1931 — 1939
КАК МИР БЫЛ ВВЕРГНУТ В ВОЙНУ
Краткая история в документах, воспоминаниях и комментариях
Москва Издательство политической литературы
1991
ББК 63.3(0)61 Н21
Составители Ник. Н. Яковлев, О. Л. Степанова, Е. Б. Салынская
Авторы пояснительного текста
М. Б. Черноусов, О. Л. Степанова, Ник. Н. Яковлев
Накануне, 1931 —1939. Как мир был ввергнут в войну: Краткая история Н21 в документах, воспоминаниях и комментариях / Сост. Ник. Н. Яковлев, О. Л. Степанова, Е. Б. Салынская.— М.: Политиздат, 1991.— 272 с.: ил.
ISBN 5—250—00789—9
Ках мир пришел ко второй мировой войне? Кто несет ответственность за неслыханную катастрофу в истории человечества? В предлагаемой читателю книге сделана попытка дать ответ на эти и по наше время злободневные вопросы, рассказать о трагических событиях тех лет. В ней помещены документы (некоторые публикуются впервые), извлечения из мемуаров советских и зарубежных деятелей, работ наших историков о развитии международных отношений в 1931 —1939 гг., воспоминаний разведчиков о тех роковых годах, когда ие удалось остановить сползание к войне. Широко использованы комментарии советского публициста М. Б. Черноусова, взятые из его книги «Советский полпред сообщает...».
Воспроизводится большое количество документальных фотографий, среди которых немало редких. Предназначена широкому кругу читателей.
Н	•*-»	ББК 63.3(0)61
Зав. редакцией А. В. Никольский
Редактор Е. Б. Салынская
Мл. редактор Н. В. Сгупаченко
Художник В. И. Пахомов
Художественный редактор Е. А. Андрусенко
Технический редактор Н. К. Капустина
ИБ No 8437
Сдано в набор 14.08.90. Подписано в печать 19.02.91. Формат 70Х IO8'/ie. Бумага офсетная. Гарнитура «Таймс». Печать офсетная. Усл. печ. л. 23,80. Уч.-изд. л. 32,50. Тираж 100 тыс. экз. Заказ N? 973. Цена 3 руб.
Политиздат 125811. ГСП. Москва, А-47, Миусская пл., 7.
Ордена Ленина типография «Красный пролетарий». 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.
ISBN 5 250 -00789 9
(С) Составление — Ник. Н. Яковлев, О. Л. Степанова, Е. Б. Салынская Политиздат, 1991
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Год 1939-й мрачной, эпохальной вехой стоит в истории человечества — тогда, более полстолетия назад, фашизм развязал вторую мировую войну. По сей день мир ощущает ее последствия, по сей день люди задаются вопросом: «Как это случилось?» Небывалый по своим разрушительным масштабам военный конфликт вспыхнул не вдруг, а был итогом, кульминацией предшествовавших процессов. В советской историографии за их точку отсчета справедливо принят год 1931-й, когда захватом Маньчжурии японские милитаристы сделали заявку на достижение своих целей вооруженной рукой. Поэтому при подготовке предлагаемой читателю книги составители сочли уместным открыть подборку документов, материалов и извлечений
из мемуарной и исследовательской литературы этой датой. За ней по годам, в проблемно-хронологическом порядке читатель пройдет по лестнице, ведущей вниз, к 1939 году, когда мир обвалился в пучину войны. В книге показано, как готовилась эта война, кто развязал ее и кто, поощряя агрессоров, сделал военный конфликт неизбежным. Читатель сопоставит сведения из документов с оценками, содержащимися в работах советских авторов, и, несомненно, придет к выводу — они в целом объективно отражают важнейшие события в международной жизни тех лет. Иллюстративный материал книги поможет зрительно представить, что и как происходило на роковом пути к вооруженной схватке.
ЯПОНСКИМ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
В представленном 25 июля 1927 г. японскому императору секретном «Меморандуме об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии» премьер-министр и министр иностранных дел Японии генерал Танака призывал: «Для того чтобы завоевать мир, Япония должна сначала завоевать Маньчжурию и Монголию, а затем Китай. Овладев всеми ресурсами Китая, Япония должна перейти к завоеванию Индии, стран южных морей, а затем Малой и Центральной Азии, наконец, Европы». Танака писал о «необходимости вновь скрестить мечи с Россией на полях Южной Маньчжурии для овладения богатствами Северной Маньчжурии».
Весной 1931 г. японские газеты начали широкую кампанию против китайских властей в Маньчжурии, якобы притеснявших японских подданных. Японская разведка в начале лета спровоцировала столкновения в деревне Ваньбаошань (Северо-Восточный Китай), а позднее в Тяньцзине и погромы китайцев в Корее, а в августе инспирировала убийство находившегося в Маньчжурии своего агента капитана Накамуры. 18 сентября японская агентура, обвинив китайских солдат, произвела взрыв на одном из участков Южно-Маньчжурской железной дороги в районе Шэньяна (Мукдена). Это послужило «основанием» для захвата Японией, Шэньяна и оккупации Маньчжурии (Северо-Восточного Китая). На захваченной территории она создала марионеточное правительство Маньчжоу-Го (просуществовало до августа 1945 г.).
Лига Наций, куда Китай обратился с жалобой, ограничилась созданием комиссии Литтона и принятием резолюции с требованием вывести японские войска из Маньчжурии. На эту резолюцию Япония ответила выходом из Лиги Наций и расширением агрессии.
А М. Панкратова 1
ДАЛЬНИЙ ВОСТОК — ОЧАГ ВОЙНЫ
Влияние мирового кризиса на Японию
Первой на путь ликвидации версальско-вашингтонской системы вооруженной силой стала Япония.
Господствующие классы Японии всячески старались доказать, что только война откроет Японии выход из кризиса: страна приобретет новые рынки для торговли и получит новые территории для переселения избыточ
1 Панкратова Анна Михайловна — советским историк, академик, автор многочисленных трудов по отечественной истории.— Прим. ред.
ного японского населения. В первую очередь необходимо немедленное завоевание Маньчжурии. Без нее, уверяла буржуазная печать всех направлений, Япония потерпит поражение в будущей «большой войне* за необъятные рынки Китая.
«Маньчжурия — это первая линия государственной обороны Японии» — таков был основной мотив в пропаганде войны с Китаем.
Японская империалистическая экспансия в Маньчжурии стала принимать широкие размеры уже после русско-японской войны 1904—1905 годов. При помощи системы таможенного барьера, финансового контроля и железнодорожных концессий Япония постепенно сосредоточила в своих руках основные экономические ресурсы Южной Маньчжурии.
До 1924—1925 годов Япония беспрепятственно расширяла свои концессионные права в Маньчжурии. Но с 1925 года китайское правительство при поддержке США попыталось противодействовать Японии.
Японская дипломатия, отстаивая «права» Японии на Маньчжурию, проявляла чрезвычайную изворотливость. Во время подготовки к войне с Россией в 90-х годах XIX века японцы доказывали, что Маньчжурия — неотъемлемая часть Китая; теперь они утверждали обратное: Маньчжурия ни исторически, ни этнографически не имеет ничего общего с Китайской империей; она может самостоятельно решать свою судьбу. «Маньчжурия и Монголия никогда не были китайской территорией,— провозглашал в 1927 году знаменитый меморандум генерала Танаки, ставший программой японского империализма,— этот факт с полным авторитетом возвещен всему миру императорским университетом».
Утверждение это не соответствовало действительности. Китайские ученые и общественные деятели единодушно выступали против подобных выводов.
Меморандум Танаки
В своем нашумевшем меморандуме Танака доказывал, что Япония не может допустить национального объединения и независимости Китая.
«Мы должны страшиться того дня. когда Китай объединится и его промышленность начнет процветать» — таков был тезис меморандума Отсюда вытеказа «программа действий» японского империализма по разделу Китая и превращению Маньчжурии в японскую колонию.
«Для того чтобы завоевать подтинные права в Маньчжурии и хМонголин.— гласил меморандум.— мы должны использовать эту
б
1931 — 1933
область как базу и проникнуть в остальной Китай под предлогом развития нашей торговли. Вооруженные обеспеченными уже правами, мы захватим в свои руки ресурсы всей страны. Имея в своих руках все ресурсы Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, Архипелага [Индонезия], Малой Азии, Центральной Азии и даже Европы». Так раскрывал меморандум головокружительные планы японского империализма.
В отношении Монголии меморандум намечал путь «мирного проникновения» при помощи японских отставных офицеров, которые возьмут в свои руки контроль над монгольскими князьями. Наконец, план Танаки предусматривал и войну с СССР. «В программу нашего национального роста входит необходимость вновь скрестить мечи с Россией на полях Монголии в целях овладения богатствами Северной Маньчжурии...— вещал меморандум.— Мы будем всемерно наводнять Северную Маньчжурию нашими силами. Советская Россия должна будет вмешаться, и это будет для нас предлогом для открытого конфликта».
Меморандум Танаки, опубликованный в сентябре 1931 года в журнале «Чайна критик», был перепечатан всей мировой прессой.
Притязания Японии на господство в Китае и на всем Дальнем Востоке идеологи японского империализма обосновывали так называемой «паназиатской доктриной». Демагогический лозунг этой доктрины гласил: «Азия для азиатов».
В числе многих японских авторов, писавших об этой «доктрине», особенную известность получил японский генерал Доихара, прозванный «полковником Лоуренсом 1 Азии». В одной из своих статей он формулировал «паназиатскую доктрину» следующим образом:
«То, что должен теперь сделать Северный Китай,— это создать тот же вид цивилизации, который Япония создала для себя. Он состоит в слиянии и объединении восточной и западной цивилизаций в одну, целиком азиатскую и особенно пригодную для народов Азии. Весь Китай должен в будущем стать на эту точку зрения; это движение должно быть распространено по всей Азии и может охватить Индокитай, Индию и другие страны».
В японских школах была очень распространена карта, носящая название «Соседи Японии». В центре карты — Токио. Вокруг него пять концентрических кругов, означающих последовательные стадии экспансии
Известный английский разведчик.— Прим, ред.
Японии. Первый круг — сама Япония. Второй — острова в Тихом океане, Корея, Маньчжурия и часть Монголии. Эти территории названы «сферами влияния». Третий круг — Северный Китай и часть Сибири. Четвертый круг — весь остальной Китай, Индокитай, Гавайские острова, Борнео. Пятый круг — Австралия и западные берега Канады и США.
«Паназиатская доктрина» являлась «принципиальным» обоснованием захвата Маньчжурии.
Оккупация Маньчжурии Японией
Дипломатия Японии усилила работу по созданию своей агентуры из маньчжуров и белогвардейцев не только в самой Маньчжурии, но и в Бейпине (Пекине), Нанкине, Шанхае, Кантоне и других важнейших центрах Китая. Дипломатическим прикрытием истинных целей Японии являлась кампания против «красной опасности», то есть против советских районов Китая, против СССР, якобы угрожавшего подчинить Китай своему влиянию.
Японская пропаганда изображала дело так, что Япония должна занять Маньчжурию как плацдарм для обороны, «цивилизации» и «порядка» в Китае против большевизма. В январе 1931 года эта кампания была в полном разгаре. «Существование Китая поставлено на карту»; «Через пять лет китайская нация исчезнет с лица земли»; «Советская угроза принимает такие размеры, что, если Япония не достигнет соглашения с Мукденом, последствия могут быть ужасны для обеих наций...» Такие устрашающие лозунги бросала японская пресса. Несколько позже ею была опубликована речь представителя военного министерства Японии генерала Койсо, произнесенная на заседании токийского кабинета министров 7 июля 1931 года. «Русская угроза снова выросла,— заявил К. Койсо министрам,— выполнение пятилетки создает серьезную угрозу Японии... Китай тоже пытается умалить японские права и интересы в Маньчжурии. Ввиду этого монголо-маньчжурская проблема требует быстрого и действенного разрешения».
Японская печать доказывала, что державы должны дать Японии «мандат на восстановление порядка в Китае».
В ночь с 18 на 19 сентября 1931 года японские войска заняли Мукден и ряд других городов Южной Маньчжурии. В течение 12 часов оккупация Южной Маньчжурии была завершена. Японские войска быстро продвигались в глубь страны.
Поводом к вторжению послужил инсценированный самими японцами диверсионный
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
акт — взрыв рельсов на японской линии Южно-Маньчжурской железной дороги. Английский военный атташе, находившийся на месте происшествия, сообщил своему правительству, что это был «чистейший вымысел». Японцы сначала доказывали факт
оно послало на подрывную работу пехотинцев, а не саперов. Через сутки ошибка была исправлена. Английский военный атташе был снова приглашен осмотреть те же трупы: на этот раз они уже оказались одетыми в форму китайских саперов.
Японские войска ведут военные действия в Китае в районе Ханькоу. 1931—1932 гг.
взрыва предъявлением исковерканного куска железа. Однако выяснилось, что сейчас же после «взрыва» по тем же рельсам прошел экспресс.
Далее японцами было измышлено «кровопролитное сражение», после которого якобы тысячи китайских солдат бежали через поле, засеянное гаоляном.
Очевидцы же утверждали, что китайские солдаты не оказали даже слабого сопротивления японцам. Никаких следов ни сражения, ни бегства тысяч солдат на поле не было обнаружено.
Наконец, английскому военному атташе были показаны трупы двух китайских солдат, якобы убитых при попытке взорвать железнодорожную линию. Осмотрев их, английский офицер заметил, что может допустить много странностей со стороны китайского командования, однако он не может поверить, чтобы
Эти донесения британского военного атташе не были доведены до сведения ни английского министра иностранных дел, ни Совета Лиги Наций.
По заключению государственного секретаря США Г. Стимсона, оккупация Маньчжурии проводилась по заранее обдуманному плану и в соответствии с требованиями меморандума Танаки. «Все данные,— писал он,— указывали на заранее обдуманные действия по плану, выработанному высшими японскими властями в Маньчжурии, возможно, по указаниям высшего военного командования в Токио».
Японо-китайский конфликт в Лиге Наций
Нападение японских войск на Маньчжурию произошло в разгар «разоружительной» шумихи в Женеве. В тот самый день, когда
1931-1933
представитель Китая доктор Альфред Ши вступал в исполнение своих обязанностей в качестве члена Совета, телеграф принес сообщение о начале военных действий в Маньчжурии. Представитель Китая официально обратился к Лиге Наций, требуя немедленного вмешательства для прекращения агрессии против Китайской республики.
Но Совет Лиги Наций по просьбе Японии отложил обсуждение вопроса. Все имевшиеся материалы он передал правительству США в порядке информации.
30 сентября Совет Лиги Наций по настоянию китайского делегата все же рассмотрел вопрос о японской агрессии.
Совет просил обе стороны ускорить восстановление нормальных отношений. Для обсуждения дальнейшей ситуации он решил собраться 14 октября 1931 года.
Вскоре стало совершенно очевидным, что все миролюбивые заверения японской дипломатии делались только с целью отвлечь внимание Лиги Наций от продвижения японских войск в Маньчжурии. «Я думаю, однако,— писал Стимсон по этому поводу,— что буду вполне точен, если скажу, что никто или почти никто из наблюдателей не ожидал, что японская армия и японское правительство проявят такое полнейшее пренебрежение к вытекающим из договоров обязательствам и к мировому общественному мнению, какое они продемонстрировали за последние несколько месяцев».
В Маньчжурию продолжали прибывать все новые и новые транспорты японских войск; японские самолеты бомбардировали ее города. И в то же время японский представитель в Лиге Наций не переставал уверять, что Япония не желает никаких территориальных приобретений и что эвакуация японских войск уже началась.
24 октября Совет Лиги вновь принял резолюцию, в которой предложил Японии в трехнедельный срок вывести свои войска из Маньчжурии. Япония голосовала против этой резолюции. Так как резолюция не была принята единогласно, то в соответствии со статутом Лиги председатель Совета Бриан признал ее лишенной силы юридической, хотя и «сохраняющей всю свою моральную силу».
26 октября 1931 года японское правительство опубликовало декларацию, содержавшую изложение основных принципов японской политики в Маньчжурии. Декларация провозглашала «взаимный отказ от агрессивной политики и агрессивного поведения»; «полное уничтожение всякого организованного движения, нарушающего свободу торговли и возбуждающего международную ненависть»; «обеспечение действительной охраны во всей Маньчжурии мирных занятий японских граждан»; наконец, «уважение до
говорных прав Японии». Китайское правительство ответило, что готово во всем пойти навстречу Японии и Лиге Наций, если японские войска будут отозваны. Однако военная оккупация Маньчжурии продолжалась.
Лига Наций оказалась неспособной приостановить японскую агрессию.
Японо-советский инцидент
Японские войска, продолжая занимать Северную Маньчжурию, стали сосредоточиваться на самой границе СССР. В то же время японская печать принялась распространять слухи о том, будто Советский Союз перебрасывает на помощь китайским войскам оружие, самолеты, летчиков и инструкторов. Ссылаясь на эти измышления японских газет, японское правительство 28 октября 1931 года обратилось к правительству СССР с заявлением, в котором протестовало против помощи, якобы оказываемой СССР китайским войскам в Маньчжурии. Еще ранее, в сентябре, японский посол в Москве К. Хи-рота заверил наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинова, что действиями Японии в Маньчжурии не будет нанесено ущерба интересам Советского Союза. 29 октября 1931 года в ответном заявлении заместитель наркома иностранных дел Л. М. Карахан по поручению Советского правительства указал японскому послу, что протест японского правительства не имеет никакой почвы; он основывается на измышлениях и слухах, исходящих от безответственных лиц, заинтересованных в распространении провокационных сообщений. «Правительство Союза держится политики строгого невмешательства не потому, что такая политика может быть угодна или неугодна кому бы то ни было,— заявил Карахан,— Союзное правительство держится политики невмешательства потому, что оно уважает международные договоры, заключенные с Китаем, уважает суверенные права и независимость других государств и считает, что политика военной оккупации, проводимая хотя бы под видом так называемой помощи, несовместима с мирной политикой СССР и с интересами всеобщего мира».
В середине ноября 1931 года японские войска перерезали Китайско-Восточную железную дорогу. Вся мировая печать затрубила о неизбежном столкновении между Японией и СССР.
14 ноября 1931 года японский посол был приглашен в Наркоминдел. Здесь ему было заявлено, что «Союзное правительство с чувством крайнего сожаления вынуждено констатировать, что заинтересованные японские военные круги продолжают заниматься измышлением и распространением через япон
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
скую печать и телеграфные агентства лишенных всякой почвы слухов об оказании СССР помощи тем или иным китайским генералам». Союзное правительство обращает внимание японского правительства на эту недобросовестную антисоветскую кампанию,
«шоферов», «радистов» и т. п. Курсанты добивались советского подданства и права въезда в СССР, пытаясь устроиться там на военных и промышленных предприятиях, на транспорте и электростанциях с целью вредительства и диверсий.
Японские интервенты сжигают китайские деревни. 1932 г.
систематически проводимую некоторыми военными кругами в Маньчжурии с целью осложнения отношений между Японией и СССР. Вместе с тем правительство СССР считает своевременным напомнить о заверениях японского посла, что интересам СССР не будет нанесен ущерб событиями в Маньчжурии. «Союзное правительство рассчитывает, что заверения, сделанные Японским правительством, сохраняют свою силу и не будут нарушены».
Однако факты противоречили мнимо миролюбивым заверениям японского правительства. Оккупация Маньчжурии сопровождалась антисоветской мобилизацией белых эмигрантов в Маньчжурии, переброской на советский Дальний Восток кулацких и шпионско-бандитских элементов корейской национальности.
Бывший атаман Семенов собирал новые банды для нападения на Монгольскую Народную Республику. Японская разведка готовила кадры так называемой «российской фашистской партии» во главе с шпионом-диверсантом Родзиевским.
Заняв Харбин, японцы организовали там особые курсы подготовки шпионов специально для посылки в СССР. Курсы выпускали
Антисоветские действия Японии имели целью приобрести союзников среди реакционных кругов Европы и Америки и под предлогом борьбы с большевизмом в Китае беспрепятственно осуществить свои агрессивные планы в Китае.
Агрессия Японии в Китае и позиция держав
10 декабря 1931 года Совет Лиги Наций принял резолюцию о создании комиссии из представителей США, Англии, Франции, Италии и Германии, которая должна была на месте обследовать причины и характер японо-китайского конфликта. Во главе комиссии был поставлен англичанин лорд Литтон.
3 января 1932 года японские войска заняли Цзиньчжоу, завершив оккупацию Маньчжурии. Наступление Японии в Маньчжурии не вызывало отпора Европы и США.
18 января 1932 года у ворот китайской фабрики в Чапэе (предместье Шанхая) произошла драка между японцами и китайцами. Японцы подожгли фабрику, убили несколько китайцев и потребовали от китайского мэра Большого Шанхая удовлетворения.
Мэр Шанхая поспешил удовлетворить все требования японцев. Тем не менее в Шанхай
10
1931-1933
были вызваны два японских крейсера с морской пехотой и 16 истребителей. Поздно вечером 28 января раздалась неожиданная ружейная и пулеметная стрельба японских войск, занявших Чапэй. На рассвете бомбардировщики забросали бомбами Чапэй, где
наводнения. Эти акты грубой агрессии вызвали во всем мире взрыв негодования.
Бомбардировка Шанхая взволновала и общественное мнение США. Многие газеты требовали экономического бойкота Японии. Однако в США были еще сильны те круги,
Китайские солдаты на оборонительном рубеже около Шанхая. 1932 г.
проживало исключительно гражданское население. Только благодаря энергичному вмешательству американского и английского консулов бомбардировка через несколько часов была прекращена.
Нанкинское правительство обратилось к США с просьбой о содействии. Одновременно оно просило Лигу Наций рассмотреть японо-китайский конфликт в порядке применения статьи 15 Устава Лиги.
Государственный секретарь США Г. Стим-сон предложил Англии план общих действий против японской агрессии в Китае. Нападение японцев на Чапэй произвело в Лондоне сильное впечатление. Под его влиянием 29 января английское правительство в очень энергичной форме выразило Японии свое беспокойство по поводу военных действий в Шанхае и даже послало в Шанхай два крейсера. Помимо того, англичане предложили проект создания «генеральной зоны» вокруг международного сеттльмента [то есть района, куда запрещался доступ японским войскам.— Ред.].
Однако японцы продолжали игнорировать права «неприкосновенной территории» иностранного сеттльмента и высаживали там свои войска. 1 февраля японцы бомбардировали Нанкин. 6 февраля самолеты Японии громили лагерь беженцев, спасавшихся от
которые считали реакционно-империалистическую Японию «бастионом порядка» в Китае. Принадлежавший к этим кругам Г. Гувер (президент США.— Ред.) считал экономические санкции слишком опасным орудием воздействия. Поэтому он ограничился дипломатическим протестом.
Завладев почти всей Маньчжурией, японцы постарались придать этому захвату видимость законности. 18 февраля 1932 года японские оккупанты, опираясь на подкупленную верхушку маньчжурских властей, провозгласили «независимость» Маньчжурии от Китая. 9 марта того же года на оккупированной японцами территории было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го. 15 сентября 1932 года Япония «признала» Маньчжоу-Го и заключила с ним военный союз, который предусматривал право Японии содержать в пределах Маньчжоу-Го свои войска «для поддержания государственной безопасности».
Комиссия Литтона
Так как военные действия в Китае продолжались, а обращения Лиги Наций к Японии с призывом мирно урегулировать конфликт с Китаем не достигали цели, Совет Лиги Наций по предложению правитель
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
I 1
ства США принял 11 марта 1932 года резолюцию о непризнании японских захватов в Китае.
Между тем комиссия Литтона продолжала обследовать положение в Маньчжурии. Осенью 1932 года комиссия представила Совету Лиги Наций доклад, в котором устанавливалось, что японцы «имели точно составленный план поведения на случай возможных военных действий между ними и китайцами». В то же время комиссия подтверждала, что китайские войска не имели намерения нападать на японцев и не угрожали жизни и имуществу японских подданных. Комиссия Литтона констатировала, что «Маньчжурия является китайской страной»; однако Япония осуществляла в ней в течение долгого времени полицейские и административные функции, опираясь на вооруженные силы во всей зоне, соприкасающейся с ЮМЖД. Это и создало то ненормальное положение, которое привело к японо-китайскому конфликту в Маньчжурии.
Комиссия Литтона рекомендовала Лиге Наций воздержаться от признания Маньч-жоу-Го и созвать конференцию для обсуждения вопроса об интернационализации Маньчжурии. Она предлагала превратить Маньчжурию в «автономную» область со специальным режимом управления, основанным на сочетании территориальной и административной целостности Китая с предоставлением Маньчжурии широкой автономии и с признанием наличия в Маньчжурии особых прав и интересов Японии.
В духе двусмысленных предложений комиссии Литтона новая сессия Лиги Наций 24 февраля 1933 года вынесла резолюцию о японо-китайском конфликте. Хотя эта резолюция и признала незаконным захват Маньчжурии и объявляла его нарушением Японией «договора девяти держав» от 6 февраля 1922 года, все же она отмечала «особые права и интересы» Японии в этой китайской провинции.
27 февраля 1933 года английский министр иностранных дел Джон Саймон выступил в палате общин с речью, в которой заявил, что английское правительство не намерено предпринимать какие-либо шаги против Японии. Он сообщил также о запрещении Англией вывоза оружия в Китай. Это заявление Джона Саймона было открытым признанием несогласия Англии с решением Лиги Наций. Еще на заседании Лиги после доклада Литтона Саймон произнес речь в защиту Японии. Вся американская печать расценила это выступление как доказательство того, что английская дипломатия занимает проя-понскую позицию. Сам японский делегат в Лиге Наций, выходя из зала после речи английского министра, с восторгом заявил,
что «сэр Джон Саймон сумел в полчаса несколькими фразами изложить все то, что он, МаХ^уока, в течение последних десяти дней пытался передать на своем ломаном английском языке».
Что касается позиции США, то она нашла свое отражение в декларации Стимсона, опубликованной в прессе 25 февраля.
«В ситуации,— заявлял Стимсон,— которая создалась в связи с распрей между Китаем и Японией, намерения Соединенных Штатов в общих чертах совпали с намерениями Лиги Наций. Наша общая цель — поддержание мира и ликвидация международных споров мирными средствами...» Стимсон заявлял, что правительство США согласно с выводами комиссии Литтона и присоединяется к общим принципам, рекомендованным Лигой Наций дня урегулирования японо-китайского конфликта.
Советское правительство было приглашено Лигой Наций присоединиться к резолюции. На это предложение Лигой был получен ответ, гласивший, что «Советское правительство с самого начала японо-китайского конфликта, желая по мере сил воспрепятствовать дальнейшему расширению военного конфликта и возможному превращению его в источник нового мирового пожара, стало на путь строгого нейтралитета. В соответствии с этим Советское правительство, верное своей мирной политике, всегда будет солидарно с действиями и предложениями международных организаций и отдельных правительств, направленными к скорейшему и справедливому разрешению конфликта и обеспечению мира на Дальнем Востоке». Указывая на эти обстоятельства, правительство СССР сообщало, что оно не находит возможным присоединиться к постановлениям Лиги Наций.
Дальневосточные осложнения попытались использовать против СССР все те антисоветские круги, которые еще не оставляли мысли об организации интервенции империалистических держав против СССР. Русские белогвардейцы во Франции открыто и систематически вели кампанию за объявление войны против СССР. Не прекращались и провокации с целью вызвать военный конфликт между СССР и европейскими державами.
6 мая 1932 года белогвардеец Горгулов смертельно ранил в Париже президента Французской Республики Поля Ду мера. Убийство президента было организовано Русским общевоинским союзом, во главе которого стоял один из главных организаторов интервенции в СССР генерал Миллер. Официоз этой белогвардейской организации в Париже — «Возрождение» открыто призывало к новой интервенции против СССР. Горгулов
12
1931 — 1933
сам признался, что убийство президента имело целью спровоцировать войну Франции против СССР. В обстановке антисоветских провокаций и прямой подготовки новой войны и интервенции Советский Союз проявлял бдительность, выдержку и дипломатическое искусство.
Выход Японии из Лиги Наций
Японское правительство решительно отвергло доклад и предложение комиссии Литтона. «Япония будет продолжать свою твердо установленную политику в Маньчжурии, независимо от выводов комиссии Литтона»,— заявил генерал Муто, посол и главнокомандующий в Маньчжурии.
Такую же вызывающую позицию занял и японский представитель в Женеве.
В ответ на принятие Лигой Наций доклада Литтона японское правительство заявило 27 марта 1933 года о выходе Японии из Лиги Наций.
Из извещения японского правительства о выходе Японии из Лиги Наций
Токио, 27 марта 1933 г.
...Когда в сентябре 1931 года японо-китайский инцидент был передан на рассмотрение Лиги Наций, императорское правительство... на Совете Лиги Наций и в ряде других случаев неоднократно заявляло о том, что Лига Наций должна найти справедливый и соответствующий путь для разрешения этого инцидента, что для того, чтобы внести подлинный вклад в дело укрепления мира на Востоке и поднять свой престиж, Лига Наций должна правильно уяснить действительную ситуацию в данном районе и применить свой Устав в соответствии с этой ситуацией. Императорское правительство, в частности, со всей силой подчеркивало, что, поскольку Китай не является единым государством, а его внутреннее положение и международные связи отличаются крайней сложностью, запутанностью и своеобразием, общепринятые принципы и обычаи международного права, являющиеся всеобщими нормами в международных отношениях, к нему неприменимы. Поэтому в настоящий момент необходимо и установить для данного случая особые международно-правовые нормы.
Однако в результате семнадцатимесячного обсуждения этого вопроса в Лиге Наций выяснилось, что большинство стран — членов Лиги Наций либо не уяснили действительного положения на Востоке, либо не обращают на него должного внимания. Мало того, выяснилось, что между Японией и этими странами возникли серьезные разногласия по поводу применения и особенно толкования Устава Лиги Наций, а также других договоров и принципов международного права. В результате принятый 24 февраля сего года чрезвычайной сессией Лиги Наций доклад комиссии не учитывает того, что у Японии нет иных намерений, кроме обеспечения мира на Востоке, и является крайне ошибочным в оценке фактов
и основанных на них выводах. Он, в частности, предполагает, что действия японской армии во время инцидента 18 сентября и позднее не были результатом права на самооборону, и игнорирует тот факт, что ответственность за напряженность ситуации накануне инцидента и ухудшения положения после него целиком лежат на Китае. Поэтому доклад ведет к возникновению новых осложнений в политической ситуации на Востоке. Игнорируя факт создания государства Маньчжоу-Го и порицая позицию Японии, признавшей это государство, указанный доклад разрушает основы стабильности на Востоке. Его рекомендации, в частности, ни в коей мере не могут способствовать обеспечению спокойствия на Востоке, о чем подробно изложено в разъяснении императорского правительства от 25 февраля сего года.
Суммируя все вышеизложенное, императорское правительство пришло к выводу, что при рассмотрении японо-китайского инцидента большинство стран — членов Лиги Наций, очевидно, считает, что уважение неприменимых формул важнее обеспечения подлинного мира, что защита беспочвенных теорий важнее искоренения причин будущих конфликтов. Императорское правительство, учитывая также наличие серьезных расхождений между Японией и большинством стран — членов Лиги Нации по вопросу о толковании Устава Лиги Наций и других договоров, вынуждено признать, что Япония и Лига Нации полностью расходятся во взглядах на политику сохранения мира, в частности на основной курс обеспечения мира на Востоке. Учитывая все это, императорское правительство считает невозможным дальнейшее участие Японии в Лиге Наций и на основании абзаца 3 статьи I Устава Лиги Наций заявляет о своем выходе из последней.
История войны на Тихом океане.
М., 1957. Т. 1. С. 366—368
В связи с выходом Японии из Лиги Наций японская военщина открыто ставила вопрос о войне. В воззвании генерала Араки, обращенном к японской армии, подчеркивалась задача дальнейшего завоевания Японией мирового господства. «Сегодня,— писал Араки,— император санкционировал Решение о выходе Японии из Лиги Наций, принятое правительством, вследствие разногласия с Лигой по вопросу о традиционной политике Японии, направленной на установление и сохранение мира на Дальнем Востоке. Международное положение в будущем не позволит ни малейшего ослабления бдительности с нашей стороны... Все офицеры и солдаты должны понять серьезность обстановки и подумать о миссии императорской армии, чтобы еще лучше проводить высокие принципы армии, еще крепче сплотиться и поднять ее престиж внутри страны и за границей».
Выход из Лиги Наций был фактическим разрывом Японии со всей совокупностью договоров, составлявших версальско-вашингтонскую систему. Действия Японии на Дальнем Востоке развивались в том же плане,
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
13
какому следовала в Европе политика Германии и Италии. Так закладывались основы агрессивной коалиции военно-фашистских диктатур.
История дипломатии. Т. 3.
Дипломатия в период подготовки второй мировой войны (1919—1939 гг.). М., 1945. С. 425—434, 436, 439—444
В. Воронцов 1
ЧАН КАЯШИ:
СНАЧАЛА УМИРОТВОРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ ВРАГОВ
В Японии... заканчивались приготовления к вторжению в ослабленную междоусобными распрями страну. Начиналась новая глава трагической и славной истории борьбы китайского народа с японскими захватчиками. Предлогом (скорее, сигналом) для начала агрессии должна была стать тщательно разработанная японской разведкой провокация. Группа японских диверсантов заложила в один из железнодорожных вагонов взрывчатку. Взрыв произошел во время движения состава по Южно-Маньчжурской железной дороге. Японское командование возложило всю ответственность за взрыв на «китайских бандитов», заявило о намерении императорской армии принять меры для безопасности своих граждан.
В 8.20 утра 19 сентября 1931 года две роты японских солдат появились на полотне железной дороги в районе Шэньяна (Мукдена). Китайские полицейские открыли огонь, но были тут же смяты наступавшими. Японская батарея тяжелых орудий открыла сокрушительный огонь по казармам полиции, по аэродрому. До 10 тысяч китайских солдат и полицейских не выдержали огневого натиска японской артиллерии и рассеялись. Понадобилось всего лишь 500 японских солдат, чтобы овладеть казармами. Такова была первая проба сил.
Активный участник разработки Маньчжурской операции Сэйсиро Итагаки позвонил со станции Мукден в Порт-Артур и доложил командующему Квантунской армией генерал-лейтенанту Сигэру Хондзё об успехе. В ответ он услышал: «Да, наступление — лучший вид обороны, что должно было случиться, то и случилось».
Еще 11 сентября Чан Кайши уговаривал Чжан Сюэляна предпринять все, что в его силах, с целью предотвратить столкновение с японцами. Чжан Сюэляну не так легко это было сделать. Японские войска маршируют по улицам Шэньяна, Аньдуна и других
1 Воронцов Владилен Борисович — доктор исторических наук, автор многих книг по тихоокеанским проблемам.— Прим. ред.
городов Северо-Восточного Китая. Жители этих мест — бойцы и офицеры армии, находящейся под командованием Чжан Сюэляна,— с тревогой ждут вестей с родины. Чжан Сюэлян, избегая боя, отходит на Юг. Рабочие и кули мукденского арсенала объявляют всеобщую забастовку протеста против японской оккупации, мужественно вступают в уличные схватки с японскими солдатами и полицией. В то же время по поручению Нанкинского правительства в Женеве китайский представитель официально поставил перед генеральным секретарем Лиги Наций вопрос о противозаконных действиях Японии. Китайская сторона безуспешно взывает к Лиге Наций, умоляя незамедлительно принять необходимые меры и предотвратить дальнейшее развитие событий, подрывающих мир. В планы правящих кругов Англии, Франции, США не входили какие-либо ответные действия. Многие на Западе ожидали, что японская агрессия будет в конце концов направлена на Север, против Советского Союза, и стремились содействовать такому повороту событий.
21 сентября 1931 года Чан Кайши собирает совет политических и военных лидеров. На встрече он выражает сомнение в возможности Китая вступить в войну с таким сильным противником, как Япония. Казалось, что реальная угроза со стороны Японии заставит соперников внутри Гоминьдана протянуть друг другу руки. Начинаются переговоры между Нанкином и Гуанчжоу о прекращении войны. Новый состав руководящих органов, избранный на IV съезде Гоминьдана (12—22 ноября 1931 года), почти на равных объединил основные враждовавшие между собой группировки — нанкинскую и гуандун-гуансийскую. Но чаша весов в их борьбе качалась то в одну, то в другую сторону. За Чан Кайши было преимущество: он контролировал армию.
Чан Кайши, несмотря на оптимистические оценки обстановки, не верил, что японцы выведут свои войска из Маньчжурии. «Я знаю японцев. Я знаю японскую философию,— утверждал он,— они скорее позволят уничтожить Токио и Японский архипелаг, нежели уйдут из Маньчжурии». В его дневнике 22 сентября 1931 года содержится следующая запись: «С началом японской агрессии в Китае началась вторая мировая война».
...10 января 1932 года полковник японской разведки Итагаки направляет в Шанхай своему шефу телеграмму. В ней. в частности, говорилось о целесообразности отвлечения внимания великих держав от Маньчжурии. Глава японской разведки в Шанхае майор Танака был вызван в Мукден, где и состоялась его встреча с полковником Итагаки.
14
1931 — 1933
Полковник заявил: Квантунская армия намеревается в недалеком будущем оккупировать Харбин, учредить новое маньчжурско-монгольское государство во главе с последним представителем маньчжурской династии Пу И. Такое развитие событий будет идти, полагал полковник, вразрез с настроениями в Лиге Наций. Танака получил конкретное задание: спровоцировать инцидент в Шанхае, чтобы отвлечь внимание мировой общественности от событий в Маньчжурии. Итагаки передал в руки Танаки 20 тысяч долларов. В Шанхае майор мог получить дополнительно 100 тысяч долларов от японских текстильных промышленников.
18 января 1932 года группа буддийских монахов — три ученика секты из пагоды Мёхо и два японских монаха из секты нитиран мирно шествовали по шанхайскому переулку Иншань, обращаясь к собратьям по религии звоном колокольчиков. Вдруг неизвестные лица напали на скромную процессию. Двое монахов были тяжело ранены, один сразу же скончался от побоев. На следующий день члены молодежной организации японского сеттльмента «Общество единой цели», вдохновляемые секретной агентурой, напали на фабрику полотенец. Объект для нападения выбран отнюдь не случайно,— рабочие фабрики были известны активным участием в движении против японской агрессии в Маньчжурии.
В Шанхае назревало кровопролитие. 23 января японские боевые корабли бросили якорь недалеко от города. На стихийных митингах народ требовал от правительства защиты города от агрессии. Назначенный президентом Исполнительного юаня (парламентской палаты) член ЦИК Гоминьдана Сунь Фо вел переговоры с японцами. Сунь Фо с его прозападной ориентацией не подходил, однако, для этой роли и вынужден был уйти в отставку. Его место занял Ван Цзинвэй. Настало время продемонстрировать трогательное единство Чан Кайши с Ван Цзин-вэем. Расчеты связывались скорее всего с тем, что прояпонская позиция Вана поможет ослабить силу японо-китайского столкновения.
В 23.00 26 января адмирал Сёдзава направил ультиматум шанхайским властям, требуя прекратить антияпонские выступления. Ответ на ультиматум был еще не получен, а хорошо обученная японская морская пехота уже направилась в рабочий район Шанхая Чапэй (Чжабэй), где проживала значительная часть японских граждан. Японские солдаты не ожидали какого-либо серьезного сопротивления, но их встретили пулеметные очереди. Из района Северного вокзала вели прицельный огонь солдаты 19-й армии. Адмирал Сёдзава отдал приказ бом
бить жилые кварталы. Под обломками зданий гибли старики, женщины, дети. Пылал Чапэй. Возмущенные рабочие и студенты обрушили свой гнев на японских служащих и полицейских, произошли столкновения с французской и английской охраной сеттльментов, взявших под защиту японских резидентов. Весть о событиях в Шанхае разнеслась по стране.
Вторжение японцев в Маньчжурию всколыхнуло патриотические чувства китайцев независимо ют их социальной принадлежности. 20 тысяч студентов из различных районов страны начали марш под антияпонски-ми лозунгами в Нанкин. Наиболее популярными призывами были следующие: «Порвать с Лигой Наций!», «Объявить войну с Японией!», «Объединить Нанкинское и Кантонское правительства!»
Чан Кайши стремился спустить на тормозах антияпонское движение. 5 декабря 1932 года были запрещены студенческие демонстрации. Чан обратился к участникам движения протеста: «Все мы должны действовать в соответствии с нашими обязанностями и оставаться в рамках закона. Нет другого пути спасения нашей страны от агрессии».
Антияпонское движение развивалось помимо воли и желания гоминьдановских лидеров. Шанхайские события января — февраля 1932 года показали: солдаты, добровольцы вполне сознательно шли на смерть в схватках с превосходящими силами агрессора, не имея порой ни директив, ни даже одобрения правительства. Храбро сражались бойцы 19-й армии, хотя и имели приказ отходить. Чан Кайши был, по существу, сторонним наблюдателем.
Иностранные обозреватели сообщали: 19-я армия наиболее дисциплинированная и эффективная сила. После ее отхода с шанхайского фронта до 40 тысяч рабочих продолжали участвовать в забастовочном движении. Казалось, что интересы сопротивления иностранным захватчикам диктовали необходимость использования 19-й армии. Но 19-я не входила в число личных подразделений Чан Кайши, а представители командного состава не считались его людьми. Этого было достаточно для решения о роспуске армии. Командование армии отказалось подчиниться приказу и отвело свои части в прибрежные районы провинции Фуцзянь. Тогда Чан Кайши направил своего приближенного Чжэнь И на пост губернатора провинции Фуцзянь, снабдив его инструкцией разоружить и распустить 19-ю армию. Героическая армия оказалась в трудном положении: ее изолировали, лишили снабжения. Чан Кайши, предпочитая иметь дело с милитаристами, принимает решение
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
15
о компромиссе с Янь Сишанем: возвращает ему его вотчину — провинцию Шаньси и даже предлагает ему пост председателя Комиссии по делам Монголии и Тибета при центральном правительстве.
Сила агрессора, поощряемая чанкайшист-ской политикой умиротворения, как и следовало ожидать, все же возобладала. Под жерлами пушек адмирала Сёдзава было подписано унизительное для китайской стороны перемирие. Соглашение вызвало новые протесты, возмущенные студенты напали на тех, кто его подписывал. Участники антияпонско-го движения все глубже начинают проникаться идеей мобилизации сил в рамках единого фронта.
Борьба в среде гоминьдановских лидеров лишь способствовала осуществлению японских планов овладения Маньчжурией. 1 марта 1932 года мир узнал о провозглашении нового «государства» Маньчжоу-Го во главе с Пу И.
В марте 1932 года в Лояне состоялся пленум ЦИК Гоминьдана. 18 марта Чан Кайши занял пост председателя Военного совета. Председатель, декларируя свою платформу, отмечал первостепенную опасность со стороны «внутренних врагов» — коммунистов («...внутренние беспорядки — наиболее благоприятные условия нападения агрессора») .
1931 —1932 годы стали для простого народа, обездоленных крестьян особенно тяжелыми. После обильных дождей Янцзы вырвалась из берегов, огромная территория оказалась под водой. Улицы города Ханькоу превратились в русла рек. За два месяца утонуло до 2 миллионов человек. Целые деревни сносились потоками. И стоило отступить водяной стихии, как начинались голод, инфекционные заболевания.
Резкое падение цен на экспортные сельскохозяйственные товары еще больше усиливало эксплуатацию сельской бедноты. Крестьяне бросали насиженные места, уходили в города, пополняли ряды безработных и люмпенов.
5 апреля 1932 года руководство советских районов Китая объявило войну Японии. Авторитет КПК рос по мере повышения ее роли в антияпонском движении, в осуществлении новой аграрной политики в сельских районах. Лидеры Гоминьдана пытаются противопоставить КПК не только кулак, но и различного рода подачки сельскому населению: претворяются в жизнь планы социального маневрирования в деревне. В гоминьдановских верхах для Чан Кайши готовятся новые предложения по «умиротворению» Красной армии и советских районов. Намечены и осуществляются меры по преобразованию деревни в провинции Цзянси, отку
да были удалены вооруженные силы КПК. Одна из задач — обеспечить лояльность населения бывших советских районов по отношению к правительству Нанкина. Особые надежды возлагались на «Ассоциацию моральных усилий офицеров», созданную в 1927 году и призванную определять поведение военной элиты. Полковник Хуан Чжэнлин, возглавлявший ассоциацию, в прошлом секретарь «Ассоциации молодых христиан», имел тесные связи с мадам Чан Кайши. Сун Мэйлин благословила полковника на привлечение представителей методистской церкви к воспитанию военных и сельской паствы.
Союз гоминьдановцев с шэньши, крупными землевладельцами, милитаристами ограничивал для Чан Кайши возможность использования крестьянства как опоры для осуществления своей политики. В этих условиях Чан Кайши не мог добиться желаемых успехов в сельских районах.
«Моральные усилия» офицеров из чанкай-шистского окружения подкреплялись жесткими военными акциями. 18 июня 1932 года в Гуйлине собралась конференция пяти провинций (Хэнань, Хубэй, Аньхой, Хунань, Цзяньси). Обсуждался вопрос о «подавлении коммунистов». Там же было принято решение о четвертом походе. На этот раз Чан Кайши бросил в бой до 90 дивизий общей численностью 500 тысяч человек.
Чанкайшистам все же удалось овладеть частью территории некоторых советских районов в Центральном и Южном Китае, заставить отдельные соединения Красной армии передислоцироваться. Главного, однако, Чан не смог осуществить. Красная армия не была разгромлена, она не только сохранилась, но и укрепилась в численном и боевом отношении.
В конце июля — начале августа 1932 года на Лушаньскую конференцию Гоминьдана собираются ведущие лидеры партии — Чан Кайши, Ван Цзинвэй, Сунь Фо, там присутствуют видные представители шэньши, тухао (ростовщики, землевладельцы, содержатели притонов, связанные с уголовным миром). Конференция принимает новый план: «Три десятых места — военным и семь десятых — политическим мероприятиям». Чан Кайши, оценивая новую тактику, учитывал прежде всего причины превосходства КПК, в частности успешную работу по мобилизации сельского населения... он призывал в связи с этим полагаться не только на регулярные войска для подавления коммунистов («регулярные войска должны быть использованы в плановых операциях и позиционных сражениях»), но и создавать народные корпуса обороны, усовершенствовать систему «баоцзя»,
16
1931 —1933
«организовать народные массы и вооружить их».
В соответствии с такого рода установками Чан Кайши создавалась система массовых школ «баоцзя». По существу, развернулась кампания по «вытравливанию из сознания народа коммунистических идей». Особенно насаждалась система «баоцзя» на территории бывшего Центрального советского района, куда после ухода КПК пришли гоминьдановские части. Организационная группа разъясняла населению принципы системы «баоцзя», проводилась регистрация населения, аппарат управления разбивался на подразделения, формировалась местная милиция, которая отвечала за охрану деревень, ликвидацию неграмотности, гигиену, распространение основ агротехники и идеологическое воспитание.
Чан решил не давать Красной армии передышки: он сразу же приступает к организации пятого похода. США в канун похода предоставляют заем. Нанкинское правительство субсидируют англичане, французы, немцы, в том числе на строительство для Китая на американских заводах 850 самолетов. К октябрю 1933 года Чан закончил военные приготовления; в его руках сконцентрировалась огромная военная сила — до 90 дивизий, включавших наиболее преданные Нанкину части, 300 самолетов, более 200 орудий. На службе у Чан Кайши находилось тогда до 150 американских и канадских пилотов.
Отличительной чертой нового похода против Красной армии стало участие в разработке оперативных планов Чан Кайши опытных специалистов из Германии. Гитлер, пришедший к власти в 1933 году, одобрил поездку руководителя рейхсвера Ганса фон Секта в Китай. В 1933 году Сект стал начальником генерального штаба Нанкинской армии. Затем Секта сменил фон Фалькенхаузен. Немецкие советники организовывали специальные школы, курсы по подготовке военных и военно-технических специалистов, руководили созданием военных сооружений, принимали непосредственное участие в боевых действиях.
В борьбе Чан Кайши с Красной армией отражалось, хотя порой и в весьма сложном преломлении, столкновение в международной политике противоположных мировоззрений. Немецкие советники, находившиеся при Чан Кайши, с удивлением узнали, что в советских районах действует их соотечественник. Нацистская разведка в Китае информировала свой центр в Берлине: в Баосане (Северная Шэньси) находится немец по фамилии Ли Дэ, который сотрудничает с командирами Красной армии. Гоминьдановские гене
ралы были поражены, когда познакомились с попавшими в их руки записками Ли Дэ, из которых узнали, как автор довольно точно предугадал планы чанкайшистов и умелыми маневрами сорвал их. «Мозг КПК» — так назвал Ли Дэ один из гоминьдановских генералов. Под фамилией Ли Дэ скрывался немецкий коммунист-интернационалист Отто Браун.
Чан Кайши видел для себя серьезную угрозу во взаимодействии Центрального советского района и 19-й армии, возглавляемой генералом Цай Тинкаем. 19-я армия, в рядах которой резко усилились антияпонские, анти-чанкайшистские настроения, стала опорой Народно-революционного правительства провинции Фуцзянь. О создании этого правительства было объявлено на массовом митинге в городе Фучжоу 22 ноября 1933 года. В фуцзяньских событиях приняли участие бывшие военные лидеры Гоминьдана Чэнь Миншу, Ли Цзишэнь, политические деятели Евгений Чэн, Сюй Цянь и другие.
Участники событий требовали ликвидации диктатуры Чан Кайши в Гоминьдане, прекращения его «ошибочных и незаконных действий». В специальной прокламации от 22 ноября Чан был заклеймен «за пренебрежение к воле народа, предательство нации». Через день он получает от них телеграмму с предложением уйти в отставку. Оппозиция в Фуцзяни требовала отказа от неравноправных договоров с капиталистическими державами, удаления из портов и вод провинции всех иностранных войск и организаций колониального характера, введения всеобщего избирательного права и демократических свобод, проведения ряда социально-экономических мероприятий в интересах трудящегося народа.
Чан Кайши с глубокой тревогой отнесся к событиям в Фуцзяни. «Цай Тинкай капитулировал перед коммунистами,— жаловался он Секту,— это измена, она должна быть осуждена и пресечена, ибо это плохой пример для сепаратистов, которых немало на Севере и Юге Китая».
Античанкайшистское восстание в Фуцзяни не было, однако, использовано руководством КПК. «Только совместные с 19-й армией военные действия,— отмечалось позднее в решении совещания Политбюро ЦК КПК в Цзуньи (8 января 1935 года),— могли уничтожить основную силу Чан Кайши, но этот выгодный и небывало удобный случай нами не был использован». Было ли это ошибкой? Ясно одно: слабостью КПК тех времен объясняется ограниченное использование военных и политических средств, находившихся в ее распоряжении, против Чан Кайши.
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
Часть своих войск, предназначенных для борьбы с Красной армией, Чан Кайши бросает на фуцзяньский фронт, против 19-й армии. Гоминьдановцам удалось захватить провинцию Фуцзянь, использовав свое военное и техническое преимущество. В Цзянси против Центрального советского района было сосредоточено около двух третей наличного состава войск Чан Кайши.
С весны 1933 года Гоминьдан пошел на значительные уступки Японии. Ван Цзинвэй показал себя активным сторонником японской ориентации, и при его участии и было достигнуто соглашение в Тангу (31 мая 1933 года). Япония получила ряд привилегий в Северном Китае. Устанавливалось сквозное железнодорожное сообщение и прямая почтово-телеграфная связь с Маньчжоу-Го.
Воронцов В. Судьба китайского Бонапарта. М., 1989. С. 108—117
Пу И 1
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
В августе 1932 года было оформлено секретное соглашение между Японией и Маньчжоу-Го. Соглашение имело 12 пунктов и множество всяких приложений. Основное содержание его было таково: охрана государственной безопасности и общественного порядка в Маньчжоу-Го полностью возлагается на Японию; она будет контролировать железные дороги, порты, водные и воздушные пути, а также в нужном случае создавать новые; за материальные ресурсы и оборудование, необходимое японской армии, отвечает Маньчжоу-Го; Япония имеет право проводить разведку недр и строить шахты; японцы могут назначаться на должности в Маньчжоу-Го; Япония имеет право переселять в Маньчжоу-Го японцев и т. п. В соглашении оговаривалось, что в дальнейшем оно ляжет в основу официального двустороннего договора.
Премьер-министр Маньчжоу-Го и командующий Квантунской армией 15 сентября 1932 года подписали японо-маньчжоугоский протокол, в основе которого лежало подписанное ранее секретное соглашение. В дальнейшем на этой основе снова было подписано открытое соглашение:
«В связи с признанием Японией того фак
1 Пу И (1906—1967) —с 1 марта 1934 г. по август 1945 г. император марионеточного государства Маньчжоу-Го, последний император маньчжурской династии Цин, правившей в Китае более двух с половиной столетий.— Прим. ред.
та, что Маньчжоу-Го создано и соответствии с волей его народа, возникло как свободное и независимое государство, в связи с тем, что Маньчжоу-Го заявило, что все международные договоры Китайской республики должны остаться в силе и неукоснительно соблюдаться в Маньчжоу-Го, в целях укрепления вечной дружбы между маньчжурским и японским народами в духе взаимного уважения к территориальным правам, а также исходя из интересов мира в Азии, правительства Маньчжоу-Го и Японии пришли к следующему соглашению:
1.	До того времени, пока между Маньчжоу-Го и Японией не будет заключено другч>е соглашение, Маньчжоу-Го признает, что на его территории все права и выгоды Японии, а также японских чиновников и гражданских лиц, обусловленные ранее существовавшими между Японией и Китаем договорами и соглашениями, а также государственными и личными контактами, должны признаваться и соблюдаться.
2.	Маньчжоу-Го и Япония признают, что всякая угроза территориальным интересам или общественному порядку одной из договаривающихся сторон будет рассматриваться как одновременная угроза территориальным интересам и общественному порядку другой договаривающейся стороны.
Две договаривающиеся стороны пришли к соглашению, что в целях обеспечения обороны и защиты страны необходимо, чтобы союзные войска японской армии находились на территории Маньчжурии».
Меня уверили, что в Токио Муто Нобуёси не только согласился с моими требованиями, но и обещал подумать о восстановлении моего императорского титула.
Муто Нобуёси, генерал-полковник в прошлом, занимал должности заместителя начальника штаба, главного инспектора по подготовке, военного советника. В первую мировую войну он командовал японской армией, которая оккупировала Сибирь. На этот раз он приехал на Северо-Восток, совмещая три должности: командующего Квантунской армией (ранее на эту должность назначались генерал-лейтенаты), генерал-губернатора Квантунской арендованной территории (до событий 18 сентября 1931 года Япония учредила на Ляодунском полуострове генерал-губернаторство колоний) и посла в Маньчжоу-Го. Вскоре после приезда на Северо-Восток он получил звание маршала. Именно он стал настоящим правителем этой территории, истинным императором Маньчжоу-Го.
В мае 1932 года на Северо-Восток прибыла комиссия Лиги Наций по обследованию так называемого маньчжурского вопроса, а в октябре был опубликован ее доклад.
2 Накануне
18
1931-1933
Пока Нанкинское правительство ожидало приговора правосудия, японская армия захватила Цзинчжоу, начала военные действия в районе Шанхая и образовала Маньч-жоу-Го.
3	мая произошла моя встреча с членами
предотвращении использования территории Маньчжурии как базы для военных действий, направленных против ее территории, а также ее жеЛ’ание принять все надлежащие меры, если границы Маньчжурии будут нарушены иностранной державой». Комиссия отмечала
Последний император Китая Пу И и командующий Квантунской армией Му то Нобуёси после под писания японо-маньчжурского протокола. Сентябрь 1932 г.
комиссии по обследованию, длившаяся не более четверти часа. На ней мне задали два вопроса — как я прибыл на Северо-Восток и как было основано Маньчжоу-Го. Я послушно стал говорить то, что мне было велено:
— Я прибыл в Манчьжурию после того, как был избран маньчжурским народом. Мое государство совершенно независимо...
Члены комиссии кивали головами, улыбались и больше ни о чем не спрашивали. Затем вместе сфотографировались, выпили шампанского и пожелали друг другу здоровья. Комиссия по обследованию удалилась.
Комиссия заявила о том, что она понимает, почему Япония считает Маньчжурию жизненно важной линией; кроме того, ей понятна и «заинтересованность Японии в
дальше, что «может возникнуть вопрос, действительно ли военная оккупация Маньчжурии на неопределенный период, влекущая за собой громадные финансовые затраты, является самым эффективным способом предотвращения угрозы опасности и действительно ли японские войска не станут испытывать серьезных затруднений, если будут окружены своенравным и мятежным населением с неприятельским Китаем в тылу. Япония может найти возможность при симпатии и доброжелательстве других стран и без затрат для себя получить большие гарантии своей безопасности, если будет стремиться к соглашениям, аналогичным достигнутым другими великими державами в разных частях мира». Комиссия выступила против восстановления старого режима в Маньчжурии, предложив, что «удовлетвори
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
тельный режим в будущем может развиться на основе настоящего (то есть режима Маньчжоу-Го) без существенных изменений». Такому государству можно было бы придать высокую степень автономности и иметь в нем иностранных советников из разных стран. В силу большей заинтересованности Японии в Северо-Востоке удельный вес японцев там должен быть выше.
Комиссия не раз подчеркивала, что уважает интересы и права Японии на Северо-Востоке, и даже рассматривала события 18 сентября 1931 года как акт самозащиты со стороны Японии.
Япония, чтобы развязать себе руки, вышла из Лиги Наций. Одновременно с этим японская армия начала военные действия и через проходы в Великой Китайской стене ворвалась в Центральный Китай, создав тем самым кольцо блокады вокруг Пекина и Тяньцзиня. В конце мая раздираемое внутренними распрями Нанкинское правительство снова капитулировало перед Японией и подписало с ней соглашение в Тангу, по которому территория к югу от Великой Китайской стены, то есть восточная часть провинции Хэбэй, объявлялась демилитаризованной зоной; отсюда были отозваны китайские войска, и Япония в еще большей степени установила свое господство на Севере Китая.
Я мог лишь находиться под сапогом у Квантунской армии, ничего другого я не умел, ни о чем другом не думал. Поэтому когда Квантунская армия согласилась, чтобы во время торжественной церемонии я был одет в императорский халат, то ничего больше я уже не требовал.
1 марта 1934 года, ранним утром, в пригороде Чанчуня Синхуацунь на искусственно насыпанном холме, изображавшем «храм неба», я в императорском халате принес жертвы предкам и совершил древний ритуал вступления на престол. Потом, вернувшись в город, я переоделся в форму генералиссимуса и провел торжественную церемонию восшествия на престол.
С начала 1933 года, после выхода из Лиги Наций, Япония начала еще более открыто увеличивать свою армию и расширять подготовку к войне. Особенно усилились ее приготовления к захвату всей территории Китая и укрепление тыла.
Пу И. Первая половина моей жизни: Воспоминания Пу И — последнего императора Китая.
М.. 1968. С. 342, 346—348, 350—351. 353 — 356, 359. 368
Из выступления народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 6-го созыва о политике Японии
Москва, 29 декабря 1933 г.
Я не ошибусь, товарищи, если выскажу предположение, что вас больше всего и пгт ере су ют в настоящее время наши отношения с Японией. Эти отношения приковывают к себе внимание не только нашего Союза, но и всего мира, ибо политика Японии является сейчас самой темной грозовой тучей на международном политическом горизонте...
Дело идет, однако, не только о КВЖД. Наряду с ущемлением наших прав на дороге, в Японии стал открыто обсуждаться политическими деятелями, в том числе и официальными представителями японского правительства, а также печатью, вопрос о войне против Советского Союза для захвата Приморского и всего Дальневосточного края. Дело не ограничивается только разговорами, но в Маньчжурии, вблизи нашей границы, скопилось значительное количество японских войск, подвозятся военные материалы, строятся железные дороги, шоссе и т. д. Возникла, таким образом, угроза не только насильственного захвата нашей дороги Японией, но и прямая угроза нашим границам. При таком положении вещей нашему правительству ничего не оставалось делать, как приступить к укреплению нашей границы, перебросив туда необходимые для этого силы и приняв другие военные меры. Но в то время как мы принимаем исключительно оборонительные меры, Япония, как известно, лихорадочно готовится к войне, которая не может быть иной, кроме наступательной, ибо на безопасность Японии никто не покушается.
Документы внешней политики СССР-М., 1970. Т. 16. С. 793, 795
Из приговора Международного военного трибунала для Дальнего Востока по делу главных японских военных преступников «Планирование и подготовка войны против Советского Союза»
Токио. 22 ноября 1948 г.
Воинственная политика Японии по отношению к СССР нашла свое отражение в японских военных планах. Военные планы японского генерального штаба с начала рассматриваемого периода предусматривают в качестве первых мероприятий оккупацию Маньчжурии. В японских военных планах захват Маньчжурии рассматривался не только как этап в завоевании Китая, но также как средство обеспечения плацдарма для наступательных военных операций против Советского Союза.
Кавабэ Тора сиро, который был в то время офицером генерального штаба, показал, что план войны против СССР, разработанный в 1930 году, когда подсудимый Хата был начальником первого управления генерального штаба, предусматривал военные операции против СССР на советско-маньчжурской границе. Это было до оккупации Маньчжурии Японией.
1931 — 1933
Подсудимые Минами и Мацуи также подтвердили перед Трибуналом, что Маньчжурия рассматривалась как военный плацдарм, необходимый для Японии в случае войны с СССР.
16 марта 1931 года Хата направил полковника Судзуки в инспекционную поездку по районам Северной Маньчжурии и Северной Кореи с учетом операций, согласно плану «Оцу», направленному против СССР, и плану «Хэй», направленному против Китая.
В секретном докладе, представленном этим офицером о результатах этой поездки, была дана
подробная информация в связи с планом «Оцу», который предусматривал оккупацию советского Приморья.
Захват Маньчжурии в 1931 году обеспечил базы для нападения на СССР на широком фронте с целью захвата всего советского Дальнего Востока.
Милитаристы на скамье подсудимых:
По материалам Токийского и Хабаровского процессов.
М., 1985. С. 144—145
ФАШИЗМ-ЭТО ВОИНА
»
22
1933—1934
«Черным днем» вошла в историю дата — 30 января 1933 года, когда президент Германии престарелый генерал-фельдмаршал первой мировой войны Гинденбург назначил рейхсканцлером лидера национал-социалистской партии Адольфа Гитлера, дослужившегося до чина ефрейтора в ту войну. Фашисты пришли к власти при поддержке монополий. Гитлер обещал им задушить революционное движение, возродить мощь Германии и открыть германскому империализму путь к экспансии. Средство установления мирового господства — война.
ГИТЛЕР О ЦЕЛЯХ
ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ГЕРМАНИИ
Мы, национал-социалисты, должны неотступно придерживаться нашей внешнеполитической цели: обеспечить немецкому народу достойное его жизненное пространство на земле. И эта акция — единственная, которая оправдывает пролитие крови перед богом и нашими немецкими потомками...
Тем самым мы, национал-социалисты, подводим черту, и притом сознательно, под направлением внешней политики предвоенного периода. Мы начинаем там, где была сделана остановка шесть веков тому назад. Мы прекращаем вечное движение германцев на юг и запад Европы и направляем свой взор на страну, лежащую на востоке. Наконец-то мы прекращаем колониально-торговую политику предвоенных лет и переходим к земельной политике будущего. Но, ведя речь в сегодняшней Европе о новой земле, мы можем иметь в виду только Россию и верноподданные ей периферийные государства.
Кажется, что сама судьба указывает нам пальцем нужное направление. Отдав Россию во власть большевизма, она лишила русский народ того ума, который раньше создал и гарантировал его государственность...
Гигантская восточная империя созрела для краха. И конец еврейского государства в России будет также концом России как государства. Мы избраны судьбой стать свидетелями катастрофы, которая будет самым гигантским подтверждением правильности расовой теории.
Из кн. А. Гитлера *Моя борьба», написанной в 1924 г.
КОГДА ЗАНИМАЛСЯ ПОЖАР
Используя классовую ненависть правящих кругов Запада к Советскому Союзу, гитлеровская дипломатия стремилась воспрепятствовать созданию системы коллективной безопасности в Европе. Чтобы подогреть вражду к СССР, нацисты раздували миф об «угрозе большевизма». 27 февраля 1933 года запылал рейхстаг.
Берлин, вторник, 28 февраля 1933 года
Факельное шествие грохотало на Пари-зерплац. Участники исступленно выкрикивали предвыборные лозунги национал-социалистов — до выборов в рейхстаг осталось пять дней. Казалось, возвращаются времена варварства, и в неверных бликах света иногда мелькают в толпе фигуры, одетые в мохнатые звериные шкуры.
Языки факелов отражались в темных окнах французского посольства. Ярко светилось лишь крайнее слева окно первого этажа — кабинет посла Андре Франсуа-Понсе. Мельком взглянув на ставшее привычным в последнее время зрелище, посол повернулся к своему собеседнику советскому полпреду
Новый рейхсканцлер А. Гитлер представляется рейхспрезиденту генерал-фельдмариалу П. Гинденбургу
Льву Михайловичу Хинчуку, сидевшему у горящего камина в старинном, с позолотой, кресле. Несколько движений каминными щипцами — и пламя словно оживилось. Франсуа-Понсе удобно расположился в кресле напротив. Разговор возобновился.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
— Я слышал от одного военного,— сказал Хинчук,— что под предлогом ремонта центрального отопления рейхстаг теперь соединен подземным ходом с дворцом Геринга. Поговаривают, что поджигатели прошли этим путем.
ние в Берлин в 1931 году, он опубликовал тогда солидный труд о поэзии Гёте. Филологические упражнения Франсуа-Понсе все же были скорее хобби. Ом с молодых ноггей решил отдать жизнь политике. После мировой войны основал «Общество экономических
В немецкой школе в годы фашизма объясняли необходимость «жизненного пространства» для «высшей расы»
Посол развел руками:
— Сейчас все возможно, эту версию нельзя исключить. Я видел сегодня американских и наших журналистов — они передали в свои редакции сообщения именно в таком духе. Гитлер быстро переходит от теории к практике. Смена власти здесь напоминает смену декораций на сцене, над которой не опустили занавес. Срывают старые декорации, устанавливают новые. Крик, шум, ругательства, приказания. Вот-вот что-нибудь отлетит в зрительный зал...
— Как знаток Гёте, вы, наверное, помните его слова: нет ничего страшнее деятельного невежества,— сказал Хинчук.
Сорокашестилетний рафинированный французский посол, выходец из профессорской семьи, питомец аристократической Высшей нормальной школы, дававшей кроме знаний большие связи, был в молодости учителем гимназии, затем занялся немецкой литературой. Будто предвидя свое назначе-
исследований и информации» при крупнейшей организации тяжелой индустрии. И, занимая высокие посты в Париже и будучи послом в Берлине, все свои силы отдавал поискам путей сотрудничества с Германией, выгодного промышленным и военным кругам Франции. Сотрудничества, разумеется, под главенством Парижа.
Франсуа-Понсе продолжал эту линию и теперь, после прихода к власти Гитлера.
— Уже появились сообщения,— заметил он,— о причастности к поджогу коммунистов.
— Этого следовало ожидать. Логика последних событий подсказывает, что в поджоге обвинят именно коммунистов. Через три дня после прихода Гитлера к власти Геринг, в руках которого здесь полицейская власть, запретил собрания и демонстрации компартии по всей Пруссии. Десять дней назад он приказал применять оружие против недовольных новым режимом. А теперь...
1933—1934
— Сегодня утром на завтраке в МИДе я спросил министра иностранных дел о пожаре. Фон Нейрат ответил: это — преступление коммунистов, виновный во всем признался, это преступление не человека, а партии.
— Ну вот,— усмехнулся Хинчук,— как
Бонкура. И не только потому, что он неоднократно был премьером, но и потому, что считаем его реалистом в политике. Как и господина Эррио. Я думаю, что отныне французские правые будут добиваться сближения с Гитлером, у них есть для этого предлог:
Фашистская «наука» на службе расовой теории. Определение принадлежности к «арийской расе». Германия, 1933 г.
все просто. Впрочем, это вполне укладывается в теорию господина Гитлера о том, что нет смысла заниматься мелким враньем, ложь должна быть огромна, она должна быть такой величины, чтобы никто и никогда не посмел подумать, что ее можно выдумать. Не сказал ли министр что-нибудь поинтереснее?
— У него один лейтмотив — Германия должна занять принадлежащее ей место в мире, должна стать равноправной с другими странами. Неделю назад когда я был в Париже, наш министр иностранных дел Поль-Бонкур спросил меня: чего следует ждать от нового германского правительства? Я ответил, что все его силы будут направлены против внешнего врага. Кстати, с нами был Эдуард Эррио — к мнению последнего вы, русские, по-моему, особенно прислушиваетесь.
— Это понятно, в бытность его премьером девять лет назад вы признали нашу страну, а в прошлом году мы подписали с вами договор о ненападении. Мы внимательно прислушиваемся и к мнению господина Поль-
Горит рейхстаг! Берлин, январь 1933 г.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
25
он борется с «коммунизмом». Объявив Германию бастионом против революции и коммунизма, Гитлер сможет привлечь на свою сторону многих на Западе. С этой песенкой он кое у кого будет популярнее самого Мориса Шевалье.
Прощаясь, Хинчук, как бы между делом, спросил:
— Вы слышали что-нибудь о совещании Гитлера с промышленниками неделю назад?
— Точнее, двадцатого. Кое-что слышал.
Очередной фашистский шабаш
— И лучшая песенка приедается,— улыбнулся, наверное все же из вежливости, Франсуа-Понсе.— Но независимо от призывов господина Гитлера Франция должна искать взаимопонимания с Германией. На днях фон Нейрат заявил: выбора нет — либо Германия сделается оплотом мира в центре Европы, либо Европа рухнет в пропасть.
— Вы надеетесь на первое?
— А вы, я вижу, опасаетесь, что случится второе.
— Как говорите вы, французы, опасение — половина спасения.
— И все же вы фаталист, господин Хинчук.
— Господин посол,— полпред поднялся,— из-за позднего времени не будем сегодня, пожалуй, обсуждать разницу между фаталистом и реалистом.
Говорят, гости ассигновали несколько миллионов в фонд его партии.
— Окупится,— сказал Хинчук.— Планы господина Гитлера сулят им гигантские военные заказы. Они поддержат его во всем. И не только они. Кое-кто из американских дипломатов говорили мне, что их соотечественники, представлявшие крупные банки и компании, встречались с Гитлером и обещали оказать ему помощь в вооружении Германии. С Гитлером, по их словам, можно иметь дело. Так кто же из нас реалист?
Вернувшись в полпредство на Унтер-ден-Линден, Хинчук ночью составил телеграмму в Наркомат иностранных дел. Он написал о провокациях против советских граждан в Берлине и о своем протесте в связи с этим германскому МИД. Сообщил и мнение о пожаре:
1933—1934
Есть сведения об инспирации поджога людьми, связанными с Ге рингом. Такая информация, по моим данным, появится во французской и американской прессе. Поджог рейхстага несомненно произведен нацистами в целях разгрома компартии и для своего успеха на выборах.
Этот вывод полностью подтвердится. Через несколько дней схватят Эрнста Тельмана, будут арестованы тысячи коммунистов и антифашистов.
В Германии разразится антикоммунистическая кампания в печати, а по принципу «сам дерет и сам орет» немецкий посол в Москве фон Дирксен пожалуется заместителю наркома иностранных дел Н. Н. Крестинскому: советская печать «за последние дни стала резче выступать по поводу Германии». На что Крестинский холодно ответит: «Выступления нашей печати являются лишь слабой реакцией на писания немецких газет». Очень скоро в эту кампанию включился сам Гитлер.
2 марта он выступит в берлинском Шпорт-паласте с резкой антисоветской речью. Правительство поручит Хинчуку заявить протест. О визите к Нейрату полпред сообщит в Москву:
Заявил Нейрату протест и оставил его в письменной форме. Я добавил, что общественность СССР возмущена, а общественность Германии видит в выступлении Гитлера его установку в отношении СССР. Нейрат ответил, что в речи Гитлера есть недруже-
Руководитсли германских концернов вооружений с нацистскими бонзами. Февраль 1934 г.
«Миллионы за мной». Фотомонтаж художника Д. Хартфилда. 1932 г.
любные нападки, но Гитлер это сделал непреднамеренно, он говорил экспромтом, без заранее составленной речи. Вчера, по словам Нейрата, он долго беседовал с Гитлером, который снова подтвердил, что политика в отношении СССР должна быть дружественной. Нейрат просил после публичного заявления Гитлера об этом подтвердить в какой-либо форме в Москве дружественное отношение к Германии. Я заявил, что для этого нет никаких оснований.
5 марта на выборах в рейхстаг даже в обстановке террора гитлеровцам не удастся получить абсолютное большинство. Перетянув на свою сторону центристские партии, они добьются того, что 24 марта рейхстаг наделит Гитлера чрезвычайными полномочиями. Тем самым будет покончено и с самим рейхстагом — он не сможет больше контролировать правительство.
Так будет «оформляться» фашистская диктатура. Гитлер укажет своим дипломатам цель — создать благоприятные внешнеполитические условия для подготовки агрессии.
— Нам нужна Европа и ее колонии,— скажет он.— Не провинции, а геополитические категории, не национальные меньшинства, а континенты, не поражение, а уничтожение противника, не союзники, а сателли
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
27
ты, не перемещение границ, а перетасовка государств всего земного шара, не мирный договор, а смертный приговор — такими должны быть цели великой войны.
А методы? Гитлер даст дипломатам установку:
СССР. А к этому времени уже 24 капиталистических государства вынуждены были установить с ней дипломатические отношения. Реалистически мыслящие деятели все больше убеждались: игнорировать СССР в мировой политике нельзя.
Государственный секретарь Ватикана Пачелли (впоследствии папа Пий XII) подписывает конкордат с гитлеровским правительством. Ватикан, 1933 г.
— Я провожу политику насилия, используя все средства, не заботясь о нравственности и кодексе чести. Но я не начну войну немедленно. Наоборот, сначала надо даже смягчать конфликты, подписывать любые договоры и соглашения, вести политику примирения со всеми недавними врагами. Я буду двигаться этапами. Но в конечном счете меч будет решать все. В политике я не признаю никаких законов. Политика — это такая игра, в которой допустимы все хитрости и правила которой меняются в зависимости от искусства игроков.
С приходом к власти в Германии Гитлера международная обстановка резко обострилась, в Европе образовался очаг новой мировой войны.
Другой очаг мировой войны разгорался на Дальнем Востоке.
Два этих фактора плюс требования деловых кругов и общественности США признать СССР заставили нового президента Соединенных Штатов Франклина Рузвельта пересмотреть отношение Америки к Советскому Союзу. США оставались единственной великой державой, которая еще не признала
Вашингтон, понедельник, 6 марта 1933 года
Дипломатический агент НКИД в США Борис Сквирский вошел в небольшой ресторан, расположенный неподалеку от Капитолия. Приятно было очутиться наконец в тепле — над Вашингтоном нависли низкие серые тучи, холодный ветер швырял в лицо колючие капли дождя. Сквирский не мог припомнить такого скверного марта, похожего на петроградскую осень, за все одиннадцать лет работы в американской столице.
Это были трудные и, наверное, самые длинные годы из его сорока шести лет. До 1920 года, когда судьба революционера забросила его на Дальний Восток, он и не помышлял о карьере дипломата. Партия направила Сквирского в министерство иностранных дел Дальневосточной республики. В 1921 —1922 годах он в составе делегации Дальневосточной республики был в Вашингтоне, где работала международная конференция.
К тому времени официальные отношения между Советской Россией и США прервались. В 1919 году в Америку прибыл представитель Советского правительства Людвиг
1933—1934
Карлович Мартенс. Он вручил госдепартаменту меморандум, в котором выражалась готовность РСФСР установить дружественные отношения с США. Но госдепартамент заявил, что отказывается признать Советскую Россию. Не имея возможности осуществлять дипломатические функции обычным путем, Мартенс открыл бюро представителя РСФСР. Он сделал многое: наладил связи с фирмами и банками, заключил ряд контрактов. Но Соединенные Штаты в это время охватил «великий красный страх» — боязнь власть имущих идей социализма, находивших себе все новых сторонников в Америке. Искусно нагнетая антикоммунистическую истерию, спецслужбы США создали невыносимую обстановку для миссии Мартенса. Атмосфера травли и полицейских гонений вынудила правительство РСФСР в декабре 1920 года отозвать Мартенса.
Сквире кий фактически продолжил его дело. Находясь в 1922 году в Вашингтоне, он получил телеграмму из Наркомата иностранных дел:
Все связанные с нами правительства официально уведомлены через полпредов о воссоединении Дальневосточной республики с Россией. Сделайте аналогичное заявление в прессе и американскому правительству. Вы остаетесь нашим неофициальным представителем для информации и связи.
Так Сквирский обосновался в США и вскоре открыл в Вашингтоне неофициальное Информационное бюро НКИД. Многое было за эти одиннадцать лет. Стычки с белогвардейской эмиграцией и с дипломатией Керенского — посол Временного правительства в Вашингтоне Б. Бахметьев все еще пользовался всеми дипломатическими привилегиями, госдепартамент сохранял консулов Керенского в Чикаго, Бостоне и Сиэтле. Но главное, конечно, не это, а установление контактов с деловым миром и политиками, с общественностью, распространение правды о Советской России. При Сквирском в 1924 году в Нью-Йорке открылось акционерное общество Ам-торг с советским капиталом, через которое проходила большая часть торговли между СССР и США. Связям Сквирского в Вашингтоне могли бы позавидовать иные аккредитованные по всем правилам послы. Разумеется, в его задачу входил систематический анализ политических событий, выступлений членов правительства и конгрессменов, публикаций прессы. В Москву шли его письма и телеграммы с прогнозами, оценками, выводами.
Сегодня ему назначил встречу в этом ресторане видный сенатор-республиканец Уильям Бора, давний и твердый сторонник признания Советского Союза. Бора возглав-
Франклин Делано Рузвельт
лял течение «изоляционистов» в политической жизни, тех, кто категорически противился вовлечению США в европейские дела. Но он и его единомышленники считали неверным провозглашенную еще в 1921 году официальную доктрину: до «фундаментальных изменений» во внутренней политике Советской России позиция Вашингтона по отношению к ней останется негативной. «Изоляционисты», разумеется, имели в первую очередь в виду экономические и стратегические интересы своей страны.
Сквирский не раз встречался со старым сенатором, весьма влиятельным в Вашингтоне, в течение шести лет возглавлявшим комиссию по иностранным отношениям сената. Но этого свидания он ждал с особым интересом. Позавчера на площади перед Капитолием, что была видна Сквирскому из окна ресторана, в такой же холодный и ненастный день, принес присягу новый, 32-й президент Соединенных Штатов Америки Ф. Рузвельт.
Тогда Сквирский стоял под дождем в стотысячной толпе перед Капитолием. Некоторые взобрались на крыши домов и даже на деревья. Для парада выстроились войска. Ровно в полдень на трибуне появился Рузвельт. Ему помогал идти сын Джеймс: в 1921 году, на взлете политической карьеры, тридцатидевятилетнего Рузвельта сразил
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
29
полиомиелит. Оркестр морской пехоты грянул традиционное «Ура вождю!». Председатель Верховного суда огласил присягу. Вместо принятого короткого «клянусь» Рузвельт повторил ее слово в слово. Первая речь президента касалась в основном внутренних проблем. Сквирского же интересовали внешнеполитические планы нового президента, отношение к признанию СССР. Будет ли Рузвельт, как и его предшественники, ждать «фундаментальных изменений» во внутренней политике Советского государства?
Сквире кий развернул «Нью-Йорк тайме». Через всю первую полосу шел заголовок: «Рузвельт распорядился закрыть банки на четыре дня». Резвый старт, подумал он, финансы после мирового экономического кризиса — больной вопрос. На глаза попались слова президента: «Страна нуждается и, если не ошибаюсь, настойчиво требует смелых экспериментов. Здравый смысл подсказывает, что нужно выбрать метод и сделать опыт; если он не удастся, нужно это откровенно признать и попробовать что-то другое. Главное — пробовать что-нибудь».
Похоже на то, подумал Сквирский, что Рузвельт склонен ломать традиции. Впрочем, будущую программу президента уже нарекли: «Новый курс».
Он пробежал глазами заголовки других первополосных материалов. «Гитлер добился большинства в рейхстаге», «Рузвельт принимает сегодня губернаторов», «Японцы продвигаются с тяжелыми боями». Японская агрессия в Китае продолжается уже второй год, размышлял Сквирский. Позиции США на Дальнем Востоке ослаблены, надежды Вашингтона на то, что Япония нападет на Советский Союз, пока не оправдались. Американская дипломатия на Дальнем Востоке просчиталась. Нарастают разногласия в этом регионе даже с Англией и Францией. Американский флот на Тихом океане уступает японскому. Все это, может быть, подтолкнет Рузвельта на признание?
А вот и о признании: «Советский Союз представляет собой барьер против агрессии милитаристской Японии на одном континенте и гитлеровской Германии на другом».
Призывы общественных организаций признать СССР. Заявление лидера демократов в палате представителей: «Наш отказ признать Россию — это экономическое преступление. Почти все страны мира ее признали и налаживают с ней торговлю. Мы же сидим сложа руки, в то время как наши заводы останавливаются, а наши рабочие остаются без работы. Это глупо».
Отложив газету, Сквирский поднялся: появился сенатор Бора.
— Итак, господин Сквирский, по-моему, дела с признанием вовсе не плохи.
— Есть какие-нибудь новости на этот счет, сенатор?
— Во-первых, как вы знаете из газет, правительство уже обсуждало возможность — разумеется, чисто гипотетическую — войны с Японией. Никаких решений не принято, зато — скажу вам по секрету — найден противовес Японии на Дальнем Востоке.
— Советский Союз?
Бора рассмеялся.
— Скажите, господин Сквирский, надо было для этого собирать заседание правительства? Вопрос ясен даже ребенку, и притом давно. Другой момент: Россия — величайший потенциальный рынок в мире для наших товаров. Я говорил сегодня на обеде, что у меня есть список трехсот — четырехсот фирм, заключивших сделки с советскими организациями. Это лучшее доказательство соблюдения Москвой своих контрактов. На днях я снова внесу в сенате резолюцию в пользу установления дипломатических отношений. Америка нуждается сейчас в России больше, чем Россия в Америке. Нужно сразу признать Москву, назначив посла, а вести переговоры о деталях потом.
— Мне кажется, президент склонен пока к обратному порядку — переговоры, а затем признание.
— Пока да. Но его можно понять. Если бы вы знали, какое давление оказывают на Рузвельта. Даже мать, как он рассказывал, уговаривала не признавать Москву.
Сквирский улыбнулся:
— А я слышал другое, но из той же оперы. Министр сельского хозяйства Уоллес, как человек глубоко верующий, убеждает президента и госсекретаря Хэлла не иметь дела с безбожниками-коммунистами, чтобы не накликать беду на Соединенные Штаты...
— Ну, откровения Уоллеса ему скоро надоедят. Что же касается Хэлла, то я знаю его давно и уверен: он — сторонник признания. Сегодня Хэлл сказал, что мы были традиционными друзьями, что Россия — страна миролюбивая, а в нынешний опасный период она поможет стабилизировать обстановку.
— Это сильно отличается от позиции его предшественника, Стимсона,— заметил Сквирский.— Помните, как несколько месяцев назад он на публике молитвенно вознес к небу руки и торжественно воскликнул: никогда, никогда, пройдут столетия, но Америка не признает Советской России. Такие настроения и сейчас сильны. То у вас в сенате собираются расследовать экономические и политические условия в нашей стране, подогревая шумиху, враждебную нам. То вдруг говорят о том. что Советский Союз якобы
30
1933- 1934
распространяет в Америке фальшивые доллары,— уж и не знают, что еще сделать, чтобы нас дискредитировать. То созывают в Вашингтоне митинг против нормализации отношений с нами. И заметьте, сенатор, митинг организуют именно здесь, в столице, чтобы продемонстрировать, видимо, единство правительства и антисоветских сил в вопросе о признании... Но, простите, я отвлекся. Как же президент реагировал на замечания госсекретаря?
— Полностью согласился с Хэллом. Он считает, что два великих народа должны поддерживать нормальные отношения. Кроме того, Рузвельт полагает, что признание понравится американцам, так как в результате мы получим 150 миллионов долларов долга.
— Вы имеете в виду долги царского и Временного правительств?
— Это не я имею в виду, а президент. Я-то предчувствую, что здесь произойдет заминка.
— Безусловно. Деньги, выделенные, скажем, Временному правительству, пошли на финансирование вооруженной интервенции против нас в 1918—1920 годах. Мне кажется вообще, что вопрос о долгах надо рассматривать в контексте общих экономических отношений и торговли. А здесь пока, сенатор, дела обстоят неважно. Я получил на днях из Нью-Йорка последние подсчеты Амторга. В прошлом году наш импорт из Штатов уменьшился в восемь раз по сравнению с тридцатым годом. Виной тому, как мы считаем, дискриминационные меры против нашего экспорта, введенные три года назад. А ущерб понесли в первую очередь американские бизнесмены.
— Вот-вот. Я думаю, что президент, учитывая их недовольство, объединит решение торговых и политических вопросов. Надо назначить послов.
— Кстати, сенатор, ходят слухи, что вам могут предложить место посла в Москве.
— Я знаю об этих слухах. Ерунда! Это возможно только в том случае, если от меня уж очень захотят избавиться здесь, в Вашингтоне. Рузвельт не дождется от меня поддержки своих нововведений. Знаете, кто распространяет такие слухи? Те, кто считает: «изоляционист» Бора выступает за признание Советского Союза, его можно обвинить в просоветских настроениях. Уверяю вас, господин Сквирский, я отнюдь не настроен просоветски, я настроен, как никто более, проамерикански. Ну а если серьезно, в госдепартаменте есть люди, слывущие знатоками Советского Союза. Скажем, Уильям Буллит — он из немногих, кто может похвастаться личной беседой с самим Лениным. К тому же он давний друг президента.
...Подытоживая эту и другие беседы, Сквирский сообщит в Москву:
Новый, президент пока склоняется к предварительным переговорам до признания. Он хочет растянуть дело месяца на три. Часть советников Рузвельта — за признание без всяких условий. Вопрос о признании окончательно не решен. Наши противники усиленно стараются убедить Рузвельта, что СССР пойдет на развитие торговых отношений без признания и что наши утверждения об обратном — лишь блеф.
В августе друг и советник президента Г. Моргентау-младший за завтраком скажет Сквирскому:
— Не находите ли вы, господин Сквирский, что нам следовало бы в интересах развития торговли послать торгового представителя в Москву? Ведь в Соединенных Штатах находится Амторг. Это, правда, мое личное мнение.
— Я решительно не согласен с вами. Устойчивые отношения между нашими странами можно создать лишь на твердой юридической базе, установив дипломатические отношения в полном объеме.
— Позабудем тогда об этом.
— Да, позабудем,— кивнет Сквирский.
А в Москву пойдет телеграмма:
В последние дни пресса сообщала — и это подтверждают частные источники,— что президент обсуждает вопрос о том, чтобы послать в СССР торгового представителя. Он надеется, что. установление отношений через торговых представителей приведет потом к признанию. Обращение ко мне Мор-гентау было, несомненно, зондажем.
Через месяц, в сентябре, Моргентау снова пригласит к себе Сквирского.
— Я поставил перед президентом вопрос об окончательных условиях для большой сделки, как и просил Амторг. Президент просил сообщить вам, что он решил пока задержать все дело, так как хочет обдумать вопрос об отношениях с вашей страной в целом. Задержка не является недружественным шагом, подчеркнул президент. От себя могу добавить: его решение вызвано именно соображениями развития дружбы с СССР. Только постановкой общего вопроса можно сделать кредит для вас дешевле.
В тот же день в Москве получат телеграмму Сквирского:
До сих пор Моргентау-младший ставил лишь экономические вопросы, избегая политических, поэтому я склонен считать сегодняшний разговор поворотным. Действия японцев и немцев подгоняют Вашингтон к установлению отношений с нами. Полагаю, что Рузвельт поставит вопрос о признании в октябре.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
31
Зондируя почву для установления дипломатических отношений, в Вашингтоне и в Москве внимательно следили за событиями в Европе. Власть имущие в США все же надеялись, что возросшее влияние СССР на международной арене удастся ограничить: в Европе сколачивался единый антисоветский блок с участием Германии, Италии, Англии и Франции — «пакт четырех».
Советское правительство представляло всю опасность создания этого блока, вдохновители которого хотели присвоить себе право вершить судьбы народов. Оно распознало разноплановость интересов «четверки» и стремилось не допустить оформления антисоветского фронта.
Особое рвение в организации «пакта четырех» проявляла реакция на Британских островах. В Лондоне рассчитывали путем уступок Гитлеру стабилизировать положение в Западной Европе, ликвидировать угрозу британским интересам со стороны Германии и направить германскую агрессию против СССР. Даже сама идея «пакта четырех», формально выдвинутая итальянским диктатором Муссолини, была подброшена ему британским правительством.
Рим, суббота, 18 марта 1933 года
Британский премьер Рамзей Макдональд и министр иностранных дел Джон Саймон в «роллс-ройсе» прямо с вокзала направились в резиденцию Муссолини — дворец «Венеция». Они ехали вдвоем, стеклянная перегородка отделяла их от водителя. Позади тянулся кортеж машин с встречавшими их официальными лицами.
— Сейчас дуче,— сказал Макдональд,— предложит нашему вниманию пакт. Не подавайте виду, сэр Джон, что вы знаете его происхождение. Пусть предложение о пакте исходит от Муссолини. Я думаю, этот документ и без того вызовет недовольство в Париже, Варшаве и других столицах. Зачем нам лишние трения? А потом, дуче так хочется отличиться на международной арене. Потрафим его тщеславию!
«По части тщеславия ты едва ли уступишь дуче»,— надо думать, сказал про себя Саймон.
Шестидесятилетний Макдональд, выходец из семьи шотландского учителя, в молодости был лидером Независимой рабочей партии. В 1917 году он даже приветствовал революцию в России. Один из основателей лейбористской партии, он дважды как ее лидер — в 1924 и в 1929—1931 годах — возглавлял правительство. Первый кабинет Макдональда под давлением общественности и деловых кругов признал СССР, а при втором по тем же причинам были восстанов
лены дипломатические отношения, разорванные в 1927 году консерваторами, находившимися тогда у власти. Эти акции дали основание кое-кому в Англии упрекнуть Макдональда в симпатиях к СССР. Но его отношение к Советскому Союзу, по существу, не отличалось от позиции самых твердолобых тори.
Интересы рабочего класса были ему чужды, Макдональд просто делал карьеру. Осенью 1931 года, во время кризиса, он вызвал взрыв ярости у трудящихся, сократив расходы на социальные нужды. Этот взрыв мог навсегда разрушить его карьеру. Лейбористы даже исключили его из своих рядов. Но крупная буржуазия, увидев в Макдональде своего человека, не оставила его в беде. Он фактически перебежал к консерваторам, создав партию национал-лейбористов. В конце 1931 года ему дали возможность сформировать коалиционное «национальное правительство», в котором консерваторы во главе со Стэнли Болдуином и Невилем Чемберленом заправляли всеми делами. После сформирования «национального правительства» он заметил: «Завтра все герцогини в Лондоне захотят меня расцеловать». Тщеславие толкало его в аристократические салоны. Наконец-то он был там принят.
Министром иностранных дел в правительстве Макдональда стал его ровесник сэр Джон Саймон. В течение многих лет он был лидером правого крыла либеральной партии. Два года назад он, как и Макдональд, перешел на позиции консерваторов, создав из отколовшихся либералов национал-либераль-ную партию.
— Мнения о пакте в Париже разные,— произнес Саймон.— Я думаю, премьер Да-ладье нас поддержит, хотя и не безоговорочно. Но там есть фигуры типа моего коллеги Поль-Бонкура — от них можно всего ожидать.
— Что вы имеете в виду, сэр Джон?
— В конце концов, наш «пакт четырех» — или, если угодно, пакт, который сейчас нам представит дуче,— это концерт великих держав: Италии, Германии, Англии и Франции. Именно они должны принести мир Европе и диктовать ей свои условия — Лига Наций их лишь проштампует. И Франция в этом концерте будет играть далеко не первую скрипку, как ей того хотелось бы. Таких, как Поль-Бонкур, озадачило прежде всего положение пакта о законности пересмотра границ, установленных Версальским договором после мировой войны. Французам есть о чем беспокоиться — Саарская область, Рейнская зона, Эльзас-Лотарингия. Кроме того, пакт снимает все ограничения в вооружениях, наложенные на Германию в Версале. А Париж, как всегда, побаивается Берлина. Франко-германский конфликт, по-моему, сущест
1933—1934
вовал и будет существовать вечно — в скрытой или открытой форме.
— Это уже не наша забота,— заметил Макдональд.— Пусть выкручиваются сами. Английская дипломатия служит прежде всего Англии. Как говаривал Фридрих Великий, раз должно произойти надувательство, то лучше уж надувать будем мы.
— Поль-Бонкур высказывал мне позавчера свои опасения. Он полагает, что получится пакт трех против Франции, Англия-де будет играть роль арбитра между изолированной Францией и объединенными Германией и Италией. Плюс к этому, говорил он, малые европейские союзники Франции возмутятся тем, что она их предает.
— Подданные стран с населением менее десяти миллионов,— сказал Макдональд,— не стоят того, чтобы обращать на них внимание.
— Поль-Бонкур считает,— продолжал Саймон,— что мы хотели бы посредничать между всеми недовольными, с одной стороны, и Францией — с другой.
— Нечего иметь так много недовольных,— усмехнулся Макдональд.— У нас же нет их в таком количестве. И после подписания пакта не будет главного недовольного — господина Гитлера. Наша, сэр Джон, заслуга в том, что, успокоив Гитлера, Лондон окажется арбитром в спорах. Историки запишут это в актив британской дипломатии. Французам такое и не снится. Да и что можно от них ожидать, если Париж постоянно трясет правительственная чехарда. Направляешь послание одному премьеру, а пока оно дойдет — там уже другой. Самим французам предложить сейчас нечего, и премьеру Да-ладье деваться некуда. Если могут, пусть подкупают Муссолини, чтобы он изобрел другой пакт, выгодный им. Говорят, однажды, в начале мировой войны, они его уже купили. В результате из редактора газеты «Аванти!» Бенито Муссолини, ярого противника войны, получился редактор газеты «Пополо д'Италия*, требовавший немедленного вступления в войну. Опыт у них есть. И обошлось это им тогда недорого — кажется, тысяч по десять франков в месяц.
— Я слышал об этой истории. Сейчас это им обошлось бы намного дороже. Но остаются еще русские.
— Вот русские — те, действительно, окажутся в изоляции. Если наша большая четверка поделит мир на сферы влияния, как запланировано, то русские достанутся господину Гитлеру. Географически Германия из нас четверых ближе всего к ним, и если Гитлер действительно захочет расширить владения рейха, то на Востоке для него большой простор. Только на Восток! Он решительно покончил с коммунизмом у себя в стране.
надо думать, у него хватит решимости покончить с ним на востоке Европы, вне Германии.
— Господин Черчилль, правда, побаивается экспансии Берлина в других направлениях,— заметил Саймон.— Он ненавидит коммунизм не меньше Гитлера, но опасается, не повернет ли Гитлер в другую сторону, не возникнет ли угроза нашим интересам...
— Черт побери,— на изрезанном морщинами лице Макдональда мелькнуло раздражение,— он сам же говорит о ненависти Гитлера к коммунизму. Куда же он еще может повернуть, как не на Восток?
Муссолини принял англичан в рабочем кабинете. Он был в черном парадном мундире почетного капрала полиции. После обмена приветствиями дуче подошел к столу, извлек из него папку с бумагами и подал премьеру. Оба гостя в черных костюмах — седовласый Макдональд и очень высокий, лысый и худой, по английскому выражению, как грабли, Саймон — стояли слегка склонившись, чтобы не смотреть на дуче сверху вниз.
— Это мой план «пакта четырех»,— сказал Муссолини.— Я назвал его «Политический пакт согласия и сотрудничества между четырьмя западными державами». Идея осенила меня между двумя партиями игры в кости в моей загородной резиденции.
Как обычно, Муссолини выпятил вперед челюсть, считая, что это придает ему сходство с римскими императорами. «Зря он это делает,— мелькнуло у сэра Джона,— сходства с цезарями никакого, только одна тупость на лице».
Макдональд и Саймон не подали вида, что не хуже дуче знакомы с замыслом пакта. Все сели за круглый стол.
И гальянский ди клитор И. Муссолини (в центре), канцлер Австрии г). Дольфу с (слева) и глава венгерского правительства Д. Гёмбеш (справа). Март 1934 г.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
33
— Мы обеспечим этим пактом спокойствие в Европе,— заявил дуче.
«Спокойный период,— по всей вероятности, размышлял Саймон,— Германия вооружается, а Франция ничего не сможет против этого предпринять. Неплохо».
— Я считаю,— сказал Макдональд,— что мы организуем нечто вроде «Священного союза» 1815 года.
Он хотел было добавить: «созданного после поражения Наполеона», но осекся. Ведь дуче старался походить не только на римских императоров, но и на «маленького капрала» Бонапарта. Вот он, мундир капрала.
— Полагаю,— продолжал премьер,— что в Берлине будут согласны с этим вариантом пакта.
— О, в Берлине уже сказали, что моя идея гениальна!
Англичане покинули дворец «Венеция» удовлетворенными. Их планы, кажется, претворялись в жизнь. О подлинных замыслах британского правительства советское полпредство в Лондоне сообщит в Москву:
Здесь активизируются тендендии к созданию единого антисоветского фронта. Эти тенденции вырастают на почве торжества гитлеризма в Германии и растущей агрессивности Японии. Политика Англии сводится к тому, чтобы ударить кулаком в «русском вопросе».
Доволен был и Муссолини. Пакт делал фашистскую Италию равноправным членом «большой четверки», помогал ей подорвать позиции Франции и превратить Дунайские и Балканские страны в итальянскую сферу влияния.
Муссолини точно передал своим гостям и реакцию фашистской Германии. Там действительно считали идею пакта «гениальной», поскольку пакт возвращал Германии положение одной из господствующих в Европе стран и давал ей право перевооружаться.
А что же Франция? В Париже беспокоились: пакт может разрушить всю систему союзов Франции с восточноевропейскими странами, которые опасались, что они станут объектом сделки четырех держав. Кроме того, в Париже не без оснований полагали, что Франция рискует утратить ведущую роль в Европе, поскольку в этом заинтересованы три других партнера.
Советское правительство учло эти настроения во Франции, когда дало указание полпреду в Париже:
Во время бесед упомяните о нашем отрицательном отношении к «пакту четырех» ввиду того, что его компетенция не ограничена и он может задеть наши интересы, не говоря уже о слухах об антисоветском острие пакта. Скажите, что у нас рассуждают обык-
новенно по формуле: «Без нас — следовательно, против нас».
В июле в Риме «пакт четырех» будет подписан. Но преодолеть разногласия его участники не смогут: французское правительство не сочтет возможным внести его в парламент на ратификацию. Пакт так и не станет «концертом». Он окажется лишь генеральной репетицией. Репетицией перед Мюнхеном.
История с пактом убедит Гитлера и Муссолини, что Лондон и Париж податливы. В октябре 1933 года Германия заявит, что она покидает Лигу Наций и Конференцию по разоружению. В женевском Дворце Наций это воспримут как тревожный сигнал.
— Если Франция и Англия не могут противопоставить Германии единый фронт,— скажет министр иностранных дел Чехословакии Бенеш,— для малых стран сама собой напрашивается политика сближения с Берлином и уступок ему.
— Главное, не следует обострять положения,— заметит американский представитель.— Рано или поздно Германия признает свои заблуждения и вернется. Немного терпения, господа!
— В международных отношениях снова устанавливается примат силы,— вздохнет Поль-Бонкур.
Провал «пакта четырех» липший раз убедил американское правительство в том. что без участия СССР нельзя решать крутейшие вопросы европейской и мировой политики. Дальнейшее обострение международной обстановки подталкивало Ф. Рузвельта к признанию СССР.
Сквирский не ошибся, сообщив в Москву, что решительные действия президент предпримет в октябре. В октябре его пригласили в госдепартамент, где ознакомили с текстом послания Председателю ЦИК СССР М. И. Калинину. Оно содержало предложение прислать в Вашингтон делегацию для переговоров об установлении дипломатических отношении. Госдепартамент попросил Сквирского выяснил», как будет реагировать Москва на такое послание. Советское правительство отнеслось к этому положительно. 10 октября послание было направлено, а спустя неделю М. И. Калинин в своем ответе поддержал инициативу Рузвельта провести переговоры.
В начале ноября в Вашингтон прибыл нарком иностранных дел М. М. Литвинов.
Вашингтон, пятница. 10 ноября 1933 года
Второй раз за последние три дня нарком в сопровождении Сквирского встречался в Овальном кабинете Белого дома с президентом. Здесь все — модели кораблей, картины.
3 Накануне
34
1933— 1934
сувениры на рабочем столе — говорило о пристрастии хозяина к морю, к флоту, напоминало о тех годах, когда Рузвельт был заместителем морского министра.
Президент производил впечатление человека откровенного, но Сквирский по рассказам знал, что Рузвельт крайне скрытен. Внешне доступный, разговорчивый, на деле все важнейшие решения он принимал лично — ни о какой коллегиальности при нем не могло быть и речи. Был четок в работе сам, того же требовал от других. Не произносил речей долее получаса, не принимал докладных объемом более страницы.
Рузвельт умел расположить к себе собеседника, он не приступал к делу с места в карьер, давая ему возможность освоиться. В прошлый раз президент начал разговор с марок. С сожалением узнав, что Литвинов не разделяет его страсти, он все же не упустил случая похвастаться своей коллекцией — около 25 тысяч марок в сорока альбомах.
На этот раз Рузвельт начал с истории.
— Вообще-то, господа, мне кажется нелепым называть нынешнюю акцию признанием. Скорее, надо говорить об установлении дипломатических отношений. Нельзя признавать или не признавать огромное и сильное государство, которое существует уже шестнадцать лет и, судя по всему, будет существовать и дальше вне зависимости от наших или чьих-либо еще желаний. Знаете, господин Литвинов, недавно моя жена Элеонора посетила одну из школ. В классе она увидела карту с большим белым пятном. Она спросила: что за белое пятно? Ей ответили, что это место называть не разрешается. Речь шла о Советском Союзе. Этот случай был одной из причин, побудивших меня обратиться с посланием к президенту Калинину.
Все присутствовавшие — Литвинов, госсекретарь Хэлл, его специальный помощник Буллит и Сквирский — улыбнулись.
Сквирский взглянул на Хэлла: изысканные манеры, приятный голос, опущенные глаза. Шестидесятидвухлетний госсекретарь, опытный политический боец, был для Рузвельта связующим звеном с консервативными сенаторами. С 1907 года он заседал в Капитолии от штата Теннесси — вначале в палате представителей, а затем в сенате. Сведущие люди рассказывали, что Хэлл был против того, чтобы устанавливать дипломатические отношения и лишь затем разрешать споры. Сопротивлялся он и тому, чтобы президент лично обращался с посланием к Калинину и сам участвовал в переговорах. Хэлл предпочитал каналы госдепартамента — путь более сложный и долгий, но, по его мнению, суливший больше выгод, поскольку с русскими можно было бы как следует поторговаться. Однако Рузвельт решил:
надо привести весь «русский вопрос» в парадный зал, вместо того чтобы через черный ход втаскивать на кухню.
Своим рассказом Рузвельт создал благоприятную атмосферу для дальнейшей беседы. Слово взял Хэлл:
— Господин народный комиссар, я хотел бы остановить ваше внимание на четырех моментах, решение которых обеспечит безоблачное будущее нашим отношениям. Итак, первое. Правильно это или нет, но в Америке создалось впечатление, что в вашей стране преследуется религия. Многочисленные противники признания обращают наше внимание именно на это. Америка — страна религиозная.
— Я хочу конфиденциально добавить следующее,— сказал Рузвельт таким тоном, будто он собирался сообщить наркому нечто такое, о чем не знает и не будет знать никто иной.— Мне приходится считаться как с выборами в конгресс, так и с будущими президентскими выборами. Я не могу игнорировать ни одной части общества, в том числе церковь. Мне удалось на время успокоить противников признания, но они могут опять атаковать меня в конгрессе.
— Мы не хотим себя обманывать,— ответил нарком,— мы хотим углубить наши отношения ради общего идеала — сохранения мира. Внутренний режим в разных странах различен. Мы показали бы плохой пример миру, если бы стали вмешиваться во внутренние дела друг друга и диктовать те или иные изменения. А законодательство о религии — это внутреннее дело каждого государства.
Если бы у Америки был посол в Москве,— продолжал нарком,— вы могли бы запросить его о положении религии в Советском Союзе. Я уверен, что ответ был бы реалистическим. Разумеется, если посол не был бы человеком предубежденным.— Нарком, улыбнувшись близорукими глазами, взглянул на Буллита, назначенного, как сообщил Рузвельт, послом в Москву.— Я не могу в каком-либо официальном документе или заявлении даже касаться этого чисто внутреннего вопроса.
Хэлл понял, что спорить бесполезно.
— В таком случае,— сказал госсекретарь, низко склонив голову, словно разглядывая свой галстук,— сможем ли мы, по крайней мере, получить гарантию религиозной свободы для американцев, работающих в Союзе? Без этого восстановление отношений невозможно.
— Положение американцев будет таким же, как положение других иностранцев или наших собственных граждан. Ни одно правительство никогда не жаловалось нам по этому поводу. Да и Америка вряд ли полу
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
35
чала жалобы от своих граждан, живущих у нас.
Хэлл на мгновение поднял глаза на Рузвельта, как бы спрашивая разрешения перейти к следующему вопросу. Тот едва заметно кивнул.
— Несколько слов о правовом положении американцев. Будут ли им в случае ареста обеспечены гарантии в смысле выбора защитников, освобождения на поруки и так далее?
— Я могу лишь вновь,— ответил нарком,— сослаться на равенство перед законом собственных и чужих граждан. Создавать привилегии мы не можем.
— Ну что же, перейдем к вопросу о денежных претензиях. Я имею в виду прежде всего долг правительства Керенского в сумме 187 миллионов долларов. Наши союзники в Европе по мировой войне оставили вопрос открытым...
— А они, между прочим, должны вам около одиннадцати миллиардов,— заметил Литвинов.
— Но с вами мы хотим хотя бы частично решить этот вопрос.
— Позволю себе напомнить вам,— сказал нарком,— о наших контрпретензиях — ущербе, нанесенном Советской республике во время интервенции. Вам, наверное, достаточно говорят слова «Архангельск» и «Владивосток». В последний японцы прибыли с согласия Америки. Если вы хотите немедленно решить вопрос, то давайте вместе откажемся от всех претензий.
В разговор вступил Рузвельт.
— Лично я сомневаюсь в моральном праве Америки требовать выплаты долгов царя и Керенского. Интервенцию в Архангельске трудно оправдать. К тому же англичане и французы, заработавшие на войне, платить отказываются. России же война ничего, кроме развалин, не принесла. Я думаю, в дальнейшем можно будет найти такую формулу, которая удовлетворит противников признания.
Хэлл перешел к четвертому вопросу, который хотела бы обсудить американская сторона: не стремится ли Советская Россия свергнуть существующий в США строй? Не на это ли направлена деятельность Коминтерна? После дебатов было решено обменяться письмами по вопросу о пропаганде. В этих документах зафиксирован принцип невмешательства во внутренние дела друг друга. Оба правительства обязались строго воздерживаться от всяких актов, цель которых — возбуждение или поощрение вооруженной интервенции против другой стороны. Они обязались также не создавать, не субсидировать и не поддерживать военные организации и группы, которые хотели бы бороть
ся против политического и социального строя обоих государств. Эти обязательства, принятые США и СССР в 1933 году, действуют по сей день.
В конце беседы речь зашла о международном резонансе признания, о негативных откликах на Западе и особенно в Токио. Рузвельт оживился, как шахматист, увидевший на доске любопытную позицию.
— Наш посол в Японии Джозеф Грю сообщил на днях из Токио, что там предупреждают: если признание приведет к тому, что русские будут надеяться на США в спорах с Японией, или если китайцы будут полагать, что США поддержат Россию на Дальнем Востоке, то японским дипломатам придется обратиться к своим военным. Как вы, господин народный комиссар, смотрите на эти «если»?
— Мне кажется, в Токио употребили далеко не все возможные «если». Они могли бы добавить: если США будут рассматривать Советский Союз как противовес Японии на Дальнем Востоке. Или: если США будут рассчитывать, что, признав Россию, они обезопасили себя на Тихом океане. Или: если Соединенные Штаты продемонстрируют свою готовность сотрудничать с Москвой на Тихом океане...
— Что ж, чем больше «если» мы даем политическому сопернику, тем вероятнее, что он допустит ошибку.
— Согласен, господин президент. И вероятно, чтобы еще больше спутать его карты, вы неделю назад сделали дружественный жест по отношению к Японии: объявили, чтп весной будущего года ваш тихоокеанский флот совершит плавание в Атлантику и вернется назад не раньше осени.
Рузвельт сделал вид, что не заметил иронии наркома:
— Такие жесты могут сбить с толку не только потенциального соперника, но и кого угодно. Но если вы хотите карты на стол...
«Интересно,— подумал Сквирский.— Ведь Рузвельт из тех, кто крепко прижимает карты к животу и никогда не выкладывает их на стол».
— ...то вот мое мнение: 92 процента населения земного шара жаждет мира и только 8 процентов стремится к войне и завоеваниям — это Германия и Япония. Наши две страны не нуждаются в завоеваниях. Они-то и должны стать во главе движения за мир — я понимаю мир как нерушимость границ.
— Полностью согласен с вами, господин президент. Все пограничные столбы на всех границах — это опоры мира, и удаление хотя бы одного такого столба повлечет за собой падение всего здания мира.
— Вот именно, господин Литвинов. Что касается Германии, то я не исключаю ее
1933—1934
движения на Восток. Гитлер — опасный воспитатель юношества в милитаристском духе. Надеюсь, однако, что он долго не продержится. Вот японцы представляют собой серьезную опасность, они вынуждают нас тратить новые сотни миллионов долларов на
Фашизм пытается овладеть сердцами подростков
вооружение. Их флот может тягаться с английским, а наш он перегнал. Я думаю, что Япония рано или поздно не выдержит финансового напряжения, но пока она меня беспокоит.
— Она не может не беспокоить и нас, господин президент. Аппетиты Токио распространяются на наш Дальний Восток и Сибирь.
— Сибирь — гигантский край. Вам, вероятно, нужно лет десять, чтобы начать ее как следует осваивать, строить дороги.
— Может, лет десять, может, больше, но мирных лет.
— Америка готова сделать все, чтобы предотвратить японскую опасность.
— Вы подразумеваете...
— Нет-нет, воевать Америка не будет, ни один американец не пойдет на это. Но моральную и дипломатическую поддержку я готов оказывать на все сто процентов. И в связи с этим: почему бы нам не подписать пакт о ненападении?
Рузвельт как бы размышлял вслух.
— Мы целиком за,— заявил нарком.— Мы хотели бы также заключить пакт о ненападении между СССР, США, Китаем и Японией. Назовем его, скажем, Тихоокеанским.
— Билл,— обратился Рузвельт к Буллиту,— займитесь-ка этим вопросом и доложите мне о нем детально в ближайшие дни, до вашего отъезда в Москву.
Уильям Буллит, сорокадвухлетний высокий худощавый человек с лысой головой, согласно кивнул. Ему уже доводилось бывать в Москве. В 1919 году, во время интервенции против Советской России, когда Красная Армия наступала, он был послан туда, чтобы узнать, на каких условиях большевики согласны вести переговоры с Антантой. Он привез от В. И. Ленина предложения Советского правительства. Но направившие его в Москву президент США В. Вильсон и британский премьер Д. Ллойд Джордж даже не встретились с ним по возвращении: положение на фронтах, как им казалось, изменилось в пользу Антанты, и они сочли переговоры с большевиками лишними. После миссии в Москву, которая не принесла ему лавров, он, юрист по образованию, дипломат и журналист по роду занятий, решил навсегда оставить дипломатию.
Лишь спустя четырнадцать лет Буллит, по просьбе Рузвельта, вернулся в госдепартамент и стал готовиться к новой работе — посла США в Москве. «Он слишком лукав»,— говорила о нем жена президента Элеонора. На словах Буллит выдавал себя за восторженного друга Рузвельта, однако на его слова никогда нельзя было положиться. «Он карьерист, стремящийся выдвинуться на высокий пост. По-моему, он не умеет правильно оценивать обстановку»,— записал в своем дневнике американский посол в Берлине Додд. Буллит принадлежал к тому типу людей, которые слишком уверены в своих силах, не имея на то достаточных оснований.
— Пока же,— Рузвельт снова обернулся к Литвинову,— я могу сказать следующее: четырехсторонний или даже трехсторонний — без Японии — пакт, разумеется, абсолютно неприемлем для Токио.
— А что вы думаете, господин президент, по поводу соглашения с нами о совместных действиях, когда возникнет опасность для мира?
— О, господин Литвинов, я бы предпочел воздержаться от двусторонних обязательств. Лучше в случае необходимости я сделаю одностороннее заявление.
Шесть дней спустя советская и американская делегации обменяются нотами об установлении дипломатических отношений и нотами по вопросу о пропаганде, то есть о взаимном невмешательстве во внутренние дела. В совместном коммюнике о финансовых вопросах будет зафиксировано «джентльменское соглашение», по которому взаимные претензии сторон аннулировались, а СССР
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
обязался заплатить США «в качестве взноса в счет долга Керенского или прочего сумму не ниже 75 миллионов долларов в форме процента сверх обычной процентной нормы на заем» — именно на заем, поскольку Советский Союз нуждался в валюте для закупок за границей машин и оборудования. При этом оговаривалось желание президента и конгресса получить 150 миллионов долларов, Литвинов же обещал «посоветовать своему правительству согласиться на 100 миллионов долларов».
В заявлении для печати нарком скажет: — Обмен нотами не только создает необходимые условия для быстрого и успешного урегулирования неразрешенных проблем, относящихся к прошлому, но — что важнее — открывает новую страницу в развитии подлинно дружественных отношений и мирного сотрудничества двух стран. Появляется возможность наладить экономическое сотрудничество. Все это окажет самое благоприятное влияние на дело мира, честные люди земли будут этим обрадованы.
Отсутствие отношений в течение шестнадцати лет содействовало накоплению в Соединенных Штатах неправильных и ложных представлений о положении в СССР,— продолжит нарком.— В Москве не было официальных американских представителей, что лишало президента США возможности получать информацию из первоисточника. Многие люди занимались распространением самых диких басен о Советском Союзе. Я дал президенту полную информацию о нашей политике. Президент и я отлично понимали друг друга, понимали положение каждой стороны. Президент вновь убедился в том, что для урегулирования основных вопросов не существует непреодолимых препятствий. Я убежден, что восстановление отношений между двумя великими странами вызовет только один вопрос: почему это не было сделано раньше. Сейчас все осознают, что устранена одна из важнейших политических и экономических аномалий.
Сквирскому же Литвинов перед отъездом заметит:
— Мы сделали огромное дело. Работы у вас теперь прибавится, надо закрепить и развить достигнутое. Следите за финансовыми вопросами: они могут стать лазейкой для всех противников признания.
Меньше чем через месяц, 13 декабря, посол США Уильям Кристиан Буллит вручит в Кремле верительные грамоты М. И. Калинину.
8 января 1934 года верительные грамоты президенту Франклину Рузвельту вручит в Белом доме Александр Антонович Трояновский, назначенный советским полпредом в США.
Г. Кегель 1
ПУТЬ К КАТАСТРОФЕ
Правительство в Варшаве как до смерти Пилсудского, так и после нее не могло не знать о планах и намерениях фашистского правительства в Берлине. В конце концов, тираж книги Гитлера «Майн кампф» составлял миллионы экземпляров. К тому же буржуазная Польша издавна имела в Германии хорошие источники информации. Но ни Пилсудский, ни его коллега Бек совсем не хотели расхлебывать столь круто заваренную кашу. Кроме того, они чрезвычайно нереалистически оценивали собственные силы. И наконец, даже когда у них не могло оставаться сомнений в том, что Польша избрана следующей жертвой фашистской агрессии, у них не хватило сил отказаться от своей антисоветской политики.
Уже 2 мая 1933 года, писал впоследствии французский посол в Варшаве Леон Ноэль в своей книге «Нападение Германии на Польшу», Пилсудский направил своего посланника в Берлине Высоцкого к Гитлеру, чтобы получить от него заверение, что «ни он сам, ни правительство рейха не намерены нанести какой-либо ущерб интересам Польши в вольном городе Данциге» (теперь Гданьск). Гитлер заверил польского посланника в своей любви к миру. В докладе Высоцкого своему • правительству о беседе наряду с прочим говорилось: Гитлер заявил, что у него «нет никаких намерений изменить существующие договоры, и это он считает для себя обязательным; он не хочет, чтобы внешняя политика его правительства когда-либо оказалась запятнанной кровью; это полностью противоречило бы его идеологии; он желает... улучшения германо-польских отношений». А в опубликованном коммюнике об этой беседе было сказано: «Рейхсканцлер подчеркнул твердое намерение правительства Германии определять свою позицию и действия строго в соответствии с существующими договорами. Рейхсканцлер выразил пожелание, чтобы обе стороны еще раз беспристрастно обсудили свои общие интересы».
Какая безграничная лживость политики фашизма! Но это явно произвело на Варшаву нужное Гитлеру впечатление.
17 мая 1933 года Гитлер сделал в рейхстаге заявление по внешнеполитическим вопросам. О восточной границе Германии, по вопросу, который больше всего интересо-
1 Кегель Герхард — немецкий коммунист-интернационалист, советский разведчик, действовал в довоенной Польше, немецком посольстве в СССР и в аппарате МИД фашистской Германии.— Прим. ред.
1933—1934
вал Польшу» он заявил: «...никакое правительство Германии не пойдет по своей инициативе на нарушение согласованных обязательств (Версальского договора.— Авт.), которые нельзя ликвидировать, не заменив их лучшими!» Пилсудский и его министр иност-
Герхард Кегель
ранных дел клюнули на эту приманку. Они не хотели видеть, что своими показными миролюбивыми заверениями и жестами дружелюбия в отношении Польши Гитлер хотел лишь обеспечить себе спокойную обстановку на Востоке, обезопасить тылы для первых основополагающих этапов своей экспансионистской политики.
Тем временем Пилсудский и Бек назначили посланником в Берлине пользовавшегося их особым доверием господина Лип-ского, личность во многих отношениях сомнительную. Он считался поклонником Гитлера, другом Геринга и докладывал в Варшаву прежде всего то, что там хотели слышать и что поэтому шло на пользу его собственной карьере. 26 января 1934 года Липский и министр иностранных дел гитлеровского правительства фон Нейрат подписали вызвавшее сенсацию соглашение, предусматривавшее отказ от применения силы в двусторонних отношениях, срок действия которого поначалу предусматривался на десять лет. Пилсудский и Бек считали, что нападение гитлеровской Германии не грозит им
по крайней мере в течение указанных десяти лет. За этим последовало подписание 7 марта 1934 года «Протокола об экономическом мире» между Германией и Польшей. В октябре 1934 года миссии в Берлине и Варшаве были преобразованы в посольства. Одновременно начался поток визитов высокопоставленных нацистских заправил в Варшаву.
Геринг имел личное поручение Гитлера с особым вниманием следить за развитием германо-польских отношений. Не реже одного раза в год он приезжал в Польшу на охоту. Эти поездки Геринг всегда использовал для того, чтобы усыпить бдительность правительства Польши. Как пишет Ноэль, в январе 1935 года Геринг, например, на охоте в Беловежской пуще говорил заместителю статс-секретаря МИД Польши графу Шембеку о том, что Германии нужна сильная Польша, чтобы создать прочный заслон против СССР. Польша, говорил Геринг, является связующим звеном между Черным и Балтийским морями и для Польши откроются в будущем широкие возможности на Украине.
Конечно, всю эту информацию и другие сведения, которые нам удавалось получить, мы передавали нашим советским друзьям в Москву, ибо их, безусловно, не могло не интересовать, сколь беззастенчиво уже говорилось о разделе обширных районов Советского Союза.
Во время упомянутой выше охоты Геринг говорил без обиняков. «В этой связи,— пишет Ноэль,— он сказал, что Украина должна войти в зону влияния Польши, а северо-западная Россия — Германии».
В ходе этого визита в Польшу Геринг в беседе с Пилсудским поднял вопрос о «совместном польско-германском походе на Россию, подчеркнув выгоды, которые могла бы получить Польша на Украине в результате подобной акции». Как следует из сделанной графом Шембеком записи этой беседы, Пилсудский в ответ заметил, что он не может долгое время стоять с примкнутым штыком на столь протяженной границе, какой является граница между Польшей и Россией.
По мнению Пилсудского, предложение о совместном военном нападении на Советский Союз шло, стало быть, слишком далеко. По-видимому, он представлял себе, что значило бы для Польши ее превращение в соучастника гитлеровской Германии и поставщика пушечного мяса для ее агрессии против Советского Союза. Но ввиду постоянных дружественных заверений со стороны правительства Гитлера тогдашнее польское правительство, которое после смерти Пилсудского в мае 1935 года стал представлять, и не
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
только в области внешней политики, авантюрист полковник Бек, убаюкивало себя тем, что безопасность страны обеспечена. Своими многими политическими действиями оно поддерживало усилия правительства Гитлера, направленные на то, чтобы любой
я!» Мильх, сотоварищ Геринга со времен первой мировой войны, являлся в соответствии с фашистской расовой теорией, жертвами которой стали многие миллионы мужчин, женщин и детей еврейской национальности, «полуевреем», и другие нацисте-
Имперский министр пропаганды Й. Геббельс
на приеме у польского диктатора Ю. Пилсудского. 1935 г.
ценой сорвать достижение договоренности о создании действенной системы европейской безопасности с должными гарантиями против военной агрессии. И дело при этом не ограничивалось только дипломатическим маневрированием.
Заправилы фашистской Германии в польской столице
Одним из самых отвратительных типов среди нацистских заправил, которые в те годы наносили в Варшаву визиты и которых я наблюдал в непосредственной близости, был, несомненно, Герман Геринг. К тому времени он стал одним из самых влиятельных фашистских представителей германского империализма. Жестокость и моральная беспринципность сочетались у него с поистине безудержным стремлением к обогащению и развращенностью. В качестве сопровождающего он привез с собой генерала по имени Мильх, который как своим богатством, так и генеральским чином был обязан Герингу. К этому генералу Мильху, между прочим, относилось известное изречение Геринга, которое он повторял и стремился претворять в жизнь до самого конца третьего рейха: «Кто еврей, а кто — нет, решаю
кие заправилы не раз хотели его расстрелять. Таким образом, он находился в абсолютной зависимости от Геринга.
В поездках Геринга Мильх, по-собачьи ему преданный, обычно сопровождал его. Он обладал также незаурядной способностью удовлетворять жажду Геринга к обогащению и коррупции, устраивать для него различные грязные сделки.
Таким же был и адъютант Геринга Бо-деншатц.
Тогдашний советник-посланник посольства Германии в Варшаве фон Шелиа, который, будучи отпрыском старинного дворянского рода, несколько свысока относился к семье посла фон Мольтке, принадлежавшей, как он считал, к чиновному дворянству, имел в Берлине отличные связи с крупными промышленниками и консервативными политическими руководящими кругами. Как-то раз он вернулся в Варшаву из Берлина, где провел несколько дней, буквально кипя от гнева. Дело в том, что в Берлине он наряду с прочим «из абсолютно надежного источника» узнал о том, какими методами второй по положению человек в нацистской Германии «организует» себе подарки.
Незадолго до дня рождения Геринга, рассказал фон Шелиа, генерал Мильх или
40
1933—1934
адъютант Боденшатц регулярно обзванивали по телефону промышленных и финансовых магнатов, владельцев концернов, банкиров и других людей подобного калибра и говорили им в сугубо личном порядке, под большим секретом примерно следующее: «Я знаю, дорогой X, что вы уже давно подумываете о том, что бы такое подарить нашему глубокоуважаемому Герману Герингу к его предстоящему дню рождения. Мне хотелось бы несколько облегчить вам муки выбора, поскольку я могу точно сказать, чем вы могли бы действительно порадовать господина премьер-министра (или господина генерал-полковника, или господина генерал-фельд-маршала)». Затем следовали конкретные предложения насчет дорогих ковров, драгоценных украшении, еще более дорогих картин старых мастеров и вплоть до небольших охотничьих замков или морских яхт. И поскольку этим получившим столь «деликатный» намек людям в свою очередь была крайне необходима доброжелательная поддержка Геринга в осуществлении их зачастую нечистоплотных сделок — ведь от него многое зависело,— дорогой новорожденный получал морскую яхту, охотничий замок, собрание картин кисти старых мастеров и тому подобное. Ведь, в конце концов, речь шла о сделке таких масштабов, что они вполне оправдывали дополнительные расходы на упомянутые подарки. Но когда эти господа оставались одни в собственном кругу, они нередко без всяких околичностей обменивались своими весьма нелестными оценками поведения господина Геринга, который без их активной поддержки никогда не добился бы таких высоких чинов и положения, а теперь несколько перегибал, выкачивая у своих покровителей денежки.
Мне уже не раз, когда я работал репортером в Бреслау, доводилось видеть Геринга на крупных фашистских сборищах. Здесь же, в Варшаве, я впервые увидел его совсем близко — он пригласил аккредитованных в Варшаве представителей немецких газет на «пресс-конференцию», которая состоялась в просторном рабочем кабинете посла фон Мольтке.
Это была довольно странная пресс-конференция, такой я еще не видел. Геринг красовался на видном месте, у большого черного рояля. Для корреспондентов в кабинете поставили несколько рядов стульев. Когда корреспонденты собрались в назначенное время, их глазам представилась следующая картина: опершись левым локтем на крышку рояля, Геринг водил самопишущей ручкой по каким-то лежавшим перед ним бумагам. При этом он стоял, повернувшись своим необъятным задом к рядам
стульев, где сидели около 15 корреспондентов и некоторые сотрудники посольства. Рядом с Герингом находился Мильх в подобострастной позе покорного слуги и каждый раз, когда Геринг делал какое-нибудь замечание, вытягивался в струнку со словами: «Так точно, будет сделано, господин премьер-министр!» Ни журналисты, ни другие участники «пресс-конференции» не были удостоены обоими ни словом, ни взглядом.
Через некоторое время я понял, что Геринг редактировал текст коммюнике о своем посещении Кракова, где он в качестве представителя фашистской Германии участвовал в похоронах Пилсудского в костеле на Вавеле. Геринг непрерывно давал Мильху указания, как следует улучшить или дополнить текст. Например: «Мильх! Здесь написано: «Граждане Кракова, собравшиеся у гостиницы, приветствовали Германа Геринга». Это слишком неуклюже! Лучше скажем так: «Многочисленная толпа людей, которая в течение нескольких часов терпеливо ждала у гостиницы Кракова появления Германа Геринга на балконе, встретила его восторженной овацией».
В таком духе это продолжалось около получаса. Геринг оставался все в той же позе, и для вызванных на «пресс-конференцию» людей не оставалось ничего иного, как любоваться его толстым задом. Наконец Геринг выпрямился, обернулся к присутствовавшим и заявил: «Собственно, мне больше нечего сказать вам. Вы получите текст коммюнике, и вам следует передать его в свои редакции. Но вы не должны ничего менять в тексте. Мне же нужно немедленно ехать. Хайль Гитлер!» Нацистские корреспонденты, обожавшие Геринга, на сей раз открыто выражали свое возмущение столь недостойным его поведением. Этот факт широко обсуждался.
Боевой пост
на важном политическом участке
Польша играла важную роль в антисоветской политике империалистических держав. Она являлась одним из главных элементов их «санитарного кордона» в целях изоляции и военного окружения Советского Союза. В ходе уже начатой непосредственной подготовки новой большой войны она, кроме всего прочего, стала страной, в которой сталкивались многие затрагивавшие вопросы войны и мира течения, велись политические интриги и маневры, касающиеся европейской политики тех лет, хотя, конечно, главные решения принимались не здесь.
Варшава превратилась в важный участок политической борьбы и наблюдательный
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
41
пункт. Отсюда можно было лучше следить за рядом процессов, прежде всего закулисных, чем в ряде других столиц Европы, которые имели значительно больший политический вес. В Варшаве, например, нам удавалось выяснить не только многое из того, что польский режим предпринимал или намеревался предпринять по важнейшим текущим вопросам. Здесь можно было также немало узнать, подтверждая установленное фактами, о том, что задумывалось в Берлине и как к этому относились Лондон и Париж. Посольства гитлеровской Германии, Франции и Великобритании получали от своих правительств или от друзей в министерствах иностранных дел подробную информацию по отдельным проблемам и сведения о тех или иных шагах и маневрах. Ведь какое-либо неуместное суждение, обусловленное неосведомленностью о том, что происходит за кулисами, и высказанное в дипломатических кругах Варшавы в столь напряженной предвоенной обстановке, могло иметь весьма неприятные политические последствия.
Поэтому моя деятельность в качестве сотрудника посольства Германии в Варшаве, то есть в сфере гитлеровского министерства иностранных дел, являлась в тех условиях ценным дополнительным источником информации для нашей небольшой антифашистской подпольной группы. Нашу политическую работу, нашу разведывательную деятельность мы строили на основе хорошо продуманного разделения задач, таким образом, чтобы обеспечить максимальную полноту и надежность получаемых сведений и их анализа, подкрепленных, насколько возможно, соответствующими документами, и должную личную безопасность всех участвовавших в этой работе товарищей. В течение многих лет такой работы в Варшаве у нас не было провалов. Мы совершенно не пользовались радиопередатчиком — тогда подпольная радиосвязь легко обнаруживалась средствами радиоперехвата служб контрразведки, в результате чего многие антифашисты-подпольщики оказались в руках гестапо. У нас существовали другие возможности регулярной передачи в Москву полученных сведений, связанные со значительно меньшим риском.
