Теги: журнал домашняя лаборатория
Год: 2015
Текст
ИНТЕРНЕТ-ЖУРНАЛ
ФЕВРАЛЬ 2015
\л}' *
ДОМАШНЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
Научно-практический
и образовательный
интернет-журнал
Адрес редакции:
domlab@ inbox.com
Статьи для журнала
направлять, указывая в теме
письма «For journal».
Журнал содержит материалы
найденные в Интернет или
написанные для Интернет.
Журнал является полностью
некоммерческим. Никакие
гонорары авторам статей не
выплачиваются и никакие
оплаты за рекламу не
принимаются.
Явные рекламные объявления
не принимаются, но скрытая
реклама, содержащаяся в
статьях, допускается и даже
приветствуется.
Редакция занимается только
оформительской
деятельностью и никакой
ответственности за содержание статей
не несет.
Статьи редактируются, но
орфография статей является
делом их авторов.
При использовании
материалов этого журнала, ссылка
на него не является
обязательной, но желательной.
Никакие претензии за
невольный ущерб авторам,
заимствованных в Интернет
статей и произведений, не
принимаются. Произведенный
ущерб считается
компенсированным рекламой авторов и
их произведений.
По всем спорным вопросам
следует обращаться лично в
соответствующие учреждения провинции
Свободное государство (ЮАР).
При себе иметь, заверенные
местным нотариусом, копии всех
необходимых документов на
африкаанс, в том числе,
свидетельства о рождении, диплома об
образовании, справки с места
жительства, справки о здоровье
и справки об авторских правах
(в 2-х экземплярах).
Nft
ЩжШ П-П
- - ^
СОДЕРЖАНИЕ
Один день в Древнем Риме (окончание)
Мир микробов (продолжение)
Введение в статистику (продолжение)
Учебные опыты по органической химии
Цифровой вычислительный синтезатор
Латинские крылатые выражения
Февраль 2015
История
Ликбез
102
121
Химичка
134
Электроника
149
Справочник
153
Электронное гидрореле на терморезисторах
Техника
166
Использование MS EXCEL (продолжение)
Криптономикон
Мирки
Судьба цивилизатора (окончание)
В мире насекомых (продолжение)
Матпрактику-
169
Литпортал
178
315
Мышление
319
Разное
406
НА ОБЛОЖКЕ
Историю следует изучать хотя бы потому, что она
любит повторятся. Продолжаем читать статьи о Древнем
Риме.
ОДИН ДЕНЬ В ДРЕВНЕМ РИМЕ
Альберто Анджела
(окончание)
Мимолетная встреча
с юной весталкой
Вот уже несколько минут мы идем через портики, арки, небольшие площади со
статуями, прокладывая себе дорогу сквозь очередь людей у фонтана или
религиозные процессии. Кажется, что все люди движутся в одном направлении.
Пристроимся и мы в этот поток. Та часть города, по которой мы движемся, находится
между Палатином и Капитолием, и мы знаем, что дорога ведет к форуму: туда все
и направляются.
Толпа вливается в длинный проход между высокими зданиями, похожий на
доисторическое ущелье: это Этрусский квартал (Vicus Tuscus), названный так в
память о древних обитателях этой местности. Все знают эту улицу и с готовностью
вам ее покажут. Однако ее название нигде не написано. Да, в отличие от нашего
времени, названия улиц не указаны, а на домах нет табличек с номерами. Жители
ориентируются по опыту, превосходно разбираясь в местной топографии, а вот
чужеземцу придется туго, пожелай он отыскать дом друга или нужную улицу без
помощи ориентиров ("чтобы найти твоего друга, ступай в конец такой-то
площади, где стоит такая-то статуя, там найдешь переулок, ведущий к такому-то
фонтану, напротив — вход в инсулу, входи и поднимайся на пятый этаж: там найдешь
его квартиру...") . Это может показаться удивительным, но нечто подобное
происходит до сих пор в современнейших японских городах...
Кстати, нам навстречу движется "против течения" tabellarius, то есть
почтальон, доставляющий "письма" и документы (в форме скрепленных печатью
свитков и завернутых в ткань дощечек) , у него их полная сумка. Похоже, он без
труда находит дорогу. Действительно, римские почтальоны великолепно знают
местность и в особенности адреса! Почтальона зовут Прим. Он отпущенник и,
похоже, очень гордится своим занятием, гораздо более почетным по сравнению с его
предшествующим рабским положением. Об этом даже напишут на его надгробии,
найденном на территории современного Ватикана, в некрополе рабов и
отпущенников Санта-Роза.
Улица все более сужается, и давка становится невыносимой. Кто-то постоянно
наступает нам на ноги и толкает. Мы решаем свернуть направо в переулок,
ведущий к параллельной улице, та выглядит не такой запруженной. Выйдя на нее, мы
понимаем, что влились в религиозную процессию. Многие поют гимны.
Пока мы движемся, "захваченные" процессией, замечаем, что толпа проходит
мимо большого храма, четко вырисовывающегося на фоне синего неба. Значит, до
форума рукой подать.
Перед нами повозка, одна из немногих, которым разрешено ездить по Риму
днем. Видя, как расступаются люди, давая ей дорогу, мы догадываемся, что в
ней некое важное лицо. Перед повозкой даже шествует небольшой кортеж, с
символами власти и музыкантами: мы видим даже ликторов. Все это скорее
напоминает торжественное церемониальное шествие. Кто же там в повозке? Понять
невозможно, окна задрапированы тяжелыми занавесями. Повозка крытая, подобно
дилижансам и каретам последующих столетий. Вряд ли в ней перевозят простых людей:
яркие цвета, позолоченные статуи, гирлянды цветов, которые ее украшают, — все
это указывает на то, что перед нами церемониальный транспорт для перевозки
первых лиц города.
Вот повозка выезжает на небольшую площадь. Совсем рядом, за высокой стеной,
выступает изящный силуэт круглого храма, над крышей которого вьется струйка
дыма. Застекленные решетки закрывают пространство между колоннами. Храм
выглядит подобно верхушке маяка еще и потому, что внутри, в темноте, видны
языки пламени. Вокруг расставлена стража: очевидно, это очень значимое место в
Риме.
Повозка остановилась. Вокруг дверцы охрана и рабы образуют своими телами
коридор, отодвигая прохожих. Дверца открывается, сверкнув отражением солнца в
стекле (застекленное окошко — редкая вещь). Из повозки выходит пожилая
женщина в накидке. Вслед за ней помогают сойти миниатюрной девочке от силы лет
десяти, путающейся в просторных одеяниях.
И сразу все проясняется: круглый храм — это храм Весты, а золотые
скульптуры на повозке — символы ее жриц. Девочка в сопровождении "настоятельницы"
жреческой коллегии, — "послушница". Она из знатного патрицианского рода и
была тщательно отобрана лично великим понтификом, самим императором Траяном.
Несколько дней назад в честь ее посвящения состоялась торжественная
церемония. Сегодня утром девочка в последний раз вышла из родного дома, и ее
перевезли в "монастырь" при храме, где ее будут готовить к одной из самых
уважаемых в Риме духовных и религиозных миссий: она станет весталкой.
Храм Весты.
Толпа, следовавшая за повозкой, расступается и с большой почтительностью
смотрит на девочку; кое-кто делает молитвенные жесты. Ведь, несмотря на свой
юный возраст, это одна из немногих избранниц, которые будут хранить священный
огонь Рима. Огонь, от которого символически зависят судьбы города (и империи)
и который постоянно поддерживается в этом круглом храме.
Предстоящая ей жизнь похожа на монашескую. Весталок выбирают, когда им еще
не исполнилось десяти лет: они пребывают десять лет в послушницах, десять лет
служат жрицами и десять лет обучают новых послушниц. Покрытые почестями и
окруженные всеобщим уважением (для них даже специально выделяют места на
публичных зрелищах), весталки руководят церемониями, жертвоприношениями и
наиболее важными обрядами Рима. Кроме того, в их обязанности входит хранение
важнейших священных предметов, таких как Палладий, то есть деревянное изображе-
20
ние Паллады, привезенное из Трои, как полагают римляне, самим Энеем и
служащее залогом существования империи.
Как известно, главная обязанность весталок — поддерживать священный огонь.
Кроме того, они обязаны оставаться девственницами на протяжении всего срока
своего служения (по завершении которого, в возрасте около сорока лет, они
смогут выйти замуж, если пожелают).
Если огонь погаснет или весталка лишится девственности, ее ждет примерное
наказание: любовника до смерти забьют плетьми на форуме, а ее казнят, однако
без кровопролития, как предписывает закон. Весталка будет погребена заживо, с
караваем хлеба и светильником, в подземной келье, настоящей гробнице, в
месте , чье название говорит само за себя: Кампус Сцелератус21.
Девочка исчезает в дверях дома весталок. Она фактически приносит себя в
жертву Риму. За дверями ее ждет монашеская жизнь в закрытом здании с
просторным внутренним двориком. Идущий по его периметру портик с двумя рядами
колонн украшен статуями наиболее уважаемых весталок и действительно напоминает
внутренний дворик средневекового монастыря. В ближайшие тридцать лет весь ее
мир будет заключен в этих стенах. Дверь закрывается...
20 Согласно преданию, после гибели Трои Эней прибыл со спутниками в Италию и
стал родоначальником племени латинян. (Прим. ред.)
21 Злодейское поле (лат.). (Прим. пер.)
Краткая история
римских форумов
Глядя на мраморные здания на форумах, нельзя не поразиться их красоте и
величию. Все знают о Римском форуме и об императорских форумах, менее известна
их история, хотя они просуществовали больше тысячи лет, намного пережив
римскую эпоху. Стоит кратко пройтись по основным ее вехам, чтобы лучше понять
места, которые мы собираемся исследовать. Первоначально, в Х-IX веках до
нашей эры здесь был Велабр — болотистая, нездоровая местность, с тучами комаров
и маленьким водным протоком. В те времена здесь хоронили мертвых самые первые
обитатели Рима, чьи хижины стояли на вершине Капитолия и Палатина. Никто из
них не мох1 бы тогда вообразить, как изменится это место. Минуло несколько
столетий, и сооружение "Большой клоаки" (Cloaca Maxima) — замечательного
плода инженерного гения римлян — позволило оздоровить всю местность, отведя
воды , которые постоянно накапливались в этой ложбине. Благодаря этому стало
возможным покрыть территорию глинобитной мостовой, положив начало ее
необычайной истории. Город, наконец, обрел центр политической и религиозной жизни,
а также плацдарм для развития торговли и ремесел, с рынками и лавками. С
ходом столетий добавлялись новые сооружения, — здания перестраивались или
сносились. После победы над Карфагеном в 202 году до нашей эры Рим стал ключевым
центром Средиземноморья, в связи с чем были построены еще четыре базилики и
отреставрированы уже существующие храмы.
Cloaca Maxima.
К концу республиканского периода пространство форума, несомненно, казалось
недостаточным для города, насчитывавшего уже полмиллиона жителей, столицы
империи , простиравшейся на тысячи километров. И Юлий Цезарь решил построить
рядом еще один форум. Это было лишь начало. В правление Августа и других
императоров немногим более чем за полтора столетия, были сооружены в общей
сложности пять форумов, примыкающих к первоначальному. Сегодня мы называем их
"императорскими форумами", чтобы отличить их от Римского форума (см. заставку
статьи) как такового. Это форумы Цезаря и Августа, форум Мира (построенный
Веспасианом), форум Нервы и самый красивый из всех — форум Траяна.
Форумы отняли у города девять гектаров земли, причем процесс это был
постепенный, сопряженный с выкупом зданий, их сносом, пришлось даже срыть гребень,
соединявший два холма (Квиринал и Капитолий). Колоссальное предприятие:
представьте себе идущие в ряд пять новых форумов с постройками, площадями и
статуями; попасть из одного в другой можно было через разделявшие их элегантные
портики и колоннады. Следовательно, они представляли собой единый уникальный
архитектурный комплекс с лепниной, мрамором и золочеными статуями... Отсюда
осуществлялось управление империей, здесь вершилось правосудие. Здесь обитал
дух Рима. Форумы функционировали на протяжении всей римской истории, вплоть
до 608 года, когда была водружена колонна в честь (византийского) императора
Фоки — это было последнее произошедшее здесь событие. Затем наступили Средние
века, и вся территория со временем заросла, уходя постепенно в землю, как
остов потерпевшего крушение корабля, медленно погружающийся в морские воды.
Любопытно, что свой нынешний вид — череда голых руин — форумы приобрели не
столько во времена Средневековья, сколько в эпоху Возрождения. В XVI веке
папа Юлий II распорядился использовать форумы как каменоломню, источник мрамора
и травертина для всех тех сооружений, которых требовала затеянная им
реконструкция Рима. По свидетельствам очевидцев, храмы и монументы к тому времени
оставались еще почти невредимыми! Но во мгновение ока их "раздели", а многие
и снесли: в течение нескольких десятков дней здания, составлявшие некогда
сердце Римской империи, исчезли прямо на глазах.
Многие, включая Микеланджело и Рафаэля, пытались протестовать, но это было
бесполезно. Колонны, капители, мраморные скульптуры, символы столетий
культуры и истории, отправились в печи, чтобы быть переработанными на известь для
производства кирпича или строительного раствора, требующихся для постройки
новых зданий. В конце, словно после взрыва культурной "атомной бомбы",
остались лишь развалины и фрагменты зданий, те самые, что фотографируют сегодня
миллионы туристов. Территория снова стала использоваться как на заре истории
города — для прохода людей и выпаса скота и получила название "Коровье поле"...
11:10. Прибытие
на Римский форум
Движение потихоньку возобновляется. Люди впереди нас небольшими партиями
ныряют под монументальную арку с тремя пролетами, построенную по велению
Августа. Кажется, будто три огромные глотки порциями заглатывают людей...
Подходит и наша очередь. Из-за давки невозможно разглядеть, что там дальше. Мы
ощущаем только, что с каждым шагом становится все светлее.
Затем внезапно перед нами открывается огромное пространство Римского
форума. Зрелище, признаться, необычайное.
Ослепительно-белый цвет форума идеально гармонирует с лазурным фоном неба.
В этом великолепии мы чувствуем себя потерянными. Пытаемся вобрать взглядом
все детали ансамбля, но это невозможно — нас со всех сторон толкают, иногда в
придачу осыпая бранью. Так вот он какой, Римский форум.
Как его описать? Первым делом напрашивается сравнение с площадью Сан-Марко
в Венеции: длинные галереи по периметру, колонны со статуями в центре,
монументальные здания, толпы народа...
Но и различий немало. Во-первых, разумеется, отсутствуют купола (как на
соборе Святого Марка). Вместо них — множество храмов, расположенных по
периметру площади. Они походят на ряд беломраморных "фонтанов".
На противоположной стороне форума открывается еще более величественное
зрелище .
Такое ощущение, что видишь перед собой застывший в камне грандиозный
многоярусный каскад. Храмы и гражданские здания карабкаются Друг на друга со сто-
роны Капитолийского холма, словно желая взобраться на него. В результате
возникает что-то вроде застывшего водопада Игуасу22, который, благодаря странной
игре перспективы (и смыслов), начинается от двух сакральных сооружений на
вершине Капитолия, имеющих символическое для Рима значение: храма Юноны
справа и храма Юпитера слева.
Римский форум на макете и реконструкция.
22 Игуасу — комплекс огромных водопадов на границе Аргентины и Бразилии,
чен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. (Прим. ред.)
Вклю-
По левую руку мы замечаем толчею по широкой лестнице к одному из храмов —
это храм Диоскуров. Удивляться нечему, это место, где устанавливаются курсы
обмена монеты, что и объясняет постоянное снование менял и "банкиров". Но по
ступеням поднимается и немало новоиспеченных отцов — именно здесь
регистрируются новорожденные.
К нам подходит бойкого вида паренек. Заметив, что мы иностранцы, он
предлагает нам свою помощь. Что нам угодно? Он знает хороших адвокатов для ведения
процесса, места, где можно поесть и переночевать, а если нужно, то поможет
найти и "компанию" по сходной цене. Нет, нам ничего не нужно. Мы только
просим его показать нам форум. Парень сразу же соглашается.
Начинаем прогулку по площади: под ногами великолепная мостовая из белого
травертина, натертая до блеска подошвами сандалий. Наш проводник
останавливается, чтобы показать бронзовую плиту, по которой многие проходят, не обращая
особенного внимания: на ней выбиты слова "L. Naevius Surdinus", имя
городского претора времен Августа, Луция Невия Сурдина, замостившего камнем площадь.
Мало кто помнит, добавляет он, что на всем протяжении республиканского
периода именно здесь проводились гладиаторские бои. Колизея тогда еще не
существовало . Возводились временные деревянные трибуны, откуда народ мог наблюдать за
поединками. Иногда, чтобы защитить зрителей от жары, сверху натягивались
широкие полотнища. Парень прав, Плиний Старший рассказал нам об одном из таких
событий, при Цезаре, вошедшем в историю главным образом из-за стоявшей тогда
удушающей жары... Чего наш проводник не знает, так это того, что у нас под
ногами через семнадцать столетий археологи обнаружат подземные коридоры и даже
остатки деревянного подъемника, использовавшегося при организации игр...
Пока он рассказывает, мы озираемся вокруг и замечаем, что посреди форума
растут три дерева: виноградная лоза, смоковница и оливковое дерево. Это
священные деревья, поясняет наш провожатый, посаженные на площади специально,
как символы, хотя кое-кто утверждает, что они выросли здесь сами собой.
Экскурсия продолжается. Мы проходим мимо прекраснейших конных статуй
императоров на высоких мраморных пьедесталах: для наполняющей площадь толпы все
это в порядке вещей. В самом деле, в римскую эпоху никто не перемещается из
любви к путешествиям: люди снимаются с места по делам, по семейным
обстоятельствам или совершая паломничество. Никто не едет поглядеть на пирамиды,
Парфенон, Колизей или Римский форум просто так, ради собственного
удовольствия. Но все-таки в подобных местах всегда найдется человек, готовый за
несколько монет стать вашим гидом.
Дойдя до противоположной стороны форума, мы обнаруживаем перед собой другие
храмы, разместившиеся на разных уровнях. Наш проводник скрупулезно
перечисляет названия. Но для нас они не столь важны.
Слушая его вполуха, мы с изумлением разглядываем другие чудеса. Парень
походя указывает на широкую террасу, обращенную к площади: это большая
площадка, украшенная захваченными с вражеских судов корабельными рострами. Это
"Старые ростры" (rostra vetera). Так вот откуда Марк Антоний произнес
знаменитую погребальную речь в память о Цезаре (которая воспроизводилась во
множестве кинофильмов). На форуме история и архитектура сплелись воедино.
Миновав императорские ростры, мы натыкаемся на некий странный объект:
большую золоченую колонну. Она сияет как драгоценный камень у подножия храма
Сатурна. Это Золотая миля (Miliarim Aureum), точка, от которой берут отсчет все
идущие из Рима дороги. На золоченой бронзе выгравированы расстояния до всех
основных городов империи. Что и говорить, лучшего способа продемонстрировать,
что все дороги действительно ведут в Рим (или наоборот, выходят из Рима), не
придумаешь...
И это еще не все. Чуть поодаль находится еще одно символическре место.
Парень показывает пальцем на небольшое здание: "Вот Umbilicus urbis, "пуп горо-
да" — центр Рима" . И поскольку Рим — столица империи, то это место есть центр
всего римского мира...
Но у него есть и более зловещий смысл. Строение состоит из двух частей.
Верхняя — это пуп Рима, а нижняя — Mundus, то есть место, где мир живых
сквозь щель в земле соприкасается с миром мертвых. Парень не желает к нему
приближаться. Ведь согласно римскому календарю, эта своего рода "дверь" в
подземный мир должна открываться лишь трижды в год. Эти моменты считаются
опасными. Как раз вчера "дверь" была символически закрыта. Но парень боится,
что поблизости могут все еще обретаться какие-то инфернальные существа.
То, что осталось от Umbilicus urbis.
Мы отпускаем его, уплатив два асса, и парень уходит довольный (теперь он
убедился, что неблагоприятные дни действительно закончились). Мы
оборачиваемся лицом к форуму. Точка обзора с возвышения дарит нам великолепную панораму.
Мы снова видим все памятники, и только сейчас нам удается разглядеть, как
следует, два огромных здания, стоящие вдоль длинных сторон площади. Они
высокие, массивные, с несколькими ярусами аркад и колонн. На карнизах зданий
стоят статуи, смотрящие на площадь внизу. Что бы это могло быть?
Это базилика Эмилия и базилика Юлия. Термин "базилика" не должен вводить в
заблуждение. Базилики не являются храмами или культовыми сооружениями, их
назначение исключительно гражданское: здесь заседают суды (и от случая к случаю
могут проводиться другие мероприятия, от экономических до политических). Что
происходит в данный момент в стенах базилики?
Пойдемте посмотрим.
Через толпу на
форуме к базилике
Вернувшись на площадь, мы замечаем, что люди продолжают прибывать. Это
человеческий калейдоскоп, пребывающий в постоянном движении. И действительно,
это один из центров городской жизни. А также своего рода "живые часы". По
словам Марциала, форум максимально заполняется людьми около пятого часа
(примерно в одиннадцать часов утра). Поэтому часто встречу назначают на время,
когда "форум заполнен наполовину" или "на три четверти" и так далее. Ритмы
жизни города столь выверены, что это точно соответствует определенному часу
(разумеется, с некоторыми допущениями по минутам...) .
Форум — это еще и "газета" римской эпохи: именно здесь узнают новости. Кто
говорит о политике, кто — о новых налогах, кто делится конфиденциальными
сведениями о ближайшем конкурсе на Капитолии. У кого-то брат служит в одном из
легионов, и он рассказывает о проводимой военной кампании, в которой он
сейчас задействован, либо солдат описывает сражение, в котором участвовал сам.
Не говоря уже о ближайших гладиаторских боях и скачках на колесницах или о
сплетнях о членах именитых фамилий. В общем, пройтись по форуму — это то же,
что пролистать страницы газеты, — есть страница экономических новостей, есть
спорт, есть политика, есть светские сплетни...
Ну а существовали ли в древнем Риме газеты как таковые? Ответ — да; но не в
таком виде, к какому привыкли мы. Существовали так называемые "ежедневные
хроники" (acta diurna), но в этом случае речь скорее шла об "официальном
издании ", хранившемся в государственных архивах. Самые интересные или
"пикантные" новости люди находили на площади.
Поражает еще одна вещь: статуи и барельефы разукрашены! Мы привыкли видеть
их в музеях в натуральном цвете мрамора, то есть белыми. Если бы римляне
увидели их в наших музеях, они бы с удивлением обнаружили, что они "полиняли",
как старая майка. Римляне расписывают статуи яркими цветами: губы красные,
лицо розовое, одежды синие, красные и так далее. Откровенно говоря, с
непривычки нас несколько озадачивает эта пестрота, в ней есть что-то от наивной
живописи...
Ярко расписан и великолепный рельеф по бокам одной из трибун. Но поражает
нас не столько раскраска, сколько содержание рельефа. На нем изображено
историческое событие, имевшее место на этой самой площади несколько лет назад, —
прощение фискальных долгов! В присутствии Траяна несколько служителей несут
стопки реестров, в которых записаны долги римских граждан перед казной. Все
они сжигаются на площади... Можно себе представить, какое облегчение тогда
испытали бывшие должники. Однако это списание долгов стало возможным благодаря
войне. Крупной кампании, в ходе которой в два захода была завоевана новая
провинция, Дакия. Победители вывезли с побежденной территории колоссальное
количество золота и серебра — что и позволило аннулировать долги
налогоплательщиков... Императорский Рим пребывает на пике военной экспансии.
В толпе вокруг нас можно встретить кого угодно. Тут околачиваются и
праздные гуляки, и те, кто пришел сюда в надежде напроситься к кому-нибудь на
ужин. Забавно, что в Риме времен цезарей это весьма распространенное занятие:
любители поесть на дармовщинку ошиваются на форуме, где есть надежда зацепить
богатого человека и "раскрутить" его на приглашение.
В свою очередь, для состоятельного человека форум — одно из наиболее
подходящих мест, чтобы блеснуть своим богатством. Как раз сейчас мимо нас проносят
два паланкина. С одного свешивается мужская рука, бросаются в глаза
украшающие пальцы золотые кольца. Недвусмысленная примета зажиточности владельца. На
других носилках — другой антураж. Занавески отодвинуты, и мы видим элегантно
одетого человека с аристократическим взглядом, высоко поднятой головой и
изогнутой бровью. Рядом с ним пешком идет секретарь и что-то тихонько ему
говорит. По всей вероятности, это "номенклатор" (nomenclator) — ученый раб,
держащий в памяти имена, должности встречающихся по пути людей и светские
сплетни о них. Одним словом, "ходячая записная книжка", способная описать вам
людей, которых вы никогда в жизни не встречали, но которые занимают сколько-
нибудь значительные позиции в официальном Риме или на черном рынке. При
упоминании имени пересекающего площадь человека вельможе на носилках что-то
приходит в голову, и он приказывает носильщикам двинуться тому навстречу.
Носилки делают резкий вираж и берут курс на никому не известное лицо, встреча-
столкновение неизбежно... С дистанции нескольких метров человек на носилках
окликает по имени пешего, тот в удивлении останавливается. Он пытается
вспомнить , кто этот господин, обращающийся к нему с высоких носилок. Нет, он его
не помнит. Неудивительно, ведь они никогда до этого не встречались. Но
должность нового "аквариуса" (aqarius), то есть гидроинженера, отвечающего за
водопровод на территории у подножия нынешнего Квиринала, неизбежно заставит его
лучше узнать этого человека: подарками, приглашениями на ужины и всеми
прочими доступными рычагами воздействия человек с носилок попытается при его
содействии добиться от императора небольшого отвода труб, чтобы провести
водопровод прямо в дом...
11:30. Базилика Юлия,
храм правосудия в Риме
Мы направляемся в сторону базилики Юлия. Длинный ряд белоснежных пилястр и
арок делают ее похожей на скелет огромного динозавра. По лестнице туда-сюда
бегают люди. Ступеней всего семь, но они такие широкие, что кажутся
мраморными трибунами стадиона.
Руины базилики Юлия.
Эти ступени представляют собой классическое место встреч перед судебными
заседаниями. Мы действительно повсюду видим кучки людей: узнаем адвокатов по
их несколько "аристократическим" манерам, их ассистентов по "папкам" под
мышкой. Клиентов, как правило, легко отличить по внимательному взгляду и
обеспокоенному выражению лица... Это место напоминает скорее рынок, нежели форум. Вот
на ступенях лежат люди, лениво разглядывая наводняющую форум толпу, — это
"платные свидетели", в обмен на щедрое вознаграждение они дадут какие угодно
показания... Другие уселись кружком на ступенях, захваченные тем, что
происходит в центре; по жестам мы догадываемся, что некоторые дают советы, некоторые
даже делают ставки. Заинтригованные происходящим, мы подходим ближе. Между
головами зрителей нам удается разглядеть двух игроков, занятых игрой,
напоминающей шашки или "мельницу". Игральные доски (tabulae lusoriae) вырезаны
прямо на ступенях (маленький вандализм, на который закрыли глаза ввиду его обще-
ственно полезной развлекательной функции). Ту же сцену сегодня мы можем
наблюдать на площадях или в парках наших городов, где люди собираются сыграть
партию в шашки...
Реконструкция части Римского Форума - Табулярий, храм Конкор-
дии (Согласия), храм Сатурна, базилика Юлия (правый верхний
угол рисунка), Новые ростры, курия Юлия, базилика Эмилия, храм
Кастора (Диоскуров), храм Божественного Юлия, арка Августа,
храм Весты.
Продолжим подъем по лестнице. Навстречу нам спускается человек, закутанный
в тогу необычного, а оттого бросающегося в глаза аметистового цвета. Кто
знает, где он ее раздобыл — ему она явно велика. Он худ, у него впалые щеки,
волосы небрежно выкрашены в черный цвет; по взгляду маленьких подвижных глаз
становится понятно: этот человек зарабатывает себе на хлеб мелкими плутнями.
За ним следует (или, вернее, преследует его) несколько человек. Они засыпают
его вопросами, тянут за край тоги, наконец, останавливают. Все ясно: перед
нами адвокат, а его преследователи — клиенты, проигравшие дело... Они
возбужденно требуют объяснений. По тону его голоса и по тому, как он увиливает от
ответов, они понимают, что совершили ошибку, доверив ему дело. Их адвокат
оказался полным профаном!
Атмосфера накаляется. Понаблюдаем, что будет дальше, вместе с нами
останавливаются и другие люди. "Околпачили простаков", — тихонько комментирует кто-
то рядом с нами. "Приехали из деревни, доверились первому встречному
адвокату... и остались с носом, бедолаги", — сочувствует другой. Адвокат отстраняется
от обманутых клиентов и ускоряет шаг, надеясь раствориться в толпе. Но
преследователи не отстают, и вся группа скрывается за спинами прохожих...
Это был один из многочисленных горе-адвокатов, которые с самого раннего ут-
pa заполоняют форум в поисках клиентов и дел. Римляне называют их
causidici23, и те, кто хорошо знает Рим, их презирают, потому что это
настоящие акулы городской акватории. Они умеют подцеплять клиентов, у них хорошо
подвешен язык, но вот в ведении тяжб хуже их нету. Их главное достоинство —
умение убеждать клиентов, как правило, людей неискушенных, простых и
необразованных. Как говорит Квинтилиан, эти адвокатишки "берут плату за один лишь
голос". После первой встречи на форуме они приглашают жертв к себе домой,
чтобы "обсудить дело". Чтобы произвести впечатление на клиентов и заставить
их поверить, что перед ними серьезный адвокат, они идут на любые уловки.
Вошел в историю случай с таким адвокатом, который, чтобы пустить пыль в глаза,
даже поставил у себя в атриуме бронзовую статую, изображающую его, словно
консула, верхом на коне...
Продолжим подъем к зданию. Мы вот-вот попадем в святая святых римского
правосудия .
Помещения огромных размеров, кругом снует народ, в ушах гулко отдаются
голоса и выкрики судебных чиновников. Как тут не растеряться! Главное,
непонятно, куда идти.
Кажется, что входишь в храм: внутреннее пространство, как и у наших
соборов, могучими пилястрами разделено на пять длинных нефов-проходов.
Центральный — самый широкий, с высоченным потолком под три этажа, с громадными окнами
наверху, через которые освещается помещение. Благодаря умелому использованию
для стен и пилястров светлых пород мрамора солнечные лучи многократно
преломляются , создавая приятный рассеянный свет.
Под строительством "подписались" известнейшие персонажи римской истории:
сооружение базилики было начато Юлием Цезарем и завершено при Августе. А под
ногами у нас находятся остатки дома Сципиона Африканского.
В громадном (82 на 18 метров) центральном зале с самого утра обосновались
знаменитые центумвиры, коллегия судей, заседающих в базилике Юлия. Они ведают
24
гражданскими делами, и их не сто, как можно заключить из названия , а сто
восемьдесят.
Здесь происходили великие процессы, на время которых главный зал заседаний
превращался в арену правовых баталий. В данный момент здесь проходят дела
мелкой и средней значимости, и ради экономии времени слушания ведутся
параллельно . Сверху спущены тяжелые портьеры, и вместе с деревянными перегородками
они делят просторный центральный неф на четыре зала судебных заседаний.
Центумвиры тоже разделились на четыре группы. Как проходят процессы в
древнеримском суде? Заглянем в один из "залов"...
Два процесса
в римском суде
В глубине зала находится кафедра, где расположился претор — председатель
заседания. По бокам от него сидят сорок пять центумвиров. Напротив них на
деревянных скамьях вместе с друзьями, родственниками и адвокатами разместились
истец и ответчик. Нам с трудом удается разглядеть выступающего сейчас
адвоката — за спинами участников слушаний собралась толпа зрителей — простой люд,
обожающий следить за прениями в залах судебных заседаний как за увлекательным
спектаклем. Тут самые обыкновенные люди, мужчины, женщины, старики. За нашей
спиной тоже скопились зрители, они устроились, кто где сумел, даже за
пределами зала, между пилястрами "малых" нефов базилики. И даже над нами, на
верхнем этаже. Почему здесь такое столпотворение?
От лат. causa — судебное дело. (Прим. пер.)
От лат. Centum — сто и vir — муж. (Прим. пер.)
В Риме давно уже вошло в обычай обращаться к судье из-за малейшего спора. К
примеру, сегодня здесь обсуждают кражу нескольких коз.
Как и в современной Италии, римское правосудие не справляется с потоком
исков , их со временем накапливается все больше и больше. Уже при Веспасиане,
как отмечал Светоний, "списки процессов удлинились неимоверно, потому что к
неразрешенным тяжбам добавились новые". Не прими Веспасиан определенных мер,
добавлял все тот же Светоний, "тяжущимся едва хватило бы целой жизни, чтобы
дождаться окончания процессов".
Другой "современный" аспект Рима времен цезарей — как раз пзрелищностьп
правосудия. Как у нас сюжетам из криминальной хроники отводится немало места
в газетах и телевизионных программах, так и в императорском Риме публичные
слушания "собирают широкую аудиторию". И судя по столпотворению в этих залах,
"рейтинг популярности" у них высок... Пожалуй, правильнее было бы говорить не о
публике, а о самых настоящих "свидетелях".
В базилике жарко и душно. Почти все вокруг истекают потом. И все же никто
не уходит, все буквально "прилипли к экрану". Адвокат говорит в защиту
потерпевшего . Его выступление, с утрированными театральными жестами, смахивает на
игру актера немого кино. Однако его выразительная мимика, кажется, не
вызывает никакого интереса у присутствующих центумвиров. Кто-то глядит в пустоту
застывшим взглядом, кто-то тихонько переговаривается, один занят
выдергиванием волос из ноздрей, другой уже клюет носом и вот-вот уснет вслед за соседом,
издающим громкий храп. Претор смотрит на бегущие по небу облака, прищурив
глаз, чтобы лучше разглядеть их сквозь рамы.
Публика уже заметила полную несостоятельность адвоката. Многих она
забавляет, тут и там начинают слышаться смешки. Единственный, кому не до смеха, —
это потерпевший, приезжий с решительными чертами лица, привыкший к работе в
поле и к прямоте в отношениях. Когда один из центумвиров засыпает, склонив
голову на плечо соседу, он не выдерживает. Не в силах больше слушать нудные
речи адвоката, цитирующего великих мужей древности, он резко перебивает его:
"Не о насилии, не о кровопролитии, не о яде — я сужусь о трех козах! И
утверждаю, что сосед украл их у меня. Судья ждет доказательств, а ты толкуешь о
битве при Каннах и Митридате и разглагольствуешь о гневе карфагенян... Надрывая
голос и размахивая руками, ты твердишь о Сулле, Марии и Муции. Ну же, Постум,
расскажи о моих трех козах!!!" Весь зал взрывается шумным смехом. Адвокат
лишился дара речи. Судьи смеются, спящий старик проснулся, облака забыты.
Возможно , потерпевший своей речью спас дело. Человек в углу сидит и записывает
происходящее... Благодаря ему слова, сказанные простым крестьянином, пройдут
сквозь века и вызовут улыбку у нас с вами...
Внезапно в зале раздается шум, за ним следует рукоплескание и свист. В
соседнем зале за тяжелой портьерой и деревянными перегородками какой-то адвокат
"забил важный гол". Все замолкают. Даже центумвиры и претор. Пауза — и
адвокат в соседнем зале продолжает защитную речь. Его глубокий баритон
завораживает, как голос актера в театре, он без труда преодолевает тонкий барьер,
разделяющий два зала, заглушая участников процесса о трех козах.
Люди переглядываются. Кто это? Никто не знает. Наконец, всплывает имя. Так
это же настоящий "трибун форума", запоминающийся своими речами! Нет сомнений:
по соседству начался гораздо более увлекательный процесс. И словно как при
пожарной тревоге, по толпе прокатывается волна, и люди из задних рядов
стремительно покидают зал, пытаясь втиснуться в соседний. Зрители "переключили
канал"...
Последуем и мы за ними. Соседний зал битком набит людьми. Адвокат — мужчина
приятной наружности, с курчавыми волосами и прямым взглядом. Он прервался,
чтобы глотнуть горячей воды, а затем бросил суровый взгляд на центумвиров,
словно вынося им приговор, и на клепсидру (водяные часы), стоящую на столе.
Каждому адвокату отводится ограниченный отрезок времени. А именно — адвокат
может просить клепсидру до шести раз. Она отмеривает двадцать минут,
следовательно, всего в распоряжении адвоката два часа. Разумеется, ситуация меняется
от слушания к слушанию, зачастую судьи снисходительны и дают больше времени,
в зависимости от значительности дела и вызываемого им интереса. Надо сказать,
что нередко заседания, начавшись ранним утром, заканчиваются лишь на закате.
Адвокат указывает пальцем на пару, незаконно лишенную внушительного
наследства. Первые же его слова поражают всех, как метко пущенные стрелы. Он делает
паузу и с рассеянной улыбкой на губах делает несколько шагов, словно
подыскивая нужные слова. Найдя их, он резко разворачивается и изливается новым
громогласным потоком. Его красноречие поистине невероятно. Но, взглянув на его
ассистента, мы раскрываем маленький адвокатский трюк: секретарь слушает шефа
с восковыми табличками в руках и помечает значком каждую фразу, словно
проверяя список покупок.
Вот оно что, адвокат отнюдь не импровизирует: он следует канве,
составленной заранее и удерживаемой в памяти благодаря особой мнемотехнике. Тщательная
предварительная подготовка — методика многих крупных адвокатов Римского
форума.
Некоторые античные авторы рассказывают даже о генеральных репетициях,
которые кажутся настоящими слушаниями: адвокаты в возбуждении выходят из
кабинета , глаза сверкают, с секретарей ручьями льет пот. На этих тренировках,
называемых meditationes, большое внимание уделяется построению фраз, выбору слов,
тону и постановке голоса. Спарринг-партнеры — обычно образованные рабы.
Согласно Цицерону, возможно величайшему оратору Римского форума и знатоку
мнемотехники, искусство оратора складывается из трех элементов: умения
взволновать , усладить и убедить. И создавать эффектные сцены. Свидетелями одной из
них становимся мы с вами.
Отведенные на выступление два часа давно истекли. Тогда адвокат бросается к
защищаемым им супругам, минует их, высматривает кого-то в толпе... Судьи и
публика озадачены. Ассистенты тоже изображают удивление (но это, конечно,
предусмотрено "сценарием"). Наконец защитник появляется, ведя за руку испуганных
малышей, мальчика и девочку. Он ведет их за собой, показывает судьям, ласково
обнимает.
Это дети истцов, которых нарочно держали отдельно. Начинается долгая речь
об их будущем, о том, что с ними будет, когда они останутся без родителей... и
как бы пригодилось наследство для благополучного будущего этих двух,
заметьте, не просто детей, а римских граждан! (Последняя деталь не осталась не
замеченной претором и центумвирами, столь преданными римским гражданским
ценностям. )
Стратегия не нова, наш адвокат блестяще скопировал маневр, использованный
более века назад его знаменитым предшественником Сульпицием Гальбой,
современником Цицерона. Но этого публика знать и помнить не может. И сейчас
адвокат обратился именно к ней, стремясь видом невинных детей разжалобить
главного героя римских трибуналов — простой люд. Он вглядывается в лица, произносит
последние слова и обнимает малышей... Выступление закончено. Зрители отвечают
овацией. Аплодисменты доносятся и из соседних "залов". Это больше похоже на
финал театрального спектакля (и по сути это он и есть). Судьи немало удивлены
успехом этого человека. Они, конечно, были готовы к тому, что весь первый ряд
будет состоять из laudiceni, то есть адвокатской клаки, аплодисменты которой
оплачены (дело нередкое в залах судебных заседаний), но столь шумного успеха
они не ожидали. При вынесении приговора им придется учесть реакцию публики.
Подобное "психологическое давление", несомненно, повлияет на вердикт. И
адвокат это знает: под напускными слезами по губам пробивается удовлетворенная
улыбка...
Римский сенат
Мы снова на римском форуме. Заглянем и в базилику напротив — базилику
Эмилия , чьи портики растянулись более чем на сто метров. Здесь тоже занимаются
гражданскими и судебными делами. В старину под портиками располагались лавки,
теперь здесь свободно, наше внимание привлекает устроенный в тени двух аркад
небольшой "вернисаж". Обращает на себя внимание разница между фресками в
особняках аристократов и этими произведениями, почти в стиле "наивной
живописи". Темы разные: вот пастух, вот мифологическая сцена, вот портрет Юлия
Цезаря (без малейшего намека на сходство) , весьма "условный" вид Рима... А вот
портрет юноши, красивый и весьма реалистичный, — явно заказная работа. Факт
малоизвестный, но в римских домах иногда встречаются висящие на стенах
портреты хозяев и домочадцев. Ни один из них до нас не дошел, но в других
областях империи, например в Египте, эти портреты накладывались на мумии как
маски. Сегодня они представляют собой уникальную галерею "моментальных снимков"
жителей империи. Кто знает, как здесь оказалась эта картина: возможно, юноша
умер, не оставив наследников и не имея родных, которые оставили бы себе
портрет, как во многих семьях поступают с бюстами прославленных предков. Вот
почему он попал к торговцу...
Выйдем из-под портиков базилики Эмилия и направимся к северной части
форума, туда, где некогда были заложены основы римского государства и где на
протяжении столетий заседали сенаторы, — в курию. Вот и массивное кирпичное
здание с небольшим портиком по фасаду. Это и есть сенат.
Создатель его — Юлий Цезарь: он снес старую курию и комиций и воздвиг
новое, монументальное здание, исправно служившее все последующие столетия
римской истории.
Двери сената открыты, вскоре начнется заседание. Заглянем внутрь.
Великолепны полы, украшенные интарсиями из ценных пород мрамора, привезенных из
разных уголков огромного государства — здесь в буквальном смысле слова
"ступаешь ногами" по владениям империи. Здание сената широкое в торце, по бокам
поднимаются широкие ступени, на которых в несколько ярусов стоят сенаторские
кресла. Они из дерева, украшены тонкой резьбой. В целом получается нечто
среднее между "певческой капеллой" (schola cantorum) и залом королевских
аудиенций... Огромные мраморные плиты на стенах сияют в солнечных лучах. Сколько
торжественных речей здесь держалось, все не перечесть! Здесь, всего на
нескольких десятках квадратных метров, было принято столько знаменательных
решений, вошедших затем в наши учебники истории... Какие еще места на планете
оказали такое влияние на судьбы человечества?
Многие сенаторы уже на местах и беседуют с коллегами. Кто-то шепчется, кто-
то смеется.
Кое-где собрались кучки людей, что-то негромко обсуждающих. Скоро начнутся
прения. В эти дни на повестке дня были разные темы, вчера, например,
обсуждали монументальную триумфальную арку в Беневенте (от которой отходит Траянова
дорога), сооружение которой близится к концу. Но сегодня на повестке дня
более серьезный вопрос. Траян очень далеко от Рима: в январе он торжественно
вошел в Антиохию, а сейчас сражается в Месопотамии. В Рим дошли прекрасные
известия: он завершил завоевательную кампанию, взяв такие важные города, как
Батна, Нисиба, Ктесифон. Легионы наградили его почетным титулом Parthicus (то
есть "Победитель парфян"). Теперь сенат должен решить, как формализовать этот
титул... На самом деле с тех пор, как канула в Лету республика, роль сената
изменилась : вместе с Юлием Цезарем отошло в прошлое славное время крупных
столкновений и диспутов, теперь здесь рассматриваются вопросы гораздо более
скромные, что уподобляет сенат обычному административному органу...
В открытые двери входит сенатор, кивнув вытянувшейся по стойке "смирно" ох-
ране у высокого бронзового портала (последний по времени портал римского
сената будет демонтирован в эпоху Возрождения и перенесен в базилику Сан-
Джованни-ин-Латерано, где его можно лицезреть и по сей день).
Пожилой сенатор делает несколько шагов, ему навстречу кидаются молодые
коллеги, возможно чтобы спросить совета и "стратегических" рекомендаций на
сегодняшнее обсуждение...
Караульные закрывают вход, с усилием толкая тяжелые ворота. Зал заседаний
сената постепенно скрывается от нас, словно над ним опускается занавес. Мы
успеваем увидеть, как сенатор усаживается, поправляет складки тоги и обращает
из-под седых бровей суровый взгляд на своих оппонентов... Стража занимает место
на посту, положив одну руку на щит, другую на короткое копье-пилум (pilum).
Тем временем
в Колизее...
Его небесно-голубые глаза кажутся драгоценными камнями в темной оправе
загорелого лица. Они ни на мгновение не отрываются от мощного корпуса
противника. Даже теперь, когда оба ходят по кругу, изучая друг друга... На них
направлены взгляды тысяч людей, с самого утра занимающих трибуны и с азартом
наблюдающих за происходящим на арене. В колизее начались игры. Открывают программу
venationes, то есть "звериные травли". Следовательно, первыми идут не
поединки между гладиаторами, а схватки между людьми и зверями. В Колизее, как и во
всех амфитеатрах империи, сложился следующий распорядок мероприятий: птравли"
в начале программы, за ними публичные казни преступников, наконец, после
обеда долгожданные гладиаторские бои. Когда в Колизее идут представления, жизнь
в городе практически замирает, все отправляются наблюдать разворачивающиеся
на арене жестокие поединки — как этот, недавно начавшийся, — благо размеры
амфитеатра (он вмещает от 50 до 70 тысяч зрителей) это позволяют.
Зрители на трибунах прекрасно понимают, что в считанные секунды все
закончится. На светлых кудрях охотника блестят капли пота. Его зовут Спиттара, но
напряжение в этот момент настолько наросло, что народ перестал скандировать
его имя. Напротив могучий и уверенный в себе противник, один из "хозяев
арены". Имя его Виктор, но это не человек, хотя мог бы быть им по уровню
интеллекта, который он демонстрирует во время боя. Он победил уже многих
охотников, чаще хитростью и ловкостью, нежели силой, заключенной в лапах с острыми
когтями. Его имя означает "победитель", этот леопард необычайно больших
размеров завоевал любовь публики во многих поединках. Однажды он сумел
опрокинуть на землю одного охотника, потом толкнул его напарника, тот запнулся о
ноги упавшего — и Виктор в то же мгновение впился зубами ему в горло. Виктор,
как и все дикие звери Колизея, нападает не потому, что голоден, как обычно
считают; его поймали совсем детенышем и вырастили в специальном питомнике,
научив атаковать, как бойцового пса. Его научили, куда метить и как нападать.
У леопардов есть одна жуткая особенность: нападая на человека, они целят
прямо в шею, вгрызаются в нее клыками, а когти вонзают в грудь, раздирая ее на
куски. Так было во времена древних, так остается и сейчас. На
палеонтологических раскопках в Африке мне довелось беседовать с одним врачом. Он говорил,
что, когда ему привозят раненного львом (который, как правило, "лишь" хватает
зубами и трясет в воздухе жертву), иногда ему удается спасти несчастного. А
вот жертв нападения леопарда привозят уже бездыханными...
Зверь не виноват, ведь он хищник и делает то, что в нем заложено от
природы... Но дрессировщики гипертрофированно развили эту естественную агрессию,
превратив животное в настоящую "машину смерти". На счету Виктора не только
победы на арене, но и убийство множества рабов, использованных как "чучела"
во время дрессировок.
Арена Колизея - обнажены помещения под ней.
Спиттара — прекрасный охотник и горячо любим женщинами за привлекательную
внешность, но он не так знаменит, как Виктор. "Букмекеры" ставят три к
одному, что он проиграет. Спиттара знает это, но знает и то, что именно это и
может стать ключом к победе — поразить всех, включая леопарда, неожиданным
быстрым маневром. Охотник сжимает в руке толстое наточенное копье. Больше
ничего — ни доспехов, ни шлема, ни меча. Единственная защита — стеганые поножи.
Арену оглашает рык: это выпустили льва для единоборства с другим охотником.
Спиттара именно этого и ждал. Виктора прекрасно научили не отвлекаться на
крики толпы или противников. Но неожиданный зов льва пробуждает в нем
первобытный инстинкт. Леопард машинально поворачивает голову в сторону льва. Ведь
в условиях дикой природы взрослый лев убивает леопарда. Лишь миг потери
бдительности — и, едва успев найти взглядом другого хищника, Виктор чувствует
укол под шеей, где начинаются ребра. За долю мгновения он отчетливо ощущает,
как широкое острие вонзается в грудную клетку, вызывая жгучую боль. Он даже
не услышал неистового боевого клича, который издал Спиттара. Охотник
атаковал, пригнувшись и сделав длинный выпад, чтобы придать большую силу удару, в
точности как делают фехтовальщики, нанося укол рапирой.
Реакция зверя неистова. Леопард выгибает могучую шею, пытаясь ухватить
зубами копье, но безуспешно. Тогда он лапой бьет по древку, почти переломив
его. Теперь ему удается закусить копье и размолоть его зубами. Но слишком
поздно, силы его слабеют. Виктор видит силуэт Спиттары, тот стоит, словно
ожидая "вердикт". Если животное придет в себя, охотнику будет несладко, ведь
он остался без копья. Может, ему дадут другое, а может, и нет. Но сейчас оно
не потребуется. В желтоватых, лишенных выражения глазах леопарда силуэт
Спиттары постепенно расплывается. Кровь хлещет из раны, вокруг зверя растекается
кровавое пятно. Удар был безупречен. Последний рык, затем хрип и клокотание
крови в горле. Тело животного оседает и валится на землю, бессильно разомкнув
челюсти.
Толпа взрывается. С трибун поднимается гул голосов, скандирующих имя
победителя: пСпиттара, Спиттара". Колизей обрел нового героя.
Животные
в Колизее
На арене Колизея и других амфитеатров империи погибло огромное количество
животных. Иногда охотники, вооруженные луком и стрелами, отстреливали оленей
и газелей. Иногда жертвами становились экзотические животные, такие как
страусы (известно, что император Коммод любил рубить им головы ударами меча).
В некоторых случаях поединки проходили "почти" на равных: люди, вооруженные
как гладиаторы, в шлеме, со щитом и мечом, должны были биться со львами,
леопардами и медведями. Судя по барельефам, сражались все вместе, с переменным
исходом. Наконец, можно было наблюдать и поединки между животными: например,
цепью приковывали друг к другу быка и слона или других крупных животных и
заставляли сражаться, коля обоих длинными шестами. Эксплуатация во всех
основных амфитеатрах империи диких, часто экзотических (таких, как тигры) животных
со временем привела к обеднению фауны Европы, Северной Африки и Ближнего
Востока. Многие виды исчезли, в том числе и потому, что из отлавливаемых в
массовом порядке животных (включая крокодилов и носорогов) лишь немногие
выдерживали длительные переезды в повозках или на кораблях и доезжали живыми.
Колизей на макете.
11:40. Сверкающий мрамор
императорских форумов
Рев толпы достиг наших ушей. Прохожие на форуме оглядываются в сторону
Колизея. Его громада возвышается над колоннами и храмами в конце Священной
дороги за аркой Тита. Но что за имя скандируют зрители, различить невозможно,
слышен только ритмичный гул тысяч голосов.
Спустя несколько мгновений те, кто остановился, чтобы оглянуться на арену,
возвращаются к своим делам, словно ничего не произошло... И мы тоже трогаемся с
места, оставляя позади Сенат. Стража и ухом не повела на крики, доносящиеся
из Колизея, и, уходя, мы видим все те же застывшие, бесстрастные взгляды.
Скоро мы тоже отправимся в Колизей, но сначала хотелось бы взглянуть на
уникальную вещь, находящуюся здесь неподалеку, в храме Мира.
От этого места нас отделяют несколько минут пешей ходьбы, и путь пройдет
через еще одно чудо Рима — императорские форумы.
Ведь в Риме есть не только Римский форум. Юлий Цезарь, считая, что он стал
слишком тесен, устроил еще один. Естественно, ему дано было имя создателя —
форум Юлия Цезаря. Явная демонстрация власти...
Примеру Цезаря последовали пришедшие за ним императоры: Август, Веспасиан,
Нерва и Траян... Образовался целый "квартал" форумов, сообщающихся друг с
другом и в равной мере запруженных людьми. Это мир роскоши, сверкающего мрамора
и колоннад, с расширением территории форумов римляне полупили новые площади
для ведения торговых и судебных дел.
Соедини мы между собой центральные площади разных городов — получилось бы
что-то похожее на императорские форумы. Лишь в наше время возникает сравнимая
параллель — крупные торговые центры...
Наше внимание привлекают трое мужчин, о чем-то возбужденно спорящих. Один
из них, с длинным орлиным носом, энергично пытается убедить остальных в своей
правоте... Они направляются к храму Мира, находящемуся на форуме Веспасиана.
Входя в это большое здание, теряешь дар речи: за первым залом, который из-за
высоты колонн кажется секвойевым лесом, следует помещение, одна из стен
которого целиком занята громадной картой города.
Это знаменитая forma Urbis, кадастровый план Рима, о которой мы поговорим
чуть позже (вариант, известный нам в настоящее время, чьи фрагменты хранятся
в Капитолийских музеях, относится к более поздней эпохе, но вполне вероятно,
что при Траяне уже существовала аналогичная карта, впоследствии утраченная).
Она действительно занимает всю стену. Это идеальная карта города в масштабе
1:240, на ней вырезаны и выкрашены в красный цвет стены всех зданий, все
колонны и фонтаны. Близко подходить нельзя. На определенном расстоянии проход
преграждают длинные перила. Лишь особые служители, пользующиеся шестами и при
необходимости длинными лестницами на колесах, могут приближаться к forma
Urbis, показывать на ней что-либо и касаться ее.
Троица, которую мы видели жарко дискутирующей у входа в здание, подходит к
карте и указывает на ней определенный пункт, затем обращается к сидящему за
столом служителю. Теперь становится ясно, что за вопрос они обсуждают: он
касается пограничной тяжбы или размеров некой выставленной на продажу таберны.
Служитель не спеша выдает им костяную табличку с вырезанным на ней номером и
указывает другое помещение, где они смогут взглянуть на пергаменную копию
интересующего их участка. Троица скрывается в коридоре, не переставая оживленно
дискутировать.
Императорские форумы — это целый "квартал" форумов, сообщающихся друг с
другом и в равной мере запруженных людьми. Это мир роскоши, сверкающего
мрамора и стройных колоннад
Форум Траяна, одно из
чудес Римской империи
Следует добавить, что храм мира также содержит библиотеку Веспасиана. Кроме
того, здесь хранятся удивительные произведения искусства, которые император
свозил со всей империи, в особенности из эллинистического мира. В этом
столичном "Лувре" обретаются также многие абсолютные шедевры живописи, до нас,
увы, не дошедшие. Римляне очень высоко ценят этот род искусства, среди них,
как и в нашем мире, немало подлинных его ценителей. Святая святых храма Мира
— зал, где хранится большая часть военных трофеев из Иерусалима: как главное
сокровище на самом видном месте выставлен знаменитый семисвечник.
Выйдя из храма Мира, мы пересекаем императорские форумы в обратном
направлении. Остается один, еще не виденный нами. Жители Рима несомненно считают
его одним из чудес империи. Это форум Траяна. Он последний по счету: его
строительство закончили всего два года назад. Зрелище нас ожидает
захватывающее . Первой взору открывается длинная, выгнутая дугой стена с триумфальной
аркой посредине, которую венчает колесница, запряженная шестеркой лошадей.
Это вход на форум Траяна.
Форум Траяна (реконструкция).
Стража вытянулась по стойке "смирно", словно подчеркивая торжественность
места. За аркой перед нами во всем своем великолепии открывается громадная,
размерами 300 на 190 метров, площадь форума, вымощенного большими белыми и
цветными мраморными плитами. Нас обступает одна из прекраснейших колоннад
Римской империи. Она представляет собой портик невероятной протяженности,
огибающий форум по периметру: десятки и десятки колонн из фригийского
мрамора25 . И это еще не все: каждая коринфская колонна увенчана скульптурой.
Статуи высотой почти три метра изображают вождей завоеванных варварских племен.
Высеченные из разных сортов драгоценного мрамора фигуры изображены в
различных позах, волосы и бороды некоторых мраморных вождей "развевает ветер". Это
побежденные вожди даков. Ведь грандиозный ансамбль создан на золото,
захваченное в ходе недавнего покорения Дакии (нынешняя Румыния).
В центре площади возвышается конная статуя Траяна из позолоченной бронзы.
Обогнув ее, направимся к монументальной постройке в глубине площади. Такое
впечатление, что подходишь к фасаду собора Святого Петра. Здесь и в самом
деле расположилось сравнимое с ним колоссальное сооружение — базилика Ульпия.
Заметьте, в отличие от других форумов, тут стоит не храм, а гражданское зда-
25 Фригийский мрамор — белый мрамор с лиловыми прожилками, как на хвосте
павлина, добывался во Фригии (на территории современной Турции). (Прим. пер.)
ние. И какое!
Тут все масштабно, величественно, все блистает золотом... Фасад украшен
фигурами пленных варваров со связанными руками, они образуют длинный пояс,
подобно статуям святых на колоннаде собора Святого Петра.
Войдем. Мы переступаем порог самой большой базилики из всех возведенных до
сих пор римлянами... Поневоле теряешься от размаха и высоты потолков. Базилика
странным образом пустынна: по какой-то причине сегодня не проходит никаких
заседаний. Сейчас здесь лишь немногие служители и любопытствующие вроде нас,
их шаги и голоса отдаются гулким эхом, словно замеряя по воздуху исполинские
размеры здания.
Базилика Ульпия.
Длина его впечатляет — сто семьдесят метров от одной экседры26 до другой,
расположенной в противоположном конце. Но зрелище, поистине лишающее дара
речи, — это колонны вокруг нас, они расположены так густо, что кажется, будто
ты оказался в лесу. Сосчитать их невозможно, наверное, их тут несколько
десятков, каждая с коринфской капителью размерами с добрую малолитражку.
Колонны делят пространство на пять нефов, причем разные ряды выполнены из камня
разных цветов! Центральный неф украшен серыми гранитными колоннами из Египта,
боковые колонны чуть меньше и высечены из каристийского мрамора27. Здесь
декорирован каждый метр пространства. Пол выложен геометрическим узором из
чередующихся дисков и прямоугольников с преобладанием желтого цвета нумидийско-
го мрамора и бело-лилового фригийского... Центральный неф украшен также
монументальным мраморным фризом с изображением "крылатых побед". Над нашими
головами находятся галереи и окна, через которые мощным потоком льется солнечный
свет.
26 Экседра — полукруглая глубокая ниша, обычно завершаемая полукуполом. В
дальнейшем эволюционировала в апсиду. (Прим. ред.)
27 Каристийский мрамор — белый мрамор с зеленоватыми разводами, привозившийся
из греческого города Каристос (о-в Эвбея). (Прим. пер.)
В глубине зала собралась кучка людей, преторианцы устроили кордон
безопасности. Кто там, в центре группы? Присутствие преторианской гвардии может
означать лишь одно: это какое-то важное лицо из императорского окружения. Но
кто? Люди поднимают головы к украшенному лепниной кессонированному потолку, и
кто-то показывает на пятно сырости, исказившее цвета. Очевидно, они
производят оценку тяжести ущерба, нанесенного протекшей крышей.
Группа сдвинулась с места в нашем направлении. Стук гвоздей на подошвах
преторианских калиг о мраморный пол становится все ближе. Но слышны и другие
металлические звуки. Это мечи и кинжалы скрежещут о доспехи солдат. Группа
проходит мимо нас. В центре, в окружении секретарей и сотрудников, шагает
невысокий человечек с короткими руками и ногами, с лысиной на макушке и темной
кудрявой шевелюрой вокруг нее. Черты его лица несомненно средиземноморские,
голос тихий и мягкий. Перед нами Аполлодор Дамасский, создатель базилики Уль-
пия (по родовому имени Траяна, Ульпий) и всего этого необыкновенного форума.
Это гениальный архитектор, его "творения станут символом целой эпохи, как
позднее творения Брунеллески или Микеланджело. На создание громадного форума
у него ушло "всего" пять лет (со 107 по 112 год). Но он работал и над другими
проектами — например, Рынком и термами Траяна. Жаль, что отношения зодчего с
преемником Траяна, Адрианом, окажутся не столь идиллическими. Дойдет до того,
что Адриан отправит Аполлодора в ссылку, а затем прикажет казнить... Тем
временем инспекция скрывается за колоннами, звяканье преторианской амуниции
постепенно стихает и сливается со звуками шагов других посетителей.
Поднимемся по лестничному маршу — он ведет в библиотеки. Наверху снуют
служители с папирусными свитками в руках, рабы толкают тележки, полные папок.
Похоже на коридор какого-нибудь нашего министерства... За приоткрытой дверью
виден зал с рядами стеллажей и шкафов наподобие наших сервантов — в них
содержатся тысячи папирусных свитков и дощечек. Стеллажи устроены непривычным
для нас образом: полки не квадратной, а ромбовидной формы, чтобы папирусы не
скатывались вбок, а лежали один на другом, как апельсины на рынке...
Открыв одну из дверей, мы выходим на балкон, идущий по периметру над
внутренним двором здания. Облокотившись о перила, мы обнаруживаем "виновницу"
необычного архитектурного решения, придуманного Аполлодором. В центре двора
возвышается жемчужина сооруженного по велению императора форума — колонна
Траяна.
Она достигает в высоту ста римских футов (чуть меньше тридцати метров),
вершину ее венчает фигура Траяна из позолоченной бронзы (совершенно некстати
замененная в эпоху Возрождения на статую святого Петра). Колонна выполнена из
девятнадцати цилиндрических блоков каррарского мрамора, поставленных один на
другой, весом тридцать две тонны каждый! Внутри колонна полая, в ней устроена
винтовая лестница.
Больше всего поражает, конечно, ее внешний вид: на ней высечен фриз,
огибающий по спирали всю колонну снизу доверху. Длина его составляет двести
метров, и, как в комиксе, в нем повествуется об основных событиях двух военных
кампаний (101 и 105 годов нашей эры) , в ходе которых Дакия стала новой
римской провинцией. В череде "кадров" сменяют друг друга сражения,
переправляющиеся через реки легионы, осады, Траян, совершающий жертвоприношения богам и
так далее. В общей сложности на рельефе присутствует несколько тысяч фигур (в
основном легионеров), изображенных в мельчайших подробностях, раскрашенных и
с настоящим бронзовым оружием в руках. В ходе столетий исчезнет бронза и
сойдут яркие краски, и до нашего времени дойдет лишь беломраморная колонна с ее
необычайными барельефами.
Простимся с форумом Траяна, чтобы вернуться на улицы города. Перед тем как
покинуть грандиозный форум, мы становимся свидетелями трогательной сцены:
пожилой мужчина пожимает руку юноше и девушке, та в ответ кидается ему на шею,
тем несколько его смутив. Затем молодые люди, излучая счастье, сливаются в
долгом объятии, а старик растроганно глядит на них. Эти трое только что вышли
из дверей особого учреждения, расположенного здесь, на форуме Траяна, где
происходит манумиссия — освобождение рабов. Старик-хозяин, пришел сюда, чтобы
положить официальный конец рабству этих своих слуг, отныне они отпущенники и
могут заключить брак, вещь немыслимая, пока они были собственностью хозяина,
который сам решал, кого на ком женить... У нас на глазах жизнь этих двоих
навсегда переменилась в лучшую сторону.
Колонна Траяна.
Forma Urbis, мраморный
кадастровый план Рима
Известно, что при Августе Рим был поделен на 14 районов, эквивалент
нынешних столичных округов, пусть и не совсем совпадающих с ними по размерам и
очертаниям. Каждый из районов имел свою администрацию. Ведь обеспечение
жизнедеятельности миллиона или даже полутора миллионов человек — задача не из
легких. Нам неизвестны подробности организации местного управления, но мы
легко можем вообразить все трудности, с которыми ему приходилось
сталкиваться. Так будет продолжаться не одно столетие. Например, более двух веков
спустя, при императоре Константине, Рим насчитывал 423 дороги, 29 больших улиц,
322 крупных перекрестка. Попробуйте представить громадную работу по
обслуживанию всех этих дорог, по обеспечению исправности фонтанов, снабжавших водой
население, по обнаружению незаконных построек и наказанию застройщиков, по
улаживанию соседских споров между владельцами лавок и тому подобное? И все
это не только в отсутствие телефонов, компьютеров, информатизированных
архивов , но и без бумаги, ручек и чернил. Римские чиновники располагали в работе
ценным инструментом — речь идет об эквиваленте кадастра. Во время съемки од-
ного из выпусков "Улисса п мы сняли несколько фрагментов тогдашней
"кадастровой " карты, знаменитой forma Urbis, воспроизводящей план Вечного города на
уровне земли. Благодаря ему можно изучать форму и размеры магазинов, глубину
колоннад, изгибы улочек и даже расположение фонтанов. Известно несколько
вариантов этой карты, созданных на различных этапах истории императорского
Рима. Мы знаем, что их вырезали на пластинах из белого мрамора. К сожалению, до
нас дошли лишь немногие фрагменты, с помощью которых удается реконструировать
только небольшую часть города. Остальное было пережжено в известь в эпоху
Средневековья или пошло на отделку стен... Но, даже рассматривая отдельные
плиты , понимаешь все богатство повседневной жизни в императорском Риме. При
написании этой публикации я базировался на некоторых фрагментах карты для
реконструкции маршрутов и описаний улиц. Одним словом, многие мои зарисовки
жизни на улицах Рима воспроизводят реальные места, запечатленные на forma
Urbis, с учетом расстояний между зданиями, наличия колоннад, расположения
магазинчиков и даже пбаров" той эпохи. В частности, начало повествования, с той
статуей в темноте улицы, изображает реальное место в центре Рима. Мне
пришлось лишь домыслить черты лица богини.
Forma Urbis
■8 "Улисс" — популярное телешоу, ведущим которого является автор публикации.
(Прим. пер.)
Разумеется, с течением времени Рим с неизбежностью претерпел некоторые
градостроительные перемены, но все-таки общая схема улиц и кварталов осталась
той, что я попытался описать. При взгляде на карту поражает ее детальность,
плод великого профессионализма тех, кто замерял размеры каждой лавки, храма и
здания. Были даже найдены пластины, забракованные по причине мелких
погрешностей. Это позволяет понять строгость, на грани с педантизмом, римских властей
в деле хранения информации, от которого, разумеется, зависел и тщательный
контроль, и эффективное управление территорией.
11:50.
Общественные уборные
Был момент, когда в императорском Риме насчитывалось целых 144 общественных
туалета. Как раз в один из них мы направляемся. Латрины легко узнать, обычно
вокруг них толчея, как на наших вокзалах или в кафе на заправочных станциях.
И потом, поведение посетителей: входят туда быстрой походкой, а выходят
спокойно, не спеша... у входа перед деревянным прилавком очередь из двух человек,
по ту сторону прилавка сидит раб, а на столешнице мы замечаем терракотовую
плошку, и почти в тот же момент слышится звяканье — в нее падает, подскочив,
монета. Ах да, нужно платить. Немного, самую мелочь. Клиенты задерживаются,
шаря на дне небольшой кожаной сумки, что свисает с пояса ("кошелька" античной
эпохи).
Итак, пользование общественными уборными платное, заведуют ими казенные
подрядчики, называемые conductores foricarum. Любопытно, что городские
туалеты породили латинское выражение, широко используемое по сей день: pecunia поп
olet, "деньги не пахнут". Веспасиан ввел налог на прачечные, которые
использовали для стирки мочу, получая ее как раз от общественных отхожих мест. Тит,
сын Веспасиана, протестовал против этого налога, находя его излишним и просто
неприличным. "Pecunia non olet" — был ответ отца...
Поднявшись по узкой лесенке, мы оказываемся в просторном, богато украшенном
помещении. Есть даже ниши со статуями божеств. Вдоль стены устроен каскад,
увенчанный статуей богини Фортуны, дарующей людям здоровье и счастье... Лепнина
и краски росписей выполнены со вкусом, даже с роскошью. Но стоит опустить
глаза, и панорама резко меняется: с десяток мужчин разных сословий и
возрастов сидят, справляя нужду. В воздухе стоит типичный неприятный запах
городских сортиров, но это, кажется, не доставляет беспокойства людям, спокойно
сидящим, как в зале ожидания. Так мы узнаем, что уборная — наряду с форумом —
одно из "публичных мест" Рима: кто-то тихонько беседует, а кто-то
навязывается соседу с разговорами, кто-то привлекает всеобщее внимание новым анекдотом.
Есть даже такие, кто, не имея физических потребностей, все-таки пришли сюда и
уселись рядышком с посетителями, чья одежда выдает высокий достаток: они
надеются напроситься на обед... Все разговаривают, шутят, кто-то даже незаметно
оставляет надписи. Впрочем, люди и здесь не болтают без оглядки — ведь
доносчики в Риме повсюду.
Больше всего поражает, даже прямо-таки озадачивает полное отсутствие
приватности. Нет тут ни ширм, ни занавесок, ни перегородок, которые укрывали бы
человека от чужих взглядов. Все сидят на длинном мраморном сиденье друг подле
друга, словно в салоне автобуса... В Риме представление о приватности сильно
отличается от нашего и применимо, по сути, только к зажиточным слоям, тем, у
кого есть деньги, чтобы отгородиться и жить вдали от простого народа. Одним
словом, собственная уборная — это статус-символ.
Нам в таком месте, разумеется, было бы крайне неуютно... Впрочем, следует
заметить, что туники с успехом прикрывают интимные места от посторонних
взглядов. Впечатление такое, что все эти люди просто присели отдохнуть... В сущно-
сти, так оно и есть, а, кстати, на чем именно? Сидений и анатомических
унитазов нет. Поверхность мрамора плоская, люди садятся поверх отверстий в форме
замочной скважины. Под общим сиденьем проходит глубокий желоб с проточной
водой, уносящей все прочь... Функция этих отверстий понятна. Не очень ясно,
однако, зачем нужна прорезь в вертикальной стенке, соединенная с верхним
отверстием и спускающаяся до уровня колен между ног1 сидящего. Это еще зачем?
Римский общественный туалет.
Не успеваем мы задаться вопросом, как один из посетителей удовлетворяет
наше любопытство... В центре зала три мраморные ванны с водой, из которых торчат
деревянные палочки. Мужчина вытягивается вперед и берет одну из них.
Оказывается, на конце у нее губка, она походит на ершик. Мужчина сует "ершик" в
проем между ног и использует губку как... туалетную бумагу. Не удовлетворившись
результатом, он ее снова обмакивает в воду, протекающую по неглубокому
желобку, высеченному в полу. Мы только теперь заметили этот искусственный
"ручеек", протекающий у самых ног сидящих.
Человек продолжает гигиеническую процедуру, подобную нашему биде... Затем,
поскоблив палкой о внутренний край проема, он отправляет губку в канализацию,
а палку возвращает на место, в мраморную ванну. В течение всей операции он ни
на секунду не перестал болтать с соседом...
Большая часть жителей Рима именно так отправляет физиологические
потребности , ведь, как уже было сказано, лишь немногие имеют туалет дома. Для тех,
кто не хочет платить или не имеет при себе мелочи, есть другой вариант (для
малой нужды) — большие сосуды с ручками, расставленные на углах и вдоль улиц
(это можно увидеть в Помпеях), содержимое которых затем используют в
красильнях...
Туалетов, подобных этому, разбросано немало по всему городу, от портика
Помпея до "фойе" театра Бальба. Поразительно видеть, как под портиками, прямо
на глазах у прохожих, как нечто само собой разумеющееся справляет нужду
богатый торговец, чуть поодаль преторианец, отпущенник, молодой адвокат и так
далее.
Некоторые туалеты даже отапливаются в зимнее время с помощью того гипокау-
ста, что применяется в термах. Так обстоит дело, скажем, в туалете в самом
центре города, между Римским форумом и форумом Юлия Цезаря. Здесь не
протолкнуться в холодные дни...
Ну а куда же уходят сточные воды? Нечистоты отводятся по сложной системе
подземных труб, образующих густую канализационную сеть под улицами и зданиями
Рима. Ее строительство началось еще в VI веке до нашей эры. Согласно
некоторым античным авторам, в некоторых местах водосборные каналы столь широки, что
по ним могут разъехаться две повозки с сеном. Вошла в историю инспекция,
совершенная Агриппой, который значительно усовершенствовал канализационную сеть
во времена Августа. Если верить источникам, на некоторых участках ему
пришлось пробираться в лодке.
Главный же герой этого удивительного памятника гидроинженерной мысли
древних — Большая клоака (Cloaca Maxima), главный канализационный коллектор Рима
(частично действующий и в наше время). Первоначально она представляла собой
канал под открытым небом, затем, в республиканскую эпоху, ее увели под землю.
Длина клоаки — чуть меньше километра, причем траектория непрямая из-за
необходимости обходить существующие постройки.
Размеры ее поражают воображение: в некоторых местах клоака кажется
настоящим туннелем, диаметром почти пять метров. Сюда собираются не только
нечистоты, но и излишки воды из водопроводов, сточные воды терм, фонтанов и,
разумеется, дождевая вода.
В этой связи надо сказать, что улицы имеют характерный "горбатый" профиль —
как раз затем, чтобы дождевая вода, уходя в водостоки, стекала по обеим
сторонам дороги и заодно "мыла" ее (эта изобретательная система мытья улиц, как
ни удивительно, действует сегодня в Париже). Канализационные колодцы можно
увидеть повсюду, часто они выполнены в форме головы речного бога,
полуоткрытый рот которого "глотает" дождевую воду. Один из них известен во всем мире и
явно является самым фотографируемым канализационным колодцем в мире — это
"Уста истины", увековеченные в знаменитом фильме "Римские каникулы" с Грегори
Пеком и Одри Хепберн.
"Уста истины"
Большая клоака вытекает в Тибр сразу за Тиберийским островом. Становится
очевидным единственный изъян римской канализации: когда на Тибре паводок,
уровень воды поднимается и она затопляет Большую клоаку, останавливая
движение сточных вод, а нередко даже поворачивая его вспять. Тогда сточные воды
поднимаются и выходят на поверхность через колодцы и сточные желоба на улицах
и в помещениях... Разумеется, эта канализационная система не в состоянии
обслужить целиком город с населением один или даже полтора миллиона человек,
поэтому многие стоки стекают в выгребные ямы, которые периодически опорожняются
(не будем даже пытаться вообразить условия работы), а их содержимое
используется как удобрение.
Эта впечатляющая очистная система Рима, сравнимая с почками живого
организма , — удивительно современное явление. Римляне, народ весьма прагматичный, с
самого начала поняли, что высокая концентрация людей невозможна без
эффективной канализации. И это много говорит о цивилизации, которая, хотя еще не
знала о бактериях, поняла фундаментальное значение гигиены и чистоты,
достигаемой простым использованием воды (этот аспект будет утрачен в Средние века и
даже сегодня остается несбыточным идеалом во многих странах третьего мира).
12:00.
Родиться
в Риме
На лбу блестят капли пота. С началом каждой схватки она морщится от боли,
вена на шее, кажется, вот-вот лопнет от натуги. Женщина сидит на плетеном
кресле с высокой спинкой, пальцы рук впились в подлокотники. Крики разносятся
по дому, усиливая напряжение, из-за которого вот уже несколько часов жизнь в
доме замерла. Рабы застыли в тишине в разных частях дома. Один из них,
темнокожий, попавший сюда совсем недавно, глядит на товарища, родом с ближнего
Востока, и во взгляде его огромных черных глаз читается вопрос. Тот, прикрыв
веки, посылает ему успокаивающую улыбку. Хозяйка рожает уже не в первый раз.
По дому, однако, разлито тревожное ожидание. После рождения трех девочек все
в доме надеются, что в этот раз будет мальчик. Хозяину дома нужен наследник,
чтобы было кому передать имущество и дела...
В подготовленной для родов комнате кроме нескольких верных служанок
присутствует еще одна женщина. Волосы ее собраны на затылке, она присела на
корточки у разведенных ног1 хозяйки и подсказывает, как дышать. Ее помощница,
возможно дочь, обнимает роженицу со спины, мягко надавливая ей на живот во время
схваток. На столе приготовлены кое-какие инструменты и компрессы на случай
кровотечения.
Имя акушерки — Скрибония Аттике, она специально приехала в Рим из Остии,
чтобы принять роды. Ее вызвал друг1 семьи, считающий ее присутствие гарантией
благополучного исхода для ответственных родов. Сам он — известный архиатр
(archiatrus), своего рода "главный врач". Надо заметить, что родами почти
всегда занимаются акушерки, врачи-мужчины — крайне редко: причиной тому, как
исконная женская стыдливость, так и нежелание мужа видеть, как другой мужчина
касается интимных мест его жены. Так будет продолжаться долго: помощь в родах
и гинекологические процедуры будут оставаться в ведении женщин-акушерок и
женщин-врачей. Сегодняшний случай не является исключением.
Муж акушерки — хирург, и он тоже здесь за работой, в другой комнате дома.
Зовут хирурга Марк Ульпий Америмм. Ему около сорока, и он высоко ценится как
врач. Сейчас он пускает кровь из ноги мужчине, брату хозяина дома.
Кровопускания в большой моде в римскую эпоху. Кровь собирают в металлическую чашу,
затем раб эту чашу уносит. Туго бинтуя рану, хирург оборачивается к архиатру,
который все это время не сводил с него глаз — именно он преподал ему эту тех-
нику. "Главный врач" осматривает повязку, затем с удовлетворением глядит на
молодого коллегу, и с его уст слетает лапидарная фраза: Жизнь коротка,
искусство долговечно", — словно он желает сказать, что искусство медицины и ее
секреты не умирают, а передаются из поколения в поколение, от врачей к их
ученикам.
Вернемся, однако, в комнату, где идут роды. Осталось уже недолго. Роженица,
кажется, срослась с sedia gestatoria (да-да, родильное кресло тогда
называлось точно так же, как теперь у нас в итальянском зовут церемониальный
папский трон-портшез). В Древнем Риме рожали сидя. Никакой вам эпидуральной
анестезии, никаких стерильных материалов, только легкие обезболивающие средства,
когда это требуется: на протяжении всей Античности (и до самых недавних
времен) роды представляли собой для женщины самую большую опасность. Она знает,
что может лишиться жизни из-за кровотечения и инфекций (причина которых
римлянам, не ведающим о существовании вирусов и бактерий, неизвестна). Даже
сегодня в Африке каждая двадцатая женщина умирает в родах. В развитых обществах
частота летальных исходов 1 к 2800...
— Потужься еще разок! — кричит Скрибония Аттике.
Четвертое по счету дитя движется быстро. Несколько мгновений — и вот его
голова с черными волосиками уже снаружи, но вокруг шеи обвилась пуповина.
Случай крайне опасный: младенцу не поступал кислород, когда он выходит
наружу, видно, что его лицо и тельце почти бурого цвета. Акушеркина дочь в ужасе
округляет глаза, догадываясь о серьезности положения: ребенок не дышит и не
шевелится. И какой странный у него цвет кожи. Вдобавок мальчик! Если он не
выживет, как объяснить это отцу, с таким нетерпением ждущему наследника? Он
наверняка обвинит в его смерти их с матерью... Тем временем Скрибония Аттике не
теряет присутствия духа: очевидно, она подумала то же самое и теперь
призывает весь накопленный опыт, чтобы спасти малыша. Она поднимает новорожденного
за ножки, но тельце висит как тряпка. Тогда она переворачивает его и хлопает
по спинке, сначала легонько, затем все сильнее. Ей нужно вызвать у младенца
дыхательный рефлекс, иначе будет слишком поздно. Мать наблюдает за
разыгрывающейся драмой, бессильная что-то сделать, она даже не чувствует, как руки
ассистентки от волнения железным обручем сдавили ей грудь. "Спаси его!" —
кричит она. Не успела она закончить фразу, как новорожденный внезапно
изогнулся , задергал ручками и, наконец, издал пронзительный вопль. Его маленькая
диафрагма начинает ритмично сокращаться, и обжигающий поток воздуха впервые
наполняет крохотные легкие. Громкий плач новорожденного разносится по всему
дому. С малышом все в порядке. Все улыбаются, включая отца, сидящего в
окружении родных за кубком вина. Никто не знает и никогда не узнает о
драматическом моменте, который пережили присутствующие в этой спальне.
Разумеется, описанная нами сцена — воображаемая. Но в целом она вполне
правдоподобна. Действительно, была такая акушерка Скрибония Аттике, и у нее
был муж, хирург Марк Ульпий Америмм. Откуда нам это известно? По их
гробницам, открытым археологами в некрополе Остии. Над последним пристанищем
каждого из супругов установлены терракотовые плиты, изображавшие их за работой.
Когда я увидел эти плиты, меня поразила точность воспроизведения сцен. При
всей своей простоте они кажутся фотографическими снимками. Акушерка
склонилась перед сидящей на специальном кресле роженицей, которую со спины держит
ассистентка. Именно так, как мы видели. Хирург же склонился над пациентом,
которому делает кровопускание из ноги (к сожалению, плита сломана, и мы не
можем видеть их лиц).
Эти захоронения датированы 140 годом нашей эры. Значит, в тот момент
истории Рима, который мы изучаем, двадцатью пятью годами раньше, акушерка и ее
муж должны были быть на пике своей карьеры. Вполне вероятно, они часто бывали
в Риме по вызову. Я вообразил, что "устроил" их на эти роды архиатр, "главный
врач", — и действительно, неподалеку от этих надгробий была обнаружена также
могила этого важного лица. Звали его Гай Марций Деметрий. На надгробии у него
выбита эпитафия: "Жизнь коротка, искусство долговечно"... Как знать, может, это
была фраза, которую он любил повторять своим ученикам...
Жизнь на правах
римского гражданина
или смерть на свалке?
Вернемся к сценке рождения, которую мы только что наблюдали. Итак,
"домину с" получит, наконец, наследника мужского пола, иметь которого столь важно в
древнеримском обществе, где мужчине отведена главенствующая роль. Мы даже
можем вообразить, что произойдет в ближайшие минуты: новорожденного обмоют,
перережут ему пуповину и отнесут к отцу. Тот будет ждать его в середине комнаты
стоя. Сына положат на пол у его ног. В следующие мгновения, согласно
древнейшему ритуалу, свершится судьба младенца. Если отец наклонится к нему, возьмет
на руки и поднимет над головой в присутствии всех родных, это будет означать,
что он признал дитя и принял его в семью.
Если же отец не двинется с места, не поднимет ребенка, это будет означать,
что он не принимает его в семью.
Причины тому могут быть самые разные: в семье уже слишком много детей этого
пола или вообще слишком много ртов (особенно в самых бедных семьях) , жена
подвергалась насилию или отец подозревает, что ребенок — плод измены,
наконец, явные физические изъяны. Что же произойдет в этом случае? Положившая
ребенка на пол женщина поднимет его и унесет. Часто это бывает сама акушерка;
недаром в римскую эпоху многие верят, что за акушерками стоит целый "рынок"
младенцев, что они даже подменяют новорожденных, чтобы угодить семье,
желающей мальчика или, наоборот, девочку. Или чтобы вывести из затруднения семью,
в которой родился ребенок-урод.
Участь отвергнутого новорожденного поистине сурова. В лучшем случае его
оставят в одном из мест на улицах Рима, где существует эквивалент "колес
подкидышей29" . Римский историк Фест сообщает, что неподалеку от овощного рынка
(Forum Holitorium) находится колонна именно с таким назначением: не случайно
ее называют "молочной" (columna lactaria), поскольку, по словам античного
историка, здесь каждое утро находят грудных младенцев. Они тепло укутаны и
часто имеют при себе опознавательные знаки (половинка монеты или медальона),
чтобы "подкинувшие" их семьи в будущем могли отыскать их. Естественно,
родителям придется раскошелиться, чтобы возместить расходы на воспитание ребенка.
Чтобы доказать, что это их ребенок, достаточно будет предъявить вторую
половинку распиленной некогда монеты. Эта система практиковалась веками, и
вполне вероятно, что она была в ходу и в Риме при Траяне.
Драматичность ситуации в том, что те, кто подбирает подкидышей, могут
распоряжаться ими как угодно: сделать из них впоследствии проституток, если это
девочки, или рабов и слуг, если это мальчики.
В этом огромном городе существуют и такие люди, для кого это стало
ремеслом: каждое утро они обходят места, где принято оставлять младенцев, забирают
их и продают с целью наживы. Некоторые, в точности так, как это происходит
сегодня в Индии и в некоторых других бедных странах, ломают малышам ножки или
ослепляют их, чтобы те вызывали больше жалости у прохожих, увеличивая
заработки их хозяев, промышляющих попрошайничеством.
29 "Колеса подкидышей" — специальные вращающиеся устройства в дверях
принимавших подкидышей заведений, распространенные в Европе со Средневековья по конец
XIX века. (Прим. пер.)
Но участь отвергнутых семьями детей может быть еще более драматичной. Как
утверждает Сенека, тех, что родились с уродствами или раньше срока, часто
душат или топят. Других относят тайком на свалку или на старую пустынную дорогу
и оставляют там в грязи и нечистотах, где их ждет смерть от голода, холода
или... зубов бездомных псов.
Но бывают и счастливые исключения, когда найденыши попадают в семьи, по
разным причинам не имеющие собственных детей, и вырастают в любви и заботе.
Возможно, этим утром 115 года нашей эры где-то в Риме уже случилось такое
чудо.
12:20. Встреча
с Тацитом
Улица, по которой мы идем, Аргилет, граничит с самой "простонародной"
частью Рима — Субурой. Любопытный факт: Субура находится прямо за
императорскими форумами. Два диаметрально противоположных мира расположены по соседству.
По одну руку — роскошь, драгоценный мрамор, символы власти и римской истории.
По другую (в нескольких метрах) — другая история, история "с маленькой
буквы": бедный и скромный мирок, где живет беднота. Это видно уже по тому, как
одеты люди, по грязи на улицах, по тому, какого пошиба здесь лавки, торгующие
самыми дешевыми продуктами.
30 ^
Стена из пеперина огромной высоты, — настоящая "Берлинская стена",
отделяет Субуру от форума Августа, служа брандмауэром, призванным защищать это
столь значимое место от огня пожаров (весьма нередких) . Так, похоже, и
произошло во время знаменитого пожара в Риме во времена Нерона: стена сдержала
пламя и уберегла форум, оставшийся единственным безопасным островком, где
укрылись многие из горожан.
Парадоксальным образом улица, на которой мы находимся, хоть и является
частью бедняцкого квартала, вместе с тем глубоко связана с римской культурой.
Именно здесь находятся многочисленные книжные лавки и мастерские. Если вы
ищете произведение какого-то великого римского автора, от Цицерона до
Вергилия и Марциала, то вам сюда.
Многие лавки снаружи имеют вывески, часто стены по обеим сторонам от входа
в заведение тоже испещрены надписями. Как правило, владельцами лавок являются
отпущенники, и называют их по именам этих бывших рабов.
Мы проходим мимо лавок Атректа и Секунда — эти заведения весьма скромные.
Чуть дальше находятся лавки братьев Сосиев и Дора... А вот и лавка с весьма
богатым ассортиментом: она принадлежит отпущеннику Атрекцию. Помещение внутри
просторное, расставленные вдоль стен шкафы битком набиты литературными
произведениями. Одни в форме свитков из папируса (volumina) , для сохранности они
помещены в продолговатые кожаные футляры с крышкой (capsae). Другие — в форме
небольших книжечек с пергаменными страницами. И конечно же непременные
деревянные таблички: каждая страница — это восковая "формочка", на поверхности
которой написан или, вернее, выдавлен при помощи бронзового стиля текст (как
правило, в таком виде предлагаются недлинные произведения, например поэмы).
Давайте войдем и приблизимся к одному из шкафов. Аккуратно достанем книгу и
полистаем ее: однако стоит ее раскрыть, как страницы вдруг "разворачиваются",
ниспадая лентой до самой земли. Дело в том, что многие тексты сделаны
"гармошкой", то есть страницы не собраны в переплет, а представляют собой
сложенную во много раз длинную полосу льняного полотна, напоминая открытки-
раскладушки, что продаются у нас в сувенирных магазинах.
Но вот мы ловим на себе строгий взгляд продавца, стоящего у другого стелла-
Пеперин — серая вулканическая порода. (Прим. пер.)
жа. Спеша вернуть книгу на место, мы успеваем заметить, в каком направлении
следует читать такие тексты: справа налево, в противоположность тому, как
устроены наши книги. Двойная красная черта разделяет столбцы текста. Новый
сгиб — новая страница...
Мы выходим из лавки. По пути нам встречаются люди, выходящие из других
книжных магазинов со свитками или небольшими томиками в руках. Один магазин
поражает нас своими масштабами — в траяновском Риме это эквивалент наших
"домов книги". Это лавка Трифона, реклама на стенах извещает о продаже сочинений
различных авторов. У входа ждут носилки, два солдата коротают время за
разговором — верная примета, что в магазин пожаловал важный посетитель. Заглянем
внутрь. Между рядами книжных полок мы видим и "типографию" Трифона. До
Гутенберга с его подвижными литерами еще очень далеко. Здесь все "печатается"
вручную: целая бригада рабов-писцов записывает текст под диктовку, создавая
одновременно помногу копий. Их склоненные головы вызывают в голове образ
средневековых монахов-переписчиков...
То, что мы видим, — это завершающий этап создания книги. Вначале авторы
пишут их у себя дома, потом отдают читать знакомым и друзьям для выявления
ошибок и неточностей, а также, чтобы оценить влияние высказываемых в тексте
идей. Плиний Младший шел еще дальше: он рассаживал вокруг себя группу
слушателей и зачитывал им вслух свои сочинения. По его словам, именно в эти
моменты он и вносил в текст наиболее существенную правку. Наконец, текст
передается в "живую типографию". Работа идет день за днем, при свете масляных ламп:
результат — поистине ручная работа, а не серийное производство... Напиши мы
книгу во времена Траяна, — ей бы тоже довелось пройти сей длинный путь...
Несложно догадаться, что сроки публикации в древнем Риме очень долгие, но у
заведующих книжными лавками отпущенников нюх не хуже, чем у современных
издателей. Если они чувствуют в том или ином сочинении потенциальный бестселлер,
то приостанавливают остальные "производственные линии", бросая на него всех
своих рабов-переписчиков...
Погруженные в эти размышления, мы тем временем замечаем в глубине лавки
человека, приподнявшего рукой занавеску, что отделяет магазин от подсобного
помещения. Это высокий бородатый мужчина с гладким черепом и резкими чертами
лица. Он-то и есть Трифон, хозяин книжной лавки-мастерской. Придерживая
занавеску, он пропускает вперед своего собеседника. Судя по тем немногим словам,
что нам удается расслышать, они обсуждают сроки издания одного текста,
который уже сдан переписчикам "в работу". Очевидно, медлящий с уходом посетитель
и есть сам автор. Мы догадываемся, что он обеспокоен: сочинение состоит из
многих частей, но он не желает, чтобы срок публикации растягивался до
бесконечности. Трифон старается успокоить его, но делает он это крайне
почтительно, с благоговением. Видимо, это важная персона, раз к тому же его ждут у
входа носилки и охрана. Кто бы это мог быть?
Подойдем поближе к одному из переписчиков, вон к тому египтянину. Четким
каллиграфическим почерком он выводит при свете масляной лампы слово за
словом. Тень от его кисти и пальцев, кажется, танцует, выписывая пируэты. Перед
ним на подставке рукописная страница оригинала, с которой он обращается
крайне бережно. Сбоку на столе лежит переплетная крышка из двух скрепленных между
собой дощечек, в которую для сохранности помещаются листы авторской рукописи.
Попробуем, вытянув шею, прочесть, что написано на титульном листе. "От
кончины Божественного Августа". Да это же "Анналы" Тацита! Значит, тот человек с
седыми курчавыми волосами, с пронзительно-острым взглядом зеленых глаз, что
сейчас выходит из магазина, — он и есть великий историк! А ведь и в самом
деле, он не только живет в изучаемое нами время, но, если подумать, как раз
через несколько месяцев, в 116 году, выйдет его великий труд, знаменитые
"Анналы". Это последний этап его долгого "путешествия" по истории, в котором он
обличает пороки и упадок империи.
Итак, издание его труда происходит на наших глазах, и если присмотреться,
то мы заметим, что раб переписывает текст десятой книги. Одной из тех, что до
нас не дошли... Кто знает, о чем в ней говорится. Пораженные увиденным, мы
застываем в оцепенении. Тацит поворачивает за угол, прощается с Трифоном и
садится на носилки. Только теперь мы вспоминаем, что он был не только великим
историком, но также адвокатом, квестором, претором, консулом и проконсулом...
это объясняет наличие сопровождения. Носилки трогаются с места и удаляются,
плавно покачиваясь над толпой...
В это самое мгновение всего в нескольких сотнях метров отсюда близится к
концу драма человеческой жизни. Развязка наступит на глазах у тысяч людей,
посреди Колизея.
12:30. Колизей,
момент расплаты
Охрана крепко держит его за руки, словно боится, что он может сбежать. Но
куда ему бежать? Он заперт за решеткой в нескольких метрах от арены Колизея.
Снаружи десятки тысяч людей кричат, смеются, бьют в ладоши, в этот холодный
темный коридор гул толпы доходит искаженным эхом. Он словно попал в огромную
ловушку без шанса спастись. Лучше бы его убили одним ударом меча. Но этого
никто не сделает: наоборот, ему предстоит умереть в жестоких муках, его
съедят живьем! До сих пор он безропотно принимал свою участь. После того как
судьи вынесли приговор, все пошло как по маслу, как по накатанным рельсам. Его
взяли под стражу, посадили на повозку и отвезли в тюрьму. По пути народ хулил
его, оплевывал, забрасывал камнями и даже экскрементами, как его только не
срамили... В голове у него царила сумятица, разумом он пытался осознать
ситуацию , найти выход. Но было слишком поздно. Словно некий зловещий механизм влек
его к пропасти, а он был не в силах этому помешать.
Узник знает, что унижение — часть наказания. Сколько раз он был тому
свидетелем, наблюдая на улице процессии с осужденными. И ведь он тоже насмехался
над ними, посылал им вслед оскорбления, кидал камни... А теперь он на их месте.
И к сожалению, знает, чем все закончится. В эти дни он готовился к смерти. Но
теперь, когда настал момент взглянуть ей в глаза, в его груди растет паника,
нестерпимая душевная боль, отчаяние... Дыхание становится все более
лихорадочным, лицо бледнеет, а тень от решетки рисует на его теле клетчатый саван. Из
одежды на нем всего лишь подобие короткой бахромчатой юбки из простого
полотна. Стражники замечают его душевное состояние и, с усмешкой переглянувшись,
еще крепче сжимают тиски. По части приговоренных к смерти у них большой опыт,
и они знают, что это один из самых опасных моментов.
"Растерзание дикими животными" (damnatio ad bestias) — таков был приговор.
При этих словах мир для него перевернулся. Но он должен был ожидать такого
конца. Годы неправедного обогащения и коррупции поселили в нем дерзкое
ощущение безнаказанности. Он начал думать, что сильнее системы, которая в цепях
привела его в Рим из Северной Африки, с территории нынешнего Алжира. В
течение многих лет он был рабом, а получив свободу, начал свое восхождение. Он
оставил без средств к существованию не одного человека, целые семьи
оказывались выброшены на улицу. А он, ростовщик, ни к кому не проявлял снисхождения.
Сколько раз приходили к нему с просьбами об отсрочке, умоляли о снисхождении.
Но в глубине души он испытывал жестокое удовольствие, отказывая им. Словно
мстил за свое прошлое. Он стал жестоким, циничным и к унижению прибавлял
насилие: неплательщиков избивали палками, затем при помощи подкупленных
чиновников конфисковывали имущество и делили полученное между сообщниками. Дочери
и жены его жертв часто были вынуждены уплачивать ростовщические проценты соб-
ственным телом. Казалось, власть его не знает границ: богатства, пиры,
влиятельные гости. Он думал, что уже достиг вершины могущества в римском
обществе . Но однажды все рухнуло.
Хватило того, что сознался один из подкупленных им чиновников. Стража
явилась на заре, при свете факелов, его отвели в темницу, допрашивали, пытали.
Потом начали приходить первые робкие показания. Кое-кто из-за стыда
промолчал, но многие заговорили. Так стала известна часть из множества гнусных
преступлений против римских граждан, совершенных этим бывшим рабом. Нестерпимый
факт! Приговор не мог быть иным. И вот теперь он здесь, ноги подкашиваются от
страха, и от смерти его отделяют считанные мгновения.
Стража отошла на шаг, уступив место двоим, одетым в некое подобие толстых
комбинезонов из крепкой кожи. Головы их тоже покрыты странными капюшонами из
толстой кожи, под которыми скрыты шлемы. Их вид смутно напоминает облачение
исландских моряков... Это рабы, отвечающие за исполнение казни, они выталкивают
приговоренных навстречу диким зверям. Странные одежды в пятнах засохшей крови
служат им защитой: внутри у них толстая набивка, как в тех специальных
рукавицах , которыми пользуются сегодня дрессировщики сторожевых собак.
Внезапно решетка распахивается, и резкий толчок выбрасывает его на арену.
Солнечный свет ослепляет его. Приговоренный щурится, морщит лицо — ему нечем
заслониться от солнца, ведь руки завязаны за спиной. Он едва слышит гул
толпы. Сколько раз он видел эту сцену в Колизее, но разве мог вообразить, что
однажды сам окажется на арене, брошенный на съедение зверям!
Два "палача" подталкивают его в спину, заставляя бежать. За секунду до
того, как выпустить приговоренного, они переглянулись и решили именно так
разыграть начало представления — отчасти, чтобы привлечь внимание, отчасти чтобы
раззадорить зрителей. За годы праздности отпущенник растолстел. Вид этого
человека, не способного бежать, с колышущимся при каждом шаге брюхом,
вытаращенными глазами, вызывает на трибунах волны смеха и злорадного свиста. Среди
зрителей много его жертв: кто-то кричит, давая выход накопленной за годы
унижений обиде, кто-то молча наблюдает.
Теперь троица замедляет шаг и направляется в сторону льва с пышной темной
гривой — тот оборачивается и смотрит на людей. По иронии судьбы он, как и его
жертва, родом из Северной Африки. Льву не первый раз выпадает такая
"кормежка " на арене. Однако он медлит. Тогда работник колет его длинным шестом. Лев
отскакивает, рыча на виновника беспокойства. Тот тычет в льва шестом еще раз
— и тот решительно направляется в сторону приговоренного. Могучие мускулы
зверя волнами перекатываются под кожей.
Человек видит, как к нему близится его погибель. У львов огромные головы,
но больше всего вселяют страх их светлые, орехового оттенка глаза, которые,
кажется, пылают огнем. В их взгляде одна лишь безжалостность.
Приговоренный в ужасе вопит, цепенеет, упирается ногами. Но палачи сильнее
его. Один из них опытной рукой берет его за волосы и нагибает вперед его
голову, словно приманку для зверя. Второй прячется за его спиной, как тот, кто
подпирает плечом дверь, чтобы ее не вышибли снаружи. В этом положении он
подталкивает обреченного вперед, крепко держа за руки. Пригнув укрытую капюшоном
голову, палач готовится к прыжку животного...
Лев убыстряет шаг, двигаясь поразительно бесшумно. Приговоренный издает
вопль и в последний момент зажмуривается и отворачивает голову. Публика
замирает в то мгновение, когда лев отрывается от земли в длинном прыжке.
Все происходит в мгновение ока. Палачи отпускают жертву и отбегают.
Мелькают белые клыки. Приговоренный чувствует на лице жаркое дыхание, и хищник всей
массой наваливается на него.
Зрители ликуют. Но это зрелище не для слабонервных. Лев стиснул челюсти на
лице и шее жертвы. Его клыки глубоко вошли в живые ткани, раздробив лицевые и
носовые кости и смяв глазницу. В один присест лев уничтожил ему пол-лица,
содрав всю кожу вместе с носом, щекой, скулой и глазом, который отскочил в
сторону. Лицо осужденного превратилось в чудовищную кровавую маску, зрители на
ближних рядах повергнуты в замешательство. Но человек еще жив, он кричит и
извивается в муках. Лев крепко прижимает его к земле, впившись когтями в
грудь и плечо. Приоткрыв пасть, он оборачивает к зрителям окровавленную морду
— словно ищет одобрения. Новый укол шеста побуждает его завершить начатое.
Лев словно отыгрывается на жертве за причиненную ему боль. Он вонзает зубы в
шею и яростно терзает тело. Но человек уже не шевелится, шея переломлена,
голова неестественно склонилась набок. Короткие судороги в ногах знаменуют
конец его существования. Теперь лев выедает его внутренности...
Смерть как зрелище
Зрелище, которому мы только что оказались свидетелями, считалось обычным во
всех городах Римской империи. Значит, не напрасно так часто твердят о
бесчеловечности римлян? На самом деле нужно иметь в виду две вещи. Прежде всего —
времена. Так тогда жили. Этруски практиковали человеческие жертвоприношения.
Кельты, столь популярные в последнее время, имели обычай отрезать головы
побежденным врагам (даже если это были их братья-галлы) и прибивать их гвоздями
к балкам дома как трофеи. В случае если враг был человеком с именем, его
голову пропитывали цитроновым маслом и так сохраняли из поколения в поколение.
Головы и черепа вывешивались у входа в деревни или в священные места (как в
святилище Антремон). Впечатляющий памятник этому обычаю сегодня можно увидеть
в Марселе в музее Борели. Там выставлен каменный архитрав со знаменитого
кельтского святилища в Рокпертюз на юге Франции — в нем высечены ниши, куда
помещались черепа самых опасных врагов.
Примерно в это же время в Китае солдат продвигался по служебной и
социальной лестнице в зависимости от количества отрубленных им голов (для удобства
подтверждением служили пары ушей, срезанные с поверженных врагов и
принесенные в лагерь). В Центральной Америке ацтеки продавали для жертвоприношений
обращенных в рабство пленных. И так далее. Одним словом, римляне принадлежали
к миру, сильно отличающемуся от нашего. Колизей был местом публичных казней,
а ведь подобное существовало и в наших обществах до недавнего времени. Во
Франции была гильотина, в Великобритании — виселица. И всякий раз казнь
должна была происходить принародно, другим в назидание. В папском Риме
существовало несколько мест для разных видов казни: на площади Камподеи-Фьори сжигали
на костре еретиков, в квартале Трастевере отрубали руки, на мосту Замка
Святого Ангела совершались повешения, четвертования и обезглавливания. А на
пьяцца-дель-Пополо, где казни нередко были частью карнавальных празднеств,
они приводились в исполнение поистине ужасающим способом: приговоренных
колотили молотками по вискам, пока они не умирали... С 1826 года была пущена в ход
гильотина, которую считали не такой бесчеловечной. Заметьте, мы говорим о
гораздо менее отдаленных временах, нежели античный Рим. Римляне, это правда,
сделали то, чего до них не делал никто: превратили казнь в зрелище. Вспомните
о телепрограммах, в которых используются подлинные видеосъемки с мест аварий,
погонь и убийств. "Обертка" другая, но суть остается той же, что и в античные
времена: страдание, смерть подается как зрелище, кровь служит для того, чтобы
поднять рейтинг.
Можно сказать шире: кино- и телефильмы со сценами насилия, смерти и
перестрелок, которые сейчас можно увидеть по телевизору в любое время суток,
являются современным аналогом представлений в Колизее.
Но в чем состояли эти представления? Сценариев было много. Некоторые —
вопиющие. Та смерть, которую мы наблюдали, была "простая". В других случаях
приговоренных привязывали к столбам, укрепленным на тележках в форме
небольшой колесницы, и толкали навстречу зверям. Потоки крови, струящейся на
мозаиках, свидетельствуют о том, что это были действительно жестокие зрелища.
Публика знала, что исполнение приговоров часто сопровождается "сюрпризами",
и это разжигало интерес к событию. По этой причине организаторы порой
готовили красочные декорации, и казнь происходила в рамках постановки по какому-
нибудь мифологическому или историческому сюжету, то есть действовал тот же
принцип, что и в "живых картинах31" или наших "живых вертепах32"... Вот,
например, "Икар": приговоренный воспроизводит легендарный неудачный полет и
падает, разбиваясь об землю, так что брызги крови долетают до присутствующего на
действе императора. Так рассказывает Светоний.
Нам известно о приговоренных, что повторили жест Муция Сцеволы, обуглившего
на огне собственную руку, или о тех, которым пришлось "инсценировать"
самооскопление Аттиса или мучения Иксиона (прикованного к огненному колесу)...
Марциал рассказывает, что по случаю открытия Колизея зрителям была
предложена инсценировка мифа об Орфее, который, тоскуя об умершей Эвридике, сумел
своим пением укротить диких зверей. Приговоренный оказался на арене посреди
скал и деревьев, одно за другим появляющихся из-под земли (один из
многочисленных спецэффектов) вместе со зверями. Увы, ему не удалось усмирить медведя,
и под ликующие возгласы толпы, говорит Марциал, "певец был разодран в клочья
неблагодарным медведем". Другой кровавый спектакль был вдохновлен мифом о
Прометее, подарившем людям огонь и в наказание прикованном богами к скале,
куда регулярно прилетал орел и выклевывал ему печень. Приговоренного
разрывает на куски привезенный из Каледонии (то есть Шотландии) медведь.
Не менее жестокая участь выпала во времена Нерона одной женщине, которой
пришлось участвовать в постановке о рождении Минотавра, "сыграв роль" Паси-
фаи, совокупляющейся с критским быком... Известно, что этот тип публичной казни
воспроизводился и позднее, например при Тите.
Но не было недостатка и в тех, кто развлекал публику рискованными
спектаклями с участием диких зверей. Это были не смертники, а акробаты: они играли с
медведями и львами в опасные игры, ловко прячась от них за вращающимися
дверьми (вроде тех, что бывают в наших отелях) или в корзинах, которые
вертелись вокруг столба. Были и те, кто при помощи шеста перепрыгивал через
медведей либо забирался на шаткие конструкции, под которыми носились хищные звери.
Среди различных видов приговоров было и так называемое "предание мечу"
(damnatio ad gladium). Поистине изощренная форма публичной казни, состоявшая
в том, чтобы вывести на арену двух приговоренных с мечами в руках с тем,
чтобы они сразились в смертельном поединке. Победитель должен был затем биться с
другим приговоренным и так далее.
Наконец, в этой галерее ужасов следует упомянуть также казнь огнем. В этом
случае на смертников надевали пропитанные горючими веществами одежды и
заставляли их танцевать. Когда одежду поджигали, пляски приговоренных
становились все безумнее, пока они не погибали в языках пламени. Погибли в огне
многие христиане при Нероне. Их привязывали за шею к столбу, чтобы они не могли
шевельнуться, затем складывали у их ног связки из смолистых веток, папируса и
воска и, наконец, поджигали...
В этой связи следует подчеркнуть, что, вопреки распространенному мнению, ни
один христианин не был убит в Колизее в эпоху Нероновых преследований. Коли-
"Живые картины" — составленные из живых лиц группы, в подражание написанным
картинам или скульптурным произведениям, получили распространение в Европе и
в России в XIX веке. (Прим. пер.)
32 "Живые вертепы" — традиционные итальянские рождественские инсценировки.
(Прим. пер.)
зея тогда просто не существовало. Эти казни при Нероне происходили в другом
месте: в его личном цирке, где устраивались гонки на колесницах. Множество
христиан нашло там мученическую кончину (покрытые шкурами и отданные на
растерзание псам, распятые или заживо сожженные). По легенде, там был убит и
похоронен и Петр, вот почему на этом месте выросла посвященная ему базилика.
Христиан преследовали и предавали смерти и в другие времена, но о Колизее
источники не упоминают. Казни происходили главным образом в амфитеатрах в
разных городах империи.
Обед: время
подкрепиться
в "кафе"
Вернемся на римские улицы. Нам в глаза бросаются трое рабов, идущие
гуськом. У каждого на плече по амфоре, они придерживают ее сбоку за ручку.
Очевидно , это разносчики съестных припасов. Проследуем за ними. Несмотря на
тяжелый груз, они живо перемещаются в толпе под портиками. Люди сторонятся,
чтобы дать им пройти, и мы воспользуемся этим коротким кильватером свободного
пространства, который они оставляют за собой. С помощью этого трюка
передвигаться под портиками получается гораздо быстрее. Сбоку мелькают открытые
проемы лавок, подъезды инсул и так далее. Но вот один из них останавливается: он
прибыл по назначению. Это вход в "каупону" (caupona), то есть гостиницу.
Показавшись хозяину, он исчезает внутри. Двое других ждут его на улице, спустив
амфоры на землю, чтобы перевести дух. Давайте-ка, посмотрим, как выглядит
этот античный отель. Разумеется, тут тоже существуют разные категории с
разным уровнем сервиса (подобно нашим "звездам"), но по сути гостиницы устроены
примерно одинаково.
К примеру, как и в наших отелях, здесь на нижнем этаже расположен ресторан,
а на верхнем — номера. Есть даже "гараж" для клиентов, то есть конюшня. С
улицы видно четыре комнаты с триклиниями, одна из которых в данный момент
занята. Странно видеть такое в этот час, поскольку триклиний обычно
используется вечером для важных ужинов, а не днем. Может, что-то празднуют или это
деловой обед. В древнем Риме такой способ ведения переговоров не менее
распространен, чем в современном... Служанка выходит из триклиния с кувшином в руках
и задергивает за собой пурпурную занавеску, скрыв от нас происходящее внутри.
Ничей чужой взгляд не потревожит покой сотрапезников.
Проследуем дальше за рабами. Мы переходим перекресток по типичной
древнеримской "зебре", то есть по большим каменным блокам, проложенным дорожкой
поперек улицы. Без них не обойтись в дождливые дни: когда улицы (зачастую
намеренно устроенные под уклон, чтобы дождевая вода, стекая, мыла брусчатку)
превращаются в бурные потоки воды, эти блоки позволяют перейти с одного тротуара
на другой, не замочив ноги. В точности как мы перебираемся через ручей по
выложенным в ряд камням.
В целом улицы, по которым мы сейчас проходим, напоминают современные: по
обеим сторонам проезжей части расположены ряды лавок и тротуары для
пешеходов. Мы обращаем внимание, что кое-где люди сгрудились настолько, что нашим
рабам-разносчикам становится трудно пройти. Это места расположения
закусочных. В самом деле, наступило время обеда, и в эти заведения начинают
стекаться люди, как происходит и в наше время.
Вторая остановка. На сей раз у винной лавки. Она представляет собой длинный
прилавок, в углу к стене прислонено несколько амфор, а у входа на длинном
бронзовом шесте подвешены маленькие кувшинчики. Здесь пьют вино и на скорую
руку закусывают простой едой. Главное, едят тут стоя и быстро. Все это
заставляет вспомнить о чем-то, очень хорошо нам, итальянцам, знакомом — о наших
барах В обеденный перерыв мы берем в баре сэндвич с напитком. Здесь, в
свою очередь, заказывают кубок вина и пару лепешек. Разница состоит в том,
что мы почти всегда завершаем ланч чашечкой кофе... Римлянин — нет. Как мы уже
упоминали, в императорском Риме кофе никто не заказывает, потому что его еще
не " изобрели "...
Что впечатляет в этом заведении, так это некое подобие спускающегося с
потолка вдоль одной из стен деревянного "стеллажа", на котором разложены восемь
амфор. Это эквивалент бутылок, расставленных за спиной бармена в наше время.
В одной из амфор кончилось вино: хозяин вынимает ее и с помощью двух из наших
разносчиков устанавливает на ее месте одну из доставленных ими. Пока они
выполняют эту трудоемкую операцию под любопытными взглядами посетителей
(впрочем, один из них не проявляет интереса к происходящему, его глаза налились
кровью, а голова покачивается под действием выпитого им вина), мы замечаем,
что помещение имеет размеры обычной лавки(taberna) . He случайно этот тип
заведений именуется taberna vinaria, термин, который, пройдя через века,
превратился в нашу "таверну" с тем же самым значением питейного заведения.
Прихватив с собой пустую амфору, троица продолжает путь, и мы следом за нею.
Остается доставить еще последнюю амфору. Посмотрим, куда она нас приведет...
Мы минуем портик Ливии и выходим на развилку двух улиц. Здесь разносчики
останавливаются, они прибыли по адресу. В угловом доме — крупное предприятие
общественного питания. Оно занимает поистине ключевую позицию: в нем два
входа, с каждой из двух сливающихся в этом месте улиц. В отличие от "бара", куда
мы заглядывали раньше, здесь можно поесть и выпить сидя.
В наше время на экскурсиях по местам археологических раскопок вы услышите,
как гиды, показывая то, что сохранилось от подобных зданий, называют их
словом "термополий" (thermopolium) . На самом деле, если вы спросите у прохожего
в Риме времен Траяна, где ближайший термополий, он непонимающе вытаращит на
вас глаза. И правда, это греческое слово, которое в императорском Риме никто
не употребляет, вместо него используется термин "попина" (popina).
Многие принимают пищу снаружи, усевшись на скамьи вдоль стен, что создает
немалую помеху прохожим (в точности как расставленные на тротуаре столики
современных баров и ресторанчиков в центре города). Выгода для трактирщика в
том, что таким образом он может обслужить больше народу и, следовательно,
увеличить выручку. Выгода для клиентов — в том, что они могут есть,
одновременно наблюдая за происходящим на улице: ни дать, ни взять документальный
фильм...
Познакомимся с заведением поближе. Уже с улицы чувствуются запахи, от
которых текут слюнки. В особенности запах мяса, запеченного с розмарином.
Первое ощущение такое, словно зашел в современный ресторанчик. Просторное
помещение, расставлены столы, за которыми обедают люди. Среди посетителей — и
мужчины, и женщины. Своего рода "барьером", отделяющим помещение от улицы,
служит длинная стойка в форме буквы "Г", облицованная белым с синими
прожилками мрамором.
Более короткая ее сторона выходит непосредственно на улицу, примерно как
прилавки наших кафе-мороженых. Девушка подает тарелки и стаканы выстроившимся
в очередь клиентам. Она весьма миловидна, и хозяин это знает, оттого и
поставил ее на раздачу, чтобы своим видом красавица привлекала в стены харчевни
прохожих. Она обслуживает клиентов очень быстро и то и дело берет свежие
стаканы или кувшины с подобия мраморной этажерки "лесенкой" справа от прилавка,
где тот примыкает к стене. Но клиентам-мужчинам, по правде говоря, больше
33 В Италии — не столько питейное заведение, сколько кафе, куда современные
итальянцы забегают, чтобы позавтракать чашкой капучино с круассаном утром,
перехватить сэндвич в обед или выпить аперитив в вечерний час. (Прим. пер.)
нравится, когда красотка наклоняется под стол. Тогда у стоящих рядом есть
возможность насладиться щедрым декольте.
Девушка делает это регулярно, — но не для того, чтобы покрасоваться, а
потому что в нижней части прилавка имеется раковина для быстрого ополаскивания
тарелок. Из подведенной трубы в раковину струйкой течет вода, так что мытье
вроде бы происходит в проточной воде. Однако чего только не плавает на ее
поверхности: остатки пищи, бобы, капли масла...
Эту раковину, которую благодаря проему в прилавке в форме арки видно и
снаружи, и мраморные полки лесенкой сбоку можно встретить почти во всех
харчевнях империи. По этой отличительной черте вы безошибочно определите их даже
издалека...
Сохранившиеся римская попина.
Продолжаем осмотр. Другое крыло стойки уходит внутрь зала, и на его
поверхности имеются широкие круглые отверстия: это горлышки встроенных в стойку
больших круглых амфор (dolia). Что бы могло быть внутри? Работник, стоящий
рядом с девушкой, невольно удовлетворяет наше любопытство. Из одного из
отверстий инструментом вроде черпака он достает оливки, из другого — полбу,
раскладывает их на две разные тарелки и исчезает.
Несколько секунд спустя появляется другой официант и из третьего отверстия
зачерпывает вино. Он наливает его в кастрюльку и ставит на маленькую жаровню,
устроенную с краю прилавка... Вино нагреется и будет выпито горячим... Несколько
капель вина упало на мрамор: они не пропадут, на них тотчас налетают другие
посетители — мухи. Их в этом заведении предостаточно...
Пройдем дальше. В углу мы видим печь для выпекания лепешек и хлеба, а также
для приготовления другой пищи. Давайте оглядимся; на стенах фрески,
украшения, непременные граффити, оставленные посетителями... Стулья и столы точь-в-
точь как наши. Никаких вам триклиниев. Лежа на триклиниях, пищу принимают
только по вечерам или на пирах. В обед римляне едят сидя, как мы. Оглядевшись
вокруг, мы не видим внутренних двориков. Но нам известно, что их имеют многие
"попины", предлагая клиентам обед в более спокойной обстановке.
В этом заведении мы видим посетителей разного рода: вот в укромном уголке
устроилась парочка, они говорят вполголоса и не сводят друг с друга глаз.
Чуть подальше мужчина обедает в одиночестве, с невыносимой медлительностью он
отламывает кусочки от жареного цыпленка. Позади два солдата, они весело
смеются , стуча кулаками по столу. У одного не хватает обоих верхних резцов.
Рядом с нами в ожидании заказанной еды беседуют мужчина и женщина. Между
столами бродит собака, видимо хозяйская. От нее тоже немалая польза: она подъедает
упавшую на пол еду, поддерживая в помещении относительную чистоту...
Еда в любом случае скромная: разные виды бобовых, вареные яйца, оливки,
овечий или козий сыр, соленая килька, лук, мясо на шпажках, жаренная на
решетке рыба, инжир... В зависимости от плотности трапезы римлянин будет говорить
о ientaculum (если она была очень легкой) либо prandium (если она была
посущественнее) ...
На одной из стен мы замечаем любопытную фреску: она изображает тарелку с
бобами, стакан с оливками и два округлых элемента, то ли гранаты, то ли
кимвал (музыкальный инструмент, по форме напоминающий пару тарелок).
Эта фреска нам знакома! В ходе раскопок в Остии археологи обнаружили в
точности такое же изображение в одной из харчевен. Многие его толковали как
своего рода наглядное меню на стене (вроде того, что сегодня мы видим в
закусочных фастфуд). Но более вероятно, что перед нами символическое изображение
того, что предлагается в этом заведении: еда, напитки и музыка.
Наше внимание привлекают ритмичные удары, и мы оборачиваемся. Сбоку за
прилавком официант толчет что-то в ступке. Заинтригованные, мы приближаемся к
нему. Вина на огне больше нет, его уже подали к столу горячим... Теперь он
готовит другой напиток, пользующийся в харчевнях большим спросом, — так
называемое piperatum (или conditum) — в переводе с латинского "перечное" или
"приправленное вино": черный перец и некоторые ароматические вытяжки
смешиваются с медом, вином и горячей водой...
Но вот "коктейль" готов, и работник за стойкой разливает его по двум
кубкам. Официантка их подхватывает и направляется к столику, за которым сидят
двое мужчин. У нее черные миндалевидные глаза и длинные, ниспадающие на плечи
вьющиеся волосы. Типично "средиземноморская" красотка: широкие бедра и пышные
формы. Поставив на деревянный стол два кубка, она собирается отойти, но один
из клиентов удерживает ее за локоть и притягивает к себе. Это мужчина с
могучим телосложением и полностью бритым черепом, за исключением пряди волос на
затылке. Это — отличительный знак борцов. Мужчина бросает несколько слов,
подмигивает... Нетрудно догадаться, чего он хочет.
Женщина улыбается в ответ, но отводит его руку, которая уже щупает грудь.
Она бросает взгляд на хозяина, невозмутимо просматривающего счета. Лишь на
секунду тот поднимает взгляд, кивает ей и затем снова погружается в подсчеты.
Тогда мужчина поднимается, и парочка направляется к занавеске. Они отодвигают
ее, чтобы пройти, и мы видим деревянную лестницу, ведущую на обычные в
римских постройках антресоли.
Быстрый секс с официанткой в харчевне — нечто нормальное, само собой
разумеющееся. Это даже не считается адюльтером, — и по этому можно судить о
социальном статусе работающих здесь женщин. Причем не только официанток: если бы
хозяйкой была женщина, то и она, равно как и ее дочери, числилась бы среди
доступных женщин.
Наверху мужчина, даже не раздевшись, толкает девушку на кровать,
переворачивает ее и задирает длинную тунику... Кровать скрипит и стучит об стену.
Доносящиеся сверху звуки вызывают улыбку у двух солдат, стол которых совсем
недалеко от лестницы. Беззубый переводит взгляд наверх и начинает улюлюкать, а
потом прыскает со смеху...
Когда мужчина и девушка вскоре спустятся вниз, клиенту придется заплатить
за обед и за "обслуживание". Он знает, что цена за эту "дополнительную
услугу" не превысит восемь ассов, стоимость маленького кувшина вина. Не самого
высшего качества...
Но что такое асе? И на сколько "весом" сестерций? Что на них можно купить?
На сколько
тянет сестерций?
Это распространенный вопрос. Но ответить на него непросто, потому что в
ходе столетий стоимость сестерция менялась из-за периодически случавшихся
денежных кризисов и инфляции.
Все же попробуем прикинуть. Монеты, циркулирующие по всей территории
Римской империи, были следующие (в порядке убывания) : ауреус (из золота) ,
денарий (из серебра), сестерций (из бронзы), дупондий (тоже из бронзы), асе
(медный) , семисс (медный) и квадрант, самая мелкая бронзовая монета (см. ниже).
Следовательно, сестерций — это средняя монета, она в ходу при обычных
ежедневных покупках. Соблюдается строгая "иерархия", налагаемая введенной
Августом в 23 году нашей эры монетной системой, она предусматривает следующее
соотношение номиналов:
1 сестерций = 2 дупондия = 4 асса = 8 семиссов = 16 квадрантов
Кроме того, при крупных покупках используются монеты, которые в каком-то
смысле соответствуют нашим банкнотам с несколькими нулями:
1 денарий = 4 сестерция
1 ауреус = 100 сестерциев
Теперь мы можем выяснить, что можно купить на сестерций. В этом нам помогут
античные тексты и надписи на стенах, найденные во время раскопок (в первую
очередь в Помпеях).
Из них мы узнаем цены на многие продукты. Они часто выражены в ассах, но,
зная соотношение между разными номиналами, можно вывести реальную
покупательную способность сестерция в кошельке горожан. Так вот: один сестерций
примерно соответствует двум сегодняшним евро. Такова его стоимость в течение всего
I века нашей эры, и мы можем считать, что она не изменилась и в начале II
века (115 год нашей эры), когда Рим благодаря завоеваниям Траяна переживал
период относительного благоденствия. Вот некоторые цены — как видите, параллели
с реалиями наших дней часто поразительные:
1 литр оливкового масла = 3 сестерция = 6 евро
1 литр столового вина = I сестерций = 2 евро
1 литр марочного вина = 2 сестерция = 4 евро
1 литр фалернского вина34 = 4 сестерция = 8 евро
1 килограмм хлеба = 1/2 сестерция = 1 евро
1 килограмм пшеницы = 1/2 сестерция = 1 евро
тарелка супа = 1/4 сестерция (1 асе) = 0,5 евро
посещение терм = 1/4 сестерция (1 асе) = 0,5 евро
туника = 15 сестерциев = 30 евро
мул = 520 сестерциев = около 1000 евро
раб — 1200-2500 сестерциев = 2500-5000 евро.
Из античных источников выясняются некоторые любопытные подробности. Мы
знаем, например, что средний горожанин носит с собой обычно 30 сестерциев, то
есть эквивалент 60 евро. Другие данные указывают на громадный разрыв между
богатыми и бедными: 6 сестерциев в день достаточно, чтобы прокормить трех
человек (то есть небольшую семью). При этом состоятельный римлянин времен
Траяна должен иметь доход как минимум 20 тысяч сестерциев в год (то есть 55 в
день) на свои "насущные" нужды.
34 То есть вина высшего качества родом с юга Апеннинского полуострова. (Прим.
пер.)
AVREVS
AVREVS
QVINARIVS
DENARIVS
SEMIS
QVADRANS
Вперед по времени лучше и не заглядывать; данные по другим эпохам отражают
последствия высокой инфляции и неоднократных кризисов, которые довелось
пережить Римской империи. Самый впечатляющий пример — цены на зерно: если в I
веке нашей эры для покупки 1 модия (6,5 килограмма) зерна требовалось 3
сестерция, то два столетия спустя (в конце III века) надо было заплатить целых 240
сестерциев! Это означает, что вследствие многочисленных кризисов сестерций
девальвировался в 80 раз. Соответственно, его стоимость стала равняться
примерно двум с половиной евроцентам... На монетах всегда изображается профиль
нынешнего императора (а порой — первой леди). В эпоху, когда еще нет ни
телевидения, ни газет, ни фото, монеты (наряду со статуями и барельефами) служат и
для того, чтобы показать подданным лик того, кто ими повелевает. Эта система
столь эффективна, что, когда приходит к власти новый император, имперский
монетный двор тотчас начинает выпуск новых сестерциев, денариев, ауреусов и
всего прочего. Тут работают мастера высочайшего уровня, и уже через несколько
часов после вступления на трон гонцы развозят новые монеты во все уголки
империи. Они свидетельствуют о "смене караула" и являют лицо нового властелина.
13:15-14:30.
Все в термы!
Перекусив на скорую руку, снова выходим на улицу. Подняв глаза в сторону
Загородного взвоза (Clivus Suburbanus), мы замечаем, как в небо поднимаются
струйки дыма, быстро развеиваемые ветром. Все они исходят из одного места.
Пожар? Не похоже: мы видим не высокий столб густого дыма, а аккуратные
одинаковые завитки. Это дымит крупное термальное сооружение.
А ведь и правда, реконструкции древнего Рима в нашем воображении всегда
"чистенькие". На самом деле в наших представлениях недостает важного элемента
— дыма. Над этим термальным комплексом поднимаются заметные столбы дыма,
почти мгновенно рассеиваемые воздушными потоками. Их выпускают работающие полным
ходом котельные, в печах которых каждый день сгорают тонны дров. Вот тоже
факт, о котором редко задумываются: громадное количество древесины, для
обогрева в зимние месяцы, для ремесленных нужд, для кремации мертвых, для
строительства, для столярной продукции (чтобы делать кровати, столы, ручки,
повозки... поистине, дерево — "пластмасса Античности"). Наконец, дерево — это
топливо для колоссальных терм, одиозных с точки зрения современного эколога
предприятий, безостановочно пускающих в топку древесину — день за днем, месяц за
месяцем, год за годом... На протяжении столетий, почти без перерывов.
Запах горящей древесины, для нас являющийся синонимом зимы, зажженного
камина или уютного ресторанчика с дровяной печью, для римлянина имеет еще одно
значение: если веет древесным дымом, значит, поблизости есть место, где можно
помыться...
Направимся и мы в сторону этих столбов дыма. В Риме множество небольших
общественных бань (balnea), то есть "терм" в миниатюре, где можно вымыться, но
место, которое мы сейчас увидим, единственное в своем роде во всей Римской
империи. Это подлинное инженерное, архитектурное и художественное чудо, не
имеющее аналогов в античном мире (и во всей человеческой истории) — великие
термы Траяна.
Термы известны римлянам, по крайней мере, уже двести лет. А именно — с тех
пор, как в начале I века до нашей эры один богатый и предприимчивый римлянин,
некий Гай Сергий Ората, "изобрел" первое термальное сооружение. Знаете, как
появились эти первые термы? На морском побережье у Флегрейских полей,
неподалеку от Везувия, люди издавна имели обыкновение лечиться горячими парами
термальных источников. Эти пары, имевшие на выходе температуру 60 градусов,
направляли по трубам в маленькие комнатки, куда люди ходили, чтобы попариться и
пропотеть (их так и называли ппотелкамип, sudarium или laconicum). Римляне
считали, что вместе с потом из тела изгоняются нездоровые соки. Гай Сергий
Ората понял, что можно превзойти природу, устроив подземные топки и пустив
тепло под полом и внутри стен. Чтобы попариться, больше не было нужды в
горячих термальных источниках — подходило любое место. Так родились термы.
С тех пор было построено много терм, в том числе и силами императоров. Но
те, что мы увидим сейчас, — самые большие термы Рима и вообще самые большие
из всех построенных до сих пор (то есть, напоминаем, к 115 году нашей эры).
Другие, еще более грандиозные, появятся позже.
Избранный нами путь привел нас прямо ко входу в термы Траяна. Они находятся
совсем рядом с Колизеем, на Оппиевой горе. В глубине улицы мы видим высокое
массивное сооружение с колоннами и крышей с широкими окнами. Оно не похоже ни
на один из монументов, виденных нами до сих пор. Чем ближе мы подходим, тем
больше удивляют его выкрашенные в белоснежный цвет бесконечно длинные стены.
Кое-где над ним выглядывают верхушки зданий. Эта циклопическая постройка —
стена, огораживающая термы Траяна...
Проследуем внутрь вместе с другими входящими. Встанем в очередь, как все:
здесь выстроились мужчины и женщины, старики и дети, ремесленники и солдаты,
богачи и рабы... Вход в римские термы открыт всем без исключения. Ощущение
такое , будто находишься в толпе на нашем железнодорожном вокзале.
Очередь продвигается быстро. Один за другим люди подают по монете рабу,
который кладет ее в небольшой деревянный ларец. Вход не бесплатный, но цена
вполне демократичная — один квадрант. Для сравнения: квадрант равняется
четверти асса, а на полтора асса вы можете купить флягу вина и небольшую буханку
хлеба. Так что билет в термы действительно недорогой. Однако внутри нам
придется дополнительно оплачивать все услуги: от мытья до хранения вещей и так
далее.
Великие
термы
Траяна
Термы поражают, едва мы успеваем войти. Прямо перед нами длинный портик,
обрамляющий обширное... водное пространство!
Это огромный бассейн. Словно залили водой целую площадь. Вновь
напрашивается сравнение с Венецией. Представьте площадь Сан-Марко, затопленную
наводнением, с отраженными зеркальной поверхностью водной глади портиками. Это
natatio, бассейн глубиной один метр, который является одним из элементов
термальных процедур. Но многие люди пользуются этим местом просто чтобы
расслабиться, поболтать с друзьями, окунуться в прохладную воду в жаркий день.
Действительно, мы видим в воде беседующих между собой людей, другие сидят у
основания колонн или на бортике natatio, опустив ноги в воду. Пройдемся позади
них под портиками: вокруг нас мужчины и женщины, одни одеты как обычно,
другие расхаживают, подоткнув одежды. Отражающиеся на стенах водные блики
кажутся сотканными из света, неосязаемыми, как шелк, покрывалами, ласково
скользящими по изящным фрескам и лепнине портика. В некоторых нишах возвышаются
большие раскрашенные мраморные статуи.
В воде кто-то брызгается, кто-то играет в догонялки, тут есть родители с
детьми, патриции в кругу рабов и клиентов, занятые какими-то разговорами...
Никто , не плавает. Неужели?. . Так и есть: в античном Риме почти никто не умеет
плавать. Плавание не существует ни как спортивная, ни как образовательная
дисциплина. Лишь те, кому приходится иметь дело с морем, реками или озерами,
умеют держаться на воде. Причем каждый делает это по-своему.
Выйдя из-под портика, мы оказываемся в одном из больших внутренних дворов.
Понятно, почему эти термы производят на всех такое сильное впечатление.
Обыкновенно термальный комплекс видно целиком — это просто большое здание. Термы
Траяна простираются настолько широко, что они не перед тобой, а "вокруг"
тебя... Размерами они с целый квартал! Разница такая же, как между маленьким
луна-парком на окраине города и Диснейлендом. Пример не случайный, потому что
термы Траяна — это подлинный город наслаждений, релаксации и развлечений,
поистине город в городе...
Это архитектура терм Каракаллы, которые строились по тому же
проекту, что и термы Траяна. От обоих терм остались только руины.
Прогулка
по термам
Мы размышляем об этом, прогуливаясь между зданиями терм. Кажется, что
находишься на территории гигантской казармы. В центре высится внушительный
комплекс "водных процедур" (с кальдарием, фригидарием35 и так далее) , вокруг же
раскинулись сады, рощицы, тут и там украшенные скульптурами и фонтанами.
Наконец, "внешняя ограда", представляющая собой крытую галерею с четырьмя
высокими "полукуполами" по углам, похожими на створки гигантских раковин. Своим
видом они отдаленно напоминают сиднейский "Опера-Хаус".
Архитектура зданий удивляет своей современностью. Что это за странные,
почти футуристические сооружения? Мы направляемся к ним, выбирая самый короткий
путь между аллейками и цветниками, минуя группы гуляющих, отдыхающих,
играющих людей... К атмосфере этих мест сегодня можно прикоснуться только в
центральных городских парках, будь то римская вилла Боргезе или нью-йоркский
Сентрал-парк — это еще раз подтверждает роль терм как места отдыха и развле-
35 Кальдарий, фригидарий — буквально: "нагреватель", "охладитель". (Прим.
ред.)
чений. Кто-то их называет даже "виллами для народа".
Приблизившись к одной из "раковин", мы обнаруживаем, что это библиотека.
Створка раковины перекрыта огромными окнами, которые поддерживает целый лес
подпорок. Представьте себе Пантеон с его гигантским куполом, украшенным
изнутри шестиугольными кессонами, полукругом мраморных стен и колоннами: теперь
разрежьте его пополам, словно огромный торт. Так и будет выглядеть
библиотека. В центре стоят большие столы из белого мрамора — для чтения. Читателей,
знакомящихся с сочинениями, составляющими сумму знаний эпохи, тут немало. В
этой библиотеке представлены латинские тексты, а в "раковине"-близнеце, что
расположена напротив в трехстах метрах, хранятся произведения греческих
авторов.
Одним словом, термы предлагают не только телесные, но и духовные радости.
Поистине, в здоровом теле здоровый дух.
Заглянем и в две другие расположенные по периметру площади "раковины" — тут
устроены нимфеи, посвященные нимфам гроты, облицованные мрамором и мозаикой и
наполненные журчанием воды, которая вытекает из расположенных полукругом ниш.
А откуда берется вся эта вода? Она поступает сюда по водопроводу из огромного
резервуара, спроектированного Аполлодором и частично дошедшего до наших дней.
Он носит любопытное имя: "Семь залов". В действительности залов девять, и они
поражают воображение посетителя даже в наше время. Это громадные, длиною в
десятки метров помещения, они сообщаются друг с другом многочисленными
проемами. Потолки с арочными сводами расположены почти на высоте трехэтажного
здания. В целом этот водный резервуар был способен вместить более семи
миллионов литров воды, получая ее по особому водопроводу.
Мы снова вышли наружу, в тень деревьев. Интересно, на сколько посетителей
рассчитаны термы? По современным оценкам выходит около трех тысяч человек.
После увиденного эта цифра не кажется невероятной. С одной из сторон прямая
линия стены изгибается, превращаясь в подобие театра со ступенями в форме
обрамляющего арену полукруга. Здесь устраиваются спектакли и состязания...
В этом особом мирке есть поистине все: вот жонглеры, демонстрирующие свое
мастерство перед кучкой зрителей, а под портиком взгляд замечает обедающих
людей — вероятно, тут находятся заведения, где можно поесть. Вот к колонне
прислонилась девушка — явно в поиске клиентов. В уменьшенном масштабе в
термах присутствуют все реалии Рима, даже самые неприятные: мы видим, как некий
человек быстрым шагом направляется к выходу с туникой и тогой под мышкой,
явно украденными им...
Туники и
набедренные
повязки
Попробуем разузнать, какая атмосфера царит во внутренних помещениях терм
Траяна. Направимся ко входу в большое здание, украшающее собой один из
скверов . Вдоль гребня крыш поднимаются в небо небольшие столбики дыма. Их-то мы и
видели издалека, с улицы. Впрямь кажется, что видишь большой дом, в котором
занимается пожар... На самом деле на крыше в ряд расположены небольшие
отдушины, которые выпускают наружу горячий воздух, обогревающий центральные
помещения терм — в точности как это делает дымоход.
А вот и раздевалка, apodyterium. При входе мы даем служителю еще один
квадрант за хранение нашей одежды (учитывая, что происходит, когда оставляешь
тунику и тогу без присмотра...) . Это не единственная плата здесь: чтобы попасть в
термальные помещения и принять ванну, потребуется вдвое большая сумма (1/2
асса); плюс еще за массаж, за масло, полотенце и так далее. Поражает то, что
женщины платят больше мужчин... Целый асе за то, чтобы принять ванну! А может
быть, верно обратное: мужчины платят меньше, потому что наведываются сюда
чаще . Как бы то ни было, есть и те, кто за вход не платит. Это дети, солдаты и
рабы.
Гардероб — просторная зала, облицованная цветным мрамором и украшенная
лепниной, в центре — большая напольная мозаика с изображением тритона. По
периметру идет длинная скамья; на которой сидит немалое количество мужчин,
беседующих, завязывающих сандалии или складывающих одежду. Одного рабы раздевают,
как ребенка: это, несомненно, богач. Над их головами идет ряд ниш, куда можно
положить сверток с вещами, если они не были отданы на хранение при входе.
Надо снимать с себя все? Не совсем. Кто-то остается в тунике (она
пригодится, чтобы не переохладиться во время гимнастических упражнений), но есть и
те, кто остается в любопытной набедренной повязке из черной кожи (отдаленно
напоминающей киноодеяние Тарзана) — той, что Марциал называет nigra aluta.
Подавляющее большинство, однако, носит особую опоясывающую талию повязку,
subligaculum.
Вокруг нас проходят мужчины самого разного телосложения. Есть лысые
толстяки с белой кожей и нависающим над льняным поясом брюшком. Другие, наоборот,
до невероятия худые, с выступающими ключицами, костлявыми плечами и смуглым
цветом кожи. Нагота здесь никого не шокирует, как в раздевалках современных
спортзалов. Удивляет, скорее, "толкотня". В нашем западном обществе мы не
привыкли так жаться в очередях и особенно в гардеробе. Межличностная
дистанция — так это называется по науке — в древнем Риме вызывает аналогии, скорее,
с некоторыми восточными странами, нежели с сегодняшней Европой. Отметим,
наконец, еще один факт: этот гардероб только для мужчин. Женщины, очевидно,
переодеваются в другом месте.
Спорт и
нагота
Продолжим наш путь. Впереди первый пункт термальных процедур —
гимнастические площадки.
В термах Траяна их две, и обе находятся под открытым небом: это большие,
окруженные колоннадой дворы. Зрелище, предстающее перед нашим взглядом,
довольно необычно. Повсюду люди — они бегают, прыгают или даже катаются по
земле , сцепившись в борцовской схватке. Руководствуются при этом они простым
принципом: движение не только помогает держаться в форме, но, прежде всего,
вызывает потоотделение, на котором и будут основываться все дальнейшие
процедуры.
Здесь мы в первый раз видим большое количество женщин. Они играют с
мужчинами в игру наподобие волейбола или катают обручи — в точности как играли
дети на наших улицах еще несколько десятков лет назад. Каждый обруч (trochus)
снабжен металлическими кольцами. При движении они позвякивают, давая знак
расступиться.
Интересно понаблюдать за игрой в мяч: между двумя столбами натянута веревка
— вот вам и предшественник пляжного волейбола. Существует как минимум три
типа мячей: набитые пером (pila paganica), песком (pila harpasta) или надутые
воздухом — вероятно, с небольшими камерами из кишок животных внутри (pila
follis) . Разумеется, игра меняется в зависимости от типа мяча. Сенека
описывает игру (ludere datatim) , аналогичную нашему "отравленному мячу36" : мяч
надо перехватить, прежде чем он коснулся земли, и быстро метнуть в другого
игрока. Есть и род "тенниса" без ракеток, в котором мяч отбивается ладонью
36 "Отравленный мяч" — популярная в Италии детская игра, напоминает русскую
"картошку". (Прим. пер.)
(ludere expulsim), и, наконец, знаменитый trigon: три игрока располагаются в
вершинах начерченного на земле треугольника и начинают кидать друг в друга
мячами. Мячи надо отбивать руками, не ловя их. Часто двое из игроков
ополчаются на третьего, закидывая его мячами. Стоящие вокруг рабы собирают мячи и
ведут счет.
В одном из углов площадки идет поединок, вокруг собралась небольшая группа
зрителей, подзадоривающих борцов. Тела смазаны маслом, чтобы усложнить
противнику задачу. Участникам поединка помогают советами пожилые любители
спорта, обычно называемые "гимнасиархами". Пересекая площадку, мы видим трех
женщин, упражняющихся со свинцовыми или каменными грузами в форме гантелей,
halteres. Современность увиденного ошарашивает. Цель тренировки — укрепить
руки и "накачать" грудь...
Несколько мужчин наблюдают за ними, отпуская веселые комментарии. Еще бы,
ведь повороты тела и интенсивная работа грудной клетки во время выполнения
упражнений порой невольно выставляют напоказ женские формы. Ягодицы и бедра
тоже частенько оголяются. Играющие в мяч женщины одеты в туники, на других мы
видим самые настоящие бикини. Результат всегда один и тот же: груди
колышутся, обнажаются, притягивая мужские взгляды.
В течение нескольких столетий присутствие женщин в термах оставалось в
центре жаркой полемики. Первоначально (II век до нашей эры) для разных полов
были расписаны раздельные процедуры. Но уже при Цицероне эта норма не
соблюдалась, и его сетования на забвение старинных обычаев вошли в историю. Нам
известно, что через несколько лет Адриан издаст указ о раздельном посещении
терм — либо в разных помещениях, либо в разное время. Женщины смогут
принимать ванны с рассвета до 13 часов (седьмой час по римскому счету), затем с 14
до 21 часа (с восьмого до второго ночного часа) вход будет открыт для мужчин.
Однако и эти ограничения в действительности не будут выполняться.
В исследуемую нами эпоху "смешение полов" — уже норма. Женщины могут сами
выбирать линию поведения: уважать ли традиции или же преступать их, принимая
ванны вместе с мужчинами. Многие, как мы увидим, выбирают последнее.
Уже несколько десятилетий звучит критика этой "утраты ценностей", начиная с
Плиния Старщего и до Квинтилиана, который называет женщин "прелюбодейками"
(adulterae) только за то, что они входят в зал и погружаются в воду вместе с
мужчинами. Скандалов не счесть. Это немного напоминает ситуацию с
распространением отдыха топлес на наших пляжах. Надо заметить, однако, что если сегодня
вы в Германии пойдете в спортзал, то там женская и мужская раздевалки часто
сообщаются. Да и в Южном Тироле37 в саунах многих отелей не только все
помещения, включая душ, общие, но зачастую вообще запрещается появляться в халате
или купальнике.
Закончим знакомство с античной спортплощадкой, напоследок с удивлением
обнаружив тут мужчину, тренирующего удар о наполненный мукой (или песком)
мешок, точь-в-точь напоминающий наши боксерские груши, и двух мускулистых
женщин, сошедшихся в борцовском поединке...
Перед выходом обращаем внимание на то, что некоторые мужчины, закончив с
борьбой и упражнениями, остаются тут же, занятые беседой, в то время как рабы
счищают с них пот, смешавшийся с оставшимися от массажа маслами. Первым делом
прислужники посыпают тело мельчайшим песком — он отлично впитывает масло и
пот (в точности по тому же принципу у нас за столом посыпают тальком жирные
пятна на одежде). Затем они начинают работать стригилем. Любопытный
инструмент : он напоминает серп, но вместо ножа у него гнутый желобок, он служит для
того, чтобы "собирать" пот, масло и грязь. Им водят по телу так, как вы бы
Тироль — немецкоязычная автономная провинция на самом севере Италии. В
самой Германии то же самое. (Прим. ред.)
провели ложкой, стараясь собрать капнувшее на рубашку варенье.
Подойдем поближе к тому лысому толстяку, явно богатому аристократу, с
которого раб счищает пот и масло. Его движения деликатны, подобно жестам
цирюльника . Зрелище и вправду необычное. Патриция окружает группа рабов и клиентов,
повсюду сопровождающих его в термах и во всем ему прислуживающих: кто-то
опрыскивает его благовониями, кто-то делает массаж, кто-то подносит полотенца и
мази... Ни дать ни взять бригада механиков на пит-стопе! Возможно, они тоже
успеют сполоснуться. Если, конечно, хозяин даст им на это время.
Тепидарий,
кальдарий...
Теперь мы входим в самое сердце терм Траяна. Большое здание с широкими
окнами, вмещающее блок тепидарий-кальдарий-фригидарий, возвышается в центре
термального комплекса подобно храму. Первое помещение, куда попадаешь, — это
тепидарий (tepidarium). Оно средних размеров, потолки очень высокие,
температура умеренно высокая. Многие его пропускают, разогревшись на гимнастической
площадке.
Настоящее изумление ждет вас в следующем зале, кальдарий (calidarium).
Представьте, что входите в большой собор, в базилику — таковы размеры
помещения. Ты чувствуешь себя крохотным, раздавленным монументальностью
архитектуры, высотой колонн. Кальдарий наполнен паром, создающим нереальную атмосферу,
словно в воздухе повис легкий полог, служащий фильтром между нами и потолком
(нечто подобное наблюдаешь, входя в ванную комнату после того, как кто-то
принял душ).
Наверху арочные своды покрыты "вышивкой" из цветной лепнины. Здесь есть
панно с мифологическими и героическими сценами, древовидные орнаменты,
геометрические узоры. Благодаря мастерскому использованию цвета удается снизу
разглядеть все до мельчайших подробностей. Цветов мало, но они яркие и
контрастные : красный, лазоревый, желтый, белый, зеленый... Солнечный свет попадает
внутрь через большие окна с уже знакомым нам решетчатым застеклением.
Благодаря солнечным лучам мы обращаем внимание на важный нюанс. Весь
термальный комплекс ориентирован в пространстве так, чтобы солнце освещало эти
жаркие помещения как можно дольше.
Другая отличительная черта — окна. Они широкие, это верно, но, если
присмотреться, видно, что стекла в них двойные — для обеспечения лучшей
термоизоляции кальдария. Взгляд скользит по мраморным плитам, привезенным из
разных уголков империи и создающим удивительное многоцветье красок каменного
орнамента. Здесь использованы ценные или редчайшие сорта мрамора, как,
например, желтый из Нумидии или пурпурный из Фригии, что усиливает ощущение
богатства и роскоши.
Огромные беломраморные коринфские капители тонкой работы венчают могучие
пилястры из желтого мрамора, прочерченные сверху донизу каннелюрами. Взгляд,
спускаясь по ним вниз, достигает, наконец, пола и скользит по его мраморной
поверхности, кажущейся громадной шахматной доской из белых дисков и квадратов
на светло-желтом поле.
Теперь слух берет верх над зрением: только сейчас мы обращаем внимание на
несмолкающий гул голосов и на непрерывный глухой стук. Его производят
специальные деревянные сабо, надетые у многих на ноги. Они нужны, потому что полы
обжигающе горячие. Вокруг нас на мраморных лавках сидит множество людей. И
они буквально истекают потом. Кто-то уставился в узорчатый пол, не заботясь о
том, что с лица дождем каплет пот. Другие откинулись назад и рассматривают
плывущий в "дымке" свод кальдария, оставляя пот ручейками стекать по телу.
Видя, как тут жарко, нетрудно предположить, что зимой термы используются и
для того, чтобы укрыться от холода...
В узких проходах регулярно появляются еле живые мужчины и женщины, которые
усаживаются на лавки, чтобы прийти в себя. Попробуем зайти: ага, коридор
ведет в лаконик (laconicum) , самое жаркое помещение в термах, по сравнению с
которым кальдарий просто прохладное местечко... В термах не один лаконик, тот,
что мы видим, представляет собой круглое помещение со множеством ниш, куда по
очереди усаживаются посетители. Температура здесь приближается к шестидесяти
градусам... Это настоящая сауна с горячим и сухим паром.
Высокая температура достигается с помощью горячего воздуха, циркулирующего
в полостях стен, — эффект такой, как если бы в стены вмуровали десятки
дымоходов . Без защитных средств — сандалий, сабо или полотенец, чтобы постелить
там, где кожа соприкасается с камнем, — вы рискуете получить ожог...
Долго тут не выдержать! Выходим, возвращаемся в кальдарий — и кажется, что
нас овевает свежий ветерок! Мы осматриваемся кругом в поисках бассейна. Их
здесь целых три, изумительной красоты. Размерами они достигают наших фонтанов
на площадях и способны вместить одновременно много людей.
Первое ощущение, когда входишь в бассейн, — что вода обжигает, но мы,
стиснув зубы, все же спускаемся по ступенькам вниз. Сидящая напротив женщина
улыбается, наблюдая наше не очень спортивное погружение. У нее темные глаза
удлиненной формы, волосы собраны на затылке. Макияж потек от жары. Лишь
привыкнув к температуре воды, мы замечаем, что женщина полуобнажена. Как и мы, она
сидит на ступеньке, погруженной в воду, и вода доходит ей до пупка, оставляя
на виду пышную грудь. Когда она поднимается, чтобы уходить, легчайшая полоска
ткани, опоясывающая бедра, настолько пропитана водой, что кажется почти
прозрачной. Купальщица надевает сабо и обертывается большим полотенцем, а затем
мягкой женственной походкой направляется в сторону выхода.
Чего мы не видим в зале, так это огромного невидимого механизма,
производящего тепло. Точно так же, как на театральной сцене не видно всего того, что
позволяет манипулировать декорациями. На самом деле вокруг нас и под нами
циркулируют самые настоящие "реки" горячего воздуха. У нас под ногами,
например, рукотворный "муравейник" из подземных галерей, где в дымном воздухе
снуют, кашляя, рабы. Это они, кочегары, поддерживают огонь в огромных дровяных
печах, которые выполняют двоякую функцию: с одной стороны, как уже было
сказано, они производят горячий воздух и дым, направляемый в лабиринт полостей в
стенках и под полами, приподнятыми на невысоких подпорках. С другой —
некоторые из этих печей, как кастрюли, нагревают воду в бассейнах кальдария.
Выйдем из бассейна и направимся в следующее помещение. Проходя мимо
человека, неподвижно сидящего на скамье и обсуждающего дела с другим мужчиной, мы
замедляем шаг. Несмотря на жару и обильно стекающий по бровям пот, он
сохраняет некоторую царственность жестов.
Да это же наш "доминус", хозяин особняка, в котором мы побывали сегодня на
заре. Жар его как будто и не беспокоит, из чего можно заключить, что в термах
он бывает ежедневно. Разумеется, он приходит сюда помыться — но также и чтобы
обсудить дела. В самом деле, термы — одно из тех мест, что позволяют
соединить приятное с полезным, в точности как наши деловые обеды. Он замечает нас,
прерывается, окидывает нас взглядом, посылает "покровительственную" улыбку и
затем возвращается к беседе. Видно, он принял нас за своих многочисленных
клиентов...
Впрочем, будет с нас этой жары, пойдемте-ка теперь во фригидарий
(frigidarium)! По пути нам снова встречается "обнаженная" из бассейна: она
стоит, обернувшись в полотенце, и болтает с подругой. Тут ее путь расходится
с нашим: дамы вскоре свернут в другую сторону, минуя фригидарий. Почему?
Женщинам не рекомендуется посещать эти холодные помещения, испытывая на себе
столь резкий перепад температур.
Великий хлад
фригидария
Вот мы, наконец, во фригидарии. Его мраморная отделка и декор почти
идентичны кальдарию, но с одной существенной разницей: он еще больше и
величественнее . В Риме монументальность, кажется, не имеет пределов и не устает вас
поражать.
Вот вам пример: в наше время в залах терм Диоклетиана рядом с римским
железнодорожным вокзалом Термини располагается Национальный римский музей с
многоэтажной экспозицией, а один лишь фригидарии обратился в немалую по
размерам церковь Санта-Мария-дельи-Анджели. При входе сюда испытываешь
необычайные ощущения. Все тот же мрамор, все те же громадные гранитные колонны родом
из Египта... И окна с крестовыми сводами достоверно передают объемы, которые вы
могли видеть, входя некогда в это помещение. Достаточно прикрыть веки и
представить вокруг себя патрициев, солдат, рабов, гул их голосов и звуки шагов.
На фоне этих поразительных декораций действительно ощущаешь, что оказался
посреди великолепия императорского Рима.
Внутри церкви Санта-Мария-дельи-Анджели.
Окинем взглядом посетителей фригидария. В одном углу мы замечаем человека,
читающего что-то вслух. В capsa (футляре для папирусов) ждут очереди другие
свитки. Очевидно, это раб, читающий тексты своему хозяину — в точности так,
как это делал за сорок лет до него секретарь Плиния Старшего, когда
знаменитый естествоиспытатель посещал термы.
В этих помещениях поистине представлены все социальные слои Рима сразу.
Любопытно, что богачи, хоть и имеют собственные домашние бани, посещают термы
чуть ли не чаще других, и понятно почему: здесь назначаются встречи, здесь
устраиваются сделки, здесь можно показаться на людях со свитой клиентов. Это
одно из ключевых мест общества, где вероятность быть увиденным и замеченным
выше, чем где-либо еще.
Известно, что императоры тоже всегда посещали термы, смешиваясь с толпой
(впрочем, мы не знаем, до какой степени они соприкасались тут с простым
народом: вполне возможно, от лишнего беспокойства их ограждала свита придворных).
Необычное возбуждение в другом конце зала заставляет нас обернуться: кучка
людей собралась над человеком, рухнувшим наземь, едва войдя во фригидарий. К
нему спешит человек в тунике, очевидно здешний врач. Его пытаются привести в
чувство, затем подымают и уносят в приемный покой, разместившийся где-то в
недрах этого "города" на водах. Судя по всему, он упал в обморок, не
исключено , что у него инфаркт. В термах, с их постоянными перепадами температуры,
это случается нередко.
Мы знаем, что многие приходят сюда каждый день. Но некоторые и вправду
перебарщивают и проходят цикл процедур по два-три раза подряд... Были такие и
среди исторических личностей: рассказывают, что император Гордиан принимал
ванны пять раз в день, а император Коммод, сын Марка Аврелия, тот и вовсе
делал это по семь-восемь раз...
К инфарктам прибавьте сотрясения мозга и кости, переломанные при падении на
мраморных полах, угрожающе скользких из-за разносимой повсюду тысячами ног
воды.
Кроме того, термы со временем могут повредить слух. Это, возможно, и
произошло с тем мужчиной, что играет с друзьями в мяч вон в том бассейне с
ледяной водой: он уже немолод, но и не стар, однако всем приходится говорить с
ним громким голосом, чуть ли не крича. Сначала он жаловался на ухудшение
слуха в одном из ушей, через какое-то время стал глуховат и на другое ухо.
Теперь же он на пути к почти полной глухоте. Ее причину раскроют в наше время
антропологи, исследуя кости почти девятнадцативековой давности...
Его назовут "синдромом виндсерфера" (или яхтсмена). Он поражает тех, кто
привык подолгу проводить время во влажной и холодной среде. На костной
перегородке слухового прохода образуется нарост, который постепенно полностью
перекрывает его. Выглядит это так, будто ухо защищает внутренний микроклимат,
создавая преграду от постоянно идущих извне холода и влаги. Этот процесс,
известный как "гиперостоз слухового прохода", и сегодня знаком рыбакам и
любителям моря.
В античном Риме он чаще поражал мужчин, нежели женщин. Почему? Причина, как
мы видели, кроется в различном составе термальных процедур. Женщины почти
никогда не входят во фригидарий, избегая, таким образом, воздействия холода и
влаги. И уберегая себя от "термальной глухоты"...
Массаж
по-римски
После леденящего фригидария почти все спешат окунуться в большой бассейн,
тот самый громадный natatio, который мы видели при входе — теперь вода в нем
покажется очень горячей. Это поистине момент безмятежной релаксации и
наслаждения. Мы же пропустим это общее купание в бассейне и отправимся прямиком
туда, где проходят последний элемент термальных процедур — массаж.
Нашему взору открывается помещение, уставленное мраморными столами, на
которых делают массаж одновременно большому числу людей, другие ожидают своей
очереди, прислонившись к колоннам или стенам. На гладкой поверхности мрамора
некоторые рыхлые тела выглядят неуклюже, как тюлени на полярном льду.
Что поражает в массажном зале, так это изменение звукового фона. Кажется,
словно вход сюда отделен "звуковым барьером": во фригидарий мы были погружены
в смутный гул голосов, то и дело оживляемый криками и смехом. Здесь же
слышится только постукивание подушечками пальцев по телу, звонкие хлопки, от
которых на коже клиентов разбегаются волны, бульканье масла, которым массажисты
натирают руки.
На всех лицах застыло задумчивое выражение. Мы знаем, что использование
масел рекомендуется не только ради красоты и здоровья тела, но и затем, что,
как считается, они защищают от простуды, поэтому массаж с маслом всегда
советуют делать перед выходом из терм, особенно зимой.
Массажисты — государственные рабы самого разного происхождения. Работают
они в тишине. Однако не все они принадлежат императорским термам. Богачи
зачастую приводят сюда рабов из дома. В глубине зала мы видим одного такого
человека в окружении рабов: один делает ему массаж, другой держит сосуды с ума-
щениями, третий подает полотенца и так далее. Случается даже видеть, как этих
состоятельных римлян по окончании процедур рабы несут на руках к носилкам,
чтобы они не " перенапряглись" , преодолевая этот путь пешком...
Пузырьки с маслом бывают стеклянные или бронзовые. Один из них выполнен в
форме торса раба с отверстием на макушке — волнистые, почти курчавые волосы и
миндалевидные глаза выдают его азиатское происхождение. Капля масла
причудливым зигзагом стекает по его лицу. Есть что-то загадочное в его физиономии:
щеки прочерчивают странные "усы", такие же линии мы видим и по бокам рта,
сверху и снизу. Если приглядеться, становится ясно, что это не усы, а скорее
шрамы, опознавательные знаки некой азиатской народности. Кто знает, о каком
народе идет речь (к слову, у гуннов был как раз обычай полосовать себе лицо
ножом, чтобы на нем навсегда запечатлелись рубцы, подобные этим, но гораздо
менее изящные, да что там, просто уродливые). Мы знаем, что этот сосуд
однажды займет место на музейной полке, храня в себе сведения о давно исчезнувших
народностях... Чьи-то пальцы сжимают ручку, нимбом обрамляющую голову этого
бронзового раба, и уносят флакон прочь. Массаж окончен.
Как родились
самые большие
термы империи
Коренной переворот в классической концепции терм совершил все тот же Апол-
лодор Дамасский, архитектор, которого мы повстречали на форуме Траяна. Эта
его постройка послужит моделью для всех крупных императорских терм, которые
только будут воздвигнуты в Риме и по всей империи, включая и знаменитые термы
Каракаллы. Для сооружения этого гигантского комплекса требовалось расчистить
значительную территорию в самом сердце Рима. Но как? Помощь ему в этом оказал
жестокий пожар, серьезно повредивший "Золотой дом" (Domus Aurea), легендарное
жилище Нерона. Аполлодор велел снести все, что оставалось от верхних этажей,
оставив лишь сводчатые залы первого этажа, который использовал как
"основание" для будущих терм. Но этого было недостаточно, требовались еще большие
площади. Тогда он приказал снести и засыпать землей целые здания (как
общественные, так и частные), находившиеся поблизости, "отсекая" все, что было выше
заданной планки (47 метров над уровнем моря) . Так он получил гигантскую
площадку 315 на 330 метров, на которой и возвел термы для своего императора.
Суметь высвободить 10 гектаров земли в сердце города, где живет более миллиона
жителей, было задачей не из легких, в успехе этого предприятия есть поистине
доля чуда... В каком-то смысле мы благодарны Аполлодору, поскольку, сам не
желая того, он сделал нам бесценный подарок: все, что он засыпал землей
("Золотой дом", соседние здания и так далее), сохранилось нетронутым до нашего
времени. Археологи смогли раскопать часть Неронова дома, включая знаменитый
"восьмиугольный зал", где он давал пиры и где из-под потолка, как
рассказывают, сыпались розовые лепестки. В ходе недавних раскопок были открыты новые
помещения с фресками, изображающими города империи и сцены сбора урожая
(древнейшие в Риме "цветные" мозаики), изучение и реставрация которых все еще
продолжаются.
15:00. Идем
в Колизей
Начало второй половины дня. Многие римляне считают, что это лучшее время
для похода в Колизей. В самом деле, после утренней травли и публичных казней
в обеденный час приходит черед самых популярных спектаклей в "программе" —
munera, гладиаторских поединков.
Колизей в наше время.
Трудно описать ощущения, которые испытываешь, оказываясь перед внушительным
силуэтом Колизея. Сегодня туристы и обитатели Рима привычны к его "руинным"
очертаниям. Но в действительности речь идет о развалинах, обломках,
"урезанной" версии того, чем он был когда-то: снаружи не хватает почти половины
внешнего кольца, а внутри остались только кирпичные ребра. Нам не дано
лицезреть его трибуны из белоснежного травертина, арену, статуи между арками,
последний ряд галерки на самом верху. Не говоря уже об атмосфере, создаваемой
знаменами, пестротой толпы, зрительскими криками... Сегодня мы взираем лишь на
скелет этого громадного амфитеатра. И все же каждый год почти четыре миллиона
туристов приезжают посмотреть на него и входят внутрь, возможно жертвуя
другими памятниками и музеями: это место продолжает окружать ореол мрачной
славы. Но как выглядел Колизей в то время? Попробуем разобраться.
Дорогу нам объяснил булочник. "Пойдете по взвозу Пуллия. После перекрестка
продолжайте путь по Урбию (Clivus Orbius), а как будет попина на углу,
поворачивайте налево на улицу Сапожников — она приведет вас прямиком к Колизею.
Мимо не пройдете..." Весь белый от муки, он обтер руки влажной тряпкой и
вернулся в лавку печь свои хлеба...
Указания были верными. Мы вышли на улицу Сапожников (Vicus Sandaliarius) —
узкий переулок, стиснутый между двумя рядами высоких зданий. После яркого
света царящая здесь густая тень затрудняет обзор, но открывающееся впереди
зрелище ошеломляет. В конце этого городского "каньона" в подчеркнутом
контрасте с темными зданиями сияет позолотой в солнечных лучах монументальное
сооружение .
По мере того как мы приближаемся, черные стены зданий по бокам
расступаются , словно раздвигается театральный занавес. Сияющее сооружение оказывается
украшающей площадь громадной статуей: это статуя Нерона из позолоченной
бронзы, Colossus Neronis. За нею горой высится Колизей. Естественно, в разрезе
"каньона" мы видим лишь его кусок, но и это нечто неописуемое. Он как будто
сливается с горизонтом, вознесшись выше всех близлежащих зданий.
Мы оставляем позади улицу Сапожников и замираем в потрясении. Колизей прямо
перед нами, снежно-белый, с темными дугами арок, Украшенный большими щитами и
колышущимися на ветру цветными лентами. Венчает его корона" из частокола
длинных шестов.
Примерно так выглядел Колизей в
Вид Колизея сильно отличается от знакомого нам. В своем первозданном виде
он кажется гораздо выше, сильнее вытянут по вертикальной оси.
Удивительны статуи, помещенные во всех пролетах арок. Это скульптурные
изображения божеств, героев, легендарных или исторических персонажей римской
истории, встречаются даже орлы... Все они расписаны красками и кажутся стражами
на посту. Оттого возникает ощущение, будто перед тобой крепость или храм, но
уж никак не место для зрелищ.
Прохожие, кажется, не замечают здания, привыкнув к его виду. Между тем его
появление — факт в римской истории совсем недавний. На дворе 115 год нашей
эры, момент наибольшей экспансии Рима, однако Колизей стоит здесь всего
каких-нибудь тридцать пять лет... Юлий Цезарь не видел его, не видели его и
Август, Тиберий, Клавдий, Нерон... Воздвигнуть амфитеатр пожелал император Веспа-
сиан. И знаете, где он его построил? На территории знаменитого "Золотого
дома" (Domus Aurea), императорской резиденции, отстроенной Нероном в центре
города.
После опустошительного пожара Нерон отвел громадную территорию под свою
частную резиденцию — своеобразное "загородное поместье" в сердце Рима... Здесь
располагались различные постройки, сады, леса с ланями и даже огромный пруд с
лебедями. Решив вернуть территорию городу после смерти Нерона, Веспасиан
поступил гениальным и символическим образом: он велел осушить пруд и
использовать его дно для фундамента Колизея, самого большого в истории амфитеатра,
созданного для римского народа.
