу «Очерки го¬
голевского периода русской литературы» (1855—1856).
Это был труд, посвященный идейным и художественным
основам развития русской литературы и критики, тем
славным традициям, которые связаны с именами Гоголя
и Белинского.
В мрачную эпоху реакции, политического гнета, осо¬
бенно свирепствовавших в 1848—1854 годы, имя Белин¬
ского было запретным, идеи его преследовались мракобе¬
сами. Реакция насаждала охранительные идеи, боролась
с освободительными тенденциями. Принципы реализма и
идея общественной роли литературы были объявлены
опасной «односторонностью», «ложной дидактикой» и т. д.
Чернышевский бросил вызов силам идейной и литера¬
турной реакции. Он назвал критику Белинского источни¬
ком, который люди, призванные хранить его в чистоте,
завалили «хламом пустословия».
«Отбросим этот хлам,— и мы увидим, что в источнике
еще живым ключом бьет струя правды...» (III, 9) —. вое-
клицал он.
Критика должна играть важную роль в жизни обще¬
ства. Она должна влиять на сознание людей, вести вперед
передовые силы, как вела критика Белинского. Опа
должна стать строже, серьезнее, требовательнее к произ¬
ведениям литературы. Назначение критики — «служить
8!
115

выражением мнения лучшей части публики и содейство¬
вать дальнейшему распространению его в массе» (II, 254).
Именно поэтому ей «необходимо обратиться к изучению
высоких стремлений, одушевлявших критику прежнего
времени; без того, пока мы не вспомним их, не проник¬
немся ими, от нашей критики нельзя ожидать никакого
влияния на умственное движение общества, никакой
пользы для публики и литературы» (III, 9).
Отстаивая традиции Белинского, Чернышевский с лю¬
бовью и признательностью говорил о своем великом пред¬
шественнике:
«...тысячи людей сделались людьми, благодаря ему.
Целое поколение воспитано им. А слава? многие стали
славны только потому, что он упомянул о них, многие
другие только потому, что успели понять две-три его
мыслй. Другие, лучшие, стали славны потому, что учились
у него, пользовались его советами... Повсюду он! Им до
сих пор живет наша литература!..» (III, 677—678).
Реакционные публицисты старались приуменьшить
значение Белинского, представить его одиноким и случай¬
ным явлением в истории русской культуры, лишенным
глубоких корней в национальной действительности. Одним
из важнейших положений «Очерков» было именно дока¬
зательство того, что и творчество Гоголя и критика Бе¬
линского были обусловлены и закономерно подготовлены
всем предшествовавшим развитием духовной жизни и
художественного творчества.
В годы, когда критический реализм, несмотря на тяж¬
кие условия политического гнета, достигал новых и новых
успехов, староверы и консерваторы стремились повернуть
вспять развитие литературы, отвлечь ее от действитель¬
ности, от изображения и критики недостатков, а дух
отрицания заменить духом благостного примирения с са¬
модержавно-крепостнической действительностью. Оцени¬
вая гениальные «Мертвые души», консервативный критик
Н. Полевой восклицал: «Изобразить человека с его добром
и злом, мыслью неба и жизнью земли, примирить для нас
видимый раздор действительности изящною идеею искус¬
ства, постигшего тайну жизни,— вот цель художника, но
к ней ли устремлены «Герой нашего времени» и «Мертвые
души»?» 1
1 «Русский вестник», 1842, № 5—6, стр. 42.
116

Речь шла о направлении развития русской литературы,
об ее роли в жизни общества, ее главных задачах. Чер¬
нышевский дал ясный и глубоко обоснованный ответ на
эти вопросы. В «Очерках» и статьях о произведениях пи¬
сателей-современников он исследовал главные тенденции
развития литературы, охарактеризовал вчерашний и се¬
годняшний день, сказал, па каком этапе она находится и
чего ждет от нее читатель,' народ завтра. Он рассматривал
художественное творчество в связи с жизнью народа, по¬
требностями его развития.
Чернышевский высоко .ценил Пушкина, первого рус¬
ского национального поэта, который сделал литературу
достоянием всего народа, средством воспитания нацио¬
нального сознания, возвел ее «в достоинство националь¬
ного дела» (II, 475).
«Пушкин первый стал описывать русские нравы и
жизнь различных сословий русского народа с удивитель¬
ной верностью и проницательностью. До него почти не
имели об этом понятия...— писал Чернышевский в своем
очерке жизни и творчества Пушкина.— После него все та¬
лантливые литераторы начали писать в таком же роде,
как и он, т. е. говорить большею частью о предметах, ко¬
торые близко касаются нас самих и представляют большую
занимательность для образованного русского человека»
(III, 315, 316).
Пушкин положил начало решающему сближению на¬
рода и литературы. Проникнувшись духом народности,
духом народного языка (II, 430, 431) он создал и форму,
доступную народу. Пушкин первым «показал... русской
публике поэзию во всей ее очаровательной красоте»
(III, 314).
В пятидесятые — шестидесятые годы вокруг имени
Пушкина шла ожесточенная борьба. В 1855 году вышло
в свет издание сочинений Пушкина под редакцией Аннен¬
кова; ревнители «чистого искусства» поспешили использо¬
вать это событие для пропаганды своих воззрений. Дво¬
рянско-либеральные эстеты пытались изобразить Пушкина
холодно-объективным, далеким от волнений жизни худож¬
ником и из такого искаженного Пушкина сделать свое
знамя. Не зная ряда произведений Пушкина, опублико¬
ванных впоследствии, располагая лишь фальсифицирован¬
ными материалами биографии поэта, не постигнув всей
глубины конфликта поэта с дворянско-аристократической
117

средой, Чернышевский иногда несправедливо отзывался
о Пушкине как о поэте бесстрастном, холодно-наблюда¬
тельном, чуждом определенного направления. Он писал,
например: «Трудно найти в русской литературе более точ¬
ную и живую картину, как описание быта и привычек
большого барина старых времен в начале его повести
«Дубровский». Но трудно решить, как думает об изобра¬
жаемых им чертах сам Пушкин» (III, 422). Конечно, и
читатель того времени не сомневался, что думает Пушкин
о Троекурове и сочувствует ли он Дубровскому.
Нельзя не видеть, как противоречат подобные полеми¬
ческие преувеличения всему существу высоких оценок
великим критиком значения поэзии Пушкина. Пушкин
был для великого критика воплощением гуманности, ясной
и светлой человечности; это был поэт, согревавший свои
произведения «теплотою собственной жизни» (II, 516).
Чернышевский, рассматривая собранные Анненковым
материалы для биографии Пушкина, отметил черты ха¬
рактера Пушкина: «Живость, пылкость, впечатлитель¬
ность, способность увлекаться и увлекать, горячее сердце,
жаждущее любви, жаждущее дружбы, способное привязы¬
ваться к человеку всеми силами души, горячий темпера¬
мент, влекущий к жизни, к обществу, к удовольствиям
и тревогам; нравственное здоровье, сообщающее всем при¬
вязанностям и наклонностям какую-то свежую роскош-
ность и полноту, отнимающее у самых крайностей всю бо¬
лезненность, у самых прихотей, которыми так обильна его
молодость, всякую натянутость, побеждающее наконец вся¬
кие односторонние увлечения,— эти черты в лице Пушкина
ясны для всякого, кто читал его произведения...» (II, 437).
Позднее соратник Чернышевского, великий сатирик
Салтыков-Щедрин точно и остро вскрыл тактику ревните¬
лей «чистого искусства», пытавшихся за ореолом поэзии
Пушкина скрыть свое косное содержание.
«Ведь это только шутки шутят современные Ноздревы,
приглашая литературу отдохнуть под сению памятника
Пушкина. В действительности они столь же охотно при¬
гласили бы Пушкина в участок, как и всякого другого,
стремящегося проникнуть в тайности современности. Ибо
они отлично понимают, что сущность пушкинского гения
выразилась... в тех стремлениях к общечеловеческим
Идеалам, па которые тогдашняя управа благочиния, как
Ц8

и нынешняя, смотрела и смотрит одинаково неприяз¬
ненно» ].
Чернышевский отмечал живой и пытливый интерес
поэта к народной жизни, народной поэзии, к прошлому и
настоящему России. После Пушкина, который с гениаль¬
ной художественной силой описывал жизнь родной
страны, русская литература уже не могла свернуть с пути
реалистического творчества.
Если Пушкин был основоположником реализма в рус¬
ской литературе, Гоголь был продолжателем его дела и
ярчайшим выразителем нового этапа развития этого
реализма.
Гоголь занимал выдающееся место в идейной и худо¬
жественной биографии Чернышевского, начиная с юноше¬
ских лет критика. В творчестве Гоголя он видел пример
искусства, которое приобретает необычайно важное значе¬
ние для жизни, играет активную роль в преобразовании
действительности. «Мы называем Гоголя без всякого
сравнения величайшим из русских писателей по значе¬
нию» (III, 10). Гоголь — глава школы, поднявшей знамя
страстной непримиримости ко всему уродливому и злому
в жизни: «...должно приписать исключительно Гоголю за¬
слугу прочного введения в русскую изящную литературу
сатирического — или, как справедливее будет назвать его,
критического направления... За Гоголем остается заслуга,
что он первый дал русской литературе решительное стрем¬
ление к содержанию, и притом стремление в столь плодо¬
творном направлении, как критическое» (III, 18—19).
Чернышевский со всей силой несокрушимой логики
разоблачил несостоятельность реакционной, охранитель¬
ной критики, извращавшей творчество великого писателя.
Он считал особо важным показать, что «гоголевское на¬
правление» есть закономерное порождение русской жизни.
Реакционный критик Шевырев писал, что Гоголь создавал
свои повести под влиянием немецких романтиков Тика и
Гофмана, а на «Мертвых душах» отразились «краски
итальянской природы». С тонкой иронией отвечал ему
Чернышевский: «...удивительно покажется то, что на
«Мертвых душах», по мнению критика, ярко отразились
итальянские краски, что талант Гоголя воспитан не рус-
1 «Н. Щедрин (М. Е. Салтыков) о литературе», Гослитиздат
1952, стр. 609.
Ц9

скою жизнью, а итальянскою природою и картинами Ра¬
фаэля, не беседою с русскими людьми, а обращением
с итальянскими живописцами» (III, 120).
В «Очерках гоголевского периода русской литературы»
Чернышевский глубоко раскрыл народность русской лите¬
ратуры. Эстетская критика осуждала самое сильное,
честное и благородное в творчестве Гоголя — глубокое про¬
никновение в жизнь старой России, страстное отрицание
всех уродств этой жизни. Она поднимала на щит ошибки
великого писателя, его мистические срывы, его неудачные
попытки создать «положительные» образы благонамерен¬
ных дельцов и высокогуманных правителей. Чернышев¬
ский значительную часть «Очерков» посвятил разоблаче¬
нию философской и эстетической несостоятельности эстет¬
ской критики. Он осветил во всем значении заслуги автора
«Мертвых душ» и «Ревизора».
В то же время Чернышевский прямо и четко говорил
об узости горизонта Гоголя, помешавшей писателю удер¬
жаться на избранном им пути и приведшей к таким сры¬
вам, как «Выбранные места из переписки с друзьями».
Критик проницательно видел, что в идейных заблужде¬
ниях последних лет немалую роль сыграл отрыв от Рос¬
сии, от прогрессивных сил ее и влияние окружения
Гоголя из реакционного лагеря: «Этим знакомствам на¬
добно приписывать сильное участие в образовании у Го¬
голя того взгляда на жизнь, который выразился «Перепи¬
скою с друзьями»...» (IV, 638). Рассматривая трагедию
Гоголя, идейно-творческий кризис последних лет его
жизни, Чернышевский подчеркивал значение передовых
идей для художественного творчества.
Чернышевский сближал имена Гоголя и Белинского,
так как видел их идейное родство: это были вожди на¬
правления, которое «до сих пор остается в нашей литера¬
туре единственным сильным и плодотворным» (III, 6).
Гоголь и Белинский учили постигать правду о русском
обществе, ненавидеть царство крепостников, обличать но¬
сителей бесчеловечных общественных отношений.
Но как бы ни было велико значение Гоголя, жизнь
идет вперед, и нельзя ограничиться только тем, что было
вчера,— «пора бы начаться новому периоду в русской ли¬
тературе» (III, 7). С радостью отмечал Чернышевский,
что в новом поколении писателей развиваются «стройные
и сознательные убеждения», литература после Гоголя
120

пошла дальше по пути реализма. В некоторых произведе¬
ниях последующих писателей критик видел «залоги более
полного и удовлетворительного развития идей, которые
Гоголь обнимал только с одной стороны, не сознавая
вполне их сцепления, их причин и следствий» (III, 10).
Жизнь ежедневно выдвигает новые задачи, новые потреб¬
ности, гоголевские традиции развиваются, и направление
их развития великий критик раскрыл, обратившись к про¬
изведениям Салтыкова-Щедрина.
Статья Чернышевского о «Губернских очерках» Щед¬
рина — замечательный пример критики, зажатой тисками
цензуры, но все же умеющей языком намеков и иноска¬
заний выразить смелую революционную мысль. Критик
пишет, что не ставит задачей говорить об общественных
вопросах, а сосредоточивает внимание на чисто психологи¬
ческой стороне типов, представленных Щедриным. Обра¬
щаясь к галерее чиновников, купцов, казнокрадов и т. и.,
он заявляет о своем стремлении к... извинению человече¬
ских слабостей подобных типов.
Чернышевский чрезвычайно точно характеризует осо¬
бенности таланта Щедрина: «Он — писатель, по преиму¬
ществу скорбный и негодующий», и указывает, что никто
«не карал наших общественных пороков словом, более
горьким, не выставлял перед нами наших общественных
язв с большей беспощадностью». Но великий критик как
бы хочет «смягчить» характеристики, даваемые Щедри¬
ным своим героям. Он пространно рассуждает, что чинов¬
ник-взяточник берет взятки не потому, что у него дурная
натура, а потому, что так делают все кругом, такова общая
привычка, а «обычай никогда не возникает без причины:
он всегда создается необходимою силою исторических об¬
стоятельств». Делая вид, что ради абстрактной «справед¬
ливости» он оправдывает характер прохвоста подьячего
и других подобных типов, развертывая целую цепь «от¬
влеченных» психологических рассуждений, Чернышевский
мастерски подводит к тому главному выводу, что дело не
в личных свойствах отдельных представителей самодер¬
жавно-крепостнического строя, а в «обстоятельствах обще¬
ственной жизни», в системе общественных■ отношений.
Это материалистическое объяснение обладало огромной
взрывчатой революционной силой. Иронически высказав¬
шись в «оправдание» обычаев и человеческих слабостей,
критик предостерегал от поспешных выводов и суждений.
121

Поверхностное мышление легко выносит осуждающие
приговоры: это плохо, это надо устранить. Критик, с его
замечательным пониманием реальных отношений, пока¬
зывает, как важно при рассмотрении общественных отно¬
шений добираться до самой глубины. «...Факты не усту¬
пают никаким увещаниям, а подчиняются только силе
других фактов... Общественные предубеждения и при¬
страстия быстро исчезают из нравов парода, как скоро
уничтожаются факты, которыми они поддерживались.
Если же какой-нибудь обычай, по-видимому, неразумный
и невыгодный, упорно держится в народных нравах, то не
спешите называть его просто следствием предубеждений.
Надобно прежде поискать, не опирается ли он на каких-
либо фактах? Осуждать национальные обычаи очень
легко, но зато и совершенно бесполезно. Упреками делу
не поможешь. Надобно отыскать причины, на которых
основывается неприятное нам явление общественного
быта, и против них обратить свою ревность...
Отстраните пагубные обстоятельства, и быстро про¬
светлеет ум человека и облагородится его характер»
(IV, 272, 273, 288).
«Пагубные обстоятельства», как это явствует из
статьи,— крепостническая система, гнет самодержавия,
беззаконие, разгул, лихоимство чиповников, бесправие
подавляющего большинства населения.
На примере сатирических образов Щедрина критик
дает блестящий урок понимания реальной жизни. Он рас¬
крывает социальный эгоизм, корыстную заинтересован¬
ность в крепостнических отношениях помещика Буера-
кина, зависимость от этих отношений чиновников, сла¬
бость и половинчатость людей, тяготеющих к «частным»
реформам, невозможность изменить положения народа без
глубоких и коренных преобразований, затрагивающих
основы общественной жизни
Силой революционной мысли, сознательностью отно¬
шения к явлениям действительности Щедрин представ¬
ляет новый, высший этап развития русской литературы.
Гоголь был велик своей «энергией негодования»; но такой
глубины понимания природы социальных отношений, та¬
кой сознательной критики всей совокупности этих отно-
1 См. Б. Б у р с о в, Мастерство Чернышевского-критика, «Со¬
ветский писатель», Л. 1956.
722

шений, как у Щедрина, еще не было у Гоголя. В этом ро¬
сте сознательности и глубины отрицания несправедливых
общественных отношений видел Чернышевский рост, воз¬
мужание русской литературы.
Высоко оценил Чернышевский творчество Некрасова,
сыгравшее выдающуюся роль в истории русской реали¬
стической литературы. Он называл его прекрасной на¬
деждой нашей литературы и считал, что поэт имеет «все
силы... быть в поэзии создателем совершенно нового пе¬
риода» (XIV, 323). Талант Некрасова он называл «перво¬
классным, вроде Пушкина, Лермонтова и Кольцова»
(XIV, 315), и считал сильной стороной этого таланта энер¬
гию и твердость. Поэзия Некрасова — это поэзия пере¬
довой революционной мысли и светлого чувства; в ней
одинаково свободно и широко выражаются и современные
убеждения и потребности сердца. Чернышевский с огром¬
ным уважением отмечал выдающийся ум и талант поэта,
сделавшего так много для «Современника».
Сочетание ума, таланта, передового современного на¬
правления — таковы черты, которые обеспечили Некра¬
сову почетное место в истории литературы.
В 1877 году, когда Некрасов был смертельно болен,
а Чернышевский, томившийся в Вилюйском заточении,
узнал об этом, он просил Пыпина передать поэту свою
любовь и уважение: «...если, когда ты получишь мое
письмо, Некрасов еще будет продолжать дышать, скажи
ему, что я горячо любил его как человека, что я благодарю
его за его доброе расположение ко мне, что я целую его,
что я убежден: его слава будет бессмертна, что вечна
любовь России к нему, гениальнейшему и благородней¬
шему из всех русских поэтов» (XV, 88).
С большою любовью и вниманием следил Чернышев¬
ский за новыми явлениями реалистической литературы,
горячо поддерживал все передовое, талантливое, смелое.
Свои статьи он посвятил творчеству Тургенева, Остров¬
ского, Н. Успенского, Огарева и других. Эти работы — за¬
мечательный образец сочетания постановки коренных во¬
просов общественного развития, анализа литературного
процесса в целом, широких эстетических и Историко-лите¬
ратурных обобщений с тонким и убедительным анализом
творчества отдельных писателей, их своеобразия, их не¬
повторимых особенностей. Борьба за глубоко правдивое.
Ш

боевое реалистическое искусство составляет пафос этих
статей. Так, ценя Тургенева, сочувственно отзываясь о
проникнутых любовью к народу «Записках охотника» и
других произведениях, он критиковал его за либеральные
тенденции, за одностороннее освещение облика передовых
людей в «Рудине»; так он подверг критике черты славяно¬
фильства в ранних произведениях Островского, в лучших
произведениях которого отмечал сочетание таланта с
сильным и благородным направлением (IV, 732).
Чернышевский глубоко оценил гений Льва Толстого,
в самом начале творческого пути его увидел, какой могу¬
чий новый талант пришел в литературу, и с редкой про¬
ницательностью определил своеобразие этого таланта. Он
отмечал в произведениях Толстого умение изобразить
«психический процесс, его формы, его законы, диалектику
души», то есть процесс духовного развития человека во
всей его сложности и многогранности. По словам критика,
знание человеческого сердца, способность раскрывать его
тайны — это первое слово в характеристике великих писа¬
телей. Этой способностью в высокой степени обладал Тол¬
стой, основной силой таланта которого было знание чело¬
веческого сердца.
Когда появились первые произведения Толстого, ли¬
беральная критика пыталась истолковать их в духе теории
«чистого искусства». Видный представитель этой критики
Дружинин так и заявил: «...граф Лев Толстой представ¬
ляется нам как один из бессознательных представителей
той теории свободного творчества, которая одна кажется
нам истинною теорией всякого искусства» ’. Чернышев¬
ский тонко проанализировал художественный метод Тол¬
стого, связал творчество писателя, устремления его та¬
ланта с современной жизнью.
Толстовский анализ душевных переживаний, процес¬
сов развития мысли не ведет к отъединению человека от
мира, не замыкает его духовный мир. Внимание Толстого
обращено на то, «как одни чувства и мысли развиваются
из других», «как мысль, рожденная первым ощущением,
ведет к другим мыслям, увлекается дальше и дальше, сли¬
вает грезы с действительными ощущениями, мечты о бу¬
дущем с рефлексиею о настоящем» (III, 422).
1 А. В. Дружинин, Собр. соч., т. VII, 1865, стр. 173.
124

Чернышевский, видевший грязь, низменность и убоже¬
ство духовного облика класса крепостников, высоко ценил
в Толстом «чистоту нравственного чувства»,— эта чистота
объективно противостояла моральной деградации отжив¬
ших классов. И критик отмечал: «Никогда общественная
нравственность не достигала такого высокого уровня, как
в наше благородное время,— благородное и прекрасное,
несмотря на все остатки ветхой грязи, потому что все
силы свои напрягает оно, чтобы омыться и очиститься от
наследных грехов» (III, 427). Таким образом, творчество
Толстого критик связывал с очистительным и критиче¬
ским духом общественной мысли и литературы. Он отме¬
чал умение писателя проникнуть в духовную жизнь на¬
рода, понять внутренний мир простого солдата. Близость
к жизни народа — близость к источнику нравственной
чистоты.
Критик, так последовательно выступавший против ма¬
нерности, мелочности, неестественности произведений са¬
лонной дворянской литературы (вроде стихов графини
Растопчиной, блистательно развенчанной критиком еще в
самом начале его критической деятельности), в прозе Тол¬
стого особенно ценил мастерство изображения не только
внешней обстановки быта крестьян, но и их прямого и
простого взгляда на вещи. Толстой «умеет переселяться
в душу поселянина,— его мужик чрезвычайно верен своей
натуре,— в речах его мужика нет прикрас, нет реторики,
понятия крестьян передаются у графа Толстого с такою
же правдивостью и рельефностью, как характеры наших
солдат» (IV, 682).
Чернышевский и Добролюбов были вождями и вдох¬
новителями всей передовой русской литературы своей
эпохи; их критика, их деятельность в «Современнике»
сплачивали на позициях реализма и идейности все луч¬
шие литературные силы.
С высоты требований освободительного движения, с
высоты лучших идейно-художественных достижений рус¬
ской литературы Чернышевский осуждал произведения,
в которых жизнь изображается в розово-идиллических
красках или в бескрыло-натуралистических тонах, а взгляд
писателя на жизнь узок и мелочен. Суровые, гго справед¬
ливые оценки произведений М. Авдеева, Е. Тур, Соллогуба
направлены против «сибаритской литературы», эгоисти¬
ческих побуждений незначительных людей, которые эпи¬
125

гонами дворянской литературы выдаются чуть ли не за
героев.
Осуждая «фальшивую экзальтацию и сентименталь¬
ность», он давал, например, такую уничтожающую оценку
одному из романов Евгении Тур: «...в «Трех порах» нет
ни мысли, ни правдоподобия в характерах, ни вероятности
в ходе событий; есть только страшная аффектация, натя¬
нутость и экзальтация, представляющая все «в каком-то
фантастическом сиянии» и как раз навыворот против того,
что бывает на белом свете. Над всем этим владычествует
неизмеримая пустота содержания» (II, 231).
Позиции Чернышевского по отношению к творчеству,
выражающему идеи господствующих классов, были всегда
четко определены. Его работы — от больших теоретиче¬
ских и историко-литературных исследований до остроум¬
ных пародий (вроде сатирической рецензии-пародии на
несуществующую детскую книгу «Новые повести»; II,
655—662) — проникнуты духом отрицания всего, что ме¬
шает пробуждению и закалке сознательности передо¬
вых сил.
С особенной силой ставит Чернышевский вопрос о на¬
правлении литературного развития, о месте литературы
в развертывающейся общественной борьбе после 1858 года,
когда революционная ситуация надвинулась вплотную и
противоречия между революционно-демократическим и
либеральным крылом литературы стали еще резче, что
привело к расколу в «Современнике».
Разоблачая половинчатых и бесхарактерных либераль¬
ных героев типа героя тургеневской повести «Ася», позво¬
лившей Чернышевскому создать свой блистательный
памфлет против русского либерализма, статью «Русский
человек на rendez-vous» (1858), великий критик разру¬
шал иллюзию о якобы прогрессивной роли, сыгранной ли¬
берализмом.
Герой повести Тургенева, встретившись с искренним
и глубоким чувством, растерялся, не решился пойти на¬
встречу молодой любви, предпочел ретироваться. Черны¬
шевский раскрыл характер персонажа — вялый, робкий,
нерешительный. Молодой человек не привык понимать
ничего великого и живого, потому что «слишком мелка и
бездушна была вся его жизнь, мелки и бездушны были
все отношения и дела, к которым он привык... Он робеет,
он бессильно отступает от всего, на что нужна широкая
126

решимость и благородный риск, опять-таки потому, что
жизнь приучила его только к бледной мелочности во всем»
(V, 168). В том-то и состоит грустное достоинство пове¬
сти, замечает критик, что «характер героя верен нашему
обществу» (V, 158). Именно так ведут себя «порядочные»
и «просвещенные» люди, когда приходит час важных ре¬
шений: тогда они шепчут «нужно покориться», как Ру¬
дин, или торопятся «отстраниться», как тургеневский
молодой человек. С ярким «плебейским» демократическим
пафосом критик обличает дворянско-либеральную интел¬
лигенцию, раскрывает основы ее поведения.
Историю слабого и нерешительного героя повести кри¬
тик истолковал так, что поставил вопрос о социальном
поведении либералов накануне серьезных общественных
испытаний. Проблему «лишнего человека» он истолковал
не как психологическую, а как общественно-политиче¬
скую.
Великолепной традицией русской критики всегда было
смелое обращение к важнейшим проблемам общественной
жизни па основе материалов, предоставленных литерату¬
рой. Так в связи с образами Печорина и Онегина говорил
о развитии личности в дворянском обществе Белинский;
так в связи с образом Обломова разоблачил духовные
черты, связанные с барским паразитизмом, Добролюбов.
Чернышевский, отозвавшись на повесть Тургенева
«Ася», не только развернул глубокий анализ образа моло¬
дого человека из дворянско-либеральной среды, но и
поставил с поистине грозной силой вопрос: что будут де¬
лать мыслящие и образованные люди, когда в стране раз¬
вернутся бурные события. «С кем вы, где будет ваше ме¬
сто?» — спрашивал критик и предупреждал, как жалок
будет тот, кто захочет трусливо отойти в сторону, пере¬
ждать бурю, чтобы не рисковать ничем. Чернышевский
развенчивает трусливую и податливую либеральную
интеллигенцию; но вместе с тем он призывал смело встать
на сторону народа всех честных, смелых, преданных делу
свободы людей.
Либеральная критика идеализировала черты «лишних
людей», объявляла чем-то положительным их слабость и
безволие, которые-де составляют преимущество по сравне¬
нию с чертами грубости и самовластия «сильных мира
сего». Но объективная роль слабых и бесхарактерных —
пусть субъективно и честных — состояла обычно в том,
127

что они своей пассивностью помогали господству злых и
самовластных.
К лишним людям русской литературы Чернышевский
подходил исторически, прослеживал развитие их характе¬
ров в зависимости от обстоятельств русской действитель¬
ности. Но приближение и нарастание революционных
событий заставило критика со всей четкостью поставить
вопрос о герое, отвечающем на новые потребности обще¬
ства, представляющем новые, демократические его силы.
В своей статье о стихотворениях революционного
поэта, соратника Герцена, Н. Огарева Чернышевский ста¬
вил вопрос о положительном герое нового типа и, рассмат¬
ривая его как преемника лучших людей прежнего поколе¬
ния, охарактеризовал его черты:
«Мы ждем еще этого преемника, который, привыкнув
к истине с детства, не с трепетным экстазом, а с радост¬
ною любовью смотрит на нее; мы ждем такого человека
и его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и решитель¬
нейшей речи, в которой слышалась бы не робость теории
перед жизнью, а доказательство, что разум может влады¬
чествовать над жизнью, и человек может свою жизнь со¬
гласить с своими убеждениями» (III, 567—568).
Положителен только тот, кто, заботясь о своем благо¬
состоянии, любит и других людей. Положительный чело¬
век — это человек любящий и благородный, стремящийся
«бороться против того, что неблагоприятно человеческому
счастью» (III, 230).
Вопрос о положительном герое Чернышевский ставит
более отчетливо и конкретно, чем его великий предшест¬
венник Белинский. Чернышевский четко ставит вопрос о
реальных силах, которые выражает и на которые опи¬
рается положительный герой.
«...Деятельность человека бесплодна и ничтожна, когда
не воодушевлена высокою идеею», но «идея получает цен¬
ность в действительности только тогда, когда в человеке,
посвящающем себя служению высокой идее, есть доста¬
точные силы для ее удовлетворительного осуществления»
(III, 138).
В наследии писателя особое место занимает статья
«Не начало ли перемены» (1861), одна из последних кри¬
тических работ, написанных им до ареста, в разгаре оже¬
сточенной полемики с крепостническими и либеральными
идеологами. Статья посвящена рассказам и очеркам из
128