После 1945 года были опубликованы документы различных правительств, в которых раскрывалась предыстория второй мировой войны и которые содержали строго секретные в свое время записи и информацию о закулисных переговорах и достигнутых договоренностях. Я, конечно, с особенно большим интересом читал указанные публикации, поскольку некоторые из этих документов проходили и через мои руки в Вар
шаве. Среди них наряду с другими были записи секретных переговоров, которые в течение ряда предвоенных лет, вплоть до нападения гитлеровской Германии на Польшу. вели правительства Великобритании и Германии. Речь шла, по сути дела, о широком империалистическом переделе сфер влияния и «интересов», о действиях, направленных против Советского Союза. И эго происходило даже в то время, когда Лондон под давлением общественного мнения официально, хотя, разумеется, лишь для вида, вел с Советским Союзом переговоры о совместных военных мерах по предотвращению исходившей от гитлеровской Германии угрозы агрессии. Британское правительство, конечно, и не подозревало, что Советский Союз хорошо знал о происходившем за кулисами в Лондоне.
«Великодушие», проявленное представителями британского империализма в секретных переговорах с Гитлером в отношении, например, Украины и Прибалтики, которые без зазрения совести предлагались гитлеровской Германии, выглядит сегодня вроде даже смешным. Но тогда правительство Великобритании стремилось убедить фашистскую верхушку в Берлине в том, что Лондон считал бы военное нападение гитлеровской Германии на Советский Союз с целью лишить его Украины, Прибалтики и других частей страны законным и весьма желательным. И в то время это имело чрезвычайно важное значение.
Информировать Советский Союз о том, какие интриги плелись за ширмой официальной политики правительств против дела мира и против первой страны социализма, являлось почетным долгом нашей маленькой группы борцов-антифашистов, как и множества других патриотов и интернационалистов. И я испытываю чувство большого удовлетворения в связи с тем, что добытыми нами сведениями, которые всегда были достоверными, мы внесли наш, хотя, конечно, и небольшой, вклад в борьбу миллионов поборников мира против преступного гитлеровского фашизма.
Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987. С. 82—91
1933—1934
Д. Мельников, Л. Черная 1
УБИЙСТВО ДОЛЬФУСА
Вечер 25 июля 1934 года Гитлер провел в Байрейте — там проходил традиционный вагнеровский фестиваль. Шла опера Вагнера «Золото Рейна». Гитлер сидел в ложе вместе с Фри дели нд Вагнер, внучкой композитора. «После представления,— вспоминала она впоследствии,— фюрер казался чрезвычайно взволнованным и озабоченным». Во время спектакля к нему все время подходили адъютанты Брюкнер и Шауб и шепотом сообщали какие-то «неприятные сведения». Речь шла о нацистском путче в Австрии, сигналом для которого должно было послужить убийство Дольфуса. Покушение удалось, но путч провалился. Встревоженный событиями Муссолини перебросил войска к австрийской границе, создалась угроза военного конфликта между Гитлером и его главным союзником в Европе — дуче. Надо было срочно выпутываться из скандала. Не успел кончиться спектакль, как фюрер вскочил и направился... в ресторан. «Мне обязательно надо показаться там хоть на час,— сказал он своим адъютантам,— иначе люди подумают, что я замешан в этой истории».
Энгельберт Дольфу с. 25 июля 1934 г.
Некоторые детали убийства Дольфуса выяснились только в 1963—1964 годах, когда в Чехословакии были обнаружены так называемые «документы Черного озера» (гестаповские архивы, которые нацистские чиновники утопили в 1945 году).
Убийство Дольфуса и нацистский путч в Австрии были запланированы Гитлером за шесть с половиной недель до того, как разыгрались сами эти события. Акцию поручили 89-му австрийскому батальону СС. Днем 25 июля батальон в составе 154 человек
проник в резиденцию канцлера — дворец Меттерниха, разоружил охрану и рассредоточился. Восемь эсэсовцев ворвались в кабинет Дольфуса. За несколько часов до этих событий канцлера предупредили о готовящемся путче, но он не поверил и остался во дворце. Теперь Дольфус пытался спастись бегством. Убийцы настигли его в коридоре. Эсэсовец Отто Планета дважды выстрелил в канцлера; раненого Дольфуса схватили, бросили на диван и закрыли чехлом от мебели. А убийцы-эсэсовцы сели покурить, наблюдая, как Дольфус истекает кровью.
Однако за пределами дворца путч проходил не так, как ожидали нацисты. Правда, гитлеровцам удалось занять центральную радиостанцию и передать в эфир сообщение о том, что кабинет Дольфуса низложен, а главой правительства назначен австрийский нацист Антон Ринтелен. Но они упустили из виду, что в распоряжении правительства остались другие радиостанции, через которые власти проинформировали население о событиях. Вскоре полиция обезоружила путчистов. Многие из них предстали перед судом, и семеро, включая Планету, были приговорены к смертной казни. Мятеж в Австрии на этот раз удалось подавить.
Гитлер дал сигнал к отбою. Официальное немецкое агентство ДНБ, успевшее передать приветствие путчистам, уже в полночь 25 июля огласило соболезнование австрийскому правительству по поводу «жестокого убийства». Эсэсовских бандитов, бежавших через границу, Гитлер велел выдать Австрии, одновременно он отозвал германского посла в Вене и сместил своего «инспектора по австрийским делам» Хабихта. Новым послом в Вену назначили бывшего вице-канцлера католика фон Папена.
Конец этой истории разыгрался уже в 1938 году после оккупации Австрии. Фюрер велел повесить на здании, где был размещен батальон СС, мемориальную доску, прославлявшую «подвиг» тех, кого ДНБ несколько лет назад назвало «жестокими убийцами». Он сам пришел к их могилам и возложил венок. Теперь уже Гитлеру незачем было скрывать свои симпатии к убийцам Дольфуса и причастность к путчу. Возможно также, что фюрер сделал этот жест, чтобы заглушить неприятные воспоминания об июльских событиях 1934 года. Ведь после провала путча он так испугался, что встретил отбывавшего в Вену Папена словами: «Господин Папен, мы стоим перед новым Сараево».
Мельников Д., Черная Л. Преступник номер 1.
М., 1983. С. 261 — 264
1 Мельников Даниил Ефимович — доктор исторических наук, профессор, германист. Черная Людмила Борисовна — журналист.— Прим. ред.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
43
Ш. де Голль 1
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
...Гитлер не терял времени. Уже в октябре 1933 года он порвал с Лигой Наций и произвольно предоставил себе полную свободу действий в области вооружений. В 1934—1935 годах Германия предприняла огромные усилия в производстве оружия и укомплектовании своих вооруженных сил. Национал-социалистический режим открыто заявил о своем намерении разорвать Версальский договор и завоевать «жизненное пространство». Для осуществления такой политики необходимо было располагать ударной армией. Гитлер, разумеется, готовил всеобщую мобилизацию. Вскоре после прихода к власти он ввел трудовую повинность, а затем и всеобщую воинскую повинность. Но помимо этого ему нужна была армия вторжения, чтобы разрубить гордиевы узлы в Майнце, Вене, Праге, Варшаве и одним ударом вонзить германский меч в сердце Франции.
Для людей осведомленных не было секретом, что фюрер намерен воспитать германскую армию в духе своих идей, что он охотно прислушивался к мнению офицеров, группировавшихся ранее вокруг генерала фон Секта, таких, как Кейтель, Рундштедт, Гудериан, сторонников стремительного маневра и высокого уровня подготовки войск, кото-
Шарль де Голль
рые в связи с этим ориентировались на бронетанковые силы. Было, наконец, известно, что, разделяя взгляды Геринга, Гитлер стремился создать авиацию, которая могла бы тесно взаимодействовать с наземными войсками. Вскоре мне сообщили, что он озна-
1 Голль Шарль де (1890—1970) —президент Франции в 1958—1969 гг. Премьер-министр в 19'44— январе 1946 г. и в 1958 г.— Прим. ред.
комился с моей книгой [«За профессиональную армию»], которая обратила на себя внимание его советников. В ноябре 1934 года стало известно, что Германия создает первые три танковые дивизии. Книга полковника генерального штаба германской армии
Германские милитаристы — генералы Г. Сект и В. Фрич
Неринга, опубликованная в этот период, свидетельствовала о том, что их организация, по сути дела, совпадает с той, какую я предлагал для наших будущих бронетанковых соединений.
Голль Ш. де: Военные мемуары.
М., 1957. Т. 1. С. 43—44
Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с министром иностранных дел Германии К. фон Нейратом
Берлин, 13 июня 1934 г.
Я сказал, что вся Европа испытывает чувство тревоги и отсутствия уверенности в безопасности. От подобных настроений не свободен за последние годы и наш Союз. Мне нет надобности останавливаться на причинах, вызвавших у нас такие настроения.— они Нейрату достаточно известны. С другой стороны. Германия также заявляет, что и она нуждается в безопасности; отсюда являлась идея региональных пактов, о которых газеты в последнее время усиленно пишут. Нам представляется вполне отвечающим интересам общей безопасности и соот
44
1933—1934
ветственных отдельных стран региональный пакт, который включал бы в себя Советский Союз, Германию, Польшу, Чехословакию и Югославию. Он был бы основан на принципе ненападения и оказания помощи всеми участниками пакта тому соучастнику, который подвергся бы нападению со стороны другого соучастника пакта.
Нейрат ответил, что ему известны настроения СССР, о которых я говорил, он их понимает, но может заверить меня, что, поскольку это касается Германии, никаких оснований для них нет. Имеется, может быть, несколько глупцов в Германии, которые мечтают об экспансии на Восток, о колонизации и т. п., но германское правительство об этом и не думает. Он понимает, что разница режимов должна была вызвать у нас известную реакцию, но наши подозрения относительно агрессивности Германии неосновательны. Изложенная мною схема пакта для Германии неприемлема. Она разоружена, не имеет достаточно сил для собственной обороны, а тем более для защиты других государств. Она не могла бы выполнить своих обязательств, налагаемых на нее пактом, и потому не могла бы играть в предлагаемой комбинации надлежащей роли. Кроме того, он, Нейрат, не верит вообще в пакт, ибо он слишком связывает, а между тем могут наступить обстоятельства, при которых помощь нельзя выполнить. Он предпочитает взаимные заверения об отсутствии агрессивности или билатеральные 1 пакты о ненападении.
Я возразил, что об экспансии на Восток писали не только «несколько глупцов», но и сам нынешний «вождь» страны. Он никогда от этой программы не отрекался, а наоборот, разрешает распространение в Германии до сих пор книги, в которой эта программа изложена. На этой программе, следовательно, воспитывается германский народ, который приучается к мысли о необходимости и неизбежности экспансии на Восток. Я удивляюсь упоминанию Нейратом разницы режимов, ибо мы неоднократно заявляли, что из этой разницы не могло бы родиться нынешнее состояние взаимоотношений с Германией. До прихода к власти «наци» мы допускали, что и они в свое время отрекутся от своей антисоветской программы и будут продолжать политику прежних германских правительств по отношению к СССР, и мы сами допускали сотрудничество с ними на тех же основаниях, что и прежде. К сожалению, приход «наци» к власти сопровождался целым рядом актов, указывающих скорее на их решимость осуществлять возвещенную в книге Гитлера программу... Сам рейхсканцлер еще на днях произнес речь, в которой он призывал весь мир к блокаде СССР. Вот эти все выступления являются источником нашего беспокойства, а отнюдь не разница режимов.
Документы внешней политики СССР.
М.. 1971. Т. 17. С- 386- 387
И. М. Майский
И. Майский *
ЕСЛИ ИНТЕРЕСЫ ТРЕБУЮТ, ПРИХОДИТСЯ ПРОГЛОТИТЬ И ГОРЬКОЕ ЛЕКАРСТВО
Примерно с середины 1934 года в англосоветских отношениях началась временная, вернее, кратковременная оттепель. Главных причин тому было две.
Первая причина состояла в том, что в январе 1933 года в Германии к власти пришел Гитлер. Сначала правящая Англия не принимала фюрера слишком всерьез. Я хорошо помню, как на протяжении всего 1933 года британские политики разных направлений — консерваторы, либералы, лейбористы — еще спорили по вопросу о том, удастся ли Гитлеру удержаться у власти. Даже такой опытный государственный деятель, как Вансит-тарт, занимавший в то время ключевой пост постоянного товарища министра иностранных дел, как-то летом 1933 года в разговоре со мной сказал:
— У Гитлера очень много трудностей и врагов — внешних и внутренних... К нему относятся крайне подозрительно французы,
Двусторонние.— Прим. ред.
1 Майский Иван Михайлович (1884—1975) — советский дипломат, историк, академик. В 1932— 1943 гг.— посол в Великобритании, в 1943— 1946 гг.— заместитель наркома иностранных дел СССР.— Прим. ред.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
45
бельгийцы, чехи, поляки... Внутри нацистской партии неспокойно... Есть люди, претендующие на первое место в ее рядах, с которыми Гитлеру нелегко справиться... Не исключено, что внутренняя драка приведет нацистскую партию к развалу... Надо подождать да посмотреть.
Что же касается лейбористских лидеров, то они в большинстве своем были убеждены в недолговечности нацистского господства в Германии.
Однако с 1934 года, особенно же с середины этого года, после того как Гитлер уничтожил группу Рема и вообще разгромил внутреннюю оппозицию в своей партии, настроения в правящих кругах Англии стали меняться. Они начали понимать, что гитлеризм укрепляется и что с ним придется серьезно считаться, по крайней мере в течение целого ряда лет. Это вызвало в правящих кругах беспокойство и тревогу. В их памяти сразу воскресли события и обстоятельства первой мировой войны, когда Великобритании пришлось с величайшим трудом защищать свои мировые позиции от опасных покушений со стороны германского империализма. Стремления, лозунги, требования Гитлера явно предвещали возрождение старых планов германской гегемонии, сыгравших столь большую роль в развязывании первой мировой войны — быть может, даже в еще более грозной форме, чем тогда. Перед правящими кругами Англии все настойчивее вставал вопрос: что же делать?
Первоначальная их реакция сводилась к мысли: надо восстановить Антанту эпохи первой мировой войны, то есть военный союз Англии, Франции и России против Германии. Правда, вместо царской России теперь был Союз Советских Социалистических Республик, это было неприятно, очень неприятно, но, в конце концов, в международной политике руководятся не эмоциями, а практическими интересами. Если интересы требуют, приходится проглотить и горькое лекарство. Так случилось, что в описываемое время не только лейбористы и либералы, но даже многие консерваторы стали серьезно думать об улучшении отношений с Советской страной.
Вторая причина наступления оттепели состояла в том, что [...] правящие круги Англии окончательно убедились в силе и крепости СССР и пришли к выводу, что отныне «советский фактор» стал постоянным элементом мировой ситуации. Независимо от симпатий или антипатий, его надо было принимать во внимание при всех политических расчетах и построениях. И так как британские политики всегда отличались умением считаться с фактами (даже непри
ятными), то после подписания торгового соглашения 1934 года они начали прикидывать, как лучше использовать в своих интересах так неожиданно для них обнаружившееся могущество СССР. И мысли их, как я только что говорил, стали все больше обращаться к традиционным путям Антанты первой мировой войны.
Одно случайное обстоятельство сильно содействовало такому повороту в настроениях правящих кругов Англии. В феврале — апреле 1934 года разыгралась памятная челюскинская эпопея. Сотня советских людей, в том числе женщины и дети, во главе с О. Ю. Шмидтом после гибели «Челюскина» оказались на полярной льдине, далеко от твердой земли. Западный мир, его пресса, политики, ученые, полярные исследователи считали челюскинцев погибшими. Они пели им отходную. Но советский мир думал и чувствовал иначе. Сами челюскинцы не только не пришли в панику и не пали духом, а создали на льдине изумительно организованный коллектив, который высоко держал знамя Советской страны, продолжал научную работу, заботился о здоровье и бодрости своих членов. Глава ледового лагеря О. Ю. Шмидт даже прочитал для своих товарищей курс лекций по историческому материализму. В то же время Советское правительство и советский народ мобилизовали все возможности для спасения попавших в беду соотечественников. Люди, средства, техника, радио, авиация — все было поставлено на службу благородной цели, и в конце концов все челюскинцы были спасены. Были вывезены на самолетах даже восемь собак, имевшихся в лагере.
Полярные драмы всегда привлекали к себе сочувственное внимание широчайших кругов людей. Челюскинская драма привлекла такое внимание с особенной силой как потому, что ее жертвами была целая сотня мужчин, женщин и детей, так и потому, что наличие радио позволяло следить за всеми, даже мельчайшими, событиями в жизни ледового лагеря. Мужественное поведение челюскинцев вызвало восхищение повсюду, во всех кругах, независимо от политических взглядов и настроений их носителей. Вместе с тем колоссальная энергия и огромные затраты Советского государства, брошенные на дело спасения челюскинцев, просто поразили буржуазный мир. Помню, в те дни Ллойд Джордж мне сказал:
— Это потрясающе! Ни одно другое правительство не приложило бы столько усилий для спасения арктических исследователей... Это очень благородно и... очень умно!
В глазах либерального лидера вдруг заискрились лукавые огоньки, и он неожиданно закончил:
1933—1934
40_______________________________________
— Поздравляю вас! Вы одержали большую дипломатическую победу.
Ллойд Джордж был прав. Да, эта челюскинская эпопея не только еще раз подтвердила силу и жизнеспособность Советского государства, но и ярко показала — перед всем широким миром показала — его благородство, его гуманизм, его глубокую разумность. Одним ударом популярность СССР поднялась так высоко, особенно среди трудящихся во всех концах мира, как ее не подняли бы годы и годы упорной пропагандистской работы. Внешним проявлением этого был тот факт, что портрет О. Ю. Шмидта в течение многих месяцев не сходил со страниц буржуазных газет.
Челюскинская эпопея сыграла немалую роль и в развитии оттепели в англо-советских отношениях. Она психологически облегчила многим недругам СССР переход на новые политические позиции.
В конечном итоге, как результат всех вышеуказанных обстоятельств, в правящих кругах Англии временно получили преобладание те элементы, которые стояли на позиции возрождения Антанты.
Здесь будет уместно сказать, что в период между двумя мировыми войнами британский господствующий класс распадался по вопросу об отношении к СССР на две главные группировки.
В одной преобладал принцип государственного интереса — эта группировка видела, что Англия и СССР как державы не имеют никаких серьезных противоречий, а в области экономической даже могут быть очень полезны друг другу. Данная группировка отстаивала политику сближения с СССР. Ее наиболее видными представителями были такие люди, как Ллойд Джордж, Бивербрук, Иден, Ванситтарт и другие. После прихода Гитлера к власти к этой группировке присоединился и Черчилль.
В другой группировке, напротив, преобладало слепое чувство классовой ненависти к СССР как к стране социализма. Эта группировка считала необходимым при всяких условиях атаковать Советский Союз, даже в ущерб национальным интересам Англии как государства. Ее наиболее видными представителями были Керзон, братья Чемберлен — Остин и Невиль, Биркенхед, Джой неон Хикс, Саймон, Галифакс и другие. До 1934 года с этой группировкой шел и Черчилль. [...] В рассматриваемый период чемберленовцы в рядах господствующего класса играли решающую роль, особенно с учетом того, что в эпоху между двумя мировыми войнами они слишком долго стояли у власти и сумели заполнить своими сторонниками большую часть государственного аппарата. [...] С середины 1934 года временное преоблада
ние получили черчиллевцы, и это нашло выражение в целом ряде конкретных фактов.
Майский И. М. Кто помогал Гитлеру. М., 1962. С. 32—36, 38
ВОКРУГ ВОСТОЧНОГО ПАКТА
В декабре 1933 года ЦК ВКП(б) принял постановление о развертывании борьбы за создание эффективной системы коллективной безопасности в Европе. В нем предусматривались возможность вступления СССР в Лигу Наций и заключение региональных пактов о взаимной защите от агрессии. Советский Союз считал, что война во всяком районе — это очаг мировой войны, поэтому задача всех стран объединить усилия для борьбы с агрессией любого государства, в любом пункте планеты.
Советский Союз вел переговоры о Восточном пакте с Францией. Структура пакта предусматривала заключение двух соглашений, связанных в единую систему: пакта о взаимопомощи между Германией, СССР, Польшей, Прибалтийскими странами, Чехословакией и Финляндией и гарантийного франко-советского договора о взаимопомощи. Франция стала бы гарантом Восточного пакта, а СССР — гарантом Локарнского договора 1925 года, подписанного Англией, Францией, Бельгией, Италией и Германией.
Стремясь заручиться поддержкой Восточного пакта, министр иностранных дел Франции Луи Барту отправился в поездку по европейским столицам.
Лондон, понедельник, 9 июля 1934 года
Французский посол Корбэн устроил прием по случаю пребывания в Лондоне Луи Барту. В зале собрались иностранные послы, представители высшего света, парламентарии, английские дипломаты во главе с Джоном Саймоном, который два дня вел с Барту переговоры о Восточном пакте.
Барту был в центре внимания. «Горячий гасконец» с седой бородкой клинышком, в золотом пенсне быстро переходил от одной группы приглашенных к другой, его большая лысая голова мелькала то там, то здесь. Об этом адвокате, литераторе, историке, члене Французской академии, избранном в «бессмертные» за труды о Ламартине и Мирабо, Бодлере и Вагнере, о политике, семнадцать раз занимавшем министерские посты, премьеры говорили: «Иметь его в составе своего кабинета опасно, не иметь — трагично». Его колоритная личность затмевала иных глав правительств. Почтенный воз
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
47
раст вроде бы и не давал себя знать: Барту постоянно держался в форме, ежедневно вставал в пять утра, принимал холодную ванну, делал гимнастику и в шесть тридцать садился за рабочий стол.
Старик, казалось, был неуязвим для врагов и соперников. Он никогда не огяды-вался назад прошлое интересовало его как материал для историка. Как политик он смотрел только вперед. В литературе и истории он находил отдых от политики. Он никогда не шел против фактов, перед ними он преклонялся.
В первые годы после Октябрьской революции Барту — один из самых ярых врагов Советской России. Когда Советский Союз вырос в великую державу, он стал способствовать франко-советскому сближению, заметив в одной из своих речей: как у западного историка у меня один взгляд на СССР, как у практического политика — другой. Этот эклектик и скептик умел делать из нужды добродетель, перестраиваться на ходу, блестяще забывать то, что нужно забывать. У Луи Барту было кредо: в политике надо всегда искать соглашения принципов и примирения интересов.
Сейчас в Лондоне он пытался примирить интересы Англии и Франции. Уединившись на приеме с Саймоном у окна, он доказывал ему, как бы продолжая переговоры:
— Мы еще можем стабилизировать положение в Европе. Восточный пакт в рамках Лиги Наций — Советская Россия должна в нее вступить — мы оставим открытым для Германии. У Гитлера окажется два варианта: либо быть окруженным, либо принять участие в системе коллективной безопасности.
— В принципе,— ответил сэр Джон,— мы не против региональных пактов. Но нажимать на Германию нам бы не хотелось. Наше же отношение к Советской России вы знаете.
— Знаю,— перебил Барту.— Но не в нынешней ситуации его демонстрировать: Германия перевооружается бешеными темпами. Еще в «Майн кампф» Гитлер призывал к уничтожению Франции как смертельного врага рейха. Мы в такой ситуации не можем сидеть сложа руки. Если Восточный пакт сорвется, мы заключим союз с Россией.
— Германия,— заметил Саймон,— хочет лишь равенства в вооружениях, и это ее право. Дать реализовать ей это право — первое условие нашего одобрения пакта. Второе наше условие — гарантии СССР и Франции должны распространяться на Германию. Иными словами, Германия должна стать участницей франко-русского пакта о взаимопомощи.
Повторенная Барту угроза заключить со
юз с СССР раздражала сэра Джона. Альянс Париж — Москва выводил Лондон из большой игры. Но своими условиями Англия убивала двух зайцев: удовлетворяла требования Гитлера о праве на вооружение Германии и ставила под вопрос как Восточный пакт, так и франко-советский военный союз. Ведь было совершенно ясно, что Гитлер не согласится в них участвовать.
Барту слушал Саймона, закрыв по привычке глаза и поглаживая бородку. Он чувствовал, что англичане хотят похоронить пакт, а потому выставляют все новые условия, хитрят. Весьма вероятно, что ему на ум пришло любимое высказывание Канта: «Хитрость — образ мыслей очень ограниченных людей, она отличается от ума, хотя внешне на него и походит». Саймон был одним из образованнейших людей Англии, доктором наук восьми университетов. Он свободно владел несколькими иностранными языками, как рассказывали, читал на ночь Сенеку и Плутарха в подлиннике. Но сэр Джон слишком хороший юрист, думал Барту, чтобы стать хорошим дипломатом. А юристом, по слухам, он был отменным, брал в годы своей адвокатской практики по тысяче фунтов за выступление в суде. Вот и сейчас перед Барту был опытный адвокат — адвокат политики твердолобых консерваторов, рассчитывающих в союзе с Германией уничтожить в России «коммунизм». Адвокат, который найдет массу уверток, лишь бы повернуть дело по-своему. Хитрый адвокат, но не широко мыслящий дипломат.
— Сэр Джон,— сказал Барту,— я считаю, что вы совершаете ошибку, усложняя путь к Восточному пакту. Я слышал, вы увлекаетесь Сенекой. Позвольте мне напомнить вам одно его изречение: от мелких ошибок легко перейти к крупным. Надо смелее соглашаться на наш план.
— С вашего разрешения, господин министр,— ответил Саймон,— я тоже отвечу вам мыслью Сенеки: смелость без благоразумия — это особый вид трусости.
— Не хотите ли вы упрекнуть в трусости Францию? — вскипел Барту.
— Ни в коем случае. Вероятно, у нее, как и у России, есть основания для беспокойства. Мы же уверены, что ситуация отнюдь не критическая и благоразумие сейчас прежде всего. Мы не отвергаем Восточный пакт, но и не можем опрометчиво согласиться со всеми его положениями. Надо успокоить господина Гитлера. Наши условия направлены именно на это.
— Ваши уловки — виноват, ваши условия,— ответил Барту,— подрывают пакт. А Берлин тем временем предлагает всем двусторонние договоры о ненападении, чтобы сорвать систему коллективной безопасно
48
1933—1934
ст и. Поляки первыми клюнули на эту приманку. А что дал Варшаве этот договор? Разве он служит препятствием для предъявления ей территориальных претензий со стороны Германии?
— В какой-то мере...
— Ни в коей мере,— горячился Барту.— Германо-польский договор ' лишь подорвал позиции Франции, ослабил нашу систему союзов на востоке. В Варшаве мне сказали, что отныне Польша будет уступать Германии, она не собирается участвовать в Восточном пакте, если в нем будет представлена Советская Россия. И все же Восточный пакт необходим. Прага и Бухарест относятся к нему благоприятно. Югославский король Александр — с ним я хочу встретиться еще раз — также положительно расценивает идею пакта. Ведь восточноевропейские страны — и Польша в том числе — только с помощью пакта смогут опереться на Россию, чтобы противостоять Германии. В силу географических факторов Франция способна оказать им лишь косвенную помощь.
— А понадобится ли помощь вообще?
— Уверен, что понадобится.
— Мне кажется, вы переоцениваете опасность. Лающие собаки редко кусают. Вы, по-моему, просто недолюбливаете Германию,— шутливо сказал Саймон.
— Ваше замечание, сэр Джон, напомнило мне недавний визит в Париж сподвижника Гитлера фон Риббентропа. Он запугивал меня красной опасностью, а в итоге назвал неисправимым германофобом. Это не так. Я лишь реально смотрю на вещи.
В это же время в другом конце зала советник германского посольства в Лондоне говорил вполголоса итальянскому послу:
— Когда я получил из Берлина телеграмму с подробностями о Восточном пакте, я подумал, что там что-то перепутали. Настолько чудовищной и нелепой показалась мне эта затея. Собственно, что нам предлагают? Включиться в систему, где господствующее положение займут Франция и СССР, они будут держать Германию в железных клещах. Одновременно Москва обеспечит свой тыл на случай неприятностей на Дальнем Востоке.
— Как вы полагаете, каков будет ответ Берлина?
— А разве срочно нужен ответ? Можно подождать, пока другие страны выдвинут побольше возражений и оговорок в отношении этой большевистской ловушки. Можно заключить побольше двусторонних догово-
' Имеется в виду «декларация о ненападении» между Германией и Польшей, подписанная в Берлине 26 января 1934 г.— Прим. ред.
ров о ненападении — дорога к ним теперь открыта, пакт с Польшей вывел нас из дипломатической изоляции. А там... Там посмотрим. Идея пакта может рухнуть сама или...
Советник замолчал, с удивлением посмотрев на проходившую мимо пару. Это были полпред Советского Союза в Англии Иван Михайлович Майский и депутат британского парламента Уинстон Черчилль.
Майскому было пятьдесят, из них двенадцать отданы дипломатии. Экономист по образованию, он третий год работал полпредом в Лондоне. Англию Майский знал прекрасно. Приехав первый раз в Лондон безвестным эмигрантом из царской России, он двадцать лет спустя вернулся сюда полпредом Советского Союза. У него был солидный опыт дипломатической работы — в аппарате НКИД, советником в Лондоне и Токио, полпредом в Финляндии.
Майский сумел установить прочные контакты в самых разнообразных кругах. Этому способствовали его общительность и эрудиция. Коренастого, круглолицего, с добродушной улыбкой на скуластом лице, с усами и бородкой узкой полоской, полпреда можно было видеть в аристократических салонах и в министерствах, на фабриках и в музеях, в Букингемском дворце и на приемах. Советский полпред не уставал напоминать и нередко публично: «У меня есть также чувство признательности к Англии, в годы, предшествовавшие революции, предоставившей мне право убежища в качестве политического изгнанника. Я считал бы поэтому особенно счастливым, если бы мне удалось способствовать делу сближения между СССР и Великобританией».
Знаменитый потомок герцога Мальборо был на десяток лет старше Майского. Черчилль уже пять лет не занимал никаких министерских постов, являясь лишь депутатом парламента, но отнюдь не рядовым — он пользовался огромным влиянием в Вестминстере. У него был богатый политический опыт — в молодости он сделал блестящую карьеру и сменил множество министерских кресел. В Лондоне откровенно поговаривали, что серые и мелковатые премьеры последних лет побаивались включать Черчилля в свой кабинет — он подавил бы их силой характера и авторитетом.
Черчилль был похож на некрупного медведя. По его тщательно выбритому лицу постоянно блуждала язвительная улыбка, взгляд был колючим. Над высоким лбом колыхался хохолок рыжеватых волос. В зубах — неизменная сигара, отнюдь не всегда дымившаяся. Движения его были медлительны, но сравнительно легки, несмотря на полноту и возраст. И этот человек, гроза анг
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
49
лийских министров и парламентариев, находился, пожалуй, в дружеских отношениях с советским полпредом! Вероятно, он признавал в нем равного по интеллекту и политической проницательности. Взяв Майского за локоть, Черчилль говорил на ходу:
— Британская империя для меня начало и конец всего. Что хорошо для Британской империи — хорошо и для меня. Что плохо для Британской империи — плохо и для меня. В девятнадцатом году я считал, что величайшая для нее опасность — ваша страна. Поэтому я был тогда вашим противником. Сейчас я полагаю, что величайшей опасностью для Британской империи является Германия. Поэтому я — ее противник. Гитлеровская Германия — это страшная и опасная сила, это огромная, научно организованная машина с полдюжиной гангстеров во главе. От них всего можно ожидать. Никто не знает точно, чего они хотят и что они будут делать завтра. Я не удивлюсь, если первый удар Гитлер обрушит не на Россию — это довольно опасно,— а совсем на другие страны. Почему бы нам не объединиться в борьбе против общего врага? Я был противником коммунизма и остаюсь его противником, но ради целостности Британской империи я готов сотрудничать с Советами.
— Советские люди,— заметил Майский,— противники капитализма, но в борьбе за мир готовы сотрудничать с государством любой системы. Если оно, конечно, на деле стремится предотвратить войну.
— На деле,— повторил Черчилль.— А у нас сейчас рассуждают так: все равно Германии где-то нужно драться, в какую-то сторону расширять свои владения. Так пусть она лучше выкроит себе империю за счет государств, расположенных на востоке и юго-востоке Европы. Пусть она тешится Балканами или Украиной, но оставит Англию и Францию в покое. Но она не оставит Запад в покое! Из похода на Восток Гитлер вернется усилившимся, и нам придется иметь дело с возросшей мощью Германии. Никаких уступок Гитлеру делать нельзя. Всякая уступка с нашей стороны будет истолкована как признак слабости. Требования Гитлера еще больше возрастут.
Был ли Черчилль искренен до конца? Едва ли, и это прекрасно понимал его собеседник — советский полпред. На словах осуждая непротивление немецкому «Дранг нах Остен» («Поход на Восток»), Черчилль в глубине души был до точки верен традиционной британской политике «баланса сил» — двое дерутся, третий радуется.
— Нам ныне,— сказал Барту полпреду,— Восточный пакт необходим. Только так Европа сможет решить свои проблемы. Кроме нас, их решать некому — США, судя по всему,
останутся в стороне. Никакие двусторонние договоры Берлина Восточный пакт не заменят.
Черчилль внушительно промолчал.
— Совершенно верно, господин министр,— подтвердил Майский.— Они не всегда служат миру: ведь самое агрессивное государство может заключить пакт о ненападении с одним государством, чтобы развязать себе руки для нападения на другие. До того, как оформилась идея Восточного пакта, мы считали такие договоры желательными. Но теперь, когда их предлагают в противовес пакту о взаимопомощи, они неприемлемы. Возможно, мы вновь сочтем их приемлемыми, если Восточный пакт не удастся...
— Нет-нет,— прервал Барту,— я добьюсь его заключения, даю вам слово министра иностранных дел Франции!
Помолчав, он добавил:
— Если буду жив...
Майский сообщит в Москву о настроениях в лондонских политических кругах в отношении Восточного пакта. Он заявит в Форин офисе — британском министерстве иностранных дел:
— Общественное мнение в Советском Союзе приписывает Англии подталкивание не только Японии, но и Германии к войне с нами и этим только объясняет сопротивление Англии Восточному пакту, а также ее оговорки, внесенные в его проект.
Как видим, Майского не ввело в заблуждение лукавое красноречие признанного златоуста Черчилля...
По приглашению тридцати государств в сентябре 1934 года Советский Союз вступил в Лигу Наций. В том же месяце Германия и Польша официально заявят об отказе участвовать в Восточном пакте.
...В октябре в небольшом кинозале рейхсканцелярии Гитлер в третий раз подряд будет смотреть кадры свежей кинохроники. «9 октября, Марсель,— звучит дикторский текст.— В два часа дня сюда прибыл югославский король Александр. Его встречает министр иностранных дел Франции Барту». На экране — молодой король сходит по трапу на набережную, здоровается с Барту, они садятся в открытый автомобиль. Кортеж еле-еле движется по улицам города, возле первой машины лишь полковник верхом на лошади — нет ни мотоциклистов, ни кавалеристов. Не видно и охраны.
В кинозале рядом с Гитлером — министр иностранных дел рейха барон Константин фон Нейрат, шестидесятилетний аристократ, толстый, неповоротливый, будто сонный. Дипломат с двадцатилетним стажем — он служил в Константинополе и Копенгагене, был послом в Риме и Лондоне, министром иностранных дел в правительствах Папена и
4
Накануне
50
1933—1934
Шлейхера,— Нейрат, делами доказав свою преданность Гитлеру, сохранил свой пост и в его правительстве.
На экране движение: из толпы внезапно выбегает какой-то человек, вскакивает на подножку автомобиля и стреляет. Мелькают фигуры людей, больше ничего нельзя разобрать.
— Вот так надо делать дела! — скажет возбужденный Гитлер Нейрату.— Пока вы изощряетесь в дипломатии, три пули — и все!
Министр промолчит.
— Я знаю ваш вклад в борьбу против Восточного пакта,— смягчится Гитлер,— но сейчас меня устраивает такое решение.
— Мой фюрер, без нас все равно не обойтись. Теперь наша очередь — замять по дипломатическим каналам эту историю. Нам невыгодно, чтобы всплыли связи покушавшихся — стало известно, что они хорватские террористы — с нашим посольством в Париже и с людьми дуче.
— Ни в коем случае! — воскликнет Гитлер. Он даст знак прокрутить ленту еще раз. Пока перезаряжают пленку, он спросит Ней-рата:
— Король умер сразу?
— Да, мой фюрер.
— А Барту?
— Его только через три четверти часа привезли в больницу, и, к счастью, никто не догадался остановить кровотечение из раны в руке.
— Он сказал что-нибудь в больнице?
— Какую-то ерунду,— лениво ответит Нейрат.— «Я больше ничего не вижу, где же мои очки?»
Гитлер от души рассмеется.
Заключение Восточного пакта было под угрозой срыва. Лондон подталкивал Париж на подписание пакта с Германией. К этому стремился и новый министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. Для СССР было важно предотвратить подписание такого пакта: ведь за обязательство Германии «не нападать» на Францию нацисты получили бы свободу рук на Востоке.
Из сообщения Майского в Москву:
Прежде всего об отношении британского правительства к Восточному пакту: за последний год оно стало еще хуже. Это объясняется, на мой взгляд, двумя причинами. Во-первых, тем, что Лаваль сменил Барту. А во-вторых, Гитлер в последние месяцы всячески старается завоевать симпатии англичан. Это отчасти ему удается. В правительственных кругах вновь воскресла надежда найти с ним общий язык — в этом особенно усердствуют Макдональд и Саймон. А в общем-то Лондон
всегда относился к Восточному пакту недоброжелательно.
Главная причина этого — враждебность консерваторов к СССР. Британская буржуазия самая умная в мире, нюх у нее тоньше, чем у всякой другой. Наша растущая сила, в частности мощь нашей Красной Армии, производит в Лондоне двойственный эффект: вызывает респект и в то же время пугает. А Восточный пакт сильно бы укрепил наши позиции — обезопасил западную границу и облегчил положение на Дальнем Востоке. Кроме того, Англия никогда не любила слишком сильной Франции. Послевоенная Франция, как считают британские политики, далеко переросла свои естественные размеры. Могущество Франции покоилось на разоружении Германии, на собственной военной силе и на системе французских военных союзов в Европе. Англия же, следуя своей теории равновесия сил на континенте, все время старалась поддерживать и укреплять Германию, даже после прихода Гитлера к власти. Налицо такая ситуация: Германия быстро вооружается, и уже одно это подрывает позиции Франции. Отношения между Францией и Польшей испорчены — это тоже ослабляет Париж. Кстати, англичане восприняли охлаждение между Парижем и Варшавой почти с удовольствием. Они предпочли бы видеть Францию изолированной от всех, особенно от СССР. Тогда, учитывая усиление Германии, Франция стала бы совсем ручной и пошла бы на поводу у Лондона.
Конечно, для Франции все это означало бы отказ от роли мировой державы, но это уже французская забота. Восточный же пакт сцементировал бы все французские связи на Востоке и способствовал бы укреплению ее позиций. Уже поэтому британская дипломатия не может к нему относиться с восторгом. И наконец, надо учесть, что Лондон не любит играть на одной карте, а предпочитает играть сразу на нескольких.
Восточный пакт укрепил бы мир в Европе. Руководителям Форин офиса это не совсем нравится: стало бы невозможно или очень трудно играть на противоречиях, которыми так переполнен сейчас Старый Свет. Поэтому они предпочитают оставить рану открытой. Пусть она себе понемножечку сочится, а в случае надобности можно прибегнуть к хирургическому вмешательству. Если бы, например, встал вопрос о неизбежности германской агрессии, то Берлин можно было бы подтолкнуть в восточном направлении. А Восточный пакт был бы препятствием для такой тактики. Стало быть, лучше совсем обойтись без него или, в крайнем случае, обезвредить его, придав консультативный характер.
ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
51
Из записи беседы временного поверенного в делах СССР в Германии С. А. Бессонова с заведующим IV отделом министерства иностранных дел Германии Р. Мейером
Берлин, 77 июля 1934 г.
Я указал Мейеру, что все изложенные им аргументы исходят из предположения, что Германия сама никогда и ни при каких обстоятельствах не сможет выступить в качестве нападающей стороны. Между тем все развитые им возражения против Восточного пакта отпадают или становятся чрезвычайно неустойчивыми, если только предположить хотя бы на один момент, что Германия может выступить сама в роли ангрейфера ’. Возникает поэтому вопрос, может или не может Германия выступить в этой роли. Разумеется, нельзя отрицать права Мейера утверждать, что Германия никогда в этой роли не сможет выступить. Но нельзя также отрицать и того факта, что национал-социалистская идеология, общепринятая ныне в Германии и являющаяся базой воспитания молодежи, армии и полиции, вся построена на предположении о будущем переделе мира в пользу Германии, и главным образом за счет Советского Союза. В свете идей германского национал-социализма именно Германия, а никто другой, должна взять на себя инициативу передела мира, т. е., грубо говоря, выступить в роли ангрейфера. Перед лицом этого факта становится совершенно оправданной и позиция тех стран, которые всерьез считаются с национал-социалистской концепцией и с национал-социализмом и которые поэтому предлагают Германии самой принять участие в таком пакте, в котором она, наряду с другими, несла бы ответственность за сохранение мира в Европе, а также отвечала бы за последствия своего собственного нападения на другие страны, ежели бы таковые намерения у нее существовали. Так как есть очень много оснований думать, что именно национал-социалистская концепция в Германии с ее идеей нового передела мира в пользу Германии является очагом известного беспокойства в Европе, то отказ Германии от участия в Восточном пакте не мог бы быть расценен иначе мировым общественным мнением, как желание Германии сохранить для себя свободу от всяких обязательств в этом направлении.
Документы внешней политики СССР. М., 1971. Т. 17. С. 509
Из речи председателя советской делегации М. М. Литвинова на XV сессии Ассамблеи Лиги Наций в связи с вступлением СССР в эту международную организацию
18 сентября 1934 г.
Пригласительная телеграмма на имя моего правительства и голосования Совета и Ассамблеи доказывают, что все делегации, за ничтожным исключением, отдают себе отчет в том значении, которое имеет появление в этой зале делегации Советского государства, и в благотворных последствиях, которые оно должно иметь...
Тридцать делегаций Ассамблеи, составляющих большинство членов Лиги, представляющих все крупные и сколько-нибудь значительные государст-
1 Нападающей стороны.— Прим. ред.
М. М. Литвинов на трибуне Лиги Наций. 1935 г. ва, в своем обращении к Советскому правительству заявили, что миссией Лиги является организация мира и что для успеха этой миссии требуется сотрудничество Советского Союза.
Они знали, что государство, к которому они обращаются, в течение 17 лет своего существования не щадило усилий для установления наилучших добрососедских отношений со всеми своими соседями на прочных основах для сближения со всеми государствами, которые этого хотели, и благодаря этому стало могучим фактором международного мира.
Со своей стороны Советское правительство, следившее внимательно за всеми явлениями международной жизни, не могло не заметить усиливающуюся активность в Лиге Наций государств, заинтересованных в сохранении мира и в борьбе с агрессивными воинственными элементами. Более того, оно заметило, что эти агрессивные элементы сами считают для себя рамки Лиги стеснительными и стараются от них избавиться. Все это не могло не оказать влияния на отношение Советского правительства к Лиге Наций в его поисках дальнейших путей к той организации мира, ради сотрудничества с которой мы приглашены в Лигу...
Я далек от преувеличения возможностей и средств Лиги Наций по организации мира. Я. может быть, больше чем кто-либо из вас. сознаю ограниченность этих средств. Я знаю, что Лига Наций не имеет в своем распоряжении средств полного упразднения войн. Я убежден, однако, в том. что при твердой воле и дружном сотрудничестве всех ее членов весьма многое может быть сделано, и в каждый данный момент, для максимального уменьшения шансов войны. Но это является достаточно почетной и благородной задачей, осуществление которой принесет неисчислимые блага человечеству.
52
1933—1934
Над этой задачей Советское правительство не переставало работать в течение всего времени своего существования. Отныне оно хочет объединить свои усилия с усилиями других государств, представленных в Лиге. В этой предстоящей нам с вами общей работе, я уверен, будет мощно чувствоваться воля 160-миллионного государства к миру, к миру дтя себя и других государств. И, наблюдая благотворные результаты этого притока свежих сил в общее дело обеспечения мира, я уверен, мы с вами всегда с большим удовлетворением будем вспоминать нынешнюю дату, которая займет почетное место в анналах Лиги.
Документы внешней политики СССР. М.. 1971. Т. 17. С. 593, 598, 600—601
В результате энергичных действий Советскому правительству удалось добиться подписания 5 декабря 1934 года франко-советского соглашения. Один из его пунктов гласил, что Франция не будет участвовать в переговорах о каких бы то ни было договорах, способных противодействовать заключению Восточного пакта, а также подписывать политические соглашения с Германией без предварительных консультаций с СССР. Тем самым советская дипломатия расчистила путь для заключения франко-советского договора о взаимной помощи.
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
54
1935
Из лекции П. Тольятти ’, прочитанной итальянским коммунистам-подпольщикам — слушателям ленинской школы
Москва, январь — апрель 1935 г.
Что мы обнаруживаем, анализируя фашистскую идеологию? Всего понемногу. Эта идеология эклектична. Но крайний национализм — повсюду составная часть идеологии всех фашистских движений. Об Италии вряд ли нужно много говорить. В Германии же указанная особенность выражена еще сильнее, потому что Германия — нация, потерпевшая поражение в войне, и национализм представлялся там наиболее подходящим средством для объединения широких масс.
Наряду с национализмом в этой идеологии есть и многочисленные заимствования из других идеологий. В частности, из социал-демократической. Корпоративная идеология, например, которая опирается на принцип классового сотрудничества, изобретена не фашизмом, а социал-демократией. Но есть в фашистской идеологии и элементы, которые почерпнуты не у социал-демократии. Например, концепция капитализма (не являющаяся общей для всех разновидностей фашизма, но имеющая хождение, по крайней мере, у итальянского, германского и французского фашизма), изображающая империализм как некую подлежащую устранению аномалию и рассматривающая в качестве подлинно капиталистической экономики лишь экономику начального периода капитализма, к которой и предлагается вернуться. Такая концепция встречается и среди некоторых демократических течений, например среди представителей движения «Справедливость и свобода». Но это не социал-демократическая, а скорее романтическая идеология, которая отражает стремление мелкой буржуазии повернуть вспять развитие мира, который идет к социализму.
В Италии и Германии в фашистской идеологии обнаруживаются и новые концепции. В Италии получают распространение теории о преодолении капитализма путем внедрения элементов организации в экономику. Здесь снова мы видим элемент социал-демократизма, но кое-что украдено и у коммунизма — планирование и т. д.
Фашистская идеология включает множество разнородных элементов. Мы должны с этим считаться, ибо эти особенности позволяют нам понять, чему служит данная идео-
Тольятти Пальмиро (1893—1964) — деятель итальянского и международного коммунистического движения, Генеральный секретарь Итальянской коммунистической партии с 1926 г., один из основателей И КП.— Прим. ped.
логия. А она служит объединению различных течений в борьбе за господство над трудящимися массами и за создание в этих целях широкого массового движения. Фашистская идеология является средством, призванным связать воедино эти элементы.
Причем одна часть этой идеологии — национализм — служит буржуазии прямо и непосредственно, тогда как другая ее часть выполняет роль связующего звена.
Хочу предостеречь вас от искушения рассматривать фашистскую идеологию как нечто устоявшееся, законченное, однородное. Ничто так не похоже на хамелеона, как фашистская идеология. Нельзя рассматривать фашистскую идеологию в отрыве от конкретной цели, которую фашизм намеревался достичь в определенный момент с помощью определенной идеологии.
Основные особенности фашистской идеологии, однако, сохраняются. Это крайний национализм и аналогия с социал-демократией. Почему такая аналогия? Потому что социал-демократическая идеология также является мелкобуржуазной идеологией. Иными словами, мелкобуржуазное содержание в обеих идеологиях аналогично. Но эта аналогия выражается в различных формах в разные времена и в разных странах.
Тольятти П. Лекции о фашизме. М., 1974. С. 16—18
МИР МОЖНО СПАСТИ
Париж, среда, 13 февраля 1935 г.
Стрелки больших часов времен Людовика XV в величественном кабинете министра иностранных дел приближались к двенадцати. Хозяин кабинета Пьер Лаваль, преемник Луи Барту, ждал советского полпреда В. П. Потемкина.
Лаваль, сын трактирщика средней руки, объявился в Париже за несколько дней до мировой войны полунищим учителем. Он получил диплом адвоката, вступил в социалистическую партию (из которой позднее вышел), стал юрисконсультом профсоюзов и пролез в депутаты. Аферами нажил миллионы. Деньги вложил в богатейшую коллекцию картин, несколько газет, доходное поместье в Нормандии, солидный пакет акций минеральных вод Виши. Не обладая ни ораторским талантом, ни искусством государственного деятеля, он поднаторел в политических интригах. Потомок хитрых и осторожных овернских торговцев, Лаваль остался торговцем в политике.
Лаваль взглянул на висевшую в кабинете карту, возле которой у него совсем недавно произошла стычка с Эдуардом Эррио.
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
— Когда я смотрю на карту,— сказал тогда Эррио,— то вижу на ней только одну страну, которая могла бы быть необходимым противовесом Германии и которая в состоянии создать в случае войны второй фронт. Это Советский Союз. Я говорю и пишу об этом с двадцать второго года. На меня смотрят как на коммуниста или безумца. Даже царь при всем своем деспотизме пошел некогда на союз с Французской республикой. Неужели наша буржуазия окажется менее умной?
— Все это очень хорошо,— ответил Лаваль.— Эти разговоры о союзе с Москвой, о Лиге Наций, о коллективной безопасности. Но как вы можете рассчитывать на мир в Европе, если мы не договоримся сначала вот с ними?
И он ткнул пальцем в большое коричневое пятно в центре Европы. Союз с Германией и Италией — вот что хотел выторговать Лаваль. Рассуждал он при этом так: «Человек, которому любой ценой удастся обеспечить мир, будет великим. Если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне некого будет бояться. Препятствия могут встретиться со стороны союзников на востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых деятелей во Франции. Ну что ж, я похитрее их».
— Франции, этой великолепной чистокровной лошади,— сказал как-то румынский министр иностранных дел Титулеску,— вместо отменного жокея, на которого она имеет право, дали отвратительного конюха — Пьера Лаваля.
Своим успехом, достигнутым совместно с Англией, Лаваль считал Лондонское коммюнике, выпущенное десять дней назад. В нем Англия и Франция выразили готовность отменить военные статьи Версальского договора и взамен заключить с Германией воздушную конвенцию и соглашение об уровне вооружений. В Берлине были в восторге, требования Гитлера удовлетворялись Лондоном и Парижем одно за другим. С Германии теперь был снят запрет создавать военную авиацию.
Тогда, в Лондоне, Макдональд и Саймон посоветовали французскому премьеру Флан-дену и Лавалю отказаться от идеи Восточного пакта. «Превратите его в какое-нибудь соглашение консультативного характера»,— говорили они. Не нравилась им и возможность заключения договора о взаимопомощи между СССР и Францией. Лаваль вынужден был маневрировать. Ему приходилось считаться с общественным мнением своей страны. Он мог лишь пытаться выхолостить содержание договора, но действия советской дипломатии связывали ему руки, не позволяя сделать это. Он был раздражен действиями
Москвы, и раздражение это находило выход в неприязни к советскому полпреду в Париже.
Сразу же после поездки Фландена и Лаваля в Лондон, 4 февраля, Потемкин получил телеграмму из Наркомата иностранных дел:
На основании коммюнике о лондонских переговорах можно прийти скорее к пессимистическим выводам. Главное — это уменьшение заинтересованности как Англии, так и Франции в Восточном пакте. При свидании с Лавалем потребуйте дополнительной информации и, если возможно, ознакомления с протоколами и другими документами, подписанными в Лондоне.
— Господин министр,— начал Потемкин, когда они сели за стол,— во время нашей последней встречи обстановка домашнего завтрака у вас не располагала к детальному разговору. Вы тогда лишь сказали, что Франция не будет нажимать на Англию и Германию в вопросе о Восточном пакте...
— О да, это было бы неэлегантно,— отозвался Лаваль.
—...и что Восточный пакт в принципе — не первоочередная задача. Изменилось ли что-нибудь после переговоров в Лондоне?
— В Лондоне мы выработали широкий план действий, включающий и Восточный пакт.
— Но мы рассматриваем Восточный пакт как самостоятельную акцию. Если Германия отказывается от участия в пакте, надо подумать, что делать дальше. Насколько я понимаю, Франция и Англия присвоили себе в Лондоне право самостоятельно отменять военные статьи Версальского договора и наметили, как теперь говорят, целую программу умиротворения Германии.
— Англию я отстранить не властен. Что же касается судьбы Восточного пакта, то без Германии и Польши я не вижу перспектив для него. Быть может, они согласятся участвовать в нем, если мы заменим обязательства о взаимной помощи обязательствами о ненападении и взаимных консультациях?
— Это, господин министр, означает отход от прежней позиции Франции. Все новые схемы направлены, как мы считаем, к срыву почти готовых региональных пактов. Они не создают ничего нового, кроме платформы для длительной и бесплодной дискуссии. Такая дискуссия выгодна лишь странам, которые противятся подлинному обеспечению безопасности в Европе. Я повторяю, ваше предложение — это отход от прежней позиции Франции. Отход в пользу Германии. И очевидно, под нажимом Англии?
— Нет-нет, Англия здесь ни при чем,— быстро ответил Лаваль.
— А тем временем Лондон.— продолжал Потемкин,— по моим данным, ведет закулисные переговоры с Берлином о широком сог-
56
1935
лашении. Если Франция не намерена поддерживать с нами серьезный диалог, то и мы не будем считать себя связанными какими-либо обязательствами. И вот тогда уж Франция окажется ни при чем.
Лаваль не мог не просчитать в уме: «Англогерманское соглашение выведет Францию из игры. Оттолкнуть русских — они могут заключить соглашение с Берлином. Опять Франция вне игры».
Потемкин, будто прочитав мысли Лаваля, сказал:
— Мне кажется, мы должны обсудить вопрос о франко-советском пакте взаимопомощи. Сейчас это единственно возможная гарантия мира.
— Пакт должен быть подчинен процедуре Лиги Наций? — спросил Лаваль. Внезапная озабоченность пресловутыми статутами Лиги Наций лучше любых лицемерных объяснений свидетельствовала о том, что Лаваль намеревался превратить пакт в клочок бумаги.
— Конечно, он должен соответствовать ее Уставу,— ответил Потемкин.— Но в случае внезапного нападения какого-либо третьего государства стороны немедленно окажут друг другу помощь, не дожидаясь рекомендаций Совета Лиги.
— Такой договор не понравится Англии,— сказал Лаваль.
Словесная шелуха! Договор как гарантия мира — из этого исходил Потемкин. Договор как карта в игре — было позицией Лаваля.
Им пришлось встретиться не раз и не два для выработки проекта договора, к которому выразила желание присоединиться Чехословакия. После очередной встречи полпред сообщит в Москву:
Лаваль не считает потерянной надежду привлечь Германию к участию в Восточном пакте. Я доказывал, что оптимизм его не обоснован и что мы подошли вплотную к вопросу о заключении пакта взаимопомощи. Тут я впервые услышал от Лаваля, что парламент встретит этот пакт оппозицией. Он стал уверять, что еще вчера его осаждали депутаты и сенаторы, предостерегавшие против соглашения с СССР. Я спросил: какова же позиция самого Лаваля? Он изворачивался, говорил, что сам он за такой пакт, но Франция не хочет быть втянутой в войну и так далее.
Советское правительство добилось согласия Франции на свой проект договора, который был подписан 2 мая 1935 года в Париже сроком на пять лет. 16 мая был подписан советско-чехословацкий договор о взаимопомощи, который по настоянию министра иностранных дел Чехословакии Бенеша должен был действовать при таком
условии: стороны окажут помощь друг другу только в случае, если Франция придет на помощь жертве агрессии. Иными словами, Бенеш ставил договор в зависимость от поведения Парижа. Но власти предержащие во Франции, равно как и Бенеш, саботировали договор. Больше того, Лаваль уклонился от заключения военной конвенции, и таким образом советско-французский договор лишился конкретного содержания.
В середине мая 1935 года Лаваль посетит Москву и будет говорить о сотрудничестве. В те же дни Франсуа-Понсе добьется приема у Гитлера и объяснит ему, что Франция в любой момент откажется от пакта с СССР ради соглашения с Германией.
На обратном пути из Москвы Лаваль остановится в Варшаве, где проходили похороны Пилсудского. Он воспользуется случаем, чтобы разъяснить своему польскому коллеге Беку: франко-советский пакт подписан не ради сотрудничества с СССР, а для того, чтобы предотвратить какое-либо сближение между Германией и Советским Союзом. В Варшаве Лаваль встретится с Герингом. Запершись в номере гостиницы «Европа», они два часа будут обсуждать планы расширения франко-германских контактов. По возвращении в Париж Лаваль доверится одному из своих единомышленников:
— Я подписал франко-русский пакт, чтобы иметь больше козырей, когда буду договариваться с Берлином.
Из договора о взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Французской Республикой
2 мая 1935 г.
Статья 1.
В случае, если СССР или Франция явились бы предметом угрозы или опасности нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и соответственно СССР обязуются приступить обоюдно к немедленной консультации в целях принятия мер для соблюдения постановления статьи 10 статута Лиги Наций.
Статья 2.
В случае, если в условиях, предусмотренных в статье 15, параграф 7, статута Лиги Наций, СССР или Франция явились бы, несмотря на искренние мирные намерения обеих стран, предметом не-вызванного нападения со стороны какого-либо европейского государства, Франция и взаимно СССР окажут друг другу немедленно помощь и поддержку.
Статья 3.
Принимая во внимание, что согласно статье 16 статута Лиги Наций каждый член Лиги, прибегающий к войне вопреки обязательствам, принятым в статьях 12, 13 или 15 статута, тем самым рассмат
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
57
ривается как совершивший акт войны против всех других Членов Лиги, СССР и взаимно Франция обязуются, в случае, если один из них явится, в этих условиях и несмотря на искренне мирные намерения обеих стран, предметом невызванного нападения, со стороны какого-либо европейского государства, оказать друг другу немедленно по-
Он вступит в действие с момента обмена ратификациями и будет оставаться в силе в течение пяти лет. Если он не будет денонсирован одною из Высоких Договорнвающихся Сторон с предупреждением по крайней мере за один год до истечения этого периода, то он останется в силе без ограничения срока, причем каждая из Высоких Дого-
Подписание франко-советского договора о взаимной помощи. Париж, май 1935 г.
мощь и поддержку, действуя применительно к статье 16 статута.
То же обязательство принято на случай, если СССР или Франция явится предметом нападения со стороны европейского государства в условиях, предусмотренных в параграфах 1 и 3 статьи 17 статута Лиги Наций.
Статья 4.
Так как обязательства, установленные выше, соответствуют обязанностям Высоких Договаривающихся Сторон, как Членов Лиги Наций, то ничто в настоящем Договоре не будет толковаться как ограничение задачи этой последней принимать меры, способные эффективно ограждать всеобщий мир, или как ограничение обязанностей, вытекающих для Высоких Договаривающихся Сторон из статута Лиги Наций.
Статья 5.
Настоящий Договор, коего русский й французский тексты будут иметь одинаковую силу, будет ратификован, и ратификационные грамоты будут обменены в Москве, как только это будет возможно. Он будет зарегистрирован в Секретариате Лиги Наций.
варивающихся Сторон будет иметь возможность прекратить его действие путем заявления об этом с предупреждением за один год.
В удостоверение чего уполномоченные подписали настоящий Договор и приложили к нему свои печати.
Совершено в Париже, в двух экземплярах, 2 Мая 1935 года
В. Потемкин
Пьер Лаваль
Документы внешней политики СССР.
М., 1973. Т. 18. С. 309—310
Из договора о взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Республикой Чехословацкой
[16 мая 1935 г.| Статья 1.
В случае, если Союз Советских Социалистических Республик или Республика Чехословацкая явились бы предметом угрозы или опасности нападения со стороны какого-либо европейского государства, Чехословацкая Республика и соответственно Союз Советских Социалистических Респуб
1935
58
лик обязуются приступить обоюдно к немедленной консультации в целях принятия мер для соблюдения постановлений статьи 10 Устава Лиги Наций.
Статья 2.
В случае, если в условиях, предусмотренных в статье 15, параграф 7, Устава Лиги Наций, Союз
европейского государства, оказать друг другу немедленно помощь и поддержку, действуя применительно к статье 16 Устава.
То же обязательство принято на случай, если Союз Советских Социалистических Республик или Республика Чехословацкая явится предметом нападения со стороны какого-либо европейского го-
П Описание советско-чехословацкого договора о взаимной помощи. Москва, май 1935 г.
Советских Социалистических Республик или Республика Чехословацкая явились бы, несмотря на искренне мирные намерения обеих стран, предметом невызванного нападения со стороны какого-либо европейского государства, Республика Чехословацкая и взаимно Союз Советских Социалистических Республик окажут друг другу немедленно помощь и поддержку.
Статья 3.
Принимая во внимание, что согласно статье 16 Устава Лиги Наций каждый член Лиги, прибегающий к войне вопреки обязательствам, принятым в статьях 12, 13 и 15 Устава, тем самым рассматривается как совершивший акт войны против всех других членов Лиги, Союз Советских Социалистических Республик и взаимно Республика Чехословацкая обязуются, в случае если одна из них явится, в этих условиях, и несмотря на искрение мирные намерения обеих стран, предметом невызванного нападения со стороны какого-либо
сударства в условиях, предусмотренных в параграфах 1 и 3 статьи 17 Устава Лиги Наций.
Статья 4.
Без ущерба для предыдущих постановлений настоящего договора установлено, что если одна из Высоких Договаривающихся Сторон явится предметом нападения со стороны одной или нескольких третьих Держав в условиях, не дающих основания для оказания помощи и поддержки в пределах настоящего договора, то другая Высокая Договаривающаяся Сторона обязуется не оказывать в течение конфликта ни прямо, ни косвенно помощи и поддержки нападающему или нападающим, причем каждая из Сторон заявляет, что она не связана никаким соглашением о помощи, которое находилось бы в противоречии с настоящим обязательством.
Статья 5.
Так как обязательства, установленные выше, соответствуют обязанностям Высоких Договари
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
59
вающихся Сторон, как членов Лиги Наций, то ничто в настоящем договоре не будет толковаться как ограничение задачи этой последней принимать меры, способные эффективно ограждать всеобщий мир, или как ограничение обязанностей, вытекающих для Высоких Договаривающихся Сторон из Устава Лиги Наций.
Статья 6.
Настоящий Договор, русский и чешский тексты которого будут иметь одинаковую силу, будет ратифицирован, и ратификационные грамоты будут обменены в Москве, как только это будет возможно. Он будет зарегистрирован в Секретариате Лиги Наций.
Он вступит в действие с момента обмена ратификациями и будет оставаться в силе в течение пяти лет. Если он не будет денонсирован одной из Высоких Договаривающихся Сторон с предупреждением по крайней мере за один год до истечения этого периода, то он останется в силе без ограничения срока, причем каждая из Высоких Договаривающихся Сторон будет иметь возможность прекратить его действие путем заявления об этом с предупреждением за один год.
В. удостоверение чего Уполномоченные подписали настоящий Договор и приложили к нему свои печати.
Совершено в Праге, в двух экземплярах, 16 мая 1935 г.
С. Александровский	Дгр Эдуард Бенеш
Протокол подписания
В момент подписания Советско-чехословацкого договора о взаимной помощи от сего числа, уполномоченные подписали нижеследующий Протокол, который будет включен в обмениваемые ратификационные грамоты договора.
I.
Условлено, что следствием статьи 3 является обязательство каждой Договаривающейся Стороны оказать немедленно помощь другой, сообразуясь безотлагательно с рекомендациями Совета Лиги Наций, как только они будут вынесены в силу статьи 16 Устава. Условлено также, что обе Договаривающиеся Стороны будут действовать согласно, дабы достичь того, чтобы Совет вынес свои рекомендации со всей скоростью, которой потребуют обстоятельства, и что, если, несмотря на это, Совет не вынесет, по той или другой причине, никакой рекомендации и если он не достигнет единогласия, то обязательство помощи тем не менее будет выполнено. Условлено также, что обязательства помощи, предусмотренные в настоящем договоре, относятся лишь к случаю нападения, совершенного на собственную территорию той или другой Договаривающейся Стороной.
II.
Оба Правительства констатируют, что обязательства, предусмотренные статьями 1, 2 и 3 настоящего договора, заключенного в стремлении содействовать созданию в Восточной Европе региональной системы безопасности, начало которой положено франкосоветским договором от 2-го мая 1935 года, ограничиваются теми же пределами, которые установлены пунктом 4 Протокола подписания упомянутого договора. Одновременно оба Правительства признают, что обязательства взаимной помощи будут действовать между ними лишь поскольку при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь стороне — жертве нападения будет оказана со стороны Франции.
III.
Оба Правительства, считая желательным заключение регионального соглашения, целью которого явилась бы организация безопасности договаривающихся государств и которое вместе с тем могло бы включить обязательства взаимной помощи или сопровождаться таковыми, признают друг за другом возможность, в соответствующем случае, участвовать с обоюдного согласия, в той форме, прямой или косвенной, которая представлялась бы подходящей в подобных соглашениях, причем обязательства этих соглашений должны заменить собою те, которые вытекают из настоящего договора.
Совершено в Праге, в двух экземплярах, 16 мая 1935 года.
С. Александровский д-р Эдуард Бенеш
Документы внешней политики СССР.
М„ 1973. Т. 18. С. 333—336
«Договориться с Берлином» — об этом думал Лаваль. Сговор с Гитлером — в этом видели свою цель и реакционные политики Англии. Западные державы продолжали политику попустительства агрессорам. Германия быстро вооружалась с помощью и с благословения западных монополий и правительств. С согласия Англии и Франции в январе 1935 года состоялся плебисцит в Саарской области, находившейся после войны под контролем Лиги Наций. Плебисцит должен был решить, сохранится это положение либо Саар войдет в состав Германии или Франции. В условиях гестаповского террора гитлеровцам удалось добиться нужного им исхода голосования: 1 марта Саарская область отошла к Германии. Английское и французское правительства отдали ее в надежде договориться с Гитлером по более крупным вопросам.
Берлин, вторник. 26 марта 1935 года
60
1935
Гитлер пришел на переговоры в форме СА, остальные — в штатском. Собрались в кабинете Гитлера — огромном зале, отделанном деревянными панелями и заставленном массивной дубовой мебелью. Здесь когда-то работал Бисмарк.
министра. Кому-то пришелся по душе его стиль в одежде — газеты сообщали, в каких магазинах он покупает шляпы и галстуки. Кому-то импонировало, что у Идена прекрасная осанка, что он почтителен и всегда имеет наготове вежливое слово. Его уже прочили в
Британские политические деятели Дж. Саймон и А. Иден ведут переговоры с Гитлером. 1935 г.
Напротив Гитлера сидели Джон Саймон и лорд-хранитель печати Антони Иден, тридцативосьмилетний потомственный аристократ с безупречными манерами, одетый, как всегда, с иголочки и по последней моде. В лондонских салонах высшего света Иден считался баловнем судьбы. О таких в Англии говорят: родился с серебряной ложкой во рту. Иден окончил Оксфордский университет, где изучал восточные языки. В 26 лет женился на дочери банкира и был избран в парламент. В 29 лет Иден, протеже видных консерваторов Стэнли Болдуина и Остина Чемберлена, стал парламентским секретарем министра иностранных дел, а в 34 — заместителем министра. Безотказный и надежный для консервативных лидеров деятель, необычайно работоспособный, он изнурял себя трудами в кабинете, а его жена называла себя «вдовой дипломата»,— Иден сделал себе имя в Лиге Наций и на Конференции по разоружению в Женеве. Там же он сделал первые шаги по пути «умиротворения» агрессоров. В 37 лет его назначили лордом-хранителем печати — министром без портфеля для специальных поручений и прикомандировали к Форин офису.
В прессе Запада постепенно утверждался своего рода культ Идена. Кому-то нравились гладкие речи молодого и элегантного
лидеры консерваторов. Многие западные газеты рекламировали Идена как восходящую звезду на небосклоне дипломатии.
Осторожный в словах и поступках, Иден никогда не выдвигал спорных идей, не озадачивал своими действиями, не поражал остротой речей и всегда придерживался правила: приобретать друзей и не наживать врагов. Однако с сидевшим сейчас рядом Джоном Саймоном отношения у него не сложились. С тех пор как он, лорд-хранитель печати, стал как бы вторым руководителем Форин офиса, в Англии оказалось два министра иностранных дел: «старший» министр — Саймон и «младший» — Иден.
Иден ревниво отметил про себя: Гитлер чаще обращается к Саймону. «Младшему» министру казалось, что у него не меньше оснований на внимание. Год назад, во время своего турне по европейским столицам, он побывал в Берлине и установил с Гитлером хороший контакт. Фюрер очень понравился Идену, отчасти, быть может, потому, что проявил к нему подчеркнутое внимание. Гитлер лично в сопровождении Геббельса, Гесса и Нейрата пришел в посольство на прием в его честь. Иден понимал, что удостоился этого не случайно: он был первым членом правительства великой державы, который посетил Берлин для встречи с фюрером. Его визит был
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
61
на руку новым руководителям Германии. Но тщеславие нашептывало ему: это и в его, Идена, честь пришел сам фюрер. Гитлер добавил ему известности, и Иден был доволен.
Нынешняя поездка должна была состояться еще две недели назад. Жаль, конечно, думал Иден, что Гитлер игнорировал французов — как-никак Лондон и Париж вместе в начале февраля предложили Германии новое всеобщее урегулирование взамен Версаля. Берлин предпочел иметь дело с каждой страной в отдельности.
И вдруг тщательно отработанные планы начали рушиться. Незадолго до поездки в Лондоне было объявлено, что Англия в связи с перевооружением Германии израсходует дополнительно небольшую сумму на оборону. Тотчас из Берлина в Форин офис пришло уведомление: министров принять не можем, просим отложить визит, так как Гитлер простудился. Пришлось проглотить эту пилюлю.
9 марта Берлин объявил о существовании в Германии военной авиации, а 16 марта — о введении всеобщей обязательной воинской повинности и создании армии из 12 корпусов и 36 дивизий. Это уже «проглотить» было трудно. Одно дело покончить с Версальским «миром» совместно, с милостивого разрешения Лондона и Парижа, разрешения, которое они собирались дать. И совсем другое дело, когда Гитлер сам рвет Версальский договор. Французы в тот же день увеличили срок воинской повинности с года до двух. А в Лондоне решили заявить протест и... послать Саймона и Идена к Гитлеру, если тот больше не чихает. Гитлер больше не чихал.
Слушая его сейчас, Иден не мог не досадовать на Саймона, на себя и на все на свете: их поездка обернулась пощечиной британскому престижу. Она фактически означала, что Англия согласна с нарушением Германией договоров. И славы такая поездка не прибавит.
Иден попробовал выяснить отношение фюрера к идее Восточного пакта.
— Я предпочитаю двусторонние пакты о ненападении. А эти идеи о взаимопомощи,— Гитлер начинал распаляться,— мне абсолютно не нравятся. Какая взаимопомощь? Кто кому помогает? С какой стати Германии вступать в войну, если произойдет конфликт СССР с какой-нибудь страной. А такой конфликт произойдет! Если Германия — страна миролюбивая, то коммунизм — это воинствующая мировая религия! Укрепившись в СССР, коммунизм завоюет весь мир. Германия — вот главный страж и оплот европейской цивилизации. Поэтому мы должны вооружаться. Ни одна страна не вправе протестовать против действий Германии! Мы указываем миру путь к избавлению от величайшего проклятия! Наш флот должен
составлять не менее тридцати пяти процентов британского, у меня есть тысяча самолетов и скоро будет 550-тысячная армия!
В конце своей тирады Гитлер перешел на крик. Идену стало не по себе.
— Мне бы хотелось коснуться вопроса об Австрии,— перевел разговор на другую тему Саймон.
— Об Австрии? — переспросил Гитлер.-Я не намерен сейчас поглощать, как пишет ваша пресса, Австрию. Но мы будем — и это наш святой долг — помогать австрийским национал-социалистам. Тем более что Австрия сама выражает желание присоединиться к Германии. А вообще Австрия для меня не проблема. Мне сейчас некогда заниматься Австрией, Чехословакией или Литвой. Будет время, я ими займусь.
Иден почувствовал в словах фюрера угрозу, но затевать спор было не в планах англичан.
— Не намерены ли вы вернуться в Лигу Наций? — спросил Иден.
— Нет. Через полгода нам бы снова пришлось оттуда уйти. Мы можем вернуться только тогда, когда Германия достигнет полного равенства.
— Равенства — в каком плане?
— Равенства в глобальном контексте.
«Так,— наверняка констатировал про себя Иден,— известная нам терминология. Он имеет в виду возвращение Германии колоний. Это уже прямая угроза британским интересам».
После беседы настроение «старшего» министра было неплохим. Саймон вынес впечатление, что с Гитлером трудно, но можно ладить. Нужны лишь гибкость и кое-какие уступки. «В каждом положении отыщется что-нибудь утешительное, если хорошо поискать»,— не могло не прийти на ум Саймону выражение Дефо.
Иден был настроен менее оптимистически. За прошедший после первой встречи год тон фюрера резко изменился. «Перевооружаются в старом прусском духе»,— поговаривали в правительственных канцеляриях в Лондоне. Сам по себе германский фашизм не беспокоил Идена, его беспокоило то, что Гитлеру, как он говорил, «не сидится дома, в Германии». Иден, привыкший к мысли о том, что он фигура историческая, решил: ничего хорошего его будущие биографы об этой поездке не напишут. На память пришла история, рассказанная ему в Форин офисе. Когда в конце XVIII века в Китай прибыл английский посол, он должен был выполнить ряд действий, требуемых церемониалом. До Пекина он плыл в лодке, на которой висел плакат, гласивший, что посол едет платить дань Англии китайскому императору. На это он не обратил внимания, поскольку не знал языка. При вру
62
1935
чении верительных грамот он должен был три раза становиться на колени и девять раз стучать лбом об пол. Император не мог взять грамоты прямо из рук посла. Посол нашел компромисс: стоял на одном колене, несколько раз кланялся, а затем преподнес свои грамоты в золотом ящике, из которого их и взял император. Теперь происходило нечто похожее. Только ныне место действия не Пекин, а Берлин.
Вечером на приеме Гитлер пребывал в отличном настроении. Сам факт визита англичан принес ему политический выигрыш. Раз они приехали, значит, ему нечего бояться Англии — она уступит раз, уступит и другой.
Речь зашла о прошлой мировой войне.
Случайно выяснилось, что Иден и Гитлер в марте 1918 года находились на одном участке фронта друг против друга. Выпускник привилегированного Итона, поставлявшего Англии государственных деятелей, открывавшего путь в Оксфорд и Кембридж, боевой офицер, в 18 лет добровольцем ушедший на фронт, награжденный за храбрость Военным крестом, дослужившийся до звания капитана, должности начальника штаба бригады и мечтавший о славе и дипломатической карьере. И сын австрийского таможенника, несостоявшийся художник, с жадностью схватившийся за оружие, как только началась война, ефрейтор, озлобленный на весь мир, снедаемый завистью ко всем, добившимся большего, чем он. Иден и Гитлер встречались во второй раз, но оказалось, что была и третья встреча: семнадцать лет назад их разделяла всего сотня метров. Они вспоминали названия населенных пунктов, нарисовали даже схему на обратной стороне меню и расписались. Как они оба полагали, для истории. Все это поправило настроение Идена, он снова почувствовал себя в центре внимания.
После обеда французский посол Франсуа-Понсе спросил Идена:
— Вы действительно находились в окопах напротив Гитлера?
— Совершенно верно.
— И вы не воспользовались случаем9 Вас надо расстрелять!
На следующий день Нейрат пригласил в МИД на Вильгельмштрассе советского полпреда Якова Захаровича Сурица, сменившего два года назад в Берлине Хинчука, чтобы с ведома Гитлера рассказать о беседах с англичанами. Кажется, впервые министр иностранных дел столь подробно информировал советского дипломата о переговорах с государственными деятелями третьей страны. Опытный дипломат — для Сурица Германия стала пятой страной, после Дании, Афганистана, Норвегии и Турции, где он работал полпредом,— понимал, что подобная инфор
мация дается неспроста. В тот же день он сообщит в Москву о беседе:
Вкратце сказанное Нейратом сводилось к следующему.
Переговоры начались вопросом англичан, согласны ли немцы участвовать в коллективном сотрудничестве европейских народов. Берлин на это ответил положительно.
В вопросе о Восточном пакте, по информации Нейрата, не было и речи о двусторонних договорах. Речь шла лишь о коллективном методе решения вопроса. Гитлер заявил, что готов принять участие в Восточном пакте, если это будет не пакт взаимопомощи, а пакт ненападения, консультации, нейтралитета.
Немцы выразили готовность вернуться в Лигу Наций на условиях полного равноправия, под которым они понимают, между прочим, право Германии на колонии.
Нейрат рассказал о требованиях, которые немцы выдвинули в вопросах вооружений, сделав оговорку, что они согласны приступить к сокращению своих вооружений в любых размерах, но на условиях полного равноправия с другими странами.
Говоря о циркулирующих в прессе и в городе слухах об антисоветских высказываниях Гитлера во время переговоров, Нейрат заверил меня, что эти слухи ни в какой мере не соответствуют действительности.
Министр, понял Суриц, явно хотел преподнести свою версию переговоров в Берлине до того, как Иден прибудет в Москву,— о его визите было уже объявлено.
Нейрат попрощался с полпредом и отправился на вокзал, чтобы проводить Идена. Запасшись учебником русского языка, «младший» министр специальным поездом выехал в Москву.
Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с лордом-хранителем печати Великобритании А. Иденом
Москва, 28 марта 1935 г.
Гитлер, по словам Идена, неоднократно возвращался к вопросу о советской опасности. Его аргументация сводилась в основном к тому, что, мол, коммунизм — это воинствующая мировая религия, что, укрепившись в СССР, он постепенно завоюет мир, что Германия является главным стражем и оплотом «европейской цивилизации» и что поэтому ей должна быть дана возможность надлежащим образом вооружиться. Иден в одном месте беседы с Гитлером (когда речь шла о Восточном пакте) указал ему на теории Розенберга ', вызы-
1 Расистские рассуждения о мнимом главенстве арийской расы.— Прим. ред.
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
ЬЗ
кающие большое беспокойство в СССР и вообще в Восточной Европе. Гитлер в ответ отделался лишь неопределенным смехом...
Он (Иден.— Ред.), однако, хотел бы задать совершенно прямой вопрос: уверены ли мы, что Германия действительно так агрессивна? Уверены ли мы, что она непременно хочет на кого-либо напасть?
Тов. Литвинов ответил, что у нас нет ни малейших сомнений в германской агрессивности. Германская внешняя политика вдохновляется двумя основными идеями — идеей реванша и идеей господства в Европе. Однако сейчас было бы еще преждевременно сказать, в какую именно сторону Германия в первую очередь направит свой удар. В частности, вполне допустимо, и даже более вероятно, что первый удар будет направлен и не против СССР, ибо между Германией и СССР имеются еще промежуточные государства, которые надо опрокинуть, к тому же Германии известна сила Красной Армии. Не забыла Германия и уроков истории, показывающих, что если удается иногда вторгнуться в пределы нашей страны, то не так легко там оставаться или без ущерба выбраться оттуда. В Германии имеются весьма влиятельные элементы, в особенности рейхсвер, которые Польшу и Францию ненавидят еще больше, чем СССР. Вполне мыслимо, что Гитлер захочет толкнуть Польшу на войну против Советского Союза, даже с обещанием своей помощи, но потом в ходе войны изменит своему слову и постарается воспользоваться затруднениями Польши для сведения с нею территориальных и политических счетов. Вообще Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкции его вооружений. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в другом направлении.
Документы внешней политики СССР.
М., 1973. Т. 18. С. 232—233, 235
В. Трухановский 1
ПРОЗРЕНИЕ ПО ПОВОДУ ГЕРМАНСКОЙ ОПАСНОСТИ
К середине 30-х годов для английских государственных деятелей не составляло секрета, что вопреки Версальскому мирному договору Германия проводит тайное перевооружение. Когда же нацисты под знаменем реванша и подготовки новой войны захватили власть в Германии, в Англии многие начали задумываться над тем, чем все это грозит английским интересам в Европе. Еще в апреле 1933 года Черчилль отмечал, что, «если Германия достигнет полного равенства в военном положении со своими соседями в то время, когда ее собственные претензии
1 Трухановский Владимир Григорьевич — член-корреспондент АН СССР, автор многих трудов по истории Англии и международных отношений в новейшее время.— Прим. ред.
еще не удовлетворены и когда она находится в том настроении, которое мы могли с прискорбием наблюдать, мы, несомненно, окажемся недалеко от возобновления всеобщей европейской войны».
Английское правительство понимало, что дело идет к новой большой войне.
Летом 1935 года внимание международного общественного мнения было привлечено к небольшой независимой африканской стране Абиссинии. Эта страна была предметом вожделений ряда империалистических держав, и прежде всего фашистской Италии. Муссолини, заручившись молчаливым согласием со стороны правительств Англии и Франции, приступил к подготовке войны против Абиссинии с целью ее захвата и превращения в итальянскую колонию.
Черчилль выступил с идеей, что Англия не должна проявлять инициативы в этом вопросе, а должна следовать за другими державами, если они условятся в рамках Лиги Наций о принятии каких-либо мер в защиту Абиссинии.
В то время Соединенные Штаты не входили в Лигу Наций, Франция все больше и больше следовала в фарватере английской внешней политики, и, следовательно, руководящая роль в Лиге Наций принадлежала Англии. Предложение Черчилля на деле означало фактическое блокирование действий Лиги в защиту жертвы агрессии.
Правительство было согласно с Черчиллем в принципе, но вело более гибкую линию. Оно чувствовало, что английский народ настроен в пользу того, чтобы Англия проявила инициативу в организации отпора агрессии, в деле защиты мира.
Действия правительства, выступившего в поддержку жертвы агрессии и высказавшегося за использование Лиги Наций в целях обуздания агрессора, были с сочувствием и симпатией встречены английским народом.
После победы на выборах Болдуин и его правительство показали свою истинную позицию относительно итальянской агрессии в Африке. Английское правительство поддержало лишь те санкции против Италии, которые не могли помешать ей захватить Абиссинию. В общем, замечает Черчилль, «Муссолини удался его блеф, и из этого факта один наблюдатель сделал для себя далеко идущие выводы». Этим наблюдателем был Гитлер.
«На протяжении 400 лет,— говорил Черчилль,— внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте и, в частности, не допустить захвата такой державой Бельгии, Голландии и Люксембурга. [...] Политика Англии совершенно не считается с тем, какая именно страна стремится к господству в Ев-
04
1935
ропе. Дело не в том, Испания ли это, французская монархия, Французская империя, Германская империя или гитлеровский режим. Ей безразлично, о каких правителях или странах идет речь... Поэтому нам не следует бояться, что нас могут обвинить в профран-цузской или антигерманской позиции. Если бы обстоятельства изменились, мы в такой же мере могли бы занимать прогерманскую или антифранцузскую позицию. Это такой закон государственной политики, которую мы проводим, а не просто целесообразность, диктуемая случайными обстоятельствами, симпатиями или антипатиями или же какими-то другими чувствами».
В соответствии с этими принципами Черчилль ставит вопрос, какая держава в Европе является сейчас сильнейшей и стремится установить свою гегемонию над Европейским континентом. По его мнению, французская армия является сильнейшей, но Франция не представляет угрозы для Англии. Другое дело — Германия. Она никого не боится и «вооружается в масштабах, еще невиданных в истории этой страны. Во главе ее стоит кучка торжествующих головорезов... Очень скоро им придется сделать выбор между экономическим и финансовым крахом... и войной, у которой не может быть иной цели и которая, если она успешно закончится, не может иметь иного результата, кроме германизации Европы под нацистским контролем». В этих условиях Черчилль считает, что спасение Англии «зависит от того, удастся ли вновь собрать все силы Европы, чтобы сдержать, ограничить и, если необходимо, расстроить планы германского господства».
Черчилль считал необходимым использовать руководимую Англией Лигу Наций для того, чтобы создать антигерманский фронт в Европе. Он не исключал участия в ней Советского Союза и, следовательно, сотрудничества между Англией и СССР в целях сдерживания Германии.
Черчилль раньше многих других английских политических деятелей понял угрозу, которую Германия представляла в 30-е годы для Англии. Несмотря на всю его неудержимую злобу к социализму и, следовательно, к Советского Союзу, он отдавал себе отчет в том, что для Англии более важно было не то, что гитлеровская Германия готова была вести борьбу против Советского Союза, но то, что она являлась опаснейшим врагом Англии.
Черчилль понял и другое, а именно что политика нацистской Германии враждебна и иным странам и, следовательно, у Англии имелась объективная возможность объединиться с этими государствами в сопротивлении германскому наступлению.
Черчилль довольно рано понял значение
германской угрозы для Англии. Однако это не означало, что он уже тогда занял безоговорочно враждебную позицию в отношении фюрера германских фашистов Адольфа Гитлера, он даже питал к Гитлеру определенные симпатии. Превыше всего он ценил и уважал политический успех. Черчилль восхищался тем, что безвестный ефрейтор поднялся до роли главы государства. В Гитлере Черчиллю импонировало и то, что фюрер выступал в качестве злейшего врага Советского Союза и революционного движения. В классовом подходе к оценке событий у них было полное родство душ.
Черчилля разделяли с Гитлером те противоречия, которые лежали в основе борьбы между английским и германским империализмом.
Летом 1935 года было заключено англогерманское военно-морское соглашение, которое давало возможность немцам широко развернуть строительство своего военно-морского флота. Правительство Болдуина, подписывая это соглашение, рассчитывало, что строящийся германский флот явится орудием Германии для войны против СССР на Балтике. «Непосредственным результатом его является то,— говорил Черчилль 22 июня 1935 года,— что тоннаж германского флота с каждым днем приближается к таким размерам, которые обеспечат ему полное господство на Балтийском море, и очень скоро одно из препятствий на пути к европейской войне постепенно начнет исчезать. Что же касается положения на Средиземном море, то, мне кажется, нас ожидает очень серьезное затруднение...»
Черчилль и вслед за ним английская историография утверждают, что Англия будто бы не была должным образом подготовлена ко второй мировой войне в военном плане. Вряд ли это утверждение в полной мере соответствует истине. Известно, что военные расходы Англии во второй половине 30-х годов были весьма значительными, что изготовление вооружения и снаряжения для вооруженных сил достигло большого размаха, «английский военно-морской флот, безусловно, был сильным», как и военно-воздушные силы.
Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. М., 1982. С. 239— 240, 245— 247, 249, 257—261, 263—264
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
И. Майский
ШАГИ К СБЛИЖЕНИЮ
И ПОХОЛОДАНИЕ
В СОВЕТСКО-АНГЛИЙСКИХ ОТНОШЕНИЯХ
В течение 18 лет после Октября Москва была «табу» для лидеров капиталистического мира. Москва была под политическим бойкотом — не формально, а фактически. Никто из министров крупных держав Запада не считал возможным ступить ногой на московскую почву. И вдруг в марте 1935 года в Москве появился Иден, член правительства тогда еще весьма могущественной Великобритании! Это было событием большого политического значения и вызвало многочисленные комментарии в мировой печати.
По решению Совете ко го правительства я сопровождал Идена в его поездке от Берлина до Москвы. Я присутствовал на всех беседах, которые Иден имел с руководителями СССР, иногда выступал в качестве переводчика. В частности, я был при встрече между И. В. Сталиным и Иденом, сопровождал Идена при осмотре им достопримечательностей советской столицы. Помню, Идена особенно интересовали имеющиеся у нас коллекции французской живописи (Гоген, Сезанн, Ренуар и др.), осмотр которых он внес в свою московскую программу еще в Лондоне. Иден проехал также по первой линии московского метро.
Происходившие в течение трех дней переговоры обнаружили большое совпадение взглядов обеих сторон по международным вопросам. М. М. Литвинов поручил мне составить проект коммюнике, которое должно было быть опубликовано в самом конце визита. Я сделал это. Иден выделил со своей стороны для выработки коммюнике приехавшего с ним чиновника британского министерства иностранных дел по делам Лиги Наций В. Стренга, работавшего раньше советником британского посольства в Москве. Мы встретились в здании британского посольства на Софийской набережной и очень быстро пришли к соглашению: Стренг сделал в предложенном нами тексте лишь незначительные изменения редакционного характера. Потом подготовленное таким путем коммюнике было окончательно утверждено обеими сторонами и 1 апреля 1935 года появилось в печати. Наиболее важная часть коммюнике гласила:
«В результате исчерпывающего и откровенного обмена мнениями представители обоих правительств констатировали, что в настоящее время нет никакого противоречия интересов между обоими правительствами ни в одном из основных вопросов международ
ной политики и что этот факт создает прочный фундамент для развития плодотворного сотрудничества между ними в деле мира. Они уверены, что обе страны, в сознании того, что целостность и преуспеяние каждой из них соответствует интересам другой, будут руководствоваться в их взаимных отношениях тем духом сотрудничества и лояльного выполнения принятых ими обязательств, который вытекает из их общего участия в Лиге Наций».
Советская сторона была удовлетворена визитом и коммюнике. Иден тоже.
Оттепель в англо-советских отношениях продолжалась недолго — лишь около года. Ее апогеем была поездка Идена в Москву. Сразу же после этого в атмосфере англо-советских отношений началось похолодание, ибо чемберленовцы, встревоженные возможностью прочного улучшения отношений между Лондоном и Москвой, вновь подняли голову и, пользуясь своим политическим могуществом, стали всемерно саботировать такую возможность.
Именно в этот период чемберленовцы выдвинули новый план для парирования германской угрозы, который в то время именовался концепцией «западной безопасности». Если в 1934 году правящие круги Англии всех толков и течений склонялись к возрождению Антанты эпохи первой мировой войны и видели именно в ней гарантию сохранения Британской империи, то теперь, в 1935 году, среди правящих кругов Англии стало все явственнее обнаруживаться расслоение между сторонниками «государственного интереса» и сторонниками «классовой ненависти». Первые по-прежнему стремились к возрождению Антанты и, стало быть, к сближению между Англией и СССР. Вторые все больше увлекались игрой на другую лошадь. Они рассуждали примерно так: «Для Британской империи опасны и гитлеровская Германия, и Советская Россия: надо столкнуть их между собой (тем более что фашисты и коммунисты ненавидят друг друга), а самим остаться в стороне; когда Германия и СССР хорошенько пустят друг другу кровь и в результате войны сильно ослабеют, настанет момент для выступления на сцену «запада», прежде всего Англии,— тогда «запад» продиктует Германии и СССР такой мир, который на долгое время, если не навсегда, обеспечит безопасность Британской империи и, возможно, ее мировую гегемонию». Из этой концепции, естественно, вытекали борьба против сближения между Лондоном и Москвой, а также всяческое поощрение Гитлера к развязыванию войны на Востоке.
Именно учитывая данную концепцию, М. М. Литвинов, осуществляя политику Советского правительства, зимой 1934/35 года
5 Накануне
no
I 935
выдвинул лозунг «мир неделим», убедительно доказывая, что в наши дни всякая серьезная война на востоке Европы неизбежно превратится в мировую войну.
Осенью 1935 года должны были состояться парламентские выборы, а широкие круги населения продолжали резко выступать против фашистских агрессоров. Ради ловли голосов Сэмуэлъ Хор в сентябре 1935 года произнес в Женеве на заседании Лиги Наций громовую речь против агрессоров, создавая впечатление, будто Англия готова применить санкции в отношении Италии, готовившейся развязать войну против Эфиопии. То был не больше как жульнический трюк. Ибо, когда Муссолини 3 октября все-таки открыл в Африке военные действия, правящая Англия не шелохнулась. Когда 14 ноября состоялись выборы, закончившиеся победой консерваторов (не столь блестящей, как в 1931 году, но все-таки вполне обеспечивающей им пребывание у власти), чембер-леновцы попробовали взять реванш за сентябрьское выступление Сэмуэля Хора.
Война в Африке остро поставила вопрос о санкциях Лиги Наций против Италии. Иден в Женеве проявлял немало активности, требуя установления санкций, а в это самое время Чемберлен в Лондоне открыто называл санкции «сумасшествием». Лаваль, стоявший тогда во главе французского правительства, просто саботировал введение санкций. Так как СССР твердо отстаивал политику санкций и так как эту политику поддерживал ряд государств второго и третьего ранга, Чемберлену и Лавалю не удалось совсем избавить Италию от санкций. Однако они добились того, чтобы принятый в конечном счете Лигой Наций компромисс носил достаточно буззубый характер: санкции, например, не распространялись на столь важный с военной точки зрения продукт, как нефть.
В декабре 1935 года чемберленовцы сделали дальнейший шаг вперед: Сэмуэлъ Хор совместно с французским премьером Лавалем разработал план ликвидации итало-абиссинской войны путем передачи под контроль Муссолини половины эфиопской территории. Это был откровенный подарок агрессору за то, что он совершил акт агрессии! Это было поощрение для других потенциальных агрессоров следовать примеру Муссолини!.. Непосредственная реакция в Англии и Франции на план Хора — Лаваля была такова, что Лаваль едва удержался у власти, а Сэмуэль Хор был вынужден немедленно же подать в отставку.
Только теперь наконец Иден был назначен министром иностранных дел, что можно было рассматривать как успех «сторонников Антанты». Однако чемберленовцы сразу же об
ставили нового министра иностранных дел целым рядом закулисных рогаток, превращавших его в пленника рыцарей «классовой ненависти». Результат понятен.
Майский И. М. Кто помогал Гитлеру.
М.. 1962. С. 45—46, 53—54, 58—59
Ш. де Голль
ПО НАКЛОННОЙ ПЛОСКОСТИ
В марте 1935 года Геринг заявил, что вскоре Германия будет располагать сильным воздушным флотом, в состав которого помимо большого количества истребителей войдет также много бомбардировщиков и мощная штурмовая авиация. И хотя каждое из этих мероприятий явилось вопиющим нарушением договоров, свободный мир ограничился лишь платоническими протестами Лиги Наций.
Мне было невыносимо тяжело наблюдать, как наш будущий противник обеспечивает себя средствами, необходимыми для достижения победы, в то время как Франция по-прежнему лишена их. А между тем в обстановке невероятной апатии, в которой пребывала нация, не нашлось ни одного авторитетного деятеля, который бы поднял свой голос и потребовал принятия необходимых мер. Дело было настолько серьезным, что я не счел себя вправе молчать, хотя и занимал скромное положение и не имел большого влияния. Ответственность за состояние национальной обороны лежала на правительстве, и я решил поставить этот вопрос перед ним.
Прежде всего я связался с Андре Пиронно, редактором газеты «Эко де Пари», впоследствии главным редактором газеты «Эпок». Он согласился пропагандировать проект создания бронетанковой армии и не давать правительству передышки в этом вопросе, постоянно напоминая ему о нем на страницах издаваемой им крупной газеты. Связав начатую кампанию со злободневными событиями, Андре Пиронно опубликовал сорок редакционных статей, которые способствовали популяризации этого вопроса. Всякий раз, когда те или иные события привлекали внимание общественности к проблемам национальной обороны, мой единомышленник на страницах своей газеты доказывал необходимость создания механизированной армии. Поскольку было известно, что в области вооружения главные усилия Германии направлены на создание средств нападения и развития успеха, Пиронно усиленно бил тревогу, но его голос тонул в обстановке всеобщего равнодушия. Десятки раз он показывал, что может наступить момент, когда
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
немецкие бронетанковые силы при поддержке авиации смогут внезапно сокрушить нашу оборону и вызвать среди нашего народа панику, которую уже нельзя будет ничем сдержать.
В то время как Андре Пиронно делал свое благородное дело, целый ряд других журналистов и критиков так или иначе ставили тот же вопрос. В конце концов накопилось столько различных фактов, что одними газетными статьями столь важная проблема уже не могла быть разрешена. Необходимо было, чтобы ею занялись руководящие политические инстанции страны.
Я считал, что исключительно подходящей для этой цели фигурой являлся Поль Рейно. Он мог оценить всю важность проблемы, он обладал талантом, позволявшим убедить в этом других, и достаточной смелостью, чтобы настаивать на ее решении. К тому же Поль Рейно — хотя он и тогда уже пользовался известностью — производил впечатление человека с большим будущим. Я встретился с ним, убедил его и с тех пор стал работать с ним вместе.
15 марта 1935 года он выступил в палате депутатов с убедительной речью, в которой говорил о том, почему и каким образом наши вооруженные силы должны быть дополнены первоклассной механизированной армией. Вскоре после этого, в связи с тем что правительство внесло законопроект о продлении срока воинской повинности до двух лет, Поль Рейно, полностью соглашаясь с этим законопроектом, внес проект закона о «немедленном создании специальной армии в составе шести линейных и одной легкой моторизованной дивизии, резервов общего назначения и служб. Эта армия должна комплектоваться за счет личного состава, поступающего на службу по контракту, и должна быть полностью приведена в готовность не позднее 15 апреля 1940 года». В течение трех лет Поль Рейно отстаивал свою позицию. Он это делал в многочисленных речах, которые производили глубокое впечатление на инертных парламентариев, в своей книге «Французская военная проблема», в ярких статьях и интервью и, наконец, в беседах по этому вопросу с влиятельными политическими и военными деятелями. Постепенно за ним утвердилась репутация решительного государственного деятеля, человека новых взглядов, который как будто создан для того, чтобы взять в свои руки власть в случае серьезных осложнений.
Маршал Петэн также счел нужным выступить. Он это сделал в предисловии к книге генерала Шовино «Возможно ли еще вторжение?». Маршал высказывал убеждение, что танки и авиация не меняют характера войны и что основным условием безопас-
ности Франции является сплошной фронт, усиленный фортификационными сооружениями. За подписью Жана Ривьера «Фигаро» опубликовала целую серию инспирированных и успокаивающих статей: «Танки не являются непобедимыми», «Слабость танков».
Французский маршал Ф. Петэн
«Когда политики заблуждаются» и т. п. В «Меркюр де Франс» некий генерал, писавший под псевдонимом «Три звездочки», отвергал самый принцип моторизации армии: «Немцы с присущим им наступательным духом, естественно, должны иметь танковые дивизии. Но миролюбивая Франция, перед которой стоят оборонительные задачи, не может быть сторонницей моторизации».
Иные критики прибегали к насмешкам. Так, один из них писал в толстом литературном журнале: «Стремясь оставаться в рамках учтивости, весьма затруднительно оценить идеи, которые граничат с безумием. Скажем прямо, господин де Голль с его современными идеями имеет предшественника в лице короля Юбю (король Юбю — персонаж комедии-фарса Альфреда Жарри. Тип короля Юбю стал символом эгоистического глупого буржуа.— Ред.), который, также будучи великим стратегом, уже давным-давно предвосхитил его мысль. «Когда мы вернемся из Польши,— говорил он,— мы благодаря нашим познаниям в области физики изобретем ветряную машину, способную перевозить всю нашу армию».
68
1935
События шли своим чередом. Гитлер, который теперь знал, как вести себя по отношению к нам, приступил к осуществлению целой серии насильственных актов. Уже в 1935 году в связи с проведением плебисцита в Саарской области он создал настолько угрожающую атмосферу, что французское правительство предусмотрительно решило выйти из игры, а население Саара, напутанное неистовством немцев, под их нажимом в огромном большинстве высказалось за присоединение к Германии. Муссолини со своей стороны благодаря поддержке правительства Лаваля и терпимости кабинета Болдуина, не побоявшись санкций Женевы, начал завоевание Абиссинии.
Голль Ш. де. Военные мемуары. М.. 1957. Т. 1. С. 44—48, 50—51
ИЗ ДОКЛАДА Г. ДИМИТРОВА 1 НА VII ВСЕМИРНОМ
КОНГРЕССЕ КОМИНТЕРНА «НАСТУПЛЕНИЕ ФАШИЗМА И ЗАДАЧИ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА В БОРЬБЕ ЗА ЕДИНСТВО РАБОЧЕГО КЛАССА, ПРОТИВ ФАШИЗМА»
Москва, 2 августа 1935 г.
Классовый характер фашизма
Фашизм у власти есть, как правильно его охарактеризовал VIII пленум Исполкома Коммунистического Интернационала, открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала.
Самая реакционная разновидность фашизма — это фашизм германского типа. Он нагло именует себя национал-социализмом, не имея ничего общего с социализмом. Германский фашизм — это не только буржуазный национализм. Это звериный шовинизм. Это правительственная система политического бан ди -тизма, система провокаций и пыток в отношении рабочего класса и революционных элементов крестьянства, мелкой буржуазии и интеллигенции. Это средневековое варварство и зверство. Это необузданная агрессия в отношении других народов и стран.
Германский фашизм выступает как ударный кулак международной контрреволюии, как главный поджигатель империалистической войны, как зачинщик крестового похода
Димитров Георгий (1882—1949) — деятель болгарского и международного коммунистического движения, председатель Совета Министров Болгарии с 1946 г., Генеральный секретарь ЦК БКП с 1948 г. С 1935 г.—генеральный секретарь Исполкома Коминтерна.— Прим. ред.
против Советского Союза — великого отечества трудящихся всего мира.
Фашизм — это не форма государственной власти... Фашизм — это власть самого финансового капитала. Это организация террористической расправы с рабочим классом и революционной частью крестьянства и интеллигенции. Фашизм во внешней политике — это шовинизм в самой грубейшей форме, культивирующий зоологическую ненависть против других народов...
Но какие бы маски ни надевал на себя фашизм, в каких бы формах он ни выступал, какими бы путями он ни приходил к власти, фашизм — это свирепейшее наступление капитала на трудящиеся массы;
фашизм — это безудержный шовинизм и захватническая война;
фашизм — это бешеная реакция и контрреволюция;
фашизм — это злейший враг рабочего класса и всех трудящихся!
II. ЕДИНЫЙ ФРОНТ РАБОЧЕГО КЛАССА ПРОТИВ ФАШИЗМА
Миллионы рабочих и трудящихся в капиталистических странах ставят вопрос: как помешать приходу фашизма к власти и как свергнуть победивший фашизм? Коммунистический Интернационал отвечает: первое, что должно быть сделано, с чего необходимо начать,— это создание единого фронта, установление единства действий рабочих на каждом предприятии, в каждом районе, в каждой области, в каждой стране, во всем мире. Единство действий пролетариата в национальном и международном масштабе — вот могучее оружие, которое делает рабочий класс способным не только к успешной обороне, но и к успешному контрнаступлению против фашизма, против классового врага.
Об антифашистском народном фронте
В деле мобилизации трудящихся масс на борьбу с фашизмом особо важной задачей является создание широкого народного антифашистского фронта на базе пролетарского единого фронта. Успех всей борьбы пролетариата тесно связан с установлением боевого союза пролетариата с трудящимся крестьянством и с основной массой городской мелкой буржуазии, составляющими большинство населения даже промышленно развитых стран.
Основное, самое решающее для установления антифашистского народного фронта — это решительное наступление революционного пролетариата в защиту требований этих слоев и, в частности, трудящегося крестьянства, требований, которые идут по линии коренных интересов пролетариата при сочетании в процессе борьбы требований рабочего класса с этими требованиями.
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
60
О правительстве единого фронта
Мы взяли решительный, смелый курс на единый фронт рабочего класса, и мы готовы проводить его со всей последовательностью.
Если нас спросят, стоим ли мы, комму-
Считая, что единство действий является настоятельной необходимостью н самым верным путем к созданию и политического единства пролетариата, мы заявляем о готовности Коммунистического Интернационала и его секций вступить в перегово-
Секретариат ИККИ, избранный на VII Конгрессе Коминтерна, 1935 г. Справа налево: В. Пик, О. Куусинен, Г. Димитров, К. Готвальд, Д. Мануильский, П. Тольятти
нисты, на почве единого фронта только в борьбе за частичные требования, или же мы готовы разделить ответственность даже тогда, когда речь будет идти о создании правительства на основе единого фронта, то мы скажем с полным сознанием ответственности: да, мы учитываем, что может наступить такое положение, когда создание правительства пролетарского единого фронта или антифашистского народного фронта станет не только возможным, но и необходимым в интересах пролетариата; и мы в этом случае без всяких колебаний выступим за создание такого правительства.
Политическое единство рабочего класса
Развитие единого фронта совместной борьбы коммунистических и социал-демократических рабочих против фашизма и наступления капитала выдвигает также вопрос о политическом единстве, о единой массовой политической партии рабочего класса. Социал-демократические рабочие все больше на опыте убеждаются, что борьба против классового врага требует единого политического руководства, ибо двойственность руководства затрудняет дальнейшее развитие и укрепление единой борьбы рабочего класса.
ры со II Интернационалом и его секциями об установлении единства рабочего класса в борьбе против наступления капитала, против фашизма и угрозы империалистической войны.
VII Конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны. М., 1975.
С. 120—124, 137, 144—145. 170, 171. 186, 190
ИЗ ДОКЛАДА П. ТОЛЬЯТТИ
НА VII ВСЕМИРНОМ
КОНГРЕССЕ КОМИНТЕРНА
«О ЗАДАЧАХ КОММУНИСТИЧЕСКОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА В СВЯЗИ
С ПОДГОТОВКОЙ ИМПЕРИАЛИСТАМИ НОВОЙ МИРОВОЙ войны»
Москва, 13—14 августа 1935 г.
Наш центральный лозунг —
борьба за мир и защита Советского Союза
Перед омерзительной действительностью капиталистического мира, стремительно идущего к войне, многие миллионы мужчин, женщин, молодежи, солдат с тревогой спрашивают себя: неужели же наша участь предопределена роковым образом? Нельзя ли
1935
отвратить этот грозящий нам ужасающий бич?
Мы, коммунисты, авангард рабочего класса, можем дать ответ на этот вопрос. Мы знаем, что война является неизбежным спутником капиталистического режима. Капиталистическое общество, которое основано на эксплуатации человека человеком и на погоне за прибылью, может порождать только войну. Но мы знаем также, что все эти вопросы развития человеческого общества в конечном счете решаются борьбой, борьбой масс. К тем широким массам, которые не желают войны, мы обращаем свой призыв: «Объединим наши силы! Будем вместе бороться за мир! Организуем единый фронт всех тех, кто хочет защищать и сохранить мир!»
Борьба за мир даже в самые тяжелые моменты не является безнадежной. Она не безнадежна потому, что, борясь за мир, мы опираемся теперь на силу рабочего класса, в руках которого находится власть в СССР.
Мы защищаем мир не потому, что мы принадлежим к числу мягкотелых толстовцев, но потому, что мы стремимся обеспечить условия победы революции. Если бы завтра вспыхнула война, мы бы вступили в борьбу с величайшей решимостью и боролись бы всеми силами, зная, что это будет борьба между нами и буржуазией не на жизнь, а на смерть...
VIII. ЕДИНЫЙ ФРОНТ В БОРЬБЕ ЗА МИР И В ЗАЩИТУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Товарищи, нашей ближайшей, основной политической задачей в борьбе за мир, против империалистической войны, в защиту Советского Союза является создание широчайшего единого фронта рабочих и крестьянских масс, мелкой буржуазии, интеллигенции. Именно в этой области, товарищи, в области борьбы за мир, наша политика единого фронта может иметь наибольший успех.
Не случайно за последние годы первый серьезный шаг к преодолению противодействия социал-демократических партий единому фронту был сделан антивоенным движением, лозунг которого впервые был провозглашен на Амстердамском антивоенном конгрессе такими вдохновенными борцами против империалистической войны, как Ромен Роллан и Анри Барбюс. Коммунисты всеми силами способствуют и будут способствовать развитию этого движения. Но мы не можем считать достаточными ни уже имеющиеся достижения в этой области, ни успехи единого фронта в антивоенной борьбе вообще. Размах движения единого фронта против войны еще не соответствует
усиленной военной подготовке, проводимой капиталистами, еще не соответствует степени обострения и серьезности угрозы войны. Перед всеми нашими секциями стоит задача сделать все необходимое для вовлечения в борьбу за мир всех, кто не хочет войны, всех, кому она ненавистна, всех, кто готов бороться за мир: социал-демократических рабочих, пацифистски настроенные массы, женщин, детей, национальные меньшинства, которым угрожает война...
VII Конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны.
М., 1975. С. 256, 258, 274
Из резолюции VII Всемирного конгресса Коминтерна по докладу П. Тожятти «О задачах Коммунистического Интернационала в связи с подготовкой империалгсгами новой мировой войны»
Москва, 20 августа 1935 г.
VII Всемирный конгресс Коммунистического Интернационала, подтверждая решения VI конгресса о борьбе против империалистической войны, ставит перед коммунистическими партиями, революционными рабочими, трудящимися крестьянами и угнетенными народами всего мира следующие главные задачи:
1) Борьба за мир и в защиту СССР. Перед лицом военных провокаций германских фашистов и японских милитаристов и вооружений, форсируемых военными партиями в капиталистических странах, перед лицом непосредственной опасности взрыва контрреволюционной войны против Советского Союза, центральным лозунгом коммунистических партий должен быть лозунг: борьба за мир.
2) Единый народный фронт в борьбе за мир, против поджигателей войны. Борьба за мир открывает перед коммунистическими партиями максимальные возможности для создания широчайшего единого фронта. В ряды этого единого фронта должны быть вовлечены все те, кто заинтересован в сохранении мира. Концентрация сил в важный момент против главных поджигателей войны (в настоящее время против фашистской Германии и связанных с ней Польши и Японии) является важнейшей тактической задачей коммунистических партий.
Образование единого фронта с социал-демократическими и реформистскими организациями для борьбы за мир требует решительной идеологической борьбы против реакционных элементов в рядах социал-демократии, которые перед лицом непосредственной военной опасности идут на еще более тесное сотрудничество с буржуазией для защиты буржуазного отечества и своей травлей Советского Союза прямо содействуют подготовке антисоветской войны. Оно требует тесного сотрудничества с теми силами внутри социал-демократических партий, реформистских профсоюзов и других массовых рабочих организаций, которые приближаются к позициям революционной борьбы против империалистической войны.
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
71
Вовлечение пацифистских организаций и их сторонников в ряды единого фронта борьбы за мир приобретает большое значение в деле мобилизации против войны мелкобуржуазных масс, прогрессивной интеллигенции, женщин и молодежи. Постоянно подвергая разъяснительной критике ошибочные взгляды добросовестных пацифистов, энергично борясь против тех пацифистов, которые своей политикой маскируют подготовку империалистической войны германскими фашистами (руководство лейбористской партии в Англии и т. д.), коммунисты должны привлекать к сотрудничеству все пацифистские организации, готовые пройти с ними хоть часть пути подлинной борьбы против империалистических войн.
3) Сочетание борьбы против империалистической войны с борьбой против фашизма. Антивоенная борьба масс, стремящихся к сохранению мира, должна теснейшим образом сочетаться с борьбой против фашизма и фашистского движения. Необходимо вести только общую пропаганду за мир, но в первую очередь против главных поджигателей войны, против фашистских и других империалистических военных партий и против конкретных мероприятий по подготовке империалистической войны.
VII Конгресс Коммунистического Интернационала и борьба против фашизма и войны.
М., 1975. С. 386—387
УМИРОТВОРЕНИЕ —
ПУТЬ К КАТАСТРОФЕ
И апреля 1935 года в Стрезе (Италия) открылась конференция премьер-министров и министров иностранных дел Англии, Франции и Италии. Обсуждался вопрос о нарушении Германией условий Версальского договора о ее демилитаризации. Конференция ограничилась примирительной резолюцией с «выражением сожаления».
Четыре дня спустя было опубликовано соглашение Лаваля с Муссолини об «исправлении» франко-итальянской границы в Африке — империалистическая сделка о разделе сфер влияния. За обещание Муссолини консультироваться с Францией в международных делах Лаваль передал Италии некоторые французские колониальные территории, граничившие с итальянскими колониями в Африке. От имени своего правительства дал также слово не препятствовать дуче захватить Эфиопию. 3 октября Италия напала на это единственное в те годы независимое государство в Африке.
Из воззвания конгресса итальянцев против войны в Абиссинии
Брюссель, 12—13 октября 1935 г.
Война, начавшаяся в Африке,— это не война Италии, а война фашизма! Она является завершением проводившейся в течение тринадцати лет безумной политики, ставящей своей целью удушение свободы и подчинение масс кучке
эксплуататоров и спекулянтов, политики, которая — после очередной безуспешной попытки прикрыть свой провал несостоятельным корпоративистским экспериментом — пытается найти выход в безудержном шовинизме, следуя по стопам всех капиталистических и милитаристских диктатур; вначале эти диктатуры пребывают в уверенности, что они разрешили политические и экономические кризисы, в результате которых они пришли к власти путем подавления свободы, или избежали их, а затем начинают обольщать себя мыслью о том, что им удается скрыть неизбежный крах обагренными кровью лаврами призрачных военных побед или хотя бы отдалить его.
Война, не будучи в состоянии разрешить проблему хлеба и работы, ввергает трудящихся в еще большую нищету, бросает в свое пекло и без того истощенные ресурсы страны, усиливает кабалу и в интересах капиталистов еще туже затягивает петлю на шее народа, уничтожает на бесплодных и суровых просторах Африки цвет итальянской молодежи.
Грохот фашистских пушек рассеял пелену, скрывавшую империалистические аппетиты и противоречия, и теперь по стопам фашизма готовятся двинуться все реакционные силы в Германии и в других странах, затаившие смертельную ненависть к Советскому Союзу и остаткам демократических свобод в своих странах.
Перед лицом человечества и перед лицом истории мы заявляем, что всю ответственность за войну, за ее последствия и осложнения, которые она может вызвать, несет только фашизм. Фашизм покрыл Италию позором, порвав с лучшими традициями ее народа, который всегда поддерживал борьбу за свободу и национальную независимость; он навлек на Италию всеобщее презрение, разорвав договоры о мире между народами и изменив своему обещанию уважать независимость Абиссинии; его действия заставили Лигу Наций принять решение о санкциях против Италии, которые применяются в отношении агрессоров; он вызвал негодование всего цивилизованного мира, подвергнув воздушным бомбардировкам туземное население.
В этих условиях борьба против войны в Африке, за то, чтобы любыми средствами добиться ее немедленного прекращения, является борьбой за спасение итальянского народа, за спасение человечества от ужасной катастрофы.
Конгресс обращается к солдатам, матерям, трудящимся и всем свободолюбивым людям Италии и всего мира, а также к членам фашистской партии, которым война показывает, что в действительности представляет собой диктатура Муссолини, с призывом добиться немедленного прекращения военных действий и вывода итальянских войск из Абиссинии1.
Немедтенный мир с Абиссинией!
Долой Муссолини!
Тридцать лет жизни и борьбы
Итальянской коммунистической партии: Со. ст. и док.. Общ. ред. Пальмиро Тольятти.
М.. 1953. С. 360- 361
1935
Французское правительство в ущерб отношениям с СССР пыталось форсировать сближение с гитлеровской Германией.
Берлин, пятница, 22 ноября 1935 года
Приглядываясь к тактике членов дипломатического корпуса в отношении гитлеровцев, Суриц подмечал нюансы. Британский посол Эрик Фиппс, например, избегал различных торжеств и собраний, с гитлеровцами был очень сдержан, чем вызывал у них раздражение. Суриц слышал, что из-за этого Фиппсом недовольны в Форин офисе, поговаривали, что его должны сменить.
В последние месяцы заметно оживился, стал чаще появляться на публике Франсуа-Понсе. Что ж, это было понятно, того требовала линия Лаваля. Вчера Франсуа-Понсе по поручению своего премьера встречался с Гитлером и сегодня хотел рассказать Сурицу о своей беседе. Впрочем, как поговаривали в дипкорпусе, французский посол и раньше действовал в Берлине довольно активно, правда внешне не так заметно: Франсуа-Понсе выполнял задания французских промышленников, снабжавших Гитлера оружием. Утверждали, что он и сам погрел руки на этих операциях.
Недоброжелательно по отношению к власть имущим в Берлине держался американский посол Уильям Додд. Американский посол был симпатичен Сурицу. В свою очередь Додд сказал как-то о Сурице: «Он весьма приятный и умный человек, безукоризненный джентльмен во всех отношениях — в манерах, одежде, поведении, даже французский посол не может превзойти его в этом, но... он — коммунист». С подобными вещами приходилось мириться, тут уж ничего не поделаешь. Либерал и пацифист, шестидесятишестилетний посол-профессор любил повторять, что родился в истинно американской семье, ведущей свое происхождение от колонистов XVII века. Он получил образование в Америке и в Германии и ко времени своего приезда в Берлин, в 1933 году, был уже известным ученым, автором многочисленных трудов, председателем Ассоциации историков США. Додд рассказывал, что его назначение в Берлин Рузвельт провел молниеносно: позвонил ему, предложил пост посла и дал на размышление два часа. Президент сказал тогда: «Я хочу, чтобы немцы видели перед собой образец американского либерала». Вероятно, Рузвельт опасался, что против кандидатуры Додда выступят те в Вашингтоне, кто хотел бы продвинуть своего человека. Человека, считавшего, что задача Америки — вооружить всю Европу. В понятных целях.
Сурицу всегда были интересны суждения этого трезвомыслящего политика, не скры
вавшего своего отвращения к фашизму. Их беседа сегодня утром началась с обсуждения визита Франсуа-Понсе к Гитлеру.
— Он уже информировал вас о своей встрече? — спросил Додд.
— Нет еще, мы встретимся вечером. А вы виделись с ним?
— Да, он рассказал мне кое-что. По его словам, фюрер сделал очень резкие, истерические выпады против вашей страны. Зато Франсуа-Понсе увидел возможность очистить атмосферу между Францией и Германией и был весьма оптимистично настроен. Он, видимо, сообщит вам детали. И еще одно: Гитлер по-прежнему категорически против всякой коллективной безопасности, он даже считает ее вредной. Как пример фюрер привел итало-эфиопскую войну: Лаваль-де едва не поссорился с Муссолини, когда Лига Наций втянула его в коллективные санкции против Италии.
— «Санкции»,— повторил Суриц.— Санкции надо было принимать еще в Стрезе, а там, по существу, поощрили и Муссолини.
— Я слышал, что была принята поправка Муссолини к декларации: вначале в ней шла речь о противодействии угрозе миру в целом, но дуче вставил — миру в Европе. Значит, в Африке он может распоряжаться. И все согласились. Не означает ли такая суперосторожность Лондона и Парижа, что они рассчитывают на какой-нибудь новый «пакт четырех»?
— Вполне возможно.
— Но пока,— продолжал Додд,— я вижу пакт двух могущественных — Германии и Италии против двух беспомощных — Англии и Франции. Сколько же можно отступать? Я думаю, Муссолини кроме Абиссинии намерен прибрать к рукам Суэцкий канал и Египет и установить свой контроль над Средиземноморьем — он мнит себя Юлием Цезарем. Это будет началом конца Британской империи. Родина Шекспира на закате своей славы. Если Италия выиграет войну с Абиссинией — а так оно, наверное, и случится,— положение Англии серьезно ухудшится. А Лига Наций потеряет всякий авторитет. Ее санкции явно неэффективны.
— Выработанные Лигой санкции,— сказал Суриц,— не включают ограничений военного характера и не касаются наиболее важных для Италии видов военно-стратегического сырья. Лондон и Париж, например, категорически против нефтяных санкций. Так же как и ваше правительство. Америка, между прочим, наращивает поставки Италии нефти и другого стратегического сырья. Объясните мне, господин посол, в чем же тогда суть вашего закона о нейтралитете, принятого в августе?
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
— Он запрещает,— Додд говорил, испытывая какую-то неловкость,— поставки оружия воюющим странам. Его цель — оградить США от участия в войнах. Третьего дня президент в соответствии с этим законом запретил вывоз оружия в Италию и Эфиопию.
— А стратегическое сырье?
— Его поставки не запрещаются.
— Значит, так,— усмехнулся Суриц.— Нельзя поставлять оружие агрессору — Италии, которая сама его производит в достатке и напичкана им из-за рубежа. Но нельзя поставлять оружие жертве агрессии — Абиссинии, у которой луки со стрелами, копья и десяток старых самолетов. Можно поставлять Италии железную руду, которую она переработает на пушки, но можно поставлять ту же руду Абиссинии, которая ей ни к чему. Нельзя вмешиваться в конфликт, но можно погреть на нем руки и подождать, как дальше будут развиваться события, не так ли? Недаром Гитлер сказал: Америка с ее законом о нейтралитете нам не опасна.
Додд промолчал.
Вечером в назначенный час к Сурицу приехал Франсуа-Понсе. Он явно был воодушевлен вчерашней встречей с Гитлером.
— Я сказал фюреру по поручению премьера Лаваля, что Франция с удовлетворением отмечает сдвиги к лучшему в наших отношениях с Германией. Это видно и по спокойному тону германской прессы, и по последним выступлениям Геринга и самого Гитлера.
— Господин посол,— перебил его Суриц,— вы говорите так, будто Франция и Советский Союз расположены на разных планетах и у них нет договора о взаимопомощи. А ведь в последнем интервью Гитлер опять шумел об угрозе распространения большевизма из СССР. Здешняя пресса выступает с резкими выпадами против моей страны в связи с предстоящей ратификацией франко-советского пакта.
— О, я говорил фюреру о нашем пакте. Я сказал, что он не должен вызывать никакой тревоги в Германии.
— Оправдывались?
— Успокаивал.
— Что же фюрер?
— Он заявил о своих добрых чувствах к Франции, о желании улучшить отношения. К нашему пакту он по-прежнему относится негативно. Он повторил некоторые свои доводы против вашей страны, но подчеркнул, что Германия не собирается нападать на Советский Союз.
«Доводы? — мелькнуло у Сурица.— Или истерические выпады, как говорил Додд?»
— Вообще, по-моему,— продолжал Франсуа-Понсе,— Гитлер не станет сейчас форсировать войну, он еще не готов к ней. Мне
кажется, в ближайший год или два большой войны не будет, может только произойти какой-нибудь конфликт в Австрии, вокруг Данцига или в Чехословакии.
— А что он сказал по поводу Абиссинии?
— С Абиссинией, видимо, скоро будет покончено.
— И не без помощи господина Лаваля.
— Муссолини воевал бы в любом случае. Он считает: для того чтобы нация была здоровой, ей нужно воевать каждые двадцать пять лет. Если бы мы воспротивились его акции в Абиссинии, то не достигли бы ничего, кроме ухудшения отношений с Римом.
— Я слышал,— сказал Суриц,— что Муссолини спрашивал Макдональда, как отнесется Англия к его агрессин в Абиссинии. Говорят, тот ответил: «Англия — леди. Женщинам нравятся активно-настунательные действия мужчин, но при условии соблюдения секретности. Действуйте тактично, и мы не будем вмешиваться». А Саймон, по слухам, выразился еще откровеннее. На вопрос, почему бы не перекрыть Суэцкий канал и не прервать связь Италии с ее войсками в Абиссинии, он ответил: если Англия помешает дуче, то его режим падет, и Италия окажется во власти большевиков.
— Макдональд и Саймон — это уже прошлое.
— Но после майской реконструкции британского кабинета мало что изменилось. Болдуин из премьера де-факто при Макдональде превратился в премьера де-юре. А Саймон, став министром внутренних дел, предоставил свое кресло на Уайтхолле Сэму-элю Хору, который продолжает его линию. Кстати, что вы слышали о Хоре?
— Типичный английский аристократ. Окончил Оксфорд, был министром авиации, по делам Индии. Да, еще: во время мировой войны состоял британским военным агентом при царской ставке. Восторженный почитатель пасхальных служб русской православной церкви. И вообще мистик. Мне рассказывали, что у него в гостиной стоит украшение, напоминающее посеребренный гроб. Но, как говорил Гёте, некоторым умам нужно прощать их оригинальность.
— А как понимать его громовую речь в прошлом месяце в Лиге Наций о том, что Англия Готова применить санкции против Италии? — спросил Суриц.
— Не более чем предвыборный ход. У англичан в ноябре парламентские выборы, а избиратели, похоже, требуют санкций против агрессоров. Пройдут выборы, и все станет на свои места. Мы должны ладить с Муссолини.
— Даже ценой свободы целого народа, ценой независимости Абиссинии?
— Любой ценой,— отрезал Франсуа-Понсе.
1935
Они беседовали еще более часа. Суриц сообщил в Москву:
В беседе с коллегами Франсуа-Понсе гораздо ярче, чем в разговоре со мной, отметил резкость выпадов Гитлера против нас и гораздо более оптимистически расценивал результаты своей беседы с Гитлером. Характерно, что Франсуа-Понсе, делясь своими парижскими впечатлениями (он там на днях побывал), говорил, что в «некоторых кругах» нас упрекают в противодействии улучшению отношений между Францией и Германией. А этому делу Франсуа-Понсе сейчас отдается с обновленной энергией, ободренный свиданием с Гитлером. Мне кажется, что французы готовят почву если не для сепаратного соглашения, то для установления какого-то нового модуса с Германией.
Что касается итало-абиссинской войны, то здесь он лишь приводил слова Гитлера о вероятности скорой ликвидации конфликта и о трудностях, которые испытывает Франция в отношениях с Италией.
«Трудности» эти будут вскоре устранены. Две с половиной недели спустя Лаваль и Хор подпишут секретное соглашение, по которому предложат Абиссинии «уступить» Италии добрую половину своей территории. Это будет подарком агрессору. Текст соглашения попадет в печать и вызовет возмущение общественности Англии, Франции и других стран. Хор тут же будет вынужден подать в отставку, его место займет Антони Иден. Кабинет Лаваля падет через месяц, ему на смену придут такие же «умиротворители» — Сарро и Фланден.
Выступления СССР в Лиге Наций в защиту Абиссинии не найдут поддержки. Англия и Франция, все еще рассчитывая заключить «пакт четырех», не захотят ссориться с Муссолини. Безнаказанность итальянского агрессора придаст наглости фашистской Германии; гитлеровцы будут в восторге. В письме в НКИД Суриц напишет:
Лига Наций, которую здесь ненавидят, накануне распада и краха. Коллективная система безопасности, которая впервые нашла было применение в санкциях против Италии, сейчас размывается. И кем? Той самой
Францией, которая «придумала эту систему специально для Германии» (выражение Риббентропа). Санкции притупляются, и агрессор получает премию за нападение. Есть от чего прийти в восторг!
В июле тридцать шестого года Лига Наций отменит свои санкции против Италии
Итальянские захватчики в Абиссинии. 1936 г.
и с тех пор перестанет играть сколько-нибудь существенную роль в международных делах. Малые страны поймут, что полагаться на Лигу они больше не смогут. Позиция Англии и Франции в Лиге Наций, таким образом, нанесет непоправимый ущерб делу мира. Абиссинию принесут в жертву агрессору.
НКИД заявит:
Советский Союз продемонстрировал в Лиге Наций свою верность принципу государственной независимости и национального равноправия всех государств на примере одной из малых стран — Абиссинии. Советский Союз использовал также свое участие в Лиге Наций для того, чтобы на практике проводить свою линию в отношении империалистического агрессора. Итало-абиссинская война показывает, что угроза мировой войны все больше нарастает, все больше захватывает Европу.
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ. ИСПАНИЯ В ОГНЕ.
„АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ о
1936
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ
По Версальскому договору на левом берегу Рейна, до границы с Францией, Бельгией и Нидерландами, а также вдоль правого берега, на полосе в 50 километров, Германия не имела права держать вооруженные силы и возводить укрепления. Локарнский договор 1925 года подтвердил запрет. Это мешало Германии готовиться к захватам в Европе. Версаль Гитлер уже отверг, очередь была за Локарно. Нужен был лишь предлог.
27 февраля 1936 года палата депутатов французского парламента ратифицировала наконец франко-совесткий пакт. Гитлер заявил, что отныне он-де не обязан соблюдать Локарнский договор. Следовательно, на повестку дня встала оккупация Рейнской зоны. Это создало угрозу Франции.
Предупреждения Советского Союза о том, что угроза войны все больше захватывает Европу, подтвердились.
Ш. де Голль
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ И ПОЗИЦИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА
7 марта 1936 года немецкая армия внезапно перешла Рейн.
Версальский договор запрещал германским войскам доступ на территории, расположенные по левому берегу Рейна, которые к тому же по Локарнскому соглашению были демилитаризованы. В соответствии с договором мы имели право вновь занять эти территории, как только Германия откажется от своей подписи под соглашением. Если бы у нас к тому времени хотя бы частично была создана танковая армия с ее быстроходными боевыми машинами и личным составом, готовым вступить немедленно, то естественный ход событий двинул бы эту армию на Рейн. Поскольку наши союзники — поляки, чехи, бельгийцы — готовы были нас поддержать, а англичане обязались это сделать еще раньше, Гитлеру, несомненно, пришлось бы отступить. Действительно, он только что начал осуществление программы вооружений и еще не был в состоянии вести войну большого масштаба. А для Гитлера такое поражение, нанесенное Францией в данный период на данной территории, могло иметь роковые последствия в его собственной стране. Идя на подобный риск, он мог проиграть все разом.
Он выиграл в этой игре все. Организация нашей национальной обороны, характер ее средств, сам дух ее — все это способствовало бездействию нашего правительства, которое по своей природе охотно шло по этому пути и помешало нам выступить. Посколь-
Окку нация Рейнской области. Март 1936 г.
ку мы были готовы лишь к обороне нашей границы и ни при каких условиях не допускали возможности переступить ее, не могло быть сомнения, что Франция не окажет противодействия. Фюрер был в этом уверен. Весь мир был в этом уверен. Весь мир это констатировал. Вместо того чтобы заставить Германию вывести свои войска из Рейнской области, поставив их под угрозу, ей дали возможность без единого выстрела оккупировать эту область и занять позиции непосредственно у границ Франции и Бельгии. Ну а после этого оскорбленный до глубины души министр иностранных дел Фланден мог отправляться в Лондон, чтобы выяснить намерения англичан; премьер-министр Сарро, со своей стороны, мог заявлять, что французское правительство «не допустит, чтобы Страсбург находился в пределах досягаемости германских орудий»; французская дипломатия могла добиваться от Лиги Наций принципиального осуждения Гитлера — все это были пустые слова и бесцельное размахивание руками перед лицом свершившегося факта.
