Проблемы
американистики
9
Концепция
«американской
исключительности»:
идеология,
политика,
культура
Ответственные редакторы:
Ю.К. Мельвиль, Е.Ф. Язьков
Издательство
Московского
университета
1993

ББК 63.3(7)
П 78
Редакционная коллегия:
Г. А. Голованова, И. П. Дементьев, В. И. Добренькое,
В. Ф. Железова, И. М. Кузина, А. С. Маныкин, А. А. Мишин,
А. С. Мулярчик, Г. Н. Севостьянов, Р. А. Сетов, В. В. Согрин,
В. Й Терехов
Рецензенты:
доктор исторических наук В. А. Савельев,
доктор юридических наук М. Н. Марченко
Печатается по постановлению
Редакционно-издательского совета
Московского университета
Проблемы американистики. Вып. 9. Концепция «амери-
П 78 канской исключительности»: идеология, политика, культу¬
ра. — М.: Изд-во МГУ, 1993. — 304 с.
ISBN 5—211—02220—3
В работе впервые в отечественной науке предпринят ком¬
плексный анализ причин зарождения представлений об «особом пути»
США, «американской миссии». Показаны их экономические, идейно¬
политические и религиозные корни. Дается широкая картина истори¬
ческой эволюции этих представлений, превращения их в развернутое
обоснование притязаний США на мировое лидерство. Освещаются сов¬
ременные модификации доктрины «американской исключительности»,
их проявления в различных областях науки США.
Для историков и других специалистов-гуманитариев, а также всех
интересующихся американской проблематикой.
0503030000—024
п—	66—93
077(02)—93
ББК 63.3(7)
ISBN 5—211—02220—3
© Коллектив авторов, 1993 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ
Более 200 лет назад 13 английских колоний в Северной
Америке, поднявшихся на борьбу против метрополии, объявили
о (провозглашении независимости и приступили к смелому исто¬
рическому эксперименту — строительству государства и обще¬
ства, основанного на чисто буржуазных принципах. В тот пе¬
риод, когда отжившие свой век феодальные порядки еще гос¬
подствовали практически во всем цивилизованном мире, это
действительно было уникальным событием. К этому надо до¬
бавить, что условия жизни в Новом Свете существенно отли¬
чались от привычных в Старом Свете. Задача освоения гигант¬
ских. девственных просторов ставила перед переселенцами но¬
вые, подчас неожиданные вопросы, не имевшие аналогов в
практике человеческой цивилизации. Неудивительно, что в мас¬
совом сознании населения республики, в религиозных воззре¬
ниях, в теоретических построениях ее лидеров уже тогда до¬
вольно четкие очертания приобрела мысль об особом, «исклю¬
чительном» месте «американского опыта». Дальнейшее разви¬
тие нового государства благоприятствовало распространению и
закреплению стереотипов об уникальности исторических судеб
Америки. Тот факт, что Соединенные Штаты долгое время дей¬
ствительно шли в авангарде общественного прогресса, наложил
заметный отпечаток на весь менталитет американцев. Однако
несомненно большое значение «американского опыта» для всей
человеческой цивилизации стало постепенно абсолютизировать¬
ся, приобретая в глазах идеологов американской буржуазии
черты эталона, которым следовало руководствоваться другим
странам и народам.
Мысль об «исключительности американского опыта» сегодня
глубоко проникла в политику, идеологию, различные сферы
духовной жизни, массовое сознание американцев. Если в XIX в.
концепция «американской исключительности» использовалась
преимущественно на «внутреннем рынке», то по мере активи¬
зации США на международной арене доктрина стала употреб¬
ляться для обоснования внешнеполитических устремлений зао¬
кеанской республики. Она составляет идеологический костяк
практически всех внешнеполитических концепций США, лежит
в основе планов установления «Американского века», о реали¬
зации которых мечтали В. Вильсон, Ф. Рузвельт, Г. Трумэн,
Дж. Кеннеди, Р. Рейган, да и нынешняя администрация США.
История Соединенных Штатов имеет свое ярко выраженное
лицо. Пути развития буржуазных общественных отношений там
были в ряде случаев иными, чем в Европе. Американская мо¬
3

дель политической организации общества, его социальная струк¬
тура, характер экономических процессов по ряду параметров
существенно отличались от европейских. Это бесспорно. Оте¬
чественные исследователи в целом никогда не возражали про¬
тив этого. Возражение вызывают попытки вычленения амери¬
канского исторического опыта из общего контекста развития
человеческой цивилизации, его абсолютизации и универсали¬
зации. Это было неверно и 200 лет назад, и особенно ошибочно
сегодня, когда интеграционные процессы, сопровождающиеся
резким ростом взаимовлияния различных типов цивилизации^
все больше определяют развитие мирового сообщества. Появ¬
ление глобальных проблем, их острота все жестче требуют но¬
вых подходов к отношениям между государствами, к оценке
исторического наследия и вклада различных народов в разви¬
тие цивилизации. Иными словами, речь идет о необходимости
формирования нового политического мышления. Процесс этот,
разумеется, будет непростым, долгим, зигзагообразным, но
важно, чтобы уже сегодня мы видели те претятствия, которые
стоят на его пути.
Поскольку в сегодняшнем мире концепция «американской
исключительности» имеет, пожалуй, наиболее широкое хожде¬
ние, авторы данной коллективной монографии (историки, поли¬
тологи, философы, социологи, филологи) решили познакомить
наших читателей с ее различными проявлениями. Мы постара¬
лись проследить социальные, экономические, идейно-политиче¬
ские корни этой доктрины, показать эволюцию представлений
об «американской исключительности» в общественно-политиче¬
ской мысли США, дать комплексный анализ их вариаций в
современных Соединенных Штатах, наконец, раскрыть роль
концепции «американской исключительности» во внешнеполити¬
ческой деятельности Вашингтона.
Думается, что знакомство с этой книгой поможет лучше
понять своеобразие мышления американцев, поведение их стра¬
ны на международной арене, представления американцев о
собственной роли в мировом сообществе, наконец, просто сти¬
мулирует интерес к яркой, но в то же время очень противо¬
речивой державе, которая сегодня во многом определяет на¬
правление развития международных отношений.

ГЛАВА 1
«АМЕРИКАНСКИЙ ОПЫТ»: ОБРАЗЕЦ ДЛЯ
ПОДРАЖАНИЯ ИЛИ ПРЕДМЕТ
КРИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА?
Уже в конце XVIII в. первый президент Соединенных Шта¬
тов Дж. Вашингтон в своем «прощальном послании», обобщая
еще очень небольшой опыт нового государства, настойчиво
подчеркивал, что в Новом Свете начат уникальный социально-
политический эксперимент, и призывал его участников твердо
следовать намеченному курсу, совершенствуя формирующуюся
модель государства, не имеющую аналогов в мировой цивили¬
зации. Менялись люди, возглавлявшие государственный ко¬
рабль США, трансформировалось само американское общество,
усложнялась система международных отношений, но с тех пор
тема «американского опыта», его «исключительности» прочно
вошла в политическую риторику, в политическую культуру этой
страны. Практически все направления общественно-политиче¬
ской мысли в той или иной мере испытывали воздействие идеи
«исключительности» и в свою очередь вносили посильную лепту
в развитие подобных представлений.
Концепция «американской исключительности» активно ис¬
пользовалась уже в политической практике XVIII—XIX вв. Но
с особым размахом и целенаправленностью популяризация
«американского опыта» ведется в период новейшей истории.
Можно смело утверждать, что в эти годы концепция «амери¬
канской исключительности» стала базой, которая цементирует
всю многогранную идеологическую деятельность буржуазного
государства. Она используется для обоснования правительствен¬
ного курса в самых различных сферах внутренней и внешней
политики США. Из исключительности «американского опыта»
исходил в своих построениях «великий инженер» Г. Гувер, к
«опыту» постоянно апеллировал Ф. Рузвельт, на нем строились
многочисленные предсказания о наступлении «Американского
века». Разрабатывая свой курс на эскалацию «холодной вой¬
ны», оправдывая политику «сдерживания советского экспан¬
сионизма», Г. Трумэн опять-таки неоднократно обращался к
концепции «американской исключительности». Из нее черпали
аргументы сторонники «государства всеобщего благоденствия»
и их консервативные оппоненты в 60-е годы. И Р. Рейган, и
его преемник Буш, как правило, сопровождали все свои важ¬
нейшие акции внутри страны и на внешнеполитической арене
обильными ссылками на то, что их политика — это органиче¬
ское продолжение и развитие того уникального опыта, кото¬
5

рый накоплен Соединенными Штатами за 200 лет их существо¬
вания.
Иными словами, на всех этапах истории США стереотипи-
зированный «американский опыт» находил практическое при¬
менение при решении проблем, с которыми сталкивалось аме¬
риканское общество на разных ступенях развития. Энергич¬
ными пропагандистами концепции «американской исключитель¬
ности» были как либералы, так и консерваторы. Более того,
она не раз находила широкий отклик и среди радикальных эле¬
ментов, и в правоэкстремистских кругах, т. е. на противополож¬
ных полюсах идеологического спектра американского обще¬
ства. Вместе с тем она пустила прочные корни как в правя¬
щем истеблишменте, так и в массах рядовых американцев.
Такая поразительная приверженность концепции «амери¬
канской исключительности» со стороны различных социальных
групп США, такое постоянство в ее пропаганде столь несхо¬
жих по своим взглядам идеологов и политиков вызывают у
любого исследователя американской истории ряд вопросов.
И первый, и наверное главный из них, можно сформулировать
так: что же, собственно, кроется за рассуждениями об «уни¬
кальности» американской модели политического устройства, о
преимуществах «американского образа жизни», об «особой
исторической миссии» Америки и о других неотъемлемых ат¬
рибутах концепции «американской исключительности»?
При всем многообразии различных версий концепции «аме¬
риканской исключительности», при всей гибкости в отборе фак¬
тов истории США, на которых основываются приверженцы док¬
трины, ее можно свести к следующему. Соединенные Штаты
стали лидером мировой цивилизации прежде всего благодаря
тому, что они изначально шли своим, особым путем, не раство¬
ряясь в общем потоке всемирно-исторического процесса. Это и
обусловило становление в Новом Свете «уникального» типа
общественных отношений — «американской системы», обеспе¬
чившей оптимальные условия для развития личности, макси¬
мальной реализации всех ее потенций, утверждения в Соединен¬
ных Штатах «государства-эталона», являющего миру образцы
демократии, социальной справедливости, процветания и высо¬
кого качества жизни. Из всех этих посылок делается вывод,
венчающий здание концепции «американской исключительно¬
сти»: сама судьба возложила на США особую миссию на ми¬
ровой арене — миссию гаранта «свободного мира», главного
бастиона против всех форм тоталитаризма.
Разумеется, в реальной действительности эти фундаменталь¬
ные постулаты концепции «американской исключительности»
преподносятся, как правило, не в столь прямолинейном виде.
В арсенале творцов доктрины есть немало средств для того,
чтобы закамуфлировать ее подлинную сущность.
Однако если низвести изощренный лексикон политической
риторики на уровень реальных классово-политических катего¬
6

рий, то вырисовывается весьма простая картина: уникальность
«американского опыта» в итоге сводится к пропаганде преиму¬
ществ капиталистического строя, буржуазной демократии. Именно
из того факта, что в Соединенных Штатах изначально утверди¬
лась чисто буржуазная модель общественных отношений (ей
дают разные названия: «система свободного предприниматель¬
ства», «американская система», «общество равных возможно¬
стей» и т. д.), сторонники теории «исключительности американ¬
ского опыта» выводят и «уникальность» всех институтов аме¬
риканского общества и их высокую эффективность. По мнению
этих идеологов, любые попытки столкнуть страну с «предна¬
чертанного судьбой» пути, деформировать принципы функцио¬
нирования частнособственнических отношений неизбежно обо¬
рачивались для Америки всяческими бедами.
Конечно, набор этих деформирующих «американскую систе¬
му» факторов у идеологов различных политических группиро¬
вок порой варьируется. Тем не менее важно подчеркнуть, что
частные различия с лихвой перекрываются общим для защит¬
ников концепции «американской исключительности» тезисом:
все они мыслят развитие Соединенных Штатов только в рамках
частнособственнических отношений. «Капитализм — отнюдь не
умирающая система,— подчеркивает один из наиболее ярких
современных теоретиков «американской исключительности»
Р. Ринджер.— Его потенциальным возможностям еще предстоит
раскрыться во всей их полноте» \
На первый взгляд может создаться впечатление, что кон¬
цепция «американской исключительности» весьма примитивна,
что тезис об «уникальности» американского пути не более чем
пропагандистский штамп, развенчать который не представляет
особой сложности. Это серьезное заблуждение, к сожалению,
было довольно широко распространено даже в нашей научной
литературе, не говоря уже о популярных изданиях. Логика по¬
добных горе-оппонентов теории «исключительности» была пре¬
дельно простой: раз в США существует капиталистическое
общество (а это бесспорно), следовательно, американская мо¬
дель ничем не отличается от любого другого варианта капита¬
лизма. Эволюция любой формации в конечном счете опреде¬
ляется теми общими видовыми признаками, которые состав¬
ляют ее суть. Иными словами, общее всегда превалирует над
особенностями — таким, как правило, был лейтмотив наших
рассуждений в полемике с буржуазной историографией в тот
период, когда советская американистика делала свои первые
шаги.
В действительности же взаимоотношение общего и особен¬
ного в развитии однотипных исторических явлений, в том числе
и в истории американского общества, одного из вариантов бур-
1 Ringer R. Restoring the American Dream. N. Y., 1979. P. 57.
7

жуазного общества, много сложнее. Хотелось бы подчеркнуть,
что марксисты тщательно избегали прямолинейных подходов
к решению задач, связанных с выявлением общего и особенного
в эволюции мировой цивилизации. В частности, Маркс указы¬
вал, что «...один и тот же экономический базис — один и тот
же со стороны основных условий — благодаря бесконечно раз¬
нообразным эмпирическим обстоятельствам, естественным усло¬
виям, расовым отношениям, действующим извне историческим
влияниям и т. д.— может обнаруживать в своем проявлении
бесконечные вариации и градации, которые возможно понять
лишь при помощи анализа этих эмпирически данных обстоя¬
тельств» 2.
Эта мысль, если ее вырвать из контекста марксистской тео¬
рии, возвести в абсолют, может породить другую крайность в
решении вопроса о соотношении общего и особенного в истори¬
ческом процессе — гипертрофирование национального и пре¬
уменьшение общего. Именно это, по существу, и делают сто¬
ронники концепции «американской исключительности», кото¬
рые, опираясь на многие, вполне реальные особенности станов¬
ления и развития капитализма в Новом Свете, отстаивают те¬
зис о полной несхожести американского пути с историей част¬
нособственнических отношений в других странах, о его превос¬
ходстве перед всеми остальными моделями общественного раз¬
вития. Концепция «американской исключительности», апелли¬
руя к отнюдь не мифическим достижениям Соединенных Шта¬
тов, призвана убедить широкую общественность в том, что
именно частнособственническая основа общества — гарант его
процветания, именно восприятие американского опыта — залог
прогресса для других стран, именно за американским вариан¬
том исторического развития — будущее. Все успехи США, под¬
черкивает один из ведущих американских экономистов М. Фрид¬
мэн, «являлись результатом действия частной инициативы и
взаимодействия индивидов на свободном рынке»3.
Поднимая на щит реальные и мнимые достижения Соеди¬
ненных Штатов, проповедники «американской исключительно¬
сти» сознательно игнорируют все то, что не вписывается в их
схемы. Думается, что в действительности, оценивая «американ¬
ский опыт», мы должны вести речь не об уникальности «амери¬
канского пути», а о крайне благоприятных условиях развития
буржуазных отношений в Северной Америке объективно суще¬
ствовавших в большей или меньшей мере на протяжении всей
истории США.
Обратимся к фактам. В большинстве стран Европы капита¬
лизму пришлось пробиваться через частокол феодальных струк¬
тур, что, естественно, тормозило, осложняло, а в ряде случаев
серьезно деформировало ход и темпы институционализации бур¬
2 Маркс К, Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. II. С. 354.
3 Freedman М. Capitalism and Freedom. Chicago; London, 1962.
P. 200.
3

жуазного строя. На территории нынешних Соединенных Шта¬
тов сходные процессы начинались со стартовой площадки, срав¬
нительно мало захламленной остатками уходящей в прошлое
формации. Наличие класса плантаторов-рабовладельцев, тес¬
нейшим образом связанных с потребностями капиталистиче¬
ского производства, не меняло общего буржуазного пути эво¬
люции США. Ясно, что это обстоятельство не могло не ска¬
заться самым серьезнейшим образом на всех сторонах станов¬
ления молодого независимого государства.
Важным условием, стимулировавшим быстрое развитие ка¬
питализма в США, было наличие огромного массива «свобод¬
ных» земель. Один из самых важных, для раннебуржуазного
общества вопросов — аграрный — решался там намного эф¬
фективнее и демократичнее, чем в Старом Свете, что создавало
благоприятную почву именно для буржуазного прогресса Аме¬
рики. «Поскольку переселенец мог получить участок от феде¬
рального правительства, а не от землевладельца, эта земля
оказывалась свободной от абсолютной ренты. В результате
существенно снижалась себестоимость сельскохозяйственной
продукции, появлялись дополнительные стимулы для частной
инициативы, повышения производительности труда»4,— отме¬
чали советские исследователи. Это, так сказать, экономиче¬
ская сторона проблемы. Но был еще и ее социальный аспект.
«Свободные» земли выполняли роль своеобразного клапана, с
помощью которого в значительной степени снималась социаль¬
ная напряженность, стабилизировались политические, социаль¬
ные институты страны.
Завоевание независимости, поставив на повестку дня во¬
прос о строительстве нового государства, одновременно соз¬
дало условия для конструирования самой передовой для того
времени модели политической организации общества. «Револю¬
ция покончила с добуржуазными напластованиями и пережит¬
ками в политическом правлении североамериканских провин¬
ций и способствовала его оформлению на чисто буржуазной
основе, сохраняющейся и поныне»5,— констатирует В. В. Сог-
рин. В свою очередь укрепление и быстрая консолидация бур¬
жуазно-демократических институтов помогли формированию
оптимальной политической среды для развития буржуазных
общественных отношений. Государство, вся политическая сис¬
тема США были изначально нацелены на то, чтобы максималь¬
но продуктивно обслуживать совокупные запросы класса бур¬
жуазии, потребности буржуазного развития. В политическом
механизме США в отличие от большинства европейских стран
вплоть до конца XIX в., по существу, не было влиятельных
сил, выступавших за альтернативный капитализму путь раз¬
4 История США: В 4 т./Гл. ред. Г. Н. Севостьянов. М., 1983. Том пер¬
вый 1607—1877. С. 228.
5 С огр ин В. В. Революция XVIII в. и развитие американской кон¬
ституционной системы//Проблемы американистики. 3. М., 1985. С. 114.
9

вития страны. Политическая борьба, как правило, сводилась к
вопросу о различных путях развития капитализма. Все это
накладывало значительный отпечаток на политический процесс.
Немало важных особенностей, способствовавших форсирован¬
ному движению страны по буржуазному пути, имелось и в
социальной структуре американского общества.
Исключительно благоприятными были и внешние условия
существования США. Географическая обособленность, отдален¬
ность от основных центров мировой политики позволили пра¬
вящим кругам страны, по крайней мере на протяжении первого
столетия ее истории, концентрировать основные усилия на внут¬
риполитическом фронте, на совершенствовании (политических,
социальных и экономических институтов в соответствии с по¬
требностями развития частнособственнических отношений. В по¬
добной ситуации Соединенным Штатам не было необходимо¬
сти отвлекать сколько-нибудь значительные людские и мате¬
риальные ресурсы на внешнеполитические авантюры, которыми
была столь богата европейская история XIX в. Разрушительные
военные конфликты (за исключением гражданской войны 1861—
1865 гг.) обходили стороной США. Соответственно правитель¬
ство не испытывало особой потребности в поддержании воору¬
женных сил на уровне европейских стандартов. Длительное от¬
сутствие милитаризаций как постоянного элемента развития
страны также серьезно влияло на ту атмосферу, в которой шло
формирование американской нации.
К началу XX в. влияние многих из этих факторов исчерпало
себя, но «режим наибольшего исторического благоприятствова¬
ния» для США отнюдь не прекратил своего существования.
Бурный прогресс американской индустрии вывел Соединенные
Штаты на передовые позиции в сфере экономики. После первой
мировой войны, принесшей астрономические прибыли амери¬
канским концернам., Уолл-стрит стал финансовым центром за¬
падного мира, а США — мировым кредитором. К этим объек¬
тивным изменениям позиций страны надо присовокупить накоп¬
ленный американской буржуазией огромный опыт по адаптации
политического механизма к меняющейся окружающей среде,
что позволяло достаточно уверенно чувствовать себя в бурно
меняющемся мире. «Посмотрим на XX век,— писал газетный
магнат Г. Люс.— Это наш век не только в том смысле, что мы
живем в нем, но главное — это наш век, так как это первый
век, в котором Америка превратилась в доминирующую силу в
мировых делах»6. Подобные рассуждения доминировали в это
время в умонастроениях вашингтонских политиков, оказывали
огромное воздействие на политический климат в стране, на
действия администрации. Итоги второй мировой войны упро¬
чили положение Соединенных Штатов как лидера буржуазного
сообщества. Атомная монополия, временными обладателями ко¬
6 Luce Н. The American Century. N. Y., 1941. P. 27.
10

торой стали США, еще больше укрепляла позиции поборни¬
ков идеи «американской исключительности». В 50-е годы стра¬
на первой вступила в период современной научно-технической
революции, что было использовано американскими корпора¬
циями для упрочения своего шоложения, для усиления позиций
Соединенных Штатов в конкурентной борьбе с соперниками.
Правда, в 70-е годы стало очевидным, что влияние многих фак¬
торов, действовавших в пользу Вашингтона, по существу,
ослабло. Неудивительно, что именно тогда происходит стреми¬
тельное выравнивание сил США и их основных оппонентов.
Но все же и теперь Соединенные Штаты сохраняют ряд преи¬
муществ.
Оптимальные условия становления частнособственнических
отношений в США, изначально обусловившие их большую чис¬
тоту и прочность в сравнении с европейским капитализмом, на
социальном уровне оборачивались возможностями смягчения
классовых противоречий, хотя отнюдь не устранения их.
Не являются ли все эти рассуждения косвенным признанием
тезиса об эталонности «американского опыта»? Ведь успехи
американского общества налицо и оспаривать их бессмысленно.
Однако речь идет о причинах достижений Америки в социально-
экономической и политической сферах. От того, как подходить
к их рассмотрению, зависит точность выявления дозы мифоло¬
гии и реальности в концепции «американской исключительно¬
сти». Нельзя подходить абстрактно, внеисторически к анализу
«американского опыта» — это суть наших расхождений со сто¬
ронниками концепции «американской исключительности». Лишь
вписав те или иные ее элементы в соответствовавшую им исто¬
рическую обстановку, мы сможем правильно оценить степень
эффективности «американской модели» общественного разви¬
тия, понять соотношение в ней общего и особенного.
Нет сомнения, в историческом прошлом США можно найти
немало специфики. Но вряд ли правомерно на этом основании
вычленять страну из общего направления эволюции человече¬
ской цивилизации. Ревнители «американской исключительно¬
сти» и сами в той или иной мере чувствуют шаткость своих
умозаключений в краеугольном моменте собственных рассуж¬
дений. Они усиленно ищут возможности совершенствования
аргументации, придания ей более солидного звучания. В этих
поисках они неизбежно обращаются к далеко не новой и явно
не оригинальной идее «предопределения судьбы». Своими кор¬
нями она уходит еще в колониальный период и апофеоза дости¬
гает к 40-м годам XIX в. Доктрина «предопределения судьбы»
стала весьма подходящим средством в арсенале сторонников
«американской исключительности»: избавляя их от необходи¬
мости научного доказательства тезиса об особом пути Амери¬
ки, она оказалась очень удобной в полемике — с судьбой, как
говорится, особенно не поспоришь.
11

Решив таким путем вопрос о первопричине всех достижений
Соединенных Штатов, обосновав их притязания на роль лидера
мировой цивилизации, творцы этой теории получают возмож¬
ность для дальнейшего развития своих представлений о харак¬
тере исторического процесса. Следующее звено их рассужде¬
ний: раз Америка изначально шла своим особым путем, в ходе
которого на ее земле сформировался особый тип организации
общества, то на него и не распространяются закономерности
классовой борьбы. Патриарх американской либеральной исто¬
риографии Г. С. Коммаджер подчеркивал: «американский опыт»
ценен прежде всего тем, что он «доказывает возможность про¬
дуктивного сосуществования в рамках единой нации, обитаю¬
щей на огромных пространствах гигантского континента, слож¬
ного конгломерата людей, с самыми различными, подчас про¬
тиворечивыми интересами»7. Ему вторит известный консерва¬
тивный социолог И. Кристол, выделяющий среди многочислен¬
ных достоинств американского капитализма такую его черту,
как «способность гарантировать индивиду возможности удовлет¬
ворения его потребностей в повышении своего статуса... и одно¬
временно объединить амбиции различных людей в рамках спра¬
ведливой организации общества»8.
Все эти высказывания призваны доказать, что в рамках «аме¬
риканской системы» нет места такому явлению, как классовая
борьба. Какую же альтернативу ей предлагают сторонники
концепции «исключительности»? Поскольку оптимальной осно¬
вой организации общества объявляется частная собственность,
то ответ на поставленный вопрос, по существу, заранее детерми¬
нирован: движущей силой в обществе, основанном на частно¬
собственнических отношениях, провозглашается частная ини¬
циатива. Однако она неотъемлемый атрибут любого буржуаз¬
ного общества. Почему же именно в Соединенных Штатах ей
отводится такая важная роль и почему именно там частная
инициатива столь успешно ее играет? Дело оказывается в том,
что в отличие от Европы, где частная инициатива постоянно
сковывалась разнообразными регламентациями, ограничениями,
предписаниями и т. д., в Северной Америке она сразу же была
полностью раскрепощена. В принципе под подобными утвер¬
ждениями есть солидные основания. В США давно уже сло¬
жился своеобразный культ предпринимательства. Практически
на протяжении всей американской истории, в том числе и в
послевоенный период, деятельность государства, политических
партий была направлена на оптимизацию среды обитания для
бизнеса, на устранение всех негативных влияний, на (поиски
рецептов стимулирования деловой активности. Неудивительно,
что в такой обстановке деловая община США добилась солид¬
ных успехов в плане организации производства, внедрения
технических новшеств, повышения качества выпускаемой про¬
7 Collier’s. 1956. 27 April. Р. 21.
8 Kristol I. On the Democratic Idea in America. N. Y., 1972.
12

дукции и роста производительности труда. Но можно ли все
эти реальные факты полностью отождествлять с понятием
«общественный прогресс»? На самом деле общественный про¬
гресс — понятие намного более широкое, чем прогресс в тех¬
нике и организации производства. Частная инициатива, ставя¬
щая целью производства извлечение максимальной прибыли, в
ряде случаев становится серьезным тормозом на пути решения
важнейших социальных проблем, интересы системы частного
предпринимательства нередко расходятся с запросами основной
части общества.
Даже наиболее рьяные сторонники теории «американской
исключительности» не могут игнорировать данное обстоятель¬
ство. Большинству из них ясно, что одних эйфорических рассуж¬
дений о неисчерпаемых возможностях большого бизнеса явно
недостаточно для придания должной устойчивости их теорети¬
ческим выкладкам. Поэтому они стремятся подкрепить эту аргу¬
ментацию ссылкой на другие факторы, действующие на иных
уровнях общественного развития, и прежде всего на политиче¬
ском. Они утверждают, что особый путь развития страны при¬
вел к формированию в Соединенных Штатах «уникального»
политического механизма, способного снимать противоречия,
возникающие в обществе, сугубо эволюционным способом, ме¬
тодом реформ. Политический механизм США действительно
имеет немало специфических характеристик, отличающих его
от политических моделей европейских буржуазных государств.
Но из чего выводить эти специфические черты: из того, что по¬
литическая система США — вневременной эталон политической
организации общества, или из вполне определенных историче¬
ских условий становления данного механизма и существования
мощного экономического потенциала, обеспечивающего правя¬
щей элите широкие возможности для социального маневриро¬
вания?
Политический механизм США, политическая культура стра¬
ны аккумулировали богатый опыт по адаптации надстроечных
институтов к меняющейся окружающей среде, что позволяет
людям, стоящим на капитанском мостике государственного ко¬
рабля, осуществлять корректировку его курса, не ставя под сом¬
нение ценность базовых политических институтов. Периодиче¬
ски осуществляемые перестройки политической системы дают
возможность правящим кругам США относительно безболез¬
ненно снимать накапливающиеся в организме общества «боле¬
вые моменты». Не случайно известный политолог У. Чэмберс
писал, что подобные особенности партийно-политической систе¬
мы США делают ее своеобразным «американским суррогатом
революции»9, обеспечивающим чуть ли не автоматическое сня¬
тие всех социальных антагонизмов.
9 The American Party System. Stages of Political Development/Ed. by
W. D. Burnham, W. N. Chambers. N. Y., 1967. P. 289.
13

Не принижая способности партийно-политической системы
США к периодическим перестройкам, нельзя в то же время
согласиться с абсолютизацией этой ее черты. Во-первых, сход¬
ными качествами обладают в той или иной мере и политиче¬
ские системы других буржуазных стран. Во-вторых, адапта¬
ционные возможности политического механизма США далеко не
беспредельны (достаточно вспомнить события, связанные с
гражданской войной 1861—1865 гг.). И наконец, в-третьих,
главные генетические корни данного качества следует искать
не в институционально-функциональных особенностях партий¬
но-политической системы США (хотя мы их и не отрицаем), но
в среде обитания, в которой происходило ее становление и
развитие. Рассуждения об «эталонности» политической систе¬
мы США не выдерживают критики и потому, что в самой по¬
становке вопроса заложен глубокий антиисторический, а зна¬
чит, и антинаучный подход. Как можно говорить об «эталонно¬
сти» системы, ее институтов, когда и политическая система
США, и объединяемые ею институты за 200 лет своего суще¬
ствования претерпели весьма серьезную трансформацию! По¬
являлись и исчезали отдельные элементы системы, усложня¬
лись связи между ними, расширялось поле их деятельности.
Политическая система США никогда не была застывшим обра¬
зованием, она постоянно развивалась. Менялся и окружающий
США мир. Так.о какой же «эталонности» в таком случае может
идти речь? Когда, для кого и какая модификация политической
системы США была эталоном?
Другим важным фактором, с помощью которого сторонники
теории «американской исключительности» пытаются подкрепить
свою аргументацию, является индивидуализм. Индивидуали¬
стическая идеология уходит корнями в колониальный период.
Естественная среда обитания колонистов вкупе с быстро раз¬
вивавшимися частнособственническими отношениями создала
благоприятные условия для расцвета индивидуализма. Ни в
одной другой стране влияние его не было столь значительным.
«Самостоятельность и опора на свои собственные силы, индиви¬
дуализм и свободная конкуренция стали более чем теорией, они
были подняты до уровня стандартов образа жизни и кредо, при¬
нятого значительной частью американского народа в качестве
руководства к жизни»10,— отмечает историк К. С. Гаджиев.
Опираясь на реальный факт широкого распространения ин¬
дивидуалистических настроений, сторонники концепции «аме¬
риканской исключительности» делают весьма важное для них
заключение: в Соединенных Штатах в силу их «избранности»
изначально сложились оптимальные условия для развития лич¬
ности, максимальной реализации ее потенций, что якобы дает
шанс каждому занять в социальной структуре общества место,
адекватное его способностям. Таким образом, индивидуализм
10 Гаджиев К, С. США: эволюция буржуазного сознания. М., 198L
С. 65.
14

превращается в своеобразный регулятор социальных отноше¬
ний, в мерило социальной справедливости в «обществе равных
возможностей». Капитализм, а речь идет именно о нем, ибо
«общество равных возможностей» — все тот же капитализм,
но в более привлекательной упаковке, приобретает весьма де¬
мократичный облик. Индивидуализм дает возможность при¬
верженцам этой идеологии утверждать, что американское обще¬
ство обладает великолепным социальным механизмом, который
по всем параметрам превосходит коллективистские принципы
регулирования социальных отношений.
Несмотря на широкое распространение индивидуалистиче¬
ских настроений, уязвимость этой формы идеологии, ее несоот¬
ветствие реалиям американского капитализма XX в. станови¬
лись все более очевидными даже для многих идеологов бур¬
жуазии. Не желая порывать полностью с индивидуалистиче¬
ской традицией, они лихорадочно искали способы совмещения
основных постулатов индивидуализма с новыми тенденциями,
порожденными , вступлением американского капитализма в мо¬
нополистическую стадию своего развития. Великий экономиче¬
ский кризис 1929—1933 гг. перевел поиски из сферы теорети¬
ческих изысканий в плоскость практических решений. Это со¬
бытие стало «решающим ускорителем в перерастании монопо¬
листического капитализма в государственно-монополистический.
Он обнажил массу экономических, социальных, политических и
идеологических проблем, требующих или буржуазно-огосудар¬
ствленного решения, или, чего больше всего боялась буржуа¬
зия, социалистической альтернативы»11. Естественно, последнее
абсолютно не устраивало правящие круги США. Неудивитель¬
но, что в качестве средства противоборства с этим возможным
вариантом развития событий, а также для адаптации капита¬
лизма к новым реалиям американская буржуазия избрала эта¬
тизм, который с 30-х годов XX в. становится господствующей
формой буржуазной идеологии в США.
Однако индивидуализм отнюдь не сошел с идейно-политиче¬
ской арены, не растворился в общем потоке буржуазной идео¬
логии. История США последнего полувека была не раз отме¬
чена бурными вспышками индивидуализма, вызывавшими кру¬
тые зигзаги в политическом процессе. Но даже в «нормальные»
времена индивидуализм по-прежнему остается одной из основ
политической культуры страны, серьезно корректирует функ¬
ционирование государственно-монополистического механизма.
Если в политической практике США индивидуалистические ре¬
цепты решения социально-экономических проблем со времен
«нового курса» явно отошли на второй план, то в сфере идео¬
логии, массовой культуры его позиции и сегодня достаточно
прочны. Сторонники этатизма вынуждены считаться с этим
обстоятельством. Диалог между ними и защитниками индиви¬
11 С и в а ч е в Н. В. Государственно-монополистический капитализм
США/ТВопросы истории. 1977. № 7. С. 84.
15

дуализма облегчается в силу того, что обе разновидности бур¬
жуазной идеологии исходят из единой презумпции: частнособ¬
ственнические отношения — идеальная основа организации
общества. В риторике этатизм немало воспринял от индивидуа¬
лизма. Любой политик-практик этатистского толка в публич¬
ных выступлениях неизменно отдает солидную дань индивидуа¬
листической фразеологии, обязательно подчеркивает свою при¬
верженность принципам индивидуальной свободы, равных воз¬
можностей, святости частнособственнических отношений и дру¬
гим ритуальным аксессуарам индивидуализма, наиболее махро¬
вые сторонники которого ныне предпочитают называть себя ли¬
бертарианцами. Флирт сторонников этатизма с либертариан¬
цами объясняется многими факторами, не последнюю роль в
ряду которых играет то обстоятельство, что инъекции индиви¬
дуалистической риторики помогают придать более космополи¬
тической по своей сути этатистской идеологии специфически
американскую окраску. А это совершенно необходимо для того,
чтобы вписать современную этатистскую практику в схему «аме¬
риканской исключительности».
В процессе решения данной задачи идеологи американской
монополистической буржуазии сформулировали собственную
версию концепции «государства всеобщего благоденствия». Это
государство, основанное на частной собственности и базовых
конституционных принципах, гарантирующих незыблемость тра¬
диционных американских идеалов и ценностей, оно устранило
или по крайней мере стремится устранить из жизни общества
отдельные элементы социальной несправедливости, придать
общественному прогрессу новый импульс и еще более повысить
уровень и качество жизни всех американцев. Естественно, в
подобном государстве нет места такому явлению, как классовая
борьба. Известный американский социолог Р. Нисбет, напри¬
мер, считает, что тезис о конфликте классовых интересов «прак¬
тически полностью обесценен при интерпретации тех процес¬
сов, которые происходят в современном американском обще¬
стве» 12. В «государстве всеобщего благоденствия» идея клас¬
сового сотрудничества достигает своего апофеоза — общий век¬
тор развития страны направлен в сторону установления клас¬
совой гармонии, а частная инициатива (потенциал ее по-преж¬
нему считается безграничным), разумно корректируемая феде¬
ральным правительством, которое уравновешивает интересы
различных социальных групп, обеспечивает необходимый обще¬
ству динамизм.
Конечно, творцы концепции «государства всеобщего благо¬
денствия» не могли абстрагироваться от многочисленных, впол¬
не реальных противоречий, существующих в современном аме¬
риканском обществе. Но, во-первых, они стремятся максималь¬
но преуменьшить их масштабы, а главное, они утверждают, что»
12 Nisbet R. Tradition and Revolt. N. Y., .1970. P. 107.
16

в распоряжении такого государства есть надежный социально-
политический механизм, позволяющий уверенно преодолевать
стихию социальных конфликтов. Правда, в последние 10—15 лет
концепция «государства всеобщего благоденствия» являлась
объектом яростных нападок консерваторов. Однако эту кампа¬
нию ни в коей мере не следует отождествлять с критикой кон¬
цепции «американской исключительности». Наоборот, оппоненты'
«государства всеобщего благоденствия» толковали развернув¬
шуюся в конце 70-х —80-х гг. в США перестройку кейнсиан¬
ской модели ГМК как весомое свидетельство уникальной спо¬
собности «американской системы» к обновлению. А раз это
качество ее остается в силе, то, значит, и претензии американ¬
ского капитализма на эталонность и лидерство в мировом со¬
обществе не утрачивают своей правомерности.
Собственно говоря, в XX в. концепция «американской ис¬
ключительности» во все большей степени используется для
обоснования притязаний Вашингтона на руководство миром,
того, чтобы система международных отношений строилась на
принципах «Pax Americana». Конечно, экспансионизм всегда
был важной составной частью идейно-политических установок
американской буржуазии. Но вплоть до конца XIX в. США, в
силу ряда причин находились на периферии существовавшей
тогда европоцентристской модели системы международных
отношений. Когда в начале XX в. заправилы Уолл-стрита стали
добиваться большего влияния в мировых делах, они натолкну¬
лись на сложную совокупность политических, экономических,
идеологических, военных факторов, консолидировавших эту
систему и определявших динамику ее развития. Правящие круги
США стремились прежде всего дополнить свое экономическое
могущество военно-политической мощью. Однако одних только
военно-силовых методов, с помощью которых раньше корректи¬
ровался характер межгосударственных отношений, фиксирова¬
лось соотношение сил в мире, в новых условиях было уже явно
недостаточно, чтобы осуществить необходимую США модерни¬
зацию системы международных отношений. Ввиду того что
идеологические параметры с каждым новым десятилетием при¬
обретали все большее значение в ее функционировании, правя¬
щие круги США, стремясь придать большую убедительность
своим притязаниям в сфере международных отношений, перво¬
начально обратили взоры на доктрину «предопределения судь¬
бы», которая ранее была успешно апробирована в ходе конти¬
нентальной экспансии. Однако последняя протекала в гораздо
более благоприятной для страны обстановке, чем борьба за
перестройку системы международных отношений. На Северо¬
американском материке у США не было серьезных соперников.
На мировой же арене им предстояло встретиться с вызовом
держав, сосредоточивших в своих руках все нити руководства
международными делами. Доктрина «предопределения судьбы»
17

в этих условиях не могла обеспечить долговременных диви¬
дендов.
Следует отметить, что и сама модель международных отно¬
шений, функционировавшая в начале XX в., оказалась крайне
неустойчивой. Внутренние ресурсы, стабилизировавшие ее,
очень быстро исчерпались, и в итоге многочисленные конфлик¬
ты, раздиравшие данное образование, вылились в грандиозное
военное столкновение. Мировое сообщество вышло из него во
многом иным, чем было до начала войны. Прежде всего мир
раскололся на две антагонистические системы: наряду с капи¬
тализмом возникло общество, провозгласившее целью построе¬
ние социализма. Следствием этого стала эскалация значимости
идеологических моментов в международных делах. Резко изме¬
нилось и соотношение сил внутри буржуазного сообщества, на¬
метилась известная диффузия влияния старых центров власти.
А это готовило почву для развития в будущем интеграционных
процессов. Наконец, в международных отношениях появились
важные новые компоненты в виде антимилитаризма, «публич¬
ной», или «народной», дипломатии и других атрибутов «века
простого человека». Происходила определенная демократиза¬
ция этой наиболее элитарной сферы деятельности государства.
В данных условиях значительно усилилось взаимодействие
внешних и внутренних факторов в процессе формирования внеш¬
неполитического курса крупнейших империалистических держав,
игравших ведущую роль в новой системе международных отно¬
шений.
В целом эти изменения оказались на руку Соединенным
Штатам. В обстановке глубокого кризиса европейского капи¬
тализма молодой, уверенный в себе американский империализм
получал известное моральное право в глазах буржуазии За¬
пада на лидерство в нем. Ведь в 20-е годы «американская сис¬
тема» казалась европейской буржуазии образцом для подра¬
жания. Мессианские идеи спасения западной цивилизации от
тоталитарной идеологии, прочно инкорпорированные со времен
В. Вильсона во внешнеполитическую пропаганду США, нахо¬
дили немалый отклик в правящих кругах капиталистических
стран Старого Света. Однако внешнеполитические амбиции
США явились одним из факторов, дестабилизировавших Вер¬
сальско-Вашингтонскую систему международных отношений,
первую в истории не чисто европейскую их модель. Соединен¬
ные Штаты, как известно, были одним из ее архитекторов, но
на стадии ее формирования не смогли добиться воплощения в
жизнь всех своих установок. Дело в том, что запросы «дяди
Сэма» заметно опережали тогда его реальные возможности.
Неудивительно, что «лозунги руководства миром, прямого вме¬
шательства во все международные дела, тесного сотрудничества
с империалистическими правительствами в Европе и Азии...
были заменены формальным отказом от союзов с иностранными
государствами, содержащих непосредственные военные обяза¬
18