народной жизни писателя-реалиста Николая Успенского.
Успенский давал картины жизни народа, прежде всего
крестьянства, которые противостояли розово-идилличе¬
ским, сентиментальным представлениям о действитель¬
ности. Он изображал нищету, темноту, невежество де¬
ревни, говорил сурово, нередко грубовато, без барской
жалостливой снисходительности,— так, как говорят о
«своем брате». Это жизнь настолько тяжелая, что в ней
самой неизбежно заложено отрицание ее. И если сегодня
крестьяне еще нерешительны, не могут рассудить, что им
делать,— сама жизнь натолкнет их на необходимость
перемен. Найдутся и люди, способные понять, что надо
делать для этих перемен.
В простом пароде, писал Чернышевский, встречаются
люди энергического ума и характера, способные обдумы¬
вать положение и действовать самостоятельно. Но эти
люди не могли проявить себя, так как человек может дей¬
ствовать «сообразно своей натуре только тогда, когда это
возможно, когда обстоятельства располагаются вызываю¬
щим к деятельности образом или, по.крайней мере, начи¬
нают допускать эту деятельность» (VII, 888).
У самого апатичного и вялого человека бывают «ми¬
нуты энергических усилий, отважных решений. То же са¬
мое встречается и в истории каждого народа» (VII, 877).
Критик прибегает к смелому иносказанию. «Ездит,
ездит лошадь смирно и благоразумно — и вдруг вста¬
нет на дыбы или заржет и понесет; отчего это с ней при¬
ключилось, кто ее разберет: быть может, укусил ее овод,
быть может, она испугалась чего-нибудь, быть может, ку¬
чер как-нибудь неловко передернул вожжами. Разумеется,
эта экстренная деятельность смирной лошади протянется
недолго: через пять минут опа останавливается и как-то
странно смотрит по сторонам, как будто стыдясь за свою
выходку. Но все-таки без нескольких таких выходок не
обойдется смирпая деятельность самой кроткой лошади.
Будет ли какой-нибудь прок от такой выходки, или при¬
несет она только вред, это зависит от того, даст ли ей
направление искусная и сильная рука. Если вожжи схва¬
чены такою рукой, лошадь в пять минут своей горячности
передвинет все' (и себя, разумеется) так далеко вперед,
что в целый час не подвинуться бы на такое пространство
мерным, тихим шагом. Но если не будет сообщено надле¬
жащее направление порыву, результатом его останутся
9 Б. Рюриков
129

только переломленные оглобли и усталость самой лошади»
(VII, 881-882).
Это все сказано как бы между прочим,— Чернышев¬
ский блестяще умел как бы случайно, между прочим вы¬
сказать самую важную, острую, волнующую мысль,— но в
этом иносказании с предельной отчетливостью выражены
мысли и о надвигающейся революции, и о необходимости
для передовых «положительных людей» направить ее.
Деятельность передовых людей, положительных героев
Чернышевский связывал с перспективой «отважных ре¬
шений», «энергических усилий», способных победить реак¬
ционную косность и рутину, с самостоятельными дей¬
ствиями масс, которых сама жизнь подвела к необходи¬
мости взяться за «коренное улучшение своего быта». Реше¬
ние проблемы положительного героя, принцип народности
искусства поднимались этим на новую, высшую ступень.
Белинский, Чернышевский, Добролюбов воспитывали
в деятелях литературы понимание высокой общественной
ответственности художника, сознание долга перед на¬
родом.
Противники революционно-демократической критики
утверждали, что эти требования будто бы ограничивают
свободу творчества художника и даже приводят к недо¬
оценке художественного своеобразия искусства. На эти
упреки Чернышевский дал предельно ясные ответы.
Великий критик возражал Некрасову, когда тот на¬
писал:
Нет в тебе поэзии свободной,
Мой тяжелый, неуклюжий стих.
Поэт естественно и гармонично развивал мотивы и
гражданские и лирико-интимные, он свободно владел
огромным, разносторонним жизненным материалом.
«Свобода поэзии не в том, чтобы писать именно пу¬
стяки, вроде чернокнижия или Фета (который, однако же,
хороший поэт), а в том, чтобы не стеснять своего дарова¬
ния произвольными претензиями и писать о том, к чему
лежит душа... В этом и состоит свобода, чтобы каждый де¬
лал то, что требуется его натурою» (XIV, 314).
Сходные положения развивал критик в статье о «Дет¬
стве и отрочестве» Толстого. В связи с наивными требо¬
ваниями, чтобы в каждом произведении обязательно отра¬
жалась бы общественная жизнь, он писал:
130

«Мы любим не меньше кого другого, чтоб в повестях
изображалась общественная жизнь; но ведь надобно же
понимать, что не всякая поэтическая идея допускает вне’
сение общественных вопросов в произведение; не должно
забывать, что первый закон художественности — единство
произведения, и что потому, изображая «Детство», надо
изображать именно детство, а не что-либо другое, не об¬
щественные вопросы, не военные сцены, не Петра Вели¬
кого и не Фауста, не Индиану и не Рудина, а дитя с его
чувствами и понятиями. И люди, предъявляющие столь
узкие требования, говорят о свободе творчества!»
(III, 429).
Следует ли из этого, что читателю и критике безраз¬
лично, к каким темам обращается писатель, какие явления
жизни, каких героев избирает он, чтобы воплотить в про¬
изведениях? Нет, конечно! Содержанием искусства должно
быть общеинтересное, а не мелочное и случайное. Случай¬
ность и мелочность наносит ущерб творчеству.
В статье о романе Теккерея «Ньюкомы» Чернышев¬
ский писал, что при всем таланте и мастерстве романиста
история главного героя, стремящегося стать художником,
не стала больше чем частной историей, лишенной значи¬
тельного содержания. Если бы «с делом о живописи со¬
единялись для Клэйва серьезные, действительные, обще¬
понятные интересы: если б вы поставили это дело как
вопрос о средствах к жизни или о борьбе гения с обстоя¬
тельствами, призвания с предубеждениями,— о, тогда
иное дело,— картины и живопись были бы для вас слу¬
чаем говорить о человеческой жизни, о силах, ею управ¬
ляющих, о быте людей» (IV, 519).
Искусство, которое говорит о жизни, о силах, ею
управляющих, о борьбе человека за большие цели, содер¬
жит серьезные, общие интересы; такое искусство беско¬
нечно выше картинок на мелкие, случайные темы.
Чернышевский был убежденным сторонником искус¬
ства большой правды, значительного общественного содер¬
жания. Но он не допускал упрощения, вульгаризации
понятия общественного содержания, понимал, что это
содержание может выражаться в бесконечно разнообраз¬
ных явлениях и формах, в том числе и сценах детства или
любви, что оно не терпит узкого и прямолинейного под¬
хода. Любая тема, избранная художником, должна стать
для него кровной, органичной, а не остаться чем-то внеш¬
9
131

ним. Чернышевский придавал огромное значение индиви¬
дуальному решению художника — «каждому свое, у каж¬
дого своя свобода» (XIV, 314).
Жизнь и красоту произведениям искусства дает соче¬
тание таланта с мыслью. Художник свободно выбирает
направление творчества, тему, героев, но и общество заин¬
тересовано в том, чтобы художник по внутренней ду¬
ховной потребности служил творчеством общему делу, и
художник заинтересован в том, чтоб его произведения
были нужны обществу.
Чернышевский понимал, что обычно поборниками
«независимости» литературы от передовых современных
идей выступают люди, которыми руководит враждебность
к этим идеям.
«Литература не может не быть служительницей того
или другого направления идей: это назначение, лежащее
в ее натуре,— назначение, от которого она не в силах от¬
казаться, если бы и хотела отказаться,— читаем мы в
«Очерках гоголевского периода».— Последователи теории
чистого искусства, выдаваемого нам за нечто должен¬
ствующее быть чуждым житейских дел, обманываются
или притворяются: слова «искусство должно быть незави¬
симо от жизни» всегда служили только прикрытием для
борьбы против не нравившихся этим людям направлений
литературы, с целью сделать ее служительницею другого
направления, которое более приходилось этим людям по
вкусу» (III, 301).
Представителей теории «чистого искусства», с их фаль¬
шивым пониманием свободы творчества Чернышевский
относил к мелкому и узкому направлению; подлинная
свобода творчества — в смелом и свободном служении делу
прогресса человечества, улучшения жизни людей.
Высота общественных позиций не снижает, а неизме¬
римо повышает и художественные требования к произве¬
дениям искусства. Чернышевский ориентировал передовое
искусство по самым высоким вершинам художественного
творчества. Он высмеивал эстетские предрассудки, «будто
художественность состоит в красивой отделке подробно¬
стей, в украшении произведения заботливо сделанными
картинками и ловко обточенными фразами. О том, имеют
ли смысл эти украшения, нужны ли они для выражения
идеи, существует ли, наконец, в произведении какая-ни¬
будь идея, они и не думали спрашивать» (III, 663).
132

Глубина типизации, содержательность и яркость обра¬
зов, мастерство построения, выразительность характери¬
стик — все эти требования высокой художественности на¬
стойчиво выдвигает критик в своем анализе произведений
литературы.
Одним из важнейших заветов Чернышевского является
мысль о критике активной, воздействующей на развитие
литературы. Критика не имеет права ограничиваться
библиографическими, регистраторскими обязанностями.
В статьях Чернышевского и его соратника Добролюбова
давался ответ на коренные вопросы общественного раз¬
вития, в них анализировался литературный процесс с по¬
зиций материализма и революционной демократии. Чер¬
нышевский и Добролюбов выступали против критики ме¬
лочной, уклончивой, беспринципной, неспособной влиять
на развитие литературы.
В истории русского искусства и литературы эстетика
и критика Чернышевского сыграла огромную действенную
роль. Идеи его оплодотворяли творчество многих поколе¬
ний писателей, художников, музыкантов.
Выдающийся русский критик В. Стасов писал об этом
в своей статье «Двадцать лет русского искусства»:
«Ни Курбэ, ни вся остальная Европа тогда не могла,
конечно, и подозревать, что у нас, помимо всех Прудонов
и Курбэ, был свой критик и философ искусства, могучий,
смелый и оригинальный не меньше их всех и пошедший,
невзирая на иные заблуждения свои, еще дальше и после¬
довательнее их. Это — тот неизвестный автор, который
еще в 1855 году выпустил в свет юношескую, во многом
заблуждающуюся, но полную силы мысли и энергической
независимости книгу «Эстетические отношения искусства
к действительности» 1. «Новые художники, быть может п
не читавшие никогда новых трактатов, перевернувших
вверх дном эстетику, осуществляли, однако же, в своих
созданиях все те положения, которые составляли главную
основу этих трактатов» 1 2.
Стасов говорил о благотворной жизненной силе эстети¬
ческой теории Чернышевского: «Необозримые области,
прежде забытые или с презрением оттолкнутые вон, ста¬
1	В. В. С т а с о в, Избранные сочинения, «Искусство», т. 2,
М. 1952, стр. 416.
2	Там же, стр. 427.
133

новятся на первое место; бесчисленные сцены, личности,
события, люди, прежде забракованные, теперь становятся
краеугольными камнями здания... Когда прежде искусство
брало так высоко и так глубоко? Когда оно было так смело
и так дерзко? Когда оно в такой мере сознавало свою
силу и значение?»1
Мы законно гордимся великой силой эстетики и кри¬
тики Чернышевского, содействующей идейному и худо¬
жественному росту передового, реалистического искусства,
вдохновлявшей творчество «могучей кучки» русских ком¬
позиторов, передовых художников — «передвижников».
Русская революционно-демократическая критика со¬
здала благородные традиции, борясь за революцию и за
социализм, за высокую идейность и активную обществен¬
ную роль литературы, за художественную правду и вер¬
ность жизни, за прекрасную форму, достойную высокого
содержания. Традиции марксистской критики — это про¬
должение и развитие, обогащение на новой идейной основе
традиций классической революционно-демократической
русской критики.
1 В. В. Стас о в, Избранные сочинения. «Искусство», т. 2, М.
1952, стр. 428.

РОМАН «ЧТО ДЕЛАТЬ?»
«...Ты хочешь видеть, как будут жить люди, когда ца¬
рица, моя воспитанница, будет царствовать надо всеми? —
спрашивает Веру Павловну героиня ее снов. — Смотри.
Здание, громадное, громадное здание, каких теперь
лишь по нескольку в самых больших столицах,— или пет,
теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов,
садов и рощ. Нивы — это наши хлеба, только не такие,
как у нас, а густые, густые, изобильные... Поля, это наши
поля; но такие цветы-теперь только в цветниках у нас...
Рощи — это наши рощи: дуб и липа, клен и вяз,— да,
рощи те же, как теперь; за ними очень заботливый уход,
нет в них ни одного больного дерева, но рощи те же,—
только они и остались те же, как теперь...
— Неужели ж это мы? неужели это паша земля?
Я слышала нашу песню, они говорят по-русски.— «Да, ты
видишь невдалеке реку,— это Ока; эти люди мы, ведь с то¬
бою я, русская!»...»
Эти вдохновенные строки о будущем, о преображенной
земле, о людях, наслаждающихся свободным трудом под
звуки широкой и вольной песни, великий русский мысли¬
тель написал в мрачной, темной и сырой камере Петро¬
павловской крепости. Брошенный в каземат, писатель со¬
хранил силу и стойкость своих убеждений и под сводами
тюрьмы создал бессмертное произведение, все устремлен¬
ное в светлое и радостное будущее, в котором человек
стал действительно хозяином жизни. «Для всех вечная
весна и лето, вечная радость». Какое величие духа, какую
верность своим идеям, своему народу нужно было иметь
135

узнику, чтобы в тюремной камере, зная, что самодержа¬
вие готовит судебную расправу над ним, создавать эти
яркие, вдохновенные картины социалистического общества,
показывать, как бороться за это будущее!
* ♦ *
Литературная работа Чернышевского, ведшаяся им
в заключении, в условиях каждодневной борьбы с след¬
ственной комиссией, была выдающимся подвигом ума,
самообладания, воли. Чернышевский пишет роман «Что
делать?», повесть «Алферьев», роман «Повести в повести».
Он переводит отрывки из «Исповеди» Руссо и пишет за¬
метки о его биографии, ряд статей по вопросам политиче¬
ской экономии и истории, большую статью о Крымской
войне, переводит несколько исторических и экономических
работ западных ученых. Он намечает план больших работ:
«История материальной и умственной жизни человече¬
ства», «Энциклопедия знания и жизни», «Критический
словарь идей и фактов».
По подсчетам историка литературы П. Е. Щеголева,
за 678 дней, проведенных Чернышевским в крепости, им
написано 68 печатных листов научных работ, 10 печатных
листов автобиографии, 10 печатных листов переводов и др.,
вплоть до 4 печатных листов судебных показаний и объ¬
яснений. Более чем 200 печатных листов воплотили ги¬
гантскую работу мысли за год и десять месяцев заклю¬
чения!..
4 декабря 1862 года Чернышевский начал писать ро¬
ман «Что делать?». 26 января 1863 года первые главы
романа были направлены обер-полицмейстеру для пере¬
дачи редакции «Современника». 12 февраля Чернышев¬
ский посылает продолжение романа, а 4 апреля роман за¬
кончен и Чернышевским написана «Заметка для А. Н.Пы-
пина и Н. А. Некрасова», в которой излагается замысел
второй части романа. Чернышевский не давал себе отдыха.
Уже 5 апреля писатель начинает работу над повестью
«Алферьев»...
Начало романа было напечатано в мартовской книжке
«Современника» и сразу же привлекло умы и сердца всех
передовых людей. Третья, четвертая и пятая книжки жур¬
нала за 1863 год, в которых печатался ромап, переходили
дз рук в руки, То, что ромап мог появиться в свет, было
136

воистину счастливой случайностью. Рукописи его про¬
сматривались в следственной комиссии. Убедившись, что
в них не содержится ничего относящегося к следствию,
комиссия направляла их в редакцию «Современника»,
с тем чтобы затем цензурование произведения производи¬
лось на общих основаниях.
Деятель цензуры Пржецлавский вспоминал, что цензор
журнала, читая рукописи романа после председателя след¬
ственной комиссии князя Голицына, не смел уже задер¬
живать их,— видя печать и шнуры комиссии, он прони¬
кался соответствующим трепетом и пропускал, не читая.
Не лишено оснований и указание некоторых современ¬
ников на игру в показной либерализм министра внутрен¬
них дел Валуева. Развертывая систему репрессивных мер,
Валуев в то же время не прочь был покрасоваться «ши¬
ротой» и «терпимостью».
Когда же роман появился в свет, правительство по¬
няло, какая допущена оплошность. Цензор Бекетов, на¬
блюдавший за «Современником», был уволен, роман был
запрещен. Но уже было поздно...
Огромный успех романа в передовых слоях общества,
его благотворное влияние, далеко перешагнув границы
России, показало, что узник Петропавловской крепости
добился своего: его страстный призыв к борьбе 'за спра¬
ведливый общественный строй, за социалистическое об¬
щество прозвучал с огромной силой.
В романе «Что делать?» блестяще воплощены полити¬
ческие, философские и эстетические взгляды великого ре¬
волюционера и мыслителя, глубокое понимание им жизни
и людей.
Горький говорил, что русская литература была лите¬
ратурой вопросов. Кто виноват? как быть? куда идти? —
спрашивала она.
Роман «Что делать?» уже был в значительной мере про¬
изведением литературы ответов. Ожидая народную, кре¬
стьянскую революцию, Чернышевский отвечал на корен¬
ные вопросы своего времени. Роман разоблачал реакцион¬
ные силы, учил читателя, давая четкое направление его
мыслям, возбуждал стремление к действию, поднимал бое¬
вую активность.
Название романа имеет характерный подзаголовок:
«Из рассказов о новых людях». По трем тематическим ли¬
ниям развивается действие. Это — тема свободного труда
137

на социалистической основе, тема раскрепощения жен¬
щины и, наконец, основная, всеопределяющая тема, однако
развиваемая в подцензурном произведении лишь глу¬
хими намеками,— тема подпольной революционной дея¬
тельности, тема надвигающейся революции. Насколько
глубоко волновали писателя идеи и образы романа, можно
судить хотя бы по тому, что иногда, по рассказу самого
Чернышевского, работа над произведением так возбуж¬
дала его, что приходилось оставлять ее и, чтобы успо¬
коиться, заниматься упражнениями в дифференциальном
исчислении.
Глубоко правдиво, реалистически изображает Черны¬
шевский представителей старого, собственнического, бур¬
жуазно-дворянского общества, сопротивление которого при¬
ходится преодолевать новым людям.
Для развития действия романа важны такие образы,
как Марья Алексеевна, Мишель Сторешников и его мать
или «государственный муж», вмешивающийся в деятель¬
ность магазина и мастерской Веры Павловны.
Образ Марьи Алексеевны, матери Веры Павловны, рас¬
крывается психологически убедительно и ярко. Эта жен¬
щина объясняется с кухаркой при помощи кулаков, «вос¬
питывает» дочь подзатыльниками, попрекает ее каждой
копейкой, попирает естественные стремления и хотела бы
вытравить из характера девушки малейшую тень незави¬
симости. Она — носительница определенной жизненной фи¬
лософии, которую весьма откровенно и раскрывает до¬
чери: была честной — жила плохо. «Только нечестным да
злым и хорошо жить на свете». Она смотрит на мир злоб¬
ными и недоверчивыми глазами, видит везде только злобу,
зависть, корыстолюбие, людей она не уважает, относится
к ним подозрительно. Старый порядок учит обирать да
обманывать, а никакого другого порядка нет и быть не
может.
Устами Марьи Алексеевны говорит собственнический
эгоизм буржуазного, мещанского общества, его «пошлый
опыт». Это мораль общества, живущего по звериному за¬
кону: «человек человеку волк». Это мораль, порабощаю¬
щая и уродующая человеческую личность, уничтожающая
ее лучшие стремления и порывы, делающая личность
объектом нечистых комбинаций. Несколько лет назад
Марью Алексеевну «уступил» своему начальнику муж;
мудрено ли, что теперь она стремится повыгоднее продать
138

собственную дочь, да еще убеждена, что поступает так
в ее интересах.
Чернышевский, рисуя неприглядные черты Марьи
Алексеевны, в то же время ведет читателя к мысли, что
дело не в самой этой женщине, а в среде, в общественных
условиях, в которых сложились ее взгляды на жизнь.
«Ваши средства были дурны,— говорит, обращаясь к ней,
писатель,— но ваша обстановка не давала вам других
средств. Ваши средства принадлежали вашей обстановке,
а не вашей личности».
Писатель так изобразил гнет, под давлением которого
жила Вера Павловна, чтобы сам собою вытекал вывод:
чистая и благородная девушка не могла не восстать про¬
тив этого гнета; движение новых людей — не плод книж¬
ного чтения, не результат заимствования чужих теорий,
а естественное и необходимое порождение реальных отно¬
шений российской действительности.
К другим сферам старого мира относится Анна Пет¬
ровна Сторепгникова. За внешним обликом благородной
гранд-дамы скрывается натура низменная, корыстная, ли¬
цемерная. Сын ее Мишель — бесхарактерный, пошлый,
тупой — достойный плод своей среды. Жалкий циник,
карьерист и сребролюбец Жан Соловцев и подобные ему
персонажи воплощают нравственную деградацию бур¬
жуазно-помещичьего общества.
Чернышевский как бы мимоходом бросает замечание,
выдержанное в тонах щедринской сатиры:
«Когда коллежский секретарь Иванов уверяет коллеж¬
ского советника Ивана Иваныча, что предан ему душою
и телом, Иван Иваныч знает по себе, что преданности
душою и телом нельзя ждать ни от кого, а тем больше
знает, что в частности Иванов пять раз продал отца род¬
ного за весьма сходную цену и тем даже превзошел его
самого, Ивана Иваныча, который успел продать своего
отца только три раза...» (XI, 60).
Это — убийственная характеристика чиновничьей, бур¬
жуазно-дворянской среды. Чернышевский показал дав¬
ление реакционных сил и в рамках прозаических бытовых
отношений, и в сферах государственной деятельности.
Писатель как бы говорит: нельзя жить в грязи, под
гнетом собственнических отношений, жить в звериной
борьбе за наживу, в разврате, в нищете одних при рос¬
кошной праздности других, нельзя калечить и уродовать
139

людей. «...Ведь у меня все люди будут людьми»,— говорит
Вере Павловне «невеста всех невест» — любовь к людям,
явившаяся ей во сне.
Чернышевский понимал, что напечатать в подцензур¬
ном журнале, да еще в такое время, когда правительствен¬
ная реакция обрушила все силы на революционно-демо¬
кратическое движение, произведение, представляющее ши¬
рокую, открыто критическую картину старого мира, ему
просто не позволят. Но и теми штрихами, какие удалось
ему сделать, он заклеймил несправедливость обществен¬
ного устройства, паразитизм господствующих классов, по¬
казал необходимость и закономерность борьбы против кос¬
ных, реакционных сил. Либеральная мораль призывала
к «примирению с жизнью», с существующим строем. Чер¬
нышевский же был вдохновенным проповедником рево¬
люционного отрицания этого строя.
Величайшей заслугой Чернышевского является созда¬
ние им образов новых героев. Эти герои — уже не лишние
люди, не Печорины, не Рудины; они ясно смотрят на
жизнь и знают, что им делать.
В своих статьях Чернышевский показал, с какой силой
самой жизнью ставится вопрос о положительном герое.
Онегина, Печорина, Бельтова, Рудина он называл «че¬
тырьмя людьми четырех разных эпох общественного раз¬
вития», поясняя, что различие между ними определяется
«характером эпох, которым принадлежат они» (IV, 698—
699). Он видел то прогрессивное, что содержалось в дея¬
тельности передовых представителей дворянской интелли¬
генции, не принимавших крепостническое общество с его
пороками, но не умевших быть последовательными в своем
отрицании, не знавших живого, реального дела. Сущест¬
вует определенная преемственность, связывающая героев
дворянского и разночинского периодов освободительного
движения. Разночинцы восприняли и развили такие черты
своих предшественников, как сила общественных интере¬
сов, напряженность духовных стремлений, критика само¬
державного строя. Но определяющей чертой их облика яв¬
ляется то новое, что присуще им, как представителям
новой полосы исторического развития и новой социальной
группы, вышедшей на историческую арену.
В романе «Что делать?» русская литература призвала
передовых людей к революционной, преобразующей дея¬
тельности. Впервые перспектива этой деятельности была
140

так ярко освещена оптимизмом, пронизана страстной ве¬
рой в победу.
В образах своих героев писатель воспроизвел то повое,
что только возникло в общественной жизни России шести¬
десятых годов прошлого века. Герои романа — разночинцы.
О Лопухове и Кирсанове автор говорит: «Оба рано при¬
выкли пробивать себе дорогу своей грудью, не имея ни¬
какой поддержки» (XI, 46). Лопухов — сын рязанского
мещанина, он с пятнадцати лет зарабатывает уроками,
потом перепиской бумаг. Рано сложилась независимость
его характера. В медицинской академии его «приняли на
казенное содержание, но он завел какую-то ссору и должен
был удалиться на подножный корм». Кирсанов, сын уезд¬
ного писца, часто не имеющего мяса во щах, также грудью,
без связей, без знакомств, пролагал себе дорогу. С двена¬
дцати лет он помогал отцу переписывать бумаги, с четвер¬
того класса давал уроки. Мерцалов был сыном дьячка, за¬
нимающегося к тому же ради куска хлеба переплетным
мастерством.
«Лишние люди» выходили из дворянской среды и
росли, не зная ни серьезных трудностей, ни даже условий
реальной жизни. Вспомним хотя бы, как мать и наставник-
швейцарец воспитывали Владимира Бельтова:
«Они сделали все, чтоб он не понимал действитель¬
ности; они рачительно завесили от него, что делается на
сером свете, и вместо горького посвящения в жизнь пере¬
дали ему блестящие идеалы; вместо того, чтобы вести на
рынок и показать жадную неотройность толпы, мечущейся
за деньгами, они привели его на прекрасный балет и уве¬
рили ребенка, что эта грация, что это музыкальное соче¬
тание движений с звуками — обыкновенная жизнь» ’.
Разночинцы знают жизнь не в парадном ее обличии,
а такой, какова она есть. Им приходится на своих плечах
нести ее тяжесть, а это убивает иллюзии и приучает трезво
смотреть на действительность. Неоткуда взяться в них и
пустой мечтательности, тому фальшивому «стремлению
к идеалам», которое высокомерно игнорирует «прозу
жизни». У них есть свои, передовые, демократические
идеалы, но идеалы эти привлекают внимание к действи¬
тельной жизни. Они не пришли в жизни на готовое и
знают, что каждая копейка и каждый кусок хлеба должны
1 А. И. Герцен, Собр. соч. в 30 томах, т. IV, стр. 92.
141