Мне казалось, что тревога, вызванная в общественном мнении оккупацией Рейнской области, может оказаться спасительной. Правительство могло этим воспользоваться, чтобы восполнить чреватые смертельной опасностью пробелы. Несмотря на то что все
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ
77
внимание страны было поглощено выборами и последовавшим за ними социальным кризисом, все соглашались с необходимостью укрепить оборону страны. Если бы все усилия были направлены на создание именно той армии, которой нам не хватало, главное еще могло быть спасено. Но ничего сделано не было. Значительные военные кредиты, полученные в 1936 году, использовали на усовершенствование существующей системы, а не на изменение ее.
Однако я еще не потерял надежды. В обстановке невероятного брожения, царившего в тот период в стране и которое нашло свое политическое выражение на выборах и в парламенте в виде комбинации, именуемой «народным фронтом»,— в этой обстановке наличествовал, как мне казалось, определенный психологический элемент, позволявший покончить с пассивностью. Вполне естественно было предположение, что в условиях торжества национал-социализма в Берлине, господства фашизма в Риме, наступления фалангизма на Мадрид Французская Республика пожелает перестроить как свою социальную структуру, так и свою военную организацию.
В октябре 1936 года председатель Совета министров Леон Блюм пригласил меня к себе. Наша беседа состоялась вечером того же дня, когда бельгийский король [Леопольд III] заявил, что он разрывает союз с Францией и с Англией. Он мотивировал свои действия тем, что в случае, если Германия нападет на его страну, этот союз не сможет ее защитить. «В самом деле,— заявлял он,— при современных возможностях танковых армий мы были бы одинокими при любых обстоятельствах».
Леон Блюм горячо убеждал меня, что он с большим интересом относится к моим идеям. «Однако,— заметил я,— вы против них боролись».— «Когда становишься главой правительства, взгляд на вещи меняется»,— ответил он. Сначала мы говорили о том, что может произойти, если Гитлер, как это следовало предполагать, пойдет на Вену, Прагу или Варшаву. «Очень просто,— заметил я,— в зависимости от обстановки, мы призовем людей либо из резерва первой очереди, либо из запаса. А затем, глядя сквозь амбразуры наших укреплений, будем безучастно созерцать, как порабощают Европу».— «Как? — воскликнул Леон Блюм.— Разве вы сторонник того, чтобы мы направили экспедиционный корпус в Австрию, в Богемию, в Польшу?» — «Нет! — ответил я.— Но если вермахт будет наступать вдоль Дуная или Эльбы, почему бы нам не выдвинуться на Рейн? Почему бы нам не войти в Рур, если немцы пойдут на Вислу? Ведь если бы мы были в состо
янии предпринять такие контрмеры, то, несомненно, одного этого было бы достаточно, чтобы не допустить агрессии. Но при нашей нынешней системе мы не в состоянии двинуться с места. И наоборот, наличие танковой армии побуждало бы нас к действию. Разве правительство не чувствовало бы себя увереннее, если бы заранее было к этому готово?» Премьер-министр охотно со мною согласился, но заметил: «Было бы, конечно, прискорбно, если бы нашим друзьям в Центральной и Восточной Европе пришлось стать жертвами вторжения. Однако в конечном счете Гитлер ничего не добьется до тех пор, пока не нанесет поражения нам. А как он может это сделать? Вы согласитесь с тем, что наша система, мало пригодная для наступательных действий, блестяще приспособлена для обороны».
Я доказывал, что это вовсе не так. Напомнив заявление, опубликованное утром Леопольдом III, я заметил, что именно из-за превосходства немцев ввиду отсутствия у нас отборной механизированной армии мы и лишились союза с Бельгией. Глава правительства не возражал, хотя и считал, что позиция Брюсселя объясняется не только стратегическими соображениями. «Во всяком случае,— сказал он,— наша оборонительная линия и фортификационные сооружения смогут обеспечить безопасность нашей территории».— «Нет ничего более сомнительного,— ответил я.— Уже в 1918 году не существовало непреодолимой обороны. А ведь какой прогресс достигнут с тех пор в развитии танков и авиации! В будущем массированное использование достаточного количества боевых машин позволит прорвать на избранном участке любой оборонительный барьер. А как только брешь будет проделана, немцы смогут при поддержке авиации двинуть в наш глубокий тыл массу своих быстроходных танков. Если мы будем располагать танками в равном количестве, все можно будет исправить, если же нет — все будет проиграно».
Премьер-министр сообщил мне, что правительство с одобрения парламента приняло решение помимо обычных бюджетных ассигнований дополнительно израсходовать крупные суммы на национальную оборону и что значительная часть этих средств будет выделена на производство танков и самолетов. Я обратил его внимание на тот факт, что из числа самолетов, производство которых было предусмотрено, почти все предназначены для обороны, а не для нападения. Что касается танков, то на девять десятых предполагалось создать машины марки «Рено» и «Гочкисс» образца 1935 года, которые, хотя и модернизированы, все же обла
1936
дают большим весом, малой скоростью, вооружены малокалиберным короткоствольным орудием и предназначены для сопровождения пехоты, а отнюдь не для выполнения самостоятельных задач в составе специальных танковых соединений. Впрочем, об этом никто и не думает. В результате наша военная организация останется такой же, какой она и была. «Мы построим,— сказал я,— столько же танков и израсходуем столько же средств, сколько потребовалось бы для создания танковой армии, а иметь этой армии все-таки не будем».— «Как используются кредиты, ассигнованные военному министерству,— заметил премьер-министр,— это дело Даладье и генерала Гамелена».— «Несомненно,— ответил я.— Однако я позволяю себе заметить, что за состояние национальной обороны отвечает правительство». Во время нашей беседы раз десять звонил телефон: Леона Блюма отвлекали по мелким парламентским и административным вопросам. Когда я собирался уходить, вновь раздался телефонный звонок. Леон Блюм сделал усталый жест и сказал: «Судите сами, легко ли главе правительства придерживаться вашего плана, если он и пяти минут не может сосредоточиться на одном и том же!»
Вскоре я узнал, что, хотя наша беседа и произвела на премьер-министра сильное впечатление, он не собирается потрясать основы здания и что ранее предусмотренный план не будет изменен. Отныне наши шансы на то, чтобы своевременно уравновесить свои силы с новыми возможностями Германии, казались мне значительно подорванными. Я был убежден, что характер Гитлера, его воззрения, его возраст, то возбуждение, в которое он привел немецкий народ, заставляют его действовать без промедления. Теперь дело пойдет настолько быстро, что Франция уже не сможет ликвидировать своего отставания, если бы даже ее руководители этого и захотели.
Голль LU. rle. Военные мемуары.
* М., 1957. Т. /. С. 51 — 55
И. Майский
МОЖНО ЛИ ЕХАТЬ ВЕРХОМ НА ТИГРЕ?
Когда 7 марта 1936 года Гитлер объявил о разрыве Локарнского договора и реокку-лировал Рейнскую область и когда СССР предлагал принять решительные меры против этого нового акта агрессии, Англия и Франция при поддержке США ограничились лишь словесными протестами, которые оказывали на Гитлера такой же эффект, как слова крыловского повара на кота Ваську. А между
тем, как позднее стало известно, гитлеровские генералы, вступая в Рейнскую область, имели в кармане предписание немедленно ретироваться, если французы окажут им какое-либо сопротивление.
Далее, когда 18 июля 1936 года Франко при активной поддержке Гитлера и Муссолини поднял мятеж против законного правительства Испанской республики, Англия и Франция, опять-таки при поддержке США, стали инициаторами комедии «невмешательства», которая фактически превратилась в косвенную поддержку Франко и его иностранных покровителей.
Основной целью Чемберлена являлось «умиротворение» фашистских диктаторов в расчете на установление «западной безопасности». Это был, конечно, как выражался Черчилль, идиотизм, но классовая ненависть к государству социализма была в Чемберлене (да и не только в Чемберлене) столь велика, что она совершенно помрачала в нем нормальный рассудок. Черчилль в своих военных мемуарах, говоря о Чемберлене и его отношении к Гитлеру, иронически замечает: «Он вдохновлялся надеждой умиротворить и реформировать его, потом привести к полному смирению». Здесь Черчилль соблюдает приличные литературные манеры. В частных разговорах он выражался гораздо крепче. Помню, однажды он мне сказал:
— Невиль — дурак... Он думает, что можно ехать верхом на тигре.
К сожалению, Чемберлен именно так и думал и потому стал последовательным апостолом политики «умиротворения» агрессоров.
Майский И. М. Кто помогал Гитлеру. М., 1962. С. 59—60, 63—64
«УМИРОТВОРЕНИЕ»
АГРЕССОРА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Париж, суббота, 7 марта 1936 года
Утренние газеты вышли со статьями, в которых обсуждалось вероятное вступление немцев в Рейнскую зону. Сообщалось о том, что сегодня в 11 часов утра на Виль-гельмштрассе, в германский МИД, вызваны послы стран, подписавших Локарно, и о том, что намечен чрезвычайный созыв рейхстага.
Пресса продолжала комментировать: 28 февраля Гитлер дал интервью корреспонденту «Матэн» Бертрану де Жувенелю.
Слова Гитлера многим в Париже показались миролюбивыми по отношению к Франции. В официозной «Тан» хозяин французской металлургии де Вандель писал: «Нет
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ	70
серьезных оснований сомневаться в искренности господина Гитлера».
Печать в Москве высмеяла тех на Западе, кто верит в «миролюбие» Гитлера, указав как раз на двусмысленность его слов. Парижская «Эмансипасьон» возмущенно отвергла анализ Москвы. «Как можно утверждать,— негодовала газета,— что интервью Гитлера содержит угрозу по адресу Франции. Поистине русские потеряли всякую меру!»
Мало кто здесь знал, что пять дней назад Франсуа-Понсе по инструкции из Парижа вновь встретился с Гитлером, чтобы прощупать пути франко-германского сближения. Гитлер в присутствии Нейрата устроил послу истерику.
— Это мошенничество! Это издевательство! — кричал он.— Мое заявление «Матэн» должно было быть опубликовано до голосования в парламенте по франко-советскому пакту, а его опубликовали лишь на следующий день после голосования! Или вы лично, или ваше правительство нарочно задержали его публикацию!
— Господин рейхсканцлер,— попробовал возразить Франсуа-Понсе,— ни я, ни мое правительство никакого отношения к публикации в «Матэн» не имели.
— Я не верю вам! Голосование перечеркнуло мои заявления!
— Надеюсь,— вставил Нейрат,— на Кэ д’Орсэ получили нашу ноту о том, что рейх будет рассматривать ратификацию франкосоветского пакта как нарушения Локарно.
— Мы получили ее за несколько часов до голосования,— ответил посол.
— Нота,— Гитлер вскочил,— видите ли, пришла поздно, публикацию моего интервью по каким-то причинам задерживают... С меня довольно!
— Но я хотел узнать о базе франко-германского сближения. Вы о нем говорили...
— Этот вопрос изучается,— буркнул Гитлер.— Вскоре мы дадим вам ответ.
Франсуа-Понсе был раздосадован: наметившееся улучшение отношений оказалось под угрозой, все шло прахом из-за каких-то нелепых случайностей, к которым он действительно не имел касателства. Но он не терял оптимизма: чтобы там ни произошло, пусть даже оккупация Рейнской зоны, с Гитлером можно и нужно жить в согласии.
Сегодня ночью пограничники сообщили в Париж, что на границе Рейнской зоны выгружены немецкие воинские части. Солдаты чистят сапоги, поют песни и рассказывают местным жителям, что на рассвете вступят в зону.
Первым об этом узнал министр почт и телеграфа Жорж Мандель. Он немедленно разбудил своим звонком премьера Сарро.
Шестидесятичетырехлетний Альбер Сарро за свою долгую политическую карьеру привык ко многому. Полтора десятка раз он был министром, дважды — генерал-губернатором Индокитая, где заслужил имя «палача Сайгона» — он приказал расстрелять сайгон-ских повстанцев, не щадя женщин и детей. «Коммунизм — вот враг!» — изрек он десять лет назад, когда служил министром внутренних дел в правителстве Пуанкаре. Выходцы из богатой торговой семьи в Бордо, братья Альбер и Морис Сарро были влиятельными людьми в радикальной партии, многие годы от них зависело распределение портфелей в кабинетах министров и депутатских мандатов в парламенте. Морис оставался в тени, Альбер же выдвинулся на авансцену. «Старый боевой конь», как его называли, Альбер Сарро знал: его кабинет — лишь временный, на несколько месяцев, выход в обстановке политического кризиса, потрясавшего Париж. В его разношерстном центристском кабинете были как сторонники курса Лаваля, так и трезвомыслящие политики типа Поль-Бонкура. Сарро старался крутиться между ними. С одной стороны, он ускорил ратификацию франко-советского пакта, с другой — шел на поводу у «лавалис-тов» в отношениях с Германией.
Услышав от Манделя последние новости, Сарро распорядился немедленно созвать заседание правительства. Оказалось, что никого из членов кабинета в Париже нет — все отдыхали за городом, хотя знали о надвигавшихся грозных событиях. Лишь к десяти утра, когда гитлеровские войска уже вошли в демилитаризованную зону, удалось собрать небольшую часть кабинета. Проговорили до полудня и в итоге опубликовали коммюнике, где сообщалось, что заседание кабинета состоится в шесть часов вечера.
К этому времени нашлись остальные министры, а также начальники штабов. Кабинет собрался на Кэ д’Орсэ. Царила обстановка растерянности. Вся охрана состояла из двух опереточно-нарядных часовых у подъезда, не интересовавшихся тем, кто входит и кто выходит. Вестибюль и большой зал были переполнены. Толпа в несколько сот человек гудела, как на бирже во время паники. Предполагалось, что это журналисты, но корреспондентские карточки при входе не проверялись.
За высокой дверью шло заседание кабинета. Изредка выглядывал кто-либо из секретарей и трагическим голосом умолял публику вести себя потише:
— Господа, ведь решается вопрос войны или мира в Европе!
На заседании разгорался спор.
— Надо решить,— сказал Мандель,— будем ли мы рассматривать нарушение гра
1936
80
ниц Рейнской области как акт войны, выдвинем только юридические возражения или ответим ударом на удар.
— Последнее исключено,— сказал генерал Морэн.— По одним данным, которые мне успели сообщить, немцы ввели в зону около 200 тысяч солдат. По другим данным,— 424 тысячи — полиция, части СС, пять бригад танков, четыре воздушные группы. Кроме того, по некоторым сведениям, туда должно войти еще четыре корпуса общей численностью 120 тысяч человек. Итого будет 544 тысячи.
— Ну, это вы уж слишком,— заметил генерал Гамелен.— Вся немецкая армия не превышает 800 тысяч. Но, так или иначе, любая военная операция, даже самая ограниченная, влечет за собой риск, который невозможно предугадать. У нас 26 дивизий, а Германия к концу года будет иметь 36 дивизий.
— Но ведь сейчас еще только март! — воскликнул Мандель.— Будь у нас танковые дивизии, как предлагал в своей нашумевшей книге подполковник де Голль, одного лязга их гусениц было бы достаточно, чтобы остановить Гитлера. Но вы, генерал Морэн, назвали предложение этого решительного офицера сумасшедшей авантюрой. А ведь даже в Берлине его считают крупнейшим военным специалистом. Вы превозносите достоинства оборонительной тактики и отвергаете идею наступательных действий. Где она сейчас, ваша оборона?
— Ничего нельзя предпринять без объявления всеобщей мобилизации,— сказал Морэн.— И даже после нее армии потребуется от одного до двух месяцев, чтобы быть боеспособной. К тому же декрет о всеобщей мобилизации нанесет ущерб моральному состоянию армии, поскольку, господа, вы же хорошо знаете, что ничего не предпримете. Англичане не помогут. Они советовали нам даже заранее отказаться от прав в зоне...
— Англичане предали нас! — прервал генерала Мандель, повернувшись к министру иностранных дел Фландену.— Четыре дня назад вы вручили Идену ноту, в которой уведомили Лондон о нашем решении: в случае нарушения Гитлером режима Рейнской зоны ответить на это военными контрмерами. Мы запрашивали англичан, какую поддержку они окажут. Когда англичане должны были нам ответить?
— Девятого,— сказал Фланден.
— А сегодня седьмое. Значит, Лондон подсказал Гитлеру, чтобы тот поторопился и помешал нашей договоренности. Он нанес упреждающий удар. Кто его предупредил? Ясно, что англичане!
— Или кто-нибудь из нас,— усмехнувшись, сказал Поль-Бонкур.
Воцарилась тишина.
Ее нарушил Сарро. Он обратился к Фландену:
— Срочно свяжитесь по телефону с Иденом.
Высокий, прозванный «небоскребом парламента», министр иностранных дел поднялся и вышел в соседний кабинет.
Пьер-Этьен Фланден происходил из богатой семьи, а его отец и дед занимали ответственные посты в Париже. Два этих фактора помогли ему быстро продвинуться. В 25 лет он был избран в парламент, а в 1917 году, в 28 лет, стал директором авиапочтовой компании.
До участия в кабинете Сарро он семь раз занимал министерские посты и семь месяцев был премьер-министром. Фланден состоял исключительно в правых кабинетах, а премьером стал, неожиданно свернув слегка влево: в 1934 году, когда возникла угроза фашистского переворота, он содействовал падению правого правительства. От этого маневра Фланден отнюдь не полевел. Он лишь сделал удачный ход в своей карьере, которой не помешало даже его участие в аферах авиапочтовой компании, где он состоял консультантом. Когда в результате этих афер потерпели крах три парижских банка, нити следствия привели к Фландену, в ту пору министру финансов. Но ему удалось замять дело.
И все же «200 семейств», правивших Францией, не простили ему маневра 1934 года. Банки отказали правительству Фландена в кредитах, и оно пало в мае 1935 года. Месть была не слишком суровой: в кабинете Сарро, пришедшему на смену Лавалю, Фланден стал министром иностранных дел.
В недавнем прошлом он хорошо сработался с Лавалем. И теперь, перебравшись на Кэ д’Орсэ, продолжал, хотя и не так откровенно, его линию.
...Довольно быстро Фландена соединили с Лондоном. У аппарата был Антони Иден.
— Вы знаете,— начал Фланден,— что германские войска оккупировали Рейнскую зону?
— Разумеется.
— Какова позиция вашего правительства?
— Поскольку зона была создана в основном ради безопасности Франции и Бельгии, то правительства этих двух стран и должны решать, насколько она для них важна и какую цену они готовы заплатить за ее сохранение. Но вы совершили бы серьезную ошибку, если бы начали действовать, не посоветовавшись со всеми участниками Локарнского договора. Рекомендую вам не принимать никаких решений, которые могли бы поставить под угрозу будущее.
Когда Фланден вернулся в зал, где засе-
О К КУ П А ЦП Я р ь: Й нс кой О БЛ AC TH
дал кабинет министров, там изучали телеграмму, только что полученную от Франсуа-Понсе из Берлина. Утром Нейрат сообщил послам стран, подписавших Локарнский договор, о том, что Германия его расторгла.
В этот момент вошел секретарь и положил перед Сарро текст только что произнесенной речи Гитлера в рейхстаге. Быстро пробежав его глазами, Сарро озадаченно произнес:
— Господа, Гитлер обещает подписать с Францией и Бельгией пакт о ненападении на двадцать пять лет и вновь войти в Лигу Наций!
— В обмен на срыв Локарно и Рейнскую область. Знаем мы эти обещания,— заметил Поль-Бонкур.
— Дальше тут из области риторики,— продолжал Сарро.— Он утверждает, что усиление левых и вероятное создание Народного фронта во Франции — угроза Европе, что он спасает ее в целом и Францию в частности от коммунизма. Он говорит, что у Германии нет территориальных претензий в Европе и она никогда не нарушит мир...
— Нужны переговоры,— сказал Фланден.
— Но я не намерен вести их перед лицом свершившихся фактов и под угрозой. Я немедленно выступлю по радио и заявлю, что мы не собираемся оставлять Страсбург под дулами немецких пушек! Общественное мнение, народ Франции требуют действий!
— Господин премьер-министр,— примирительно сказал Фланден,— не стоит только слишком накалять страсти. А пресса успокоит общественность.
Он кивнул на вечерние выпуски газет, которые принесли минуту назад.
— Вот, посмотрите,— Фланден брал со стола газету за газетой и показывал всем первополосные заголовки.— «Ами дю пепль»: «Мы не будем драться за Москву», «Шок»: «Москва хочет войны!», «Энтрансижан»: «Смириться с свершившимся фактом».
Поль-Бонкур взял из рук Фландена «Энтрансижан»:
— Тут есть и разъяснение — «смириться с свершившимся фактом, чтобы развязать Германии руки для действий на Востоке». Это возмутительно!
— И все же мы правильно сделали,— заявил генерал Морэн,— что не пошли на риск войны и уничтожения нашей армии превосходящими силами противника.
В это же самое время в Берлине Гитлер, довольно потирая руки, говорил своему военному министру генералу Бломбергу:
— Все ваши армейские выкладки и подсчеты ничего не стоят по сравнению с политическим чутьем. Я знал, что французы не будут сопротивляться, а англичане не пошевелят и пальцем. Нам даже не пришлось выдавать солдатам боеприпасы!
Генерал Бломберг испытывал чувство облегчения, словно после рискованного прыжка через пропасть. Пять дней назад по настоянию фюрера он подписал приказ об «операции Шулунг» — неожиданном и одновременном вводе в Рейнскую зону немецких войск. Подписал скрепя сердце, ибо знал, что армия очень слаба. Если бы Франция ответила военными мерами... Шахт опасался экономических репрессий со стороны Запада. Но Гитлер, видимо располагавший убедительными данными о том, что французы не ответят, а Запад не осудит, настоял на своем. В случае любой реакции французов было решено немедленно отступить. Фюрер даже заявил: вы отступите, а я покончу с собой.
В конце концов в Рейнскую зону направили пять пехотных полков. Солдат погрузили в вагоны, сказали им, что они едут на маневры, и не выдали ни одною патрона. Командиры в пути вскрыли врученные им пакеты и лишь тогда узнали, куда их послали. Составы остановили на правом берегу Рейна. Только три батальона переправились через мост на левый берег, им приказали немедленно отходить, если у границы появится хоть одна французская рота. Этою не случилось. Выждав, немцы ввели в зону около 30 тысяч солдат.
...Вечером в перерыве заседания правительства Фланден пригласил к себе Потемкина и сказал:
— Во всяком случае, внешнеполитическая линия Франции нисколько не меняется. Наше отношение к франко-советскому пакту остается прежним.
— Я уверен,— ответил полпред,— если бы не было франко-советского пакта, Германия нашла бы другой предлог для ввода своих войск в Рейнскую область. Твердость — вот единственное средство предотвратить новые осложнения. СССР всегда был сторонником твердого соблюдения международных обязательств и никогда не уклонялся от выполнения договоров.
...Ни одна страна, кроме СССР, не осудит Берлин в Совете Лиги Наций.
Из речи председателя советской делегации М. М. Литвинова на лондонской сессии Совета Лиги Наций
/7 марта 1936 г.
За короткий срок полуторагодичного пребывания Советского Союза в Лиге Наций его представителю в Совете Лиги приходится сегодня в третий раз выступать по поводу нарушения международных обязательств — в первый раз по поводу нарушения Германией военных статей Версальского договора, во второй раз в связи с итало-абиссинским конфликтом и сегодня вследствие од-
6 Накануне
постороннего нарушения Германией как Версальского, так и Локарнского пактов. Во всех трех случаях Советский Союз либо формально не заинтересован вследствие своего неучастия в нарушенных договорах, как Версальский и Локарнский, либо, как в случае с итало-абиссинским конфликтом, его собственные интересы ни в малейшей мере не были задеты. Эти обстоятельства не мешали в прошлом и не помешают в данном случае представителю Советского Союза найти свое место в числе тех членов Совета, которые наиболее решительным образом запротоколируют свое возмущение нарушением международных обязательств, осудят его и присоединятся к наиболее эффективным средствам предотвращения подобных нарушений в дальнейшем.
Такая позиция Советского Союза определяется его общей политикой борьбы за мир, за коллективную организацию безопасности и за сохранение одного из инструментов мира — существующей Лиги Наций. Мы считаем, что нельзя бороться за мир, не отстаивая в то же время ненарушимости международных обязательств, в особенности таких, которые непосредственно касаются сохранения существующих границ, вооружений и политической или военной агрессии. Нельзя бороться за коллективную организацию безопасности, не принимая коллективных мер против нарушения международных обязательств...
Позволю себе выразить надежду, что я буду правильно понят и что из сказанного мною не будут делать выводов, что Советский Союз предлагает только констатацию, осуждение, строгие меры и высказывается против всяческих переговоров и мирного разрешения возникшего серьезного конфликта. Подобные выводы дали бы совершенно ложное представление о нашей концепции. Я не менее, а более других заинтересован в ненарушении мира как сегодня, так и на следующие десятилетия и не в одном только участке Европы, а во всей Европе и во всем мире. Мы решительно против всего, что могло бы приблизить войну, хотя бы на один месяц, но мы также против скороспелых решений, продиктованных скорее страхом и другими эмоциями, чем трезвым учетом реальности, решений, которые, якобы устраняя причины для мнимой войны сегодня, создадут все предпосылки для действительной войны на завтра...
Документы внешней политики СССР. М., 1974. Т. 19. С. 153—154, 160—161
Совет лишь ограничится констатацией факта нарушения Германией международных договоров. То же самое произойдет на совещании стран, заключивших Локарно.
Две недели спустя Потемкин напишет в Москву о преступной «нерешительности и робости Франции», в числе причин которых назовет следующую:
Столкнувшись с примиренческой позицией Англии, Франция опасается проявлять такую настойчивость и твердость, которые могли бы привести к ее разрыву со своим могущественнейшим партнером. К этому
надо добавить, что в среде ее союзников и друзей обнаруживаются те же колебания и страх перед возможностью войны с Германией.
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
В план Гитлера об установлении «нового порядка» в Европе не вписывались победы партий Народного фронта на выборах 1936 года — в феврале в Испании и в мае во Франции. Победа Народного фронта во Франции преградила фашизму путь к власти в стране. Боясь «распространения большевизма», реакция выдвинула вперед свой авангард — фашистские режимы. При молчаливом согласии «западных демократий» Берлин и Рим помогли испанским правым во главе с Франко подготовить мятеж в республиканской Испании, что было ударом и по Народному фронту во Франции. 18 июля в эфире прозвучал условный сигнал к началу франкистского мятежа: «Над Испанией безоблачное небо».
С. П. Пожарская 1
ВОЙНА В ИСПАНИИ И ДЕРЖАВЫ «ОСИ»
Когда в июле 1936 года вспыхнул мятеж против правительства Испанской республики, бросивший страну в траншеи гражданской войны, правительства стран Европы, в первую очередь тех, которые претендовали на руководящую роль в европейской политике, были поставлены перед проблемой: надо ли вмешиваться в испанские события и если да, то как? Тем более что в первые же дни гражданской войны противоборствующие стороны сами проявили инициативу, обратившись с просьбой о помощи. Адреса, куда были обращены эти призывы, не были неожиданными ни для современников, ни для нескольких поколений исследователей: правительство республики апеллировало прежде всего к Франции, мятежники обратились за помощью к Германии и Италии. «Застигнуты врасплох внезапным опасным военным переворотом. Прошу Вас без промедления оказать нам помощь оружием и самолетами» — с такой телеграммой обратился к Леону Блюму (главе правительства Народного фронта.— Редд 19 июля 1936 года ставший всего лишь несколько часов назад премьер-министром X. Хираль.
Действия Франко, предпринятые через орстгруппенфюрера нацистской организации в Марокко А. Лангенхейма, привели к положительному результату. 25 июля на совеща
1 Пожарская Светлана Петровна — доктор исторических наук, автор многих работ по истории Испании.— Прим. ред.
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
нии в Байрете, на котором кроме Гитлера присутствовали Геринг, Бломберг и адмирал Канарис, просьбу Франко решено было удовлетворить. Два дня спустя первые 20 самолетов «Юнкере-52» вылетели в Тетуан. После совещания в Байрете сам Канарис вылетел в
ве» могло быть результативно лишь при условии его неукоснительного соблюдения всеми участниками, что не произошло, хотя не было недостатка в суровых предупреждениях Риму, раздававшихся время от времени как из Парижа, так и из Лондона.
Франкистские мятежники ведут и рее говн иных крестьян ни расстрел
Рим, где встретился с шефом итальянской разведки полковником Роатта. 30 июля первые 12 самолетов «Савойя-Маркетти» также взяли курс на Тетуан. Так было положено начало интернационализации испанского конфликта. О том, что «испанская ситуация» могла привести к изменению сложившегося привычного соотношения сил в Средиземноморском регионе, отдавали себе отчет и в Лондоне, и в Париже.
В тот же день первые итальянские самолеты приземлились в Мелилье, перелетев при этом территорию Франции, что было, как считают некоторые исследователи, дополнительным аргументом для Блюма и его сторонников попытаться получить разрешение на посылку испанскому правительству шести военных самолетов и некоторого количества снаряжения. Об «искренности» таких усилий и их результатах, вернее, нерезультатив-ности хорошо известно. Следует лишь отметить, что одним из официально прокламируемых мотивов этой политики было предложение, первоначально исходившее именно из Парижа, о рассмотрении возможности «заключения соглашения между тремя великими средиземноморскими державами — Англией, Францией и Италией — о запрещении экспорта оружия или иного военного снаряжения на территорию Испании». Однако соглашение о «невмешательст-
В начале августа 1936 года руководство британского генерального штаба направило специальный доклад кабинету министров, содержавший анализ положения в Средиземноморье и рекомендации относительно действий правительства в связи с возможным изменением «существующего баланса в Западном Средиземноморье». Авторы доклада полагали, что открытая интервенция Италии в поддержку мятежников в Испании может привести к общеевропейскому кризису, что оккупация Италией любой части Испании нанесет ущерб британским интересам, а оккупация Италией любой части испанского Марокко, и особенно Сеуты, будет угрожать жизненным британским интересам; заключение любого итало-испанского союза (подразумевался союз с мятежниками) также представляет угрозу жизненным британским интересам.
Помощь, предоставленная Италией, была достаточно велика: даже на 1 января 1941 года франкистская Испания была должна Италии 5 миллиардов лир, этот долг она (с согласия Италии) обязалась погасить к 30 июня 1967 года. Хотя помощь Германии никогда не была равной той, что предоставила Италия, она также была значительной — в денежном выражении около 0,5 миллиарда марок.
Причины, побудившие Германию оказать помощь Франко, разъяснил Геринг на Нюрн
1936
бергском процессе: «Я советовал оказать помощь... во-первых, с целью предупредить господство коммунизма на этом театре и, во-вторых, с целью использовать предоставляющуюся возможность испытать мою молодую авиацию в техническом отношении».
Баскские бойцы под нехитрым прикрытием. 1936 г.
Первый аргумент, не утративший своего воздействия на некоторые группы общественного мнения Запада и поныне, был важным компонентом того камуфляжа, которым руководители рейха пытались прикрыть свои геополитические планы. О реализации второго Европа и мир оказались хорошо осведомлены, особенно после разрушения Герники.
Из меморандума Гитлера «Экономическая подготовка к войне»
26 августа 1936 г.
Экономическое положение Германии... характеризуется вкратце следующим:
1. Мы испытываем перенаселение и не можем себя прокормить, опираясь лишь на свою территорию...
6. Окончательное решение проблемы состоит в расширении жизненного пространства, а также в расширении сырьевой и продовольственной базы нашего народа. Задача политического руководства состоит в том, чтобы в будущем добиться решения этой проблемы.
Одновременно с военной и политической подготовкой и мобилизацией нашего народа следует вести также и экономическую подготовку к войне, и притом такими темпами, с такой же решительностью и, если потребуется, с такой же беспощадностью. Интересы отдельных господ в будущем не должны больше играть какой-либо роли. Существуют лишь одни интересы, и это — интересы нации, и единственная точка зрения должна состо
ять в том, что Германию политически и экономически необходимо подготовить к тому, чтобы она была в состоянии утвердить свои права.
Я ставлю следующие задачи:
1) через четыре года мы должны иметь боеспособную армию,
2) через четыре года экономика Германии должна быть готова к войне.
На русском языке публикуется впервые
Далекое от реальности, субъективное, однако широко распространенное в столицах Европы восприятие сути испанских событий было важным дезориентирующим фактором, не только внесшим замешательство в общественное мнение Запада, но и предопределившим в известной мере расстановку сил на внешнеполитической авансцене Европы в трагические годы кануна второй мировой войны. Это обусловленное ложным углом зрения заблуждение, которому оказались подвержены многие руководящие деятели Западной Европы, препятствовало принятию здравых решений в соответствии с европейской ситуацией, включая и средиземноморскую.
Именно в те дни, когда франкисты рвались к Мадриду, и родилось само понятие «ось» Берлин — Рим. 21 октября 1936 года министры иностранных дел Германии фон Нейрат и Италии Г. Чиано подписали договор, включавший ныне широко известный, а тогда секретный протокол, констатировавший общность взглядов на настоящее и будущее Европы, основывавшуюся на утверждении, что Европе необходим новый статус.
Наряду с такими положениями, как пересмотр Локарнских соглашений, признание приоритета интересов в Средиземноморье и другие, в документе шла речь о совместных действиях против «большевистской угрозы». Но три дня спустя Гитлер во время встречи с Чиано в Берхтесгадене, как известно, заявил, что «Германия и Италия сообща могут победить не только «большевизм», но и Запад. Включая Англию».
Именно так расшифровывался новый статус для Европы, включая ее Сердиземно-морский регион.
Дальнейшее уточнение неделей позже внес Муссолини: в его публичной речи в Милане 1 ноября 1936 года соглашение Берлин — Рим было интерпретировано как «ось, вокруг которой смогут вращаться все европейские страны, желающие сотрудничества и мира». В данном контексте слово «мир» звучало тем более странно, что путь к новому статусу Европы (теперь это не вызывает ни малейшего сомнения в свете опубликованных многочисленных документов) Берлином и Римом тогда мыслился не иначе как через европейскую войну, подготовке к которой было подчинено все.
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
Испания, ее судьба и даже масштабы помощи Франко рассматривались Берлином сквозь призму этих приготовлений.
В связи с этим известный интерес представляет совещание в Берлине 21 декабря 1936 года, в ходе которого Гитлер спросил генерала Верлимонта, какова его точка зрения на запрос посла рейха В. Фаупеля относительно возможности посылки в Испанию трех германских дивизий. Верлимонт, только что оставивший пост военного представителя рейха при штаб-квартире Франко, высказал убеждение, что предоставленной уже помощи достаточно, чтобы спасти мятежников от разгрома, но что в гражданской войне победа должна быть одержана только самими людьми Франко, к тому же успешное сотрудничество между германскими и испанскими (франкистскими) войсками, по мнению Верлимонта, было невозможно.
Гитлер был удовлетворен тем, что услышал: Германии не следует посылать значительные воинские контингенты. Гитлер был заинтересован в затягивании испанской гражданской войны, для того чтобы достаточно длительное время удерживать страны Западной Европы, прежде всего Англию и Францию, на расстоянии от Италии, притягивая последнюю к себе.
Год спустя, во время широко известного ныне, а тогда строго конфиденциального совещания 5 ноября 1937 года, Гитлер заявил, что в настоящий момент «мы более заинтересованы в продолжении войны и поддержании напряженности в Средиземноморье».
Угроза захвата Каталонии, ставшая весьма реальной после прорыва арагонского фронта в марте 1938 года и последующего расчленения республиканской территории на две части, приблизила вероятность «абсолютной победы» Франко, а значит, и укрепления позиций стран «оси» в Средиземноморье.
К осени 1938 года — «осени Мюнхена» — стало ясно, что принесение в жертву испанской демократии не предотвратило большую войну, эти проблемы изначально были тесно переплетены между собой, однако осознание этого факта пришло слишком поздно.
Результаты этого известны. Касаясь мотивов, которыми руководствовались Париж и Лондон, испанский историк Г. Кабанельяс заметил: они пытались «всеми способами спасти мир в Европе, даже если для этого и пришлось пожертвовать Испанией... Но невмешательство не отдалило схватку, не расстроило возможность возникновения конфликта», то есть мировой войны.
Историческую ответственность за то, что «тяготеющая к оси Берлин — Рим Испания» в конце концов одержала верх над Испанией республиканской, несут не только Берлин и Рим, но и те, кто, надеясь, что Германия и Италия спасают Европу от ком
мунизма, вольно или невольно создал благоприятные условия для вызревания планов подготовки мировой войны фашистских держав.
«Первая битва за новый порядок» — таково было определение гражданской войны в Испании, данное Франко в пятую годовщину мятежа. И во имя того, чтобы стать достойным соучастником этого «нового порядка», фалангу выдвинули на первый план в так называемой национальной зоне. Д. Ридру-ехо, стоявший в свое время у истоков фаланги, писал много лет спустя, когда он стал уже активным участником антифашистской оппозиции, что «с победой «оси» связывалось создание единой Европы, независимой и могучей, в которой Испания — неизвестно только каким образом — может играть важную роль».
Возможно, это было одной из причин, почему настойчивое стремление посла рейха Фаупеля видеть «националистическую» Испанию «политически унифицированной» на фашистской основе (по ею мнению, а значит, и по мнению Берлина, «националистическому правительству явно недоставало ярко выраженной идеологической ориентации») встретило полную поддержку Франко.
11 апреля 1937 года Франко сообщил Фау-пелю о намерении слить фалангу, которая, как он считал, отражала в теоретическом плане идеи национал-социалистской и фашистской модели, с монархическими группами и о желании возглавить эту объединенную партию, что и было осуществлено неделей позже. То была не только политическая и идеологическая плата за помощь нацистской Германии и фашистской Италии, но и попытка своеобразной подгонки под образец, приемлемый, как вслед за Берлином и Римом полагал и Франко, для включения Испании в будущую «новую Европу».
Следует заметить, что пример того, как Франко обеспечил себе помощь и поддержку Германии и Италии, далеко не единственный случай в истории международных отношении использования системы «баланса сил» «аутсайдером». Выделяет этот случай из ряда подобных роль, которую сыграла в планах Франко идеологическая интерпретация гражданской войны, облегчившая реализацию его устремлений. Эта же идеологическая интерпретация испанского конфликта позволила Германии и Италии так деформировать реакцию стран Западной Европы на испанские события, что был создан психологический климат, максимально благоприятствовавший вызреванию планов подготовки мировой войны фашистских держав.
В канун мировой войны в регионе Средиземноморья «баланс сил» сложился в пользу стран «оси» и тесно связанной с ними
so
Испании. Именно так расценил итоги испанской гражданской войны итальянский генерал Барлетти: «Испанская кампания была продолжением абиссинской. Без Испании мы никогда бы не могли превратить Средиземное море в то итальянское озеро, о котором говорил дуче».
Но и в Лондоне известие о победе Франко было воспринято с удовлетворением. На заседании внешнеполитического комитета британского кабинета 5 мая 1939 года лорд Галифакс заявил, что с точки зрения стратегии дружба с Испанией Франко более важна, чем с Советским Союзом: враждебная Испания могла бы ослабить британские позиции в Западном Средиземноморье и поставить под угрозу коммуникации в Атлантике. Впоследствии Лондону пришлось дорого заплатить за эту близорукость.
Европа и проблемы Средиземноморья.
М.. 1987. С. 60—70
ИЗ ДНЕВНИКА ПОСЛА США В ГЕРМАНИИ У. ДОДДА
75 августа 1936 г.
События последних недель в Испании, кажется, открывают новые возможности для Муссолини и Гитлера. Им ничто не может помешать, поскольку Англия бессильна, а во Франции такие раздоры, что установление там диктатуры кажется неизбежным.
4 сентября 1936 г.
...Муссолини направляет в Барселону вооруженное военное судно с несколькими тысячами солдат. Мне кажется, действуя таким образом, Муссолини хочет выяснить, что предпримут Франция и Англия. Я думаю, что они ничего не предпримут.
2 октября 1936 г.
...Ошибки Франции и Англии принесли Муссолини победу. В период с декабря 1935 года по март 1936 года по инициативе Гитлера произошло сближение между ним и победоносным итальянским диктатором. Сейчас они оба помогают Франко стать диктатором Испании, оба шлют оружие, самолеты и людей для поддержки мятежников в Испании.
Дневник посла Додда. 1933—1938. М.. 1961. С. 429, 439, 445
«ОСЬ БЕРЛИН — РИМ»
25 октября 1936 года Гитлер и Муссолини подписали соглашение, названное «ось Берлин — Рим». В нем разграничивались сферы интересов на Дунае и Балканах. Германия признавала захват Италией Эфиопии. В документах содержалась также договоренность о совместной политике в международных делах, в частности в Испании.
ИСПАНСКИЙ ВОПРОС НЕ ИСЧЕЗ
Лондон, четверг, 5 ноября 1936 года
Майский, приглашенный Черчиллем на завтрак, с интересом слушал хозяина. Они беседовали с глазу на глаз.
— Попомните мои слова,— горячился Черчилль,— год-другой — и катастрофа разразится. Германия так просто не остановится, этот маньяк в Берлине одержим идеей захватить весь мир. Единственное, что может обуздать его,— это блок миролюбивых, но решительных наций. Сейчас борьбе с Гитлером должны быть подчинены все прочие политические проблемы.
— Я полностью согласен с вами,— сказал Майский.
— Согласны? Почему же вы тогда вмешиваетесь в испанские дела? Неужели непонятно, что это отвлекает всех нас от главной цели и затрудняет сближение Англии с Россией?
— Вмешательство? — вспылил обычно спокойный Майский.— Вмешательство — это политика невмешательства западных держав! Вам прекрасно известно, что Франко готовил мятеж и ведет сейчас гражданскую войну при открытой поддержке Берлина и Рима. Они поставляют ему оружие и солдат, помогая в борьбе с законным правительством, которое избрано большинством народа и представлено в Лиге Наций!
— Ну кто кому и что поставил, пусть разбирается Комитет по невмешательству, в котором вы столь блистательно представляете Советский Союз,— примирительно сказал Черчилль.
— Комитет почти два месяца этим занимается,— ответил полпред.— Вернее, должен заниматься, а на деле играет в бирюльки. Когда в конце августа мы подписывали соглашение о невмешательстве, мы собирались строго его соблюдать, если и другие страны будут его придерживаться. Испанцы сами бы решили свои проблемы. Сентябрь был месяцем испытания. Мы не посылали в Испанию ни оружия, ни амуниции, ни людей. А Германия и Италия тем временем при невмешательстве Англии и Франции поставляли Франко сотни самолетов и посылали ему в помощь тысячи своих солдат и офицеров.
— Комитет расследует это,— вставил Черчилль.
— Комитет занимается оттяжками и проволочками, не без удовольствия выслушивая антисоветские эскапады представителей Германии и Италии.
— Соглашение о невмешательстве и создание комитета предложил французский премьер Леон Блюм...
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
— Ля слышал, что эти идеи ему подбросил ваш премьер Болдуин.
...Правый лидер социалистов Леон Блюм, который был назначен на пост премьер-министра после победы Народного фронта, родился в семье банкиров, выходцев из Эльза-
ранных дел Ивоном Дельбосом Блюм отменил уже готовую сделку о продаже оружия испанским республиканцам, а затем разорвал торговое соглашение с Испанией, по которому она могла закупать у Франции оружие.
Переговоры в рамках шеи»
Берлин — Рим. 1936 г.
Слева направо: министр
иностранных дел Германии К. фон Нейрат. министр иностранных дел Италии Г. Чиано, итальянский посол Б. Агтолико, А. Гитлер и германский посол У. фон Хассель
са. Он получил среднее образование в одной из самых аристократических гимназий Парижа — лицее Генриха IV, а затем, как и Франсуа-Понсе, окончил Высшую нормальную школу. В 1895 году, в 23 года, был принят на государственную службу. Занявшись одновременно литературой и театром, он стал известным критиком в Париже. Перед ним открылись двери салонов высшего общества.
Во время мировой войны Блюм — начальник кабинета одного из министров-социалистов. На этом посту он быстро расширил связи в деловом и политическом мире. В 1919 году Блюм был избран в парламент и сразу же возглавил социалистическую фракцию. С этого момента, стоял ли он за спиной одних правительств или находился в оппозиции к другим, Блюм был верен своему кредо: «О реформах очень хорошо говорить, но их очень опасно осуществлять». Став премьером, он не занял во внешнеполитических делах ту позицию, которая была провозглашена Народным фронтом. Вместе со своим министром иност-
«Подцержать Испанскую республику,— говорил Дельбос,— значит вызвать недовольство Англии, которая настроена против всякого вмешательства. Тем более что сейчас Лондон ищет почву для соглашения с Германией и Италией. Нам нужно сделать выбор между сотрудничеством с Англией и оказанием поддержки Испанской республике!»
И Блюм, вопреки настроениям народа и части правительства, сделал выбор в пользу Англии. Напуганный буржуа, он сказал:
— Для нас речь идет о перенесении во Францию гражданской войны, которая опустошает Испанию. Это была бы революционная авантюра. Пойти на это невозможно.
...Майский продолжал спор с Черчиллем.
— Создается впечатление,— сказал полпред,— что ваша и французская делегации тянут дело в Комитете по невмешательству умышленно.
— Зато вы-то времени не теряете. Великобритания строго выполняет соглашение о невмешательстве, а вы? Как прикажете по
нимать заявления в комитете, сделанные вами лично от имени вашего правительства, о том, что Россия не будет считать себя связанной соглашением?
— Как я уже сказал вам,— спокойно ответил Майский,— мы выжидали сентябрь.
Когда мы увидели, как Германия, Италия и Португалия помогают Франко, мы решили поставить оружие, снаряжение и продовольствие законному правительству.
Из телеграммы Центральному Комитету Коммунистической партии Испании.
Товарищу Хосе Диасу
16 октября 1936 г.
Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а — общее дело всего передового и прогрессивного человечества.
Братский привет!
И. Сталин
Правда. 1936. 16 октября
Из письма представителя СССР в Комитете по невмешательству
в дела Испании И. М. Майского председателю комитета лорду Плимуту
Лондон, 23 октября 1936 г.
Приняв Соглашение с державами о невмешательстве в испанские дела. Правительство Советского Союза рассчитывало, что Соглашение будет выполняться его участниками, что вследствие этого сроки гражданской войны в Испании будут сокращены, а количество жертв уменьшено. Истекший период показал, однако, что Соглашение нарушается рядом его участников систематически, мятежники снабжаются оружием безнаказанно, одна из участниц Соглашения — Португалия — превратилась в главную базу снабжения мятежников, а законное правительство Испании оказалось на деле под бойкотом, отнимающим у него возможность закупить оружие вне Испании для защиты испанского народа. Таким образом, вследствие нарушения Соглашения создалось привилегированное положение для мятежников, что ни в коем случае не входило в расчеты Соглашения. В результате этого ненормального положения получилась затяжка гражданской войны в Испании и рост количества ее жертв.
Попытки представителя Советского Правительства положить конец практике нарушения Соглашения не нашли поддержки в Комитете. Последнее предложение советского представителя о контроле портов Португалии, являющейся главной базой снабжения мятежников, также не встретило сочувствия и даже не поставлено в порядок дня сегодняшнего заседания Комитета.
Таким образом. Соглашение превратилось в пустую, разорванную бумажку. Оно перестало фактически существовать.
Не желая оставаться в положении людей, невольно способствующих несправедливому делу, Правительство Советского Союза видит лишь один
выход из создавшегося положения: вернуть правительству Испании права и возможности закупать оружие вне Испании, каковыми правами и возможностями пользуются теперь все правительства мира, а участникам Соглашения предоставить право продавать или не продавать оружие Испании.
Во всяком случае, Советское Правительство, не желая больше нести ответственность за создавшееся положение, явно несправедливое в отношении законного испанского правительства и испанского народа, вынуждено теперь же заявить, что в соответствии с его заявлением от 7 октября оно не может считать себя связанным Соглашением о невмешательстве в большей мере, чем любой из остальных участников этого Соглашения.
Документы внешней политики СССР. М., 1974. Т. 19. С. 513—514.
— Мы не хотим играть роль простачка, которым пользуются для того, чтобы задушить республику,— продолжал Майский.
— Ну что ж, помогайте,— сказал Черчилль.— Лично я считаю, что, не вмешиваясь в дела Испании, Болдуин поступает правильно.
Консерватор Стэнди Болдуин, сменивший на посту премьера Макдональда, крупный промышленник, уже не раз возглавлял правительство. В своей деятельности он, казалось, стремился к спокойствию — примирить все и вся. Но так казалось лишь на первый взгляд. В 1922 году он способствовал падению правительства Ллойд Джорджа, которого ненавидел. Лидер либералов платил ему той же монетой. Ллойд Джордж так сказал о Болдуине: «Он, несомненно, человек здравого рассудка, но беда в том, что по натуре он очень ленив и не обладает большой энергией. Ему, в конце концов, все безразлично, лишь бы он мог сидеть у камина и курить свою трубку». Для политика характеристика убийственная.
При правительстве Болдуина в 20-х годах впервые в истории Англии разразилась всеобщая стачка, усилилось соперничество с Францией, которое закончилось в пользу Лондона. Англия тогда выступала активным врагом СССР и пыталась даже, правда неудачно, организовать новую интервенцию в Советский Союз. Спокойствие, за которое ратовал Болдуин, было обманчивым, он и стоявшие за ним силы знали, чего хотели. Он был опытным политиком и организатором партии, но на фоне колоритных Черчилля и Ллойд Джорджа выглядел бледно. Его правительство 20-х годов называли «кабинетом второклассных умов».
После отставки Хора Болдуин взял в свой кабинет Идена на пост министра иностранных дел. Так он хотел продемонстрировать свою мнимую веру в Лигу Наций и коллективную безопасность, с которыми у многих англичан ассоциировалось имя Идена. На деле же Болдуин пугал сограждан тем, что лю-
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
бой решительный шаг против агрессоров неизбежно приведет к войне. Нейтралитет в испанском вопросе он объяснял заботой о локализации войны и сохранении мира в Европе. По существу же, нейтралитет позволял Англии не ссориться с Гитлером.
— Да, я согласен с Болдуином,— продолжал Черчилль.— Стэнли — рассудительный человек. Правда, он сероват, нерешителен, далек от внешней политики и военных дел, мало знает Европу, а что знает — то ему не нравится. Зато он разбирается в вопросах партийной политики, и главное — у него необычайная способность выжидать развития событий. В испанском вопросе я с ним согласен.
Слова Черчилля лишь дополняли ту характеристику, которую мысленно дал Болдуину Майский.
— Кстати, почему он не назначил вас военным министром? — спросил полпред.— Он ведь так долго подбирал человека на этот пост.
— Еще бы! Болдуин искал человека, который был бы еще меньше по калибру, чем он сам. Такого найти нелегко. Откровенно говоря, победа Франко с точки зрения британских интересов выгоднее, чем победа республиканцев. Красная Испания напугала бы многих здесь, в Англии, и вызвала бы большие пертурбации во Франции. На Франко же мы могли бы надавить и обеспечить свои позиции на Средиземном море.
— Ваши позиции? Британский престиж в Европе падает, влияние Гитлера и Муссолини, а теперь уже «оси Берлин — Рим» растет. В случае победы Франко на Средиземном море будут хозяйничать фашистские диктаторы! Вы плохой империалист, господин Черчилль!
— Что же вы хотите, чтобы я поддерживал диктатуру пролетариата в Испании? Но я же не коммунист!.. Хорошо,— примирительно сказал Черчилль,— я обещаю вам быть нейтральным и сегодня вечером не стану выступать в парламенте по испанским делам. И вообще, не стоит портить друг другу нервы. Нам нужно как можно больше единства в главном: Гитлер одинаково опасен для вас и для нас. Да и к чему спорить? Пройдет неделя, и весь этот неприятный испанский вопрос исчезнет. Вы видели сегодняшние газеты? Еще день, два, три — и Франко окажется в Мадриде. Кто тогда вспомнит о республике?
— В истории нашей гражданской войны бывали моменты, когда многим казалось, что для большевиков все потеряно. И все-таки сегодня я имею честь беседовать с вами в качестве полпреда Союза Советских Социалистических Республик!
— Россия и Испания — совершенно разные страны,— пробурчал Черчилль.
Майский сообщит в Москву о своей беседе с Черчиллем. В другой телеграмме в НКИД он напишет:
Британское правительство явно раздражено нашими последними выступлениями по испанским делам. Иден заявил, что его правительство при всех условиях будет продолжать политику невмешательства.
В те же дни Потемкин получит в Париже телеграмму из Москвы:
Если у вас есть удобный случай встретиться с Блюмом, разъясните ему: мы не можем безразлично относиться к тому, как лондонский Комитет по невмешательству, прячась за процедурные мотивы, фактически попустительствует дальнейшему наступлению мятежников, которые беспрерывно получают военную помощь извне. Мы не можем нести ответственность за последствия этого.
Пророчество Черчилля о том, что через неделю «испанский вопрос исчезнет», не оправдается. Три дня спустя после его беседы с Майским первые советские танки и самолеты вступят в бой под Мадридом. Столица выстоит. Рядом с республиканскими командирами нередко будут работать наши военные советники. Советские добровольцы будут сражаться в частях интернациональных бригад, в которые вольются тысячи людей из 54 стран.
Но силы все равно оказались неравными. При потворстве Англии и Франции, «невмешательстве» США фашизм будет наступать.
Весной 1937 года к Леону Блюму придет министр иностранных дел Испанской республики Альварес дель Вайо.
— Вам все еще нужны доказательства итало-германской интервенции? Я представил их уже Лиге Наций! Я принес вам новые! Вот они!
— Дорогой дель Вайо,— ответит Блюм.— битву нужно вести в Лондоне. Франция изолирована в Европе и не может действовать без Англии!
— Подумайте, Леон Блюм, лидер французских социалистов: всякий раз, когда в окопах падет испанский республиканец, его последней мыслью будет проклятье вам. Он скажет: «Мой убийца — Леон Блюм!»
Осенью 1937 года Англия и Франция признают Франко де-факто и назначат при его правительстве своих представителей. В феврале Лондон и Париж, а в апреле 1939 года Вашингтон признают Франко официально, порвут дипломатические отношения с республикой. На Испанию опустится долгая ночь франкизма.
Ж. Сориа 1
СССР И РЕСПУБЛИКАНСКАЯ ИСПАНИЯ
До осени 1936 года СССР, по существу, ограничивался, с одной стороны, дипломатическими демаршами, много раз обращая внимание западных государств на стратегические и политические цели держав «оси Берлин — Рим», а с другой — разоблачая все более частые и грубые нарушения этими странами соглашения о невмешательстве, превращенного ими в клочок бумаги.
Озабоченный тем, чтобы не допустить ухудшения отношений с Францией, с которой его связывал заключенный в 1935 году договор о взаимной помощи, Советский Союз дал в августе 1936 года положительный ответ на настоятельную просьбу, с которой к нему обратился министр иностранных дел Франции Ивон Дельбос, присоединиться к подготавливавшемуся соглашению о невмешательстве.
В статье от 26 августа 1936 года «Известия», комментируя присоединение СССР к этому соглашению, подчеркивали, что Москва, побуждаемая настоятельными просьбами французской стороны, сделала этот шаг, так как французская сторона заверила, что учреждение Комитета по невмешательству ставит своей целью пресечь фашистскую помощь мятежникам.
Хотя и представляется сомнительным, чтобы в этот период советские руководители питали особые иллюзии относительно практического применения этого соглашения (ведь в разгар переговоров Гитлер и Муссолини спешно наращивали темпы своих поставок военной техники и отправки специалистов в мятежную зону), однако СССР не хотел подвергать себя риску предстать в глазах мировой общественности как единственная европейская держава, отвергающая принцип невмешательства, и тем самым навлечь на себя упреки в том, что он желает нечто совершенно противоположное невмешательству, а именно вмешательства европейских государств в гражданскую войну в Испании.
Но лишь только СССР убедился, что соглашение о невмешательстве является не чем иным, как опасным обманом, он твердо и недвусмысленно заявил, что готов соблюдать его лишь в той мере, в какой оно будет соблюдаться другими странами-участницами.
Телеграмма (от 16 октября 1936 года ЦК Компартии Испании, Хосе Диасу.— Ред.) без обиняков определяла сущность испанского вопроса, каким он был в то время.
Прежде всего, она объявляла, что республиканской Испании будет оказана всяческая
Сориа Жорж — прогрессивный публицист и видный общественный деятель Франции.— Прим, ред.
«посильная помощь», то есть в первую очередь современным вооружением, способным противостоять итало-германской военной технике.
Причем эта телеграмма не делает никакой тайны из того, что эта помощь предназначается «революционным массам Испании». И наконец, идя дальше, эта телеграмма связывала борьбу испанских республиканцев с борьбой миллионов мужчин и женщин, обеспокоенных ростом фашистской угрозы в Европе и во всем остальном мире.
Эта телеграмма открыла широкий путь к объединению всех тех, кто по тем или иным мотивам не хотел сидеть сложа руки перед лицом фашистской агрессии, объектом которой стала Испанская республика.
Точно известна дата (7 октября 1936 года), когда, отказавшись от позиции, которую он ранее занимал, Советский Союз счел себя свободным от обязательств, не выходя, однако, из международного Комитета по невмешательству, заседавшего в Лондоне в зале «Локарно» Форин офиса под председательством весьма консервативного лорда Плимута, виртуоза в искусстве напускать туману.
Если с конца июля по конец сентября первого года войны действия СССР в поддержку Испанской республики на международной арене выражались в различных политических и дипломатичских инициативах, а также в материальной помощи гуманного характера (средства, собранные ВЦСПС, превысили 47 миллионов рублей, благодаря чему в Испанию были отправлены грузы с медикаментами и продовольствием), то октябрь ознаменовал собой коренной поворот. Поворот, который выразился в прибытии в испанские средиземноморские порты — Барселону, Валенсию, Аликанте, Картахену — значительного количества современных вооружений всех видов.
Эта далекая и незнакомая огромному большинству испанцев страна день ото дня становилась лучшим союзником борющейся республики в отличие от «западных демократий», действия которых на правительственном уровне либо тормозились специально подогреваемыми опасениями, как бы испанский конфликт не перерос в тот момент в европейскую войну, либо были враждебны Народному фронту, победившему не только на выборах в феврале 1936 года, но и в борьбе с военным мятежом на территории, составлявшей две трети Пиренейского полуострова.
Ситуация была столь нова для того времени, что сторонники Гитлера и Муссолини в Западной Европе, а также правые консерваторы не преминули использовать ее в своих целях.
Заметим, что еще до того, как советская военная помощь республиканцам стала ре
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
альным фактом, как те, так и другие уже старались представить начало гражданской войны в Испании как следствие «заговора, инспирированного Москвой».
Когда в испанские порты начали прибывать транспорты с оружием, закупленным испанским правительством в СССР — единственном государстве, которое вместе с Мексикой согласилось открыто прийти на помощь республике, ставшей жертвой агрессии, концерт жалоб и проклятий перешел в какофонию.
Пресса и радио наперебой кричали, что Испания — это первый этап «большевизации Европы».
Однако если несомненно, что без советских поставок военной техники — самолетов, танков, пушек и т. д.— Мадрид не сумел бы осенью 1936 года и зимой 1936/37 года победоносно противостоять натиску африканского экспедиционного корпуса, легиона «Кондор», итальянской авиации и Корпуса добровольческих войск, то не менее верно и другое: Сталин никогда не упускал из виду существенных в его глазах аспектов международной обстановки.
Напомним, что именно в этот период, предшествовавший второй мировой войне, генеральная линия советской внешней политики характеризовалась как стремлением сдержать «оси» и даже разоблачить их, заставив показать свое подлинное лицо поджигателей войны, так и желанием избежать военного столкновения с ними, оказавшись в одиночестве.
Избежать такого столкновения СССР старался по многим причинам: недавно закончившийся длительный период, последовавший за гражданской войной и потребовавший от советского народа бесчисленных жертв, строительство социалистической системы, понимание, что вторая мировая война станет массовой бойней.
То, что нам известно сегодня о характере и объеме советской военной помощи республиканской Испании, лучше всяких длинных комментариев иллюстрирует эту особенность советской внешней политики в период нарастания угрозы второй мировой войны.
В этом смысле особенно показателен один факт. Если Гитлер и Муссолини наряду с поставками всех видов вооружения, не колеблясь, отправляли мятежникам экспедиционные корпуса, набранные из контингентов их регулярных армий, то СССР не дал вовлечь себя в эскалацию военного конфликта.
Число одновременно находившихся в Испании советских офицеров и военных специалистов никогда не превышало 700—800 человек.
Это ясно говорит о том, что, если бы Советский Союз хотел «наложить руку на Испанию», как то утверждали бесчисленные консервативные газеты того времени, он ответил
бы на эскалацию, которую развязали Гитлер и Муссолини, отправкой в Испанию воинских контингентов, по крайней мере столь же многочисленных, как контингенты вермахта и итальянской королевской армии.
Разносторонняя помощь, оказанная Советским Союзом Испанской республике за период с осени 1936 по январь 1939 года, породила столько мнений, предположений и просто фальсификаций, что историк обязан попытаться восстановить истину.
В этой связи предпринятая в СССР с середины 60-х годов публикация архивных материалов позволяет пересмотреть некоторые общепринятые представления, касающиеся «непрерывного потока советского вооружения» для республиканцев.
Для того чтобы внести определенную ясность в описание позиции Советского Союза в отношении республиканской Испании, мы остановимся отдельно на действиях советской дипломатии в поддержку различных правительств Испанской республики и отдельно на оказанной им собственно военной помощи.
Дипломатическая деятельность
Советская дипломатия, руководимая в то время Максимом Литвиновым, прекрасным знатоком Западной Европы (где, находясь в эмиграции, молодой революционер вел борьбу с царизмом), использовала все доступные ей международные трибуны, чтобы возвысить голос против несправедливости, жертвой которой стала Испания: ей, подвергшейся вторжению германских и итальянских фашистских легионов, было отказано в праве свободно закупать и получать все виды оружия, необходимого ей для защиты (хотя это было ее неотъемлемое право, поскольку она была полноправным членом Лиги Наций). СССР требовал также международных санкций против грубого вмешательства держав «оси» во внутрииспанский конфликт.
Первой из этих трибун стал международный Комитет по невмешательству в Лондоне. Попытаемся воссоздать царившую там атмосферу.
Нет никакого сомнения в том, что при тщательном изучении протоколов дебатов, проходивших в этой эфемерной организации (15 толстых томов, то есть многие тысячи страниц), читатель будет испытывать то возмущение, то приступы хохота, то смертельную скуку перед лицом нескончаемого фарса, разыгрывающегося в комитете, подкомитете и комиссиях, где представители западных держав предавались бесконечным рассуждениям, лишь бы не допустить принятия решений, направленных против третьего рейха и фашистской Италии, и где время от времени
1936
советский представитель Иван Майский и швед Пальмшерна, выведенные из себя этими лицемерными увертками, вступали в эффектные ораторские поединки с нацистским представителем фон Риббентропом и представителем фашистской Италии Дино Гранди.
Не вдаваясь в излишние подробности, отметим, что хотя на первых порах главный аспект дипломатической битвы, которую вел Иван Майский в лондонском Комитете по невмешательству и в его различных ответвлениях, и заключался в том, чтобы поставить фон Риббентропа и Гранди перед фактом регулярных поставок мятежникам германского и итальянского вооружений, несовместимых с их бесстыдными речами о «строгом соблюдении соглашения о невмешательстве» их правительствами, советский дипломат делал все возможное, чтобы деятельность комитета все же не увязла в этом диалоге с глухими.
4 декабря 1936 года в ответ на кампанию, развернутую в некоторых органах печати, пытающихся убедить читателя в том, будто крупные силы Красной Армии высадились в Испании, СССР попытался предупредить события.
Майский предложил в лондонском Комитете, чтобы соглашение по невмешательству было распространено и на отправку иностранных добровольцев в Испанию.
И заявил, что для этого необходимо предоставить самые разнообразные права контроля международным постам на испанофранцузской и испано-португальской границах, и уточнил, что страны, подписавшие соглашение, в данном случае третий рейх, муссолиниевская Италия и салазаровская Португалия, не должны уклоняться от выполнения обязанностей, вытекающих из этого обязательства, принятия которого от них потребовали.
По поводу этого предложения развернулась неслыханная баталия на уровне международного комитета.
Одобряя на словах принцип, выдвинутый СССР, фон Риббентроп и Гранди в первое время прилагали все усилия, чтобы затянуть дискуссии как можно дольше.
Причина этого была очень простой: фашистские государства ни минуты не сомневались в том, что, удвоив поставки вооружений и посылку войск в мятежную зону, они ускорят победу Франко, ускользнувшую от него в ноябре 1936 года у ворот Мадрида.
Они были настолько уверены в этом, что, завершив эти поставки, поспешили 8 марта 1937 года одобрить план по контролю, разработанный с целью воспрепятствовать притоку иностранных добровольцев в оба лагеря.
Тот день, 8 марта, как бы случайно совпал с началом наступления на Гвадалахару, в
результате которого Риббентроп и Гранди были уверены заранее.
Однако вместо ожидаемой громкой победы (взять Мадрид за четыре дня) итальянские моторизованные дивизии, которые поддерживал легион «Кондор», вынуждены были поспешно отступить и были повержены в прах...
С 16 марта, когда поражение итало-франкистской армии стало очевидным, представитель фашистской Италии Дино Гранди неожиданно заявил на очередном заседании лондонского Комитета, что его правительство не может дать согласие на установление сроков вывода иностранных добровольцев, пока «не будет урегулирован вопрос об испанском золоте».
При чем тут было «испанское золото»?
Как уже говорилось, правительство Испанской республики положило на хранение в московский Госбанк большую часть государственного золотого запаса. Это золото оно использовало для закупок оружия в СССР и тех странах Западной Европы и Америки, с которыми ему удавалось договориться. Действия республиканского правительства были совершенно правомерны и не подлежали обсуждению в каком бы то ни было международном органе.
На самом деле Дино Гранди и помощник Риббентропа Воерманн предприняли отвлекающий маневр. На время им это удалось, поскольку заседание вылилось в очень оживленную перепалку с Майским.
Несколько уязвленный развязностью Гранди, который его самого поставил в затруднительное положение, лорд Плимут неделю спустя настоятельно потребовал, чтобы график вывода иностранных добровольцев был наконец установлен.
Решив уклониться от обсуждения этого вопроса, Гранди, чтобы выиграть время, необходимое для переброски во франкистские порты новых транспортов с «добровольцами» и вооружением, и вытащил вопрос об «испанском золоте».
В ответ на это Майский, похожий на толстого сиамского кота, сладким голосом спросил Гранди: следует ли это понимать так, что итальянский представитель, равно как и правительство Италии, а также Германии отказываются вывести своих «добровольцев» из Испании, несмотря на согласие, данное ими перед тем в Комитете?
Согласно «Documents of Foreign Policy», Гранди на грани истерики воскликнул: «Если вы хотите знать мое мнение, я скажу вам, что ни один итальянский доброволец не покинет Испанию до полной победы Франко!» На следующий день (24 марта) на пленарном заседании комитета Дино Гранди, понимая, что он зашел слишком далеко,
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
пытался дать отбой, заявив, что поддался чувству гнева.
Но, как показал дальнейший ход событий, его пророчество сбылось: вопрос о «графике» вывода «иностранных добровольцев», ставший избитой темой на заседаниях комитета, будет постоянно саботироваться вплоть до конца 1938 года, когда фашистская Италия дала наконец согласие на выход трех тысяч своих «добровольцев». Цифра смехотворная, поскольку в то время на стороне мятежников воевало 50 тысяч итальянских солдат и офицеров.
Не пытаясь представить здесь подробный перечень всех ухищрений и проволочек, изобретаемых Гранди и Риббентропом, чтобы воспрепятствовать Комитету по невмешательству выполнить, хотя бы на словах, стоящую перед ним задачу, упомянем только «войну квот (взносов)», которую развязали оба полномочных представителя, чтобы парализовать деятельность международного органа, призванного осуществлять морской и сухопутный контроль на испанских границах.
В этом вопросе Иван Майский тщетно пытался доказать, что предлог, изобретенный Гранди и Риббентропом для того, чтобы не платить надлежащие взносы (а именно «нехватка валюты» в итальянской и германской казне), маскировал желание обоих правительств продолжать агрессию против Испанской республики.
Другой длительной и памятной баталией, ареной которой стал Комитет по невмешательству, была борьба за признание за мятежниками права «воюющей стороны», которого Франко пытался добиться при помощи двух своих признанных адвокатов — Рибоен-тропа и Гранди.
На протяжении этого нескончаемого поединка Майский шаг за шагом вел борьбу не только против полномочных представителей двух фашистских государств, но и против представителя Великобритании, который, будучи одержим демоном «умиротворения», пытался различными окольными путями поставить на одну доску законное правительство Испанской республики и правительство мятежников в Бургосе. В этом случае мятежники получили бы неограниченное право задерживать в открытом море любое иностранное судно, направляющееся в порты республиканцев.
Упорство, проявленное Майским в этой борьбе, возымело благоприятные последствия. Если оно не положило конец актам морского пиратства, то, во всяком случае, определенным образом воспрепятствовало ему, что уже было немалым достижением.
Став в силу сложившихся обстоятельств главной ареной дипломатической борьбы по
испанскому вопросу, развернувшейся между СССР и державами «оси», Комитет по невмешательству был тем не менее не единственной высокой трибуной, с которой советские дипломаты поднимали свой голос против вооруженного вмешательства международного фашизма в испанские дела.
Хотя благодаря усилиям Великобритании и Франции, опасавшихся применения экономических санкций против фашистских Германии и Италии, Лига Наций оказалась лишенной возможности оказывать эффективное воздействие на испанские дела, однако эта высокая женевская ассамблея не могла совершенно избежать обсуждения отдельных аспектов этого вопроса, что не могло не повлиять на поиски возможностей заключения международного договора о коллективной безопасности.
При всяком удобном случае СССР поддерживал представителей Испанской республики — сначала Альвареса дель Вайо, а затем Хуана Негрина,— приехавших на берега Женевского озера, чтобы предупредить государства — члены Лиги Нации об агрессии, объектом которой стала их страна.
Советские дипломаты действовали в поддержку республиканской Испании не только в Лондоне и Женеве. Париж, где посол В. Потемкин представлял Советский Союз, очень скоро стал важным центром этих усилий.
Этому способствовал заключенный в 1935 году франко-советский договор о взаимной помощи. Благодаря этому договору, несмотря на превратности, которыми была отмечена его история, СССР сумел добиться от сменявших друг друга с 1936 по 1939 год французских правительств льготных условий для транзитных перевозок военной техники, предназначавшейся для испанской Народной армии.
Формы советской военной помощи
Эта помощь была двоякого рода:
—	посылка высших командиров и командиров менее высокого ранга:
—	поставки самой разнообразной военной техники.
Что касается военных специалистов, то они начали прибывать в Испанию организованными группами в середине октября, проехав транзитом по чужим паспортам через французскую территорию либо морским путем на советских транспортах, доставлявших в Барселону, Валенсию и Аликанте продовольственные грузы.
До середины октября 1936 года только небольшие группы добровольцев, асов бомбардировочной и истребительной авиации, получили разрешение отправиться в республиканскую зону в индивидуальном порядке.
Включенные в состав эскадрилий, оставшихся верными законному правительству, они с середины сентября летали, так же как и их испанские коллеги, на старых «кукушках» типа «Ньюпорт», «Бреге» и т. д., чьи летно-тактические данные устарели по крайней мере лет на десять.
Число советских военных специалистов, направленных в Испанию с осени 1936 по осень 1938 года (когда они были окончательно отозваны), составило в общей сложности более двух тысяч добровольцев: 772 летчика, 351 танкист, 222 общевойсковых советника, 77 военных моряков, 339 других военных специалистов и 204 переводчика (см.: Новая и новейшая история. 1971. № 7).
Расхождение приведенных выше цифр, реальных фактов с утверждениями ряда крупных органов западной прессы, кичащейся достоверностью своей информации, настолько велико, что невольно приходишь к мысли о том, что легковерие — это то умонастроение, которое почти неизменно сопровождает все великие потрясения, коими отмечен ход истории.
Но мы вправе задаться вопросом о глубинных причинах, побудивших те же газеты столь щедро отводить на своих страницах место для подобных легенд.
Не объясняется ли животной ненавистью к испанской революции и к Народному фронту тот факт, что, утрачивая важнейшее качество журналиста — критический дух и объективность, ведущие обозреватели Лондона, Нью-Йорка, а также Парижа писали об участии «русских дивизий» в войне на стороне республиканцев?
Или здесь дело в примитивном антисоветизме, не выветрившемся со времен вооруженной интервенции тринадцати западных держав против Советской республики в 1918—1921 годах?
Должно быть, имело место и то и другое.
Как бы то ни было, ни один историк, эссеист или журналист отныне не сможет игнорировать вышеупомянутые советские источники.
Эти источники, позволяя уяснить характер помощи, оказанной советскими военными специалистами испанским республиканцам, дают также сжатое описание того «микрокосма», который они образовывали в Испании и пирамидальная структура которого имела четыре уровня.
На самом верху прирамиды находился главный советник высокого ранга.
За период с 1936 по 1939 год было три таких советника.
Генерал Я. К. Берзин (1936—1937). До приезда в Испанию был начальником разведывательного управления Красной Армии.
Генерал Григорий Штерн (1937—1938). Он сослужил большую службу Испании, а после возвращения в СССР прославился в боях в районе озера Хасан.
Генерал Климент Качанов (1938—1939). Он сыграл значительно менее яркую роль. Поскольку в октябре 1938 года почти все советские военные специалисты были отправлены в СССР, он вместе с сорока офицерами из военной миссии ограничился скорее ролью наблюдателя, чем участника финала испанской трагедии.
Второй уровень этой пирамиды был представлен в различных службах генерального штаба Народной армии.
Непосредственно при генерале Рохо сменилось пять советников. Среди них следует отметить К. А. Мерецкова, ставшего во время второй мировой войны Маршалом Советского Союза и занимавшего в дальнейшем самые видные посты в Советской Армии.
В Генеральном военном комиссариате работали два советника — дивизионные комиссары Красной Армии. Один из них — И. Н. Нестеренко, человек блестящего ума, стал впоследствии одним из лучших исследователей истории войны в Испании.
В штабе ВВС сменилось девять советников. Наиболее известным из них был Я. В. Смуш-кевич, прославившийся во время обороны Мадрида.
В штабе артиллерии было четыре советника, в частности Н. Н. Воронов (псевдоним Вольтер). Во время Сталинградской битвы он был командующим артиллерией Вооруженных Сил СССР.
Два советника было в штабе противовоздушной обороны; два советника — при военно-медицинской службе.
Представители третьего уровня пирамиды оказывали помощь командованию различных фронтов.
Эту работу осуществляли, сменяя друг друга, 19 советников, среди которых следует выделить Родиона Малиновского, с октября 1957 года [по март 1967 года] — министра обороны СССР. Он достиг звания маршала, начав свой боевой путь в первую мировую войну простым солдатом на французском фронте и пройдя затем шаг за шагом все ступени военной иерархии.
В их числе был и Павел Батов (прозванный Паблито), который прославился, будучи командующим 65-й армии, в Сталинградской битве.
На том же уровне, но уже при штабах различных фронтов действовали еще восемь советников, а также командиры-инструкторы, число которых точно не установлено.
Среди них следует выделить будущего генерал-полковника и героя Сталинграда А. И. Родимцева.
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
Четвертый уровень — основание пирамиды. Его составляли летчики и танкисты.
160 советских летчиков принимали участие в обороне Мадрида, 21 из них погиб при выполнении боевого задания.
Первая группа советских танкистов — 80 офицеров и сержантов под командованием С. Кривошеина — прибыла в Испанию в октябре 1936 года одновременно со своими танками. Они приняли участие в арьергардных боях, предшествовавших ноябрьскому штурму Мадрида.
Советских летчиков и танкистов начали отправлять на родину в конце 1937 года, когда их уже могли заменить обученные этому искусству испанские летчики и танкисты.
Наконец, отметим группу инженеров-специалистов по вооружению, помогавших налаживать испанскую военную промышленность в Мадриде, Валенсии, Барселоне, Са-баделе, Сагунто, Картахене и Мурсии. Их включили в штат заводов, производящих оружие и занимающихся сборкой истребителей по советским лицензиям (в частности, «москас»).
Советские инструкторы сыграли немаловажную роль как на фронте, так и в тылу. Техническая подготовка большинства из них — выпускников советских военных училищ — нередко позволяла им со знанием дела вмешиваться в ход операций или способствовать обучению командного состава артиллеристов и танкистов, отбиравшегося из числа наиболее способных офицеров, вышедших из рядовых.
Следует, однако, уточнить, что главная база бронетанковых войск Центрально-Южной зоны, находившаяся неподалеку от Мадрида, где с октября 1936 по осень 1937 года было сосредоточено большинство советских экипажей, проводивших обучение, была оставлена ими, и осуществление задач этой базы взяли на себя сами испанцы.
Помощь советских военных специалистов не ограничивалась сухопутными войсками и авиацией.
Советские военные моряки высокого ранга принимали участие в работе штаба военно-морского флота, стоявшего в Картахене, одной из крупных военно-морских баз Западного Средиземноморья, помогая и в оперативном плане.
Наиболее выдающимся среди них был. без сомнения, Н. Г. Кузнецов, будущий адмирал флота, вплоть до 1956 года осуществлявший руководство советским ВМФ.
Основная задача советских военных моряков состояла в том, чтобы «оказывать помощь республиканскому командованию в деле обеспечения доставки военных грузов морским путем».
Каким же образом советские специалисты оказывали эту помощь? Они участвовали в патрулировании республиканских военных кораблей, выходивших в открытое море, чтобы встретить советские транспорты у границ территориальных вод Французской Северной Африки (куда не отваживались заходить итальянские подводные лодки) и эскортировать их до средиземноморских портов Испании.
Некоторые из этих советских специалистов командовали республиканскими торпедными катерами и подводными лодками.
Что касается советских поставок боевой техники, объем и характер которых служили объектом различных спекулятивных измышлений (чему невольно способствовало отсутствие советских официальных данных), инициаторы которых, нисколько не заботясь о правдоподобии, старались доказать, будто СССР наводнил Испанию своими войсками и техникой с целью обосноваться там, то с 1971 года стало известно, к чему они сводились. В № 7 «Военно-исторического журнала» за 1971 год появились точные данные советских военных поставок республиканскому правительству.
Вот они:
Военные самолеты	более 800
Танки	362
Бронемашины	100
Артиллерийские орудия
(всех калибров)	более 1550
Винтовки	500 000
Пулеметы	15 000
К этим данным следует добавить 340 гранатометов, 110 тысяч авиабомб, 3 млн 400 тысяч снарядов (приблизительно), 500 тысяч гранат, 862 млн патронов. 1 тыс. 500 тонн пороха, прожекторная станция для ПВО. грузовики, радиостанции, торпедные катера и торпеды.
В комментарии к таблице лаконично говорится, что не все эти военные материалы дошли по назначению, ибо некоторые советские суда и зафрахтованные суда других стран были потоплены итальянскими пиратами либо уведены в порты, захваченные мятежниками.
Этот лаконичный перечень не дает никаких сведений о действительном количестве военной техники, прибывшей в целости и сохранности по назначению.
Таким образом, хотя публикация вышеприведенных данных явилась определенным прогрессом в деле изучения соотношения сил Народной армии и армии Франко, а также сражавшихся на ее стороне итальянских и германских контингентов (с точки
1936
зрения вооружения), картина тем не менее все еще остается неполной.
Как бы там ни было, одно можно считать несомненным. А именно: советское вооружение, полученное республиканцами, повлияло на ход войны значительно меньше, нежели вооружение, доставленное франкистам Италией и Германией. Возможно, по той причине, что использовалось оно не всегда с максимальной эффективностью: то его не удавалось сосредоточить в нужное время и в нужном месте, то прибывало оно с опозданием из-за сложностей доставки морским путем или через сухопутную границу, иногда открытую, иногда закрытую.
Как уже было сказано, советские военные поставки оплачивались за счет испанского золотого запаса и иностранной валюты, помещенных правительством Ларго Кабальеро на хранение в Госбанк СССР осенью 1936 года, во время наступления африканского экспедиционного корпуса на Мадрид.
Когда осенью 1938 года эти резервы были исчерпаны, СССР предоставил Испанской республике кредит на сумму 85 миллионов долларов. Таким образом, все военные поставки начиная с декабря 1938 года производились в кредит.
Сориа Ж. Война и революция в Испании.
/936—1939: В 2-х т. И.. 1987. Т. 2. С. 89—97
БЕСЕДА Ж. СОРИА С ГЕНЕРАЛОМ АРМИИ ПАВЛОМ БАТОВЫМ
И ДРУГИМИ СОВЕТСКИМИ ГЕНЕРАЛАМИ
Ж. Сориа. Господа генералы! В 1936 году вы все принимали участие в битве за Мадрид в качестве советников испанских войсковых соединений и интернациональных бригад, защищавших испанскую столицу. Как вы оцениваете битву за Мадрид? Как вы объясните, что после многих неудач, преследовавших республиканцев летом и осенью 1936 года, Мадрид, который уже считали потерянным, оказал победоносное сопротивление осаждавшим его войскам?
П. И. Батов. В первые дни ноября 1936 года большинство крупных западных газет не давали и ломаного гроша не только за Мадрид, но и за всю Испанскую республику. И Мадрид, и республика казались им обреченными.
В данном случае это явилось следствием клеветнической кампании, развязанной франкистами, которые в своей прессе и по радио утверждали, что взятие Мадрида и падение Испанской республики неминуемы.
Надо сказать, что военное и политическое положение, сложившееся в то время в рес-
Интернациональное подразделение «Гастоне Соцци» в Испании
публиканской зоне, было неблестящим. Республиканцы еще не имели хорошо организованной, дисциплинированной армии. У них были отряды милиции, не располагавшие в достаточном количестве ни оружием, ни боеприпасами и совершенно незнакомые с искусством ведения войны. Единственным полком, действительно заслуживающим этого названия, хорошо обученным и подготовленным к суровым условиям современного боя, был знаменитый Пятый полк, сформированный Коммунистической партией Испании в середине лета 1936 года; ему суждено было стать ядром будущей Народной армии. Формирование других испанских частей, которым, как и интернациональным бригадам, предстояло прославиться при защите Мадрида, завершалось тогда за несколько сот километров от столицы. Их пришлось бросить в бой еще до окончания военной подготовки, которую они завершали, продвигаясь форсированным маршем к театру военных действий.
Чаша весов заметно клонилась в сторону мятежников. Ведь они располагали хорошо обученными и дисциплинированными войсками, ударной силой которых был Терсио (Иностранный легион) и таборы марокканцев.
Все, что в ожидании подкреплений с юго-востока могли в лучшем случае сделать отряды милиции, состоящие из плохо экипированных и недисциплинированных добровольцев,— это попытаться затормозить, сдержать наступление франкистов. Отсюда драматизм ситуации, видимый даже невооруженным глазом.
Картина в корне изменилась после прибытия на фронт подразделений под командованием молодых военачальников, вышедших
ИСПАНИЯ В ОГНЕ	97
из народа, таких, как Модесто, Листер, Буэно, Бурильо и немного позднее — Дуррути. Колонны, которыми они командовали, были реорганизованы, установлена строгая дисциплина, вооружение улучшено.
Разумеется, эти колонны еще нельзя было назвать настоящей армией. Но мало-помалу привычки, унаследованные от первых недель войны, изживались. Республиканцы сражались, как никогда прежде. Они оказывали упорное сопротивление противнику, и то, что многим казалось невозможным, произошло.
Франкистские войска, считавшие, что смогут в один миг овладеть столицей, топтались на месте. Маневренная война превратилась в войну позиционную. Вскоре после того, как наступательный порыв франкистов был сломлен, защитники столицы, поддерживаемые интернациональными бригадами, превратили Мадрид в неприступную крепость. Его легендарное сопротивление отныне вошло в историю вместе с лозунгом, заимствованным мадридцами у защитников Вердена: «No passaran!» («Они не пройдут!»), к которому они добавили слова, выражавшие их волю к борьбе: «Мадрид станет могилой фашизма».
Победоносная оборона Мадрида стала возможной только благодаря тому, что все людские и материальные ресурсы были брошены в бой, тогда как прежде республиканцы сражались рассредоточенно. Штаб столицы и Хунта обороны Мадрида, в которых были представлены все политические партии, играли важную роль в его обороне; и в первую очередь это относится к Коммунистической партии Испании. Для тех, кто раструбил о том, что падение Мадрида неизбежно, пробуждение, вероятно, было горьким и должно было напомнить им старую поговорку о том, что не следует делить шкуру неубитого медведя.
Но я не хотел бы оказаться единственным участником дискуссии. Полагаю, что вы ждете от нас коллективного мнения об этом событии. Поэтому я передаю слово присутствующим здесь моим товарищам, которые так же, как и я, участвовали под Мадридом в первых сражениях против международного фашизма, предвосхитивших вторую мировую войну.
И. Н. Нестеренко (дивизионный комиссар). Когда сегодня нас просят рассказать о битве за Мадрид, мне кажется, нужно попытаться понять, как франкисты замышляли ее и при каких обстоятельствах она разворачивалась.
Несколько слов по поводу обстоятельств.
6 ноября 1936 года, когда войска мятежников подошли к самым воротам столицы, правительство республики решило эвакуировать
министерства и главный штаб в Валенсию.
Это намного упростило положение дел. В Мадриде было создано новое единое командование, руководившее всеми военными операциями, которое пользовалось безоговорочной поддержкой Хунты обороны Мадрида, мобилизовавшей все ресурсы, все имеющиеся в наличии резервы и привлекшей население к участию в обороне.
Раньше правительство и штаб раздирали различные, порой противоположные мнения относительно возможности или невозможности обороны Мадрида, что проявлялось в следовавших один за другим приказах и контрприказах, отдаваемых немногочисленным организованным силам, имевшимся в их распоряжении. Теперь же ситуация, хотя и остававшаяся еще очень серьезной, сразу прояснилась. Был разработан план операций. Прежний беспорядок сменился твердым руководством, централизованным ведением военных действий из ставки единого командования.
Франкисты были убеждены в том, что они возьмут Мадрид, как брали на протяжении лета и нескольких недель осени один за другим города Андалусии, Ла-Манчи, провинции Толедо и города к югу от столицы.
Если внимательно проанализировать с картой в руках «триумфальный марш» мятежников от Севильи до Мадрида, то становится ясным, что они продвигались вдоль дорог государственного значения и никогда не давали боя, углубившись более чем на 40—50 километров в ту или иную сторону.
Мятежники ограничивались тем. что подавляли один за другим очаги сопротивления. Никакого организованного отпора они не встретили. Единственное, что препятствовало их продвижению,— это небольшие колонны пехоты, которые, естественно, не смогли помешать им оказаться на подступах к столице.
Вся стратегия франкистов носила характер колониальной карательной экспедиции. Когда марокканцы. Иностранный легион и другие части подошли к воротам Мадрида и началась в прямом смысле слова битва за столицу, которая требовала координации наступательных действий в широком масштабе, то все прошлые успехи предстали тем. чем они и были на самом деле, а именно карательными рейдами.
А. И. Родимцев (генерал-полковник). Еще несколько слов, чтобы покончить с этой темой. Когда я приехал в Испанию, меня сразу же направили в качестве советника в сектор Университетского городка на Мадридском фронте, где я смог составить себе представление о том, что собой представляют наши противники. Моей задачей было обеспечить оборону моста, подступы к которому прочесыва
7 Накануне
98
1936
лись тремя пулеметами. Один из них замолк, и тогда вступила в действие республиканская артиллерия. В этот момент Мерецков послал меня на разведку. Я заставил пулемет вновь заговорить. Марокканцы, уже поднявшиеся на мост, тотчас отступили. Если бы эти солдаты не были наемниками, они тут же вытащили бы сабли и вместо того, чтобы спасаться бегством, изрубили бы меня на куски. Это всего лишь ничтожный эпизод в крупном сражении, но он проливает свет на умонастроение этих солдат с того момента, когда они встречают сопротивление.
И. Н. Нестеренко. На подступах к Мадриду мятежные генералы во главе с Франко совершили стратегическую ошибку. Они мыслили еще категориями 1934 года.
В самом деле, их план операций напоминает тот, который они задумали двумя годами ранее для овладения во времена Астурийской коммуны городом Овьедо, подступы к которому защищали повстанцы. Суть этого плана состояла в штурме шахтерского городка на севере Испании силами марокканцев и Иностранного легиона при поддержке артиллерии.
Единственным новшеством в плане 1936 года было использование авиации — иностранной авиации,— тогда как в 1934 году она отсутствовала на театре военных действий.
Ко всему этому следует добавить, что силы мятежников, брошенные на штурм Мадрида в эти ноябрьские дни 1936 года, были недостаточны, чтобы предпринять наступление такого масштаба. Они попытались окружить город и отрезать путь на Валенсию, чтобы изолировать Мадрид от остальной республиканской зоны, но колонны республиканцев, несмотря на свою малочисленность, расстроили этот маневр.
Главный удар франкистов был направлен тогда по самой короткой траектории. Марокканцы и Иностранный легион атаковали Каса-дель-Кампо и Университетский городок, чтобы прорваться к самому центру Мадрида. Но они натолкнулись на 11-ю интернациональную бригаду, единственную интернациональную бригаду, введенную в тот момент в действие, и благодарая самоотверженности ее добровольцев линия фронта была стабилизирована.
Именно в эти ноябрьские дни 1936 года родилась испанская Народная армия. Героизм жителей Мадрида, не унывавших, невзирая на бомбардировки итальянской и немецкой авиации, вызывал восхищение всего мира.
То, что стратегия битвы за Мадрид, избранная франкистскими генералами, не могла обеспечить им победы, не менее очевидно и с чисто военной точки зрения, ибо она отставала от военной стратегии того времени.
Фактически речь шла уже не о карательной операции, а об осуществлении и координации в крупном масштабе наступательных действий против города большой протяженности, защищаемого колоннами, укрепившимися в кварталах, на улицах, в домах, моральный дух которых был высок, поддерживаемый присутствием жителей города и бесчисленными проявлениями народного энтузиазма.
Короче говоря, франкисты допустили серьезную ошибку, недооценили, с одной стороны, боеспособность народной милиции, сопротивление которой становилось тем более ожесточенным, что всякое отступление для нее отныне было невозможным, а с другой — ввод в действие республиканских бригад, обученных вне Мадрида, и двух первых интернациональных бригад. Совместными усилиями республиканцев и интернациональных бригад в течение двух последних декад ноября удалось сокрушить наступление франкистов.
Мы все, кто собрался сегодня здесь и кто прибыл в Мадрид в октябре 1936 года, не теряли надежды, что ситуация выправится. Мы хранили в памяти опыт ведения гражданской войны в России. Мы вспоминали о партизанских отрядах доблестных, но недисциплинированных, которые тоже чаще всего не имели никакого представления об элементарных правилах военного искусства. Наши партизаны сражались вдоль железнодорожных полотен, нисколько не заботясь о том, что происходило справа и слева от них. Они довольствовались тем, что занимали одну за другой железнодорожные станции.
В Испании дрались не вдоль железных дорог, а вдоль шоссе государственного значения; офицеры всегда имели под рукой машину, чтобы вырваться вперед или начать отступление. Более того, здесь не было стабильного численного состава батальонов и рот. Генерал Горев, наш военный атташе при испанском правительстве, принимавший активное участие в обороне Мадрида в качестве советника штаба, рассказал мне, что в течение первых месяцев войны наличный состав подразделений, участвовавших в военных действиях в Эстремадуре, за три недели менялся восемнадцать раз. Было зафиксировано множество переходов между фронтом и тылом. Унтер-офицеры, политкомиссары днем сражались, а по ночам возвращались к своим женам. Мы знали, что это был неизбежный этап формирования Народной армии и что чем больше будет возрастать опасность, тем быстрее установится дисциплина.
Франкисты, презиравшие бойцов народной милиции, считали, что республиканские силы все еще находятся в состоянии анархии первых недель гражданской войны. Вот по
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
99
чему, подойдя к Мадриду, они были убеждены, что в мгновение ока покончат свои счеты с народной милицией и войдут в город без малейшего труда. Их самонадеянность, неспособность увидеть и оценить изменения, происшедшие в лагере республиканцев, особенно появление в октябре советских танков и истребителей, отсутствие плана операций в масштабах большого города — все это в соединении с героизмом республиканских бойцов резко изменило ход событий. Но перелом произошел не в один день и не в одну ночь, как писали некоторые. Сейчас настало время рассеять легенду о «мадридском чуде», которую с самыми лучшими намерениями сочинили люди, расположенные к тому же к Испанской республике. Легенду, согласно которой военное положение столицы коренным образом изменилось в ночь с 6 на 7 ноября 1936 года в результате всенародной мобилизации, энтузиазма молодежи, женщин, стариков, устраивавших цепочки, чтобы строить баррикады.
Многие журналисты — из всех стран — распространили такую версию. Это несерьезно.
Чаша весов склонилась в пользу защитников Мадрида в итоге сложного процесса, в котором следует учитывать множество перечисленных выше факторов. И в первую очередь никогда не придавали должного значения тому факту, что колонны республиканцев, даже если им не удалось сдержать продвижение франкистских войск на подступах к столице, тем не менее нанесли урон наступающим, ослабили их и позволили прибывшим затем существенным подкреплениям сломить наступательный порыв франкистов и выиграть битву за Мадрид.
Ж. Сориа. Почему испанские республиканцы никогда не извлекали решительного стратегического преимущества из предпринимаемых ими наступлений или контрнаступлений?
А. И. Родимцев. Сражение под Гвадалахарой было последней попыткой генерала Франко овладеть Мадридом, а именно овладеть им с северо-востока. В этих условиях задача республиканского штаба заключалась в том, чтобы ликвидировать прорывы, контратаковать и, наконец, уничтожить итальянский армейский корпус с его моторизованными частями, продвигавшийся к столице по шоссе.
Этот армейский корпус состоял из четырех дивизий, причем все они были разобщены.
Хотя военные действия опять разворачивались вдоль главных шоссе, однако на сей раз условия в лагере республиканцев были совсем иными, так как они располагали разнообразным вооружением, танками, дисциплинированной пехотой, обеспеченной воору
жением и боеприпасами. Контрнаступление республиканцев оказалось иедолгим не по причине какой-либо стратегической ошибки, а из-за нехватки резервов и материальных средств.
П. И. Батов. Я согласен с вашим анализом сражения под Гвадалахарой, и в первую очередь с вашим заявлением об отсутствии резервов и средств, которые позволили бы развить достигнутый успех. Но на этом этапе своего формирования республиканская армия не овладела новыми формами ведения боя: взаимодействием наземных войск — пехоты, инженерных и танковых частей — и авиации. Она не овладела также искусством глубокого маневра на широком фронте. И наконец, франкисты имели превосходство в вооружении, особенно в артиллерии. Все это помешало развить тактические преимущества и преобразовать их в преимущества стратегические.
Рост республиканской армии всегда отставал от потребностей в вооружении, необходимом для проведения широкомасштабных наступательных операций.
Глубинная причина такого положения вещей слишком хорошо известна: это — частичная блокада республиканской Испании в результате политики так называемого невмешательства и действия итальянских и немецких подводных лодок в Средиземном море и вдоль Атлантического побережья против грузовых судов, доставлявших республиканцам оружие.
А. А. Ветров (генерал-лейтенант). Я хочу сказать несколько слов о битве за Теруэль. У всех, кто принимал в ней участие, сложилось впечатление, что эта победа, одержанная республиканцами в конце 1937 года, могла стать прологом к чему-то гораздо более значительному. Мы могли бы продвинуться по меньшей мере километров на пятьдесят дальше достигнутой нами цели.
Высшее командование республиканской армии воспротивилось этому. Чем объяснить такую позицию?
Что касается меня, то я имею некоторые основания полагать, что высшие чины генерального штаба, как, например, полковник Касадо, который впоследствии, в 1939 году, сдал Мадрид Франко, не верили в окончательную победу республики. Следовательно, нельзя считать случайностью тот факт, что не были до конца использованы все возможности, открывшиеся благодаря этому’ наступлению.
И. Н. Нестеренко. Хочу добавить к только что сказанному одно замечание. Дело в том, что в самой концепции крупных наступательных операций республиканцев таился как бы некий скрытый изъян. Этот изъян заключался в изначальном отсутствии разма
100
1936
ха, в их ограниченности. Свидетельство тому - битва за Брунете летом 1937 года, когда Индалесио Прието был военным министром. А ведь ни для кого не секрет, что Прието не верил в боевые качества армии, находившейся под его началом. Не здесь ли следует искать разгадку?
Естественно, что основная причина, помешавшая республиканцам развить успех их наступательных операций, коренится, как об этом уже говорилось ранее, в количественном неравенстве боевой техники, введенной в действие.
С другой стороны, следует отметить, что вопреки правилам любого наступления войска, начинавшие сражение, не получали подкреплений в ходе военных действий. В результате, завершив наступление, они были совершенно измотаны.
Создали ли республиканцы достаточные резервы? Хотя они сформировали армию в несколько сот тысяч бойцов, число тех, кто был сведущ в правилах ведения современной войны, было, на мой взгляд, довольно незначительным.
И наконец, я хотел бы поделиться с вами соображениями, которые высказал мне один советский генерал, воевавший со мной на фронтах Испании. Он мне сказал буквально следующее: «Когда мы располагали достаточными силами, условия местности не подходили для проведения маневра, когда же, напротив, условия местности оказывались подходящими, численность наших сил оказывалась недостаточной». Классическая противоположная зависимость «боевые силы — условия местности» сыграла свою роль в испанской войне.
Ж. Сориа. Некоторые историки считают, что теория «блицкрига», «молниеносной войны», столь близкая сердцу нацистских стратегов в годы второй мировой войны, была испытана в Испании с конца 1937 до весны 1938 года и достигла своего апогея во время Каталонской битвы в декабре 1938 — январе 1939 года. Что вы об этом думаете?
П. И. Батов. Что касается меня, то должен сказать, что ни в одном из наступлений, предпринятых франкистами, я не вижу никаких составных элементов того, что было названо «блицкригом», который гитлеровцы впервые применили во французской кампании 1940 года.
И. Н. Нестеренко. Чтобы ответить на этот вопрос, надо вначале спросить себя, из каких элементов состоит «молниеносная война»? «Блицкриг» не является ни видом боевых действий, ни тактикой. Это совершенно определенная концепция войны, которой не существовало в классической военной истории. знавшей лишь маневренную и позиционную войну.
На примере итальянского наступления под Гвадалахарой в 1937 году или прорыва франкистов к Средиземноморскому побережью в марте —апреле 1938 года, к Винаросу, разрезавшего республиканскую зону на две части, отделив Каталонию от Мадрида и от остальной Центральной зоны, можно увидеть, что обе эти операции со всей очевидностью относятся к маневренной войне, то есть военным действиям, заключающимся в том, чтобы прорвать фронт, пробить в нем бреши и осуществить операции по окружению противника.
Это не имеет ничего общего с «молниеносной войной», которая, как видно из самого ее названия, состоит в том, чтобы атаковать рубежи противника с помощью современных технических средств, действуя с быстротою молнии. Стремительно атаковать, не останавливаясь,— такая характеристика неприменима к наступательным операциям франкистов.
В эволюции стратегии франкистов можно различить три этапа. Первый — когда операции планировались как колониальные карательные экспедиции.
Второй — когда после провала этих операций началась позиционная война на подступах к Мадриду.
И наконец, третий — когда перешли к маневренной войне, которая закончилась весной 1938 года прорывом в направлении Ви-нароса. В Каталонской битве (1938—1939) франкисты одержали победу только благодаря огромному количеству военной техники, которой они располагали. (Для некоторых видов вооружений соотношение было порядка 10 к 1 в пользу франкистов.)
Ж. Сориа. Как вы объясните, что республиканцы, имея в своем распоряжении большую часть военно-морского флота, так мало его использовали?
П. И. Батов. Это непростой вопос. На военно-морской флот возлагались задачи большой сложности, к решению которых флот не был подготовлен. Особенно это касалось вопросов поддержания операций, развертывающихся на побережье. Фактически миссия кораблей республиканского флота ограничивалась тем, что они эскортировали к портам назначения грузовые суда, доставлявшие Испанской республике оружие. В выполнении этой задачи им помогала республиканская истребительная авиация, служившая как бы защитным «зонтиком» (причем довольно эффективным), ибо она держала под угрозой итальянские подводные лодки, отваживавшиеся приблизиться к испанскому Средиземноморскому побережью.
И. Н. Нестеренко. В противоположность некоторым авторам, утверждавшим, что республиканский военно-морской флот играл
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
101
лишь незначительную роль в испанской войне, наш военно-морской [атташе и] советник в Картахене Н. Г. Кузнецов, которому суждено было стать вице-адмиралом 1 и наркомом Военно-Морского Флота СССР в годы второй мировой войны, считает, что военный флот играл активную роль в доставке оружия по Средиземному морю.
Если республиканский флот все-таки не отказался от такой роли, то это, на мой взгляд, было вызвано двумя факторами.
Во-первых, матросские комитеты, которые заменили кадровых офицеров, отстраненных от должности сразу же после военного мятежа за их враждебное отношение к республике, не имели достаточной подготовки для выполнения сложных задач морского боя, а на борту кораблей, стоявших на якоре в порту Картахены, анархо-синдикалисты были больше озабочены дискуссиями, чем подготовкой экипажей к активному участию в войне.
Второй фактор совсем другого порядка. Речь идет о том, что я назвал бы злым гением морского министра Индалесио Прието. С того дня, как он занял этот пост, он твердо придерживался мнения, что не следует активизировать морские операции. Его умонастроение ничем не отличалось от умонастроения большинства кадровых офицеров. Их общей заботой было не втягивать флот в морскую войну, чтобы сохранить его в целости.
Ж. Сориа. Какую, по вашему мнению, роль сыграла в войне авиация?
Б. А. Смирнов (генерал-лейтенант). Война в Испании была самым первым театром военных действий современной воздушной войны. Авиация сыграла там новую, чрезвычайно важную роль.
Впервые в истории происходили сражения, в которых с каждой стороны принимали участие от 60 до 80, а иногда и до 100 истребителей — количество, бывшее для того времени беспрецедентным.
Кроме того, проблема превосходства в воздухе стала главной для конвоя морских транспортов, доставлявших республике вооружение, а также и прежде всего для проведения наземных операций. Если бы с самого начала наступления наши истребители не атаковали бы вражеских бомбардировщиков, бомбивших республиканскую пехоту, если бы они вместе с артиллерией не подготовили территорию, чтобы обеспечить продвижение войск, с наступлением было бы покончено.
Мы, советские пилоты, сражались в Ис
1 В июле 1988 г. Президиум Верховного Совета СССР постановил восстановить вице-адмирала Н. Г. Кузнецова в звании адмирала флота Советского Союза.— Прим. ред.
пании бок о бок с испанскими пилотами, специально обученными на самолетах с самыми высокими техническими характеристиками. Мы испытывали в бою новые машины, только что выпущенные советскими заводами.
Мы начали практиковать нанесение внезапных ударов по вражеским аэродромам с целью уничтожения самолетов на земле. Во время одной из таких внезапных атак, когда мы были встречены интенсивным огнем противовоздушной обороны (около 200 зенитных орудии, защищавших аэродром, и истребители, патрулировавшие подступы к нему с воздуха), нам удалось то, что до тех пор казалось невозможным: мы уничтожили самолеты на земле не путем бомбардировки, а только с помощью истребителей.
Так родился новый вид боевых действии, на долю которого выпал большой успех в годы второй мировой войны.
Другим новшеством в воздушной войне были ночные вылеты. Мы практиковали их во время битвы за Мадрид, где впервые и вопреки всему, что могли полагать блестящие теоретики, они сыграли не последнюю роль. Моему товарищу генералу Якушину выпала честь первому применить на практике этот вид боевых действий в воздухе. Может быть, вы скажете несколько слов об этом?
М. Н. Якушин (генерал-лейтенант). Мы были первыми, как об этом только что сказали, кто начал уничтожать самолеты на земле с помощью истребительной авиации, и мы же ввели ночные полеты.
Трудность этих полетов объяснялась многими причинами. Рассмотрим прежде всего факторы физического порядка. Нужна была большая выносливость, чтобы успешно выполнить задания, поскольку ночные пилоты, не имея возможности отдохнуть, должны были совершать и дневные вылеты. К тому же испанские летчики не были подготовлены к этому виду боевых действий, когда нужно было бомбардировать цели без всяких световых ориентиров. Вторая трудность заключалась в том, что без специальной тренировки такие вылеты не достигали своей цели. Какова была наша цель? Ее можно назвать не столько военной, сколько психологической: мы хотели породить у врага психоз страха, доказать ему, что он уязвим.
Ж. Сориа. Почему война в Испании вызвала такой глубокий отклик у советского народа и стала дтя целого поколения советских людей своего рода эпопеей?
П. И. Батов. Потому что сразу же после Октябрьской революции наша страна оказалась в сходной ситуации. Вооруженная интервенция четырнадцати иностранных держав против молодой Страны Советов заставила целое поколение добиваться чести взять-
102
1936
с я за оружие, чтобы защитить революцию, оказавшуюся в опасности. Добровольцы, вступавшие в Красную Армию, ясно сознавали цели своей борьбы, так же как и те, кто в тылу, испытывая бесчисленные трудности, делали все для защиты страны от белогвардейцев и экспедиционных корпусов мировой контрреволюции, хлынувших в Россию через все ее границы. В июле 1936 года все у нас поняли, за что сражались республиканцы. Мы сразу же солидаризировались с ними. Долг интернационалистов призывал нас помочь им в их борьбе с международным фашизмом. Мы этот долг выполнили.
И. Н. Нестеренко. Не случайно война в Испании стала для нас, советских людей, своего рода эпопеей. Мы тотчас увидели в ней образ нашего прошлого. Гражданская война и вооруженная иностранная интервенция не были для нас абстрактными понятиями. Они жили в сознании молодых и не очень молодых людей. Немногим менее двадцати лет отделяло нас от этих событий. Кроме того, наш народ ненавидел международный фашизм. И он знал, что, сражаясь против двухсот тысяч итальянских и гитлеровских фашистов, марокканских наемников и наемников Иностранного легиона, испанцы вели борьбу не только в защиту своей страны и своих революционных завоеваний, но и за свободу народов Европы. Вот почему, когда встал вопрос об отправке советских добровольцев в Испанию, бесчисленное множество людей выразило желание поехать туда. Был проведен чрезвычайно строгий отбор, установлено ограниченное число добровольцев, поскольку, как вам известно, речь шла о том, чтобы посылать не войска, а лишь военных советников и специалистов по танкам и авиации.
Прежде чем послать Испанской республике военных советников и вооружение, наша страна отправляла туда продовольствие, одежду и медикаменты, купленные на деньги, собранные по подписке, в которой участвовали миллионы советских людей.
Для молодых, которым в то время было по 15—16 лет, война в Испании стала необычной школой мужества. Она воспламенила их воображение. Когда наша страна сражалась с гитлеровскими захватчиками, многие из этих школьников стали героями, подобно молодогвардейцам из знаменитого романа Фадеева.
А. И. Родимцев. Война в Испании имела для нас, военных, столь важное значение, что перед окончанием испанского конфликта в Военной академии имени М. В. Фрунзе была создана специальная кафедра, где были собраны и систематизированы теоретические и практические данные, полученные нами на театре военных действий в Испа
нии. На всем протяжении второй мировой войны, которую я начал командиром полка и закончил командующим армией, опыт, приобретенный в Испании, был для меня неизменной точкой отсчета. Вам, конечно, известно, что я принимал участие в обороне Сталинграда. Помнится, что я получал тогда письма от товарищей, сражавшихся, как и я, в Испании. Один из них спросил меня в разгар битвы за Сталинград, можно ли сравнить Сталинград и Мадрид, и я ему ответил: «Сталинград — это ад, но бои в Университетском городке в Мадриде предвещали этот ад».
Ж. Сориа. Если подвести итог всему тому, что в плане военных действий произошло в Испании, верно ли будет сказать, что Испания была испытательным полигоном нового оружия и первым полем сражения второй мировой войны?
А. А. Ветров. Мы, танкисты, получили и испытали танки, все технические характеристики которых были тогда сверхсекретными. Советские экипажи танков, как и летные экипажи, получившие боевое крещение в Испании, использовали свой опыт в войне против гитлеровской Германии.
И. Н. Нестеренко. Значение чисто военных аспектов испанской войны велико, и было бы ребячеством отрицать это. Но ограничиться только этими аспектами значило бы попасть в ловушку, которую многие западные военные историки расставляют своим читателям, утверждая, что как для гитлеровской Германии и муссолиниевской Италии, с одной стороны, так и для Советского Союза, с другой, Испания являлась своего рода полигоном, где прошло испытание новейшего оружия, которым были оснащены армии, сражавшиеся друг с другом во время второй мировой войны.
П. И. Батов. Для нас, советских военных советников, война в Испании была важным событием. В качестве военных мы хотели подтвердить своим присутствием нашу классовую солидарность с испанским народом в его борьбе с международным фашизмом и одновременно ознакомиться с тем новым, что появилось в военной области. С момента военного вторжения гитлеровской Германии и муссолиниевской Италии в Испанию на наших глазах фактически началась вторая мировая война.
Ж. Сориа. Что, по вашему мнению, является поворотным пунктом в испанской войне с военной точки зрения?
И. Н. Нестеренко. В войне такого типа, как война в Испании, очень трудно выявить то, что вы называете «поворотным пунктом с военной точки зрения», поскольку военные события здесь неотделимы от политических.
Согласно некоторым западным авторам,
ИСПАНИЯ В ОГНЕ
103
наступление на Теруэль, хотя на первых порах и победоносное (для республиканцев), в целом нанесло роковой удар республиканской армии, поскольку оно было связано с серьезными потерями в живой силе и технике и поскольку контрнаступление франкистов завершилось, с одной стороны, вторичным захватом Теруэля, а в дальнейшем — прорывом к Средиземноморскому побережью и рассечением республиканской зоны на две части: Каталонию и Центр.
Западные военные историки не одиноки в подобном утверждении. Того же мнения придерживался и генерал Вальтер, командовавший 15-й интернациональной бригадой.
Другие историки считают, что настоящим поворотом в войне был прорыв франкистов к Средиземноморскому побережью в марте — апреле 1938 года.
Есть и такие, которые придерживаются того мнения, что поворотом в войне был конечный провал наступления республиканцев на Эбро.
Но с той же уверенностью можно утверждать, что поворотом в войне был либо момент, когда проявились глубокие разногласия внутри Народного фронта и начали играть значительную роль действия «капитулянтов», либо момент, когда Великобритания решила пожертвовать Испанской республикой в угоду честолюбивым замыслам итальянского и немецкого фашизма.
Вот сколько гипотез предложил я вашему вниманию, и они еще не все исчерпаны, причем самой важной, несомненно, была полная свобода действий, предоставленная в Испании фашистским агрессорам после мюнхенского соглашения в сентябре 1938 года. Заключив это соглашение, западные правительства фактически предоставили Муссолини свободу действий в западной части Средиземного моря.
Что же касается самой стратегии ведения войны франкистского штаба, то мне кажется очевидным, что эта стратегия явилась суммой нескольких слагаемых, а именно: испанского, которое мы охарактеризовали вначале как войну типа колониальной и карательной экспедиции; итальянского, особенно проявившегося в битве под Гвадалахарой, и немецкого слагаемого, главным образом сосредоточенного на проблемах воздушной войны.
А. И. Гусев (генерал-лейтенант). Я, как и мой друг Нестеренко, думаю, что надо быть осторожным, говоря о «повороте» в войне. А также не следует отделять военных операций от общего хода событий, как национальных, так и международных. Но тем не менее мне кажется, что битву за Теруэль можно рассматривать как «поворот в войне». И вот почему.
Хотя и правда, что республиканцы и франкисты понесли во время этого сражения тяжелые потери, тем не менее — и здесь я ссылаюсь на то, что мне говорил тогда генерал Сиснерос, командующий республиканской авиацией,— можно было считать, что республиканцы располагали достаточными резервами для того, чтобы развить это наступление.
Республиканская армия располагала тогда достаточными военными кадрами. В авиации, например, больше не стоял вопрос о том, чтобы самолеты пилотировались советскими летчиками или добровольцами из других стран. Для каждого самолета было три-четыре хорошо обученных испанских экипажа.
Главной проблемой для того момента была большая диспропорция между количеством боевой техники, которой располагали и которую на виду у всех получали франкисты, и незначительным количеством вооружения, поступавшего непосредственно к республиканцам или перевозимого через Пиренеи с разрешения французского правительства.
В связи с этим мне вспоминается разговор с генералом Григорием Штерном, советником при испанском генеральном штабе, который, кстати сказать, был одним из самых блестящих советских стратегов. Мы находились тогда в Лериде, в Каталонии, и он готовился к возвращению в СССР через Париж, «Я сделаю все возможное,— сказал он мне тогда,— чтобы убедить французское правительство пропустить советское вооружение, находящееся во Франции, поскольку таким образом они (французы.— Ред.) укрепят собственную безопасность, которой угрожает присутствие (в Испании) итальянских и немецких частей, поддерживающих Франко».
Генерал Штерн добился всего-навсего от французского правительства, чтобы 37 советских истребителей пересекли границу для защиты от бомбардировок гражданского населения Барселоны.
Если эти самолеты представляли собой ничтожную защиту для такого города, как Барселона, то мыслимо ли, чтобы республиканская армия, располагающая ограниченными вооружениями, могла бы в тот момент развернуть наступление под Теруэлем? В этом смысле битва за Теруэль была поворотным пунктом: неравенство в вооружении помешало республиканцам продолжить наступление, Это несоответствие становилось все более серьезным для республиканцев.
Ж. Сориа. Сколько военной техники отправил СССР Испанской республике с октября 1936 до декабря 1938 года? Сколько советских военных советников находилось в республиканском лагере (одновременно и в целом)?
104
1936
П. И. Батов. Не вся военная техника, которую СССР посылыл Испанской республике с середины октября 1936 года до конца декабря 1938 года, дошла по назначению из-за нападений итальянских и германских подводных лодок. Точный список опубликован в № 7 советского «Военно-исторического журнала» за 1971 год.
Ж. Сориа. Каковы, по вашему мнению, уроки испанской трагедии?
П. И. Батов. Когда в результате гражданской войны началась иностранная интервенция, республиканская Испания оказалась совершенно не подготовленной к тому, чтобы встретить лицом к лицу войну в ее современном масштабе. Урок, который я из всего этого извлек для себя, состоит в том, что нации и народы должны предвидеть испытания, навязываемые им историей. И быть готовыми мужественно встретить их.
И. Н. Нестеренко. Испанская война не была напрасной, а жертвы испанского народа — бесполезными. И вьетнамцы, и кубинцы извлекли уроки из войны в Испании. Они вспомнили, что испанские республиканцы хотя и были в конце концов разгромлены, но преодолели возникшее вначале замешательство и создали Народную армию, которая более 900 дней давала отпор международному фашизму. В этом смысле опыт войны в Испании является достоянием всех народов, борющихся за свою независимость и свободу.
Второй урок заключается в том, что война такого типа может вестись успешно только при коренной перестройке государственного аппарата и всеобщей мобилизации народа. Воевать — значит воевать до последнего! Некоторые руководители Испанской республики, к сожалению, не осознали до конца этой истины. За несколько недель до поражения Испанской республики все еще имели место проявления регионального партикуляризма, продолжались конфликты, политические разногласия. В войне такого типа политическое единство является первым условием победы.
Сориа Ж. Война и революция в Испании.
1936—1939. В 2-х т. М.. 1987. Т. 2. С. 18—27
«АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ»
Планируя агрессивные акции, японские милитаристы понимали, что в одиночку победить на Дальнем Востоке они не смогут. Это подтвердил провал вооруженных нападений на МНР в 1935—1936 годах. В марте 1936 года СССР заключил соглашение о взаимопомощи с МНР, которое предотвратило войну Японии против Монголии.
Стремление Токио и Берлина к союзу было взаимным. С помощью такого альянса Гитлер смог бы угрожать интересам США, Англии и Франции на Дальнем Востоке. 25 ноября 1936 года был подписан «анти-коминтерновский пакт» — союз Германии и Японии против СССР. Договоренность о борьбе против Коминтерна была пропагандистским прикрытием этого. Произошло резкое обострение в советско-японских отношениях.
«ОСЬ БЕРЛИН — ТОКИО» ОФОРМИЛАСЬ
За неделю до подписания правительством Хироты «антикоминтерновского пакта» полпред СССР в Японии Юренев беседовал с японским министром иностранных дел Ари-той о подготовке втайне этого документа. НКИД сообщил Юреневу содержание как самого пакта, так и его секретных статей. Москва узнала все это из донесений разведчика Рихарда Зорге.
— Мне поручено,— сказал тогда Юренев,— срочно выяснить, соответствуют ли действительности циркулирующие сведения о японо-германском соглашении.
— Я об этих слухах знаю,— ответил министр,— но все это неверно. Япония боится распространения коммунизма у себя в стране и принимает меры внутри страны. Мы сочли нужным договориться с теми государствами, перед которыми тоже возникла угроза коммунизма. Я могу конфиденциально сообщить вам, что сейчас такие переговоры происходят, но, с каким государством, не могу сказать без его согласия. Весьма сожалею. Но заверяю вас, что речь не идет ни о союзе, ни о взаимной помощи. Любой договор не будет направлен против Советского Союза. Он может быть направлен только против Коминтерна. Наша политика в отношении СССР нисколько не изменилась.
— Но, господин министр,— сказал Юренев,— все понимают, что создание «антикоминтерновского пакта» направлено против СССР. А Коминтерн — независимая международная организация, за которую мы ответственности не несем.
— Раз Коминтерн — международная организация,— ответил Арита,— то ей также нужно противопоставить международную организацию и международные полицейские меры против коммунизма. Япония не ставит своей задачей спасение всего мира от коммунизма, как это делает Германия. У нас одно желание — спасти от коммунистической опасности Японию и Азию. Антикоммунистическая борьба — это не значит борьба против Советского Союза.
АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ
105
— Борьба против Коминтерна,— возразил Юренев,— это маскировка антисоветских планов Германии и Италии, которые готовят войну. Участие Японии в блоке с Германией будет означать ее участие в антисоветской комбинации. В этом мы видим политический смысл японо-германского соглашения. Хочу предупредить, что оно нанесет тяжелый удар отношениям СССР с Японией. Если соглашение еще не подписано, то я просил бы господина министра серьезно подумать над тем, что мы говорим.
Арита не поправил Юренева, когда тот прямо назвал японо-германское соглашение. Более того, министр заявил:
— Не веря моему правительству, вы толкаете его в объятия Германии. Япония и Германия сейчас как молодой человек и девушка, которые, сохраняя свою невинность, совершенно несправедливо подозреваются в особых отношениях.
У нас есть все основания подозревать, что отношения этой пары отнюдь не невинны. А такие подозрения, как известно, опровергнуть очень трудно. И наконец, не собирается ли эта пара тайно обвенчаться, задним числом объявив о свершившемся?
В заключение Арита попросил считать беседу конфиденциальной. Однако Советское правительство, чтобы разоблачить готовящийся сговор, немедленно поручило ТАСС заявить:
Переговоры с третьим государством, которые признал господин Арита, велись с Гер-манией и привели к парафированию соглашения. Хотя в тексте его, подлежащем опубликованию, говорится о борьбе с коммунизмом, на самом деле это соглашение является прикрытием для секретного японо-германского договора о согласованных действиях Японии и Германии в случае войны одной из них с третьим государством.
Юреневу же НКИД телеграфировал:
В ответ на претензии Ариты по поводу заявления ТАСС скажите, что это якобы произошло из-за непредвиденных технических затруднений: аппарат НКИД сообщил ТАСС содержание вашей беседы до того, как была получена ваша следующая телеграмма с просьбой Ариты сохранить беседу в тайне. Поскольку японское правительство постарается скрыть от прессы и общественности сообщение ТАСС, примите меры, чтобы его содержание стало известным.
Полпред сделал все от него зависящее.
«Антикоминтерновский пакт»
25 ноября г.
Правительство Германской империи и имперское правительство Японии, сознавая, что целью Коммунистического Интернационала (так называемого «Коминтерна») является подрывная деятельность и насилие всеми имеющимися в его распоряжении средствами по отношению к ныне существующим государствам, будучи убеждены в том, что терпимое отношение к вмешательству Коммунистического Интернационала во внутренние дела наций не только угрожает их спокойствию, общественному благосостоянию и социальному строю, но представляет собой также угрозу миру во всем мире, и выражая свое намерение сотрудничать в области обороны против комунистической подрывной деятельности, заключили нижеследующее соглашение.
Статья I
Высокие договаривающиеся стороны обязуются взаимно информировать друг друга о деятельности Коммунистического Интернационала, консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер и поддерживать тесное сотрудничество в деле осуществления этих мер.
Подписание «антикоминтерновского пакта». /936 г. Справа налево: Риббентроп и японский посол в Германии виконт К. Мусякодзи
Статья II
Высокие договаривающиеся стороны обязуются совместно рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа Коммунистического Интернационала, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему.
106
1936
Статья III
Настоящее соглашение составлено на немецком и японском языках, причем оба текста являются аутентичными. Настоящее соглашение заключено на пять лет и вступает в силу со дня его подписания. Обе договаривающиеся стороны своевременно, до истечения срока действия настоящего соглашения, должны достигнуть взаимопонимания относительно характера их дальнейшего сотрудничества.
Дополнительный протокол к пакту
При подписании соглашения против Коммунистического Интернационала полномочные представители договорились о нижеследующем:
а)	соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут поддерживать тесное сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического Интернационала, а также по поводу принятия разъяснительных и оборонительных мер в связи с деятельностью Коммунистического Интернационала;
б)	соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут принимать в рамках ныне действующего законодательства строгие меры против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей стоящих на службе Коммунистического Интернационала или содействующих его подрывной деятельности;
в)	в целях облегчения указанного в пункте «а» сотрудничества между компетентными органами обеих высоких договаривающихся сторон будет учреждена постоянная комиссия, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности Коммунистического Интернационала...
Из секретного дополнительного соглашения к пакту
Статья I
В случае, если одна из высоких договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны Союза Советских Социалистических Республик или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая высокая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик.
В случае возникновения указанной выше ситуации высокие договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.
Статья II
Высокие договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения.
Статья III
Настоящее соглашение составлено на немецком и японском языках, причем оба экземпляра имеют одинаковую силу. Оно вступает в силу одновременно с соглашением против Коммунистического Интернационала и имеет одинаковый с ним срок действия.
И. фон Риббентроп	К. Мусякодзи
На русском языке публикуется впервые
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
IOS
1937—1939
СССР стремился устранить любые поводы для конфликтов с Японией, неоднократно предлагал заключить с ней пакт о ненападении. Но эти предложения отклонялись.
ЗОНДАЖИ НЕ ПРОХОДЯТ БЕССЛЕДНО
Токио, четверг, 15 апреля 1937 года
Константин Константинович Юренев (настоящая фамилия Кротовский) шестой год работал полпредом в Японии, сменив на этом посту Трояновского. Его дипломатическая работа началась в 1921 году. Тогда он, тридцатитрехлетний большевик с большим опытом революционной и партийной деятельности, член партии с 1905 года, был назначен полпредом РСФСР в Бухаре. Через год его направили полпредом в Латвию, где он проработал два года. Затем по два года он — полпред в Чехословакии, Италии, Иране. До назначения в Японию Юренев более пяти лет представлял Советский Союз в Австрии. Богатый опыт помогал ему разбираться в хитросплетениях японской политики, хотя здесь, пожалуй, было труднее, чем на всех прежних дипломатических постах.
И без того сложная ситуация в Японии еще больше обострилась в прошлом году. Тогда активизировались группировки, намеревавшиеся сформировать правительство военщины и установить милитаристский режим. В феврале 1936 года после путча реакционной организации «молодых офицеров» к власти пришло правительство во главе с Хиротой, связанное с махрово-шовинистическими кругами. Были распущены все левые организации, на компартию обрушилась волна арестов. Программа нового кабинета целиком отвечала требованиям милитаристов. Ассигнования на прямые военные расходы превысили 40 процентов бюджета.
Полпред сообщал в Москву:
Огромный военный бюджет, неслыханный рост военных заказов, превышающий производственную мощь индустрии, и увеличение пассивности торгового и платежного баланса вызвали резкое повышение цен на сырье, а вслед за этим на все остальные товары. Буржуазия спешит заранее переложить эту тяжесть на массы. Рост цен и общее вздорожание жизни ускоряют темпы инфляции и углубляют ее вредные последствия. Оппозиционное настроение к правительству Лироты, идущего на поводу у военщины, со стороны широких кругов усиливается.
Правительство Хироты разработало стратегический план агрессии под названием «Основные принципы национальной политики». Конечная цель его — установление господства Японии на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, намечалось расширить эк
спансию, завоевать огромные территории СССР, Китая, других стран. Для достижения всего этого увеличить контингенты войск, расположенных в Маньчжоу-Го и Корее, для нанесения удара по советскому Дальнему Востоку. Одной из основных задач было создание военно-морского флота сильнее американского. И наконец, правительство Хироты подписало «антикоминтерновский пакт»...
Япония не хотела оглашать текст пакта до самого последнего момента: она надеялась за несколько дней до этого заключить новую рыболовную конвенцию с СССР, выговорив для себя благоприятные условия. Но благодаря усилиям советской дипломатии этот план рухнул. А вскоре, в феврале 1937 года, пало правительство Хироты.
Новый кабинет сформировал генерал Хая-си. Портфель министра иностранных дел получил Наотаке Сато, к которому сегодня и направлялся полпред. Сато представлял крупную буржуазию, которая считала рискованным быстрое сближение с Германией: у нее были тесные связи с США и Англией. А английские и американские промышленники и банкиры, после того как СССР публично разоблачил суть «антикоминтерновского пакта», забеспокоились: у них были крупные инвестиции в Китае и в Юго-Восточной Азии, к которой подбиралась Япония. Со своей стороны токийские политики, связанные с крупной буржуазией, попытались не допустить ухудшения отношений с США и Англией, а быть может, и поладить с ними.
В японской прессе замелькали резкие антигерманские высказывания. Геринг заявил даже официальный протест японскому послу. Отношения Токио с Берлином стали натянутыми. В парламенте Сато вновь подчеркнул необходимость согласия с Англией и даже позволил себе слегка покритиковать пакт, явно рассчитывая, что его услышат в Лондоне и Вашингтоне. Пакт, сказал он, носит чисто полицейский характер из-за существования Коминтерна.
Германский посол Дирксен поспешил нанести визит министру.
— Я должен выразить сожаление,— сказал Дирксен,— по поводу яростных нападок на пакт в прессе и парламенте. За границей создается впечатление, что не только сам пакт, но и вся пронемецкая политика не одобряется политическими кругами Японии.
— В определенном смысле вы правы,— ответил Сато.— Но вы должны учесть, что пакт ухудшил японо-русские отношения и сорвал подписание рыболовного соглашения. Общественное мнение моей страны сильно этим озабочено. Дальнейшие осложнения с Москвой для нас нежелательны. Кроме того, моя ближайшая задача — улучшение связей
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
ю<>
с Великобританией, так как доступ наших товаров на рынки третьих стран сейчас затруднен. И еще одно: чтобы государство Маньчжоу-Го стало на ноги, нужны крупные капиталовложения — без англичан нам обойтись трудно.
О содержании беседы сообщила пресса. НКИД поручил Юреневу ответить на авансы Токио и прояснить взаимные позиции.
По всей вероятности, Юренев мог примерно так проанализировать обстановку: «На длительное улучшение отношений рассчитывать не приходится. Но пока здесь считают, что Берлин больше Японии выиграл от «антикоминтерновского пакта», можно попробовать. Германия рассчитывает с помощью Японии осложнить обстановку в Восточной и Юго-Восточной Азии: это оттянуло бы силы Советского Союза на Дальний Восток, а Англии, Франции и США — на тихоокеанский театр. В результате усилились бы позиции Германии в Европе. Япония же ожидает от Гитлера поддержки своей политики против Советского Союза и Китая. Но СССР — не сегодняшняя цель Германии, а в Китае у Берлина и Токио трения. Япония хочет вытеснить германский капитал из Китая и целиком подмять эту страну под себя. К тому же японцы отказываются возвратить Германии ее колонии, утраченные после мировой войны».
...Как всегда, Сато был безукоризненно вежлив. Беседа велась с глазу на глаз по-французски, хотя Юренев мог изъясняться и по-японски, а Сато немного знал русский язык. В начале века он несколько лет служил в японском посольстве в Петербурге. Но деликатный характер беседы требовал знания тонкостей языка.
— Мое правительство,— начал Юренев,— с радостью восприняло весть о вашем назначении министром иностранных дел. Мы, однако, понимаем, что у вас будут затруднения. Мы имеем в виду японо-германское соглашение — не открытую его часть, в которой говорится о борьбе с Коминтерном, а секретный протокол. Не пытайтесь, по примеру Ариты, по крайней мере в частных разговорах, опровергать наличие этого протокола. Нам точно известен его текст. Соглашение нанесло тяжелый удар по нашим отношениям. Мы вынуждены теперь всегда, при разрешении всех спорных вопросов, помнить о нем. И поймите меня правильно, речь идет не о репрессиях или мести, а о самозащите. Мы хотим жить с Японией в мире. Но мы будем оберегать наши границы и выступать по дипломатическим каналам или, если потребуется, иначе, как только появятся опасения, что японская агрессия может быть направлена в нашу сторону. Мы хотели бы улучшения отношений с Японией.
Но если это теперь невозможно, то надо хотя бы воспрепятствовать их ухудшению.
— Я лично,— ответил Сато,— всемерно стою за упрочение связей между нашими странами, но прошу учесть то, что я не один...