тельства, внешним устранением от европейской политики и сос¬
редоточением внимания на латиноамериканской и дальневосточ¬
ной сферах экспансии»13, — отмечает Е. И. Попова.
Версальско-Вашингтонская система была не приспособлена к
условиям длительного сосуществования систем с различным со¬
циальным строем. В ней практически отсутствовал механизм
для упорядочения все более усложнявшихся внешнеполитиче¬
ских связей и разрешения противоречий. У нее не было сколько-
нибудь надежных каналов интеграции антиимпериалистических,
антиколониальных движений, которые все решительнее выхо¬
дили на международную арену. Наконец, Лига Наций — орган,
которому теоретически отводилась роль регулятора взаимоот¬
ношений между основными центрами системы,— на практике
оказалась явно не готовой к выполнению этой миссии, а аль¬
тернативных вариантов конструкторы системы не предусматри¬
вали. В итоге межимпериалистические противоречия постоянно
вырывались на первый план и в конечном счете привели Вер¬
сальско-Вашингтонскую систему к краху.
Европейская буржуазия на идеологическом уровне положи¬
тельно реагировала на мессианские призывы, исходившие из
Вашингтона, о необходимости консолидации рядов в историче¬
ском противоборстве с большевизмом, но категорически отка¬
зывалась признать руководящую роль США на политическом
уровне. Тем не менее, несмотря на неудачу попыток добиться
реализации своих глобалистских установок в рамках Версаль¬
ско-Вашингтонской системы, США извлекли из этой борьбы
немалые уроки. Опираясь на них, Ф. Д. Рузвельт сумел обла¬
чить мессианские претензии США на руководство миром в соот¬
ветствующие духу времени демократические одежды. Он актив¬
но применил лексикон, используемый сторонниками концепции
«американской исключительности» на внутриполитическом фрон¬
те, для обслуживания внешнеполитических интересов большего
бизнеса.
Надо сказать, что невольную услугу Соединенным Штатам
оказал германский фашизм. Нацистские планы установления
«нового порядка» в мировом масштабе позволили правитель¬
ству Рузвельта еще до начала второй мировой войны набросать
контуры альтернативной (программы перестройки системы меж¬
дународных отношений, опираясь на которую США начали оче¬
редной тур борьбы за мировое лидерство. Взяв за основу все
ту же доктрину «предопределения судьбы», Рузвельт утверж¬
дал, что в условиях нарастающего противостояния сил де¬
мократии и тоталитаризма именно США как держава, в наи¬
большей степени выражающая основные ценности «западной ци¬
вилизации», призваны выполнить миссию демократизации си¬
стемы международных отношений. Естественно, речь шла о де¬
13 Попова Е. И. США: борьба по вопросам внешней политики (1919—
1922). М., 1966. С. 348.
19>

мократизации по американскому образцу и под американскую
диктовку. Однако в условиях, когда фашистский «новый поря¬
док» создал реальную угрозу всей человеческой цивилизации,
внешнеполитические доктрины рузвельтовской администрации,
являвшие собой, по сути дела, вариацию на все ту же тему
«американской исключительности», выглядели достаточно при¬
влекательно и в целом довольно эффективно выполняли свои
идеологические функции на международной арене.
Разгром держав фашистского блока кардинально изменил
международную обстановку, всю политическую карту мира. На
сей раз Соединенные Штаты оказались бесспорным лидером
западного мира. И тем не менее системы международных отно¬
шений по типу «Pax Americana» не сложилось, ибо на пути гло¬
балистских планов Вашингтона встал Советский Союз. На смену
сотрудничеству в рамках антигитлеровской коалиции пришла
«холодная война» с ее лобовой конфронтацией двух «сверхдер¬
жав» послевоенного мира. Эта конфронтация по ряду парамет¬
ров отличалась от традиционной борьбы великих держав за
сферы влияния: шел принципиальный исторический спор о ма¬
гистральных направлениях общественного прогресса, о том, ка¬
кая социальная система эффективнее. Ясно, что в этом споре
идеологические аспекты приобретали особое звучание. Соеди¬
ненные Штаты в этих условиях испытывали острую потребность
в идеологическом обосновании «крестового похода» против со¬
циализма.
Опять-таки значительная роль здесь отводилась концепции
«американской исключительности». Правда, для американских
стратегов было очевидно, что ценностные установки, составляю¬
щие ее суть, нуждаются в очередной весьма серьезной модер¬
низации. Поиски путей повышения эффективности концепции
«исключительности» шли по нескольким направлениям. Во-пер¬
вых, ее важнейшей интегральной частью стал воинствующий
антисоветизм, черпавший силу в ряде непопулярных акций тог¬
дашнего советского руководства. Один из ведущих теоретиков
американского консерватизма У. Чемберлин подчеркивал:
«В тех случаях, когда речь идет о борьбе с советской агрессией,
совершенно неприменимы такие понятия, как «неподходящее
время» или «несоответствующее место». Бороться с ней необхо¬
димо там и тогда, где и когда мы сталкиваемся с ней...»14.
С подобным кредо практически полностью солидаризировались
и либералы. Дж. Кеннеди еще в конце 40-х годов, когда его
блистательная политическая карьера только начиналась, отра¬
жая их настроения, провозгласил: «Главной задачей внешней
политики США должна стать борьба против установления ге¬
гемонии России в Европе и Азии. Такую внешнюю политику
14 Chamberlin W. The Evolution of a Conservative. Chicago, 1959.
P. 235.
20

я поддерживаю от всей души» 15. Консенсус в этой сфере носил
тогда практически всеобъемлющий характер.
Информационно-пропагандистский комплекс США создал и
стремился внедрить в массовое сознание представление о Со¬
ветском Союзе как об «империи зла», «оплоте международного
терроризма» и т. д. Ясно, что с такой подачи Советский Союз
превращался в главную угрозу мировой цивилизации, в основ¬
ной источник военной опасности. Антисоветизм позволял пред¬
ставить «холодную войну» в качестве вполне приемлемого пал¬
лиатива мировой войны. Естественно, сразу же встал вопрос о
том, кто же возглавит «силы демократии» в их историческом
противоборстве с «мировым коммунизмом». Ответ опять-таки
звучал однозначно: та держава, которая в наибольшей мере
олицетворяет ценности, за которые борется Запад. А поскольку
одной из таких наиболее важных базовых ценностей западной
цивилизации давно было признано право владения частной соб¬
ственностью, то Соединенные Штаты как страна, где частнособ¬
ственнические отношения отличались особой чистотой и проч¬
ностью, вполне логично выдвигались на роль лидера «свобод¬
ного мира».
Другая проблема, которую предстояло разрешить американ¬
ским стратегам после второй мировой войны, заключалась в
том, чтобы совместить несовместимое: идеи «американской
исключительности» с тезисом о глобальной ответственности
США за ход событий на международной арене. Ведь если
основная причина успехов США в том, что они всегда шли сво¬
им особым путем, то постулат о глобальной ответственности как
раз означает их растворение в общем потоке мировой цивили¬
зации. Однако, дополнив известную теорию «подвижной грани¬
цы» доктриной «сдерживания», внешнеполитические службы
США, их информационно-пропагандистский комплекс и акаде¬
мические круги получили шанс найти определенный паллиатив
разрешения данного противоречия.
Суть их рассуждений такова. Постоянным фактором прогрес¬
са американской цивилизации, важной уникальной чертой ее
истории была экспансия на Запад, освоение «дикого Запада».
Именно в ходе нее формировался дух нации, выкристаллизовы¬
вались ее базовые ценности. Экспансия, таким образом, стано¬
вилась обязательным условием существования США. Но в XIX в.
речь шла преимущественно о континентальной экспансии, об
освоении «свободных» земель. Экспансия была ориентирована
на решение внутренних проблем. В XX в. «свободных» земель
не осталось, и она стала синонимом агрессии. И вот тут и была
использована доктрина «сдерживания». «Мы вступили в такой
период исторического развития, когда вопросы внешней поли¬
тики стали (превосходить по своей значимости любые внутри¬
15 Congressional Record (далее — CR). Vol. 93. Pt. 10. Р. А1422—
А1423.
21

политические проблемы и ареной их разрешения становился
весь мир» 16,— писал в 1947 г. Д. Бэрнхэм. Эту мысль быстро
инкорпорировали в свой арсенал и политики-практики. Прези¬
дент США Г. Трумэн официально провозгласил, что впервые в
мирное время «вопросы внешней политики превосходят по важ¬
ности любую другую проблему, которую нам предстоит ре¬
шить» 17. Внешнеполитические акции Вашингтона отныне объяв¬
лялись ответом на «советский вызов». Подчеркивалось, что по¬
скольку «советская экспансия» угрожала сузить среду обитания
«западной цивилизации», США как ее гарант обязаны не до¬
пустить подобного развития событий. А поскольку «советский
вызов», по утверждениям правительства США, носил глобаль¬
ный характер, то и его сдерживание должно было иметь адек¬
ватные масштабы. В этой борьбе, как и в XIX в., появился свой
«фронтир» — граница, где в наибольшей мере требовались
усилия для отстаивания ценностей, составляющих «американ¬
ский образ жизни». Только теперь она пролегала за тысячи
миль от США — в Греции, в Западном Берлине, в Корее, на
Тайване, в Гватемале, на Ближнем Востоке, в Индокитае, в
Никарагуа, Доминиканской Республике или на Гренаде. Произо¬
шел колоссальный взлет экспансионистских устремлений, а само
понятие «экспансия» резко расширилось за счет распростране¬
ния его на культурную, технологическую, информационную
сферы.
Таким образом, в послевоенной модели системы междуна¬
родных отношений Соединенные Штаты смогли занять роль ли¬
дера «свободного мира». Но очень быстро стало очевидно, что
даже их, казалось бы, неисчерпаемых ресурсов недостаточно,
чтобы утвердить «Американский век». Элементы противодейст¬
вия американскому диктату были сильны, разнообразны, их по¬
тенциал неуклонно увеличивался. Поэтому при реализации
своих внешнеполитических установок Соединенные Штаты при¬
бегли к поискам перманентных союзников, созданию военно¬
политических блоков, действующих под эгидой США. Однако
концепция «американской исключительности» вплоть до конца
40-х годов XX в. не только не предусматривала, но, наоборот,
отрицала такую возможность. Политические деятели США,
как правило, апеллировали к той части наследия «отцов-осно¬
вателей», которая предостерегала будущие поколения амери¬
канцев от «постоянных союзов» с европейскими державами.
Обосновать ценность блоковой политики с помощью концепции
«американской исключительности» — таков был еще один ком¬
плекс вопросов, которые пришлось решать в те годы внешнепо¬
литической пропаганде США. Блоковая политика находилась в
полной дисгармонии с постулатом об уникальности «американ¬
ской системы» и в то же время была столь необходима амери¬
16 Burnham J. The Struggle for the World. N. Y., 1947. P. 132.
17 CR. Vol. 93. Pt. 3. P. 3133.
22

канскому империализму, что, пожалуй, впервые творцы внеш¬
ней политики США согласились пожертвовать отдельными эле¬
ментами концепции «американской исключительности» ради
обоснования правомерности участия страны в военно-политиче¬
ских союзах. Им пришлось пойти на инкорпорирование в эту
концепцию явно инородного тела: общественное мнение стали
интенсивно убеждать, что ради распространения «благотворного
влияния идей американизма» США обязаны в какой-то мере
поступиться своим обособленным положением в мировом сооб¬
ществе.
Превращение США в ведущую державу капиталистического
мира, в один из полюсов послевоенной системы международных
отношений способствовало тому, что в пропаганде концепции
«американской исключительности» все больший акцент стали
делать на разработку тех ее версий, которые были рассчитаны
на зарубежную аудиторию. В зависимости от характера стран —
объектов пропаганды и выкраивался тот или иной вариант док¬
трины. Эта пропагандистская деятельность носит многоцелевой
характер — она направлена и на повышение престижа США
в глазах их союзников, и на создание наиболее привлекатель¬
ного облика Вашингтона в странах третьего мира, и на про¬
талкивание идей конвергенции и т. д. Различия в целевых уста¬
новках диктуют отбор красок, используемых для создания тре¬
буемой картины американской истории. Так, в диалоге со сво¬
ими союзниками США всемерно подчеркивают свою особую при¬
верженность базовым ценностям «западной цивилизации» и на
этом основании заявляют, что «американский опыт» наглядно
подтверждает правомерность притязаний Вашингтона на руко¬
водящую роль в «свободном мире». Странам третьего мира,
вставшим на путь поисков оптимальных путей своего развития,
внушают, что восприятие «американского опыта», американских
ценностей и прежде всего копирование политического механиз¬
ма США — надежный гарант общественного прогресса, залог
достижения в перспективе высокого качества жизни. В страны
Восточной Европы усиленно проталкивалась мысль о том, что
именно политический плюрализм «американской системы» поз¬
волил США достичь таких высот в сфере материального произ¬
водства. По-прежнему велик удельный вес стереотипов «амери¬
канской исключительности» и в массированной идеологической
обработке собственного электората, которая ведется с помощью
двухпартийной системы. С особой интенсивностью идеи «амери¬
канской исключительности» использовались администрацией
Рейгана. Они были интегральной частью того «консервативного
обновления», с которым правящие круги США связывали на¬
дежды на социальный реванш за поражения предшествующего
десятилетия.
Возникает вопрос: чем же объяснить, что стереотипы «аме¬
риканской исключительности», несмотря на то что они по ряду
параметров не соответствуют историческим реалиям, обладают
23

живучестью и по-прежнему находят отклик у самой различной
аудитории? Для ответа на него надо иметь в виду, что в кон¬
цепции «американской исключительности» теснейшим образом
переплетаются определенные, вполне реальные особенности
исторического развития США, с одной стороны, и выгодные
американской буржуазии, но явно надуманные штампы, заим¬
ствованные из прошлого страны,— с другой. Эта умело приго¬
товленная смесь исторической правды с вымыслом и придает,
собственно говоря, концепции «американской исключительности»
привлекательность. «Теория «американской исключительности»
меняла свои одежды, воплощалась на первый взгляд во взаимо¬
исключающие друг друга концепции, которые, однако, на деле
оказывались разными вариантами апологетического подхода к
прошлому США» 18,— справедливо утверждает В. В. Согрин.
Каково же реальное соотношение мифов и действительности
в тех ключевых звеньях концепции «американской исключитель¬
ности», которые формируют каркас этого сложного архитектур¬
ного сооружения, воздвигнутого на базе реальных исторических
событий?
Прежде всего необходимо подчеркнуть, что Соединенные
Штаты и в социально-экономическом, и в политическом, и в
идеологическом, и в культурном отношениях все время были
теснейшим образом связаны со Старым Светом, что они в целом
шли тем же путем развития капиталистической общественно-
экономической формации. Практически по всем параметрам
они испытывали постоянное воздействие европейской цивилиза¬
ции. Начнем с того, что в жизни раннеколониального общества
в Северной Америке важную роль играли различные разновид¬
ности христианской религии. Религиозная философия являлась
важным соединительным звеном между Старым и Новым Све¬
том. Конечно, особенности жизни североамериканского коло¬
ниального общества, связанные с освоением дикого, казавшегося
безбрежным континента, вызвали определенную модификацию
религиозных вероучений, стимулировали их известное отклоне¬
ние от европейских аналогов. Но все же общего с европейскими
формами теологической мысли было в колониях гораздо боль¬
ше. Собственно, и сама идея «избранности», как справедлива
подчеркивает И. П. Дементьев, «гносеологически была связана
с кальвинистским учением о предопределении, занимавшим
центральное место в пуританской идеологии» 19.
Из Европы восприняла Америка и идеи Просвещения, сос¬
тавившие идеологический фундамент Американской революции.
Буржуазия США раньше, чем буржуазия стран Европейского
континента, поднялась на борьбу за утверждение общества
нового типа. Американская революция, по выражению К. Марк¬
18 Согрин В. В. Мифы и реальности американской истории. М., 1986.
С. 6.
19 Дементьев И. П. Теория «американской исключительности» в.
исторической мысли США//Вопросы истории. 1986. № 2. С. 82.
24

са, «...прозвучала набатным колоколом для европейской бур¬
жуазии...»20. Бесспорно, как отмечалось выше, в борьбе амери¬
канцев и европейцев за учреждение буржуазной республики
имелись определенные особенности. Но разница в характере за¬
дач, стоявших перед революционным лагерем в Европе и Се¬
верной Америке, не дает оснований для того, чтобы вырывать
войну за независимость из общей цепочки буржуазных рево¬
люций конца XVIII — начала XIX в., в ходе которых капита¬
лизм одержал победу в историческом споре с феодализмом.
И США внесли в нее солидную лепту.
Конструируя принципиально новую модель политической
системы, «отцы-основатели» Соединенных Штатов действительно
во многом выступали в роли первопроходцев. Базовые принци¬
пы, на которые они опирались, были сформулированы в амери¬
канской конституции — первой писаной буржуазной респуб¬
ликанской конституции, принятой «в то время, когда почти во
всем мире господствовал монархический уклад»21. Но нельзя
не видеть и того, что идейная основа Конституции США мно¬
гими нитями была связана с европейской, прежде всего англий¬
ской, политической мыслью. Этого, кстати, не отрицали и сами
«отцы-основатели». Созданная их усилиями политическая сис¬
тема США на определенном историческом отрезке действитель¬
но не имела аналогов. Заняв в этой области лидирующие пози¬
ции, Соединенные Штаты отнюдь не выбились из общего про¬
цесса становления буржуазной государственности. Речь может
идти лишь о том, что в XIX в. США шли в его авангарде. По¬
степенно, однако, происходило выравнивание положения стран
в данной сфере, а по ряду параметров Соединенные Штаты с
течением времени уступили пальму первенства другим государ¬
ствам.
Немалыми особенностями отличалась и социальная струк¬
тура молодой республики. В ней не было таких жестких границ
между различными социальными группами, как в Европе, ее
отличала высокая степень горизонтальной и вертикальной мо¬
бильности. Более благоприятные возможности для развития
частнособственнических отношений позволяли правящим клас¬
сам США уже тогда осуществлять законодательные меры, на¬
целенные на снижение остроты противоречий, порождаемых
движением общества по буржуазному пути. Серьезные особен¬
ности имелись и в процессе формирования рабочего класса
США, в темпах роста его самосознания. Комплекс этих фак¬
торов обусловил важную черту истории США — американское
общество в первые десятилетия XIX в. не сталкивалось с та¬
кими бурными вспышками классовой борьбы, как, скажем, в
Англии, Франции, Германии. Относительная слабость массовых
20 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 9.
21 М и ш и н А. А., В л а с и х и н В. А. Конституция США: Политико¬
правовой комментарий. М., 1985. С. 8.
25

радикальных выступлений низов общества против власть иму¬
щих дала идеологам американской буржуазии основание утвер¬
ждать, что в их стране социальные процессы развивались по
принципиально иной схеме, что в американском обществе нет
места классовой борьбе.
Эти утверждения далеки от реальной действительности. Уже
в первой половине XIX в. в Соединенных Штатах развернулись
серьезные классовые конфликты: борьба против системы план¬
тационного рабства, выступления низов общества против уси¬
лившейся власти крупного капитала. Несмотря на некоторые
особенности социально-классовой структуры молодой заокеан¬
ской республики, ее развитие шло в целом по пути капитали¬
стической общественно-экономической формации.
Положение сторонников концепции «американской исключи¬
тельности» усугубляется, когда речь заходит о социальных отно¬
шениях в США в конце XIX — начале XX в. Применительно
к этому периоду практически невозможно отрицать классовую
борьбу, она прорывалась тогда наружу на каждом шагу. Амери¬
канский пролетариат вписал немало страниц в анналы исто¬
рии международного рабочего движения. Имена Ю. Дебса,
У. Хейвуда, Д. Де Леона навсегда останутся в ней. Не будучи в
состоянии игнорировать высокую степень поляризации амери¬
канского общества на рубеже ХГХ и XX вв., сторонники концеп¬
ции «исключительности» вместе с тем категорически отказыва¬
ются выводить этот факт из объективных закономерностей раз¬
вития буржуазного строя. «Отклонения» от «американского
пути» объясняются ими чем угодно: влиянием чуждых духу
«подлинного американизма» идей, просчетами тех или иных
политических деятелей США, своекорыстием отдельных пред¬
ставителей делового мира и т. д.
Основной акцент делается на то, что данный период — не
более чем зигзаг в эволюции «американской системы», что и
на этом «аномальном» отрезке истории США продолжали дей¬
ствовать факторы, выделявшие американский капитализм из
общего контекста всемирно-исторического процесса. Именно эти
особенности «американской системы» и позволили ей, по их
мнению, преодолеть возникшие центробежные тенденции, скон¬
струировать новую модификацию политического механизма,
адекватную проблемам «индустриального общества». Главный
аргумент сторонников «американской исключительности» за¬
ключается в том, что, несмотря на стремительный рост социаль¬
ной напряженности накануне и сразу же после окончания пер¬
вой мировой войны, США в отличие от ряда других стран мира
избежали революционного взрыва. Действительно, бурный взлет
классовой борьбы в Соединенных Штатах в те годы не вылился
в революционные потрясения. Однако причины этого следует
искать не в «уникальности» политического механизма США, а в
том, что правящая элита Америки, как, между прочим, и бур¬
жуазия ряда других стран, в поисках противоядия против со¬
26

циалистических идей уже в довоенный период обратилась к
политике реформизма.
В то же время успехи реформизма на ранней стадии его
практического осуществления были ограниченными. Не случай¬
но именно этот период был отмечен как никогда интенсивными
попытками антимонополистических сил США выйти за рамки
двухпартийной системы. Именно тогда было зафиксировано осо¬
бенно широкое распространение в Америке социалистических
идей. Кризис буржуазного правопорядка принял в те годы
интернациональный характер. В ряде стран он вылился в круп¬
нейшие революционные потрясения. Соединенные Штаты не
остались в стороне от общего для всех капиталистических стран
процесса.
Однако необходимо иметь в виду, что итоги этого периода
борьбы против власти капитала для Соединенных Штатов были
существенно отличны от ее последствий в основных странах
Европы. Прежде всего революционный подъем в большинстве
европейских стран вызвал существенные сдвиги в соотношении
классовых сил. Резко возросла роль левых группировок. Воз¬
никли массовые коммунистические партии, которые постепенно
превратились в важный фактор политической жизни. Нейтра¬
лизовать влияние левых сил, сохраняя традиционный механизм
классового господства, европейская буржуазия, как правило,
уже не могла. Поэтому она активно вела поиски союзников,
с помощью которых можно было бы значительно расширить
социальную базу своей власти и тем самым стабилизировать
политическую систему буржуазного общества. Решалась дилем¬
ма: либо инкорпорировать в политическую систему социал-де¬
мократию, либо опереться на возникшие после войны массовые
движения фашистского, правоэкстремистского типа. Крупные
сдвиги произошли и в сфере конституционного нормотворче¬
ства, в частности были приняты новые конституции в ряде
европейских стран. Наконец, ослабление устоев буржуазного
правопорядка породило серьезные изменения в буржуазной
идеологии. В нее все решительнее проникают идеи социальной
ответственности государства, отводящие центральному прави¬
тельству роль регулятора экономики, гаранта поддержания со¬
циального статус-кво.
В отличие от большинства европейских стран в США обоз¬
начившийся после окончания первой мировой войны кризис бур¬
жуазного правопорядка не вызвал столь серьезных последст¬
вий. В 20-х годах страна вступила в полосу сильного экономи¬
ческого подъема. Обстановка «просперити» существенно осла¬
била размах классовой борьбы и вызвала взрыв апологетиче¬
ских настроений среди идеологов американской буржуазии, а
затем и в массовом сознании, рассматривавших тогда Соединен¬
ные Штаты как зримое воплощение идей «американской исклю¬
чительности». Ни в политической системе американского бур¬
жуазного общества, ни в сфере конституционно-правовых док¬
27

трин не произошло в ту пору каких-либо качественных измене¬
ний. Политика реформизма, принятая было на вооружение пра¬
вящими кругами США, в 20-е годы была отброшена, и в стране
наступил своеобразный ренессанс прежней индивидуалистиче¬
ской идеологии.
Как мы видим, пути развития американского и европейского
капитализма в 20-х годах довольно серьезно отличались друг
от друга. Может быть, по крайней мере на этом отрезке в Ста¬
ром и Новом Свете сложились и функционировали две некорре¬
лируемые модели капиталистического общества, и американский
вариант продемонстрировал свое преимущество перед европей¬
ским? В действительности оснований для подобного утвержде¬
ния нет. Во-первых, и тогда Соединенные Штаты и страны За¬
падной Европы находились на одной и той же стадии — моно¬
полистического капитализма. Во-вторых, своеобразие этих двух
моделей капитализма вытекало не из их генетических разли¬
чий, а из того, что Европа стала ареной самого кровопролит¬
ного и разрушительного военного конфликта, который до тех
пор знало человечество. Огромные людские и материальные
потери оставили неизгладимый след в истории тех стран, где
пронесся военный смерч. «Фактор войны» на долгие годы стал
в них основной детерминантой социально-политических, эконо¬
мических, демографических, культурологических процессов. Для
Соединенных Штатов война, напротив, обернулась огромными
дивидендами, что безусловно укрепило позиции крупнейших
концернов, вдохнуло новые силы в американский капитализм.
В-третьих, зримые отличия в положении США и стран Старого
Света оказали огромное моральное воздействие на все амери¬
канское общество, упрочили позиции противников нововведений,
консолидировали традиционные стереотипы «американизма».
Левые силы, являвшиеся катализатором реформ в европейских
странах, в США на какое-то время оказались лишенными мас¬
совой базы, что, понятно, существенно сужало их политический
потенциал. Наконец, имевшиеся отличия свидетельствовали не
о несовместимости двух моделей капитализма, а о значительной
асинхронности в их эволюции.
Несовершенство тогдашней модели американского капита¬
лизма, иллюзорность «процветания», а в более широком смысле
приоритет общего над специфическим в развитии частнособст¬
веннических отношений отчетливо продемонстрировал экономи¬
ческий кризис 1929—1933 гг. «Несоответствие между интенсив¬
ным углублением внутренних противоречий капиталистического
воспроизводства, развивающегося на частномонополистической
базе, и ослаблением государственно-монополистических регули¬
рующих элементов мстит за себя особой силой взрыва этих
противоречий в кризисе 1929—1933 гг.»22, — отмечали со¬
22 Государственно-монополистический капитализм: Общие черты и осо¬
бенности. М., 1975. С. 21—22.
28

ветские исследователи. Экономический кризис дал исчерпываю¬
щие доказательства того, что известная асинхронность истори¬
ческого процесса не ведет к вычленению американского капи¬
тализма из общего. контекста развития буржуазной обществен¬
но-экономической формации, что «американская система» живет
в конечном счете по тем же объективным законам, которые дей¬
ствуют в любом обществе, основанном на господстве частной
собственности. Пожалуй, никогда больше миф об исключитель¬
ности «американской системы» не терпел столь откровенного
банкротства.
Сторонникам концепции «американской исключительности»
пришлось срочно перестраиваться, выискивать в развитии аме¬
риканского капитализма такие моменты, которые работали бы
на реставрацию ее престижа. Либерально-этатистские методы
управления страной, взятые на вооружение администрацией
Ф. Д. Рузвельта, задали поискам определенную направленность.
Для восстановления реноме концепции ее приверженцам приш¬
лось пойти на довольно серьезные нововведения. Если раньше
во всех их построениях роль движущей силы развития отводи¬
лась бизнесу, в первую очередь крупному капиталу, то в сере¬
дине 30-х годов он стал объектом острейшей критики. «Ката¬
строфу 1929 года» попытались объяснить не тем, что частно¬
монополистический капитализм исчерпал ресурсы и уже не мог
более функционировать в виде саморегулируемой, самонастраи-
ваемой системы, а тем, что своекорыстной, близорукой полити¬
кой «капитаны индустрии» ради получения сиюминутных выгод
сталкивали американское общество с пути, намеченного «отца¬
ми-основателями», чуть ли не умышленно девальвировали искон¬
ные американские ценности и идеалы. «Новый курс» стал для
политиков реформистского толка эталоном широкомасштабной
перестройки общества, нацеленной на то, чтобы оно, сохранив
свое «социальное лицо», адаптировалось к изменившейся исто¬
рической обстановке. В их концепциях он превращался в некий
надклассовый инструмент корректировки движения государст¬
венного корабля США, а с ним и всего общества, возвращения
его на рельсы «подлинного американизма». Понимая, что капи¬
тализму явно не хватает «гуманистической» окраски, сторонни¬
ки теории «американской исключительности» стали утверждать,
что в течение всей истории заокеанской республики шла борьба
за утверждение нового общества, целью которого было дости¬
жение «всеобщего благоденствия», и что при Ф. Рузвельте был
сделан решающий шаг в этом направлении. Соединенные Шта¬
ты, таким образом, восстановили свои позиции «государства-
эталона», в наилучшей мере воплощающего базовые ценности
западной цивилизации.
Начавшаяся в годы «нового курса» перестройка партийно¬
политической структуры действительно оказала многоплановое
воздействие на все стороны жизни американского общества,
придала солидный импульс его развитию, позволила смягчить и
20

даже устранить многие противоречия, бушевавшие в стране в
годы мирового экономического кризиса. Стремясь сбить накал
классовой борьбы, не допустить дальнейшего дрейфа масс вле¬
во, рузвельтовская администрация вынуждена была пойти на
серьезные экономические и социально-политические уступки
трудящимся. В результате определенной демократизации поли¬
тической жизни страны, улучшения материального положения
широких слоев населения, усиления их социальной защищенно¬
сти американский капитализм стал выглядеть гораздо более
привлекательным и в глазах самих американцев, и в представ¬
лениях зарубежной аудитории. Интеграция профсоюзного дви¬
жения в структуру ГМК заметно повысила социальную устой¬
чивость всей политической системы США. Американские поли¬
тологи на этом основании сделали вывод о коренном изменении
капитализма, благодаря чему в стране со времен «нового кур¬
са» утвердилась если и не гармония, то уж во всяком случае
«согласованность интересов различных социальных групп. «Пока
интеллектуалы отчаянно спорили о том, что лучше — социализм
или капитализм, перестройка последнего лишала эти понятия
их прежнего смысла»23,— утверждает Р. Нисбет.
Трансформация социального облика американского капита¬
лизма сопровождалась интенсивной обработкой внешнеполити¬
ческого фасада Соединенных Штатов. Правящие круги страны
сумели использовать в своих интересах острый кризис в системе
международных отношений, вызванный агрессивными действия¬
ми держав фашистского блока. Еще до своего вступления во
вторую мировую войну Вашингтон сумел значительно поднять
свой международный престиж, заложив основы того стереотипа,
который и поныне имеет широчайшее хождение на Западе и
который гласит: США — оплот демократии в борьбе с тотали¬
тарными силами.
Таким образом, широкий реформистский маневр, осуществ¬
ленный Ф. Рузвельтом внутри страны и на внешнеполитической
арене, имел далеко идущие последствия. Именно в это время
произошел окончательный переход американского капитализма
на этатистскую платформу. С другой стороны, именно тогда
США вступили в решающий раунд борьбы за установление
«Pax Americana». Все эти важные изменения придали большую
привлекательность старой концепции «американской исключи¬
тельности».
Все действительно так. Но свидетельствуют ли эти факты о
том, что США стали эталоном общественного прогресса? Дают
ли они основание для вычленения страны из общего хода все¬
мирной истории? Думается, вряд ли. Мир с каждым годом ста¬
новится все более взаимосвязанным и взаимозависимым. Инте¬
грационные процессы после второй (мировой войны все чаще
переходят рамки национальных границ, способствуя постепен¬
23 Nisbet R. Tradition and Revolt N. Y., 1970. P. 167.
30

ной нивелировке национальных особенностей развития совре¬
менной цивилизации, и США в полной мере захвачены ими.
Важно, однако, учитывать, что Америка, выдвинувшись в
послевоенный период на роль лидера западного мира, сумела
во многом встать в авангарде этих глобальных процессов и
придать им выгодную для себя окраску. И в настоящее время
правящая элита США прилагает гигантские усилия, чтобы
«американизировать» развитие мировой истории, максимально
подогнать ее под американские стандарты. Такая долговремен¬
ная стратегия правящего истеблишмента США имеет своей ма¬
териальной основой высокий жизненный уровень населения, тех¬
нологическое превосходство, монополию на рынках массовой
культуры, достаточно эластичный политический механизм. Все
это подкрепляется солидными усилиями информационно-пропа¬
гандистского комплекса США, академических кругов по рекла¬
ме «американского образа жизни».
Рассуждая о достоинствах «американской системы», лидеры
американской буржуазии по-прежнему выводят ее эффектив¬
ность из «исключительности» «американского опыта», подчер¬
кивая, что и в настоящее время залог успеха ее функциониро¬
вания состоит в следовании традиционным идеалам америка¬
низма. Эти установки в нынешний век бурных перемен приобре¬
тают глубоко консервативный смысл, направлены на консоли¬
дацию существующего правопорядка. Не случайно к подобным
аргументам так охотно прибегали представители правого флан¬
га политического спектра США. «Изменения ради изменений,
как правило, не могут принести ничего, кроме вреда» 24,— поучал
своих соотечественников Б. Голдуотер.
Таким образом, зародившаяся 200 лет назад идея «амери¬
канской исключительности» оказалась, как мы видим, на ред¬
кость живучей. Из общего постулата она превратилась в гло¬
бальную концепцию, используемую и для объяснения истории
США, и для обслуживания текущих запросов правящего клас¬
са. Нельзя не признать, что разработка, культивирование и
стереотипизация представлений об «американской исключитель¬
ности» не раз оборачивались крупными социально-политичес¬
кими дивидендами для финансовой олигархии.
Престиж концепции «американской исключительности» и
теперь довольно высок. Это и неудивительно. Он опирается на
весьма высокий потенциал американского капитализма. Не си¬
дят сложа руки и приверженцы этих идей. Они прилагают не¬
малые усилия для поддержания на необходимом уровне реноме
данной концепции, для ее совершенствования и приспособления
к стремительно меняющемуся миру.
Ясно, что полемика с приверженцами этой доктрины сохра-*
няет не только чисто научную, но и политическую актуальность.
24 Goldwater В. The Conscience of a Majority. Englewood Cliffs
(N. Y.), 1970. P. 20.
31

Без решения ключевой проблемы соотношения общего и осо¬
бенного в американской истории немыслимо дать аргументиро¬
ванный ответ сторонникам концепции «американской исключи¬
тельности». Необходимо не только выделить основные узлы кон¬
цепции «американской исключительности», но и проследить, из
каких объективных факторов американской истории выкристал¬
лизовывались те или иные ее стереотипы. Этому и будут посвя¬
щены последующие главы представляемого на суд читателя
коллективного труда.

ГЛАВА 2
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ОБ «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»
Появление и прочное укоренение представлений об «исклю¬
чительности» развития Соединенных Штатов были бы невоз¬
можны без существования серьезных материальных, объектив¬
ных предпосылок. Однако прежде чем приступить к попытке
охарактеризовать тот экономический фундамент, на котором
строилась вся система представлений об особом пути развития
США, следует ответить на вопрос о том, с какого примерно
времени они получили достаточное распространение. Лишь
наметив такой рубеж, можно судить о том, какие именно эле¬
менты экономической и политической структуры Соединенных
Штатов способствовали формированию этих взглядов.
Важнейшей вехой на пути становления всего комплекса
идей «американской исключительности» была появившаяся в
середине 30-х годов XIX в. книга французского аристократа
Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке», посетившего
США в 1831 —1832 гг. Уже в 1838 г. работа Токвиля была пе¬
реведена на английский язык и опубликована в Соединенных
Штатах, выдержав затем неимоверное количество изданий,
подвергнувшись бесчисленным комментариям. В предисловии
к предпоследнему прижизненному изданию, опубликованному
в 1848 г., автор писал: «В течение шестидесяти лет эта стра¬
на ... увеличивала свое население, территорию, богатство. И
надо сказать, что все это время она оставалась не только са¬
мой процветающей, но и самой стабильной страной в мире.
В то время как народы Европы разоряла война или раздирала
гражданская усобица, американцы, единственные во всем ци¬
вилизованном мире, оставались спокойными. Почти вся Евро¬
па сотрясалась от революций, Америка не пострадала даже от
бунтов. Республика там не затрагивает, а сохраняет все npaj
ва. Частная собственность обеспечена там лучше, чем в любой
другой стране мира. Неизвестны ни анархия, ни деспотизм» .
Сотрясаемой революциями Европе Токвиль снова и снова со¬
ветовал обратиться к американскому опыту, видя, в нем воз¬
можный путь избавления от социальных потрясений.
Сразу же надо сказать, что сам Токвиль так и остался
«пророком в своем отечестве». В последующие десятилетия по¬
литическое развитие Франции да и всей Европы было весьма
1 Tocqueville A. Democracy in America. New Transl/Ed. J. Mayer.
N. Y„ 1969. P. XIV.
QQ
2 Зак. 351	uO

пестрым, бурным и поучительным, но меньше всего приблизи¬
лось к идеальному образу, описанному в книге «О демократии
в Америке». Однако для рассмотрения истоков мифа об «иск¬
лючительности» Соединенных Штатов, их особом пути, явля¬
ющемся образцом для других стран, важен один совершенно
очевидный факт. ^Представители господствующего класса Ев¬
ропы или, по крайней мере, наиболее дальновидные из них уже
рассматривали Соединенные Штаты как образец уникального,
бесконфликтного развития буржуазного общества. И хотя это
развитие, разумеется, не было таковым, несомненно имелись
многие важные черты американского общества, которые спо¬
собствовали созданию мифа об «исключительности». Столь же
ясно и то, что к 30-м годам XIX в. они в той или иной степе¬
ни уже проявляли себя, позволяя с большим или меньшим ус¬
пехом обращаться к США как бесконфликтной модели бур¬
жуазного общества.
Для выявления этих специфических черт прошлого Соеди¬
ненных Штатов необходимо рассмотреть ряд взаимосвязанных
факторов, определявших пути становления капитализма в стра¬
не. В первую очередь нужно сказать об особенностях ее аг¬
рарного строя, некоторых характерных моментах начинавше¬
гося промышленного переворота, специфике государственной
машины и, наконец, о регионализме.
Наиболее важным среди названных факторов представляет¬
ся становление и укрепление капитализма в аграрном секторе
экономики Соединенных Штатов. Главной чертой этого про¬
цесса было постоянное, поступательное движение, начавшееся
с конца XVIII в. и продолжавшееся до конца XIX в. развитие
«вширь» — не только освоение новых территорий, но и неук¬
лонный рост числа ферм, вовлечение в сельское хозяйство все
новых и новых контингентов населения. Уже в обнародован¬
ных в 1787 г. «Заметках о Виргинии» Т. Джефферсон писал,
что создание мануфактур является неизбежностью в Европе,
поскольку земли там либо уже обрабатываются, либо недоступ¬
ны для тех, кто желает их обрабатывать. В Америке же оби¬
лие свободных земель позволяет «дать приют предприимчиво¬
сти фермера». Следуя за Руссо, Джефферсон утверждал: «Те,
кто трудится на земле, — это избранный Богом народ, если
Он вообще избрал какой-нибудь народ, Он сделал их грудь
вместилищем большой и истинной добродетели. ... Ни один век
и ни одна страна не дают примера падения нравов среди мас¬
сы земледельцев. Это признак тех, кто не обращает, а ферме¬
ры обращали, в поисках пропитания свой взор к небу,к соб¬
ственной земле и предприимчивости, а зависит от случайностей
и капризов покупателей. Зависимость порождает раболепие и
корыстолюбие, удушает в зародыше добродетель и готовит ин¬
струменты для честолюбивых планов»2. Уже тогда Америка
2 The Portable Jefferson/Ed. М. Peterson. N. Y., 1975. P. 216.
34

рисовалась руссоисту Джефферсону девственной, почти не тро¬
нутой человеческой деятельностью землей, на которой было
возможно создание не просто республики фермеров, но преж¬
де всего республики фермеров-собственников. Советские иссле¬
дователи обоснованно полагали, что «Джефферсон и его сто¬
ронники, безусловно, верили в идею особой избранности Аме¬
рики для воплощения идеалов добра и справедливости. Их
идея избранности носила демократический характер — обето¬
ванная Америка представлялась им республикой независимых
и добродетельных фермеров»3.
Следует сказать,, что на протяжении всей первой половины
XIX в. многие европейцы склонны были смотреть на Северную
Америку как на своего рода «чистый лист», плодородную и
чрезвычайно удобную по климатическим условиям землю, на
которой нет никаких преград самым дерзким экспериментам,
где возможна реализация наиболее смелых замыслов. Не
случайно, например, именно Северная Америка стала местом,
где пытались претворить в жизнь свои мечты последователи
не только всевозможных религиозных сект, но и представите¬
лей утопического социализма — Р. Оуэна, Ш. Фурье. В кон¬
це 40-х годов XIX в. сторонники Э. Кабэ предприняли попыт¬
ку создать Икарию на территории Техаса4.
Какие же реальные обстоятельства создавали образ США
как страны неограниченных экономических и социальных воз¬
можностей? В ходе войны за независимость в Соединенных
Штатах было решительно уничтожено феодальное землевладе¬
ние короны и лордов-собственников, т. е. «ликвидированы фео¬
дальные атрибуты землевладения и землепользования». Не¬
смотря на разграбление буржуазией значительных земельных
площадей, на явные злоупотребления в решении аграрного
вопроса, в районах массового заселения мелкими фермерами
закладывалась экономическая основа для развития капита¬
лизма в сельском хозяйстве по фермерскому, «американско¬
му» пути5.
События конца XVIII — начала XIX в. создали для амери¬
канцев крайне благоприятную внешнеполитическую ситуацию.
Молодая республика оказалась на периферии^ свирепого и все
разраставшегося военного конфликта, который бушевал в Ев¬
ропе вплоть до 1815 г., приковав к себе силы и внимание дер¬
жав, имевших интересы в Северной Америке. Ей не приходи¬
лось ни перенапрягать еще неокрепшую экономику, ни нести
людские и материальные потери на поле брани. Более того,
3 Со гр ин В. В. Идейные течения в Американской революции XVIII
ВеКа'4Лт’у119ег A. Freedom’s Ferment: Phases of American Social
Colonial Period to the Outbreak of the Civil War N-_V., 1962. P. 220	.
5 Война за независимость и образование США/Под ред. 1. н. ьево
стьянова. М., 1976. С. 226—227.
35
2*

благодаря противоречиям между европейскими державами
Соединенным Штатам удалось в 1803 г. приобрести Луизиану,
огромную территорию к западу от Миссисипи, неоднократно
переходившую из рук в руки. Томас Джефферсон, которого по¬
литические противники считали мечтателем и идеалистом и
если не опасным радикалом, то непрактичным человеком, про¬
явил в данном вопросе завидную деловую хватку и оператив¬
ность. Тем самым Джефферсон обеспечил условия для беспре¬
пятственного развития сообщества фермеров-собственников.
Ради этого он пошел и на нарушение «узкого» толкования кон¬
ституции, и на самовольное заключение соглашения, и на вре¬
менное увеличение государственного долга. Главное было в
том, что появлялась возможность сделать американцев «счаст¬
ливым^ и процветающим народом», «обладающим избранной
страной, в которой хватит места для наших потомков в тысяч¬
ном и тысячном поколениях»6, как и обещал Джефферсон,
вступая в должность.
Однако по-настоящему приступить к освоению Запада аме¬
риканцы смогли только после англо-американской войны
1812—1815 гг., когда были урегулированы споры с европейски¬
ми державами о границах их владений в Северной Америке,
а индейские племена разбиты, замирены и оттеснены. Следует
отметить, что для американцев, переселявшихся на Запад, и в
первую очередь фермеров, наиболее многочисленного и демок¬
ратически настроенного слоя, эти земли были в полном смысле
слова «свободными», ибо индейское население они считали
просто «лишним». Именно поэтому скваттеры и фермеры, са¬
мые многочисленные носители наиболее прогрессивного вари¬
анта развития капитализма, были крайне непримиримо, жесто¬
ко настроены по отношению к индейскому населению. Нача¬
лось бурное заселение Запада. Это было непростым и нелег¬
ким делом. Трудности заключались не только в освоении не¬
тронутых, необжитых земель, зачастую при отсутствии средств
и путей сообщения. Федеральное правительство в начале XIX в.
смотрело на общественные земли как на источник дохода, их
продажа по максимальным ценам призвана была без особого
труда и высоких налогов обеспечить все финансовые потреб¬
ности государства. Представители же Запада, вроде Томаса
Харта Бентона (сенатора от Миссури), считали такую систе¬
му «отвратительной» и требовали, чтобы общественные земли
распределялись между действительными поселенцами для засе¬
ления и обработки 7.
В 20-е годы XIX в. в Соединенных Штатах рука об руку
шли борьба за демократизацию политической жизни и реше¬
ние аграрного вопроса. Широкие слои населения требовали
6 A Compilation of the Messages and Papers of the Presidents/Ed. by
J. Richardson. Wash., 1902. Vol. I. P. 323.	.
7 The Government and the Economy. 1783—1861/Ed. by G. Goodrich In¬
dianapolis; N. Y., 1967. P. 149—150.
36