Единственное зримое напоминание о вилле Нерона в Траянову эпоху — это
огромная статуя из позолоченной бронзы. Сейчас мы находимся прямо у ее
подножия. Это мужская фигура атлетического сложения, обнаженная, как и подобает
героям. Некогда она имела лик Нерона, но после его смерти она перенесла
серьезную "пластическую операцию", и теперь ее лицо обрело черты бога солнца Ге-
лиоса в короне из солнечных лучей.
То, что мы видим, — творение греческого скульптора Зенодора. И какое
творение!
Colossus Neronis.
Ростом статуя больше тридцати метров, то есть выше десятиэтажного здания...
Римляне ее знали как "Колосс Нерона". Забавно думать, что своим названием
Колизей обязан именно этому исполину, стоявшему рядом с амфитеатром. Это
обиходное название закрепилось за ним взамен официального, может быть, чересчур
сухого — амфитеатр Флавия. Впрочем, слово Colosseum впервые встречается на
письме только в Средние века...
Добрая часть окружающих нас зданий имеет отношение к Колизею: это служебные
помещения — в дополнение к тем, которые находятся внутри самого амфитеатра.
Тут и склад оружия гладиаторов, и склад реквизита, и даже настоящие
инструментальные цеха. Вероятно, здесь есть и небольшие зверинцы для временного
содержания животных, и подобие больницы, где оказывают помощь раненым. Затем
имеется частично сохранившаяся до нашего времени гладиаторская "казарма" со
множеством комнатушек и небольшой ареной для тренировок — так называемая
Ludus Magnus, крупнейшая римская школа гладиаторов, соединенная с Колизеем
подземным коридором. В общем, можно говорить о целом "служебном квартале"
вокруг амфитеатра.
С трибун Колизея волной поднимается мощный гул голосов, заставляющий
встрепенуться и подняться в воздух стаю голубей, сидевших на верхней кромке
здания. На арене произошло нечто, что вызвало у зрителей всплеск эмоций... Давайте
и мы направимся в сторону амфитеатра. Идешь к нему — как будто приближаешься
к выросшему посреди равнины леднику. Он весь облицован белоснежным
травертином.
Теперь Колизей возвышается перед нами на свою почти пятидесятиметровую
высоту. Он составлен из четырех ярусов. В трех первых ярусах устроены
восемьдесят огромных арок с украшающими их статуями высотой больше человеческого
роста. На отделку ушло добрых сто тысяч кубометров травертина, привезенного из
карьера Альбулы близ Тиволи (что довольно далеко отстоит от Рима) по дороге
шириною шесть метров, специально построенной по такому случаю.
Колизей, как известно, стоит уже два тысячелетия, при этом он был построен
меньше чем за десять лет! Как это удалось? С помощью хитрости: инженеры Вес-
пасиана воспроизвели бесконечное число раз то, что очень хорошо умели делать,
— арку. Словно взяли и поставили один на другой несколько акведуков... При
таком раскладе происходит равномерное распределение нагрузки.
Одним словом, если пирамиды "полные" (состоят из каменных блоков), то
Колизей "пустой", а его скелет составлен из хитроумного сопряжения арок. Проект
был так гениально задуман и реализован, что конструкция до сих пор стоит,
несмотря на расхищения, повреждения в эпоху Средневековья и землетрясения...
Подойдя поближе, мы замечаем один из трюков, к которым прибегли римские
архитекторы. Дело в том, что травертин, будучи пористой и насыщенной пустотами
породой, не годится для проработки мелких деталей. Поэтому архитекторы
нарочно "оставляют незавершенными" памятники из травертина: например, колонны
Колизея лишь едва "намечены" и создают впечатление "нон финито38" . Поэтому,
чтобы порадовать глаз, зданием надо любоваться издалека, поражаясь
циклопическим размерам памятников. В каком-то смысле большие объемы за счет качества...
Это верно в отношении Колизея, да и других крупных памятников — театра Мар-
целла и так далее.
Ускорим шаг. В ушах стоит постоянный шум толпы, подобный звуку прибоя,
когда приближаешься к пляжу. Словно внутри амфитеатра гуляют волны и
разбиваются о его стены. Кажется, что Колизей — одушевленное существо, в котором
пульсирует живая сила. Он как будто сам кричит, призывая нас. Мы шагаем как под
гипнозом. Чем ближе мы, тем больше заслоняет небо его громада.
Внезапно набегают густые облака, разом погасив блистание мрамора. И вот
Колизей являет нам свой мрачный лик. Снизу он смотрится словно поднимающаяся к
небу Вавилонская башня, гудящая изнутри голосами присутствующих при чужой
смерти людей. Нет на земле другого подобного места.
За билет платить не надо, вход бесплатный, только нужно иметь своего рода
"пригласительный", без которого сюда не войти. Это костяная табличка, на
которой вырезан номер места на трибуне, а также сектор и "ворота", через
которые следует входить: в самом деле, над каждой открывающейся вовне аркой
изображен номер от I до LXXVI (1-76) . На нашем номерке указано LV (55) .
Служитель проверяет номерок и пропускает нас.
Мы оказываемся в широком сводчатом коридоре. Освещается он естественным
светом, попадающим сквозь проемы внешних арок. Своды украшены цветной
лепниной — красивейший калейдоскоп цветов, человеческих и мифологических фигур,
геометрических орнаментов и архитектурных мотивов... Кажется, что находишься в
императорском дворце, а не в общественном заведении. Слышны крики, смех,
словесные перепалки. Вокруг множество людей. То и дело мимо проходят зрители, а
продавцы торгуют подушками для трибун и разнообразной снедью — лепешками,
оливками, персиками, сливами, черешней, орешками с местных пиний (чья
скорлупа в большом количестве была найдена археологами в канализации) и так далее.
Встречаются и персонажи другого рода, характерные для "фауны" Колизея и
имеющие вполне современный род занятий: букмекеры. Эти люди кучкуются по
углам, кто-то поднимает руку, показывая цифру, кто-то что-то выкрикивает, кто-
то знаком показывает, что цифра слишком высока, кто-то бегом спускается сюда
"Незавершенное", искусствоведческий термин. (Прим. ред.)
по лестнице, чтобы сделать ставку на победителя в ближайшем гладиаторском
поединке...
Не следует недооценивать это явление: ставки на бои — один из столпов этого
"спектакля". Как у нас это непременная составляющая бокса, лошадиных скачек,
да теперь и вообще всех видов спорта. Есть чемпионы, есть претенденты на их
место, как бывают, наверное, и "подстроенные" поединки.
Между двумя пилястрами мы замечаем лестничный марш, по которому поднимаются
люди. Это наш сектор. Последуем за остальными. Конструкции Колизея поистине
впечатляют, находясь внутри, понимаешь, что публика может быстро покинуть
амфитеатр благодаря продуманной системе лестничных маршей и коридоров. Вместе с
нами поднимаются только мужчины — вход в этот сектор женщинам запрещен.
В конце последнего пролета лестницы мы видим небо: очевидно, там выход на
трибуны.
Название этим выходам было дано особенное, дающее представление о
пропускаемом ими потоке людей: vomitoria ("извергалище")...
Мы почти пришли, это похоже на выезд из туннеля, шум толпы становится все
сильнее и сильнее...
Внезапно нас выносит наружу, на трибуны. От открывающегося вида
перехватывает дыхание. Перед нами — необъятная рукотворная воронка. Она запружена
людьми, кричащими, орущими, беснующимися. Их тут около пятидесяти —
семидесяти тысяч. Кажется, что они рассыпаны по трибунам пестрым живым конфетти.
Единственная ассоциация, которую вызывает это место, — круги Ада, описанные
Данте.
Отец с сыном, идущие позади нас, не дают нам застывать на месте слишком
надолго . Мы двигаемся дальше и по выбитому на травертине номеру находим свое
место.
В данный момент на арене проходит последняя на сегодня публичная казнь.
Человек бежит, преследуемый медведем. Он был привязан к столбу, но сумел
высвободиться. Этот непредвиденный поворот событий весьма оживил публику. Человек
мечется зигзагами, затем берет разбег и устремляется к сетке, идущей по
сторонам арены ограды. Медведь почти настигает его, но тому удается запрыгнуть
на ограду, вызвав у зрителей шквал эмоций. Отчаяние придает ему сил. Бедняга
лезет вверх по сетке, срывается, вновь цепляется... Вот он забрался до верха,
удастся ли ему вылезти наружу?
Над сеткой идет некое белое крепление, напоминающее по форме изящный
поручень. Но именно там, в шаге от спасения, человек вдруг замешкался. Несколько
раз он попытался ухватиться за эту "сосиску", но всякий раз его отбрасывает
назад. В чем тут дело? Присмотревшись, мы замечаем, что "сосиска" — это
вращающийся костяной валик. Прокручиваясь, он не позволяет человеку как следует
удержаться. Валик поставлен здесь нарочно, чтобы помешать бегству животных и
осужденных, это часть системы безопасности. Человек отчаянно повторяет
попытки, но втуне. Однако медведь, даже поднявшись на задние лапы, не может до
него дотянуться. Публика смеется. Ситуация кажется тупиковой: человек ухватился
за сетку и за один из слоновьих бивней, что поднимаются вверх над опорными
столбами, и не шевелится. Но вдруг дергается и кренится на бок, потом еще и
еще. В бок ему вонзились две стрелы. Их пустили лучники из стражи, стоящие
каждый в своей нише. Выстрелы меткие, точно рассчитанные, стрелы пробили
осужденному легкое. Он разнимает пальцы, одна рука безжизненно повисает. Теперь
он держится только на одной руке. Третья стрела сбрасывает его обратно на
арену под улюлюканье толпы. Медведь тут же бросается на него и одним ударом
лапы лишает жизни... Толпа ликует.
Ликует и наш сосед: обернувшись, он объясняет нам, пропустившим начало, что
это был убийца, он прикончил лавочника за каких-то пятнадцать сестерциев.
Стоимость туники...
На сегодня с исполнением смертных приговоров покончено. Медведя уводят в
направлении одной из небольших боковых дверок. Служители приводят в порядок
заляпанную пятнами крови арену. С некоторым отвращением мы замечаем, как
прямо под нами собирают останки разодранной львом женщины. На тележку сваливают
ее тело, которое оседает неуклюжим тюком; в паре метров подбирают руку, чуть
поодаль — наполовину обглоданную ногу... Еще один служитель отходит подальше,
чтобы что-то подобрать, и возвращается к тележке. У него в руках нечто,
похожее на сумку. Нет, он держит за волосы женскую голову... Размахнувшись, он
швыряет голову в тележку. На мгновение ее светлые волосы колыхнулись в воздухе,
в последний раз. Наш сосед передернул плечами...
Слова Григория Богослова, жившего в IV веке нашей эры, передают атмосферу
этих зрелищ, где в буквальном смысле исчезает всякое представление о
человечности. Тут всеми завладевает исступление, некое садистское удовольствие,
которое само себя подпитывает, хотя публика в целом состоит из нормальных
людей. Место, ситуация (публичная казнь), кажется, объясняют отсутствие каких
бы то ни было моральных запретов, которые в обычной жизни большинство
присутствующих соблюдает.
Григорий Богослов рассказывает, что, если человек спасается от зубов
зверей, зрители протестуют, словно чувствуя себя обманутыми и напрасно тратящими
время, "...но, когда клыки вонзаются в него, когда он кричит и отбивается, в их
глазах нет никакой жалости, и они с ликованием хлопают в ладоши, когда видят,
как хлещет кровь".
Теперь на арену вышли акробаты, показывающие развлекательные номера. Но на
них мало кто обращает внимание. Сейчас время перерыва, и действительно,
многие поднимаются, заводят беседу, кто-то идет выпить воды из фонтанчиков,
которые есть на каждом этаже Колизея, кто-то спускается по vomitoria в уборные
на нижнем этаже.
Воспользуемся паузой, чтобы рассмотреть "с технической точки зрения"
Колизей — постройку, изначально задуманную исключительно для зрелищ.
Секреты Колизея
Чтобы вместить больше людей, Колизей в плане имеет форму эллипса, а не
круга. Его трибуны поднимаются под углом в 37°, что обеспечивает отличный обзор
с любого места. Мраморные трибуны — ослепительно-белого цвета. Садиться,
однако, можно не кому где вздумается. Примерно как на наших стадионах, сектора
различаются по "классу". Нижний ярус, который ближе всего к арене,
предназначен для самых важных персон — сенаторов, весталок, жрецов, магистратов. Выше
находится сектор для членов сословия всадников. За ним — места для мастеров
различных ремесел, торговцев, государственных гостей и так далее. В самой
верхней части трибун, отделенной проходом со статуями в нишах, — места для
народа. Для женщин отведен отдельный сектор во избежание, как говорят,
"смешения полов". Наконец, есть еще один сектор, самая настоящая деревянная
галерка, опоясывающая Колизей по всему периметру, — она тоже предназначается
для простого народа. В целом этот амфитеатр символически (и в обратном
порядке) отображает социальную пирамиду Рима: чем ниже спускаешься здесь, тем выше
социальный статус... Среди других общедоступных услуг, помимо питьевых
фонтанчиков, расставленных на одинаковом расстоянии в некоторых внутренних
коридорах (их всего около ста), есть и кое-что необычное: например, опрыскивание
ароматическими жидкостями, розовой, шафранной и другой водой.
Необычен выдвижной навес над Колизеем. Поверху здания зубчатой короной
высятся двести сорок массивных столбов, от них тянутся длинные канаты, которые
и держат громадное центральное кольцо, висящее над ареной на высоте сорока
метров. По этой "паутине" от краев к кольцу раскатывают, как ковры, полотнища
ткани (вероятно, из тонкого льна). Таким образом из длинных клиньев ткани
создается навес, защищающий публику от солнца (которое в Риме может быть
воистину невыносимым). В центре остается большое круглое отверстие, аналогичное
"Оку" Пантеона... Недавние расчеты показали, что общий вес конструкции, с
тканым "парусом", кольцами, по которым он опускается по тросам, и верхними
опорами с лебедками на каждой из них, составляет около двадцати четырех тонн, то
есть нагрузка на каждый столб равняется ста килограммам. Так что
неудивительно, что натягивать и убирать навесную крышу приставлена целая тысяча военных
моряков из Мизена. Ведь нужно выдержать не только напор сезонных римских
ветров, но и мощные восходящие потоки, неизменно образующиеся в "воронке"
заполненного публикой Колизея. В этом смысле амфитеатр подобен громадному
паруснику.
Образ лодки применим и к арене, но в другом значении. В длину она достигает
семидесяти пяти метров, а в ширину — сорока четырех. Как известно, под песком
арены конструкции Колизея уходят вниз еще на шесть метров, там устроено
несколько подземных этажей. Чтобы покрыть арену деревянным настилом, римские
инженеры создали конструкцию из балок, переборок и ребер, очень напоминающую
набор судна. Учитывая, что деревянный настил сделан немного "выпуклым" (для
сбора дождевой воды по краю арены, откуда она отводится по системе водостоков
и канализационных труб), образ "перевернутой вверх дном лодки" хорошо
иллюстрирует структуру и прочность арены.
А что же находится под настилом? Здесь скрыта подлинная душа Колизея. Как
любой театр, он тоже имеет кулисы, только они расположены не по бокам от
сцены, а под нею. Сохранились рассказы о настоящих сценических машинах,
например , о гигантских китах, внезапно появляющихся на арене: когда они открывают
пасть, оттуда выбегает полсотни медведей. В других случаях из-под сцены по
ходу действия появляются богатые декорации, даже со скалами и деревьями.
Действительно, под песком и настилом находится два подземных этажа с коридорами,
лестницами и залами, оружием, клетками для животных, осужденных и так далее.
Благодаря особым пандусам можно водружать на арене любые декорации, используя
установленные в определенных точках лебедки. Специальные подъемники поднимают
наверх гладиаторов и зверей. Все это сценическое оборудование позволяет
устраивать самые настоящие "coup de theatre39", как, например, одновременный
выход "ста львов, чей рык был столь могучим, что все зрители Колизея на
мгновение потеряли дар речи".
Наличие на нижних уровнях огнезащитных перегородок из пеперина напоминает
об одной из опасностей, подстерегающих эти темные помещения, где при слабом
свете фонарей исполняли свою нелегкую работу рабы, дрессировщики, наставники
гладиаторов и так далее. Изначально подземных уровней не было, тогда почти
наверняка арену можно было заливать водой для инсценировки морских баталий
или для скачек по мелководью лошадей и колесниц. Представления всегда были
предельно четко организованы — только так было возможно устраивать зрелища
головокружительных масштабов. Когда в 80 году нашей эры император Тит, сын и
наследник Веспасиана, открывал Колизей, за сто дней торжеств на арене погибло
пять тысяч животных! А вот и факт из истории Траянова Рима: во время
празднования победы над даками представления в Колизее шли сто двадцать дней кряду,
и во время них было убито 11 тысяч диких животных и 10 тысяч гладиаторов!
15:30. Гладиаторы идут!
Тем временем вдоль края арены разъезжают повозки, с которых рабы в
цветочных венках и гирляндах бросают в публику "дары": хлеб, монеты и так далее.
39 Неожиданная развязка (фр). (Прим. пер.)
После нескольких минут возбужденной охоты за подарками все, включая
сенаторов и зрителей из нижнего яруса Колизея, снова рассаживаются по местам.
Занимает место и организатор игр, патриций, принадлежащий к одной из самых
богатых семей Рима. Он хотя и занимает достаточно значимую должность — эдила, то
есть городского магистрата, — но находится в начале своей общественной
карьеры и должен еще заработать известность и признание. Это он оплатил
сегодняшние состязания, он "спонсор" (или editor, как говорят римляне) всего того,
что мы видим. Несомненно, три дня представлений в Колизее ему стоили целого
состояния, но с другой стороны, он по закону обязан устраивать подобные
события , да и выгода ему с того, несомненно, будет. Ведь он получит благодарность
от сената и признательность народа, который поддержит его в будущей
политической , общественной или финансовой карьере. Народная поддержка будет иметь вес
и в борьбе с политическими противниками... Да, поистине panem et circenses40,
как говорил Ювенал...
И потом, во всем этом есть и толика личного удовольствия: на три дня
почувствовать себя "немного" императором, слушать обращенные к себе ликующие крики
толпы, вершить судьбы гладиаторов, животных и так далее. В общем, эти дни
станут важной отправной точкой в его карьере и, безусловно, останутся в
памяти потомков. Возможно, на его загородной вилле под Римом будет выложена новая
большая мозаика с изображением решающих моментов представлений с гладиаторами
и осужденными (вот почему мы часто видим в музеях или в местах
археологических раскопок мозаичные панно со столь жестокими сценами).
Мозаичное панно с гладиаторами.
Вот он, сидит в мраморном кресле тонкой работы. Этот человек порядком
отличается от распространенного стереотипа власть имущих в античном Риме: он не
толст, не лыс и не сверкает перстнями. Напротив, он высокого роста,
атлетического телосложения, черноволосый и голубоглазый. Рядом в ним сидит его жена,
совсем молоденькая. Несомненно, она дочь какого-нибудь влиятельного римского
патриция: этот брак открыл многие двери его блистательной карьере... Об этой
паре много судачат как на званых пирах аристократов, так и на шумных
лестничных площадках инсул...
40 Хлеба и зрелищ (лат) . (Прим. пер.)
За их спинами вытянулась по стойке "смирно" стража, чьи красные плюмажи
касаются тяжелых, расшитых золотом штор, которые слегка колышутся под
дуновением ветра.
Публика начинает подавать голос, хлопать в ладоши, словно вызывая на арену
любимцев. Пора! Человек подает рукой сигнал к началу.
По краям арены несколько "оркестриков" заводят триумфальный марш. Публика в
Колизее взрывается в едином крике. Словно неожиданно грянул гром и,
многократно усиленный акустикой амфитеатра, разнесся над городом.
Ворота под триумфальной аркой торжественно распахиваются, и оттуда
появляется кортеж; открывают шествие два ликтора, несущие знаки отличия
организатора игр (поскольку он эдил, то есть магистрат, не имеющий полномочий выносить
смертные приговоры, изображены только фасции, без топорика). Затем идут
музыканты с длинными трубами (buccinae), после них повозка с большим плакатом, на
котором расписана программа поединков. Это эквивалент передвижной афиши. В
проходящих по улицам Рима императорских триумфальных кортежах также часто
используются повозки с большими картинами, изображающими ход битв и поединков.
Это форма "популяризации" деяний победителя, в такой форме они понятны всем:
выходит нечто среднее между сицилийской тележкой41 и сказителем. Позади
следует человек, несущий символическую пальмовую ветвь победителя.
Теперь появляются рабы, несущие шлемы и мечи — снаряжение гладиаторов. Оно
будет использоваться на поединках, хотя многое, возможно, выносится лишь для
парада.
Наконец, выходят сами гладиаторы. Публика беснуется, приходится затыкать
уши из-за шума толпы. На мгновение нас посещает мысль, что и Колизей может
рухнуть от криков и топота ног десятков тысяч зрителей. В такие моменты
всеобщего возбуждения амфитеатр особенно поражает своей грандиозностью. Но
грустно думать, что все это величие было создано исключительно для кровавых
зрелищ.
Как не содрогнуться при мысли о том, что за четыре с половиной столетия
работы Колизей успел стать местом, где число смертей на единицу площади самое
высокое на Земле. Ни в Хиросиме, ни в Нагасаки не было столь высокой
концентрации смерти. На этой арене были лишены жизни сотни тысяч людей, а по
некоторым оценкам и больше миллиона!
Расчеты просты, их результаты леденят кровь — даже если ограничиться
исследуемой нами эпохой. Как мы сказали, восемью годами раньше, в 107 году нашей
эры Траян отправил на арену 10 тысяч гладиаторов (почти наверняка из числа
военнопленных), а в ходе других игр, продлившихся целых 117 дней, на арене
погибло свыше 9800 человек. За два года до того, в 113 году нашей эры всего
за три дня в Колизее выступили целых 2400 гладиаторов, правда, мы не знаем,
сколько из них погибло... Эти цифры, конечно, относятся к исключительным
событиям, но они дают представление о том, сколько людей гибло на арене... И это не
считая осужденных на казнь.
Если брать в расчет, что в среднем за месяц умирало 50-100 гладиаторов и
осужденных (это очень скромная статистика для такого грандиозного сооружения,
но в нее заложены и имевшие место в ходе веков " кризисные" моменты) , в общей
сложности выходит от 270 тысяч до полумиллиона человек... По мнению некоторых
исследователей, эта цифра может быть и чуть ли не в два раза выше.
Кто такие гладиаторы?
Гладиаторы останавливаются, толпа ликует, а они в знак благодарности машут
41 На расписных тележках бродячих торговцев с Сицилии присутствовали сцены
исторических и мифологических сражений. (Прим. пер.)
руками. Затем бойцы начинают разминку, делая выпады и демонстрируя мастерство
молниеносных ударов. На каждое их движение публика отзывается воодушевленными
возгласами.
В наше время только знаменитые футболисты или прославленные поп-звезды и
актеры в состоянии вызвать такую бурю эмоций. И такую любовь среди женщин.
Ведь известно, что гладиаторы горячо любимы женской половиной зрителей, не
только матронами из народа, но даже в большей степени дамами из высших слоев
общества.
В Помпеях из обнаруженных археологами граффити мы узнаем о гладиаторе,
пользовавшемся славой сердцееда. Ювенал, в свою очередь, рассказывает о Эп-
пии, жене сенатора, сбежавшей с известным гладиатором по имени Сергиол. Это
бегство, которое сегодня стало бы лакомым кусочком для светских сплетников и
папарацци, наверняка было у всех на устах; Ювенал с иронией замечает, что
внешностью гладиатор был отнюдь не Адонис: все тело в шрамах, глаза слезятся,
а на носу красуется огромный желвак от шлема... Одним словом, как говорит поэт,
пмеч в гладиаторах женщины любят".
Но кто они на самом деле, эти гладиаторы, что сражаются на арене? Каково их
прошлое? У каждого за плечами своя история. Чаще всего это рабы, в том числе
проданные в гладиаторские школы в наказание за какой-то проступок. Затем это
приговоренные к смерти военнопленные. После завоевания Дакии Траяном, в ходе
которого было взято в плен более 50 тысяч человек, арены империи заполнились
высокими, бородатыми свирепыми бойцами, способными раскроить противнику
голову одним ударом длинного кривого клинка. Кроме того, гладиаторами становятся
и свободные люди (не говоря об исключительных казусах, вроде устроенного по
приказу Нерона сражения между 400 сенаторами и 600 всадниками), например,
многие бывшие легионеры, считающие это своего рода ремеслом, а также темные
личности, искатели приключений или заработка. На арены выходят и женщины,
даже из хороших семей. К примеру, сегодня выступают четыре пары женщин. Участие
женщин в поединках запретит следующий император, Адриан.
Однако среди гладиаторов есть и безнадежные случаи: самые обыкновенные
люди, влезшие в долги и, не сумев расплатиться, проданные кредиторами в
возмещение долга в гладиаторскую школу.
Гладиаторских школ в Италии и по всей империи существует великое множество.
Самые знаменитые и богатые — разумеется, императорские, но есть и немало
частных школ, владельцами которых являются сенаторы, патриции или просто
состоятельные люди. Тренируют гладиаторов "ланисты", ненавистные народу, но
необходимые для организации этих коллективных "развлечений". Обучение в школе
крайне суровое, жизнь гладиатора напоминает чуть ли не жизнь шаолиньских
воинов-монахов. Однако вопреки голливудским клише, они не полностью лишены
свободы. Из античных текстов и археологических находок нам известно о многих
гладиаторах, имевших жен и детей или спутниц, разделявших радости и горести
этого ремесла (зачастую именно они оставляют эпитафии на надгробных плитах).
Многим гладиаторам удается благополучно завершить карьеру, имея за плечами
ряд триумфов, как, например, жившему в I веке нашей эры Максиму, стяжавшему
победу целых сорок раз. Им вручается rudis — деревянный меч, символизирующий
конец их мучений. С этого момента они свободны, не подчиняются больше ланисту
и не должны сражаться.
IUGULA42!
Представившись публике, гладиаторы ушли с арены и вернулись в служебные
помещения Колизея. В этот момент, мы знаем, молодые прислужники надевают на них
Добей! (лат.) (Прим. пер.)
металлические поножи, наручи — "маники", шлемы... Публика странно затихла.
Невидимое напряжение сковало амфитеатр. Все как будто в замедленной съемке...
Нас поражает одна деталь: никто из гладиаторов не обратился к организатору
игр с ритуальной фразой "Ave Caesare, morituri te salutant" ("Здравствуй,
Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя").
Почему? Потому что и это один из стольких мифов, которыми окружена история
гладиаторов. Никто из них не произносит этой фразы. Случилось это лишь
однажды, несколько десятилетий назад, при императоре Клавдии, перед навмахией —
инсценировкой морского сражения. Причем история рассказывает о
трагикомических обстоятельствах, сопровождавших этот случай: Клавдий ответил на
приветствие: "А может и нет". Ответ императора гладиаторы истолковали как приказ,
дающий им свободу, и отказались сражаться. Клавдию пришлось взять свои слова
обратно, и только вооруженные солдаты убедили гладиаторов начать морское
сражение...
Раздается звук труб (tibiae) и рожков (cornua) — это эквивалент нашего
барабанного боя. Внезапно над ареной Колизея взвиваются клубы пыли. Они походят
на песчаные фонтаны. По трибунам разносится громкий гул. Когда пыль
рассеивается, как по волшебству на арене становятся различимы очертания человеческих
фигур: это гладиаторы, они словно материализовались из пустоты. На самом деле
они были подняты на арену с нижних уровней на специальных подъемниках. Люки
подъемников были скрыты под песком и, неожиданно поднявшись, образовали эту
"пыльную бурю". Это один из самых любимых публикой спецэффектов. Гладиаторы
разбиваются на пары и сразу же начинают поединки.
Существует не менее двенадцати различных "типов" гладиаторов, некоторые из
них сражаются верхом на коне или в колеснице. Но сейчас перед нами
"классические" пары бойцов, которых, в конечном счете, больше всего любит зритель.
Ретиарий, секутор, мурмиллон, фракиец, велит.
Вот хорошо известный ретиарий, сражающийся со своим извечным противником,
секутором. Первый вооружен сетью и трезубцем. У второго большой прямоугольный
щит и металлическая маника на правом предплечье. А главное, его голову
защищает необычный гладкий шлем яйцевидной формы с двумя простыми отверстиями для
глаз: обтекаемая форма не дает зацепиться сети противника. И правда, первый
бросок заканчивается ничем, сеть соскальзывает с секутора и падает на землю.
Противники продолжают поединок.
Рядом с каждой парой бойцов находится пара арбитров — как правило, из числа
бывших гладиаторов. На них надеты белые туники с двумя красными вертикальными
полосами. Как боксерские рефери, они следят за тем, чтобы соперники не
нарушали правил.
Мы как раз замечаем, что судьи прервали поединок между двумя
"провокаторами ", вооруженными, подобно легионерам, длинным щитом, мечом и шлемом с
затыльником . Один из них потерял щит, и ему дают время подобрать его.
Зрители выкрикивают "verbera", "iugula", "ure", что значит "секи", "добей",
"жги". На арене стоят наготове особые служители, бичом или раскаленными
прутьями "подбадривающие" отлынивающих от боя гладиаторов.
Мы видим, что по краям арены оркестры продолжают играть, создавая
музыкальный фон поединкам и подчеркивая их наиболее важные моменты, как делали
пианисты-таперы в эпоху немого кино... Одна женщина играет на странном инструменте,
он напоминает церковный орган со множеством вертикально расположенных труб,
но меньше размером. Для этой исполнительницы на арене, у самой стены, устроен
небольшой пульт.
Вот еще что любопытно: никто из гладиаторов не облачен в латы, в
противоположность тому, как показывают в фильмах, все сражаются с голым торсом. Только
провокаторы имеют по две пластины на груди.
Еще один малоизвестный аспект — это перья: многие шлемы богато украшены
ими, практически как у индейских вождей. Эта деталь делает более красочным их
облик. Традиция украшать голову перьями очень древняя, она родилась задолго
до римлян и распространена среди воинов многих италийских, средиземноморских
и, шире, европейских народностей и культур. Сегодня только наши итальянские
берсальеры и альпийские стрелки43 сохраняют этот обычай.
Вопли с трибун знаменуют важный момент — есть один раненый. Гопломах
поразил фракийца, у обоих имеются маленькие щиты и большие защитные шлемы,
короткие мечи позволяют вести ближний бой, но у гопломаха есть преимущество: он
вооружен копьем, которым старается поразить противника в самые уязвимые места
— лицо и глаза. Фракиец шатается и подносит руку к забралу шлема, откуда
ручьем бьет кровь. Удар был точным. Гопломах остановился и ждет. Он
повернулся к арбитру и эдитору, организатору игр. Фракиец поднял левую руку, вытянув
указательный палец, — он просит пощады. Публика шумит. Кто-то требует его
смерти, кто-то просит сохранить ему жизнь... Эдитор подает знак: фракиец
помилован . Очевидно, бился он достойно...
У гладиатора много способов просить о пощаде: опустившись на колени, подняв
левый указательный палец, бросив на землю щит или даже убрав его вместе с
мечом за спину, открывая противнику незащищенную грудь. Тот в таком случае
должен остановиться: ведь гладиаторы — рабы, они не могут по своей воле лишать
человека жизни. Решать будет тот, кто оплатил игры, — эдитор. И только он.
Фракийца уносят прочь под рукоплескания толпы.
Но до конца еще далеко. На арене продолжаются другие поединки, и, как
многих других зрителей, нас увлекает один из них, особенно яростный, ведущийся в
самом центре песчаного овала арены.
Тут столкнулись две тактики боя: одна медленная, другая быстрая,
молниеносная. Как можно догадаться, противниками руководит не только боевой пыл, но и
личная вражда. Видимо, они знают друг друга. Один из них мирмиллон, ему про-
43 Берсальеры, альпийские стрелки — особые части итальянской армии. Берсальеры
носят на касках пучки перьев глухаря, альпийские стрелки — черные петушиные
или орлиные перья. (Прим. пер.)
тивостоит фракиец. Мирмиллон стоит твердо как скала, укрывшись за большим
щитом в форме выпуклой трапеции. Он массивен и очень силен. Из защитной
экипировки у него еще поножи на левой ноге и большой шлем с защитной решеткой: его
широкие поля странным образом напоминают ковбойскую шляпу. Шлем также украшен
плюмажем из разноцветных перьев. Двигается мирмиллон мало, это настоящий
танк. Но достаточно противнику приблизиться, как он тотчас показывает острие
своего меча.
Соперник, фракиец, являет собой полную противоположность. Он ниже ростом,
худощавый, но невероятно подвижный. На ногах у него очень высокие поножи,
кожаные накладки на бедрах, голову защищает большой шлем с решеткой и гребнем
из перьев. В руке у него небольшой прямоугольный щит. Деталь, позволяющая
узнать в нем фракийца, — это венчающая шлем голова грифона. Грифон —
мифологическое существо с туловищем льва и головой орла, в тактике боя фракийца
соединились качества этих двух животных. Пружиня на полусогнутых ногах, он
покачивается , как змея.
Его оружие — смертоносная "сика", изогнутый серпом короткий меч. Почему? Им
хорошо поражать противника сбоку, мощными ударами по бедрам, шее или ногам.
Хороший боец в амуниции фракийца — в самом деле опасный противник. И
мирмиллон это знает. Он не может позволить себе ни одной ошибки. Фракиец
продолжает кружить перед соперником, останавливаясь и покачиваясь, как готовящаяся
к прыжку пантера. Затем он делает внезапный выпад, забирается вверх по
"стенке " щита мирмиллона и пытается поразить его секущим ударом в шею. Мирмиллон
наклоняет голову, и сика с резким металлическим скрежетом соскальзывает по
шлему. Публика взрывается, скандируя "Hoc habet, hoc habet" ("Сейчас, сейчас
он его сразит").
Фракиец соскакивает на землю, отбегает на несколько метров, и осада
возобновляется. Мирмиллон кажется невозмутимым. Он знает, что уклонился от
смертельного удара, на этот раз все обошлось, но следующая атака может стать
роковой. Внезапно он делает выпад в сторону противника, напугав его, но теряет
равновесие, отчего щит в его руках дрогнул. Фракиец понимает, что это тот
момент, которого он ждал, и снова срывается с места, взбираясь по большому щиту
неприятеля, уверенный, что в этот раз сможет нанести ему победный удар.
Но это была ловушка: мирмиллон лишь притворился, что совершил ошибку, чтобы
заставить фракийца атаковать. В тот самый момент, как маленький гибкий
гладиатор вот-вот напрыгнет на него, он неожиданно резко поднимает над собой
щит, словно гаражные ворота. Этот маневр застал фракийца врасплох, он вдруг
оказался верхом на щите противника, который крепко держит его обеими руками.
Доля секунды — и фракиец летит на землю. Публика безумствует от неожиданного
поворота схватки. Фракиец пытается подняться, но мирмиллон, удивительно
проворно для своего веса, пригвождает его к земле острием меча. Судьи прерывают
поединок. Все взоры устремляются на эдитора. Он же, в свою очередь, окидывает
медленным взглядом публику. Что кричат люди, понять невозможно.
Вопреки тому, что мы привыкли считать, принцип волеизъявления посредством
поднятого или опущенного большого пальца на самом деле не является
повсеместно распространенным. Здесь, например, никто им не пользуется. Когда решается
участь побежденного, люди выражают свое желание голосом, крича либо "mitte",
то есть "отпусти", либо "iugula", что буквально означает "перережь горло"...
Эдитор выносит смертный приговор. Мирмиллон поворачивается к противнику.
Фракиец с невероятным самообладанием обнажает шею и ждет... Нас поражает
храбрость и профессионализм гладиаторов, которые даже перед лицом смерти не
выказывают страха, словно лишиться жизни — это обычное дело... Мирмиллон подносит
меч и решительным движением вонзает его.
Публика беснуется. Победитель снимает шлем, и тут же к нему подбегают юноши
с пальмовой ветвью, символом победы, и двумя серебряными блюдами, полными зо-
лотых монет. На третьем подносе — еще подарки. С этими дарами, но главное,
заслужив лучшую награду — жизнь, — гладиатор удаляется к выходу под
восторженный гул голосов. Его блистательный, идеально рассчитанный маневр завоевал
публику, она надолго запомнит этот бой. Гладиатор оборачивается, посылает
толпе прощальный жест и исчезает под аркой главного входа. Именно сюда уходят
победители.
А его противник, фракиец? Его бездыханное тело лежит в луже крови. К нему
подходят служители в масках Харона и особых одеждах. Даже кожа их окрашена
фиолетовой краской. Они крюком зацепляют тело и на цепях оттаскивают его
прочь, к выходу, противоположному воротам победителей — к Porta libitinaria,
воротам мертвых. Они носят имя Либитины, богини смерти и погребения.
Труп отнесут в особую комнату без острых углов (для удобства уборки),
снимут с него доспехи и одежду. Если гладиатор еще жив, прикончит его один из
"Харонов", нанеся удар стилетом.
Но на этом история не заканчивается. У некоторых забирают немного крови.
Кровь гладиаторов высоко ценится. Считается, что она помогает против
различных недугов, таких как эпилепсия, больным рекомендуется пить ее или натирать
ею тело. Кроме того, принимая во внимание физическую мощь гладиаторов, их
кровь считается тонизирующим средством и... пвиагройп ! Множество людей
обогащается на этой гнусной торговле. Наконец, тела бросают в общие могилы за чертой
города.
В шкуре
гладиатора
До сих пор мы наблюдали представление с трибун. Но что же в
действительности означает сражаться в красочном шлеме под крики толпы на арене Колизея?
Попробуем почувствовать это, вообразив себя одним из оставшихся на арене
гладиаторов : мирмиллоном, что сражается с опасным соперником, ретиарием. Их свел
в поединке жребий (обычно ретиарию противостоит другой тип гладиатора — секу-
тор) .
В конечном итоге они следуют традиции. Ведь эта пара символически
изображает рыбака с сетью, трезубцем и кинжалом и рыбу: название пмирмиллонп
(mirmillo или murmillo) происходит от греческого mormyros (рорриро^) , что
значит "рыба44", или от muraena, мурены, которая, как известно, прячется за
камнями, готовая атаковать (и именно так ведет себя этот гладиатор, скрываясь
за огромным щитом...) .
Поскольку тактика ретиария заключается в том, чтобы постоянно перемещаться
вокруг противника, стараясь накрыть его сетью, мирмиллону сражаться с ним
непросто . Ему надо постоянно держать противника в поле зрения.
А ведь шлем у мирмиллона устроен так, что позволяет видеть только впереди
себя, но не по сторонам. К тому же защитная решетка сужает обзор по вертикали
и затрудняет дыхание. Это как железная маска, в которую заковывается лицо.
Вообразите, как трудно вести бой: внутри не хватает воздуха, дыхание
затруднено. И потом, жара: на солнце металл раскаляется, перегревая голову...
Наконец, вес: шлем такой конструкции весит три с половиной килограмма. А шлем се-
кутора — целых 4,3 килограмма! Как будто носишь на голове каменный валун.
Вокруг тебя гудит, волнуется пятидесяти-семидесятитысячная масса, через
стенки шлема ее шум доходит глухим гулом. В ушах звенят команды судьи, стоны
сражающихся рядом гладиаторов, когда их настигает оружие неприятеля. Одна из
трудностей, которую предстоит преодолеть на арене новичку, — это именно
эмоции. Чтобы вести бой в такой сложной и враждебной обстановке, требуется недю-
44 Точнее, вид рыбы. (Прим. пер.)
жинный самоконтроль.
Мы еще не касались душевного состояния гладиатора. Он знает, что на карту
поставлена его жизнь. Довольно одной ошибки или одного неверного движения — и
все кончено...
Но, несмотря на все это, Астианакт — так зовут мирмиллона — сохраняет
невозмутимость . Он не теряет из виду противника, он наслышан об этом искусном и
циничном ретиарии именем Календий. Он держит его по центру решетчатого
"объектива " своего шлема с широкими полями. Ретиарии бегает перед ним из стороны
в сторону, а он, как краб, загнанный в угол, вращается вокруг своей оси.
История, которую я рассказываю вам, не выдумана; имена тоже подлинные.
Ретиарии резко останавливается, группируется, словно собираясь сменить
направление: на самом деле это трюк, он готовит бросок. Внезапно ретиарии
разворачивается и молниеносным движением бросает сеть... В то же мгновение
Астианакт чувствует, как что-то тяжелое падает на него, словно кто-то навалился
сверху и давит к земле своим весом. Затем перед решеткой шлема появляется
грубое плетение сети. Это особые сети, совсем не такие, как обычные
рыболовные, они специально сделаны так, чтобы "придавливать" своим весом гладиатора,
сковывая его движения. Сеть, подобно живому существу, сама стискивает тебя в
смертельном объятии.
Сеть также тянет набок шлем, и Астианакту приходится совершать неимоверное
усилие, чтобы прямо удерживать голову. Дышать становится все труднее, воздух
как будто иссяк, словно кто-то резко отключил его подачу. Календий слышит
грудной звук, почти хрип противника. Но он не торопится атаковать. По опыту
он знает, что лучше подождать еще несколько секунд, пока противник, пытаясь
освободиться, не запутается в сети еще сильнее или не оступится. Вот тогда и
надо будет нанести удар. Астианакт чувствует себя в ловушке, и в этот момент
в голове его проносятся слова наставника, бывшего гладиатора, как и он,
мирмиллона: "Опустись на колени и приподними щит, тогда трезубцу ретиария
труднее будет добраться до тебя". Он так и поступает, но это нелегко: сеть тянет
в обратную сторону.
Первый раз трезубец ретиария летит высоко: он метил между плечом и шеей,
зная, что мирмиллон из-за тяжести сети поневоле немного опускает щит.
Астианакт внезапно чувствует жжение в плече: острый трезубец как молния скользнул
между ячейками сети и оцарапал его. Рекомендованная учителем "низкая" позиция
его спасла. Железная маника на руке тоже смягчила удар. Судьи не считают
ранение достаточно глубоким, чтобы остановить поединок, хотя кровь начинает
сочиться из-под металлических пластин маники.
Толпа видит алый цвет и заводится. Но эти двое не слышат криков, они
слишком увлечены схваткой. Ретиарии возобновил маневры вокруг мирмиллона,
стараясь сбить его с толку. Астианакт продолжает держать его в поле зрения. Он
знает, что выдержал первую атаку, но сколько еще он сможет выстоять,
опутанный по рукам и ногам тяжелой сетью?
Ретиарии прибегает еще к одной коварной уловке, пользуясь вынужденной
медлительностью противника. Он притворится, что наносит удар сверху, чтобы
заставить мирмиллона приподнять щит, а затем направит трезубец вниз, чтобы
проткнуть не защищенную поножами ногу. Итак, ретиарии делает выпад, мирмиллон,
как и предполагалось, смещает щит, оставшись без защиты с одного боку.
Ретиарии моментально возвращает трезубец, чтобы ударить снизу. Мирмиллон
разгадывает его маневр и разворачивается боком, что отнюдь не просто сделать в
пригнутом набок шлеме. Но попытка ему удалась, трезубец пролетает мимо! И к тому
же случается непредвиденное. Астианакт догадывается: что-то не так! Ретиарии
продолжает двигать вперед-назад трезубцем. На мгновение мирмиллона посещает,
страх, что он ранен, но не почувствовал боли из-за напряжения, а ретиарии меж
тем кромсает его тело острыми зубьями.
Но это не так. Астианакт чувствует, как сеть натянулась во все стороны, и
понимает: ища "идеального удара", ретиарий увлекся, и трезубец запутался в
ячеях сети. Он стал жертвой своего собственного оружия и теперь безуспешно
пытается высвободить трезубец. Но зубья застряли не на шутку, и чем больше он
усердствует, тем хуже... Рыбак попал в собственные сети. Астианакт понимает,
что это, возможно, его единственный шанс на спасение. Он резко отступает
назад на три-четыре шага, увлекая за собою ретиария, который в пылу схватки
думает лишь о том, как освободить свой длинный трезубец. Потом Астианакт
наполняет воздухом грудь и со всей силы бросается на противника. Как только его
щит касается тела Календия, Астианакт бьет мечом. Он действует по наитию,
рассчитав положение противника по силе толчка, который получил щит. Годы
тренировок дают о себе знать. Меч как серебристый коготь показывается из-под
сети . Толпа замечает короткую серебристую вспышку — и больше ничего. Следующее,
что увидят зрители с трибун, — это простертый на земле ретиарий, с изумленным
взглядом, как получивший нокаут боец. Он опирается на руки и пытается
подняться, но не может. На правом бедре с внутренней стороны глубокая рана, из
которой обильно течет кровь, ее цвет уже не ярко-красный, а темно-багровый.
По арене растекается большое пятно.
Астианакт готов нанести следующий удар, от возбуждения даже не чувствуется
на плечах тяжесть пудовой сети. Его мускулами движет инстинкт самосохранения,
а не рассудок. Гладиатор едва расслышал крик судьи, приказывающего ему
прервать атаку. Тяжело дыша, он останавливается. Зрители видят, как он мотает
головой из стороны в сторону, словно стараясь "ухватить" весь воздух вокруг
себя. Когда дыхание становится ровным, он переводит взгляд на поверженного
неприятеля — тот смотрит ему прямо в глаза. Все тот же предательский взгляд,
который Астианакт не забудет до конца жизни, но теперь в этих глазах читается
что-то еще: просьба, настойчивая как приказ. Календий протягивает ему кинжал.
Возможно, в отчаянной попытке вымолить пощаду. Но принять решение не во
власти Астианакта. И не во власти судей, которые, подняв ладонь большим пальцем
кверху, испрашивают вердикт у эдитора. На сей раз его решение — "смерть".
Астианакт подходит. Только теперь Календий понимает, что все кончено, и
обнажает шею. Легкий ветерок шевелит его волосы, словно желая напоследок приласкать
его. Затем вспышка боли — и полная тьма...
Этот эпизод в подробностях изображает мозаика, найденная на Аппиевой дороге
и ныне хранящаяся в Национальном археологическом музее в Мадриде.
Всегда ли так заканчивались поединки? На самом деле смерть на арене
гладиаторы находили не так уж часто. По разным причинам: прежде всего потому, что
подготовка бойца занимала много времени, и потерять его в первых же боях
означало потратить впустую годы работы. Кроме того, гладиаторы стоили немалых
денег: как ланисту, который их выучил, так и организатору игр, который в
случае смертельного исхода должен был уплатить за гладиатора по повышенной
ставке . Отсюда понятно, что обратить большой палец к земле было для организатора
игр отнюдь не безболезненным решением...
Кроме того, не следует забывать о поклонниках популярных бойцов и о тех,
кто принимал на них ставки, — фавориты поневоле "должны были" оставаться в
живых... Одним словом, особенно в описываемую эпоху часты были поединки,
заканчивавшиеся missio, то есть помилованием побежденного. А бои sine missione, то
есть до последней капли крови, были относительно редки.
16:00.
Приглашение на пир
Дело к вечеру. А что сейчас творится в Риме? Магазины почти все
позакрывались еще в обед. Форум обезлюдел, в базиликах остались подметать полы лишь
немногие служители, в сенате свет из высоких окон падает на длинные ряды
пустых кресел. Люди неспешным шагом, разомлев после купаний, покидают термы.
Колизей тоже опустел после окончания последних, самых престижных боев...
В этот момент все обитатели Рима и империи находятся, в прямом смысле
слова, в предвкушении последнего важного пункта "распорядка дня" — ужина. Почему
так рано?
Причин тому, в сущности, две. В отсутствие электричества все лучше делать
при солнечном свете. В каком-то смысле повседневная жизнь следует за солнцем:
принято вставать на заре и отправляться в постель вскоре после заката. Ужин
тоже заканчивается еще до того, как полностью угаснет дневной свет: это
позволяет гостям разойтись по домам до того, как улицы станут темными и
опасными, хотя многие пиры длятся до глубокой ночи (Нероновы пиры шли до полуночи,
а застолья Тримальхиона — до самой зари).
Вторая причина — самого практического свойства. Как мы уже говорили, в
императорском Риме три приема пищи: завтрак (ientaculum) , обед (prandium) и
ужин. Завтрак плотный, а обед легкий. Неудивительно, что уже к середине
второй половины дня, примерно через девять часов после завтрака, начинает
ощущаться голод... Ужин утолит его и позволит выдержать без еды длинную ночь.
Следует также учитывать, что у римлян время ужина плавает в зависимости от
времени года: девятый час в летнюю пору и восьмой час в холодные месяцы.
Но как проходят ужины в Риме? Все мы помним пышные застолья в исторических
фильмах. Так ли все на самом деле? Пойдемте разузнаем все сами.
Римляне организуют пиры весьма нередко, гораздо чаще, чем мы — дружеские
вечеринки. Это традиция, вернее даже, неписаный закон (разумеется, только для
тех, кто может себе это позволить; для обитателей инсул дело обстоит совсем
иначе...) .
Естественно предположить, что пиры устраивают, чтобы насладиться дружеским
обществом, чтобы повеселиться и развлечься. Это так, но, прежде всего,
застолье — способ налаживать связи в обществе, возможность посмотреть на людей и
показать себя, вызвать восхищение уровнем собственного благосостояния. Часто
речь идет о представительских ужинах, устраиваемых для поддержания добрых
отношений с важными персонами, заключения политических или деловых союзов и так
далее. Одним словом, пир — не столько ужин, сколько самый настоящий "салон".
Мы размышляем об этом, прогуливаясь по улице, освещенной косыми лучами
послеполуденного солнца. Зайдя под портик одной из инсул, мы находим его после
утренней толкотни непривычно пустынным. Все лавки закрыты тяжелыми ставнями.
В дальней части портика мы замечаем движущиеся фигуры. Мы видим их против
света, и лучи солнца создают тонкое золотое свечение вокруг их темных
силуэтов. Люди в коротких туниках — рабы, а вот, в широкой тоге, и хозяин с
женой. Прислужники помогают каждому из супругов подняться на личные носилки.
Рыжие волосы мужчины горят алым пламенем в солнечных лучах.
Когда настает черед женщины садиться на носилки, свет проходит через
накинутую на голову длинную шаль. Таким прозрачным может быть только шелк —
подлинный статус-символ богатых семей, с гордостью демонстрируемый окружающим.
На плече поблескивает золотая булавка. Пара одета в высшей степени элегантно.
Мы нашли то, что искали: приглашенных на ужин. Достаточно будет последовать
за их носилками, и мы раскроем секреты древнеримских пиров...
Маленький кортеж оставляет портик инсулы, словно два отдавших швартовы
парусника. С "причала" тротуара на удаляющихся хозяев смотрят рабы, вытянувшись
почти по стойке "смирно". Затем все возвращаются в дом — кроме одного,
который усаживается у входа. Это lanternarius — фонарщик. В руках у него одеяло,
немного съестного и фонарь. Он часами будет дожидаться на пороге дома
возвращения хозяина. А завидев его, проводит в дом, освещая дорогу... Оставим этого
"смотрителя маяка" римских улиц на его посту и поспешим вслед за носилками.
Пройдя по городу значительное расстояние, мы замечаем, что он сменил облик.
Улицы стали скорее напоминать дорожные развязки на окраинах наших больших
городов. Время возвращения с работы. Люди расходятся по домам, это видно по
походке, по лицам.
Кипевшая здесь утром деловая жизнь смолкла. Даже воздух стал другой.
Повсюду чувствуется запах горящей древесины — знак того, что вокруг нас зажжены
тысячи жаровен, на которых готовится пища.
В некоторых узких переулках, где воздух более застоялый, стоит даже дымок,
и порой немного щиплет глаза — признак того, что жгут так называемые "дрова
бедняков", то есть помет домашних животных.
Кортеж с носилками открывают два человека, один с палкой, другой с
зажженным фонарем в руках. Замыкает процессию еще один стражник.
Вот мы и пришли, группа останавливается перед элегантным входом: очевидно,
здесь и проходит званый ужин.
Пир
Прежде чем входить в дом, где состоится пир, проясним один момент.
Неправда, что римляне проводят большую часть времени в застольях, оргиях и кутежах.
Это столь же распространенный, сколь и ошибочный миф. Римляне — люди простые,
едят они мало, даже более того, к питанию применяется принцип воздержанности.
Разумеется, встречаются и исключения: часть общества действительно может
позволить себе роскошные ужины. Речь идет о влиятельном меньшинстве. Оно
состоит из всех тех, кто в какой-либо мере наделен властью в политической,
торговой, финансовой сфере... То есть это не только патриции и представители
сенаторского и всаднического сословий, но и разбогатевшие отпущенники.
Эти ужины, как мы уже говорили, являются необходимым элементом жизни элиты.
Но остальная часть населения, 90 процентов жителей Рима, ужинает безыскусно и
скромно.
Богатые римляне частенько устраивали пиры длительностью по шесть-восемь
часов ! Это был способ себя показать, завязать политические и деловые союзы.
Скорее светский салон, чем ужин — только "приправленный" изысканностью
устриц, жаркого из фламинго и отборного вина...
Удары дверного молотка раздаются во входном коридоре и отзываются эхом в
большом атриуме. Раб-привратник спешит открыть дверь. Распахнув створки, он
видит перед собой два роскошных паланкина с гостями, опущенные носильщиками
на землю. Встреча гостей обставляется с большой торжественностью: им
подставляют обитую ковриком скамеечку для ног. С царственной неспешностью пара
сходит с носилок. Войдя в дом, супруги следуют за рабом, который указывает им
путь. Как во всяком "домусе", длинный входной коридор выходит здесь в
просторный атриум с бассейном для сбора дождевой воды. Только здесь все гораздо
больших размеров. Это в самом деле один из самых крупных особняков Рима,
знаменитый своим огромным перистилем с длиннейшей колоннадой, обрамляющей сад. В
саду поместились просторная живая беседка, несколько фонтанов, подлинные
греческие статуи из бронзы и даже небольшая рощица, в которой парами гуляют
павлины .
Войдя в атриум, гости отдают свои салфетки (как того требует бонтон), и их
усаживают. Хозяйские рабы снимают с гостей обувь и омывают им ноги ароматной
водой. Пока они заняты этим, женщина рассматривает имплювий в поисках какого-
нибудь недостатка, о котором можно посудачить потом с приятельницами, или
идей для обустройства собственного дома. Проемы между колоннами закрыты
длинными красными портьерами, ниспадающими вниз в изящной драпировке. На
поверхности воды плавают розовые лепестки, из которых по воле ветерка составились
причудливые фигуры. Качаются на воде и изящные фонарики в форме лебедей, их
колышущиеся огоньки отражаются в водном зеркале. Оригинальная идея, которую
женщина берет на заметку для своих ближайших пиров.
Взгляд ее мужа устремлен в пустоту, возможно, он сейчас обдумывает
приветствие, с которым предстоит обратиться к хозяину дома, сенатору, так
неожиданно пожелавшему его видеть, отведя ему ни много ни мало роль последнего
приглашенного. Привилегия, за которой, вероятно, скрывается просьба о финансовой
или политической поддержке. А учитывая его прочные позиции в торговле дикими
зверями с Ближнего Востока (он привозит даже таких редких животных, как тигры
и носороги), можно ожидать также, что хозяин планирует устроить игры в
Колизее, получив от него живой товар по сходной цене...
Пару приглашают проследовать в банкетный зал. Их специально ведут так,
чтобы по пути показать все ключевые места в доме. Как в краткой обзорной
экскурсии, они проходят перед большим семейным "сейфом", затем мимо изысканной
мозаики в домашнем "кабинете" (tablinum), где также хранится историческая
реликвия: меч одного из военачальников Ганнибала, "или, может, даже его самого",
который один из предков сенатора захватил на поле битвы близ Замы, сражаясь
плечом к плечу со Сципионом. Остановка всякий раз длится считанные мгновения,
комментарии показывающего дорогу раба-мажордома (nomenclator) лапидарны, но
слова хорошо взвешены и производят должный эффект. Нередко в этом доме, как
на ювелирной выставке, расставляются столы с серебряными графинами и блюдами.
Звуки музыки, сначала далекие, но затем все более громкие, говорят гостям о
том, что триклиний уже близко. Наконец, они выходят в знаменитый перистиль,
еще хорошо освещенный солнечными лучами. Их взгляду открываются все его
прославленные чудеса. Жена поражена мужественной красотой юноши, неподвижно
стоящего в центре сада. Он кажется обнаженным: не пикантный ли это сюрприз,
заготовленный для пира? Сделав несколько шагов, она обнаруживает, что на
самом деле это бронзовая статуя греческого героя, с ниспадающими локонами,
зубами из сияющего серебра и алыми губами из медной амальгамы... Несомненно, эту
скульптуру привез из Греции какой-то другой знаменитый предок сенатора.
Наконец, пройдя последний поворот этого частного "клуатра45", гости
подходят к триклинию. Он находится близ сада, даря пирующим вид на этот райский
зеленый уголок, ровно посередине которого стоит прекрасная статуя. Триклиний
необычайно просторный, каждый квадратный сантиметр поверхности стен украшают
фрески с мифологическими сценами, сельскими пейзажами и архитектурными
мотивами . Помещение украшают также гирлянды из благоухающих цветов. В центре
установлен низкий круглый стол, сервированный серебряными кубками и блюдами с
легкими закусками, к которым уже успели приступить другие приглашенные.
Гости возлежат на хорошо нам известным "трех ложах" триклиния, то есть
ложах, расположенных вокруг стола в форме буквы "П". Ложа изысканного голубого
цвета с большими желтыми подушками на каждое место. Они сделаны с небольшим
уклоном от центра к ногам с тем, чтобы гостям удобно было обращаться с едой.
Напольная мозаика выполнена на классический для триклиния сюжет: объедки
рыбы, лангустов, раковины, кости... Одним словом, на земле символически
изображены остатки пиршества.
Триклиний — это не только обеденный зал. Он как бы представляет разные
части света: потолок — это небо, стол с трехместными ложами и гостями — земля,
пол — царство мертвых... За стеной, между колоннами, расположились пять
музыкантов, играющих на флейтах, лирах и бубнах, создавая приятный музыкальный
фон.
По знаку раба-мажордома они делают паузу и заводят торжественный мотив,
45 Клуатр (или клойстер) — в узком смысле крытая обходная галерея, обрамляющая
закрытый прямоугольный двор или внутренний сад средневекового монастыря.
(Прим. ред.)
чуть ли не свадебный марш, под звуки которого и входит последняя пара.
Сенатор, возлежащий на центральном ложе рядом с молодой женой, приветственно
поднимает руку и радушно улыбается вошедшим. Остальные приглашенные прерывают
разговоры и оборачиваются в их сторону. Тут и мужчины, и женщины, разного
возраста. Наш гость узнает среди приглашенных секретаря городского префекта —
ключевую фигуру (даже в большей степени, чем его начальник) для получения
особых разрешений на проведение игр в Колизее. У него красавица жена с
нордическими чертами лица. Ее светлые волосы уложены по последней моде — в высокую
прическу с локонами. Впрочем, не исключено, что это парик. Толстая дама с
черными волосами, тяжелым макияжем, пухлым ртом и искусственной "мушкой" над
губой занимает одна почти половину триклиния. Это жена влиятельного патриция,
расположившегося неподалеку. Поражает ее прическа, еще более монументальная,
чем у северянки, настоящая "папская тиара", усеянная золотыми звездами и даже
драгоценными камнями. Короткими пальцами с заостренными кончиками ногтей она
теребит висящую на шее массивную золотую подвеску.
Номенклатор-мажордом называет имена гостей и их титулы. Многие изображают
на лице одобрение, смешанное с удивлением — скорее формальное, нежели
реальное.
Триклиний.
По знаку сенатора два раба показывают новоприбывшим гостям отведенные для
них места. Мужу приготовили почетное место слева от сенатора — это хорошая
новость. Плохая же новость — то, что ему придется терпеть соседство с той
самой громадиной. Он уже представляет тесноту, жар, идущий от тела соседки, и,
словно этого мало, удушающий аромат духов, с которыми она переусердствовала,
надеясь перебить запах пота... Он уже предвидит, что не сможет даже
почувствовать запах еды и понять, какова она на вкус.
Его жене, можно сказать, повезло больше. Ее ждет место между миловидной
женщиной и молодым красавцем (как выяснится, он приходится сенатору
племянником) в отпуске с восточного фронта, где он сражался в армии Траяна. Ему будет
что рассказать: армейские истории и разнообразные сплетни (которые все охотно
слушают).
Как только гости устроились, к ним подходят рабы и моют им руки, поливая
водой с лепестками розы и вытирая изящными полотенцами из льняного полотна с
кружевной отделкой.
О чем же говорят на пиру? Касаться политических вопросов считается
неуместным. Все остальные темы приветствуются, особенно шутки, анекдоты, примерно
как на наших вечеринках. И еще стихи.
Открывает ужин раб с седой остроконечной бородкой, очень хорошо одетый. Это
раб-эрудит, он обучал сенаторских детей, а теперь, когда он состарился, к его
услугам прибегают, когда требуется придать культурный тон званому ужину, — он
декламирует стихи на латыни и греческом. Иногда это известные произведения,
иногда созданные им самим по случаю опусы — почти всегда прославляющие
хозяина и его гостей. Его акцент выдает греческое происхождение, а декламация идет
под звуки лиры.
Его стихи — сигнал для рабов: они начинают подавать закуску, или gustus,
как ее здесь называют.
Присутствующие тут же отвлекаются от поэзии, сосредоточив внимание на
прислужниках, которые несут большой поднос, уставленный загадочными холмиками,
дымящимися, словно вулканы в миниатюре.
Раб, заведующий выносом блюд, выгибает брови, набирает воздуха в грудь и
оглашает название закуски: "Свиное вымя, фаршированное морскими ежами!" Среди
гостей проносится одобрительный шепот: это одно из самых знаменитых и
престижных блюд на столичных ужинах. Оно соединяет вкус сладкого свиного мяса с
"морским" вкусом икры морского ежа. Слуги (ministratores) ставят на стол
тарелки и кубки.
В то время как гости вкушают деликатес, другие рабы обходят их и разливают
по кубкам вино. К закуске полагается особый напиток — mulsum, то есть вино,
смешанное с медом.
Римский ужин немного напоминает программу концерта с четко продуманным
выбором блюд. Все приглашенные знают, что сегодняшний вечер будет незабываемым.
Недаром сенатор славится изысканным вкусом и любит удивлять гостей.
Как-то у него подали множество устриц — вместе с мясом сони и фламинго. Или
вульвы свиноматки в форме рыбы и языки цапли в меду. А однажды сенатор
поразил всех внушительной кабанихой, начиненной живыми дроздами, в окружении
"присосавшихся" к ней поросят из теста...
Мы знаем, что хороший пир предусматривает, по меньшей мере, семь перемен
блюд. За закусками следуют три первых блюда, два жарких и десерт. И на каждую
смену блюд — свежее столовое серебро.
Пир может длиться и семь-восемь часов. Единственное, что может сравниться с
ним в наше время, — свадебные обеды (или застолья на сельских праздниках во
времена наших дедушек). Представьте, что вам доводится бывать на свадебных
банкетах по два-три раза в неделю... Если вы входите в высшее римское общество,
в определенные периоды года вы ходите на ужины именно с такой периодичностью!
Как поедаются все эти кушанья? В позе, отошедшей в прошлое: полулежа,
опираясь на левый локоть, под который подложена подушка. Левой же рукой держат
тарелку, а правой берут еду. Пирующие возлежат друг подле друга, без обуви, с
вымытыми ногами.
Но ведь это неудобно! Мы бы, наверное, так не смогли в силу отсутствия
привычки: рука затекла бы, изогнутая таким манером спина через какое-то время бы
заныла. Желудок сразу же наполнился бы, послав нам ложный сигнал о насыщении.
Но римляне привыкли есть таким образом. Для них это синоним изящества и
символ превосходства. Когда-то жены кушали не лежа, а сидя на стульях рядом с
мужьями. Теперь не так. Сидя едят только дети, их усаживают на низеньких ска-
меечках рядом с отцами.
Недавние исследования показывают, что, учитывая строение желудка, прием
пищи в таком положении способствует пищеварению. Интересные данные, но все же
более логично предполагать, что эта позиция продиктована лишь практическими
соображениями: при опоре на левую сторону остается свободной правая, та,
которой пользуются больше. Все остальное — вопрос привычки.
Приносят первое. Это большое блюдо с фаршированными икрой лангустами. Они
разложены у подножия вулкана из тертого льда. В его кратере, как в огромной
чаше, в великом множестве наложены устрицы. Обрамляют этот морской вулкан
мурены под горячим соусом.
Надо сказать, что для римских пиров вообще характерны подобные кулинарные
"композиции", выдержанные в несколько помпезном стиле.
Вынос этой тяжелой конструкции почти метровой высоты потребовал совместных
усилий нескольких слух1, но вызвал хор восхищенных возгласов.
Чем едят различную пищу? Римляне незнакомы с вилкой (это изобретение ренес-
сансной Флоренции). Все едят руками. Впрочем, как говорит Каркопино, "это
самое делали и французы вплоть до Нового времени".
В действительности, хоть вилки еще и не существуют, у каждого есть в
распоряжении набор ножей и ложек разных типов: среди них, например, ложка типа
черпака (trulla) классической формы и идентичная ей детская ложечка (ligula).
Есть также ложка с заостренной ручкой (cochlear), используемая, прежде всего,
для выскребания содержимого из яиц и раковин.
Надо сказать, что именно в силу отсутствия вилок в римской кухне принято
подавать (и нередко готовить) еду кусочками. Вот почему повсюду, в том числе
в закусочных, можно встретить разнообразные котлетки, мясо на шпажках,
кусочками и так далее. В определенном смысле этот обычай остался неизменным во
всех тех странах, где традиционная кухня все еще предполагает потребление
пищи руками, как в Индии, Северной Африке и так далее. К примеру, когда в
марокканском доме вы едите кускус с большого общего блюда, сидя вокруг него на
подушках, нельзя не подумать об атмосфере римского ужина.
Ясно, что, когда ешь таким манером, руки сразу же пачкаются в соусе,
приправе и так далее. Поэтому вокруг лож сотрапезников постоянно снуют рабы с
серебряными кувшинами, поливая руки свежей цветочной водой и вытирая их
белоснежными полотенцами.
Непременный элемент — зубочистки, которые, как мы сказали в начале,
используются по нескольким назначениям. Одно из них мы видим сейчас: один из
гостей, мужчина с волосами ежиком, тщательно очищает межзубные щели, пользуясь
заостренным кончиком своей изящно украшенной зубочистки. Затем он ее
переворачивает и сует другой ее конец, снабженный "ложечкой", в ухо. Как следует
покрутив инструментом, он его достает; бросив рассеянный взгляд на "урожай",
он очищает зубочистку руками и стряхивает все с пальцев на пол.
В то время как гости внимают сенатору, рассказывающему скабрезную историю
(в конце которой непременно полагается смеяться...) , заведенная машина пира
продолжает работать. Один из рабов расставляет тарелки для следующего блюда.
Это structor, его можно уподобить "хореографу" стола. И действительно, он
ведет ужин в строго выверенном темпе: как только кончился анекдот, и снова
заиграл оркестр (тоже почтительно замолкший на время выступления хозяина),
вносят второе блюдо.
У приглашенных еще полон рот, но они благосклонно встречают триумфальное
появление блюда, украшенного желтым соусом на основе яиц и шафрана — он
имитирует песчаные дюны, а в центре пустыни возвышаются странные дымящиеся
предметы темного цвета. Это... "верблюжьи ноги"! Настоящий деликатес римской кухни,
он находит немало поклонников на званых ужинах. По правде говоря, это ноги не
собственно двугорбого верблюда, а дромадера, получившего распространение в
Северной Африке достаточно недавно, после завоевания Египта персидским царем
Камбизом. Но он уже успел поселиться в римских меню и поваренных книгах.
Вкусовые
предпочтения
римлян
Блюдо, к которому только что приступили пирующие (желтый соус уже потек по
запястьям), дает нам повод сделать небольшое отступление о вкусе блюд римской
кухни. Характерная черта — постоянное чередование сладкого (мед) и соленого
как в основных блюдах, так и в десертах. И нередко оба вкуса присутствуют
одновременно . Но больше всего поражает присутствие блюд с очень насыщенным
вкусом, обильно сдобренных приправами, пряностями и специями. Эхо этой традиции
можно услышать сегодня в блюдах индийской и ближневосточной кухни: их бы и
напомнили нам римские кушанья, поданные сегодня на пиру. Но при этом было бы
ошибочно считать римскую кухню чем-то очень от нас далеким. На самом деле
базовые ингредиенты — те же, что используем и мы.
Но вот что почти совершенно отсутствует в наших блюдах — это наслоение
контрастных вкусов. Для нас кулинарное искусство заключается в гармоничном
сочетании разных вкусов. У римлян есть и "более высокий" уровень. Если вы
возьмете один вкус и добавите его к другому, то получите третий, совершенно новый и
непохожий на первые два.
Мне как-то довелось отведать gustus, приготовленный искусными "археологами
вкуса" из ассоциации со славным названием Ars Convivialis ("Искусство пира"),
воссоздающими античные кулинарные обычаи и блюда и специализирующимися именно
на "столичных" меню (подавая блюдо, специалисты вам обязательно объяснят его
состав и происхождение). Пробуя поджаренный полбяной хлеб, намазанный рикот-
той с чесноком, я ощутил характерный яркий вкус. Сделав глоток охлажденного
белого вина, я как по волшебству почувствовал во рту другой вкус, ничем не
напоминающий предыдущий.
Кухня такого типа — это как музыкальное произведение в исполнении большого
оркестра. И один из излюбленных инструментов носит широко известное имя —
"гарум".
Что такое гарум? Это наиболее востребованный на званых ужинах соус, которым
римляне пользуются, как мы кетчупом или майонезом. В действительности было бы
правильнее по изысканности, редкости и цене сравнить его с нашим
дорогостоящим бальзамическим уксусом. Но его происхождение совершенно иное. Послушаешь,
как изготавливают гарум, так поневоле поморщишься: берется рыбная требуха
(кильки, скумбрии и так далее) или, в зависимости от случая, рыбины целиком,
и продолжительное время вымачивается в рассоле. Полученный продукт затем
"дистиллируют", пропуская через сита разных типов, получая разные виды гару-
ма, вплоть до самых рафинированных и дорогостоящих. Запах у него отнюдь не
приятный, так что Апиций, великий кулинар римской эпохи, советовал заглушать
его лавровыми и кипарисовыми окуриваниями, с медом и виноградным соком.
Но какого вкуса этот гарум? Воссозданный сегодня, он имеет консистенцию
чуть гуще оливкового масла, а вкусом напоминает анчоусную пасту. Достаточно
подумать о том, как используется эта паста или цельные анчоусы в современной
итальянской кухне, чтобы представить себе, почему его "солоноватый" вкус
произвел в свое время фурор на римском столе.
Еще одна отличительная черта древнеримской кухни — явное предпочтение
мягких блюд хрустящим (например, перед жаркой мясо непременно отваривают).
Греки, всегда считавшие отварное мясо слишком простой пищей, с пренебрежением
называли римлян "поедателями вареного мяса", то есть грубым народом....
Мясо — один из фаворитов римской кухни: его не только жарят на решетке и на
шпажках, но и рубят на фарш и едят с разными начинками в виде котлет и
биточков . Либо набивают мясными обрезками и требухой свиные кишки — это, по сути,
не что иное, как колбаса. Вы удивитесь, узнав, что в императорском Риме можно
найти хорошо знакомое нам блюдо — колбаску luganiga46 (или lucanica, лукан-
ская колбаска, как ее называют римляне)... Ее готовят из рубленой копченой
говядины или свинины, смешанной с разными пряностями — кумином, перцем,
петрушкой или чабером. В фарш добавляют свиной жир и орешки пинии. Результат —
настоящее лакомство... Другое знакомое блюдо — фуа-гра, гусиная печень: ее высоко
ценили уже в античном Риме.
Секреты
шеф-повара
Ужин продолжается, оживляемый комментариями, шутками, загадками, даже
маленькой лотереей — все под приятный, ненавязчивый музыкальный аккомпанемент.
Но организатор застолья должен суметь поразить своих гостей. Щелчок пальцами
— и музыканты, зазвенев бубнами, заводят динамичную мелодию. Внезапно из-под
бокового крыла колоннады перистиля появляются два акробата и начинают
исполнять номера, являя чудеса гибкости и эквилибристики. Гости им аплодируют.
Акробатов сменяют шуты, которые, как наши клоуны, веселят публику забавными
историями, смешными выходками и цирковыми номерами.
Гостям, лежащим на триклиниях, сад должен представляться как камерная
театральная сцена, кулисами и задником которой служат колонны и растения со
статуей посредине. Сегодня бы мы сказали, что он походит на гигантский
телеэкран, по которому передают развлекательную программу...
Что же тем временем происходит на кухне? Кто здесь трудится и, главное, кто
приготовил эти изысканные яства? Пойдемте посмотрим, оставив гостей и хозяев
дома смеяться над подножкой, которую один из шутов подставил другому.
Кухня расположена неподалеку, и, как и во всех особняках, она довольно
тесная. Поэтому сейчас временно занята и часть прилегающего служебного коридора.
Атмосфера здесь, в отличие от триклиния, вовсе не праздная. Здесь царит
крайнее напряжение: блюда должны получиться безукоризненными и понравиться всем,
в первую очередь хозяину.
Наблюдая за одним из рабов, мы видим, что он заканчивает одно из двух
жарких сегодняшнего вечера — фламинго. Добавляя последние штрихи, он
рассказывает о тонкостях приготовления блюда одному из внучат сенатора, который из
любопытства крутится в кухне. Никто, разумеется, не осмеливается отослать его
прочь, а для нас это удачный шанс выведать кое-какие секреты повара. Так мы
узнаем, что сначала фламинго ощипали, помыли и связали. Затем тушку поместили
в глубокую кастрюлю со слегка подсоленной водой, добавили укроп, каплю уксуса
и поставили вариться на слабый огонь. Когда мясо помягчело, в воду засыпали
муки и стали помешивать половником, пока она не загустела до консистенции
соуса. В этот момент добавили специи, после чего выложили мясо на большой
поднос, полив соусом и посыпав финиками... "Это знаменитый рецепт фламинго,
которого подают на пирах по всей империи, — продолжает повар. — Таким же способом
готовят... попугаев! " . Мальчишка от удивления широко раскрывает глаза...
Слуги уносят фламинго к столу. Восторженные возгласы слышны даже отсюда.
Но в кухне напряжение не спадает.
"Pullus farsilis! Lepus madidus! Patina piscium!" ("Фаршированный цыпленок!
Заяц под соусом! Сковорода с рыбой!") — громким голосом провозглашает стоящий
позади нас раб, приподнимая крышки трех кастрюль. Это "запасные" блюда на
случай, если на ужине потребуются не предусмотренные меню кушанья.
46 Популярный сорт сырой свиной колбаски в Италии. (Прим. пер.)
Эта предусмотрительность дает понять, что в кухне заправляет настоящий
профессионал — магир (magirus), как его определяет используемый тут греческий
термин, в буквальном переводе означающий "жрец". Или даже архимагир (archi-
magirus) — шеф-повар со своими ассистентами.
Надо сказать, что любой обеспеченный человек может "нанять" повара с его
командой прямо на форуме. Но совсем другое дело, когда вы входите на кухню
такого влиятельного лица, как сенатор. Такие фамилии имеют личного повара,
равно как и личного кондитера с булочником.
Повар сенатора пользуется немалой известностью, в этот момент мы видим, как
он отдает распоряжения своим помощникам.
Но каковы секреты этого кудесника вкуса? В помещении идеальный порядок,
расстановка людей в кухне и их движения, кажется, следуют выученному наизусть
сценарию. Такое ощущение, что мы находимся в операционном зале.
На столе расставлены многочисленные емкости с пряностями: мятой,
кориандром, чесноком, сельдереем, кумином, лавровым листом... Само собой, они нужны
для того, чтобы "подчеркивать вкус, идеально сочетаясь с рубленым мясом", как
учит Апиций. Но у них есть и другая функция.
На практике широкое использование пряностей и специй в древнеримской кухне
незаменимо для того, чтобы перебивать запах мяса (и рыбы) "с душком".
Неприятная, но неизбежная реалия в мире без холодильников и консервантов (нами уже
позабытая)...
Продолжая рассматривать продукты, мы замечаем, что среди них нет некоторых
для нас очень важных: например, помидоров, картофеля, крупной фасоли,
кукурузы (и кукурузного масла) , шоколада... Все это будет открыто в Новом Свете
благодаря Колумбу. Так же как и индейка. Моцареллу римляне тоже не знают, ибо ее
делают из молока азиатской буйволицы, которую в Италию еще не привезли
(возможно, это сделают лангобарды, которые завоюют Апеннинский полуостров в
начале Средневековья). То же самое касается баклажан, которые получат
распространение в Средние века благодаря арабам.
Забавно думать об "итальянской" кухне без ряда ее базовых ингредиентов и
типичных блюд.
В отсутствие помидоров и моцареллы никто пока не изобрел пиццу. Нет еще
спагетти и других макаронных изделий, которые распространятся в Италии
начиная с эпохи Средневековья (задолго до путешествия Марко Поло, как
свидетельствуют документы, так что спагетти — это сугубо итальянское изобретение.
Китайская лапша — блюдо совершенно независимого происхождения).
Мы подходим к архимагиру, шеф-повару, как раз в тот момент, когда он
готовит поистине необычное блюдо, заказанное специально для того, чтобы лишить
гостей дара речи: соловьи в розовых лепестках... Все отошли в сторонку, сейчас
работает только он.
Поместив в воду розовые лепестки, он тем временем начал аккуратно
обмазывать медом тушки пернатых, из расчета по две штуки на гостя.
Помощники приготовили начинку, он проверяет ее и кивком одобряет их работу
— рубленые потроха безупречны. Но это еще не все. Козырем этого блюда станет
то, что он собирается добавить в начинку. Он мелко шинкует мяту и горный
сельдерей47. В помещении слышен лишь легкий стук его ножа по разделочной
доске . Затем он оборачивается, берет мраморную ступку и перетирает в ней чеснок
с гвоздикой, перцем, кориандром и оливковым маслом.
К этому он прибавляет горстку пряных трав и довершает свой шедевр каплей
"дефрута" (defrutum) — уваренного виноградного сока.
Теперь начинка готова, он фарширует ею каждую птичку, прибавляя по хорошей
сливе, после чего оборачивается к помощникам и распоряжается поставить птицу
47 Известен также как любисток. (Прим. пер.)
на медленный огонь, а когда она будет готова, украсить блюдо розовыми
лепестками. Фаршированных соловьев подадут с амфорой доброго фалернского вина, и
успех им будет обеспечен.
Мало кто из присутствующих знает, что в действительности это один из
рецептов Апиция, жившего парой поколений раньше. Этим блюдом он покорил Друза,
сына Тиберия. Удивляться нечему: все повара этих знатных семейств вдохновляются
знаменитыми, диковинными или экзотическими рецептами. А наш шеф-повар, тот и
вовсе верный адепт Апиция. Из чего мы это заключили? Из одной детали:
добавление капли дефрута, концентрированного виноградного сока, — излюбленный
прием великого маэстро.
Согласно Апицию, чтобы усилить вкус блюда, достаточно добавить толику
сладкого, которая закрепит вкус, придав ему стойкости.
Другая узнаваемая черта Апиция — розовые лепестки. Украшения его блюд столь
же прекрасны, сколь бесполезны, в этом он почти на две тысячи лет
предвосхищает тенденции многих современных кулинаров.
Застольный
этикет
Вернемся в триклиний. Фламинго успели унести, и его сменяет вторая перемена
жаркого, еще один шедевр; он настолько велик, что внесли его на особых
носилках. Это отварной теленок с увенчанной шлемом головой. Отвечающий за разделку
мяса раб наряжен Аяксом, он нарезает порции для участников пира остро
наточенным мечом.
Внезапно черноволосая толстуха издает такую звучную отрыжку, что наш
знакомый, делавший в этот момент глоток вина, от неожиданности проливает полкубка
на пол. Сенатор смотрит на нее и одаряет почти благодарной улыбкой... За первой
отрыжкой следует еще и еще. И сенатор каждый раз расплывается в улыбке. Тоже
мне, званый ужин! Какие же у римлян правила поведения за столом?
Они как минимум сильно отличаются от наших: даже император рисковал бы быть
изгнанным из нашего ресторана, если бы придерживался галантных манер своей
эпохи. И все же таков "бонтон" древних римлян: едят руками, постоянно их
пачкая. Объедки — кости, панцири лангустов, раковины моллюсков — бросают прямо
на пол, вокруг лож триклиния и под них. То и дело слышатся отрыжки...
принимаемые весьма благосклонно. Их даже считают (пожалуйста, не падайте)... признаком
утонченности! Вернее сказать, цивилизованности: ведь, по мнению философов,
человек, таким образом, следует природе, и поэтому отрыжка на полном серьезе
считается последним словом мудрости.
Отголосок этого обычая сохранился в арабском и индийском мире, где хозяева
дома ожидают от гостя отрыжку в знак искреннего одобрения предложенного
кушанья.
Мне самому довелось испытать серьезное замешательство на ужине в одном
североафриканском доме. В какой-то момент там воцарилась напряженная атмосфера
ожидания, чуть ли не страха, что ужин пришелся мне не по нраву или что-то
оказалось плохо приготовлено. Когда же я, наконец, уступил местным традициям,
все испытали явное облегчение...
И это еще не все. На пиру, подобном тому, на котором мы присутствуем,
допускается также пускать ветры. Как бы нам это ныне ни казалось непристойным,
на элитном званом ужине никого это не возмущает. Наоборот, пускание газов за
столом однажды чуть не было... узаконено! Как передают, собирался издать
соответствующий эдикт император Клавдий, узнав, что один из приглашенных едва не
лишился жизни из-за того, что удержался от испускания газов в его
присутствии...
Продолжая путешествие по нормам римского этикета, мы обнаруживаем другие
совершенно чуждые нам правила. В какой-то момент один из гостей щелкает
пальцами. К нему подходит раб с элегантным ночным горшком из дутого стекла и,
приподняв гостю тогу, дает ему возможность "облегчиться", избавившись от
избытка жидкостей...
Много было сказано об обычае вызывать рвоту во время пиров. Истину трудно
установить. Ювенал прямо говорит о блевотине на мозаике пола в конце
пиршества, но непонятно, было ли это обиходным явлением или сатирическим обличением
злоупотребления угощением. Сенека же более обстоятельно освещает этот момент,
давая понять, что гости время от времени вставали и уходили в другую комнату,
чтобы там освободить место для следующих блюд.
Наконец, есть обычай, который мы находим вполне современным: гости имеют
право унести с собой еду, завернув ее в салфетку. На словах ее берут для
прислуги, а на самом деле для того, чтобы полакомиться ею дома на следующий
день. Этот обычай, называемый apophoreta, удивительно напоминает doggy bag,
"собачий пакет", широко практикующийся в ресторанах Соединенных Штатов (тут
тоже остатки еды как бы предназначаются для домашних питомцев, на деле же —
для их хозяев...) .
Сладкое,
фрукты и...
Рабы уносят центральный стол и посыпают пол окрашенной в красный цвет
деревянной стружкой. Это сигнал того, что основная часть пира закончена.
Наступила очередь secundae mensae, во время которой подают сладости и фрукты.
И действительно, вскоре появляются подносы с множеством маленьких
кондитерских шедевров и один большой десерт. Прав был Марциал, когда говорил, что
"пчелы трудятся на одних лишь столичных кондитеров". Наблюдая огромное
количество меда, использованное в десертах (и для подслащивания вина), понимаешь,
что для всего этого требуется существование большого количества ульев и
пчеловодов . Ведь в античную эпоху мед был главным подсластителем.
Фрукты традиционно представлены яблоками, виноградом и инжиром... Но с тех
пор как римляне начали "выдвигаться" в сторону Востока, особенно сейчас, при
Траяне, на столах стали появляться персики и абрикосы, которые пользуются у
римлян огромной популярностью. Слово "персик" ведь происходит от латинского
malum persicum, "персидское яблоко" — именно так в Риме и в некоторых
областях Северной Италии продолжают по сей день называть персик, указывая
восточные корни этого фрукта.
Один из гостей берет с блюда инжир, смотрит на него и восклицает: "Carthago
delenda est48". После чего впивается в него зубами. Окружающие одобрительно
улыбаются. Его исторический намек точен и как нельзя более уместен в этот
период успешных завоеваний (в том числе и потому, что все знают: сенатор
является одним из сторонников экспансионистской политики Траяна и неплохо на этом
зарабатывает). В другой ситуации это могло бы стать досадным "ляпом". Но
какая может быть связь между историей Рима и инжиром?
В 150 году до нашей эры Катон был очень обеспокоен возрождением Карфагена.
Однажды его посетило озарение, он прибыл в сенат с корзиной, полной свежего
инжира, и сказал коллегам: "Когда, по-вашему, собраны эти фрукты? Так вот,
они собраны всего три дня назад в Карфагене. Таково расстояние, которое
отделяет врага от наших стен". Катон не смог бы придумать более эффектного жеста.
Сенаторов поразила свежесть фруктов. Рассказывают, что это была последняя
капля, переполнившая чашу, и что сенаторы проголосовали за начало Третьей
Пунической войны, удовлетворив требование Катона: "Карфаген должен быть разру-
Карфаген должен быть разрушен (лат.). (Прим. пер.)
шен" . Удивительно, сколь захватывающую историю может поведать простой фрукт...
Внезапно оркестр заводит новую мелодию, весьма "экзотическую", и с обеих
сторон триклиния выходят танцовщицы, которые начинают извиваться под звуки
кастаньет. Танец этот известен по всему Риму — это традиционный танец так
называемых "кадисских женщин" (Кадис — город в Андалузии). Самое удивительное,
что и по сей день в этой области Испании можно увидеть исполнение знаменитого
танца, во многом, в том числе использованием кастаньет, напоминающего тот,
что мы сейчас наблюдаем, — я имею в виду фламенко...
Движения танцовщиц на римских пирах очень чувственны, поощряя гостей на
"ответные действия". У нас в голове засела идея, что всякий пир непременно
заканчивается оргией. Это не так. Римляне приглашают к себе гостей из
социальных, политических соображений, ради престижа, наконец, чтобы просто иметь
компанию за ужином. Как мы. И совершенно не обязательно вечеринка должна
завершаться оргией. Вместе с тем надо признать, что секс в конце пира нередко
находит себе место...
Золото на
шее у римлян
Отвлечемся ненадолго от еды и обратим внимание на украшения присутствующих.
Поскольку это важный званый ужин, все блистают своими лучшими
драгоценностями. Мужчины используют в основном два типа украшений: булавки и перстни.
Перстни, которые мы видим на пальцах, широкие: они напоминают наши
обручальные кольца, утолщающиеся на внешней стороне пальца, куда вставлен
драгоценный камень или сердолик с вырезанной на нем фигурой. Обычно вырезают
мифологического персонажа или профиль какого-либо героя. Эти перстни используют
как печати по воску. Иногда мужчины носят браслеты, но редко.
В большей степени украшают себя золотом женщины. Иногда это тончайшая,
почти невесомая золотая сетка на волосах. Иногда более массивные плоские
браслеты , змеиными петлями обвивающие руку над локтем и на запястье.
Серьги crotalia.
Знамениты браслеты с обращенными друг на друга львиными или змеиными
головами, с глазами из изумруда. В ушах висят броские серьги — в форме полумесяца
или миниатюрных весов с жемчужинами по краям. Знамениты crotalia, названные
так потому, что позвякивают при каждом шаге49. Фантазия римских ювелиров
поистине безгранична.
На одной из присутствующих женщин мы видим любопытное длинное ожерелье из
больших колец, надетое крест-накрест на манер патронташа. На званом ужине
положено демонстрировать максимально возможное количество золота. Пальцы дам
унизаны кольцами самых разных размеров и видов. Особенно поражает "гарнитур"
одной приятной на вид, но не слишком разговорчивой дамы. На пальце у нее
массивное , широкое золотое кольцо. В центре — не драгоценный камень, а круглая
пластинка прозрачнейшего горного хрусталя, напоминающего стекло иллюминатора.
В нише под ним выгравирован портрет. Его черты хорошо видны благодаря легкому
увеличительному эффекту хрустальной пластины и особенно благодаря искуснейшей
работе ювелира. На портрете изображена женщина, уже немолодая, полная, в
общем, типичная "матрона", — как можно догадаться, мать молодой гостьи.
В эту эпоху подобный предмет является эквивалентом медальончиков с
фотографиями детей или родителей, которые мы часто видим на женских шеях в наше
время. Оказывается, обычай уходит корнями в Античность...
20:00. Время
возлияния
Вы не поверите, но пир еще не закончен! Настал черед последней части, так
называемого "возлияния" (commissatio). Как ее охарактеризовать? В двух словах
это что-то вроде веселого соревнования тостов, которое завершается очень
поздно и по окончании которого все участники, как правило, пьяны. К амфорам
прикреплены таблички (pittacium) с указанием происхождения вина и года сбора
50 v
урожая. Вино наливают в кратер через воронку и там разводят водой:
пропорции могут варьироваться от случая к случаю, но в целом добавляют от одной
трети до четырех пятых воды... затем уже из кратера черпают кубками.
Хозяин (или избранный на пиру председатель) решает, как пить. Почти всегда
выпивают по несколько кубков до дна. Как? Например, устраиваются в круг,
каждый залпом осушает кубок и передает его следующему.
Либо выбирают гостя и пьют в его честь, поднимая (и осушая) кубки за каждую
букву его имени. Если учесть, что имена у римлян длинные и составные (по
правилу tria nomina, трехчастного имени, которое носит римский гражданин), можно
представить последствия этой серии тостов...
Существует несколько видов вина: от ординарных до тех, что считаются
настоящим пойлом (особенно печальна в этом смысле слава марсельского и
ватиканского) . Разумеется, нет недостатка и в вине отличного качества. По мнению
Плиния Старшего и Горация, лучшее из всех — фалернское вино, производящееся
на севере Кампании. Марциал предпочитает альбанское вино, родом из тех самых
мест к югу от Рима, где сейчас делают знаменитое вино "Кастелли-Романи".
Гораций продолжает список, добавляя также каленское (вино для богачей), массик-
ское и цекубское, производившееся неподалеку от Фонди на юге Лация, которое
поэт считает "щедрым и крепчайшим". Интересно, что почти все эти вина
поколениями заливались в самые красивые амфоры, которые вы только можете увидеть в
музеях. Они изготавливались именно в этих местах — так называемые амфоры типа
Дрессель II, высокие и элегантные, с удлиненными горлышком и ручками. Шедевр
гончарного искусства для шедевра вкуса. Как следует употреблять такие вина?
49 В современном итальянском crotalo — "гремучая змея". (Прим. ред.)
50 Кратер — глиняный сосуд для смешивания вина с водой. (Прим. пер.)
Гораций и тут дает нам совет (отмечая, что лучшее альбанское вино —
девятилетней выдержки): их надо смаковать, говорит он, на пару с возлюбленной...
Винные амфоры.
Происхождение
римской кухни
Рим породил первую великую европейскую культуру питания. Здесь получили
распространение предприятия быстрого питания (предшественники современного
фастфуда), но здесь же расцвела и традиция великих поваров, заложивших основы
изысканной итальянской кухни, которая по богатству и разнообразию продуктов
занимает первое место в мире (опередив французскую кухню, которую отсутствие
первых блюд и почти исключительное использование в готовке сливочного масла
лишает разнообразия... и придает ей тяжесть) .
Еда в Древнем Риме — больше чем просто пропитание. Римляне преподносят еду
богам во время обрядов и жертвоприношений, посвящают ее умершим на
поминальных тризнах, наливая мед и вино в особые терракотовые трубки, вкопанные в
надгробия и ведущие к могиле (примерно к тому месту, где должно находиться
лицо усопшего). Но в начале римской истории все обстояло иначе. Питались в
основном чем-то вроде каши — puis — с яйцами, оливками и свежим кислым сыром.
К этому прибавлялось большое количество бобовых и овощей. Мясо было
редкостью, да и то лишь свинина и курятина. Ведь до III века до нашей эры было
запрещено забивать и употреблять в пищу коров и быков, которые могли
использоваться лишь для полевых работ и жертвоприношений. Позднее завоевания принесли
с собой новые веяния и новые продукты, вошли в моду роскошные пиры.
Следовательно, римская кулинарная культура имеет глубокие корни, но
получает решающее развитие после Второй Пунической войны — с тех пор утонченность
блюд стремительно возрастает. Подобно тому, как происходит сегодня благодаря
телевидению, повара начали с успехом " покорять" дома римлян и составлять
сборники рецептов. Самое удивительное кулинарное пособие древнеримской эпохи
— это, несомненно, De re coquinaria ("О кулинарном искусстве"), написанное
самым известным шеф-поваром Античности Марком Габием Апицием, жившим при Ти-
берии. На самом деле его сочинение до нас не дошло. То, что имеем мы сейчас,
— это сборник 468 его рецептов, составленный триста лет спустя другим римским
поваром. Апиций был не столько кулинаром, сколько римским богачом, жуиром и
чревоугодником, для которого еда стала единственным смыслом существования.
Рассказывают, что он промотал состояние, давая роскошные ужины. Он даже
снарядил корабль, чтобы отправиться на ловлю лангустов у ливийского
побережья , где, как говорили, они особенно крупные и необычайно вкусные. Именно он
дал новый импульс римской кухне, соединив сладкое с соленым, обычай, который
будет постепенно оставлен в ходе Средневековья. Амбициозный и требовательный,
он впал в депрессию. Сенека сообщает, что Апиций покончил с собой, выпив чашу
с ядом. Судя по всему, он сделал это, чувствуя приближение нищеты (хотя у
него оставалось еще 10 миллионов сестерциев, то есть 20 миллионов евро...) .
Его манера готовить совершила переворот на столах Античности, заложив
основы многих современных рецептов и тенденций. Однако пытаться воспроизвести его
блюда — задача не из легких: как всякий великий "маг" кулинарии, Апиций
указывал ингредиенты, но не дозы, а часто и вовсе опускал указания на добавление
некоторых специй... Лишь путем экспериментов у плиты удается достичь того
равновесия во вкусе, которое, кажется, соответствует оригиналу. Но мы никогда не
узнаем, как в действительности готовил свои кушанья Апиций...
Эпоха римской Античности, естественно, знала и немало других великих
кулинаров, даже среди известных исторических личностей: Катон и Вергилий,
например, оставили нам свои рецепты, мы также знаем, что и Цицерон иногда
"колдовал" на кухне. Не обойтись и без императоров: например, по словам Светония,
императору Вителлию принадлежит авторство знаменитого "меча Минервы",
подлинной феерии вкуса, приготовленной из языков фламинго, печени рыбы-попугая,
фазаньих и павлиньих мозгов и молок мурены...
Хорошая кухня — это не только чревоугодие, но и форма культуры, и весь этот
мир исчезнет во время варварских нашествий V века.
Ингредиенты, подробности
и... несколько рецептов
Но оставим в стороне пышные застолья богачей. Что ели обычные римляне?
Правда ли, что многие из их кушаний неудобоваримые?
Конечно, один только факт, что рыбья требуха и все те части, которые обычно
выбрасываются, солились и настаивались, чтобы получить соус (резкого вкуса),
которые так любили в античном Риме, — гарум, производит немалое впечатление.
И все же древнеримская кухня была богата на ингредиенты, составлявшие, если
можно так сказать, "клавиши" богатейшей гастрономической клавиатуры, на
которой звучали и отнюдь не чуждые нашему вкусу "симфонии". Представьте, что вы
оказались на кухне и разглядываете баночки на полках: вы узнаете немало
любопытного . Начнем со специй: тут есть шафран, перец, кумин, имбирь, гвоздика,
семена кунжута. Среди пряных трав преобладали душица, шалфей, мята,
можжевельник . Их сочетали с луком, чесноком, грецкими орехами, миндалем, сливами,
фундуком... Использовались конечно же финики, изюм, гранаты, орешки пинии.
Разумеется , были весьма распространены разные виды зеленого салата и бобовые.
Однако удивляет, что рукола считалась афродизиаком. Какие-то виды пищи
пользовались большим, нежели сегодня, уважением: очень ценилась дикая спаржа и
особенно репа, занимавшая на античной кухне доминирующие позиции (может,
оттого , что еще не были известны помидоры и картофель, которые, как уже
говорилось, попадут в Европу только после Колумба).
Другой столп римской кухни — капуста, которой приписывались различные
целебные свойства. Готовили ее точно так же, как и сейчас.
Другими "союзниками" поваров были нут (вареный, соленый или жареный),
чечевица и бобы.
Дополняли обычный рацион плоды земляничного дерева и ежевика, свежие или
в виде варенья.
У римлян наблюдалось большое разнообразие хлеба. Мы знаем, что помимо
твердых галет и лепешек существовало не меньше двух десятков разных видов хлеба:
на оливковом масле, отрубяной, и тот, что ели макая в вино. Существовал даже
специальный хлеб для того, чтобы делать болтанку для домашнего скота. А что с
мясом, рыбой, фруктами и сладостями? Вот краткий обзор продуктов и блюд.
Свинина — ее ели больше всего. Молочный поросенок, тушенный кусочками или в
виде котлет, считался настоящим лакомством. Затем, как мы уже видели, было
популярно фаршированное вымя, свиная голова и свинина на шпажках. Очень
высоко ценились нашпигованные свиные ноги и копченые колбаски (особенно из
знаменитой мясной лавки Виталиса).
Рыба. Обычные виды рыбы стоили в два-три раза дороже мяса. На рынках не
было недостатка в выборе: можно было купить барабульку, зубана, дораду, речного
и морского угря, тунца, осьминогов, палтуса, камбалу, мурену, осетра.
Особенно крупные экземпляры мурены или лаврака52 могли даже выставляться на
аукцион.
Моллюски и ракообразные: от фаршированных улиток до устриц, неизменно
присутствующих в числе закусок. Как и сегодня, большим успехом пользовались
лангусты, раки, омары и тигровые креветки.
Птица. В пищу шло все, от дроздов до фламинго, от журавлей до попугаев.
Высоко ценились и птичьи яйца, из которых делали разнообразные закуски. Уже
тогда специально откармливали гусей, причем кормили их не абы чем, а инжиром.
Из гусиной печени, как и сейчас, готовили фуа-гра (латинское название —
ficatum, от ficus, инжир).
Фрукты. Из основных фруктов нашего обихода римляне не знали трех: бананов,
ананасов, киви. Зато под "фруктами" во времена Траяна римлянин разумел не
только то, что понимаем под этим словом мы, но вообще все те плоды, которые
легко можно было найти практически на любом столе: яблоки, изюм, сушеный
инжир, жареные каштаны. Затем шла черешня, груши, финики, свежий виноград,
гранаты , айва, грецкие орехи, фундук, миндаль, орешки пинии.
Десертный стол Древнего Рима.
Dl Земляничное дерево — род кустарников или деревьев семейства вересковых.
(Прим. ред.)
э2 Лаврак известен также как морской окунь и, в последнее время, как сибас.
(Прим. ред.)
Сладкое. Существовало множество рецептов. Знаменита "кассата", изображенная
на фресках виллы в Оплонтисе неподалеку от Помпеи — выглядит она совершенно
как наша, бисквитно-марципановая, но вкус ее остается загадкой. Самым
распространенным, но дорогостоящим подсластителем был мед. В качестве альтернативы
мох1 выступать тростниковый сахар из восточных стран, вареный инжир или
виноградный сироп — его уваривали до густой консистенции, как практикуется еще
сегодня в кухне некоторых областей Италии...
Сладости для детей. Дома часто было принято использовать черствый хлеб
следующим образом: его нарезали на кусочки, окунали в молоко, поджаривали, а
затем намазывали медом. Успех среди детворы этому лакомству был обеспечен...
Магир рекомендует...
Маринованный заяц. Заяц маринуется в приготовленном следующим образом
соусе : мелко нашинкуйте вместе лук, руту, тимьян и перец. Добавьте немного га-
рума. Возьмите уже очищенного зайца и смажьте его соусом, затем положите в
лоток и поставьте в печь. Заранее приготовьте соус на основе оливкового
масла, вина, гарума, лука, руты, перца и четырех фиников и несколько раз во
время запекания полейте или смажьте им зайца.
Ячменный суп. Смешайте горох, нут и чечевицу. Отварите вместе с чищеным и
толченым ячменем. Перелейте в кастрюлю и добавьте оливковое масло, укроп,
кориандр, фенхель, листовую свеклу, мальву, капусту, зеленый порей (порезанные
мелкими кусочками или нашинкованные). В другой емкости отварите капусту с
семенами фенхеля, душицей, лигустиком53, сильфионом или laserpicium
(исчезнувшее ныне растение родом из Киренаики, возможно, то же, что ферула вонючая,
чей сок использовался древними римлянами в медицинских целях). Измельчите все
как следует и добавьте гарума. Перемешайте и при подаче к столу добавьте
капусту мелкими кусочками.
Отварной фаршированный поросенок. Купите на рынке поросенка. Выпотрошите,
помойте и обжарьте. Приготовьте начинку: измельчите перец, душицу,
laserpicium. Подлейте гарума. Приготовьте необходимое для начинки количество
мозгов. Нарежьте колечками вареные колбаски. Сбейте яйца как для яичницы,
приправив их гарумом. Смешайте все и начините поросенка, поместите его в
тесную корзину или мешок и опустите в котел с кипящей водой. Когда он будет
готов , дайте стечь бульону и подавайте на стол.
Парфянский козленок. Выберите хорошего козленка. Приготовьте его и
поставьте в печь запекать. Тем временем измельчите лук, руту, чабер, перец,
laserpicium и дамасские сливы без косточек. Добавьте оливкового масла, вина и
гарума. Поставьте на огонь и, когда достанете из печи козленка, полейте его
соусом и подавайте к столу.
Hypotrimma (салатный соус). Измельчите перец, мяту, любисток, изюм, орешки
пинии и финики. Добавьте свежий сыр, смешанный с медом, уксусом и виноградным
сиропом.
Домашние сладости. Выньте из фиников косточки и начините их смесью из
толченого перца и грецкого ореха или орешков пинии. Слегка посолите и варите в
меду.
ЭВОЛЮЦИЯ РИМСКОЙ
СЕКСУАЛЬНОСТИ
Истоки
Нравы у римлян не были более свободными или более извращенными, чем у дру-
53 Лигустик — пряная трава семейства зонтичных, родственник любистока. (Прим.
пер.
гих народов. Они просто придерживались иных правил, следовали иным принципам,
которые в ходе веков претерпели серьезную эволюцию. Изначально римское
общество, очень строго организованное и привязанное к традиции, ставит мужчину в
центр всего: pater familias — это не только отец семейства, но и защитник
родины , и хозяин в доме. В сексуальной сфере тоже все вращается вокруг него.
Его партнеры, будь то женщины или мальчики, должны доставлять ему
наслаждение, и это не считая супруги, которая должна хранить верность (в ранний
период римской истории обманутый муж имел право убить жену и любовника).
Необходимо было соблюдать единственное правило, которое останется неизменным на
протяжении всей римской истории: человек, с которым мужчина вступает в
сексуальные отношения вне брака, должен быть ниже по рангу, то есть римским
гражданином он быть не может, а вот рабом или рабыней — пожалуйста.
Свободная любовь,
эмансипация женщины
и развод
Великие перемены привносят, начиная со II века до нашей эры, военные
завоевания на греческом Востоке. В Рим приходят греческие обычаи, общественная
мораль принимает новые формы сексуальных отношений: допускается
гомосексуальность "греческого типа", широко распространяются различные сексуальные
практики. Женщина также обретает большую степень независимости, становится
соблазнительницей .
Одновременно с этими идущими с Востока новшествами происходит ряд событий,
кардинально меняющих положение женщины. Этот вопрос исследовало несколько
ученых, особенно углубленно им занималась профессор Эва Кантарелла. Женщины I
века нашей эры пользуются такой степенью автономии и свободы, которая вновь
будет достигнута лишь начиная с семидесятых годов XX века. Они становятся
экономически независимыми, а главное, облегчается развод. Чем обусловлена эта
эмансипация женщины в античном Риме?
В течение столетий закон признавал за женщиной чисто теоретическое право
наследовать имущество, собственность и денежные средства. В действительности
всем этим распоряжались мужчины (отцы, братья, мужья). В ходе знаменитых
гражданских войн I века до нашей эры ситуация изменилась: сенаторы тогда поняли,
что в этих конфликтах погибло значительное число мужчин из высших сословий и
что, следовательно, имеется реальная опасность того, что деньги и
собственность попадут в руки беззастенчиво стремящихся к власти людей, настоящих
диктаторов вроде Суллы или Цезаря. Что делать? Обратиться к женщинам и дать им
возможность лично наследовать имущество. Так и было сделано, сенат принял
новые законы.
Отошли в прошлое и традиционные брачные отношения, в которых женщина
полностью ставилась под власть мужа; на смену им пришел тип союза, в котором
женщина находилась под властью (финансовой) отца, а не мужа. В таком случае по
смерти отца женщина автоматически наследовала землю и деньги, приобретая
влияние и финансовую независимость. Практика развода тоже изменилась,
получить его стало проще: чтобы расторгнуть брак, достаточно было, чтобы мужчина
или женщина в присутствии свидетелей заявили о своем нежелании продолжать
состоять в нем.
Следствием всего этого стало усиление позиций женщины. Ведь в случае
развода женщина, законная собственница денег и имущества, могла оставить мужчину и
сохранять финансовую независимость.
Теперь зачастую роли менялись: мужчины, женившиеся только из-за денег,
рисковали потерять все и оказаться на улице.
Разумеется, эти законы имели значение больше для элиты римского общества,
то есть для богачей, нежели для простого народа. Следовательно, в римском
законодательстве в области брака и наследования не наблюдалось "всеобщего
равенства ": преимущество отдавалось свободным и состоятельным гражданам в ущерб
всем остальным (рабам, отпущенникам, иностранцам и прочим).
В течение трех с половиной столетий с середины I века до нашей эры по конец
III века нашей эры изменилось множество других вещей в отношениях между
мужчиной и женщиной. Если раньше семьи договаривались о браках, когда жених с
невестой были еще детьми (как сейчас в Индии), то теперь выбором стали
руководить чувства. Часто молодые люди жили вместе, но не женились (в зависимости
от социального и финансового положения практиковались различные формы союза,
от формальных до простого сожительства). Наметился даже кризис рождаемости,
который Август тщетно будет пытаться преодолеть с помощью специальных
законов .
Как тут не увидеть параллели с ситуацией в сегодняшнем западном обществе, в
Италии в особенности, где число браков снижается, растет число разводов, а
рождаемость стремительно падает (хотя у нас оказывают влияние другие факторы,
более практического свойства, как, например, финансовые затруднения, с
которыми сталкиваются молодые пары).
Не должно удивлять, что этот период римской истории характеризует
сексуальная свобода. Действительно, интимная жизнь становится все более открытой, и
как мужчине, так и женщине позволяется все большее, что и порождает тот стиль
поведения и тот образ, который оставят по себе римляне в памяти потомков.
Назад к
благонравию
Начиная с середины III века (примерно с 260 года нашей эры) с началом
варварских набегов на территорию империи, нестабильность и экономический кризис
вызывают изменения во всем римском обществе, включая сексуальную сферу.
Свобода в отношениях пересматривается. Люди возвращаются к традиционным бракам,
общество становится более целомудренным. Рождается новая супружеская мораль,
которая предписывает взаимную верность, осуждает гомосексуализм и главной
целью сексуальных отношений ставит рождение детей. Это еще языческая мораль, но
именно на нее опирается христианство, которому расчищает дорогу Константин.
Эта новая мораль становится оружием, с помощью которого священники
контролируют людские души, угрожая божественной карой... С одной стороны, она касается
всех и возвращает женщине важную роль в семье и обществе, с другой —
возрождаются самые древние римские традиции: женщина должна вступать в брак
девственницей, хранить верность в супружестве и жить в первом и единственном браке
до самой смерти.
21:00. Секс
у римлян
Мы снова на улице. Уже стемнело. Позади остались звуки лир и бубнов. Из
сенаторского дома доносятся песни и смех хозяина и гостей, уже порядком
набравшихся . По мере нашего удаления шум голосов становится все слабее. Перед
входом в ожидании хозяев все еще стоят два паланкина, рабы-носилыцики сидят на
тротуаре и переговариваются. Мы знаем, что вскоре повстречаем другой
транспорт, гораздо более шумный, — повозки с товарами для доставки клиентам, они
уже ждут своего часа по внешнему периметру города - повозки, груженные
амфорами, продуктами, дровами, скотом, черепицей, балками, кирпичом, тканями,
тарелками и кастрюлями... Всем тем, что изо дня в день требуется Риму для
жизнедеятельности. Город как будто "заливает полный бакп каждую ночь.
В этот час нас время от времени обгоняют мужчины, направляющиеся в игорный
дом, к любовнице, возвращающиеся домой, стараясь избежать нежелательных
встреч. Либо ищущие секса... Где? В лупанариях — борделях античного Рима. Либо
в определенных районах города. Кое-где в Риме кажется, что идешь по улицам
красных фонарей в индийском Бомбее, где у каждой двери и из каждого окна тебе
улыбаются, зазывая к себе, девушки. В других местах ситуация более "уличная".
У арок Большого цирка, например, предлагают себя сирийки, в точности как в
наше время стоят вдоль дорог на периферии славянские девушки или нигерийки.
Рабыни мужских желаний, ничего не изменилось за две тысячи лет. Бордели же
можно узнать по висящим снаружи фонарям: ничего особенного, просто пара
масляных ламп с несколькими "носиками". Но они подобны огням, на которые
слетаются "ночные бабочки".
Если взять в расчет количество и "пропускную способность" лупанариев, можно
сказать, что римляне сумели поставили секс "на поток". Еще одна современная
черта...
Внутри лупанария - кубикулум.
Подойдя ближе, мы видим троих беседующих мужчин. Типичная сценка, которую
наблюдаешь у нас у входа в бар в вечерний час. Они болтают с женщиной с
волосами очень странного цвета: при свете фонаря они кажутся синими. Так и есть.
Она явно проститутка, синий цвет волос (как и ярко-рыжий) — отличительный
знак ее профессии. Еще одним отличительным признаком служит одежда: если
порядочная женщина носит на себе тяжелые многослойные одежды, то проститутка
одета "легко", чтобы было проще быстро "обслужить" клиента.
Тихонько пройдем рядом. Женщина стоит перед входом в бордель, очень
скромный, входная занавеска отодвинута, и нам видно, что за ней. Вот узкий
коридор, освещаемый несколькими подвешенными к потолку масляными лампами. Он
ведет в комнатки с занавешенными шторкой проемами. Должно быть, это "кубикулу-
мы", где и раздаются ласки за плату. Мы догадываемся об этом по аналогии со
знаменитым лупанарием в Помпеях. Одна из шторок отодвигается, и из комнатки,
поправляя пояс на тунике, выходит мужчина. Следом за ним показывается
женщина, она останавливается в проходе, опершись рукой о стену. Женщина обнажена,
волосы собраны в пучок. Черты лица средиземноморские, фигура крупная, с
широкими бедрами, слегка выпуклым животом и маленькой грудью.
Ее черты проливают свет на эстетические предпочтения римлян. Фотомодели
наших дней, конечно, поразили бы их своим ростом, идеальными линиями тела и
безупречными лицами, без единой царапины и мешков под глазами (и со всеми
зубами во рту!) . Но римлянин счел бы их слишком худыми, а потому менее
сексапильными, чем женщины с такими формами, которые мы сейчас назвали бы
"цветущими " .
Канон женской красоты на протяжении всей Античности включал "округлости",
именно те, которые сегодня женщина стремится уменьшить или убрать и которые
веками и тысячелетиями были для мужчины гарантией плодовитости, способности
выносить и выкормить дитя. И следовательно, фактором привлекательности.
Достаточно взглянуть на женские ню на старых картинах, чтобы заметить, что
модель "цветущей женщины" благополучно дожила до начала Нового времени. И
достаточно сравнить каноны красоты многих стран третьего мира (далеко ходить
даже не надо: обратите взгляд по ту сторону Средиземноморья), чтобы заметить,
что эта традиция жива по сей день. Материальное благосостояние практически
"обессмыслило" пышные женские формы — благополучие и здоровье детей связано
более не с ними, а с другими факторами. Но в голове у многих мужчин на
бессознательном уровне прочно сидит "римский" канон красоты.
Женщина скрывается в углу, чтобы освежиться. Один из трех мужчин делает шаг
вперед — сейчас его очередь. Но женщина с синими волосами останавливает его и
протягивает ладонь, требуя платы. Ее слова нас поражают. Она перечисляет
имена девушек (Аттика, Анедия, Мирталис) и цены на их услуги. Мирталис,
продолжает она (то есть девушка, которую мы видели) — настоящая мастерица fellatio,
то есть орального секса... Цены колеблются в районе двух ассов, столько стоит
бокал дешевого вина... Но за Мирталис просят больше — целых четыре асса.
Мужчина улыбается, платит, затем снимает плащ и входит в комнатку. Вскоре
возвращается Мирталис, приводит в порядок волосы, снова делая пучок, который
предыдущий клиент слегка растрепал. Бросив взгляд на ожидающих у входа двоих
мужчин, ее следующих клиентов, она скрывается в комнатке и задергивает шторку.
Это явно бордель самого низкого пошиба, для простого люда.
Бордели — лишь один из элементов сексуальной сферы для римлян. И не столь
уж новый: они существовали во все времена.
Что действительно отличает римлян от нас, это правила сексуального
поведения. К примеру, почему в этот момент в особняке у нас за спиной мужчина
занимается сексом с женщиной, в то время как его жена находится в соседней
комнате и не выражает никакого недовольства? Почему вон в том богатом доме в конце
улицы мужчина с возмущением отказался заняться оральным сексом с собственной
женой, хотя они любят друг друга?
Каковы правила в сексе у римлян? Какие табу существуют? Это тема, в которой
укоренилось немало стереотипов. Как вы увидите, многие из них не отвечают
действительности.
Первым делом нужно сказать, что римляне совсем не являются развратными,
порочными и аморальными людьми, как иногда о них думают. Напротив, это они
сочли бы нашу сексуальность излишне усложненной и отягощенной ментальными
конструкциями и предустановленными ролями: слишком много правил относительно
того, что может делать мужчина, что — женщина, какой должна быть сексуальная
жизнь подростка, что является постыдным и что нет, каким должно быть
поведение гетеросексуала и каким — гомосексуалиста.
Римлянин сказал бы нам, что, хоть мы и считаем свое сексуальное поведение
свободным, на самом деле наша голова вся заколочена табличками "Запрещено".
Начнем с самого главного, того, что составляет подлинную суть сексуальной
сферы в римскую эпоху.
Для римлян секс (в любой форме) есть дар богов, Венеры в частности.
Следовательно, пользоваться этим даром — неотъемлемая и важная часть жизни, одно
из жизненных удовольствий. И не только: римляне считают, что, только если оба
партнера получают удовлетворение в постели, у них родятся здоровые дети.
В этой перспективе становится очевидно, что секс отнюдь не является чем-то
греховным или извращенным. Ведь если это благословение Венеры, как можно
критиковать или упрекать того, кто им занимается?
Однако внимание: римляне не являются адептами "свободной любви". У них тоже
существуют правила. Как с вином: оно тоже дар богов, пить его не греховно, но
имеются социальные нормы, определяющие, как и в каких количествах его
употреблять . И нужно их соблюдать. Вот и с сексом та же история. Правила есть,
только они отличаются от наших, и из-за этого нравы римлян нам кажутся такими
извращенными.
Нужно, однако, сделать над собой усилие и на минуту забыть все наши
правила, чтобы попытаться вжиться в их мир. Их нормы могут нравиться или не
нравиться, но они подчиняются очень простой логике.
Правило первое. Свободный римлянин (понимаемый как классический civis
Romanus, "римский гражданин") всегда должен "доминировать" в постели. Он
может заниматься сексом с партнерами любого типа (мужчинами и женщинами), но
только если они стоят ниже его на социальной лестнице: с женщинами, с
рабынями, с молодыми рабами.
Правило второе: оральный секс. Свободный римлянин должен "получать"
наслаждение, а не "доставлять" его... Римляне были просто зациклены на рте. Для них
рот — нечто благородное, почти священное. Это социальный инструмент, потому
что люди говорят, обращаются друг к другу, обмениваются информацией и так
далее — следовательно, он должен быть чистым и неоскверненным. В сенате рот
становится политическим инструментом. Как отмечает Джон Кларк, исследователь
римской сексуальности, обвинить сенатора в том, что он занимался оральным
сексом, равноценно обвинению в измене за то, что он "осквернил" рот, имеющий
столь важную функцию на службе обществу.
Следовательно, в оральном сексе активная роль, в отличие от пассивной,
считается недостойной. В этом смысле любопытно отметить, что для римского
менталитета скандал Клинтон-Левински не только не наделал бы шуму, ведь, по сути,
эти двое приняли дар Венеры (и к тому же наделенный властью человек имел
связь со своим подчиненным, да еще и женщиной, что вполне вписывается в
социальную регламентацию) , но если бы кто и проиграл в общественном мнении, так
это не Билл Клинтон, а Моника Левински — за свою "активную" роль...
Если быть точными, в области орального секса для римлян существуют три
табу , то есть три вещи, которые ни в коем случае не должны иметь место: чтобы
римский гражданин мужского пола доставлял оральные ласки другому мужчине
(fellatio); чтобы, что еще хуже, его принуждали к этому, и, наконец, чтобы он
доставлял оральные ласки женщине (cunnilingus). В этом смысле показательны
слова Марциала, который, выражая презрение Корацину, обвиняет его именно в
том, что тот занимается оральным сексом с женщинами... Поэтому назвать
римлянина "fellator" значит нанести ему тяжкое оскорбление. Это оскорбительно и
сейчас , но не в столь резкой форме.
А как смотрят на групповой секс? Плохо, потому что в подобных ситуациях
участники рискуют нарушить вышеназванные правила и табу.
Разумеется, все, что мы сказали, — это "теория", которой не все и не всегда
педантично следуют. В интимной жизни римляне делают то, чего им хочется, и
многие нарушают табу и правила. Но тут есть тонкое различие: никто из римлян
не признается публично в этих вещах, поскольку они считаются неприличными или
даже постыдными.
Почему?
Инстинктивно напрашиваются несколько объяснений: эти столь четкие правила
римское общество использует для того, чтобы оправдать сексуальную
эксплуатацию мужчин и женщин низших классов, чтобы держать под контролем женщин из
высших городских слоев, чтобы бороться с политическими противниками... Как
отмечают некоторые исследователи, по сей день религия, мораль и государственная
власть разных стран запрещают определенные сексуальные практики, такие как
добрачные сексуальные отношения, прелюбодеяние, гомосексуальность.
В зависимости от конкретных традиций они наказываются церковным отлучением,
лишением свободы или даже смертной казнью. Это форма контроля над обществом,
широко распространенная во времени и в пространстве.
Но возможно, причина в ином. Эти правила, по сути, нужны для охраны
привилегий римской элиты. Подумайте сами: почему считается прелюбодеянием связь с
равным тебе, но не с низшим по рангу (раб, отпущенник и так далее)? Причина
чисто экономическая: появление незаконнорожденного сына того же ранга может
подвергнуть опасности наследственные права законного потомства...
Кроме того, интимная связь с рабом, пусть даже с нарушением табу и правил,
уберегает вас от нападок — ведь слово раба мало что значит. Как следствие,
все эти правила имеют силу главным образом для патрицианских и зажиточных
слоев. А остальные жители Рима? Подавляющее большинство людей, которых мы
встречали на улицах города, не знают этих запретов. Для них секс носит
гораздо меньше ограничений и остается прекраснейшим даром Венеры (и Приапа),
которому отдаются с легким сердцем. Не следует забывать, однако, что значительная
часть населения занимается сексом не по своему выбору — это рабы, как
мужчины, так и женщины. Для римского менталитета всякий встретившийся на пути раб
или отпущенник был или является объектом "внимания" хозяина. Никто этим не
возмущается — это в порядке вещей. Они все потенциально могут стать
сексуальной игрушкой хозяина, это зависит от того, что пожелает их dominus. Или
domina...
Камасутра
римлян
Из граффити, найденных археологами в ходе раскопок, из текстов античных
авторов и из надгробных эпитафий проясняются многие подробности сексуальной
жизни древних римлян. Например, как сказать "заниматься сексом" в Траяновом
Риме? Fotuere. Этот термин сохранился почти неизменным, пройдя через века, и
до сих пор используется не только в итальянском, но и во французском языке,
причем с пренебрежительным оттенком.
Поразительно, что мужской половой орган, имеющий много разных имен
(mentula, virga, hasta, penis; а словом cunnus называют женский орган),
обозначается также и словом fascinus54; слово это происходит от латинского fas,
"благосклонный", ибо он является источником семени — синонима плодовитости и
процветания. Именно поэтому он в состоянии отгонять несчастья и оберегать от
злых духов. Вот почему его живописные или скульптурные изображения можно
встретить повсюду: на улицах, в лавках и частных домах.
Вызывают особенное любопытство и дают работу воображению росписи. С самого
начала раскопок в Помпеях на стенах стали находить множество небольших панно
с эротическими сценами. Многие из них были сразу же намеренно уничтожены,
потому что их считали слишком откровенными для морали того времени, какие-то
панно были сняты со стен и заперты в знаменитом "секретном кабинете", или
"кабинете непристойностей", коллекция которого сегодня почти целиком выстав-
э4 Фасцин — римское фаллическое божество, оберегало от сглаза и злых демонов.
(Прим. пер.)
лена в Национальном археологическом музее Неаполя. Вопреки распространенному
убеждению, речь идет не о борделях, а об обычных домах: картины с любовными
сценами были частью художественных коллекций, которыми располагали богатые
дома, чем-то рафинированным и благородным. Примерно как если бы сегодня кто-
то решил установить в гостиной обнаженную скульптуру в классическом стиле. Об
этих картинах в домах богачей упоминает Овидий. Светоний утверждает, что их
было немало в спальне у Тиберия. Удивительная находка была сделана в Риме в
1879 году, во время раскопок в садах виллы Фарнезина. Были обнаружены остатки
виллы, погребенной под отложениями Тибра, которые и сохранили в целости
фресковую роспись. Удалось вернуть на свет лишь четыре комнаты и два коридора,
но было выяснено, что вилла принадлежала людям с громкими именами: Юлии,
дочери Августа, и ее мужу, знаменитому Агриппе. На одном из панно мы видим
обнаженного мужчину, который старается склонить к любовным утехам сидящую на
краю кровати женщину, явно колеблющуюся и еще одетую. У нее даже покрыта
голова . На следующем панно все наоборот: полуобнаженная женщина обнимает
мужчину, которого ее эротический порыв, кажется, застал врасплох. На фресках можно
также различить фигуры рабов, возможно, домашнюю прислугу, присутствующую
даже при самых интимных моментах...
Несколько озадачивает то, что эти эротические сцены могли видеть дети и
юные девушки. Но они не считаются порнографией. Римляне в обычной жизни
открыто говорят о сексе (у них есть даже культ божеств любви и секса, таких как
Венера и Приап) и изображают его не только на стенах домов, но и на лампах
или дорогой столовой посуде, которой сервируется стол для званых ужинов. В
этом случае такие изображения воспринимаются не как нечто неприличное, а как
свидетельство высокой культуры, богатства и роскоши, царящей в доме.
Часто у эротических изображений может быть и другое предназначение:
утрированные сцены группового секса могут служить для создания жизнерадостной
атмосферы и, следовательно, оберегать место от дурного глаза... Подобным же образом
изображения Приапа с утрированно большим фаллосом символизируют богатство и
изобилие.
Эти панно вкупе со скульптурами и рельефами на лампах представляют собой
самую настоящую "камасутру" римской эпохи. Если внимательно рассмотреть
музейные экспонаты, фрески в кубикулумах, атриумах и коридорах домов в Помпеях
и Геркулануме, включая знаменитые помпейские Пригородные термы, можно
обнаружить все принятые тогда сексуальные позы.
Вот, пожалуйста, mulier equitans, женщина-наездница. Или женщина, стоящая
на кровати на четвереньках для позы "мужчина сзади": римляне называли ее
"позой львицы" из-за принимаемого женщиной положения. Затем следует классическая
"поза миссионера".
На лампах и панно присутствуют и сцены орального секса: ласки мужчине
(fellatio), женщине (cunnilingus) или обоюдные в позе "69".
Некоторые сцены поражают наше воображение: например, секс между двумя
женщинами в позе миссионера: на одной из женщин пояс с искусственным фаллосом. В
этой связи Сенека Старший рассказывает в одном из своих сочинений ("Контро-
версии", I, 2, 23) о том, как один мужчина застал свою жену в постели с
другой женщиной и убил обеих, выяснив вначале, настоящий ли перед ним мужчина
или "фальшивый". Он, кажется, легко отделался — речь шла о защите чести. Мар-
циал тоже говорит о женщинах на мужских ролях. Главное, что его в связи с
этим пугает, — идея женской независимости.
Разумеется, есть и групповые сцены: в некоторых случаях в них участвуют
двое мужчин и одна женщина, в других двое мужчин и две женщины, настоящие
клубки или "паровозики"... Ясно, что некоторые из участников в этих случаях не
в состоянии соблюдать сексуальные табу римской аристократии. В этом смысле
тот, кого мы можем определить как "мужчина посередине", называемый у римлян
обычно пренебрежительным словом пкинедп (cinaedus), кажется, пользовался
определенным успехом у женщин.
Самая обычная фреска в Помпеях.
Встречаются и призванные вызвать улыбку сцены, например, женщина-
"наездница", оседлавшая мужчину с гимнастическими гирями в руках, или амур,
поддерживающий мужчину, помогая ему приподнять партнершу во время несколько
акробатического совокупления.
Бисексуалы
и геи
А гомосексуальность? Быть геем для римлянина ничуть не зазорно. Интересно
отметить, что у римлян даже нет специальных слов, соответствовавших нашим
"гей" и "лесбиянка", и это свидетельствует об отсутствии предрассудков.
Сегодня мы разделяем людей на категории по сексуальной ориентации: женщины
и мужчины могут быть гетеросексуалами, гомосексуалами либо бисексуалами. В
римском обществе такого нет. Считается приемлемым, чтобы римский гражданин,
если желает, находил красоту и источник удовольствия, как в мужском, так и в
женском теле.
Но при одном важном условии. Чтобы в интимных отношениях с другим мужчиной
он был, скажем так, "активным" партнером, а не "пассивным"... Кроме того,
предмет (именно так следует его называть) его вожделения должен быть низшего
ранга. Таковы правила мужского гомосексуализма.
Таким образом, никого не шокировало, что даже такой человек, как император
Адриан, появлялся на людях с любовником, знаменитым Антиноем, — а когда юноша
утонул в Ниле, император даже обожествил его.
Римский менталитет не приемлет другого: чтобы свободный мужчина сознательно
выбирал пассивную роль в сексуальных отношениях. Это считается позорным.
Римлян, которым нравилось исполнять эту роль, презрительно называли "кинед"
(cinaedus) или "патикус" (pathicus). У них даже юридический статус был иным,
как у проституток, гладиаторов и актеров: они не имели права голосовать и не
могли представлять себя в суде.
Есть, однако, один озадачивающий аспект в римской гомосексуальности: секс с
мальчиками. Для нас это педофилия, и точка. Для римлян — нет: единственное
правило, которое необходимо соблюдать, все то же: разница в социальном поло-
жении, запрет на "пассивную" роль и, естественно, разница в возрасте.
Но откуда пришла эта практика? Между II и I веками до нашей эры, когда
римская экспансия достигла греко-восточного мира, в город пришли греческие
обычаи: от пищи до медицины, от философии до искусства. Не исключая секс... С
этого момента, в подражание греческому миру, для богатых людей стало чуть ли не
модой держать в доме юношу или красивую девушку для плотских утех. И
присутствие в том же доме жены никого не смущало. В Траяновом Риме положение вещей
не изменилось. Нас это шокирует, но нужно помнить, что для римлян секс часто
имеет место между двумя людьми разного ранга или между хозяином и его рабом
или рабыней...
Тогда и вошло у богатых римлян в обычай покупать рабов, которые при
необходимости могли бы использоваться для удовлетворения сексуальных потребностей.
В отличие от рабынь не существует мужчин-рабов, приобретаемых исключительно
как "секс-игрушки". Но, по мнению некоторых исследователей, основной функцией
раба привлекательной внешности в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет
почти всегда было именно сексуальное удовлетворение хозяина. Или хозяйки...
Конечно, ведь и для женщин из высшего класса, богатых и независимых, имеет силу
вышесказанное. Это объясняет, почему к рабам и к бывшим рабам всегда
относились с долей презрения: предполагалось, что они побывали в постели хозяев.
В таком случае напрашивается вопрос: в императорском Риме проституцией
занимались не только женщины, но и мужчины? Ответ — да. Удивительно узнать, что
со своих доходов они платят налоги, и что у них есть свои праздники, как и у
их "коллег" женского пола. Основная разница состоит в том, что если женщины —
почти поголовно рабыни, бывают разных возрастов и предлагают свои услуги по
чрезвычайно низким ценам, то мужчины чаще всего молоды и требуют высокую
плату. Их можно определить как настоящих жиголо городской аристократии, в
большей степени для мужчин, нежели для женщин. Многие из них сказочно
разбогатели.
Порой благодаря сексуальным отношениям оказываются сложно переплетены
судьбы нескольких людей. В Остии были найдены гробницы, надписи на которых, по
мнению историка Джона Кларка, дают основания предполагать настоящие "любовные
треугольники". Или, точнее, "шведские семьи". Одна из эпитафий гласит: "Луций
Атилий Артем и Клавдия Апфиас посвящают этот саркофаг Титу Флавию Трофиму с
тем, чтобы все трое покоились вместе". В другом случае мужчина по имени Аллий
похоронил Аллию Потестас, рабыню, которую он делил с другим мужчиной. После
ее смерти, говорится в надписи, мужчины рассорились между собой. Сегодня
никто не стал бы писать подобные вещи на своей могиле, предавая гласности
отношения, которые осуждаются моралью и религией.
Женщина
с зеркала
В заключение нашего путешествия по миру римской сексуальности следует
сказать , что, как мы видели, речь идет о мире, сильно отличающемся от нашего,
мире, в котором единственным получателем благ является римский гражданин
мужского пола.
Но все-таки и римская женщина (особенно богатая), благодаря достигнутой
эмансипации, смогла выделить себе пространство и получить свою долю
удовлетворения. Учитывая положение в других культурах и у других народов той эпохи,
это немало. Ведь сопоставимого положения придется дожидаться еще почти
двадцать столетий.
Подтверждение тому сейчас у нас перед глазами. Сцена пронизана любовью. Она
— красавица во цвете лет, возлежит на тонко украшенном ложе с мягкими
шелковыми простынями. Ее партнер, образец мужской красоты, находится позади, слив-
шись с нею в страстном соитии. Они смотрят друг на друга, она, обернувшись,
обнимает его и нежно ласкает рукой. Они обнажены, единственным "одеянием"
женщины являются... ее золотые украшения.
Браслеты украшают ее лодыжки, запястья и руки выше локтей. Ожерелье с
драгоценными камнями и золотыми "капельками" обвивает шею, ложась на ключицы. Но
в особенности поражает удивительной красоты золотая цепь с крупными звеньями,
крест-накрест спускающаяся с плеч, покрывая соски и пересекаясь на уровне
пупка, — так когда-то носили нагрудные патронташи. Это обилие золота дает
понять , что мы находимся в доме у состоятельной женщины. Рядом с кроватью стоит
жаровня, где жгутся смолы, чьи ароматы распространяются по всей комнате.
Имеется и небольшая домашняя собачка, она отдыхает на скамеечке и с явной
тревогой наблюдает за появлением мышки, приникшей к миске с водой. На стене висит
эротическая картинка со створками, чтобы хозяйка могла показать ее лишь тем,
кому пожелает...
Итак, domina: внимательно рассмотрев ее, замечаешь, что прическа у нее
несколько старомодная. Длинные волосы собраны в большой пучок на затылке и
забраны наверх, образуя вокруг лба подобие ореола. Но разве такие прически в
эпоху Траяна уже не отошли в прошлое? Ведь они были в моде двадцать лет
назад , при Флавиях, и даже раньше... Не успели мы закончить мысль, как женская
рука, уже немолодая, появляется в поле нашего зрения и отодвигает от нас это
столь чувственное изображение.
Ведь то, что мы видели, — не реальная сцена, а гравировка на обратной
стороне бронзового зеркала. Изумительное украшение, героями которого стали двое
возлюбленных и в центре которого находится женщина, эмансипированная, юная и
чувственная. Рука, что держит зеркало, принадлежит женщине в годах. Должно
быть, она и есть его владелица.
Мы не видим ее лица, потому что зеркало заслоняет его от нас, как луна —
солнце во время затмения. Попробуем заглянуть сбоку и вглядимся в это
морщинистое лицо. Сходство с женщиной с зеркала потрясающее. Да, это она и есть!
Как часто бывает, женщины из высшего общества любят заказывать себе
гравировки на бронзовых зеркалах. И эта domina сделала свой портрет несколько
десятков лет назад, запечатлев себя такой, какой она была тогда, в расцвете
молодости. Прошло время, тот мужественный юноша потерял свои кудри, приобрел
морщины и теперь похрапывает неподалеку, в одном из кубикулумов пышного
особняка на Эсквилинском холме, в котором они прожили всю жизнь.
Женщина с зеркала.
Так выглядит обратная сторона бронзового зеркала, принадлежавшего римской
матроне. Хозяйка заказала свое изображение в золотых украшениях на ложе с
любовником. По мнению римлян, секс — это дар Венеры.
Женщина смотрит на свое отражение в бронзе зеркала, смотрит на морщины, на
длинные седые волосы, которые заботливо расчесывает ее служанка... Потом ее
взгляд переходит на раму зеркала, по краю которой идет кайма с
выгравированными на ней знаками зодиака. Она рассеянно скользит по ним: Стрелец, Козерог,
Водолей, Рыбы... Они напоминают тому (или той) , кто смотрится в зеркало, о
безвозвратном течении времени. Словно говоря: наслаждайся, пока ты молода и
красива, пользуйся дарами Венеры. Carpe diem, лови мгновение, как говорил
Гораций... В глазах у женщины вспыхивает веселье. Уж она своими лучшими годами
насладилась в полной мере, не упустила ничего...
Это бронзовое зеркало диаметром около тринадцати сантиметров будет найдено
археологами в одном из районов Эсквилина много веков спустя. Теперь оно
хранится в Римском городском антиквариуме, под инвентарным номером 13.694. За
этими сухими цифрами скрывается жизнь, в которой отразилась целая эпоха...
Ночь уже воцарилась на улицах города. Лишь проплывают мимо редкие "фонари".
Это лампы рабов, которые освещают путь небольшим группам людей. Еще свет
горит над дверьми некоторых типично ночных, как и бордели, заведений: это
игорные дома. В тавернах (cauponae) кто-то продолжает играть в кости, ставить и
проигрывать деньги. Игральных карт еще не существует, но шулеры и потасовки —
уже да. Наше внимание привлекают неожиданные крики — они доносятся именно из
таверны. Шум падающих на пол табуреток, звон бьющейся посуды... С криками
выбегает на улицу женщина — вероятно, это местная проститутка или же владелица
заведения, кто знает... Но ее крики — не пустая брань: она зовет вигилов из
ночного патруля, который только что прошел мимо. В считанные секунды
"пожарные- стражники" оказываются внутри заведения. Снова слышны крики, потом
внезапно все затихает, и почти в ту же минуту два вигила выводят на улицу
мужчину, заломив ему руки за спину. Он продолжает метаться и протестовать.
Умолкнуть его заставляют только удары дубинки. К ним прибавляются пинки... Здесь
"полиция" особо не церемонится. Уйдем отсюда...
Пьяные в тавернах, убийцы в темных переулках — ночные опасности
подстерегают в Риме на каждом шагу. Их источник может быть и над вами: это не только
струи мочи, от которых вам надо то и дело увертываться. Сверху может
свалиться и тяжелый предмет: черепки битой посуды, сломанные стулья и другой
ненужный хлам (точь-в-точь как было принято некогда в некоторых итальянских
городах на Новый год) . Выбрасывать вещи из окон запрещено законом, но случается
это довольно часто.
На некоторых улицах мы различаем силуэты занятых уборкой рабов. Работают
они при свете факелов: ночь (и сумерки) — самое подходящее время, чтобы
очистить улицы от мусора. Днем в переполненном людскими потоками Риме это
практически невозможно.
Ритуал изгнания
злых духов
Свернем в переулок. В ночной тишине наше внимание привлекает странный звук,
как будто читают молитву. Попытаемся понять, откуда он идет: кажется, с
первого этажа одного из домов. Деревянный ставень одного из окон прикрыт
неплотно , и оттуда просачивается слабый свет. Приблизимся тихонько и посмотрим
внутрь сквозь щель в гнилом дереве: нашему взгляду открывается любопытная
сцена, уходящая корнями в незапамятные времена.
При слабом свете нескольких ламп мужчина совершает ритуал изгнания духов
мертвых. Римляне очень суеверны: они считают, что тени умерших предков (то
есть "привидения"), называемые "маны", продолжают обретаться в домах детей и
внуков. Если с помощью обрядов и приношений удается добиться их
благосклонности, они могут помогать живым, оберегая их в повседневных делах. В противном
случае они могут превратиться в злых существ, так называемых larvae или
lemures, которые являются по ночам или во сне. Иногда требуется проводить
глубокой ночью настоящие очистительные ритуалы.
То, что мы наблюдаем сейчас, поразительно напоминает обряды, описанные
Овидием . Мужчина встал с постели и босиком ходит по комнате. Затем он в полной
тишине щелкает пальцами, высоко подняв руку, после чего "очищает" руки, омыв
их в тазике с ключевой, "неиспорченной" водой, за которую дорого заплатил
хитрому торговцу.
На столе рядом с тазиком стоит тарелка с черными бобами. Это подношение
теням мертвых. Чтобы продемонстрировать, что они не отравлены, мужчина берет
горсть бобов и отправляет их в рот. Затем, не оборачиваясь, выплевывает их на
ладонь и кидает по одному за спину, девять раз повторяя фразу, которая
привлекла наше внимание: "Я бросаю эти бобы и тем самым освобождаю себя и своих
близких". Ни в коем случае нельзя оборачиваться: считается, что души мертвых
за спиною живого человека подбирают бобы и едят их, по крайней мере,
символически. В этот поздний час, одолеваемый сном, мужчина нечетко бормочет
очистительную формулу, но слова все-таки различимы.
Затем наступает черед последней части ритуала: мужчина снова погружает руки
в воду и девять раз просит души умерших покинуть его дом. Повторяя просьбу,
он бьет в бронзовые тарелки. В конце, тяжело дыша, он замирает. Ему остается
обернуться, чтобы проверить, ушли ли тени. После минутного колебания он резко
оборачивается и оглядывает комнату. Лицо его разглаживается, на губах
появляется улыбка. Похоже, обряд возымел действие.
24:00.
Последнее объятие
Мы совсем одни на улице. Рим вокруг нас объят сном. Кто спит в роскошном
кубикулуме, укрывшись одеялами. Кто на соломенном тюфяке на полу, в коридоре
особняка.
Мы стоим на широкой улице с рядами лавок по обеим сторонам. В этот час они
закрыты, тяжелые деревянные ставни задвинуты в пазы на полу и заперты на
крепкие засовы. Подняв взгляд, мы видим вокруг лишь черные силуэты инсул на
фоне звездного неба. Кажется, что стоишь в темном каньоне под усыпанным
звездами небосводом. Мы движемся по улице в какой-то нереальной тишине. Ее
нарушает лишь журчание воды в квартальном фонтанчике в нескольких десятках метров
впереди. Звук текущей воды — единственное, что скрашивает наше одиночество в
ночном городе.
Удивительная тишина. Что особенно интересно, тишина редкая. Ведь мы
находимся в самом центре города с полутора миллионами жителей. Как правило, ночь
— это время развоза товаров по лавкам, с грохотом железных ободьев колес по
каменной мостовой, криками, ржанием, непременной бранью... Именно эти звуки
доносятся издалека с каких-то улиц. Им эхом вторит собачий лай. Рим никогда не
спит.
Дорога перед нами расходится надвое. И прямо посреди перекрестка стоит кто-
то и молчаливо наблюдает за нами. Это женщина, она одета в длинные светлые
одежды, руки раскрыты для объятия. Заинтригованные, мы делаем еще несколько
шагов. Только тогда мы ее узнаем и понимаем, что взгляд ее направлен не на
нас.
Ее взгляд устремлен вдаль за горизонт, как у погруженного в глубокие
раздумья человека. Бледный свет луны освещает спокойное белоснежно-белое лицо с
едва заметной улыбкой на губах. Вокруг лба повязана лента, волосы собраны в
прическу, но несколько прядей игриво спускаются на плечи. Порыв ветра
поднимает вокруг1 нее столб пыли, но ее волосы остаются неподвижными. Да и как
иначе : ведь они из мрамора. Как и ее обнаженные руки и тысяча складок платья.
Скульптор использовал одну из самых ценных пород мрамора, чтобы запечатлеть в
камне одно из самых почитаемых римлянами божеств. Это Матер Матута,
"милостивая матерь" , богиня плодородия, "начала" и утренней зари...
Матер Матута - время не пощадило уличную статую.
Так заканчивается один день в императорском Риме. День, как любой другой,
почти две тысячи лет тому назад.
Ликбез
МИР МИКРОБОВ
ГРАМПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ БАКТЕРИИ
АКТИНОМИЦЕТНАЯ ЛИНИЯ
Среди прокариот мицелиальный рост ограничен грамположительными бактериями и
характерен для организмов, называемых актиномицетами. Некоторые из этих
организмов, эуактиномицеты, развиваются исключительно в виде мицелия и
размножаются путем образования одноклеточных спор, формирующихся по одной или
цепочками на верхушках гиф. Эуактиномицеты представляют большую и сложную группу,
включающую много родов, которые различаются главным образом по своему
строению и особенностям развития1. На рис. 1 схематически изображены некоторые
способы их роста.
1 В смысловом отношении термин эуактиномицеты близок названию «высшие формы
актиномицетов» в понимании Н.А. Красильникова. [См. Н.А. Красильников,
Лучистые грибки (высшие формы). — М.: Наука. 1970]. — Прим. ред.
Рис. 1. Схема, показывающая характер развития нескольких родов акти-
номицетов. У некоторых родов споры образуются на воздушном мицелии,
развивающемся на поверхности первичного (субстратного) мицелия.
У второй группы, называемой проактиномицетами мицелиальный тип развития
имеет временный и часто ограниченный характер; специализированные споры не
образуются, а размножение происходит преимущественно путем фрагментации
мицелия на короткие, палочковидные клетки. Проактиномицеты смыкаются с большой
группой одноклеточных организмов, размножающихся бинарным делением и носящих
собирательное название коринеформные бактерии. Для этих организмов характерна
неправильная и изменчивая форма клеток; обычно клетки имеют конусообразную и
булавовидную форму, но в цикле развития часто проходят кокковидную стадию.
Наконец, с актиномицетной линией связаны, по-видимому, некоторые грамполо-
жительные одноклеточные бактерии, не образующие эндоспор и отличающиеся от
группы коринебактерий правильной формой клеток. К ним относятся
молочнокислые, бактерии и микрококки.
В подвижном состоянии представители актиномицетной линии имеют жгутики. Но
такое состояние наблюдается довольно редко, хотя и встречается у отдельных
представителей всех вышеописанных групп. Эуактиномицеты в большинстве своем
бывают обычно неподвижными, однако отдельные роды образуют подвижные споры.
Для удобства последующего обсуждения представители актиномицетной линии
разделены на три основные группы (табл. 1). Группа I включает одноклеточные
молочнокислые бактерии и микрококки; группа II — коринеформные бактерии и
проактиномицеты; группа III — эуактиномицеты.
х.2
Табл. 1. Основные группы грамположительных бактерий
Группа
Группа I
Одноклеточные палочки или сферические
клетки правильной формы; размножаются
бинарным делением.
Группа II
Одноклеточные формы, у которых
наблюдается тенденция к образованию мицелия
или клеток с изменчивой или
неправильной формой; размножаются путем
фрагментации мицелия.
Группа III
Единственной формой вегетативного
развития является мицелий; размножение
происходит путем образования
специализированных спор.
Представители
Молочнокислые
бактерии
Микрококки
Коринеформные
бактерии
Проактиномицеты
Эуактиномицеты
Характерные роды
Streptococcus
Leuconostoc
Pediococcus
Lactobacillus
Staphylococcus
Micrococcus
Sarcina
Corynebacterium
Arthrobacter
Propionibacterium
Bifidobacterium
Actinomyces
Mycobacterium
Nocardia
Geodermatophilus
Streptomyces
Micromonospora
Actinoplanes
S trepto sporangium
Thermoactinomyces
В рамках этой статьи невозможно описать все имеющиеся роды, поэтому для
рассмотрения выбраны те, которые перечислены в табл. 1.
Средний
нуклеотидный
состав ДНК
В целом нуклеотидный состав ДНК организмов, относящихся к актиномицетной
линии, изменяется в широких пределах (табл. 2). Однако внутри каждой группы,
кроме нескольких особых случаев, наблюдается значительно более узкий диапазон
вариабельности. У большинства представителей группы I в ДНК обнаруживается
низкое содержание ГЦ. Исключением является род Micrococcus, у которого эти
величины находятся вблизи верхнего предела шкалы ГЦ. Напротив, в группе III
содержание ГЦ характеризуется высокой величиной; единственное исключение
представляет Thermoactinomyces, отличающийся от всех других эуактиномицетов
также и по типу спорообразования. У бактерий группы II ДНК имеет высокое
содержание ГЦ, хотя диапазон изменения несколько шире, чем в группе III.
2 За исключением одноклеточных бактерий, образующих эндоспоры.
Табл. 2. Пределы изменений среднего нуклеотиднохю
состава ДНК у представителей актиномицетной линии.
Группа
I
II
III
Представители
Молочнокислые
бактерии
Микрококки
Коринеформные
бактерии
Проактиномицеты
Эуактнномицеты
Характерные роды
Streptococcus
Leuconostoc
Pediococcus
Lactobacillus
Staphylococcus
Micrococcus
Sarcina
Corynebacterium
Arthrobacter
Propionibacterium
Bifidobacterium
Actinomyces
Mycobacterium
Nocardia
Geodermatophilus
Streptomyces
Micromonospora
Actinoplanes
Streptosporangium
Thermoactinomyces
ГЦ, мол. %
33-44
38-44
34-44
35-51
30-40
66-75
29-31
57-60
60-72
59-66
57-64
60-63
62-70
60-72
69-73
71-73
71-76
69-71
44-55
Строение
пептидогликана
Почти у всех грамотрицательных прокариот пептидогликан клеточной стенки
имеет одну и ту же основную химическую структуру, схематически показанную на
рис. 2.
—Г—М—Г—
I
1Ыла
2D-toy
3 Мезо-ДАП
I
т4П-Ала
гкла f
— Г—М—Г—
Рис. 2. Первичная структура пептидогликана типа А, встречающегося в клеточных
стенках некоторых организмов актиномицетной линии. Сокращения: Г — N-
ацетилглюкозамин; М — N-ацетилмурамовая кислота; L(D)-Ana — Ь(Б)-аланин; D-Глу
— D-глутаминовая кислота; мезо-ДАП — мезо-диаминопимелиновая кислота. Основные
изменения этой структуры, встречающиеся в пептидогликанах, образуемых
представителями актиномицетной линии организмов, касаются природы диаминокислоты в
положении 3, наличия или отсутствия межпептидного мостика, а также положения
поперечной связи между соседними тетрапептидами (3,4- илн 2,4-связи). Более
подробные данные приведены в табл. 3.
Табл. 3. Распространение некоторых основных типов
пептидогликанов у организмов актиномицетной линии.
Тип
А. Мезо-ДАП в положении 3: соседние
пептидные цепи соединены непосредственно
поперечной связью, образующейся между
аминокислотными остатками в положениях 3 и 4.
Б. L-лизин в положении 3; межпептидный
мостик образуется с участием
аминокислотных остатков в положениях 3 и 4.
В. Ь,Ь-ДАП в положении 3; межпептидный
мостик образуется с участием
аминокислотных остатков в положениях 3 и 4.
Г. L-орнитин в положении 3; межпептидный
мостик образуется с участием
аминокислотных остатков в положениях 3 и 4.
Д. В положении 3 могут находиться разные
аминокислоты; межпептндиый мостик
образуется с участием диаминокислоты, связанной
с карбоксильными группами D-глутамата в
положении 2 и D-аланина в положении 4.
Группа
I
II
III
I
II
III
I
II
III
I
II
III
I
II
III
Характерные роды
Lactobacillus*
Corynebacterium
Arthrobacter*
Propionibacterium*
Mycobacterium
Nocardia
Geodermatophilus
Micromonospora
Actinoplanes
Thermoactinomyces
Streptococcus
Leuconostoc
Pediococcus
Lactobacillus*
Staphylococcus
Micrococcus
Arthrobacter*
Bifidobacterium*
нет
нет
Arthrobacter*
Propionibacterium*
Streptomyces
Lactobacillus*
Bifidobacterium*
нет
нет
Arthrobacter*
Другие
коринеформные
бактерии
нет
* некоторые виды
Такой преобладающий тип пептидогликана содержит мезо-диаминопимелиновую
кислоту (мезо-ДАП), находящуюся в положении 3 пептидной цепи; соседние
пептидные цепи непосредственно соединены поперечными связями, образующимися между
свободной аминогруппой мезо-ДАП и свободной карбоксильной группой D-аланина
(3,4-связь). Аналогичные пептидогликаны присутствуют также и у некоторых
представителей актиномицетной линии; однако, у этих организмов обнаружено еще
и очень большое число (почти 60) других типов пептидогликанов. Основные
различия между ними касаются природы диаминокислоты в положении 3, наличия,
числа и природы дополнительных аминокислот, образующих межпептидные мостики, а
также положения поперечной связи между пептидными цепями. В табл. 3
суммированы данные о распространении основных вариантов структур пептидогликана
среди организмов актиномицетной линии. Эти данные свидетельствуют о наличии
определенных таксономических корреляций. Для группы I, за исключением немногих
видов Lactobacillus, характерен пептидогликан типа Б. Эуактиномицеты
синтезируют пептидогликаны типа А или типа В. В группе II изменчивость структуры
пептидогликана особенно велика, причем среди представителей коринеформной
группы встречаются многообразные типы пептидогликанов.
Диссимиляция и
отношение к
кислороду
Бактерии актиномицетной линии являются хемогетеротрофами, осуществляющими
аэробное дыхание или брожение (табл. 4). Аэробы с чисто дыхательным типом
метаболизма, который характерен почти для всех эуактиномицетов, встречаются во
всех трех подгруппах. Способность к брожению наблюдается у многих
представителей групп I и II. Основными сбраживаемыми субстратами являются углеводы; в
большинстве случаев (за исключением Sarcina) H2 не образуется, а в качестве
главного конечного продукта накапливается молочная или пропионовая кислота. У
таких организмов, способных к брожению, отношение к 02 варьирует. Бактерии
рода Staphylococcus (группа I) представляют собой факультативные анаэробы,
которые могут синтезировать АТФ либо путем аэробного дыхания, либо путем
брожения; к аналогичному физиологическому типу относится и род Corynebacterium
(группа II). Молочнокислые бактерии, входящие в группу I, лишены дыхательной
системы и поэтому образуют АТФ исключительно за счет брожения, однако они
могут хорошо развиваться в присутствии воздуха. Другие представители групп I и
II имеют чисто бродильный тип обмена (Sarcina, Propionibacterium,
Bifidobacterium, Actinomyces) и растут только в отсутствие воздуха или при
очень низком парциальном давлении кислорода. Молекулярный кислород подавляет
рост всех этих организмов, но не является для них токсичным. Следовательно,
их выращивание не требует использования специальных методов, предотвращающих
даже кратковременный контакт клеток с воздухом. Методы подобного рода
необходимы для культивирования облигатно анаэробных неспоровых бактерий, а также
для культивирования многих клостриднев. Таким образом, анаэробные организмы,
относящиеся к актиномицетной линии, представляют особую физиологическую
категорию устойчивых к кислороду или аэротолерантных анаэробов.
Табл. 4. Способы образования АТФ
и отношение к кислороду
представителей актиномицетной линии.
Вид
АТФ в результате
дыхания
брожения
Отношение к
кислороду
Группа I
Молочнокислые бактерии
Staphylococcus
Micrococcus
Sarcina
Факультативные анаэробы
Факультативные анаэробы
Облигатные аэробы
Аэротолерантные анаэробы
Группа II
Corynebacterium
Arthrobacter
Propionibacterium
Bifidobacterium
Actinomyces
Mycobacterium
Nocardia
Факультативные анаэробы
Облигатные аэробы
Аэротолерантные анаэробы
Аэротолерантные анаэробы
Аэротолерантные анаэробы
Облигатные аэробы
Облигатные аэробы
Группа III
Эуактиномицеты
Облигатные аэробы
ГРУППА I.
МОЛОЧНОКИСЛЫЕ
БАКТЕРИИ
Молочнокислые бактерии — это неподвижные палочковидные или сферические
организмы (рис. За-в), объединяемые необычным сочетанием метаболических свойств
и потребностей в питательных веществах. Они обязаны своим названием тому
факту, что синтезируют АТФ в результате сбраживания углеводов с образованием
молочной кислоты в качестве основного (а иногда и единственного) конечного
продукта .
\
j
/
Рис. За. Lactobacillus
% 4
• • 1
• ♦'
Ч
щ*'*\
• ••• »
\
•■<.
Рис. 36. Streptococcus
Все молочнокислые бактерии — факультативные анаэробы и хорошо растут на
поверхности твердой среды в контакте с воздухом. Однако они неспособны
синтезировать АТФ за счет дыхания, что отражает отсутствие у них цитохромов и других
ферментов, содержащих гем. Хотя молочнокислые бактерии могут в ограниченной
степени окислять некоторые органические соединения под действием флавопротеи-
новых ферментов (оксидаз или пероксидаз), такое окисление не сопровождается
образованием АТФ. Соответственно наличие или отсутствие воздуха не влияет на
экономический коэффициент молочнокислых бактерий, так как в обоих случаях АТФ
образуется в результате анаэробной диссимиляции Сахаров.
, \г *' х
Рис. Зв. Pediococcus.
Одно из следствий неспособности молочнокислых бактерий синтезировать гемо-
протеиды заключается в том, что они лишены каталазы и поэтому не могут
разлагать Н202 в реакции
2Н202 -> 2Н20 + 02.
Отсутствие каталазной активности, которое можно легко обнаружить благодаря
тому, что при смешивании клеток с каплей разбавленной Н202 не происходит
выделения 02, является одним из наиболее полезных диагностических тестов для
распознавания этих организмов, поскольку они представляют собой фактически
единственный тип бактерий, лишенных каталазы, но способных расти в
присутствии воздуха.
Неспособность молочнокислых бактерий синтезировать гемопротеиды коррелирует
с их неспособностью синтезировать гемин — порфирин, который служит простети-
ческой группой этих ферментов. Однако некоторые молочнокислые бактерии
приобретают каталазную активность при выращивании в присутствии источника гемина
(например, в среде, содержащей эритроциты). По-видимому, эти виды синтезируют
белок, который может соединяться с экзогенно поставляемым гемином с
образованием фермента, обладающего свойствами каталазы.
Неспособность синтезировать гемин — только одно из проявлений чрезвычайно
ограниченных синтетических возможностей молочнокислых бактерий. Все эти
организмы обнаруживают сложные потребности в факторах роста; они неизменно
нуждаются в витаминах группы В и, за одним исключением (Streptococcus bovis), в
значительном числе аминокислот. Потребности многих молочнокислых бактерий в
аминокислотах гораздо шире соответствующих потребностей высших животных.
Вследствие таких сложных требований к питательным веществам молочнокислые
бактерии обычно культивируют на средах, содержащих пептон, дрожжевой экстракт
или другие гидролизаты растительного или животного материала. В качестве
источника энергии среды должны включать сбраживаемый углевод.
Даже при выращивании на очень богатых средах колонии молочнокислых бактерий
(рис. 4) всегда остаются сравнительно небольшими (не больше чем несколько мм
в диаметре). Они никогда не бывают пигментированными и вследствие отсутствия
цитохромов имеют весьма характерный известково-белый цвет. Небольшой размер
колоний этих бактерий объясняется главным образом низким экономическим
коэффициентом роста, а это в свою очередь обусловлено тем, что они существуют
исключительно за счет брожения.
Рис. 4. Колонии молочнокислых бактерий: Lactobacillus
reuteri (слева) и Streptococcus lactis.
Некоторые виды могут давать необычно крупные колонии при росте на средах,
содержащих сахарозу, в результате образования из нее больших количеств
внеклеточных полисахаридов (декстрана или левана); в этом особом случае
значительную часть объема колонии занимает полисахарид. Так как декстраны и леваны
синтезируются только из сахарозы, рассматриваемые виды дают типичные мелкие
колонии, если их выращивают на средах, содержащих любой другой утилизируемый
сахар. При выделении молочнокислых бактерий сферической формы, которые могут
расти в среде с исходным рН, равным 7 или выше, полезно включать в твердую
среду мелко измельченный мел, поскольку колонии таких бактерий можно легко
отличить по окружающим их зонам просветления, возникающим благодаря
образованию кислоты и растворению СаС03 (рис. 5).
Другая отличительная физиологическая особенность молочнокислых бактерий —
их высокая устойчивость к кислоте как необходимое следствие характерного для
них энергетического метаболизма. Хотя молочнокислые бактерии сферической
формы могут начинать рост в нейтральной или щелочной среде, большинство
палочковидных форм неспособно расти в среде с начальным рН выше 6. Рост всех
молочнокислых бактерий продолжается до тех пор, пока в результате брожения
величина рН не упадет до 5 или ниже.
Способность молочнокислых бактерий образовывать и переносить довольно
высокие концентрации молочной кислоты имеет важное селективное значение, так как
такое свойство дает им возможность успешно конкурировать с большинством
других бактерий в средах, богатых питательными веществами. Об этом
свидетельствует тот факт, что накопительные культуры молочнокислых бактерий можно легко
получить из природных источников при использовании сложных сред с высоким
содержанием сахара. Несомненно, такие среды поддерживают рост и многих других
хемоорганотрофных бактерий, однако постепенно конкурирующие организмы почти
полностью устраняются вследствие накопления молочной кислоты, образующейся в
результате метаболической активности молочнокислых бактерий.
Рис. 5. Колонии Streptococcus equi, растущие на агаризованной
среде, содержащей суспензию мела. Образовавшаяся молочная
кислота растворила карбонат кальция, что привело к появлению вокруг
каждой колонии зон просветления.
Благодаря крайней физиологической специализации молочнокислых бактерий их
распространение ограничено лишь немногими характерными природными средами.
Некоторые из них живут в ассоциации с растениями и развиваются за счет
питательных веществ, освобождающихся при отмирании и разложении растительных
тканей. Они встречаются в пищевых продуктах и напитках, приготовленных из
растительных материалов: солениях, кислой капусте, силосе для скота, вине и пиве.
В процессе приготовления солений, кислой капусты и силоса первоначально
присутствовавший в растениях сахар подвергается молочнокислому брожению. В
напитках, получаемых путем брожения, молочнокислые бактерии, развитие которых
иногда вызывает нежелательное закисление среды, являются потенциальной
причиной порчи этих напитков.
Другие молочнокислые бактерии составляют часть нормальной флоры организма
животных и в значительном числе встречаются в носоглотке, пищеварительном
тракте и влагалище. Эти формы включают ряд известных возбудителей болезней
человека и других млекопитающих; все они относятся к роду Streptococcus.
Третьим характерным местом обитания молочнокислых бактерий является молоко,
в которое они попадают или из организма коровы, или из растительных
материалов. Нормальное скисание молока вызывают некоторые стрептококки, а в
приготовлении молочнокислых продуктов (масла, сыра, пахты, йогурта) важную роль
играют палочковидные и сферические молочнокислые бактерии.
В связи с тем, что молочнокислые бактерии используются для приготовления
пищевых продуктов и выступают как возбудители болезней человека и животных,
они представляют собой группу большого экономического значения.
Пути сбраживания
углеводов
молочнокислыми
бактериями
Приблизительно в 1920 г. Орла Иенсен (S. Orla Jensen) показал, что
молочнокислые бактерии можно разделить на две биохимические подгруппы, различающиеся
продуктами, которые они образуют из глюкозы. Гомоферментативные организмы
превращают глюкозу почти количественно в молочную кислоту; гетероферментатив-
ные — в эквимолярную смесь молочной кислоты, этанола и СОг. Механизм
сбраживания глюкозы проще всего установить по образованию С02. Однако, поскольку
образуемое гетероферментативными организмами количество С02 невелико (один
моль на моль сброженной глюкозы), его определение требует применения
специального метода: бактерии выращивают в хорошо забуференной среде с высоким
содержанием сахара, а пробирки герметически закупоривают агаровой пробкой для
улавливания образовавшегося С02 (рис. 6).
Рис. 6. Доказательство образования С02 молочнокислыми бактериями
в пробирках с обогащенной сахаром средой и агаровыми пробками (в
левой пробирке выделяется газ).
Метаболическое объяснение разветвления путей брожения у молочнокислых
бактерий было дано много лет спустя. Гомоферментативные организмы диссимилнруют
глюкозу по пути Эмбдена — Мейергофа (рис. 7). Однако гетероферментативные
организмы не могут использовать этот путь, поскольку у них отсутствует фрукто-
зодифосфатальдолаза - ключевой фермент, осуществляющий расщепление сахаро-
фосфата:
Фруктозо-1,6-дифосфат -> Глицеральдегид-3-фосфат + Диоксиацетонфосфат.
Эти организмы диссимилируют глюкозу по окислительному пентозофосфатному
пути (рис. 8). Первоначальное окисление глюкозо-6-фосфата до СОг и рибулозо-5-
фосфата сопровождается расщеплением в последнем связи С2—С3 с образованием
глицеральдегид-3-фосфята и ацетилфосфата. Триозофосфат превращается в
молочную кислоту в цепи реакций, идентичных реакциям гомоферментативного пути,
тогда как ацетилфосфат восстанавливается до этанола. Это восстановление
включает две последовательные реакции гидрирования, которые уравновешивают две
реакции дегидрирования, протекающие в процессе превращения глюкозо-6-фосфата в
пентозофосфат и С02. Вследствие такого биохимического механизма данный тип
брожения обязательно приводит к образованию строго эквимолярных количеств
трех конечных продуктов: молочной кислоты, этанола и С02. Главным различием
этих двух путей является конечный выход АТФ: при гомоферментативном брожении
образуются два моля АТФ на один моль сброженной глюкозы, а при ге-
тероферментативном — только один моль.
Глпкоза
L-ДГФ
£~+АДФ
Глюкоза -6- фосфат
I
Фруктозо-Б-фосфат
L-АТФ
Фрукглозо-1$ 6 - дисросфаш
Диоксиацетон-
* фосфат
Глицеральдегид -
З-фссфот
2НАД+-~Х®
2НАД<Н+А
2 \,3-дифосфоглицеринп6ая кислота
\^-2АДФ
£-+2АТФ
2 З-фосфоглицеринобая кислота
I
-н2о
2 фосфоенслпиро8иноградно.я кислота
Ь-2ЛДФ
Г^+2АТФ
2 пировиноградная кислота
1^2НАД-Н
£+2НАД +
2 молочная кислота
Pi н> коза
U-ЛТФ
£+АДФ
Глнжозо- 6 - фосорат
1-НАД+
£+НАДН
G- фосфоглюконовая кислота
Г^ИАД-И
С02*——*Рибулозо- 5-фосфат
I®
Глицеральдешд-3~ фосфат*—"^-+Ацетилф)осф(уц
1,3 дифосфоглицериновая Ацетальдееид
ГАД<р зелота . д>„
^>АТФ £~+НАД +
Заюсфоглицериновая кислота Этанол
|-Н20
ФоСфоенолпиробиноградная кислота
1~Адф
Ь-+АТФ
Пировиноградная кислота
f+НАД
Молочная кислота
Рис. 7. Путь расщепления глюкозы го-
моферментативными молочнокислыми
бактериями .
Рис. 8. Путь расщепления глюкозы ге-
тероферментативными молочнокислыми
бактериями.