быть заработаны, добыты трудом. Люди этого типа не пу¬
скают фейерверки высокопарных тирад — они своими дей¬
ствиями, своим поведением отвечают на вопрос «что
делать?».
Новые люди сталкиваются с представителями господ¬
ствующих классов, пытающимися унизить их, ущемить их
достоинство,— и проявляют мужество, силу, своеобразную
плебейскую гордость, чувство своего превосходства... Это —
студенты, домашние учителя! Вспомним Дмитрия Кру-
циферского из романа «Кто виноват?» — робкого, неуве¬
ренного, краснеющего и опускающего взоры,— ведь всего
полтора десятка лет прошло!
Белинский упрекал Герцена за то, что разночинец
Круциферский незначителен, ничтожен рядом с «лишним
человеком» дворянского общества Бельтовым. В сороко¬
вые годы, когда писался роман «Кто виноват?», уже можно
было видеть в общественной жизни и людей, намекающих
на будущую роль и значение разночинца. Но Герцен ти¬
пизировал другие черты. Что же, такие разночинцы —
робкие, приниженные, непрактичные — были. Были они
не только в сороковые, но и в шестидесятые годы. Но Чер¬
нышевский увидел и подчеркнул прежде всего рост, раз¬
витие нового качества явлений общественной жизни. В раз¬
ночинцах он особо выделил высокое чувство собственного
достоинства, их демократическую гордость, умение по¬
стоять за себя. Это необходимо им, чтобы утверждать
в жизни собственную личность и не давать себя в обиду
знатным и богатым. Независимость, самостоятельность
новых людей — это черта не только морально-психологиче¬
ская, а прежде всего политическая: речь идет о роли, ко¬
торую играют и должны играть эти люди в общественной
жизни.
«Каждый из них,— замечает писатель,— человек от¬
важный, не колеблющийся, не отступающий, умеющий
взяться за дело, и если возьмется, то уже крепко хватаю¬
щийся за него, так что оно не выскользнет из рук;
это одна сторона их свойств; с другой стороны, каждый
из них человек безукоризненной честности, такой, что
даже и не приходит в голову вопрос: «можно ли поло¬
житься на этого человека во всем безусловно?» Это ясно,
как то, что он дышит грудью; пока дышит эта грудь, она
горяча и неизменна,— смело кладите на нее свою голову...»
(XI, 144).
142

Для писателя особенно важно, что тип этот уже не
одиночка; одиночка — исключение, он чувствует себя бес¬
сильным. Людей такого типа, новых людей, становится все
больше. Практичность, деятельность в сочетании с вер¬
ностью высоким принципам — это черты типовые, прису¬
щие самой жизни, в которой новые люди все чаще дают
себя знать.
Рядом штрихов, нарочито разбросанных по разным
местам романа, но составляющих в совокупности целостную
картину, создает писатель представление о духовном мире
своих героев. Это люди, хорошо знакомые с современной
общественной наукой, с утопическим социализмом, с по¬
литической экономией (о социалистических мастерских
они говорили как об «опыте» применения к делу тех
принципов, которые выработаны в последнее время эко¬
номической наукой). Круг их разговоров охватывает исто¬
рический прогресс, основы земледелия, сложные философ¬
ские проблемы. Писатель в шутливой форме передает
споры, разгорающиеся во время прогулки,— молодые люди
обвиняют друг друга в романтизме, модерантизме (т. е.
либеральной умеренности), буржуазности, огюст-контизме
(т. е. приверженности к позитивизму). В дружески иро¬
ническом рассказе о «взаимных опорочиваниях» сквозит та
высота идейной требовательности, стремление к передовой
теории, что отличает новых людей.
Новые люди верно служат своим идеям, находя в этом
большое нравственное удовлетворение. В научной деятель¬
ности Кирсанов, Лопухов и подобные им видят не способ
обогащения: для них профессия — средство осуществления
передовых стремлений и идей.
И если Серж — воплощение ленивой и бесхарактерной
«порядочности» — говорит: «лбом стену не прошибешь»
и, усвоив этот «принцип», живет, не отягощая себя ника¬
кими заботами, то новые люди знают, что стены здания ста¬
рого, собственнического мира могут и должны быть разру¬
шены, и действуют, чтоб ускорить крушение этого здания.
Показывая общие, типичные черты новых людей, раз¬
ночинцев, Чернышевский показывает и своеобразие каж¬
дого из них. Лопухов — умный, ясный, спокойный; Кирса¬
нов — натура более эмоциональная, мягкая, артистическая.
Вера Павловна — иной характер, чем Катерина Полозова.
Укажем попутно еще на одно свойство Рахметова и новых
людей. Это — люди молодые; Рахметову, когда он всту¬
143

пает в действие, двадцать два года; Кирсанов и Лопухов
в двадцать один год уже определились во взглядах и
в своих представлениях о своем призвании, месте в науке.
И Вера Павловна и Катерина Васильевна Полозова рано
сформировались как передовые идейные люди.
Вспомним, что Бельтову было за тридцать лет, Ру¬
дину — тридцать четыре года, что «лишние люди» дожи¬
вали до зрелых лет и так и не могли найти ни достойного
образа мысли, ни цельного образа действий. Ничто так не
помогает сформироваться человеку, как высокая, ясная
цель и деятельность, направленная к осуществлению
этой цели.
В своих экономических трудах Чернышевский бле¬
стяще показал неразрешимые внутренние противоречия
капитализма, его банкротство. В романе «Что делать?»
утверждается необходимость замены старого общества со¬
циалистическим строем.
Писатель уносит читателя в прекрасное социалистиче¬
ское будущее. Он показывает чудесно преображенную рус¬
скую землю, показывает труд, ставший легким и прият¬
ным, ибо почти все за человека делают машины. Измени¬
лись и люди. Взгляд их ясен, голова гордо поднята, речь
уверенна и свободна, смех весел и беззаботен: это хозяева
своей судьбы. Все они физически и духовно красивы.
Жизнь их полнокровна, и сами они стали многограннее,
духовно богаче.
Картины, созданные Чернышевским, проникнуты ду¬
хом гениального предвидения.
Плеханов совершенно правильно отметил, насколько
Чернышевский, изображая будущее, выше был не только
многих современников, но и некоторых позднейших дея¬
телей — либеральных народников. «Нас привлекает,— го¬
ворит Плеханов о снах Веры Павловны,— вполне усвоен¬
ное Чернышевским сознание того, что социалистический
строй может основываться только на широком приме¬
нении к производству технических сил, развитых бур¬
жуазным периодом. В снах Веры Павловны огромные
армии труда занимаются производством сообща, переходя
из Средней Азии в Россию, из стран жаркого климата
в холодные страны. Все это, конечно, можно было вообра¬
зить и с помощью Фурье, но что этого не знала русская
читающая публика, видно даже из последующей истории
так называемого русского социализма. В своих представ-
144

леииях о социалистическом обществе наши революцио¬
неры нередко доходили до того, что воображали его в виде
федерации крестьянских общин, обрабатывающих свои
поля той же допотоппой сохой, с помощью которой они
ковыряли землю еще при Василии Темном. Но само собой
разумеется, что такой «социализм» вовсе не может быть
признан социализмом. Освобождение пролетариата может
совершиться только в силу освобождения человека от
«власти земли» и вообще природы. А для этого последнего
освобождения, безусловно, необходимы те армии труда и
то широкое применение к производству современных про¬
изводительных сил, о которых говорил в снах Веры Пав¬
ловны Чернышевский...» 1
В наши дни, когда советские люди по-хозяйски преоб¬
разуют природу, а машины все больше освобождают чело¬
века от тяжелого труда, мы особенно отчетливо понимаем
величие мысли Чернышевского.
Протягивая нить от своего времени к солнечному, лу¬
чезарному будущему, писатель говорит, что общественный
строй, при котором люди могут жить привольно,— не бес¬
почвенная мечта, а вполне достижимая цель. «...Будущее
светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, рабо¬
тайте для него, приближайте его, переносите из него в на¬
стоящее, сколько можете перенести...» (XI, 283—284).
Основой жизни является труд, и, чтоб человечество
стало свободным, нужно прежде всего раскрепостить труд.
В романе, построенном на острых противопоставлениях,
на резких и отчетливых контрастах, большое место зани¬
мает тема освобождения труда путем организации произ¬
водительных социалистических ассоциаций. Мастерские
Веры Павловны — это дело рук новых людей, Лопухова,
Кирсанова, Мерцалова и их единомышленников. Это на¬
чинание, которое может дать людям возможность наглядно
убедиться в преимуществе социалистического труда.
«Вместо бедности — довольство; вместо грязи — не
только чистота, даже некоторая роскошь комнат; вместо
грубости — порядочная образованность; все это происхо¬
дит от двух причин: с одной стороны, увеличивается доход
швей, с другой — достигается очень большая экономия
в их расходах».
1 Г. В. Плеханов, Избранные философские произведения
в 5 томах, т. IV, стр. 227—228.
10 Б. Рюриков
145

Швеи работают на себя; они сами себе хозяйки, каж¬
дая получает свою долю прибыли. На себя они работают
быстрее, усерднее, бережливее относятся к материалу.
«При нашем порядке... получается вдвое больше до¬
хода, и доход употребляется вдвое выгоднее» (XI, 290).
Чернышевский показывает также, как жизнь мастер¬
ской-коммуны благотворно сказывается, на культурном,
моральном облике ее работниц. Швеи говорят языком ба¬
рышень из образованного общества, знакомятся с литера¬
турой, с историей, ходят в театры, на выставки картин.
Для них проводятся целые курсы лекций, они читают но¬
вые книги, круг их интересов и понятий становится неиз¬
меримо шире и разностороннее; не удивительно, что сте¬
пень их развития «соразмерна тому, как давно которая из
них живет в мастерской» (XI, 287).
Совершенно новая нравственная атмосфера царит
в этом коллективе. Все заинтересованы в успехе общего
дела; никто не завидует друг другу. Тепло и внимательно
относятся здесь к каждому: индивидуализм, разобщен¬
ность преодолевается силой воздействия коллектива. Ду¬
хом тепла и дружелюбия проникнуты взаимоотношения
девушек. Социалистическое начало привилось, вошло в быт,
осветило ясным светом весь ход обыденной жизни.
Для Чернышевского особенно важно, что люди труда,
работницы, сами принимают участие в руководстве ма¬
стерской и прекрасно успевают в этом. Вера Павловна
может быть спокойна: мастерская идет «исключительно
мыслью и умением самих швей».
Великий революционер понимал, что под неусыпным
взором охранителей буржуазно-крепостнического строя
нормальное существование таких социалистических очагов
невозможно. Он не обманывался в роли, какую играет
дворянско-буржуазное государство по отношению к заро¬
дышам новой жизни. Вспомним, с каким недоверием и
озлоблением относится «просвещенный муж», представи¬
тель высшей администрации, к мастерским Веры Пав¬
ловны. Слово «труд», написанное на вывеске магазина,
воспринимает он как революционный лозунг и требует
искоренения социалистического духа мастерских. «На¬
добно было поприжаться и поприжаться»,— делает вывод
Кирсанов. А Вера Павловна с сожалением говорит: «Жаль,
что нет возможности развиваться этим швейным: как они
146

стали бы развиваться...» Вмешательство администраций
подорвало работу магазина.
Чернышевский не питал иллюзии, свойственных уто¬
пистам Запада: господствующие классы и служащие им
органы власти способны не поддержать, а лишь «прижать»
новое, воспрепятствовать его развитию. Утопические со¬
циалисты Запада надеялись на компромисс труда и капи¬
тала в достижении социалистического устройства. Семи¬
летняя история мастерских Веры Павловны характерна и
тем, что пи в создании, ни в развитии их капитал никак
не участвовал,— мастерские были созданы в буквальном
смысле этого слова на трудовые гроши самих работниц.
Чернышевский не ждал ничего хорошего от господствую¬
щих классов. Он' не рассчитывал на врастание социали¬
стических учреждений в мир эксплуатации и угнетения.
О мастерских Веры Павловны он рассказал, чтоб пропа¬
гандировать новые, социалистические отношения, но он
видел несовместимость в реальной жизни этих отношений
с существующим строем.
И на этом частном примере подтверждаются слова
В. И. Ленина, писавшего, что Чернышевский был не
только утопистом — он был революционным демократом,
умевшим через все рогатки и препоны царской цензуры
пронести идею крестьянской революции.
Чтобы правильно понять и жизнь новых людей, и ис¬
торию мастерских, и другие линии действия романа, надо
постоянно иметь в виду тот фон, на котором разверты¬
вается это действие,— народную жизнь. Лопухов спорит
с Марьей Алексеевной, которая считает, что «помехой за¬
ведения новых порядков» является «глупость народа», но
до конца свою мысль ей не договаривает.
«...Люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что
им выгодно стало поумнеть... прежде и нс было им воз¬
можности научиться уму-разуму, а доставьте им эту воз¬
можность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею»
(XI, 70),— думает Лопухов про себя. Такая мысль тре¬
бует осторожности...
Мысль эта имеет огромное значение. Логика жизни,
обстоятельства подводят народ к тому, чтобы он поумнел,
понял свои задачи и решительно выступил на борьбу за
новые, лучшие порядки.
В сущности, мысль эта развивается в разговоре Кир¬
санова с Верой Павловной о положении женщины. Речь
Ю;
147

идет о предубеждении: женщинам внушено — «вы слабы»,
вот они п чувствуют себя слабыми. Кирсанов приводит
примеры, которые относятся не только к положению жен¬
щин, а к положению народов. Он так и говорит: «есть
примеры, касающиеся целых масс, народов, всего чело¬
вечества» (XI, 254), и обращается к фактам из военной
истории. В средние века пехота воображала, что не может
устоять против конницы,— и действительно не могла
устоять. Так было, пока не появились на континенте
английские пехотинцы из гордых, самостоятельных мел¬
ких землевладельцев, которые были свободны от этой
боязни и стали наносить поражение коннице, даже пре¬
восходящей их численно. То же повторилось, когда швей¬
царцы-пехотинцы поняли, что им вовсе не для чего счи¬
тать себя слабее феодальной конницы.
«Тогда все увидели: «а ведь пехота крепче конницы»,—
разумеется крепче; но шли же целые века, когда пехота
была очень слаба сравнительно с конницею только по¬
тому, что считала себя слабою» (XI, 254—255).
«Мы слабы потому, что считаем себя слабыми»,— эти
слова Веры Павловны можно отнести не только к жен¬
щинам, а ко всему народу, который «новые люди» видели
сильным, могучим, способным на борьбу,— надо только
вдохновить его, вооружить сознанием своей силы.
Несколькими страницами ниже, после экскурсии в об¬
ласть военной истории, писатель вспоминает, как двена¬
дцатилетним ребенком испугался он большого пожара.
Но любопытство потянуло туда, где полыхал огонь. «Бе¬
рег был уставлен дровами, лубочным товаром. Такие же
мальчишки, как я, разбирали и оттаскивали все это по¬
дальше от горевших домов; принялся и я,— куда девался
мои страх!.. С той поры я уж и знал, что если страшно
от сильного пожара, то надобно бежать туда и работать,
и вовсе не будет страшно» (XI, 260).
Народ быстро поумнеет, чтобы встать за новые по¬
рядки. Он преодолеет пассивность и страх, у вступающего
в дело страх исчезает. Таков фон, такова общая перспек¬
тива, вне которой нельзя понять отдельно взятые моменты.
Чернышевский лишен был возможности развернуть
картину политической деятельности Кирсанова, Лопухова
и других, но полны большого значения слова его о том,
что эти новые люди уже нс одиноки. Их товарищеский
кружок связан с освободительным движением. Вокруг
148

Кирсановых сплачивается несколько семейств, живущих
так же ладно и счастливо, как и они, и разделяющих их
убеждения. Революционная деятельность этих людей при¬
открывается их отношением к главному и самому значи¬
тельному герою романа — к Рахметову.
Рахметов — центр, к которому стягиваются все нити
романа. Это — «особенный человек». Основная часть дея¬
тельности его проходит вне поля зрения читателя,— то
самая важная и трудная часть этой деятельности: непо¬
средственно революционно-организаторская работа.
Человек смелого, независимого ума и железной воли,
он всего себя подчинил делу революции. Суровый образ
жизни, отказ от личных чувств, от удобств — все это про¬
явление редкостной революционной целеустремленности.
Характер Рахметова сформировался под влиянием впе¬
чатлений от жизни народа, передовых, революционных
материалистических идей. Писатель показывает высокую
сознательность отношения героя к действительности.
Рахметов — выходец из дворянской среды. Он порвал
с этой средой, отдал состояние па общее дело и ушел в ре¬
волюцию. Некоторые критики ставили образ Рахметова
в ряд традиционных образов «кающихся дворян». Но рас¬
суждать так — значит не понимать того принципиально
нового, что присуще образу героя-революционера. В Рах¬
метове нет традиционных черт кающегося дворянина — ни
бесконечной рефлексии, ни размазываемого и подогревае¬
мого сознания вины, требующей искупления.
Чернышевский понимал революцию как широчайшее
общенародное движение, способное захватить и вовлечь
и лучших представителей господствующих классов, по¬
рвавших со своей средой. Логика поведения героя опре¬
деляется общенародным революционным движением, а не
отвлеченными морально-психологическими коллизиями.
Реакционная печать, с шумом и улюлюканием высту¬
пившая против романа, с особым негодованием обруши¬
лась на образ Рахметова. Особенную свистопляску вызвал
эпизод, в котором изображалось, как Рахметов спит на
гвоздях. Но физические испытания, которым подвергает
себя Рахметов,— это не казнь за грехи отцов и не само¬
истязание заблудшей души. Он чужд юродству и хлы¬
стовству, по он знает, что существует Третье отделение
с его застенками и палачами, ко встрече с которыми сле¬
дует быть готовым: «Проба. Нужно. Неправдоподобно,
/4Р
конечно, однако же на всякий случай нужно. Вижу,
могу».
Образ Рахметова писатель начал создавать в те дни,
когда он проводил голодовку — первую голодовку в исто¬
рии Петропавловской крепости. Испытание силы воли
в борьбе с врагами было для него не теоретическим,
а практическим вопросом.
В поведении Рахметова есть черты просветительской
абстрактной регламентации. Когда писатель подробно мо¬
тивирует, почему герой не ест белый хлеб, а ест черный,
ест яблоки, по не ест абрикосов, апельсины ест в Петер¬
бурге и не ест в провинции — такая регламентация дета¬
лей справедливо покажется наивно-рационалистической.
Но существо дела не в деталях. Существо в том, что че¬
ловеку, вступившему на революционный путь, идущему
к народу, надо быть готовым столкнуться « лишениями,
с трудностями, тяжелыми условиями жизни, не говоря уже
о больших опасностях.
Реакционная критика упрекала Чернышевского в не¬
правдоподобности образа Рахметова. Но мы знаем из вос¬
поминаний многих революционеров семидесятых и восьми¬
десятых годов, что они также задумывались о грозящих
им испытаниях,— достаточно обратиться к мемуарам
Н. А. Морозова, Веры Фпгпср, С. Перовской. В программе
революционного общества, составленного Н. Огаревым,
говорилось: «Центральные члены обязуются под пыткой
не выдавать друг друга».
А вот документ, относящийся уже к совсем иной эпохе.
Рабочий-сормович П. А. Заломов, прототип Павла Власова
из романа М. Горького «Мать», рассказывал, как при
вступлении в подпольную социал-демократическую орга¬
низацию в начале девяностых годов его терзали мучи¬
тельные думы: «...имею ли я право вступить в ряды бой¬
цов за дело пролетариата, смогу ли я выдержать пытки,
когда от меня потребуют выдачи товарищей...» П. Заломов
испытывал себя па боль: как бы нечаянно разбивал палец
молотком, брызгал кипятком на руку, дрелью ранил ногу.
«После этого я окончательно уверился в своих силах. Впо¬
следствии эти опыты производили надо мной уже враги
революции»
1 «Семья Заломовых. Сборник воспоминаний и материалов»,
«Молодая гвардия», 1956, стр. 14 и 22.

Образом Рахметова писатель как бы говорил, какую
силу воли, стойкость, решимость преодолеть любые испы¬
тания должен воспитывать в себе человек, идущий в ряды
революции.
Рахметов изображен в момент исключительный, в ка¬
нун больших революционных событий, ожидавшихся
в стране,— о них Чернышевский, естественно, говорит
лишь глухими намеками.
«Я знаю о Рахметове больше, чем говорю»,- — пишет
он. Мы знаем только о таинственных исчезновениях ге¬
роя, о широких связях его по стране, о разных людях,
беспрерывно посещавших его, о его поездках за границу.
Рахметов — профессионал революции, народный вожак,
деятель подпольной организации. Он для того и отстранил
все лишнее из своей жизни, чтобы в решающий момент
борьбы полностью отдаться общенародному делу.
В иных условиях, когда вырастут и закалятся сорат¬
ники, которые разделят с ним трудности руководства
великим делом, когда революция победит, Рахметов смо¬
жет жить, не связывая свои чувства и стремления. По за¬
мыслу второй книги романа, предполагалось показать
Рахметова человеком «мирного свойства», натурой сози¬
дающей. Победа позволит раскрыться всему богатству
чувств, которые в трудное время решающих битв прихо¬
дится сдерживать.
Образом Рахметова Чернышевский говорил, что рево¬
люционные настроения в России столь глубоко пустили
корпи, распространяются столь широко, что во весь рост
встает вопрос о вождях, об организаторах и руководите¬
лях революционных действий. Рахметов вовсе пе исклю¬
чение — писателю приходилось встречать «восемь образ¬
цов этой породы». «Мало их, по ими расцветает жизнь
всех; без них опа заглохла бы, прокисла бы; мало их, но
они дают всем людям дышать, без них люди задохну¬
лись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких
людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благород¬
ном випе; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей,
это двигатели двигателей, это соль соли земли» (XI, 210).
В Рахметове дан обобщенный, собирательный образ
профессионального революционера, организатора револю¬
ционных сил. Наивпы стремления указать па какой-то
один прототип этого образа. Современники находили
в Рахметове некоторые черты характера ТТ. Л. Добролтобо-
75/
ва, с его замечательной самостоятельностью умственного
развития, офицера С. Сераковского, участника поль¬
ского восстания 1863 года, повешенного царскими пала¬
чами. Есть основания находить в этом образе и автобио¬
графические мотивы. По указаниям некоторых источни¬
ков, отражены в нем отдельные черты саратовского
помещика П. А. Бахметева. Бахметев много путешество¬
вал по России, славился своими странностями, в том числе
аскетическим образом жизни. Н. А. Огарева-Тучкова рас¬
сказывает, как, посетив Герцена в Лондоне, Бахметев
предлагал ему деньги на издание его сочинений. Герцеп
в «Былом и думах» также передает этот эпизод. Однако,
как справедливо указывалось, в описании Герцена и Ога¬
ревой-Тучковой Бахметев имеет мало общего с героиче¬
ским образом, созданным Чернышевским.
Исследования прототипа могут иметь в данном случае
одно значение: они помогают разоблачить ложную версию
о Рахметове как «выдуманном», «сочиненном», «нежиз¬
ненном» герое. Иногда поиски обязательного прототипа
могут вести к подмене в литературоведческом исследова¬
нии правды мелким правдоподобием, к снижению обоб¬
щающего значения художественного образа. Рахметов —
огромное художественное обобщение.
Взяв из жизни, из практики революционной борьбы
черты героя, писатель обогатил эти черты своей мыслью
и художническим чувством — и вернул в жизнь. Целе¬
устремленностью и энергией, ясностью мысли и поведе¬
ния, преданностью народному делу, отрешенностью от
всего мелкого, узко личного возвышенный образ Рахме¬
това оказал огромное влияние на целый ряд поколений
революционеров. О влиянии этого образа на формирова¬
ние характеров деятелей революционной борьбы писали
многие революционеры. Зпачение его отмечал Плеханов,
встречавший черты рахметовского характера почти у всех
известных ему революционеров.
Один из современников, Н. Чарушин, писал в своих
воспоминаниях: «Этим своим образом, таинственным,
смутным, заставлявшим усиленно работать наше вообра¬
жение, Чернышевский, уже изъятый из обращения, как бы
говорил нам: вот подлинный человек, который особенно
нужен теперь России, берите с него пример и, кто может
и в силах, следуйте по его пути, ибо это есть единствен¬
ный для пас путь, который может привести нас к желае¬
152

мой цели. И образ Рахметова врезался в нашу память,
он властно встал перед нашими глазами и тогда, когда
мы сами страстно искали лучших и верных путей жизни,
помогая нам, поощряя нас на решительный шаг».
Рисуя Рахметова, Чернышевский отмечает и другую
сторону его характера. Вера Павловна пишет: «...я имела
длинный разговор с свирепым Рахметовым — какой это
нежный и добрый человек». Рахметов внимателен и сер¬
дечен в отношении к товарищам по борьбе. Решив исчез¬
нуть, чтобы дать свободу Вере Павловне, Лопухов идет
именно к Рахметову рассказать о своем трудном и мучи¬
тельном положении, именно ему он поручает быть доб¬
рым вестником к жене.
В одной из реплик Чернышевского «проницательному
читателю» раскрывается значение образа Рахметова. Он
объясняет, что Кирсанов, Лопухов, Вера Павловна —
обыкновенные порядочные люди нового поколения, хотя
опи и составляют еще меньшинство публики: большин¬
ство ее еще много ниже этого типа — как жалкая хижина
рядом с домом. «На той высоте, на которой они стоят,
должны стоять, могут стоять все люди». Рахметов же
стоит выше «обыкновенных людей» нового поколения:
он рядом с ними — как дворец рядом с домом.
Либералы, лицемерные слуги «чистого искусства», со¬
здали лживую версию о крайней сухости, черствости,
рассудочности новых людей. Чернышевский же показал,
что революция, борьба за освобождение человека подни¬
мает участника ее, раскрывает в нем лучшие черты, об¬
наруживает широчайшие возможности развития. Личность
вырастает в этой борьбе. Не обеднение, не принижение,
а рост, духовное обогащение человека несет революцион¬
ная борьба!
В критике были попытки доказывать, что русская ли¬
тература оказалась не в состоянии создать образ положи¬
тельного героя; что образы ромапа «Что делать?», в том
числе и Рахметова,— фигуры случайные, пе типичные, а
следовательно, не имеющие общественной и художествен¬
ной значительности. Эти рассуждения, в сущности, отра¬
жали влияние вздорных и антинаучных «концепций»
буржуазной истории литературы.
Черпытпевский показывает, как благородны и глубоко
человсчпы «новые люди», какой чуткостью и деликат¬
ностью проникнуты отношения героев романа. Глубокое
153

уважение к человеку, его взглядам, его потребностям
определяет их поведение.
Писатель говорил, что при разумном и трезвом под¬
ходе к жизни люди могут преодолевать трагедии, ка¬
завшиеся им ранее неразрешимыми. И, рассказывая
о «личной жизни» своих героев, он опирался на действи¬
тельность, в которой новые люди уже обнаружили свои
свойства. В самом подходе к типизации Чернышевский
преодолевает абстрактные антропологические представле¬
ния, исходя прежде всего из общественного поведения
человека, из его позиций в борьбе старого и нового
в реальной действительности своего времени.
Чернышевский хорошо знал историю отношений
II. И. Бокова, И. М. Сеченова и М. А. Обручевой и воз¬
можно, что запечатлел некоторые особенности начальной
стадии этих отношений, повествуя об истории Кпрсанова,
Лопухова и Веры Павловпы.
О. С. Чернышевская утверждала: «Верочка — это я».
Действительно, в образе Воры Павловпы с ее живостью,
острым умом и даже с ее внешним обликом много общего
с Ольгой Сократовной. Тягостная жизнь Веры Павловны
в родительском доме во многом напоминает жизнь Ольги
Сократовны в доме родителей до замужества. Однако, по
рассказам современников, Чернышевский, создавая образ
своей героини, использовал также черты облика М. А. Об¬
ручевой. М. А. Обручева, дочь генерала Обручева, брала
уроки у доктора П. И. Бокова, друга и врача Н. Г. Черны¬
шевского. Желая помочь Марии Александровне уйти из
дома, Боков вступил с пею в фиктивный брак, который
скоро стал действительным. В дальнейшем, уже после
ареста Чернышевского, события развернулись так:
М. А. Обручева-Бокова интересовалась медициной и гото¬
вилась к научной деятельности в этой области; бывая па
лекциях в Военно-Медицинской академии, опа познако¬
милась с Сеченовым; возникшая между ними любовь при¬
вела к уходу Обручевой от Бокова и к новому браку ее,
с Сеченовым. Характерно, что отношения Сеченова п Бо¬
кова оставались все время дружескими.
Эта история подтверждает, что в русской жизни были
примеры решения жизненных конфликтов па основе ипых
моральных принципов, чем прппцппьт морали эксплуата¬
торских классов.
154