Сато так и не закончил фразу. Подождав какое-то время, Юренев сказал:
— А ухудшение неизбежно и в связи с «антикоминтерновским пактом», и из-за столкновений на советско-маньчжурской и монгольско-маньчжурской границах. Чрезвычайно важно поскорее создать пограничные комиссии. Кроме того, если говорить о чисто дипломатических делах, большие сложности возникают из-за дискриминационного режима, который установлен для советского посольства... Это, конечно, не все причины, осложняющие наши отношения, и заявление мое не официальное, а частное. Я говорю это лишь для того, чтобы вы лучше понимали нашу позицию.
Сато, как доложит в Москву Юренев, был «весьма любезен, сдержан и осторожен в выражениях».
Такие зондажи не проходили бесследно, они оказывали влияние на отдельных политиков и на различные группировки в правящих кругах. К тому же они хотя бы на короткое время смягчали напряженность между Японией и СССР.
В июне на смену правительству Хаяси — Сато пришел кабинет принца Коноэ. Коноэ, зять барона Сумитомо — владельца одного из самых крупных японских концернов, был тесно связан с придворной бюрократией. Принц попытается сгладить противоречия между сторонниками войны против СССР, но не преуспеет. Верх возьмет точка зрения тех, кто выступит за немедленную войну в Китае в плане подготовки вооруженной схватки с СССР. «Если рассматривать теперешнюю обстановку в Китае с точки зрения войны с СССР,— заявит начальник штаба Квантунской армии Х.Тодзио в июне 1937 года,— то наиболее целесообразной политикой является нанесение прежде всего удара по Нанкинскому правительству Китая, что устранило бы угрозу нашему тылу».
Оставалось лишь найти повод для начала военных действий.
В. Воронцов
ЛУГОУЦЯО
Осенью 1936 года Чан Кайши неоднократно встречался в Нанкине с японским послом Кавагое. Послу вменялось в обязанность поддерживать тайные контакты с Чан Кайши и стремиться склонить гоминьдановского лидера к соглашению с Токио на пред
но
1937—1939
лагаемых японской стороной условиях. 6 марта 1937 года, посетив Чан Кайши, Кава-гое прямо спросил его: правда ли, что, как отмечалось в прессе, между Нанкинским правительством и КПК достигнут компромисс? Чан отрицал достоверность сообщений. «Правительственная политика по отношению к КПК,— заявил он,— не изменилась*. Чан блефовал. Он, как и прежде, опасался войны с Японией, видя в ней угрозу своему положению в партии и государстве.
В генеральном штабе Японии в это время обсуждались предложения Квантунской армии о захвате Северного Китая, о нанесении удара по Нанкину. В мае японцы решили, что им необходимо закрепиться в Северном Китае. В середине месяца японские самолеты стали совершать полеты в сторону Пекина, сбрасывая над городом пропагандистские листовки.
8 июля 1937 года Чан Кайши получил доклад о событиях у моста Лугоуцяо. Старинный мраморный мост через Юндинхэ, построенный в 1190 году и расположенный в 15 километрах к юго-западу от Пекина, иногда называли мостом Марко Поло. Великий путешественник упомянул этот мост в своей книге. Район представлял для японцев стратегический интерес.
В ночь на 8 июля японские солдаты приступили к учениям восточнее моста Лугоуцяо. Вскоре они попали под обстрел китайского подразделения. Появилась версия: во время инцидента пропал японский солдат. И японская пропаганда целиком возложила вину за события «на коммунистические элементы 29-й армии».
Японский кабинет представил эти события как запланированный «недругами» Токио инцидент. Премьер-министр Коноэ, выступив перед журналистами, грозил: терпению пришел конец, в Китай будут направлены дополнительные силы для пополнения японского контингента. Инцидент привел в замешательство сторонников умиротворения захватчиков. Они не могли не считаться с растущим в стране возмущением — нашествие выходило за рамки допустимых границ. Чан Кайши предъявил Токио свои требования: признать ответственность за инцидент у моста Марко Поло, принести свои извинения, компенсировать потери и обещать, что подобного рода акции не повторятся. Он отдал приказ командованию 29-й армии не отступать, не принимать требований японцев.
Расчет японцев на внезапность нападения, на капитуляцию противостоящих им китайских войск не оправдался. Подразделения 29-й армии, перейдя в контрнаступление, отбили Лугоуцяо. Приказ Чаи
Кайши не принимать требований японцев соответствовал патриотическому подъему, охватившему всю страну. В канцелярию генералиссимуса хлынули телеграммы, петиции, письма, авторы которых требовали решительных действий против агрессора. Население с вдохновением воспринимало лозунги китайской компартии: «Северный Китай в опасности!», «Все на войну сопротивления!» Вооруженные силы КПК получили приказ защищать Северный Китай, оборонять линию по железной дороге Пекин — Тяньцзинь.
Генерал Такэо И май счел поведение противника вызывающим. Его ультиматум звучал категорически: наказать виновных, вывести все китайские войска из зоны железной дороги Пекин — Тяньцзинь. Японское командование, не дождавшись ответа на ультиматум, начало наступление на Пекин, Тяньцзинь и другие важные пункты. Чан Кайши расценил инцидент у Лугоуцяо как попытку задавить Нанкинское правительство до того, как оно будет способно принять решение. В его прокламации говорилось: «Если мы позволим событиям такого рода развиваться без контроля, то Пекин, веками бывший столицей нашей страны, культурным и политическим центром и бастионом Северного Китая, будет вторым Мукденом». Капитуляция не входила в планы Чан Кайши, и японцы, понимая это, стремились военными средствами толкнуть своего противника на отказ от сопротивления.
В конце июля 1937 года пал Тяньцзинь. Японское командование бросило основные силы на Шанхай, подвергнув его жесточайшим бомбардировкам. Чан Кайши сосредоточил у Шанхая достаточно крупную армейскую группировку, но отдал приказ не ввязываться в военные действия. Зачем жертвовать собственными силами, если США и Англия не должны были допустить японцев к своим заветным анклавам. Но Чан Кайши просчитался. Западные державы, по существу, поощряли агрессию. Более трех месяцев китайские войска, невзирая на приказ Чан Кайши, вели ожесточенные бои за Шанхай. Китайские патриоты — рабочие, ремесленники, студенты, как и во время первой шанхайской обороны, вступили с солдатами в схватку с врагом. Но агрессор имел военное преимущество.
Японские войска, сломив сопротивление китайской армии, двинулись к древней китайской столице. Этот бросок иногда сравнивали с движением монгольских орд, взламывающих ворота Великой Китайской стены. Командование китайских войск, стремясь обеспечить спокойное отступление, избегало втягиваться в бои.
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
111
7 августа японское командование официально объявило о вступлении императорской армии в Пекин. Западный корреспондент обратился с вопросом к группе японских солдат: почему они здесь? Мы, японцы, ответил один из солдат, миролюбивы, но китайцы продолжают тревожить нас. Другой сослался на необходимость отомстить за погибших соотечественников. А третий заявил: «Мы пришли спасти Китай от коммунизма». Крестьянский паренек видел в этом исполнение своего долга — служить императору.
В условиях нависшей над страной угрозы порабощения Китай, как никогда, нуждался во внешней опоре. В самый тяжелый для китайского народа час северный сосед протянул ему руку помощи, подписав 21 августа с Китаем договор о ненападении. Китайский народ не остался в одиночестве. Страна Советов оказывала военную помощь сражающейся с фашизмом Испании, перестраивала свою экономику на военный лад в преддверии второй мировой войны. И, несмотря на это, советские кредиты, оружие, боевая техника стали важнейшим подспорьем для Китая в его борьбе с захватчиком. Чан Кайши осознавал, что развитие советско-китайского сотрудничества предполагает изменение его отношения к КПК, к проблемам единого фронта. На переосмысление прежней политики подталкивали и рост влияния в стране КПК, популярность в народе идеи единого фронта в связи с расширением японской агрессии.
Сразу же после Лугоуцяо Чан Кайши получил от КПК официальную декларацию с предложением о сотрудничестве между партиями. Но прояпонские элементы в гоминьдановском правительстве делали все, чтобы сдержать усилия по сопротивлению Японии. Хэ Инцин открыто заявил: Китай будет оккупирован за семь дней, если начнется война сопротивления. Пораженческие настроения захватили министерство иностранных дел. «Примиренчество приведет к беспорядку,— отмечалось в докладах МИД— сопротивление — к поражению». Гоминьдановский министр иностранных дел выступил в канун взятия японцами Пекина с весьма пессимистическим прогнозом: недостаток средств и разгром лучших китайских войск на Севере сделали невозможным для Китая дальнейшее сопротивление. Он даже объявил о достижении предварительного соглашения по поводу прекращения военных действий.
Новый подход Чан Кайши к сотрудничеству с КПК в борьбе с Японией незамедлительно сказался на положении в армии. 20 августа 1937 года из основных сил Красной армии формируется 8-я Национально
революционная армия под командованием Чжу Дэ. Чан Кайши официально признает 8-ю армию. Она получает от Гоминьдана три дивизии и одну бригаду. Чжу Дэ, пользовавшийся авторитетом не только в частях 8-й армии, но и в гоминьдановских, сычуаньских, юньнаньских войсках, стал заместителем командующего шаньсийским фронтом. Выступая перед военнослужащими этих формирований с докладами, он в положительных тонах высказывается о Чан Кайши. Заместителем Чжу Дэ стал Пэн Дэхуай. В роли заместителя начальника политотдела армии как энергичный работник проявил себя Дэн Сяопин.
23 сентября 1937 года Чан Кайши объявил о готовности сотрудничать с КПК. В гоминьдановской печати появляется совместная, предложенная коммунистами декларация об основных принципах сотрудничества. В декларации звучал призыв к немедленному заключению договора с СССР, установлению с ним тесного единения «как с наиболее надежным, наиболее могущественным государством, наиболее способным оказать Китаю помощь в войне против японских захватчиков». Результатом переоценки прошлого опыта стало решение Чан Кайши об удалении из Национального правительства скомпрометировавшего себя прояпонской линией министра внутренних дел Чжан Цюбина и других; он не только сместил с должности, но и казнил ряд генералов и губернаторов.
Воронцов В. Судьба китайского Бонапарта.
М., 1989. С. 159—163
Пэн Дэхуай 1
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАРШАЛА
После инцидента у Лугоуцяо китайская рабоче-крестьянская Красная армия была реорганизована в 8-ю армию в составе Национально-революционной армии. Был создан главный штаб 8-й армии с командующим Чжу Дэ, я стал заместителем командующего, Жэнь Биши — начальником политотдела, Цзо Цюань — заместителем начальника политотдела. В партии были организованы подкомиссии военного совета. Чжу Дэ стал секретарем подкомиссии Северного Китая. Жэнь Биши по совместительству исполнял обязанности начальника секретариата, постоянный комитет был организован из нас троих. Все командиры и политкомиссары дивизий, а также Цзо Цюань, по-моему, являлись чле-
' Пэн Дэхуай (1898—1974) —заместитель премьера Госсовета и министр обороны КНР в 1954—1959 гт. Член Компартии Китая с 1928 г., член ЦК КПК с 1934 г., член Политбюро ЦК КПК с 1935 г.— Прим. ред.
1937— 1939
нами подкомиссии военного совета (сейчас я точно не помню). В то время основные силы Красной армии составляли 32 тысячи человек. Мы сформировали из 4 тысяч человек бригаду, несшую охранные функции в Северной Шэньси вместе с небольшим полком, охранявшим пограничный район Шэньси _ Ганьсу — Нинся. 1-й фронт в составе 14 тысяч человек был преобразован в 115-ю дивизию под командованием Линь Бяо, 2-й фронт в составе 6 тысяч человек — в 120-ю дивизию, ее командиром стал Хэ Лун; 4-й фронт в составе 8 тысяч человек был преобразован в 129-ю дивизию под командованием Лю Бочэна.
Штаб фронта созвал в городке Юньяне первое совещание кадровых работников на уровне полка и выше для обсуждения линии, принятой на совещании ЦК КПК в Лочуани (август 1937 года), и выступления председателя Мао. Я выступил в Юньяне по вопросам единого национального антияпонского фронта. После реорганизации, подчеркнул я, мы должны особенно серьезно бороться с военщиной, бюрократизмом и не отрываться от масс. Я говорил о необходимости четырех гарантий: абсолютного руководства 8-й армией со стороны КПК, абсолютного преобладания в армии солдат рабоче-крестьянского происхождения, продолжения наших замечательных традиции политической работы, решительной поддержки нашей системы по литучебы. На совещании также выступили товарищ Жэнь Биши и ответственные товарищи от всех дивизий.
В сентябре товарищ Чжоу Эньлай попросил меня сопровождать его в Тайюань для встречи с Янь Сишанем, командующим 2-й военной зоной. По дороге до нас дошли толки, показавшие, как все, особенно в Тай-юани, надеялись на скорое вступление Красной армии в войну против Японии. Народ верил, что КПК и Красная армия будут соотрудничать в этой войне со всеми антияпонскими силами.
Чтобы укрыться от бомбардировок японской авиации, Янь Сишань расположился в деревушке уезда Госянь, что севернее Тайюани. После переговоров с ним Чжоу Эньлай пригласил меня поехать с ним под Датун для встречи с Фу Цзои, командующим 7-й армейской группой армии Гоминьдана. В то время японские войска только вышли в Датун, японская армия уже захватила Тяньчжэнь и Янтао. Войска Фу Цзои поспешно отступали. На второй день мы вернулись в Госянь, где условились снова встретиться с Янь Сишанем и обсудить наши предложения относительно обороны Шэньси, создания долговременных оборонительных сооружений в Яньмэньгуане, Жуюекоу, Пинсингуани и Нянцзыгуани, а также вопросы обороны
Пинсингуаня и Яньмэньгуаня (этого требовал Ян Сишань).
Покинув штаб в Северной Шэньси, я стал обдумывать, как 8-й армии одержать первую победу в войне сопротивления японской агрессии. Она была очень нужна, чтобы поднять авторитет КПК и 8-й армии, помочь рассеять ежедневную боязнь прихода японцев, поднять боевой дух всех войск в анти-японской войне, развернуть движение масс. В Госяне я сказал Янь Сишаню: «Вы защищаете Пинсингуань с фронта, наша же 115-я дивизия выйдет из Утая, Линцю и района Вэйсянь, скрытно сосредоточится с двух сторон дороги, по которой будет наступать противник. Когда наступление начнется, мы вместе атакуем его с флангов и тыла. Наша 120-я дивизия организует засаду на северо-западе Шэньси, дождется, когда противник начнет наступление на Яньмэньгуань, и также атакует его с флангов». Янь был вполне удовлетворен моим планом.
Вскоре в районе Пинсингуани бригада моей 115-й дивизии напала из засады на сводный японский отряд (около полка) дивизии Ита-гаки и уничтожила большую его часть. Мы одержали первую победу. Это было и первым поражением японской армии после «инцидента 7 июля» 1937 года.
Воодушевленный победой под Пинсингу-анью, Вэй Лихуан, заместитель командующего 2-й военной зоной, возглавив около пяти соединении, стал закрепляться в районе Синькоу. Японская армия после задержки у Пинсингуани и Яньмэньгуани возобновила движение в направлении города Тайюань. Под Синькоу она встретила довольно решительное сопротивление гоминьдановских войск. А тем временем полк Чэнь Силяня и Се Фучжи нашей 129-й дивизии ночью, воспользовавшись темнотой, атаковал аэродром противника в Янминбао. Было сожжено более 20 японских самолетов, уничтожено около батальона из гарнизона противника. Этот успех значительно поднял боевой дух частей Вэй Лихуана под Синькоу. Две военные победы сыграли немалую мобилизующую роль для народных масс Северного Китая, авторитет 8-й армии рос день ото дня, росло и число желающих вступить в нашу армию.
Товарищ Чжоу Эньлай вновь попросил меня сопровождать его в город Баодин для встречи с Чэн Цянем, в то время начальником главного штаба военного комитета Гоминьдана. (Чжоу Эньлай от имени ЦК КПК вел с ним переговоры о создании единого антияпонского фронта с Гоминьданом.— Прим, ред.) По пути в главный штаб мы проехали городок Синькоу, где еще шли бои. Обороняющиеся не сдавались. Они стояли насмерть на своих позициях, но не решались собрать силы для атаки там, где
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
противник слабее, и тем более не думали ударить по нему с флангов и тыла. Войска Вэй Лихуана придерживались жесткой догмы: нельзя сражаться без огневого прикрытия, даже когда атакуешь с фланга или тыла. Когда мы прошли Шицзячжуан по дороге в город Тайюань, товарищ Чжоу Эньлай пригласил меня поехать в Нянцзыгуань и встретился с Хуан Шаохуном, в тот период заместителем начальника штаба 2-й военной зоны.
В то время я как представитель 8-й армии много ездил для связи и занимался формированием единого антияпонского фронта.
Относительно инструкции подкомиссии военного совета
8 октября 1937 года подкомиссия военного совета в Северном Китае издала директиву, родившуюся под влиянием победы, одержанной 115-й дивизией 8-й армии. В директиве город Тайюань значился как оплот анти-японской борьбы в Северном Китае. В действительности же Тайюань вскоре пал.
Совершенно очевидно, что директива нереально оценивала подготовленность Японии к агрессии против Китая во всех областях (в политической, экономической и особенно военной). В то же время она переоценила силы гоминьдановских войск и их прогрессивный характер. Все это расслабляюще действовало на проведение политики опоры на собственные силы, на мобилизацию масс, на организацию партизанской войны и на подготовку к длительной и упорной борьбе. Расслабляюще это действовало и на меня.
В тот период товарищи из подкомиссии еще не уяснили себе, что партизанскую войну в тылу противника надо понять как стратегическую задачу. Мы еще представляли довольно туманно курс, который товарищ Мао Цзэдун выдвинул на совещании в Лочуа-ни: «Партизанскую войну считать главным, не расслабляться и в благоприятных условиях вести маневренную войну». Мы еще не понимали, что это был курс на длительное сопротивление Японии в тылу противника. Я тоже в тот момент довольно смутно представлял, что главное, а что — второстепенное: «маневренная война» или «партизанская война». Это было причиной, почему я в одних случаях употреблял термин «маневренная партизанская война», а в других — «партизанская маневренная война».
Директива от 8 октября была написана на основе поверхностной информации и исходила из субъективных пожеланий. Поэтому она не могла выдержать проверки практикой и оказалась ошибочной. Я не присутствовал при ее разработке и обнародовании, так как сопровождал товарища Чжоу Эньлая
в поездках в Баодин, Шиц и другие пункты по вопросам создания единого фронта. Прочел я ее после возвращения из резиденции Вэй Лихуана в штаб 8-й армии. Я не знал, кто ее составлял, однако после ознакомления с ней не стал возражать. И хотя взгляды, отраженные в директиве, не были моими, с некоторыми из них я был согласен. Эта директива исходила из того, что противник скоро будет побежден. Перед поездкой в Баодин я как-то беседовал с несколькими товарищами, в том числе с Чжу Дэ, Жэнь Биши, Цзо Цюанем. «Говорить, что японская императорская армия непобедима — это миф,— заявил я.— Если бы 8-я армия постоянно имела 20 тысяч человек, вооружение и снаряжение, как у Чан Кайши, и если бы гоминьдановские войска как следует обороняли свои стратегические позиции, а наши войска вели бы маневренную войну, ловко били противника и мобилизовали массы на борьбу с японцами, то противнику было бы очень трудно войти в Шаньси». Такая склонность к недооценке противника, идея быстрой победы, видимо, имели влияние и на других товарищей. Я был одним из членов постоянного комитета подкомиссии военного совета, поэтому я тоже нес ответственность за ошибки этой директивы...
♦ * ♦
Летом 1939 года, после того как японские войска приостановили стратегическое наступление по фронту, Гоминьдан начал раздувать антикоммунистическую пропаганду, распространяя слухи о каком-то «беспорядке, вносимом КПК», заявляя, что «8-я армия кочует с места на место, но не ведет сражений и отказывается слушать приказы». В июне гоминьдановцы убили, закопав живьем, товарищей из отдела связи Новой 4-й армии в Пинцзяне (провинция Хунань). Военачальники Ши Юсань и Цинь Цижун в провинции Шаньдун, Чжан Иньу, Чжу Ху-айбин и Хоу Жуюн в провинции Хэбэй прикрывались ант ия по нс ким знаменем, не делая ни одного выстрела по японцам, однако нападали на тылы 8-й армии, убивая местных кадровых работников, которые вели борьбу против Японии. В Шаньси Янь Сишань развязал «цюлиньский инцидент» ‘. уничтожал
1 В марте — июне 1939 г. Янь Сишань в городке Ц юл и не уезда Сюаньчуань провинции Шаньси собрал совещание высших военных, провинциальных и местных чиновников провинций Шаньси и Суйюань, замышляя уничтожить «Новую армию» («молодежные отряды, не боящиеся смерти и борющиеся с врагом») и «Лигу самопожертвования во имя спасения родины», развернуть бон против коммунистов и капитулировать перед противником.— Прим. ред.
1 14
1937—1939
антияпонски настроенных кадровых работников и коммунистов, напал на «антияпонс-кие отряды, не боящиеся смерти».
Кровавая резня кадровых работников Новой 4-й армии в провинциях Хэнань и Хубэй была еще более серьезной. Специальный уполномоченный в Суйдэ (провинция Шэньси) Хэ Шаонанъ был завербован для подрывной деятельности на границе особого района Шэньси — Ганьсу — Нинся. Он организовал пост проверки в Саньюани, задерживая транспортные средства и персонал 8-й армии. Подобных инцидентов было в то время такое множество, что их трудно перечислить.
Проблемы Дальнего Востока. 1987. № 5. С 135—138
В АТМОСФЕРЕ КАПИТУЛЯЦИИ ПЕРЕД ЯПОНИЕЙ
3 ноября 1937 года в Брюсселе открылась конференция 19 государств, которая обсудила вопрос о японской агрессии в Китае. Советское правительство потребовало применить санкции против Японии. Но конференция лишь морально осудила Японию и ограничилась добрыми пожеланиями в адрес Китая. США и Англия, провоцируя советско-японскую войну, пытались убедить СССР выступить против Японии: мол, в таком случае Токио даст задний ход.
Потемкин, представлявший в Брюсселе Советский Союз, сообщил в Москву:
Конференция закрылась в атмосфере капитуляции перед Японией и явной подготовки к сговору с ней. Ведущую роль в этом играют англичане, которые ссылаются на невозможность добиться чего-либо положительного от Америки. Американцы же стали распространять слухи о прямых переговорах, которые англичане якобы уже ведут с Японией. В действительности, по-видимому, Англия, Америка и Франция совместно нащупывают в Токио почву для соглашения. О коллективной помощи Китаю всерьез не говорит никто. Англичане прямо нам заявили, что это частное дело заинтересованных государств. Наша тактика сдержанности оказалась единственно правильной. Не сумев втравить СССР в драку с японцами, такие державы, как Англия, предпочитают сговориться за счет Китая с Японией, которая в глазах даже своих капиталистических соперников, не исключая и «великие демократии», остается одним из факторов борьбы против СССР и коммунизма.
Попустительствуя агрессии, Запад фактически станет пособником японских милитаристов в их захватнической войне в Китае.
СССР вновь предупредит мир об опасных последствиях попустительства агрессии. Советский представитель в Лиге Наций заявит:
— На Азиатском материке без объявления войны, без всякого повода и оправдания одно государство нападает на другое — на Китай, наводняет его стотысячными армиями, блокирует его берега, парализует торговлю. И мы находимся, по-видимому, лишь в начале этих действий.
Из воззвания ИККИ
Москва, ноябрь 1937 г.
Пролетарии и трудящиеся!
Борьба испанского и китайского народов за свободу, независимость и мир — кровное дело международного пролетариата, дело всех народов. Ни один рабочий, ни один демократ не может не содействовать победе испанского и китайского народов. Эта победа — победа дела свободы и мира, победа всего передового, прогрессивного человечества. Нет более повелительной задачи всех искренних сторонников демократии и мира, чем всемерное содействие поражению германского и итальянского фашизма в Испании, японской фашистской военщины в Китае.
Помните, трудящиеся, что от исхода борьбы в Испании и Китае зависит, удастся ли фашистским разбойникам ввергнуть человечество в новую мировую империалистическую бойню. Вслед за нападением на Испанию и Китай новые злодеяния готовит фашизм против народов. Под ударом стоят народы Европы: Чехословакии, Австрии, Бельгии, Балкан и других стран. Против французского народа точит штык германский фашизм. Народам Азии и странам Тихого океана угрожает японский милитаризм. И с запада и с востока фашистские разбойники готовят нападение на великую страну социализма, отечество всех трудящихся.
Защищая сегодня Испанию и Китай, вы защищаете дело всеобщего мира, вы защищаете от фашистского нападения другие народы, вы защищаете себя, свой очаг, своих детей от разбоя фашизма.
Не верьте, рабочие и трудящиеся, лицемерам и обманщикам, которые говорят, что они своей политикой «невмешательства» спасают дело мира. При помощи этой политики они проводят блокаду республиканской Испании и Китая, поддерживают Франко, помогают фашистским агрессорам, поощряют их в разжигании новых империалистических войн.
Требуйте от всех правительств буржуазнодемократических стран решительной борьбы против фашистских агрессоров. Требуйте применения всех необходимых мер воздействия для обуздания зачинщиков войны.
Крепите ваш братский союз с СССР для беззаветной защиты дела мира, дела свободы и независимости испанского и китайского народов.
Сомкните ваши ряды в несокрушимый единый фронт как в каждой отдельной стране, так и в международном масштабе. Не допускайте больше
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
115
саботажа реакционными лидерами социал-демократии единства действий международного рабочего движения в защиту испанского и китайского народов.
Исполнительный комитет Коммунистического Интернационала
Коммунистический Интернационал.
1937. № 10—11. С. 13
В результате японской агрессии в Китае создалось крайне тяжелое положение. Только СССР оказал ему поддержку, заключив 21 августа 1937 года договор о ненападении. Советский Союз поставлял в Китай вооружение и снаряжение, направлял военных советников и добровольцев.
Ван Цзыфэй 1
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О СОВЕТСКИХ ЛЕТЧИКАХ-ДОБРОВОЛЬЦАХ
Война китайского народа против японского вторжения, начавшаяся 7 июля 1937 года, стала небывалой по размаху и величию народного духа национально-освободительной войной против империалистической агрессии.
После потери Нанкина [декабрь 1937 года] центр освободительной войны переместился в Ухань, фактически ставший столицей в военные годы. Здесь собрались крупнейшие партийные, административные и военные работники Гоминьдана, руководители партий и группировок, представители культурных и общественных кругов. Для того чтобы способствовать объединению страны в антияпон-ской войне, КПК, проводя политику национального единого фронта, специально направила в Ухань делегацию для руководства работой провинциальных партийных организаций Южного Китая.
Ухань — центр пересечения водных и сухопутных транспортных артерий страны. Японские агрессоры, пользуясь своим превосходством в военно-воздушных силах, бросили крупные авиационные подразделения на Ухань, неоднократно и варварски бомбардируя его. Городу был нанесен неисчислимый материальный ущерб, погибло множество людей. В этот период китайские летчики-патриоты бесстрашно вступали в противоборство с противником, совершили немало славных подвигов. Однако из-за недостатка самолетов и тяжелых потерь об
1 Ван Цзыфэй — руководитель группы по изучению СССР Центра исследований международных проблем при Госсовете КНР.— Прим. ред.
щим превосходством в воздухе по-прежнему владели японские захватчики.
С момента вторжения японского империализма в Китай советский народ выражал сочувствие делу национального освобождения Китая, рассматривая поле битвы в Китае как важную базу мировой антифашистской борьбы, оказывал Китаю мощную моральную и материальную поддержку. В августе 1937 года Советское и китайское правительства подписали Договор о ненападении между СССР и Китайской республикой. СССР выступил с осуждением японских агрессоров и заявил о поддержке войны сопротивления китайского народа. Весной 1938 года советский народ, поддерживая сопротивление китайского народа, направил в Китай своих лучших сынов и дочерей — отряд летчиков-добровольцев и других военных специалистов.
Кроме того, Советский Союз поставлял Китаю самые современные бомбардировщики
Охранная грамота
советских летчиков-добровольцев
СБ, а также И-15 и И-16 — единственные из советских боевых самолетов, имевшие в то время стальные крылья. В качестве базы материального обеспечения использовались аэродромы в Ханькоу и Наньчане, где были размещены основные силы китайской авиа
I I С
1437 1934
ции. В период до и после сражений под Уханем количество советских бомбардировщиков и истребителей превышало тысячу единиц, число летчиков — 2 тысячи. Это была мощная поддержка, оказанная советскими людьми китайскому правительству в войне сопротивления. Советские добровольцы, прибывшие в Ухань на самолетах новой модели «Катюша» (легкие бомбардировщики СБ), вместе с китайскими летчиками совершали боевые вылеты, демонстрируя бесчисленные примеры героизма.
Особенно незабываемыми были три воздушных боя в небе над Уханем. 18 февраля 1938 года при ясной погоде и отличной видимости в 9 часов утра над Уханем раздался сигнал воздушной тревоги. В небо Уханя вторглись 50 японских тяжелых бомбардировщиков, которых сопровождали 20 истребителей. Навстречу им с аэродромов, расположенных в различных пригородах Уханя, поднялись самолеты китайских летчиков и советских добровольцев, с четырех сторон атакуя японские самолеты. В 50—70 километрах от центра города разразился яростный бой, который продолжался около шести часов. Были сбиты 12 и повреждены 10 японских самолетов, пострадали около 100 летчиков. Это был один из самых крупных воздушных боев после начала войны сопротивления японской агрессии. Наша сторона потеряла в бою четыре боевые машины, геройски погибли командир четвертого отряда истребителей Ли Гуйдань, заместитель командира отряда Люй Цзичунь, отдали жизнь делу национального освобождения Китая командир отряда истребителей А. Рахманов и несколько летчиков-добровольцев.
29 апреля 1938 года, в день рождения японского императора — национального праздника Японии, японское командование решило преподнести императору боевой подарок. Из Аньхуэ и Цзянси по направлению к Уханю вылетели 39 японских самолетов из состава второй авиационной бригады во главе с командующим японскими ВМФ и ВВС. Навстречу им поднялись 67 самолетов советских и китайских летчиков.
В тот день весь Ухань мог слышать звуки воздушного боя, продолжавшегося 30 минут. Был сбит 21 японский самолет (включая 11 тяжелых бомбардировщиков), убиты 50 и взяты в плен два японских пилота. Представители разных слоев населения слали воздушным героям поздравительные телеграммы, вручали им благодарственные подарки. С нашей стороны потери составили 12 самолетов и пять летчиков.
Авиационный корпус ВМФ Японии отнюдь не смирился с «праздничным» поражением в воздухе. 31 мая на бомбардировку Уханя были вновь посланы 36 истребителей и 18
тяжелых бомбардировщиков. Самолеты советских и китайских летчиков тут же взмыли в воздух и уничтожили 14 самолетов противника. Наша сторона потеряла двух летчиков и две машины.
Работавшие в тот период в Ухане товарищи Дун Биу и Дэн Инчао от имени КПК и Конфедерации патриотических женщин Китая персонально выразили благодарность отряду советских добровольцев и преподнесли воздушным героям знамя с надписью: «Сто боев, сто побед».
В ходе трех боев над Уханем китайские и советские летчики в общей сложности уничтожили 46 японских боевых самолетов и разбомбили около 100 японских судов. Используя Ухань как базу, они также участвовали в дальних воздушных рейдах: 21 февраля 1938 года нанесли удар по Тайбэю; 24 февраля участвовали в воздушном бою над Тайбэем; 10 апреля — в бою при Гуйдэ; 13 апреля — в большом воздушном сражении над Гуанчжоу (уничтожено восемь самолетов противника); 11 мая — в бою при Наньхае (уничтожено два вражеских самолета, выведен из строя один и повреждено два судна противника); 20 мая — в налете на Японию; 16 июня — во втором бою при Аобэе (уничтожено шесть самолетов противника)...
После появления в небе над Китаем советских летчиков-добровольцев дух японских асов заметно упал. Базы японских бомбардировщиков, размещенные ранее в 50 километрах от линии фронта, были передислоцированы в японский тыл на 500—600 километров. По подсчетам китайского правительства (1940 год) за 40 месяцев войны было сбито в воздухе и уничтожено на земле 986 японских самолетов, рассеян миф о японском «превосходстве в воздухе». Все это — результат самоотверженных усилий и героизма советских летчиков-добровольцев. В яростных боях за дело освобождения китайского народа отдали свои жизни свыше 100 советских летчиков-добровольцев, в том числе командир отряда бомбардировщиков Кули-шенко. Григорий Акимович Кулишенко родился в 1903 году на Украине, член ВКП(б), майор советских ВВС. После начала войны сопротивления Китая японской агрессии прибыл в Китай для оказания помощи китайскому народу, назначен командиром отряда бомбардировщиков советских летчиков-добровольцев. Китайский народ дал ему теплое и знакомое многим имя — «бригадир Кулишенко». Легенды о его подвигах передаются в китайском народе на протяжении более 40 лет.
Летом 1939 года война сопротивления вступила в период относительного равновесия. Японские агрессоры, рассчитывая на скорое завершение войны в Китае, усилили
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
варварские бомбардировки Чунцина, Чэнду, Сиани и других городов. После отвода китайских войск из Уханя диапазон действия наших бомбардировщиков значительно увеличился. Советский Союз своевременно прислал самолеты, названные «Даша» (бомбардировщики дальнего радиуса действия Д-50). Два авиационных отряда, возглавляемые Ку-лишенко и Козловым, в состав которых входили летчики, метатели бомб, стрелки, а также инженерно-технический и обслуживающий персонал, прибыли в Чэнду (Сычуань) . В условиях беспорядочных бомбардировок, совершаемых японской авиацией, советские летчики не только вступали с ней в бой, но и взяли на себя обязанности по обучению китайских летчиков.
Ранним утром к самолету «Даша», находящемуся на аэродроме близ Чэнду, с разных сторон подлетали машины-бензозаправщики, раздавался рев двигателей, тишину неба пронизывал стук пулемета «Шикаси» — начинался урок бригадира Кулишенко. Его требования к китайским летчикам были строгими, он объяснял особенности и характеристики «Даши», способы управления, передавал свои навыки. Перед взлетом проверял готовность машины к полету, после посадки проводил разбор полета, делая упор на исправлении недостатков. Порой для исправления ошибок, допущенных курсантами при взлете и посадке, он по три-четыре раза заставлял повторять упражнения и прекращал их только тогда, когда убеждался, что курсант овладел навыками управления.
В середине августа 1939 года, сразу же по завершении обучения китайских пилотов, Кулишенко вновь переключился на бомбардировку вражеских объектов. Рано утром «Даша» поднималась в воздух и через Ичан, Шаши летела по направлению к захваченному японскими войсками Уханю. Нанеся бомбовый удар по военным объектам противника, выполнив задание, она возвращалась на базовый аэродром. 14 августа, когда едва занялся рассвет, бригадир Кулишенко вылетел во главе своего отряда на очередное задание. В два часа дня в небе над Уханем произошла смертельная битва с немецкими «мессершмиттами», которые Германия поставляла Японии. В бою было сбито шесть японских самолетов. Три «мессершмитта» вступили в бой непосредственно с самолетом Кулишенко. Один из самолетов противника был сбит, но и у самолета Кулишенко был поврежден левый двигатель. Кулишенко на оставшемся двигателе вырвался из окружения и, ориентируясь по руслу Янцзы, лег на обратный курс. Однако в районе Ваньсяня самолет потерял центровку и не мог продолжать полет. Для того чтобы сохра
нить машину, Кулишенко, балансируя, сел в воды Янцзы. Два члена его экипажа вплавь добрались до берега, а у Кулишенко, изможденного непрерывными боями, не хватило сил, чтобы доплыть до берега. В бурных водах Янцзы погиб сын великого народа
Н перерыве между полетами. Гуиминь. социалистического Советского государства, воин-интернационалист, верный друг китайского народа. В тот год ему было только 36 лет.
Жители У хани помнят героические дела и подлинный интернационализм советских воинов-интернационалистов. В 1951 году на улице Чжуншань, там, где покоятся останки воинов-интернационалистов, был воздвигнут памятник. В марте 1956 года городские власти У хани переместили прах погибших в парк «Цзефанюань» («Освобождение»), где был сооружен памятник советским воинам с надписью: «Вечная слава советским летчикам-добровольцам, отдавшим жизни в войне сопротивления китайского народа». На могильной плите высечены имена 15 павших героев, которые будут вечно жить в наших сердцах, китайский народ будет вечно чтить скрепленную кровью дружбу народов двух стран.
В соответствии с китайской традицией в ежегодный праздник Цинминцзе (весенний праздник поминовения) представители общественных организаций У хани приходят на кладбище и убирают могилу советских воинов. Жители и гости города, прежде всего молодежь, возлагают венки на могилу павших героев, скорбят о советских героях-добровольцах, отдавших жизни за дело национального освобождения Китая.
Перев. с киг. Л. Л. Свешникова
На русском я.чыке нуоликусгс.ч впервые
I IS
1937- 1939
Ю. В. Чудодеев 1
ЗАЩИЩАЯ КИТАЙСКОЕ НЕБО
Вслед за восстановлением дипломатических отношении с Китаем (12 декабря 1932 года) Советское правительство поставило вопрос о заключении советско-китайского пакта о ненападении, который в тех условиях значительно укрепил бы международное положение Китая, способствовал бы развитию связей с СССР.
21 августа 1937 года между СССР и Китаем был подписан договор о ненападении. В тот период это был, по существу, единственный международно-правовой документ, укреплявший позиции Китая в начавшейся войне. Подписанный в самый тяжелый для китайской стороны момент, договор нанес серьезный удар агрессивной политике Японии.
Сразу же после подписания договора о ненападении Советский Союз оказал Китаю и материальную помощь.
Вопрос о поставках Китаю советской боевой техники, в первую очередь самолетов, конкретно обсуждался в ходе переговоров между представителями Народного комиссариата обороны СССР и китайской военной делегацией во главе с генералом Ян Цзе, которые проходили в Москве 9 сентября — 4 октября 1937 года. На первом же заседании глава китайской делегации подчеркнул, что в той критической ситуации, в которой оказался Китай, «вопрос о поставках самолетов приобретает первостепенное значение». В ходе переговоров уже на третьем заседании (14 сентября 1937 года), идя навстречу настоятельным просьбам китайских представителей, советская сторона заявила о готовности немедленно, с 15 сентября, начать переброску первых партий самолетов (225 машин) в Китай.
Для закупки советской боевой техники СССР предоставил Китаю кредиты на общую сумму в 250 миллионов долларов. Поставки ее, в том числе самолетов, начались за несколько месяцев до оформления сторонами соглашения о кредите: первое соглашение об условиях реализации кредита на сумму 50 миллионов американских долларов было подписано 1 марта 1938 года, и к тому времени в Китай уже отправили 282 самолета. Этот беспрецедентный случай в международной практике тем более примечателен, что в то же самое время представители китайского правительства вели безрезультатные переговоры с западными державами в надежде получить хоть какую-нибудь помощь.
' Чудодеев Юрий Владимирович — кандидат исторических наук, автор ряда научных трудов по истории Китая и советско-китайским отношениям.— Прим. ред.
Из телеграммы
посла QI11A во Франции У. Буллита государственному секретарю США К. Хэллу
Париж, 9 мая 1938 г.
В продолжительной беседе, состоявшейся во время завтрака с председателем Законодательного Юаня Сунь Фо, последний... сказал, что в настоящее время русские поставили в Китай военное снаряжение приблизительно на сумму 150 миллионов китайских долларов. Они не спрашивают у Китая о какой-либо плате за эти поставки и, более того, ввезли военное снаряжение даже до того, как Китай пообещал плату за него. Дорога через Синьцзян содержится постоянно открытой, включая зимний период...
Сунь Фо сказал далее: главную заботу его правительства в данный момент вызывает положение с денежным обращением. Китай не нуждается в деньгах для оплаты военных поставок, но ему нужен заем для стабилизации денежного обращения, что явилось бы огромной помощью. Он спросил меня, не вижу ли я какой-либо возможности для китайского правительства получить помощь от правительства США или у частных американских заинтересованных кругов. Я сказал... что решительно убежден в отсутствии у правительства США таких фондов, какие можно было бы использовать на эту цель, и что, по-видимому, маловероятно, чтобы частные банкиры заинтересовались этой целью.
Сунь Фо завтра отправляется в Китай через Москву. Он детально описал мне шестичасовой разговор со Сталиным, состоявшийся во время недавнего визита в СССР. Сталин заверил его в том, что Россия расценивает битву, которую ведет Китай, как свою собственную, что конечной целью японцев является захват Сибири до озера Байкал, что Китай будет продолжать получать всю возможную помощь от России в виде военного снаряжения, самолетами и другими поставками, что Советский Союз, однако, не вмешается в войну вооруженной силой. Сталин высказывал опасение по поводу того, что Германия может напасть на Советский Союз, если СССР будет воевать с Японией. Сталин также считает, что ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не допустили бы разгрома Японии Советским Союзом.
Буллит
Публикация подготовлена Р. А. Мировицкой
Проблемы Дальнего Востока. 1989. № 4. С. 129—130
Надо сказать, что к началу войны самолетный парк китайских ВВС состоял из нескольких сот боевых машин устаревших образцов, закупленных главным образом в США, Великобритании и Италии. Японские самолеты во многом превосходили китайские по скорости, вооружению, маневренности, потолку и грузоподъемности. Трудности усугублялись неудовлетворительной подготовкой китайского летно-технического состава, отсутствием запасных частей и ремонтной базы. К концу 1937 года, моменту решающих боев за Нанкин, столицу гоминьдановского Китая, китайская авиация, понесшая серьезные потери
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
11ч
(из 500 самолетов в строю осталось лишь 20), по существу, утратила свое значение. Были вскрыты серьезные злоупотребления в деятельности банкира Кун Сянси, который долгое время контролировал закупки самолетов за границей. Он был отстранен от этой работы. Был наконец смещен командующий китайскими ВВС генерал Чжоу Чжичжоу, но эти меры мало что могли изменить.
Практически полное истребление китайских ВВС явилось, по свидетельству советского военного советника А. Я. Калягина, «одним из самых драматических моментов первого периода японо-китайской войны» и сразу же сказалось на состоянии фронта и тыла. «Японские бомбардировщики разбойничали в небе Китая, по существу, безнаказанно,— писал в своих воспоминаниях Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Ф. П. Полынин.— От бомбардировок особенно страдали крупные города. Зажигательные бомбы вызывали многочисленные пожары, и люди гибли тысячами в огне. Японская авиация буквально деморализовала население и войска».
Решающую роль в восстановлении китайских ВВС сыграла активная помощь Советского Союза.
В обращениях Чан Кайши к советским руководителям прежде всего речь шла о настоятельной потребности в советских самолетах. «Вопрос с самолетами не терпит отлагательства,— писал Чан Кайши И. В. Сталину.— В настоящее время в Китае не осталось и 10 легких бомбардировщиков. Нужда в самолетах ни с чем не сравнима» ’. В ходе бесед с советским послом Д. В. Богомоловым, состоявшихся в августе 1937 года, Чан Кайши подчеркивал чрезвычайную заинтересованность китайской стороны в скорейшем прибытии советских самолетов (особенно тяжелых бомбардировщиков и истребителей) «ввиду крайней нужды в них». 28 августа 1937 года Чан Кайши не только попросил через советского посла ускорить решение вопроса о немедленной посылке советских самолетов с инструкторами в Ганьсу, но и зондировал вопрос о возможности разрешить «советским летчикам поступить волонтерами в китайскую армию».
Для гоминьдановского руководства, в частности для Чан Кайши, который вплоть до 1937 года выступал как ярый противник активного сближения с Советским Союзом, обращение за помощью к СССР явилось вынужденным актом, противоестественным с точки зрения его политических симпатий,
1 Жэньминь жибао. 1987. 20. XI.
обусловленным не только японской угрозой, но и позицией западных держав, их отказом в тот период от активной военной поддержки Китая.
Почти десять лет в гоминьдановской армии подвизалась группа немецких военных советников, которая в первой половине 30-х годов активно помогала Чан Кайши в организации карательных походов против Освобожденных районов, контролируемых КПК. Первоначально эту группу возглавлял генерал Бергер, затем генерал-полковник Г. фон Сект, которого перед войной сменил генерал Фаль-кенхаузен. В мае 1937 года немецкие военные советники, работавшие ранее по частным контрактам, получили официальный статус представителей германского вермахта. К этому времени их было вместе с различными военными специалистами почти 70 человек. Существо дела от этого, конечно, не изменилось: благодаря «усилиям» аппарата немецких советников китайские вооруженные силы намного отставали от уровня армий развитых капиталистических стран и не могли активно противостоять широкому японскому вторжению. С началом войны статус аппарата немецких советников стал двусмысленным. Германия была связана с Японией «антико-минтерновским пактом» и, естественно, не стремилась помогать борьбе с японской агрессией. Чаи Кайши весьма рассчитывал на посредническую миссию Германии и на поставки немецкого оружия по уже заключенным договорам. Однако под давлением обстоятельств он был вынужден опереться на поддержку Советского Союза и попросить советское оружие, военных советников и специалистов, которые научили бы китайских солдат этим оружием пользоваться и помогли разработать планы активного сопротивления японским захватчикам. В то же время гоминьдановское руководство рассчитывало на то, что советско-китайский договор о ненападении от 21 августа 1937 года и оказание Советским Союзом помощи Китаю еще больше обострят советско-японские отношения и спровоцируют нападение Японии на СССР.
К маю 1938 года Чан Кайши и его окружению стало ясно, что полагаться на Германию не приходится: ее «посредническая» миссия имела своим результатом то, что Чан Кайши не согласился с унизительными условиями мира, предложенными Японией. Германия все более тесно сотрудничала со своим союзником на Дальнем Востоке (предоставляла займы Маньчжоу-Го, в мае 1938 г. признала де-юре это марионеточное государство, заключила с Японией морской договор, ряд статей которого был прямо направлен против Китая, и т. д.). В мае 1938 года во имя укрепления союзнических от-
1937 1939
ских людей. Среди них были летчики-добровольцы, преподаватели и инструкторы, рабочие по сборке самолетов и танков, авиационные специалисты, специалисты — дорожники и мостовики, транспортники, медики и, наконец, военные советники. Советский Союз направлял в Китай лучшие кадры своей армии, которые обладали высокой оперативнотактической и специальной подготовкой. Об этом, в частности, красноречиво свидетельствовали должности, которые большинство из них занимали во время Великой Отечественной войны, полученные ими высокие воинские звания. Среди них — маршалы П. Ф. Жигарев, П. С. Рыбалко, К. П. Казаков, генералы А. Н. Боголюбов, А. Г. Рытов, М. И. Дратвин, А. И. Черепанов, К. М. Качанов, А. Я. Калягин, Р. И. Панин, И. П. Алферов, Ф. Ф. Алябушев, А. В. Васильев, Г. И. Тхор, Н. В. Славин, М. П. Журавлев, М. И. Блохин, А. В. Трусов и другие.
В 1938 — первой половине 1939 года по мере прибытия новых групп советников сформировался наш советнический аппарат, который охватывал своей деятельностью центральные военные органы и действующую армию (основные военные районы). В этом аппарате практически были представлены специалисты всех родов войск: общевойсковые, артиллерийские, авиационные, танковые
М. И. Дратвин
ношений с Японией Гитлер, используя факт прибытия в Ханькоу советских военных советников, заявил об отзыве немецкой группы советников, мотивируя это желанием «сохранить нейтралитет».
Первая группа советских военных советников и специалистов (27 человек) прибыла в Китай в конце мая — начале июня 1938 года (к октябрю 1939 г. их число возросло до 80). Тогда же, в мае 1938 года, после отъезда миссии Фалькенхаузена, на пост главного военного советника китайской армии был назначен комкор М. И. Дратвин, который прибыл в Китай еще в конце ноября 1937 года в качестве военного атташе при посольстве СССР и оставался им до августа 1938 года. В последующие годы главными военными советниками являлись А. И. Черепанов (август 1938 — август 1939 гг.), К. М. Качанов (сентябрь 1939 — февраль 1941 гт.), В. И. Чуйков (февраль 1941 — февраль 1942 гт.), В. И. Чуйков одновременно являлся и советским военным атташе. В 1938—1940 гг. военными атташе при посольстве СССР в Китае были Н. П. Иванов и П. С. Рыбалко.
Согласно данным, приведенным в воспоминаниях А. Я. Калягина, в 1937— 1942 годах в Китае работали свыше 300 советских военных советников. Всего же в эти годы там работали свыше пяти тысяч совет-
А. И. Черепанов
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
ва) , бомбардировщики дальнего действия ДБ-3 (конструкции С. В. Ильюшина), составлявшие в то время основу советской военной авиации. Всего за 1937—1941 годы из СССР в Китай было поставлено 1250 самолетов разных типов. Для эффективной эксплуатации боевой авиационной техники и обучения китайских солдат и офицеров летному делу Советское правительство дало согласие отправить в Китай группу советских авиационных специалистов в составе 89 человек *. Однако обучение китайских летчиков на советских самолетах требовало немало времени. Между тем обстановка, сложившаяся на фронте, настоятельно требовала немедленного использования советской техники в операциях против превосходящих сил противника. В связи с этим китайские представители в Москве поставили вопрос о подборе и отправке в Китай советских летчиков-добровольцев. Рассмотрев просьбу китайской делегации, Советское правительство разрешило народному комиссару обороны укомплектовать лучшими летчиками-добровольцами несколько боевых экскадрилий и направить их в Китай.
В октябре 1937 года начал действовать «воздушный мост» Алма-Ата — Ланьчжоу — Ханькоу. По нему в Китай были переправлены первые две эскадрильи — бомбардиров-
К. М. Качанов
советники, саперы, военные врачи, специалисты по связи, тылу, противовоздушной обороне, наконец, разведке. При ставке и в войсках старшими советниками работали И. П. Алферов (5-й военный район), Ф. Ф. Алябу-шев (9-й военный район), П. Ф. Батицкий, А. К. Берестов (2-й военный район), Н. А. Бобров, А. Н. Боголюбов, А. В. Васильев, М. М. Матвеев (3-й военный район), Р. И. Панин, П. С. Рыбалко, М. А. Щукин (1-й военный район) и другие. Старшими советниками были: по авиации — Г. И. Тхор, П. В. Рычагов, Ф. П. Полынин, П. Н. Анисимов, Т. Т. Хрюкин; по танкам — П. Д. Белов, Н. К. Чесноков; по артиллерии и ПВО — И. Б. Голубев, Русских, Я. М. Табунченко, И. А. Шилов; по инженерным войскам — А. Я. Калягин, И. П. Батуров, А. П. Ковалев; по связи — Геранов; по военно-медицинской службе — П. М. Журавлев; по оперативно-тактической разведке — И. Г. Ленчик, С. П. Константинов, М. С. Шмелев и другие.
На фронт национально-освободительной борьбы китайского народа была направлена из Советского Союза первоклассная авиационная техника: истребители И-15 и И-16 (конструкции Н. Н. Поликарпова), скоростные бомбардировщики СБ и тяжелые бомбардировщики ТБ-3 (конструкции А. Н. Туполе-
1 Миньго данъань. 1987. № 3. С. 40—41.
В. И. Чуйков
122
1937—1939
щиков СБ и истребителей И-16. Непосредственно отбором и формированием группы советских летчиков-добровольцев руководили начальник ВВС РККА А. Д. Локтионов и его заместитель комбриг Я. В. Смушкевич.
К 21 октября 1937 года в Алма-Ату для дальнейшего следования в Китай съехалось 447 человек. Среди них были летчики, авиатехники, авиамеханики, радисты, метеорологи, начальники аэродромов, шифровальщики, шоферы, инженеры, рабочие бригад по сборке самолетов, врачи. К середине февраля 1939 года в Китай (на разные сроки) прибыли 712 добровольцев — летчиков и авиатехников.
Сам перелет в Китай, часто сопряженный с риском для жизни, был серьезным испытанием воли и мужества наших летчиков. Трасса проходила через пустынные и гористые районы Северо-Западного Китая. Промежуточные аэродромы не были приспособлены для приема тяжелых воздушных машин типа СБ, между аэродромами полностью отсутствовала связь, не было сведений о метеорологических условиях. Наши самолеты шли по маршруту перегруженные боеприпасами и людьми, и малейшая ошибка могла привести к тяжелым последствиям.
Еще большие трудности ожидали советских летчиков в Китае. Им пришлось воевать в незнакомой и сложной обстановке. Противник на первых порах имел подавляющее численное преимущество. Китайцы располагали ограниченным числом аэродромов, к тому же мало пригодных для базирования современных самолетов. Через разветвленную шпионскую сеть японцы имели возможность быстро получать информацию о наличии советских самолетов на тех или иных аэродромах и нападать на них. Это обстоятельство усугублялось отсутствием надежной противовоздушной обороны, а также средств связи, ремонтной базы, нехваткой обслуживающего персонала.
Советским пилотам истребителей и бомбардировщиков — Ф. И. Добышу, И. Н. Козлову, В. Курдюмову, М. Г. Мачину, Г. Н. Прокофьеву и другим пришлось вступить в бой с врагом буквально в первые же часы после приземления на китайской земле.
В первой воздушной схватке под Нанкином 1 декабря 1937 года с двадцатью японскими самолетами участвовало семь советских летчиков-добровольцев на отечественных истребителях И-16. Они пять раз поднимались в воздух, чтобы вступить в бой с японскими бомбардировщиками. В итоге были сбиты два японских бомбардировщика и истребитель И-96. В последующие дни японцы потеряли еще десять бомбардировщиков.
Одновременно успешно воевали летчики бомбардировочной авиации. В начале декабря
Советский истребитель И-15 в полете
Советский истребитель И-16 на аэродроме Наньчана
Советские бомбардировщики СБ
1937 года девять бомбардировщиков СБ совершили налет на Шанхай, где подвергли бомбардировке аэродром и суда, скопившиеся на шанхайском рейде. Точными бомбовыми ударами было уничтожено на земле большое количество самолетов противника, потоплен японский крейсер и повреждено шесть других военных кораблей.
В первые годы войны советские летчики-добровольцы, число которых постепенно уве
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
123
личивалось, составляли основу китайской авиации. В ноябре 1937 года в Китай была направлена вторая группа бомбардировщиков СБ под командованием капитана Ф. П. Полы-нина. В ее состав (около 150 человек) вошли также летчики из Забайкалья, которые перегоняли свои самолеты в Китай через монгольские степи по новой трассе: Иркутск — Ланьчжоу — Ханькоу. Комплектовал забайкальскую группу и организовывал ее перелет в Китай выдающийся советский летчик Г. И. Тхор, незадолго до этого вернувшийся из республиканской Испании.
В конце 1937 — начале 1938 года тремя группами в Китай была направлена эскадрилья истребителей И-15 под командованием А. С. Благовещенского.
«Появление советских летчиков-добровольцев в воздушном пространстве Китая,— писал китайский историк Пын Мин,— сбило спесь с японских летчиков. Если раньше базы японских бомбардировщиков находились в 50 километрах от линии фронта, то после появления советских летчиков-добровольцев японцы вынуждены были перенести свои базы на 500—600 километров в тыл». Советские летчики наносили мощные бомбардировочные удары по аэродромам, кораблям противника, по шоссейным дорогам, бомбили скопления японских войск на переправах, железнодорожных станциях, поддерживали действия китайских войск на поле боя. 18 февраля 1938 года в воздушном сражении над Уханем советские летчики сбили 12 японских самолетов. После этого боя противник более двух месяцев не осмеливался появляться над городом. «Меч справедливости» — так называли в Китае советских добровольцев, оборонявших Ухань с воздуха.
23 февраля 1939 года группа из 28 самолетов СБ, ведомых советскими летчиками под командованием Ф. П. Полынина, совершила смелый воздушный рейд на остров Тайвань и нанесла сильный удар по базе японских военно-воздушных сил близ Тайбэя. Были уничтожены 40 самолетов противника и трехгодичный запас горючего. Бомбардировщики без потерь вернулись на базу. Этот налет, проведенный в 20-ю годовщину Советских Вооруженных Сил, имел и большое морально-политическое значение. Он вызвал в Китае широкую волну восхищения мужеством и мастерством советских волонтеров.
До прибытия советских летчиков в Китай там находилась небольшая группа иностранных наемников, в основном из американцев, англичан, французов (в начале войны итальянские летчики получили указание своего командования не оказывать никакой помощи Китаю в его борьбе с Японией). Из них была сформирована 14-я бомбардировочная эскад
рилья, состоящая из 12 летчиков во главе с американцем Винсентом Шмидтом. «Кучка летчиков-волонтеров из Англии, США и других капиталистических стран,— вспоминал советский летчик Я. П. Прокофьев,— прибыла в Китай в надежде разбогатеть. Эти «защитники» не искали боя, они предпочитали вообще не подниматься в воздух, отсиживались на тыловых аэродромах, развлекались, собирали сувениры и делали бизнес». Успехи советских летчиков-добровольцев позволили китайскому правительству отказаться от услуг наемников из капиталистических стран. 1 марта 1938 года, вскоре после налета на Тайвань, было объявлено о расформировании этой эскадрильи, которая так и не совершила ни одно1Ч) боевого вылета.
Видный китайский историк и общественный деятель Го Можо в своих воспоминаниях об антияпонской войне писал о советских летчиках-добровольцах: «Наши советские друзья не любили рекламировать себя в отличие от американцев, у которых прямо на лбу было написано «помощь» и «поддержка». Жизнь их была суровой, дисциплина — строгой. Они спали под крыльями своих серебристых птиц, не покидая аэродрома ни в воскресенье, ни в праздники».
Последующие события укрепили боевую славу советских летчиков-добровольцев. 31 мая 1938 года в воздушном сражении над Уханем японцы недосчитались еще 14 самолетов.
Сообщения об участии добровольцев из Советского Союза в освободительной войне китайского народа проникали в мировую печать, которая, как правило, давала высокую оценку советской авиационной технике, боевым и моральным качествам советских летчиков. Гоминьдановское руководство, заинтересованное в обострении советско-японских отношений, нередко демонстративно подчеркивало участие советских людей в японокитайской войне. Помощь советских летчиков была настолько эффективной, что японское правительство в апреле 1938 года обратилось по дипломатическим каналам к СССР с требованием отозвать их из Китая. Это требование было категорически недвусмысленно отвергнуто. Борющийся народ продолжал получать помощь Страны Советов.
Немало побед одержали советские летчики и в период уханьской оборонительной операции (июль — октябрь 1938 года). Незадолго до ее начала в Китай прибыло новое пополнение советских волонтеров, в частности эскадрилья бомбардировщиков СБ в составе 66 человек во главе с полковником Г. И. Тхо-ром. Особенно успешными были бомбежки японских боевых кораблей на реке Янцзы. Всего в битве за Ухань советские летчики-добровольцы отправили на дно 92 (в том
1437-1939
числе авианосец водоизмещением свыше 10 тысяч тонн) и повредили 16 кораблей противника. Бомбовые удары китайской авиации по японским военно-транспортным судам сдерживали продвижение противника вдоль Янцзы. Все это вынудило японское командование спешно приступить к организации противовоздушной обороны как на кораблях, так и на берегах Янцзы. В местах скопления японских судов устанавливалась зенитная артиллерия. Вдоль берегов Янцзы в спешном порядке японцы начали строить аэродромы для развертывания истребительной авиации.
Именно в эти дни в районе Уханя произошло самое крупное по тем временам авиационное сражение: 40 наших истребителей во главе с командиром группы капитаном Е. М. Николаенко смело вступили в бой со 120 японскими самолетами. Несмотря на трехкратное превосходство, планы японского авиационного командования были сорваны.
К сожалению, ни в период битвы за Ухань, ни в последующие годы советским советникам не удалось склонить китайское командование к активному использованию танковых соединений. Между тем уже к августу 1938 года на базе поступившей из СССР техники (82 танка Т-26) в Сянтане была сформирована первая в китайской армии механизированная дивизия (советник майор Чесноков) и с помощью советских специалистов шла усиленная подготовка танковых экипажей и изучение материальной части. Руководили всем советские инструкторы Грабовский, Булатов, Цыганков, Гальчин, Михайлов и другие. Позднее на базе этой дивизии была сформирована 5-я механизированная армия (советник майор П. Д. Белов). Однако Чан Кайши запрещал использовать танки в бою, считая это слишком дорогим удовольствием, и держал их в глубоком тылу в качестве стратегического резерва не столько для сдерживания японцев, сколько для устрашения милитаристов-губернаторов. Только в конце октября 1938 года один танковый полк был выдвинут в район Пинцзяна и сыграл важную роль в сдерживании японских частей, наступавших к югу от Ханькоу.
Советские летчики-добровольцы защищали от налетов японской авиации Чунцин, Чэнду, Ланьчжоу, Сиань и другие города, наносили бомбовые удары по тылам противника. Во время налета на Ланьчжоу 28 и 30 ноября 1939 года они достойно встретили превосходящие во много раз силы противника (210 боевых самолетов), которые так и не смогли сбросить бомбы на город. 14 октября 1939 года крупные соединения китайских самолетов, ведомых советскими экипажами, подвергли массированной бомбардировке японскую базу в Ханькоу, унич
тожив 36 самолетов противника, склады горючего и боеприпасов.
Важным делом являлась подготовка кадров летного состава для китайской авиации.
Помимо объективных трудностей, связанных с неподготовленностью Китая к войне с сильным и коварным противником, советским волонтерам пришлось столкнуться с исключительно сложной политической обстановкой. Несмотря на существование единого фронта Гоминьдана и КПК, между ними не прекращалась внутренняя борьба. Вынужденный обратиться к СССР за помощью из-за отказа западных держав поддержать освободительную борьбу китайского народа, Чан Кайши испытывал непрерывный страх, опасаясь, что Советский Союз использует ее для укрепления своих позиций в Китае и поддержки КПК. Правящим кругам Китая внушали беспокойство рост авторитета Страны Советов и горячие симпатии китайских трудящихся к ее представителям. Поэтому они стремились помешать интернациональной миссии наших добровольцев, ослабить и нейтрализовать эффект советской помощи. В этих целях распространялись клеветнические слухи, устраивались провокации, искусственно создавались трудности в повседневной жизни и боевой работе советских летчиков. Го Мо-жо писал в своих воспоминаниях: «Гоминь-дановцы установили за советскими добровольцами и военными советниками слежку, словно за шпионами. Обслуживающий их персонал целиком состоял из людей разведки. В своем кругу гоминьдановцы ругали Советский Союз, иногда у них хватало наглости заявлять: «Присылаемые нам самолеты — плохие, советники — плохие. Советский Союз рассматривает Китай только как учебный плац». Эта деятельность особенно усилилась в 1939—1941 годах. Советские представители не раз были вынуждены официально обращаться по этим вопросам к китайским властям.
«Нужно сказать, что представители правых кругов, особенно из местных реакционеров, всячески стремились воспрепятствовать нашему перелету и, видимо, вообще оказанию помощи Китаю со стороны СССР,— писал в своих воспоминаниях С. Я. Федоров, воевавший в те годы в Китае.— Так, на аэродроме Аньси (Западный Китай) нам пришлось задержаться на 11 суток, потому что местные власти не давали пропуска в глубь территории Китая следовавшим за нами самолетам ЛИ-2, подозревая, что на них находятся лица, направляющиеся в Особый район... Иногда создавалось странное положение. Китай вел национально-освободительную войну, а мы, советские добровольцы, уговаривали китайское начальство, чтобы нам дали боевое задание... Трудно было получить
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
военную информацию о положении на фронтах, об авиации противника. Многое от нас скрывали, нас откровенно обманывали, снабжая заведомо неправильными данными о состоянии аэродромной сети (запасных аэродромов), наличии топлива, боевых припасов, о
в Китае А. А. Губенко сбил семь японских самолетов.
Летом 1939 года добился разрешения выехать в Китай и выдающийся летчик-испытатель Степан Супрун. В Советском Союзе он прошел отличную летную подготовку
Т-26 выходят на исходные рубежи
транспортных возможностях аэродромов и др. В Китае, как мы убедились, действовало немало шпионов, которые постоянно информировали японское командование о положении дел».
Несмотря на все эти трудности, советские люди продолжали героически выполнять свой интернациональный долг перед китайским народом. В Китае воевали хорошо известные в Советских Военно-Воздушных Силах авиаторы А. С. Благовещенский, А. И. Грисен-ко, А. А. Губенко, Г. Н. Захаров, К. К. Кок-кинаки, Г. ГТ. Кравченко, Г. И. Кулишенко, С. П. Супрун и другие. Защищая китайское небо, они проявили чудеса героизма и самопожертвования, вынесли на своих плечах тяжесть многих воздушных сражений. Грозой «воздушных самураев» были летчики-истребители Антон Губенко и Григорий Кравченко. 31 мая 1938 года в воздушном сражении над Уханем, израсходовав патроны, А. А. Губенко таранил самолет противника (вторым в истории авиации и первым из советских летчиков), за что был награжден Золотым орденом Китайской республики. Всего
под руководством В. П. Чкалова. В Китае майор С. П. Супрун показал себя мастером ночных воздушных боев. Впоследствии он стал заместителем старшего авиационного советника по истребительной авиации.
Около 200 советских летчиков отдали свою жизнь за свободу и национальную независимость китайского народа. Среди них — командиры добровольческих отрядов Воробьев, А. Рахманов, летчики-волонтеры Ф. Гурлей, И. Гуров, М. Кизильштейн, Д. Кулешин, В. Песоцкий, Н. Терехов и многие другие. В Китае с благодарностью вспоминали этих мужественных и бесстрашных людей. «Когда японские самолеты, заправленные американским бензином, сбрасывали на мирные китайские города бомбы из американской стали,— говорил впоследствии маршал Фэн Юй-сян,— из Советского Союза прибывали к нам транспорты с оружием и боеприпасами и летчики-волонтеры, чтобы помочь нам устоять против чужеземных захватчиков. На моих глазах советские летчики умирали от ран в китайских госпиталях. Американцы же продавали японцам сталь и бензин, а Китаю
120
1937—1939
слали медикаменты, чтобы лечиться от ран, нанесенных их же бомбами. Теперь подумайте сами, кто является подлинным другом китайского народа».
Самоотверженная работа в Китае советских летчиков-добровольцев, военных совет-
2. 1938), Владимир Иванович Парамонов (1911 —15. 2. 1938), Моисей Исаакович Кизильштейн (1913—15. 2. 1938), Михаил Дмитриевич Шишлов (1903—8. 2. 1938), Дмитрий Павлович Матвеев (1907— 11. 7. 1938), Иван Ильич Стукалов (1905—16. 7.
М. И. Калинин с группой советских летчиков-добровольцев
ников и инструкторов была отмечена высокими правительственными наградами. Четырнадцати советским летчикам, защищавшим небо Китая,— Ф. П. Полыни ну, В. В. Звереву, А. С. Благовещенскому, О. Н. Боровикову, А. А. Губенко, С. С. Гайдаренко, Т. Т. Хрюкину, Г. П. Кравченко, С. В. Слю-сареву, С. П. Супруну, М. Н. Марченкову (посмертно), Е. Н. Николаенко, И. П. Селиванову, И. С. Сухову — было присвоено звание Героя Советского Союза.
...В один из февральских дней 1986 года мне удалось побывать в ханькоуском парке «Освобождение», где после образования КНР на братской могиле советских летчиков, погибших в воздушных боях над Уханем, был сооружен памятный мемориал. На центральном обелиске выбито: «Вечная слава советским летчикам-добровольцам, погибшим в войне китайского народа против японских захватчиков». В могиле покоится прах 15 советских летчиков. Вот их имена: Валентин Сергеевич Козлов (1912—15. 2. 1938), Василий Васильевич Песоцкий (1907—15.
1938), Дмитрий Феофанович Кулешин (1914— 21. 8. 1938), Марк Николаевич Марченко (1914—9. 7. 1938), Владимир Герасимович Долгов (1907—18. 7. 1938), Леонид Иванович Скорняков (1909—17. 8. 1938), Филипп Денисович Гульен (1909—12. 8. 1938), Косьян Косьянович Чуриков (1907—12. 8. 1938), Николай Михайлович Терехов (1907— 12. 8. 1938), Иван Никанорович Гуров (1914—3. 8. 1938).
Слева и справа от досок с именами погибших — текст, выбитый в камне на китайском и русском языках: «В 1938 г., когда китайский народ подвергся бешеному нападению японских фашистов, советский народ бескорыстно послал в Китай своих лучших сынов — летчиков-добровольцев на помощь китайскому народу в великой справедливой борьбе против японских захватчиков. Вместе с китайским народом советские летчики-добровольцы в борьбе против японских фашистов совершали бесчисленные героические подвиги. Базируясь в районе У хани, они героически производили воздушные атаки на се-
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
верную часть Тайваня, сильно бомбардировали вражеские военные корабли на Янцзы и упорно участвовали в битве за Ухань, нанося сокрушительные удары по озверелому врагу, что вдохновляло боевую волю китайского народа. В ожесточенных воздушных боях многие советские летчики-добровольцы отдали свою жизнь. Среди них были командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков т. Кулишенко и командир эскадрильи истребителей т. Рахманов. Кровь павших советских летчиков-добровольцев и китайского народа слилась за дело освобождения Китая от империалистического гнета. Память о советских летчиках-добровольцах вечно будет жить в сердцах китайского народа. Пусть этот благородный дух интернационализма, присущий рабочему классу, всегда развивает и укрепляет братскую и нерушимую дружбу китайского и советского народов. Вечная слава павшим героям! Март 1956 г.».
«Не забывай прошлого — оно учитель будущего» — гласит китайская пословица. Наряду с другими событиями второй мировой войны народы должны сохранять память и о той борьбе, которую вели советские люди в небе Китая, защищая право братского народа на свободу и независимость.
Пу И
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Накануне событий 7 июля 1937 года на Севере Китая Япония непрерывно пускала в ход оружие и провоцировала различного рода инциденты. Нанкинское гоминьдановское правительство раз за разом шло на уступки. Народу объявили декрет «О доброжелательном отношении к приказам дружественной державы», по которому строго наказывались люди, оказывающие сопротивление Японии. Таким образом, могущество Японии в Центральном Китае сильно укрепилось.
В первой половине 1937 года, до событий 7 июля, Япония усилила подготовку к войне и в целях укрепления тыла начала подавлять любые проявления патриотизма и антияпон-ские выступления на Северо-Востоке. 4 января 1937 года по «указу императора Маньчжоу-Го» был опубликован Уголовный кодекс Маньчжоу-Го. После этого начались проверочные кампании, карательные экспедиции, объединения кварталов и участков, укрепление Ассоциации содействия, началось строительство стратегических дорог и укрепленных баз, производилось слияние и укрепление поселков и деревень. На этот раз Япония двинула против 45 тысяч человек объединенной антияпонской армии громадные силы — свыше двадцати дивизий. Одновременно повсюду шли аресты членов Об
щества сопротивления Японии, за спасение родины и всех, кто казался японцам «неблагонадежным». Командующий Квантунской армией расхваливал мне могущество японской армии и ее потрясающие военные успехи. Но проверочные кампании и карательные экспедиции не достигли успеха, поэтому через год, теперь уже в большем масштабе, начались новые действия против бойцов сопротивления (позднее я узнал, что в них участвовало 700 тысяч японских солдат и 300 тысяч маньчжоугоских солдат).
7 июля 1937 года началась война между Японией и Китаем и японская армия захватила Пекин.
Квантунская армия была подобна сильному источнику тока высокого напряжения. Я был точным и послушным электродвигателем, а Есиока Ясунори — электропроводом с прекрасной проводимостью.
Это был небольшого роста японец из Кагосимы, с выступающими скулами и усиками. С 1935 года и вплоть до капитуляции Японии в 1945 году он находился рядом со мной и вместе со мной был взят в плен Красной Армией. В течение последних десяти лет он от подполковника сухопутных войск постепенно поднялся до генерал-лейтенанта. Есиока занимал две должности: он был старшим советником Квантунской армии и атташе при императорском доме Маньчжоу-Го. Последнее было японским названием. Собственно говоря, как переводится это название, не так уж важно, так как оно все равно не отражало самой деятельности Ёс иска. Фактически он был как бы одушевленным электропроводом. Каждая мысль Квантунской армии передавалась мне через него. Куда ехать на прием, кому отдавать честь, каких принимать гостей, как инструктировать чиновников и народ, когда поднять рюмку и предложить тост, даже как улыбаться и кивать головой — все это я делал по указанию Есиока. С какими людьми я мог встречаться и с какими нет, на каких собраниях присутствовать и что говорить — во всем я слушался его. Текст моего выступления он заранее писал мне на бумаге на своем япони-зированном китайском языке.
Когда Япония начала агрессивную войну в Китае и потребовала у марионеточного правительства продовольствие, рабочую силу и материальные ресурсы, я велел премьер-министру Чжан Цзинхуэю на совещании губернаторов провинций зачитать призыв к губернаторам, написанный Есиока. В нем он призывал губернаторов приложить все свои усилия для поддержания священной войны.
Япония начала войну на Тихом океане, и у нее недоставало военной силы. Было решено заменить японских солдат солдатами
1937 1934
армии Маньчжоу-Го, которые воевали на фронтах Китая, а теперь были переведены на тихоокеанский фронт. И я на банкете для командного состава военного округа по бумажке читал: «Мы хотим жить и умереть вместе с Японией. У нас единая воля и решимость разгромить силы Америки и Англии».
Кроме того, всякий раз, когда японская армия оккупировала в Центральном Китае какой-нибудь относительно крупный город, Ёсиока рассказывал о результатах боев, а затем велел встать вместе с ним и сделать поклон в сторону фронта, выражая тем самым соболезнование погибшим. После нескольких таких «уроков», когда пал город Ухань, я уже сам, без чьего-либо напоминания, выслушав до конца сообщение, встал, сделал поклон и почтил погибших японцев минутой молчания.
Тогда же, после падения города Ухань, он посоветовал мне лично написать поздравления палачу Окамуре, оккупировавшему город, а также послать поздравительную телеграмму японскому императору.
В дальнейшем, когда были понастроены «храмы укрепления основ нации», я ежемесячно молился в них за победу японской армии. И эту мысль мне подсказал все тот же Ёсиока.
Пу И. Первая половина моей жизни: Воспоминания Пу И — последнего императора Китая. М.. 1968. С. 368—369. 374. 378—379
Из документа
«Принципы установления новых отношений между Японией и Китаем»
(Обсуждеио на императорской конференции)
Токио, 30 ноября 1938 г.
Япония, Маньчжоу-Го и Китай, наряду с совместной обороной против коммунизма, будут сотрудничать в деле поддержания порядка и спокойствия в своих странах.
1)	Япония, Маньчжоу-Го и Китай обязуются ликвидировать в своих странах коммунистические организации и будут сотрудничать в области осуществления антикоммунистической пропаганды, получения информации, необходимой для борьбы с коммунизмом, и т. д.
2)	Япония и Китай будут совместно бороться против коммунизма. В этих целях Япония введет свои войска в те районы Северного Китая и Внутренней Монголии, которые имеют стратегическое значение.
3)	Япония и Китай заключат отдельное соглашение о совместной обороне против коммунизма.
4)	За исключением войск, остающихся в Китае в соответствии с пунктом 2, остальные вооруженные силы Японии, в соответствии с общей и местной обстановкой, будут в кратчайший срок выведены из Китая. Однако в целях гарантий японские войска, дислоцированные в Северном Китае и в треугольнике Нанкин — Шанхай — Ханьчжоу, будут оставаться в этом районе вплоть до установления там порядка.
В целях поддержания общего порядка и спокойствия в особых пунктах на реке Янцзы, в районе островов и проливов, расположенных вдоль береговой линии Южного Китая, а также связанных с ними пунктах, на побережье будет оставлено несколько японских эскадр, причем Японии должна быть обеспечена свобода судоходства и захода в порты реки Янцзы и китайского побережья.
5)	Китай обязан принять участие в финансировании расходов по содержанию японских войск, дислоцирующихся в Китае для содействия поддержания порядка согласно пункту 4.
6)	Япония резервирует за собой право контроля и использования в военных целях железных дорог, воздушных трасс, средств связи, морских путей и гаваней, расположенных в районах пребывания японских вооруженных сил.
7)	Китай проводит реорганизацию и укрепление своих полицейских и вооруженных сил. Наряду с этим в районах расположения войск Китай сводит численность своих полицейских и вооруженных сил, а также количество военных сооружений до минимума, необходимого для поддержания порядка и обеспечения обороны.
Япония будет сотрудничать с Китаем в деле строительства китайских полицейских и вооруженных сил, направляя в этих целях в Китай своих советников и поставляя ему вооружение.
История войны на Тихом океане.
М.. 1957. Т. 2. С. 359—360
Из заявления главы марионеточного правительства Китая Ван Цзинвэя «О мире, антикоммунизме и спасении Родины»
29 декабря 1938 г.
...После возникшего в июле 1937 года инцидента в районе Лугоуцяо Китай понял, что мирным путем разрешить противоречия абсолютно невозможно, и был вынужден с оружием в руках вести оборонительную войну. Однако японское правительство в своем заявлении от 22 декабря [заявле-ление премьер-министра Коноэ] разъяснило свой основной курс в вопросе урегулирования японокитайских отношений, причем в этом заявлении подчеркивалась необходимость установления добрососедских и дружественных отношений. В заявлении также указывалось, что Япония не имеет к Китаю территориальных претензий и не требует от него возмещения убытков.
...Поскольку антикоммунистический блок с Японией может повести к вмешательству ее в военные и политические дела Китая, в Китае отнеслись с подозрением к предложению о создании подобного блока. Но эти подозрения в значительной степени рассеялись после чрезвычайно откровенного заявления Японии о том, что японокитайское соглашение об обороне против коммунизма должно быть заключено в духе японо-германо-итальянского Антикоминтерновского пакта. Цель соглашения об обороне против коммунизма заключается в том, чтобы предотвратить международный заговор коммунистических партий, но его заключение не должно повлиять на взаимоотношения между Китаем и Советским Союзом. Далее, поскольку Коммунистическая партия Китая поклялась в верности трем
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
120
принципам Сунь Ятсена, она обязана безоговорочно подчиниться юридической системе национального правительства Китая. Три принципа являются руководящими принципами китайского народа, поэтому совершенно естественно, что мы, пекущиеся о защите Родины, чтобы исполнить свой долг, должны подавлять любые организации, любую пропаганду, выступающие против этих принципов. История войны на Тихом океане.
М., 1957. Т. 2. С. 364—365
генерального штаба, он занимался изучением плана 1938 года. Военные планы японского генерального штаба на 1939 год были направлены на захват советских территорий. Основу военного плана 1939 года составляла концентрация японских главных сил в Восточной Маньчжурии для осуществления наступательных операций. Квантунская армия должна была оккупировать советские города Ворошилов ', Владивосток, Имаи и затем Хабаровск, Благовещенск и Куйбышевку 2.
Император Японии Хирохито
на смотре танковых войск. Август 1939 г.
Из приговора международного военного трибунала для Дальнего Востока по делу главных японских военных преступников «Планирование и подготовка войны против Советского Союза»
Токио, 22 ноября 1948 г.
Планы войны против СССР
Как при оккупации Маньчжурии в 1931 году, так и при вторжении в остальную часть Китая в 1937 году всегда имелась в виду возможность войны с СССР.
Стратегия была направлена на подготовку нападения на СССР. Это подчеркивал подсудимый Тодзио, бывший в то время начальником штаба Квантунской армии, в июне 1937 года, то есть непосредственно перед началом нападения на Китай, в телеграмме, присланной вице-военному министру Умэдзу и генеральному штабу: «Оценивая настоящее положение в Китае с точки зрения военной подготовки против Советской России, я убежден в том, что, если наша военная мощь позволит, мы должны нанести первый удар по нанкинскому правительству, чтобы избавиться от угрозы нашему тылу».
Подобным же образом и при захвате Маньчжурии в 1931 году военные планы Японии против Китая и против Советского Союза координировались генеральным штабом, японским военным министерством и штабом Квантунской армии.
Перед трибуналом подсудимый Муто признал, что, когда он был начальником первого отдела
Активные приготовления к войне против СССР
Непосредственно после захвата Маньчжурии Япония начала размешать там свои основные вооруженные силы.
Основной целью обучения этих войск была главным образом их подготовка к военным операциям против Советского Союза и Китая.
В 1936 году начальник штаба Квантунской армии Тодзио в планах размещения метеорологической службы в Чахаре указал, что целью этой службы было «обеспечивать для Японии и Маньчжурии более точное предсказание погоды и в связи с этим укреплять систему аэронавигационной и метеорологической службы в качестве мероприятий по подготовке войны с Советской Россией».
Во время перекрестного допроса подсудимый Минами, бывший командующий Квантунской армией, признал, что железные дороги Маньчжурии строились по направлению к советской границе и что они могли быть использованы в стратегических целях, хотя он и утверждал, что «их основной целью было освоение Северной Маньчжурии».
В январе 1938 года штаб Квантунской армии, возглавлявшийся X. Тодзио. разработал «план основных мероприятий по созданию нового Китая».
1	Название города Уссурийска в 1935—1957 гг.— Прим. ред.
2	Название города Белогорска (Амурская обл.) в 1935—1957 гг.— Прим. ред.
9 Накануне
130
1937—1939
В этом документе, посланном военному министру, указывается, что необходимо убедить местное население «участвовать в проведении подготовки к надвигающейся войне против Советской России». Тодзио предусматривал использование района Монголии — Синьцзян «в качестве плацдарма для вторжения во Внешнюю Монголию».
На улицах Токио флаги трех держав *ант и коминтерновского пакта». 1939 г.
В секретной телеграмме, посланной военному министру в мае 1938 года, Тодзио писал, что компания Южно-Маньчжурской железной дороги «получает указания от армии сотрудничать с ней в деле проведения национальной политики Маньчжоу-Го и в деле осуществления оперативной подготовки и прочее против Советского Союза».
Военные действия в районе озера Хасан
В начале июля 1938 года японские пограничные войска в районе западнее озера Хасан были усилены в результате сосредоточения полевых войск на восточном берегу реки Тюмень-Ула, на небольшом расстоянии к западу от озера Хасан. Между рекой и озером имеется гряда холмов, с которой просматриваются как озеро, так и река. По утверждению СССР, граница проходила по гребню сопок; с другой стороны, японцы утверждали, что граница проходила восточнее и шла по западному берегу озера Хасан. Эта возвышенность имеет большое стратегическое значение, так как с нее просматриваются на западе река Тюмень-Ула, железная дорога, идущая с севера на юг, дороги, идущие к советскому Приморью и к Владивостоку. С японской точки зрения, значение возвышенности заключалось в том, что она укрывала от наблюдения железную дорогу и шоссейные дороги, являющиеся линией японских коммуникаций в северном и восточном направлении. Японцы понимали ее военное
значение, и уже в 1933 году Квантунская армия провела детальное топографическое изучение этого района, имея в виду, как заявил начальник штаба Квантунской армии в своем докладе заместителю военного министра в декабре 1933 года, «военные действия против Советской России». Посылавшиеся в то время донесения советских пограничных застав, а также другие доказательства указывают на то, что в течение июля 1938 года имело место все увеличивавшееся сосредоточение японских войск. В конце июля приблизительно одна дивизия из состава японской армии в Корее была сосредоточена на небольшом участке, не превышающем, вероятно, 3 километров в длину. Свидетель защиты генерал Танака Рюкити показал, что, когда он прибыл в этот район 31 июля, японские войска вели наступательные бои.
...Японцы жаловались и заявляли, что советские войска не должны были находиться нигде западнее озера Хасан. До этого столкновения советских пограничников было немного, их число на данном участке не превышало 100 человек.
В начале июля, в то время когда японские войска накапливались в районе озера Хасан, японское правительство начало дипломатические переговоры с Советским правительством, стремясь добиться отвода советских пограничников на восточный берег озера Хасан. 15 июля японский поверенный в делах в Москве Ниси в соответствии с инструкциями своего правительства заявил советскому комиссару иностранных дел, что вся территория к западу от озера Хасан целиком принадлежит Маньчжурии, и потребовал отвода советских войск с западного берега озера. Приблизительно в это же время Сигэмицу, который находился в командировке в Западной Европе, был послан в Москву с инструкциями обеспечить выполнение японских требований. Затем последовали переговоры, во время которых советский представитель повторил, что граница идет по вершине высоты к западу от озера Хасан, а не по берегу этого озера. Он сказал, что это утверждение подкрепляется Хунчунским протоколом 1886 года, который установил пограничную линию. Сигэмицу стал на безапелляционную точку зрения и заявил о Хунчунс-ком протоколе: «Я считаю, что говорить о какой-либо карте в этот критический момент является неразумным, это только осложнит положение».
20 июля Сигэмицу официально потребовал отвода советских войск, добавив, что «у Японии имеются права и обязанности перед Маньчжоу-Го, по которым она может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуировать незаконно занятую ими территорию Маньчжоу-Го».
Что касается вопроса прохождения границы, то была представлена карта и ряд других документальных доказательств. Уже упомянутый Хунчун-ский протокол был подписан в 1886 году правителями Китая и России, и к этому протоколу была приложена карта, устанавливающая границу. Как в китайском, так и в русском текстах протокола имеется ссылка на карту, и оба текста содержат следующее важное указание: «Красная линия на карте обозначает границу вдоль всего водораздела, и воды, которые текут к западу и впадают в реку Тюмень, принадлежат Китаю, а воды, текущие к востоку и впадающие в море, принадлежат России».
21 июля 1938 года военный министр Итагаки совместно с начальником генерального штаба по
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
131
лучил аудиенцию у императора и попросил его санкционировать использование вооруженных сил у озера Хасан для осуществления требований Японии. Стремление военного министра и армии начать военные действия иллюстрируется неправдивым заявлением Итагаки императору, что использование силы против СССР обсуждалось с морским министром и министром иностранных дел, которые полностью были согласны с армией. Однако вопрос о начале военных действий у озера Хасан обсуждался на совещании пяти министров, на котором присутствовал Итагаки. В принятом решении говорилось: «...(мы) провели подготовку на случай возникновения чрезвычайного положения. Использование подготовленной военной силы должно будет осуществиться по приказу императора после переговоров с соответствующими властями».
Таким образом, была получена санкция на использование вооруженных сил у озера Хасан; оставался неразрешенным лишь один вопрос, а именно дата начала военных действий. Этот вопрос был разрешен неделю спустя, а именно 29 июля 1938 года, когда японцы произвели первое нападение, носившее характер разведки боем в районе высоты Безымянная, одной из высот, находившихся на возвышенности. В этом нападении принимало участие небольшое число войск, которое, вероятно, не превышало одной роты. Им удалось сломить сопротивление небольшого числа советских пограничников, находившихся на высоте. Позднее в тот же самый день подошли подкрепления советских пограничников и сбросили японцев с занятого ими участка.
В ночь с 30 на 31 июля японцы снова совершили нападение основными силами одной дивизии на другую высоту гряды, известную как высота Заозерная. Свидетель защиты Танака Рюкити... подтвердил тот факт, что 31 июля, когда он вернулся в этот район, японские войска вели наступательные бои.
Бои в этом районе продолжались с 31 июля по 11 августа 1938 года. К этому времени советские войска с помощью подкреплений, подошедших после начала военных действий, нанесли поражение и фактически уничтожили японские войска, которые принимали участие в этой операции. После этого японское правительство согласилось, что военные действия должны быть прекращены и граница восстановлена в соответствии с советским утверждением, то есть на возвышенности вдоль вершин холмов.
Исходя из доказательств в целом, Трибунал приходит к выводу, что нападение японских войск у озера Хасан было сознательно запланировано генеральным штабом и военным министром Итагаки и было санкционировано по крайней мере пятью министрами, которые участвовали в совещании 22 июля 1938 года. Целью нападения могло быть либо желание прощупать силу Советского Союза в этом районе, либо захватить стратегически важную территорию на гряде, господствующую над коммуникациями, ведущими к Владивостоку и к Приморью. Нападение, которое планировалось и было осуществлено с использованием значительных сил, нельзя рассматривать как простое столкновение между пограничными патрулями. Трибунал также считает установленным, что военные действия были начаты японцами. Хотя военные силы, занятые в этом конфликте, не были весьма значительными, однако вышеуказанная цель напа
дения и его результаты, если бы оно было успешным. достаточны, по мнению Трибунала, для того, чтобы считать эти военные действия войной. Более того, принимая во внимание действовавшие а то время международное право и позицию японских представителей в предварительных дшиюматиче-ских переговорах, Трибунал считает, что операции японских войск носили явно агрессивный характер...
Военные действия
в районе Номонганв (Ха л хин-Гол)
«Военные действия в районе Номонгана (Хал-хин-Гол), продолжавшиеся с мая до сентября 1939 года, были значительно большего масштаба, чем военные действия у озера Хасан. Они имели место на восточной границе Внешней Монголии, там, где она примыкает к маньчжурской провинции Хей-лунцзян. Непосредственно к югу находится китайская провинция Чахар, которую в 1939 году контролировали японцы.
Внешняя Монголия имела большое значение для японских военных планов в отношении СССР. Так как она граничит с советской территорией на большом протяжении — от Маньчжурии до пункта к западу от озера Байкал, военный контроль над ней, осуществляемый недружественным государством, являлся бы угрозой советской территории вообще, и в частности угрозой Транссибирской железной дорого, которая является соединительным звеном между советской территорией на западе и на востоке и которая на протяжении многих лет идет почти параллельно северным границам Внешней Монголии и недалеко от них.
Как СССР, так и Япония признавали стратегическое значение Внешней Монголии. Уже в 1933 году Араки в статье, озаглавленной «Миссия Японии в эру сева», призывал к оккупации Внешней Монголии, указывая, что «Япония не желает, чтобы такой неопределенный район, как Монголия, существовал около сферы ее влияния. Монголия обязательно должна быть Монголией Востока». В 1936 году, то есть несколько лет спустя, Итагаки, бывший в то время начальником штаба Квантунской армии, указал в беседе с послом Аритой, что «Внешняя Монголия является очень важной с точки зрения японо-маньчжурского влияния сегодняшнего дня, ибо она является флангом обороны Сибирской железной дороги, соединяющей советские территории на Дальнем Востоке и в Европе. Если Внешняя Монголия будет объединена с Японией и Маньчжоу-Го, то советские территории на Дальнем Востоке окажутся в очень опасном положении и. возможно, можно будет уничтожить влияние Советского Союза на Дальнем Востоке без военных действий. Поэтому целью армии должно быть распространение японо-маньчжурского господства на Внешнюю Монголию любыми средствами, имеющимися в ее распоряжении».
СССР, предвидя возможные действия со стороны Японии или со стороны любой другой страны, заключил в 1936 году соглашение о взаимопомощи с Монгольской Народной Республикой.
Военные действия начались 11 мая 1939 года нападением японских разведывательных войск численностью в несколько сот на монгольских пограничников. Между 11 мая и 27 июня японские части небольшой численности производили атаки, каждая из которых была отбита. В перерывах между атаками обе стороны подтягивали подкрепления.
1937- 1939
28 мая бои начались в более широком масштабе при поддержке авиации, артиллерии и танков. После этого дня военные действия продолжали увеличиваться по своим масштабам и окончились в сентябре только после того, как Япония признала поражение.
Трудно с точностью определить численность войск, участвовавших в боевых действиях, но о том, что эта численность была большой, можно судить по различным подсчетам общих потерь и по размерам района, в котором проводились военные действия. Японские потери, включая убитых, раненых и захваченных в плен, превышали 50 тысяч человек, а потери монголо-советской стороны превышали 9 тысяч человек. Военные действия проводились по фронту от 50 до 60 километров и в глубину от 20 до 25 километров.
Доводы защиты в отношении этих событий сходны с теми, которые защита приводила в отношении инцидентов в районе озера Хасан. Они сводятся к следующему: события представляли собой не больше чем пограничное столкновение, происшедшее в результате спора относительно точного прохождения границы между Внешней Монголией и Маньчжурией. Японские утверждения сводились к тому, что в районе, в котором произошли военные действия, граница проходила по реке Хал-хин-Гол, которая в этом месте течет в северо-западном направлении, тогда как монгольское утверждение заключалось в том, что граница проходила примерно в 20 километрах к востоку от реки. Было представлено много карт и других доказательств относительно прохождения линии границы. Кроме того, давали показания военнослужащие монгольской пограничной охраны, служившие в пограничных частях до начала столкновения, о том, что линия границы была четко отмечена пограничными знаками, установленными на той линии, которая, согласно утверждениям Монгольской Народной Республики, являлась границей... В последующем по этому поводу было достигнуто соглашение. Мы сейчас должны рассмотреть вопрос, имеют ли оправдания военные действия, которые происходили.
Наиболее убедительные доказательства о характере и размере военных действий мы находим в захваченном японском документе, который представляет собой обращение командующего 6-й армией от 5 сентября 1939 года. Текст его гласит следующее: «Хотя приказ о переформировании 6-й армии был издан раньше, я должен сейчас, к сожалению, заявить, что осуществление почетной задачи обороны северо-западного района потерпело неудачу, потому что этот приказ не был проведен в жизнь. Армия была втянута в водоворот бесчисленных военных действий на границе между Маньчжурией и Монголией.
Подобное состояние контроля над военными действиями на фронте продолжалось более чем в течение 10 дней и продолжается в настоящее время. Благодаря смелым и решительным действиям всех частей, находящихся под командованием генерал-лейтенанта Камаибура, хаос, наблюдавшийся в проведении военных действий, был уменьшен. Сейчас армия в районе Дзиндзин Сумэ проводит подготовку к новому наступлению.
Командующий Квантунской армией решил помочь нам этой осенью путем посылки хорошо обученных войск, расположенных в Маньчжурии. Он перебрасывает их в район будущего сражения, подчиняет их мне и разрабатывает чрезвычайные
мероприятия, которые необходимо предпринять, чтобы урегулировать конфликт. Обстоятельства сейчас таковы, что совершенно ясно, что бои вышли сейчас за рамки простого пограничного конфликта. Мы ведем сейчас священную войну в Китае, и любые изменения в конфликте при сложном внешнем и внутреннем положении приобретают большую государственную важность».
Защита не сделала ни одной серьезной попытки установить, что монгольские или советские войска первыми начали боевые действия. В своей аргументации она также не говорила об этом. С другой стороны, обвинение представило свидетелей, которые принимали участие в военных действиях и которые говорили, что эти военные действия были начаты японо-маньчжурскими войсками. Трибунал принимает доказательства обвинения по этому вопросу. Вскоре после начала конфликта Итагаки, бывший тогда военным министром, сообщил об этом премьер-министру Хиранума.
В своих показаниях, которые он давал перед судом, Хиранума говорил, что он потребовал, чтобы Итагаки приостановил военные действия, но что он «не мог давать приказ» и что «военные круги придерживались другого мнения». Таким образом, ясно, что в самом начале конфликта как Хиранума, так и Итагаки хорошо знали о сложившемся положении и нет никаких доказательств того, что кто-либо из них предпринял какие-либо шаги для предотвращения продолжения конфликта. Как и во время инцидента в районе озера Хасан, японские войска потерпели поражение. Что случилось бы, если бы они имели успех, является чисто умозрительным вопросом. Однако сам по себе факт, что они потерпели поражение, еще не определяет характера проводившихся военных действий. Это были действия широкого масштаба, и они охватили период времени, превышавший четыре месяца. Ясно, что они были предприняты японцами после тщательной подготовки, как это видно из обращения командующего 6-й армией, и что целью их было уничтожение противостоящего им противника. Поэтому утверждение, сводящееся к тому, что этот инцидент являлся простым столкновением между пограничниками двух сторон, должно быть признано несостоятельным. При этих обстоятельствах Трибунал считает, что военные действия являлись агрессивной войной, проводившейся японцами...
Милитаристы на скамье подсудимых:
По материалам Токийского и Хабаровского процессов. М., 1985. С. 145—147, 152—157
21—29 августа 1939 года действовавшие совместно советские и монгольские войска (57 тысяч человек) окружили в ходе ожесточенных боев и разгромили отборные части японской Квантунской армии, которая к тому времени насчитывала 75 тысяч человек.
15 сентября в Москве было подписано советско-японское соглашение о прекращении по просьбе Японии с 16 сентября военных действий в районе реки Халхин-Гол. 9 июня 1940 года государственная граница МНР была полностью восстановлена.
Поражение в районе реки Халхин-Гол явилось серьезным ударом по агрессивным планам японских милитаристов на Дальнем Востоке, направленным против МНР и СССР.
НА ПЕРЕЛОМЕ
134
1937
У. Черчилль 1
БЕСЕДА С РИББЕНТРОПОМ
Однажды в 1937 году я встретился с германским послом в Англии фон Риббентропом. В одной из своих очередных статей, публиковавшихся два раза в месяц, я отметил, что одна из его речей была неправильно истолкована. Мы, конечно, и раньше встречались с ним несколько раз в обществе. Теперь он пригласил меня к себе в гости для беседы. Риббентроп принял меня в просторной комнате верхнего этажа здания германского посольства. Наша беседа продолжалась более двух часов. Риббентроп был чрезвычайно учтив, и мы прошлись с ним по всей европейской арене, обсуждая вопросы военного и политического характера. Суть его речей сводилась к тому, что Германия хочет дружбы с Англией. Он сказал мне, что ему предлагали пост министра иностранных дел Германии, но что он просил Гитлера отпустить его в Лондон, чтобы добиться англо-германской антанты или даже союза. Германия оберегала бы все величие Британской империи. Немцы, быть может, и попросят вернуть им немецкие колонии, но это, конечно, не кардинальный вопрос. Важнее было, чтобы Англия предоставила Германии свободу рук на востоке Европы. Германии нужен лебенсраум, или жизненное пространство, для ее все возрастающего населения. Поэтому она вынуждена поглотить Польшу и Данцигский коридор. Что касается Белоруссии и Украины, то эти территории абсолютно необходимы для обеспечения будущего существования германского рейха, насчитывающего свыше 70 миллионов душ. На меньшее согласиться нельзя. Таким образом, единственное, чего немцы просили от Британского содружества и империи,— это не вмешиваться. На стене комнаты, в которой мы беседовали, висела большая карта, к которой посол несколько раз подводил меня, чтобы наглядно проиллюстрировать свои планы.
Выслушав все это, я сразу же выразил свою уверенность в том, что английское правительство не согласится предоставить Германии свободу рук в Восточной Европе. Хотя мы и в самом деле находились в плохих отношениях с Советской Россией и ненавидели коммунизм не меньше, чем его ненавидел Гитлер, но Риббентропу следует твердо знать, что, если бы даже Франция и была в полной
Черчилль Уинстон Леонард Спенсер (1874— 1965) — премьер-министр Великобритании в 1940—1945 гг„ 1951 — 1953 гг. С 1908 г.—на различных министерских постах, в том числе в 1939—1940 гг.— военно-морской министр.— Прим. ред.
Уинстон Черчилль. 1937 г.
безопасности, Великобритания никогда не утратила бы интереса к судьбам континента настолько, чтобы позволить Германии установить свое господство над Центральной и Восточной Европой. Мы стояли перед картой, когда я сказал это. Риббентроп резко отвернулся от карты и потом сказал: «В таком случае война неизбежна. Иного выхода нет. Фюрер на это решился. Ничто его не остановит, и ничто не остановит нас». Затем мы снова сели в кресла. Я был лишь рядовым членом парламента, но в известной мере видным человеком. Я счел необходимым заявить германскому послу следующее (отлично помню, какие слова я произнес: «Когда вы говорите о войне, которая, несомненно, стала бы всеобщей войной, вы не должны недооценивать Англию. Это удивительная страна, и мало кто из иностранцев способен понять ее образ мышления. Не судите по настроениям нынешнего правительства. Достаточно призвать народ к защите великого дела, как само правительство и английский народ предпримут самые неожиданные действия». Я еще раз повторил: «Не следует недооценивать Англию. Она очень умна. Если вы ввергнете всех нас в новую великую войну, Англия сплотит весь мир против вас так же, как и в прошлый раз». Услышав эти слова, посол встал и раздраженно сказал: «Англия, быть может, очень умна, но на этот раз ей не удаст
НА ПЕРЕЛОМЕ
135
ся сплотить весь мир против Германии». Мы перешли на более безобидные темы.
Churchill Winston S. The Second World war. Vol. 2. Their finest hour. Boston, 1949
ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ
1 мая 1937 года на параде в Берлине впервые приняли участие полностью укомплектованная танковая дивизия и сотни самолетов. На зрителей — ив первую очередь на французского посла Франсуа-Понсе и наших атташе — эта военная техника произвела впечатление такой мощной силы, которой может противостоять только равноценная сила. Но их донесения не заставили французское правительство пересмотреть ранее принятые решения.
Голль Ш. де. Военные мемуары.
М., 1957. Т. /. С. 55
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛЛОЙД ДЖОРДЖА
Лондон, четверг, 1 июля 1937 года
Как только ни называли семидесятипяти -летнего хозяина загородного поместья, к которому приехал Майский,— «лев», «хитрая лиса», «маленький валлийский волшебник», «оратор № 1». Он был ловким стратегом и одним из творцов Версальского договора. В. И. Ленин характеризовал его как «одного из опытных, чрезвычайно искусных и умелых вождей капиталистического правительства».
Все это относилось к сыну учителя, который прошел путь от провинциального адвоката до премьер-министра Великобритании. Все это относилось к ярому антикоммунисту, одному из вдохновителей империалистической интервенции, но одновременно — к инициатору отмены блокады Советской России в 1920 году.
Все это относилось к государственному деятелю Запада, первому признавшему де-факто Советскую Россию и заключившему с ней торговый договор в 1921 году, но пытавшемуся экономически закабалить ее в следующем году на Генуэзской конференции.
Все это относилось к маститому лидеру некогда мощной либеральной партии, которая раздробилась и фактически сошла со сцены. Но ее лидер все так же боролся со своими противниками-консерваторами. И когда консерваторы объявляли себя врагами СССР, он не упускал случая со скамей оппозиции атаковать их и за это.
Все это говорилось о политике, который после начала интервенции фашистов в Испании и с нарастанием угрозы войны стал сторонником сотрудничества с СССР в организации коллективного отпора агрессии.
Крутые повороты в его политической биографии объяснялись многими причинами.
Он был гибок, но гибкость эта зачастую превращалась в беспринципность. Он был настойчив, но настойчивость его оборачивалась порой упрямством. Он мог, отбросив все второстепенное, видеть главное, но его проницательность ограничивалась классовыми рамками.
Член парламента с 1890 года и один из крупнейших и влиятельнейших политиков Великобритании, с острым как бритва языком, человек необычайно живой, крепкий, невысокого роста, с шапкой седых волос и с такими же усами, одежда которой) демонстрировала отменный вкус. Его звали Дэвид Ллойд Джордж.
Поздоровавшись с Майским, он, поигрывая пенсне на черном шнурке, пригласил его пройтись по аллеям парка. Они обсудили поначалу положение в Испании и работу Комитета по невмешательству. Майский поинтересовался, что думает Ллойд Джордж о вероятных шагах британского правительства?
— Правительство? — Ллойд Джордж даже возмутился.— Разве это правительство?
Начальник германского генерального штаба Л. Бек — гость начальника французского генерального штаба генерала М. Гамеле на. Июнь. 1937 г.
Это же собрание посредственностей! Разве у них есть воля, есть мужество, есть умение охранять наши интересы? Они получили от предков богатое наследство, но очень плохо им управляют, и я боюсь, что они его растратят.
130
1437
— Сейчас вообще,— заметил Майский,— на Западе не видно крупных людей.
— Вы совершенно правы,— поддержал его Ллойд Джордж.— Где они, крупные люди? Мы можем, пожалуй, похвастаться лишь Рузвельтом. Он знает, чего хочет, и умеет добиваться, чего хочет. Но Рузвельт далеко и в европейские дела не хочет вмешиваться.
— Ну, можно не вмешиваться открыто,— сказал полпред,— и тем не менее находиться на чьей-то стороне.
— Я же сказал, что Рузвельт знает, чего хочет,— улыбнулся Ллойд Джордж.— Он большой человек. А здесь, в Англии, во Франции, хоть шаром покати. Куда они годятся, все эти болдуины, Чемберлены, блюмы? Им приходится иметь дело с Гитлером и Муссолини. Эти фашистские диктаторы совсем не дураки. Они сделаны из грубого теста и действуют грубыми методами: силой, нахальством, запугиванием. Разве наши министры могут с ним разговаривать, разве они способны отстаивать наши интересы? Какая чепуха! Вот если бы Уинстон Черчилль был премьер-министром, он сумел бы заставить диктаторов с собой считаться.
— Кажется, сейчас его шансы возглавить правительство невелики.
— Чемберлен просто до смерти боится его. В результате с Гитлером и Муссолини разговаривают сопляки. Можете себе представить, что получается, когда, скажем, Иден беседует с Муссолини? Разумеется, Муссолини положит его на обе лопатки. Так оно и было во время итало-абиссинской войны. Взять хотя бы Чемберлена — узкий, ограниченный человек. Настоящая рыба с холодной головой. По своей психологии это же провинциальный фабрикант железных кроватей!
Кто-кто, а Ллойд Джордж знал цену Чемберлену. Двадцать лет назад Чемберлена, консерватора знатного происхождения, протолкнули на пост министра по рекрутированию армии в коалиционное правительство Ллойд Джорджа, где он быстро и успешно развалил работу. «Лев» раскусил, что ему подсунули, и спустя полгода избавился от него. И вот теперь шестидесяти восьми летний Невиль Чемберлен сменил в мае ушедшего на покой Болдуина на посту премьера. Неожиданностью это не было: он давно пользовался большим влиянием в консервативной партии и по традиции, как министр финансов, считался основным претендентом на пост премьер-министра.
...У знаменитого британского политика и дипломата Джозефа Чемберлена было от двух браков два сына — Остин и Невиль. Положение в свете и связи отца открыли им дорогу в высшие сферы. Остин, которого отец готовил к политической карьере, в течение тридцати лет занимал министерские
посты, в том числе был в 20-х годах пять лет министром иностранных дел в правительстве Болдуина. Младшего же сына сэр Джозеф пустил по административной линии, где он продвинулся до мэра Бирмингема. Затем последовал провал у Ллойд Джорджа. Теперь на посту премьера в основу своего курса он положил ненависть к Советскому Союзу и активное «умиротворение» агрессоров. Этот самонадеянный человек поселился на Даунинг-стрит, 10, в один из самых ответственных моментов истории.
— Мне совершенно точно известно,— продолжал Ллойд Джордж,— что генеральный план Чемберлена сводится к следующему: в течение года добиться замирения с Германией и Италией и заключить своего рода «пакт четырех». Для Центральной и Юго-Восточной Европы Чемберлен готов удовлетвориться неопределенными обещаниями диктаторов о ненападении.
— А Советский Союз? — спросил Майский.
— Ваша страна по его плану должна быть исключена из европейской комбинации и предоставлена самой себе. Добившись всего этого, Чемберлен пойдет на выборы и скажет избирателям: «Проблему европейского успокоения решил я! Теперь все в порядке, голосуйте за консерваторов!» Он одержит победу и останется еще на пять лет на Даунинг-стрит, 10.
— Но осуществление его планов зависит не от него одного. А ваши союзники? А Франция?
— В Париже одно за другим приходят к власти слабые и трусливые правительства — Дельбоса, Даладье, Блюма, сменившего его Шотана... Париж угодничает перед Лондоном.
— Франция странно ведет себя в испанском вопросе,— заметил полпред.— Ведь в случае победы Франко она почти по всем своим сухопутным границам будет окружена фашистскими государствами. И одновременно Париж превращает в клочок бумаги франко-советский пакт.
— Вместо того чтобы всячески укреплять этот пакт,— Ллойд Джордж все больше горячился,— они его стыдятся. Полное безумие! Кто может спасти Францию в случае войны с Германией и Италией? Не Англия, а только Россия!
— А вы считаете, что война скоро начнется? Каковы ваши впечатления от прошлогодней поездки в Германию?
— Я подолгу беседовал с Гитлером. У него есть пунктик — коммунизм. Всякий раз, как Гитлер упоминал коммунизм и коммунистов, он сразу же становился невменяемым, его лицо внезапно искажалось: глаза вспыхивали огнем, а губы начинали судорожно ежи-
НА ПЕРЕЛОМЕ
13"
мяться. Он чуть ли не с пеной у рта кричал о коммунистической опасности.
— А не говорили ли вы с Гитлером о проблемах европейского мира? — спросил Майский.
— О да. И он все время убеждал меня в своем миролюбии.
Майский насторожился: неужели такой влиятельный человек, как Ллойд Джордж, хочет примкнуть к «умиротворителям»?
— В соображениях Гитлера, по-моему, есть известная доля правды. Он разрешил мне ездить куда угодно и смотреть что угодно. Проезжая на машине по Баварии, я наткнулся на большие войсковые маневры и мог вблизи посмотреть на германскую армию.
— Ну и как?
— Не моту сказать, что она произвела на меня сильное впечатление. Правда, по части вооружений есть несомненные успехи. Но солдаты мелкие, щуплые, какие-то мальчишки.
— Мальчишки быстро возмужают,— заметил Майский.
— Разумеется,— продолжал Ллойд Джордж,— но их физическая подготовка и дисциплина оставляют желать лучшего. Чувствуется большой недостаток в офицерах. Нет, нынешняя германская армия — это еще не та, с которой можно идти на риск большой войны. Я видел старую германскую армию, армии Гитлера до нее очень и очень далеко. Я думаю, Гитлер прав, когда говорит, что ему потребуется еще много времени для приведения армии в состояние надлежащей боеспособности. Может, не двадцать, но уж десять лет наверняка. До тех пор он вряд ли решится атаковать Францию, нас или Россию.
— Я не согласен с вами. Во-первых, вы отпускаете Гитлеру десять лет, но если он поднажмет, то этот срок может сократиться вдвое, а то и втрое. Во-вторых, я могу допустить, что сейчас его армия еще не готова для большой войны. Ну а как насчет малой? Например, с Австрией, Чехословакией или Польшей? Ведь среди других своих целей Гитлер называет в «Майн кампф» захват жизненного пространства на Востоке — Польша, Прибалтика...
— Ничего подобного там нет! — воскликнул Ллойдж Джордж.— Я читал «Майн кампф».
— Должно быть, в английском переводе?
- Да-
— А я в оригинале — там все это есть. А в переводе на английский и французский наиболее одиозные места изъяты. Чтобы не пугать.
— Какая чертовщина!
— Я думаю,— продолжал Майский,— нынешняя германская армия вполне готова для
того, чтобы проложить дорогу Гитлеру на Восток. Кто может ему помешать? Только великие державы. А станут ли вмешиваться Англия и Франция? Опыт последних лет настраивает меня скептически.
Майский получил телеграмму из Москвы. В ней говорилось:
Сообщения ряда наших полпредов указывают на активизацию английской дипломатии в пользу Германии и против СССР в странах Центральной и Юго-Восточной Европы. В частности, через своего посланника в Праге английское правительство возобновило нажим на чехословаков, склоняя их к уступкам, которые якобы необходимы для примирения Чехословакии с Германией. Подтверждаются также сведения о попытках англичан дискредитировать франко-советский и чехословацко-советский пакты. Имеются данные о том, что англичане поддерживают идею создания изолирующего пояса нейтральных стран вдоль наших западных границ. Просьба за этой работой внимательно следить и нас информировать.
— Но если вы полагаете,— продолжал Ллойд Джордж,— что, проложив себе, как вы сказали, дорогу на Восток, Гитлер выступит против России, то вы ошибаетесь. Россия непобедима. Ее географическое положение блестяще, население многочисленно, оно быстро растет и развивается качественно. И в последние годы русские были очень способным народом во всем, за что они брались,— в искусстве, в литературе, в науке. А сейчас ваше правительство, давая массам все возможности образования и культуры, по меньшей мере учетверяет его мощь и творческие возможности. Русским раньше очень не хватало деловитости, дисциплины, организованности. Теперь они этому успешно учатся. Природные и промышленные ресурсы России огромны. Фактически она почти не зависит от остального мира. Сознавая ваше могущество, Гитлер всерьез и не думает о каком-нибудь походе против России. Ну а японцы вам не страшны. Сами японцы это прекрасно понимают и потому, видимо, предпочтут пока орудовать в Китае.
— Предварительно сговорившись с вашим правительством,— добавил Майский.
— Вы имеете в виду визит их торговой делегации и переговоры Идена с японским послом?
— Совершенно верно,— сказал полпред.— Я полагаю, в Токио поняли, что нельзя противопоставлять себя всем другим державам. Даже Германия отрицательно относится к японским планам новой агрессии в Китае. Больше того, в армии Чан Кайши служат немецкие военные советники. Но все это понятно. Английские капиталовложения в Китае оцениваются примерно в полтора милли-
138
1937
арда долларов, Германия идет на втором месте. Захват Китая Японией не сулит ничего хорошего ни Лондону, ни Берлину. Кроме всего прочего, зачем Гитлеру союзник, который увязнет в Китае?
— Итак,— размышляя вслух, сказал Ллойд Джордж,— нынешняя японская цель — Китай. А дальше? Россия?
— Кое-кто на это сильно надеется. Пока же речь идет о Китае. Без милостивого разрешения Англии в Токио не рискнут захватывать весь Китай. Как-никак у японцев тесные связи с английским бизнесом, они во многом зависят от рынков сбыта и источников сырья в ваших колониях, от английских кредитов. И наступить на ногу британскому льву Япония сейчас побаивается.
— Черт побери! — Ллойд Джордж побагровел.— Пока она побаивается. Но, проглотив Китай... Если она обрушится не на Россию, а на наши колонии? Лондон делит сейчас с японцами сферы влияния в Северном Китае, я это точно знаю. Иден обещал даже японскому послу огромные долгосрочные кредиты на выгодных условиях.
Майский был весь внимание. Слова Ллойд Джорджа подтверждали информацию об англо-японских переговорах в Лондоне, которой он уже располагал. Это было крайне важно.
— Но Иден буквально на днях заверил меня,— заметил полпред,— что если Англия когда-нибудь и договорится с Японией о каком-либо соглашении, то оно не будет идти за счет Китая или Советского Союза. Японцы предлагают нам признать их особые права в Северном Китае взамен на сотрудничество с Англией в Центральном и Южном Китае. Они обещают не чинить никаких преград нашим интересам...
— Гарантии?
— Какие к черту гарантии! — взорвался Ллойд Джордж.— Они даже утверждают, что не стремятся захватить Северный Китай, но в таких туманных формах, что это их ни к чему не обязывает. Пообещают и тем облегчат грехопадение нашего правительства. Если оно отдаст сейчас японцам Северный Китай, то потом Японию ничто не остановит. Она ударит по нашим колониям в Азии. Это будет крах великой империи.
...Спустя неделю, 7 июля, под Пекином у моста Лугоуцяо исчезнет японский солдат. Воспользовавшись этим предлогом, Япония начнет войну за захват Китая, с тем чтобы превратить его северную часть в базу борьбы против СССР. В короткий срок она овладеет важнейшими торгово-промышленными центрами — Шанхаем, Тяньцзинем, Пекином.
Вскоре, правда, выяснится, что солдат «не пропадал», а лишь надолго отлучился, по
скольку съел слишком жирную утку. Но это уже не будет иметь никакого значения.
Советско-китайский договор о ненападении рассматривался Москвой как шаг на пути к организации системы коллективной безопасности на Тихом океане. От создания такой системы отказывались западные державы, косвенно поощрявшие японскую агрессию.
КОГДА ДЕЛО НЕ ИДЕТ ДАЛЬШЕ ДЕМОНСТРАТИВНЫХ ЖЕСТОВ
Вашингтон, среда, 20 октября 1937 года
Американский посол в Германии Уильям Додд вел свою машину по вашингтонским улицам, направляясь в полпредство Советского Союза. Путь был недалеким, но долгим: больше приходилось стоять, чем ехать, постоянно возникали пробки. Заправщик на бензоколонке, кажется, был прав, сказав ему: «В Вашингтоне шестьсот тысяч жителей и семьсот тысяч автомобилей».
Завтра Додд отплывает в Германию. До отъезда он хотел побеседовать с Трояновским. Додд знал, что Трояновскому пятьдесят пять лет, что он служил в царской армии, учился в Киевском университете. За революционную деятельность при царе не раз подвергался аресту, был в ссылке и эмиграции. После революции пошел в Красную Армию, затем работал в советских учреждениях, с 1927 года — полпред в Японии, с января 1934 года — первый советский полпред в Вашингтоне.
В нынешний приезд Додд застрял дома из-за болезни более чем на два месяца. Он встречался с деловыми людьми и политиками, трижды беседовал с Рузвельтом. Посол со смешанными чувствами удивления и удовлетворения обнаружил, что в Штатах стали слышны голоса противников «изоляционизма». На днях он присутствовал в Нью-Йорке на собрании одной организации, правда немногочисленной. Публика съехалась серьезная — видные ученые, промышленники, журналисты. Они требовали применить силу, чтобы остановить продвижение японцев в Китае, а немцев и итальянцев — в Испании, и заявляли, что американский «нейтралитет» не гарантирует мира. Но правительство пока не шло на конфронтацию с «изоляционистами», оно не вмешивалось открыто — или не хотело вмешиваться — в мировые дела и следовало закону о «нейтралитете».
Додд, по профессии историк, неизбежно не мог не размышлять об этом законе. Ход его мысли можно было предугадать, зная историю американской внешней политики. Наверняка он рассуждал примерно так: «Во вре
НА ПЕРЕЛОМЕ
139
мя больших войн в Европе мы всегда объявляли о своем «нейтралитете», извлекая немалые выгоды из торговли с обеими воюющими сторонами. Теперь мы нашли формулу, обратив «нейтралитет» на службу текущим целям Вашингтона. Два года назад, во время итало-абиссинской войны, мы приняли закон о «нейтралитете», а в начале нынешнего года распространили его на гражданскую войну в Испании. Ни Италия, ни Германия не нуждались в американском вооружении и военных материалах, они были нужны Абиссинии — жертве агрессии Италии. Отказали республиканцам в оружии, в то время как Франко получал его из Германии и Италии в изобилии. Одновременно США продолжали продажу нефти и стратегического сырья агрессорам. Недаром Франко похвалил за такой «нейтралитет» президента. Хитрый закон».
От разговора с Рузвельтом у Додда осталось противоречивое впечатление. Вообще президент не любил откровенничать. Можно было лишь догадываться, что у него на уме. Две недели назад президент, выступая в Чикаго — оплоте «изоляционистов», заявил, что «изоляционизм» и «нейтралитет» — не спасение, и призвал установить карантин вокруг агрессивных стран. Ну что ж, неприятие Рузвельтом фашизма известно. Но все попытки журналистов выведать у президента, что он конкретно имел в виду, были безуспешными. Как понимать его речь? Что это — пробный шар, абы посмотреть на реакцию внутри страны? Или жест одобрения, адресованный другим, тем, кто выступает против агрессии?
Акции Рузвельта — не мог не видеть Додд — в стране падали. Экономическая программа «новый курс» трещала по всем швам, обещанного «процветания» так и не наступило. Выборы 1940 года могли обернуться для Рузвельта катастрофой. Приходилось маневрировать. Многие в Вашингтоне делали ставку на мировую войну, которая привела бы к ослаблению Советской России, к уничтожению одних конкурентов — Германии и Японии и подчинению других — Англии и Франции. Отсюда курс — вооружаться самим, чтобы выступить в самый удобный момент. А до той поры — не допустить какого-либо соглашения Германии с Англией или Германии с Россией, иначе все планы рухнут.
...Александр Антонович Трояновский, невысокий, худощавый человек с внимательным взглядом из-под густых черных бровей, уже ждал Додда.
Прежде всего Трояновский поинтересовался мнением Додда о положении в Германии.
— Животные — единственные счастливые существа, которых я там встречаю,— откро-
Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс
венно начал беседу Додд.— В то время, когда людей сотнями убивают без суда и следствия, животные пользуются правами неприкосновенности. Об этом люди даже и мечтать не могут.
Гитлер может начать войну в любое время,— продолжал Додд.— Это безответственное трио в Берлине — Гитлер, Геринг и Геббельс — способно на всякое безрассудство. Я думаю, Гитлер станет прислушиваться к голосу разума лишь в том случае, если все демократические страны объединятся против него. Теперь, когда сколачивается единый фронт фашизма от Рима до Токио, для Америки, Англии и Франции важно объединиться с Россией и попросту заявить Гитлеру: довольно!
— Чрезвычайно важно,— подтвердил Трояновский.— Но почему же Запад сейчас, когда идет война в Китае, отвергает наше предложение о Тихоокеанском пакте? Впрочем, «отвергает» — не совсем точно сказано, вернее, не принимает.
— Речь идет о пакте, который включал бы Японию? — спросил Додд с сомнением.
— Можно дтя начала и без Японии. Чтобы сорвать пакт, Япония в нем участвовать не согласится. Но если бы Штаты. Англия. Франция, Китай и Советский Союз заключи
140
1937
ли между собой пакт, то, быть может, Япония предпочла бы...
— Или была бы вынуждена,— вставил Додд.
— «Или была бы вынуждена» к нему примкнуть,— закончил свою мысль Трояновский.— Конечно, пакт без Японии большой ценности не имеет, поскольку мы, англичане, американцы или французы и без того не собираемся нападать друг на друга. Но все же пакт продемонстрировал бы солидарность между нами, особенно если в него включить пункт о консультациях в случае угрозы одному из участников. По существу, мы с вами, господин посол, говорим об одном и том же — о системе коллективной безопасности. Сегодня — в Азии, завтра — в Европе.
— Я вас понимаю, с идеей пакта я знаком.
— Разумеется, мы ее выдвинули еще в тридцать третьем, когда устанавливались дипломатические отношения. Поначалу президент положительно к ней относился, но сейчас...
Трояновский замолчал. Совсем недавно в беседе с президентом наедине — так было оговорено заранее — Рузвельт заметил: «Пакты не дают, господин Трояновский, никакой гарантии, им нет веры. Америка вступать в союзы или что-либо подобное не может. Главная гарантия — сильный флот, американский, английский и, может быть, советский. Посмотрим, как выдержат японцы морское соревнование».
В отношениях с Советским Союзом были особые моменты. С нами не хотели порывать, на всякий случай поддерживали отношения, но без большого энтузиазма. Даже если бы пришлось сейчас сотрудничать, это был бы, по мнению Трояновского, «брак по расчету, а не по любви». На Советский Союз, кажется, готовы были даже возложить всю честь отражения агрессии в одиночку. И все ради установления в будущем баланса сил в мире, выгодного Соединенным Штатам.
— А вы,— прервал мысль Трояновского Додд,— настаиваете именно на пакте взаимопомощи?
— Мы готовы согласиться и на пакт о ненападении, хотя, конечно, пакт взаимопомощи был бы более действенным. И вы должны быть заинтересованы в нем не меньше нашего. Г рани цы СССР обеспечены армией в такой же степени, в какой ваши — двумя океанами. Но для Америки сейчас вырисовывается тройная угроза. И на Тихом океане — в случае создания огромной Японской империи. И на Атлантическом — в случае победы фашизма в Европе. И наконец, в Южной Америке — вы знаете, как укрепили там свои
позиции фашисты, особенно в Бразилии и Аргентине.
— Уж это-то я прекрасно знаю. Немцы создают там штурмовые отряды. По некоторым данным, в Южной Америке около полумиллиона штурмовиков.
— А всего там живет около двух миллионов немцев и три миллиона итальянцев, которых Гитлер и Муссолини стараются использовать. Франко в случае своей победы поможет Берлину и Риму еще активнее внедриться в бывшие испанские колонии. Короче говоря, в результате тройной угрозы американцы не будут чувствовать себя дома спокойно.
Додд кивнул:
— Я надеюсь, президент это понимает. Но, согласитесь, он не может пойти на пакт взаимопомощи. Наш закон о «нейтралитете»...
— Ваш закон о «нейтралитете» — это стремление избежать всякого риска, но получить всю прибыль.
— Мы же не ввели в действие закон о «нейтралитете» в случае японо-китайской войны. Президент опасался, что это больнее ударит по Китаю, чем по Японии.
— Да, президент не нашел состояния войны, поскольку Япония официально не объявила ее Китаю. Но вот, по какой стороне это больнее ударит, не знаю. Если бы ввоз американских товаров в Японию прекратился, война бы приостановилась. Правда, отношения Америки с Японией натянулись бы до предела...
— Вы, господин Трояновский, в дальневосточных делах, как бывший посол в Японии, разбираетесь лучше других. Но, надеюсь, вы не станете отрицать, что недавний дружественный визит во Владивосток эскадры наших военных кораблей — шаг положительный и смелый, учитывая нынешнюю обстановку на Дальнем Востоке.
— Мы высоко оценили его. Но все же жаль, что дело не идет дальше демонстративных жестов.
— А речь президента в Чикаго с призывом установить карантин вокруг агрессоров? Разве это недостаточно серьезно?
— Это серьезно,— сказал Трояновский,— но какие за этим последуют шаги? Мы будем судить по реальным действиям.
На следующий день Додд отправится в Германию. Но вскоре он будет отозван раньше намеченного срока. На том и ограничится протест США против бесчинств гитлеровцев.
Трояновский напишет в Москву:
Несомненно, что события в Абиссинии, Испании и Китае — все это начало большой войны, часть огромного стратегического плана с серьезной угрозой для Англии, Фран
НА ПЕРЕЛОМЕ
14!
ции и Соединенных Штатов. Но в этих странах люди не думают о завтрашнем дне, дрожат за свои шкуры и готовы сносить все, что угодно. Чтобы расшевелить этих людей, очевидно, недостаточно занятия Пекина, Шанхая, Нанкина, может быть, Кантона; нужно, чтобы японцы обратили свое внимание на голландскую Индию, британскую Индию, Индокитай, может быть, Филиппины, чтобы немцы заняли Чехословакию и Австрию и произвели мобилизацию на границах Франции, чтобы итальянцы захватили Египет, чтобы Южная Америка открыто выступила на стороне фашизма,— тогда только мудрецы из демократических стран поймут, какая судьба их ожидает в результате успеха фашистских агрессоров.
Мы своей внешней политикой много сделали для того, чтобы поддержать прогрессивные элементы во всем мире, в том числе в Соединенных Штатах. Не следует упускать малейших возможностей для того, чтобы привлекать на свою сторону симпатии разных групп в США, не поступаясь, конечно, основными нашими интересами. Война в конце концов все же придет, и нужно обеспечить себе лучшие позиции во всех странах в этой решительной схватке.
РИМ, 6 НОЯБРЯ 1937 ГОДА
Бенито Муссолини поставил свою подпись под «антикоминтерновским пактом».
Из протокола о присоединении Италии к «антикоминтерновскому пакту»
Статья I
Италия присоединяется к Пакту против Коммунистического Интернационала, который был заключен 25 ноября 1936 года между Германией и Японией...
Статья II
Три государства, ставящие свои подписи под настоящим Протоколом, согласны с тем, чтобы Италия выступала в качестве одной из сторон, первоначально подписавших упомянутые в предыдущей статье Пакт и Дополнительный к нему протокол. Причем подписание настоящего Протокола является равноценным подписанию оригинального текста упомянутого Пакта и Дополнительного протокола.
Статья III
Настоящий Протокол считается неотъемлемой частью вышеупомянутого Пакта и дополняющего его Протокола...
На русском языке публикуется впервые
Так окончательно оформился итало-германо-японский агрессивный блок.
Из записи выступления Гитлера на совещании с главнокомандующими видами вооруженных сил и министрами
Берлин, 10 ноября 1937 г.
Для Германии вопрос стоит так: где можно добиться максимального выигрыша путем минимальных усилий?
Германская политика должна иметь в виду двух заклятых врагов — Англию и Францию, для которых мощный германский колосс в самом центре Европы является бельмом на глазу, причем оба государства заняли отрицательную позицию в вопросе дальнейшего усиления Германии как в Европе, так и в других частях света и могут опереться в этой своей отрицательной позиции на поддержку всех политических партий. В создании германских военных баз в других частях света обе эти страны видят угрозу их морским коммуникациям, обеспечение германской торговли и. как следствие этого, укрепление германских позиций в Европе...
Серьезный разговор о возвращении нам колоний может состояться лишь в такой момент, когда Англия будет находиться в бедственном положении, а Германская империя будет сильной и вооруженной.
Для решения германского вопроса может быть только один путь — путь насилия, а он всегда связан с риском.
Если при дальнейшем рассуждении исходить из решения применять силу, связанную с риском, то тогда остается еще дать ответ на вопрос: «Когда?» и «Как?» При этом необходимо решить три варианта.
Первый вариант.
Время осуществления—с 1943 по 1945 год.
После этого периода можно ожидать лишь изменений обстановки не в нашу пользу.
Вооружение армии, военно-морского флота и военно-воздушных сил, а также формирование офицерского корпуса в общих чертах закончено. Материально-техническое оснащение и вооружение являются современными, и если продолжать ждать, то имеется опасность, что они устареют. В первую очередь невозможно все время сохранять в секрете «специальные виды оружия». Пополнение резервов ограничивается лишь очередными призывами рекрутов. Дополнительных возможностей пополнения путем призыва старших возрастов, не прошедших боевой подготовки, больше не будет.
Если учесть вооружение, которое к тому времени произведут другие страны, мы станем относительно слабее. Если мы не выступим до 1943— 1945 годов, то вследствие отсутствия запасов каждый год может наступить продовольственный кризис, для преодоления которого нет достаточных валютных средств. В этом следует усматривать «слабую сторону режима». К тому же мир ожидает нашего удара и из года в год предпринимает все более решительные контрмеры. Поскольку мир отгородился, мы вынуждены наступать.
Необходимость действовать раньше 1943—1945 годов может появиться при втором и третьем вариантах.
Второй вариант.
Если социальные противоречия во Франции приведут к такому внутриполитическому кризису, который охватит и французскую армию и ее нельзя будет использовать для войны против Германии,
142	1937
то это будет означать, что наступил момент для выступления против Чехии.
Третий вариант.
Если Франция окажется настолько скованной в результате войны с каким-либо другим государством, что она не сможет «выступить» против Германии.
В целях улучшения нашего военно-политического положения в любом случае военных осложнений нашей первой задачей должен быть разгром Чехии и одновременно Австрии, чтобы снять угрозу с фланга при возможном наступлении на запад.
Если же Чехия будет разгромлена и будет установлена граница с Венгрией, то в случае нашего конфликта с Францией можно будет скорее ожидать, что Польша займет нейтральную позицию. Наши соглашения с Польшей сохраняют силу до тех пор, пока мощь Германии несокрушима. Если Германию постигнут неудачи, то надо ожидать, что Польша выступит против Восточной Пруссии, а возможно, также против Померании и Силезии.