Гетероферментативные лактобациллы L. brevis и L. buchnery не могут расти в
анаэробных условиях в присутствии глюкозы, так как они неспособны
восстанавливать ацетилфосфат до этанола, что необходимо для сохранения общего
окислительно-восстановительного равновесия. Однако они могут сбраживать глюкозу в
аэробных условиях, окисляя НАД'Н за счет 02 при участии флавопротеидного
фермента. Общая реакция сбраживания глюкозы в этих условиях выглядит следующим
образом:
Глюкоза + 02 -> Лактат + Ацетат + С02.
Оба эти вида могут расти в анаэробных условиях за счет использования другой
гексозы — фруктозы, так как у них имеется маннитдегидрогеназа, которая
осуществляет восстановление этого кетосахара до многоатомного спирта маннита:
Фруктоза + НАДН + Н+ <—> Маннит + НАД+.
Эта реакция поддерживает окислительно-восстановительное равновесие в
анаэробных условиях, общее же уравнение сбраживания фруктозы имеет вид:
ЗФруктоза -> Лактат + Ацетат + С02 + 2Маннит.
Многие другие гетероферментативные организмы родов Lactobacillus и
Leuconostoc также содержат маннитдегидрогеназу и в качестве одного из
продуктов сбраживания фруктозы образуют маннит, а вместо этанола — некоторое
количество ацетата.
Молочнокислые бактерии различаются в отношении образуемых ими изомеров
молочной кислоты, что определяется стереоспецифичностью лактатдегидрогеназ,
осуществляющих восстановление пирувата:
СНзСОСООН + НАДН + Н+ -> СН3СНОНСООН + НАД+.
Некоторые виды содержат только D-лактатдегидрогеназу и поэтому образуют D-
изомер молочной кислоты; другие содержат только L-лактатдегидрогеназу и
образуют L-изомер. У определенных видов имеются две лактатдегидрогеназы разной
стереоспецифичности, что приводит к образованию рацемической молочной
кислоты.
Подразделение
молочнокислых
бактерий
Молочнокислые бактерии, клетки которых имеют сферическую форму, помещены в
три разных рода, различаемых частично по морфологии, а частично по
биохимическим свойствам. Гомоферментативные организмы, относящиеся к роду Pediococcus,
делятся в двух плоскостях, образуя тетрады клеток. Бактерии родов
Streptococcus и Leuconostoc делятся в одной плоскости с образованием цепочек
клеток; первый род представлен гомоферментативными, а второй — гетерофер-
ментативными организмами. Как показано в табл. 5, эти три рода различаются
также и в отношении изомеров образуемой ими молочной кислоты.
Все палочковидные молочнокислые бактерии включены в один род Lactobacillus.
Однако этот род делится на три подрода, различающихся свойствами,
перечисленными в табл. 6. Гетероферментативные организмы (подрод Betabacterium)
сбраживают сахара исключительно по пентозофосфатному пути и всегда образуют
рацемическую молочную кислоту. Гомоферментативные организмы составляют два других
подрода: Thermobacterium и Streptobacterium. У первого подрода расщепление
Сахаров идет только по пути Эмбдена — Мейергофа, причем пентозы и глюконовая
кислота не сбраживаются. Для термобактерий характерны высокие максимальные и
минимальные температуры роста. У Streptobacterium гексозы расщепляются
сходным образом только через путь Эмбдена — Мейергофа; однако эти организмы
содержат также и ферменты окислительного пентозофосфатного пути, по которому
идет расщепление глюконовой кислоты и пентозы. Следовательно, в отличие от
облигатных гомоферментативных организмов подрода Thermobacterium они являются
факультативными гомоферментативными организмами. У Streptobacterium
максимальные и минимальные температуры роста ниже, чем у Thermobacterium. Хотя
каждый вид, входящий в тот или иной подрод, постоянно образует какой-либо один
изомер молочной кислоты, для подрода в целом это не является характерным
свойством.
Табл. 5. Таксономическое подразделение
молочнокислых бактерий со сферическими клетками.
Форма клеток и
их расположение
Сферическая,
цепочки клеток
Сферическая,
цепочки клеток
Сферическая,
тетрады клеток
Палочкообразная
Способ
сбраживания
глюкозы
Гомоферментативный
Гетерофермеитативный
Гомоферментативный
Различный
Конфигурация
молочной
кислоты
L-
D-
DL-
Различная
Род
Streptococcus
Leuconostoc
Pediococcus
Lactobacillus
Табл. 6. Отличительные свойства трех подродов Lactobacillus,
Подрод
Thermobacterium
Streptobacterium
Betabacterium
Сбраживаемые
сахара и путь
гексозы
Эмбдена—
Мейергофа
Эмбдена—
Мейергофа
Пентозофосфат-
ный
глюконат,
пентозы
Нет
Пентозофосфат-
ный
Пентозофосфат-
ный
Образуемые
изомеры
молочной
кислоты
L-, D-
или DL-
L-
или DL-
DL-
Температурный
предел
15°С
-
+
+/-
45°С
+
-
+/-
Микрококки
Кроме молочнокислых бактерий, имеющих сферическую форму, грамположительные
кокки включают еще три других рода, которые различаются по своим
физиологическим, метаболическим и морфологическим признакам. Клетки Staphylococcus и
Micrococcus относительно невелики (приблизительно 1 мкм в диаметре) и не
образуют правильных агрегатов. Клетки Sarcina значительно крупнее (диаметром 2—
3 мкм) и образуют правильные кубические пакеты (рис. 9).
Ь
'г
v.'»,; Щ'щ:^
Рис. 9. Sarcina maxima.
Представители рода Staphylococcus — факультативные анаэробы, сбраживающие
сахара с образованием молочной кислоты в качестве одного из главных
продуктов. Нуклеотидный состав их ДНК (30—40 мол.% ГЦ) лежит в тех же пределах, что
и у многих сферических молочнокислых бактерий. Однако их легко отличить от
последних на основе нескольких критериев: наличия каталазы и других
гемсодержащих соединений, способности к дыхательному метаболизму, а также значительно
менее строгих требований к источникам углерода и энергии (эти бактерии могут
расти на сложных средах в отсутствие углеводов). Кроме того, многие
стафилококки образуют каротиноидные пигменты, отсутствующие у всех молочнокислых
бактерий. Эти организмы — типичные представители нормальной микрофлоры кожи,
а некоторые из них способны вызывать различные заболевания или пищевые
отравления .
По своему строению клетки Micrococcus очень напоминают клетки
Staphylococcus, но все представители этого рода относятся к облигатным аэробам и
обнаруживают совершенно иной нуклеотидный состав ДНК (66—72 мол.% ГЦ).
Нормальное местообитание этих бактерий неизвестно, но обычно они встречаются в
воздухе, в молоке и повсюду, где производятся молочные продукты.
Табл. 7. Продукты сбраживания глюкозы у представителей
рода Sarcina (молей на 100 молей сброженной глюкозы).
Продукт
Этанол
Молочная кислота
Уксусная кислота
Масляная кислота
С02
н2
Sarcina ventriculi
100
10
60
0
190
140
Sarcina maxima
0
0
40
77
197
223
Два вида Sarcina принадлежат к аэротолерантным анаэробам и активно
сбраживают сахара. Оба они расщепляют глюкозу по пути Эмбдена — Мейергофа, но с
образованием разных конечных продуктов (табл. 7). S. maxima осуществляет
типичное масляно-кислое брожение, тогда как S. ventriculi при сбраживании глюкозы
дает смесь этанола, молочной и уксусной кислот, а также значительное
количество Н2.
Необычной структурной особенностью S. ventriculi является клеточная стенка,
в которой толстый внешний слой состоит из целлюлозы (рис. 10); помимо
Acetobacter xylinum, это единственный прокариотический организм, способный
синтезировать данный полисахарид.
Рис. 10. Sarcina ventriculi. Толстый целлюлозный слой
окружает каждую клетку.
ГРУППА II: CORYNEBACTERIUM,
MYCOBACTERIUM, NOCARDIA
Изучение представителей группы II, в которую входят коринеформные бактерии
и проактиномицеты, выдвигает много трудных таксономических проблем;
классификация этой группы основана на еще более противоречивых и неясных принципах,
чем классификация большинства других главных бактериальных групп.
Сюда относится ряд важных патогенных для человека и животных форм, которые
были первыми описанными и охарактеризованными представителями этой группы,
например, такие, как Corynebacterium diphtheriae — возбудитель дифтерии и
Mycobacterium tuberculosis — возбудитель туберкулеза. В дальнейшем были
открыты и другие патогенные для человека и животных и паразитические формы,
более или менее близкие к этим главным представителям.
Corynebacterium diphtheriae — нормальный обитатель дыхательных путей.
Большинство штаммов непатогенны, но приобретают способность вызывать дифтерию
после заражения специфическим фагом, придающим этим штаммам токсигенность в
отношении клетки-хозяина.
С. diphtheriae и родственные паразитические или патогенные для животных
виды представляют собой одноклеточные неподвижные организмы с характерной
формой и расположением клеток. Сразу после деления дочерние клетки (имеющие
булавовидную форму и суживающиеся к внешним полюсам) претерпевают внезапное
«защелкивающее» («разламывающее») перемещение (рис. 11), которое приводит к
характерному их расположению под углом друг к другу (рис. 12). По-видимому,
это обусловлено тем, что только внутренний слой двухслойной клеточной стенки
впячивается внутрь клетки и образует перегородку. После того как формирование
перегородки закончится, происходит локальный разрыв внешнего слоя (рис. 13).
Механизм «защелкивающего» перемещения клеток после деления схематически
показан на рис. 14.
Рис. 11-12. «Защелкивание» разделившихся клеток Arthrobacter.
Коринебактерии — факультативные анаэробы, способные и к дыханию, и к
брожению. При сбраживании сахара С. diphtheriae образует в качестве основного
конечного продукта пропионовую кислоту. У большинства видов потребности в
питательных ылцеспзал являются сложными, хотя детально и не изучены, например С.
diphihrriae нуждается в нескольких витаминах группы В.
Рис. 13. Электронные микрофотографии ультратонких
срезов делящихся клеток коринеформной бактерии,
показывающие двухслойную структуру клеточной стенки.
Рис. 14. Схематическое изображение роста поперечной перегородки и
механизма «защелкивания» клеток после деления коринеформной
бактерии. 1 — клеточная мембрана; 2 — внутренний слой клеточной стенки; 3
— внешний слой стенки. Только внутренний слой стенки (заштрихован)
участвует в образовании поперечной перегородки. А. Начало
образования поперечной перегородки. Б. Завершение образования поперечной
перегородки. В. Удлинение внутреннего слоя стенки, передающего
натяжение на внешний слой. Г. Односторонний разрыв внешнего слоя стенки,
вызывающий «защелкивание» клеток.
Представители группы Mycobacterium могут образовывать рудиментарный
мицелий, который неустойчив и на ранней стадии роста организма фрагментируется на
тонкие, неподвижные, иногда разветвленные палочки. В отличие от коринебакте-
рии клетки не имеют остроконечной формы и не «защелкиваются» после деления.
Характерным, хотя и изменчивым свойством микобактерий является их кислотоус-
тойчивость, которая встречается также у некоторых нокардий. Клетки,
окрашенные горячим фенольным раствором основного фуксина, сохраняют красную окраску
и при последующей обработке неорганической кислотой (разбавленными H2SO4 или
НС1) ; все другие бактерии, окрашенные этим способом, быстро обесцвечиваются
под действием кислоты. Кислотоустойчивость обусловлена очень высоким
содержанием в клеточных стенках микобактерий и некоторых нокардий сложных липидов,
благодаря которым клетки покрываются восковым налетом и приобретают сильную
гидрофобность. Поэтому колонии имеют сухую шероховатую, морщинистую
поверхность (рис. 15) , а в жидких культурах (если их не выращивают в присутствии
детергента) клетки слипаются с образованием плотной поверхностной пленки и
слоя клеток, прикрепленного к стенкам сосуда для культивирования.
Рис. 15. Характерный вид культур Mycobacterium tuberculosis.
Колония, растущая на поверхности чашки с агаровой средой (вверху).
Плотная поверхностная пленка в жидкой культуре (внизу).
Микобактерии — облигатные аэробы с чисто дыхательным типом метаболизма.
Рост, особенно у патогенных видов, замедлен. Непатогенные микобактерии,
встречающиеся в почве, характеризуются более высокими скоростями роста и не
нуждаются в факторах роста, тогда как патогенные виды обнаруживают сложные
потребности в питательных веществах.
Многие микобактерии образуют желтые или оранжевые каротиноидные пигменты, а
у некоторых из них, так называемых фотохромогенных видов, синтез каротиноидов
специфически индуцируется светом.
Группа Nocardia отличается от микобактерии прежде всего своей более
выраженной тенденцией к мицелиальному росту. На начальных стадиях развития
образуется обильный мицелий, в дальнейшем фрагментирующийся на короткие палочки
(рис. 16). Некоторые из нокардий патогенны для животных; другие являются не-
патогеннымн почвенными организмами. По потребностям в питательных веществах и
метаболизму они напоминают микобактерии.
Рис. 16. Nocardia asteroides. Молодые колонии на
поверхности чашки с агаровой средой.
Недавние химические исследования показали, что представителей родов
Corynebacterium, Mycobacterium и Nocardia объединяет особый состав клеточной
стенки, характерный для этих трех родов. Пептидогликан клеточной стенки
построен по типу А (поперечная связь образуется непосредственно между мезо-
диаминопимелиновой кислотой и D-аланином). Ковалентно соединенный с пептидог-
ликаном полисахарид состоит из арабинозы и галактозы; присутствие такого ара-
биногалактона придает клеткам этих трех родов способность к перекрестной
иммунологической реакции. Кроме того, в стенках клеток всех трех родов
содержится большое количество липидов, включая особый класс этих соединений,
называемых миколовыми кислотами. Они представляют собой разветвленные (р-
оксикислоты, имеющие следующую структуру:
Rj—CH—СН-СООН
I I
ОН R2
где Ri и R2 - алкильные группы; они имеют относительно высокий молекулярный
вес. У микобактерии миколовые кислоты содержат от 79 до 85 атомов углерода, у
нокардии — 48—58, а у коринебактерий — 32—36. Эти компоненты стенки
присоединены сложноэфирными связями к арабиногалактану. Таким образом, общим для
представителей всех трех родов является чрезвычайная сложность молекулярного
строения клеточной стенки, а это, несмотря на структурные и физиологические
различия данных организмов, дает возможность предположить, что
коринебактерий, микобактерии и нокардии составляют внутри группы II актиномицетнои линии
таксономически взаимосвязанную подгруппу.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
ВВЕДЕНИЕ В СТАТИСТИКУ
Пере Грима
ГЛАВА 4. ПРОВЕРКА
СТАТИСТИЧЕСКИХ ГИПОТЕЗ
Этот случай произошел в 1920-е годы в Англии, в Кембридже. Несколько
преподавателей, их супруги и гости по случаю прекрасной погоды пили чай на
открытой террасе. Попробовав чай, одна из присутствующих дам заметила, что вкус
меняется, если налить молоко в чай, а не наоборот.
Кто-то осторожно возразил, что это маловероятно. Начался спор, в котором
стороны прибегали к всевозможным аргументам из физики и химии: состав напитка
не меняется в зависимости от того, что было налито в чашку сначала, чай или
молоко; частицы растворялись абсолютно одинаково; перепад температур
исключался и прочие многочисленные доводы. Спорящие пришли к выводу: определить,
что было налито в чашку сначала, невозможно. Или же... все-таки возможно?
Один из присутствующих, человек лет сорока по имени Рональд Эйлмер Фишер,
предложил развеять сомнения с помощью «передовой» методики — проведения экс-
перимента. Очевидно, что опыт нельзя было провести всего с двумя чашками, так
как в этом случае вероятность угадывания равнялась 1/2. В этом случае нельзя
определить, действительно ли участник эксперимента смог отличить по вкусу
один напиток от другого или же попросту угадал. Однако если бы перед
участником эксперимента стояло по 4 чашки с каждым напитком, вероятность угадывания
равнялась бы всего 1 к 70 (так как существует 70 способов выбрать 4 чашки из
8). Если бы в этих условиях испытуемый смог точно определить, что было налито
в каждую чашку сначала, чай или молоко, это означало бы, что способ
приготовления чая действительно можно определить на вкус с небольшой, притом
известной , погрешностью.
Фишер в те годы уже был известным ученым. В 1935 году он опубликовал
ставший классическим труд The Design of Experiments о стратегиях выбора
экспериментальных данных. Во второй главе его книги некоторые ключевые понятия
проиллюстрированы именно этим примером с чашками чая.
j^4_ Vo^ ^~v^ YMY^-^^ \~vV^ ">^v~^ ^-^- VvV^'V^ ^
U
1 he Design o:t
Y
^„ _н._ f,^t
lenmenis
The Design of Experiments (1953, первое издание 1935 г.) —
классический труд, автор которого, Рональд Фишер, на примере
дегустатора чая объясняет суть своего метода.
Рассуждения
дегустатора
чая
Сначала предположим, что дегустатор чая не может различить, что было
добавлено в чашку сначала, чай или молоко. Это предположение совершенно логично.
Опровергнуть первоначальную гипотезу могут только результаты качественно
продуманного и проведенного эксперимента. Исходная гипотеза будет опровергнута,
если результаты эксперимента окажутся маловероятными при допущении, что
дегустатор действительно не может различить чашки. Какие именно результаты
окажутся «маловероятными», определяем мы сами: менее 5 % случаев, менее 1 %
случаев или любое другое число.
Допустим, мы готовы поверить, что дегустатор чая действительно может
различать чашки, только тогда, когда вероятность случайного угадывания не будет
превышать 5 %. Следовательно, эксперимент, в котором нужно выбрать 3 чашки из
6, будет некорректным, так как это можно сделать 20 различными способами, и
вероятность случайного угадывания составит ровно 1 к 20, то есть 5 %. Это
нетрудно проверить: первую чашку можно выбрать шестью способами, вторую —
пятью, третью — четырьмя, следовательно, 3 чашки можно выбрать 6*5*4= 120
способами. Однако здесь мы учитываем порядок выбора, то есть предполагаем,
что чашки подписаны буквами от А до F и считаем варианты ADF и FDA
различными. Чтобы учесть повторы, нужно поделить число вариантов на число способов,
которыми можно упорядочить 3 чашки (3*2*1=6). Следовательно, выбрать 3
чашки из 6 можно 120/6 = 20 способами. Если нужно правильно выбрать 4 чашки
из 8, то число вариантов будет равняться (8 • 7 • 6 • 5)/(4 • 3 • 2 • 1) =
70. Так как выбрать случайным образом все 4 чашки, в которых был сначала
налит чай, а затем — молоко, можно только одним способом, то вероятность
угадывания равняется 1 к 70, то есть 1,4 %. Если участник эксперимента верно
укажет на 3 чашки из 4, это не будет доказывать, что вкус чая будет отличаться:
вероятность правильного выбора трех чашек случайным образом равна примерно 23
%.
Но не стоит тратить все силы на математические рассуждения. Также нужно
уделить очень большое внимание деталям проведения эксперимента, отсутствию
подсказок для испытуемого и другим нюансам. Фишер прямо указывает, что чашки
в эксперименте должны располагаться случайным образом:
«Наш эксперимент состоит в том, что мы приготовим восемь чашек чая с
молоком, четыре — одним способом, четыре — другим, после чего подадим чашки,
расположенные в произвольном порядке, дегустатору, который вынесет свой вердикт.
Порядок проведения эксперимента объясняется дегустатору заранее: он должен
попробовать чай из восьми чашек в произвольном порядке (определенном с
помощью игральных костей, рулетки, карт или просто с помощью случайно выбранных
чисел). Задача дегустатора — разделить чашки на две группы по четыре в
зависимости от того, что было налито в каждую чашку сначала — чай или молоко».
Каков же был результат эксперимента? Фишер не упоминает об этом в своей
книге, но среди присутствующих находился профессор Хью Смит, который
рассказал об этом случае Дэвиду Салсбергу, автору превосходной книги о бурном
развитии статистики в XX веке. Книга называется The Lady Tasting Tea. В тексте
подробно описывается этот эксперимент, который и дал название книге. По
словам Хью Смита, леди действительно удалось точно указать все четыре чашки.
Рональд Фишер:
в нужное время
в нужном месте
Рональд Фишер родился в 1890 году. Он получил очень хорошее
математическое образование и внес важный вклад в статистику и генетику. Хотя какого-
либо официального рейтинга не существует, Рональд Фишер несомненно входит
в число ученых, которые внесли наибольший вклад в развитие статистики в XX
веке.
Согласно некоторым источникам, он был болезненным ребенком, но отличался
большой тягой к знаниям и очень интересовался астрономией. Также у него
было очень плохое зрение, и врачи запретили ему читать при искусственном
свете (не забывайте, что в те времена лампы отличались от современных).
Это мешало ему заниматься, и чтобы Рональд не отставал от остальных,
преподаватель обучал его математике, не используя ни бумаги, ни карандаша.
Это способствовало развитию у Фишера великолепного геометрического
мышления, что впоследствии позволило ему решать сложные задачи оригинальным
геометрическим методом.
В возрасте 29 лет он вместе с женой, которой в то время было 20 лет и
которая родила ему троих детей (обычаи того времени отличались от
современных) , переехал на старую ферму около опытной сельскохозяйственной
станции Ротамстед к северу от Лондона. Владельцы станции, производители
удобрений, заключили с ним контракт, желая, чтобы Фишер помог им упорядочить
огромный объем данных, накопленный за 90 лет работы станции.
Ученый показал, что при использованном способе сбора данных влияние
дождей и погоды в целом нивелировало возможный эффект от применяемых
удобрений. Говорить о влиянии отдельных факторов на основе имеющихся данных было
нельзя. Однако Фишер не просто указал, что данные собирались неверно, но и
объяснил, какие поправки следует внести. Написанная им книга The Design of
Experiments полностью изменила представление о способах сбора
экспериментальных данных и оказала огромное влияние на исследования в сельском
хозяйстве и промышленности.
Вес, рост,
коэффициент
корреляции
и его значение
Мы знаем, что рост и вес человека связаны и что высокие люди обычно весят
больше, чем низкие (разумеется, существуют исключения, но мы говорим об общем
правиле) . Здесь речь не идет о строгой связи: нет математической формулы, с
помощью которой можно вычислить вес человека, зная его рост. Тем не менее,
существует тенденция, определенная взаимосвязь.
На следующей диаграмме показана связь роста и веса в группе из 92 студентов
университета (использовались данные, входящие в пакет статистических программ
Minitab).
кг)
Вес(
1UIT
90
80-
70-
60
50
4П
•
•
•
•
•
•
•
1
л*. •
—i
»
•
• • •
• • •.• •
•• •
•
-л 1 1 г
150 155 160 165 170 175
Рост (см)
180 185 190 195
Соотношение между весом и ростом в группе из 92 студентов.
Как вы охарактеризуете эту зависимость? Она «сильная», «заметная» или
«слабая»? Как вы понимаете, в подобных ситуациях необходимо оценивать зависимость
более точно. Для этого используется показатель, называемый коэффициент
корреляции (иногда его называют коэффициентом корреляции Пирсона).
Формула для вычисления коэффициента корреляции несколько громоздка, но
вывести ее нетрудно (не беспокойтесь, мы не будем выводить эту формулу). По
сравнению с другими похожими показателями коэффициент корреляции обладает
многими преимуществами: его значения всегда лежат в интервале от —1 до 1 и не
зависят от единицы измерения исходных данных. В нашем случае коэффициент
корреляции не изменится, если мы будем использовать сантиметры и килограммы
вместо дюймов и фунтов (как в исходных примерах).
Если коэффициент корреляции равен 1, это означает, что между двумя
переменными существует строгая зависимость. При увеличении значения одной переменной
значение другой также увеличится. В этом случае между переменными
действительно присутствует математическая зависимость, и зная значение одной
переменной, можно точно вычислить значение другой. Однако в реальности подобная
ситуация встречается крайне редко. Если коэффициент корреляции равен,
например , 0,8, это означает наличие четкой взаимосвязи. В нашем примере
коэффициент корреляции равен 0,785. Если он равен нулю, это указывает на отсутствие
какой-либо взаимосвязи. Отрицательные значения означают то же, что и
положительные, с единственной разницей: с ростом значения одной переменной значение
другой будет не увеличиваться, а уменьшаться.
X Microsoft Excel - Книга!
ю
Файл Правка Вид Вставка Формат Сервис Данные Окно ?
|| D а? В | Ш Bi V | * Ча Ш & -о - г. . | % ф | z л ЙП11 Й f # | юо% - | (Ц1
|| Arial Cyr -г 10 -г | Ж /С Ч | Ш Ш Ш Щ | $ % , ^о Л | *=Р i^ | ±i ' ^ ' Д. ' |
D1 ▼
1
?
о
4
I Г|
6
=
=КОРРЕЛ(А1 АЗ.В1 :ВЗ)
А | В | С I D I E | F | G | Н
167 64 63 56 | 0 8113911
182 88 75 22
167.64 70 41
Расчет коэффициента корреляции с помощью Excel.
Однако этот показатель имеет свои недостатки (ничто не совершенно!). Если
взаимосвязь между переменными отсутствует, не следует ожидать, что
коэффициент корреляции будет равен нулю. Это будет означать, что данные распределены
абсолютно равномерно, что не встречается на практике. Коэффициент корреляции
может быть примерно равным нулю, но что именно означает это «примерно равен»?
Кроме того, значение этого коэффициента зависит от объема исходных данных.
Если объем исходных данных невелик, а значение коэффициента корреляции далеко
от нуля, это не означает наличие корреляции. Если даны всего лишь два
значения каждой переменной, то коэффициент корреляции всегда будет равен 1 или —1
вне зависимости от того, присутствует ли корреляция на самом деле.
70-
65-
60-
55"
£
3 50-
45-
40-
•
1—i—
•
•
•
Ф
\
т
#
•
—1—
•
•
•
#
•
•
г"
•
#
•
•
•
1
•
••
•
#
%
•
—1
•
г
155 160 165 170
Рост (см)
175
180
Существует ли взаимосвязь между этими переменными?
На следующей диаграмме (см. выше) представлено 35 точек, коэффициент
корреляции равен 0,494. Это значение достаточно далеко от нуля, чтобы можно было
говорить о присутствии корреляции? Или же это расположение точек можно
получить случайным образом, и переменные никак не связаны между собой?
Чтобы определить, действительно ли полученный коэффициент корреляции
свидетельствует о взаимосвязи (или, если говорить на языке статистики, является ли
это значение статистически значимым), используем моделирование. Сгенерируем
два множества случайных чисел по 35 чисел в каждом. Очевидно, что эти числа
будут никак не связаны между собой, однако коэффициент корреляции между ними
не будет строго равен нулю, а будет равняться, например, —0,123. Если мы
заново сформируем эти два множества случайным образом и повторим моделирование
10000 раз, то получим 10000 значений коэффициента корреляции между двумя
совокупностями из 35 чисел, которые никак не связаны между собой. Чтобы
рассчитать эти значения, используем небольшую программу. Результат ее работы
представлен на следующей гистограмме. Вертикальной чертой обозначено значение
коэффициента корреляции, полученное нами в предыдущем примере, равное 0,494.
500
400 ]
300 J
^ 200
100
О
-0.6 -0,4 -0,2 0,0 0,2 0,4
Значения коэффициента корреляции
0,6
Значения коэффициента корреляции для двух
совокупностей из 35 не связанных между собой чисел.
Из гистограммы следует, что коэффициент корреляции действительно может
принять полученное значение, если переменные не связаны между собой, но
очевидно, что вероятность этого крайне мала. Анализ результатов моделирования
показывает (на гистограмме это не заметно), что 12 значений больше 0,494, 9 —
меньше —0,494. Это означает, что полученное нами значение (или большее)
выпадает примерно два раза из 1000, если исходные переменные независимы.
Может ли быть так, что наш случай — именно тот, что выпадает два раза из
1000? Это неизвестно, но маловероятно. Разумнее всего полагать, что
проанализированные нами переменные, соответствующие весу и росту 35 женщин в группе
из 92 студентов, взаимосвязаны.
Проверка
статистических
гипотез
И в задаче, поставленной перед дегустатором чая, и в задаче о связи между
переменными, которую мы только что рассмотрели, нужно ответить, по сути, на
один и тот же вопрос: разумно ли считать, что дегустатор может различить вкус
чая, приготовленного по-разному? Можно ли считать, что две переменные
коррелируют? В обоих случаях, чтобы ответить на этот вопрос, нужно действовать по
одной и той же схеме.
1. Нужно сформулировать исходную гипотезу. Чаще выбирается консервативная
гипотеза: в задаче о дегустаторе чая мы предполагаем, что он не способен
различить чай на вкус, а в задаче о корреляции — что переменные никак не
связаны.
2. На основе доступных данных рассчитывается требуемая величина. Если
данные отсутствуют или использовать их нельзя, нужно получить подходящие
данные. В задаче о связи между переменными искомой величиной является
коэффициент корреляции. В задаче о дегустаторе чая искомой величиной
является число неверно указанных чашек во время эксперимента.
3. Если полученное значение находится в интервале, соответствующем исходной
гипотезе, нет никаких оснований полагать, что исходная гипотеза
ошибочна. Следовательно, мы будем по-прежнему ее придерживаться. Если
полученное значение маловероятно, мы заменяем исходную гипотезу альтернативной
(дегустатор может различить чай на вкус, переменные взаимосвязаны).
В учебниках по статистике исходная гипотеза называется нулевой гипотезой,
альтернативная (верная в случае, когда исходная гипотеза не выполняется)
совершенно ожидаемо называется альтернативной гипотезой. Вероятность, с которой
может быть достигнуто полученное значение статистического показателя (при
условии, что нулевая гипотеза верна), называется р-значение. Этому числу
уделяется особое внимание в статистических исследованиях, так как именно оно
указывает, следует ли придерживаться нулевой гипотезы или будет разумнее
отказаться от нее.
В нашем случае, если дегустатор чая правильно указывает 4 чашки из 4, мы
можем отвергнуть нулевую гипотезу с р-значением, равным 1,4 %. В задаче о
взаимосвязи двух переменных р-значение равно 2 %: если бы переменные не были
бы взаимосвязаны (нулевая гипотеза верна), то вероятность того, что
коэффициент корреляции был бы равен или больше полученного нами, равнялась бы 2 %.
Что, если нулевую
гипотезу нельзя
опровергнуть ?
Если р-значение велико, то нельзя сказать, что результат противоречит
нулевой гипотезе. Однако это совершенно не означает, что мы доказали истинность
этой гипотезы.
Именно поэтому говорят о том, что нулевая гипотеза отвергается (либо нет),
а не принимается, и тем более не говорят о доказательстве истинности нулевой
гипотезы.
Обычно проводят такую аналогию: как известно, нулевая гипотеза суда
заключается в том, что обвиняемый невиновен. Иными словами, он считается
невиновным, если не найдено доказательств его вины. Собранные улики являются
доказательствами, которые подтверждают или опровергают нулевую гипотезу. Если на
одежде обвиняемого были найдены пятна крови жертвы, это очевидно
свидетельствует не в пользу гипотезы о его невиновности. Однако если пятен нет, то это
может означать, что преступление было тщательно спланировано или же полиция
действовала неудачно, следовательно, обвиняемого нельзя осудить (то есть
отвергнуть нулевую гипотезу нельзя). Но это не доказывает, что подсудимый
невиновен .
Необычный случай:
распределение коэффициента
корреляции для трех точек
Рональд Фишер первым получил общую формулу распределения для
коэффициента корреляции. Он использовал столь нетривиальные математические методы,
что Карл Пирсон, еще один ведущий статистик и редактор важнейшего научного
журнала своего времени, по-видимому, не понял доказательства Фишера и
препятствовал его публикации. Это, разумеется, не понравилось Фишеру.
Инцидент положил начало вражде между двумя, несомненно, величайшими
статистиками своего времени. Собственно, это совершенно не удивительно.
Следствия формулы Фишера достаточно необычны. Если даны три точки,
соответствующие значениям независимых переменных, то диаграмма распределения
возможных значений коэффициента корреляции имеет необычную форму, прямо
противоположную привычному колоколу Гаусса. Наиболее вероятные значения
располагаются не в середине интервала, а на его концах.
600
0,0 U
■1,0 -0,5 0,0 0,5
Коэффициент корреляции г
1,0 -0,5 0,0 0,5 1,0
Результат моделирования значений г
Теоретическое распределение коэффициента корреляции между независимыми
переменными для трек точек в соответствии с формулой, выведенной Фишером
(слева), и результат моделирования, выполненного 10 000 раз (справа).
Если даны четыре точки, то все значения коэффициента корреляции
равновероятны. Если дано пять точек, то наиболее вероятным значением является
ноль. По мере роста числа точек начинает вырисовываться традиционный
график в форме колокола.
Сбалансированы ли
игральные кости?
В главе 2 упоминается, что в 1850 году швейцарский астроном бросил пару
игральных костей (красного и белого цвета) 20 000 раз. Полученные результаты
были достаточно далеки от ожидаемых теоретических значений. Это дает
основания подозревать, что в эксперименте, возможно, использовались
несбалансированные игральные кости. Так как все шесть возможных результатов являются
равновероятными, если мы бросим игральные кости 20 000 раз, то теоретически
каждое значение выпадет 20000/6 = 3333 раза. В следующей таблице представлены
результаты эксперимента, теоретические значения и абсолютная величина
отклонения от теоретических значений.
Красный
кубик
Белый
кубик
Эксперимент
Теория
Отклонение
Эксперимент
Теория
Отклонение
Результаты
1
3407
3333
74
3246
3333
87
2
3631
3333
298
3449
3333
116
3
3176
3333
157
2897
3333
436
4
2916
3333
417
2841
3333
492
5
3448
3333
115
3635
3333
302
6
3422
3333
89
3932
3333
599
Являются ли эти отклонения достаточно большими, чтобы говорить о
несбалансированности игральных костей? Или же эти отклонения могут возникнуть
случайным образом? В конце концов, если бы результаты эксперимента в точности
совпадали бы с теоретическими значениями, это тоже выглядело бы странно. Чтобы
развеять сомнения, проверим статистическую гипотезу по той же схеме, что
использовал Фишер для решения задачи о дегустаторе чая. Будем предполагать, что
игральные кости сбалансированы, и отвергнем эту гипотезу только в том случае,
если полученные данные будут явно ей противоречить.
Будем анализировать максимальное отклонение между полученными и
теоретическими значениями. В предыдущей таблице показано, что для красного кубика эта
величина равна 417, для белого — 599. Зададимся вопросом: каковы ожидаемые
значения этой величины для идеально сбалансированных игральных костей? И
снова на этот вопрос можно ответить с помощью моделирования.
£ 400
и
0 50 100 150 200 250 300 350 400 450 500 550 600
Максимальное отклонение от расчетного значения (3 333)
Распределение максимального отклонения для сбалансированных
игральных костей и значения, полученные экспериментально.
Смоделируем 20000 бросков игральной кости, подсчитаем, сколько раз выпадет
каждое значение, и рассчитаем максимальное отклонение от теоретического
значения. При первом моделировании максимальное отклонение равнялось 83, при
втором — 97. После того как моделирование было выполнено 10000 раз, была
получена гистограмма, представленная на рисунке (см. выше). На ней также
указаны значения, соответствующие красному и белому игральному кубику.
Очевидно, что данные эксперимента противоречат гипотезе о
сбалансированности игральных костей. Если бы эта гипотеза была верна, то вероятность
получить подобные данные была бы очень, очень мала.
В этом случае р-значение равно нулю с точностью до нескольких знаков после
запятой. Следовательно, мы можем утверждать, что игральные кости несбаланси-
рованны, а вероятность того, что мы ошибаемся, практически равна нулю.
В качестве показателя, обобщающего данные эксперимента, можно использовать
не максимальное отклонение, а величину, в которой учитывается отклонение для
всех шести возможных результатов броска игральной кости.
Такой величиной может быть сумма всех отклонений, равных разности
фактической и теоретической частоты, возведенных в квадрат (чтобы положительные и
отрицательные отклонения не скомпенсировали друг друга), разделенная на
теоретическую частоту.
Для красной игральной кости эта величина будет равна
(3 407-3 333,33)°- (3 631-3 333,33)2 (3 176-3 333,33)2
3 333,33 + 3 333,33 + 3 333,33
(2 196-3 333,33)2 (3 448-3 333,33)2 (3 422-3 333,33)2 __
+± :—^_+: !—'—+1 !—^- = 94,189.
3 333,33 3 333,33 3 333,33
Расчеты могут показаться вам излишне сложными, но эта величина обладает
определенным преимуществом: она не требует моделирования распределения для
случая, когда нулевая гипотеза верна (так называемого эталонного распределения).
Эта величина называется критерий х2 (хи-квадрат). Ее впервые использовал в
1900 году Карл Пирсон, сыгравший важную роль в истории статистики. Мы уже
упоминали его имя, когда говорили о коэффициенте корреляции.
Для обычных статистических тестов нет необходимости в моделировании
распределения величины. Вместо этого оно выводится с помощью математических
методов . Формула для расчета распределения коэффициента корреляции достаточно
сложна и не имеет своего названия, хотя при большом размере выборки это
распределение близко к нормальному. Первым, кто вывел формулу для этого
распределения , был не кто иной, как Рональд Эйлмер Фишер.
Слишком малое
отклонение тоже
подозрительно
Если мы бросим идеально сбалансированную игральную кость 20000 раз, то
каждое из возможных значений выпадет примерно 20000/6 = 3333 раза.
Отклонение фактической и теоретической частоты редко превышает 250. Это
происходит всего один раз на каждые 100000 симуляций.
Однако также весьма необычно, если фактические значения очень близки к
теоретическим. Допустим, игральная кость была брошена 20000 раз, и были
получены следующие результаты:
12 3 4 5 6
3333 3334 3333 3333 3324 3333
Есть основания подозревать, что эта информация недостоверна, так как
столь малое отклонение фактической и теоретической частоты встречается
всего один раз на миллион.
Фишер обнаружил любопытное совпадение между экспериментальными данными,
опубликованными Менделем в его знаменитых работах о наследственности, и
ожидаемыми теоретическими значениями. Удивительнее всего то, что Мендель
ошибочно спрогнозировал результаты некоторых экспериментов, но полученные
данные, тем не менее, были подозрительно близки к прогнозным значениям. По
мнению Фишера, данные скорректировал необязательно сам Мендель, а кто-то
из его ассистентов, который недобросовестно отнесся к работе и решил
подменить реальные данные именно теми, которые ожидал увидеть Мендель.
Этот вопрос спровоцировал бурное обсуждение. Эта задача относится не
только к теории вероятности, но также к генетике и ботанике, так как в ней
идет речь о фундаментальном механизме наследования признаков у растений.
Споры не утихали длительное время, но какой-то определенный итог этих
дискуссий подвести трудно. Стороны сходятся на том, что нет четких
доказательств того, что Мендель или кто-то еще скорректировал результаты
эксперимента .
До сих пор это
верно, далее - нет:
границы р-значения
Как правило, выбирается определенное р-значение, чаще всего 5 %, и если
полученное на практике р-значение оказалось меньше, то нулевая гипотеза
отвергается , в противном случае — нет. Это значение называется уровнем значимости.
Конечно, всем нам нравятся четкие и простые правила, но было бы неразумно
выбрать одно универсальное значение и применять его всегда вне зависимости от
контекста. Выбор граничного значения равносилен выбору вероятности того, что
мы ошибочно отвергнем нулевую гипотезу. Вероятность ошибки, которую будет
разумно выбрать, зависит от ситуации и возможных последствий ошибки.
Предположим, как-то утром, выходя из дома, мы смотрим прогноз погоды и
решаем, что вероятность дождя равна 10 %. Стоит ли взять с собой зонтик? Если
мы не возьмем с собой зонтик и примем 10-процентный риск попасть под дождь,
никому из нас это не покажется неразумным. Если мы ошибемся, то потеряем
немного (разве что слегка намокнем). Также следует учесть, что ходить весь день
с зонтиком достаточно неудобно.
Другой пример. Мы едем по второстепенной дороге, на которой очень мало
машин. Мы замечаем, что на подъеме, где не видно встречную полосу, есть
небольшая выбоина. Ее можно объехать, приняв немного левее. Однако мы не станем
этого делать. Вероятность того, что по встречной полосе этой пустынной дороги
проедет автомобиль, невелика, а вероятность того, что мы встретимся точно на
подъеме, — еще меньше. Однако мы не станем выезжать на встречную полосу:
несмотря на то, что вероятность столкновения крайне мала, если оно все же
произойдет, то ущерб будет значительным. Если мы проедем по выбоине, то
почувствуем лишь легкое неудобство.
Очевидно, что вероятность ошибки, к которой мы готовы при принятии решения,
зависит от обстоятельств и от возможных последствий этой ошибки.
Приведем другой пример, также связанный с дорожным движением, а именно с
радарами для измерения скорости проезжающих машин. Хорошо известно, что эти
радары, как и любые другие приборы, имеют определенную погрешность измерения.
Если они показывают, что скорость машины равна 120 км/ч, возможно, что
фактическая скорость равна 119 или 122 км/ч. По этой причине, если на дороге
установлено ограничение скорости в 120 км/ч, водителей штрафуют только тогда,
когда их скорость превышает ограничение на определенную величину. Это делается
для того, чтобы исключить возможное влияние погрешности измерения и
гарантировать, что водитель действительно ехал с превышением. Если будет выбрано
значение, для которого доля ошибочных значений будет равна 5 % (таким
образом, в 5 % случаев будут оштрафованы водители, которые не превышали
скорость) , это вызовет жаркие споры, ведь каждый день сотни людей будут
незаслуженно получать штрафы.
Подведем итог. Выбор граничного значения нельзя делать только с помощью
методов статистики; нужно рассматривать конкретную ситуацию. Когда проводится
эксперимент, в котором сравнивается эффективность нового и существующего
лекарств, выбор граничного значения 0,05 означает, что с вероятностью в 5 %
будет сделан ошибочный вывод об эффективности лекарства. Какие последствия это
повлечет? Имеет ли новое лекарство серьезные побочные эффекты? Дороже ли
новое лекарство, чем то, что уже используется? Ответы на эти вопросы крайне
важны при выборе оптимального граничного значения.
Однако верно и то, что во многих случаях значение 0,05 выбирается без
какого-либо анализа. Это происходит потому, что для этого значения уже рассчитаны
различные статистические показатели, которые можно найти в справочных
таблицах. Когда много лет назад эти величины рассчитывались с помощью примитивных
средств, в таблицы заносились лишь значения, соответствующие определенным
вероятностям, в частности 0,001; 0,005; 0,01; 0,05; 0,10. Из возможных
табличных значений в качестве границы, отделяющей «обычное» от «необычного», чаще
всего выбиралось именно 0,05. Преимущество этого значения в том, что это
круглое число в нашей десятичной системе счисления. Если бы у нас на руках
было по шесть пальцев, то в качестве граничного значения было бы естественно
выбрать 0,06.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Химичка
УЧЕБНЫЕ ОПЫТЫ ПО ОРГАНИЧЕСКОЙ ХИМИИ
Цветков Л.Л.
СПИРТЫ
ЭТИЛОВЫЙ
СПИРТ
Обнаружение
воды в спирте
Безводный спирт, ректификат и спирт, разбавленный водой, наливают в
пробирки или бокалы и прибавляют небольшие количества безводного медного купороса
(CuS04) . Содержимое пробирок взбалтывают. В первой пробирке соль не синеет
(нет воды для образования кристаллогидрата CuSO4'5H20) , во второй синеет
постепенно, в третьей происходит быстрое посинение соли.
Обнаружение
высших спиртов
(сивушного масла)
в спирте
Для обнаружения высших спиртов пользуются их нерастворимостью в воде.
В два бокала наливают спирт-сырец и ректификат. К тому и другому приливают
двойное количество воды. После перемешивания палочкой, раствор спирта,
содержащий сивушное масло, мутится вследствие образования эмульсии нерастворимых
гомологов. При этом запах «сивухи» значительно усиливается. Раствор
ректификата остаётся прозрачным.
Концентрирование
раствора спирта
Пользуясь сродством не которых солей к воде и нерастворимостью их в спирте
(например, поташа К2С03) , можно в значительной степени выделить спирт из
раствора. К водному раствору, содержащему примерно поровну спирта и воды,
прибавляют сухой поташ К2СОз до тех пор, пока он не перестанет растворяться и
жидкость не расслоится. Внизу образуется слой водного раствора поташа, сверху
— крепкий раствор спирта. Берут пипеткой немного спирта из верхнего слоя и
поджигают в фарфоровой чашке. В отличие от исходного раствора, спирт после
высаливания легко загорается. Концентрированный спирт может быть использован
в дальнейшем для опытов.
Получение
абсолютного
спирта
В качестве исходного вещества берут спирт, содержащий наименьшее количество
воды, например спирт-ректификат, содержащий 96% С2Н5ОН.
Так как остающиеся в ректификате 4% воды не могут быть отделены перегонкой
(спирт и вода в этом соотношении образуют смесь с постоянной точкой кипения и
перегоняются одновременно как индивидуальное вещество), то для окончательного
удаления воды пользуются химическим способом. Спирт обрабатывают веществами,
реагирующими с водой, но не действующими на спирт. Образующиеся при этом
продукты реакции должны легко отделяться от спирта. Чаще всего пользуются для
этой цели водоотнимающими средствами. Очевидно, что применение
концентрированной серной кислоты для этой цели исключено, так как она взаимодействует не
только с водой, но и со спиртом. Не пригоден и гранулированный хлористый
кальций, так как он реагирует со спиртом, давая нелетучее соединение ЗСаС12'
С2Н5ОН. Для обезвоживания спирта можно применить свежеприготовленную
негашёную известь СаО.
В колбу со спиртом насыпают извести столько, чтобы она касалась поверхности
жидкости. Закрывают колбу резиновой пробкой, встряхивают смесь в течение
нескольких минут и оставляют до другого дня. После этого из смеси отгоняют
спирт в приёмник, предохраняемый от атмосферной влаги хлоркальциевой трубкой
(рис. 1).
Рис. 1. Замыкание приёмника хлоркальциевой трубкой
при перегонке абсолютного спирта.
Обезвоживание можно провести быстрее, если на один объём спирта взять
примерно 1/5 объёма извести, смесь прокипятить в течение 2 часов в колбе с
обратным холодильником и после этого сразу произвести отгонку.
Почти безводный спирт можно получить, настаивая его с прокалённым медным
купоросом. Через несколько дней спирт декантируют с сернокислой меди и
обрабатывают второй порцией CuS04. Если после этого соль не синеет, спирт
отгоняют.
Взаимодействие
спирта с натрием
Реакция спирта с натрием — это первый опыт, показывающий резкое отличие
химических свойств спирта от свойств предельных углеводородов.
Если для реакции с натрием взять определённое количество спирта и измерить
объём выделяющегося водорода, то на основании опыта можно будет судить,
сколько атомов водорода в молекуле спирта замещается из этилового спирта,
металлом. Этот опыт убедительно показывает, какая из двух структурных формул,
отвечающих составу С2Нб0
и н н н
I I I I
п-с-о-с-и н-с-с-о-н
I I I I
Н Н или Н Н
является формулой спирта. Нетрудно видеть, что в первом случае все атомы
водорода равноценны и поэтому должны выделяться все 6 атомов водорода из
молекулы спирта (т. е. 3 г'м водорода из 1 гм спирта) , во втором случае должны
выделяться из молекулы или пять атомов, или один атом.
Собирают прибор по рис. 2. До опыта проверяют его на герметичность.
Рис. 2. Количественный опыт вытеснения водорода.
В бюретку А (можно воспользоваться обломком бюретки, если аккуратно
обрезать его) наливают безводный спирт так, чтобы был заполнен конец её ниже
крана1 . Спуская излишек спирта, устанавливают уровень его против определённого
деления. В колбу Б помещают 2,5—3 г натрия в виде тонких листочков. Колбу
тотчас закрывают и начинают пускать спирт по каплям, встряхивая колбу (в
освобождённом зажиме штатива) с целью лучшего соприкосновения веществ. Следят,
чтобы реакция не шла слишком бурно, так как в таком случае часть спирта
улетучится. Для конденсации паров спирта служит вертикальная трубка —
холодильник В. Выделяющийся при реакции водород вытесняет воду из склянки Г в цилиндр
Д.
Пустив в колбу, например, 3 мл спирта, дальнейшее прибавление прекращают и
дают ему полностью прореагировать. Под конец реакции колбу несколько
подогревают, обводя вокруг неё пламенем спиртовки. После того как уровень воды в
цилиндре Д перестанет повышаться, т. е. спирт прореагирует полностью, дают
прибору остыть. Вследствие сокращения объёма раза при охлаждении часть воды из
цилиндра Д перейдёт обратно в склянку Г. Объём вытесненного из спирта
водорода будет равен объёму воды, перешедшей в мерный цилиндр, и может быть
отсчитан непосредственно по делениям его после приведения жидкостей к одному
уровню.
Полученный объём раза пересчитывают на нормальные условия, для чего
отмечают температуру в лаборатории и атмосферное давление2.
Дальнейшее вычисление ведётся по следующей схеме. В опыте было
израсходовано 2,9 мл спирта и получено 550 мл газа при нормальных условиях.
Вес спирта, вступившего в реакцию, равен 2,9 х 0,8 = 2,3 г. Определяется,
сколько водорода выделилось из грамм-молекулы спирта (46 г):
550 мл Н2 : 2,3 г С2Н5ОН = X : 46 г
X = 55046/2,3 = 11000 мл = 1 ram.
Следовательно, в молекуле спирта замещается натрием 1 атом водорода. На
этом основании делается заключение о структурной формуле спирта.
Дегидратация
этилового спирта
Структурная формула этилового спирта может быть подтверждена при изучении
его дегидратации, идущей с образованием этилена.
В качестве катализатора для реакции лучше взять окись алюминия, так как
серная кислота, поглощая воду, не даст возможности её обнаружить.
Опыт можно поставить примерно так, как он ставился при изучении этилена3,
дополнив прибор колбочкой с обезвоженным медным купоросом и пользуясь для
реакции безводным спиртом.
Собирают прибор, как показано на рис. 3.
В фарфоровую или железную трубку насыпают окись алюминия (А1203), в бюретку
(делительную воронку) наливают абсолютный спирт, в маленькую колбочку с
отводной трубкой помещают обезвоженный (не перекалённый) медный купорос.
Нагревания до необходимой температуры можно достичь с помощью четырёх спиртовок.
1 Для этого конец бюретки следует поместить в спирт и втянуть ртом жидкость в
бюретку при открытом кране. После этого перекрыть кран.
2 Ряд проведённых опытов показал, что даже без приведения объёма газа к
нормальным условиям получаются достаточно удовлетворительные результаты.
3 Домашняя лаборатория №8 за 2014 г.
&
£
^^ТГ^. f^Tr^ f^Ti^
-3-
c=—- -r=n
u
?
0
р*^з
?
ь
■---/
Рис. 3. Обнаружение воды при получении этилена из этилового спирта.
Когда трубка с катализатором будет нагрета, пускают спирт по одной капле в
секунду. Образующаяся вода не может остаться в нагретой трубке и в виде паров
поступает в колбу, где конденсируется и образует с сернокислой медью синие
кристаллики медного купороса. В цилиндре после вытеснения из прибора воздуха
собирают этилен и затем проводят с ним одну из характерных реакций.
Для подтверждения структурной формулы спирта важно установить, что
образование молекулы воды происходит за счёт одной, а не двух молекул спирта. Можно
было бы предположить, что вода отщепляется по схеме:
СН3СН2ОН + НСН2-СН2ОН
или
сн3-сн2он + носн2-сн3
и образуются вещества без двойных связей в молекулах. Однако изучение
собранного газа не оставляет сомнений, что он представляет собой непредельное
соединение, т. е. что молекула воды выделялась из каждой молекулы спирта:
СН3-СН2ОН -> СН2=СН2 + Н20
Взаимодействие
спирта с хлористым
водородом
Этот опыт может ставиться как для иллюстрации соответствующего химического
свойства спирта, так и для подтверждения его структурной формулы. Идея опыта
заключается в том, что если удастся убедительно показать образование воды при
реакции, то можно будет сделать заключение о наличии гидроксильной группы в
молекуле спирта, так как хлористый водород для образования воды может дать
только атом водорода.
Если к тому же по окраске пламени и летучести можно будет обнаружить
хлористого этил то, таким образом, подтвердить, что реакция идёт по схеме:
С2Н5ОН + НС1 -> С2Н5С1 + Н20.
Обычно реакция спирта с хлористым водородом идёт в присутствии безводного
хлористого цинка. Однако более наглядно можно провести её в присутствии
безводного медного купороса, посинение которого убедительно свидетельствует об
образовании воды при реакции.
По смыслу опыта следует, что спирт должен быть взят абсолютный, а хлористый
водород, получаемый тем или иным способом, предварительно должен быть осушен.
Собирают прибор, как показано на рисунке 4. В колбу А помещают немного
свежеприготовленной (неперекалённой) безводной сернокислой меди CuS04 и
несколько миллилитров спирта. Хлористый водород получают в склянке Б, прибавляя к
концентрированной соляной кислоте из воронки В по каплям концентрированную
серную кислоту4.
Рис. 4. Обнаружение воды при взаимодействии этилового
спирта с хлористым водородом.
Выделяющийся хлористый водород сушится концентрированной серной кислотой в
склянке Г. Холодильник Д служит для конденсации паров спирта. Хлоркальциевая
трубка Е с натронной известью защищает реагирующую смесь от атмосферной
влаги.
Пускают несильный ток хлористого водорода. Вначале газ поглощается
медленно, затем, после некоторого саморазогревания при реакции, поглощение идёт
быстрее. Вскоре сернокислая медь начинает окрашиваться, причём по мере течения
реакции, т. е. накопления воды, окраска принимает различные оттенки, так как
образующаяся частично хлорная медь также гидратируется с образованием окра-
4 Концентрированная серная кислота «поглощает воду», раствор хлористого
водорода становится пересыщенным, н газ улетучивается.
шенных продуктов. Подогревают колбу А на водяной бане и поджигают хлористый
этил у хлоркальциевой трубки. Он горит характерным зелёным пламенем.
Хлористый этил также можно обнаружить, если взять немного жидкости из колбы
А в пробирку, подогреть её и поджечь выделяющиеся пары.
Опыт может быть продолжен, и образующийся хлористый этил может быть получен
в жидком виде. Для этого вместо хлоркальциевой трубки к холодильнику
присоединяют склянку Тищенко (рис.4 - Г, рис. 5в) с водой для поглощения НС1 и
затем U-образную трубку, помещённую в охладительную смесь снега с солью для
конденсации С2Н5С1 (точка кипения хлористого этила 13°). Для этого опыта
можно воспользоваться хлористым цинком в качестве катализатора.
Рис. 5. Промывные склянки: а - Дрекселя; б - Тищенко;
в - Вульфа; г - Бунзена; д - обычная склянка.
Безотносительно к доказательству структурной формулы спирта этот опыт можно
поставить значительно проще, хотя, быть может, он будет более сложен для
понимания. Вместо хлористого водорода на спирт действуют поваренной солью и кон
центрированной серной кислотой. Уравнения реакций могут быть составлены в
следующем виде (более подробный разбор химизма см. далее):
NaCl + H2S04 -> NaHS04 + HCl
С2Н5ОН + HCl -> C2H5CI + H20
В пробирку насыпают 1—2 г поваренной соли и приливают по 2—3 мл спирта и
концентрированной серной кислоты. Пробирку закрывают пробкой с вертикальной
трубкой и нагревают. Через некоторое время поджигают выходящий через
холодильную трубку хлористый этил. Пламя имеет зелёную окраску.
Взаимодействие
спирта с бромистым
водородом
В данном опыте получают бромистый водород непосредственно в том сосуде, где
должна пройти его реакция со спиртом. Исходными веществами являются: спирт,
бромистый калий и концентрированная серная кислота. Обычно реакция между
этими веществами трактуется подобно тому, как было указано выше для опыта с
поваренной солью.
Однако, следует иметь в виду, что всякий раз, когда в смеси содержится
спирт и серная кислота, прежде всего идёт реакция между ними с образованием
этилсерной кислоты:
c2h5-oh + hoXs/o
НО'
\
w
0
с2н5-оч /7o
нет ^o
которая и вступает в дальнейшие реакции. В данном случае она реагирует с
бромистым калием:
с2н — о с//о
KBr-f, Ж( ->C.H,Br-]-KHS04
; но-' о
Собирают прибор, как показано на рисунке 6. В колбу А наливают по 10 мл
концентрированной серной кислоты и спирта5, происходит реакция образования
этил серной кислоты. Охладив колбу, добавляют 10 мл воды и 5—7 г КВг. Колбу
закрывают пробкой и нагревают на сильном пламени через асбестированную сетку.
Для большего выхода продукта необходимо применение водяного холодильника Б
(темп. кип. С2Н5ВГ 38,4°). С этой же целью в склянку-приёмник наливают
холодную воду и даже помещают несколько кусочков льда, или же ставят приёмник в
сосуд с водой и льдом.
Рис. 6. Получение бромистого этила.
Капли тяжёлого бромистого этила при перегонке падают на дно. Внизу
образуется слой маслянистой жидкости. Опыт прекращают, когда отогнано необходимое
количество вещества, для чего вначале убирают приёмник, а затем тушат
горелку.
Для извлечения чистого вещества бромистый этил отделяют с помощью
делительной воронки, затем добавляют к нему двойное количество воды, взбалтывают,
чтобы в ней растворились перегнавшиеся спирт, кислоты и различные продукты
разложения, снова отделяют водный слой и сушат бромистый этил от остатков
воды несколькими кусочками хлористого кальция. После этого бромистый этил
становится совершенно прозрачным и бесцветным.
5 Здесь нет необходимости расходовать абсолютный спирт.
Получение
йодистого
этила
Йодистый этил легко образуется при непосредственном воздействии HJ на
спирт. Для этого не требуется даже присутствия катализатора — водоотнимающего
средства. Достаточно прокипятить в колбе с вертикальным холодильником смесь
спирта с концентрированной йодистоводородной кислотой в отношении примерно
1:3 и затем разбавить водой, чтобы внизу выделился слой йодистого этила.
Можно получить йодистый этил и насыщением спирта газообразным йодистым
водородом.
Отсутствие йодистоводородной кислоты прежде всего наводит на мысль получать
йодистый этил методом, аналогичным получению бромистого этила. Однако, как
известно, при взаимодействии KJ (или NaJ) с концентрированной серной кис- ло-
той образующийся йодистый водород легко окисляется, что делает этот способ
практически неприемлемым.
Йодистый этил чаще всего получают взаимодействием спирта с трёхйодистым
фосфором. В качестве исходных веществ для реакции берут спирт, йод и фосфор.
Два последних вещества реагируют, образуя PJ3, который сразу же
взаимодействует со спиртом по уравнению:
няро,
В круглодонную колбу наливают 15 мл этилового спирта и помещают 2 г
красного фосфора, высушенного в эксикаторе над концентрированной серной кислотой.
Затем частями добавляют 18—20 г йода, закрывая после каждого прибавления
колбу пробкой с вертикальной трубкой-холодильником и тщательно взбалтывая, йод
вносят частями для того, чтобы реакция не шла слишком бурно. Если смесь
сильно разогревается, колбу охлаждают в холодной воде. Чтобы смесь имела жидкую
консистенцию и хорошо перемешивалась при встряхивании, взят избыток спирта по
отношению к теоретическому.
После того как весь йод внесён, колбу закрывают пробкой с вертикальной
трубкой и нагревают в течение 20—30 минут на водяной бане. Затем, присоединив
вместо трубки обычный холодильник, отгоняют йодистый этил.
Собирающийся в приёмнике йодистый этил оказывается окрашенным йодом,
частично улетучивающимся при перегонке, и содержит примесь спирта. Очищают
дистиллят от примеси йода, добавляя по каплям раствор едкого натра до
исчезновения бурой окраски. Едкий натр реагирует с йодом по уравнению:
2NaOH + J2 -> NaJ 1 + NaJO H20
Водный слой удаляют с помощью делительной воронки. Для окончательного
удаления продуктов реакции йода со щёлочью и спирта йодистый этил промывают ещё
раз водой и, наконец, сушат гранулированным хлористым кальцием.
Собранный продукт может быть взвешен, и, таким образом, определен выход
вещества .
Качественная
реакция на спирт
Чувствительной реакцией на этиловый спирт (хотя и недостаточно специфичной)
сн
является так называемая йодоформенная проба: образование характерного жёлтого
осадка йодоформа при действии на спирт йода и щёлочи. При этом идут реакции:
CaH3OH + Ja —CH$ + C<^ +2HJ;
3- C<^h-1-3J2-.CJ3-C^h+3HJ;
CJ3-C<^h +NaOH-.CHJ3+H-C/(o№
5HJ + 5NaOH — 5Na J -f 5HaO
или суммарно:
C2H5OH + 4J2 + 6NaOH -> CHJ3 + HCOONa + 5NaJ + 5H20
Таким способом удаётся установить наличие спирта в воде даже при
концентрации 0,05%.
Знание йодоформенной реакции (хотя бы по внешним проявлениям, без химизма
процесса) очень помогает при изучении спирта и даёт возможность поставить
целый ряд интересных опытов с ним (например, получение спирта гидратацией
этилена по А. М. Бутлерову).
В пробирку с исследуемой жидкостью бросают очень немного (1—2 кристаллика)
истолчённого йода или приливают 1—2 мл раствора его в йодистом калии. Смесь
нагревают и приливают понемногу раствор едкого натра до обесцвечивания
избытка йода. При охлаждении выпадают кристаллы йодоформа.
При малой концентрации спирта ясно ощущается лишь запах йодоформа, а
кристаллы образуются после более или менее длительного стояния (например, на
следующий день).
Когда подобный опыт нужно поставить не с целью качественного определения
спирта, а для получения значительных количеств йодоформа, то его видоизменяют
следующим образом.
В колбу наливают 20 мл спирта, 80 мл воды, добавляют 15 г поташа и столько
же растёртого йода. Смесь взбалтывают и нагревают на водяной бане до
исчезновения окраски йода. После того как начнут выпадать кристаллы, колбу оставляют
стоять до охлаждения, после чего отделяют кристаллы и промывают их
декантацией, стараясь быстрее закончить работу вследствие неприятного запаха
йодоформа.
Получение
этилового спирта
из бромистого этила
Этот опыт показывает генетическую связь между различными классами
органических соединений, именно переход от предельных углеводородов через галоидопро-
изводные к спиртам.
В небольшую колбу помещают 4—5 мл бромистого этила С2Н5Вг и 20 мл водного
раствора КОН. Колбу закрывают пробкой с обратным водяным холодильником и
смесь кипятят на бане с насыщенным раствором поваренной соли (для повышения
температуры кипения) или на масляной бане в течение нескольких часов, пока
жидкость станет совершенно однородной. Это будет означать, что бромистый этил
(не растворимый в воде) полностью прореагировал.
Отгоняют от полученного раствора часть жидкости и с дистиллятом производят
йодоформенную пробу.
Для извлечения полученного спирта перегонку проводят из колбы с термометром
и холодильником. Отгоняют фракцию, кипящую при температуре 75—85°. Дистиллят
можно перегнать вторично, выделяя вещество при температуре 76—80°. Спирт,
кроме йодоформенной пробы, испытывают на горючесть.
Получение этилового
спирта из этилена
Реакция получения этилового спирта из этилена была подробно изучена ещё А.
М. Бутлеровым. Он получал этиловый спирт гидратацией этилена в присутствии
того же катализатора — концентрированной серной кислоты, который применяется
и для обратной реакции — получения этилена из спирта. Бутлеров показал, что
эта реакция является общей для получения спиртов из непредельных
углеводородов , и предсказал её промышленное значение.
Сейчас мы являемся свидетелями промышленного получения спиртов гидратацией
непредельных углеводородов. Изопропиловый спирт, например, получают из
пропилена в очень больших количествах. В связи с необходимостью замены пищевого
сырья и утилизации газов крекинга получают и этиловый спирт из этилена.
Химизм гидратации этилена чрезвычайно прост.
Опыт, в соответствии с промышленным способом, состоит из двух частей.
Сначала растворяют этилен в концентрированной серной кислоте, при этом
образуется этилсерная кислота:
ИСК /70
СН2=СН2+ /S^ -*CH8-CHa-OS02OH
но о
Затем раствор разбавляют водой, при этом образуется этиловый спирт и
освобождается серная кислота:
CH3-CH2-O-SO2OH + НОН -> СН3-СН2ОН + H2S04
Суммарное уравнение реакции:
(H2S04)
сн2=сн2 + н2о -> сн3-сн2он
Серная кислота рассматривается как растворитель этилена и катализатор
реакции с водой.
Лабораторная установка для проведения опыта чрезвычайно проста (рис. 7) .
Основную часть её составляет прибор для получения этилена. Этилен следует
пропустить через промывные склянки, чтобы спирт из колбы не попал в серную
кислоту, где будет получаться спирт из этилена.
В колбу наливают смесь этилового спирта с концентрированной серной кислотой
и насыпают немного сухого речного песку (см. получение этилена). В воронке
заготовляют такую же смесь на случай, если бы выделение этилена в колбе
быстро прекратилось. К колбе присоединяют одну или две промывалки с серной
кислотой для удержания паров спирта и пробирку или небольшую колбочку с
концентрированной серной кислотой для поглощения этилена.
В промышленности пропускание этилена в серную кислоту идёт под давлением в
10 атм и при нагревании до 70°. Преследуя чисто качественные, а не количест-
венные цели, опыт удаётся провести без применения давления.
Когда прибор собран и проверен, начинают нагревать колбу со спиртом и
серной кислотой, чтобы установился равномерный ток газа. Одновременно нагревают
пробирку с кислотой для поглощения этилена (примерно до 70—80°). Во время
опыта надо следить, чтобы кислоту из пробирки не перебросило в промывалку.
Поэтому, если будет замечено падение давления этилена, сразу же вынимают
трубку из пробирки, после чего добавляют в колбу смесь из воронки, и затем
снова опускают трубку. Примерно через 10 минут пропускания газа опыт
прекращают . При этом сперва вынимают трубку из пробирки, а если вместо склянок Ти-
щенко взяты обычные промывалки, то отделяют их от колбы и только после этого
прекращают нагревание.
Рис. 7. Получение этилового спирта гидратацией этилена.
Полученный раствор этилена в кислоте выливают понемногу в перегонную колбу,
содержащую около 100 мл воды, всё время охлаждая колбу в токе холодной воды,
чтобы избежать потери спирта. Когда весь раствор прилит, насыпают в колбу
немного песку или пемзы, закрывают колбу пробкой, присоединяют длинную
стеклянную трубку в качестве холодильника и отгоняют несколько миллилитров жидкости,
содержащей спирт, в коническую колбочку или пробирку. Спирт в дистилляте
обнаруживают иодоформеннои реакцией. Раствор кислоты годен для использования
при других опытах.
Опыт удаётся только с концентрированной серной кислотой (уд. вес 1,84). Чем
концентрированнее кислота, тем больше образуется спирта. Особенно
рекомендуется для этого опыта применение олеума.
МЕТИЛОВЫЙ СПИРТ
Ряд опытов с метиловым спиртом может быть поставлен по аналогии с
вышеописанным, при этом нет необходимости воспроизводить опыты в том объёме, как они
ставятся при изучении этилового спирта.
Поэтому здесь описываются опыты, характеризующие лишь некоторые особенности
изучения метилового спирта.
Взаимодействие
метилового спирта с
хлористым водородом
Очень легко и быстро можно получить хлористый метил по реакции:
СНзОН + НС1 -> СН3С1 + Н20
Этот опыт подтвердит наличие гидроксильной группы в молекуле метилового
спирта. Хлористый метил представляет собой газ и может быть обнаружен по
цвету пламени.
1. В маленькую колбочку или пробирку с отводной трубкой (рис. 8, слева)
наливают по 1—2 мл метилового спирта, концентрированной соляной кислоты и
концентрированной серной кислоты. При несильном нагревании смеси образуется газ,
который после вытеснения воздуха собирают в цилиндр или пробирку над водой и
поджигают. Хлористый метил горит характерным зелёным пламенем. Газ можно
также поджечь у отводной трубки. Хлористый метил не следует выпускать в
лабораторию , так как он ядовит.
N
^gW^i
Рис. 8. Получение хлористого метила из метилового спирта.
2. В небольшую колбочку или пробирку (рис. 8, справа) наливают по 1 мл
метилового спирта и концентрированной серной кислоты и добавляют немного (на
кончике ножа) прокалённой поваренной соли. Колбочку закрывают пробкой со
стеклянной трубкой. При слабом нагревании образуется хлористый метил, который
поджигают у отводной трубочки. При внесении в пламя стеклянного или
фарфорового предмета образуется копоть, что свидетельствует о горении органического
вещества.
По аналогии с образованием бромистого этила уравнение реакции для простоты
можно представить в следующем виде:
NaCl + H2S04 -> NaHS04 + HCl
СН3ОН + HCl -> CH3CI + H20
На самом деле реакция идёт через образование метилсерной кислоты:
CH3-0-S02OH,
которая затем реагирует с хлористым натрием, образуя хлористый метил и кислую
соль:
CH3OS02OH + NaCl -> CH3C1 + NaHS04
Получение метилового
спирта при сухой
перегонке дерева
Получение спирта по этому способу состоит из двух частей:
1. сухой перегонки дерева с целью получения дегтярной воды (наряду с уг
лем, дёгтем и газом) и
2 . выделения метилового спирта из дегтярной воды.
1. Для опытов сухой перегонки дерева желательно иметь специальную реторту
или круглодонную колбу (посуда после опытов сильно загрязняется смолистыми
веществами и отмывается с большим трудом).
Собирают прибор по рис. 9. В реторту А помещают сухие опилки, стружки или
лучинки. Приёмник Б для дёгтя и дегтярной воды ставят в ледяную воду. Для
конденсации паров к нему присоединяют вертикальную трубку В или водяной
холодильник . Газ собирают в цилиндр Г или в лабораторный «газгольдер» по способу
вытеснения воды.
а
Рис. 9. Сухая перегонка дерева.
Нагревают реторту на 2—3 спиртовках, на примусе или каким-либо другим
доступным способом, вначале осторожно, а потом сильнее. Вскоре начинается
обугливание дерева и образование жидких и газообразных продуктов.
После того как воздух будет вытеснен из прибора, газ собирают в один или
два цилиндра. Затем разъединяют холодильную трубку (в смычке а) и поджигают
газ, выходящий из приёмника для жидких продуктов.
Он горит синеватым пламенем. Стараются не выпускать газ в помещение.
Когда достаточное количество жидкости будет получено, а лучинки вполне
обуглятся, опыт прекращают. Обращают внимание на расслоение жидкости (внизу —
водный слой, сверху — дёготь). Разделяют жидкости и обнаруживают с помощью
лакмусовой бумажки присутствие кислоты в водном слое. Поджигают газ в одном
цилиндре, а в другом с помощью известковой воды обнаруживают в газе наличие
С02.
Для обнаружения спирта в дегтярной воде уксусную кислоту нейтрализуют
избытком известкового молока (лакмус!) и когда кислота будет связана, нагревают
жидкость до кипения в пробирке с отводной трубкой. При поджигании пары
метилового спирта горят голубоватым пламенем.
Уксусную кислоту превращают в соль с той целью, чтобы она не улетучивалась
с метиловым спиртом, и не мешала распознаванию его по характеру пламени. Эта
операция не усложняет понимания опыта. С присутствием ацетона в дегтярной
воде при этом опыте можно не считаться.
2. Для извлечения метилового спирта берут по возможности большое количество
дегтярной воды (например, 100 мл) , нейтрализуют её небольшими порциями мела
или известковым молоком, как было указано в предыдущем опыте, и фильтруют.
Фильтрат помещают в перегонную колбу, закрывают колбу пробкой с термометром,
присоединяют водяной холодильник и отгоняют на водяной бане фракцию до 75—
80°. Метиловый спирт получается при этом с примесью воды и ацетона. Ацетон
неизбежно летит со спиртом, так как точки кипения их близки (у метилового
спирта 65°, у ацетона 56°).
Из отфильтрованного осадка можно получить уксусную кислоту, но об этом в
другой раз.
ГЛИЦЕРИН
Реакция с
гидратом
окиси меди
С увеличением числа гидроксильных групп в молекуле вещества возрастает
подвижность гидроксильных атомов водорода. В этих случаях атомы водорода могут
замещаться не только свободными (щелочными) металлами, но и металлами
гидроокисей. С гидратом окиси меди идёт, например, такая реакция (уравнение
приведено в упрощённом виде):
СН3-0Н Н0\г„ СН2
сн—он но - си
I I
сна-он сн?
В пробирке (цилиндре, химическом стакане) получают гидрат окиси меди,
добавляя к 4—5 мл раствора медного купороса раствор щёлочи до полного осаждения
гидрата. Для успеха опыта щёлочь должна быть непременно в избытке, поэтому,
ставя опыт, следует сообразоваться с концентрацией имеющихся растворов.
Осадок взбалтывают и половину его переносят в другую пробирку. К одной
порции добавляют глицерин, пока при взбалтывании осадок гидрата окиси не
исчезнет и не образуется темно-синий раствор. Сравнивают окраску раствора с
окраской осадка гидроокиси в другой пробирке.
Реакция с гидратом окиси меди может считаться качественной реакцией на
многоатомные спирты.
-оч
-0/ +2Н20
-ОН
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Электроника
цифровой вычислительный синтезатор
И. В. Рябов
Приведена структура цифрового синтезатора, построенная на базе
прямого цифрового синтеза частот. Синтезатор может работать в
частотном диапазоне от 0 до 10 МГц с шагом по частоте <0.005 Гц;
уровень фазовых шумов < —140 дБ/Гц, амплитудных < -60 дБ/В.
Данный синтезатор обладает повышенным быстродействием и расширенными
функциональными возможностями по сравнению с другими видами синтезаторов.
Цифровой вычислительный синтезатор (рис. 1) содержит регистры для обмена
информацией с управляющей ЭВМ, блок постоянного запоминания для хранения
кодов начальной частоты, реверсивный синхронный счетчик частоты, цифровой
накопитель фазы, цифроаналоговый преобразователь, фильтр нижних частот, ждущий
мультивибратор, делитель с переменным коэффициентом деления, формирователь
импульсов, эталонный генератор и блок задержки.
Накопитель фазы ЦНФ - это накапливающий сумматор, который служит для
формирования циклического кода фазы, причем изменение его состояния от 0 до 2N
соответствует изменению фазы от 0 до 2я.
Рис. 1. Блок-схема цифрового вычислительного синтезатора. MB -
ждущий мультивибратор, Рг1, Рг2 - регистры, БПЗ - блок постоянного
запоминания, РСч - реверсивный счетчик, ЦНФ - цифровой накопитель
фазы, ЦАП - цифро-аналоговый преобразователь, ФНЧ - фильтр нижних
частот, Ф - формирователь импульсов, ДПКД — делитель с переменным
коэффициентом деления, Г - эталонный генератор, БЗ - блок задержки.
В постоянном запоминающем устройстве (ПЗУ) содержатся начальные коды
частоты. Код частоты - это двоичное число, которое определяет частоту формируемого
сигнала по формуле:
fc = C±fT/2N,
где fc - частота синтеза; С± - код начальной частоты; fT - тактовая частота;
N - разрядность накопителя фазы.
Эталонный генератор Г вырабатывает синусоидальный сигнал с частотой 20 МГц,
который поступает на вход блока задержки БЗ, формирующего разнесенные во
времени импульсы формы пмеандр". Они поступают на тактовые входы делителя ДПКД,
цифрового накопителя фазы ЦНФ и цифроаналогового преобразователя ЦАП и служат
для синхронизации работы узлов цифрового синтезатора.
После завершения импульса установки с каждым тактовым импульсом в счетчике
частоты РСч будет происходить изменение кода частоты соответственно формуле:
F = C± + T/Dk
(1)
где T = 1, 2, 3... - номер тактового импульса, Dk - коэффициент деления
ДПКД.
Код фазы на выходе цифрового накопителя изменяется следующим образом:
S = (С, + T/Dk)T = С? + TAIDk. (2)
Если принять, что Ci = co0 (начальная циклическая частота), T/Dk = 0.5co'
(скорость изменения частоты) и Т = At (период тактовой частоты), тогда на
выходе ЦАП формируется периодический сигнал треугольной формы, спектр которого
не содержит четных гармоник, а нечетные убывают как квадраты номера
гармоники:
u(t) = U/я [я/2 - 4/rc(simco' t + l/32sin3co't + l/52sin5co't + ...)],
и после ФНЧ, который пропускает на свой выход только первую гармонику
синтезированного сигнала, мы будем иметь сигнал
uc(t) = U0sin(co't + 0.5со' t2/Dk) . (3)
Как только код частоты F достигнет кода конечной частоты Cj, формирователь
импульсов сменит направление счета реверсивного счетчика частоты, и частота
будет изменяться по формуле
F = Cj - T/Dk. (4)
С приходом следующего импульса запуска направление счета в реверсивном
счетчике частоты вновь станет положительным [2].
Принципиальная схема синтезатора приведена на рис. 2. В качестве эталонного
генератора (на схеме не показан) использован стандарт частоты и времени 41-
74, выходная частота которого fT = 5 МГц умножается в 4 раза; блок задержки
БЗ выполнен на триггерах Шмитта Ml; в качестве ждущего мультивибратора МБ
использованы микросхема М2 и логические элементы 2И-НЕ (МЗ) ; блок регистров
(Рг1 и Рг2) - последовательно-параллельные регистры М4 и М5; блок постоянного
запоминания БПЗ - ПЗУ с ультрафиолетовым стиранием М6-М9; реверсивный счетчик
частоты РСч содержит 8 счетчиков (микросхемы Ml 0-Ml 7) ; цифровой накопитель
фазы ЦНФ - два цифровых накопителя кодов Ml 8, Ml 9; преобразователь кодов и
ЦАП - микросхема М20; формирователь импульсов Ф - триггер М21; делитель с
переменным коэффициентом деления ДПКД - М22; фильтр нижних частот ФНЧ
представляет собой LC-фильтр 4-го порядка с частотой среза 10 МГц и имеет затухание
25-30 дБ вне полосы рабочих частот.
Литература
1. Ямпурин Н.П., Болознев В.В., Сафонова Е.В., Жалнин Е . Б . Формирование
прецизионных частот и сигналов: Учеб. пособие. Н. Новгород: НГГТУ, 2003.
2. Рябов И.В., Рябов В.И. Патент 2204197 РФ. МПК H03L 7/18 // БИ. 2003. №
13. С. 448.
Рис. 2. Принципиальная схема синтезатора. Ml - 533ТЛ2, М2 - 533АГЗ, МЗ -
533ЛАЗ, М4,М5 - 134ИР8, М6-М9 - 573РФ2, М10-М17 - 530ИЕ17, М18,М19 - 533ИК4,
М20 - 1118ПА2А, М21 - 533ТМ2, М22 - 533ИЕ10; Д - АЛ307Г.
fe
и®,
QQQQQQQQQQ
.kUk^Ui^|Sppppp|Sp|ss| ,|й
аЪо|г-ТЬ|»п I-* Ir4.|гм 1—I© lo-i |w It-- [чс |^ [■* fr^i | o^ \r*\ '~
~ *""' F*~ V*^ Г*"' F^111*"' Г"1 I*""' I'*'' Ir^l IrM If^UtN (N |(M rvl f, I
^[-^l^-l^lt-k
^-J^
О -, ГМ *^ *J- W-,
ЛАТИНСКИЕ КРЫЛАТЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ
С. М. Горюнов
Ab absurdo - от противного (метод доказательства)
Ab exterioribus ad interiora - от внешнего к внутреннему
Ab hoc et ab hoc - так и сяк, без толку, кстати и некстати
Abiit, excessit, evasit, erupit - ушел, скрылся, спасся, бежал (Цицерон)
Ab imo pectore - с полной искренностью, от души
АЬ incunabulis - с колыбели, с самого начала
АЬ initio - с возникновения, от начала
АЬ origine - с самого начала, с азов
Ab ovo - с начала (доел.: с яйца)
Ab ovo usque ad mala - от начала до конца (Гораций) (доел.: от яйца до яблок;
у римлян обед начинался с яиц, кончался яблоками)
Absque omni exceptione - без всякого сомнения
Ab urbe condita - от основания Рима
Abusus in Baccho - злоупотребление вином
A contrario - доказывать от противного
Acta diurna - происшествия дня, хроника
Actum atque tractatum - сделано и обсуждено
Ad absurdum - приведение к нелепому выводу
Ad avisandum - для предуведомления
Ad cogitandum et agendum homo natus est - для мысли и действия рожден человек
Ad disputandum - для обсуждения
Ad exemplum - по образцу; для примера
Ad extra - до крайней степени
Ad fontes - обращаться к источникам, к оригиналам
Ad gloriam - во славу
Ad hoc - к этому, для данного случая, для этой цели
Ad hominem - применительно к человеку
Ad honores - ради почета
Ad infinitum - до бесконечности, без конца
Ad instantiam - по ходатайству
Ad Kalendas Graecas - после дождичка в четверг1 (доел.: до греческих календ,
которых у греков не было)
Ad libitum - по желанию, по усмотрению, на выбор
Ad litteram - буквально, дословно
Ad meliorem - к лучшему
Ad memorandum - для памяти
Ad notarn - к сведению
Ad notanda - следует заметить
Ad notata - примечание
Ad patres - к праотцам, умереть
Ad referendum - для доклада
Ad rem - по существу дела, к делу
Ad tertium - в-третьих
Ad unguem - до ноготка, до точности
Ad usum - для использования, для употребления
Ad usum externum - для наружного применения
Ad usum internum - для внутреннего применения
Ad usum proprium - для собственного употребления
Ad valorem - по достоинству
Ad vocem - к слову заметить
Aequo animo - равнодушно, терпеливо
Alea jacta est - жребий брошен; принято бесповоротное решение (Юлий Цезарь)
Alias - по-другому, иначе, кроме того.
Alibi - в другом месте
Aliena vitia in oculis habemus, a tergo nostra sunt - чужие пороки у нас на
глазах, наши - за спиной; в чужом глазу соломинку ты видишь, в своем не
замечаешь и бревна
A linea - с новой строки
Alma mater - кормящая мать, мать-кормилица (почтительно об учебном заведении)
Altera pars - другая (противная) сторона
Alter ego - мой двойник, другой я
Amat victoria curam - победа любит старание (заботу)
Amicus certus in re incerta cernitur - верный друг познается в беде
Amicus humani generis - друг рода человеческого
Amicus Plato, sed magis arnica Veritas - мне дорог Платон, но истина еще
дороже; правда превыше всего (доел.: друг Платон, но правда дороже) (Аристотель)
Amor tussisque non celantur - любовь и кашель не скроешь
Anni current!s (а. с.) - сего (текущего) года
Anni futuri (a. f.) - будущего года
Antiquo more - по старинному обычаю
A pedibus usque ad caput - с ног до головы
Aperto libro - с листа, без подготовки
A posteriori - исходя из опыта, на основании опыта
A prima facie - на первый взгляд
A priori - заранее, до опыта, без проверки, независимо от опыта
Arbor vitae - дерево жизни
Argumentum ad ignorantiam - довод, рассчитанный на неосведомленность
собеседника
Ars longa, vita brevis est - область науки безгранична, а жизнь коротка;
искусство долговечно, жизнь коротка (Гиппократ)
Ars Phoebea - солнечное (врачебное) искусство
Arte - мастерски, искусно
Arte et humanitate, labore et scientia - искусством и человеколюбием, трудом
и знанием
A solis ortu usque ad occasum - от восхода солнца до заката
Audaces fortuna juvat - смелым судьба помогает (Вергилий)
Audiatur et altera pars - следует выслушать и противную сторону (необходимо
выслушать обвиняемого и обвинителя)
Auferte malum ex vobis - искорените (исторгните) зло из среды вашей
Aurea mediocritas - золотая середина
Auscultare disce - учись (внимательно) слушать
Aut Caesar, aut nihil - все, или ничего; или Цезарь, или ничто
Aut vincere, aut mori - победа или смерть; победить или умереть
Avis rara - редкая птица, редкость
Beata stultica - блаженная глупость
Beatitudo non est virtu tis praemium, sed ipsa virtus - счастье не в награде
за доблесть, а в самой доблести (Спиноза)
BeHum frigidum - холодная война
Benedicite! - в добрый час!
Bis - дважды
Bis dat, qui cito dat - кто быстро дает, тот дважды даст; вдвойне дает тот,
кто даст быстро (Публилий Сир)
Bona fide - доверчиво, искренне; добросовестно; достойным образом
Bona mente - с добрыми намерениями
Brevi manu - без проволочек, без формальностей (доел.: короткой рукой)
Brevis esse laboro, obscurus fio - если я стараюсь быть кратким, я становлюсь
непонятным
Capiat qui capere potest - лови, кто может поймать
Carpe diem - лови день; пользуйся каждым днем; не откладывай на завтра то,
что должен сделать сегодня (Гораций)
Castigare ridendo mores - смехом исправлять нравы
Casu - случайно
Casus - случай
Casus belli - повод к войне, к конфликту
Causa causalis - причина причин, главная причина
Cave! - будь осторожен! Остерегайся!
Cessante causa, cessat effectus - с прекращением причины прекращается
действие
Cetera desiderantur - об остальном остается только желать
Ceteris paribus - при прочих равных условиях
Chirurgus mente prius et oculis agat, quam armata manu - пусть хирург прежде
действует умом и глазами, а затем - вооруженной (скальпелем) рукой
Circulus vitiosus - порочный круг
Cis - по эту сторону
Citato loco - в цитированном месте, там же
Citius, altius, fortius! - быстрее, выше, сильнее! (девиз олимпийских игр)
Cogito, ergo sum - я мыслю, следовательно, существую (Декарт)
Cognomine - по призванию
Cognosce te ipsum - познай самого себя
Con amore - с любовью
Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur - при согласии
малые дела растут, при несогласии великие дела разрушаются (Гай Саллюстии
Крисп)
Concordia victoriam gignit - согласие порождает победу
Conditio sine qua non - обязательное условие
Confer! - смотри! Сравни! (при ссылке в научных работах)
Confessio extra judicialis in se nulla est; et quod nullum est, non potest
adminicular! - внесудебные признания сами по себе ничего не стоят, а то, что
ничего по стоит, не может служить опорой
Consensu omnium - с общего согласия
Consuetudo est altera natura - привычка - вторая натура
Consumor aliis inserviendo - служа другим, расточаю себя; светя другим,
сгораю сам
Contraria contrariis curantur - противоположное лечится противоположным
Contra spem - вопреки ожиданию
Contra spem spero - надеюсь вопреки ожиданию
Contra vim mortis non est medicamen in hortis - против силы смерти в огородах
(садах) нет лекарств
Copia verborum - многословие
Coram populi - в присутствии народа
Corpus delicti - состав преступления; вещественное доказательство
Credo - верую
Cui bono? Cui prodest? - кому хорошо? Кто от этого выиграет? (Л. Кассий Лон-
гин Равилла)
Cujusvis hominis est errare; nullius, nisi insipientis in errore perseverare
- каждому человеку свойственно ошибаться, но только глупцу свойственно
упорствовать в ошибке (Цицерон)
Cum grano salis - с крупинкой соли; остроумно, с умом, с оговорками
Currente calamo - наспех (доел,: беглым пером)
Curriculum vitae - жизнеописание, краткие сведения о жизни, биография (доел.:
бег жизни)
De actu et visu - по опыту и наблюдениям
Debes, ergo potes - должен, значит можешь
Debito tempore - в должное время
De die in diem - изо дня в день
De (ex) nihilo nihil - из ничего - ничто; ничто не возникает из ничего
(Лукреций)
De facto - фактически, на деле
De gustibus et coloribus (non) est disputandum - о вкусах и цветах (не)
спорят
De jure - юридически, по праву
De lana caprina - о пустяках (доел.; о козьей шерсти)
De lingua slulta incommoda multa - из-за пустых (глупых) слов бывают большие
неприятности
De mortuis aut bene aut nihil - об умерших не злословить (доел.; о мертвых
или хорошо, или ничего)
De non apparentibus et поп existentibus eadem est ratio - отношение к неявив-
шимся и к несуществующим одинаково
Desiderata - пожелания, намерения
Des partem leonis - отдай львиную долю
Detur digniori - да будет дано достойнейшему
Deus ex machina - неожиданное вмешательство (досле.; бог1 из машины) (Сократ)
Devictus beneficio - побежден благодеянием
De visu - воочию, своими глазами, как очевидец
Diagnosis ex juvantibus - диагноз на основании помогающих средств
Dictum - factum - сказано - сделано
Dies diem docet - день день учит
Difficile est proprie communia dicere - хорошо выразить общеизвестные истины
трудно (Гораций)
Dimicandum - надо бороться
Dimidium facti, qui coepit, habet - начало - половина дела
Discernit sapiens res, quas confundit asellus - умный может разобраться в
вопросах, которые осел запутывает
Disce, sed a doctis, indoctos ipse doceto - у знающих учись, а незнающих сам
учи
Divinum opus sedare dolorem - божественное дело - успокаивать боль
Dixi - сказал; все сказано, добавить нечего
Dixi et animam levavi - я сказал и облегчил свою душу (успокоил совесть)
Docendo discimus - уча, мы сами учимся
Do manus - даю руки, т.е. ручаюсь
Dones eris felix, multos numerabis amicos - пока счастлив будешь, много будет
друзей у тебя (Овидий)
Do ut des - даю, чтобы ты дал
Do ut facias - даю, чтобы ты сделал
Dulce et decorum est pro patria mori - отрадно и почетно умереть за отечество
(Гораций)
Dum docent, discunt - уча, учатся
Dum spiro, spero - пока дышу - надеюсь
Duobus litigantibus tertius gaudet - двое дерутся, третий радуется
Duos lepores insequens, neutrum cepit - за двумя зайцами погонишься, ни
одного не поймаешь
Dura lex, sed lex - закон суров, но это закон; закон есть закон
Edimus, ut vivamus; non vivimus, ut edamus - мы едим чтобы жить, но не живем,
чтобы есть
Е fructu arbor cognoscitur - по плоду узнается дерево (яблоко от яблони
недалеко падает)
Elephantum ex musca facis - делаешь из мухи слона
Ео ipso - вследствие этого, тем самым
Epistula non erubescit - бумага не краснеет, бумага все терпит (Цицерон)
Errare humanum est - человеку свойственно ошибаться
Errata - ошибки, опечатки
Est modus in rebus - всему есть предел; все имеет свою меру (Гораций)
Est rerum omnium magister usus - опыт - всему учитель (Цезарь)
Et cetera (etc.) - и так далее, и прочее
Et gaudium et solatium in litteris - и радость, и утешение в науках (Плиний)
Et singula praeduntur anni - и годы берут свое
Ex abrupto - без предисловий, без приготовлений, сразу, внезапно
Ex adverso - доказательство от противного
Ex auditu - на слух
Ex cathedra - непререкаемо, (доел,: с кафедры)
Exceptis excipiendis - за исключением того, что должно быть исключено
Ex consuetudine - по привычке, по установленному обычаю
Exegi mo momentum - воздвиг я памятник себе (Гораций)
Exempli causa - например, для примера
Exempli gratia (e. g.) - например
Ex juvantibus - судя по помощи
Ex libris - из книг
Ex nihilo nihil - из ничего - ничто; из ничего ничего и не получится
(Лукреций)
Ex officio - по обязанности,
Ex oribus parvulorum - устами младенцев
Ex oriete lux - с востока свет
Expedite - скоро
Ex professo - со знанием дела
Ex tempore - в нужный момент, без приготовления, незамедлительно, тотчас
Extra formam - без всяких формальностей
Extra muros - публично (доел.: вне стен)
Ex ungue leonem - по когтям можно узнать льва (видна птица по полету)
Ex ungua leonem cognoscimus, ex auribus asinum - льва узнаем по когтям, а
осла - по ушам
Ex ungue leonem pingere - по когтям изображать льва; судить о целом по его
части
Ex voto - по обещанию
Facile omnes, cum valemus, recta consilia aegrotis damus - когда мы здоровы,
то легко даем больным хорошие советы
Facio ut des - делаю, чтобы ты дал
Facio ut facias - делаю, чтобы ты сделал
Fama clamosa - громкая слава
Familiariter - дружески, запросто
Fas atque nefas - дозволенное и недозволенное
Favete Unguis - помолчите; придержите языки
Feci, quod potui, faciant meliora potentes - я сделал все, что мог; пусть,
кто может, сделает лучше
Felix, qui potuit rerum cognoscere causas - счастлив тот, кто мог познать
причины вещей (Вергилий)
Ferro ignique - огнем и мечом
Festina lente - спеши медленно (тише едешь - дальше будешь)
Fiat lux! - да будет свет!
Fidelis et forfis - верный и смелый
Fide, sed cui fidas, vide - будь бдительным; доверяй, но смотри, кому
доверяешь
Finis coronat opus - конец венчает дело; конец - делу венец
Flagrante delicto - на месте преступления, с поличным
Folio verso (f. v.) - на следующей странице
Formaliter et specialiter - формально и в частности
Fortiter in re, suaviter in modo - твердо в деле, мягко в обращении (упорно
добиваться цели, действуя мягко)
Fructus temporum - плод времени
Fugit irrevocabile tempus - бежит невозвратное время
Funditus - до основания, совершенно
Gaudet patientia duris - долготерпение торжествует
Generaliter - вообще
Gloria victoribus - слава победителям
Grata, rata et accepta - угодно, законно и приемлемо
Gratis - бесплатно, даром, безвозмездно
Gratulari - возрадоваться (своему счастью)
Grosso modo - в общих чертах
Gutta cavat lapidem - капля долбит камень (Овидий)
Habeat sibi - держи про себя
Habent sua fata libelli - и книги имеют свою судьбу
Habent sua sidera lites - споры судьба решает
Habitus - внешний вид
Hie et nunc - без всякого промедления
Hie locus est, ubi mors gaudet succurrere vitae - вот место, где смерть
охотно помогает жизни
Historia magistra vitae - история - учитель (наставница) жизни
Hoc est (h. e.) - то есть, это значит
Hoc loco - здесь, в этом месте
Hoc volo, sic jubeo - этого я хочу, так приказываю
Homagium - дань уважения
Homines, dum docent, discunt - люди, уча, учатся
Homo homini lupus est - человек человеку волк
Homo ornat locum, non locus hominem - не место красит человека, а человек -
место
Homo sapiens - человек разумный
Homo sum et nihil humani a me alienum puto - я человек, и ничто человеческое
мне не чуждо
Honoris causa - ради почета, ради уважения
Horribile dictu - страшно сказать, страшно произнести
Ibidem - там же
Ibi victoria, ubi concordia - там победа, где согласие
Idem - то же самое, так же
Idem per idem - одно и то же
Id est - то есть
Ignorantia non est argumentum - незнание - это не доказательство
In abstracto - вообще, отвлеченно
In aeternum - навек, навсегда
In angello cum libello - в уголке и с книжкой; уединившись с книгой
In brevi - вкратце
Incognito - тайно, скрывая свое настоящее имя
In corpore - в полном составе, в целом
Incredibili dictu - невероятно
Inde ira - отсюда гнев
In deposito - на хранение
Index - указатель, список
Index librorum - список книг
In extenso - полностью, целиком, дословно
In extremis - в последний момент
Infandum renovare dolorem - ужасно вновь воскрешать боль
In favorem - в пользу кого-либо, для пользы
In folio - в целый лист (самый большой формат книги)
In hoc statu - в таком положении
Injuria realis - оскорбление действием
Injuria verbalis - оскорбление словом
In loco - на месте
In medias res - в самую суть дела (Гораций)
In memoriam - в память
In natura - в действительности; натурой
In pace - в мире, в покое
In pleno - в полном составе
In propria persona - собственной особой
In rerum natura - в природе вещей
In spe - в надежде, в будущем
In statu nascendi - в состоянии зарождения, в самом начале, в момент
образования
In statu quo ante - в прежнем положении, в прежнем состоянии
Inter parietes - в четырех стенах
In transitu - на ходу
In tyrrannos - против тиранов
In usu - в употреблении
Invia est in medicina via sine lingua latina - непроходим в медицине путь без
латинского языка
In vitro - в сосуде, в пробирке
In vivo - на живом организме
Ipse dixit - "сам сказал" (о непреложном авторитете)
Ipsissima verba - слово в слово
Ipso facto - в силу очевидного факта
Ipso jure - в силу закона
Is fecit, qui prodest - сделал тот, кому выгодно
Ite, missia est - идите, все кончено
Item - так же
Jurare in verba magistri - клясться словами учителя
Jure - по праву
Jus gentium - право народов
Jus privatum - частное право
Jus publicum - публичное право
Justum et tenacem propositi virum ! - кто прав и твердо к цели идет!
(Гораций)
Labor corpus firmat - труд укрепляет тело
Labor improbus - упорный труд
Labor omnia vincit - труд все побеждает
Lapis offensionis (petra scandali) - камень преткновения
Lapsus - ошибка, промах
Lapsus calami - описка, ошибка в правописании
Lapsus linguae - оговорка, обмолвка, ошибка в разговоре
Lapsus memoriae - ошибка памяти
Larga manu - щедро
Lege - по закону
Lege artis - по всем правилам искусства, мастерски
Legem brevem esse oportet - закон должен быть кратким
Licitum sit - да будет дозволено
Littera scripta manet - написанное остается; что написано пером, того не
вырубишь топором
Loco citato (I.e.) - в упомянутом месте
Loco laudato (1.1.) - в названном месте
Locus minoris resistentiae - место наименьшего сопротивления
Lupus in fabula - легок на помине; (доел.: как волк в басне)
Macte! - отлично! Прекрасно!
Magister dixit - это сказал учитель (ссылка на непререкаемый авторитет)
Magistra vitae - наставница жизни
Magna et Veritas, et praevalebit - нет ничего превыше истины, и она
восторжествует
Mala fide - неискренне, нечестно
Mala herba cito crescit - плохая (сорная) трава быстро растет
Male parta cito dilabuntur memoria - плохо приобретенное быстро забывается;
быстро забываются знания, усвоенные нетвердо
Manu propria- собственноручно
Margaritas ante porcas - бисер перед свиньями (метать)
Меа culpa, mea maxima culpa - моя вина, моя величайшая вина
Media et remedia - способы и средства
Mediea mente non medicament!s - лечи умом, а не лекарствами
Medice, cura te ipsum - врач, исцели самого себя
Medicus amicus et servus aegrotorum est - врач - друг и слуга больных
Medicus medico amicus est - врач врачу друг (помощник)
Meliora spero - надеюсь на лучшее
Memento mori - помни о смерти
Mendaci homini verum quidem dicenti credere non solemus - лживому человеку мы
не верим, даже если он говорит правду
Mensis current!s - текущего месяца
Mens sana in corpore sano - в здоровом теле - здоровый дух
Meo voto - по моему мнению
Minimum - самое малое
Mirabile dictu - достойно удивления
Miserabile dictu - достойно сожаления
Miseris succurrere disce - учись помогать несчастным (больным)
Modus agendi - образ действий
Modus vivendi - образ жизни;
Motu proprio - по собственному побуждению
Multa sunt in moribus dissentanea multa, sine ratione - в обычаях
человеческих много разнообразия и много нелепостей
Multum in parvo - многое в малом
Multum, non multa - многое, но не много; глубокое содержание в кратком
изложении
Multum vinum bibere, поп diu vivere - много вина пить не долго жить
Mutatis mutandis - с изменениями, с оговорками
Mutato nomine - под другим названием
Natura sanat, medicus curat - природа исцеляет, врач лечит
Ne accesseris in consilium nisi vocatus - не ходи в совет, не будучи
приглашенным
Nee plus ultra - дальше некуда, крайняя степень
Nee sutor ultra crepidam - не суди о том, чего не знаешь
Nefas - несправедливость
Nemine contradicente - без возражений, единогласно
Nemo judex in causa sua - никто не судья в своем деле
Nemo nascitur doctus - никто не рождается ученым
Ne noceas, si juvare non potes - не вреди, если не можешь помочь; не вреди
больному лишним лечением
Ne quid nimis - не нарушай меры; ничего слишком
Nervus rerum - главное дело; важнейшее средство
Ne varietur - изменению не подлежит
Nihil humani - ничто человеческое (мне не чуждо)
Nihil semper suo statu manet - ничто не остается постоянно в своем состоянии
Nil admirari - ничему не удивляться
Noli me tangere - не тронь меня
Noli nocere - не вреди
Nomen est omen - имя говорит само за себя
Nomen nescio ( N. N.) - некое лицо
Non bis in idem - дважды за одно и то же нельзя наказывать
Non curatur, qui curat - не вылечивается тот, кто имеет заботы (доел.: кто
заботится)
Non liquet - не ясно
Non multa, sed multum - не много, но многое
Non omnia passum omnes - не всякий все может
Non omnia possumus - не на все мы способны
Non omnis error stultitia est - не всякая ошибка - глупость
Non progredi est regredi - не идти вперед, значит идти назад
Non scholae, sed vitae discimus - мы учимся не для школы, а для жизни
Nosee te ipsum - познай самого себя
Nota bene (NB) - обрати внимание; хорошо заметь
Nudis verbis - голословно
Nulla aetas ad discendum sera - учиться никогда не поздно
Nulla dies sine linea - ни одного дня без строчки (Плиний)
Nulla regula sine exceptione - нет правил без исключении
Nullum malum sine aliquo bono - нет худа без добра
Nullus juxra propriam voluntatem incedat - никто не должен входить по своей
воле
Nunc plaudite! - теперь аплодируйте!
Nunquam petrorsum, semper ingrediendum - не шагу назад, всегда вперед
Omne nimium nocet - все излишнее вредит
Omnes et singulos - вместе и по отдельности
Omne vivum ex ovo - все живое вышло из яйца (Гарвей)
Omnia mea mecum porto - все свое ношу с собой
Omnia praeclara rara - все прекрасное редко
Omnis curatio est vel canonica vel coacta - всякое лечение основывается либо
на традиции, либо на принуждении
Omnium consensu - с общего согласия
Omnium profecto artium medicina nobilissima - из всех наук, безусловно,
медицина самая благородная (Гиппократ)
Opera et studio - трудом и старанием
Oportet vivere - надо жить
Optimum medicamentum quies est - покой - наилучшее лекарство
Ora et labora - молись и трудись
Ora rotundo - во весь голос
Ore uno - единогласно (доел.: одним ртом)
О tempora, о mores! - о времена, о нравы!
Otium cum dignitate - отдых с достоинством, отдых с почетом
Panem quotidianum - хлеба насущного
Pars pro toto - часть вместо целого
Parvo contentus - довольствуясь малым
Раиса verba - поменьше слов
Paupertas non est vitium - бедность - не порок
Pax vobiscum! - мир вам!
Per aspera ad astra - через тернии к звездам!
Per aversionem - ради отвлечения
Per fas et nefas - правдами и неправдами
Periculum in mora - опасность в промедлении
Perpetuum mobile - вечное движение
Per risum multum cognoscimus stultum - по беспричинному (букв.: частому)
смеху мы узнаем глупца
Per se - само по себе, в чистом виде
Personaliter - лично
Petitio principii - вывод из положения, которое еще нужно доказать
Pia desiderata - заветные мечты, благие пожелания
Plenus venter non studet libenter - полное брюхо к ученью глухо
Poculum, mane haustum, restaurat naturam exhaustam - чаша, выпитая с утра,
восстанавливает истощенные силы
Post factum - после события
Post hoc, ergo propter hoc - после этого - значит вследствие этого
Post hoc, non est propter hoc - после этого - не значит из-за этого
Post hominum memoriam - с незапамятных времен
Primum agere - прежде всего действовать (действуй)
Primum non посеге - прежде всего не вредить
Primum vivere - прежде всего - жить (жизнь)
Primus inter pares - первый среди равных
Principium et fons - начало и источник
Probatum est - одобрено
Pro bono publico - ради общего блага
Pro die - на день (суточная доза лекарства)
Pro domo mea (sua) - для себя; в личных интересах; в защиту своих дел
Pro dosi - на один прием (разовая доза лекарства)
Pro et contra - за и против
Pro forma - для формы, для приличия, для вида
Pro memoria - для памяти, в память о чем-либо
Propera pedem - торопись
Propter invidiam - из зависти
Propter necessitatem - вследствие необходимости
Pro ut de lege - законным путем
Pulchre sedens melius agens - (рус.) - семь раз отмерь, один раз отрежь
Punctum saliens - важный пункт, важное обстоятельство
Quae medicamenta non sanat, ferrum sanat; quae ferrum non sanat, ignis sanat.
Quae vero ignis non sanat, insanabilia reputari oportet - Что не излечивают
лекарства, то лечит железо, что железо не излечивает, то лечит огонь. Что
даже огонь не лечит, то следует признать неизлечимым.
Quantum satis - сколько нужно; вдоволь
Quibuscumque viis - какими бы то ни было путями
Quid prodest - кому это выгодно? Кому это полезно?
Quilibet fortunae suae faber - каждый сам кузнец своего счастья
Qui pro quo - одно вместо другого, путаница, недоразумение
Qui scribit, bis legis - кто пишет, тот дважды читает; кто записывает, тот
лучше запоминает
Quis hominum sine vitiis - кто из людей родился без пороков
Quod erat demonstrandum - что и требовалось доказать
Quod licet Jovi, non licet bovi - что позволено Юпитеру, то не позволено быку
Quot homines, tot sententiae - сколько голов, столько умов
Radices litterarum amarae sunt, fructus dulces - корни наук горьки, плоды
сладки
Rectus in curia - тверд в вере
Rem cum cura age - веди дело заботливо
Remotis testibus - без свидетелей
Repetitio est mater studiorum - повторение - мать учения
Respice finem - предусматривай конец
Restitutio ad integrum - полное восстановление
Restrictive et conditionaliter - ограничительно и условно
Ridens verum dicere - смеясь, говорить правду
Salus populi suprema lex - благо народа - высший закон
Sancta sanctorum - святая святых
Sapienti sat - разумному достаточно; умный поймет с полуслова
Scelere velandum est scelus - покрывать злодейство - есть злодейство
Scientia potentia est - знание - сила
Sed semel insanivimus omnes - однажды мы все бываем безумны
Semper idem - всегда одно и то же
Semper in motu - всегда в движении, вечное движение
Semper percutiatur leo vorans - пусть лев пожирающий всегда будет поражаем
(ср.: пусть поднявший меч от меча и погибнет)
Semper virens - вечная юность
Sensus veris - чувство весны
Sic transit gloria mundi - так проходит земная слава
Similia similibus curantur - подобное излечивается подобным (клин клином
вышибается)
Sine ira et studio - без гнева и пристрастия; объективно
Sine mora - без промедления
Sint ut sunt, aut non sint - пусть будет так, как есть, или пусть вовсе не
будет
Sit tibi terra levis - пусть будет тебе легка земля; напутствие умершим,
употребляется в надгробных речах и некрологах
Si vera narretis, non opus sit testibus - если говорите правду, свидетели не
нужны
Sol lucet omnibus - солнце светит для всех
Specie - по виду
Spero meliora - надеюсь на лучшее
Spes reconvalescendi - надежда на выздоровление
Sponte sua - по собственному желанию, добровольно
Statim atque instanter - тотчас и немедленно
Status praesens - настоящее положение
Surge et age! - поднимись и действуй!
Sursum corda! - выше голову!
Suum cuique - каждому свое
Tempora mutantur et nos mutantur in illis - времена меняются и мы меняемся
вместе с ними (Овидий)
Tempori parce - береги время
Tempus nemini - время никого (не ждет)
Terra incognita - неведомая земля; неизведанная область
Tertium non datur - третьего не дано
Tota re perspecta - приняв все во внимание
Tradidit mundum disputationibus - споры погубили мир
Tres faciunt collegium - трое составляют коллегию (собрание)
Tuto, cito, jucunde - безопасно, быстро, приятно
Ubi concordia - ibi victoria- где согласие - там победа
Ubi pus, ibi incisio - где гной, там разрез
Ultima ratio - последний довод; решительный аргумент
Umbram suam metuit - своей тени боится
Una hirundo non facit ver - одна ласточка не делает весны
Unus dies gradus est vitae - один день - ступенька в лестнице жизни
Usus est optimus magister - опыт - наилучший учитель
Ut quisque est doctissimus, ita est modestissimus - кто умнее, тот скромнее
Ut salutas, ita salutaberis - как аукнется, так и откликнется (доел: как
приветствуешь ты, так будут приветствовать и тебя)
Ut supra - как сказано выше
Vae victis - горе побежденному
Venienti occurrite morbo - предупреждай приближающуюся болезнь
Veni, vidi, vici - пришел, увидел, победил
Verba magistri - слова учителя
Verbatim - слово в слово
Verbum movet, exemplum trahit - слово волнует, пример увлекает
Verus amicus amici nunquam obliviscitur - истинный друг никогда не забывает
друга
Veto - запрещаю
Via scientiarum - путь к знаниям; дорога знаний
Vice versa - наоборот, обратно
Vinum locutum est - говорило вино
Vires unitae agunt - силы действуют совместно
Viribus unitis - соединенными усилиями
Vir magni ingenii - человек большого ума
Vis medicatrix naturae - целебная сила природы
Vita sine libertate, nihil - жизнь без свободы - ничто
Vita sine litteris - mors est - жизнь без науки - смерть
Vox audita latet, littera scripta manet - сказанное слово исчезает,
написанная буква остается
Техника
ЭЛЕКТРОННОЕ ГИДРОРЕЛЕ НА ТЕРМОРЕЗИСТОРАХ
С. В. Ничий
Гидрореле предназначено для контроля потока воды в системе
охлаждения диффузионных насосов. Величина потока воды,
контролируемая гидрореле, составляет 0.7-1 л/мин. В роли первичного
преобразователя используется терморезисторный термоанемометр с
температурной компенсацией. Время срабатывания гидрореле <11 с.
Введение
Для контроля давления воды диффузионных насосов обычно используют
мембранное гидрореле.
Опыт эксплуатации показал, что мембранное гидрореле имеет два недостатка.
Первый - это образование осадка на стенке мембраны, в результате чего
мембрана фиксируется преимущественно в положении нормального рабочего давления;
второй - засорение сливных патрубков после реле, снижающее поток воды при
нормальном давлении в системе охлаждения. В обоих случаях выдача гидрореле
сигнала работоспособности системы охлаждения может привести к перегреву
диффузионного насоса.
Нами разработано электронное гидрореле для диффузионных насосов вакуумных
установок на терморезисторном термоанемометрическом первичном
преобразователе . Устройство контролирует поток воды, замыкая сигнальные выводы схемы
управления нагревателя диффузионного насоса при расходе воды в системе >1
л/мин; при потоках воды <0.7 л/мин гидрореле выключает нагреватель
диффузионного насоса и включает звуковую сигнализацию.
Конструкция
Первичный преобразователь (рис. 1) состоит из металлической трубки
диаметром D = 12 мм, включенной в тракт охлаждающей системы. Терморезисторы КМТ-17В
с номинальным сопротивлением 1 кОм при температуре 20°С, используемые для
контроля потока воды, расположены в посадочных местах Т и А. Для обеспечения
равномерного потока воды в области размещения терморезисторов длины L1 и L3
прямолинейных участков трубы должны удовлетворять соотношениям: Ll/d > 5,
L3/d > 2 (d = 10 мм, LI = 50 мм, L3 = 20 мм, L2 = 10 мм). Терморезисторы
зафиксированы на концах припаянных к водоводу трубочек при помощи смеси
эбонитовой смолы и порошка оксида алюминия. Смесь также наносится тонким слоем
(0.1-0.3 мм) на корпусы терморезисторов.
^1 1 ^2 Ш ^3
Рис. 1. Конструкция первичного преобразователя. Т -
термометр, А - термоанемометр, V - направление потока воды.
Терморезисторы проводниками, проходящими внутри трубочек, подключаются к
электрической схеме гидрореле (рис. 2). Термометр нужен для компенсации
изменения напряжения на термоанемометре Rx при изменении температуры воды в
системе охлаждения.
~j>0*>
0-30
-20 В
Рис. 2. Электрическая схема гидрореле. Ml - TL072, М2 - LM337; Т
- КТ829; Д - КД105; R1,R2 - КМТ-17В (R1 - терморезистор-
термоанемометр, R2 - терморезистор-термометр).
Предварительные исследования показали, что первичный преобразователь на
терморезисторах для потоков воды до 1.6 л/мин имеет достаточную чувствитель-
ность при рассеиваемой мощности на термоанемометре >200 мВт. Схема датчика
рассчитана с учетом того, чтобы напряжение на терморезисторе-термоанемометре
R1 при температуре воды +4°С было не выше 18.5 В и обеспечивалась необходимая
выделяемая мощность. Ток через терморезистор-термометр R2 мал, «0.5 мА, и не
приводит к его разогреву. Напряжение на R2, зависящее только от температуры
воды, после усиления операционным усилителем Ml. 1 используется как опорное
напряжение для компаратора Ml.2.
Переменным резистором R3 регулируется уровень опорного напряжения,
соответствующий определенному потоку воды в системе охлаждения, относительно
которого будет переключаться компаратор. Крутизна преобразования температура-
напряжение изменяется с помощью резистора R4.
Напряжение на термоанемометре R1 линейно зависит от скорости потока воды в
системе охлаждения. При рабочем протоке воды в системе охлаждения с R1 на не-
инвертирующий вход компаратора Ml.2 подается напряжение более высокое, чем с
Ml.1, поэтому на выходе компаратора напряжение равно «28 В. Транзистор
открывается, контакты реле Р замыкаются, что является сигналом наличия
необходимого потока воды для схемы управления вакуумной установки. При уменьшении
потока воды в системе охлаждения напряжение на терморезисторе R1 из-за разогрева
становится меньшим, чем на выходе Ml.1, поэтому на выходе компаратора
устанавливается напряжение «2 В. Транзистор закрывается, контакты реле размыкают
линию сигнализации, что приводит к выключению питания нагревателя
диффузионного насоса и включению звуковой сигнализации вакуумного поста. Конденсаторы
используются для фильтрации сигналов помех, которые могут вызывать ложное
переключение компаратора. При неисправности схемы электронного гидрореле
контакты реле Р разомкнуты.
На М2 собран стабилизатор напряжения -20 В. Напряжение питания 30 В
получается путем преобразования напряжения, снимаемого с внутренних блоков
вакуумного поста. Гидрореле потребляет ток 120 мА.
Эксплуатация
Эксплуатация описанного устройства показала, что при потоке воды в системе
охлаждения 1...1.25 л/мин вода, пройдя систему охлаждения, прогревается на 5-
6°С. В зимний период при температуре воды на входе в систему охлаждения
диффузионного насоса 14° С напряжение на терморезисторе-термоанемометре R1
составляет 16.75 В, а при выходе насоса на рабочий режим - 15.79 В при
температуре воды на выходе системы охлаждения 18°С (расход воды 1.2 л/мин).
Измерения летом показали, что напряжение на R1 равно 15.54 В при температуре
водопроводной воды 19°С и 13.6 В в рабочем режиме диффузионного насоса с
температурой воды на выходе 25°С (расход воды 1.06 л/мин). В обоих случаях кривые
зависимости напряжения от температуры на R1 и Ml.1 были почти параллельны при
крайнем нижнем положении (по схеме) подвижного контакта резистора R4. Расход
воды определялся методом заполнения мерного объема за определенное время.
Напряжение срабатывания реле Р на замыкание при протоке воды 0.7 л/мин
выставлялось потенциометром R3. Время срабатывания электронного гидрореле при
отсутствии воды в системе охлаждения после включения диффузионного насоса
составляло 5 с. Прекращение подачи воды при холодном диффузионном насосе
приводило к срабатыванию реле в течение 7-10 с, а в рабочем режиме насоса это
время возрастало до 18 с. Объясняется это поступлением разогретой воды
(вследствие уменьшения потока) из системы охлаждения к терморезисторам, что приводило
к снижению напряжения на терморезисторе R2. Этот недостаток может быть
устранен путем размещения преобразователя на уровне входных патрубков системы
охлаждения. В результате время срабатывания сокращалось до 8-11 с. Указанные
времена срабатывания реле не приводили к перегреву диффузионного насоса.
Матпрактикум
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ MS EXCEL
ДЛЯ РЕШЕНИЯ ФИЗИЧЕСКИХ ЗАДАЧ
(продолжение)
Майер Р.В.
Как уже отмечалось в предыдущей статье [4], пакет MS Excel имеет достаточно
широкие возможности и позволяет реализовать основные алгоритмы численного
решения дифференциальных уравнений, создать компьютерные модели и решить много
различных задач по физике. Ниже рассмотрены примеры использования электронных
таблиц Excel для решения школьных и вузовских задач по кинематике и динамике
точки.
Задача 1
Камень брошен со скоростью v0 = 17 м/с под углом а к горизонту. Рассчитайте
его координаты х и у, проекции скорости vx и vy, модуль скорости v, угол y
между вектором скорости и горизонталью, тангенциальное ат и нормальное ап
ускорения в момент времени f = 1,3 с.
Запишем формулы, позволяющие определить искомые величины:
x-u0cosa-r, y-u0s'ma-T-gr 12,
vx=v0cosa, vy =v0sma-gT,
V = JVx+Uy ,
у = arctgip lvx), an = g cos у ,
aT =gsmy
Для того, чтобы можно было изменять исходные данные, задаваемые значения
начальной скорости v0 и угла а следует ввести в отдельные ячейки, например,
М2 и МЗ. Чтобы перевести градусы в радианы в ячейку N3 вводят формулу:
"=МЗ*3,1415/180".
Для решения задачи в Excel создается таблица; содержимое ее ячеек
представлено в табл. 1. Получающиеся результаты приведены на рис. 1.
Таблица 1,
1
2
3
4
JJ
6
7
В
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
2Sl.
Столбец
В
С
D
Е
F
G
Н
I
J
Название
Время т
Координата х
Координата у
Проекция скорости vx
Проекция скорости vy
Скорость v
Угол у
Нормальное ускорение
Тангенциальное ускорение
Содержимое 3 строки
0; 0,2; 0,4; 0,6; 0,8; 1; 1,2 ...
=$M$2*COS($N$3)*B3
=$M$2*SIN($N$3)*B3-9,8*ВЗ*ВЗ/2
=$M$2*COS($N$3)
=$M$2*SIN($N$3)-9,8*ВЗ
=КОРЕНЬ(E3*E3+F3*F3)
=ATAN(F3/E3)*180/3,1415
=9,8*COS(ATAN(F3/E3))
=9,8*SIN(ATAN(F3/E3))
в
н
К L I M N О
1 |х |у |у х |у у Iv I gamma la n la tau
0 0 0 7,185026 15,40699 17 65 4,141956 8.881678
0.2 1.437005 2,885398 7,185026 13,44699 15,24619 61.88525 4,618418 8.643507
0,4 2,87401 5,378797 7,185026 11,48699 13,54901 57.97604 5,196931 8.308544
0.6 4.311016 7,480195 7,185026 9.526992 11,93265 52,97885 5,900889 7,82429
0.8 5.748021 9,189594 7,185026 7.566992 10,43475 46.48457 6,747959 7,10669
1 7.185026 10.50699 7,185026 5.6D6992 9.1138B8 37 9Б859 7.725929 6.029098
Iskorost
ugo!
17
65
1,134
15
10
5
0
-5
-10
-15
1 *>ч ^Ч- п (r\
T
lj
i
■
3
■^ /i \
1 I
4 5 6
1 ^>^***-*я nm
80 7
60
40
20
0
-20
-40
-60
-80
-100
te4
w,.(r)'
Рис. 1. Расчет движения камня, брошенного под углом к горизонту.
Задача 2
Точка одновременно участвует в двух гармонических колебаниях, происходящих
во взаимно перпендикулярных направлениях. Амплитуды колебаний, их частоты и
сдвиг фаз заданы. Необходимо определить траекторию движения точки, ее
координаты х, у в произвольный момент т'.
Использующаяся программа 1 содержит цикл по времени, в котором
рассчитываются координаты
х(т) = Axsin(coxT) ,
у(т) = AYsin(coyT + сро) ,
а результаты записываются в ячейки таблицы Excel. Значения амплитуд, частот
колебаний и сдвига фаз считываются из ячеек HI - Н5. Получающаяся таблица и
графики представлены на рис. 2.
Программа 1
Private Sub CommandButtonl Click()
Ax =
wx =
fi =
Whi:
t =
x =
У =
= Cells(1,
= Cells(3,
= Cells(5,
Le t < 60
t + dt: i
8):
8):
8) :
= i
Ax * Cos(wx *
Ay * Cos(wy *
Cells(i, 1) =
Wenr
End
Sub
x: (
Ay =
wy =
dt =
+ 1
t)
t +
Cells
Cells
Cells
0.2
fi)
(i, 2)
(2
(4
=
, 8)
r 8)
У
Программа позволяет промоделировать движение точки при различных
амплитудах, частотах и сдвиге фаз колебаний. В случае, когда частоты кратны целым
числам (то есть сох/соу = n/m, где n,m € Z) , точка движется по замкнутой кривой,
называемой фигурой Лиссажу.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
I Л i~-
-
А
2,9402 -
2,763133 -
2,4
2
1.Е
U
0.Е
-0
-1
-2
-2
-2
-2
76007 -
-
в
1,29316
3,20457
3,99654
с
D
Е
u_
гг
ш Л .Г °
1 \ # J
1 \ w ■"■
1 ]
1 1
/ \ П
ж V -if
j т—^
f А ■"■
J \ ■*-
^Г R*
\ J i
1 If—з* 1
G
A x
A v
W X
w у
fi
H
3
4
1
3
1,3
CommandButtonl
Рис. 2. Траектории движения точки, колеблющейся во взаимно
перпендикулярных направлениях при различных отношениях сох/соу.
Задача 3
Точка движется по закону:
х(т) = 5sh(0,2x),
У(т) = Зт.
Постройте траекторию движения, определите скорость точки в момент 12,3 с.
Перепишем уравнения движения, расписав гиперболический синус:
х(т) = 5(ехр(0,2т) - ехр(-0,2т))/2,
У(т) = Зт
Скорость точки вычисляется по формулам:
их=(х'+1-х')/Ат, ^=(/+1-У)/Ат, v = ^vl+v2y.
Используется программа 2. После ее запуска получается таблица из четырех
столбцов: t, х, у, v. Постройте траекторию точки, найдите ее скорость v в
момент 12,3 с.
Программа 2
Private Sub CommandButtonl_Click ()
а= 0.2: b= 0.15: dt= 0.1
While t < 20
t=t+dt: i = i + 1
x = 5 * (Exp(a * t) - Exp(-a *t))/2:y=3*t
Cells(i, 1) = t: Cells(i, 2) = x: Cells(i, 3) = у
vx = (x - xl) / dt: vy = (y - yl) / dt
v = Sqr(vx * vx + vy * vy)
Cells(i, 4) = v: xl = x: yl = y:
Wend
End Sub
Задача 4
На точку массы 0,5 кг действует сила:
ад=
Ют, если 0<г<6,
10, если 6 < г < 13,
-40, если 13<г<20;
Исследуйте движение точки вдоль оси Ох, проанализируйте получившиеся
трафики зависимостей х(т), vx(т) , ах(т).
А
В
0,1
0,2
0,3
0,4
0,5
0,6
п т
2
4
6
8
10
12
С
0,101
0,402
0,903
1,604
2,505
3,606
D
0,000343
0,002707
0,00909
0,021494
0,041917
0,07236
CommandButtonl
1
2
3
4
5
6
7
В
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
Рис. 3. Движение точки под действием изменяющейся силы.
Применяются следующие формулы:
4+1 = Ft+X I m , vt+X
= uf +at+lAr,
j+\
= x'+ut+1AT
Используется программа 3, получающиеся результаты представлены на рис. 3
Решите задачу при другой зависимости Fx (т) .
Программа 3
Private Sub CommandButtonl_Click ()
dt = 0.001: m = 0.5
While t < 20
k=k+l: t = t + dt: F= -40
If t < 13 Then F = 10: If t < 6 Then F = 10 * t
a=F/m: v=v+a* dt: x = x + v * dt
If k Mod 100 = 0 Then
Cells(k / 100, 1) = t: Cells(k / 100, 2) = a
Cells(к / 100, 3)
End If
Wend
End Sub
= v: Cells(k / 100, 4) = x / 10
Задача 5
Изучите движение материальной точки, падающей в вязкой среде под действием
постоянной силы, сонаправленной с осью х (Fx > 0) при начальных условиях х0 =
0, Vox < 0. Проанализируйте трафики х(т), vx(x), ах(х) (рис. 4) . Докажите, что
время подъема камня, брошенного в вязкой среде вертикально вверх, меньше
времени спуска.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
А В С D
0,1 23,79233 -27,5609 -0,57516
0,2 22,63169 -25,2407 -1,10275
0,3 21,52766 -23,0338 -1,58509
_D_J in л-7-гла -in тлп п ппл-зп
н
CommandButto.n1
Рис. 4. Расчет падения камня в вязкой среде.
Запишем формулы:
F + rv = та ,
а^
J+1
,t+l
t+l
= {Fl^-rvl^)lm,
г/+1=г/+У+1Дг,
x'+WW+1Ar.
Используется программа 4, получающиеся результаты представлены на рис. 4.
Можно повторить вычислительный эксперимент при другом значении коэффициента
сопротивления среды г. Как при этом изменится предельная скорость, с которой
движется тело при т—изо?
Программа 4
Private Sub CommandButtonl_Click()
dt = 0.001: m=l:r=0.5:F=10:
v = -30
While t < 10
к = к + 1: t = t + dt
a = (F - r * v) / m: v
If к Mod 100 = 0 Then
Cells(k / 100, 1) = t:
Cells(k / 100, 3) = v:
End If
Wend
End Sub
=v+a*dt: x=x+v*dt
Cells(k / 100, 2) = a
Cells(k / 100, 4) = x
/ 5
Задача 6
Рассчитайте движение ракеты, удаляющейся по прямой от Земли, если масса
горючего уменьшается со скоростью Ь = Лт/Ат = const. Масса корпуса равна т0,
масса заправленной ракеты m > m0. Скорость вытекания разов относительно
ракеты равна vOTH. Радиус R Земли известен. Постройте графики х(т), vx(t), т(т).
Программа 5 содержит цикл по времени, в котором вычисляются масса ракеты т,
реактивная сила
FP =
vOTHAm/Ат, сила притяжения Земли F, ускорение ах,
скорость vx и координата х в моменты Тд. = Дт i:
mt+l =mf -ЬАт,
Ft+l=GMmt+l/(xt+l)2, 4+1=№
i/+1 =ul +а*+1Ат,
Р<р+Х=иотн{т<-т*+Х)1Ат,
р
Ft+x)lmt+l
*'+1=*'+У;+1дг.
1
2
3
4
5
6
7
8
Э
10
11
12
13
14
15
16
17
JR.
А В С D
0,1 ЭЭ 0,202218 50,00111
0,2 98 0,408538 50,00426
0,3 97 0,61906 50,0095
CL4 QK ПЯ^ЯЯЯЯ 5ПП1ЯЯ7
CommandButtonl
Рис. 5. Результат моделирования движения ракеты.
Программа 5
Private Sub CommandButtonl_Click()
dt = 0.01: x = 50: ml = 10: b = 1:
While t < 20
k=k+l: t=t+dt
vot = 4: mO = 1
ml = ml - b * dt: m2 = ml - b * dt:
If m2 < mO Then b = О
Fr = vot * (ml - m2) / dt: F = 500 * ml / x / x
a = (Fr -F) /ml: v=v+a*dt: x=x+v*dt
If к Mod 10 = 0 Then
Cells(k /10, 1) = t: Cells(k / 10, 2) = ml * 10
Cells(k / 10, 3) = v * 10: Cells(k /10, 4) = x
End If
Wend
End Sub
Получающиеся графики приведены на рис. 5. Видно, что по мере вытекания
газов масса ракеты с топливом уменьшается до значения т0, скорость сначала
возрастает , а после остановки двигателя в момент т' начинает убывать вследствие
притяжения Земли. Ракета продолжает удаляться.
Задача 7
На шарик массой mi кладут шарик массой т2, после чего они падают с высоты h
на горизонтальную поверхность. Рассчитайте высоту подскока второго шарика
после того, как первый шарик отскочит от поверхности и соударится с ним.
Постройте график зависимости высоты подскока второго шарика h2 от его массы т2,
считая все соударения абсолютно упругими.
До взаимодействия с горизонтальной поверхностью шарики имеют скорость:
°\ = v2 = V^g^ = ° (Рис- б-1)
После удара о пол первый шарик начинает двигаться вверх с той же по модулю
скоростью v. Скорости тел после центрального абсолютно упругого удара:
_ _ 2/7^2^2 + (ml ~ ml)V\ - _ 2т\Щ + (w2 ~ т\)^2
и^ = , и^ = •
т\ +ГП2 щ+ гп2
Проекции скоростей:
_ _ _(-3m2+ml)v _{Ътх-т1)у
VXy-V, U2v--U, Щу / u2v •
ш\+т2 т\+Ш2
Высота подскока:
h2=ull2g .
Используется программа 6, результаты ее работы представлены на рис. 6.2. В
нашем случае mi = 0,3 кг. Видно, что когда m2/mi = 3 первый шарик после
соударения со вторым останавливается, передавая ему всю энергию.
Программа 6
Private Sub CommandButtonl_Click()
h=l:ml=0.03:v= Sqr(2 * 9.8 * h)
While m2 < 0.05
i = i + 1: m2 = 0.001 * i: u2 = (3
ul = (-3 * m2 + ml) * v / (ml + m2)
Cells(i, 1) = m2: Cells(i, 2) = u2
Cells(i, 3) = h2: Cells(i, 4) = ul
Wend
End Sub
ml - m2) * v / (ml + m2)
h2 = u2 * u2 / 2 / 9.8
У
h
6
ГПс
m
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
13
19
20
21
A
0,001
0,002
0,003
0,004
0,005
0,006
В
12,71032
12,17477
11,67163
11,19313
10,75174
10,33011
С
3,242456
7,5625
6,950413
6,397924
5,397959
5,444444
D
3,355939
3,320392
2,317302
2,343306
1,397367
1,47573
ComrnandButtonl
Рис. 6. Расчет высоты подскока второго шарика в зависимости от его массы.
Литература
1. Васильев А.Н. Научные вычисления в Microsoft Excel. - М. : Издательский
дом "Вильяме", 2004.- 512 с.
2. Гельман В.Я. Решение математических задач средствами Excel: Практикум.
- СПб.: Питер, 2003. - 240 с.
3. Майер Р.В. Задачи, алгоритмы, программы: Электронное учебное пособие. -
Глазов: Глазовск. гос. пед. ин-т, 2012. URL: http://maier-rv.glazov.net
4. Майер Р.В. Использование MS Excel для решения физических задач //
Домашняя лаборатория. Интернет-журнал. - 2014. - N 10. - С. 203-212.
5. Майер Р. В. Компьютерное моделирование физических явлений. - Глазов,
ГГПИ: 2009. - 112 с. (http://maier-rv.glazov.net)
6. Майер Р. В. Компьютерное моделирование: Учебно-методическое пособие.
Глазов, ГГПИ: 2015. - 531 с. (http://maier-rv.glazov.net)
7 . Могилев А. В . Информатика: Учебн. пособие для студ . пед . вузов . / А. В.
Могилев, Н.И.Пак, Е.К.Хеннер. - М. : Издательск. центр "Академия", 2003.
- 816 с.
8. Угринович Н. Д. Исследование информационных моделей. Элективный курс:
Учебное пособие - М.: БИНОМ. Лаборатория знаний, 2004. - 183 с.
Литпортал
КРИПТОНОМИКОН
Нил Стивенсон
ЧАСТЬ 1
Существует удивительно близкая параллель между задачами физика и
криптографа. Система, по которой зашифровано сообщение, соответствует
законам Вселенной, перехваченные сообщения - имеющимся наблюдениям, ключи
дня или сообщения - фундаментальным константам, которые надо
определить. Сходство велико, но с предметом криптографии очень легко
оперировать при помощи дискретных механизмов, физика же не так проста.
(Алан Тьюринг)
Сегодня утром предложила1 очередное объяснение миллиардам долларов,
которые, как считается, они с мужем, умершим в 1989 году, присвоили за
время его президентства.
«Так совпало, что у Маркоса были деньги, - сказала она. - После Бреттон
Вудского2 соглашения он начал покупать золото в Форт Нокс. Три тысячи
тонн, потом 4000. У меня есть на них документы. 7000 тонн. Смешно:
Америка его не поняла».
(«Нью Йорк тайме», понедельник, 4 марта 1996)
Имельда Маркое
2 Валютно-финансовая конференция в Бреттон-Вудсе была проведена в июле 1944
года. По ее решению были созданы Международный валютный Фонд и Международный
банк реконструкции и развития.
ПРОЛОГ
Визг шин. Завал вбок.
Срубили рощу бамбука -
Из нее - песнь войны.
...лучшее, на что капрал Бобби Шафто сейчас способен: он стоит на подножке
грузовика, одной рукой держится за зеркало, в другой - «спрингфилд». Слоги по
пальцам хрен посчитаешь. «Из нее» - два слога или три? Грузовик, наконец,
решает не переворачиваться и грохается обратно на четыре колеса. Визг на
мгновение стихает. Бобби по прежнему слышит пение кули, но теперь к нему
добавляется ружейный скрежет коробки передач - рядовой Уайли сбрасывает скорость.
Неужто сдрейфил? Сзади, под брезентом, громыхают полторы тонны металлических
шкафов, шифровальные книги сыплются лавиной, плещет бензин в баках
электрического генератора станции «Альфа». Вот и сочиняй в наше время хайку.
Электрический генератор - это сколько слогов, девять? Даже во вторую строчку не
втиснешь!
- Людей давить можно? - спрашивает рядовой Уайли и жмет на клаксон раньше,
чем Бобби Шафто успевает ответить. Сикх полицейский прыгает через говновозку.
Подмывает сказать: «Да хули они нам сделают, войну объявят?» - но старшему по
званию положено думать головой, а не задницей, поэтому Шафто не рубит сплеча,
а прежде оценивает ситуацию.
Шанхай, 16.45, пятница, 28 ноября 1941 г. Бобби Шафто и еще пяток морпехов
в грузовике смотрят на Цзюцзянскую дорогу, куда только что вылетели с риском
перевернуться. Справа собор, значит, они - в скольких? в двух? - кварталах от
Банда, где их груз ждет канонерка Янцзыйского Речного Патруля. Одна загвоздка
- в этих двух кварталах живут примерно пять миллионов китайцев.
Все они - бывалые горожане, не какая нибудь темнота деревенская, в глаза не
видевшая машин, - те бы, услышав клаксон, мигом брызнули с дороги. Некоторые,
правда, отскакивают к домам, создавая впечатление, что грузовик движется
быстрее, чем сорок три мили в час по спидометру.
Однако Бобби Шафто упомянул бамбуковую рощу не для красного словца, чтобы
удивить своих в Окономовоке восточным колоритом. Перед грузовиком до хренища
бамбука, десятки легких временных шлагбаумов преграждают дорогу к реке,
потому что офицеры Азиатского флота ВМС США и 4-го полка МПФ спланировали этот
маленький бросок без учета фактора пятницы. Как объяснил бы им Бобби Шафто -
если б его удосужились спросить, - дорога пролегает через банковский район.
Здесь вам и Гонконгский Банк, и Шанхайский, и, разумеется, Сити банк, Чейз
Манхэттен банк, Банк Америки, ББМБ, Сельскохозяйственный банк Китая и еще
куча занюханных провинциальных банков. Часть из них имеют контракты от
недобитого китайского правительства на печатание денег. Дело, видать, не шибко
прибыльное, поэтому деньги из экономии печатают на старых газетах. Можно
разобрать прошлогодние новости и счет матчей в поло под яркими цифрами и
картинками , превращающими куски резаной бумаги в легальное платежное средство.
Как известно каждому рикше и разносчику в Шанхае, контракт на печатание
денег предполагает, что банк обеспечивает бумажки таким-то и таким-то
количеством серебра; любой может войти в банк на Цзюцзянской дороге, шваркнуть на
прилавок груду купюр и (при условии, что они отпечатаны этим банком) получить
за них настоящее металлическое серебро.
Если бы Китай в это самое время не четвертовала Япония, правительство,
вероятно , отправляло бы в банки аудиторов проверять, сколько в сейфах серебра,
и все было бы чин чинарем. Однако сейчас за честностью банков следят только
другие банки. Вот как это делается: в ходе нормальных деловых операций куча
бумажек проходит через окошки (скажем) Чейз Манхэттен банка. Их уносят в зад-
нюю комнату и сортируют, бросая в картонные коробки (примерно два квадратных
фута, ярд глубиной, с веревками по четырем углам). Все деньги (скажем) Банка
Америки сваливают в одну коробку, Сити банка - в другую. Потом, под вечер
пятницы, зовут кули. У каждого кули, или у каждой пары кули, есть свой
длинный бамбуковый шест; кули без шеста - все равно, что морпех без начищенного
штыка. Они продевают шесты в петли по углам коробки, затем подлезают каждый
под свой конец шеста и поднимают коробку. Кули должны шагать в такт, не то
коробка раскачается и все высыпется. Поэтому, направляясь к банку, название
которого указано на купюрах, они поют и переставляют ноги в такт песне. Шест
длинный, кули далеко друг от друга, петь приходится громко, и, разумеется,
каждая пара на улице поет свою песню, стараясь перекричать остальных, чтобы
не сбиться с шагу.
В пятницу вечером, за десять минут до закрытия, двери многих банков
распахиваются и входят поющие кули, как какой нибудь хор в сраном бродвейском
мюзикле, шваркают коробки с мятыми ассигнациями и требуют деньги на бочку. Все
банки сводят расчеты в конце недели. Иногда они делают это одновременно,
особенно в такой день, как 28 ноября 1941 года, когда даже простому морпеху Шаф-
то ясно, что настоящее серебро лучше груды резаных бумаг.
Вот почему, хотя нормальные пешеходы, торговцы с тачками и озверевшие
полицейские сикхи, разбегаются с дороги и вжимаются в стены клубов, борделей и
магазинов на Цзюцзянской дороге, Бобби Шафто и прочие морпехи по прежнему не
видят канонерки за горизонтальным лесом бамбуковых шестов. Не слышат гудков
своего грузовика за пульсирующей пентатонической какофонией. Это не просто
пятничная банковская лихорадка. Это последний расчет перед тем, как все
восточное полушарие займется огнем. Миллионы обязательств на подтирках будут
обменены или пропадут в следующие десять минут; настоящее серебро или золото
перейдет из рук в руки или останется на месте. Своего рода финансовый Судный
день.
- Господи, я не могу, - стонет рядовой Уайли.
- Капитан сказал ни хера не останавливаться, - напоминает Шафто. Он не
советует Уайли давить кули, просто напоминает: если Уайли этого не сделает, им
придется отвечать перед капитаном, который, между прочим, едет сразу за ними,
в машине с вооруженными морпехами. А судя по тому, как капитан психовал по
поводу станции «Альфа», ему уже хорошенько вставил не то какой нибудь адмирал
из Перл Харбора, не то даже (барабанная дробь!) шишка из Штаба МПФ,
Вашингтон, округ Колумбия.
Шафто и другие морпехи всегда знали, что станция «Альфа» - это кучка
штабных морячков на крыше дома в Международном поселении, на утыканной антеннами
платформе из деревянных поддонов. Постояв подольше, можно было увидеть, как
антенны поворачиваются, целясь на что то в море. Шафто даже сочинил об этом
хайку:
Антенна ищет -
Собачий нос на ветру -
Тайны эфира
Это его второе хайку - явно не уровень ноября 1941-го, - и он морщится,
вспоминая слова.
Однако до сегодняшнего дня никто в морской пехоте понятия не имел, какая
это важная штука. Их заставили увязывать в брезент тонну оборудования и
несколько тонн бумаги, а потом тащить на улицу. В четверг разбирали и жгли
насест вместе с частью книг и бумаг.
- Бля-я-я-я! - вопит рядовой Уайли. Только несколько кули убрались с
дороги, остальные даже не видят грузовик. Со стороны реки доносится грохот, как
будто Бог1 ломает о колено бамбуковый шест в милю толщиной. Через полсекунды
на улице ни одного кули, лишь куча коробок да бамбуковые шесты подрагивают и
звенят о мостовую, словно колокольчики на ветру. Над канонеркой - мохнатый
гриб серого дыма. Уайли врубает максимальную скорость и газует. Шафто
вжимается в дверцу, наклоняет голову и надеется, что каска времен Первой мировой
не подкачает. Коробки с деньгами лопаются и рассыпаются под колесами. Шафто
смотрит сквозь денежную пургу и видит исполинские бамбуковые шесты, кувырком
летящие к набережной.
Листья Шанхая -
Двери в стальное небо.
Началась зима.
ПУСТОШИ
Давайте отложим вопрос о существовании Бога до следующей книги и просто
примем, что каким-то образом на этой планете возникли самовоспроизводящиеся
организмы и тут же начали изничтожать друг друга, либо до отказа заполняя
жизненное пространство своими грубыми копиями, либо более прямыми методами, о
которых нет надобности распространяться. Большей части это не удалось, их
генетическое наследие кануло в никуда; однако некоторые выжили и размножились.
Примерно через три миллиарда лет этой местами занятной, местами нудной фуги
жора и соития в Мердо, штат Дакота, у Бланш, супруги конгрегационалистского
пастора Бэньяна Уотерхауза, родился сын Годфри Уотерхауз IV. Подобно всем
живым существам на земле, Годфри был по рождению отъявленной сволочью, ибо в
некоем узкотехническом смысле происходил посредством череды менее зволюционно
продвинутых особей от той первой самовоспроизводящейся хреновины, которая,
учитывая число и разнообразие ее потомков, может по праву считаться самой
отъявленной сволочью с начала времен. Все и вся, кто не был отъявленной
сволочью , сгинули.
Из всех смертельно опасных, меметически3 запрограммированных на убийство
машин это были самые что ни на есть милые и приятные. Подобно своему тезке
(Джону Бэньяну, пуританскому писателю, который большую часть жизни провел в
тюрьме или в бегах), преподобный Уотерхауз не проповедовал долго на одном
месте. Церковь каждые год два перебрасывала его из одной дакотской деревни в
другую. Вероятно, Годфри такая жизнь не привлекала, потому что посреди курса
в Конгрегационалистском колледже Фарго он покинул лоно церкви и, к
неизбывному горю своих родителей, предался мирской тщете - защитил докторскую степень
по классической филологии в маленьком частном университете в Огайо. Ученые -
народ такой же кочевой, что и проповедники. Годфри поехал туда, где
требовался преподаватель латыни и греческого, - в Болжеровский христианский колледж,
Вест Пойнт, Виргиния. Здесь, на слиянии Маттапоная и Паманки, отвратительные
миазмы огромной целлюлозно-бумажной фабрики пронизывали каждый ящик стола,
каждый закуток, каждую страницу в книге. Молодая жена Годфри, урожденная
Алиса Притчард, которая в детстве колесила со своим отцом проповедником по
просторам Восточной Монтаны, пахнущим шалфеем и снегом, блевала три месяца. Еще
через шесть родился Лоуренс Притчард Уотерхауз.
У мальчика были странные отношения со звуками. Когда проезжал паровоз, его
не раздражали гудки и звон. Однако если в дом залетал шершень и начинал с еле
3 Меметический (по аналогии с «генетический») - передающийся посредством «ме-
мов» - единиц культурной информации, которыми люди заражают друг друга. С
точки зрения меметики, к ним относятся лозунги, заклинания, мелодии, мода и
многое другое.
слышным гудением выписывать под потолком фигуры Лиссажу, Лоуренс плакал от
боли в носу. А когда он видел что-нибудь страшное или чувствовал пугающий
запах, то зажимал уши.
Среди звуков, которые ничуть его не раздражали, был и орган Болжеровского
христианского колледжа. Сама церковь не стоила доброго слова, но орган,
пожертвованный владельцем целлюлозно-бумажной фабрики, сделал бы честь собору.
Это вполне устраивало органиста, считавшего, что некоторые атрибуты Бога
(гнев и ревность в Ветхом Завете, величие и торжество в Новом) можно вложить
в паству непосредственно через слух. Что от этого могут вылететь витражи,
никого не волновало, их все равно в городе не любили, а дым от бумажной фабрики
разъедал свинцовые переплеты. Однако, когда очередная престарелая дама после
службы встала, пошатываясь от шума в ушах, и едко заметила пастору, что
музыка чересчур драматична, органиста сменили.
Тем не менее он по-прежнему давал уроки. Учеников не допускали к органу,
пока они не станут хорошо играть на пианино. Когда это объяснили Лоуренсу
Притчарду Уотерхаузу, он за три недели разучил фугу Баха и записался на уроки
органа. Поскольку ему было тогда пять лет, он не мог одновременно дотянуться
до клавишей и до педалей, поэтому играл стоя, вернее - переходя от педали к
педали.
Когда Лоуренсу было двенадцать, орган сломался. Фабрикант не предусмотрел
пожертвований на ремонт, и учитель математики решил попробовать сам. Он был
слаб здоровьем и нуждался в толковом помощнике. Вместе с Лоуренсом они сняли
кожух. Впервые за все это время мальчик увидел, что происходит, когда он
нажимает клавиши.
Для каждого регистра органа (блокфлейта, горн, пикколо) был отдельный ряд
тРУб, от самой длинной до самой короткой. Длинные трубы воспроизводили низкие
звуки, короткие - высокие. Верхушки труб располагались террасообразно. Их
можно было бы очертить линией - не прямой, но восходящей кривой. Органист -
учитель математики взял несколько расшатавшихся труб, карандаш, бумагу и
помог Лоуренсу рассчитать, почему так получается. Когда Лоуренс это понял, ему
показалось, будто учитель математики внезапно сыграл добрую часть «Фантазии и
фуги соль минор» Баха на органе размером со спиральную туманность Андромеды -
ту часть, где старик Иоганн Себастьян рассекает архитектуру вселенной одним
неумолимо снижающимся аккордом; будто его ноги прошли через наслоения мусора
и уперлись, наконец, в твердую землю. В частности, последние шаги объяснения
напоминали падение ястреба сквозь бесчисленные слои невежества и заблуждения.
Назовите это чувство завораживающим, щемящим или томительным в зависимости от
вашего склада. Небеса разверзлись. Лоуренсу на миг предстали ангельские хоры,
уходящие в геометрическую бесконечность.
Трубы торчали параллельными рядами из широкого плоского ящика со сжатым
воздухом. Все трубы, издающие одну ноту, но принадлежащие к разным регистрам,
выстраивались в ряд по оси. Все трубы одного регистра, но настроенные на
разные тона, выстраивались в ряд по другой, перпендикулярной оси. Внизу
находился плоский ящик со сжатым воздухом, а также механизм, подающий воздух в
нужную трубу в нужное время. При нажатии» клавиши или педали все трубы,
способные издавать соответствующую ноту, звучали, если при этом был открыт их
регистр .
Механически все это осуществлялось предельно просто, ясно и логично. Раньше
Лоуренс думал, что машина, по меньшей мере, так же сложна, как самая сложная
исполняемая на ней фуга. Теперь он понял, что просто устроенная машина
способна производить бесконечно сложный результат.
Регистры редко применялись поодиночке. Они обычно громоздились один на
другой, дабы использовать преимущества доступных гармоник (опять сладкая
математика !). Некоторые комбинации повторялись вновь и вновь - например, множество
блокфлейт, разной длины, для тихой проскомидии. Для этого встроили тяги
включения регистров в произвольных комбинациях. Органист мох1 заранее выбрать
несколько вариантов регистровки. По одному нажатию кнопки пневматика открывала
несколько регистров сразу; в то же мгновение орган становился другим
инструментом с совершенно новыми возможностями.
На следующее лето Лоуренса и Алису колонизировал дальний родственник по
эволюционной линии - отъявленная сволочь вирус. Лоуренс отделался тенденцией
почти незаметно приволакивать ногу. Для Алисы болезнь закончилась аппаратом
искусственного дыхания. Позже, из-за невозможности как следует откашливать
мокроту, она заболела воспалением легких и умерла.
Отец Лоуренса Годфри честно сознался, что не в силах управиться с легшим на
него бременем. Он уволился из виргинского колледжа, переехал вместе с сыном в
штат Миннесота, а именно в Мурхед, и купил домик по соседству с Бэньяном и
Бланш. Позже он пошел преподавать в ближайшую среднюю школу.
На этой стадии взрослые, ответственные за Лоуренса, похоже пришли к
молчаливому соглашению, что лучший (во всяком случае, самый простой) способ его
воспитывать - это оставить в покое. Лоуренс ничего от них не требовал, разве
что иногда задавал вопросы, на которые все равно никто ответить не мох1. В
шестнадцать , исчерпав возможности местной школьной системы, Лоуренс Притчард
Уотерхауз сдал экзамены в Государственный Айовекий колледж. Там, помимо
прочего, был обязательный курс подготовки офицеров запаса ВМФ.
В Учебном корпусе офицеров запаса Айовскохю колледжа имелся оркестр, где с
радостью узнали про музыкальные наклонности Лоуренса. Поскольку трудно
вышагивать по палубе дредноута, играя на органе, ему выдали глокеншпиль и пару
маленьких молоточков.
В то время, когда он не маршировал взад вперед по пойме реки Сканк, издавая
металлический звон, Лоуренс изучал механику. Учился он плохо, потому что
связался с преподавателем-болгарином, Джоном Винсентом Атанасовым4. Тот вместе
со своим аспирантом, Клиффордом Берри, строил машину, которая по идее должна
была решать некие особенно нудные дифференциальные уравнения.
Больше всего Лоуренсу мешала лень. Он считал, что было бы много проще, если
бы вы, как Супермен с его рентгеновским зрением, видели за внешними
наслоениями внутренний математический скелет. Как только вы поняли математическую
суть, вы поняли все и можете теперь манипулировать ею сколько влезет при
помощи всего лишь карандаша и салфетки. Он видел эту суть в изгибе серебряных
пластин глокеншпиля, в несущей арке моста, в утыканном конденсаторами
барабане машины Атанасова Берри. Собственно молотить по глокеншпилю, возводить мост
или выяснять, почему не работает машина, ему было неинтересно.
Соответственно обучение шло со скрипом. Правда, время от времени он
выделывал на доске фокус, от которого у преподавателей подгибались колени, а
соученики смотрели ошарашено и враждебно. Пошла молва.
Тем временем бабушка Бланш, неведомо для Лоуренса, пустила в ход свои
обширные церковные связи. Ее усилия увенчались успехом: Лоуренс получил
стипендию от наследника компании по производству овсяных хлопьев. Стипендия была
учреждена, чтобы отправлять конгрегационалистов со Среднего Запада в лучшие
университеты страны сроком на один год. Видимо, считалось, что за это время
они успеют повысить интеллектуальный коэффициент на несколько решающих
процентов, но не успеют погрязнуть в пороках. Так Лоуренс оказался на втором
курсе Принстонского университета.
4 Атанасов Джон Винсент (1903-1995), американский физик болгарского
происхождения. Созданная им и Клиффордом Берри в 1937-1942 году машина для решения
дифференциальных уравнений, хотя и не была программируемой, считается одним
из прототипов компьютера.
Принстон - весьма почтенное заведение и попасть туда большая честь, однако
никто не потрудился объяснить этого Лоуренсу, что было и плохо, и хорошо. Он
принял стипендию с умеренной благодарностью, к большой досаде овсяного
магната. С другой стороны, он легко освоился в Принстоне, напоминавшем ему лучшие
уголки Виргинии. В городе были чудесные органы; дело портили только домашние
задания по конструированию мостов и построению шестеренок. Как всегда, они, в
конце концов, сводились к математике, а с ней Лоуренс расправлялся легко.
Порой, впрочем, происходил затык, и тогда он шел в Файн-холл, на математический
факультет.
По Файн-холлу бродила довольно разношерстая публика, многие говорили с
британским или европейским акцентом. Административно не все они относились к
Файн-холлу, многие были из отдельного учреждения, называвшегося ИПИ -
Института перспективных чего-то там. Однако все сидели в одном здании и все
разбирались в математике, так что Лоуренса это различие не волновало.
Очень немногие шарахались от Лоуренса, когда тот подходил с вопросами,
остальные были готовы, по крайней мере, его выслушать. Например: он придумал,
как решить сложную задачу формы зубца для шестеренки, которая при нормальном
инженерном подходе требовала огромного количества вполне разумных, но
неэстетичных приближений. Решение Лоуренса давало точный результат. Одна беда -
квинтильону людей с логарифмическими линейками потребовался бы квинтильон
лет, чтобы его вычислить. Лоуренс разрабатывал принципиально иной подход,
который в случае успеха свел бы число людей и лет к триллиону и триллиону
соответственно. К сожалению, ему не удавалось заинтересовать Файн-холл
прозаическими шестеренками, пока внезапно он не познакомился с энергичным
англичанином (чье имя немедленно позабыл), который сам ими занимался. Англичанин хотел
построить - надо же! - механическую счетную машину, конкретно - для
вычисления определенных значений римановской дзета-функции
оо 1
cw = £ -.
п=1 п
где s - комплексное число.
Лоуренсу казалось, что дзета-функция ничем не лучше и не хуже других
математических задач, пока новый знакомый не убедил его, что она жутко важная и
лучшие математики мира бьются над ней уже несколько десятилетий. В результате
они просидели до трех утра, разбирая Лоуренсову задачу про шестеренки. Наутро
Лоуренс гордо показал решение преподавателю, который отмел его за полной
непрактичностью и поставил Лоуренсу плохую отметку.
После нескольких встреч Лоуренс наконец запомнил, что англичанина зовут Ал
что-то там дальше. Поскольку Ал был страстным велосипедистом, они часто
ездили кататься по окрестностям и, проезжая по Нью-Джерси, разговаривали о
математике, особенно о машинах, которые избавили бы их от нудной работы.
Однако Ал думал на эту тему дольше, чем Лоуренс, и пришел к выводу, что
вычислительные машины нужны не только для экономии сил. Он разрабатывал
принципиально иной вычислительный механизм, который решал бы вообще любую
арифметическую задачу, которую можно записать. С чисто логической точки зрения он уже
придумал все, что нужно для этой (пока гипотетической) машины, только еще ее
не построил. Лоуренс так понял, что в Кембридже (это в Англии, откуда Ал
родом) по настоящему строить машины считают ниже своего достоинства, да и в
Файн-холле тоже. Ал был страшно рад встретить человека, который думает иначе.
Однажды Ал вежливо попросил Лоуренса называть его настоящим полным именем,
то есть Алан, а не Ал. Лоуренс извинился и сказал, что очень постарается за-
помнить.
Недели через две, корда они сидели у лесного ручья под Делавэрским ущельем,
Алан сделал Лоуренсу довольно странное предложение с участием мужских штучек.
Потребовались долгие методологические разъяснения, которые Алан изложил,
сильно краснея и запинаясь. Он был очень тактичен и несколько раз подчеркнул,
что не все на свете этим увлекаются и ему это прекрасно известно.
Лоуренс решил, что он, вероятно, как раз из тех, кто не увлекается.
На Алана произвело сильное впечатление, что Лоуренс вообще задумался. Он
попросил прощения, что завел этот разговор. Они сразу вернулись к беседе о
вычислительных машинах, и на их дружбе это никак не сказалось. Однако на
следующую прогулку - с ночевкой в Сосновой пустоши - Алан позвал еще одного
приятеля, немца Руди что-то там дальше.
Отношения Алана с Руди производили впечатление более близких, во всяком
случае - более многогранных, чем у Алана с Лоуренсом. Лоуренс заключил, что
на идею со штучками все таки нашелся желающий.
Это заставило его задуматься. С эволюционной точки зрения какой смысл в
людях, которые не хотят иметь потомства? Для этого должна быть своя, хитрая
причина.
Единственное, что он смог предположить: теперь истреблять/подавлять друг
друга стараются не отдельные особи, а группы людей - сообщества, и в
сообществе хватает места для тех, кто не желает размножаться, лишь бы они
занимались чем-то полезным.
Алан, Руди и Лоуренс ехали на юг, ища Сосновую пустошь. Поселки попадались
все реже, конские загоны сменились чахлыми деревцами, которые, казалось,
тянутся до самой Флориды, загораживая обзор, но не защищая от ветра.
«Интересно, где Сосновая пустошь?» - раза два спрашивал Лоуренс. Он даже остановился
на заправке, чтобы задать тот же вопрос. Спутники начали над ним
подтрунивать .
- Где Соснофая пустошь? - вопросил Руди.
- Я бы искал пустынное с виду место, где много сосен, - задумчиво ответил
Алан.
Поскольку машин не было, они ехали трое в ряд, Алан - посередине.
- Лес, каким бы его представил себе Кафка, - сказал Руди.
К этому времени Лоуренс уже сообразил, что они едут по Сосновой пустоши.
Вот только кто такой Кафка?
- Математик? - предположил он.
- Какая жуткая мысль, - заметил Руди.
- Он - писатель, - сказал Алан. - Лоуренс, не обижайся, пожалуйста, но
можно спросить: ты вообще различаешь чужие фамилии? Кроме родственников и
ближайших друзей?
Лоуренс, по всей видимости, захлопал глазами.
- Я пытаюсь понять: это все отсюда, - Алан протянул руку и костяшками
пальцев постучал Лоуренса по голове, - или ты иногда берешь какие то идеи у
других?
- В детстве я один раз видел ангелов в церкви, в Виргинии, - ответил
Лоуренс, - но, думаю, они были из моей головы.
Однако позже Алан сделал новый заход. Они добрались до знаменитой
сторожевой башни и увидели, что вся достопримечательность - одинокая винтовая
лестница в никуда, под ней - небольшая площадка, усеянная битыми бутылками.
Палатку разбили у озера, полного бурых, липнущих к телу водорослей. Оставалось
только пить шнапс и говорить о математике.
Алан сказал:
- Послушай, Бертран Рассел и еще один тип по фамилии Уайтхед написали
«Principia Mathematica».
- Сейчас ты меня точно подкалываешь, - сказал Уотерхауз. - Даже я знаю, что
«Principia Mathematica» написал сэр Исаак Ньютон.
Ньютон написал другую книгу, которая тоже называлась «Principia
Mathematica»5, хотя на самом деле она не про математику, а про то, что мы
теперь назвали бы физикой.
- Тогда почему он назвал ее «Principia Mathematica»?
- Различие между физикой и математикой было нечетким во времена Ньютона...
- А может быть, и в наше фремя, - сказал Руди.
- ...и это прямо относится к тому, о чем я собираюсь говорить, - продолжал
Алан. - Я про расселовские «Основания математики», в которых они с Уайтхедом
начали абсолютно с пустого места и выстроили все - всю математику - на
небольшом числе основных принципов. И вот почему я тебе это говорю, Лоуренс...
Эй, Лоуренс! Проснись!
- М-м-м?
- Руди, возьми палку - да, эту - и следи за Лоуренсом. Когда глаза у него
начнут вот так стекленеть, тыкай его в бок.
- Мы не в английской школе, тут так нельзя.
- Я слушаю, - сказал Лоуренс.
- Из «ОМ» следует абсолютно радикальная вещь - все в математике можно
выразить определенной последовательностью символов.
- Лейбниц сказал это много раньше! - возмутился Руди.
- Ну, Лейбниц предложил символы, которые мы используем в дифференциальном
исчислении, но...
- Я не про это!
- И он изобрел матрицы, но...
- И не про это тоже!
- И он немного занимался двоичной системой, но...
- Это софсем другое!
- Ладно, Руди, говори, о чем ты.
- Лейбниц изобрел базовый алфавит - записал набор символов для логических
выражений.
- Ну, я не знал, что в сферу интересов герра Лейбница входила формальная
логика, но...
- А как же! Он хотел сделать то же, что Рассел и Уайтхед, только не для
одной математики, а для всего на сфете!
- Поскольку ты, Руди, похоже, единственный на планете знаешь об этом
начинании Лейбница, можем ли мы допустить, что его затея не увенчалась успехом?
- Ты можешь допускать все, что тебе угодно, Алан, - ответил Руди, - но я -
математик и ничего не допускаю.
Алан оскорбленно вздохнул и наградил Руди многозначительным взглядом,
который , как догадывался Уотерхауз, означал «я тебе это припомню».
- Если мне позволят продолжить, - сказал он, - я вообще то хотел, чтобы вы
согласились вот с чем: все в математике можно выразить последовательностью
символов, - он взял палку, которой надо было тыкать Лоуренса, и начал писать
на земле что то вроде + = Vl/n - и мне глубоко безразлично, будут это символы
Рассела, или Лейбница, или гексаграммы И Цзина.
- Лейбниц восхищался И Цзином! - страстно воскликнул Руди.
- Помолчи пока про Лейбница, Руди. Мы с тобой едем в поезде, сидим в вагоне
ресторане, мило болтаем, а этот поезд со страшной силой тянут локомотивы
«Бертран Рассел», «Риман», «Эйлер» и другие. А наш друг Лоуренс бежит рядом с
поездом, пытаясь от нас не отстать - не обязательно потому, что мы умнее,
5 В русском переводе книга Ньютона называется «Математические начала», а
книга Рассела - «Основания математики».
просто он - деревенский, и у него нет билета. И я, Руди, просто высовываюсь в
окошко и пытаюсь втащить его в гребаный поезд, чтобы мы втроем могли мило
болтать о математике, не слушая все время, как он пыхтит и отдувается.
- Ладно, Алан.
- Если ты не будешь перебивать, я скоро закончу.
- Но есть еще локомотив по имени Лейбниц.
- Ты считаешь, что я не отдаю должного немцам? Внимание, сейчас я упомяну
человека с немецкой фамилией.
- Кто же это? Фон Тьюринг? - съязвил Руди.
- Фон Тьюринг будет потом. Вообще то я имел в виду Геделя.
- Какой он немец! Он австрияк!
- Боюсь, это теперь одно и то же.
- Не я придумал аншлюс, и нечего на меня так смотреть. Я ненавижу Гитлера.
- Про Геделя я слышал, - вставил Уотерхауз, чтобы охладить спор. - Но можно
немножко назад?
- Конечно, Лоуренс.
- Зачем это надо? Ну, то, что сделал Рассел? Что не так в математике? Я
хочу сказать, два плюс два - четыре, верно?
Алан взял две бутылочные пробки и положил на землю.
- Два. Раз два. Плюс... - Он положил рядом еще две. - Еще два. Раз два.
Равняется четырем. Раз два три четыре.
- Что в этом плохого? - спросил Лоуренс.
- Однако, Лоуренс, когда ты на самом деле занимаешься математикой,
абстрактно, ты ведь не считаешь пробки?
- Я вообще ничего не считаю.
Руди объявил:
- Очень современный взгляд.
- В смысле?
- Долгое время подразумевалось, - сказал Алан, - что математика - своего
рода физика пробок. Что любую математическую операцию, которую ты выполняешь
на бумаге, как бы ни была она сложна, можно свести - по крайней мере, в
теории - к перекладыванию реального счетного материала вроде пробок в реальном
мире.
- Нельзя же взять две целые одну десятую пробки.
- Ладно, ладно, пусть будут пробки для целых чисел, а для таких, как две
целые одна десятая - физические меры, например длина этой палки. - Алан
положил палку рядом с пробками.
- Как насчет «я»? Нельзя отпилить палку длиной ровно «я» дюймов.
- «я» - из геометрии. Та же история, - вставил Руди.
- Да, считалось, что Евклидова геометрия на самом деле своего рода физика,
что его прямые и все такое описывают свойства физического мира. Но. . . знаешь
Эйнштейна?
- Я не очень запоминаю фамилии.
- Седой, с большими усами.
- А, да, - мрачно ответил Лоуренс. - Я подходил к нему с вопросом про
шестеренки. Он сказал, что опаздывает на встречу.
- Он придумал общую теорию относительности - своего рода практическое
приложение, но не Евклидовой, а Римановой геометрии...
- Тот же Риман, что твоя дзета-функция?
- Тот же Риман, другое направление. Не уводи нас в сторону, Лоуренс...
- Риман показал, что существует много-много геометрий, которые, не являясь
Евклидовыми, в то же время внутренне непротиворечивы, - объяснил Руди.
- Ладно, давайте снова к «ОМ», - сказал Лоуренс.