ликвидации всевозможных ограничений избирательного права,
главным образом имущественных цензов. К концу 30-х годоа
в большинстве штатов право голоса имели все взрослые белые
мужчины. По тем временам это было необычайно широкое из¬
бирательное право, за рамками которого, однако, оставались
женщины и небелое население. Американцы боролись за ли¬
берализацию доступа к общественным землям, снижение цен,
уменьшение минимальных размеров продаваемых участков,,
признание преимущественных прав первых поселенцев. Для
приобретения земельного участка требовалось немало средств.
Даже после снижения в 1820 г. минимального размера прода¬
ваемого участка до 80 акров при цене 1 долл. 25 цент, за акр
за необработанную, дикую землю приходилось платить не
меньше 100 долл., не считая расходов на приобретение инвен¬
таря, скота и необходимейшие постройки. Между тем в 20-е
и 30-е годы средняя американская семья могла накопить 500
долл, примерно за 10 лет8.
Настоящим бедствием для фермеров, желавших обзавестись
собственной землей, стали спекулянты, приобретавшие общест¬
венные земли с торгов большими кусками по недоступным для
фермера ценам, а потом продававшие им в розницу втридоро¬
га. Как правило, спекулянты были крепко связаны с финансо¬
выми учреждениями, поэтому неудивительно, что и они, и са¬
ми банки уже с начала XIX в. стали всеми проклинаемыми
деталями повседневной жизни сельской Америки9. В ряде шта¬
тов периодически вспыхивали конфликты между должниками,
по преимуществу фермерами, и кредиторами, причем каждая
из сторон стремилась захватить контроль над властью в шта¬
те и принять выгодные для себя законы. Иногда это приводи¬
ло к затяжной борьбе между законодательным собранием шта¬
та и его верховным судом, иногда в штате появлялись два за¬
конодательных собрания, не признававших друг друга, иногда
дело доходило и до вооруженной борьбы 10. Экономику страны
периодически сотрясали кризисы, сильно ударявшие по сель¬
скому хозяйству. С 1802 по 1858 г. кризисы и депрессии заня¬
ли почти 240 месяцев11.
Жизнь американского фермера была нелегка, но движение
на Запад неуклонно продолжалось. С 1800 по 1860 г. было про¬
дано более 160 млн акров общественных земель; начиная с
конца 20-х годов — не меньше миллиона акров в год, а иног-
да объемы продаж были необычайно высоки (1835 г. — 12,5 млн,
8 America’s History/Ed. R. Wilson. Chicago, 1987. P. 324.
9 Niles’ Weekly Register. 1818. 1 March. P. 1; 7 March. P. 23; 1819.
8 P 192
'" Syndor Ch The Development of Southern Sectionalism. 1819—
1848. Louisiana State Univ. Press, 1968. P. 114-115, 119; McCormick R.
The Second American Party System; Party Formation in the Jacksonian Era.
N Y 1966 P 213
11 Подсчитано no: Encyclopedia of American History 6th ed/Ed. R. Mor¬
ris. N. Y„ 1982. P. 746.
37

1836 г. — 20,1, 1854 г. — 12,8, 1855 г. — 11,9 млн акров) 12.
Долгие десятилетия экономика Соединенных Штатов остава¬
лась по преимуществу аграрной. В сельском хозяйстве была
занята большая часть трудоспособного населения: на рубеже
XVIII—XIX вв. почти три четверти всей рабочей силы, к нача¬
лу гражданской войны около двух третей 13. Хотя темпы роста
населения были довольно высоки (вплоть до гражданской вой¬
ны каждое новое десятилетие оно увеличивалось более чем на
треть, достигнув к 1860 г. 31443 тыс. человек), его плотность,
учитывая огромную территорию страны и возможность пере¬
селения на западные земли, была невысокой. В условиях отсут¬
ствия резко очерченных сословных перегородок на фоне бур¬
ного экономического роста, продолжавшегося, несмотря на кри¬
зисы, это создало хорошие возможности для социальной мо¬
бильности. Именно к этому периоду, к первой половине XIX в.,
относится характеристика К. Маркса: «... в Соединенных Шта¬
тах Северной Америки, где классы хотя уже существуют, но
еще не отстоялись и в беспрерывном движении постоянно об¬
новляют свои составные части и передают их друг другу, где
современные средства производства не только не сочетаются с
хроническим перенаселением, а, наоборот, восполняют относи¬
тельный недостаток в головах и руках и где, наконец, лихора¬
дочное, полное юношеских сил движение материального произ¬
водства, которое должно освоить новый мир, не дало ни време¬
ни, ни случая покончить со старым миром призраков» 14.
После принятия в ходе гражданской войны закона о гом¬
стедах, открывшего фермерам практически бесплатный доступ
к наделу в 160 акров на западных землях, развитие американ¬
ского сельского хозяйства «вширь» продолжалось. С 1860 по
1870 г. число ферм выросло, правда, незначительно — с 2044 тыс.
до 2660 тыс., зато в последующее десятилетие оно почти удвои¬
лось, достигнув к 1880 г. 4009 тыс. Несмотря на бурный рост
промышленности, произвол банков и железнодорожных компа¬
ний, число ферм в США продолжало увеличиваться вследст¬
вие продовольственного спроса на мировом рынке. Высшей
точки этот процесс достиг в 1920 г. (6454 тыс. ферм), причем
стоимость всего имущества на фермах, включая землю, также
достигла максимального значения за весь предыдущий пе¬
риод — 78386 млн долл., а затем начала падать 15. На фоне раз¬
вития сельского хозяйства Европы это был поразительный про¬
цесс. В Англии сельское хозяйство в ходе становления в нем
капиталистических отношений прошло сначала через кровавый
кошмар огораживаний, а после отмены в первой половине
12 Подсчитано по: Historical Statistics of the United States: Colonial
Times to 1970. Wash., 1975. Pt. 1. P. 430.
13 Подсчитано no: Historical Statistics... P. 138—139.
14 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 8. С. 127.
15 Historical Statistics... Р. 457.
38

хлебных законов английский фермер попал под уда»
дешевого импорта. На востоке Европы шел медленный иУму¬
чительный процесс развития капитализма в сельском хозяйстве
по «прусскому» пути, крайне болезненному для широких сло¬
ев сельского населения. Несколько лучше была ситуация во
Франции, где на положении дел сказывались результаты оево-
ЛЮЦИИ конца XVIII в., крепко ударившей по феодальным поряд-
кам. Однако и там, достигнув в первой половине XIX в свое¬
го высшего Расцвета, крестьянское хозяйство стало приходить
в упадок в 50 60-е годы начался массовый исход из деревни
сельской бедноты, продававшей рабочую силу, в 80-е неуклон¬
но сокращалось число мелких и средних крестьян-собствен¬
ников1*. Поэтому развитие сельского хозяйства в Соединен¬
ных Штатах,^несомненно, создавало определенную основу для
представлений об «исключительности» североамериканского
варианта развития, варианта-, благоприятного для среднего и
мелкого собственника.
Реальный ход событий не был столь идиллическим. Жизнь
сельской Америки была полна серьезных конфликтов: между
должниками и кредиторами, действительными поселенцами и
спекулянтами, скваттерами и властями, а позднее — между
фермерами и железнодорожными компаниями. В столкновени¬
ях первой половины XIX в. определялась судьба, будущее
направление развития капитализма в США, формировалась
основа для будущего экономического прогресса. Важно под¬
черкнуть, что борьба эта шла за обладание собственностью,
удержание и преумножение ее. Специфические условия накла¬
дывали на этот процесс, шедший исключительно в рамках
частнособственнических ценностей, свой отпечаток. Наличие
земель на Западе вселяло надежду стать собственником, вновь
подняться на ноги после неудачи. Даже если реальной возмож¬
ности уже не было — сохранялась иллюзия. В условиях по¬
стоянной территориальной экспансии и текучей социальной
структуры родился и окреп миф о Западе, последний приобре¬
тал значение символа социальной мобильности, возможности
попытать счастья, все поправить. Начав формироваться в пер¬
вые десятилетия XIX в., эти представления обрели впоследст¬
вии в сознании американцев прямо-таки чеканные формы:
«... все мы собираемся когда-нибудь поехать на Запад. На За¬
пад ты едешь, когда истощается почва и на старое поле насту¬
пают сосны. На Запад ты едешь, получив письмо со словами:
беги, все открылось. На Запад ты едешь, когда, взглянув на
нож в своей руке, видишь, что он в крови. На Запад ты едешь,
когда тебе скажут, что ты — пузырек в прибое империи. На За¬
пад ты едешь, услышав, что там в горах полным-полно золота. *
16 А до А. В. Крестьяне и Великая французская революция: Крестьян¬
ское движение в 1789—1794 гг. М., 1987. С. 362—363.
39

На Запад ты едешь расти вместе со страной. На Запад ты
едешь доживать свой век. Или просто едешь на Запад» 17.
Важным элементом представлений, способствовавших фор¬
мированию мифа об особом пути развития Соединенных Шта¬
тов, стала картина материального изобилия, естественного бо¬
гатства страны, доступного любому предприимчивому и трудо¬
любивому поселенцу. Один из таких поселенцев, прибывший в
Америку, писал в 1818 г.: «Это страна, где можно жить при¬
певаючи, ... где можно найти поля длиной в 60 миль и ши¬
риной в 10 без единого камешка или палки на них по два
доллара за акр, способные производить от шестидесяти до ста
бушелей кукурузы на каждом акре, они слишком плодородные
для пшеницы или любого другого злака... Я полагаю, что ви¬
дел на земле гниющими больше яблок и персиков, чем может
вместить весь британский флот.. В Огайо я был на многих
плантациях, на которых уже и не могли сказать точно, сколь¬
ко же у них свиней. .. .У них здесь такие стада индюшек, гу¬
сей, уток и поросят, что ты был бы удивлен. .. .У беднейшей
семьи есть корова или две и несколько овец. Осенью они могут
собрать столько яблок и персиков, что хватит на целый год.
Здесь отличное ржаное виски, яблочное и персиковое бренди
по сорок центов за галлон, думаю» равное рому. .. .Беднейшая
семья садится за стол три раза в день и стол такой, как в день
свадьбы, — чай, кофе, говядина, птица, пироги, яйца, соленья,
хороший хлеб, их любимой выпивкой служит виски или перси¬
ковое бренди. Скажи, разве в Англии так?» 18. Действительно,
эта картина, даже если принять во внимание возможные пре¬
увеличения, служит разительным контрастом хорошо извест¬
ным по работе Ф. Энгельса описаниям еды, одежды и жилищ
английских рабочих.
Интенсивное развитие фермерских хозяйств, не отягченных
ни чрезмерными налогами, ни феодальными повинностями, ве¬
ло к дешевизне продуктов питания на внутреннем рынке. Евро¬
пейские путешественники в один голос отмечали в это время
изобилие, разнообразие, доброкачественность и дешевизну про¬
довольствия 19. Такое положение в конечном счете было на ру¬
ку предпринимателям. В условиях дефицита рабочей силы
низкие цены на продовольствие способствовали некоторому па¬
дению ее стоимости.
17 У о р р е н Р. П. Вся королевская рать: Приди в зеленый дол/Пер.
с англ. М., 1983. С. 316.
18 Цит. по: Tyler А. Op. cit. Р. 17.
19 Pessen Е. Jacksonian America: Society, Personality and Politics.
N. Y., 1978. P. 21. Следует отметить, что хорошо нам знакомый малосимпа¬
тичный персонаж — папаша Гекльберри Финна, бывший, в сущности, типич¬
ным люмпеном, алкоголик и бездельник, мог позволить себе сравнительно
приличное питание. В его обиталище находились не только выпивка, но и
сахар, кофе, грудинка, мука (Твен М. Приключения Тома Сойера. При¬
ключения Гекльберри Финна. М., 1985. С. 247—248).
40

Если для судеб сельского хозяйства США чрезвычайно бла-
гоприятное значение имело оптимальное сочетание природных
и социальных факторов, то не меньшую роль сыграла и удач¬
ная комбинация природных условий с особенностями населе¬
ния, своего рода «человеческого фактора». Страну заселяли
переселенцы и потомки переселенцев — людей сильных и ре¬
шительных, способных сорваться с привычных^ насиженных
мест, выломаться из веками установленного порядка, пересечь
океан20 и, едва передохнув на новом месте, устремиться даль¬
ше, на западные земли, где их ждала только тяжелая рабо->
та — передвижение по примитивным дорогам, борьба за полу¬
чение участка земли, раскорчевка леса или пахота нетронутой
прерии, что само по себе требовало немало сил. При таком об¬
разе жизни легко рушились привычные стереотипы поведения.
Иностранные гости видели неотесанность, грубые, с точки зре¬
ния чопорных англичан или изысканных французов, манеры
американцев. Часто их считали скучными, лишенными способ¬
ности к утонченным искусствам и удовольствиям21. Никто не
отрицал одного — их бьющей через край энергии, предприим¬
чивости. «Америка со . своими неисчерпаемыми ресурсами, с
огромными залежами угля и железной руды, с неслыханным
изобилием водяной силы и судоходных рек, но в особенности
со своим энергичным и деятельным населением, в сравнении с
которым и англичане сонные флегматики, — Америка мене$
чем в десять лет создала промышленность, которая уже теперь
конкурирует с Англией’... Если есть страна, способная захва¬
тить в свои руки промышленную монополию, то это Амери¬
ка»22, — писал в 1845 г. Ф. Энгельс. К концу XIX в. условия
развития американского капитализма, социально-экономиче¬
ская и культурная специфика выработали .в психологии аме¬
риканцев такие качества, которые иностранные наблюдатели,
как бы они к ним ни относились, не могли не уважать23.
20 Даже во времена Токвиля, который пересекал Атлантику в наибо¬
лее комфортных для того времени условиях, путешествие это требовало- вы¬
носливости. Судно, на котором Токвиль и его спутник преодолели океан,,
вынуждено было, прежде чем попасть в порт назначения, зайти в ближай¬
шую гавань, чтобы пополнить съестные припасы. Что же говорить о тех, кто
пускался в такой путь прежде или в менее привилегированных условиях?
(Маккарти Ю. Вновь посетив Америку... Спустя 150 лет после путе¬
шествия А. де Токвиля/Пер. с англ. М., 1981. С. 17).
21 Tocqueville А. Op. cit. Р. 466.
22 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. С. 514.
23 Вот что писал в конце XIX в. Н. Г. Гарин-Михайловский, человек,
которого вряд ли можно заподозрить в слепом преклонении перед мате¬
риальным изобилием и техническим прогрессом: «...я думаю, что для того,
чтобы оспаривать такую постановку вопроса... надо ему противопоставить
нечто такое же, как и у американцев: сытого, здорового, интеллигентного
работника. И если его нет, если есть только нищий, истощенный, изъеден¬
ный болезнями, круглый в своем невежестве дикарь, то все доводы в поль¬
зу этого дикаря будут такими же неубедительными и дикими, как и сам
этот дикарь.
41

Тем не менее уже в первые десятилетия XIX в. ни предпри¬
имчивость, ни энергия не были для американцев, прежде все¬
го трудящихся, гарантией хотя бы безбедного существования.
В начале 30-х годов, какой бы ни была экономическая ситуа¬
ция, наплыв заключенных в тюрьму, например Бостона, за дол¬
ги не ослабевал. Росло число нищих, получавших официаль¬
ную помощь, — в 1834 г. в городе с населением в 80 тыс. че¬
ловек ежегодно получали ее более 5 тыс. В Нью-Йорке рабо¬
чие часто не только с трудом могли найти работу, но были
столь бедны, что даже непродолжительная болезнь грозила им
разорением24.
Следует сказать, что в поднимавшейся на ноги американ¬
ской промышленности были отчетливо видны все черты, свой¬
ственные этой стадии развития капитализма. В Новой Англии,
где тогда набирала обороты текстильная промышленность, ос¬
новной частью рабочей силы были молодые женщины. Рабо¬
чий день в конце 1820-х — начале 1830-х годов продолжался
13, а иногда и 14 часов при трех праздниках в году и полу-
тюремном режиме в фабричных общежитиях. Только наиболее
умелые могли зарабатывать на текстильных предприятиях от
2 до 2 долл. 75 цент. Широкое использование женского и дет¬
ского труда привело к тому, что в конце 30-х годов заработки
мужчин также упали примерно с 4 до 3 долл.25 Развитие
фабричной системы наложило отпечаток даже на внешний об¬
лик городских рабочих: по наблюдениям 1815—1840 гг. они
были в среднем на два с половиной дюйма ниже сельских, при¬
чем средний рост и тех и других стал понижаться с начала
30-х годов26.
Однако не следует забывать, что в целом заработная пла¬
та продолжала расти (индекс ее в 1820—1829 гг. составил 46,
в 1830—1839 гг. — 48, в 1840—1849 гг. - 56, в 1850—1859 гг. —
52 пункта при 100 в 1913 г.27). В 30-е годы XIX в. началась
борьба за 10-часовой рабочий день.
В ней принимали участие партии, появившиеся и активно
действовавшие в Пенсильвании и Нью-Йорке в конце 20-х —
первой половине 30-х годов. В число их требований входили
10-часовой рабочий день; отмена заключения за долги; право
Что противопоставить... Гениально описанную смерть нашего хозяина
и его работника?..
...Всей высоты своей культуры Америка достигла только совершенно
(свободным, ничем не стесняемым трудом. ...В этом только залог успеха,
залог прогресса. Все остальное — застой, где нет места живой душе, где
тина и горькое непросыпное пьянство все того же раба, с той только раз¬
ницей, что цепь прикована уже не к барину, а к земле» (Гарин-Михай¬
ловский Н. Г. Рассказы. Очерки. Письма. М., 1986. С. 264, 268).
24 Pessen Е. Most Uncommon Jacksonians. The Radical Leaders of
ithe Early Labor Movement. Albany, 1967. P. 7.
25 Pessen E. Jacksonian America... P. 119.
26 America’s History... P. 289.
27 Encyclopedia of American History. P. 764.
42

должника, особенно мастерового, сохранять до уплаты долга
часть имущества, особенно инструменты; отмена всякого рода
монопольных хартий, дискриминационных условий службы в
ополчении штатов и, наконец, всеобщее бесплатное обучение.
Эти партии были не столько рабочими, сколько представляли
общедемократические интересы широких слоев населения го¬
рода — ремесленников и предпролетариата. Руководили ими
выходцы из имущих классов. Борьба партий способствовала
также превращению американцев в высококвалифицированную
по тем временам рабочую силу. В 1836 г. был издан приказ о
10-часовом рабочем дне на одной из государственных верфей.
В 1840 г. президент Ван-Бюрен издал исполнительный приказ
о 10-часовом рабочем дне для всех «рабочих и механиков», за¬
нятых на федеральных работах. Средний рабочий день на
фабрике составлял тогда 11,4 часа. В 40-е и 50-е годы зако¬
нодательство о 10-часовом рабочем дне было принято в ряде
северных и среднеатлантических штатов. К I860 г. это стало
правилом для рабочих средней и высокой квалификации. Иск¬
лючением были текстильные предприятия Новой Англии.
Одним из важнейших условий, позволявших американским
рабочим сохранять сравнительно высокий по сравнению с Ев¬
ропой28 уровень жизни, стал хронический дефицит рабочей си¬
лы. На первых порах промышленного развития еще немалую
роль играл прежний полурабочий-полуремесленник. Интенсив¬
ное становление фабричного производства началось в 40—50-е
годы. Развитие же широкомасштабного массового производст¬
ва, тяжелой промышленности, использовавшей малоквалифи¬
цированный дешевый труд иммигрантов из стран Южной,
Юго-Восточной и Восточной Европы, пришлось на последние
три десятилетия XIX в. В начале века американский рабочий
имел очевидные преимущества перед своим собратом из Ев¬
ропы.
В первой половине XIX в. существовал ряд факторов, бла¬
гоприятствовавших развитию американской промышленности.
Постоянное поступательное развитие сельского хозяйства, рост
числа ферм и плантаций создавали необычайно выгодную си¬
туацию для развития промышленности — как в смысле спро¬
са, так и в отношении дешевизны сырья и продовольствия.
Низкие цены на сырье и топливо часто даже тормозили тех¬
нический прогресс. Так, например, переход на коксовую плав¬
ку сдерживался дешевизной и доступностью дров. В 70-е и 80-е
28 В конце 40-х годов XIX в. квалифицированный рабочий в Париже
получал от 850 до 1200 франков в год при минимальной норме потребления
около 1 тыс. франков. Лишь наиболее квалифицированные специалисты-ме¬
таллисты зарабатывали Д(> 3 тыс. франков в год. Американский рабочий в
среднем получал от 350 до 1200 долл. Обменный курс составлял 4,5—5,5
франка за 1 доллар. Следует учитывать также весьма существенную раз¬
ницу в стоимости продовольствия (подсчитано по: Кожокин Е. М. Фран¬
цузские рабочие: от Великой буржуазной революции до революции 1848 г.
М., 1985. С. 152; Tocqueville А. Op. cit. Р. 213).
43

годы на бурно развивавшихся железных дорогах, переживав¬
ших свой «золотой век>, появились колоссальные деревянные
конструкции, что было обусловлено баснословной дешевизной
материала. Обилие водной энергии, особенно в Новой Англии,
позволяло обходиться на фабриках без применения паровых
двигателей. Возможности использования силы падающей воды
в промышленном производстве были исчерпаны только к 40-м
годам. С другой стороны, дефицит рабочей силы вызвал к
жизни раннюю механизацию, стандартизацию производства.
В 30—50-е годы XIX в. в жизнь американцев прочно вошли не
только кольтовские револьверы, но и жатки Маккормика,
швейные машинки Зингера. Для изготовления стандартизиро¬
ванной продукции потребовалось создание специальных стан¬
ков, основанных на новых принципах. Эти достижения быстро
распространились и на другие отрасли производства. Накану¬
не гражданской войны пять часовых предприятий Коннектику¬
та, используя самые современные по тому времени станки,
производили полмиллиона часов в год. Те же принципы были
внедрены в обувное дело и позволили создать машины для по¬
шива обуви. Уже на Лондонской выставке 1851 г. американцы
сумели поразить англичан своими станками. Кольт и Мак¬
кормик создали в Англии филиалы своих фирм. Удивление
англичан сменилось тревогой, и они вынуждены были отпра¬
виться за океан изучать постановку дела на американских
предприятиях.
Развитие капиталистической экономики на огромной терри¬
тории стимулировало развитие средств сообщения и связи.
В 30-е и 40-е годы неотъемлемой частью американского пейза¬
жа уже были пароход и железная дорога. С 40-х годов успеш¬
но функционировал электрический телеграф.
Все эти новации вели к удешевлению многих предметов пот¬
ребления и услуг, доступных в других странах только зажиточ¬
ным людям. В результате во время гражданской войны на по¬
ле боя войска перебрасывались по железным дорогам, у по¬
бережья Америки сражались броненосные корабли, американ¬
ский солдат шел в бой не только с винтовкой в руках, но и в
фабричной обуви, в форме, сшитой на швейной машинке и с
дешевыми часами в кармане. Вскоре после войны начал преоб¬
ражаться облик деловых контор и учреждений. Переписчика
начала заменять доведенная за 20 с лишним лет до коммерче¬
ских образцов пишущая машинка — продукт высокого по то-
.му времени развития точного машиностроения.
Великое множество больших и малых достижений подобно-
го рода создавало реальную основу для представлений о Сое¬
диненных Штатах как об изобильной, процветающей стране
с высоким уровнем жизни, притом для довольно широких ело-
<ев населения.	г
Формированию стереотипа об особом пути развития Соеди¬
ненных Штатов способствовали и некоторые особенности функ¬
44

ционирования политической системы и государственного аппа¬
рата, делавшие их непохожими на то, что существовало тогда
в Европе.
Еще вступая в должность, президент Т. Джефферсон про¬
возгласил одной из своих главных задач создание «мудрого и
бережливого правительства»29, действующего строго в рамках
конституции. Именно такое правительство, по его мнению, мог¬
ло уберечь республиканский строй от самых больших опасно¬
стей, грозящих ему изнутри. Создание и содержание регуляр¬
ной армии и флота в мирное время он считал несовместимым
с основами демократического правления. Придя к власти,
Т. Джефферсон попытался провести свои взгляды в жизнь.
В 1,5 раза была сокращена армия — в ней насчитывалось те¬
перь чуть больше .3300 человек, притом она была рассредото¬
чена мелкими подразделениями на западной границе, сокра¬
щено количество военных судов, часть их была продана, поло¬
вина оставшихся выведена в резерв. Защита побережья пору¬
чалась мелким судам береговой обороны30. Джефферсон и его
последователи полагали, что регулярная армия понадобится
только в самом начале войны. Затем на защиту страны вста¬
нет, утверждал Джефферсон в 1805 г., не менее 300 тыс. моло¬
дых бойцов ополчения штатов в возрасте от 18 до 26 лет, пол¬
ных сил и патриотического энтузиазма31. В период же обостре¬
ния международной ситуации, когда действия воевавших стран
задели интересы Соединенных Штатов, Джефферсон предпо¬
чел использовать новое по тем временам средство — экономи¬
ческое давление. В конце 1807 г. было наложено эмбарго на
американскую внешнюю торговлю. Предполагалось, что евро¬
пейские участники конфликта не смогут обойтись без поставок
из Северной Америки — прежде всего продовольствия — и
вынуждены будут считаться с позицией США.
Действительность принесла горькое разочарование. Джеф¬
ферсон обогнал свое время: экономика европейских стран ока¬
залась нечувствительной к мерам американского правительст¬
ва, вызвавшим недовольство в самих США. Еще хуже дела
пошли во время англо-американской войны 1812 1815 гг., пе¬
ред началом которой «военные ястребы» мечтали по меньшей
мере о немедленном захвате Канады. Решив создать армию в
58 тыс. человек, федеральное правительство не смогло собрать
и половины, ополчение отказывалось воевать за пределами
•своих штатов. Англичане захватили и безнаказанно сожгли
столицу страны, правительству пришлось спасаться бегством.
Отдельные победы на море не меняли хода событий то бы¬
ли схватки единичных кораблей, а основные силы английско¬
го флота, насчитывавшего сотни единиц, в дело еще не всту¬
пали. Американцев спасла ситуация в Европе: к концу 1814 —
29 A Compilation of the Messages and Papers ... Vol. 1. P. 323.
so История США: В 4 т. М., 1983. Т. I. С. 266-267
31 A Compilation of the Messages and Papers... Vol. 1. P. 383.
45

началу 1815 г. Англия была слишком обеспокоена положением
дел на континенте, ей нужна была свобода рук. Именно поэто¬
му представителям Соединенных Штатов удалось сравнитель¬
но легко подписать в Генте мир с Великобританией32. Сама
же, Англия тогда уже уверенно выходила на путь промышлен¬
ной революции, политика меркантилизма изживала себя, на
Соединенные Штаты начали смотреть как на выгоднейший ры¬
нок сбыта, доступ на который следовало обеспечить договора-
ми о взаимной торговле.
Фактически уже после заключения мира американцам по¬
счастливилось одержать единственную победу в этой войне.
Окончательно обнаглев от легких побед над плохо вооружен¬
ными и еще хуже руководимыми американцами, англичане ре¬
шили в придачу к Вашингтону разорить и Новый Орлеан.
Неожиданно они натолкнулись на более-менее грамотно орга¬
низованную оборону во главе с генералом Э. Джексоном и по¬
несли значительные потери от артиллерийского огня. Неудача
англичан была бесспорной, и военные действия тут же и за¬
вершились. А в представление американцев прочно вошел миф
о том, что у Нового Орлеана предводительствуемые Джексо¬
ном ополченцы из Кентукки, вооруженные длинными охотничь¬
ими ружьями, взяли верх над прославленными ветеранами
Веллингтона. Э. Джексон был сразу же возведен в ранг воен¬
ного таланта первого разряда. В сознании как рядовых аме¬
риканцев, так и государственных деятелей США утвердилось
мнение, что существовавшая система обороны страны вполне
достаточна.
После англо-американской войны на протяжении многих лет
во всех трех видах вооруженных сил США — армии, флоте и
морской пехоте, — вместе взятых, насчитывалось около 12 тыс.
человек, из которых примерно десятую часть составляли офи¬
церы33. Сухопутная армия США, насчитывавшая около поло¬
вины вооруженных сил, занималась в основном войнами с ин¬
дейцами. Поэтому гражданская война началась с объявления
федеральным правительством призыва в армию добровольцев,
лишь затем оно перешло к набору. Выгодная для Соединенных
Штатов внешнеполитическая ситуация, сохранявшаяся на всем
протяжении XIX в., способствовала тому, что страна могла об¬
ходиться без серьезной постоянной армии. Многочисленные
«полковники» и «майоры», которыми пестрела политическая
жизнь отдельных штатов, числились по национальной гвардии,
ополчению штатов, т. е. фактически оставались плантаторами,
землевладельцами, предпринимателями. И формирования и
звания эти имели чисто политическое значение. Участие в на¬
циональной гвардии, организованной по милиционной системе,
все больше становилось вопросом политического равноправия,
32 Dangerfield G. The, Era of Good Feelings. N. Y., 1963. P. 74—
91.
33 Historical Statistics... Pt. 2. P. 1141—1143.
46

сборы подразделении все чаще играли роль митингов, собра¬
нии полноправных избирателей. Однако для борьбы с индей¬
цами и подавления немногочисленных выступлений негров-ра¬
бов хватало и этих вооруженных сил. Исключение составил
лишь период гражданской войны.
Такое положение вело, во-первых, к тому, что в XIX в. в
Соединенных Штатах практически не существовало касты про¬
фессиональных военных, игравших столь заметную роль в Ев¬
ропе. Во-вторых, американцы не знали налогов, взимаемых на
содержание армии. В-третьих, и это, пожалуй, самое главное,
они не знали самого тяжелого и страшного налога — налога
кровью, столь хорошо знакомого жителям всех европейских
стран с конца XVIII — начала XIX в. Отсутствие военной
касты и солдатчины делало Соединенные Штаты в глазах мно¬
гих европейцев действительно исключительной страной.
Незначительным был и федеральный государственный ап¬
парат. В 1816 г. его общая численность составила 4837 чело¬
век, из которых 535 находилось в Вашингтоне, в 1821 г. эти
данные соответственно составили 6914 и 603 человека, в
1831 г. — 11491 и 666. в 1841 г. — 18038 и 1014, в 1851 г. —
26 274 и 1533, в 1861 г. — 36 672 и 2199 человек. Характерно,
что крупнейшим по числу занятых было федеральное почто¬
вое ведомство, где в 1816—1821 гг. работало 69% всех заня¬
тых на оплачиваемых должностях федерального аппарата, в
1851 —1861 гг. — 82—83% 34. Тем не менее почти в каждой из¬
бирательной кампании раздавались призывы сократить непо¬
мерно раздувшийся и слишком дорого обходящийся стране го¬
сударственный аппарат.
Во что же реально обходилась американцам деятельность
федерального правительства? За 1789/91—1842 гг. государст¬
венный бюджет 35 раз сводился с превышением доходов над
расходами и всего 17 раз был дефицитным. Государственный
долг, достигнув максимального значения — 127 335 тыс. долл,
в 1815 г., к 1825 г. составил 81054 тыс., а в 1834 и
1835 гг. — 38 тыс. долл., затем поднялся до 15—20 млн35.
Основой доходов федерального правительства в период до
гражданской войны были таможенные сборы. Они составляли
в среднем около 90% всех денег, поступавших в федеральный
бюджет. В 1789—1791 гг. они дали 99,5% всей приходной час¬
ти. Редчайшим исключением были 1835—1837 гг., когда поступ¬
ления от таможен дали всего 45—55% от всех государствен¬
ных доходов. Такое их понижение объясняется резким увели¬
чением доли доходов от продажи общественных земель, при¬
несших тогда соответственно 42—49% государственных дохо¬
дов. Обычно доходы от продажи общественных земель, быв¬
шие второй по величине статьей доходов, составляли от 3 до
34 Ibid. Р. 1102—1103.
35 Ibid. Р. 1104.
47

17% бюджета. Наиболее же интересную картину дают всевоз¬
можные внутренние сборы, т. е. всевозможные налоги. Их доля
и изначально была невелика, существенных значений — до
11% — она достигала только в период англо-американской
войны. В мирное же время она была вовсе ничтожной — с
начала 20-х годов всего какие-то доли процента, а к началу
40-х была почти незаметна в бюджете. С 1847/49 до 1863 г.,
до разгара гражданской войны, данная статья вообще не чис¬
лилась в государственном бюджете36. Это означало, что аме¬
риканцы фактически не несли и такого налогового бремени, хо¬
рошо знакомого европейцам.
Среди расходов федерального правительства, вокруг кото¬
рых кипели постоянные политические страсти, было проведение
внутренних улучшений — создание путей сообщения, необхо¬
димых для нормального функционирования экономики и ос¬
воения западных земель. Федеральный бюджет финансировал
деятельность почтового ведомства и землеустроительной кон¬
торы, нарезавшей поселенцам участки и получавшей от них
платежи. Наличие общественных земель, систематически пере¬
даваемых и в руки отдельных штатов, помогало и там не де¬
лать налоги слишком обременительными.
Американцы весьма ревниво, с подозрением относились ко
всем попыткам увеличить расходы на содержание государст¬
венного аппарата. Правительство считали по-прежнему «неиз¬
бежным злом». Выдвинутое в 1816 г. предложение о повыше¬
нии жалования членам конгресса с 6 долл, в день в период
сессий до 1500 долл, в год подвергалось резкой критике. На
очередных выборах в конгресс 2/3 тех, кто подвергался напад¬
кам, обвинениям в стремлении набить карман за казенный
счет, потеряли свои места. Расходы на содержание государст¬
венного аппарата вызывали у иностранцев изумление. А. де
Токвиль, сравнивая расходы американцев и французов, пи¬
сал, что посыльный в американском департаменте финансов
получал в год 3734 франка (в пересчете с долл.), посыльный
во французском министерстве финансов — 1500 франков; са¬
мый низкооплачиваемый клерк того же департамента у аме¬
риканцев — 5420 франков, а во французском министерстве —
1000—1800 франков; наиболее высокооплачиваемый клерк у
американцев — 8672 франка, у французов — 3200—3600;
главный клерк, заведущий канцелярией, стоил американско¬
му бюджету 10 840 франков в год, во Франции — 20 000 фран¬
ков; государственный секретарь США получал 32 520 фран¬
ков в год, а министр финансов, например, Франции — 80 000
франков и при этом плакался, что при Империи на таком по¬
сту платили вдвое больше; президент США получал, по под¬
счетам Токвиля, 135 тыс. франков, а король Франции — 12
млн франков в год. Для сравнения отмечалось, что губернато¬
36 Подсчитано по: Historical Statistics... Pt. 2. Р. 1106.
48

ру штата Огайо, в котором к тому времени жило свыше мил¬
лиона жителей, платили 1200 долл., или 6500 франков37. Низ¬
шие должности, таким образом, оплачивались в Соединенных
Штатах гораздо лучше, чем в Европе, а высшие — намного
скромнее.
Анализируя эту проблему, Ф. Энгельс писал в «Новой Рейн¬
ской газете», сравнивая бюджет Соединенных Штатов, не¬
давно завершивших войну с Мексикой, и прусский бюджет
мирного времени: «Таким образом, в то время, как 21 мил¬
лион жителей североамериканской республики, при их бла¬
госостоянии, даже богатстве, отдают государственной кассе
едва только 26 миллионов долларов, — т. е. по прусскому кур¬
су меньше 38 миллионов талеров, — 16 миллионов пруссаков,
при их относительной бедности, должны ежегодно бросать в
пасть государственной казны 94 миллиона талеров, и она еще
не желает довольствоваться этим.
Но не будем несправедливы!
Североамериканская республика имеет зато лишь изби¬
раемого на четыре года президента, который, правда, делает
для страны больше, чем дюжина королей и императоров, вмес¬
те взятых. Однако он получает за это только скудное жа¬
лованье в 37 тысяч талеров (по прусскому курсу) в год.
В этой ничтожной сумме в 37 тысяч талеров отражается вся
скорбь христианско-германской души «с богом за короля и
юнкерство». Никаких камергеров, придворных ювелиров, ника¬
кого полинания шоссе в Шарлоттенбурге для придворных дам,
никаких охотничьих парков за счет граждан и т. д. О, это
ужасно! Но самое ужасное то, что эти североамериканцы,
этот покинутый богом народ, по-видимому, даже не сознают
этого ужаса, этой дикости...
...Эти буржуазные республиканцы так упрямы, что знать
не хотят наших христианско-германских порядков и даже пред¬
почитают небольшие налоги высоким. ...
Богач-республиканец из Северной Америки и прусский бур¬
жуа относятся друг к другу точно так же, как их бюджеты,
как 37 к 94 миллионам. Один живет по собственной, другой —
по божьей милости; этим-то они и отличаются друг от друга» 38.
До самой гражданской войны в США шли острейшие по¬
литические дебаты по вопросу о соотношении полномочий
власти федеральной и властей штатов. Значительная часть за¬
дач политического механизма, государственной машины реали¬
зовывалась на уровне штатов, включая функции полицейского
надзора. До 30-х годов, до первых реформ государственной
службы, представители федеральной власти на местах с тру¬
дом отделяли исполнение своих официальных функций от соб¬
ственной деловой деятельности. Таким образом, центральный
37 Tocqueville А. Op. cit. Р. 213.
38 Маркс К-, Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 167—169.
49

государственный аппарат в Соединенных Штатах, по крайней
мере до последних десятилетий XIX в., существенно отличался
от европейских образцов. Он и был меньше по размерам, не¬
смотря на громадные просторы страны, и действовал в рамках
политической системы, созданной конституцией. Это не могло
не поражать «среднего» человека, который в Европе был хоро¬
шо знаком с произволом властей.
Возможность, часто сохранявшаяся лишь на уровне надеж¬
ды, стать собственником, обзавестись наделом земли на Запа¬
де, сравнительно высокий уровень жизни, текучесть социаль¬
ной структуры — все это способствовало созданию образа
иной, отличной от Европы страны, где перед трудолюбивым и
предприимчивым человеком открываются широкие перспекти¬
вы. В условиях поступательного развития капитализма в Сое¬
диненных Штатах давали знать о себе противоречия буржуаз¬
ного общества. В Европе, засоренной пережитками феодализ¬
ма, зачастую актуальными были задачи их устранения, это слу¬
жило объективной основой для представлений об «исключи¬
тельности», особом пути Соединенных Штатов, по которому в
^будущем суждено идти остальным народам. В действитель¬
ности же речь шла о специфических проявлениях одних и тех
же противоречий, при том, что в Америке они часто выступа¬
ли в более законченном, чем в Европе, чистом виде.
Картина факторов, формировавших представления об «ис¬
ключительности», будет неполной, если не сказать о том, что
особое положение отдельных районов страны часто создавало
основу для возникновения идеи о своеобразном характере жи¬
телей этих мест. Одним из таких районов, несомненно, был За¬
пад, тогда заметно влиявший на общий климат в стране, дру¬
гим стал Юг. После англо-американской войны начался
«хлопковый бум», продолжавшийся почти до самой граждан¬
ской войны. На некоторое время Юг оказался наиболее свя¬
занной с мировым рынком частью американской экономики.
Основная масса хлопка уходила в Англию, на ее текстильные
фабрики. В результате новый импульс получила система план¬
тационного рабства. Южане прекрасно понимали это. Уже во
время миссурийского кризиса они выступили практически еди¬
ным фронтом, понимая, что речь идет о сохранении основы
всей жизни Юга. Наиболее решительные из них начали вести
разговоры о том, что, если в рамках Союза их права не будут
соблюдены, им ничего не останется, как создать собственную
страну, со своей особой экономикой и культурой39. Для таких
разговоров в первые десятилетия XIX в. имелись определен¬
ные основания.
Помимо особого положения Юга в тогдашней американ¬
ской экономике специфическую роль играла его политическая
39 Letters of Spencer Roane to James Monroe. 1820. 16 Febr. Bulletin
of the New York Public Library. 1906. March. P. 174—175.
50

система, в которой безраздельно господствовала плантаторская
олигархия, сильная своей спайкой, политическим опытом, влия¬
нием на белое население региона. Ведущей фигурой в повсед¬
невной жизни Юга стало сельское джентри, всеми силами
цеплявшееся за свои привилегии — действительные или мни¬
мые40. Южане претендовали на своего рода аристократизм,
противопоставляли себя, так сказать, аристократию естествен¬
ную, «вульгарным землевладельцам, капиталистам и работода¬
телям сегодняшнего дня, которые распоряжаются жизнью и
свободами людей прочнее, чем прежние короли, бароны и
джентльмены». В своих оппонентах они видели вульгарных
парвеню, распевающих псалмы цареубийц, поклоняющихся
Маммоне41. Жители Севера в свою очередь считали южан не¬
веждами, не умеющими в массе своей ни читать, ни писать. Их
манеры оценивались очень критически, в южанах видели гру¬
биянов, склонных к насилию42. Столь взаимная неприязнь
лишь подчеркивала, что Юг представлял собой весьма специ¬
фический район, со своими характерными чертами.
Наличие «региональных» очагов, претендующих на особое
положение, не раз давало о себе знать в XIX в. в Соединенных
Штатах. В первой половине века таким районом была Кали¬
форния, охваченная «золотой лихорадкой», а в конце века —
Аляска. Для каждого района Соединенных Штатов, совершав¬
шего резкий рывок вперед в экономическом развитии, типич¬
ным становилось представление о том, что в стране, идущей
впереди прочих, ведущим является именно он.
Таким образом, уже в первой половине XIX в. еще до граж¬
данской войны складывались объективные основы для форми¬
рования представлений об «исключительности» Соединенных
Штатов.
40 Eaton С. The Growth of Southern Civilization 1790—1860. N. Y.„
1961. P. 19, 297.
41 Slavery Defended. The Views of the Old South/Ed. E. McKitrick. En¬
glewood Cliffs (N. Y.), 1963. P. 39.
42 Eaton C. Op. cit. P. 11.