Вообще фюрер полагает весьма вероятным, что Англия, а также предположительно и Франция втихомолку уже списали со счетов Чехию и согласились с тем, что когда-нибудь этот вопрос будет решен Германией... Выступление Франции без поддержки Англии с перспективой, что наступление захлебнется перед нашими западными укреплениями, является маловероятным. Без участия Англии нельзя ожидать также, чтобы Франция прошла через Бельгию и Голландию, от чего и мы должны отказаться в случае конфликта с Францией, так как это неизбежно будет иметь следствием враждебное отношение Англии. Естественно, во всяком случае при осуществлении нами нападения на Чехию и Австрию, обеспечить прикрытие на западе. При этом следует учесть, что оборонные мероприятия Чехии из года в год будут усиливаться и что с течением времени будет происходить внутренняя консолидация австрийской армии. Хотя плотность населения, в частности в Чехии, и незначительна, все же присоединение Чехии и Австрии позволит получить продовольствие, достаточное для 5—6 миллионов человек при условии, что из Чехии будут в принудительном порядке выселены два, а из Австрии — один миллион человек. Присоединение обоих государств к Германии означает с военно-политической точки зрения значительное облегчение положения вследствие сокращения протяженности и улучшения начертания границ, высвобождения вооруженных сил для других целей и возможности формирования новых соединений в количестве примерно 12 дивизий, причем на каждый миллион жителей приходится одна новая дивизия.
Фюрер считает, что определенным образом приблизилась возможность третьего варианта, который может наступить как результат существующих в настоящее время противоречий в районе Средиземного моря и который он намерен использовать, если появится возможность, в любое время. даже и в 1938 году.
На русским я.тыке публикуется впервые
Из записи беседы Гитлера с лордом-председателем совета Великобритании Галифаксом
Оберзальцберг, 19 ноября 1937 г.
Лорд Галифакс, начиная разговор, подчеркнул, что он приветствует возможность достижения путем личного объяснения с фюрером лучшего взаимопонимания между Англией и Германией. Это имело бы величайшее значение не только для обеих стран, но и для всей европейской цивилизации. Перед своим отъездом из Англии он разговаривал об этом визите с премьер-министром и английским министром иностранных дел, и они были абсолютно согласны в определении его цели... В Англии придерживаются мнения, что имеющиеся в настоящее время недоразумения могут быть полностью устранены. Целиком и полностью признаются великие заслуги фюрера в деле восстановления Германии... Он (лорд Галифакс) и другие члены английского правительства проникнуты сознанием, что фюрер достиг многого не только в самой Германии, но что в результате уничтожения коммунизма в своей стране он преградил путь последнему в Западную Европу, и поэтому Германия по праву может считаться бастионом Запада против большевизма. Английский премьер-министр придерживается мнения, что имеется полная возможность найти решение путем открытого обмена мнениями. Решение даже трудных проблем может быть облегчено взаимным доверием. Если бы Германии и Англии удалось достигнуть согласия или хотя бы к нему приблизиться, то, по мнению англичан, было бы необходимо привлечь к обсуждению те страны, которые в политическом отношении близко стоят к Германии и Англии. Здесь имеются в виду Италия и Франция... После того как в результате германо-английского сближения будет подготовлена почва, четыре великие западноевропейские державы должны совместно создать основу, на которой может быть установлен продолжительный мир в Европе. Ни одна из четырех держав ни в коем случае не должна остаться вне этого сотрудничества, так как в противном случае не будет положен конец теперешнему неустойчивому положению.
Лорд Галифакс... подчеркнул, что в Англии все смотрят на Германию как на великую и суверенную страну и что переговоры с ней должны вестись только на этой основе. Англичане являются реалистами и, может быть, больше, чем другие, убеждены в том, что ошибки Версальского диктата должны быть исправлены. Англия и в прошлом всегда оказывала свое влияние в этом реалистическом смысле. Он указал на роль Англии при досрочной эвакуации Рейнской области, при разрешении репарационного вопроса, а также при реоккупации Рейнской области.
С английской стороны не думают, что статус-кво должен при всех условиях оставаться в силе. Там признают, что надо приспосабливаться к новым условиям, исправлять старые ошибки, иметь в виду ставшее необходимым изменение существующего положения...
Все остальные вопросы можно характеризовать в том смысле, что они касаются изменений европейского порядка, которые, вероятно, рано или поздно произойдут. К этим вопросам относятся Данциг, Австрия и Чехословакия. Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения
НА ПЕРЕЛОМЕ
143
были произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны.
Колониальный вопрос, без сомнения, труден. Английский премьер-министр стоит на той же точке зрения, что он может быть разрешен как часть нового курса и генерального разрешения всех трудностей.
Лорд Галифакс поблагодарил за беседу и заявил, что он представит английскому премьер-министру обо всем точный доклад.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. М., 1981. Т. 1. С. 35, 37—38, 42, 46
Ф. Сергеев 1
ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОДЛОГА: «ДЕЛО ТУХАЧЕВСКОГО»
Комиссия Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период 30—40-х и начала 50-х годов, сообщила в начале 1989 года, что в архивах И. В. Сталина обнаружены документы, подтверждающие стремление германских разведывательных кругов довести до сведения Кремля дезинформацию по поводу Маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского. «Материалы зарубежных разведок,— говорится в сообщении комиссии,— в значительной степени были рассчитаны на такие черты характера И. В. Сталина, как болезненная мнительность и крайняя подозрительность, и, по всей вероятности, в этом они свою роль сыграли» 1 2.
В послевоенные годы на Западе появилось немало книг, статей, мемуаров, в том числе принадлежащих перу таких видных деятелей гитлеровской разведки, как Вальтер Шеллен-берг и Вильгельм Хеттль, близко стоявших к нацистскому руководству. В этих публикациях с разной степенью детализации говорится о том, как были сфабрикованы документы, призванные скомпрометировать представителей высшего советского военного командования.
Сопоставление исследований историков, статей журналистов, признаний лиц, непосредственно причастных к операции, получившей позднее на Западе название «Дело Тухачевского», наконец, свидетельств немецких, чехословацких и советских дипломатов позволяет воссоздать примерно следующую картину.
1 Ф. Сергеев — кандидат экономических наук, автор книг о подрывной деятельности империалистических разведок.— Прим. ред.
2 Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 61.
Подоплека провокации
В один из декабрьских дней 1936 г. шеф службы безопасности (СД) Рейнгард Гейдрих был вызван к Гитлеру для обсуждения очередной разведывательной сводки по СССР. В ответ на раздраженные упреки фюрера, что германская разведка работает все еще вяло, недостаточно способствует ускорению развития политических событий в мире к выгоде «третьего рейха», Гейдрих (по некоторым данным, этот разговор происходил в присутствии Гесса, Бормана и Гиммлера) выдвинул идею «обезглавить Красную Армию», дискредитировав группу ее высших офицеров, и прежде всего маршала Тухачевского. Гитлер тотчас же ухватился за эту идею. Гейдрих уже не раз оправдывал доверие фюрера и стал для него практически незаменимым в ситуациях, когда требовалось «провернуть» какое-либо грязное дело. В преддверии нападения на СССР нанесение удара по высшему руководству Красной Армии, считал Гитлер, было бы как нельзя более кстати.
Так началась работа по подготовке грандиозного политического подлога, цель которого «доказать», будто группа видных советских полководцев во главе с Тухачевским замышляет военный переворот и с этой целью вступила в сговор с генералами рейха.
То, что в качестве жертвы провокации был избран маршал Тухачевский, не являлось случайным. Он был одним из крупнейших советских военачальников, выдающимся знатоком стратегии, оперативного искусства и тактики, как никто другой, видел слабые стороны и уязвимые места организации и системы вооружения германской армии. Знал он и ее высший командный состав *.
Был и еще один аспект, побудивший гитлеровцев прибегнуть к провокации против него: советский маршал, к мнению которого прислушивались в Европе, быстро распознал цель тщательно скрывавшихся агрессивных при-
1 Маршал Г. К. Жуков писал о М. Н. Тухачевском: «При встречах с ним меня пленяла его разносторонняя осведомленность в вопросах военной науки. Умный, широко образованный профессиональный военный, он великолепно разбирался как в области тактики, так и в стратегических вопросах. М. Н. Тухачевский хорошо понимал роль рахпичных видов наших вооруженных сил в современных войнах и умел творчески подойти к проблеме... В М. Н. Тухачевском чувствовался гигант военной мысли — это звезда первой величины в плеяде выдающихся военачальников Красной Армии* Советские полководцы и военачальники. М.. 1988. С. НО. (Здесь и далее в этой статье примечания автора.)
1937
144
готовлений гитлеровской военной машины. Еще в 30-х годах Тухачевский предупреждал, что наш главный враг — это Германия, что она усиленно готовится к большой войне, и, несомненно, в первую очередь против Советского Союза. В статье «Военные планы нынешней Германии», опубликованной 31 марта 1935 г. в «Правде», Тухачевский раскрыл преступные намерения фашистской верхушки и тот факт, что она ускоренными темпами создает громадные вооруженные силы, в первую очередь мощную армию вторжения. Он предостерегал, что империалистические планы Гитлера имеют не только антисоветскую направленность. Это лишь удобная ширма для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Польша, Чехословакия, аншлюс Австрии). Более того, еще за несколько лет до начала второй мировой войны Тухачевский пытался внушить французам и англичанам, что нацистским планам вооруженной агрессии необходимо противопоставить коллективные действия, с тем чтобы своевременно устранить опасность зарождения очагов агрессии, иначе будет поздно. Естественно, нацистскую верхушку страшили такие призывы и, в частности, начавшееся франко-советское сближение.
Наконец, было известно, что по инициативе маршала Тухачевского в 1936 г. Наркомат обороны СССР провел стратегическую военную игру крупного масштаба, в ходе которой отрабатывались методы и способы активного отражения возможного нападения фашистской Германии. При подведении итогов игры Тухачевский выразил полное несогласие с заниженными оценками сил гитлеровской армии, утверждая, что в скором времени немцы в состоянии будут выставить до 200 дивизий. (Этот прогноз, как известно, оправдался: к маю 1941 г. в немецких вооруженных силах, согласно данным вермахта, насчитывалось 214 дивизий, в том числе 37 танковых и моторизованных.) М. Н. Тухачевский был убежден и в другом: чтобы воспользоваться преимуществами внезапного удара, враг непременно нападет первым. О том, что Советскому Союзу надо быть готовым именно к внезапному нападению германской армии, он предупреждал в своем выступлении на сессии Центрального Исполнительного Комитета СССР в 1936 г.
Внимательно следя за развитием военного дела в Германии, Тухачевский как первый заместитель наркома обороны и начальник управления боевой подготовки войск решительно настаивал на модернизации оснащения Красной Армии. В те годы при его активной поддержке налаживалось серийное производство современных самолетов-истребителей, бомбардировщиков, новых образцов
зенитной артиллерии, танков, пулеметов, которые сразу же поступали на вооружение Красной Армии. Вопреки позиции, занятой тогда рядом «военных авторитетов», он решительно добивался ускоренного формирования и развертывания танковых корпусов за счет сокращения численности и затрат на кавалерию, упорно отстаивал идею ракетной огневой поддержки.
Линию на перевооружение Красной Армии и развитие современной авиации и бронетанковых войск Тухачевский начал проводить еще в конце 20-х годов. Известно, что в 1928 г. он, будучи начальником штаба РККА, представил докладную записку правительству, в которой привел расчет требуемого количества новых видов вооружения и предлагал построить ряд заводов по их производству. Сталин счел эти предложения нереальными. После этого Тухачевского назначили командующим войсками Ленинградского военного округа. Спустя некоторое время под влиянием заметно обострившейся международной обстановки Сталин был вынужден изменить свое отношение к докладной записке бывшего начальника штаба РККА. Тухачевский становится заместителем наркомвоенмора и начальником управления вооружений РККА.
Словом, маршал Тухачевский, прозорливо готовивший нашу армию к будущим испытаниям, представлял серьезную опасность для фашистской Германии.
Начало реализации преступного замысла
Вернувшись после разговора с Гитлером в штаб-квартиру СД на Принц-Альбрехтштрас-се, 8, Гейдрих, как сообщает в своих мемуарах В. Шелленберг, сразу же принялся за дело. Прежде всего он вызвал к себе Альфреда Науйокса, руководителя подразделения, занимавшегося изготовлением фальшивых документов *. Как обычно, в особо ответственных случаях разговор велся в присутствии ближайшего помощника Гейдриха штандартенфюрера СС Германа Беренса, слывшего в СД крупным экспертом по русским делам. «Науйокс,— сказал Гейдрих,— вве-
1 А. Науйокс, впоследствии генерал СС, был широко известен среди нацистов как специалист по особым заданиям, крупный авантюрист, участвовавший во многих провокациях СД, в частности в вооруженном нападении в августе 1939 г. на радиостанцию в Глейвице, в похищении из нейтральной Голландии в 1940 г. двух офицеров британской разведки. В 1946 г. Науйоксу удалось бежать из специального лагеря, в котором американцы содержали военных преступников, и никогда ни перед каким судом он не представал.
НА ПЕРЕЛОМЕ
ряю вам тайну чрезвычайной важности: есть поручение фюрера, которое надо выполнить безотлагательно. Искусство подделки документов, о которых пойдет речь, должно быть как никогда безукоризненным. Надо привлечь для этого лучшего гравера Германии». Отвечая на немой вопрос Науйокса, Гейдрих вымолвил лишь одно слово: «Тухачевский».
Затем он в общих чертах раскрыл суть своего зловещего замысла. Письмо, текст которого, как заявил Гейдрих, будет предложен позже, а гравер выведет под ним подпись Тухачевского, должно со всей очевидностью указывать на то, что сам маршал и кое-кто из его коллег в Красной Армии состоят в тайной связи с попавшей в поле зрения СД некоей группой немецких генералов (противников нацистского режима) и что те и другие готовятся захватить власть в своих странах. Досье с фотокопиями документов, похищенное якобы из архивов службы безопасности, будет передано русским, у которых должно сложиться впечатление, что в отношении группы немецких генералов ведется расследование.
Все держалось в строжайшем секрете. Гитлер опасался провала затеваемой авантюры из-за случайной утечки информации. Поэтому Гейдрих привлек к участию в операции лишь самых надежных своих подчиненных, сообщив каждому только то, что он должен был знать для выполнения своей конкретной задачи. В службе безопасности образовали специальную оперативную группу, которая и должна была заняться «делом Тухачевского». Возглавил группу Беренс ’. Для обеспечения секретности работы оперативной группе была предоставлена специальная лаборатория, оснащенная всем необходимым оборудованием и помещавшаяся в подвале здания там же на Принц-Альбрехтштрассе. Отрезанная от основного здания и строго изолированная, она круглосуточно охранялась двумя эсэсовцами.
Охота за подлинниками
Для изготовления фальшивки необходимо было заполучить хранившиеся в Берлине в секретных архивах вермахта подлинные документы, связанные с пребыванием Тухачевского и некоторых других советских военачальников в веймарской Германии в 20-х
1 В 1946 г. Беренс был казнен за чудовищные зверства в Белграде, где он занимал пост начальника СС и полиции. Там Беренс рассказал одному из руководящих сотрудников СД, Вильгельму Хеттлю (он же Вальтер Хаген), что по поручению Гейдриха он обеспечивал техническую сторону этой операции и играл в ней важную роль.
и начале 30-х годов ', в частности написанные рукой самого Тухачевского и им подписанные.
В январе 1937 г., вскоре после встречи с Гитлером, Гейдрих пригласил на завтрак главу военной разведки Канариса. Когда трапеза подходила к концу, он повел речь об СССР и, подчеркнув свою якобы полную неосведомленность в вопросах советской военной структуры, заявил, что хотел бы ознакомиться с имеющимися в абвере материалами на эту тему. Особенно его интересовала информация о высшем командном составе Красной Армии. И поскольку Канарис имел свободный доступ к секретным архивам вермахта, Гейдрих попросил досье на советских военачальников, посещавших Германию до прихода Гитлера к власти.
Однако Канариса насторожило обращение Гейдриха. Усмотрев в нем намерение скомпрометировать кого-то из немецких генералов, настроенных оппозиционно к режиму, Канарис ответил уклончиво 2. Гейдрих продолжал настаивать.
1 В 20-е годы между германской армией и Красной Армией существовало тесное сотрудничество. В СССР проходили обучение немецкие летчики, артиллеристы и танкисты, а в Германии, в свою очередь,— офицеры нашего Генерального штаба. Видные советские военные деятели систематически посещали Германию, по приглашению рейхсвера присутствовали на маневрах. а представители немецкого генералитета нередко наведывались в СССР. Позднее сотрудничество распространилось и на область вооружений, в результате чего Германия в обмен на патенты, которые она предоставляла Красной Армин, получила разрешение на строительство авиационных и прочих оборонных заводов на нашей территории. Взаимные хозяйственные дела включали в себя среди прочего и заказы на военную технику со стороны Германии советским предприятиям, поскольку Германия по Версальскому мирному договору не имела права на свою армию (ее вооруженные силы, как известно, были ограничены стотысячной сухопутной армией) и на производство вооружения. Советский Союз, в свою очередь, заказывал немецкой промышленности нужные ему стратегические материалы и оборудование. Хотелось бы подчеркнуть, что все, что было связано с военными заказами, входило в компетенцию Тухачевского. Как начальник штаба РККА, он в 20-е годы встречался с офицерами и генералами иностранных армий, подписывал соответствующие документы, обменивался деловыми письмами. Сотрудничество с рейхсвером в тот период являлось, как подчеркивалось в зарубежной прессе, официальной политикой руководства Красной Армии.
2 Канарису было хорошо известно, что после своего позорного изгнания из ВМС еще до прихода нацистов к власти Гейдрих питал буквально патологическую ненависть к представителям высшего военного командования и никогда не упускал возможности в отместку нанести удар по кому-либо из них.
10 Накануне
146
1937
«Очень сожалею,— ответил Канарис,— но без надлежащего письменного подтверждения фюрера никто не имеет права допуска к секретным архивам генерального штаба».— «Что ж,— отрезал Гейдрих,— я так и доложу фюреру». Однако, поскольку Гитлер приказал действовать в обход военных, к Канарису больше не обращались.
В начале 1937 г. Гейдрих, свидетельствует Шелленберг, поручил ему составить реферат об истории отношений между рейхсвером и Красной Армией в 20-е годы. Началась лихорадочная работа по подготовке к решающему этапу операции.
Перебрав все возможные способы, к которым можно было бы прибегнуть, чтобы завладеть необходимыми оригиналами, пришли к выводу, что лучше всего похитить их, что и было санкционировано Гитлером. Состоялось специальное совещание у Гейдриха. Речь шла об операции, которую надлежало провести незамедлительно: той же ночью совершить налет на военное ведомство. Созданный для этой цели отряд разбили на три «группы захвата», куда были включены опытные специалисты из уголовного розыска. При содействии службы безопасности «группы захвата» проникли в секретные архивы вермахта и извлекли оттуда большое количество материалов, в том числе с грифом «совершенно секретно, особой важности». Удалось заполучить записи бесед между немецкими офицерами и представителями советского командования, оригиналы писем Тухачевского с его подписью.
Любопытен финал истории охоты за архивными документами. Ночью, сразу же после того, как нужные материалы были обнаружены и извлечены, в здании архива вспыхнул пожар — так организаторы операции пытались замести следы. На следующий день Канарис обнаружил, что сгорели именно те шкафы архива, в которых хранились материалы об СССР, так интересовавшие Гейдриха. Но устроители ночного вторжения перестарались: пожар, рассказывали очевидцы, быстро распространившись, перекинулся на другие помещения и причинил значительный ущерб.
Пфафф, вопреки утверждениям Хеттля и Шелленберга, считает версию о ночном налете на архивы «фантастической» историей «в ковбойском духе». Однако многие западные исследователи признают ее вполне реальной. Сведения об этом пожаре дошли тогда и до СССР. Д. Волкогонов, автор книги «Триумф и трагедия», обнаружил и предал огласке докладную записку Ежова на имя Сталина и Ворошилова, гласившую: «В дополнение к нашему сообщению о пожаре в германском военном министерстве направляю подробный материал о происшедшем
пожаре и копию рапорта начальника комиссии по диверсиям при гестапо...»
Изготовление фальшивки
Теперь полученный материал предстояло должным образом обработать. Подобрать и связать воедино отдельные документы, в записи бесед и переписку включить дополнительные фразы, разбросать по тексту для большей убедительности необходимые пометки и подделать подписи.
Предполагалось, что сфабрикованное досье будет включать около 15 страниц писем, донесений, а также рапортов и служебных записок сотрудника, занимавшегося якобы расследованием связей представителей немецкого штаба верховного главнокомандования и Красной Армии, записи подслушанных телефонных разговоров офицеров генерального штаба, копии перехваченных посланий. Основным в наборе фальшивок должно было стать, как считал Гейдрих, «личное письмо Тухачевского» со ссылками на предшествующую переписку. В документах, относящихся к различным периодам, намечалось упомянуть фамилии сторонников Тухачевского среди видных советских военачальников, а также связанных с ними немецких генералов, которых нацистская верхушка не желала больше терпеть из-за их оппозиционности. Это, по выражению шефа СД, должно было придать плану элемент большей правдоподобности ’.
На обложке папки «дела Тухачевского» должны были быть проставлены штампы управления разведки и контрразведки вермахта, а в ней исполненная будто бы рукой Канариса записка Гитлеру о том, что адмирал намеревается лично вступить в контакт кое с кем из подозреваемых немецких генералов, чтобы попытаться выяснить подробности заговора. В «записке Канариса» должны были упоминаться имена лишь немецких генералов-предателей, но вместе с тем содержаться намек на то, что «в Красной Армии появились отступники». Предполагалось, что в досье будут фигурировать распоряжение Гитлера, который якобы одобрил идею Канариса в целом и возложил общее руководство по ее осуществлению на Бормана, а также адресованная Гейдриху памятная записка Бормана, интересовавшегося, установлена ли
1 Делалось это еще и потому, что при возникновении самой идеи Гитлер и Гейдрих решили, что одновременно «дело Тухачевского» явится идеальной возможностью покончить и с не внушающими доверия генералами вермахта, прежде всего теми из них, кто «чересчур дружен с русскими».
НА ПЕРЕЛОМЕ
14?
слежка за всеми немецкими офицерами, названными Канарисом.
Все должно указывать на то, что досье хранилось в архиве СД, куда имеют доступ многие ее сотрудники. Один из них, испытывая материальные затруднения (такой мотив казался наиболее правдоподобным), решил снять фотокопии находящихся в досье документов и попытаться предложить русским купить их.
Требуется мастер экстра-класса
Найти гравера «высочайшего мастерства», как выразился Гейдрих, оказалось не просто. Науйокс начал с изучения досье всех граверов, работающих на СД. Подходящей кандидатуры выявить не удалось. Пришлось обратиться за содействием к заведующему архивом канцелярии национал-социалистской партии в Берлине, предложившему список из пяти фамилий. В тот же день Науйокс побывал по трем адресам, но вернулся ни с чем. Визит по четвертому адресу также не принес желаемого результата. После разговора с пятым (и последним в списке) мастером по имени Франц Путциг Науйокс решил, что его квалификация и благонадежность вполне отвечают требованиям. Тот, узнав, в чем дело, прежде чем дать согласие, выдвинул условие: он возьмется за выполнение заказа при наличии письменного официального подтверждения, что сделал это, во-первых, по заданию и, во-вторых, не получил никакого вознаграждения. Лишь в этом случае он «готов поставить свои скромные таланты на службу партии». Условие было принято.
Поскольку большая часть документов, включая письма, должна была быть напечатана, Науйокс распорядился доставить ему пишущие машинки разных марок, причем две из них — с такой же клавиатурой, как у машинок, используемых в штабе верховного главнокомандования. Русскую машинку, «такую, какой могли бы пользоваться сейчас в Кремле», удалось раздобыть с помощью белоэмигранта князя Авалова, сотрудничавшего с СД.
Тем временем Беренс отрабатывал тексты, а Путциг взялся за подделку документов. Сработанные в лабораториях Науйокса документы включали письма, которыми в течение нескольких лет будто бы обменивались Тухачевский и его сторонники с немецкими генералами. Из содержания писем должен был следовать вывод о политическом брожении в верхушке Красной Армии.
Исполненная Путцигом пробная подпись Тухачевского превзошла все ожидания. Гейдрих пришел в восторг. «Вот имена и подписи
офицеров,— сказал шеф СД, передавая список,— которые должны упоминаться в документах».
Через несколько дней Науйокс доставил подготовленные Беренсом тексты Путцигу, и тот приступил к выполнению основной части задания. Через четыре часа работа была закончена. Сличив подделку с оригиналом, Науйокс не поверил собственным глазам: фальшивка была выполнена безупречно. Придирчиво изучая текст доставленного Науйок-сом «письма Тухачевского», Гейдрих наконец произнес: «Превосходно, замечательно. Теперь проставьте на материалах досье все необходимые штампы и сделайте фотокопии. Позаботьтесь, чтобы было видно, что похититель спешил».
Как и было задумано, подделали подписи, штампы и пометки на полях документов, принадлежавшие будто бы руководителям рейхсвера, в разное время (до 1933 г.) якобы знакомившихся с «донесениями»: генерал-полковника фон Секта, его преемника на посту главнокомандующего рейхсвером с октября 1926 г. генерала Хайе, бывшего начальника штаба, а с 1930 г. главнокомандующего рейхсвером генерала Хаммерштейна и других. Гейдрих отметил, что письмо, судя по содержанию, составлено в стиле, очень характерном для маршала, и выполнено на соответствующей бумаге — с русскими водяными знаками. Слева на полях имелись карандашные пометки, которые, как заметил Гейдрих, «еще более явно свидетельствовали о вине Тухачевского, нежели сам текст письма». В «документах» содержались упоминания об имевших место ранее беседах и переписке и «ясные намеки на то, что Красная Армия и вермахт были бы несравненно сильнее, если бы им удалось освободиться от довлеющей над ними тяжелой партийной бюрократии». Сфабрикованная записка Канариса, адресованная Гитлеру, получилась довольно пространной. Ответ же Гитлера был лаконичен и походил на приказ. Это был единственный документ, остававшийся пока не подписанным (даже всемогущая СД не смела подделать подпись фюрера). Распоряжение Бормана, предписывавшее Гейдриху установить слежку за подозреваемыми немецкими генералами, было написано от руки.
Объемистое досье, подготовленное в течение всего нескольких дней, было наконец представлено Гитлеру. Фюрер с большой похвалой отозвался об изготовителях документов и приказал немедленно же приступить к практическому осуществлению операции, направленной на то, чтобы, как подчеркнул он, «поколебать устои авангарда Красной Армии в расчете не только на данный момент, но и на многие годы вперед». Что же касается
1937
14S
плана дальнейших действий, Гитлер нашел его «в целом логичным, хотя и абсолютно фантастическим».
Механизм дезинформации в действии
После изготовления фальшивки перед СД встала еще более сложная задача: к какому способу прибегнуть, чтобы подготовленная дезинформация попала в руки советского руководства, не вызвав при этом подозрений. Известно, что подделать документ и придать ему достоверный вид не самая трудная задача для экспертов любой разведки.
Гораздо сложнее сделать так, чтобы фальшивый документ достиг именно тех, кому он предназначен. Тем более что в данном случае получателем документа должен был быть И. В. Сталин. Тщательно взвесив все «за» и «против», Гейдрих решил, что фальшивке скорее поверят, если она попадет в Кремль не от немцев, а, например, от чехов.
На Западе существует несколько версий, каким образом сфальсифицированные документы попали к Сталину. Наиболее распространенными являются версии И. Пфаффа и В. Шелленберга. В них много общего (и та и другая исходит из того, что в передаче фальшивки определенную роль сыграл президент Чехословацкой Республики Эдуард Бенеш) '.
Как следует из рассекреченных в 1989 г. документов МИД СССР, нацисты действительно подбрасывали Бенешу информацию о так называемых «тайных» связях командования рейхсвера с руководством Красной Армии. Так, сохранилась памятная записка
Имеются свидетельства на этот счет и в мемуарах Уинстона Черчилля. Вспоминая о встрече в 1944 г. в Марракеше с Бенешем, он писал: «Осенью 1936 г. Бенешу из высокопоставленного военного источника в Германии передали сообщение, что если он хочет воспользоваться предложением Гитлера (речь шла о том, что фюрер готов уважать целостность Чехословакии в обмен на гарантию, что она останется нейтральной в случае германо-французской войны), то должен спешить, потому что в скором времени в России произойдут события, которые сделают несущественной его возможную помощь Германии. Пока Бенеш размышлял над этим тревожным намеком, до него дошли сведения, что через советское полпредство в Праге ведется обмен сообщениями между важными лицами в России и германским правительством. Это была часть так называемого ♦заговора* военных с целью свергнуть Сталина и создать новое правительство, которое будет проводить прогерманскую политику. Бенеш немедленно сообщил все, что ему удалось узнать, Сталину».
советского полпреда в Праге С. Александровского, направленная на имя М. М. Литвинова 15 июля 1937 г., в которой говорится: «Не оставляет сомнений, что чехи действительно имели косвенную сигнализацию из Берлина о том, что между рейхсвером и Красной Армией существует какая-то особая интимная связь и тесное сотрудничество».
Однако из имеющихся документов пока неясно, каким путем довел Бенеш эту информацию до сведения руководства СССР. По ряду деталей, касающихся способа ее передачи и участников этой операции, западные авторы существенно расходятся. Во всяком случае, известно, что через советское дипломатическое представительство в Праге они в Москву не поступали. Очевидно, был использован какой-то другой канал.
Трагичным считает Пфафф тот факт, что именно Бенеш, который лишь за два года до того заключил с Советским Союзом договор о взаимной помощи, парадоксальным образом способствовал афере с «заговором» Тухачевского. Важную роль в развертывании нацистской интриги играл, по утверждению Пфаффа, граф Траутмансдорф, бывший одним из двух эмиссаров на германочехословацких секретных переговорах, которые проходили в Праге в конце 1936 г. В строгом смысле слова это были не переговоры, а полуофициальные зондажи, которые вел президент Бенеш с представителями нацистской верхушки Альбрехтом Хаусхо-фером и графом Траутмансдорфом. Цель указанных зондажей состояла в том, чтобы найти приемлемую форму удовлетворения гитлеровских претензий к Чехословакии и попытаться добиться улучшения германо-чехословацких отношений. Однако в начале февраля 1937 г. немцы неожиданно прервали переговоры. Это встревожило руководство Чехословакии, и посланник страны в Берлине получил указание встретиться с графом Траутмансдорфом, чтобы выяснить причину1. Сам Бенеш в послевоенных мемуарах подтверждает, что узнал о «конспиративных планах» Тухачевского из беседы чехословацкого посланника в Берлине Маетны с Траутмансдорфом. 9 февраля 1937 г. тот как бы невзначай сообщил Маетны, что Гитлер внезапно прервал переговоры в Праге, пос
1 Любопытно, что переговоры, начатые по инициативе Берлина, были, по мнению Пфаффа, ловушкой, которая преследовала, по его словам, исключительно две цели: с одной стороны, подбросить Бенешу «доказательства» против Тухачевского и, с другой — ослабить Красную Армию и искусственно вызвать недоверие к Москве со стороны Праги и Парижа.
НА ПЕРЕЛОМЕ
кольку получил из СССР предупреждение о возможном смещении Сталина. При этом, по словам Маетны, Траутмансдорф добавил, «что истинную причину нерешительности канцлера следует искать в предположении, в соответствии с которым (согласно некоторым сведениям, полученным им) в России, по всей вероятности, в ближайшее время произойдет внезапный переворот, устранение Сталина и Литвинова и установление военной диктатуры. Если это случится, канцлер изменит свою позицию в отношении России.
После этого Маетны немедленно выехал в Прагу, чтобы довести эту информацию лично до президента. Сообщение Маетны серьезно встревожило президента Бенеша в связи с возможностью утраты поддержки Советского Союза против Германии. Дело в том, что Чехословакия с ее взрывоопасной проблемой судетских немцев была продуктом Версальского договора, ликвидацию которого Гитлер провозгласил своей целью. Если бы СССР оказался на стороне Германии, Гитлеру ничто не смогло бы помешать. Бенеш принял сообщение без каких-либо сомнений в его подлинности, пишет Пфафф. По его мнению, это объяснялось рядом обстоятельств. Прежде всего тем, что еще осенью 1935 г. чехословацкое руководство, полагаясь на данные своей разведки, было обеспокоено якобы «прогерманскими настроениями» маршала Тухачевского. В апреле 1936 г. оно получило из белоэмигрантских кругов в Чехословакии сообщение о вынашиваемых будто бы советскими командирами планах, направленных против руководства собственной страны. После свержения Сталина мнимые заговорщики намеревались якобы установить дружественные отношения с Берлином и отказаться от обязательств СССР по договору с Чехословакией о взаимной помощи. В конце октября 1936 г. поступили сообщения от чехословацких миссий из Варшавы и Берлина, указывавшие на то, что германские власти прилагают усилия для достижения договоренности с Советским Союзом и что ощущается рост просоветских симпатий в среде представителей старого рейхсвера. Об этом же в конце 1936 г. информировал Прагу белоэмигрант Роман Смал-Штокий. «Главная задача Германии,— доносил он,— состоит в настоящее время в том, чтобы разложить СССР, вызвать там внутренний переворот, устранить коммунистическое правительство и поставить у власти национальное правительство, которое заключило бы союз с Германией... Сам переворот должна осуществить Красная Армия...» Дело представлялось таким образом, что смена руководства в СССР неизбежно повлечет за собой изменение в расстановке сил в Европе в пользу
нацистской Германии. Эта информация ввиду странного стечения обстоятельств попала в руки чехословацкого внешнеполитического ведомства именно в тот момент, когда Бенеш как раз вторично принимал графа Траут-мансдорфа, что, как считает Пфафф, является слишком подозрительным совпадением по времени.
Большая часть западных авторов полагают, что поток подобного рода дезинформации не был случайным, а, несомненно, являлся результатом работы немецкой разведки. Между тем, будучи крупным специалистом по политическим интригам, Гейдрих решил продублировать свой маневр, избрав ареной для него Францию. Используя, очевидно, имевшиеся у СД среди русской эмиграции агентурные подходы к правительственным кругам Франции, он добился того, чтобы аналогичная информация «дошла до ушей» министра национальной обороны Эдуарда Да-ладье. Произошло это, судя по всему, через несколько дней после получения Бенешем сообщения от своего посланника в Берлине. Даладье, всерьез обеспокоенный возможностью крутого поворота в политическом курсе Москвы, на одном из дипломатических приемов любезно взял под руку полпреда СССР В. П. Потемкина и отвел его к нише у окна. Быстро оглянувшись, чтобы убедиться, не подслушивает ли их кто-нибудь, Даладье с тревогой в голосе сказал послу, что Франция обеспокоена сведениями о возможной перемене политического курса в Москве, слухами о подозрительных связях между немецким вермахтом и командованием Красной Армии. Отделавшись несколькими ничего не значащими фразами, В. П. Потемкин через десять минут покинул прием, вернулся в посольство и направил срочную шифротелеграмму в Москву с изложением информации о беседе с Даладье. «Из якобы серьезного французского источника,— сообщал Потемкин в этой телеграмме,— он (Даладье.— Авт.) недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии... Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов... Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал «долгом дружбы» передать нам свою информацию, которая может быть для нас небесполезна» *.
Далее В.П. Потемкин продолжал: «Я. конечно, поблагодарил Даладье, но выразил решительное сомнение в серьезности его ис-
1 Новое время. 1989. № 13. С. 37—38.
ISO
1937
точника, сообщающего сведения об участии представителей командования Красной Армии в германском заговоре против СССР и в дальнейшем против Франции. При этом я отметил, что недостаточная конкретность полученных данных лишь подтверждает мои сомнения. Даладье на это ответил, что, если получит более точные данные, он немедленно мне их сообщит». Из текста телеграммы следует, что полпред очень сдержанно оценил эту информацию.
Рассекреченные МИД СССР в 1989 г. архивные документы, относящиеся к «делу Тухачевского», подтверждают, каким образом распространялась в Париже эта дезинформация. В частности, об этом свидетельствует телеграмма В. П. Потемкина, направленная им 16 марта 1937 г. в Москву Сталину, Молотову и Литвинову.
Но не только представители правительственных кругов Франции явились объектом рассчитанной дезинформации со стороны нацистской разведки. Как стало известно в последнее время, в архивах И. В. Сталина обнаружено письмо тогдашнего корреспондента «Правды» в Берлине А. Климова, направленное им в середине января 1937 г. редактору «Правды» Л. 3. Мехлису и пересланное последним Сталину. В письме Климова содержалось, как якобы достоверное, сообщение о том, что в Германии «среди высших офицерских кругов упорно говорят о связи и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве. В этой связи называется имя Тухачевского» *.
В это же время, как и предусматривалось планом операции, была организована «утечка» секретных сведений, полученных якобы из источников, близких к высшим военным кругам СССР. Д. Волкогонов в книге «Триумф и трагедия» отмечает, что в апреле 1937 г. начальник Главного разведывательного управления РККА комкор С. Урицкий докладывал Сталину и Ворошилову о том, что в Берлине муссируют слухи о существовании оппозиции руководству СССР среди генералитета. Правда, успокаивал начальник ГРУ, этому там мало верят. Слухи о предстоящем советско-германском сближении, не имевшие под собой никакого основания, активно распространялись весной 1937 г. немецкой разведкой в европейских странах. В этой связи тогдашний министр иностранных дел СССР М. М. Литвинов направил 17 апреля телеграмму в Париж временному поверенному в делах СССР во Франции Е. Гиршфельду и полпреду в Чехословакии С. Александровскому с поручением опровергнуть эти слухи. В ней, в частности, говорилось: «Заверьте
Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 61.
МИД, что циркулирующие за границей слухи о нашем сближении с Германией лишены каких бы то ни было оснований. Мы не вели и не ведем на эту тему никаких переговоров с немцами, что должно быть ясно хотя бы из одновременного отозвания нами полпреда и торгпреда»1. Однако Бенеш не поверил опровержению, поскольку имел другую «информацию» из Берлина.
Очевидно, считая, что условия для перехода к завершающей стадии операции созданы, Гейдрих направил в Прагу особо доверенного сотрудника СД, который имел задание войти в контакт с представителями военных кругов Чехословакии и через них довести до Бенеша информацию о существовании документов, обличающих Тухачевского в причастности к заговору. (Вслед за ним, по словам Хеттля, отправился под вымышленным именем сам Беренс, чтобы провести необходимую подготовку.)
По описанию Шелленберга выходило, что, после того как указанная информация была доведена до Бенеша, последний через своего посредника предложил представителю Гейдриха связаться с сотрудником советского полпредства в Берлине. «Так мы и сделали,— писал позднее в своих мемуарах В. Шел-ленберг.— Сотрудник полпредства (ему были предъявлены два подлинных письма из фальсифицированного досье) тотчас же вылетел в СССР» и возвратился со специальным курьером, имевшим полномочия на ведение переговоров о выкупе фотокопий материалов досье. Названная сумма вознаграждения в размере 500 тысяч марок была немедленно уплачена. Фотокопии документов, якобы хранящихся в сейфе гитлеровской службы безопасности, перекочевали в Москву.
По мнению Пфаффа, нельзя считать состоятельным утверждение Шелленберга и некоторых других авторов о том, что люди Гейдриха якобы вошли в контакт с советским полпредством в Берлине, чтобы прямым путем предложить «материал» против Тухачевского, и что затем из Москвы в Берлин был послан уполномоченный Сталина, чтобы выкупить у немцев эти документы. Как в чехословацких, так и в советских публикациях одинаково полностью доказано, считает Пфафф, что именно Бенеш направил Сталину подброшенные фальшивки, получив их непосредственно из рейха, причем посредником в этой операции выступал немецкий журналист Карл Виттиг 2.
1	Новое время. 1989. № 13. С. 38.
2	Карл Виттиг (1901 — 1980) в 1961 г. был арестован в ГДР как агент-двойник и приговорен к 15 годам тюремного заключения. В 1970 г. правительство ФРГ выкупило его за 80 тысяч западногерманских марок.
НЛ ПЕРЕЛОМЕ
Предположение о том, что «доверенным лицом» СД, через которого информация о сфабрикованных документах была продвинута в чехословацкую разведку, мог оказаться Виттиг, контакты которого с президентом Бенешем были достаточно интенсивными, возникло сравнительно недавно. Обнаружено письмо президента Бенеша Виттигу, в котором выражается благодарность за «услуги». Стало известно также, что Виттиг, агент СД, был в свое время внедрен в разведывательную службу министерства иностранных дел Чехословакии и занял в ней заметное положение. Именно на этом основании большинство западных исследователей, и в частности Пфафф, склоняются к выводу, что Виттиг и послужил передаточным звеном.
Как же развивались события в Москве? Уже через четыре дня после последней беседы между Александровским и Бенешем (7 мая) Тухачевский был снят с постов заместителя народного комиссара обороны и начальника Генерального штаба. Непосредственная взаимосвязь между посещениями Александровским Бенеша и снятием Тухачевского более чем очевидна, полагает И. Пфафф. Причинную связь, по его мнению, еще более усиливают события, которые произошли в Москве 3 и 4 мая (то есть между последним и предпоследним посещениями Александровским Бенеша). Еще 3 мая Кремль направил в английское посольство заграничный паспорт Тухачевского с просьбой дать визу (маршал должен был возглавить советскую делегацию на торжествах по случаю коронации в Лондоне). Менее чем через 24 часа ходатайство о выдаче визы было взято назад с объяснением, что Тухачевский «внезапно заболел». Смещение Тухачевского с занимаемых постов 11 мая и его последующий арест Пфафф, по-види-мому, считает следствием последней встречи Александровского и Бенеша, на которой присутствовал также и Маетны, и прежде всего прямым результатом личного послания Бенеша Сталину 8 мая, «которое окончательно и решило судьбу маршала вследствие выдвижения против него самых тяжелых обвинений».
Следует заметить, что на Западе получила известное распространение и версия об участии советской стороны в создании фальшивки о Тухачевском, о том, что это «дело» было инспирировано НКВД, а Гейдрих и его аппарат играли в нем всего лишь посредническую роль. Пфафф в своем исследовании, возражая против тезиса о «советском происхождении» фальшивки, отмечает, что эта заманчивая для некоторых версия противоречит политической логике. Если бы Сталин, пишет он, действительно хотел устранить Тухачевского сам, то ему не потребовалось бы
выбирать такой сложный и рискованный путь. Можно было бы найти материалы для обвинения Тухачевского значительно проще, прямым путем в Советском Союзе, непосредственно с помощью НКВД, при этом Сталин весь ход дела держал бы под своим исключительным контролем. С другой стороны, вряд ли можно приписывать Гейдриху и СД подчиненную роль простых пособников, ибо невозможно допустить, чтобы они удовлетворились унизительным статусом простых помощников другой, соперничающей державы.
В то же время Пфафф указывает, что «национал-социалистские клеветнические обвинения против Тухачевского распространялись, по берлинским источникам, еще с осени 1935 г., и тогда ничего не случилось. Но тогда еще не начались московские процессы, а именно процессы (в августе 1936 г. и январе 1937 г.) дали повод для надежд, что Сталин поверит в интригу против Тухачевского и советского генералитета или (как это и случилось в действительности) воспримет эту интригу даже как благоприятное обстоятельство». С психологической точки зрения национал-социалистская интрига очень точно была нацелена на то, чтобы субъективное стремление Бенеша укрепить Красную Армию или соответственно не допустить ее ослабления объективно должно было привести как раз к снижению ее боевой мощи за счет массовых чисток, которые в атмосфере сталинского массового террора в Советском Союзе неизбежно должны были последовать»1. Немецкие источники задним числом однозначно доказывают, что заговор национал-социалистских кругов во главе с Гейдрихом в первую очередь преследовал именно эту цель.
Трагическая развязка
Несомненно, нельзя считать, что именно подлог нацистов вызвал «чистку» и разгул репрессий в отношении командных кадров Красной Армии. Сфабрикованные материалы послужили лишь удобным «основанием» для обвинений высшего командного состава в «сговоре» и «измене», когда в Кремле было решено провести эту «чистку». «Особенно серьезно осложнилось положение.— писал маршал Г. К. Жуков в своих опубликованных в 1989 г. в советской печати материалах,— когда иностранная разведка... через свою агентуру поставляла сфабрикованные версии о якобы антисоветской деятельности наших людей, чем был нанесен непо-
1 Военно-исторический журнал. 1988. № 11.
С. 53.
152
1937
правимый ущерб нашей Родине, обороне страны» '.
К маю 1937 г. необоснованные репрессии среди военных приняли уже широкие масштабы. В руках следователей НКВД находились и представители высшего командного состава армии. Так, почти за год до Тухачевского был арестован комкор В. М. Примаков (член партии с 1914 г., герой гражданской войны, награжден тремя орденами Красного Знамени), ставший позднее его «однодельцем». Как вспоминал бывший заместитель главного военного прокурора Б. Викторов, принимавший в 50-е годы участие в реабилитации необоснованно осужденных, с Примаковым за все время от ареста до суда «работали»
11 мая 1937 г. в советской прессе появилось официальное сообщение о перемещениях, произведенных в Наркомате обороны СССР: первым заместителем народного комиссара назначался маршал А. И. Егоров, ранее занимавший пост начальника Генерального штаба. Тухачевский переводился командующим войсками Приволжского военного округа.
Спустя несколько дней М. Н. Тухачевский и четверо его «сообщников» — командующие войсками Белорусского и Киевского военных округов командармы 1-го ранга И. П. Убо-ревич и И. Э. Якир, начальник Военной академии им. М. В. Фрунзе командарм 2-го ранга А. И. Корк (до того командовавший в разные годы Белорусским, Ленинградским и Московским военными округами), председатель Центрального совета Осоавиахима СССР комкор Р. П. Эйдеман были арестованы. Что касается проходивших по этому же делу военного атташе в Великобритании комкора В. К. Путны, комкора Б. М. Фельдмана, начальника одного из управлений Наркомата обороны, то они, как и Примаков, к этому времени уже находились в заключении.
За этим последовал приказ № 96 наркома обороны К. Е. Ворошилова, в котором сообщалось: «С 1 по 4 июля с. г. в присутствии членов правительства состоялся Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. На заседании Военного совета был заслушан и подвергнут обсуждению мой доклад о раскрытой Народным комиссариатом внутренних дел предательской контрреволюционной военной фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую, подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии».
Правда. 1989. 20 января.
См.: Правда. 1988. 29 апреля.
11 июня 1937 г. в Специальном судебном присутствии Верховного суда Союза ССР состоялось слушание этого дела 1. За судейским столом сидели маршалы С. М. Буденный, В. К. Блюхер, командармы 1-го ранга Б. М. Шапошников, И. П. Белов, командармы 2-го ранга Я. И. Алкснис, П. Е. Дыбенко, Н. Д. Каширин, комдив Е. И. Горячев. (Вскоре все члены присутствия, за исключением Буденного и Шапошникова, сами оказались уничтоженными.) Председательствовал армвоенюрист В. В. Ульрих.
Подсудимых обвиняли в том, что, находясь на службе у военной разведки одного из иностранных государств, ведущего недружелюбную политику в отношении СССР, они систематически доставляли военным кругам этого государства шпионские сведения о Красной Армии, совершали вредительские акты с целью подрыва обороноспособности нашей страны, «подготовляли на случай военного нападения на СССР поражение Красной Армии и имели своей целью содействовать расчленению Советского Союза и восстановлению в СССР власти помещиков и капиталистов». Как отметила в своем сообщении комиссия Политбюро ЦК КПСС, «ни в следственном деле, ни в материалах судебного процесса дезинформационные сведения зарубежных разведок о Тухачевском и других военных деятелях не фигурируют»1 2.
Главным аргументом в обосновании версии «вредительства» была концепция М. Н. Тухачевского о необходимости ускоренного формирования танковых и механизированных соединений за счет сокращения конницы. Здесь Ульриху активно помогал Буденный. Был и еще один пункт обвинения: подсудимые якобы «для успеха заговора» намеревались устранить Ворошилова. Тухачевский, Корк, Путна, Уборевич не отрицали того, что готовы были поставить в правительстве вопрос о смещении Ворошилова с поста наркома как человека некомпетентного. Дело в том, что в условиях надвигавшейся угрозы войны и необходимости подготовки вооруженных сил к предстоящим сложным боевым действиям, Ворошилов, как единодушно считали они, не способен выполнить такую ответственную задачу. При этом подсудимые утверждали, что никакого сговора в отношении смещения наркома они между собой не вели, а намеревались прямо и открыто
1 Гейдрих распорядился об установлении на время процесса прямой радиотелеграфной связи между Берлином и германским посольством в Москве.
2 Известия ЦК КПСС. 1989. № 4. С. 61.
НА ПЕРЕЛОМЕ
сказать об этом в Политбюро. Их откровенное высказывание было расценено судом как проявление «заговорщицкой деятельности».
Подсудимым разъяснили: дело слушается в порядке, установленном законом от 1 декабря 1934 г. Это означало, что участие защитников в судебном процессе исключается, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Специальное судебное присутствие признало всех подсудимых «виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене Рабоче-Крестьянской Армии, измене Родине». Категорически отвергая эти тяжкие обвинения, Тухачевский на процессе решительно заявил: «У меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к Отечеству, которое с гражданской войны защищал... Что касается встреч, бесед с представителями немецкого генерального штаба, их военного атташе в СССР, то они были, носили официальный характер, происходили на маневрах, приемах. Немцам показывалась наша военная техника, они имели возможность наблюдать за изменениями, происходящими в организации войск, их оснащении. Но все это имело место до прихода Гитлера к власти, когда наши отношения с Германией резко изменились». Аналогичные показания дали Уборевич, Корк, Якир, Фельдман, Путна, решительно отвергнув какую-либо шпионскую связь с германским генеральным штабом и причастность к подготовке контрреволюционного переворота.
Все подсудимые были лишены воинских званий и приговорены к расстрелу. В ту же ночь приговор был приведен в исполнение.
Так, в самом расцвете творческих сил, трагически оборвалась жизнь талантливого 44-летнего полководца М. Н. Тухачевского. Как единодушно подтвердят потом советские полководцы времен Великой Отечественной войны, предложенные Тухачевским и его соратниками и отрабатываемые уже в 30-е годы на маневрах основы ведения крупных боевых операций в условиях «машинной войны» были успешно применены на практике. Совершенно очевидно, что с осуждением Тухачевского процесс укрепления боевой мощи Красной Армии в канун фашистской агрессии был непростительно замедлен. Последствия этого тяжело сказались и в вооруженных силах, и в оборонной промышленности.
Сталинским террором был уничтожен цвет Красной Армии. Д. Волкогонов приводит такие ужасающие цифры. Если за всю Великую Отечественную войну мы потеряли убитыми, умершими от ран, пропавшими
без вести около 600 генералов, то Сталин в 1937—1939 гг. уничтожил в три раза больше военных из высшего командного состава. В 1938—1939 гг. погибло до 55 процентов командного и политического состава армии и флота от командира полка и выше. В ноябре 1938 г. в докладе на Военном совете при наркоме обороны Ворошилов хвастливо заявил: «В 1937—1938 годах мы «вычистили» из Красной Армии около четырех десятков тысяч человек. Только в 1938 году выдвинуто и перемещено в должностях более 100 тысяч человек!»
В свете того, что теперь известно, вряд ли нуждается в дополнительных доказательствах все трагическое значение урона, который был нанесен Красной Армии. Тем не менее уместно процитировать один весьма выразительный документ, датированный 9 ноября 1937 г. В секретном докладе заместителя начальника Генерального штаба чехословацкой армии генерала Богумила Фиала говорилось:
«...Вначале наше Верховное командование отказалось воспринять ликвидацию Тухачевского и высшего советского командного звена как тяжелый урон для Красной Армии и после начала чистки было убеждено, что «русская армия переживает мрачный этап, поскольку все еще имеет большую силу». Однако наша делегация, посланная для проверки состояния подготовки Красной Армии, возвратилась с тревожными итогами, превзошедшими самые мрачные ожидания». «Поток массовых репрессий,— подчеркивалось далее в докладе,— вызывает опасения относительно возможности внутреннего разложения армии, ослабления ее оперативной ударной силы, ее неспособности вести наступательные действия и в будущем из-за неимения тактического и стратегического опыта новых молодых командиров, которые тысячами в звании лейтенантов стали командирами полков, а майоров — командирами дивизий...» Начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдер, основываясь на докладе прибывшего в то время из Москвы полковника Кребса, военного атташе, резюмировал: «Русский офицерский корпус исключительно плох. Он производит худшее впечатление, чем в 1933 г. России потребуется 20 лет. пока она достигнет прежней высоты». То. в какой степени оказалась ослаблена Красная Армия в результате затронувших ее массовых репрессий, обнаружилось уже в конце 1939 г. 30 ноября войска Ленинградского военного округа перешли к военным действиям. Однако прорвать с ходу хорошо укрепленную «линию Маннергейма» не удалось. Начались кровопролитные, изматывающие бои. Эта локапьная трехмесячная война стоила нашему народу многих тысяч жизней.
154
1937
Она убедила в низком уровне боеспособности Красной Армии, обескровленной репрессиями и некомпетентностью ее наркома, занимавшего этот пост в течение 15 лет. Слабость Красной Армии увидел и Гитлер. В узком кругу высших руководителей «третьего рейха» фюрер говорил тогда: «Красная Армия обезглавлена. Восемьдесят процентов командных кадров уничтожены, она ослаблена, как никогда, и нужно начинать войну, пока кадры не выросли вновь».
В доверительных беседах в окружении Гитлера операция с фальшивкой против Тухачевского расценивалась как одна из самых выдающихся побед фашистской разведки. Позже гитлеровцы не без оснований усматривали в этом одну из причин неудач
Красной Армии в начальный период войны, считая, что предпринятая ими акция была «первой крупной выигранной битвой против Советского Союза».
31 января 1957 г. Военная коллегия Верховного суда СССР по заключению Генерального прокурора отменила приговор от 11 июня 1937 г. участникам так называемой «антисоветской троцкистской военной организации» во главе с М. Н. Тухачевским за отсутствием в их действиях состава преступления. Все проходившие по этому делу полностью реабилитированы. 27 февраля 1957 г. Комитет партийного контроля при ЦК КПСС восстановил их в партии.
АНШЛЮС И МЮНХЕН
156
1938
АНШЛЮС
ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ
Разыгрывая против Советского Союза «германскую и японскую карты», правящие круги Англии, Франции и нередко действовав-пше с ними заодно США переходили к прямому сговору с агрессорами. Лондон и Париж дали понять Гитлеру, что не будут возражать против захвата Германией малых стран Европы, если их собственные границы и колонии останутся в неприкосновенности. «Умиротворители» ожидали, что, укрепив стратегические позиции в Европе и овладев дополнительным! ресурсами, Гитлер нападет на Советский Союз. Война же с СССР ослабит Германию как опасного противника и империалистического конкурента. В чаду антисоветизма западные политики не видели опасности для собственных стран.
Первой страной, захваченной Германией, была Австрия.
Из директивы Гитлера о вторжении в Австрию
Берлин, 11 марта 1938 г.
1.	Я намерен, если другие средства не приведут к цели, осуществить вторжение в Австрию вооруженными силами, чтобы установить там конституционные порядки и пресечь дальнейшие акты насилия над настроенным в пользу Германии населением.
2.	Командование всей операцией в целом я принимаю на себя.
Главнокомандующему сухопутными войсками осуществить наземные операции силами 8-й армии в том составе, который был представлен мне на утверждение, а также приданными ей частями военно-воздушных сил, СС и полиции — в соответствии с приложением к настоящей директиве;
— главнокомандующему военно-воздушными силами организовать действия авиации в том составе, который был мне представлен.
3.	Задачи.
а)	Сухопутным войскам:
вступить на территорию Австрии в соответствии с представленным мне планом. Ближайшая задача сухопутных войск — оккупировать Верхнюю Австрию, Зальцбург, Нижнюю Австрию, Тироль, быстро овладеть Веной и выставить заслон на австрийско-чешской границе.
б)	Военно-воздушным силам:
вести демонстративные действия и сбрасывать пропагандистские материалы; овладеть австрийскими аэродромами для возможного приема дополнительных сил; оказывать необходимую поддер-жку сухопутным войскам соответственно их запросам, а также держать боевые соединения в готовности к выполнению особых задач.
4.	Выделенным для операции соединениям сухопутных войск и военно-воздушных сил находиться в походной и боевой готовности не позднее 10.00 12 марта 1938 года
Право разрешить переход и перелет через границу, а также назначить соответствующие сроки для этого я оставляю за собой.
На русском языке публикуется впервые
11 марта 1938 года Гитлер осуществил аншлюс. Он бросил на Вену механизированную дивизию, один вид которой склонил всех к безоговорочному подчинению. Вместе с этой дивизией он к вечеру того же дня победоносно вступил в австрийскую столицу. Франция не сделала для себя никаких выводов из грубого гитлеровского выступления. Все старания были употреблены на то, чтобы утешить публику ироническими описаниями аварий, которые потерпели несколько немецких танков во время этого форсированного марша. Не было извлечено уроков также и из опыта гражданской войны в Испании, где итальянские танки и немецкая штурмовая авиация, даже при очень ограниченном их количестве, решали исход боя всюду, где бы они ни появлялись.
Голль Ш. де. Военные мемуары. М., 1957. Т. I. С. 55
ЗАВТРА БУДЕТ ПОЗДНО
Берлин, воскресенье, 13 марта 1938 года
Геринг ожидал известий от находившегося в Лондоне Риббентропа. У него было отличное настроение, он был доволен собой, доволен тем, как под его руководством был осуществлен «план Отто» — захват Австрии. Все сложилось как нельзя лучше. Фюрер опасался, что английское и французское правительства помешают ему, но этого не произошло.
На Ю-52 грузятся десантники для захвата объектов
в Австрии во время аншлюса
4 февраля Гитлер произвел важные перестановки в правительстве. Он сам, глава государства, назначил себя верховным главнокомандующим. Военное министерство упразднялось. Начальником штаба верховного командования стал Кейтель, его заместителем — Йодль. Главнокомандующим сухопутными силами был назначен генерал Браухич, военно-морскими силами — адмирал Редер, Геринг возглавил военно-воздушные силы. Нейрат получил почетную отставку, пост ми
АНШЛЮС И МЮНХЕН
нистра иностранных дел занял Риббентроп. Перестройка командования на походный лад!
Месяц назад фюрер в своей резиденции в Берхтесгадене устроил спектакль. По его требованию туда прибыл австрийский канцлер Шушниг. Гитлер, едва дав Шушнигу время проглотить скудный завтрак, предъявил ультиматум: подписать протокол, по
Курс Шушниг
которому пост министра общественной безопасности предоставлялся бы его человеку, нацисту Зейсс-Инкварту, амнистировать и легализовать деятельность австрийских нацистов, установить тесные экономические связи между двумя странами, то есть подчинить австрийскую экономику Германии.
В тот момент, когда фюрер говорил, как бы случайно вошел Кейтель с группой генералов и доложил: армия готова к вторжению в Австрию. Он показал Шушнигу тщательно разработанные планы бомбардировки главных городов. Некоторые из них предполагалось вообще уничтожить. Надо было видеть выражение лица Шушнига! Конечно, он на все согласился.
Но потом канцлер испугался и назначил на сегодня плебисцит о будущем страны.
Позавчера весь день Геринг провел у телефона. Прямой провод связывал его с Веной.
Утром он говорил с Зейсс-Инквартом:
— Передайте Шушнигу, что фюрер в ярости и требует немедленно отменить плебисцит!
В два часа дня Зейсс-Инкварт сообщил:
— Шушниг плебисцит отменил.
— Отлично! Скажите ему, чтобы он немедленно катился ко всем чертям. Я имею в виду, чтобы он сейчас же ушел в отставку.
Через час позвонил Зейсс-Инкварт:
— Шушниг согласился.
— Еще бы он не согласился! А теперь передайте президенту Микласу наше требование — назначить вас канцлером.
Ответа Герингу пришлось ждать два часа.
В пять вечера Зейсс-Инкварт доложил:
— Президент отказался.
— Ах так... Немедленно отправляйтесь к нему и скажите: если он будет упорствовать, то войска, которые частично уже находятся на границе или приближаются к ней, начнут продвижение по всему фронту, и Австрия прекратит свое существование. Вторжение будет приостановлено только в том случае, если в половине восьмого нам сообщат, что Миклас назначил вас канцлером.
Вена молчала.
Без четверти девять Гитлер подписал «Директиву № 2» о вторжении в Австрию в соответствии с «планом Отто» на рассвете 12 марта. А три минуты спустя Геринг вновь связался с Зейсс-Инквартом, который к этому времени фактически захватил власть в Вене:
— Слушайте внимательно. Вы должны прислать нам такую телеграмму. Записывайте. Диктую: «Временное австрийское правительство, которое после отставки правительства Шушнига считает своей задачей установление мира и порядка в Австрии, направляет германскому правительству безотлагательную просьбу о поддержке и помощи, чтобы избежать кровопролития. С этой целью оно просит германское правительство прислать как можно скорее войска». Записали? Телеграфируйте!
Из-за всех этих переговоров Геринг опоздал в Дом авиации на балет. А без него спектакль начать не решались, хотя был приглашен дипломатический корпус.
После спектакля, когда пронесся слух, что
Германские войска в Вене. 13 марса 1938 г.
германские войска вступают в Австрию, подходившим к нему послам Геринг говорил: — Недобросовестность канцлера Шушнига заставила нас действовать так. Фюрер уже выехал из Берлина, чтобы завтра утром быть в Вене.
158
1938
После аншлюса. Гиммлер докладывает Гитлеру. Март 1938 г.
Гитлер объявляет населению Нены о включении Австрии в рейх. 15 марта 1938 г.
АНШЛЮС И МЮНХЕН
159
Вермахт, однако, не продемонстрировал высокой готовности. Многие танки сломались по дороге и остались где-то возле Линца. Потом застряла артиллерия. Фюрер, который на рассвете проезжал через Линц в Вену, увидел на дорогах пробки, пришел в бешенство и устроил генералам скандал. Те, оправдываясь, говорили: мы предупреждали, что Германия еще не готова к войне. Скандал с трудом удалось замять. Только сегодня утром легкие танки вошли в Вену, а бронемашины и артиллерию погрузили на железнодорожные платформы и так доставили в австрийскую столицу. Торжественная церемония на родине фюрера едва не была испорчена.
Но в конце концов это детали. Сегодня утром имперским законом Австрия включена в состав рейха. Только что Геринг слышал по радио выступление Гитлера. Тот говорил:
— Если из австрийского города, где я родился, провидение призвало меня к руководству рейхом, то оно не могло не возложить на меня миссию возвратить мою дорогую родину германскому рейху.
И вот теперь Геринг вызвал по телефону Риббентропа, чтобы тот успокоил англичан.
Риббентроп не случайно находился в английской столице именно в эти дни. Гитлер решил тем самым показать всему миру, что Англия не против захвата Германией Австрии.
С английской столицей у Риббентропа были связаны не самые лучшие воспоминания: будучи послом в Лондоне несколько лет, он часто слышал за спиной издевательские насмешки. Виной тому были его вопиющая бестактность, самонадеянно-нелепое представление о своей собственной персоне. Он публично ругал Англию за недооценку «красной опасности» и призывал к объединению с Германией для борьбы против коммунизма. В Букингемском дворце приветствовал короля фашистским салютом вместо традиционного рукопожатия. Принимая Майского, организовал встречу так, что девять эсэсовцев салютовали советскому полпреду по дороге от машины до его кабинета...
В общем почестей в Лондоне в бытность его послом Риббентропу перепало мало. И вот теперь он вернулся в английскую столицу в новом качестве. На сей раз его самолюбие было удовлетворено. Прибыл он с огромной свитой советников. Вообще с тех пор, как Гитлер решил поставить профессиональных чиновников Вильгельмштрассе под начало своего сподвижника по партии и назначил сорокапятилетнего Риббентропа министром, этот бывший коммивояжер по продаже дешевых шампанских вин не мог обходиться без специалистов.
Министр обладал болезненным стремлением выставлять напоказ свою личность — в этом он старался подражать Герингу, хотя до него ему было далеко. Жил он на широкую ногу, вытребовал специальный поезд, который состоял из салон-вагона для него самого, двух вагонов-ресторанов и восьми спальных вагонов для помощников, секретарей и секретарш, советников, консультантов и личной охраны. В окружении Гитлера у него был свой человек — Вальтер Хевель, давний друг фюрера, в свое время сидевший вместе с ним в тюрьме. Хевель сообщал ему о том, что Гитлер говорил в узком кругу. На основании этой информации Риббентроп знал о намерениях и идеях фюрера и в нужный момент преподносил их ему как свои собственные. Гитлер приходил в восторг и хвалил его «феноменальную интуицию и дальновидность».
Снова на столе Геринга зазвонил телефон. На сей раз он услышал в трубке голос Риббентропа.
— Это прямо фантастично, не правда ли? — воскликнул Риббентроп.
— Конечно! Фюрер был глубоко взволнован, когда он говорил со мной прошлой ночью. Не забывайте, ведь он впервые за много лет увидел вновь свою родину. Но сейчас я хочу поговорить с вами о политических делах. Разумеется, история о том, что мы предъявили ультиматум,— чепуха.
Слово «чепуха» Геринг произнес с нажимом, давая понять Риббентропу, что говорить и как себя вести в Лондоне. Он не мог позволить себе большую откровенность, зная, что его разговор подслушивается английской, да и не только английской разведкой.
— Австрийские национал-социалисты,— продолжал Геринг,— просили нас, чтобы мы их поддержали,— они боялись террора красных и гражданской войны. Мы заявили им, что не позволим Шушнигу спровоцировать гражданскую войну. Красные были вооружены и уже проводили демонстрации, во время которых раздавались возгласы: «Да здравствует Москва!» Поэтому Зейсс-Инкварт, который к тому времени уже возглавил правительство, просил нас немедленно ввести войска. Мы уже до этого подтянули их к границе, так как не могли знать заранее, будет гражданская война или нет. Таковы факты. Фюрер полагает: коль скоро вы находитесь в Лондоне, то должны рассказать там, как все в действительности произошло. Повторяю, абсолютно неверно считать, что Германия предъявила Австрии ультиматум.
— У меня сегодня была откровенная беседа с Чемберленом,— сказал Риббентроп.— Он так и не считает. Журналисты начинают
160
1938
задавать всякие вопросы, и мне, видимо, не следует здесь далее оставаться.
— Чемберлен,— донеслось из Лондона,— произвел на меня очень хорошее впечатление. Мне кажется, что он серьезно стремится к соглашению с нами. Он сказал, что всегда желал улучшить англо-германские отношения. Теперь он решил осуществить свое намерение. Он просил меня передать фюреру, что это его искреннее желание и твердое намерение. Я ответил, что согласия между Англией и Германией после того, как разрешен австрийский вопрос, будет еще легче достичь. Я полагаю, что он того же мнения.
— Разумеется,— Геринг понял, что пора кончать разговор.— Это совершенно ясно. Две нации нашли друг друга, подали друг другу руки, возрадовались и ликуют...
Четыре дня спустя, 17 марта, Наркомат иностранных дел СССР сделает заявление представителям советской и зарубежной прессы. Его текст будет разослан через советские полпредства иностранным государствам.
Советское правительство предостерегало, что международная пассивность и безнаказанность агрессии в одном случае неизбежно повлекут за собой повторение и умножение таких случаев. События подтверждают правильность этих предостережений. Совершено военное вторжение в Австрию, австрийский народ лишен независимости. Насилие создало опасность для всех европейских государств, и не только европейских. Возникла угроза территориальной неприкосновенности, политической, экономической и культурной независимости малых народов. Их порабощение создаст предпосылки для нажима и даже для нападения и на крупные государства. В первую очередь возникает угроза Чехословакии. А затем опасность грозит разрастись в новые конфликты. Международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов. Советское правительство по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить дальнейшее развитие агрессии и устранение усиливающейся опасности новой мировой войны. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами. Сегодня время еще не ушло. Надо, чтобы все государства, в особенности великие державы, заняли твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира. Завтра может быть уже поздно.
И. М. Майский сообщит в НКИД:
После аннексии Австрии, в течение почти четырех месяцев, английское правительство всемерно давило на Чехословакию, рекомендуя ей максимальные уступки судетским немцам. Почти каждую неделю Галифакс вызывал к себе чехословацкого посла и советовал, обращал его внимание, указывал, предостерегал, даже грозил, требуя все новых уступок Берлину. Я сказал лорду Галифаксу (в соответствии с вашими директивами), что СССР все более разочаровывается в политике Англии и Франции, что он считает эту политику слабой и близорукой, способной лишь поощрять агрессора к дальнейшим прыжкам, и что на западные страны ложится ответственность за приближение и развязывание новой мировой войны.
Из записи беседы полномочного представителя СССР в ЧСР С. С. Александровского с президентом ЧСР Э. Бенешем
Прага, 18 мая 1938 г.
Что касается стратегических предпосылок, то Бенеш в очень уверенном тоне говорил, что и они не того характера, чтобы считать задачу нападения на Чехословакию серьезно облегченной. Германия не может сомневаться в том, что Чехословакия окажет решительное сопротивление в случае нападения на ее территорию. Бенеш в очень твердом тоне заявлял, что он и весь чехословацкий народ поставят все на карту и будут драться за каждую пядь земли...
Дальше Бенеш предлагал представить себе самое худшее: Чехословакия оставлена без помощи, и Германия более или менее быстро разбивает ее армию. «Тогда,— говорил Бенеш,— можете быть уверены, что мы все-таки будем драться, пробиваясь на восток, для соединения с Красной Армией. Вся моя забота будет направлена на сохранение армии или хотя бы ее частей, которые унесут с собой чехословацкую независимость, будут драться в рядах чужих армий и снова вернутся победителями на свою родину. Если понадобится, чехи не посчитаются для спасения своей армии ни с какими чужими границами и территориями. «Случай» Чехословакии не может не стать «случаем» общеевропейским»...
Многие подозревают Чехословакию в готовности капитулировать перед Германией и, в частности, готовы видеть капитуляцию в разговорах о возможном соглашении с Германией. На это Бенеш заявляет, что он не откажется заключить политический договор с Германией и в рамках билатеральной системы Гитлера, если нечто подобное окажется приемлемым для Гитлера. Однако он сделает это только «при наличии гарантов и свидетелей». Это обозначает, что он готов заключить договор с Германией при условии своего союза с Францией и СССР, которые и будут гарантами, и с ведома и одобрения Англии, которой он отводит роль «свидетеля» перед Европой и историей, на случай, если договор окажется для Германии потом «клочком бумаги».
ЛIOC и МЮНХЕН
Но об этом сейчас нет речи, и если речь пойдет, то он своевременно известит об этом своих гарантов, т. е. Францию и СССР.
С. Александровский
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 105—107
В условиях надвигавшейся военной катастрофы Советское правительство изыскивало пути укрепления отношений с США.
США поддерживали политику «умиротворения» и стремились не допустить создания системы коллективной безопасности ни в Европе, ни на Дальнем Востоке. Трояновский сообщал в Москву: «Судьба Австрии не вызывает здесь большого беспокойства. Изоляционисты всех толков в общем готовы примириться со всеми захватами фашистов, лишь бы Америка не начала активно участвовать в международных делах, не связалась бы каким-либо соглашением с Англией и не подверглась бы риску участвовать в войне». Американская дипломатия всячески уклонялась от сотрудничества с Советским Союзом.
КАКОВЫ ПЕРСПЕКТИВЫ НА МИР
Москва, воскресенье, 5 июня 1938 года
Американский посол в Советском Союзе Джозеф Дэвис был приглашен в Кремль к половине пятого. В связи с отъездом из Москвы он наносил прощальные визиты.
Он пробыл в Москве полтора года. В августе 1936 года президент Рузвельт, его старый друг, предложил ему сменить Буллита на посту посла в СССР. Буллит получил назначение в Париж. К тому времени у шестидесятилетнего Дэвиса был богатый опыт политической и дипломатической работы, прочные связи в Вашингтоне. Предложение президента он принял охотно. Четыре месяца готовился к поездке, изучал документы в госдепартаменте, неоднократно встречался с Трояновским. Картина, которая ему тогда открылась, производила двойственное впечатление.
С одной стороны, экономическое сотрудничество медленно, но налаживалось. На его пути стоял барьер — вопрос о «долгах Керенского». Вопрос этот, судя по документам, умышленно раздувался в Вашингтоне. В апреле 1934 года конгресс принял закон, запрещавший предоставление странам-должникам займов и кредитов. Адвокаты стали советовать банкам воздерживаться от сделок с Амторгом. Все шло к свертыванию советско-американской торговли.
Правда, отметил тогда Дэвис, на словах и президент, и Хэлл были против того, чтобы считать СССР страной, не выполнявшей
своих финансовых обязательств. На деле же... Очевидно, его предшественник Буллит слишком рьяно осуществлял то, о чем не говорили вслух в Вашингтоне. Буллит как-то сам заметил в разговоре с Дэвисом: нам с большевиками не по пути.
Переговоры о «долгах» были прерваны в январе 1935 года без какого-либо решения. Но в июле было заключено торговое соглашение сроком на один год. Советское предложение о взаимном применении режима наибольшего благоприятствования Вашингтон не принял, а потому соглашение не соответствовало реальным возможностям двух стран. И все же это был сдвиг. Так обстояло дело с экономическими связями. Налицо было стремление Москвы их наладить, желание американских бизнесменов торговать и одновременно явное и скрытое противодействие этому в Вашингтоне.
Столь же двойственное впечатление оставило у Дэвиса тогда, в тридцать шестом, и развитие политических отношений. В августе 1935 года Буллит вручил в Москве ноту, в которой Советский Союз обвинялся в нарушении договоренности по «вопросу о пропаганде». Поводом было проведение в Москве конгресса Коминтерна. Дэвис понял тогда: в связи с приближением президентских выборов госдепартамент пошел на этот шаг. Москва протест отклонила, заявив, что стремится к дальнейшему развитию дружественного сотрудничества между СССР и США, отвечающего интересам народов двух стран и имеющего важное значение для всеобщего мира.
Вопрос о Тихоокеанском пакте по вине Белого дома оставался нерешенным. К моменту назначения Дэвиса советско-американские отношения ухудшились: госдепартамент отозвал из Москвы генерального консула и все генконсульство, помощника военного атташе по морским делам, помощника военного атташе по авиации и сократил аппарат посольства.
В ноябре 1936 года назначение Дэвиса было официально оформлено, а спустя три месяца, в январе 1937 года, он прибыл в Москву. Направляясь сейчас в Кремль, посол мысленно подводил итога прошедших полутора лет. Политические связи двух стран укрепились. Были организованы поездки советских государственных и военных деятелей, а также ученых в Америку. В 1937 году состоялся первый в истории беспосадочный перелет из Москвы в США через Северный полюс Чкалова, Байдукова и Белякова, которых торжественно встретили на американской земле. С политической точки зрения важным был дружественный визит эскадры американских военных кораблей во Владивосток в тревожные дни 1937 года, когда на
11 Накануне
162
1938
Дальнем Востоке снова разгорелся военный конфликт. Но тесного взаимодействия двух стран в дальневосточых делах не сложилось.
Серьезной акцией стало торговое соглашение» заключенное в августе 1936 года. Сто-
очень приятно работать здесь. Приятно от сознания важности той миссии, которая выпала на мою долю. Контакты в Москве были очень полезными. Один французский философ сказал: нельзя ненавидеть человека, которого знаешь.
Бывший американский
президент Гувер (в центре)
и посол США в Германии Вильсон (справа) обещают Шахту финансово-экономическую поддержку Германии. Берлин. 1()38 г.
роны представили друг другу режим наибольшего благоприятствования в торговле. Причем имелись все шансы на то, что соглашение будет продлеваться. Советский Союз разместил в США солидные заказы; велись переговоры с крупнейшими фирмами, расширил свою деятельность Амторг.
Обо все этом думал Дэвис, направляясь с прощальным визитом к Председателю Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинину. Калинин встретил посла в дверях кабинета, представил переводчика. Когда все сели, Калинин, улыбнувшись, сказал:
Насколько я знаю, вы назначены послом в Бельгию. Если по-честному говорить, то вам, наверное, там будет и спокойнее и привычнее, чем в Москве.
Господин президент, быть может, в Брюсселе будет и привычнее, но мне было
— Не спорю с этим философом, но нас знают и, однако, ненавидят. Наша страна окружена агрессивными и враждебными государствами — я имею в виду в первую очередь Германию и Японию.
— В связи с отъездом из Москвы,— сказал Дэвис,— я хотел бы выразить свое уважение господину президенту, а также поблагодарить за внимание, которое мне оказывали здесь. У меня вызывают восхищение огромные успехи, достигнутые вашей страной за непродолжительный период. Я лично осмотрел типовые предприятия практически всех отраслей тяжелой промышленности, крупные гидроэлектростанции. Это великолепно!
Минут двадцать разговор шел о поездках Дэвиса по стране. Посол с удивлением обнаружил, что Калинин хорошо знаком с
АНШЛЮС И МЮНХЕН
163
его работой в годы мировой войны в качестве правительственного комиссара по наблюдению за деятельностью корпораций и позднее — как председателя Федеральной торговой комиссии.
Когда беседа перешла к политическим вопросам, Калинин заметил:
—* Я внимательно изучил речь президента Рузвельта в Чикаго. Хотелось бы надеяться, что Соединенные Штаты начнут играть более активную роль в защите мира от, как он сказал, непослушных членов мирового сообщества.
Перспективы на мир в Европе,— продолжал Калинин,— плохие. Правительство Чемберлена упорно проводит политику умиротворения и укрепления Германии. А укрепление Германии в конечном счете направлено против нас. Но Советский Союз сможет себя защитить.
Дэвис промолчал.
— Позвольте теперь,— после паузы сказал Калинин,— господин Дэвис, задать вам несколько вопросов, касающихся советско-американских дел.
— Разумеется.— Дэвис вытер платком высокий лоб и лысину, обрамленную зачесанными назад седыми волосами. У него был классический греческий профиль, красивое непроницаемое лицо выражало лишь внимание.
— Мы знакомы с законом о «нейтралитете»,— сказал Калинин.— Должен сказать, странный закон, он не делает разницы между агрессором и жертвой агрессии.
Они беседовали около часа. Снова обсуждались «долги Керенского», и Дэвис испытал чувство неловкости из-за подхода к этому вопросу в Вашингтоне. Калинин расспрашивал посла о Рузвельте и в заключение сказал:
— Я знаком с работой, проделанной вами в Советском Союзе, мы ценим вашу объективность, честность и весьма сожалеем, что вы покидаете свой пост в Москве.
Три года спустя Дэвис возглавит созданный при президенте комитет по объединению деятельности всех организаций, занимающихся вопросами помощи союзникам во время войны. Через два дня после нападения Германии на Советский Союз он заявит: «Мир будет удивлен размерами сопротивления, которое окажет Россия». Он будет настаивать на скорейшем открытии второго фронта, в 1943 году вновь приедет в Москву со специальным поручением президента. Он примет участие в Потсдамской конференции. Дэвис, один из организаторов и почетный председатель Национального совета американо-советской дружбы, за успешную деятельность, способствовавшую укреплению дружественных советско-американских отно
шений, будет награжден орденом Ленина. Но это будет семь лет спустя, в победном мае сорок пятого.
Пока же Джозеф Дэвис завершит свои дела в Москве и отправится в Брюссель.
Несмотря на нараставшую опасность военного пожара, правительства Англии, Франции и США так и не ответили на предложение СССР от 17 марта 1938 года о коллективных мерах по борьбе с агрессией. Они по-прежнему «умиротворяли» агрессоров.
Покончив с Австрией, Гитлер готовился к захвату Чехословакии. Повод — «забота» о судетских немцах, проживавших в этой стране. По сигналу из Берлина фашистская «судето-немецкая партия» Гейнлейна, требовавшая предоставления «автономии» Судетской области (пограничным с Германией районам чешских областей), спровоцировала в мае 1938 года политический кризис. Германские войска были готовы к вторжению.
Чехословацкий народ решил с оружием в руках защищать родину, войска заняли оборонительные рубежи. СССР выразил готовность помочь Чехословакии согласно пакту о взаимопомощи. Франция, также связанная с Прагой пактом, была бы вынуждена выполнить свои обязательства. Не смогла бы остаться в стороне и Англия.
Гитлер решил пока отложить вторжение, предварительно изолировав Чехословакию, разрушив франко-чехословацко-советские пакты.
Париж, вторник, 19 июля 1938 года
Столица Франции была украшена флагами и под ослепительным солнцем сверкала яркими красками. На улицы вышли сотни тысяч людей.
К вокзалу подошел специальный поезд: прибыли английский король Георг VI и королева Елизавета.
В толпе кто-то сказал:
— А в 1914 году война вспыхнула несколько недель спустя после визита к нам отца Георга VI — Георга V...
Приняты строжайшие меры безопасности — убийство Барту еще у всех в памяти. Накануне арестовали подозрительных лиц. Сейчас взору короля и королевы предстали десятки тысяч солдат и полицейских на всем пути следования торжественного кортежа. Восторженная толпа приветствует гостей, но не видит их: королевскую чету заслоняет непроницаемая стена охраны.
В полдень в честь гостей состоялся парад, после которого предусматривался отдых дтя короля и королевы. Но не дтя сопровождавших их руководителей британского правительства — они встречались в это время со
104
193.8
своими французскими коллегами. Премьер Чемберлен прибыл на Кэ д’Орсэ вместе с министром иностранных дел лордом Галифаксом.
Лорд Галифакс в марте сменил в Форин офисе Антони Идена — он давно рвался на этот пост. Его час пробил, когда отношения между Чемберленом и Иденом испортились вконец. Премьер демонстративно не считался с Иденом, относился к нему с оскорбительным пренебрежением. Нельзя сказать, что у них были серьезные разногласия по существу линии «умиротворения» — термин этот, кстати, ввел в политический лексикон сам Иден. Но в вопросах тактики, методов дипломатии обнаружились расхождения.
Кризис наступил в феврале, когда за спиной Идена Чемберлен стал вести неофициальную переписку с Муссолини. Ради примирения с фашистской Италией он готов был признать захват Абиссинии. Иден тоже выступал за переговоры с итальянцами, но, в отличие от Чемберлена, настаивал, чтобы Рим прежде вывел своих «добровольцев» из Испании. Итальянцы через агента в английском посольстве в Риме не только были в курсе всех предстоящих шагов Лондона, но и знали об отношении Чемберлена к Идену, а потому не ставили его ни в грош. Дело дошло до того, что итальянский посол в Лондоне Гранди в ответ на приглашение Идена посетить его заявил, что очень занят: у него назначена игра в гольф. А на встрече Чемберлена и Идена с Гранди премьер вместе с послом выступил против своего же министра. Такого Иден вынести не смог и подал в отставку. Но не зря его называли «счастливчиком»: отставка принесла ему громадную популярность среди противников «умиротворения». Он ушел, чтобы вернуться всего полтора года спустя в ореоле славы. Ушел, чтобы в будущем стать премьер-министром Великобритании.
Чемберлен назначил на место Идена близкого себе по духу и взглядам пятидесятисемилетнего Галифакса. Аристократ, член парламента с 1910 года, Галифакс занимал немало министерских постов при различных правительствах, был одно время вице-королем Индии. Высокий, худощавый, медлительный, со спокойным глуховатым голосом и постоянной приятной улыбкой на лице, он внешне располагал к себе. Но общаться с ним находилось немного желающих: он любил подолгу философствовать на моральнорелигиозные темы. Когда служил в Индии, позади его кабинета находилась часовня — он отправлялся туда перед серьезными встречами и молил бога просветить его разум.
Как министр иностранных дел Галифакс легко мирился с тем, что Чемберлен низ
вел Форин офис до положения своей дипломатической канцелярии. Он полностью поддерживал политику «умиротворения». В ноябре 1937 года по поручению Чемберлена ездил с неофициальным визитом в Германию для переговоров с Гитлером о широком англо-германском соглашении. Собеседники сошлись в своей ненависти к Советскому Союзу. Галифакс одобрил все действия Гитлера и предложил, чтобы Берлин и Лондон совместно с Парижем и Римом переделали существовавший порядок в Европе. Он дал согласие на «урегулирование» с Австрией, Чехословакией и Польшей — «по возможности» мирным путем, а также на возврат германских колоний. Аншлюс Австрии уже показал, к чему вело такое «урегулирование».
...Дуэт Чемберлен — Галифакс во второй раз за последние три месяца встречался с новым парижским дуэтом Даладье —Бонне. Первый раз они беседовали в апреле в Лондоне, когда пятидесятичетырехлетний Даладье только что сформировал свой кабинет.
Сын мелкого лавочника, Эдуард Даладье окончил лионскую гимназию, был учителем, прошел университет, а затем преподавал там историю Франции. После мировой войны он попробовал себя в политике. Удачно: в 1919 году в Бурбонеком дворце появился новый депутат от радикал-социалистичес-кой партии. На первых порах его держал при себе и подталкивал вверх по служебной лестнице маститый радикал Эдуард Эррио. Но вскоре Даладье перестало удовлетворять положение «второго я» Эррио.
Когда на волнах экономического и политического кризиса среди французской буржуазии окрепли профашистские настроения, Даладье оказался на поверхности — он занимал ряд министерских постов и был даже премьер-министром, активно выступая против рабочего класса внутри страны и за примирение с фашизмом на международной арене. Крупная буржуазия увидела в нем защитника своих интересов и противника Народного фронта. Три месяца назад он вторично возглавил правительство.
Даладье не дано было зажигать слушателей энтузиазмом и ослеплять фейерверком красноречия. Он любил покрасоваться в роли «человека из народа», добившегося всего «благодаря врожденным талантам». Молчаливый и подозрительный, он был человеком настроения — то воображал себя сильной личностью, то вел себя трусливо.
Чемберлен и Даладье, казалось, сильно отличались друг от друга. Худой, с мертвенно-бледным лицом купец из Бримингема с ястребиным носом, под которым топорщились усы. И дородный сын кондитера, небольшого роста, с бычьей шеей, с хитрыми,
АНШЛЮС И МЮНХЕН
165
недоверчиво оглядывающими все глазами и с меланхолическим гладким лицом. Сын крупного политика, перед которым открывались все двери. И скромный учитель, которому пришось с трудом прокладывать путь «наверх». Но у них было много общего. Оба были тщеславны и нетерпимы к чужим мнениям. Оба считали себя спасителями существующего строя. Вероятность социальных перемен ужасала обоих: Чемберлена как выходца из правящей верхушки, а Даладье как «маленького человека», сделавшего карьеру.
Встретившись, два дуэта знали, что в принципе между ними разногласий нет, речь пойдет о деталях.
— Я думаю,— сказал Чемберлен, когда все четверо сели за стол,— мы с удовольствием продолжим сегодня нашу апрельскую беседу. Кризис в мае вокруг Чехословакии заставляет нас вернуться к этой проблеме: ситуация сложилась крайне опасная. Если бы господин Гитлер не проявил благоразумия и выступил против Праги, в поддержку судетских немцев, то общеевропейская война стала бы неизбежной. Президент Чехословакии Бенеш объявил мобилизацию. Москва дала понять, что она готова помочь чехам...
— А Франция,— продолжил мысль Чемберлена Даладье,— вынуждена была бы согласно системе франко-чехословацко-советского пактов объявить войну Германии.
— В отличие от нас,— заметил Галифакс,— вы связаны с Прагой и Москвой договорами. А я могу вполне определенно заявить, что Англия не может брать на себя обязательство в отношении Франции на случай войны: мы не хотим, чтобы французские министры решали вопрос о том, воевать Англии или нет. Как сказал один мой коллега по кабинету, Чехословакия не стоит шпор даже одного британского гренадера.
— Сейчас, слава богу,— примирительно сказал Чемберлен,— вопрос так не стоит. Фюрер надеется на английское посредничество с целью добиться от Праги некоторых уступок, направленных на обеспечение чешского нейтралитета.
— Знаю,— перебил Даладье.— Но в случае изоляции Чехословакии Франция по трем своим границам будет под угрозой...
— Я уверен,— продолжал Чемберлен,— что с Германией можно договориться. Гитлер не стремится поглотить всю Чехословакию, а хочет лишь присоединить Судетскую область. Если он добьется этого мирным путем, то ему незачем будет прибегать к насилию.
— Даже если предположить невозможное,— добавил Галифакс,— скажем, Гитлер захватывает всю Чехословакию. Повторяю, это лишь предположение. Что же по
лучится? Установив господство над Центральной Европой, Германия, я уверен, не станет начинать ссоры с Англией и Францией. У Гитлера лишь образуется узкий коридор на восток. А там — только Россия.
— К тому же на часть Чехословакии,— заметил Чемберлен,— претендуют Польша и Венгрия. Причем это союзники Германии. А какую, собственно, помощь могла бы в этой ситуации оказать Чехословакии Франция? Или вы надеетесь на русских?
— Мы ни при каких условиях,— ответил Даладье,— не намерены сотрудничать с большевиками. По сути дела, мы, действительно, не в состоянии оказать чехам непосредственной помощи. Если даже мы объявим мобилизацию, то сумеем лишь сковать германские войска на нашей границе. Мы, правда, не можем об этом открыто говорить: все-таки у нас есть пакт о взаимопомощи с чехами.
— В этом-то все и дело! — воскликнул Чемберлен.— Нейтрализация Чехословакии
Сколачивание фашистского блока. Диктатор Венгрии адмирал Хорти на церемонии но поводу спуска на воду немецкого крейсера.
Август 1938 г.
позволит вам выйти с честью из этого положения!
Какого положения? Собеседники отлично знали, что при тогдашнем соотношении сил в Европе французы вместе с чехами и русскими могли бы разгромить Гитлера.
166
1938
— Мы считаем,— продолжал Чемберлен,— что, во-первых, в Судетской области можно провести плебисцит о присоединении ее к Германии. В результате, надо думать, она тихо и спокойно отойдет к рейху. Во-вторых, необходимо превратить Чехословакию в нейтральное государство — тогда союзы Праги с Москвой и Парижем будут автоматически ликвидированы. Вы, не теряя престижа, избавитесь от необходимости помогать чехам. И Берлин будет удовлетворен.
— Советская Россия,— заметил Галифакс,— таким образом будет отстранена от участия в европейском урегулировании и не сможет помочь Чехословакии.
— Прекрасно,— вступил в беседу Жорж Бонне.— Любое соглашение лучше, чем мировая война, которая разрушит всю Европу, а победитель вместе с побежденным станут жертвами мирового коммунизма.
Жорж Бонне, сорока девяти лет, занимавший в прошлом ряд министерских постов и короткое время бывший премьером, был призван Даладье в апреле на пост министра иностранных дел. Они поделили с Даладье роли: Бонне откровенно выступал за сговор с Гитлером, Даладье, как правило, вслух об этом не говорил. Но, по существу, они были единомышленниками.
С Кэ д’Орсэ с приходом Бонне посылались взятки в карманы политиков и газетных издателей, выступавших за альянс с фашистами. Он фальсифицировал данные о вооруженных силах Франции, представив дело так, что в случае конфликта с Германией положение Франции будет безнадежным. Эту ложь быстро подхватили купленные им газетчики. Его действия объяснялись просто: Бонне и стоявший за его спиной мощный банк «Братья Лазар» занимались крупными спекуляциями на фондовой бирже, успех которых зависел от уступок Гитлеру. Об этом знал Даладье. Знал, но молчаливо поощрял линию Бонне на деморализацию населения. Искусно сдабривая ложь полуправдой, Бонне усиленно снабжал правую печать материалами, бичующими «торговцев войной», статьями, полными клеветы на Чехословакию, республиканскую Испанию и Советский Союз. В этой кампании ему активно помогали бывшие премьеры Фланден и Лаваль.
— Мы готовы,— Бонне взглянул на Даладье,— оказать на Прагу любое давление, которое английское правительство сочтет желательным. Лично я не являюсь приверженцем сотрудничества с коммунизмом, и, если франко-русский пакт в случае нейтрализации Чехословакии рухнет, я буду только рад. Я предпочел бы расширить сотрудничество с Польшей и Румынией и сказать
России, что Франция не нуждается в ее помощи.
— Вот и отлично! — воскликнул Чемберлен.— Прага тоже не горит желанием получить помощь от коммунистов. Президент Бенеш сказал недавно нашему послу, что для него отношения с Россией всегда были второстепенным вопросом. Если Запад, сказал он, потеряет интерес к России, то Прага тоже его потеряет.
— А мы интерес к России решительно потеряли,— подвел итог Галифакс.— Мы предлагаем направить миссию в Прагу для посредничества в ее переговорах с судетскими немцами.
— Кого вы предлагаете поставить во главе миссии? — спросил Бонне.
— Лорда Ренсимена,— ответил Галифакс.
— Я полагаю,— сказал Даладье,— у нас не будет возражений. Очевидно, это достойный человек.
Галифакс кивнул. Он едва удержался от улыбки, вспомнив свой разговор с лордом Ренсименом. Этот глухой, еле передвигавшийся старик никогда не занимался международными делами. Теперь ему предстояло доказать правительству Чехословакии «законность» требования гитлеровцев об отторжении Судетской области и присоединении ее к рейху.
— Решено,— завершил беседу Чемберлен и первым поднялся.
Вечером на Кэ д’Орсэ давали торжественный обед в честь короля и королевы. Зал был освещен свечами в двух огромных золотых подсвечниках в стиле ампир. Сто пятьдесят гостей стояли возле столов, накрытых скатертями с шитым золотом орнаментом из листьев. Сверкали баккара, золото тарелок, приборов и бокалов.
— Если Франция станет защищать Чехословакию, то это повлечет за собой полное разорение Западной Европы и победу большевизма,— сказал польскому послу Лукашевичу посол США в Париже Уильям Буллит.— А уж мне-то вы можете поверить, насколько это страшно.
— Франция не будет развязывать большую войну,— заметил в ответ Лукашевич.— Но если Россия окажет помощь Чехословакии, то Польша готова к войне с большевиками плечом к плечу с Германией. Мое правительство уверено, что в течение трех месяцев русские войска будут полностью разгромлены и Россия не будет более представлять собой даже подобие государства. Это будет моментальная религиозная война между фашизмом и большевизмом.
— Правильно,— продолжил Буллит, разглядывая большую вазу из позолоченного серебра, принадлежавшую Наполеону I.— А пока великие демократии Запада обязаны
АНШЛЮС И МЮНХЕН
изыскать способ помириться с господином Гитлером. Пусть это будет, скажем, новый вариант «пакта четырех». Мое правительство поддержит такую акцию.
— Из-за чего мы должны воевать? — обратился к группе гостей в другом конце зала Отто Абец, эмиссар Гитлера в Париже.— Из-за того, что три миллиона чехословацких немцев хотят оставаться немцами?
Абец, глава французской секции шпионского «бюро Риббентропа», ловкий делец и бойкий собеседник, был женат на француженке и блистал в парижских салонах. Располагая огромными деньгами, он покупал журналистов, издателей, политических деятелей. Как-то, в минуту откровенности, он похвастал, что у него в кармане свыше дюжины французских парламентариев.
— На днях Геринг в состоянии подпития,— сказал Бонне советскому полпреду Сурицу, который в прошлом году после Берлина получил назначение в Париж,— говорил жене Франсуа-Понсе: «Жаль, но нам придется, вероятно, драться. Какую глупость мы сморозили, что заодно с Австрией не прихватили и Судетскую область. Кто бы тогда хоть пальцем шевельнул! Кстати, немало, видимо, англичан и французов, которые в душе сожалеют, что мы не сняли с них тогда чехословацкую обузу».
— А для вас это действительно обуза? — спросил Суриц.
— О, конечно нет, но что мы можем сделать? Кризис вот-вот наступит. Объявить мобилизацию? А как поступит тогда Советский Союз?
— До сих пор вы этим почему-то не интересовались, вы меньше всего строите свою политику в расчете на СССР. Хотя прекрасно понимаете, что в Чехословакии решаются судьбы мира, что после ее захвата Германия займет господствующее положение в Европе,— заметил Суриц.— Но ни одно ваше решение по чехословацкому вопросу вы с нами не обсуждаете и не согласовываете, хотя у нас есть система пактов о взаимопомощи. Мы готовы немедленно, в случае, если нас попросят, прийти на помощь Чехословакии. Но нас отделяют от нее Польша и Румыния. Чтобы они пропустили наши войска, требуется сильное дипломатическое давление на них со стороны других государств, в частности Франции. Военные же аспекты проблемы могли бы обсудить представители генштабов наших стран.
— Увы,— Бонне вздохнул, скорее с облегчением, чем с сожалением,— Польша и Румыния категорически отказываются пропустить ваши войска через свои территории...
В те дни Суриц напишет в Москву:
Когда присматриваешься здесь к печати, больше чем наполовину захваченной фаши
стскими руками, к роли банков, трестов, реакционной военщины, когда наблюдаешь этот панический страх, смешанный с пиететом перед германской силой, когда изо дня в день являешься свидетелем вечных оглядок, уступок, постепенной утраты свое го собственного, самостоятельного лица во внешней политике, когда, наконец, видишь, как с каждым днем все больше и больше наглеет и подымает голову фашизм. то невольно возникают тревожные мысли.
3 августа в Прагу приедет «независимый посредник» лорд Ренсимен. Он будет угрожать чехословацкому правительству: если оно не примет все условия Гитлера, то Англия и Франция бросят Чехословакию на произвол судьбы.
Этот шаг британского правительства, действовавшего по договоренности с французским, еще больше обострил положение, придав так называемому «судетскому вопросу», являвшемуся внутренним делом Чехословакии, международный характер, чего усиленно добивалась Германия. Под нажимом Репсимена правительство Чехословакии согласилось удовлетворить большинство требований гейнлейновцев. Тем не менее они попытались организовать в Судетах путч. 13 сентября переговоры были прерваны и миссия Ренсимена фактически провалилась.
Из письма полномочного представителя СССР во Франции Я. 3. Сурица народному комиссару иностранных дел СССР М. М. Литвинову
Париж, 27 июля 1938 г.
В гораздо большей степени, чем испанская, чехословацкая проблема и глазах французов является неотъемлемой частью общеевропейской проблемы и, в частности, важнейшей для Франции проблемы ее взаимоотношений с Германией. Французские политические деятели прекрасно понимают, что в Чехословакии решаются сейчас судьбы послеверсальского передела мира. Они отдают себе отчет, что отпадение к Германии Судетской области и расчленение Чехословакии обеспечат за Германией захват решающих стратегических позиций при будущей войне и гегемон-ное положение во всей Центральной Европе. На этот счет расхождений здесь нет. Но расхождения начинаются с момента, когда ставятся практические вопросы о том, как и какими средствами отбиться от этой угрозы. Огромное большинство французов сходятся на том, что теперешняя Франция, при ее уровне вооружений и промышленности, с ее низким потенциалом населения, уже не способна выдержать единоборство с гитлеровской Германией и не сможет сама, без помощи со стороны, помешать движению германской лавины на Чехословакию. Отсюда и поиски союзников, и здесь-то и источник всех расхождений. Нормальная и простая логика как будто подсказывает (на такой точке зрения и
t(?S
1438
стоят «советофилы» от коммунистов до Рейно), что таким естественным союзником является, в первую очередь, СССР. СССР, говорил Рейно, «располагает тем, чего нет у Англии и что особенно понадобится при войне с Германией,— мощной сухопутной армией». СССР, по признанию самого генштаба, обладает одной из самых сильных, если не самой сильной, авиацией в мире. И тем не менее — и это факт бесспорный — теперешнее правительство меньше всего свою чехословацкую политику строит в расчете на помощь СССР. Ни одно решение, которое до сих пор принималось по чехословацкому вопросу (будь то в Лондоне или Париже), ни разу с нами предварительно не обсуждалось и не согласовывалось и доводилось до нашего сведения (и то не всегда) лишь постфактум.
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 152—153
МЮНХЕН
В августе судетские фашисты выдвинули перед чехословацким правительством новые требования. Гитлеровская агентура провоцировала в пограничных с Германией областях Чехословакии кровавые столкновения. Гитлер объявил о приведении войск в боевую готовность к 28 сентября.
Советское правительство заявило: если дело дойдет до войны, то СССР, который обещал Чехословакии поддержку, сдержит свое слово.
Даладье, надеясь уклониться от оказания помощи Чехословакии, утверждал: Польша и Румыния не пропустят советские войска через свои территории, и СССР, следовательно, не сможет помочь Чехословакии. Значит, ей якобы не должна помогать и Франция. Но СССР подтвердил намерение выполнить свои договорные обязательства и призвал воздействовать на Польшу и Румынию. Одновременно СССР предложил устроить совещание представителей советской, французской и чехословацкой армий, а также совещание всех заинтересованных государств, в частности СССР, Англии и Франции.
Осуществление этих предложений могло предотвратить агрессию. Но Франция на них не ответила. Реакция Англии была отрицательной.
ОДИННАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ДО ВОЙНЫ
Лондон, воскресенье, 28 августа 1938 года
— Если бы я была вашей женой, я бы подсыпала в ваш кофе яд.
— Если бы я был вашим мужем, я бы охотно его выпил.
Этот обмен колкостями между леди Астор и Уинстоном Черчиллем быстро облетел лондонские салоны. С Черчиллем у леди Астор отношения за последние годы дей
ствительно натянулись. Но это был тот редкий случай, когда информация просочилась за пределы ее поместья Клайвден, где собирались ведущие консерваторы правого толка, где решались важнейшие вопросы войны и мира.
Леди Астор была очень богатой взбалмошной американкой, вышедшей замуж за небогатого английского аристократа, красивого и неглупого, занимавшего второстепенные должности.
В Лондоне чета Асторов жила в огромном доме, постоянно полном гостей. Здесь они устраивали званые завтраки, обеды и ужины. К Асторам стекались видные представители политического мира. Разнородную публику объединяла беспокойная и неутомимая леди Астор: знакомила гостей между собой, кому-то что-то сообщала, кого-то куда-то уводила. Поначалу некоторых чопорных гостей шокировали ее американские манеры: говорила она быстро, смеялась громко, хлопала собеседника по плечу. Потом к этому привыкли. Как привыкли и к ее странностям: она, например, состояла в религиозной секте, запрещавшей пользоваться медицинской помощью. Леди Астор не пригласила врачей к больной дочери, и та умерла. Для рекламы Нэнси любила щегольнуть бережливостью. Рассказывали, что, имея миллионы, она вечерами штопала у камина чулки.
Политические настроения в салоне Асторов колебались от года к году. В начале 30-х годов, она, побывав в Москве, хвасталась своей «близостью к большевикам». Но в конце концов истинное лицо ее прояснилось. Она стала хозяйкой политического салона, в котором собирались самые махровые консерваторы, враги Советского Союза и сторонники англо-германского сближения. Избранные приглашались по воскресным дням в Клайвден, загородное поместье Асторов, имитировавшее Версаль. Это был целый комплекс строений на левом берегу Темзы в 20 милях от Лондона, среди которых выделялся трехэтажный дворец с балюстрадами и балконами, южной стороной смотревший на тщательно ухоженную широкую аллею, обрамленную треугольными цветочными газонами. За аллеей начинался густой лес. Во дворце была собрана богатейшая коллекция произведений искусства.
Здесь назначались и смещались министры и послы. «Клайвденцы», кстати, отозвали неугодного им Фиппса из Берлина, назначив послом в Германии своего человека — Гендерсона. Здесь формировались правительства, определялась их политическая линия. Когда же премьером стал Невиль Чемберлен, один из лидеров «клайвденцев», роль
АНШЛЮС И МЮНХЕН
вечеринок у Авторов, разумеется, еще более возросла.
Сегодня к Авторам в Клайвден приехали Чемберлен, Галифакс, Саймон, Хор, а также Хорас Вильсон, главный внешнеполитический советник Чемберлена. Пообедав, все перешли в гостиную, обставленную мебелью из охотничьего домика маркизы Помпадур, который подарил ей Людовик XV.
— Ситуация крайне серьезна,— начал Чемберлен.— Единственный способ избежать войны — передать Германии Судетскую область.
— Нужно бросить собаке какую-нибудь кость,— заметил Сэмюэл Хор,— чтобы она хоть на время перестала лаять. Но как это сделать?
— У меня есть план,— сказал Чемберлен, бросив взгляд на Хораса Вильсона.
На вид Вильсон был сама почтительность и скромность. Он никогда не говорил громко, ему претило все показное, он жил в очень скромной квартире, не появлялся на первом плане во время официальных церемоний. Но собравшиеся знали, какое влияние он оказывал и на Болдуина, и на Чемберлена. Он обладал ненасытной жаждой власти, которую постепенно удовлетворял. Начав в 20-х годах с незаметного поста постоянного секретаря в министерстве труда, он с 1930 года стал главным промышленным советником правительства. Во второй половине 30-х годов, опираясь на поддержку сил, заинтересованных в сговоре с Германией, Вильсон приобрел огромный вес, а с приходом к власти Чемберлена стал его главным внешнеполитическим советником, фактическим министром иностранных дел. Его комната на Даунинг-стрит, 10, была смежной с кабинетом премьер-министра.
Сейчас Вильсон с почтением, но без видимого интереса слушал премьера — кому-кому, а ему намерения Чемберлена были уже известны.
— Мой план,— продолжал Чемберлен,— сводится к следующему: в самый критический момент, в последнюю минуту ради спасения мира я лично отправлюсь к Гитлеру.
Леди Астор, невысокая, изящная, со слегка взбитыми темными волосами, выглядевшая значительно моложе своих 59 лет, вскочила. Ее маленькое подвижное лицо, быстрые глаза — все выражало полный восторг.
— Браво! — воскликнула она.
— Успех плана,— сказал Чемберлен,— зависит от его неожиданности. Поэтому, господа, его надо хранить в полной тайне. Мы посвятим в него лишь нашего посла в Берлине Гендерсона, в нужный момент дадим ему сигнал, когда я буду уже в пути, а он предупредит Гитлера о моем визите.
Мы договоримся о широком англо-германском соглашении и об урегулировании чехословацкого вопроса.
— Вы хотите поехать к нему неожиданно? — спросил Саймон. Он напомнил, как три года назад Гитлер под предлогом простуды не принял его и Идена.— По-моему, лучше предупредить его незадолго.
— Можно и предупредить,— ответил Чемберлен.— Надеюсь, моя идея ему понравится. Господин Гитлер любит встречаться с главами правительств, и, возможно, беспрецедентный шаг британского премьер-министра польстит его тщеславию.
Наступила тишина. Ее нарушил Галифакс:
— Единственная альтернатива — сказать Гитлеру о решимости Англии вступить в войну, если он нападет на Чехословакию. Но оправданно ли идти на риск войны сейчас ради предупреждения возможной войны в будущем? Зачем нам воевать с Германией, если, отдав ей Чехословакию, направив ее на Восток, нам удастся избежать вовлечения в войну?
— Более того,— заметил Чемберлен,— я намерен поставить перед Гитлером вопрос о том, что Германия и Англия должны стать двумя столпами мира в Европе и оплотом против коммунизма.
— А как будет реагировать на ваш план Париж? — спросил Саймон.
— Официального решения французского правительства еще нет,— ответил Чемберлен,— но у нас есть сведения, что французы склонны решать проблему Судетской области в рамках конференции четырех держав — Англии, Франции, Германии и Италии. Ни о каких коллективных мерах они не помышляют. Россию они сбрасывают со счетов так же, как и мы. Премьер Даладье сказал нашему послу, что нужно предотвратить вторжение Германии в Чехословакию любой ценой, иначе перед Францией встанет вопрос о выполнении ее обязательств. Плюс ко всему у нас есть достаточно рычагов — я имею в виду банки Сити,— чтобы повлиять на Париж.
— Но как убедить Бенеша отдать Судетскую область? — спросил Хор.— Ведь там его главные пограничные укрепления.
— Я не думаю, что это будет очень трудно,— сказал Чемберлен.— Мы пообещаем Праге участие Англии в гарантиях Чехословакии при условии, что она станет нейтральным государством и, соответственно, откажется от своих договоров о взаимопомощи с Россией и Францией.
— Да,— сказал Хор,— это будет поворотный пункт в развитии кризиса. Мир уцелеет, правда, Чехословакия будет расчленена.
— Лично мне все равно,— заметил Чем
170
1938
берлен,— будут ли Судеты в составе рейха или нет.
— Но как отреагирует на такую акцию общественное мнение? — продолжал Хор.— Как сделать, чтобы она не выглядела прямой капитуляцией перед силой?
— Это уже вопрос техники,— улыбнулся Чемберлен.— Как сказано у Шекспира, из крапивы опасностей мы извлечем цветы спасения. Вот так и представим нашу акцию.
— И к тому же,— вставил Галифакс,— сообщим, что нас поддерживают все демократии мира. На днях американский посол Джозеф Кеннеди заверил меня: «Рузвельт решил идти вместе с Чемберленом. Какой бы курс Чемберлен ни избрал, президент его поддержит».
— Наконец, для широкой публики важно, что мы получим взамен,— сказал Чемберлен, в котором заговорил купец.— Если мы привезем англо-германское соглашение о ненападении, если будет устранена угроза Британской империи, то нас никто не осудит.
— Вас просто будут носить на руках,— воскликнула леди Астор.— Своим гениальным шагом вы спасете Европу от большевизма!
— В конце концов, дело не в Чехословакии,— заключил Чемберлен.— Война может уничтожить и нечто гораздо большее. Ее результатом могут быть перемены в Европе, приятные лишь для Москвы и большевиков.
— Итак, господа,— воздух разрезала рука Галифакса,— с богом!
Из записки начальника генерального штаба французской армии М. Гамелена
Париж, 9 сентября 1938 г.
Сохранение чехословацкого государства представляет, с точки зрения Франции, определенный интерес в случае военных действий в Европе.
Уже своим местоположением Чехословакия действительно является препятствием для планов германской экспансии на Востоке и, кроме того, с точки зрения стратегической чехословацкая армия достаточно сильна, чтобы отвлечь на себя в Центральной Европе значительную часть германской армии, тем самым ослабив ее на других театрах военных действий.
1.	Чехословакия — препятствие для «Drang nach Osten».
Оккупация Германией Богемии и Моравии привела бы к весьма значительному увеличению германского военного потенциала (захват заводов «Шкода», заводов в Брно и т. д.).
Исчезновение Чехословакии полностью подготовило бы Германию к захвату сельскохозяйственных и промышленных богатств Венгрии и Румынии.
Более того, оно открыло бы ей проход к портам Черного моря; оно позволило бы ей соз
дать исключительно благоприятную исходную «военную карту».
2.	Чехословацкая армия в общей военной схеме Европы. Это единственная армия в Центральной Европе, которая заслуживает наименования «армия Запада»; она располагает как подготовленным личным составом, так и современным вооружением, созданным на отечественной территории.
Имея 17 пехотных дивизий, число которых может быть быстро удвоено, и 4 механизированные дивизии, она может вынудить ввести в действие на военном театре Богемия — Моравия минимум 15—20 германских дивизий.
Отсюда — соответствующее ослабление германских сил на Западном фронте, более надежная возможность для Франции принять необходимые меры по обеспечению безопасности и выигранное время для создания «коалиции». В то же время — более значительные для Германии трудности в распространении своего маневра на Запад (операции в Швейцарии, Бельгии или Нидерландах) и в создании других отдаленных театров военных действий (Испания, колонии и т. д.)-
Такова роль Чехословакии с военной точки зрения.
Во всяком случае, сохранение чехословацкого могущества представляет первостепенный интерес для Франции, равно как и для Малой антанты, и, можно даже утверждать, для Польши.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 1. С. 151—152
15 сентября Чемберлен прилетит в Германию на поклон к Гитлеру, который потребует передачи Германии Судетской области и ликвидации договоров Чехословакии о взаимопомощи с другими странами. Чемберлен со всем согласится.
Из записи беседы Гитлера с премьер-министром
Великобритании Н. Чемберленом
Берхтесгаден, 15 сентября 1938 г.
...Фюрер сказал, что чехословацкий вопрос, конечно, является последней большой проблемой, которая должна быть решена. Хотя имеется еще мемельский вопрос, но здесь Германия хочет ограничиться тем, что Литва будет точно соблюдать мемельский статут.
Г-н Чемберлен поблагодарил фюрера за то, что он ясно и откровенно высказал германскую точку зрения. Он полагает, что правильно понял фюрера в том плане, что требование о возвращении 10 миллионов немцев в состав германского рейха фюрер выдвинул по расовым причинам. 7 миллионов немцев уже возвратились в состав рейха при присоединении Австрии. 3 миллиона судетских немцев должны быть при всех обстоятельствах приняты в состав рейха. Но фюрер дал заверение в том, что после этого больше не будет других территориальных требований, ко-
АНШЛЮС И МЮНХЕН
торые могли бы дать повод к конфликтам между Германией и другими странами. Он, английский премьер-министр, также понял фюрера в том смысле, что он готов даже пойти на риск мировой войны, с тем чтобы обеспечить возвращение этих 3 миллионов судетских немцев в состав рейха. Он не хочет в данный момент делать по этому поводу каких-либо замечаний, кроме того, что фюрер и он должны найти возможность предотвратить мировую войну из-за этих 3 миллионов судетских немцев.
Далее г-н Чемберлен сказал, что он понял фюрера так, что Чехословакия не может продолжать свое существование как своего рода копье, направленное во фланг Германии. Если же теперь судетские немцы будут приняты в состав германского рейха, то должна ли в этом случае оставшаяся часть Чехословакии рассматриваться также в качестве опасного острия, направленного во фланг Германии?
Фюрер ответил, что такое положение будет оставаться до тех пор, пока чехословацкое государство поддерживает союз с другими странами, что создает угрозу для Германии. В остальном же Чехословакия и так слишком дорого обошлась Германии, так как она побудила Германию вдвое увеличить военно-воздушные силы по сравнению с первоначальными планами.
Английский премьер-министр спросил, будут ли устранены сомнения Германии относительно упомянутой роли Чехословакии, если удастся изменить отношения этой страны с Россией таким образом, что, с одной стороны, Чехословакия будет освобождена от своих обязательств по отношению к России в случае нападения на эту страну и в то же время она (Чехословакия), скажем, подобно Бельгии, будет лишена возможности получения помощи от России или другой страны.
Фюрер ответил на это, что Чехословакия спустя некоторое время все равно не будет больше существовать, потому что, кроме ранее упомянутых национальностей, от этой страны со всей энергией попытаются также отделиться словаки.
Английский премьер-министр указал на то, что Великобритания не заинтересована в судето-немецком вопросе. Этот вопрос должен решаться между немцами (или судетскими немцами) и чехами. Великобритания заинтересована только в сохранении мира.
Шмидт
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 1. С. 160—162
Вернувшись в Лондон, Чемберлен выработает совместно с французским правительством текст ультиматума Чехословакии: удовлетворить территориальные требования Гитлера и расторгнуть договор с СССР.
У трюм 19 сентября Жорж Бонне пригласит к себе чехословацкого посла Осуского. Через несколько минут посол выйдет от министра с документом в руке.
Мюнхенцы. Лорд Галифакс. Н. Чемберлен, Ж. Бонне
Из заявления правительств Великобритании и Франции правительству Чехословакии
/9 сентября 1938 г.
1. Представители французского и британского правительств консультировались сегодня по вопросу об общем положении и рассмотрели доклад британского премьер-министра о его переговорах с Гитлером. Британские министры равным образом представили своим французским коллегам свои заключения, к которым они пришли на основе представленного им лордом Рен-сименом отчета о работе его миссии. Представители обеих сторон убеждены, что в результате недавних событий создалось такое положение, когда дальнейшее сохранение в границах чехословацкого государства районов, населенных главным образом судетскими немцами, фактически не может продолжаться без того, чтобы не поставить под угрозу интересы самой Чехословакии и интересы европейского мира. В свете этих соображений оба правительства вынуждены прийти к заключению, что поддержание мира и безопасности и жизненных интересов Чехословакии не может быть эффективно обеспечено, если эти районы сейчас же не передать Германской империи.
2. Это могло бы быть осуществлено либо путем прямой передачи, либо в результате плебисцита. Мы понимаем связанные с плебисцитом трудности, и нам известны уже изложенные вами возражения против этого пути, в частности возможность далеко идущих последствий в случае, если к этому вопросу подходить с точки зрения столь широкого принципа. По этой причине, и
П2
193 К
поскольку не поступит противоположных сообщений, мы предусматриваем, что вы, вероятно, предпочтете разрешить проблему судетских немцев путем прямой передачи Германии и в качестве обособленного вопроса.
3.	Подлежащая передаче территория должна, вероятно, включать районы, немецкое население которых составляет свыше 50%, однако мы должны надеяться путем переговоров договориться об условиях исправления границ в тех случаях, когда это необходимо, посредством того или иного международного органа, включающего чешского представителя. Мы убеждены, что передача меньших районов на основе более высокого процентного соотношения явится нецелесообразной.
4.	Указанному международному органу равным образом можно было бы передать вопросы о возможном обмене населения на основе права оптации в течение некоторого определенного срока времени.
5.	Мы признаем, что в случае согласия правительства Чехословакии с предложенными мероприятиями, связанными с существенными изменениями в положении государства, оно будет вправе просить некоторую гарантию своей будущей безопасности.
6.	В соответствии с этим правительство Его Величества в Соединенном Королевстве было бы согласно, в качестве вклада в дело умиротворения Европы, присоединиться к международной гарантии новых границ чехословацкого государства против неспровоцированной агрессии. Одним из основных условий такой гарантии явилось бы ограждение независимости Чехословакии путем замены существующих договоров, связанных с взаимными обязательствами военного характера, общей гарантией против неспровоцированной агрессии.
7.	Как французское, так и британское правительства понимают, сколь велика жертва, требуемая от чехословацкого правительства делу [обеспечения] мира. Но поскольку это дело является общим для всей Европы, и в частности для Чехословакии, то они считают своим общим долгом изложить откровенно условия, необходимые для обеспечения этого дела.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 1. С- 170—171
Страшно бледный, потрясенный ультиматумом, Осуский бросит журналистам:
— Господа, вы видите перед собой человека, которого осудили, даже не пожелав выслушать.
Опасаясь возмущения народных масс, президент Бенеш отклонит англо-французский ультиматум и обратится к СССР с запросом: готов ли он помочь?
Телеграмма заместителя народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкина полномочному представителю СССР в ЧСР С. С. Александровскому
Москва, 20 сентября 1938 г.
1.	На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласие договору немедленную и действенную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной
и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ.
2.	Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша — поможет ли СССР Чехословакии, как член Лиги Наций, на основании ст. ст. 16 и 17, если в случае нападения Германии Бенеш обратится в Совет Лиги Наций с просьбой о применении упомянутых статей.
3.	Сообщите Бенешу, что о содержании нашего ответа на оба его вопроса мы одновременно ставим в известность и французское правительство.
В. Потемкин
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 240
Больше того, Советское правительство уведомит Бенеша, что окажет Чехословакии военную помощь даже и без участия Франции при условии, что сама Чехословакия будет защищаться и попросит у него помощь. Советские войска приступят к выдвижению в районы сосредоточения вблизи западных границ. 30 стрелковых дивизий, авиация и танковые части будут приведены в состояние боевой готовности.
Телеграмма Народного комиссариата обороны СССР военно-воздушному атташе СССР во Франции Н. Н. Васильченко
25 сентября 1938 г.
Вам надлежит, встретившись с Гамеленом лично, поблагодарить его за информацию о мероприятиях французского командования и передать следующее:
«Наше командование приняло пока следующие предупредительные меры:
1.	30 стрелковых дивизий придвинуты в районы, прилегающие непосредственно к западной границе. То же самое сделано в отношении кавалерийских дивизий.
2.	Части соответственно пополнены резервистами.
3.	Что касается наших технических войск — авиации и танковых частей, то они у нас в полной готовности».
Результаты срочно сообщите.
Документы по истории мюнхенского сговора.
1937—1939. М., 1979. С. 293
Александровский сообщит в Москву:
Я все время ощущаю, что Бенешу и хочется и колется принять советскую помощь. В разговорах со мной он каждый раз судорожно хватается за возможность нашей помощи и вызывает меня тогда, когда получает очередной крепкий удар от Англии и Франции. Как только он немного приходит в себя и начинает считать, что нашел новый дипломатический ход, он сразу же проявляет значительно меньшую в нас заинтересованность. Я не сомневаюсь в том, что этот
АНШЛЮС И МЮНХЕН
сухой педант и прожженный дипломат надеется достигнуть максимум возможного для Чехословакии, опираясь на Англию и Францию. О помощи СССР он думает как о самоубийственном для чехословацкой буржуазии средстве защиты от Гитлера. Я себе объясняю поведение Бенеша тем же социальным страхом, которым заражены и руководствуются и другие «миротворцы» в Европе.
В два часа ночи 21 сентября английский и французский послы в Праге придут к президенту Бенешу. Они потребуют принять все условия, угрожая изоляцией Чехословакии. В пять часов утра Бенеш согласится.
ЗАЯВЛЕНИЕ У. ЧЕРЧИЛЛЯ
21 сентября 1938 года Черчилль передал в печать заявление, в котором говорилось: «Расчленение Чехословакии под нажимом Англии и Франции равносильно полной капитуляции западных демократий перед нацистской угрозой применения силы. Такой крах не принесет мира или безопасности ни Англии, ни Франции. Наоборот, он поставит эти две страны в положение, которое будет становиться все слабее и опаснее. Одна лишь нейтрализация Чехословакии означает высвобождение 25 германских дивизий, которые будут угрожать Западному фронту. Кроме того, она откроет торжествующим нацистам путь к Черному морю. Речь идет об угрозе не только Чехословакии, но и свободе и демократии всех стран. Мнение, будто можно обеспечить безопасность, бросив малое государство на съедение волкам,— роковое заблуждение. Военный потенциал Германии будет возрастать в течение короткого времени гораздо быстрее, чем Франция и Англия смогут завершить мероприятия, необходимые для их обороны».
В это время Черчилль начал более активно говорить о необходимости достижения взаимопонимания с СССР с целью приостановить германскую экспансию. Он встречался с советским послом в Англии И. М. Майским и обсуждал с ним положение в Европе. Чемберлен и его единомышленники в правительстве были против контактов с СССР, их политика состояла в том, чтобы договориться с Германией против СССР, а не с Советским Союзом против нацистской Германии. И хотя постепенно формулу Черчилля: «Мы должны привлечь Россию» — разделяло все больше и больше деятелей консервативной партии, это были все же единицы, и притом люди среднего калибра: лорд Сесиль, лорд Ллойд, сэр Эдвард Григ, сэр Роберт Хорн, Будби, Бракен и Лоу. Естественно, что эти скромные силы не мог-
ли добиться изменения линии Чемберлена. Поэтому, как замечает Черчилль, в Англии «советские предложения фактически игнорировались. Эти предложения не были использованы для давления на Гитлера, к ним отнеслись с равнодушием, чтобы не сказать с презрением, которое запомнилось Сталину. События шли своим чередом, так, будто бы Советской России вообще не существовало. Впоследствии мы дорого поплатились за это».
Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль.
М., 1982. С. 269—270
22 сентября 1938 года Чемберлен вновь побывает у Гитлера, который из донесений разведки будет в курсе переписки между Лондоном, Парижем и Прагой. Он будет знать, что гость готов на новые уступки. Почувствовав себя хозяином положения, Гитлер потребует немедленно установить новую границу Чехословакии.
— Это ультиматум! — воскликнет обескураженный Чемберлен.
— Нет, не ультиматум. Это меморандум,— издевательски возразит Гитлер.— Но в случае невыполнения этих требований я буду вынужден искать военное решение вопроса.
Чемберлен и Даладье не решатся сразу принять условия Гитлера.
Вечером 23 сентября Чехословакия объявит о всеобщей мобилизации. Ее народ будет готов сражаться. Москва вновь предложит Франции воздействовать на Польшу и Румынию, чтобы обеспечить пропуск в Чехословакию Красной Армии. Но Запад будет думать не о помощи Праге.
Из меморандума, направленного премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом посланнику ЧСР в Великобритании Я. Масарику
Годесберг, 25 сентября 1938 г.
Сообщения, поступающие ежечасно и во все возрастающем количестве относительно инцидентов в Судетской области, показывают, что сложившееся там положение стало абсолютно невыносимым для судетских немцев и. следовательно, представляет собой угрозу хтя мира в Европе. Поэтому необходимо, чтобы отделение Судетской области, на которое согласилась Чехословакия, было осуществлено теперь без дальнейшего промедления. На прилагаемой карте судетонемецкая территория, подлежащая отделению, окрашена в красный цвет. Районы, в которых, помимо территорий, подлежащих оккупации, должен быть еще проведен плебисцит, окрашены в зеленый цвет.
В целях обеспечения немедленного и окончательного решения судето-немецкой проблемы германское правительство предлагает следующее:
174
1938
1.	Вывести все чешские вооруженные силы, полицию, жандармерию, а также таможенных чиновников и пограничную охрану с территории, подлежащей эвакуации, как она обозначена на прилагаемой карте. Эта территория должна быть передана Германии 1 октября.
2.	Эвакуированная территория должна быть пе-
Муссолини, Гитлер и Чиано в поезде Гитлера на пути в Мюнхен. 29 сентября 1938 г.
редана в нынешнем состоянии. Германское правительство согласно на прикомандирование к штабу германских вооруженных сил полномочного представителя чешского правительства или чешской армии для урегулирования частных вопросов эвакуации.
3.	Чешское правительство немедленно увольняет всех судетских немцев, служащих в вооруженных силах и в полиции по всей чешской государственной территории, и позволяет им вернуться домой.
4.	Чешское правительство освобождает всех политических заключенных немецкого происхождения.
Годесберг, 23 сентября 1938 г.
ИЗ ПРИЛОЖЕНИЯ
Эвакуированная судето-немецкая территория должна быть передана без каких-либо разрушений или приведения в негодность любым путем военных, хозяйственных или транспортных предприятий, включая наземные службы воздушного транспорта и все радиостанции.
Премьер-министр выражает надежду, что любой ответ чехословацкого правительства на германский меморандум будет передан через него. Если бы чехословацкое правительство сочло возможным и пожелало направить своего представителя в Лондон для обсуждения данного вопроса, мы были весьма счастливы принять его, предпочтительно в понедельник.
25 сентября 1938 г.
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 288—291
Из ноты посланника ЧСР в Великобритании Я. Масарика премьер-министру Великобритании Н. Чемберлену
Лондон, 25 сентября 1938 г.
Мое правительство уже изучило этот документ и карту. Это действительно ультиматум, который предъявляется побежденной нации, а не предложение суверенному государству, проявившему максимально возможную готовность принести жертвы в интересах мира в Европе. Правительство г-на Гитлера до сих пор не продемонстрировало ни малейших признаков подобной готовности к жертвам. Мое правительство крайне удивлено содержанием меморандума. Его предложения идут значительно дальше того, на что мы согласились в так называемом англо-французском плане. Они лишают нас всякой гарантии нашего национального существования. Мы должны уступить значительную часть наших тщательно подготовленных оборонительных укреплений и пустить германские войска в глубь территории нашей страны раньше, чем сможем создать такие укрепления на новой основе или провести мероприятия по их защите. Наша национальная и экономическая независимость с принятием плана г-на Гитлера автоматически перестанет существовать. Процесс перемещения населения должен быть сведен к паническому бегству тех, кто не принимает германский нацистский режим. Они должны оставить свои дома, не имея права взять с собой даже личные вещи, а когда это касается крестьян, даже свою корову.
Мое правительство намерено заявить самым торжественным образом, что требования г-на
Премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен подписывает мюнхенское соглашение.
29 сентября 1938 г.
Гитлера в их настоящей форме абсолютно и безусловно неприемлемы для моего правительства. Мое правительство считает необходимым этим новым и жестоким требованиям оказать самое решительное сопротивление, и с помощью бога мы это сделаем. Нация святого Вацлава, Яна Гуса и Томаша Масарика не будет нацией рабов.
АНШЛЮС И МЮНХЕН
Мы полагаемся теперь на две великие западные демократии, пожеланиям которых мы следовали часто против собственного убеждения с тем, чтобы они были с нами в час испытаний.
Документы по истории мюнхенского сговора.
1937—1939. М.. 1979. С. 292—293
— Если к I октября Судетская область не будет передана Германии, я, Гитлер, сам пойду как первый соддат против Чехословакии.
Шарль де Голль писал в своей книге «Военные мемуары»: «...рейхсканцлер поставил
Премъер-министр Франции Э. Даладье подписывает мюнхенское соглашение. Гитлер и Геринг удовлетворены. 29 сентября 1938 г.
Запад будет думать о новой сделке. Чтобы согласовать ее в деталях, в Берлин вылетит Хорас Вильсон. Гитлер выдвинет в качестве посредника Муссолини. Риббентроп напи- i шет для него текст предложений, которые дуче выдаст за свои собственные.
Гитлер заявит 26 сентября в берлинском : Шпортпаласе:	;
все точки над «i», вызвав бурю восторженного ликования и энтузиазма. «Теперь,— кричал он,— я могу открыто заявить о том, что вам уже известно. Мы создали такое вооружение, какого мир еще никогда не видел!»
27 сентября Рузвельт предложит созвать конференцию заинтересованных государств — без СССР.
1938
Президент Чехословакии Гаха и министр иностранных дел Хвалковский вызваны к Гитлеру выслушать приговор фюрера о ликвидации
Чехословакии. 1939 г.
29—30 сентября 1938 года в Мюнхене по инициативе Чемберлена состоялась встреча Гитлера и Муссолини с английским премьер-министром и Даладье, на которой был подписан приговор Чехословакии. Главной заминкой в последний момент стало отсутствие чернил в роскошной чернильнице. Чернила быстро принесли. После процедуры подписания фюрер и дуче выйдут из зала. Только тогда пригласили ожидавших у дверей представителей Праги. Им сказали:
— Это приговор без права апелляции и без возможности внести в него исправления.
Из соглашения между Германией, Великобританией, Францией и Италией
Мюнхен, 29 сентября 1938 г.