Выдающийся советский писатель А. А. Фадеев был
прав, когда писал: «В Рахметове, Кирсанове, Лопухове,
Вере Павловне — Чернышевский воплотил лучшие черты
свои и друзей своих, переступив через случайное, мелоч¬
ное, поверхностное. Они — люди своего времени и в то же
время — воплощение их мечты о будущем» ’. .
Чернышевский стремился, чтобы взаимоотношения лю¬
дей основывались не на случайных и произвольных субъ¬
ективных стремлениях, а на сознательном отношении
к явлениям жизни. Надо правильно попять истинные ин¬
тересы человека, подчинять мелкий интерес более важ¬
ному. Только честное, благородное поведение позволяет
человеку полноценно развиваться, раскрывать все свое
духовное богатство, все лучшее, что содержит натура. Так
понимал писатель «выгоду».
В подчеркивании слова «выгода» сказывается еще
утопическая абстрактность, просветительский рациопа-
лизм Чернышевского, но достаточно, скажем, сравнить
рассуждения о выгоде Марьи Алексеевны и Лопухова,
чтобы попять, что теория «разумного эгоизма» по сути
направлена на утверждение новой, гуманистической, под-
линно человеческой морали и отвергает эгоистическую,
собственническую линию поведения. В основе морали
новых людей лежат патриотические убеждения, понятие
о революционной целесообразности поведения человека.
Эгоизм людей старого — мелкое, грязненькое, собствеп-
ничсское чувство; оно противопоставляет человека другим
людям, оно заглушает в нем лучшие побуждения и мысли,
заставляя удовлетворять низкие, недостойные стремле¬
ния. Теория же «разумного эгоизма» требовала, чтобы
естественные личные потребности по противопоставлялись
общему интересу, а гармонически сочетались с ним, и
человек находил личное удовлетворение в борьбе за то,
«чтоб всем было хорошо».
«Личная польза новых людей совпадает с общею поль¬
зою, и эгоизм их вмещает в себе самую широкую любовь
к человечеству»,— справедливо писал Д. И. Писарев1 2.
Чрезвычайно отчетливо черты морали новых людей
раскрываются в отношении к женщине. Чернышевский
1	А. Фадеев, За тридцать лет, «Советский писатель», М.
1957, стр. 859.
2	Д. И. Писарев, Сочинения в 4 томах, Гослитиздат, т. 4,
М,— Л. 1956, стр. 25.
755

выступает продолжателем борьбы революционных демо¬
кратов Белинского и Герцена за раскрепощение женщины.
«Современник» придавал женскому вопросу огромное
значение. Его касался во многих своих статьях Добролю¬
бов, а в ряде номеров журнала за 1858, 1859 и 1861 годы
печатались статьи М. Михайлова, посвященные положе¬
нию женщины в обществе.
Раскрепостить женщину — значит сделать ее реально
независимой и в труде и в семье. «Полного счастья нет
без полной независимости».
Вера Павловна, Катерина Полозова не только любя¬
щие или любимые женщины — они равноправные участ¬
ницы многосторонней деятельности «новых людей». Вера
Павловна дает уроки, работает в мастерских и готовится
к медицинской практике. Полозова — активная участница
работы мастерских. В этом основа духовной независимо¬
сти этих передовых женщин. Девушки из социалистиче¬
ских мастерских чувствуют себя иными людьми прежде
всего потому, что освободились от угнетения в труде.
Но писатель отчетливо видит, что только революция, ко¬
ронное общественное преобразование позволит женщине
занять достойное место в обществе.
Освобожденная от угнетения женщина становится
равноправна в семье, в браке. Любовь очищается от уро¬
дующего влияния эгоизма.
Когда молодой саратовский учитель Чернышевский,
охваченный любовью к дочери местного врача, Ольге Со¬
кратовне «Васильевой, заносил в дневник свои чувства,
из-под его пера срывалось горячее восклицание: «Да бу¬
дешь ты счастлива!» Любовь — это не свое счастье прежде
всего, это не житейское удобство, это — стремление
к счастью любимого существа.
Те же светлые и благородные мысли находим мы
в романе: «...расположение к человеку — желание счастья
ему», «...что значит любить человека? Это значит радо¬
ваться тому, что хорошо для него, иметь удовольствие
в том, чтобы делать все, что нужно, чтобы ему было
лучше».
Любовь не ограничивает героев Чернышевского узким
и маленьким мирком интимных чувствований, нет,— она
напрягает все способности человека, заставляет острее
чувствовать жизнь. Любовь пеотделима от товарищеского
чувства, от уважения к человеку.
156

В символическом сие Веры Павловны раскрывается
разное отношение к любви в разные эпохи развития че¬
ловечества.
Прекрасная свободная женщина будущего говорит:
«Я свободна, потому что во мне нет обмана, нет притвор¬
ства... Я не скажу слова, которому не сочувствую, я не
дам поцелуя, в котором нет симпатии».
Вот почему любовь «новых людей» так чиста и благо¬
родна, вот почему она не убывает, а нарастает день ото
дня. Чернышевский не только отрицал характерные для
буржуазно-дворянской среды браки по расчету, без
любви, без равенства сторон,— он утверждал брак, семью,
созданную на основе прочной и глубокой любви, воспевал
радость и счастье материнства.
Новые люди говорят о своем чувстве:
«...умственные и нравственные силы растут во мне от
моей любви».
«Любовь в том, чтобы помогать возвышению и возвы¬
шаться».
«Только тот любит, у кого светлеет мысль и укреп¬
ляются руки от любви».
Чувство, раскрепощенное от влияния несправедливых,
уродливых законов собственнического общества, стано¬
вится действительно прекрасным и высоким,— оно до¬
стойно «новых людей», борющихся за новое, социалисти¬
ческое общество. И если в книгах Жорж Санд и Диккенса,
которые читала Вера Павловна, мечты о свободе и счастье
женщинЫ были только туманными мечтами, в романе
Чернышевского звучит твердое убеждение, что новые от¬
ношения, возникшие в среде передовых людей, будут
неуклонно развиваться и укрепляться.
Огромное значение в развитии линий романа имеют
сны Веры Павловны. В этих снах своеобразно осмысли¬
ваются итоги предшествующего действия, разъясняется
сложная линия повествования; вместе с тем каждый сон
содержит в себе определенную перспективу, как бы на¬
мечает дальнейшее развитие. В первом сне, предшествую¬
щем освобождению Веры Павловны от гнета семьи, вы¬
ражена мечта о свободе, о свежем воздухе,— в нем рас¬
крывается основное стремление героини. В то же время
ее борьба за личное освобождение связывается уже
с борьбой за счастье других: «Помни же, что еще много
157

Невыпущенных, много невыпеченных»,— напоминает «не¬
веста всех невест» — любовь к людям.
Второй сон — это своеобразное размышление о первых
шагах деятельности Веры Павловны в среде новых людей;
здесь показан путь к подлинному освобождению и возрож¬
дению через труд, через активную деятельность. Пара¬
зитизм, отсутствие движения, труда обличается как источ¬
ник гнилости; подчеркивается, что доброе вырастает
в борьбе со злом.
В третьем сне раскрывается характер отношений
между Лопуховым и Верой Павловной, сложность, тон¬
кость и благородство идейных побуждений и чувств новых
людей, стремящихся и в сфере личных отношений к тому,
«чтобы всем было хорошо». Этот сон как бы поэтически
подготовляет развязку семейных отношений героев; он
служит прямым прологом к «теоретическому разговору»
Лопухова и Кирсанова.
Наконец четвертый сон — это широкая, многоплаипая
картина развития человечества, прекрасное видение бу¬
дущего социалистического общества. В первых главах
Чернышевский представляет' историю смены культурно¬
исторических эпох — в истории смены женских характе¬
ров, роста женской личности, ее человеческого достоин¬
ства и независимости. Чернышевский смело заглядывает
в завтрашний день человечества, рисует жизнь людей
в светлом социалистическом мире, зовет читателей любить
светлое и прекрасное будущее и активной революционной
деятельностью приближать его.
Роман «Что делать?» был встречен в штыки реакцион¬
ной, охранительной печатью. Эту пламенную проповедь
новых, социалистических отношений, мощную деклара¬
цию нового, революционного поколения нельзя было за¬
молчать,— слишком сильно было действие романа на
русское общество. И реакционная печать обрушилась на
роман, стремясь дискредитировать произведение. Эта пе¬
чать, в частности, брала под обстрел литературные каче¬
ства его, отрицая какие бы то ни было художественные
достоинства романа.
Художественное своеобразие романа до сих пор из¬
учено недостаточно. Даже некоторые советские исследо¬
ватели романа не освободились от недооценки его худо¬
жественного значения. В иных работах о «Что делать?»
писали как о каком-то пропагандистском произведении,
158

видя в нем только сумму идей, которые автор хотел про¬
иллюстрировать в беллетристической форме. Пока Чер¬
нышевский был па свободе, руководил «Современни¬
ком»,— рассуждали такие авторы,— он не писал беллет¬
ристики; попав в крепость, он взялся за роман, так как
это была единственно доступная форма пропагандистской,
публицистической деятельности...
Но Чернышевский думал не только о том, чтобы до¬
нести свои идеи. Неверно и то, что о художественном
творчестве он раньше и не помышлял. Известны ранние
литературные опыты писателя — повесть «Теория и прак¬
тика», повесть «Понимание» (Рассказ о Лили и Гете).
В своих показаниях следственной комиссии Чернышев¬
ский указывал, что издавна готовился стать писателем-
беллетристом. В складе дарования великого мыслителя,
при всей силе его ума, было сильно и художественное
начало.
Роман «Что делать?» — это не ученый трактат в ли¬
цах с нравоучительными разговорами. В нем есть живые
образы, индивидуализированные характеры, закономерно
развивающееся действие, убедительно воспроизведенные
обстоятельства, отношения людей, есть, наконец, худож¬
ническая страстность, без которой невозможно создание
каких бы то ни было подлинных произведений искусства.
В одном из диалогов автора с косным «проницатель¬
ным читателем» писатель выступает против примитивной
эстетики, сводящей роль литературы к навязчивой дидак¬
тике. «Проницательный читатель» объясняет по-своему,
зачем автору потребовалось вывести образ Рахметова;
герой появляется-де затем, чтоб произнести приговор
о Вере Павловне и Лопухове, он нужен для разговора
с Верой Павловной. Писатель иронически отвечает:
«— О, да как же ты плох, государь мой! Как раз на¬
оборот понимаешь дело. Разве нужно было выводить
особого человека затем, чтоб он высказал свое мнение
о других лицах?.. Нет, государь мой, Рахметов вовсе не
был нужен для этого. Сколько раз сама Вера Павловна,
Лопухов, Кирсанов выражают сами свое мнение о своих
поступках и отношениях? Они люди не глупые, они сами
могут рассудить, что хорошо, что дурно, на это им не
нужно суфлера» (XI, 224).
Герои романа — не статисты, произносящие реплики
по подсказке из суфлерской будки. Это живые образы,
159

типичные представители своей эпохи, своей среды. Писа¬
тель последовательно раскрывает внутренний мир людей,
их психологию, диалектику их души. Он показывает, как
зреет чувство, как укрепляется то или иное решение в
сознании действующих лиц. В романе есть места и растя¬
нутые, и несущие отпечаток рассудочности, однако в це¬
лом — это полнокровная реалистическая ткань, насыщен¬
ная действием, богатая конфликтами, контрастными си¬
туациями. Весь сюжет романа основан на столкновении
новых людей со старым миром.
Одной из важнейших особенностей стиля романа яв¬
ляется публицистичность. Проходящие через все произве¬
дение обращения то к противнику («проницательному
читателю»), то к читателю-другу усиливают напряжение
действия и заставляют следить за развитием мысли худож¬
ника — мысли всегда богатой, тонкой и глубокой.
А. В. Луначарский был прав, указывая, что роман
«Что делать?» обладает замечательно продуманной ком¬
позицией, отлично построен. В «Что делать?» имеются
главы, выдержанные в духе реалистической сатиры, есть
сцены, глубоко и тонко передающие философскую мысль;
есть публицистические отступления, полемические обра¬
щения к представителям старого, патетические обращения
к друзьям нового. Все это объединяется в стройное худо¬
жественное целое.
Начало действия романа отнесено автором к 1852 году.
В 1856 году происходит развязка семейной жизни Лопу¬
хова. В 1860 году Лопухов вновь появляется под именем
Бьюмонта. Сцена пикника относится автором к 1863 году,
а в эпилоге говорится о событиях, которые должны совер¬
шиться в 1865 году. Следовательно, действие охватывает
тринадцать лет жизни действующих лиц. И это не просто
хронологическая справка. Писатель умеет передать дви¬
жение времени. Он показывает, как меняются люди, как
все больше плодов дает деятельность «новых людей»,
укрепляются передовые начала жизни, острее становятся
столкновения с силами старого. Огромное значение крат¬
кой главки «Перемена декораций» в том и состоит, что она
как бы подводит итог: в каком направлении пойдет раз¬
витие общества.
«Что делать?» — это социально-философский роман.
К нему можно отнести те слова, которые Белинский ска¬
зал о прозе Герцена:
160

ЧТО ДЬЛАТЬ?
ИЗЪ РАЗСКЛЗОВЪ о новыхъ людяхъ.
(Посвящается моему другу (). С. Ч).
I.
ДУРАКЬ.
По утру 11 ноля 1850 года, прислуга одной изъ большихь
петербургскихъ гостинницъ у стапцш московской желЬзной до¬
роги была вь недоум1илн, отчасти даже вь тревог!. НакаиупЬ,
вь 9-м ь часу вечера, пргЬхалъ господинь съ чемодавомъ, завял ь
нумеръ, отладь для прописки своп паспортъ, спросилъ себ! чаю
и котлетку, сказалъ, чтобъ его не тревожили вечеромъ, потому
что опь усталь и хочетъ спать, по чтобы завтра непременно
разбудили вь 8 часовь, потому что у него есть спЬшныя дЬла,
заперт, дверь нумера, и, пошумЬвь ножемъ и вилкою, пошумЬвь
чайным ь прибором ь, скоро притихь,— видно, заснул ь. Пришло
утро; вь 8 часовь слуга постучался къ вчерашнему прИзжему —
пргЬзжш не цодаегь голоса; слуга постучался силыгЬе, очень
сильно — пргЬзжШ все не откликается. Видно, крЬпко усталь.
Слуга подождалъ четверть часа, опять сталь будить, опять ле
добудился. Сталь советоваться сь другими слугами, съ бу-
•ьетчикомь. — «Ужь не случилось ли съ нимъ чего?» — «Надо
Первая страница опубликованного в журнале «Современник»
(1863 г., т. 95, № 3) романа «Что делать?»

«Эта повесть не принадлежит... к числу тех умных про¬
изведений, в которых лишенный фантазии автор, словно
в диссертации, развивает свои мысли и взгляды о том или
другом нравственном вопросе и в которых нет ни харак¬
теров, ни действия. Автор повести «Кто виноват?» как-то
чудно умел довести ум до поэзии, мысль обратить в живые
лица, плоды своей наблюдательности — в действие, испол¬
ненное драматического движения» '. «Мысль... является
у автора как чувство, как страсть... Эта мысль срослась
с его талантом; в ней его сила» 1 2.
«Что делать?» — роман с реалистическими характе¬
рами, с драматическим действием, в основе которого ле¬
жит не частная история удачной или неудачной любви,
а великая и светлая мысль о решительном переустройстве
общественных отношений, о возрождении человека в борь¬
бе, в огне народной революции. Произведение это —
важное звено в развитии русского романа; и по идей¬
ным мотивам и по своему художественному своеобразию
оно вовсе не одиночное, изолированное явление — оно за¬
кономерно связано с развитием русской реалистической
прозы.
В романе, который бесспорно относится к значитель¬
нейшим произведениям реалистического искусства, от¬
четливо звучит благородная революционная романтика.
Романтическими красками написаны некоторые сцены
жизни «новых людей»; суровая романтика революционной
борьбы отличает образ Рахметова; романтическим вдохно¬
вением охвачены сцены прекрасного будущего, сны Веры
Павловны. В этой романтике воплощалась революционная
мечта о прекрасном мире и прекрасных людях будущего.
Но мечта эта была чужда «отлету от жизни», опа опира¬
лась на знание действительности и ее реальных сил, на
веру в прогресс общества. Поэтому не правы те исследо¬
ватели, которые романтику Чернышевского рассматри¬
вают как следствие его слабости, его утопизма. Об этих
слабостях было сказано достаточно; но романтика Черны¬
шевского выражала прежде всего его силу, его связь
с рвущимся к освобождению народом и глубокую веру
в народную революцию.
1	В. Г. Белинский, Поли. собр. соч., изд. АН СССР, т. IX,
стр. 396.
2	Т а м ж е, т. X, стр. 323.
11 Б. Рюриков
161

* * *
На роман «Что делать?» ополчились и откровенные
крепостники, наемные борзописцы самодержавия, вроде
барона Фиркса, выпускавшего свои пасквили под псевдо¬
нимом Шедо Ферроти, и либералы, быстро растерявшие
умеренность и округлость своих суждений и в исступ¬
ленной злобе не отличающихся от заядлых крепост¬
ников.
В «Северной пчеле» на роман обрушился гр. Ф. М. Тол¬
стой, опубликовавший под псевдонимом «Ростислав»
статью «Лжемудрость героев Чернышевского», в которой
обвинял героев романа в... безнравственности. Реакцион¬
ный публицист Аскоченский в «Домашней беседе» прямо
призывал отправить этих пропагандистов, эмансипирован¬
ных супругов, в смирительный дом, заточить в монастырь
и т. д., только не церемониться, не гуманничать. Реакция
пыталась противодействовать влиянию романа и за грани¬
цей. В Германии, в Лейпциге, на немецкохм языке была
выпущена грязная брошюра Шедо Ферроти «Из литера¬
туры о нигилизме», автор которой пытался опорочить ро¬
ман в глазах немецкого читателя.
Сразу же после опубликования, ставшего возможным,
как уже говорилось, благодаря чистой случайности, ро¬
ман был запрещен и легально мог быть издан лишь в
1905 году.
Но реакция была бессильна помешать громадному,
невиданному успеху романа. Его влияние на ряд поколе¬
ний русского общества оказалось исключительным. Мо¬
лодежь зачитывалась им, стремилась строить жизнь по
героям «Что делать?». Современники вспоминают, что
после выхода романа молодежью были созданы десятки
коммун, участники которых стремились воплотить в жизнь
принципы автора «Что делать?».
Д. И. Писарев, приветствовавший роман, видел его зна¬
чение в глубокой связи с жизнью, в умении автора обоб¬
щать и осмысливать ее явления. В романе, писал он,
«чувствуется везде присутствие самой горячей любви к че¬
ловеку; в нем собраны и подвергнуты анализу пробиваю¬
щиеся проблески новых и лучших стремлений; в нем ав¬
тор смотрит вдаль с тою сознательною полнотою страстной
надежды, которой нет у наших публицистов, романистов
762

и всех прочих, как они еще там называются, наставников
общества» *.
Революционно-демократическая «Искра» ответила вра¬
жеской критике язвительной статьей «Проницательные
читатели (Из рассказов о старых людях)», в которой раз¬
облачались «критики» «Что делать?» и подчеркивалось,
что принципы героев романа — это принципы всех пере¬
довых, сознательных людей.
Чернышевский писал об искусстве как об учебнике
жизни,— его роман и был таким учебником, призывающим
твердо и бесстрашно идти по пути служения народу.
В девяностые годы роман, запрещенный цензурой и
переписывавшийся от руки, распространялся в нелегаль¬
ных марксистских кружках.
«Кто не читал и не перечитывал этого знаменитого
произведения? — писал Плеханов.— Кто не увлекался им,
кто не становился под его благотворным влиянием чище,
лучше, бодрее и смелее? Кого не поражала нравственная
чистота главных действующих лиц? Кто после чтения
этого романа не задумывался над собственной жизнью,
не подвергал строгой проверке своих собственных стрем¬
лений и наклонностей? Все мы черпали из него и нрав¬
ственную силу, и веру в лучшее б^ущее,
И доверенность великую
К бескорыстному труду» 1 2.
Чернышевский томился на каторге и в ссылке в дале¬
кой Сибири, куда, нагло попирая свои же законы, бросило
его самодержавие, но голос его звучал, вдохновляя и спла¬
чивая все молодое, честное, передовое.
Роман «Что делать?» получил широкое распростране¬
ние и за пределами России. Переведенный на немецкий,
французский, английский, голландский, итальянский и
другие языки, вызвавший большое количество откликов
в печати, он как бы свидетельствовал за границей о ра¬
стущей роли и влиянии русского революционного движе¬
ния, несущего новые идеи, новую мораль. Особенное при¬
знание завоевал роман в братских славянских странах.
1	Д. И. Писарев, Сочинения в 4 томах, Гослитиздат, т. 4,
М.— Л. 1956, стр. 9.
2	Г. В. Плеханов, Избранные философские произведения
в 5 томах, т. IV, стр. 159—160.
И»	163

Замечательный болгарский революционер Г. М. Димит¬
ров, стойкий борец за дело социализма, рассказывал, что
еще в конце XIX века на него, молодого болгарского ра¬
бочего, делавшего первые шаги в революционном движе¬
нии, роман «Что делать?» произвел неизгладимое впе¬
чатление.
* * *
По записи В. В. Воровского и воспоминаниям Н. Ва¬
лентинова мы знаем о поучительном споре о романе «Что
делать?», который вел в 1904 году В. И. Ленин с Вален¬
тиновым. Валентинов — меньшевик, эмпириокритик, ма¬
хист, антимарксистские ошибки и шатания которого
не раз подвергал критике В. И. Ленин. В беседе, в кото¬
рой участвовали В. И. Ленин, В. В. Воровский, С. И. Гусев
и Н. В. Валентинов, Ленин высказал замечательные
мысли о значении романа «Что делать?», о влиянии твор¬
чества Чернышевского на свое революционное развитие.
Общее направление мысли Валентинова отразилось и
на его литературных взглядах. Выразив в беседе резко
отрицательное отношение к роману «Что делать?», он
воспроизвел, в сущности, многое из того, что говорила
о романе реакционная печать. Эти суждения и вызвали
великолепную отповедь со стороны В. И. Ленина, с него¬
дованием опровергшего нападки Валентинова и осудив¬
шего эстетско-высокомерный подход своего собеседника
к роману.
«— Отдаете ли вы себе отчет, что вы говорите? —
бросил Ленин Валентинову.— Как в голову может прийти
чудовищная, нелепая мысль называть примитивным, без¬
дарным произведение Чернышевского, самого большого и
талантливого представителя социализма до Маркса?..
Я заявляю: недопустимо называть примитивным и без¬
дарным «Что делать?». Под его влиянием сотни людей
делались революционерами. Могло ли это быть, если бы
Чернышевский писал бездарно и примитивно? Он, напри¬
мер, увлек моего брата, он увлек и меня. Он меня всего
глубоко перепахал... Это вещь, которая дает заряд на всю
жизнь...
— Значит,— спросил Гусев — вы не случайно назвали
в 1903 году вашу книжку «Что делать?»?
— Неужели,— ответил Ленин,— о том нельзя дога¬
даться?»
164

«Величайшая заслуга Чернышевского в том,— подчер¬
кивал Ленин,— что он не только показал, что всякий пра¬
вильно думающий и действительно порядочный человек
должен быть революционером, но и другое, еще более
важпое: каким должен быть революционер, каковы дол¬
жны быть его правила, как к своей цели он должен идти,
какими способами и средствами добиваться ее осущест¬
вления. Пред этой заслугой меркнут все его ошибки,
к тому же виноват в них не столько он, сколько неразви¬
тость общественных отношений его времени»
Эти слова В. И. Ленина являются лучшей оценкой
выдающегося произведения Н. Г. Чернышевского.
1 «В. И. Ленин о литературе и искусстве», издание второе,
Гослитиздат, 1960, стр. 649—650, 651—652.

РОМАН «ПРОЛОГ» •
После романа «Что делать?» Чернышевский продолжал
в Петропавловской крепости работать над новыми произ¬
ведениями. Это были — повесть «Алферьев», роман «По¬
вести в повести», цикл «Мелких рассказов». Тянулось
следствие, готовился суд, борьба с организаторами судеб¬
ной расправы требовала от писателя громадного напря¬
жения всех сил. Но и ведя беспримерный поединок со
своими противниками, зная, что они пошли на фальсифи¬
кацию документов, привлечение подкупленных лжесвиде¬
телей — решились на все, лишь бы разделаться с нена¬
вистным врагом, — Чернышевский не оставлял пера.
После успеха «Что делать?», в условиях травли его
автора в реакционной печати, писателю стало еще труд¬
нее проводить свои идеи в литературном повествовании.
Он понимал это и пытался подчеркнуть «невинный»
характер произведений, над которыми работал.
Во введении к роману «Повести в повести» он писал:
«Мы в нашей литературе все занимаемся общественными
вопросами. Это прекрасно. Но бывает потребность и
в отдыхе от серьезных мыслей, потребность забыть хоть
на час, что мы гражданки и граждане, помечтать легкими,
светлыми грезами чистой поэзии, чуждой всякого общест¬
венного служения. В такие часы читайте первую часть
моего романа...» (XII, 133).
Внешне произведения Чернышевского, написанные в
Петропавловской 'крепости после «Что делать?», действи¬
тельно дальше от гражданских тем, вопросов «обществен¬
ного служения». В них ставятся проблемы морально¬
166

психологические, подчас рассказываются какие-то анек¬
дотические случаи, внимание нарочито приковывается
к частному быту. Но журнал «Современник», получив
первую часть повести «Алферьев», не смог опубликовать
ее. Поняв, что повесть не сможет увидеть света, писатель
оставил работу над ней. Он думал вернуться к «Алферье-
ву», включив это произведение, как составую часть,
в «Повести в повести». Роман «Повести в повести» также
остался незавершенным.
Слова о «светлых грезах чистой поэзии» были ирони¬
ческой мистификацией; писатель сбивал с толку цензоров
и охранителей. Он старался глубже упрятать острие своей
критики существующего строя, острие своих взглядов, но
анализ произведений убеждает, что взгляды, идейные по¬
зиции его остались неизменными.
Борис Николаевич Алферьев, горой одноименной пове¬
сти,— из круга «новых людей», убеждения для пего дей¬
ствительно дело жизни. Он не хочет служить на государ¬
ственной службе, не хочет идти па кафедру юридического
факультета, где ему пришлось бы говорить то, что проти¬
воречит складу мыслей молодого человека. Алферьев
сталкивается с либералом Кувшинниковым, с карьеристом
и циником чиновником Чекмазовым, вскрывая своими
холодными и спокойными фразами холопский дух их
морали, консерватизм их взглядов. Он разоблачает пош¬
лость и ничтожество, узость и мелочность интересов
людишек из среды, окружающей его. Тот, кто слушал его
рассуждения, мог почерпнуть из них «прекрасные слова,
возвышенные мысли, самые современные взгляды» (XII,
72). Он заботился об умственном развитии человека, та¬
ком, которое «ведет к недовольству тем, что кажется удо¬
влетворительно до развития» (XII, 73). Он — сторонник
активного поведения; из его речей следует прямой вывод:
«...все хорошее настоящее приготовлено борьбою и лише¬
ниями людей, готовивших его; и лучшее будущее гото¬
вится точно так же» (XII, 73).
Алферьев не мог быть показан на поприще активной
общественной деятельности. «Главным содержанием его
тирад была свобода сердца» (XII, 72). Но свобода сердца
здесь — не отвлеченное, замкнутое в себе, далекое от бурь
действительности понятие. Чернышевский продолжает
борьбу против условий эксплуататорского общества, в ко¬
тором антигуманные законы борьбы всех против всех так
167

часто порабощают сознание и чувство человека, принуж¬
дают более слабых приносить чистые стремления души
в жертву холодному корыстному расчету. Писатель вновь
развивает тему о превосходстве нового, передового миро¬
воззрения и отношений, основанных на этом мировоз¬
зрении.
Когда циничный Чекмазов говорит грязные пошлости
о женщинах и бросает фразу: «Я совершенно разделяю
мнение коммунистов, отвергающих брак. Жениться — это
глупость»,— Алферьев записывает в своем дневнике:
«Пошляк, неизлечимый пошляк! И хорошее понятие
имеет о «коммунистах, отвергающих брак». Тебе, глупое
животное, и понимать, что такое коммунизм и что говорят
коммунисты. Они говорят, что ты осел и варвар,— вот что
они говорят» (XII, 38).
Свобода сердца — это свобода от корыстного расчета,
от власти денег и произвола, от насилия над взглядами и
чувствами, от давления косности и невежества, злобы
и предрассудков! Писатель вел от внешне узколичных и
«интимных» мотивов к тем же коренным вопросам преоб¬
разования общества и деятельности «новых людей», что
в романе «Что делать?».
Роман «Повести в повести», также не оконченный,
был задуман писателем как произведение со сложной ком¬
позицией, состоящее из отдельных рассказов. «Форма
романа — форма 1001 ночи. Это сборник множества пове¬
стей, из которых каждая читается и понятна отдельно,
все связаны общей идеей. Общая идея серьезна...»
(XVI, 487).
«Повести в повести» — произведение, в котором Чер¬
нышевский особенно старается «законспирировать» себя,
свои взгляды, отстранить мысль о современных мотивах.
«Роман — создание вымысла; ...лица, действующие в
нем,— лица вымышленные... действующие лица этого мо¬
его романа еще более далеки от личности автора и всяких
действительных его отношений к его родине и окружаю¬
щим его людям» (XII, 126—127). По словам автора,
в его книге звучат «неопределенные поэтические мо¬
тивы — только» (XII, 129).
Несколько человек из дружеского круга пишут кол¬
лективное произведение. В него входят и отрывок из авто¬
биографии автора, и рассказы, ведущиеся от имени разных
действующих лиц, и «Объективные очерки», написанные
168