ГЛАВА 3
ТЕОЛОГИЧЕСКИЕ ТРАКТОВКИ
«АМЕРИКАНСКОЙ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»
Религиозное обоснование доктрины «исключительности», бу¬
дучи самым ранним теоретическим выражением веры в особую
судьбу США, на протяжении всей истории страны остается наи¬
более распространенным и идеологически действенным. Важ¬
ной чертой концепций «американской исключительности» было
то, что они, как правило, не носили характера узкоэтнического
национализма, который был присущ пангерманизму, велико¬
ханьскому или великорусскому шовинизму. Причина понятна:
американская история достаточно наглядно продемонстрирова¬
ла положительные стороны сочетания и синтеза различных
(разумеется, далеко не всех из существующих в стране) куль¬
тур. В силу этого англосаксонский «белопротестантский» мо¬
тив не завоевал широкой популярности, хотя он энергично
насаждался расистами и другими ультраправыми. Это обстоя¬
тельство придало особое значение религиозным интерпретациям
«американской исключительности» как более демократичным и
национально приемлемым.
Как известно, христианство с момента своего возникновения
приобрело интернациональный характер. Его использование
для обоснования идеи «исключительности» облегчалось рядом
доктринальных моментов, легко модифицируемых и приложи¬
мых к тенденциозной трактовке исторических процессов. К их
числу относятся прежде всего ветхозаветные идеи богоизбран¬
ного народа и земли обетованной в сочетании с эсхатологиче¬
скими мотивами Нового завета и — позднее — протестантски¬
ми интерпретациями благодати и промысла.
Первые версии «американской исключительности» появились
в Старом Свете в виде социальных программ и надежд, связан¬
ных с переселением за океан. Поскольку ранняя миграция в
Америку чаще всего была следствием религиозных гонений (за
которыми скрывались также преследования на политической
или национальной почве), она обычно ассоциировалась с биб¬
лейскими злоключениями богоизбранного народа и питала на¬
дежду на обретение в конечном счете земли обета.
Типология религиозных концепций «американской исключи¬
тельности» сложна и нечетка, но она все же позволяет просле¬
дить смещение идеологических акцентов с понятий богоизбран¬
ности, промысла к идеям провиденциализма, особой историче¬
ской судьбы и, наконец, мессианской роли США в мире.
;52

I
Исторически идея «американской исключительности» воз¬
никла в виде культурно-религиозного мифа богоизбранности,
который представлял собой проекцию ветхозаветных эпизодов
и формул на новоанглийскую действительность XVII в. Однако
было бы неверно думать, что идея «исключительности» имеет
лишь религиозные корни. Известный американский историк
Г. С. Коммаджер считает, что уже в колониальный период
существовала духовная потребность в ответе на вопрос «что
такое Америка?» Он стоял остро и был вызван не праздным
любопытством. Дело в том, что своеобразие местной культуры,
резко отличающейся от пришлой евро-американской, не согла¬
совывалось ни с Писанием, ни со сложившимися стереотипами
интерпретации естественной и гражданской истории. «Почему
Америка так поздно вступила на историческую сцену? Почему
до сих пор она играла столь пассивную роль? Была ли она
действительно Новым Светом, сотворенным специально, спустя
века после первоначального творения? ... Откуда взялись эти
американские туземцы? Являются ли они потомками Хама по
прямой линии, и если да, почему они не черные? Или же они
отпрыски исчезнувших колен израилевых?»1.
Эти проблемы порождали острые споры по обе стороны
Атлантики. Неожиданно важным оказался вопрос о происхож¬
дении коренных американцев. Недоумение относительно цвета
их кожи было вызвано тем, что согласно религиозной традиции
Хам, сын Ноя, был праотцом всех африканских народов, а
краснокожие под их признаки не подходили, как не соответст¬
вовали и признакам белых рас, ведущих начало от других сы¬
новей Ноя — Сима и Иафета. В XVII в. амстердамский раввин
Манасей Израэль доказывал, что индейские постройки схожи
с синагогами, что свидетельствует об иудейском происхождении
американцев. Возражая ему, некий Хэмон Эстрендж в книге
«Американцы не евреи» приводит «решающий» контраргумент:
евреям запрещено жениться на развратных женщинах, а все
индеанки именно таковы, следовательно, индейцы не могут
иметь еврейских корней. Другие авторы связывали происхожде¬
ние индейцев со спасшимися в свое время от гибели троянцами,
карфагенянами и даже жителями Атлантиды. Разрабатываются
гипотезы, ориентирующиеся на реальные миграции людей, в
том числе возможное переселение сибирских народов через
Аляску на Американский материк (к этой идее серьезно относи¬
лись некоторые видные ученые, к ней склонялся и Джефферсон) 2.
Споры такого рода носили во многом схоластический харак¬
тер, однако они интересны тем, что в них отразилась озабочен¬
ность многих американцев нестандартностью новой страницы
1 Commager Н. S. The Empire of Reason. Garden City (N. Y.), 1977.
P. 77.
2 Ibid. P. 77—79.
53

мировой истории. Идея уникальности и особой исторической
судьбы Америки рождается и в связи с волнующим американ¬
ских интеллектуалов, представителей делового мира и мелких
собственников вопросом, укладываются ли их ценности и образ;
жизни в рамки традиционных социальных норм. Проблема воз¬
никает отнюдь не в религиозном контексте. Но теологическая
мысль сразу дала ответ, устроивший главные слои колониаль¬
ного общества: исход гонимых (и просто ищущих лучшую до¬
лю) в Америку определен уникальным назначением новых
земель быть прибежищем истинных детей божьих, или «святых»
(распространенное самоназвание членов многих протестантских
сект). Так появляется идея Нового Ханаана — земли, обетован¬
ной богом «своему» народу, на роль которого всегда активно
претендовали представители оппозиционных и гонимых религи¬
озных движений. Кстати, такое восприятие колонизации Нового
Света даже фантастическое предположение о Хаме как праро¬
дителе индейцев превратило в аргумент морально-правового
порядка, — ведь Хам был родоначальником не только афри¬
канцев, но и ханаанеев, земли которых Писанием предназначе¬
ны богоизбранному народу. Это завершающая стадия исто¬
рии, — отсюда и запоздалое, но очень значимое включение в
нее Америки.
В Старом Свете религиозное обоснование особых социаль¬
но-политических притязаний, как правило, подкреплялось фик¬
тивной фактологией, так или иначе соотносимой со священной
историей. Подобный тип аргументации был неприемлем для
Нового Света, молодая история которого не могла быть состы¬
кована ни со священной историей, ни со священным преданием.
В силу этого американская мысль могла обосновывать богоиз¬
бранность своей страны лишь посредством теологии истории с
ее провиденциальным объяснением смысла мирового развития
и его кульминацией в избранных самим богом народе и месте.
Таким народом мыслили себя переселявшиеся в Америку
английские пуритане, с деятельностью которых связано актив¬
ное экономическое освоение британских колоний в Новой Анг¬
лии. Религиозное диссидентство пуритан было выражением
недовольства широких слоев английского общества результата¬
ми половинчатой реформации и требования полного «очищения»
англиканства от католицизма. Латинское purus — «чистый» —
объясняет смысл термина «пуританство». Само движение по
социальному составу и доктринально было неоднородным. Его
основу и ядро составляли конгрегационалисты-индепенденты,
выступавшие, с одной стороны, против централизованной струк¬
туры церкви (конкретно — епископата), за выборность клира,
автономию общин и их независимость от светской власти, упро¬
щение и удешевление экклезиастической практики и т. д., с
другой стороны, против сословно-феодальных порядков и норм,
сдерживающих коммерческую и предпринимательскую дея¬
тельность.
54

Долгая я сложная идейно-политическая борьба конгрегацио¬
налистов против епископально-монархического истеблишмента
в первой трети XVII в. завершилась «исходом» за океан не¬
скольких партий переселенцев, среди которых первыми были
«отцы-пилигримы», возглавляемые Дж. Робинсоном (а после
его смерти — У. Брэдфордом), основавшие в 1620 г. колонию
Новый Плимут, и группа Дж. Уинтропа, положившая начало
Массачусетсу — целому объединению пуританских общин с
центром в Бостоне.
Деятельность пуритан была пронизана убежденностью в
том, что она вдохновлена и направляема самим богом. Это
наглядно иллюстрируется ценнейшим историческим докумен¬
том — дневником У. Брэдфорда, свидетельствующим о том, что
идея провиденциальной исключительности исторического начи¬
нания «отцов-пилигримов» была внутренне присуща самому пу¬
ританскому мировосприятию.
Эти идеи пронизывают заключенное в ноябре 1620 г. на
борту корабля «Мэйфлауэр», еще до высадки на берег, знаме¬
нитое соглашение об учреждении гражданского общества. Его
цель («для распространения христианской веры и славы нашего
короля и отечества») воспринималась отнюдь не с формальным
пиететом. В то же время средство — разумная социальная
организация, предполагающая «справедливые и одинаковые
для всех законы... и учреждения, которые в то или иное время
будут считаться наиболее подходящими и соответствующими
всеобщему благу колонии и которым мы обещаем следовать и
подчиняться»3, — свидетельствовало о том, что осуществление
божественной программы предполагает сугубо человеческую
деятельность, в том числе правотворчество граждан. А это дей¬
ствительно неординарный для той эпохи момент, придающий
раннему американскому опыту черты реальной исключитель¬
ности.
Однако субъективно вся деятельность пуритан воспринима¬
лась через призму промыслов и благоволения всевышнего, при¬
чем это относится не только к пониманию общей цели, но и
буквально ко всем сторонам жизни и самому образу мысли. Так,
когда первая экспедиция на берег нашла в индейских хижинах
маис и бобы, Брэдфорд сразу увидел в этом скрытый смысл:
«Был в том особый промысел божий и великая милость бедным
этим людям, ибо теперь были у них семена для посева, иначе
погибли бы они от голода... Но Господь никогда не оставляет в
беде детей своих...»4 У Брэдфорда любая успешная акция со¬
провождается ссылкой на поддержку сверху. И речь идет не
просто о словоупотреблении, а о типе миропонимания. Обра¬
тили колонисты ружейными выстрелами группу индейцев в
3 Bradford’s History of Plymouth Plantation. N. Y., 1908. P. 107.
4 Брэдфорд У. История поселения в Плимуте, Франклин Б. Ав¬
тобиография. Памфлеты, Кревекер де С. Дж. Письма американского
фермера. М., 1987. С. 83.
55

бегство — значит, «Богу угодно было даровать им победу над
врагом и спасение»; думал злоумышленник убить губернатора
и уже схватился за кинжал, — «но божий промысел и бдитель¬
ность некоторых окружавших его помешали ему» (т. е. дей¬
ствия людей — лишь некое оформление божественного акта).
Аналогичен образ мысли Дж. Уинтропа, купца и священни¬
ка, неоднократно назначавшегося губернатором Массачусетса и
также оставившего свои мемуары. Однако ему свойственна
стремление подкреплять схожие с брэдфордовскими суждения
и выводы более разработанным обоснованием. К примеру, про¬
странная проповедь «Образец христианского милосердия», про¬
читанная им на борту «Арабеллы» в 1630 г. при пересечении
Атлантики, представляет собой целый теоретический трактат.
В нем обосновывается богоугодность имущественного неравен¬
ства и объясняется сложная структура явных и скрытых кове¬
нантов (соглашений), в которые вовлечены верующие и которые
регламентируют отношения людей с богом, их церковную и
гражданскую жизнь. Все они должны соответствовать нормам
и принципам Писания. Эта в основе своей кальвинистская кон¬
цепция составила теоретическую базу очень суровой и своеоб¬
разной теократической практики в Массачусетсе.
Вместе с тем в суждениях Уинтропа есть и другой важный
момент. По его мнению, замысел каждого значимого предприя¬
тия должен быть согласован с правильно понимаемыми рели¬
гиозными требованиями. Если человек в своих планах не
ошибся, его действия получают высшую санкцию и становятся
по существу действиями бога. Следовательно, открывается ас¬
пект договорной практики: если соглашение с богом («ковенант
благодати») выражается в факте приятия «правильной» версии
христианства, то теперь правоверные могут освящать любое
значимое для них дело тем, что оно прокламируется осущест¬
вляемым ради вящей славы божьей. Таковым и был план со¬
здания в Америке нового социального мира. По Уинтропу, эта
бесспорно богоугодное дело, поэтому, приняв решение, пури¬
тане тем самым предложили всевышнему договор, который од¬
ной стороной уже подписан. Теперь отношения с богом носят
очень своеобразный характер: сподобив людей принять пра¬
вильное решение и выработать собственные уставные нормы,
бог продемонстрировал свою к ним добросклонность; однако в
соответствии с нормами деловых отношений бог и сам должен
скрепить договор своей печатью. Суждения Уинтропа на этот
счет интересны и важны: «Мы вошли с ним в соглашение по
поводу этой деятельности; мы получили данное нам Господом
предписание выработать свои собственные правила. Мы решили
предпринять в указанных целях действия и теперь просим его
милости и благословения. Итак, если Господь пожелает услы¬
шать нас и мирно довести до желаемого нами места, то он ра¬
тифицировал этот договор (then hath Не ratified this covenant)
и утвердил нашу миссию...»5.
56

Значит, сам факт благополучного достижения американско¬
го берега превращается в акт утверждения богом договора и в
знак особой исторической судьбы будущих американцев. Толь¬
ко в этом контексте следует воспринимать часто цитируемую
концовку проповеди Уинтропа. Если мы будем едины и тверды
в осуществлении своих задач, говорит Уинтроп, законопослушны
и тверды духом, бог «станет нашим Господом и с радостью по¬
селится среди нас как среди избранного его народа». Соедине¬
ние бога с истинным своим народом (т. е. пуританами) будет
свидетельствовать об особом месте последнего среди других
народов. «И люди скажут о будущих поселениях: се в Новой
Англии сотворено Господом; посему мы должны иметь в виду,
что будем подобны граду на холме, и взоры всех народов будут
устремлены на нас...»5 6.
За образом «града на холме», активно используемым амери¬
канской общественно-политической мыслью на протяжении всей
ее последующей истории, скрывалась религиозная по своим
истокам и аргументам социальная философия, обосновывающая
не только исключительность исторической судьбы, но и особую
миссию американского народа (чаще его определенной части)
в мире.
Ранний протестантизм был привержен идее благодати, сог¬
ласно которой бог предопределяет к спасению лишь избранных,
и не в силу их заслуг, а по собственному немотивированному
решению. Социальный смысл благодати проясняется тем, что
симптомом избранности являются не внешнее богопочитание, а
профессиональное мастерство, бережливость, трудолюбие, эко¬
номический успех. Пуританизм трактовал благодать широко —
как предустановленный ход исторического развития, направля¬
емый божьим промыслом и постоянно знаменующийся знаками
особого назначения Америки и населяющих ее «святых». Ха¬
рактер теоретических работ колониальной эпохи наглядно сви¬
детельствует об основательной укорененности в новоанглийском
сознании такого мировоззрения.
Дневник Уинтропа (он больше известен под названием «Ис¬
тория Новой Англии») и «История» Брэдфорда буквально
пронизаны провиденциализмом и библейскими мифологемами,
что, между прочим, иногда становилось объектом пародирова¬
ния. У Брэдфорда упоминается Томас Мортон, торговец оружи¬
ем и спиртным, любитель увеселений, устроитель празднеств с
индейцами. Такой образ жизни был откровенным вызовом стро¬
гим нравам пуритан, что явилось причиной конфликта, завер¬
шившегося изгнанием не вписывавшегося в массачусетский эт¬
нос Мортона. Месть последнего была своеобразной — он напи¬
5 The American Puritans. Their Prose and Poetry/Ed. by P. Miller. Gar
den City (N. Y.), 1956. P. 82.
6 Ibid. P. 83.
57

сал в 1637 г. книгу «Новоанглийский Ханаан» (изданную и
Амстердаме) — сатирическое изображение того, что происхо¬
дило в Массачусетсе и что совершенно в ином духе освещалось
Брэдфордом.
Данный эпизод свидетельствует о том, что литературная
история страны всерьез осмысливает реальную историю через
призму особой судьбы и избранности. То, что Мортону служит
предметом осмеяния, пуританскими авторами рассматривается'
как продолжение или по меньшей мере прямое последствие*
священной истории. Прежде всего это относится к жанру исто¬
рических хроник и сочинениям, в которых затрагиваются вопро¬
сы социально-философского порядка.
Так, работа Эд. Джонсона «История Новой Англии» (1654),
имела подзаголовок: «Чудотворный промысел Сионского спаси¬
теля в Новой Англии». Она интересна тем, что успешное раз¬
витие Массачусетса представляется результатом непосредствен¬
ной работы бога, который педантично направляет события, ре¬
гулируя даже такие вопросы, как цена на скот или меткость,
стрелка, выпускающего пулю в индейца. Хронология событий
несколько подправлена, с тем чтобы их последовательность
демонстрировала поэтапную реализацию божественного плана.
Тема провиденциального хода событий и конца земной истории
присутствовала почти во всех выходивших в XVII — первой по¬
ловине XVIII в. памфлетах, трактатах, проповедях. Чрезвычай¬
но популярной, если судить по частым переизданиям, была по¬
эма М. Уигглсуорта «Судный день» (1662). Тема конца света
привлекала не столько сама по себе, сколько в соотнесенности
с американскими реалиями. Тот же Уигглсуорт в поэме «Ссора
Господа с Новой Англией» пытается обратить внимание на
симптомы божьего гнева в связи с неправедным поведением
людей.
Бостонский судья С. Сьюолл оставил о себе память прежде*
всего тем, что длительное время (1674—1729) вел обстоятель¬
ный дневник, ставший ценным историческим источником (кста¬
ти, он участвовал в печально известном ведовском процессе
1692 г. в Сейлеме, о чем впоследствии сожалел). Одновременно
Сьюолл занимался и теологическими исследованиями, и в по¬
священном интерпретации Откровения Иоанна Богослова трак¬
тате он ввел идею, которая прочно утвердилась в американском
общественно-политическом и религиозно-философском сознании.
«Излюбленным предметом его изысканий, — пишет о Сьюолле
известный историк и литературовед В. Л. Паррингтон, — были
библейские пророчества, а свой самый грандиозный труд «Не¬
которые апокалипсические явления» (Phaenomena quaedum
Apocalyptica) он посвятил попытке доказать, что Америка
станет местом «сбора на брань Гога и Магога»7.
7 Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли.
1962. Т. I. С. 142.
58

В Апокалипсисе образы Гога и Магога связаны с последней,
решающей битвой Сатаны и Бога, которой завершается земная
история. В битве победит небесное воинство, затем произойдет
воскресение всех людей, которые предстанут перед Страшным
судом. Каждый судим «по делам своим»: кто не записан в
«Книге жизни», попадет в озеро огненное, избранные же всту¬
пят в новый Иерусалим, город на «высокой горе» — символ
спасения и вечного блаженства.
Иоанн с острова Патмос, автор Апокалипсиса, не знал, что
Гог из страны Магог — руководитель скифского нашествия
VI в. до н. э., описанного в книге Иезекииля (Иезек. 38—39),—
отсюда и неясность этих терминов: то ли они топонимы (как
Армагеддон), то ли символы каких-то темных сил или народов.
Как бы то ни было, у Сьюолла они ассоциируются с решающей
битвой сил добра и зла, которая произойдет в Америке. Для
пуританского сознания это вполне логично, ибо здесь место
кульминации мировой истории и здесь обретут смысл и будут
оправданы труды и страдания входным билетом в «град на
холме».
Предсказание Уинтропа постоянно воспроизводилось — при
•слегка меняющихся доводах — новыми поколениями политиков
и теологов. Особенно заметным был вклад богословской ди¬
настии Мезеров. Ее родоначальник Ричард Мезер был инициа¬
тором принятия Массачусетским синодом Кембриджской про¬
граммы (1647) с ее сильным провиденциалистским и теократи¬
ческим акцентом. Его сына Инкриза Мезера привлекал при¬
кладной — новоанглийский — аспект промысла, которому он, в
■частности, посвятил два вышедших в 1684 г. трактата: «Док¬
трина божественного промысла» и «Опыт истории замечатель¬
ных умыслов провидения». Традиция «священного страноведе¬
ния» была продолжена сыном Инкриза — Коттоном, инициа¬
тором Сейлемского процесса над ведьмами, в «Достопамятных
умыслах провидения» (1689), «Magnalia Christi Americana»
(«Великих деяниях Христа в Америке» — 1702) и других ра¬
ботах.
К исследованиям этого же жанра можно причислить более
поздние сочинения философа и теолога Дж. Эдвардса «Грешни¬
ки в руках грозного Бога» (1741), «В защиту великой христи¬
анской доктрины первородного греха» (1758), а также «Завое¬
вание Ханаана» Т. Дуайта (1785) — эпическую поэму, которую
автор тщился сделать американской «Илиадой» (в крайнем
случае «Энеидой»).
Времена, однако, менялись. Уже начинает выходить (с
1732 г.) «Альманах Бедного Ричарда» Франклина, появляются
периодика и светская литература, активизируется просветитель¬
ское свободомыслие.

II
Было бы несправедливо не отметить ту линию развития
американской протестантской мысли, которая суть исключи¬
тельности видела не в особых правах на спасение лишь пури¬
танских «святых», а в надежде на то, что благодать снизойдет
на всех, кто ступил на американскую землю, чтобы сделать ее
своей. Этот мотив был важнейшим в диссидентстве, связанном
с именами Т. Хукера, Р. Уильямса, Дж. Уайза, деятельность
которых была направлена против пуританского теократизма, на
более свободное толкование религиозных догм и политический
либерализм вообще. При этом не имело большого значения то,
что Уильямс стал баптистом (а позже квакером), а Уайз ос¬
тался в лоне традиционного конгрегационализма. Они вырази¬
ли в богословских терминах и отстаивали реальную потребность
колоний в демократизации гражданской жизни.
Уайз считал, что люди должны жить в соответствии с зако¬
ном природы, который дан и гарантируется богом. Такое пони¬
мание «естественного» права согласуется с пуританским кове-
нантизмом, однако Уайз идет дальше и наделяет народ опре¬
деленным суверенитетом и считает, что из закона природы
вытекают свобода человека и равенство всех людей, — и то, и
другое должно быть обеспечено гражданским обществом. «Тот,
кто вторгается в эту свободу, нарушает закон природы»8, —
пишет Уайз.
Положив начало колониям Коннектикут и Род-Айленд, Ху¬
кер и Уильямс сумели добиться принятия в них законов о ве¬
ротерпимости. Этот опыт оказался непродолжительным, но он
был важным историческим прецедентом, ранним и ценным зве¬
ном в демократической традиции, продолженной впоследствии
просветителями. Дело в том, что борьба за свободу религии
(она в США обычно некорректно отождествляется со свободой
совести) для передовых мыслителей и общественных деятелей
была, по существу, борьбой за гражданские свободы. Джеф¬
ферсон, убежденный в необходимости полной секуляризации
общественной жизни и права каждого человека определять ве¬
ру по своему усмотрению, включил в проект Виргинского
«Билля об установлении религиозной свободы» следующее по¬
ложение (не вошедшее в текст принятого закона): «Мнения
людей не подчинены гражданскому правительству и не входят
в его юрисдикцию»9. Отстаиваемый Джефферсоном принцип не
сводился к свободе совести — одновременно это утверждение
свободы мысли и слова.
Особенностью американской протестантской мысли было то,
что присущий ей провиденциализм не тождествен фатализму и
8 The American Puritans... Р. 127.
9 A Documentary History of Religion in America. To the Civil War.
Grand Rapids (Mich.), 1982. P. 261.
60

квиетизму. Даже у пуритан божий промысел предполагал че¬
ловеческое исполнение, т. е. полное напряжение сил и воли,
которое облегчалось лишь лояльностью высшей воле и знанием
се непреложности. «Фактически пуритане комбинировали дове¬
рие божьему замыслу с убежденностью в победе, — считает
П. Миллер, — и были способны приложить огромные усилия,
чтобы то, что было декретировано, могло осуществиться» 10.
В силу этого предопределение воспринималось как наметка
стратегической линии, «божественный план», но не готовая так¬
тика. Его смысл не в исключении волевой деятельности, а в ее
санкционировании.
Преодоление сектантской пуританской узости в понимании
богоизбранности Америки было неразрывно связано с развити¬
ем антиколониального патриотического умонастроения, и оно
шло как по линии секуляризации национального сознания и;
самосознания, так и через преодоление религиозного партику¬
ляризма. И в том и в другом случае большое значение имело
утверждение веротерпимости и свободы религии.
Франклин в «Автобиографии» вспоминает о своем деде по
материнской линии — Питере Фолгере, усердном пуританине
(о нем с уважением писал К- Мезер в «Magnalia Christi Ame¬
ricana»), который, однако, порвал с конгрегационалистами, вы¬
ступив в защиту анабаптистов, квакеров и других гонимых сек¬
тантов. На примере Фолгера Франклин показывает, как меня¬
ется понимание избранности. Оказывается, богоугодна сама ве¬
ротерпимость, а религиозные гонения неизбежно вызывают
божий гнев: «Он считает следствием этих гонений войны с ин¬
дейцами и другие постигшие страну бедствия, видя во всем
этом неоднократное проявление божьего суда и наказание за
столь гнусное преступление...»11.
Симптомы избранности постепенно меняются. Элиминация
привилегированной «истинной» веры придает большую значи¬
мость продуктивности труда и деловой результативности. При
таком понимании идея благодати охотно принимается не только*
представителями других сект, но и вольнодумцами, ибо пиетет
к богу оказывается формой оценки собственных усилий и тру¬
да. «...Благополучие моей прошлой жизни... я отношу за счет....
божественного провидения, умудрившего меня использовать те
средства, к которым я прибегал, и принесшего мне удачу» 12, —
пишет Франклин о себе. В «Альманахе Бедного Ричарда» он
дает более простую и понятную всем формулу: «Бог помогает
тем, кто сам себе помогает».
Очевидны признаки того, что происходит не просто демо¬
кратизация, но и секуляризация идеи избранности. Другая тен¬
денция ее эволюции связана с важным этапом религиозной ис¬
10 The American Puritans... Р. 152.
11 Франклин Б. Избр. произв. М., 1956. С. 442.
12 Там же. С. 419.
61

тории страны — первым крупным массовым оживлением (ри-
вайвалом) религии — «Великим пробуждением» 20—50-х годов
XVIII в. В идейном отношении это явление неоднозначно и
противоречиво. С одной стороны, оно было религиозным проти¬
водействием раннему просветительскому сознанию с его деиз¬
мом и вольнодумством; с другой — формой действительного
пробуждения низового клира и широких масс, протестующих
против религиозного и политического неравноправия. По суще¬
ству, это было широкое религиозно-демократическое движение,
направленное против религиозного истеблишмента (старого
конгрегационализма и епископальной церкви) и серьезно по¬
дорвавшее его власть. «„Великое пробуждение” полностью
уничтожило господствующее положение старых официальных
церквей и дало жизнь народной религии... — считает Г. Апте¬
кер. — И поскольку это было межколониальное движение под¬
линно народного размаха, оно сыграло огромную роль в рас¬
шатывании провинциализма в колониях и развитии чувства
единства, чувства монолитности американской националь¬
ности» 13.
Вместе с тем религиозный характер движения наложил свой
отпечаток на характер его массового идеологического воздей¬
ствия. Выразилось это не только в том, что в проповедях и бо¬
гословских трактатах активно обсуждались темы порочности
человека, божьего гнева., конца света, но и в том, что оживи¬
лась и получила новое звучание идея уникального предназначе¬
ния Америки. Один из руководителей и идеологов «Пробужде¬
ния» Дж. Эдвардс рассматривал его как прелюдию к перево¬
площению всего мира, начало которому будет положено в
Америке очищением веры и религиозной жизни. Бог не слу¬
чайно сотворил два населенных мира, полагал Эдвардс, — Ста¬
рый Свет и Новый Свет. Последний был открыт для того, «что¬
бы там могло возникнуть новое и самое славное на земле го¬
сударство божьей церкви, чтобы Бог, когда он будет творить
тювое небо и новую землю, мог в нем положить начало новому
духовному миру». Богоизбранная Америка стала любимым ча¬
дом творца, его подлинной дочерью, и у него есть основания
доверить начало строительства нового мира именно ей. Старый
континент, веками проливая кровь святых и мучеников Христа,
погряз в грехах и пороках. «Видимо, поэтому честь созидания
славного xpaMia Бог резервировал для своей дочери, которая
не проливала столько крови» 14, — считал Эдвардс. Кроме того,
Старый Свет был удостоен чести быть родиной Иисуса Христа.
Для соблюдения справедливого равновесия Новый Свет будет
местом нового воплощения Христа и его земного торжества.
Неудивительно, что война за независимость 1775—1783 гг.,
приведшая к возникновению США, религиозной мыслью была
13 Аптекер Г. История американского народа: Колониальная эра.
М., 1961. С. 149.
14 Baritz L. City on a Hill. N. Y. e. a., 1964. P. 64.
<62

представлена как деяние бога, являющееся важнейшим этапом
осуществления его провиденциального плана. Этой теме было
посвящено много проповедей и трактатов. Широкую извест¬
ность получили выступления в 1783 г. теологов Дж. Даффилда
и Д. Тэппана, доказывавших, что Американская революция бы¬
ла главным звеном в «великой цепи провидения», которая необ¬
ходимо приведет к возникновению 1000-летнего божьего цар¬
ства. Год спустя Дж. Роджерс писал в работе «Явление божьей
благодати в Американской революции»: «Какую великую вещь
сотворил для нашей республики Бог-промыслитель!.. Посредст¬
вом революции он создал прибежище для угнетенных и усло¬
вие для прихода в надлежащее время царства мессии». Пред¬
ставитель консервативного пуританизма Э. Стайлс видел исто¬
рическую роль революции в том, что она завершает программу
Реформации 15.
Впечатление о единодушии в таком восприятии революции;
усиливается тем, что в период борьбы за независимость и ста¬
новления американской республики язык публичных выступле¬
ний и даже официальных документов был насыщен религиозной
терминологией: война — «священная»; противники — «нечес¬
тивцы» и «исчадия»; популярная негритянская поэтесса
Ф. Уитли писала в 1774 г., что «Бог запечатлел в каждом серд¬
це принцип, который мы называем любовью к свободе»; соглас¬
но Декларации независимости люди «наделены своим Творцом
определенными неотчуждаемыми правами»16. Будучи нестро¬
гим, часто случайным, такое словоупотребление во многих слу¬
чаях отражало тенденцию к теологизации патриотической про¬
паганды, популяризации религиозного объяснения смысла исто¬
рических событий. По мнению исследователя ранней американ¬
ской истории Л. Баритца, в это время оформляется
национальная мифология, которая, продолжая пуританскую
традицию, освящает страну и происходящее в ней посредством
аналогий (часто использующих произвольную фактологию) со
священной историей: «В ходе войны за независимость верующие
мыслители выводили из предвидимой победы факты, необходи¬
мые для обожествления и освящения нации. Склонность к ми¬
фологии порождала древнееврейские аналогии. Сражающаяся
страна стала «нашим Израилем»... Вашингтон — «американ¬
ским Иисусом Навином» 17.
Мифотворчество, несомненно, имело место, однако духовные
процессы в американском обществе той поры к нему свести
невозможно. Это был важнейший этап становления американ¬
ской политической культуры — той совокупности социальных
норм и ценностей, которая была ядром формирующегося само-
15 Baritz L. City on a Hill. Р. 96; Miller Р. Nature’s Nation.
Cambr. (Mass.), 1967. P. 107.
16 A Documentary History of Religion in America... P. 253; The Ame¬
rican Age of Reason. M., 1977. P. 105.
17 Baritz L. City on a Hill. P. 96.
63

^сознания новой нации. Как и культура в целом, политическая
культура неоднородна и ее оценки не укладываются в упрощен¬
ные дихотомии типа «радикалы — умеренные», «федерализм —
антифедерализм», «религия — просвещение». Хотя в духовной
жизни огромную роль играли просветительские идеи, религия
также была вовлечена в идейную борьбу, соучаствуя в форми¬
ровании американского сознания. Однозначно определить ее
роль невозможно, поскольку она была крайне неоднородна.
Воззрения ряда религиозных мыслителей были созвучны про¬
светительским, однако в целом религиозное мировоззрение от¬
рицалось просветительскими идеями, так как они «наделяли
человека властью контролировать собственное назначение —
полаганием на разум и естественный закон вместо предопреде¬
ления, верой в науку и прогресс, а не в сверхъестественное» 18.
Следует в то же время учитывать, что многие деятели ре¬
волюции были искренне религиозны, хотя вполне просветитель¬
ски трактовали политико-правовые вопросы. К примеру, Ва¬
шингтон в своем первом приказе в качестве командующего рес¬
публиканской армией призвал офицеров и солдат «жить и
действовать так, чтобы стать христианским воином, защищаю¬
щим самые ценные права и свободы своей родины» 19. Джеффер¬
сон в практической деятельности отнюдь не был богоборцем
(хотя во время президентской кампании политические против¬
ники обвиняли его — не вполне основательно — в атеизме),
скорее наоборот. Когда англичане закрыли в 1774 г. Бостон¬
ский порт, он, будучи военным губернатором Виргинии, счел
целесообразным провести в знак солидарности с массачусетса-
ми «День скорби и молитв». В данном случае обращение Джеф¬
ферсона к массовым религиозным действиям было продиктова¬
но стремлением использовать их пропагандистский и организу¬
ющий эффект.
Такое отношение к религии как важному идейно-политиче¬
скому средству не следует считать однозначным выражением
личной религиозности. Революционные лидеры часто использо¬
вали возможность отождествить борьбу за независимость и с
религиозными интересами. Когда в 1775 г. Англия так называе¬
мым Квебекским актом расширила границы Канады к югу до
реки Огайо с целью приостановить движение фронтира на за¬
пад, американская патриотическая пропаганда резко осудила
это решение, расценив его прежде всего как запрет распростра¬
нения протестантизма за Аппалачи. И, следует отметить, этот
эпизод способствовал единению представителей разных сект на
антибританской платформе, а Джефферсон в Декларации не¬
зависимости вменил в вину Георгу III и Квебекский акт.
США могли рассматриваться как пример для подражания
18 Rippa S. A. Education in a Free Society. N. У., 1967. P. 57.
19 Reich ley A. J. Religion in American Public Life. Wash., 1985.
:p. 99.
64

ло ряду действительных достижений, прежде всего в области
социально-политической. В письме Э. Ливингстону от 4 апреля
1824 г., уже на закате своей жизни, Джефферсон с полным
основанием писал, что Америка «определена (destined) быть
простой и ценной моделью того, как следует изменить условия
существования во всем мире»20. Речь у Джефферсона идет об
историческом значении примера реальной демократизации об¬
щества, а не о сверхъестественном предопределении (predesti¬
nation). Американская модель, по Джефферсону, проста, т. е.
понятна другим. Ее ценность, видимо, в том, что она представ¬
ляет собой нечто принципиально осуществимое и другими («из¬
менить условия существования»).
Принцип суверенитета народа для Джефферсона свят. Из
него вытекает и право народа контролировать правительство,
«ели необходимо, с помощью самых радикальных средств —
это лучшее лекарство для «здоровья правительства». Федера¬
листы, согласные со многими положениями естественно-право¬
вой теории, не приняли идеи суверенитета народа. Это логично
вело к компромиссу с провиденциализмом. Л. Баритц приводит
фрагмент из черновых набросков Дж. Адамса к «Диссертации
о каноническом и феодальном праве» (1765), который не вошел
в беловой текст: «Я всегда с благоговением и восторгом рас¬
сматривал заселение Америки как раскрытие великой сцены и
плана провидения по преодолению невежества и освобождению
порабощенной части человечества во всем мире»21. Таким обра¬
зом, еще до завоевания независимости Дж. Адамс рассматри¬
вает Америку как светоч мира, залогом чего служит то, что
освободителем человечества является господь бог, имеющий для
этого специальный план, который уже начал осуществляться в
Америке.
Синтез просветительской идеологии и пуританизма — харак¬
терная черта федералистов, отношение которых к религии го¬
товит и предвосхищает последующую теологизацию американ¬
ской политики. Между тем в современной американской исто¬
риографии нередки попытки приписать провиденциалистскую
концепцию истории Просвещению и усмотреть ее и в содержа¬
нии Декларации независимости. Смысл этого достаточно про¬
зрачен: будучи инкорпорирована в основополагающий документ
американской государственности, идея божественного предопре¬
деления исключительной роли США в истории и мире обретает
чрезвычайно высокий и чуть ли не официальный статус. Именно
такова ее оценка, высказанная на симпозиуме по проблеме ре¬
лигиозных ценностей в американской истории йельским рели¬
гиоведом С. Альстромом: «Мысль Джонатана Эдвардса о том,
что царство божье начинается в Америке, была в 1776 году
переведена авторами Декларации независимости на язык офи¬
20 Jefferson Th. Writings/Ed. by P. L. Ford. Vol. X. N. Y., 18991
P. 301.
21 Baritz L. Op. cit. P. 107.
3 Зак. 351
65

циальной догмы... Джефферсон, Адамс, Франклин согласились
бы, что, подобно Израилю во времена оны, ведомому через пу¬
стыню к обетованной земле, Соединенные Штаты стали для
Бога Новым Израилем»22.
Дж. Адамс, как мы видели, мог бы с этим согласиться (хо¬
тя вряд ли принял бы теистический буквализм ортодоксальных
теологов), но все дело в том, что особенности его личного миро¬
воззрения менее всего сказались на естественно-правовом ра¬
дикализме и деистическом духе Декларации независимости,
которые были прямым последствием философии Просвещения и
не имели ни пуританского, ни какого-либо иного теологического
источника. Альстром пытается подкрепить свою позицию второй
инаугурационной речью Джефферсона, где содержатся ссылки
на творца. Но эти ссылки (в устах деиста и без того вполне
естественные) неизбежны на церемонии вступления в должность
президента страны. Вряд ли их можно принимать за адекват¬
ное выражение религиозного чувства Джефферсона. Они носят
протокольный характер, что фактически признал и сам Аль¬
стром, отметив, что о боге Джефферсон заговорил «вопреки
своему философскому материализму»23.
Теологическая — ив немалой степени светская — мысль
США разных периодов склонна гипертрофировать значение
религиозного фактора в достижении американской независимо¬
сти, что выражается, с одной стороны, в приписывании протес¬
тантским сектам и теологам решающей роли в идеологической
подготовке и выработке политической платформы революции, с
другой стороны, в рассмотрении ее как кульминационного мо¬
мента осуществления божественного замысла, проясняющего
сокровенный смысл предшествующего развития страны и ее
исторической перспективы. В результате безосновательно при¬
нижается американское Просвещение, идейно-политическая
роль которого в завоевании независимости была исключительно
велика, или же социально-философские позиции протестантиз¬
ма и Просвещения представляются как в сущности конгени¬
альные.
Историк религии в США У. Маклафлин считает более уме¬
стным противопоставить склонных к мистификации истории
пиетистов, видевших в революции предвестницу второго прише¬
ствия, светским деистам и философствующим теологам как
приверженцам более рационального объяснения истории, однако
и в таком случае различие он видит лишь в акцентах, ибо речь
идет о двух версиях провиденциализма. По Маклафлину, за¬
ключение Версальского мирного договора 1783 г., по которому
Англия официально признала независимость США, вызвало у
пиетистов крики «Явись скорее, Господи Иисусе!», а у рациона¬
22 American Religious Values and the Future of America/Ed. by R. van
Allen. Philadelphia, 1978. P. 17.
23 Ibidem.
66

листов веру в то, что Соединенные Штаты представляют собой
«последнюю и лучшую надежду Бога для человечества»24.
Столь безоговорочное сближение просветительской и теоло¬
гической мысли не имеет оснований. Их мировоззренческая про¬
тивоположность после революции не сгладилась, американское
свободомыслие было еще довольно активно. Достаточно ска¬
зать, что когда теолог-конгрегационалист и писатель Тимоти
Дуайт был назначен в 1795 г. президентом Йельского колледжа,
он был неприятно поражен массовым вольнодумством молоде¬
жи, кумирами которой были Пейн и Вольтер. Однако ситуация
заметно менялась, активизировались традиционная пуританская
мысль («старые кальвинисты») и модернистские учения. Идео¬
логия Просвещения будет и в последующем оказывать глубокое
воздействие на духовную жизнь США, но ее основная роль уже
выполнена.
III
Идея «американской исключительности» в послереволюцион¬
ный период привлекала внимание как религиозной, так и свет¬
ской мысли, но тенденция к ее теологизации брала верх, чему
в немалой степени способствовал рост недоверия к просвети¬
тельскому космополитизму в связи с озабоченным отношением
в США к определенным сторонам Французской революции.
Формирование и перестройка национальной школьной и универ¬
ситетской систем шли в условиях усиливающегося изоляциониз¬
ма, который влиял на процесс «патриотического» насыщения
образования, придавал ему националистический и шовинисти¬
ческий характер. «Хаос в Европе, — писал историк американ¬
ского образования С. А. Риппа, — был источником глубокой
озабоченности американских лидеров, которые надеялись вос¬
питать лояльность Соединенным Штатам путем привития детям
знания демократических принципов и чувства сильного патрио¬
тизма. В соответствии с этим националистическим чувством
большинство американских школьных учебников были насыще¬
ны постоянными патриотическими мотивами. Соединенные Шта¬
ты ... стали «наилучшим из всех возможных миров»»25.
Такой поворот был выражением упадка духа Просвещения с
его интернационалистической ориентацией на всеобщее равен¬
ство и счастье и сотрудничество в исторической перспективе
свободных народов. Однако идея «наилучшего из миров» пред¬
назначалась не только школьному контингенту и нуждалась в
более широком и популярном обосновании. Религиозная мысль
в наибольшей степени отвечала этому запросу.
24 McLoughlin W. G. The Role of Religion in the Revolution//Es-
says on the American Revolution/Ed. by S. G. Kurtz and J. H. Hutson. N. Y.,
1973 P. 202	203
25 R i p p a S. A. Education in a Free Society. N. Y., 1967. P. 70.
3*
67

Огонь своей критики она направила прежде всего против
европейских «безбожников» и высказалась против опасного со¬
трудничества с французской республикой. Т. Дуайт активно
выступал за свертывание связей с Францией, особенно с ее
идейными лидерами. «Чего ради мы должны поддерживать свя¬
зи с такими людьми? — говорил он в одной из проповедей. —
Означает ли это, что мы можем допустить у себя такой же
стиль и стремиться к такому поведению?.. Должны ли наши
дети стать учениками Вольтера?»26.
Критика французского Просвещения была способом критики
просветительской идеологии вообще, реакция на которую при¬
нимала разнообразные формы. Косвенным выражением ослаб¬
ления влияния Просвещения стал новый религиозный бум в
первой трети XIX в. — «Второе Великое пробуждение». Его
важнейшим идейным центром являлся Йельский колледж во
главе с уже упоминавшимся Т. Дуайтом, деятельность которо¬
го была очень целенаправленной: «Дуайт стал лидером в кам¬
пании против французского атеизма и религиозной индиффе¬
рентности» 27. Однако смысл и география «Второго пробужде¬
ния» значительно шире. Новое «Пробуждение» оказалось более
консервативным, чем первое. Его внутренний, религиозный им¬
пульс, по мнению Альстрома, в значительной мере выражал
стремление превратить США в «протестантский маяк» для все¬
го мира. В идейно-политическом плане оно представляло собой
массированное контрнаступление религиозных сил против да¬
леко зашедшей секуляризации и свободомыслия. Его результа¬
том был заметный рост авторитета и роли религии как факто¬
ра социального порядка.
Одновременно происходит организационное укрепление и
консолидация религиозных движений. За три десятилетия число
пресвитериан выросло в 4, конгрегационалистов в 2, баптистов
в 3, методистов в 7 раз28. Возникают религиозные организации
(часто межконфессиональные), деятельность которых охваты¬
вает различные общественные сферы, — Американское библей¬
ское общество (1816), целью которого было распространение и
утверждение Библии, прежде всего в осваиваемых западных
районах; Американский союз воскресных школ (1824), взявший
на себя функции цивилизации и христианизации всей Америки,
и опять-таки в первую очередь новых земель, где образова¬
тельных учреждений почти не было; Объединенный евангели¬
ческий фронт (1833) — наиболее влиятельное объединение, не
случайно возникшее в тот момент, когда, наконец, в соответст¬
вии с I поправкой к Конституции США государственная рели¬
гия была упразднена во всех штатах.
26 Newlin С. М. Philosophy and Religion in Colonial America. N. Y.,
1968. P. 210.
27 Stokes A. Ph. Church and State in the United States. N. Y., 1950.
Vol. 1. P. 654.
28 Ibid. P. 655.
68