Германия, Соединенное Королевство, Франция и Италия, согласно уже принципиально достигнутому соглашению относительно уступки Су-дего-немецкой области, договорились о следующих условиях и формах этой уступки, а также о необходимых для этого мероприятиях и объявляют себя в силу этого соглашения ответственными каждая в отдельности за обеспечение мероприятий, необходимых для его выполнения.
1.	Эвакуация начинается с 1 октября.
2.	Соединенное Королевство, Франция и Италия согласились о том, что эвакуация территории будет закончена к 10 октября, причем не будет произведено никаких разрушений имеющихся сооружений, и что чехословацкое правительство несет ответственность за то, что эвакуация области будет проведена без повреждения указанных сооружений.
3.	Формы эвакуации будут установлены в деталях международной комиссией, состоящей из представителей Германии, Соединенного Королевства, Франции, Италии и Чехословакии.
4.	Происходящее по этапам занятие германскими войсками районов с преобладающим немецким населением начинается с 1 октября.
...Область, имеющая преимущественно немецкий характер, будет незамедлительно определена вышеупомянутой международной комиссией, и она будет занята германскими войсками до 10 октября.
5.	Упомянутая в параграфе 3 международная комиссия определит районы, в которых должен состояться плебисцит. Эти районы до окончания плебисцита будут заняты международными воинскими частями. Эта же международная комиссия должна определить порядок проведения плебисцита, причем за основу следует принять порядок проведения плебисцита в Саарской области. Международная комиссия назначит также день проведения плебисцита; однако этот день не должен быть назначен позже конца ноября.
6.	Окончательное определение границ поручается международной комиссии. Этой международной комиссии предоставляется право, в известных исключительных случаях, рекомендовать четырем державам — Германии, Соединенному Королевству, Франции и Италии — незначительные отклонения от строго этнографического принципа в определении зон, подлежащих передаче без проведения плебисцита.
7.	Предусматривается право оптации для желающих переселиться в уступаемые районы, а также для желающих покинуть эти районы. Оптация должна быть произведена в течение шести месяцев с момента заключения настоящего соглашения. Германо-чехословацкая комиссия определит детали оптации, изыщет меры облегчения обмена населением и выяснит принципиальные вопросы, вытекающие из этого обмена.
8.	Чехословацкое правительство в течение четырех недель со дня заключения настоящего соглашения освободит от несения военной и полицейской службы всех судетских немцев, которые этого пожелают. В течение этого же срока чехословацкое правительство освободит судетских немцев, отбывающих заключение за политические преступления.
Мюнхен, 29 сентября 1938 г.
А. Гитлер Эд. Даладье Муссолини Невиль Чемберлен
Документы по истории мюнхенского сговора
1937 1939. М., 1979. С. 329 330
АНШЛЮС И МЮНХЕН
17/
По мюнхенскому соглашению Судетская область отойдет к Германии, часть территории Чехословакии будет отдана хортист-ской Венгрии и буржуазной Польше. В результате страна потеряет 20 процентов территории, четверть населения, половину
Здание в Мюнхене («дом фюрера»), в котором было достигнуто мюнхенское соглашение
мощностей тяжелой промышленности, германская граница окажется в 40 километрах от Праги. Рузвельт направит Чемберлену лаконичное послание: «Молодец!»
30 сентября в 17 часов полпред Александровский телеграфирует в Москву:
Бенеш просил меня поставить перед правительством СССР следующий вопрос. Великие державы, даже не спрашивая Чехословакию, позорнейшим образом принесли ее в жертву Гитлеру ради своих собственных интересов. Чехословакия поставлена перед выбором: либо начать войну, имея против себя Англию и Францию, либо капитулировать перед агрессором. Бенеш хочет знать отношение СССР к этим обеим возможностям как можно скорее и просит ответить часам к шести-семи вечера по пражскому времени.
Спустя сорок пять минут Александровский сообщит:
Бенеш больше не настаивает на ответе на свой вопрос, потому что правительство уже вынесло решение принять все условия. Занятие Судетской области германскими войсками начнется завтра утром.
Бенеш, вопреки требованиям своего народа, капитулировал, не ожидая ответа, несмотря на неоднократные заявления СССР о готовности прийти на помощь.
В Мюнхене Чемберлен и Гитлер подпишут декларацию, по существу, англо-германский договор о ненападении.
Англо-германская декларация
Мюнхен, 30 сентября 1938 г.
Мы, германский фюрер и канцлер и английский премьер-министр, провели сегодня еще одну встречу и пришли к согласию о том, что вопрос англо-германских отношений имеет первостепенное значение для обеих стран и для Европы.
Мы рассматриваем подписанное вчера вечером соглашение и англо-германское морское соглашение как символизирующие желание наших двух народов никогда более не воевать друг с другом.
Мы приняли твердое решение, чтобы метод консультаций стал методом, принятым для рассмотрения всех других вопросов, которые могут касаться наших двух стран, и мы полны решимости продолжать наши усилия по устранению возможных источников разногласий и таким образом содействовать обеспечению мира в Европе.
А. ГИТЛЕР
НЕВИЛЬ ЧЕМБЕРЛЕН
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. I. С. 241
Аналогичный документ в декабре подпишут Бонне и Риббентроп. Эти обещания Гитлера — все, что они получат за беспримерное предательство Чехословакии. Вернувшись в Лондон, Чемберлен на аэродроме воскликнет, размахивая бумажкой:
— Я привез вам мир для целого поколения!
До начала второй мировой войны остается одиннадцать месяцев.
Л. Свобода 2
РОКОВОЙ ГОД ИЗМЕНЫ
Еще и сегодня нередко можно услышать вопрос: могли ли вы защитить республику от агрессии Гитлера в 1938 году, когда немецкие войска оккупировали Австрию, когда французское правительство отказалось выполнить договор о помощи Чехословакии, а тогдашнее правительство Великобритании прилагало немало усилий к умиротворению агрессора, когда жертвой этой политики явилась сначала часть, а несколько месяцев спустя вся Чехословакия? По моему мнению, на этот вопрос можно ответить утвердительно. С помощью СССР мы несомненно устояли бы.
После освобождения Чехословакии мне довелось участвовать в Нюрнбергском процессе над гитлеровскими военными преступниками. Тогда меня особенно интересовало,
1	Имеется в виду соглашение от 18 июня 1935 г., в котором предусматривалось увеличение германского флота, что являлось нарушением Версальского мирного договора.— Прим. ред.
2	Свобода Людвик (1895—1979) — президент ЧССР в 1968—1975 гг., генерал армии.— Прим, ред.
12
Накануне
178
1938
каково же было в 1938 году соотношение сил между Чехословацкой Республикой и нацистской Германией.
Бывший начальник штаба вермахта генерал-фельдмаршал Кейтель заявил трибуналу: «В период Мюнхена Германия не была под
Чемберлен и Гитлер в Мюнхене 30 сентября 1938 г. перед подписанием англо-германской декларации. Справа переводчик фюрера Шмидт
готовлена к вооруженному конфликту. Если бы в марте 1938 года союзники позволили Чехословацкой Республике провести мобилизацию, Гитлер не смог бы оккупировать даже Австрию...» Другие гитлеровские министры и генералы также утверждали перед Нюрнбергским трибуналом, что, если бы в сентябре 1938 года были приняты меры по защите ЧСР, Гитлер, учитывая тяжелую обстановку в самой Германии, не осмелился бы напасть на Чехословакию.
Мы располагаем другими документами. Наш посол в Берлине прислал тогда президенту Бенешу депешу такого содержания: «Экономический спад еще более усилился. Между Гитлером, генералитетом и политическими деятелями имеются серьезные разногласия. Германия стремится преодолеть экономические трудности усилением импорта. По сравнению с 1936 годом ввоз пшеницы увеличился более чем в пятнадцать раз, кукурузы — в шесть раз, овса — почти в сорок раз. Народ вынужден туже затягивать пояс...»
Еще накануне катастрофы —19 сентября 1938 года — от чехословацкого военного атташе в Берлине было получено донесе
ние: «С полным сознанием ответственности заявляю: никаких уступок с нашей стороны, надо стоять твердо!»
Соотношение военных сил между Чехословацкой Республикой и Германией в 1938 году было следующим: 45 чехословац
ких дивизий против 47 нацистских (Германия в то время имела именно такое число дивизий, так как почти в течение пятнадцати лет в соответствии с Версальским договором, подписанным после первой мировой войны, она не проводила подготовку резервов. Гитлеру потребовалось око-
После Мюнхена. Чемберлен на аэродроме в Лондоне: «Я привез вам мир для целого поколения!» 1938 г.
АНШЛЮС И МЮНХЕН
179
ло года, чтобы кое-как сформировать 80 не полностью боеспособных дивизий); 1582 чехословацких самолета против 2500 неприятельских; 469 наших танков против 720 фашистских; 2 миллиона обученных чехословацких воинов против 2200 тысяч немец-
О том, какая огромная военная добыча досталась тогда противнику, частично свидетельствует признание, сделанное Гитлером 28 апреля 1939 года: «Хочу, чтобы вы имели хотя бы некоторое представление о почти астрономических цифрах, которые дает нам
Демонстрация населения Праги в защиту национальной независимости страны. Сентябрь 1938 г.
ких. Из этих данных даже неспециалисту ясно, что до двойного превосходства, необходимого для наступательной операции, агрессорам не хватало еще многого.
К тому же наши пограничные укрепления были совершеннее хваленой немецкой линии Зигфрида или знаменитой французской «линии Мажино».
Против наших крепостных сооружений оказались неэффективными даже мощные 210-мм гаубицы. Между прочим, после захвата пограничных районов с этими укреплениями не могли справиться и вражеские саперы. И хотя они начинили доты взрывчаткой, железобетонные блоки наших твердынь устояли даже при взрыве.
Удельный вес Чехословакии на мировом рынке по продаже оружия и боеприпасов в тот период составлял 40 процентов. Ежемесячно десять наших крупных оборонных заводов могли поставлять армии 1600 станковых и 3000 ручных пулеметов, 130 тысяч винтовок, 7 тысяч гранатометов, 200 орудий, сотни танков и самолетов. В сентябре 1938 года мы имели вооружение и снаряжение на 50 дивизий.
этот международный арсенал (Чехословакия.— Л. С.), расположенный в Центральной Европе. Со времени оккупации мы получили 1582 самолета, 581 противотанковую пушку, 2175 орудий всех калибров, 735 минометов, 486 тяжелых танков, 42 876 пулеметов, 114 тысяч пистолетов, 1020 тысяч винтовок, 3 миллиона гранат, миллиарды единиц огнестрельных боеприпасов...»
Эти данные говорят о том, что мы не были безоружными. Правда, Франция и Великобритания полагали тогда, что, жертвуя Чехословакией, они якобы обеспечивают мир. Их политика в конечном счете способствовала тому, что Гитлер захватил почти всю Европу, использовал порабощенные страны для создания своей огромной армии и с этой мощной военной машиной по-разбойничьи, без объявления войны, напал 22 июня 1941 года на Советский Союз. Разве смог бы Гитлер добиться таких больших успехов, если бы правительства западных капиталистических стран предприняли вместе с Советским правительством общие меры против немецкой агрессии? Никогда!
ISO
1938
Нет, в 1938 году мы не были одиноки, мы не были покинуты! С нами был Советский Союз. Мы имели с ним союзнический договор. Советское правительство заверило президента Бенеша, что Советский Союз готов оказать нам помощь в любом случае, что Красная Армия немедленно придет на помощь Чехословакии, даже если панская Польша и королевская Румыния откажутся пропустить советские войска через свою территорию. Советское правительство передислоцировало часть войск к западным границам и сосредоточило здесь около 40 танковых, механизированных и стрелковых дивизий, значительное количество авиационных частей, насчитывавших 5 тысяч боевых самолетов. В Прагу были направлены советские авиационные специалисты и офицеры, которым предстояло руководить переброской самолетов и парашютно-десантных частей Красной Армии. Из указанных 40 дивизий 30 находились в полной боевой готовности к немедленным действиям в интересах Чехословакии.
Однако чехословацкое правительство, после того как Франция отказалась выполнить свои союзнические обязательства, не пожелало принять помощь Советского Союза.
Эдуард Бенеш в критические сентябрьские дни назначил главой правительства генерала Сыровы. Народ воспринял это как решимость правительства защищаться. «Солдат стал во главе правительства,— говорили в народе,— он без боя не сдаст республику Гитлеру!» Президент объявил всеобщую мобилизацию, которая прошла блестяще. Через несколько часов после приказа о мобилизации наша армия уже заняла укрепления вдоль границ, готовясь вместе с народом защищать родную землю от коричневой чумы. (Часть войск сосредоточилась на границе с Германией уже после частичной мобилизации, проведенной в мае 1938 года.) Наш народ и армия были полны решимости принести любые жертвы во имя свободы.
И вдруг граждане нашей республики услышали по радио сообщение генерала Сыровы, сделанное им от имени президента и верховного главнокомандующего. Он объявил, что сопротивление превосходящим силам противника бесполезно и что он, как глава правительства, не поведет народ на бойню!
Это заявление было повторено им в Пражском граде перед десятью тысячами пражан. Генерал Сыровы явно обманывал народ, когда говорил о превосходстве сил у врага. Действительно, превосходство в силах имелось, но оно было на нашей стороне. Фактически соотношение сил —75 чехословацких и советских дивизий против 47 гит
леровских — должен был знать генерал Сыровы, считавшийся квалифицированным военным специалистом.
Рано утром 30 сентября 1938 года из ставки главного командования чехословацкой армии раздался мужественный голос. Генерал армии Крейчи в разговоре с председателем правительства генералом Сыровы ультимативно заявил, что если правительство примет мюнхенский диктат, то лично он и армия отвергнут его, будут оборонять республику, а командование не отдаст такого приказа, чтобы армия отступила от границ!
Но и генерал Крейчи был вынужден подчиниться. 30 сентября 1938 года президент Бенеш и его правительство приняли мюнхенский диктат, а генерал Крейчи приказал армии отступить от границ и без боя сдать приграничные районы.
Собравшиеся в ставке генералы и старшие офицеры, командующие армиями и командиры корпусов с нетерпением ждали решения Крейчи. Когда же стало известно, что и он капитулировал, начальник оперативного отдела полковник Птак (казнен во время оккупации) обратился к присутствующим, чтобы кто-нибудь из них взял на себя функции главнокомандующего и отдал боевой приказ. Полковник Птак сказал, что нового командующего будет поддерживать не только штаб, но и абсолютное большинство населения. К сожалению, среди присутствующих не нашлось ни одного генерала, который решился бы в эти роковые минуты взять на себя функции главнокомандующего.
Против принятия мюнхенского диктата от имени Коммунистической партии Чехословакии решительно выступил Клемент Готвальд. Он заявил тогда: «Мы не согласны с вами, господин президент. Босые и безоружные абиссинцы сопротивлялись самолетам и танкам Муссолини, а мы капитулируем. Посмотрите, как борется испанский народ! У нас превосходная армия, наш народ полон решимости бороться. Еще и сегодня мы можем показать свою силу. Еще не поздно! Мюнхенские требования не следует принимать!»
Думаю, что, если бы осенью 1938 года началась война между Чехословакией и фашистской Германией, мы не потерпели бы поражения. С помощью Советского Союза мы защитили бы республику.
Мюнхенский диктат не закончился оккупацией чешских приграничных районов. Профашистская Польша захватила Тешин-скую Силезию. Фашистская Венгрия вскоре оккупировала южную часть Словакии и Закарпатскую Украину. Так называемое словацкое правительство Тисо и Туки, созданное
АНШЛЮС И МЮНХЕН
с помощью Гитлера 14 марта 1939 года в Братиславе, с благословения фюрера разделило Чехословакию на две части.
Над нашей родиной опустилась зловещая тьма. Начались годы тяжелой и опасной борьбы против ненавистных оккупантов. Возглавила эту гигантскую борьбу Коммунистическая партия Чехословакии, объединившая вокруг себя подавляющее большинство чешского и словацкого народов.
Свобода Л. От Бузулука до Праги. Воспоминания. М., 1984. С. 7—11
И. Майский
КАК ОКАЗАЛИСЬ ВОЗМОЖНЫМИ «ПРЫЖОК» НА ВЕНУ И ДРУГИЕ
В конце ноября 1937 года Галифакс получил от Чемберлена поручение совершить паломничество в Берлин и вступить в переговоры с Гитлером об общем урегулировании англо-германских отношений. Тогда мы еще не знали всех подробностей этих переговоров, но общий смысл их был для нас ясен, а сверх того кое-что из происходившего в Берлине успело просочиться в политические круги Англии и стало нам известно. В результате недоверие советской стороны к правительству Чемберлена сильно возросло. Сейчас из материалов германского министерства иностранных дел, захваченных Красной Армией в Берлине, видно, что для нашего недоверия были более чем достаточные основания.
В самом деле, из записи беседы Гитлера и Галифакса 17 ноября 1937 года, опубликованной МИД СССР в 1948 году, совершенно ясно, что Галифакс от имени британского правительства предлагал Гитлеру своего рода альянс на базе «пакта четырех» и предоставления ему «свободы рук» в Центральной и Восточной Европе. В частности, Галифакс заявил, что «не должна исключаться никакая возможность изменения существующего положения» в Европе, и далее уточнил, что «к этим вопросам относятся Данциг, Австрия, Чехословакия». Конечно, указывая Гитлеру направления агрессии, которые встретили бы наименьшее сопротивление со стороны правительства Чемберлена, Галифакс счел необходимым сделать благочестивую оговорку: «Англия заинтересована лишь в том, чтобы эти изменения были произведены путем мирной эволюции и чтобы можно было избежать методов, которые могут причинить дальнейшие потрясения, которых не желали бы ни фюрер, ни другие страны».
Однако Гитлер хорошо понимал цену этой оговорки и потому мог рассматривать свою беседу с Галифаксом как благословение Лон
дона на насильственный захват «жизненного пространства» в указанных районах. А когда Иден вышел в отставку и британским министром иностранных дел стал Галифакс, Гитлер не без основания решил, что настал момент для реализации программы агрессии, намеченной во время беседы между ними в ноябре 1937 года. Он не стал терять времени, и 12 марта 1938 года, через двенадцать дней после назначения Галифакса министром иностранных дел, сделал первый крупный «прыжок» — молниеносным ударом захватил Австрию. Точно издеваясь над лондонскими «умиротворителями», фюрер приурочил свой захват как раз к тому дню, когда Чемберлен торжественно принимал у себя приехавшего в Англию германского министра иностранных дел Риббентропа. И что же? Англия и Франция реагировали на столь вопиющий акт агрессии лишь словесными протестами, которые ни они сами, ни тем более Гитлер не принимали всерьез.
Как ни велико и ни законно было после всего происшедшего недоверие Советского правительства к правительству Чемберлена, все-таки в этот критический момент руководители СССР сделали попытку апеллировать к здравому смыслу руководителей Великобритании. 17 марта 1938 года, через пять дней после захвата Австрии, нарком иностранных дел М. М. Литвинов от имени Советского правительства дал в Москве интервью представителям печати, в котором он, между прочим, сказал:
«Если случаи агрессии раньше имели место на более или менее отдаленных от Европы материках или на окраине Европы... то на этот раз насилие совершено в центре Европы, создав несомненную опасность не только для отныне граничащих с агрессором одиннадцати стран, но и для всех европейских государств, и не только европейских...
В первую очередь возникает угроза Чехословакии...
Нынешнее международное положение ставит перед всеми миролюбивыми государствами, и в особенности великими державами, вопрос об их ответственности за дальнейшие судьбы народов Европы, и не только Европы. В сознании Советским правительством его доли этой ответственности, в сознании им также обязательств, вытекающих для него из Устава Лиги, из пакта Бриана— Келлога и из договоров о взаимной помощи, заключенных им с Францией и Чехословакией, я моту от его имени заявить, что оно со своей стороны по-прежнему готово участвовать в коллективных действиях, которые были бы решены совместно с ним и которые имели бы целью приостановить
182
1938
дальнейшее развитие агрессии и устранение усилившейся опасности новой мировой бойни. Оно согласно приступить немедленно к обсуждению с другими державами в Лиге Наций или вне ее практических мер, диктуемых обстоятельствами».
Одновременно я получил из Москвы указание передать текст интервью М. М. Литвинова британскому правительству с сопроводительной нотой о том, что данное интервью является официальным выражением точки зрения Советского правительства. Я это сделал. То же самое и по инструкции из Москвы сделали советские послы в Париже и Вашингтоне. Таким образом, СССР открыто заявил о своей готовности принять энергичные меры против агрессии и призвал к тому же Англию, Францию и США. Советский Союз исполнил свой долг... Ну а его партнеры?
24 марта английское министерство иностранных дел прислало советскому посольству длинную ноту, подписанную Галифаксом. В ней говорилось, что британское правительство «тепло приветствовало бы созыв международной конференции в составе всех европейских держав (то есть агрессоров и не-агрессоров.— И. М.)», но возражает против созыва «конференции, на которой присутствовали бы только некоторые европейские державы и которая имела бы задачей... организовать объединенную акцию против агрессии», ибо, по мнению британского правительства, подобная конференция не способствовала бы делу европейского мира.
Итак, вместо борьбы с агрессорами бесцельные разговоры с агрессорами! Еще один «комитет по невмешательству», но уже не по испанским, а по общеевропейским делам! Иными словами, успокоительные пилюли для широких масс, с тем чтобы дать агрессорам время подготовиться к новым «прыжкам». Вот чего хотело британское правительство! Вот как оно на практике расшифровывало слова Галифакса о желательности изменений в европейском положении «путем мирной эволюции!»
Отклик на советское обращение в Париже и Вашингтоне был не лучше, чем в Лондоне.
Казалось бы, захват Австрии должен был хоть немного образумить Чемберлена и сделать его более осторожным в сношениях с фашистскими диктаторами,— куда там! Ослепленный ненавистью к Советскому Союзу, Чемберлен ничего не хотел видеть. Он упрямо продолжал свою гибельную (гибельную для самой Англии) политику и 16 апреля подписал столь страстно взыскуемый им договор о дружбе и сотрудничестве с Италией. Этот договор, между прочим, включал признание британским
правительством захвата Италией Эфиопии.
29 и 30 сентября состоялось мюнхенское совещание. Гитлер вел себя крайне нагло. Муссолини его поддерживал. Чемберлен и Даладье извивались, как угри. В итоге за спиной Чехословакии было подписано мюн-
Чемберлен и Муссолини в Мюнхене. 30 сентября 1938 г.
хенское соглашение, суть которого сводилась к следующему.
Судетская область передавалась Германии со всем находящимся там имуществом, а сверх того Чехословакия должна была удовлетворить территориальные требования к ней со стороны Польши и Венгрии. Остальная Чехословакия, беззащитная и униженная, должна была получить гарантию «большой четверки», гарантию, ценность которой после всего случившегося была немногим выше нуля.
Для того чтобы хоть несколько ослабить гнетущее впечатление, которое на широкую английскую общественность должно было произвести мюнхенское предательство, Чемберлен уговорил Гитлера подписать вместе с ним бумажку о том, что отныне не должно быть войн между Англией и Германией. Никчемную бумажку, годную, как показало дальнейшее, лишь для мусорной корзины!.. Этой бумажкой Чемберлен демонстративно размахивал по возвращении из Мюнхена на лондонском аэродроме, громко провозглашая, что теперь обеспечен «мир в наше время»!
Майский И. М. Кто помогал Гитлеру.
М., 1962. С. 67—70, 79—80
ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ
«Во всех актах трагедии [1937—1938 гг.] Франция играла роль жертвы, ожидающей, когда наступит ее очередь. ...Эти события не удивляли, но чрезвычайно огорчали ме
АНШЛЮС И МЮНХЕН
ня. В 1937 году я преподавал в школе усовершенствования офицерского состава, после чего был назначен командиром 507-го танкового полка в Меце. Занятость в полку и удаленность от Парижа лишали меня необходимых условий и связей для продолжения начатой мною борьбы. К тому же весной 1938 года Поль Рейно вошел в состав кабинета Даладье вначале в качестве министра юстиции, а затем — министра финансов. Не говоря уже о том, что отныне его связывала министерская солидарность, теперь все внимание министра поглощали неотложные задачи по восстановлению экономического и финансового равновесия в стране. Но главное заключалось в том, что упорство правительства в отстаивании оборонительной военной системы, в то время как немцы проявляли в Европе крайний динамизм, слепота политического режима, занятого всякими пустяками перед лицом готовой ринуться на нас Германии, глупость ротозеев, приветствовавших мюнхенскую капитуляцию,— все это, по сути дела, было результатом глубочайшего национального самоотречения, против которого я был бессилен. И все-таки в 1938 году, предчувствуя надвигающуюся бурю, я опубликовал книгу под названием «Франция и ее армиях». В ней я показывал, как на протяжении столетий армия являлась зеркалом, в котором неизменно отражаются душа страны и ее будущее. Это было моим последним предупреждением, с которым я со своего скромного поста обращался к родине накануне катастрофы».
Из кн.: Голль Ш. де. Военные мемуары. М., 1957. Т. I. С. 55—56
Г. Кегель
МЮНХЕНСКИЙ СГОВОР — ПРЕЛЮДИЯ КО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
С нашего «наблюдательного поста» в Варшаве особенно хорошо были видны те аспекты трагических мюнхенских событий, которые прямо или косвенно имели отношение к действиям тогдашнего польского правительства. Правительство Польши, которое представлял полковник Бек, крайне недооценивало размах экспансионизма фашистского германского империализма, что сопровождалось самоубийственной переоценкой собственных сил и своей роли на международной арене. И на решающем этапе подготовки фашистской Германией второй мировой войны Бек сделал все, что мог, чтобы сорвать создание системы коллективной безопасности в Европе, то есть создание реальных предпосылок для обуздания
агрессора. Без активного и, конечно, равноправного участия Советского Союза создание такой системы было бы невозможно. Но даже в тех редких случаях, когда западные державы проявляли готовность учитывать это, правительство в Варшаве выступало с возражениями, что, понятно, вызывало у Гитлера лишь одобрение. Польша категорически отказывалась от участия в договорной системе коллективной безопасности с участием Советского Союза.
Когда в самый разгар чехословацкого кризиса Советский Союз заверил находившуюся под угрозой со стороны гитлеровской Германии Чехословакию в своей решимости выполнить договорные обязательства, правительство в Варшаве заявило даже о том, что оно будет силой оружия противодействовать любой попытке Советского Союза оказать Чехословакии военную помощь. Тем самым оно, разумеется, лило воду на мельницу фашистов, а также французских и английских капитулянтов.
Еще в марте 1936 года, когда войска Гитлера заняли демилитаризованную Рейнскую зону, Варшава уведомила Париж, что Польша готова принять участие в совместных военных мерах против этого нарушения Версальского договора. И когда Франция ничего не сделала для обеспечения собственных интересов, Варшава, естественно, была чрезвычайно обеспокоена. Теперь она стала еще больше ориентироваться на сепаратную сделку с Гитлером. Затем в 1938 году части нацистского вермахта вступили в Вену. Было объявлено о «присоединении» Австрии к «третьей империи». Население Польши охватила тревога. Но полковник Бек, который за несколько недель до того побывал у Гитлера и получил от него успокоительные заверения, считал, что экспансионистские устремления фашистской Германии будут направлены не на восток, а на юг. Бек был настолько убежден в искренности «дружественных заверений» Гитлера в отношении Польши, что он не только остался на своих антисоветских позициях, но и выступил против интересов Франции, оказав гитлеровскому фашизму активную политическую и дипломатическую поддержку в подготовке раздела Чехословакии. В конце концов он даже добился того, что при разделе добычи к Польше была присоединена важная в экономическом и транспортном отношении часть Чехословакии. Между прочим, аналогичную политику проводила и тогдашняя фашистская Венгрия.
В целях подготовки к участию в разделе добычи Бек в январе 1938 года поставил в варшавском сейме вопрос о польском национальном меньшинстве в чехословацкой Тешинской области, побудив его представи
1938
телей в пражском парламенте выдвинуть требование автономии, которое являлось почти идентичным притязаниям судетских немцев из «пятой колонны» гитлеровского рейха. Эти акции варшавского режима были уже серьезной прямой поддержкой поли-
После Мюнхена. Риббентроп и Чиано подписывают документы о создании марионеточной Словакии: Закарпатскую Украину — Венгрии, Теишнский округ — Польше
тики фашистского германского империализма, направленной на ликвидацию Чехословакии.
В течение какого-то времени Бек даже надеялся, что в качестве награды за свою активную поддержку Гитлера в деле ликвидации Чехословакии он кроме Тешинской области получит согласие фюрера на нечто вроде присоединения к Польше Словакии на основе федерации. В Варшаве устроили пресс-конференцию, на которой словакам рекомендовалось требовать не только автономию, но и полную независимость от Праги.
Оказавшись под совместным давлением и подвергаясь шантажу со стороны фашистской Германии, Великобритании и Франции, Прага в конечном итоге была вынуждена отдать гитлеровцам судетские области. Но позорный мюнхенский диктат шел еще дальше. Бек, по согласованию с Гитлером, в направленной правительству в Праге ноте впервые выдвинул официальное требование передачи Польше Тешинской области вместе с железнодорожным узлом Богу мин.
Гитлер дал согласие на оккупацию Польшей Тешинской Силезии вместе с чехословацким железнодорожным узлом Богу-ми н, во-первых, потому, что ему еще был нужен варшавский режим Бека, во-вторых, потому, что он был уверен: Варшаве недол
го предстоит тешиться своими новоприоб-ретениями. К планам Бека в отношении Словакии Гитлер всегда относился отрицательно, поскольку как раз на польско-словацкую границу были нацелены клещи его агрессии на юге.
Поначалу Прага отказывалась удовлетворить требование Польши, заявив о своей готовности к переговорам лишь после вмешательства Великобритании и Франции. Но вот правительству ЧСР был предъявлен ультиматум с требованием «принять до 12 часов дня субботы, 1 октября, территориальные претензии Польши в их совокупности». Тем временем в Варшаве была начата шумная кампания по «вербовке добровольцев» с целью насильственного «освобождения» чехословацкой области, на которую претендовала Польша. Под давлением своих империалистических союзников Праге пришлось капитулировать и здесь.
2 октября 1938 года польские войска вступили в Тешинскую область и в Богумин. 1 октября 1938 года началась оккупация частями гитлеровского вермахта определенных в Мюнхене районов Чехословакии. Порядок передвижения войск фашистской Германии и Польши был согласован между генеральными штабами вооруженных сил обеих стран. Незадолго до того Гитлер выступил во Дворце спорта в Берлине с заверениями: «Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю в Европе... Я... повторяю здесь еще раз, что, если эта проблема будет решена, у Германии больше не будет территориальных проблем в Европе».
На случай реализации выдвинутых Гитлером требований передела колоний Бек предусмотрительно выдвинул также и польские требования. О будущем Польши крупных помещиков и капиталистов, казалось, позаботились основательно. Но в действительности все получилось совсем иначе.
Подкрепление в подпольной антифашистской борьбе
Примерно в 1938 году наша небольшая варшавская группа сопротивления была усилена упоминавшимся уже дипломатом германского посольства в Варшаве Рудольфом фон Шелиа, у которого имелось немало отличных связей. Шелиа не являлся коммунистом, скорее это был консерватор. Но он был немецким патриотом, хорошо понимавшим, что Гитлер может ввергнуть народ Германии в катастрофу второй мировой войны, которая приведет страну к гибели. Он был убежден в том, что устранить нависшую над Германией смертельную опасность можно лишь путем ликвидации гитлеровского режима, который он ненавидел
АНШЛЮС И МЮНХЕН
185
всей душой. Поэтому он принял решение вступить в борьбу против Гитлера. Вести работу на Советский Союз он не мог — это, видимо, превысило бы его готовность сотрудничать с нами в борьбе против Гитлера. Поэтому мы считали, что не следовало го-
В захваченной Судетской области 3 октября 1938 г. Гитлер в окружении генералов вермахта
ворить ему что-либо об этой стороне нашей подпольной деятельности. Он считал, что мы работали на Великобританию, и мы не стали разубеждать его.
В неспокойной обстановке угрожающе близкой войны Шелиа оказался просто неоценимым для нашей подпольной деятельности. По соображениям безопасности мы решили, что с ним будет поддерживать связь только Гернштадт. Шелиа не имел никакого опыта нелегальной работы. Считая, что он принадлежит к правящему классу, Шелиа чрезвычайно наивно относился к грозившей ему опасности и был крайне неосторожен в беседах. О моей подпольной деятельности, а также о работе Ильзы Штебе он ничего не знал. Лишь когда товарищу Гернштадту, который не мог вернуться в гитлеровскую Германию, пришлось незадолго до начала войны покинуть Польшу, связь с Шелиа была передана Ильзе Штёбе, о чем ему сообщили еще в Варшаве.
Когда я был принят на работу в отдел торговой политики посольства фашистской Германии в Варшаве, мы приняли ряд мер. Все они были направлены на то, чтобы использовать чрезвычайно благоприятную обстановку для получения максимума важных сведений и в то же время обеспечить всем участвовавшим в нашей работе товарищам и другим антифашистам наиболь
шую в условиях того времени безопасность. Эти мероприятия касались также и наших квартир в Варшаве.
Поэтому у членов нашей небольшой подпольной группы в Варшаве вызвали большую тревогу полученные в конце 1937 года
Миниетр иностранных дел Польши Ю. Бек прибыл для переговоров с Гитлером.
Обергоф, 1938 г.
сведения о соглашении между Германией и Польшей, которое держалось в тайне и которым предусматривалось сотрудничество органов полиции обеих стран в «борьбе с коммунизмом».

1938
Война приближается
Миллионы людей в Великобритании и во Франции восприняли мюнхенский диктат 1938 года как мирное деяние. Но другие миллионы людей там были встревожены изменой, которую их правительства совершили в отношении своего союзника. Чтобы не вступать в борьбу, его выдали превосходящему его силами врагу в надежде, что в обозримом будущем тень войны не будет угрожать Великобритании и Франции.
Последовавшее вскоре грубое нарушение гитлеровской Германией мюнхенского соглашения побудило многих людей в Великобритании и Франции к более реальной оценке обстановки. К тому же германские фашисты непрерывно ускоряли свои военные приготовления. Несмотря на то что в Великобритании и во Франции осуществлялись некоторые программы вооружения, военное превосходство Германии продолжало быстро возрастать. Некоторые английские и французские политические деятели уже высказывали опасения, что гитлеровская Германия может направить свою агрессию и на запад. А после Мюнхена условия, в которых пришлось бы вести войну против гитлеровской Германии, значительно ухудшились по сравнению с обстановкой, когда существовала суверенная союзная Чехословакия, являвшаяся важным военным, экономическим и политическим фактором в Европе.
Даже такой закоренелый враг Советского Союза, как Черчилль, понимал, что политика «умиротворения» германского фашистского агрессора являлась самоубийством. Успешно противодействовать опасности, грозившей также и Великобритании, без тесного взаимодействия с Советским Союзом было уже невозможно. Но если не принимать во внимание некоторые рассчитанные на обман народов маневры, официальная политика Великобритании и Франции пока все еще определялась мюнхенской сделкой. Эту политику начали пересматривать, и то весьма нерешительно, лишь когда гитлеровская Германия стала рассматривать мюнхенское соглашение как клочок бумаги, с помощью которого она достигла своей цели и который больше был не нужен. Военная оккупация Праги и ряда других районов раздробленной Чехословакии, превращение этой части страны в марте 1939 года в «протекторат», в «подопечную область третьей империи» явились для французского и британского партнеров по соглашению с гитлеровской Германией тяжелым ударом. В Пражском Граде теперь хозяйничал германо-фашистский «имперский протектор» этих территорий. Словакия была превращена в марионеточное фашистское государство.
Лживость миролюбивых заверений гитлеровской Германии хорошо понимали и в широких кругах населения Польши. За несколько дней до Мюнхена Гитлер и его министр иностранных дел Риббентроп встретились в Берхтесгадене с польским послом Липским. В беседе с ним наряду с прочим были обсуждены детали расчленения Чехословакии. Гитлер уже в этой беседе дал понять, что после «урегулирования чехословацкой проблемы» можно будет приступить к «окончательному определению границы между Германией и Польшей», а также к решению вопроса о коммуникациях между рейхом и Восточной Пруссией. Через несколько недель после Мюнхена Риббентроп стал говорить с Липским более прямо, хотя и воздерживаясь пока от ультимативного тона. Вольный город Данциг, заявил он, должен вновь войти в состав рейха. Через экстерриториальный «польский коридор» он будет связан с рейхом автострадой и железной дорогой, которые следует построить. Польша должна стать членом «антикоминтерновско-го пакта». По требованию Гитлера Польша должна была вступить в этот фашистский клуб агрессоров, окончательно отказавшись от союза с Францией и Великобританией и став сателлитом гитлеровской Германии. И тогда оставалось бы не так уж много, чтобы Польша стала «протекторатом» фашистской Германии.
Посол Л и пскии сразу же выехал в Варшаву для доклада своему министру иностранных дел. Тайное стало явным. Польше была уготована судьба жертвы экспансионистской политики германского империализма. И времени у нее уже почти не оставалось.
О проблемах «вольного города Данцига» и «польского коридора»
Гданьск — старинный город, расположенный близ впадения Вислы в Балтийское море. Эта река течет с юга Польши в Балтийское море по землям, населенным исключительно поляками. В 1793 году в результате второго раздела Польши Пруссия овладела устьем Вислы и Гданьском, который был назван ею Данцигом. Поэтому было бы вполне естественно после первой мировой войны вернуть устье Вислы и Гданьск (Данциг), которые по географическим, экономическим и военным причинам имели для Польши жизненно важное значение, возродившемуся польскому государству.
Но страны — победительницы в первой мировой войне решили, что он получит статус вольного города под управлением Лиги Наций. Польше предоставлялся в нем ряд особых прав: право пользования портом и участия в его управлении, таможенный суве
АНШЛЮС И МЮНХЕН
ренитет, управление железной дорогой, собственная почта, право представлять интересы Данцига на международной арене, ограниченное военное присутствие и некоторые другие.
В 1932 году Данциг оказался под властью нацистской партии, которая превратила вольный город в политический и военный плацдарм для реваншистской войны германского империализма против Польши. Лига Наций и ее верховный комиссар в городе оказались бессильными.
Рядом с Данцигом буржуазная Польша начала строить чисто польский порт Гдыню с собственным судостроением и военными фортификационными сооружениями. Незадолго до нападения гитлеровской Германии вступила в строй железная дорога, связавшая Гдыню с промышленной польской Верхней Силезией. Но устье Вислы с Данцигом по-прежнему оставались для Польши угрозой.
И в самом деле, первые орудийные выстрелы второй мировой войны были сделаны в Данциге — с линкора фашистской Германии. «Шлезвиг-Гольштейн» — так назывался этот линкор, который находился в бухте Данцига, куда он пришел с согласия польского правительства с «дружественным визитом» и задержался там под каким-то предлогом. 1 сентября 1939 года, незадолго до воздушного нападения и широкого наступления по всему фронту, он открыл огонь по польским фортификационным сооружениям и их небольшому защищавшемуся гарнизону.
В конце проигранной ими второй мировой войны фашисты объявили Данциг крепостью, и в ходе военных действий, а также в результате осуществлявшейся Гитлером политики «сожженной земли» он оказался почти полностью разрушен. Немецкое население города было насильственно эвакуировано частями вермахта и фашистского военно-морского флота. На его месте осталась безжизненная груда развалин. Социалистическая Польша ценой больших жертв восстановила Гданьск и заселила его. Там теперь больше нет проблемы национальных меньшинств.
«Польским коридором» называлась не очень широкая полоса, связывавшая основную территорию Польши с устьем Вислы и узким участком польского побережья Балтийского моря. Железная дорога между Берлином и Восточной Пруссией проходила, например, по польской территории, что использовалось тогдашними немецкими реваншистами, которыми являлись не только фашисты, для организации различных провокаций и для того, чтобы держать «открытыми» пограничные вопросы. При этом вопросы железнодорожного сообщения
с Восточной Пруссией были урегулированы польской стороной на чрезвычайно льготных для Германии условиях. Это сообщение функционировало безотказно. Транзитных виз не требовалось. Неограниченный суверенитет в «коридоре» был для Польши жизненно важным вопросом доступа к Балтийскому морю. Заявления империалистической Германии, делавшиеся в течение мирного периода между двумя мировыми войнами, насчет того, что вопрос о ее восточных границах остается открытым, преследовали те же цели, как и нынешние заявления о том, что «немецкий вопрос» остается открытым, как и чрезвычайно опасные для мира на земле утверждения о мнимом существовании Германии в границах 1937 года. И тогда это была отнюдь не забава экстремистских группировок. Как и теперь, в те годы за этим скрывалось намерение германских империалистов и их реваншистски настроенных политических деятелей различной окраски использовать в подходящей, по их мнению, обстановке указанные «открытые» вопросы для развязывания военных агрессий, то есть для развязывания новой войны в Европе, которая неизбежно должна была бы вылиться в мировую войну.
Упомянутое требование фашистской Германии к Польше согласиться на включение вольного города Данцига в состав «третьей империи» и на то, чтобы «польский коридор» был перерезан экстерриториальным германо-фашистским «коридором», что создало бы агрессору еще более выгодные исходные позиции, было равнозначно требованию к Польше согласиться с ее ликвидацией как самостоятельного государства. Любая попытка осуществления таких целей являлась бы для Польши casus belli, и в Берлине это хорошо понимали.
Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987. С. 92—96. 98—102
Л. Треппер 1
БОЛЬШАЯ ИГРА
(главы из книги)
Мир не решился удушить коричневую чуму в зародыше, он позволил этой заразной болезни развиться, и она стала распространяться. 1 мая 1937 года, во время моей первой командировки во Францию, я проезжал через Берлин. Сколько неприятного я там увидел! Зрелище улиц было мне невы-
1 Треппер Леопольд — советский разведчик-интернационалист. действовал накануне и в период второй мировой войны на территории Бельгии и Франции.— Прим. ред.
IS*
1938
Леопольд Tpennep
носимо: тысячи рабочих в фуражках, тысячи молодых людей несли какие-то нацистские хоругви, громкими голосами распевали гитлеровские гимны. Ошарашенный всем этим, стоя на бордюре тротуара, я не понимал смысла происходящего на моих глазах. Что за коллективное безумие овладело массами немецкого народа? И в эти минуты, когда вокруг полнозвучно звенели песни, которые вскоре было суждено услышать почти всей Европе, я проникся твердым убеждением, что нацизм погибнет только в результате страшного шока, только в огне всемирного пожара. И я решил, что в этой безжалостной борьбе, когда на карту будет поставлено будущее человечества, я займу свое место. И займу его в первых рядах сражающихся.
Знакомство с Берзиным
Возможность включиться в эту борьбу я получил благодаря разведывательной службе Красной Армии, командование которой размещалось неподалеку от Красной площади, на Знаменской улице, No 19. Это было небольшое строение, которое из-за его окраски было принято называть «шоколадный домик».
Советская разведывательная служба, естественно, не могла игнорировать элементарное правило, согласно которому всякая
секретная служба, занятая сбором информации, пытается вербовать агентов по возможности в той самой стране, где намечается работать. Красная Армия — и это совершенно понятно — располагала поддержкой миллионов коммунистов, которые считали себя не шпионами, а бойцами авангарда мировой революции. Структура советской военной разведки сохраняла этот интернационалистский характер вплоть до 1935 года, и нельзя понять энтузиазм и заинтересованность людей, действующих в ее рядах, если не рассматривать всю проблему в общем контексте мировой революции. Эти люди отличались абсолютным бескорыстием. Могу с уверенностью свидетельствовать об этом, ибо хорошо знал их. Никогда они не заговаривали о гонорарах, о деньгах. Гражданские по своей сути, они всецело отдавались этому делу, точно так же, как при других обстоятельствах столь же безраздельно посвящали бы себя, скажем, профсоюзной работе.
Разведывательной службой Красной Армии руководил корпусной комиссар Я. К. Берзин (Ян Карлович Берзин (Петерис Кю-зис— 1889—1938) —активный участник Октябрьской революции и гражданской войны, ближайший соратник Ф. Э. Дзержинского. С 1921 г.— в разведывательном управлении РККА, в 1924—1935 гг. и 1937 г.-начальник Главного разведуправления РККА; в 1936—1937 гг.— военный советник республиканской армии в Испании.— Ред.).
Ян Нержин
Al-lfJIJIIOC И МЮНХЕН
189
Старый большевик, он до революции дважды приговаривался к смертной казни, дважды бежал из-под стражи. В гражданскую войну командовал полком латышских и эстонских стрелков, на которых была возложена охрана Ленина и правительства. Свой подлинный интернационализм большевистское руководство доказало, в частности, тем, что доверило им охранять себя.
В декабре 1936 года, когда я познакомился с Берзиным, он уже пользовался всеобщим уважением и большим авторитетом. Всем своим обликом он совершенно не походил на этакого специалиста-робота от разведки. Большое значение он придавал нравственным человеческим категориям. Берзин, подбирая людей для своей службы, охотно повторял: «Советский разведчик должен быть наделен тремя качествами: холодным рассудком, горячим сердцем, железными нервами». Вопреки обычаю, принятому в разведывательных службах, он никогда не оставлял своих людей в беде. Никогда он не пожертвовал бы ни одним из них, так как для него это были настоящие люди и коммунисты.
Между Берзиным и его резидентами за рубежом всегда устанавливались близкие личные отношения. Так, в частности, его связывали узы глубокой дружбы с одним из самых великих советских разведчиков — Рихардом Зорге.
Рождение «Оркестра»
С Берзиным я встретился вновь после его возвращения из Испании. Он показался мне совершенно другим человеком. В Испании он узнал, что Тухачевский и весь его генеральный штаб арестованы, а затем расстреляны. Он не сомневался, что «доказательства» против них могли быть только фальшивыми. Все это очень взволновало его. Берзин был слишком умен, чтобы питать какие-либо иллюзии насчет своей личной судьбы. Волна, смывшая его товарищей, накатывалась и на него. Вопреки грозившей ему опасности, он вернулся в Москву по собственной инициативе, чтобы заявить Сталину протест против избиения коммунистов, совершаемого в Испании сотрудниками НКВД.
Берзин знал, что, действуя таким образом, он сам себе подписывает смертный приговор. Глубоко принципиальный коммунист, сознающий всю меру своей ответственности, он не мог молча наблюдать, как вследствие безоговорочно осуждаемых им действий исчезают лучшие кадры, которых он сам отбирал и пестовал.
И хотя время было против него, он все же хотел во что бы то ни стало использовать оставшийся ему срок, чтобы хоть как-то быть полезным людям.
Рихард Зорге
Берзин принял меня для беседы. Она хорошо сохранилась в моей памяти. Да и могло ли быть иначе, если этот день оказался решающим для всей моей дальнейшей судьбы как человека и коммуниста?
— Я вам предлагаю перейти на работу к нам, потому что вы нам нужны,— сказал он мне.— И не сюда, в аппарат. Тут вам не место. Вы должны создать в Западной Европе базу для наших действий.
После первого разговора с Берзиным мысль о переходе в разведку и борьбе в ее рядах прочно засела в моем сознании. Я не сомневался — близится момент, когда гитлеровские орды хлынут в страны Европы.
Мне было ясно, что в грядущих сражениях роль Советского Союза будет решающей. Сердце мое разрывалось на части при виде революции, становящейся все меньше похожей на тот идеал, о котором мы все мечтали, ради которого миллионы других коммунистов отдавали все, что могли. Мы, двадцатилетние, были готовы пожертвовать собой ради будущей жизни, прекрасной и молодой. Революция и была нашей жизнью, а партия — нашей семьей, в которой любое наше действие было пронизано духом братства.
Мы страстно желали стать подлинно новыми людьми. Готовы были себя заковать в цепи ради освобождения пролетариата. Разве задумывались мы над своим собственным
100
1938
счастьем? Мы мечтали, чтобы история наконец перестала двигаться от одной формы угнетения к другой. И кто же лучше нас знал, что путь в рай не усыпан розами? Мы стремились к коммунизму именно потому, что наша юность пришлась на пору империалистического варварства.
Но если путь оказывается усеянным трупами рабочих, то он не ведет, он никак не может вести к социализму. Наши товарищи исчезали, лучшие из нас умирали в подвалах НКВД, сталинский режим извратил социализм до полной неузнаваемости. Сталин, этот великий могильщик, ликвидировал в десять, в сто раз больше коммунистов, нежели Гитлер.
Между гитлеровским молотом и сталинской наковальней вилась узехонькая тропка для нас, все еще верящих в революцию. И все-таки, вопреки всей нашей растерянности и тревоге, вопреки тому, что Советский Союз перестал быть той страной социализма, о которой мы грезили, его обязательно следовало защищать. Эта очевидность и определила мой выбор. С другой стороны, предложение Берзина позволяло мне с чистой совестью обеспечить свою безопасность. Польский гражданин, еврей, проживший несколько лет в Палестине, человек, лишившийся родины, журналист, сотрудничавший в ежедневной еврейской газете... Для НКВД я не мог не быть стократ подозрительным.
С этой точки зрения, останься я в СССР, дальнейшая моя судьба была необратимо предопределена. Она завершилась бы в тюремной камере, в лагере; в лучшем случае меня бы сразу поставили к стенке. И напротив, борясь далеко от Москвы, находясь в первых рядах антифашистов, я мог продолжать быть тем, кем был всегда — коммунистом, верящим в свои идеалы.
Придя к такому выводу (не без внутренних сомнений и множества вопросов, задаваемых самому себе), я мысленно набросал во время моих поездок на Запад примерный план развертывания разведывательной сети в масштабах Европы. Своими соображениями на этот счет я поделился с Берзиным, предложив ему вариант внедрения как непосредственно в Германию, так и в соседние с нею страны. Созданные там небольшие антифашистские группы должны были вступить в действие в момент, когда Германия развяжет войну в Европе, и не имели никаких других задач, кроме непосредственной борьбы против нацизма. На первых порах надо было организовать базы для разведывательной работы, обеспечив их взаимодействие, маскировку и финансирование.
В этот переходно-подготовительный период, на мой взгляд, было важно попрочнее обосноваться главным образом в Скандинавских странах для надежной защиты системы связи с Центром разведывательной службы Красной Армии. В военное время агентурные сети намечалось укомплектовывать исключительно антифашистами, которые, впрочем, могли принадлежать к различным политическим течениям или религиозным верованиям. Но эти люди должны обладать идейной стойкостью, выдерживающей любые испытания, иметь (или быть способными установить) связи с представителями кругов, решающим образом влияющих на ход военных операций. Под этим подразумевалось германское военное командование, политические или экономические правительственные учреждения.
Об использовании платных агентов не могло быть и речи. Главная цель сводилась к тому, чтобы своевременно представлять руководству разведывательного управления генерального штаба всеобъемлющую, достоверную и проверенную информацию о планах и осуществляемых замыслах нацистской Германии.
Я сказал Берзину, что в каждой из стран, о которых шла речь, мне потребуются три сотрудника. Первый (не обязательно русский) должен обладать качествами, необходимыми для руководства группой. Второй должен быть техником-связистом, умеющим наладить и задействовать сеть радиопередатчиков, а также обслуживать их. Наконец, третий человек представлялся мне достаточно подкованным в военном отношении и способным обеспечить на месте предварительный отсев собираемой информации.
Берзин одобрил этот проект в целом, однако заметил:
— В Германии у нас уже есть великолепная группа, но мы связаны по рукам указаниями руководства партии, которое, опасаясь провокаций, возражает против создания агентурной сети на территории третьего рейха. С другой стороны, вы полагаете, что при наличии коммерческой «крыши» можно будет обеспечить материальное снабжение групп и их финансирование. Тут я настроен скептически. Если исходить из нашего двадцатилетнего опыта, это никогда и ничего нам не давало. А деньги, которые мы вкладываем в эти «крыши», всегда пропадают впустую.
— Видите ли,— возразил я,— дело не в том, чтобы сэкономить или не сэкономить Советскому правительству какие-то расходы, а в том, что в военное время будет крайне трудно получать деньги из Москвы. Люди,
АНШЛЮС И МЮНXЕН
которые в прошлом создавали подобные фирмы для камуфляжа, вероятно, были не слишком сведущими в коммерческих делах. Думаю, что в капиталистической стране при наличии известной сметки не так уж трудно зарабатывать деньги. Я мыслю себе создание экспортно-импортной фирмы с базой в Бельгии и филиалами в нескольких странах.
— Сколько вам понадобится для учреждения такой фирмы?
— Что ж, мы начнем с мал о го. Я заделаюсь участником какой-нибудь компании и внесу свой долевой капитал в размере десяти тысяч долларов.
— То есть как! Вы всерьез полагаете, что десять тысяч долларов дадут вам прибыль, способную покрывать наши издержки в течение всей войны?	$
— Очень надеюсь, что это будет именно так!
— Во всяком случае, если через несколько месяцев вы снова обратитесь к нам за деньгами, то вашу просьбу мы удовлетворим. До сих пор самым трудным был не сбор военной информации, а обеспечение надежной связи с нашими резидентами.
Разговор близился к концу. Берзин казался совершенно спокойным, почти счастливым.
— До начала войны остаются примерно два года,— сказал он мне.— Рассчитывайте прежде всего на себя самого. Ваша задача — бороться против третьего рейха. Ничего другого делать не надо. До начала военных действий ваша разведывательная организация пребывает, так сказать, в состоянии спячки. Не вовлекайте ее ни в какие другие мероприятия. Разбить нацизм — вот наша единственная цель. Остальное — не ваша забота. У меня есть агенты во всех этих странах, но ваша группа сохранит полную независимость. Мы попытаемся посылать вам отсюда рации и радистов. Но и в этом отношении не ожидайте слишком многого. Постарайтесь сами завербовать и подготовить соответствующих людей. Что касается руководителей групп в отдельных странах, то заранее предупреждаю: их надо искать и находить только на месте.
В его голосе угадывалась какая-то взволнованность, смысл которой я понял намного позже: значительная часть квалифицированных кадров, которые могли бы выполнять эту работу, уже была арестована и отдана в руки следователей НКВД. В заключение мы договорились, что моя семья как можно скорее присоединится ко мне (мужчина, живущий в одиночестве, всегда подозрителен). Мне действительно захотелось надеть
191
на себя личину спокойного и деятельного промышлен ника.
— Знаю, что могу положиться на вас,— сказал Берзин,— и уверен, что вы добьетесь успеха... При отправке добытых вами снедений никогда не задавайтесь вопросом: как их примет руководство? Никогда не стремитесь угождать ему. Иначе вы будете просто плохо работать...
Затем он добавил:
— Тухачевский был прав — война неизбежна и вестись она будет на нашей территории...
Эта фраза была окончательным доказательством его полного доверия ко мне. В Москве той поры, где царил сталинский террор, я еще ни разу не слышал, чтобы кто-то похвалил человека, расстрела иного за «измену»...
Он проводил меня до дверей своего кабинета.
— Прислушивайтесь только к голосу вашей совести,— сказал он на прощание.--Для революционера только она — верховный судья...
Думаю, что в этих нескольких словах и заключается все политическое завещание Берзина, ибо на протяжении всей своей жизни он всегда и во всем следовал одним лишь велениям совести.
В то время Берзин уже знал, что обречен, но он ни о чем не сожалел. Пусть сталинский трибунал приговорил его к смерти, но перед судом истории он выиграл процесс. А для коммуниста важно только это.
Наш разговор состоялся осенью 1937 года, и мы условились, что я уеду сразу после завершения необходимых приготовлений. Прошел месяц, за ним другой, но меня никуда не вызывали, и я оставался в полном неведении относительно осуществления нашего плана. Я вернулся на работу в газете. В последние дни года из нескольких источников узнал о каких-то крутых мерах, принятых в отношении разведки. Их значение и последствия представлялись мне вполне очевидными: весь наш проект, видимо, был забракован. Идея создания разведывательных баз, направленных против гитлеровской Германии, с энтузиазмом разработанная Берзиным и Стиггой (помощник Берзина.— Ред.}, противоречила взглядам и целям партийного руководства.
Я уже было потерял всякую надежду, когда вдруг, в марте 1938 года, мне позвонил по телефону какой-то капитан, заместитель Стигги. Он попросил меня явиться к руководству...
Меня предупредили, что перед отъездом я должен встретиться с новым начальником разведки. Он принял меня в кабинете
1938
Берзина. Там ничто не изменилось... К новому начальнику я не мог отнестись с чувством той же симпатии и уважения, какое испытывал к его предшественнику. На вид ему было лет сорок пять. Он любезно принял меня и сразу же попытался успокоить:
— Мы полностью, без каких бы то ни было изменений принимаем прежний план...
1 октября 1938 года газета «Пари-Суар» во всю ширину первой полосы возвещает «благую весть»: накануне, ночью, в Мюнхене Дя ттадье и Чемберлен уступили требованиям Гитлера относительно Судетов. Они капитулировали перед фюрером. Дома, в Париже и Лондоне, им устроили триумфальную встречу. Как же — ведь их стараниями удалось избежать войны! И для того чтобы еще лучше предохранить «мир», французское и британское правительства, ослепленные собственной трусостью, заключают с нацистской Германией пакты о ненападении.
Гитлер подписывается под ними обеими руками и вторгается в Чехословакию. Обе «демократии» возмущены, но ненадолго, уронив скупую слезу, они быстро утирают ее складками белого флага капитуляции и тут же вновь становятся на путь компромиссов. Однако в этом странном спортивном соревновании самым быстрым оказывается Сталин.
Т реп пер Л. Большая игра.
М., 1990. С. 71 — 74, 87—92. 99
Сообщение ТАСС
Москва, 4 октября 1938 г.
В официозе министерства иностранных дел Чехословакии «Прагер прессе» от 30 сентября под заголовком «Париж — Лондон — Москва» помещено сообщение парижского корреспондента названного органа, будто бы правительства Франции и Англии регулярно информировали правительство СССР о положении чехословацкого вопроса, причем между г. Бонне и т. Сурицем, г. Галифаксом и т. Майским происходили будто бы длительные совещания по этому вопросу. Отсюда корреспондент «Прагер прессе» заключает, что мюнхенская конференция «представляет собой не просто пакт четырех».
ТАСС уполномочен заявить, что вышеприведенное сообщение корреспондента «Прагер прессе» совершенно не соответствует действительности. ТАСС уполномочен сообщить, что при встречах г. Бонне с т. Сурицем и г. Галифакса с т. Майским, имевших место в последнее время, обоим полпредам СССР сообщалась лишь такая информация, содержание которой не выходило за рамки сведений, публикуемых в ежедневной прессе. Никаких совещаний и тем более соглашений между правительствами СССР, Франции и Англии по вопросу о судьбах Чехословацкой республики и об уступках агрессору не происходило. Ни
После Мюнхена. Риббентроп и Ж. Бонне подписывают франко-германскую декларацию
Франция, ни Англия не консультировались с СССР, а лишь сообщали правительству СССР о совершившихся фактах. К конференции в Мюнхене и ее решениям, как было уже заявлено в сообщении ТАСС от 2 октября с. г., Советское правительство никакого отношения не имело и не имеет.
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 346—347
Из воззвания представителей коммунистических партий Франции, Великобритании, Испании, Чехословакии, США, Германии, Италии, Бельгии, Швейцарии, Швеции, Канады, Голландии против мюнхенского предательства
Париж, 9 октября 1938 г.
30 сентября в Мюнхене совершено преступление против всеобщего мира: господа Чемберлен и Даладье пожертвовали независимостью Чехословакии и безопасностью народов ради спасения
АНШЛЮС И МЮНХЕН
193
фашистских агрессоров, Мюнхенское преступление дополняет собой длинный перечень капитуляций перед поджигателями войны из фашистского лагеря.
Чудовищный акт, освятивший расчленение Чехословакии, является продолжением политики сообщничества, поощрившей Муссолини на завоевание Абиссинии. Он является продолжением политики попустительства, позволившей Гитлеру в нарушение международных обязательств оккупировать демилитаризованную Рейнскую зону.
Этот акт — продолжение позорной политики, усвоенной французским и английским правительствами по отношению к республиканской Испании, где под предлогом «невмешательства» допускалась и покрывалась вооруженная интервенция германских и итальянских фашистов.
Этот акт — продолжение капитулянтской политики, проводившейся правительствами Англии и Франции в момент аннексии Гитлером Австрии, независимость которой они гарантировали.
Этот акт — продолжение политики ослабления Лиги Наций, от которой народы ожидали охраны мира и бессилие которой они теперь констатируют, результат нарушения международных обязательств правительствами Англии и Франции.
Нет, народы не хотели этого!
Неслыханное предательство Чемберлена было направлено не только против Чехословакии, которую выдали Гитлеру, но и против Франции, которую фашистские агрессоры стремятся изолировать, чтобы затем ее разгромить.
Против республиканской Испании, которой хотели бы уготовить участь Чехословакии.
Против всех малых стран, закабалить которые стремятся хищные правительства.
Против демократии и социальных завоеваний, которые хотят уничтожить в Англии, Франции и в других странах.
Против Советского Союза, в лице которого трудящиеся всех стран и малые государства, существованию которых грозит опасность, видят оплот всеобщего мира.
Мюнхенское предательство не спасло мир, а лишь поставило его под угрозу, ибо оно нанесло удар союзу сил мира во всех странах и поощрило фашистов тем больше усугубить свои требования, что они чувствуют теперь поддержку со стороны реакционных кругов различных стран.
Коммунистический И нтернационал. 1938. № 10.
С. 125—126
Из директивы верховного главнокомандования вооруженными силами Германии
21 октября 1938 г.
Будущие задачи вермахта и вытекающие отсюда подготовительные мероприятия для ведения войны я изложу позднее в другой директиве.
До вступления в силу этой директивы вермахт должен постоянно быть готовым к следующим случаям:
1)	Охрана границ рейха и защита против неожиданного воздушного нападения;
2)	Решение вопроса об оставшейся части Чехии;
3)	Овладение Мемельской областью [-.]
2
Решение вопроса об оставшейся части Чехии
Должна быть обеспечена возможность в любое время разгромить оставшуюся часть Чехии, если она, например, начнет проводить политику* враждебную Германии.
Подготовительные мероприятия, которые с этой целью следует провести вермахту, по своему объему будут значительно меныпими, чем в свое время для плана «Грюн», но они должны поэтому при отказе от планомерных мобилизационных мероприятий обеспечить постоянную и существенно более высокую готовность. Организация, дислокация и степень готовности предусмотренных для этого соединений уже в мирное время должны быть рассчитаны на нападение таким образом, чтобы лишить Чехию даже какой-либо возможности планомерной обороны. Цель состоит в быстрой оккупации Чехии и изоляции Словакии. Подготовительные мероприятия должны проводиться таким образом, чтобы одновременно можно было осуществить план «Охрана границы на западе».
Задачи для сухопутных войск и военно-воздушных сил состоят, в частности, в следующем.
А. Сухопутные войска.
Находящиеся вблизи Чехии части и отдельные моторизованные соединения предусматриваются для быстрого неожиданного наступления. Их количество устанавливается в соответствии с вооруженными силами, остающимися у Чехии: необходимо обеспечить быстрый и решающий успех. Следует разработать план сосредоточения и развертывания войск и подготовительные мероприятия для наступления. Войска, не участвующие в наступлении, следует держать в такой готовности, чтобы их в зависимости от ситуации можно было перебрасывать или на охрану границы, или для подкрепления наступающей армии.
Б. Военно-воздушные силы.
Необходимо обеспечить быстрое продвижение своих сухопутных войск путем заблаговременного вывода из строя чешских военно-воздушных сил.
Для этого необходимо подготовить сначала наступательные действия находящихся вблизи границы соединений из мест дислокации мирного времени. Лишь развитие военно-политического положения в Чехии может показать, в какой мере потребуются здесь еще более крупные силы.
Наряду с этим необходимо подготовить одновременно выступление всех прочих наступательных сил против Запада.
Адольф Гитлер
Верно: Кейтель
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 19^7—1939. М.. 1981. Т. 1. С. 251—252
13
Накануне
1938
Франко-германская декларация
Париж, 6 декабря 1938 г.
Г-н Жорж Бонне, министр иностранных дел Французской Республики, и г-н Иоахим Риббентроп, министр иностранных дел германского рейха, действуя от имени и по поручению своих правительств, при встрече в Париже 6 декабря 1938 года согласились о нижеследующем:
1.	Французское правительство и германское правительство полностью разделяют убеждение, что мирные и добрососедские отношения между Францией и Германией представляют собой один из существеннейших элементов упрочения положения в Европе и поддержания всеобщего мира. Оба правительства приложат поэтому все свои усилия к тому, чтобы обеспечить развитие в этом направлении отношений между своими странами.
2.	Оба правительства констатируют, что между их странами не имеется более никаких неразре
шенных вопросов территориального характера, и торжественно признают в качестве окончательной границу между их странами, как она существует в настоящее время.
3.	Оба правительства решили, поскольку это не затрагивает их особых отношений с третьими державами, поддерживать контакт друг с другом по всем вопросам, интересующим обе их страны, и взаимно консультироваться в случае, если бы последующее развитие этих вопросов могло бы привести к международным осложнениям.
В удостоверение чего представители обоих правительств подписали настоящую Декларацию, которая немедленно вступает в силу.
Составлено в двух экземплярах, на немецком и французском языках, в Париже 6 декабря 1938 г.
Жорж Бонне
Иоахим фон Риббентроп
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 1. С. 257—258
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
! 9 b
1939
Г. Кегель
ВОЙНА ИЛИ ВТОРОЙ МЮНХЕН?
В канун 1939 года вопрос «война или второй Мюнхен?» являлся самой острой проблемой и в Варшаве. Данный вопрос стал также тревожить часть буржуазии в гитлеровской Германии. Этим, видимо, объяснялось то, что экономический еженедельник «Дер дойче фольксвирт», с которым я сохранил связь после перехода на работу в посольство, попросил меня подготовить «строго секретный» обзор для ограниченного круга руководящих деятелей экономики. В обзоре я обосновал свое убеждение в том, что второго Мюнхена не будет. Никакое правительство в Варшаве, которое хочет остаться у власти, рассуждал я, не может отказаться от прав Польши на Данциг или на «польский коридор». На военные действия с немецкой стороны оно будет вынуждено ответить военными контрмерами. Поэтому следовало бы взвесить возможные последствия, которые может это иметь для Великобритании и Франции.
Примерно неделю спустя меня вызвал посол. В руках он держал копию моего обзора и запрос главного редактора еженедельника «Дер дойче фольксвирт», является ли высказанное мной мнение также и мнением посольства. Это насторожило меня. Я заверил посла, что высказал лишь свое личное мнение, о чем уведомил и еженедельник. Говорить же от имени посольства, заявил я, меня никто не уполномочивал.
Но фон Мольтке, грамотный и умный дипломат, пригласил меня к себе явно для того, чтобы побеседовать на тему «война или Мюнхен?». В гитлеровской Германии очень широко распространилось ошибочное убеждение в том, что благодаря «гениальной политике фюрера» «польский вопрос» может быть решен без большой войны, подобно «австрийскому» или «чехословацкому» вопросам. Риббентроп ожидал докладов в таком духе и от своего посла в Варшаве. Но Мольтке в беседе со мной дал совершенно определенно понять, что он не верит во второй Мюнхен и что это его чрезвычайно тревожит.
После вышеизложенной беседы меня стали привлекать к обсуждению политических проблем и составлению донесений министерству иностранных дел. Вначале это показалось мне совсем нежелательным, хотя и давало определенные плюсы для нашей специальной политической работы. По соображениям маскировки моя прежняя роль специалиста по вопросам польской экономики представлялась мне более целесообразной, тем более что сколько-нибудь важные
политические сведения и так не могли ускользнуть от нашего внимания.
С тех пор посол фон Мольтке стал относиться ко мне почти по-дружески.
Между прочим, я убежден в том, что посол фон Мольтке тогда все более решительно отвергал гитлеровский режим и его грубую политику войны.
После недолгого пребывания на посту посла в Мадриде он, как говорилось в МИД, умер после операции аппендицита. Ему были устроены пышные государственные похороны, что являлось весьма необычным для посла, умершего столь прозаически. Я уже тогда не верил, что это была обычная смерть. Судя по тому, что стало известно после 1945 года, например об обстоятельствах смерти и государственных похоронах высокопоставленных военных, оказавшихся в оппозиции к гитлеровскому режиму, я считаю, что Мольтке либо был убит гестаповцами, либо его заставили покончить с собой. Аналогичное предположение высказал в своей книге «Нападение Германии на Польшу» и бывший французский посол в Варшаве Леон Ноэль. Устранение оказавшегося в опале дипломата или противника фашистской милитаристской политики путем его физической ликвидации или вынужденного самоубийства с пышными затем государственными похоронами — это полностью соответствовало «рабочему стилю» выработанной при решающем участии господина Риббентропа дипломатии насилия фашистского германского империализма.
Визит в Варшаву гитлеровского министра иностранных дел
Во второй половине января 1939 года Риббентроп впервые посетил Варшаву, За несколько недель до того министр иностранных дел Польши полковник Бек был принят в Берхтесгадене Гитлером. Это оказалось их последней встречей. Гитлер не оставил никаких сомнений в притязаниях германского рейха на устье Вислы и Данциг. Кроме того, он потребовал согласия Польши на пресловутый экстерриториальный коридор через «польский коридор» и ее присоединения к международному блоку агрессивных государств.
Примечательно, что польский министр иностранных дел не информировал о требованиях гитлеровской Германии и о вызванном тем самым серьезном обострении обстановки даже посла Франции в Варшаве. Тот узнал о происшедшем из других источников. Уже из этого видно, что Бек тогда все еще не принимал всерьез угрозу со стороны гитлеровской Германии. Известную «дружелюбную» предупредительность в некоторых формулировках Гитлера, не хотевшего
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
до военной оккупации остатков Чехословакии открытым надувательством полностью оттолкнуть от себя варшавский режим, Бек расценил как признак того, что речь шла лишь о выяснении, какие требования Германии Польша была бы готова выполнить.
Данцига или «польского коридора*, а войны. Документальное доказательство этого, дневник графа Чиано, было представлено на Нюрнбергском судебном процессе главных военных преступников, среди которых находился и Риббентроп.
Германо-польские переговоры в Варшаве. Конец января 1939 г.
Риббентроп (справа) с президентом Польши И. Мосьцицким (в центре) и Ю. Беком
Свою поездку в Варшаву Риббентроп подготовил в декабре 1938 года, заключив с правительством Франции соглашение в форме декларации. По его мнению, указанная декларация наряду с прочим означала отказ Франции от всех ее союзнических обязательств в отношении Польши. И хотя правительство Франции публично опровергло это — правда, не совсем убедительно,— Риббентроп был уверен, что Париж заявляет о своей верности союзу с Польшей лишь для вида, а в действительности ищет повода бросить Польшу на произвол судьбы, как уже случилось с Чехословакией. Во всяком случае, министр иностранных дел Гитлера прибыл в Варшаву прежде всего для того, чтобы добиться полной капитуляции Польши перед требованиями фашистской Германии или, в случае отказа, найти политическое «оправдание* уже давно задуманному военному нападению на Польшу.
Публично визит Риббентропа в Варшаву был обставлен как визит поборника длительной дружбы с Польшей. Но в августе 1939 года он говорил министру иностранных дел Италии зятю Муссолини графу Чиано, что гитлеровская Германия хочет не получения
Результатами своего визита в Варшаву он остался недоволен. Правительство Польши не пожелало стать на колени, и Риббентроп вернулся в Берлин, так и не добившись от поляков окончательных результатов. Официальные отношения между Берлином и Варшавой становились все более прохладными. После военного захвата остатков Чехословакии и ее ликвидации язык германских империалистов стал ультимативным, угрожающим. 3 апреля 1939 года верховное командование вермахта получило от Гитлера приказ приступить к конкретной подготовке «Белого плана* — плана военного нападения на Польшу.
«Блеск* Риббентропа и его конец
Пытаясь вспомнить, как выглядел министр иностранных дел Гитлера Риббентроп тогда, во время своего официального визита в Варшаву, я вижу этого человека также и в другой обстановке — на скамье подсудимых на Нюрнбергском процессе в 1946 году. В памяти возникают, так сказать, сразу две фотографии одной и той же личности. Эти фотографии разделяют всего лишь семь
лет. Но каких лет! В январе 1939 года на Центральном вокзале Варшавы, куда в соответствии с указанием посла для встречи имперского министра иностранных дел и представления ему прибыл и я, он своим высокомерным видом и цветастой дипломатической формой, которой явно хотел превзойти своего соперника Геринга, сделавшего из формы одежды культ, производил впечатление уверенного в себе человека. Ведь он думал, что своей дипломатией беззастенчивого нарушения договорных обязательств, обмана, угроз, шантажа и военной агрессии может завоевать германскому монополистическому капиталу и своему «гениальному фюреру» Гитлеру мировое господство.
Гитлер считал, что элегантный, умный и беспринципный делец вполне подходит для осуществления того, чтобы место дипломатов и дипломатии старой немецкой консервативно-реакционной школы заняли новые дипломаты и новая дипломатия — агрессивная, алчная, бездумная, без совести и предрассудков. В 1938 году Риббентроп был назначен министром иностранных дел. Характерным для него служебным актом явилось учреждение в министерстве иностранных дел специального отдела — так сказать, государственной воровской шайки, которая специализировалась на произведениях искусства и других ценных предметах. Главной задачей отдела были поиски в музеях, замках, частных собраниях оккупированных государств и областей сокровищ искусства и других ценных вещей и их переправка в Германию в качестве военных трофеев. При этом, конечно, кое-что из награбленного всегда предназначалось лично для господина министра и для господина Геринга.
«Сбором и учетом» золотых зубных коронок с убитых заключенных концлагерей занимались другие учреждения империалистической Германии.
На Нюрнбергском процессе выяснилось, что нескольких лет хозяйничанья в министерстве иностранных дел оказалось Риббентропу достаточно, чтобы стать собственником многих имений и замков в Германии. Австрии и Чехословакии. В Австрии, например, он, в частности, прибрал к рукам роскошный замок Фушль, хозяин которого, чтобы облегчить это дело, был упрятан в концлагерь, где довольно быстро «скончался».
Через семь лет после «гастролей» в Варшаве от самоуверенности и элегантности Риббентропа ничего не осталось. На скамье подсудимых в Нюрнберге он выглядел далеко не героем — ведь он был соучастником и виновником уничтожения народов, подстрекательства к военным агрессиям и зверского умерщвления миллионов миролюбивых людей. Не говоря уже об обмане, разбое
и грабеже. Эти кровавые преступления не мешали ему в Нюрнберге спокойно спать по ночам. Но он полностью потерял самообладание, когда после отказа о помиловании его ранним утром 16 октября 1946 года вели на виселицу.
Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987. С. 102—107
15 марта 1939 года гитлеровская Германия захватила всю Чехословакию, разорвав мюнхенское соглашение. Спустя неделю рейх заставил Литву передать ему порт Мемель (Клайпеда). В начале апреля Муссолини оккупировал Албанию. От Варшавы Берлин потребовал отдать Данциг (Гданьск) и «польский коридор» — выход Польши к морю, предоставленный ей в Версале.
Нота народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова послу Германии в СССР Ф. фон Шуленбургу
Москва, 18 марта 1939 г.
Господин посол, Имею честь подтвердить получение Вашей ноты от 16-го и ноты от 17-го сего месяца, извещающих
Немецкие войска вступили в Прагу. 15 мар: а 1939 г.
Прижаие и оккупанты. Март 1039 г.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Советское правительство о включении Чехии в состав Германской империи и об установлении над ней германского протектората.
Не считая возможным обойти молчанием означенные ноты и тем создать ложное впечатление о своем якобы безразличном отношении к чехословацким событиям, Советское правительство
цент г. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го сего месяца, не имел на это никаких полномочий от своего народа и действовал в явном противоречии с параграфами 64 и 65 чехословацкой конституции и с волей своего народа. Вследствие этою означенный акт не может считаться имеющим законную силу.
Глава марионеточного правительства Словакии Й. Тисо свидетельствует почтение
Риббентропу. Прага, 1939 г.
находит нужным в ответ на означенные ноты выразить свое действительное отношение к упомянутым событиям.
1.	Приведенные во вступительной части германского указа в его обоснование и оправдание политико-исторические концепции и, в частности, указания на чехословацкую государственность как на очаг постоянных беспокойств и угрозы европейскому миру, на нежизнеспособность чехословацкого государства и на вытекавшую из этого необходимость особых забот для Германской империи не могут быть признаны правильными и отвечающими известным всему миру фактам. На самом Деле из всех европейских государств после первой мировой войны Чехословацкая республика была одним из немногих государств, где были действительно обеспечены внутреннее спокойствие и внешняя миролюбивая политика.
2.	Советскому правительству неизвестны конституции какого-либо государства, которые давали бы право главе государства без согласия своею народа отменить его самостоятельное государственное существование. Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование. Чехословацкий прези-
3.	Принцип самоопределения народов, на который нередко ссылается германское правительство, предполагает свободное волеизъявление народа, которое не может быть заменено подписью одного или двух лиц, какие бы высокие должности они ни занимали. В данном случае никакого волеизъявления чешскою народа не было, хотя бы в форме таких плебисцистов, какие имели место, например, при определении судьбы Верхней Силезии и Саарской области.
4.	При отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа, оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными.
5.	Вышеприведенные замечания относятся целиком и к изменению статута Словакии в духе подчинения последней Германской империи, не оправданному каким-либо волеизъявлением словацкого народа.
6.	Действия германскою правительства послужили сигналом к грубому вторжению венгерских войск в Карпатскую Русь и к нарушению элементарных прав ее населения.
7.	Ввиду изложенного Советское правительство не может признать включение в состав Германской империи Ч^хии, а в той или иной форме также и
200
1939
Словакии 1 правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов.
8.	По мнению Советского правительства, действия германского правительства не только не устраняют какой-либо опасности всеобщему миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы еще ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар чувству безопасности народов.
Имею честь просить Вас, господин посол, довести вышеизложенное до сведения вашего правительства и принять уверения в моем совершенном к Вам уважении.
Литвинов
Документы по истории мюнхенского сговора. 1937—1939. М., 1979. С. 426—428
Ю. Урбшис 1 2
ГЕРМАНСКИЙ УЛЬТИМАТУМ ЛИТВЕ
В 1939 году успешные захватнические нападения Германии на соседние государства, нападения, так и не получившие действенного отпора со стороны других европейских держав, и, разумеется, прямое влияние соответствующих служб Германии окончательно вскружили голову гитлеровцам в Клайпедском крае 3. По указке из Берлина и Кёнигсберга они уже откровенно собирались под лозунгом «Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer» («Один народ, одна империя, один вождь» — понимай: Гитлер). В Клайпедском крае создалась ситуация, когда в любой момент могло вспыхнуть нацистское восстание, ди-рижируемое из-за границы, оставалось только предоставить Гитлеру предлог для военного вмешательства в дела Литвы. Нити такого восстания держало в своих руках правительство рейха и могло поднять его в удобный для себя момент.
Примерно в таких обстоятельствах литовское правительство поручило своему ми
1 В марте 1939 г. было инсценировано провозглашение Словакии «самостоятельным» государством под «охраной» фашистской Германии. Все чешские земли были оккупированы ею и объявлены (за исключением отторгнутых в 1938 г.) «протекторатом Богемия и Моравия».— Прим. ред.
2 Урбшис Юозас — министр иностранных дел Литовской республики в ЗО-е годы.— Прим. ред.
3 По данным на 1 января 1937 г., Клайпедская область занимала территорию в 2848 кв. км с населением 151 960 человек. До первой мировой войны 1914—1918 гг. Клайпедская область входила в состав Германии. По Версальскому договору она была отделена от Германии, а в январе 1923 г. присоединена к Литве. Это присоединение было санкционировано Конференцией послов стран Антанты.— Прим. ред.
нистру иностранных дел встретиться с министром иностранных дел Германии и постараться выяснить, не смогли бы Литва и Германия нормализовать свои отношения.
Случай для встречи предоставила коронация папы Пия XII, предстоявшая 12 марта 1939 года. Литовское правительство направило на торжества министра иностранных дел именно с той мыслью, чтобы по дороге из Рима он попытался бы встретиться с министром иностранных дел Германии.
Во время пребывания в Риме пришло потрясшее нас сообщение: 16 марта Германия заняла всю Чехию, а Словакию сделала якобы независимым государством.
Над Литвой зловеще навис гитлеровский дамоклов меч.
На протокольной аудиенции я пожаловался папе римскому на исходящую с Запада угрозу Литве. Какие слова произнес в ответ на это его святейшество, не помню, только к концу аудиенции он спросил, не ощущаем ли мы также и угрозы с Востока. Я сказал, что с той стороны Литве не предъявляют никаких претензий и отношения развиваются нормально.
Был нанесен визит и министру иностранных дел Италии Дж. Чиано. Я пытался вызвать и у него сочувствие к Литве, находившейся под угрозой Германии. Он, если я не запамятовал, заявил, что малым государствам приходится согласовывать свою политику с интересами крупных держав.
20	марта я прибыл из Рима в Берлин. В тот же день меня принял Риббентроп. Мы поехали в министерство вместе с послом К. Шкир-пой, однако Риббентроп принял меня одного.
Едва я начал излагать свои мысли, как Риббентроп, не дослушав, прервал меня: дескать, это все ueberholt ’, то есть отстало от требований времени. Положение в Клайпедском крае таково, что в любую минуту там может быть пролита deutsches Blut2, и, если это случится, германская армия незамедлительно вступит в Литву. А где она остановится, никто заранее сказать не может. Единственный выход для Литвы — безотлагательно передать Клайпедский край Германии.
Итак, Германия предъявила Литве ультиматум: или Клайпедский край, или германская армия вступает в Литву.
Я сказал Риббентропу, что не наделен полномочиями вести переговоры по вопросу Клайпедского края в такой плоскости. Он ответил, что дело не терпит отлагательств, и предложил мне необходимые полномочия получить от своего правительства по телефону. Когда я не согласился, он угрожающим
1	Устарело (нем.).
2	Немецкая кровь (нем.).
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА	201
тоном добавил, что напрасны были бы усилия Литвы искать помощи у других государств и иллюзорны надежды с чьей-либо помощью . отвести от себя неумолимый ход истории.
Это, дескать, только ухудшило бы положение Литвы.
Мы вернулись вместе с К. Шкирпой в посольство и стали советоваться. В это время в Берлине оказался бывший посол Литвы в Чехословакии Э. Тураускас. Так что совещались вчетвером: К. Шкирпа, Э. Тураускас, военный атташе полковник К. Гринюс и я. Всем была ясна серьезность и хрупкость положения. У всех перед глазами стоял трагический пример Чехословакии. Мы обсуждали, можно ли надеяться на какие-то шаги сигнаторов Клайпедской конвенции — Великобритании, Италии, Японии и Франции. Вспомнили, что, когда раньше складывалась напряженность в отношениях между Литвой и Германией из-за Клайпедского края, Великобритания и Франция (что уж говорить об Италии и Японии) постоянно советовали Литве быть сдержаннее и покладистее. Итак, если иметь в виду все прежние предупреждения сигнаторов Клайпедской конвенции, всю международную обстановку и особенно прецедент Чехословакии, отпадают какие-либо сомнения — в этот суровый час Литва не может надеяться на реальную помощь ни с чьей стороны.
Придя к такому выводу, мы решили как можно скорее проинформировать Великобританию и Францию об ультиматуме. Чтобы в этот тонкий момент немцам не бросились в глаза наши контакты с этими государствами, решили, что Э. Тураускас немедля отправится в Варшаву и встретится там с послом Франции (Э. Тураускас был близко знаком с ним с тех времен, когда один представлял в Праге Литву, а другой — Францию). Кроме того, полковнику К. Гринюсу было поручено немедленно встретиться без огласки с военными атташе Великобритании и Франции в Берлине и от имени министра иностранных дел Литвы сообщить им об ультиматуме.
В тот вечер я отбыл на поезде в Каунас.
Назавтра (21 марта) я сообщил правительству об ультиматуме Германии.
События между тем нарастали как лавина. В Клайпедском крае гитлеровцы почувствовали себя хозяевами положения. Группа военных кораблей Германии — на одном из них был Гитлер — двигалась в направлении Клайпеды. Начались передвижения войск в Восточной Пруссии.
Литовское правительство, осознавая, что равновесие в мире пошатнулось из-за агрессивности Германии и реальных надежд на помощь со стороны не осталось, приняло уль
тиматум Германии как неизбежное и неотвратимое зло.
Вечером 21 марта литовское правительство через ЭЛЬТА выпустило коммюнике, в котором подчеркнуло, что «передача» Клайпедского края носит вынужденный характер и право — на стороне Литвы. Однако Германия в ночь с 21 на 22-е заставила Литву отозвать это коммюнике. Текст его все-таки сохранился в архивах, и историки цитируют его в своих трудах.
Утром 22 марта в Каунас прилетел немецкий пассажирский самолет, и я отправился на нем в Берлин, чтобы исполнить свой тягостный долг. Вместе со мной летел посланник Германии в Литве Эрих Цехлин.
В Берлинском аэропорту нас ожидал заместитель Риббентропа, государственный секретарь Вёрманн и строй эсэсовцев, вроде бы означавших «почетный караул». Вёрманн, облаченный в недавно введенную форму сотрудников министерства иностранных дел, своей внешностью и повадками почти не отличался от эсэсовцев.
Вёрманн с Цехлином отвезли меня, как «гостя государства», в какую-то гостиницу на Унтер-ден-Линден. Ехали мы все молча.
Номер из двух комнат. На площадке, почти у самой двери апартаментов, «гостя» стерегли небрежно стоявшие вооруженные сотрудники в форме.
Под вечер вместе с посланником Литвы в Германии К. Шкирпой мы отправились в Аусвертигес Амт (министерство иностранных дел). Там в большом зале началось заседание, обсуждавшее предложенный немцами текст проекта договора. В соседней комнате была оборудована прямая телефонная связь с министерством иностранных дел Литвы. В Каунасе у телефона дежурил полномочный министр Стасис Лозорайтис. По этому телефону мы легко могли сноситься с Каунасом, а Каунас — с нами.
Поскольку главный пункт договора немцы уже навязали ультиматумом, при редактировании других статей они принимали наши пожелания и замечания. Особенно мы это почувствовали, когда обсуждали приложение к договору об учреждении вольной литовской зоны в Клайпедском порту. Немцы вообще теперь старались создать впечатление «нормальных переговоров». Мы по прямому телефону советовались с Каунасом о трудностях, возникавших при редактировании договора, а Каунас нам в свою очередь сообщал о начавшихся в Клайпеде и крае гитлеровских нападках и актах насилия. Мы немедленно обращали на это внимание германской стороны и просили, чтобы был отдан приказ их сторонникам в Клайпедском крае соблюдать порядок. Они вроде бы благосклонно выслушивали наши жалобы и обещали отдать
202
1939
кому следует соответствующие распоряжения. Помогли хоть в чем-то эти обещания, не знаю.
Около полуночи в кабинете Риббентропа он и мы с К. Шкирпой подписали «Договор между Литовской Республикой и Германской
бинета А. Гитлера выйдет министр иностранных дел Италии Дж. Чиано. Именно в эти дни Италия и Германия подписали пресловутый «Стальной пакт» (22 мая)
Прием продолжался около получаса. Все это время говорил, можно сказать, один
Вступление немецких войск в Клайпеду. Март /939 г.
империей о передаче Клайпедского края» (22 марта 1939 года).
23 марта, примерно в 14 часов, первый заместитель Риббентропа фон Вейцзеккер дал в гостинице обед для нашей делегации. Под вечер того же дня я отбыл поездом в Литву. В подавленном настроении, со щемящим сердцем.
В мае мне снова довелось быть в Берлине. Там шли переговоры насчет договора о товарообмене между Литвой и Германией. В переговорах с литовской стороны участвовал как экономист директор экономического департамента министерства иностранных дел Йонас Норкайтис, с немецкой стороны — его коллега Карл Шнурре. Договор был подписан 20 мая.
По этому случаю по инициативе немецкой стороны меня принял рейхсканцлер А. Гитлер, на встрече присутствовал министр иностранных дел И. фон Риббентроп.
Когда я прибыл в имперскую канцелярию, пришлось довольно долго ждать, пока из ка-
Гитлер. Он был в добром расположении духа. Излагал, как горячо Германия жаждет мира, как усердно стремится установить дружеские отношения со всеми теми государствами, которые сами к этому стремятся,— с большими и малыми, особенно соседями. С Литвой она также желала бы поддерживать взаимо-полезные экономические связи, и никаких других целей по отношению к ней у Германии нет. По поводу Клайпедского края он как бы
1 Германо-итальянский договор «о политическом и военном сотрудничестве» явился важным этапом военно-дипломатической подготовки второй мировой войны. Он зафиксировал образование агрессивного военно-политического союза обеих стран, основы которого сложились в результате взаимной поддержки захватнических планов в отношении Эфиопии, Испании, Австрии, Чехословакии, Албании, и носил ярко выраженный антисоветский характер. Содержал обязательства сторон о взаимопомощи в случае военных действий.— Прим-ред.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
203
с сожалением добавил: «Eine Grossmacht konnte es nichtcdulden»
Урбшис Ю. Литва в годы суровых испытаний. 1939—1940. Вильнюс, 1989. С. 9—18
После предъявления 21 марта Германией Польше ультиматума британское правительство 31 марта от своего имени и от имени французского правительства заявило, что окажет Польше «полную поддержку» в случае угрозы ее независимости, то есть военную помощь в случае агрессии против нее. После захвата 7 апреля Италией Албании британское и французское правительства заявили 13 апреля о предоставлении Греции и Румынии гарантий. В дальнейшем (май — июнь) такого же рода гарантии были распространены на Турцию. Обещания помощи не подкреплялись в действительности реальной решимостью противостоять фашистской агрессии и не могли иметь практического значения
Король оккупированной фашистами Албании А. Зогу и королева Жералъдина во время вили та в Швецию. Июль ЮЗУ г.
1 Великая империя не могла этого терпеть
без участия СССР. Их цель —оказать нажим на Германию и заставить Гитлера пойти на сделку с Англией. Дальнейший ход соб^ тий подтвердил это. Хотя после нападения на Польшу фашистской Германии Англия и Франция объявили ей войну, они не оказали никакой практической помощи.
В отношении Греции Англия ограничивалась лишь «символической» помощью. Румыния 2 июня 1940 года официально отказалась от гарантий.
Г. Кегель
АНГЛИЙСКАЯ «ГАРАНТИЯ» БЕЗОПАСНОСТИ ПОЛЬШИ
После ликвидации остатков Чехословакии военно-стратегическое положение Польши стало несравнимо хуже и сложнее, чем несколькими годами ранее, когда польская граница с Чехословакией была абсолютно надежной. Теперь же на ней стояли готовые двинуться вперед дивизии германских империалистов. Полковник Бек, весьма активно поддерживавший эти изменения к худшему, вряд ли мог поздравить себя с результатами такой политики.
Тем не менее Бек не проявил особой радости, когда вечером 30 марта 1939 года посол Великобритании в Варшаве Говард Кеннард по поручению своего правительства обратился к нему с запросом, согласно ли польское правительство принять от Великобритании гарантии безопасности Польши. Беку не оставалось ничего другого, как согласиться: он не рискнул ответить отказом. Но это согласие явилось признанием провала его политики, сводившейся к тому, чтобы поладить с агрессором в одиночку, поладить вопреки интересам коллективной безопасности в Европе.
Премьер-министр Великобритании Чемберлен пожинал после Мюнхена лавры «спасителя мира для многих поколении». Теперь же он оказался под сильным огнем критики как в самой стране, так и со стороны мировой общественности. После того как в жертву агрессору была принесена союзная Чехословакия, угроза миру возросла, агрессор стал еще более агрессивным, Великобритания все больше теряла свое лицо и международный авторитет.
Находясь под таким давлением, Чемберлен уже на следующий день после своего запроса в Варшаве заявил в палате общин: «Членам палаты хорошо известно, что... ведутся известные переговоры с другими правительствами. С целью внесения полной ясности о данных переговорах я должен сообщить депутатам следующее: если в течение этого времени
204
1939
будут предприняты какие-либо действия, которые представили бы собой явную угрозу независимости Польши (но не суверенитету польских границ.— Лет.), что вызвало бы противодействие правительства Польши и ее национальных сил, правительство его величества было бы вынуждено оказать польскому правительству необходимую поддержку. Ему даны соответствующие заверения». Чемберлен сообщил также о том, что такую же позицию заняло правительство Франции.
Через несколько дней Бек прибыл в Лондон, чтобы попытаться дополнить это одностороннее заявление, которое не исключало нового «урегулирования» в духе Мюнхена за счет Польши, договором, содержавшим взаимное обязательство оказания военной помощи. Дело, однако, ограничивалось лишь взаимным обещанием помощи. Был кое-как подновлен и старый, лежавший годами в архиве и не соблюдавшийся польско-французский договор о союзе. Но то, что следовало делать как можно быстрее, чтобы обещания помощи наполнить жизнью, либо не делалось совсем, либо осуществлялось половинчато, медленно и вяло. А ведь война могла начаться в любой момент. Не предоставлялось со стороны Франции или Великобритании сколько-нибудь значительной помощи Польше, чтобы улучшить явно недостаточное оснащение ее вооруженных сил.
Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987. С. 107—108
Из плана нападения Германии на Польшу (плана «Вайо)
Берлин, 11 апреля 1939 г.
Великие цели создания германских вооруженных сил определяются по-прежнему враждебным отношением со стороны западных демократии. План «Ваис» является лишь предусмотрительной мерой, дополняющей общие приготовления, но ни в коем случае он не должен рассматриваться как предварительное условие военных действии против западных противников.
После начала войны изоляция Польши может быть осуществлена в еще большей степени, если удастся начать военные действия нанесением неожиданных сильных ударов и добиться быстрых успехов.
Общая обстановка, однако, в любом случае потребует также принятия надлежащих мер по защите западных границ, германского побережья Северного моря, а также воздушного пространства над ними.
В отношении лимитрофных государств, в особенности Литвы, необходимо принять меры предосторожности на случай прохождения через них польских войск.
3.	Задачи вооруженных сил.
Задачей германских вооруженных сил является уничтожение польских вооруженных сил. Для этого желательно и необходимо подготовить неожиданное нападение. Тайная или открытая всеобщая
мобилизация будет объявлена в возможно более поздний срок, в день, предшествующий нападению.
Относительно использования вооруженных сил, предусмотренных для обеспечения границ на западе (см. п. 1 «Обеспечение границ»), пока не должно отдаваться никаких других распоряжений.
Остальные границы должны находиться лишь под наблюдением, а границы с Литвой охраняться.
4.	Задачи видов вооруженных сил:
а)	Сухопутные войска.
Целью операции на востоке является уничтожение польских сухопутных войск.
Для этого на южном фланге может быть использована словацкая территория. На северном фланге следует быстро установить связь между Померанией и Восточной Пруссией.
Подготовку к началу операций необходимо проводить таким образом, чтобы можно было без промедления выступить сначала наличными силами, не ожидая планомерного развертывания отмобилизованных соединений. Можно скрытно занять этими силами исходные позиции непосредственно перед днем начала наступления. Решение об этом я оставляю за собой.
От политической обстановки будет зависеть необходимость сосредоточения в соответствующих районах всех сил, предназначенных для обеспечения границ на западе, или частичное их использование в качестве резерва для других целей.
б)	Военно-морские силы.
На Балтийском море задачами ВМС являются:
1)	Уничтожение или выключение из войны польских военно-морских сил.
2)	Блокада морских путей, ведущих к польским военно-морским опорным пунктам, в частности к Гдыне. В момент начала вторжения в Польшу устанавливается срок для оставления судами нейтральных государств польских гаваней и Данцига. По истечении этого срока военно-морской флот имеет право принять меры по установлению блокады.
Следует учесть отрицательные последствия для ведения военно-морских операций, которые вызовет предоставление судам нейтральных стран срока для выхода из портов.
3)	Блокада польской морской торговли.
4)	Обеспечение морских сообщений между Германией и Восточной Пруссией.
5)	Прикрытие германских морских коммуникаций с Швецией и Прибалтийскими государствами.
6)	Разведка и принятие мер по прикрытию, по возможности скрытно, на случай выступления советских военно-морских сил со стороны Финского залива.
Для охраны побережья и прибрежной полосы Северного моря следует выделить соответствующие военно-морские силы.
В южной части Северного моря и в Скагерраке следует принять меры предосторожности против неожиданного вмешательства западных держав в конфликт. Эти меры не должны переступать границ самого необходимого. Их следует проводить незаметно. При этом надо решительно избегать всего, что могло бы оказать неблагоприятное воздействие на политическую позицию западных держав.
в)	Военно-воздушные силы.
Следует обеспечить внезапное нападение авиации на Польшу, оставив необходимые силы на западе.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
205
Помимо уничтожения в кратчайший срок польских ВВС германские ВВС должны в первую очередь выполнить следующие задачи:
1) Воспрепятствовать проведению польской мобилизации и сорвать планомерное стратегическое сосредоточение и развертывание польской армии.
2) Оказывать непосредственную поддержку сухопутным войскам, и прежде всего передовым частям, с момента перехода через границу.
Возможная переброска авиационных частей в Восточную Пруссию перед началом операции не должна ставить под угрозу осуществление внезапности.
Первый перелет границы должен совпасть с началом боевых действий сухопутных войск.
Налеты на порт Гдыню разрешить лишь по истечении срока, предоставленного нейтральным судам для выхода в море (см. пункт 46).
Центры противовоздушной обороны создать в районе Штеттина ’, Берлина, в промышленных районах Верхней Силезии, включая Моравскую Остраву и Брно.
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 1. С. 376—378
Из телеграммы заместителя народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкина в Народный комиссариат иностранных дел СССР
Варшава, 10 мая 1939 г.
Имел часовой разговор с Беком. Получил некоторую информацию о состоянии польско-германских отношений. Путем подробного анализа соотношения сил в Европе и возможностей эффективной франко-английской помощи Польше привел Бека к прямому признанию, что без поддержки СССР полякам себя не отстоять. По своему обычаю, резюмируя в конце беседы основное содержание разговора, я отчетливо сформулировал еще раз это заявление Бека, и он его подтвердил. Со своей стороны я подчеркнул, что СССР не отказал бы в помощи Польше, если бы она того пожелала.
Потемкин
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 2. С. 85
КАК РЕШИЛИ, ЧТО «МОСКВУ НАДО ДЕРЖАТЬ НА ПРИВЯЗИ»
Советское правительство не теряло надежды организовать коллективный отпор агрессорам. 17 апреля СССР предложил Англии и Франции заключить пакт о взаимопомощи. Лондон отверг эту инициативу. Вскоре Гитлер, использовав как предлог предоставление Англией гарантий Польше, объявил о расторжении англо-германского морского соглашения и польско-германской декларации о ненападении. 14 мая СССР вновь пред-
1 ГЦецин.
дожил Англии и Франции заключить пакт о взаимопомощи, согласно которому три державы гарантировали бы безопасность малых европейских государств, включая Прибалтийские.
Лондон, пятница, 19 мая 1939 года
Утром к Чемберлену на Даунинг-стрит, 10, приехал американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди.
— Я на несколько минут,— сказал посол премьер-министру, когда они остались в кабинете вдвоем.— Вы помните, после Мюнхена я говорил, что английский народ должен воздвигнуть вам статую — вы спасли тогда Британию и Европу от войны.
— Так никто и не воздвиг,— мрачно усмехнулся Чемберлен.
— Не только английский народ, но все народы мира,— продолжал Кеннеди,— будут обязаны это сделать, если сейчас вы вновь спасете мир.
Пятидесяти летний миллионер, оказавший немало услуг Франклину Делано Рузвельту во время избирательной кампании 1932 года и в первые годы «нового курса», Джозеф Кеннеди, как говорили, получил за это в прошлом году пост посла в Лондоне. Правда, осведомленные язвили — ФДР отправил Кеннеди за океан, чтобы избавиться от возможного политического соперника. И сразу же в Лондоне стал сенсацией сезона: беспрецедентный случай в дипломатическом корпусе — посол, католик по вероисповеданию, был отцом девяти детей. Пять дочерей и четыре сына (один из которых — Джон — станет президентом Соединенных Штатов). Фотографии семейства Кеннеди не сходили со страниц английских газет. Шесть университетов избрали посла почетным доктором права.
Но в деятельности посла была сторона, о которой газеты не писали. Он стал одним из активных участников встреч по воскресеньям в Клайвдене. Поначалу Нэнси Астор пригласила его просто как лондонскую знаменитость. Вскоре выяснилось, что взгляды Кеннеди полностью совпадают со взглядами других постоянных гостей Асторов. Он верил в могущество гитлеровской Германии, не верил в способность Британии противостоять ей и совсем не жаловал Советский Союз. Он стал апостолом «умиротворения», с его советами считался Чемберлен.
— Вы можете и должны вновь спасти мир,— сказал Кеннеди.— Я гарантирую вам поддержку Америки. Нужен новый Мюнхен. У английского бизнеса серьезные интересы в Германии. Немцы со своей стороны заинтересованы в английском капитале. На днях здесь, в Лондоне, я встречался с одним человеком из ближайшего окружения Геринга.
Его имя вам мало что скажет — Гельмут Вольтат. Он подтвердил заинтересованность Берлина в широком соглашении с Англией. В июне он снова будет в Лондоне. Кому-то из ваших людей, вероятно Вильсону, надо с ним встретиться — Вильсона в Берлине уважают, его весьма ценит сам Риббентроп.
— Вы думаете, соглашение возможно?
— Уверен,— сказал Кеннеди и откланялся.
Как всегда, без стука из смежной комнаты тихо вошел Хорас Вильсон.
— Хорас, вы помните Гельмута Вольта-та? — спросил Чемберлен.
— Да, сэр,— почтительно ответил Вильсон.
— Хорас,— сказал Чемберлен,— когда мюнхенское соглашение в прошлом сентябре было под угрозой, его спасли вы — я этого никогда не забуду. Сейчас вам надлежит заняться еще более тонким делом. Вольтат в июне будет в Лондоне, вы должны с ним встретиться и нащупать почву для соглашения.
Вильсон кивнул головой.
В кабинет вошел Галифакс.
— Господа, Москва ждет нашего ответа на свои последние предложения. Кажется, мы подходим к моменту, когда надо сделать выбор — или пакт с большевиками, или провал наших переговоров с ними со всеми вытекающими отсюда последствиями.
— Я скорее подам в отставку,— бросил Чемберлен,— чем подпишу пакт с Москвой.
— Мне неприятно даже думать об объединении с большевиками,— сказал Галифакс.— К тому же, если будет заключен договор с Москвой, может сложиться впечатление, что мы окончательно отказались от всякой надежды договориться с Германией.
— У пакта с Москвой, как она его предполагает,— добавил Вильсон,— есть, кроме прочих, еще один крупный минус. Если Польша или Румыния не смогут дать отпор Гитлеру, может сложиться парадоксальная ситуация: мы будем втянуты в войну в конечном счете ддя защиты Советской России!
— Только этого не хватало,— сказал Чемберлен.— Нам нужно такое соглашение, чтобы в случае нападения на Англию Россия вступила бы в войну и вынудила Германию драться на два фронта. По-иному, конечно, поведем мы, если Гитлер устремится на Восток. Так или иначе соглашение должно сразу же при возникновении войны втянуть в нее Россию.
— Кремль нельзя оттолкнуть,— заметил Галифакс.— Москву надо держать на привязи.
— Значит, мы должны продолжать переговоры с Москвой столько, сколько это возможно,— сказал Вильсон.— Повод для затяжки отыскать нетрудно. Особенно если перего
воры поручить такому опытному дипломату, как Уильям Стрэнг.
— Хорошая идея,— сказал Чемберлен.— Но все-таки мы должны на крайний случай иметь такой вариант соглашения, который сохранял бы за нами свободу действий.
— А может быть,— предложил Галифакс,— подчинить соглашение процедуре Лиги Наций?
— Подработайте эту идею, Эдвард,— сказал Чемберлен.— Кажется, она подходит. Мы успокоим общественность, припугнем Гитлера, а цена-то соглашения — пустяк.
Порешив на этом, все трое отправились в Вестминстер.
Вот что писал по этому поводу У. Черчилль:
«Переговоры с Россией шли вяло, и 19 мая весь этот вопрос был поднят в палате общин. Краткие прения, носившие серьезный характер, фактически ограничились выступлениями лидеров партий и видных бывших министров. Ллойд Джордж, Иден и я настойчиво указывали правительству на жизненно важную необходимость немедленно заключить с Россией соглашение наиболее далеко идущего характера и на условиях равноправия. Первым выступил Ллойд Джордж, который в самых мрачных красках нарисовал картину смертельной опасности:
«Нынешнее положение весьма напоминает мне настроения, царившие ранней весной 1918 года. Мы знали, что Германия готовит большое наступление, но никто не знал, что будет нанесен удар. Я припоминаю, что французы думали, будто он будет нанесен на их фронте, тогда как наши генералы ожидали его на нашем. Французские генералы были даже не согласны друг с другом относительно вероятного участка их фронта, где начнется наступление, и между нашими генералами был такой же раскол. Мы знали только, что где-то готовится колоссальное наступление, и вся атмосфера была насыщена, я сказал бы, не страхом, но беспокойством. Мы могли видеть бурное оживление в тылу германских позиций, и мы знали, что немцы что-то готовят. Таково же, более или менее, и сегодняшнее положение... все мы очень встревожены. Во всем мире создалось впечатление, что агрессоры готовят что-то вроде нового нападения. Никто не знает наверняка, где это произойдет. Мы видим, что они спешно вооружаются невиданными доныне темпами, выпуская в первую очередь оружие дня наступления — танки, бомбардировщики, подводные лодки. Мы знаем, что они занимают и укрепляют новые позиции, которые дадут им стратегические преимущества в войне против Франции и нас самих... От Ливии до Северного моря они изучают все возможные ситуации, которые будут иметь жизненно
ПОСЛЕДНИЕ- МЕСЯЦЫ МИРА
важное значение в случае войны. Передвижения в тылу окутаны тайной, которая носит очень зловещий характер.
Сохраняется такая же тайна, как и в 1918 году, чтобы не дать нам возможности разгадать их намерения. Они готовятся не к обороне. Они готовятся не защищаться от нападения Франции, Англии или России. Такой угрозы никогда не было. Я никогда не слышал ни публично, ни в частном разговоре ни одного намека или предположения, будто мы собираемся напасть где-нибудь на Италию или Германию, и они прекрасно об этом знают. Поэтому вся эта подготовка имеет целью не оборону. Это подготовка к осуществлению какого-то плана нападения на кого-либо из тех, в ком мы заинтересованы».
Затем Ллойд Джордж добавил несколько мудрых слов:
«Основная военная цель и план диктаторов заключается в том, чтобы добиться быстрых результатов, избежать длительной войны. Затяжная война никогда не устраивает диктаторов. Затяжная война, вроде испанской, истощает силы диктаторов; великая оборона русских, не давшая им ни одной большой победы, сломила Наполеона. Идеалом Германии является и всегда была война, быстро доводимая до конца. Война против Австрии в 1866 году продолжалась всего несколько недель, а война 1870 года велась таким образом, что фактически закончилась через один-два месяца. В 1914 году планы были составлены с точно такой же целью, которая чуть-чуть не была достигнута. И она была бы достигнута, если бы не Россия. Однако, как только немцам не удалось одержать быстрой победы, их игра была проиграна. Можете быть уверены, что великие военные мыслители Германии давно обсуждают вопрос о том, в чем была ошибка в 1914 году, чего не хватало Германии, как можно восполнить пробелы и исправить промахи или избежать их в следующей войне».
В ответ выступил премьер-министр, который впервые познакомил нас со своим отношением к советскому предложению. Он принял его, бесспорно, холодно и фактически с пренебрежением.
«Если нам удастся разработать метод, с помощью которого мы сможем заручиться сотрудничеством и помощью Советского Союза в деле создания такого фронта мира, мы будем это приветствовать, мы хотим этого, считаем это ценным. Утверждение, будто мы презираем помощь Советского Союза, ни на чем не основано. Независимо от ничем не подтвержденных оценок точных достоинств русских вооруженных сил или наилучшего их использования, нет таких глупцов, которые считали бы, что эта огромная страна с ее громадным населением и колоссальными
ресурсами была бы незначительным фактором в такой ситуации, с которой нам сейчас приходится иметь дело».
Затем выступил я:
«Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией, которого сам премьер-министр как будто желает, против его заключения в широкой и простой форме, предложенной русским Советским правительством?
Предложения, выдвинутые русским правительством, несомненно, имеют в виду тройственный союз между Англией, Францией и Россией. Такой союз мог бы распространить свои преимущества на другие страны, если они их пожелают и когда они выразят такое желание. Единственная цель союза - оказать сопротивление дальнейшим актам агрессин и защитить жертвы агрессии. Я не вижу, что в этом предосудительного. Что плохого в этом простом предложении? Говорят: «Можно ли доверять русскому Советскому правительству?» Думаю, что в Москве говорят: «Можем ли мы доверять Чемберлену?» Мы можем сказать, я надеюсь, что на оба эти вопроса следует ответить утвердительно. Я искренне надеюсь на это.
Существует значительное тождество интересов Великобритании и объединившихся держав на юге. Нет ли такого же тождества интересов на севере? Возьмите, например, Прибалтийские страны — Литву, Латвию и Эстонию, которые были некогда поводом для войн Петра Великого. Россия в высшей степени заинтересована в том, чтобы эти страны не попали в руки нацистской Германии. Это жизненно важно на севере. Мне нет нужды подробно останавливаться на Украине (на возможности нападения на нее Германии), что означало бы вторжение на русскую территорию. Вы видите, что на всем протяжении этого Восточного фронта затронуты важнейшие интересы России. Поэтому, как мне кажется, вы могли бы с достаточным основанием предположить, что русские объединятся со странами, интересы которых точно так же затронуты.
Если вы готовы стать союзниками России во время войны, во время величайшего испытания, великого случая проявить себя для всех, если вы готовы объединиться с Россией в защите Румынии, то почему вы не хотите стать союзниками России сейчас, когда этим самым вы, может быть, предотвратите войну? Мне непонятны все эти тонкости дипломатии и проволочки. Если случится самое худшее, вы все равно окажетесь вместе с ними в самом горниле событий, и вам придется выпутываться вместе с ними по мере возможности. Если же трудности не возникнут, вам будет обеспечена безопасность на предварительном этапе.
20Ъ
1939
Правительство его величества дало гарантию Польше. Я был поражен, когда услышал, что оно дает эту гарантию. Я поддерживаю гарантию, но она поразила меня, потому что все предыдущее не позволяло предположить возможности такого шага. Я хочу привлечь
Джорджем, что, если нужен надежный Восточный фронт, будь то Восточный фронт мира или фронт войны, такой фронт может быть создан только при действенной поддержке дружественной России, расположенной позади всех этих стран.
«Стальной пакт» о военном союзе между Германией и Италией подписан 22 мая 1939 г. Слева направо: германский посол в Италии Г. Макензен, Риббентроп, Чиано, Аттолико
внимание палаты к тому, что на вопрос, заданный Ллойд Джорджем десять дней назад и повторенный сегодня, не был дан ответ. Вопрос заключался в том, консультировались ли, прежде чем дать эту гарантию, с генеральным штабом насчет того, насколько безопасно и практически возможно дать ее, и есть ли средства осуществить ее. Вся страна знает, что такой вопрос был задан и что ответ не получен. Это вызывает недоумение и тревогу.
Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не будут относиться как к равной и, кроме того, если она не будет уверена, что методы, используемые союзниками — фронтом мира,— могут привести к успеху. Никто не хочет связываться с нерешительным руководством и неуверенной политикой. Наше правительство должно понять, что ни одно из этих государств Восточной Европы не сможет продержаться, скажем, год войны, если за ними не будет стоять солидная и прочная поддержка дружественной России в сочетании с союзом западных держав. По существу, я согласен с Ллойд
Если не будет создан Восточный фронт, что случится с Западом? Что случится с теми странами на Западном фронте, с которыми, по общему признанию, мы связаны, если и не дали им гарантии,— с такими странами, как Бельгия, Голландия, Дания и Швейцария? Обратимся к опыту 1917 года. В 1917 году русский фронт был сломлен и деморализован. Революция и мятеж подорвали мужество этой великой дисциплинированной армии, и положение на фронте было неописуемым. И все же, пока не был заключен договор о ликвидации этого фронта, свыше полутора миллионов немцев были скованы на этом фронте, даже при его самом плачевном и небоеспособном состоянии. Как только этот фронт был ликвидирован, миллион немцев и 5 тысяч орудий были переброшены на запад и в последнюю минуту чуть не изменили ход войны и едва не навязали нам гибельный мир.
Этот вопрос о Восточном фронте имеет гигантское значение. Я удивлен тем, что он не вызывает большего беспокойства. Я, конечно, не прошу милостей у Советской России. Сей
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
час не время просить милостей у других стран. Однако перед нами предложение — справедливое и, по-моему, более выгодное предложение, чем те условия, которых хочет добиться наше правительство. Это предложение проще, прямее и более действенно. Нельзя допускать, чтобы его отложили в сторону, чтобы оно ни к чему не привело. Я прошу правительство его величества усвоить некоторые из этих неприятных истин. Без действенного Восточного фронта невозможно удовлетворительно защитить наши интересы на Западе, а без России невозможен действенный Восточный фронт. Если правительство его величества, пренебрегавшее так долго нашей обороной, отрекшись от Чехословакии со всей ее военной мощью, обязавши нас, не ознакомившись с технической стороной вопроса, защитить Польшу и Румынию, отклонит и отбросит необходимую помощь России и таким образом вовлечет нас наихудшим путем в наихудшую из всех войн, оно плохо оправдает доверие и, добавлю, великодушие, с которым к нему относились и относятся его соотечественники».
Вечером Галифакс встретился с глазу на глаз с германским послом Дирксеном, который был переведен из Токио в Лондон, и попросил его передать Гитлеру: Англия интересуется, какие вопросы фюрер хотел бы обсудить путем прямых англо-германских переговоров.
Три дня спустя в Женеве у Галифакса состоится беседа с Майским, который будет представлять СССР на сессии Совета Лиги Наций. Полпред сообщит в Москву с берегов Женевского озера:
Из рассуждений Галифакса совершенно очевидно, что английское правительство избегает тройственного пакта, не желая сжигать мостов к Гитлеру и Муссолини.
В тот же день, 22 мая, когда Майский встретится с Галифаксом, Германия и Италия подпишут агрессивный «Стальной пакт», обязавшись «выступить объединенными силами за обеспечение их жизненного пространства». На следующий день Гитлер сообщит своим генералам о намерении напасть на Польшу.
Из записи совещания Гитлера с командованием вермахта
Берлин, 23 мая 1939 г.
Место совещания: кабинет фюрера в новой имперской канцелярии.
Дежурный адъютант: подполковник службы генерального штаба Шмундт.
Участники: фюрер, фельдмаршал Геринг, гросс-адмирал Редер, генерал-полковник фон Браухич, генерал-полковник Кейтель, генерал-полковник ^ильх, генерал артиллерии Гальдер, генерал Бо-деншатц, контр-адмирал Шнивиндт, полковник
службы генерального штаба Ешоннек, полковник службы генерального штаба Варлимонт, подполковник службы генерального штаба Шмундт, капитан Энгель, капитан 3-го ранга Альбрехт, капитан фон Белов.
Предмет обсуждения: сообщение о положении и о целях политики.
Фюрер указывает цели совещания:
1) фактический ход развития с 1933 по 1939 год;
2) неизменная на длительное время ситуация, в которой находится Германия.
За период 1933—1939 годов достигнут прогресс во всех областях. Наше военное положение в огромной степени улучшилось.
Жизненное пространство, соразмерное величине государства, является основой любого могущества. Некоторое время этим можно пренебрегать, но в дальнейшем разрешение проблемы так или иначе делается неизбежным. Остается выбор между подъемом и упадком. На протяжении 15 или 20 лет решение поневоле станет для нас необходимым. Дольше никакое германское государство уклоняться от этого вопроса не может.
В настоящее время мы переживаем подъем национального духа, выражающего общность мировоззрения двумя другими государствами: Италией и Японией.
Истекшее время использовано хорошо. Все шаги были последовательно направлены к цели.
Спустя шесть лет положение таково:
Национально-политическое объединение немцев, за незначительными исключениями, свершилось. Дальнейшие успехи могут быть достигнуты более без кровопролития.
Установление границ имеет важное военное значение.
Поляки не представляют собой дополнительного врага. Польша всегда будет на стороне наших противников. Несмотря на пакт о дружбе, в Польше всегда существовало намерение использовать против нас любой случай.
Данциг — отнюдь не объект, из-за которого все предпринимается. Для нас речь идет о расширении жизненного пространства на Востоке и об обеспечении продовольствием, а также о решении балтийской проблемы. Продовольственное снабжение возможно только из тех областей, которые мало заселены.
Проблема «Польша» неотделима от столкновения с Западом.
Внутренняя прочность Польши в борьбе с большевизмом сомнительна. Поэтому Польша — тоже сомнительный барьер против России.
Нажим со стороны России польскому режиму не выдержать. В победе Германии над Западом Польша нидит для себя опасность н постарается нас этой победы лишить.
Таким образом, вопрос о том, чтобы пощадить Польшу, отпадает и остается решение:
при первом же подходящем случае напасть на Польшу.
О повторении Чехии нечего и думать. Дело дойдет до военных действий. Задача — изолировать Польшу. Удача изоляции имеет решающее значение.
Поэтому отдачу окончательного приказа о нанесении удара фюрер оставляет за собой. Одновременного столкновения с Западом (Францией и Англией) ни в коем случае допустить нельзя.
|4 Накануне
210
1939
Уверенности в том, что в ходе германо-польского столкновения война с Западом исключена, нет; в случае ее возникновения борьба должна вестись в первую очередь против Англии и Франции.
Принцип: столкновение с Польшей, начатое нападением на нее, приведет к успеху только в том случае, если Запад останется вне игры.
Если это невозможно, тогда лучше напасть на Запад и при этом одновременно покончить с Польшей.
Изолировать Польшу — дело ловкой политики.
Важное значение имеет вопрос о Японии. Если сначала она, по различным причинам, относилась к совместным с нами действиям холодно, то в ее же собственных интересах своевременно выступить против России.
Экономические отношения с Россией возможны только при улучшении политических отношений. В комментариях печати обнаруживается осторожная позиция. Не исключено, что Россия покажет себя незаинтересованной в разгроме Польши. Если Россия будет и дальше действовать против нас, отношения с Японией могут стать более тесными.
Союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии побудил бы меня напасть на Англию и Францию, нанеся им несколько уничтожающих ударов.
Фюрер сомневается в возможности мирного урегулирования с Англией. Необходимо подготовиться к столкновению с нею. Англия видит в нашем развитии закладку основ той гегемонии, которая лишит ее силы. Поэтому Англия — наш враг, и столкновение с нею будет не на жизнь, а на смерть.
Намерение дешево отделаться опасно; такой возможности не существует. Все мосты будут сожжены, и речь уже пойдет не о том, кто прав или не прав, а о том, быть или не быть 80 миллионам человек. Вопрос: короткая или длительная война?
Любые вооруженные силы и любое государственное руководство должны стремиться к короткой войне. Но, несмотря на это, государственное руководство обязано готовиться и к войне продолжительностью от 10 до 15 лет.
Нет никакого сомнения в том, что внезапное нападение может привести к быстрому исходу. Однако для государственного руководства было бы преступно положиться только на внезапность.
Внезапность может, как свидетельствует опыт, сорваться из-за:
1)	измены лиц, не принадлежащих к ответственным военным кругам,
2)	обыкновенной случайности, которая может сорвать всю акцию,
3)	недостатков личного порядка,
4)	метеорологических условий.
Дата выступления должна быть определена задолго до его начала. Однако долго жить в состоянии напряжения нельзя. Следует учесть, что условия погоды могут сделать невозможными внезапные действия флота и авиации.
Этот наиболее неблагоприятный момент надо особенно учитывать при разработке плана.
1. Остается стремиться с самого начала нанести противнику один или сокрушительный удар. Соблюдение прав или договоров при этом никакой роли не играет.
Любое оружие имеет решающее значение лишь до тех пор, пока противник не обладает им.
Эго относится к газам, подводным лодкам и авиации. Для последней, к примеру, такое положе
ние сохраняло силу до тех пор, пока английский флот не располагал средствами противовоздушной обороны. В 1940 и в 1941 годах этого уже не будет. Против Польши, например, будут эффективны танки, так как польская армия не имеет противотанковой обороны.
Там, где действие оружия не может больше принести решающего успеха, это компенсируется его внезапным и гениальным применением.
На русском языке публикуется впервые
ТАКТИКА ЗАТЯГИВАНИЯ ПЕРЕГОВОРОВ
27 мая Англия и Франция направили Советскому правительству свой проект соглашения, по которому тройственный пакт подчинялся процедуре Лиги Наций. Советский Союз отверг это предложение и 2 июня вновь попытался убедить Лондон и Париж изменить те пункты их проектов, которые могли послужить провоцирующими моментами для нападения Германии на Прибалтику, следовательно, через нее на СССР.
Народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов вручил послу Великобритании в СССР У. Сидсу и временному поверенному в делах Франции в СССР Ж. Пайяру советский проект тройственного пакта.
Советский проект
англо-франко-советского соглашения
Москва, 2 июня 1939 г.
Правительства Великобритании, Франции и СССР, стремясь придать эффективность принятым Лигой Наций принципам взаимопомощи против агрессии, пришли к следующему соглашению:
1
Франция, Англия и СССР обязываются оказывать друг другу немедленную всестороннюю эффективную помощь, если одно из этих государств будет втянуто в военные действия с европейской державой в результате либо
1)	агрессии со стороны этой державы против любого из этих трех государств, либо
2)	агрессии со стороны этой державы против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, относительно которых условлено между Англией, Францией и СССР, что они обязываются защищать эти страны против агрессии, либо
3)	в результате помощи оказанной одним из этих трех государств другому европейскому государству, которое попросило эту помощь, чтобы противодействовать нарушению его нейтралитета.
2
Три государства договорятся в кратчайший срок о методах, фюрмах и размерах помощи, которая должна быть оказана ими на основании ст. 1.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
3
В случае, если произойдут обстоятельства, создающие, по мнению одной из договаривающихся сторон, угрозу агрессии со стороны какой-либо европейской державы, три государства приступят немедленно к консультации, чтобы изучить обстановку и в случае необходимости установить совместно момент немедленного приведения в действие механизма взаимопомощи и порядок его применения независимо от какой бы то ни было процедуры прохождения вопросов в Лиге Наций.
4
Три государства сообщают друг другу тексты всех своих обязательств в духе обязательств, предусмотренных ст. 1, в отношении европейских государств. Если одно из них предусмотрело бы в будущем возможность принять новые обязательства такого же характера, оно предварительно это проконсультирует с двумя другими государствами и сообщит им содержание (текст) принятого соглашения.
5
Три государства обязуются, в случае открытия совместных действий против агрессии на основании ст. 1, заключить перемирие или мир только по совместному соглашению.
6
Настоящий договор вступает в силу одновременно с соглашением, которое должно быть заключено в силу ст. 2.
7
Настоящий договор будет в силе в течение пятилетнего периода с сего дня. Не менее чем за шесть месяцев до истечения этого срока три государства обсудят, желательно ли его возобновить с изменениями или без изменений.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. М., 1981. Т. 2. С. ИЗ—115.
Дорог был каждый день, но Лондон и Париж ответили лишь спустя две недели. Они по-прежнему отказывались немедленно помочь СССР, если он будет вовлечен в воину в случае нападения агрессора на Латвию, Литву или Финляндию.
14 июня в Москву для переговоров прибыл заведующий центральноевропейским отделом Форин офиса Уильям Стрэнг.
Москва, понедельник, 19 июня 1939 года
В ожидании Стрэнга, который был приглашен в НКИД на час дня, Потемкин вспомнил, как 27 мая британский посол Сиде и временный поверенный в делах Франции Пайяр торжественно появились в кабинете Молотова, который в начале мая занял пост наркома иностранных дел. По поводу отставки Литвинова было немало предположений на Западе. Говорили об «изменении» внешней политики СССР и о многом другом. Не учитывали, однако, чисто субъективный фактор — бесконеч-
ное своеволие Сталина, возомнившего себя великим дипломатом.
Увольнение Литвинова, разгон руководства НКИД СССР, репрессии в отношении многих опытных советских дипломатов по извращенной логике Сталина и его верного оруженосца Молотова должны-де были укрепить внешнеполитические позиции Советского Союза!
Что из этого получилось, видно уже на примере первой встречи западных представителей с новым наркомом. Они вручили ему новые предложения. Лица дипломатов светились от гордости, будто на их долю выпала честь представить документ, обеспечивающий мир на многие годы. Не читая проекта, Потемкин был уверен — последние телеграммы Майского и Сурица не предвещали ничего хорошего.
Он не ошибся. Реакцию наркома, знакомившегося с русским переводом проекта, можно было заранее предвидеть.
— Я могу вынести лишь отрицательное заключение об этом документе,— с расстановкой произнес нарком.— Он не содержит плана эффективной взаимопомощи СССР, Англии и Франции против агрессии в Европе. Более того, он даже не свидетельствует о серьезной заинтересованности ваших правительств в заключении такого пакта. Эти предложения наводят на мысль, что ваши правительства интересуются не столько самим пактом, сколько разговорами о нем. Возможно, что эти разговоры и нужны Англии и Франции для каких-то целей. Нам эти цели неизвестны. Мы заинтересованы не в разговорах о пакте, а в организации действенной взаимопомощи. А участвовать только в разговорах мы не намерены.
Нарком отклонил предложение подчинить трехсторонние соглашения сложной процедуре Лиги Наций:
— Ведь может получиться такое положение: в Совете Лиги будет поставлен вопрос об агрессии против СССР со стороны одного из участников «оси». Представитель какой-нибудь далекой от европейских дел страны оу-дет рассуждать в Совете, есть ли факт агрессии против СССР, нужно ли оказать СССР помощь, а в это время агрессор будет поливать советскую территорию артиллерийским огнем...
Сиде и Пайяр вышли из кабинета вместе с Потемкиным.
— Думаю,— сказал Потемкин, прощаясь,— что дело пошло бы быстрее, если бы мы не обменивались проектами, а приступили к прямым переговорам.
Сиде немедленно доложил об этой мысли в Лондон. Готовясь сейчас к беседе со Стрэн-гом, Потемкин просматривал последние телеграммы полпредов.
1939
Майский сообщал:
Стрэнг с самого начала переговоров был в курсе всех деталей. Кроме того, он очень искусен в редактировании всякого рода дипломатических документов и формул.
В последнем Майский убедился еще в 1935 году, когда вместе со Стрэнгом редактировал заключительное коммюнике о визите Идена в Москву. К тому же, вспомнил Потемкин, Стрэнгу фактически принадлежало авторство мюнхенской декларации.
Хотя Стрэнг и был опытным дипломатом, хорошо известным в Москве — в 1933—1934 годах он работал советником посольства в СССР, временным поверенным в делах, приезжал сюда вместе с Иденом в 1935 году,— Советское правительство предпочло бы видеть на его месте самого лорда Галифакса. 10 июня Майскому было дано указание намекнуть министру, что в Москве приветствовали бы его приезд. Полпред выполнил это поручение — «от себя лично» он порекомендовал ему как можно скорее поехать в Москву:
— Если бы вы сочли возможным сейчас отправиться в Москву, я попросил бы свое правительство прислать вам официальное приглашение. Могу вас заверить, что мое правительство приветствовало бы такое решение и вы встретили бы в Москве самый теплый и радушный прием.
Галифакс, конечно, понял, что полпред делал такое предложение с санкции правительства.
— Я буду иметь это в виду,— сказал он. Более определенного ответа не последовало.
Узнав, что Галифакс не хочет ехать в Москву, свои услуги правительству предложил Антони Иден.
Встретившись с Галифаксом за обедом, Иден спросил:
— Почему бы вам, Эдвард, не поехать в Москву и не возглавить делегацию?
— Это не принесло бы никакой пользы,— с кислой миной ответил Галифакс.— Не те люди. У меня не получается с ними абсолютно никакого контакта.
— Но, Эдвард, к Гитлеру трижды ездил сам премьер Чемберлен. Мне кажется, надо, чтобы нашу делегацию в Москве возглавил человек высокого ранга. Русские восприняли бы это как свидетельство того, что мы относимся к ним без предубеждений. Если это приемлемо для правительства, я готов поехать. Хотя я не занимаю сейчас какой-либо официальной должности, но в Москве меня знают.
— Отлично, Антони,— лицемерно воскликнул Галифакс.— Я доложу о вашем предложении премьер-министру.
Чемберлен не согласился на поездку Идена.
А что же Париж? Три дня назад Суриц передал:
Сегодня Бонне пригласил меня к себе и сказал: инструкции, которые даны Стрэнгу,— это результат длительного обмена мнениями между Лондоном и Парижем, их можно рассматривать как англо-французские. О содержании инструкций Бонне говорил в самых общих чертах. По его мнению, спор сейчас идет больше о форме, чем по существу.
Заверения Бонне звучали более чем двусмысленно — в руках крючкотвора Стрэнга инструкции могли приобрести совершенно иное звучание.
В другой телеграмме Суриц докладывал:
Никто здесь не допускает даже мысли, что переговоры с нами могут сорваться и не привести к соглашению. Никогда я еще не наблюдал такого всеобщего признания наших сил, такого взлета нашего престижа и вместе с тем сознания, «что без СССР ничего не выйдет». Все недоумевают, почему заключение «необходимого для всех соглашения» так затягивается. Характерно, что вину за это не возлагают уже на нас. Чаще всего обвиняют англичан.
...Стрэнг был безукоризненно точен — ровно в час он появился в кабинете Потемкина. Предстояла одна из многих бесед, которые велись параллельно с официальными переговорами. Потемкин попросил секретаря принести чай, они сели в удобные кожаные кресла возле небольшого столика.
— Господин Стрэнг,— начал Потемкин,— нам кажется, что переговоры о пакте затягиваются, причем затягиваются недопустимо. В чем, по-вашему, причина этого?
— Думаю, дело в том, что ваше правительство ведет их недостаточно гибко, вы практически не идете на уступки. Мы же делаем успупку за уступкой, не получая никакой компенсации. Например, мы ведь согласились на ваше предложение включить в список гарантируемых пактом государств Прибалтийские страны.