от лица одного из героев «Повестей», передового человека
Алферия Сырнева. Все эти части должны сливаться, про¬
должать друг друга, развивать и обогащать замысел ав¬
тора, создавая в целом широкую панораму современного
общества. В романе говорится — иногда намеками, иногда
довольно прямо — об университетской рутине, о либера¬
лизме, приходящем к откровенной реакции, о произволе
и грубости в семейных отношениях, о положении жен¬
щины, о лицемерии официальной морали. Вводятся в дей¬
ствие персонажи гоголевских произведений — Иван Фе¬
дорович Шпонька, действующие лица из «Ревизора».
Сцены реальной жизни, нарисованные писателем, вызы¬
вают стремления к светлым и человечным отношениям.
«Повести в повести» проникнуты духом гуманности и
оптимизма; отвергая болезненную, скудную фантазию,
полеты в эфир «на чародейских коврах», писатель выра¬
жает веру в победу человечности в действительной жизни.
Он приводит в «предисловии» стихи:
Грязь и холод: смолкли птицы,
Тусклы стали небеса,
Не доходят до светлицы
Доброй вести голоса...
Струн томленье, хоров пенье...
Жизнь как праздник хороша...
Небо тихо голубеет,
Расширяется душа...
Первая строфа — перефразированное четверостишье
из «Несчастных» Некрасова; вторая строфа — несколько
измененные строки из стихотворения Фета. Направление
мысли Чернышевского совершенно ясно: от мрака, грязи
и холода — к свету, к голубизне неба. «В таком настрое¬
нии духа писаны сказки первой части моего сборника»,—
говорит писатель. Над «Повестями в повести» он работал
вторую половину 1863 года, в ожидании приговора, же¬
стокость которого Чернышевский предвидел, и это свиде¬
тельствует об огромной силе духа великого революцио¬
нера, его яркой вере в будущее. Неизменным осталось и
пристальное внимание к «новым людям», сознательным
борцам за преобразование общественных отношений, как
Сырнев и Алферьев.
К «Повести в повести» близко примыкают «Мелкие
рассказы», миниатюры, посвященные большей частью
169

темам нравственно-семейным. Писатель продолжает в них
обличение эгоизма, черствости, грубости, невежества и
темноты, подчеркивая, что все эти черты порождены об¬
стоятельствами жизни общества. Здесь и анекдот «По¬
кража» — как наглая и ловкая интригантка выкрала
ночью беспомощного богатого паралитика и обвенчалась
с ним, чтоб получить часть его состояния; и страшная
история расправы крепостника-помещика над крестья¬
нами,— она рассказана внешне бесстрастно, но отношение
автора к беспощадному самодуру дано в названии: «Чин-
гизхан»,— помещик уподобляется жестокому завоева¬
телю, огнем и мечом утверждавшему свое владычество;
и рассказ «Наталья Петровна Свирепая» — о женщине,
которую собственный муж и его мать толкают на связь
с губернатором.
Последний рассказ особенно характерен для Черны¬
шевского; мотивы, звучащие в нем, мы находим и в «Что
делать?» (эпизод из молодых лет Марьи Алексеевны) и
в романе «Пролог», написанном позднее, в Сибири. На¬
талья Петровна Свирская, поняв смысл настойчивого
внимания, оказываемого ей губернатором, хочет уехать
из города, сохранить свою чистоту, остаться верной мужу.
Но муж и свекровь не только не помогают молодой жен¬
щине, а, наоборот, толкают ее на опасный путь. «Расчет
был очень обыкновенный: пусть губернатор волочится за
Натальею Петровною; это очень хорошо для службы
Ивану Андреевичу» (XII, 582). Они упрекали Наталью
Петровну за ее холодность к губернатору — тогда она
стала вызывающе циничной, начала мстить и, открыто
сделавшись любовницей губернатора, отправила мужа
подальше в деревню.
Случай необычный, как бы говорит писатель, но дело
здесь не в испорченности натуры, не в дурных моральных
качествах молодой женщины — дело в обстоятельствах, во
влиянии своекорыстной, бесчеловечной морали собствен¬
нического общества.
* * *
Заброшенный на каторгу в Сибирь, Чернышевский не
оставляет перо беллетриста. По воспоминаниям тех, кто
отбывал вместе с ним каторгу, мы знаем о его непрерыв¬
ной, напряженной работе и над большими художествен'
170

ними формами — романами, и над пьесами и рассказами.
«Писать для Николая Гавриловича значило то же, что для
рыбы плавать, для птицы летать, писать для него — зна¬
чило жить»,— говорил в своих воспоминаниях П. Нико¬
лаев ’. Он охотно знакомил товарищей по заключению
с плодами своего труда, читая им написанное. И на ка¬
торге оставшийся в центре умственных интересов своей
эпохи, он мечтал снова обратиться к широкому кругу чи¬
тателей, к передовым людям страны.
«Пролог», выдающееся произведение русской револю¬
ционной литературы,— это вторая часть задуманной Чер¬
нышевским большой трилогии. Первой частью трилогии
должен был быть роман «Старина», второй — «Пролог»,
а третьей частью — цикл своеобразных утопических «Рас¬
сказов из Белого зала».
Роман «Старина» до нас не дошел. По некоторым
источникам, он был затерян в дороге. Однако в письме
одного из русских корреспондентов Маркса, Даниельсона,
приводятся сведения, дающие возможность предполагать,
что роман постигла иная судьба.
Отвечая К. Марксу, который хотел выступить в печати,
чтоб привлечь к Чернышевскому симпатию на Западе, и
просил собрать подробные сведения о жизни, личности,
произведениях великого русского революционера, Да¬
ниельсон писал:
«Один из его друзей, с ранней юности тесно связан¬
ный с ним и поэтому близко его знавший, боится теперь
произнести громко его имя. Но этого мало. Получив
в 1866 г. от Чернышевского роман чисто эпического ха¬
рактера... рисующий общественное движение 40-х годов
в столице и в провинции, впечатление, произведенное
Крымской войной на общество, общественное движение,
явившееся результатом этой войны, освобождение кре¬
стьян и т. д.,— этот человек не нашел ничего лучшего,
как... сжечь роман!..»1 2
Даниельсон имел, очевидно, в виду А. Н. Пыпина,
бывшего в прошлом сотрудником «Современника», а по¬
том ставшего опасливым, осторожным либералом.
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»,
т. II, Саратов, 1959, стр. 165.
2	«Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политиче¬
скими деятелями», Госполитиздат, М. 1951, стр. 92.
171

Либералы оправдывали самодержавие, учинившее без¬
законную расправу над Чернышевским. Пыпии принимал
все меры, чтобы роман «Пролог», переправленный Чер¬
нышевским из Сибири для печатания, не увидел света *.
Если прав Даниельсон, то уничтожение романа «Ста¬
рина» — еще одно преступление русского либерализма
против Чернышевского.
Содержание этого романа нам известно лишь из вос¬
поминаний товарищей Чернышевского по ссылке —
П. Николаева, С. Стахевича, В. Шаганова. Наиболее об¬
стоятельны воспоминания С. Г. Стахевича, излагающего
сюжет его следующим образом:
«Первое беллетристическое произведение, которое он
отчасти прочел, отчасти рассказал нам, называлось «Ста¬
рина». Это был роман, в котором изображалось наше про¬
винциальное общество времен, непосредственно предше¬
ствующих Крымской войне. В начале романа рассказы¬
вается о Волгине, молодом человеке, который только что
окончил университетский курс и едет в провинцию на
службу; он сидит на почтовой станции в ожидании лоша¬
дей и перелистывает свою записную книжку. Там в числе
прочих заметок оказывается несколько строк о крестьян¬
ской избе; строки имеют тот смысл, что если бы это жилье
было назначено для коровы или для лошади — хлев был
бы не особенно хорош, но можно сказать, сносен...
Когда студент выехал со станции, на одном из пере¬
ездов он делается случайным очевидцем такой сцены:
дорога идет берегом реки; на реке густой ледоход; на про¬
тивоположном берегу видна толпа крестьян: о чем-то гал¬
дят, размахивают руками, указывают один другому на
какой-то предмет, барахтающийся в некотором расстоя¬
нии от их берега; из барской усадьбы подбегает к толпе
барышня, говорит с ними несколько секунд, выхватывает
у кого-то длинный шест и начинает перепрыгивать с одной
льдины на другую, направляясь к барахтающемуся пред¬
1 Чернышевский, заточенный в Сибири, стремился опублико¬
вать свои произведения. Так, он писал в 1871 году в списке отсы¬
лаемых им своих рукописей, который предназначался для Пы-
пииа: «Прошу напечатать, сколько возможно по цензурным усло¬
виям. Если уцелеет хоть половина, и то хорошо. Я писал с
мыслью издать во французском или английском переводе» (XIV,
506). Пыпин же писал Лаврову, издавшему «Пролог» по рукописи,
привезенной Г. Лопатиным, негодующие письма, ссылаясь на то.
что публикация романа якобы противоречит воле Чернышевского.
172

мету; ее отвага увлекает несколько человек из толпы, и
они общими силами вытаскивают утопающего.
Приехавши в губернский город, место своей службы,
Волгин поселяется у своих родителей... Я помню, как было
изображено в романе отношение обеих сторон к одному
из житейских вопросов, который, по-видимому, мог бы ока¬
заться причиною раздора между двумя поколениями,
однако не оказался,— к вопросу о взяточничестве. Ста¬
рикам оно представляется учреждением, существующим
спокон веков, действующим в рамках, так сказать, обыч¬
ного права, не заслуживающим, вообще говоря, никакого
особенного внимания и осуждения, за исключением тех,
сравнительно редких, случаев, когда человек чересчур
увлекается и «не по чину берет». Их сын так же мало
склонен горячиться по поводу взяточничества, как и его
родители: ему оно представляется не корнем болезни,
а только одним из ее симптомов; корень другой, «коль
лестницу мести, так надо сверху», в противном случае
сор, как ни мети с нижней ступени, очень скоро опять
свалится на нее с верхней ступени...
Волгин влюбляется в Платонову, ту барышню, кото¬
рую он видел спасительницей утопавшего человека...
Платонова — барышня бойкая, веселая, любит танцы
и вообще развлечения, но, кроме того, она довольно
усердно занята добыванием каких-то сведений и справок,
нужных ей для оказания помощи сиротам, имуществом
которых завладел какой-то пройдоха и чуть ли даже не
самозванец... Любовь Волгина особенная: он предан Пла¬
тоновой беззаветно, не предъявляет никаких претензий
и сомнений; что, по ее мнению, хорошо,— значит, оно и
есть хорошо, хотя бы другим казалось, что оно — не хо¬
рошо, хотя бы даже ему самому казалось так, как и другим.
«Мы все ошибаемся, и больше ничего; а она не может оши¬
биться, потому что натура у нее великолепная. Соловей не
может каркнуть по-вороньему, если бы даже захотел».
Дело оканчивается их свадьбой...
Довольно обширным эпизодом в романе являлся кре¬
стьянский бунт. Для автора чрезвычайно характерна от¬
носящаяся к этому эпизоду заключительная сцена: бунт
усмирен силою оружия, но предводитель бунтовщиков
скрылся; через несколько дней к Волгину заходит чело¬
век, одетый в чуйку, по-видимому, какой-то мещанин,—
это и есть разыскиваемый властями предводитель бунтов-
773
щиков... Он добывает в скором времени паспорт и не¬
сколько денег для этого человека»
Как видим, в романе «Старина» было от чего прийти
в ужас либералам. Здесь шла речь о крестьянских избах,
пригодных только для скота, о бесправии населения, сто¬
нущего под игом взяточников и чиновников. Писатель
смело рассказал не только о тяжелой крестьянской доле —
он сделал объектом своего изображения крестьянское вос¬
стание, усмиряемое силой оружия, показал связь молодого
разночинца Волгина, начинающего свою самостоятельную
жизнь, с вожаком этого восстания.
Как уточнял в своих воспоминаниях В. Шаганов, в ро¬
мане рисуется бунт государственных крестьян, возникаю¬
щий за оттягательство у них земли богатым соседним по¬
мещиком. Дело рассказывается подробно, со всеми его
перипетиями от хождения ходоков к начальству до от¬
крытого восстания и усмирения местными властями и
военной командой 1 2. Чернышевский касался самых острых
тем современности, обстоятельств, хорошо ему знакомых.
Отмечалось, что некоторые линии повествования в «Ста¬
рине» (в частности, линия отношений Волгина с Платоно¬
вой) несут и автобиографические мотивы.
Тот же Стахевич отмечал художественную силу про¬
изведения. По его воспоминаниям, хотя люди, события и
времена, изображенные в «Старине», по своему обществен¬
ному значению далеко уступают изображенным в «Про¬
логе»,— картины в «Старине» ярче, выпуклее, живее.
Чувствовалось, писал Стахевич, что «автор изображает
мысли, чувства и события, которые глубоко запали ему
в душу в молодые, свежие, бодрые годы его жизни,— в
наилучшие годы. Мне кажется, что беллетристический та¬
лант Николая Гавриловича проявился в «Старине» с боль¬
шей силой, нежели в каком-либо другом из его произведе¬
ний на поприще беллетристики» 3.
1	С. Г. Стахевич, Среди политических преступников. Ни¬
колай Гаврилович Чернышевский. См. в кн. «Н. Г. Чернышевский
(1828—1928). Сборник статей, документов и воспоминаний», изд.
Об-ва политкаторжан, М. 1928, стр. 68—70. См. также «Н. Г. Чер¬
нышевский в воспоминаниях современников», т. II, Саратов, 1959,
стр. 63—66.
2	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. II,
Саратов, 1959, стр. 129—130.
3	Там же, стр. 66.
174

И такое произведение погибло, не дошло до читате¬
лей...
Рукопись романа «Пролог» («Пролог Пролога» и
«Дневник Левицкого»), созданного в Сибири в 1867 —
1871 годах, присланная из Сибири с «оказией» в начале
1871 года, лежала у Пыпина без движения. Произведение
так бы и осталось похороненным, но один из товарищей
Чернышевского по каторжным работам на Александров¬
ском заводе, М. Д. Муравский, снял копию с романа
(«Пролог Пролога») и, вернувшись, когда кончился срок,
в Россию, привез копию с собой. Революционер Г. Лопа¬
тин доставил в 1874 году рукопись в Лондон и познакомил
с ней Маркса, проявлявшего большой интерес к жизни и
творчеству Чернышевского. В 1877 году роман был впер¬
вые издан без обозначения имени автора.
Вопреки прямой воле писателя, Пыпин всячески про¬
тивился изданию романа революционной эмиграцией. Он
доказывал, что якобы в интересах автора и его семьи не¬
обходимо «уничтожить роман и молчать о нем», а украин¬
ский либерал Драгоманов, также пытавшийся воспрепят¬
ствовать публикации «Пролога», заявлял: «...роман мог
весьма легко подождать и не месяц, так как он в художе¬
ственном отношении не представляет ровно никаких до¬
стоинств, а в политическом тоже имеет мало значения, а
интересен больше всего для характеристики личности
автора».
Но роман представляет незаурядный интерес и в по¬
литическом и в художественном отношении. Это большое
социально-политическое полотно. В нем изображаются со¬
бытия 1857 года, периода подготовки «крестьянской ре¬
формы», когда правительство открыто признало необходи¬
мым провести реформу и различные социальные силы с
полной определенностью раскрыли в ходе подготовки
свое отношение к народу.
Писатель понимал, что такой роман, как «Пролог»,
в самодержавной России не может быть напечатан, и го¬
товил его к публикации за границей, думал о его пере¬
воде па английский и французский языки. Поэтому он
считал возможным более свободно говорить о событиях
шестидесятых годов, политике самодержавия, поведении
крепостников и либералов. Это давало и новые возмож¬
ности изображения передовых людей эпохи, революцион¬
ных демократов. Писатель, разумеется, помнил, что мно¬
175

гие из участников революционной борьбы еще живы,
ныне томятся по тюрьмам, на каторге, в ссылке. Это не
позволяло в деталях осветить революционную деятель¬
ность и раскрыть картину связей Волгина, Соколовского,
Левицкого, но дух эпохи, главное содержание усилий ре¬
волюционных демократов переданы в романе верно и
точно.
В. И. Ленин высоко ценил «глубокое и превосходное
понимание Чернышевским современной ему действитель¬
ности» Писатель показал, что общественные вопросы,
вставшие в шестидесятые годы, не могут быть решены так
называемым освобождением; что борьба за коренное пре¬
образование общественных отношений, за освобождение
народа продолжается, и для успеха ее надо опираться на
опыт и революционные традиции прошедших лет. По сло¬
вам Энгельса, «великий акт освобождения, на все лады
расхваленный и прославленный либеральной прессой Ев¬
ропы, создал не что иное, как лишь твердое основание
и абсолютную необходимость будущей революции» 1 2. Во¬
прос о народной революции не снимался в России с по¬
вестки дня — и это придавало особую значительность
опыту шестидесятых годов.
Глубоко реалистически нарисованы в романе образы
революционных демократов, и прежде всего Волгина и
Левицкого. Волгин — влиятельный журналист, вокруг ко¬
торого группируются передовые люди. Ему приходится
самостоятельно давать ответы на труднейшие вопросы по¬
литической современности. Человек смелой и последова¬
тельной мысли, Волгин отчетливо видит враждебный
трудящимся характер проводимой крепостниками кресть¬
янской реформы.
«Пусть дело освобождения крестьян будет передано
в руки помещичьей партии. Разница не велика»,— говорит
Волгин и объясняет, что не находит причин горячиться
из-за того, кто станет освобождать — либералы или поме¬
щики. «По-моему, все равно. Или, помещики даже луч¬
ше»,— заключает он, считая, что победа крепостников
скорее разоблачит правящие классы и вызовет взрыв на¬
родного негодования. Волгин проницательно смотрит в ко¬
рень явлений, отвергая либеральную идеализацию совер-
1	В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 263.
2	К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 19, стр. 144.
176

ПРОЛОГЪ
Ро.МАНЪ lt.i l, НАЧАЛА ШЕСТИДЕСЯТЫХЪ ГОДОВЪ.
ПмвищлтсЯ той,-иъ которой будут* узнавать Волину.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ПРОЛОГЪ ПРОЛОГА.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Было начало весны 1857 год». Весь образованный Петербург!. жсхи-
miuoi прекрасным !, мчало» своей весны. Bort, уже туи jit день погоди стояла
не trteni, xo.io.uwji. и говПигь пасмурная: иной чал даже ювалось, будто хо-
чш, проясняться. Какь же не восхищался бы образованный Петербурге? От.
был, правь, если судить его чувство пи петербургскнжъ ионятшмь о вадгй.
Но. восхищаясь весною, оиъ продолжит. жить по зимнему, за двойными
рамами. II и. .пом'1. ои был, пром.: ладожсйй ладь еще не лрошелъ.
Часу tri, дийпадцатоот. утра по солнечной <-тороп'11 ВмдмпрпДО площади,
.,, iiaiipauii'uin i.i, Невскому, шли емуглм дама и бд+.дмоватий мужчина ге
л, рыжею бородою. '||Ш били жена и мужъ. Мужу было .rtn. двадцать
ясень пли тридцать. О» быль некраснвь. пелопокт, и казался флещатиингь.
Tjc!,-.n>-rbpui глаза его. in. золотыхъ очкахь. гшггррли н, тихою задумчм-
..щ-Н,1о на. жену. И>еиа весело смотр'кла вперед-ь, бе.шботио оппрмеь па руку
П1П11ИИ1. it. nouninwmy. «чещ, мало ire® о ч-чп,. По аНтила.’’«»
Страница первой полной публикации романа «Пролог»
в Полном собрании сочинений Н. Г. Чернышевского,
изданного М. Н Чернышевским (190fi г.)

шающихся реформ. Так, в связи со спорами о переменах
в судебном устройстве, он едко замечает: «Какие судеб¬
ные формы могут иметь какую-нибудь серьезную важ¬
ность, пока общий характер национального устройства не
охраняет правду и защитников ее? — Все вздор» (XIII,
243). При обращении ко всем основным вопросам дей¬
ствительности того времени писатель и его герой зани¬
мают высокую революционную позицию. ■
Волгин живет и работает для подготовки народной ре¬
волюции. Только сам народ может обеспечить себе счастье,
свободу, человеческие права. Но Волгин, с горечью при¬
знает, что народ еще не готов к широкой, организованной,
сознательной борьбе. Отсюда — трагизм его размышлений:
он называет Россию нацией рабов.
«...Это были слова настоящей любви к родине, любви,
тоскующей вследствие отсутствия революционности в мас¬
сах великорусского населения» '.
Величие Чернышевского в том и состоит, что тоскую¬
щая любовь к родине вела у пего не к пессимизму и пас¬
сивности, а, наоборот, к активному отстаиванию интересов
парода, крестьянства, к еще большей настойчивости в ра¬
боте по просвещению масс.
Не Волгин и его соратники победили в шестидесятые
годы. Но все же силы будущего представляли именно эти
передовые люди.
Ленин писал: «Революционеры 61-го года остались оди¬
ночками и потерпели, по-видимому, полное поражение.
На деле именно они были великими деятелями той эпохи,
и, чем дальше мы отходим от пее, тем яснее нам их вели¬
чие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних ли¬
беральных реформистов» 1 2.
Чернышевский сумел раскрыть величие революционе¬
ра, он создал образ мыслителя и трибуна, полный большой
внутренней силы и обаяния. Волгин — человек исключи¬
тельной цельности и чистоты, он оказывает сильное влия¬
ние на тех, кто честно стремится быть нужным своей
родине.
Служить делу освобождения народа — значит отбирать,
воспитывать падежных, проверенных борцов, закалять их,
готовить для будущего. Волгин готовит к большой рево¬
1	В. И. Ленин, Сочинения, т. 21, стр. 85.
2	Т а м ж е, т. 17, стр. 100.
12 б. Рюриков
т

люционной работе Левицкого (в этом образе мы узнаем
черты гениального критика, блюкайшего друга Чернышев¬
ского— Н. А. Добролюбова). Он учит его рассчитывать
свою деятельность на годы вперед, трезво принимать в со¬
ображение все обстоятельства. Выдержке, трезвости, не¬
доверию к либеральной фразе, к романтической экзаль¬
тации учит Волгин и офицера Соколовского, в образе
которого, по свидетельству современников, отражены не¬
которые черты близкого Чернышевскому революционера
Сераковского.
Вместе с этой большой общественной темой проходит
в романе и тема личной жизни действующих лиц — тема
семьи, любви, дружбы. Революционных демократов шести¬
десятых годов обвиняли в том, что они «сухие люди», не
признающие ни страстей, пи глубоких чувств. В романе
«Пролог» разоблачается эта ложь, показывается, что
нравственное растление, аморальность отличает жизнь и
поведение господствующих классов, даются картины до¬
верчивых и чистых отношений в среде передовых людей.
Чернышевский как бы посмеивается над неуклюжими
манерами, близорукостью, отсутствием салонной обходи¬
тельности своего героя. Но за этим внешним обликом, ли¬
шенным традиционных героических черт, писатель сумел
показать большую, поистине героическую душу, светлый
ум, железный характер.
«Писал он эту книгу в ссылке, влюбленный в свою
жену, которая находилась далеко от него,— говорил
А. В. Луначарский.— В этой книге он поет ей настоящие
панегирики, ей посвящена эта книга, он всюду ставит ее
на первый план, изображает, как она умна, находчива,
красива и какой он сам грубоватый, придурковатый, эта¬
кий чудачок. Но, несмотря на это, вы прекрасно чувствуе¬
те, что все-таки мадам Волгина... довольно пустая жен¬
щина, сильно занятая нарядами, легко забывающая всякие
жизненные потрясения, совершенно не интересующаяся
общественностью, а этот рыжий Волгин, с его нелепым,
грохочущим хохотом, с его неудержимым восхищением
собственным остроумием, человек без единой героической
черточки, постепенно рисуется перед вами настоящим
титаном» '.
1 А. В. Л у и а ч а р с к и й, Статьи о Черпышовском, Гослитиз¬
дат, М. 1958, стр. 79.
178

А рядом с этйм титаном возникает образ растущего
мыслителя и борца, молодого Левицкого, который еще
.только формируется в активную, действенную личность,
но уже сейчас обнаруживает богатые умственные и нрав¬
ственные силы, проницательность, мужество, готовность
отдать всего себя освобождению народа. Это отнюдь не
сухой и бесчувственный «рыцарь дела». Нет, это человек,
в котором бушуют все человеческие страсти. Дневник Ле¬
вицкого показывает, с какими судьбами сталкивает жизнь
передового человека, какие общественные отношения, ка¬
кие явления духовной жизни раскрываются за этими
судьбами. Умная и красивая девушка, дочь камерди-
нера, Мэри, расчетливо делает барина, Виктора Львовича,
своим любовником. Она думает, что лишь имея богатого
любовника она сможет избегнуть судьбы старой девы
или жены какого-нибудь безобразного существа, мужа-
обезьяны.
Такой пошлый «идеал» был вложен в душу дей¬
ствительно незаурядной девушки окружающими ее людь¬
ми. «Дорога к счастью указана. Все было чуждое вну¬
шение. Своего было только умение понять и отвага
идти».
Сатирически рисует Чернышевский сцены помещичь¬
его разврата, грязного и безнравственного. Помещица
Дедюхина, которая пишет нежные письма богатому
вельможе Илатонцеву, навязываясь со своими чувст¬
вами, в сущности такая же продажная дрянь, как ее при¬
ближенная девица Настя, откровенно назначающая себе
цену.
Честные и чистые отношения в мире передовых людей
еще сильнее разоблачают грязь и уродство крепостниче¬
ского мира, его морали, его повседневной жизни.
Первая часть романа называется «Пролог пролога».
«Освобождение» крестьян — это только пролог пролога,
прологом же должна быть революция, о которой говорят
и Волгин, и Левицкий, и Соколовский и перед которой
дрожат и откровенные реакционеры и либералы. «Дневник
Левицкого» — начало второй части романа — на этом фоне
является историей формирования, развития, укрепления
характера революционера. Свои героические образы Чер¬
нышевский, как эстафету, передавал передовым людям
следующих поколений.
12*
179

Значение «Пролога» — в точном, глубоко правдивом
изображении расстановки общественных сил в канун ре¬
формы 1861 года, в разоблачении крепостников и либера¬
лов, в любовном показе революционных демократов и их
самоотверженной борьбы за народное дело. Это не просто
иллюстрации к определенной эпохе истории России — это
тщательно продуманная, с огромным знанием действитель¬
ности созданная система живых и убедительных характе¬
ров, воплощающих типичные черты своей эпохи.
Писатель рисует представителей крепостников и цар¬
ской бюрократии. С откровенной ненавистью и псскры-
ваемым презрением создает он портрет графа Чаплина,
прототипом которого был известный царский палач Му¬
равьев-Вешатель. В облике Чаплина исчезают человече¬
ские черты — он груб, самоуверен, жесток, обжорлив,
похотлив; животные страсти владеют этим переодетым
в военный сюртук мясником, от которого зависят судьбы
многих людей.
«Без малейшего сомнения, это был переодетый мясник:
по лицу, нельзя было не угадать. Не то чтобы оно имело
выражение кровожадности или хоть жестокости; но оно
не имело никакого человеческого выражения,— ни даже
идиотского, потому что и на лице идиота есть какой-ни¬
будь, хоть очень слабый и искаженный отпечаток челове¬
ческого смысла; а на этом лице было полнейшее бес¬
смыслие,— коровье бессмыслие,— нимало не жестокое —
ничуть не злое, только совершенно бесчувственное. Ни ла¬
вочник, ни трактирщик, ни разбогатевший мужик — пре¬
вращающийся иногда в таких толстяков, не утрачивают
смысла до такой степени: они видят людей или при¬
роду, это поддерживает следы смысла на их лице. Только
мясник,— человек, не смотревший ни на людей, ни на
природу, смотревший все лишь на скотов и на ско¬
тов, мог приобрести такое скотское выражение лица»
(XIII, 167).
На палитре Чернышевского нашлись яркие сатириче¬
ские краски, чтоб нарисовать убийственный портрет
царского вельможи, временщика, воплощающего злую
и тупую силу самодержавия, крепостнической реак¬
ции.
Казалось бы, совсем в иных тонах рисует писатель са¬
новника Савелова, человека воспитанного, умеющего дер¬
180