- Да! Рассел и Уайтхед. Итак, когда математики начали играть со всякими
корнями из минус единицы и кватернионами, это было уже не то, что можно
перевести в палки и пробки. И все же они по-прежнему получали верные результаты.
- По крайней мере внутренне непротиворечивые, - уточнил Руди.
- От кей. Значит, математика - больше, чем физика пробок.
- Так нам представляется, Лоуренс, но возникает вопрос: математика по
правде или это только игра в символы? Другими словами: мы открываем Истину или
просто балуемся?
- Она должна быть по правде, потому что, когда прикладываешь ее к физике,
она работает! Я слышал про общую теорию относительности и знаю, что она
подтверждена экспериментами.
- Большая часть математики не поддается экспериментальной проверке, -
сказал Руди.
- Вся идея в том, чтобы укрепить связь с физикой, - произнес Алан.
- И при этом не баловаться.
- И для этого написаны «ОМ»?
- Рассел и Уайтхед свели все математические понятия к таким жутко простым
вещам, как множества. Отсюда они перешли к целым числам и так далее.
- Но как можно свести к множествам, например, число «я»?
- Нельзя, - сказал Алан, - зато его можно выразить цепочкой цифр: три
запятая один четыре один пять девять и так далее.
- То есть через целые числа, - сказал Руди.
- Нечестно! Само «я» - не целое!
- Но можно вычислить цифры «я», одну за другой, по некой формуле. И можно
написать формулу вроде такой!
Алан нацарапал на земле:
7Г = 4^
2гг + 1
71=0
- Я использовал ряд Лейбница, чтобы утешить нашего друга. Видишь, Лоуренс?
Это цепочка символов.
- Цепочку символов вижу, - нехотя согласился Лоуренс.
- Можно идти дальше? Гедель, всего несколько лет назад, сказал:
«Послушайте! Вы согласны, что все в математике просто цепочка символов? Тогда вот!». И
показал, что любую цепочку символов - вроде этой - можно превратить в целые
числа.
- Как?
- Ничего сложного, Лоуренс, простой шифр. Произвольный. Вместо уродливой
сигмы напиши число 538 и так далее.
- Очень близко к баловству.
- Нет, нет! Потому что Гедель расставил ловушку. В формулу можно
подставлять числа, да?
- Конечно. Как 2х.
- Да. Можно подставить на место х любое число, и формула его удвоит. Но
если математическую формулу вроде этой для вычисления числа «я» можно
закодировать числом , то ее можно подставить в другую формулу. Формулу в формулу!
- И это все?
- Нет. Потом он доказал, очень простым способом, что если формулы можно
применить к формулам, то мы вправе сказать: «данное утверждение недоказуемо».
Что страшно удивило Гильберта и других, ожидавших противоположного
результата.
- Этого твоего Гильберта ты уже упоминал?
- Нет, Лоуренс, он появился в нашем разговоре только сейчас.
- Кто он?
- Человек, который задает трудные вопросы. У него их целый список. Гедель
ответил на один.
- А фон Тьюринг - на другой, - добавил Руди.
- Это еще кто?
- Это я, - сказал Алан. - Только Руди шутит. В Тьюринге вообще то нет
приставки «фон».
- Сегодня ночью будет. - Руди как то странно взглянул на Алана. Будь
Лоуренс повзрослее, он бы определил этот взгляд как «страстный».
- Ладно, не томи. На какой вопрос Гильберта ты ответил?
- Entscheidungsproblem6, - сказал Руди.
- То есть?
Алан объяснил:
- Гильберт хотел знать, можно ли в принципе доказать истинность или
ложность любого высказывания.
- Но Гедель все изменил, - произнес Руди.
- Верно. После Геделя вопрос стал звучать так: «Можно ли определить,
доказуемо или нет некое - любое - конкретное высказывание?» Другими словами, есть
ли механический процесс, посредством которого мы в состоянии отсеять
доказуемые утверждения от недоказуемых?
- «Механический процесс», Алан, это вообще то метафора...
- Ладно тебе, Руди. Мы с Лоуренсом не боимся механики.
- Усек, - сказал Лоуренс.
- Что значит «усек»? - спросил Алан.
- Твоя машина - не для дзета-функций, а другая, о которой мы говорили...
- Она называется Универсальная Машина Тьюринга, - сказал Руди.
- Вся эта хреновина нужна, чтобы отделять недоказуемые утверждения от
доказуемых, верно?
- Вот для чего я придумал ее основную идею, - сказал Алан. - Так что на
вопрос Гильберта ответ уже есть. Теперь я хочу на самом деле ее построить,
чтобы обыграть Руди в шахматы.
- Ты еще не сообщил бедному Лоуренсу ответ, - напомнил Руди.
- Лоуренс сообразит, - сказал Алан. - Ему будет чем себя развлечь.
Скоро стало ясно, что Алан на самом деле хотел сказать: «Будет чем себя
развлечь, пока мы займемся друг другом». Лоуренс засунул блокнот под брючный
ремень, взял велосипед, отъехал ярдов на двести к сторожевой башне, поднялся
по лестнице на платформу и сел спиной к заходящему солнцу, примостив на
коленях блокнот, чтобы свет падал на страницу.
Сперва он не мог собраться с мыслями, потом его отвлекли сполохи на северо-
востоке. Он подумал было, что это отблески заката на облаках, но свет шел
явно из одного места и к тому же мерцал. Тогда Лоуренс предположил, что это
молния, однако свет был недостаточно голубой и резко менялся под воздействием
(надо полагать) каких то могучих событий за горизонтом. Когда солнце скрылось
за противоположным краем мира, свет на горизонте Нью-Джерси превратился в
ровное сияние, того же цвета, что от фонарика, когда под одеялом смотришь на
него через пальцы.
Лоуренс спустился с башни, сел на велосипед и покатил через Сосновую
пустошь . Вскоре он выехал на дорогу, которая шла примерно в нужную сторону.
Большую часть времени молодой человек вообще ничего не видел, даже дорогу, но
часа через два отблески света легли на щебенку под колесами, и ручейки между
6 Проблема разрешимости (нем.).
сосен превратились в горящие трещины.
Дорога свернула не в ту сторону, и Лоуренс поехал напрямик через лес.
Теперь было совсем близко, и он различал свет за редким сосняком - черные тощие
стволы казались обгорелыми палками. Начался песок, сырой и плотный, а у
велосипеда были толстые шины. Один раз пришлось остановиться и перебросить
велосипед через колючую проволоку. За сосняком пошел совершенно ровный белый
песок с кустиками аммофилы, и тут же путника ослепила низкая ровная стена огня
на горизонте размером примерно с полную луну, когда та садится в море. Огонь
был такой яркий, что ничего другого Лоуренс уже не видел и несколько раз
въезжал в промоины. После этого он старался не смотреть прямо на огонь, тем
более что глядеть по сторонам тоже было интересно. На плоской песчаной
равнине высились циклопические постройки, грубые творения фараонов, а на обширных
пространствах между ними - далеко разнесенные исполинские гномоны
триангулированной стали, внутренние скелеты пирамид. Циферблат самых высоких солнечных
часов очерчивали круговые рельсы диаметром несколько сот футов: две
серебряные дуги бежали по блеклой земле, разрываясь там, где указывала время черная
тень башни. Лоуренс проезжал здания поменьше; рядом с ними стояли овальные
цистерны. Из клапанов наверху цистерн с шипением выходил пар, но не
поднимался вверх, а стекал по стенкам и расползался по земле, кутая солончаковую
траву в серебряные бушлаты. Тысяча матросов в белом стояли оцеплением вокруг
длинного пламени. Один из них поднял руку и помахал Лоуренсу - остановись,
мол. Лоуренс притормозил и уперся ногой в песок. Они с матросом некоторое
время друг друга разглядывали, потом Лоуренс, не придумав ничего лучшего,
сказал: «Я тоже из ВМФ». Матрос, видимо, принял какое-то решение. Он
отсалютовал Лоуренсу и указал на маленькое строение сбоку от пламени.
На фоне зарева строение казалось глухой стеной, однако, порой голубая
вспышка магнезии выхватывала из темноты его окна, прямоугольные молнии,
многократно отраженные в ночи. Лоуренс снова принялся крутить педали и поехал
мимо строения, огибая толпу фетровых шляп, тычущих в блокноты солидными
авторучками, фотографов с их огромными хромированными красавцами, ряды спящих,
укрытых с головой простынями, потного человека с набриолиненными волосами,
который мелом писал на черной доске немецкие фамилии. Наконец он объехал
здание и почуял горячий запах масла, почувствовал жар на лице и увидел
иссушенную, скорченную траву.
Ему предстал земной шар - не в живой коже континентов и океанов, а только
голый скелет: взорванные меридианы стягивались к ядру оранжевого пламени. На
фоне огня они казались тонкими и четкими, как чертеж, однако когда Лоуренс
подъехал ближе, начала прорисовываться умная система шпангоутов и стрингеров,
полая, как птичья кость. По мере удаления от полюсов они рано или поздно
начинали отклоняться от курса, или гнулись, или просто ломались и висели в
огне, дрожа, как сухие стебли. Идеальную геометрию нарушали также паутина
тросов , сплетение электрических проводов. Лоуренс едва не наехал на разбитую
бутылку и решил дальше идти пешком, чтобы поберечь шины. Он положил велосипед
передним колесом на алюминиевую вазу, словно выточенную на токарном станке, -
из нее свешивалось несколько обугленных роз. Трое матросов сцепили руки
наподобие трона и несли человекоподобный кусок угля в чистейшем асбестовом
одеянии. Их ботинки задевали разветвленную сеть канатов, тросов и проволоки,
вызывая движение травы и песка в десятках ярдов впереди, справа, сбоку. Лоуренс
начал очень осторожно переставлять ноги - сначала одну, потом другую, -
стараясь проникнуться величием того, что видит. Из песка торчало нечто вроде
ракеты, увенчанное зонтиком гнутых пропеллеров. Дюралевые стойки и трапы
разлетелись на мили. На земле валялся раскрытый чемодан, и в нем, как в витрине
провинциальной лавки, пара дамских туфель; рядом меню, обугленное в овал,
дальше - покореженные стенные панели, как будто с неба рухнула целая комната.
На одной стене была огромная карта мира, где от Берлина разбегались круги к
далеким и близким городам, на другой, фотографической, знаменитый толстый
немец улыбался среди цветов на фоне новехонького цеппелина.
Через некоторое время Лоуренс перестал видеть что-нибудь новое, сел на
велосипед и поехал к Сосновой пустоши, но заблудился в темноте и добрался до
сторожевой башни уже после рассвета. Впрочем, он ничуть не горевал, что
сбился с дороги, потому что думал про машину Тьюринга. В конце концов, он все-
таки добрался до озера, где стояла палатка. Спокойная гладь алела в лучах
рассвета, как лужа крови. Алан Матисон Тьюринг и Рудольф фон Хакльгебер спали
на берегу, сложившись, как ложки, еще немного грязные после ночного купания.
Пока Лоуренс разводил костерок и готовил чай, они проснулись.
- Решил задачку? - спросил Алан.
- Ты можешь превратить свою Универсальную Машину Тьюринга в любую машину,
меняя регистровки.
- Что меняя?
- Прости, Алан. Я думаю о твоей УМТ как о своего рода органе.
- А.
- После этого машина может выполнять любые вычисления, какие тебе угодно,
лишь бы лента была достаточно длинной. Но, черт возьми, Алан, сделать такую
длинную ленту, на которой можно было бы писать и стирать, - жуткая морока.
Машина Атанасова работала только до определенного размера, и тебе придется...
- Речь о другом, - мягко сказал Алан.
- Ладно, хорошо. Если у тебя есть такая машина, то каждую конкретную
комбинацию регистров можно обозначить числом - цепочкой символов. А лента, которую
ты в нее запускаешь, чтобы начать вычисление, - другая цепочка символов. Так
что это снова Геделево доказательство: если любую возможную комбинацию
регистров и данных на ленте можно представить в виде цепочки чисел, значит, ты
можешь поместить все возможные цепочки в большую таблицу, применить к ней
Канторов диагональный процесс, и ответ: да, должны быть некоторые числа,
которые нельзя пересчитать.
- A Entscheidungsproblem? - напомнил Руди.
- Доказать или опровергнуть формулу - после того, как ты зашифровал ее
числом - значит просто рассчитать это число. Значит, ответ - нет. Некоторые
формулы нельзя доказать или опровергнуть механическим процессом! Выходит, не так
уж плохо быть человеком!
До этих слов Алан казался довольным, потом его лицо вытянулось.
- Ну вот, теперь ты делаешь непрошеные допущения.
- Не слушай его, Лоуренс! - сказал Руди. - Сейчас он заявит, что наш мозг -
машина Тьюринга.
- Спасибо, Руди, - спокойно ответил Алан. - Лоуренс, я утверждаю, что наш
мозг - машина Тьюринга.
- Но ты доказал, что есть целый ряд формул, с которыми машина Тьюринга не
справляется!
- И ты это доказал, Лоуренс.
- А тебе не кажется, что мы можем то, чего не может машина Тьюринга?
- Гедель с тобой согласен, Лоуренс, - вставил Руди, - и Харди тоже.
- Приведите пример, - попросил Алан.
- Невычислимой функции, с которой человек справится, а машина Тьюринга -
нет?
- Да. Только не надо сентиментальной чепухи про творчество. Уверен,
Универсальная Машина Тьюринга способна демонстрировать поведение, которое мы
воспримем как творческое.
- Ну, не знаю... Буду думать.
Позже, когда они ехали к Принстону, Лоуренс спросил:
- Как насчет снов?
- Вроде твоих ангелов в церкви?
- Примерно.
- Просто шум в нейронах, Лоуренс.
- А еще мне вчера ночью приснилось, что горел цеппелин7.
Вскоре защитившись и уехав в Англию, Алан прислал Лоуренсу пару писем. В
последнем он сообщал просто, что больше не сможет писать «о серьезном», и
просил не принимать это на свой счет. Лоуренс сразу догадался, что
сообщество, к которому принадлежит Алан, приставило его к полезному делу - скорее
всего, вычислять, как бы их не съели заживо соседи. Интересно, какое
применение найдет Америка ему?
Он вернулся в Айовекий Государственный, подумывая перевестись на
математический факультет, однако делать этого не стал. Все, с кем он советовался,
говорили, что математика, как и ремонт органов, - дело замечательное, но надо
подумать и о хлебе насущном. Лоуренс остался на инженерном и учился все хуже
и хуже, пока в середине последнего курса деканат не порекомендовал ему
заняться чем-нибудь полезным, скажем, ремонтом крыш. Лоуренс вылетел из
колледжа в гостеприимные объятия ВМФ.
Ему дали тест на проверку умственных способностей. Первая задача по
математике была такой: порт Смит на 100 миль выше по течению, чем порт Джонс.
Скорость течения - 5 миль в час. Скорость лодки - 10 миль в час. За какое время
лодка доберется из порта Смита в порт Джонс? За какое время она проделает
обратный путь?
Лоуренс тут же понял, что задачка с подвохом. Нужно быть полным идиотом,
чтобы предположить, будто течение увеличивает и уменьшает скорость лодки на 5
миль в час. Ясно, что 5 миль в час - всего лишь средняя скорость. Течение
быстрее в середине реки, медленнее - у берегов; более сложные вариации следует
ожидать на излучинах реки. По сути, это вопрос гидродинамики, который
решается с помощью хорошо известных дифференциальных уравнений. Лоуренс нырнул в
задачку и быстро (или так ему казалось) исписал вычислениями десять листов.
По ходу он осознал, что одна его посылка вместе с упрощенным уравнением Навье
Стокса приводит к очень занятной семейке частных дифференциальных уравнений.
Он не успел очухаться, как доказал теорему. Если это не подтверждает его
умственный уровень, то что тогда подтверждает?
Тут прозвенел звонок и собрали работы. Лоуренс сумел спасти черновик. Он
отнес листок в казарму, перепечатал на машинке и отправил в Принстон одному
из наиболее демократичных преподавателей математики, который тут же
договорился о публикации в парижском журнале.
Лоуренс получил два свежих бесплатных оттиска несколько месяцев спустя, при
раздаче почты на борту линкора «Невада». На корабле был оркестр, и Лоуренсу
поручили играть в нем на глокеншпиле: тест показал, что ни на что более умное
он не способен.
Почта прибыла как раз вовремя - еще чуть-чуть и было бы поздно. «Невада»
вместе с некоторыми другими линкорами до сих пор базировалась в Калифорнии,
но как раз сейчас они выдвигались на Гавайи, в какой то Перл-Харбор, показать
япошкам, кто главнее.
Лоуренс так и не понял, чего хочет в жизни; ясно, что служить ксилофонистом
на военном корабле на Гавайях в мирное время - занятие далеко не худшее. Са-
7 Лоуренс стал свидетелем гибели «Гинденбурга». Этот цеппелин длиной 245
метров, символ величия фашистской Германии, совершал регулярные рейсы между
Германией и Соединенными Штатами. 6 мая 1937 года при посадке в Нью-Джерси он
загорелся. Погибли 36 человек.
мое трудное было иногда сидеть или маршировать на страшной жаре да порой
сносить фальшивые ноты товарищей. Оставалась куча свободного времени, которое
Лоуренс тратил на разработку новых теорем в области теории информации. Они с
Аланом и Руди набросали общий план того, что надо доказать или опровергнуть.
Он часто думал, что делают Алан и Руди в Англии и Германии, но написать им не
мог, поэтому работал сам по себе. Когда он не играл на глокеншпиле и не
доказывал теоремы, появлялись бары и танцы. Уотерхауз опробовал свою штучку в
действии, подцепил триппер, вылечился8, стал покупать презервативы - как и
все моряки. Так трехлетние дети, потыкав в ухо карандашом, убеждаются, что
это больно, и после не тычут.
Первый год пролетел для Лоуренса почти мгновенно. Нигде нет такого солнца и
ленивого покоя, как на Гавайях.
NOVUS ORDO SECLORUM9
- Филиппинцы - добрые, мягкие, отзывчивые люди, - говорит Ави, - и это
хорошо , потому что многие из них носят под одеждой оружие.
Рэнди в Токийском аэропорту, бредет по трапу с медлительностью, которая
бесит остальных пассажиров; все они провели последние полдня в алюминиевой
трубе, закачанной керосином. Чемоданы на колесиках грохочут по специально
сконструированному - в мелких бугорках, чтобы не скользил - полу и толкают Рэнди
под колени. Рэнди держит возле уха новый мобильник. По идее он должен
работать везде, кроме Соединенных Штатов. Это первый шанс его опробовать.
- Тебя отлично слышно, - говорит Ави. - Как полет?
- Нормально, - отвечает Рэнди. - На видеоэкране показывали анимированные
карты.
Ави вздыхает.
- Теперь на всех авиалиниях такие.
- Между Сан-Франциско и Токио - только остров Мидуэй.
- И что?
- Он висит перед глазами час за часом. МИДУЭЙ. Я думал, рехнусь.
Рэнди заходит в посадочный сектор на Манилу и останавливается,
засмотревшись на двухметровый телевизор с логотипом крупнейшей японской компании по
производству бытовой электроники. На экране чудаковатый мультипликационный
профессор и его очаровательный песик отмечают галочками все три пути передачи
вируса СПИД.
- У меня для тебя кое-что есть, - говорит Рэнди.
- Валяй.
Рэнди смотрит на ладонь, где шариковой ручкой записана последовательность
букв и цифр.
- AF 10 06 Е9 99 ВА 11 07 64 С1 89 ЕЗ 40 8С 72 55.
- Готово, - говорит Ави. - Это из «Ордо»?
- Да. Ключ я послал тебе мейлом из Сан-Франциско.
- Квартирный вопрос по-прежнему в стадии разрешения, - сообщает Ави, - так
что я просто забронировал тебе номер в гостинице «Манила».
- Что значит «в стадии разрешения»?
- Филиппины - одна из постиспанских стран, в которых нет четкой грани между
бизнесом и личными отношениями. Чтобы получить квартиру, нужно как минимум
8 1940 год был удачен для экспериментов с венерическими заболеваниями - как
раз в это время появился пенициллин для инъекций.
9 Новый порядок веков (лат.). Как и другие девизы на однодолларовой купюре,
эти слова взяты из Вергилия (четвертая эклога «Буколик», где предсказывается
наступление золотого века).
жениться на девушке из семьи, чью фамилию носит одна из главных улиц Манилы.
Рэнди занимает место в зале ожидания. Сотрудники аэропорта в невероятных
фуражках вылавливают глазами филиппинцев с лишней ручной кладью, заставляют
их заполнить бирки и сдать вещи. Филиппинцы закатывают глаза и с тоской
смотрят в окно. Однако большая часть ожидающих - японцы, бизнесмены или туристы.
Они смотрят поучительный видеоролик о том, как подвергнуться ограблению в
чужой стране.
- Ух, ты! - говорит Рэнди, глядя в окно. - Еще один 747-й на Манилу.
- В Азии ни одна уважающая себя компания не станет мараться обо что-нибудь
меньше 747-го, - буркает Ави. - Если тебя попытаются запихнуть в 737-й или,
Боже упаси, в «Эйрбас», беги, не останавливаясь, от посадочной стойки и звони
мне на пейджер, чтобы я эвакуировал тебя вертолетом.
Рэнди смеется.
Ави продолжает:
- Теперь слушай. Гостиница очень старая, очень роскошная, но она у черта на
куличках.
- Зачем строить роскошный отель у черта на куличках?
- Место историческое - у моря, на самом краю Интрамурос.
Рэнди хватает университетского испанского, чтобы перевести: «В стенах».
- В 1945-м японцы стерли Интрамурос с лица земли, - говорит Ави. - До
основания. Все бизнес отели и офисные здания - в новом районе Макати, гораздо
ближе к аэропорту.
- А ты хочешь устроить наш офис в Интрамурос.
- Как ты угадал? - Ави слегка задет. Он гордится своей непредсказуемостью.
- Обычно я интуицией не блещу, - извиняется Рэнди, - но я тринадцать часов
провел в самолете. Мои мозги были вывернуты наизнанку и повешены на просушку.
Ави начинает сыпать заготовленными оправданиями: в Интрамурос офисные
площади дешевле. Ближе к министерствам. Макати, суперсовременный деловой район,
изолирован от реальных Филиппин.
Рэнди пропускает все это мимо ушей.
- Ты хочешь работать в Интрамурос, потому что его стерли с лица земли, а ты
одержим Холокостом, - тихо и без всякой подначки говорит, наконец, он.
- Да. А что? - отвечает Ави.
Рэнди смотрит в иллюминатор «Боинга 747» рейсом на Манилу, потягивает
слабоалкогольный японский напиток, изготовленный из пчел (по крайней мере они
нарисованы на банке), и жует что то непонятное (стюардесса сказала: «японская
еда»). Небо и океан одного цвета - синие до ломоты в зубах. Самолет летит так
высоко, что сверху и снизу одинаковое бурление дождевых облаков. Облака
вырастают над горячим Тихим океаном, будто внизу беспрерывно рвутся линкоры.
Скорость и мощь, с которыми они набухают, пугающи. Облака причудливы и
многообразны, как глубоководные организмы, и каждое, по убеждению Рэнди, не менее
опасно для самолета, чем отравленный бамбуковый кол - для босоногого
пешехода. Он вздрагивает, заметив на крыле красно-оранжевый круг - японскую
«фрикадельку» . Как будто попал в старый военный фильм.
Он включает ноутбук. Во «Входящих» скопилась уйма шифрованных сообщений от
Ави. Это крохотные файлики, которые Ави в последние три дня кидал всякий раз,
как у него возникала очередная мысль. Ясно, что у Ави портативное устройство,
которое разговаривает с Интернетом по радио. Рэнди запускает программу,
которая формально называется «Новус Ордо Секлорум», но которую все для краткости
зовут просто «Ордо». Это довольно натужный каламбур, основанный на том, что
задача «Ордо» как криптографической программы - составлять биты в новом
порядке, а излишне любопытному правительству потребуются века, чтобы их
расшифровать . На экране возникает растровое изображение Великой пирамиды, на ее
вершине медленно материализуется всевидящее око.
«Ордо» можно использовать двумя способами. Самое простое - расшифровать
сообщения , записать на жесткий диск открытый текст и читать, когда вздумается.
Проблема (если вы - параноик) в том, что любой, кто доберется до жесткого
диска, сможет прочитать эти файлы. Манильские таможенники решат проверить
комп на предмет детской порнографии. Или, обалдев от смены часовых поясов,
Рэнди забудет ноутбук в такси. Поэтому он запускает «Ордо» в текущем режиме,
когда открытый текст появляется в окне, а при закрытии окна стирается из
памяти и с жесткого диска.
Тема первого сообщения от Ави: «Принцип 1»:
«Мы ищем, где работает математика. Что это значит? Что рост населения круто
пойдет вверх - это можно проследить просто по графикам, - а среднедушевой
доход взлетит, как в Японии, на Тайване, в Сингапуре. Умножаем одно на другое и
получаем экспоненциальный рост, на котором мы заработаем охуенные деньги еще
до того, как перевалим сороковник.»
Имеется в виду двухлетней давности разговор между Рэнди и Ави, когда Ави и
впрямь рассчитал некое численное выражение для «охуенных денег». Это не
постоянная величина, скорее ячейка в таблице, связанная с произвольным
количеством постоянно колеблющихся экономических факторов. Иногда, работая на
компьютере, Ави запускал таблицу в отдельном окошке в углу, чтобы постоянно
видеть текущее значение «охуенных денег».
Второе сообщение, отправленное двумя часами позже, озаглавлено: «Принцип
2»:
«Два: выработать технологию, в которой никто не сможет с нами
конкурировать . На данный момент это сетевые дела. В сетевых делах мы размазываем весь
мир по стенке. Это даже не смешно.»
На следующий день Ави отправил сообщение, озаглавленное просто «Еще».
Наверное , забыл, сколько принципов уже сформулировал:
«Еще принцип: на этот раз мы удерживаем контроль над корпорацией. То есть,
оставляем себе, по меньшей мере, 50% акций. Как можно меньше внешних
вливаний , пока мы не наберем стоимость.»
«Меня можешь не убеждать», - бормочет про себя Рэнди, читая дальше.
Это определяет характер бизнеса, которым мы займемся. Забудь про все, что
требует больших начальных вложений.
Лусон - горы в черно-зеленых джунглях с прожилками рек, которые с тем же
успехом могут оказаться грязевыми потоками. Там, где матросское сукно океана
находит на солдатское сукно берега, вода пронзительно бирюзовая, как в
бассейне . Дальше к югу горы возделаны, полосы ярко красной почвы - как свежие
надрезы. Однако большая часть склонов покрыта растительностью, вроде тех
зеленых катышков, которыми на моделях железных дорог покрывают холмы из папье-
маше; на огромных пространствах - никаких признаков, что человечество
существует . Ближе к Маниле склоны вырублены, усеяны постройками, располосованы
высоковольтными линиями. Рисовые поля - как лужицы. Поселки лепятся вокруг
центрального ядра - крестовой церкви под хорошей крышей.
Картина теряет четкость - самолет входит в слой смога над городом. Он
запотевает, как исполинский стакан чая со льдом. Вода сбегает ручьями, собирается
в пазах, брызжет с выдвинутых закрылков.
Вираж - и они над Манильским заливом в бесконечных ярко-алых разводах. Вода
цветет. Нефтяные танкеры тащат за собой длинные радужные хвосты. Каждая
бухточка забита узкими малайскими лодками, похожими на ярко раскрашенные доски
для серфинга.
И вот уже посадочная полоса МАНА - Международного аэропорта Ниной Акино.
Охранники и полицейские различного ранга с винтовками М-16 или помповыми
ружьями, в бурнусах из носовых платков, пришлепленных к голове американскими
бейсболками. Человек в ослепительно белой форме над гофрированным зевом трапа
простирает руки с флуоресцентными оранжевыми жезлами, словно Христос,
благословляющий грешный мир. Грозовой воздух тропического пекла начинает сочиться
через вентиляцию в самолет. Все мокнет и обвисает.
Рэнди в Маниле. Он достает паспорт из нагрудного кармана рубашки. Там
написано: РЭНДАЛЛ ЛОУРЕНС УОТЕРХАУЗ.
Вот как возникла корпорация «Эпифит».
- Приготовься вздрогнуть! - сказал Ави.
Номер высветился на пейджере, когда Рэнди сидел в кабаке у моря с друзьями
своей девушки. В таком месте, где каждый день распечатывают на лазерном
принтере новое меню (на имитации пергамента, 100% вторсырья), где люминесцентные
соусы - словно тонкие линии осциллограмм, где подают экзотические продукты,
ограненные наподобие драгоценных камней и уложенные в архитектурные шедевры.
Весь обед Рэнди боролся с желанием, пригласить кого нибудь из друзей Чарлин
(любого, без разницы) на улицу и дать ему в морду.
Он взглянул на пейджер, ожидая увидеть привычный телефон компьютерного
центра «Трех сестер». Номер Ави шарахнул его по мозгам, как число 666 -
религиозного фанатика.
Через пятнадцать секунд Рэнди был на улице и засовывал карточку в телефон
автомат, словно убийца, проводящий опасной бритвой по шее пузатого политика.
- Повеления исходят свыше, - объявил Ави. - Сегодня они исходят от меня.
- Чего ты хочешь? - спросил Рэнди холодно, почти враждебно, чтобы скрыть
сосущее волнение.
- Возьми билет до Манилы, - ответил Ави.
- Я должен прежде поговорить с Чарлин, - сказал Рэнди.
- Ты сам в это не веришь, - заметил Ави.
- Мы с Чарлин живем много лет...
- Десять. Ты на ней не женился. Иди за билетом.
(Через семьдесят два часа он будет в Маниле смотреть на Однотонную флейту.)
- Вся Азия гадает, когда Филиппины вылезут из дерьма, - сказал Ави. - Это
произойдет еще до конца девяностых.
(Однотонная флейта - первое, что вы видите, пройдя паспортный контроль.)
- Меня осенило, когда я сошел с самолета в Международном аэропорту Ниной
Акино. - Последние два слова слились у Ави в одно резкое восклицание. - Ты
знаешь, что у них там отдельные коридоры?
- Догадываюсь, - ответил Рэнди. Параллелепипед слабообжаренного тунца
сделал кульбит у него в желудке. Возникло извращенное желание купить двойной
стаканчик мороженого. Рэнди путешествовал гораздо меньше, чем Ави, и довольно
смутно представлял, о каких коридорах речь.
- Ну, знаешь, один для своих граждан, один для иностранцев. Может быть, еще
один для дипломатов.
(Сейчас, дожидаясь, пока ему проштампуют паспорт, Рэнди видит все это
своими глазами. В кои то веки он не досадует на задержку. Соседний коридор - для
ЗКР, и Рэнди их изучает. Это будущий рынок корпорации «Эпифит». По большей
части молодые девушки, многие одеты по моде, но все равно с некоторой
скромностью, привитой в католическом пансионе. Они устали от перелета, устали от
долгого ожидания, они сутулятся, потом резко выпрямляются и вскидывают
точеный подбородок, словно невидимая монахиня идет вдоль очереди, хлопая их
линейкой по наманикюренным пальцам.)
Однако семьдесят два часа назад он толком не понял, о чем Ави говорит,
поэтому сказал только:
- Да, видел.
- В Маниле отдельный коридор для возвращающихся ЗКР!
- ЗКР?
- Заморских контрактных работников. Филиппинцы устраиваются за рубежом,
потому что сами Филиппины никак не вылезут из дерьма. Горничными и няньками в
Саудовской Аравии, анестезиологами и медсестрами в Штатах, певичками в
Гонконге , проститутками в Бангкоке.
- Проститутками в Бангкоке? - Там-то уж Рэнди был и слегка ошалел от мысли,
что кто-то экспортирует шлюх в Таиланд.
- Филиппинки - самые красивые. - Ави понизил голос. - В них есть злость,
поэтому они куда привлекательнее для заезжего бизнесмена-мазохиста, чем
улыбающиеся тайские телки. - Оба понимали, что это полная лажа: Ави человек
семейный и своего опыта в данной области не имеет. Рэнди не стал ему этим
тыкать ; умение Ави экспромтом гнать лажу - главный залог того, что они сделают
охуенные деньги.
(Теперь, когда он здесь, есть соблазн угадать, кто из девушек в коридоре
ЗКР - путаны. Однако Рэнди понимает, что все равно ошибется, поэтому
расправляет плечи и направляется к желтой полосе.
На пути от паспортного контроля к ограждению правительство расставило
стеклянные витрины с экспонатами, демонстрирующими величие домагеллановой
культуры Филиппин. В первой из них piece de resistance10 - резной деревянный
инструмент с длинной аннотацией на тагальском. Ниже, мелкими буквами, английский
перевод: «Однотонная флейта».)
- Филиппины природно ограждены, - продолжал Ави. - Знаешь, какая это
редкость? Когда ты видишь природно огражденную среду, Рэнди, ты ныряешь в нее,
как голодный хорек в трубу с сырым мясом.
Несколько слов про Ави. Семья его отца чудом выбралась из Праги: типичные
центрально-европейские евреи, поистине уникальные только тем, что остались
живы. Однако предки его матери были невероятно странные криптоевреи из Нью-
Мексико; три сотни лет они жили в прерии, скрывались от иезуитов, стреляли
гремучих змей и ели дурман вонючий; они выглядели, как индейцы, и
разговаривали, как ковбои. Соответственно в отношениях с другими людьми Ави постоянно
вибрировал, как струна. По большей части он держался очень вежливо и
корректно, чем производил большое впечатление на бизнесменов - особенно японских, -
но периодически взрывался, как будто ему прищемили хвост. Рэнди скоро к этому
приспособился, вот почему Ави звонил ему в такие минуты.
- Успокойся! - сказал Рэнди, глядя, как мимо проехала на роликах загорелая
девушка. - Природно огражденные, говоришь?
- Покуда Филиппины не вылезут из дерьма, у них будет куча ЗКР. Все они
хотят общаться с родственниками. У филиппинцев очень прочные семейные узы. По
сравнению с ними евреи - замкнутые эгоисты.
- О'кей. Ты лучше меня знаешь и тех, и других.
- Они сентиментальны и любвеобильны настолько, что легко вызывают у нас
смех.
- Не ощетинивайся, - сказал Рэнди. - Я не собираюсь смеяться.
- Будешь смеяться, когда услышишь, как они по радио передают музыкальные
приветы родным. Однако, если честно, в этом смысле нам есть чему у них
поучиться .
- Сейчас ты близок к тому, чтобы читать мне проповедь.
- Прости, - совершенно искренне ответил Ави. Его жена все четыре года их
брака была почти беспрерывно беременна. Он с каждым днем становился все
религиознее и ни в одном разговоре не мог обойти Холокост. Рэнди был холостяк на
грани разрыва с подружкой.
- Я тебе верю. Ничего, если я возьму билет бизнес класса?
Ави его не услышал, и Рэнди счел, что это означает «да».
Основное блюдо (фр. ).
- Покуда дела обстоят так, будет огромный рынок для пинойграмм.
- Пинойграмм?
- Бога ради, не произноси вслух! . . Пока мы говорим, я заполняю заявку на
торговую марку. - Рэнди слышал стрекот на заднем плане - клавиши стучали с
такой быстротой, словно Ави просто держит клавиатуру в бледных худых руках и
трясет ее что есть мочи. - А если филиппинская экономика встанет на ноги, то
мы увидим взрывной рост телекоммуникаций, как и в других брас.
- Брас?
- Бэ эр а эс. Быстроразвивающихся азиатских странах. Так или иначе, мы в
выигрыше.
- Я так понял, ты затеваешь что-то связанное с телекоммуникациями?
- В яблочко. - На заднем плане закашлялся и заплакал ребенок. - Мне надо
идти, - сказал Ави. - У Шломо опять обострилась астма. Запиши отпечаток.
- Отпечаток?
- Моего ключа. Для электронной почты.
- «Ордо»?
- Ага.
Рэнди вытащил шариковую ручку и, не найдя бумаги, подставил ладонь.
- Пишу.
- 67 81 А4 АЕ FF 40 25 9В 43 0Е 29 8D 56 60 ЕЗ 2F, - и Ави повесил трубку.
Рэнди вернулся в ресторан. По пути к столику он попросил официанта принести
полбутылки хорошего красного вина. Чарлин услышала и нахмурилась. Рэнди по-
прежнему думал про врожденную злость и не увидел в ее лице ничего похожего,
только готовность поучать, как у всей их компании. Господи! Пора сваливать из
Калифорнии, осознал он.
ВОДОРОСЛЬ
Держит ребенка -
Глаза светлее огня.
Оркестр - льдышки слез.
Четвертый полк морской пехоты марширует под музыку Джона Филипа Сузы, что
для каждого морпеха должно быть второй натурой. Однако четвертый полк слишком
долго стоял в Шанхае (а это не чертоги Монтесумы и не пляжи Триполи11)
дольше, чем морпехам стоит оставаться на одном месте, и Бобби уже видел, как
его сержант, некто Фрик, блюет от опиумной ломки.
Шафто идет рядом со взводом, якобы присматривая за ребятами, а на самом
деле смотрит на Шанхай.
Шанхай смотрит на него и по большей части рукоплещет стоя. Конечно, есть
уличные мальчишки, для которых вопрос чести - показать, что они не боятся
морской пехоты. Эти корчат рожи, свистят, пускают шутихи, что тоже действует
на нервы. Европейцы аплодируют. Целая шеренга русских танцовщиц из балета
Дельмонте, все в пачках, посылают воздушные поцелуи. Большинство китайцев
стоят с каменными лицами; как подозревает Бобби Шафто, это значит, что они до
смерти перепуганы.
Хуже всего женщины с наполовину белыми детьми. Некоторые из них в истерике
и, невзирая на приклады, бросаются на плотные шеренги морских пехотинцев. Од-
11 Суза Джон Филип (1854-1932), американский композитор, автор огромного
количества маршей, в том числе официального марша морских пехотинцев США. «Semper
Fidelis» («Верен всегда!»), а также множества песен и оперетт. «От чертогов
Монтесумы и до пляжей Триполи» - официальный гимн корпуса морской пехоты США;
музыка Оффенбаха, автор слов неизвестен.
нако большая часть стоит неподвижно, со светлоглазыми детьми на руках,
высматривая в рядах и шеренгах виновную сторону. Все они слышали, что было в
Нанкине, когда его заняли японцы, и понимают: вполне вероятно, что очень
скоро от детей и от них самих останется лишь неприятное воспоминание в голове
какого-то бойца американской морской пехоты.
Это действует на Шафто: он охотился на оленей в Висконсине и видел, как те
ковыляют по снегу, истекая кровью. Он видел, как человек погиб во время
учений на Пэррис Айленд. Он видел груды тел в Янцзы после Инцидента на мосту
Марко Поло, видел, как беженцы из Нанкина умирают от голода в шанхайских
канавах. Он сам убивал людей, штурмовавших канонерку, которую его поставили
защищать . И все же он не видел и не увидит ничего страшнее, чем окаменелые
китаянки с белыми детьми на руках, не мигающие, даже когда рядом рвутся шутихи.
Так думает Шафто, пока не переводит взгляд на морпехов, которые смотрят в
толпу и видят собственные лица, младенчески пухлые, в грязных потеках слез.
Для кого-то это шутка. Однако немало морпехов вышли сегодня из казарм
здоровыми крепкими людьми и по пути к набережной лишились рассудка. Они этого не
показывают, но Шафто видит: что-то сломалось.
Лучшие люди полка - в раздрае. Даже те, кто, как Шафто, не завел себе
китаянок , оставляют позади многое: дома с горничными, чистильщиками обуви и
кули, женщин и опиум практически задарма. Они не знают, куда их везут, но ясно,
что их двадцать один доллар в месяц туда не доедет. Будут казармы, придется
самим чистить себе ботинки. Они отрезаны от мира, которого больше не увидят,
мира, в котором были королями. Теперь они снова морская пехота. Это по душе
Шафто, которому нравится быть морпехом. Хотя многие в МПФ поседели, так и не
полюбив службу.
Виновные ныряют в кубрик. Шафто остается на палубе. Канонерка отваливает от
Банда и направляется к эсминцу «Августа» в фарватере.
Банд забит зеваками. На фоне пестрой толпы резко выделяется однотонная
группа в военной форме. Японские солдаты пришли саркастически проститься с
коллегами янки. Шафто легко находит глазами самого высокого и плечистого.
Гото Денго машет ему рукой.
Шафто снимает каску и тоже машет. Потом, под влиянием порыва - просто из
куража - бросает каску в голову Гото Денго. Каска летит чуть в сторону, и
Гото Денго сбивает с ног десяток товарищей, чтобы ее поймать. Судя по всему, им
лестно и забавно быть сбитыми с ног Гото Денго.
Через двадцать секунд над живым космосом Банда проносится комета. Она
подпрыгивает на деревянной палубе. Классный бросок. Гото Денго рукой
сопровождает подачу. Это камень, обвязанный белой лентой. Шафто подбегает и
наклоняется. Лента - та самая повязка в тысячу стежков (вроде бы он снимал такие с
бесчувственных японцев, но ни разу не удосужился сосчитать стежки), какие
самураи носят на счастье: в середине красный кружок - «фрикаделька», по
сторонам что то написано по-японски. Шафто отвязывает ленту от камня и вдруг
понимает : это не камень, а граната! Однако добрый старый Гото Денго просто
пошутил : чека не выдернута. Славный подарок на память.
Свое первое хайку (декабрь 1940) Шафто кое-как соорудил из Заповеди Морпе-
ха:
Моя винтовка.
Таких много, но эта
Винтовка моя.
Хайку написано при следующих обстоятельствах. Шафто и остальной четвертый
полк расквартировали в Шанхае, чтобы охранять Международное поселение и пат-
рулировать Янцзы. Его взвод только что вернулся из последнего патруля -
тысячемильной разведки боем через то, что осталось от Нанкина, до Уханя и назад.
Морская пехота патрулировала Янцзы, начиная с Боксерского восстания, во
времена гражданской войны и всего такого. Однако в конце 1940 года, когда нипы12
уже хозяйничали во всем северо-западном Китае, большие чины в округе Колумбия
наложили в штаны и велели прекратить патрулирование.
Старые морпехи вроде Фрика уверяют, будто видят разницу между бандами:
толпами голодных крестьян, националами, красными партизанами и хорошо
организованными шайками. Для Шафто все они - вооруженные гады, которые хотят
отхватить кусок от Янцзыйского Речного Патруля. Последний рейд был та еще
прогулочка. Однако все позади, и они вернулись в Шанхай - самое безопасное место в
Китае, в сто раз более опасное, чем самое опасное место Америки. Шесть часов
назад они выгрузились с канонерки, забурились в кабак и только сейчас вышли
на улицу, решив, что пора по девочкам. По пути им попался японский
ресторанчик.
Бобби Шафто и прежде заглядывал туда через окно, смотрел на человека с
ножом и пытался понять, чего тот хреначит. По всему выходило, что режет сырую
рыбу, кладет на комочки риса и дает нипам по другую сторону стойки, а те едят
и нахваливают.
Наверное, это был обман зрения, и рыбу заранее готовили в дальнем
помещении.
Шафто мучился почти год. Когда кодла пьяных морпехов шла мимо, он замедлил
шаг, чтобы еще раз взглянуть в окошко и, может быть, выяснить что-нибудь
новое. Он мог поклясться, что рыба - ярко алая, то есть совершенно точно сырая.
Приятель, Роде из Шрифпорта, увидел, куда он смотрит, и спросил, не слабо
ли зайти. Другой рядовой, Говицки из Питсбурга, с ходу предложил пари.
Шафто цыкнул зубом и задумался. Он уже давно решил, что когда-нибудь
непременно зайдет. Он - снайпер-разведчик, в его природе - откалывать такие штуки,
однако его научили и другому: тщательно осмотреть местность, прежде чем в нее
выдвинуться.
Ресторан был на три четверти полон японскими военными. У стойки, где повар
резал явно сырую рыбу, наблюдалось заметное скопление офицеров - если у тебя
только одна граната, надо бросать туда. Большую часть помещения занимали
длинные столы, за которыми солдаты пили из дымящихся чашек лапшевый суп. На
них Шафто обратил особое внимание, понимая, что это они будут лупить его
вусмерть секунд через шестьдесят. Некоторые сидели поодиночке и читали.
Несколько человек сгрудились в углу и слушали рослого малого, который рассказывал
какую-то историю или анекдот.
Чем дольше Шафто оценивал обстановку, тем больше Роде и Говицки убеждались,
что он и вправду войдет. Они зашумели и позвали других морпехов, которые уже
ушли на квартал вперед, к борделю.
Шафто увидел, как они возвращаются. «А хули», - сказал он и вошел в
ресторан. Позади раздались удивленные возгласы. В тот миг, когда Шафто перешагнул
порог японского ресторана, родилась легенда.
Все нипы повернулись в его сторону. Если они и были удивлены, то не подали
виду. Повар за стойкой начал выкрикивать какое-то ритуальное приветствие и
осекся, заметив, кто вошел. Тип в дальнем углу - рослый, розовощекий -
продолжал рассказывать свой анекдот.
Шафто кивнул всем и никому, подошел к ближайшему свободному стулу у стойки
и сел.
Ребята думали дождаться, пока подойдет вся кодла, ввалиться в ресторан, оп-
Так называют японцев морпехи, которые ни за что не произнесут три слога,
если можно обойтись одним.
рокинуть несколько стульев и разлить суп. Однако Шафто перехватил инициативу
и вошел один, как пристало снайперу-разведчику. И еще потому, что он - Бобби
Шафто и хотел провести внутри несколько спокойных минут, пока не началась
буча.
Разумеется, помогло, что он был в состоянии медленного вдумчивого
опьянения, а не буянил. От него наверняка несло пивом (немцы в Цинтао варят пиво с
совершенно висконсинским вкусом, а он тосковал по дому). Однако он не орал и
не громил мебель.
Повар лепил свои кусочки и делал вид, будто не замечает Шафто. Офицеры у
стойки некоторое время холодно его изучали, потом переключились на еду. Шафто
оглядел ряды сырой рыбы на колотом льду за стойкой, обвел глазами
ресторанчик. Тип в дальнем углу говорил короткими фразами, читая по блокнотику. Он
произносил девять десять слов, потом его слушатели переглядывались, улыбались
или морщились, иногда даже хлопали. На похабщину было не похоже. Он говорил
точно и выразительно.
Черт! Он читает стихи! Шафто не понимал слов, тем не менее, судя по звуку,
это были стихи. Без рифмы, правда, но у нипов все не по-людски.
Он поймал на себе взгляд повара, прочистил горло - совершенно напрасно,
потому что не знал японского. Показал пальцем на алую рыбу за стойкой, поднял
два пальца.
Все изумились, что американец и впрямь сделал заказ. Напряжение чуточку
разрядилось. Повар принялся за дело, соорудил два кусочка и уложил их на
деревянную подставочку.
Шафто учили есть насекомых, откусывать головы цыплятам. Он решил, что
справится . Взял кусочек пальцами, как нипы, съел. Оказалось, вкусно. Заказал еще
два, другого сорта. Тип в углу по-прежнему читал стихи. Шафто съел свои
кусочки и заказал еще. Почти на десять секунд, ощущая вкус рыбы на языке и
слушая стихи, он почувствовал себя по настоящему уютно и забыл, что всего лишь
провоцирует безобразную драку на межрасовой почве.
Третий заказ выглядел иначе: на кусочках сырой рыбы лежали прозрачные
лепестки чего-то мокрого и блестящего. Вроде промасленной оберточной бумаги.
Шафто некоторое время пялил глаза, пытаясь уяснить, что это за фигня; ничего
похожего он прежде не видел. Он огляделся. Нипы такого не ели, и понять, как с
этим обращаться, было нельзя.
Черт, они же офицеры. Может, кто нибудь хоть немного кумекает по-английски?
- Простите. Это что? - спросил Шафто, приподнимая пленочку.
Повар нервно посмотрел на него и повел глазами, взглядом опрашивая
посетителей . Последовало недолго обсуждение. Наконец офицер в дальнем конце стойки,
лейтенант флота, встал и заговорил с Шафто.
- Водоросль.
Шафто не понравился тон - враждебный и мрачный. Вместе с выражением лица
это означало: «Где тебе, деревенщине, понять, вот и считай, что это
водоросль» .
Шафто сложил руки на коленях, несколько секунд разглядывал водоросль, потом
поднял глаза на лейтенанта, по-прежнему бесстрастно его созерцавшего.
- Какая водоросль, сэр?
Посетители начали многозначительно переглядываться, словно семафоры
заработали перед морским сражением. Чтение стихов прекратилось, из дальнего конца
комнаты стали подходить солдаты. Тем временем лейтенант перевел вопрос Шафто
остальным, и те принялись вдумчиво его обсуждать, словно важное политическое
заявление Франклина Делано Рузвельта.
Лейтенант обменялся несколькими словами с поваром и снова взглянул на
Шафто .
- Он говорит, расплатиться сейчас.
Повар протянул руку и потер большой и указательный пальцы.
За годы в Янцзыйском Речном Патруле Бобби Шафто приобрел титановые нервы и
безграничную веру в товарищей, поэтому подавил желание обернуться и
посмотреть в окно. Он и без того знал, что там: морпехи плечом к плечу, ротовые за
него умереть. Шафто почесал новую татуировку на руке - дракона. Скрип грязных
ногтей по свежим рубцам отчетливо прозвучал в затихшем ресторане.
- Вы не ответили на мой вопрос, - сказал Шафто, с пьяной четкостью
выговаривая слова.
Лейтенант перевел. Последовало новое обсуждение, на этот раз - короткое и
решительное. Шафто понял: сейчас его вышвырнут. Расправил плечи.
Нипы молодцы: до того, как схватить Шафто, они высыпали на улицу и завязали
бой с морпехами. Упреждающий маневр не дал ребятам ворваться в ресторан, что
нарушило бы офицерскую трапезу, а в случае успеха еще и причинило бы
немереный материальный ущерб. В следующий миг, по меньшей мере, трое ухватили Шафто
сзади и выдернули со стула. Взлетая на воздух, Шафто успел поглядеть
лейтенанту в глаза и спросить: «Насчет водоросли это что, параша?»
Примечательного в драке было лишь то, что Шафто успели вынести на улицу,
прежде чем пошла настоящая свалка. Дальше началась обычная потасовка между
американцами и нипами - Шафто в нескольких таких участвовал. Короче,
американский мордобой против японской драчки.
Шафто скорее борец, чем боксер, и в этом было его преимущество. Большинство
морпехов дрались на кулачках, в стиле маркиза Квинсбери, а против нипов это
не работает. Шафто не обольщался насчет своего умения боксировать, он просто
опускал голову и пер, как бык. Правда, он успевал несколько раз получить по
шее, но потом, как правило, хватал противника и валил на мостовую. Дальше
следовала пара ударов в челюсть, и противник просил пощады.
Едва его вынесли из ресторана, ребята бросились на обидчиков. Шафто остался
один на один с нипом по меньшей мере своего роста, что вообще то необычно.
Кроме того, он был крепко сложен - не как борец сумо, скорее как регбист.
Стервец оказался по настоящему силен - Шафто понял, что дело плохо. Система
боя у него была не американская и (как Шафто почувствовал на себе) включала
нечестные приемы - захваты и быстрые удары в главные нервные центры. Пьяный
зазор между мозгом и телом Шафто под этим натиском довольно скоро превратился
в пропасть. Через некоторое время он лежал на мостовой, беспомощный,
парализованный, глядя в пухлое лицо противника. Ба, да это тот самый, который в
ресторане читал стихи. Классно дерется для поэта. Или наоборот.
- Это не водоросль, - сказал здоровенный нип. Лицо у него было, как у ловко
напроказившего мальчишки. - По-английски это, может быть, тыква? - Он
повернулся и пошел в ресторан.
Здесь легенда заканчивается. Остальные морпехи не знают: встреча Бобби
Шафто и Гото Денго была не последней. У Шафто осталось множество вопросов по
таким разным темам, как водоросли, поэзия и приемы рукопашного боя. Он без
труда разыскал Гото Денго - просто заплатил китайским мальчишкам, чтобы следили
за подозрительным японцем и сообщали, где тот бывает. Выяснилось, что Гото
Денго с несколькими друзьями каждое утро в определенном парке упражняются в
своей драчке. Шафто убедился, что завещание в порядке, написал последнее
письмо родителям, братьям и сестрам в Окономовок, отправился в парк, заново
представился удивленному Гото Денго и предложил себя в качестве живой
боксерской груши. Нипов повеселила его ублюдочная самозащита, но восхитила
стойкость , так что за небольшую цену в несколько сломанных ребер и пальцев Бобби
Шафто прошел начальный курс японской драчки, которая зовется дзюдо. Со
временем они стали вместе ходить в бары и рестораны. Шафто научился отличать
четыре разновидности водорослей, три разновидности рыбьей икры и несколько
оттенков нипской поэзии. Конечно, он не понимал, чего они лопочут, однако мог счи-
тать слоги, а как он понял, ничего больше в нипской поэзии нет.
Впрочем, от этих знаний не много проку, как и вообще от нипской культуры,
потому что в скором времени ему предстоит их убивать.
В благодарность Бобби Шафто научил Гото Денго не подавать по-девчачьи.
Многие нипы хорошо играли в бейсбол и веселились, когда их верзила приятель
позорно мазал. Шафто научил Гото Денго встать боком, развернуть плечи и дослать
подачу. Последний год он внимательно следил за техникой броска у Гото Денго,
вот почему картинка, как тот упирается ногами в каменные плиты Банда,
разворачивается, кидает обмотанную лентой гранату и почти грациозно замирает на
носке армейского ботинка, стоит перед глазами у Шафто до самой Манилы и
позже .
Через два дня на борту становится ясно, что сержант Фрик разучился чистить
ботинки. Каждый вечер он выставляет их на палубу рядом с кубриком - видимо,
ждет, что кули начистит. И каждое утро они еще грязнее, чем раньше. Через
некоторое время он начинает получать нарекания и наряды на картошку.
Само по себе это простительно. На заре службы Фрик охранял почтовые поезда,
вел перестрелки с бандитами в зарослях чаппараля. В двадцать седьмом его
спешно перебросили в Шанхай. Пришлось перестраиваться. Отлично. Теперь он на
старой лоханке, построенной до Первой мировой, и ему хреново. Однако он не
сносит тяготы с достоинством, которого морпехи ждут от морпеха. Раскис.
Позволяет себя унижать. Злится. Многие в четвертом полку настроены точно так
же.
Раз Бобби на палубе эсминца травил баланду с парой молодых ребят. Несколько
«стариков» выстраиваются в хвост на юте. Судя по выражению лиц и жестам, у
них прихватило животы.
Шафто слышит, как ребята переговариваются между собой.
- Что с морпехами? - спрашивает один. Товарищ печально качает головой, как
врач над пациентом, у которого только что закатились глаза.
- Обазиатились, бедолаги, - говорит он.
Оба поворачиваются и смотрят на Шафто.
За ужином, в кают компании, Бобби Шафто проглатывает еду в два раза быстрее
обычного и подходит к столу, где сидят угрюмые «старики».
- Разрешите обратиться, сержант! - орет он. - Позвольте начистить вам
ботинки , сержант!
У Фрика отвисает челюсть, виден кусок недожеванной говядины во рту.
- Чего-чего, капрал?
Кают компания замолкает.
- Почтительно прошу разрешения начистить вам ботинки, сержант!
Фрик даже трезвый не отличается сообразительностью. Кроме того, они с
товарищами пронесли таки на корабль опиум - достаточно взглянуть на зрачки.
- Ну да, - говорит он и смотрит на других недовольных. Те немного удивлены,
но находят происшествие забавным. Фрик расшнуровывает ботинки. Шафто берет их
и через некоторое время возвращает начищенными. К этому времени Фрик успевает
вообразить о себе невесть что.
- Отлично, капрал Шафто, - нагло говорит он. - Провалиться мне, если ты
чистишь ботинки хуже моего кули.
Сразу после отбоя Фрик и его приятели становятся объектами мелких
розыгрышей. Ночью происходят другие, более грубые шутки. Кого-то из «стариков»
стаскивают с койки и колотят неизвестные злоумышленники. Наутро начальство
устраивает им неожиданную проверку и выволочку. «Обазиатившиеся» весь следующий
день держатся вместе и начеку.
К полудню до Фрика доходит, что все это сознательно спровоцировал Шафто
своей выходкой. Он бежит к Бобби и пытается выбросить его за борт.
В последнюю секунду один из товарищей успевает предупредить Шафто. Тот обо-
рачивается и отражает нападение. Фрик отлетает от борта и пытается схватить
Шафто за яйца. Шафто тычет ему в глаза. Противники расходятся.
Предварительные формальности окончены; дальше в ход пойдут кулаки.
Фрик и Шафто боксируют пару раундов. Собирается большая толпа морпехов.
Фрик явно берет верх. Он обыкновенно плохо соображает, а сейчас и вовсе не в
себе, но боксировать умеет. К тому же он на сорок фунтов тяжелее Шафто.
Шафто тянет, пока Фрик не разбивает ему губу в кровь.
- Далеко ли до Манилы? - орет Шафто.
Сержант Фрик обалдевает от вопроса и на секунду останавливается.
- Два дня, - отвечает один из корабельных офицеров.
- Черт, - говорит Бобби Шафто. - Как я с такой губой буду целовать мою
девушку?
Фрик отвечает:
- Найдешь себе бабу подешевше.
Шафто этого и надо. Он опускает голову и бросается на Фрика, вопя, как нип.
Фрик не успевает очухаться, как Шафто делает захват, которому научил его Гото
Денго, добирается до шеи и давит, пока губы у Фрика не белеют, как перламутр.
Тогда Шафто перебрасывает его за борт и держит за щиколотки. Фрик приходит в
себя и кричит: «Сдаюсь!»
Срочно назначают дисциплинарное разбирательство. Шафто признают виновным по
двум статьям: вежливость (начистил Фрику ботинки) и защита жизни морского
пехотинца (себя) от опасного психа. Опасный псих отправляется прямиком на губу.
Через несколько часов по воплям Фрика каждый морской пехотинец понимает, что
такое опиумная ломка.
Вот почему сержант Фрик не видит, как корабль входит в Манильскую бухту.
Шафто почти жалко сукина сына.
Остров Лусон весь день тянется по левому борту, едва различимый в дымке,
изредка внизу видны пляжи и пальмы. Все морпехи здесь не по первому разу и
узнают Центральную Кордильеру на севере и хребет Самбалес, сбегающий вниз к
бухте Субик. Бухта Субик вызывает к жизни шквал непристойных анекдотов.
Корабль не заходит в нее, а идет дальше на юг: мимо Батаана и к входу в Маниль-
скую бухту. Корабль благоухает гуталином, тальком и лосьоном после бритья.
Пусть четвертый полк - бабники и курят опиум, никто не станет отрицать, что
они - самые бравые ребята во всем корпусе.
Проходят Коррехидор - остров, очертаниями напоминающий каплю воды на
вычищенном ботинке, с мягкой округлостью посредине и обрывистыми склонами к морю.
От одного его конца отходит длинный костлявый сухой хвост. Морпехи знают, что
остров изрыт туннелями и нашпигован орудиями, но единственный признак всех
этих укреплений - кучки бетонных казарм на холмах, где живут артиллеристы.
Над вершиной Топсайд торчит клубок антенн. Очертания их Шафто знакомы - на
станции «Альфа» в Шанхае были такие же, их еще пришлось разбирать и
перетаскивать в грузовик.
Исполинские известняковые обрывы уходят почти в море, у основания - вход в
туннель, где сидят корректировщики огня и радисты. Рядом док; из гражданского
транспорта выгружают припасы и складывают прямо на берегу. Морпехи отмечают
это как явный признак близящейся войны. «Августа» бросает якорь в бухточке,
оборудование в брезенте грузят на шлюпки вместе со штабными шанхайскими
морячками .
После Коррехидора волны сразу становятся ниже. Зеленовато бурые водоросли
колышутся у поверхности, закручиваясь в причудливые завитки. От военных
кораблей по спокойной воде стелются бурые плети дыма. Ветра нет, и они
расползаются в зубчатые структуры вроде прозрачных горных хребтов. Корабль проходит
мимо военной базы в Кавите. Берег здесь плоский, как блин, и низкий - если бы
не пальмы, сливался бы с водой. Над землей возвышаются несколько ангаров и
водокачек, а чуть дальше - кучка низких казарм. Манила - прямо по курсу, еще
в дымке. Время к вечеру.
Внезапно дымка рассеивается. Воздух чист, как глаза ребенка, и почти час
видна бесконечность. Они входят в область грозовых фронтов, часто прошитых
молниями. Пухлые серые тучи - словно куски сланца между наковальнями. За ними
громоздятся другие облака, розовеющие в свете заката. За ними - еще облака,
упакованные во влажность, словно елочные игрушки - в папиросную бумагу,
пространства синего неба, еще грозовые фронты, перебрасывающиеся молниями по
двадцать миль длиной. Небеса, вложенные в небеса, вложенные в небеса.
В Шанхае было холодно, потом теплело день ото дня, временами даже парило.
Однако к тому времени как взорам открывается Манила, легкий бриз проносится
по палубе, и все морпехи разом издают вздох, как будто кончают в унисон.
Духи Манилы
Веют от пальмовых рощ.
Бедра Глории.
В контурах манильских черепичных крыш чувствуется смешение испанских и
китайских кровей. Перед городом - набережная с променадом наверху. Гуляющие
машут морским пехотинцам, некоторые посылают воздушные поцелуи. Свадьба
спускается по ступеням церкви и через бульвар высыпает на набережную. Молодые
фотографируются в нежном закатном свете. Мужчины в модных, просвечивающих
филиппинских рубашках или в военной форме США. Женщины в красивых платьях. Морпехи
кричат и свистят им, женщины оборачиваются, подбирая юбки, чтоб не
споткнуться , и пылко машут в ответ. Морпехи шалеют и чуть не падают за борт.
Когда корабль входит в док, из воды вырывается серпик летучих рыб. Он
скользит, как бархан по пустыне. Рыбки - серебристые продолговатые листики.
Каждая входит в воду с металлическим щелчком; щелчки сливаются в резкий
дрожащий звук. Серпик скользит под причал, огибает опору и пропадает в тени.
Манила, Жемчужина Востока, ранний воскресный вечер, седьмого декабря тысяча
девятьсот сорок первого года. На Гавайях, по другую сторону линии смены дат,
только что наступила полночь. У Бобби Шафто и его товарищей несколько часов
свободы. Город современный, христианский, островок процветания в нищей Азии.
Здесь почти как в Америке. При всей католической набожности в Маниле есть
уголки, предназначенные специально для разгоряченных моряков. Достаточно
сойти на сушу, повернуть направо - и вы где надо.
Бобби Шафто сворачивает налево, вежливо отделывается от легиона
наэлектризованных проституток и направляется к темной громаде Интрамурос. Он
останавливается лишь для того, чтобы купить букет у цветочницы в парке. И сам парк,
и стена над ним заполнены гуляющими парочками. Мужчины по большей части в
военной форме, женщины - в скромных, но эффектных платьях, крутят на плече па-
расольки.
Два кучера в наемных экипажах предлагают Шафто свои услуги, но тот
отказывается . Извозчик просто домчит его быстрее, а он слишком взвинчен. Лучше
остыть . Шафто проходит через ворота в стене и попадает в старый испанский
город.
Интрамурос - лабиринт желтовато коричневых каменных стен, резко встающих из
узких улочек. Окна первого этажа забраны в чугунные клетки. Прутья вьются и
распускаются изящными коваными листочками. Слуги с длинными дымящимися
шестами только что зажгли газовые фонари; нависающие вторые этажи озарены светом.
Из верхних окон несутся музыка и смех. Когда Шафто проходит через очередную
арку во внутренний дворик, до него долетает запах цветов в саду.
Провалиться, если он может отличить один дом от другого. Он помнит название
улицы - Магалланес, потому что Глория говорила, это то же, что Магеллан. И
еще он помнит вид на церковь из окна Паскуалей. Он несколько раз обходит
квартал, уверенный, что уже близко. Тут из окна доносится взрыв девичьего
смеха. Шафто тянет на звук, как медузу в водозабор. Все сходится: то самое
место. Девушки по-английски сплетничают о преподавателях. Глории не слышно,
но Шафто почти уверен, что различил ее смех.
- Глория! - говорит он. Потом еще раз, громче. Если его и услышали, то не
обратили внимания. Наконец он разворачивается и, как гранату, бросает букет
за деревянные перила, через узкий просвет перламутровых ставней, в комнату.
Тишина в комнате, потом новый взрыв смеха. Перламутровые ставни
раздвигаются с медленной, щемящей робостью. На балкон выпархивает девятнадцатилетняя
девушка в форме студентки медучилища, белая, как лунное сияние на Северном
полюсе. Длинные черные волосы распущены и колышутся на легком ветру. В
последних отблесках заката лицо алеет, как уголья. Мгновение она прячется за
букетом, зарывшись в розы, и глубоко вдыхает их аромат, потом из-за цветов
выглядывают черные глаза. Девушка медленно опускает букет, показываются
высокие скулы, точеный носик, умопомрачительный изгиб губ, зубки, белые, но
соблазнительно неровные, почти различимые. Она улыбается.
- Охренеть, - говорит Бобби Шафто. - Твои скулы, бля, ну чисто бульдозер.
Она подносит палец к губам. При одной мысли, как что-то касается губ
Глории , невидимое копье пронзает Шафто грудь. Она смотрит вниз, убеждается, что
кавалер никуда не уйдет, и поворачивается спиной. Свет косо падает на талию и
ниже, не показывая ничего, но предполагая ложбинку. Глория возвращается в
комнату, ставни закрываются.
Внезапно полная комната девиц замолкает, лишь изредка раздается сдавленный
смешок. Шафто прикусывает язык. Они все испортят. Мистер и миссис Паскуаль
заметят тишину и насторожатся.
Гремит чугунный засов, открываются большие ворота. Привратник машет рукой.
Шафто идет за стариком через черный сводчатый туннель каретного подъезда.
Жесткие подошвы начищенных ботинок скользят по булыжнику. Лошадь в конюшне
слышит запах лосьона и ржет. Сонная американская музыка - медленный танец с
Радиостанции Вооруженных Сил - льется из приемника в каморке привратника.
Каменные стены внутреннего дворика заплетены цветущим виноградом.
Чистенький, тихий, уютный мирок. Здесь уже почти дом. Привратник машет в сторону
одной из лестниц наверх. По словам Глории, это антресуэло, полуэтаж; на взгляд
Бобби Шафто - этаж не хуже другого. Он поднимается и видит впереди мистера
Паскуаля, маленького лысого человечка с аккуратными усиками и в очках. Одет
на американский манер: в рубашке без пиджака, просторных штанах и домашних
тапочках. В одной руке бокал Сан Мигеля, в другой - сигарета.
- Рядовой Шафто! С возвращением! - говорит он.
Значит, Глория решила на этот раз обставить все по правилам. Паскуали в
курсе. Теперь между Бобби и его девушкой - долгая чинная беседа за чаем.
Ничего, морпехи не пасуют перед препятствиями.
- Простите, мистер Паскуаль, я теперь капрал.
- Что ж, поздравляю! Я видел вашего дядю Джека на прошлой неделе. Он не
сказал, что ждет вас.
- Это для всех неожиданность, сэр, - говорит Бобби Шафто.
Теперь они на балкончике, опоясывающем внутренний двор. На первом этаже
живут только слуги и живность. Мистер Паскуаль ведет гостя к двери на
антресуэло . Стены каменные, потолок - из крашеных досок. Они проходят через темный
мрачный кабинет, где отец и дед мистера Паскуаля принимали управляющих с
фамильных плантаций и гасиенд. На мгновение у Бобби вспыхивает надежда. На этом
этаже несколько комнат, где в былые времена жили старшие слуги, холостые
дядюшки и незамужние тетки. Теперь доходы с гасиенд не те, и Паскуали сдают эти
комнаты студенткам медучилища. Может, мистер Паскуаль ведет его прямиком к
Глории?..
Увы, это лишь глупое самообольщение распаленного мужчины. Вот они на
лестнице из полированного дерева «нара». Шафто видит обитый жестью потолок,
канделябры и внушительную фигуру миссис Паскуаль, заключенную в могучий корсет,
который мох1 бы измыслить корабельный конструктор. Они поднимаются в антесалу.
По словам Глории, это не для парадных приемов, а так, для случайных гостей,
но такой роскоши Бобби нигде больше не видел. Повсюду вазы - вроде бы
старинные , из Японии и Китая. Веет вечерний бриз. Шафто смотрит в окно и видит,
будто в раме, зеленый купол собора с кельтским крестом наверху. Все как
прежде.
Миссис Паскуаль подает ему руку.
- Миссис Паскуаль, - говорит Шафто, - спасибо за радушный прием.
- Садитесь, пожалуйста, - отвечает она. - Мы хотим услышать все.
Шафто садится в резное кресло у пианино, поправляет брюки на вставшем
члене , проводит рукой по щеке - чисто ли выбрита. До щетины еще несколько часов.
Над крышами с воем проносится авиаподразделение. Миссис Паскуаль на
тагальском отдает распоряжения горничной. Шафто изучает ссадины на кулаках и
думает , осознает ли миссис Паскуаль, на что напрашивается, когда просит
рассказать все. Может быть, для затравки сойдет короткий рассказ о рукопашном бое с
китайскими пиратами на Янцзы. В открытую дверь виден коридор и уголок домовой
церкви: готические арки, золоченый алтарь, перед ним - вышитая подушечка,
протертая до дыр коленями миссис Паскуаль.
Горничная вносит сигареты в лакированном ящичке, уложенные как
артиллерийские снаряды. Часов тридцать шесть пьют чай и светски беседуют. Миссис
Паскуаль хочет, чтобы ее в сотый раз заверили: все хорошо и войны не будет. Мистер
Паскуаль твердо уверен в противоположном и по большей части мрачно
отмалчивается . В последнее время их с Джеком Шафто дела идут успешно. Они бойко
торгуют с Сингапуром. Однако вряд ли это надолго.
Входит Глория. Она сменила форму на платье. Шафто чуть не вываливается
спиной в окно. Миссис Паскуаль официально возобновляет их знакомство. Бобби
Шафто галантно целует Глории руку. И правильно делает: смятая записка
перекочевывает из ее ладошки к нему в кулак.
Глория садится, и ей тоже подают чашку. Мистер Паскуаль восемьдесят седьмой
раз спрашивает, виделся ли он уже с дядей Джеком. Шафто повторяет, что
буквально сию минуту с корабля и дядю Джека навестит завтра утром. Он выходит в
сортир, допотопный, с двумя дырками над ямой, уходящей, возможно, в самую
преисподнюю. Разворачивает и читает записку, запоминает инструкции, рвет
бумажку и бросает в очко.
Миссис Паскуаль дает юным влюбленным полчаса «наедине». Это значит, что
Паскуали выходят из комнаты и заглядывают не чаще, чем каждые пять минут.
Мучительно долгое и церемонное прощание. Шафто выходит на улицу, Глория машет
ему с балкона.
Через полчаса они выделывают языками дзюдо на заднем сиденье наемного
экипажа , мчащегося к ночным клубам Малате. Извлечь Глорию из дома Паскуалей
оказалось парой пустяков для целеустремленного морпеха и взвода симпатичных
медичек .
Видимо, Глория целуется с открытыми глазами, потому что внезапно она
выскальзывает из объятий и кричит кучеру:
- Стойте! Пожалуйста, остановитесь, сэр!
- Что такое? - ошалело бормочет Шафто.
Вокруг ничего, только впереди чернеет каменная громада церкви. Бобби
чувствует предупредительный укол страха. Впрочем, в церкви темно, нет ни
филиппинок в длинных платьях, ни морпехов в парадной форме - значит, это не его
свадьба.
- Я хочу тебе кое-что показать, - говорит Глория и выскакивает из экипажа.
Шафто вынужден идти следом. Он сто раз проходил мимо церкви Святого
Августина , но никогда не думал, что войдет внутрь, особенно - с подружкой.
Они у основания большой лестницы. Глория говорит:
- Видишь?
Шафто смотрит в темноту, думая, что там витраж - возможно, Бичевание Христа
или Пронзение Копием...
- Смотри вниз. - Глория стучит ножкой по верхней ступеньке. Это одна
цельная гранитная плита.
- Тонн на десять - двадцать потянет, - авторитетно заявляет Шафто.
- Привезли из Мексики.
- Да что ты?
Глория улыбается.
- Отнеси меня наверх.
На случай возможного отказа она слегка откидывается назад, и Шафто остается
только подхватить ее на руки. Глория обнимает его за шею, чтобы приблизить
лицо, но в сознании остается только прикосновение шелкового рукава к свежепо-
бритой щеке. Шафто начинает подъем. Глория легонькая, но уже после четвертой
ступеньки он ступает с натугой. Она наблюдает за ним с четырех дюймов - не
устал ли. Бобби чувствует, что краснеет. Хорошо, что всю лестницу освещают
лишь две свечи. Слева умильный Христос в терновом венце, с двумя
параллельными потеками крови на щеках, а справа...
- Исполинские камни, по которым ты идешь, добыты в Мексике много столетий
назад, когда никаких Соединенных Штатов еще не было. Манильские галеоны везли
их в трюмах как балласт. - Она выговаривает по-испански, «бальяст».
- Охренеть можно.
- Когда приходил галеон, плиту вынимали из трюма и укладывали здесь, в
церкви Святого Августина. Каждую новую плиту на прошлогоднюю. Пока через
много, много лет лестница не была закончена.
Ему кажется, что гребаный подъем займет не меньше. Вершина увенчана статуей
Христа в полный рост. Христос держит на спине крест - по виду ничуть не легче
гранитной плиты. И вправду, кто Шафто такой, чтобы роптать?
Глория говорит:
- А теперь неси меня вниз, чтобы хорошенько запомнилось.
- По-твоему, у меня одно на уме, и я не запомню историю, если в ней нет
симпатичной девушки?
- Да, - говорит Глория и смеется ему в лицо.
Он несет ее вниз, затем - пока еще чего нибудь не удумала - на улицу, в
экипаж.
Бобби Шафто не из тех, кто теряет голову в бою, однако остаток вечера
проходит для него в лихорадочном сне. Из тумана выплывают лишь несколько
впечатлений. Вот они выскакивают из экипажа у отеля на набережной. Все ребята
таращатся на Глорию. Шафто грозно обводит их взглядом. Медленный танец с Глорией
в бальном зале; ее бедра, одетые в шелк, постепенно оказываются между его
ногами, она все сильнее приникает к нему всем телом. Они гуляют по набережной,
под руку, в лунном свете. Видят, что идет отлив. Переглядываются. Он на руках
несет ее с набережной на каменистый пляж.
К тому времени как Глория ему отдается, он уже почти без сознания, в каком
то фантастическом страстном сне. Они соединяются без колебаний, без тени
сомнения, без всяких обременительных мыслей. Их тела сливаются спонтанно, как
две капли воды на оконном стекле. Если Шафто и думает в этот миг, то лишь о
том, что сейчас - вершина его жизни. Детство в Окономовоке, школьный бал,
охота на оленей в Верхнем Мичигане, тренировочный лагерь на Пэррис Айленд,
кутежи и перестрелки в Китае, стычка с сержантом Фриком - древко пред острием
копья.
Где-то гудят сирены. Сознание возвращается. Неужто он простоял всю ночь,
прижимая Глорию к гранитной стене, в кольце ее ног? Не может быть. Прилив еще
не начался.
- Что это? - Она отпускает его шею, гладит ему грудь.
Все еще поддерживая в ладонях, как в гамаке, ее теплый безупречный задик,
Шафто отступает от стены, поворачивается и смотрит в небо. Там зажигаются
прожекторы. И это не голливудская премьера.
- Война, детка, - говорит он.
ОПЫТЫ
В холле гостиницы «Манила» можно играть в футбол. Пахнет прошлогодними
духами, редкими тропическими орхидеями и клопомором. Перед входом торчит метал-
лодетектор, поскольку в отеле на пару дней остановился премьер министр
Зимбабве . В разных концах холла кучкуются рослые негры в дорогих костюмах. На
глубоких мягких диванах дожидаются условленного сигнала японские туристы в
бермудах, сандалиях и белых носках. Богатые маленькие филиппинцы потрясают
цилиндрическими коробками картофельных чипсов, как племенные вожди -
церемониальными булавами. Респектабельный старый портье обходит с пульверизатором
линию обороны, разбрызгивая по плинтусу средство от насекомых. Входит Рэндалл
Лоуренс Уотерхауз в сиреневой футболке, украшенной логотипом их с Ави
рухнувшей хайтековской компании (одной из), свободных синих джинсах и разлапых,
некогда белых кроссовках.
Едва покончив с формальностями в аэропорту, он понял, что Филиппины, как и
Мексика, - страна, Где Встречают По Обувке. Он быстро проходит к
регистрационной стойке, пока ослепительная девушка в темно-синей юбке и пиджачке не
увидела его ноги. Двое посыльных ведут непосильный сизифов бой с его сумкой.
Она размером и весом с хорошую тумбочку. «Здесь ты специальной литературы не
найдешь, - сказал Ави. - Бери с собой все, что может понадобиться».
Номер Рэнди - спальня и гостиная с пятиметровыми потолками и коридор с
несколькими дверями, за которыми прячется разнообразная сантехника. Все обшито
каким то тропическим деревом приятного золотистого оттенка. В северных
широтах это бы смотрелось ужасно, а здесь создает ощущение уюта и прохлады. В
обеих комнатах - большие окна; на рамах рядом со шпингалетами привинчены
крохотные таблички с предупреждением о тропических насекомых. Окна снабжены
многоуровневой системой защиты: невероятно тяжелые деревянные рольставни
грохочут в пазах, как маневровый; вторые ставни (двухдюймовые перламутровые
квадратики в решетке полированного дерева) катаются по собственным рельсам;
дальше следуют тюль и, наконец, плотные светомаскировочные шторы - все на
отдельных направляющих.
Рэнди заказывает большой кофейник, выпивает кофе и все равно засыпает на
ходу, пока распаковывает вещи. Лиловые облака катятся с окрестных гор,
ощутимо тяжелые, как грязевые потоки, и обращают полнеба в сплошную стену.
Вертикальные разряды молний ритмично озаряют номер, словно за окном щелкают
камерами папарацци. Внизу, в парке Рисаля, уличные торговцы бегут по тротуарам,
спасаясь от дождя, который уже почти полтысячелетия лупит по черным стенам
Интрамурос. Стены легко принять за природное образование - черные
вулканические хребты торчат из травы, как зубы из десен. Видны полукруглые выступы с
веером бойниц - когда-то весь сухой ров простреливался фланкирующим огнем.
Живя в Штатах, не увидишь ничего старше двух с половиной веков, и то за
этим нужно ехать на восточное побережье. Аэропорты и такси повсюду одинаковы.
Рэнди не чувствует, что он в другой стране, пока не увидит что-нибудь вроде
Интрамурос. Он стоит и пялится, как идиот.
В это самое время по другую сторону Тихого океана, в прелестном
викторианском городке между Сан-Франциско и Лос-Анджелесом, компьютеры зависают,
жизненно важные файлы стираются, электронная почта проваливается в
межгалактическое пространство, потому что Рэнди Уотерхауза нет на месте. В упомянутом
городке три маленьких колледжа: один основан штатом Калифорния, два других -
протестантскими деноминациями, которые для большинства нынешних
преподавателей - как бельмо в глазу. Вместе три колледжа - «Три сестры» - составляют
средней значимости научный центр. Их компьютерные системы объединены в одну.
Они обмениваются преподавателями и студентами, время от времени проводят
совместные конференции. В этой части Калифорнии полно пляжей, гор, секвойевых
рощ, виноградников, площадок для гольфа; есть разветвленная сеть
исправительных заведений. Здесь куча места в трех четырехзвездочных отелях, а в «Трех
сестрах», на круг, довольно аудиторий и залов, чтобы вместить несколько тысяч
человек.
Когда, часов восемьдесят назад, позвонил Ави, в городке шла большая
междисциплинарная конференция под названием «Промежуточная фаза (1939-1945 гг.)
борьбы за мировое господство в двадцатом столетии (н.э.)». Выговаривать -
язык сломаешь, поэтому для краткости конференцию окрестили «Война как текст».
Народ съехался из таких мест, как Амстердам и Милан. Оргкомитет
конференции, куда входит и девушка Рэнди, Чарлин (с которой у них, похоже, все
кончено) , заказал плакат художнику из Сан-Франциско. Тот взял за основу черно
белое фото изморенного пехотинца времен Второй мировой - усталый взгляд, на
нижней губе висит сигарета - и прогнал через ксерокс в таком режиме, чтобы
полутоновой растр превратился в грубые комья наподобие искусанных собакой
резиновых мячиков. В результате множества других преобразований светлые глаза
солдата стали зловеще белесыми, а сама фотография обрела пронзительную
четкость . После этого художник добавил несколько цветовых пятен: алую губную
помаду, синие тени для век, красную бретельку от лифчика в расстегнутом вороте
гимнастерки.
Плакат с ходу получил какую-то премию, в результате попал в прессу и был
освещен средствами массовой информации в качестве официального яблока
раздора. Предприимчивый журналист разыскал солдата, изображенного на оригинальной
фотографии, - это оказался орденоносный ветеран, штамповщик на пенсии, не
только живой, но и очень бодрый. С тех пор как его жена скончалась от рака
груди, он разъезжал на своем пикапчике по Дальнему Югу и помогал
восстанавливать негритянские церкви, спаленные хулиганствующими расистами.
Художник сознался, что скопировал фотографию из книги и даже не пытался
получить разрешение - самая концепция разрешений порочна, поскольку всякое
творчество берет начало в другом творчестве. Видные адвокаты сошлись, как
пикирующие бомбардировщики, в маленьком кентуккском городке, где безутешный
вдовец сидел на крыше негритянской церкви, держа во рту гвозди, приколачивал
листы фанеры и бормотал: «Без комментариев» полчищам репортеров на лужайке.
После серии совещаний в городской гостинице орденоносец вышел в сопровождении
одного из пяти самых прославленных адвокатов мира и объявил, что подает на
«Трех сестер» в суд и скоро на месте университета останется дымящаяся земля.
Выигранную сумму он пообещал разделить между негритянскими церквями,
ветеранскими фондами и научными проектами в области рака груди.
Оргкомитет изъял плакат из обращения. На следующий день в Интернете
появились тысячи пиратских копий. Их посмотрели миллионы людей, которым иначе не
было бы до этого плаката никакого дела. Кроме того, оргкомитет подал в суд на
художника, чье состояние можно было бы расписать на обратной стороне
трамвайного билета: тысяча долларов в банке и долги (в основном студенческие займы)
примерно на шестьдесят пять тысяч.
Все это случилось еще до начала конференции. Рэнди был в курсе, потому что
Чарлин подрядила его обеспечить компьютерную поддержку - создать вебсайт и
настроить почтовые ящики для гостей. Когда разразился скандал в прессе,
электронная почта хлынула рекой, забив до отказа дисковое пространство, с которым
Рэнди колупался последние несколько месяцев.
Начали прибывать участники. Многие из них останавливались в доме -
просторном викторианском особняке, где Рэнди с Чарлин жили уже семь лет. Народ
валил валом из Гейдельберга, Парижа, Беркли и Бостона. Все сидели у Рэнди и
Чарлин на кухне, пили кофе и говорили про «спектакль». Рэнди сперва думал,
что «спектакль» - это эпопея с плакатом, но разговоры не прекращались, и
постепенно до него дошло, что слово употребляется не в привычном смысле, а как
элемент некоего научного жаргона; оно несло в себе множество коннотаций,
непонятных никому, кроме Чарлин и ее компании.
И она, и другие участники конференции свято верили, что ветеран, подавший
на них в суд, принадлежит к худшему разряду людей. «Война как текст» для того
и созвана, чтобы развенчать их, сжечь и выбросить пепел в мусорное ведро
постисторического дискурса. Рэнди провел много времени в подобных компаниях,
вроде бы притерпелся, однако время от времени у него от постоянно стиснутых
зубов начинала болеть голова, он вставал посредине еды или разговора и уходил
прогуляться в одиночестве - отчасти чтобы не ляпнуть чего-нибудь в сердцах,
отчасти - в детской, но совершенно бесплодной попытке обратить на себя
внимание Чарлин.
Он с самого начала знал, что эпопея с плакатом добром не кончится, и
несколько раз предупреждал Чарлин и остальных. Они слушали холодно, по
медицински, как будто Рэнди - подопытное существо за зеркалом, прозрачным с одной
стороны.
Рэнди борется со сном до наступления сумерек. Потом несколько часов лежит,
силясь уснуть. Грузовой порт чуть севернее отеля, и всю ночь на бульваре Ри-
саля, под старой стеной, одна сплошная пробка грузовиков. Город - двигатель
внутреннего сгорания. В Маниле явно больше поршней и выхлопных труб, чем во
всем остальном мире, вместе взятом. Даже в два часа ночи неколебимая,
казалось бы, громада отеля гудит и дребезжит от сейсмической энергии моторов на
улице. От шума на гостиничной стоянке начинается перекличка противоугонных
систем. Звук одной сигнализации включает другую и так далее. Рэнди мешает
спать не столько шум, сколько полнейший идиотизм этой цепной реакции.
Наглядный урок. Кошмарный, нарастающий снежным комом технологический сбой, из-за
которого хакеры не могут уснуть ночью, даже когда не слышат результатов.
Он вынимает из мини-бара банку «Хайнекена», открывает ее легким движением
руки и встает перед окном. На многих грузовиках - разноцветная иллюминация,
еще ярче она на лихо выруливающих «джипни». Вид стольких людей за работой
окончательно прогоняет сон.
От смены часовых поясов голова совершенно дурная и нет смысла браться за
что-нибудь такое, где надо думать. Однако есть одно важное дело, где думать
вообще не надо. Рэнди снова включает ноутбук. Экран - безупречный
прямоугольник цвета разведенного молока или северной зари - словно парит в темноте.
Свет рождается во флуоресцентных трубках, заключенных в поликарбонатный
гробик компьютерного дисплея. Он пробивается к Рэнди через стеклянный экран,
полностью покрытый сеткой крохотных транзисторов. Они либо пропускают фотоны,
либо нет, либо пропускают волны только определенной длины, расщепляя белый
свет на цвета. Включением и выключением транзисторов по определенной системе
Рэнди Уотерхаузу передается смысл. Хороший кинорежиссер, перехватив контроль
над ними на пару часов, мог бы поведать Рэнди целую историю.
К несчастью, ноутбуков вокруг много больше, чем стоящих кинорежиссеров.
Контроль над транзисторами почти никогда не переходит к человеку; ими
управляет программа. Когда-то Рэнди балдел от программ, теперь нет. Людей интерес-
ных найти трудно.
Возникают пирамида и глаз. Рэнди так часто пользуется «Ордо», что теперь
компьютер загружает программу автоматически.
Последнее время ноутбук служит Рэнди для одной единственной цели - общаться
с другими людьми через электронную почту. Для общения с Ави он должен
использовать «Ордо», который берет его мысли и превращает в поток битов, почти
неотличимый от белого шума, чтобы отправить их Ави. В ответ от Ави приходит шум
и преобразуется в его мысли. На данный момент у корпорации «Эпифит» нет
других активов, кроме информации - идей, фактов, данных. Все это очень легко
украсть, так что шифровать - разумная мысль. Другой вопрос, какая именно
степень паранойи и впрямь оправдана.
Ави прислал ему зашифрованный е-мейл:
«Когда доберешься до Манилы, сгенерируй пару ключей по 4096 бит, сбрось их
на дискету и всегда носи ее при себе. Не держи их на жестком диске. Кто
угодно может забраться в номер, когда тебя не будет, и украсть ключ.»
Сейчас Рэнди открывает меню и выбирает пункт «Создание новой пары ключей».
Возникает диалоговое окно с несколькими опциями ДЛИНА КЛЮЧА: 768 бит, 1024,
1536, 2048, 3072 или «По выбору пользователя». Рэнди выбирает последнюю опцию
и устало выстукивает: 4096.
Даже чтобы взломать 768 битный ключ, нужны огромные ресурсы. Добавьте бит,
ключ станет 769 битным, но число возможных вариантов увеличится вдвое и
задача станет еще более сложной. 770 битный ключ взломать еще труднее, и так
далее. Используя 768 битный ключ, Рэнди и Ави могли бы хранить свою переписку в
тайне от практически всего остального человечества на протяжении, по меньшей
мере, ближайших нескольких лет. 1024-битный ключ многократно, астрономически
труднее взломать.
Некоторые особо нервные пользуются 2048 - или даже 3072 битными ключами.
Это остановит лучших дешифровщиков мира на астрономический период времени,
если не будут созданы запредельные технологии, скажем, квантовые компьютеры.
Даже лучшие специалисты по защите информации редко закладывают в свои
программы поддержку более длинных ключей. Ави потребовал использовать «Ордо»,
который считается лучшей криптографической программой в мире, именно потому,
что может оперировать ключами произвольной длины - если вам охота ждать, пока
он перелопатит все цифры.
Рэнди начинает печатать, не глядя на экран - он смотрит в окно на фары
грузовиков и джипни. Печатает он одной рукой, расслабленно шлепая по клавиатуре.
В компьютере у Рэнди - таймер. Когда он нажимает клавишу, «Ордо» берет
значение текущего времени с точностью до микросекунд. Рэнди ударяет по клавише в
03:05:56.935788, по следующей в 03:05:57.290664, то есть на 0,354876 секунд
позже. Еще через 0,372307 снова. «Ордо» записывает интервалы и отбрасывает
первые значащие цифры (в данном случае 35 и 37) , поскольку они будут близки
от события к событию.
«Ордо» требуется случайность. Ему нужны наименее значащие цифры - скажем,
76 и 07. Ему нужна целая куча случайных чисел, и ему нужно, чтобы они были
очень, очень случайны. Он берет полученные случайные числа и пропускает их
через хэш-функции, чтобы сделать еще более случайными. Он прогоняет
результаты через статистические программы, проверяя, нет ли в них скрытых
закономерностей. У него умопомрачительные стандарты случайности, и он требует, чтобы
Рэнди тюкал по клавишам, пока не будет достигнут требуемый результат.
Чем более длинный ключ вы хотите сгенерировать, тем больше времени это
займет . Рэнди хочет сгенерировать несуразно длинный ключ. Он написал Ави, в
зашифрованном электронном письме, что если каждую частицу вещества во вселенной
использовать для строительства одного космического суперкомпьютера, то на
взлом 4096 битного ключа этому компьютеру потребуется время, превосходящее
срок жизни вселенной.
«На современном уровне технологии - да, - без промедления отозвался Ави. -
Но как насчет квантовых суперкомпьютеров? И что, если будут разработаны новые
математические алгоритмы, облегчающие разложение на множители больших чисел?»
«Как долго ты хочешь хранить наши сообщения в тайне? - спросил Рэнди в
последнем письме, которое отправил из Сан-Франциско. - Пять лет? Десять лет?
Двадцать пять лет?»
Добравшись сегодня до гостиницы, он расшифровал и прочел ответ Ави. Строка
по прежнему висит у него перед глазами, как после стробоскопической вспышки:
«Я хочу, чтобы они оставались в тайне, пока люди способны творить зло.»
Компьютер, наконец, запищал. Рэнди снимает усталую руку с клавиатуры. «Ор-
до» вежливо предупреждает, что некоторое время может быть занят, и
принимается за работу. Он прочесывает вселенную чистых цифр, ища два достаточно
больших простых числа, которые при перемножении дали бы произведение длиной 4096
бит.
Если вы хотите, чтобы ваши тайны вас пережили, то, выбирая длину ключа, вы
должны быть футурологом. Вы должны предвидеть, как будут в это время
развиваться компьютеры. Вы должны разбираться в политике. Если весь мир
превратится в одно большое полицейское государство, одержимое распутыванием старых
тайн, то задача разложения на множители больших составных чисел может быть
решена ударными темпами.
Так что длина ключа, которым вы пользуетесь, сама по себе своего рода шифр.
Компетентный сексот, узнав, что Рэнди и Ави пользуются 4096 битным ключом,
придет к одному из следующих выводов:
- Ави сам не понимает, что говорит. Такое можно исключить, ознакомившись
хотя бы с частью его прежних достижений.
Или:
- Ави - клинический параноик.
Или:
- Ави либо крайне оптимистично смотрит на будущее компьютеров, либо крайне
пессимистично на развитие политического климата, либо и то и другое вместе.
Или:
- Ави планирует больше чем на сто лет вперед.
Рэнди расхаживает по комнате, пока его компьютер несется через числовое
пространство. Контейнеры на грузовиках украшены теми же логотипами, что на
улицах Сиэтла при разгрузке корабля. Рэнди испытывает странное умиротворение,
как будто, совершив безумный прыжок через Тихий океан, внес в свою жизнь
некую зеркальную симметрию. Он попал из того места, где продукты потребляются,
туда, где их производят, из страны, где передовым обществом онанизм возведен
в культ, в страну, где на стекла автомобилей клеят плакатики «НЕТ
КОНТРАЦЕПЦИИ !». У него возникает странное чувство, что это правильно. Так хорошо ему
не было с тех пор, как двенадцать лет назад они с Ави затеяли свое первое
гиблое дело.
Рэнди вырос в университетском городке на востоке штата Вашингтон, окончил
государственный университет в Сиэтле и осел в тамошней библиотеке, точнее - в
межбиблиотечном абонементе. Его обязанностью было обрабатывать требования,
присланные из маленьких окрестных библиотек, и, наоборот, рассылать
требования в другие библиотеки. Если бы девятилетний Рэнди Уотерхауз мог заглянуть в
будущее и увидеть себя на рабочем месте, он бы возликовал. Дело в том, что
главным орудием труда в межбиблиотечном абонементе служил скрепковыдиратель.
В четвертом классе Рэнди увидел такой у своего учителя и был зачарован его
устрашающим видом. Хитроумное устройство напоминало пасть фантастического
робота дракона. Рэнди нарочно неправильно скреплял выполненные задания и просил
учителя раскрепить, чтобы лишний раз увидеть хищные жвалы в действии. Дошло
до того, что он стащил скрепковыдиратель из церкви со стола, когда никто не
видел, встроил в робота-убийцу из конструктора и терроризировал всю округу.
Немало дешевых пластмассовых игрушек было перекушено адскими челюстями,
прежде чем кражу обнаружили, и Рэнди торжественно пристыдили перед Богом и
людьми. Теперь, в межбиблиотечном абонементе, у Рэнди не просто лежало несколько
таких в ящике стола - он еще и вынужден был орудовать ими по часу два в день.
Библиотека Вашингтонского университета была хорошо укомплектована, поэтому
читатели редко заказывали книги из других - только если свои экземпляры
оказывались украдены или требовалось что-то необычайно редкое. В Межбибе (как
ласково называли его Рэнди и другие коллеги) имелись свои постоянные
посетители - люди, которые заказывали целую кучу редкостных книг. Эти люди были или
нудные, или робкие, или то и другое вместе. Рэнди обычно доставались именно
робкие зануды, поскольку он единственный из младших сотрудников не собирался
куковать в библиотеке до конца жизни. Все понимали, что Рэнди, выпускник
астрономического факультета с хорошим знанием компьютера, рано или поздно
найдет себе что-нибудь получше: у его коллег таких устремлений не было. Вот
почему Рэнди, с его широким кругозором и терпимым отношением к чужим
странностям, оказывался очень кстати, когда в Межбиб приходил определенного типа
читатель .
Рэнди и сам казался большинству нудным, робким и несколько задвинутым.
Впрочем, задвинут он был не только на науке, но и на фантастических ролевых
играх. Он сумел высидеть два года на тупейшей работе лишь потому, что все
свободное время разыгрывал фантастические сценарии немыслимой глубины и
сложности, так что его мозги, ненужные в Межбибе, работали с полной нагрузкой. Их
компания встречалась каждую пятницу и порой играла до воскресенья. Кроме
Рэнди, в нее постоянно входили Честер (который учился сразу на двух факультетах
- техническом и музыкальном) и аспирант-историк Ави.
Когда новый магистрант по имени Эндрю Лоуб вошел в Межбиб с характерным
блеском в глазах и вынул из потертого рюкзака трехдюймовую стопку аккуратно
отпечатанных требований, его немедленно диагностировали и направили к Рэнди
Уотерхаузу. Произошла встреча родственных душ, хотя Рэнди окончательно это
понял, лишь когда книги для Лоуба начали прибывать на тележках из зала
доставки .
Энди Лоуб писал работу об энергетическом балансе местных индейских племен.
Человеческое тело тратит определенную энергию просто на то, чтобы двигаться и
поддерживать собственную температуру. Ее величина растет на холоде или когда
данное тело совершает работу. Единственный источник энергии - еда. Некоторые
виды пищи энергетически богаче других. Например, форель очень богата белками,
однако так бедна жирами и углеводами, что, если питаться ею одной, можно
умереть с голода. Другие продукты содержат уйму энергии, но их так трудно
добыть, что в смысле кВт часов питаться ими невыгодно. Эндрю Лоуб хотел
выяснить, чем исторически питались некоторые индейские племена северо-запада,
сколько энергии они тратили на добывание пищи и что из нее получали. Он хотел
проделать эти расчеты для прибрежных индейцев вроде селишей (имевших легкий
доступ к всевозможным дарам моря) и для материковых вроде кайюсов (не имевших
такого доступа) и, таким образом, установить связь между уровнем жизни и
культурным развитием племен (прибрежные индейцы рисовали немыслимой сложности
орнаменты, материковые иногда царапали на камнях примитивных человечков).
Для Эндрю Лоуба это было исследование на стыке наук. Для Рэнди - начало
клевой игры. Задушил мускусную крысу - получай сто тридцать шесть
энергетических очков. Упустил мускусную крысу - температура твоего тела упала еще на
градус.
Эндрю был сама методичность, поэтому он просто штудировал все книги по
данной теме, все книги, на которые в них ссылались, и так до четвертого пятого
колена; просматривал все, что было в библиотеке, и заказывал недостающее
через Межбиб. Все его заказы проходили через стол Рэнди. Рэнди читал некоторые
и пролистывал все. Он узнал, сколько ворвани должен съесть полярный
исследователь, чтобы не протянуть ноги. Он изучил подробный состав армейских сухих
пайков. Через некоторое время он начал бегать в копировальную и ксерить самое
интересное.
Чтобы провести реалистичную ролевую игру, надо следить, сколько пищи герои
получают и ценою каких затрат. Герои, идущие через пустыню Гоби в ноябре
пятитысячного года до нашей эры, будут тратить больше времени на заботы о
пропитании, чем, скажем, едущие через центральный Иллинойс в 1950-м.
Рэнди не первый это открыл. Было несколько невероятно тупых игр, где не
приходилось думать о еде, но Рэнди с друзьями их презирали. В тех играх, в
которых они участвовали, надо было тратить правдоподобное время на поиски еды
для своих героев. Однако не так просто определить, что правдоподобно. Рэнди
справился с задачей, сляпав вместе несколько базовых уравнений, взятых по
преимуществу с потолка. Однако книги, статьи и диссертации, которые Эндрю Ло-
уб заказывал через Межбиб, содержали те самые исходные данные, нужные
человеку с математическим складом ума, чтобы выстроить сложные правила игры на
научной основе.
Смоделировать все физические процессы в каждом персонаже невозможно,
особенно если в игре участвуют многотысячные армии. Даже грубая модель с
использованием простейших уравнений и нескольких переменных требует чудовищного
количества писанины, если выполнять ее на бумаге. Однако дело происходило в
начале восьмидесятых, когда персональные компьютеры резко начали дешеветь.
Компьютер мох1 бы автоматически ворошить большую базу данных и сообщать, сыт
персонаж или голоден.
Одна загвоздка: Рэнди Уотерхауз работал в паршивой дыре с зарплатой, на
которую компьютер не купишь.
Конечно, и эту проблему можно было бы обойти. В университете стояла куча
компьютеров. Если бы Рэнди отвели машинное время, он мох1 бы написать
программу и гонять ее бесплатно.
К несчастью, машинное время полагалось только студентам и преподавателям, а
Рэнди ни тем, ни другим не был.
К счастью, примерно в это время он начал встречаться с аспиранткой по имени
Чарлин.
Как бочкообразный технарь, младший библиотекарь, отдающий все свободное
время заумным ролевым играм, закрутил со стройной и довольно симпатичной ис-
кусствоведкой, любительницей гребли и европейского кино? Видимо, это был
случай, когда противоположности сходятся и взаимно дополняют друг друга.
Познакомились они, ясное дело, в Межбибе, когда очень умный и собранный Рэнди
помог очень умной, однако взбалмошной и нервной Чарлин разобраться с неряшливой
кипой требований. Ему следовало сразу спросить, что она делает вечером, но он
постеснялся. Второй и третий случай представились, когда начали приходить ее
книги. Наконец он пригласил Чарлин в кино. Никого уламывать не пришлось: оба,
как выяснилось, сгорали от нетерпения. Не успели они опомниться, как Рэнди
дал Чарлин ключ от своей квартиры, а Чарлин ему - свой пароль к
университетскому компьютеру. Все было просто блеск.
Университетская компьютерная сеть - лучше, чем совсем без компьютера. Увы,
Рэнди почувствовал себя чайником. Как все другие университетские сети, она
базировалась на операционной системе под названием UNIX, осваивать которую -
все равно, что взбираться на Матерхорн, чем дальше - тем круче, и никаких
тебе клевых фичей, как на входивших тогда в моду персоналках. Рэнди студентом
много ею пользовался и кое-что соображал, тем не менее, чтобы всерьез освоить
программирование, требовалась уйма времени. С появлением Чарлин жизнь его из-
менилась, теперь изменилась еще больше - он забросил ролевые игры, перестал
ходить в Общество творческих анахронизмов, а все свободное время проводил с
Чарлин или за компьютерным терминалом. С Чарлин он делал то, на что никогда
не раскачался бы сам - например, занимался спортом и посещал концерты. А за
компьютером он осваивал новые навыки и что-то создавал.
Он помногу разговаривал с Эндрю Лоубом, который осуществлял в жизни то, что
программировал Рэнди: исчезал на несколько дней, возвращался измотанный, с
рыбьей чешуей на усах и засохшей звериной кровью под ногтями. Он уминал пару
биг-маков, спал двадцать четыре часа кряду, потом встречался с Рэнди в баре
(Чарлин не любила, когда он приходил в дом) и со знающим видом толковал о
трудностях туземной жизни. Как-то они поспорили, ели индейцы некие особенно
гадкие части определенных животных или выбрасывали. Эндрю говорил: «ели».
Рэнди не соглашался. То, что они дикари, еще не означает, будто у них нет
вкуса. Эндрю обозвал его романтиком. Наконец, чтобы разрешить спор, они
отправились в горы, вооруженные только ножами и коллекцией хитрых ловушек,
которые соорудил Эндрю. К концу третьего дня Рэнди начал всерьез подумывать о
том, чтобы есть насекомых. «Q. Е . D . »13, - сказал Эндрю.
Так или иначе, через полтора года Рэнди закончил программу. Получилось
классно; Ави и Честеру понравилось. Рэнди радовался, что сделал нечто
настолько сложное и в то же время работающее, но понимал, что будущего у
программы нет. Ему было стыдно: он угробил на пустяки столько времени и сил!
Впрочем, если бы он не программировал, то убивал бы время за ролевыми играми
или в Обществе творческих анахронизмов, так что на круг выходило одно и то
же. Вообще-то даже хорошо, что он просидел это время за компьютером, потому
что еще больше навострился программировать. С другой стороны, он работал под
UNIX - не самый мудрый ход в период бума персоналок.
Честер и Рэнди порой посмеивались над Ави за самозабвенную любовь к ролевым
играм. Ави возражал, что играет с единственной целью: понять, каково на самом
деле жилось в древние времена. Он всегда был одержим исторической
достоверностью. Хотя чего там - они все придумывали себе дурацкие оправдания, да и
познания Ави часто оказывались кстати.
Вскоре после этого Ави защитился и пропал с горизонта. Через несколько
месяцев он всплыл в Миннеаполисе, где устроился в крупное издательство,
специализирующееся на фантастических ролевых играх. Он предложил купить у Рэнди
программу за астрономическую сумму в тысячу долларов плюс небольшой процент
от будущих продаж. Рэнди согласился в общих словах, попросил Ави выслать ему
контракт и пошел искать Эндрю. Тот отыскался на крыше своего многоквартирного
дома, где варил рыбьи потроха в берестяном котелке на жаровне для барбекю.
Рэнди хотел сообщить хорошие новости и разделить с Эндрю прибыль. Закончилось
это очень неприятным разговором на крыше, на ветру, под моросящим дождем.
Во-первых, Эндрю воспринял сделку куда серьезней, чем Рэнди. Для Рэнди это
было неожиданное везение, подарок судьбы. Эндрю, сын адвоката, отнесся к ней
как к слиянию двух крупных корпораций. Он задал кучу нудных и мелочных
вопросов о контракте, который еще не существовал и даже в написанном виде вряд ли
занял бы больше странички. Рэнди тогда не понимал, что, задавая столько
вопросов, Эндрю как бы брал на себя роль менеджера, подразумевая, что они
деловые партнеры.
Во-вторых, Эндрю не представлял, сколько времени и сил вбухал Рэнди в
программу. Или (как задним числом догадался Рэнди) как раз, наоборот,
представлял. В любом случае Эндрю вообразил, будто прибыль надо делить пополам -
собачий бред, учитывая, что его реальный вклад был близок к нулю. Короче, Эндрю
вел себя так, словно в проекте использованы все его исследования по рациону
Quod erat demonstrandum - что и требовалось доказать (лат.).
индейцев и это дает ему право на равную прибыль.
К тому времени как Рэнди удалось закончить разговор, голова у него шла
кругом. Он вышел из дома с одним взглядом на реальность и столкнулся с
совершенно иным, явно бредовым, однако два часа угроз со стороны Эндрю поколебали его
уверенность. Промаявшись две ночи без сна, он решил отказаться от всей затеи.
Какие-то жалкие несколько сот долларов не стоили таких мук.
Однако Эндрю (которого теперь представлял адвокат из папиной фирмы в Санта-
Барбаре) горячо возражал. По словам адвоката, они создали коммерческий
продукт; отказываясь продать его по рыночной стоимости, Рэнди вынимает деньги из
кармана у Эндрю. Начался чисто кафкианский кошмар. Рэнди оставалось только
сбегать в любимый паб, тянуть в уголке крепкое пиво (часто в компании
Честера) и наблюдать, как развивается фантасмагория. Он понимал, что ненароком
вляпался в чудовищную жуть, связанную с семьей Эндрю. Выяснилось, что
родители Эндрю в свое время развелись и затеяли борьбу за Эндрю, своего
единственного ребенка. Мамаша подалась в хиппи и примкнула к какой-то религиозной
секте в Орегоне, прихватив Эндрю с собой. По слухам, в секте практиковалось
развращение малолетних. Папаша нанял частных сыщиков, выкрал Эндрю и в
доказательство любви принялся осыпать его материальными благами. Мать подала в суд.
Отец нашел какого-то экстремального психотерапевта, который под гипнозом
вытянул из Эндрю подавленные воспоминания о невыразимых и неправдоподобных
ужасах.
Это лишь краткая сводка того, что Рэнди узнал в последующие годы. Позже он
вынужден был согласиться, что жизнь Эндрю фрактально ужасна: любой ее
маленький кусочек, если всмотреться попристальнее, окажется таким же сложным и
жутким, как все целое.
Так или иначе, Рэнди ненароком вляпался в эту жизнь и в полной мере хлебнул
ее жути. Ретивый молодой адвокат из папашиной конторы решил в качестве
превентивного хода получить копии всех компьютерных файлов Рэнди, которые по-
прежнему хранились в системе Вашингтонского университета. Нет надобности
говорить , что он взялся за дело всерьез. В ответ на его угрожающее письмо
юридический отдел университета проинформировал и адвоката Эндрю, и самого Рэнди,
что всякий, создавший коммерческий продукт с использованием университетского
компьютера, обязан отстегнуть половину прибыли. Теперь Рэнди атаковали
письмами не одна, а две адвокатские фирмы. Эндрю грозился подать в суд: ведь из-
за его, Рэнди, оплошности доля самого Эндрю уменьшилась вдвое!
В конце концов, чтобы выкарабкаться из этой истории, Рэнди сам вынужден был
нанять адвоката. Финал обошелся ему в пять с небольшим тысяч долларов.
Программа так и не продалась, да это было и невозможно: за ней тянулся такой
шлейф исков, что легче было бы загнать ржавый «фольксваген», разобранный на
детали и рассованный в конуры с бойцовыми собаками по всему миру.
Тогда он первый и последний раз в жизни задумался о самоубийстве - не то
чтобы всерьез, но задумался.
Когда все кончилось, Ави прислал ему написанное от руки письмо: «Очень
приятно было сотрудничать. Надеюсь, мы и впредь останемся друзьями, а если
повезет , то и творческими партнерами».
ИНДИГО
Лоуренс Притчард Уотерхауз и остальные музыканты стоят на палубе «Невады».
Утро. Они играют американский гимн и смотрят, как звездно-полосатый флаг
взлетает на мачту. Внезапно небо наполняют сто девяносто самолетов
непривычной конструкции. Одни летят низко, почти горизонтально, другие стремительно
пикируют с высоты - до того стремительно, что вроде бы даже разваливаются: от
них отлетают маленькие кусочки. Жуткое зрелище - учебные маневры закончились
бедой. Однако самолеты успевают вывернуть со своей самоубийственной
траектории. Отвалившиеся куски падают ровно и целеустремленно, а не кувыркаются, как
обломки металла. Они сыплются повсюду, странным образом все больше на
корабли. Это же страшно опасно! Они могут кого-нибудь зашибить! Лоуренс возмущен
до глубины души.
На одном из кораблей происходит кратковременный феномен. Лоуренс
поворачивается , чтобы рассмотреть. Он впервые видит настоящий взрыв и не сразу
понимает , что это такое. Он может играть самые трудные партии с закрытыми
глазами , а «Усеянное звездами знамя» куда легче выстукивать, чем петь.
Лоуренс все быстрее следит глазами - не за взрывом, а за двумя самолетами,
летящими прямо на них, над самой водой. Каждый сбрасывает по длинному худому
яйцу, потом хвостовые рули заметно поворачиваются, и самолеты, взмыв,
проносятся над головой. Встающее солнце светит через стеклянные кабины. Лоуренс
смотрит прямо в глаза одному из пилотов. Это какой то азиатский джентльмен.
Невероятно реалистичные учения - надо же, выбрать этнически правильных
пилотов и взрывать на кораблях пиротехнические снаряды! Молодцы! Последнее
время здесь все было слишком расхлябанно.
Палуба содрогается с невероятной силой. Ощущение такое, будто спрыгнул с
десятифутового уступа на сплошной бетон. Однако Лоуренс продолжает стоять на
ватных ногах. Чепуха какая-то.
Оркестр уже доиграл гимн и теперь смотрит на представление. Повсюду гудят
сирены - на «Неваде», на соседней «Аризоне», на берегу. Лоуренс не видит
зенитного огня, не видит знакомых самолетов в воздухе. Бомбы продолжают
рваться. Лоуренс подходит к борту и смотрит через несколько ярдов воды на
«Аризону».
Еще один пикировщик сбрасывает снаряд, тот падает на палубу «Аризоны» и
неожиданно исчезает. В палубе аккуратная дыра по форме бомбы, как в
мультфильме, когда персонаж в панике прошибает стену или потолок. Пламя бьет из дыры
за микросекунды до того, как вся палуба вспучивается, разламывается,
превращается в сплошной шар огня и черноты. Что-то летит на Уотерхауза - он
замирает, - проносится над ним, мимо, через него. В голове жуткий звук случайно
задетой струны, не в лад, однако, не лишенный некоторой сумбурной гармонии.
Музыкальный или нет, звук оглушителен. Уотерхауз зажимает руками уши. Однако
звук все равно здесь, звук повсюду, словно раскаленные спицы пронзают
барабанные перепонки. Адский трезвон.
На шее Уотерхауза широкий ремень, сшитый с другим ремнем, на бедрах; ремни
держат подставку, в подставку уперта нога глокеншпиля - лирообразной кирасы с
пестрыми кистями на верхних углах. Странное дело - одна из кистей горит. С
глокеншпилем еще что-то не так, но Лоуренс не видит, что именно, - глаза
поминутно приходится вытирать от чего-то липкого. Он знает только, что
глокеншпиль вобрал в себя огромное количество чистой энергии и достиг состояния,
прежде за таким инструментом не замеченного: это пламенеющее, огненное,
визжащее чудище, комета, архангел, древо вспыхнувшей магнезии, прижатое к его
телу, упертое в его пах. Энергия передается по центральной оси, через
подставку, в гениталии, что при других обстоятельствах было бы возбуждающе.
Лоуренс некоторое время бесцельно бродит по палубе. Кто-то просит его
помочь открыть люк. Только тут он сознает, что по-прежнему зажимает руками уши.
Правда, иногда он одной рукой норовит протереть глаза - их по-прежнему
заливает . Когда он окончательно разжимает уши, звон смолкает, самолетов больше не
слышно. Ему хочется спуститься в трюм, потому что все опасное падало с неба и
хорошо бы отгородиться от него чем-нибудь прочным, но большинство матросов
думают наоборот. Вроде бы в них попали две не то торпеды, не то не торпеды, и
они пытаются поднять пары. Офицеры и старшины, черные и красные от гари и
крови, наперебой гоняют Лоуренса с разными, очень спешными поручениями, кото-
рых он не понимает отчасти и потому, что уши все время зажаты руками.
Примерно через полчаса ему приходит мысль избавиться от глокеншпиля,
который только мешает. Глокеншпиль казенный, Лоуренсу строго приказано его
беречь . Лоуренс очень серьезно относится к таким вещам еще с тех пор, как его
допустили к органу в Вест-Пойнте, Виргиния. Однако сейчас, глядя, как горит и
тонет «Аризона», он впервые говорит себе: «А ну его к чертям». Вытаскивает
инструмент из гнезда и в последний раз в жизни оглядывает - больше ему
никогда не придется держать в руках глокеншпиль. Ясно, что беречь уже нечего - к
некоторым пластинам приварились куски черного покореженного металла. Отбросив
последние угрызения совести, Лоуренс швыряет глокеншпиль за борт в общем
направлении «Аризоны» - стальной военной лиры, под чье бряцанье идет ко дну
тысяча человек.
Как раз когда она исчезает в пятне горящего мазута, налетает вторая волна
бомбардировщиков. Зенитки наконец открывают огонь и осыпают снарядами
окрестные жилые дома. По улицам бегают человекоподобные факелы, за ними - люди с
одеялами.
До конца дня Лоуренс Притчард Уотерхауз и остальные ВМС борются с последст-
виями того, что различные двумерные структуры на этом и других кораблях,
поставленные, дабы препятствовать смешению различных веществ (например, воздуха
и мазута), получили пробоины. Некоторые конструкции, призванные (а)
оставаться горизонтальными и (б) служить опорой для тяжелых предметов, также не
отвечают своей цели.
Машинистам «Невады» удается раскочегарить пару котлов, и капитан пробует
вывести ее из залива. Линкор немедленно подвергается массированной атаке со
стороны пикирующих бомбардировщиков, которые хотят затопить «Неваду» в
фарватере и окончательно перекрыть выход из бухты. Чтобы этого не случилось,
капитан сажает «Неваду» на грунт. К сожалению, у нее одно общее свойство с
другими кораблями ВМФ: она плохо приспособлена к боевым действиям из неподвижного
положения, поэтому ее еще два раза атакуют пикирующие бомбардировщики.
В целом очень насыщенное утро. Лоуренс, музыкант без инструмента и четких
обязанностей, больше, чем следует, пялится на самолеты и взрывы. Он вернулся
к своим прежним мыслям о сообществах, которые стремятся друг друга пожрать.
Пока японские бомбардировщики волна за волной с каллиграфической четкостью
проносятся в небе, а цвет американских ВМС практически без сопротивления
горит, взрывается и тонет, Лоуренс приходит к выводу: его сообществу кое-что
придется переосмыслить.
В какой-то момент Лоуренс обжигает руку. Правую, что предпочтительно - он
левша. К тому же он все явственнее осознает, что кусок «Аризоны» пытался
снести ему часть черепа. По меркам Перл-Харбора это пустяки, и в госпитале его
держат недолго. Доктор предупреждает, что кожа на руке может стянуться и
ограничить движение пальцев. Как только Лоуренс в силах терпеть боль, он
начинает играть «Искусство фуги» Баха на коленке все время, когда не занят чем-то
другим. Можно вообразить, как старый Иоганн Себастьян сидит на скамейке
холодным лейпцигским утром, один два регистра блокфлейт открыты, толстый
мальчишка хорист качает меха, тихо сипит, выбиваясь из щелок, воздух, старец
правой рукой бесцельно скользит по главному мануалу, трогая пожелтевшую, в
мелких трещинках слоновую кость и подбирая мелодию, которой еще нет. Лоуренс
повторяет движения Иоганна Себастьяна, хотя рука у него в бинтах, а вместо
клавишей - перевернутый лоток, и музыку приходится мурлыкать себе под нос.
Иногда он так увлекается, что дергает под одеялом ногой, нажимая невидимые
педали; соседи ругаются.
Через несколько дней он выходит из госпиталя, как раз вовремя, чтобы
заступить на новую службу - у него и у других музыкантов с «Невады» начинается
военная жизнь. Очевидно, тем, кто в ВМС ведает распределением людских ресурсов,
пришлось изрядно поломать голову. В смысле уничтожения японцев музыканты
абсолютно бесполезны, после седьмого декабря у них нет даже боеспособного
корабля, а многие и кларнеты растеряли.
Однако им не поручат давить на гашетку. Ни одна организация не в состоянии
систематически убивать японцев, не печатая в большом объеме на машинке и не
подшивая листы. Логично предположить, что человек, который играет на
кларнете, не сумеет напортачить больше, чем любой другой. Уотерхауза и его
товарищей прикомандировывают к одному из подразделений флота, отвечающих за
делопроизводство .
Оно располагается в здании, не на корабле. Многие на флоте презирают тех,
кто работает в здании. Лоуренс и некоторые другие салаги поспешили перенять
эту манеру. Однако, увидев, что происходит на корабле, когда на нем и вокруг
детонируют сотни тонн взрывчатых веществ, Лоуренс и его товарищи умерили свой
гонор. В здании, так в здании. Они прибывают на место несения службы,
исполненные боевого духа.
Их новый командир, похоже, огорчен, и подобные чувства испытывает, судя по
всему, остальное подразделение. Они ничуть не восхищаются парнями, которые до
последнего времени служили на корабле и, более того, были очень близко ко
всему, что горело, рвалось и т.п., причем не по чьему-нибудь недосмотру, а
потому что злые люди нарочно это устроили. Хуже того, они явно считают, что
Лоуренс с товарищами не достойны своих новых хрен знает каких обязанностей.
Мрачно, почти обречено старший офицер и его подчиненные начинают
рассаживать новоприбывших. Письменных столов на всех не хватает, а ведь каждому надо
отыскать хотя бы стул за конторкой и крохотным столиком. В ход идет смекалка.
Видно, что эти люди делают все от них зависящее в безвыходной ситуации.
Потом говорят о секретности. Очень долго. Музыкантов проверяют на умение
правильно выбрасывать мусор. Это длится так долго, без всяких объяснений, что
наводит на всякие мысли. Музыканты, сникшие было от холодного приема,
обсуждают между собой, в какую операцию их включили.
Наконец однажды утром музыкантов собирают в классной комнате перед
чистейшей доской. Лоуренс никогда не видел доску такой чистой. За последние
несколько дней он вполне проникся паранойей секретности и понимает: это
неспроста. В военное время к стиранию мела нельзя относиться шаляй-валяй.
Они сидят на маленьких стульях с прибитыми столиками - для правшей. Лоуренс
кладет блокнот на колени, забинтованную правую руку - на столик и начинает
играть «Искусство фуги», гримасничая и даже сопя от боли.
Кто-то дергает его за плечо. Лоуренс вскакивает и видит, что он
единственный в комнате сидит: на палубе офицер. Лоуренс вскакивает и видит: офицер
(если это офицер) одет не по форме. То есть совсем не по форме. Он в халате и
курит трубку. Халат невероятно старый, но не застиранный, как больничный или
гостиничный. Его явно не стирали давным-давно, а вот носили - в хвост и в
гриву. Локти протерлись, правый рукав серый и лоснится - его много раз возили
по листам бумаги, плотно исписанным чертежным карандашом. Махровая ткань как
будто в перхоти, но не оттого, что у офицера сыплется с головы: чешуйки
слишком крупные, слишком геометрические. Это картонные прямоугольнички и
кружочки , выбитые из перфокарт и лент соответственно. Трубка давно погасла, однако
офицер (или не офицер) и не думает ее зажигать. Трубка нужна, чтобы кусать;
он вгрызается в чубук, словно пехотинец времен Войны Севера и Юга, которому
ампутируют ногу.
Другой офицер (он удосужился побриться, принять душ и надеть форму)
представляет человека в халате как каперанга Шойна, но Шойн в этом не участвует;
он поворачивается к доске, спиной к слушателям. Халат у него на заду протерт
до неприличия. Заглядывая в блокнот, он пишет на доске следующие числа:
19 17 17 19 14
21 8 25 18 14
20 23 18 19 8
18 б 3 18 8
12 16 19 8 3
15 18 22 18 11
К тому времени как на доске появляется четвертое или пятое число, волосы у
Лоуренса на загривке уже шевелятся. После третьей группы он видит, что ни
одно не превышает 26 - число букв в английском алфавите. Сердце у него
колотится сильнее, чем когда японские бомбы неслись по параболе к сидящей на грунте
«Неваде». Он вытаскивает из кармана карандаш. Бумаги под рукой нет, и он
пишет цифры от 1 до 26 на поверхности стола.
К тому времени, как человек в халате дописывает последнюю группу цифр, Уо-
терхауз уже вовсю считает частоты встречаемости. Человек в халате говорит:
«Вам это может показаться бессмысленным набором цифр, но для офицера японских
ВМС они выглядели бы совершенно иначе». Потом он нервно смеется, грустно
качает головой, решительно выставляет подбородок и выдает череду сильных
выражений, ни одно из которых здесь неуместно.
Уотерхауз считает просто, сколько раз каждое число написано на доске.
Получается вот что:
1
2
3 | |
4
5
6 I
7
8 I I I I
9
10
11 I
12 |
13
14 | |
15 |
16 |
17 | |
18 I I I I I I
19 | | | |
20 |
21 I
22 |
23 |
24
25 |
26
Самое интересное, что десять из возможных символов (1, 2, 4, 5, 7, 9, 10,
13, 24 и 26) не используются. В сообщении лишь 16 различных чисел. Если
считать , что каждое из этих шестнадцати заменяет одну и только одну букву
алфавита, то у сообщения (Лоуренс считает в уме) 111 136 315 345 735 680 000
возможных значений. Забавное число: начинается с четырех единиц, закачивается
четырьмя нулями. Лоуренс хмыкает, утирает нос, считает дальше.
Чаще других встречается число 18. Вероятно, оно заменяет букву Е - самую
распространенную в английском алфавите. Если 18 везде заменить на Е, то...
Ему придется переписать все сообщение, заменяя 18 на Е, и, возможно,
совершенно впустую, если он угадал неправильно. С другой стороны, заставляя свой
мозг читать 18 как Е - операция, которая представляется ему чем-то сходной с
выбором новых регистров у органа, - он мысленно увидит на доске:
19 17 17 19 14
21 8 25 Е 14
20 23 Е 19 8
18 6 3 Е 8
12 16 19 8 3
15 Е 22 Е 11
где только 10 103 301 395 066 880 000 возможных значений. Тоже забавное
число из-за всех этих нулей и единиц - ничего не значащее совпадение.
- Искусство составления шифров называется криптографией, - говорит каперанг
Шойн, - а искусство их взлома - криптоанализом. - Потом вздыхает, явно
раздираемый противоречивыми чувствами, побеждает их и обречено начинает
обязательный разбор слов по корням, не то греческим, не то латинским. (Лоуренс не
слушает, ему все равно, он только мельком видит на доске слово CRYPTO,
написанное большими печатными буквами.)
Первая последовательность «19 17 17 19» необычна. 19, как и 8, второе по
частоте встречаемости число в сообщении. 17 встречается в два раза реже. Не
может быть четырех гласных или четырех согласных подряд (кроме как в
немецком) , то есть либо 17 - гласная, 19 - согласная, либо наоборот. Поскольку 19
встречается чаще (четыре раза), она скорее может оказаться гласной, чем 17
(которая встречается только дважды). После Е самая частая гласная - А. Пусть
19 - А, тогда получаем:
А 17 17 А 14
21 8 25 Е 14
20 23 Е А 8
18 6 3 Е 8
12 16 А 8 3
15 Е 22 Е 11
Что уменьшает число вариантов до всего лишь 841 941 782 922 240 000. Таким
образом, поле возможных решений уже сужено на пару порядков!
Каперанг Шойн явно надорвался, рассказывая про корни. Почти мускульным
усилием он заставляет себя перейти к историческому обзору КРИПТОЛОГИИ как союза
криптографии и криптоанализа. Упоминает англичанина Джона Уилкинса и книгу
«Криптономикон», которую тот написал много столетий назад, потом (видимо, не
доверяя интеллектуальному уровню слушателей) перескакивает с Джона Уилкинса
на Пола Ревира и его код «один с моря, два с суши»14. Даже отпускает
математическую шуточку: это, мол, было одно из первых практических применений
двоичной системы. Лоуренс честно гогочет и фыркает, саксофонист впереди сердито
14 Ревир, Пол (1735-1818) - борец за независимость Америки. За два дня до
своей знаменитой ночной скачки, многократно воспетой в американской литературе,
договорился о сигнале: на колокольне Старой Бостонской церкви должны были
вывесить один фонарь, если англичане будут наступать с моря, и два - если с
суши.
оборачивается.
Раньше Шойн говорил, что сообщение адресовано японскому флотскому офицеру -
явная лажа, призванная заинтересовать музыкантов, которым до лампочки
математика. В таком контексте естественно предположить, что первое слово в
сообщении - ATTACK. В таком случае 17 - Т, 14 - С и 21 - К. Подставив, Лоуренс
получает :
А
К
20
18
12
15
Т
8
23
6
16
Б
Т
25
Б
3
А
22
А
Е
А
Е
8
Е
С
С
8
8
3
11
Все остальное настолько очевидно, что даже нет смысла записывать. Он
вскакивает, не в силах усидеть, забывает про слабую ногу и с грохотом рушится
через соседние столы.
- У вас что-то случилось, матрос? - спрашивает офицер в углу - один из тех,
кто удосужился надеть форму.
- Сэр! Сообщение: «Атаковать Перл Харбор декабря седьмого»! Сэр! -
выпаливает Лоуренс и садится. Его колотит. Адреналин переполняет тело и мозг. Он
мог бы задушить на месте двадцать борцов сумо.
Каперанг Шойн совершенно бесстрастен. Медленно сморгнув, он поворачивается
к одному из подчиненных, который стоит у стены, сцепив руки за спиной.
- Дайте ему экземпляр «Криптономикона». И стол - поближе к кофеварке. А
заодно присвойте сукину сыну очередное звание.
Насчет очередного звания оказалась не то такая военная шутка, не то
очередное свидетельство умственного расстройства у каперанга Шойна. Не считая этой
мелкой глупости, история Уотерхауза в следующие десять месяцев проста, как у
сброшенной с пикирующего бомбардировщика бомбы. Преграды на его пути (одолеть
«Криптономикон», взломать Метеорологический код ВМС Японии, взломать машинный
шифр военного атташе, взломать Безымянный японский код армейского водного
транспорта ЗА, взломать код военного министерства Великой Восточной Азии)
сдерживают его не больше, чем источенные червем деревянные палубы фрегата.
Через пару месяцев он уже пишет новые главы в «Криптономикон».
О «Криптономиконе» говорят как о книге, но это не так. Это скорее все
бумаги и заметки, скопившиеся в определенном углу в кабинете у каперанга Шойна за
те примерно два года, что он работает на Станции Гипо15, как называется это
место. Здесь все, что каперанг Шойн знает о дешифровке, то есть практически
все, что известно Соединенным Штатам. Все мог бы уничтожить в минуты любой
уборщик, вздумавший навести порядок. Вот почему офицеры Станции Гипо, коллеги
Шойна, ввели строжайшие меры, запрещающие что либо мыть или убирать в том
крыле здания, где работает Шойн. Другими словами, они понимают, что
«Криптономикон» жутко важен, и всячески его берегут. Некоторые и впрямь сверяются с
этими заметками, расшифровывая японские сообщения или даже взламывая целые
криптосистемы. Однако Уотерхауз первый, кто (поначалу) указывает на ошибки в
записях Шойна, потом (вскоре) собирает кипу листов в нечто более
упорядоченное и (со временем) начинает добавлять свое.
Однажды Шойн ведет его вниз, потом по длинному коридору без окон к стальной
двери, которую сторожат дюжие мирмидоняне, и показывает вторую шикарнейшую
15 «Гипо» у военных означает букву «Эйч». Сообразительный малый Уотерхауз
догадывается , что должны существовать, по меньшей мере, еще семь: Альфа, Браво,
Чарли и так далее.
штуку в Перл Харборе - комнату, набитую техникой «Электрикал Тилл
корпорейшн», которая используется для подсчета частот встречаемости букв в
перехваченных японских сообщениях.
Самая же роскошная машина16 на станции «Гипо» - глубже в клоаке под
зданием. Помещение, где она хранится, похоже на банковский сейф, только вдобавок
начинено взрывчаткой, чтобы взлететь на воздух в случае японского вторжения.
Эту машину каперанг Шойн построил больше года назад для взлома японского
шифра «Индиго». Судя по всему, к началу 1940 года каперанг Шойн был
благополучным, уравновешенным молодым человеком, на которого вывалили огромные листы
с цифрами, полученными станциями перехвата по всему Тихому океану (возможно,
думает Уотерхауз, Альфа, Браво, Чарли и т. д.). Эти цифры - японские
сообщения, зашифрованные, по косвенным признакам, с помощью машины. Однако про саму
машину неизвестно ровным счетом ничего: используются ли в ней шестерни,
поворотные переключатели, коммутаторная панель, их комбинация или какой то иной
механизм, до которого белые люди пока не додумались; сколько таких механизмов
используется или не используется; как именно они работают. Кроме самого
факта, что цифры эти, с виду совершенно случайные, переданы по радио (возможно,
неправильно), у Шойна не было никаких, абсолютно никаких данных.
Тем не менее, к середине 1940 года эта машина стояла в подвале на станции
«Гипо». Стояла, потому что Шойн ее построил. Машина безошибочно
расшифровывала каждое перехваченное японское сообщение с кодом «Индиго», а значит,
являлась функциональным дубликатом японской шифровальной машины «Индиго», которую
ни Шойн, ни какой другой американец не видел в глаза. Шойн построил ее,
просто изучая громадные ряды по виду случайных цифр и применяя некий процесс
индукции. Где-то по ходу дела он расшатал свою нервную систему и теперь
примерно раз в две недели слетал с катушек.
К началу войны Шойн на инвалидности и глушит себя таблетками. Уотерхауз
проводит с ним столько времени, сколько разрешают врачи, потому что убежден:
все, что произошло в голове у Шойна между той минутой, когда на него вывалили
груду цифр, и временем, когда он закончил строить машину, - пример
невычислимой функции.
Примерно раз в месяц Уотерхаузу повышают допуск, пока он не достигает
высочайшего мыслимого уровня (или так он, по крайней мере, думает), то есть
Ультра Мзджик. «Ультра» называют англичане сведения, полученные от взлома
немецкой шифровальной машины «Энигма», «Мзджик» - американцы то, что дает им
«Индиго» . «Ультра Мзджик» - переплетенная подшивка документов с чередующимися
черными и красными абзацами на титульном листе. Параграф номер три гласит:
НЕ ПРЕДПРИНИМАТЬ НИКАКИХ ДЕЙСТВИЙ НА ОСНОВАНИИ ИЗЛОЖЕННОЙ ЗДЕСЬ ИНФОРМАЦИИ,
НЕВЗИРАЯ НА ЛЮБЫЕ ВРЕМЕННЫЕ ВЫГОДЫ, ЕСЛИ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТАКОВЫХ ДЕЙСТВИЙ
НЕПРИЯТЕЛЬ СМОЖЕТ УСТАНОВИТЬ НАЛИЧИЕ ИСТОЧНИКА.
Вроде бы все ясно? Лоуренс Притчард Уотерхауз не так в этом уверен.
...ЕСЛИ В РЕЗУЛЬТАТЕ ТАКОВЫХ ДЕЙСТВИЙ НЕПРИЯТЕЛЬ СМОЖЕТ УСТАНОВИТЬ...
Примерно в это время Уотерхауз делает открытие относительно себя: ему лучше
всего работается, когда не отвлекают посторонние мысли, то есть примерно день
после семяизвержения. Так что в порядке исполнения долга перед Соединенными
Штатами он начинает помногу бывать в борделях. Однако на жалованье
ксилофониста особо не разбежишься, поэтому он ограничивается тем, что эвфемистично
зовется массажем.
...В РЕЗУЛЬТАТЕ... ДЕЙСТВИЙ... УСТАНОВИТЬ...
Слова привязчивы, как триппер. Во время массажа он лежит на спине, закрыв
руками лицо, и бормочет про себя. Что-то его грызет. Он знает: когда что-то
вот так грызет, значит, он, вероятно, скоро напишет новую статью. Но прежде
16 Допуская, что Алан не прав и человеческий мозг - не машина.
надо сделать кучу поденной умственной работы.
Его осеняет во время битвы за Мидуэй, когда они с товарищами проводят по
двадцать четыре часа у машин ЕТК, расшифровывая переговоры Ямамото, сообщая
Нимицу, где точно будет японский флот.
Какова вероятность, что Нимиц обнаружит флот случайно? Вот вопрос, который
наверняка задаст себе Ямамото.
Все это (странное дело) - вопрос теории информации.
...ДЕЙСТВИЙ...
Что такое действие? Да что угодно. Это может быть нечто очевидное, скажем,
разбомбить японский военный объект. Все согласятся, что это - действие.
Однако изменить курс авианосца на пять градусов - или не изменить - тоже
действие . Или выдвинуть к Мидуэю ровно такие силы, которые нужны, чтобы отбить
японское нападение. Или что-то гораздо менее драматичное, скажем, отменить
операцию. В определенном смысле действием может быть даже полное бездействие.
Все это в какой-то мере рациональный ответ командования на ИЗЛОЖЕННУЮ ЗДЕСЬ
ИНФОРМАЦИЮ, и любое из этих действий может быть замечено японцами. Насколько
хорошо японцы умеют вычленять информацию из шума? Есть ли у них свои Шойны?
. . . СМОЖЕТ УСТАНОВИТЬ. . .
Что, если японцы догадаются? И при каких именно обстоятельствах они
вычислят НАЛИЧИЕ ИСТОЧНИКА?
Предположим, действие не могло произойти, если бы американцы не взломали
«Индиго», - тогда для японцев это четкое свидетельство его взлома. Наличие
источника - машины, которую построил Шойн, - будет установлено.
Уотерхауз верит, что американцы - не идиоты. Но что, если все не так
просто? Что, если действие крайне маловероятно без знания шифра? Что, если
американцам слишком часто везет?
Насколько смело можно вести игру? Игральные кости со свинцом, в которых
всегда выпадают шестерки, распознаются в несколько бросков. Кости, в которых
шестерки выпадают на один процент чаще, чем в обычных, распознать труднее -
их придется бросать много дольше.
Если японцы будут попадать в засаду, если их собственные засады будут
обнаруживаться заранее, если их торговые корабли будут натыкаться на американские
субмарины чаще, чем подсказывает обычная вероятность, - как быстро они это
заметят?
Уотерхауз пишет докладную, теребит начальство вопросами. Потом, однажды,
получает приказы.
Приказы приходят, зашифрованные группами по пять случайных с виду букв,
отпечатанных на синей папиросной бумаге для совсекретных телеграмм. Сообщение
зашифровано в Вашингтоне с использованием одноразового шифрблокнота -
медленного и муторного, в теории, абсолютно стойкого шифра для наиболее важных
сообщений. Уотерхаузу это известно, потому что он - один из двух человек в
Перл-Харборе, допущенных к их расшифровке. Второй - каперанг Шойн, но он
накачан транквилизаторами. Дежурный офицер открывает нужный сейф и достает
сегодняшний одноразовый шифрблокнот - лист миллиметровки, покрытый пятерками
чисел. Числа выбрал секретарь в Вашингтонском подвале, тасуя карточки или
вытягивая фишки из шляпы. Один такой листок держит в руках Уотерхауз, с помощью
другого зашифрованы приказы.
Уотерхауз берется за работу: вычитает шум из шифрограммы и получает
открытый текст.
Первым делом он видит, что гриф на сообщении не «сов. секретно» и даже не
«ультра», но что-то совершенно новое - «УЛЬТРА МЕГА».
Дальше предписывается, чтобы он - Лоуренс Притчард Уотерхауз, - тщательно
уничтожив это сообщение, со всей возможной скоростью проследовал в Лондон.
Ему будут предоставлены любые корабли, поезда, самолеты и даже подводные лод-
ки. Оставаясь служащим ВМФ США., он получит дополнительный комплект форменной
одежды - армейский - на случай, если это упростит ему задачу.
Главное - он никогда, ни при каких обстоятельствах не должен попадать в
плен к неприятелю. В этом смысле война для Лоуренса Притчарда Уотерхауза
внезапно заканчивается.
ПОТОМСТВО ОНАНА
Сеть вентиляционных шахт, огромная, как туннель под Ла-Маншем, и
разветвленная, как всемирный Интернет, пронизывает толстые стены и потолки
гостиницы. По приглушенному гулу можно догадаться, что где-то в ее недрах садятся
реактивные самолеты, влачат цепи несчастные узники, извиваются клубки змей,
кузнецы Железного Века молотят по наковальням. Рэнди знает, что система
незамкнутая и сообщается с земной атмосферой, потому что внутрь сочатся уличные
запахи. Вполне может быть, что в его комнату они попадают примерно за час.
После двух недель в Маниле запахи служат для Рэнди чем-то вроде будильника.
Он засыпает под запах выхлопных газов: транспортные условия в Маниле требуют,
чтобы корабли загружались и разгружались строго по ночам. Манила раскинулась
вдоль тихой спокойной бухты, которая служит неиссякаемым источником
влажности; атмосфера - густая, полупрозрачная и теплая, как парное молоко -
начинает светиться с восходом солнца. Полки бойцовых петухов в самодельных
клетушках на каждой крыше, балкончике, в каждом дворе просыпаются и начинают
кукарекать . Люди просыпаются и начинают жечь уголь. От запаха угольного дыма
просыпается Рэнди.
Рэнди Уотерхауз в сносной физической форме, не более. Доктор, как
заклинание, твердит, что надо сбросить двадцать фунтов, но не вполне понятно, откуда
у него нет ни пивного брюха, ни жирных складок на талии. Вероятно,
злосчастные фунты распределены по всему бочкообразному туловищу. Во всяком случае,
так Рэнди говорит себе каждый день, стоя перед гостиничным зеркалом размером
с рекламный щит. В их с Чарлин калифорнийском доме зеркал почти не было, и он
едва не забыл, как выглядит. Сейчас он видит, что зарос атавистической
шерстью. Борода блестит - в ней пробивается седина.
Каждый день Рэнди уговаривает себя сбрить бороду. В тропиках желательно по
максимуму оголить кожу, потому что все время потеешь.
Раз, когда у них обедали Ави с женой, Рэнди сказал: «Я - борода, Ави -
костюм» , объясняя суть их деловых отношений, и дальше Чарлин понесло. Недавно
она закончила статью, посвященную деконструкции бород. В частности,
блистательно развенчала культуру ношения бород в американском высокотехнологическом
сообществе - среди друзей Рэнди. Для начала она опровергла расхожее мнение,
будто носить бороду - «естественнее» и проще, чем бриться; привела
статистику, собранную научно-исследовательским отделом фирмы «Жиллетт», сколько
времени ежедневно проводят в ванной бородатые и бритые мужчины. Разница
оказалась в пределах погрешности. У Рэнди было множество возражений по поводу
того, как собиралась эта статистика, но Чарлин не захотела слушать. «Это
контринтуитивно», - заявила она.
От статистики Чарлин быстро перешла к сути: съездила в Сан-Франциско и
закупила на несколько сот долларов порнографии для бритвенных фетишистов.
Недели две Рэнди, возвращаясь домой, неизменно заставал ее перед телевизором с
миской попкорна и диктофоном, за просмотром видеофильма, в котором острое
лезвие скользит по влажной, намыленной коже. Она записала несколько длинных
интервью с бритвенными фетишистами, которые подробно описали чувство наготы и
уязвимости, вызываемое процессом бритья, и как это эротично, особенно
пощечины или шлепки по свежевыбритой поверхности. В деталях сравнила
изобразительный ряд бритвенно-фетишистского порно и рекламы бритвенных принадлежностей,
которую крутят по общенациональным каналам во время футбольных матчей, и
доказала, что они практически идентичны. (Пиратские кассеты с рекламой лезвий и
крема для бритья можно купить в тех же магазинчиках, что и соответствующую
порнуху.)
Чарлин собрала статистику по национальным отличиям в отращивании бород. У
американских индейцев бород нет, у азиатов практически тоже. Африканцы -
особый случай, потому что ежедневное бритье вызывает у них кожное раздражение.
«Возможность по своей воле отпустить пышную бороду - естественная привилегия
исключительно белых мужчин», - писала она.
Когда Рэнди прочел эту фразу, в голове у него включилась сирена и замигали
красные лампочки.
«Однако это утверждение основано на определенной посылке. «Естественное» -
социально сконструированный дискурс, не объективная реальность17. Это вдвойне
верно в случае «естественности» бород у определенного меньшинства
американских мужчин. Homo sapiens эволюционировал в климатических зонах, где
волосяной покров на лице не имел приспособительного значения. Появление групп,
характеризующихся значительной бородатостью мужчин, возникает как адаптивная
реакция на холодный климат. Этот климат не надвигался на ареалы обитания
первобытного человека «естественным» образом, напротив, люди вторглись в
географические регионы с преобладанием холодного климата. Географическая экспансия
была чисто социо-культурным событием, следовательно, любую физическую
адаптацию следует отнести к той же категории, в том числе и развитие лицевого
волосяного покрова».
Чарлин опросила несколько сотен женщин. Все ответили, что предпочитают
чисто выбритых мужчин бородатым или колючим. Короче, Чарлин доказала, что боро-
датость - просто один из элементов синдрома, тесно связанного с расистскими и
сексистскими настроениями, и укладывается в общую картину эмоциональной
закрытости, от которой так часто страдают партнерши белых мужчин, особенно
технически ориентированных.
«Граница между Средой и Я - социальная кон18. Западная культура
предполагает резкость и отчетливость такой границы. Борода - ее символ, метод
дистанцирования. Сбрить бороду (или другие волосы на теле) значит символически
уничтожить эту (в значительной степени показную) границу между Собой и Другим...»
И так далее. Статья была принята рецензентами на «ура» и вскоре
опубликована в крупном международном журнале. На конференции «Война как текст» Чарлин
делала доклад на смежную тему: «Небритость как явление в фильмах о Второй
мировой войне». Работа о бородах произвела такой фурор, что три старейших
университета страны наперебой предлагали Чарлин работу.
Рэнди не хотел переезжать на Восточное побережье. Хуже того, он носил
бороду, из-за чего ему было страшно неудобно появляться с Чарлин. Он предложил ей
выпустить пресс-релиз с заявлением, что каждый день бреет все остальное тело.
Чарлин ответила, что не смешно. На середине перелета через Тихий океан он
вдруг понял, что вся ее работа - иносказательное пророчество о будущем их
отношений .
Теперь он собирается сбрить бороду. А может, заодно обрить наголо голову и
грудь.
Он привык подолгу гулять. С точки зрения воинствующих поборников здорового
образа жизни в Сиэтле и Калифорнии, это немногим лучше, чем (скажем) сидеть
перед телевизором, курить одну за другой сигареты без фильтра и есть из
бочонка околопочечный жир. Однако Рэнди продолжал каждый день совершать пешие
прогулки, когда его друзья записывались в фитнесс-клубы и через месяц броса-
множество ссылок
струкция
ли. Для него это стало предметом гордости, и он не собирался отказываться от
своих правил из-за того, что живет в Маниле.
Однако, черт возьми, здесь жарко. И без волос было бы лучше.
Из злополучной истории с программой Рэнди вынес два положительных момента.
Во-первых, он понял, что не надо соваться в бизнес, пока хотя бы в общих
чертах не поймешь, что это такое. Во-вторых, он крепко сдружился с Ави, который
до конца сохранял порядочность и чувство юмора.
По совету адвоката (который к этому времени был главным его кредитором)
Рэнди объявил личное банкротство и переехал с Чарлин в Центральную
Калифорнию. Она защитилась и получила должность младшего преподавателя в одной из
«Трех сестер». Рэнди поступил в соседнюю, думая защитить магистерскую по
астрономии. Так он стал аспирантом, аспиранты же существуют не для того, чтобы
учиться. Они нужны, чтобы избавить профессуру от утомительных повинностей,
вроде того, чтобы учить студентов и заниматься наукой.
Через месяц Рэнди помог1 другому аспиранту справиться с простенькой
компьютерной проблемой. Еще через месяц его остановил декан астрономического
факультета и сказал: «А вы, оказывается, у нас компьютерный гений». В ту пору
Рэнди был глуп и наивен. Он клюнул на лесть, хотя должен был похолодеть от
ужаса.
Через три года он ушел с астрономического факультета без степени, с шестью
сотнями долларов на банковском счете и хорошим знанием UNIX'а. Позже он
подсчитал, что при растущих расценках на программирование факультет меньше чем
за двадцать штук выдоил из него работы примерно на четверть миллиона
долларов . Утешало одно: его знания уже не казались такими бесполезными. Астрономия
компьютеризировалась, стало возможным управлять телескопом на другом материке
или на орбите, набирая команды на клавиатуре и наблюдая за картинками на
своем мониторе.
Рэнди теперь прекрасно разбирался в сетях. Годы назад он вряд ли нашел бы
применение своим знаниям. Однако дело было на заре Всемирной Паутины, и время
оказалось самое удачное.
Примерно тогда же Ави перебрался в Сан-Франциско и основал компанию,
которая должна была превратить ролевые игры из университетской забавы в
общедоступное развлечение. Рэнди взялся разработать техническую сторону. Он пытался
сманить Честера, но тот уже трудился в крупной компании по разработке
программного обеспечения в Сиэтле. Они с Ави взяли парня, работавшего в
нескольких фирмах по производству видеоигр, потом еще пяток специалистов по железу и
коммуникациям, набрали инвестиций, сделали рекламный прототип и, размахивая
им, поехали в Голливуд. Там нашлись желающие дать десять миллионов долларов.
После этого они сняли производственные площади в Гилрое, поставили там
графические рабочие станции, наняли кучу толковых программеров, несколько
художников, и работа закипела.
Через полгода их часто упоминали среди других восходящих звезд Силиконовой
Долины. Фотографию Рэнди напечатал журнал «Тайм» в статье про Силивуд -
растущий альянс Силиконовой Долины и Голливуда. Еще через год фирма рухнула.
То была эпопея, которую даже неинтересно рассказывать. В начале девяностых
все верили, что технические гении Северной Калифорнии сольются в экстазе с
творческими умами Калифорнии Южной, и родится нечто новое и блестящее. Вера
эта основывалась на полном непонимании того, чем занимается Голливуд. На
самом деле Голливуд - просто специализированный банк, консорциум крупных
финансовых учреждений. Он нанимает творческую личность, обычно за бесценок,
поручает ей создать продукт, а потом сбывает этот продукт по всему миру - в кино,
на видео и как там еще можно - короче, на полную катушку. Цель - найти
продукт, который будет приносить деньги долго после того, как творческой
личности заплатят и скажут: вали, приятель. «Касабланка» собирает задницы на сиде-
нья кинотеатров десятилетия после того, как Богарт получил гонорар и
докурился до рака легких.
С точки зрения голливудских воротил технари Силиконовой Долины были всего
лишь особо наивной разновидностью творческих личностей. Как только технология
вышла на определенный уровень и появилась возможность продать ее крупной
японской фирме, инвесторы нанесли Ави молниеносный и, судя по всему, любовно
спланированный удар. Рэнди и остальным предложили выбор: они могут уйти
сейчас и сохранить акции, пока те еще что-то стоят, а могут остаться. В таком
случае их начнет саботировать пятая колонна, заранее внедренная на ключевые
позиции. Одновременно свора адвокатов обложит их со всех сторон и потребует к
ответу за промахи в руководстве, из-за которых дела фирмы круто пошли вниз.
Кое-кто из старой команды остался в качестве придворных евнухов.
Большинство ушли сразу и тут же продали акции, понимая, что те будут только падать.
Продажа технологии японцам выпотрошила и обескровила компанию, пустая кожура
постепенно высохла и разлетелась по ветру.
До сих пор обрывки технологии то и дело всплывали в самых неожиданных
местах, скажем, в рекламе новой платформы для видеоигр. У Рэнди всякий раз
сжималось сердце. Когда все начало разваливаться, японцы пытались нанять его
напрямую, и он даже заработал кое-какие деньги, летая на неделю месяц
консультантом. Однако у них не было того уровня программистов, чтобы удержать
технологию на ходу, и ее потенциал остался нереализованным.
Так закончился для Рэнди второй опыт в бизнесе. Он заработал несколько
сотен тысяч долларов и почти все вбухал в викторианский дом, где жили они с
Чарлин. Деньги надо было куда-то девать, а вложение в дом создавало иллюзию
безопасности, словно он только что добежал до заветной стенки в отчаянных
салках с элементами боевого каратэ.
В следующие годы он администрировал компьютерную сеть «Трех сестер» -
работа не денежная, но и не очень пыльная.
Рэнди всю жизнь без всякой злобы говорил людям, что они несут бред. В
программировании без этого далеко не уедешь. Никто не обижался.
Приятели Чарлин точно обижались. И не на слова Рэнди, что они не правы, -
нет, на само допущение, будто кто-то может быть прав или не прав. Поэтому в
тот памятный вечер, когда позвонил Ави, Рэнди вел себя как обычно, то есть не
участвовал в разговоре. В толкиновском, не в эндокринологическом или бело-
снежкином смысле, Рэнди - гном. У Толкина гномы - крепкие, немногословные,
отчасти волшебные существа, которые проводят много времени в темноте,
выковывая всякие красивые вещи, например Кольца Всевластия. Многие годы Рэнди
успокаивал себя тем, что он - гном, до поры до времени спрятавший боевой топор и
гостящий в Шире, среди болтливых хоббитов (приятелей Чарлин). Останься он в
науке, эти люди с их разговорами казались бы ему значительными, однако там,
откуда он пришел, никто давно не принимал их всерьез. Поэтому он просто
молчал, потягивал вино, смотрел на прибой и старался не выдавать себя уж очень
явно - то есть не мотать головой и не закатывать глаза.
Тут разговор коснулся Информационной Супермагистрали, и все взгляды, как
прожекторы, обратились к Рэнди.
Доктор Г. Е. Б. Кивистик, пятидесятилетний профессор Йельского
университета, имел что сказать по поводу Информационной Супермагистрали. Он только что
прилетел из какого-то места, название которого звучало бы по-настоящему
впечатляюще, если бы Кивистик не вворачивал его постоянно по поводу и без
повода. Несмотря на финскую фамилию, он был британцем до мозга костей, какими
бывают только небританские англофилы. Сюда он прибыл якобы на конференцию
«Война как текст», на самом деле - чтобы переманить Чарлин к себе на работу. На
самом-самом деле (как подозревал Рэнди) - чтобы ее трахнуть. Вероятно, это
была неправда, и сие подозрение просто показывает, насколько Рэнди сдвинулся
на этой почве. Доктора Г. Е. Б. Кивистика часто показывали по ящику. Доктор
Г. Е. Б. Кивистик выпустил несколько книг. Короче, доктор Г. Е. Б. Кивистик
излагал свои крайне негативные взгляды на Информационную Супермагистраль на
протяжении куда большего числа эфирных часов, чем может получить человек, не
обвиненный во взрыве детского сада.
Гном, гостящий в Шире, вероятно, частенько отсиживал бы на обедах, за
которым нудные хоббиты важно вещают глупости. Этот гном умел бы тихо улыбаться
про себя. Он знал бы, что всегда может вернуться в реальный мир, гораздо
более обширный и сложный, чем представляется хоббитам, сразить парочку троллей
и напомнить себе, что важно на самом деле.
По крайней мере, так убеждал себя Рэнди, но в тот памятный вечер его
заклинило . Отчасти потому что Кивистик был слишком велик и реален для хоббита -
обладал куда большим влиянием во всамделишном мире, чем Рэнди когда-нибудь
рассчитывал добиться. Отчасти потому, что чей-то муж, приятный, безобидный
компьютерофил по имени Джон, решил поспорить с одним из утверждений Кивистика
и схлопотал по носу. Запахло кровью.
Рэнди испортил отношения с Чарлин тем, что хотел детей. Дети - это
проблемы; Чарлин, как и вся ее компания, проблем не выносила. Проблемы порождают
разногласия. Высказанные разногласия - форма конфликта. Явный конфликт на
людях - мужской способ общественного взаимодействия, фундамент патриархального
общества и всех вытекающих бяк. Невзирая на это, Рэнди решил поспорить с
доктором Г. Е. Б. Кивистиком по-мужски.
- Сколько бедных лачуг мы снесем, чтобы проложить Информационную
Супермагистраль? - вопросил Кивистик. Эта мудрая мысль была встречена задумчивыми
кивками.
Джон заерзал, как будто Кивистик бросил ему за шиворот кубик льда.
- Что это значит? - спросил он, улыбаясь, чтобы не выглядеть конфликтно
ориентированным патриархальным гегемонистом.
Кивистик в ответ поднял брови и огляделся, словно говоря: «Кто пригласил
это ничтожество?» Джон попытался исправить тактическую ошибку. Рэнди
зажмурился, чтобы не поморщиться. Джон столько на свете не живет, сколько Кивистик
участвует в дискуссиях с действительно серьезными оппонентами.
- Ничего не придется сносить. Сносить-то нечего, - объявил Джон.
- Ладно, позвольте сказать иначе, - великодушно произнес Кивистик. Если
некоторые идиоты не понимают, что ж, он готов снизойти до их уровня. - Сколько
развязок соединят мировые гетто с Информационной Супермагистралью?
Все решили, что так гораздо понятнее. Браво, Геб! На бедного Джона никто не
смотрел. Тот беспомощно взглянул на Рэнди, посылая сигнал бедствия.
Джон был хоббит, недавно побывавший за пределами Шира, и знал, что Рэнди -
гном. Теперь он ломал Рэнди жизнь, призывая его вскочить на стол, сбросить
домотканый плащ и выхватить двуручный топор.
Слова вырвались у Рэнди раньше, чем он успел усилием воли заткнуть себе
рот.
- Информационная Супермагистраль - просто метафора! Может, хватит? - сказал
он.
Наступила тишина. Все сидящие за столом поморщились в унисон. Обед был
официально испорчен. Оставалось только обхватить руками щиколотки, вжать головы
в колени и ждать, пока обвал прекратится.
- Это мало что говорит, - ответил Кивистик. - Все - метафора. Слово «вилка»
- метафора для этого предмета. - Он поднял вилку. - Весь дискурс состоит из
метафор.
- Это не повод использовать плохие метафоры, - сказал Рэнди.
- Плохие? Плохие? Кто решает, что плохо? - спросил Кивистик, убийственно
изобразив ошалелого первокурсника. Раздались редкие смешки: всем хотелось
разрядить обстановку.
Рэнди видел, что происходит. Кивистик выложил козырной туз: все
относительно, есть просто различные точки зрения. Народ уже возобновил свои разговоры,
считая, что конфликт исчерпан. И тут Рэнди заставил всех вздрогнуть.
- Кто решает, что плохо? - сказал он. - Я.
Даже доктор Г. Е. Б. Кивистик опешил. Он не понимал, шутит Рэнди или
всерьез.
- Простите?
Рэнди не торопился отвечать. Он откинулся на стуле, потянулся, отхлебнул
вина. Ему было хорошо.
- Все просто. Я прочел вашу книгу. Видел вас по телевизору. Я
собственноручно отпечатал ваш послужной список, корда готовил материалы для
конференции. Соответственно, я знаю, что вы не вправе высказываться по вопросам
техники.
- А, - произнес Кивистик в притворном смущении. - Не знал, что это
позволено лишь избранным.
- По моему, ясно, - сказал Рэнди. - Если вы некомпетентны в определенном
вопросе, то вашему мнению - грош цена. Когда я болею, я не прошу совета у
слесаря, я иду к врачу. Если у меня вопросы про Интернет, я обращаюсь к
специалистам .
- Забавно, как все технократы любят Интернет, - бодро заметил Кивистик,
выдоив из собравшихся еще несколько смешков.
- Вы только что сделали явно неверное утверждение, - приятным голосом
ответил Рэнди. - Многие специалисты по Интернету в своих книгах убедительно его
критикуют.
Наконец то он утер Кивистику нос. Всякое веселье исчезло.
- Следовательно, - сказал Рэнди, - возвращаясь туда, откуда мы начали,
Информационная Супермагистраль - плохая метафора для Интернета, потому что я
так говорю. На планете примерно тысяча человек знают Интернет так, как я, -
по большей части мои знакомые. Никто из них не принимает эту метафору
всерьез. Q. E. D.
- А, ясно, - произнес Кивистик немного запальчиво. Он увидел щель. -
Значит , технократы должны нас научить, что и как думать о технологии?
Судя по выражению лиц, это был мощный удар возмездия.
- Не знаю точно, кто такие технократы, - сказал Рэнди. - Я - технократ? Я
просто человек, который пошел в магазин, купил пару справочников по протоколу
TCP/IP, на котором строится Интернет, и прочел. Потом я сел за компьютер, что
в наше время может каждый, провозился несколько лет и теперь знаю об этом
все. Значит ли это, что я - технократ?
- Вы принадлежали к технократической элите еще до того, как купили
справочники, - объявил Кивистик. - Способность понять технический текст -
привилегия. Она дается образованием, которое доступно лишь членам элиты. Вот какой
смысл я вкладываю в слово «технократ».
- Я ходил в государственную школу, - парировал Рэнди. - Окончил
государственный университет. Дальше я - самоучка.
Тут вмешалась Чарлин. С самого начала разговора она угрожающе поглядывала
на Рэнди, однако он не обращал внимания. Теперь пришел час расплаты.
- А твоя семья? - спросила Чарлин ледяным тоном.
Рэнди набрал в грудь воздуха, перебарывая желание вздохнуть.
- Мой отец - инженер. Преподает в государственном колледже.
- А его отец?
- Математик.
Чарлин подняла брови. Почти все остальные - тоже.
- Я категорически против того, чтобы меня травили, обвешивали ярлыками и
клеймили «технократом». - Рэнди сознательно использовал фразеологию
притесняемых меньшинств, отчасти, чтобы сразить врага его же оружием, отчасти
(думает он в три часа ночи, лежа в гостинице «Манила») из желания поговниться.
Некоторые по привычке сделали постные лица - этикет требует сочувствия к
притесненным. Остальные задохнулись от возмущения, слыша такие слова из уст
уличенного белого мужчины-технократа.
- Ни у кого в моей семье не было ни власти, ни денег, - сказал Рэнди.
- Думаю, Чарлин говорит вот о чем, - вставил Томас (он прилетел из Праги с
женой Ниной, жил у Рэнди дома и сейчас решил взять на себя роль миротворца).
Он выдержал паузу, чтобы ласково переглянуться с Чарлин. - Вы принадлежите к
привилегированной элите просто потому, что происходите из семьи потомственных
ученых. Члены привилегированных элит редко осознают свои привилегии.
Рэнди закончил его мысль:
- Пока не приходят такие, как вы, и не объясняют, какие мы тупые и морально
разложившиеся.
- Именно ложное самовосприятие, о котором говорит Томас, и делает властные
элиты такими недоступными, - припечатала Чарлин.
- Ну, я не чувствую себя таким уж недоступным, - сказал Рэнди. - Я пахал
как ишак, чтобы стать тем, кто я есть.
- Многие люди тяжело трудятся всю жизнь и ничего не достигают, - вставил
кто-то.
Берегись! Начался обстрел!
- Что ж, я виноват, что имел наглость чего-то достичь, - ответил Рэнди,
впервые с начала разговора начиная заводиться, - но я понял, что если много
работать, заниматься самообразованием и шевелить мозгами, можно пробиться в
жизни.
- Ну, это прямо из какого нибудь нравоучительного романа века так
девятнадцатого , - вставил Томас.
- И что? Если идея старая, это не значит, будто она неверная, - ответил
Рэнди.
Небольшой ударный отряд с подносами взял стол в окружение. Официанты
переглядывались, решая, можно ли вмешаться в конфликт и подать обед. Один из них
осчастливил Рэнди тарелкой с вигвамом из почти сырого тунца. Миролюбивые силы
перехватили контроль над разговором и разбились на кучки, в которых все со
всеми усиленно соглашались. Джон посмотрел на Рэнди собачьими глазами, словно
спрашивая: «Ты ведь это и ради себя тоже?» Чарлин старательно его не
замечала, включенная в консенсус-группу с Томасом. Нина, напротив, старалась
встретиться с Рэнди глазами, но Рэнди на нее не смотрел, опасаясь страстного
взгляда «иди сюда», потому что хотел одного: как можно скорее выйти отсюда.
Через десять минут зазвонил пейджер. Рэнди посмотрел вниз и увидел номер Ави.
ГАРЬ
После японской бомбежки американская база в Кавите, на берегу Манильской
бухты, горит знатно. Бобби Шафто и остальной четвертый полк МПФ успевают
налюбоваться пожаром, пока корабль украдкой скользит мимо. Из Манилы драпают
ночью, как воры. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько оплеванным,
и остальные морпехи тоже. Японцы уже высадились в Малайе и прут на Сингапур,
как взбесившийся паровоз; обложили Гуам, Уэйк, Гонконг и хрен еще знает что.
Всем ясно, что следующая цель - Филиппины. Казалось бы, полк морской пехоты
здесь пригодится.
Однако Макартур, видать, считает, что может защитить Лусон в одиночку, стоя
на стенах Интрамурос с кольтом сорок пятого калибра. Морскую пехоту сплавили.
Куда - неизвестно. Многие охотнее ударили бы на Японию, чем оставаться здесь,
с армией.
В ночь, когда началась война, Бобби Шафто впервые возвратил Глорию в лоно
семьи.
Род Альтамира живет в Малате, милях в двух к югу от Интрамурос, недалеко от
того места, где Шафто с Глорией провели свои полчаса у набережной. Город
обезумел , такси поймать невозможно. Матросы, морпехи, солдаты высыпают из баров,
ночных клубов, танцзалов и пачками хватают такси. Полное сумасшествие, просто
какая-то субботняя ночь в Шанхае - как будто война уже здесь. В конце концов
Шафто полдороги несет Глорию на себе, потому что ее туфли не предназначены
для ходьбы.
Альтамира настолько многочисленны, что могли бы сами по себе составить
этническую группу, но все живут в одном доме и практически в одной комнате. Раз
или два Глория начинала объяснять Шафто, кто в каком родстве состоит. Так
вот, у Шафто тоже много родственников - по большей части в Теннеси, - однако
его фамильное древо можно уместить на тетрадном листке в мелкую клетку. Рядом
с фамильным древом Альтамира оно смотрелось бы, как одинокий росток в
джунглях. Филиппинские семьи, мало что большие и католические, еще и переплетены,
как лианами, отношениями крестные крестники. Только попроси, и Глория охотно,
даже с жаром начнет рассказывать, кто из Альтамира кому-кем приходится, и это
будет только общий обзор. Мозги у Шафто, как правило, отключаются в первые же
тридцать секунд.