— Но при этом вы сделали оговорку: обязательства в отношении Прибалтийских стран не распространяются на случай косвенной агрессии — а именно так были захвачены Австрия и часть Чехословакии, оставшаяся после Мюнхена. Ваши же гарантии Польше распространяются на случай и прямой и косвенной агрессии.
— Ну что ж, над этим надо подумать. Но постепенное сближение позиций требует уступки за уступку.
— Господин Стрэнг, во-первых, позвольте вам напомнить — мы сейчас беседуем в Наркомате иностранных дел, а не в Наркомате внешней торговли. Во-вторых, мы с самого начала предложили минимум, который позволит обеспечить мир в Европе. Когда дело ка-
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
.»13
сается войны и мира, торговаться неуместно. В деталях мы готовы пойти навстречу — и мы можем согласиться, например, перенести перечень гарантируемых стран в секретный протокол, поскольку вы на этом настаиваете. Но это не изменит существа пакта, требовать компенсации за мир, который вам нужен так же, как и нам,— более чем странно.
— У нас различный подход к переговорам.
— К сожалению. И все же мы обязаны договориться. Я должен заметить, что англо-французская сторона затрачивает на подготовку ответов на наши предложения в четыре-пять раз больше времени, чем мы. Переговоры тянутся уже больше двух месяцев. И это в тот момент, когда счет идет на недели, если не на дни.
— Мы придаем большое значение четкости и точности формулировок,— ответил Стрэнг.— Поэтому иногда происходят задержки.
— Хорошо, давайте уточнять, но скорее. Сегодня утром Геббельс прибыл в Данциг и заявил, что приближается время, когда этот город станет частью Германии.
Стрэнг об этом еще не слышал, неожиданное сообщение Потемкина выбило его на мгновение из равновесия.
— Это, кажется, уже очень серьезно.
— Лорд Галифакс на днях сказал нашему полпреду, что к ежегодному нюрнбергскому съезду национал-социалистов в сентябре Гитлер попытается решить проблему Данцига.
— Наша страна, как и Франция, связана с Польшей обязательствами,— с оттенком гордости произнес Стрэнг.
— Связаны. А мы, между прочим, не связаны. Стрэнг с беспокойством следил за словами Потемкина.
— Таким образом, вы будете втянутыми в войну первыми. Если, конечно, выполните свои обязательства. Мы предлагаем вам единственно реальную основу для нашей общей безопасности.
— Я делаю все от меня зависящее, господин Потемкин.
— Тогда давайте совместными усилиями как можно скорее заключим пакт и одновременно военную конвенцию.
— О нет, господин Потемкин. Это две разные вещи. Я знаю позицию вашего правительства о единстве пакта и военной конвенции. Но мне поручили заниматься только пактом. Военная конвенция — дело военных, ее выработка займет слишком много времени. А нам надо спешить, как вы сами отметили.
— Но что такое пакт без военной конвенции?
— Пока у меня нет других инструкций,— развел руками Стрэнг.
...В этот день друг Чемберлена, министр авиации Кингсли Вуд, спросил премьера:
— Что нового с переговорами?
— Я все еще не потерял надежды, что мне удастся избежать подписания этого несчастного пакта.
Неделю спустя одна за другой в НКИД придут телеграммы полпредов из Парижа и Лондона. Суриц сообщит:
Вчера на приеме генерал Гамелен сказал мне, что, согласно сведениям, поступающим от военных агентов, в частности от военного агента в Берлине, скоро можно ожидать выступления Германии против Польши. Военные мероприятия последних дней (маневры на линии Зигфрида и сосредоточение крупных сил в Словакии и Данциге) придают этой информации особую весомость и правдоподобность. Генерал Гамелен уверен, что японские мероприятия на Дальнем Востоке не случайно совпали с военными приготовлениями Берлина.
Майский телеграфирует:
Лорд Бивербрук, который до сих пор всегда утверждал, что разговоры о близости войны несерьезны, вчера говорил мне, что сейчас изменил свое мнение. На основании всей имеющейся в его распоряжении информации Бивербрук пришел к выводу, что война, вероятно, начнется нынешней осенью. По его утверждению, Германия производит в настоящий момент все необходимые приготовления. В августе мобилизация германской армии будет закончена, и кризис начнется с Данцига.
А тем временем Стрэнг, в соответствии с полученными в Лондоне инструкциями, будет изучать вопрос о том, как затянуть переговоры. В письме в Лондон от 20 июля он проанализирует имеющиеся возможности:
Мы могли бы принять советскую точку зрения о неотделимости политического и военного соглашений и разойтись в отношении косвенной агрессии. Или же мы могли бы принять советское определение косвенной агрессии и разойтись в отношении статьи об одновременном вступлении в силу политического и военного соглашений. Или мы могли бы не принять ни того, ни другого и разойтись в отношении обоих вопросов. Переговоры о военной конвенции могут тянуться месяцами и не дать результатов. Будет ли продолжение этой неопределенной ситуации лучше для нас, нежели окончательный срыв переговоров сейчас,— это вопрос большой политики, но я думаю, что это будет лучше. Срыв переговоров может встретить отрицательное отношение. Он подтолкнет немцев к действиям. Он может вынудить Советский Союз стать на путь изоляции или компромисса с Германией. С другой стороны, сам факт ведения военных переговоров, хотя и не дающих немедленных конкретных результатов, будет, вероятно, все же беспокоить Гитлера. Будет также менее вероятным, что Россия останется нейтральной.
Из письма временного поверенного в делах США во Франции Э. Вильсона государственному секретарю США К. Холлу
Париж, 24 июня 1939 г.
Сэр, у меня сложилось впечатление, что, возможно, готовится второй Мюнхен, на этот раз за счет Польши. Позиция Даладье и официальная позиция французского правительства остаются, конечно, прежними: Франция поддержит Польшу, если последняя окажет сопротивление агрессии, направленной против жизненных интересов Польши. Более того, возможно, что Германия постарается урегулировать вопрос о Данциге настолько грубо, что лишит французов и англичан возможности пытаться заниматься дальнейшим «умиротворением». Тем не менее у меня все больше создается впечатление, что многие влиятельные лица, которые были активными во Франции и Англии в сентябре прошлого года, опять поднимают голову, решив, что снова необходимо избежать того, чтобы помериться силой с Германией, и что в случае необходимости Данциг должен будет разделить судьбу Судетской области.
К числу факторов, которые способствовали формированию такого мнения, относятся:
1)	Возникновение чувства усталости от непрерывной напряженности в Европе. Это время от времени проявляется в разговорах с рядовыми французами.
2)	Время от времени можно слышать разговоры французов о том, что Франция не должна позволить втянуть себя в войну из-за Данцига. Несколько недель назад мнений подобного рода не высказывалось. Высказываются критические замечания о том, что Польша намеревается втянуть Францию в войну.
3)	Существует мнение, очевидно весьма распространенное, что в конечном счете нынешний статус Данцига и польского коридора является неразумным и воевать, чтобы навсегда сохранить этот статус, не стоит.
4)	Глубоко укоренившееся во французских правительственных кругах чувство неприязни и недоверия к Беку.
5)	Неспособность британского и французского правительств после переговоров, длившихся недели, оказать какую-либо эффективную финансовую помощь или снабдить оружием Польшу. Неспособность британского и французского правительств заключить ясные политические соглашения с Польшей.
6)	Возможность того, что англо-французские переговоры с Советским Союзом закончатся провалом. Провал попытки достичь соглашения с Советским Союзом предоставил бы «умиротворителям» дополнительный аргумент, а именно, что Франция и Англия не могут вступить в войну из-за Польши, если не включится Советский Союз.
7)	Невозможность, в случае войны, оказать эффективную военную помощь Польше. Франция должна была бы одна пытаться прорваться через линию Зигфрида. Сомнительно, чтобы англичане могли отправить корабли в Балтику. Разумеется, в конце концов Франция и Англия выиграли бы войну, но стоит ли игра свеч? (Можно слышать и такие заявления.)
8)	Озабоченность Франции относительно того, какую роль могла бы сыграть Испания в случае всеобщей войны.
9)	Огромная стоимость продолжающегося перевооружения и бремя финансирования перевооружения Польши, Румынии, Турции, Греции и т. д.
10)	Деморализующее влияние событий на Дальнем Востоке: ослабление престижа Англии; понимание того, что, если война разразится, французская дальневосточная империя, по крайней мере на время, будет потеряна. Если из-за опасений Англии в отношении Дальнего Востока помощь Англии Польше в случае войны будет ограничена экономическими мерами, такими, как попытка установить блокаду Германии, то это усилит позицию «умиротворителей» во Франции.
11)	Устойчивое мнение, существующее во влиятельных кругах о том, что в конечном счете Франция должна отказаться от Центральной и Восточной Европы в пользу Германии в надежде, что в конце концов Германия окажется в состоянии войны с Советским Союзом и что Франция сможет остаться в безопасности за линией Мажино. Это мнение было поколеблено 15 марта 1939 г. Однако оно продолжает существовать.
Эдвин С. Вильсон
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937—1939. М., 1981. Т. 2. С. 126—128
«ОТЛИЧНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ» АНГЛО-ГЕРМАНСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ И «РУКА ДРУЖБЫ» НА ВОСТОКЕ
С конца 1938 года и до самого начала второй мировой войны Англия вела тайные переговоры с Германией по различным каналам с целью достижения широкого соглашения. Империалистическую сделку с Германией Лондон был готов оплатить отказом от гарантий Польше и другим странам Европы, срывом переговоров с СССР и даже предательством Франции. Тайные переговоры с Германией проходили по инициативе британского правительства, которое, по словам Чемберлена, считало: единственное решение европейской проблемы возможно лишь по линии Берлин — Лондон. Эти переговоры убедили гитлеровское руководство в отсутствии политической воли у Запада и в его слабости, подтолкнув Берлин к развязыванию войны.
Лондон, четверг, 20 июля 1939 года
Хорас Вильсон в своей скромной рабочей комнате на Даунинг-стрит, 10, смежной с кабинетом премьер-министра, принимал своего старого знакомого Гельмута Вольтата — чиновника по особым поручениям при Геринге. Они были знакомы с 1934 года. Вольтат прибыл вчера на конференцию по китобойному промыслу. Во время такой же конференции в июне прошлого года они встречались и подолгу беседовали. Еще тогда Вильсон предложил
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
215
Вольтату расширить англо-германское сотрудничество, урегулировать колониальный вопрос и согласился признать экономическое господство Германии в Северной, Восточной и Юго-Восточной Европе. Вильсон всячески старался убедить Вольтата — зная, что это быстро дойдет до Геринга и Гитлера,— в слабости России. Кроме того, он дал тогда понять Берлину через Вольтата, что Англия не будет возражать против присоединения Судетской области к рейху.
Когда два месяца назад Чемберлен поручил Вильсону вновь встретиться с Вольтатом, помощник показался себе еще более могущественной, пусть внешне и незаметной личностью. Он не только помнил Вольтата, но и, как фактический шеф британской разведки, знал всю его подноготную.
Тайному государственному советнику Вольтату было около сорока. Экономист по образованию, он быстро продвинулся благодаря своему давнему личному знакомству с Герингом. Они подружились с капитаном Герингом в 1917 году во Фландрии, во время мировой войны. После войны их пути разошлись. Геринг занялся политикой, а Вольтат стал деловым человеком. Часто бывал за границей, с 1929 по 1933 год жил в Нью-Йорке. После прихода к власти фашистов о нем вспомнили в Берлине и предложили солидные посты в министерстве экономики. С 1936 года он стал начальником штаба при генеральном уполномоченном по вопросам военной экономики — сначала у Шахта, затем у Геринга, который и назначил его в 1938 году на пост чиновника по особым поручениям.
В прошлом месяце Вольтат и Вильсон уже встречались в Лондоне, сейчас им предстояло продолжить беседы. Вильсон подготовил документ, в котором была изложена детально разработанная программа переговоров, включающая политические, экономические и военные вопросы.
Из обзорной записки посла Германии в Великобритании Г. фон Дирксена министру иностранных дел Германии И. фон Риббентропу
Лондон, 16—18 августа 1939 г.
Основная мысль этих предложений, как объяснил сэр Хорас Вильсон, заключалась в том, чтобы поднять и разрешить вопросы столь крупного значения, что зашедшие в тупик ближневосточные вопросы, как данцигский и польский, отодвинулись бы на задний план и могли бы тогда быть урегулированы между Германией и Польшей непосредственно.
Значение предложений Вильсона было доказано тем, что Вильсон предложил Вольтату получить личное подтверждение их от Чемберлена, кабинет которого находится недалеко от кабинета Вильсона. Однако Вольтат уклонился от этого, чтобы не нарушить неофициального характера своей миссии.
Министр внешней торговли Хадсон также просил г-на Вольтата. через посредство норвежского делегата на китоловной конференции, встретиться с ним для беседы. Посоветовавшись со мной, г-н Вольтат удовлетворил его желание. В продолжительном беседе Хадсон развил мысль об а нгло-германском экономическом сотрудничестве в области внешней торговли. Он указал на то, что перед обоими народами находятся три обширные области, представляющие необъятное поприще для экономической деятельности: английская империя, Китай и Россия. О них возможны соглашения, так же как и о других странах; на Балканах Англия не имеет никаких экономических притязаний. Говорилось и о финансовых вопросах. Однако не было речи о предоставлении Германии займа для перестройки военной экономики на мирную. Г-н Вольтат вынес впечатление, что Хадсон хорошо знаком с этими вопросами и является человеком смелых комбинаций.
После беседы с Хадсоном штаатсрат Вольтат имел второе собеседование с Вильсоном, во время которого Вольтат получил подтверждение хадсо-новских предложений.
Факт беседы Вольтат - Хадсон, вследствие нескромности последнего, стал известен прессе, был представлен ею сенсационным образом и был поставлен в связь со слухами, циркулировавшими в последние дни в Сити и на Флит-стрит, о предоставлении Англией Германии займа в 1 миллиард фунтов стерлингов для перевода германской экономики на мирное положение. По этому поводу Хадсон сделал в воскресных газетах бестактные и еще более взбудораживающие разъяснения. Жажда сенсации и в этом случае присоединилась к желанию известных английских кругов душить в зародыше всякий проблеск возможности соглашения. Однако атмосфера не слишком ухудшилась, и продолжение собеседований не стало возможным, ибо переговоры Вильсон — Вольтат остались неизвестными прессе, а английская нескромность была принята в Берлине сравнительно хладнокровно.
Через несколько дней после отъезда г-на Вольтата известный умеренный политик лейбористской партии Чарлз Роден Бакстон посетил советника посольства Кордта и развил перед ним в более законченной форме мысли, которые находились в несомненном родстве с предложениями, изложенными сэром Хорасом Вильсоном; Бакстон лишь сильнее подчеркивал политическую сторону англо-германского примирения, чем экономическую... Об этом разговоре, точно так же, как, разумеется, и о беседе с сэром Хорасом Вильсоном, был представлен отчет министерству иностранных дел.
Напоминания относительно приступа к примирительной акции с английской стороны продолжались в последние дни и были переведены на официальные рельсы. Ввиду того что моя беседа с г-ном Батлером не состоялась до начала обоюдных отпусков вследствие преждевременного отъезда Батлера, г-н Батлер передал мне через г-на Кордта, что сэр Хорас Вильсон желает говорить со мной. Чтобы не привлечь ничьего внимания, я посетил Вильсона 3 августа на его частной квартире и имел с ним почти двухчасовой разговор. В основных чертах беседа эта протекала в тех же рамках, что и беседы Вольтата. Я придавал значение тому, чтобы получить от него подтверждение предложении, которые он сделал Вольтату. Вильсон это и сделал, так что аутентичность проекта не подлежит сомнению.
216
1939
Для меня особенно важно было выяснить взаимоотношения между вильсоновскими предложениями и английской политикой окружения. И по этому пункту Вильсон подтвердил мне еще более ясным образом, чем Вольтату, что с заключением англо-германской Антанты английская гарантийная политика будет фактически ликвидирована. Соглашение с Германией предоставит Англии возможность получить свободу в отношении Польши на том основании, что соглашение о ненападении защитит Польшу от германского нападения; таким образом, Англия освободилась бы начисто от своих обязательств. Тогда Польша была бы, так сказать, оставлена в одиночестве лицом к лицу с Германией.
По моему настоянию, сэром Хорасом Вильсоном был разъяснен также и вопрос, каким образом, ввиду разжигания английского общественного мнения, следует вести переговоры и спасти их от судьбы переговоров с Вольтатом. Он без обиняков признал, что Чемберлен сильно рискует, вступая на этот путь, и подвергает себя опасности падения. При большой ловкости и строгой секретности можно было бы обойти этот подводный камень. Но английское правительство должно иметь уверенность в том, что его инициатива встречает такую же готовность с немецкой стороны. Не имело бы никакого смысла начинать переговоры, если бы предстоял новый кризис. Поэтому английское правительство хотело бы знать, как принял фюрер вольтатовский отчет; предвидит ли он на ближайшие месяцы спокойный период для переговоров и, наконец, склонен ли он со своей стороны проявить готовность к переговорам путем ли публичного заявления или доверительным путем. Во всяком случае, для английского правительства было бы большим разочарованием, если бы с нашей стороны не было ответа на английскую инициативу. И тогда катастрофа осталась бы единственной альтернативой...
Фон Дирксен
Документы и материалы кануна второй мировой войны. М.. 1981. Т. 2. С. 289—291
Майский сообщит в Москву:
«Личные беседы» Хадсона с Вольтатом в Лондоне касались возможности предоставления Германии грандиозных международных займов до миллиарда фунтов, если Гитлер серьезно откажется от «агрессивных намерений» (читай: оставит в покое Запад и повернется лицом к Востоку). Несмотря на все официальные опровержения, Хадсон, без сомнения, выражал настроение премьера. Характерно, что Хадсон как ни в чем не бывало остается на своем посту. Хотя естественным следствием создавшегося положения должна была бы быть его отставка, если он, как утверждает Чемберлен, без ведома последнего на свой страх и риск, огорошил Вольтата столь сенсационными предложениями.
Имеются достоверные сведения, что через неофициальных эмиссаров Чемберлен сейчас нащупывает в Берлине возможность «урегулирования» или, по крайней мере, отсрочки обострения данцигской проблемы. Это связано с выборами в парламент. Совершенно точ
но известно, что руководители «партийной машины», которые месяца два назад не советовали премьеру идти на выборы без пакта с нами, теперь считают, что для победы на выборах достаточно будет «соглашения о Данциге». Таковы надежды и расчеты чемберле-новской клики. Иное дело, в какой они мере сбудутся.
В результате контактов в Лондоне у Гитлера сложится впечатление, что Англия ни в коем случае не выступит на защиту Польши. Вывод: с Польшей, Англией и Францией удастся разделаться поодиночке, начиная со слабейшего.
На следующий день после беседы Вольтата и Вильсона, 21 июля, германский МИД заявил, что Данциг должен отойти к Германии без всяких условий.
В 1939 году, когда Гитлеру пришлось решать, кто из противников слабее, с кем война менее опасна, оказалось, что Германия готова воевать с кем угодно, но не с Советским Союзом. Поэтому он решил временно пересмотреть свою политику в отношении СССР.
Советское правительство, изыскивая пути прочного союза с западными державами, уклонялось от предложений об улучшении отношений, выдвигавшихся Германией.' Советский Союз оказался в необычайно сложном положении: гитлеровцы и «мюнхенцы» могли в любой момент сговориться вновь между собой, оставив СССР в полной изоляции.
Берлин действовал все настойчивее, но советская сторона не желала выходить за сферу экономических переговоров.
Берлин, среда, 26 июля 1939 года
Карл Юлиус Шнурре, ведавший в германском МИД экономическими вопросами, не впервые встречался за последние месяцы с временным поверенным в делах СССР в Германии Астаховым. Инициатива обычно исходила от Шнурре. Сегодня он пригласил Астахова пообедать в одном из лучших ресторанов.
Последний раз, вспоминал Астахов, они встречались с Шнурре 17 мая. У него были твердые инструкции НКИД: учитывая англо-франко-советские переговоры, не давать никаких авансов. Астахов, выразив удовлетворение тем, что германская печать смягчила нападки на СССР, сказал тогда Шнурре: в Москве пока еще не могут решить, не является ли это временным перерывом, преследующим тактические цели. Шнурре был явно разочарован ответом.
Астахов понимал, что подобные беседы ведутся неспроста. Берлин активно зондировал почву для контактов с СССР — как здесь, так и в Москве. НКИД держал своего поверен
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
ного в делах в курсе дипломатических шагов Германии.
20 мая по личному указанию Гитлера германский посол в СССР Шуленбург посетил НКИД и сообщил, что Германия готова возобновить экономические переговоры. В ответ нарком резко заявил: вся история с этими переговорами производит впечатление несерьезной игры, имеющей какие-то политические цели. И. Шуленбург понял, что советская дипломатия продолжает попытки договориться с английским и французским правительствами.
Астахов мог только предполагать, насколько обескураживающе подействует на Берлин такая беседа. И он был прав. 21 мая заместитель министра иностранных дел Вайцзекер телеграфировал послу Шуленбургу:
На основе результатов вашей дискуссии с Молотовым мы должны сделать вывод: нам следует молча сидеть и выжидать, не обнаружат ли русские желания говорить более ясно.
Но Гитлер и Риббентроп не могли «молча сидеть и выжидать». 30 мая Вайцзекер по указанию Гитлера пригласил временного поверенного к себе.
— Перед нами,— сказал заместитель Риббентропа,— встает вопрос о политических отношениях между Германией и СССР в целом. Вы знаете, мы не любим коммунизм и покончили с ним внутри страны. Мы не ожидаем, что в Москве вдруг полюбят национал-социализм. Но идеологические разногласия не должны мешать нам поддерживать нормальные деловые отношения.
Астахов, помня инструкции НКИД, был сдержан:
— У Советского правительства укоренилось — и вполне обоснованно — недоверие к политике Германии. Вы сами даете для этого повод за поводом, и нормализовать отношения сразу трудно. Впрочем, я согласен с вами: несмотря на идеологические разногласия, такая нормализация возможна.
Никаких новых указаний из Москвы после этой беседы не последовало.
Берлин продолжал наращивать активность. Из московских шифровок Астахов знал о всех шагах Шуленбурга в июне на встречах и обедах как в его резиденции в Чистом переулке, так и во время бесед в НКИД на Кузнецком мосту. Шуленбург, опытный профессиональный дипломат, почти пять лет работал в Москве. Когда он получил этот пост, вспомнил Астахов, в Берлине один злой язык сказал: назначение Шуленбурга в Москву указывает на определенную политическую программу именно потому, что у него самого нет никакой политической программы. Гитлер умышленно послал в Москву человека, у которого не было собственных вглядов на советско-германские отношения и который был
217
послушным гонцом, но не больше. Практика показала, что Шуленбург не проявлял инициативы и следовал правилу: политика — искусство извлекать лучшее из возможного. И сейчас, согласно инструкциям Гитлера, он пытался хоть как-то наладить отношения между двумя странами, полагая, что это и есть лучшее из возможного. Мог ли он тогда предположить, что ровно два года спустя он, граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург, придет в Кремль, чтобы объявить войну СССР, а спустя еще три года, в 1944 году, проявит наконец собственную политическую инициативу — примет участие в заговоре против Гитлера, согласится в случае успеха занять пост министра иностранных дел, а после неудавшегося покушения на Гитлера будет казнен?..
28 июня Астахов получил шифровку: Шуленбург вновь посетил наркома и вновь от имени своего правительства заявил, что Германия желает нормализации отношений с СССР. Нарком ответил, что СССР стремится поддерживать добрые отношения со всеми странами, включая Германию, но, разумеется, при условии взаимности.
Содержание всех бесед Шуленбурга с советскими руководителями и всех инструкций Берлина своему послу в Москве становилось известно Рузвельту: в посольстве Германии в Москве работал американский разведчик. Узнал президент и о беседе Шуленбурга с наркомом. Два дня спустя, воспользовавшись не совсем обычным поводом — отъездом Уманского, который сменил Трояновского на посту полпреда в США, в отпуск, президент пригласил его в Белый дом. О сорокаминутной беседе с Рузвельтом полпред коротко телеграфировал в НКИД, оговорившись, что, учитывая ее важность, подробности он сообщит в Москве лично. Суть телеграммы Уманского сводилась к следующему: по мнению президента, война начнется через несколько недель; Рузвельт полагает, что СССР не примирится с захватом восточноевропейских и Прибалтийских стран, поскольку это представит реальную угрозу для Советского Союза; Япония вынашивает планы захвата Сибири вплоть до Байкала; США же якобы не примирятся с закабалением Англии и Франции. Вывод — необходимо создать «демократический фронт» для отпора агрессорам. Разумеется, честь сделать это, а следовательно, выдвинуться на первую линию огня любезно предлагалась Советскому Союзу. Последствия, учитывая политику «невмешательства» Запада, для нашей страны были очень понятны и неисчислимы...
...В назначенный час Астахов приехал в фешенебельный ресторан на Курфюрстен-дам. Швейцар услужливо распахнул дверцу
21 X
1939
автомобиля и провел его в холл, где Астахова ожидал Шнурре. Они прошли в отдельный кабинет. Минут через пятнадцать по сигналу Шнурре официанты удалились, плотно закрыв дверь.
— Я думаю,— сказал Шнурре,— что отменное мастерство здешнего повара не будет помехой ддя беседы.
— Оно может лишь способствовать ей,— откликнулся Астахов.
— Тогда к делу. Я бы хотел вновь, господин Астахов, вернуться к советско-германским отношениям в целом.
И Шнурре, не забывая как гостеприимный хозяин подливать вино, начал говорить.
Из записи беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии
К.-Ю. Шнурре
26 июля 1939 г.
Шнурре развивал следующие мысли по вопросу об улучшении германо-советских отношении... Г ер-мания готова предложить СССР на выбор все, что угодно,— от политического сближения и дружбы вплоть до открытой вражды. Германия открывает дверь для разговоров на эту тему. Понимая, что сейчас все державы стоят на распутье, определяя, на какую сторону стать, Германия не желает, чтобы создалось представление, будто она не исчерпала возможностей сблизиться с СССР в столь решающий момент. Она дает СССР эту возможность, но, к сожалению, СССР на это не реагирует...
Я спросил Шнурре, вполне ли он уверен, что все вышесказанное является не только его личной точкой зрения, но отражает также настроения высших сфер.
Неужели Вы думаете, ответил он, что я стал бы говорить Вам все это, не имея на это прямых указаний свыше? Далее он подчеркнул, что именно такой точки зрения держится Риббентроп, который в точности знает мысли фюрера... Мы готовы на деле доказать возможность договориться по любым вопросам, дать любые гарантии...
В ответ на мое упоминание о германской экспансии в Прибалтику и Румынию Ш [нурре| сказал:
— Наша деятельность в этих странах ни в чем не нарушает ваших интересов. Впрочем, если бы дело дошло до серьезных разговоров, то я утверждаю, что мы пошли бы целиком навстречу СССР в этих вопросах. Балтийское море, по нашему мнению, должно быть общим. Что же касается конкретно Прибалтийских стран, то мы готовы в отношении их повести себя так, как в отношении Украины. От всяких посягательств на Украину мы начисто отказались (исключая частей, входивших ранее в состав Австро-Венгрии, относительно которых положение неясно). Еще легче было бы договориться относительно Польши... (Многоточие в док. - Ред.)
Чувствуя, что беседа начинает заходить слишком далеко, я перевел ее на более общие темы, заговорив о германских аспирациях на Украину и
вообще Россию, изложенных в «Майн кампф», где Англия мыслится как союзник Германии.
— Фюрер не отличается упрямством, но прекрасно учитывает все изменения в мировой обстановке. Книга была написана 16 лет тому назад в совершенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас — Англия...
Я затронул вопрос о Японии, сказав, что мне не вполне ясно, почему Германия пошла на дружбу с Японией, несмотря на то что Китай имеет емкий рынок и огромные запасы необходимого Германии сырья, в то время как дружба с Японией, так же как и с Италией, ничего экономически ценного Германии не даст.
На это Шнурре ответил очень неохотно, как бы давая понять, что мой вопрос попал в больное место.
— Дружба с Японией — факт. Но мы считаем, что это не является препятствием для установления дружественных отношений между СССР и Германией. К тому же нам кажется, что отношения между СССР и Японией также могут измениться к лучшему.
В дальнейшем Шнурре повторял в разных вариациях прежние доводы о желательности сближения СССР и Германии, о необходимости начать разговоры на эту тему, поскольку момент сейчас для этого исключительно благоприятный и упущенная ситуация может не повториться. На мои замечания о том, что эти мысли мне приходилось затрагивать в разговорах с германскими деятелями ранее, в течение первых двух лет своего пребывания в Германии, но тогда они ни малейшего сочувственного резонанса не находили, Шнурре не нашел другого ответа, кроме:
— Но теперь вы видите сами, что сочувственный резонанс с нашей стороны обеспечен. Наоборот, сейчас мы не находим резонанса у вас.
Я сказал, что всю беседу не премину подробно сообщить в Москву, но предупредил, что все мысли, развивавшиеся Шнурре, настолько новы и необычны в устах германского официального лица, что я не могу с уверенностью сказать, что в Москве отнесутся к ним вполне серьезно. Память об открыто враждебной политике, проводившейся и провозглашавшейся Германией в отношении нас еще несколько месяцев тому назад, настолько свежа, что обнадеживать Шнурре я не решаюсь. Но, разумеется, я передам эту беседу в Москву возможно более полно и точно...
Астахов
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 136—138
Астахов покидал ресторан со смешанным чувством: когда враг протягивает руку дружбы, какова его цель?
Шнурре был явно недоволен результатами беседы, хотя старался и не показывать этого. Ему опять не удалось сдвинуть дело с мертвой точки, он опять не выполнил задание Риббентропа.
...Три дня спустя, 29 июля, Вайцзекер телеграфирует Шуленбургу в Москву:
Было бы важно выяснить, находят ли в Москве отклик заявления, сделанные Астахову. Если у вас будет случай вновь поговорить с Молотовым, прошу вас позондировать его
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
219
в этом отношении. И если окажется, что Молотов отбросит сдержанность, которую он до сих пор проявлял, вы можете сделать еще один шаг вперед.
Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф..Шуленбургом
3 августа 1939 г.
...Что же касается политических взаимоотношений, то Шуленбург указывает на беседу Шнурре и Астахова в Берлине. Он предполагает, что об этом уже доложено народному комиссару. Тов. Молотов подтверждает это. В этой беседе, продолжает Шуленбург, Астахов спросил Шнурре, предполагают ли более авторитетные лица из германского правительства подтвердить все сказанное Шнурре. Шуленбург имеет поручение германского правительства подтвердить высказанное Шнурре.
Далее Шуленбург заявляет, что германское правительство желает улучшения отношений и представляет это себе в виде трех этапов: 1) заключение экономического соглашения; 2) улучшение отношений по линии прессы; 3) развитие культурных взаимоотношений в научной области. Все предыдущее должно служить созданию предпосылок для улучшения не только экономических, но и политических отношений между Германией и СССР путем освежения существующих или создания новых политических соглашений. Развивая указанные положения, Шуленбург отмечает, что германская сторона рассчитывает на успешное окончание экономических переговоров. Что же касается прессы, то если германская пресса ведет себя теперь сдержанно в отношении СССР, то о советской печати этого нельзя сказать и даже в последнее время имеет место ухудшение тона советской прессы в отношении Германии. Шуленбург и присутствовавший при беседе Хильгер ссылаются при этом на одну статью в «Плановом хозяйстве» и на карикатуру в одном из советских журналов («Машиностроение»), которую они даже не хотели бы показывать Молотову...
Германское правительство уполномочило Шуленбурга заявить, что, по его мнению, между СССР и Германией не имеется политических противоречий... Германия не занимает враждебной позиции к СССР на Востоке. Что же касается Запада, то и здесь также нет пунктов, которые бы вызывали трения между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями. При этом Шуленбург указывает на заключенные Герма-нией с прибалтами договоры о ненападении, которые, по его мнению, гарантируют независимость этих стран и Финляндии. Германию связывают с этими государствами хорошие экономические отношения. Что же касается Польши, то требования Германии также не противоречат СССР. Эти требования были изложены в речи Гитлера. С Румынией Германия стремится развивать хорошие отношения и не намерена при этом задевать интересы СССР. Посол заключает, что, принимая во внимание изложенное, имеются все возможности для примирения обоюдных интересов. Шуленбург говорит, что был бы благодарен Молотову, если бы он высказал свое мнение по этому вопросу.
Тов. Молотов отвечает, что послу известно, что мы стоим за заключение торгового соглашения с
германским правительством и рассчитываем на успех ведущихся переговоров. Что же касается печати, то мне не кажется, говорит тов. Молотов, что наша пресса занимает какую-то враждебную позицию по отношению к Германии, во всяком случае, политике Советского правительства не соответствует — обострять через печать наши отношения с Германией. Германская же пресса очень часто служит источником распространения всякого рода слухов и небылиц о Советском Союзе и даже позволяет себе злостные выпады против СССР. Шуленбург пытается оправдаться тем, что, мол, во всякой прессе бывают ошибки. Переходя к вопросу о культурных взаимоотношениях, тов. Молотов, подтверждая наличие указанных послом положительных фактов, говорит, что здесь также в известной форме и в известных масштабах улучшение существующего положения нужно осуществить.
Остаются политические вопросы. В этой связи, говорит т. Молотов, нельзя не упомянуть об «ан-тикоминтерновском пакте», вокруг которого много наговорено и много нагорожено такого, что не может не иметь отрицательное значение в глазах СССР. Известно также, что «антикоминтернов-ский пакт» и отношения Германии с Японией поощряли прямую агрессию против СССР со стороны Японии. Кроме того, известны факты, когда Германия отказывалась от участия в такого рода международных конференциях, в которых участвовал бы и СССР. Тов. Молотов спрашивает Шуленбурга, как связать все эти факты с сегодняшними заявлениями посла?
Шуленбург говорит, что он не имеет намерения оправдывать прошлую политику Германии, он лишь желает найти пути для улучшения взаимоотношений в будущем. На это тов. Молотов отвечает, что Советское правительство относится положительно к стремлению германского правительства к улучшению отношений. Во всяком случае, Советское правительство всегда стояло и теперь стоит за нормализацию и улучшение отношений с Германией и с другими странами.
Далее Шуленбург говорит, что Германия намерена уважать интересы СССР в Балтийском море и не имеет намерений, противоречащих СССР в Балтийских странах. Жизненным интересам СССР в Прибалтийских странах Германия не будет мешать. Что касается германской позиции в отношении Польши, то Германия не намерена предпринимать что-либо противоречащее интересам СССР. Требования Германии в отношении Данцига, от которых она не откажется, могут быть разрешены мирным путем. Мирное разрешение этого вопроса не затрагивает интересов СССР. Если же Германии будет навязан другой путь удовлетворения своих требований, то Шуленбург заверяет, что и в этом случае не будут задеты интересы СССР. Но он уверен, что этот путь не будет навязан Германии. Тов. Молотов делает замечание, что, насколько ему представляется, это зависит в первую очередь от самой Германии, чтобы этот путь ей не был навязан. Шуленбург пытается отрицать это, говоря о том, что страсти Германии может разжечь свинство поляков, особенно если Польша будет продолжать свою политику, как это следует из речи Чемберлена.
Шуленбург снова заявляет, что он не хочет обсуждать прошлый период в германской политике, но он считает, что сейчас надо искать новые пути
220
1939
к улучшению этих отношений. Тов. Молотов говорит, что он согласен с тем, что надо искать эти новые пути, но в нашей памяти остались такие факты, как «антикоминтерновский пакт», поддержка Германией агрессивных шагов Японии против СССР, отрицательное отношение к участию Германии вместе с СССР в некоторых международных конференциях. Политика Советского правительства по линии нормализации и улучшения отношений с Германией и другими странами неизменна. Теперь все зависит от линии поведения германской стороны.
Наконец Шуленбург пускается в исторический экскурс. Он припоминает при этом, что в свое время, в 1935 году, вхождение СССР в известное соглашение с другими странами (намек на франкосоветский пакт) создало затруднения для улучшения отношений между Германией и СССР. В этой связи Шуленбург делает замечание, что и в данный момент вхождение СССР в новую комбинацию держав в Европе (намек на англо-франко-советские переговоры) может создать затруднения для улучшения отношений Германии и СССР. На это тов. Молотов отвечает разъяснениями. Что касается 1935 года, то к участию в тогдашнем соглашении приглашалась и Германия на равных условиях с другими странами. Что же касается данного момента, то, оставаясь верным своей последовательно миролюбивой политике, СССР пойдет только на чисто оборонительное соглашение против агрессии. Такое соглашение будет действовать только в случае нападения агрессора на СССР или на страны, к судьбе которых СССР не может относиться безразлично. Другое положение у Германии. Германия имеет «антикоминтерновский пакт», который Япония уже не раз использовала и использует теперь как поддержку в ее прямой агрессии против СССР. Германия заключила с Италией военнополитический договор не только в целях оборонительных, но и в целях наступательных. В ответ на это Шуленбург пытался истолковать «антикоминтерновский пакт» и военно-политический союз с Италией как оборонительные пакты.
В. Молотов
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 159—163
«РОССИЯ ДОЛЖНА
ПОЗАБОТИТЬСЯ О СЕБЕ»
75 дней продолжался обмен мнениями на англо-франко-советских переговороах. Советскому правительству понадобилось лишь 16 дней на подготовку ответов. 59 дней ушло на задержки и проволочки со стороны западных держав. Лондон и Париж наконец согласились с тем, что необходимо одновременно выработать пакт о взаимопомощи и военную конвенцию. В Москву выезжали для дальнейших переговоров английская и французская военные миссии.
3 августа, когда Майский устроил в их честь прием, Риббентроп принял Астахова и выдвинул свой план улучшения отношений между СССР и Германией. Астахов уклонился от ответа.
В тот же день Хорас Вильсон пригласил германского посла Дирксена и подтвердил английскую программу соглашения с Германией: в случае его заключения Англия немедленно прекратила бы переговоры с СССР. Лондон предложит огромные уступки, в частности за счет Польши, но Берлин они уже не устроят — там очертя голову уже шли на военное завоевание единоличного господства над миром.
Лондон, четверг, 3 августа 1939 года
В зимнем саду советского полпредства, расположенного в «квартале миллионеров» на Кенсингтон-роуд, Майский давал завтрак в честь английской и французской военных миссий, направлявшихся для переговоров в Москву.
Несмотря на требования в парламенте назначить главой делегации человека самого высокого ранга, ее главой Чемберлен поставил адмирала флота Реджинальда Планкетта Эрнле Эрле Дрэкса, коменданта Портсмута. Практически адмирал находился в отставке. За семь лет работы в Лондоне Майский не слышал даже его имени. Пришлось навести справки: оказалось, адмирал близок ко двору, настроен прочемберленовски. Остальные члены миссии были тоже второстепенными фигурами.
Майскому ничего не говорила и фамилия главы французской миссии корпусного генерала Думенка. Так же как и в составе английской миссии, в делегации, назначенной Даладье, авторитетных лиц не было.
В этот день Суриц сообщил из Парижа: Вчера имел беседу с министром Манделем. Он лично никого из членов военной миссии не знает. О Ду менке слышал как о крупнейшем специалисте по вопросам связи. Его политического лица не знает, да и сомневается, имеет ли он такое лицо. Мандель располагает данными (не как член кабинета, в кабинете этот вопрос не обсуждался), что миссия выезжает в Москву без разработанного плана. Это тревожит и подрывает доверие к солидности переговоров. Он не сомневается, что Лондон и Париж (ввиду давления общественного мнения) желают сейчас избежать срыва соглашения, но стремления добиться солидного соглашения не чувствуется. Причины всего этого в том, что здесь и в Лондоне отнюдь не оставили надежд договориться с Берлином, а на соглашение с СССР смотрят как на средство добиться лучших для себя позиций на будущих переговорах с Германией. Неудивительно, что продолжается и политика затушевывания германской опасности, линия усыпления и успокаивания. А положение с каждым днем становится все более угрожающим. По всем данным, Гитлер гото
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
221
вится к новом прыжку. Сейчас происходит одновременная концентрация войск в Словакии и в районе Фрейштадт — Глагау — Дааро. Если к этому прибавить данные о мобилизации по всей стране и о постепенном превращении Данцига, где гитлеровцы фактически стали хозяевами, в укрепленный военный район, то уже в самое ближайшее время можно ожидать концентрированного удара против Польши.
...Майский представил членам миссии советских атташе по военным, воздушным и морским делам и пригласил всех к столу. Справа от себя, как старшему по рангу и по возрасту, Майский предложил сесть адмиралу Дрэксу. За кофе он спросил его:
— Скажите, адмирал, когда вы отправляетесь в Москву?
— Это окончательно еще не решено, но в ближайшие дни.
— Вы, конечно, летите? Время не терпит: атмосфера в Европе накалена.
— О нет! Нас в обеих делегациях вместе с обслуживающим персоналом около сорока человек, большой багаж... На аэроплане лететь неудобно! — неторопливо ответил высокий худощавый адмирал.
— Если самолет не подходит,— спросил Майский,— может быть, вы отправитесь в Советский Союз на одном из ваших быстроходных крейсеров? Это было бы очень внушительно: военные делегации на военном корабле. Да и времени от Лондона до Ленинграда потребовалось бы немного.
— Нет,— с кислой миной ответил Дрэкс,— и крейсер не годится. Если бы мы отправились на крейсере, то должны бы были выселить два десятка его офицеров из кают и занять их места. Зачем доставлять людям неудобства? Нет, нет, мы не пойдем на крейсере.
— Но в таком случае вы, может быть, возьмете один из ваших быстроходных коммерческих пароходов? Ведь вам надо возможно скорее быть в Москве!
Дрэкс, явно желая поскорее закончить этот разговор, ответил:
— Право, ничего не могу вам сказать. Организацией транспорта занимается министерство внешней торговли — все в его руках. Не знаю, как получится...
Они отплывут 5 августа на старом товаро-пассажирском пакетботе «Сити оф Эксетер». В перерывах между игрой в пинг-понг и обедами, на которых повара-индийцы поразят их экзотическими блюдами, они будут изучать инструкции правительств. Лондон предпишет своей миссии:
«Британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при тех или иных обстоятельствах.
Поэтому следует стремиться свести военное соглашение к самым общим формулировкам — что-нибудь вроде согласованного заявления о политике».
Они будут плыть вдоль берегов Германии, когда 7 августа Астахов телеграфирует в Москву:
Иностранные журналисты сообщают различные сенсационные детали, которые свидетельствуют о близости германской мобилизации с целью захвата Данцига и бывшей «германской» Польши. Впрочем, вряд ли придется удивляться, если немцы начнут форсировать развязку на этом участке.
Они будут входить в Финский залив, когда 9 августа Астахов передаст:
Напряжение здесь возросло. Это чувствуется и в прессе, и в беседах с дипломатами. Положение сравнивают с прошлогодним предмюнхенским периодом. Немцы открыто распространяют слухи о предстоящей расправе над Польшей в течение нескольких дней и уверяют, что Англия не вмешается.
Лишь 10 августа они прибудут в Ленинград, а на следующий день поездом — в Москву. Глава советской делегации на переговорах нарком обороны СССР маршал Ворошилов устроит в их честь обед в особняке НКИД на Спиридоновке. На этот обед ненадолго заехал Сталин. Он спросил Ду-менка:
Английская и французская военные миссии прибыли в Москву. 11 августа 1939 г.
— Сколько дивизий Франция выставит против Германии в случае мобилизации?
— Около сотни,— ответил Думенк.
— А сколько дивизий пошлет Англия? — обратился Сталин к Дрэксу.
Тот, подумав, ответил:
— Две и еще две позднее.
— Ах, «две и еще две позднее»,— повторил Сталин.
222
1939
Письмо посла Германии в СССР Ф. Шуленбурга в министерство иностранных дел Германии
10 августа 1939 г. Содержание: позиция Польши в отношении англо-франко-советских переговоров о заключении пакта.
Здешний польский посол Гжибовский в начале августа возвратился из отпуска. В беседе между ним и итальянским послом Россо был затронут также вопрос об англо-франко-советских переговорах относительно заключения пакта. Итальянский посол заявил, что, по его мнению, начинающиеся в настоящее время переговоры между военными лишь тогда могут привести к конкретному результату, когда Польша в той или иной форме примет в них участие или по крайней мере заявит о своем согласии принять советскую вооруженную помощь. Польский посол ответил на это, что в позиции Польши по отношению к переговорам о пакте ничто не изменилось. Польша ни в коем случае не потертит того, чтобы советские войска вступили на ее территорию или даже только проследовали через нее. На замечание итальянского посла о том, что это, вероятно, не относится к советским самолетам, польский посол заявил, что Польша ни в коем случае не предоставит аэродромы в распоряжение советской авиации.
Граф фон дер Шуленбург
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 182
12 августа начались англо-франко-советские переговоры. Советская делегация предъявила свои официальные полномочия на их ведение и подписание военной конвенции. Французская миссия предъявила полномочия лишь на ведение переговоров. Английская миссия не предъявила никаких полномочий, поскольку их у нее не будет. Адмирал Дрэкс предложил съездить за полномочиями обратно в Лондон...
Западные делегации, в отличие от советской, не смогли представить никакого военного плана на случай агрессии. Они были не в состоянии ответить на вопрос: как вооруженные силы СССР смогут войти в соприкосновение с немецкими войсками в случае нападения Германии на Францию или Польшу? Для проформы они запросили Варшаву о возможности прохода советских войск через территорию Польши. Варшава ответила отказом.
15 августа они запросили в Лондоне и Париже новые инструкции.
В тот же день Шуленбург посетил наркома иностранных дел и от имени своего правительства заявил: между Германией и СССР нет никаких противоречий, а для скорейшего урегулирования отношений Риббентроп готов приехать в Москву при условии, что он оудет принят Сталиным. Москва уклонилась от ответа.
Все это через несколько часов по разведывательным каналам дойдет до Рузвельта. И тогда из Вашингтона в Москву срочно пойдет секретная директива президента новому американскому послу Лоуренсу Штейнгардту встретиться с советским наркомом. Больше года, со времени отъезда Джозефа Дэвиса, Вашингтон не озаботился иметь в Москве посла.
Штейнгардт, всего четыре дня назад вручивший верительные грамоты Калинину, по поручению Рузвельта совершенно конфиденциально повторил наркому то, что президент сказал полтора месяца назад полпреду К. А. Уманскому: необходимость создать некий «демократический фронт». Естественно, нарком был осведомлен о беседе Рузвельта с Уманским и несколько удивился — чем вызван повторный демарш Рузвельта и что он конкретно предлагает? Посол не дал внятного ответа.
Беседа наркома с американским послом состоялась 16 августа. В этот день английская и французская делегации так и не получили новых инструкций из своих столиц. Они не поступят ни 17, ни 18, ни 19, ни 20, ни 21 августа. Переговоры зайдут в тупик.
Черчилль запишет в своем дневнике:
Мюнхен и многое другое убедило Советское правительство, что ни Англия, ни Франция не станут сражаться, пока на них не нападут, и что даже в таком случае от них будет мало проку. Надвигавшаяся буря готова вот-вот разразиться. Россия должна позаботиться о себе.
Из записи беседы главы военной миссии СССР К. Б. Ворошилова с главой военной миссии Франции Ж. Думенком
Москва, 22 августа 1939 г.
Ворошилов. Я прошу генерала Думенка ознакомить меня с документом, который Вы получили от своего правительства и о чем меня известили письмом, а также я хотел бы узнать, имеется ли ответ у английской миссии по тому же вопросу.
Думенк. Я не имею этого документа, но я получил сообщение правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положительный. Иначе говоря, правительство дало мне право подписать военную конвенцию, где будет сказано относительно разрешения на пропуск советских войск в тех точках, которые Вы сами определите, то есть через Виленский коридор, а если понадобится в соответствии с конкретными условиями, то и пропуск через Галицию и Румынию.
Ворошилов. Это сообщение от французского правительства?
Думенк. Да, это от французского правительства, которое дало мне эти инструкции.
Ворошилов. А как английское правительство?
Думенк. Я не знаю, получил ли адмирал Драке подобный ответ от правительства Англии, но я
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
знаю, что адмирал согласен с тем, что конференция может продолжаться.
Ворошилов. Вы не дали ответа относительно того, какую позицию во всем этом деле занимают польское и румынское правительства, в курсе ли они дел, или Вы получили ответ лишь французского правительства, данный без ведома Польши и Румынии.
Думенк. Я не знаю, какие были переговоры между правительствами, я могу сказать только то, что сказало мне мое правительство.
Я хочу, пользуясь нашим разговором, задать один вопрос: есть ли у Вас желание быстро продвинуть это дело и подписать военную конвенцию, потому что я пришел как раз для этой цели и я вижу, что время идет.
Ворошилов. Время идет, это бесспорно, но не наша вина, что представители Франции и Англии так долго тянули с этими вопросами.
Думенк. Я согласен с Вами. Возможно, что вначале мы имели затруднения, которые были естественными и от нас не зависели. Но я хочу снова сказать маршалу, что я готов поработать настолько быстро и настолько хорошо, насколько это возможно.
Ворошилов. Я в этом не сомневаюсь.
...Но вот прошло одиннадцать дней, и вся наша работа за это время сводилась к топтанию на месте. Поэтому я лишен возможности согласиться на участие в дальнейшей работе совещания до тех пор, пока не будут получены все официальные ответы. Я не сомневаюсь, что генерал получил положительный ответ от своего правительства. Но позиция Польши, Румынии, Англии неизвестна. Поэтому наша дальнейшая работа может свестись к одним разговорам, которые в политике могут принести только вред.
...Давайте подождем, покуда картина будет ясна, когда мы будем иметь ответ от английского правительства и нам станет ясна позиция Польши и Румынии, тогда мы и соберемся. Если этого не будет, тогда и собираться нет надобности, потому что никаких результатов в этом случае быть не может. Нужно, чтобы эти ответы содержали точное указание о том, что Польша об этом знает, чтобы это был ответ английского и французского правительств, согласованный с польским и румынским правительствами.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. М., 1981. Т. 2. С. 329—332
ПРОДИКТОВАНО
ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ
Срыв английским и французским правительствами тройственных переговоров в Москве показал полное нежелание западных держав сотрудничать с СССР в борьбе против агрессии. Они продолжали разыгрывать против Советского Союза «японскую карту» на Дальнем Востоке и «германскую карту» в Европе. Подписанное летом 1939 года англо-японское соглашение Ариты — Крейги обеспечило тыл японских войск, которые уже вели военные действия против СССР и МНР в районе реки Халхин-Гол.
Советский Союз оказался перед перспективой войны на два фронта — с фашистской Германией и уже имел на руках необъявленную войну с милитаристской Японией, во враждебном капиталистическом окружении, в полной изоляции.
Москва, среда, 23 августа 1939 года
Личный самолет Гитлера «Гренцланд» приближался к Москве. На его борту находился министр иностранных дел Германии Иоахим фон Риббентроп. Он чувствовал себя на вершине блаженства. Ему льстило, что уже второй день его имя непрерывно отстукивали все телетайпы мира, оно набиралось аршинными буквами на первых полосах газет, звучало на всех языках в эфире. А началось все вчера, когда в печати было опубликовано сообщение о его визите в Москву:
Обмен мнениями между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров.
Ход мыслей рейхсминистра, по-видимому, сводился к обычному преклонению перед «гением» фюрера. В самом деле, не мог не заключить рейхсминистр, уставившись в залепленный ватой облаков иллюминатор, большевики тянули до последнего. Когда 4 августа Шуленбург изложил им предложения о радикальной перестройке советско-германских отношений, Москва деликатно послала нас ко всем чертям. Видимо, они там все еще надеялись договориться с Лондоном и Парижем. Напрасно. Мы-то в Берлине знали намерения англичан. Они все время пытались подтолкнуть нас на войну с Россией сейчас.
Облака рассеялись, и Риббентроп увидел сквозь иллюминатор далеко внизу желтые поля.
«Очередь России придет позднее,— вернулся рейхсминистр к перипетиям переговоров с Москвой за последние две недели.— Фюрер торопил нас, но не торопилась Москва. Фюрер велел мне ехать в Москву, я телеграфировал Шуленбургу, чтобы этот аристократ сходил в Кремль и сказал: если Россия предпочтет союз с Англией, то она останется один на один с Германией. В ответ ему заявили, что мой визит-де требует надлежащей подготовки. Пять дней назад Шуленбург по моему указанию снова просил принять меня. А Кремль опять начал разговоры о предварительной подготовке моего визита, да еще с предупреждением — без газетных сенсаций. Они диктовали нам условия. Только двадцать
224
1939
первого, когда англичане и французы окончательно сорвали переговоры с большевиками, Москва согласилась на мой приезд. Русские не могут исключать возможность нашего нападения на них».
К Риббентропу подошел старший пилот «Гренцланда» оберфюрер СС Баур. Вежливо склонившись, он козырнул и доложил:
— Под нами Москва. Через пять минут садимся.
Самолет шел на посадку с выключенными моторами. В наступившей тишине Риббентроп почувствовал — он должен сказать сейчас своим советникам нечто такое, что потом они увековечат для грядущих поколений. Он выпрямился в кресле и выспренно произнес:
— Партия, которую нам предстоит сыграть, обещает быть трудной. Нужно усыпить недоверие Советов, которые завтра, так же как и сегодня, останутся нашими врагами. Придет день — и флаг со свастикой заполощется здесь на месте флага с серпом и молотом.
Он оглядел всех, чтобы убедиться, что его слова произвели достаточно сильное впечатление, а затем прильнул к иллюминатору. Они садились. «Гренцланд» мягко коснулся взлетной полосы и побежал по ней, подпрыгивая. Было 12 часов 19 минут.
На Центральном аэродроме к тому месту, где замер «Гренцланд», подъехало несколько автомобилей. Группа сотрудников НКИД во главе с Потемкиным, а также Шуленбург с работниками посольства подошли к трапу, по которому торжественно спускался Риббентроп.
— Рад вас видеть в Москве,— кивнув, сухо произнес Потемкин. И не прибавил ни слова.
Когда все разместились по машинам и кортеж тронулся, Риббентроп сказал вполголоса своему заместителю Фридриху Гаусу:
— Вы не находите, что прием несколько холоден?
Машины подъехали к отведенной резиденции, гостей провели в предназначенные для них апартаменты. Сопровождавший их Потемкин обратился к Риббентропу:
— Через полчаса за вами приедут и доставят вас в Кремль.
Он снова лишь намеком поклонился и вышел. Риббентроп с позеленевшим от злости лицом даже попятился:
— С каким удовольствием я немедленно вернулся бы в Берлин и захлопнул дверь у них перед носом. Министр иностранных дел рейха не привык, чтобы с ним обращались как с простым чиновником!
Он бушевал еще несколько минут, затем сник, вспомнив о поручении фюрера:
— Мы будем обращаться с ними так, как нам будет угодно!
Но все шло не по его сценарию. Через полчаса прибыли машины. Минут семь езды до Кремля. Четыре офицера у подъезда здания Совнаркома встретили делегацию и вежливо попросили следовать за ними. В приемной их заставили ждать пять минут. Наблюдавший за министром Гаус решил, что сейчас произойдет катастрофа, но Риббентроп с трудом сдержался. Появился блондин с голубыми глазами, который произнес на хорошем немецком языке:
— Его превосходительство Председатель Совета Народных Комиссаров сейчас примет вас.
Риббентроп оживился, подумав, что теперь настанет его час. Распахнулись двери, хозяин кабинета пожал руки гостям и пригласил их сесть. Министр хотел начать с долгой пространной речи и сказал:
— Дух братства, который связывал нас...
— Между нами не может быть братства,— резко оборвал его Молотов.— Если хотите, поговорим о цифрах.
В переговорах принял участие Сталин. Вот что написано об этом в первом томе мемуаров У. Черчилля, вышедших в 1948 году: «По словам главного помощника Риббентропа Гауса, «днем 23 августа состоялась первая беседа между Риббентропом и Сталиным... Имперский министр иностранных дел вернулся с этого продолжительного совещания очень довольный...» В тот же день, быстро и без затруднений, было достигнуто соглашение относительно текста советско-германского пакта о ненападении. «Сам Риббентроп, говорит Гаус, включил в преамбулу довольно далеко идущую фразу относительно установления дружественных германо-советских отношений. Сталин возразил против этого, заметив, что Советское правительство не может внезапно представить своей общественности германо-советскую декларацию о дружбе после того, как нацистское правительство в течение шести лет выливало на советское ушаты грязи. Поэтому данная фраза была исключена из преамбулы».
Переговоры раскручивались быстрее и быстрее, и Риббентроп чувствовал, что здесь все решено до него и без него. Он не мог не видеть, что ставится предел гитлеровской экспансии на Восток. Как писал У. Черчилль, СССР создавал «Восточный фронт», прикрывая в том числе направление через Прибалтику. А там лежали, по его словам, «Прибалтийские страны — самые ярые антибольшевистские страны в Европе. Все они освободились от советского правления в период гражданской войны 1918—1920 гг. и грубыми методами, свойственными революции в этих районах, создали общества и правительства» главным принципом которых была вражд6®' J
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА.
ность к коммунизму, к России. Двадцать лет отсюда, в частности из Риги, по радио и всевозможным другим каналам на весь мир шел поток острой антибольшевистской пропаганды».
«В секретном соглашении,— продолжал Черчилль,— Германия заявила, что не имеет политических интересов в Латвии, Эстонии и Финляндии, но считает, что Литва входит в ее сферу влияния. Была намечена демаркационная линия раздела Польши. В Прибалтийских странах Германия претендовала только на экономические интересы. Пакт о ненападении и секретное соглашение были подписаны поздно вечером 23 августа.
Невозможно сказать, кому он внушал большее отвращение — Гитлеру или Сталину. Оба сознавали, что это могло быть только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. Антагонизм между двумя империями и системами был смертельным. Сталин, без сомнения, думал, что Гитлер будет менее опасным врагом для России после года войны против западных держав. Гитлер следовал своему методу «поодиночке». Тот факт, что такое соглашение оказалось возможным, знаменует всю глубину провала английской и французской политики и дипломатии за несколько лет.
В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. В умах русских каленым железом запечатлелись катастрофы, которые потерпели их армии в 1914 году, когда они бросились в наступление на немцев, еще не закончив мобилизации. А теперь их границы были значительно восточнее, чем во время первой [мировой] войны. Им нужно было силой или обманом оккупировать Прибалтийские государства и большую часть Польши, прежде чем на них нападут. Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом
23 августа 1939 г.
Правительство СССР и
Правительство Германии, руководимые желанием укрепления дела мира между СССР и Германией и исходя из основных
положений договора о нейтралитете, заключенного между СССР и Германией в апреле 1926 года, пришли к следующему соглашению:
Статья I
Обе Договаривающиеся Стороны обязуются воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга, как отдельно, так и совместно с другими державами.
В. М. Молотов подписывает пакт о ненападении между СССР и Германией. Москва, 23 августа 1939 г.
Статья II
В случае, если одна из Договаривающихся Сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая Договаривающаяся Сторона не будет поддерживать ни в какой форме эту державу.
Статья III
Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.
Статья IV
Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны.
15
Накануне
226
1939
Статья V
В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по вопросам того или иного рода, обе стороны будут разрешать эти споры или конфликты исключительно мирным путем в порядке дружественного обмена мнениями или в нужных случаях путем создания комиссий по урегулированию конфликта.
Секретный дополнительный протокол к договору о ненападении между Германией и Советским Союзом
23 августа 1939 г.
При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических
После подписания советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г. в Кремле. Слева направо: В. Молотов. И. Сталин, Ф. Шуленбург, А. Хенке, И. Риббентроп
Статья VI
Настоящий Договор заключается сроком на десять лет с тем, что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.
Статья VII
Настоящий Договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Берлине. Договор вступает в силу немедленно после его подписания.
Составлен в двух оригиналах, на немецком и русском языках в Москве, 23 августа 1939 года.
По уполномочию Правительства СССР
В. Молотов
Правда. 1939. 24 августа
Год кризиса. 1938—1939. М.,
За правительство Г ермании И. Риббентроп
1990. Т. 2. С. 319—320
Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату"
1.	В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2.	В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3.	Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
4.	Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
Москва, 23 августа, 1939 года
По уполномочию За Правительство Правительства СССР Германии
В. Молотов	И. Риббентроп
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 321
О СЕКРЕТНЫХ ПРОТОКОЛАХ
Из выступления на втором Съезде народных депутатов СССР председателя Комиссии по правовой и политической оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года А. Н. Яковлева
По поручению комиссии были изучены относящиеся к началу второй мировой войны материалы в архивах МИД СССР, Министерства обороны СССР, КГБ СССР, Главного архивного управления, Института марксизма-ленинизма, Общего отдела ЦК КПСС. По запросу комиссии архивные материалы передало по поручению своего правительства посольство ФРГ в СССР. [Комиссия] работала вместе с представителями Министерства иностранных дел СССР.
Действительно, оригиналы протоколов не найдены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Тем не менее комиссия считает возможным признать, что секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 года существовал...
Первое. В Министерстве иностранных дел СССР существует служебная записка, фиксирующая передачу в апреле 1946 года подлинника секретных протоколов одним из помощников Молотова другому: Смирновым — Подцеробу. Таким образом, оригиналы у нас были, а затем они исчезли. Куда они исчезли, ни комиссия, никто об этом не знает. Вот текст этой записки: «Мы, нижеподписавшиеся, заместитель заведующего Секретариатом товарища Молотова Смирнов и старший помощник Министра иностранных дел Подцероб, сего числа первый сдал, второй принял следующие документы особого архива Министерства иностранных дел СССР.
1. Подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 года на русском
и немецком языках плюс 3 экземпляра копии этого протокола».
Дальше не относящиеся к этому делу, в одном случае 14, в другом — еще несколько документов. Подписи: «Сдал Смирнов; принял Подцероб». Это — первое.
Следующий факт. Найдены заверенные машинописные копии протоколов на русском языке. Как показала экспертиза, эти копии относятся к молотовским временам в работе МИД СССР.
Третье. Криминалисты провели экспертизу подписи Молотова в оригинале договора о ненападении, подлинник которого, как вы сами понимаете, у нас есть, и в фотокопии секретного протокола. Эксперты пришли к выводу об идентичности этих подписей.
Четвертое. Оказалось, что протоколы, с которых сняты западногерманские фотокопии, были напечатаны на той же машинке, что и хранящийся в архивах МИД СССР подлинник договора. Как вы понимаете, таких совпадений не бывает.
И наконец, пятое. Существует разграничительная карта. Она напечатана, завизирована Сталиным. Карта разграничивает территории точно по протоколу. Причем на ней две подписи Сталина. В одном случае — общая вместе с Риббентропом, а во втором случае Сталин красным карандашом делает поправку в нашу пользу и еще раз расписывается на этой поправке.
Таким образом, дорогие товарищи, эти соображения не вызывают малейших сомнений в том, что протокол такой существовал.
Известия. 1989. 25 декабря
...В Москве нарком обороны Ворошилов заявил:
— Не потому прервались военные переговоры с Англией и Францией, что СССР заключил пакт о ненападении с Германией, а, наоборот, СССР заключил пакт о ненападении с Германией в результате того, что военные переговоры с Францией и Англией зашли в тупик в силу непреодолимых разногласий. К сожалению, нам на этот раз не удалось договориться. Но будем надеяться, что в другое время наша работа будет носить более успешный характер.
Запад, сорвав переговоры с Советским Союзом, открыл путь германской агрессии против Польши. 23 августа в Данциге фашисты, нарушив статус «вольного города», провозгласили гитлеровского агента «главой государства». Эта провокация была рассчитана на то, чтобы вызвать ответные действия Польши и, обвинив ее в «агрессии», начать войну.
В этот же день, 23 августа, Чемберлен направил срочное послание Гитлеру, в котором попытался убедить его, что вопрос о пре
тензиях к Польше можно разрешить мирно. Англия и Франция предложат Гитлеру новый Мюнхен за счет Польши. Тем самым они лишь продемонстрировали ему, что не окажут сопротивления его планам.
Телеграмма
министра иностранных дел Польши Ю. Бека дипломатическим представительствам Полыни
23 августа 1939 г.
Учитывая сложившуюся в результате приезда Риббентропа в Москву новую ситуацию, французский и английский послы в повторном демарше выразили пожелание своих правительств, заключающееся в том, чтобы, начав вновь военные переговоры для ограничения возможностей и сферы действия германо-советского договора, можно было в тактическом плане изменить ситуацию. В связи с этим к нам вновь обращаются с просьбой о «тихом согласии» на выражение военными делегациями в Москве уверенности в том, что в случае войны польско-советское военное сотрудничество не исключается.
Я заявил, что польское правительство не верит в результативность этих шагов, однако, чтобы облегчить положение франко-английской делегации, мы выработали определенную формулировку, причем я повторил не для разглашения наши оговорки, касающиеся прохода войск.
Формулировка звучала бы так: «Французский и английский штабы уверены, что в случае совместных действий против агрессора сотрудничество между СССР и Польшей в определенных условиях не исключается. Ввиду этого штабы считают необходимым составление с советским штабом любых планов».
Используя возможность, я еще раз сделал категорическое заявление, что я не против этой формулировки только в целях облегчения тактики, наша же принципиальная точка зрения в отношении СССР является окончательной и остается без изменений. Я еще раз напомнил о неприличности обсуждения Советами наших отношений с Францией и Англией, не обращаясь к нам.
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 317
Г. Хильгер 1
Я ПРИСУТСТВОВАЛ ПРИ этом
Заключение «антикоминтерновского пакта» и неуклонно нараставшая агрессивность Гитлера усилили стремление Сталина к ее отражению. Кроме заключения пакта о взаимопомощи с Францией имелись и многие другие признаки, позволявшие сделать вывод, что в 1935—1937 годах Сталин интенсивно занимался созданием коалиции против Гитлера. Но он не достиг в этом никакого успеха, ибо Англия и Франция мирились с провокациями Гитлера, не реагируя на них актив
1 Хильгер Густав — советник германского посольства в Москве в 30-е годы.— Прим. ред.
ным образом. Это вызывало у советского диктатора подозрение, что в случае германского нападения на Советский Союз западные державы и пальцем не пошевельнут, а при определенных условиях даже будут делать общее с Гитлером дело. Сталин еще
В германском посольстве в Москве, 1939 г.: советник посольства Г. Хильгер (слева) и К. Шнурре
больше укрепился в этом предположении вследствие нерешительного поведения западных держав в вопросе о «коллективной безопасности», пока мюнхенские события осенью 1938 года не убедили его окончательно в том, что все его усилия по созданию совместного оборонительного фронта против Германии обречены на провал...
Пакт Гитлер — Сталин
Начавшееся новое сближение Германии и Советского Союза явилось результатом взаимного «давай и бери», причем нельзя точно установить ни долю имевшегося в каждом отдельном случае дипломатического воздействия, ни того момента, когда та или иная сторона приняла решение о договоренности. Эта мысль зрела как в Берлине, так и в Москве постепенно, с учетом степени готовности партнера к переговорам. Обе стороны должны были сначала осторожно нащупывать сферу переговоров, ибо оба правительства видели перед собой нагромождение недоверия и испытывали множество опасений. Но когда они были преодолены, события обру
ЩИ (I ЧНЧ! X!F: ЯЦ >1
шились с драматической быстротой и в течение всего нескольких дней привели к заключению договоров, чреватых серьезными последствиями.
Первые конкретные признаки стремления к разрядке в отношениях проявились осенью 1938 года, когда возникшая в результате взаимных поношений атмосфера стала невыносимой и у обеих сторон возникла ясность, что надо безусловно найти какой-то выход, ибо иначе военное столкновение неизбежно. На основе осознания этого факта в октябре 1938 года между графом Шуленбургом и Литвиновым была достигнута договоренность о том, что пресса и радио в будущем должны взаимно воздерживаться от прямых нападок на глав обоих государств. Готовность Сталина пойти на такую договоренность с гитлеровской Германией была следствием Мюнхенской конференции, и прежде всего того факта, что западные державы провели эту конференцию без участия Советского Союза. Отсюда недоверчивый советский диктатор сделал вывод, что западные державы не только не имели намерения оказать сопротивление Гитлеру, но при подходящем случае даже поддержали бы его, если бы тот принял решение напасть на Советский Союз. Более того, у него сложилось впечатление, что передача Германии Судетской области явилась платой за ту войну, которую она должна развязать против Советского Союза. Гитлер же, напротив, стал склоняться к мысли о соглашении с Советским Союзом после сделанного Чемберленом по возвращении в Лондон заявления, что западные державы должны вооружаться.
Во второй раз мир затаил дыхание 19 декабря 1938 года, когда было подписано торговое соглашение между Германией и Советским Союзом. Хотя речь шла лишь о продлении действовавшего торгового и платежного соглашения на следующий год, один тот факт, что на этот раз продление последовало своевременно, а не с затяжкой на три месяца, как было год назад, оказался достаточным, чтобы привлечь к себе внимание всего мира.
Третьим признаком возможности изменения напряженных отношений явился доклад Сталина 10 марта 1939 года на XVIII съезде партии, где он заявил, что подозрительный шум, поднятый английской, французской и американской прессой по поводу Советской Украины, имеет целью поднять ярость Советского Союза против Германии и спровоцировать конфликт без видимых на то оснований. Это заявление Сталина существенно способствовало подготовке почвы для германо-советского взаимопонимания, хотя незадолго перед тем Сталин возобновлением переговоров с Англией и Францией о созда
нии общего оборонительного фронта против германской агрессии дал помять, что намерен и в состоянии держать в запасе два варианта. Однако колеблющееся поведение англичан и французов укрепило его подозрение, что западные державы охотно втянули бы Советский Союз в войну против гитлеровской Германии, но не были готовы сами принести для этого жертвы или же пойти на риск. Несомненное доказательство тому Сталин увидел в отказе западных держав признать справедливость советского требования в случае германского нападения предоставить советским войскам возможность пройти через Польшу и Румынию.
Несмотря на это, Литвинов последовательно продолжал придерживаться своего плана создания системы коллективной безопасности в Европе и неустанно стремиться к соглашению с западными державами. Это привело Сталина к мысли, что Литвинова надо отстранить, чтобы достигнуть взаимопонимания с Германией. К тому же Литвинов и как личность являлся для него помехой, так как был еврей. По этой причине 3 мая 1939 года, совершенно неожиданно для мировой общественности, Литвинов был смещен с поста народного комиссара иностранных дел. Еще 1 мая во время традиционного военного парада на Красной площади он находился вблизи Сталина, а 2 и 3 мая вел переговоры с британским послом сэром Уильямом Сид-сом. Но уже на следующий день советская печать сообщила, что на пост народного комиссара иностранных дел назначен Председатель Совета Народных Комиссаров Вячеслав Молотов.
Тем самым Молотов сильнее, чем прежде, выдвинулся на авансцену и привлек к себе внимание общественности. В последние два года [перед нападением Германии па СССР] я бесчисленное множество раз встречался с ним, и весь его облик глубоко запал мне в память. Хотя мне приходилось видеть его и одного, и в присутствии Сталина, у меня всегда складывалось такое впечатление, что он не проявлял никакой собственной инициативы и был счастлив играть роль послушного орудия в руках диктатора. Молотов сумел в течение двух десятилетий держаться в стороне от внутрипартийных споров и пережил жестокое время огромных чисток столь благополучно, что ни один волос с его головы не упал. Его усердие, работоспособность, память были беспримерны. Вероятно, обладай он большей гибкостью и умением реалистически оценить существовавшие тогда условия и соотношение сил, он послужил бы интересам собственной страны лучше, нежели своим вошедшим в поговорку вечным «нет». Как ни предан был Молотов своему властелину и повелителю, я все
230
1939
же думаю, что смерть Сталина вызвала у него вздох облегчения. Поручив этому человеку в решающей фазе развития германо-русских отношений осуществление своих приказов в области внешней политики, Сталин мог быть уверен, что никто другой не проявит та-
Германский военный атташе генерал-лейтенант Эрнст Кёстринг и советник германского посольства в Москве Вернер фон Типпельскирх. Сентябрь 1939 г.
кой верности долгу и такого слепого повиновения, как именно Молотов.
Неожиданная отставка Литвинова не осталась не замеченной Гитлером. Через два дня после получения Гитлером известия об этом министерство иностранных дел дало мне указание немедленно прибыть в Германию и явиться к министру. До тех пор я с господином Риббентропом лично не встречался. Но на основании всего того, что я о нем слышал, ждал этой встречи со смешанным чувством. Я был бы избавлен от этой поездки, если бы Шуленбург как раз в тот момент не отсутствовал в Москве (он должен был представлять правительство на свадьбе иранского наследника престола) и если бы военный атташе генерал Кёстринг тоже не находился где-то в поездке по Восточной Сибири.
Приехав в Берлин, я узнал, что министр иностранных дел находится в Мюнхене. Гитлер пребывал в Оберзальцберге, около Берх
тесгадена, а Риббентроп всегда старался оставаться поблизости в его окружении. Итак, я встретился с министром только 9 мая в Мюнхене. Мое первое впечатление о нем подтвердилось позднейшими наблюдениями. То был человек, занимавший пост, для которого он не имел ни надлежащего образования, ни дипломатического чутья и такта. В результате он страдал комплексом неполноценности, который стремился компенсировать претенциозными манерами, порой совершенно невыносимыми для окружающих. В своих постоянных усилиях утвердить себя в качестве важной персоны он ввел гротескный стиль жизни и работы, считая его подобающим для своего поста. Но чтобы министр орал на поседевшего на службе дипломата высокого ранга, да так, что срывал голос, в прежние времена в министерстве иностранных дел было просто немыслимо. Риббентроп же явно считал своим долгом и в этом копировать своего фюрера.
Из вопросов, которые Риббентроп задал мне в Мюнхене, и по тому вниманию, с каким он выслушал мой доклад об общем положении в Советском Союзе, я сделал вывод, что он нуждается в информации для Гитлера, у которого после отставки Литвинова возник интерес к СССР. Мои сообщения явно отвечали тому, что сам Риббентроп желал доложить фюреру, ибо он закончил беседу репликой, что еще сегодня же во второй половине дня хочет посетить Гитлера в Оберзальцберге, а я должен находиться в Берхтесгадене в готовности на тот случай, если фюрер пожелает увидеть меня лично.
Однако ничего подобного не произошло. Я напрасно прождал до позднего вечера в Берхтесгадене, чтобы в конце концов выехать в Зальцберг, куда поздно вечером приехал и Риббентроп. Только на другой день в полдень нам сообщили, что Гитлер ожидает нас, и мы сразу же отправились в Бергхоф. Но сначала мне пришлось еще немного подождать, пока Риббентроп не будет готов, поскольку он имел обыкновение спать до полудня. А потом мы с бешеной скоростью помчались по крутым поворотам на гору, где нас поджидала куча адъютантов, встретившая нас с выражением ужаса на лицах и со словами, что фюрер уже проявляет нетерпение.
Через несколько секунд я стоял перед Гитлером, который подошел к нам, устремив на нас какой-то особенный, словно подстерегающий взгляд. Ни при этой, ни при последующих встречах с Гитлером я не испытал никакого завораживающего воздействия, которое ему так часто приписывалось. Его ничем не примечательный облик, заурядная челка, спадавшая на лоб, и смешные усики производили столь непривычное впечатление, что я невольно спросил себя, возможно ли, чтобы
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
231
одно его появление приковывало к себе взоры множества людей. А во время последовавшей затем беседы мне просто отвратительной показалась его привычка все время обкусывать ногти.
После краткого приветствия, во время которого не было сказано почти ни единого слова, мы прошли в одно из столь часто описывавшихся помещений, на торцовой стене которого имелось огромное окно с видом на великолепный альпийский ландшафт. Мы сели за круглый стол, я — напротив Гитлера, Риббентроп — справа от него. Присутствовали лишь генерал-полковник (позднее — генерал-фельдмаршал.— Перев.) Кейтель — начальник штаба верховного главнокомандования вермахта, Карл Шнурре — заведующий восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел и Вальтер Хевель — связной Риббентропа с Гитлером... Накануне вечером я имел случай говорить с Хевелем насчет предстоящей встречи с Гитлером. Я высказал свою озабоченность тем, что, поскольку у меня с деловой точки зрения совершенно другие взгляды, чем у Гитлера, мне с трудом удастся внушить ему мои представления о Советском Союзе. Однако Хевель успокоил меня: беспокоиться мне нечего, так как Гитлер по своей привычке вообще не даст мне произнести ни слова, а, наоборот, будет развивать свои собственные мысли насчет России, а затем закончит заседание, так и не предоставив мне возможности высказаться.
Однако на деле получилось иначе: Гитлер открыл совещание вопросом о причинах, побудивших Сталина дать отставку Литвинову. Я ответил: по моему убеждению, он сделал это потому, что Литвинов стремился к соглашению с Англией и Францией, между тем как Сталин считал, что западные державы намерены заставить Россию в случае войны таскать для них каштаны из огня. Гитлер ничего не ответил, но взглядом дал понять Риббентропу, что мое объяснение внесло для него ясность. Затем он спросил, верю ли я в то, что Сталин при определенных условиях был бы готов установить взаимопонимание с Германией. Я почувствовал необходимость сделать Гитлеру резюме германо-советских отношений с 1933 года и напомнить ему о том, как часто Советское правительство в первые годы его правления выражало желание сохранить прежние дружественные отношения с Германией. Однако я ограничился указанием на то, что 10 марта Сталин заявил, что для конфликта между Германией и Советским Союзом никаких видимых причин нет. Меня поразило, что ни Гитлер, ни Риббентроп не были знакомы с этой речью, хотя посольство в Москве подробно сообщило о ней. По прось-
бе Риббентропа мне пришлось дважды зачитать соответствующее место.
Гитлер не высказал никакого собственного мнения о взаимопонимании с Советским Союзом, но потребовал, чтобы я доложил, «как в общем и целом обстоит дело в России*. После того, что сказал мне Хевель, я менее всего ожидал этого. Итак, я набрал побольше воздуха, чтобы подумать, с чего же начать и чем кончить. Я начал с констатации, что хотя большевизм и представляет для всего мира огромную опасность, но, на мой взгляд, его сдерживают твердая позиция и разумные экономические и политические соглашения. Я подчеркнул неоспоримые успехи индустриализации в СССР и растущую силу советского режима, а также указал на то, что огромные чистки 1936—1938 годов, жертвами которых пали до 80 процентов высших военачальников Красной Армии, хотя и значительно ослабили военную мощь Советского Союза, отнюдь не уничтожили ее. Я обрисовал смысл и значение той борьбы за власть, которая шла между Сталиным и оппозиционными течениями, и рассказал, какой идеологический балласт Сталин выбросил за борт, когда ему стало ясно, что на базе одной лишь коммунистической доктрины здорового и способного противостоять всем государственного организма не построить. Имея в виду усилия Сталина заменить революционный энтузиазм новым, советским патриотизмом, я упомянул об оживлении возвеличения [национальных] героев, старых русских традиции, о недавних мерах по поощрению семейной жизни, о введении вновь строгой дисциплины в армии, на промышленных предприятиях и в школах, а также о борьбе с экспериментами в области театра, музыки и изобразительных искусств.
Гитлер весь подался вперед и слушал внимательно. Сделав паузу, чтобы немного передохнуть — первый раз за все время беседы,— я надеялся, что теперь Гитлер перейдет к вопросу о будущих отношениях между Германией и Советским Союзом. Но я ошибся: он ограничился несколькими равнодушными словами благодарности при прощании. Потом я узнал, что он выразил Риббентропу недовольство моими высказываниями насчет успехов советской индустриализации и укрепления на ционального самосознания населения. «Вполне возможно,— сказал он,— что Хиль-гер стал жертвой советской пропаганды. Если это так, то его представление об условиях в России никакой ценности для меня не имеет. Если же он прав, я не должен терять времени, чтобы не допустить дальнейшей консолидации Советского Союза».
Тем не менее спустя десять дней после моего посещения Бергхофа посольству было дано указание сообщить русским, что теперь мы
готовы возобновить переговоры о торговом соглашении и с этой целью послать в Москву д-ра Шнурре. К моему изумлению, Молотов ответил, что предшествующий ход экономических переговоров и особенно отказ от поездки Шнурре в Москву в январе создали впечатление, что имперское правительство в действительности ведет эти переговоры не всерьез и хочет лишь использовать их, чтобы получить политические выгоды. А потому он может заявить о своем согласии на возобновление торговых переговоров только при условии, что предварительно будет создана необходимая «политическая основа». Тщетно пытался граф Шуленбург выяснить, что же он понимает под «политической основой»,
В ответ на сообщение Шуленбурга в Берлине было решено «вести себя совершенно спокойно и выждать, не заговорят ли русские снова». Мы же в московском посольстве были склонны предполагать, что слова Молотова следует считать равнозначными приглашению к политическому взаимопониманию. Но, спрашивается, можно ли принимать подобное откровение всерьез? Действительно ли русские решились пойти на взаимопонимание с национал-социалистской Германией, или же их предложение — только трюк с целью оказать давление на Великобританию и Францию? С другой стороны, мы наблюдали, сколь сдержанно Советское правительство вело себя по отношению к западным державам и сколь упорно оно настаивало на тех условиях, на которые, как Молотов должен был заранее знать, Англия и Франция едва ли согласятся. Так какую же цель преследует Советское правительство?
Тем временем мысль о возможности нового сближения, несмотря на все предубеждения обеих сторон, все более укреплялась. В начале июня министерство иностранных дел вновь начало заниматься Берлинским договором о нейтралитете [1926 года], который все еще продолжал действовать, поскольку в 1931 году был продлен на неопределенный срок и с тех пор не денонсировался. Однако практически он потерял всякое значение, так что возник вопрос, не следует ли его оживить снова. 28 июня Шуленбург имел с Молотовым встречу, во время которой заявил, что «Германия не имеет злых намерений против Советского Союза, поскольку Берлинский договор все еще остается в силе». Торговые переговоры тоже потихоньку наладились, и в начале июля советский офицер впервые снова появился на коктейле у генерала Кёстринга.
Но только в конце июля Гитлер решил взять в свои руки инициативу установления взаимопонимания с русскими. Шнурре были даны полномочия пригласить 26 июля на
ужин советского поверенного в делах Астахова и торгового представителя Бабарина. На этой встрече оба русских охарактеризовали новое сближение между Советским Союзом и Германией как жизненно важное для обеих сторон. 3 августа граф Шуленбург более часа говорил с Молотовым и вынес из этой беседы впечатление, что Кремль действительно готов улучшить свои отношения с Германией, но что старое недоверие к третьему рейху и его «антикоминтерновской политике» еще весьма живо. Свое донесение в Берлин посол закончил такими словами: «Полагаю, что мои сообщения произвели на Молотова впечатление; несмотря на это, с нашей стороны потребуются значительные усилия, чтобы создать у Советского правительства перелом».
Однако тремя днями раньше в Москву прибыли британская и французская военные миссии, что, кажется, окончательно убедило Гитлера в необходимости сначала обеспечить себе прикрытие своего тыла русскими, если он до конца года желает начать войну против Польши.
В ранние утренние часы 15 августа посол получил от Риббентропа срочную телеграмму с указанием немедленно посетить Молотова и сообщить ему, что он, Риббентроп, готов «прибыть в Москву с кратким визитом, чтобы от имени фюрера изложить господину Сталину точку зрения фюрера». В той же телеграмме содержалось, в частности, и такое утверждение: «Не подлежит никакому сомнению, что германо-русские отношения достигли ныне своего исторического поворотного пункта. Политические решения, подлежащие в ближайшее время принятию в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для формирования отношений между немецким и русским народами на много поколений вперед. От них будет зависеть, скрестят ли оба народа вновь и без достаточных к тому оснований оружие, или же они опять придут к дружественным отношениям. Обоим народам в прошлом было всегда хорошо, когда они были друзьями, и плохо, когда они были врагами».
Хотя сообщения посла явно произвели на Молотова впечатление, он, казалось, полагал, что именно теперь должен проявить известную сдержанность и позволить себе ряд вопросов. Он высказал мнение, что поездка такого видного политического деятеля, как Риббентроп, нуждается в соответствующей подготовке. Кроме того, он хотел предварительно выяснить такие вопросы: была бы Германия готова заключить с Советским Союзом пакт о ненападении? Использовала бы она свое влияние на Японию, чтобы добиться улучшения отношений последней с Советским Союзом? И пойдет ли в связи
И9С.ЧГ.1.НИ,- Ml Ml I bl МИГА
с предстоящими переговорами также и речь о Прибалтийских государствах?
Когда через два дня граф Шуленбург дал на все эти вопросы утвердительный ответ, Молотов констатировал, что первым шагом к улучшению отношений между СССР и Германией могло бы быть заключение тортовокредитного соглашения. Тем самым Молотов просто-напросто занял прямо противоположную позицию той, которой он придерживался 20 мая. Тогда было сказано, что, наоборот, начало торговых переговоров зависит от предварительного создания «политической основы». Этот инцидент был характерен для тактики Сталина, который, исчерпав все имеющиеся у него возможности, произвольно — не считаясь с ранее сделанными заявлениями — менял свою установку. Более показательный пример того, как Советское правительство издавна рассматривало и использовало внешнюю торговлю только в качестве функции внешней политики, вряд ли найти. Как condicio sine qua non 1 для заключения пакта о ненападении Молотов назвал одновременное принятие специального протокола, в котором будут «рассмотрены вопросы, затронутые в германском заявлении от 15 августа». Что имелось под этим в виду, не требовало никакого разъяснения: советское пожелание распространялось на высказанную 15 августа германскую готовность разрешить к полному удовлетворению обеих стран вопросы «Балтийского моря, Прибалтийских государств, Польши, юго-востока [Европы] и т. п.».
19 августа Молотов получил от нас сообщение, что Риббентроп, если его поездка в Москву состоится, будет уполномочен подписать специальный протокол, который должен урегулировать интересы обеих сторон в районе Балтийского моря, вопрос о Прибалтийских государствах и т. д. Хотя отныне никаких сомнений в том, что Гитлер решил отдать Прибалтийские государства Советскому Союзу, больше не было, Молотов все еще не решался дать окончательный ответ насчет приезда Риббентропа в Москву. Наоборот, он окопался за необходимостью получить инструкции «своего правительства» (Сталина), а также иметь более точное сообщение о том, какие пункты должны быть включены в протокол.
Но не успел граф Шуленбург несолоно хлебавши вернуться в посольство, как его по телефону снова вызвали в Кремль, где он констатировал, что тем временем Сталин лично вмешался в дело, ибо Молотов не только вручил нам проект пакта о ненападении, но и сообщил, что Риббентроп может прибыть в Москву, скажем, через неделю после подписания торгового соглашения.
Однако для Гитлера дело явно двигалось недостаточно быстро, ибо 20 августа он направил Сталину личную телеграмму, в которой устранял все сомнения насчет содержания протокола и настаивал на том, чтобы Риббентроп был принят в Москве 23 августа.
Письмо рейхсканцлера Германии Л. Гитлера секретарю-ЦК ВКП(б) И. В. Сталину
21 август 1939 г.
Господину И. В. Сталину
Москва
I)	Я искренне приветствую заключение германо-советского тортового соглашения, являющегося первым шагом на пути изменения германо-советских отношений.
2)	Заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок. Германия, таким образом, возвращается к политической линии, которая в течение столетий была полезна обоим государствам. По этому Германское правительство в таком случае нс полнено решимости сделать все выводы из такой коренной перемены.
3)	Я принимаю предложенный Председателем Совета Народных Комиссаров и Народным Комиссаром СССР господином Молотовым проект пакта о ненападении, но считаю необходимым выяснить связанные с ним вопросы скорейшим путем.
4)	Дополнительный протокол, желаемый Правительством СССР, по моему убеждению, может быть по существу выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе Германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок.
5)	Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний.
6)	Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего Министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол. Более продолжительное пребывание Министра иностранных дел в Москве, чем один день или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения. Я был бы рад получить от Вас скорый ответ.
Адольф Гитлер
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 302
1 Необходимое условие (лат.).
1 <4
1939
Письмо секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру
21 августа 1939 г.
Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру Благодарю за письмо.
Надеюсь» что германо-советское соглашение о ненападении создаст поворот к серьезному улучшению политических отношений между нашими странами.
Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа.
И. Сталин
Год кризиса. 1938—1939. М., 1990. Т. 2. С. 303
Известие это, по свидетельству Хевеля, было воспринято Гитлером с необузданной радостью. С возгласом: «Ну, теперь весь мир — у меня в кармане!» — он стал обоими кулаками барабанить по стене и вообще повел себя как умалишенный.
Из выступления Гитлера
22 августа 1939 года
в Оберзальцберге на секретном совещании с командующими войсками вермахта
Противник еще надеялся, что Россия после завоевания [нами] Польши выступит как [наш] враг. Но они не учли моей способности принимать решения. Наши противники — мелкие черви. Я видел их в Мюнхене.
Я был убежден, что Сталин никогда не пойдет на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши, и к тому же Сталин знает, что режиму его конец — все равно, выйдут его солдаты из войны победителями или же потерпевшими поражение. Решающее значение имела замена Литвинова. Поворот в отношении России я провел постепенно. В связи с торговым договором мы вступили в политический разговор. Предложение пакта о ненападении. Затем от России поступило универсальное предложение. Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила, что готова на заключение [пакта]. Установлена личная связь со Сталиным. Фон Риббентроп послезавтра заключит договор. Итак, Польша находится в том состоянии, в каком я хотел ее видеть.
Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк. Это огромная цель, которая требует огромных сил. Боюсь только одного, как бы в последний момент какая-нибудь паршивая свинья не подсунула мне свой план посредничества.
В своей политической цели я иду дальше. Начало разрушению господствующего положения Англии положено. После того как я осуществил политические приготовления, путь солдатам открыт.
Нынешнее обнародование пакта о ненападении с Россией подобно разорвавшемуся снаряду. Последствия — необозримы '.
Генерал-полковник фон Браухич обещал мне закончить войну с Польшей за несколько недель. Если бы он доложил мне, что мне потребуется для того два года или хотя бы только год я не дал бы приказа о выступлении и на время заключил бы союз не с Россией, а с Англией. Ведь никакой длительной войны мы вести не можем. Эти жалкие черви Даладье и Чемберлен — а я их узнал в Мюнхене — окажутся слишком трусливы, чтобы напасть [на нас]. Они не выйдут за рамки блокады. А у нас против этого — наша автаркия и русское сырье. Польша будет обезлюжена и заселена немцами. Мой пакт с Польшей был задуман как просто выигрыш времени. А впрочем, господа, с Россией ведь проделывается то же самое, что я уже освоил на примере Польши. После смерти Сталина, а он — тяжелобольной человек, мы разгромим Советский Союз. Тогда забрезжит заря германского господства на всем земном шаре.
Ведение новой войны соответствует установлению новой границы. Вал от Ревеля, Люблина, Кошице до устья Дуная. Остаток получают русские. Риббентропу дано указание делать любое предложение и принимать любое требование [русских] 1 2.
Я дал пропагандистский повод к развязыванию войны — безразлично, правдоподобен он или нет. Победителя потом не спрашивают, говорил он правду или же нет. Когда начинают и ведут войну, дело не в праве, а в победе 3.
Риббентроп прибыл в Москву 23 августа на самолете. Первая беседа в Кремле началась в 15.30. Она длилась три часа и продолжилась вечером. Задолго до полуночи состоялось подписание пакта о ненападении и секретного протокола, который определил судьбу Польши, Прибалтийских государств и Бессарабии. Оба документа имели дату: 23 августа 1939 года.
Из официальной немецкой записи беседы Риббентропа со Сталиным и Молотовым в ночь с 23 на 24 августа 1939 года
«В ходе беседы Сталин спонтанно произнес речь в честь фюрера: «Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего фюрера, и потому хотел бы выпить за его здоровье».
1 Документ был представлен на Нюрнбергском процессе американским обвинением под № 798.
2 Цит. по: Akten zur deutschen auswartigen Poiitik 1918—1945. Aus dem Archiv des deutschen auswartigen Amtes. Serie D. Bd. VII. Baden-Baden, 1956. S. 171 — 172.
3 Цит. no: Ibidem, Dok. N 193. S. 172.
Документ представлен на Нюрнбергском процессе американским обвинением под № 1014.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Господин Молотов пил за здоровье господина имперского министра иностранных дел и господина посла графа фон дер Шуленбурга.
Далее господин Молотов поднял свой бокал за господина Сталина, заметив при этом, что Сталин своей речью 10 марта с. г., которую хорошо поняли в Германии, положил начало повороту в политических отношениях.
Господа Молотов и Сталин неоднократно пили за пакт о ненападении, за новую эру в германосоветских отношениях и за счастливое развитие отношений между Германией и Советским Союзом.
При прощании господин Сталин заявил господину имперскому министру иностранных дел, что Советский Союз никогда не обманет своего партнера» *.
В данном случае Сталин впервые лично вел переговоры с представителем иностранного государства о заключении договора. До тех пор он избегал всякого контакта с иностранцами, за исключением отдельных случаев, когда речь шла о таких видных личностях, как американский посол Буллит, немецкий писатель Эмиль Людвиг и другие зарубежные журналисты крупного масштаба. Когда иностранные дипломаты пытались при помощи Наркомата иностранных дел попасть на прием к Сталину, им отвечали, что Сталин — лишь партийный деятель и непосредственно внешней политикой не занимается. Юридически такое положение существовало до 6 мая 1941 года, когда Сталин занял пост Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, которым до тех пор являлся Молотов.
Когда Риббентроп в сопровождении графа Шуленбурга 23 августа прибыл в Кремль, он думал, что ему придется вести переговоры с одним Молотовым, а Сталин, возможно, присоединится к переговорам на более поздней стадии. Поэтому Риббентроп был поражен, когда, войдя, он увидел стоящего рядом с Молотовым Сталина. Это был заранее рассчитанный Сталиным эффект, и вместе с тем он служил явным предостережением Риббентропу, что договор будет заключен либо прямо на месте, либо — никогда.
Сталин держался очень естественно и без всякой претенциозности, что тоже принадлежало к его тактике ведения переговоров, при помощи которой он умел расположить к себе партнеров и усыпить их бдительность. Но поражало, сколь быстро его любезное поведение, добродушно-шутливое по отношению к Риббентропу, или его обращение с советским переводчиком В. Н. Павловым переходило в леденящий холод, когда он давал лаконичные приказания своим подчиненным
1 Цит. по: Akten zur deutschen auswartigen Politik 1918—1945. Aus dem Archiv des deutschen auswSrtigen Amtes. Serie D. Bd. VII. Dok. n 213. S. 191.
или ставил им деловые вопросы... Я и сейчас очень ясно вспоминаю о той подобострастной манере, с какой народные комиссары, словно школьники, вскакивали со своих мест, лишь только Сталин изволил адресовать им вопросы. На всех беседах, на которых присутствовал Сталин, Молотов бы единственным, кроме Ворошилова, кто говорил со Сталиным как с товарищем. И все-таки обращало на себя внимание, как он глядел на Сталина, как счастлив был тем, что смеет служить ему.
В начале переговоров иногда случалось, что Сталин предлагал Молотову председательствовать вместо него. Твердые правила игры, согласно которым от имени Советского правительства говорил один Сталин, требовали, чтобы Молотов поначалу отказывался. Однажды, когда Сталин велел Молотову говорить вместо себя, тот ответил: «Нет, говорить должен ты, ведь ты это сделаешь лучше меня». Тогда Сталин ясно и четко обрисовал советскую точку зрения, а затем Молотов с довольной улыбкой обратился к германской делегации: «Разве я не сказал сразу, что он сделает это намного лучше меня?»
Манера обращения Сталина с другими членами Политбюро, казалось соответствовала их личным отношениям с ним. С Ворошиловым он говорил сердечно, как со старым однополчанином, с Берией и Микояном — дружески, с Кагановичем — по-деловому и несколько сдержанно. Я никогда не слышал, как он говорил с Маленковым, но на заседаниях Верховного Совета СССР, на которых я присутствовал, Маленков обычно сидел рядом со Сталиным. У них было много что сказать друг другу, и их поведение позволяло преполагать тесные доверительные отношения.
Когда Сталин участвовал в заседаниях, явно проявлялся его подавляющий авторитет. Даже в стилистических вопросах, когда речь шла о том, чтобы найти подходящие слова, он решающим образом вмешивался в дело твердой рукой и с присущей ему силой убежденности в собственной правоте.
Весьма впечатляющими были и познания Сталина, когда он, к примеру, во время переговоров насчет германских поставок говорил о конструкциях броневых орудийных башен на крейсерах, которые должна была поставить Советскому Союзу Германия, или когда речь заходила об иных технических вопросах. Без категорического утверждения Сталиным было невозможно добиться каких-либо советских уступок в области поставок сырья из Советского Союза. Если же такое утверждение имелось в наличии, оно было равнозначно приказу, который точно исполнялся.
Переговоры 23 августа оказались простыми. Господин Риббентроп никаких новых
предложений не привез, но прибыл с желанием закончить дело с подписанием пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола как можно быстрее и сразу же уехать. Его заявления Сталину и Молотову в значительной мере ограничивались воспроизведением того хода мыслей, который служил предметом предварительных переговоров между Молотовым и Шуленбургом и содержался в телеграфных директивах из Берлина. Риббентроп рассыпался в заверениях о доброй воле Германии, на которые Сталин реагировал сухо, деловито и лаконично.
Редактирование текста договора не составило никаких трудностей, так как Гитлер в принципе принял советский проект. Однако окончательный текст получил два важных дополнения: статью 3, в которой договаривающиеся стороны соглашались постоянно консультироваться друг с другом по вопросам, затрагивающим их общие интересы, и статью 4, согласно которой ни одна из договаривающихся сторон не должна была участвовать в какой-нибудь группировке держав, направленной против другой стороны. Срок действия договора вместо предусматривавшихся пяти лет продлевался до 10 лет, и статья 7 определяла, что договор должен вступить в силу сразу же после его подписания, а не после его ратификации, как первоначально планировалось.
Секретный дополнительный протокол, которому русские придавали наибольшее значение, предусматривал разграничение сфер интересов обеих сторон в Восточной Европе. Согласно ему, граница между германской и советской сферами интересов в районе Балтийского моря проходила по северной границе Литвы, а в Польше — вдоль рек Нарев, Висла и Сан. Кроме того, секретный дополнительный протокол признавал интерес СССР к Бессарабии.
Из заявления заместителя статс-секретаря министерства иностранных дел
Германии посла Фридриха Гауса от 15 марта 1946 года, предназначенного для нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками
*23 августа около полудня самолет имперского министра иностранных дел, которого я сопровождал в качестве юридического советника на запланированные переговоры, прибыл в Москву. Во второй половине того же дня состоялась первая беседа господина фон Риббентропа с господином Сталиным, на которой с немецкой стороны кроме имперского министра иностранных дел присутствовали только советник посольства Хиль-iep в качестве переводчика и, возможно, также посол граф Шуленбург; сам я в ней участия не
принимал. С этой долго продолжавшейся беседы имперский министр иностранных дел вернулся весьма удовлетворенным и высказался в том смысле, что все это, можно не сомневаться, приведет к заключению тех соглашений, к которым стремится германская сторона. Продолжение переговоров, при котором должны были быть обсуждены и изготовлены подлежащие подписанию документы, намечено на поздний вечер. В этой второй беседе участвовал лично я, а также посол граф Шуленбург и советник посольства Хильгер. С русской стороны переговоры велись господами Сталиным и Молотовым, переводчиком которых являлся господин Павлов. Быстро и без всяких трудностей было достигнуто согласие относительно текста германо-советского пакта о ненападении.
Наряду с пактом о ненападении гораздо дольше велись переговоры об особом секретном документе, который, как мне помнится, получил наименование «секретный протокол» или «секретный дополнительный протокол» и содержание которого сводилось к разграничению сфер интересов обеих сторон на европейских территориях, лежащих между обоими государствами. Употреблялось ли при этом выражение «сфера интересов» или же какие-либо иные выражения, я уже не помню. В этом документе Германия заявляла о своей незаинтересованности в Латвии, Эстонии и Финляндии, но зато причисляла к своей сфере интересов Литву. В отношении политической незаинтересованности Германии в обоих вышеназванных Прибалтийских государствах поначалу возник спор, поскольку имперский министр иностранных дел на основании своих инструкций желал изъять из этой сферы политической незаинтересованности Германии определенную часть прибалтийских областей, на что, однако, не шла советская сторона, особенно из-за находящихся именно там незамерзающих гаваней. По этому явно обсуждавшемуся уже в первой беседе пункту имперский министр иностранных дел заявил о необходимости телефонного разговора с Гитлером, который состоялся лишь во время второй беседы; в этом разговоре по прямому проводу он получил от Гитлера полномочия согласиться с советской точкой зрения. Что касается польской территории, то была установлена демаркационная линия. Была ли она точно начерчена на приложенной к документу карте или же описана в этом документе лишь словесно, в памяти моей не сохранилось. В остальном же в отношении Польши было достигнуто соглашение примерно того содержания, что обе державы рассмотрят окончательное урегулирование относящихся к этой стране вопросов во взаимном согласии. Насчет Балканских стран констатировалось, что Германия имеет там только экономические интересы. Пакт о ненападении и секретный документ были подписаны еще в ту же ночь почти на рассвете.
Пока готовились чистовые экземпляры документов, господину Риббентропу был подан завтрак, во время которого он в ходе возникшей беседы рассказал, что публичная речь Сталина, произнесенная весной, содержала одну фразу, которая, хотя Германия в ней и не была названа, была воспринята так, будто господин Сталин тем самым хотел намекнуть, что Советское правительство считает возможным и желательным достигнуть лучших отношений и с Германией. На это господин Сталин ответил лаконичной репликой, которая в пе-
I IOC J! E Д1 IИ E M ЕСЯ 11Ы M И i'A
реводе Павлова гласила: «Таково было намерение» ’.
Если попытаться представить себе причины, которые могли побудить Сталина договориться в августе 1939 года с Гитлером, приходишь к следующим соображениям.
Сталин был всегда убежден в том, что война между капиталистическими державами рано или поздно разразится. Для Советского Союза он ожидал от этого только выгоду, поскольку говорил, что война ослабит капиталистические державы и изменит соотношение сил в пользу СССР. Однако последнее — только при том предварительном условии, что ему удастся исключить Советский Союз из военного конфликта. Так представлял себе тогда обстановку Сталин, считая, что заключение пакта о ненападении с Германией создаст желаемую им ситуацию по следующим причинам:
1.	Заключение пакта ликвидировало бы непосредственную опасность германского нападения на Советский Союз.
2.	Заверения, полученные им от Риббентропа и, соответственно, от Гитлера, убедили его в том, что Гитлер нападет на Польшу, как только добьется советского прикрытия с тыла.
3.	Сталин, в противоположность Гитлеру, не сомневался в том, что Англия и Франция выполнят свои обязательства в отношении Польши. Поэтому возникновение войны между великими державами и Германией он считал обеспеченным.
4.	Таким образом, Сталин рассчитывал получить ценную отсрочку, которая позволит ему ускоренно вести дальнейшее вооружение Советского Союза. В остальном же он хотел выждать, как дальше будут развиваться события, чтобы в надлежащий момент, когда воюющие державы будут в достаточной степени ослаблены, бросить на всемирно-историческую чашу весов всю мощь Советского Союза.
5.	Предусмотренное секретным дополнительным протоколом разграничение сфер интересов в Восточной Европе дало бы Советскому Союзу возможность овладеть важнейшими стратегическими позициями в Прибалтике. За эти позиции почти два с половиной века назад вел 21 год войну царь Петр Великий, а Сталин взял его себе за образец. Теперь они без всякой борьбы падали ему с неба благодаря заключению пакта с Гитлером.
Итак, у него были все основания быть довольным этими соглашениями. Об этом говорит и то удовлетворение, которое он явно выражал при подписании договоров Молотовым и Риббентропом, и то внимание, которое он проявлял к их осуществлению. Он лично принял деятельное участие в составлении совместного коммюнике, которое должно было быть опубликовано после подписания пакта. При этом он придавал большое значение такому тексту, который мог бы сделать убедительным для общественности столь внезапный поворот в германо-советских отношениях. Так, предложенный Риббентропом проект, в котором новоявленная германо-советская дружба превозносилась в чрезмерно
1 Цит. по: Die Beziehungen zwischen Deutschland und der Sowietunion 1939—1941. 251 Dokuinente Aus Archiven des Auswartigen Amts und der Deutschen Botschaft in Moskau. Herausgegeben von Dr. Alfred Seidl. Thubingen, 1949.
преувеличенных выражениях, он отверг следующими словами: «Не думаете ли вы, что мы должны несколько больше считаться с общественным мнением в обеих наших странах? В течение многих лет мы лили ушаты помоев друг на друга и наши пропагандисты усердствовали в этом отношении. И вот вдруг от всего этого отказаться и все это забыть? Такие вещи так быстро не делаются. Мы, и, я полагаю, то же самое относится и к германскому правительству, должны с большей осмотрительностью сообщить нашим народам о тех изменениях, которые произошли в отношениях между нашими странами». И с этими словами Сталин положил на стол свой собственный проект более умеренного коммюнике, который был принят германской стороной без всяких возражений.
Что касается Гитлера, то он, как кажется, в течение пяти-шести месяцев после заключения договоров верил, что они не только осуществили непосредственную цель, но и на ближайшие годы послужат основой выгодных для обеих сторон отношений. Я обладал надежной информацией о том, что зимой 1939/40 года Гитлер неоднократно высказывался в этом духе в кругу своих ближайших сотрудников. Мысль о том, что Сталин в подходящий момент сможет оказать нажим на ослабленную войной Германию, в то время еще явно не беспокоила Гитлера. Напротив, тогда он казался твердо убежденным в том, что военное превосходство Германии обеспечено на длительный срок и что Сталин уже по одной этой причине будет вынужден придерживаться заключенных договоров.
Публикация и перевод с немецкого Г. Я. Рудого
Дипломатический ежегодник.
1989. М.. 1990. С. 301—327
Н. С. Хрущев 1
МОЛОТОВ — РИББЕНТРОП
Как-то в августе [ 1939 г.], в субботу, я приехал из Киева и поехал к Сталину на дачу. Он мне сказал, что сейчас приедут члены Политбюро и завтра прилетит к нам Риббентроп. Смотрит на меня и улыбается, ждет, какое это произведет на меня впечатление. Я на него смотрю, считая, что он шутит: чтобы к нам Риббентроп прилетел?! Что он, бежать собирается, что ли? «Нет,— говорит,— Гитлер прислал телеграмму, передал через Шуленбурга». Тогда посол Германии был Шуленбург. Он в этой телеграмме пишет: «Прошу вас, господин Сталин, принять моего министра Риббентропа, который везет конкретные предложения». Сталин говорит: «Вот завтра мы его встретим».
Завтра было 23 августа — это число я безошибочно запомнил. Я собирался поехать на охоту в Завидовское охотничье хозяйство, созданное тогда Ворошиловым. Ворошилов
1 Хрущев Никита Сергеевич (1894—19/1) — Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 г., одновременно (с 1958 по 1964 г.) Председатель Совета Министров СССР.— Прим. ред.
23S
1939
шефствовал над этим хозяйством, и в этом хозяйстве охотились военные. Я никогда там не бывал и впервые собрался поехать. Мы сговорились с Булганиным и Маленковым, что втроем поедем туда. Я Сталину сказал, что собираюсь завтра на охоту.
Он говорит: «Хорошо, поезжайте. Я его приму с Молотовым и послушаю, а потом вы с охоты приезжайте, я расскажу, какие цели Гитлера и какой результат разговора». Так мы и сделали. Втроем на ночь выехали на охоту. Когда мы приехали, то в Завидове уже был Ворошилов. Следовательно, Ворошилов при встрече с Риббентропом не был у Сталина. С ним были и другие военные: маршалы, генералы, было много людей. Мы поохотились. Погода была чудесная, тепло, и охота была очень удачная. Я прошу не понять меня как охотника-хвастуна, но мне тогда удалось на одну утку больше убить, чем Ворошилову. Почему я это говорю? Потому что везде гремело «Ворошилов, ворошиловские стрелки». «Ворошилов стреляет из винтовки, Ворошилов стреляет из охотничьего ружья лучше всех». На самом деле стрелок он был хороший, но кампания эта в печати носила уж очень подхалимский характер.
Приехал с охоты и сейчас же направился к Сталину. Повез уток, как говорится, для общего котла. У Сталина должны были собраться все члены Политбюро, которые были в Москве. Я Сталину похвалился охотничьими успехами. Был он в очень хорошем настроении, шутил.
Пока готовили к столу наши охотничьи трофеи, Сталин рассказал, что был Риббентроп. Он уже улетел в Берлин. Приехал он с проектом договора о дружбе и ненападении, и мы этот договор подписали. Сталин был в очень хорошем настроении: вот, мол, завтра эти англичане и французы узнают об этом и уедут. Они в это время были еще в Москве. Сталин в тот день правильно оценивал значение этого договора и понимал, что Гитлер хочет нас обмануть, перехитрить. Он считал, что мы его перехитрили, подписав договор... По вопросу о Польше Сталин сказал, что Гитлер нападет на Польшу, захватит ее и сделает своим протекторатом. Восточная территория Польши, населенная белорусами и украинцами, отойдет к Советскому Союзу. Естественно, что мы были за это, хотя чувство было смешанное. Я чувствовал, что и Сталин это понимал. Он говорил: «Тут, знаете, идет игра, кто кого перехитрит, кто кого обманет».
Эти события рассматривались нами так: начнется война, на которую Запад направляет против нас Гитлера один на один. В связи с этим договором получалось, что войну начинает Гитлер. Это нам было выгодно с точки зрения и военной и моральной. Такими действиями он вызовет на войну против себя
Францию и Англию, выступив непосредственно против Польши. Мы же остаемся нейтральными. Я считаю, что это положение было лучшим для нас.
Если рассматривать войну как игру и если есть возможность не подставлять в этой игре нашего лба под вражеские пули, к чему все время стремились западные державы, то этот договор имел оправдания. Я и сейчас так считаю. И все-таки было на душе тяжело. Нам, коммунистам, антифашистам, людям, стоящим совершенно на противоположных философских и политических позициях, вдруг объединить свои усилия в этой войне с Германией. Это так казалось обывателю. Да и самим нам было очень трудно понять и переварить это, найти основания для того, чтобы, опираясь на них, разъяснять другим. Очень трудно было, даже при всем понимании ситуации, доказывать людям, что это выгодно для нас, что мы вынуждены так сделать и делаем с пользой для себя.
Риббентроп сказал, что Гитлер выступит 1 сентября. Мы, кажется, выступали 17 сентября.
Когда 1 сентября немцы выступили против Польши, наши войска были сосредоточены на границе. Я тогда тоже был с войсками. Все мы были членами Военного совета. Я как раз был с войсками, которые должны были действовать в направлении на Тернополь. Там же был Тимошенко. Тогда Тимошенко командовал Киевским военным округом. Когда наши войска были выдвинуты на польскую территорию, Польша к тому времени почти прекратила сопротивление. Только какое-то изолированное оказывали поляки в Варшаве, но организованное сопротивление польской армии было сломлено. Польша оказалась совершенно не подготовленной к этой войне. Сколько форса, сколько гордости, пренебрежения к нашему предложению об объединении наших усилий — и какой позорный провал польской военной машины и польского государства!..
Мы перешли границу, и фактически сопротивления нам почти не было. Мы двинули войска, дошли до Тернополя. С командующим Тимошенко мы проехали по Тернополю, а потом из Тернополя поехали другой дорогой. Это было довольно неразумно, потому что оставались еще польские отряды, которые оказывали сопротивление. Мы проехали через некоторые польские местечки, населенные украинцами. Это в городах была довольно большая польская прослойка. Мы проезжали там, где еще не было советских войск, и всякое могло случиться. Вернулись. Нам сказали, что Сталин требует к телефону. Доложили, как протекает операция.
Я не помню, сколько дней потребовалось для окончания кампании, наверное, два или
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА	239
три. В первый день мы подошли к Тернополю, а к Львову, кажется, на второй день или третий. Когда наши войска подошли ко Львову, то немцы тоже подошли к нему, но мы их опередили. Ни мы, ни немцы во Львов еще не вступили.
Возник вопрос, как не столкнуться нашим войскам с немецкими. Мы решили войти в контакт с немцами. Для этого был послан от советских войск нынешний маршал артиллерии Яковлев. Он тогда командовал артиллерией Киевского военного округа. Он знал немножко немецкий язык и вступил в переговоры с немцами; войсками, подошедшими ко Львову, командовал Голиков, теперь маршал. Я тогда поехал к нему. Его штаб стоял недалеко от Львова под скирдами. Переговоры с немцами кончились довольно быстро. Немцы хотели первыми ворваться во Львов, чтобы пограбить его. Но так как наши войска уже подошли, то немцы не хотели демонстрировать враждебность. Они показали, что придерживаются договора, и заявили: «Пожалуйста, можете идти». Наши войска вступили во Львов, потом в Дрогобыч, Борислав и вышли на границу... Некоторые территории уже были заняты немцами. Возник вопрос: отойдут ли немцы на границы... или будут настаивать сохранить территории, которые они фактически уже занимают? Гитлер играл с большим размахом и по мелочам не хотел создавать с нами конфликты. Он хотел расположить нас, показать, что он человек слова. Немецкие войска были отведены, и наши войска вышли на границу... Так закончился первый этап. Был большой подъем и в наших войсках, и в народе в связи с присоединением западных земель. Украина давно стремилась воссоединить в едином государстве весь украинский народ.
Если рассматривать с позиции территориальных приобретений в результате подписания этого договора, то Советский Союз здесь почти ничего не приобрел к тому, что по закону ему полагалось. Эти белорусские и украинские земли были захвачены в 1920 году Пилсудским, за исключением небольших территорий в Белоруссии, кажется, где-то У Белостока. Исторически там уже сложилось польское население.
После разгрома гитлеровской Германии во второй мировой войне эта граница была исправлена и этот район был передан Польше. Впрочем, к ней отошли и отдельные земли с чисто белорусским и украинским населением. Видимо, Сталин для того, чтобы «задобрить» польское самолюбие, уступил их: тут, я бы сказал, имел место акт большой политической игры на новой основе, чтобы ослабить неприятный осадок, который остался у польского народа в результате договора, подписанного нами с Риббентропом. Ведь мы вроде
бы отдали Польшу на растерзание гитлеровской Германии и сами приняли в этом участие. Правда, Польша приобрела одновременно на западе более жирный, грубо выражаясь, кусок: огромные и богатые территории, значительно перекрывавшие те, которые вернулись к Украине и Белоруссии; это западные районы по границе вдоль рек Одер и Нейсе, а кроме того, еще город Штеттин, который расположен на левом берегу устья Одера. Он тоже отошел к Польше в результате нажима на наших союзников со стороны СССР при переговорах на Потсдамской конференции.
Мы были уверены, что польский народ, рабочие, крестьяне, интеллигенция правильно поймут необходимость этого договора. Вина была не наша, что мы подписали договор. Это вина неразумного польского правительства, пилсудчиков, ослепленных антисоветской ненавистью и враждебностью к рабочим и крестьянам своего государства. Они боялись войти в контакт с Советским Союзом, чтобы не поощрить свободолюбивые идеи, не укрепить Коммунистическую партию Польши, которую они больше всего боялись. Если бы мы объединили усилия с Польшей и столкнулись с войной, то судьба пилсудчиков уже зависела бы от польского народа.
Я считаю, что договор 1939 года, подписанный Молотовым и Риббентропом, был исторически неизбежен в сложившейся ситуации. И не потому, что он был выгоден для Советского Союза: то был шахматный ход. Его так надо рассматривать, потому что если бы мы этого не сделали, то все равно началась бы война против нас. Но она, может быть, сложилась бы в этой ситуации менее выгодно для нас. А здесь война начиналась, а мы стояли еще в стороне. Нам была предоставлена передышка. Я считаю, что это было правильно, хотя и очень больно. Больно было и то, что совершенно невозможно вразумительно разъяснить выгоду этого договора.
Что это ход, нельзя было сказать открыто в печати, потому что надо было играть. Игра требовала не раскрывать своих карт перед Гитлером; но разъяснять, как тогда разъясняли газетным языком, противно — ему никто не верил. Некоторые проявляли непонимание: они действительно верили, что Гитлер искренне пошел на этот договор. А нам нельзя было открыто сказать, что мы не верим ему. Одним словом, сложилась очень тяжелая обстановка для пропаганды, для разъяснения, но акт был исторически неизбежен в условиях, в которых мы очутились...
Мы начали переговоры с Эстонией. Латвией и Литвой и выдвинули свои условия... В сложившейся ситуации эти страны заключили с нами договоры о дружбе. Произошла смена правительства. Это само собой разумеется. Некоторые руководители, например
Сметона, президент Литвы, сразу же, как начались переговоры, бежали в Германию, главы правительств Эстонии и Латвии тоже бежали на Запад. Это не столь важно. Одним словом, были созданы правительства, дружески настроенные к Советскому Союзу. Коммунистические партии получили возможность работать легально. Прогрессивные силы развернули работу внутри масс, как среди рабочих, так и среди крестьянства и интеллигенции, за твердую дружбу с СССР. Кончилось это тем, что через какое-то время в этих странах была установлена Советская власть.
Сталин правильно оценивал значение... договора с Германией. Он понимал, что Гитлер хочет нас обмануть, просто перехитрить. Но полагал, что это мы, СССР, перехитрили Гитлера, подписав договор.
Вопросы истории. 1990. № 7. С. 89. 86 Огонек. 1989. № 30. С. 10—11
Л. Треппер
ВСЕМ СЕКЦИЯМ КОМИНТЕРНА
Д. Мануильский (секретарь Исполкома Коминтерна.— Ред.} разослал по всем секциям Коминтерна указание относительно одобрения и проведения в жизнь политики Сталина. Соответствующую директиву можно резюмировать следующим образом: война между нацистской Германией и англо-французскими союзниками есть война между двумя центрами империализма. Следовательно, рабочих она не касается.
Годами руководство Коминтерна твердило, что борьба против Гитлера — это демократическая борьба против варварства. А в свете советско-германского пакта эта война вдруг стала империалистической. Коммунистам предписывалось начать широковещательную кампанию против войны и разоблачать империалистические цели Англии. Г. Димитров писал в то время, что «легенда о якобы справедливом характере антифашистской войны должна быть разрушена».
Я не мог не видеть, до какой степени такая политика дезориентировала активистов бельгийской компартии... Иные с тяжелым сердцем подчинялись ей. Другие, отчаявшись, покидали партийные ряды.
Треппер Л. Большая игра. М., 1990. С. 101—102
СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЙ ПАКТ: ПРАВДА И МИФЫ
Точка зрения И. Фляйшхауэр
В. Запевалов1. Ингеборг Фляйшхауэр — известный западногерманский историк,
1 Запевалов Валентин Васильевич — собственный корреспондент «Литературной газеты» в Бонне.— Прим. ред.
автор ряда интересных работ. Изучала философию, историю, психологию, славянские языки и литературу. Прекрасно владеет русским, среди ее почты — советские издания. Начинала она с русской философии и истории, а с середины 70-х годов переключилась на нашу современную историю. Позиция И. Фляйшхауэр по отношению к нашей стране раньше отличалась непримиримостью, но, по ее собственным словам, перестройка позволила и историкам заговорить на общем языке — языке фактов. Она подготовила книгу об истории советско-германского пакта о ненападении от 23 августа 1939 года. Это и привело меня в ее дом в одном из фешенебельных районов Бонна.
— Госпожа Фляйшхауэр, об истории пакта от 23 августа 1939 года сейчас на Западе очень много пишут. Это одна из самых, как бы выразиться поделикатнее, спекулятивных тем. Кажется, нет историка, который не приложил бы к ней руку. Почему обратились к ней лично вы: появилось что-то новое?
И. Фляйшхауэр. Большая часть работ об истории возникновения пакта о ненападении датируется периодом «холодной войны», когда предпринимались попытки возложить на Советское правительство ответственность за начало второй мировой войны. А отсюда часто примат идеологии в ущерб историзму. Знакомясь с этими исследованиями, я убедилась, что подавляющее большинство интерпретаций основывается на спекуляциях, что меня как историка не может удовлетворить. Я решила обратиться исключительно к фактам. В результате возникла совершенно иная картина, нежели та, что создавалась большинством исследований на Западе.
Вопрос. Начнем с азов: на какие материалы, документы, акты вы опирались?
Ответ. Прежде всего, это личные архивы немецкого посла в Москве Шуленбурга и воспоминания сотрудника МИД Шнурре, руководившего переговорами по подготовке договора об экономическом сотрудничестве между Германией и Советским Союзом, мои беседы с ведущими сотрудниками посольства Германии в Москве, например личным референтом посла фон Хербарта. Кроме того, переписка посольств Англии, Франции и Италии со своими министерствами иностранных дел, включая секретные материалы, до сих пор неизвестные историкам.
Вопрос. Что было для вас самым неожиданным?
Ответ. Большая часть западных исследователей исходила и исходит из тезиса, что инициатива рождения пакта принадлежит советской стороне. Сталин, мол, всегда желал пакта с гитлеровской Германией и в конце
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА	Ml
концов добился его. Я исследовала этот момент и нахожу этот тезис сомнительным. Назову три решающие даты из периода национал-социалистской Германии. Еще в 1933 году Сталин, а не германское правительство расторг сотрудничество между Красной Армией и рейхсвером. Это свидетельствует о том, что он распознал агрессивные планы Германии. Второе. В 1934 году через Литвинова Сталин сделал предложения как Германии (немецкому послу в Москве Надельному), так и европейским державам (например, Барту) по решению восточноевропейских проблем. Нейтралитет Прибалтийских стран при этом стоял в центре его интересов. Эти предложения были отклонены и Гитлером, и другими правительствами, в том числе и Польшей. Сталин сделал из их отказа, по словам Литвинова, «соответствующие выводы». Наконец, заключение совете ко-германского и советско-чехословацкого пактов. Сталин четко заявил о своих внешнеполитических намерениях, ставка делалась на коллективную безопасность.
В. Запевало в. Но, как утверждает ^Шпигель», Сталин неоднократно предлагал немецкому правительству тайные соглашения о сотрудничестве...
И. Фляй ш х а у э р. Интерпретации так называемых советских зондажей вплоть до весны 1937 года основываются на очень сомнительных документах, причем исключительно немецких, которые не выдерживают проверки ни в ходе бесед с очевидцами, ни при изучении других материалов. В то же время документы немецкого посольства в Москве точно подтверждают, что в 1935 году Сталин делал ставку на коллективную безопасность с целью защиты европейских стран от немецкой агрессии.
В. Запевало в. Мюнхенский сговор, однако, еще более осложнил ситуацию...
И. Фляйшхауэр. Да, Сталин получил почти полное доказательство того, что западные страны не готовы к осуществлению предлагаемой им системы безопасности. В результате диапазон его внешнеполитических возможностей значительно сузился. И все-таки, как я обнаружила, до 15 августа 1939 года Сталин продолжал прилагать немалые усилия, чтобы заключить оборонительный союз с Англией и Францией.
Вопрос. Кто же кому протянул в конце концов руку первым: Сталин или Гитлер?
Ответ. С начала апреля 1939 года — в связи с принятием решения о начале войны с Польшей — Гитлер стремился к ее политической изоляции. Зная, что Советский Союз приступил к переговорам с западными странами о заключении тройственного пакта, Гитлер решил сорвать их. Начиная с 17 апреля — на следующий день после открытия пе-
реговоров — вплоть до 15 августа 1939 года по различным каналам велся все более интенсивный немецкий зондаж — как в Берлине, так и в Москве. Наконец, посол Шуленбург сделал прямое предложение Советскому правительству заключить пакт и совместно решить все вопросы, касавшиеся пространства «от Балтийского до Черного моря». Молотов (впервые!) согласился рассмотреть идею пакта 15 августа. При этом он сослался на «план Шуленбурга», который предусматривал или восстановление нейтралитета между Германией и Советским Союзом на основе Берлинского договора 1926 года, или заключение пакта о ненападении. Плюс совместные гарантии для Балтийских стран и немецкое сдерживающее влияние на Японию. Эти три элемента и заинтересовали Советское правительство. Шуленбург рекомендовал своему правительству поддержать советские требования, называя их «удивительно умеренными».
Но Гитлеру этого было мало. Он хотел заполучить нейтралитет СССР на все случаи. И 17 августа 1939 года Шуленбург вновь направляется к Молотову н объявляет о готовности своего правительства заключить пакт при условии, что Риббентроп немедленно сам подпишет его в Москве. Уклончивый ответ Молотова заставил Гитлера отдать распоряжение предварительно — 19 августа — вручить советскому министру иностранных дел проект немецкого пакта о ненападении. Молотов его отвергает. И в тот же самый день вручает Шуленбургу советский проект, который соответствовал классическому варианту пакта о ненападении. За одним исключением. Классический вариант должен был бы представлять следующие условия: «...если одна из договаривающихся сторон, несмотря на свое мирное поведение, становится объектом нападения со стороны третьей державы, другая сторона будет сохранять нейтралитет на все время продолжения конфликта». Советский проект опускал условие «мирного поведения», зато гарантировал нейтралитет СССР только в том случае, если Германия станет «объектом насильственных действий или нападения со стороны третьей державы». Молотов предложил также дополнить пакт «специальным протоколом», который являлся бы интегрирующей частью договора. В нем должны были найти отражение вопросы международной политики в духе немецких заявлений от 15 августа 1939 года: элементы «плана Шуленбурга». Плюс заявление, что спорные проблемы в Восточной Европе должны решаться в согласии. Молотов требовал предварительного немецкого проекта такого протокола и принятия совместного решения о его содержании до приезда Риббентропа.
16 Накануне
242
1939
Это было первое советское упоминание о протоколе. С немецкой стороны такие заявления делались и раньше. При этом советский проект пакта указывал в постскриптуме о существовании этого протокола. Иными словами, существование протокола не должно было быть тайной.
Это снова не устраивает Гитлера, который планирует через шесть дней напасть на Польшу и потому стремится к ее изоляции. 20 августа (в Москву она поступила 21 августа) Гитлер направляет телеграмму лично Сталину, где говорит о сбалансировании интересов и рисует радужные перспективы советско-германских отношений, подтверждает свою заинтересованность в пакте. Он требует срочного приема Риббентропа в Москве, только там, имея генеральные полномочия, Риббентроп сможет подписать пакт.
В. Запевало в. И это происходит в то время, когда 19 августа Польша отвергла военную помощь СССР против Германии^
И. Фляйшхауэр. В конечном счете Сталин согласился принять Риббентропа. Немецкая сторона привозит с собой готовые к подписанию проекты документов. Это переработанный советский проект пакта о ненападении, где содержится сомнительная формулировка («если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действии со стороны третьей державы, другая не будет поддерживать ни в какой форме эту державу»): она оставляет открытым вопрос, кто начал или спровоцировал эти военные действия.
Риббентроп имеет полномочия «пожертвовать» территорией от Финляндии до Черного моря, включая проливы и Константинополь, лишь бы заполучить советское согласие на пакт. Цели Германии — торпедировать переговоры Советского Союза с Англией и Францией и склонить Москву закрыть глаза на будущее нападение на Польшу.
Нам неизвестно точно полное содержание переговоров, которые шли на двух уровнях: сначала трехчасовое послеобеденное заседание Сталина и Молотова с Риббентропом без участия члена немецкой делегации — специалиста по юридическим вопросам Гауса — и без проектов документов, затем долгие ночные разговоры — с участием Гауса — о самих проектах. Записи Риббентропа и материалы его допроса в Нюрнберге свидетельствуют о том, что он заверял советских собеседников, будто бы Германия намерена попытаться всеми силами разрешить конфликт с Польшей мирным путем.
Вопрос. Верно ли, что решение о войне с Польшей было принято Гитлером еще 3 апреля?
Ответ. Совершенно верно. Но было известно и другое — Гитлера одолевали сомне
ния, он был непредсказуем. При этом нет сомнений, что его главное стремление сводилось к завоеванию Польши военным путем.
Другое важное обещание Риббентропа: если конфликт с Польшей окажется неизбежным, немецкая армия не переступит демаркационную линию.
Вопрос. Где она должна была пролегать?
Ответ. Говорилось ли об этом на переговорах — неизвестно. Но мы знаем, что уже в июле 1939 года Риббентроп думал разделить Польшу и Прибалтийские государства (по линии «Рижского градуса широты» территории севернее Риги признавались как «русское жизненное пространство», а южнее, в том числе сама Рига,— как «немецкое»).
Директивой Гитлера, как представляется, линия реки Дюна (Даугава) определялась как демаркационная линия Прибалтики. Кроме того, немецкие представители уже в ходе предыдущих зондажей объявляли о незаинтересованности Германии в Финляндии, Эстонии, Латвии, Бессарабии и т. д. К этому Риббентроп в Москве добавил «юго-восток» Европы. Что касается Советского Союза, то Сталин, очевидно, в принципе придерживался приблизительно той же позиции, что и на военных переговорах с западными державами. Он хотел получить гарантии, что Германия не использует территории Финляндии, Восточной Польши, Эстонии, Латвии и Бессарабии в целях агрессии.
После предварительного обсуждения этих вопросов на первом заседании Риббентроп на ночной раунд взял с собой эксперта по вопросам юридического права Гауса, который имел при себе готовые к подписи документы. Немецкие дипломаты имели полномочия, например, включить в зону советских интересов Балканы, все Черное море, даже Турцию. Сталин не затронул этих вопросов, удовлетворившись согласием Германии соблюдать демаркационную линию. Понятие «сфера интересов» осталось открытым.
Создается впечатление, что советская сторона руководствовалась прежде всего интересами безопасности своей страны.
В. Запевало в. Кстати о границах. «Литературная газета» в июле 1989 года опубликовала карту с подписями Сталина и Риббентропа. На Западе кое-кто связывает ее с пактом о ненападении и «экспансионистскими» целями Сталина.