жаться с большим тактом. Рядом последовательных реали¬
стических штрихов показывает он сухую душонку, низкое
нутро этого персонажа. Савелов с холодной расчетли¬
востью строит свою карьеру, готов для достижения успеха
приспосабливаться к власть имущим, льстить, сделать
жену игрушкой скотской похоти властительного мясника.
Бесчеловечная, уродующая сущность самодержавно-кре¬
постнического строя выражена и в этом образе.
Большой высоты обличения достигает образ Рязан¬
цева — благодушного либерала, мастера красивых фраз.
Рязанцев заигрывает с демократическими силами, даже
поддерживает связь с лондонской революционной эмигра¬
цией — но все это лицемерие, напускная «прогрессив¬
ность». Когда жизнь не позволяет влиять, требует опре¬
делить позиции — он оказывается в лагере крепост¬
ников.
Ленин видел гениальность Чернышевского в том, что
он понял сущность крестьянской реформы, сущность по¬
литики либералов: ««Крестьянскую реформу» 61-го года,
которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже
прославляли, он (Чернышевский.— Б. Р.) назвал мерзо¬
стью, ибо он ясно видел ее крепостнический характер,
ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные осво¬
бодители, как липку. Либералов 60-х годов Чернышевский
назвал «болтунами, хвастунами и дурачьем», ибо он ясно
видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность
и холопство перед власть имущими» !.
Роман показывает, что внешние различия между кре¬
постниками и либералами оказываются несущественными:
либерал Рязанцев, сановник Савелов, крепостник-самодур
Чаплин оказываются в едином лагере, противостоящем ла¬
герю людей, служащих народу,— революционных демо¬
кратов. И это дано не в декларациях, а в поступках и
мыслях самих действующих лиц.
«Пролог» характерен искусной композицией, тонкой и
точной разработкой психологии героев. Проникая в глу¬
бину этой психологии, писатель тем убедительнее может
оценить ее, вынести свой приговор тем или иным харак¬
терам. Сатирическое изображение таких персонажей, как
Чаплин, Дедюхин, Савелов, сочетается с развернутым
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 17, стр. 97.
181

психологическим показом положительных героев во всей
сложности и богатстве их духовной жизни.
В период работы над «Прологом» Чернышевский ждал
новых революционных событий в России. Обращаясь к
прошлому, он хотел показать, что хотя реакция и сильна,
по дело ее — исторически обреченное, революционные де¬
мократы же представляли в исторических событиях шести¬
десятых годов неодолимую силу будущего.
Чернышевский намеревался продолжать свою трило¬
гию,— третий том, задуманный им, назывался «Рассказы
из Белого зала».
Действие этих «рассказов», цикл которых должен был
составить единое целое, происходит на Средиземном море
в Сицилии. Усиление реакции в России после 1862 года
вынудило перебраться сюда Волгина, Левицкого, Илатоп-
цевых. Их беседы посвящены различным событиям обще¬
ственной жизни. Русские революционеры вступают в связь
с деятелями революционных движений Европы для сов¬
местной борьбы. В центре их интересов — вопрос «о воз¬
можности лучшего устройства человеческой жизни»,—
вспоминал Шаганов. Убедившись, что на их родине проч¬
но установилась ночь реакции, «группа русских удаляется
па один из необитаемых островов Тихого океана с целью
испробовать условия создания новой социальной жизни и
возрастить такое поколение, которое бы уже твердой но¬
гой встало в этой новой жизни». В мемуарах П. Нико¬
лаева указывалось, что группа «уезжает куда-то на Мар¬
кизские острова, где и основывает свою коммуну...»
К сожалению, «Рассказы из Белого зала» до наг; не
дошли и известны только в самом общем виде по воспоми¬
наниям людей, которых в Сибири знакомил с ними Черны¬
шевский, и по отдельным незаконченным отрывкам.
Томясь на каторге в Александровском заводе, Черны¬
шевский написал также пьесы «Мастерица варить кашу»,
«Драма без развязки» («Другим нельзя») и др. Некото¬
рые из них имели отчетливый политический характер.
В одной из пьес, известных нам по воспоминаниям, по¬
вествовалось о властном барине, избивающем свою жену,
и о либеральных джентльменах, которые пытаются воз¬
действовать на злодея, но при первом резком слове мямлят
и трусят, а когда барин хватается за нагайку, даже слага¬
ют в его честь оду. Положение меняется неожиданно, ко¬
гда старый слуга, возмущенный поведением деспота-ба-
182

рина, бросается на него с кулаками и выгоняет вон из
дома. Кротких либералов он тоже гонит вон со словами:
«Эх вы, освободители».
Драма «Другим нельзя», от которой до нас дошло толь¬
ко начало, посвящена вопросам любви, семьи, возможно¬
стям разрешения сложных противоречий личной жизни.
Люди, заброшенные в забайкальскую глушь, в томи¬
тельно длинные зимние вечера спасались от тоски, готовя
несложные постановки. «Эти спектакли,— вспоминал впо¬
следствии один из заключенных,— были не только домаш¬
ние, но и вполне доморощенные, доведенные до крайней
упрощенности, с простыней вместо занавеса, без женских
ролей, а впоследствии с двумя женскими ролями, которые
игрались, конечно, мужчинами»
Для такого спектакля была написана и один раз по¬
ставлена перед небольшой группой заключенных комедия
Чернышевского «Мастерица варить кашу».
Пьеса эта — живое и талантливое произведение реа¬
листического искусства, в котором отражена русская
жизнь эпохи крепостничества. Было бы неправильно сво¬
дить ее к аллегории. Чернышевский иронически назвал
пьесу пасторалью; содержание ее направлено на разобла¬
чение фальшивой идиллии, которой представители гос¬
подствующих классов пытаются прикрыть эксплуатацию
простых людей. «Пастораль» Чернышевского — обличи¬
тельная сатира незаурядной силы.
В комедии развертываются картины идиллической
жизни, которую придумала себе, удалившись на лоно при¬
роды, в усадьбу, богатая вдова Карелина. Она сочиняет
томные стишки и рисует символические рисунки. Она
кормит рыбок, созерцает природу и готова ахать над ка¬
кой-нибудь козявкой. За этой идиллией скрыта трагедия
трудовых людей. Жеманничающая барыня не только смеш¬
на,— главное в ее облике то, что это бессердечная, эгои¬
стичная крепостница, которая пользуется чужим богат¬
ством; все достояние ее создано трудом, страданиями и
лишениями людей.
Писатель относил действие своей комедии к 1856 году,
к преддверию пресловутой «реформы» 1861 года, когда на¬
растало антикрепостническое движение крестьян и ход
1 «Н. Г. Чернышевский d воспоминаниях современников»,
т. II, Саратов, 1959, стр. 165.

событий с каждым днем разоблачал либералов, скрывав¬
ших за прекраснодушными фразами свое прислужничество
зубрам реакции. В комедии Чернышевского тема обличе¬
ния либерализма стала одной из ведущих и была развер¬
нута умно, зло и тонко.
Управляющего поместьем Карелиной, Городищсва,
автор насмешливо характеризует как джентльмена;
джентльмен этот потакает взбалмошным фантазиям ба¬
рыньки, помогает ей вершить грязные и жестокие дела.
Мягкость и изящество манер прикрывают у него подлость
и коварство. Рядом с Городищевым мы видим старого
«ученого». Инокентьева, историка, создающего, в угоду
Карелиной, историю ее рода,— историю, в которой злые и
бесчеловечные дела изображаются поступками высоко че¬
ловечными и благородными.
Миру крепостников и их прихлебателей автор проти¬
вопоставил простых и честных молодых'людей: интелли¬
гента-демократа Клементьева, воспитанного в духе пре¬
данности труду и ненависти к угнетателям, к их лживым
красивым фразам и пустым барским прихотям, и горнич¬
ную Карелиной Надю. Вначале Надя, чистая, добрая и
честная русская девушка, считает, что ее долг — слепо по¬
виноваться хозяйке, «барыне», а затем сбрасывает пред¬
рассудки холопьей рабской морали. Законной хозяйкой
всего имения является не Карелина, которая ценой пре¬
ступлений и подлогов завладела чужим богатством, а Надя,
которой законно, по праву оно принадлежит.
Достоинства пьесы — в демократической идее, в ост¬
ром столкновении двух миров, в четкой обрисовке харак¬
теров, живом и энергично развивающемся действии, в
тонком юморе. В наше время к этой пьесе успешно обра¬
тились некоторые театры. Правдивые и выразительные
образы, созданные писателем-революционером, зажили но¬
вой жизнью.
* * *
В 1875 году Чернышевский писал из Вилюйска:
«Сколько ночей работал я напролет в эти три месяца, я
не считал. Не было ни одних суток, в которые работал бы
я меньше пятнадцати часов» (XIV, 615). «Я пишу все ро¬
маны и романы,— говорится в письме Пыпину 1877 года.—
Десятки их написаны мною. Пишу и рву. Беречь руко¬
писи не нужно: остается в памяти все, что раз было напи¬
184

сано. И как я услышу от тебя, что могу печатать, буду,
досылать листов по двадцати печатного счета в месяц»
(XV, 87).
Чернышевский не имел реальной возможности печа¬
таться. Титанический труд оказывался напрасным. Это
была огромная трагедия писателя-революционера. Но и
то, что дошло до нас, представляет великий подвиг ума и
таланта, закованных в кандалы, но продолжающих тво¬
рить во имя Человека.

Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ КАК ЛИЧНОСТЬ И ХАРАКТЕР
Жизненный путь Чернышевского был насыщен редким
внутренним драматизмом. Годы учения, два года препода¬
вания в провинциальной гимназии, а потом — Петербург,
боевая деятельность в «Современнике», стремительный
взлет к высотам русской революционной общественной
мысли и литературы... Семь лет он стоял во главе самого
передового, самого революционного журнала своей эпохи,
отдавая все силы ума и богатой натуры делу освобожде¬
ния народа,.— а затем расправа самодержавных палачей,
Петропавловская крепость, каторга в Забайкалье и еще
худшая каторга на «поселении» в Вилюйске, ссылка в
Астрахани и Саратове. За каждый год литературной дея¬
тельности он поплатился тремя годами тюрьмы, каторги
и ссылки.
Широко известна речь В. И. Ленина «Об обмане на¬
рода лозунгами свободы и равенства», в которой он гово¬
рил о судьбе Чернышевского:
«Возьмем хотя бы Чернышевского, оценим его дея¬
тельность. Как ее может оценить человек, совершенно
невежественный и темный? Он, вероятно, скажет: «Ну,
что же, разбил человек себе жизнь, попал в Сибирь, ни¬
чего не добился». Вот вам образец. Если мы подобный от¬
зыв услышим неизвестно от кого, то мы скажем: «В луч¬
шем случае он исходит от человека безнадежно темного,
невиновного, может быть, в том, что он так забит, не мо¬
жет понять зпачения деятельности отдельного революцио¬
нера в связи с общей цепью революционных событий;
либо этот отзыв исходит от мерзавца, сторонника реакции,
188

который сознательно хочет отпугнуть трудящихся от ре¬
волюции». Я взял Чернышевского, потому что, к какому
бы направлению ни принадлежали люди, называющие
себя социалистами, здесь, в оценке этого индивидуального
революционера, расхождения по существу быть не может.
Все согласятся, что, если оценивать отдельного револю¬
ционера с точки зрения тех жертв, внешне бесполезных,
часто бесплодных, которые он принес, оставляя в стороне
содержание его деятельности и связь его деятельности
с предыдущими и последующими революционерами, если
оценивать так значение его деятельности,— это либо тем¬
нота и невежество безысходное, либо злостная, лицемерная
защита интересов реакции, угнетения, эксплуатации и
классового гнета» 1.
Замечательные слова! Ленин осуждает взгляд на Чер¬
нышевского только как на жертву, требует, чтобы его дея¬
тельность была оценена как звено в цепи революционного
развития,— а когда мы увидим, сколько сделал великий
мыслитель и борец для своего народа, какие всходы под¬
нялись там, где он бросил семена, он предстанет не жерт¬
вой, а победителем во всем историческом значении своей
деятельности.
Речь Ленина содержит великолепный урок историче¬
ского оптимизма. Не того «оптимизма», который все видит
в розовых тонах, отворачиваясь от реальных испытаний и
трудностей, и разражается хныканьем, когда эти трудно¬
сти возникают. Речь идет об оптимизме, преодолевающем
трудности, не страшащемся испытаний, основанном па
ясном и трезвом взгляде на мир. «Нет, не бывало и не мо¬
жет быть революции, которая была бы гарантирована от
борьбы долгой, тяжелой и, может быть, полной самых от¬
чаянных жертв»1 2. Но революция приносит трудящимся
свободу от угнетения, возможность строить счастливую
жизнь. Революционная борьба движет, организует, спла¬
чивает массы трудящихся.
О Чернышевском существует большая литература; под¬
вергнуты анализу его политические, философские, эконо¬
мические, исторические, эстетические взгляды. Среди этих
работ есть много интересных и содержательных. Опыт
мысли и деятельности Чернышевского имеет непреходя¬
1	В. И. Ленин, Сочинения, т. 29, стр. 313—314.
2	Т а м же, стр. 316,
187

щее значение. Но, кроме этого, Чернышевский воплощает
собой тип личности, представляющей для последующих
поколений огромный интерес. Это человеческий характер,
заслуживающий самого пристального внимания.
Николай Гаврилович был необычайно и разносторонне
талантлив. Он был одарен блестящим умом и великолеп¬
ной памятью. Его ум отличался редкой ясностью и прони¬
цательностью: он сразу определял главное содержание
рассматриваемого явления или процесса. От древних форм
славянского языка до проблемы вечного двигателя — все
ого интересовало. Когда он учился в семинарии, о его ра¬
ботах учитель словесности говорил: «Так развивать тему
сочинений могут только профессора академии»
Демократический литератор и педагог И. И. Введен¬
ский считал молодого Чернышевского какой-то загадкой:
«...Он, несмотря на свои какие-нибудь двадцать три — два¬
дцать четыре года, успел уже овладеть такой массой раз¬
носторонних познаний вообще, а по философии, истории,
литературе и филологии в особенности, какую за редкость
встретить в другом патентованном ученом... Беседуя с ним,
поверите ли, право, не знаешь, чему дивиться, начитан¬
ности ли, массе ли сведений, в которых он сумел солид¬
нейшим образом разобраться, или широте, проницатель¬
ности и живости его ума... Замечательно организованная
голова!» 1 2
Редкостная широта интересов и познаний, строгая дис¬
циплина логического мышления сочетались у него с дерз¬
новенно смелым полетом революционной мысли. Он в вы¬
сокой степени обладал даром синтетического мышления,
смело применяющего общие начала революционного миро¬
воззрения к ряду областей общественной жизни. Его жи¬
вая, страстная, пытливая мысль была обращена к одной
главной проблеме: освобождения народа, завоевания им
счастья через всенародную, демократическую революцию.
В саратовской действительности, как вспоминал
А. Н. Пыпин, мелькали производившие тяжелое впечат¬
ление «мрачные картины насилия, жестокости, подавле¬
ния личного и человеческого достоинства. Случалось слы¬
шать, а иногда и самому видеть проявления крепостного
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. I,
Саратов, 1958, стр. 47.
2	Там же, стр. 110.
188

произвола... Случалось слышать... о жестокостях помещи¬
ков, о бунтах крестьян» *.
И только мысли об огромной, но скрытой силе народа,
о высоких нравственных качествах русских людей рож¬
дали в сознании молодого Чернышевского уверенность,
■что «из дикой бессмыслицы разовьется жизнь, приличная
человеческому обществу» (I, 672). Из мемуаров (Пыпина,
Милюкова и др.) хорошо видно, как рано овладели Черны¬
шевским общественные вопросы, как рано чувствовал он
несправедливость существующих социальных отношений.
По свидетельству Пыпина, он от Чернышевского впервые
узнал во второй половине сороковых годов о существова¬
нии крестьянского вопроса. Студент Чернышевский, читая
Гельвеция, заметил в своем дневнике, что этот француз¬
ский просветитель односторонне рассматривал вопрос
о счастье человека — у него выставлено «свое счастье,
а то, что для этого счастья необходимо, обыкновенно че¬
ловеку, чтоб и окружающие его не страдали, это выпу¬
щено из виду» (I, 411).
Впечатления отечественной действительности, благо¬
родные влияния русской литературы и публицистики —
Пушкина, Гоголя, Белинского, Герцена, опыт революцион¬
ного и социалистического движения на Западе,— все это
формировало личность Чернышевского, не позволяя за¬
стыть в научной отвлеченности, укрепляя в ней общест¬
венные интересы. Позднее он писал в одной из своих
статей: «Лучше не развиваться человеку, нежели разви¬
ваться без влияния мысли об общественных делах, без
влияния чувств, пробуждаемых участием в них. Если из
круга моих наблюдений, из сферы действий, в которой
вращаюсь я, исключены идеи и побуждения, имеющие
предметом общую пользу, то есть исключены гражданские
мотивы, что останется наблюдать мне? в чем остается
участвовать мне? Остается хлопотливая сумятица отдель¬
ных личностей с личными узенькими заботами о своем
кармане, о своем брюшке или о своих забавах» (V, 169).
Отвращение к эгоизму, товарищеское радушие, стрем¬
ление прийти на помощь всякому, кто в этом нуждается,
готовность не посчитаться со своим интересом, когда этого
1 «II. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. I.
Саратов, 1958, стр. 59.
189

требует более шйрокий интерес тойарйщёСтва Или обще¬
ства,— эти черты всегда привлекали к гуманной и свет¬
лой личности Николая Гавриловича симпатии окру¬
жающих.
Записи в дневнике студенческих лет Чернышевского
проникнуты ненавистью к аристократам, реакционерам и
сочувствием к угнетенным, людям «низших классов».
Он считает, что нужно не говорить о свободе, а вводить
ее в жизнь, уничтожить порядок, при котором 9/ю на¬
рода — рабы и пролетарии.
«...Не в том дело, будет царь или нет, будет конститу¬
ция или пот, а в общественных отношениях, в том, чтобы
один класс не сосал кровь другого» (I, 110).
Вдумываясь в бурные революционные события эпохи,
Чернышевский не мог их рассматривать как что-то дале¬
кое, не задевающее его: он определял свое отношение к со¬
бытиям, свою возможную роль в их дальнейшем развитии.
В связи с событиями революции 1848 года во Франции,
он записал в дневнике:
«Когда хорошенько вздумал об этом и приложил все
это к себе, то увидел, что в сущности я нисколько не по-
дорожу жизнью для торжества своих убеждений, для тор¬
жества свободы, равенства, братства и довольства, унич¬
тожения нищеты и порока... и если уверен буду, что вос¬
торжествуют они, даже не пожалею, что не увижу дня
торжества и царства их, и сладко будет умереть, а не горь¬
ко, если только буду в этом убежден» (I, 193—194).
Тем богаче содержанием личность, тем полнее она
развита, чем больше в ней, при сохранении индивидуаль¬
ного содержания, воплощено общее, чем значительнее
общественные силы, стоящие за ней, чем прогрессивнее
дело, которое она осуществляет. Сознанием Чернышев¬
ского с ранних лет владели гуманные, человеколюбивые
идеалы; позднее они определились как идеалы револю¬
ционные и социалистические. Это было формирующим
началом личности великого писателя и мыслителя.
Есть люди несомненно талантливые, но не осуществив¬
шие в деле возможностей своего таланта. Большей частью
(если не говорить о внешних препятствиях) им мешало
то, что талант не сочетался с энергией, целеустремлен¬
ностью, решительностью. Чернышевский выработал в себе
сильный, уравновешенный характер. Он был цельной,
собранной личностью, и эту цельность Николаю Гаври¬
190

Ловичу придала преясДе всего ясиость й определенность
идеалов.
В романе «Пролог» Волгина говорит о своем муже:
«Я поняла, какая у него голова, какой у него характер! —
Потому что, без его характера, даже и при его уме, ему
нельзя было бы так понимать все эти ученые вещи...
Я хочу, чтоб о моем муже говорили когда-нибудь, что он
раньше всех понимал, что нужно для пользы народа, и
не жалел для пользы народа — не то, что «себя» — вели¬
кая важность ему, не жалеть себя! — Не жалел и меня! —
И будут говорить это, я знаю!» (XIII, 90).
Чернышевский знал свои духовные силы. Двадцати¬
летним юношей он писал в дневнике, что считает себя
человеком, «в душе которого есть семена, которые если
разовьются, то могут несколько двинуть вперед человече¬
ство в дело воззрения на жизнь» (I, 127—128). Это при¬
знание, заслуживающее пристального внимания. Новое
слово, которое стремится сказать Чернышевский, не есть
только его слово, создание индивидуального вдохновения:
он чувствует себя представителем своей родины и своего
народа. Развивая мысль о значении народов в умственной
жизни человечества, Чернышевский делает вывод: Лер¬
монтов и Гоголь доказывают, что пришло России время
действовать на умственном поприще, как действовали
раньше ее Франция, Германия, Англия, Италия.
Революционное движение требовало деятеля, обладаю¬
щего теоретической силой, ясностью взгляда, решитель¬
ностью и смелостью в борьбе, знанием и верным понима¬
нием жизни и реальных задач. На это требование Россия
ответила Чернышевским.
Под влиянием процессов общественно-политического
развития, процессов идейной жизни, у него развились та¬
кие черты характера и способности, которые делали Чер¬
нышевского наиболее пригодным для выполнения роли
идейного руководителя революционно-освободительного
движения шестидесятых годов.
«...Двинуть вперед человечество по дороге несколько
новой» (I, 127) — значило выразить то полое, что при¬
несло общественное и духовное развитие русского парода.
Чернышевский жил предчувствием великих перемен,
ого волновали революционные события в России и на За¬
паде, он всей душой желал гибели гнилому крепостниче¬
скому строю и взволнованно задавал себе вопрос: «А что,
191

если мы в самом деле живем во время... когда saeculorum
novus nascitur ordo» 1 (I, 193).
Чернышевский мыслил в большой исторической пер¬
спективе, он понимал, что в России совершаются события
совсем не частного значения, и стремился к новому по¬
рядку вещей, создаваемому в борьбе, в которой он при¬
нимал деятельное участие. «Таково стремление идей
века, и поэтому моя идея превозможет» (I, 194),— запи¬
сывает он. Он был представителем и выразителем новой
общественной силы — революционного разночинца, за
которым стояла растущая мощь крестьянского протеста.
Называя Чернышевского и Добролюбова мужицкими де¬
мократами, Ленин совершенно точно определил их исто¬
рическое место.
Масштаб событий эпохи, степень активности в этих
событиях определяли и масштаб личности, проникнутой
передовыми стремлениями.
Чернышевский знал, что нельзя двинуться вперед без
резкого противопоставления нового, революционного —
старому, отжившему, он требовал обнажения противоре¬
чий, отчетливого определения позиций. Половинчатость,
либеральная умеренность, межеумочность были ему не по
душе, и недаром в студенческие годы его называли Сен-
Жюстом, сравнивая со знаменитым прокурором эпохи
французской революции.
Чернышевскому был чужд и враждебен сам психологи¬
ческий облик русского либерала с его нерешительностью,
половинчатостью, бесхарактерностью, бесконечными коле¬
баниями. Он показал, что эти психологические качества
объясняются в конце концов общественными, социаль¬
ными причинами, и заклеймил либерализм во всех его
проявлениях.
В кружке Введенского одна из участниц читала вслух
воспоминания о страданиях семейства Людовика XVI и
при этом прослезилась. «Странная вы женщина,— сказал
Чернышевский,— вчера вы плакали об овечках, съеден¬
ных волком, сегодня — о волке, поевшем этих овец» 1 2.
Последовательность взглядов, определенность позиции
он считал основой поведения, нападая на мнимую беспри-
1	Рождается новый порядок вещей (лат.).
2	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. I,
Саратов, 1958, стр. 107.
192

Н. Г. Чернышевский.
С фотографии, бывшей у В. И. Ленина в ссылке.
Дата смерти Чернышевского написана рукой В. И. Ленина

страстность, часто прикрывающую трусливое уклонение
от борьбы. Чернышевский записал в дневнике содержа¬
ние беседы, в ходе которой он заявил:
«...Как мне противно, когда кто настаивает на том, что
он решительно беспристрастен, не принадлежит ни к ка¬
кой партии; да как же можно не принадлежать ни к какой
партии, ни к какой школе?» (I, 254).
Став во главе революционных сил шестидесятых годов,
он возглавил их борьбу против самодержавия и крепост¬
ничества.
Позднее, когда Чернышевский был на каторге и среди
заключенных разгорелись споры, как должен вести себя
революционер в отношении окружающей его действитель¬
ности, Николай Гаврилович резко выступил против пас¬
сивности и стремления ожидать, что все и так устроится:
«...Главное, не надо поддаваться квиетизму,— все, дескать,
делается силами природы и истории, от нас не требуется
никаких усилий и борьбы. Как это можно! Без усилий и
без борьбы не получим никогда ничего»
В Добролюбове, которого он любил горячо и сильно,
«как самое ценное в нем, он выдвигал характер, неспособ¬
ный идти на какие-нибудь компромиссы» 1 2. Но эта же
черта в высокой степени отличала и самого Чернышев¬
ского.
Когда во время суда Чернышевскому дали очную
ставку с наемным предателем и провокатором В. Косто¬
маровым, он гневно отверг измышления этого лжеца и
твердо заявил: «Сколько, бы меня ни держали, я поседею,
умру, но прежнего своего показания не изменю»
(XIV, 852).
Либеральный историк Н. И. Костомаров вынужден от¬
метить, что Чернышевский «был энергичен до фанатизма,
верен своим убеждениям во всей жизни и в своих по¬
ступках» 3.
Н. Д. Новицкий в своих воспоминаниях, относящихся
к петербургскому периоду жизни Николая Гавриловича
и, в частности, к его участию в редактировании «Военного
сборника», дает живые штрихи быта Чернышевского,
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. II,
Саратов, 1959, стр. 75—76.
2	Т а м же, т. I, 1958, стр. 261.
3	Там же, стр. 157.
13 в • Рюриков
193

Отмечая его редкостную целеустремленность, уМеййе со¬
средоточиться на своем деле.
«Катает, бывало, что есть силы по клавишам какой-
либо пианист, кричит певец или молодежь пляшет, топает,
шаркает, шумно в зале, а Николай Гаврилович сидит себе
в гостиной, будто в какой-нибудь отдаленной и глухой
пустыне, и пишет и пишет. Поговорит, весело даже по¬
смеется с кем-либо, влетевшим к нему из зала, и — опять
пишет... Точно в нем совмещались два независимых друг
от друга человека: один, живущий ординарною, повсе¬
дневною жизнью, ничем от нее не уклоняющийся, всегда
покойный, ко всем приветливый, разговорчивый, всегда
готовый даже посмеяться, слегка поиронизировать, пошу¬
тить, и — другой, настолько ушедший в себя, в мысли,
в науку и настолько поэтому непроницаемый для всего
его окружающего, что авторского процесса, шедшего
в нем, не могло нарушить уже ничего» *.
Ольга Сократовна вспоминает: «Жизнь Чернышевского
в Петербурге была- лихорадочная... Он никогда не мог
спать после обеда, да и ночью иногда спал по два, по три
часа. Бывало, и ночью проснется, вскочит и начинает
писать» 1 2.
Какая сила и собранность воли нужна для такого еже¬
дневного подвига мысли, какая целеустремленность всей
духовной жизни должна быть достигнута, чтобы сделать
столько, сколько мог сделать Чернышевский, и так, как
это сделал он!
В некоторых воспоминаниях современников говори¬
лось о властности характера Чернышевского. М. Антоно¬
вич писал: «Это был ум повелительный, властный, дей¬
ствовавший на читателя неотразимо и неотвратимо... Его
статьи отличались и действовали на читателя не увлека¬
тельностью или блеском, а строгой логичностью, очевид¬
ностью, определенностью и ясностью, без всяких прикрас
и заискиваний» 3.
Соратник Чернышевского, Н. В. Шелгунов отмечал
силу и богатство его характера: в нем «чувствовалась
душевная мягкость, женственность, тонина и в то же
время какая-то нервная сила, которая, несмотря на уступ¬
1	«Литературное наследство», т. 67, стр. 102.
2	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. 1,
Саратов, 1958, стр. 184.
3	Там же, стр. 315.
194