Возникают лозунги и программы евангелизации всех сторон
американской жизни. Протестантская евангелизации США пред¬
полагала не столько миссионерство в традиционном понимании,,
т. е. обращение в христианство язычников, сколько привлечение
людей в лоно «правильной» церкви (секты) или обращение
вновь тех, кто отбился от стада Христова, и еще в большей
мере — превращение принципов и догм вероучения в общена¬
циональные ценности и регулятивные нормы образа жизни каж¬
дого американца.
Американский протестантизм, по-своему объяснив и санкци¬
онировав разрыв с Европой, автономизировав и уникализиро-
вав Америку как особый объект высшего покровительства, в
ходе «Второго пробуждения» вышел за пределы атлантического
региона и двинулся на Запад, что совпадало с направлением
политической экспансии США («покупка» Флориды, аннексия
Техаса, покорение «дикого» Запада и т. д.).
Религиозное подкрепление и обоснование американского
экспансионизма были непосредственно связаны с появившимся
в июльском выпуске 1845 г. нью-йоркского журнала «Democ¬
ratic Review» в статье в поддержку аннексии Техаса (написан¬
ной, вероятно, редактором журнала Джоном Л. О’Салливеном)
понятием «явное предначертание». Оно сразу вошло в полити¬
ческий и обыденный лексикон и стало символическим выраже¬
нием правительственной политики расширения территории и
влияния США на субконтиненте. Такая трактовка «предназна¬
чения» Америки сформировалась раньше. По мнению англий¬
ского историка К. Буша, «экспансионистская лихорадка достиг¬
ла высокой степени уже примерно за 20 лет до того, как была
официально провозглашена идея явного предначертания»29. И
это уточнение лишь приблизительное. Симптомы «лихорадки»
появились задолго до выработки доктрины Монро (1823) —
сразу после революции.
Таким образом, спрос на идеологическое оформление пра¬
вомерности территориальных притязаний США возник давно, и
он вызвал к жизни идею «явного предначертания», ставшую
конкретизацией религиозных версий «американской исключи¬
тельности». Ее суть, по мнению автора изданного в 1935 г. фун¬
даментального исследования истории и идеологии американско¬
го экспансионизма А. К. Уайнберга, в том, что «поглощение
Америкой всех сопредельных земель было внутренне необходи¬
мым способом осуществления моральной миссии, порученной
нации самим провидением»30. Характеристика Уайнберга пере¬
дает главное: экспансия декретирована богом, следовательно,
она не только правомерна, но и вменена нации в обязанность.
29 Bush С. The Dream of Reason: American Consciousness and Cultu¬
ral Achievements from Independence to the Civil War. L., 1977. P. 146.
30 Weinberg A. K. Manifest Destiny: A Study of Nationalist Expan¬
sionism in American History. Chicago, 1963. P. 1—2.
69

Первые колонисты обосновывали право на новую землю
своей богоизбранностью, которая в их глазах подтверждалась
тем, что обделенное благодатью туземное население не могло
экономически эффективно ее использовать и его с полным ос¬
нованием считали общим врагом переселенцев, притесняли и
вытесняли. «Они, — пишет об индейцах Коммаджер, — дали
колонистам то, чего им недоставало для эффективного един¬
ства — национального врага... который нес на себе печать про¬
виденциальной победы белых пришельцев»31. В колониальный
период идея промысла оказалась эффективной для консолида¬
ции общин и поселений в борьбе за место под новым солнцем,
подкрепляя тем самым ценность пуританской доктрины благо¬
дати. Теперь промысел стал державной идеей, питающей поли¬
тику экспансионизма.
Государственные деятели самого высокого ранга постоянно
ссылались на «явное предначертание» при решении серьезней¬
ших вопросов. А. К. Уайнберг приводит примеры беспрецедент¬
ных в мировой политике случаев, когда такая ссылка фактиче¬
ски обретала вес международно-правовой нормы. Когда в де¬
кабре 1845 г. в связи с заявлением правительства США о на¬
мерении аннексировать Орегон разразился острый кризис,
чреватый возможностью войны с Англией, президент
Дж. К- Полк мотивировал американское притязание ссылкой
на поддержку всевышнего. Член палаты представителей
Р. Уинтроп в этой связи заявил 3 января 1846 г. о надежном
теолого-правовом основании разрешения проблемы: «Я имею
в виду то новое откровение права, которое формулируется как
право нашего явного предначертания охватить весь этот кон¬
тинент... Это право на новую главу в международном праве
или, точнее, на особые законы нашей собственной страны,
ибо, я полагаю, право явного предначертания на расширение
(to spread) не дано ни одному народу, кроме великой нации
янки»32.
Такой политико-теологический (он же теолого-правовой) сце¬
нарий с некоторыми изменениями разыгрывался, когда вставал
вопрос о Калифорнии, Гавайях, Филиппинах. Некоторые моди¬
фикации были связаны с усилением идеи евангелизации (пре¬
зидент У. Маккинли говорил о необходимости христианизации
филиппинцев как о долге Америки) и с активизацией теолого¬
исторической концепции непреложного движения света христи¬
анской истины с Востока на Запад. Последняя идея была осо¬
бенно привлекательна ввиду ее пропагандистских достоинств, и
она стала предметом специального теологического обоснования
в книге Э. Л. Мэгуна «Империя, устремленная на Запад». В ней
традиционная мысль о том, что путь бога ведет на Запад, соче¬
тается с нетрадиционным выводом. Если прежние цивилиза¬
31 С о mm a ger Н. S. The Empire of Reason. P. 165.
32 Weinberg A. K. Manifest Destiny... P. 142—143.
70

ции — сменяющие друг друга вехи шествия бога по земле —
неизбежно приходили в упадок, то США исчерпали возмож¬
ность дальнейшего движения и поэтому не разделят печальную-
судьбу предшествующих этапов. Такая уникальность объясня¬
ется Мэгуном не тем, что Америка — восточный географический
предел западного мира, а тем, что прежние мировые державы
развивались посредством военных завоеваний. У США иное
средство завоевания положенного им места в мире — техниче¬
ский прогресс и торговля. Именно они делают страну базой и
центром освоения тихоокеанского региона и Азии. Таким обра¬
зом, у «явного предначертания» появляется новый — эко¬
номический — параметр, ранний предвестник будущего амери¬
канского глобализма.
В изменившихся социальных условиях религиозно-теологиче¬
ское обоснование «американской исключительности» в еще
большей степени, чем в революционную эпоху, проявляет свою
противоречивость, обслуживая не только апологетические, но и
социально-критические идеи. Как правило, оно носит сектант¬
ский и изоляционистский характер и чаще связано с искейпист-
скими программами христианско-общинного коммунитаризма,
милленаризма, религиозных групп и движений, подчиняющих
жизнь своих приверженцев эсхатологическим ожиданиям. По¬
скольку носителем исключительной судьбы в таком случае ста¬
новилась замкнутая привилегированная группа сектантов, ши¬
рокого развития эта тенденция не получила (исключение со¬
ставили лишь мормоны).
С другой стороны, надежды на промысел возлагали и пред¬
ставители радикальной социальной оппозиции, особенно про¬
тивники рабства, для которых конституционные и иные право¬
вые нормы оказались бессильными в реализации естественных
прав. Значительный интерес в этой связи представляют ответы
Джона Брауна на суде после подавления возглавляемого им
вооруженного выступления:
«— Считаете ли вы, что вами руководили религиозные
мотивы?
— Я полагаю, что я служил Богу так, как это только до¬
ступно человеку.
— Считаете ли вы себя орудием провидения?
— Да, считаю»33.
Не случайно Джон Браун в своем последнем слове апелли¬
рует не к конституционным принципам, а к христианской этике,
идеалы которой воплотились для него в требовании относиться
к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе.
В глазах ряда американцев США выступали скорее прокля¬
той, нежели благословенной богом, страной. Однако охранитель¬
ная функция религии и социально-оптимистический тон остают¬
ся ее преобладающими чертами. По мере того как богоизбран¬
33 Дюбуа У. Джон Браун. М., 1960. С. 487.
71

ность, «исключительность» судьбы и назначения становятся
официальными национальными ценностями, происходит их меж-
конфессионализация, выражающаяся в том, что они уже не яв¬
ляются объектом богословской защиты какого-то одного веро¬
учения. Главные религиозные направления США в данном во¬
просе конвергировали, хотя и не сразу.
По мнению М. Марти, Америка длительное время имела
культуру, которую можно квалифицировать как протестантскую,
учитывая ведущую роль в ней реформированного христианства.
Под влиянием религиозного плюрализма характер культуры ме¬
няется, но основное ее содержание более инертно, и это прежде
всего относится к протестантскому пониманию места и роли в
мире США, принимаемому теперь и другими деноминациями:
«Протестанты больше, чем кто-либо еще, утверждали в Амери¬
ке веру в то, что история страны была каким-то образом пред¬
определена» 34.
Межконфессионализация идеи «исключительности», понима¬
емой как проявление особого благоволения бога к Америке,
имела под собой основания, определяемые как демократичес¬
кими, общенациональными, так и социально-эгоистическими,
националистическими ценностями. Последние, естественные для
правящих слоев, достаточно широко принимались и социаль¬
ными низами — в значительной мере под влиянием массовой
пропаганды. Однако формированию религиозно-политического
консенсуса способствовали и некоторые другие обстоятельства.
«Накатывающиеся волнами иммигранты были удивительным
образом восприимчивы к господствующему в стране чувству
провиденциальной миссии Америки»35, — отмечает Альстром.
Удивляться этому не приходится. Мотивы переезда в Америку
были понятны, мечты об успехе или надежном благополучии
еще до пришвартовывания судна заставляли переселенцев иден¬
тифицироваться с не вполне привычными и даже неизвестными
ценностями новой родины и с ее судьбой, которая уже по оп¬
ределению и установке была особой и многообещающей. Таким
образом, на американский берег высаживался контингент,
вполне готовый к быстрой социализации.
Однако адаптация гражданских неофитов осложнялась не¬
гативным отношением к ним уже укоренившихся американцев.
Драматическим выражением конфликта представителей двух
исторически различающихся потоков иммигрантов стало так
называемое нативистское движение. Оно было порождено эко¬
номическими причинами: кризисом, безработицей, падением
жизненного уровня, — которые многим американцам представ¬
лялись следствием массового притока дешевой рабочей силы из
Ирландии, Франции, Италии. Этнически заданная религиоз¬
ность новых иммигрантов составила почву восприятия нативи¬
34 American Religious Values... Р. 39.
35 Ibid. Р. 18.
72

стами своей активности как «крестового похода протестантов».
Сочетание в нативизме антикатолицизма и псевдопатриотизма
отражало работу уже сложившихся ценностей и норм амери¬
канского этноса. Понятие «ирландец» («итальянец», «поляк»)
ассоциировалось с леностью и бедностью, причем бедностью
безысходной, органической, свидетельствующей о наказании
божьем, а не преходящих обстоятельствах. Сам католицизм
часто отождествляется с антиреспубликанизмом, международ¬
ным «заговором папистов» и иностранной подрывной деятель¬
ностью. Социализм также рассматривается как европейское
явление, чуждое Америке и не совместимое с протестантизмом.
Нативизм был неоднородным, но в целом консервативным
религиозно-идеологическим движением, хорошо демонстрирую¬
щим внутриполитические импликации идеи «американской ис¬
ключительности». Его упадок был связан не столько с вызвав^
шими протест демократических сил эксцессами (уличными
беспорядками, погромами католических церквей, сбросом в По¬
томак присланного папой Пием IX мрамора для сооружаемого
памятника Вашингтону), сколько с быстроменяющимся религи¬
озным составом населения, а также с тем, что непротестантские
деноминации и секты в США — особенно после гражданской
войны — заметно американизировались, адаптируясь к доми¬
нирующим в США ценностям и образу жизни. Таким образом,
то, что условно называлось «протестантской этикой», во многом
было выражением американского буржуазного духа, достаточ¬
но быстро проявившегося и в других религиях. А. Токвиль уже
в начале 30-х годов прошлого столетия обратил внимание на
то, что католицизм в США отличен от европейского тем, что
отказывается противопоставлять интересы посмертного спасе¬
ния стремлению к земному деловому успеху36. Ав начале
нашего столетия известный философ Дж. Сантаяна писал:
«...американский католицизм вполне благополучен. Его тон во
всем, даже в религии, является радостно-американским»37.
Следует также отметить, что американское общество не
только кичилось, но и дорожило принципом религиозного плю¬
рализма. Поэтому даже в периоды резкого обострения религи¬
озно-этнических конфликтов у «истинных» американцев не было
ни планов, ни сколько-нибудь серьезных попыток обратить в
протестантизм поляков или ирландцев или христианизировать
евреев. Зато происходила заметная модификация непротестант¬
ских вероучений, инкорпорирующих идеологические стереотипы
американизма, к числу которых относится мысль об «исключи¬
тельности» США как объекта благодати и носителя особых
обязанностей, налагаемых в связи с этим на американцев
богом.
36 Tocqueville A. Democracy in America. N. Y., 1956. P. 154—155.
37 Santayana G. Character and Opinion in the United States. Gar¬
den City (N. Y.,), 1956. P. 29.
73

Идея богоизбранности не просто питала национализм и шо¬
винизм, но и подкрепляла одну из отвратительных форм соци¬
ального эгоизма — расизм. Возникший с самого начала коло¬
низации континента и направленный в первое время главным
образом против собственно американцев — индейцев, он под
влиянием идеи особого предназначения Америки, поставленной
на службу экспансионистской политике, существенно видоизме¬
нился. К середине XIX в. в США сложился так называемый
англосаксонизм, суть которого составляла убежденность б том,
что лишь белые протестанты англосаксонского происхождения
способны осуществить американскую миссию.
Вскоре англосаксонизм был усилен так называемым тевто-
низмом, который придал ему глобально-гегемонистский харак¬
тер. В 1852 г. конгресс немецких иммигрантов в Филадельфии
основал «Американскую революционную лигу для Европы»,
целью которой было провозглашено создание под эгидой США
«Всемирной республики». Движущей силой такого объединения
был объявлен арийских дух англосаксов. Действительно, в ра¬
ботах f. Б. Адамса, Дж. Стронга и других теологов, а также
многих социальных мыслителей обосновывается мысль о верхо-
водстве США, осуществляющих «явное предначертание», всем
англосаксонским миром, а затем и всеми народами в интересах
их же свободы и благоденствия. Зарождается американский
мессионизм — религиозная форма новой имперской идеологии.
IV
Связь религиозной мысли США с идеей «американской ис¬
ключительности» продолжительна и органична, но в то же
время неоднозначна. В рамках либеральной теологии и еван-
гелистических течений появляются и критические аргументы
против «явного предначертания». В начале XX в. теоретики со¬
циального христианства пытались развить гуманистический
смысл идеи «спасения всех», использовать в критике капитализ¬
ма социалистические идеи, обосновывали необходимость рефор¬
мирования американского общества. Под влиянием общедемо¬
кратического движения и научного прогресса углубляется про¬
цесс секуляризации.
Ответная реакция ортодоксального протестантизма вырази¬
лась в так называемом фундаментализме, который, ополчив¬
шись на очевидные социальные пороки (преступность, пьянство,
'проституция и т. п.), корни зла увидел в новых идейных вея¬
ниях, урбанизации, либеральной теологии, самой идее прогрес¬
са. Выход из кризисной ситуации, по мнению фундаменталистов,
состоял в восстановлении старых ценностей, ожидании второго
пришествия и сверхъестественного спасения, реабилитации Пи¬
сания, которое надлежало понимать буквально. Причина была
проста и традиционна: «Человек вследствие своей греховности
настолько ослеплен, что не способен читать слово божье в при¬
74

роде»38. Следовательно, Библия остается единственным надеж¬
ным руководством в жизни. Бог верен своему обету избранному
народу, но симптомом избранности является строгая лояльность
божьим заветам.
Феномен фундаментализма интересен тем, что является ду¬
ховным признаком кризисного социального развития и выража¬
ет позицию политического консерватизма. Пик популярности
фундаментализма — период первой мировой войны и начало-
20-х годов. Показательно, что в канун войны тираж издавае¬
мого А. Р. Диксоном журнала «The Fundamentals» (кстати,,
давшего название всему движению) достиг трех миллионов и
что в это же время Т. Рузвельт заявил: «Мы стоим на пороге
Армагеддона»39. В 1919 г. в Филадельфии была основана Все¬
мирная христианская фундаменталистская ассоциация, которую
возглавил лидер американских фундаменталистов В. Б. Райле.
Однако вскоре движение пошло на убыль и новый всплеск его-
активности произошел лишь в 60-е годы.
Кризисные явления на рубеже веков наглядно показали, что
общественная система США уязвима в не меньшей мере, чем
европейская. По словам американского историка Г. Ф. Мэя, его
соотечественников подвел «безоговорочный оптимизм», базиру¬
ющийся на сравнительно благоприятной экономической конъ¬
юнктуре, подкреплявшей привычное полагание на избранность,
что «ошибочно воспринималось как неодолимое восходящее
развитие и даже как наступающее царство божье на земле»40.
Эти иллюзии были порождены неведением американцев
(«американской невинностью») относительно ординарности со¬
циальной судьбы США и ее общности с судьбой остального
мира, что было нарушено первой мировой войной. Участие в
ней США президент В. Вильсон пытался представить как кре¬
стовый поход за демократические ценности. Однако религиоз¬
ная риторика в тот период уже не работает и все чаще вызыва¬
ет недоверие. Послевоенный период был временем сомнений, но
инерция старого мышления еще работала в сознании интеллек¬
туалов, — «большинство, хотя и не все, еще верили в превос¬
ходство Америки над Европой»41. Этой вере был нанесен силь¬
нейший удар биржевым крахом 23 октября—13 ноября 1929 г.
и последовавшим за ним экономическим кризисом. Война и
«великая депрессия» 1929—1933 гг. наглядно продемонстриро¬
вали органическую включенность США в мировую политичес¬
кую и экономическую структуру и основательно подорвали веру
в «исключительность».
Судьба идеи богоизбранности США в последующий период
38 R е i с h 1 е у A. J. Religion in American Public Life. P. 206.
39 Ibid. P. 214.
40 May H. F. The End of American Innocence. A. Study of the First
Years of Our Own Time 1912—1917. N. Y., 1959. P. 397.
41 Ibid. P. 31.
75

тесно связана с внутренними и внешними политическими об¬
стоятельствами. «Новый курс» Ф. Д. Рузвельта питал опреде¬
ленные надежды на преодоление экономических трудностей.
Хозяйственное и культурное строительство в СССР привлекало
внимание радикальных кругов американского общества как за¬
служивающий внимания крупномасштабный эксперимент по
решению социальных проблем (этим, кстати, во многом объяс¬
няется довольно широкая популярность в этих кругах — по
крайней мере до московских процессов 1937—1938 гг. — социа¬
листических идей). Все это ориентировало общественность на
светские программы и установки. В то же время для влиятель¬
ной части американского истеблишмента мысль о предопреде¬
лении свыше исторического пути США становится важным
идеологическим противовесом идеалу радикалов, трансформи¬
руясь в мессианскую концепцию «спасения мира от большевиз¬
ма». Тенденция к такой политизации религии — за исключени¬
ем некоторой паузы в период, когда наши страны были союз¬
никами по антигитлеровской коалиции, — усилилась после
второй мировой войны.
Интерпретация мирового развития в терминах богоизбран¬
ности и провиденциализма неизбежно ведет к самоидентифика¬
ции заинтересованной стороны с праведными силами, которые
либо способны предотвратить Армагеддон, либо выйдут из него
победно и очищенно. Чтобы данная схема работала, необходи¬
мо специфицировать и антипода, заменяющего метафизический
символ Антихриста. Им, естественно, становится СССР. Необ¬
ходимо отметить, что в условиях острого политического проти¬
воборства двух держав формируются соответственно и два глав¬
ных имиджа вселенского зла: американский империализм и
советский «безбожный» коммунизм. Их чрезмерная идеологизи-
рованность и одностороннее представление означенных ими ис¬
торических реалий — предмет специального и непростого ана¬
лиза. В данном контексте в поле нашего внимания лишь теоло¬
гический аспект антисоветизма.
«Холодная война» и маккартизм оставили глубокий след в
памяти американцев, осознающих, что антикоммунистическая
кампания конца 40—50-х годов была использована прежде
всего для борьбы с демократическими силами и мыслью в са¬
мих США. И поскольку главная работа осуществлялась госу¬
дарственным аппаратом, не столь бросается в глаза участие в
«охоте за ведьмами» религиозных деятелей. Между тем оно
было значительным и во многом определяло общественное умо¬
настроение. Активно вели себя некоторые руководители като¬
лической церкви, среди которых выделялся кардинал Спеллман.
Основную же поддержку среди теологов обеспечили маккар¬
тизму протестантские фундаменталисты. Один из их лидеров
К. Макинтайр предпринял в 40-е годы шаги по консолидации
правых протестантских движений, основав «Американский со¬
вет христианских церквей» (АСХЦ), а в начале 50-х годов —
76

организацию «Реформация XX века», положившую начало
«электронной церкви» и телеевангелизму. В этот период идея
«исключительности» и особого предназначения США приняла
крайне воинственный характер. Восприятие политического кон¬
серватизма как выражения мессианизма делало правомерными
самую реакционную политику и любые средства борьбы с «вра¬
гами христианства» — достаточно сказать, что в 1948 г. АСХЦ
призвал правительство использовать против СССР атомную
бомбу.
Чередование периодов смягчения и усиления конфронтации
на международной арене непосредственно отражалось в кон¬
цепциях «американской исключительности». Новый всплеск их
активности в 70-е — начале 80-х годов связан с деятельностью
фундаменталистов следующей генерации и новыми религиозны¬
ми правыми. Наиболее влиятельны в религиозном консерватив¬
ном лагере такие организации и движения, как возглавляемое
Дж. Фолуэллом «Моральное большинство» (реорганизовано в
1986 г. в «Альянс свободы»), «Совет свободы» Пэта Робертсона,
созданная Т. Лахейем «Американская коалиция за традицион¬
ные ценности», «Католики за христианские политические дей¬
ствия» во главе с Г. Поттером и др. В движении религиозных
правых были приоритетны идеологические мотивы, а конфессио¬
нальные различия отступали на второй план. Средствами ре¬
лигиозного языка утверждалась мысль об особой миссии США
как защитника и гаранта свободы и демократии во всем мире.
Лидер «Церкви унификации» Мун разработал собственную кон¬
цепцию всемирной истории42, завершающейся военным столк¬
новением двух лагерей, возглавляемых США и СССР, в резуль¬
тате которого силы зла потерпят окончательное поражение.
Пропагандистский эффект таких идей был значителен. Они
оказывали влияние и на политических деятелей, выражением
чего было провозглашение президентом Рейганом в начале 80-х
годов «крестового похода против коммунизма» и объявление
СССР «империей зла».
Советская перестройка и новое политическое мышление ока¬
зали сильное воздействие на изменение отношения американцев
к нашей стране, что не могло не сказаться на религиозной мыс¬
ли и характере политических заявлений. Во время визита в
1988 г. в Советский Союз Р. Рейган дезавуировал формулу
«империи зла», а недавно Мун пересмотрел тезис о неизбежно¬
сти ядерного Армагеддона. Однако говорить об однозначном
влиянии нового фактора на религиозные интерпретации «аме¬
риканской исключительности» трудно. Как и другие идеологи¬
ческие явления, они обладают относительной автономией, их
подкрепляют высокий технико-экономический уровень страны и
реальное политическое лидерство США в западном мире, они
тесно связаны с геополитическими идеями.
42 Она изложена в: Lofland J. Doomsday Cult. N. Y., 1977.
77

Осмысление многими американцами через призму привычно¬
го религиозного миропонимания действительных и мнимых до¬
стоинств и ценностей своего образа жизни, а также поведения
политического руководства в терминах богоугодности, предна¬
чертания, мессианизма достаточно прочно закрепилось на уров¬
не социального предрассудка, поэтому теологическим версиям
«американской исключительности», как бы они ни изменялись,
суждена, по-вйдимому, долгая жизнь.

ГЛАВА 4
ИДЕЯ «АМЕРИКАНСКОЙ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»:
РЕЛИГИОЗНО-ПРОВИДЕНЦИАЛЬНЫЕ
ИСТОКИ И ФИЛОСОФСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ
6 сентября 1620 г. перегруженный сверх всякой меры двух¬
мачтовый парусник «Мэйфлауэр» вышел из плимутской бухты,
обогнул Корнуоллский полуостров и взял устойчивый курс
«вест». По существовавшим тогда канонам морской практики
так поздно, в сентябре, через Атлантику никто не ходил — на¬
ступал сезон штормов. Тем не менее этот рейс, многократно
откладывавшийся и несколько раз находившийся на грани от¬
мены, состоялся.
На борту судна помимо 25 членов команды было 102 пасса¬
жира, среди которых выделялись трое: Уильям Брюстер с же¬
ной Мэри и Уильям Брэдфорд. Они представляли «твердых»
конгрегационалистов-броунистов, в свое время вынужденных
бежать из Англии в голландский город Лейден, а ныне отва¬
жившихся на беспримерное переселение через океан. Было на
борту судна и немало «чужаков» — купцов, ремесленников, ко¬
лонистов, — собиравшихся искать в Америке не столько рели¬
гиозной свободы, сколько быстрого обогащения. Проникли в
ряды эмигрантов и разного рода авантюрные личности, рвав¬
шиеся к активной деятельности подальше от глаз королевской
власти.
Переселение имело серьезные экономические основания. Раз¬
ворачивавшееся в Англии тех времен бурное первоначальное
накопление капитала, с одной стороны, требовало территори¬
альных экспансий, новых богатых сырьевых источников, с дру¬
гой— порождало массы обнищавшей сельской и городской бед¬
ноты, готовой отправиться куда угодно, лишь бы прокормить
свою семью и себя. К тому же Англия стремилась всемерно
укрепиться в Северной Америке, по возможности вытеснив от¬
туда своих соперников — Испанию и Францию. Наконец, и это
составляет предмет особого интереса в связи с формированием
ранней американской философии, идея переселения и ее фило¬
софско-теологическое обоснование принадлежали лидерам край¬
не левого, радикального крыла английской Реформации — кон¬
грегационалистам, последователям Роберта Броуна.
Совокупность этих различных, но тесно взаимосвязанных
факторов, прежде всего идейных, составила важные предпосыл¬
ки становления духовной культуры североамериканских коло¬
ний Великобритании, а в дальнейшем и Соединенных Штатов
Америки.
79

Однако было бы. неправильным представлять исход из Ста¬
рого в Новый Свет как чисто религиозное движение. Обостре¬
ние социальных противоречий в Англии, принимавшее весьма
часто форму непримиримого столкновения религиозных убежде¬
ний, также создавало условия для возникновения своеобразного*
предохранительного клапана, в критические моменты понижав¬
шего давление в политическом котле метрополии1.
Вступая на борт «Мэйфлауэра», переселенцы, возглавляв¬
шиеся Брюстером, истово верили в свою богом вдохновенную*
миссию. И вся их дальнейшая жизнь на новых землях — ее ус¬
тройство, ее духовное содержание — представляла собой ком¬
бинацию религиозно-мессианской ослепленности и трезвой эко¬
номической расчетливости, веры в небесный идеал и замкну¬
тости в индивидуалистическом мирке борьбы за личное благо¬
получие.
Обогнув мыс Код, 11(21) ноября 1620 г. «Мэйфлауэр» бро¬
сил якорь. Перед переселенцами открывалась панорама амери¬
канского берега. На борту судна был составлен и подписан все¬
ми прибывшими в Новый Свет документ — первое свидетель¬
ство американской общественно-политической мысли.
Соглашение на «Мэйфлауэре» имело следующее содержа¬
ние:
«Именем Господа, аминь.
Мы, нижеподписавшиеся, верноподданные нашего могущест¬
венного государя Якова, божьей милостью короля Великобри¬
тании, Франции и Ирландии, защитника веры и проч., предпри¬
няв во славу божью — для распространения христианской ве¬
ры и славы нашего короля и отечества — путешествие с целью*
основать колонию в северной части Виргинии, настоящим тор¬
жественно и взаимно перед лицом Бога объединяемся в граж¬
данский и политический организм для поддержания среди нас
лучщего порядка и безопасности, а также для вышеуказанных
целей; а в силу этого мы создадим и введем такие справедли¬
вые и одинаковые для всех законы, ордонансы, акты, установ¬
ления и административные учреждения, которые в то или иное
время будут считаться наиболее подходящими и соответствую¬
щими всеобщему благу колоний и которым мы обещаем следо¬
вать и подчиняться. В свидетельство чего мы ставим наши
имена.
Мыс Код, 11 ноября... Anno Domini 1620» 2.
Соглашение на «Мэйфлауэре» — именно такое наименова¬
ние получил документ, — несмотря на свою лаконичность, по¬
родило многочисленную комментаторскую литературу.
Многие американские исследователи полагали и полагают,
что Соглашение имело принципиальное значение для будущих
1 Философия эпохи ранних буржуазных революций/Под ред. Т. И. Ой-
зермана. М., 1983; Лазарев В. В. Становление философского сознания
нового времени. М., 1987.
2 Цит. по: Слезкин Л. Ю. У истоков американской истории: Вирги¬
ния. Новый Плимут. 1606—1642. М., 1978. С. 183.
80

судеб демократических институтов США. В нем находят «за¬
чатки американского самоуправления», «дух добровольного объ¬
единения», «дух демократии», «великого эксперимента» и т. д.
В рамках подобных интерпретаций Соглашения возникали и
попытки истолковать историю колонизации англичанами Север¬
ной Америки как «священную историю», несущую в себе черты
избранности американской нации. Однако более реалистична
точка зрения американского историка Г. С. Коммаджера, ви¬
девшего в Соглашении не зародыш конституции, а распростра¬
нение обычного для тех времен церковного ковенанта на об¬
ласть гражданских отношений, возникших в связи с высадкой
отцов-пилигримов на североамериканском берегу3.
Реверансы в сторону английского короля и королевской
власти объяснялись тем, что переселенцы вовсе не стремились
к политическому противостоянию метрополии. Они в целом
были чрезвычайно мирно настроены и мечтали лишь о том, что¬
бы им дали возможность создать свое общество согласно про¬
виденциальным кальвинистским канонам. А коль скоро речь
шла о весьма удаленных землях, экономическая выгодность
которых представлялась тогда весьма сомнительной, то эти
надежды быть оставленными в покое не казались безоснова¬
тельными.
Соглашение на «Мэйфлауэре» несет на себе печать идеи об¬
щинного самоуправления, уже опробованного в период лейден¬
ской эмиграции броунистов-сепаратистов.
Наконец, Соглашение отмечено присутствием среди прочих
намерений переселенцев желания обрести на новых землях эко¬
номический успех («всеобщее благо колоний»).
Итак, в тексте документа тесно переплетаются религиозные,
политические и экономические факторы, послужившие стимулом
исхода в Новый Свет. Это и создавало необычайность и уни¬
кальность ситуации, когда глубинные социально-экономические
стимулы, толкавшие пуритан к поискам свободы экономическо-
хозяйственной деятельности, окрашивались в религиозные то¬
на. Но это была отнюдь не внешняя окраска. И У. Брэдфорд,
и У. Брюстер, и другие «твердые» лейденцы, «отцы-пилигри¬
мы», истово верили в провиденциальный смысл всего происхо¬
дившего с ними.
Постулирование в Соглашении «отцами-пилигримами» прин¬
ципов равенства («создадим и введем такие справедливые и
одинаковые для всех законы») субъективно связывалось ими с
всесвященством христиан и равенством их перед богом. Од¬
нако объективная логика истории вкладывала в данную фор¬
мулу иное содержание, вытекавшее из социально-экономической
природы эпохи грядущих буржуазных революций. В этом смыс¬
ле Соглашение в действительности предвосхищало развитие рес-
8 Documents of; American History/Ed. by H. S. Commager. N. Y., 1945.
P. 15—16.
81

лубликанско-демократических институтов, рожденных в ходе
Американской революции 1776 г.
Философия, конечно, не была доминирующим интеллекту¬
альным занятием американских пуритан, но все иные формы
.духовной и практической деятельности получили в видении им¬
мигрантов философско-провиденциальное истолкование. В пер¬
вую очередь это касалось самого переселения в Новый Свет и
обоснования на Американском континенте.
Весь окружающий мир рассматривался пуританами как
грандиозная историческая драма, действующие лица которой
руководимы божественным промыслом. А коль скоро божест¬
венное послание запечатлено в Ветхом и Новом Заветах, то об¬
щение с всевышним закономерно опосредуется чтением и осмыс¬
лением Священного писания.
Взятые как целое тексты Священного писания смыкались в
понимании пуритан с собственно историей их исхода из Ста¬
рого в Новый Свет. Таким образом, провиденциальная история
объединялась у пуритан с философско-провиденциальным вос¬
приятием и осмыслением мира.
Весь мировой исторический процесс раскрывался в виде
земного воплощения божественного предначертания. Даже до¬
христианская эпоха трактовалась не иначе как прелюдия к при¬
шествию Христа. Однако эти в общем и целом привычные для
христиан догматы были еще более развиты новоанглийскими
пуританами, ибо они поставили перед собой непростую задачу
доказать, что господь возлагал надежды именно на протестан¬
тов (а не на католиков), когда предвидел истинный путь че¬
ловечества к спасению. Более того, требовалось обосновать,
что речь шла не о протестантах вообще, а именно о пуританах-
конгрегационалистах, предпринявших смелый рейд к берегам
Нового Света4.
Пуритане во всем искали знамений, свидетельствовавших в
пользу их особой исторической избранности. Немало подобных
мифологий можно обнаружить в хронике одного из лидеров
переселенцев и многолетнего губернатора Нового Плимута
Уильяма Брэдфорда «О Плимутском поселении», написанной в
40-е годы XVII в., но опубликованной лишь два столетия спу¬
стя. Подробно повествуя о переселении, Брэдфорд постоянно
искал объяснения поступков пилигримов в божественном пред¬
начертании: «Набожным и справедливым людям хорошо изве¬
стно, что с момента первых лучей божественной истины в пре¬
делы нашей уважаемой английской нации (которая была од¬
ной из первых наций, избранных для этого Господом, — после
кромешной тьмы папства, покрывшей христианский мир и рас¬
пространившейся по нему) Сатана время от времени восставал,
обрушиваясь и нападая на Святых не тем, так другим спосо¬
бом: иногда посылая верную смерть и жестокие муки, иногда
4 С о n k i n Р. К. Puritans and Pragmatists. Eight eminent American
thinkers. N. Y., 1968. P. 216.
82

тюрьмы, изгнания и другие истязания... Но когда он не смог
одолеть этими мерами... тогда он стал прибегать к старой стра¬
тегии... Преследования христиан со стороны язычников и их
императоров в древние времена не были более жестокими, чем
преследования одних христиан другими»5. Точно передают ощу¬
щения пилигримов следующие описания: «...и была зима, и
они знали, что зимы в этой стране холодные и суровые, с жес¬
токими и яростными бурями, опасные для путешествий даже в
знакомых местах, а тем более для исследования неизвестного
побережья. К тому же что могли увидеть они, кроме страшных
дебрей, где обитали дикие звери и дикие люди?... Куда ни об¬
ращали они свои взоры (за исключением неба), мало что мог^-
ло их утешить и порадовать... А когда они оборачивались на¬
зад, перед ними простирался пересеченный ими могучий океан,
ставший главным препятствием, отделявшим их от цивилизо¬
ванного мира... Что могло теперь поддержать их, кроме Духа
Господнего и Его милости?»6. В первой главе своей хроники
Брэдфорд помимо чисто описательных задач, поставил перед
собой высшую цель — убедить читателей, что все факты эпо¬
пеи переселения и основания «плантации» отражают собой из¬
вечную для истории борьбу Господа и дьявола, добра и зла, а
итогом своим имели предначертанную победу истинного протес¬
тантизма над язычниками и папистами.
В сочинении Уильяма Брэдфорда предполагалось или, ско¬
рее, утверждалось, что само решение о переселении, последую¬
щее пересечение океана и первые годы на новом месте были
осенены божественной благодатью. Однако у Брэдфорда еще
довольно неясно выражена вера в то, что основанные колонии,
прообраз «града божьего», — цель теологического развития
мировой истории, нашедшей, наконец, свое истинное воплоще¬
ние, равное божественному замыслу. Этот тезис, превративший¬
ся в целую провиденциально-мифологическую систему, был раз¬
вит другим ранним хроникером Новой Англии, губернатором
Массачусетса Джоном Уинтропом. Если губернатор Нового
Плимута У. Брэдфорд находил глубокий символический смысл
в «великом исходе» пуритан-конгрегационалистов из Европы в
Америку, то Дж. Уинтроп видел его в установлении государст¬
венных форм правления и теократическом устройстве колонии,
уподоблявшемся библейскому.
Джон Уинтроп (1588—1649) родился в Англии в графстве
Суффолк в семье землевладельцев. После окончания Кембрид¬
жского университета он посвятил себя юридической практике.
По своим религиозным взглядам Уинтроп принадлежал к рев¬
ностным пуританам, участвовал в деятельности парламентской
оппозиции. Сильно пошатнувшееся финансовое положение за-
5 Цит. по: Слезкин Л. Ю. Легенда, утопия, быль в ранней аме¬
риканской истории. М., 1981. С. 80.
6 Там же. С. 78.
83

вставляло его искать радикальный выход, и он был найден в
1629 г., когда Уинтроп с несколькими другими предпринимате¬
лями принял решение основать дело в Новой Англии. Подроб¬
но излагая свои доводы в пользу этой рискованной затеи, Уин¬
троп опирался не только на экономические, но и на провиден¬
циальные аргументы. Требовалось создать в Новой Англии ци¬
тадель противостояния «Антихристу» в лице иезуитов, начав¬
ших свое проникновение на Североамериканский континент.
И это, по мысли Уинтропа, стало бы величайшей заслугой пе¬
ред господом. «Не предназначает ли Господь Америку в каче¬
стве убежища для тех, кого Он намерен спасти от всеобщих
бедствий?»7 — риторически вопрошал себя Уинтроп. В 1630 г.
во главе переселенческой экспедиции он пересек Атлантический
океан. На новом месте Уинтроп был избран губернатором ко¬
лонии Массачусетс.
В своем дневнике еще на борту «Арабеллы» Уинтроп запи¬
сал о прочитанной им на корабле проповеди: «Мы должны
иметь в виду, что будем подобны городу на холме и глаза
всех будут устремлены на нас»8.
«Город на холме...» — этой мифологизированной формуле
суждено было глубоко проникнуть в сознание американских пу¬
ритан и стать одним из устойчивых символов американского
национального сознания.
Убежденность пуритан в том, что им уготовано воздвигнуть
в Америке «город на холме» и превратить общины переселенцев
в ячейки царства божьего на Земле, создала основу мощной
культурной и философской традиции, рассматривающей и по¬
ныне американскую историю исключительно как мессианский
эксперимент, который обладал чертами исключительности и
уникальности и стал важным компонентом современной граж¬
данской религии США9.
Однако божественное покровительство, на которое претен¬
довали отцы-пилигримы, требовало постоянных подтвержде¬
ний со стороны Господа. Ими, по мысли Джона Уинтропа и
его идейных соратников, и становились «чудеса» и особые «зна¬
мения». Во всех больших и малых эпизодах истории освоения
Новой Англии они искали божественных указаний, доказывав¬
ших тем, кто сомневался, высшую истинность слова и дела от¬
цов-пилигримов, основывавших на северо-востоке континента
«новый Ханаан».
Глубоким символическим смыслом пуритане наделили, на¬
пример, две последовавшие одна за другой эпидемии чумы, за¬
7 Слезкин Л. Ю. У истоков американской истории: Массачусетс.
Мэриленд. 1630—1642. М., 1980. С. 31.
8 Цит. по: Слезкин Л. Ю. Легенда, утопия, быль в ранней амери¬
канской истории. С. 117.
9 Гражданская религия — система общественных мифов и святынь,
олицетворяющих американский национализм («священная» история США,
американская конституция, национальный флаг и т. д.).
84

везенной из Европы и уничтожившей в 1616—1619 и 1633—
1634 гг. население индейских селений. В результате в руках у
колонистов без «огня и меча» оказались возделанные земли и
охотничьи угодья. Чума воспринималась пуританами как «ас¬
сирийский ангел», посланник бога, покаравший язычников и
восславивший истинную веру.
Даже самые жестокие испытания, выпадавшие на долю пе¬
реселенцев, объявлялись не чем иным, как божественным пред¬
начертанием, закалявшим плоть и дух предопределенных к спа¬
сению и сооружающих град божий на Земле — «новый Хана¬
ан». В результате образовался некий замкнутый круг априорно
положительной символики: что бы ни случалось с колониста¬
ми— будь то их первые завоевания и радости или же трагиче¬
ские коллизии, — все интерпретировалось как указание на пра¬
вильное направление общего движения. Проводилась всеохват¬
ная аналогия с великим исходом еврейского народа из Египта
и переселением пуритан в Новый Свет. А это позволяло исто¬
вым пуританам «доказывать», что процесс колонизации Север¬
ной Америки есть божественный акт.
Проблема всестороннего обоснования символической миссии
американской цивилизации — тема, проходившая сквозной ни¬
тью через пуританское сознание конца XVII — первой полови¬
ны XVIII в. Одним из наиболее видных пуританских теологов
и философов той эпохи был Коттон Мезер (1662—1727).
В 1702 г. американский теолог опубликовал свой трактат «Mag-
nalia Christi Americana» («Великие деяния Христа в Америке»),
ставший прекрасным примером пуританского историзма, хотя и
изменившегося со времен Брэдфорда и Уинтропа, но по-прежне¬
му аккумулировавшего в себе пуританский провиденциализм и
мессианство. Быть может, и не имело смысла вновь сосредото¬
чиваться на этом, если бы многие взгляды К. Мезера на фи¬
лософию американской истории не продолжали жить и по сей
день, конечно, в несколько трансформировавшемся виде.
Согласно взглядам К. Мезера, среди всех дисциплин наи¬
важнейшей была и оставалась история христианских церквей.
История возникновения и становления институционального хри¬
стианства показывала, по мысли теолога, как крепла христиан¬
ская боговдохновенность среди народов и как христианство
превращалось в общемировую систему. Именно всемирно-ис¬
торическая роль церкви Христовой прокладывала путь к по¬
строению счастливого «города на холме» и спасению, считал
К. Мезер.
Самоутверждение пуританской священной истории Новой
Англии в умах ее жителей позволяло К. Мезеру превратить
Массачусетс в своеобразный плацдарм, расположенный в «пус¬
тыне духа» на рубеже авангардной борьбы с дьяволом. Несмот¬
ря на то что это звучит в наши дни по меньшей мере мифоло¬
гично, не будем забывать, что многие современники К. Мезера
искренне разделяли его убежденность.
85