Он вносит ее в дом, где гвалт стоит всегда, а не только накануне военного
вторжения со стороны Японской империи. Тем не менее, когда Глория появляется
на руках у морского пехотинца США в первый час после объявления войны, все
ведут себя так, будто среди комнаты материализовался Христос с девой Марией
через плечо. Повсюду пожилые женщины простираются ниц, словно пустили
горчичный газ. Однако они просто возносят хвалу Господу! Глория ловко спрыгивает на
высокие каблуки - слезы исследуют безупречную геометрию ее щек - и целует
всех членов рода. Три часа ночи, но все дети на ногах. Шафто видит взвод
мальчишек лет примерно от трех до десяти. Все они потрясают деревянными
мечами и ружьями. Все таращатся на Шафто в умопомрачительной форме, и все как
громом поражены; он мог бы забросить по баскетбольному мячу в рот каждому.
Уголком глаза он видит пожилую женщину, состоящую с Глорией в немыслимо
сложном родстве и уже со следами ее помады на щеке. Женщина движется наперехват с
явным намерением облобызать. Шафто понимает, что вырвется сейчас или никогда.
Не обращая внимания на женщину и по-прежнему глядя только на мальчишек, он
замирает по стойке «смирно» и отдает честь. Мальчишки козыряют, вразнобой, но
очень молодцевато. Бобби Шафто поворачивается на каблуках и строевым шагом
выходит в дверь. Он думает, что вернется в Малате завтра, когда все немного
успокоится, проведает Глорию и ее близких. Больше он ее не увидит.
Он возвращается на корабль. Все увольнения отменены. Ему удается поговорить
с дядей Джеком, который подходит на моторке, так что можно перекрикиваться.
Дядя Джек - последний из манильских Шафто. Эта ветвь семьи берет начало от
Нимрода Шафто, из Теннесийских Добровольцев. Какой то филиппинский повстанец
под Кигуа прострелил Нимроду правую руку. Очнувшись в манильском госпитале,
старый Нимрод, или Левша, как звали его с тех пор, понял, что ему нравится
мужество филиппинцев, ради убийства которых пришлось изобрести новый мощный
класс револьверов (кольт 45-го калибра). Более того, ему понравились их
женщины . Нимрода тут же комиссовали. Выяснилось, что на военную пенсию по
инвалидности в местной экономике много что можно сделать. Он занялся экспортной
торговлей на берегу реки Пасиг, нашел себе жену - наполовину испанку, родил
сына (Джека) и двух дочерей. Дочери со временем уехали в Штаты, в Теннеси,
где Шафто обитали с тех самых пор, как в 1700-х освободились от кабального
контракта, по которому попали в Америку. Джек остался в Маниле и унаследовал
отцовское дело, но так и не женился. По манильским стандартам он неплохо
зарабатывал и всегда оставался чем-то средним между просоленным морским волком
и надушенным денди. С мистером Паскуалем они были партнерами лет сто. Так
Бобби Шафто познакомился с мистером Паскуалем и так впервые увидел Глорию.
Когда Бобби Шафто сообщает последние слухи, у дяди Джека вытягивается лицо.
Никто не хочет верить, что скоро на остров нападут японцы. Его следующие
слова должны быть: «Пропади все пропадом, я сваливаю отсюда, пришлю открытку из
Австралии». Вместо этого он говорит: «Через пару дней загляну тебя
проведать» .
Бобби Шафто прикусывает язык и не говорит, что думает, а именно, что он
морпех, и на корабле, и сейчас война, а в военное время морпехи на корабле
редко остаются на одном месте. Он просто стоит и смотрит, как дядя Джек
пыхтит прочь на моторной лодке, снова и снова поворачиваясь, чтобы помахать
модной панамой. Матросы вокруг Шафто смотрят, посмеиваясь, но с некоторым
восхищением. Вода кишит шлюпками: все военное оборудование, которое не вмуровано в
бетон, грузят на корабли и везут на Батаан или Коррехидор, а дядя Джек в
бежевом костюме и панаме стоит в полный рост и с апломбом лавирует между
шлюпками. Бобби Шафто провожает его глазами, пока моторка не исчезает за изгибом
реки Пасиг, и думает, что он, наверное, последний в семье видит дядю Джека
живым.
Несмотря на все приготовления, отбытие застигает его врасплох. Корабль
среди ночи сходит со стапелей без традиционных прощальных церемоний. Считается,
что в Маниле полно японских шпионов, а для нипов милое дело - потопить полный
корабль опытных морских пехотинцев.
Манила исчезает в тумане. Мысль, что он с той ночи не видел Глорию, -
словно медленное сверло дантиста. Как она там? Может, все постепенно устаканится,
фронты определятся, и он добьется назначения в эту часть света? Старый черт
Макартур будет стоять насмерть, и даже если Филиппины падут, Франклин Делано
Рузвельт не оставит их надолго в руках врагов. Если повезет, месяцев через
шесть Бобби Шафто будет идти маршем по Тафт-авеню Манилы, вслед за оркестром;
может, с одним-двумя пустяковыми боевыми ранениями. Колонна достигнет участка
улицы, где, растянувшись почти на полмили, выстроились Альтамира. На середине
пути толпа расступится, Глория выбежит, вспрыгнет ему на руки и покроет его
жаркими поцелуями. Он внесет ее по ступенькам в маленькую уютную церковь, где
священник в белом облачении будет ждать с улыбкой на лице... Грезы
рассеиваются в грибе оранжевого пламени над американской военной базой. Она горела
весь день, и сейчас просто рванула очередная цистерна с горючим. Жар
чувствуется за мили. Бобби Шафто на корабле, в спасжилете на случай, если их
торпедируют . В свете взрыва он оборачивается на товарищей. Все они, тоже в спасжи-
летах, с застывшими усталыми лицами, смотрят на пламя.
Манила в полумиле за кормой, но с тем же успехом до нее может быть тысяча
миль.
Он помнит Нанкин и что устроили там японцы. Что было с женщинами.
Когда то, давным-давно, был город, и он звался Манила. Там жила девушка. Ее
имя и лицо лучше забыть. Бобби Шафто начинает забывать изо всех сил.
ПЕШЕХОД
«УВАЖАЙ ПЕШЕХОДА» - гласят уличные знаки в Маниле. Как только Рэнди их
видит , он понимает, что дело плохо.
Первые две недели жизни в Маниле его работа заключалась в ходьбе. Он ходил
по городу с портативной джи пи эской, замерял широты и долготы. В гостиничном
номере шифровал данные и по электронной почте отправлял их Ави. Они
становились частью интеллектуальной собственности компании «Эпифит». Ее активами.
Теперь, сняв офисное помещение, Рэнди упрямо ходит туда пешком. Он знает:
стоит один раз взять такси, и с прогулками покончено.
«УВАЖАЙ ПЕШЕХОДА» - гласят знаки, но водители, среда обитания, местные
правила землепользования, сама планировка города - все обливает пешехода
заслуженным презрением. Рэнди больше бы уважали, если бы он ходил в офис на
ходулях и в тюбетейке с пропеллером. Каждое утро портье спрашивает, вызвать ли
такси, и всякий раз едва не падает в обморок, услышав отказ. Каждое утро
перед отелем таксисты, облокотись на капот и куря, кричат ему: «Такси? Такси?»
Когда он отказывается, они острят между собой на тагальском и громко хохочут.
На случай, если Рэнди еще не все понял, новенький белый с красным вертолет
спускается над парком Рисаля, поворачивает раз или два на месте, как собака,
выбирая лежку, и зависает недалеко от пальм прямо перед входом в гостиницу.
У Рэнди вошло в привычку идти к Интрамурос через парк Рисаля. Это не самый
короткий путь. Самый короткий - через ничейную территорию, большой опасный
перекресток, облепленный самодельными лачугами безработных (опасны машины, не
безработные). С другой стороны, по пути через парк достаточно отбиться от
легиона проституток. Впрочем, Рэнди это нетрудно. Проститутки не могут уяснить,
почему богатый человек, живущий в гостинице «Манила», каждый день по
собственной воле ходит пешком. Они отступились, сочтя его психом. Он перешел в
разряд иррационального, того, что принимают на веру, а на Филиппинах эта
категория практически безгранична.
Рэнди не мог взять в толк, откуда так воняет, пока не заметил в тротуаре
большую прямоугольную дыру и, заглянув туда, не увидел стремительный поток
нечистот. Тротуар просто закрывает канализацию. Доступ к ней обеспечивают
бетонные плиты, в которые вмурованы стальные скобы. Сквоттеры прилаживают к
скобам проволочные ручки, чтобы в любой момент поднять плиту и устроить
общественную уборную. На плитах выдавлены инициалы, названия бригад или метка
изготовителя; умение и проработанность деталей варьируют, но рвение неизменно
на высоте.
Число ворот в Интрамурос ограничено. Рэнди каждый день рискует напороться
на извозчика. Иным из них больше нечего делать, кроме как минут по пятнадцать
тащиться следом, повторяя: «Сэр? Сэр? Такси?». Один так просто демонстрирует
чудеса предприимчивости. Стоит его лошади поравняться с Рэнди, как она
пускает струю. Моча, шипя и пенясь, бьет в мостовую. Капли попадают на штанины.
Рэнди всегда ходит в длинных брюках, как бы ни было жарко.
Интрамурос - район на удивление дремотный, главным образом потому, что с
войны так и лежит в руинах. Странно видеть заросшие сорняками пустыри посреди
большого, густонаселенного города.
В нескольких милях южнее по направлению к аэропорту, среди красивых
многоэтажных зданий раскинулся Макати: шикарные пятизвездочные отели по два на
квартал, чистые и прохладные с виду офисные небоскребы, современное жилье.
Здесь могла бы разместиться корпорация «Эпифит». Однако Ави с его извращенным
чувством недвижимости пренебрег всем этим ради того, что по телефону назвал
«колоритом». «Не люблю покупать или арендовать недвижимость, когда ее цена на
пике», - сказал он.
Разбираться в мотивах Ави - все равно, что чистить луковицу зубочисткой.
Рэнди понимает, что все не так просто. Может быть, Ави оказывает услугу или
платит за услугу арендодателю. Может быть, он начитался какого-нибудь гуру по
менеджменту, который советует начинающим предпринимателям глубже вживаться в
культуру страны. Впрочем, Ави не из тех, кто верит в такие книжки. Последняя
гипотеза Рэнди, что все связано с линиями прямой видимости - широтами и
долготами .
Иногда Рэнди ходит по старой испанской стене. Над Калле Виктория, где перед
войной был штаб Макартура, она шириной с четырехрядное шоссе. Влюбленные пря-
чутся в амбразурах, закрываясь зонтиками от посторонних глаз. Слева внизу ров
шириною в пару городских кварталов, по большей части сухой. Безработные
понастроили в нем лачуг. Там, где еще стоит вода, они ловят крабов или натягивают
самодельные сети между пурпурными и малиновыми цветами лотоса.
Справа Интрамурос. Над россыпью камней торчат несколько зданий. Старинные
испанские пушки наполовину ушли в землю. На камнях обитают тропические
растения и безработные. Шесты для сушки белья и телевизионные антенны заплетены
лианами и самодельной проводкой. Столбы электропередачи торчат под
всевозможными углами, как покосившиеся деревья в лесу, некоторые сплошь облеплены
стеклянными пузырями счетчиков. Через каждые несколько ярдов куча мусора
дымится без всякой видимой причины.
Возле церкви за Рэнди увязываются дети. Они жалобно причитают, пока он не
раздает им песо. Тогда они расплываются в улыбке и порой весело отвечают
«Спасибо» на превосходном американском английском. Манильские нищие относятся
к своему ремеслу без лишней серьезности, как будто заражены социальным
грибком иронии, и постоянно прячут улыбку, не веря, что заняты чем-то настолько
банальным.
Они не понимают, что он работает.
Идеи всегда посещали Рэнди чаще, чем он успевал их реализовать. Первые
тридцать лет жизни он разрабатывал идеи, которые казались наиболее интересными,
и бросал их, как только возникали новые, еще более многообещающие.
Теперь он снова в фирме и в некотором роде обязан работать продуктивно.
Хорошие идеи рождаются с прежней частотой, но надо держать себя в руках. Если
идея не нужна «Эпифиту», ее следует временно забыть. Если нужна - не
бросаться в нее с головой, а разобраться, не додумался ли до этого кто-нибудь
другой. Может, проще купить технологию? Нельзя ли поручить работу контрактному
программисту в Штатах?
Он идет медленно, отчасти потому, что иначе его хватит инфаркт. Хуже того,
он может провалиться в открытый канализационный люк или задеть
электропроводку сквоттеров, которая затаившейся гадюкой болтается над головой. Постоянная
опасность получить смертельный удар током или утонуть в жидком дерьме
заставляет его то и дело смотреть вверх, вниз и по сторонам. Никогда еще Рэнди не
оказывался настолько зажат между непредсказуемыми небесами и адской бездной.
Манила пропитана религией, как Индия, и вся эта религия - католическая.
В северной части Интрамурос - маленький деловой район. Он втиснут между Ма-
нильским собором и фортом Сантьяго, построенным испанцами для защиты устья
реки Пасиг. То, что это деловой район, можно понять по пучкам телефонных
проводов . Как во всех быстроразвивающихся азиатских странах, трудно сказать,
пиратские это провода или погано протянутые официальные. Наглядно видно, чем
плох чисто количественный рост: пучки местами толще, чем в человеческий
обхват. Столбы кренятся под их тяжестью, особенно на поворотах, где натяжение
больше.
Все здания построены самым дешевым мыслимым способом: бетон заливают на
месте в деревянные опалубки на собранные вручную решетки из стальных прутьев.
Дома прямоугольные, серые, совершенно безликие. Поблизости несколько зданий
повыше, в двадцать - тридцать этажей, ветер и птицы гуляют в выбитых окнах.
Их так и не восстановили после сильного землетрясения в восьмидесятых.
Рэнди проходит мимо ресторанчика, перед которым торчит бетонная будка. Окна
и двери забраны почерневшими стальными решетками, на крыше - выхлопные трубы
дизельного генератора. Надпись по трафарету гордо гласит: «У НАС ВСЕГДА
СВЕТЛО». Дальше послевоенное офисное здание, четырехэтажное - к нему тянется
особо толстый пук телефонных проводов. На фасаде - логотип банка. Перед зданием
- парковка. Два места у въезда загорожены корявыми табличками: «Только для
бронированного автомобиля» и «Только для управляющего банком». На входе двое
охранников сжимают толстые деревянные рукоятки помповых ружей - огромных,
карикатурных , похожих на бутафорские. Еще один охранник за пуленепробиваемым
стеклом с надписью: «Просьба сдать огнестрельное оружие».
Рэнди кивает охранникам и заходит в вестибюль. Там так же жарко, как и
снаружи. Рэнди проходит мимо банка, мимо ненадежных лифтов, открывает стальную
дверь и оказывается на узкой винтовой лестнице. Сегодня здесь темно.
Электроснабжение в здании лоскутное: несколько систем сосуществуют в одном
пространстве , контролируются разными щитами, часть работает от генератора, часть нет.
Соответственно, свет гаснет то в одних помещениях, то в других. Где-то на
верху лестницы чирикают птички, пытаясь перекричать противоугонную
сигнализацию машин на стоянке.
Корпорация «Эпифит» арендует весь верхний этаж, хотя пока здесь обретается
один Рэнди. Он отпирает дверь ключом. Слава богу, кондиционер работает. Не
зря они платят за отдельный генератор. Рэнди отключает сигнализацию, идет к
холодильнику и вынимает две литровые бутылки с водой. Его эмпирическое
правило - после прогулки пить, пока не потянет в туалет. После этого можно думать
обо всем остальном.
Он так вспотел, что не может сесть и должен ходить, чтобы прохладный воздух
обтекал тело. Рэнди стряхивает капельки с бороды и совершает обход,
выглядывая в окна и проверяя линии прямой видимости. Вытаскивает из-под одежды
баллистический «набрюшник» и оставляет болтаться на ремне, чтобы кожа под ним
могла дышать. В «набрюшнике» паспорт, девственная кредитная карточка, десять
хрустящих стодолларовых купюр и дискета с 4096 битным ключом.
К северу он созерцает луга и укрепления форта Сантьяго, где трудятся
фаланги японских туристов, документируя свой отдых с тщательностью судебных
экспертов . Дальше река Пасиг, задыхающаяся под плавучим сором. Потом растущий
район Киапо, высокие жилые дома и офисные здания, расцвеченные логотипами
фирм и утыканные спутниковыми тарелками.
Останавливаться по-прежнему не хочется. Рэнди обходит офис по часовой
стрелке. Интрамурос опоясан кольцом зелени - бывшим рвом. По его западному
краю Рэнди только что шел. Восточный край усеян громоздкими неоклассическими
зданиями министерств. Управление связи и телекоммуникаций - на повороте реки
Пасиг, отсюда расходятся радиусами три моста в Киапо. За высотными зданиями
Киапо и соседним районом Сан-Мигуэль - чересполосица крупных учреждений:
вокзал, старая тюрьма, несколько университетов и президентский дворец Малакань-
ян выше по течению.
С этой стороны реки на первом плане Интрамурос (церкви в окружении сонной
зелени), на втором - правительственные учреждения, колледжи и университеты, а
дальше, в низине, затянутый дымкой город. Дальше на юг - деловой район Мака-
ти, в его центре - площадь на пересечении шоссе, которому вторит такой же
перекресток еще южнее, перед аэропортом. За Макати - изумрудный город больших,
окруженных газонами домов, здесь живут послы и президенты компаний. Продолжая
обход, Рэнди видит набережную и бульвар Рохаса, обсаженный высокими пальмами.
Манильекая бухта забита кораблями, их корпуса - как бревна в боковом
ограждении. Западнее - грузовой порт, ровные ряды складов на осушенной территории,
плоской и неестественной, как кусок ДСП.
За кранами едва различим гористый силуэт полуострова Батаан. Если двигаться
взглядом по его гребню, вдоль тропы, которой шли в 42-м японцы, можно увидеть
нашлепку за южным концом. Это, должно быть, остров Коррехидор. Рэнди видит
его впервые: сегодня на удивление чистый воздух.
В расплавленном мозгу всплывают обрывки исторических сведений. Галеон из
Акапулько. Сигнальный огонь на Коррехидоре.
Он звонит Ави на мобильный. Ави, где-то в мире, отвечает. Судя по звукам,
он в такси, в одной из тех стран, где водители до сих пор сигналят сколько
душе угодно.
- Что у тебя?
- Линии прямой видимости, - говорит Рэнди.
- Фу ух! - выдыхает Ави, как будто ему залепили мячом в живот. - Вычислил.
ГУАДАЛКАНАЛ
Тела рейдеров морской пехоты уже не расправляются под напором крови и
воздуха. Вес снаряжения вплющивает их в песок, усилившийся прибой заметает илом,
кометные хвосты крови расплываются в море красными ковровыми дорожками для
акул. Лишь одна из них - исполинская ящерица, но все они одинаковой
обтекаемой формы: утолщенные посередине, суживающиеся к концам.
Небольшой конвой японских катеров движется проливом, таща баржи с
припасами, упакованными в стальные бочки. Сейчас Шафто и его взвод должны по плану
поливать их из минометов. Потом американские самолеты накрыли бы катера
огнем, японцы сбросили бы бочки в море, надеясь, что их прибьет волнами к Гуа-
далканалу, и драпанули.
Бобби Шафто отвоевался, не в первый и вряд ли в последний раз. Он обходит
взвод. Волны бьют в колени, растекаются волшебным ковром пены и растительного
вещества, скользящим по песку, так что кажется, будто почва убегает из-под
ног. Шафто каждую минуту беспричинно оборачивается и плюхается на задницу.
Наконец он добирается до мертвого санитара и снимает с него все, помеченное
красным крестом, поворачивается спиной к японскому конвою и смотрит на
береговой склон. С тем же успехом он мог бы смотреть на гору Эверест из нижнего
альплагеря. Шафто решает одолевать подъем на четвереньках. Волны то и дело
догоняют его сзади, сладострастно пробегают между ног и плещут в лицо. Это
приятно, к тому же помогает не рухнуть ничком и не уснуть прямо здесь, в зоне
прилива.
Следующие несколько дней - стопка замусоленных, выцветших черно-белых фото,
тасуемых снова и снова: пляж под водой, положение тел отмечено стоячими
волнами . Берег пуст. Берег снова под водой. Берег в черных буграх, как ломоть
домашней булки с изюмом, какую пекла бабушка Шафто. Пузырек с морфием
наполовину занесен песком. Маленькие черные люди, по большей части голые, идут по
пляжу, обшаривая трупы.
Эй, погодите! Шафто снова на ногах, сжимает «спрингфилд». Джунгли не хотят
его отпускать; пока он лежал, ползучие плети успели обвить ноги. Когда он
встает, таща за собой побеги, словно серпантин на торжественной встрече
ветерана, солнце заливает его сиропом рвотного корня. Земля устремляется
навстречу. Он разворачивается в падении, видит здоровенного мужика с винтовкой и
плюхается мордой в сырой песок. В голове ревет прибой; студийная аудитория
ангелов, которые по собственному опыту способны оценить хорошую смерть,
рукоплещет стоя.
Маленькие руки перекатывают его на спину. Один глаз напрочь залеплен
песком. Шафто смотрит вторым, видит над собой верзилу с винтовкой через плечо. У
верзилы рыжая борода, так что вряд ли это японец. Но кто тогда?
Он щупает, как врач, и молится, как священник. Даже на латыни. Седые волосы
сострижены почти под ноль, так что просвечивает загорелая кожа. Шафто
оглядывает одежду, ища форменные нашивки. Надеется увидеть «Semper Fidelis», но
вместо этого читает «Societas Eruditorum» и «Ignoti et quasi occulti».
- Игноти эт... что за херня? - спрашивает он.
- Скрытые и как бы сокровенные - примерно так, - отвечает Рыжий. У него
странный акцент, отчасти австралийский, отчасти немецкий. В свою очередь
изучает нашивки Шафто. - Что такое рейдер МПФ? Что-то новенькое?
- Тот же морпех, только еще хлеще, - говорит Шафто. Отчасти это бравада.
Однако фраза переполнена иронией, как одежда Шафто - песком, потому что в
данный исторический момент морпех - не просто лихой малый. Это лихой малый у
черта на рогах (Гуадалканал) , без еды и оружия (по милости, это вам любой
морпех скажет, генерала Макартура, язви его в душу) , использующий любые
подручные средства, половину времени дурной от болезней и лекарств, призванных
эти болезни побеждать. И в любом из этих смыслов рейдер морской пехоты (как
говорит Шафто) - тот же морпех, только хлеще.
- Ты вроде десантника, что ли? - спрашивает Шафто, перебивая бормотания
Рыжего .
- Нет. Я живу в горах.
- Да? И что ты там делаешь, Рыжий?
- Наблюдаю. И говорю по рации шифром. - Снова начинает бормотать.
- С кем ты говоришь, Рыжий?
- Сейчас по латыни или по рации шифром?
- И то, и другое, наверное.
- По рации шифром - с нашими.
- С кем с нашими?
- Долго объяснять. Если выживешь, может, познакомлю с кем-нибудь из них.
- А сейчас по латыни?
- С Богом, - говорит Рыжий. - Соборую тебя, на случай, если не выживешь.
Тут Шафто вспоминает про остальных, и почему хотел встать.
- Эй! Эй! - Силится приподняться, понимает, что это невозможно, пробует
извернуться. - Эти сволочи грабят трупы.
Взгляд не фокусируется. Приходится выковыривать из глаза песок.
Вообще то все прекрасно фокусируется. То, что казалось ему стальными
бочками, стальные бочки и есть. Туземцы выкапывают их из песка руками, по-собачьи,
и катят в джунгли.
Шафто отключается.
Когда он приходит в сознание, на берегу ряд крестов - палок, связанных
лианами, опутанных цветами. Рыжий заколачивает их прикладом. Стальных бочек на
берегу нет, туземцев почти тоже. Шафто нужен морфий. Он говорит об этом
Рыжему.
- Если ты считаешь, что тебе нужен морфий, просто подожди. - Рыжий бросает
винтовку туземцу, подходит к Шафто и взваливает его себе на спину. Шафто
кричит от боли. Над головой проносятся несколько японских истребителей - «Зеро».
- Меня зовут Енох Роот, - говорит Рыжий. - Можешь звать меня «брат».
ГАЛЕОН
Как-то утром Рэнди поднимается рано, долго мокнет под горячим душем, потом
встает перед зеркалом и зверски сбривает бороду. Он раздумывал, не поручить
ли эту работу специалисту - парикмахеру в гостиничном холле, но сейчас его
лицо откроется взглядам впервые за десять лет, и Рэнди хочет первым увидеть
результат. Сердце бешено стучит, отчасти от первобытного страха перед
лезвием, отчасти от предвкушения. Похоже на сцену из какого-нибудь слезливого
старого фильма, где пациенту наконец снимают с лица бинты и протягивают зеркало.
Первое впечатление - сильнейшее дежа вю, как будто последних десяти лет не
было и сейчас их придется переживать заново.
Потом Рэнди замечает, что его лицо изменилось с тех пор, как последний раз
дышало светом и воздухом. Странно: перемены не то чтобы к худшему. Рэнди
никогда не считал себя красавцем и никогда особо не убивался. Однако сочащееся
кровью лицо в зеркале гораздо симпатичнее того, что десять лет назад скрыла
щетина. Похоже на взрослое.
Неделю назад они с Ави выложили свой план высокопоставленным чиновникам УСТ
- Управления связи и телекоммуникаций. УСТ - общее название, которое
бизнесмены лепят, как желтую бумажку для заметок, на любое правительственное
учреждение , ведающее подобными вопросами в стране, куда их занесло на этой неделе.
На Филиппинах оно на самом деле зовется как-то иначе.
Американцы вытащили Филиппины в двадцатый век (во всяком случае, помогли им
туда выбраться) и выстроили аппарат центрального правительства. Интрамурос,
мертвое сердце Манилы, окружено кольцом неоклассических зданий, примерно как
в округе Колумбия. В одном из них, на южном берегу реки Пасиг, размещается
УСТ.
Рэнди и Ави приезжают с большим запасом, потому что Рэнди, зная про маниль-
ские пробки, заложил целый час на двухмильную поездку на такси. Однако улицы
оказались на удивление свободны, и теперь у них лишних двадцать минут. Они
огибают здание и выходят к реке. Ави проверяет, на прямой ли видимости здание
корпорации «Эпифит». Рэнди уже это проверил и просто стоит, скрестив руки и
глядя на реку. Она от берега до берега забита плавучим сором. Это частью что-
то растительное, но в основном - старые матрасы, подушки, куски пластмассы и
пенопласта. Больше всего ярких полиэтиленовых пакетов. У воды консистенция
рвотных масс.
Ави морщит нос.
- Что это?
Рэнди принюхивается и чувствует, помимо прочего, вонь горящего полиэтилена.
Он указывает рукой вниз по течению.
- По ту сторону форта Сантьяго живут сквоттеры, - объясняет он. - Они
вылавливают пакеты из реки и жгут вместо дров.
- Я был в Мехико две недели назад, - говорит Ави. - Там полиэтиленовые
леса!
- Это как?
- Ветер несет из города полиэтиленовые пакеты, и они оседают на ветках,
сплошь. Деревья умирают, потому что к листьям не попадают воздух и свет. Так
и продолжают стоять в трепещущем разноцветном полиэтилене.
Рэнди скидывает блейзер, засучивает рукава. Ави словно не замечает жары.
- Значит, это форт Сантьяго, - говорит он и направляется к стене.
- Ты о нем слышал? - Рэнди вздыхает. Воздух такой горячий, что выходит из
легких охлажденным на несколько градусов.
- Он есть на видео. - Ави помахивает кассетой.
- Ах да.
Вскоре они перед входом в форт. По обеим сторонам - высеченные из
вулканического туфа стражники, испанцы с алебардами, в пышных штанах до колен и кон-
кистадорских шлемах. Они стоят здесь скоро полтысячелетия, сотни тысяч
тропических ливней отполировали до блеска каменные тела.
Ави интересует более короткий исторический интервал. Последняя война
изуродовала стражников куда сильнее времени и погоды. Он вкладывает пальцы в дырки
от пуль, как апостол Фома. Потом отступает на шаг и начинает шептать по-
еврейски . Проходят два немца в сандалиях, с «хвостами» на затылке.
- У нас пять минут, - говорит Рэнди.
- Ладно. Потом вернемся.
В чем-то Чарлин права. Минут десять пятнадцать после бритья кровь сочится
из невидимых, безболезненных порезов у Рэнди на шее и на щеках. Мгновения
назад эта кровь прокачивалась через желудочки его сердца или циркулировала в
той части мозга, которая превращает Рэнди в разумное существо. Теперь
выступила наружу, и ее можно стереть ладонью. Граница между Рэнди и внешней средой
уничтожена.
Он вынимает большой тюбик сильнейшего солнцезащитного крема, мажет лицо,
руки, шею и то место на макушке, где волосы начинают редеть. Потом надевает
хлопчатобумажные брюки, мокасы, свободную рубашку и «набрюшник» с джи пи эс-
кой и парой других необходимых вещей, вроде рулончика туалетной бумаги и
одноразового фотоаппарата, спускается в холл и бросает ключи на стойку.
Служащие узнают его только со второго взгляда и расплываются в улыбке. Особенно
довольны посыльные, может быть, потому, что на нем, в кои-то веки, хорошая
обувь. Мокасы - супердорогие и супермодные, Рэнди всегда считал, что в таких
ходят только богатые папенькины сынки, но сегодня это самое то.
Посыльные готовы распахнуть парадную дверь, однако Рэнди идет в другую
сторону, через холл, мимо бассейна и дальше по пальмовой аллее к каменному
парапету набережной. Внизу, в бухточке - гостиничный причал.
Катера еще нет, и Рэнди минуту стоит у парапета. С одной стороны в бухточку
можно попасть из парка Рисаля. На скамейках развалились несколько
филиппинских бомжей; сидят, смотрят на Рэнди. Рядом с волноломом стоит по колено в
воде немолодой человек в семейных трусах и, сжимая заостренную палку, что-то
напряженно высматривает в лениво набегающих волнах. Черный вертолет медленно
описывает круги в сахарно-белом небе. Это музейный «Хью» времен гражданской
войны, он трясется мелкой дрожью и яростно шипит, пролетая над головой.
Из дымки над заливом материализуется катер и на выключенном моторе скользит
к причалу. Вода идет складками, как тяжелый ковер. На носу катера корабельным
украшением стоит высокая стройная девушка с бухтой каната.
Большие спутниковые тарелки на крыше УСТ смотрят почти прямо вверх, как
птичьи купальни возле английского загородного дома: настолько близка Манила к
экватору. Цемент вываливается из дырок от пуль и шрапнели, замазанных после
войны. В романских арках закреплены кондиционеры, с них капает вода,
постепенно растворяя известняковую балюстраду. Известняк черный от какой-то
органической слизи, в паучках от корневой системы мелких растений, чьи семена,
возможно, занесли с пометом птицы, прилетающие сюда попить и искупаться, -
бомжи воздушного царства.
В обшитом панелями конференц-зале дожидаются двенадцать человек, поровну
разделенные на боссов за столом и мелкую сошку вдоль стен. Когда входят Ави и
Рэнди, начинается кутерьма рукопожатий и обмена визитными карточками. Большая
часть фамилий проносится сквозь краткосрочную память Рэнди, как сверхзвуковой
истребитель - сквозь систему ПВО отсталой азиатской страны. Остается только
стопка карточек в руке. Он раскладывает их на своем участке стола, как чудной
старикан - пасьянс на подносе. Ави, разумеется, со всеми уже знаком -
обращается запросто, знает про каждого все: имена и возраст детей, увлечения,
группу крови, хронические заболевания, любимые книги, расписание светских
мероприятий. Собеседники довольны и, слава богу, не обращают внимания на Рэнди.
Из полудюжины воротил трое - пожилые филиппинцы. Один из них -
высокопоставленный чиновник УСТ. Второй - президент недавно созданной
телекоммуникационной компании «ФилиТел», которая пытается конкурировать с традиционной
монополией. Третий - вице-президент компании «24 часа»; ей принадлежит половина
манильских универмагов и еще немало в Малайзии. Рэнди с трудом их различает,
но, слушая Ави и применяя метод индукции, вскоре может сопоставить лица и
визитные карточки.
С остальными проще: это двое американцев, из которых одна - женщина, и
японец. На женщине сиреневые лодочки в тон жакету и юбке, того же цвета лак на
ногтях. Такое впечатление, что она сошла с телевизионной рекламы накладных
ногтей или домашнего перманента. Судя по карточке, это Мэри Энн Карсон, вице-
президент «АВКЛА», Азиатский Венчурный Капитал, Лос-Анджелес. Как припоминает
Рэнди, это вроде бы американская фирма, которая инвестирует в быстроразвиваю-
щиеся азиатские страны. Американец - блондин, с квадратным, как у отставника,
лицом. Он собран и немногословен, что в компании Чарлин определили бы как
враждебность вследствие подавленности, вызванной скрытым душевным
расстройством . Представляет открытый Субикский порт. Японец (щуплый, большая голова в
форме перевернутой груши, густые седеющие волосы, очки в тонкой металлической
оправе) - вице-президент отделения компании-гиганта по производству бытовой
электроники. Он часто улыбается и излучает спокойную уверенность человека,
заучившего на память двухтысячестраничную энциклопедию этикета.
Ави почти сразу включает видеокассету, в которой на данный момент заключены
семьдесят пять процентов активов корпорации «Эпифит». Ави заказал ее молодой,
но сильно продвинутой мультимедийной студии в Сан-Франциско, чем обеспечил
сто процентов поступлений студии за этот год. «Пироги крошатся, если резать
их слишком тонко», - любит говорить Ави.
Начало пленки содрано с забытого телефильма: испанский галеон идет по
бурному морю. Титры: «ЮЖНО-КИТАЙСКОЕ МОРЕ, 1699 ГОД Н.Э.» Саундтрек слизан с
оригинальной монозаписи и преобразован в формат Долби. Очень впечатляет.
(«Половина инвесторов "АВКЛА" - заядлые яхтсмены», - объяснил Ави.)
Монтажный кадр (изготовлен мультимедийной компанией и вмонтирован без сучка
без задоринки): просмоленный, усталый впередсмотрящий на марсе смотрит в
бронзовую подзорную трубу и кричит по-испански: «Земля!»
Монтажный кадр: капитан галеона, бородатый, в истрепанном камзоле, выбегает
из каюты и, словно китсовский Кортес, вперяет орлиный взгляд в горизонт.
- Коррехидор! - восклицает он.
Монтажный кадр: каменная башня на вершине зеленого тропического острова.
Дозорный видит на горизонте (оцифрованный и вставленный) галеон, складывает
руки рупором и кричит: «Галеон! Зажечь сигнальный огонь!»
(«Семья директора УСТ увлекается местной историей, - сказал Ави. - Они
содержат на свои средства Филиппинский музей».)
С дружным криком испанцы (на самом деле - американские актеры мексиканского
происхождения) бросают горящие головни на груду сухих дров, которая
обращается в ревущую пирамиду огня, такую, что можно мгновенно зажарить быка.
Монтажный кадр: укрепления манильского форта Сантьяго (первый план -
крашеный пенопласт, задний - компьютерная графика). Еще один конкистадор замечает
вспыхнувший на горизонте огонь. «Mira! El galleon19!» - кричит он.
Монтажная нарезка: жители Манилы бегут к набережной посмотреть на
сигнальный огонь. Среди них монах-августинец. Он поднимает четки и разражается
церковной латынью. («Семья, основавшая "ФилиТел", пристроила часовню к Маниль-
скому собору».) Чистенькое семейство китайских торговцев выгружает из джонки
рулоны шелка. («У семьи, которая владеет сетью "24 часа", - китайские
корни» .)
Голос за кадром, низкий и убедительный, говорит по-английски с филиппинским
акцентом. («Актер - брат человека, который крестил внука у директора УСТ».)
Появляются субтитры на тагальском. («Политика УСТ - поддерживать национальный
язык».)
«В эпоху расцвета Испанской империи важнейшим событием года было прибытие
галеона из Акапулько, нагруженного серебром из американских рудников. На него
закупали шелка и пряности в Азии. На нем строилось богатство и процветание
Филиппин. О появлении галеона возвещал сигнальный огонь на острове Коррехи-
Д°р, У входа в Манильский залив».
Алчная радость на лицах горожан сменяется (наконец-то!) трехмерным
компьютерным изображением Манильского залива, полуострова Батаан и островков на его
продолжении, в том числе Коррехидора, на котором дергается крупнопиксельный,
плохо отрисованный огонь. Пучок желтого света простреливает через залив, как
19 Смотрите! Галеон! (исп.) .
лазерный луч в «Стар трек». Камера скользит вдоль луча. Свет ударяет в стены
форта Сантьяго.
«Сигнальный огонь применялся с глубокой древности. На языке современной
науки свет - это электромагнитное излучение, которое распространялось по
прямой через Манильский залив и несло в себе один бит информации. В эпоху
информационного голода этот единственный бит означал для манильцев все».
Блюз. Монтажная нарезка современной Манилы. Супермаркеты и шикарные отели в
Макати. Заводы, где собирают электронику, дети за компьютерами. Спутниковые
тарелки. Корабли разгружаются в Субикском порту. Много улыбающихся лиц.
«Сегодня экономика Филиппин стремительно развивается. Как всякая быстро
растущая экономика, она нуждается в информации - не в единичных битах, а в
сотнях миллиардов битов. Однако технология передачи информации изменилась не
так сильно, как может показаться».
Снова трехмерное компьютерное изображение Манильской бухты. На этот раз на
Коррехидоре вместо огня - ультракоротковолновая рупорная антенна, излучающая
ядовито голубые синусоиды на город Манилу.
«Электромагнитное излучение - в данном случае ультракоротковолновое -
распространяется вдоль линий прямой видимости и может быстро передавать большое
количество информации. Современная криптография позволяет уберечь эту
информацию от нежелательного прослушивания».
Монтажный кадр: снова впередсмотрящий на галеоне. «В прежние времена
положение Коррехидора на входе в Манильскую бухту делало его естественным
наблюдательным пунктом - местом, куда поступала информация о приближающихся
кораблях» . Монтажный кадр: с баржи травят в воду толстый осмоленный кабель,
водолазы тянут цепочку оранжевых буйков. «Сегодня положение Коррехидора делает
его идеальным для прокладки глубоководного оптоволоконного кабеля.
Информация, идущая по этому кабелю из Тайваня, Гонконга, Малайзии, Японии и
Соединенных Штатов, будет транслироваться прямо в сердце Манилы со скоростью
света».
Снова трехмерная графика: подробно прорисованный вид Манилы. Рэнди знает
его наизусть, потому что собирал данные для этой муры, когда ходил по городу
с джи пи эской. Лучи битов от Коррехидора мчатся через залив прямой наводкой
в антенну на крыше неприметного четырехэтажного строения между фортом
Сантьяго и Манильским собором. Это здание корпорации «Эпифит», чье название и
логотип скромно помещены на антенне. Другие антенны ретранслируют информацию на
здание УСТ, небоскребы в Макати, правительственные учреждения в Кесон-Сити и
базу ВВС к югу от города.
Служащие отеля перебрасывают с причала на катер покрытые ковровой дорожкой
сходни. Как только Рэнди вступает на них, девушка протягивает руку. Рэнди
тянется ее пожать.
- Рэнди Уотерхауз, - говорит он.
Девушка хватает его за руку и втаскивает на катер - не столько в качестве
приветствия, сколько желая убедиться, что он не свалится за борт.
- Ами Шафто, - отвечает она. - «Глория» вас приветствует.
- Простите?
- «Глория». Эта посудина зовется «Глория». - Она говорит с нажимом, чеканя
слова, как будто они общаются по трескучей рации. - Вообще-то это «Глория
IV», - продолжает девушка. Выговор у нее среднеамериканский, с еле заметным
южным налетом и самой чуточкой филиппинского. Если бы Рэнди увидел ее где-
нибудь на американском Среднем Западе, то мог бы и не заметить в разрезе глаз
примесь восточной крови. У нее выгоревшие темно-русые волосы, как раз на
короткий «хвост».
- Секундочку. - Она заглядывает в рубку и говорит с рулевым на смеси анг-
лийского и тагальского. Рулевой кивает, оглядывается, начинает дергать
рычаги. Гостиничные служащие убирают сходни. - Эй! - Ами через воду кидает
каждому по пачке «Мальборо». Те ловят, улыбаются, благодарят. «Глория IV» задом
отходит от пристани.
Следующие несколько минут Ами расхаживает по палубе, что то мысленно
перебирая. Рэнди успевает насчитать еще четырех членов команды, кроме Ами и
рулевого , - двух белых и двух филиппинцев. Все они возятся с мотором и водолазным
снаряжением, занятые тем, что Рэнди, через множество технологических и
культурных барьеров, опознает как ликвидацию затыков. Ами дважды проходит мимо,
но не смотрит Рэнди в глаза. Это не робость. Язык ее телодвижений достаточно
красноречив: «Мужчины имеют обыкновение пялиться на женщин, получая
удовольствие от их внешности, волос, макияжа, духов и одежды. Я буду спокойно и
вежливо этого не замечать, пока ты не насмотришься». Ами - длинноногая и
длиннорукая, в запачканных краской джинсах, футболке и хай-тековских босоножках.
Наконец она подходит к Рэнди, на мгновение встречается с ним глазами и тут же
скучающе отводит взгляд.
- Спасибо, что взяли с собой, - говорит Рэнди.
- Пустяки.
- Мне стыдно, что я не дал на чай тем, на пристани. Можно возместить
расходы?
- Можете возместить их информацией, - без колебаний отвечает Ами. Она
поднимает руку и чешет голову. Острый локоть торчит вперед. Рэнди видит
двухнедельную поросль под мышкой и краешек татуировки.
- Вы ведь зарабатываете информацией? - Ами всматривается в его лицо,
ожидая, что он подхватит шутку и рассмеется, но Рэнди так сосредоточен, что даже
не улыбается. Она отводит взгляд, на этот раз - с горько-ироническим
выражением : ты не понимаешь меня, обычное дело, я давно привыкла и не обижаюсь. Она
напоминает Рэнди знакомых американских лесбиянок - амазонистых, рукастых
кошатниц и лыжниц, не обремененных высшим образованием.
Ами ведет его в каюту с большими окнами. Здесь работает кондиционер и стоит
кофеварка. Стены обиты учрежденческим пластиком «под дерево», на них, в
рамках - лицензии, сертификаты, увеличенные черно-белые фотографии людей и
кораблей. Пахнет кофе, мылом, соляркой. Рэнди видит CD проигрыватель,
принайтовленный эластичным шнуром, и коробку из-под обуви с парой десятков компакт-
дисков, в основном - авторские песни американской исполнительницы,
принадлежащей к нетрадиционной, очень интеллектуальной и в то же время глубоко
эмоциональной школе и сделавшей огромные деньги на популярности у тех, кто
понимает , что значит быть непонятым20. Ами наливает и ставит на привинченный к
палубе стол две кружки кофе, лезет в тесный карман джинсов, вытаскивает
непромокаемый нейлоновый бумажник, вынимает две визитные карточки и толкает их
через стол, одну за другой. Это явно ее забавляет - она улыбается про себя и
тут же прячет улыбку, едва Рэнди успевает это заметить. На карточках -
логотип «Семпер марин сервисис» и имя: «Америка Шафто».
- Вас зовут Америка? - спрашивает Рэнди.
Ами скучающе смотрит в иллюминатор, как будто боится, что он начнет делать
далеко идущие выводы.
- Да.
- Где вы росли?
Кажется, ее увлек вид в иллюминатор: грузовые суда из Африки, Шанхая,
Владивостока, Кейптауна, Монровии. Рэнди заключает, что смотреть на большие ржа-
20 Очевидный парадокс, хотя на самом деле в этом нет ничего странного -
оттого, что Рэнди сейчас не в Америке, он просто отчетливее воспринимает такие
вещи.
вые корпуса интереснее, чем разговаривать с Рэнди.
- Может, все-таки расскажете, в чем дело? - Ами поворачивается, подносит
чашку к губам и, наконец, смотрит ему прямо в глаза.
Рэнди несколько ошарашен. Вопрос со стороны Ами довольно наглый. «Семпер
марин сервисно» - самое нижнее звено в виртуальной корпорации Ави, одна из
десятка водолазных фирм, куда они могли обратиться. Это все равно как если бы
о твоих целях начал допытываться уборщик или таксист.
Однако она умная, необычная и очень привлекательная именно из-за явного
нежелания нравиться. Она пользуется своим положением интересной девушки и
соотечественницы, чтобы выторговать себе более высокий статус. Рэнди пытается
осторожничать.
- Вас что-то беспокоит? - спрашивает он.
Ами отводит глаза, опасаясь, что создала у него неверное впечатление.
- Да нет. Мне просто любопытно. Люблю слушать истории. Водолазы всегда
сидят и травят друг другу байки.
Рэнди отхлебывает кофе.
- В нашем деле никогда не знаешь, откуда возьмется следующая работа. Иногда
у людей такие офигенные причины делать что-то под водой. Всегда интересно
послушать. - Ами заключает: - Это кайф! - явно не нуждаясь в другой
мотивировке .
Рэнди уверен, что она заговаривает ему зубы. И решает дать «материал для
прессы».
- Все филиппинцы - в Маниле. Сюда должна стекаться информация. Иногда
информацию трудно доставить в Манилу, потому что сзади горы, спереди - залив.
Прокладывать кабель в бухте - жуткая морока...
Ами кивает. Разумеется, ей все это известно. Рэнди пропускает часть
предисловия .
- Коррехидор - более удачное место. С Коррехидора можно передавать УКВ
сигнал по линии прямой видимости через залив на Манилу.
- Значит, вы продлеваете Северо-Лусонский кабель от Субика к Коррехидору?
- Две поправки по поводу того, что вы сейчас сказали, - говорит Рэнди и
замолкает, чтобы поставить ответы в очередь исходящего буфера своей памяти. -
Во-первых, осторожней с местоимениями. Что значит «вы»? Корпорация «Эпифит»,
в которой я работаю, создана, чтобы функционировать не самостоятельно, но в
качестве некоего виртуального объединения наподобие...
- Я знаю, что такое эпифит, - перебивает Ами. - Что второе?
- Ладно, хорошо. - Рэнди слегка выбит из колеи. - Второе, что продление Се-
веро-Лусонского кабеля - лишь первая связка. Со временем мы хотим протянуть
на Коррехидор еще несколько кабелей.
В голове у Ами включается какой-то процесс. Смысл сказанного достаточно
ясен. Для «Семпер марин» будет еще много работы, если они хорошо справятся с
первой.
- Этим займется совместное предприятие, в которое входят, помимо нас, «Фи-
лиТел», «24 часа» и японская компания по производству бытовой электроники.
- А при чем здесь «24 часа»? Это же универмаги.
- Они будут заниматься розницей - сбывать конечный продукт корпорации
«Эпифит» .
- То есть?
- Пинойграммы. - Рэнди успешно перебарывает желание сказать, что это
защищенная торговая марка.
- Пинойграммы?
- Это будет так. Вы - заморский контрактный работник. Прежде чем уехать в
Саудовскую Аравию, Сингапур, Сиэтл или куда еще, вы покупаете или берете у
нас напрокат штучку - маленькую, не больше книги. В ней - видеокамера разме-
ром с наперсток, тонюсенький экран и уйма памяти. Комплектующие везут из
самых разных мест в Субикскии порт и собирают там на японском заводе. Все это
не стоит практически ничего. Так или иначе, вы берете штучку с собой. Как
только вам хочется пообщаться с родными, вы включаете штучку, наводите камеру
на себя и записываете небольшую видеооткрытку. Она, в сильно сжатом виде,
помешается в память. Потом вы подключаете штучку к телефонной розетке, и
происходит волшебство.
- В чем волшебство? Видео отправляется по телефону?
- Точно.
- Но ведь видеотелефоны существуют уже давно?
- Вся фишка в нашем программном обеспечении. Мы не пытаемся отправить видео
в реальном времени - это слишком дорого. Мы храним данные на центральном
сервере и перекачиваем их, например, в ночные часы, когда трафик низкий и время
дешево. В конце концов, данные добираются до здания корпорации «Эпифит» в Ин-
трамурос. Оттуда мы по беспроводной; технологии передаем их универмагам «24
часа» в Маниле. Магазину достаточно иметь для этого небольшую тарелку на
крыше, декодер и бытовой видеомагнитофон. Пинойграмма пишется на обычную
видеокассету. Мама заходит купить яиц или папа заскакивает за сигаретами, продавец
говорит: «Вам пинойграмма» и вручает кассету. Они несут ее домой и узнают
последние новости о детях. Потом возвращают кассету в «24 часа» для перезаписи.
Примерно на середине объяснений Ами схватывает основную мысль,
поворачивается к иллюминатору и начинает языком, выковыривать из зубов остатки
завтрака. Она делает это с деликатно закрытым ртом, но процесс явно занимает ее
сильнее, чем пинойграммы.
Рэнди охватывает необъяснимое желание не утомлять Ами. Не то чтобы он на
нее запал: пятьдесят на пятьдесят, что она лесбиянка. Просто она такая
открытая, такая непосредственная, что ей можно говорить все, как равной.
Вот почему Рэнди не любит бизнес. Он хотел бы говорить всем все. Ему
хочется дружбы.
- Попробую догадаться, - произносит она. - Ваше дело - программы.
- Да, - отвечает Рэнди, словно оправдываясь, - но программы во всем проекте
- единственно интересное. Остальное - клепать номерные знаки.
Ами немного просыпается.
- Клепать номерные знаки?
- Наше с партнером выражение, - говорит Рэнди. - В любой работе есть
творческая часть - разрабатывать новую технологию или что-нибудь в этом роде. Все
остальное - девяносто девять процентов - заключение сделок, поиск инвестиций,
деловые встречи, маркетинг и продажи. Мы называем это - клепать номерные
знаки.
Она кивает, глядя в окно. Рэнди подмывает сказать, что пинойграммы - всего
лишь способ наладить приток денежных средств, чтобы перейти к пункту второму
плана. Он уверен, что тогда Ами не будет смотреть на него как на нудного
компьютерщика. Однако Ами резко дует на кружку, как будто гасит свечу, и
говорит:
- 0!кей. Спасибо. Думаю, три пачки сигарет это стоило.
КОШМАР
Бобби Шафто хорошо разбирается в кошмарах. Только что он, словно летчик из
горящего самолета, катапультировался из старого заезженного кошмара в
новехонький, экстра-класса. Кошмар, правда, какой-то недоделанный: в нем нет
исполинской ящерицы.
Начинается с жара на лице. Если в одну цистерну слито столько горючего,
сколько нужно пятидесятитысячетонному кораблю, чтобы идти по Тихому океану со
скоростью двадцать пять узлов, и пролетающие нипские самолеты подожгли ее в
несколько секунд, а ты стоишь настолько близко, что видишь торжествующие лица
пилотов, то ощущаешь на лине именно такой жар.
Бобби Шафто открывает глаза, думая, что поднимает занавес сногсшибательного
кошмара и сейчас начнутся «Торпедные бомбардировщики на 2.00!» (лидер
проката) или «Атака с бреющего полета», семнадцатая серия.
Однако фонограмма кошмара почему-то не идет. Тихо, как в засаде. Он сидит
на госпитальной койке, окруженный расстрельным взводом жарких прожекторов.
Свет слепит, ничего не видно. Шафто моргает и фокусируется на струйке
табачного дыма, которая растекается по воздуху, как мазут по воде тропической
бухты . Пахнет соблазнительно.
Рядом с койкой сидит молодой человек. Шафто видит только несимметричный
нимб там, где юпитер светит через бензиновый отлив взбитых волос. И красный
уголек сигареты. Присмотревшись, Шафто различает силуэт военной формы. Не
морпеховской. На погонах - лейтенантские полоски, как просвет в двери.
- Еще сигарету хотите? - спрашивает лейтенант. Голос у него хриплый, но
жутко приятный.
Шафто смотрит на свою руку и видит зажатый между пальцев чинарик «Лаки
страйк».
- Не вопрос, - с трудом выговаривает он. У него самого голос хриплый и
замедленный , как у граммофона, когда кончается завод.
Чинарик заменяют на зажженную сигарету. Шафто подносит ее к губам. Рука в
бинтах, под бинтами - раны, которые пытаются болеть. Однако что-то блокирует
сигнал.
Ага, морфий. Неплохой кошмар, если в нем есть морфий.
- Готовы? - спрашивает голос. Черт возьми, Шафто где-то его слышал.
- Сэр! Не вопрос, сэр! - отвечает он.
- Вы это уже говорили.
- Сэр, если вы спрашиваете морпеха, хочет ли он еще сигарету или готов ли
он, ответ один, сэр!
- Отлично. То, что надо, - говорит голос. - Мотор.
В кромешной тьме за юпитерами возникает стрекот. «Пошел мотор», - говорит
другой голос.
Что-то большое снижается над Шафто. Тот вжимается в койку: эта штука больше
всего похожа на зловещие яйца, какие откладывают в воздух японские пикирующие
бомбардировщики. Однако она останавливается и зависает.
- Звук, - говорит другой голос.
Шафто всматривается и видит, что это не бомба, а микрофон на палке.
Лейтенант с начесом подается вперед, он стремится к свету, как замерзший
путник в ночи.
Это же тип из кино. Как его... Ах да!
У Рональда Рейгана на коленях стопка карточек три на пять дюймов. Он берет
новую.
- Что вы как самый молодой американский боец, отмеченный и Серебряной
Звездой, и Военно-Морским Крестом, посоветуете морским пехотинцам, направляемым
на Гуадалканал?
Шафто не задумывается. Воспоминание свежо, как вчерашний одиннадцатый
кошмар : десять остервенелых нипов в «Желтолицые атакуют!»
- Уложить первым того, что с мечом.
- А. - Рейган поднимает нафабренные и подведенные брови, кивает начесом в
сторону Шафто. - Пр-р-рекрасно! Их надо убивать первыми, потому что это
офицеры?
- Нет же, твою мать! - орет Шафто. - Потому что у них мечи! На тебя когда
нибудь бежали с мечом, твою мать?!
Рейган отшатывается. Теперь он напуган, пот смывает с лица грим, хотя из
окна с залива тянет прохладным ветерком.
Рейгану хочется скорее вернуться в Голливуд и закадрить старлетку. Однако
надо торчать здесь, в Окланде, брать интервью у военного героя. Он перебирает
карточки, откладывает штук двадцать подряд. Шафто никуда не торопится. Ему
валяться на этой койке примерно до конца жизни. Он в одну затяжку вытягивает
полсигареты, выпускает колечко дыма.
Во время ночного боя большие корабельные орудия выпускают кольца
светящегося газа. Не толстые, как пончики, а тощие, они еще извиваются, как лассо.
Тело Шафто пропитано морфием. Веки рушатся на глаза, нежа глазные яблоки,
истерзанные табачным дымом и светом. Он вместе со взводом бежит навстречу
приливу. Они - рейдеры морской пехоты и две недели преследуют по Гуадалканалу
подразделение нипов, отстреливая их одного за другим. Им приказано выбраться
в определенную точку на мысу и обстрелять из минометов «Токийский экспресс».
Это достаточно безрассудная тактика, вполне в духе всей операции, которая с
самого начала держалась на соплях. Рейдеры выбились из графика, потому что
жалкая горстка нипов устраивала засады за каждым поваленным деревом, палила
по ним всякий раз, как они огибали очередной мыс...
Что-то липкое касается лба - гример опять полез его мазать. Шафто снова в
кошмаре, внутри которого развивается кошмар с ящерицей.
- Я рассказывал вам про ящерицу? - спрашивает он.
- Несколько раз. Все, еще минутку. - Рейган зажимает в пальцах новую
карточку, торопясь переключиться на что-нибудь менее эмоциональнее. - Что вы с
товарищами делаете по вечерам, когда закончены дневные бои?
- Сгребаем убитых нипов бульдозером и поджигаем, - говорит Шафто. - Потом
берем по бутылю и идем на берег смотреть, как торпедируют наших.
Рейган морщится.
- Стоп! - говорит он тихо, но властно. Стрекот умолкает.
- Ну, как я был? - спрашивает Шафто, пока ему стирают с лица «Мейбеллин» и
операторы пакуют оборудование. Юпитеры выключены, в окно льется серый
калифорнийский свет. Вся сцена выглядит почти реально, будто это вовсе и не
кошмар.
- Отлично, - говорит Рейган, не глядя ему в глаза. - Очень поднимает дух. -
Он закуривает. - Можете спать дальше.
- Ха! - говорит Шафто. - Я спал все это время. Разве нет?
После госпиталя ему значительно лучше. Он получает двухнедельный отпуск,
идет прямиком на вокзал и садится на первый поезд до Чикаго. Другие пассажиры
узнают его по снимкам в газетах, угощают выпивкой, фотографируются с ним на
память. Он часами смотрит в окно, за которым бежит Америка, и видит, как все
красиво и чисто. Может быть, есть дикие места, и чащи, даже медведи гризли и
пумы, но все упорядоченно, правила (не приставать к медвежатам, с вечера
вешать съестные припасы на ветку) известны и напечатаны в справочнике
бойскаута. На островах в Тихом океане слишком много всего живого, все оно постоянно
жрет или пожирается другими, и как только ты там оказываешься, ты включаешься
в процесс. Просто сидеть в поезде пару дней, в чистых белых носках, когда
тебя не едят заживо - здорово прочищает голову. От силы раз - ну, может быть,
два или три - ему по-настоящему надо запереться в туалете и вколоть себе
морфий.
Однако стоит закрыть глаза, и он снова огибает последний мыс, плеща
навстречу приливу. Волны сбивают людей с ног, бросают на скалы.
Наконец они огибают мыс и видят бухточку: крохотную выемку побережья,
зажатую между скалами. Впереди сотня ярдов приливной полосы, за ней - обрыв. Надо
преодолеть эту сотню ярдов, иначе унесет в море приливом...
Шафто - теннессийские горцы и, помимо всего прочего, рудокопы. Примерно в
то время, когда Нимрод Шафто осел на Филиппинах, два его брата подались в
Висконсин на свинцовые рудники. Один из них - дедушка Бобби - стал горным
мастером. Иногда хозяин приглашал его в Окономовок, в свой летний домик на
озере. Они отправлялись на лодке ловить щук. Часто к ним присоединялись
соседи - владельцы банков и пивоварен. Так Шафто перебрались в Окономовок,
бросили горное дело и стали егерями: водили богатых людей на охоту и на рыбалку.
Семья тщательно сохраняла теннессийский выговор и некоторые другие традиции,
к которым относилась и военная служба. Одна из сестер и два младших братишки
Шафто по-прежнему жили с родителями, два старших брата служили в армии. Бобби
не первый в семье получил Серебряную Звезду. Правда, Военно-Морского Креста
до него еще никто не получал.
Бобби выступает перед окономовокскими бойскаутами. В качестве героя идет
впереди городского парада. В остальное время практически не выходит из дома,
разве что во двор, поиграть с братишками в мяч. Помогает отцу починить
прогнивший причал. Все время таскаются старшеклассники. Скоро Бобби усваивает
то, что давно знают отец, дед и дедовы братья: не надо рассказывать
подробности . Никому не интересно слушать, как ты штыком выковыривал из ноги коренные
зубы приятеля. Все эти подростки кажутся ему придурками. Единственный, кто
его не раздражает, - прадедушка Шафто, девяносточетырехлетний, в абсолютно
здравом уме. Он был под Питтсбургом, когда Бернсайд зарытой взрывчаткой
пробил огромную брешь в рядах конфедератов и бросил своих людей в воронку, где
их всех перебили. Он никогда про это не рассказывает, как Шафто - про
ящерицу.
Вскоре отпуск заканчивается, ему устраивают торжественные проводы на
вокзале. Он обнимает мать, обнимает сестренку, жмет руку отцу и братьям, снова
обнимает мать и уезжает.
Бобби Шафто ничего не знает о своем будущем. Только то, что его произвели в
сержанты, вывели из состава прежней части (невелика потеря, потому что из
взвода он один остался в живых) и перевели в какое-то новоявленное
подразделение в Вашингтоне, округ Колумбия.
Округ Колумбия - оживленное место, но, насколько Бобби Шафто известно, бои
там не идут, так что отправили его не на фронт. Что ж, он свое отвоевал,
норму убитых нипов перевыполнил, заслужил награды, получил ранения. Поскольку
административного опыта у него нет, ему, скорее всего, поручат разъезжать по
стране в качестве героя, поднимать дух и убеждать молодых людей записываться
в Корпус.
Он прибывает, согласно приказу, в Казармы МПФ. Это старейшая база Корпуса,
квартал на полпути от Капитолия к военно-морским складам. На зеленом
прямоугольнике марширует оркестр, инструкторы проводят строевую подготовку. Шафто
почти готов увидеть рядом цистерны со стратегическим запасом армейского
глянца.
В кабинете два морских пехотинца: майор, его новый, номинальный командир и
полковник, который выглядит и ведет себя так, будто тут родился. Опупеть
можно , что два таких персонажа здесь, чтобы побеседовать с простым сержантом.
Наверное, все дело в Военно-Морском Кресте. Хотя у них свои Военно-Морские
Кресты - по два, по три на брата.
Майор представляет полковника в выражениях, которые ничего не проясняют.
Полковник по большей части молчит - он здесь, чтобы наблюдать. Майор
некоторое время теребит какие-то машинописные документы.
- Здесь говорится, что вы - гун хо.
- Сэр! Так точно, сэр!
- И что бы это значило?
- Сэр, это китайское слово. Там есть один коммунист, Мао, у него армия. Мы
с ними дрались, и не раз, сэр! Гун хо - их боевой клич, значит «все вместе»
или вроде того, сэр, и когда им вмазали, сэр, мы украли их боевой клич, сэр!
- Значит ли это, что вы обазиатились, как другие китайские морские
пехотинцы, Шафто?
- Сэр! Напротив, сэр, как, думаю, видно из моего личного дела, сэр!
- Вы, правда, так думаете? - с сомнением говорит майор. - У нас тут рапорт
о телеинтервью, которое вы дали одному солдату21, лейтенанту Рейгану.
- Сэр! Морпех извиняется за возмутительное поведение во время интервью,
сэр! Морпех подвел себя и своих товарищей, сэр!
- Вы не хотите представить оправдания? Вы были ранены. Контужены. Накачаны
морфием. Страдали от малярии.
- Сэр! Это не оправдание, сэр!
Майор и полковник обмениваются одобрительными кивками.
Все эти «сэр, есть, сэр», которые покажутся собачьей чушью любому мало-
мальски вменяемому штатскому, исполнены для Шафто и офицеров глубокого и
внятного смысла. Как у многих, у Шафто поначалу были нелады с субординацией.
Конечно, он вырос в семье потомственных военных и многое впитал с детства, но
в жизни это оказалось куда труднее. Теперь, пройдя все стадии воинского
существования, кроме завершающих (насильственная смерть, трибунал, увольнение в
запас), он понимает культуру в ее сути: как систему этикета, которая
позволяет группе людей жить бок о бок многие годы, переправляться на край света и
выполнять буквально черт те какие задания, не прикончив друг друга в процессе
и не рехнувшись окончательно. Крайняя формальность, с которой он обращается к
офицерам, несет в себе важный подтекст: ваша забота, сэр, решить, что от меня
требуется, моя забота, сэр, это исполнить. Все эти мои «гун хо» означают,
что, когда вы отдадите приказ, я не стану приставать к вам с вопросами, а вы,
сэр, со своей стороны, не стойте над душой и не морочьте мне голову вонючей
политикой, которой вы тут пробавляетесь. Такая готовность без колебаний
выполнить приказ - тяжелейшее бремя ответственности для любого мало-мальски
вменяемого офицера. Шафто не раз видел, как у зеленых лейтенантиков начинали
гнуться коленки, когда видавший виды боец просто стоял перед ними и бодро
отвечал : «Есть, сэр!»
- Лейтенант Рейган жаловался, что вы все время пытались рассказать ему
историю про ящерицу, - говорит майор.
- Сэр! Так точно, сэр. Исполинская ящерица, сэр! Занятная история, сэр!
- Не важно, - говорит майор. - Вопрос в том, следовало ли рассказывать ее в
данных обстоятельствах?
- Сэр! Мы двигались вдоль побережья, чтобы отрезать нипов от места высадки
«Токийского экспресса», сэр!.. - начинает Шафто.
- Отставить!
- Сэр! Есть, сэр!
Наступает полная тишина, которую нарушает полковник:
- Мы показали ваши утверждения психиатрам, Шафто.
- Да, сэр!
- Они утверждают, что вся эта история с ящерицей - классический пример
замещения .
- Сэр! Не будете ли вы так любезны объяснить, что это за штука, сэр?
Полковник краснеет, поворачивается к окну, смотрит на редкие машины.
- Ну, у них выходит, что никакой исполинской ящерицы не было. Что вы убили
того япа22 в рукопашном бою. А воспоминание о ящерице - на самом деле ваше
21 Уничижительное прозвище военного, который не имеет чести служить в Корпусе.
22 Те, кто служил в Азии, сказали бы «нип». То, что полковник говорит «яп»,
означает, что он служил в Атлантике и/или в Карибском море.
подсознание, которое вылезает наружу.
- Подсознание, сэр!
- Что у вас в голове есть подсознание, и оно дало вам силы убить япа голыми
руками. А потом ваше воображение придумало исполинскую ящерицу в качестве
объяснения.
- Сэр! Вы говорите, что ящерица просто моя фантазия, сэр!
- Да.
- Сэр! В таком случае позвольте узнать, как этот нип оказался наполовину
обглодан, сэр!
Полковник кривится.
- Ну, сержант, к тому времени, как вас нашел береговой наблюдатель, вы
пробыли в бухте с мертвыми телами три дня. А в тропиках, где жуки и все такое,
уже нельзя сказать, обглодала его исполинская ящерица или по нему прогнали
газонокосилку, если вы понимаете, о чем я.
- Так точно, сэр!
Майор возвращается к рапорту.
- Этот Рейган утверждает также, что вы неоднократно отпускали
оскорбительные замечания в адрес генерала Макартура.
- Сэр! Так точно, сэр! Этот сукин сын ненавидит Корпус, сэр! Он хочет,
чтобы нас всех перебили, сэр!
Майор и полковник переглядываются. Очевидно, они только что пришли к
какому-то общему решению.
- Поскольку вы хотите продлить контракт, в нормальных обстоятельствах вас
бы отправили разъезжать по стране, поднимать боевой дух и агитировать молодых
людей вступать в Корпус. Однако история с ящерицей ставит на этом крест.
- Не понимаю, сэр!
- Отдел комплектования получил ваше личное дело. Они видели рапорт Рейгана.
Они боятся, что на параде в День Поминовения в Малом Жопасрауне, Арканзас, вы
внезапно начнете рассказывать про исполинскую ящерицу, перепугаете всех до
потери пульса и подорвете военные усилия.
- Сэр! Разрешите...
- Не разрешаю, - говорит майор. - Я даже не буду касаться вашей одержимости
генералом Макартуром.
- Сэр! Генерал гробит...
- Отставить!
- Сэр! Есть, сэр!
- У нас другое дело для вас, морпех.
- Есть, сэр!
- Вы поступаете в весьма исключительное подразделение.
- Сэр! Рейдеры морской пехоты и без того весьма исключительное
подразделение весьма исключительного Корпуса, сэр!
- Я о том, что назначение будет... необычным. - Майор смотрит на
полковника. Полковник сует руку в карман, бренчит монетами, трогает щеку, проверяя,
чисто ли она выбрита.
- Назначение не совсем в Корпус морской пехоты, - говорит он. - Вы войдете
в особое международное подразделение: взвод американских морских пехотинцев и
рота британских ВДВ под общим командованием. Бывалые черти, каждый показал,
что способен выполнить любое задание в любой обстановке. Это ведь верно вас
описывает, морпех?
- Так точно, сэр!
- Это крайне необычная штуковина, - задумчиво говорит полковник, - такая,
какая военному никогда бы в голову не пришла. Вы понимаете, о чем я, Шафто?
- Никак нет, сэр! Но я различаю сильный душок политики в кабинете, сэр!
Полковник легонько подмигивает, поворачивается к окну и смотрит на купол
Капитолия.
- Эти политики бывают здорово привередливы. Все должно быть в точности так,
как они сказали. Они не любят оправданий. Вам ясно, Шафто?
- Так точно, сэр!
- Корпусу пришлось побороться, чтобы нас в это включили. Все собирались
отдать армии. Нам пришлось действовать через высокопоставленных людей, бывших
флотских. Теперь назначение наше. Если мы его провалим, то на свою голову.
- Сэр! Мы его не провалим, сэр!
- Сукин сын Макартур гробит морских пехотинцев почем зря, потому что мы не
всегда правильно разыгрываем политические игры. Если вы и ваше подразделение
не отработаете без сучка без задоринки, ситуация станет еще хуже.
- Сэр! Морпех не подведет, сэр!
- Командовать будет лейтенант Этридж, выпускник Аннаполиса. Боевого опыта
немного, но умеет вращаться в нужных кругах. Он будет осуществлять
взаимодействие на политическом уровне. Ответственность за то, чтобы выполнить задание
на местности, возлагается на вас, сержант Шафто.
- Есть, сэр!
- Вы будете работать в тесном сотрудничестве с британскими десантниками.
Отличные парни. Но я хочу, чтобы вы и ваши ребята утерли им нос.
- Сэр! Непременно утрем, сэр!
- Ладно, тогда идите собираться, - говорит майор. - Вы отправляетесь в
Северную Африку, сержант Шафто.
ЛОНДИНИУМ
Массивные британские монеты брякают в кармане, как оловянная посуда. Ло-
уренс Притчард Уотерхауз идет по улице. Он в форме кавторанга ВМФ США. Из
этого не следует, что он капитан второго ранга или даже служит на флоте, хотя
так оно и есть. А вот насчет США сомнений быть не может, потому что всякий
раз, сходя с тротуара, он либо выпрыгивает из-под колес, либо замирает, со
скрежетом переводя стрелки своих мыслей на другой путь и тратя уйму
умственной энергии на попытку увидеть окружающее в большом зеркале. Здесь
левостороннее движение.
Он знал об этом раньше. Видел фотографии. И Алан в Принстоне жаловался, что
чудом до сих пор не попал под машину.
Тротуары соединяются под прямым углом, а не плавно изгибаются, как в
Америке . Переход от тротуара к улице строго вертикальный. Если бы на голову Уотер-
хаузу поместили зеленую лампочку и наблюдали за ним сбоку во время
затемнения, его траектория выглядела бы как прямоугольные импульсы на экране
осциллографа - вверх, вниз, вверх, вниз. Происходи это в Америке, импульсы
располагались бы равномерно, примерно по двенадцать на милю, потому что в его
родном городе улицы образуют правильную решетку:
пппппппппп
В Лондоне улицы извиваются, как им вздумается, и распределение импульсов
выглядит случайным: иногда они сменяются часто, иногда редко:
Ученый, которому показали бы эти меандры, вероятно, отчаялся бы отыскать в
них какую нибудь закономерность; больше всего они походили бы на случайную
последовательность, определяемую космическими лучами или распадом
радиоактивного изотопа.
Другое дело, если этот ученый мыслил бы широко и оригинально.
Широты охвата можно достичь, поместив зеленую лампочку на голову каждого
пешехода в Лондоне и записывая траектории в течение нескольких ночей. В
результате получится толстая кипа миллиметровки с графиками, каждый из которых
будет казаться совершенно случайным. Чем толще кипа, тем шире охват:
1НПШН11
TTTiTWlTittll
жтлпгпппга
шглптп
-липппглипга
ШТТШШПЛЛ!
ппшипшп)
ИШ1Ш11ПП1
тптпплт
тлппппш
ТШПШИГЖ!
пгтпгтдагпп
лглалшш
ШШ1ГПП1ГШ
иплгтппт
ЪТППИПГЖО
пшпяшт
лнглпгт
твляпю
П1ШШИ1ИП
«ШЛПЛШПИЙ
ТТГ1ГЩМ
тжлпагя
шпгшоя
ТПШППЖ!
¥Т1ГШ!ПО
1ПТВГШТ1ЛВ
ТПШ1ШШ
тпштти
"шшгшлш;
ШРЛПППЛГШ
vTwram
шпиилпл
ТЙШШГП
кгпттпптптп
"ГМГШТППП
Оригинальность ума - отдельное дело. Никто не знает, в чем тут финт. Один
посмотрит на кипу меандров и не увидит ничего, кроме шума. Другой ощутит
странный трепет, не понятный тому, кто подобного не испытывал. Некий
глубинный отдел мозга, настроенный на поиск закономерностей (или наличия
закономерностей) , проснется и прикажет тупой будничной части мозга смотреть на кипу
миллиметровки. Сигнал слабый и не всегда осмысленный, но человек просиживает
сутками, перебирая кипу бумаг, как аутист, расстилает их по полу, сортирует
на кучки по некой неведомой системе, подписывает цифирки и буквы мертвых
алфавитов, рисует стрелки, ищет похожие места, сопоставляет их между собой.
Однажды этот человек выйдет из кабинета с подробной картой Лондона,
восстановленной по графикам прямоугольных импульсов.
Лоуренс Притчард Уотерхауз - один из таких людей.
Вот почему правительство его страны - Соединенных Штатов Америки -
заставило Уотерхауза принести длиннейшую клятву секретности, исправно снабжало его
обмундированием различных званий и родов войск, а теперь отправило в Лондон.
Он сходит с тротуара, рефлекторно смотрит налево. В правом ухе звон, визг1
мотоциклетных тормозов. Это всего лишь британский морской пехотинец на
мотоцикле (Уотерхауз уже немного разбирается в знаках отличия), но за ним
подкрепление - защитного цвета фургон с написанными по трафарету кодовыми номерами.
- Прошу прощения, сэр! - бодро говорит морской пехотинец и объезжает
Уотерхауза, видимо, сообразив, что с задачей додавить союзника вполне справится
фургон. Уотерхауз прыгает вперед, прямо под колеса несущегося с другой
стороны черного такси.
Впрочем, последний отрезок пути от этой конкретной улицы до Вестминстера он
преодолевает без риска для жизни, если не считать близости к хорошо
организованной орде немцев, оснащенной лучшими в мире средствами массового
уничтожения. Эта часть города похожа на некоторые плохо освещенные закутки Манхэтте-
на. Вдоль узких улочек тянутся десятиэтажные здания. Иногда Уотерхауз видит в
просветы между домами впечатляющие готические громады и осознает близость
Величия . Как и на Манхэттене, все куда-то деловито спешат.
По военному времени каблуки у пешеходов подкованы, металлические набойки
звякают на ходу. У каждого прохожего - примерно постоянная длина шага, он вы-
звякивает на ходу с точностью метронома. Закрепив микрофон в бровке, шпион
мог бы записать какофонию звяканий, случайную на первый взгляд, как писк из
счетчика Гейгера. Однако правильный человек способен извлечь сигнал из шума -
вычислить соотношение мужчин и женщин, построить гистограмму длины ног...
Надо выбросить все это из головы и сосредоточиться на деле, которое пока
еще скрыто мраком.
Над входом в станцию метро Сент-Джеймс Парк сидит угловатая современная
скульптура. Двадцать четыре часа в сутки она наблюдает за Бродвей-билдингс.
Как все штабы разведки, которые видел Уотерхауз, здание страшно
разочаровывает .
Это, в конечном счете, всего лишь здание - примерно десять этажей,
сложенных из рыжего камня (три верхних составляет непомерно высокая мансарда),
чуточка классического орнамента над окнами. Как все окна в Лондоне, они
разделены клейкой лентой на восемь прямоугольных треугольников. Уотерхауз находит,
что с классической архитектурой это согласуется лучше, чем, скажем, с
готикой.
Он изучал физику и не верит, что от ударной волны, когда по соседству
взорвутся несколько сот фунтов тринитротолуола, спасет клейкая лента. Скорее это
суеверие, круги от сглаза на голландских коровниках в Пенсильвании. Может
быть, вид ленты помогает людям сосредоточиться на войне.
На Уотерхауза это не действует. Он вдумчиво переходит улицу, думая о
направлении движения, на случай, если из зданий за ним наблюдают. Входит,
придерживает дверь стремительной девице в одежде военного покроя (которая всем
своим видом показывает, что Уотерхауз ничего не добьется, просто подержав ей
дверь), потом - утомленному библейскому старцу с длинными седыми усами.
Вестибюль надежно охраняется. У Лоуренса долго проверяют документы. Затем
он, естественно, поднимается не на тот этаж, потому что в Англии они
нумеруются по-другому. Все было бы куда смешнее, не происходи это в штабе военной
разведки в разгар величайшей войны за всю историю человечества.
Нужный этаж, когда Уотерхауз наконец туда попадает, оказывается просто
шикарным. Вообще в Англии шик во всем. Ничто не делается наполовину. Надо
пройти милю, чтобы отыскать телефонную кабинку, зато уж выстроена она так, будто
в недавнем прошлом немотивированный подрыв телефонных кабинок динамитом
представлял собой реальную проблему для общества. А британский почтовый ящик, по
всему, остановит немецкий танк. Ни у кого нет автомобиля, но уж если есть,
так трехтонная махина ручной сборки. Идея, что можно штамповать машины на
потоке, совершенно чужда здешнему сознанию: есть некий заведенный порядок,
мистер Форд, которому надо следовать: ручная пайка радиаторов, выстругивание
покрышек из цельного куска каучука и все прочее.
То же с официальными встречами. Уотерхауз всегда - Гость; ему еще ни разу
не приходилось принимать людей у себя. Гость прибывает в незнакомое здание,
сидит в приемной; миловидная, но неприступная особа женского пола предлагает
кофеинсодержащий напиток, от которого положено отказаться, потом проводит его
в Кабинет, где сидят Главный и Остальные. Знакомят по некоторой системе, в
которой Гостю разбираться не обязательно, поскольку он функционирует в
пассивном режиме и должен лишь отзываться на сигналы извне: пожимать протянутые
руки, отказываться от кофеинсодержащих и (на этой стадии) алкогольных
напитков, садиться, где и когда скажут. В данном случае Главный и все Остальные,
кроме одного - британцы, выбор напитков слегка иной, Кабинет сложен из
массивных глыб, как внутренняя гробница фараона, окна заклеены обычной
неубедительной лентой. Фаза Предсказуемого Юмора короче, чем в Америке, фаза
Светского Трепа - длиннее.
Уотерхауз перезабывал все их фамилии. Он всегда с ходу забывает фамилии, а
даже если бы не забыл, они ничего ему не говорят, потому что перед ним не
положили организационные схемы Министерства иностранных дел (которое ведает
разведкой) и Военного ведомства. Все постоянно говорят «Вот и Хайс!», и когда
он уже готов озираться в поисках Хайса, до него внезапно доходит, что так они
произносят «Уотерхауз». Кроме того, в его мозг проникает только одна ремарка
- когда кто-то из Остальных говорит о премьер-министре тоном, предполагающим
короткое знакомство. А это даже не Главный. Главный гораздо старше и
внушительнее. Поэтому Уотерхауз (хотя давно перестал слушать) остается под
впечатлением, что, по меньшей мере, половина присутствующих недавно общались с Уин-
стоном Черчиллем.
Потом внезапно в разговоре мелькает определенное слово. Уотерхауз не
слушал, но почти уверен, что в последние десять секунд кто-то сказал: «Ультра».
Он моргает и выпрямляется.
Главный поднимает брови. Остальные озадачены.
- Кажется, несколько минут назад что-то говорили про кофе? - спрашивает
Уотерхауз .
- Мисс Стенхоуп, кофе капитану «Вот и Хайсу», - говорит Главный в
металлический селектор. Это один из полудюжины учрежденческих селекторов в
Британской империи, зато цельнолитой, чугунный, весит сто фунтов и подсоединен к
розетке с напряжением 420 вольт проводами толщиною в указательный палец. - И
будьте так любезны, принести чай.
Теперь Уотерхауз знает, как зовут секретаршу Главного. Что ж, это зацепка.
Отталкиваясь от нее, он сможет путем разысканий восстановить фамилию
Главного.
Судя по всему, это вернуло их в фазу Светской Болтовни. Американские боссы
были бы раздосадованы, британцы же, напротив, демонстрируют явное облегчение.
Мисс Стенхоуп просят принести и другие напитки.
- Вы в последнее время видели доктора Шеэна? - спрашивает Уотерхауза
Главный с ноткой тревожной заботы в голосе.
- Кого? - Тут Уотерхауз понимает, что речь о каперанге Шойне, и что в
Лондоне его имя произносят более правильно.
- Капитан Уотерхауз? - спрашивает Главный через несколько минут. Уотерхауз
придумывает новую криптографическую систему, основанную на разном
произношении слов, и довольно долго не произносит ни слова.
- Ах да! Я заскочил к нему перед отъездом. Конечно, когда он... э э. .. ма-
лость не того, с ним запрещено говорить о шифрах.
- Разумеется.
- Беда в том, что, когда у тебя с человеком все общие дела насчет криптоло-
гии, трудно удержаться и не нарушить приказ.
- Да, весьма затруднительная ситуация.
- Мне кажется, он более-менее ничего. - Уотерхауз говорит не очень
убежденно . В кабинете наступает приличествующая тишина.
- Когда он находился в более благоприятном состоянии, он восторженно писал
о вашей работе над «Криптономиконом», - говорит один из Других, до сих пор по
большей части молчавший. Уотерхауз решает, что это какая-то шишка в мире
машинной криптологии.
- Мировой дядька, - говорит Уотерхауз. Главный использует это как отправную
точку.
- Поскольку вы работали с машинами доктора Шойна, то входите в список
«Мэджик» . Теперь, когда наши страны договорились - по крайней мере, в принципе -
сотрудничать в области криптологии, это автоматически включает вас в список
«Ультра».
- Понятно, сэр, - говорит Уотерхауз.
- «Ультра» и «Мэджик» в значительной степени симметричны. В обоих случаях
вражеская держава разработала шифр, который считает абсолютно невзламываемым.
В обоих случаях союзная держава взломала шифр. В Америке доктор Шойн и его
команда раскололи «Индиго» и построили машину «Мэджик». У нас команда доктора
Нокса взломала «Энигму» и построила «Бомбу». Здесь светилом был доктор
Тьюринг , у вас - доктор Шойн, но он, как вы выразились, малость не того. Однако
он утверждал, что вы вполне на уровне Тьюринга.
- Чертовское преувеличение, - говорит Уотерхауз.
- Вы учились с доктором Тьюрингом в Принстоне, так?
- Мы были там в одно время, если вы меня понимаете. Катались на
велосипедах . Нас нечего сравнивать.
- Но ведь доктор Тьюринг учился в аспирантуре, а вы были простым
второкурсником .
- Конечно. И все равно он гораздо сильнее меня.
- Вы чересчур скромны, капитан Уотерхауз. Многие ли студенты публикуют
статьи в международных журналах?
- Мы просто катались на велосипедах, - упрямо повторяет Уотерхауз. -
Эйнштейн даже говорить со мной не захотел.
- Доктор Тьюринг всерьез занимался теорией информации, - произносит не по
годам изможденный тип с длинными седыми патлами. Уотерхауз мысленно
определяет его как оксфордского профессора. - Вероятно, вы обсуждали с ним эти темы.
Профессор поворачивается к остальным и говорит профессорским тоном:
- Теория информации для механического калькулятора то же, что гидродинамика
- для корабельного корпуса. - Потом оборачивается к Уотерхаузу и произносит
чуть менее напыщенно: - Доктор Тьюринг продолжал работать в этом направлении
после того, как исчез с вашего горизонта и вступил в область Засекреченного.
В особенности его интересовало, сколько именно информации можно извлечь из
случайных, на первый взгляд, данных.
Внезапно все в кабинете вновь обмениваются удовлетворенными взглядами.
- По вашей реакции я заключаю, - говорит Главный, - что и вы продолжали
думать в этом же направлении.
Уотерхаузу интересно, какой была его реакция. Он отрастил клыки? Напустил
слюней в кофе?
- Это хорошо, - говорит Главный раньше, чем Уотерхауз успевает ответить, -
потому что нам это тоже в высшей степени интересно. Понимаете, сейчас, когда
мы прилагаем усилия - подчеркну, предварительные и явно недостаточные усилия
скоординировать действия американской и британской разведки, мы оказываемся в
нелепейшей ситуации. Мы знаем все, капитан Уотерхауз. Мы читаем личные
послания Гитлера военачальникам на местах зачастую раньше самих военачальников.
Очевидно, что такое знание - мощнейшее оружие. Но так же очевидно, что оно не
поможет выиграть войну, если мы не будем действовать в соответствии с
полученным знанием. То есть если с помощью «Ультра» мы узнали, что из Таранто в
Северную Африку вышел конвой с припасами для Роммеля, это знание бесполезно,
если мы не потопим конвой.
- Ясно, - говорит Уотерхауз.
- Теперь, если десять конвоев вышли и все потоплены, даже те, что двигались
ночью или в тумане, немцы спросят себя, как мы их нашли. Они поймут, что мы
раскрыли шифр «Энигма», сменят его, и это оружие будет для нас утрачено.
Смело могу сказать, что мистера Черчилля огорчит такой поворот событий.
Главный смотрит на Остальных, те важно кивают. У капитана Уотерхауза такое
впечатление, что мистер Черчилль относится к этому вопросу весьма серьезно.
- Давайте изложим суть дела в терминах теории информации, - говорит
профессор. - Информация течет к нам из Германии через систему «Ультра» в Блетчли
парке. Информация поступает туда в виде случайных на первый взгляд сигналов
азбуки Морзе, которые передаются по радио. Но поскольку у нас есть очень
умные люди, способные отыскать смысл во внешне случайной последовательности, мы
получаем чрезвычайно важную информацию. Так вот, немцы пока не взломали наши
главные шифры. Однако они могут наблюдать за нашими действиями - за
маршрутами наших конвоев в Северной Атлантике, за перемещениями самолетов. Если
конвои всякий раз обходят стороной немецкие подводные лодки, а наши
бомбардировщики летят прямиком к немецким конвоям, то немец - я говорю об очень умном
немце, о немце-ученом - понимает, что тут действует не случайность. Этот
немец может отыскать корреляцию. Он увидит, что мы знаем больше, чем должны бы.
Другими словами, с какого то момента информация начинает течь от нас к
немцам.
- Мы должны знать, где этот момент, - произносит Главный. - Знать точно.
Чтобы создать впечатление случайности.
- Да, - говорит Уотерхауз, - и это должна быть такая случайность, чтобы
обмануть кого-нибудь вроде Рудольфа фон Хакльгебера.
- Именно его мы и имели в виду, - подхватывает профессор. - Доктора фон
Хакльгебера, с прошлого года.
- Ой! - радостно восклицает Уотерхауз. - Руди защитился?
Поскольку Руди призвали назад в объятия Тысячелетнего Рейха, Уотерхауз
предполагал худшее: Руди в шинели, спит в сугробе где-нибудь под Ленинградом
или вроде того. Однако, выходит, фашисты, способные ценить ум (если только
этот ум - не еврейский), нашли ему кабинетную работу.
Наступает неловкое молчание. Кто-то из Других, пытаясь разрядить
обстановку, шутит, что, если бы Руди догадались задержать в Нью-Джерси, не
потребовалось бы вводить гриф секретности «Ультра Мега». Никто не смеется, и Уотерхауз
заключает, что дело обстоит именно так.
Ему показывают схему организации специального подразделения №2701 ВВС
Британии, куда включены все двадцать четыре человека в мире, допущенные к
«Ультра Мега». Верх украшают такие люди, как Уинстон Черчилль и Франклин Делано
Рузвельт. Затем идут фамилии, которые кажутся Уотерхаузу смутно знакомыми:
может быть, это как раз те, с кем он сейчас разговаривает. Под ними - некий
Чаттан, молодой полковник британских ВВС, отличившийся (объясняют Уотерхаузу)
в Битве за Британию.
На следующем уровне списка - Лоуренс Притчард Уотерхауз и две другие
фамилии: капитан ВВС Британии и капитан МПФ США. Вбок отходит пунктирная линия к
Алану Матисону Тьюрингу. В целом это, похоже, самое невероятное собрание лю-
дей, когда-либо возникавшее в недрах военной организации. В самом низу схемы
располагаются две колонки по шесть фамилий, расположенные под капитанами
британских ВВС и американской морской пехоты соответственно. Исполнительное
крыло организации: как говорит один из сидящих в кабинете, «люди в забое», или,
как поясняет Уотерхаузу единственный американец, «это там, где покрышка
соприкасается с шоссе».
- Вопросы есть? - спрашивает Главный.
- Число выбрал Алан?
- Вы имеете в виду доктора Тьюринга?
- Да. Это он выбрал число 2701?
Такие детали явно на несколько уровней ниже статуса людей в Бродвей-
билдингс. Они удивлены и немного оскорблены, как будто Уотерхауз попросил их
написать под диктовку.
- Возможно, - говорит Главный. - Почему вы спросили?
- Потому что, - отвечает Уотерхауз, - 2701 это произведение двух простых
чисел, 37 и 73, которые, будучи записаны в десятичной системе, представляют
собой, как вы легко можете видеть, взаимную перестановку цифр.
Все лица обращаются к ученому, который явно пристыжен.
- Это лучше исправить, потому что именно такие вещи может заметить Рудольф
фон Хакльгебер. - Он встает, вынимает из кармана авторучку с золотым пером и
переправляют 2701 на 2702. Уотерхауз оглядывает собравшихся и приходит к
выводу, что все довольны. Очевидно, именно таких салонных фокусов от него и
ждут.
КОРРЕХИДОР
В Манильской бухте нет четкой границы между водой и влажным воздухом,
только голубовато-серая пелена. «Глория IV» с полчаса осторожно маневрирует между
стоящими на якоре грузовыми судами, потом набирает скорость и устремляется к
середине залива. Дымка немного рассеивается, Рэнди хорошо видит по правому
борту Батаан: черные горы, по большей части окутанные мглой и испещренные
облачными грибами восходящих термальных потоков. Пляжей почти нет, красные
склоны обрываются к воде. По мере того как катер огибает полуостров, берег
становится положе, видны зеленые луга. На самом конце полуострова - два
известняковых утеса, которые Рэнди помнит по кассете Ави. Однако взгляд его
прикован к Коррехидору в нескольких милях от полуострова.
Америка Шафто, или Ами, как она предпочитает зваться, большую часть времени
проводит вне каюты, оживленно разговаривает с филиппинцами и американцами или
сидит по-турецки на палубе, перебирает карты и бумаги. Она надела ковбойскую
соломенную шляпу от солнца. Рэнди не торопится подставлять себя прямым лучам:
бродит по каюте, потягивает кофе, рассматривает фотографии.
Он наивно ожидал увидеть много снимков, на которых водолазы укладывают
кабель. «Семпер марин сервисно» прокладывают много кабеля, и прокладывают
хорошо , Рэнди наводил справки, прежде чем заключить контракт. Однако, видимо,
здесь не считают, что такую работу интересно снимать. На большей части
фотографий - поиск затонувших сокровищ: ныряльщики, широко улыбаясь,
демонстрируют облепленные ракушками вазы, словно хоккеисты - Кубок Стэнли.
Коррехидор с этого расстояния - выступающая из воды чечевица джунглей с
тянущимся в одну сторону шельфом. Рэнди видел карты и знает, что на самом деле
остров имеет форму сперматозоида. То, что отсюда кажется шельфом, на самом
деле - хвост, который извивается к востоку, как будто сперматозоид хочет
выплыть из Манильского залива, чтобы оплодотворить Азию.
Пробегает Ами, распахивает дверь каюты.
- Идемте в рубку, - говорит она, - посмотрите.
Рэнди идет за ней.
- Кто это на большинстве фотографий? - спрашивает он.
- В шрамах, с «ежиком»?
- Да.
- Мой отец. Дуг.
- Дуглас Макартур Шафто? - спрашивает Рэнди. Он видел это имя на контракте
с «Семпер марин».
- Он самый.
- Бывший «Морской лев23»?
- Ага. Только он не любит, когда так говорят. Уж очень заезженно.
- Почему его имя и фамилия кажутся мне знакомыми?
Ами вздыхает.
- Он получил свои пятнадцать минут славы в тысяча девятьсот семьдесят
пятом.
- Не могу вспомнить.
- Комстока знаете?
- Генерального прокурора Пола Комстока? Врага криптографии?
- Я про его отца, Эрла Комстока.
- Идеолога холодной войны? Организатора войны во Вьетнаме?
- Никогда не слышала, чтобы его так называли, но да, мы говорим об одном
человеке. Может быть, вы помните, что в тысяча девятьсот семьдесят пятом Эрл
Комсток выпал, или был вытолкнут, из горнолыжного подъемника в Колорадо и
сломал руку.
- Ах да. Вроде вспоминается.
- Отец... - Ами кивает на одну из фотографий, - был на соседнем сиденье.
- Случайно или...
- Чисто случайно. Не преднамеренно.
- Это с какой стороны посмотреть, - говорит Рэнди. - Если Эрл Комсток часто
катался на лыжах, довольно велика вероятность, что рано или поздно он
оказался бы в пятидесяти футах над землей рядом с ветераном-вьетнамцем.
- Без разницы. Я просто хочу сказать, что мне неохота об этом говорить.
- Я с ним познакомлюсь? - спрашивает Рэнди, глядя на фотографию.
Ами закусывает губу и смотрит на горизонт.
- В девяноста процентах случаев его присутствие на борту означает, что
происходит нечто необычное. - Она открывает люк и, придерживая крышку,
показывает Рэнди на высокие ступеньки.
- А остальные десять?
- Ему скучно или он поссорился с подружкой.
Рулевой «Глории» занят своим делом и не обращает на них внимания, что Рэнди
воспринимает как знак профессионализма. В рубке множество самодельных столов
из толстой фанеры или старых дверей, все свободное место занято электроникой:
здесь есть факс, машинка поменьше, выдающая сводки погоды, три компьютера,
спутниковый телефон, несколько радиотелефонов на базах для подзарядки, эхолот
и другие гидроакустические приборы. Ами подводит Рэнди к большому экрану, на
котором что-то вроде черно-белого фото гористой местности. «Локатор бокового
обзора, - объясняет она. - Незаменимая вещь для такого рода работы.
Показывает , что на дне».
Ами смотрит на одном из компьютеров текущие координаты и что-то быстро
прикидывает в уме.
- Эрнесто, пять градусов вправо, пожалуйста.
23 «Морские львы» - подразделения сил специальных операций ВМС США,
предназначенные для ведения разведки и диверсионных операций в портах на морском и
речном побережье.
- Есть, мэм, - говорит Эрнесто и поворачивает на пять градусов вправо.
- Что вы ищете?
- Бесплатное приложение, - объясняет Ами. - Маленький бонус для наших
клиентов - экскурсия с показом достопримечательностей. Видите? Вот. - Она
мизинцем показывает что-то, секунду назад возникшее на экране.
Рэнди нагибается и всматривается. Явно антропогенное образование: мешанина
прямых углов и прямых линий.
- Похоже на груду обломков.
- Так и есть, - отвечает Ами. - Когда-то это была значительная часть
филиппинского национального достояния.
- Что?!
- Во время войны, - говорит Ами, - после Перл-Харбора, но до того, как
японцы заняли Манилу, правительство опустошило казну. Все золото и серебро
упаковали в ящики и вывезли на Коррехидор - якобы для сохранности.
- Что значит «якобы»?
Ами пожимает плечами.
- Это Филиппины. У меня такое чувство, что определенная часть ушла на
сторону . Однако много серебра оказалось здесь. - Она выпрямляется и кивает на
Коррехидор за окном. - Тогда считалось, что Коррехидор неприступен.
- Когда примерно?
- В декабре сорок первого - январе сорок второго. Так или иначе, скоро
стало ясно, что Коррехидор падет. В начале февраля одна подводная лодка забрала
золото, вторая - людей, которых нельзя было оставлять неприятелю, вроде де-
шифровщиков. На серебро подлодок не хватило. Макартур оставил Филиппины в
марте. Ящики с серебром выносили ночью и бросали в море.
- Вы меня подкалываете?
- Лучше утопить, чем оставить японцам, правда?
- Да, наверное.
- Японцы подняли значительную часть серебра. Они взяли в плен американских
водолазов на Батаане и Коррехидоре и заставили их работать. Однако пленные
ухитрялись припрятать часть серебра и передать филиппинцам, которые тайком
доставляли его в Манилу. Серебра было столько, что оно совершенно подорвало
японские оккупационные деньги.
- Так что мы видим сейчас?
- Остатки ящиков, развалившихся от удара о дно, - говорит Ами.
- А после войны серебро еще оставалось?
- Конечно, - легко отвечает Ами. - Большую часть сбросили сюда, и его
подняли водолазы, но что-то вывалили в других местах. Одно такое место отец
нашел в семидесятых.
- Обалдеть! Ерунда какая-то.
- А что?
- Не поверю, что груды серебра так и лежат тридцать лет - бери, кто хочет.
- Вы плохо знаете Филиппины, - говорит Ами.
- Я знаю, что это бедная страна. Почему бы не поднять серебро?
- Большая часть охотников за сокровищами в этой часта мира ищет добычу
покрупнее , - говорит Ами, - или полегче.
Рэнди не унимается.
- По моему, груда серебра на дне бухты - достаточно крупная и легкая
добыча.
- Вовсе нет. Серебро не так дорого стоит. Ваза династии Сун, если ее
поднять и очистить от ракушек, стоит дороже золота. Золота! А найти ее много
легче - просто прощупываешь дно эхолотом. Затонувший корабль дает на экране
характерную картинку. А старый ящик, разбитый, поросший кораллами и
ракушками , больше всего похож на камень.
По мере того как они приближаются к Коррехидору, Рэнди видит, что хвост у
острова корявый, из него там и сям торчат нагромождения каменных глыб. От
толстой оконечности острова к кончику хвоста темная зелень джунглей
постепенно сменяется более светлой растительностью, затем - красновато бурой сухой
почвой. Рэнди смотрит на один из скалистых выступов, который теперь венчает
рупорная антенна, повернутая на восток, к зданию корпорации «Эпифит» в Интра-
мурос.
- Видите пещеры сразу над водой? - говорит Ами. Она, по всей видимости,
жалеет, что завела речь о сокровищах, и теперь хочет сменить тему.
Рэнди с сожалением отводит взгляд от антенны, которой частично владеет, и
смотрит туда, куда указывает девушка. Известняковый бок острова, круто
уходящий в воду, изъеден дырами.
- Ага.
- Их пробили американцы для береговых орудий. Японцы расширили, и там
помещались лодки камикадзе.
- Обалдеть.
Рэнди слышит низкий горловой звук и, переведя взгляд, видит, что с ними
поравнялась лодка. Она узкая и длинная, как каноэ, с балансирами по обоим
бортам. На короткой мачте развеваются два флага; повсюду протянуты веревки, на
них весело хлопает разноцветное постиранное белье. Посредине большой дизель
без кожуха отравляет атмосферу клубами черного дыма. Ближе к носу несколько
филиппинцев, включая женщин и детей, перекусывают под ярко-голубым тентом. На
корме двое возятся с водолазным снаряжением. Один что-то держит у рта:
микрофон. Рация на «Глории» хрипит по-тагальски. Эрнесто подавляет смешок, берет
микрофон, коротко отвечает. Очевидно, это что нибудь вроде: «Потом
потреплемся . У нас в рубке клиент».
- Коллеги, - сухо поясняет Ами. По всему видно, что ей хочется отделаться
от Рэнди и вернуться к работе.
- Спасибо за экскурсию, - говорит Рэнди. - Один вопрос.
Ами поднимает брови, стараясь выглядеть спокойной.
- Какую часть доходов «Семпер марин» дает охота за сокровищами?
- В этом месяце? В этом году? За десять лет? За все время существования
фирмы?
- Без разницы.
- Год на год не приходится, - отвечает Ами. - Мы окупили «Глорию» и еще
немного заработали вазами с затонувшего корабля. Но в иные годы весь доход
давала работа, как эта.
- Другими словами, скучная работа, от которой тошнит? - спрашивает Рэнди.
Выпаливает, не подумав. В нормальных обстоятельствах он лучше контролирует
свои слова. Однако борода сбрита, границы «я» разрушены или что-то в таком
роде.
Он думает, что Ами рассмеется или хотя бы подмигнет, но она воспринимает
его слова совершенно серьезно. У нее классно получается каменное лицо.
- Смотрите на это как на клепку номерных знаков.
- Значит, на самом деле вы - охотники за сокровищами, - подводит итог
Рэнди . - А номерные знаки клепаете, чтобы иметь приток денежных средств.
- Зовите нас охотниками за сокровищами, если хотите. Зачем вы пошли в
бизнес , Рэнди? - Она поворачивается и выходит.
Рэнди смотрит ей вслед. Эрнесто тихо чертыхается, не столько со зла,
сколько от изумления. «Глория» как раз огибает хвост Коррехидора, и становится
видна вся южная сторона острова. На протяжении последней полумили хвост
изгибается, образуя полукруглую бухту. В середине бухты стоит белый корабль,
который Рэнди поначалу принимает за океанский лайнер с жесткими, разбойничьими
обводами. Потом он видит на корме название и порт приписки: «РУИ ФАЛЕЙРО -
САНТА МОНИКА, КАЛИФОРНИЯ».
Рэнди подходит к Эрнесто, и они некоторое время вместе глядят на яхту. Рэн-
ди о ней слышал, а Эрнесто, как все на Филиппинах, давно знает. Однако
увидеть се своими глазами - совершенно другое дело. На юте, как игрушечка, стоит
вертолет. На шлюпбалке кинжалом качается мощный гоночный катер, который в
любую минуту можно спустить на воду. Смуглолицый мужчина в ослепительно белой
форме драит медный поручень.
- Руи Фалейро был космографом Магеллана, - говорит Рэнди.
- Космографом?
- Мозгом операции. - Рэнди стучит себя по голове.
- Он приплыл сюда с Магелланом? - спрашивает Эрнесто.
Для всего остального мира Магеллан - человек, совершивший первое
кругосветное плавание. Здесь каждому известно, что добрался он только до острова Мак-
тан, где был убит филиппинцами.
- Когда Магеллан вышел в море, Фалейро остался в Севилье, - говорит Рэнди.
- Он сошел с ума.
- Вы много знаете про Магеллана, да? - спрашивает Эрнесто.
- Нет, - отвечает Рэнди. - Я много знаю про Дантиста.
- Не разговаривай с Дантистом. Никогда. Ни о чем. Даже о технической
стороне . Любой его технический вопрос - всего лишь пробный шар в деловой
стратегии, до которой тебе - как Даффи Даку до теоремы Геделя.
Ави огорошил этим Рэнди однажды вечером, когда они обедали в ресторане в
центре Макати. Ави отказывается говорить о чем-нибудь серьезном в радиусе
мили от гостиницы «Манила»; он убежден, что каждый номер и каждый столик
прослушиваются .
- Спасибо за доверие, - сказал Рэнди.
- Пойми, - ответил Ави, - я просто пытаюсь застолбить территорию -
оправдать свое участие в проекте. Деловой стороной буду заниматься я.
- У тебя, часом, не мания преследования?
- Слушай сюда. У Дантиста примерно миллиард долларов своих и еще десять
миллиардов под управлением. Все вонючие ортодонты в Южной Калифорнии ушли на
пенсию в сорок лет, потому что Дантист за два или три года удесятерил их
индивидуальные пенсионные счета. Хорошим людям деньги сами не плывут.
- Может, ему просто везло.
- Везло, да. Но это еще не значит, что он хороший человек. Я о том, что он
инвестирует в крайне рискованные предприятия. Он играет в русскую рулетку на
пенсионные сбережения вкладчиков, не ставя их в известность. Он вложил бы
деньги в исламистов с Минданао, если бы считал, что захват заложников
принесет хорошие дивиденды.
- Интересно, он понимает, что ему везло?
- Мне тоже интересно. Думаю, нет. Думаю, он считает себя орудием
Божественного Провидения, как Дуглас Макартур.
«Руи Фалейро» - гордость быстроразвивающегося сиэтлского суперъяхтострое-
ния. Рэнди почерпнул кое-какие сведения о яхте из рекламного буклета,
выпущенного еще до того, как Дантист ее купил. Поэтому он знает, что вертолет и
гоночный катер входили в сумму сделки, которая не разглашается. В убранстве
яхты использовано, помимо всего прочего, десять тонн мрамора. В хозяйских
каютах две уборные, М и Ж, отделанные соответственно черным и розовым
мрамором, чтобы Дантист и Дива не толклись у одной раковины, готовясь к большому
приему в бальном помещении яхты.
- Про Дантиста? - переспрашивает Эрнесто.
- Про Кеплера. Доктора Кеплера, - говорит Рэнди. - В Штатах некоторые люди
называют его Дантистом. Люди, занятые в сфере высоких технологий. Эрнесто
понимающе кивает.
- Такой человек мог выбрать себе любую женщину в мире, - говорит Эрнесто, -
но он выбрал филиппинку.
- Да, - осторожно соглашается Рэнди.
- А в Штатах знают историю жизни Виктории Виго?
- Должен признаться, в Штатах она не так известна, как на Филиппинах.
- Конечно.
- Хотя некоторые ее песни очень популярны. Многим известно, что она
выбилась из нищеты.
- А в Штатах знают про Дымную Горку? Про свалку в Тондо, где дети ищут себе
еду?
- Некоторые - да. Еще больше узнают, когда фильм про Викторию Виго покажут
по телевизору.
Эрнесто удовлетворенно кивает. Здесь всем известно, что выходит фильм про
жизнь Дивы с ней самой в главной роли. Однако мало кто в курсе, что фильм
заведомо убыточный, снимается на деньги Дантиста и пройдет по кабельному каналу
в ночные часы.
Зато, наверное, все понимают, что самого интересного там не будет.
- В том, что касается Дантиста, - сказал Ави, - утешает одно. На Филиппинах
он будет совершенно предсказуемый. Ручной. Даже смирный.
- Это почему?
- Виктория Виго - бывшая проститутка, верно?
- Ну, люди перемигиваются и толкают друг друга в бок по этому поводу, но я
впервые слышу, чтобы такое сказали вслух, - ответил Рэнди, нервно озираясь.
- Поверь, с Дымной Горки другого пути нет. Проституцией здесь заправляют
Болоболо - группа с Северного Лусона, которая пришла к власти вместе с Марко-
сом. Они контролируют эту сферу жизни: полицию, организованную преступность,
местную политику, все такое. Соответственно Виктория Виго на крючке: у них
есть фотографии и видеозаписи с тех времен, когда она была малолетней
проституткой и снималась в порно.
Рэнди изумленно брезгливо помотал головой.
- Откуда, черт возьми, ты это все знаешь?
- Не важно. Поверь мне, в определенных кругах это известно не хуже, чем
значение числа «я».
- Только не в моих.
- Так или иначе, ее интересы связаны и всегда будут связаны с Болоболо. А
Дантист будет послушно выполнять все, что скажет жена.
- Ты уверен? - усомнился Рэнди. - Он - акула бизнеса. Денег и влияния у
него, вероятно, побольше, чем у Болоболо. Он волен поступать, как ему
вздумается.
- Но не будет, - заявил Ави с полуулыбкой. - Он поступит так, как велит
жена.
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, - сказал Ави. - Кеплер, как большинство богатых, влиятельных
людей, одержим властью, верно?
- Верно.
- Если ты настолько одержим властью, в какие сексуальные предпочтения это
должно вылиться?
- Надеюсь никогда не узнать. Наверное, я хотел бы подавлять женщину.
- А вот и нет! - сказал Ави. - Секс гораздо сложнее, Рэнди. Секс - это то,
где вылезают наружу подавленные желания. Люди сильнее всего заводятся, когда
обнажаются их самые глубинные тайны...
- Черт! Кеплер - мазохист?
- Он такой гребаный мазохист, что прославился своим мазохизмом. По крайней
мере, в восточно-азиатской секс-индустрии. Сутенеры и хозяйки борделей в
Гонконге, Бангкоке, Шенжене, Маниле - все имеют на него досье и точно знают, что
ему нужно. Так он и познакомился с Викторией Витю. Он был в Маниле,
прорабатывал сделку с «ФилиТел». Жил в отеле, которым владеют и который прослушивают
Болоболо. Они изучали его случки, как энтомологи изучают спаривание муравьев.
Они запрограммировали Викторию Виго - свою козырную карту, свою бомбу, своего
сексуального Терминатора, - чтобы дать в точности то, что он хочет, потом
направили в его жизнь, как ракету точного наведения, и бац! - истинная любовь.
- И он ничего не заподозрил? Меня удивляет, что он настолько увлекся
шлюхой.
- Он не знал, что она шлюха. В этом то вся красота плана! Болоболо
подсадили ее консьержкой ему в отель! Скромную католическую школьницу! Началось с
того, что она заказывала Кеплеру билеты в театр, а через год он лежит на
своей гребаной мегаяхте с исполосованной задницей, прикованный наручниками к
кровати, а она стоит рядом, и на пальце у нее обручальное кольцо размером с
автомобильную фару - сто тридцать восьмая в списке самых богатых женщин
планеты !
- Сто двадцать пятая, - поправил его Рэнди. - Акции «ФилиТел» недавно пошли
вверх.
Следующие несколько дней Рэнди проводит, стараясь не столкнуться с
Дантистом. Он остановился в маленькой частной гостинице на вершине острова, каждое
утро пьет кофе с булочкой в компании американских и японских ветеранов. Они
приехали сюда вместе с женами, чтобы (предполагает Рэнди) разобраться с
чувствами, в миллион раз более глубокими, чем все, что когда либо доводилось
испытывать ему самому. «Руи Фалейро» постоянно на виду, и Рэнди может
определить , на борту ли Дантист, наблюдая за вертолетом и катером.
Когда он думает, что все безопасно, то идет на берег под УКВ антенной и
смотрит, как водолазы Ами возятся с кабелем. Некоторые работают в прибрежной
полосе, завинчивают вокруг кабеля секции металлических труб. Другие - милях в
двух от берега, рядом с баржей, которая укладывает кабель непосредственно в
илистый грунт с помощью исполинского приспособления, похожего на мясницкий
нож.
Береговой отрезок кабеля тянется в новое железобетонное здание в ста метрах
от верхней приливной отметки. Собственно, это одно большое помещение, набитое
аккумуляторами, генераторами, кондиционерами и электронным оборудованием. За
программы, которые на этом оборудовании крутятся, отвечает Рэнди, поэтому он
проводит большую часть времени в здании, глядя на монитор и стуча по
клавиатуре . Отсюда тянутся провода к УКВ башне.
Другой конец кабеля уходит туда, где в Южно-Китайском море качается на
волнах буй. До него несколько километров. Буй отмечает конец Северо-Лусонского
Кабеля, принадлежащего компании «ФилиТел». Если двигаться вдоль него,
попадешь в здание на северной оконечности острова, куда подходит большой кабель с
Тайваня. К Тайваню, в свою очередь, сходится целая подводная кабельная сеть.
Передавать данные на Тайвань и с Тайваня просто и дешево.
В линии передачи, которой «Эпифит» и «ФилиТел» пытаются связать Тайвань и
Манилу, только один зазор, и он уменьшается день ото дня, по мере того как
баржа смещается к бую.
Когда они, наконец, сходятся, «Руи Фалейро» поднимает якорь и движется к
месту встречи. Вертолет, гоночный катер и флотилия нанятых лодок курсируют
между яхтой и берегом, доставляя из Манилы важных людей и прессу. Появляется
Ави с двумя смокингами из шанхайского ателье («Все знаменитые гонконгские
портные - беженцы из Шанхая»). Они с Рэнди разрывают оберточную бумагу, обла-
чаются и едут в джипе с кондиционером к пристани, где дожидается «Глория».
Через два часа Рэнди впервые видит Дантиста и Диву в большом бальном зале
«Руи Фалейро». Для Рэнди это прием как прием - он жмет людям руки, тут же
забывает как их зовут, садится и в одиночестве принимается за еду и вино.
Единственное, что здесь необычно - на шканцах лежат два кабеля, каждый
толщиной с бейсбольную биту. Если подойти к фальшборту, можно увидеть, как их
концы уходят в пучину. Противоположные концы сходятся на столе посреди
палубы, где техник, доставленный самолетом из Гонконга и облаченный в смокинг,
мается со стыковкой. Еще он мается с тяжелого бодуна, но Рэнди ничуть не
встревожен: он знает, что все это исключительно для понта и оба куска кабеля
заканчиваются в воде рядом с яхтой. Настоящее соединение выполнено вчера,
кабель лежит на дне, и по нему уже бегут биты.
На шканцах еще один человек. Он смотрит на Батаан и Коррехидор,
одновременно наблюдая за Рэнди. Поймав взгляд Рэнди, кивает, как будто мысленно
сверился с каким-то списком, встает и подходит. На нем парадная военная форма,
флотский аналог смокинга. Он почти лыс, оставшаяся седина сострижена
миллиметрах в пяти от головы. Когда он идет к Рэнди, несколько филиппинцев
наблюдают за ним с явным любопытством.
- Здравствуйте, Рэнди. - Человек в форме жмет Рэнди руку, медали звякают
друг о друга. На вид ему лет пятьдесят, но кожа - как у восьмидесятилетнего
бедуина. На груди множество ленточек, в основном красно-желтых, что у Рэнди
смутно ассоциируется с Вьетнамом. Над карманом пластиковая табличка: «ШАФТО».
- Не обманывайтесь, Рэнди, - говорит Дуглас Макартур Шафто. - Я не на
действительной службе. Сто лет как в запасе. Однако форму имею право носить. И
это гораздо проще, чем найти на меня смокинг.
- Рад познакомиться.
- Я тоже. Кстати, откуда ваш?
- Смокинг?
- Да.
- Заказали.
- Подруга?
- Партнер. Я временно без подруги.
- Значит, вы не обзавелись спутницей в Маниле. В отличие от нашего хозяина.
Рэнди смотрит в бальный зал на Викторию Виго. Если бы она сияла еще
сильнее , со стен бы полезла краска, а подоконники начали оседать, как воск.
- Наверное, я слишком стеснительный или вроде того, - говорит Рэнди.
- Стеснительность не помешает вам выслушать деловое предложение?
- Отнюдь.
- Моя дочь полагает, что вы и наш хозяин намерены в будущем проложить еще
несколько кабелей.
- В бизнесе редко что-то делают один раз, - говорит Рэнди. - Это затрудняет
бухгалтерию.
- Вы уже знаете, что море здесь очень мелкое.
- Да.
- И знаете, что кабель нельзя прокладывать в мелкой воде без
предварительной очень детальной локационной съемки морского дна.
- Да.
- Съемку хотел бы провести я.
- Понятно.
- Нет, не думаю, чтобы вам было понятно. Однако я хочу, чтобы вы поняли,
поэтому объясню.
- Хорошо, - кивает Рэнди. - Позвать партнера?
- Идея, которую я намерен предложить, очень проста, и для ее восприятия не
нужны два первоклассных специалиста.
- Отлично. Что за идея?
- Подробная съемка даст чертову уйму информации обо всем, что лежит на
морском дне. Часть информации может оказаться ценной. Ценнее, чем вы ожидаете.
- А, - говорит Рэнди, - вы хотите сказать, это может быть то, что ваша
фирма умеет обращать в капитал.
- Да, - отвечает Дуг Шафто. - Если вы наймете кого-нибудь из моих
конкурентов, они, наткнувшись на такую информацию, используют ее сами, а вам ничего
не скажут. Вы не узнает об их находках и не получите прибыли. Если вы наймете
«Семпер марин сервисно», я буду сообщать обо всех находках. Вы и ваша фирма
получите свою долю.
- М-м, - тянет Рэнди. Он пытается сделать каменное лицо, но понимает, что
Дуг Шафто видит его насквозь.
- При одном условии, - говорит Дуг Шафто.
- Я подозревал, что будут условия.
- Любая стоящая приманка насажана на крючок. Это крючок.
- И в чем он состоит?
- Ни слова этому козлу. - Дуг Шафто поводит большим пальцем в сторону
Хьюберта Кеплера. - Потому что если Дантист разнюхает, они с Болоболо все
приберут к рукам и нам ничего не достанется. Есть даже шанс, что нас просто убьют.
- Ну, насчет «просто убьют» и впрямь стоит подумать, - говорит Рэнди, - но
я передам партнеру ваше предложение.
ТУННЕЛЬ
Уотерхауз и несколько десятков незнакомцев стоят и сидят в необыкновенно
узком, вытянутом помещении, которое раскачивается из стороны в сторону. В
помещении длинный ряд окон, но свет через них не идет, только звук: грохот,
дребезжание и скрежет. Все погружены в себя и молчат, как в церкви перед
началом службы.
Уотерхауз стоит, держась за петлевидный отросток потолка, иначе полетит
спиной. Последние две минуты он внимательно разглядывал плакат с инструкцией
по надеванию противогаза. У него самого, как и у всех, противогаз с собой, в
брезентовой сумке через плечо. Сумка, правда, не такая, как у всех, потому
что она американская и военного образца. На нее косятся.
На плакате - светлоликая модница с золотисто каштановыми волосами, которые
явно химически размягчили и заново отформовали в дорогой парикмахерской.
Стоит прямо, как по струнке, подбородок выставлен, локти согнуты, ладони сложены
в ритуальном жесте: пальцы в стороны, большие - вертикально вверх. На уровне
лица в хитросплетении защитного цвета тесемок болтается жутковатый комок.
Поднятые большие пальцы - опорная конструкция тесемочной паутины.
Уотерхауз в Лондоне уже два дня и в курсе, что будет дальше. Он узнает эту
позу где и когда угодно. Красавица изготовилась, чтобы сделать энергичное
движение подбородком. Если столица подвергнется газовой атаке, верхушки
массивных почтовых ящиков, покрытые специальной краской, почернеют и раздастся
определенный сигнал. Двадцать миллионов больших пальцев взметнутся к ядовито
зеленым, отравленным небесам. Десять миллионов противогазов повиснут в
воздухе . Десять миллионов подбородков рывком вдвинутся в маску. Уотерхауз почти
слышит скрип, с которым нежная кожа красавицы втискивается в тугую черную
резину.
Как только подбородок всунут, все в порядке. Надо еще аккуратно
распределить тесемки на золотисто каштановом перманенте и побыстрее добраться до
закрытого помещения, но самое страшное позади. У британских противогазов
впереди круглая плоская нашлепка, чтобы дышать, в точности как свиной пятачок. Ни
одна женщина не согласилась бы, чтобы ее застали мертвой в такой штуке, если
бы их не надевали на плакатах безупречные красавицы.
Что-то мелькает в темноте за окном. Поезд едет в той части подземки, где
брезжит тусклый свет, обнажая стигийские тайны метро. Все в вагоне моргают,
переглядываются, вздыхают. Вокруг на мгновение вновь материализовался мир.
Фрагменты стены, металлические балки, пучки кабеля небесными телами
проплывают в пространстве по мере того, как поезд ползет мимо.
Уотерхауз смотрит на кабели. Они тянутся параллельно и прикреплены к стене
металлическими скобами - словно побеги некоего глубинного плюща, расползаются
во мраке метро, тайком от обслуживающего персонала ищут, как бы пробиться
наружу, к свету.
На улице, в Надземье, можно видеть, как первые цепкие усики карабкаются по
древним стенам зданий. Неопреновые лианы, будто по отвесу, взбираются по
вертикальной плоскости и проникают в дыры оконных рам, особенно тяготея к
учреждениям . Иногда они заключены в трубы. Иногда хозяева их закрашивают. Но у
всех - общая корневая система, которая идет по туннелям и щелям подземелья,
сходясь к исполинским коммутаторам в глубоких бетонных бункерах.
Поезд врывается в храм грязновато-желтого света, со стоном останавливается
под сводами. Аляповатые иконы общенационального умопомешательства
поблескивают в нишах и боковых приделах. Ангелоподобная женщина с противогазом - на
одном конце морального континуума. На противоположном - дьяволица в узкой юбке
посреди людной гостиной шпионски ухмыляется из-под накладных ресниц, ловя
неосторожные слова наивных молодых офицериков.
Табличка на стене внушающим доверие официальным рубленым шрифтом
утверждает , что это Юстон. Уотерхауз и большая часть остальных пассажиров выходят.
Минут пятнадцать его рикошетит по станции. Он спрашивает, куда идти,
путается, снова спрашивает. Наконец он в поезде на Бирмингем, который, по слухам,
останавливается в месте под названием Блетчли.
Неразбериха происходит отчасти оттого, что с соседней платформы отходит
другой поезд, который следует до конечной станции Блетчли без остановок.
Почти все пассажиры этого поезда девушки в одежде военного покроя.
Люди в форме британских ВВС с пистолетами-пулеметами марки СТЭН проверяют
документы у дверей поезда. Уотерхауза они не впускают.
Уотерхауз смотрит на девушек через желтый светофильтр окна: те разбиваются
на кучки, достают вязанье, чтобы превратить клубки шотландской шерсти в
перчатки и подшлемники для матросов в Северной Атлантике, пишут письма братьям в
армию и родителям домой. Автоматчики стоят у дверей, пока все они не
закрываются и поезд не отходит от платформы. По мере того как он набирает скорость,
ряды девушек - вяжущих, щебечущих, пишущих - сливаются в то, что, наверное,
грезится солдатам и матросам по всему миру. Уотерхаузу никогда не быть среди
этих солдат, на передовой, лицом к лицу с неприятелем. Он вкусил от плода
запретного знания. Ему запрещается быть там, где он может попасть в плен.
Поезд выбирается из ночи в краснокирпичное сухое русло и продолжает
движение на север. Примерно три часа дня: поезд в Блетчли, вероятно, везет
вечернюю смену.
Уотерхауз думает, что вряд ли будет работать по четкому графику. В
вещмешке, который ему собрали, весь спектр интендантских возможностей: свитера,
комплекты тропической формы, армейский и флотский, черная лыжная маска,
презервативы .
Поезд нехотя расстается с городом и въезжает в предместье. Уотерхауза
вжимает в сиденье - видимо, рельсы идут в гору. За выемкой, которая проделана в
холме, как зарубка в полене, начинается территория лугов, усеянных маленькими
белыми капсулами. Уотерхауз предполагает, что это овцы.
Разумеется, их распределение наверняка не случайно - скорее всего, оно
отражает особенности рельефа и химический состав почв, которым определяется
вкус и питательность травы. С помощью аэрофотосъемки немцы могли бы, исходя
из распределения овец, составить карту химического состава британских почв.
Поля обрамляют старые плетни, каменные ограды и, особенно выше, лес.
Примерно через час лес подступает вплотную к поезду, скрывая склон, идущий
полого вверх от железнодорожного полотна. Шипят тормоза, поезд тихонько
останавливается у полустанка. Однако запасных путей и стрелок куда больше, чем
предполагает размер станции. Уотерхауз встает, крепко упирается ногами, принимает
стойку борца сумо и вступает в единоборство с вещмешком. Вещмешок явно берет
верх - он выталкивает Уотерхауза на платформу.
Здесь сильнее обычного пахнет углем, неподалеку что-то гремит и лязгает.
Уотерхауз смотрит вперед и видит множество железнодорожных путей, на которых
разворачиваются тяжелые промышленные работы. Пока поезд трогается, он стоит и
смотрит, как в депо Блетчли чинят паровозы. Уотерхаузу нравятся поезда.
Однако ему не для того выдали бесплатные комплекты одежды и билет до
Блетчли, поэтому Уотерхауз вновь вступает в борьбу с вещмешком и затаскивает его
на мост, перекинутый через железнодорожные пути. Он смотрит вперед и видит на
перроне еще девушек из женской вспомогательной службы. Утренняя смена
закончилась; на сегодня они свободны от работы, которая состоит в беспрестанном
перемалывании внешне произвольных букв и цифр. Не желая выглядеть смешным в
их глазах, Уотерхауз наконец взваливает вещмешок на спину и, продев руки в
лямки, под его напором преодолевает мост.
Девушки лишь самую малость заинтригованы появлением американского офицера.
А может, они просто такие скромные. Во всяком случае, Уотерхауз заключает,
что он один из немногих, но не первый. Вещмешок проталкивает его через
крохотный вокзальчик, словно верзила полицейский - скрученного в бараний рог
пьянчугу через вестибюль двухзвездочной гостиницы.
Уотерхауза выбрасывает на полоску открытой местности вдоль шоссе. Прямо
впереди - лес. Всякую мысль о том, что лес этот - приветливый, развеивают
леденящие проблески вдоль опушки: в лучах низкого солнца видно, что вся граница
леса утыкана острым металлом. Некое жерло, похожее на нору исполинского
шершня, извергает наружу поток женщин военнослужащих.
Если Уотерхауз замрет без движения, вещмешок уронит его навзничь, и он
будет беспомощно трепыхаться, как перевернутый жук. Поэтому он устремляется
вперед, через шоссе, на широкую тропу в лес. Теперь он в толпе девушек. По
случаю окончания смены они накрасили губы. В военное время качественный
материал идет на смазку для самолетных винтов; на губную помаду пускают отходы и
ошметки. Чтобы скрыть ее невыразимое минерально-животное происхождение, нужна
сильнейшая парфюмерная отдушка.
Это - запах войны.
Уотерхауз еще не видел Блетчли-парк, но знает главное. Он знает, что эти
милые девушки, которые смену за сменой добросовестно скармливают машинам
тонны непонятной галиматьи, убили больше людей, чем Наполеон.
Уотерхауз медленно, с извинениями, протискивается через встречную волну
утренней смены. В какой то момент он просто сдается, отступает на шаг в
сторону, сгружает вещмешок в заросли плюща, закуривает и ждет, пока примерно сотня
девушек пройдет мимо. Что-то тычет его в ногу: ветка дикой малины в острых
колючках. На ней - тонюсенькая паутинка, радиально лучистые нити поблескивают
в закатном свете. Паучок в середине - невозмутимый британец, которому дела
нет до неуклюжего янки с его вывертами.
Уотерхауз тянет руку и ловит в воздухе желтовато бурый листок вяза. Он
нагибается, зажимает сигарету в зубах и, двумя руками направляя лист, ведет
зубчатым краем по радиальной, не клейкой, как он знает, нити. Лист, подобно
смычку, заставляет паутину вибрировать. Паучок разворачивается мгновенно, как
в плохо смонтированной киноленте. Уотерхауз так поражен стремительностью его
движений, что даже отшатывается, потом снова проводит листом по нити. Паучок
чувствует вибрацию и настороженно замирает.
Довольно скоро он возвращается в прежнее положение и больше не обращает на
Уотерхауза никакого внимания.
Паучок по вибрации определяет, какое насекомое попало в сеть. Поэтому-то
паутина устроена радиально, а паук сидит в центре. Нити - продолжение его
нервной системы. Информация через паутину попадает к пауку и обрабатывается
некоей внутренней машиной Тьюринга. Уотерхауз пробовал много разных уловок,
но еще ни разу не сумел обмануть паука. Дурной знак!
Пока он занимался научными исследованиями, пересменок закончился. Уотерхауз
вновь берется за вещмешок. В единоборстве они преодолевают еще ярдов сто по
тропе, которая внезапно впадает в дорогу: как раз там, где ее перегораживают
чугунные ворота на бестолковых обелисках красного кирпича. Часовые здесь -
тоже бойцы ВВС со СТЭНами. Сейчас они изучают документы у мужчины в плащ-
палатке и мотоциклетных очках: он только что подъехал на мотоцикле с
контейнерами на багажнике. Контейнеры не очень полные, но закреплены основательно:
в них тот самый боезапас, который девушки закладывают в пасть своих
смертоносных машин.
Мотоциклисту машут: проезжай; он тут же сворачивает на узкую дорожку влево.
Внимание переключается на Лоуренса Притчарда Уотерхауза, который после
установленного обмена приветствиями предъявляет удостоверение и пропуск.
Ему не удается скрыть от часовых, что удостоверений - целая стопка. Их это
не удивляет и не смущает - заметное отличие от всех часовых, с которыми Уо-
терхаузу приходилось иметь дело. Разумеется, у них нет допуска «Ультра Мега»,
и сказать, что он здесь по поводу «Ультра Мега», было бы серьезным нарушением
режима. Судя по всему, они насмотрелись на людей, которые не могут назвать
своей настоящей цели, и бровью не поводят, когда Уотерхауз выдает себя за
сотрудника спецсвязи из четвертого или восьмого корпуса.
В восьмом корпусе расшифровывают флотские сообщения с кодом «Энигма». В
четвертом анализируют расшифровки. Уотерхаузу не удалось бы долго выдавать
себя за человека из четвертого корпуса, поскольку тамошним сотрудникам
положено на самом деле разбираться во флотских вопросах. По всем параметрам он -
сотрудник восьмого корпуса, которому положено знать одну только чистую
математику .
Часовой изучает его документы, заходит в караулку и крутит телефонный диск.
Уотерхауз неловко стоит, разглядывая оружие у часовых на плече. На его
взгляд, это просто стальная труба с приделанным курком. Через прорезанное в
трубке окошко видна сжатая пружина. Несмотря на то, что к трубке в нескольких
местах привинчены рукоятки, полное впечатление, что все это задумано и
сделано троечником в школьной слесарной мастерской.
- Капитан Уотерхауз? Вас просят пройти в усадьбу, - говорит часовой,
вернувшийся от телефона. - Идите прямо, ее нельзя не заметить.
Уотерхауз проходит футов пятьдесят и убеждается, что не заметить усадьбу
действительно нельзя. Целую минуту он стоит, желая постичь замысел
архитектора . Особенно изумляет количество фронтонов. Видимо, строители хотели
воздвигнуть один большой дом, замаскировав его под десяток городских зданий,
втиснутых в шесть акров Бекингемширских сельхозугодий.
Место очень ухоженное, однако и здесь по кирпичным стенам взбираются черные
лианы. Корневая система, которую Уотерхауз видел в метро, распространилась
под лесами и пастбищами и пустила вверх неопреновые побеги. Этот организм -
не фототрофный, он тянется не к свету и солнцу. Он - инфотрофный. И тянется
сюда по той же причине, по какой в это место съезжаются инфотрофные люди
вроде Лоуренса Притчарда Уотерхауза и доктора Алана Матисона Тьюринга, поскольку
в мире информации Блетчли-парк - все равно что Солнце в Солнечной системе.
Армии, народы, премьер-министры, президенты и гении обращаются вокруг него,
но не по стабильным планетарным орбитам, а по шальным эллипсам и гиперболам,
как кометы или блуждающие астероиды.
Доктор Рудольф фон Хакльгебер не может увидеть Блетчли-парк, потому что это
самый большой государственный секрет после «Ультра Мера». Однако из своего
берлинского кабинета, перебирая донесения Beobachtung Dienst24, он может
наблюдать обрывки траекторий и строить гипотезы, которые бы их объясняли. Если
единственное логическое объяснение - что союзники взломали «Энигму», значит,
подразделение 2702 не справилось с задачей.
Лоуренс протягивает документы и проходит между парой обшарпанных грифонов.
Когда не видно фасада, усадьба очень даже ничего. Иллюзия нескольких домов
позволила устроить много эркеров, что дает столь необходимый свет. Потолок в
вестибюле поддерживают колонны и арки дешевого бурого мрамора, похожего на
окаменелые нечистоты.
Здесь очень шумно: неумолчный звук, похожий на бурные аплодисменты,
проникает через стены и двери вместе с горячим воздухом и едким запахом машинного
масла. Это отличительные признаки электрических телетайпов. Судя по звукам и
жару, в нижних помещениях их десятки.
Уотерхауз поднимается по обшитой деревом лестнице на этаж, который британцы
зовут первым. Здесь тише и прохладнее. На этом этаже сидит большое
начальство . Если в Блетчли действует обычный бюрократический распорядок, то первый
визит сюда должен быть и последним. Уотерхауз находит кабинет полковника Чат-
тана, который (при виде фамилии на двери в памяти что-то щелкает) возглавляет
списочный состав подразделения 2702.
Чаттан встает и протягивает руку. Он белобрысый, голубоглазый и, наверное,
был бы сейчас розовощеким, если бы не глубокий пустынный загар. На нем
парадная форма; британские офицеры шьют обмундирование на заказ, поскольку иного
способа обзавестись им просто не существует. Уотерхауз не шибко разбирается в
одежде, но даже он видит, что эту форму шила не мамаша по вечерам при свете
камина. Нет. Чаттан где-то раскопал первоклассного портного. Однако когда он
произносит фамилию «Уотерхауз», это не «Вот и Хайс», как в Бродвей-билдингс.
«Р» звучит четко и раскатисто, «хаус» - протяжно и немного гнусаво. Черт его
разберет, что за акцент.
Кроме Чаттана, в кабинете мужчина поменьше ростом в солдатской робе -
свободной, но плотно охватывающей запястья и щиколотки. Она сшита из защитной
шерстяной фланели и была бы очень жаркой, если бы не стабильная температура
13° в домах и на улице. Чаттан представляет человека в робе как лейтенанта
Робсона. Он возглавляет один из взводов подразделения 2702 - воздушно-
десантный. Коротко подстриженные усы щеткой, русые с проседью бакенбарды;
держится бодрячком, во всяком случае, в обществе старших офицеров, и часто
улыбается. Зубы у него радиально расходятся от десен, так что каждая челюсть
похожа на банку из-под кофе, в которой взорвалась небольшая граната.
- Это тот, кого мы ждали, - объясняет Чаттан Робсону. - Кого нам не хватало
в Алжире.
- Да! - говорит Робсон. - Добро пожаловать в подразделение 2701.
- 2702, - поправляет Уотерхауз.
Чаттан и Робсон слегка удивлены.
- 2701 не годится, потому что это произведение двух простых.
- Виноват? - говорит Робсон.
Что Уотерхаузу нравится в британцах: когда они ни черта не понимают в твоих
словах, то хотя бы допускают, что дело в них самих. Робсон, судя по виду,
выслужился из рядовых. Американец такого склада уже бы оскорбился и набычился.
«Служба наблюдения» (нем.) - дешифровальный орган немецких ВМС.
- Каких? - спрашивает Чаттан. Это обнадеживает: он, по крайней мере, знает,
что такое простые числа.
- 73 и 37, - говорит Уотерхауз.
На Чаттана это производит весьма глубокое впечатление.
- Да, ясно. - Он качает головой. - Надо будет хорошенько поддеть профессора
по этому поводу.
Робсон так сильно склонил голову набок, что почти коснулся подсунутого под
погон толстого шерстяного берета. Он сощурился и совершенно обескуражен.
Американец на его месте потребовал бы немедленно объяснить ему всю теорию
простых чисел, а выслушав, объявил бы ее собачьим вздором. Однако Робсон
спрашивает только:
- Следует ли понимать, что мы меняем номер подразделения?
Уотерхауз нервно сглатывает. По лицу Робсона ясно, что это чертова морока
для него и для подчиненных: закрашивать единицу, набивать по трафарету
двойку, проводить новый номер через дебри армейской бюрократии. Куча лишней
канители.
- 2702, - бросает Чаттан. В отличие от Уотерхауза он спокойно отдает
трудные , непопулярные приказы.
- Хорошо. Сейчас мне придется заняться кое-какими делами, - говорит Робсон.
- Очень приятно было познакомиться, капитан Уотерхауз.
- Взаимно.
Робсон снова пожимает Уотерхаузу руку и выходит.
- Тут для вас ордер в один из корпусов к югу от столовой, - говорит Чаттан.
- Наш номинальный штаб - в Блетчли-парке, но мы предполагаем, что большую
часть времени будем проводить в тех зонах боевых действий, где особенно
активно используется «Ультра».
- Как я понимаю, вы были в Северной Африке? - говорит Уотерхауз.
- Да. - Чаттан поднимает брови, вернее, то место кожи, где они, вероятно,
находятся - волоски прозрачны, словно капроновая нить. - Боюсь, все едва не
закончилось совсем плохо.
- Попали в переделку?
- Я о другом, - говорит Чаттан. - Я про секрет «Ультра». Мы до сих пор не
уверены, что он в целости. Однако профессор сделал кое-какие расчеты и
говорит , что на этот раз, кажется, пронесло.
- Профессор - это доктор Тьюринг?
- Да. Вы знаете, что он лично вас рекомендовал?
- Когда пришли приказы, я примерно так и предположил.
- Тьюринг сейчас занят, по меньшей мере, на двух фронтах информационной
войны, так что не может присоединиться к нашей теплой компании.
- Что произошло в Северной Африке, полковник Чаттан?
- Все еще происходит, - с улыбкой говорит Чаттан. - Наши морские пехотинцы
по-прежнему в зоне боевых действий, расширяют колокол.
- Расширяют колокол?
- Ну, вы лучше моего знаете, что случайные величины чаще всего имеют коло-
колообразное распределение. Рост служащих, например. Подойдемте к окну,
капитан Уотерхауз.
Из окна открывается вид на то, что когда-то было полого воздымающейся
сельской местностью. За полоской леса Уотерхауз видит зеленые луга с редкой
россыпью домиков: так, наверное, выглядел прежде сам Блетчли-парк.
Теперь он выглядит иначе. На протяжении полмили практически все
пространство застроено или заасфальтировано. Сразу после усадьбы с ее затейливыми
флигелями начинаются одноэтажные кирпичные строения. По сути это длинные
коридоры с многочисленными поперечными нефами: +++++++, где новый + добавляется с
той скоростью, с какой строители успевают класть кирпичи. (Уотерхауз походя
думает, не видел ли Руди аэрофотоснимки этого места и не вывел ли из плюсиков
математическую природу учреждения.) Проходы между домами извилистые, узкие,
да еще и разрезаны надвое восьмифутовыми противоударными стенами, чтобы
фрицам пришлось потратить как минимум по бомбе на каждый корпус.
- Вот в этом здании, - Чаттан указывает на строеньице неподалеку (жуткого
вида бетонный сарай), - стоят «Бомбы» Тьюринга. Вычислительные машины,
которые создал ваш друг профессор.
- Настоящие универсальные машины Тьюринга? - выпаливает Уотерхауз. Перед
ним вспыхивает ослепительное видение, будто Блетчли-парк на самом деле -
тайное королевство, в котором Алан сумел таки воплотить свою великую мечту.
Королевство, где правят не люди, а информация, где смиренные корпуса,
составленные из плюсиков, суть вместилище Универсальных Машин, способных при
надлежащей настройке выполнить любую счетную операцию.
- Нет, - говорит Чаттан с печальной, тихой улыбкой.
Уотерхауз шумно выдыхает.
- Может быть, они появятся через год два.
- Может быть.
- Тьюринг, Уэлшман и другие построили «Бомбы» на основе разработок,
сделанных польскими криптоаналитиками. Они состоят из вращающихся барабанов,
которые с большой скоростью перебирают множество ключей к «Энигме». Уверен,
профессор вам все объяснит. Но суть в том, что сзади у них большие штекерные
панели, как на телефонном коммутаторе, и часть девушек заняты тем, что целый
день вставляют штекеры в гнезда. Для этой работы требуются хорошее зрение,
внимательность и рост.
- Рост?
- Вы заметите, что этим занимаются исключительно рослые девушки. Если немцы
каким-то образом раздобудут данные обо всех работающих в Блетчли-парке и
построят гистограммы их роста, они увидят нормальное колоколообразное
распределение, характеризующее большинство служащих, с аномальным всплеском,
вызванным тем, что для работы со штекерами набрали исключительно рослых девушек.
- Ясно, - говорит Уотерхауз. - И кто-нибудь вроде Руди - доктора фон Хакль-
гебера - заметит аномалию и задумается.
- Вот именно, - отвечает Чаттан. - А задача подразделения 2702 - группы
«Ультра Мега» - вбрасывать ложную информацию, чтобы сбить вашего друга Руди
со следа. - Чаттан отворачивается от окна, идет к столу, открывает портсигар,
плотно набитый свежим запасом, и ловким жестом предлагает Уотерхаузу
сигарету. Тот берет, скорее за компанию. Чаттан протягивает зажженную спичку и,
глядя через огонь Уотерхаузу в глаза, говорит: - Дальше давайте сами. Как бы
вы скрыли от вашего друга Руди, что у нас здесь много высоких девушек?
- Предполагая, что у него уже есть личные данные?
- Да.
- Тогда поздно что-нибудь скрывать.
- Принято. Давайте, допустим, что есть некий канал информации, по которому
эти данные поступают отдельными порциями. Канал открыт и функционирует.
Закрыть его мы не можем. Или предпочитаем не закрывать, поскольку само закрытие
канала сообщит Руди нечто важное.
- Тогда так, - говорит Уотерхауз. - Мы фабрикуем личные данные и запускаем
их в канал.
На стене у Чаттана в кабинете - небольшая доска. Это палимпсест25, не очень
хорошо стертый - видимо, доску запрещено мыть, чтобы не пропало что-нибудь
важное. Уотерхауз, подойдя, видит наслоения выкладок, постепенно гаснущие во
25 Палимпсест - рукопись на пергаменте поверх смытого или соскобленного
текста.
мраке, как луч света в глубоком космосе.
Почерк Алана. Уотерхауз почти физическим усилием заставляет себя не
восстанавливать выкладки по призрачным следам на доске. Он нехотя отрывается от
формул.
Уотерхауз чертит на доске оси абсцисс и ординат, потом проводит колоколооб-
разную гауссову кривую. Справа от пика пририсовывает небольшой бугорок:
- Вот высокие девушки. Проблема в этом прогибе. - Он указывает на седловину
между пиком и бугорком. Потом рисует новый пик, шире и выше, который бы их
скрыл:
- Этого можно добиться, подбрасывая в канал Руди сфабрикованные данные о
несуществующих девушках выше среднего роста, но ниже тех, которые обслуживают
«Бомбы».
- Однако теперь вы роете себе новую яму, - говорит Чаттан. Он подался
вперед на вертящемся стуле и, держа сигарету перед лицом, разглядывает Уотерхау-
за через неподвижное облако дыма.
Уотерхауз говорит:
- Новая кривая выглядит чуть лучше, потому что я заполнил провал, но она
еще не вполне колокол. Она не выгибается по краям, как положено. Доктор фон
Хакльгебер это заметит. Он поймет, что кто-то подбрасывает данные в канал.
Чтобы этого избежать, я бы сфабриковал еще данные, добавив необычно большие и
необычно малые величины.
- Сочинили бы исключительно низких и исключительно высоких девушек, -
говорит Чаттан.
- Да. Тогда кривая изогнется по краям, как положено:
Чаттан по прежнему смотрит на него выжидающе.
Уотерхауз говорит:
- Так добавление небольшого количества данных, которые по отдельности
казались бы аномальными, создает впечатление абсолютной нормальности.
- Как я и сказал, - говорит Чаттан. - Сейчас, пока мы разговариваем, наш
взвод в Северной Африке растягивает колокол. Придает ему абсолютно нормальный
вид.
МЯСО
От кей, рядовой первого класса Джеральд Готт из Чикаго, Иллинойс, за время
своей пятнадцатилетней службы в рядах Вооруженных Сил США. не хватал звания
каждые день. Зато он классно вырезал отбивные. Он орудовал мясницким ножом
ничуть не хуже, чем Бобби Шафто - штыком, и кто скажет, что армейский мясник,
экономно разделывая тушу и досконально соблюдая все санитарные предписания,
спас меньше жизней, чем стальноокий боец? Война - это не только убивать ни-
пов, фрицев, даго. Война - это еще и убивать скот. И есть его. Джеральд Готт,
боец на передовой, содержал свою морозильную камеру в хирургической чистоте;
только справедливо, что в ней он и встретил свою смерть.
Бобби Шафто сочиняет в голове это маленькое надгробное слово, дрожа от
субарктической стужи в бывшей французской, а ныне американской морозильной
камере, которая размерами и температурой легко могла бы потягаться с Гренландией.
Кроме него, в камере - бренные останки нескольких стад и одного мясника. За
короткую службу Шафто перевидал немало похорон и всегда изумлялся искусству,
с каким полковые капелланы возносят трогательные хвалы покойному. По слухам,
когда вояки получают белобилетников, у которых на месте мозги, их учат
печатать на машинке и сажают в кабинете день за днем строчить такое фуфло.
Неплохая работенка.
Замершие туши длинными рядами висят на крюках. Бобби Шафто с каждым шагом
все больше напрягается, готовясь к тому, что предстоит увидеть. В каком-то
смысле почти лучше, когда снаряд сносит приятелю голову вместе с
нераскуренной сигаретой - пока вот так собираешься с духом, недолго рехнуться.
Наконец Шафто огибает ряд и видит на полу человека в обнимку со свиной
тушей, которую явно намеревался разделать за мгновение до смерти. Покойник тут
уже двенадцать часов, и температура его тела - минус двадцать градусов по
Цельсию.
Бобби Шафто заставляет себя взглянуть на тело и набирает полную грудь
холодного, пахнущего мясом воздуха. Складывает посиневшие руки в молитвенном и
в то же время согревающем жесте. «Господи! - говорит он вслух. Эха нет - туши
поглощают звук. - Прости этого морпеха за то, что он собирается сделать, и уж
заодно обязательно прости его командиров, которых Ты в Своей безграничной
мудрости соизволил над ним поставить, и прости их начальство за всю эту
затею» .
Шафто собирается продолжить, но решает, что грех тут не больше, чем
закалывать нипов штыком. Ладно, к делу. Он подходит к сплетенным рядовому первого
класса Джеральду Готту и Свинке - Ледяной Щетинке, пытается их разделить, но
безуспешно. Тогда он садится и начинает разглядывать мясника. Готт - блондин.
Глаза полузакрыты. Шафто светит в них фонариком и видит голубоватый отблеск.
Готт - не хилого сложения, фунтов на двести двадцать потянет, а то и на
двести пятьдесят. Жизнь при армейской кухне не способствует похуданию, а также
(к несчастью для Готта) поддержанию сердечно-сосудистой системы в стабильно
работающем состоянии.
Когда у Готта случился сердечный приступ, одежда на нем была сухая,
поэтому, слава те господи, не прилипла к телу. Шафто в несколько движений срезает
ее ножом V-44 «Гун хо», заточенным, как бритва. Однако широкое девятисполови-
нойдюймовое лезвие V-44 не годится для ближнего боя, а именно для подмышек и
паха, а Шафто строго приказано не поцарапать тело, поэтому он вынимает семи-
счетвертьюдюймовый обоюдоострый рейдерский стилет, как нарочно созданный для
такого рода работы (хотя цельнометаллическая рукоятка через некоторое время
начинает примерзать к потной ладони Шафто).
Лейтенант Этридж маячит сразу за дверью морозильной камеры. Шафто
протискивается мимо него и направляется прямиком на улицу, не обращая внимания на
несущееся вслед: «Шафто? Ну как?»
Останавливается, только выйдя из тени здания. Североафриканская жара
омывает тело, как ванна с морфием. Он закрывает глаза и подставляет солнцу лицо,
складывает ладони лодочкой. Тепло из горсти льется в руки, просачивается к
локтям.
- Ну, как? - снова спрашивает Этридж.
Шафто открывает глаза и смотрит по сторонам. Залив - голубой полумесяц с
бесчисленными песчаными косами, которые вьются одна вокруг другой, словно
диаграмма танцевальных шагов. Одна утыкана гнилыми пеньками древних
бастионов, рядом еще дымится полузатонувший французский линкор. Повсюду с
невероятной скоростью разгружаются корабли операции «Факел». Грузовые сетки взмывают
над трюмами и шмякаются на пристань, как исполинские сопли. Грузчики таскают,
грузовики возят, французские девушки курят американские сигареты, алжирцы
предлагают сделки.
Между мясоразделочным цехом здесь, на горе, и кораблями раскинулся,
насколько понимает Бобби, город Алжир. На его привередливый висконсинский
взгляд город не столько выстроен, сколько разбросан по берегу приливом. Уйма
площади отведена под защиту от солнца, поэтому у города наглухо задраенный
вид - много красной черепицы, украшенной зеленью и арабами. Несколько
современных бетонных зданий вроде мясоразделочного цеха воздвигли французы в
припадке сноса трущоб. Однако тут еще сносить и сносить. Кандидат номер один -
человеческий улей или муравейник слева от Шафто, касба26 или как там ее
зовут . Может, это район, может, одно огромное несуразное здание. Арабы набились
туда, как студенческая кодла в телефонную будку.
Шафто оборачивается и смотрит на морозильную камеру. Здесь на горе, она
представляет собой идеальную цель для атак с воздуха, но всем глубоко насрать
- что за беда, если фрицы разбомбят гору мяса?
Лейтенант Этридж - почти такой же обгоревший, как Шафто - щурится.
- Блондин, - говорит Шафто.
- Отлично.
- Голубоглазый.
- Еще лучше.
- Муравьед. Не шампиньон.
- А?
- Не обрезан, сэр!
- Замечательно! Как насчет остального?
- Одна татуировка, сэр!
Шафто забавляет растущее волнение в голосе Этриджа.
- Опишите татуировку, сержант!
- Сэр! Распространенный армейский рисунок, сэр! Сердце, а в нем женское
имя!
- Какое имя, сержант? - Этридж сейчас описается от волнения.
- Сэр! Имя на татуировке - Гризельда, сэр!
Лейтенант Этридж с шумом выпускает воздух. Женщины в покрывалах оборачива-
26 Касба (арабск.) - крепость.
ются. В касбе какие-то малохольные придурки высовываются из длинных тощих
башен и начинают завывать не в лад.
Этридж, чтобы успокоиться, до белизны сжимает кулаки. Потом севшим от
волнения голосом говорит:
- Меньшая удача, чем эта, решала исход сражений!
- Вы мне рассказываете?! - отвечает Шафто. - Когда я был на Гуадалканале,
сэр, нас зажало в бухточке и...
- Я не желаю слушать про ящерицу, сержант!
- Сэр! Есть, сэр!
Однажды, еще в Окономовоке, Бобби Шафто пришлось вместе с братом заносить
по лестнице матрас. Тогда он и научился с уважением относиться к тяжелым, но
мягким предметам. Готт, упокой Господи его душу, тяжелый, как сволочь, и
большая удача, что он насквозь промерз. Под средиземноморским солнцем он
довольно скоро размякнет. И не только.
Все подчиненные Шафто находятся в зоне действий подразделения - в пещере,
пробитой в искусственном обрыве над доками. Такие пещеры тянутся на мили. Над
ними - бульвар. Однако все подходы к этой конкретной пещере замаскированы
брезентом, чтобы никто, даже войска союзников, не видел, что там делают:
выискивают веши, на которых написано 2701, замазывают единицу и набивают по
трафарету двойку. Первую операцию выполняют рядовые с банками зеленой краски,
вторую - с черной и белой.
Шафто выбирает по человеку из каждой цветовой группы, чтобы не стопорить
работу. Солнце здесь зверское, однако, в пещере, куда к тому же задувает с
моря, жить можно. От теплых, свежепокрашенных поверхностей сильно воняет
скипидаром. На Шафто этот запах действует умиротворяюще, потому что в бою ничего
не красят, и в то же время отзывается в душе легким трепетом, потому что
красят часто непосредственно перед боем.
Шафто собирается ознакомить трех избранных морпехов с заданием, но тут
рядовой с черной краской на руках, Даньелс, смотрит через его плечо и
ухмыляется.
- Как по-вашему, сержант, что лейтенант сейчас ищет? - спрашивает он.
Шафто, рядовой Нейтан (зеленая краска) и рядовой Бранф (белая) разом
оборачиваются и видят, что лейтенант Этридж отвлекся. Он снова роется в мусорных
бачках.
Этридж выпрямляется и как можно укоризненнее демонстрирует стопку резных
фанерок.
- Сержант! Вы можете сказать, что это такое?
- Сэр! Стандартные трафареты армейского образца, сэр!
- Сержант! Сколько букв в алфавите?
- Двадцать шесть, сэр! - четко отвечает Шафто.
Рядовые Даньелс, Нейтан и Бранф переглядываются: сержант Шафто не лыком
шит!
- А сколько всего цифр?
- Десять, сэр!
- А из тридцати шести букв и цифр сколько не использовано в этих
трафаретах?
- Тридцать пять, сэр! Все за исключением цифры два, которая только и нужна
для выполнения приказа, сэр!
- Вы забыли вторую часть моего приказа, сэр!
- Сэр! Так точно, сэр. - Без толку отпираться. На самом деле офицеры даже
любят, когда ты забываешь приказ: они чувствуют, что много умнее и толковее
тебя. Ощущают свою нужность.
- Второй частью моих приказов было: принять строжайшие меры к тому, чтобы
не осталось никаких следов изменения!
- Сэр! Так точно, сэр. Теперь вспомнил, сэр!
Лейтенант Этридж, который поначалу было раскипятился, теперь немного
успокаивается. Подчиненные, которые знают его всего шесть часов, с одобрением
отмечают про себя, что лейтенант - человек отходчивый. Теперь он говорит
спокойно и дружески, как свойский учитель старших классов. На нем армейские
солнцезащитные очки, которые бойцы между собой называют «Отпор насильнику».
Они удерживаются на голове широкой черной резинкой. Лейтенант Этридж выглядит
в них умственно отсталым.
- Если вражеский шпион залезет в этот мусорный бачок, чем шпионы нередко
занимаются, что он увидит?
- Трафареты, сэр.
- Если он сосчитает буквы и цифры, то заметит ли что нибудь необычное?
- Сэр! Все они будут чистые, за исключением цифры два, которая отсутствует
либо покрыта краской, сэр!
Лейтенант Этридж несколько минут молчит, чтобы подчиненные прониклись
услышанным . На самом деле никто ни хера не понял. В воздухе сгущается гроза, но
тут сержант Шафто поворачивается к рядовым.
- Живо, ребята, замазать на хер все эти сраные трафареты! - рявкает он.
Морпехи бросаются на мусорные бачки, словно на японские доты. Лейтенант
Этридж, по всей видимости, удовлетворен. Бобби Шафто, набравший множество
очков, ведет рядовых Даньелса, Нейтана и Бранфа наверх, к холодильнику, пока
лейтенант Этридж не догадался, что он скомандовал наугад.
Все они успели побывать в смертельных боях, иначе не угодили бы в такую
передрягу: посреди щедрого на опасности континента (Африка) в окружении врага
(армии Соединенных Штатов Америки) . Тем не менее, когда они заходят в
морозильник и видят рядового первого класса Готта, все замолкают.
Рядовой Бранф складывает руки, украдкой трет их одна о другую.
- Господи... - начинает он.
- Отставить, рядовой, - говорит Шафто. - Я уже.
- О!кей, сержант.
- Пилу принеси! - говорит Шафто рядовому Нейтану.
Рядовые замирают.
- Для гребаной свиньи! - поясняет Шафто. Потом поворачивается к рядовому
Даньелсу, который держит неприметный сверток, и говорит: - Разворачивай!
В свертке (который выдал Этридж) оказывается черный гидрокостюм. Ничего
армейского, какая-то европейская модель. Шафто разворачивает его и осматривает
по частям, пока рядовые Нейтан и Бранф расчленяют Ледяную Щетинку мощными
движениями пилы.
Некоторое время работают молча, но тут вмешивается новый голос.
«Господи...» - начинает он. Все поднимают головы. Рядом с ними стоит человек,
молитвенно сложив руки. Слова, сгущенные в сакраментальное и зримое облако,
скрывают его лицо. Форму и звание не различить, потому что на плечах у него
армейское одеяло. Он походил бы на пророка - хоть сейчас на верблюда и в
Святую Землю, - если бы не чисто выбритый подбородок и очки «Отпор насильнику».
- Иди ты... - говорит Шафто. - Без тебя помолились.
- Однако мы молимся о рядовом Готте или о себе? - спрашивает незнакомец.
Трудный вопрос. Рядовые Нейтан и Бранф перестают пилить, наступает полная
тишина. Шафто бросает гидрокостюм и выпрямляется. У человека в одеяле очень
короткий седой ежик или просто изморозь осела на лысине. Льдистые глаза
смотрят на Шафто через метровые стекла очков «ОтНас», словно и впрямь ожидая
ответа. Шафто делает шаг вперед и замечает на незнакомце пасторский воротничок.
- Вот вы нам и объясните, преподобный, - говорит Шафто.
Тут он узнает человека в одеяле и чуть не гаркает: «Ты-то, какого хрена
здесь?», но что-то его удерживает. Капеллан делает движение глазами, такое
быстрое, что замечает лишь Шафто, который стоит с ним практически нос к носу.
Оно значит: «Заткнись, Бобби, после поговорим».
- Рядовой Готт сейчас с Богом или куда там люди отправляются после смерти,
- говорит Енох «зови меня брат» Роот.
- Это еще как? Разумеется, он с Богом. Черт возьми! «Куда там люди
отправляются после смерти». Какой вы, на хер, капеллан?
- Думаю, такой, какой нужен подразделению 2702, - говорит капеллан.
Лейтенант Енох Роот наконец отрывает глаза от Бобби Шафто и смотрит туда, где
трудятся бойцы.
- Чего, ребята, - говорит он. - Смотрю, сегодня на ужин свининка?
Рядовые нервно хихикают и снова берутся за пилу.
Как только удается освободить Готта от свиной туши, все четверо морпехов
хватают его за руки - за ноги. Готта волокут в разделочный цех, временно
эвакуированный , чтобы его собратья по топору не разнесли слухов.
Поспешная эвакуация разделочного цеха после того, как одного из мясников
нашли на полу мертвым, сама по себе может породить слухи. Легенда, наскоро
сочиненная и запущенная лейтенантом Этриджем, такова: подразделение 2702
(вопреки очевидности) на самом деле элитная санчасть, а рядового Готта подкосила
новая редкая форма североафриканского пищевого отравления. Может быть, ее
даже нарочно оставили французы, немного обиженные на то, что потопили их
линкор. Так или иначе, весь цех (гласит легенда) придется закрыть на день и
вылизать дочиста. Тело Готта перед отправкой родным кремируют, чтобы опасная
зараза не поразила Чикаго - всемирную столицу скотобоен, - где ее
неисчислимые последствия способны повлиять на исход войны.
Для правдоподобия на полу установлен солдатский гроб. Шафто и его бойцы, не
обращая на гроб внимания, натягивают на труп сначала жуткого вида плавки,
потом - отдельные части гидрокостюма.
- Эй! - говорит Этридж. - Я думал, перчатки под конец.
- Сэр, мы наденем их сначала, с вашего разрешения, сэр! - говорит Бобби
Шафто. - Поскольку пальцы отмерзнут первыми, и тогда капец, сэр!
- Хорошо, но прежде наденьте вот это, - говорит Этридж и протягивает
наручные часы. Шафто взвешивает их на руке и присвистывает: это швейцарский
хронометр в массивном корпусе чистого урана, механизм на множество камней тикает,
как сердце маленького зверька. Шафто покачивает их на браслете из ловко
пригнанных металлических пластин. Такой штуковиной можно оглушить щуку.
- Шикарно, - говорит Шафто, - только время не больно точно показывают.
- Для того часового пояса, куда мы направляемся, - говорит Этридж, - точно.
Шафто, утершись, берется за работу. Тем временем лейтенанты Этридж и Роот
вносят свою лепту в общее дело. Они несут куски Ледяной Щетинки на гигантские
весы. Получается тридцать килограммов, хотя Шафто, привыкшему к фунтам, это
ничего не говорит. Енох Роот обнаруживает похвальный аппетит к физическому
труду (что молча отмечают про себя рядовые) : он приволакивает и бросает на
весы еще тушу. Вместе выходит семьдесят. Дальше они доводят вес до ста
тридцати, таская окорока из холодильника. Енох Роот, который, похоже, накоротке
с этой чудною системой мер, посчитал и, дважды проверив, установил, что вес
Джеральда Готта в килограммах - сто тридцать.
Все мясо отправляется в гроб. Этридж захлопывает крышку вместе с
несколькими мухами, которые пока не знают, на что себя обрекли. Роот с молотком в
руках обходит гроб, заколачивая здоровенные гвозди мощными, точными ударами
Плотника из Назарета. Тем временем Этридж достает из портфеля свод
инструкций. Шафто стоит близко и может прочесть большие печатные буквы на зеленой
обложке:
ИНСТРУКЦИИ ПО ЗАПЕЧАТЫВАНИЮ ГРОБА
ЧАСТЬ III: ТРОПИЧЕСКИЙ КЛИМАТ
ТОМ II: ОПАСНАЯ ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА (БУБОННАЯ ЧУМА И Т.П.)
Два лейтенанта битый час выполняют инструкцию. Она не настолько сложна,
однако Енох Роот все время находит синтаксические двусмысленности и начинает в
них углубляться. Этридж сперва немного досадует, потом доходит до белого
каления и, наконец, до крайнего прагматизма. Чтобы нейтрализовать капеллана, он
изымает инструкцию и поручает Рооту по трафарету наносить на крышку фамилию
«Готт» и лепить на нее красные наклейки с предупреждениями столь грозными,
что от одних заголовков может хватить кондратий. Когда Роот заканчивает
работу, открыть гроб имеет право только лично председатель Объединенного комитета
начальников штабов генерал Джордж К. Маршалл, и то не раньше, чем получит
разрешение главного военного врача и эвакуирует все живое в радиусе ста миль.
- Как-то капеллан смешно говорит, - замечает на определенном этапе рядовой
Нейтан, ошалело слушая дебаты Роота - Этриджа.
- Ага! - восклицает рядовой Бранф, будто Нейтан проявил особую
наблюдательность . - Что это за акцент?
Все взгляды обращаются к Шафто. Тот делает вид, что прислушивается, потом
объявляет:
- Ну, ребята, я бы сказал, что предки Еноха Роота - голландские и, может
быть, немецкие миссионеры на островах Тихого океана и что женились они на
австралийках. Более того, думаю, родился он на территории, которую контролируют
британцы, паспорт у него английский, его мобилизовали в начале войны, и
сейчас он входит в состав АНЗАК27.
- Ух, ты! - восклицает рядовой Даньелс. - Если все это окажется правдой,
плачу пять баксов.
- Идет, - отвечает Шафто.
Этридж и Роот заканчивают с гробом. Примерно в то же время морпехи
натягивают на покойника последнюю деталь гидрокостюма. Ушла чертова куча талька,
но, в конце концов, справились. Тальк - не американский; Этридж выдал им
коробку какого-то европейского. Над некоторыми буквами на этикетке - две точки;
Шафто знает, что это характерно для немецкого языка.
К воротам задом подъезжает грузовик. От него пахнет свежей краской (это
грузовик подразделения 2702) . В кузов загружают запечатанный гроб и одетого в
резину мертвого мясника.
- Я останусь и проверю мусорные бачки, - говорит лейтенант Этридж. -
Встретимся на взлетном поле через час.
Шафто представляет себе час в раскаленном грузовике с таким грузом.
- Обложить его льдом, сэр? - спрашивает он.
Этридж задумывается: цыкает зубом, смотрит на часы, сопит, хмыкает. Однако,
когда он вновь открывает рот, ответ звучит вполне определенно:
- Нет. Для целей миссии существенно перевести его в размороженное
состояние.
Рядовой первого класса Джеральд Готт и нагруженный мясом гроб занимают
середину кузова. Морпехи сидят вдоль бортов, как почетный караул. Шафто смотрит
через груду мертвечины на Еноха Роота, который старательно делает
невозмутимый вид. Шафто понимает, что надо ждать, но утерпеть не может.
- Что вы здесь делаете? - спрашивает он.
- Подразделение перебрасывается, - говорит преподобный, - ближе к линии
фронта.
- Мы только что с корабля, - отвечает Шафто. - Разумеется, мы приближаемся
к линии фронта. Удаляться можно было бы только вплавь.
- Пока мы на колесах, - спокойно говорит Роот, - куда все, туда и я.
- Я не про это, - говорит Шафто. - Я про то, зачем подразделению капеллан?
Австралийского и Новозеландского экспедиционного корпуса.
- Вы не вчера в армии, - говорит Рост. - В каждой части должен быть
капеллан.
- Дурной знак.
- Дурной знак иметь в части капеллана? Почему?
- Значит, эти жопотрясы считают, что будет много похорон.
- Вы придерживаетесь того мнения, что священник нужен только на похоронах?
Занятно.
- И на свадьбах с крестинами, - говорит Шафто. Остальные морпехи давятся
смехом.
- Не смущает ли вас несколько первое задание подразделения 2702? -
спрашивает Енох Роот, выразительно глядя сперва на покойного Готта, потом на Шафто.
- Смущает? Послушайте, преподобный, на Гуадалканале я делал такое, по
сравнению с чем все вот это - занятие для благовоспитанных школьниц, так их за
ноги.
Остальные морпехи считают, что Шафто отбрил, так отбрил, однако Роот не
унимается:
- А вы знаете, зачем делали это на Гуадалканале?
- Ясное дело! Чтобы остаться в живых.
- А сейчас зачем?
- Хер его знает.
- Раздражает вас это немножко? Или вы просто тупой солдафон, которому все
до лампочки?