чивость Манер, сама собой давала себя знать и подчиняла
ему. Чернышевский был очень застенчив и скромен в ма¬
нерах. Львом он являлся только в своих статьях, и тогда
это был действительно лев, учитель, «власть имущий».
Чернышевский сознавал эту власть» Ч
Эти высказывания требуют пояснений. Чернышевский
не был властолюбивым человеком, у него не было стрем¬
ления стать выше других, руководить, наставлять. По
свидетельству того же Шелгунова, в отношении с другими
он «как бы ставил себя на второе место и старался со¬
греть, обласкать, приблизить. Чернышевский обогревал
и делал робкого смелым...» Но он был человек гениально¬
ясного ума и высокой преданности своим убеждениям.
Это давало ему отчетливое сознание превосходства своих
взглядов и убеждений над взглядами как откровенных
защитников старого строя, так и половинчатых, бесхребет¬
ных либералов. Он знал, что враждебные идеи нельзя ии
примирить, ни совместить, что передовые взгляды зако¬
номерно подвергаются нападкам обскурантов и мракобе¬
сов, что пассивная и выжидательная политика в идейной
борьбе так же гибельна, как и на полях сражений,— и
в столкновениях подавлял противника своей убежден¬
ностью, страстностью, целеустремленностью. Неотразимой
была сила убежденности, сила отрицания отживших форм
жизни, сила утверждения новых, гуманистических начал.
Эту неотразимость не объяснить только свойствами лич¬
ного характера; дело было в том, что свойства личности
Чернышевского — ясной, целеустремленной, непреклонно¬
решительной— в наибольшей степени соответствовали его
мировоззрению, революционным, социалистическим взгля¬
дам. Силой идей он побеждал, силой идей он объединял
все передовое, силой идей он мощно влиял на обществен¬
ное развитие.
Ленин заметил в известной беседе с Гусевым, Воров¬
ским и Валентиновым: «Существуют музыканты, о кото¬
рых говорят, что у них абсолютный слух, существуют
другие люди, о которых можно сказать, что они обладают
абсолютным революционным чутьем. Таким был Маркс,
таким же и Чернышевский» Ч
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. [.
Саратов, 1958, стр. 192.
2	«В. И. Ленин о литературе и искусстве», издание второе,
Гослитиздат, 1960, стр. 651.
13*
195

Человек с верным музыкальным слухом уловит каж¬
дый чистый, ясный звук и каждую фальшивую ногу. Но
композитор не ограничится этим, он не только восприни¬
мает, он творит. Б. Асафьев писал в статье «Слух Глин¬
ки», что слух композитора «не нежится в пассивном во¬
сторге, а сам действенно реагирует на раздражение, пере¬
водя впечатления на язык интонации». Человек с высоким
революционным чутьем не только воспринимает опреде¬
ленные явления действительности, он глубоко и точно
оценивает их и делает из этих оценок действенные поли¬
тические выводы. Выработанная им система убеждений
позволяет охватить взглядом всю картину общественной
жизни, последовательно разобраться в общественных про¬
тиворечиях, наметить активную линию поведения.
С легкой руки Пыпина и других либеральных деятелей
некоторые изображали Чернышевского «кабинетным уче¬
ным», далеким от реальной борьбы, «катедер-социали-
стом».
Уже на закате своей жизни, указывая на автобиогра¬
фический характер образа героя своей повести «Вечера
у княгини Старобельской», Николай Гаврилович заметил,
как несостоятельны бывают некоторые поверхностные
представления:
«...Вы увидите, что этот дикий человек, не умеющий
сам ступить шагу без смешных неловкостей, этот каби¬
нетный труженик, знает жизнь как немногие и в серьез¬
ных случаях не смущается ничем, готов на все, и ловко ли,
не ловко ли, но успешно ведет дело, как надобно для
любимых им людей; что он, по всей вероятности, человек
крайних прогрессивных мнений...» (XV, 786). Револю¬
ционная мысль и революционное действие сливались в его
жизни в единое, неразделимое целое.
* * *
Либералы немало потрудились, чтоб создать о Черны¬
шевском представление как о «сухаре», человеке сугубо
«рассудочном», желчевике, знающем лишь силу холодной
мысли и чуждом высокого чувства, благородных эмоций,
возвышенных стремлений души.
Наилучший ответ этим людям содержат произведения
самого Чернышевского, его дневники и письма,— какой
обаятельный и теплый образ создается у того, кто обра¬
196

тится к этим источникам! Много драгоценнейших штри¬
хов, позволяющих конкретнее, ближе представить живого
Чернышевского, дают и мемуары современников.
Некоторым читателям могут показаться неожиданными
слова Чернышевского из его письма Некрасову: «...Я сам
по опыту знаю, что убеждения не составляют еще всего
в жизни — потребности сердца существуют, и в жизни
сердца истинное горе или истинная радость для каждого
из нас... Поэзия сердца имеет такие же права, как и поэзия
мысли» (XIV, 322).
Чернышевский отрицал холодную, рассудочную поэ¬
зию; «холодные сентенции» остаются «пне области поэзии»
(IV, 537). Полнота человеческой натуры требует един¬
ства ума и сердца, органического слияния идейного
начала и поэтического чувства. Деятель, которого объяв¬
ляют сухим рационалистом, убежденно отстаивал много¬
гранность, полнокровие, идейное и эмоциональное богат¬
ство искусства.
Шелгунов рассказывал, как Николай Гаврилович
в кругу товарищей «с удовольствием, мало того, с каким-
то особенным наслаждением декламировал любимые им
стихотворения классических поэтов, наших и немецких, и
французские демократические песенки. При декламиро¬
вании стихотворений с политическим оттенком, напр. Ры¬
леева, голос его дрожал от волнения и в глазах наверты¬
вались слезы» *.
Нет, не сухой и бесстрастной личностью был Черны¬
шевский, а натурой страстной, глубоко эмоциональной,
в которой сила ума не подавляла чувства, а находилась
с ней в гармонии. Он обладал отзывчивым и мягким серд¬
цем, всегда открытым для товарища и друга.
Каракозовец П. Николаев писал о простоте, отличав¬
шей Чернышевского: «И чем больше мы узнавали его,
тем для нас яснее становилось, что именно в этой простоте
и таилась та притягательная сила, которую чувствовали
все, кому пришлось узнать его... Николай Гаврилович
обладал замечательным умением говорить с простыми
людьми, находя надлежащие, идущие прямо к сердцу и
уму таких людей слова» 1 2.
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. I,
Саратов, 1958, стр. 320.
2	Там же, т. IT, 1959, стр. 154.
/.97

Он ненавидел эффектные фразы, красивые позы,
стремление выделиться и «покрасоваться». Тот же П. Ни¬
колаев писал: «Ни один посторонний наблюдатель, видя
такое ровное и тихое существование, не мог бы угадать
всей глубины любви к людям, всей той духовной чистоты
и нежности, всей той бури кипучих страстей, какие таи¬
лись в этой сдержанной, по-видимому, хладнокровной и
покойной, но в сущности кипучей мыслями и чувствами,
полной нравственной энергии натуре».
И Николаев и другие товарищи Чернышевского на
каторге вспоминали беседы и рассказы Николая Гаврило¬
вича— это был блестящий фейерверк идей и образов.
Его манера рассказывать, доказывать, спорить была худо¬
жественной, он развивал мысль образами, иллюстрировал
яркими штрихами — художественная жилка несомненно
проявлялась в этих беседах. И. П. Павлов писал о
художественном и мыслительном типах; Чернышевский
как бы соединял черты обих этих типов, хотя, разумеется,
мыслительный тип был в нем более развит и более
одарен.
А какое благородство, высокую человечность, силу и
красоту чувства проявил Николай Гаврилович в своей
семейной жизни, в отношении к Ольге Сократовне. Вос¬
поминания разных людей, дневники и письма самого
Чернышевского создают целостную картину необычайно
сильной, яркой, преданной любви замечательного револю¬
ционера. Можно спорить о характере и взглядах Ольги
Сократовны. В книге В. Пыпиной «Любовь в жизни Чер¬
нышевского» ей дается весьма неприглядная характери¬
стика. В. Н. Шульгин старательно, хотя и не очень убе¬
дительно, доказывал, что Ольга Сократовна была одним
из руководящих деятеле!! революционного движения. Этот
спор можно и не продолжать, но отношение Чернышев¬
ского к жене, его стремление достигнуть полного ра¬
венства в отношении мужчины и женщины, чистота и
возвышенность его чувства к любимому человеку, высокое
постоянство заслуживают самого большого внимания.
Важно отметить, что при всей непосредственности и
эмоциональности этого чувства, оно было вместе с тем
освещено передовой мыслью, свободолюбивыми убежде¬
ниями. В его дневнике за март 1853 года, где занесены
мысли о будущей жизни с Ольгой Сократовной, есть та¬
кие слова: «Иду отдохнуть от чувств спокойных, но слиш-
1?8

ком сильных. Это восторг, какой является у меня при
мысли о будущем социальном порядке, при мысли о бу¬
дущем равенстве и радостной жизни людей,— спокойный,
сильный, никогда не ослабевающий восторг» (I, 503).
Любовь Чернышевского была полностью свободна от
всякого себялюбия, мелочности, эгоизма; новый человек
очищал свои отношения от старого хлама — надо ли гово¬
рить, как важен этот пример для наших молодых по¬
колений?
Всей своей деятельностью, всем своим поведением Ни¬
колай Гаврилович привлекал к себе самое сердечное ува¬
жение и любовь. Заключенные на каторге считали его
своим наставником и патриархом; его простое и сердечное
слово заставляло утихнуть самые пылкие страсти, его
мнения и советы запоминались на всю жизнь.
Герман Лопатин, революционер, близкий к Марксу и
разделявший его глубокую симпатию и признательность
к Чернышевскому, заброшенному в глубину сибирских
недр, писал:
«Клянусь, что тогда, как и теперь, я бы охотно и не
медля ни минуты поменялся с ним местами, если бы
только это было возможно и если бы я мог возвратить
этой жертвой делу отечественного прогресса одного из
влиятельнейших деятелей; я бы сделал это, не колеблясь
ни минуты и с такою же радостной готовностью, с какой
рядовой солдат бросается вперед, чтоб заслонить собст¬
венной грудью любимого генерала» *.
Величие сердца, величие нравственных качеств Черны¬
шевского равнялось величию его ума — это был драго¬
ценный сплав неповторимой революционной личности.
Вот два отзыва, произнесенные разными людьми в раз¬
ные периоды жизни Чернышевского.
Авдотья Панаева приводит слова Добролюбова, ска¬
занные в ответ на ее замечание о необыкновенной уме¬
ренности Николая Гавриловича в обыденной жизни:
«— Чернышевский свободен от всяких прихотей в
жизни, не так, как мы все, их рабы; но, главное, он и
не замечает, как выработал в себе эту свободу...» 1 2
1	«Воспоминания о Марксе и Энгельсе», Госполитиздат, М.
1956, стр. 205.
2	Л. Я. Папаева (Головачева), Воспоминания, Гослит¬
издат, М. 1956, стр. 268.
,/.99

Десяток лет спустя товарищ Чернышевского по каторге
М. Д. Муравский говорил: «Там я видел Николая Гаври¬
ловича Чернышевского, слышал его, говорил с ним, ра¬
зыгрывал вместе с другими пьесы его сочинения, и только
глядя на спокойную и ясную твердость его характера, я
понял, до какой большой высоты способна подняться душа
человека».
Свобода — в сознательном, убежденном служении вы¬
соким идеям, в умении подчинить каждый шаг идеалу,
отбросив все мелкое, случайное, ограничивающее деятель¬
ность человека.
В ряде воспоминаний современников говорится, как
непреклонно строг и требователен был Николай Гаврило¬
вич к себе. Иногда он даже «бичевал» себя за слабость,
мягкость, нерешительность, уступчивость. Подобные раз¬
говоры с удивлением встречались слушателями. А между
тем они по-своему очень важны для понимания Черны¬
шевского.
Разумеется, упреков в слабости, нерешительности Ни¬
колай Гаврилович не заслужил. Он был смел и самоотвер¬
жен в боях с самодержавием и крепостничеством, он был
тверд и решителен в схватках с идейными противниками.
Но вот что интересно. Чернышевский, обвиняя себя, ука¬
зывал на Добролюбова как на пример бескомпромиссной
твердости и мужественной последовательности. Однако
в «Дневнике Левицкого», второй части романа «Пролог»,
Левицкий, в образе которого справедливо видят черты
Добролюбова, тоже бичует себя за вялость и недостаток
решительности.
И как раз «Дневник Левицкого» помогает понять
смысл и значение «самообвинений» Чернышевского и
некоторых других революционеров-шестидесятников. Они
с нетерпением ждут наступления революционной бури.
Им хочется скорее, полнее, активнее применить свои силы.
Но обстановка пока еще не дает возможности проявить
себя в полную меру. Трезвый рассудок помогает видеть
огромные объективные трудности, стоящие на револю¬
ционном пути: сознание революционера не позволяет
рисовать идиллические картины, не замечать этих труд¬
ностей. Ум и чувства революционера, стремящегося
к практическому делу, тяготятся тем, что пока еще нет
активных действий, приходится проявлять осторожность,
?0Q
сдерживать себя. Разговоры о «вялости», «нерешительно¬
сти» показывают прежде всего, какая жажда активного
революционного действия кипела в душе Чернышевского
и Добролюбова, какой недостаточной, спокойной казалась
нм «мирная» деятельность перед лицом тех великих по¬
трясений, которые, по их убеждению, надвигались па
страну.
* * *
В начале своего литературного пути Чернышевский
сотрудничал некоторое время и в «Отечественных запи¬
сках» Краевского и в некрасовском «Современнике». Ли¬
нии этих журналов расходились все больше, Краевский
вел журнал в умеренно-либеральном духе, Некрасов
стремился в демократическом духе ответить на вопросы,
волновавшие общество. Сотрудничество в двух ведущих
между собой полемику журналах нельзя было продолжать.
Надо было выбирать. Чернышевский только начинал свой
путь публициста. Как вспоминает дальний родственник
его, Раев, «Отечественные записки» лучше обеспечивали
молодого публициста. Краевский платил своим сотрудни¬
кам так же исправно, как казначей жалованье сановни¬
кам. Некрасов же нередко сам сидел без денег.
«Чернышевский высказался так: «В «Современнике»
я нужнее, и с Некрасовым связан нравственными узами,
а потому предпочитаю «Современник» '.
Уже в этом эпизоде проявляется дух и сущность по¬
ведения Чернышевского, для которого выше всего были
идейные, нравственные требования.
Революционер Чернышевский принес и в литератур¬
ную среду новый дух — дух высокой общественной ответ¬
ственности за литературное дело, высокой принципиаль¬
ности и требовательности. Это почувствовали писатели
дворянской среды; это почувствовали и молодые, честные
литераторы из разночинского лагеря, дружно потянув¬
шиеся к Чернышевскому. Добролюбов писал своему това¬
рищу Турчанинову, ученику Чернышевского по Саратов¬
ской гимназии, после знакомства с Чернышевским:
«Столько благородной любви к человеку, столько возвы-
1 «II. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»,
т. I, Саратов, 1958, стр. 82.
201

шопиости в стремлениях и высказанной просто, без фра¬
зерства, столько ума, строго последовательного, проник¬
нутого любовью к истине, я не только не находил, но
никогда не предполагал найти...»
Помяловский писал Чернышевскому: «...я ваш воспи¬
танник,— я, читая «Современник», установил свое миро¬
созерцание». Сильнейшее влияние он оказывал на разви¬
тие В. Курочкина, Н. Шелгунова, М. Антоновича, М. Ми¬
хайлова и многих других писателей и критиков.
Сложной была обстановка литературной жизни: цен¬
зурный гнет, давление реакционных сил, травля охрани¬
тельной печати... В такой обстановке Чернышевский,
Некрасов, Добролюбов выступали как собиратели пере¬
довых литературных сил, стремясь сплотить все честное
и талантливое.
Чернышевскому было чуждо что-либо мелкое, сектант¬
ское, групповое — он отстаивал интересы не узкого круж¬
ка, а прогрессивной культуры. Он выступал как теоретик
и организатор передовой реалистической литературы. На¬
правление, приданное Чернышевским «Современнику»,
сделало его ведущим, самым авторитетным журналом
шестидесятых годов.
У Чернышевского была ясная программа деятельности:
поддерживать передовое, отрицающее самодержавно-кре¬
постнический строй, разоблачать и осуждать все, что за¬
щищает этот строй, мешает пробуждению народного
сознания. В воспоминаниях сотрудника «Современника»
Е. Колбасина рассказывалось, какое огромное впечатле¬
ние произвели на читателей, особенно на молодежь, пер¬
вые же выступления критика, его смелые, резкие статьи
о произведениях Авдеева, Евг. Тур.
Уже в 1855 году Чернышевский мог с полным основа¬
нием написать: «...из статеек, направленных на меня
в разных журналах, можно было бы составить книгу по¬
рядочной толщины» (XIV, 302).
В 1855—1856 годах Дружинин, Толстой, Григорович
вели сильнейшие атаки на Чернышевского и его деятель¬
ность в «Современнике». Шла борьба разных идейно¬
эстетических тенденций за дальнейшее направление жур¬
нала. Современники рассказывают о повести Григоровича
«Школа гостеприимства». (Григорович написал свой па¬
сквиль по наслышке, не зная Чернышевского и питаясь
слухами и сплетнями, ходившими в тех кругах, где Гри¬
горович вращался1.) Произведение это было направлено
против демократов, в нем содержались прозрачные на¬
меки на Чернышевского.
В этих сложных обстоятельствах Чернышевский про¬
явил все благородство своего отношения к писателям. Там,
где дело касалось общего интереса, он устранял все лич¬
ные пристрастия. В 1856 году он знал, вероятно, что
Л. Н. Толстой всюду говорил о своем недовольстве Чер¬
нышевским и даже носился с идеей заменить его в жур¬
нале Аполлоном Григорьевым. Именно в этот период
обострения отношений Чернышевский пишет свою зна¬
менитую статью о Толстом, в которой сердечно и добро¬
желательно приветствует молодой и растущий талант,
проницательно объясняет его творческое своеобразие.
Рассказывая о нарастании разногласий между Добро¬
любовым и Тургеневым, Чернышевский замечал: «я не
желал разрыва между ними... у меня на то был мотив,
не имеющий ничего общего с приятностью или неприят¬
ностью, занимательностью или незанимательиостью их
для меня. Мне казалось полезным для литературы, чтобы
писатели, способные более или менее сочувствовать хоть
чему-нибудь честному, старались не иметь личных раздо¬
ров между собою» (I, 729). Рассказывают о резкости,
«задирчивости» Чернышевского, но основное стремление
его — сплотить, объединить людей. Он спокоен, объекти¬
вен и в отношении к тем, кто неодобрительно относится
к нему; он в высокой степени обладал умением ценить
человека по действительным заслугам, вне зависимости
от личных отношений.
О себе он говорил:
«Я привык устранять при анализе фактов мои личные
желания» (XV, 259).
«Мои мнения о людях не зависят от моих личных от¬
ношений к ним» (XV, 784).
«Нельзя же отрицать истины только потому, что она
лично мне пе совсем приятна» (XIV, 323).
1 «Современник» не прошел мимо этой выходки, отметил
в этом рассказе черту, «которая может произвести неприятное
впечатлепие», но не стал о пей подробно говорить, заметив, что
оставляет за собой «право коснуться вопроса о том, в какой сте¬
пени можно вносить свои антипатии в литературные произведе¬
ния».
?,0$

Николай Гаврилович был образцом справедливости,
принципиальности, объективности в отношениях к писа¬
телям. Он высмеивал «оракулов своего муравейника»
(III, 527), связанных узкими кружковыми и групповыми
пристрастиями. Он мог, разойдясь с Толстым, осуждая
неправильные его представления о том, что нужно на¬
роду, видеть и то положительное, что было в его яснопо¬
лянском педагогическом начинании. Он мог, хорошо от¬
носясь к Антоновичу, отчитать его. за то, что тот, начав
спор с Кавелиным по вопросу, в котором правота Анто¬
новича была бесспорна, оробел и не довел спора до конца.
Близки или далеки ему авторы — о произведениях он
говорил то, чего заслуживают сами произведения. Черны¬
шевский не утаивал от Некрасова, что у того есть и сла¬
бые стихи, он мог прямо сказать Тургеневу, что пьеса
Мея, которую тот расхваливал, слаба и неинтересна.
Некрасова Чернышевский любил большой, не ослабе¬
вающей с годами любовью, горячо отзывался о его стихах.
Но когда Некрасов однажды выразил охватившие его
настроения уныния и отчаяния, Чернышевский реши¬
тельно и твердо высказал то, что считал важным сказать:
«И Вы не имеете этого права — с чего Вы взяли, что
имеете право унывать и отчаиваться?.. Берегите себя и
не освобождайте себя от обязанности трудиться для на¬
стоящего сожалениями о прошедшем» (XIV, 324—325).
В отношениях с литераторами Чернышевский был ги¬
бок, учитывал индивидуальные свойства и Толстого, и
Тургенева, и Григоровича, но то была гибкость в прове¬
дении определенной линии, а не та неопределенная «эла¬
стичность», при которой предаются забвению основные
убеждения.
Чернышевский стремился объединить, сплотить пере¬
довую литературу. Он знал, что такое сплочение можно
осуществить только на здоровой основе честных и прин¬
ципиальных отношений.
* * *
Либеральный историк литературы Нестор Котляревский
назвал Чернышевского последних лет жизни погасшим
вулканом, а творчество его сравнил с застывшей лавой.
За пышностью этих слов скрывалась глубокая фальшь...
Чернышевский ие был погасшим вулканом пи тогда,
когда томился па каторге, пи тогда, когда в Астрахани
У>4

й Саратове стремился найти себе достойное место в об¬
щественной жизни. Верность идеалам и активное стрем¬
ление своей деятельностью приблизить их осуществление
он пронес через всю жизнь.
Годы каторги «во глубине сибирских руд» — в Кадае,
в Александровске, как это парадоксально ни звучит, были
лучшей частью его жизни в заточении. На каторге он
жил в окружении революционеров, «новых людей», для
которых он был учителем, старшим товарищем; он щедро
делился с ними сокровищами своих знаний и опыта, их
любовь и уважение поддерживали Чернышевского. Куда
страшнее самой тяжелой каторги оказалась жизнь на по¬
селении в Вилюйске — одиночество, полная оторванность
от людей, близких по духу, утомляющий и унижающий
надзор тупых жандармов.
Но и в гнетущем безмолвии Вилюйской тундры Чер¬
нышевский думал о будущем своего народа, и тогда его
письма как бы начинали светиться светом вдохновения.
«Нам впереди на много столетий обеспечена счаст¬
ливая доля делаться самим и устраивать свою жизнь все
получше и получше» (XV, 68).
Он окидывал взором всю историю человечества; он
проникал в его будущее, он размышлял о задачах науки.
Жить для него — значило работать, творить для людей.
Самое тяжелое и мучительное — невозможность прило¬
жить силы для дела, в служении которому весь смысл
существования.
В последние годы своей жизни, в Астрахани и в Сара¬
тове, Чернышевский пережил новую трагедию. Он был,
казалось бы, на свободе; он мог даже печататься,— прав¬
да, не под своим именем. Он сохранил силы и знания, и
сам предупреждал: «Вы не слишком-то считайте меня
стариком, отставшим от века» (XV, 805).
Неправдой были утверждения, которые повторял даже
Короленко, будто жизнь прошла мимо Чернышевского,
а он остался позади. Он пытался установить связь с из¬
дательствами, с журналом, он мечтал о трибуне, с которой
мог бы говорить о вопросах жизни, о проблемах мировоз¬
зрения, о формировании идеалов новых поколений... Ли¬
беральные руководители печатных органов предлагали
ему переводить второстепенных западных историков и
философов и откровенно давали понять, что собственное
слово Чернышевского их страшит.
205

«Высокообразованный, не только ййЧего не УтратйВ-'
ший, но много приобретший со времени своей ссылки,
полный энергии и сил, при величайшей трудоспособности,
он готовился вступить в ряды бойцов»,— вспоминал зна¬
комый Николая Гавриловича саратовского периода
А. А. ТокарскийТокарский свидетельствовал, что не
было такого общественно-политического или литератур¬
ного течения, с которым бы не был знаком Чернышевский.
Он следил за борьбой в области философии и реши¬
тельно выступил против идеалистических, субъективист¬
ских течений. Он активно нападал па защитников расист¬
ских, националистических взглядов, отстаивал идеи исто¬
рического прогресса.
В одном из писем последних лет Николай Гаврилович
писал, что с годами он не стал уступчивее в идейных и
нравственных требованиях: «...глаза у меня очень разбор¬
чивые, а мои нравственные и умственные требования еще
гораздо разборчивее, чем мои глаза» (XV, 393). К Пыпину
он обращался со словами, которые заставляли вспомнить
Чернышевского молодых лет: «Ты любишь сдерживать
себя. А я не охотник щадить то, что не нравится мне,
когда речь идет о вопросах науки, или литературы, или
чего-нибудь такого, не личного, а общего» (XV, 433).
Чернышевский был полон сил и боевого духа, но не
мог найти достойное применение этим силам — вот где
была трагедия. Те, кто писали о «потухшей лаве» творче¬
ства Чернышевского, на деле больше всего боялись, как бы
снова не полилась пламенным потоком огненная лава его
публицистики.
Жизненный путь Чернышевского от студенческих лет
до последнего успокоения в саратовском изгнании был
прямым, как полет стрелы. Сорок лет жизни отдал он
делу освобождения народа. Было бы наивным полагать,
что за сорок лет он не изменился. Время неизбежно
оставляет свой след на человеке. Меняются обстоятель¬
ства, жизнь выдвигает новые вопросы, по-новому встают
вопросы политики, стратегии, тактики. Но в Чернышев¬
ском осталось неизменным его революционное, демокра¬
тическое, материалистическое мировоззрение, его любовь
к народу и стремление служить ему.
1 «Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»,
т. II, Саратов, 1959, стр. 349.
206

й своим талайтом, й всей своей многогранной деятель¬
ностью, своеобразием своей личности, своим характером
Чернышевский представлял собой явление редкое, исклю¬
чительное. Но при всей исключительности это характер
совершенно народный, русский. Сам Николай Гаврилович
но раз возвращался к теме о том, какие замечательные
умы и характеры выдвигаются народом, когда этого тре¬
бует история.
«...В простом народе...— писал Чернышевский,— встре¬
чаются люди энергического ума и характера, способные
обдумывать данное положение, понимать данное сочета¬
ние обстоятельств, сознавать свои потребности, сообра¬
жать способы к их удовлетворению при данных обстоя¬
тельствах и действовать самостоятельно... Нельзя сомне¬
ваться в существовании таких людей» (VII, 887).
«Сочетание обстоятельств», которое сформировало
и выдвинуло Чернышевского,— это борьба народа за осво¬
бождение, подъем революционно-демократического дви¬
жения. Напряжение сил передовых людей, острота об¬
щественных. конфликтов — все это содействовало тому,
чтобы силы и способности борца раскрылись быстро и
полно.
В «Очерках гоголевского периода» содержится бле¬
стящая мысль о том, что такое гений.
«...Гений — просто человек, который говорит и дей¬
ствует так, как должно на его месте говорить и действо¬
вать человеку с здравым смыслом; гений — ум, развив¬
шийся совершенно здоровым образом... Если хотите,
красоте и гению не нужно удивляться; скорее надобно
было бы дивиться только тому, что совершенная красота
и гений так редко встречаются между людьми: ведь для
этого человеку нужно только развиться, как бы ему все¬
гда следовало развиваться. Непонятно и мудрено заблуж¬
дение и тупоумие, потому что они неестественны, а гений
прост и понятен, как истина: ведь естественно человеку
видеть вещи в их истинном виде» (III, 139).
Эти великолепные строки направлены против индиви¬
дуалистического и субъективистского понимания природы
гения. Гений порожден народной жизнью, он выражает
собой ее мощь и красоту. Нормальное здоровое развитие
народа — это освобождение от всего, что сковывает и за¬
держивает это развитие. Освободительная, революционная
борьба народа создает все условия для нормального есте¬
207

ственного развития человека, для появления новых талан¬
тов и гениев.
На каторге в Александровском заводе Николай
Гаврилович беседовал с политическим заключенным
П. Г. Успенским.
«— Помните пословицу, Петр Гаврилович: «терпи,
казак, атаманом будешь»? Не сейчас, конечно, а в буду¬
щем, далеком будущем; не мы, так наши дети или внуки...
Атаманами будут не всегда генералы с регалиями, а явят¬
ся атаманы великого ума, убеждения, непреклонного
желания в другую сторону, поверх всей настоящей
жизни».
И, обратившись к примерам прошлого — к мужествен¬
ному поведению протопопа Аввакума («человек был, не
кисель с размазней»), к раскольникам, отстаивающим
свои взгляды, он добавлял: «Верят и действуют, вот в чем
суть их жизни, верят и не опускаются... Натурально, за
такими сила и будущее, а откуда они? Из простого, негра¬
мотного народа,— вся сила в народе» '.
Народ выдвигает «атаманов» ума и таланта, а они
своим примером, силой знания, убеждений, твердой волей
поднимают народ, указывают ему путь вперед, ведут его
выше и выше по неизведанным тропам истории.
Создатель образов Рахметова, Волгина, Левицкого,
«новых людей» сам был воплощением нового типа лично¬
сти, созданной славной эпохой истории русской револю¬
ции,— личности свободной, творческой, многогранной,
живущей всей жизнью своего народа, неразрывно связав¬
шей свое счастье со счастьем всей страны.
«...Чернышевский,— говорил А. В. Луначарский,—
одна из прекраснейших по своей законченности и широте
человеческих натур, которая когда-либо жила на свете.
И на всем его миросозерцании, как и на всей его жизни,
лежит отпечаток силы, красоты и поэтичности» 1 2.
1	«Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников», т. II,
Саратов, 1959, стр. 191.
2	А. В. Луначарский, Статьи о Чернышевском, Гослит¬
издат, М. 1958, стр. 21.