Познакомимся не только с некоторыми идеями К. Мезера-
историка, но и с его характерным стилем: «Я не утверждаю, что
Церкви Новой Англии самые правильные из всех возможных,
и тем не менее, говорю я, и я уверен в этом, что они весьма
напоминают те, что существовали в первые века Христианства...
Первый век был Золотым веком; возвращение к тем временам
делает человека Протестантом и, я добавлю, Пуританином. Так
случилось, что Господь наш Иисус Христос перенес несколько
тысяч Реформаторов в уединение американской пустоши, имея
в виду, что это есть возможность, данная сим преисполненным
верою случаем, наслаждаться всю жизнь бесценной свободой
Проповедничества средь многих соблазнов. Он дал им вначале
и всем другим через них широкий выбор благих дел, в кои он
включил создание Его Церквей; и деянием своим, даже и не¬
завершенным, мы отметили предназначение Новой Англии и
цель ее взращивания (planted for); а посему Плантация не мо¬
жет вскоре после случившегося прийти ни к чему» 10.
Что ж, логика исторического подхода К. Мезера не слиш¬
ком сложна. Новая Англия не может «прийти ни к чему» после
той миссии, которую выполнили первопоселенцы, ибо в против¬
ном случае это дискредитировало бы весь божественный замы¬
сел. Это, так сказать, апология истории, исходя из ее начально¬
го стимула и конечного предназначения. На столь же высокой
ноте конфессионального пафоса Мезер восклицал: «Где бы ни
существовала Новая Англия, она должна жить в Истории!»11
Иными словами, Мезер весьма удачно переносит ветхозаветную
отстраненность от пространственно-временной определенности
событий священной истории на историю Новой Англии.
По-новому идеи богоизбранной миссии Америки зазвучали
в годы «Великого пробуждения» (1720—1750) — фундамента¬
листской, во многом стихийной волны общественного религиоз¬
ного энтузиазма.
«Великое пробуждение» было не возвращением к былому
консерватизму, а усовершенствованием пуританского пиетизма,
попыткой подняться над ортодоксальной догматикой клерика¬
лов с целью воссоздать неформальное, сердечное чувство бога
и конгрегации (церковной общины), присущее истинному хри¬
стианству. Успевшая порядком остыть экзальтация, привнесен¬
ная отцами-пилигримами, вновь всколыхнулась и охватила ря¬
довых прихожан. Под влиянием проповеди, произносившейся
иногда прямо под открытым небом, слушатели приходили в со¬
стояние раскаяния в совершенных прегрешениях, резко поры¬
вали с «прежней жизнью» и начинали истинно моральную хри¬
стианскую жизнь.
Как правило, в качестве проповедников выступали приезжие
ораторы: свои пастыри порядком скомпрометировали себя
10 Sources of the American Mind. A Collection of Documents and Texts
in American Intellectual History/Ed. by L. Buritz. N. Y., 1966. Vol. I. P. 68.
11 Ibidem.
86

связью с «поисками ведьм». Ключевыми фигурами в «Вели¬
ком пробуждении» стали английский противник кальвинизма
Д. Уайтфилд, американский философ Дж. Эдвардс, радикаль¬
ные проповедники братья У. Уэсли и Дж. Уэсли, пресвитериан¬
цы из Нью-Джерси и Виргинии Г. Теннент и С. Дэвис.
При всей несхожести речей лидеров «Великого пробужде¬
ния» им всем была присуща общая теологическая и моральная
умонастроенность, созвучная настроениям большей части при¬
хожан.
Прежде всего «ревайвалисты», сторонники «Великого про¬
буждения», пытались апеллировать к сакральным чувствам ве¬
рующих, разбудить их любовь к всевышнему, не отягощенную
никакими данными соображениями. Эта интимно-индивидуаль¬
ная направленность проповедей по-новому сравнительно с пу¬
ританско-ортодоксальной практикой возвысила рядового чело¬
века, «спасение» которого отныне признавалось задачей всех
задач. Подобная интимизация веры весьма импонировала про¬
стому люду, уже приученному новоанглийской церковью к
узаконенному темному неравенству равных перед богом. «„Ве¬
ликое пробуждение”, — пишет Г. Аптекер, — превращало ре¬
лигию в глубокий личный опыт, который тем не менее должен
был получить коллективное выражение, бросавшее вызов „цве¬
ту общества” и „эрудитам”» 12.
Превращение конгрегационализма из оппозиционного тече¬
ния, которым оно было в Англии конца XVI — начала XVII в.,
в доминирующее вероисповедание и главенствующую церковь
привело к омертвлению внутреннего ревайвалистского элемен¬
та этого протестантистского направления. В результате тесной
спайки с социально-политическими структурами Новой Англии
и пресвитерианской церковью и превращения фактически в
стержневую структуру общества конгрегационализм стреми¬
тельно терял живой моральный «нерв», окостеневал и вырож¬
дался. Против этого и поднялась ревайвалистская волна.
Весьма характерно и то, что она поднялась отнюдь не на
основе просветительских или социально-критических настроений.
Напротив, «Великое пробуждение» черпало свои основные си¬
лы среди людей, весьма далеких от идеала знания и культуры,
среди, как пишет В. Л. Паррингтон, «всякого рода отщепен¬
цев».
Как же осмысливали и обосновывали «Великое пробужде¬
ние» его современники и сторонники? Обратимся к аргумента¬
ции американского философа и теолога Дж. Эдвардса. Как тео¬
лог, Эдвардс выступил ярым сторонником ревайвалистского
обновления пуританизма, связывая с этим надежды укрепить
основы протестантизма в Новой Англии.
В своем пространном эссе «Несколько мыслей об имеющем
ныне место пробуждении религии в Новой Англии» (1742), по¬
12 Аптекер Г. История американского народа. Колониальная эра.
М., 1961. С. 147.
87

явившемся в разгар фундаменталистского энтузиазма, Эдвардс
в духе старой доброй традиции пуритан связывал «Великое
пробуждение» с божественным предсказанием, зафиксирован¬
ным в Священном писании. Не прибегая к прямому цитирова¬
нию Библии, Эдвардс неспешно нанизывает доводы, согласно
которым весь ход истории влек за собой то, что самые достой¬
ные наследники подлинного христианства обосновались в Но¬
вом Свете, где им по указанию всевышнего суждено было соз¬
дать истинную христианскую церковь, которая и должна воз¬
главить «Великое пробуждение». Он заявлял: «Множество об¬
стоятельств указывают на то, что эта работа (великая созида¬
тельная миссия бога на Земле. — Н. П.) начнется в Америке.
Указано, что это начнется в одной очень отдаленной части све¬
та, сообщающейся с другими частями только посредством судо¬
ходства: «Так, Меня ждут острова и впереди их — корабли
Фарсисские, чтобы перевести сынов твоих издалека». В главе-
этой из Писания содержится пророчество о грядущем процве¬
тании церкви «в самом достославном месте Земли, кое придет
позднее; я даже и помыслить не могу ни о чем, кроме Америки,
которая здесь предвосхищена словами о далеких островах, от¬
куда и придут первородные сыны славного будущего» 13.
Исподволь Эдвардс внушал своим эмоционально экзальти¬
рованным слушателям, а позднее и читателям, что Америке
суждено стать центром царствия божьего на Земле: «Пророче¬
ство без сомнения указывает на Америку, как первое земное
воплощение великого будущего» 14.
Нетрудно представить себе, какое впечатление на прихожан
производили эти мастерски составленные проповеди. Сердца
людей переполнялись святой гордостью за свой дом и свою
историческую миссию.
Искусство проповеди было доведено Эдвардсом и другими
лидерами фундаменталистского «Пробуждения» до подлинно¬
го совершенства. Именно проповедь, приводившая слушателей
в экстатическое состояние, создавала ощущение кульминации
духовного подъема, очищения, обновления веры. Прихожан ох¬
ватывало чувство отрешенности от мелочных забот и мирских
обстоятельств, все их помыслы устремлялись к трансцедентно-
му переживанию единения с богом.
Нередко произносимая на открытом воздухе, в естествен¬
ном природном окружении, на восходе или закате Солнца, при
стечении тысяч прихожан проповедь апеллировала к подсоз¬
нательным струнам человеческой психики, рождая неиспытан¬
ную ранее гамму переживаний.
Фундаменталисты-ревайвалисты впервые вывели на первый
план природу не как фон, а как «соучастника» божественной
манифестации, включавшей в себя слияние божественного, при¬
13 Sources of the American Mind. P. 91—92.
14 Ibid. P. 91.
88

родного и человеческого, вернее, божественно-духовного, при¬
родно-духовного и человеческо-духовного. Подхваченный вол¬
ной единения с божественно-природными силами, прихожанин
ощущал свою слитность с миром и богом.
Фундаменталистское «Великое пробуждение» оживило скры¬
тую до поры до времени в недрах протестантизма эмоциональ¬
ную сферу. За покровом трезвого и рационального пуританско¬
го «искусства» обоснования дремали в полной мере нераспоз¬
нанные ранее потенции эмоционального экстаза. Именно их и
обнажило «Великое пробуждение», ставшее историческим про¬
образом будущих евангелических фундаменталистских дви¬
жений в американской религиозной жизни.
Первый, пуританский, период становления и развития ран¬
ней американской философии превратил принцип «американ¬
ской исключительности» из религиозно-мессианского лозунга в
устойчивое социальное верование, один из важных компонентов
философии американцев. Теории этой суждено было сыграть
еще большую роль в эпоху американского Просвещения, став¬
шего идейной основой Американской революции 1776 г. и вой¬
ны за независимость североамериканских колоний Великобри¬
тании.
Именно просветительская философия на Американском кон¬
тиненте своеобразным образом трансформировала идею «аме
риканской исключительности», превратив ее в средство идей¬
ной консолидации патриотических сил, орудие отстаивания ду¬
ховной и политической независимости колонистов от власти
метрополии. Религиозно-теологические аргументы уступили мес¬
то естественно-правовой доктрине, требовавшей не столько ис¬
ключительного статуса американскому обществу, сколько уста¬
новления его равенства со всеми другими европейскими обще¬
ствами.
Поиски путей сооружения «города на холме» превратились
в эпопею «создания» «государства разума». Отметим и еще од¬
ну важную трансформацию: концепция провиденциальной мис¬
сии Америки перешла в учение об исторической особенности
США, прокладывавших «свой» путь во времени. Все это во¬
шло в качестве составной части в просветительское мировоз¬
зрение американских философов XVIII в.
Сама этимология термина «Просвещение» указывает на его
прямую генетическую связь со «светом разума» и общую
цель — рассеять с помощью «света разума» мрак ложных пред¬
ставлений, окружавших людей. Согласимся, что за этим слиш¬
ком генерализированным тезисом весьма трудно увидеть специ¬
фику эпохи Просвещения. И тем не менее эта специфика эпохи
Руссо и Джефферсона, Свифта и Гердера, Радищева и Воль¬
тера должна быть определена.
Обратимся к известному варианту введения к «Анти-Дюрин¬
гу» Ф. Энгельса, где создается экскиз философской концепции
Просвещения: «Никаких внешних авторитетов какого бы то ни
89

было рода они (французские просветители-революционеры. —
Н. П.) не признавали. Религия, понимание природы, общество,
государственный строй — все было подвергнуто самой беспо¬
щадной критике, все должно было предстать перед судом разу¬
ма и либо оправдать свое существование, либо отказаться от
него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего
существующего»15. Рассудочное мышление было превращено в
единственное мерило всех человеческих действий и обществен¬
ных отношений. Все то, что выходило за рамки этой созданной
им картины или не соответствовало ей, было подвергнуто кри¬
тике и революционной трансформации. «Все прежние формы
общества и государства, все традиционные представления были
признаны неразумными и отброшены как старый хлам; мир до
сих пор руководился одними предрассудками, и все прошлое
достойно лишь сожаления и презрения. Теперь впервые взошло
солнце, и отныне суеверие, несправедливость, привилегии и уг¬
нетение должны уступить место вечной истине, вечной спра¬
ведливости, равенству, вытекающему из самой природы, и не¬
отъемлемым правам человека» 16.
Стремление превратить знание, интеллект в реальную, а не
декларативную силу общественного развития заставило просве¬
тителей искать пути примирения в человеке «социального» и
«естественного», «цивилизации» и «природы». Они основыва¬
лись на том, что в обществе, «разумно» устроенном, природа
и цивилизация мирно сосуществуют, дополняя друг друга. Глав¬
ный, если не единственный, источник прогресса просветители
видели в сознательно и «просвещенно» культивируемой нрав¬
ственности, которая как раз и превращает изначально благого
«естественного человека» в цивилизованного гражданина. По¬
следовательно проводившаяся философская рационализация
всех аспектов социального бытия не могла не столкнуться с
роковыми препятствиями — диалектика бытия не вычислялась
с помощью линейки и циркуля. Но и «линейно-циркульная»
картина социального и природного мира — при всей ее непол¬
ноте и противоречивости — дала исторически непреходящие от¬
крытия, воплотившиеся в попытках создания и научной теории
природы, и научной теории общества и государства. Что каса¬
ется последних, то по сей день многие государственные систе¬
мы, возникшие в апогее просветительского энтузиазма, продол¬
жают сохранять свою динамичную стабильность, заложенную
еще просветителями XVIII в.
Система просветительского мировоззрения возникла, разуме¬
ется, не на Американском континенте. Генетически Просвеще¬
ние зародилось в Европе, во Франции. Но в том-то и состоит
особенность философии, что в каждом социокультурном регио¬
не происходило как бы самозарождение философского течения^
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 16.
16 Там же. С. 17.
90

тем более такого всеохватного, как Просвещение. Принцип са¬
мозарождения не имеет ничего общего с мистикой идей. Дело
все в том, что, скажем, Просвещение, имея интернациональные
традиции и тенденции, возникало в каждом отдельном социо¬
культурном регионе, исходя из внутренних исторических при¬
чин, а не как нечто, «импортированное» извне. Именно это со¬
четание внешних и внутренних обстоятельств создавало «ис¬
ток и тайну» американского Просвещения, обусловливало его
стихийность и неизбежность, его сугубо национальные черты и
родственность с Просвещением английским и французским.
Типология трактовок генезиса философии американского
Просвещения обобщена советским исследователем А. М. Ка-
римским 17, положившим в основу своего подхода решительно
сформулированное противопоставление — пуританизм или Про¬
свещение. Что стало главным истоком революционной филосо¬
фии 1776 г. — пуританская теология и теория ковенанта или же
европейская просветительская философия естественного права
и общественного договора? «Вопрос о сравнительности ценно¬
сти пуританизма и Просвещения не академичен. Он связан
прежде всего с пониманием сущности, природы и социальной
функции Просвещения вообще, американского в частности»18.
С этим нельзя не согласиться. Большинство американских ис¬
следователей солидарны в том, что философия Просвещения
и Американская революция 1776 г. исторически связаны.
Американское Просвещение, сыгравшее решающую роль в
формировании идеологии Американской революции 1776 г. и
войны за независимость, выдвинуло в качестве одного из наи¬
более важных тезисов идею американского патриотизма —
защиты и отстаивания свободы и интересов американского об¬
щества как самостоятельного независимого национально-госу¬
дарственного образования.
Идеями философски обоснованного патриотизма была про¬
низана политическая публицистика виднейших ораторов и эс¬
сеистов Американской революции — Дж. Отиса, П. Генри,
С. Адамса, Б. Франклина, Т. Пейна, Т. Джефферсона.
В известном политическом памфлете «Рассмотрение и обос¬
нование прав британских колоний» (1764—1765) Дж. Отис
изложил и обосновал социально-философские аргументы в
пользу признания естественного равенства населения колонии
и метрополии. Как известно, Отис не поднимал вопроса об от¬
делении от Англии, а лишь настаивал на уравнивании прав на¬
селения Старого и Нового Света.
Характерно, однако, что ни Дж. Отис, ни другие трибуны
революции практически не прибегали к образу (или понятию)
«американской миссии», «исключительной исторической роли
Америки» и т. д. Произошел словно слом старой системы идей¬
17 К а р и м с к и й А. М. Революция 1776 года и становление амери¬
канской философии. М., 1976.
18 Там же. С. 77.
91

ного наполнения американского сознания. Так ли это было на
самом деле? Лишь отчасти. Перед нами пример определенной
исторической метаморфозы философско-религиозного образа,
продолжавшего существовать в измененной форме под покро¬
вом чисто просветительской риторики. Причем совершенно из¬
лишне усматривать в этом некую иронию истории или лицеме¬
рие идеологов Американской революции. Напротив, мессиан¬
ский патриотизм поддерживался и соединялся с просветитель¬
ской естественно-правовой доктриной.
Итак, лидеры войны за независимость выработали (с нема¬
лыми, правда, расхождениями) свод теоретических положений,
прямо или косвенно сопрягавшихся с концепцией «исключи¬
тельной миссии» Америки в мировой истории.
В самой общей и, надо сказать, демократической форме этот
свод разработал Томас Пейн, пожалуй, наиболее радикальный
мыслитель эпохи войны за независимость. В серии своих эссе
«Американский кризис» он писал: «Если бы туман античности
прояснился, и люди и явления стали бы видны такими, какими
они были в действительности, то более чем вероятно, что эти
люди скорее восхищались бы нами, нежели мы ими. Я уверен,
что Америка испытала больше разных трудностей, чем те, ко¬
торые когда-л^бо приходились на долю любого народа за тот
же период времени. Она обогатила мир более полезными зна¬
ниями, более здоровыми принципами гражданского управле¬
ния, чем это было сделано ранее в каком-либо веке. Если бы
не Америка, такой вещи, как свобода, не осталось бы во всей
вселенной... Короче говоря, если принцип, на котором зиждет¬
ся наше дело, всеобщее процветание, которое утвердится благо¬
даря ему, трудности, сопровождающие его, мудрость, с кото¬
рой оно обсуждалось, сила духа, с которой оно отстаивалось,
сила державы, которой мы должны были противостоять, и об¬
становка, в которой мы взялись за него, — если все это будет
принято во внимание, мы сможем с полным правом именовать
наше дело самой достойной, благородной и прославленной ре¬
волюцией, которая когда-либо украшала историю человечест¬
ва» 19.
С историей американского народа Пейн, безусловно, связы¬
вал нечто гораздо более важное и существенное, чем естествен¬
но-исторический процесс. «Мир, — писал он, — не знает при¬
мера, когда бы народ, столь большой, преданный устаревшему
образу мысли и живший в таких разнообразных условиях, так
быстро и действенно воспринял политические изменения, как
это имело место в вопросе о независимости, и который бы про¬
нес свои идеи столь незыблемыми сквозь череду удач и невзгод,
пока его дело не увенчалось успехом»20. В самом деле, имел
ли в виду Пейн великую преобразующую силу революционной
19 Пейн Т. Избр. соч. М., 1959. С. 97—98.
20 Там же. С. 174.
92

войны за независимость или что-либо большее, некую мессиан¬
скую предназначенность американского народа? Легко утвер¬
диться в первом предположении, но и второе также имеет свои
основания. «...Ни одна страна, — настаивал Т. Пейн в другой
части «Американского кризиса», — не имела такого множества
благоприятных возможностей для счастья, как наша. Ее вступ¬
ление в жизнь, подобно наступлению ясного утра, было безоб¬
лачным и многообещающим... Не всякая страна (возможно, в
мире и нет другой такой) может гордиться столь прекрасным
происхождением»21. Не прибегая к изощренной аргументации,
Пейн ставит раннюю американскую историю выше истории Ри¬
ма, ибо Америка, утверждал он, покоилась на неподкупной
нравственности переселенцев, чего нельзя было сказать об ос¬
нователях Римской империи. Как бы то ни было, но все рас¬
суждения просветителя вели его к общему выводу: «Мир ви¬
дел ее (Америки. — Н. П.) величие в беде, в борьбе с расту¬
щими трудностями, без малейшей мысли отступить перед ни¬
ми; мир видел ее смело и гордо встречавшей надвигавшиеся
бедствия и все более решительной по мере того, как усиливал¬
ся шторм. Все эти похвалы она воистину заслужила, ибо сила
ее духа оправдала ее репутацию. Так пусть же мир увидит, что
она способна достичь и удержать процветание и что в мирное
время она столь же честна, сколь отважна в годину войны»22.
Разумеется, в суждениях Пейна — одного из самых реши¬
тельных вольнодумцев своей эпохи — нет и не могло быть
ссылок на божественный провиденциализм, но и возвышенный
патриотизм философа и публициста покоился если не в одной,
то по крайней мере в смежной плоскости с идеями избранной
миссии Америки, принадлежавшими К. Мезеру.
«Если бы не Америка, такой вещи, как свобода, не осталось
бы во всей вселенной»23, — писал Пейн в 1778 г. И был, на¬
до сказать, совершенно прав, ибо до 1789 г. оставалось без ма¬
лого И лет. Но в этой публицистической гиперболе, поднявшей
значение американских завоеваний до вселенских масштабов,
эхом звучали тезисы пуританских провиденциалистов XVII в.
Каким образом осуществилась эта преемственность, сказать не¬
просто. Видимо, общая идейная атмосфера, созданная в тече¬
ние 150 лет глубоким проникновением пуританизма, была до¬
статочно значимой даже для вольнодумцев и просветителей
вроде Т. Пейна.
Несколько иначе идеи «американской исключительности» на¬
шли отзвук в философии выдающегося мыслителя и государ¬
ственного деятеля Томаса Джефферсона (1743—1826). Преж¬
де всего Джефферсон осмысливал историю США в контексте
мирового исторического развития. При этом, однако, история
виделась ему в значительной мере загадочным процессом, в ко¬
21 Там же. С. 171.
22 Там же.
23 Там же. С. 97.
93

тором случай и непредсказуемые стечения обстоятельств столь
лее весомы, как и сознательное влияние на ход событий.
В библиотеке конгресса США хранится книга Томаса Бэк-
вела «Исследование жизни и сочинений Гомера», принадлежав¬
шая Джефферсону. На одной из страниц он написал на полях:
«Человек, который будет исследовать, почему именно такой
поэт, как Гомер, жил именно в таком месте и именно в такое
время, безусловно обречет себя на химеру и никогда не смо¬
жет объяснить эти факты без массы ошибочных хитросплете¬
ний и натяжек. Он также может заняться объяснением причин
того, почему такие полководцы, как Фабий и Сципион, жили
в Риме в известное нам время и почему Фабий родился рань¬
ше Сципиона. Но для всех подобных фактов нет лучшего объ¬
яснения, чем у Горация: „Знает то гений, звезду направляющий
нашу с рождения: бог он природы людской, умирающий одно¬
временно с каждым из нас; он видом изменчив: то светлый, то
мрачный”»24.
История, в том числе американская, не была для Джеффер¬
сона цепью предопределенных событий. Здесь американский
просветитель недвусмысленно солидаризировался со скептичес¬
кой трактовкой исторического процесса, данной Давидом Юмом.
В любом случае, даже если за цепью исторических фактов на¬
ходится «закон», человеку он неведом.
Что стояло за этим скептицизмом Джефферсона? Просвети¬
тельский рационализм, отвергавший сверхразумные факторы
исторического развития, либо реминисценции протестантского
провиденциализма и агностицизма, не допускавших знания кон¬
кретики божественного присутствия при полной уверенности в
том, что оно имеет место? Разумеется, Джефферсон — один
из наиболее последовательных проводников деистической фило¬
софии — склонялся, по-видимому, к первому варианту. Однако
и протестантский агностицизм не исчез из его мировоззрения.
Иными словами, люди творят историю, исходя из присущих им
взглядов и интересов, не ведая подлинного «закона», находяще¬
гося за волюнтаристским творчеством политиков и военачаль¬
ников.
Все эти рассуждения имеют прямое отношение к пониманию
Джефферсоном роли и «миссии» Америки в мировых событиях.
В своем известном письме к Мэри Косуэй (от 12 октября
1786 г.), получившем название «Диалог сердца и ума», Джеф¬
ферсон создал образ Америки — обетованной земли, идеала
свободы и счастья. Нарисовав впечатляющую картину величия
и великолепия американской природы, Джефферсон продолжал
свое эпистолярное повествование следующим образом: «...в це¬
лом мире нет более спокойной и уравновешенной страны, где
законы были бы более мягкими или соблюдались бы лучше; где
каждый гражданин был бы более поглощен своими делами и
24 Koch A. The Philosophy of Thomas Jefferson. Gloucester, 1957.
P. 124.
.94

менее всего досужими делами других; где иностранцы были бы1
лучше привечаемы и более гостеприимно встречаемы с самой
глубокой расположенностью»25. Далее Джефферсон в том же
ключе касался и черт общественной жизни США, пытаясь про¬
тивопоставить антиамериканской кампании, проводившейся
английскими газетами, свою искреннюю патриотическую пате¬
тику.
Особого внимания заслуживает принадлежавший Джеффер¬
сону проект Декларации представителей Соединенных Штатов
Америки, собравшихся на общий конгресс (1776) (Декларация
независимости). Весьма примечательно то, что в данном исто¬
рическом документе все как бы толкало автора к тому, чтобы
использовать аргументацию провиденциальной миссии Америки.
И вместе с тем этого не было ни в одном тезисе Декларации.
Именно отсутствие идеи «исключительности» Америки в миро¬
вой истории и делало Декларацию знаменательным явлением.
Вот, скажем, первый абзац Декларации: «Когда ход событий
принуждает какой-нибудь народ порвать политическую связь,
соединяющую его с другим народом, и занять наравне с осталь¬
ными державами независимое положение, на которое ему да¬
ют право естественные и божеские законы, то должное уваже¬
ние к мнению человечества обязывает его изложить причины,
побуждающие его к отделению»26. В этом коротком, но важном
пассаже по крайней мере дважды автор как бы исподволь при¬
ближается к теме американского мессианства, но ни разу
мысль Джефферсона не покидает почву просветительского ра¬
ционализма. И «божеские законы», и ссылки на мнение челове¬
чества как единого целого весьма далеки в интерпретации
Джефферсона от того смысла, который вкладывал в подобные
понятия, скажем, Мезер.
Мотивы, характерные для начального абзаца Декларации,
остаются таковыми и на протяжении всего текста этого выда¬
ющегося документа. Своеобразный исторический парадокс как
раз и состоял в том, что Декларация независимости, более ка¬
кого-либо другого документа той эпохи сделавшая для идейно¬
политического становления американской нации, менее всего
содержала ссылки на историческую «исключительность роли»
Америки в ходе мирового развития.
Полнейшее нежелание Джефферсона как автора Деклара¬
ции провозглашать и тем более обосновывать американский
мессианизм отнюдь не означало отсутствия у него необычай¬
но острого чувства исторической новизны и исторического твор¬
чества. Чувство новизны и исключительной важности всего про¬
исходившего в США глубоко проникало в социально-философ¬
ское мышление Джефферсона, превращая его суждения о тех
25 The Life and Selected Writings of Thomas Jefferson. N. Y., 1944.
P. 400.
26 Американские просветители. M., 196$. T. 2. С. 27.
95

или иных сторонах американской жизни в исполнение особого
смысла рекомендации всем тем, кто будет следовать «амери¬
канским путем». Обращаясь к известному естествоиспытателю
и философу Дж. Пристли, Джефферсон писал: «Более мы уже
не можем заявлять, что ничто не ново под луною. Ибо совер¬
шенно нова наша глава истории человечества. Огромные раз¬
меры нашей республики новы и невиданны. Рассеянность на¬
селения у нас также нова. Мощная волна общественного мне- „
ния нова. Но самая приятная новизна связана с тем, что эти
волны вновь приходят к нормальному спокойному уровню»27.
Едва ли имеет смысл в чем-либо упрекать Джефферсона. Он
верно передал чувство исторического творчества, отнюдь не пы¬
таясь при этом представить Америку бесспорным носителем
абсолютного разума. В связи с этим было бы правильно за¬
даться и еще одним вопросом: во всем ли можно ставить знак
равенства между американским мессианством и американским
экспериментализмом?
Мессианские концепции американских пуритан XVII в., обос¬
новывавшие их социальное и, экономическое, а также и госу¬
дарственно-правовое утверждение на Североамериканском кон¬
тиненте, не могли идти в сравнение с радикальным историчес¬
ким эксперименталйзмом, которого потребовал от них 1776 г.,
открывший длительный период американской истории, связан¬
ный с бескомпромиссной борьбой политических интересов, стол¬
кновением противоположных позиций по вопросам будущего ко¬
лоний, их отношения к метрополии и, более того, возможности
осуществить на землях континента проект создания государст¬
ва, отвечавшего требованиям радикальной просветительской
философии. Чувство реального исторического творчества, при¬
сущее в немалой мере первым «отцам-пилигримам», преврати¬
лось в знамение всей эпохи американской революции. Оно про¬
низывает многие документы (в том числе и эпистолярные) на¬
следия «отцов-основателей» США.
Представляется, что наиболее философски образованные из
них — Б. Франклин, Т. Джефферсон, Дж. Адамс, Дж. Мэди¬
сон, А. Гамильтон, Дж. Джей, позднее Дж. Монро, — отда¬
ваясь политической борьбе, не теряли философско-исторической
перспективы всего того, что происходило на американской по¬
литической сцене. Именно это «боковое» философское зрение и
подсказывало им, что их деятельность носила известный экспе¬
риментаторский характер, от успеха которого в известной мере
зависели судьбы мира. Иными словами, не погружаясь в мес¬
сианскую медитацию, свойственную пуританским проповедни¬
кам, философы-просветители эпохи Американской революции
укрепили в себе вполне трезвое и рационально обоснованное
восприятие собственной исторической миссии и действовали со¬
ответствующим образом.
27 The Life and Selected Writings of Thomas Jefferson. P. 562.
.96

«Государство Разума» — как прообраз абсолютно рацио¬
нального, уравновешенного и устойчивого социального устрой¬
ства — вскоре обнаружило склонность к деформациям и опре¬
деленной деградации. В общественной жизни США, казалось,
продолжали существовать такие основополагающие просвети¬
тельские характеристики, как рациональность, устойчивость, но
они лишились свойства абсолютности. Одновременно это вы¬
звало к жизни вариантность, альтернативность, партикуляризм
общественного сознания и форм общественного бытия. Вели¬
кая сила униформности просветительского ratio уступала место
мятущемуся, динамичному самосознанию индивидуального «Я»,
уже не помышлявшего о гармонии социальных институтов, а
лишь о поисках некой точки созерцания, с которой раскры¬
валась бы гармония космического начала, делавшего несущест¬
венными все коллизии политики. Наступала эпоха Роман¬
тизма.
Романтизм, привнесший в американскую культуру (как,
впрочем, и в культуру Европы) культ иррационального духов¬
ного начала, решительно переместил центр мировоззренческого
интереса из сферы социального в сферу природного, но такого
природного, которое было пронизано, по мысли романтиков, ду¬
ховным, трансцендентным началом. Вовсе не случайно круп¬
нейшая школа американских романтических философов XIX в.
получила название «трансцендентального клуба», или просто
«новоанглийских трансценденталистов».
Ее крупнейшие представители Ральф Уолдо Эмерсон
<1803—1882) и Генри Дэвид Торо (1817—1862) разработали
целую систему философских взглядов, в которой общие пред¬
ставления о природе, человеке, боге и их космическом единст¬
ве сочетались с конкретной трактовкой исторического пути
США и «миссии» американского народа в цепи мировых собы¬
тий.
Стремительные темпы урбанизации и рост промышленности,
расширение сельскохозяйственных угодий, наступление цивили¬
зации на леса, реки и горы — все это вместе взятое наделяло
романтическую привязанность к природе фатальной раздвоен¬
ностью и обреченностью. «Природа» европейских романтиков —
это природа берегов Темзы, Версальского парка и побережья
Средиземного моря. Трудно сказать, чего больше в этом ланд¬
шафте: природы или цивилизации? И лишь с помощью знаме¬
нитого романтического воображения философы и поэты преодо¬
левали горизонт непосредственной чувственной данности и по¬
гружались в образы идеальной природы — продукта бессозна¬
тельной творческой деятельности абсолютного духа. Но созда¬
ние идеального мира не избавляло их от жгучей неудовлетво¬
ренности миром реальным, а потому преклонение перед при¬
родой страдало неизлечимым недугом хронического пессимизма.
Верный общим принципам романтизма, Торо между тем
сформировался как мыслитель в социальных и природных усло¬
4 Зак. 351
97

виях, разительно отличных от западноевропейских. И природа
представлялась ему в ином свете. Ее бескрайность, неисчерпае¬
мость, разнообразие не только чутко ощущались, но и осмыс¬
ливались им. Образ простора трансформировался в понятие
простора. Леса, окружавшие Конкорд, широкой волной устрем¬
лялись на Запад, они сменялись прериями и цепями Скалистых
гор, подступавшими к побережью Тихого океана. На этих ог¬
ромных территориях не было тогда ни административных гра¬
ниц, ни городов и фабрик, ни полей и ферм. Вслед за Эмерсо¬
ном Торо славил американскую природу, видя в ней прообраз
возвышенной романтической природы-матери. Сравнивая Север¬
ную Америку и Западную Европу, Торо говорил: «Если луна
кажется здесь больше по своим размерам, чем в Европе, то,
возможно, это касается и солнца. Если небо в Америке пред¬
ставляется безгранично более высоким, а звезды более яркими,
то я верю, что эти факты символизируют ту высоту, на которую
когда-нибудь могут подняться философы, поэзия и религия оби¬
тателей Америки»28.
Просторы Американского континента наделялись Торо не
только физическим, но и метафизическим смыслом, легко объ¬
яснимым в контексте символического мировоззрения. «Запад, о
котором я говорю, — это всего лишь иное имя для Дикой При¬
роды (the wild); и я намереваюсь сказать, что в Дикой Приро¬
де заключено спасение Мира»29. Рассуждая о безбрежном аме¬
риканском Западе, Торо, разумеется, прекрасно осознавал его
реальные географические границы. Между тем речь шла о том,
что на просторах Американского континента цивилизация «пе¬
реходит» в свое космическое продолжение, соединяется с транс¬
цендентной «сверхдушой», и тем самым Америка превращалась
в своего рода исторического и географического посредника
между обществом и запредельной космической силой. Таковой
виделась Торо романтическая миссия Америки, соединявшей в
его видении достижения цивилизации (весьма сомнительные са¬
ми по себе — так полагал Торо) с первозданностью природы
и божественным началом. Именно поэтому природа превраща¬
лась для него в хранилище духовных потенций человечества.
Созерцая бьющую через край жизненную силу, человек ис¬
пытывает облагораживающее дух влияние скрытого идеально¬
го начала и приближается к Абсолюту.
Рассмотрение нравственно-эстетического аспекта природы у
Торо позволяет увидеть важные философские идеи:
природа есть не только внешняя объективизированная ре¬
альность, но и источник нравственно-этических переживаний;
природа требует к себе бережного и даже благоговейного
отношения; нарушение ее ландшафтной гармоничности пагубно
отражается на нравственности людей;
28 The Writings of Henry David Thoreau. Boston, 1906. Vol. 5. P. 69.
29 Ibidem.
98

природа допускает лишь созерцательное освоение своего со¬
держания; человек не должен ни подчинять, не изменять при¬
роду, а лишь осторожно внедряться в ее систему, становясь
безмолвным, вдумчивым наблюдателем ее гармоничного строя.
Эти выводы, вытекающие из анализа философско-натуралис¬
тических взглядов Торо, несмотря на свою трансцендентально¬
идеалистическую суть, содержат в довольно развитом виде за¬
родыши идей, ставших популярными в XX в. Таким образом,
совершенно чуждый социально-религиозному мессианству Торо
создал нечто вроде трансцендентно-натуралистической концеп¬
ции американской миссии, позволявшей представить Америку
в виде стартовой площадки будущего.
Несколько в ином ключе решал проблему «американизма»
Ральф Эмерсон. Учитель и духовный вдохновитель Торо, Эмер¬
сон разработал основные идеи своего «романтического натура¬
лизма» еще в эссе «Природа», в котором при известном вооб¬
ражении можно реконструировать идеи природного символиз¬
ма американской географии, как бы толкавшей американцев
к единению с космическими силами. Между тем Эмерсон более
социологично, чем Торо, отнесся к формированию американ¬
ской нации, полагая, что не просто человек «вообще», но имен¬
но американец должен проделать путь через освоение сугубо
духовное — природы к восприятию космической «сверхдуши».
В лекции «Американский ученый» (1837) Эмерсон, созда¬
вая обобщенный образ романиста-интеллектуала-Ученого с
большой буквы, заявлял следующее: «Ученый — человек, кото¬
рый должен взять на себя все обещания своего времени, все
наследие прошлого, все надежды будущего. Он обязан пред¬
ставлять собой университет знаний. И если он должен какому-
то одному уроку внимать больше, чем всем другим, то вот
этот урок: мир — ничто, человек — все; в самом себе заключен
закон всей природы, а ты пока что не знаешь, как поднимают¬
ся по стволу капли сока; в самом тебе дремлет весь Разум; те¬
бе дано все узнать и на все решиться... Эта вера в неоткрытое
могущество человека принадлежит — по всем одушевляющим
ее мотивам, по всей ее подготовке, согласно пророчеству, —
Американскому Ученому»30. Для того чтобы стать «Американ¬
ским Ученым», Эмерсон требовал морального очищения лично¬
сти, гуманизации ее социального бытия.
Через семь лет — в 1844 г. — Эмерсон развил эти идеи в
лекции «Молодой Американец», в которой еще более явствен¬
но обрисовал черты нации «великих» людей, предназначенных
судьбой к проникновению в тайны мироздания и в итоге к сли¬
янию с Душой. «Свобода нашей страны, ее молодость не могут
не внушать нам предчувствия, что в Америке законы и общест¬
венные институты в какой-то мере будут соответствовать вели¬
30 Эмерсон Р. Опыты, Г. Торо, Уолден. М., 1986. С. 87.
4
99

чию Природы»31. С полной убежденностью в этом Эмерсон на¬
рек Америку «страной будущего», отмеченной «Судьбой» и «Ге¬
нием».
Романтически экзальтированная мысль Эмерсона своим фи¬
лософским путем — через трансцендентальный символизм и
супранатурализм — исподволь дрейфовала в направлении «го¬
рода на холме». И черты этого идеального града обозначались
на горизонте философских рефлексий.
Эпоха ранней американской философии — пуританизм, Про¬
свещение, романтизм — дала многогранную парадигму концеп¬
ций «американской исключительности», и эта парадигма про¬
должала существовать и в последующие десятилетия «золото¬
го века» американской мысли.
Вторая половина XIX в. в американской философии ознаме¬
новалась своего рода европеизацией, широким ознакомлением
американцев с европейскими философскими учениями, попыт¬
ками их освоения, перенесения на американскую почву. Так,,
знаменитая в свое время гегельянская школа в Сент-Луисе
(У. Харрис, X. Брокмейер и др.) активно пропагандировала
идеи Гегеля, правда, умело приспосабливая их к американ¬
ским условиям. Чонси Райт (1830—1875) был горячим сторон¬
ником позитивиста Г. Спенсера, а сам основоположник «золо¬
того века» Чарлз Пирс начал свою философскую деятельность
с увлечения и изучения философии И. Канта.
Интерес к европейской философии и признание ее значе¬
ния для Америки на некоторое время ослабили влияние месси¬
анских идей в среде американских философов или во всяком
случае отодвинули их на задний план. Надо иметь в виду и
то обстоятельство, что американская философия становится все
более профессиональной и «технической».
Идея «исключительности» в своем наиболее существенном
выражении — это прежде всего политическая идея. В филосо¬
фии же как наиболее абстрактном выражении духовных уст¬
ремлений мыслящих людей, своего рода сублимированном про¬
дукте народного духа она должна была подвергнуться транс¬
формации, соответствующей специфике этого типа духовной де¬
ятельности. Кроме того, философ как человек, по самой своей
природе мыслящий достаточно широко и абстрактно, едва ли
должен был становиться пропагандистом популярной идеи «яв¬
ного предначертания». Поэтому в работах самих американских
философов и их историков и комментаторов эта формула встре¬
чается редко. Но все же встречается.
В своей «Истории философии в Америке» Е. Флауэр и
М. Мёрфи, рассказывая о раннем периоде деятельности Джо¬
на Дьюи, когда он находился еще под влиянием гегелевской
философии, пишут: «То, что в те ранние мичиганские дни про¬
извело на него и его коллег сильное впечатление, был всеох-
31 Там же. С. 93.
100

ватывающии размах диалектики, которая придавала явному
предначертанию (Manifest Destiny) космические масштабы, ох¬
ватывающие все, начиная от развития растений до развития
институтов»32.
Именно так толковал эту идею Джон Фиске (1842—1901).
Фиске не принадлежал к философам «высшей лиги». Никто из
историков американской философии не причисляет его к ее
классикам и представителям ее «золотого века». Тем не менее
почти во всех книгах по истории американской философии, рав¬
но как и в американской философской энциклопедии, его имя
фигурирует наряду с именем его предшественника Чонси Рай¬
та. В качестве рьяного последователя учения Г. Спенсера Фис¬
ке в своей главной работе «Очерки космической философии»
стремился показать единство всего знания, неизбежности про¬
гресса и конечную гармонию науки и религии33.
Именно космические масштабы мышления Фиске позволили
ему придать идее «явного предначертания» подлинно космиче¬
ский характер. В 1885 г. Фиске прочитал публичную лекцию-
на тему «О явном предначертании англосаксонской расы», ко¬
торую затем читал несколько раз в Англии и 45 раз в США.
Эта лекция вошла в книгу Фиске «Американские политические
идеи» (1885). Лекция весьма примечательна. Ее суть подыто¬
жена в рассказе о банкете по случаю национального праздника
4 июля. На банкете, согласно Фиске, три американца выступи¬
ли с тостами: «Пью за Соединенные Штаты, — сказал первый
оратор, — простирающиеся на севере до Британской Амери¬
ки, на юге — до Мексиканского залива, на востоке — до Ат¬
лантического океана и на западе — до Тихого океана». «Од¬
нако, — сказал второй оратор, — эта точка зрения слишком
ограниченна. Устанавливая наши границы, мы должны смотреть
в великое и славное будущее, предназначенное нам явным пред¬
начертанием англосаксонской расы. Пью за Соединенные Шта¬
ты, простирающиеся на севере до Северного полюса, на юге —
до Южного полюса, на востоке — до восхода и на западе —
до захода солнца». Это пророчество участники банкета привет¬
ствовали бурными аплодисментами. Но тут поднялся третий
оратор, довольно серьезный джентльмен с Дальнего Запада.
«Если мы собираемся, — сказал этот поистине американский
патриот, — оставить историческое прошлое и настоящее и счи¬
таться только с нашим явным предначертанием, то зачем ог¬
раничивать себя узкими границами, указанными нашим сооте¬
чественником, который только что сел? Я пью за Соединенные
Штаты, простирающиеся на севере до северного сияния, на
юге — до процессии равноденствия, на востоке — до первобыт¬
ного хаоса, а на западе — до судного дня»34.
32 F 1 о w е г Е. and Murphey М. A History of Philosophy in Ame¬
rica. N. Y., 1977. Vol. II. P. 959.
33 The Encyclopedia of Philosophy. N. Y.; L., 1972. Vol. 3. P. 204.
34 Fiske J. American Political Ideas. N. Y., 1885. P. 101.
101