- Да, преподобный, тут вы меня поддели, - говорит Шафто и, помолчав,
добавляет : - Признаюсь, малость любопытно.
- Пригодился бы в подразделении 2702 человек, способный ответить «зачем»?
- Наверное, - нехотя соглашается Шафто. - Просто дико как-то, что у нас
капеллан .
- Почему дико?
- Потому что это такое подразделение.
- Какое? - спрашивает Роот не без некоего садистского удовольствия.
- Не положено говорить, - отвечает Шафто. - Да я и не знаю.
С горы вьются исполинские серпантины и, пройдя через ряд полосатых арок,
спускаются к железнодорожным путям. «Стоишь тут, нахер, как в лотке пинбол-
ла», - говорит Б. Шафто, глядя вверх, туда, откуда они только что приехали, и
воображая, что может скатиться из касбы. Они едут на юг вдоль железнодорожных
путей и оказываются на территории отвалов, угольных куч, дымовых труб. Шафто
- бойскаут с Великих озер - узнает все словно через какую-то бесконечную
межкультурную зубчатую передачу. Грузовик останавливается перед «Societe
Algerienne dfEclairage et de Force28» - уродливым колоссом с двумя дымовыми
трубами, перед которым навалена самая высокая угольная куча. Они у черта на
куличках, но их явно ждут. Здесь - как и повсюду, где бы ни появилось
подразделение 2702, - проявляется странный Эффект Раздувания Званий. Гроб заносят в
здание АКОЭ два лейтенанта, капитан и майор под присмотром полковника!
Рядовых вообще не видать; Шафто, простой сержант, с тревогой гадает, какую работу
найдут ему. Одновременно сказывается Эффект Отсутствия Проволочек - там, где
Шафто ожидает бумажной волокиты по меньшей мере на полчаса, выбегает офицер,
машет руками, и гроб пропускают.
Араб с красной консервной банкой на голове тянет на себя стальную дверцу;
оттуда вырываются языки пламени, он сбивает их черной кочергой. Офицеры
направляют гроб в дверь и толкают вперед, словно досылая снаряд в ствол
шестнадцатидюймового карабина. Араб с жестянкой на голове захлопывает дверцу
(кисточка на жестянке бешено прыгает) и, еще не опустив щеколду, принимается за-
Алжирская компания по освещению и электроснабжению (АКОЭ) (фр.).
вывать, как те придурки в касбе. Офицеры все очень довольны и пишут в
книжечки свои имена.
После всех этих довольно странных событий грузовик отъезжает от «Societe
Algerienne d'Eclairage et de Force» и снова ползет по серпантину в Алжир.
Подъем такой крутой, что его приходится одолевать на первой скорости.
Торговцы с печками на колесах не только не отстают, но еще и успевают печь на ходу
лепешки. Трехногие псы бегают и дерутся под коленвалом. Кроме того,
подразделение 2702 одолевают местные в красных жестянках, которые рвутся играть на
гитарах из канистр, продавцы апельсинов, заклинатели змей и голубоглазые
малые в бурнусах, которые предлагают какие-то бурые комки, без обертки и
этикетки. Их, как градины, можно классифицировать по аналогии с фруктами или
спортивным инвентарем. Обычно они размером от вишни до бейсбольного мяча. В
какой то момент капеллан под влиянием порыва меняет плитку «Херши» на комок
размером с бейсбольный мяч.
- Это что, шоколад? - спрашивает Бобби Шафто.
- Был бы шоколад, - отвечает Роот, - этот тип не стал бы менять его на
«Херши».
Шафто пожимает плечами.
- Может, это говенный шоколад.
- Или говно! - выпаливает рядовой Нейтан. Всем ужасно смешно.
- Слышали про Марию Хуанну? - спрашивает Роот.
Шафто - образцовый боец и вожак - перебарывает желание ответить: «Слышал?!
Да я ее греб!»
- Это то же самое, только в концентрированном виде, - говорит Енох Роот.
- А вы то откуда знаете, преподобный? - спрашивает рядовой Даньелс.
Преподобный ничуть не смущен.
- Я здесь насчет Бога, да? Мне положено знать религиозную сторону?
- Так точно, сэр!
- Так вот, была некогда такая мусульманская группа - гашишины, они ели эту
штуку и шли убивать. И так в этом преуспели, что даже прославились, а их
название в несколько измененном виде - асассины - вошло во все европейские
языки в значении «убийцы».
Наступает уважительное молчание. Потом сержант Шафто говорит:
- Так хули мы ждем?
Они съедают по кусочку; Шафто как старший среди рядового и сержантского
состава - больше всех. Ничего не происходит.
- Если мне и хочется кого убить, так только типа, который толкнул нам это
говно, - говорит он.
Взлетное поле, в одиннадцати милях от города, работает более чем с
проектной нагрузкой. Вокруг растут маслины и виноград, но дальше - горы, а за ними
- песчаное пространство, равное по площади Соединенным Штатам Америки, причем
сдается, что весь этот песок в воздухе и летит к аэродрому. Бесчисленные
самолеты, по большей части «дакоты», они же «дугласы», вздымают огромные тучи
пыли, которая оседает на языке и забивает ноздри. До Шафто не сразу доходит,
что сухость в глазах и во рту лишь отчасти вызвана пылью. Слюна густеет, как
замазка.
Подразделение настолько секретное, что на аэродроме никто даже не знает о
его существовании. Здесь полно британцев. В пустыне британцы носят шорты,
поэтому Шафто хочется потянуть их за нос. Он перебарывает это желание. Однако
его явная враждебность к людям в шортах, равно как и просьбы указать дорогу к
подразделению, настолько секретному, что его нельзя даже назвать, ведут к
непониманию, недоверию и вообще подрывают дух англо-американского добросоюзни-
чества.
Впрочем, тут сержант Шафто соображает, что все, связанное с подразделением,
должно быть где-нибудь в стороне, под черным брезентом. Как и в других
армейских частях, в подразделении 2702 что-то в недостатке, что-то в избытке. По
всей видимости, в их распоряжение попала примерно половина брезента,
изготовленного за прошлый год в Соединенных Штатах. Когда Шафто упоминает этот факт
и начинает развивать свою мысль, на лицах у рядовых появляется странное
выражение . Наконец Енох Роот говорит: «Сперва исполинская ящерица, теперь черный
брезент. Некоторым может показаться, что вы малость тронутый».
- Сейчас я вам расскажу про тронутых, - говорит Шафто и рассказывает, не
забывая упомянуть лейтенанта Этриджа с его мусорными бачками. К концу
рассказа все подразделение уже собралось по дальнюю сторону растянутого брезента.
Ребята напряжены, за исключением новобранца, который, как одобрительно
замечает Шафто, начинает понемногу отходить. Лежа на дне грузовика в черном
гидрокостюме, он скорее переваливается, чем подпрыгивает на ухабах.
Тем не менее, он еще не вполне отмяк, так что его несложно вытащить и
загрузить в «Дуглас» - небольшой самолет, переделанный для военных целей и (на
скептический взгляд Шафто) утративший летные качества за счет двух огромных
грузовых люков, разрезающих корпус почти пополам. Этот конкретный самолет
столько летал над чертовой пустыней, что с винтов, капота и передней части
крыльев песком содрало всю краску; отполированный металл блестит, словно
приглашение для всех пилотов люфтваффе на три мили вокруг. Хуже того, из обшивки
фюзеляжа, главным образом вокруг кабины пилота, торчат антенны. И не какие
нибудь штыревые, а здоровенные решетки для барбекю. «Эх, сюда бы ножовку», -
думает Шафто. Антенны смутно похожи на те, которые он таскал по лестнице со
станции «Альфа» в Шанхае. Впрочем, все воспоминания перемешались. Когда он
пытается их восстановить, то видит одно: каменная лестница в Маниле,
окровавленный Христос спускается по ступенькам, таща на спине двухполосный
коротковолновый диполь. Понятно, что быть этого не могло.
Хотя они на оживленном аэродроме, Этридж отказывается продолжать операцию,
пока в небе хоть один самолет. Наконец он командует: «Все, ПОШЛИ!» Морпехи в
грузовике приподнимают тело. Тут Этридж кричит: «Нет, ПОГОДИТЕ!», и тело
шмякают на пол. На пятый раз это уже не смешно. Наконец Джеральда Готта
накрывают черным брезентом и заносят в самолет. Через несколько минут они в воздухе.
Подразделение 2702 направляется на встречу с Роммелем.
ЦИКЛЫ
Начало ноября 1942-го, и хренова туча всего происходит повсюду,
одновременно. Сам Зевс бы не разобрался, даже если бы мобилизовал кариатид - сказал бы,
забудьте, что мы вам говорили, просто бросайте свой груз. Под грохот
рушащихся храмов он отправил бы их (вместе с теми наядами и дриадами, которых
удалось наскрести) на краткосрочные курсы и, облачив в ладные бесполые формы
СУАОВ - Службы управления архивами олимпийского всевидения, - засадил бы
заполнять перфокарты три на пять дюймов. Пусть бы даже все кариатиды со своим
хваленым терпением сутки напролет, напялив зеленые козырьки, простаивали
перед машинами Холлерита и перфосчитывателями ЭТК - все равно Зевс не сумел бы
охватить ситуацию. Он бы впал в ступор и не знал, кого из смертных поражать
молниями и к кому из связисточек или солдатиков бить клинья.
Лоуренс Притчард Уотерхауз сам теперь олимпиец не хуже других. У Франклина
Делано Рузвельта, Уинстона Черчилля и еще нескольких человек в списке «Ультра
Мега» тот же уровень допуска, но у них другие дела и заботы. Они не могут
бродить по всемирной столице информационных потоков, заглядывать через плечо
переводчикам и читать свежие расшифровки, когда те - щелк-щелк-щелк -
выползают из ТАЙПЕКСов. Они не могут бегать от здания к зданию, собирая воедино
сюжетные нити мирового повествования, пока девушки в одиннадцатом корпусе пе-
реключают провода из гнезда в гнездо, сплетая сеть, в которую послания
Гитлера попадают, едва выйдя в эфир.
Вот, например, что знает Уотерхауз: битва под Эль-Аламейном выиграна,
Монтгомери стремительно гонит Роммеля на запад, через Киренаику, к далекому
оплоту Оси в Тунисе. Однако все не настолько в ажуре, как может показаться. Если
бы Монти оценил важность информации, поступающей по каналам «Ультра», он бы
действовал решительнее, окружал и брал в плен изолированные подразделения
итальянцев и немцев. Однако он этого не делает, и Роммель отступает
организованно, готовясь дать новое сражение, а в Блетчли-парке кроют Монти последними
словами за нежелание воспользоваться бесценными, однако недолговечными
сокровищами разведданных.
А сейчас в Северо-Западную Африку перебросили чертову уйму народа. Это
называется операция «Факел», ее цель - зажать Роммеля между молотом
(английскими войсками) и наковальней (американскими войсками). Или, если Монти не
поторопится , наоборот. Операция кажется блестяще организованной, но это не так:
Америка впервые наносит серьезный удар через Атлантику, поэтому на корабли
загрузили абсолютно всех. Сотрудники радиоразведки, строя из себя
десантников , театрально бежали к берегу по пояс в воде. Также в высадке участвовал
американский контингент подразделения 2702 - аварийная команда, составленная
из отборных морских пехотинцев, прошедших огонь, воду и медные трубы.
Часть из них получила свой боевой опыт на Гуадалканале - никому прежде не
нужном островке в юго-западной части Тихого океана, где Японская империя и
Соединенные Штаты Америки спорят - посредством оружия - за право построить
военную авиабазу. Судя по первым сообщениями, японская армия за время
пребывания в Восточной Азии несколько утратила форму. Оказывается, изнасиловать
все женское население Нанкина или перебить штыками беззащитных филиппинских
крестьян еще не значит набраться боевого опыта. Японская армия по-прежнему
пытается придумать, как бы, скажем, убить сто американских морских
пехотинцев, не потеряв на этом пятьсот своих.
Другое дело - японские ВМС. Они свое дело знают. У них есть Ямамото. Их
торпеды действительно взрываются, попав в цель, в отличие от американских,
которые, слегка поцарапав краску японских кораблей, виновато идут ко дну.
Ямамото только что сделал очередную попытку уничтожить американский флот у
островов Санта-Крус, потопил «Хорнет», проделал аккуратную дыру в «Энтерпрай-
зе». Однако он потерял треть своих самолетов. Наблюдая, как японцы несут
потери, Уотерхауз гадает, сообразил ли кто-нибудь в Токио взять счеты и
прикинуть кое-какие цифры.
Союзники тоже считают и напуганы до потери пульса. В Атлантике сейчас сто
немецких подлодок, они ведут действия главным образом из Лорьяна и Бордо. То,
что там происходит, уже не битва, а вакханалия убийства в масштабах «Лузита-
нии29». За последний месяц немцы потопили кораблей в общей сложности на
миллион тонн. Попробуй осознай!.. Положим, тонна - примерно автомобиль.
Уотерхауз пытается представить себе, что Америка и Канада сбросили в середину
Атлантики миллион автомобилей. Бултых!
Проблема в Акуле.
Немцы зовут ее «Тритон». Это новая шифросистема, используемая исключительно
на флоте. «Энигма», но не обычная, трехдисковая. Ту поляки научились
взламывать два года назад, а в Блетчли-парке процесс поставили на поток. Однако
меньше года назад у южного берега Исландии села на мель немецкая подводная
лодка. Сотрудники Блетчли-парка хорошенько ее прочесали и нашли «Энигму» с
29 Английский пассажирский лайнер «Лузитания» был торпедирован немецкой
подводной лодкой 7 мая 1915 года. Из 1959 человек пассажиров и команды 1198
утонули.
выемками для четырех, а не для трех дисков!
Когда первого февраля заработали четырехдисковые «Энигмы», вся Атлантика
почернела. С тех самых пор Алан и другие не покладая рук бились над этой
задачей. Загвоздка была в том, что они не знали, как подсоединен четвертый
диск.
По счастью, несколько дней назад захватили еще одну немецкую подводную
лодку, в восточной части Средиземного моря. Полковник Чаттан, оказавшийся
поблизости, и еще несколько сотрудников Блетчли рванули туда сломя голову. Они
нашли четырехдисковую «Энигму», а это хоть не сам код, но, по крайней мере,
ключ к его взлому.
Гитлер, видать, совершенно в себе уверен - собрался отдохнуть в Альпах. Что
не помешало ему прибрать к рукам последние остатки Франции - похоже, операция
«Факел» задела его за живое, и он окончательно оккупировал вишистскую
Францию. Одновременно он отправил еще десять тысяч солдат и соответствующее
количество припасов через Средиземное море в Тунис. Уотерхауз воображает, что
сейчас можно добраться от Сицилии до Африки, просто прыгая с одного немецкого
транспорта на другой.
Разумеется, будь это так, его работа была бы куда легче. Союзники топили бы
суда сколько душе угодно, и ни один голубоглазый тевтон на фронте
информационной войны не повел бы арийской бровью. Однако на самом деле судов мало и
расположены они редко. Насколько именно мало и редко - это параметры
уравнений , которые они с Аланом Матисоном Тьюрингом всю ночь пишут на доске.
Часов через десять - двенадцать этого занятия, когда, наконец, снова встает
солнце, остается разве что сесть на велосипеды и прокатиться с ветерком.
Они въезжают на холм, и перед ними открывается лес, расцвеченный всеми
цветами пламени. Полусферические кроны кленов словно вспучиваются в огне,
добавляя впечатлению реализма. У Лоуренса возникает нелепое желание выпустить руль
и зажать уши! Однако воздух под деревьями приятно прохладен, синее небо не
пятнают столбы черного дыма, спокойствие и тишина леса самым разительным
образом отличаются от того, что вспомнилось Лоуренсу.
- Кудах-тах-тах! - Алан Тьюринг изображает квохтание рассерженной курицы.
Странные звуки кажутся еще чуднее из-за того, что он в противогазе, который,
впрочем, почти сразу сдвигает на лоб. - Как же они любят себя слушать!
(Речь об Уинстоне Черчилле и Франклине Рузвельте.) - Да и друг друга тоже, до
определенного момента. Однако голос по сравнению с печатным текстом - жутко
избыточный канал информации. Если взять текст и пропустить его через «Энигму»
- которая, в сущности, довольна проста, - то привычные закономерности вроде
преобладания буквы «Е» практически исчезают. - Тут он снова натягивает
противогаз , чтобы подчеркнуть следующее утверждение. - А вот голос можно искажать
самым чудовищным образом, и он все равно будет понятен слушателю.
Тут на Алана нападает приступ чихания, да такой, что чуть не лопаются
защитного цвета ремешки на затылке.
- Наше ухо привыкло отыскивать знакомые сочетания, - предполагает Лоуренс.
Он без противогаза, потому что (а) немцы не проводят здесь газовую атаку, (б)
в отличие от Алана он не страдает сенной лихорадкой.
- Прости. - Алан резко тормозит и спрыгивает с велосипеда. Он отрывает
заднее колесо от дороги, раскручивает его свободной рукой и быстрым движением
дергает цепь. Потом внимательно созерцает механизм, прерываясь только для
того , чтобы несколько раз чихнуть.
В цепи у велосипеда Тьюринга дефектное звено. В заднем колесе погнута одна
спица. Когда звено задевает спицу, цепь сваливается и падает на дорогу. Это
происходит не при каждом обороте колеса - иначе велосипед проще было бы
выкинуть . Это происходит при определенном взаимном расположении цепи и колеса.
Исходя из разумного предположения, что доктор Тьюринг находится в хорошей
спортивной форме и развивает скорость примерно 25 км/час, а радиус колеса -
примерно треть метра, если бы дефектное звено задевало гнутую спицу при
каждом обороте колеса, то цепь сваливалась бы каждую третью долю секунды.
На самом деле цепь не сваливается, пока гнутая спица не заденет дефектное
звено. Теперь допустим, что вы описываете положение заднего колеса
традиционной буквой Q. Ради простоты договоримся: если колесо начинает вращаться из
положения, в котором гнутая спица может задеть дефектное звено (разумеется,
только если дефектное звено находится там, где его можно задеть), то Q = 0.
Если в качестве единицы измерения используются градусы, то за один поворот
колеса Q принимает все значения вплоть до 359, прежде чем вернуться к нулю,
когда гнутая спица вновь может сбросить цепь. Теперь предположим, что
положение цепи вы описываете переменной С по очень простому принципу: нумеруя все
звенья цепи. Дефектному звену ставится в соответствие число 0, следующему 1 и
так далее до L - 1, где L - общее число звеньев в цепи. Опять таки ради
простоты примем, что в положении, в котором дефектное звено может задеть гнутую
спицу (при условии, что спица - там, где ее можно задеть), С = 0.
Чтобы вычислить, когда с велосипеда доктора Тьюринга свалится цепь, все,
что нам надо знать про велосипед, - это значения Q и С. Эти два числа
определяют состояние велосипеда. У велосипеда столько возможных состояний, сколько
существует возможных значений (Q , С), но только в одном из этих состояний, а
именно (0, 0), цепь свалится на дорогу.
Предположим, мы начинаем с этого состояния, т. е. (Q = 0, С = 0), но цепь
не свалилась, потому что доктор Тьюринг (прекрасно зная состояние своего
велосипеда в каждый конкретный момент времени) остановился посреди дороги и
едва избежал столкновения со своим другом и коллегой Лоуренсом Притчардом Уо-
терхаузом, поскольку противогаз блокирует его периферическое зрение. Доктор
Тьюринг немного прокрутил цепь вперед, одновременно оттягивая ее вбок, чтобы
не задела за гнутую спицу. Теперь он снова садится на велосипед и начинает
крутить педали. Окружность его колеса примерно два метра, значит, когда он
проехал два метра по дороге, колесо совершило полный оборот и вернулось в
состояние Q = 0, в котором, как мы помним, гнутая спица может задеть дефектное
звено.
Что с цепью? Ее положение, определяемое как С, начинается с 0, достигает
единицы, когда в фатальную позицию перемещается следующее звено, потом двойки
и так далее. Цепь движется синхронно с зубцами звездочки в центре заднего
колеса. У звездочки п зубцов, так что после второго полного оборота заднего
колеса Q снова = 0, но С теперь = 2п. В следующий раз С = Зп и так далее.
Однако не забывайте, что цепь - не бесконечная прямая линия, а замкнутая петля,
имеющая всего L позиций; при С = L, она возвращается к началу цикла, и С
снова принимает нулевое значение. Так что при вычислении С следует прибегнуть к
арифметике остатков: то есть если в цепи сто звеньев (L = 100), а общее число
перемещенных звеньев - 135, то значение С не 135, а 35. Как только вы
получаете число, больше или равное L , вы просто последовательно вычитаете 1,
пока результат не станет меньше L. Математики обозначают эту операцию mod L.
Так что последовательные значения С, всякий раз как заднее колесо
возвращается в положение Q = 0, равны:
Ci = n (mod L) , 2n (mod L) , Зп (mod L) , ..., in (mod L)
где i = (1, 2, 3, ... oo) ,
меньше или больше в зависимости от того, насколько близкое к бесконечности
время Тьюринг намерен ехать на велосипеде. Через некоторое время Уотерхаузу
начинает казаться, что они и впрямь едут бесконечно.
Цепь сваливается, когда велосипед достигает состояния (Q = О, С = 0). В
свете вышесказанного это происходит, когда L (которое просто означает число
оборотов, совершенных задним колесом) достигает некоего гипотетического
значения, при котором in (mod L) = 0, или, говоря по человечески, когда некое
число, кратное п (такое, как, например, 2п , Зп , 395п или 109 948 368 443п),
оказывается в то же время кратным L. Вообще то это может быть любое из так
называемых общих кратных, но с практической точки зрения важно только первое
- наименьшее общее кратное, или НОК, поскольку именно оно будет достигнуто
первым и вызовет падение цепи.
Если, скажем, у звездочки двадцать зубцов (п = 20), а в цепи сто звеньев (L
= 100), то после первого поворота колеса мы имеем С = 20, после двух
поворотов С = 40, потом 60, 80 и 100. Однако поскольку мы ищем остаток от деления
на 100, значение надо изменить на ноль. Таким образом, после пяти оборотов
колеса мы достигли состояния (Q=0, С = 0) и цепь Тьюринга сваливается. За
пять оборотов колеса он проезжает всего десять метров, поэтому при таких
значениях L и п велосипед практически бесполезен. Разумеется, все это верно лишь
в том случае, если Тьюринг такой дурак, чтобы начать движение из состояния
спадения цепи. Если же он начинает крутить педали, когда велосипед находится
в состоянии (Q = 0, С = 1) , то С принимает значения 21, 41, 61, 81, 1, 21,
... и так до бесконечности, и цепь не свалится никогда. Однако это
вырожденное состояние, где «вырожденное» для математика означает «невыносимо
скучное» . В теории, если Тьюринг будет всякий раз выставлять нужное состояние,
прежде чем бросить велосипед на улице, никто не сможет его украсть - цепь
свалится через первые же десять метров.
Если же в цепи Тьюринга сто одно звено (L = 101), то после пяти оборотов мы
имеем С = 100, а после шести С = 19, тогда
С = 39, 59, 79, 99, 18, 38, 58, 78, 98, 17, 37, 57, 77, 97, 16, 36, 56, 76,
96, 15, 35, 55, 75, 95, 14, 34, 54, 74, 94, 13, 33, 53, 73, 93, 12, 32, 52,
72, 92, 11, 31, 51, 71, 91, 10, 30, 50, 70, 90, 9, 29, 49, 69, 89, 8, 28, 48,
68, 88, 7, 27, 47, 67, 87, 6, 26, 46, 66, 86, 5, 25, 45, 65, 85, 4, 24, 44,
64, 84, 3, 23, 43, 63, 83, 2, 22, 42, 62, 82, 1, 21, 41, 61, 81, 0.
Так что состояние (Q = 0, С = 0) не будет достигнуто и цепь не свалится,
пока колесо не совершит сто один оборот. За сто один оборот велосипед
Тьюринга успевает проехать по дороге пятую часть километра, что совсем не так
плохо . Значит, велосипед работающий. Однако в отличие от вырожденного случая его
нельзя привести в такое состояние, чтобы цепь не спадала совсем. Это легко
доказать, просмотрев приведенный список значений С и убедившись, что все
возможные значения - все числа от одного до ста - в нем присутствуют. Это
означает, что с какого бы значения С Тьюринг ни начал крутить педали, рано или
поздно он придет к фатальному С = 0 и цепь свалится.
Разница между вырожденным и невырожденным случаем заключена в свойствах
использованных чисел. Комбинация (п = 20, L = 101) принципиально отличается от
комбинации (п = 20, L = 100). Главная разница в том, что 20 и 101 - «взаимно
простые», т. е. у них нет общих делителей. Это означает, что их наименьшее
общее кратное, их НОК - большое число и равняется собственно L'n , т. е. 20 х
101 = 2020. А вот НОК ста и двадцати - всего 100. У велосипеда с L = 101
длинный период - он проходит через множество различных состояний, прежде чем
вернуться к исходному, а у велосипеда с L = 100 - короткий, всего из
нескольких состояний. Предположим, что велосипед Тьюринга - шифромашина, основанная
на алфавитной замене, т. е. заменяет каждую из двадцати шести букв
английского алфавита какой то другой буквой. А открытого текста может стать Т шифртек-
ста, В - F, С - М и так дальше до Z. Сам по себе такой шифр до смешного
прост, взломать его - детская забава. Однако предположим, что схема замены
меняется от буквы к букве. Первая буква открытого текста шифруется с помощью
одного алфавита замены, вторая - с помощью другого, третья - с помощью
третьего и так далее. Это называется полиалфавитный шифр.
Предположим, что велосипед Тьюринга генерирует свой алфавит для каждого из
состояний. Тогда состоянию (Q = О, С = 0) будет соответствовать, например,
такой алфавит замены:
ABCDEFGHIJKLMNOPQRSTUVWXYZ
QGUWBIYTFKVNDOHEPXLZRCASJM
а состоянию (Q = 180, С = 15) - такой:
ABCDEFGHIJKLMNOPQRSTUVWXYZ
BORIXVGYPFJMTCQNHAZUKLDSEW
Никакие две буквы не будут зашифрованы одним и тем же алфавитом замены,
пока велосипед не вернется в исходное состояние (Q=0, С = 0) и цикл не пойдет
с начала. То есть это периодическая полиалфавитная система. Теперь, если
период у машины короткий, она часто повторяет саму себя и в качестве
шифровальной системы тоже годится исключительно для детской забавы. Чем длиннее период
(чем больше взаимно простых чисел в него встроено), тем реже используется
один и тот же алфавит замены и тем выше устойчивость шифра.
Трехдисковая «Энигма» - система именно такого типа (то есть периодическая
полиалфавитная). Ее барабаны подобно приводу в велосипеде Тьюринга заключают
в себе циклы в циклах. Ее период равен 17 576, то есть алфавит замены,
которым зашифрована первая буква сообщения, не повторится до 17577-й буквы.
Однако в «Акуле» немцы добавили четвертый барабан, увеличив период до 456 976. В
начале каждого сообщения диски ставятся в различные, случайным образом
выбранные исходные положения. Поскольку ни в одном немецком сообщении нет 450
000 знаков, «Энигма» никогда не повторяет один и тот же алфавит замены в
пределах отдельного сообщения. Вот почему немцы считают ее неуязвимой.
Над головами пролетает звено транспортных самолетов, направляясь, по всей
видимости, к аэропорту в Бедфорде. Самолеты издают странно музыкальный
диатонический гул, словно волынки, играющие две мелодии разом. Это напоминает Ло-
уренсу об еще одном феномене, связанном с велосипедным колесом и шифрмашиной
«Энигма».
- Ты знаешь, почему самолеты так гудят? - спрашивает он.
- Нет, если задуматься. - Тьюринг снова сдвигает противогаз на лоб. Челюсть
у него немного отвисла, глаза смотрят в разные стороны. Уотерхауз его
зацепил.
- Я заметил в Перл-Харборе. У самолета - звездообразный двигатель, -
говорит Лоуренс. - Соответственно, в нем должно быть нечетное число цилиндров.
- Как одно из другого следует?
- Если число будет четным, цилиндры окажутся один напротив другого,
развернутые на сто восемьдесят градусов, а это не работает механически.
- Почему?
- Не помню. Не работает, и все.
Алан поднимает брови. Он явно не убежден.
- Это как-то связано с кривошипами, - защищается Уотерхауз.
- Не уверен, что соглашусь.
- Просто допусти. Считай это граничным условием, - говорит Уотерхауз.
Однако Алан уже ушел в свои мысли - наверное, изобретает звездообразный двигатель
с четным числом цилиндров.
- В любом случае, если посмотришь, у них у всех цилиндров нечетное число, -
продолжает Лоуренс. - Поэтому шум выхлопа накладывается на гудение винта и
получается двухтоновой звук.
Алан снова садится на велосипед. Некоторое время они едут молча.
Собственно, они и до этого не столько разговаривали, сколько подкидывали друг другу
идеи и давали время подумать. Это очень производительный способ общения; он
устраняет значительную часть избыточности, на которую жаловался Алан в случае
Рузвельта и Черчилля.
Уотерхауз думает о вложенных циклах. Он уже решил, что человеческое
общество действует по этому самому принципу30, и теперь пытается понять, похоже оно
на велосипед Тьюринга (некоторое время работает безотказно, потом внезапно
цепь сваливается, отсюда - мировая война), как «Энигма» (долго непонятно
скрипит, потом вращающиеся диски выстраиваются, как в игровом автомате, и
наступает всеобщее счастье, или, если предпочитаете, Апокалипсис), или просто
как самолетный мотор (крутится себе и крутится, ничего особенно не
происходит, кроме шума).
- Смотри, сзади! Вон там! - Алан резко тормозит. Это просто шутка, чтобы
Лоуренсу пришлось сделать крутой поворот на узкой дороге.
Они прислоняют велосипеды к дереву и снимают с багажников оборудование:
сухие батареи, макетные платы, палки, саперный инструмент, мотки провода.
- Я скоро в Америку, работать над проблемой шифрования голоса в
лабораториях компании «Белл», - говорит Алан.
Лоуренс невесело смеется.
- Мы с тобой как те корабли у Лонгфелло, которые встретились в ночи,
помигали сигнальными огнями и снова разошлись.
- Мы пассажиры на этих кораблях, - поправляет Алан. - Это не случайность.
Ты здесь именно потому, что я уезжаю. До сих пор всю работу подразделения
2701 тянул я.
- Теперь это подразделение 2702, - говорит Лоуренс.
Алан расстроен.
- Заметил, значит.
- Очень неосторожно с твоей стороны, Алан.
- Наоборот! - говорит Алан. - Что подумает Руди, если заметит, что во всей
армии союзников нет ни одного подразделения, номер которого был бы
произведением двух простых чисел?
- Ну, это зависит от того, насколько часто такие числа встречаются и
сколько других чисел не использовано, - говорит Лоуренс и начинает решать первую
часть задачи. - Опять риманова дзета-функция. Везде она вылезает.
- Вот это по мне! - говорит Алан. - Разумный, деловой подход. Не то, что у
них.
- У кого?
- Вот здесь. - Алан останавливается и смотрит на деревья, которые, на
взгляд Уотерхауза, ничем не отличаются от соседних. - Вроде они. - Он садится
на упавший ствол и начинает доставать из рюкзака оборудование. Лоуренс
садится рядом и тоже развязывает рюкзак. Он не знает, как работает устройство -
это изобретение Алана, - и исполняет роль хирургической медсестры: по мере
надобности подает инструмент и материалы. Доктор говорит без умолку, поэтому
не просит подать нужную вещь, а смотрит на нее пристально и хмурится.
- У кого по-твоему? У придурков, которые используют информацию, полученную
из Блетчли-парка.
- Алан!
30 У него нет никаких определенных фактов на этот счет, просто идейка кажется
занятной.
- Не придурки, скажешь? Возьми Мидуэй! Идеальный пример.
- Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, - осторожно замечает Лоуренс.
- А тебе не показалось немного странным, немного удивительным, немного
явным, что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в
точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого
океана?
- Ладно, - говорит Лоуренс. - Я возмутился, докладную написал. Наверное, из
за нее сюда и попал.
- Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
- Да?
- Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это
скандал. Преступление.
- Что мы там творим? - спрашивает Лоуренс. - Я говорю «мы», а не «вы»,
потому что теперь мы союзники.
- Да, да, - нетерпеливо отвечает Алан. - Так утверждают. - Он замирает,
проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. - Ну, мы
топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
- Конвои для Роммеля?
- Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда
на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр
С38т и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще
все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его
шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной
бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус - это
репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной
проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею
на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом.
Репродуктор вопит.
- Отлично. Реагирует на твою пряжку, - говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и,
наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько
строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
- Что там у тебя, Алан?
- Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и
спрятал под мостом, - говорит Алан. - На прошлой неделе я забрал пузырек и
расшифровал инструкции. - Он машет листочком в воздухе.
- Какой шифровальный системой ты пользовался?
- Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
- А почему решил выкопать именно сейчас?
- Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, - говорит Алан.
- Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
- И много ты зарыл?
- Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать
пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и
расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
- Не помню, учел ли я магнитное склонение, - бормочет он. - Точно. Ладно,
все равно. Сто шагов на север. - Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс,
которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать
обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем,
не исключено, что он просто давно сбился со счета.
- Если все, что ты говоришь, правда, - произносит Лоуренс, - то мы наверня-
ка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
- Существовала неофициальная система, которую можно считать
предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, - говорит
Алан. - Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет-разведчик.
Разумеется, наблюдение - не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой.
Цель - пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют
радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их
топим, немцы не удивляются - во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы
понять истинное положение дел.
Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто
градусов и начинает идти на запад.
- По моему, это мертвому припарки, - говорит Лоуренс. - Насколько вероятно,
что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного
конвои?
- Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков,
что Руди подсчитал тоже, - отвечает Тьюринг. - Вероятность очень мала.
- Значит, я прав, - говорит Лоуренс, - и, судя по всему, мы допрыгались.
- Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили
конвой в тумане.
- В тумане?
- Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины
все равно его потопили. У Кессльринга, ясное дело, закрались подозрения.
Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем,
нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за
информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы
Неаполя - ищет нашего человечка.
- Значит, пока пронесло.
- Да. - Алан резко останавливается, забирает у Лоуренса металлоискатель и
начинает водить петлей по поляне. Петля постоянно задевает о ветки и гнется,
так что ее приходится выпрямлять, но упорно молчит, если только Алан для
проверки не подносит ее к пряжке у Лоуренса на ремне.
- Дело страшно тонкое, - задумчиво произносит Алан. - Некоторые офицеры ПСС
в Северной Африке...
- ПСС?
- Подразделений спецсвязи. Они передают данные «Ультры» в полевые штабы и
следят, чтобы их там уничтожили. Так вот, некоторые из них, узнав из
«Ультры», что в обеденное время будет немецкий авианалет, пришли в столовую с
касками. Когда авианалет произошел в указанное время, многих заинтересовало, как
они догадались прихватить каски.
- Безнадега какая то, - вздыхает Лоуренс. - Почему же немцы до сих пор не
догадались?
- Нас это удивляет, потому что мы знаем все и наши каналы связи свободны от
шума, - говорит Алан. - У немцев каналов связи меньше, а шума в них больше.
Если мы не будем постоянно делать явные глупости, скажем, топить конвои в
тумане, они никогда не получат однозначного доказательства, что мы взломали
«Энигму».
- Забавно, что ты помянул «Энигму», - говорит Лоуренс, - потому что этот
канал содержит огромное количество шума, из которого мы ухитряемся извлекать
массу полезной информации.
- Именно поэтому я и беспокоюсь.
- Ладно, я, как могу, постараюсь одурачить Руди.
- Ты-то справишься. Я беспокоюсь из-за тех, кто выполняет операцию на
местах.
- Полковник Чаттан представляется вполне надежным. - Лоуренс понимает, что
успокаивать Алана бесполезно. У него просто такое настроение. Раз в два или
три года Уотерхауз проявляет светский такт, и сейчас как раз такой случай: он
меняет тему. - Значит, займешься секретной телефонией для Рузвельта и
Черчилля?
- В теории. Сомневаюсь, что из этого выйдет что-нибудь практическое. В
лабораториях «Белл» есть система, основанная на том, что форму сигнала
разбивают на несколько диапазонов... - И Алан углубляется в рассказ о телефонных
компаниях. Он выдает развернутый доклад о теории информации в приложении к
человеческому голосу, и о том, как это влияет на телефонию. Хорошо, что у
Тьюринга такая большая тема для изложения: лес большой, и он явно не помнит,
где зарыл серебро.
Необремененные слитками серебра, друзья едут назад в сумерках, которые в
этих северных широтах наступают на удивление рано. Они по большей части
молчат: Лоуренс переваривает то, что Алан наболтал про подразделение 2702,
конвои, лаборатории «Белл» и избыточность голосового сигнала. Каждые несколько
минут их обгоняет мотоцикл с шифровками в багажном контейнере.
НА ВЫСОТЕ
Все, что годится для переброски скота, Бобби Шафто в разное время
испробовал на себе - телячьи вагоны, открытые бортовые машины, форсированные марши
по пересеченной местности. Теперь военные придумали этим радостям воздушный
аналог - Самолет с Тысячью Имен: «Дуглас», DC 3, «старый толстяк», С 47,
«номер три», «дакота», «дуг». Голые алюминиевые ребра фюзеляжа пытаются забить
Бобби до смерти, но он пока отбивается. Главное, не заснуть.
Рядовых затолкали во второй самолет. В этом - лейтенанты Этридж и Роот
вместе с рядовым первого класса Готтом и сержантом Бобби Шафто. Лейтенант Этридж
подгреб под себя все, что было в отсеке мягкого, устроил гнездышко в передней
части самолета и пристегнулся. Некоторое время он делал вид, что читает
документы . Потом стал смотреть в иллюминатор. Сейчас он уснул и храпит так, что,
кроме шуток, заглушает моторы.
Енох Роот забился в дальнюю, узкую часть фюзеляжа и читает две книги разом.
Шафто думает, что это очень типично: книги наверняка говорят совершенно
разные вещи, и капеллану нравится их стравливать - есть же любители играть в
шахматы за обоих игроков сразу. Наверное, когда живешь на горе, а туземцы
вокруг не знают ни одного из десятка языков, которыми ты владеешь, поневоле
научишься спорить с самим собой.
В обоих бортах самолета - ряды маленьких квадратных иллюминаторов. Шафто
смотрит направо и видит горы, покрытые снегом. Он в панике: неужели они
сбились с пути и летят над Альпами? Однако слева по-прежнему Средиземное море.
Постепенно его сменяет каменистая местность, заросшая чахлым кустарником, из
которого торчат каменные столбы вроде «Башни Дьявола» в Вайоминге, потом
остаются только камни и песок или песок без камней. Там и сям без всяких
видимых причин песок морщится барханами. Черт возьми, они все еще в Африке!
Безобразие, почему не видно львов, жирафов и носорогов?.. Шафто идет
высказать претензию пилотам. Может, удастся перекинуться с земляками в картишки.
Или из переднего окна кабины видно что-нибудь такое, о чем можно будет
написать домой.
Полный облом. Ничего в переднее окно не видно. Во всей вселенной есть
только море, небо, песок. Каждый морпех знает, какое скучное это море. Песок и
небо - немногим лучше. Впереди облачная гряда - какой-то там атмосферный
фронт. И все.
Шафто успевает в общих чертах ознакомиться с планом полета, прежде чем
карту убирают подальше от его глаз. Судя по всему, они летят над Тунисом. Бред
какой-то. Когда Шафто интересовался последний раз, Тунис был под немцами и
даже оставался их главным оплотом в Северной Африке. Судя по плану, они
намерены лететь над проливом между Бизертой и Сицилией, потом на восток, к
Мальте .
Припасы и подкрепления доставляют Роммелю через этот самый пролив и
выгружают в Бизерте или Тунисе. Отсюда Роммель может ударить на восток, по Египту,
или на запад, по Марокко. Несколько недель назад восьмая британская армия
задала ему жару под Эль-Аламейном (это как раз в Египте) , и с тех самых пор он
отступает к Тунису. Недавно в Северной Африке высадились американцы, но пока
ему здорово удается сражаться на два фронта, насколько Шафто угадывает промеж
строк информационных радиосводок - уж больно они становятся бодрыми, как
только речь заходит о Роммеле.
Все это означает, что под ними, в Сахаре, развернуты и готовы к бою крупные
силы. Может быть, прямо сейчас идет сражение. Однако Шафто ничего такого не
видит, только за редким караваном стелется пыль, словно дым вдоль бикфордова
шнура.
Поэтому Шафто беседует с пилотами, пока по их взглядам не замечает, что
говорит уже очень долго. Видать, эти гашишины убивали свои жертвы, забалтывая
их до смерти.
На картишки рассчитывать нечего. Пилоты молчат, как в рот воды набрали.
Приходится ввалиться в кабину и чуть ли не схватиться за рычаги, чтобы
вытянуть из них хоть слово. Говорят они как-то странно. Только тут до Шафто
доходит , что они не земляки, а друзья. Они - англичане.
Прежде чем убраться в грузовой отсек, он успевает заметить еще одно: оба
пилота вооружены до зубов, как будто рассчитывают уложить человек двадцать -
тридцать по пути от самолета в сортир и обратно. Шафто успел повидать таких
психов, и ему это не нравится. Уж очень напоминает Гуадалканал.
Он находит место на дне грузового отсека рядом с рядовым первого класса
Готтом и ложится. Крошечный револьвер на поясе мешает лежать на спине. Шафто
перекладывает его в карман. Теперь главное неудобство - зачехленный рейдер-
ский стилет упрятанный между лопаток. Хочется лечь на бок, но с одной стороны
казенный полуавтоматический кольт, которому он не доверяет, с другой - свой
проверенный шестизарядный. Приходится разместить это все на полу, вместе с
запасными обоймами, патронташами и разнообразными принадлежностями.
Кроме того, приходится отстегнуть от левой лодыжки нож «Гун хо»,
незаменимый при расчистке джунглей, вскрытии кокосовых орехов и обезглавливании ни-
пов, а от правой - короткоствольный крупнокалиберный пистолет, который Шафто
носит для равновесия. Остаются только гранаты в передних карманах, потому что
на животе он лежать не собирается.
Они огибают мыс как раз вовремя, чтобы их не унесло приливом. Впереди
илистое дно бухточки. С одной стороны ее ограничивает мыс, который они только
что обогнули, с другой, в нескольких ярдах впереди - следующий, до тошноты
похожий, с третьей - вертикальный обрыв. Даже если бы он не был покрыт
непроходимыми джунглями, взобраться все равно бы не удалось из-за крутизны. Морпе-
хи заперты в бухте до следующего отлива.
У нипского пулеметчика вдоволь времени, чтобы перестрелять их всех.
Они сразу узнают звук очереди и падают в ил. Шафто быстро оглядывается. Те,
что лежат на спине или на боку, вероятно, мертвы. Те, что на животе, -
вероятно , живы. Большая часть лежит на животе. Сержант явно мертв - пулеметчик
первым делом целил в него.
Пулемет у нипа - или нипов - один, но патронов хоть отбавляй. Их доставляет
«Токийский экспресс», который беспрепятственно курсирует проливом Слот.
Пулеметчик не спеша прочесывает бухту, быстро переключая огонь на тех морпехов,
которые пытаются шевельнуться.
Шафто вскакивает и бежит к обрыву.
Наконец он видит вспышки. Они показывают, куда направлено пулеметное дуло.
Когда они удлиненные, то на кого-то другого. Когда становятся короче, это
значит, что ствол разворачивается к Бобби Шафто...
Черт, не рассчитал. В нижней правой части живота жуткая боль. Ил заглушает
крики: каска и ранец рюкзак вдавливают его мордой в жидкую грязь.
Кажется, он теряет сознание. Но ненадолго. Пулемет по-прежнему трещит,
значит , кто то из ребят еще жив. Шафто с трудом поднимает голову, пересиливая
вес каски, и видит между собой и пулеметом бревно - отполированный волнами
плавник, далеко выброшенный штормом.
Можно бежать к бревну - или не бежать. Шафто решает бежать. Это всего
несколько шагов. На полпути он понимает, что успеет. Приходит, наконец, второе
дыхание - он делает стремительный рывок и падает за бревном. Десяток пуль
глухо шмякаются о древесину, на Шафто сыплются мокрые волокнистые щепки.
Бревно гнилое.
Плохо, что Шафто не может посмотреть вперед или назад, не приподнявшись над
бревном. Других морпехов не видно, не слышно криков. Он решает взглянуть, где
там пулеметчик. За растительностью почти ничего не видно, но похоже, огневая
точка где то в пещере, футах в двадцати над отмелью. Шафто не так далеко от
обрыва - расстояние преодолевается в одну перебежку. Однако лезть на обрыв -
верная смерть. Вряд ли пулемет можно наклонить настолько, чтобы стрелять
вниз, но тебя закидают гранатами или расстреляют из винтовки, пока будешь
карабкаться по камням.
Другими словами, время для винтовочного гранатомета. Шафто перекатывается
на спину, вытаскивает из полотняной амуниции ребристую металлическую насадку,
прилаживает ее к винтовочному стволу, пытается прикрутить... Пальцы
проскальзывают на чертовой гайке. Тыловое умники! Не догадались поставить здесь гайку
барашек! Крути - не крути, без толку. Все вокруг в крови, но боли нет. Шафто
трет пальцами по песку, чтобы не скользили, закручивает проклятую гайку.
Из подсумка извлекается осколочная граната Марк II, она же «ананас», за ней
- гранатометное приспособление Ml с боевым зарядом. Одно вставляется в
другое, выдергивается чека, все вместе забивается в ствол винтовочного
гранатомета. Наконец Шафто лезет в специально помеченный патронташ, роется в гнутых
и сломанных сигаретах, находит холостой патрон, который и заряжает в
«Спрингфилд» .
Он ползет вдоль бревна, чтобы выстрелить с неожиданного места - тогда,
может быть, не срежут голову очередью. Наконец поднимает всю эту систему-
ниппель, упирает приклад в песок (при стрельбе в режиме гранатомета отдача
такая, что запросто сломает ключицу), направляет ее на врага, жмет на курок.
Гранатометное приспособление Ml с грохотом вылетает, оставляя позади целую
скобяную лавку ненужных деталей, словно душа, покинувшая грешное тело.
«Ананас» взмывает ввысь, без чеки и предохранителя, химический запал горит так,
что вся эта штука светится изнутри. Шафто не промахнулся, граната летит в
цель. Он уже готов поздравить себя, но тут граната отлетает назад, катится с
обрыва и взрывает соседнее гнилое бревно. Нины предусмотрели такую
возможность и натянули противогранатную сетку.
Шафто лежит на спине в мокрой грязи, снова и снова твердит слово «бля». Все
бревно содрогается, что-то похожее на мох сфагнум сыплется на лицо. Пули
постепенно вгрызаются в гнилушку. Бобби Шафто приносит молитву Всевышнему и
готовится лечь грудью на амбразуру.
Одуряющий треск пулеметной очереди смолкает, слышатся крики. Голос вроде
незнакомый. Шафто приподнимается на локте и понимает, что крики несутся со
стороны пещеры.
Он смотрит в большие, небесно-голубые глаза Еноха Роста.
Капеллан оставил свой уютный уголок в дальней части самолета и сидит на
корточках перед иллюминатором, цепляясь за что попало. Бобби Шафто, который
во сне перекатился на живот, смотрит в иллюминатор противоположного борта. Он
должен видеть небо, но за иллюминатором стремительно проносится бархан. На
Шафто накатывает тошнота. Даже мысли нет о том, чтобы сесть.
Яркие пятна света стремглав носятся по грузовому отсеку, как шаровые
молнии, но - и поначалу это совсем не очевидно - они бегают по стенам, как луч
от фонарика. Шафто может проследить эти лучи, потому что воздух постепенно
наполняется влажной дымкой от какой то распыленной гидравлической жидкости.
Пока он спал, какой-то кретин проделал в обшивке самолета ряд круглых
дырочек. В них светит солнце, разумеется, с одной стороны, однако самолет все
время мотает туда сюда.
Шафто соображает, что с самого пробуждения лежит на потолке, потому и на
животе. Когда это окончательно доходит до сознания, его выворачивает.
Яркие пятна разом исчезают. Очень нехотя Шафто решает выглянуть в
иллюминатор и видит одну серость.
Похоже, он на полу. Во всяком случае, он рядом с покойником, а тот
пристегнут.
Шафто лежит несколько минут, просто дышит и думает. Воздух свистит через
дырки в фюзеляже, да так, что раскалывается голова.
Кто-то - какой то псих - идет по самолету. Это не Роот - капеллан в своем
уголке, изучает ссадины на лице, полученные во время воздушной гимнастики.
Шафто поднимает глаза и видит, что это один из английских летчиков.
Англичанин снял шлемофон и защитные очки. У него черные волосы и зеленые
глаза. Ему лет тридцать пять, старик. Лицо корявое, утилитарное - все
выпуклости и отверстия имеют определенное назначение; это лицо сконструировал тот
же человек, который создал винтовочный гранатомет. Простое, честное лицо, ни
в коем случае не красивое. Пилот опускается на колени и светит фонариком на
Джеральда Готта. Лоб озабоченно хмурится; обращение с пациентом безупречно.
Наконец летчик откидывается спиной на гофрированную обшивку фюзеляжа.
- Слава богу, - говорит он, - в него не попало.
- В кого? - спрашивает Шафто.
- В этого. - Летчик похлопывает по мертвому телу.
- А меня проверять не будешь?
- Незачем.
- А почему? Я покамест живой.
- В тебя не попало, - уверенно говорит летчик. - Если бы попало, ты бы
выглядел, как лейтенант Этридж.
Впервые Шафто решает повернуться. Он привстает на локте и обнаруживает, что
дно самолета в чем-то красном и липком.
Он заметил розовую дымку в грузовом отсеке и решил, что произошла утечка
какой-то гидравлической жидкости. Однако гидравлическая система исправна, и
на полу разлито не масло. Это та самая красная жидкость, что так часто
фигурирует в его кошмарах. Она льется из уютного гнездышка, которое соорудил себе
лейтенант Этридж, и лейтенант больше не храпит.
Останки лейтенанта Этриджа больше всего похожи на то, что лежало сегодня
утром в разделочном цехе. Шафто не хочет сплоховать перед британским
летчиком, к тому же он на удивление спокоен. Может быть, все дело в облаках - они
всегда действуют на него умиротворяюще.
- Ядрена вошь, - говорит он. - Эти немецкие двадцатимиллиметровые - не фунт
изюма.
- Ага, - говорит летчик. - Теперь надо, чтобы нас засек конвой, и можно
доставлять груз.
Несмотря на всю загадочность фразы, в ней хоть что-то говорится о планах
подразделения 2702. Шафто встает и идет вслед за летчиком. Оба деликатно
переступают через мягкие потроха, которые, по всей видимости, отлетели от Эт-
риджа.
- В смысле, союзный конвой? - спрашивает Шафто.
- Союзный? - передразнивает летчик. - Где мы, черт возьми, найдем тебе
союзный конвой? Это Тунис.
- Тогда что значит - «чтобы нас засек конвой»? Чтобы мы засекли конвой, да?
- Извини, приятель, - говорит летчик. - Мне некогда.
Шафто оборачивается и видит, что лейтенант Енох Роот стоит над относительно
большим куском Этриджа и роется в его портфеле. Шафто делает преувеличенно
строгий вид и обличающе грозит пальцем.
- Послушай, Шафто, - кричит Роот. - Я просто исполняю приказы. Принимаю у
него командование.
Он вытаскивает небольшой сверток в желтой пластиковой обертке, проверяет
содержимое и вновь укоризненно смотрит на Шафто.
- Да пошутил я, - говорит Шафто. - Помнишь? Помнишь, когда я подумал, что
те ребята курочат покойников? На берегу?
Роот не смеется. То ли он злится, что купился на розыгрыш, то ли не любит
шуток по поводу мародерства. Роот несет сверток к другому покойнику, тому,
что в гидрокостюме. Заталкивает сверток в гидрокостюм.
Потом садится возле тела и задумывается. Думает он долго. Шафто смотрит как
зачарованный. Наблюдать за Енохом Роотом, когда тот думает, так же интересно,
как смотреть на восточную танцовщицу, которая трясет сиськами.
Они выходят из облаков, и освещение снова меняется. Солнце садится, алое в
сахарской дымке. Шафто выглядывает в иллюминатор и вздрагивает. Под ними
конвой, по темной воде от каждого корабля расходятся две четкие белые волны,
каждая с одного бока подсвечена садящимся солнцем.
Самолет ложится на одно крыло и описывает медленный вираж над конвоем.
Слышатся далекие чпок-чпок-чпок. Черные цветы распускаются и гаснут в небе.
Шафто понимает, что по ним бьют из зениток. Потом самолет снова уходит в облака
и становится почти совсем темно.
Впервые после долгого перерыва Шафто смотрит на Еноха Роота. Тот снова в
своем уголке, читает при карманном фонарике. На коленях у него раскрытый
сверток с бумагами. Это тот самый сверток, который Роот забрал у Этриджа и
затолкал Джеральду Готту в гидрокостюм. Шафто решает, что встреча с конвоем и
зенитный обстрел доконали капеллана и тот вытащил сверток, чтобы его изучить.
Роот поднимает голову, их взгляды встречаются. Он не испуган и не
пристыжен . В глазах - ледяное спокойствие.
Шафто несколько секунд смотрит на капеллана. Если смутится или испугается,
значит, он - немецкий шпион. Однако нет - Енох Роот не работает на немцев. И
на союзников тоже. Он работает на Высшую Силу.
Шафто еле заметно кивает. Взгляд Роота смягчается.
- Они все погибли, Бобби, - кричит он.
- Кто?
- Островитяне, которых ты видел на Гуадалканале. Так вот почему Роот
болезненно реагирует на шутки по поводу мародерства.
- Прости, - говорит Шафто и подсаживается ближе, чтобы не кричать. - Как
это вышло?
- Когда мы принесли тебя ко мне, я передал сообщение моему связному в
Брисбене , - говорит Роот. - Зашифровал его специальным кодом. Так и так, подобрал
рейдера морской пехоты, который, возможно, выживет, заберите его, пожалуйста.
Шафто кивает. Он помнит, что слышал много точек и тире, но был в отключке
из за лихорадки, морфия или что там у Роота в коробке из-под сигар.
- Они ответили, - продолжает Роот, - мол, мы не можем сюда попасть, но,
пожалуйста, доставь его туда то и туда то, там вас встретят другие рейдеры.
Так, ты помнишь, мы и поступили.
- Да, - говорит Шафто.
- Пока все хорошо. Но когда я передал тебя твоим и вернулся, оказалось, что
у меня побывали японцы. Перебили всех островитян, которых смогли отыскать.
Сожгли дом. Сожгли все. Понаставили мин, я еле выбрался.
Шафто кивает. Он видел, что делают японцы.
- Меня вывезли в Брисбен, и я стал вонять по поводу кодов. Понимаешь,
японцы взломали наш код, иначе бы они меня не нашли. Вонял я довольно долго, и
наконец мне сказали: «Ты британский подданный, ты священник, ты врач, ты
умеешь держать винтовку, ты знаешь азбуку Морзе, а главное, ты всех здесь
заколебал , так что - вперед!». И не успел я опомниться, как оказался в Алжире, в
морозильной камере.
Шафто отводит глаза и кивает. Роот понимает, что сержанту известно не
больше, чем ему.
Позже Роот снова заворачивает пакет, но не убирает в портфель, а
заталкивает Готту в гидрокостюм.
Потом они снова выходят из облаков, рядом с освещенным луной портом, и
летят над океаном так медленно, что даже Шафто, который ни хрена не разбирается
в самолетах, понимает, что сейчас заглохнут моторы. Они открывают боковую
дверь «дакоты» и выбрасывают тело рядового первого класса Готта в океан. Для
Окономовокского пруда это был бы грандиозный всплеск, для океана - так себе.
Через час или чуть позже тот же «Дуглас» садится на посадочную полосу в
разгар воздушной бомбардировки. Они вылезают из «старого толстяка» в конце
полосы, рядом с другим «С 47», и бегут вслед за пилотами. По лестнице, вниз,
точнее - в бомбоубежище. Теперь они ощущают, но не слышат разрывы бомб.
- Добро пожаловать на Мальту, - говорит кто-то. Шафто оглядывается и видит
вокруг людей в американской и британской военной форме. Американцы знакомые -
это взвод рейдеров МПФ из Алжира, они летели во второй «дакоте». Британцы
незнакомые . Шафто решает, что это те самые авиадесантники, о которых говорили в
Вашингтоне. Единственное, что у всех общего, - число 2702 где-нибудь на
одежде.
НЕРАЗГЛАШЕНИЕ
Ави подъезжает вовремя - его дорогой, но в меру навороченный японский
спортивный автомобиль тормозит на крутой дороге, разбитой трещинами в мозаику
асфальтовых плит. Рэнди смотрит на него с балкона второго этажа, с высоты почти
пятидесяти футов. На Ави брюки от хорошего летнего костюма, белая хлопковая
рубашка, темные очки, широкополая парусиновая шляпа.
Дом одиноко вздымается над калифорнийскими лугами в нескольких километрах
от Тихого океана. Прохладный ветер набегает волнами, как океанский прибой.
Выйдя из машины, Ави первым делом надевает пиджак.
Он вытаскивает из небольшого багажника под капотом два здоровенных лэптопа,
заходит в дом без стука (здесь он впервые, но бывал в похожих), разыскивает в
одной из комнат Рэнди с Эбом и выгружает из сумок примерно на пятнадцать
тысяч долларов компьютерных прибамбасов. Все это выстраивается на столе. Ави
запускает оба компьютера и, пока идет загрузка, подключает их к сети, чтобы
не садились батарейки. Наружная проводка в разъемном виниловом корпусе с
заземленными силовыми розетками через каждые пятьдесят сантиметров зверски
привинчена к каждому дюйму стен; дыры в стенах, в панелях, в первобытных оп-
артовских картинках на контактной фотобумаге, в выгоревших плакатах группы
«Грейтфул Дзд» и даже в дверном косяке.
Один из лэптопов подключен к портативному принтеру. Ави загружает в него
несколько листов бумаги. Второй выдает на экран несколько строк, пищит и
замирает . Рэнди подходит и с интересом смотрит на экран. На нем приглашение:
FILO.
Рэнди знает, что это сокращенное имя загрузчика, программы, которая
позволяет выбрать операционную систему.
- Finux, - буркает Ави в ответ на незаданный вопрос Рэнди.
Рэнди набирает «Finux», нажимает «ввод».
- Сколько у тебя здесь операционных систем?
- Windows 95 для игрушек и на случай, если надо будет одолжить компьютер
какому нибудь «чайнику», - говорит Ави. - Windows NT - для всякой офисной
ерунды. BeOS - для программирования и медийных штук. Finux - для печатания в
промышленных масштабах.
- Какую сейчас?
- BeOS. Хочу показать несколько картинок. Полагаю, проектор есть?
Рэнди смотрит на Эба, который единственный из всех троих здесь живет. Эб
кажется больше своего роста, возможно, из-за взрывной шевелюры - почти
метровой, светлой в рыжину, густой и волнистой. Волосы постоянно сваливаются в
толстые жгуты и обычной резинке их не удержать - Эб завязывает «хвост»
бечевкой , если вообще завязывает. Сейчас он машинально чертит на экране маленького
компьютера, такого, на котором можно рисовать световым пером. Обычно
серьезные программеры такими не пользуются, но Эб (вернее, его гикнувшаяся
компания) писал для этой модели софт, поэтому у него их целая куча. Кажется, что
он полностью погрузился в свое занятие, тем не менее, он чувствует на себе
взгляд Рэнди и поднимает голову. У Эба светло зеленые глаза и пышная рыжая
борода, которую он периодически сбривает - обычно когда у него серьезный
роман. Сейчас борода у Эба примерно сантиметровой длины, что подразумевает
недавний разрыв и готовность к новым приключениям.
- Проектор? - спрашивает Рэнди.
Эб закрывает глаза, осуществляет доступ к памяти, снова открывает их,
встает и выходит из комнаты.
Из принтера начинает выползать лист. Сверху, по центру, напечатано
«СОГЛАШЕНИЕ О НЕРАЗГЛАШЕНИИ». Следом ползут другие строчки. Рэнди видел их или
похожие столько раз, что глаза у него сразу стекленеют. Он отворачивается.
Единственное, что изменилось, это название фирмы: «КОРПОРАЦИЯ ЭПИФИТ(2)».
- Классные очки.
- Думаешь, дикие? Погоди, увидишь, какие я надену, когда зайдет солнце. -
Ави роется в сумке и вынимает устройство, похожее на очки без стекол, но с
кукольными галогенными лампами над каждым глазом. От них тянется проводок к
батарейке, которая крепится на поясе. Ави щелкает выключателем на батарейке,
лампочки вспыхивают бело-голубым светом.
Рэнди поднимает брови.
- Это чтобы не менять часовые пояса, - объясняет Ави. - Я привык к
азиатскому времени. Через два дня мне снова туда. Не хочу перестраиваться.
- Значит, шляпа и черные очки...
- ...имитируют ночь. Эта штука имитирует день. Понимаешь, наш организм
настраивает внутренние часы по свету. Кстати, закрой, пожалуйста, жалюзи.
Окно выходит на запад, на бухту Хаф Мун Бей. Ранний вечер, солнце сияет
вовсю. Рэнди некоторое время любуется видом, потом опускает жалюзи.
Эб входит с проектором, как Беовульф, потрясающий отрубленной рукою
чудовища. Он ставит проектор на стол и направляет на стену. Экран не нужен, потому
что поверх внешней проводки развешаны белые доски, исписанные яркими
маркерами . Некоторые закорючки обведены в кривые рамки с пометкой «НЕ СТИРАТЬ!» или
просто «НС!» На той, что перед проектором, - список покупок, номер факса в
России, пара доменных имен и несколько слов на немецком, написанных, надо
думать , самим Эбом. Доктор Эберхард Фер изучает это все и, не обнаружив пометки
«НС!», стирает губкой.
В комнату, оживленно ругая какую-то отстойную компанию в Берлингейме,
входят еще двое. Первый - худощавый, темноволосый, похож на героя вестерна и
даже носит черную шляпу. Второй - упитанный блондин, как будто только что с
собрания Ротари-клуба. Общего у них одно - серебряные браслеты на запястье.
Рэнди достает из принтера соглашения и раздает каждому по два экземпляра с
заранее впечатанными именами и фамилиями: Рэнди Уотерхауз, Эберхард Фер, Джон
Кантрелл (в черной шляпе) и Том Говард (полный блондин). Когда Джон и Том
тянутся за листками, свет, сочащийся сквозь жалюзи, вспыхивает на браслетах. На
каждом выгравированы медицинская эмблема и какой то текст.
- Эти выглядят иначе, - замечает Рэнди. - Опять поменяли текст?
- Да! - говорит Джон Кантрелл. - Версия 6.0 - только на прошлой неделе
выпустили .
В любом другом месте такие браслеты означали бы, что у Тома и Джона что-то
опасное для жизни, скажем, аллергия на антибиотики. Врач, вытащивший их из
разбитого автомобиля, увидел бы браслеты и выполнил указания. Однако здесь, в
Силиконовой Долине, все иначе. На одной стороне браслетов написано:
В СЛУЧАЕ СМЕРТИ СМ.
ИНСТРУКЦИЮ ПО БИОСТАЗИСУ
НА ДРУГОЙ СТОРОНЕ
ВЫПОЛНИ ИНСТРУКЦИЮ
ПОЛУЧИШЬ $ 100 000
а на другой:
ПОЗВОНИТЬ ЗА УКАЗАНИЯМИ
1- 800 NNN NNNN
ВВЕСТИ 50 000 ЕД ГЕПАРИНА ВНУТРИВЕННО
ПОДДЕРЖИВАЯ СЕРДЕЧНО ЛЕГОЧНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
ОХЛАДИТЬ ЛЬДОМ ДО 10 °С
ПОДДЕРЖИВАТЬ РН 7,5
НЕ ПРОВОДИТЬ ВСКРЫТИЯ!
НЕ БАЛЬЗАМИРОВАТЬ!
Это рецепт заморозки мертвого - или почти мертвого - человека. Люди,
которые носят такие браслеты, верят, что так можно заморозить мозг и другие
нежные ткани, не разрушая их. Через несколько десятилетий, когда развитие нано-
технологии сделает возможным бессмертие, их, если все будет хорошо,
разморозят. Джон Кантрелл и Том Говард верят, что с определенной степенью
вероятности будут продолжать разговор спустя миллион лет.
Наступает тишина. Все изучают соглашения, выхватывая взглядом привычные
пункты. Они на круг подписали, наверное, сотню таких соглашений. Здесь это
все равно что предложить гостю чашечку кофе.
Входит женщина с хозяйственными сумками, улыбается, просит извинить за
опоздание. Берил Хаген похожа на добрую тетушку, ее легко представить в фартуке
с яблочным пирогом в руках. За двадцать лет она была главным бухгалтером
двадцати маленьких высокотехнологических компаний. Десять закрылись, все за
исключением второй - не по вине Берил. Шестой была Вторая Попытка Рэнди. Одну
поглотил «Майкрософт», одна стала процветающей независимой компанией. На этих
двух Берил заработала достаточно, чтобы выйти на пенсию. Она консультирует и
пишет книги, одновременно подыскивая что-нибудь интересное, чтобы вернуться к
активной работе. Ее присутствие в комнате означает, что «Эпифит(2)» - не
полное фуфло. А может, она просто не хочет обижать Ави. Рэнди обнимает Берил,
отрывая ее от пола, потом протягивает два экземпляра соглашения.
Ави отсоединяет экран от большого лэптопа и кладет его на проектор, так что
свет, проходя через жидкокристаллический экран, проецирует изображение на
доску. Это обычный рабочий стол: пара окон и несколько ярлыков. Ави обходит
всех, собирает соглашения, просматривает, возвращает каждому его экземпляр,
остальные убирает в карман компьютерной сумки. Он начинает печатать на
клавиатуре, в окошке бегут буквы.
- Как вы все знаете, - бормочет Ави, - корпорация «Эпифит», которую я для
краткости буду называть «Эпифит (1)», это делавэрская компания, которой
полтора года. Акционеры - я, Рэнди и «Спрингборд капитал». Мы занимаемся
телекоммуникационным бизнесом на Филиппинах. Если захотите, потом расскажу
подробнее . В итоге нашей деятельности мы в курсе некоторых новых возможностей,
которые открываются в этой части света. «Эпифит(2)» - калифорнийская
компания, ей три недели. Если все пойдет по задуманному, «Эпифит (1)» вольется в
нее по схеме передачи акций, которую слишком занудно сейчас объяснять.
Ави нажимает «ввод». На рабочем столе открывается новое окно. Это цветная
карта, отсканированная из атласа, высокая и узкая. Большая часть - океанская
синева. На верхнем краю - изрезанная береговая линия с несколькими городами:
Нагасаки, Токио. Шанхай в верхнем левом углу. Филиппинский архипелаг прямо
посередине. На север от него Тайвань, на юг - цепочка островов, образующих
прерывистый барьер между Азией и обширным куском суши, на котором стоят такие
названия, как Дарвин и Большая Песчаная пустыня.
- Вероятно, для вас это выглядит дико, - говорит Ави. - Как правило, такие
презентации начинаются со схемы компьютерной сети, или с блок-диаграммы, или
чего-то похожего. Обычно мы не имеем дело с картами. Мы так привыкли работать
с чистыми абстракциями, что нам странно выйти в реальный мир и что-то сделать
на самом деле.
Однако я люблю карты. У меня весь дом в картах. Я уверен, что знания и
умения, которые мы все получили - особенно знакомство с Интернетом, - применимы
здесь. - Он стучит по доске. - На большом мокром шаре, населенном миллиардами
людей.
Вежливые смешки. Ави проводит рукой по трекболу, нажимает клавишу большим
пальцем. Появляется новая картинка: та же карта с яркими линиями, которые
тянутся через океан, петляют от города к городу, примерно повторяя береговую
линию.
- Существующие глубоководные кабели. Чем толще линия, тем больше труба, -
говорит Ави. - А теперь, что не так с этой картинкой?
Несколько толстых линий тянутся на восток от Токио, Гонконга и Австралии -
надо полагать, к Соединенным Штатам. Через Южно-Китайское море, разделяющее
Филиппины и Вьетнам, прочерчена еще одна толстая линия, но она не связана с
этими двумя странами: она идет к Гонконгу и продолжается вдоль китайского
побережья к Шанхаю, Корее и Токио.
- Поскольку Филиппины в центре карты, - говорит Джон Кантрелл, - думаю, ты
сейчас скажешь, что почти нет толстых линий к Филиппинам.
- Почти нет толстых линий к Филиппинам! - провозглашает Ави. Он указывает
на единственное исключение: линию, которая идет от Тайваня к Северному Лусону
и, вдоль побережья, к Коррехидору. - За исключением одной, в которой
участвует «Эпифит (1)». Но дело в другом. Вообще очень мало толстых линий,
соединяющих Австралию с Азией. Куча данных путешествует из Сиднея в Токио через
Калифорнию. Это незаполненная ниша для бизнеса.
Берил перебивает его.
- Ави, пока ты в это не ввязался, - говорит она скорбно и предостерегающе,
— я должна сказать, что прокладка глубоководного кабеля — не такое дело, в
которое можно запросто влезть.
— Берил права! — отвечает Ави. — Средства на прокладку таких кабелей есть
только у «Эй-Ти энд Ти», «Кейбл энд Вайрелесс» и «Кокусаи Денсин Денва». Это
сложно. Это дорого. Требует крупных НВЗ.
Аббревиатура означает «невосполнимые затраты» — средства на технико-
экономическое обоснование, которые будут выброшены в унитаз, если идея не
вытанцуется .
— Так о чем ты думаешь? — спрашивает Берил.
Ави щелкает по следующей карте. Она во всем повторяет предыдущую, только на
ней нанесены новые линии: целая серия связок между островами. Густая сеть из
коротких звеньев по всей длине Филиппинского архипелага.
— Ты хочешь подсоединить Филиппины к Сети через существующую связь с
Тайванем, — вставляет Том Говард в героической попытке закоротить цепь
рассуждений, которая, по всему, обещает быть очень длинной.
— На Филиппинах скоро грянет информационный бум, — говорит Ави. —
Правительство не лишено недостатков, но в целом это демократия западного образца.
В отличие от большинства азиатов филиппинцы используют ASCII. Почти все
говорят по-английски. Давние связи с Соединенными Штатами. Рано или поздно они
станут крупными игроками на рынке информации.
Вмешивается Рэнди:
— Мы уже там закрепились. Знаем обстановку в бизнесе. И у нас стабильный
приток денежных средств.
Ави щелкает по новой карте.
Трудно понять, что это такое. Вроде бы карта рельефа обширной местности, на
которой высокогорные участки перемежаются редкими плато. Судя по тому, что
Ави показал ее посреди презентации без всякой подписи и объяснений, это —
задачка на сообразительность. Все замолкают, щурятся. Никто не собирается
просить подсказки. Эберхард Фёр, мастер решать головоломки, первым находит
решение.
— Юго-Восточная Азия при высохшем океане, — говорит он. — Высокий хребет
справа — Новая Гвинея. Холмы — вулканы Калимантана.
— Классно, да? — спрашивает Ави. — Радарная карта. По данным американских
военных спутников. Практически ничего не стоит.
На этой карте Филиппины — не цепочка изолированных островов, а наиболее
высокие области огромного вытянутого плато, обрамленного глубокими желобами.
Чтобы попасть с Лусона на Тайвань, надо спуститься в глубокий ров,
окаймленный высокими кряжами, и следовать вдоль него на север на протяжении трехсот
миль. А вот к югу от Лусона, где Ави предлагает проложить сеть межостровных
кабелей, все мелкое и плоское.
Ави снова щелкает. Подводные части окрашиваются прозрачной синевой, острова
— зеленым. Потом он увеличивает ту часть карты, где Филиппинское плато
протягивает два отростка к Калимантану, почти целиком охватывая синий ромб
протяженностью триста пятьдесят миль.
— Море Сулу, — объявляет Ави. — Не имеет никакого отношения к знаковому
азиату в «Стар трек».
Никто не смеется. Они здесь не для того, чтобы зубоскалить, они изучают
карту. Трудно разобраться во всех этих архипелагах и морях, даже умным людям
с хорошим пространственным воображением. Филиппины образуют правую верхнюю
границу моря Сулу, Северный Калимантан (часть Малайзии) — нижнюю левую,
архипелаг Сулу — нижнюю правую, а верхняя левая граница — исключительно длинный и
тощий филиппинский остров под названием Палаван.
— Это напоминает нам, как искусственны и глупы государственные границы, —
говорит Ави. — Море Сулу — бассейн посреди большого плато, на котором лежат
Калимантан и Филиппины. Поэтому, подключая Филиппины, легко одновременно
подключить и Калимантан, проложив короткий кабель вдоль моря Сулу. Вот так.
Ави щелкает, компьютер рисует новые цветные линии.
— Ави, зачем мы здесь? — спрашивает Эберхард.
— Очень глубокомысленный вопрос, — отвечает Ави.
— Мы знаем, как работают такие компании, — говорит Эб. — Начинаем с голой
идеи. Для этого и нужно соглашение о неразглашении — чтобы защитить твою
идею. Разрабатываем ее вместе — вкладываем свои мозги — и получаем за это
акции. Результат нашей работы — софт. Его можно защитить копирайтом, торговой
маркой, даже патентом. Это интеллектуальная собственность, она стоит
определенных денег. Мы владеем ею сообща, через акции. Потом мы продаем часть акций
инвестору. На эти деньги нанимаем людей, которые создают продукт, продвигают
его на рынок и все такое. Так работает система, но мне начинает казаться, что
ты этого не понимаешь.
— Почему ты так решил?
Эб озадаченно оглядывается.
— Что мы можем сюда внести? Где здесь то, куда мы могли бы приложить мозги
и получить нечто, привлекательное для инвестора?
Все смотрят на Берил. Она согласно кивает.
Том Говард говорит:
— Слушай, Ави. Я умею разрабатывать крупные компьютерные установки. Джон
написал «Ордо», он знает все о криптографии. Рэнди — спец по Интернету, Эб —
по всяким заумным штучкам, Берил — по финансам. Однако, насколько мне
известно, в подводном кабеле все мы — ни в зуб ногой. Как ты собираешься продавать
нас инвестору?
Ави кивает.
— Все так, — соглашается он. — Нам надо быть идиотами, чтобы тянуть кабель
через Филиппины. Это работа для «ФилиТел», с которым «Эпифит (1)» создал
совместное предприятие.
— Даже если бы мы были идиотами, — говорит Берил, — мы бы все равно далеко
не ушли, потому что никто не даст нам денег.
— По счастью, об этом можно не беспокоиться, — парирует Ави. — Всю работу
за нас уже делают. — Он поворачивается к доске, вынимает красный светящийся
маркер и проводит жирную черту между Лусоном и Тайванем. Его рука как будто в
проказе: на нее проецируется рельеф морского дна. — КДД предвидит
экономический рост на Филиппинах и уже тянет сюда кабель. — Перемещается ниже и
начинает рисовать короткие связки между островами. — А «ФилиТел» при финансовой
поддержке «АВКЛА» — Азиатский Венчурный Капитал, Лос-Анджелес — прокладывает
кабель на Филиппинах.
— При чем здесь «Эпифит (1)»? — спрашивает Том Говард.
— В той мере, в какой они хотят использовать эту сеть для интернет-трафика,
им нужны маршрутизаторы и всякие сетевые штучки, — объясняет Рэнди.
— Повторяю мой вопрос: зачем мы здесь? — спокойно, но твердо говорит Эб.
Ави некоторое время работает маркером. Он обводит островок в углу моря
Сулу, в середине пролива между Калимантаном и длинным тощим Филиппинским
островом под названием Палаван. Пишет печатными буквами: СУЛТАНАТ КИНАКУТА.
— Кинакута в течение какого-то времени управлялась белыми султанами. Долгая
история. Потом стала немецкой колонией, — говорит Ави. — Тогда Калимантан еще
звался Борнео и входил в голландскую Ост-Индию, а Палаван — как и остальные
Филиппины — принадлежал сперва испанцам, потом американцам. Так что это был
немецкий оплот в этих краях.
— Немцам всегда доставались самые паршивые колонии, — скорбно замечает Эб.
— После Первой мировой войны Кинакуту передали японцам вместе со множеством
других островков дальше к востоку. Все эти острова вместе зовутся Мандатными,
потому что Япония управляла ими по мандату Лиги Наций. Во время Второй
мировой войны японцы использовали Кинакуту как плацдарм для нападения на
голландскую Ост-Индию и Филиппины. Там была база ВМФ и аэродром. После войны Кинаку-
та вновь, как до немцев, обрела независимость. Население — мусульмане и
этнические китайцы по краям, анимисты — в центральной части. Власть султана
сохранялась всегда, даже под немцами и японцами, которые признавали султана, но
отводили ему чисто декоративную роль. На Кинакуте есть запасы нефти, но они
оставались непромышленными, пока не появились новые технологии добычи, а цены
не взлетели из-за арабского эмбарго. Примерно тогда же на трон взошел
нынешний султан. Сейчас он очень богат — не как султан Брунея, который, кстати,
приходится ему троюродным братом, — но богат.
— Султан поддерживает вашу компанию? — интересуется Берил.
— Не так, как ты думаешь, — говорит Ави.
— А как? — нетерпеливо спрашивает Том Говард.
— Вот смотрите. Кинакута входит в ООН. Это такое же независимое государство
и член мирового сообщества, как Англия или Франция. Причем очень даже
независимое благодаря нефти. Форма правления — монархия. Законы издает султан,
однако лишь после долгого обсуждения с министрами, которые определяют политику
и предлагают законопроекты. В последнее время я много общался с министром
связи и телекоммуникаций, помогал ему составить новый законопроект, который
касается всех телекоммуникаций, идущих через территорию Кинакуты.
— О господи! — восклицает Джон Кантрелл. Он потрясен.
— Один бесплатный пакет акций мужчине в черной шляпе! — говорит Ави. — Джон
Кантрелл разгадал секретный план. Джон, не объяснишь ли, в чем суть,
остальным участникам конкурса?
Джон снимает шляпу и проводит рукой по длинным волосам. Потом снова
надевает шляпу, вздыхает.
— Ави предлагает создать информационный рай, — говорит он.
По комнате проносится восхищенный гул. Ави ждет, когда он уляжется, и
говорит:
— Маленькая поправка. Информационный рай создаст султан. Я предлагаю
заработать на нем деньги.
УЛЬТРА
Лоуренс Притчард Уотерхауз идет в бой, вооруженный четвертушкой листа
британской писчей бумаги, на которой отпечатаны некие слова, делающие ее
ПРОПУСКОМ в Блетчли-парк. Фамилию, имя и некоторые другие данные вписал фиолетовой
авторучкой какой-то великосветский офицер, слова ВСЕ ОТДЕЛЫ обведены, печать
на них размазана в алый поцелуй уличной девки — бездумная небрежность куда
более убедительна, чем кропотливая четкость подделки.
Лоуренс огибает усадьбу и выходит на узкую дорожку между основным зданием и
кирпичными гаражами (его бабушка и дедушка сказали бы — конюшнями). Самое
подходящее место, чтобы выкурить сигарету. Дорожка густо обсажена деревьями.
Садящееся солнце еще достаточно высоко, чтобы простреливать через мелкие
дефекты в оборонительном периметре горизонта, узкие красные лучи бьют Уотерхау-
зу в глаза, пока он расхаживает взад-вперед по дорожке. Невидимый луч в
нескольких футах над головой золотит незаметную обычно антенну — медную
проволоку, протянутую от усадьбы к ближайшему кипарису. Она вспыхивает в точности
как паутинка, с которой Уотерхауз развлекался в день своего приезда.
Солнце скоро сядет окончательно, оно уже село в Берлине, как и на большей
части адской империи, которую Гитлер выстроил на пространстве от Кале до
Волги. Время радистам браться за работу. Радиоволны, как правило, не огибают
углов . Это серьезная проблема, если хочешь завоевать мир, который, как назло,
круглый, поэтому твои действующие армии — за горизонтом. Однако если ты
используешь короткие волны, то информация отражается от ионосферы. Это работает
гораздо лучше, когда солнце не забивает атмосферу широкополосным шумом. Вот
почему радисты и те, кто их подслушивает (в Британии это Служба Игрек), —
существа ночные.
Как заметил сейчас Уотерхауз, усадьба снабжена антенной-другой. Однако
Блетчли-парк — большой и жадный паук, чтобы прокормить его, нужна паутина
размером с государство. Черные провода, взбирающиеся по стенам зданий, запах
и шум телетайпов свидетельствуют, что, по крайней мере, часть этой паутины —
из медной проволоки. Другую часть составляют более грубые материалы, такие
как бетон и асфальт.
Распахиваются ворота, на дорожку круто выворачивает зеленый мотоцикл, его
два цилиндра трещат так, что у Лоуренса щиплет в носу. Он пропускает
мотоциклиста, потом некоторое время идет следом, пока тот не исчезает из виду. Не
беда, скоро появятся новые, по мере того как нервная система Вермахта
проснется, и Служба Игрек начнет ловить ее сигналы.
Мотоциклист проехал в ворота между двумя старыми зданиями. Над воротами
небольшой купол с флюгером и часами. Уотерхауз проходит в них и оказывается на
зеленом пятачке, сохранившемся, вероятно, от тех времен, когда Блетчли-парк
был бесценным бекингемширским поместьем. Слева продолжается ряд конюшен. На
крыше, заляпанной птичьим пометом, несколько фронтонных окон. Все здание
трепещет от голубей. Прямо напротив — хорошенький тюдоровский домик красного
кирпича, единственное отрадное зрелище среди всех этих архитектурных уродов.
Справа от него — одноэтажное здание, из которого поступает странная
информация — горяче-маслянистый дух телетайпов, хотя стука не слышно, только высокий
механический гул.
Открывается дверь конюшни, выходит человек с большой, но явно легкой
коробкой. Судя по воркованью, в ней голуби. Голуби, которые живут за фронтонными
окнами, не дикие, а почтовые. Носители информации, нити паутины, раскинутой
Блетчли-парком.
Уотерхауз направляется к зданию, от которого пахнет машинным маслом, и
заглядывает в окно. Вечереет, окна начинают светиться, выдавая информацию
немецким самолетам-разведчикам, поэтому во дворе суетится сторож, закрывая
тяжелые ставни.
По крайней мере, взгляд Уотерхауза улавливает какую-то информацию: по
другую сторону окна люди собрались у машины. По большей части они в штатском, и
у них давно не было времени на расчески, бритвы и крем для обуви. Эти люди
сосредоточены на работе, которая как-то связана с большой машиной. Она
состоит из стальных труб, как поставленная на попа кровать. На трубы кое-где
надеты металлические барабаны диаметром с тарелку и толщиною примерно в дюйм. От
барабана к барабану тянется бумажная лента — метров десять, не меньше.
Один из людей поправляет резиновый приводной ремень на барабане, отступает
на шаг и делает знак рукой. Другой щелкает выключателем, и барабаны разом
начинают вращаться. Лента скользит через систему. Пробитые в ней дырки несут
данные, которые сливаются в одну серую полосу. Лента перематывается так
быстро, что как будто растворяется в сером дыму.
Нет, не как будто. Из вращающихся барабанов идет самый настоящий дым. Лента
тянется через машину так быстро, что вспыхивает на глазах у Лоуренса и людей
в комнате, которые спокойно наблюдают за процессом, словно она горит очень
необычно и интригующе.
Если в мире есть машина, способная считывать информацию с такой скоростью,
то Уотерхаузу ничего о ней не известно.
Черные ставни захлопываются. В последний миг Уотерхауз успевает заметить
еще один агрегат в уголке комнаты: стальную раму с ровными рядами серых ци-
линдров.
В темноте через двор проносятся два мотоциклиста с выключенными фарами. Уо-
терхауз некоторое время трусит за ними и попадает из живописного старого
дворика в мир корпусов, выстроенных за последние год-два. Они чем-то напоминают
здание Пентагона, возведенное Военным Министерством по ту сторону реки от
Капитолия, и олицетворяют тупую потребность в пространстве, не пропущенную
через какие-либо эстетические и просто человеческие соображения.
Уотерхауз доходит до перекрестка, где, как ему показалось, свернули
мотоциклисты, и упирается в стену. Под влиянием порыва он взбирается на нее и
усаживается. Отсюда вид не лучше. Уотерхауз знает, что вокруг, в этих
корпусах , работают тысячи людей, но не видит никого из них. Указателей тоже нет.
Он по-прежнему пытается разобраться в том, что видел через окно.
Лента бежала так быстро, что задымилась. Нет смысла так гнать ленту, если
машина не может считывать информацию с той же скоростью — превращать узор
дырочек в электрические импульсы.
Но зачем, если эти импульсы никуда не попадут? Человеческий мозг не в силах
воспринимать цепочку букв, мелькающих с такой скоростью. Ни один известный
Уотерхаузу телетайп не успеет их напечатать.
Смысл есть в одном случае: если эти люди строят машину. Механический
калькулятор . Способный вбирать данные и как-то их обрабатывать. Производить
какие-то вычисления — вероятно, связанные со взломом кодов.
Тут Уотерхауз вспоминает ряды одинаковых серых цилиндров в углу комнаты. С
торца они похожи на какие-то боеприпасы, но уж слишком гладкие и глянцевые.
Уотерхауз понимает, что они выдуты из стекла.
Это вакуумные трубки. Причем их сотни. Больше вакуумных трубок, чем
Уотерхауз когда-либо видел в одном месте.
Люди в комнате строят машину Тьюринга!
Коли так, неудивительно, что они спокойно смотрели на горящую ленту. Эта
полоска бумаги — технологическая ровесница пирамид — всего лишь вместилище
информации. Когда она проходит через машину, информация считывается и
превращается в последовательность чисто двоичных данных. Прах еси и в прах
возвратишься, информация же переходит из физического плана в математический, в
более высокий и чистый мир, где действуют иные законы. Законы, часть которых
нащупали доктор Алан Матисон Тьюринг, доктор Джон фон Нейман, доктор Рудольф
фон Хакльгебер и некоторые другие, с которыми Уотерхауз общался в Принстоне.
Законы, о которых сам Уотерхауз кое-что знает.
Как только вы перевели данные в царство чистой информации, вам нужен лишь
инструмент. Плотник работает с деревом и носит при себе ящик — там все, чем
меряют, разрезают, сглаживают, соединяют. Математик работает с информацией,
ему нужен свой инструментарий.
Эти инструменты создаются, один за другим, уже не один год. Например,
компания, выпускающая кассовые аппараты и пишущие машинки — «Электрикал Тилл
корпорейшн», — разработала классное устройство, чтобы сводить в таблицы
большое количество данных на перфокартах. Преподаватель Уотерхауза в Айове
пытался решать дифференциальные уравнения по одному, потом изобрел машину, которая
решала бы их автоматически, сохраняя информацию на усаженном конденсаторами
барабане и пропуская ее через определенный алгоритм. Располагая достаточным
количеством времени и вакуумных трубок, можно построить машину, которая
суммирует колонки цифр, другую — чтобы вести каталоги, третью — чтобы
расставлять слова по алфавиту. В любом уважающем себя учреждении могли бы стоять
такие: чугунные, пышущие жаром махины с эмблемами таких фирм, как ЭТК,
«Сименс», «Холлерит», — каждая для своей определенной задачи. В точности как у
плотника есть стусло, шиповочная пила и молоток-гвоздодер.
Тьюринг придумал нечто иное, принципиально новое.
Он сказал, что математикам в отличие от плотников нужен только один
инструмент. Тьюринг понял, что можно построить метамашину, способную в разных
конфигурациях решать любые мыслимые задачи в области информации. Устройство-
Протей, способное превращаться в любое устройство, какое только может тебе
понадобиться. Как орган, который становится новым инструментом, стоит
установить новую комбинацию регистров.
Подробности пока туманны. Это не чертеж настоящей машины, скорее мысленный
эксперимент, который Тьюринг поставил, чтобы разрешить абстрактную
головоломку из совершенно непрактичного мира чистой логики. Уотерхаузу это прекрасно
известно. Однако, сидя на противоударной стене в темном перекрестке Блетчли-
парка, он не может избавиться от одной мысли: в машине Тьюринга, если бы она
существовала, обязательно использовалась бы лента. Она проходила бы через
машину. Несла бы информацию, нужную машине для работы.
Уотерхауз смотрит в темноту и мысленно выстраивает машину Тьюринга. В
памяти всплывают другие детали. Лента, как он теперь вспомнил, шла бы через
машину Тьюринга не в одном направлении, а скользила туда-сюда. И машина Тьюринга
не просто читала бы ленту, она бы стирала метки и добавляла новые. Дырки в
бумажной ленте явно не сотрешь. А лента в той машине за окном явно двигалась
в одну сторону. Как ни горько Уотерхаузу признавать, рама с трубками, которую
он сейчас видел, — не машина Тьюринга. Это что-то попроще, инструмент узкого
назначения, как перфосчитыватель Холлерита или барабан Атанасова.
И все же она больше, диковиннее, страшнее, чем все, что Уотерхауз до сих
пор видел.
Мимо с ревом проносится ночной поезд из Бирмингема — везет к морю патроны.
Как раз когда его грохот затихает вдали, к воротам подъезжает мотоциклист. На
то время, пока проверяют документы, мотор смолкает, потом тарахтенье слышится
в аллее. Уотерхауз встает на стену и внимательно смотрит, как мотоциклист
проносится мимо, к корпусу в паре кварталов от перекрестка. В открытую дверь
бьет свет, груз переходит из рук в руки. Дверь закрывается, мотоцикл с
треском несется обратно к воротам.
Уотерхауз слезает со стены и в темноте (ночь безлунная) бредет к корпусу.
Останавливается перед входом, прислушивается. Потом собирается с духом и
толкает деревянную дверь.
Здесь жарко, как в душегубке, окна наглухо закрыты ставнями, машинные
запахи мешаются с испарениями человеческих тел. Людей много, в основном женщины
за исполинскими пишущими машинками. В приоткрытую дверь Уотерхауз видит, что
это помещение — шлюз для бумажных листков, примерно три на четыре дюйма,
доставляемых , надо думать, мотоциклистами. У входа их сортируют и складывают в
проволочные корзины, потом относят девушкам за исполинскими машинами.
Один из немногих мужчин встает и направляется к Уотерхаузу. Он примерно
одних с Лоуренсом лет, чуть за двадцать. На нем форма британской армии. Он
держится как распорядитель на свадьбе, который следит, чтобы даже никому не
ведомых родственников из других городов встретили честь по чести. Очевидно,
военный из него такой же, как из Уотерхауза. Неудивительно, что вокруг столько
колючей проволоки и автоматчиков.
— Добрый вечер, сэр. Чем могу служить?
— Добрый вечер. Лоуренс Уотерхауз.
— Гарри Паккард. Рад знакомству. — Он не знает, кто такой Уотерхауз, потому
что допущен к «Ультра», а не к «Ультра-Мега».
— Я тоже. Полагаю, вы захотите взглянуть на это. — Уотерхауз протягивает
волшебный пропуск.
Паккард внимательно изучает листок, потом фокусируется на особо интересных
частностях: подписи в углу, смазанной печати. Война превратила Гарри Паккарда
в машину для считывания и обработки бумаг; он выполняет свою обязанность не-
суетно и спокойно. Потом просит извинить, набирает телефонный номер, с кем-то
говорит — судя по выражению лица и позе, с кем-то важным. Уотерхауз не слышит
слов за стуком и гудением пишущих машин, но видит удивление и даже
растерянность на юношески-открытом, розовом лице Паккарда. Слушая, тот раз или два
искоса глядит на Уотерхауза. Потом произносит что-то вежливо-успокоительное и
вешает трубку.
— Ладно. Так что вы хотели увидеть?
— Я пытаюсь выяснить в целом, как течет информация.
— Что ж, в таком случае здесь вы в самом начале — в верховьях. Наши истоки
— Служба Игрек: военные радиоперехватчики и радисты-любители, которые слушают
немцев и поставляют нам это. — Паккард берет из мотоциклетного контейнера
листок бумаги и протягивает Уотерхаузу.
Это бланк с прямоугольными рамками наверху. В них вписаны дата
(сегодняшняя) и время (два часа назад), а также некоторые другие сведения вроде
радиочастоты. Большую часть бланка занимает пустое пространство, на котором
торопливыми печатными буквами накарябано:
YWBP ROJHK DHAOB QTMDL TUSHI
PUS LLENJ OPSKY VZPDL EMAOU
AMOG ТМОАН ЕС
а перед всем этим две группы по три буквы.
YUH ABG
— Это с нашей станции в Кенте, — объясняет Паккард. — Сообщение «Зяблик».
— То есть... от Роммеля?
— Да. Перехват из Каира. «Зяблик» имеет первоочередную срочность, поэтому
сообщение лежит наверху.
Паккард ведет Уотерхауза по центральному проходу, между рядами машинисток.
Одна девушка только что освободилась, Паккард протягивает ей листок. Девушка
кладет бумагу рядом с машинкой и начинает печатать.
Поначалу Уотерхауз решил, что все эти агрегаты воплощают британские
представления о том, как надо делать электрические пишущие машинки — размером с
обеденный стол, двухсотфунтовая чугунная махина с мотором десять лошадиных
сил, за высокими заборами с автоматчиками. Теперь он видит, что это нечто
куда более сложное. Вместо валика здесь большая шпулька, на которую намотана
бумажная лента — уже, чем та, которая бежала через машину за окном, и без
дырочек. Всякий раз, как девушка нажимает клавишу, копируя напечатанную на
листе букву, на ленте появляется новая. Но не та, которая стояла на листке.
Буквы на ленте гласят:
EINUNDZWANZIGSTPANZERDIVISIONBERICHTET
KEINEBESONDEREEREIGNISSE31
— Чтобы получить эти установки, вы должны взламывать код, который меняется
каждый день?
Паккард улыбается.
— В полночь. Если задержитесь здесь... — он смотрит на часы, — еще на
четыре часа, то увидите, как от Службы Игрек начнут поступать новые сообщения,
которые на выходе из Тайпекса дадут полную белиберду, потому что фрицы меняют
ДВАДЦАТЬПЕРВАЯТАНКОВАЯДИВИЗИЯСООБЩАЕТ
ОСОБЫХСОБЫТИЙНЕТ (нем. ) .
все свои шифры с двенадцатым ударом часов. Вроде как карета Золушки, которая
превращалась в тыкву. Тогда мы анализируем новые перехваты с помощью «Бомб» и
определяем новый шифр дня.
— Сколько времени это занимает?
— Если повезет, мы взламываем шифр к двум-трем утра. Чаще после обеда или
вечером. Иногда не взламываем совсем.
— Глупый вопрос, но я хотел бы выяснить до конца. Эти Тайпексы, которые
выполняют механическую дешифровку, — совершенно не то, что «Бомбы», которые на
самом деле взламывают код?
— «Бомбы» по сравнению с Тайпексами — принципиально иной, невероятный
уровень сложности, — подтверждает Паккард. — Почти что думающие машины.
— Где они стоят?
— В одиннадцатом корпусе. Но сейчас они не работают.
— Понятно, — говорит Уотерхауз. — До полуночи, пока карета не превратится в
тыкву и вам не потребуется взломать завтрашние установки «Энигмы».
— Да.
Паккард подходит к маленькой деревянной дверце в одной из стен корпуса.
Рядом с ней — серый офисный лоток с привинченными по краям петлями, в которые
продета веревка. Другая веревка висит из закрытой дверцы. Паккард кладет
новую расшифровку на груду уже скопившихся на лотке и открывает дверцу. За ней
— черный туннель, ведущий из здания.
— Готово, тяни! — кричит он.
— Тяну! — через мгновение отзывается голос. Веревка натягивается, лоток
исчезает в туннеле.
— Отправился в тройку, — объясняет Паккард.
— Значит, мне туда же, — говорит Уотерхауз.
Третий корпус всего в нескольких ярдах, за обязательной противоударной
стеной. «ОТДЕЛ НЕМЕЦКОЙ АРМИИ» — написано на двери, в отличие от «ФЛОТА»,
который в четверке. Пропорция мужчин к женщинам здесь значительно выше. В военное
время странно видеть в одном помещении столько здоровых, крепких мужчин.
Некоторые в форме наземных или воздушных сил, некоторые в штатском, есть даже
один флотский офицер.
Середину помещения занимает большой стол в форме подковы, у стены другой,
прямоугольный. Все стулья заняты, все, сидящие за столами, погружены в
работу. Дешифровки поступают в корпус на лотке и передаются от стула к стулу по
некой сложной схеме, которую Уотерхауз может понять только в общих чертах.
Кто-то объясняет ему, что «Бомбы» взломали сегодняшний код только в конце
дня, и все расшифровки из шестого корпуса поступили в последние два часа.
Уотерхауз решает пока считать этот корпус математическим черным ящиком —
сосредоточиться только на информации, которая поступает сюда и отсюда, не
вникая во внутреннее устройство. Блетчли-парк в целом тоже своего рода черный
ящик — в него поступают случайные буквы, из него — стратегические
разведданные, и большинству получателей «Ультра» безразлично его внутреннее
устройство . Уотерхауз здесь, чтобы выяснить, существует ли еще один вектор
информации, направленный отсюда, скрытый в сигналах телетайпа и поступках союзного
командования. И не указывает ли этот вектор на Рудольфа фон Хакльгебера?
КИНАКУТА
Кто бы ни прокладывал воздушный маршрут на подлете к новому аэропорту
султана, он явно в сговоре с Кинакутскои Торговой палатой. Если вам, как Рэнди
Уотерхаузу, посчастливится сидеть у иллюминатора левого борта, вид из
самолета будет похож на рекламный буклет.
Густо-зеленые склоны Кинакуты встают из почти неподвижной синевы и тут же
взмывают ввысь: горные вершины присыпаны снегом, хотя остров всего в семи
градусах от экватора. Сразу понятно, что имел в виду Ави, когда говорил о
мусульманском населении по краям и анимистах в центре. Что-то похожее на
современный город можно построить только в равнинной части, которая охватывает
остров непрерывной, почти плоской полосой — бежевая оправа исполинского
изумруда. Она шире всего на северо-восточном краю острова, где широкая пойма
главной реки переходит в аллювиальную дельту, на милю-две вдающуюся в море
Сулу.
Рэнди перестает считать нефтяные вышки за десять минут до того, как в
иллюминаторе показывается город Кинакута. Сверху они похожи на горящие надолбы,
сброшенные в прибойную полосу, чтобы остановить морскую пехоту. Самолет
снижается; теперь это скорее фабрики на сваях, увенчанные трубами, в которых
сжигают попутный газ. Возникает жутковатое чувство, что пилот летит между
огненными столбами, способными зажарить «Боинг-777», как голубя, на лету.
Город Кинакута куда более современный, чем все, что можно увидеть в
Америке . Рэнди пытался о нем читать, но нашел совсем мало: пару заметок в
энциклопедии, несколько мимолетных упоминаний в связи со Второй мировой войной,
злые, хотя в целом хвалебные статьи в «Экономист». Пустив в ход изрядно
подзабытые навыки межбиблиотечного абонемента, он раскопал в Библиотеке
Конгресса единственную книгу, полностью посвященную Кинакуте, и заказал ксерокопию.
Это воспоминания очевидца, которых столько появилось после войны, ни разу не
переизданные. Читать пока было некогда, и пятисантиметровая стопка страниц
мертвым грузом лежит в сумке.
Ни одна из виденных им карт не дает представления о современном городе
Кинакута. Все, что было тут во время войны, снесли. Реку направили в новое
русло. Гору под названием Пик Элиза срыли, а обломки сгребли бульдозерами в
океан, так что получилось несколько квадратных миль суши, большую часть которых
занял аэропорт. Взрывы были такими громкими, что вызвали протест со стороны
правительств Филиппин и Малайзии, в сотнях миль от Кинакуты. «Гринпис»
возмущался, что султан распугивает китов в центральной части Тихого океана. Рэнди
ожидал увидеть на месте Кинакуты дымящуюся воронку, но ничего подобного.
Остатки Пика Элиза аккуратно замостили и по приказу султана воздвигли на нем
Техноград. У тамошних стеклянных небоскребов, как и у остальных в городе, —
островерхие крыши. Такими были традиционные здания, которые давно снесены и
пошли на строительство насыпи. Единственное архитектурное сооружение,
которому на вид больше десяти лет, — дворец султана, но он по-настоящему древний. В
окружении голубых стеклянных небоскребов он смотрится вмерзшей в лед
красновато-бежевой мошкой.
Как только Рэнди видит дворец, все встает на свои места. Он наклоняется и,
с риском схлопотать замечание от стюардессы, вытаскивает из-под кресла
ксерокопию. На первой странице — карта Кинакуты тысяча девятьсот сорок пятого
года, дворец султана — точно посередине. Рэнди начинает крутить карту, как
запаниковавший водитель — баранку автомобиля. Вот река. Вот Пик Элиза, где у
японцев были локаторы и подразделение радиоразведки. Вот бывшее взлетное поле
японских Вспомогательных Воздушных Сил Флота. До последнего времени здесь
располагался Кинакутскии аэродром. Теперь это стайка желтых кранов над синей
туманностью железных конструкций, освещенной изнутри белыми созвездиями
сварки.
И вдруг что-то совсем из другого мира — клочок изумрудной зелени длиной в
пару городских кварталов, обнесенный каменной стеной. У одного края тихий
прудик (самолет летит так низко, что Рэнди может сосчитать кувшинки),
крохотный синтоистский храм черного камня, бамбуковый чайный домик. Рэнди
прижимается носом к стеклу и поворачивает голову, пока изумрудный пятачок не
скрывается за высотным домом прямо под крылом самолета. На микросекунду он видит,
как в отрытом окне кухни стройная женщина заносит над кокосовым орехом
топорик.
Садику место на тысячу миль севернее, в Японии. Когда до Рэнди доходит, что
это такое, волосы у него на загривке встают дыбом.
Он сел в самолет два часа назад, в Международном аэропорту Ниной Акино.
Рейс задержали, у него было достаточно времени, чтобы рассмотреть попутчиков:
трех белых, включая самого Рэнди, и два десятка малайцев (из Кинакуты или с
Филиппин). Все остальные пассажиры — японцы. Некоторые, судя по виду,
бизнесмены, но большинство — организованная тургруппа, которая прошла в посадочный
зал ровно за сорок пять минут до назначенного времени отлета и выстроилась
позади девушки с табличкой в руке. Пенсионеры.
Их цель — не Техноград, и не какой-то определенный островерхий небоскреб в
деловой части города. Они направляются в японский садик за стеной, разбитый
над братской могилой в том месте, где 23 августа 1945 года приняли смерть три
с половиной тысячи японских солдат.
ЙГЛМСКИЙ
ДВОРЕЦ
Уотерхауз стройными колоннами движется по тихому проулку, щурясь, читает
бронзовые таблички на белых каменных домиках:
ОБЩЕСТВО УНИФИКАЦИИ ИСЛАМА И ИНДУИЗМА
АНГЛО-САМОЕДСКИЙ СОЮЗ
ОБЩЕСТВО ДРУЖБЫ «ЧАН ЦЗЕ»
КОРОЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ ПО БОРЬБЕ С ИЗНОСОМ МОРСКИХ КРИВОШИПОВ
АНТИВАЛЛИЙСКАЯ ЛИГА
БОЛДЖЕРОВСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ПО РАСПРОСТРАНЕНИЮ СТРЕКОЗ-СТРЕЛОК
АБ!ИДИНЕНИЕ ЗА РИФОРМУ АНГЛИЙСКАВА ПРАВАПИСАНИЯ
ОБЩЕСТВО ЗАЩИТЫ ГЛИСТОВ
ЦЕРКОВЬ ВЕДАНТИЧЕСКОГО ЭТИКО-КВАНТОВОГО СОЗНАНИЯ
ИМПЕРСКАЯ СЛЮДЯНАЯ КОЛЛЕГИЯ
Поначалу он принимает Йглмский дворец за сельскую промтоварную лавку. Над
тротуаром, как боевой таран триремы, нависает эркер, в нем выставлены:
безголовый женский манекен в чем-то, связанном, по-видимому, из пряденой стали
(дань аскетизму военного времени?), кучка серой грязи с воткнутой в нее
лопатой и еще один манекен (относительно новый, втиснутый в самый угол) в форме
британского военно-морского флота, с фанерным контуром винтовки в руках.
Неделю назад Уотерхауз нашел в книжной лавке возле Британского музея
источенный червями экземпляр «Большой Йглмской Энциклопедии», с тех пор таскает
его в портфеле и впитывает по странице-две, как сильнодействующее лекарство.
Главенствующих тем — три, они выпирают из каждого абзаца, как Три Схры — из
Внешнего Йглма. Две из них — шерсть и гуано, хотя на древнем самобытном йглм-
ском языке они зовутся иначе. Тут имеет место та самая лингвистическая
гиперспециализация , которая, как уверяют, есть у эскимосов для снега, у арабов —
для песка. «Большая Йглмская Энциклопедия» никогда не использует английские
слова «шерсть» и «гуано», кроме как в уничижительном смысле, для грубых
подделок, экспортируемых всякими там шотландиями в наглой попытке сбить с толку
наивного покупателя. Уотерхаузу пришлось прочесть энциклопедию почти от корки
до корки и применить все свои дешифраторские навыки, чтобы методом
сопоставления понять, о чем речь.
Теперь он столько о них знает, что поневоле любуется как гордо выставлены
напоказ в сердце космополитического рода кучка гуано и женщина в шерстяной
одежде Наряд на женщине беспросветно серый, в полном соответствии с йглм-
ской традицией, считающей краски для шерсти порочным шотландским новшеством.
Верхняя часть ансамбля — свитер, по виду — валяный. При ближайшем
рассмотрении становится ясно, что он связан, как любой другой свитер. Йглмские овцы
вывелись путем тысячелетнего массового вымирания в условиях сурового климата.
Их шерсть славится густотой, штопорообразным волокном и полной устойчивостью
к любому процессу химического распрямления. В изделиях она напоминает войлок,
что энциклопедия считает главным ее достоинством, для описания которого
существует целый обширный словарь.
На третью тему «Большой Йглмской Энциклопедии» намекает второй манекен в
витрине.
К каменной кладке у входа прислонен старикашка в форме добровольных сил
местной самообороны. Наряд включает в себя короткие штанишки и толстенные
гольфы из определенной разновидности йглмской шерсти, подвязанные под коленями
толстой шнуровкой с переплетением на кельтский манер. (Почти на каждой
странице энциклопедия повторяет, что йглмиане — не кельты, но изобрели все
лучшее , что есть в кельтской культуре.) Такие подвязки — непременный атрибут
йглмианина; мужчины носят их под брюками. Обычно на их изготовление идут
длинные, тонкие хвосты скрргов, наиболее многочисленных представителей
местной фауны. Энциклопедия сообщает, что «С. — мелкие млекопитающие отряда
грызунов, семейства мышиных, которые широко распространены на островах. Питаются
по преимуществу яйцами морских птиц и способны очень быстро размножаться при
наличии этой или другой пищи. Йглмиане восхищаются мужественными зверьками и
берут за образец их упорство и жизнестойкость».
Уотерхауз несколько минут курит и разглядывает подвязки. Внезапно манекен
шевелится. Уотерхауз думает, что он кренится от налетевшего ветра, но тут
понимает, что старичок живой и вовсе не падает, а переступает с ноги на ногу.
Дедуля замечает Уотерхауза, мрачно улыбается и произносит несколько слов на
своем языке, который, как уже ясно, еще менее английского приспособлен для
передачи стандартным алфавитом.
— Хэлло, — говорит Уотерхауз.
Дедок произносит что-то еще более длинное и сложное. Уотерхауз (сейчас он в
своей стихии; мозг извлекает смысл из случайного набора звуков, пользуясь
избыточностью сигнала) понимает, что дедуля говорит на английском с сильным
местным акцентом, и заданный вопрос звучит: «Из какой части Америки вы
приехали?»
— Моя семья много переезжала, — говорит Уотерхауз. — Скажем, из Северной
Дакоты.
— А-а, — неопределенно отвечает дедок и плечом наваливается на дверь. Через
некоторое время та начинает двигаться, кованые петли зловеще скрипят,
поворачиваясь в дюймовых отверстиях. Наконец дверь натыкается на некую
непреодолимую преграду. Дедуля по-прежнему удерживает ее всем телом, наклонясь под
сорок пять градусов к горизонту. Уотерхауз быстро заскакивает внутрь. Крохотную
прихожую украшает скульптурная композиция: две нимфетки колошматят убегающую
каргу. Внизу табличка: «Выносливость и Жизнестойкость прогоняют Нужду».
Операция повторяется несколько раз. Каждая следующая дверь легче, но богаче
украшена. Как выясняется, первая прихожая была на самом деле четвертой с
конца, и проходит немало времени, прежде чем им удается и впрямь проникнуть
внутрь Йглмского дворца. К этому времени они настолько углубляются в здание,
что Уотерхауз уже почти готов увидеть проезжающий мимо поезд метро. Вместо
этого он оказывается в обшитой деревом комнате без окон; хрустальная люстра
32 Он решил использовать английские слова, чтобы не выставлять себя на
посмешище , пытаясь произнести йглмские.
светит мучительно-ярко, однако ничего толком не освещает. Ноги глубоко уходят
в ворсистый ковер. Дальние рубежи комнаты защищены массивным столом, за
которым восседает дородная дама. Расставленные там и сям виндзорские стулья
черного дерева, несмотря на свою хлипкость, кажутся опасными туземными
капканами.
На стенах — масляные полотна. С первого взгляда Уотерхауз разделяет их на
те, у которых высота больше длины, и остальные. Высокие картины — это
портреты джентльменов, страдающих, судя по всему, тяжелым генетическим дефектом,
влекущим изменение формы черепа. Широкие — пейзажи или, не менее часто,
марины , все сплошь угрюмые и бесприютные. Йглмские живописцы так любят местную
сине-зеленовато-серую краску33, что накладывают ее лопатой.
Уотерхауз пробивается по зыбучему ворсу ковра к столу. Дама пожимает ему
руку и собирает лицо в легкий намек на улыбку. Следует долгий обмен
любезностями , из которого Уотерхауз запоминает только: «Лорд Уайдаболот скоро вас
примет» и «Чаю?»
На вопрос про чай Уотерхауз отвечает «Да», поскольку ему кажется, что дама
(чью фамилию он забыл) не вполне отрабатывает свой хлеб. Она с явным
неудовольствием отрывается от стула и пропадает в более глубоких и узких частях
здания. Дедуля уже вернулся на свой пост возле двери.
На стене за столом висит фотография короля. Уотерхауз не знал (пока
полковник Чаттан осторожно ему не напомнил), что полный титул Его Величества не
просто Милостью Божьей король Англии, но М. Б. король Соединенного
королевства Великобритании, Северной Ирландии, острова Мэн, Гернси, Джерси, Внешнего и
Внутреннего Йглма.
Рядом — фотография поменьше, человека, с которым ему сейчас предстоит
встретиться. Энциклопедия, изданная несколько десятилетий назад, лишь вкратце
говорит о нем и его семье, так что Уотерхаузу пришлось проделать
дополнительные изыскания. Человек на фотографии связан с Виндзорами невероятно
запутанным родством, описать которое можно лишь с помощью расширенного набора
генеалогических терминов.
Он родился графом Генрихом-Карлом-Вильгельмом-Отто-Фридрихом фон Юберзецен-
зихафенштадтом, но в 1914 году изменил свое имя на Найджел Сент-Джон Глум-
торпби, лорд Уайдаболот. На фотографии он выглядит до последнего дюйма фон
Юберзецензихафенштадтом и абсолютно не затронут черепным дефектом более
ранних портретов. Лорд Уайдаболот не связан родством с первоначальными герцогами
Йглма, семьей Мур (англизированное название йглмского клана Мнихррг). Этот
род пресекся в 1888 году в результате совершенно невероятной комбинации шис-
тосомоза, самоубийств, ран, полученных на Крымской войне, шаровых молний,
дефектных пушек, падений с лошади, неправильно законсервированных устриц и
внезапных шквалов.
Чай все не приносят, лорд Уайдаболот тоже не слишком торопится разгромить
фашистов, поэтому Уотерхауз обходит комнату, делая вид, что интересуется
картинами. На самой большой побитые-порубленные римляне несолоно хлебавши
выбираются на негостеприимный скалистый берег, а море швыряет им вслед останки
разбитых кораблей. На переднем плане — римлянин, не утративший благородства,
несмотря на полученную головомойку. Он устало сидит на высоком камне, держа
ослабелой рукой сломанный меч, взгляд его устремлен за бурный пролив на
сияющий райский остров. Остров густо покрыт высокими деревьями, цветущими лугами
и зелеными пастбищами, тем не менее по Трем Схрам в нем угадывается Внешний
Йглм. Склоны венчают грозные замки; на светлом, почти карибском берегу реют
пестрые знамена защитников, которые (надо полагать) только что хорошенько
всыпали римлянам. Уотерхауз не утруждается взглянуть на табличку, он и так
Получаемую, согласно БЙЭ, из лишайника.
знает сюжет: неудачная и, вероятно, апокрифическая попытка Юлия Цезаря
распространить власть Рима на Йглмский архипелаг, самая дальняя в географическом
смысле и самая опрометчивая из его затей. Сказать, что йглмцы не забыли этого
эпизода — все равно, что назвать немцев малость обидчивыми.
— Где Цезарь не прошел, чего искать Гитлеру?
Уотерхауз оборачивается на голос и видит невысокого роста Найджела Сент-
Джона Глумторпби, лорда Уайдаболота, герцога Иглмского. Уотерхауз вприпрыжку
одолевает ковер, чтобы пожать ему руку. Хотя полковник Чаттан и объяснил, как
обращаться к герцогу, Уотерхауз сейчас так же не в силах вспомнить все эти
светлости и милости, как и воспроизвести на память график герцогского
родства. Он решает строить фразы таким образом, чтобы не обращаться по имени и не
употреблять местоимений. Это будет занятная игра. Поможет убить время.
— Грандиозная картина, — говорит Уотерхауз. — Впечатляет.
— Вы найдете сами острова не менее замечательными и по той же самой
причине , — уклончиво молвит герцог.
Следующий раз Уотерхауз возвращается к действительности уже у герцога в
кабинете . Видимо, по дороге происходит рутинный обмен любезностями, но такие
вещи не обязательно пропускать через мозг. Предлагают чай. Уотерхауз во
второй или третий раз говорит «да», но чай так и не материализуется.
— Полковник Чаттан в Средиземном море, — объясняет Уотерхауз, — и меня
прислали вместо него, чтобы я, не теряя времени на обсуждение технических
деталей , выразил признательность за щедрое предложение разместиться в замке.
Вот! Ни одного местоимения, ни одной оплошности.
— Не стоит благодарности! — Герцог воспринимает эти слова как оскорбление
своему великодушию. Он говорит неторопливым, важным распевом, как человек,
который мысленно листает немецко-английский словарь. — Даже не касаясь...
моего собственного. . . патриотического долга. . . это уже почти. . . жутко
модно ... отдавать бравым ребятам... свою буфетную.
— Многие знатные британские семьи внесли вклад в победу над врагом, —
соглашается Уотерхауз.
— Располагайтесь... на здоровье! — говорит герцог. — Чувствуйте себя... как
дома! Без всякого... стеснения! Устраивайте там... что вам надо! Замок
выдержал. .. тысячи йглмских зим, выдержит... и вас.
— Мы надеемся очень скоро разместить там небольшое подразделение, — любезно
сообщает Уотерхауз.
— Можно ли. . . узнать. . . чтобы удовлетворить мое собственное.. .
любопытство ... какого рода? — Герцог недоговаривает фразу.
Уотерхауз готов к вопросу — готов настолько, что даже делает небольшую
паузу , якобы размышляя, можно ли это сказать.
— Вэ-Че-Эр-Пе.
— Простите?
— ВЧРП. Высокочастотная радиопеленгация. Метод, позволяющий засечь
удаленную радиостанцию при помощи триангуляции с нескольких точек.
— Я думал... что вам известно... где расположены... все немецкие
радиостанции. . .
— Да, за исключением движущихся.
— Движущихся?! — Герцог сильно морщит лоб, воображая исполинскую станцию —
здание, башню и все прочее, — нагруженную на четыре железнодорожных
платформы, как Большая Берта, и влекомую по степи украинскими бурлаками.
— Вспомните про подводные лодки, — деликатно говорит Уотерхауз.
— А! — восклицает герцог. — А! — Он откидывается в скрипучем кожаном кресле
и мысленно представляет совершенно новую картину. — Они... всплывают и
посылают. .. радиограммы, верно?
— Да.
— А вы... перехватываете и читаете?
— Если бы так! — вздыхает Уотерхауз. — Увы, немцы направили весь свой
прославленный математический гений на создание абсолютно невскрываемых шифров.
Мы не знаем, что они передают. Однако при помощи радиопеленгации мы можем
узнать , откуда они ведут передачу и соответственно проложить курс наших
конвоев .
— А.
— Так что мы предполагаем установить на крыше замка большие вращающиеся
антенны и разместить там специалистов по радиопеленгации.
Герцог хмурится.
— Предусмотрена ли... надежная защита... от молний?
— Естественно.
— Вы в курсе... что уже в августе... можно ожидать... пургу?
— Сообщения Королевской Йглмской метеостанции дают вполне ясную картину.
— Вот и отлично! — восклицает герцог, расчувствовавшись. — Располагайтесь!
И задайте им... перцу!
«ЭЛЕКТРИКАЛ
ТИЛЛ КОРПОРЕЙШН»
Судя по всему, союзники намерены уничтожить страны Оси, раздавив их грудой
промышленных товаров. Подтверждение этому — пирс в Сиднее, на котором
громоздятся ящики и стальные бочки, доставленные морем из Америки, Британии, Индии
и гниющие здесь, потому что Австралия еще не придумала, как их переварить.
Это не единственный пирс в Сиднейском порту, заставленный до отказа. Однако,
поскольку именно он ни на что другое не годен, штабеля здесь громоздятся
выше, а сами они старше, ржавее, сильнее изъедены крысами, гуще покрыты коркой
морской соли и чаячьего помета.
Между штабелями идет человек, стараясь не перепачкаться в птичьем дерьме.
Он в форме майора американской армии, с тяжелым портфелем в руке. Его фамилия
Комсток.
В портфеле различные удостоверения личности, документы и письмо из штаба
генерала Макартура в Брисбене. Все вышеперечисленное Комстоку пришлось
показывать австралийским часовым. Часовые, с винтовками и в пробковых шлемах,
попадаются на каждом шагу и, несмотря на дряхлые лета, производят странно
внушительное впечатление. Они не понимают ни одного из знакомых майору диалектов
английского языка, он не понимает их, но все они могут прочесть то, что
написано в бумагах.
Садится солнце, и просыпаются крысы. Майор провел в доках весь день. Он уже
насмотрелся на войну и вояк, поэтому знает, что нужное окажется на последнем
пирсе, то есть как раз на этом. Если бы он начал с этого конца, оно оказалось
бы на противоположном, и наоборот. Тем больше оснований быть внимательным.
Оглядевшись по сторонам и убедившись, что рядом нет текущих бочек с
авиационным топливом, он закуривает. Война — это ад, сигареты чуть скрашивают
существование .
Сиднейский залив дивно хорош на закате, но Комсток смотрел на него весь
день и больше смотреть не может. За отсутствием другого дела он открывает
портфель. Там прочитанный роман в бумажной обложке. Еще там папка с
пожелтевшими, ломкими осадочными слоями ископаемой летописи, разобрать которую в
силах лишь археолог. Это история о том, как Генерал, оставив Коррехидор и
добравшись до Австралии в апреле, заказал некое оборудование, как заявку
переслали в Америку и долго футболили по бесконечным коридорам военной и штатской
бюрократии; как требуемое оборудование изготовили, отгрузили, доставили на
корабль; и наконец, некоторые свидетельства тому, что упомянутое судно было в
Сиднее семь месяцев назад. Подтверждений, что искомое оборудование с корабля
выгрузили, не обнаружилось, но корабли в портах, как правило, разгружаются, и
Комсток пока исходит из допущения, что так было и в данном случае.
Докурив сигарету, майор Комсток возобновляет поиски. На некоторых бумагах в
папке указаны магические цифры, которыми должны быть помечены нужные ящики;
по крайней мере, с таким допущением он утром взялся за поиски. Если это не
так, то придется начинать сначала и проверять каждый ящик в Сиднейском порту.
Для того чтобы прочесть маркировку на ящиках, надо протискиваться в узкую
щель между штабелями и счищать с досок въевшуюся грязь. Майор уже перемазался
не хуже морпеха на передовой.
Добравшись до конца пирса, он замечает штабель из ящиков одной давности,
судя по тому, что соляная корка на них одинаково толстая. Под ними лужи
дождевой воды, грубо обструганные доски сгнили. Сверху они покоробились и
разошлись от солнца. Где-то на ящиках должны быть номера, но взгляд Комстока
цепляет другое. Сердце у него прыгает, как у осажденного пехотинца, увидевшего
звездно-полосатый флаг на ветру. Ящики помечены гордыми инициалами компании,
в которой Комсток (как и большинство его товарищей по оружию в Брисбене)
работал, пока их всех скопом не забрили в армейскую радиоразведку. Буквы
выцвели , но он узнал бы их где угодно. Они составляют эмблему, символ, визитную
карточку «ЭТК» — «Электрикал Тилл корпорейшн».
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
МИРКИ
Prometei
Мишка , друг мой, работает психиатром в областной больнице. И как у любого
психиатра, у него есть интересные пациенты и примечательные случаи из
практики. Их не так много, как кажется, но попадаются прямо персонажи из
кунсткамеры. И не все они такие уж и забавные, ведь люди не от хорошей жизни лишаются
рассудка. И уж точно не по своей воле. Например, он рассказывал об одной
женщине. Встретишь ее на улице — не поймешь, что что-то не так. Идет себе с
коляской, улыбается. Иногда посюсюкает малыша, покачает его на ручках. А
подойдешь ближе — это и не ребенок вовсе, а кукла в тряпье. Тронулась рассудком на
почве трагической гибели дочери. После излечения женщина стала несчастнее и
выглядеть стала хуже, чем до. Вот и думай после этого, что лучше: жить в
иллюзии или в реальности?
В семь вечера, как по расписанию, в мою холостяцкую берлогу завалился Миха,
бренча бутылками в пакете. Нехитрый стол для домашних посиделок уже был
накрыт . Все как обычно — вобла, бутерброды и пивко.
— Задам тебе вопрос, — задумчиво протянул он. — Ты знаешь о теории
многомировой интерпретации?
— Многомировой... что? — спросил я.
— Это одна из множества теорий квантовой физики. Она говорит о том, что,
возможно, существует бесконечное множество миров, похожих на наш. Отличия
могут быть, как и вовсе незначительными (например, в одном из миров ты поел на
ужин сосиски, а в другом рыбу), так и глобальные настолько, что не только наш
мир может быть другой, но и вся галактика или вселенная, — закончил объяснять
Мишка.
— Так и знал, что ты свихнешься на своей работе. Не зря есть такой анекдот:
«В психбольнице кто первый надел халат — тот и психиатр».
— Да ну тебя. Пытаешься просветить невежду, а тот еще и психом тебя
называет . Как бы то ни было, именно с этого вопроса начал пациент, о котором я хочу
тебе рассказать.
* * *
— Да, я знаю об этой теории. Но ради чего вы, собственно, пришли? — спросил
я у молодого прилично одетого парня, пришедшего ко мне на прием.
Бегло пробежался глазами по его медицинской карте: 25 лет, ранее на учете в
психдиспансере не состоял. В возрасте 19 лет произошла травматическая
ампутация мизинца правой руки на производстве. Дальше шли стандартные ОРВи и
гриппы.
— Понимаете, есть два варианта событий, которые со мной происходят. Либо
это теория верна, но за исключением того, что эти миры на самом деле
пересекаются . Либо я сошел с ума и мне нужна ваша помощь, — он говорил спокойно, не
проявляя признаков тревоги или страха. Стало понятно, что его поход ко мне
был тщательно обдуман.
— Давайте вы мне расскажете обо всем, что вас тревожит или беспокоит, а я
после этого постараюсь подумать, как и чем вам помочь.
Честно говоря, он был последним пациентом в этот день, так что я хотел
побыстрее закончить и пойти домой.
— Начну с тех моментов, когда это началось, но когда я еще ничего не
замечал или не придавал этому значения.
— Как вам будет удобно. Чем больше я знаю, тем лучше.
Моя надежда уйти пораньше мгновенно погасла. Придется выслушать все. Такова
уж моя работа.
• * *
— Это началось три года назад. Однажды я вышел из дома и заметил, что что-
то не так. Такое чувство бывает, когда приезжаешь в знакомую квартиру, а там
убрались или что-то переставили. Ты даже точно не можешь сказать, что именно
изменили, но чувство не пропадает. Когда я начал анализировать тот момент
спустя два года, то вспомнил, что во дворе дома всегда рос дуб. Могучий, с
толстыми ветками и мощными корнями. Я еще вспомнил, как в детстве собирал
желуди под ним. А сейчас там росла лиственница! Такая же большая, даже внешне
похожа, но деревья совершенно разные!
Люди очень боятся менять свой привычный мирок. Им проще поверить в ложь,
которая поддерживает его существование, чем в правду, которая его разрушит.
Так же поступил и я, убедив себя, что никакого дуба и не было, а будто там
всегда росла лиственница. Вспоминая все моменты потом, я понимаю, каким
глупцом был. Постоянно убеждая себя не замечать истины, не веря своим глазам и
воспоминаниям, я все ближе подходил к катастрофе.
После этого было еще много таких моментов. Многие были настолько
незначительны, что я их и не помню. Расскажу о нескольких запомнившихся. Как-то раз,
идя с другом, вспомнил о жвачке «Таркл», которую мы с ним часто покупали за
рубль в ларьке. Внутри были еще переводные татуировки. Друг удивился, сказал,
что они назывались «Малабар». Причем я был просто уверен, что он надо мной
прикалывается. Дома погуглил — и верно, «Малабар»!
Потом был знакомый с рок-концерта, который не узнал меня и все удивлялся,
откуда у меня его номер телефона и имя. Такие события с каждым разом
происходили все чаще, а изменения все сильнее. Я уже не мог постоянно их оправдывать
своей забывчивостью или изменчивой памятью. И все же старался просто не
думать об этом. Я берег свой маленький мирок до последнего. Даже когда он весь
был в заплатках и трещал по швам.
Последнее событие не было неожиданным, скорее наоборот, вполне
предсказуемым, если бы я не был таким упертым ослом. Когда я пришел домой, меня застала
непривычная тишина и темнота. Не было ни вечных диалогов героев сериала из
телевизора, ни шкворчания или бульканья готовящихся блюд с кухни. Ни, что
самое главное, приветствия моей любимой жены Светы. Если она ушла гулять с
подругами, то обязательно бы оставила записку, отправила смс или позвонила. Дома
все не так. Не было стенки, которая ей так понравилась, что я ее сразу купил.
Вместо нее стоял мой старый комод. Более того, не было вообще ничего из ее
вещей или того, что мы купили вместе. Из шокового состояния меня вывел
телефонный звонок:
— Ты куда ушел с работы?! — по голосу я узнал своего начальника с прошлой
работы, откуда я ушел пару лет назад и устроился на другую, по рекомендации
тестя.
— Я же уже давно уволился, вы о чем? — недоумевал я.
— Ты там головой не ударился? На сегодня прощаю, но в следующий такой раз
на самом деле будешь уволен.
Все произошедшее просто не укладывалось в голове. Не помню, сколько прошло
времени, прежде чем я успокоился, и моя голова начала снова работать. В
первую очередь я позвонил на свою работу, знакомым, друзьям, Свете. На работе
обо мне ничего не знали. Друзья и знакомые даже и не знали, что я женился,
хотя все они присутствовали на моей свадьбе. А Света... Света меня просто не
узнала... или сделала вид, что не знает. Ее понимание того, что я о ней знаю,
сильно напугало ее. После этого ее телефонный номер оказался недоступен.
Когда я успокоился, начал анализировать происходившее со мной ранее. И мне
пришли в голову две идеи: либо я сошел с ума, что наиболее вероятно, либо я
каким-то образом путешествую между мирами, незаметно переходя из одного в
другой. Эти миры мало чем отличаются, просто в одном был дуб, а в другом
лиственница , в одном была жвачка «Таркл», а в другом «Малабар». И, наконец, в
одном из них я опоздал на автобус, закрывший двери перед моим носом, и
познакомился на остановке с прекрасной девушкой Светой. А в другом мире я,
наверное, успел на этот треклятый автобус и проводил ее взглядом. Я бы мох1 снова
найти ее, начать встречаться и снова жениться на ней. Но какой в этом смысл,
если я сумасшедший или путешественник между мирами?
* * *
Я много слышал печальных историй, видел матерей, убивших своих детей,
посчитав их демонами во время обострения и после этого безутешно рыдавших...
Многое я повидал. Но о таком слышал впервые. На первый взгляд, он сам
придумал эти «другие» воспоминания, пытаясь сбежать от одинокой действительности.
Но многое не сходилось. Предположим, телефоны и имена он узнал каким-то
образом, но тогда почему он так много знает о своей «жене», если она с ним не
знакома? Мутная история.
Я посоветовал ему побольше пообщаться с друзьями, узнать, не было ли у него
травмирующих воспоминаний и откуда он мох1 узнать столько о Свете. Быть может,
он знаком с ее мужем или родственником, узнал все о ней и заставил себя
поверить , что она его жена.
Я пожал ему руку и попрощался. Больше он на прием не приходил.
Его талон так и висел незакрытым, так что я позвонил на оставленный им
номер телефона. Тот, узнав, кто я и по какому поводу звоню, сильно удивился.
Как он начал утверждать, ни к какому психиатру не ходил, ни о какой жене он
не знает. И он посчитал, что его разыгрывают друзья. Но я все-таки уговорил
его прийти на прием.
Когда Сидоров пришел и протянул мне руку, я вдруг вспомнил деталь,
укрывшуюся тогда от меня. У этого Сидорова не было пальца, как и было написано в
его карте. Но в тот первый прием, увлеченный рассказом пациента, я не придал
значения тому, что все его пальцы были целы.
• * *
После этого рассказа Мишка замолчал, и мы пили пиво долгое время в тишине.
Мы оба думали об одном. Есть ли миры помимо нашего? Если они есть, то какие?
Какие решения принимали мы там?
— А помнишь, как я сорвался с ветки и сломал ногу? А ты тащил меня на горбу
добрых два километра? Представляешь, мои родители не помнят об этом, — решил
сбавить напряжение я. — Может, коллективная амнезия?
— Нет, не было такого, — удивился Мишка.
Мы тревожно посмотрели друг на друга, но ничего не сказали. Никто из нас не
захотел разрушать свои мирки.
Мышление
^Я
Цивилизация
против Традиции
СУДЬБА ЦИВИЛИЗАТОРА
Александр Петрович Никонов
(окончание)
Кто же так несправедливо поступил со Сципионом?
Не важно кто, важны причины. А они крылись в том,
что в это переломное вре-
мя на улицах и площадях Рима, а главное, в головах римлян столкнулись две
волны — Варварства и Цивилизации, Древности и Современности, Прошлого и
Будущего, Деревни и Города.
Тусклый провинциальный Рим стал превращаться в мегаполис. То есть в
Цивилизацию мирового уровня. До того Рим был цивилизованным только относительно-
относительно испанских дикарей, например. А тут...
Словно прорвало какую-то плотину — вот что это напоминало. Римляне
последние два десятка лет жили с чужим мечом над головой — по стране разгуливало
враждебное войско с непобедимым полководцем, само существование Римской
республики было под вопросом. И вдруг все резко изменилось. Не только исчезла
угроза отечеству, но и само отечество вдруг взлетело на седьмое небо хозяев
мира. У римлян теперь не было врагов. Не врагов вообще, но врагов равных,
таких, какой была Карфагенская республика. Победители вдруг осознали в полной
мере то, что поняли уже все в Средиземноморье — Рим теперь правит вселенной!
Кессонная болезнь.
Веселящий газ ударил в головы римлян. Начался знаменитый римский ренессанс.
Рим стал стремительно преображаться. Доселе он представлял собой довольно
унылое зрелище. Вот как описывает город Плутарх: «Рим не имел и не знал
ничего красивого, в нем не было ничего привлекательного, радующего взор —
переполненный варварским оружием и окровавленными доспехами, сорванными с убитых
врагов... он являл собой зрелище мрачное, грозное и не предназначенное для
людей робких».
Близко познакомившись с тем, как обитают люди за границей, римляне вдруг
открыли для себя, что можно, оказывается, жить не только в аскезе и сплошных
тяжких трудах, как диктовала им вчерашняя мораль, но и в развлечениях.
Комфорт ! = Гедонизм! = Цивилизация! = Культура!..
Заграница произвела на римских солдат и центурионов то же впечатление, что
на русских солдат периода наполеоновских войн произвели виды и установления
Европы. В Риме появился масскульт в виде легких греческих комедий, начались
пирушки и гулянки, в город зачастили знаменитые иностранные актеры. Римляне
открыли для себя нечто невиданное доселе — деликатесы. Огромной популярностью
стали пользоваться необыкновенно приготовленные блюда, а раб, умеющий хорошо
и интересно готовить, стал стоить бешеных денег... В пьесах этого периода одни
герои-римляне — поклонники греческой культуры — называют других героев-римлян
— поклонников старых суровых традиций — «варварами-кашеедами». Потому что
извечная римская крестьянская еда — каша — стала ассоциироваться с
примитивностью и варварской простотой.
Город начал украшаться греческими статуями, фонтанами... Римляне больше не
желали, как их предки, жить в темных и тесных домах — начался строительный
бум, возводилось жилье по лучшим мировым стандартам. А внутри жилищ помимо
окровавленных военных трофеев предков стали появляться украшения в
современном понимании этого слова — бронзовые статуэтки, вазочки, дорогие столики из
наборного дерева, приличная посуда, греческие диваны на бронзовых ножках,
ковры и картины...
Как когда-то дикие степные кочевники, завоевавшие китайские, азиатские и
европейские города, оцивилизовывались, впитывали чужую культуру и оседали на
месте («выпадали в осадок», как я это называю) под влиянием Города, так
римляне, словно губка, жадно впитывали греческую культуру.
Кстати, по поводу оседания... Масинисса, получивший после Второй Пунической
из рук Сципиона обратно свое царство и успевший нанюхаться цивилизованной
жизни, пообщавшись со Сципионом — большим знатоком греческой культуры... так
вот, став царем, Масинисса начал энергично цивилизовывать свое царство и
осадил свой кочевой народец на землю. А потом возмечтал завладеть Карфагеном...
Так же как нынешняя Америка не дает спокойно жить современным варварам из
Глобальной Деревни, Карфаген вызывал у окружавших его диковатых народов
двойственное чувство — они ненавидели великую цивилизацию как средоточие
всемирного зла и вместе с тем ужасно завидовали богатому городу и хотели жить, как
живут в Карфагене. Аналогичные чувства вызывал у варваров позже великий Рим...
Ренессансный Рим бурлил, как котел. Пьесы, философские рассуждения о
сущности и смысле бытия, астрономия, математика, механика, поэзия, литература,
история, пиры, увеселения, развитая кулинария — все это возникло в победившем
Риме как бы вдруг. Затрещали устои...
Это был системно-необходимый процесс культурного насыщения. Можно, будучи
варварской Деревней, завоевать цивилизованный Город, но нельзя удержать
завоеванную цивилизацию, будучи непроходимой деревенщиной. Нельзя править
народами, не имея культурной элиты, не зная, что квадрат гипотенузы равен сумме
квадратов катетов. А многие знания неизбежно ведут к гуманизации социальных
отношений и смягчению нравов. Мягкие руки ученого «не конгруэнтны» мечу и
оралу. Человек, посещающий спектакли, читающий книги, привыкший к рефлексии и
ощущению собственной самоценности, с меньшим успехом может считаться стойким
оловянным солдатиком: он больше не оловянный...
И вот уже среди римлян, полагавших раба вещью, начинают появляться люди,
сомневающиеся в человечности самого института рабства. Это сначала
проявляется в философских рассуждениях, а потом, как обычно и бывает, проникает из
науки в масскульт. Скажем, одна из народных пьес Плавта выплескивает на
римского обывателя прямую мораль: относись к рабу человечно, судьба превратна:
он вчера был свободным — теперь раб, а ты или твой сын-солдат сегодня
свободны, а завтра — тю-тю...
Как заметил один из друзей Сципиона, Ганнибал пришел в спящую Италию и
разбудил римлян. Он был прав лишь отчасти. Не Ганнибал, а победа над Ганнибалом
пробудила Рим. А победу, как и всю африканскую кампанию, затеял и сотворил
один человек. Так же, как ганнибалова война в Италии держалась волей одного
человека — самого Ганнибала, так и победа Рима во Второй Пунической была
принесена Риму волей и упрямством одного Сципиона. Он был символом времени,
сияющим пиком, маяком, на который ориентировалась эпоха.
Сципион Африканский построил в честь своей победы неподалеку от Капитолия
большую триумфальную арку, украсил ее семью золочеными статуями, а перед
аркой устроил два мраморных бассейна. С тех пор все триумфаторы старались
архитектурно украсить свой родной город. Город расцветал и превращался в
красивейший мегаполис и центр мировой культуры.
Бурное время перемен породило конфликт Отцов и Детей, который забил
фонтаном, оросив всех в вечном городе. О старых нравах предков и новых нравах
молодежи спорили везде — это обсуждалось на рынках и на Форуме, в храмах и
семьях. Про это ставились пьесы... Почему отец имеет право женить меня не по
любви против моей воли?.. Должны ли дети слушаться старших, как прежде?..
Через этот конфликт проходили многие цивилизации.
«Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над
начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами,
они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим
родителям», — это сказал Сократ в V веке до нашей эры.
«Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если
сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта
молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна», — это сказал греческий поэт
Гесиод в VIII веке до нашей эры.
«Наш мир достиг критической стадии. Дети больше не слушают своих родителей.
Видимо, конец мира уже не так далек», — это высказывание принадлежит
египетскому жрецу и сделано примерно за 2000 лет до нашей эры.
«Молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы.
Они никогда не будут походить на молодежь былых времен. Молодое поколение
сегодняшнего дня не сумеет сохранить нашу культуру», — эта надпись сделана в
Вавилоне 5000 лет тому назад.
По всей видимости, конфликт Отцов и Детей испытывают все бурно меняющиеся
общества, когда старые парадигмы, традиции, которые несут отцы, уже не
работают, потому что слишком быстро изменились условия жизни, а новые
установления слишком непривычны для геронтократов.
Каждый социальный конфликт имеет человеческое измерение. И если новым лицом
Рима был Сципион, то кто же был воплощением старого?..
В одном этом человеке воплотились все те чисто крестьянские качества,
которые так ценили в себе и своих предках римляне. Собственно, он и был обычным
деревенским жителем. Высокий, жилистый, худой, голубоглазый. И огненно-рыжий!
Его идеал — Маний Курий, тот самый, который репу в горшке варил и послал
самнитских послов с их золотом куда подальше.
Наш герой был владельцем крохотного именьица и простенького домика. Лично
пахал землю, пироги пек, волов лечил. Все мог сделать своими руками. Был
строг и ограничен в еде и удовольствиях... В общем, идеал римлянина. Его сосед
— знатный римский патриций Валерий Флакк — имел латифундию рядом с участком
нашего сурового героя. Приезжая летом к себе на «дачу» и наблюдая за жизнью
своего рыжего соседа — грубого и простого, но при этом чрезвычайно
смекалистого, ироничного и образованного, Валерий решил, что тому самое место в
столице. И привез поклонника римских ценностей в Рим. Так в мировую историю
вошел Марк Порций Катон.
Рим — большой город. А большой сложный город размывает простые крестьянские
установки. Так вот для напоминания жителям Рима о том, какими идеально-
кристально-прочными они должны быть, Валерий и привез дивный человеческий
экспонат в город. Вовремя! Аккурат к Ренессансу.
Вы только представьте... Среди новоявленных модников, среди красивых колесниц
с наряженными в пурпур лошадьми, среди разноцветных мозаичных полов, модных
духов, греческих оркестров, завитых кудрей... вдруг возник длинный, загорелый,
мрачный Катон. Он сразу привлек к себе внимание. Его римский дом не только не
имел мозаичного пола, но даже не был оштукатурен. В столице он носил все туже
неброскую одежду, которой пользовался в деревне. Он не пил дорогих вин,
обходясь тем, что пил плебс. В то время, когда римские олигархи платили за редкую
рыбу к обеду столько, сколько стоил бык, Катон никогда не обедал дороже, чем
на 30 ассов.
Но главное — он обличал! Талантливый человек, красноречивый оратор, по духу
чем-то напоминающий смесь Говорухина с Солженицыным, гневно обрушивался на
новые нравы, утверждая, что Рим погряз в аморализме. Роскошь и иноземная
(греческая) культура — вот два врага, на которых Катон не жалел словесных
стрел.
И с ним легко соглашались. Как соглашаются с любым моралистом, талдычащим
прописные, но слегка заплесневелые истины: неудобно же спорить с истинами,
которые считаются общеизвестными, а своей головы, чтобы подвергнуть привычное
критическому анализу, как правило, не хватает...
И сына своего Катон воспитывал соответственно: «В своем месте я расскажу
тебе, сын мой Марк, то, что я узнал об этих греках в Афинах по собственному
опыту, и докажу тебе, что сочинения их полезно просматривать, но не изучать.
Эта раса в корне развращена. Верь мне, в этих словах такая же правда, как в
изречениях оракула: этот народ все погубит, если перенесет к нам свое
образование» .
Вот еще пара цитат из Катона: «...Римляне, заразившись греческой ученостью,
погубят свое могущество. ...Пусть философы ведут ученые беседы с детьми
эллинов, а римская молодежь по-прежнему внимает законам и властям».
Добившись цензорства, Катон стал одним из самых суровых римских цензоров.
Именно он «уволил» сенатора за вполне невинный поцелуй жены в щечку...
Если Сципион был катализатором новых нравов, то Катон — их ингибитором.
Кстати говоря, впервые лицом к лицу эти люди столкнулись еще во время войны,
будучи довольно молодыми. И произошло это так...
Консул Сципион, как мы помним, отправился тогда на Сицилию готовить
африканскую кампанию. Сиракузы, куда прибыл Сципион, были греческим, а значит,
высококультурным городом — с театрами, с не представляющими себя на войне
изнеженными богатыми юнцами, с гимнастическими залами, философскими
посиделками... Сципион, обожавший греческую культуру (римской-то практически не было) с
головой окунулся в океан мудрости и красоты, накопленный греческой
цивилизацией. Восторженный Румата Эсторский!.. Он снял с себя римский прикид, оделся
по-гречески и в перерывах между военными приготовлениями носился по театрам,
библиотекам и — страшно даже сказать! — гимнастическим залам.
Когда слухи о столь развратном поведении римского консула дошли до Рима, на
Сицилию отправили инспектором Катона — проверить, действительно ли так низко
пал римский консул или в нем еще осталось что-то человеческое... Суровый,
степенный Катон, увидев этакие непотребства, схватился за голову. Между Катоном
и Сципионом состоялся жесткий разговор. Как подобает римлянину, Катон с
резкой прямотой осудил нравы Сципиона. Сципион вежливо, но весьма конкретно
послал Катона в термы. С тех пор они стали врагами. Вернее, Катон стал держать
Сципиона за врага. А Сципион, как вы понимаете, по своему складу характера
личных врагов вообще не имел. Это они его имели...
Заметьте, веселые и талантливые люди, способные легко забить болт на
традиции предков, редко считают кого-то своими врагами. Скорее вынужденными
противниками — например, когда африканский царь Сифакс предложил Сципиону при
личной встрече помирить его с карфагенским военачальником, Сципион пожал
плечами и ответил, что он никогда с ним и не ссорился, хоть и воюет... Звездные
люди предпочитают заводить друзей. А люди принципиальные, желчные, моралисты
до мозга костей, заводят себе огромное множество врагов. Такова разница между
черным монахом на службе Традиции и прогрессором.
Между прочим, своим разгромным докладом римскому сенату, в котором он
обвинял Сципиона во всех смертных грехах, Катон едва не сорвал африканскую
экспедицию консула. То есть чуть не изменил итоги Второй Пунической. И ход мировой
истории... Так Традиция чуть не загубила Цивилизацию. Мир тогда балансировал в
точке бифуркации и мог покатиться по двум разным траекториям развития.
По счастью, тогда Катон потерпел поражение. «По счастью» — сточки зрения
обитателей той исторической траектории, на которой оказались автор данной
публикации и его читатели.
Еще одно неприятное поражение ждало Катона на ниве эмансипации.
Если бы кто-то взялся изучать положение женщины в римском обществе по
римским законам, он бы ужаснулся. По этим законам женщина пикнуть не могла без
разрешения мужа. Прямо как у греков! У тех женщина была в промежуточном
положении — между рабом и свободным человеком. Таковой она должна была быть и у
римлян, но...
Но здесь железные римские законы почему-то отчаянно буксовали. Де-факто
римлянки находились в совсем ином положении, нежели гречанки. Конечно, по
вполне естественным причинам, они не обладали правом голоса. Зато и не
воевали. И не пахали... Можно сказать по-другому: женщины не воевали и не пахали, и
поэтому не обладали правом голоса. Логично, если судьбы страны определяет
тот, кто за нее погибает, а не тот, кто варит кашу в горшке.
И все-таки, не имея власти юридической, римские женщины играли в римском
обществе очень заметную роль. И эта особенность отпечаталась и позже
проявилась в той цивилизации, которую мы называем Западной.
Столь исключительное (на фоне прочих стран) положение римских женщин,
возможно, определялось архитектурой римских домов. В римских домах не было
гинекеев, то есть отдельных помещений в задней части дома специально для женщин,
как у греков. Римские женщины не жили в отдельных гаремах, как на востоке,
или в уединенных теремах и светелках для девиц, как на Руси. Римский дом
совсем другой: его центроосновой был атриум — нечто похожее на внутренний
дворик, зал вокруг маленького бассейна, куда стекала дождевая вода из светового
проема в крыше. Атриум — это как бы маленький домашний Форум, вокруг которого
концентрировалась жизнь семьи. Такой дом просто конструктивно не предполагает
слишком сильного разделения членов семьи.
Римская женщина не была изолирована от общественной жизни, она появлялась с
мужем на пирах, гуляниях, на представлении в амфитеатре... Женщин сажали на
почетные места, их уважали, даже консул, идя по улице, уступал женщине дорогу.
Случалось, римские жены поколачивали своих мужей, чего и представить себе
невозможно на Востоке. «Везде мужи управляют мужами, а мы, которые управляем
всеми мужами, находимся под управлением наших жен», — саркастически восклицал
Катон.
Ах, эти римские женщины! Прямой нос, темные глаза, гордый поворот головы,
завиток волос на изгибе шеи... Боевые подруги — вот кем они были по своему
статусу. «Особенно замечательно, — пишет историк Поль Гиро, — что среди героинь
древнего Рима, в противоположность Греции, не было ни одной куртизанки; все
это чистые девушки, верные жены, преданные своему долгу матери... Римляне
поняли, что семейные добродетели так же необходимы для существования государства,
как доблесть...»
Это позже, перед самым закатом империи, римские матроны пустятся во все
тяжкие, а тогда, на переломе времен, они вполне разделяли убеждения Сенеки в
том, что для женщин «разврат не просто порок, а нечто чудовищное».
Напрямую римские женщины в политике не участвовали, но опосредованно... Тот
же самый Сенека был обязан высокой должностью хлопотам своей тетки — она
возглавила его избирательную кампанию.
«Дело дошло до того, — продолжает Гиро, — что однажды в сенате поставлен
был на обсуждение вопрос, можно ли позволять правителям провинций брать с
собой жен. Один суровый сенатор — Цецина Север — горько жаловался на
всевозможные злоупотребления, причиной которых были женщины, и заявил... что женщины
царствуют в семье, в суде и в войсках. Резкость Цецины не нашла, впрочем,
сочувствия и, хотя обычно сенат не упускал случая восхвалять прошлое, но на
этот раз большинство было того мнения, что... очень хорошо сделали, смягчив
суровость вредных законов (против женщин. —АН.), и проконсулам была оставлена
свобода брать с собой свои семейства. Все, однако, должны были признать, что...
не было ни одного обвинения в лихоимстве, в котором не была бы замешана жена
правителя, и все провинциальные интриганы обращались к ней, и она вмешивалась
в дела и решала их... бывали женщины, которые на коне около своего мужа
присутствовали при учении, производили смотр и даже обращались к войскам с речью.
Некоторые из них приобретали популярность в легионах, и не раз солдаты и
офицеры скидывались, чтобы поставить статую жене своего командира... Такой
независимостью женщины пользовались вследствие вошедшей в обычай снисходительности
по отношению к ним, а не на основании каких-нибудь правил. Гражданские законы
совершенно этому противоречили, философия относилась к этому не менее
сурово».
Да, все так, законы были суровы. Но римляне любили своих женщин больше, чем
законы...
Брак римлянина и римлянки был вполне равноправным союзом. Он считался
господином , она — госпожой. На супружескую жизнь смотрели вполне современно:
супруги должны вместе пройти по жизни и в горе, и в радости. «Я вышла за тебя
замуж, — говорит, по свидетельству Плутарха, Порция своему мужу Бруту, — не
только чтобы спать и есть с тобой, как гетера, но чтобы делить с тобой и
радость , и горе».
Развод был редким явлением. Скажем, когда римский полководец Эмилий Павел
задумал развестись, друзья хором отговаривали его от этого неблагоразумного
поступка. Эмилий ничего не отвечал, лишь молчал угрюмо. А мог бы ответить,
как один из героев Плутарха: «Некий римлянин, разводясь с женой и слыша
порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша
собой? Или бесплодна?» — выставил вперед ногу, обутую в башмак... и сказал:
«Разве он не хорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, в каком месте он жмет
мне ногу?».
В Риме процветали даже женские организации, которые играли определенную
роль в общественной жизни, вмешиваясь в дела муниципий, — вот сколь далеко
продвинулась эмансипация в этой древней цивилизации!..
Вернемся, однако, к столкновению женщин и Катона. Этот случай имеет свою
предысторию. После поражения при Каннах, в то невероятно тяжелое для страны
время, был принят закон о трауре. Закон Оппия (именно этот трибун внес в
сенат данный законопроект) запрещал женщинам носить украшения весом более 13,5
г золота, наряжаться в пурпур, ездить с мигалками в пределах Садового коль...
тьфу!.. ездить в экипаже в пределах городских стен и ближе полутора
километров от них.
Никто и не думал нарушать этот закон, когда шла тяжелейшая война, когда
Ганнибал бросал вожделенные взгляды на Рим с высоты Эсквилинского холма, а
трупами римлян была покрыта вся Италия. Но после Великой Победы... Во время
разгульного веселья Ренессанса... Когда уже и мужчины стали наряжаться,
завиваться, душиться и следить за модой... Обстоятельства настоятельно требовали
отмены устаревшего закона! Женщины Рима собрались на Форуме и начали
бессрочный митинг, добиваясь от сената аннуляции закона Оппия. Как замечает один из
историков, «они шли на приступ закона с не меньшей стремительностью, чем их
братья и мужья шли в это время на приступ македонских крепостей». (Я выше
писал, что настал мир, но не настолько, чтобы уж чужих крепостей не брать...)
Вот тут и внес свой пятачок Катон. Он подговорил двух сенаторов наложить
вето на отмену закона. Катон часто действовал через подставных лиц. И в деле
с обвинениями Сципиона, и когда свои денежки в рост давал, что тогда
считалось весьма и весьма некомильфо... «Женщин украшают не золото, не драгоценные
камни и не пурпурные или расшитые платья, а стыдливость, любовь к мужу и
детям, покорность и скромность», — говорил Катон. Он всерьез полагал, что
приличным римским женщинам пристало носить только черное и неброское. Это же
надо настолько не понимать женщин!..
Дальше случилось следующее. Виллы двух трибунов, которые наложили вето на
отмену закона Оппия, окружили толпы возмущенных римлянок. Не в силах
выдержать морального давления и криков слабого пола, трибуны замахали руками,
сдались и отозвали свое вето. В конце концов, они ведь тоже были женаты!
Тогда к женщинам на площадь решительно вышел сам Катон. Вышел и... смутился
под их взглядами.
И вот опять история через тысячи лет доносит до нас мелкую психологическую
деталь, живую человеческую реакцию, которая вдруг освещает все удивительным
светом...
Катон смутился. Непреклонный, аскетичный, злой, бледноглазый, рыжий Катон,
чьим вторым именем была суровость, смутился.
Даже если бы мы ничего не знали о положении женщин в Древнем Риме, только
этот момент открыл бы нам все. Да, юридические нормативы, касающиеся женщин,
были строги, приравнивая положение женщин чуть ли не к рабскому. Но мог ли
смутиться Катон под взглядами рабов? Раб есть вещь. Катон в своих трудах по
сельскому хозяйству (очень был разносторонний человек) нудно перечисляет, чем
правильно кормить рабов и как их размножать. Пишет, что старых и негодных
лучше продавать. Раб для Катона — тот же вол. Можно ли смутиться под взглядом
вола?..
Катон смутился под прямыми взглядами женщин. Господи, как порой мелочи
тонко характеризуют и людей, и эпоху!..
Но Катон не был бы Катоном, если бы не попытался сопротивляться. Он хотел
остановить великий блуд. И речь его, как речь каждого человека, убежденного в
своей правоте, была полна горьких упреков, обращенных к женщинам: «Какая муха
укусила вас, что вы бегаете по улицам и обращаетесь к людям, которых не
знаете? Разве вы не могли обратиться с заявлениями дома к своим мужьям? Каким
благовидным предлогом можно оправдать этот женский бунт? Послушайте-ка вот
эту: я хочу золота и пурпура, я хочу блистать, я хочу таскаться по городу,
сколько мне вздумается, на глазах у Законодателя, забрызгивая грязью
простаков... я хочу тратить без меры и удержу, простота для меня — то же самое, что
нищета. Но ведь закон избавляет вас от этой неприятности, устанавливая для
всех равенство!.. Бойтесь граждане, опасного соперничества! Богатые захотят
во что бы то ни стало отличиться, а бедные из ложного стыда будут тянуться
изо всех сил, чтобы с ними сравняться». Социалист, однако...
«Не только женщин коснулась эта живая и резкая обличительная речь Катона, —
пишет Гиро, — тут досталось всем — и Сципиону, и коринфским статуям, и
нечестию современного общества, и самому оратору. Досада и грусть слышны были в
каждом его слове.
Пусть бы еще патриции наряжались, завивались, пудрились и носили парики —
уж таково их назначение. Но ведь даже честные крестьянки, соседки Катона, и
те стараются скрыть свой золотистый цвет лица под белилами и румянами, готовы
спустить свое хозяйство, свои поля, чтобы на эти деньги купить ожерелье и
нацепить его себе на шею... Как храбрый воин, вынужденный отступить, пускает в
ход свою последнюю стрелу, так Катон, хотя и чувствует, что ему не удастся
убедить слушателей, все-таки громит женщин и язвит их своими сарказмами и
каламбурами. В самих успехах Рима он видит роковую причину его будущей гибели.
Но римляне были слишком упоены своими триумфами, чтобы испугаться зловещих
предсказаний Катона. К тому же в то время еще не существовал закон,
устанавливающий тайную подачу голосов, и благодушным мужьям приходилось подавать
свой голос на глазах у своих жен. Таким образом, закон был отменен».
«Благодушные» — вот самая лучшая характеристика римских мужей. Согласитесь,
трудно относиться без симпатии к таким людям...
Рухнувший закон Оппия плеснул нового топлива в костер Ренессанса. Женские
моды теперь менялись каждый год — римляне все время видели на своих женщинах
тонкие ткани из Пергама, карфагенский пурпур, оборки, кружева, пышные шлейфы,
элегантные башмачки. Стали пользоваться бешеным спросом профессии ювелира и
парфюмера. Колье, диадемы, браслеты, кольца, заколки, египетские благовония,
пудра, краска для волос (большой популярностью пользовалась та, что придавала
волосам цвет и блеск золота) — все это римлянки использовали по полной...
Матроны выезжали в свет с пышными свитами, состоящими часто из нескольких
десятков рабов.
Римские завоевания вырыли огромный пустой имперский котлован, который тут
же стал заполняться близлежащей родственной культурой. Которая заодно слегка
размывала строгие прямые стенки котлована...
Все происходящее Катону страшно не нравилось. Он не уставал произносить по
поводу новых развратных нравов гневные речи, которые современники метко
прозвали «воплями Катона». Вот так вот — люди легко соглашаются с моралистами,
ибо те всегда трындят внешне правильные вещи; люди даже выбирают моралистов
цензорами и депутатами, но при этом люди моралистов не любят. Моралисты скуч-
ны и говнисты. Причем последнее — самая гнусная черта ревнителей старой
морали. Я бы даже ввел термин «говнистость моралиста» во все учебники по
психологии, социопсихологии и политпсихологии.
Уж не знаю, почему так получается, но самые большие моралисты — не только
страшные ханжи, но и двуличные люди. Не допуская попрания своей любимой мо-
ральки другими, они часто вполне допускают для себя отступления от Традиции.
...Катон «исключил» из состава сената одного дядьку, который чмокнул жену в
присутствии дочери — за аморалку. А сам до старости лет шастал по публичным
домам. И, будучи 80-летним стариком, женился на 15-летней девушке.
...Катон сравнивал ростовщичество с убийством человека и рекомендовал
юношеству никогда не заниматься столь омерзительным делом. А сам через подставных
лиц, обходя закон, вовсю давал деньги в рост под 20 % годовых (кому давал под
меньший процент, пусть откликнется, я лично извинюсь).
.. Катон трындел о традиционных римских ценностях, уважении к богам и
показном равенстве богатых и бедных. Но при этом к концу жизни сколотил такое
состояние, про которое богохульно утверждал, что даже сам Юпитер не смог бы
отнять у него всех капиталов. А на рынке торговался с бедным торговцем за
каждый асе.
...Катон вещал о внутренней чистоте, скромности и простоте. А сам занимался
работорговлей — занятием, которое даже в рабовладельческом Риме считалось
постыдным .
Я встретил Марка Порция Катона на набережной Яузы в Александр-хаусе,
роскошном здании с видом на Кремль. Ныне Катон не высок и не жилист, а,
напротив , пузат и грузен, небрит и волосат. Да и зовут его Александр Гельевич Ду-
гин. В остальном — точно такой же отморозок. У нашей встречи была одна цель —
я хотел познать Дугина (не в библейском смысле, упаси боже). Познал. Катон
чистой воды!
Тот же запал, та же ненависть ко всему новому и превознесение старого. Та
же декларативная борьба за Традицию против Цивилизации. И то же жульничество:
для себя Дугин считает возможным то, чего не допускает для других. Например,
стиральные машины. Кондиционеры. Мобильный телефон. Автомобиль...
Не знаю, возможно, это и странно для такой публикации, но я, пожалуй,
вставлю сюда кусок нашей беседы с Дугиным. Должны же вы получить полное
представление о катонах. Вот вам современный тип защитника Традиции. Абсолютно
такой же, как две тысячи лет назад...
Формальным поводом для нашей встречи явилось следующее. Незадолго до этого
я прочитал в одной из «славянских» газет программную статью московского
Катона о мерзости современных нравов. Дядя Дугин призывал в статье к сакральной
революции, возвращению к патриархальным традициям и пр. Весь современный мир,
глаголил Дугин, есть не что иное, как глобальные похороны сакрального... Что
африканский дикарь, не имеющий стиральной машины и с полной душой наблюдающий
закат над Замбези, живет гораздо правильнее, поскольку по самые яйца набит
сакральностью... И что для спасения Третьего Рима, а вместе с ним и заблудшего
человечества, нужно эту самую загадочную субстанцию — сакральное — изо всех
сил стараться производить, а проклятые стиральные машины, которыми так
гордится Запад, выбросить на свалку истории.
Я: Александр Гельевич, друг мой, высчитаете, что хорошо было древним
дикарям, они сидели себе на бережку и умели восхищаться простыми вещами типа
стеклянных бус. Не то, что нынешнее племя. А западный горожанин, у которого
стиральные машины и кондиционеры, имеет мертвую душу. Вы что, хотите отнять у
нас стиральные машины и кондиционеры?
Дугин: Да. Я хочу отнять у вас кондиционеры, я хочу отнять у вас стиральные
машины, я хочу отнять у вас тот смысл, который вы вкладываете в технический
прогресс, и хочу вернуть вас к тем ценностям, которые принадлежат к сфере Аб-
солютного, к сфере человеческого бытия, к сфере Неподвижного, к сфере
человеческой души. Мы живем в мире, который представляет собой разрушение
традиционных ценностей. Собственно, современность и возникла как прямое отрицание
традиционного общества. Дух Просвещения, Ренессанса, дух Модерна, Нового
времени был последовательным отторжением той системы взглядов, мифов, догм,
верований, представлений, которые предопределяли жизнь в традиционном
(сельскохозяйственном. — А. Н.) обществе. Именно тогда был осуществлен ценностный
перенос с духовного на материальное, с вечного на временное, с абсолютного на
относительное.
Люди стали вкладывать большой смысл во второстепенные предметы, стали
противопоставлять : что лучше — честь или деньги; деньги или удобство. Происходит
вырождение ценностных систем. Современному мышлению внушено, что комфорт и
удобство, техническая ловкость есть сами по себе ценность. Но если вы придете
в храм и спросите муллу, раввина, православного батюшку, является ли комфорт
человеческой ценностью, можем ли мы судить по наличию стиральной машины о
качестве общественного устройства и уровне жизни? Он вам ответит: нет.
Я: Хорошо, что я не хожу в церковь и не задаю глупых вопросов. Никто не
мешает мне наслаждаться комфортом.
Дугин: В том-то и дело. Вы — дитя эпохи. Современность, Просвещение
начались с чего? С того, что Бога нет, религия — сказки, есть только то, что
человек физически может ощутить. А вот когда человек эвакуирует, элиминирует
метафизику, говорит, что это его больше не интересует, тогда стиральная
машина действительно является для него важным критерием. Поэтому для
современности стиральная машина, комфорт и удобство — реальная ценность. А для традиции
нет, вообще не ценность.
Я: Эмансипированные женщины будут недовольны. Ведь удобнее с машиной, чем
со стиральной доской.
Дугин: Мало ли, что удобнее! Удобнее ходить без штанов, удобнее не
соблюдать супружеский долг и пост. Удобнее быть животным.
Я: А у вас самого стиральная машина есть?
Дугин: Есть. Но для меня это не ценность! Я езжу на автомобиле, звоню по
мобильному телефону, но для меня это все не ценность.
Я: Хорошо устроились. Вы говорите: я лично все это иметь буду, пусть дальше
ребята изобретают, но я буду иметь все эти материальные блага не как
ценность ! А у вас отниму!
Дугин: Да. Потому что это не сакральные ценности. Сакральное — когда
человек сосредотачивается в себе, сталкивается с опытом собственной души и,
соответственно, души мира...
Я: Простите, я тоже имею стиральную машину не как ценность, а исключительно
для стирки, наверное, я тоже очень духовный человек, но, тем не менее, не
понял последней фразы: что такое «опыт души мира»? Вы не могли бы попонятнее
изложить нам, людям Просвещения?
Дугин: То, что вы у нас отняли в эпоху Просвещения, и чего теперь нет в
Современности. Опыт души — это когда человек сталкивается с тем, что...
Здесь я на время прерву катоновские вопли и вернусь к ответу Дугина на мой
вопрос чуть позже, когда будем подробнее говорить о перерождении римлян под
влиянием Ренессанса и разрушении Карфагена. (Перерождение — это
перепрограммирование, изменение ментальных установок, перемена самоощущения и ощущения
мира, поведения, представлений о собственной идентичности...)
А сейчас завершим, наконец, бесконечный рассказ о переломном времени и о
том, какую роль в нем сыграли очеловеченная Традиция (Катон) и очеловеченная
Современность (Сципион).
Карфаген должен быть...