И. Фляйшхауэр. Карты к пакту о ненападении не сохранилось. Единственная карта, которая существует сегоднй, является приложением к советско-германскому договору о дружбе и границах от 28 сентября 1939 года. Именно она и опубликована в «ЛГ» и журнале «Остойропа». Более чем полуметровая (58 сантиметров) роспись Сталина на
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА	243
ней демонстрирует его триумф. Но это не «империалистический триумф» в связи с подписанием секретного протокола к пакту от 23 августа, как пытаются уверять некоторые историки, а скорее своего рода разрядка в связи с тем фактом, что пакт о ненападении принес свои плоды. Германия в самом деле придерживалась обещанной демаркационной линии в Польше. Карта закрепляет не разделение Польши пополам, а скорее советский отказ от большей части Восточной Польши в качестве компенсации за Литву. Сталин тогда явно предпочитал военную безопасность территориальной экспансии на Западе.
Вопрос. Оригиналы секретного протокола к пакту о ненападении так до сих пор и не найдены. Абсолютное большинство исследователей на Западе и Востоке считают, что они уничтожены, признавая, однако, факт их существования. Знаю, что вы придерживаетесь такого же мнения. Объясните, однако, зачем нужен был секретный протокол Сталину и Гитлеру?
Ответ. Известные мне документы создают впечатление, что с помощью протокола Советское правительство хотело прежде всего получить от Германии гарантии для Прибалтики. Известно, план «Вайс» — операция против Польши — предусматривал в случае успеха перенесение военных действий в Прибалтийские страны и присоединение их к Германии вплоть до границы бывшей Курляндии. Тогда части вермахта оказались бы вблизи советской границы, а в случае успеха в Прибалтике, как считали послы Надольный и его преемник Шуленбург, двинулись бы на Ленинград.
Вопрос. Какую роль Гитлер отводил Прибалтийским странам?
Ответ. Обратимся к фактам. 7 июня 1939 года Германия заключила с Эстонией и Латвией пакты о ненападении. Эти документы показывают, что Гитлер готовился к конфликту.
Настроения в Прибалтийских странах были неоднозначными, здесь понимали, что им отводится роль буферных государств между двумя враждебными державами. Часть членов правительств этих стран склонялась на сторону Германии, другая — на сторону СССР. Были и сторонники союза с другими западными странами. Из бесед Гитлера с министром иностранных дел Латвии и Риббентропа с эстонским посланником видно, что Германия имела долгосрочные планы в отношении Прибалтики. Она хотела привязать ее к себе экономически, а главное, изолировать от СССР. Основная же цель состояла в том, чтобы использовать территорию этих стран в будущем как плацдарм для наступления против Советского Союза.
Молотов в беседе с Риббентропом настаивал на том, чтобы Германия заявила об отказе от притязаний на Прибалтику. Убедившись в невозможности сохранить независимость Польши, Советский Союз хотел хотя бы содействовать сохранению нейтралитета Прибалтийских стран. К этому он стремился и в ходе переговоров с Англией и Францией, пытаясь гарантировать независимость Латвии и Эстонии. Известно, что Сталин предлагал западным державам временно ввести советские, английские и французские войска в Прибалтику и Финляндию, чтобы предупредить военные действия Германии. А что Сталин якобы уже тогда планировал пойти дальше и оккупировать их — чистые домыслы.
Вопрос. Вернемся к секретному протоколу, к пакту о ненападении. Сомневающиеся в его существовании в качестве «железного» тезиса выдвигали следующий аргумент. Согласно протоколу, граница сфер интересов Германии и СССР должна была проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан. Однако уже 10 сентября 1939 года части вермахта перешли Вислу, а затем и Нарев. Со стороны СССР протестов не последовало. Почему, если существовал протокол?
Ответ. Вопрос подписания секретного соглашения представлял для Советского Союза политическую и моральную проблему. 8 ноября 1918 года в ленинском Декрете о мире было заявлено на весь мир, что Советское правительство отменяет любую форму тайной дипломатии.
При подготовке советско-немецкого кредитного соглашения немецкая сторона уже 3 августа 1939 года предлагала добавить к нему политический секретный протокол или другую политическую часть. Советское правительство не пошло на это. Однако 17 августа 1939 года вопрос о протоколе встал вновь. СССР, на мой взгляд, имел свое представление об этом документе. Из архивов видно, что он хотел отразить в протоколе прежде всего гарантии нейтралитета Балтийских стран и воздействия на Японию. Германия, однако, далеко превзошла в своих уступках все возможные советские пожелания. Однако по немецкому предложению постскриптум с упоминанием секретного протокола был из пакта о ненападении убран.
Вопрос. И все-таки как быть с переходами Вислы и Нарева?
Ответ. Советская сторона с самого начала сомневалась в том, что гитлеровская машина остановится в случае войны на демаркационной линии. Даже немецким военный атташе в Москве Кёстринг не верил в это. До Сталина доходили вести о том, что вермахт то в одном, то в другом месте переходил демаркационную линию. Он просил объяснений у немецкого посла. Берлин оправды-
244
вале я: граница нарушена временно... Как на все это реагировал Сталин? Его поведение на первой стадии немецкой военной кампании в Польше вообще было проникнуто подозрительностью.
В. Запевало в. Один из упреков в адрес Москвы, широко распространенный на Западе, состоит в том, что пактом о ненападении Сталин как будто открыл Гитлеру путь к войне.
И. Фляйшхауэр. Этот тезис родился в основном в недрах послевоенной немецкой историографии. Большинство авторов этих концепций сформировались как историки в условиях национал-социализма и испытывали страх перед большевизмом. Тезис, будто бы Сталин побудил Гитлера к заключению пакта,— это послевоенные домыслы, своего рода реакция на победу СССР в войне. Такие концепции расходятся с фактами. В то же время нет сомнений, что Гитлер смог бы «изолировать» и захватить Польшу даже без согласия Советского Союза. Он готов был рискнуть и на войну на два фронта.
Литературная газета. 1980. 16 августа
ЯПОНИЯ В ШОКЕ
Точка зрения X. Тэратани 1
Н. Цветков2. Слышали ли в Японии о пакте Риббентропа — Молотова? Сегодня эти труднопроизносимые для японцев фамилии известны им из газетных репортажей, но известны весьма поверхностно. Между тем в свое время советско-германский договор о ненападении произвел в Токио небывалую политическую бурю.
Профессор Хиро ми Тэратани — профессиональный советолог. Он читает лекции в нескольких столичных вузах, включая Академию национальной обороны. Словом, как принято у нас говорить, «подкованный» собеседник.
Его суждения могут показаться спорными, кто-то, возможно, увидит в них внутренние противоречия. Тем не менее это — взгляд специалиста-критика, который, как и всякий критик, претендует на беспристрастность.
На рабочем столе профессора — свежие номера советских газет.
— Вы, очевидно, внимательно следите за текущими событиями в СССР. И конечно, знакомы с полемикой, которая развернулась в последнее время вокруг событий пятидесятилетней давности...
! Тэратани Хироми — японский историк, советолог.
’ Цветков Николай Борисович — собственный корреспондент газеты «Комсомольская правда» в Токио.— Прим. ред.
1939
X. Тэратани. Читать советскую прессу, не скрою, стало намного интереснее. Я занимаюсь этим не одно десятилетие и могу сравнивать то, что писалось раньше, с тем, что пишется теперь. В том числе и на тему, которая является предметом нашей сегодняшней беседы.
Прежняя официальная оценка советско-германского договора о ненападении сводилась к тому, что договор был предназначен для того, чтобы задержать войну с Германией, к которой в 1939 году СССР был не готов. Не будь договора, нападение Германии на СССР произошло бы раньше июня 1941 года. А получив почти два года «отсрочки», Советский Союз сумел подготовиться к войне. Оценка, стало быть, сугубо положительная.
Сейчас эта схема понемногу ставится под сомнение. Если СССР готовился к войне, то почему немцы сумели так быстро оккупировать значительную часть советской территории? Не был ли пакт Риббентропа — Молотова свидетельством принятия Сталиным курса на стратегический союз с Германией? Такие мысли высказывают некоторые советские историки. А на страницах «Правды» член Политбюро ЦК КПСС Яковлев 18 августа 1989 года признал наличие секретной договоренности о разграничении советской и германской «сфер» в Восточной Европе, то есть сговор Гитлера и Сталина о разделе территории Польши и Прибалтийских республик.
Естественно, этот сговор вызывает осуждение, особенно в Польше и Прибалтике. Я эти чувства вполне понимаю. Непозволительно вершить судьбами других народов, сговариваясь за их спиной.
Но историком должны руководить не эмоции, а понимание объективной реальности. Давайте попытаемся воссоздать историческую атмосферу международных отношений второй половины 30-х годов. На мой взгляд, ее лучше всего характеризует японский фольклорный образ «лисицы и барсука». Так что мы говорим о ситуации, когда каждый из собравшихся вместе хитрецов пытается надуть всех остальных. Никто никому не доверяет и редко кто выходит «чистым» победителем.
Каждый из участников тогдашней мировой политики вел свою игру, исходя из личных устремлений, и каждый при всяком удобном случае пренебрегал интересами партнера. Действовал не разум, тем более не совесть, а «закон джунглей».
Советский Союз не был исключением. Вернее, к тому времени перестал им быть. Поясню свою мысль. К заключению советско-германского договора о ненападении СССР подошел, уже в значительной степени отка
ПОСЛЕДНИЕ МЕС ЯЦЫ МИРА
завшись от прежней доктрины строительства социализма. Идея всемирной революции отошла на второй план. А главным стал тезис о возможности строительства социализма в одной стране.
Заглянем чуть дальше в прошлое. Те, кто возглавил социалистическую революцию 1917 года, были убеждены, что дело не ограничится Россией, и были в общем-то правы. Революция в России была частью всемирного революционного подъема, за ней последовали выступления в Германии, Венгрии... Казалось, старый мир вот-вот рухнет. Затем произошло некоторое отступление в силу объективных исторических обстоятельств. Ленин понял неизбежность этого, и именно он был инициатором первых советских договоров со странами Запада, то есть с «классовым врагом». Но вера в мировую революцию, как краеугольный камень большевизма, сохранялась. Ее разделяли и Ленин, и Троцкий, и Бухарин... Исходя из этой веры, Троцкий вывел свою теорию «перманентной революции».
Сталин с этой романтикой покончил. При нем, то есть в 30-е годы, как я считаю, произошла определенная деидеологизация советской внешней политики. Он принял на вооружение другой постулат — «защитить и укрепить Советское государство», которому подчинил все остальное, в том числе идею мировой революции. И считал, что ради этого, то есть защиты и укрепления своего государства, никакая цена не чрезмерна.
Нередко можно встретить утверждение, что в союзе Сталина с Гитлером нет ничего удивительного, поскольку, мол, большевизм и нацизм —«одного поля ягоды». Подобные мысли высказывают, например, такие известные американские советологи, как 3. Бжезинский и Р. Пайпс. Я с этим решительно не согласен. Нацизм и большевизм —«генетические» враги. Собственно, нацизм и возник во многом как реакция на «коммунистическую угрозу». И стратегический союз между ними был невозможен, а возможным оказался лишь зыбкий компромисс.
Теперь мы подошли, по-моему, к главному — как оценить этот компромисс, кульминацией которого стало 23 августа 1939 года. Мой взгляд, повторю, лишен эмоциональной окраски: в данном случае Сталин проявил себя государственным деятелем высшей квалификации. Сколь бы ни «консервативным» показалось мое утверждение, скажу, что, не будь пакта о ненападении, судьбы мира сложились бы по-иному, и отнюдь не в пользу СССР.
Заключив договор с Германией, Советский Союз спутал карты всех своих противников. Технически это было выполнено просто юве
лирно. Были перечеркнуты планы англичан, заигрывавших и с Германией и — в меньшей степени — с СССР, а на деле пытавшихся стравить их между собой.
Но наибольший шок перенесла Япония. Союзница фашистской Германии в борьбе за «новый порядок» в мире, Япония получила 23 августа 1939 года страшный удар. Никогда — ни до, ни после — в истории не было случая, чтобы японское правительство уходило в отставку по причине заключения договора двух других государств между собой. Здесь же отставка последовала незамедлительно. А «потерявший лицо» премьер-министр барон Хиранума, между прочим, один из горячих поклонников Гитлера, произнес в качестве комментария на известие о германо-советском договоре лишь одно слово: «Непостижимо!»
Напомню, что пакт Риббентропа — Молотова состоялся в разгар военных действий на Халхин-Голе. В монгольских степях Япония вела серьезную проверку способности СССР к войне. Японское командование весьма рассчитывало на поддержку со стороны своих европейских союзников. Не случайно послом в Берлин был назначен не дипломат, а кадровый военный — генерал Осима. В Токио имели основание полагать, что генерал, считавшийся личным другом Риббентропа, вхожий к самому фюреру, в курсе всех важнейших замыслов немцев. Но он абсолютно ничего не знал о пакте!
Рискну предположить, нисколько не умаляя военных успехов советских войск на Халхин-Голе, что пакт во многом предрешил исход кампании, настолько была деморализована Япония. Ведь СССР в одночасье стал чуть ли не союзником Германии.
Больше того, когда позже в японском руководстве состоялся спор о том, в каком направлении развивать экспансию — на север, против Советского Союза, или на юг,— и было, как известно, избрано южное направление, думаю, не последнюю роль, помимо всего прочего, сыграл и шок. испытанный в августе тридцать девятого. Квантунская армия не сдвинулась с места даже тогда, когда немцы были под Москвой.
Так что обвинять Сталина в том, что он сделал неверный ход, не приходится. Договор, несомненно, изменил соотношение сил в мире в пользу СССР и действительно дал Советскому Союзу два «лишних» мирных года. Другое дело, что Сталин заблуждался, как мне представляется, в отношении Гитлера. Когда говорят, что «гениальный» Сталин «надул простака Гитлера», это противоположно истине. Сталин, насколько я понимаю, относился к Гитлеру с уважением, ценил его как «сильную личность» н, идя на договор, готов был соблюдать его не два года, а неогра
246
1939
н имен но длительное время. По-своему он очень доверял Гитлеру.
Вопрос. А Гитлер? Как он, по-вашему, относился к Сталину?
Ответ. Гитлер использовал Сталина для достижения промежуточных целей. Он был одержим идеей — несбыточной, конечно,— завоевания мира. Но в отдельных случаях действовал как искушенный дипломат. Для него не существовало друзей. Союзники и противники в равной мере использовались для достижения «германской цели». Пример с Японией, по-моему, подтверждает это. Таким образом, следует признать, что Сталин в 1939 году сделал объективно лучшие ходы с точки зрения интересов СССР как государства. Но субъективно он заблуждался, если полагал, что союз его страны с гитлеровской Германией может быть долговечным (а это было так, недаром нападение на СССР было квалифицировано как вероломное). Коммунизм и нацизм — повторю — несовместимы, как вода и масло.
Поэтому, если бы я был коммунистом, тем более коммунистом 30-х годов,— представим себе такое на минуту,— я бы имел основания для критики Сталина.
В связи с этим меня привлекает судьба человека, сыгравшего в истории роль, едва ли намного меньшую, чем упоминавшиеся выше исторические персонажи. Я имею в виду Рихарда Зорге. Сейчас я собираю материалы для книги о нем (а когда-то перевел на японский книгу советского автора «Голос Рамзая»).
Зорге представляется мне фигурой глубоко трагической. И не только потому, что на его долю выпала судьба подпольщика, а затем казнь.
Я предполагаю, что 23 августа 1939 года Зорге и такие, как он, пережили потрясение не меньшее, куда более сильное, чем кто бы то ни был. Зорге был коминтерновцем, стало быть — убежденным сторонником идеи мировой революции. Его осуществление было целью жизни этого человека. Все, что он делал, было посвящено этой цели. Когда он работал в Шанхае, он боролся за дело китайской революции. В Токио он прибыл также с намерением «помочь» будущей японской революции.
Немец по национальности, он ненавидел фашизм и, следовательно, тогдашнее немецкое государство. Это, согласитесь, тоже трагедия. И представьте его состояние, когда он узнал о договоре с фашистами, заключенном страной, которая не просто направила его на «задание», а — гораздо выше — которая олицетворяла в его глазах идею коммунистической революции.
Нет, у меня нет документальных свидетельств реакции Зорге на пакт Риббентропа —
Молотова. Мои рассуждения строятся только на логике. Зорге был коммунист, но он не мог, по-моему, стать сталинистом. Он служил идее, а не человеку. После августа тридцать девятого он, несмотря на резкую смену приоритетов во внешней политике СССР, продолжал считать Гитлера главным врагом и в конечном итоге оказался прав. После июня сорок первого Сталин и Зорге опять стали союзниками, а до этого Зорге фактически боролся против Сталина. Гадать трудно, но логика опять-таки подсказывает, что, если бы Зорге был почему-либо отозван в Советский Союз, он неизбежно был бы репрессирован. Но жизнь его и гибель сложились иначе...
Комсомольская правда. 1989. 2 сентября
Из беседы заместителя народного комиссара иностранных дел СССР С. А. Лозовского с послом Китая в СССР Ян Цзе
Москва, 26 августа 1939 г.
...Заключение договора между СССР и Германией кое у кого в Европе выбивает почву из-под ног, особенно у тех, кто хотел натравить Германию на Советский Союз и СССР на Германию. Думаю, что возможно избежать военного конфликта между Германий и Польшей, хотя взаимоотношения между этими странами очень напряженные. Заключение пакта о ненападении между Советским Союзом и Германией создает элемент стабильности в неустойчивой международной обстановке.
Что же касается Дальнего Востока, то, как видно из прессы, японское правительство протестует против разрыва Германией «антикоминтерновского пакта». В японских газетах открыто пишут, что пакт о ненападении между СССР и Германией привел к изоляции Японии и к росту трудностей, а это, несомненно, на руку освободительной борьбе китайского народа...
Ян Цзе спросил, верно ли, что английская и французская миссии выехали из Советского Союза. Он хотел бы узнать результаты переговоров и будут ли они продолжаться.
Я ответил, что переговоры с Англией и Францией велись в течение пяти месяцев, отъезд делегаций — это эпизод в этих переговорах. Делегации приезжают и уезжают, а вопрос о борьбе за мир остается. Отъезд не есть результат заключения договора о ненападении между СССР и Германией, а результат недоговоренности по ряду вопросов. Если Англия и Франция пойдут на предложения Советского правительства, не исключена возможность заключения договора с ними. Советский Союз имеет договоры о ненападении с Польшей и другими странами, и эти договоры остаются в полной силе. В настоящее время переговоры прерваны, но их возобновление зависит от Англии и Франции.
Документы и материалы кануна второй мировой войны. М., 198/. Т. 2. С. 34!
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
О. Л. Степанова 1
ГЛЕЙВИЦ
(Гитлеровская провокация против Польши)
Это произошло в самые последние дни перед началом второй мировой войны. 10 августа 1939 года сотрудник СД Альфред Науйокс был вызван в Берлин на Принц-Альбрехтштрассе. Там располагалось управление его ведомства — служба безопасности фашистской Германии. Науйокса встретил шеф СД Гейдрих. Немного помедлив, он заявил, что речь идет о срочном и важном задании. Молодой человек внутренне затрепетал под свинцовым взглядом Гейдриха: наконец его оценили по достоинству.
К двадцати семи годам на счету у гитлеровца был солидный перечень «славных дел», включавший контрабанду и другие грязные поручения. С особым рвением он участвовал в многочисленных акциях против лиц, подозреваемых в нелояльности к фашистскому режиму. Науйокс неизменно скор был на расправу. Он привык действовать не размышляя, но на сей раз все же пришлось призадуматься. Приказ Гейдриха был необычен даже по понятиям сотрудников СД.
Гитлеровское руководство готовило агрессию против Польши и изыскивало предлог для нападения.
В кабинете Гейдриха висела большая карта Европы. Шеф СД указал Науйоксу на кружок вокруг Глейвица, небольшого городка юго-восточнее Оппельна (Ополе), вблизи польской границы. Неподалеку от Глейвица, обозначенного кружком, располагалась местная радиостанция «немецкого радио» в Бреслау. Эту радиостанцию и должен был захватить Науйокс. Что могло помешать немцам взять собственную радиостанцию на своей территории, да еще в обстановке строжайшей тайны? Необычное, смутившее Науйокса, заключалось в том, что людей, которым было поручено совершить нападение, служба СД намеревалась представить поляками. Один из них говорил по-польски. Ему вменялось в обязанность передать после захвата станции ложное сообщение по радио на польском языке о том, что польская армия пересекла немецкую границу и завладела радиостанцией в Бреслау. Затем он должен был обратиться с призывом к полякам Глейвица (в городе проживало примерно 150 поляков) поднять восстание.
Руководство операцией, названной «Консервы», поручалось Науйоксу, получившему
Степанова Ольга Леонидовна — кандидат исторических наук, автор работ по истории США.— Прим. ред.
«ДЛЯ дела» шестерых солдат. Оставались кое-какие «детали», которые, по мнению Гейдриха, не должны были волновать Науйокса и о которых он узнает позже. «Детали» эти сводились к тому, что немцам предстояло еще сфабриковать «определенные улики», чтобы представить провокацию делом рук поляков. Нельзя же в самом деле показать иностранной прессе немецких солдат, переодетых в польскую форму!
Получив задание, Науйокс отправился в путь. 16 августа он прибыл в Глейвиц и стал ждать дальнейших указаний. В эти же дни начальник разведки абвера адмирал Канарис также получил необычное указание лично от Гитлера. Фюрер приказал ему передать в распоряжение СД 150 комплектов формы польской армии. Канарис обратился за разъяснениями к фельдмаршалу Кейтелю. Тот вяло пробормотал, что вообще такого рода операции не приняты, но ничего нельзя сделать, ибо приказ исходит от Гитлера. Канарис снабдил СД требуемой польской военной формой.
Несколькими неделями раньше из Дуйсбурга в Оппельн приехала молодая учительница Лотта Ротемунд. Уроженке Рура предстояло начать свою педагогическую деятельность в Силезии. Возможно, история никогда и не узнала бы ее имени, если бы не случаи, волею которого она стала свидетельницей подготовки гитлеровцев к операции «Консервы». Ротемунд застала как раз последнюю фазу подготовки, во время которой отрабатывалось то, что Гейдрих назвал «деталями» операции.
Как-то в начале августа к Ротемунд приехал школьный инспектор из Бреслау. От него Лотта узнала, что школа, где она работает, закрывается на неопределенное время. Занятия переносились в другое здание. Ротемунд молча выслушала объяснение — оппельнская школа реквизируется для нужд государства. В памяти всплыло увиденное по дороге в Силезию: интенсивное движение войск, учения. Она поняла: затевается что-то, вероятно, связанное с Польшей.
Поднималась шумная кампания в газетах... Лотта не ошиблась. Школу заняли эсэсовцы. Само здание и прилегавшую к нему территорию стали тщательно охранять. В это время Ротемунд вспомнила, что оставила в своем школьном шкафу непроверенные сочинения учеников. Учительница отправилась в школу, однако солдат у входа отказался ее пропустить. Лишь после долгих переговоров с начальником караула ей разрешили войти. Она уже собралась оыло открыть знакомую дверь в класс, как была грубо остановлена. В эту минуту дверь отворилась и на пороге показался эсэсовец. Ротемунд увидела в классе людей в польской военной форме.
Все они выглядели как-то странно, точно после тяжелой болезни. Бледные, с мрачными лицами, некоторые лежали прямо на полу. Но самым удивительным было то, что говорили они по-немецки. Еще одна деталь бросилась в глаза Ротемунд — из-под рукавов мундиров поблескивали наручники.
Лотта, поспешно покинувшая школу, терялась в догадках. Впрочем, вскоре все разъяснилось. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Передавая это сообщение, немецкое радио не жалело слов, дабы очернить поляков за совершенную якобы ими «гнусную провокацию» на территории Германии. Ротемунд вспомнила странных людей в наручниках и польской форме, говоривших по-немецки. Сомнений больше не было. Девушка рассказала эту историю другу детства, служившему в армии и случайно находившемуся в лагере вблизи Оппельна. В 1945 году, когда она попала в расположение войск западных союзников, то рассказала об этом и английскому офицеру разведки. Так победители напали на след гнусной провокации.
...Их было тринадцать. Тринадцать немцев (Ротемунд оказалась права). Люди эти были отнюдь не военнослужащими, а приговорены к смертной казни и ожидали неизбежного конца. Внезапно наступила отсрочка. 15 августа за ними пришли, чтобы переправить из концентрационного лагеря у Ораниенбурга, где они находились до этого, в какое-то новое место. Охрана не утруждала себя объяснениями, а они не спрашивали. Единственное, что им сообщили, казалось обнадеживающим: добросовестное исполнение приказов на «учениях» может принести им помилование. Уцепившись за последнюю надежду, смертники мало задумывались над характером предстоявших «учений». Конечно, место, куда они попали, отнюдь не было санаторием, но условия здесь не шли ни в какое сравнение с теми, что были в концлагере. Они понемногу приходили в себя, ожидая приказа. Ждал его и Науйокс. Прошло две недели, а распоряжений из Берлина не поступало. Он начинал нервничать, уж не отменена ли вообще спланированная операция, как...
31 августа Гейдрих связался по телефону со своим заместителем обергруппенфюрером Генрихом Мюллером, находившимся в оп-пельнской школе. Разговор был коротким. Гейдрих передал приказ — операция «Консервы» назначена н 20.00, о чем необходимо немедленно сообщить в Глейвиц Науй-оксу.
Положив трубку, Мюллер вызвал офицера, приказав выдать дополнительно каждому заключенному по кружке пива и порции консервированного мяса (вероятно, отсюда и по-
Радиостанция в пограничном с Польшей городе Глейвице, где 31 августа 1939 г. гитлеровцы устроили провокацию для оправдания агрессии против Польши
шло название операции). Затем он пригласил врача СС доктора Штрасбургера.
Через три часа после звонка Гейдриха первый заключенный был проведен в главный зал школы, переоборудованный в столовую для эсэсовцев. Его встретил маленький человек в очках и белом халате. Последовала отрывистая команда засучить рукав. Штрасбургер со шприцем в руке подошел к заключенному и сделал укол. Заключенный поправил польскую военную форму и направился к выходу. Но не успел он сделать и трех шагов, как свалился на пол. Доктор удовлетворенно потер руки и, повернувшись к Мюллеру, наблюдавшему за происходившим из угла комнаты, бодро заверил его, что в течение пяти часов после инъекции эти люди будут находиться в бессознательном состоянии.
Охрана подняла заключенного и перенесла в кузов грузовика, за которым на всякий случай присматривали. Затем в зал по одному были вызваны остальные... Вскоре грузовик был полон.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
240
В восемь вечера того же дня Науйокс со своей группой исполнил приказ Гейдриха и захватил немецкую радиостанцию Глейвица. Для жителей города провели десятиминутную передачу на польском языке, для большей убедительности выстрелили несколько раз у микрофона, и отряд покинул здание радиостанции. На прощание дали очередь по окнам. Зазвенели стекла. Перед зданием бросили доставленный сюда труп в польской военной форме (одного из тринадцати заключенных, убитого раньше остальных). Первый акт провокации был завершен.
Вторая часть операции проходила в лесу, около Хохеншпицена, в нескольких километрах от радиостанции. Сюда привезли двенадцать все еще не очнувшихся смертников. Эсэсовцы вытащили их из грузовика, поставили к деревьям и, отойдя на некоторое расстояние, взяли на прицел. Короткий осмотр — Мюллер лично проверил, чтобы лица всех заключенных были обращены к Германии. Грохнули автоматные очереди. Проворный эсэсовец обежал убитых, снял и собрал наручники... Операция «Консервы» завершилась.
Одновременно в других местах на границе агенты Гейдриха в польской форме напали на помещение немецкой таможни, здание лесничества и создали другие пограничные инциденты.
Гитлеровские диверсанты, подготовленные для действий в польском тылу. Август 1939 г.
Выступая в рейхстаге 1 сентября 1939 года с объяснением мотивов нападения на Польшу, Гитлер сослался, помимо прочего, на инцидент в Глейвице.
Когда в 1946 году в Нюрнберге происходил суд над главными немецкими военными преступниками, гнусная провокация СД бы
ла исчерпывающим образом расследована. Вскрылись некоторые дополнительные подробности. Генерал Лахузен, служивший в абвере, показал, что эсэсовцы, расстрелявшие заключенных в польской форме, впоследствии также были устранены.
На процессе в Нюрнберге были оглашены показания Науйокса, рассказавшего о деталях этой провокации. Сделал он это, конечно, не ради восстановления истины, а спасая свою шкуру от справедливого возмездия.
Глейвиц вошел в историю как пример того, каким образом готовятся агрессивные войны.
Книга для чтения по новейшей истории. 1917—1945. М., 1985. С. 217—228
Пятница, 1 сентября 1939 года
28 августа Гитлер отдал приказ напасть на Польшу на рассвете 1 сентября.
В 4 часа 45 минут утра 1 сентября немецкая авиация нанесла удары по аэродромам, узлам коммуникаций, экономическим и административным центрам Польши.
Без десяти три по вашингтонскому времени в Белом доме зазвонил телефон. Сонный голос дежурного телефониста ответил на вызов. Посол в Париже Буллит настойчиво требовал, чтобы его соединили с президентом. После того как телефонист получил согласие личного секретаря президента Марджери Ли Хэнд, звонок телефона, стоявшего возле постели президента, разбудил Рузвельта.
— Кто это? — устало спросил он.
— Билл Буллит, господин президент.
— Слушаю, Билл.
— Только что мне звонил из Варшавы наш посол Тони Биддл. Несколько немецких дивизий вступили на территорию Польши. Идут тяжелые бои. Тони сказал, что немецкие бомбардировщики висят над Варшавой.
И тут связь прервалась.
— Итак,— после паузы произнес президент,— наконец началось. Да поможет нам бог!
Германский линкор «Шлезвиг-Гольштейн», заранее прибывший к польскому побережью, открыл огонь по полуострову Вестерплатте, сухопутные силы вермахта перешли границу и вторглись в Польшу с севера — из Восточной Пруссии, с запада — из восточной части Германии и с юга — из Словакии.
Жорж Бонне при посредничестве Муссолини весь день вел переговоры о созыве международной конференции. Сам дуче в последний момент не рискнул вступить в «большую войну». И не только потому, что состояние его армии оставляло желать лучшего. Он надеялся, что Итатмя сможет извлечь максимум без издержек для себя. Париж же
250
1939
ценой Польши хотел откупиться от агрессора. В четверть третьего Бонне созвонился с министром иностранных дел Италии графом Чиано. В кабинете Чиано в этот момент был Франсуа-Понсе, которого после Берлина назначили послом в Риме.
Канун войны. Немецкие танки сосредоточиваются у границы Польши. Август 1939 г.
— Я считаю,— сказал Бонне,— что еще не поздно созвать конференцию. Прошу вас, обсудите детали с Франсуа-Понсе, а потом мы снова поговорим. Мое правительство не направит Германии ультиматума до воскресенья, то есть до 3 сентября.
В шесть часов вечера на Кэ д’Орсэ к Бонне приехал польский посол Лукашевич.
— Сейчас не время для разговоров, господин министр, надо сражаться. Что делает ваша армия? Ваша авиация? Вы же обещали нам эффективную и быструю помощь! Я знаю, вы пытаетесь созвать сейчас международную конференцию. Это — абсурд! Ваши действия доказывают всему миру, что Франция не верна своему слову!
— Я прощаю вам, господин посол, такие высказывания,— ответил Бонне,— потому что вашу страну постигло несчастье. К тому же не вы ли сами предупреждали нас против сотрудничества с Россией, заявляя, что именно на нее Гитлер обрушит свой удар совместно с Польшей?
Министр нажал кнопку звонка, служащий открыл дверь. Вне себя от гнева польский посол вышел не попрощавшись.
В Лондоне Чемберлен находился в состоянии прострации. Мысли путались, почему-то он вспомнил о том, как в конце прошлого века провел шесть лет на Багамских островах. Его отец, «великий Джо», приобрел на одном из пустынных островов участок земли и решил выращивать американскую агаву,
из которой делали канаты и веревки. Он твердо верил, что создаст новую отрасль британской экономики и приумножит богатства семьи. Поскольку старшего сына, Остина, сэр Джозеф намеревался сделать крупным политиком, то выращивать агаву выпало на долю Невиля.
Семья вложила в дело 50 тысяч фунтов стерлингов. Шесть лет Невиль провел на забытом богом островке, построил небольшой порт с пристанью, участок железной дороги, применял всевозможные удобрения. Но агава не росла. Это было его первое крупное фиаско. Отец сильно тогда рассердился. Проклятая агава... Но что делать сейчас? Вступать в войну или попробовать устроить новый Мюнхен?
Поздно вечером 1 сентября британский и французский послы в Берлине Гендерсон и Кулондр вручили Риббентропу ноты. В них говорилось: «как кажется» правительствам Англии и Франции, им придется выполнить свои обязательства в отношении Польши, если Берлин не представит удовлетворитель-
Последние часы мира. На аэродроме люфтваффе 31 августа 1938 г. Завтра немецкие летчики обрушат удар на польские города
ных заверений о прекращении военных действий и готовности отвести войска из Польши.
В этот же час французский посол в Варшаве Ноэль посетил министра иностранных дел Польши Юзефа Бека, чтобы обсудить предложение о созыве международной кон
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
ференции. Бек, чертыхаясь, только что поднялся с противогазом через плечо в свой кабинет из бомбоубежища. Все планы рухнули: вначале сорвалась идея вместе с Германией напасть на Советский Союз, теперь трещала по всем швам авантюра с гарантиями Запада. Отказавшись пропустить через свою территорию советские войска, отказавшись от помощи соседней страны — СССР, Польша осталась лицом к лицу с Гитлером. Англия и Франция были далеко и не спешили на выручку. Польское правительство предало свой народ, который первым принял на себя удар военной машины Гитлера и вел сейчас героический, но неравный бой с агрессором.
— Конференция? — пробормотал Бек.— Какая, к свиньям, конференция, если в двух шагах отсюда немцы сбросили парашютный десант!
Несколько дней спустя полковник Юзеф Бек сбежит в Румынию.
В поддень 2 сентября откроется заседание парламента. Чемберлен пробубнит что-то невнятное. Палата общин потребует вступления в войну.
Вечером пять членов правительства соберутся в одном из кабинетов Вестминстера и скажут, что не выйдут из комнаты, пока не будет объявлена война. В десять вечера их пригласят на Даунинг-стрит, 10.
— Господа,— скажет Чемберлен,— задержка с объявлением войны Германии связана с колебаниями французского правительства. Вы понимаете, что нам бы хотелось совместно...
Министры, не глядя на него, будут хранить гробовое молчание.
— Ну хорошо, господа,— вздохнув, после паузы проговорит премьер.— Это означает войну.
А в соседнем кабинете в этот час Хорас Вильсон будет беседовать с немецким агентом Фрицем Гессе, которого знал еще по переговорам с Вольтатом.
— Фюрер готов пойти на двустороннюю встречу,— скажет Гессе,— он очень хотел бы, чтобы высокопоставленный английский представитель прибыл в Берлин для личной встречи с ним.
— Я думаю,— ответил Вильсон,— нам удастся договориться, если только господин Гитлер прикажет вывести свои войска из Польши. После этого мы будем готовы поступить по пословице: кто старое помянет, тому глаз вон. Конечно, желательно, чтобы господин Гитлер извинился за случившееся.
Как только министры уйдут от Чемберлена, Вильсон доложит ему о своей беседе. Но премьер уже не сможет воспользоваться услугой советника. Он вынужден будет идти навстречу своей катастрофе.
2.51
В полночь кабинет министров решит вручить Берлину в девять утра 3 сентября ультиматум с требованием отвести войска из Польши. Если до одиннадцати утра удовлетворительных заверений не поступит, то английское правительство будет считать себя с этого часа в состоянии войны с Германией.
Посол Гендерсон выполнит это указание.
В девять часов утра 3 сентября лорд Галифакс позвонит Жоржу Бонне:
— Мне известны причины, которые мешают вам немедленно направить ультиматум, но мы вынуждены были направить свой сегодня утром — он, видимо, уже вручен. Парламент созван на полдень. Если премьер-министр появится там без твердого намерения сдержать обещание Польше, то он натолкнется на единодушный взрыв негодования, и кабинет падет.
В девять часов с минутами британский ультиматум будет на столе Гитлера. Гитлер словно окаменеет.
— Что теперь делать? — резко обратится он к Риббентропу.
Риббентроп, Геринг, Геббельс будут в растерянности.
— Молчите?! — взорвется Гитлер.— Геринг, вы же утверждали, что англичане не выступят! Вам надо срочно лететь в Лондон и заключить с ними соглашение. Тогда сразу же отпадут и французы — они не решатся объявлять войну в одиночку.
Геринг с неожиданной для него резвостью бросится из кабинета. Он прикажет подготовить на ближайшем аэродроме самолет и немедленно связаться по телефону с Лондоном.
Чемберлену скажут о звонке из Берлина. Это будет его последний шанс. Но воспользоваться им — значит не усидеть в кресле премьера и получаса.
— Передайте в Берлин,— почти шепотом выдавит он из себя,— что, прежде чем решать вопрос о визите господина Геринга, правительство его величества желало бы получить ответ на свой ультиматум.
Пробьет одиннадцать часов. Геринг будет ждать указаний Гитлера. У подъезда — машина, на аэродроме — самолет с прогретыми моторами.
Чемберлен поедет в радиостудию. В 11 часов 15 минут он объявит о состоянии войны между Англией и Германией. Тем самым он объявит о провале политики «умиротворения». Вскоре над Лондоном раздастся протяжный воющий звук сирены: воздушная тревога. Поднявшись на крышу, чета Черчиллей увидит аэростаты заграждения. Запасшись бутылкой брэнди, они спустятся в бомбоубежище. А уже через полчаса, после отбоя, Черчилль пересечет дорогу и появится в Вестминстере. Его пригласит к себе Чемберлен и объявит
1939
о назначении морским министром — Черчилль возвратится на этот пост спустя почти четверть века. В шесть часов вечера он прибудет принимать дела. К этому моменту морское министерство оповестит все корабли британского флота телеграммой: «Уинстон вернулся!»
В Париже Даладье и Бонне все еще будут суетиться, как люди во время пожара, которые не знают, что выносить в первую очередь. Совет министров решит предъявить ультиматум в двенадцать часов дня 3 сентября, а военные действия начать не раньше чем в ночь на 5 сентября. Объяснят это так: необходимо завершить мобилизацию без угрозы воздушного нападения и эвакуировать детей из Парижа. Втайне они все еще будут на что-то надеяться. Французский посол в Берлине Кулондр с опозданием на двадцать минут вручит Риббентропу ультиматум, срок которого истечет в семнадцать часов.
В Вашингтоне по радио выступит Рузвельт:
— Пусть никто не пытается утверждать, что Америка когда-нибудь пошлет свои армии в Европу. Мы стремимся не допустить войны до наших очагов, не позволить ей прийти в Америку. Я уверен, что США будут в стороне от этой войны.
Вооружившись до зубов, выжидать момент, чтобы вступить в войну.
♦ ♦ ♦
Вторая мировая война началась. Пакт с СССР привел к тому, что идейные союзники нацистов — Италия и Япония — отказались последовать тогда за Гитлером, который скомпрометировал саму идею «антикоммунизма». То, что агрессоры не выступили одновременно (даже Франко в Испании заявил о своем «нейтралитете»), было громадным выигрышем для всего человечества.
Война началась, и не так, как рассчитывали на Западе. Советской дипломатии удалось сорвать организацию единого империалистического фронта против СССР, проложить путь к созданию антигитлеровской коалиции и почти на два года оттянуть нападение фашистской Германии на СССР. Это время Советский Союз использует для подготовки к отпору агрессии, для подготовки к суровому испытанию — Великой Отечественной войне. У вы, далеко не все удалось сделать, ибо Сталина и его непосредственное окружение ослепил договор 23 августа 1939 года. Но как бы то ни было, в последующие два года СССР сумел создать Восточный фронт, выдвинув свою границу на сотни километров западнее. Все это имело неоценимое значение при организации отпора гитлеровской агрессии 22 июня 1941 года.
Война начались
Г. Кегель
ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ
ГЕРМАНСКИХ ИМПЕРИАЛИСТОВ —
МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО
Политика западных держав еще до нападения на Польшу была направлена на достижение с гитлеровской Германией договоренности за счет Польши, Советского Союза и других государств. Почему же германские империалисты не приняли предложений Великобритании, которые, собственно, являлись для них весьма привлекательными? Почему они полагали более правильным для себя заключить пакт о ненападении с Москвой и пойти таким образом на риск войны с западными державами?
Германские империалисты не хотели делить с Великобританией, Францией или с США мировое господство, которое считали для себя близким. В крайнем случае они были готовы согласиться на предоставление Японии зоны господства на Дальнем Востоке. Испанию они всерьез не принимали. После Мюнхена они были убеждены, что западные державы капитулируют без борьбы. Гитлер полагал, что, если потребуется, он без особого труда сможет воздействовать на них силой оружия. Но для войны с Советским Союзом Гитлер и его военное руководство чувствовали себя тогда еще недо
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
статочно сильными. В этих условиях им представляется целесообразным пакт о ненападении с Советским Союзом. При этом в соответствии с традициями германского империализма фашисты, несомненно, намеревались как можно скорее превратить этот пакт о ненападении в клочок бумаги.
Полные драматизма дни перед катастрофой
Но прежде всего эта судьба постигла соглашения гитлеровской Германии с буржуазной Польшей и «дружественные» послания ей. Срок нападения приближался, и психологическая подготовка к нему усиливалась.
Важную роль и на сей раз сыграла мобилизация находившейся под влиянием фашистской партии части немецкого национального меньшинства в Польше. Большинство местных немцев были, как и их польские сограждане, заинтересованы в том, чтобы жить и трудиться в мире. Но десятки тысяч нацистов были организованы в «пятую колонну». Из них создавались диверсионные группы, которые по приказу из Берлина совершали акты вредительства и саботажа. Они настолько отравили атмосферу, что в конце концов оказалось дискредитированным все немецкое национальное меньшинство.
Задача диверсионных групп состояла вначале в организации инцидентов повсюду, где только можно. Органы фашистской пропаганды беззастенчиво искажали эти инциденты, добавляли в сообщения о них небылицы и ежедневно распространяли такие сообщения по всему свету. Все это делалось с целью создать впечатление, что немецкое меньшинство в Польше подвергается невыносимым издевательствам и притеснениям.
Предвоенная атмосфера накалилась еще больше, когда 28 апреля 1939 года Гитлер объявил договор с Польшей о ненападении от 1934 года недействительным. Варшава заявила протест против несоблюдения согласованных сроков денонсации договора. Требования агрессора от недели к неделе становились все более ненасытными. Западные державы все еще считали, что им следовало рекомендовать Варшаве соблюдать «умеренность» в ее реакции на притязания на Гданьск (Данциг) и часть «коридора». Но германские империалисты уже давно настаивали, чтобы Польша уступила им, кроме того, Восточную Верхнюю Силезию, область Познань и районы Быдгощи и Гданьска. Все сводилось к ликвидации Польши как независимого государства. Гитлер стремился к войне, к блицкригу с Польшей, чем хотел запугать свои следующие жертвы.
Полковник Бек и другие члены правитель
ства Варшавы еще за неделю до начала войны считали, что громкие угрозы и воинственные жесты германских империалистов — это война нервов. Если настоящая война и неизбежна, казалось им, то она начнется лишь через несколько недель.
Поскольку в последние дни перед нападением на Польшу я находился уже в Берлине, то, характеризуя обстановку в Варшаве, сошлюсь на посла Франции Леона Ноэля. Он, например, пишет о том, что за несколько недель до начала войны один французский банк предложил Польше крупный кредит для закупки современного оружия. Но, полагаясь на оценку обстановки польским министром иностранных дел, тогдашний главнокомандующий вооруженными силами Польши маршал Рыдз-Смиглы в течение нескольких недель медлил с тем, чтобы воспользоваться кредитом. Он, следовательно, исходил из того, что время еще есть.
Указанной точкой зрения польского руководства, видимо, объясняется и то, почему оно не раз столь хладнокровно уступало нажиму со стороны правительств Великобритании и Франции, требовавших не спешить со всеобщей мобилизацией. Она была объявлена лишь к полудню 30 августа и началась в 0 часов 31 августа. Ноэль подтверждает, что военное нападение гитлеровской Германии произошло совершенно неожиданно для Польши на второй день после начала мобилизации, и польские вооруженные силы уже не успели полностью отмобилизоваться.
Начало страшной второй мировой войны
Объявления войны не было. Вопреки правде, Гитлер без зазрения совести утверждал, что первыми открыли огонь поляки, а он, Гитлер, лишь ответил на него. Чтобы этому поверили, по его приказу инсценировали пресловутое «нападение на радиостанцию пограничного немецкого города Глейвиц». В то время как английский и французский послы в Берлине поздно вечером 31 августа лихорадочно вели переговоры в германском министерстве иностранных дел и отправились спать в надежде, что военные действия все еще можно предотвратить, все наземные, морские и воздушные силы гитлеровской Германии были уже полностью готовы к нападению. Между четырьмя и пятью часами утра 1 сентября над Польшей разразилась катастрофа.
Военная обстановка принимала гибельный для Польши характер. Французский посол, который в последние дни существования буржуазной Польши поддерживал постоянную связь с ее правительством и верхов
254
1939
ным командованием вооруженных сил, отмечает, что с самого начала в тылу польских армий, все еще в значительной мере находившихся в процессе мобилизации, действовали заброшенные с воздуха диверсионные отряды, а также подрывные группы «пятой колонны». Ноэль пишет, что «...железнодорожное сообщение функционировало чрезвычайно плохо; колонны и грузовики на марше подвергались нападениям; то и дело обнаруживались повреждения железнодорожных путей, линий телеграфной и телефонной связи. Выполнение военных приказов командования было чрезвычайно затруднено. Воинские части были изолированы друг от друга...».
С первых часов агрессии Варшава пыталась побудить своих союзников к немедленным отвлекающим военным действиям. Особенно важными являлись бы отвлекающие удары военно-воздушных сил. Это могло бы заставить германских империалистов снять с польского театра военных действий хотя бы часть своих военно-воздушных сил. Но правительства Франции и Великобритании все еще следовали каким-то эфемерным «посредническим планам» итальянских фашистов.
Когда же наконец Великобритания и Франция все-таки объявили 3 сентября 1939 года войну агрессору, военное положение Польши, по оценке французского посла, представлялось уже безнадежным. И все же они не оказали военной помощи находившемуся в отчаянном положении союзнику. К этому времени, пишет Ноэль, «польские армии были уже разбиты, дивизии опрокинуты и изолированы друг от друга. В то же время танковые дивизии (германо-фашистские.— Авт.) неудержимо катились вперед... Так они наводнили всю страну».
Закрутилось чудовищное колесо второй мировой войны, унесшей 50—55 миллионов жизней, превратившей в пепел и развалины десятки тысяч городов и деревень,— войны, которую хотели, готовили и развязали германские империалисты, которая в конечном итоге поглотила третий рейх и принесла невыразимые страдания также немецкому народу. 6 сентября 1939 года правительство Польши вместе с дипломатами и со многими высокопоставленными военными оставило Варшаву. Еще несколько недель разрозненные воинские части, отряды рабочих и другие граждане-патриоты героически защищали свою столицу. С величайшим самопожертвованием велась борьба и в других местах — под Гданьском, за крепость Моддин. Но исхода неравной борьбы уже ничто не могло именить.
Правительству так и не удалось где-нибудь закрепиться. В течение многих дней оно спасалось бегством от непрерывных воздуш
ных налетов и стремительно наступавших танковых дивизий. В условиях творившегося вокруг хаоса оно так и не смогло более стать хозяином положения. Наконец где-то между 14 и 17 сентября глава государства, большинство членов правительства и военного командования, а также иностранные дипломаты, среди которых находился и ставший уже бывшим французский посол, перешли границу Румынии. Буржуазнофеодальное польское государство сгорело в огне второй мировой войны.
В создавшейся обстановке правительство СССР приняло решение не допустить, чтобы Западная Белоруссия и Западная Украина, захваченные буржуазной Польшей, которая воспользовалась в свое время тем, что Советская Россия была ослаблена мировой и гражданской войнами и иностранной интервенцией, оказались теперь под господством германского империализма. 17 сентября 1939 года Красная Армия вступила в эти области, население которых осуществило воссоединение с Белоруссией и Украиной. В результате западная граница Советского Союза стала проходить примерно по упоминавшейся выше «линии Керзона», предложенной в 1919 году Великобританией, Францией, США и другими странами в качестве границы между Советским Союзом и Польшей. В целом соответствует этой линии и окончательная, не вызывающая никаких разногласий и споров восточная граница государства, возродившегося как народная Польша.
Впервые за свою долгую, изменчивую историю Польша имеет сейчас действительно надежные границы и связана со всеми своими непосредственными соседями отношениями дружбы и сотрудничества.
Кегель Г. В бурях нашего века. М., 1987. С. 112—116
Б. Лиддел Гарт 1
КАК БЫЛО УСКОРЕНО НАЧАЛО ВОЙНЫ
1 апреля 1939 года мировая пресса сообщила, что кабинет Чемберлена, отказавшись от политики «умиротворения» и самоизоляции, дал клятвенное обещание в интересах обеспечения мира в Европе защищать Польшу от любой угрозы со стороны Германии.
Однако 1 сентября гитлеровские полчища перешли границу Польши. Двумя днями позже, после бесплодных требований к Гитлеру вывести войска, Англия и Франция вступили в войну. В Европе началась вторая мировая война...
1 Лиддел Гарт Б.— английский военный историк.— Прим. ред.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
В ходе Нюрнбергского процесса достаточно было утверждать, что в развязывании войны и во всех ее последствиях виновата исключительно гитлеровская агрессия. Однако это слишком простое и поверхностное объяснение.
Гитлер меньше всего хотел начинать еще одну «большую войну». Народ Германии и особенно немецкие генералы не были готовы пойти на подобный риск: их пугал опыт первой мировой войны. Подчеркивать этот важный факт — не значит пытаться оправдать свойственную Гитлеру агрессивность или агрессивность многих немцев, с готовностью последовавших за фюрером. Однако Гитлер, несмотря на свою в высшей степени неразборчивость в средствах, долгое время был осторожен в достижении своих целей. Военное руководство в еще большей степени опасалось любого шага, который мог бы привести к всеобщему конфликту.
После войны была захвачена значительная часть немецких архивов, и, таким образом, появилась возможность для их изучения. Эти документы свидетельствуют о серьезных опасениях и глубоком неверии немецких руководителей в способность Германии вести «большую войну».
Когда в 1936 году Гитлер решил оккупировать демилитаризованную зону в Рейнской области, немецкие генералы были встревожены этим обстоятельством и той реакцией, которую мог вызвать такой шаг у Франции. В результате их протестов в Рейнскую область были направлены лишь небольшие силы, которые можно считать «соломинками на ветру». Когда Гитлер захотел послать войска в Испанию, чтобы помочь Франко в гражданской войне, немецкие генералы вновь запротестовали против этого рискованного шага, и фюрер согласился ограничить помощь Франко. Однако Гитлер не посчитался с опасениями военных руководителей относительно вторжения в Австрию в марте 1938 года.
Когда некоторое время спустя Гитлер вознамерился оказать нажим на Чехословакию, чтобы вернуть Судетскую область, начальник генерального штаба генерал Бек составил проект меморандума, где утверждал, что агрессивная экспансионистская программа Гитлера, несомненно, вызовет мировую катастрофу, гибельную для Германии. Этот проект был зачитан на совещании высших военных руководителей и с общего согласия отправлен Гитлеру. Однако фюрер не проявил никаких признаков изменения политики, и начальник генерального штаба подал в отставку. Гитлер пытался убедить своих генералов в том, что Англия и Франция не будут воевать за Чехословакию. Генералы же были весьма далеки от веры в это и,
чтобы предотвратить войну, решили организовать военный переворот, арестовать Гитлера и других нацистских руководителей.
Однако опора из-под их контрплана была выбита, поскольку Чемберлен уступил необузданным требованиям Гитлера относительно Чехословакии и совместно с Францией согласился оставаться в стороне, пока эта несчастная страна подвергалась расчленению и разоружению.
Для Чемберлена мюнхенское соглашение означало «мир для нашего времени». Для Гитлера это был дальнейший и более внушительный триумф не только над его иностранными противниками, но и над собственными генералами. После того как все их опасения Гитлер раз за разом опровергал победами, одержанными без всякого сопротивления и совершенно бескровно, немецкие генералы потеряли и уверенность, и авторитет. А сам Гитлер, естественно, стал чрезмерно уверен в постоянном и легком успехе. Даже когда он начинал сознавать, что дальнейшие рискованные шаги могут повлечь за собой войну, то и тогда считал, что это будет «малая» и краткосрочная война. Его сомнения тонули в привычном и укрепившемся в нем ощущении опьяняющего успеха.
Если бы Гитлер действительно планировал всеобщую войну, в том числе и против Англии, он должен был бы приложить все усилия к тому, чтобы построить военно-морской флот, способный противостоять английскому господству на море. Однако Гитлер не создал военно-морского флота даже в том ограниченном масштабе, который предусматривался англо-германским военно-морским договором 1935 года!. Гитлер постоянно заверял своих адмиралов в том, что им не следует опасаться начала войны с Англией. После подписания мюнхенского соглашения он сказал им, что конфликта с Англией не будет по меньшей мере в течение последующих шести лет. Даже летом 1939 года он повторял свои заверения, хотя и с меньшей убежденностью.
Как же получилось тогда, что Гитлер оказался вовлеченным в «большую войну», ко-
1 Фашистское руководство действительно уделяло первостепенное внимание строительству сухопутных сил и авиации, а не военно-морского флота. Однако основной причиной являлось отнюдь не стремление гитлеровцев избежать «большой войны». Они рассчитывали достигнуть с Англией компромисса на выгодных для себя условиях, а основные усилия сосредоточить на сухопутном театре в войне против СССР, многие годы ня ранги на я для этого мощь сухопутных войск вермахта. Советский Союз являлся главным препятствием на пути фашистских планов завоевания мирового господства — основной цели захватнической политики фашизма.— Прим. ред.
1939
торой так хотел избежать? Ответ следует искать в той поддержке, которую ему так долго оказывали западные державы своей уступчивой позицией, и в их неожиданном «повороте» весной 1939 года. «Поворот» был столь резким и неожиданным, что война стала неизбежной.
Если позволить кому-либо нагревать паровой котел до тех пор, пока давление пара превысит опасный уровень, ответственность за взрыв ляжет на человека, разрешившего такой нагрев. Эта истина в равной степени применима и в политике, особенно в международных делах.
Со времени прихода Гитлера к власти в 1933 году правительства Англии и Франции уступали этому опасному автократу неизмеримо больше, чем прежним демократическим правительствам Германии.
По убеждению Гитлера, Германии следовало приобрести больше «пространства, полезного в сельскохозяйственном отношении», в малонаселенных районах Восточной Европы. Было бы напрасно надеяться, что ей с готовностью уступят это пространство. «История всех времен — Римская империя, Британская империя — доказала, что любое пространственное расширение может быть осуществлено лишь путем подавления сопротивления, путем риска... Ни в прошлые времена, ни сейчас не существовало и не существует пространства без владельца». Эту проблему следовало решить не позже 1945 года, ибо «после этого можно будет ожидать лишь перемен к худшему». Все возможные каналы подвоза были бы тогда перекрыты, и обострился бы кризис снабжения продовольствием.
Планы Гитлера были гораздо шире, чем намерение вернуть территории, отнятые у Германии после первой мировой войны, и было бы неправильно утверждать, будто западные государственные деятели не знали об этом. В 1937—1938 годах многие из них были весьма откровенны в частных беседах, но не в своих публичных выступлениях. В английских правительственных кругах выдвигалось немало предложений относительно того, чтобы позволить Германии осуществить экспансию в восточном направлении и таким образом отвести опасность от Запада. Эти круги доброжелательно относились к стремлению Гитлера приобрести «жизненное пространство» и давали ему понять это. Однако они не удосужились подумать о том, как, если не угрозой применения подавляющей силы, можно заставить покориться владельцев угого пространства '.
круги западных держав прекрасно ***** путем гитлеровцы будут за вое вы-4жизненное пространство». С откровенным
Немецкие документы свидетельствуют, что Гитлера особенно ободрил визит лорда Галифакса в ноябре 1937 года. Галифакс был тогда лордом-председателем совета, вторым лицом в правительстве после премьер-министра. Сохранилась стенограмма беседы Галифакса с Гитлером. Галифакс дал Гитлеру понять, что Англия не будет мешать ему в Восточной Европе. Возможно, Галифакс имел в виду не совсем это, но таково было впечатление от его слов, и это имело чрезвычайно важное значение.
В феврале 1938 года министр иностранных дел Иден после неоднократных споров с Чемберленом был вынужден уйти в отставку. В ответ на один из протестов Идена Чемберлен предложил ему «отправиться домой и принять аспирин». Министром иностранных дел был назначен Галифакс. Несколькими днями позже английский посол в Берлине Гендерсон посетил Гитлера для конфиденциальной беседы. Фактически она явилась продолжением ноябрьских переговоров фюрера с Галифаксом. Гендерсон дал понять, что английское правительство весьма симпатизирует стремлениям Гитлера к «переменам в Европе» на благо Германии и что нынешнее английское правительство обладает «острым чувством действительности».
Как свидетельствуют документы, эти события ускорили действия Гитлера. Он решил, что перед ним открыли «зеленую улицу», позволяя двигаться на Восток. Это был вполне закономерный вывод.
Еще больше ободрила Гитлера та сговорчивость, с какой правительства Англии и Франции восприняли его вторжение в Австрию и включение этой страны в состав рейха. (Единственным осложнением в этом легком маневре было то, что по дороге на Вену вышло из строя большое число танков.) И наконец, еще большее удовлетворение Гитлер получил, узнав, что Чемберлен и Галифакс отклонили предложения русских о созыве конференции относительно коллективного плана гарантий против агрессии Германии.
цинизмом их концепция была сформулирована американским послом в Париже Буллитом в беседе с польским послом в Вашингтоне Потоцким. «Вполне отвечало бы желаниям демократических государств,— говорил Буллит,— если бы на Востоке произошло военное столкновение между германским рейхом и Россией. Поскольку силы Советского Союза пока неизвестны, могло бы оказаться, что Германия слишком удалилась бы от своих баз и была бы вынуждена вести длительную и истощающую войну. Только тогда демократические государства атаковали бы Германию и принудили бы ее капитулировать». (Цит. по кн.: И. Овсяный. Тайна в которой война рождалась. М., 1971. с. 286.) - Прим. ред.
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Здесь следует добавить, что, когда в сентябре 1938 года угроза Чехословакии стала очевидной, русское правительство публично и в частном порядке вновь заявило о своей готовности сотрудничать с Францией и Англией в принятии мер по защите Чехословакии. Предложение русских было игнорировано. Более того, Россию демонстративно лишили участия в мюнхенском совещании, на котором решалась судьба Чехословакии. Это «пренебрежение» год спустя имело фатальные последствия.
После того как английское правительство выразило молчаливое согласие с продвижением немцев на Восток, Гитлер был неприятно удивлен резкой реакцией и объявлением частичной мобилизации в Англии, когда в сентябре он предъявил ультиматум Чехословакии. Однако Чемберлен уступил требованиям Гитлера и активно помог навязать Чехословакии свои условия. Гитлер понял, что минутная угроза сопротивления была всего лишь актом спасения престижа, чтобы удовлетворить требования части английской общественности во главе с Черчиллем, выступавшей против правительственной политики примирения и уступок. Не менее ободрила Гитлера и пассивность французов. Поскольку они так легко оставили своего чехословацкого союзника, который обладал самой оснащенной армией из всех малых государств, казалось маловероятным, что Франция вступит в войну для защиты какого-либо из оставшихся звеньев в цепи ее союзников в Восточной и Центральной Европе.
Таким образом, Гитлер понял, что может в скором будущем завершить свои планы в отношении Чехословакии, а затем продолжать продвижение на Восток. Сначала он не думал о нападении на Польшу, хотя именно ей принадлежала большая часть территории, отрезанной от Германии после первой мировой войны. Польша, подобно Венгрии, была полезна Гитлеру тем, что угрожала тылу Чехословакии и таким образом вынуждала ее уступить его требованиям. Между прочим, Польша воспользовалась случаем и тоже захватила часть территории Чехословакии. Некоторое время Гитлер был склонен считать Польшу младшим партнером при условии, что она вернет ему порт Данциг и гарантирует Германии свободный проход в Восточную Пруссию через «польский коридор». В создавшихся условиях это было удивительно умеренное требование со стороны Гитлера. Однако в ходе переговоров Гитлер обнаружил, что поляки упорно отказываются пойти на подобные уступки и даже вынашивают необоснованную идею о собственном могуществе. И все же Гитлер продолжал надеяться, что в дальнейшем Польша станет сговорчивее. 25 марта Гитлер в беседе с
257
главнокомандующим сухопутными войсками заявил, что «не хочет решать вопрос о Данциге путем применения силы». Однако неожиданный маневр Англии, последовавший за новым шагом Гитлера, изменил это решение.
В начале 1939 года руководители английского правительства чувствовали себя счастливее, чем когда-либо в прошлом. Они успокаивали себя мыслью, что ускоренные меры по перевооружению, программа перевооружения Америки и экономические трудности Германии уменьшают опасность положения. 10 марта в частном разговоре Чемберлен высказал мнение, что перспективы мира сейчас лучше, чем когда бы то ни было, и выразил надежду до конца года созвать новое совещание по разоружению. На следующий день министр внутренних дел Хор в своей речи заявил, что мир вступает в «золотой век». Министры уверяли своих сторонников и противников, что трудное экономическое положение Германии не позволит ей вести войну и поэтому она вынуждена принять условия правительства Англии, чтобы получить помощь, предусмотренную торговым договором. Два министра, Стэнли и Хадсон, уже собирались в Берлин готовить подписание такого договора.
На той же неделе журнал «Панч» поместил карикатуру с изображением «Джона Булля», который со вздохом облегчения пробуждается от кошмарного сна, а в это время из окна вылетает его недавний «страх перед войной». В эти дни, приведшие к мартовским событиям 1939 года, как никогда, проявилась абсурдность оптимистических иллюзий англичан.
Чтобы осуществить раскол Чехословакии изнутри, нацисты поощряли в ней сепаратистские движения. 12 марта, после того как лидер оппозиции Тисо (главарь словацких фашистов.—Ред.) посетил Гитлера в Берлине. Словакия объявила о своей «независимости». Еще более слепо действовал министр иностранных дел Польши полковник Бек, который публично выразил свою полную поддержку словакам. 15 марта, после того как президент Чехии уступил требованиям Гитлера установить «протекторат» над Богемией и оккупировать страну, немецкие войска вступили в Прагу.
Осенью 1938 года при подписании мюнхенского соглашения правительство Англии обязывалось защищать Чехословакию от агрессии. Однако после мартовских событий 1939 года Чемберлен заявил в палате общин, что, по его мнению, распад Чехословакии аннулировал эти гарантии и он не считает себя связанным этим обязательством. Выразив сожаление по поводу того, что произошло в Чехословакии, Чемберлен сказал, что
17 Накануне
не видит причин, почему этот вопрос должен «уводить в сторону» политику Англии.
Однако через несколько дней Чемберлен совершенно изменил свой курс. Это было настолько неожиданно и чревато последствиями, что удивило весь мир. Чемберлен вдруг принял решение блокировать любое дальнейшее продвижение Гитлера и 29 марта направил Польше предложение поддерживать ее против «любой акции, которая угрожает независимости Польши и сопротивление которой польское правительство считает жизненно необходимым».
Теперь невозможно выяснить, что именно оказало преобладающее влияние на это решение: возмущение общественности или его собственное возмущение; гнев из-за того, что Гитлер его обманывает, или унижение тем, что в глазах собственного народа он предстал глупцом.
Неслыханные условия гарантий поставили Англию в такое положение, что ее судьба оказалась в руках польских правителей, которые имели весьма сомнительные и непостоянные суждения. Более того, выполнить свои гарантии Англия могла только с помощью России, но пока не было сделано даже предварительных шагов к тому, чтобы выяснить, может ли Россия предоставить, а Польша принять подобную помощь.
Кабинету предложили одобрить гарантии, даже не ознакомив с докладом комитета начальников штабов, где доказывалась практическая невозможность эффективной помощи Польше. Правда, сомнительно, чтобы это изменило что-нибудь в преобладавших тогда настроениях.
При обсуждении в парламенте гарантии получили общую поддержку. Только Ллойд Джордж счел возможным предупредить парламент, что брать на себя такие чреватые последствиями обязательства, не заручившись поддержкой России,— это безрассудство, подобное самоубийству. Гарантии Польше были наиболее верным способом ускорить взрыв и начало мировой войны. Они сочетали в себе максимальное искушение с открытой провокацией и подстрекали Г итлера доказать бесплодность подобных гарантий по отношению к стране, находящейся вне досягаемости Запада. В то же время полученные гарантии сделали твердолобых польских руководителей еще менее склонными соглашаться на какие-либо уступки Гитлеру, а тот теперь оказался в положении, не позволявшем отступить без ущерба для своего престижа.
Почему польские правители приняли столь фатальное предложение? Частично это произошло потому, что у них было до абсурда преувеличенное представление о могуществе своих устаревших вооруженных сил (они
хвастливо заявляли о неком «кавалерийском рейде на Берлин»). Другая причина была обусловлена чисто личным желанием Бека, который, по его же словам, решил принять предложение Англии, «не успев дважды стряхнуть пепел с сигареты». Далее Бек пояснил: при встрече с Гитлером в январе ему было весьма трудно «проглотить» замечание Гитлера о возвращении Данцига и потому, когда ему передали предложение Англии, он ухватился за него как за возможность дать Гитлеру пощечину. Такими путями часто решается судьба народов.
Единственная возможность избежать войны заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой России, единственной державы, которая могла оказать Польше непосредственную помощь и таким образом сдержать Гитлера. Однако, несмотря на всю остроту положения, действия правительства Англии были вялыми и неискренними. Чемберлен питал чувство глубокой неприязни к Советской России, а Галифакс — религиозную антипатию. Кроме того, они оба в равной мере недооценивали мощь России и переоценивали силы Польши. Если теперь они и признавали желательность заключения оборонительного соглашения с Россией, то хотели заключить его на своих условиях и никак не могли понять, что своими преждевременными гарантиями Польше они поставили себя в такое положение, когда им самим следовало бы добиваться соглашения с Россией и на ее условиях.
Помимо колебаний Англии были еще возражения правительства Польши и других малых стран Восточной Европы, которые выступали против принятия военной помощи от России, опасаясь, что она примет форму вторжения русских войск. Итак, темпы англорусских переговоров стали медленными, как похоронное шествие.
Совершенно по-иному реагировал на изменившуюся позицию Англии Гитлер.
Пробные шаги к заключению советско-германского союза были сделаны в апреле. Они велись с величайшей осторожностью и проходили в атмосфере взаимного недоверия, так как каждая сторона подозревала другую в том, что та, возможно, просто пытается помешать ей достичь соглашения с западными державами. Застой в англо-русских переговорах подстегивал немцев использовать эту возможность, чтобы поскорее достичь соглашения с русскими.
До середины августа Молотов не давал никаких обещаний, затем последовали решительные перемены. Возможно, сыграл свою роль очевидный факт, что Гитлер не мог начать военные действия в Польше позже чем в первые дни сентября. С другой стороны, отсрочка подписания советско-герман
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
ского соглашения до конца августа сохраняла русским уверенность в том, что у Гитлера и западных держав не останется времени для заключения нового «мюнхенского соглашения».
23 августа Риббентроп вылетел в Москву, и пакт был подписан. Однако советско-германский пакт не произвел на англичан того впечатления, на которое рассчитывал Гитлер. Сталин прекрасно сознавал, что западные державы давно склонны позволить Гитлеру двигаться на Восток, на Россию. Возможно, он считал советско-германский пакт удобным средством, с помощью которого агрессивную деятельность Гитлера возможно повернуть в обратном направлении. Другими словами, Сталин сталкивал лбами своих непосредственных и потенциальных противников. А это, по меньшей мере, означало ослабление угрозы Советской России и, вполне возможно, общее ослабление ее противников, что обеспечило бы России доминирующее влияние в послевоенном мире.
В 1941 году, после того как Гитлер вторгся в Россию, шаг, предпринятый Сталиным в 1939 году, выглядел фатально близоруким актом. Возможно, Сталин переоценил способность западных стран к сопротивлению и тем самым преуменьшил мощь Германии. Возможно также, что он переоценил свои собственные силы к сопротивлению. Тем не менее при рассмотрении положения в Европе в последующие годы нельзя сказать с такой уверенностью, как в 1941 году, что меры, принятые Сталиным, нанесли ущерб России. Западу же все это нанесло неизмеримый урон. И главными виновниками этого являются те, кто был ответствен за проведение политики колебаний и спешки в обстановке, явно чреватой взрывом.
Рассматривая обстоятельства вступления Англии в войну (после описания того, как она позволила Германии перевооружиться и поглотить Австрию и Чехословакию и как в то же время отвергла предложения России о совместных действиях), Черчилль пишет:
«...Когда все эти преимущества и вся эта помощь были потеряны и отброшены, Англия, ведя за собой Францию, выступила с гарантией целостности Польши, той самой Польши, которая всего полгода назад с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства. Имело смысл вступить в бой за Чехословакию в 1938 году, когда Германия едва могла выставить полдюжины обученных дивизии на Западном фронте, а французы, располагая 60— 70 дивизиями, несомненно, могли бы прорваться за Рейн или в Рурский бассейн. Однако все это было сочтено неразумным, неосторожным, недостойным современных взглядов и нравственности. И тем не менее
теперь две западные демократии наконец заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и выражению готовности пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах.
Наконец было принято решение — в наихудший момент и на наихудшей основе,— решение, которое, несомненно, должно было привести к истреблению десятков миллионов людей...»
Это довольно резкое обвинение Чемберлена в безрассудстве, однако высказано оно неосмотрительно, поскольку Черчилль в самый разгар событий сам поддерживал настойчивое предложение Чемберлена об английских гарантиях Польше.
Лиддел Гарт Б. Вторая мировая война. М., 1976. С. 19—29
И. Майский
ВАЖНЕЙШИЙ ВЫВОД
Несмотря на неблагоприятные условия. Советский Союз все-таки продолжал свои усилия по укреплению отношений с Англией, а в 1939 году — по созданию барьера против Германии и Италии в форме тройственного пакта взаимопомощи, усматривая в нем наилучшую гарантию против фашистской агрессии. Фактически именно СССР выступил с инициативой такого пакта. «Кливденская клика», относившаяся к подобным планам резко отрицательно, под давлением широких кругов британской общественности и некоторых иностранных государств, особенно опасавшихся Гитлера и Муссолини, вынуждена была маневрировать и время от времени делать вид, будто она готова стать на путь создания тройственного барьера против агрессоров. Такое маневрирование приняло наиболее широкий характер в 1939 году, после того как Гитлер изорвал в клочки мюнхенское соглашение. Отсюда вытекало предоставление Польше, Румынии и Греции в марте — апреле 1939 года односторонних гарантий со стороны Англии (и Франции) на случай нападения на них фашистских государств. Отсюда же вытекала и необходимость для правительства Чемберлена (а также правительства Даладье) принять участие в тройных переговорах о заключении пакта взаимопомощи с СССР. Но то были переговоры.
260
1939
предпринятые против воли, из-под палки, ради обмана масс, и поэтому они фактически свелись к чистому саботажу переговоров. Главной заботой Чемберлена (и Даладье) было не стремление возможно скорее заключить тройственный пакт, а поиски путей к тому, чтобы избежать его заключения. Неизбежным следствием такой линии поведения британского (и французского) правительства явилось то, что в августе 1939 года тройные переговоры окончательно зашли в тупик. Стало совершенно ясно, что создание действительно эффективного тройственного барьера против фашистских агрессоров благодаря саботажу Чемберлена и Даладье (и только благодаря ему!) оказывается невозможным.
Поскольку наилучшая форма борьбы с агрессией фашистских держав вопреки нашей воле оказалась неосуществимой, Советскому Союзу пришлось подумать о других путях для обеспечения (хотя бы временного и непрочного) своей безопасности. Великий Ленин в первые месяцы после Октябрьской революции дал гениальный образчик маневрирования на международной арене. Стремясь обеспечить только что родившейся Советской России передышку, в чем она тогда больше всего нуждалась, Ленин сначала предложил всем воюющим державам заключение общего демократического мира без аннексий и контрибуций. Это Ленин считал наиболее желательным способом получения Советской страной передышки, которая могла превратиться даже в длительный период мира. Однако, когда выяснилось, что призыв Советского правительства пал на каменистую почву, Ленин решил заключить сепаратный мир с германской коалицией. Это был, как называл его Ленин, «похабный» мир, крайне невыгодный для Советской России, но он давал ей все-таки временную передышку и, как показали дальнейшие события, оказался исторически полностью оправданным. Памятуя об этом замечательном политическом примере, Советское правительство в 1939 году решило последовать ему. Конечно, обстановка и условия теперь были несколько иные, чем за 22 года перед тем (и прежде всего с тех пор в огромной степени выросло могущество Советской страны), но все-таки в мировой ситуации 1939 года было немало элементов, роднивших ее с ситуацией 1917—1918 годов. Надо было во что бы то ни стало предупредить создание единого капиталистического фронта против СССР, надо было если не предотвратить совсем, то по крайней мере на возможно более длительный срок оттянуть нападение фашистских держав на нашу страну. Это диктовалось элементарным чувством самосохранения, свойственным каждому государству независимо от его природы. Это диктовалось также соображениями более об
щего характера. Ведь Советский Союз в рассматриваемое время был не просто одной из великих держав, существующих на нашей планете. Советский Союз представлял собой нечто гораздо более важное: он был тогда единственной на земле страной, которая являлась отечеством социализма и несла в себе зародыш коммунистического будущего всего человечества. На плечах советских людей того времени, в особенности на плечах Советского правительства, лежала величайшая ответственность за сохранение целостности и независимости страны столь исключительного исторического значения. Величайшая ответственность требовала и величайшей смелости, гибкости и решительности.
В середине августа 1939 года Советское правительство окончательно пришло к выводу, что политика Чемберлена и Даладье исключает возможность подписания эффективного тройственного пакта, и решило изменить курс своей политики: прекратить переговоры с Англией и Францией, ставшие беспредметными, и заключить соглашение с Германией. Наши недруги за рубежом пустили в обращение клеветническую легенду, будто бы весной и летом 1939 года Советское правительство занималось двойной игрой: вело открытые переговоры с Англией и Францией о тройственном пакте взаимопомощи против агрессоров, а за их спиной тайно договаривалось с Германией о дружественном соглашении и в конце концов предпочло Германию «западным демократиям». Для доказательства этих злостных измышлений государственный департамент США даже издал в 1948 году сугубо тенденциозную подборку из немецких дипломатических документов, захваченных американцами в Германии. Однако подробный анализ названных документов, относящихся к периоду тройных переговоров, произведенный на предшествующих страницах, с несомненностью свидетельствует о полной лживости подобных утверждений. Напротив, вплоть до середины августа, несмотря на вопиющий саботаж тройных переговоров правительствами Англии и Франции, СССР оставался вполне лояльным их партнером и давал отпор всем попыткам Германии (которых было немало) вбить клин между СССР и «западными демократиями». Когда же к середине августа 1939 года Советское правительство пришло к выводу о полной безнадежности тройных переговоров, оно приняло решение изменить курс своей политики и действительно его изменило. Советское правительство использовало здесь законное право всякого правительства о смене одной политической линии другой, если к тому его вынуждают обстоятельства. В данном же конкретном случае смена курса была тем более оправдана, что
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
261
она была навязана Советскому правительству глупо преступным поведением Чемберлена и Даладье.
Советско-германское соглашение от 23 августа 1939 года, конечно, не было актом совершенства (да Советское правительство никогда и не считало его таковым), но оно во всяком случае предотвратило возможность создания единого капиталистического фронта против СССР, избавило 13 миллионов западных украинцев и белорусов от страшной участи стать гитлеровскими рабами, обеспечило национальное воссоединение всех украинцев и белорусов в единое целое, быстро идущее по пути социалистического развития, и продвинуло советские границы на несколько сот километров в западном направлении, что имело большое стратегическое значение. Как показали последующие события, названное соглашение почти на два года оттянуло нападение Германии на СССР, сильно облегчило защиту основных центров страны и переход Советских Вооруженных Сил в победоносное контрнаступление, сделало возможным разгром гитлеровской Германии и создало предпосылки для более быстрого восстановления СССР в его нынешних границах.
Майский И. М. Кто помогал Гитлеру. М., 1962. С. 191—194
И. Овсяный 1
ИСТОРИЯ ИЩЕТ ИСТИНУ
Об истоках и причинах второй мировой войны много спорят. По прошествии десятилетий, благодаря гласности в нашей стране, глубже и шире видится пережитое.
Не напрасны ли были наши жертвы? Может быть, если бы в 1939 году Сталин продолжил переговоры с Англией и Францией, войну можно было предотвратить? И тогда не рвали бы вражеские танки нашу землю до самой Волги? Нужен ли был договор с Германией, не обернулся ли он для нас бедой?
Высокий долг советских историков, не скрывая прошлых ошибок и просчетов, но и не поддаваясь каким-либо пристрастиям, восстановить истину во всей ее полноте, без украшений, без пробелов.
Каков был образ нашей страны в 30-е годы, когда надвигалась мировая драма, в которой ей суждено было играть главную0 роль? Народ искалечен незаконными репрессиями, армия обезглавлена, ротами командуют сержанты, лейтенанты — дивизиями. Перевы
1 Овсяный Игорь Дмитриевич — советский историк, профессор, автор трудов по истории внешней политики СССР.— Прим. ред.
полненные пятилетки... недовыполнены. К войне страна не готова.
Отчужденность внешнего мира. Утрата симпатий наших друзей под влиянием «московских процессов». «Треугольник» Берлин — Рим — Токио рисует контуры подготавливаемого против нас нашествия. Фашистский рейх бешено вооружается, Япония, напав на Китай, вывела свои армии к границам Советского Союза.
На протяжении всех предвоенных лет СССР страстно призывает к созданию системы коллективной безопасности. Это отвечало бы интересам всех народов, которым угрожает фашистская агрессия. Советская дипломатия стремится обеспечить безопасность нашей страны путем укрепления безопасности всех.
Иные настроения в правящих кругах «западных демократий». В 1937 году английский министр лорд Галифакс, посетив Гитлера в его вилле в Баварских Альпах, воздает ему хвалу за то, что тот превратил Германию в «бастион против коммунизма». Через год — позорная сделка с агрессорами в Мюнхене. Чехословакия отдана на растерзание Гитлеру, путь для его «похода на Восток» открыт. Ценою предательства Чехословакии Чемберлен, премьер-министр Англии, и Даладье, глава правительства Франции, получают подпись Гитлера под англо-германской и франко-германской декларациями. Стороны провозглашают свое намерение разрешать все спорные вопросы мирным путем. По существу, это пакты о ненападении. США одобрили Мюнхен. Рузвельт направляет Чемберлену телеграмму: «Молодец!»
Для СССР Мюнхен — это резкое возрастание военной угрозы. Говоря языком того времени — сговор мирового империализма против Страны Советов.
Психологический импульс, который Мюнхен дал агрессорам, был огромен. Капитуляция западных держав была воспринята как слабость. Вместе с тем фашисты решили, что начиная с этого момента Англия и Франция будут ускоренно вооружаться, и выгодная конъюнктура для осуществления их захватнических планов будет упущена. В 1939 году Германия полностью оккупирует Чехословакию, затем предъявляет провокационные требования Польше в отношении Данцига и «польского коридора». Германо-польский конфликт в любой день может стать детонатором для мирового пожара.
Единственным средством предотвращения новой войны было заключение предложенного Советским правительством пакта о взаимной помощи между СССР. Англией и Францией.
Дав согласие на переговоры с СССР о
262
1939
пакте, западные державы, однако, не стремились к заключению с нами честного и эффективного соглашения. В те дни на одном из закрытых совещаний Галифакс пояснил, что основной целью Англии в переговорах было «помешать России договориться с Германией».
Характерно напутствие, которое дал министр иностранных дел Франции Ж. Бонне главе французской военной миссии генералу Думенку перед отъездом в Москву. Как отметил генерал в своем дневнике, Бонне поручал ему «привезти хоть что-нибудь, даже ценой обещаний.
— Каких обещаний?
— Обещайте все, что сочтете нужным. Но надо привезти подписанную бумагу!»
Инструкция главы французской миссии не предусматривала заключения пакта о взаимной помощи с Советским Союзом, а имела в виду лишь заключение договоренности о наших поставках Польше, Румынии и Турции сырья, продовольствия и вооружения.
Напуганный рассказами о вездесущих советских разведчиках Думеник принял мудрое решение — перед отъездом в СССР он запер инструкцию в своем служебном сейфе во Франции, благо она не содержала ничего существенного. К его удивлению, однако, по сведениям из американского посольства в Москве, он узнал, что инструкция стала известна Советскому правительству еще до прибытия французской миссии. Если это действительно так, то советская военная делегация имела все основания сомневаться в искренности наших партнеров по переговорам о пакте.
В связи с поставленным советской стороной вопросом о возможности прохода советских войск через территорию Польши для соприкосновения с предполагаемым противником английский комитет заместителей начальников штабов представил своему правительству заключение, в котором говорилось:
«Для того чтобы русские могли эффективно участвовать в сопротивлении германской агрессии против Польши или Румынии, необходимо, чтобы они имели возможность использовать польскую или румынскую территорию... Если разрешение это будет отложено до начала военных действий, то будет уже слишком поздно».
Польское правительство, однако, категорически отказалось пропустить советские войска. Французское посольство в Варшаве пыталось выработать какую-либо «уловку», которая, введя в заблуждение советскую делегацию в отношении подлинной позиции Польши, позволила бы продолжить переговоры. Английские представители, как пишет бывший министр иностранных дел Польши
Бек в своих мемуарах, поддерживали эти предложения только для вида. Английский военный атташе в Варшаве полковник Стронг, не лишенный, как видно, чувства юмора, предложил, чтобы советские солдаты были доставлены на германо-польскую границу в опечатанных вагонах под контролем английских и французских офицеров...
— Я полагаю, что на этом нашу миссию можно считать законченной,— заявил вполголоса своим коллегам адмирал Дрэкс, глава английской военной миссии, выходя из зала заседания 14 августа, когда советская сторона поставила вопрос о пропуске войск через территорию Польши. Дальнейшее затягивание переговоров делегациями западных стран было, таким образом, по самым снисходительным меркам прямым надувательством Советского Союза. В каких целях это делалось?
Ответ стал известен лишь после войны. Используя переговоры с СССР в качестве средства давления на Берлин, английская дипломатия в ходе тщательно законспирированных контактов с германскими представителями выдвинула широкую программу урегулирования отношений между двумя странами. В случае достижения договоренности она обязывалась прекратить переговоры с Советским Союзом, аннулировать «гарантии», предоставленные Польше и признать Восточную и Юго-Восточную Европу сферой интересов Германии. В части, касавшейся раздела мировых рынков, содержался прозрачный намек, что Россия могла бы стать сферой «приложения сил» Германии.
Советское правительство, неплохо информированное о настроениях в Лондоне, если и не было в курсе подробностей, знало о самом факте тайных англо-германских переговоров.
17 августа Сталин получил разведданные, что германское вторжение в Польшу следует ожидать 25—28 августа.
Добавим к этому, что начиная с мая 1939-го Красная Армия совместно с монгольскими вооруженными силами была вовлечена в крупномасштабные боевые действия в районе Халхин-Гола против японских агрессоров.
Итак, тупик в переговорах с Англией и Францией; угроза тайного соглашения между Англией и Германией; разгорающийся конфликт с Японией на Дальнем Востоке и, наконец, перспектива возникновения в ближайшие дни большого вооруженного конфликта в Европе, в непосредственной близости от советских границ. Такова была обстановка, в которой советское руководство решало вопрос о путях обеспечения безопасности страны.
Советский Союз предпочел бы заключение пакта с Англией и Францией. Исход первой
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА

мировой войны подсказывал, что это более сильная сторона в надвигающемся конфликте. С другой стороны, фашистский рейх с самого своего возникновения проявлял резкую враждебность к СССР. Сокрушить его, используя помощь западных держав, отвечало долговременным интересам Советского Союза.
Но если правительства Англии и Франции действительно хотели заключить с нами боевой союз, они должны были дать нам убедительные заверения, что в случае нашего вовлечения в войну с Германией они немедленно развернут мощное наступление, способное оттянуть значительную часть германских сил.
Таких заверений Англия и Франция нам не дали. Более того, их позиция в ходе переговоров не могла не привести к убеждению, что они не стремятся к честному сотрудничеству, что их подлинная цель — направить германскую экспансию против СССР. Время, раскрыв секретные архивы, показало обоснованность этой оценки.
Несмотря на желание Советского Союза, союз с Англией и Францией оказался неосуществим...
Как меньшее из зол оставался единственный выход — пойти на заключение пакта с Германией.
Социалистическая индустрия. 1989. 25 августа
ИЗ СООБЩЕНИЯ КОМИССИИ ПО ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ПРАВОВОЙ ОЦЕНКЕ СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОГО ДОГОВОРА О НЕНАПАДЕНИИ ОТ 1939 ГОДА
Из доклада на втором съезде народных депутатов СССР председателя комиссии А Н. Яковлева
Мюнхенское соглашение коренным образом изменило обстановку в Европе, значительно укрепило позиции Германии, сломало зачатки системы коллективной безопасности, открыло путь агрессии в общеевропейском масштабе. Сговор в Мюнхене не был поспешной импровизацией. Он продолжил политическую линию, обозначенную Локарнскими договорами (1925 г.) и «Пактом четырех» (1933 г.). Малые и средние страны Европы поняли, что демократии предали их, и в страхе начали склоняться в сторону Германии.
СССР оказался в международной изоляции. Учитывая поддержку Мюнхена со стороны США, непосредственное участие Польши и Венгрии в разделе Чехословакии и одобрение соглашений Японией, советское руководство не могло не думать об угрозе создания единой антисоветской коалиции.
Скороспелые решения, мистифицирующая
иррациональность восприятия действительности были распространенной болезнью в ту пору. То, что Лондон и Париж мнили «венцом умиротворения» Германии, гарантирующего демократиям уют и покой на годы и десятилетия, Гитлер воспринял как откровенный сигнал к силовой борьбе за гегемонию в Европе. Практически после Мюнхена не стояло вопроса, будет или не будет война, речь шла совсем о другом — кто станет очередной жертвой и когда.
Может быть, самое поразительное, поныне сбивающее многих с толку, состоит н том, что западные державы знали в подробностях о приготовлении Германии к вооруженной схватке. Знали, но рассчитывали, что нацисты не покусятся на интересы западных демократий, пока не разделаются с Советским Союзом. От наваждения не избавились и весной 1939 года, когда гитлеровцы оккупировали остатки Чехословакии, захватили Клайпеду, а Италия напала на Албанию.
Что означали с точки зрения советских интересов аншлюс Австрии, переход Чехословакии под контроль Германии, нацистское проникновение в Венгрию, Румынию, Болгарию, активизация военных спецслужб рейха в Эстонии, Латвии, Литве, Финляндии, если брать их не разрозненно, а в совокупности?
Перед советской внешней политикой вырисовывались следующие основные возможности:
а)	добиваться заключения союза СССР, Англии, Франции, который мог бы стать преградой агрессору;
б)	наладить взаимопонимание с соседними государствами, которые также оказывались под угрозой;
в)	в случае невозможности уклониться от войны с Германией, попытаться избежать войны на два фронта — на Западе и на Дальнем Востоке.
Первая возможность стала официально прорабатываться с марта — апреля 1939 года, когда СССР пытался привлечь западные державы к сотрудничеству в деле предотвращения агрессии.
Вторая — в ходе визитов В. П. Потемкина, бывшего тогда заместителем наркома иностранных дел, в Турцию и Польшу (апрель — май 1939 г.) и дипломатических акций (март 1939 г.), направленных на то, чтобы показать правительствам Латвии и Эстонии заинтересованность СССР в предотвращении агрессии в Прибалтике.
Оставался открытым вопрос о нормализации отношений с Германией. В дипломатической документации СССР за 1937—1938 годы не обнаружено свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Берлином. Со стороны Германии с конца 1938 — начала 1939 года
264
1939
начался зондаж возможностей улучшения отношений с СССР. «Инсценировкой нового ра-палльского этапа» назвал его Гитлер.
Судя по документальным данным, советское руководство располагало надежными сведениями о военных приготовлениях нацистского режима, а также о линии поведения западных держав. Так, информация о содержании разговора Гитлера с Чемберленом 15 сентября 1938 года поступила к Сталину на второй день.
Имевшиеся материалы давали основание считать, что, если агрессия Германии против СССР станет неотвратимой, она будет осуществляться либо в союзе с Польшей, либо с лояльным рейху польским тылом, либо при подчинении Польши. При любом варианте — с использованием территории Литвы, Латвии и Эстонии.
Операция «Вайс» — план нападения на Польшу, утвержденный 11 апреля 1939 года, предполагал захват Литвы, неприкосновенности которой Англия и Франция никак не гарантировали. Литвой, однако, аппетиты рейха не утолялись. Еще 16 марта 1939 года посланнику Латвии в Берлине было заявлено, что его страна должна следовать за Германией и тогда «немцы,— цитирую,— не будут заставлять ее при помощи силы становиться под защиту фюрера». Выступая перед генералитетом в мае 1939 года, Гитлер дал установку решить и «прибалтийскую проблему».
Как и в других сходных случаях, у Берлина имелись программа-минимум и программа-максимум. Если бы Запад сдал ему Польшу без боя, как до того Чехословакию, Гитлер мог растянуть во времени осуществление плана «Ваис» (имеются и такие данные). Руководство рейха, однако, понимало, что полоса легких побед заканчивается. Особенно когда Польша, ассистировавшая при аншлюсе Австрии и захвате Чехословакии, заартачилась. Действительно, пока объектом торга являлись чужие территории, министр иностранных дел Польши Бек и его единомышленники не чурались диалога с Берлином. Но когда им было предложено сдать Германии Данциг и вычленить из польских земель транспортный коридор в Восточную Пруссию, то стремления делить Советскую Украину поубавилось. Перестало прельщать и обещание нацистов зарезервировать за Польшей выход к Черному морю с Одессой в придачу.
Британские военные доказывали Чемберлену, что угроза нацистской агрессии не миф, что самый целесообразный способ противодействия ей — военное сотрудничество с Советским Союзом. На это есть соответствующие документы. Чемберлен заявлял в ответ, что скорее уйдет в отставку, чем вступит в альянс с СССР. Характеризуя эту позицию своего правительства, работник МИД Англии
Кольер писал: Лондон не желает связывать себя с Советским Союзом, а «хочет дать возможность Германии развивать агрессию на восток за счет России»...
В некоторых современных публикациях, особенно самых последних месяцев, встречается немало сетований на негибкость советской дипломатии, упущенные альтернативы и тому подобное. Возможно, такое и было. Видимо, даже скорее всего было. Но из документов следует и другое. Всякий раз, когда СССР шел навстречу западным державам, британским и французским делегатам давались указания не фиксировать сближение позиций, а наращивать требования, обострять несбалансированность условий и таким образом блокировать договоренность. Наконец, 11 июля Англия решила отклонить предложения Советского правительства об одновременном подписании политического и военного соглашений.
На заседаниях кабинета Чемберлена, где в июле 1939 года вырабатывалась позиция британской делегации на военных переговорах в Москве, было определено, что главное — тянуть время. «Само соглашение,— цитирую министра иностранных дел Галифакса,— не является столь важным, как представлялось с первого взгляда...»
Обширная британская и французская документация за май — август 1939 года показывает, что кабинет Чемберлена находил партнерство с СССР нежелательным, а военное сотрудничество — невозможным. Хотя от шефа нацистской военной разведки Канариса британские руководители точно знали — нападение на Польшу назначено на последнюю неделю августа, английской делегации на московских военных переговорах было предписано заниматься словопрениями «по возможности» до октября.
Англо-французские взгляды поддерживались американскими представителями в Европе. Посол США в Лондоне Дж. Кеннеди был убежден, что поляков следует бросить на произвол судьбы и дать нацистам возможность осуществить свои цели на востоке: конфликт между СССР и Германией, по его словам, принесет большую выгоду всему западному миру. Посол США в Берлине X. Вильсон также считал наилучшим вариантом нападение Германии на Россию с молчаливого согласия западных держав «и даже с их одобрения»...
Вопрос о готовности Гитлера к агрессии против СССР еще в 1939 году имеет как минимум три аспекта. Была ли Германия объективно готова к войне? Считала ли свою военную машину готовой? И воспринималась ли угроза вторжения советским руководством как вероятная?
С уверенностью можно ответить только на
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
последнее: безусловно, да. Можно предположить, что такое восприятие корректировалось в психологии Сталина надеждой, что Гитлер может увязнуть на европейском театре боевых действий, что, вероятно, влияло на способность видеть и объективно оценивать возможные альтернативы.
Трудно, конечно, говорить об этих факторах сколько-нибудь категорически. Но допустить, что они имели место, мы вправе.
Не являются доказательными утверждения, будто в отсутствие договора о ненападении с СССР рейх не начал бы «польский поход». В их опровержение можно было бы привести не одно заявление самого Гитлера. Кроме того, Германия зашла в подготовке войны, особенно к середине августа, слишком далеко, чтобы «фюрер» без серьезного политического риска для себя трубил отбой.
Довод приверженцев точки зрения, что Сталин преувеличивал опасность войны, сводится к тому, что в немецком генштабе в августе 1939 года не было готового плана боевых действий против нашей страны.
Но, во-первых, это вскрылось только после 1945 года.
Во-вторых, тогда не существовало и планов операций против Англии и Франции. Задание готовить такие планы штабы получили 10 октября 1939 года, после отклонения западными державами предложения Гитлера о замирении.
В-третьих, пауза с поготовкой к боевым действиям на Западном фронте не лишена своеобразного подтекста. В опьянении быстрой победой над Польшей Гитлер какое-то время носился с мыслью, не разорвать ли свежеиспеченный договор о ненападении с Советским Союзом и не ата^)вать ли внезапно и нашу страну?
В-четвертых, на перевод концептуальных разработок в оперативные директивы для генштабистов рейха порой требовались лишь недели.
При анализе альтернатив 1939 года нельзя упускать из виду, что советское руководство владело информацией о содержании директив, определявших линию поведения английской и французской делегаций на военных переговорах с нами. Не был сверхтайной и факт закулисных контактов, которые поддерживались между Лондоном и Берлином 1.
1 Параллельно с визитом Риббентропа в Москву готовился полет Геринга в Англию. Причем, если для обеспечения приема имперского министра в Москве пришлось прибегнуть к рискованному обращению Гитлера к Сталину, то английскую сторону уговаривать не было нужды. В Берлин для доставки Геринга даже был выслан самолет британских спецслужб.
Тщательное прочтение документов обнаруживает довольно простую игру. Берлин «обхаживал» нас или, наоборот, отзывал свои авансы в точном соответствии с каждым поворотом англо-франко-советских переговоров.
Так, после первых прощупываний советских намерений и сдержанной реакции Молотова на немецкие обращения (20 мая) Риббентроп дал команду затаиться. Но стоило на тройственных переговорах в Москве обнаружиться разногласиям в части гарантий Прибалтийским государствам, как немцы пришли в движение. Достаточно было назначить переговоры об англо-франко-советской военной конвенции, чтобы Берлин без промедления (26 июля) подбросил идею «освежения» договора о нейтралитете 1926 года, заявил о готовности уважать неприкосновенность Прибалтийских государств и договориться о сбалансировании «взаимных интересов». Когда же определилась дата открытия военных переговоров в Москве, Риббентроп не мешкая пригласил к себе временного поверенного в делах СССР в Берлине Астахова и прямо высказался за размежевание советско-германских интересов «от Балтийского до Черного моря». Эти соображения были повторены на следующий день, 3 августа, послом Шуленбургом в беседе в Москве.
Принципиально важный рубеж — в период с 26 июля по 3 августа 1939 года. Именно в это время происходит активизация контактов на всех направлениях — и по объему, и по содержанию. Именно в это время нарастает давление предварительных позиции и реальных обстоятельств, подводившее к необходимости конечного выбора: быть договоренности или не быть?
Если быть, то с кем? С западными демократиями или с фашистской Германией?
Именно в это время в политическую игру вводятся те ее «азартные» элементы, что соответствовали психологии главных действующих лиц и в итоге предопределили появление и суть секретного протокола.
Как разворачивались события на этом рубеже и вплоть до открытия советско-германских переговоров?
Первый ход делает германская сторона. Берлин впервые легализует идею договорного
В этих условиях правомерно предположить, что если бы по тем или иным мотивам нацистские предложения о сбалансировании интересов Германии и СССР были советской стороной отклонены в последний момент, то Геринг 22—23 августа встретился бы с Чемберленом и Галифаксом в Чекерсе для заключения «сделки века» — размена готовности британской стороны дать «добро» на германскую экспансию на Востоке в ответ на «гарантии» уважать целостность Британской империи.— Прим. авт.
2(>6
1939
урегулирования межгосударственных отношений с СССР и отказа от третирования наших национальных интересов. Напомню, что после прихода нацистов к власти Германия домогалась остракизма «Советов» там, где только могла. Стало быть, до начала августа 1939 года реальной альтернативы сотрудничеству с Англией и Францией Советкий Союз не имел и ничего противопоставить этому сотрудничеству не мог.
Показательно, что даже после откровений Риббентропа советская сторона не сменила тактики — еще целую неделю она ограничивалась выслушиванием немецких предложений, а Шуленбург неизменно телеграфировал в Берлин о глубоком недоверии Советского правительства к Германии и его, цитирую, «решимости договориться с Англией и Францией».
Теперь нам известно, что Сталин подозревал всех и вся. Его недоверие к Гитлеру было не меньшим, чем недоверие к Чемберлену и Даладье. И не только в силу личной мнительности. Его концепция империалистической войны концентрировалась на отсутствии различий между двумя группами, противоборствующими на мировой арене, видя у каждой из них прежде всего стремление к переделу мира и к уничтожению Советского Союза. В роковые дни августа эта концепция сыграла немалую роль.
Сталин вряд ли обманывался насчет действительных намерений Лондона и Парижа, но, похоже, опасался упустить возможный шанс договориться. По свидетельству Димитрова, 7 сентября 1939 года, то есть через семь дней после начала войны, Сталин, упамянув о переговорах с западными державами, заметил: «Мы предпочитали соглашение с так называемыми демократическими странами и поэтому вели переговоры. Но Англия и Франция хотели нас иметь в батраках и при этом ничего не платить! Мы, конечно, не пошли бы в батраки и еще меньше — ничего не получая».
Сотрудник МИД Германии Шнурре 26 июля 1939 года заявил Астахову: «Пусть в Москве подумают, что может предложить ей Англия. В лучшем случае участие в европейской войне и вражду с Германией, что едва ли является для России желанной целью. А что можем предложить мы? Нейтралитет и неучастие в возможном европейском конфликте, и ежели Москва того пожелает, германо-советское соглашение о взаимных интересах».
Что конкретно имелось в виду? Берлин отвечал — отказ Германии от притязаний на Украину, от претензий на господство в Прибалтике, от планов экспансии в те районы Восточной и Юго-Восточной Европы, где имеются заметные интересы СССР.
О том, что нападение Германии на Польшу может произойти в конце августа — начале
сентября, советская разведка доложила руководству еще в первых числах июля 1939 года. Из непосредственного окружения Риббентропа была получена информация, что, по мнению Гитлера, польский вопрос должен быть обязательно решен. Гитлер сказал, цитирую: «...то, что произойдет в случае войны с Польшей, превзойдет и затмит гуннов. Эта безудержность в германских военных действиях необходима, чтобы продемонстрировать государствам Востока и Юго-Востока на примере уничтожения Польши, что означает в условиях сегодняшнего дня противоречить желанию немцев и провоцировать Германию на введение военных сил».
7 августа 1939 года Сталину было доложено, что Германия будет в состоянии начать вооруженные действия в любой день после 25 августа. 11 августа 1939 года положение рассматривалось в Политбюро ЦК ВКП(б). Не без учета сведений о попытках Гитлера восстановить непосредственную связь с Чемберленом и пессимистических предсказаний касательно московских военных переговоров было признано целесообразным вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин.
В результате 15 августа 1939 года в Москве встречей между Молотовым и. Шуленбургом начались советско-германские переговоры.
Немцы предложили — либо подтверждение договора о нейтралитете, либо заключение договора о ненападении. Сталин остановился на последнем варианте.
Финальная стадия советско-германских переговоров с трудом поддается реконструкции. Стенограмм не велось. Все предварительные проекты, привезенные Риббентропом в Москву, были уничтожены по его распоряжению. Известно, что Риббентроп отправился на встречу 23 августа полный сомнений в исходе своей миссии, хотя имел от Гитлера полномочия удовлетворять любые мыслимые требования Москвы.
Подготовительных советских материалов к переговорам, если они и существовали, в архивах не найдено. Известно только, что поначалу не предполагалось делать секретным документ о намерениях. Видимо, в этом и не было нужды, ибо Молотов говорил о довольно известных вещах: о совместных гарантиях независимости Прибалтийских государств, посредничестве немцев с целью прекращения японских военных акций против СССР, развитии германо-советских экономических отношений. Каких-либо территориальных претензий, касавшихся Польши или кого бы то ни было, и тем более вопросов о судьбе той или иной конкретной страны, на этом этапе не поднималось.
Но Гитлер предложил больше, чем Сталин ожидал. Есть ли этому объяснение? Возмож-
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
26'
но, какой-то свет проливает директива Исполкома Коминтерна от 22 августа 1939 года, содержание которой стало известно Берлину. В ней отмечалось, что СССР вступает в переговоры с Германией на предмет заключения договора о ненападении, имея в виду побудить Англию и Францию заняться делом на переговорах о военном союзе с нашей страной.
Судя по всему, Гитлер решил разом обесценить любые британские и французские маневры, стремясь побудить Сталина сжечь запасные мосты. Сцена благоприятствовала разыгрывавшемуся нацистами спектаклю. 19—20 августа 1939 года Сталин получил документальные подтверждения, что Англия, Франция и Польша не собираются менять свои позиции. Видимо, Сталин надеялся договором о ненападении повлиять на Англию и Францию, но просчитался. После подписания договора западные державы потеряли к нам всякий конструктивный интерес.
Была ли возможность свести переговоры с Берлином только к заключению договора о ненападении? Анализ свидетельствует — безусловно. И в том виде, в каком договор был подписан 23 августа 1939 года, он пополнил бы обширный каталог урегулирований, известных мировой политике. Аналогичными взаимными обязательствами, по-разному оформленными, Германия к тому времени обменялась, в частности, с Польшей — 1934 год, с Англией и Францией — 1938 год, Литвой, Латвией, Эстонией — 1939 год.
Заключение данного договора, понятно, меняло конфигурацию сил, позволяло Берлину закрыть одно из неизвестных в сложном политическом уравнении. Это так. Но было бы несправедливо тут обрывать мысль.
Сталин, при всех его имперских замашках, не мог не понимать аморальности и взрывоопасности секретной сделки с Гитлером. Даже после войны Сталин и Молотов заметали следы существования секретного протокола — оригинал протокола в наших архивах так и не обнаружен.
По свидетельству Хрущева, Сталин рассуждал так: «Здесь ведется игра — игра, кто кого перехватит, кто кого обманет». И добавил: «Я их обманул». Сталина, по всей видимости, не смущала цена, которую он заплатил, предав высокие нравственные принципы внешней политики, заложенные Лениным. Вместе с немецкой редакцией протокола он принял такие постулаты, как «сфера интересов», «территориально-политическое переустройство» и прочее, что до тех пор было детищем политики империалистических разделов и переделов мира.
«Второму Рапалло» Гитлер предназначал сугубо утилитарную роль — выключить СССР как потенциального противника Германии на срок до двух лет. Неясно, почему
Сталин не придал значения информации, поступавшей по разным каналам, что максимум через 24 месяца нацисты растопчут свои обязательства и нападут на Советский Союз.
Еще в июле 1939 года советская разведка предупреждала, что инсценировка добрососедства в отношении СССР и, в частности, уважения его интересов в Прибалтике рассчитана всего на двухлетний срок. На это же время немцами заключались с нами все экономические соглашения. Сталин не захотел вникнуть в эти факты.
Давая свою редакцию протоколу, Гитлер готовил почву для того, чтобы столкнуть Советский Союз- не только с Польшей, но и с Англией и Францией. До этого, слава богу, не дошло, хотя порой наша страна была на волосок от подобного разворота событий, особенно после вступления частей Красной Армии в Западную Белоруссию и Западную Украину. И всякое могло стрястись, не остановись советские части на «линии Керзона», которая по Версальскому договору определялась как восточная граница Польши.
Вернемся, однако, к теме 23 августа. Гитлера не воодушевила схема протокола, изложенная Молотовым, поскольку оставалось неясным, как прореагирует советская сторона, если вместо Польши на западной границе СССР будет Германия. Неопределенность советской позиции, судя по разведматериа-лам, побудила Гитлера не перенапрягать «нейтралитет» СССР развертыванием украинской проблемы. Больше того, в августе нацисты дали понять, что сочувствуют желанию украинцев и белорусов жить в воссоединенных семьях. То, что восстановление справедливости по отношению к Украине и Белоруссии соседствовало с «территориально-политическим переустройством» в других землях, не смутило Сталина.
Суммирую сказанное. В отличие от оценки секретных протоколов, по которой в комиссии было полное единство, относительно самого договора высказывались разные мнения.
Первое — что в конкретных условиях того времени договор был правомерен политически. Политика Германии и Японии, позиция западных демократий не оставляла Советскому Союзу иного выхода. Руководство СССР обязано было принять меры для обеспечения безопасности страны, хотя бы оттянуть начало войны и использовать выигранное время ддя укрепления экономики и обороны.
И другое — что Сталин пошел на заключение договора о ненападении по иным причинам. Главным его мотивом было не само соглашение, а именно то, что стало предметом секретных протоколов: то есть возможность ввода войск в прибалтийские республики, в Польшу и Бессарабию, даже в перспективе
268
1939
в Финляндию. То есть центральным мотивом договора были имперские амбиции.
Взвешивая слагаемые прошлого, выделяя уроки на будущее, Комиссия Съезда народных депутатов СССР по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года пришла к следующим выводам.
Сам по себе договор с юридической точки зрения не выходил за рамки принятых в то время соглашений, не нарушал внутреннего законодательства и международных обязательств СССР. Юридически он утратил силу 22 июня 1941 года. Все со'йетско-германские соглашения, какие существовали на тот момент, были полностью зачеркнуты с первым залпом орудий на рассвете 22 июня 1941 года. Это не только наша позиция. Это признанная норма международного права. Что касается послевоенной Европы, то строилась она на международно-правовых нормах, имеющих иные истоки, что отражено прежде всего в Уставе СЮН и Заключительном акте общеевропейского совещания 1975 года.
Другой вопрос, что у Сталина и некоторых людей из его окружения уже тогда могли быть имперские замыслы, чуждые принципам социализма. Но это выходит за рамки самого договора как международно-правового документа. Точно так же к этой оценке не имеют отношения иллюзии, которым, судя по всему, предался Сталин после заключения соглашений 1939 года. Иллюзии, не позволившие должным образом использовать полученную мирную передышку, в значительной мере демобилизовавшие и дезориентировавшие антифашистские силы, что не могло не нанести ущерба последующей борьбе против гитлеризма и его союзников.
Вместе с тем ясно, что с заключением договора оказались нарушенными какие-то глубинные элементы демократического мироощущения в целом. Ни коммунисты, ни подавляющее большинство других левых сил и движений предвоенного времени, даже не зная и не подозревая о существовании секретных протоколов, не были готовы к тому, чтобы допустить саму возможность договоренности с Гитлером о чем бы то ни было. Не считаться с умонастроениями, этическими убеждениями общественности — значит становиться на позиции, которые рано или поздно оборачиваются нравственными и идейно-социальными потерями, что и произошло в действительности.
Политическая и правовая оценка советско-германского договора о ненападении дана в заключении комиссии и в проекте постановления, предложенных вниманию Съезда.
Яковлев А. Н. Реализм - земля перестройки.
И {бранные выступления и статьи.
М.. 1990 С 532
О ПОЛИТИЧЕСКОЙ И ПРАВОВОЙ ОЦЕНКЕ СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОГО ДОГОВОРА О НЕНАПАДЕНИИ
ОТ 1939 ГОДА
Постановление второго Съезда народных депутатов СССР
1.	Съезд народных депутатов СССР принимает к сведению выводы Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 года.
2.	Съезд народных депутатов СССР соглашается с мнением комиссии, что договор с Германией о ненападении заключался в критической международной ситуации, в условиях нарастания опасности агрессии фашизма в Европе и японского милитаризма в Азии и имел одной из целей — отвести от СССР угрозу надвигавшейся войны. В конечном счете эта цель не была достигнута, а просчеты, связанные с наличием обязательств Германии перед СССР, усугубили последствия вероломной нацистской агрессии. В это время страна стояла перед трудным выбором.
Обязательства по договору вступали в силу немедленно после его подписания, хотя сам договор подлежал утверждению Верховным Советом СССР. Постановление о ратификации было принято в Москве 31 августа, а обмен ратификационными грамотами состоялся 24 сентября 1939 года.
3.	Съезд считает, что содержание этого договора не расходилось с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований. Однако как при заключении договора, так и в процессе его ратификации скрывался тот факт, что одновременно с договором был подписан «секретный дополнительный протокол», которым размежевывались «сферы интересов» договаривавшихся сторон от Балтийского до Черного моря, от Финляндии до Бессарабии.
Подлинники протокола не обнаружены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Однако графологическая, фототехническая и лексическая экспертизы копий, карт и других документов, соответствие последующих событий содержанию протокола подтверждают факт его подписания и существования.
4.	Съезд народных депутатов СССР настоящим подтверждает, что договор о ненападении от 23 августа 1939 года, а также заключенный 28 сентября того же года договор о дружбе и границе между СССР и Германией, равно как и другие советско-германские договоренности,— в соответствии с нормами международного права — утратили силу в момент нападения Германии на СССР, то есть 22 июня 1941 года.
5.	Съезд констатирует, что протокол от 23 августа 1939 года и другие секретные протоколы, подписанные с Германией в 1939—1941 годах, как по методу их составления, так и по содержанию являлись отходом от ленинских принципов советской внешней политики. Предпринятые в них разграничения «сфер интересов» СССР и Германии и другие действия находились с юридической точки зрения в противоречии с суверенитетом и независимостью ряда третьих стран.
Съезд отмечает, что в тот период отношения СССР с Латвией, Литвой и Эстонией регу
ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
269
лировались системой договоров. Согласно мирным договорам 1920 года и договорам о ненападении, заключенным в 1926—1933 годах, их участники обязывались взаимно уважать при всех обстоятельствах суверенитет и территориальную целостность и неприкосновенность друг друга. Сходные обязательства Советский Союз имел перед Польшей и Финляндией.
6.	Съезд констатирует, что переговоры с Германией по секретным протоколам велись Сталиным и Молотовым втайне от советского народа, ЦК ВКП(б) и всей партии, Верховного Совета и Правительства СССР, эти протоколы были изъяты из процедур ратификации. Таким образом, решение об их подписании было по существу и по форме актом личной власти и никак не отражало волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор.
7.	Съезд народных депутатов СССР осуждает факт подписания «секретного дополнительного протокола» от 23 августа 1939 года и других секретных договоренностей с Германией. Съезд признает секретные протоколы юридически несо
стоятельными и недействительными с момента их подписания.
Протоколы не создавали новой правовой базы для взаимоотношений Советского Союза с третьими странами, но были использованы Сталиным и его окружением для предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств.
8.	Съезд народных депутатов СССР исходит из того, что осознание сложного и противоречивого прошлого есть часть процесса перестройки, призванной обеспечить каждому народу Советского Союза возможности свободного и равноправного развития в условиях целостного, взаимозависимого мира и расширяющегося взаимопонимания.
Председатель Верховного Совета СССР М.ГОРБАЧЕВ
Москва, Кремль. 24 декабря 1989 г.
Правда. 1989. 28 декабря
270
СОДЕРЖАНИЕ
СОДЕРЖАНИЕ
От составителей ............. 3
1931—1933
ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
А. М. Панкратова. ДАЛЬНИЙ ВОСТОК — ОЧАГ ВОИНЫ.................................. 5
Из извещения японского правительства о выходе Японии из Лиги Наций............ 12
В. Воронцов. ЧАН КАЙШИ: СНАЧАЛА УМИРОТВОРЕНИЕ ВНУТРЕННИХ ВРА-
ГОВ ............................... 13
Пу И. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ.............. 17
Из выступления народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова на IV сессии ЦИК СССР 6-го созыва о политике Японии. Москва, 29 декабря 1933 г..... 19
Из приговора Международного военного трибунала для Дальнего Востока по делу главных японских военных преступников «Планирование и подготовка войны против Советского Союза». Токио, 22 ноября 1948 г............
1933—1934 ФАШИЗМ — ЭТО ВОЙНА
ГИТЛЕР О ЦЕЛЯХ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ ГЕРМАНИИ..................... 22
КОГДА ЗАНИМАЛСЯ ПОЖАР ....	—
Г. Кегель. ПУТЬ К КАТАСТРОФЕ ...	37
Д. Мельников, Л. Черная. УБИЙСТВО ДОЛЬФУСА........................ 42
Ш. де Голль. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ...	43
Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с министром иностранных дел Германии К. фон Нейритом. Берлин, 13 июня 1934 г.... —
И. Майский. ЕСЛИ ИНТЕРЕСЫ ТРЕБУЮТ, ПРИХОДИТСЯ ПРОГЛОТИТЬ И ГОРЬКОЕ ЛЕКАРСТВО............... 44
ВОКРУГ ВОСТОЧНОГО ПАКТА ....	46
Из записи беседы временного поверенного в делах СССР в Г ермании С. А. Бессонова с заведующим IV отделом министерства иностранных дел Германии Р. Мейером. Берлин.
21 июля 1934 г........................... 51
Из речи председателя советской делегации М. М. Литвинова на XV сессии Ассамблеи Лиги Наций в связи с вступлением СССР в згу международную организацию. 18 сентября 1934 г................................. _
1935
МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
Из лекции П. Тольятти, прочитанной итальянским коммунистам-подпольщикам — слушателям Ленинской школы. Москва, январь — апрель 1935 г............................ 54
МИР МОЖНО СПАСТИ	. .	_
ИI Договора о взаимной помощи между (.'.окном Советских Социалистических Респуб-
лик и Французской Республикой. 2 мая 1935 г. 56
Из Договора о взаимной помощи между Союзом Советских Социалистических Республик и Республикой Чехословацкой. 16 мая 1935 г. 51 Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР М. М. Литвинова с лордом-хранителем печати Великобритании А. Иденом. Москва, 28 марта 1935 г...... 62
В. Трухановский. ПРОЗРЕНИЕ ПО ПОВОДУ ГЕРМАНСКОЙ ОПАСНОСТИ ...	63
И. Майский. ШАГИ К СБЛИЖЕНИЮ И ПОХОЛОДАНИЕ В СОВЕТСКО-АНГЛИЙСКИХ ОТНОШЕНИЯХ................... 65
Ш. де Голль. ПО НАКЛОННОЙ ПЛОСКОСТИ ............................ 66
Из доклада Г. Димитрова на VII Всемирном конгрессе Коминтерна «Наступление фашизма и задачи Коммунистического Интернационала в борьбе за единство рабочего класса, против фашизма». Москва, 2 августа 1935 г. . .	68
Из доклада П. Тольятти на VII Всемирном конгрессе Коминтерна «О задачах Коммунистического Интернационала в связи с подготовкой империалистами новой мировой войны».
Москва, 13—14 августа 1935 г.......	69
Из резолюции VII Всемирного конгресса Коминтерна по докладу П. Тольятти «О задачах Коммунистического Интернационала в связи с подготовкой империалистами новой мировой войны». Москва, 20 августа 1935 г. 70
УМИРОТВОРЕНИЕ — ПУТЬ К КАТАСТРОФЕ ........................... 71
Из воззвания конгресса итальянцев против войны в Абиссинии. Брюссель, 12—13 октября 1935 г....................... .....
1936
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ. ИСПАНИЯ В ОГНЕ.
«АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ»
ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ . .	76
Ш. де Голль. ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ И ПОЗИЦИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА .............................. —
И. Майский. МОЖНО ЛИ ЕХАТЬ ВЕРХОМ НА ТИГРЕ?........................... 78
«УМИРОТВОРЕНИЕ» АГРЕССОРА ПРОДОЛЖАЕТСЯ ............................... —
Из речи председателя советской делегации
М. М. Литвинова на лондонской сессии Совета Лиги Наций. 17 марта 1936 г........ 81
ИСПАНИЯ В ОГНЕ.......................... 82
С. П. Пожарская. ВОЙНА В ИСПАНИИ И ДЕРЖАВЫ «ОСИ»............................ —
Из меморандума Гитлера «Экономическая подготовка к войне». 26 августа 1936 г..... 84
Из дневника посла США в Германии У. Додда.	86
«Ось Берлин — Рим»....................... —
ИСПАНСКИЙ ВОПРОС	НЕ ИСЧЕЗ —
Из телеграммы Центральному Комитету Коммунистической партии Испании. Товарищу Хосе
Диасу. 16 октября 1936 г................ 88
Из письма представителя СССР в Комитете по невмешательству в дела Испании И. М. Майского председателю Комитета лорду Плимуту.
Лондон, 23 октября 1936 г................ —
СОДЕРЖАНИЕ
271
Ж. Сориа. СССР И РЕСПУБЛИКАНСКАЯ ИСПАНИЯ.................................... 90
Беседа Ж. Сориа с генералом армии Павлом Батовым и другими советскими генералами . .	96
«АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ»	104
«ОСЬ БЕРЛИН — ТОКИО» ОФОРМИЛАСЬ — «Антикоминтерновский пакт». 25 ноября 1936 г. 105 Дополнительный протокол к пакту............106
Из секретного дополнительного соглашения к пакту........................... —
1937—1939
ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
ЗОНДАЖИ НЕ ПРОХОДЯТ БЕССЛЕДНО ........................................108
В. Воронцов. ЛУГОУЦЯО......................109
Пэн Дэхуай. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МАР- • ШАЛА.......................................111
В АТМОСФЕРЕ КАПИТУЛЯЦИИ ПЕРЕД ЯПОНИЕЙ....................................114
Из воззвания ИККИ. Москва, ноябрь 1937 г..	.	—
Ван Цзыфэй. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О СОВЕТСКИХ ЛЕТЧИКАХ-ДОБРОВОЛЬЦАХ .......................................115
Ю. В. Чудодеев. ЗАЩИЩАЯ КИТАЙСКОЕ НЕБО.......................................118
Из телеграммы посла США во Франции У. Буллита государственному секретарю США К. Хэллу. Париж, 9 мая 1938 г............... —
Пу И. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ......................127
Из документа «Принципы установления новых отношений между Японией и Китаем». Токио, 30 ноября 1938 г.......................... 128
Из заявления главы марионеточного правительства Китая Ван Цзинвэя «О мире, антикоммунизме и спасении родины». 29 декабря 1938 г..............	—
Из приговора Международного военного трибунала для Дальнего Востока по делу главных японских военных преступников «Планирование и подготовка войны против Советского Союза».
Токио, 22 ноября 1948 г................... 129
1937
НА ПЕРЕЛОМЕ
У. Черчилль. БЕСЕДА С РИББЕНТРО-
ПОМ ............................134
ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ. . .	135
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛЛОЙД ДЖОРДЖА — КОГДА ДЕЛО НЕ ИДЕТ ДАЛЬШЕ ДЕМОНСТРАТИВНЫХ ЖЕСТОВ ....	138
РИМ, 6 НОЯБРЯ 1937 ГОДА....................141
Из Протокола о присоединении Италии к «ан-тикоминтерновскому пакту»................... —
Из записи выступления Гитлера на совещании с главнокомандующими видами вооруженных сил и министрами. Берлин. 10 ноября 1937 г. — Из записи беседы Г итлера с лорд ом-председателем совета Великобритании Галифаксом.
Оберзальцберг, 19 ноября 1937 г........... 142
Ф. Сергеев. ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ПОДЛОГА: «ДЕЛО ТУХАЧЕВСКОГО» ....................................143
1938 АНШЛЮС И МЮНХЕН
АНШЛЮС....................... 156
Из директивы Гитлера о вторжении в Австрию. Берлин, 11 марта 1938 г........ —
ШАРЛЬДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ . . .	—
ЗАВТРА БУДЕТ ПОЗДНО ............ —
Из записи беседы полномочного представителя СССР в ЧСР С. С. Александровского с президентом ЧСР Э. Бенешем. Прага, 18 мая 1938 г....................... 160
КАКОВЫ ПЕРСПЕКТИВЫ НА МИР . .	161
Из письма полномочного представителя СССР
во Франции Я. 3. Сурица народному комиссару иностранных дел СССР М. М. Литвинову.
Париж, 27 июля 1938 г............... 167
МЮНХЕН.............................. 168
ОДИННАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ДО	ВОЙНЫ	—
Из записки начальника генерального штаба французской армии М. Гамелена. Париж, 9 сентября 1938 г........................ 170
Из записи беседы Гитлера с премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом. Берхтесгаден, 15 сентября 1938 г................. —
Из заявления правительств Великобритании и Франции правительству Чехословакии. 19 сентября 1938 г............................... 171
Телеграмма заместителя народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкина полномочному представителю СССР е ЧСР С. С. Александровскому. Москва, 20 сентября 1938 г..................................... 1/2
Телеграмма Народного комиссариата обороны СССР военно-воздушному атташе СССР во
Франции Н. Н. Васильченко. 25 сентября 1938 г....................................... —
ЗАЯВЛЕНИЕ У. ЧЕРЧИЛЛЯ.......................173
Из меморандума, направленного премьер-министром Великобритании Н. Чемберленом посланнику ЧСР в Великобритании Я. Масарику.
Годесберг. 25 сентября 1938 г............
Из ноты посланника ЧСР в Великобритании
Я. Масарика премьер-министру Великобритании Н. Чемберлену. Лондон, 25 сентября 1938 г..................................... 174
Из соглашения между Германией, Великобританией, Францией и Италией. Мюнхен. 29 сентября 1938 г.............................
Англо-германская декларация. Мюнхен. 30 сен- _
тября 1938 г...................... 1 '
Л. Свобода. РОКОВОЙ ГОД ИЗМЕНЫ —
И. Майский. КАК ОКАЗАЛИСЬ ВОЗМОЖНЫМИ «ПРЫЖОК» НА ВЕНУ И ДРУГИЕ ...................................... 181
ШАРЛЬ ДЕ ГОЛЛЬ ВСПОМИНАЕТ. . .	182
Г. Кегель. МЮНХЕНСКИЙ СГОВОР-ПРЕЛЮДИЯ КО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ..................................... 183
Л. Треппер. БОЛЬШАЯ ИГРА (главы из книги)................................... 18 
Сообщение ТАСС. Москва. 4 октября 1938 г..	192
СОДЕРЖАНИЕ
Из воззвания представителей коммунистических партий Франции, Великобритании, Испании, Чехословакии, США, Германии, Италии, Бельгии, Швейцарии, Швеции, Канады, Г олланд ии против мюнхенского предательства. Париж, 9 октября 1938 г........... 192
Из директивы верховного главнокомандования вооруженными силами Германии. 21 октября 1938 г.................................. 193
Франко-германская декларация. Париж, 6 декабря 1938 г............................ 194
1939 ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Г. Кегель. ВОЙНА ИЛИ ВТОРОЙ МЮН-
ХЕН? ........................................ 196
Нота народного комиссара иностранных дел
СССР М. М. Литвинова послу Германии в СССР
Ф. фон Шуленбургу. Москва, 18 марта 1939 г. 198
Ю. Урбшис. ГЕРМАНСКИЙ УЛЬТИМА-
ТУМ ЛИТВЕ.....................................200
Г. Кегель. АНГЛИЙСКАЯ «ГАРАНТИЯ»
БЕЗОПАСНОСТИ ПОЛЬШИ...........................203
Из плана нападения Г ермании на Польшу (плана *Вайс»). Берлин, 11 апреля 1939 г. . .	204
Из телеграммы заместителя народного комиссара иностранных дел СССР В. П. Потемкина в Народный комиссариат иностранных
дел СССР. Варшава, 10 мая 1939 г............. 205
КАК РЕШИЛИ, ЧТО «МОСКВУ НАДО ДЕРЖАТЬ НА ПРИВЯЗИ*............................ —
Из записи совещания Гитлера с командовани-
ем вермахта. Берлин, 23 мая 1939 г. 209
ТАКТИКА ЗАТЯГИВАНИЯ ПЕРЕГОВОРОВ ................................210
Советский проект англо-франко-советского соглашения. Москва, 2 июня 1939 г........... —
Из письма временного поверенного в делах США во Франции Э. Вильсона государственному секретарю США К. Хэллу. Париж, 24 июня 1939 г.................................... 214
«ОТЛИЧНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ» АНГЛОГЕРМАНСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ И «РУКА ДРУЖБЫ» НА ВОСТОКЕ.......................... —
Из обзорной записки посла Германии в Великобритании Г. фон Дирксена министру иностранных дел Германии И. фон Риббентропу.
Лондон. 16— 18 августа 1939 г............. 215
Из записи беседы временного поверенного в делах СССР в Германии Г. А. Астахова с заведующим восточноевропейской референтурой отдела экономической политики министерства иностранных дел Германии К.-Ю. Шнур-
ре. 26 июля 1939 г.................... 218
Из записи беседы народного комиссара иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Ф. Шуленбургом. 3 августа 1939 г..............................219
«РОССИЯ ДОЛЖНА ПОЗАБОТИТЬСЯ О СЕБЕ»..................................220
Письмо посла Германии в СССР Ф. Шуленбурга в министерство иностранных дел Германии. 10 августа 1939 г............... 222
Из записи беседы главы военной миссии СССР К. Е. Ворошилова с главой военной миссии Франции Ж. Думенком. Москва, 22 августа 1939 г..................................
ПРОДИКТОВАНО ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМИ ..................................223
Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. 23 августа 1939 г... 225
Секретный дополнительный протокол к договору о ненападении между Германией и Советским Союзом. 23 августа 1939 г......226
О секретных протоколах. Из выступления на втором Съезде народных депутатов СССР председателя Комиссии по правовой и политической оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года А. Н. Яковлева . . .	227
Телеграмма министра иностранных дел Польши Ю. Бека дипломатическим представительствам Польши. 23 августа 1939 г....... 228
Г. Хильгер. Я ПРИСУТСТВОВАЛ ПРИ
ЭТОМ................................. _
Письмо рейхсканцлера Германии А. Гитлера секретарю ЦК В КП (б) И. В. Сталину. 21 августа 1939 г...........................233
Письмо секретаря ЦК В КП (б) И. В. Сталина рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру. 21 августа 1939 г..............................234
Из выступления Гитлера 22 августа 1939 г. в Оберзальцберге на секретном совещании с командующими войсками вермахта ....	—
Из официальной немецкой записи беседы Риббентропа со Сталиным и Молотовым в ночь с 23 на 24 августа 1939 г........................... —
Из заявления заместителя статс-секретаря Министерства иностранных дел Германии посла
Фридриха Гауса от 15 марта 1946 года, предназначенного для Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками .......................................236
Н. С. Хрущев. МОЛОТОВ — РИББЕНТ-
РОП ..................................237
Л. Треппер. ВСЕМ СЕКЦИЯМ КОМИН-
ТЕРНА ................................240
Советско-германский пакт: ПРАВДА И МИФЫ. Точка зрения И. Фляйшхауэр . .	—
ЯПОНИЯ В ШОКЕ. Точка зрения X. Тэратани ...............................244
Из беседы заместителя народного комиссара иностранных дел СССР С. А. Лозовского с послом Китая в СССР Ян Цзе. Москва, 26 августа 1939 г.....................246
О. Л. Степанова. ГЛЕЙВИЦ (гитлеровская провокация против Польши).............247
Г. Кегель. ГЛАВНАЯ ЦЕЛЬ ГЕРМАНСКИХ ИМПЕРИАЛИСТОВ — МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО............................252
Б. Лиддел Гарт. КАК БЫЛО УСКОРЕНО НАЧАЛО ВОЙНЫ..........................254
И. Майский. ВАЖНЕЙШИЙ ВЫВОД . -	259
И. Овсяный. ИСТОРИЯ ИЩЕТ ИСТИНУ 261
Из сообщения Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. Из доклада на втором Съезде народных депутатов СССР пред-седателя комиссии А. И. Яковлева....
О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года. Постановление второго Съезда народных депутатов СССР......................
1931—1933: ЯПОНСКИЙ МИЛИТАРИЗМ НА МАРШЕ
Дальний Восток — очаг войны Чан Кайши
Из воспоминаний последнего китайского императора Пу И
1933—1934: ФАШИЗМ—ЭТО ВОЙНА
Гитлер о внешней политике Германии Путь к катастрофе
Убийство Дольфуса Из воспоминаний де Голля Вокруг Восточного пакта
1935: МИР МОЖНО БЫЛО СПАСТИ
Прозрение по поводу германской опасности Умиротворение — путь к катастрофе
1936: ОККУПАЦИЯ РЕЙНСКОЙ ОБЛАСТИ. ИСПАНИЯ В ОГНЕ.
«АНТИКОМИНТЕРНОВСКИЙ ПАКТ» 1937—1939: ЯПОНСКИЕ МИЛИТАРИСТЫ ВЫСТУПИЛИ
Зондажи не проходят бесследно Из воспоминаний маршала Пэн Дэхуая Советские летчики-добровольцы
1937: НА ПЕРЕЛОМЕ
Беседа Черчилля с Риббентропом С точки зрения Ллойд Джорджа «Дело Тухачевского»
1938: АНШЛЮС И МЮНХЕН
Гитлер о вторжении в Австрию Беседа Гитлера с Чемберленом Ультиматум Чехословакии Из воспоминаний Свободы, Майского, де Голля
1939: ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ МИРА
Германский ультиматум Литое План нападения Германии на Польшу «Москву надо держать на привязи» «Россия должна позаботиться о себе» Продиктовано обстоятельствами Из воспоминаний советника германского посольства в Москве
Хрущев о пакте Молотова — Риббентропа Советско-германский пакт: правда и мифы