В собственно философских учениях и книгах высказанные
Фиске идеи, естественно, не могли иметь место. «Явное предна¬
чертание» могло и должно было принимать более мягкую и по
возможности опосредованную форму. Это могло произойти тог¬
да, когда американская профессиональная («университетская»)
философия стала вырабатывать собственные, специфические
подходы как к вечным проблемам философии, так и к тем, ко¬
торые ставились и выдвигались своеобразными условиями жиз¬
ни на Американском континенте.
Правда, многие историки американской философии призна¬
ют — как это делает крупнейший из них Герберт Шнейдер, —
что «Америка была интеллектуальной колонией еще долго пос¬
ле того, как она обрела политическую независимость...»35. Но
большинство из них не согласны с дальнейшим утверждением
Шнейдера о том, что она «оставалась и остается провинциаль¬
ной в интеллектуальном отношении долго после того, как пе¬
рестала быть интеллектуальной колонией. В интеллектуальном
отношении мы все еще живем на окраине европейской культу¬
ры»36. Они искренне убеждены —и не без основания — в том,
что после завоевания политической независимости американ¬
ские философы мало-помалу начали преодолевать европейское
наследие и обретать самостоятельность. Считается, что в по¬
следней четверти XIX в. в этом процессе произошел решитель¬
ный перелом: американская философия не только вышла на
мировые рубежи, но и стала указывать новые пути европей¬
ской философской мысли. Именно в утверждении о мировом
значении американской философии можно видеть типичное
проявление идеи «исключительности» в этой области духовной
культуры.
Если прав философ Моррис Коэн, говоря: «...типичный аме¬
риканец уверен, что его образ жизни настолько очевидно лучше
любого другого образа жизни, что каждый иммигрант может
превратиться в полезного американского гражданина в очень
короткий срок»37, и если, как говорит Г. С. Коммаджер, «для
американца моральное превосходство его страны было... аксио¬
матическим»38, то отсюда был только один шаг до признания
и философского превосходства Америки.
Выдающиеся европейские философы XIX и особенно XX в.
нередко стремились подчеркивать общечеловеческое значение
сделанных ими открытий и их вклада в европейскую, а то и
мировую философскую мысль. Но обычно им не приходило в
голову настаивать на национальной особенности присущего им
типа мышления и создаваемых ими философских концепций.
35 Schneider Н. A History of American Philosophy. 2d ed. N. Y.; L.,
1963. P. VIII.
36 Ibidem.
37 Коэн M. Американская мысль. M., 1958. С. 49.
38 С о m m a g е г Н. S. The American Mind. New Haven and London,
1950. P. 11.
102

Скорее, они говорили о значительности самих этих концепций,,
будь то феноменологическая, аналитическая или какая-либо
еще, об их важности для мирового философского сообщества,
совершенно независимо от той страны, в которой они возник¬
ли, и от национальной принадлежности их создателей.
Напротив, американские философы и особенно историки фи¬
лософии и ее комментаторы обычно стремятся подчеркнуть тот
факт, что то или иное учение является именно американским,
созданным американскими мыслителями и выражающим типич¬
ные взгляды и настроения американцев.
Вначале дело этим преимущественно и ограничивалось.
Доктрина Монро как бы выступала здесь в форме тезиса «аме¬
риканская философия для американцев».
В наше время от этой тенденции сохранились в лучшем слу¬
чае лишь отдельные пережитки. Например, не так давно про¬
фессор Арчи Вам из Альбукерка негодовал по поводу того, что
«слишком долго преподаватели американской философии соса¬
ли из высохших сосков европейской философии. Слишком дол¬
го американцы... пренебрегали философской жизненностью,
внутренне присущей американскому опыту...»39. Он заканчивал
статью призывом: «Давайте сделаем американскую философию
снова американской»40.
Но такие заявления делаются уже редко, гораздо чаще аме¬
риканская философия преподносится европейцам, да и всему
миру, как образец для подражания. Говоря об американской
философии, А. Вам имел в виду, конечно, возвращение фило¬
софов к прагматизму как к единственному оригинальному про¬
дукту американского философского гения. Правда, основатель
прагматизма, крупный ученый и логик Чарлз Сандерс Пирс
сам находился под сильнейшим влиянием Беркли и Канта и не
претендовал на создание специфически американской филосо¬
фии.
Прагматистские идеи Пирса были гораздо более детально и
всесторонне разработаны У. Джемсом (1842—1910) и в его ис¬
полнении действительно представляли собой типично американ¬
ский тип философствования, хотя и возникший на основе ев¬
ропейской традиции, но в своей зрелой форме резко противо¬
поставленный ей.
Именно в этом противопоставлении, в признании особенно¬
сти, более того, уникальности американского философского
мышления проявляется и сказывается убеждение многих аме¬
риканских философов и историков в том, что прагматизм есть
учение, не имеющее равных в мире, именно потому, что оно от¬
ражало лучший в мире американский образ жизни.
39 В a h m A. Let us make american Philosophy American//Delta Epsilon
Sigma Bulletin. 1978. October. P. 68.
40 Ibid. P. 74.
103

Г. С. Коммаджер писал о прагматизме так: «Практический,
демократический, индивидуалистический, оппортунистический,
непринужденный, полный надежд прагматизм был изумительно
приспособлен к темпераменту среднего американца. Он расчис¬
тил джунгли теологии и метафизики и детерминистской науки
и позволил теплому солнцу здравого смысла оживить амери¬
канский дух, подобно тому, как пионер расчищал леса и зарос¬
ли и давал возможность солнцу оживить почву американского
Запада. В некотором смысле весь американский опыт подго¬
товил его (прагматизм), а теперь, кажется, утвердил и оправ¬
дал его... На практике американцы всегда были инструмента¬
листами... Каждый американец знал, что мир, в котором он
жил, был частично создан им самим, что он подчинил Природу
своей воле и привлек Провидение на свою сторону, и субли¬
мация его долгого опыта в философскую теорию не могла его
удивить. Готовность прагматизма порвать с прошлым, отверг¬
нуть традиционные привычки, испробовать новые методы, по¬
ставить убеждения на голосование ... возбуждали не только
симпатии, но и чувства чего-то знакомого ... Неудивительно,
что... прагматизм достиг того, что стал почти официальной фи¬
лософией Америки»41.
Сам Коммаджер здесь явно не приписывает Америке «ис¬
ключительности» и не распространяется специально о ее исто¬
рической миссии. Но американцы, американский образ жизни
и американская философия подаются им с таким неподдель¬
ным восторгом и восхваляются сверх всякой меры, так подчер¬
кивается их неоспоримое своеобразие и преимущества над все¬
ми другими, что этот стиль, характерный, к слову сказать, для
весьма многих авторов, говорит сам за себя.
Что касается Джемса, то, несмотря на полученное им кос¬
мополитическое образование и широту его интересов, он был не
только сугубо американским философом, но и сознательным
пропагандистом типично американского взгляда на мир. Более
того, Джемс претендовал на предвидение той мировой роли,
которую прагматизму суждено сыграть.
В своих лекциях о прагматизме (вышедших позже отдель¬
ной книгой), описав предысторию или «прелюдию» прагматиз¬
ма и выведя его происхождение из глубокой древности, Джемс
заявлял: «Только в наше время метод прагматизма приобрел
всеобщий характер, осознал лежащую на нем мировую миссию
(курсив мой. — Ю. М.) и заявил о своих завоевательных пла¬
нах. Я верю в эту миссию и эти планы и надеюсь, что под ко¬
нец воодушевлю вас своей верой»42.
Это предвидение не мешало Джемсу разрабатывать праг¬
матизм и стремиться распространять его именно как американ¬
скую философию, предназначенную прежде всего для амери¬
канцев. Он хотел представить ее как мировоззрение простого
41 Comm a ger Н. S. Op. cit. Р. 98.
42 Джемс В. Прагматизм. Спб., 1910. С. 37.
104

человека, вытекающее из повседневного опыта, приспособлен¬
ное к интересам и среднему уровню понимания и духовного
развития.
Во введении к американской антологии «Философия в XX
веке» Ч. Пирс и У. Джемс называются «действительными пред¬
вестниками поразительно внезапного и блестящего философско¬
го возмужания Америки»43. Без Пирса, Джемса, а немного поз¬
же и Дьюи было бы трудно представить себе всю интеллекту¬
альную жизнь XX в. и особенно Америки44. Несколько далее
там говорится: «Пирса можно рассматривать как Сократа в
прагматизме, а Джемса — как его Платона; Дьюи, конечно,
является его Аристотелем»45.
Генри ван Уэзеп в книге «Семь мудрецов» обращает внима¬
ние на ту роль, которую американские философы сыграли в
деле повышения авторитета Америки во всем мире. Он пишет:
«В течение ряда лет Джемс и Дьюи удивляли мир своей отваж¬
ной защитой прочной и гибкой структуры, которой, как они по¬
казали, была американская жизнь»46. Сделав это, считает ван
Уэзеп, они не открыли ничего нового, напротив, они сделали
зримым для всех то, что всегда было, но на что не обращали
внимания.
«Многие считают, — продолжает ван Уэзеп, — что Джемс
был для американской философии тем же, чем был Уолт Уит¬
мен для американской поэзии. Совершенно достоверно, что с
Джемсом американская философия внезапно появилась с без¬
ошибочной печатью оригинальности. Если Франклин был на¬
шим Сократом, Эмерсон — нашим Платоном, то в некотором
смысле Джемс является нашим Аристотелем, или, скорее, он,
дополненный Дьюи, создал нашего Аристотеля... Бостонский
брамин с душой янки, Джемс с самого детства привык сравни¬
вать американскую точку зрения с европейским фоном...
Джемс начинал сознавать ту огромную роль, которую Аме¬
рике было суждено сыграть на мировой арене. Он даже лучше,
чем Франклин или Эмерсон, понимал, что центр тяжести меж¬
дународной мысли через некоторое время переместится по эту
сторону Атлантики. Поэтому его представление американской
точки зрения утратило все следы колониализма. Джемс не был
сектантским мыслителем, но лидером, открывшим новую эру
для всей философии. Это был голос Америки, возвещавшей свое
руководство и говорившей как одна зрелая страна другой...
Благодаря Джемсу американская философия надежно вступи¬
ла в разряд мировой традиции»47.
Преувеличение мировой роли американской философии и ее
«золотого века» составляет характерную черту многих истори¬
43 Philosophy in the Twentieth Century/Ed. by W. Barrett and D. Aiken
N. Y., 1962. Vol. I. P. 48.
44 Philosophy in the Twentieth Century. Vol. I. P. 48.
45 Ibid. P. 49.
46 W e s e p v a n H. B. Seven Sages. N. Y., 1960. P. 124.
47 Ibid. P. 124—127.
105

ков и комментаторов произведений представителей классичес¬
кой американской философии. Чарлз Френкель в книге «Зо¬
лотой век американской философии» писал об исключительном
значении философов этого периода не только для американской
культуры и истории, но и всей западной философии вообще.
«Между двумя великими поворотными пунктами в американ¬
ской истории — гражданской войной и великой депрессией —
люди, идеи которых представлены на этих страницах, и другие,
имевшие лишь немного меньшее значение, создали наследие
глубоко разработанной философской дискуссии в Соединенных
Штатах и помогли западной мысли благополучно перенести
кризис в своей истории»48.
Он говорит далее, что это был очень важный период в аме¬
риканской истории, ибо для него было характерно «появление
американских философов не как американцев, но как филосо¬
фов, как полноправных партнеров в древнем предприятии ве¬
ликой цивилизации. Им не казалось, что они занимались специ¬
фически американскими проблемами... Значительное влияние
на них оказывали... не Джонатан Эдвардс или Эмерсон, но
Кант и Джон Стюарт Милль, Дарвин и Гегель, Бергсон и Берт¬
ран Рассел. Они отвечали всем философам как своим соотече¬
ственникам, и везде философы отвечали им как равным. Ибо
они были заняты вечными проблемами философии и ветрами
доктрин, которые обдували весь западный мир»49.
И наконец, еще одно свидетельство. Е. Флауэр и М. Мёр¬
фи в заключении своей книги проводят мысль о фактическом
■совпадении американской философии теперь уже XX в. и осо¬
бенно его третьей четверти со всей мировой философией вооб¬
ще. Они указывают на то, что «американская философия на
протяжении всего XX века непосредственно отзывалась на ре¬
волюции в европейской мысли»50. Авторы имеют в виду, что
американские философы сразу же воспринимали все те новые
проблемы, которые ставились и обсуждались в Европе, особен¬
но после второй мировой войны, мгновенно реагировали на них
и делали предметом самостоятельного исследования, концент¬
рируя у себя, таким образом, если не всю мировую, то уж
во всяком случае западноевропейскую философскую мудрость.
Авторы приходят к выводу, что в настоящее время нужно го¬
ворить о том, что история американской философии «есть исто¬
рия западной философии в Америке, скорее, чем... просто аме¬
риканская философия»51.
Один из наиболее проникновенных пропагандистов мировой
миссии американской философии, а через нее и самой Амери¬
ки— это профессор Техасского университета (Колледж Стей-
48 Frankel Ch. The Golden Age of American Philosophy. N. Y., 1960.
P. 1.
49 Ibidem.
50 Flower E. and Murphey M. Op. cit. Vol. II. P. 959.
51 Ibid. P. 963.
106

шен) Джон Макдермотт, человек эрудированный и либераль¬
но настроенный. Он разделяет большую часть взглядов Джем¬
са и Дьюи и стремится облегчить их распространение в совре¬
менном американском обществе. Он признает также огромную
положительную роль идей Дж. Ройса. Ему принадлежат под¬
бор и издание избранных произведений этих философов с его-
обширными введениями.
В своих книгах («Культура опыта. Философские очерки об
американском характере», 1976, и «Потоки опыта. Размышле¬
ния об истории и философии американской культуры», 1986)
Макдермотт делает чрезвычайно интересную, хотя и несколько
тенденциозную, попытку не только дать философский анализ
американской истории и культуры, но и показать совпадение
культурной истории Америки с ее философией, т. е. полное
взаимопроникновение культуры в самом широком смысле сло¬
ва и «классической философии» в Америке. Философия высту¬
пает у Макдермотта не только как своего рода эманация куль¬
туры, но и как ее имманентная основа, ее внутренний стер¬
жень.
Макдермотт полагает, что по мере того как политическое и
экономическое значение Америки в мире неуклонно возрастало
и привело ее к нынешнему положению господствующей и ру¬
ководящей силы в западном мире, так и классическая амери¬
канская философия в настоящее время может служить прооб¬
разом мирового философского мышления, каким оно будет на
рубеже нашего и следующего, XXI в.
Макдермотт согласен с мнением о том, что с самого начала
заселения Американского континента колонисты открыли новую
и важнейшую страницу в мировой истории. Он полностью при¬
соединяется к словам Чарлза Л. Стэнфорда: «Избранный народ
американских колоний все больше и больше смотрел на свою
миссию... не только как на продолжение чего-то старого, но как
на начало нового; он вступал в завершающую фазу истории. Он
был наследником нового мира в физическом смысле, и, чтобы
оправдать наиболее строгий идеал реформации, он считал не¬
обходимым, говоря словами Джонатана Эдвардса, «начать но¬
вый мир в сфере духа»52.
Самая характерная черта этого нового мышления, по Мак¬
дермотту, — «чрезвычайный приоритет, отдаваемый понятию
опыта в американской философии»53. Он говорит, что «мысль и
действие являются функционерами опытного метода в культуре,
которая придает опыту качества и способности, обычно отри¬
цаемые широкой традицией западной мысли»54. Макдермотт
52 Stanford Ch. L. The Quest for Paradise-Europe and american Mo¬
ral Imagination. Urbana, 1961. P. 107; цит. no: McDermott P. The Cul¬
ture of Experience. N. Y., 1976. P. 4.
53 McDermott J. The Culture of Experience. P. 12.
54 Ibid. P. 10.
107

имеет в виду чрезмерный, по его мнению, интеллектуализм и
рационализм европейской философской традиции, которые были
успешно преодолены характерной для американских мыслите¬
лей приверженностью опыту, как подлинному руководству
жизнью в принципиально новых условиях Нового Света.
Макдермотт объясняет выдающееся место опыта в амери¬
канской традиции не только усилиями Джемса, Дьюи и Мида,
но и общей установкой, преобладавшей в американской культу¬
ре. Он ссылается при этом на известного философа Джона
Рэнделла-младшего, утверждавшего, что американская фило¬
софия «добавляет новый уровень к долгой традиции западной
философской мысли, так как вносит уроки, полученные из аме¬
риканского опыта, во все то, чему люди научились раньше и
оставили нам в воплощенной мудрости прошлого»55. В другой
своей работе, на которую также ссылается Макдермотт, Рэн-
делл писал, что «американская философия, достигшая совер¬
шеннолетия к концу XIX века, могла черпать из всех различ¬
ных европейских традиций. Это обстоятельство имеет прямое
отношение к тому факту, что гиганты последнего поколения
могли направить их для освещения американского опыта в со¬
здании специфически новых американских установок и под¬
хода»56.
Мысль об уникальности и «исключительности американ¬
ского опыта», сложившегося в американской философии «золо¬
того века», подчеркивается также Дэниелом Бурстином. Он
пишет: «Через XVIII и XIX столетия — от замечания Кревекё-
ра о том, что Америка создала нового человека через веру
Джефферсона в богатство, обещание и величие континента и
веру Тёрнера в культуру, рожденную на фронтире, и фронтиром
же питаемые институты — постоянным рефреном проходит
мысль о том, что американские ценности вырастают из обстоя¬
тельств, характерных для Нового Света, что они являются тай¬
ной «американского образа жизни». Этот рефрен был и при¬
мером нашего особого способа обращения с идеями и его
поощрением. Из-за отсутствия лучшего слова мы можем назвать
это склонностью к вовлеченности, тенденцией оставлять идеи
воплощенными в опыте и верой в то, что истина каким-то об¬
разом вырастает из опыта»57.
Макдермотт приводит все эти высказывания, чтобы сильнее
выделить типичную, по его мнению, и для американской куль¬
туры, философии демократическую открытость опыту с его ис¬
торическими корнями в антропоморфном взгляде на природу
и чувством фронтира как воображаемого горизонта человечес¬
55 Randall J., Jr. The Spirit of American Philosophy in Wellsprings
(of the American Spirit/Ed. by E. Johnson. N. Y., 1948. P. 133.
56 Randall J. How Philosophy uses its Past. N. Y., 1963. P. 88.
57Boorstin D. «The Place of Thought in American Life». America
and the Image of Europe. N. Y., 1960. P. 58—59; цит. no: McDermott J.
The Culture of Experience. P. 14.
108

кой деятельности, при которой отступают на задний план стро¬
гие требования интеллекта и логики. «Сверх всего мы должны
принять тезис Уильяма Джемса, согласно которому „реаль¬
ность жизни, опыт, конкретность, непосредственность, называйте
это как хотите, превосходит нашу логику, выливается из нее и
окружает ее”»58.
Во второй книге «Потоки опыта» Макдермотт продолжает
развивать свои мысли о мировом значении Америки, а следо¬
вательно, и американской философии. Одновременно он, прав¬
да, настаивает на том, что весьма далек от культурного шови¬
низма или джингоизма. Он, например, подчеркивает тот факт,
что история Америки отмечена рядом агрессивных действий:
«Разорение американских индейцев; рабство черных американ¬
цев; подавление религиозных, расовых и этнических мень¬
шинств; вульгарность американского корпоративного капита¬
лизма с его несправедливостями, передаваемыми от поколения
к поколению»59. Макдермотт заявляет, что не считает амери¬
канскую культуру высшей. Он говорит о ней лишь как о по¬
рождающей, творческой культуре, как об одной из немногих
истинно новых мировых культур. Она не рассматривается в ка¬
честве движущейся к какой-то заранее предназначенной выс¬
шей цели.
Макдермотт отмечает тот факт, что XX век ознаменовался
■огромными изменениями в европейской культуре. Он полагает,
однако, что «эта революция в европейской мысли эксперимен¬
тально предвосхищена американской традицией»60. Более того,
«„американская форма жизни” поражает меня, как парадигма
для XXI века»61.
Согласно Макдермотту, миссия Америки отчетливо обозна¬
чилась тогда, когда «путешествие на Запад» завершилось ос¬
воением Американского континента вплоть до Тихого океана.
«Калифорния есть конец передвижения на волах и конец аме¬
риканского физического путешествия»62. Но именно здесь для
Америки открылись новые горизонты. С одной стороны, «визу¬
ально Калифорния заявила о Китае»63, а с другой — она по¬
вернула стремление американцев назад, заставив их обратить¬
ся к их собственной уже сложившейся новой культуре. Встал
жгучий вопрос «о нашем наследии новому миру глобальной
культуры. Что можем мы предложить новому миру? ...Имеем ли
мы, в самом деле, что предложить новому миру?»64.
Макдермотт не сомневается в беспрецедентной роли Амери¬
ки в том, что касается экономической и политической ответст¬
58 J ame.s W. A Pluralistic Universe. N. Y., 1909. P. 212.
59 McDermott J. Streams of Experience. Amherst, 1984. P. 64.
60 Ibid. P. 70.
61 Ibidem.
62 Ibid. P. 73.
63 Ibid P. 71.
64 Ibid. P. 73.
109

венности, ведущей к созданию не только национального но и
глобального сознания. Но, как философ, он выражает глубокую
заинтересованность «в тех философских измерениях американ¬
ской культуры, которые заслуживают того, чтобы стать опе¬
ративными факторами в формулировке новой мировой культу¬
ры»65. Он считает, что основами создания такой культуры мо¬
гут и должны послужить следующие ее черты.
1.	Плюрализм как позитивная характеристика человеческой
ситуации. Плюрализм, за который так ратовали Джемс и
Дьюи и который благодаря их усилиям утвердился в философ¬
ском сознании Америки, следует рассматривать не как времен¬
ную утрату монистической благодати. «Этнический, религиоз¬
ный, расовый, социальный и эстетический плюрализм есть
фундаментальная и плодородная характеристика человеческих
условий»66.
2.	Провинциализм. Он имеет огромное значение, ибо, «если
мы не сможем испытывать глубокие чувства по отношению к
нашему интимному опыту и также глубоко думать о нем, како¬
вы же могут быть наши шансы в отношении глобального
опыта?»67.
Характерно, что идея «исключительности» находит свое вы¬
ражение и в понятии «провинциализм», которое многие амери¬
канские идеологи превращают чуть ли не в культ. Провинция
рассматривается ими как хранилище национальных традиций,,
обычаев, устойчивых нравственных норм, правил общежития,
основанного на лояльности, общей вере, взаимопомощи, взаи¬
моуважении и т. д. Провинция — это, так сказать, американизм
в его лучшем и чистом виде.
3.	Взаимная связь всего. Она выражается, в частности, в
том, что жизнь проходит не в прямолинейном движении, но в
очень сложных отношениях, так что каждый шаг вперед сопро¬
вождается шагом в сторону.
4.	Быстротечность, или мимолетность, как форма жизни.
В качестве своего наследия Америка предлагает драматическую
оценку культуры, основанную на признании равенства, в кото¬
рой качество опыта не устанавливается априорными суждения¬
ми или предпочтениями прошлого. «Для нас новизна является
решающей, и даже неудачи и ошибки должны быть интегриро¬
ваны в педагогику и историю»68.
5.	Анти-эсхатология. «Самое важное оперативное утвержде¬
ние американской культурной истории имеет дело с последним
значением истории или скорее с отсутствием такой окончатель¬
ности... Америка больше заинтересована в спасении опыта, чем
в спасении вневременном. Мы народ, отличающийся глубоким
65 Ibidem.
66 Ibid. Р. 73—74.
67 Ibid. Р. 77.
68 Ibid. Р. 74.
110

сомнением в окончательных решениях и в философиях истории,
предлагающих принципы полной объяснимости. Мы верим в
оздоровление и улучшение, в то же время упорно сомневаясь в
наличии какого-либо абсолютного решения. Вполне может быть,
что мы натолкнулись на единственную жизненную философию
для плюралистической мировой культуры»69. Как говорил поэт
Т. Элиот, «нам остается только пробовать. Остальное — не на¬
ше дело»70.
Америке, с ее уникальной судьбой и неограниченными воз¬
можностями, полагает Макдермотт, еще предстоит сыграть ре¬
шающую роль в мире. Однако он выступает против примитив¬
ного представления о том, будто ее географическое положение
предопределило это. «Наследием пуритан было утверждение о
том, что страна Америка ждала нас и только нас, чтобы мы
делали то, что мы делали. Нынешняя задача — показать, что
мы заслуживаем возможности и реализуем их потенциал не
только для самих себя, но также для мирового сообщества»71.
Макдермотт весьма трезво оценивает претензии некоторых
кругов на техническое и военное превосходство Америки в мире.
«Разве мы не знали, что техника, в которой отсутствует духов¬
ная оригинальность, может быть превзойдена, изучена, повто¬
рена и возвращена нам обратно с другим национальным ярлы¬
ком?»72. Сама по себе она не дает основания претендовать на
руководящую роль. «Японцы и другие научили нас тому, что
правильное техническое общество должно иметь в качестве
центрального ингредиента достоинство работника, семьи и не¬
которую гарантию плодотворного будущего»73.
Макдермотт говорит, что роль Америки во второй мировой
войне была воспринята как показатель огромного преимущест¬
ва Нового Света над испорченной Европой. Однако при этом
были забыты Хиросима и ее последствия. Только война во
Вьетнаме и особенно резня при Май-Лей показала, что и Аме¬
рике свойственны болезни, мешающие созданию здорового че¬
ловеческого общества.
В то же время уверенность американцев в своей извечной
правоте и склонность к самообману были потрясены разобла¬
чениями того, что «наша внутренняя политика на высшем уров¬
не обнаруживает притворство, лицемерие, обман и манипуляцию
властью в таком духе, который никак не представляет амери¬
канский идеал»74.
Макдермотт приходит к выводу, что в результате всех этих
событий и в особенности благодаря вступлению в ядерный век
«Америка изменилась. Она изменилась для нас и для всех оби¬
69 Ibid. Р. 74—75.
70 Ibid. Р. 75.
71 Ibid. Р. 88.
72 Ibidem.
73 Ibidem.
74 Ibid. Р. 89.
Ill

тателей планеты Земля. Стремление индивидуума и природа
сообщества в Америке также изменились»75.
Означает ли все это, что пришла пора отказаться от идеи
«исключительности» и «особой мировой миссии» Америки? Ни
в коем случае! Только их реализацию надо искать в другой
области, и средства для, этого должны быть другими.
«Парадоксальным образом утрата прежней идеологической
поддержки ставит нас перед нашей наиболее благоприятной
возможностью... В условиях нашей мужественной истории для
читателя это, может быть, будет неожиданностью, и все же на¬
ше будущее как американцев состоит в том, чтобы стать духов¬
ными лидерами мирового сообщества... Позвольте мне повто¬
рить: стремление американцев к Америке ведет к одиночеству,
стремление к мировому господству не состоялось. Стремление
американцев к присутствию в мире в качестве личностей, сво¬
бодных, полезных, предвестников нового порядка — перед нами.
Трудно отказаться от самовозвеличивающей походки прошлой
эпохи. Трудно отказаться от доктрины о том, что, если мы по¬
явимся, все пойдет хорошо... принять тот факт, что именно мы,
американцы, являемся основоположниками, архитекторами,
главными сторонниками ядерного уничтожения, трудно. Один
мотив зарождается в нашем лоне, подымается в легкие и выры¬
вается из наших испуганных губ: куда идти, что делать? Давай¬
те скажем прямо. Разоружимся и посвятим себя будущему
мирового сообщества, в котором индивидуальная личность не¬
прикосновенна» 76.
Макдермотт задает риторический вопрос: способны ли аме¬
риканцы осуществить эти требования? Он не сомневается в
реальности такой надежды. Он полагает, что можно построить
такую Америку, которая будет говорить голосом забытых и
подавленных, голосом нового. В конце концов американцы были
зачинателями нового мира. Америка была родным домом для
индивидуальности, но в то же время она заботилась о многих,
она верила в возможность получения образования всеми. В ней
признается ценность любого местного сообщества только в том
случае, если оно дает возможность каждому его члену сказать
свое слово.
«Америка обладает не имеющей равных потенциальной спо¬
собностью создать общий форум для индивидуальной жизни.
И хотя нынешняя глобальная сцена оказалась гораздо более
сложной и противоречивой, чем можно было ожидать, все же, —
полагает Макдермотт, — мы стремимся к тому, чтобы было
широкое многообразие народов, укорененное действительно в
каждой расовой, этнической, религиозной и политической тра¬
диции, чтобы образовать сообщество, в котором каждая лич¬
ность жила бы в уникальности своего наследства и убежден¬
75 Ibidem.
76 Ibid. Р. 90.
112

ности в духе гармонии и справедливости»77. Для этого, считает
Макдермотт, «мы должны соревноваться не в силе, но в состра¬
дании и участии»78.
Оценивая рассуждения Макдермотта, можно сказать, что
его программа демилитаризованной Америки, защищающей,
каждую личность и посвятившей себя служению «забытым и
подавленным», стоящей на страже всеобщей справедливости и
проникнутой чувством сострадания и участия, говорит, конечно,
о доброй воле автора, которую можно только приветствовать.
В то же время его непоколебимое убеждение в том, что лишь
одной Америке под силу выполнение этих задач и что именно
ей принадлежит руководящая роль, пусть даже в условиях ми¬
ра, отдает все же традиционной идеей мировой миссии Америки
по отношению к другим народам.
Однако для нашей эпохи характерно вовсе не лидерство,
хотя бы культурное, одной какой-нибудь страны, а развитие
множества национальных культур и социальных форм и необ¬
ходимое сотрудничество всех народов, лишь в совокупности!
способных решить глобальные задачи, стоящие перед челове¬
чеством.
77 Ibid. Р. 91,
78 Ibidem.

ГЛАВА 5
ТЕОРИЯ «АМЕРИКАНСКОЙ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ» В ИСТОРИОГРАФИИ
США
Американская историография за три с половиной века свое¬
го существования прошла немалый путь — от ранних хроник
колониального времени с их верой в божественное предопре¬
деление событий и едва намеченными приемами критики источ¬
ников до междисциплинарного анализа и количественных мето¬
дов обработки источников, применяемых современными исто¬
риками. Существенные перемены произошли и в идеологической,
мировоззренческой функции американской исторической науки,
но сохранился, естественно, изменившись, один из ее важных
элементов — теория «американской исключительности».
Сфера истории представляла, возможно, наиболее удобное
поле обоснования концепций об «уникальности» демократиче¬
ского эксперимента в США, «идеальности» американских об¬
щественно-политических институтов.
Идея «американской исключительности» получила отраже¬
ние в историографии на всем пути ее развития — от колони¬
ального времени до наших дней. Ростки этой идеи начали по¬
являться еще с открытием Америки и подчас отражали мечту
простых людей о земле, о свободной стране, где царят гармония
и счастье. Американский исследователь Дж. Чайнард писал:
«Как состояние ума и как мечта Америка существовала задолго
до того, как ее открыли. С самых ранних дней западной циви¬
лизации люди мечтали о потерянном Рае, о Золотом веке, где
было бы изобилие, не было бы войн и изнурительного труда.
С первыми сведениями о Новом Свете возникло ощущение, что
эти мечты и стремления становятся фактами, географической
реальностью, открывающей неограниченные возможности» L
Томас Мор поместил свое государство Утопию примерно на
месте тогда только что открытой Америки. Руссо и его после¬
дователи также видели в Северной Америке благоприятную
почву для воплощения в жизнь «естественных прав». Само на¬
звание «Новый Свет» (антитеза «Старому Свету») зачастую
символизировало стремление создать «новое общество», не по¬
хожее на европейское, свободное от пут феодализма.
В доминировавшей в колониальное время теологической
трактовке «американская мечта» сужалась до рассмотрения
«Нового Света» лишь как прибежища гонимых за истинную
1 Литературная история Америки. М., 1977. Т. 1. С. 245.
114

веру пуритан. Хроники губернатора Нового Плимута У. Брэд¬
форда, первого губернатора колонии Массачусетского залива
Дж. Уинтропа2 были не просто рассказом о первых тяжелых
годах существования колоний, они были пронизаны идеей, что
действия поселенцев — выполнение промысла божьего. Пури¬
тане пересекли океан, основали колонии в Северной Америке,
боролись с индейцами, находясь под особым покровительством
бога и выполняя его предначертания. Хронисты-пуритане пыта¬
лись осмыслить место американских колонистов в истории
сквозь призму Ветхого завета. Они проводили прямую аналогию,
между своим переселением из погрязшей в пороках Англии в
Америку и легендарным исходом израильтян из Египта. В гла¬
зах новоанглийских хронистов «Новая Англия» выступала так¬
же как образец, показывающий путь реализации божественного
плана. «Мы должны иметь в виду, что будем подобны городу
на холме и глаза всех будут устремлены на нас»3, — обращал¬
ся к переселенцам-пуританам в 1630 г. на борту «Арабеллы» их
руководитель Дж. Уинтроп.
С завоеванием независимости вера в особую судьбу Америки
получила еще большее распространение. Даже представители
нравственно-философского течения трансцендентализма Эмер¬
сон, Торо и другие, давшие в 1830-х годах с гуманистических
позиций критику буржуазной цивилизации США, не перестава¬
ли верить в превосходство Нового Света над Старым. В значи¬
тельной мере это поддерживалось недостаточной выявлен-
ностью экономических и социальных противоречий, присущих
зрелому буржуазному обществу, наличием «свободных» земель
на бескрайних просторах Запада — иллюзорной базы фер¬
мерской утопии о некапиталистическом пути. И пока не завер¬
шился процесс колонизации страны, процесс роста капитализма
вширь социальное деление не получило того жестко фиксиро¬
ванного характера, как в странах Европы.
Существовали и другие важные факторы, действовавшие в
этом же направлении. Война за независимость принесла побе¬
ду принципов индивидуализма и демократии. В первой по¬
ловине XIX в. США являлись единственной в мире крупной
республикой. Здесь в течение долгого времени отсутствовала
сильная бюрократическая машина. Эти и другие особенности
политического развития страны способствовали развитию иллю¬
зий о коренном отличии политических учреждений США от ев¬
ропейских. Когда посетивший в начале 30-х годов США фран¬
цузский политик и историк А. де Токвиль выразил свои во¬
сторженные впечатления о стране в книге «О демократии в
Америке», то Н. Г. Чернышевский кратко и иронично сумми¬
ровал ее содержание: «Почти вся Европа была потрясена ре¬
2 Bradford W. The History of Plymouth Plantation, 1620—1647. Bos¬
ton, 1896; Wintrop J. The History of New England from 1630 to 1649:
In 2 Vols. Boston, 1825—1826.
3 Winthrop Papers: In 5 Vols. N. Y., 1968. Vol. II. P. 295.
115

волюцией; в Америке не было даже мелких смятений... Где
можем найти мы лучшие надежды и лучшие уроки? Обратим
наши взоры на Америку»4.
Религиозная трактовка «исключительности» пережила ко¬
лониальное время, но начиная с войны за независимость на
первый план выдвигается концепция политической «исключи¬
тельности» США. Создание республики в Северной Америке
рассматривалось как важнейший шаг в формировании нового
мира, скорее как не антифеодальная, а антиевропейская рево¬
люция. Мессианизм был на устах у первых президентов США.
Дж. Вашингтон, вступая на пост президента в 1789 г., писал:
«Сохранение священного очага свободы и судьбы республикан¬
ской модели правления... зависят от эксперимента, вверенного
американскому народу»5.
Республика требовала канонизации своих лидеров. В пер¬
вые десятилетия после войны за независимость появляются мно¬
гочисленные жизнеописания «отцов-основателей» государства.
На первом месте в этом пантеоне был Дж. Вашингтон. М. Уимс
в биографии Вашингтона сочинял целые эпизоды из жизни
первого президента, а издатель речей Вашингтона Д. Спаркс
исправлял «ошибки его пера».
Тема уникальной судьбы американского народа получила
дальнейшее развитие в работах историков господствовавшего в
первой половине XIX в. романтического направления. Харак¬
терное для него обращение к прошлому преломилось в амери¬
канских условиях в поэтизацию борьбы за независимость, вы¬
звало пристальное внимание к своеобразию национального раз¬
вития, перераставшему в утверждение «особой миссии»
Америки.
Ведущий историк романтического направления, основатель
«ранней школы» Дж. Бэнкрофт в «Истории Соединенных Шта¬
тов»6 впервые нарисовал картину развития всей американской
нации. Он широко привлек документы по политической и дипло¬
матической истории из американских и европейских архивов
и, отделяя факты от легенд, дал элементарную критику источ¬
ников.
Красной нитью через работу Бэнкрофта проходит идея из¬
бранности американского народа, бог направляет его по более
совершенному пути, чем тот, которым следуют другие народы.
Он воскресил в своем труде мифы отцов-пилигримов о стран¬
ствиях «избранного народа», его борьбе за освобождение от
«европейского ада» и поселении на обетованной американской
земле: «Подобно Моисею, они бежали из египетского рабства
в глушь, которую божественное могущество сделало им хра¬
4 Чернышевский Н. Г. Соч. Л., 1960. Т. VIII. С. 195.
5 Compilation of Messages and Papers of the Presidents. 1789—1897.
Wash., 1896. Vol. I. P. 53.
6 Bancroft G. History of the United States: In 10 Vols. Boston,
1834—1874.
116

мом»7. Согласно Бэнкрофту, сочетание необыкновенно благо¬
приятных условий Америки с моральными и религиозными
принципами лучшей части европейских иммигрантов — поселен¬
цев-пуритан и привело к основанию нового общества. Колони¬
альный период был временем роста сил, готовых бороться за
осуществление демократических идеалов. «Дух свободы», жив¬
ший с самого начала в колониях Новой Англии, распространил¬
ся затем на все колонии, привел к созреванию нации и войне
за независимость. Бэнкрофт сумел во многом передать напряже¬
ние многолетней и часто неравной борьбы американских коло¬
нистов. Он высоко оценивал деятельность лидеров революции
Джефферсона, Вашингтона, С. Адамса и отмечал роль в ее
победе американских «йоменов». Знаменитый французский ис¬
торик Ф. Гизо справедливо отмечал, что труд Бэнкрофта напи¬
сан с демократических позиций 8.
Бэнкрофт, однако, не ограничился противопоставлением рес¬
публиканской Америки монархической Европе. Он стремился
показать, что США стоят во главе мирового прогресса. Всемир¬
ную историю Бэнкрофт делил на ряд фаз в зависимости от сте¬
пени развития идей свободы: первая длилась от сотворения
мира до Сократа, вторая — от древних Афин до появления
христианства, третья — от возникновения христианства, но все
это было лишь прологом к более славной эре, открытой Аме¬
риканской революцией. Бэнкрофт считал, что в США реализо¬
ваны на практике идеалы свободы, счастья и «равенства прав
человека». Даже существование рабовладения он не принимал
в расчет. С другой стороны, он был убежден, что «наша рес¬
публика учит Европу», и даже революцию 1848 г. в Европе он
называл «эхом американской демократии, которое раздается
теперь из Франции и других стран»9.
Если Бэнкрофт развивал тему «избранности» американского
народа на материале войны за независимость, то другой круп¬
нейший историк романтического направления Ф. Паркмен ста¬
рался иллюстрировать тезис о превосходстве английской циви¬
лизации в битве за лесной край. Хорошо фундированные источ¬
никами из местных архивов работы Паркмена «Заговор Пон¬
тиака», «Франция и Англия в Северной Америке» 10 посвящены
войнам колонистов с индейцами и англо-французскому сопер¬
ничеству за американский Запад. Победа в Северной Америке
английской колонизации над французской, коренившаяся в ма¬
териальных преимуществах капиталистического строя Англии
над французским феодализмом, истолковывалась автором как
7 Ibid. Vol. II. Р. 454.
8 Kraus М. The Writing of American History. Norman, 1953. P. 122.
9 H о we M. A. de Wolfe. The Life and Letters of George Bancroft.
N. Y., 1908. Vol. 2. P. 31, 33.
10 Parkman F. The Conspiracy of Pontiac: In 2 Vols. Boston, 1851;
Idem. France and England in North America: In 9 Vols. Boston, 1865—1892.
117

торжество более совершенных политических идей, воплощенных
в английской демократии. Паркмен обращался к аргументам
о превосходстве «мужественных англосаксов» над «импульсив¬
ными французскими кельтами».
К середине XIX в. представления о национальной «избран¬
ности» в концентрированной форме свелись к двум. Первое:
США, прежде всего их политическая система, — пример для
народов, борющихся против тирании и несправедливости. Вто¬
рое: особый «долг» США — нести свободу другим народам.
Наиболее четкое выражение последнее истолкование нашло в
доктрине «предопределение судьбы» (Manifest Destiny), сущ¬
ностью которой было утверждение, что судьба Соединенных
Штатов предопределена и им суждено выступать реформатора¬
ми мира и, если необходимо, принести свои социальные и поли¬
тические институты другим народам силой. Эти идеи, выдвину¬
тые еще в 40-х годах XIX в. в период войны США с Мексикой,
получили особое звучание позднее, на рубеже XIX—XX вв.
Характерно, что историческая аргументация автора доктрины
«предопределение судьбы» Дж. О’Салливена была очень близка
той, которую развивали историки его времени. Ратуя за «эк¬
спансию американской демократии» и присоединение Техаса к
США, он писал: «Многонациональное происхождение американ¬
ского народа и его Декларация независимости, основанная на
великих принципах равенства... демонстрируют наше особое
положение среди наций, подчеркивают, что мы мало связаны с
прошлым какой-либо из них и еще меньше с античностью. На¬
ше национальное рождение было началом новой истории, фор¬
мированием и прогрессом политической системы, которая отде¬
ляет нас от прошлого и соединяет с будущим»11.
В конце XIX — начале XX в. еще сохранялся ряд факторов,
чрезвычайно благоприятных для развития американского капи¬
тализма: гражданская война 1861 —1865 гг. смела рабство, со¬
здав условия для бурного промышленного развития и фермер¬
ской колонизации Запада, продолжался прилив европейского
капитала в США, а миллионы иммигрантов вливались в ряды
американских рабочих. Однако теория «уникальности» амери¬
канского исторического развития все же теряла почву. Господ¬
ство монополий и поднимавший голову милитаризм делали
Новый Свет весьма похожим на Старый. Но в массах амери¬
канского народа, выступавших против социальных несправед¬
ливостей, еще сохранялась как пережиток минувшей эпохи на¬
ивная вера в «исключительность» его национальной судьбы.
Одно из любопытных свидетельств того времени принадлежит
известному французскому общественному деятелю, знатоку
США Пьеру де Кубертену. «На другом берегу океана, — гово¬
рил он в своей лекции, — сформировалось общество, которое
после всего стало напоминать общество «Старого Света»... Тем
11 Kohn Н. American Nationalism. N. У., 1957. Р. 152.
118

не менее старые идеалы поддерживаются. Они наивно выра¬
жаются письменно, в словах и действиях». У этого общества,
продолжал Кубертен, «есть моральная амбиция обогнать ста¬
рый мир с точки зрения социальной и политической организа¬
ции и служить ему образцом»12. Так отчасти демократическая
по своему происхождению идеология раннего времени превра¬
щалась в апологетическую.
В конце XIX в. в историографии США идеи «исключитель¬
ности» получили новую окраску. После гражданской войны на¬
ступил упадок «ранней школы», не сумевшей ни предвидеть, ни
ответить на вопрос о причинах социального конфликта, потряс¬
шего Америку. С другой стороны, на общественную мысль ока¬
зали влияние успехи естественных наук и их методы научного
исследования. Основные направления американской историо¬
графии испытали также в той или иной мере воздействие евро¬
пейской исторической мысли и особенно позитивистской фило¬
софии.
Значительную часть англосаксонской школы, сформировав¬
шейся в США конца XIX в., составляли американские историки,
получившие образование в университетах Германии и Англии.
Они заимствовали там не только более высокую технику рабо¬
ты над источниками, но подчас и господствовавшие в немецкой
историографии националистические концепции, которые изобра¬
жали древних германцев единственным носителем идей инди¬
видуальной свободы, решающей силой европейской истории
начиная с падения Римской империи. Историки этой школы
сводили социальную эволюцию к развитию политических уч¬
реждений и объясняли сходные черты политического устройст¬
ва у государств, существовавших в различные исторические
эпохи, расовой общностью.
Согласно их теоретическим построениям лишь народы англо¬
саксонского происхождения показали способность к созданию
совершенных конституционных учреждений, сочетающих силь¬
ную государственную власть с признанием принципов индиви¬
дуализма и местного самоуправления. Англосаксы перенесли
это политическое наследие в V в. в Англию, а английские коло¬
нисты-пуритане — в Северную Америку. Выясняя генезис аме¬
риканских политических институтов, ряд историков англосак¬
сонской школы находили в колониальной Америке связующее
звено с древнегерманской племенной организацией. Так, один
из основателей школы Г. Б. Адамс в работах «Саксонская де¬
сятина в Америке», «Германское происхождение городов Новой
Англии» 13 и других развивал мысль о политическом родстве,
идущем от расовой общности английских поселенцев с древни¬
12 Цит. по: Шлепаков А. Н. Биография статуи Свободы. М., 1969.
С. 50.
13 A d a m s Н. В. Saxon Tithing-Men in America//Johns Hopkins Uni¬
versity Studies in Historical and Political Science. 1883; Idem. The Germa¬
nic Origin of New England Towns//Ibidem.
119