Уничтожить и унизить Сципиона Катону не удалось. Удалить из политики и из
города — вполне. Но семена, брошенные Сципионом во влажную почву Ренессанса,
проросли. Катон полол эти сорняки Современности всю свою жизнь. А жизнь у
него, в отличие от жизни Сципиона, была долгой и полной сил (помните, в 80 лет
женился на 15-летней). Он был окружен большим почетом — практически как
Солженицын , которого все бесконечно уважают, но давно уже никто не слушает.
Катон пережил всех своих друзей и врагов. Он пережил даже своего любимого
сына Марка. (Кстати, миллионер Катон похоронил сына по самому дешевому
разряду .) Катон остался один. Совсем один. Да, он победил почти всех своих врагов.
Персональных. Но теперь вокруг одинокого старика возвышалась густая буйная
поросль нового времени. Эллинизм, ненавидимый Катоном, пророс в головах
молодого поколения, и Катон с грустью следил за закатом той эпохи, которую так
любил. Как и Дугин, он чувствовал себя проигравшим.
Почти все самые известные нам яркие и красивые фигуры того времени — поэты,
полководцы, политические деятели — помечены любовью к эллинской культуре. Дух
эллинизма навсегда поселился в Риме. А идеи аскезы, проповедуемые старым
пердуном, отчего-то не нашли понимания в умах ни у лучших, ни у худших
представителей Рима. Зато другая идея Катона засела в умах римлян, как гвоздь...
После блестяще выигранной Второй Пунической войны Рим ввязался в азиатскую
кампанию, разбил царя Антиоха и стал уже фактически полновластным правителем
Средиземноморья. Между тем Карфаген постепенно оправлялся от поражения. Ему
было запрещено держать большую армию, и все деньги город вкладывал в реальный
сектор экономики, отчего богател не по дням, а по часам. Чем не жизнь?
А тем, что другу покойного Сципиона нумидийцу Масиниссе не давал покоя
богатый город. И он постоянно совершал разбойничьи набеги на территорию
Карфагенской республики. Карфагеняне, которые по договору не могли начинать войну
без санкции Рима, засыпали римский сенат жалобами на бесчинства Масиниссы. В
Риме колебались: Масинисса поступал несправедливо, но он был твердым
союзником Рима. А Карфаген — враг. Тем более хитрый Масинисса постоянно слал в Рим
докладные, предупреждающие о том, что карфагеняне замышляют недоброе и втайне
готовятся к реваншу. Скорее всего, он не сильно кривил душой, поскольку
партия демократов в карфагенском сенате действительно бредила реваншем. А кто бы
не бредил после двух унизительных Версалей?
Римское посольство, которое приехало в Карфаген разбираться с ситуацией,
возглавлял 80-летний сенатор Марк Порций Катон.
Карфаген потряс его. Он ожидал увидеть униженный бедный город, но богатство
перло в Карфагене из всех щелей. С тех пор в башку Катона втемяшилась
знаменитая фраза, прописанная во всех учебниках: «Карфаген должен быть разрушен».
Эту фразу Катон, как вы помните, твердил в конце каждого своего выступления в
сенате, чему бы оно ни было посвящено.
Менее известна фраза другого сенатора: «А я считаю, что Карфаген должен
существовать» ! Этот человек вскакивал и произносил свою фразу каждый раз, когда
изо рта Катона вываливалось требование о разрушении Карфагена. Сципиона к
тому времени уже не было в живых, но идейные продолжатели его дела остались.
Вот они-то и защищали Карфаген.
Мысль Катона была ясна: гнойник Карфагена будет набухать снова и снова, до
тех пор, пока однажды Рим не надорвется в этой борьбе. «Карфаген нужно
уничтожить», — требовала Древность (Деревня, Традиция.).
«Карфаген нельзя уничтожать ни в коем случае», — возражала Современность
(Город, Цивилизация.). Ведь Карфаген — не просто город. Это великий город.
Это ЦИВИЛИЗАЦИЯ. Неужели не жалко? А если вам нужны более практические
соображения, то вот они, пожалуйста: Карфаген является сдерживающим фактором и
одновременно центральным пунктом римской самоидентификации. Сколько раз в
будущем у римлян-победителей будет возникать вопрос, насколько жестоко наказать
тот или иной побежденный город, столько раз они будут вспоминать Карфаген и
утихомиривать свои чувства. Потому что нет города, который бы причинил вреда
Риму больше, чем Карфаген, и все равно Рим проявил гуманность, не уничтожил
его, не обложил данью и даже сохранил карфагенскую политическую автономию и
весь цивилизационный облик города (нравы, обычаи предков, религию). Если уж
не уничтожен Карфаген, то и подавно не нужно стирать с лица земли города
иберов, галлов... Живой Карфаген нужен Риму как маяк гуманизма. Рим славится своей
справедливостью и милосердием. Таковы мы, римляне. И уничтожив Карфаген, мы
уничтожим все лучшее в себе, свою самость. Римская идентичность базируется
ведь не только на том, о чем говорит Катон, — на старых и жестких
патриархальных традициях, а на сбалансированном сплаве старого с новым. Для этого
сплава мы возьмем все лучшее из прошлого — душевное благородство и
справедливость , а из современности — эллинскую культуру с ее гуманизмом и наукой, без
которых так и останемся варварами... Отринем излишнюю непреклонность и
жесткость старины, как легко отринули ее в женском вопросе! В общем, «к людям
надо относится мягше, а на вопросы смотреть ширше» — таков был пафос партии
гуманистов .
Трудно сказать, кто был более неправ в этом споре. Могла ли аграрная по
своей сути экономика того времени выдержать груз подобного гуманизма? Не
рановато ли было? Не знаю. Знаю только, что Карфаген был разрушен, а Римская
империя в конце концов пала.
Впрочем, пока что до падения далеко. Пока что у нас перед сенаторами стоит
Катон и готовится привести свой последний аргумент за войну на уничтожение.
Марк Порций, видимо, судящий о людях по себе, решил надавить на жадность
сенаторов — в Карфагене он набрал с дерева плодов инжира. Смоквы были
здоровенные, в отличие от мелких римских. Высыпав из подола перед сенаторами эти
крупные ягоды, Катон поманил:
— Земля, рождающая такие плоды, лежит всего в трех днях морского пути от
Рима!..
В это время в Карфагене к власти пришла воинственная демократическая
партия. Партия реванша. А Рим, как всегда, колебался. В его идейном конфликте
Древности и Модерна Отцы были еще слишком сильны, а Дети — не слишком
влиятельны, хотя и многочисленны. Но Карфаген сам подтолкнул войну.
Когда Рим уже склонился к тому, чтобы решить спор между Карфагеном и Миси-
ниссой в пользу не дружбы, но справедливости, когда римское посольство вновь
появилось в Карфагене и намекнуло карфагенскому парламенту, что они утрясут
вопрос с Масиниссой, когда карфагенский сенат начал колебаться... Вот тогда с
места вскочили карфагенские депутаты от демократов и обрушились с пламенной
ура-патриотической речью на римских послов. Карфагеняне, как мы помним, люди
сверхэмоциональные, неврастенические даже. Речь демократов так завела
депутатов , что они в патриотическом угаре едва не прибили римских послов. Тем
пришлось бежать, чтобы спастись!
Это было оскорбление. И это было еще не все! Подтвердились слухи, что
Карфаген спешными темпами строит флот и нанимает армии. Эти спешно набранные
армии во главе с Газдрубалом Карфаген бросил на войну с Масиниссой — тем самым
формально разорвав мирный договор с Римом, который запрещал Карфагену воевать
без римского разрешения.
В Риме была объявлена мобилизация. Она вызвала величайший энтузиазм.
Молодежь с радостью записывалась на войну. Давно по большому не воевали...
Вот тут я сделаю небольшое отступление, а то потом мысль потеряю. Глядя на
человеческую историю, можно заметить такую штуку: перерыв в войнах словно бы
вызывает у людей и государств некий застой в крови. Очень хочется
повоевать !.. Великий XIX век, потрясенный наполеоновскими войнами и
гуманизированный успехами науки и литературы, привел просвещенную Европу к мысли о том,
что с войнами покончено раз и навсегда. Всего-то чуток прошло, и вот вам, по-
жалуйста, — две мировой войны, обе — на территории цивилизованной Европы.
Как ошиблась европейская аристократия, предрекавшая конец войнам и
наступление эпохи гуманизма! А все потому, что по себе судила о плебсе. Если вы
когда-нибудь увидите фотографии европейских городов 1914 года, сделанные сразу
после объявления войны, обратите внимание на сияющие лица простых граждан.
Война пришла! Полный восторг! Все норовят записаться добровольцами и
вернуться домой без ног... Почему так?
В 1939 году Эйнштейн и Фрейд обменялись письмами о том, можно ли искоренить
войны. Эйнштейн полагал, что человеку изначально присущ инстинкт разрушения,
и потому всякая попытка искоренить войны «завершится прискорбным провалом».
Фрейд соглашался, он писал, что люди, как и прочие звери, решают проблемы
насилием и только мировое государство, которому не с кем воевать, сможет
прекратить войны. Ну что тут сказать?..
Эйнштейн был физиком, а не психологом. А Фрейд... По-моему, он чересчур
увлекался сексом. Болезненная акцентуация на этой сфере сыграла с ним злую шутку
— а как еще можно назвать психоанализ?. . К тому же в позиции Фрейда видно
противоречие: если причина войн — лежащая в глубинах подсознания тяга к
насилию, то как сможет прекратить военное насилие глобальное государство? Насилие
все равно прорвется в той или иной форме. В форме сепаратизма, например, или
насильственных преступлений... К тому же во времена, когда жил Фрейд, не было
науки этологии. Которая показывает, что отнюдь не все проблемы звери решают
насилием. Более того, у животных есть масса программ, направленных на
снижение внутривидового насилия... А если бы Фрейд и Эйнштейн обратились к
экономистам, те расписали бы во всех подробностях, что в основе войн лежат
человеческая выгода и жадность. Известная точка зрения, которая тоже имеет право на
существование. В самом деле, пограбить соседей — разве это не причина для
войны? Воин и разбойник — одно и тоже. Особенно в древности...
Однако многие современные исследователи считают, что причины войн не
столько экономические, сколько психологические. Война позволяет людям получить то,
чего им недостает в обыденной жизни, а также проявить свои лучшие качества.
Аффилиация, настоящая дружба и взаимопомощь, героизм, осмысленность и
наполненность существования, накал чувств и эмоций — вот что дает война. В обмен
на жизнь, правда. И этим она напоминает наркотик. На войне все просто и резко
очерчено: там враг — здесь друг. Именно поэтому примитивно организованным
людям (крестьянам по духу) война так нравится. Да и терять особо крестьянам
нечего, кроме своих скучных цепей...
Так было две тысячи лет назад. Так было еще совсем недавно — век назад. И
только в сегодняшней Европе объявление войны уже не вызовет радости и
энтузиазма. Люди стали совсем другие. Попритухли как-то. Средний класс появился,
стиральные машины, кондиционеры, телевидение... Внешнее благополучие и
спокойствие вышло на первый план. Развлечений теперь столько, что никакая война не
нужна. А что касаемо наполненности жизни, аффилиации... Аффилиация, кстати, —
это потребность действовать группой, коллективом, сообща, стадом. Мы же
стадные животные!.. Потребность в единении с себе подобными ныне, по счастью,
здорово подразмыта индивидуализмом. Что же касается смысла жизни, то есть
психологической наполненности существования, то ныне жизнь наполняется
погоней за разными интересными вещами и удовольствиями.
И слава богу, я считаю. Лучше быть бездуховными (в терминах ортодоксов),
чем воевать.
Что же и почему изменилось за последние сто лет в людях? А всего-то ничего:
просто почти на всей планете завершился процесс урбанизации. Деревня
практически растворилась, исчезла (лишь 4% самодеятельного населения в развитых
странах сегодня работают в сельском хозяйстве). Возник Глобальный Город.
Горожане 1914 года были, как правило, людьми городскими только в первом поколе-
нии. То есть по духу деревенскими. Да и вообще дух Деревни царил среди
европейского плебса до середины XX века. Мы же помним, хюрода-миллионники
появились только в начале XX века. А Цивилизация, Современность, Модерн — это не
просто город, это в первую очередь мегаполис... Гитлер, идя к власти,
апеллировал к пасторальным, деревенским ценностям, традициям предков, духу отцов... И
его очень поддерживали. Сейчас такой номер может прокатить только в странах,
где урбанизация либо в самом разгаре, либо в начале. Там возможны
тоталитарные режимы, восторг от войны, общие на всю народную массу идеологемы.
Современный горожанин устроен гораздо сложнее деревенского парня. Он уже не
делит мир на своих и чужих, плохих парней и хороших, черное и белое. Он
понимает, что добро и зло относительны, что нужно быть терпимым и толерантным к
людской инаковости. (А иначе при такой скученности в городе просто не выжить:
мегаполис — великий уравнитель и великий примиритель.) Горожанин для себя уже
принял, что лучше компьютерная война, чем обычная, поскольку во время
компьютерной войны можно есть пиццу, принесенную прямо на дом, и не рискуешь
потерей конечностей, а то и самой жизни.
Но что же делать в современном мире природным Героям? Еще встречающийся
даже в западном мире психотип Героя (я бы даже сказал, фенотип Героя) сегодня
реализует свои внутренние потенции в наемной армии, командном спорте,
уголовном мире, органах правопорядка. Блатной романтик, благородный рыцарь, храбрый
солдат — это ведь все один и тот же человеческий психотип. Формы реализации
разные.
Римская молодежь охотно записывалась на войну... Однако пройдет пара-тройка
сотен лет, и на излете империи римская молодежь начнет бегать от армии. Как
сейчас это происходит в России. Как это было в Штатах во время непопулярной
вьетнамской войны... Но на Третью Пуническую войско римляне набрали быстро.
Тем временем старенький Масинисса разбил Газдрубала. Карфагеняне, как это у
них водится, решили казнить Газдрубала за проигрыш сражения, но Газдрубал
сбежал, сколотил банду и стал грабить окрестности. А карфагеняне пришли в
ужас: война Риму объявлена, а войска нет. Карфагенские послы опять
отправились в Рим, рвали волосы, выли, дико извинялись, катались по земле... Вся
программа.
Военного столкновения между Римом и Карфагеном еще не случилось, но
Карфаген уже объявил о полной и безоговорочной капитуляции. Однако в римском
сенате уже возобладали погромные настроения: Карфаген решено было разрушить.
Разрушить город — обезглавить цивилизацию. Римляне это понимали и даже не
решились сказать об этом послам. Но карфагенские послы сами обратили внимание на
некую странность в поведении римлян. Те, как и прежде, обещали оставить
карфагенянам свободу, самоуправление, имущество и территорию, но за всю их речь
ни разу не было произнесено слово «город». А вне судьбы Города всякие речи о
сохранении цивилизации — пустой звук.
История донесла до нас имена двух римских консулов, которые высадились в
Африке с экспедиционным корпусом в 149 году до нашей эры — Марций Цензорин и
Маний Манилин. Именно этим двум людям было суждено сообщить пунийцам страшную
весть: их самих решено оставить в живых, а их цивилизацию — нет.
Консулы, расположившись с войском у стен Карфагена, выдавали карфагенянам
информацию порционно. Сначала они потребовали 300 заложников из числа
карфагенской знати. На следующий день велели выдать все оружие, сдать свежеотстро-
енный флот и катапульты. Карфагеняне стали было возражать, говоря, что в
окрестностях рыщут банды Газдрубала, но римляне ответили, что отныне охрана
внутреннего порядка — их дело.
Карфагеняне разоружились — они вывезли из города и сдали более 200 000
комплектов пехотного вооружения и 2000 катапульт. (Как выяснилось позже,
схитрили пунийцы — сдали не все.)
И только после этого римские консулы выдвинули главное требование. Далось
это им чисто по-человечески нелегко. Они понимали, что делают. Одно дело —
выиграть сражение и уложить сто тысяч человек народу — бабы еще нарожают. И
другое дело — уничтожить цивилизацию, то есть накопленное сотнями лет и
десятками поколений.
Карфагенские послы шли к римским консулам через строй блистающих железом
легионеров. В полной тишине. Консулы сидели на возвышении, которое было
предусмотрительно отделено от послов веревкой — чтобы сразу не подходили близко.
Все было необычно в этот день. Но главное, необычны были лица римских
консулов — гордые римляне выглядели подавленными. Консулы переглянулись.
Вот опять история через тысячелетия донесла до нас мимолетную деталь, ярко
осветившую момент. Консулы переглянулись. Не зная, кому из них придется
высказать сейчас карфагенянам эту тяжелую весть...
Заговорил Цензорин. Вначале он попросил пунийцев мужественно выслушать
последнюю волю сената. И лишь затем объявил: жители должны уйти из Карфагена,
они могут выбрать себе любое место для поселения, но не ближе 80 стадий (15
километров) от Карфагена. А Карфаген будет разрушен.
Поначалу пунийские послы повели себя обычным образом. Они выли, катались по
земле, царапали лица ногтями. Единственное отличие — послы поносили римлян
самыми грязными ругательствами, так что консулы даже подумали, будто пуницы
делают это специально, чтобы разгневать римлян и заставить их убить послов —
и тем самым навлечь на римлян несмываемое бесчестье.
Но не таковы римляне. Сжав желваки, консулы терпеливо переносили самые
страшные оскорбления. Не двигались и солдаты. Все они стали свидетелями
исторического момента, накал которого пережил тысячелетия...
И вдруг все изменилось: поведение пунийцев более не напоминало поведения
пунийцев. Карфагенские послы молча застыли на земле и долго лежали так
недвижно. А потом встали и заплакали. Просто нормально, по-человечески,
заплакали.
И настолько это было необычно для римлян, привыкших к показной гипертрофии
чувств, настолько горько пунийцы плакали, что римских консулов тоже пробило —
на их глазах заблестели слезы. Римляне были по-крестьянски сочувствующим
народом. Увидев их слезы, пунийцы заголосили с новой силой. Будучи людьми более
чувственными, нежели думающими, они решили, что человеческое сочувствие к их
горю не позволит римлянам погубить великий город. Но они ошиблись. Это
пунийцы могли в гневе растерзать, а через пять минут прослезиться и простить
приговоренного . Ау римлян превыше чувств стоял долг.
Поэтому от того же Цензорина пунийцы услышали, что он ничего не может
поделать , все разговоры вообще бессмысленны, потому что у него есть приказ
сената . А далее он произнес весьма показательную речь. Из которой внимательный
читатель может сделать интересные выводы.
Суть его речи сводилась к следующему. Мы разрушаем Карфаген для вашей же
пользы, карфагеняне, ибо условия проживания в этом городе сформировали у вас
такое мироощущение, такой поганый менталитет, который не позволяет вам
спокойно жить. Вы все время идете вразнос! Вы хотели захватить Сицилию и
потеряли Сицилию. Вы захватили Иберию и потеряли Иберию. Потеряли в первую очередь
не потому, что проиграли войну нам, римлянам, а потому, что не смогли
наладить нормальных взаимоотношений с местной элитой. А наладить отношения, в
свою очередь, вам помешала ваша, блин, восточная спесь, дурной характер,
который вы передаете своим детям из поколения в поколение. Еще один огромный
минус — вы недоговороспособны! . . А воспроизводит этот характер, эту вашу
внутреннюю культурную гнильцу, ваш мегаполис. Конечно, Карфаген — великий
город и страшно жаль его, но...
...Да, это была не физическая, это была ментальная зачистка местности. Полное
форматирование диска. Далее я приведу речь консулов более близко к тексту.
— Самая лучшая жизнь, — начали уже открыто внушать карфагенянам свои
ценности римляне, — есть жизнь не на море, а на суше, жизнь сельская, а не торго-
во-пиратская морская! Да, конечно, сельское хозяйство менее выгодно, чем
торговля , но и в голове от него штормит меньше. Город на море — тот же корабль,
который постоянно качает военно-политически. А город в глубине материка —
надежная опора, символ устойчивости.
...Прямо-таки любимые дугинско-хаусхоферовские пассажи о различии
континентальных и морских цивилизаций!..
А еще чувствуется отголосок внутриримской борьбы между Новым и Старым.
Такое ощущение, что Цензорин убеждает не карфагенских послов, а своих более
молодых эллинизированных соотечественников, ориентированных не на традиционные
крестьянские ценности, а на заморскую культуру.
— И не говорите, что вами движет забота о ваших святилищах, кладбищах,
алтарях — продолжил Цензорин свое обращение к карфагенянам. — Кладбища ваши,
где были, там и останутся — под землей, алтари и храмы построите на новом
месте. И эти новые храмы вскоре станут для вас родными. Не в храмах дело. Мы
пришли уничтожить другое!
Именно. Старый Рим пришел уничтожить в Карфагене не только чуждую коварную
ментальность, но и то, чего не мог уже уничтожить внутри себя — отход от
традиционной крестьянской самобытности, поворот к морской торговле и широкому
культурному обмену.
— Мы даем вам шанс начать с чистого листа, — примерно так завершил свою
речь Цензорин. — Мы обещали, что Карфаген будет автономной провинцией Рима. И
мы не обманули, поскольку считаем Карфагеном не город, а вас.
Красивый пассаж. А главное, верный, хоть и хитрый. Верный, потому что не
мертвые стены Карфагена, а живые люди есть носители ментальности и
идентичности, навыков, знаний, привычек... А хитрый потому, что, разрушив
инфраструктуру, выковыряв мягкое тельце цивилизации из раковины города, римляне выбросили
его в открытое поле, где оно иссохнет и неминуемо будет рассеяно ветром.
Цивилизация — это коралловое дерево. Миллионы мягких мелких полипов
рождаются, живут и умирают незамеченными, оставляя после себя крохотный, почти
невидимый глазу известковый кирпичик. А из этих кирпичиков складываются
огромные известковые коралловые рифы. Исчезни вдруг полипы — останется мертвый
коралловый риф. Или, в нашем измерении, пустые городские стены, которые заметет
песок или одолеют джунгли. А если вдруг исчезнет «коралловый риф» в виде
великих построек цивилизации, которые являются хранилищами культуры, мелким
неутомимым человеческим полипам придется начинать строительство с нуля. Если вы
хотя бы день работали над документом в компьютере, а потом из-за сбоя в
системе всю дневную работу потеряли, на одну миллионную долю вы прочувствуете,
что я хочу сказать.
Цивилизация — вот что главное. Она главнее нашей животности, нашего
гедонизма, наших чувств, наших любовей, привязанностей, страданий... Помню, когда
мой сын был еще маленьким и только-только постигал жизнь, все привычное
взрослым казалось ему удивительным. Однажды притихший трех — или
четырехлетний мальчик долго молча смотрел в окно автомобиля на Москву, после чего
сказал маме:
— Нет, нуты представляешь, сколько всего нужно, чтобы построить город!
Столбы-ы, провода-а всякие, стекло, чтобы окна делать, кирпичи, урны из
железа...
Оглянитесь вокруг и удивитесь вместе с трехлетним ребенком — сколько всего
нужно, чтобы построить город!..
Априорная ценность цивилизации интуитивно понятна каждому. Любимый герой
американских блокбастеров — одиночка, спасающий мир. Почему такое разнесение
по масштабу — одинокий человеческий полип, вклад которого в общее дело
построения «коралла цивилизации» практически незаметен, и — целая цивилизация?
Может ли она зависеть от героизма и решений одного человека? Разве что
теоретически. История знает массу примеров, когда гениальные одиночки меняли пути
развития своих цивилизаций, но чтобы само существование цивилизации зависело
от воли одиночки... Не припоминаю. И вряд ли так будет. Отчего же современным
искусством так любима эта тема — один человечек, спасающий мир от коварных
пришельцев или дьявола, грозящего уничтожить все сущее?
Дело, мне кажется, не только в склонности искусства (тем более массового) к
преувеличениям. А в том, что человечество подобным сравнением несравнимых
масштабов раз за разом напоминает себе о том великом здании, которое
построено им за тысячи лет. И о тех ценностях, которые оказались слегка подразмытыми
гедонистическим индивидуализмом Городской Современности — о коллективных
ценностях, берущих свое начало... нет, даже не в крестьянском и не в племенном
укладе . А в стаде.
Уж простите меня за это словосочетание «коллективные ценности»... Хотел
написать «всеобщие», но осознанно подставился под удар и употребил выражение,
которое многим напомнит о нацизме, расизме, коммунизме... да, это все варианты
коллективных ценностей. Я бы их назвал ценностями корпоративными. Сейчас
лучшими людьми глобализированных элит все более осознается тот факт, что любые
корпоративные идентичности и ценности должны уступить место макроколлектив-
ной, сверхкорпоративной, общепланетарной ценности — я бы назвал ее цивилиза-
ционной идентичностью. Впрочем, об этом мы еще поговорим в своем месте, а
пока вернемся к несчастным пунийцам. Они страдают...
Экспрессивные пунийцы ждали послов в большом нетерпении, иные даже
забрались на стены и стояли там несколько часов в ожидании, когда же покажется
посольство . Как дети. И вот посольство показалось...
После оглашения римского решения город взвыл. В свойственной их ментально-
сти манере пунийцы начали рвать на части послов, принесших дурную весть,
городских старейшин, подписавших капитуляцию, случайных прохожих. Не меньше
мужчин в этих погромах усердствовали и женщины.
Римляне не мешали. Они понимали, что сейчас происходит в душах пунийцев. У
римлян была своя история, свои архивы, свои победы, свои легенды. В их
архивах хранились записи о сотнях лет родной истории, они могли точно назвать имя
двух консулов в любой год существования Рима, имена полководцев, имена
героев. У них были тысячи книг. Они помнили перипетии партийной борьбы, когда и
кем был покорен и присоединен к Риму тот или иной город, та или иная область.
Они гордились своими обычаями, славными делами, храмами, предками и детьми.
Они имели за плечами то, что делало каждого римлянина больше, чем отдельно
взятым человеком — великую историю. Поколения предков смотрели на них. Причем
смотрели почти буквально! В Древнем Риме существовал такой обычай: на
похоронах уважаемого человека гости и родственники надевали на лица маски славных
предков усопшего (эти маски хранились в доме покойного на почетном месте —
рядом с трофеями, внимательный читатель должен это помнить) . И так шли за
гробом. Сыновья и внуки усопшего патриция в буквальном смысле видели, как их
отца и деда провожают в мир теней его не менее славные предки. Когда-нибудь
так же похоронят и их. А потом так же будут хоронить своих потомков они сами
— уже в виде масок, надетых на лица потомков.
Цепь поколений. И в этой цепи нужно было оказаться достойным своих предков.
Римляне понимали: великая история, великие предки и великие подвиги есть и
у карфагенян. А вот теперь ничего больше не будет. История цивилизации умрет
вместе с городом, его архивами, его зданиями, его площадями и улочками, к
которым были привязаны живой нитью разные памятные события. Взять хотя бы
колонну Ганнона, погибшую в разрушенном Карфагене... Великий пунийский мореплава-
тель Ганнон за столетия до описываемых событий совершил беспримерное плавание
вдоль западных берегов Африки, он дошел почти до территории современного
Камеруна. Позже, через 2000 лет этот его подвиг смогли повторить португальцы на
более современных кораблях — каравеллах. Много интересного видел Ганнон...
Впечатленные его подвигом соотечественники поставили в Карфагене памятную
колонну, на которой был целиком высечен судовой журнал этого великого путешествия.
И любой взрослый пуниец мог объяснить любому карфагенскому мальчишке, для
чего тут стоит эта колонна, и что на ней написано. А к чему подходить мальчику
вне города? Чем интересоваться? Волами да козами?
Поэтому римляне не торопились. Они дали городу выплакаться. И просчитались.
Пожалуй, в первый раз карфагеняне поступили мужественно — они решили
защищаться. Сами. Без наемников. Как организм, который перед смертью вдруг на
время преображается, зажигая на щеках румянец, город преобразился. Пунийцы
даже не были похожи на пунийцев в этот момент — ими овладела чисто римская
жажда деятельности, великий порыв объял всех. В критический момент они вдруг
вспомнили, что они едины, собрались и начали готовиться к обороне.
Пока римляне думали, что карфагеняне хоронят свою память, карфагеняне
доставали удачно «недосданное» пехотное вооружение, карфагенские женщины
отрезали свои длинные черные волосы и заплетали их в веревки, чтобы делать приводы
катапульт, которые сколачивали мужчины. К разбойничающему в окрестностях Газ-
друбалу был спешно выслан посыльный, он передал полководцу следующее
известие: приговор о его смертной казни (за проигрыш Масиниссе) признан несколько
поспешным, а сам Газдрубал реабилитирован и назначен командующим обороной
города с момента ознакомления с депешей. И когда римляне подошли, наконец, к
городским стенам, их встретили запертые ворота и готовый умереть, но не
сдаться город.
Город не сдавался три года. Пока, наконец, его не взял штурмом Публий
Корнелий Сципион. Младший.
Я не буду углубляться в генеалогические тонкости, скажу лишь, что Сципион
Эмилиан Младший был неродным внуком Сципиона Старшего (его усыновил сын
Сципиона Старшего). Но по своим иделогическим воззрениям, некоторым личностным
характеристикам и даже вехам в биографии Младший Сципион очень напоминал
Старшего. Он тоже был благородным человеком, всегда держал данное слово. Он
тоже начал свою военную карьеру в Испании (ох уж эта Испания!). Он также
увлекался греческим искусством и наукой. Его также выбрали консулом в нарушение
закона — по прямому требованию народа. Он тоже был гуманистом. У Сципиона
Старшего лучшего друга звали Гай Лелий. И лучшего друга Сципиона Младшего
тоже звали Гай Лелий! Наконец, он был столь же великим полководцем, как и его
великий предок. Про него говорили, будто дух Сципиона Великого переселился в
младшего Сципиона. Девяностолетний старик Масинисса прослезился, когда увидел
Сципиона Младшего. И обнял его, сказав, что вновь увидел того, чье имя
освещало и согревало его всю его жизнь. Много мистического было в совпадении
судеб этих двух людей...
В общем, как только Сципион прибыл в Африку в качестве консула,
затянувшаяся осада пошла веселее. И вскоре Карфаген был взят. Брали его страшно.
Вот как описывает картину штурма древний историк Аппиан: «Все было полно
стонов, плача, криков и всевозможных страданий, так как одних убивали в
рукопашном бою, других, еще живых, сбрасывали с крыш на землю, причем иные падали
прямо на поднятые копья, всякого рода пики или мечи. Но никто ничего не
поджигал из-за находившихся на крышах, пока к Бирсе не подошел Сципион».
Бирса — это внутренний кремль Карфагена, его историческая часть — первая
крепость, вокруг которой позже развернулся великий город. Сципион велел
поджечь три узкие улицы и сокрушить все строения, чтобы дать проход войскам и
тяжелой технике (катапультам и пр.).
Аппиан: «...Огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а воины не
разбирали дома понемногу, но, навалившись всей силой, валили их целиком. От этого
происходил... грохот, вместе с камнями падали на середину улицы и мертвые, и
живые, большей частью старики, женщины и дети, которые укрывались в потайных
местах домов; одни из них раненые, другие полуобожженные испускали отчаянные
крики... Но это не было для них концом мучений: воины, расчищавшие улицы от
камней, топорами, секирами и крючьями убирали упавшее и освобождали дорогу
для проходящих войск; остриями крючьев они перебрасывали и мертвых, и еще
живых в ямы, таща их, как бревна и камни, или переворачивая их железными
орудиями — человеческое тело было мусором, наполнявшим рвы. Одни падали вниз
головой, и их члены, высовывающиеся из земли, еще долго корчились в судорогах;
другие падали ногами вниз, и головы их торчали над землею, так что лошади,
пробегая, разбивали им лица и черепа, не потому, что так хотели всадники, но
вследствие спешки, так же как и убиральщики камней делали это не по доброй
воле; но трудность войны и ожидание близкой победы, спешка в передвижении
войск, крики глашатаев, шум от трубных сигналов, трибуны и центурионы,
сменявшие друг друга и быстро проходившие мимо, все это вследствие спешки делало
всех безумными и равнодушными к тому, что они видели. В таких трудах прошло
шесть дней и шесть ночей, причем римское войско постоянно сменялось. Чтобы не
устать от бессонницы, трудов, избиения и ужасных зрелищ...».
Неприятное зрелище. А что вы хотите — война...
Взявший Карфаген Сципион знал, что уготовано городу. И, тем не менее,
словно надеясь на чудо, отбил в Рим депешу: «Город взят. Жду ваших распоряжений».
Но прибывшая из Рима сенатская комиссия подтвердила прежнее решение —
разрушить до основания!.. Город разрушили, а по месту, где он находился,
символически провели плугом, да еще посыпали пепелище солью — чтобы ничего не
выросло.
Кончилось вековое противостояние двух античностей — Экстатической и
Сдержанной. Исчез самый страшный меч, которого мог опасаться Рим. Нужно было
радоваться. А что же Сципион?
Глядя на разрушаемый Карфаген, Сципион, к удивлению его друга Полибия,
заплакал . И процитировал Гомера:
Будет день, и погибнет Великая Троя,
И Приам, и народ копьеносца Приама.
Представьте себе эту картину. Великий полководец, воин, только что взявший
вражеский город, не плакавший от зрелища раскалываемых копытами человеческих
голов, сейчас вдруг не может сдержать слез и цитирует классику. О чем его
плач?
Не жизни жаль с томительным дыханьем —
Что жизнь и смерть?.. А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем...
Это был плач цивилизатора по гибнущей цивилизации. Сципион понимал, что
сейчас на его глазах гибнет нечто большее, чем люди — гибнет труд, страдания,
открытия, прозрения и мучения десятков поколений. Гибнет великая культура.
Да. Я знаю, я повторяюсь. Но как еще описать читателю то, что так трудно
поддается описанию и легко пониманию — цивилизацию.
...Фильм «Атилла1» я смотрел с женой и ребенком (тем, который в малолетстве
1 На самом деле «Аттила-завоеватель» или «Аттила Гунн» (США-Литва, 2001) , а не «Ат-
тила» (Италия-Франция, 1954).
поражался трудам, которые нужны для возведения города). Голливудский блокба-
стер рассказывает о буднях умирающей римской империи. Империи, уже
разделенной на Западную и Восточную, уже изрядно потрепанной варварами и собственными
тиранами-императорами. И, тем не менее, из последних сил сопротивляющейся
очередному варварскому вождю — Атилле.
Римский полководец, противостоявший тогда Атилле — Флавий Аэций (по фильму
почему-то Флавий Этий) пожертвовал самым дорогим, что у него было — своей
дочерью — чтобы спасти Рим. ...Не жизни жаль...
В одном из эпизодов он пытается объяснить своему императору с лицом
законченного идиота, что такое римская цивилизация:
— Валентиниан, скажи мне, что такое Рим?
— Рим — это великий город, — хлопая глазами, отвечает полудурок, приоткрыв
рот и едва не пуская слюну.
— Рим — это огонь, золотое пламя власти, величия! Красота, знания... Тысячу
лет он светит всему миру. Выйди на улицу, оглянись — Колизей, сенат, Форум,
театры, рынки... Акведук, который несет сюда воду, чтобы мы жили как
цивилизованные люди. Оглянись!..
— Разумеется, — кивает, стараясь понять Валентиниан. — Ты говоришь, что Рим
очень богат, и мы должны сохранить все это. Ведь так? Так?
— Вот именно, — тяжело вздыхая, соглашается Этий, поняв, что по-другому
этому баклану ничего объяснить невозможно.
Ну а как еще объяснить, что такое цивилизация? Делаю последнюю попытку...
Степень цивилизованности характеризуется уровнем организации социальной
системы, уровнем ее стратификации, специализации членов общества, паутиной
сложнейших связей между людьми... Цивилизация — это накопленные многими
поколениями знания. О том, что тело, погруженное в воду, вытесняет свой объем, а
производная «икс квадрат» равна «два икс»; о том, как делать пурпур из
морских раковин багрянок; о периодичности солнечных затмений; о печальной судьбе
народа копьеносца Приама... Цивилизация — это то, что люди научились делать за
тысячи лет, передавая знания из поколения в поколение. Чем больше знаний, тем
выше цивилизация. И тем больше ее жалко. Еще бы: сотни поколений — псу под
хвост. ... А жаль того огня...
Эта жалость еще сыграет в истории мира свою неоднозначную роль...
Катон не дожил до осуществления своей идеи, гвоздем засевшей в головах
римлян , — Карфаген был разрушен уже без него. А цель, с которой я рассказал вам
всю эту печальную историю, проста и незамысловата — оплакав убиенный
Карфаген, читатель должен подпереть кулаком подбородок и задуматься о дальнейшей
судьбе Рима. В этом ему поможет третий эпиграф к данной части публикации.
Два мира —
две системы
Сулла был прав — вскоре республика погибла, а на ее месте пышным цветом
расцвела империя. Хотя сам Сулла вовсе не имел в виду перемену политического
строя. Под республикой он подразумевал Рим. Суть его вопроса: не ослабнет ли
закалка римского характера в отсутствие врагов? Не убьет ли это Рим в конце
концов? Солнце Рима, пройдя зенит, действительно постепенно начало клониться
к закату.
Но прежде чем закатиться вместе с Римом, отпрыгнем от Третьей Пунической и
Сципиона Младшего на полвека назад — к концу Второй Пунической, к Сципиону
Старшему и его «заклятому другу» Ганнибалу.
За всеми этими событиями мы совсем забыли про Ганнибала. А это
несправедливо по отношению к гению... После Второй Пунической гений бежал на Восток, где
прибился в советники к уже трижды упомянутому в этой публикации царю Антиоху,
который был владетелем огромной восточной державы — в нее входили Сирия,
Палестина, Месопотамия... Царь и его советник вскоре встретились с римлянами в
бою при Магнесии, где железные легионы Рима под руководством Сципиона
Старшего разнесли в пух и прах золотые орды Антиоха. В этой битве, как мы помним,
Ганнибал отличился только великолепной шуткой в стиле КВН, а больше ничем:
Антиох не давал ему командовать войсками, но и не прогонял — царю льстило,
что в его окружении находится великий полководец.
Любопытны обстоятельства, при которых неугомонный Ганнибал оказался у
Антиоха. После Второй Пунической Ганнибал стал настоящим народным лидером, он
постоянно возбуждал в карфагенской толпе враждебные Риму настроения и говорил о
необходимости новой войны до победного конца. Причем «идеей-фикс» для
Ганнибала стал принудительный заем денег у карфагенских богачей. Этого ему уже
простить не могли. Чтобы избавиться от возмутителя спокойствия, карфагенские
сенаторы отправили в Рим посольство, которое доложило, что Ганнибал
возбуждает толпы погромными речами и ведет тайные переговоры с Антиохом. Ганнибал
действительно возбуждал толпы. Возможно, и в сведениях о его переговорах с
Антиохом тоже была правда, поскольку, в конце концов, Ганнибал очутился
именно у Антиоха.
Римляне напряглись, потому что войска Антиоха к тому времени вошли в Европу
и заняли несколько греческих городов, у которых с Римом был договор о
взаимопомощи . Назревала новая война на Востоке. Поэтому Рим срочно выслал в
Карфаген трибунал — планировали арестовать и судить Ганнибала. Зачинатель эпохи
гуманизма Сципион Старший был против этого плана, он полагал, что Риму негоже
вмешиваться во внутренние дрязги Карфагена и уж тем более «переходить на
личности» . Тем не менее, решение об аресте Ганнибала было принято.
Однако у Ганнибала везде были свои глаза и уши. Когда стража пришла к нему,
она обнаружила пустой дом: Ганнибал бежал. И, прибыв к Антиоху, начал
настропалять того высадиться в Италии. Антиох колебался, он помнил, чем закончился
первый поход Ганнибала в Италию — бесславным уходом. Ввязываться в новую
изнурительную двадцатилетнюю войну с этими упорными чурками Антиоху не
хотелось . А Ганнибал нервничал, настаивал, говорил колкости, только раздражая
царя.
В дворцовом саду Антиоха и состоялась вторая личная встреча Сципиона
Старшего и Ганнибала. Вообще-то Сципион тогда приехал к Антиоху, чтобы лично
провентилировать обстановку и отговорить царя от войны с Римом. Ну и заодно, раз
уж такая оказия вышла, встретился с Ганнибалом. Видимо, он спросил разрешения
на эту встречу у самого Антиоха, тот согласился и сказал, что его советник
сейчас как раз в саду. Сципион направился туда. Оба полководца прогуливались
по дорожкам сада и о чем-то долго разговаривали.
Дорого бы я дал, чтобы прослушать их беседу от начала и до конца,
прокручивая ее несколько раз, как Мюллер, любящий слушать на диктофоне беседы
Штирлица с его агентом...
После разгрома Антиоха Ганнибал снова исчез и через несколько лет возник в
Вифинии. Римляне узнали об этом случайно. Римский политик и военачальник Тит
Фламинин, которому первым посчастливилось узнать о местонахождении старинного
врага римлян, решил взять Ганнибала живым и доставить в Рим. В качестве
сюрприза родному городу, под стенами которого Ганнибал когда-то стоял.
Тит срочно выехал в Вифинию и потребовал у местного царька выдачи
Ганнибала. Царек согласился предать своего гостя. Ганнибалу тогда шел уже седьмой
десяток. Узнав, что царь Вифинии его сдал и сейчас прибудет римская стража,
Ганнибал принял яд.
Дурачок Тит Фламинин полагал, что весьма обрадует римский народ и римский
сенат вестью о смерти заклятого врага Рима. Однако сенаторам самодеятельность
Тита показалась низким поступком. Добивать старого и давно поверженного врага
— разве это прибавит чести римлянам?
Плутарх описывает психологическое состояние римского сената следующим
образом: «Когда это известие (о смерти Ганнибала. — А. Н.) дошло до сената,
многим поступок Тита показался отвратительным, бессмысленным и жестоким: он убил
Ганнибала... убил без всякой необходимости, лишь из тщеславного желания, чтобы
его имя было связано с гибелью карфагенского вождя. Приводили в пример
мягкость и великодушие Сципиона Африканского... Большинство восхищалось поступками
Сципиона и порицало Тита...»
Зачем я рассказал вам про Ганнибала? . . Сам не знаю. История — штука
прелюбопытная, поэтому автор иногда увлекается и рассказывает читателю больше, чем
тому следует знать. Поэтому если вы видите, что я увлекся, не стесняйтесь,
обрывайте меня...
Ганнибал скончался в тот же год, что и Сципион Старший. Два прогрессора,
сделавшие все от них зависящее для торжества в мире именно своей модели
античности , ушли из жизни одновременно. Пометив своими смертями символическую
точку пересечения двух исторических кривых — траектории взлетающего Рима и
пикирующего Карфагена.
Точка была поставлена не только на жизни двух полководцев, но и на римском
характере. И на цивилизаторской политике, придуманной Сципионом... Великий
мастер писать красивые батальные полотна прямо на натуре, Сципион своей
гуманитарной кистью хотел резче обрисовать и утвердить внешнюю политику, которая
проводилась Римом и до него. Она была вполне в русле той идеологемы, что
поэтично прописал Вергилий: править народами. Не грабить. А править.
Почувствуйте разницу.
Сципион не считал, что Рим должен везде проводить культурно-бульдозерную
нивелировку. Миссионерская роль Рима должна была состоять в том, чтобы стать
в мире центром власти. Мировым жандармом, если хотите...
Все мирные договоры той поры заключались по «карфагенской схеме», мы ее уже
«проходили»: побежденная страна сохраняла полную внутреннюю свободу, культу-
РУг религию, нравы и обычаи; в страну не вводились оккупационные войска
римлян, и не приезжал римский наместник, а оставался туземный царь; страна даже
не платила Риму никакой дани, никаких налогов. Единственное условие: больше
не драться с соседями! Никаких войн без римского согласия, для чего армия
«покоренной» страны сокращается до минимума, а все деньги, которые раньше шли
на армию, можете вкладывать в реальный сектор. Рим обязуется, в случае чего,
защитить эту страну от внешней агрессии. За свой счет.
Никакой выгоды. Чистая идеология. Объединить мир силой оружия для того,
чтобы прекратить все войны раз и навсегда — вот главная идея. Вполне
наполеоновская .
Сципион Старший, утверждавший эти идеалистические принципы, идущие от
величия его души, рассылал массу писем средиземноморским правителям, разъясняя
свою позицию, непонятную не только древнему миру, но и многим гражданам из
сегодняшнего дня: зачем Риму эти хлопоты за всех, какая выгода?
Вопрос неправильный: миссионеры не задаются вопросом, во сколько им
обойдется их миссия. Их утешает всеобщая польза...
Как писал о Сципионе историк Кнабе, «уничтожение побежденных противников
казалось ему самой примитивной и недальновидной тактикой... Сципион действовал
в живом, многообразном мире, населенном бесконечным количеством народов...»
Какое-то время Риму блистательно удавалось придерживаться этой
миссионерской политики. Когда в Риме узнали, что Вифиния и Пергам подрались, римские
послы приехали к зачинщикам — в Вифинию, чтобы немедленно прекратить войну.
Царь Вифинии начал занудно торговаться с римлянами по поводу условий
прекращения боевых действий. Римляне, потеряв терпение, развернулись и пошли прочь.
Восточный царек метнулся за ними, крича, что так на Востоке дела не решают,
поторговаться бы надо... Послы не остановились. Через пару дней царь принял все
их условия.
Еще пример. Восточный царек Эпифан напал на Египет, находившийся тогда под
управлением малолетнего Птолемея. Через некоторое время перед Эпифаном
предстал римский посол. Эпифан величественно протянул ему руку. Вместо того,
чтобы пожать ее, римлянин протянул Эпифану меморандум римского сената. Документ
был по-римски лаконичен: «Немедленно прекратить войну с Птолемеем». Эпифан
сказал, что должен подумать.
— Думай , — ответил римлянин и посохом обвел вокруг Эпифана круг на земле. —
Но думай, пока не вышел из этого круга.
Эпифан струхнул и немедленно согласился прекратить боевые действия. Только
после этого римский посол пожал ему руку... Это напоминает встречу вооруженного
законом западного дорожного полицейского и мелкого нарушителя, не правда
ли? . .
Любопытно, как описывает альтруистическую римскую внешнюю политику
современник и свидетель происходящего — Полибий: «...Всякий другой народ поднимает
войну из жажды порабощения и захвата городов, денег, кораблей... Деньги —
обычное достояние всех народов, тогда как доблесть, слава и почет — удел богов и
тех людей, которые по природе своей приближаются к богам».
«Римляне, — продолжает Полибий, — заслужили... всеобщее доверие и огромное
влияние... Римских магистратов не только охотно принимали, но и сами
приглашали, им вверяли судьбу не только народы и города — даже цари, обиженные
другими царями, искали защиты у римлян, так что в скором времени... все стало им
подвластно».
Такая политика самим римлянам очень нравилась. Она наполняла их сердца
гордостью за свое благородство, за свою «римскость». Но эта красивая внешняя
политика долго не продержалась.
Постепенно завоеванные Римом территории стали становиться не суверенными
странами, а просто провинциями. Они по-прежнему сохраняли свою автономию,
религию, законы и местное самоуправление. Но от гуманитарной политики Сципиона
это отличалось тем, что теперь в провинции располагались римские войска,
сидел римский наместник, а главное, брались налоги в пользу метрополии. Деньги...
Это именно то, против чего не мог устоять Рим. Как и все прочие цивилизации.
Двойственная
природа
ренессансов
Профессор Кузищин из Московского университета — большой знаток и поклонник
Древнего Рима — считает, что именно Рим впервые в истории создал то, что
потом назовут городским образом жизни. Мне кажется, концентрированным
воплощением этого является так называемая светская жизнь.
В полной мере она развернулась чуть позже — в эпоху Империи, но родилась в
эпоху поздней Республики. Эпоха римского Ренессанса, римского Просвещения
породила ее...
На великосветских раутах собирался весь высший свет. К которому теперь
принадлежала не только аристократия. Знаменитые артисты, знаменитые гонщики (на
колесницах), известные адвокаты тоже являлись персонажами этих тусовок — и по
праву, ведь иной гонщик или артист был гораздо богаче многих известных
латифундистов ! Были целые актерские династии, когда папа тянул своих отпрысков на
сцену, обещавшую любимцам публики роскошную жизнь. Черты Современности, столь
милые моему сердцу...
«Странно видеть, — писал Плиний Младший, — как в Риме проходит время. Если
взять каждый день в отдельности, то он окажется наполненным разными делами,
если же их собрать все вместе, то удивишься, до чего они пусты. Спроси кого-
нибудь : что ты делал сегодня? И он тебе ответит: я был у такого-то на
облачении в мужскую тогу (на праздновании совершеннолетия отпрыска хозяина дома. —
А. Н.) или на свадьбе; я должен затем пойти к такому-то, чтобы присутствовать
в качестве свидетеля при составлении духовного завещания; этот просил
сопровождать меня в суд, другой звал на совещание. Каждое из этих занятий кажется
необходимым в тот самый день, когда их делаешь, но в итоге, когда подумаешь,
что они отняли у тебя все время, то оказываются бесполезными. Особенно ясно
сознаешь их никчемность, когда покинешь Рим».
А помимо всего перечисленного Плинием были еще тысячи важных дел и тусовок
— модные спектакли, дни рождения друзей, собрания в термах, проводы
должностного лица, отправляющегося в провинцию... А еще нужно сходить к знакомому,
чтобы послушать его новую речь или лекцию, потому что обещал.
Настоящее суетливое безделье. Первоклассная светская жизнь!.. Один римский
поэт чуть более позднего времени писал: «В Риме существует целый народ
праздношатающихся , которые ничего не делают и всегда заняты, выбиваются из сил из-
за пустяков, находятся в постоянном движении и никогда ничего не достигают...»
Сенека сравнивал этих праздношатающихся с муравьями. И зря: муравьи как раз
бегают по делу. А римляне — в поисках того, как занять время.
Свободное время... Свободные деньги... Второе порождает первое. И заставляет
задумываться — на что же потратить жизнь? Прежде состоятельные римляне об
этом не задумывались, они тратили жизнь на общественную работу, которую
выполняли за свой счет и посвящали величию Рима — нормативная социализация
эпохи Республики. А потом наступила совсем другая эпоха. Всем известны
бесконечные римские пиры с паштетами из соловьиных языков, гладиаторские бои с
участием сотен гладиаторов, режущих друг друга на потеху публике, сексуальные
оргии, в которых участвовали даже почтенные римские матроны... Куда же делся
строгий римский характер? Почему столица мировой империи потонула в таком
безудержном гедонизме?
Завоевания приносят богатство. Богатство приносит массу свободного от
тяжких трудов времени. Которое можно занять пьянками, гулянками и развлечениями.
А можно культурной программой. Если в Деревне работают и воюют все, потому
что иначе не выжить, то Город (Цивилизация) впервые проводит черту, которая
разделяет горожан, которые имеют свободное время и могут пользоваться плодами
Цивилизации, на две неравные части — одни безудержно бухают и жрут из корыта,
другие безудержно работают. Вторые — люди с идеями. Их труд уже не похож на
отупляющий крестьянский. Это работа иного уровня. Первых, безудержно жрущих,
больше. Но вторые двигают историю, и именно их я назвал бы цивилизаторами. А
первых назовите сами, как хотите... Деление, конечно, грубое, и оно вовсе не
означает, что цивилизатор (ученый, политик, художник, писатель, завоеватель,
etc) непременно должен отказываться от лобстеров, это означает лишь, что лоб-
стеры — только гарнир к их основной деятельности. Алмаз цивилизаторской
личности огранен, а сама личность структурирована, ее животные инстинкты не
выказывают себя в своей первобытности, их проявления принимают более сложные
формы.
Когда после разрушения Карфагена Рим стал владыкой мира и, наконец, осознал
это, римский сенат послал Сципиона Младшего объехать ойкумену и просто
осмотреться — обозреть хозяйским глазом все, что попало под римское влияние.
Провести, так сказать, учет во вселенной. Первой страной, куда приплыл Сципион,
был Египет.
После того как умер Александр Македонский, его огромную империю разделили
между собой друзья-военачальники. Египет достался Птолемею. Династия
Птолемеев с тех пор и управляла страной пирамид. Как писал Страбон, только первые
три правителя Египта знали свое дело, потом династия выродилась — последующие
Птолемеи проводили время в разврате, пьянках и обжорстве. Египтом реально
управляли случайные люди, близкие ко дворцу — евнухи, любовники птолемеевских
жен и их родственники.
Страбону вторит Полибий, рассказывая об одном правителе Египта, который
«чуть не целые дни проводил за игрой в мяч... после игр тотчас же устраивал
попойки , и в этом проходила большая часть его жизни». Последний Птолемей был
уже совсем «беспределыцик» — прямо во время пира зарезал сына своей сестры.
Ребенок пытался спрятаться за маму — не помогло. Через несколько лет, чтобы
досадить матери, этот отморозок убил уже собственного сына, разрезал его на
куски и послал матери в посылке, приписав, что это ей подарок на день
рождения...
Римскую делегацию во главе со Сципионом поразила кухня птолемеевского
дворца. На обед для двенадцати человек там жарили восемь кабанов, не считая
прочих блюд. Дело в том, что, как объяснил Полибию повар, всякое блюдо нужно
подавать именно в тот момент, когда оно вкуснее всего, поэтому готовится не
один, а сразу много обедов — одного кабана приносят, когда ушки прожарятся,
другого — когда ножки, третьего — когда потрошка ...
Сципиону это все было дико. Как дико было бы, наверное, смотреть на своих
потомков самому первому Птолемею, который прошел с Александром Македонским
полмира в боях и потом воцарился в Египте... А вот римским патрициям времен
Империи подобный образ жизни уже диким не казался. Они сами были как этот
жирный Птолемей, погрязший в беспределе.
Почему так губительно сказывается на детях богатство родителей? Два-три
поколения — и уже без слез на вырожденцев не взглянешь! А все потому, что
лишения, запреты и ограничения формируют личность. Канализируют ее животную
энергию . Личность, которая с детства ничем не ограничена, расползается, как
квашня. Иначе и быть не может...
Представьте себе какое-нибудь животное, например, обезьяну. Теплокровное
стадное млекопитающее — венец творения, очень сложная система. Единственная
природная цель которой — сохранить себя для того, чтобы размножиться и тем
самым помочь сохраниться виду — надсистеме. То есть задача — пожрать и
размножиться .
Теперь посмотрите вокруг — вся человеческая система развлечений и
праздников строится вокруг жратвы и секса. Юбилей? Гости пришли? Похороны? Все
садятся за стол и начинают усиленно питаться. Центроосновой хорошего
совместного времяпрепровождения всегда является стол с едой. Питание есть одно из
главнейших развлечений. Что бы ни происходило, главное — попитаться. Нужно
поговорить о деле? Пообедаем вместе в ресторане... Вторым пунктом сладкой жизни
значатся длинноногие самочки. Ну а если перебор и жратвы, и самок (времени
свободного очень много), в ход идет прямая стимуляция чувственной сферы —
наркотики (водка, гашиш, грибы и пр.).
В природе ничего даром не дается, там идет жесточайшая конкуренция за
свободные ресурсы. Львиная доля времени любого животного занята целенаправленным
добыванием пищи — либо тупым жеванием травы, либо более интеллектуальной
охотой. Увидел, нашел, поймал, обрадовался, съел... Эволюция, ведущая к усложнению
живых организмов, — сплошная гонка вооружений. Растет автономность системы,
повышается ее быстродействие (теплокровность); увеличивается сложность
программного обеспечения (интеллект); возникает негенетическая трансляция
накопленного опыта (обучение в процессе игры)... И все это, вся хитрость,
изворотливость, приспособляемость, весь интеллект зверя, весь его колоссальный
энергетический и психический потенциалы посвящены одной цели — добыть ресурс,
топливо . И на его основе размножиться.
Вопрос: куда уйдет вся эта огромная куча энергии, если ресурсы достаются
животной системе просто так, даром? На что будет направлен такой великолепный
приспособительный механизм, как интеллект? Система, словно двигатель,
оставшийся без нагрузки, просто пойдет вразнос, если запитать ее по-полной, но не
нагрузить задачами. Например, какой-нибудь идеологемой.
Обезьяны, слоны и медведи в зоопарках от нечего делать тупо раскачиваются,
расковыривают болячки, скучают — страдают, в общем. Системы с более
примитивной организацией — змеи, насекомые, членистоногие и прочие — скучать не умеют
даже в террариуме. Но с них какой спрос, они же не венцы эволюции...
А вот венцы идут вразнос. Египетские Птолемеи пошли вразнос... Римские
патриции времен Империи пошли вразнос... Много кто пошел вразнос, не будучи
обязанным добывать себе хлеб насущный в поте лица. Богатый Рим породил массу людей,
похожих на последнего Птолемея — инфантильных, зажравшихся, капризных,
жестоких... Золотая молодежь сорока-пятидесяти лет. Абсолютно неканализированные
личности.
Англичане, кстати, это понимают, поэтому английская элита сдает своих
отпрысков в школы с очень жесткой дисциплиной и отсутствием излишеств.
Формируют характер, не допуская его бесформенного медузьего расползания. Гранят
алмазы .
Слушайте, вы, наверное, подумали, что я сторонник теории, будто Рим сгубила
роскошь? Вот и ошибаетесь! Следите за нитью...
Если нужда заставляет всех работать в поле, все люди получаются примерно
одинаковые. Это строгая Деревня. А Город людей дифференцирует, делает более
разнообразными — по специальности, по мироощущению, по знаниям, по
приверженности к религии и философии, по социальному положению. Но главное, у горожан
вместе с деньгами появляется свободное время. А внутренняя свобода — оружие
обоюдоострое. Как, впрочем, и любое достояние цивилизации: одним и тем же
ножом можно резать хлеб, а можно — чужое горло. Свободное время можно посвятить
наукам, а можно — исключительно блеванию от портвейна. Но для того чтобы
науки развивались, пьесы писались, Леонардо творил, а цивилизация,
соответственно, росла, нужно, чтобы технический уровень цивилизации позволял ее носителям
иметь свободное от каторжного труда время. Другими словами, чтобы росла
культура, помимо творцов, должны появиться бездельники, которые покупают картины,
пьесы, автомобили, яхты, книги, путешествия и искусства, достижения науки —
вкладывая тем самым деньги в развитие экономики и искусства, создавая новые
рабочие места, платя налоги. А уж последние идут на науку, культуру и
строительство инфраструктуры... Цивилизации нужен Потребитель.
Это меня уже в современность куда-то вынесло... Ну ничего. Даже хорошо для
разнообразия... Раз уж попали в современность, скажу, что сегодняшний мир не
делится по черно-белому признаку на тех, кто целиком отдается созиданию и ци-
вилизаторству, и на тех, кто исключительно жрет да блюет. Подавляющему
большинству приходится делать и то, и другое. Заслуга Современности, на которую
так наезжают традиционалисты, в том, что она создала Средний класс и создала
досуг для большинства населения. Досуг, который превратился в одну из
богатейших сфер экономики. Жизнь современного горожанина протекает так: сначала
он по мере сил цивилизаторствует у себя на работе, а потом по мере сил
развлекается, тем самым цивилизаторствуя своими деньгами на ниве развития
экономики. Потребитель в обществе Запада значит не меньше, а то и больше, чем
Производитель . Производить любой дурак может, это показала многотысячелетняя
история человечества. А вот грамотно продать и грамотно потребить произведенное
— помучаешься. Одних кнопок у меня, например, на видеокамере — 21, да плюс
куча программ!..
В общем, Возрождение, на которое так пеняют все катоны и дугины, подарило
миру не только удушающую роскошь и легкую потерю ориентации, но и расцвет
науки, техники, культуры, то есть собственно взлет цивилизации.
«А что же тогда сгубило Рим, если он был такой цивилизованный?» — спросит
нетерпеливый читатель, уже подуставший от заумных рассуждений.
«И разве роскошь, уход в гедонизм, потеря цели в жизни не сломали хребет
основной миссионерской идее Рима? — спросит другой читатель. — Разве не прав
был Сулла, боявшийся внутреннего распада Рима (в головах), за которым
неминуемо последует внешний?»
Да, торопясь, отвечу я читателю: после того, как у римлян «кончились»
сопоставимые по значимости конкуренты, римская идентичность, то есть
самоощущение римлян, изменилась. Ничто так не сплачивает друзей, как общие враги... И
эта потеря идентичности была, несомненно, одним из зерен грядущего распада.
Но отнюдь не главным.
Последняя
лекция
— В курсе о Древнем Риме я читаю студентам много лекций о периоде
Республики и всего одну о периоде Империи, — сказал мне как-то один историк. — Потому
что после воцарения императоров перипетии партийной политической борьбы
сменились историями обычных человеческих страстей и дворцовыми интригами. А это
уже не так интересно.
Да, возможно, возможно... Но и в эпоху Империи у Рима было множество взлетов
и неудач. Среди его императоров была куча сущих слизняков, бездарей и
мерзавцев . О таких я здесь говорить не буду, о них пусть снимает фильмы Тинто
Брасс2. Но были и настоящие высокие люди. О них поговорить стоит. Рассказ о
них, правда, не входит в задачи этой публикации, но я опять не могу
удержаться , что тут поделаешь!.. Пойдем на компромисс. Сделаю лишь несколько мазков.
Порой одна-две детали характеризуют момент лучше долгих и нудных исторических
описаний.
Первый-второй века нашей эры. Последние завоевания империи. Император Траян
присоединяет к Риму Дакию. Эта война давалась страшным напряжением сил. В
одном из ожесточенных боев против даков количество раненых у римлян было так
велико, что закончились все запасы перевязочных материалов, и император снял
и приказал разорвать на ленты свои одежды — перевязывать солдат.
Парадоксы истории... Эта самая провинция Дакия, присоединенная к Риму в
жесточайшей войне одной из последних, оказалась и самой благодарной. Уже после
крушения Великого Рима именно она отреклась от собственного названия и взяла
себе название исчезнувшей империи. Эта страна по сей день гордится близостью
своего языка к латыни и своим названием — Romania3.
Историки относят это время к началу заката Римской империи. Думаю, Марк
Ульпий Траян так не считал. Траян — настоящий солдатский император, блестяще
владевший мечом, жравший солдатскую кашу. Он был совсем не похож на римлян,
вкушавших нежнейшие паштеты в столице. Он вообще был провинциалом. Родился в
Испании, командовал там легионом, помнил по имени всех своих солдат... Его
кредо: «Хочу стать таким императором, какого сам желал бы для себя». Иногда с
друзьями Траян любил выпить лишнего, но строго-настрого запретил исполнять
свои приказы, отданные под хмельком.
Ему было уже за шестьдесят, когда он завоевал Месопотамию и объявил ее
римской провинцией, взял Вавилон, позже захватил столицу Парфии — Ктесифон, где
возложил корону на своего человека — местного аристократа Партамаспата. Далее
Траян спустился вниз по Тигру и сделал то, чего никогда не удастся сделать
2 Тинто Брасс известен как мастер эротического кино (хотя он пробовал разные
жанры), но он также является режиссером исторического фильма о римском
императоре «Калигула» (1977) в котором эротики (разврата) тоже хватает.
3 То есть Румыния на русском.
привыкшему к нежным паштетам патрицию Жириновскому, — омыл сапоги в Индийском
океане. Траян был первым римлянином, ноги которого ощутили теплоту этих вод.
Глядя на торговый корабль, который отплывал в Индию, Траян с горечью
воскликнул : «Будь я моложе, отправился бы завоевывать Индию!»
Император Марк Ульпий Нерва Траян.
Ничуть не хуже по своим человеческим качествам оказался наследник Траяна —
император Адриан. Он был натурой вполне канализированной. Даже чересчур.
Будучи в войсках, питался простой лагерной пищей — творогом, салом, пил поску
(солдатский напиток — воду с добавлением винного уксуса и, предположительно,
белков сырых яиц). Его оружие и одежда не были изукрашены драгоценными
камнями — простой железный меч, простое полотно. Адриан сам с войсками совершал
двадцатикилометровые марш-броски. Именно в правление Адриана римское войско,
и без того считавшееся самым дисциплинированным в мире, стало ставить храмы
новой богине — Дисциплине. Но если вы думаете, что Адриан был воинственным
императором, то сильно ошибаетесь.
Адриан продолжил политику императора Августа — политику мира. Расширяться
далее империя была уже не в состоянии: война на Востоке оголила северные
границы, из-за чего участились грабительские набеги северных варваров. В этой
ситуации удержать побежденную Парфию, мечтающую о реванше, Рим не мог.
Поэтому Адриан решил, что достаточно и того, что Рим уже имеет. Он вернул Парфии
все завоеванные Траяном земли за Ефратом и Тигром... Понимаю, что жалко, но
деваться было некуда... Адриан превратил Армению из провинции в самостоятельное,
хотя и зависимое от Рима царство. Он даже задумывался о том, чтобы уйти из
Дакии. Он отказывал тем племенам и народам, которые хотели добровольно
присоединиться к Риму... И, в общем, адриановская политика обороны была не самым
худшим выбором, она обеспечила Риму долгий мир и экономическое процветание.
Но мне все-таки кажется, что эта мирная политика была обусловлена не
столько военно-политической необходимостью, сколько внутренними качествами
Адриана: шибко он был культурный. С детства увлекался греческим искусством, за что
парня даже дразнили «гречонком» (современный аналог — «ботан»). Адриан
меценатствовал, покровительствовал философам, художникам, поэтам и писателям.
Больше того, он сам писал стихи и занимался научными исследованиями по
математике, увлекался медициной. Что ж, невеликий научный багаж тогдашней
цивилизации вполне допускал подобную разносторонность...
Л-*
Император Публий Элий Траян Адриан.
Адриан, словно Путин, любил путешествовать — везде сам ездил, во все
вникал. При нем Рим окружил себя Великой Некитайской Стеной — сетью
оборонительных сооружений, выстроенных в Германии, Британии, Африке... Это была большая
системная работа по укреплению границ. Самое впечатляющее сооружение — вал
Адриана — построили в Британии. Представьте себе стену высотой в 4,5 метра,
толщиной до 3 метров и длиной 130 километров.
Естественно, с воротами, сторожевыми башнями — все, как положено. С севера,
то есть со стороны варваров, перед стеной был ров шириной около 10 и глубиной
более 3 метров. Не знаю, сколько строили свою стену китайцы, а железные
легионеры Рима возвели это циклопическое сооружение всего за три года. Да,
совсем забыл... Стена — ничто без дорог. Вдоль стены были протянуты рокадные и
фронтовые дороги для быстрого маневрирования.
После Адриана почти четверть века правил Антонин. Неплохой, в принципе,
парень . При нем тоже в Империи были мир и процветание. Ну, только немножко
придушил он северных варваров по мелочи, а так — полный покой...
Следующим был Марк Аврелий. Тоже превосходный человек. Прекрасно
образованный философ-стоик. Спал на голой земле. Совершенно не воинственный, добрый
дядька, книги писал. Про гуманизм, между прочим. Рассуждал о природе добра и
зла. Вот характерный отрывочек из его книги «Размышления»: «Паук изловил муху
и горд, другой кто — зайца, третий поймал сетью рыбешку, четвертый — одолел
вепря, а иной — сарматов. Но разве не разбойники все они, если разобрать?»
Прямо Блаженный Августин какой-то...
И надо ж такому случиться, что именно на правление этого императора
пришлась огромная военная нагрузка. Началось, как всегда, с мелочей — волнений
варваров на западных границах. Они были подавлены. Не впервой. Затем
возбудился парфянский царь — напал на дружественную Армению. А затем — чего уж
мелочиться! — вторгся и в римскую провинцию Сирия. Пришлось открывать восточный
фронт, объявлять мобилизацию, перебрасывать на Восток войска. После серии
тяжелых боев разгромили парфян, освободили Армению.
Император Марк Аврелий Антонин.
А тут еще чума разразилась. Как всегда, она пришла с востока. И,
прокатившись по империи, унесла больше жизней, чем война. На ослабленную войной и
чумой империю, через ее северные границы, оголенные перебросками войск, напали
варвары. Причем напали все сразу. Началась трудная 15-летняя война, которую
античные авторы даже сравнивали с Пуническими войнами. Варвары прорвались в
северную Италию, угрожая Риму. Ситуация была настолько тяжелой, что
образованный Марк Аврелий даже вспомнил о религии — как Сталин, когда немец стоял
под Москвой. Марк собрал в Риме жрецов из разных стран и принимал личное
участие в обрядах и жертвоприношениях. Окунал копье в кровь жертвенного быка и
швырял его в сторону врага — обычай, пришедший из каменного века, когда люди
в звериных шкурах перед охотой около костра танцевали... На любую глупость шел
человек — так хотел спасти Рим.
За религию и прочую потусторонность люди хватаются, только когда приспичит.
А так вообще-то, при нормально налаженной жизни бог1 людям не нужен. Лично я —
за нормальную жизнь без эксцессов. Собственно, к тому и ведет нас научно-
технический прогресс — чтобы процессы шли штатно, в полном соответствии с
техникой безопасности, все крутилось, и комфорт достигался... Для того и
интеллект у людей. Сами справимся, без туземных обрядов...
Со страху римляне принесли в жертву такое количество несчастных, ни в чем
не повинных быков, что некоторые столичные жители отправили императору
письмо , якобы от имени быков. «Быки» просили без фанатизма относиться к древним
ритуалам, проводимым ради победы. А то эта победа обернется для них, быков,
полным поражением... Римлян всегда отличало хорошее чувство юмора.
Естественные причины всех этих тяжелых для Рима событий — войны, чумы,
нашествия варваров — рассмотрена в другой публикации, посвященной влиянию
климата на историю человечества4. А сейчас скажу лишь, что этот страшный натиск
дикарей на приличных людей, который пришелся на время правления
замечательного Марка Аврелия, был первой волной Великого переселения народов...
Однако помимо глупостей с религией Марк Аврелий занимался и нормальными
оборонными мероприятиями — в армию стали подгребать рабов, гладиаторов. В об-
4 «История отмороженных» - Домашняя лаборатория №4 за 2009 г.
щем, тащили все, что шевелится... Мирные жители копали окопы... или что они там
тогда копали — рвы... Благородный Марк Аврелий даже начал распродавать личное
имущество, чтобы обеспечить армию. Все для фронта, все для победы! У Марка
тогда умер семилетний сын, но император ни на минуту не прервал подготовки к
обороне. Рим важнее.
На протяжении всей публикации я постоянно пишу «тяжелые бои», «трудная
война»... Что же делать, если это действительно так. Вот вам освещенный ударом
молнии маленький момент только одного из боев с варварами. Отрезанные
противником в горах от источников воды римляне долгое время терпели жажду, густая
кровь плохо текла из ран. А когда, наконец, началось генеральное сражение,
хлынул страшнейший ливень, черное небо резали молнии. Римляне рубились мечами
и одновременно пили, открывая рты текущей сверху воде. Кто-то срывал с головы
шлем, переворачивал его и набирал живительную воду, не переставая защищаться.
Римский историк Дион Кассий рисует эту картину в цвете: «...И некоторые из
раненых жадно глотали кровь, которая текла в их шлемы вместе с водой. Сильный
град и множество молний обрушились... так, что в одном месте можно было видеть
и воду, и огонь, падающие с неба, и в одно и то же время одни утоляли жажду и
мокли под дождем, другие гибли от огня и умирали». Они победили...
И даже расширили пределы империи. Марк Аврелий планировал раздвинуть
границы Рима аж до Северного моря, чтобы навсегда обезопасить Цивилизацию от
набегов варваров, но не успел, умер. Тем не менее, его победы обеспечили империи
мир еще на полвека.
...В общем, дела шли вроде бы неплохо. А вскоре Империя рухнула. И на
городских форумах, где раньше толпились пикейные жилеты, теперь паслись
крестьянские козы, поедая пробивающуюся в стыках каменных плит траву.
ЧАСТЬ 4. ВНИЗ
ПО ЛЕСТНИЦЕ,
ВЕДУЩЕЙ ВВЕРХ
Если исчезли Спарта и Рим, какое
государство может уповать на вечную жизнь?
Жан-Жак Руссо
Подъем Европы можно объяснить уникальным
сочетанием античного наследия и длительного
аномального развития, нарушившего логику
организации афарных цивилизаций.
Егор Гайдар. «Долгое время»
Итак, ужасные
симптомы
Археологи, ковыряющие Италию, заметили такую странность: на римских
кладбищах времен заката Империи неримских имен больше, чем римских. На могильных
камнях — сплошь варварские имена! Рим стремительно «варваризировался». Куда-
то исчезали, таяли римляне, а на их место приходили другие люди. По-другому
думающие.
В Риме случилось то, что теперь называется демографической катастрофой —
образованные римские женщины решили, что лучше пожить для себя. Римские
мыслители и писатели того времени отмечали, что матроны предпочитают завести
комнатную собачку вместо того, чтобы родить ребенка. Эдикты императора
Августа, имеющие целью поддержку многодетных семей, положения не спасли.
Говоря современным языком, в римском проекте Объединенной Европы «белых»
становилось все меньше, и все больше «черных». Гастарбайтеры с готовностью
брались за любую работу, шли в армию, в то время как «белые» валяли дурака и
жили на пособие по безработице. Поздний Рим представлял собой огромный
Гарлем, где большинство людей не работало уже во втором-третьем поколениях, живя
на пособия от государства. Они были самые разные, эти пособия, — вплоть до
пособий на воспитание детей. Пришлось даже вводить в столице прописку, чтобы
ввести ограничение для любителей халявы. Все попытки разных императоров
привить у плебса любовь к труду по понятным причинам закончились провалом:
работа дураков любит, а римляне никогда дураками не были.
В конце концов и служба в армии, как любая тяжелая работа, среди коренных
римских граждан стала чертовски непопулярной. В результате армия «варваризи-
ровалась» быстрее всего. На границах империи военные части под римским
флагом, состоящие почти целиком из варваров, сражались с варварами, наступающими
на границы империи. Да и настоящие римские солдаты, возвращающиеся в Рим
откуда-нибудь с северных границ, воспринимались жителями столицы как какие-то
инопланетяне — обросшие, в штанах и в звериных шкурах на варварский манер,
отвыкшие от цивилизованной жизни...
Да что там армия! Как в США. президентом стал негр, так в Римской империи
«президентами» начали становиться неримляне. Император Септимий Север до
конца дней своих говорил на латыни с акцентом. В 235 году императором стал
фракиец, потом араб...
Умирало производство. Себестоимость египетского зерна была много ниже
себестоимости италийского, поэтому, когда под крыло римского орла попал Египет,
производство зерновых в Италии свернули. Бескрайние италийские поля
запустели, превратились в пастбища. Можно сказать, развитая Италия вывела
производство зерна в страны «Третьего мира».
Надо сказать, Египет тысячелетиями был житницей Средиземноморья. Египетский
крестьянин на нильских илах выращивал зерна столько, что хватало всем. Именно
дешевое зерно привлекало в Египет завоевателей. Одним из последних был,
кстати, Наполеон... Завоевание Наполеоном Египта пробудило в Европе обостренное
внимание к стране загадочных пирамид и фараонов. Отголоски этого внимания мы
до сих пор видим в голливудских фильмах про расхитителей гробниц... Увы, после
возведения Советским Союзом Асуанской плотины и, соответственно, прекращения
нильских разливов с урожайностью зерновых в долине Нила было покончено раз и
навсегда, как с пережитком прошлого. Спасибо Большому белому брату...
Вообще переизбыток благ редко кому идет на пользу. Если навалить в костер
сразу много дров, огонь погаснет. Если в чашке Петри переборщить с
концентрацией питательной среды, микробы сдохнут. Если кормить человека чересчур
обильно, у него разовьются подагра, ожирение, гипертония и куча других
болезней, которые раньше времени сведут его в могилу. Закон Никонова: всякая
значимая зависимость носит экстремальный характер (подробнее об этом см.
«Апгрейд обезьяны5») . Попросту говоря, все хорошо в меру.
В индивидуальном плане избыток благ (денег, власти) деформирует личность. В
плане же общественном...
После того как в Испанию хлынуло золото инков, соотношение цены серебра к
золоту изменилось с 35:1 на 4:1, полностью дезорганизовав экономические связи
в метрополии. Англии, которую захлестнули дешевые колониальные товары, чтобы
спасти своих производителей от разорения и вымирания, пришлось проводить
разграничительную черту между своими товарами и колониальными: вводить вторую
валюту — гинею. За фунты продавались местные товары, за гинеи — колониальные.
Гинеи вращались в основном в колониях, в самой Англии их было мало, поэтому
5 Домашняя лаборатория №7-8 за 2009 г.
сложился определенный курс между фунтом и гинеей, который позволял английским
промышленникам как-то выживать...
После славных завоеваний в Рим хлынуло золото. Богатство меняет людей.
Ранее бывшие строгими пуританами, поздние римляне стали более ленивыми, начали
легко и терпимо относиться к противоестественным сексуальным связям —
гомосексуализму, лесбийской любви. Ранее строгие римские матроны теперь изменяли
своим мужьям разве что не с ослами (впрочем, и такое случалось).
Кроме того, налицо был идеологический кризис, кризис мировоззрения, кризис
целеполагания, потеря ориентира для движения, что отразилось в римской
литературе, римских разговорах «на кухнях». Переход к новой вере (христианству)
положения не спас. А некоторые полагают, что даже и усугубил...
Я специально еще раз перечислил в одной маленькой главке все то, про что
уже рассказывал ранее вразброс. Потому что именно эти столь прозрачные
параллели заставляют многих говорить о неминуемом закате нынешней западной
цивилизации, восставшей, как феникс из пепла, на руинах римской. И унаследовавшей
все римские проблемы...
История одного
центуриона
Он родился в деревне, в провинции, неподалеку от столицы. Роста парень был
невысокого, но хваткий, крепкий. Выбирая жизненный путь, решил пойти в армию.
Незадолго до этого как раз окончилась очередная война — может быть, это свою
роль сыграло, а может быть, то, что в империи солдатам и офицерам неплохо
платили, пенсия опять же высокая... Молоденького офицера направили в Армению —
за пополнением. Эта экспедиция запомнилась образованному имперскому офицеру
на всю жизнь.
Пополнение — дикие горцы в страшных лохмотьях, многие из которых не знают
никакого языка, кроме родного. Списков нет, бардак. На вокзале шум, гам,
неразбериха, свист паровозного пара. Матери призывников воют, бросаются под
колеса паровоза. И среди всей этой толпы — одинокий молоденький офицерик в
щегольской форме... В метрополию новобранцев везли в теплушках. И уже в Тбилиси
состав нагнал гонец с нужными документами, который сообщил офицеру, что тот
увез десять лишних и забыл пять своих новобранцев.
В дороге армяне устроили грандиозную драку с грузинами. Дрались жутко — чем
в руки попало. Офицер выхватил ТТ и начал палить в потолок, еле-еле разнял
абреков. После чего сел на деревянные нары и подозвал к себе зачинщика,
демонстративно сдвинув по ремню кобуру поближе к пряжке:
— Ты зачем драку затеял?
— Нэт! Это нэ я!
— Как же не ты?! — возмутился офицер. — Я же видел, как ты сухарями стал
кидаться!
— Нэт! Нэя!
Поняв, что дальнейшие препирательства бесполезны, офицер, не вставая,
двинул сапогом в грудь варвара. Да так, что тот перелетел через буржуйку, свалив
печку.
— Пока доедем, я вас всех по одному перестреляю, — пообещал офицер,
доставая из кобуры ствол. И увидел, как замер, затих вагон. Дети гор поверили. Для
диких варваров офицерик в ладной форме, с пистолетом был воплощением
имперской власти. А власть может и пристрелить, с нее станется.
Это случилось в 1951 году. Офицер — мой отец. Умеет человек работать с
людьми...
Отец пустился в эти воспоминания на своем дне рождения, который мы отмечали
на даче. Советский полковник справлял свое 76-летие в кругу детей, жены, род-
ственников и внуков. Империя, которой он служил, к тому времени рухнула, его
родная деревня превратилась в дачу. А за праздничным столом тянулся «без
причины, с полуслова вечный русский разговор». Все говорили со всеми, в
перекрест , через стол. Такой нормальный, цивилизаторский разговор. Не про погоду...
Галка, жена моя, говорила, что сына своего «в такую армию» не отдаст, не
для того растила. Было бы у нее пять сыновей, еще можно было бы одним
рискнуть, а когда один... Ее отец и мой тесть твердил Галке, что нужно рожать
побольше, а то вымираем. Наташка, моя двоюродная сестра, рассказывала, как ее
подруга приехала из Парижа (а может, Берлина) и город ее неприятно поразил
количеством негров (или турок) на улице. Престарелая тетя Лида бредила, как
они хорошо жили при империи, когда нас «все уважали и боялись». Отец,
переключившись с армейских воспоминаний на гибель Нечерноземья, говорил о
вырождении деревни. Типа польскую картошку покупаем, а свой крестьянин спился...
— Дед! — пытался я ему объяснить, — сельское хозяйство в условиях русского
Нечерноземья нерентабельно. Раньше, когда было натуральное хозяйство, когда
было крепостное право при царях и при Сталине, это было неважно. А потом
пришла экономика и все расставила на свои места. Нерентабельно! Вот люди и
спиваются , поскольку их существование на этой земле бессмысленно. Такой у них
дешевый водочный гедонизм в отсутствие высокой цели. На югах нет такого
повального пьянства, потому что урожайность там выше и есть экономическая
целесообразность что-то растить. А тут живут одни вырожденцы. Впрочем, если бы не
они, не тихие спивающиеся провинциалы из маленьких городков и деревень, кто
бы в армии служил?.. Кстати говоря, нашими коллегами в Древнем Риме все те
проблемы, о которых мы говорим, тоже осознавались, о них говорили, писали,
пытались решать...
И закончилось там также, как у нас — распадом империи. Вот только я бы не
стал, как Филофей, называть Москву Третьим Римом. Третий Рим — это Запад. А
Москва — Карфаген. А Карфаген, как известно, должен быть разрушен...
Конкуренция Запада и Совка не была конкуренцией двух принципиально разных
типов цивилизации. Эта была конкуренция близких родственников, конкуренция
двух «современных античностей» — Прагматичной и Экстатичной...
Традиционалисты-дугины-катоны пеняют нам, цивилизаторам, за излишний упор
на экономику, за глобализаторство и культурную нивелировку. Так вот, именно
недооценка экономики, точнее говоря, человеческой алчности, животности, любви
к развлечениям, гедонизму, хорошей жизни (а это все только и развивает
экономику, заставляя людей работать) — привела к падению Советского Карфагена.
Всем, что есть лучшего в нас и в нашей цивилизации, мы обязаны худшим чертам
нашей животной личности. А лучшие, альтруистические черты этой личности,
например, коллективизм и стремление принести всем добро, порой ведут к войнам,
концлагерям и крови. Парадоксальная диалектика жизни.
Чары Черного
Черный — это фамилия. А зовут его Григорий Пантелеимонович — вполне по-
деревенски. Григорий Пантелеимонович преподает в Бауманке теоретическую
механику и увлекается системным анализом. Его взгляды на природу цивилизации
вообще и Древнего Рима в частности находят живой отклик в сердцах
математизированных технарей, интересующихся историей. То есть примерно среди одной сотой
процента населения. Гуманитарии и давно забывшие логарифмы люди в трудах
Черного понять ничего не могут, и потому его блистательная игра ума пролетает
над их сознанием, не задевая...
А у людей, вникающих в формулы и рассуждения Черного, его взгляд вызывает
меланхолию. Я встретился с Черным прямо у него в квартире, чтобы развеять
темные чары алармизма. Кудрявый Григорий Пантелеимонович изложил мне свои
воззрения в устной форме, то есть без всяких формул. И я нашел, что в его
взглядах много верного. Знакомлю...
Кризис, в который вступило человечество, не имеет аналогов в истории,
полагает Григорий Пантелеймонович. И является следствием неконтролируемого
развития, продолжавшегося с момента возникновения планеты. Всю историю планеты
рассматривать не будем. А вот начиная со стад и племен пошло бурное
нарастание иерархической структуры обществ — это наиболее характерный момент. Что
такое иерархия? Упорядоченная структура. Такие структуры, по Черному (и не
только по нему), строятся за счет пожирания информации.
Вот взять человека. Человеку для жизни нужна не энергия в чистом виде,
иначе он просто пил бы калорийный керосин, а определенным образом упорядоченная
материя, то есть информация. Чем отличается пища, которую человек съедает, от
отходов, которые он выделяет? Разной степенью упорядоченности молекул, потому
что по массе на входе и выходе практически все сходится. То есть человек
потребляет упорядоченность. Упорядоченность биологических молекул. И эту
упорядоченность встраивает в себя.
Так строится любая система. Она отбирает из среды упорядоченность, тем
самым внося в среду дезорганизацию (энтропия, если кого осенило нужным словом,
— это величина, обратная информации, упорядоченности).
А чью упорядоченность пожирает общество в процессе своего усложнения,
роста? Верхние этажи общества строят себя за счет нижних. Это похоже на пищевую
пирамиду в биологии, когда низшие служат кормом высшим. Что лежит в самом
низу социальной пирамиды, что является ее пищевой базой? Сельское хозяйство.
Деревня. Вот ее все и пожирают.
А как происходит рост иерархии? Он происходит путем специализации людей,
справедливо полагает Черный.
...Действительно, античность возникла как универсальная цивилизация, в
которой функции воина и крестьянина, мы помним, небыли разделены. И только после
Пунических войн и падения Карфагена, когда Рим стал глобальным (в условиях
тогдашней ойкумены), пришлось функции крестьянина и солдата разделять,
специализировать . Воевать крестьянином стало уже невозможно — война стала
длиться дольше, чем длится сельскохозяйственный цикл — она тянулась годами и
потому стала несовместимой с ведением сельского хозяйства. Так Рим перешел на
наемную армию — разделил функции крестьянина и воина. Так был убит римский дух.
А еще специализация убила республику. Действительно, если функции разделены и
воин работает за плату, то зачем тогда нужна демократия? Зачем о чем-то
договариваться с крестьянами, если войско уже есть и так?
Войско — это сила. И во главе государства становится человек, угодный
армии. Император. Профессиональные военные хорошо знают, что такое дисциплина и
единоначалие, хуже понимают, что такое демократия. Республика стала Империей.
По сути, Рим превратился в обычную аграрную империю, античную только по
генезису — со всеми болезнями, присущими аграрной цивилизации. Так Деревня
победила Город.
Я надеюсь, читатель не путается в понятиях... Когда я пишу «город» с
маленькой буквы, я имею в виду урбанистическое поселение. Когда я пишу «Город» с
большой буквы, я имею в виду дух, менталитет, образ жизни и мышления,
присущие жителям мегаполиса...
— Забыл фамилию современника Адама Смита, который сказал примерно
следующее: «Расчленение человека по приговору суда называется казнью, расчленение
человека без приговора суда называется убийством. Расчленение труда есть
убийство народа». Он имел в виду специализацию! Разделение труда! — говорит
Черный.
Для того, чтобы понять принцип, по которому усложняется общество, Черный
приводит следующий пример. Сидит в окопе солдат, который может делать один
точный выстрел в секунду. Пока враги появляются передним с частотой не выше
одного в секунду, солдат со своей задачей будет справляться. Если противник
решил прорвать оборону, состоящую из одного нашего солдата, он увеличивает
частоту набегания. Теперь враги появляются перед солдатом с частотой два
пехотинца в секунду. И солдат не успевает их отстреливать. Как быть? Сажать
второго солдата?
Казалось бы, если враги возникают с частотой две штуки в секунду, а у нас
теперь два солдата, каждый из которых производит точный выстрел с частотой
раз в секунду, мы должны справиться. Но нет! Дело в том, что оба наших
солдата могут, не сговариваясь, сделать свои точные выстрелы в одного противника.
А второй прорвется. Что же делать?
Нужен координатор стрельбы — условный сержант, который будет давать
команды, кому куда стрелять. Тогда мы оборону удержим. Но за счет чего? За счет
выстраивания иерархии. То есть специализации членов команды. То есть потери
универсализма. Мы изуродовали личности — у одного «отрезали» руки, а у двух —
головы. Сержант теперь не стреляет, а солдаты — не думают.
— Что же плохого в потере универсализма, если специализация функций —
магистральная дорога не только цивилизации, но и эволюции вообще? — спросил я
Черного. — Есть клетки печени, есть — кишечника, есть — головного мозга.
Специализация, однако... Один человек почтальон, другой электрик, третий генерал,
четвертый писатель, пятый системный администратор... Можно, конечно,
высокопарно назвать это «убийством народа», но что в этом плохого?
— Специалист подобен флюсу6. Специализация развращает, разлагает цельность
людей. В крестьянской семье воспитание детей, их обеспечение и защита
являются функциями самой семьи. В городской семье детей воспитывают школа,
телевизор и Интернет. Защищает человека полиция-милиция. И с какого-то момента
человек оказывается неспособным ни воспитывать детей, ни защищать сам себя.
После чего начинается: «Дети меня не понимают... «А как они могут понимать, если
на них нет времени? Какое может быть единство в обществе, если мы разрываем
связи между самыми близкими людьми?..
За счет чего горит костер? За счет того, что топливо «портится» — в его
молекулах разрываются водородные связи. А факел цивилизации за счет чего горит?
За счет того, что в нем разрываются родственные связи, которые в максимальной
форме характерны как раз для Деревни — все эти «девери-шурины-кумовья» и
прочие названия, смысла которых современный горожанин уже не понимает.
Верхние этажи цивилизации растут за счет разрушения нижних... Современная
цивилизация уже так надстроилась, что семью практически развалили — умирает
семья как общественный институт. А при разрушении человеческих связей и
происходит та самая индивидуализация, которой так славится западное общество. И
самое человек фактически развалился: раньше он умел и то, и другое, пятое,
десятое. А теперь он может только что-то одно. Узкий специалист.
И вот возникает момент, когда в ответ на новый вызов требуется новое
усложнение системы, а разрушать-то внизу уже нечего. Нет того, за счет чего
надстраиваться . Все уже съедено. И тогда система начинает разваливаться. Многие
цивилизации этот путь прошли. Ослабев изнутри, исчерпав внутренние ресурсы,
они рушились под натиском варваров — так рухнул в V веке весь цивилизационный
пояс — Китай, Рим... Именно тогда и началась новая цивилизация — наша. Мы —
потомки тех европейских варваров. И сейчас завершается наш цивилизационный
цикл. Раньше, когда рушилась цивилизация, ее факел переходил другим —
варварам. Сегодняшняя цивилизация глобальна, экономика становится мировой,
финансовая система едина. И наш факел просто некому будет подхватить.
— А нынешние варвары Третьего мира?
6 ... полнота его одностороння.
— Нет. Они уже практически не варвары. Те культурные и экономические
различия, которые еще остаются между странами, в процессе глобализации сотрутся.
Сто лет — и все. Дальше только развал.
А во время развала люди становятся безответственными. При той технической
вооруженности, какая есть у нашей цивилизации, начнутся техногенные
катастрофы, аварии... График жизни цивилизации напоминает синусоиду — взлет, пик,
падение . Гумилев строил такие кривые для разных цивилизаций. У него нарисованы
кривые 40 разных обществ. По оси абсцисс — время, а по оси ординат — степень
сложности социальной системы, число уровней иерархии. Вот смотрите, тут у
меня график для Древнего Рима.
...Тут Черный показал мне графики... Взлет — пик — падение. Я обратил внимание,
что на пике кривая не плавная — на самой горбушечке какие-то пилообразные
выступы , дерготня.
— Что это?
— Это дребезг. Система пытается усложнится, но ей уже нечем взять — все
подъедено. И начинается дребезг: провал вниз — рывок из последних сил вверх,
снова провал — опять рывок. Дребезжание вверх-вниз перед окончательным
падением — симптом скорого распада. С Римом было то же самое.
...Действительно, перед падением Рим трясло, как самолет в зоне
турбулентности. Рим то проваливался на исторической траектории, потрясаемый внутренними
смутами, терял провинции, распадался, и казалось, ничто уже не спасет
гибнущую империю, то вдруг, ведомый железной рукой очередного императора, опять
собирался.
В III веке нашей эры Римская империя распадается на куски. В провинциях
произошел «парад суверенитетов» — в Галлии, Испании, Македонии, Египте,
Испании, Британии, в Греции, в Малой Азии разом объявились свои Дудаевы. Это было
время «тридцати императоров». Они перестали подчиняться римскому императору
Галлиену, погрязшему в попойках в своей Барвихе или как она там называлась... И
империи не стало. Просто по факту. Враз.
Такие штуки обычно происходят во времена финансовых кризисов, когда
ослабевший центр не может влиять на провинции, провинции начинают сами решать
свои проблемы и понимают, что центр, собственно говоря, им не нужен. С
причинами финансового кризиса, сотрясающего империю, мы чуть позже разберемся. А
уже сейчас видим, что финансовый кризис никак не вяжется с фразой «Рим
сгубила роскошь». Роскошь была да сплыла...
А потом Галлиен умер, и поперли сильные личности, причем целым кластером —
Клавдий Готский, Аврелиан, Проб, Диоклетиан... Сначала Готский спас Италию от
нашествия готов (за что и получил почетную кличку) , но, к сожалению, через
два года правления он умер от чумы. Потом всего за пять лет Аврелиан начинает
и почти полностью собирает распавшуюся империю. Его сменщик Проб продолжает
процесс свинчивания, завершает сборку великолепный Диоклетиан.
Собрав лего-Рим, этот последний задумался: а почему конструктор все время
рушится? Единую властную вертикаль утвердить не удается. Латаешь мечом одно,
а ползти начинает в другом месте. И понял прогрессор: система больше не
управляема, что-то в ней изменилось.
Раз империя все время стремится децентрализоваться, рассуждал Диоклетиан, и
едва-едва удается удерживать этот процесс, значит, нужно этот процесс
возглавить ! Нужно развалить империю сверху. Нужна административная реформа. Раз
нельзя управлять таким аморфным телом из одного центра — надо
дифференцировать управление, децентрализовать империю искусственно. Диоклетиан выбрал
себе соправителя — толкового управленца Максимиана. Идея состояла в том, чтобы
один отвечал за Запад империи, другой за Восток. Сам Диоклетиан выбрал местом
своей дислокации восточный город Никомедию, поскольку отсюда легче было
следить за враждебной Сирией и контролировать дунайские границы. Кроме того, ря-
дом были стратегически важные проливы. Второй император — Максимиан —
дислоцировался в Милане и отвечал за западные рубежи империи.
Гай Аврелий Валерий Диоклетиан Марк Аврелий Валерий Максимиан Геркулий
Кроме того, Диоклетиан разделил всю империю на 100 административных единиц.
Рим был выделен в особую 101-ю административную единицу. Бюрократический
аппарат империи получил четкую и строгую организацию. Для чего это было
сделано? Не имея ничего иного, Диоклетиан решил спаять воедино расползающуюся
империю бюрократической сетью. (Под «иным» я имею в виду, в частности, развитую
экономику, ибо ко времени Диоклетиана экономика Рима имела столь плачевное
состояние, настолько приблизилась к натуральному хозяйству, что сохранять
целостность страны стало уже нечем, да и незачем, по большому счету...)
Однако идея не сработала: разросшийся (прямо как сейчас в России)
бюрократический аппарат требовал огромных бюджетных средств на свое существование. И
диоклетиановская попытка простроить властную вертикаль и ею укрепить империю,
больше разрушала государство, ложась неподъемным грузом на слабеющую
экономику.
Зато Диоклетиан придумал гениальную вещь — сменяемость власти. Он решил
совместить преимущества монархии с преимуществами выборного правления. Каждый
из двух соправителей империи должен был править 20 лет. За это время он
должен был найти и подготовить себе заместителя, которому после окончания срока
правления передать власть. А те, в свою очередь, должны были найти себе новых
замов... Причем, заместители все эти 20 лет не жили под крылом императоров, а
реально управляли куском империи. Таким образом, империя практически
оказалась разделенной на 4 части — двумя частями правили императоры, двумя — их
замы. Контролируемый распад...
Такова была схема политической власти Диоклетиана. И как все хорошо
придуманные, но оторванные от жизни схемы, она не сработала. Диоклетиан спокойно
ушел из власти через 2 0 лет. Но его соправители не были Диоклетианами. Они
уходить не захотели. А никаких способов принудить их к этому, кроме
гражданской войны, не существовало. И Рим опять начали сотрясать гражданские войны.
Которые, разумеется, активизировали внешних врагов империи. Опять хаос.
В результате кровавой чехарды наверх выплыл самый сволотной, самый
беспринципный и жестокий человек — Константин, которого позже церковь провозгласила
святым за то, что он легализовал христианство. Святым он, конечно, не был. Он
убил своего сына по подозрению в захвате власти. Он сварил собственную жену в
кипятке. Он убил своего соправителя и союзника Лициния... Он объявил себя
богом, а крестился только на смертном одре — в полубессознательном состоянии.
Зато этот святой изверг после эпохи гражданских смут очень сильно закрутил
гайки и навел жесткий порядок в империи.
О^-
Император Флавий Валерий Аврелий Константин.
...Вот это и есть дребезг. Когда система хочет шагнуть вверх по лестнице
эволюции, реорганизоваться, но что-то ей не дает. Что — узнаем позже. Хотя умный
читатель уже имеет всю информацию для того, чтобы сделать правильные выводы.
Но я на подобные интеллектуальные подвиги читателей даже не рассчитываю. В
конце концов, чтение — это отдых. Отдыхайте вместе с нами...
— А знаете, — сказал вдруг задумчиво Черный, — во времена Траяна император
спокойно правил всей Римской империей. И справлялся с управлением. Прошло сто
лет, пришел Диоклетиан. И уже не смог управлять империей. Пришлось ее
разделить на 4 части. Почему? Что случилось? А просто за эти сто лет люди стали
другими.
...Это поразительно, но когда я по душам беседовал в МГУ с доцентом Никишиным
«за римскую жизнь», он задумчиво произнес то же самое: «...Всего сто лет
прошло, и Диоклетиан уже не мог управлять империей из одного центра. Что
случилось? А просто люди стали другими». Одними словами говорят историк и технарь!
Это у доцента Никишина была чисто интуитивная догадка, всплеск мысли.
Потому что на мой вопрос, в чем именно и почему изменились люди, он не ответил.
Точнее, пожал плечами: «Не знаю».
А вот у Черного ответ на этот вопрос есть. И он почти совпадает с моим. Даю
нашу версию, поскольку главная тема этой публикации, если вы еще не поняли, —
люди. Точнее, изменения людского сознания, меняющие облик цивилизации...
— Люди за эти сто лет стали менее управляемыми, — поднял палец Черный. —
Стали большими индивидуалистами. Большими гедонистами. Более ненадежными, в
смысле, менее крепкими. Между Траяном и Диоклетианом был золотой век Антони-
нов. Хорошая жизнь, которая изменила римлян, их психологию. Именно поэтому
Диоклетиан уже и не мог управлять империей: материал управления изменился!
Вот сейчас возьми Сталина и поставь во главе России — он ничего не сможет
сделать: люди другие. Тогда Сталин опирался на крестьянскую молодежь, которую
воспитывали с помощью розги, в тяжелом труде и жизненной строгости.
...Да, правда, люди стали более развитыми. Более столичными. Более
современными . А на таких, где сядешь, там и слезешь. Крестьянская лопата превратилась
в микроскоп. Землю им уже не покопаешь. Да он, собственно, и предназначен для
другого...
Вот как описывает золотой век Антонинов известный антиковед Ковалев:
«...Отсутствие внешней опасности, улучшение провинциального управления — все
это благотворным образом сказалось на экономическом развитии империи в I-II
веках. Первые века империи ознаменовались новыми достижениями в технике,
особенно в железоделательном ремесле и строительстве. От наступления прочного
мира в империи больше всего выиграла торговля; образовались новые торговые
связи, в какой-то мере сложился единый средиземноморский рынок. Наивысшего
расцвета достигает городская жизнь, появляется огромное количество новых
городов, большинство из них становятся муниципиями со стройной системой
управления. Параллельно с этим происходил процесс сокращения числа рабов и, в
некотором смысле, изменение отношения к ним».
Изобретается колесный плуг, жнейка... Изобретается дутье стекла (взамен
прежней формовки). Изобретается латунь и лужение посуды оловом. Ведется огромное
строительство. Именно на золотой век приходится гигантское количество
археологических памятников, которые поражают своими размерами — колонна Траяна
высотой с 9-этажный дом, амфитеатр Флавиев на 50 000 мест (Колизей) , мавзолей
Адриана.
Именно тогда у римлян широко развился принцип конвейерного производства
(привет Генри Форду). Блаженный Августин описывал конвейерное производство
так: «Смешно, когда мы видим... в квартале серебряных дел мастеров, где один
сосудик... проходит через руки многих мастеров, хотя его мог бы закончить один
мастер, но превосходный. Впрочем, иначе, казалось, нельзя было пособить массе
ремесленников, как только тем, что отдельные лица должны были изучать быстро
и легко отдельные части производства, и таким образом исключалась
необходимость , чтобы все медленно и с трудом достигали совершенства в производстве в
его целом».
Аналогичный конвейер был у металлообработчиков — формовщики, жестянщики,
полировщики. Конвейерное производство было внедрено в сукновальных и
красильных мастерских, в булочных, в керамическом производстве. Иногда специализация
доходила до того, что в одном городе делали одну деталь, в другом другую, как
это происходило в мебельном производстве: ножки для кушеток привозили из
Делоса, металлические инкрустации — из Капуи, а сборочный цех находился в Пом-
пеях. Даже такую мелочь, как канделябры, делали в двух городах — верх в Эги-
не, а низ в Таренте... Проходит всего сто лет — и эта блистательная империя
рушится.
— Смотрите, как гибнет любая цивилизация, в том числе и наша так погибнет...
— продолжает рисовать перспективы Черный. — Сначала она расширяется до
естественных пределов. Наша глобальная цивилизация уже расширилась до пределов,
дальше некуда — земной шар занят весь. Но на верхних этажах системы
продолжается численный рост. Потому что внизу — только крестьяне и никто не хочет
спускаться сверху вниз. Никто не хочет работать в поле. Все хотят вверх. И
волей-неволей придется людей снизу привлекать для работы на верхних,
управленческих этажах — просто потому, что отпрыски тех, кто жирует наверху, уже
делать ничего не могут. Это известный эффект, еще Горький отмечал, что в
российских купеческих семьях третье поколение уже ни на что не годно.
...Действительно, было такое и в Риме. Первый век нашей эры. Бывший раб
императора Тиберия, вольноотпущенник Этруск, уроженец Смирны, управляет
государственной казной Рима. Доходы от государственных золотых приисков Иберии, зер-
но с африканских полей, деньги от жемчужных отмелей, хрустальных заводов
Александрии, императорских лесов Нумидии, торговые пошлины морских портов —
все это стекалось в Рим, и было в ведении бывшего раба. Ежедневно через его
руки проходили огромные суммы — на содержание армии, на раздачу хлеба,
строительство дорог, водопроводов, плотин, на устройство зрелищ для плебса,
постройку дворцов и храмов, чеканку монеты... Я перечисляю все это, чтобы вы
представили объем работы. Этруск мало спал, отклонял все приглашения на
званые обеды и ужины, часто забывал поесть, все время думал только о работе и
никогда не отдыхал. Лучшие поэты того времени — Стаций и Марциал сочиняли об
этом трудоголике оды.
При императоре Клавдии другой вольноотпущенник заведовал отделом имперской
канцелярии. У него умирает младший брат. И вот как утешает начальника отдела
Сенека: «Ты не имеешь права предаваться беспредельному горю, и это не
единственное право, которого ты лишен: ты не можешь также посвятить сну часть
своего дня, убежать от деловой сутолоки и провести свой досуг среди мирных
полей; не можешь развлечься путешествием от усидчивых занятий, связанных с
твоим трудным постом... Тебе запрещены тысячи вещей, которые вполне доступны
простому смертному. Ты не принадлежишь самому себе. Столько тысяч аудиенций...
столько жалоб, которые ты должен привести в порядок, целые потоки дел,
которые текут к тебе со всех сторон земного шара... все это требует напряжения всех
сил ума. Нет, ты не имеешь права плакать...»
Кстати, обратите внимание на оборот Сенеки «со всех сторон земного шара». И
римляне, и греки прекрасно знали, что Земля — шар. Эратосфен даже вычислил
диаметр нашей планеты. А в Средние века про это как-то забыли. Одичали...
Человек, которому посвятил вышеприведенные строки Сенека, отвечал в
имперской канцелярии только за прием прошений и жалоб. А его коллега Абаскант
заведовал перепиской императора с провинциями. Он рассылал приказы и эдикты
императора во все части света, из его циркуляров провинциалы узнавали о
назначении новых трибунов, командующих и центурионов, а к нему со всего мира
тянулась самая разнообразная информация: известия от войск, дислоцированных на
Ефрате, Рейне, Дунае, в Британии, Испании, Африке; сведения о разливе Нила и
дождях в Африке, на основании которых он делал прогноз о грядущем урожае,
новости от политической разведки... Он тоже мало спал, ел довольно скромно (если
вообще не забывал принять пищу, что бывало довольно часто).
Это были новые люди, по сути, варвары, когда-то приведенные в Рим в рабских
кандалах. Сенаторы и патриции их презирали. Но льстили при нужде. Потому что
сами так работать не могли и не хотели.
А чем же занимались отпрыски богатых патрициев в то время, как бывшие
кандальники держали империю? Разгулами они занимались. Юлий Цезарь, Тиберий,
другие императоры пытались остановить распад, начавшийся внутри римских голов
— принимали эдикты против безделья. Цезарь запрещал золотой молодежи Рима
путешествовать, чтобы хоть как-то привлечь их к вопросам управления страной.
Все впустую! . . Заметьте, Тиберий и Цезарь жили в самом начале периода
Империи, когда до краха еще были долгие золотые века.
Нет, опять-таки, я не хочу сказать, что роскошь погубила Рим! Если в
обществе есть ротация кадров, социальная мобильность, если бывшие рабы могут
прекрасно управлять делами империи — с чего бы гибнуть империи с такой
великолепной сменой крови? А касательно бездарных отпрысков в третьем поколении...
Деньги, как любой ресурс, имеют одну отличную особенность — они утекают от
тех, кто не может их удержать по скудоумию и бесталанности, и притекают к
тем, у кого им хорошо работается. Не в роскоши дело...
Люди изменились, да. Страна изменилась. Прежний деревенский чертополох
превратился в нежную оранжерейную орхидею. Проблема падения Рима в том, что у
римского государства не хватило финансов на содержание оранжереи. Когда денег
хватало, все шло прекрасно. Но потом расходы превысили поступления. И цветок
скукожился. Чертополох снова заполонил пространство...
— Итак, в третьем поколении отпрыски богатых родителей — полное ничто. А
куда их девать, детишек, родных, но бездарных? — поднимает палец Черный. —
Начинают создаваться синекуры — искусство, культура, фонды, никому не нужные
должности... И социальная пирамида начинает превращаться в гриб — наверху
разросшаяся шляпка, внизу — тонкая ножка.
— Григорий Пантелеймонович, что вы имеете против грибов? Все большее число
людей перемещается наверх по социальной лестнице и хорошо живет. Что плохого?
— То, что все большее число людей занимается делом, для существования
системы не нужным!
— Ну и что, если система может их содержать?.. Сейчас в Америке один фермер
в состоянии прокормить 60 человек. Поэтому в США, если мне память не
изменяет, всего 4% населения живет в деревне. И кормят нацию. А остальные пусть
пишут свои графоманские стишки, работают в сфере услуг, адвокатуре, живут на
деньги благотворительных фондов. В чем проблема?
— в том, что люди наверху от этого деградируют. А люди внизу, видя, что
кому-то не приходится горбатиться в поле и у станка, тоже хотят наверх. И ножка
гриба все сужается и сужается. Пока он не начинает рушиться — как настоящий
перезрелый гриб. А на обломках распада начинаются конфликты и войны... Один мой
приятель, связанный с академией МВД, сказал мне однажды, что на Земле каждый
третий человек не имеет работы, никогда ее не имел и не имеет шансов найти
работу. «И чего вы с ними собираетесь делать?» — спросил я его. Он ответил:
«Понаставим везде игровых автоматов, пусть играют».
— Не самый плохой вариант. Лучше пусть играют, чем бегают по Гарлему с
пистолетами или, как африканцы, палят друг в друга из автоматов Калашникова.
— Да. Но они деградируют. Сознание человека развивается только в том труде,
в котором он по горло заинтересован. А если такого труда остается все меньше
и меньше, общество деградирует. Они даже размножаться не захотят, эти
«игроки».
— И слава богу, Григорий Пантелеймонович! Зачем плодить деградантов?..
Напротив! Нужно создать такие условия, чтобы деградантам экономически было
невыгодно размножаться. Размножаться будут те, кому интересно дело делать, а не
сидеть на вэлфере у игрального автомата.
— Мне кажется, человечество все равно вымрет.
— Дело не в человечестве, Григорий вы мой Пантелеймонович! Дело в том,
чтобы факел цивилизации не погас...
...К господину Черному, так же, как и к Дугину, я еще вернусь. Ждите ответа...
Правильно заданный
вопрос — это ответ
...Ну да, отсутствие врагов расслабило римский характер...
...Ну да, пристыковка нестандартных частей к Империи сделала всю конструкцию
неустойчивой, а культурная стандартизация (романизация) не успела
окончательно интегрировать всех подданных в единое культурное поле, в сообщество с
едиными ценностными категориями...
Хотя успехи были налицо. Вот, скажем, вечно зудящая Испания. Раз за разом
покоряли римляне диких горцев в Испании. А туземцы все бастовали и бастовали.
Потому что деревенская дикость постоянно воспроизводила себя. Рим понимал,
что «оцивилизовать» страну можно только одним способом — «огорожаниванием».
Собственно, Город и Цивилизация — это синонимы... Поэтому римляне постоянно
возводили в Испании город за городом. И добились больших успехов — разрушили
варварские ценности и внесли свои: урбанизированные горцы к I веку нашей эры
полностью переменили свой образ жизни на римский. Вот как описывает этих
«новых испанцев» Страбон: «Турдетанцы... даже забыли свой родной язык. Большинство
из них стало латинскими гражданами... все они почти обратились в римлян.
Основанные города ясно обнаруживают перемену форм гражданской жизни... Среди них
находятся и кельтиберы, которые некогда считались самыми дикими из всех».
Оцивилизованных дикарей римляне называли togati — облаченными в тогу,
принявшими римский образ жизни. Позже Советской власти эксперимент по
переодеванию горцев в пиджаки удался чуть хуже — едва ослабла вожжа, дикари взялись за
автоматы.
...Все так. Тем не менее, вопрос остается. Попробуем его четче
сформулировать...
Цивильный характер римлян, пришедший на смену деревенскому, сделал их менее
боеспособными, более изнеженными и гедонистически настроенными. Но почему бы
и не быть гедонистами — в отсутствие сопоставимых врагов? Если ситуация не
требует ежеминутного напряжения сил, зачем корячиться в едином порыве и
всенародном сплочении? Есть профессиональная армия, она пусть решает мелкие
вопросы с варварами. Есть внутренние войска и полиция, они пусть решают
проблемы с террористами и заговорщиками.
Пристыковка разношерстных провинций, конечно, не прибавила империи
единства. Но кто мешал просто брать с провинций дань? Если у империи есть силы
подавлять перманентные восстания и постепенно-постепенно окультуривать, «орим-
линивать» провинциалов — какие проблемы? Ну и пусть империя будет аморфной,
склепанной из разномастных кусков — один железный, другой ситцевый, третий
деревянный, четвертый вовсе из дерьма... Имея силу, можно поддерживать их до
полной культурной победы.
Но мы уже знаем, что силы не было. Куда-то ушла вся сила, набранная за
золотой век Антонинов. И талантливому политику Диоклетиану досталось только
реанимировать труп. Дребезг...
Сила общества в его экономике. Что случилось с цветущей экономикой империи,
почему до Диоклетиана докатились только объедки, почему экономика почти
исчезла, приняв вид натурального хозяйства? Тому есть несколько причин...
Как-то я спросил молодого и прыткого умом журналиста Диму Назарова, отчего,
по его мнению, распалась Римская империя.
— А оттого, — ни на секунду не задумываясь, с ходу проинтуичил он, — что
цивилизация — как пожар: она распространяется вокруг, пока есть горючий
материал . Как только он кончается, огонь цивилизации гореть перестает.
Это метафора. Можно представить себе процесс распространения цивилизации и
несколько иначе. Вообразите себе карту Средиземноморья. Вот из яркой точки
Рима начинает раздуваться, разливаться голубое цивилизационное пламя, которое
сначала охватывает итальянский «сапог», потом, лизнув Грецию, оно несколько
меняет цвет на более благородный золотистый с прежней голубой искринкой.
Раздувается, раздувается, захватывая все большие территории вокруг срединного
моря... Но что это? Цвет по мере расширения постепенно меняется, он становится
менее насыщенным и более жидким. Это нормальное физическое явление —
концентрация исходного материала меняется, цивилизационный раствор становится жиже.
Империя растет быстрее, чем могут рождаться люди — цивилизаторы. Поэтому цвет
и бледнеет, и даже меняется кое-где из-за включений чужеродных культур.
А что происходит на границах расширяющегося цивилизационного пузыря?
Диффузия . Инфильтрация. Граница есть, но она культурно проницаема. В темный
варварский мир проникает цивилизация, а обратно диффундирует варварство. Вблизи
границы это выглядит так. В темном пространстве варварского мира вспыхивают,
расширяются и почти гаснут золотые искры цивилизации, а внутри имперских
границ вдруг возникают и расширяются, закрашивая цивилизационное золото черным
мутные облачка варварства. Этот «туннельный эффект» вызывает культурное кипе-
ние возле расширяющих границ империи.
Империя постепенно расширяется, слабея, теряя концентрацию прежнего
насыщенного раствора, разбавляясь дичью, но и, в свою очередь, разбавляя темную
дичь. И, наконец, ослабевшая империя лопается, словно перезревший дождевик,
осеменяя окружающий варварский мир искрами цивилизации, которые вскоре
разгорятся вновь.
Империя лопается. Или тихо сдувается, как тихо и бесславно сдулся в Средние
века Испанский проект. А какая была затея!.. Но не хватило испанцев. Просто
как таковых. Цивилизаторы кончились. Растворились в мировом пространстве. Мир
оказался слишком велик. Зато из Европы начали расти другие проекты —
французский, английский... Почему из Европы? Потому что именно ее Рим осыпал своими
искрами.
Выше мною нарисована красивая картинка — прямо цветной мультфильм, но из
него совершенно неясно, в чем же суть экономической слабости Римской империи.
Да, демографически носителей определенного менталитета, коих мы смело именуем
тут цивилизаторами, могло не хватить на всю планету. В культурном плане тоже
ясно — уезжая из столицы цивилизовывать деревню, любой цивилизатор дичает,
как студент в армии. Но экономика, экономика-то здесь при чем? Она, напротив,
должна расти от завоеваний! Ведь от гуманитарно-цивилизаторской, целиком
затратной модели Сципиона Рим отказался.
Не мог не отказаться... Модель Сципиона, то есть полная культурная и
политическая автономия покоренных стран (исключая запрет на ведение войны), могла
держаться только за счет римского меча. А меч чего-то да стоит. Ни одна
экономика, наверное, не потянет на себе добровольного мирового жандармства. Даже
экономика США. Ни людей не хватит, ни бабла.
Римская экономика действительно росла в период начальной Империи. С
завоеванных территорий текло богатство, за процессом сбора налогов следили римские
наместники... Присланные деньги исправно цивилизаторствовали: на них строилась
инфраструктура — акведуки, дороги, содержалась профессиональная армия...
Читатель помнит, что только в раннереспубликанском Риме армия была крестьянским
ополчением. Впервые римляне столкнулись с тем, что крестьяне не могут
одновременно и пахать, и долго воевать, еще в IV веке до нашей эры. То была
десятилетняя война с вейянами. Именно тогда римские крестьяне, обычно воевавшие
только летом (пока растет посеянный урожай и погода благоприятствует) впервые
остались вдали от дома и зимой. И именно тогда воинам начали впервые платить
зарплату из казны.
Потом были три долгих Пунических. Потом длинная война с лесными тевтонскими
дикарями... Противоречие между войной и крестьянствованием обострилось до
предела, об этом противоречии и необходимости армейской реформы говорил со
своими единомышленниками еще Сципион Старший. Но переход к наемной армии начал
осуществляться много позже, при Гае Марии — выдвиженце Сципиона Младшего.
И вот армия стала наемной. Одни люди теперь воевали, другие сеяли.
Произошел очередной виток той самой знаменитой специализации, которая так огорчает
Григория Пантелеймоновича Черного. И которая покончила с демократической
Республикой и положила начало Империи...
Пока империя расширялась, деньги из завоеванных богатых и культурных
областей исправно текли в Рим. Но потом Рим расширился настолько, что вышел на
свои естественные границы.
Что такое «естественные границы»? О, у этого понятия есть разные смысловые
грани — природно-географические, экономические... Я писал в первой части о
ландшафтах и ареалах, приспособленных для обитания определенных культур и
носителей конкретных паттернов поведения. (Точнее, наоборот — культура есть
приспособительный механизм для обитания в определенных географических и
климатических условиях.) Писал о том, что римляне так и не смогли закрепиться
вне зоны произрастания знаменитой средиземноморской триады — виноград,
оливки , зерно.
Но сейчас объясню еще проще, буквально на пальцах. Слева, то есть на западе
(по привычке чуть не написал это слово с большой буквы) , Рим уперся в
Атлантический океан. В океане не было никого, кто мох1 бы заплатить дань или
налоги. На юге, то есть в Африке, римские легионеры пересекли зеленую полосу
жизни, дошли до Сахары и остановились, глядя, как ветер гоняет перекати-поле по
безжизненным пескам. Они не знали, что Сахара — порождение человеческих рук.
За 4-6 тысяч лет до глядящих на эти пески железных легионеров здесь жили люди
и занимались подсечным земледелием и скотоводством. Тогда в Сахаре была
буйная растительность, текли реки, в озерах плескалась рыба. Наскальные рисунки
и фрески рисуют богатый животный мир северной Африки — бегемоты, буйволы,
носороги , слоны, антилопы...
Опустынивание, которое началось полмиллиона лет тому назад, до прихода в
эти места человека шло едва-едва. Люди сильно подстегнули его, сделав
необратимым, это случилось за три тысячи лет до того, как сюда ступила нога римлян.
Подсечное земледелие, при котором древнейшие люди выжигали растительность для
новых посевов, а также выпас огромных стад скота, который привел к выбиванию
копытами плодородных почв, спустили курок природного процесса и привели к
стремительному иссыханию почвы. Позже (уже после крушения Римской империи)
пришествие арабов-кочевников поставило окончательную точку на этой местности,
совсем уничтожив последние крупные оазисы на территории Сахары, а также ту
зеленую полосу жизни, которая отделяла пустыню от Средиземного моря и служила
местом обитания карфагенской цивилизации.
Такое бывало в истории человечества не раз. Известна античная поговорка
«козлы съели Грецию». Неумеренное разведение коз в Греции привело к тому, что
эти вонючие животные полностью выжрали растительность и выбили почву своими
острыми копытцами. Старались не только козы, но и их хозяева. Каждый античный
город был окружен огромной свалкой. Горы мусора вокруг Рима достигали высоты
14-этажного дома... Это к вопросу о том, что современная цивилизация нарушает-
де своими заводами экологическое равновесие и загрязняет среду. Современность
в удельном измерении (на душу населения) губит среду гораздо меньше, чем ее
губили наши неграмотные предки...
Напомню, кстати, что именно римляне истребили несколько крупных видов
животных — североафриканских слонов и львов. Между прочим, римляне истребляли
животных, не только убивая на своих многочисленных аренах, но и просто так,
для «пользы дела», поскольку считалось, что крупные звери мешают сельскому
хозяйству.
А возьмем античное кораблестроение! За тысячи лет существования в
Средиземноморье разных цивилизаций людьми были наделаны тысячи и тысячи многопалубных
кораблей для обширной морской торговли и войн, причем войны и штормы губили
корабли сотнями, после чего строились другие сотни судов. Мы помним, как
римляне теряли корабли целыми флотами... Так вот, именно античное кораблестроение,
античное строительство и античная металлургия полностью вывели леса в
Средиземноморье. Прекрасные хвойные леса с мачтовыми кедрами, соснами. Жаль,
конечно, но что поделаешь — цивилизация требует жертв не только среди людей.
...Глядя на великую желтую пустыню, расположенную на краю их мира, римляне
даже не подозревали, что видят дело рук человеческих. Они просто развернулись
и ушли. Вернулись в пока еще существующий на севере Африки зеленый пояс. А
вот в Египте, по зеленым долинам Нила Рим дошел до лесов экваториальной
Африки, понял, что ловить тут, кроме пигмеев и малярии, нечего, и снова развернул
сандалии.
...На Востоке у Рима был агрессивный сосед, которого никак не удавалось
завоевать — Парфия. А когда удавалось завоевать, не удавалось удержать — мешали
то восстания, вспыхнувшие в тылу, то чума.
...На Севере была тайга. Та самая, которая нарисована на карте растительности
Евразии и тянется от Тихого океана до Атлантического и которая в реальности в
Европе давно уже не существует — сведена в результате деятельности человека.
А при римлянах еще была. Жили в тайге дикие люди — германцы. Их можно было
завоевывать аж до самых северных морей — были такие планы, как мы знаем, но
не было экономического смысла.
Здесь мы уже упираемся в экономическое определение естественных границ. Как
отмечает Гайдар (тот самый!) в своем монументальном труде «Долгое время»,
существуют войны рентабельные и нерентабельные. Расширившись до своих
естественных границ, Рим исчерпал пределы рентабельных войн — практически все
богатые страны были уже им завоеваны, на краях ойкумены оставались только дикие
племена, завоевывать которые было невыгодно: деньги потратишь, а взять с
голытьбы нечего.
Итак, пределы экстенсивного роста были достигнуты. Все путное было
захвачено (кроме Парфии, за которую, тем не менее, периодически повоевывали) и
приносило доходы, а все нерентабельное только отнимало деньги. Отнимало потому,
что варвары периодически совершали набеги на римские окраины, чиня разор,
порой этим дикарям приходилось даже приплачивать, чтобы они спокойно вели себя
на границах и не совершали набегов на римские территории. Кровопролитные
войны по усмирению голозадых варваров приносили только убытки и никаких
прибылей. Но самое страшное, что войны эти становились все тяжелее и тяжелее.
Почему?. . А восстановите в памяти мультипликационную картинку, которую я
рисовал выше... Внутри дышащих границ Империи клубятся темные облачка варварства, а
за ними, в варварской темноте, также клубятся золотистые облачка цивилизации
— это цивилизаторские навыки проникают к варварам. В первую очередь навыки
военные. Скульптуры и картины были дикарям не нужны. А вот военную и
околовоенную технику папуасы всех стран, времен и народов перенимают быстро и
успешно . Обучаются даже на «Боингах» летать, как выяснилось... Так что в военной
технике (но не в организации военного дела — для этого внутренняя культура
нужна) варвары почти сравнялись с Римом.
...В общем, расширяться Рим перестал. Приток золота и рабов сократился, рабы
подорожали. Естественно, себестоимость продукции выросла, поскольку раб —
основная производящая единица античного общества. Раб чем хорош? Ему не надо
платить зарплату, за харчи работает. А чем раб плох? Да тем же самым — он не
получает зарплату. То есть не является Потребителем (видите, это уважаемое
слово стараюсь писать с большой буквы). Раб не тратит деньги = раб ничего не
покупает = раб не способствует развитию экономики. Он наполовину изъят из
экономики, он присутствует в ней только как производящая сила. Представьте
себе, что в стране все рабы и только двое свободных. Им принадлежит весь
рабский труд. Они между собой его обменивают. Вот и вся экономика в стране — из
двух человек... В Римской империи тоже было мало экономики. Да, товарно-
денежные отношения были очень развиты. Но их было мало: только каждый
тридцатый человек в Риме был вовлечен в товарно-денежные отношения. Процентные
ставки по кредитам (20-25% годовых) превышали прибыль мануфактур (12% годовой
прибыли) и были рассчитаны на военные победы, трофеи, налоговые откупы, а не
на производство.
Экономика у Рима была маленькой, а расходы — большие, и год от года они
росли. Армия, в начале Империи составлявшая 200 000 человек, выросла к IV
веку до 500 000! Расставшись с республикой и став обычной деревенской империей,
Рим попал в ту же ловушку, что и прочие аграрные государства — постоянно
растущее налоговое бремя в связи с растущими расходами на наемную армию. И как
только налоги перевалили критический рубеж, экономика рухнула.
Две опоры было у античности — полисная демократия и принцип «свободные люди
налогов (дани) не платят». Нужда заставила императоров брать налоги со всех
граждан (для расширения налогооблагаемой базы в 212 году гражданами Рима были
объявлены все свободные римские подданные). А демократия отмерла за
ненадобностью с появлением регулярного войска. Оба столпа рухнули. А с ними и Рим.
Родившись как городская республика, Рим умер как деревенская империя...
Закат
империи
вручную
Все посыпалось как-то вдруг. С конца II — начала III веков население
империи начинает сокращаться. Есть некая налоговая граница, переходить которую
государству опасно для его целостности. Если у крестьянина забирать больше,
чем ему нужно на прокорм семьи и семена, у него остается два выхода — бежать
или умирать. Оба сужают фактическую налоговую базу государства. При
Диоклетиане критический рубеж был перейден. Начался финансовый кризис,
раскручивалась инфляция. Дошло даже до того, что Диоклетиан совершенно по-большевистски
взялся бороться со спекулянтами — он ввел государственные цены на продукты.
Эдикт Диоклетиана начинался так: «Жители наших провинций! Забота об общем
благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда
стремятся всех подчинить своей выгоде и задержать развитие общего благосостояния...
назначают цены на продаваемые предметы... в таком размере, что никакими словами
это нельзя выразить... товары нельзя продавать выше таксы... если кто дерзко
воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не
считает, что закон суров, так как каждому предоставлена возможность избежать
опасности через сохранение умеренности. Той же опасности подвергается
человек, который из жадности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого
закона. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания
и пользования средствами, скроет их».
Пшеница, чечевица, ячмень, горох и бобы очищенные согласно диоклетиановско-
му декрету не могли стоить больше 100 динариев; полба — 30; рожь — 60; семена
клевера — 150; мак — 150. Зарплата деревенского батрака не должна была
превышать 25 динариев в день, каменщика и плотника — 50; пастуха — 20; брадобрей
не должен брать более двух динариев с человека. Все предусмотрел великий
император! .. Учитель гимнастики не должен требовать более 50 динариев за
обучение одного ребенка в месяц; учитель арифметики — 75; греческого и латыни —
200. Адвокат или юрисконсульт за подачу жалобы не должны брать свыше 250
динариев . Адвокаты всегда хорошо жили...
Эдикт устанавливал твердые цены на сотни наименований продукции, он
различал стоимость ботинок разных категорий качества, определял, сколько должен
получать пережигалыцик извести или погонщик мула, сколько должен стоить какой
сорт вина... Госплановский размах! Социалистический. Грандиозная работа была
проделана канцелярией Диоклетиана! Научно-фантастическая!
Такие глупые декреты могут привести только к двум вещам: или они не будут
исполняться, или приведут к дефициту. Так и случилось. Если в машине нет
бензина, невозможно заставить ее ехать письменными циркулярами.
Финансы империи трещат. Из-за падения бюджетных доходов служба в армии
становится принудиловкой. В поздней империи рекрутов уже клеймят как рабов —
чтобы не сбежали. В IV веке население окраин Рима, утекая от непосильного
налогового гнета, бежит из империи к варварам.
Чтобы задержать бегство крестьян с земли и тем самым поддержать тающую
налоговую базу, императоры закрепощают свободных крестьян. К тому времени
многие рабовладельцы давно уже сделали своих рабов свободными арендаторами
(колонами) : чтобы заинтересовать их в результатах собственного труда. И вот кре-
стьянина-колона снова превращают в раба — в крепостного. На селе вводится
механизм круговой поруки: за бежавшего крестьянина расплачиваются оставшиеся —
чтобы следили друг за другом, доносили. Характерные для деревенских империй
мероприятия... Так античность постепенно превращается в Средневековье.
Но самое ужасное, что то же самое происходит и в городах в отношении
ремесленников — и закрепощение, и круговая порука. Поэтому вслед за вымиранием
деревни начинается вымирание городов — деурбанизация. То есть децивилизация.
Вместе с деурбанизацией происходит падение культуры — это видно по постройкам
в Никомедии времен императора Диоклетиана. «Вкусы римлян варваризировались»,
— отмечает антиковед Ковалев.
Но крестьяне и ремесленники все равно бегут, в стране растет преступность,
ширится дезертирство из армии. Все заканчивается тем, что жители Рима
открывают ворота войскам варваров. Аут. Доигрались с налогами...
Античность превращалась в Средневековье даже чисто внешне. Многие города
эпохи римского взлета не имели городских стен. А зачем? Кому нападать-то? Мы
же в Римской империи живем, а не в Чуркестане каком-нибудь!.. В поздней
империи города начинают превращаться в крепости. Возьмем, скажем, город Бордо.
При Антонинах — цветущий полис. Без стен, с десятками храмов, торговых
площадей, вилл, улиц... А в III веке это уже мрачная четырехугольная крепость: 14
низеньких темных ворот, 46 башен, толщина стен 6-8 метров, высота 10 метров.
Улицы узкие, город тесный, в нем уже нет места для театров, бань, арен...
Старые амфитеатры разваливаются и зарастают травой. И такими крепостями
покрывается вся страна. Это значит, что легионы уже не справляются с обороной границ
и оборона становится частным делом каждого города. Оборона децентрализуется,
что характерно для средневековой Европы, сплошь покрытой феодальными замками.
Римская знать переезжает из этих мрачных городов в пригороды, в виллы: в
городе больше делать нечего — развлечений-то нет. Но вилла времен поздней
империи также напоминает крепость, только маленькую — те же башни, стены,
запасы провизии. Не для того, чтобы обороняться от армии, конечно, такая
крепость-крохотулька для вражеской армии — орешек на один зубок. Нет, в случае
приближения вражеской армии богачи переезжают в город-крепость, где у них
остались квартиры. А крепость-вилла нужна для обороны от бандитов. Бандитизм
гуляет по стране.
А каково мироощущение обитателей этих вилл-крепостей? Оно хорошо выражено в
словах древнеримского поэта той эпохи — Авзония, который так описывает свою
деревенскую усадьбу: «Я всегда храню запас плодов на два года: тот, кто этого
не делает, не замедлит испытать голод».
О каком голоде он говорит, живя на земле? О каком голоде он говорит, живя в
нескольких километрах от крупного торгового города Бордо? Города, стоящего на
реке, по которой каждый день приплывают корабли с товарами?. . Однако все в
империи тогда испытывали подобное смутное беспокойство. Это было ощущение
краха, неминуемого конца.
Похожие ощущения были разлиты в советском обществе времен позднего
Брежнева, на самом излете империи. Ощущение заката. Ожидание каких-то перемен. Все
эти разговоры... Если вы этого не помните, вы вращались не в тех кругах.
Не забуду, какое безудержное веселье вызвала в людях смерть Брежнева. Я
тогда был студентом, чего-то понимал в жизни, но даже моя сестра, тогда обычная
школьница, далекая от политики, но не от ощущений, разлитых в воздухе,
рассказывала: когда училка объявила их старшему классу, что «сегодня умер
Брежнев» и вышла за дверь, после секундной паузы класс грохнул. Смеялись все.
Страну отпустило.
В гаснущем Риме было не до смеху. Европе предстояло долгое темное
тысячелетие...
Античный Бордо (Франция).
Лестница прогресса ведет вверх — ступень за ступенью. Прогресс бывает
технический и социальный. Обычно они идут рука об руку и взаимосвязаны. Но
заслуга и беда Рима состояла в том, что социальный прогресс в этой цивилизации
обскакал прогресс технический. На том и поломал ноги римский конь.
Разнообразие социальной жизни в античном мире было избыточным для существования
аграрной цивилизации. Рим породил многое такое, чему рано еще было появляться на
свет, потому что выжить оно без технической поддержки, как слабый ребенок без
барокамеры, не могло. Как орхидея на снегу.
Чудной красоты античная демократия без поддержки вовлеченных в экономику
масс была затоплена навозом восточной деревни. Пролетариат, появившийся в
городах в результате естественного процесса концентрации земельного капитала,
не смог устроиться на фабрики и заводы, в связи с отсутствием таковых. И
превратился в страшную раковую опухоль для бюджета. Армия империи — 500 000
человек, а плебеев в Риме — 700 000. И это только в столице!
Рим продвинулся настолько, что даже докатился до социалистических
экспериментов, к чему остальной мир приблизится только во второй половине XIX века.
Надо сказать, XIX, XX, XXI века нашей эры вообще прошли и проходят под флагом
социалистических экзерсисов в экономике и политике. В XIX веке социализм
возник как серьезное экономическое учение, XX век переболел уравниловкой в
острой форме на территории России, XXI страдает хроническим социализмом в районе
Северной Европы и отчасти в США..
Две с лишним тысячи лет назад в Риме братья Гракхи выступали под лозунгом
«Землю — крестьянам!» Хотели дать землю крестьянам, отняв ее у богачей. И,
что прикольно, несмотря на насильственную смерть братков, их идеи начали
претворяться в жизнь. Черный передел всколыхнул всю Италию. Что такое «отнять и
поделить»? Вот земля. Она досталась человеку как приданое. Или является зало-
ром по кредиту. Или находится в судебной тяжбе. Или принадлежала многим
поколениям его предков. Как ее можно вот так просто отнять и отдать другому,
бедняку? Тем более что таких других — десятки тысяч... Волна беззаконий, жалоб и
несправедливости захлестнула Италию, обуянную социалистическим экспериментом.
Тиберий Семпроний Гракх Гай Семпроний Гракх
Старшенький социалист — Тиберий Гракх был убит. Но его дело продолжил
младшенький — Гай Гракх. Мстя за брата и будучи народным трибуном, он начал
проводить в жизнь законы, которые предельно ущемляли власть сената и передавали
ее охлосу. Плебеям. Быдлу. Народу... Сам будучи аристократом, Гай ненавидел
аристократов. Проведя один из своих законов, он радостно воскликнул: «Я одним
ударом уничтожил сенат!» А свои антисенатские законопроекты называл
кинжалами , которые должны зарезать сенаторов. «Гракх произносил перед народом речи,
призывая к свержению аристократии и установлению демократии...» — писал один
античный автор.
Кстати говоря, не только римская, но и греческая античность породила в
продвинутых бездельно-культурных городских умах потребность в справедливом
социальном устройстве. В греческом Пергаме, например, произошло восстание, и
восставшие, ведомые идеями греческих философов о справедливом обществе,
переименовали свой город в Гелиополис, то есть Город Солнца... Решили построить
Утопию. До капитализма и промышленности тогда было как до Китая, вокруг царил
сельскохозяйственный способ производства, поэтому и представления о
справедливости были вполне деревенскими — всем поровну. Здравствуй, Гай Шариков,
гавкни еще!..
Стремление к социальным экспериментам с целью построения «правильной» жизни
доходило до вырубки виноградников и, как мы уже убедились, законодательного
замораживания цен на продукты и услуги.
Вообще, если подняться над тогдашней планетой и окинуть ее взором, можно
только подивиться мощному цивилизационному градиенту. В Средиземноморье —
великая цивилизация античности: астрономия, математика, геометрия Эвклида,
великие произведения литературы, театр, инженерное строительство, металлургия,
начала геологии, налоговая система, бухгалтерия, Архимед с его законами
механики, свободные люди, демократия, права человека, суды, мечты о справедливом
и гуманном устройстве общества... Выше и восточнее — дикие племена германцев,
одетые в шкуры. Еще дальше, примерно в районе нынешней Перми — племена,
только-только вошедшие в железный или бронзовый век. Да и то — металл им привозят
в обмен на пушнину отчаянные купцы, добирающиеся от южных морей вверх по
Волге, Дону, Каме... Еще дальше на восток - люди, живущие в каменном веке и
незнающие огня. И где-то совсем далеко, на острове Врангеля еще расхаживают
последние мамонты — современники Пифагора и Аристотеля. Удивительный огонь
разгорелся в Средиземноморье, не правда ли? В общем, античность во многом
забежала вперед паровоза...
Зато те микрозернышки капитализма, зародившиеся в античности, упали в
полуварварскую к тому времени Европу. И проросли... Вот, скажем, оружие Рима ковали
государственные рабы. То есть римская власть получала оружие бесплатно, с
государственных фабрик. То есть вне экономики. Бюджет тратился только на харчи
рабам. Но после дезинтеграции Империи, когда постепенно-постепенно новая
феодальная власть начала кристаллизоваться на местах, она уже обнаружила
проросшие товарно-денежные отношения повсеместно. В виде данности. Она обнаружила
рынок, сильную церковь, свободных ремесленников... И теперь если власти нужно
было оружие, его приходилось покупать у частника, ибо, ввиду слабости
постимперских государственных образований, ни о каких государственных фабриках и
рабах не было и речи. Но зато был ремесленник. Которому все равно, кому меч
продавать. Может и рыцарю-феодалу, только бабки плати. Значит, власти нужны
деньги. Так потихонечку начала закручиваться европейская экономика.
Так началась эпоха феодализма. В которой уже действовали множественные цен-
трики власти, разнообразные суверены, а также новый независимый игрок —
католическая церковь, который был вне государства и над государствами. Который
связывал людей идеологической сетью через их головы, минуя границы стран.
Который имел свои средства и свой центр власти — в Риме, кстати. Церковь как
единственный оставшийся на арене носитель античной культуры утверждала ее на
обломках рухнувшей цивилизации. А античные городские традиции возродились
вскоре в торговой венецианской республике, основанной на римском праве...
В общем, история пошла дальше, дробя и переваривая осколки былой культуры....
ЧАСТЬ 5.
ПЯТЫЙ РИМ
Два Рима пали, третий стоит. А четвертому не бывать!
Монах Филофей
Что за чепуха? Римляне никогда не были на территории
СССР!
Из к/ф «Город Зеро»
В Новом Свете повторяют на новый лад все ту же латинскую
историю, на которой воспитывалась западная мысль.
Дмитрий Менделеев после посещения Америки
Теперь, когда холодная война закончена, какой смысл быть
американцем?
Джон Апдайк
В поисках
утраченного
Внимательно прочитайте нижеследующие слова. Есть ли среди них хотя бы одно
незнакомое вам?
Популярность. Амфитеатр. Коллегия. Факультет. Стипендия. Республика.
Магистр . Регистратура. Ректор. Консул. Диктатор. Империя. Цензор. Лектор.
Сенат . Плебей. Аудитория. Пролетарий. Авторитет. Класс. Центр. Лаборант.
Принцип . Доцент. Триумф. Овация. Гуманизм. Декан. Гигиена. Цирк. Гений. Колосс.
Студент. Индикация. Нотариус. Педагог. Дайджест. Клоака. Арбитр. Трибунал.
Коллежский асессор. Гонорар. Аспирант. Инквизитор. Провокация. Оператор.
Новация . Порция. Клиент. Провокация. Оратор. Номенклатура. Колумбарий.
Юрисконсульт . Диплом. Патрон. Дисциплина. Докторант. Кафедра. Экзамен. Аура. Декор.
Циви л из ация...
Ну что, нашли незнакомое слово? Тогда не говорите, что вы не знаете латыни!
Это все — латынь в чистом виде. Я еще мало написал. Мог бы пару-тройку
страниц заполнить. То есть даже мы, русские, до сих пор частично говорим на
латыни . И живем по римскому праву. И во многом продолжаем думать как римляне.
Вы абсолютно уверены, что Римская империя рухнула? Может быть, не вся?..
Зарево цивилизации, которое горело над миром более тысячи лет, было столь
впечатляющим, что даже после того, как оно погасло, каждому хотелось зажечь
над собой нечто похожее. И Румыния тут тебе, и Священная Римская империя
германской нации. И Гитлер со своим Третьим рейхом. И русский монах Филофей,
назвавший Москву Третьим Римом... Рим стоял на семи холмах, и Москва тоже на
семи! .. Каждому хотелось отщипнуть кусочек былого величия.
В XX веке два самозваных претендента на римское наследство, две мессианских
империи — Третий Рим и Третий рейх — столкнулись в жестокой схватке, валтузя
друг друга не на жизнь, а на смерть своими железными легионами. Гитлер взял у
Рима попользоваться римского орла и римское приветствие, а также военные
штандарты, сделанные по римским образцам. Зато 24 июня 1945 года на параде
Победы советские солдаты и офицеры, прежде чем бросить эти фашистско-римские
штандарты к каменной усыпальнице своего святого, совершали сложные
перестроения, которые когда-то делали римские легионеры. О чем с несказанным
удовольствием сообщила зрителям дикторша программы «Время» во время одной из
юбилейно-победных программ.
Каждый из нас, европейцев, интуитивно понимает, где его корни. И не зря в
престижных высших учебных заведениях Европы до сих пор изучают латынь. Да и
США. не скрывали никогда, что именно они и есть прямые и непосредственные
держатели римского факела. И холм-то у них — Капитолийский, и самые настоящие
сенаторы в сенате заседают!.. Прав был Менделеев.
Я могу перечислить с десяток голливудских фильмов о Древнем Риме7... Ну вот,
навскидку — «Атилла», «Тит8», «Спартак», «Падение древнего Рима9», «Цезарь и
Клеопатра», просто «Клеопатра», «Гладиатор», «Крест римского центуриона» (в
оригинале «The robe»)... А про древнюю Грецию почему-то только один фильм и
пришел в голову — «Троя».
Голливуд весьма вольно относится к исторической достоверности, в этом смысле лучше
всего художественный сериал «Рим» (HBO-BBC-RAI, 2005).
8 Такого фильма, возможно, не было.
9 Скорее всего, это «Падение Римской империи» (1964)
Самый масштабный проект Голливуда 1959 года, поставивший рекорд по числу
«Оскаров» (11 штук), — рекорд, который держался 40 лет и был повторен только
«Титаником» — фильм «Бен Гур» также посвящен Риму. В нем работали актеры
всего мира (американцев было только четверо) — из Англии, Ирландии, Австралии,
Израиля, Австрии, Италии... Аристократы всей Европы и даже русская княгиня
Ирина Васильчикова играли в этом фильме римских патрициев. В одной только сцене
гонок на колесницах было задействовано 15 000 человек. Итальянские женщины
пожертвовали картине 160 килограммов своих волос для актерских париков. Как
говорится, мелочь, а приятно...
Сегодня мировым Римом являются США, вооруженные европейским культурным
наследием. Никто не желает поспорить с этим тезисом? Ну и чудно... Поехали тогда
в Четвертый Рим — США, посмотрим, как живется новым римлянам в окружении
варваров Третьего мира и без сопоставимых врагов (Московский Карфаген, бездумно
полагавший себя Римом, повержен).
(Предполагаю, что многие из ура-патриотов не согласятся с «карфагенством»
Москвы. Однако простой взгляд вокруг, элементарное сопоставление нравов и
политических обыкновений хотя бы последнего полувека дает достаточно оснований
для такого вывода. Да даже Третий рейх был ментально ближе к Риму, нежели
советская империя! Гитлер мох1 орать на своих генералов и грозить им ужасными
карами, после чего отправлял их баронские благородия в отставку и всегда звал
неизменно на «вы». Советский Газдрубал — Жуков — спокойно подписывал приказы
о том, что у каждого советского воина, попавшего в немецкий плен под
Ленинградом, будут расстреляны все его ближайшие родственники. Жуков заставлял
молоденьких новобранцев сдать винтовки, взять на плечи утяжеление и гнал их на
противотанковые мины — разминировал таким образом минные поля. Этот восточный
деспот отправлял подчиненных на расстрел пачками просто по капризу. Подобного
полководца трудно себе представить на Западе, но легко в Карфагене. И это
Жуков, а уж про сухорукого-то я и не говорю... Жестокость и человеческие
жертвоприношения «а-ля Карфаген» до сих пор не изжиты в остатках нашей империи,
особенно в армии. Что ж, будем ждать цивилизационной волны с Запада,
культурные вливания должны помочь...)
Но вернемся в Четвертый Рим, куда и планировали попасть. Оказывается,
Америку колбасит не по-детски. Мировая империя переживает нынче непростое время.
Миссионерский зуд еще не дает покоя уставшей империи — ее легионы, давно уже
наполовину состоящие из чернокожих и латиносов, топчут чужие земли, но
процессы распада, начавшиеся в головах американцев, уже разваливают их страну.
Разруха начинается в головах... Весь мир сейчас переживает кризис
идентичности и поиск цели. Свободного времени благодаря современным технологиям стало
так много, что человеческая энергия, освобожденная от необходимости пахать и
трудно зарабатывать на мелкие жизненные радости, взрывается в социальном
пространстве терроризмом, а в пространстве личном — мучительными поисками смысла
жизни. Бомбами увлекаются вчерашние деревенщики, потрясенные Городом,
патриархальная мораль коих не выдержала столкновения с «разлагающей варваров
цивилизацией». А цивилизованные люди, которых потрясти уже нечем, предаются
рефлексии. Люди, которым нечем заняться, ищут ответ на сакраментальный вопрос: в
чем же, черт побери, смысл жизни, если им нечем заняться?..
В вопросе о смысле жизни есть одна подлая психологическая подковырка — этот
вопрос возникает всегда и только у людей, имеющих неразрешенные
психологические проблемы. Иначе говоря, конфликты внутренних программ — например, когда
человек воспитанием запрограммирован на одно, а вокруг себя видит другое. Кто
виноват в том, что мир не соответствует моим представлениям о том, каким он
должен быть? Мир, конечно! Не я же, в самом деле!.. Поэтому мы сейчас мир
подправим. Бомбой...
У человека, достаточно канализированного и сбалансированного внутренне, на-
шедшего, чем интересно занять жизнь, вопрос о смысле бытия если и возникает,
то проходит где-то на заднем плане сознания, внизу картинки, субтитрами.
Причем характер интереса, который заполняет жизнь, в принципе, не важен — это
может быть работа, а может быть английский футбол и покупка яхт. Важно, чтобы
внутри сосущая пустота не образовывалась. А то она может такого мусора внутрь
головы насосать...
Поскольку людей качественных на порядки меньше, чем разбалансированных, а
свободного времени полно у всех, мир нынче крепко задумался: камо, блин, гря-
деши? Поиск ведется не только людьми, но и целыми нациями. Едва ли не все
страны — и высокоразвитые и недоразвитые — переживают сейчас кризис
самосознания, что отмечают многие исследователи. Или, как они его еще называют,
кризис идентичности. Турция, Сирия, Южная Африка, Иран, Китай с Тайванем,
Россия, США, Мексика, вся Южная Америка... рефлексируют, занимаясь страдательным
самокопанием. Ищут точку сбора (по терминологии философа Щедровицкого).
То, что люди переживают, это, конечно, мучительно. Но то, что все сразу —
это превосходно. Это значит, что ментальный фазовый переход захватил весь
шарик. Глобализм! Урбанизация! Люблю... Похожее, кстати, уже было — задолго до
нашей эры, в Осевое время, когда разом во всем цивилизационном поясе начали
возникать, как по заказу, новые, «гуманитарные» религии. И сейчас мир живет в
ожидании новой морали.
Глобальный поиск нациями самих себя говорит о том, что историческая задача
наций, как таковых, исчерпана. Нация есть придуманная общность. Что
объединило в одну французскую нацию гасконцев, бургундцев и еще косой десяток племен?
Что объединило в испанцев разноязыких каталонцев, кастильцев и т.д.? Что
сделало русскими древлян, вятичей и прочих смешных кривичей? По сути,
историческая случайность и география. Плюс товарно-денежные отношения — просто
настало время, когда нужно было стянуть экономическими связями территории,
организовать производственно-покупательское пространство, в общем, стандартизовать
поле действия и защитить его от конкурентов. Получились нации. Они были
покрупнее племен.
Но экономика развивается. И теперь нужны новые общности, новые
идентичности, еще более крупные. Рим когда-то не успел объединить в один римский народ
всех завоеванных полудурков — не было необходимых технологий. Сейчас они есть
и сами по себе уже начинают связывать земной шар в единое экономическое,
информационное , а значит, и культурное пространство. Культура в этой триаде —
самое тормозное звено. Потому что ее носителями являются самые тормозные
элементы — люди. Информация распространяется по проводам со скоростью света.
Финансы летают по миру с той же скоростью. Новые технологии возникают, конечно,
помедленнее, — скажем, новая модель сотового телефона или компьютера
появляется раз в полгода. А вот у людей в глубинах мозга до сих пор работают
структуры , доставшиеся нам еще со времен ящеров. Часто они срабатывают, минуя
критичность , и особь потом мучительно ищет ответа: отчего же я так поступил?
Бес, наверное, попутал, не иначе. Или Бог подсказал.
Возникает пропасть между скоростью изменений в мире и невозможностью
человека ригидного эти изменения быстро переварить. Люди мучительно ищут себя в
быстро меняющихся декорациях. Причем процесс поиска идет в двух направлениях
— вверх и вниз. Наиболее продвинутые граждане, непосредственно имеющие дела с
глобальным миром, ищут новой идентификации вверху, на планетарном уровне. Они
не отождествляют себя с какой-то конкретной нацией или национальностью. В
самом деле, с какой конкретно страной может отождествлять себя человек,
родившийся в Австралии, учившийся в Англии, работавший в Голландии, Швеции и
Норвегии и вкладывающий деньги в акции американских, тайваньских, японских
предприятий, дочь которого живет с матерью в Канаде? Он — чистый римлянин,
остающийся таковым в любой точке огромной империи. Да и зачем ему, собственно го-
воря, отождествлять себя с какой-то страной, если английский язык понимают
везде, а расплачиваться можно карточкой VISA? Удобно же!
Стандартизация и нужна для того, что бы сделать мир более технологичным, то
есть удобным. Представьте, что у вас каждый производитель выпускает винты и
гайки со своей резьбой — то есть со своим шагом и высотой профиля. Ужас, что
это будет за мир! Гайку к винту не подберешь! Поэтому люди и стандартизуют
единицы измерения, резьбы, частоты, разъемы, сетевые протоколы, позывные,
размеры... Абсолютно ту же роль, что в технике, играет стандартизация и в
культурной жизни. Представьте, что у каждого народа на Земле были бы свои цифры,
а не единые арабские, как сейчас. Кошмар, согласитесь. Спасибо арабам за эту
культурную стандартизацию, внедренную в Европу кривым арабским клинком. Вот
еще был бы один язык, как цифры!..
С той же целью — убрать тормозящие задиры из социальной и экономической
жизни — международное сообщество стандартизует юридические нормы
(международное право) и вводит единые экономические правила (ВТО и пр.). Так что
стандартизация (культурная нивелировка — в терминах антиглобалистов) — это совсем
не плохо. Это для нашего с вами удобства.
Вернемся, однако, к космополитам. Мера их идентичности — вся планета.
Планетарная идентичность завоевывает все больше сторонников и постепенно
спускается вниз, в массовое сознание — через голливудские фильмы, которые в
последнее время все чаще демонстрируют прелести единой планетарной общности,
объединяя человечество в борьбе с марсианами или каким-нибудь очередным летящим
на Землю астероидом. Действительно, наша животная сущность такова, что
объединиться людям проще в борьбе против кого-то и чего-то (особенно это касается
плебеев).
Национальное сознание когда-то окончательно выковалось в войнах. Вот если
бы на Землю напали инопланетные пришельцы, мы бы враз позабыли свои распри и
не ходили больше между собой с кольями стенка на стенку, а выступили единым
фронтом против татаро-монгольского ига на летающих тарелках. Ну а раз нет
внешнего планетарного врага, нет и планетарного единства.
Однако объединяющим фактором, как метко подмечено, может быть не только
война, но и другая большая задача. Например, те же астероиды. Или борьба с
озоновыми дырами. Или с глобальным потеплением. Или с загрязнением атмосферы...
Но поскольку последние цели какие-то аморфные и вред от них либо неочевиден,
либо отдален по времени, это срабатывает гораздо хуже. А вот астероид — то,
что надо! Он конкретен: вдарит — мало никому не покажется. Поэтому римские и
карфагенские астронавты летят бомбить космического супостата, покусившегося
на их общую античную цивилизацию.
Но то кино. В натуре подходящих астероидов на горизонте пока не
наблюдается , марсиане затаились, в ужасе от предстоящего нашествия землян, а элитных
людей, которые поднялись над нацией и мыслят себя землянами безо всякой
межпланетной войны, мало. Поэтому процесс новой самоидентификации идет не только
вверх, но и вниз. Объясняю... Когда рушится национальная идентичность, людям,
как существам стадным, хочется прибиться к какой-то группе. И они опускаются
на одну эволюционную ступень вниз — начинают отождествлять себя не по
национально-государственному признаку, а по национально-племенному. Человек уже не
ощущает себя американцем или русским. Теперь он мексиканец или казак!
Причем в политкорректной Америке эти распадные настроения всячески
поощряются социалистически настроенными политиками (в США социалистически
настроенные элементы — это демократы). Скажем, Клинтон, будучи президентом, так прямо
и ляпнул, что Америка должна покончить со своей европоцентричностью, англо-
саксонством, монокультурностью и стать мультикультурным государством. То есть
развалиться. Что сейчас и происходит. И на этом нужно остановиться подробнее...
Пир духа
Фразы о том, что Америка — это плавильный котел, о том, что Америка —
страна иммигрантов, давно стали общим местом. Даже Рузвельт, не подумавши, такое
ляпнул: «Все американцы, кроме индейцев, — иммигранты или потомки
иммигрантов» .
А между тем римляне никогда небыли морским наро... тьфу ты, зараза... А между
тем, люди, создавшие Америку, никогда не были иммигрантами. Они были
колонистами. Почувствуйте разницу.
Иммигранты прибывают в чужую страну и начинают встраиваться в нее, меняя
свою ментальность под местную. В этом случае ментальность иммигранта —
ведомая, аборигена — ведущая.
Колонисты прибывают на пустое место. И привозят с собой ментальность. Их
система ценностей, их идентификация становится стержневой. В Америке
стержневой культурой стало англосаксонское протестантство. Аналогичным образом
римляне когда-то колонизировали пространство — приезжали римские колонисты и
сеяли зернышко римского города. Вокруг которого разрасталась цивилизация.
Те программы поведения и миропонимания, которые первые колонисты привезли с
собой из Европы, утвердились и стали основой великой нации. Причем, как это
всегда бывает с оторванными от родины людьми, их ментальность, этика,
привычки законсервировались, как законсервировались сумчатые в оторвавшейся от
прочих материков Австралии. В то время как в остальном мире уже давно
царствовали плацентарные млекопитающие, в Австралии все еще прыгали-бегали устаревшие
конструкции. Русские староверы, сбежавшие сто лет назад от цивилизации, до
сих пор сохраняют старинный язык. А язык испанский, как считают некоторые,
даже более близок к классической древнеримской латыни, нежели итальянский —
римские колонисты в Испании постарались, сохранили.
Родина американских колонистов — Европа — в ментальном плане давно уже ушла
вперед от времен, когда от нее отпочковались американские первопоселенцы.
Скажем, Европа практически отказалась от религии, а Америка в массе до сих
пор так же сильна своей религиозностью и протестантским трудолюбием, как и ее
первопоселенцы двести лет назад.
Закрепившийся англо-протестантский менталитет послужил для Америки тем
зерном кристаллизации, вокруг которого вырос национальный американский
менталитет . Каковой позже исправно переваривал сотни тысяч вновь прибывающих.
Современная Америка наполовину состоит из потомков первопоселенцев и наполовину —
из потомков иммигрантов, переработанных обществом, которое создали колонисты.
Главным пунктом самоидентификации американцев является идеология. Они, так
же как и римляне, ненавидят тиранию и обожают демократию. Они свято верили и
верят, что их государственный строй — наилучший из всех возможных, и
стараются принести свою любимую демократию в каждый уголок земного шара, по-римски
считая себя ответственными за все, что творится на планете. Гражданин
Америки, вне зависимости от цвета кожи, вероисповедания и прочей внешней шелухи
стоит в глазах американцев превыше любого другого гражданина, ибо живет в
самой свободной, самой прекрасно устроенной стране.
Сами по себе американцы малокультурны, так же как ранне-республиканские
римляне, почти вся американская культура — европейские заимствования. Но есть
у американцев одна характерная черта — поскольку их национальная гордость
носит идеологический, а не племенной или культурный характер и поскольку
исторически американские пионеры осваивали огромные ничейные территории (индейцев
никто не считал за людей), а так же поскольку американская экономика — самая
мобильная в мире... постольку национальная гордость американцев никак не
привязана к пространственно-географическому фактору, в отличие от идентификации
других народов. Янки считают своим домом любое место, где есть работа, дом,
американские порядки и демократия. Поэтому они так планетарны. Для американца
Вашингтон или Нью-Йорк совсем не то же самое, что для русского Москва или для
француза Париж. Для янки это просто большие американские города. Еще в конце
XIX века средний американец переезжал 5-6 раз в жизни. Никакой укорененности
и привязанности к месту!
Те чувства, которые европеец или азиат испытывают по отношению к конкретным
родным местам, американцы испытывают к политическим институтам. Толи
мобильность экономики так влияет на характер, то ли, напротив, эта черта характера
приводит к повышенной мобильности экономики, но, в общем, вариант получился
не самый плохой, хотя и ведущий к разрыву связей между людьми и повышению
индивидуализации нации.
Я бы сказал в этой связи, что Америка — страна без территории. Или, что то
же самое, ее территорией является весь мир, поскольку для идей нет границ. В
этом Америка похожа на Рим с его мечтой о мировом римском порядке. В этом
Америка похожа на СССР с его мечтами о мировой революции.
Английские колонисты, которые принесли в Новый свет все свои замашки —
законы, способы возделывания земли и пр. — ревниво охраняли свою культуру и, в
первую очередь, язык от посягательств. Немецкие переселенцы в Висконсине и
Пенсильвании попробовали было в конце позапрошлого века придать своему языку
статус второго государственного и получили очень жесткий отпор: нечего в
чужой монастырь со своим уставом соваться, приехали сюда — живите по здешним
законам! Только ассимиляция! Не было тогда никакого мультикультурализма. Зато
была крепкая, здоровая нация. Но прошло всего сто лет, и империя рухнула.
Гуд бай,
Америка...
Итак, в одной из речей Клинтон поздравил соотечественников с освобождением
от ига европейской культуры. Он заявил, что Америка нуждается в «третьей
революции», которая бы доказала всему миру, что США могут существовать без
доминирующей европейской культуры... Интересный заход. Вот только по факту
«третья революция» доказала прямо обратное.
Талдыча раз за разом подобные вещи, любитель практиканток был абсолютно в
русле той маразматической политики политкорректности, которая привела Америку
к фактическому распаду. Если кому-то последний тезис кажется чересчур
натянутым, просто читайте дальше...
В 1830-1840-х годах Четвертый Рим с помощью силы своих легионов отвоевал у
Мексики ровно половину территории и присоединил к своей республике. Новые
«провинции» назвали Новой Мексикой, Техасом, Аризоной, Калифорнией, Невадой и
Ютой. По-моему, мексиканцы обиделись. Во всяком случае, сейчас Мексика
осуществляет в отношении этих территорий тихую реконкисту — отбирает их у США
обратно с помощью двух инструментов — нелегальной эмиграции и политики
мультикультурализма. США стремительно варваризируется и теряет территорию, как
когда-то Рим терял захваченные провинции.
За шестидесятые годы прошлого века количество незаконных эмигрантов из
Мексики в США составило 1 600 000 человек. В восьмидесятые годы через мексикано-
американскую границу в США незаконно пролезло без малого 12 000 000 человек.
В девяностые — еще на миллион человек больше. Две трети мексиканцев, живущих
на территории США, существуют там незаконно. При этом они самым
парадоксальным образом получают от правительства США пособия (социалистическая политкор-
ректность в действии!), не хотят учить английский и вообще представляют из
себя наиболее необразованных и дремучих иммигрантов. Скажем, по состоянию на
2000 год 86,6% некоренных американцев имели среднее образование. А среди
мексиканцев этот показатель — всего 24,3%. Школу бросают трое из десяти испаноя-
зычных учеников, один из восьми негров и один из четырнадцати белых.
Варваризация.
Если раньше Америка придерживалась твердой политики растворения иммигрантов
в базовой культуре, то после победы соцполитмаразма она всячески поощряет
акцентирование людьми внимания на своей не цивилизационной, а племенной
сущности. То есть проводится политика, поощряющая процесс одичания. Чего же
удивляться тому факту, что количество межнациональных браков стало уменьшаться!
Раньше смешанные браки англосаксов и латиносов ускоряли процесс ассимиляции
(ассимиляция — это процесс культурной обработки пришлых варваров под
цивилизованный стандарт). Теперь наблюдается обратная тенденция — супруг, который
по крови не латинос, отождествляет себя не с американской, а с испанской
культурой. Варваризация.
В 2002 году латиносы составляли 72% учеников в школах Лос-Анджелеса. Белых
было 9,4%. Это значит, что через сто лет на кладбищах Лос-Анджелеса будет
абсолютное большинство могил с варварскими именами. По оценкам американских
социологов, к 2010 году в Лос-Анджелесе 60% населения будет — нет, не испанским
по крови, это бы еще куда ни шло, — но испаноязычным! Поскольку провозглашен
курс на сплошной мультикультурализм, зачем забивать головы эмигрантов
английским языком? Пусть расцветают сто цветов! Был объявлен принцип двуязычия. И
это стало главной ошибкой: многоязычие — это непонимание. А непонимание —
первый шаг к отделению. Кроме того, язык — основополагающая часть культуры.
Две культуры на одну страну — это две страны.
Тем не менее, конгресс один за другим начал принимать законы,
ограничивающие сферу действия английского языка и расширяющие ареал испанского. Началось
с публикации избирательных бюллетеней на двух языках. Потом появились
двуязычные вывески в магазинах, сдача экзаменов на водительские права на
испанском. Потом нельзя стало отказать в приеме на работу на том только основании,
что человек ни бельмеса по-английски: в стиле последних веяний требование к
испанцам говорить по-английски начало считаться дискриминационным... Потом в
школах стали учить на испанском, а английский превратился во второй язык, то
есть, по сути, в иностранный. К 2001 году Конгресс выделил 446 000 000
долларов на программу двуязычного (читай, испаноязычного) образования. И это не
считая денег от многочисленных фондов. Американцы с восторгом подбрасывали
топливо в топку с надписью «Распад США».
По сути, в Америке ведется активная политика по дестандартизации ментально-
культурного пространства. Отсюда — распадные тенденции. Ибо стандартизация
объединяет, а мультикультурализм разъединяет.
В 1998 году в Лос-Анджелесе состоялся футбольный матч между командами
Мексики и США. Угадайте, за кого болели американские зрители? Когда заиграл гимн
США, болельщики его освистали. Они болели за мексиканцев, забрасывали
американских футболистов разной дрянью и чуть не убили человека, поднявшего на
трибуне звездно-полосатый флаг. Повторяю, это были не приехавшие вместе с
мексиканской командой болельщики, это были люди, живущие в Америке и жрущие
ее хлеб... Не зря один из самых популярных автомобильных стикеров в южных
штатах такой: «Мы — последние американцы. Спустите флаг, пожалуйста!» Римляне
всегда отличались живой иронией.
Американский социолог Моррис Яновиц еще четверть века назад уловил эту
тенденцию: «Мексиканцы вместе с другими испаноязычными иммигрантами создают
точку бифуркации в социально-политической структуре США, и эта бифуркация сулит
разделение нации... Сегодня мы вправе говорить, что на юго-западе США возникла
культурная и социальная Irredenta — область, которая подверглась мексиканиза-
ции и потому фактически превратилась в спорную территорию».
Это было еще до эпохи мультикультурализма. А с наступлением этой эпохи
резкость оценок возросла: профессор Карлос Трухильо из Нью-мексиканского универ-
ситета заявил, что к 2080 году северные штаты Мексики и южные штаты США.
объединятся в новую страну — La republica del Norte. He зря сами американцы
называют американо-мексиканскую границу тающей и пунктирной.
Еще хуже ситуация в Майами. По данным на 2000 год 77% жителей Майами не
используют у себя дома английский язык. (Даже в Нью-Йорке 49% жителей не
говорят в семье по-английски!) Варвары давят и побеждают. Сейчас в Майами
испанский практически превратился в официальный язык бизнеса, быта и власти.