Н. Г. Чернышевский.
Скульптура А. П. Кибальникова. 1945 г

ВЕЛИКИЙ ПАТГИОТ И ЕГО НАСЛЕДИЕ
Русский народ создал искусство, изумляющее мир
красотой и благородством идейных стремлений, щедрой
широтой картин жизни, яркостью и богатством красок.
Под ярмом крепостничества, в оковах самодержавия на¬
род создал искусство и литературу — сокровище и гор¬
дость человеческой цивилизации, великий вклад в миро¬
вую культуру.
В Радищеве, Пушкине, Гоголе, Некрасове, Толстом,
Горьком, Глинке, Чайковском, Сурикове, Репине вопло¬
тились творческая мощь, талантливость великого, свобо¬
долюбивого, духовно прекрасного народа.
Борьба народа двигала вперед развитие передовой рус¬
ской мысли, определяла ее поступательное движение.
Чернышевский писал о критике Белинского: «Любовь
к благу родины была единственною страстью, которая
руководила ею: каждый факт искусства ценила она по
мере того, какое значение он имеет для русской жизни.
Эта идея — пафос всей ее деятельности. В этом пафосе
и тайна ее собственного могущества» (III, 138).
Чернышевский продолжил патриотическую традицию
Белинского. Пламенный патриотизм был силой, вдохно¬
вившей его на революционную борьбу за освобождение
народа, на многогранную научную деятельность, на лите¬
ратурное творчество. Любовь к родине для него, так же
как и для Белинского, была пафосом всей деятельности,
источником его силы и могущества.
Революционные демократы утверждали и пропаганди¬
ровали высокое и благородное понимание патриотизма.
14 Б. Рюриков
209

Патриотизм — это прежде всего любовь к народу, стрем¬
ление к его освобождению, ненависть ко всем угнетате¬
лям его. Это не пассивное, созерцательное чувство, а чув¬
ство активное, требующее претворения в живой и прак¬
тической деятельности человека.
Патриотизм в понимании Чернышевского требовал
поддержки всего передового, демократического, социали¬
стического в национальной культуре и традициях. Славя¬
нофилы, идеализировавшие феодальную старину, под
флагом патриотизма протаскивали реакционные пред¬
ставления. Чернышевский разоблачал их так же, как он
разоблачал дворянских и буржуазных космополитов, пре¬
небрежительно относившихся к национальным традициям,
к национальной культуре.
На этой благородной платформе патриотической дея¬
тельности Чернышевский сплачивал передовые силы
страны. Маркс отмечал: «Вокруг Чернышевского, главы
революционной партии, сплотилась целая фаланга публи¬
цистов, многочисленная группа из офицеров и учащейся
молодежи» Ч
Глубокая вера в народ объединяла этих передовых
людей страны в их трудной и самоотверженной деятель¬
ности. Они верили в богатые силы народа, в светлое бу¬
дущее России. Добролюбов писал в одном из своих стихо¬
творений:
Вставай же, Русь, на подвиг славы,—
Борьба велика и свята!..
Возьми свое святое право
У подлых рыцарей кнута...
Она пойдет!.. Она восстанет,
Святым сознанием полна,
И целый мир тревожно взглянет
На вольной славы знамена.
С каким восторгом и волненьем
Твои полки увижу я!
О Русь! с каким благоговеньем
Народы взглянут на тебя...
«Дума при гробе Оленина»
Чернышевскому пришлось пережить много тяжелых
испытаний, но он никогда не терял веры в будущее.
Революционер знает, писал он, «что из реакции по необ¬
ходимости возникает движение вперед, что самая реакция
1	К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 18, стр. 432.
210

приготовляет и потребность и средства для движения.
Он не мечтает о вечном продолжении дня, когда поля
облиты радостным, теплым светом солнца. Но когда охва¬
тит их мрачная, сырая и холодная ночь, он с твердой
уверенностью ждет нового рассвета и, спокойно всматри¬
ваясь в положение созвездий, считает, сколько именно ча¬
сов осталось до появления зари» (VI, 14).
Мрачная, сырая, холодная ночь самодержавия не могла
победить оптимизма Чернышевского. И в каземате Пет¬
ропавловской крепости, и в снегах Сибири он верил
в светлое и счастливое будущее своей страны. Он видел
отчизну сбросившей навеки иго порабощения и вековой
отсталости, озаренной яркими лучами солнца, свободной
и счастливой, занятой мирным созидательным трудом.
В своей статье «Экономическая деятельность и зако¬
нодательство», относящейся к числу самых блестящих
его публицистических работ, Чернышевский писал о сво¬
бодном социалистическом обществе будущего:
«...Со временем человек вполне подчинит себе внеш¬
нюю природу, насколько будет это ему нужно, переделает
все на земле сообразно с своими потребностями, отвратит
или обуздает все невыгодные для себя проявления сил
внешней природы, воспользуется до чрезвычайной степени
всеми теми силами ее, которые могут служить ему
в пользу. Этот один путь уже мог бы привести со време¬
нем к уничтожению несоразмерности между человече¬
скими потребностями и средствами их удовлетворения...
С развитием просвещения и здравого взгляда на жизнь
будут постепенно ослабевать до нуля разные слабости и
пороки, рожденные искажением нашей натуры и страшно
убыточные для общества... С одной стороны, труд будет
становиться все производительнее и производительнее,
с другой стороны, все меньшая и меньшая доля его будет
тратиться на производство предметов бесполезных... То¬
гда, конечно, возникнут для общественной жизни совер¬
шенно новые условия... Труд из тяжелой необходимости
обратится в легкое и приятное удовлетворение физиоло¬
гической потребности, как ныне возвышается до такой
степени умственная работа в людях просвещенных: как
вы, читатель, перелистываете теперь книгу не по какому-
нибудь принуждению, а просто потому, что это для вас
занимательно и что было бы для вас скучно не посвящать
чтению каждый день известное время, так некогда наши
14*
211

потомки будут заниматься материальным трудом... Каж¬
дая пробужденная потребность будет удовлетворяться до¬
сыта, и все-таки останется за потреблением излишек
средств удовлетворения; тогда, конечно, никто не будет
спорить и ссориться за эти средства, и распределение их
вообще будет обходиться без всяких особенных законов,
как ныне обходится без особенных законов пользование
водами океана: плыви, кто хочет,— места всем достанет»
(V, 609).
Перспектива социализма — перспектива общего благо¬
состояния, всестороннего развития, расцвета человеческой
личности,— и Чернышевский верил и знал, что к этой
цели придет его родина, Россия.
Идеи Чернышевского, образы его художественных про¬
изведений воспитывали поколения русских людей. Идеи
Чернышевского проникали и за рубежи родной страны,
в страны Европы и Америки и других континентов.
Марксизм является величайшим революционным пе¬
реворотом в мировой науке. По сравнению со всеми пред¬
шествующими учениями — это совершенно новое миро¬
воззрение. Впервые законы общественного развития
получили всестороннее, глубокое, научное объяснение, а
социализм из мечты превратился в науку. Марксизм дал
ответы на вопросы, перед которыми останавливались,
которые не могли решить даже такие гениальные мыс¬
лители домарксовой эпохи, как Белинский, Герцен, Чер¬
нышевский. Но марксизм с глубоким уважением отно¬
сится к своим предшественникам, к их самоотверженной
деятельности во имя блага народа, к их поискам пере¬
довой, революционной теории, подготовившим почву для
распространения марксизма в России. Лучшие традиции
советской литературы являются продолжением и разви¬
тием на новой основе славных традиций русской общест¬
венной мысли и литературы XIX века.
Враги преследовали Чернышевского всю жизнь. Они
продолжали борьбу с ним и тогда, когда был закончен
жизненный путь великого критика и публициста.
Либеральные историки литературы пытались изобра¬
зить его «по образу и подобию своему». Либерал Пыпин
объявил Чернышевского «катедер-социалистом», лишен¬
ным революционных стремлений. Идеалисты типа Акима
Волынского провозглашали, что материализм Чернышев¬
ского низвергнут, а идеализм — оружие реакционеров —
212

якобы торжествует. Этими фразами они хотели прикрыть
свое поражение. Представители ренегатствующей бур¬
жуазной интеллигенции, «веховцы», пытались оторвать
Чернышевского и Белинского от народа. Наследие Чер¬
нышевского фальсифицировали меньшевики, стремясь вы¬
холостить его революционное содержание.
Коммунистическая партия вела жестокие, непримири¬
мые идейные бои с реакционерами, отстаивая идеи ре¬
волюции, идеи демократии и материализма. Она не позво¬
лила врагу осквернить священные имена Белинского,
Герцена, Добролюбова, Чернышевского и устами Ленина
подчеркнула великое и непреходящее значение их дея¬
тельности.
Ленин требовал, чтоб в научных работах и публици¬
стике воссоздавался исторически правдивый образ Чер¬
нышевского, чтоб оценка его деятельности была марксист¬
ски научной. Об этом свидетельствует ряд высказываний
в трудах Ленина о великом русском революционном де¬
мократе и материалисте. Об этом говорят дбшедшие до
нас замечания и пометки Владимира Ильича на страницах
посвященных Чернышевскому книг Г. В. Плеханова и
Ю. Стеклова.
Замечания на полях обеих этих книг относятся к пе¬
риоду октября 1909 — апреля 1911 года. Поучительно
пристальное внимание Ленина к работам о великом рево¬
люционере в годы после поражения первой русской
революции. То были годы острой идейной борьбы. Про¬
катилась мутная волна реакции, пытавшейся оболгать
и дискредитировать боевое наследие русской литера¬
туры и общественной мысли. Кадетские публисты, объ¬
единившиеся в сборнике «Вехи», выступили против идей¬
ных традиций русского освободительного движения. В бле¬
стящей статье «О «Вехах»» и ряде других работ Ленин
отстаивал передовые традиции демократической куль¬
туры, клеймил изменников этим традициям.
Борьба за наследие революционных демократов была
вместе с тем борьбой за передовую революционную тео¬
рию, связанную с освободительной борьбой народных
масс. Когда Ленин писал, что роль передового борца
может выполнить только партия, руководящаяся пере¬
довой теорией, он указывал на пример великих предшест¬
213

венников русской социал-демократии, как Белинский,
Герцен, Чернышевский. В годы реакции партии и Ленину
пришлось отстаивать марксизм от нападок всяких извра¬
тителей, пытавшихся «сочетать» его то с модными идео¬
логическими «теориями», то с религией, то с дюжинным
буржуазным либерализмом. В своей борьбе Лепин опи¬
рался и на идейный опыт русских революционных демо¬
кратов.
В книге «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин
назвал Чернышевского великим русским писателем, кото¬
рый сумел остаться на уровне цельного философского
материализма и отбросить жалкий вздор неокантианцев,
позитивистов, махистов и прочих путаников. В одном из
писем, относящихся к осени 1908 года, Ленин дал
согласие принять участие в сборнике статей о Чернышев¬
ском. Примечательно, что Ленин выражал желание взять
на себя не разработку темы «Чернышевский и крестьян¬
ский вопрос», как ему предлагали, а анализ философских
взглядов Чернышевского !.
Ленин считал необходимым раскрыть во всей глубине
и силе историческое место Чернышевского, показать ре¬
волюционное, демократическое содержание научного и
литературного творчества его. Чернышевский был рево¬
люционным просветителем и утопистом, но неправильно
рассматривать его — чем грешил Плеханов — только по
аналогии с утопистами и просветителями прошлых вре¬
мен. Ленин упрекал Плеханова в недооценке революцион¬
ного характера взглядов Чернышевского, в том, что «из-за
теоретического различия идеалистического и материали¬
стического взгляда на историю Плеханов просмотрел
практически-политическое и классовое различие либерала
и демократа» 1 2.
Вскоре после смерти Н. Г. Чернышевского Плеханов
посвятил ему несколько больших статей в журнале «Со¬
циал-Демократ» (1890—1892). Для отдельного издания
1910 года он значительно переработал эти статьи. Ленин
тщательно сопоставил главы книги Плеханова с первыми
их публикациями.
В 1890—1892 году Плеханов вел борьбу с субъективист¬
ской идеологией народников, с российским либерализмом,
1	В. И. Ленин. Сочинения, т. 36, стр. 130.
2	Т а м же, т. 38, стр. 546.
2Т4

с реакционной идеалистической философией. Он сумел
тогда правильно оценить боевой, революционный характер
творчества Чернышевского; высоко оценивая самостоя¬
тельность и глубину мысли великого русского демократа,
он особенно поддержал данную им злую и меткую кри¬
тику либерализма.
В ряде случаев Плеханов предъявлял Чернышевскому
несправедливые упреки, но в целом он давал правильное,
содержательное представление о большом русском мыс¬
лителе и революционере. Плеханов с блеском разоблачил
ничтожество и недомыслие «критики» Чернышевского,
развернутой с либерально-народнических позиций Ивано¬
вым-Разумником и декадентско-эстетских — Волынским.
Ленин писал тогда: «Плеханов в своей книге о Черны¬
шевском (статьи в сборнике «Социал-Демократ», издан¬
ные отдельно книгой по-немецки) вполне оценил значе¬
ние Чернышевского и выяснил его отношение к теории
Маркса и Энгельса»1.
Читая впоследствии издание этой работы, вышедшее
в 1910 году, Ленин видел ее положительные стороны, но
вместе с тем последовательно отмечал те места, где мень¬
шевистские симпатии вели к преуменьшению революцион¬
ного значения деятельности великого демократа.
Плеханов снял из своих статей ряд важных мест, где
поддерживалась воинственная непримиримость Черны¬
шевского к либерализму, его боевой демократизм и борьба
за всенародную крестьянскую революцию. Ленин внима¬
тельно определял сущность каждого такого отступления1 2.
Он указывал, что абстрактно-теоретический подход часто
мешал Плеханову понять классово-политическое содержа¬
ние рассматриваемого вопроса, и в частности помешал
ему дать правильную мировоззренческую оценку выступ¬
лению Юркевича против Чернышевского 3.
В книге ТО. Стеклова, в которой Ленин видел и до¬
стоинства (о них он писал в одном из писем к Горькому),
было немало положений упрощенных, неточных, ряд бро¬
сающихся в глаза противоречий. В изображении ТО. Стек¬
лова революционные демократы представали лишь пас¬
сивно отражающими настроения крестьянства. По его сло¬
1	В. И. Ленин, Сочинения, т. 4, стр. 249.
2	См. там же, т. 38, стр. 503—559.
3	Т ам же, стр. 522.
г27-5

вам, шестидесятники «в сущности отражали смутные
стремления и чаяния многомиллионной крестьянской
массы и давали им только, так сказать, обобщенное
выражение» 1. Ленин по поводу этой фразы замечает:
«Не только». Чернышевский и его соратники не только
выражали настроения угнетенных крестьян, они ставили
перед этими массами революционные цели, стремились
вести их вперед, поднять их сознательность, повысить
сплоченность. Еще в работе «Что такое «друзья на¬
рода»...» Ленин отмечал, что политическая программа
Чернышевского была рассчитана на то, чтобы «поднять
крестьянство на социалистическую революцию против
основ современного общества» 1 2.
Ленин обращает большое внимание на те места книги
Стеклова, где говорится о последовательном демократизме
Чернышевского, противостоящего как крепостникам, так
и либералам. Но Стеклов не сумел соблюсти исторической
и научной точности; желая подчеркнуть прогрессивную
роль Чернышевского, он, в сущности, стер грань между
революционной демократией и марксизмом.
«От системы основателей современного научного со¬
циализма мировоззрение Чернышевского отличается лишь
отсутствием систематизации и определенности некоторых
терминов» 3,— писал Стеклов. Ленин выделил слово лишь,.
поставил вопросительный знак и написал на полях: «че¬
ресчур».
Ю. Стеклов в ряде мест своей книги отрицал утопиче¬
ский характер социализма Чернышевского, а его поли¬
тику и тактику ставил рядом с политикой и тактикой
русской социал-демократии. Ленин отвергал антиистори¬
ческие сопоставления, в которых исчезает разница между
марксизмом и его предшественниками. Чернышевский
был великим революционным деятелем и мыслителем, но
он был представителем домарксистского периода общест¬
венной мысли.
На Ю. Стеклова влияли и либеральные историки, ко¬
торые представляли Чернышевского теоретикам, далеким
от участия в практической революционной деятельности.
Стеклов сообщал много конкретных фактов участия Чер¬
1 «Литературное наследство», т. 67, 1959, стр. 379.
2.В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 246—247.
3	«Литературное наследство», т. 67, 1959, стр. 23.
216

нышевского в революционном движении, связи его с демо¬
кратическими силами, но не только не дал должного об¬
общения этим фактам, но даже сделал неправильный, не
соответствующий фактам вывод: «Вернее всего, что непо¬
средственно он в нем (в революционном движении) не
участвовал». Эти рассуждения Ленин отметил вопроси¬
тельным знаком. Зато он тщательно отмечает все кон¬
кретные свидетельства о связях Чернышевского с рево¬
люционерами шестидесятых годов, о его влиянии на них.
В статье ««Крестьянская реформа» и пролетарскп-кре-
стьянская революция» Ленин отчетливо сказал, что
Чернышевский стоял во главе немногочисленных тогда
революционеров. Владимиру Ильичу не были известны
некоторые материалы, ныне доступные советским иссле¬
дователям, но он знал многое и слишком хорошо понимал
революционную натуру Чернышевского, чтобы поверить,
что тот мог в условиях назревавшей революционной си¬
туации остаться в стороне от руководства непосредствен¬
ной революционной деятельностью.
Для Ленина Чернышевский и его соратники принад¬
лежали не только истории,— их опыт, их жизненный
пример, их научное и художественное творчество были
действенной революционной силой в борьбе с угнетате¬
лями народа.
И сегодня революционным марксистам приходится
вести борьбу против тех, кто пытается борьбу трудящихся
подменить мирным «сотрудничеством классов», а боевую
принципиальность заменить оппортунистическим согла¬
шательством и стремлением достигнуть какой-то «сред¬
ней линии». В борьбе против буржуазных извращений
марксизма, против попыток идейно разоружить демокра¬
тическое движение и насадить фальшь и гниль либера¬
лизма представители научного коммунизма используют
и наследие русских революционных демократов.
Творчество Чернышевского вошло, как составная и за¬
конная часть, в сокровищницу советской социалистической
культуры. Советские люди глубоко и любовно изучают его
произведения, издаваемые невиданными ранее тиражами.
Книги Чернышевского издаются и изучаются во всем
мире, а особенно в странах социалистического лагеря,
идущих путем мира, созидания, строительства новой куль¬
туры.
217

В послевоенные годы в странах капитализма, в част¬
ности в Америке, возрос интерес к истории России и рус¬
ской общественной мысли. Естественно, что все честные,
мыслящие люди хотят лучше знать великий Советский
Союз, его сегодняшний день и перспективы, прошлое и
опыт исторического развития народов СССР, духовный
облик советских людей, достижения социалистической
культуры. Но обращение к опыту Советского Союза, его
народов показывает могучую силу идей социализма, демо¬
кратии, истинность принципов философского материа¬
лизма. Значит, стремлению широких слоев к познанию
правды о Советском Союзе, о России надо противопоста¬
вить барьеры лжи и клеветы... И действительно, эти книж¬
ные барьеры старательно воздвигаются. Буржуазные ис¬
следователи выпускают в большом количестве книги,
извращающие историю русской революции, облик народа
и его замечательных деятелей. В этой реакционной лже¬
научной литературе немало внимания уделено Чернышев¬
скому. Выпускаются книги русских эмигрантов, идейных
прислужников строя, свергнутого Великой Октябрьской
социалистической революцией. И буржуазные профессора,
и наемные публицисты торопливо сочиняют книжки, в ко¬
торых развязность и стремление «потрафить» заказчикам
сочетается с поистине дремучим невежеством в области,
о которой эти публицисты рассуждают.
Все эти «исследователи» прежде всего ничего не иссле¬
дуют, а пытаются подобрать факты и цитаты, чтоб «обо¬
сновать» свои фальшивые положения. Перед ними постав¬
лена задача: дискредитировать революционную мысль,
принизить деятелей революции, в том числе и такого ти¬
тана, как Чернышевский,— и они стараются...
Они пытаются объявить Чернышевского каким-то каби¬
нетным мыслителем, создателем абстрактных, нежизнен¬
ных схем. Им страшен могучий революционный демокра¬
тизм, и в «Очерке русской литературы» Марка Слонима
(Нью-Йорк, 1959), считающегося в США специалистом
по русской и советской литературе, возникает образ ра¬
ционалиста, основателя социологического метода в кри¬
тике и создателя «нежизненных фигур героев романа
«Что делать?»». Для Слонима не существует революцио¬
нера и мыслителя, на всей деятельности которого лежит
печать бурной революционной эпохи.
Ученым фальсификаторам хочется представить вели¬
218

кого революционера слабым и подражательным мыслите¬
лем. Автор книги по истории русской экономической
мысли, вышедшей в Нью-Йорке, И. Нормано, пытается
доказать, что революционные демократы «нашли свою
духовную родину на Западе, а не в своей стране, не
в жизни своего народа». М. Лазарсон, служивший чинов¬
ником министерства внутренних дел правительства Ке¬
ренского, а впоследствии ставший лектором Колумбий¬
ского университета, писал, что «ум Чернышевского всегда
был открыт для англо-американского и французского
влияния и доктрин». А по словам историка Р. Хэера
в его книге «Портреты русских деятелей» (Лондон, 1959),
Чернышевский якобы «вдохновлялся образом Америки».
Хэер умалчивает, что именно Чернышевский гневно клей¬
мил американских рабовладельцев, плантаторов, подав¬
ляющих священные права человека, и проницательно
вскрывал формальный характер буржуазной демократии.
Одни «критики» объявляют Чернышевского предста¬
вителем вульгарного, естественнонаучного материализма,
не сумевшего понять сложной духовной нравственной дея¬
тельности. Другие, пытаясь поднять выше значение идеа¬
лизма, тщатся представить мысль писателя идеалистиче¬
ской в своей основе. В Париже вышла двухтомная «Исто¬
рия русской философии» попа В. Зеньковского. Этот автор
стремится доказать недоказуемое: будто в русской фило¬
софии и не существует серьезной материалистической
традиции, а главным направлением философии была идеа¬
листическая религиозная мысль. Материалистическая
философия объявляется чем-то наносным и случайным, и
Чернышевский гримируется под... религиозного мысли¬
теля. Оказывается, он жил «этическим идеализмом»
(стр. 305), «ему самому было тесно и неудобно в узких
рамках позитивизма и материализма» (стр. 309).
Протоиерей Зеньковский открыл и поведал миру, что
Чернышевский был... скрытым идеалистом:
«...«Скрытая теплота» подлинного идеализма согревает
холодные и часто плоские формулы у Чернышевского,
а в его эстетическом воспевании действительности не¬
ожиданно прорываются лучи того светлого космизма,
которые отличают метафизические интуиции правосла¬
вия» (стр. 308).
При жизни Чернышевского отцы церкви преследовали
и травили его, пытались ниспровергнуть его «греховный»
материализм, а самого мыслителя обличали в... безнрав¬
ственности, отрицании морали и т. д. и т. п. Эти отцы
заточили бы мысль революционера в каменных мешках
тюрем, сковали бы ее кандалами, как заточили жандармы
его самого. Но передовую мысль нельзя сковать, она рас¬
пространяется шире и шире,— и тогда отцы той же церкви
проявляют «гибкость», произносят кисло-сладкие похвалы
мыслителю, о котором их деды и отцы не могли говорить
без злобных судорог. Но смысл этой «гибкости» в том, чтоб
представить Чернышевского менее опасным, ослабить ра¬
зящую сипу его материализма и демократизма.
Попытки идейных противников оболгать и исказить
наследие Чернышевского являются своеобразным свиде¬
тельством, что силы реакции не могут не признать сегодня
великой жизненности и глубокой революционности этого
наследия. Борьба за наследие Чернышевского продол¬
жается. Наследие Чернышевского — наша патриотическая
гордость, наше национальное достояние, бережно храни¬
мое народом.
Советская научная мысль отвергла попытки отдельных
исследователей ложно толковать произведения Белин¬
ского, Чернышевского и других мыслителей и критиков,
умалить самостоятельность их творчества. Советское ли¬
тературоведение продолжает разрабатывать труды Чер¬
нышевского по эстетике и критике; изучать его художест¬
венное творчество.
Социализм — это не только всестороннее развитие про¬
изводства, невиданный технический прогресс, не только
рост благосостояния народа, борьба за создание изобилия
жизненных благ,— это и широкая, последовательная
борьба за изобилие духовной культуры, за всестороннее
развитие личности человека.
В духовной жизни советских людей Чернышевскому
принадлежит почетное место. Советским людям близок
его светлый и смелый ум, железная воля, весь его му¬
жественный облик, его преданность родине и народу.
Произведения Чернышевского укрепляют чувство со¬
ветского патриотизма, любви к отчизне, гордости за вели¬
кий русский народ — благородное «чувство революцион¬
ной национальной гордости, способное двигать горами,
способное творить чудеса»
1 И. В. Сталин, Сочинения, т. 13, стр. 25,
220

Строя прекрасное здание коммунизма, наполненное
теплом и светом, советские люди с благодарностью вспо¬
минают тех, кто во мраке и холоде ночи готовил их побе¬
ды, их счастье. Мы помним слова Ленина: «...беззаветная
преданность революции и обращение с революционной
проповедью к народу не пропадает даже тогда, когда це¬
лые десятилетия отделяют посев от жатвы» х.
Великого революционера и писателя, вождя «мужиц¬
ких демократов» шестидесятых годов, силой ума и воли
победившего своих тюремщиков и палачей, мы вспоми¬
наем в эпоху победоносного движения к коммунизму, в век
спутников, освоения космоса, изумительных достижений
труда и мысли человека. Чернышевский мечтал о пре¬
красных людях будущего, развивающихся вполне здоро¬
вым образом, свободно развертывающих все способности
ума и таланта. Эта мечта сбывается, и светлый, достойный
человека мир, о котором великий гуманист писал почти
сто лет назад,— стал явью, крепнет и растет.
Прекрасный человек мира социализма формируется
советской действительностью. Весь опыт человечества
приходит на помощь в его развитии. Как яркие маяки,
бросают лучи света великие деятели прошлого, гениаль¬
ные мыслители, революционеры, и вечно живое сердце
Чернышевского стучит в такт с сердцами его внуков и
правнуков, осуществляющих на земле вековую мечту на¬
родов об обществе всеобщего счастья.
1 В. И. Ленин, Сочинения, т. 18, стр. 15.

СОДЕРЖАНИЕ
В бушующем море народной борьбы ....	3
Великий революционный демократ	35
Воинствующий материалист	66
Эстетика Чернышевского	90
Во главе передовой русской литературы	115
Роман «Что делать?»	135
Роман «Пролог»	166
Н. Г. Чернышевский как личность и характер . . 186
Великий патриот и его наследие	209

Борис Сергеевич Рюриков
Н. Г. ЧЕРНЫШЕВСКИЙ
Редактор Г. Соловьев
Художественный редактор Г. Андронова
Технический редактор М. Позднякова
Корректор А. Шлейфер
Сдано в набор 20/V 1961 г. Подписано в печать
29/VIII 1961 г. А08705. Бумага 84x108'/»-
7 печ.л,=11,48 уел. печ. л. Уч.-изд. л. 11,48+8
вклеек=11,88 л. Тираж 14 000. Заказ 1827.
Цена 70 коп.
Гослитиздат
Москва, Б-66, Ново-Басманная, 19
Отпечатано с набора Первой
Образцовой типографии
имени А. А. Жданова
в Московской типографии № 8
Мосгорсовнархоза,
Москва, 1-й Рижский, 2
Заказ М 763

u •