Газеты выходят на испанском, радио говорит на испанском, телевидение — на
испанском. Дольше всех держалась «Майами Геральд» — одна из самых уважаемых
американских газет старалась сохранить англосаксонский дух и выходила на
английском. Нет-нет, все требования политкорректности были соблюдены — газета имела
приложение на испанском языке. Но варварам этого было уже мало. Давление ис-
паноязычного лобби стало столь сильным, что в итоге владельцам газеты
пришлось уступить и начать выпускать Nuevo Herald.
В Майами испанизация произошла раньше, чем везде — уже к 1980 году все
банки, структуры власти, бизнес-ниши были заняты испаноговорящими. Которые по
своей традиции белых на занятые места уже не пускали. «Мы здесь власть, а
англосаксы — чужие», — приводит слова одного местного испаноговорящего
политика Хантингтон в своей книжке «Кто мы?».
У варваров — варварская жизнь и варварские методы управления. Майами
стабильно входит в тройку городов с самым высоким уровнем преступности. Испанцы
творят там, что хотят, действуя привычными методами навахи — запугивают
англоязычных издателей, разбивают автомобили неугодным и грозят им по телефону
убийством. Как признают отдельные представители властной элиты Америки,
«Майами — это вышедшая из-под контроля банановая республика». Город неоднократно
потрясали демонстрации, на которых латиносы сжигали американские флаги и
открыто провозглашали: «Майами — свободный город. У нас своя внешняя политика...»
Если после этого у вас еще остались иллюзии относительно целостности
Четвертого Рима, вы — неисправимый оптимист. Америка не разваливается. Она уже
развалилась. Отличие только в том, что Рим распался на Восток и Запад, а США.
— на Север и Юг. Впрочем, им не привыкать. Один раз они уже репетировали эту
трагедию...
Археозавры
Сейчас все элитные граждане, размышляющие о путях развития цивилизации,
хором говорят об идентичности. Самая модная тема! Давайте не отставать от моды.
Итак, идентичность, поиск народами и отдельными личностями смысла жизни...
Про смысл жизни, читатель, я много с кем говорил. И с Дугиным, и с Черным,
и даже с главным каббалистом мира Михаэлем Лайтманом, который наряду с далай-
ламой входит в какой-то там Совет мудрецов мира (понятия не имею, что за
контора) . И вот что заметил... Все граждане, защищающие коллективизм, традиционную
мораль, братство народов, ищущие Третий путь, нападающие на современную
цивилизацию за ее бездуховность, мечтающие жить в единстве с природой, пораженные
вирусом экологизма... все они без исключения — катоны, то есть пасторалыцики.
Попросту — деревенщики. А значит, предлагаемый ими путь есть движение назад,
в цивилизационный тупик, в бедность, имманентно присущую Деревне.
Каббалист Лайтман, развернувший сейчас по всему миру и разворачивающий в
России сеть каббалистических школ, читающий лекции в самых престижных
университетах мира, сам, кстати, бывший советский ученый, полагает, что каббала
настолько усовершенствует человеческое сознание, то есть сделает людей
настолько сознательными, что они начнут всем делиться друг с другом. Даже зарплатой.
А нефтяные страны будут делиться нефтью с теми, где нефти нет. Социалист,
однако...
Господин Черный, не будучи каббалистом, ищет тех же ценностей. Ему, как
Гитлеру, милы пасторальные пейзажи — в лубочных пейзанках и пейзанах с
дудочками - фашисты и прочие идеалисты всегда ищут спасения от городской
многоплановости и многозначности. Просто братья Гракхи какие-то ...
— Развитие цивилизации неизбежно пойдет по наклонной, затухающей кривой.
Потому что это неустойчивый процесс! — вещал мне Черный, задумчиво вертя в
руках ручку. — Устойчивой эта система может быть только в одном случае.
— В каком же? — заинтересовался я, душой болеющий за цивилизацию.
— Если вы введете в формулу внешнее управление! Возьмите любой
математический оператор — ну, например, оператор математических колебаний: «ку с двумя
точками плюс два эн ку с точкой плюс омега квадрат ку равняется эф эн тэ». В
результате вы получите затухание. Как только амплитуда вашего процесса ушла
ниже уровня шумов — все, конец цивилизации. Для того, чтобы получить решение,
которое тянется по оси абсцисс бесконечно долго, в формулу нужно ввести
правую часть — управление. У нас в теормехе это называется вынуждающая сила. У
академика Моисеева — управляющая сила.
— Та-а-ак, Пантелеймонович Григорий, — нервно забарабанил я пальцами по
столешнице. — Чувствую, что-то здесь коммунизмом запахло. И навозом
деревенским. Внешнее управление какое-то... Очень подозрительно. Я был прав, конечно...
— Мне кажется, общество, в котором есть деньги, неизбежно деградирует, —
печально признался Черный. — В свое время Саллюстий Крисп предлагал Юлию
Цезарю избавиться от денег, чтобы решить все проблемы Рима.
— Признаюсь, этот факт ускользнул от моего внимания. Но он только
подтверждает, что Рим докатился до социалистических идей, к которым остальное
человечество подошло только к XX веку. Очень развитая была цивилизация, всеми
взрослыми болезнями переболела... А ведь деньги — самое гениальное изобретение
человечества! Универсальный оценочный инструмент! Деньги создали цивилизацию.
Создали ее через алчность и жадность человеческую, а также через трусость, то
есть нежелание за деньги гибнуть в грабительских походах — лучше уж
покорячиться, поработать — это, конечно, не так увлекательно, как война, это не
греет сердце боевым единством с товарищами, и даже, напротив, разобщает с
соседями , но зато позволяет жить спокойно и сытно. Из трусости, алчности и
любопытства выросла цивилизация. Она породила города и дала горожанам свободное
время. А из свободного времени выросли паразиты и ученые, садисты и
гуманисты...
— А вот когда-то люди жили в нормальных условиях, в деревне... Вот тебе,
пожалуйста, и дерьмо всплыло...
— Григорий Пантелеймонович! Я слышать уже не могу про эту Деревню! А ваша
жизнь без денег — еще тошнее. Скажите мне, а зачем тогда работать, если денег
нет? За трудодни? И откуда известно, сколько чего производить на ваших
государственных фабриках?
— Просто планировать все до последней спички. А работать придется, чтобы
есть. Кто не работает — тот не ест. Вы скажете, что все подсчитать
невозможно . Первую пятилетку считали на счетах! И справились. Значит, возможно все
учесть.
— Нет, невозможно. Откуда вы знаете, сколько кому нужно презервативов,
сигарет , котлет...
— Это несложно. Человеку надо 3500 калорий в день. Некоторое количество
одежды... Нет, если, конечно, сегодня он захочет на Гавайи, завтра сменить
модель мобильного телефона, а послезавтра «Мерседес» в 200 лошадиных сил, мы
ему этого не позволим.
— Вот это вот и есть тоталитаризм, Григорий Пантелеймонович, когда одни за
других решают, что можно людям позволить, а что нельзя.
— А разве сейчас все могут позволить себе поехать на Гавайи?
— Нет. Но зато есть стимул работать. Не просто за баланду, как в вашем
идиллическом первобытном деревенском концлагере, а чтобы заработать на
поездку в Египет. На автомобиль с климат-контролем. На личный бассейн.
— Раньше первобытные люди столетиями, поколениями поддерживали горящий в
пещере костер. И были счастливы. И не нужны им были Гавайи.
— Откуда вы знаете про их счастье?.. Эти блохастые, наполненные глистами и
покрытые коростой дикари, средняя продолжительность жизни которых была всего
18 лет, сказали бы, что вы в своей квартире счастливы. Вы живете, как бог:
открыл кран — вода течет. За дровами ходить не надо. Свет одним движением
пальца зажигается. Чудо-ящик картинки показывает, истории рассказывает. Ради
такой божественной жизни человечество гробилось в пещерах и деревенских хатах
тысячи лет. Ваша неблагодарность просто поразительна!.. Но самое главное, вы,
при ваших воззрениях, сами-то не уходите в лес. Идите, папуасничаите! Можете
еще дальше назад отступить — полезайте на дерево и прыгайте с ветки на ветку.
А в это время весь мир будет летать на самолетах на пальмовые пляжи.
— А вы посчитайте, какой процент людей пользуется этими самолетами.
— Очень большой! Заслуга Современности — в создании среднего класса, то
есть такого большинства общества, которое может пользоваться всеми благами
цивилизации. Обратите внимание, человечество даже отказалось от сверхзвуковых
самолетов. Потому что это был элитный и очень дорогой транспорт.
Авиапроизводители сделали упор на массовость — аэробусы. Рекордно огромные, рекордно
толстые самолеты почти на тысячу пассажиров. И в культуре происходит то же
самое — ориентация на массовость — масс-культ. Потому что теперь и обычные
люди могут платить. Все для блага человека без указания фамилии этого
человека. Как говорится, чего же боле?..
— Зачем самолеты? — устало машет рукой Черный. — В деревне человек до
работы добирался за три минуты.
Бесполезный разговор. Но я, тем не менее, его продолжаю: все-таки за Черным
математика стоит, а не каббала какая-нибудь...
— Вы любитель внешнего управления, Григорий Пантелеймонович. Пожалуйста,
даю... Вариант № 1. Внешнее управление с помощью сети супер-пупер-компьютеров
черт-знает-какого поколения, которое появится лет через 50-100.
— А куда же люди денутся?
— Будут вести с компьютерами симбиотическое существование. Как раньше вели
симбиотическое существование с лошадью и коровой.
— Такое возможно, — после короткого раздумья принужден был согласиться
Черный.
— Вариант № 2. Сама по себе социальная система современности совершенно не
похожа на древнюю. Почему тогда не предположить следующий виток усложнения
системы — за счет дальнейшей функциональной специализации. Сейчас в мире
тысячи разных профессий, мириады связей между людьми. Сегодняшний социальный
организм по сравнению с древним — все равно, что кошка по сравнению с
медузой.
...Далее со стороны оппонента начинаются всякого рода экологические алармиз-
мы. Все деревенщики пугают нас загрязнением среды, хотя известно, что их
любимая деревенская цивилизация убивает окружающую среду не хуже городской. Но
при этом, что обидно, с гораздо меньшим КПД, то есть позволяя жить на порядки
меньшему числу населения... После жалоб на дурную экологию, как правило, идут
скуления о том, что нефть вот-вот исчезнет, почвы разъедает эрозия, вода
кончается... В общем, «плакала Саша, как лес вырубали...» Взяли бы эти пасторалыцики
лучше карту да посмотрели на Сахару — великое дело рук человеческих. А ведь
тогда никаких заводов, фабрик и самолетов не было... Поэтому все эти
экологические вопли катона я безжалостно прервал:
— Вряд ли вы прельстите планету безденежьем и уравниловкой, Григорий Панте-
леймонович.
— Да, наверное. Но тогда человечество рано или поздно вымрет, потому что
бесконечно наращивать сложность системы невозможно.
— Отчего же, друг мой?
— Просто потому, что любая система состоит из элементов с ограниченной
пропускной способностью. В том числе и общество — оно состоит из людей. И
человек — из клеток. Предел нашей конструкции заложен в генах. Есть 46 хромосом и
больше некоего теоретического максимума из этого набора не выжать...
«Вообще говоря, в мире есть всего три вида основных элементарных частиц —
электрон, позитрон и нейтрон. Всего три! Казалось бы, при такой скудности
материала какое разнообразие тут можно получить? Оглянитесь вокруг — вон
какое!..» — к сожалению, во время разговора с Черным этот аргумент не пришел
мне в голову. Зато пришел другой, ничуть не хуже...
— А вы, Григорий Пантелеймонович, возьмите 8000 хромосом, и тогда
конструкция усложнится на порядки. Человечество ведь может преобразовывать не только
окружающий мир, но и себя! Генная инженерия не зря придумана. Она еще скажет
свое веское слово в усложнении социальной структуры.
— Не дай Бог!!! — всплеснул руками Черный. — Зачем такое сверхсущество? Чем
вам не нравится тихая крестьянская жизнь?
— Да, знаете, ничем не нравится. Не люблю ходить с ведрами по воду и в
сортир на морозе...
У другого модного деревенщика, Дугина, тоже есть рецепт спасения
человечества — религиозный. Видите, сколько в наше время катонов всяких развелось —
на любой вкус!.. У каждого свой рецепт. Если помните, разговор наш начался с
того, что господин Дугин утверждал, будто набитый по ноздри сакральностью
дикарь с берегов Замбези, живущий на лоне природы, во сто крат счастливее
жителя современного города. И жизнь его гораздо наполненнее и осмысленнее. А
прервал я разговор просьбой разъяснить мне, серому Просвещенцу, что есть такое
«опыт души». И Дугин ответил...
— Опыт души — это когда человек сталкивается с тем, что весомость некоего
внутреннего и абсолютно неочевидного измерения в нем начинает проявлять себя
со всей очевидностью. Грубо говоря, телесный мир становится все более и более
прозрачным, а душевный — все более и более конкретным. А Современный мир не
верит в это, он исходит из того, что души не существует. И отсюда начинается
сложнейшая диалектика Просвещения. Она имеет строгий ценностный вектор по
эвакуации души. Просто когда ученые стали подвергать все физическим
измерениям, вычислениям всяким, души никакой не обнаружили. И решили, что души нет.
— А на нет, как говорится, и Страшного суда нет. Послушайте, но раз
существование души и Бога принципиально недоказуемо, зачем вообще принимать их к
рассмотрению?
— А вообще ничего недоказуемо!.. — вспылил Александр Гельевич. — Я понимаю,
что я отстаиваю позиции лагеря, который очень давно проиграл. Но вопрос: а
когда Христа распяли, был ли он в выигрыше? Представьте, что вас распинают за
то, что вам не очевидно — за веру. Чисто конкретно пробивают ладони гвоздями,
чисто конкретно жгут, выкалывают глаза... А вы противопоставляете этому чисто
конкретному насилию над собой только факт своей души. Сейчас пришло время
Антихриста, который искушает. Модерн — это искушение. Ему трудно
сопротивляться.
— А зачем ему сопротивляться?
— Прежде чем Европа пришла к такой ценностной системе — гедонистической,
прагматичной и индивидуалистической теории чистого наслаждения, там вырезали
сопротивление со стороны консервативных групп. Были войны, революции,
расстрелы, гильотины, была Вандея. Весь процесс истории сточки зрения
консерватора — это процесс деградации.
— Не завидую я вам, господин Дугин. Ваш взгляд на мир печален. Мой —
оптимистичен. С моей либеральной точки зрения, история — это процесс
перманентного прогресса. В том числе в области гуманизма и человеческих отношений. Новые
технологии порождают новый гуманизм. Зачем вы против нас боретесь? Нам тут
хорошо. А ваш мир ужасен, скучен, догматичен, мрачен...
— в этом как раз этика и состоит — в борьбе. Мир Современности направлен на
десакрализацию. Можно сказать этому «да», можно сказать «нет». Можно сказать
«это здорово», а можно сказать «это чудовищно! это трагично!».
— Не понимаю, что трагичного в удобстве и комфорте?
— Вы считаете, что ничего. А я считаю, что появление людей и цивилизаций,
которые возводят принцип удобства в статус ценности, является чудовищным
оскорблением человеческого достоинства! Потому что плоть борется с духом.
Дьявол с Богом. Как только тело мы возводим на место души, человека — на место
Бога, происходит подмена ценностей: высшая ценность встает на место низшей. А
потом о высшей ценности вообще забывают.
— А почему вы решили, что человек по сравнению с Богом — низшая ценность?
По мне, так наоборот, в конце концов. Я же человек Просвещения, горожанин
эпохи пост-Ренессанса и иначе утверждать не могу...
— Потому что это истина Веры, истина Традиции, истина того внутреннего
опыта души, который является для меня единственным критерием реальности.
— А для меня ваш опыт, хотя он наверняка очень прикольный, вовсе не
является критерием реальности. Тем более единственным. Доказать вы мне ничего не
можете, поскольку душа приборами не ловится, как же нам прийти к согласию?
— А я не собираюсь никому ничего доказывать.
— Собираетесь! Иначе зачем вы пишите книжки?
— Для моих единомышленников. Я имею огромное количество сторонников и
возглавляю политическую партию, 15 000 человек записались в мою партию. А это
уже та степень мобилизации, которая превышает простой уровень одобрения. Это
люди, которые говорят прогрессу «нет», говорят «да» корням, своей религиозной
идентичности.
— «Узок их круг, страшно далеки они от народа...»
— Узок. Но в Америке, скажем, фундаменталистские протестанты (хотя я не
разделяю их взглядов, потому что это чистая ересь) очень влиятельны. У
телепроповедников миллионные аудитории.
— Кстати, об Америке... Вы, я знаю, очень настроены против глобализма,
наступления американского образа жизни.
— Конечно! Глобализация — это план Антихриста. По мере наступления однопо-
лярного мира мы становимся все менее и менее суверенными, в наш быт проникают
чужие коды поведения, нормы, представления.
— Ну и что? Не всели равно, каким кодам поведения следовать? Своим
национальным или чужим национальным? Расписную рубаху носить или ковбойку... Это все
внешняя шелуха. Главное — жить в мире и не сносить друг другу головы.
Например, в борьбе за расписную рубаху против ковбойки.
— Вы рассуждаете как отъявленный недоумок! Как ультраобыватель, которых уже
не осталось даже среди читателей «Новой газеты»! Это издевательство над
читателем! Мы многие века жили на этой земле, наши отцы и деды отстаивали нашу
культурную самобытность. Что ж теперь, наплевать на них?
— Мы не отвечаем за их действия. У предков была своя жизнь, у нас своя.
Если мой прадед был военным, дед был военным и отец был военным, это еще не
значит, что я должен идти в военное училище.
— Я ультраидеолог традиционализма! Я работаю на людей определенного
психотипа. Не на таких, как вы.
— Я уже знаю ответ, но хочу услышать его от вас: почему вы носите бороду?
— Потому что с точки зрения православной традиции мужчина без бороды — все
равно, что без штанов. Я старообрядец, кстати.
— Во времена Петра бороды гражданам насильно сбривали. А вы бы сбрили или
пошли на плаху?
— Не стал бы сбривать! Моему предку Савве Дугину отрубили голову за «паш-
ковскую» пропаганду, он распространял так называемые дугинские тетрадки — в
пользу установления патриаршества, когда тогдашние гайдар и Чубайс вытворяли
на Руси свои демократические порядки...
— Так у вас это наследственное!
— Можно сказать и так. У русского народа огромная традиция сопротивления
западничеству, своя система мучеников. Эта традиция потом частично перешла в
советскую, увидев в ней свое продолжение. Люди шли на смерть и удивительные
подвиги...
— Лишь бы не бриться.
— Да! Потому что борода — это символ!
— Господи! Если вам так дорога символика, заведите себе другой символ,
более безопасный.
— Ну, здравствуйте! Это же многовековая традиция, как можно!.. В XIX веке
путем инфильтрации консервативных тенденций нам удалось перемолоть
прозападную монархию XVIII века, повернуть вспять колесо истории — вернуть бороды,
вернуть осьмиконечный православный крест на церкви.
— Мама дорогая! Вся мировая история — кровавая борьба за покрой штанов!.. У
вас сотовый телефон на поясе, дома стиральная машина-автомат... неужели вы
пошли бы из-за бороды на плаху?
— А чем я занимаюсь, по-вашему? Вся моя жизнь — плаха. Я сопротивляюсь
Западу политически. Я был в 1993 году под огнем, защищая Верховный Совет. Это
не плаха, когда тебя расстреливают?.. Русь очень фундаментальна, она с ужасом
смотрит на то, что с ней вытворяют сторонники прогресса. По преданиям наших
авторитетов рано или поздно придет момент, когда мы вернемся к свои корням...
— Ни хрена он не придет. А к корням мы с вами вместе попадем — когда нас в
могилку зароют. Надеюсь, это будет нескоро.
— Уверен, придет момент, когда курс в бездну будет остановлен тысячами ду-
гиных.
— И мы опять отпустим бороды, кушаками подпояшемся и пойдем в лаптях
пахать?
— Это, между прочим, большое достоинство — иметь бороду и носить поясок, —
мечтательно закатил глаза Дугин. — Верность корням требует силы воли, в этом
ничего смешного нет. И пахать — это может оказаться единственным спасением.
Вот опять Деревня вылезла во всей своей красе...
— А если обычные люди не захотят принимать вашу систему ценностей, как не
захотели принимать угрюмых деревенских ценностей Катона? Они ведь вас не
трогают, напротив, либерализм предполагает свободное отправление любых культов
любым меньшинством — спокойно собирайтесь в свои секты, кружки, проповедуйте
друг другу густопсовую прелесть традиционализма, расчесывайте друг дружке
бороды осиновыми гребешками, расписывайте деревянные ложки, вышивайте кушаки —
никто вам слова не скажет. Но вы же собираетесь всех затронуть ради спасения
«народа», России... Как с этим быть?
— Я говорю не от себя, а от лица традиции, от лица народа... Я — народный
философ... Я — революционер консервативный, я считаю, что важно вернуться к
истокам. Принципиальное отличие между нами не в том, о чем вы сказали, а в том,
что есть истина Веры и ложь безверия, верность истокам и жизнь одним днем,
есть честь и верность...
— Если можно, конкретнее. Вопрос: президент Гувер в свое время для поднятия
Четвертого Рима — Америки выдвинул лозунг: «Курица в каждой кастрюле и
автомобиль в каждом гараже». Это был лозунг, направленный на процветание, который
показал нации, куда нужно идти. Указал систему ценностей.
— Вот в этом и вся их философия! На такие унижающие человеческое духовное
достоинство призывы могут откликнуться только законченные ублюдки. Если
человек поддается на такую манипуляцию, если он за этим готов идти, если это
«путь», то это за гранью вырождения.
— Да, но с помощью этого лозунга, проникшего в массы, американцы тяжкой
работой подняли страну. Могут ли такие «вещные» штуки, как курица и автомобиль,
стать идейными ценностями по Дугину, если с помощью этой идеи (а лозунг — это
идея), страна получает экономический рывок, заставляет людей трудиться?
— Если страна получит рывок оттого, что ее некогда столь достойные граждане
превратятся в материально озабоченных опустившихся скотов, то это будет
ужаснее всего. Экономический рывок должен иметь высшую цель, и тогда он будет
действенным и принесет плоды. Есть вещи пострашнее бедности. Это продажа
души, утрата идентичности, гибель народного духа, предательство национального и
религиозного идеалов. Питаться надо для того, чтобы жить. А жить для чего?
Вот с этого вопроса и надо начинать экономический рывок нашей страны.
— «Жить хорошо. А хорошо жить — еще лучше!» — вот наше кредо, философ Ду-
гин. Жизнь дается один раз, и прожить ее надо, как говориться, не отходя от
кассы.
Шутки шутками, но какие ящеры еще живут среди нас!.. Ящеру-то что, он
навалил кучу и всего делов. А кому-то за ним убирать. Что ж, беру лопату, плюю на
ладони...
«Работай, работай, работай — ты будешь с уродским горбом...»
А правда ли, что смысл жизни в работе? Может, еще в чем-то?.. Над этими
вопросами сейчас задумались даже WASP — белые англосаксы Америки, воспитанные в
протестантском ключе. Католическая Европа для себя этот вопрос давно решила:
конечно, не в работе, тем паче если она нелюбимая! А вот янки до последнего
колебались.
Если в Европе продолжительность рабочей недели неуклонно сокращалась, то в
Америке росла. Средний американец работает на 350 часов в год больше среднего
европейца. Даже известных своим трудоголизмом японцев янки перегнали —
американцы работают 1966 часов в год, а японцы 1889... Если в большинстве стран
гордятся своей работой только 30% населения, то в США — 87%. Американский
подросток работает втрое больше, чем его европейский сверстник.
Вот чем хорош протестантизм, положенный когда-то в фундамент Америки! Он
пронизан этикой труда — раз. И два — его философия есть философия личной
ответственности каждого за свое земное благополучие. Ты нищ — ты и виноват в
этом, работать над собой надо было больше. Ты богат? Молодец! Бог тебя любит:
ты много работал!.. Прекрасная философия свободных людей, которая как нельзя
лучше подходила для колонизации огромных пустых территорий (индейцы, напомню,
сельским хозяйством не занимались, в большинстве своем жили в каменном веке,
отсталый народ). В этой философии и близко не было коллективизма прежних
деревенских империй, где в единый коллектив людей спаивала не любовь к
ближнему, а, скорее, ненависть к соседу, порожденная круговой порукой. Последняя
же, как мы помним, — всего лишь налоговый инструмент деревенского
государства.
«Земли полно! Она твоя! Только вкалывай!» — вот посыл колониста. Любопытно,
кстати, что изначально никаких налогов свободные люди в Америке не платили,
как и в Риме. Свобода, юридическое равенство, уважение к труду и частной
собственности, ограниченность и выборность власти с самого низу, низкие или
отсутствующие налоги, уважение к эдакому отличному устройству общества — вот
вам американские ценности, вывезенные римскими зернышками из Европы и
проросшие в американских прериях. Иного здесь и вырасти не могло, поскольку
структура американского государства росла снизу. Свободные люди, заселившие пустые
земли, объединялись с соседями — такими же, как они, свободными, чтобы
строить местное управление, выбирать шерифов и защищаться. Так снизу и выстроили
государство. Не было у американских фермеров никаких внешних врагов той же
весовой категории, которые привели бы к возникновению отдельного сословия
воинов-защитников-захребетников. Так условия древнего Средиземноморья
повторились в другое время и в другом месте, создав «нью-античную» республику.
Есть хитрые социопсихологические методики, которые позволяют оценить инди-
видуалистичность той или иной нации. Американцы по этой методике обычно
набирают вдвое больше пунктов, чем прочие. Любопытно, кстати, что первые 8 мест
среди 10 самых «индивидуалистических стран» набрали страны протестантские.
Ну, все один к одному пришлось в этой Америке — и протестантизм
первопоселенцев, прославляющий работу, и ничейные земли!
Одним из качеств, которое превыше прочих ценили в себе древние римляне,
была деятельность. Очень были деятельные и прагматичные люди. То же самое
отмечал в отношении американцев один француз, побывавший в Америке в начале XIX
века: «Традиции и привычки здесь свойственны деловому, трудовому обществу...
Американец не представляет жизни без профессии, даже если принадлежит
богатому роду... Едва поднявшись с постели, американец принимается за работу и
трудится до того момента, когда наступает пора ложиться спать. Даже время обеда
для него не является временем отдыха. Это не более чем досадная помеха делу...»
Каковы внутренние установки, такова и экономика, такова и социальная
политика. Для сравнения: в Англии и Германии пособие по безработице выплачивается
в течение 5 лет, а в США — всего полгода. Потому что кто не работает — тот не
ест.
И вот вам, опять-таки для сравнения, внутренняя психология испано-
американцев, то есть людей, которые американцами себя не считают, а
идентифицируют себя как мексиканцев или латиноамериканцев. У этих совершенно иное,
абсолютно провинциальное восприятие времени. Они никуда не спешат. После того
как их базовые потребности удовлетворены, они согласны довольствоваться
малым. Им ничуть не претит безделье, их кредо: «Лучше меньше работать, чем
много получать». Они, как русские, вечно рассчитывают на авось. Они не
протестанты, а католики и, значит, верят не в собственные силы, а в то, что все от
Бога и от судьбы не убежишь. Они не амбициозны, в отличие от американцев. Они
не верят людям, не входящим в их семью или в круг знакомых. Они гордятся
своим никому не нужным славным, героическим прошлым, в то время как американцы
устремлены в будущее. Они считают бедность не пороком, как янки, а
добродетелью. Последнее, пожалуй, самая омерзительная черта в христианстве (счастливое
исключение — протестантизм).
Вы заметили, что все черты, которые я перечисляю, есть черты деревенского
мышления? Это не есть черты чисто католические, или чисто испанские, или
чисто южные. Это навозная отрыжка Деревни. Это дыхание Традиции. Многие из
перечисленных «испанских» черт свойственны провинциальным русским и — в гораздо
меньшей степени — москвичам.
И все-таки, несмотря на многие общие психологические качества, свойственные
сельским жителям и вызванные условиями крестьянской жизни, именно Деревня
является носителем так называемой национальной культуры, то есть той внешней
шелухи в виде обычаев, этнических одежд, причесок, национальной кухни,
верований, которая так дорога традиционалистам и мультикультуралистам... География
и климат накладывают неизгладимый отпечаток на народный характер, на культу-
РУ г религию. Поэтому жители Деревень, расположенных в разных географических и
климатических зонах земного шара, имеют разные культуры (разные «этники», как
я это называю). А вот жители крупных городов культурно более нивелированы.
Разница между парижанином и москвичом меньше, чем между москвичом и жителем
деревни Гадюкино. Потому что горожане не зависят ни от географии, ни от кли-
мата. Они живут в стандартной среде: высотные дома, электричество,
водопровод, трамвай, столбы... Им без разницы, зима сейчас или лето, будет урожай или
нет — это не их проблемы, это проблемы коммунальщиков и сырьевиков, которые
где-то далеко добывают горожанам нефть и еду. Город стряхивает Деревенскую
культурную шелуху, как коросту. Он задает людям другой жизненный темпоритм.
Но для этого требуется смена поколений: человек, выросший в деревне, так
деревенским и останется, даже если переедет в столицу. А если вы заселите целый
город крестьянами из кишлака, они превратят его в грязную деревню, как это
произошло с некоторыми городскими районами в постсоветской средней Азии после
того, как оттуда уехали белые люди. Город, как желудок, может переваривать
Деревню. Но постепенно. Порционно. Впрыскивать нужно дозировано. Иначе —
отравление...
Почему китайские вещи стали синонимом отвратительного качества? Да потому
что у вчерашнего китайского крестьянина, работающего на фабрике, нет
культуры. Точнее, нет у него технологической культуры, то есть любви к точности.
Как сказал один старый городской мастер ЗИЛа о деревенских лимитчиках: «Нет в
них любви к миллиметру».
Любовь к точности — вот чем отличается Городская культура от Деревенской. В
деревенской жизни точность не нужна. Бросил зерно левее или правее — без
разницы... Допуск при строительстве хаты — сантиметры. Не влазит — подрубим.
Торчит бревно на пядь дальше остальных — не беда. Отсюда общая неаккуратность
деревенского быта. Иное дело город. Там речь идет уже не о миллиметрах — о
микронах, о сверхчистом производстве. Китай только проходит этап урбанизации,
то есть культурной нивелировки — сейчас там только начался фазовый переход от
китайского крестьянина к универсальному горожанину, для которого любой город
Земли — привычная среда обитания. Поэтому у китайских джипов и выпадает из
посадочного гнезда пульт управления электростеклоподъемниками.
... И все-таки в последнее время даже трудолюбивые американцы стали чуть-чуть
дрейфовать в сторону Европы, задумались: а стоит ли всю жизнь горбатиться по
страшному? Действительно ли в работе весь смысл жизни? Это даже стало
появляться в голливудских фильмах — коллективном бессознательном Америки. Герой
одного из них (запамятовал название) все кино решает вопрос: действительно ли
в работе смысл жизни, как его учили? И постепенно находит европейский ответ:
не обязательно, черт побери! Возможны и другие варианты. Например, такая
философия: до тебя в мире было много хороших вещей и после тебя будет много
отличных вещей. Твоя задача, пока ты тут, — успеть воспользоваться ими.
Если вы думаете, что это простое потребительство, то я скажу вам: вы
ошибаетесь !
Во-первых, здесь под вещами имеются в виду не только собственно предметы,
но и иные ценности — общение с семьей, друзьями, путешествия и т. д. — все,
чему любят посвящать время европейцы и не очень умеют американцы. Во-вторых,
даже если бы эта философия имела в виду только «вещные вещи», и то в ней был
бы глубокий смысл. Излагаю...
Оглянитесь вокруг, сколько прекрасных вещей вас окружает! Ну, вот хотя бы
то, что прямо под рукой — сотовый телефон. Пластмасса, чуть-чуть
металлических сплавов, проволока, полупроводники, стеклышко экрана, кожаный чехол...
Пластмасса... Вы знаете, как и из чего делается пластмасса? Вы были на
нефтеперегонном заводе? Вы представляете роль нефтехимической промышленности в
функционировании нашей цивилизации? А знаете, чем по объему окрашивается
пластическая масса? Как она формуется? Как испытывается?
Металлы... Вы знаете, как, чем и для чего легируется кипящая сталь, из
которой произведут винтики для корпуса вашего телефона? Что такое внутренняя
текстура металла, и какими способами металлурги выстраивают атомы сплава в том
порядке, какой нужен конструктору? Где и как геологи нашли ту руду, из кото-
рой потом добыли граммы столь необходимого для винтиков химического элемента
с 26-ю протонами в ядре? Из каких приисков золото, напыленное на ножки
микросхемы и как его напыляли? Каким транспортом доставлено это золото на завод
полупроводников, и рисковал ли инкассатор при его перевозке? Из какой стали
сделаны пластины его бронежилета? Или это вообще был не инкассатор?
Полупроводники... Вы помните из школьного курса физики принципы р-n перехода?
Вы знаете способы формирования логических кристаллов? Вы знакомы с людьми,
которые писали программы для вашей мобилки? Хотя бы сколько их было?
Стекло... Вы были на экскурсии в стекольном цехе? Что добавляют в стекло для
изменения его свойств? Как его режут? Что такое магнетронное напыление? Как
закаляют предварительно эмалированное стекло? Где добыть молибден и свинец
для лигатуры? Кто учил, лечил, обувал стекольщиков и их детей?
Кожа... Из какой она страны? Как и кем дубилась? С какой химической фабрики
красители и дубильные вещества?..
Каждая вещь, произведенная цивилизацией — даже самая простая —
непосредственно и опосредованно заключает в себе труд сотен тысяч людей и знания,
накопленные сотнями поколений. Даже винтик. Скажем, труд металлурга, геолога и
менеджера по продажам металла — непосредственный. А труд профессоров в вузах,
готовящих металлургов, геологов и экономистов, труд воспитателей и учителей
их детей, труд и знания их лечащих врачей и пилотов, доставляющих их к месту
отдыха — опосредованный. Это и называется цивилизацией. Поимейте же уважение
к Вещи, господа борцы с вещизмом и потребительством. Получите удовольствие
оттого, что в руках у вас — бесценные сто грамм цивилизации, вмещающие в себя
жизни и смерти, радости и трагедии, потери и обретения тысяч и тысяч людей.
Каждый килограмм продукции, произведенной современной цивилизацией, вмещает
на порядки больше информации, чем тот же килограмм сто лет назад.
Каждая вещь — это победа. Это чей-то труд и прорыв, чьи-то гениальные
изобретения . И все для тебя, любимый Потребитель! Полюбите вещи — за ними люди.
Если вы будете видеть за каждой вещью людей, чувствовать заключенную в ней
бездну знаний, ваше потребительство приобретет совсем другой градус, иную
наполненность .
Да, у сегодняшних «среднеклассовых» людей нет и не будет никакой идеи. Но
нужна ли идея для того, чтобы потреблять? Ведь главный человек сегодняшней
экономики — Потребитель. Сбылась вековая мечта человечества: «пусть хоть дети
наши поживут хорошо». Хорошо, то есть:
1) в достатке,
2) имея свободное время,
3) развлекаясь,
4) будучи здоровыми...
Сегодня человечество как никогда близко к формуле: «Потребитель =
Цивилизатор» .
А уж если вспомнить, сколь эфемерно само ваше существование по сравнению с
существованием организма Цивилизации... Есть такой смешной тост: «В каждой
порции спермы содержится 200 000 000 сперматозоидов. Так выпьем за 200 000 000
наших нерожденных братьев и сестер!» А ведь нерожденным мог оказаться каждый
из нас: шанс родиться — один из двухсот миллионов — большим не назовешь. А
если учесть, что мои родители могли не встретиться по триллиону причин... Что
шанс родиться у моего отца был не большим, чем у меня — один из двухсот
миллионов . И у матери тоже. И у их родителей... Если учесть всю эту цепочку
невероятности, приходится признать, что шанс родиться у меня был практически
равен нулю. Но я есть! И ты есть, читатель!
Мы невероятны. Но мы существуем. Так возрадуемся этому невероятному чуду! И
постараемся прожить жизнь в этой радости. Пользуясь любой мелочью для ее
подогрева. Тем более что в каждой мелочи непосредственно и опосредованно скрыт
гений и труд миллионов людей, так чудесно живших до нас и живущих при нас...
Проживем в радости и оставим потомкам свой след, пусть крохотный, как след
одного полипа в коралле, но из наших маленьких радостей и тревог складывается
величайшее здание цивилизации, о которое разбиваются волны слепой природной
стихии, как море о коралловый риф. Ну? Чем не философия?
Действительно, почему бы не порадоваться жизни? Почему бы не побыть
гедонистами? Только потому, что это не нравится многочисленным катонам? Но с какой
стати мы должны отвечать за их внутреннюю необустроенность и неумение
радоваться?
— Но нельзя же радоваться только вещам! А где же любовь к людям? —
воскликнет , лежа на диване, какой-нибудь стукнутый пыльной книжкой читатель.
Ах, друг ты мой стукнутый! Научись хотя бы малому — радоваться и
восхищаться вещами, сделанным для твоего удобства. А уж от привязанности и любви к
людям тебе избавиться не удастся, как ни старайся: пока ты стадное животное, ты
неизбежно привязан к себе подобным, и без них просто жить не сможешь.
Страдать будешь. Как страдал без человеческого общества Робинзон Крузо. И только
вещи, сделанные другими людьми, помогли ему выжить. Овеществленный труд
других людей...
Полюбите овеществленный труд. Полюбите вещи, как люблю их я... Что ты еще
хочешь сказать, мой бедный читатель, наслушавшийся зеленой алармистской ерунды?
— С этой вашей любовью, с этим вашим вещизмом и потребительством люди
загубят природу. Потребительская цивилизация просто сожрет планету! Нужно
добровольно ограничить потребление!
Есть такие мысли, и они очень популярны, причем даже на Западе — там
набирает обороты движение людей, добровольно ограничивающих свои потребности. То
есть губящих экономику так же, как мультикультурализм губит Америку.
Скелет цивилизации — экономика. Экономика работает на потребление. Была тут
недавно одна экономика, которая работала на идею — танки всякие делала, асу-
анские плотины строила, производила самые крупные в мире шагающие экскаваторы
и немыслимое число чугунных чушек на душу населения. Умерла. И страну за
собой потащила... Америку иногда называют страной с церковной душой. А СССР был
городской страной с деревенской душой. И пока Деревню до донышка не вычерпали
— держались как-то.
Но как только завершился процесс урбанизации, закачалось имперское здание с
гнилым скелетом и рухнуло. Потому что только простодушное крестьянское
население можно увлечь великой идеей или одной религией, а Город-гедонист —
только конкретными вещами. В Городе любая религия растворяется, даже такая
задорная , как коммунистическая.
Что же касается добровольного ограничения потребления, которое вдруг
подняло голову на Западе, то это просто самоубийство. Вспомните, всего 4%
самодеятельного населения обеспечивает целую страну едой, работая в сельском
хозяйстве . Еще процентов пять работают в сфере производства, делая
жизнеобеспечивающие вещи. А остальных куда девать, если все вдруг станут настолько
сознательными, что ужмут потребление до минимального? Загнать в концлагеря?
Кормить бесплатно? Занять сизифовым трудом, заставив рыть какой-нибудь Беломоро-
Балтийский канал или запускать спутники с помощью гигантской рогатки? Сейчас
эти люди, составляющие подавляющее большинство населения в цивилизованных
странах, заняты в тех сферах, которые нужны не для элементарного выживания, а
нужны для хорошей цивилизованной жизни. Это адвокаты, производители и
продавцы новых моделей сотовых телефонов и компьютеров, кинематографисты, циркачи,
официанты, ученые, экскурсоводы, брокеры, стилисты-визажисты, пилоты
пассажирских лайнеров, повара, производители видеомагнитофонов, водки, обоев,
горных лыж, компьютерных игр... В общем, практически все. Возможно ли практически
всех вынуть из процесса производства товаров и услуг? Возможно ли свернуть
экономику? И что тогда останется?
Да слава богу, что люди придумывают себе занятия, разрабатывают всякие-
разные штуки, которыми заинтересовывают других людей и заставляют их
покупать , то есть крутятся, работают, платят налоги, которые частично идут на
финансирование фундаментальной и прикладной науки. Что, в свою очередь,
приносит плоды в виде дальнейшего улучшения качества и количества жизни, а также в
виде идей по поводу охраны среды.
Вот вам две средних, типичных для своего времени профессии на выбор. Первая
— офис-менеджер, работающий в чистой, светлой конторе, за цветным
компьютером, в чистой рубашке. Он имеет перерыв на ланч и на кофе, он после 8-часовой
работы идет в кегельбан или в паб — дернуть пивка с друзьями. А потом домой,
где его ждут чистые сытые дети. Или даже один ребенок. Скучно, неправда ли?..
Обнаружить к исходу дней, что ты всю жизнь только и делал, что менял модели
телевизоров и автомобилей. Согласен, ужасно.
Вариант номер два. Средневековый добытчик серебра. Впрочем, не обязательно
средневековый, по той же технологии работал и древнеримский шахтер. На нем
серая от грязи хламида и кожаный фартук. На этот фартук он садится и скользит
на заднице по деревянным желобам, периодически пересаживаясь с одного желоба
на другой и постепенно спускаясь на километровую глубину внутрь горы. Путь на
работу занимает всего 20 минут и напоминает аттракцион. Вот оно счастье — на
работу как на праздник!..
Рабочие инструменты — молоток и кирка. Лаз в шахте, где происходит
непосредственно добыча — сечением 70x50 см, в нем можно передвигаться только
ползком. Это все рабочее пространство — 70x50 см. Левой рукой шахтер держит
кирку, правой стукает по ней молотком. Долбит дальше узкий проход в поисках
серебряной жилы. Освещение — маленькая, отчаянно коптящая от недостатка
кислорода масляная лампа, которую шахтер держит в зубах. Весь обед — кусок
черствого хлеба из грязного кармана. Если приспичило помочиться, обратно потом
надо будет пятиться через лужу своей мочи. А запах!..
Восемь часов такой работы пролетают как один сплошной фейерверк, праздник
труда. После чего начинается восхождение. Вниз рабочий ехал на фартуке 20
минут, вверх с километровой глубины ползет 4 часа. И выползает в сарай над
шахтой. В этом сарае собираются все вылезшие шахтеры. И сидят еще два часа.
Сарай — нечто вроде барокамеры, только для глаз. В его стенках устроены штук
двадцать крохотных закрытых окошек. Их открывают по одному, в течение двух
часов — чтобы глаза постепенно привыкли к дневному свету, иначе — слепота. И
только через шесть часов после окончания смены можно идти домой. Где
работника ждет орава грязных голодранцев.
Первый вариант работы — это Современность. Второй — плод пасторальной
цивилизации. Какая картинка вам ближе? Какую работу и образ жизни вы бы выбрали?
Покупать всю жизнь телевизоры и страдать от этого трансцендентною мукой или...
Можете не отвечать, и так понятно. Но учтите, что на первой картинке вокруг
офис-менеджера дымят фабрики и заводы, а на второй мило блеют овечки и
пастушок дует в дудочку на лужке — где-то в километре вверх от шахтера.
— А как же нагрузка на природу, которая, бедная, и так едва справляется? —
цинично и тупо спросят зеленые, работа которых — в офисе перед компьютером —
природу охранять, а не в шахту лазить.
Козлам — отвечу... Удельная нагрузка на планету сельскохозяйственной
цивилизации была куда выше (см. «Апгрейд обезьяны») , чем цивилизации
индустриальной. А нагрузка цивилизации информационной, болезненно заботящейся о чистоте
дыма из труб, еще меньше. Не здесь нужно проблемы искать. А в дурных головах,
которые дурные вещи говорят.
...Говорят, Рим, потеряв идентичность, погиб. Мол, променяв миссионерский
запал, крестьянский задор и красивую идею на удобства и комфорт, римляне тихо и
незаметно завоевались варварами... Но мы-то знаем, что Рим сгубила пропасть
между низкими научно-технологическими возможностями того времени и масштабными
военно-экономическими цивилизаторскими задачами, стоящими перед империей.
Истощившись финансово, античный Рим погиб, как гибли до него и после него
традиционные деревенские империи. Вопрос не в том, почему погиб Рим, а в том,
почему он так долго существовал. А существовал он так долго, потому что
корневая система была мощная, античная. Вот и простоял дуб 1200 лет. Были б
деньги, технологии и средства связи, глядишь, катился бы Рим неспешно до
Тихого океана и никакие границы маслинно-виноградного ареала не задержали бы
его цивилизаторства: для идей нет границ. Главное тут — катиться не слишком
быстро, чтобы успевать переваривать завоеванных варваров. Чуть позже, на
другом технологическом уровне, аналогичные задачи успешно решили европейские
продолжатели римского дела — над их мировыми империями не заходило солнце.
...Говорят, что, потеряв идентичность, распался СССР. Передергивают! СССР
сначала рухнул из-за того, что его экономика была насквозь поражена грибком
социализма, а потом уж его народ потерял идентичность, забеспокоился, стал
головой по сторонам крутить... А до того все прекрасно чувствовали себя
советскими гражданами огромной империи. И до сих пор еще русские ощущают в себе
следы былой идентичности, полушутя называя себя «совками».
...Говорят, что, потеряв идентичность, рассыпается Америка. Вот здесь стоп!
Дайте лупу... Рассмотрим поподробнее.
Идентичность — это соотнесение себя с какой-то группой: «Я принадлежу к
такой-то группе, которая по таким-то параметрам отличается от других групп».
Если человек идентифицирует себя со своей страной (я — американец, я —
француз и т. д.), это называется национальной идентичностью. Мы отмечали, что
национальную идентичность народов вчерне наметили экономические связи и
окончательно сформировали войны. Действительно, ассоциирование людей в единую
группу усиливается в критических ситуациях. Сегодня, допустим, идентичности нет
или она крайне ослабла, а завтра два «Боинга» врезаются в небоскребы, и
возросший дух патриотизма накачивает шар идентичности. Идентичность — просто
военный инструмент. Рубанком строгают. Отверткой заворачивают шурупы.
Идентичностью воюют. Идентичность — аверс патриотизма. А патриотизм — реверс
идентичности .
Если вам не нужно строгать, для чего брать в руки рубанок? Если страна не
собирается ни с кем воевать, для чего ей идентичность-патриотизм? Есть два
ответа.
1) У людей всегда существует потребность ощущать себя в группе, поскольку
они стадные животные.
2) Сами видите, Америка вон без стандарта идентичности — распадается...
Отвечаю по порядку. Начну с легкого... Стремление быть в стаде может быть
реализовано необязательно в рамках национальной идентификации. Групп много. И
чем развитее общество, тем больше самых разных идентификаций оно предлагает
человеку. Существуют профессиональная общность, религиозная, культурная,
спортивная, политическая, хобби-общность... да мало ли! Совсем не обязательно
государственным флагом махать, чтобы чувствовать себя в группе
единомышленников . Не зря же многие американцы провалились с уровня национальной
идентичности на уровень племенной — нашли себя в куче навоза.
Что же касается распада Америки под натиском чужой идентичности...
Проникновение эмигрантов Третьего мира в развитые страны, то есть, по сути, частичная
варваризация — явление необходимое: нужно же кому-то туалеты мыть и
мусоропроводы чистить! Рабов теперь уже нет, полной автоматизации всех процессов
еще нет, значит, нужны гастарбайтеры. Но мы помним, что любое благо может
превратиться в свою противоположность. Даже избыток жизненно необходимого
кислорода может вызвать у человека кислородное отравление. Все хорошо в меру...
Пока в середине-конце прошлого века не поднялось мексиканское цунами, Америка
вполне справлялась с потоком туалетных чистильщиков. В США была целая система
по ассимиляции вновь прибывших и встраиванию их в общее культурное поле
цивилизации .
А вся беда — в «недопустимой» протяженности сухопутной границы между США и
Мексикой, между странами Первого и Третьего мира. Только маленькая речка Пе-
реплюйка разделяет Богатство и Нищету. Вот оно и полезло...
А как только полезло, сразу же закрепилось. В США начали образовываться
диаспоры и лобби — мексиканская и примкнувшие к ней кубинская, различные
латиноамериканские... Они, играя на американском гуманизме, разрыхлившемся до
состояния глупости (политкорректность и мультикупьтурализм!) проводили те
законопроекты, которые позволяли незаконным эмигрантам закрепляться на территории
Штатов. А когда варваров так много, их, во-первых, уже невозможно переварить
— никакого желудочного сока не хватит, отсюда и несварение. Во-вторых, в
государстве , где царь и бог Потребитель, сразу появляется предложение. Вам лень
учить английский? Мы вам будем издавать газеты на испанском! И радио сделаем
на испанском! И ТВ на нем же! Только платите... Тем более что государство не
заставляло более учить английский и поощряло политику разделения страны
декларированным двуязычием и мультикультурализмом... Наконец, в-третьих, в
демократическом государстве власть у тех, кого большинство. Если большинство у
мексиканцев — у них и власть... Это, кстати, очень напоминает падение Западной
Римской империи. Ее крах вполне можно назвать государственным переворотом,
поскольку варвары были тогда у вершины военной власти и защищали Рим. Они же
его и сдали другим варварам.
Эх, Америка! Полвека назад границу надо было строить на советский манер.
Вложили бы с десяток миллиардов, сейчас бы горя не знали. А теперь поздно
пить «Боржоми», когда штаты отвалились...
В развале Штатов меня пугает не сам развал. А варварская подоплека этого
развала. Дело ведь не в том, что «плохая» культура сменяет «хорошую», а в
том, что на смену Цивилизации приходит Варварство. Глобальная Деревня
навалилась на Город и задушила его своим мясом, неуспевшим перевариться... Дело не в
том, что англосаксонская протестантская культура «лучше» католической
испанской. А в том, что в данном случае ковбойская шляпа воплощает в себе
Цивилизацию, а сомбреро — Дичь.
Нет на свете Запада и Востока с их вековечным киплинговским
противостоянием, а есть Цивилизация и Варварство. Технологии и Отсталость. Нету Востока
таких волшебных ценностей, которые можно было бы взять и инкорпорировать в
Цивилизацию, радуясь чудесной конвергенции. Потому что второе имя Восточных
Ценностей — Бедность. Или, по-другому, Деревня. Которая не может обойтись без
бога.
Нулевой бог
Когда встает вопрос о национальной идентичности и смысле жизни, рядом
всегда как-то невзначай вырисовывается бог. Истоков религии мы уже касались в
первой части публикации, когда рассуждали о человеческой животности. А вот о
дальнейшей эволюции религии немного поговорим здесь.
Современные простые американцы очень похожи на древних римлян своей
набожностью . Только боги у них разные. Боги древних римлян — это слегка
модернизированные племенные боги дикарей каменного века. Вот Марк Аврелий макает копье
в чашу с кровью быка и метает в сторону врага — типичный жест каменного века.
Доисторическая Африка... А вот в честь совершеннолетия у римского юноши
отрезают клок волос — отголосок племенного обряда инициации, посвящения в мужчины.
Социальный прогресс всегда идет на шаг впереди религии. Или, что то же са-
мое, религия всегда на шаг отстает от прогресса. То есть является фактором,
тормозящим социальную эволюцию. Смотришь на религию древних римлян, видишь
тут и там отголоски древнейших обычаев и верований и поражаешься — как могут
столь цивилизованные люди, строящие великолепные акведуки, мосты, управляющие
странами, верить во всю эту чушь?
Они и не верили. Развитое общество вообще очень критично относится к
сказкам. Здесь я имею в виду не все общество, разумеется, а его наиболее
образованную часть — элиту. Потому что абсолютное крестьянско-пролетарское
большинство Рима было крайне религиозным. Крестьяне по складу характера и образу
жизни вообще склонны к суевериям. Тенденция тут простая — чем выше
образование, тем меньше человек склонен верить в сказки и больше в себя, в науку...
Поначалу римляне вообще богов не имели, а верили в духов — воды, огня,
воздуха, стыда, пахоты, румянца и пр. Римские боги-духи обитали везде — в земле,
в траве, в источнике воды, в реке, в сарае. У каждого человека был свой дух-
покровитель — гений. Все имело свое мистическое значение в этом сакральном
мире — бледность ребенка, его первый крик, писк мыши. Любимая Дугиным са-
кральность была разлита повсюду. Бог был размазан по всей природе ровным
слоем исчезающей тонкости и, по сути, представлял собой просто природу плюс
суеверия, то есть ошибочные алгоритмы воздействия на эту природу.
Потом начался процесс конденсации духов. Люди начали представлять себе
богов в виде конкретных дядек и теток — шел нормальный, характерный для
взрослеющего дикарского сознания этап очеловечивания богов. Боги росли вместе с
людьми. Так сложился громадный пантеон, в котором за каждое конкретное
направление или действие отвечал конкретный божок. Богиня Партула отвечает за
родовые боли. Бог Ватикан отвечает за первый крик младенца. Бог Диспитер
показывает младенцу первый свет. Богиня Румина учит младенца сосать грудь... И
такое столпотворение — в любой сфере. Богиня Пателана помогает пшеничному
колосу развернуться. Панда — богиня уже раскрывшихся колосьев. Бог Лактан
отвечает за молочные колосья... В общем, многочисленные мелкие боги, как мухи,
суетились вокруг римлян.
(Позже, когда христианство модернизировало под себя прежний идеологический
фундамент, один бог резко выделился, а все остальные превратились в
разнокалиберных святых, отвечающих, как и в язычестве, каждый за свой фронт работ —
кто-то беременным помогает, кто-то строителям, кто-то купцам
покровительствует... А дух-гений превратился в ангела-хранителя.)
Ввиду такой многочисленности богов буквально все действия древних носили
религиозно-мистический характер, потому что куда ни плюнь, обязательно
попадешь в какого-нибудь божка. По каждому пустяку нужно было консультироваться
со жрецом, как сейчас с юристом. Любое действие, вплоть до огораживания
участка забором носило характер религиозного обряда. Любопытно, что один из
кланов римских жрецов назывался понтификами, то есть буквально мостостроителями.
Когда-то эти люди должны были наблюдать за постройкой моста через Тибр.
Постройка моста — дело важное, а значит, священное, тут без жрецов никак не
обойтись... В дальнейшем, когда римляне повзрослели и стали строить мосты сами,
без помощи высших сил, понтифики начали отвечать за общий надзор за
богослужениями в Риме, составляли календарь... Функции изменились, название осталось.
Перед каждой битвой непременно должны были осуществляться гадания на курах.
Специальный дармоед (жрец) выпускал из клеток священных кур и если те
начинали клевать зерно, объяснял, что это означает, будто боги милостивы к римлянам
и сулят им победу. А если куры зерно не клюют — дурной знак боги подают.
Маразм, да?.. Не только нам, но и цивилизованной элите римлян было ясно, что
курогадания — маразм вопиющий. Но серая солдатская масса — вчерашние
крестьяне — были очень набожны, очень суеверны... И иногда возникали конфликты.
Первая Пуническая война. Римский полководец Клавдий Пульхр собрался дать
морской бой противнику. Условия для римлян благоприятные — надо нападать!
Нельзя? Почему? Ах да, невозможно начинать сражения без курогадания... Ну так
выпускай быстрее своих кур, жрец! Авгур выпускает из клетки кур, а те не
клюют зерно. Ах, твари!
— Не хотят жрать, так пускай напьются! — рявкает Клавдий и велит выкинуть
поганых кур за борт. После чего начинает сражение. Но все римские воины
видели, что куры зерно клевать не стали. Значит, боги отвернутся от римлян, и
тогда чего ж зря кровь проливать?.. С таким настроем римляне бой, конечно,
проиграли. Если мне память не изменяет, это было первое и последнее крупное
поражение римлян в морском бою.
Другой пример столкновения цивилизованного подхода и страха серой
солдатской массы. Вторая Пуническая. Консул Гай Фламиний, хмурясь, смотрит, как
священнодействует политработник, выпуская курей из клетушки. Чего-то опять у
кур нет аппетита. «Давай на завтра бой перенесем, — советует авгур
полководцу. — Я их сегодня не покормлю, завтра за милую душу клевать будут».
— Охренеть! — восклицает полководец, — Будем теперь воевать в зависимости
от куриного аппетита!
И приказывает расстроенным солдатам идти в бой. Который через три часа
проигрывает и погибает.
Но не всегда кончалось так печально. В 223 году до нашей эры два консула
выступили с войском против галлов. Но римским жрецам снова что-то не
понравилось , и, посовещавшись, они передумали — решили, что прошедшие выборы
консулов были недействительны, потому как сопровождались дурными
предзнаменованиями. Вслед ушедшим на войну консулам летит гонец с приказом — вернуться и
сложить с себя полномочия для перевыборов. Консулы — люди интеллигентные, в
богов не верят, в приметы тем более. Но формальность соблюли — зная содержание
приказа, просто не стали раскрывать послание до окончания битвы, разбили
врага и вернулись с добычей в Рим. Так там их чуть триумфа не лишили за такое
самоуправство! Как можно пренебречь указаниями гаруспиков! Это просто
аморально !
Греки, народ более культурный, смеялись над суеверностью и религиозностью
римлян, также как сейчас европейцы посмеиваются над религиозными
американцами. А позднее, уже и сами окультуренные Ренессансом, римляне изрядно поохла-
дели к своему «мультфильмовскому» пантеону. В римской элите уже к Третьей
Пунической сложилось мнение, что их мудрые предки специально придумали религию,
чтобы держать народ в узде, а умному и благородному человеку религия ни к
чему.
Вот, скажем, отрывок из личного письма благородного патриция Кассия своему
другу Луцию: «Пишу тебе из Рима, где я только что присутствовал на играх,
которые император Домициан давал в Колизее... Новости, которые здесь у всех на
слуху, удручающи: авгуры предсказали императору неприятные события... Скажу
тебе, однако, что я ничуть не верю в эти предсказания. Я полагаю, что, как
сказал Лукреций, человека надо вырвать из его суеверий. Ну, серьезно ли, чтобы
государство принимало свои решения с оглядкой на аппетит священных кур?
Цицерон поставил уже под сомнение это обстоятельство... Знаю, мой скептицизм
придется тебе не по нраву. Но действительно ли ты веришь, что «Святая весна»,
декрет, который принял сенат в начале Второй Пунической войны, может повлиять
на исход битвы? Умерщвление всех животных, родившихся весной, не помешало
Ганнибалу разгромить нас при Требии, у Тразименского озера и при Каннах».
Друг Сципиона, увлекающийся астрономией, успокаивал солдат, потрясенных
солнечным затмением, и говорил, что никакие боги и дурные знамения тут не при
чем, дело здесь только в природном и периодическом явлении. Убедил...
Грамотность убивает религиозные суеверия.
Сципион же полагал, что для благородного человека само сознание того, что
он поступил благородно, является лучшей наградой для совершения гуманных
поступков . И никакие божьи награды и божьи кары приличному человеку не нужны.
В общем, пантеон сварливых, мстительных, склочных, напоминающих соседей на
коммунальной кухне римских богов казался смешным просвещенным людям еще до
нашей эры. Нужно было что-то более абстрактное и менее глупое. И оно пришло.
И аккурат впору пришлось...
Возможно, когда-нибудь и христианство будет казаться смешным. Собственно,
многим уже давно кажется — как-никак две тыщи лет этой сказке, пора
кончаться! Просвещенная Европа начала смеяться над христианством и отказываться от
него еще в XVIII веке. Острый глаз исследователя отмечает в христианстве и
древнейшие следы каннибализма («Ешь мое тело, пей мою кровь» — символически
предлагает Господь, подсовывая верующим мучные изделия и вино), и
заимствованные из более древних культов мифы о непорочном зачатии (по легенде,
кстати, отцом Ромула и Рема был бог Марс, который непорочно, но весьма конкретно
оплодотворил их мать, также, как позже Саваоф оприходовал деву Марию). А этот
ужасный обычай приносить в жертву гостю собственного сына, который сквозит
через все христианство!..
— Нельзя понять ни Коран, ни Библию, не будучи знакомым с этим кошмарным
обычаем Востока, — рассказывал мне как-то в парке на скамеечке профессор На-
заретян, занимающийся проблемами социальной эволюции. — В ереванской
картинной галерее висит картина, которая изображает исторический эпизод: армянская
танцовщица танцует перед Тиграном Великим, держа в руках отрезанную голову
своего сына. Это был очень широко распространенный обычай на Востоке — в
честь дорогого гостя принести в жертву старшего сына. Голову ему отрезать... И
Коран, и Библия буквально пронизаны этим обычаем. Помните, знаменитый эпизод,
когда Авраам приносит в жертву Богу сына... И подобное не только в Ветхом
завете! Вся интрига Нового завета замешана на этом варварском обычае: «И так
возлюбил Бог людей, что принес в жертву им своего сына». Причем этот обычай
существовал на Востоке аж до конца XX века! Мне рассказывал мой коллега, старый
профессор... Это случилось в конце 1940-х годов. Ему тогда было 12 лет, и он
путешествовал вместе со своим отцом по Ирану. Советская власть тогда
возбуждала курдов к национально-освободительной борьбе, отец профессора — партийный
чиновник — именно этим и занимался. Приезжают они в горное курдское племя. И
вождь племени говорит: в честь дорогого русского гостя я решил принести в
жертву своего старшего сына!.. К счастью, нашему партийцу удалось уболтать
вождя не резать голову своему сыну под предлогом, что, мол, «он нам еще
понадобится для борьбы». Мой знакомый вспоминал, как он, 12-летний мальчик,
страшно тогда перепугался, он подумал, что сейчас состоится «обмен
любезностями» : вождь отрежет голову своему сыну, а его отцу придется убить его.
...Наполеон однажды сказал: «Александр Македонский завоевал полмира, после
чего объявил себя живым Богом. И все, поверив, воздавали ему почести, как
Богу! Я тоже завоевал полмира. Но если я завтра объявлю себя Богом, меня
поднимет на смех любая торговка рыбой на базаре».
Размывающее влияние всеобщего образования и технического прогресса на
религию было замечено мыслителями уже давно. Еще Блаженный Августин говорил про
ученых, что «эти упрямые начетчики и педанты не успокоятся, пока не изгонят
Творца из всего нашего мироздания». Со времен эпохи Просвещения десакрализа-
ция быта и жизни пошла уже полным ходом — чем больше становилось паровозов и
прочих чудес техники, тем меньше места оставалось для Бога.
Сегодня эта тенденция порой прослеживается даже в богобоязненной Америке.
«За последние 30 лет, — отмечает американский мыслитель Фарид Закария, — в
религиозной жизни США произошли самые глубокие изменения со времен XVII
века».
Суть этих кардинальных изменений состоит в том, что если раньше церковь бы-
ла пастырем для прихожан, то теперь прихожане стали пастырем для церкви —
церковь столь чутко и нервно прислушивается к малейшим капризам и желаниям
потребителя культовых услуг, что практически позабыла про догматы. Сейчас во
многих американских церквях даже само упоминание ада, равно как и критика
греховности прихожан, считаются недопустимыми. Зачем расстраивать клиента?
Посетителя церкви только хвалят, утешают и успокаивают. И уж, конечно, в
современной политкорректной Америке ни одному священнику даже в голову не
придет напомнить прихожанам, что в Библии Господь велел наказывать
гомосексуалистов смертной казнью.
В маленьких городках, составляющих ядро Америки, церковь давно уже
перестала быть идеологическим маяком, а превратилась в клуб, где собираются, чтобы
пообщаться, где проводятся танцевальные вечеринки, конкурсы, заключаются
браки. От религии осталась одна внешняя шелуха, оболочка. А внутри — доллары,
стиральные машины, виагра и прочие дары Цивилизации.
Самым ярким примером этой потребительской тенденции может послужить судьба
проповедника Билли Грэхэма. В начале своей карьеры он придерживался жестких
фундаменталистских взглядов, без устали осуждал греховность современной жизни
и пророчил отступникам от веры кары небесные (катоновские вопли!). Но потом
течение религиозного бизнеса и современные технологии внесли в мировоззрение
пастора определенные коррективы — чем больше он выступал по радио и
телевидению, тем меньше было в его словах жесткости, определенности. Из обличителя
Грэхэм превратился во всепрощенца. Пастор прекрасно понял, что продается, а
что остается лежать на полках невостребованным: «Люди любят, когда их хвалят
и не покупают ругань в свой адрес. Когда-то, во времена религиозной
монополии, церковь могла предлагать любой товар — он был единственным. А сейчас
конкуренция так обострилась, что малейший дискомфорт может заставить клиента
отвернуться от нашей лавки. Это же чистая психология...». Вот в чем прелесть
общества потребления!..
Массовые информационные технологии (радио, ТВ, Интернет, исповеди по
телефону) настолько разбаловали прихожан, настолько редуцировали религиозные
проповеди, что фактически свели последние к обычным телешоу. Христианские
звукозаписывающие компании выпускают компакт-диски с записями «христианской
музыки» всех направлений — хард-рок, тяжелый металл, джаз, гранж, фанк, попса,
хип-хоп, рэп...
Евангелистские проповедники-пятидесятники, быстро набирающие сейчас
религиозные очки в США, вообще свели веру к идее чистого наслаждения. «Христианство
должно приносить радость и удовольствие, — заявил один из идеологов движения
Джим Баккер. — Спасти свою душу совсем не сложно».
Именно братья Баккеры построили в Америке первый религиозный парк
развлечений («христианский Диснейленд») , в котором есть отель на 500 номеров, аква-
парк, молл (торговый центр) и постоянно действующее высокотехнологическое
представление на тему страстей Господних.
Но и это все уже мало помогает. Сейчас в Америке ширится движение «духоис-
кателей». Эти вообще полагают, что религия — дело приватное, частное,
интимное . И, стало быть, здесь неприменимы никакие требования и приказания. А
значит, и духовные наставники — священники — не нужны. Принцип духоискателей
прост: каждый сам себе священник!..
Главным итогом этой демократической коммерциализации (или коммерческой
демократизации) духовной жизни является то, что философ Хантер называет
«потерей обязывающего послания», то есть упадок всех религиозных авторитетов в
жизни западного человека. И в Америке, и в Европе люди, все еще по инерции
полагающие себя верующими, де-факто уже давно живут как стихийные атеисты. И
Бог для них — не более чем привычные и давно не замечаемые картины на стене...
Здесь я не могу не вспомнить про Россию, потому что читатель уже вспомнил
про нее без меня: «А у нас-то религиозное возрождение на фоне экономического
подъема!» Нет, читатель, это не возрождение. Это колебание в противофазе —
просто распрямилась сжатая когда-то большевиками пружина. Пружине еще
помогает нынешняя российская власть, по глупости взявшая курс на поддержку
«титульной религии». Таким образом Кремль, наверное, старается сохранить подувядшую
карфагенскую идентичность, вместо того чтобы взять на вооружение прекрасно
работающую западную модель или хотя бы не мешать ее неизбежному наступлению.
Однако общемировые тенденции неизбежно сработают и в России. В конце концов,
выбор у нас небольшой — либо мы будем бедные и очень религиозные, либо станем
жить, как на Западе — богато и атеистично...
Западные социологи давно заметили корреляцию между экономическим развитием
страны и степенью ее религиозности. График, на оси абсцисс которого отложен
индекс экономического развития страны, а на оси ординат количество людей,
признающих важность религии в жизни общества, представляет собой наклонную
прямую линию: чем богаче страна, тем меньше в ней верующих. Но на этом
замечательном графике есть только одна точка, лежащая вне общей линии — Америка.
Если бы Америка подчинялась общей зависимости, количество признающих
важность религии в ней было бы равно всего 5%. А оно составляет аж 51% граждан!
Простые американцы, в отличие от европейцев, никак не желают расставаться со
своей примитивной религиозностью. Голливудские фильмы — зеркало коллективного
бессознательного Америки — прекрасно иллюстрируют, насколько детскими
являются представления простых американцев о рае, аде, Боге... Элита же Америки в
большой степени безбожна, но вслух этого не декларирует, также как безбожная
римская элита не демонстрировала народу своего свободомыслия. Напротив, обе
элиты постоянно козыряют религиозными словоформами перед плебсом, поскольку
американский плебс атеизма не одобряет даже больше, чем не одобряет
гомосексуализм и социализм.
Почему же Америка представляет собой такое странное исключение из
цивилизованного правила? Ну да, когда-то протестантизм, под знаменем которого в боях
ковалась история Америки, законсервировался вдали от исторической родины. Ну
да, в Америку больше, чем в Европу, прибывает нецивилизованных варваров, по
своей серости и бедности являющихся носителями религиозного сознания, в коем
просто одна разновидность христианской религии меняется на другую, местного
розлива. Но есть и еще одна тонкость...
Мы уже имели возможность убедиться, что американский протестантизм — совсем
не то, что европейское или мексиканское христианство. Американская религия
вовсе не заставляет человека «думать о душе» и служить Богу. Вернее, в ее
понимании хорошее служение Богу — это хорошая работа и, соответственно,
зарабатывание денег. Деньги — просто показатель и мера твоего трудолюбия и
богослужения. Чем больше заработал — чем лучше послужил, тем довольнее твой Бог. Чем
этот американский Бог отличается от золотого тельца, я не очень понимаю.
Разве что своим христианским генезисом.
«Религия в Америке, — пишет один американский исследователь, —
способствовала созданию своеобразной, исключительно американской веры. Здесь
либеральное протестантство и политический либерализм, демократические религия и
политика, американское и европейское христианство смешались друг с другом... и
образовали удивительный конгломерат...»
«Если кратко, — резюмирует Самюэль Хантингтон отношения американцев с их
Богом, — американское кредо представляет собой протестантизм без Бога,
светское кредо страны с церковной душой».
Другими словами, американская вера — это просто вера в деньги и
справедливое устройство мира. Бог американцев непритязателен и никаких особых подвигов
от подопечных не требует, а требует он лишь того, что и без него необходимо
динамичной экономике — работать и потреблять.
Кстати, любопытный момент. В Америке, как мы уже отметили, засилье варваров
— черные тучи клубятся по южным штатам вдоль границы Цивилизации. Но и
обратное верно — светлые облачка начинают кучковаться внутри темного варварского
мира — в Южной Америке невероятными темпами растет число протестантов.
Черные тучи «нас злобно гнетут». Золотые облака — внушают надежду...
Есть такая профессия
— Родину зачищать
Давайте еще раз пробежимся по пройденному... Карфаген-2, мнивший себя Третьим
Римом, развалился, лишив Четвертый Рим самого ценного, что у него было —
противника, поддерживавшего страну в состоянии алертности, тревожности,
собирающей ее если и не в один кулак, то в одну могучую кучку. Как только внешнее
давление прекратилось, прекратилось и внутреннее сопротивление ему. Америку
прослабило. Она стала рыхлой, точка консолидации исчезла, вместо нее
появилась куча новых, конкурентных, которые борются за внимание граждан. Кто-то из
самых успешных и независимых, кому идентичность не нужна, ушел вверх, на
планетарный уровень. А кто-то стал стремительно опускаться вниз, на уровень
идентичности племенной. Центр ослаб.
Элите, растерявшей национальную идентичность, показалось, что таковая вовсе
и не нужна. И на уровне государства некому стало поддерживать ассимиляцию —
против кого объединяться в едином порыве, если больше нет грозного врага?
Зачем? Пусть люди ощущают себя кем хотят! Пусть расцветают сто культур.
Американские студенты девяностых годов уже полагали, что быть патриотом
стыдно, быть американцем — значит быть империалистом. Официальная
политическая линия, направленная на подчеркнуто уважительное отношение к любым
папуасам и, соответственно, их бестолковым культурам, довершала дело
идеологического переворота, точнее поворота — от американизма к... ничему. «Я и не
подозревал, что я испанец, пока не поступил в колледж! До этого я думал, что я
американец!» — вот слова одного из студентов, которому промыли мозги, и
который перестал чувствовать себя цивилизатором и стал ощущать себя тем, кем
никогда не был.
Что тут сказать... Тенденция американской элитой была прочувствована верно —
от национального патриотизма, национальной идентичности нужно уходить:
национальность — чума XXI века. Вот только в направлении ошиблись. Политическую
линию нужно было вести не на поощрение племенной идентичности, не в
направлении отыскивания в себе папуасских корней, не в направлении Традиции, потому
что родина Традиции — Деревня. Нужно было добиваться построения такого
общества, в котором про свою национальность и про свои корни говорить также
стыдно, как про юношеские прыщи. Свои культурно-племенные корни нужно не
выпячивать , а скрывать. Кстати говоря, к этому американское общество и шло — там
действительно вопросы о религии, сексуальной ориентации и национальности одно
время считались такими же неприличными, как вопросы о зарплате.
А теперь — напротив. Педераст (мексиканец, мусульманин, etc) — это звучит
гордо!
Наполеон когда-то, не задумываясь, поменял свою племенную корсиканскую
идентичность на идентичность цивилизаторскую — французскую. Он мог возглавить
национально-освободительное движение на Корсике и с его способностями стал бы
владыкой родины. Но он был человек образованный, а стало быть, далекий от
националистических предрассудков и понимал, что его гению будет тесно на
острове . Между родиной и цивилизацией Наполеон, не колеблясь, выбрал цивилизацию.
Ему нужен был масштаб Европы. А люди не масштабные, мелкие душой тянутся в
пыльный патриотически-национальный угол, с зеленой тоской в глазах наблюдая,
как паровоз цивилизации проносится мимо. Им не нравится, что на этом паровозе
развеваются флаги других культур. Им своя пареная репа слаще.
А вот несчастная дезориентированная Америка, будучи в победительном угаре,
велела сорвать свой огромный флаг и взамен благородно понатыкала на паровоз
десятки мелких настольных разнокультурных флажков. Вот какое великодушие! Не
учли только, что ментальность имперской, и в самом деле великодушной нации
разительно отличается от ментальностеи мелких культурных хорьков. Тех гложет
зависть: не они достигли цивилизационных высот. Понимают: они на этот
праздник жизни из жалости приглашенные. Очень разрушительное чувство. И зачем было
его раздувать мультикультурализмом?..
Если у вас есть определенные культурные, социальные и политические
институты, которые хорошо работают в данных условиях, к чему мудрить и пытаться
менять их на другие — ковбойскую шляпу на сомбреро? К чему было позволять
разделить страну на два полигона — Север, где работает проверенная ментальная
машина, и Юг, где еще неизвестно, что получится?
Обратите внимание, где именно на земном шаре сложились самые удачные
цивилизаторские проекты. Ну, естественно, Европа — прямой наследник Древнего Рима
и рассадник цивилизаторства на планете. Далее — Северная Америка, Австралия,
Новая Зеландия. Вот, пожалуй, и все. То есть только там, где европейцы
осуществили полную «культурную зачистку» местности и заселили территории, теперь
самый высокий уровень жизни и самые передовые страны. Есть еще Япония, где
Четвертый Рим поставил в середине XX века свои легионы, запретив местным
держать армию. И где были скалькированы западные социальные институции.
А где на планете результаты развития похуже? Центральная и Южная Америки,
Индия, Китай. То есть везде, где европейцы-цивилизаторы находили не каменный
век, а довольно развитые цивилизации, теперь сплошной Третий мир. Отстающие.
Догоняющие. Не зачистили их когда-то. А кое-где, как англичане в Индии, даже
застыли в изумлении перед красотой найденной цивилизации: «Индия — жемчужина
в Британской короне!»
Исключение — Африка. Там была полная дикость — каменный век и людоедство,
идеальный плацдарм для зачистки. Но африканский вопрос окончательно решить не
успели до наступления урбанизированной Современности, только южноафриканский
краешек по-хорошему откусили, и тот пришлось выплюнуть: в середине XX века
цивилизаторы отпустили свои колонии в самостоятельное плавание. Результат —
на лице планеты. Нельзя несовершеннолетних детей на улицу выбрасывать —
одичают . Но и не отпустить было невозможно: страны-подростки в середине XX века
так расшалились, что их пинком под зад вышибли из цивилизованного клуба —
предоставили полную независимость. Результат такого «уличного воспитания»
плачевен. И чем дичее были колонии, тем плачевнее результат. Получив
долгожданную независимость с автоматом Калашникова в придачу, африканцы за
последние 40 лет перебили больше своих соплеменников, чем погибло народу за всю
Первую мировую войну. А во времена хозяев-европейцев в Африке были тишь да
спокойствие, города с небоскребами строили...
Сейчас цивилизованный мир всячески помогает отсталым африканцам,
предоставляя им деньги (которые идут на закупку оружия) и гуманитарные грузы (которые
разворовываются туземной элитой). Другими словами, своей помощью Запад в
Африке тушит костер бензином. Нельзя Африке помогать, не завоевав ее снова, не
посадив свою администрацию! Но белый мир шибко чувствует свою вину за то, что
когда-то колонизировал отсталые народы...
Колонизатор — плохой человек, он ходит в пробковом шлеме или римской каске
и делает всем прививки от оспы либо строит водопровод. Что может быть в этом
хорошего? Это наглое и циничное надругательство над самобытной культурой!
«Колонизация» — плохое слово. Правда, оно стало таковым примерно к концу
социалистического XIX века. А до этого было просто синонимом слова
«освоение» . Колонизация — это освоение. Многие думают, что колониализм — это плохо,
потому как несправедливая эксплуатация наших туземных братьев. Что ж, давайте
тогда обратим внимание на некоторые любопытные цифры и факты этой
«эксплуатации» и ее отсутствия... До своего ухода «проклятые эксплуататоры» построили в
Индии больше железных дорог1, чем у себя дома, в Англии. В начале XX века 42%
британских внутренних накоплений инвестировалось в Индию. Британцы расширили
площади орошаемых земель Индии в 8 раз...
После того, как британцы ушли из Индии, уровень жизни в стране резко упал.
И то же самое происходило с другими европейскими колониями.
К концу XIX века 80% мирового экспорта приходилось на Европу, то есть это
колонизаторы везли товары и капиталы в колонии. А не наоборот! . . И везли они
не только товары: до начала Второй мировой войны в колонии выехало более 60
миллионов европейцев. Они привнесли в колонии новейшие промышленные и
аграрные технологии... Давайте же наконец взглянем правде в глаза: это не была
колонизация в привычном нам «грабительско-эксплуататорском» смысле слова! Это
была великая цивилизаторская миссия. Это было освоение. Логика освоения проста:
если ты хозяин территории, ты ее обустраиваешь, как для себя. Даже без «как»...
Просто для себя.
Да, на заре цивилизаторства действительно были неприятные эксцессы, вроде
уничтожения индейцев и бизонов. Но продолжалось это недолго и довольно быстро
(по историческим меркам) сменилось «природоохранной» психологией. Были и
другие «рабочие моменты», вроде подавления так называемых «национально-
освободительных» движений. Скажем, британцы взяли да расстреляли из пушек
восстание индийских сипаев. Но, во-первых, как иначе наводить дома порядок (а
европейцы считали колонии своим домом)? А во-вторых, именно британцы отменили
в Индии «сати» — обычай заживо сжигать на погребальном костре вдов умерших
мужей. И это подарило Индии в десятки раз больше жизней, чем было расстреляно
сипаев и прочих возмутителей спокойствия и любителей национальных традиций —
в частности, традиции живых людей в костры кидать. Наконец, в-третьих, когда
ребенок неразумный сильно шалит, его и выпороть не грех. Ради него же самого...
Вообще говоря, россиянину все, что выше написано, интуитивно должно быть
понятно и так. В самом деле, разве можно назвать колонизацией или
эксплуатацией ту великую цивилизаторскую миссию, которую Российская империя, а позже
СССР осуществили в Средней Азии, на Крайнем Севере и Сибири? Ниязов и
Назарбаев теперь ходят в европейских костюмах и хотя бы делают вид, что играют по
цивилизованным правилам. Спасибо белому царю...
Правда, для тех палеоазиатов (эскимосы, алеуты, американские индейцы, чукчи
и пр.) , которые не переехали жить в города, как чукотский писатель Рытхэу,
это цивилизаторство обернулось вырождением. Но тут вариантов не было — либо
прежняя дикость каменного века, либо окультуривание и полное принятие
цивилизованных ценностей (что для северян означало переезд с Крайнего Севера в
города и забвение традиционных промыслов), либо физическое вырождение в
резервациях путем алкоголизации. Это я и называю культурной зачисткой местности —
либо стань цивилизованным, либо умри. Один из главных героев фильма «Бен Гур»
— римлянин — говорит своему другу-иудею, местечковому патриоту: «Этот мир
принадлежит римлянам. Если хочешь в нем жить, ты должен стать частью римского
мира». Знаковая фраза.
Но почему именно Европа так преуспела и стала цивилизационным поводырем для
всего остального мира? А потому, что получив античное наследство (я еще раз
его перечислю ввиду важности: главенство закона, святость частной
собственности, равноправие свободных людей и вытекающая из этого свобода слова,
демократия и выборность, самоуправление на местах, общая договоренность о размере
допустимых изъятий)... так вот, получив в виде зерен античное наследство и
потратив немало веков на их проращивание, Европа установила к XVI-XVII векам
такие социальные институты, которые на тот момент были максимально прогрес-
сивными, максимально саморегулирующимися, способствующими экономическому
росту. Действительно, если все равны и это защищено законом и независимым судом,
если размеры изъятий (налоги) невелики, есть смысл работать и зарабатывать —
никто не отнимет! Зарабатывать и производить, чтобы потреблять, чтобы жить
лучше.
Именно европейские социальные институты неминуемо ведут к экономике
потребления. А другой экономики — не бывает...
Результат планетарной конкуренции социальных институтов известен: из 188
государств, состоявших в начале 2000 года в ООН, 125 стран в то или иное
время управлялись европейцами. Лучший ученик выбился в люди и начал тащить на
себе неблагодарных отстающих.
Если кто-то все же бросит мне в упрек жестокое уничтожение индейцев в
Америке и бушменов в Австралии, я отвечу: вы бы еще геноцид неандертальцев
припомнили! Это все дела давно минувших дней, жестокое детство человечества. К
нему нет возврата, потому что прогресс на месте не стоит, а новые технологии
приносят богатство и потому неизбежно гуманизируют людей. Мы гуманны и
благодушны ровно настолько, насколько можем себе это позволить.
Где-то в промежутке между Колониальной эпохой и эпохой Гуманитарной помощи
два человека придумали слово «прогрессорство». Эти два человека были
фантастами. Братья Стругацкие ввели в фантастический обиход термин, который позже
вышел из рамок чисто литературных и обозначил целую проблему — проблему
столкновения двух разноплановых цивилизаций. Причем результатом столкновения
всегда являлось неравнозначное разрушение — низкая цивилизация переставала
существовать в своей самобытности, а высокую начинали терзать муки совести —
она наживала «комплекс бывшего колонизатора» и синдром политкорректности.
Братья Стругацкие решили проблему, спроецировав ее на далекое будущее, в
котором высокая цивилизация «из сострадания» спрямляла исторический путь
низкой цивилизации незаметным вмешательством с помощью внедренных шпионов.
Насчет будущего сказать трудно, но как нам сегодня относиться к прогрессорству?
Когда-то из совершенно благих, гуманистических соображений Советская власть
решила перетащить палеоантропов — малые народы Севера — из века каменного
(костяного, скажем так) в век атома и ледокола «Ленин». Каждый год ранней
осенью геологи мучились: нельзя было найти вертолет, чтобы отправиться в
экспедицию — все вертолеты летали по тундре и охотились (буквально!) на детей.
Завидев ребенка, представители РОНО снижались, хватали дитенка и быстро
улетали, пока не прибежали из яранги разгневанные родители. И — в интернат его,
на полгода. После школы в стойбища возвращались дети, которые уже не умели
жить по старому — пасти оленей, есть «копанку» (полусгнившее мясо), чтобы
восполнить недостаток витаминов. В итоге — выпадающие у последних поколений
чукчей на северном «безвитаминье» зубы, социальная апатия. Завершил процесс
распада дикой цивилизации нетрадиционный наркотик — водка. Привыкший к
традиционным психоделикам (грибы, корень радиолы розовой10) организм чукчей с
чуждым наркотиком не справился.
Теперь чукчи уже не могут жить так, как жили тысячи лет. Но и в
современность при этом не вписались. Они прочно подсели на цивилизацию — в школе их
научили, что нужно жить с электричеством, носить европейскую одежду. Если
нынче чукчей бросить, перестать возить им гуманитарную помощь, люди либо
вымрут , либо вновь одичают. Поэтому бросать нельзя. Спонсировать дальше,
развращая халявой?
И как тогда нам, русским, относиться к прогрессорской деятельности
американцев, обогнавших нас на пути технологического и, соответственно,
социального развития? Ведь Америка по отношению к России — безусловный прогрессор. При
Это не психоделик, а стимулятор.
этом многочисленные дугины-катоны не хотят в будущее, упираются — посконной
своей культурки жалеют, уж так им любо пареную репу жрать, кушаком
перепоясавшись ! . .
А если глобально — как вообще землянам относиться к прогрессорской
деятельности наших возможных братьев по разуму? Или она уже идет незаметненько, как
у Стругацких?..
Короче говоря, нужно ли искусственно подтягивать живущие, скажем, в
каменном веке племена до уровня века атома? Нет? Значит, относиться к людям как к
животным, строить им заповедники (резервации, фактории), заносить в «Красную
книгу» и показывать заезжим туристам? Тоже нет? Первичный гуманистический
порыв говорит: надо помогать! Хотя бы врачами! Учителями!
...Учителями? Появление в той же Африке современного образования привело к
тому, что аборигены теперь с легкостью пользуются в войнах друг с другом
современным вооружением, вплоть до самолетов и танков с лазерным наведением на
цель. Сознание осталось дикарским, а навыки — вполне современны, как видите.
...Врачами? Появление современной медицины в отсталой Африке в середине XX
века так резко увеличило численность населения (за счет сокращения детской
смертности) , что на Африку, где в землю палку воткни — вырастет11, обрушился
голод. А современные технологии сельского хозяйства, которые смогли бы
прокормить возросшее число людей, предполагают развитую химическую
промышленность (удобрения), а также всю прочую промышленность (сбор, хранение,
доставка, переработка урожая). Плюс вузы для подготовки специалистов, плюс развитый
финансовый рынок и так далее... В общем, требуют целой цивилизации. И это уже
во сто крат дороже, чем врачей-добровольцев из Красного креста присылать.
Такие «подарки» никто не потянет. К тому же отношение к дареному, то есть
доставшемуся даром — плевое, стало быть «дареные» трактора, «дареная» химическая
промышленность работать толком не будут, а породят только иждивенчество и
разврат.
Значит, надо все это им продавать и заставлять работать. А что есть у
низкоразвитых народов на обмен, кроме сырья? Ничего. Значит, они превращаются в
сырьевые придатки, что не так уж плохо — гораздо хуже тем, у кого и сырья-то
нет. То есть надо либо постепенно-постепенно, как римляне испанцев, втягивать
варваров в цивилизационный круг, размещая у них производства, которые потянут
за собой школы (это деревенскому в поле грамота не нужна, а городскому
рабочему у станка с ЧПУ без образования никак). Либо, если размещение
производства нерентабельно (вечная мерзлота, например), махнуть рукой и забыть.
Душа современного гуманитария протестует, когда он видит, сидя у
плазменного телевизора, как в начале XXI века в джунглях Амазонии люди прыгают с
копьями, мучаются от глистов и пожирают себе подобных. Как старшему брату не
помочь младшим? А как помочь?..
Есть два пути успешной колонизации заселенной территории — тотальный
геноцид и полная ассимиляция. Время геноцидов безвозвратно прошло. Слишком богато
и благодушно цивилизованное человечество. Геноцид как инструмент выпал из
арсенала современных цивилизаторов. Зато в руках остался иной инструмент, даже
более эффективный — Экономика Потребления. Она расползается по миру и имеет
многочисленных противников в лице любителей Традиции — аборигенской религии,
местечковой культуры, etc. Но время работает против Традиции, потому что
ареал обитания Традиций — сужающаяся в ходе процесса глобальной урбанизации
Деревня. Традиции, как верно заметил великий традиционалист дядя Дугин, нечего
противопоставить стиральным машинам, барбекю и климат-контролю, кроме сказок.
Еще три-четыре поколения мусульманского террора — и ареал мусульманской
Деревни станет настолько узок и так изменится технологически, что домовым,
Не вырастет - потому что жара и нехватка воды.
ведьмам и прочей деревенской сказочной нечисти просто негде будет
существовать . А грозный некогда ислам превратится в ислам-лайт.
Повторю: современный цивилизатор-легионер — это потребитель. Его меч —
доллар.
И я вам даже больше скажу! Меня ничуть не пугает исчерпание планетарных
ресурсов, которое провоцируется экономикой тотального потребления и от которого
буквально заходятся в истерике экологисты, анархисты, паршевисты, социал-
феминисты и прочие фашисты. Меня не пугает пожирание цивилизацией семьи и
Деревни (как с большой, так и с малой букв) . Меня тревожит как раз возможное
истощение в будущем слоя потребителей. Потому что класс потребителей — это
последний резерв всех глобальных проектов на планете. Эпоху индустриализации
двигал нищий крестьянин, перебирающийся в город. А информационную эпоху —
богатый потребитель-горожанин, которого реклама убеждает все больше потреблять
и ради этого работать. Но, как я верно отмечал в «Апгрейд обезьяны», со
временем эволюция порождает все более и более сложные творения. А ну как
поумневшее и демографически истощенное городское общество начнете массе своей
отказываться от политики оголтелого потребления, переходя к нестяжательству и
чтению книжек? Что будет с экономикой? И соответственно с фундаментальной
наукой, которая чем больше проникает в тайны материи, тем больших затрат
требует? Астероид сбить — проект глобальный. Кварк-глюонный ускоритель построить
— для этого нужны финансовые усилия всего мирового сообщества...
Мой приятель недавно купил себе очки от солнца за 150 долларов, хотя мог —
за 20. Но он верит, что очки за сто пятьдесят гораздо красивее и полезнее,
чем за двадцать. Это вера современного человека. И за эту веру он готов всю
жизнь горбатиться, не отрывая задницы. И слава богу, что он такой дурак! Да,
мы, умные люди, его эксплуатируем, как пешку. Но кого-то же надо
эксплуатировать , чтобы удовлетворять наш с вами научный интерес к миру! Глупость людская
— это стратегический ресурс познания, вот такой парадокс. Вопрос только в
том, что делать, когда все захотят познавать, а не работать, как мартышка, за
очки?
Поэтому я и говорю, что потребители — рабочие винтики экономики — последний
резерв глобальных проектов. Уточню — последний традиционный резерв. Далее
придется изыскивать иные резервы. Именно это я и имел в виду, когда сказал
Черному, что главная задача цивилизации — не сохранить человечество, главное
— не дать погаснуть факелу разума. Разные вещи, согласитесь...
Волноломы
Среди людей либо неразвитых, либо очень молодых популярны идеи примитивно
понятой справедливости. Им кажется, что Запад, потребляющий сырье Третьего
мира, тем самым угнетает этот Третий мир. А на самом деле — спасает от
голодной смерти и развивает...
Им кажется, что глобализм нивелирует культурную разницу между людьми, делая
мир менее многокрасочным. Это правда, бедность удивительно многокрасочна и
живописна! И эту многокрасочность рано или поздно сотрет процесс
глобализации. Но мир от этого не станет более примитивным, да и как он может стать
более примитивным, если примитивные народы и культуры будут подняты до вершин
современной цивилизации? Возможно, не все. Возможно, какие-то племена в
Амазонии останутся в первобытном состоянии и будут воевать каменными топорами. В
цивилизаторстве ведь нет железной необходимости, оно диктуется в первую
очередь экономическими задачами: будет целесообразно — постепенно цивилизуют,
как миленьких, как цивилизуют мусульманский мир, несмотря на его отчаянно-
деревенское сопротивление. Не будет целесообразно — пускай бегают по лесам,
из гуманитарных соображений эти леса даже не будут сводить: живность надо бе-
речь...
А я бы хотел остановиться вот на каком моменте. Моя апологетика общества
потребления и среднего класса вовсе не абсолютна. И я вовсе не американец,
твердо уверовавший в то, что народам мира нужно нести демократию. Демократия
и цивилизованность — не одно и тоже. Аристократ XIX века гораздо
цивилизованнее и культурнее внутренне, чем городской плебей начала XXI века. Вообще, чем
ближе человек к народу, тем меньше он человек.
Да, друзья мои. Я не люблю народ. Точнее, народы. Отдельные люди попадаются
замечательные! Но как только они собираются в толпу или, еще хуже, в народ —
пиши пропало. Караван судов идет как самое медленное судно. Народ мыслит как
самые глупые его представители. Ну, или, в лучшем случае, как средние...
От «народности» нужно избавляться, а не стремиться к ней с объятиями полит-
корректности и мультикультурализма. И букет демократии, как это делают
морские пехотинцы США, нести народам, тем более отсталым, весьма опасно.
Римляне, кстати, не носили, а старались оставить у варваров то правление, к
которому они привыкли, будь то царь или религиозный парламент — синедрион.
Особенно опасен народ, вооруженный демократией, в отсталых странах. Там все
эти игры в демократию быстро заканчиваются анархией и приходом к власти
диктатора . И тут Запад сам виноват: нельзя распространять правила «взрослых»
стран на «недоразвитые».
В последнее время в разных изданиях по всему миру замелькала такая цифра:
если в стране, где внедряется демократия, доход надушу населения менее 3000
долларов в год, росток демократии не приживается — через 8-15 лет мучений
демократия неминуемо перерождается в авторитаризм или даже в тоталитаризм. Эту
цифру (3000 $) газетчики списали у американского мыслителя пакистанского
происхождения Фарида Закарии (прекрасно ассимилированный варвар!), который
приводит ее в своей книжке «Будущее свободы». В России начала девяностых, когда
росток демократии был приживлен, доход держался на отметке много меньше
роковой суммы. Прошло десять лет. Итог закономерен...
Это значит, что демократия, как водка, полезна только экономически взрослым
странам, а у детей она вызывает головокружение от успехов. Привнесенной на
заморских штыках демократией туземные элиты тут же воспользовались, но на
свой лад: стали микроскопом демократии забивать гвозди личных выгод. И
оказалось , что демократия очень даже может быть несправедливой, нелиберальной. Она
может служить укреплению власти авторитарных правителей, как это происходит в
большинстве стран СНГ. В Белоруссии диктатор Лукашенко с помощью абсолютно
демократичного референдума остался на третий срок. Похожие «демократии» есть
и в других частях света. А в Зимбабве, например, президент Мугабе правит уже
более 30 лет и постоянно переизбирается 90% голосов.
Почему так произошло? Проблема в большой дистанции между уровнем жизни в
стране и уровнем образования элиты. Дикарь из каменного века ничуть не
страдает из-за того, что его жрут вши, а жить ему приходится в грязной
тростниковой хижине. Но если он получил образование в Париже, захочет ли он
возвращаться кормить вшей в свою африканскую деревню? Все познается в сравнении —
ни один попробовавший халву цивилизации, не желает больше вкушать дерьмо
родного края. Посмотрите, даже самые упертые мусульманские теоретики, также как
и дедушка Ленин когда-то, предпочитают теоретизировать о мусульманской идее в
женевах, парижах и лондонах, а не в своих кишлаках.
Запад в европейских университетах вырастил всю туземную элиту всех своих
бывших колоний. И вот, оставшись без присмотра, загородившись от Запада
ширмой демократии, туземные элиты начали жадно хапать, поскольку отчетливо
сознавали, что, руководя своим народом, жить как народ они не хотят. Просто
потому , что видели гораздо лучшую жизнь — в Европе. И себе такой жизни хотят. И
прекрасно понимают, что их страна всем гражданам такой уровень жизни обеспе-
чить не сможет. Отсюда волчья грызня между элитами, гражданские войны,
продажа всего, что может продаться, на тот же Запад... Компрадорство, короче.
И «демократия» здесь — только помощник для вороватых элит. Во-первых,
потому что застит глаза Западу, ибо магическое заклинание «так хочет народ»
мгновенно усыпляет западную общественность. А во-вторых, как верно отмечают по-
литпсихологи, бедным народом очень просто манипулировать, ибо бедный глуп и
верит всему, даже богу.
Американцы очень любят внедрять везде демократию, потому что «народ» —
священная корова современной политики. Пусть, мол, народ решает. Он вам нареша-
ет... Именно народ проголосовал за то, чтобы Сократ выпил чашу яда. Дай народу
волю, завтра преступников начнут казнить на площадях, и мы опять скатимся в
Средневековье...
Избыточная демократия опасна не только для диких обществ, но и для
развитых. Даже в экономически развитой Америке избыток демократии заводит общество
в тупик. В 1960-е годы в США было проведено 88 референдумов, а в 1990-е годы
— 378. Больше всего в деле демократизации преуспела Калифорния, там власти
так чутко прислушивались к непосредственному мнению народа, что 85% бюджета
шло на цели, выявленные в ходе референдумов. Результат известен: глубокий
финансовый кризис, веерные отключения электроэнергии, отзыв губернатора Дэвиса
в октябре 2003 года, избрание губернатором Шварценеггера... Дело в том, что
массовое сознание шизофренично: народ вполне может проголосовать за
взаимоисключающие вещи, например, снижение налогов и увеличение социальных выплат.
Между прочим, на те же демократические грабли излишнего доверия народу
наступали и в древнем мире. Полибий, скажем, писал о причинах победы Рима над
Карфагеном так: «Что касается государства карфагенян, то, мне кажется,
первоначально оно было устроено превосходно, по крайне мере в главном... Но уже к
тому времени, когда карфагеняне начали Ганнибалову войну, государство их было
хуже римского... У карфагенян наибольшую силу во всех начинаниях имел тогда
народ, а у римлян высшая мера значения принадлежала сенату. Тогда как у
карфагенян совет держала толпа, у римлян — лучшие граждане, и потому решения
римлян в делах государственных были разумнее».
Да и Древний Рим перед самым падением Республики чересчур увлекся
народничеством и демократическими экспериментами. Социалистические земельные реформы
Гракхов и сопутствующие им законопроекты основательно потрясли столпы римской
власти, сдвигая центр власти от аристократии в сторону охлоса. Подобная анар-
хизация не могла долго продолжаться и позже самым естественным образом
привела к гражданской войне и диктатуре.
Между тем, только процедура социальной селекции, выращивающая элиты, может
дать по-настоящему качественный человеческий ресурс. А не безликий и
бессловесный навоз истории — народ. Когда в постсредневековой Европе только-только
формировались демократические процедуры, первые свободы и допуск к демократии
появились у аристократии, землевладельцев, дворян... Эти люди знали всех своих
предков, стояли с ними в одном историческом ряду, неразрывно связанном с
историей страны. За ними — точно так же, как за аристократами римскими — шла
целая процессия славных предков. И потому они имели чувство исторической
преемственности , чувство некоей ответственности перед Историей, перед
Цивилизацией.
Ясно, что «отменить» демократию в современных развитых, полуразвитых и
совсем недоразвитых обществах уже невозможно. Поэтому у меня деловое
предложение : предлагаю вернуться к римскому рецепту. И это будет особенно актуально
для стран переходных, догоняющих, типа России... У римлян был период, когда
имущие граждане принимали участие в жизни страны большее, нежели неимущие.
Как пишет историк Александр Махлаюк: «Исход голосования всегда оказывался в
пользу богатых людей. Чаще всего центурии низших разрядов даже не успевали
подать голос. Лишь в том случае, когда богатые не приходили к согласию между
собой, голосовал средний класс. Такое положение дел может показаться
несправедливым. Но римляне смотрели на это иначе. Они считали вполне правильным
соизмерять ценность голоса с соответствующим участием в государственных
расходах и военных предприятиях. Тот, кто нес большие расходы, приобретая боевого
коня или полный доспех пехотинца, кто брал на себя большую ответственность...
тот мог, по убеждению римлян, рассчитывать и набольшие политические права».
Объясняю суть идеи. Избирательное право отнять у плебеев уже нельзя. Но и
доверять им голосовать по всякому поводу — все равно, что доверить решения
флюгеру. Есть выход — платная демократия! Хочешь голосовать на выборах
президента — заплати в казну государства сто долларов (условная цифра, просто
деньги должны быть ощутимыми). Хочешь принять участие в выборах парламента
(не в качестве кандидата в депутаты, а в качестве избирателя) — 50 долларов.
Мэра избираем — 30 баксов в кассу города будь добр отслюнявить. В Городскую
Думу выборы — 10 долларов. Местные выборы — бесплатно.
Право избирать у народа, таким образом, никто не отнимает. Оно просто
делается платным. То есть ответственным. Ведь халява не ценится. За халявным
избирателем бегают с урной и умоляют: «Ну, пожалуйста, кинь бамажечку!». Не
нужно умолять! Управление республикой — это привилегия гражданина. А за
привилегии надо платить. Это нужно не для того, чтобы пополнить бюджет,
разумеется. А только и исключительно для того, чтобы повысить градус
ответственности человека за его выбор — хотя бы в пределах жалких ста долларов. Это
абсолютно другое психологическое ощущение! Люди ценят только то, за что платят.
Вынимая деньги из кармана, сто раз подумаешь, за кого голосовать — вот первое
преимущество платной демократии. Второе преимущество — финансовый барьер
отсечет от урн самый опасный контингент — люмпенов: алкоголиков, малограмотных,
ленивых, тупых, ностальгирующих по прежним временам и пр. Так мы поставим ци-
вилизационный барьер против волны «внутреннего варварства».
Процесс люмпенизации проходил и в Риме. Приезжая в метрополию в качестве
рабов, и постепенно обретая свободу и гражданство, вольноотпущенники
становились горожанами-люмпенами и обретали право голоса. Покоритель Карфагена
Сципион Младший, протестуя на Форуме против социалистических экспериментов Грак-
хов, с укоризной бросал агрессивной и социалистически настроенной римской
толпе: «Многих из вас я привел в Рим закованными. И теперь, будучи
раскованными , вы не заткнете мне рта!» Он был образованный аристократ и имел много
больше моральных прав и знаний для управления республикой, нежели вчерашние
кандальники.
Нынешние варвары Третьего мира, приезжая на Запад, сначала оседают в своих
национальных кварталах и гетто. Потом под влиянием города их родоплеменная
деревенщина начинает размываться, и через одно-два поколения эти люди
превращаются в люмпенов. Люмпен — это, конечно, не очень хорошо. Это перегной. Но
перегной все же лучше, чем чистое дерьмо. Из него может вырасти пристойный
плод. Такой же прекрасный, как Фарид Закария, например.
Так вот, государству с предлагаемой мною системой платной... нет, лучше
сказать ответственной демократии, которая ставит барьер перед люмпенами, не
страшна даже волна внешней варваризации. Потому как все ясно и прозрачно:
хочешь что-то решать в этой стране — зарабатывай. Для России, кстати, с ее
просторами и быстро убывающим населением это вдвойне актуально. Нас, слава богу,
окружает кольцо бывших провинций, где люди знают русский язык и еще не
стряхнули нашу культуру. И нас еще не захватила пораженческая зараза мультикульту-
рализма, наш президент еще говорит правильные слова о цивилизаторской роли
России по отношению к ее окраинам... (Когда я это услышал в речи Путина,
вздрогнул: это он из моей работы цитату выдернул — о «цивилизаторской роли
России»! Во всяком случае, мне хочется так думать...) Поэтому Россия должна не-
медленно и безусловно дать гражданство всем русскоговорящим из бывших
провинций , кто письменно изъявит желание таковое гражданство получить. Но дать
«промежуточное» или «испытательное» гражданство, чтобы люди могли
беспрепятственно работать и платить налоги, но в течение 5-10 лет не имели права
претендовать на любые финансовые или натуральные льготы. (Подобные неполные
права были у многих провинциалов Древнего Рима, кстати.) Никаких очередей на
бесплатные квартиры, никакой бесплатной медицины, никаких пособий по
безработице, разумеется, — ты же работать приехал!.. А через 5-10 лет —
окончательное полноправие. Голосовать в течение этих «испытательных» лет можно только
на муниципальном уровне. А после — на любом уровне, но, как и все прочие
граждане , за деньги, то есть, неся перед самим собой ответственность за свой
выбор.
Такая система будет прекрасной преградой перед волнами внешнего и
внутреннего варварства.
О дивный,
чудный мир
Но последняя империя — Четвертый Рим, Соединенные Штаты Америки — все-таки
рушится!
Рушится. Но не последняя. Будет еще Пятый Рим — Глобальная империя.
Планетарная. Но империей это сообщество можно будет назвать с большим трудом.
Равно как и демократией. Равно как и государством вообще.
Антиглобалисты очень боятся, что образуется один центр власти, диктующий
миру, как ему жить. Нет, это будет, скорее, сетевое общество — комплекс
жизнеобеспечивающих систем с многочисленными центрами власти. Систем
транспортных , информационных, охранных, консультационно-координирующих, производящих,
развлекательных, финансовых... Общим будет только минимальный набор
юридических, экономических и прочих правил, на которых станет нарастать цивилизаци-
онное мясо в каждом конкретном географическом месте — в зависимости от
природных условий этого места. Итак, в глубине — единая решетка, а сверху —
живые и разнообразные цветы гражданского общества. Стандартизация по базе, но
разнообразие в проявлениях.
— Война между культурами движет технологии, — это, пожалуй, последний
аргумент против сетевого мира. — Если все будут жить в едином сетевом мире без
войн, прогресс замрет.
Отвечаю. Война — это просто одна из форм конкурентной борьбы.
Урбанизированное общество, то бишь Город, не может поддерживать большую войну. У него
нет на это ни мобилизационных, ни психологических ресурсов. А новые
технологии сейчас рождаются не только и не столько в ВПК, сколько на острие
конкурентной рыночной борьбы, которая вынуждает выбрасывать на рынок каждые
несколько месяцев новую модель автомобиля, телефона, компьютерной игры,
телевизионной передачи... Не война держав, не имперские замашки, не битва идей, а
безыдейная ненасытность среднего класса движет прогресс.
— Вот именно! Безыдейная! — горячо восклицают многие, поправляя очки. — Но,
имея за плечами большую цель, человеку жить легче. А вы нам тут предлагаете
биомассу какую-то... Да может ли вообще человек хоть мало-мальски
интеллектуальный жить без рефлексии, без мучительных поисков смысла жизни? Конечно! А
почему нет, читатель? Я же могу...
В МИРЕ НАСЕКОМЫХ
Мариковский П.И.
(продолжение)
6. ЗАБОТА
О ПОТОМСТВЕ
Есть и
беспечные
родители
Забота о потомстве у насекомых начинается с появления яичек, этих крохотных
комочков, казалось бы, очень простых, но с таинственным зачатком будущего
организма. Некоторые представители шестиногих рождают сразу личинок, а то и
маленьких деток, обликом уже похожих на родителей. Отложить яички просто.
Сложнее поместить их, таких беззащитных, нежных и неподвижных, в надежное место
многоликой природы, позаботиться о них.
Далеко не всем насекомым свойственно проявлять родительскую опеку.
Странному палочнику (рис. 205) как будто совсем безразлична судьба своего потомства;
медленно вышагивая по земле на своих длинных ходульных ногах, он беспечно
бросает где попало свои яички, не глядя на них. Что это - беззаботность? Как
сказать! Мудрая простота природы, ведь яички палочников покрыты очень толстой
оболочкой и по внешнему виду похожи на семена растений; хищные животные не
обращают на них внимания, а растительноядные птицы, проглотив, пропускают
неповрежденными через кишечник, то есть птицы расселяют яички далеко от места
жизни своих малоподвижных и неуклюжих родителей (так срабатывает для
палочников один из главных законов жизни - расселяться во все стороны и укореняться
там, где только она возможна). Не особенно заботливы и некоторые бабочки. Они
роняют яички в полете на землю, как это делает, скажем, бабочка Гепиалис ху-
мули. Многие откладывают яички на случайные растения, предоставляя право
своему потомству - крохотным гусеничкам - расползаться во все стороны и искать
для себя излюбленный испокон веков корм. Есть бабочки, которые кладут яички
только на растения, пригодные для питания, и в таком количестве, что вскоре
же после рождения крошечные братья и сестры, испытывая голод, вынуждены
отправляться в самостоятельный вояж на поиски еды.
Рис. 205 - Палочник двухбугорчатый Рис. 206 - Уховертка Федченко
(Рамулюс битуберкулята) (Ореазиобия)
Впрочем, наши сведения о жизни насекомых нередко относительны и ошибочны.
Так, жук Грабирус триангулярис, обитающий в Тринидаде (Африка), тоже бросает
свои яички на землю с деревьев, на которых живет. Самка заключает каждое из
них в футляр из испражнений. Дальше же все идет по издавна заведенному
порядку. Яички разыскивают на земле вездесущие муравьи Феидоля фаллакс и, приняв
их за камешки, перетаскивают в свои гнезда. Там личинки, выйдя из яичек,
создают чехлики и питаются строительным материалом, из которого сделаны гнезда
приютивших их муравьев, и благополучно завершают свое развитие под охраной
бдительных хозяев общественного жилища. Но чаще всего насекомые разыскивают
для яиц подходящие места, отвечающие строго определенным условиям. Ну, а если
не найдут, что делают с новорожденными, которым давно пришло время появиться
на свет божий? А вот что - задерживают яйцекладку - к такому маневру
прибегают многие насекомые. А кто не в силах сдержаться, бросает яички где попало.
Наездник Паниск, паразитирующий на гусеницах бабочек, помещенный в неволю в
садке, при отсутствии добычи кладет созревшие яички прямо на землю или куда
придется. Его яички созревают партиями, не беда, если пропала одна из них,
авось, посчастливится пристроить другую.
Бывает и так: матери угрожает смертельная опасность, и она оставляет свое
потомство в любом месте, чтобы облегчить вес собственного тела, налегке
убежать от врага. Так поступает самка гигантского таракана Влаберус краниифера:
спасаясь, она бросает особый пакет - оотеку, напичканную яйцами, и убегает;
из брошенной на произвол судьбы оотеки уже не выводится потомство, зато мать
оказывается в выигрыше, так как успевает за свою долгую жизнь произвести
немало таких же оотек. Как бы ни были беспечны родители, яички всегда
откладываются в строго определенное время года: весной, летом или осенью - в
зависимости от того цикла развития, к которому приспособилось то или иное
насекомое . Лишь те, которые развиваются в теплое время года в нескольких
поколениях , кладут яички, не соблюдая сроков.
Но в мире живых существ никогда не обходится без исключений. Насекомые-
паразиты (вши, пухоеды, власоеды) кладут яички круглый год. На теле своего
хозяина - птицы или зверя - всегда тепло, пища под боком и потому какое это
время года, для них не имеет значения! Есть среди насекомых и полностью
равнодушные к потомству родители и даже родители-детоубийцы. Самка уховертки
Форфикула аурикулярия после яйцекладки тотчас же изгоняет из своего жилища
самца, так как ее крайне неблаговидный супруг при первой же возможности с
отменным аппетитом пожирает яички. Не прочь ими полакомиться и чужие самки
уховерток (рис. 206). Поедатели яиц настолько опасны, что самочки прикрывают
яички своим телом. Работницы первого поколения земляного шмеля Бомбус терре-
стрис (рис. 207) , выйдя из куколок, бросаются на яички второго поколения -
фактически на своих сестер, намереваясь их уничтожить. Самка - их мать и
родоначальница семьи - защищает потомство. Вскоре проявление странного
извращения инстинктов проходит, и молодые шмели становятся примерными работницами и
заботливыми няньками.
Рис. 207 - Шмель земляной (Бомбус Рис. 208 - Земляная оса Веспула
террестрис) германика
Один из старейших энтомологов, живший в начале XVIII века, Реомюр , а также
знаменитый исследователь жизни насекомых Фабр сообщают, что земляные осы
(рис. 208), а также шершни (рис. 209) с наступлением осени, когда всему
населению гнезда грозит погибель, вытаскивают из ячеек своих питомцев и
выбрасывают их в свалочную яму на дне гнезда. И все, кто не успел к наступлению
холодов закончить развитие, подвергаются казни. Исключения заслуживают только
молодые самки, будущие основательницы семьи, которым предстоит зимовка и
долгая жизнь.
Очень редкие в Средней Азии небольшие насекомые - эмбии (рис. 210),
плетущие паутинные ходы в земле, также страдают пороком каннибализма. Некоторые их
1 Помимо всего прочего Рене Антуан Реомюр был физиком (температурная шкала Реомюра).
виды, особенно самцы, в период размножения пожирают собственную молодь, хотя
в обыденное время они дружно живут в совместных подземных жилищах. У многих
муравьев молодая самка после брачного полета обычно выкапывает себе норку,
замуровывается в ней и кладет яйца. Значительную часть яиц она вначале
поедает и лишь только из небольшой порции выращивает своих первых дочерей-
помощниц .
Рис. 209 - Шершень (Веспа крабро)
Рис. 210 - Эмбия
Кладут яички туда,
где могут жить личинки
Крошечные личинки, едва вылупившиеся из яичка, не будут жить, если мать
бросила их на произвол судьбы. Вот почему подавляющее большинство насекомых
твердо придерживается простого правила: помещают яички туда, где смогут жить
и развиваться личинки. Чаще всего этим и ограничивается круг забот о
потомстве. Дальше молодь обязана заботиться о себе сама: находить пищу, защищаться
от врагов. А как же иначе? Было бы нелепо, допустим, жуку-дровосеку (рис.
211) бросать яички в воду, если его личинки способны развиваться в древесине
определенных пород деревьев, а поденкам, наоборот, откладывать яички на кору
деревьев, тогда как их личинки могут расти только в воде.
Растительноядные насекомые, особенно так называемые монофаги, то есть те,
которые привыкли питаться только одним или несколькими родственными
растениями, лишь на них помещают яички. Родители безошибочно находят эти растения -
их аппарат обоняния улавливает запахи специфических веществ, содержащихся в
тканях. Чаще всего они устраивают яички еще и в строго определенное место
растения-прокормителя: на листья, стебли, корни, цветки, плоды, под кору - у
каждого вида по-своему. Даже близкие виды насекомых и те делают это по-
разному. Так, одна из двух близких видов бабочек, обитающих в Восточной
Африке, - Леукоптера коффеела - оставляет яйца маленькой кучкой по пять-восемь
штук на верхней стороне листа кофейного дерева, тогда как другая бабочка
Леукоптера кафеин на том же растении кладет яички рядком близко к срединной
жилке листа. Насекомые, личинки которых развиваются в почве, кладут яички в
землю, да не в какую попало, а предпочтительно в ту, где потомство найдет
подходящие для себя условия жизни. Очень многие виды насекомых из отряда
двукрылых (мухи, комары) - в общем, беззаботные родители, но яички помещают в
среду, где могут развиваться их личинки, на этом заканчивая все хлопоты о
детях.
Для большинства насекомых земля - надежное место, куда можно спрятать
яички . Таковы кобылки и кузнечики. Их личинки, вылупившись, спешат выбраться из
темницы на поверхность - на свет, под ласковые лучи солнца. Не всякая земля
пригодна даже для временного пребывания в ней яичек. Так, азиатская саранча
Локуста мигратория (рис. 212), знаменитая своими опустошительными налетами на
поля и огороды, выбирает участки почвы обязательно с определенной
концентрацией солей, а тех мест, где она высока, избегает. Попытки найти на конце
брюшка саранчи анализатор, столь точно диагностирующий химический состав
почвы , пока не дали никаких результатов.
Рис. 211 - Жук-дровосек Агапантия Рис. 212 - Азиатская саранча Локуста
тураника михратория
Очень постоянны в выборе мест для своего потомства те насекомые, личинки
которых развиваются в воде. Иначе и представить трудно. Какой толк, допустим,
от стрекозы, которая вместо пруда бросит свои яички на песок. Одни стрекозы,
ритмично ударяя о поверхность воды брюшком, опускают в нее комочки яичек,
окруженные студенистой массой, другие бросают яички туда на лету, третьи,
подобно водолазам, погружаются в воду и там оставляют свой груз. На дне яички
лежат в тине до тех пор, пока из них не выйдут личинки. Бросают яички в воду
на лету и веснянки, и поденки, и ветвистоусые комарики, и некоторые водяные
жуки.
Кровососущие комары помещают свои яички на воду в виде хорошо плавающих
лодочек . Ветвистоусый комарик Микродентипес в воде прикрепляет яйца двумя
липкими нитями к растениям, образуя своеобразные воротца. Яички некоторых
поденок снабжены пучками нитей, ими они цепляются под водой за растения и
держатся , как на якоре. Другие поденочки после оплодотворения, распластав крылья на
поверхности воды, тотчас же откладывают яички. У поденок яйца разнообразной
формы и часто снабжены различнейшими выростами, при помощи которых они
прикрепляются под водой за окружающие предметы.
Поденки
Каракульдека
Каракульдек - речка без конца и начала. Название это в переводе на русский
язык означает «Черное озеро». В прозрачной воде просматриваются
разнообразнейшие водоросли, образующие причудливый густой подводный лес, в котором
плавают рыбы, ловко лавируя, носятся водяные насекомые и их личинки. Животный
мир этого водоема запрятан за отвесными берегами, и на путника, идущего в
полуденный зной по однообразному саксаульному лесу, без клочка тени, сухому и
ослепительно яркому, неожиданное появление Каракульдека производит
неизгладимое впечатление. Тут по соседству растут саксаул и болотная кувшинка,
гнездятся саксаульная сойка и выпь, в воздухе вечером летают водяные жуки и пус-
тынные копры. Такое смешение жителей воды в пустыне кажется необычным.
Утром и вечером, когда спадает изнуряющая жара, а прохладный воздух
становится более влажным, недалеко от нашего бивака над одиноким деревцом саксаула
какие-то насекомые, собираясь группой, заводят свои воздушные пляски. Слегка
подергиваясь и подпрыгивая в воздухе, вся дружная компания, то упадет почти
до земли, то взлетит выше деревца. В веселый хоровод постоянно со всех сторон
вливаются новые насекомые, другие в это же время покидают его. Подобные
пляски обычны для ветвистоусых комариков. Но вот один взмах сачком по дружной
компании приводит меня в недоумение: вместо комариков в сачке самые настоящие
поденки (рис. 213); маленькие, изящные, с широкими крыльями, исчерченными
множеством жилок, с большими выпуклыми глазами, коротенькими усиками и тремя
длинными хвостовыми нитями. Еще несколько раз я взмахиваю сачком и убеждаюсь:
рой состоит преимущественно из самцов, их легко отличить от самок по более
темному цвету и меньшим размерам, зато одиночные поденки, стремящиеся к рою
или вылетающие из него, - почти все самки.
Меня интересует судьба самок, покидающих брачные пляски, и я постепенно
разгадываю их секреты. Вылетев из роя, самки почти тотчас же выделяют из двух
яйцеводов парные симметричные пакеты, состоящие из множества мелких яичек.
Они висят сбоку, у основания хвостовых нитей, двумя зернистыми серо-желтыми
комочками. С этим грузом самка некоторое время продолжает полет, нигде не
останавливается и не приземляется. Потом она внезапно подгибает кпереди брюшко,
и один из комочков оказывается подвешенным сбоку груди, под прозрачным
крылом. Вслед за первым второй комочек повисает на другой стороне груди. В том
месте, куда прилипает комочек яиц, грудь гладкая блестящая, без волосков.
Видимо, на гладкую поверхность легче прилипают яички и лучше на ней держатся. С
двумя пакетами яичек под крыльями поденка необычна и немного напоминает
бомбардировщика с подвешенными бомбами, она ложится на воду, но не тонет.
Ночью в озерке раздался тоненький писк выдергиваемых из стеблей молодых
побегов тростника. Это из тугайных лесов забрели косули полакомиться сочными
зелеными растениями. Прилетела скопа и долго устраивалась на тоненьких
веточках саксаула. Ей обязательно надо посидеть около воды, чтобы заметить в ней
рыбу. В саксаульниках царило множество мелких муравьев. Вскоре они обнаружили
наш бивак и потянулись к нему целыми вереницами. Забирались во все съестное,
свободно проникали под одежду, свирепо кусая челюстями кожу. Словом, были так
деятельны, что и ночью не прекращали своих набегов. Муравьи грозили выселить
нас с Каракульдека. В день отъезда я, наконец, увидел самок поденок. Они
лежали мертвые на поверхности воды, свободной от тростника, распластав свои
нежные прозрачные крылья и расправив в стороны хвостовые нити. Светило яркое
солнце, и под крыльями некоторых поденок еще были видны комочки яичек.
Тогда появилось еще одно предположение: если поденки откладывали бы яички
сразу в воду, то они, потонув, оказывались на дне глубокого водоема, где и
прохладнее, и больше соленость стоячей воды. Под прозрачными же крылышками из
яичек, согретых солнцем, скорее появятся личинки и сами найдут себе место,
удобное для жизни...
Мушка-береговушка рода Эфидра (рис. 214) сбрасывает в воду яйца небольшими
партиями, которые погружаются на дно, и там из них рождаются личинки. Слепни
откладывают яички компактной массой на листья и стебли растений возле воды, а
их личинки развиваются в мелких и хорошо прогреваемых водоемах, сами
добираясь до родной стихии. Веснянки (рис. 215) после оплодотворения некоторое
время носят яички на кончике брюшка, затем на лету, опуская брюшко в воду
быстрых ручьев, смывают их со своего тела. В воде яички отделяются друг от друга
и падают на дно, застревая между камнями. Другие веснянки откладывают яички в
воду слизистыми пакетами. Водяной клоп Трихокорикса наиас, как и большинство
водяных насекомых, прикрепляет к подводным или плавающим на поверхности воды
растениям очень мелкие яички с помощью короткого стебелька, заканчивающегося
клейким прикрепительным диском. В воду кладут яички не только стрекозы,
поденки да веснянки, но и жуки радужницы (листоеды) Донацеинэ. Некоторые из них
даже спускаются в воду по стволикам растений, другие же выгрызают из листа
плавающий плотик и прикрепляют яйца к его нижней поверхности. Личинки этих
листоедов развиваются в воде. Даже такие паразиты, как вши, пухоеды, власое-
ды, обитающие на теле животного, откладывают яички только на определенные
части его тела. Так, на человеке платяная вошь кладет яички на белье,
головная - на волосы головы, лобковая - на волосы лобка. Каждое яичко вошь
прикрепляет очень прочным клеящим веществом. Кстати сказать, вши нападают не на
кого попало. Некоторые люди им особенно приятны, других же они почему-то
избегают .
Рис. 213 - Поденка Рис. 214 - Мушки-береговушки рода Эфидра
Иногда насекомые, обитающие в определенной обстановке, кладут яички в
другую среду, хотя личинкам предстоит тотчас же возвратиться на место жизни
своих родителей. Таковы пухоеды, паразитирующие в ротовой полости бакланов и
пеликанов . Для выполнения родительского долга эти паразиты выбираются из
ротовой полости хозяина и откладывают яички на оперение, туда, где прежде очень
давно обитали их древние предки. Личинки сначала собираются в углах рта птиц,
затем, как бы повторяя историю развития своего вида, проникают в ротовую
полость и присоединяются к своим родителям. Вообще же все остальные виды
пухоедов живут на оперении птиц.
Защищают яички от
непогоды и врагов
Многие насекомые, откладывая яички, стараются защитить их от непогоды и
врагов. Иначе нльзя, пропадет потомство, сгинет род, исчезнет с лица земли.
Слепни (рис. 216) откладывают яички такой компактной массой, что их злейшие
враги, наездники теленомусы и трихограммы, способны поразить яички, только
расположенные на самой поверхности. Ценою гибели части детей, покупается
выживание остальных.
Яички - высококачественный питательный продукт, и в мире немало тех, кто не
прочь ими полакомиться. Поедают яйца насекомых рыбы, птицы, ящерицы, но
больше всех - сами насекомые.
Златоглазка (рис. 217) - отъявленный враг тлей - нежное насекомое с
крыльями, покрытыми ажурной сеткой жилок, каждое свое яичко помещает на тонкой, как
волосинка, ножке. Мелкому хищнику по ней не забраться. Еще другие сохраняют
яички, подвешенными на шелковинке. Так, осы эвмены (рис. 218), изготовляя из
глины изящный кувшинчик, внутри него на тонкой шелковинке подвешивают яичко
или личину. Богомол Акантос, обитающий в Африке, сложив устроенный им пакет
яиц, прикрепляет его на тонкой ниточке к веточке дерева. Он треплется на
ветру, раскачивается во все стороны при легчайшем к нему прикосновении: его,
такой подвижный, не расклевать пичужке.
Рис. 215 - Веснянка Рис. 216 - Слепень (Табанус)
Рис. 217 - Златоглазка Хризопа Рис. 218 - Оса Эвмена
Вообще же, все богомолы, неукоснительные хищники, большой, сложно
устроенный пакет яиц из пенистой и быстро засыхающей на воздухе массы (рис. 219),
помещают где-нибудь в надежном укрытии. В таком домике, сделанном из
превосходного теплоизоляционного материала, зимующие яички не испытывают самого
губительного - смены температур, да и хищникам, любителям полакомиться яичками,
нелегко его разрушить, чтобы добраться до яиц.
Неплохо защищены яички, если укутаны теплой одежкой, предохраняющей от
резких смен температур и закрывающей от зоркого глаза хищника. Ночные бабочки,
покрытые обильными волосками, жертвуют своим нарядом ради потомства, и,
отложив яички, обволакивают их снаружи слоем пушка, снятого со своего тела. К
чему бабочке одежда, коли сделано главное - устроено потомство; дальше жизнь
бессмысленна, пришел конец, и пора уступить место другим, вновь народившимся.
Злейший враг леса - бабочка непарный шелкопряд - покрывает кучку яичек,
похожих на крошечные жемчужины, толстой густой рыжей нашлепкой из колючих
волосков . Так же поступают дневные бабочки из рода Ванесса и Пушистая пяденица.
Под толстым слоем коричневых волосков, снятых с брюшка, сохраняет яички
обитающая в Японии бабочка Охидия вульгарно - известный вредитель бамбука. Ба-
бочка Эупроктис флава вращательными движениями тела снимает с конца брюшка
волоски и прикрывает ими яички. Эти волоски ядовиты и отлично защищают
потомство от недругов. У некоторых ночных бабочек, прибегающих к такой весьма
действенной форме заботы о потомстве, на конце тела даже располагаются особенные
щипчики, облегчающие стрижку волос. Крошечные и малоприятные насекомые, по
недоразумению названные сеноедами за то, что их чаще всего находили в гниющем
сене, покрывают яички паутинистыми нитями. Другие сеноеды, отложив яички по
одному или кучками на листья, ветки и в трещины коры, покрывают их
выделениями из кишечника, которые, подсыхая, образуют корочку. Маленькая бабочка
яблоневая моль, коварнейший враг яблони, отложив на кору дерева яички, прикрывает
их секретом из специальных желез. Эти выделения, высыхая, быстро образуют над
яйцекладкой надежный щиток.
Целая группа мелких насекомых - щитовки и ложнощитовки - прикрепляются к
питающему их растению, вонзив в него хоботок, и, не сходя с места, образуют
над своим телом щиток, предохраняющий от врагов и непогоды (рис. 220). Под
него самки и откладывают яички, а личинки, выплодившись, расползаются во все
стороны.
Рис. 219 - Оотека древесного богомола Рис. 220 - Щитовки на ветке сливы
(Хиеродуля)
Цикадки-пенницы защищают личинок пенистыми секретами, по внешнему виду
похожими на комочки слюны (рис. 221) или забродившего сока, вытекающего из
растения. В таком комочке, состоящем из множества пузырьков, не сразу найдешь
хозяина. Другие цикады острым и особо устроенным вильчатым яйцекладом делают
на ветках небольших растений глубокие разрезы, куда и закладывают яички.
Подчас такие надрезы приносят большой вред растению. Потом личинки выбираются из
глубокого надреза, падают на землю, зарываются в нее и там живут как
почвенные насекомые в глубокой темноте.
Подобной же манерой обладают и пилильщики (рис. 222) , насекомые из отряда
перепончатокрылых. Они получили такое название за то, что обладают пильчатым
яйцекладом для того, чтобы надрезать ткани растений и туда помещать яички.
Пилильщик Цефус интегер, обитающий в Северной Америке, отложив яички в
молодой побег дерева, подрезает вокруг стволика кору и тем самым прекращает
дальнейшее развитие растения. Очевидно, столь неблаговидный по отношению к
растению поступок делается для того, чтобы ткань растения, разрастаясь, не сдавила
и тем самым не погубила яички.
Существует целая группа листовых кузнечиков (рис. 223), называемых так за
способность откладывать яички в паренхиму листьев растений. Успеху этой
операции помогает особенным образом устроенный яйцеклад. Только с его помощью
насекомому удается проникнуть в тонкую пластинку листа. Самка кузнечика
четырехточечного пластинокрыла Агерптера квадрипунктата садится на лист, зажимает
его с боков между ногами, слегка надгрызает край листа, затем, подогнув
брюшко и придерживая челюстями основание яйцеклада, вводит его в место надреза.
Яйцеклад она погружает в лист полностью и только тогда откладывает яичко.
Рис. 221 - Личинки пенниц в Рис. 222 - Пилильщик Тентредо
слюноподобной массе маргинелла
Другие кузнечики прячут яйца в щели старой древесной коры деревьев и
кустарников . Кузнечик Шиповатый пластинокрыл Тилопсис тилифолия откладывает
яички во влагалище листа злаков, а кузнечик Короткокрылыи мечник - в сердцевину
стеблей тростника. Откладывают яйца в ткани растений и некоторые кобылки,
хотя большинству из них свойственен другой способ заботы о судьбе яичек. Так,
непарный зеленчук Хризохроа диспар (рис. 224) кладет яички в стебли малины и
некоторых других растений. И некоторые стрекозы прячут яички в ткани растений
как надежное место, хотя их личинки, покинув временное убежище, живут
свободно в воде на положении вольных хищниц.
Рис. 223 - Кузнечик Фанероптера Рис. 224 - Непарный зеленчук
фальката Хризохроа диспар
Аскалаф из отряда сетчатокрылых, обитающий на острове Святого Винсента
(Карибское море), помещает яички кольцами на ветки деревьев, покрывая их
своеобразной манжеткой или заборчиком, что защищает его потомство от ползающих по
растению насекомых.
Одним словом, многие насекомые широко используют растения как вместилище
для сохранения яичек от великого множества разнообразных хищников и
паразитов, любителей чужого добра.
Разнообразие приемов, при помощи которых насекомые-родители проявляют
заботу о своих яичках, буквально неперечислимо. Отличнейшие домики для потомства
готовят жуки-водолюбы. Большой водолюб (рис. 225), собираясь отложить яички,
принимает особенную позу, становится в воде вертикально головою вниз и
выпускает из специальных желез паутинные нити. Из них он сплетает кокон, в который
и кладет яички. Кокон, как лодочка, плавает в воде. Утопить его трудно: он
отлично сбалансирован и не опрокидывается даже во время шторма. Конструкторам
лодок и других плавучих приспособлений неплохо бы присмотреться к устройству
детской колыбельки водолюба.
Рис. 225 - Большой водолюб Гидроус пицеус
Водолюбы рода Гидроус прижимаются брюшком к поверхности плавающего листа,
выпускают из специальных желез жидкость и размазывают ее по листу. Затем
поворачиваются спиной и из той же жидкости, быстро твердеющей в воде, делают
вторую стенку кокона, одновременно скрепляя ее краями с первой стенкой, после
чего самки выползают из сооруженного ею вместилища и откладывают в него яйца.
Кокон похож на кувшинчик. Он тоже очень устойчив в воде, хорошо плавает,
поднятым кверху горлышком сообщаясь с атмосферой.
Почва - превосходное место, куда можно помещать яички. В ней не столь резки
колебания температуры, и, хотя она кишит множеством обитающих в ней живых
существ, все же в ней меньше шансов попасть в челюсти хищника, разве только что
случайно. В почку кладут яички многие кобылки, кузнечики, жуки. Интересно,
что один кузнечик Дейракантеа опое за несколько дней до этой ответственной
операции начинает опускать яйцеклад в почву, как бы примеряясь к предстоящему
важному делу. Подобное же поведение наблюдательные энтомологи заметили и у
азиатской саранчи.
И все же из всех насекомых наибольшую изобретательность проявили некоторые
обитающие в воде клопы-гребяки. Они предпочли сдавать яички под охрану речным
ракам, прикрепляя свое потомство к их телу. К раку не особенно подступишься.
Устраивают яички там, где
для личинок есть пища
Большей частью каждое насекомое приспособилось есть какую-либо одну
определенную пищу. Если бы не существовало такого правила, в великом многообразном
мире этих вездесущих существ царил бы хаос, сопровождаемый катастрофами. Вот
почему абсолютно всеядных насекомых нет. Каждому требуется особенная еда, и
она должна быть в изобилии рядом, чтобы малютка не тратил много сил на ее
поиски.
Злейшие враги человека - платяная и головная вши (рис. 226) - откладывают
яички на одежду или на волосы своих хозяев и так крепко их приклеивают, что
отделить их почти невозможно. Яички вшей (гниды) или их оболочки остаются
долго на волосах и одежде, даже когда они убиты жаром или химическими
веществами. Все мухи, которые едят разлагающиеся органические вещества, оставляют
яички то в навозе, то на погибших животных в зависимости от особенностей
жизни, свойственных виду. Цветы некоторых растений поразительно точно копируют
отвратительный для обоняния человека запах разлагающегося трупа. Он обладает
неотразимой привлекательностью для многих мух, и благодаря этому они для
растения становятся соучастниками размножения, перенося пыльцу. Такова растущая
в пустынях Средней Азии солончаковая заразиха. Тот, кто не знает ее коварных
свойств и вздумает приблизить нос к красивым темно-бордовым столбикам, будет
долго с отвращением отплевываться. Мухи же в восторге - стайками вертятся
возле заразихи, наслаждаясь запахом гниения, а кое-кто из них, обманутый ею,
даже пытается отложить на растение свои яички (рис. 227).
Рис. 226 - Головная вошь. Рис. 227 - Мухи на заразихе
Некоторые мухи тахины помещают яички в почву, предоставляя личинкам самим
заботиться о себе и искать в земле насекомых, в теле которых они испокон
веков развиваются. Иногда на эти поиски уходит много времени и сил молодой
личинки: в почве пробираться нелегко, не то что на поверхности земли, в воде
или в воздухе. Очень многие насекомые кладут яички в ткани растений, которыми
потом питаются личинки. В древесину деревьев кладут яички жуки усачи, златки,
короеды, точильщики, древесные осы-рогохвосты (рис. 228); каждый вид в
определенную породу или в несколько близких друг другу пород. При этом некоторые
жуки усачи выгрызают в древесине небольшие пещерки, после откладки яичек
замазывая их специальными выделениями.
Насекомые опыляют цветы, и все их великое разнообразие формы, аромата и
окраски предназначено только для них. У юкковой моли Пронуба юкавелла
выработалась сложная процедура воспитания своего потомства. Она переносит на пестик
цветка комочек пыльцы и туда же откладывает яичко. Личинки могут жить только
в развивающейся завязи в семенной корбочке, а юкка дает плоды, лишь когда
моль поместила в завязь свое потомство.
Привлекательные внешностью жуки-коровки (рис. 229) помещают свои оранжевые
яички возле колонии тлей, которые составляют излюбленную еду как самих жуков,
так и их потомства. Точно так же поступают охотящиеся за тлями златоглазки,
мухи журчалки. Одна из них - Пининема верипес - прикрепляет яички на
пастернак, каким-то образом угадывая присутствие колонии тлей, невидимо для нее
обосновавшейся под землей на корнях этого растения. Тли на других растениях
ее не интересуют, она узкий специалист и питается только одной добычей.
Рис. 228 - Рогохвост Сирекс Рис. 229 - Жук-коровка Адалия
Видимо, отличным обонянием обладает мушка Велонида тубериперда, обитающая
во французских Альпах. Ее личинки развиваются только в трюфелях, а сами мушки
откладывают яички на поверхности почвы точно над тем местом, где скрыты в
земле эти грибы. Вышедшие из яиц личинки погружаются в почву и проникают в
грибы. Если быть внимательным и хорошо знать эту мушку, ее можно сделать
соучастником охоты за трюфелями, этого лакомства, столь ценимого гурманами.
Иногда запах, свойственный пище личинок или сопровождающий ее, по которому
находят еду для своего потомства обремененные яичками самки, приводит к
необычным случаям. Так называемые дымные жуки Меланофилия конспута и Меланофи-
лия атропурпуреа поселяются на выгоревших участках леса, а личинки их
питаются древесиной деревьев, погибших от лесного пожара. Жуки слетаются на запах
дыма пожарища и кружат над пострадавшими деревьями, отыскивая среди них
подходящие для откладки яиц. Часто эти жуки слетаются вообще на дым. Так, когда
в Калифорнии (США) загорелось 120 тысяч тонн нефти, на пожар из окружающих
лесов собрались полчища этих обманувшихся в своих расчетах насекомых.
Ближайшие хвойные леса от места пожара находились на расстоянии 80 километров.
Удивительней всего, что этих жуков привлекает также и табачный дым. Известны
случаи, когда дымные жуки слетались на стадионы, нападая на возбужденных
болельщиков, без конца дымящих папиросами. В поисках пищи для будущего
потомства, безусловно, насекомым помогает, прежде всего, запах, и примеры с дымными
жуками служат тому превосходной иллюстрацией. На запах забродивших фруктов
мгновенно, невесть откуда собираются плодовые мушки дрозофилы, столь удобные
для лабораторных экспериментов и превосходно изученные генетиками.
Удивительная по своим способностям питаться такими, казалось бы, совершенно
неудобоваримыми продуктами, как воск, пчелиная огневка Ахория гривелла разыскивает
его, чтобы отложить яички, только по запаху. И если у нее отрезать усики, она
тотчас же теряет эту столь ценную способность.
Цинковые
белила
Тихое утро в ущелье Тайгак. Издалека доносится квохтанье горных курочек.
Крикнет скальный поползень, прошелестит прозрачными крыльями стрекоза, в
зарослях полыни тоненьким звоном запоет рой ветвистоусых комариков. Множество
других негромких звуков подчеркивают удивительную тишину угрюмых скалистых
гор пустыни. Длинные тени перекидываются на другую сторону ущелья, и хотя
где-то уже греет солнце, здесь еще царит полумрак; только вершины гор
золотятся лучами.
Ущелье Тайгак в горах Чулак.
Отсюда недалек выход из ущелья. В рамке гор с громадными, скатившимися на
дно ущелья глыбами виден кусочек подгорной равнины, фиолетово-розовой от
красных маков, тоненькая сине-зеленая полоска тугаев реки Или и далеко за ней
снежные вершины Заилийского Алатау. С равнины доносятся песни жаворонков;
несколько птиц взлетают над ущельем, трепещут их крылья, розовые от восхода.
Мне хорошо знакомо это живописное место, и я давно собираюсь его нарисовать.
Сейчас будто все готово к этому, и предусмотрительно захваченный в поездку
этюдник чудесно пахнет масляными красками. На большом камне - картон. Для
устойчивости он придавлен с боков небольшими глыбами. Камень поменьше - стол
для этюдника. Еще камень - стул. На палитру выдавлены краски, в стаканчик
налит скипидар. И вот уже представляется, как на картоне вырастают угрюмые
скалы, как сквозь брешь между ними проглядывает фиолетово-розовая полоса
подгорной равнины, расцвеченная маками... Время за работой летит быстро; глубокие
тени бегут по скалам, с каждой минутой меняются цвета, и вот уже золотистые
лучи солнца кое-где заглядывают в глубокое ущелье. Едва только начало солнце
разогревать землю, как пробудился ветер, шевельнул тростники у ручья,
засвистел среди острых камней и заглушил крики кекликов, поползня, шорох крыльев
стрекоз и нежный звон ветвистоусых комариков. А когда ветер с гор потянул по
ущелью, будто кто-то неожиданно бросил в меня горсть маленьких черных жучков.
Они прилепились к комочку цинковых белил на палитре, уселись на белоснежные
«вершины» Заилийского Алатау и запестрели на «облаках» и светлом фоне
картины . Черные жучки выпачкались, стали пестрыми и, отчаянно барахтаясь, начали
погружаться в краску, не в силах из нее выбраться. Почему-то они не садились
на другие краски. Их не привлекали красные, фиолетовые и другие цвета. Им
непременно нужны были цинковые белила. Неожиданная помеха останавливает работу.
Приходится заниматься освобождением жучков из плена. Но они, плотные и
округлые, выскальзывают из пинцета, еще больше размазывая картину. Пытаясь
исправить работу, я вижу, как вслед за порывом ветра снова один за другим черные
жучки шлепаются на светлые места картины с белилами, ползут во все стороны,
протягивая за собой длинные грязные полоски.
Вид на далекий Заилийский Алатау за полоской реки Или.
Надо как-то остановить движение жучков по полотну. Тут пинцет бессилен.
Капля скипидара для каждого жучка оказывается смертельной. Но образуются
подтеки, а на место погибших и сброшенных насекомых садятся все новые и новые.
Теперь моя затея кажется бесполезной и борьба с жучками - бессмысленной. Быть
может, попытаться от них отбиться каким-нибудь другим сильным запахом? Бегу к
биваку, выцеживаю из бака машины вонючий этилированный бензин и поспешно
обмазываю им тыл картона. От бензина жучки гибнут быстрее, чем от скипидара, но
он не останавливает появления новых пришельцев. Еще некоторое время я
продолжаю борьбу с жучками. Но во что превратилась картина! «Небо» пестрит точками
и полосками, а «снеговые вершины» совсем скрыты под слоем моих мучителей! Тут
их уже не менее тысячи. Я побежден - мой этюд окончательно погиб. Снимаю с
полотна и палитры мастихином краски. В них еще копошатся жучки. Я с
неприязнью разглядываю их. Продолговатое, вальковатое тело, вздутая, почти
шарообразная переднеспинка. Это туркестанский мягкокрыл. Образ жизни его мне не
известен. Где же обитают в пустыне эти насекомые, почему они не встретились мне
раньше? Самые тщательные поиски оказываются безрезультатными. Жучков в ущелье
нет. Нет их и в пустыне. Тогда все произошедшее становится загадочным. Нужно
продолжать поиски. Только на второй день далеко от ущелья удается найти на
красных маках двух маленьких туркестанских мягкокрылов. Видимо, на этих
растениях развивались личинки жуков. Так вот откуда вы прилетели на запах
цинковых белил! Их меленькие усики в струйках ветра уловили аромат краски, почему-
то оказавшийся таким непреодолимо заманчивым!
Очень часто в природе все кажущееся загадочным имеет простое объяснение.
Только не всегда легко его найти. Я долго думал о маленьких жучках. Не
верилось , что запах белил случайно притягивал к себе этих крохотных обитателей
пустыни. Но ответа не находил. Прошло несколько лет. Как-то, рассказывая
своему знакомому, старому художнику, о Чулакских горах и ущелье Тайгак, я
вспомнил о неудавшемся этюде и странном нашествии жучков.
Забавно! - сказал он. - Забавно, что вашим жучкам так понравились цинковые
белила! А ведь в них нет ничего особенного, и делаются они из окиси цинка и
макового масла. Ведь нет же в вашей пустыне никаких маков...
Постойте, постойте! - перебил я художника. - Как так нет никаких маков? Да
ими весной вся пустыня расцвечена! . . Правда, эти маки дикие, не похожие на
возделываемые человеком. Но родство между ним есть.
И тогда я понял: жучки обитали на красных маках! По-видимому, масло из
культурных маков имело запах, свойственный макам вообще, только более
сильный, чем у красных маков пустыни. И жучки уловили его в моей картине и
ринулись в ущелье Тайгак.
Ошибаются, обрекая
потомство на гибель
Иногда насекомые помещают яички по ошибке, куда не следует. И такое
случается довольно часто. Знаменитый естествоиспытатель Чарльз Дарвин заметил, что
мясная муха Муска кариа откладывает яички в цветы, издающие запах падали.
Впрочем, мухи, вообще, часто заблуждаются, оставляя яички совсем не там, где
нужно. Давно было замечено, как стрекоза роняет яички на вымазанные краской и
блестящие от нее крыши зданий, принимая их за поверхность воды.
Комочки
на машине
После долгого подъема мы на пологой вершине Семинского перевала Алтая.
Отсюда совсем близко облака, опускающиеся на голую каменистую гору. Вокруг
почти синий кедровый лес с зелеными полянками густых трав, цветов и зарослей
вереска. Журчит горный ручей, посвистывают бурундуки, кричат кедровки. Мы
решили воспользоваться прозрачной водой ручья и помыть изрядно запыленную машину.
Коля таскает брезентовым ведром воду, Зина орудует тряпкой и ворчит на какие-
то комочки, которые прилипли к капоту машины и с трудом отмываются. Коля
внимательно разглядывает их, потом берет лупу.
Это икра, настоящая икра! - кричит он. Откуда икре здесь взяться? Не
упала же она с неба? Да и почему она только на капоте машины?
В сильную лупу видно, что комочки состоят из множества маленьких, слегка
ссохшихся шариков. Это, наверное, яички насекомых. Но как они сюда попали,
никто из нас не может объяснить. Коля непременно должен разобраться во всем
непонятном и фантазирует. Икра, конечно, упала с дождем. Известны же дожди из
рыб, лягушек и даже апельсинов! Ее мог захватить и поднять в воздух с болота
вихрь. Быть может, это произошло совсем не здесь, на Алтае, а далеко, где-
нибудь в Монголии или Средней Азии.
После обеда мы продолжаем путь. Теперь дорога идет под уклон. Кедровые леса
постепенно сменяются лиственничными. Из машины я вижу большой муравейник, и
тут обязательно должна быть наша хотя бы кратковременная остановка. Пока мы
рассматриваем муравейник, над машиной собирается рой насекомых. Это поденоч-
ки. Они приплясывают в воздухе, падают на лакированную поверхность, прилипают
к металлу, подергивая брюшком, и, беспомощно взмахивая крыльями, с трудом
отрывают свое тело. На конце их брюшка - желтые комочки, такие же, как те, что
трудно смывались с капота. Это яички. Почему же они прилипают только к
капоту? Да потому что он, прикрывая мотор, сильно нагрет. Блестящая машина
обманула поденочек. Они приняли ее за поверхность водоема. Так же обманываются
водяные клопы кориксы и жуки плавунцы. Перелетая из водоема в водоем, они
падают на машину, с силой ударясь о твердый металл.
- Вот и пришла разгадка. Вот тебе, Коля, икра с неба! И как это мы раньше
не заметили поденок?..
Хвойные леса на Алтае.
Многие мухи подчас беспечно разбрасывают яички или даже личинок, казалось
бы, в совершенно не подходящие для этой цели места. Иногда такая необузданная
поспешность объясняется просто: пришло время класть яички, и мать не нашла,
куда их устроить. Овечий овод после того, как в его теле созрели личинки,
энергично разыскивает хозяина и пристраивает на него свое потомство, так как
даже при небольшом промедлении его неуемные личинки начинают расползаться в
теле матери и губят ее. Та же печальная участь постигает и некоторых мух та-
хин, не успевших вовремя найти хозяина. Нетерпеливые детки-личинки начинают
разрушать внутренние органы в брюшке самой матери. Та же необходимость
вынуждает носового овода, а также Вольфартову муху (рис. 230) откладывать яички
вместо крупных домашних животных на человека.
Судя по всему, в истории этих видов не было еще ни одной личинки, которой
бы удалось на человеке завершить развитие. Человек либо погибал от личинок и
покойного закапывали в землю, откуда выбраться мухи никак не могли, либо
изгонял паразитов и уничтожал их.
Рис. 230 - Вольфартова муха (Вольфартия).
Отчего
погиб
мальчик
По правому берегу Или, этой великой реки пустыни, в среднем ее течении,
вдоль гор Чулак - самых западных отрогов Джунгарского Алатау - расположена
подгорная равнина. Здесь нет никаких поселений человека, почва покрыта
камнями, блестящими от лака и черными от загара пустыни, да редкими солянками;
царят тишина и покой. Отсюда открывается величественная панорама на широкую
долину реки Или, на просторы пустыни и далекий Заилийский хребет с заснеженными
вершинами. Это место с очень давних пор избрано человеком для захоронения.
Здесь на протяжении полусотни километров расположено довольно много курганов.
Признаюсь, я всегда с вниманием и интересом относился к курганам. Они,
казалось, таили в себе разгадку жизни древних народов, населявших территорию
современного Семиречья. Об этой жизни мы имеем лишь очень смутное
представление . Когда плотиной было перегорожено ущелье Капчагай, через которое
протекает Или, и началось заполнение водохранилища, не было предусмотрено многое.
Забыли и о курганах. Вода подошла к двум большим, хорошо мне знакомым
курганам и потом полностью их размыла.
С трудом распутывая едва заметные новые и старые заброшенные пути, я
пробираюсь на газике вдоль водохранилища. День кончается, до заповедника «Поющая
гора», куда еду, еще далеко. Пора беспокоиться о ночлеге. Чтобы не
провалиться в мокрую почву береговой полосы, выбираю место, где сухая пустыня ближе
всего подходит к озеру. И едва выхожу из машины, как вижу необычное: на
отвесном берегу, подмытом волнами, возвышается курган, ровно наполовину
срезанный водой, маленький, пологий, очень старый. Выше него к горам тянется
цепочка таких же курганов. По долине Или очень часто дуют сильные ветры, и мне
было ясно, что в очередную штормовую погоду вода смоет остатки кургана. Не
попытаться ли мне раскопать его самому, добраться до скелета, взять хотя бы
череп? Захоронение не должно быть глубоким.
Предгорья хребта Чулак.
Мысли об отдыхе пришлось оставить. Начал копаться в разжиженной почве. От
быстрой и непривычной работы горели ладони. Вот и вода стала просачиваться в
яму, и земля с мелким щебнем захлюпала под лопатой. Вскоре я весь вымазался в
грязи. Но вот кончик лопаты уперся во что-то твердое. Жидкую почву стало
легче выбрасывать наверх руками. Появилась кость. Угадываю: бедренная, очень
маленькая, ребенка лет десяти - не более. Вся оранжевая. Дохожу руками до
тазовых костей, потом нащупываю ребра. Настроение необычное: в моих руках останки
человека. Он когда-то жил, чувствовал, радовался и горевал, болел, прощался с
жизнью. Здесь в этой глухой пустыне близкие отдали ему последний долг. О
поисках в жидкой грязи каких-либо предметов вокруг скелета и думать нечего. Да
и солнце садится за кромку облаков, скоро станет темно. Поднимается ветер. На
озере волны с белыми гребешками набегают на берег, докатываются до вырытой
ямы. Еще больше тороплюсь, ноги в кедах промокли. Вот, наконец, череп.
Осторожно извлекаю его из грязи. Теперь бы его отмыть, но к озеру не подойти.
Шторм разыгрывается не на шутку. Мой раскоп уже в воде. Достаю из машины
резиновое ведро, набираю воду и не успеваю увернуться от волны - обдает до
пояса . Отмываю череп и огорчаюсь: почти все лицевые кости разрушены.
Промываю полость черепной коробки - в ней вперемежку с землей мелкие
бесформенные косточки. Вижу белое веретеновидное образование с небольшими
кольцевыми перетяжками. Второе такое же, третье! Это не кость, а что-то другое,
обызвествленное. Старательно укладываю череп и свою находку в рубашку, несу в
машину.
Всю ночь шумит прибой, завывает ветер. Его порывы залетают в кузов газика,
пробираются в спальный мешок. Иногда с грохотом обрушивается подмываемый
берег . Звезды давно исчезли, небо темное. Начинает накрапывать дождь.
Настойчиво думаю о своей находке. И догадываюсь. Она по чисто случайному совпадению
имеет прямое отношение к моей профессии натуралиста-энтомолога. В природе
живет неприятная и опасная муха Вольфартия магнифика. Чаще всего она
встречается там, где много скота. Самка мухи на лету откладывает крохотных личинок на
животных. Быстрые и юркие, они тотчас же погружаются в тело, пользуясь
ранками, трещинами кожи, развиваются в животном и, повзрослев, покидают хозяина;
упав на землю, зарываются в нее и там окукливаются. Муха очень плодовита и
рождает от 120 до 160 личинок. Иногда муха по ошибке откладывает личинок и на
человека. Академик Е.Н. Павловский так пишет про эту муху в своем руководстве
по паразитологии человека: «Личинки поражают уши, носовую и гайморовую
полость , лобные пазухи, десны, глаза, подкожную клетчатку, где выедают все
ткани , вплоть до костей... Картина болезни бывает поистине ужасна». У ребенка,
похороненного в кургане, видимо, личинки вызвали, кроме того, еще и сильное
воспаление. Организм справился с инвазией, может быть, этому помогли и какие-
либо лечебные меры, и, хотя лицевые кости разрушились, личинки погибли, обыз-
вествились. Но воспалительный процесс не прекратился, а, как это чаще всего
бывает, осложнился вторичной инфекцией. Она сделала свое дело - ребенок
погиб . Причина смерти оказалась подтвержденной более чем через две тысячи лет.
Курганы на подгорной Чулакской равнине.
Покидая ночлег, я подошел к берегу. За ночь шторм разрушил его на несколько
метров. От курганчика не осталось следа...
Помещают яички
в живую добычу
Надежно спрятать от непогоды и недругов яички и поместить их туда, где
смогут жить, питаться и развиваться личинки, сравнительно просто для насекомых
вегетарианцев. Сложнее плотоядным, кто нуждается в свежей дичи. В мире
насекомых царит лютая борьба за жизнь. В ней выживает ничтожная доля родившихся
на свет. У насекомых масса врагов. Ими питаются многие звери, птицы, змеи,
ящерицы, лягушки. Их во множестве губят болезни. Но самый страшный враг -
сами насекомые. И не те, кто хищничает, ловит свою добычу, подкарауливая ее в
особый ловушках или догоняя на земле и в воздухе. Нет! Хищники среди них не
столь уж многочисленны. Больше всего они гибнут от своих собратьев -
заботливых родителей, которые откладывают яички в тело других насекомых. Таких -
величайшее множество. Они в основном принадлежат к отряду перепончатокрылых,
образуя в нем самостоятельную группу. Их личинки или высасывают соки тела,
сами находятся снаружи, или развиваются внутри, что чаще всего. Подобных
насекомых называют паразитами, хотя это слово не совсем подходит. Паразит живет
на теле своего хозяина, развивается на нем и редко его губит. Насекомые,
развивающиеся за счет других насекомых, обычно поедают полностью своего
прокормителя, оставляя от него одну пустую шкурку. Другое, более правильное им
название - паразитоиды.
Среди насекомых-паразитоидов соблюдается неукоснительный порядок. Каждый
вид поражает только определенный вид насекомого или определенную группу
близких видов. Иначе нельзя - наступит полнейшая неразбериха: одни прокормители
будут страдать от своих недругов и, в конце концов, исчезнут, тогда как
другие - блаженствовать, размножаться в массе. Поэтому каждой матери, которой
предстоит поместить яички в тело других насекомых, среди величайшего
разнообразия шестиногой братии надо уметь разыскать именно свою добычу, к которой
испокон веков за многие сотни тысяч лет приспособились ее предки. Вот почему
у каждой самки существуют свои особые правила поисков хозяина и откладки в
его тело яичка, причем не просто куда попало, а чаще всего в особую часть его
тела. Тут - строгая специализация! Потом из отложенного яичка разовьется
личинка, и она, повинуясь мудрому инстинкту, отработанному предками, в
определенный момент съест тело своего хозяина и выйдет из него такой же заботливой
матерью, умелой охотницей, знающей, как и куда поместить свое потомство.
Хвойный лес в Заилийском Алатау.
Наездник
Рисса
Сильный ветер вывернул с корнями старую ель и повалил ее на землю. Дерево
быстро засохло. Его хвоя пожелтела и осыпалась. На ствол и ветки напали
короеды и источили их ходами. Вскоре кора отвалилась кусками, обнажив
древесину. И когда в стволе завелись белые личинки жуков дровосеков и ос
рогохвостов, на поваленной ели появились наездники Риссы (рис. 231) . Рисса вся в
движении. Ни минуты отдыха и покоя. Беспрестанно она ползает по стволу дерева
и без устали колотит по нему длинными усиками, украшенными белыми колечками.
Если бы не эти белые колечки, усики были бы не видны, так быстро постукивает
ими рисса. Для чего рисса обстукивает усиками дерево? Она что-то разыскивает,
и работа эта очень ответственная и нелегкая. Попробуйте-ка определить, где в
древесине живет личинка дровосека. А она-то и нужна наезднику риссе. Трудно
сказать, как находит рисса личинку дровосека и какую услугу в этом ей
оказывают усики. Может быть, на усиках расположены очень чуткие обонятельные
органы, которые способны улавливать запах личинки сквозь толщину древесины в
несколько сантиметров. Или рисса использует усики, как врач молоточек и
плессиметр, и по легчайшему звуку определяет, есть ли в древесине ее добыча. Может
быть, на усиках риссы расположены совсем особенные органы, еще не известные
науке, что-нибудь, похожее на локаторы. У насекомых много загадочного,
неизученного .
Беспрерывно постукивая усиками, ползает рисса по дереву; вот что-то нашла,
крутится на одном месте; отойдет в сторону и вновь возвращается обратно.
Долго продолжается обследование подозрительного участка. «Ну, хватит тебе,
рисса, - хочется крикнуть настойчивому насекомому, - пора приниматься за дело!»
Но постукивание усиками все еще продолжается. Будто сомнение берет наездника,
будто он решает сложную задачу и так ею поглощен, что не замечает
направленного на него объектива фотоаппарата. Но вот, кажется, сомнения рассеяны.
Личинка дровосека - причина поисков риссы - здесь и, наверно, не чуя опасности,
мирно точит мощными челюстями древесину. Внезапно усики риссы подняты кверху
и расставлены в стороны, брюшко приподнято, и длинная иголочка направлена к
поверхности ствола дерева. Поиски закончены. Рисса приступает к другому делу.
Еще выше брюшко, два маленьких шажка вперед, и рисса застывает в неудобной
позе, на самых цыпочках, опираясь на кончики лапок. Несколько поворотов в
стороны - и вдруг воткнутая в дерево иголочка раздваивается, и от нее отходит
и сгибается в дугу футляр. Сверло - какое оно тоненькое! - медленно
погружается в дерево. Футляр сгибается скобкою, а сверло-яйцеклад почти все
погружается в дерево и останавливается... Брюшко риссы конвульсивно вздрагивает, по
иголочке-яйцекладу, вонзенному в дерево, проходит едва заметная волна - это
маленькое белое яичко отправляется в путь. И вот уже брюшко поднято кверху,
вытащена иголочка-яйцеклад, футляр, согнутый скобкою, разгибается и закрывает
иголочку. Работа закончена. Слегка трепещут усики, шевелятся крылья, легкий
подскок - и рисса взлетает в воздух, навсегда оставив поваленное дерево.
Надо выяснить, куда попало яичко риссы. Осторожно, сначала топором, затем
ножом, слой за слоем вскрываю древесину. Показался ход, плотно забитый
опилками, а за ним, как раз против того места, где рисса погружала свое сверло-
яйцеклад, в просторном ходе лежит белая личинка дровосека. Она извивается от
боли, вызванной проколом, от яркого света и неожиданной теплоты солнечных
лучей . Рисса не напрасно потратила время, не ошиблась, отыскала добычу для
будущей детки...
Найти хозяина, ловко преодолеть его сопротивление, отложить на него яичко
не так уж просто. Хорошо, если насекомых-хозяев много. А бывают годы упадка,
малой численности. Вот тогда-то трудно приходится заботливым матерям, многие
из них, так и не испытав счастья материнства, погибают. Разыскивать же
приходится чаще всего по запахам растений, на которых питается жертва, по
обстановке , в которой оно живет. Паразитоид Насония витрипенис сперва по запаху
находит навоз, а уже в нем - пупарии мух, в которые и откладывает яички. На-
ездник Опиус меллеус обнаруживает вначале плоды голубики и только тогда
заражает те ягоды, в которых завелись личинки мух пестрокрылок. Хальцида Лариофа-
гус витинкандус безошибочно точно по запаху устремляется к куколкам жука Ге-
хюбиум панецеум - вредителя зерна, преодолевая слой пшеницы почти до
полуметра. Браконид Кардиохилес нигрицепс откладывает яички в гусениц совки Гелиотес
виресценс, которых находит только по запаху выделений челюстных желез. Секрет
этих желез у гусениц появляется, когда они грызут растения, а также когда
защищаются от врагов.
Муха тахина (рис. 232) откладывает свои яички на голову гусеницы бабочки. С
головы гусеница снять их не может. Некоторые наездники, подобно хищному
зверю, разыскивают свою добычу по следу, улавливая запах выделений челюстных
желез . Мухи тахины кладут яички на кобылок и, как я не раз наблюдал в пустынях
Средней Азии, преследуют крупных животных, в том числе и человека, в
ожидании, когда в воздух, опасаясь быть раздавленной, взлетит кобылка. В этот
момент целой стайкой они бросаются на свою жертву и на лету откладывают яички
под ее крылья. Оставлять яички на других частях тела сидящей на земле кобылки
бессмысленно. Она не столь уж беспомощна, и ловкими движениями задних ног1
сразу очищает свое тело. Под крылья же не заберешься ногами, особенно когда
они сложены и тесно прижаты к телу.
.*_ •- ■*
/
V
Рис. 231 - Наездник Рисса
Рис. 232 - Муха-тахина Цилиндромия
Муха Золотистая фагия (рис. 233) долго откладывает яички на глаза взрослых
клопов. Насекомые, личинки которых развиваются в теле позвоночных животных,
всегда устраивают потомство на своего хозяина. Таковы всем известные оводы.
Сами мухи ничем не питаются, ротовые органы их атрофированы, живут за счет
питательных веществ, накопленных еще в детстве. Все они способны к быстрому
полету и откладывают яички на тело животных на лету. Коровы отлично
распознают издалека по звуку крыльев летящее насекомое и, задрав кверху хвост и тем
самым как бы предупреждая своих сородичей о грозящей опасности, в панике
разбегаются во все стороны. «Бзык» - так называют пастухи подобное поведение
коров. В степях Азии в очень давние времена из-за личинок оводов сильно
страдала антилопа сайгак. Сейчас этот овод вымер.
Но один овод кладет яички на траву, как бы рассчитывая на то, что она будет
съедена лошадьми. Самки желудочных оводов - паразиты копытных животных -
помещают яички на шерсть, откуда уже личинки проникают в их кишечник. Этому
помогает сам хозяин, который чешет зубами кожу. Носоглоточные оводы выбрасывают
порцию личинок прямо в носовую полость животного вместе с небольшим
количеством жидкости, которая предохраняет их потомство от высыхания, пока личинки не
устроятся в слизистой оболочке носоглотки. Уже упоминавшаяся очень опасная
вольфартовая муха Вольфартия магнифика с силой выбрасывает из брюшка личинок
в язвы и раны крупных животных и даже в глаза и уши человека. Личинки
питаются живыми тканями и нередко губят своего хозяина.
Некоторые оводы избрали сложный путь заражения. Таков Желтоногий овод Дер-
матобия, обитающий в Центральной и Южной Америке. Его личинки развиваются под
кожей позвоночных животных, иногда и на человеке, образуя болезненные
желваки . Самки этого овода откладывают яички на самок комаров. Как только комар
садится на животное, чтобы напиться крови, личинка немедленно покидает свой
живой самолет и переселяется на тело хозяина. Мухи полинии откладывают яички
в мясо животных, где развиваются их личинки. Но в природе их личинки часто
развиваются в теле дождевых червей. Очевидно, мухи заражают червей, когда те
выходят из почвы после дождя на поверхность земли.
Североамериканская муха Трихопсихея клауза оставляет яички в трещинах
стволов деревьев или телеграфных столбов. Крошечные личинки расползаются во все
стороны, разносятся ветром. Встреча с хозяйкой - саранчовым, на котором они
паразитируют, чисто случайна, поэтому плодовитость самок этой мухи очень
велика и достигает нескольких тысяч яиц. Большинство наездников обладает
удивительными и, по всей вероятности, таинственными возможностями поиска хозяев.
Они способны точно угадывать, допустим, положение личинок древогрызущих
насекомых в древесине на глубине в несколько сантиметров, находят их и в почве, и
в воде. Некоторые наездники пимплы, протыкая яйцекладом лист растения сверху,
заражают яйцекладку бабочек, расположенную на нижней его стороне, безошибочно
определяя через ткань растения положение яичек. Кстати, немало наездников
откладывают яички в яйца других насекомых (рис. 234). «Яйцееды», как их
называют, - самые маленькие из паразитоидов; и неудивительно - пища их, хотя и
высокого качества, но очень мала.
Рис. 233 - Золотистая фагия Рис. 234 - Наездники-яйцееды,
вышедшие из яиц клопов
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)