ми германцами. Другие историки этой школы старались пока¬
зать, что на американской земле шло дальнейшее быстрое со¬
вершенствование англосаксонских политических принципов. Так»,
Дж. Фиске и Дж. Барджесс повествовали о том, что Новая
Англия улучшила староанглийскую модель, а война за незави¬
симость и гражданская война 1861 —1865 гг. стали дальнейшими
этапами в совершенствовании политических учреждений США.
Различие между ними состояло лишь в том, что Фиске подчер¬
кивал близость английских и американских политических ин¬
ститутов, а Барджесс был германофилом.
Обращение историков англосаксонской школы к германист-
ской теории и «сравнительной политике» было продиктовано в
немалой мере стремлением найти более убедительное, нежели
теологические объяснения Дж. Бэнкрофта, обоснование «ис¬
ключительности» американских конституционных учреждений,
относя их происхождение в глубь веков. В то же время многие
историки англосаксонской школы не остановились на этом, про¬
возгласив «право» США распространить свои конституционные
учреждения за пределы страны 14.
Новые элементы в трактовку «американской исключитель¬
ности» внес экономизм, заявивший о себе в Америке в конце
XIX — начале XX в. Экономическое направление выступило в
период, когда в связи с ростом социальной напряженности,
подъемом рабочего и антимонополистического движения утра¬
чивали свою убедительность и общественную значимость кон¬
цепции, сводившие исторический процесс к политической исто¬
рии. В новых условиях часть буржуазных идеологов и ученых
стремилась более пристально вглядеться в материальные осно¬
вы возмущения масс, найти средства смягчения конфликтов.
Накопление исторической наукой материала по социально-эко¬
номической истории облегчало решение этой задачи. Историки
экономического направления дали в своих трудах постановку
ряда проблем экономического развития, привлекли внимание к
социальным конфликтам в истории США. Однако они закреп¬
ляли за «экономическим фактором» определяющую роль только
при рассмотрении отдельных конкретно-исторических явлений,
редко шли дальше анализа непосредственных экономических
мотивов поведения индивидов или социальных общностей.
С другой стороны, помимо «экономических факторов» в духе
позитивизма ими выделялись такие «самостоятельные факторы»,
как психологический, политический, географический и т. д.
Среди концепций, оказавших непосредственное и глубокое
влияние на формирование идеологии «американской исключи¬
тельности», важнейшее место занимает теория «границ», выдви¬
нутая Ф. Тёрнером в 1893 г. в знаменитом адресе «О значении
границ в американской истории». Вскоре Тёрнер превратился в
14 См. подробнее: Дементьев И. П. Идейная борьба в США по во¬
просам экспансии (на рубеже XIX—XX вв.). М., 1973.
120

одну из очень популярных фигур в стране, его теория «в обще¬
ственном мнении США ставилась немногим ниже Библии,
конституции и Декларации независимости» 15.
Стержнем теории «границ» 16 Тёрнера был тезис о том, что
«вплоть до наших дней история Америки в значительной сте¬
пени является историей колонизации Великого Запада. Суще¬
ствование пространства свободной земли, его постепенное со¬
кращение и продвижение населенной полосы на Запад объяс¬
няют американское развитие»17. Именно колонизацию Запада
Тёрнер считал основной движущей силой истории США.
Эти идеи не были новы. Будущий президент США Т. Руз¬
вельт писал Ф. Тёрнеру в 1894 г.: «Я думаю вы... отлили в че¬
канную форму множество распространенных расплывчатых
идей» 18. Еще на заре американской истории зародилась мысль
о спасительной роли «свободных» земель, призванных избавить
Новый Свет от дурных сторон капитализма. «Свободные» земли
долгое время казались неисчерпаемыми. Идеологи фермерст¬
ва выражали убеждение, что в США каждый сможет осуще¬
ствить «естественное право» на землю, собственность будет
распределена равномерно, всеобщее благополучие обеспечено
на много столетий вперед. Этих мыслей не был чужд Б. Фран¬
клин, подобные идеи разделял молодой Джефферсон, потрясен¬
ный страданиями городских низов Парижа и Лондона. Коло¬
низация Запада порождала мелкобуржуазные иллюзии и
стремления и в американском рабочем классе («каждому рабо¬
чему — ферма»), вела к распространению планов равномерного
распределения земельной собственности, выдвигавшихся деяте¬
лями рабочего движения Т. Скидмором и Дж. Эвансом. Утопи¬
ческие иллюзии особенно рельефно выразили национал-рефор-
маторы 40-х годов XIX в. — Г. Криге и др. Они считали, что
доступ к «свободным» землям явится для рабочих панацеей от
зол капитализма.
Какие бы утопии подобного рода ни произрастали на амери¬
канской почве, объективно они были связаны с борьбой за про¬
грессивный, «американский» путь развития капитализма в сель¬
ском хозяйстве, что означало «наиболее быстрое развитие про¬
изводительных сил при условиях, наиболее благоприятных для
массы народа из всех возможных при капитализме» 19.
Требование аграрной реформы правительство президента
Линкольна провело в жизнь в годы гражданской войны. Соглас¬
но закону о гомстедах 1862 г. каждый желающий мог получить
15 Болховитинов Н. Н. О роли «подвижной границы» в истории
США//Вопросы истории. 1962. № 9. С. 57.
16 «Границей» (frontier) в Америке называли передовую черту белых
поселений, образовывавшуюся в ходе колонизации Запада.
17 Т u г п е г F. J. The Frontier in American History. N. Y., 1921. P. 1.
18 The Letters of Theodore Roosevelt/Ed. by E. E. Morison e. a.: In 8
Vols. Cambr. (Mass.), 1951. Vol. I. P. 363.
19 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 17. С. 150.
121

участок земли в 160 акров. Несмотря на это, не удалось ни
увековечить трудовое земледелие на Западе, ни открыть туда
путь промышленным рабочим. Развитие «вширь» в конце XIX в.
явно подавлялось развитием «вглубь», урбанизация обгоняла
гомстедизацию. Лишь за 20 лет (с 1860 по 1880 г.) число бат¬
раков увеличилось в 4 раза, а на одного городского рабочего,
переселившегося на ферму, приходилось 20 фермеров, вливших¬
ся в ряды рабочего класса20.
Аграрная утопия кончилась крахом, но утопические идеи,,
порожденные вековой борьбой за землю, продолжали существо¬
вать. Из утопических они превратились в апологетические. На
эти идейные традиции, связанные с борьбой за «американский»
путь развития аграрных отношений, но уже давно оторвавшие¬
ся от исторической почвы, и опиралась концепция Тёрнера.
Важнейшим элементом концепции Тёрнера являлась идея
спасительной миссии «свободных» земель на Западе. Иногда
«граница» в его изображении приобретает расширенное, туман¬
ное истолкование, подается в образе «природы» как антитеза
«цивилизации», символ омоложения. На этом фоне пионер,
вступающий в «схватку с лесом», предстает человеком, выр¬
ванным из общественных отношений21. Но, как правило, Тёр¬
нер дает социальную и политическую характеристику роли
«границы». «Свободная земля, — пишет он, — обеспечивала
установление равенства среди западных поселенцев и препятст¬
вовала аристократическому влиянию Востока»22. В том же рус¬
ле легенды о спасительной роли Запада лежали выдвинутые
Тёрнером положения о «пограничном» происхождении амери¬
канской демократии. «Американская демократия... вышла из
американских лесов и черпала каждый раз новую силу в со¬
прикосновении с ,,границей”», «там, где каждый мог иметь
ферму, взять ее в почти готовом виде, легко достигалось эконо¬
мическое равенство, которое влекло за собой равенство поли¬
тическое» 23.
Демократический строй, устанавливающийся на «границе»,,
затем распространяется, согласно Тёрнеру, по всем порам «раз¬
витого общества», обновляя и возрождая демократию на Восто¬
ке США. «Граница» воздействует в двух планах. С одной сто¬
роны, на ней под влиянием окружающей среды, социальных и
географических условий возникают политические идеи демо¬
кратии; с другой — здесь отмирают и «трансформируются»
старые политические идеи, занесенные с Востока. Итак, по^
Тёрнеру, пограничная жизнь способствует исцелению от эконо¬
мических, социальных и политических недугов, выковывает в
обществе нечто совершенно особенное — американский образ.
20 S h а	п п о n F.	A.	The	Farmers’	Last	Frontier. N.	Y.,	1945. P. 357.
21 T u r	n e r F. J.	The Frontier	in	American	History. P.	270.
22 Ibid.	P. 212.
23 Ibid.	P. 266, 212.
122

жизни. Дж. Бэнкрофт и историки «ранней школы» ссылались
на волю божественного провидения, которое помогло пурита¬
нам взрастить демократию на американской почве. Дж. Фиске,
Дж. Барджесс и другие историки англосаксонской школы виде¬
ли в американской конституции развитие арийских идей. Тёр¬
нер открывает истоки демократии США в степях и лесах аме¬
риканского Запада.
Влияние теории «границ» Тёрнера на американскую истори¬
ческую науку было глубоким и противоречивым. Именно с ее
появлением и на ее основе началось систематическое изучение
истории Запада. Сам факт привлечения внимания к социально-
экономическим особенностям исторического развития США был,
безусловно, положителен. Однако эти проблемы не получили у
Тёрнера разрешения. Истолковав своеобразие развития США,
^связанное с наличием «свободных» земель, их национализацией
и более демократическим доступом к ним, как определяющий
фактор американской истории, Тёрнер выдвинул новый вариант
теории «американской исключительности».
Вместе с тем концепция Тёрнера, основанная на односторон¬
нем осмыслении роли «свободных» земель, оказалась недолго¬
вечной. В 1890-х годах бюро цензов объявило о конце «гра¬
ницы». Тёрнер в связи с этим писал: «Свободные земли исчер¬
паны. Материальные силы, давшие жизнь западной демокра¬
тии, больше не существуют»24, «классовые различия опасно
возрастают»25.
Где выход? Где новый предохранительный клапан? Тёрнер
обращается к рецептам реформизма, а также к восхвалению
экспансии. К захватам призывали не только политические вы¬
воды из теории «границ», этими идеями были пронизаны и от¬
дельные звенья его концепции: если движением на Запад объ¬
яснялось процветание Америки в прошлом, то представлялось
очевидным, что для ее благополучия в настоящем и будущем
следует найти новые территории. Он приветствовал экспансию
США на рубеже XIX—XX вв. в странах Латинской Америки и
на Дальнем Востоке26. Как историк, Тёрнер в начале 900-х годов
значительно видоизменяет свою историческую концепцию, со¬
ставной частью ее стала теория «секций». В целом, однако,
Тёрнер не смог дать ответ на вопрос, чем можно после утраты
«свободной» земли обосновать тезис об «исключительности»
США. Этим в немалой мере был вызван отход большей части
историков от его концепции, хотя отдельные ее звенья живут
до сих пор в исторических работах, как в сердцах и сознании
американцев живет память о Западе.
24 Turner F. J. The Frontier in American History. P. 261.
25 T u r n e r F. J. The Significance of Sections in American History.
N. Y., 1932. P. 280.
26 Дементьев И. П. Идейная борьба в США по вопросам экспан¬
сии. С. 113—118.
123

Отношение историков экономического направления к теории:
«американской исключительности» неоднозначно. Если одни из>
них абсолютизировали особенности социально-экономического'
развития США, то другие (и их большая часть) отмечали
сходные черты исторического развития стран Европы и Амери¬
ки и нередко давали критику апологетической доктрины.
Отход от «географического уклона», свойственного концеп¬
ции Тёрнера, сразу сдвинул центр исследований историков-эко¬
номистов к анализу процессов общественного развития, которые-
выходили за пределы истории Америки и имели аналоги в ис¬
тории других стран.
Крупнейший историк экономического направления Ч. Бирд27
считал недопустимым объяснять ход американской истории, ис¬
ходя из наличия «свободных» земель. «Тёрнер, — писал Бирд» —
излишне подчеркивал влияние пограничной экономики на рост
демократических идей, формирование национальной политики и
конституционную интерпретацию»28. Бирд советовал поставить
в центре объяснения исторического процесса ход промышленно¬
го развития. Другой ведущий историк этого направления:
А. М. Шлезингер-старший, говоря о единстве исторического
процесса в Старом и Новом Свете, отметил в качестве его об¬
щих ведущих тенденций такие факторы, как становление и раз¬
витие наций, введение машинного производства, территориаль¬
ная экспансия 29.
Историки экономического направления подчеркивали не
только общность таких чисто экономических процессов, как ур¬
банизация, промышленная революция, концентрация капиталов
в конце XIX в. и т. д., но и сходство социально-политического
развития стран Европы и США. Ч. Линкольн и К. Беккер в
работах, вышедших в начале 900-х годов, изучали социальные
конфликты в отдельных английских колониях накануне войны
за независимость30. Эта линия осмысления социально-экономи¬
ческих причин происхождения войны за независимость была
продолжена Бирдом и Шлезингером, а Дж. Джеймсон уже под¬
черкивал, что рассматривает ее не только как антиколониаль¬
ную войну, но прежде всего как социальную революцию. Он
стремился раскрыть типологическую общность Американской
и Французской революций конца XVIII в. Он отмечал демокра¬
тическое содержание народного движения, революционный ха¬
рактер произведенных преобразований, ставивших целью унич¬
27 Д е м е н т ь е в И. П. Об исторических взглядах Чарлза Бирда//Во-
просы истории. 1957. № 6.
28 Theory and Practice of Historical Study//Social Science Research Coun¬
cil (N. Y.). 1946. Bui. 54. P. 26—27.
29 С о г p и н В. В. Критические направления немарксистской историо¬
графии США XX века. М.. 1987. С. 47. Schlesinger А. М. Political and
Social History of the United States. N. Y., 1925.
30 L i n с о 1 n Ch. Revolutionary Movement in Pennsilvania, 1760—1776.
Philadelphia, 1901; Becker C. History of Political Parties in Province of
New York, 1760— 1776. Madison, 1909.
124

тожить феодальное наследие в земледелии и аристократическое
политическое устройство31.
В свою очередь Бирд рассматривал гражданскую войну
1861 —1865 гг. как отмеченную немалой спецификой буржуаз¬
ную революцию в США. Он отмечал, что война была «социаль¬
ным конфликтом, в ходе которого капиталисты, рабочие и фер¬
меры Севера и Запада отстранили от власти в национальном
правительстве плантаторскую аристократию Юга»32.
Шлезингер также, стремясь выявить общность ряда этапов
исторического развития американского и европейского капита¬
лизма, провел любопытное сопоставление и отметил сходство
периода «джексоновской демократии» в США 30-х годов XIX в.
и революции 1830 г. во Франции, приведшей к установлению в
ней буржуазной монархии, а также парламентской реформы
1832 г. в Англии, признавшей буржуазию политически равно¬
правной силой. Все они охарактеризованы им как события,
принадлежавшие к единой фазе политического восхождения
буржуазии 33.
Наиболее трудной проблемой для историков экономического
направления оказалась трактовка современных им процессов.
Смело и нередко глубоко освещая социальные конфликты но¬
вого времени, прогрессисты в растерянности остановились пе¬
ред конфликтами, выходившими за буржуазно-демократические
рамки. Остро критикуя экономические, социальные и полити¬
ческие коллизии новейшего времени, историки пришли к
выдвижению реформистской программы как альтернативы со¬
циальной революции. Государству при этом отводилась роль
главного регулятора общественных отношений. Историки-про¬
грессисты, преодолевшие концепцию «американской исключи¬
тельности» в изучении важнейших социальных конфликтов
прошлого, следовали ей в оценке истории рабочего движения,
выпячивали его особенности, считали, что целью его является
борьба за улучшение положения пролетариата в рамках капи¬
тализма.
Эта трактовка стала центральным мотивом в работах исто¬
риков висконсинской школы во главе с ее основателем
Дж. Коммонсом. Доминировавшая в течение полувека в исто¬
риографии рабочего движения, школа собрала большой мате¬
риал о положении американских рабочих и истории тред-юнио¬
нистского движения34. Но ее историки дали ему одностороннее
31 С о г р и н В. В. Указ. соч. С. 66—67; Jameson J. F. The Ameri¬
can Revolution Considered as a Social Movement. Princeton, 1926.
32 Beard Ch. and Beard M. The Rise of American Civilization: In
2 Vols. N. Y., 1927. Vol. II. P. 54.
33 С о г p и н В. В. Указ. соч. С. 47.
34 A Documentary History of American Industrial Society/Ed. by
J. R. Commons a. a.: In 10 Vols. Cleveland;, 1910—1911; Commons J. R.
a. a. History of Labour in the United States: In 2 Vols. N. Y., 1918. Эту ра¬
боту продолжили 3. Перлмен, Э. Брандейс, Дон Д. Лейскойе и Ф. Тафт,
опубликовавшие два последующих тома, где исследование рабочего движе¬
ния доводилось до 1932 г.
125

истолкование. Справедливо относя к специфическим условиям
формирования рабочего класса наличие «свободных» земель,
огромных ресурсов внутреннего рынка, постоянного притока
иммигрантов, своеобразие системы государственного управле¬
ния и политического механизма, Коммонс и его последователи
абсолютизировали значение этих особенностей социально-эко¬
номического и политического развития, видя в них основу «ис¬
ключительности» американского рабочего движения. Они вы¬
двинули тезис о необходимости сохранить за американским
рабочим движением чисто тред-юнионистский характер.
Первые 10—15 лет после второй мировой войны стали вре¬
менем нового подъема влияния теории «американской исклю¬
чительности». Предпосылками этого явились многие обстоятель¬
ства. Американский капитализм окреп в результате войны,
США стали наиболее мощной индустриальной державой мира.
Наступил спад движений социального протеста. Изменился и
идейно-политический климат в США. Ведущие идейно-полити¬
ческие течения сочетали защиту свободного предприниматель¬
ства с признанием активной роли государства и имели отчетли¬
вую антикоммунистическую направленность. Вновь поднял
голову «американизм». Под идеологией «американизма» пони¬
мается комплекс представлений о Соединенных Штатах как
обществе, способном служить примером для других народов и
государств. Посетив США, И. Эренбург отмечал, что следует
«спорить не столько с Америкой, сколько с „американизмом”»35.
В историографии наиболее рельефно теорию «американской
исключительности» выразила школа «согласованных интересов»
(«консенсуса»), которая отрицала существование в прошлом
США каких-либо острых социальных коллизий, затрагивавших
«собственность и предпринимательство», утверждала, что в
американской истории отсутствует леворадикальная традиция.
В качестве теоретиков школы выступили представители ее как
либерального, так и консервативного крыла. Если историки-
либералы (Р. Хофстедтер, А. М. Шлезингер-младший,
Г. С. Коммаджер) заявляли себя сторонниками реформирован¬
ного в XX в. капитализма, называемого ими «государством все¬
общего благосостояния», то историки-консерваторы (Л. Харц,
Д. Бурстин, Р. Браун, К. Росситер) видели североамериканское
общество совершенным с момента основания колоний.
Согласно теории «отделившегося фрагмента», выдвинутой
Харцем, формирование «либерального общества» в Северной
Америке явилось следствием откола от Европы в XVII в.
«фрагмента», отражавшего лишь одну — «пуританскую» — фа¬
зу европейской (преимущественно Английской) революции.
Если острая классовая борьба в Европе была связана с выступ¬
лением против феодализма, то в Новом Свете, поскольку отсут¬
ствовал «старый порядок», не было базы ни для левого ради¬
35 Эренбург И. Собр. соч. М., 1967. Т. 9. С. 508.
126

кализма, ни для дремучего консерватизма. (При этом Харц по¬
нимал под «старым порядком» классический французский
феодализм и игнорировал такие феодальные элементы в севе¬
роамериканских колониях, как лендлордизм, квитрента, майорат
и др.) 36 Перенесенные в Америку принципы пуританского про¬
тестантизма послужили почвой для создания новой системы
ценностей (индивидуализм, свобода и демократия), ставшей
доминантой всей истории США. Нация, рожденная свободной
от феодального гнета и классовых противоречий, обрела соци¬
альный порядок и образ жизни, коренным образом отличные от
европейских.
Харц выступал против прогрессистских историков, преуве¬
личивших, по его мнению, значение социальных конфликтов в
истории США. Он призывал сосредоточить внимание не на раз¬
ногласиях между Т. Джефферсоном и А. Гамильтоном, Т. Руз¬
вельтом и В. Вильсоном, Ф. Рузвельтом и Г. Гувером, а на
согласии между ними по фундаментальным вопросам «амери¬
канизма». Именно либеральный консенсус, считал он, помог
предотвратить усиление влияния леворадикальных идей в США
в конце XIX и в 30-х годах XX в.
Сходные с Харцем взгляды выдвигал Бурстин37. Он согла¬
шался с ним в том, что в Америке с колониальных времен
утвердился отличный от европейской модели социально-поли¬
тический строй. Вместе с тем Бурстин стремился доказать, что
демократия развивалась не из пуританского фрагмента, он
связывал ее происхождение с влиянием окружающей среды Но¬
вого Света, подчеркивал вслед за Тёрнером роль «свободных»
земель.
В свою очередь Р. Браун в работе «Демократия среднего
класса и революция в Массачусетсе»38 стремился доказать,
что в американских колониях существовало широкое социаль¬
ное равенство, абсолютное большинство населения составляли
самостоятельные фермеры. На базе экономической демократии
сложилась политическая демократия «среднего класса».
Для историков школы «консенсуса» характерна не только'
критика концепций экономического направления, так или иначе
выявлявшего общие закономерности социально-экономического
развития США и европейских стран в новое время, но и ак¬
тивная борьба против марксистского истолкования прошлого
США. Типична в этом отношении работа К- Росситера «Марк¬
сизм: взгляд из Америки» (1960). Росситер схематизирует
марксизм, приписывая ему при анализе человеческих побуж¬
дений исключительно «политическую и социальную калькуля¬
цию»39. Росситер противопоставляет марксизму психологичес-
36 Hartz L. The Liberal Tradition in America. N. Y., 1955.
37 В о о r s t i n D. J. The Genius of American Politics. Chicago, 1953.
38 В г о w n R. E. Middle-Class Democracy and the Revolution in Mas¬
sachusetts. Ithaca, 1955.
39 Rossiter C. Marxism: The View from America. N. Y., 1960. P. 75..
127

кий подход. При этом он делает ряд тонких наблюдений о вли¬
янии на формирование характера американцев кальвинистских
традиций и местных географических условий, приводит сообра¬
жения о дробности социальной структуры и высокой социаль¬
ной мобильности в США, но все это делается для того, чтобы
заключить, что нельзя говорить о классовой борьбе в США в
европейском смысле слова. «Наша история и традиции, — пи¬
сал Росситер, — свидетельствуют против утверждений Маркса о
классовой борьбе как нормальном состоянии общества и дви¬
жущей силе истории»40.
Фактически историки «консенсусной» школы обращали вни¬
мание лишь на особенности развития американского общества
в колониальный период (меньшее, чем в европейских странах,
имущественное неравенство, большая степень политических сво¬
бод и т. д.) и, превратив их в абсолют, развивали теорию «ис¬
ключительности» исторического развития США.
Теория «американской исключительности» доминировала и
в трактовке войны за независимость41. Сама картина колони¬
ального общества, нарисованная консенсусной школой, предоп¬
ределяла трактовку первой Американской революции: прини¬
жала ее радикальный характер, сужала ее социальное со¬
держание.
Для консервативной интерпретации войны за независимость
особое значение имело положение Харца о том, что в Север¬
ной Америке уже в колониальное время оформилось либераль¬
ное общество. Это освобождало ее от необходимости социально-
политических революций, несущих кровавые потрясения. Место
самой войны в американской истории определялось как «за¬
вершение» ее колониального прошлого и дальнейший шаг в раз¬
витии либеральных принципов.
По мнению Харца, революция преследовала умеренные це¬
ли — она была, направлена лишь на защиту сформировавшихся
в Америке демократических устоев от посягательств Англии.
Харц ищет подтверждение этому у французского политического
мыслителя и историка первой половины XIX в. А. де Токвиля,
писавшего: «Великое преимущество Америки заключается в
том, что она достигла демократии, не обращаясь к демократи¬
ческой революции».
Близкую аргументацию в пользу концепции «консерватив¬
ной Американской революции» развивал Р. Браун. Если Харц
трактовал отсутствие феодализма как системы в Северной Аме¬
рике в качестве главной причины умеренности Американской
40 Ibid. Р. 112.
41 Болховитинов Н. Н. Теоретические и историографические про¬
блемы американской революции XVIII в. М., 1973; С о гр ин В. В. Бур¬
жуазная историография США об основных проблемах Американской рево¬
люции XVIII века//Буржуазные революции XVII—XVIII вв. в современной
зарубежной историографии. М., 1986; Уманский П. Б. Американская ре¬
волюция XVIII века в буржуазной историографии США (конец XVIII—
60-е гг. XX в.). Казань, 1988.
128

революции, то Браун объяснял ее характер существованием
якобы широких демократических свобод в североамериканских
колониях. Браун также отрицал социальный аспект в войне за
независимость, в которой, по его мнению, решались исключи¬
тельно задачи защиты свобод «представительной демократии
среднего класса» от британского произвола. Трактовка Брауном
важнейших проблем революции была противопоставлена оцен¬
ке их историками экономического направления К. Беккером
(о двойной революции) и Ч. Бирдом (о конфликте внутри ла¬
геря колонистов-патриотов). Их концепции Браун объявляет
средством «социальной пропаганды», а авторов — защитника¬
ми марксистской философии исторци и «коммунизма»42.
Консервативные историки использовали особенность Амери¬
канской революции — ее антиколониальную направленность —
как довод при обосновании ее уникальности. Этот аргумент
особенно часто эксплуатировал Бурстин. Утверждая, что рево¬
люция носила исключительно антиколониальный, а не соци¬
альный характер, Бурстин ссылается на то, что ее основопола¬
гающим документом являлась Декларация независимости, а не
Декларация прав человека, как в период Французской рево¬
люции43. При этом он отвлекается от обстоятельства, что в
обеих Декларациях были провозглашены часто тождественные
права человека и гражданина и сходные буржуазно-демократи¬
ческие принципы. С другой стороны, английское колониальное
господство в Северной Америке, как и абсолютистская власть
во Франции, сковывало буржуазное развитие.
На юбилейных торжествах, посвященных 200-летию войны
за независимость, выявилось стремление подать ее результаты
как «предпочтительную модель» для стран, освободившихся от
колониального ига. Все это потребовало определенного возве¬
личивания революционных преобразований в Америке.
В таком русле идут работы и ряда академических истори¬
ков. Один из первых шагов по данному пути сделала «интел¬
лектуальная» школа Б. Бейлина. Оставаясь в целом на пози¬
циях «согласия» и «преемственности» развития американского
общества, историки школы считали, что в сфере идеологии вой¬
на за независимость была революционным разрывом с прош¬
лым44. Дальше пошел Г. С. Коммаджер. В книге «Империя ра¬
зума. Как Европа и Америка реализовали Просвещение»45 он
стремился доказать, что царство разума, о котором мечтали
европейские просветители-гуманисты Руссо, Вольтер, Монтескье
и другие, нашло свое воплощение в североамериканском обще¬
42 Цит. по: Уманский П. Б. Указ. соч. С. 120.
43 American Revolution. How Revolutionary It Was/Ed. by J. Billias.
N. Y., 1970. P. 98—100.
44 Bailyn B. The Ideological Origins of American Revolution. Cambr.
(Mass.), 1967.
45 С о m m a g e r H. S. The Empire of Reason: How Europe and Ame¬
rica Realized the Enlightenment. N. Y., 1977.
5 Зак. 351
129

стве, сформировавшемся в результате триумфальной революции.
Справедливая гордость за прогрессивные преобразования обо¬
рачивается у него провозглашением той же «исключительно¬
сти» США.
На особенностях истории США базировались и концепции
«исключительности» их внешней политики. Исторически сложи¬
лось так, что антиколониальная война за независимость, выпол¬
нявшая одновременно и задачи буржуазной революции, побе¬
дила в Западном полушарии, прежде всего в США. Это послу¬
жило основанием для утверждений об особой «освободитель¬
ной» миссии США на Американском континенте. Уже в доктри¬
не Монро (1823) проглядывались экспансионистские устремле¬
ния США по отношению к странам Латинской Америки. Одно¬
временно в ней декларировалась противоположность республи¬
канских принципов американских государств монархическим,
разделявшимся лидерами Священного союза, а также идея
недопустимости колонизации континента европейскими держа¬
вами.
На рубеже XIX—XX вв. США вышли на арену большой
международной политики. Однако США опоздали к разделу
мира и не имели колониальной империи, военная слабость
страны при экономической мощи привела правящие круги к
стремлению достичь своих целей главным образом при помощи
экономических и финансовых рычагов. Эта тактика нашла свое
выражение в проникновении американского капитала в страны
Латинской Америки; на Дальнем Востоке США провозгласили
политику «открытых дверей», призванную открыть дорогу так
называемой «долларовой экспансии».
Историография внешней политики, исходившая из тезиса
об «исключительности», следуя тенденциям, выраженным в пра¬
вительственных публикациях, обосновывала экспансию США
выполнением «цивилизаторской миссии», стремлением распро¬
странить передовую политическую систему.
После первой и особенно второй мировой войны тезис об
альтруизме и гуманизме внешней политики США получает все
большее распространение, значительно расширяется круг рас¬
сматриваемых событий. Эти идеи школы «политического идеа¬
лизма» с большей или меньшей последовательностью развивали
известные историки Д. Перкинс, С. Ф. Бимис, Т. Бейли,
Ф. Р. Даллес46. Они стремились доказать, что в основе маги¬
стральной линии американской внешней политики лежат фун¬
даментальные моральные ценности, международное право, за¬
коны. Школа «политического идеализма» представляет эту по¬
46 Р е г k i п s D. The United States and Latin America. Baton Rouge,
1961; Bemis S. F. American Foreign Policy and the Blessing of Liberty and
Other Essays. New Haven, 1962; Baily Th. A Diplomatic History of the
American People. N. Y, 1936; Idem. The Man in the Street. The Impact of
American Public Opinion on Foreign Policy. N. Y., 1948; Dulles F. R.
America’s Rise to Power, 1898—1954. N. Y., 1955.
130

литику США и как отражение «национальных интересов» и «об¬
щественных чувств». Критикуя отдельные внешнеполитические
акции США, историки считают их досадными отклонениями от
американских идеалов.
Общая тональность посвященной политике США в странах
Латинской Америки литературы: своим вмешательством Соеди¬
ненные Штаты предотвращали попытки, опасность нового ут¬
верждения колониального господства европейских держав в
Западном полушарии (Перкинс, Бимис).
В работах о политике США на Тихом океане и в Восточной
Азии (Даллес, Перкинс, Танненбаум) также делается попытка
доказать, что доктрина «открытых дверей» учитывала нацио¬
нальные интересы Китая и способствовала сохранению его не¬
зависимости от посягательств европейских колониальных
держав47.
Школа «согласованных интересов» доминировала в амери¬
канской историографии до конца 50-х годов. С начала 60-х важ¬
ное место в ней заняла «новая научная история». Ее возник¬
новение являлось частью широкого процесса позитивных пере¬
мен в мировом обществоведении, связанных с обстоятельствами
как социального, так и научного характера. Одна из важнейших
черт «новой научной истории» — установка на сциентизацию,
стремление превратить историю в точную социальную науку,
что выразилось прежде всего в освоении междисциплинарного
подхода (методик социологии, политологии, психологии, антро¬
пологии, этнографии и демографии) и применении количествен¬
ных методов исследования. Это значительно расширило и обно¬
вило методологическую основу влиятельного направления исто¬
риографии. Можно говорить об определенном влиянии здесь
марксизма.
«Новая научная история» отнюдь не устранила теоретико¬
мировоззренческих размежеваний; несмотря на сходство приме¬
няемых историками методик при изучении социальной истории,
их методологические установки и контуры предмета исследова¬
ния различны. Важнейшую роль в переходе к «новой научной
истории» сыграли реформистски настроенные либеральные ис¬
торики и радикальные исследователи, они доминируют и сейчас.
Либеральная историография (нередко опирается на принятый
в современной западной социологии стратификационный метод,
маскирующий отношение к собственности) уделила первосте¬
пенное внимание структурированному отображению общества,
стремилась воссоздать картину общественного сознания и пове¬
дения различных социальных групп, в том числе в конфликт¬
ных ситуациях. Методологические позиции историков радикаль¬
но-демократического направления в гораздо большей мере ве¬
ли к разрыву с теорией «американской исключительности». На
47 М у р о д я н А. А. Американская историография тихоокеанской поли¬
тики США в XIX в. М., 1975.
5*	131

формирование взглядов радикалов оказали влияние отдельные
положения марксизма, но в целом их методология, испытавшая
воздействие многих критических направлений немарксистской
философии и социологии, весьма эклектична. Свойственный
радикальным историкам левацкий максимализм в оценке собы¬
тий нередко оборачивается антиисторизмом. В то же время ис¬
торики-радикалы первыми в послевоенной немарксистской исто¬
риографии подвергли критике апологетический подход к исто¬
рии американского капитализма и «бесконфликтную историю».
Продолжая традиции прогрессистской школы, радикальные
историки уделили большое внимание экономической подоплеке
исторических событий, но они более последовательно рассмот¬
рели и историю американского буржуазного общества под уг¬
лом зрения социальных противоречий48.
В противовес консервативной историографии они подчерк¬
нули, что социальное размежевание и «внутренний конфликт»
имели место во время революционной войны за независимость.
Углублению этого положения способствовала разработка
Дж. Лемишем, С. Линдом, Э. Фонером, Г. Нэшом49 проблемы
роли низов («молчаливого большинства») в революции. Если
прогрессисты уделяли главное внимание выступлениям сельско¬
го населения, то радикалы — настроениям и роли городских
низов. Левацкий максимализм радикальных историков проявил¬
ся в предъявлении к первой Американской революции чрезмер¬
ных требований, которые вряд ли могли быть осуществлены в
изучаемую эпоху. Так, некоторые историки считали революцию
неудавшейся, ввиду сохранения в Америке рабства.
Историки радикального направления Ю. Дженовезе, Л. Лит¬
вак, Э. Фонер выступили и против утверждений о бессмыслен¬
ности гражданской войны 1861—1865 гг., выдвинутых консерва¬
тивной историографией. Они подчеркнули, что сердцевиной вто¬
рой Американской революции была борьба против социальной
системы рабства (историки-прогрессисты рассматривали раб¬
ство прежде всего как архаичный, экономически нерентабель¬
ный институт). Больше места они отводили отношению негров-
рабов к войне50.
48 С о г р и н В. В. Критические направления немарксистской историо¬
графии США XX века. М., 1987. С. 176—260; Болховитинов Н. Н.,
С о г р и н В. В. Об основных тенденциях в развитии историографии США//
//Современная зарубежная немарксистская историография: Критический ана¬
лиз. М., 1989; Листиков С. В., Станкевич С. Б. Изучение социальной
истории в США//Там же.
49 L е m i s h J. The American Revolution Seen from the Bottom Up//
//Towards a New Past. Dessenting Essays in American History. N. Y., 1968;
Lynd S. Class Conflict, Slavery and the United States Constitution. Indiana¬
polis, 1969; Foner E. Tom Paine and Revolutionary America. N. Y., 1976;
Nash G. B. The Urban Crucible: Social Change, Political Consciousness, and
the Origins of the American Revolution. Cambr., 1979.
50 G e n о v e s e E. D. The Political Economy of Slavery: Studies in
the Economy and Society of the Slave South. N. Y., 1965; Lit wack L. Been
in the Storm so Long: the Aftermath of Slavery. N. Y., 1979; Foner E..
132

Активно исследуя проблемы ранней американской истории,,
радикальные историки большое внимание уделили и истории
США XX в. Трактовка прогрессистской историографией роли,
государства в современную эпоху и внешней политики
США и рабочего движения была наиболее слабым пунктом в ее
критике теории «американской исключительности», однако этот
порок во многом радикалы сумели преодолеть. Г. Колко,
Дж. Вейнстайн, С. Ленс первыми в немарксистской историогра¬
фии, несмотря на ряд ошибок, начали развенчивать концепцию’
о надклассовом характере государственного регулирования.
Истоки буржуазного реформизма они обнаруживают в начале
1900-х годов, но особенно четко их критическое отношение к
концепции «всеобщего благоденствия» раскрывается в иссле¬
дованиях, посвященных послевоенному этапу истории США 51.
Радикалы выступили с фронтальной критикой направлении
в историографии внешней политики США, исходящих из «ис¬
ключительности». В работах У. Уильямса, У. Лафибра, Г. Ал-
провица52 и других отвергаются концепции школы «политиче¬
ских идеалистов» об альтруистическом характере внешней по¬
литики США и делается успешная попытка выявить ее экономи¬
ческие мотивы. Главное внимание уделяется внешней политике
США после второй мировой войны. Большинство исследовате¬
лей придерживаются взглядов о существенной ответствен¬
ности США за развязывание «холодной войны».
Радикалы также отбросили положения висконсинской школы
об «исключительности» исторического опыта американского ра¬
бочего класса. Они уделили первостепенное внимание критике
деятельности профбюрократии и реформистской политики АФТ,
и в поисках прогрессивных традиций американского рабочего
движения Дж. Конлин, Дж. Ласлетт, М. Дубовский53 и другие
обратились к истории таких организаций, как Орден Рыцарей
Труда, Индустриальные рабочие мира. Представители ради¬
кального направления, опираясь на междисциплинарную мето¬
дику, исследовали развитие рабочего сознания у «рядовых» чле¬
нов профсоюзов.
В целом радикальная историография способствовала рас¬
шатыванию многих апологетических принципов американской
Nothing Less but Freedom. N. Y., 1983; Idem. Reconstruction. America’s
Unfinished Revolution. 1863—1877. N. Y., 1988.
51 Kolko G. The Triumph of Conservatism: A Reinterpretation of His¬
tory, 1900—1914. N. Y., 1963; Weinstein J. The Corporate Ideal in Liberal
State, 1900—1918. Boston, 1968; Lens S. Military-Industrial Complex. Phi-
lad., 1970.
52 Wi 11 i a m s W. The Roots of Modern American Empire. N.z Y., 1969;
Вильямс В. Э. Трагедия американской дипломатии. М., 1960; L a F е-
ber W. The New Empire. Ithaca, 1963; Alprovitz G. Atomic Diplomacy:
Hiroshima and Potsdam. N. Y., 1967.
53 С о n 1 i n J. R. Bread and Roses Too: Studies of Wobbles. Westport.
1969; Lass let J. Labor and the Left: A Study of Socialist and Radical
Influence in American Labor Movement, 1881 — 1924. N. Y., 1970; Dubof-
sky M. Industrialism and American Worker, 1865—1920. N. Y., 1975.
133

немарксистской историографии. В критике теории «американ¬
ской исключительности» радикалы пошли значительно дальше
историков-прогрессистов.
За три с половиной века своего существования американ¬
ская историография прошла немалый путь, и на всех этапах
развития ее идеологическая функция нередко получала выра¬
жение в теории «американской исключительности». Последняя
со временем изменялась, наполняясь различным содержанием.
На ранних этапах развития США провиденциалистское ее ис¬
толкование включало еще элементы «американской мечты» —
демократические устремления народных масс. Позднее доми¬
нантой стало утверждение об особой роли Америки, которой
предназначено служить примером в политическом, экономичес¬
ком и моральном отношениях.
Теория «американской исключительности» чутко реагирова¬
ла на изменение общественного климата в США. Ее влияние
усиливалось в «благополучные времена» — спада социальной
напряженности, например во время «просперити» 20-х годов, и
слабело в период обострения противоречий — подъема антимо¬
нополистического движения в конце XIX — начале XX в., «крас¬
ного десятилетия» 30-х годов и массового движения 60-х годов.
Со своей стороны внутреннее развитие исторической науки,
прогресс в ее сциентизации и рост познавательных возможно¬
стей подрывали влияние идеологических догм, в том числе тео¬
рию «американской исключительности».

ГЛАВА 6
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА США: ПОПЫТКА
РЕАЛИЗАЦИИ КОНЦЕПЦИИ
«ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»
1.	Первые десятилетия конституции: будет ли
опыт удачным?
На заседании Берлинской академии наук, устроенном в
1784 г. в честь Фридриха II, один из его министров выступил с
лекцией о наилучшей форме правления. «Наше столетие, —
сказал он, — дало нам новый феномен в виде появления Аме¬
риканской республики». Однако, продолжал сановник, это во¬
все не опровергает мнения о том, что время республик давно
прошло. Новое государство, по его мнению, обязано своим по¬
явлением всего лишь цепи ошибок британского правительства^
политическому и торговому соперничеству Англии и Франции.
Он полагал, что пройдет не менее полустолетия, прежде чем
американцы сумеют укрепить свою форму правления. До тех
пор даже само существование Соединенных Штатов еще не
является аргументом в пользу республиканской формы правле¬
ния1. Такая реакция вовсе не была случайной: в Европе мно¬
гие смотрели на происходящее за океаном как на своего рода
эксперимент и с любопытством — доброжелательным или враж¬
дебным — наблюдали за его результатами.
Для самих американцев установление республиканской фор¬
мы правления и принятие в 1787 г. конституции являлось во
многом шагом в неизвестность. Конституция 1787 г. была пер¬
вой в мире писаной конституцией. Уже одно это представляло
реальную основу для создания мифа об уникальности, исклю¬
чительности этого документа. Конец XVIII — начало XIX в.
стали свидетелем появления на свет ряда документов подобного
рода, но уже к 1815 г. о большинстве из них сохранились толь¬
ко воспоминания. Американцы могли с полным основанием гор¬
диться своей конституцией. Что же придавало ей такую живу¬
честь, что позволило ей стать основой эффективно функциони¬
ровавшей политической системы?
Создатели американской конституции действовали не на пу¬
стом месте. В арсенале использованных ими идейно-политиче¬
ских и правовых концепций были английская политическая
традиция XVII — начала XVIII в., политическая практика севе¬
роамериканских колоний и, наконец, идеи европейского Просве¬
щения.
1 Adams W. Р. The First American Constitutions: Republican Ideolo¬
gy and the Making of the State Constitutions in the Revolutionary Era. Cha¬
pel Hill (N. C.), 1980. P. 3.
135

После «славной революции», в 1689—1716 гг. в Англии по¬
явился комплекс законодательства, включая Билль о правах,
который существенно ограничивал королевскую власть и явил¬
ся основой того, что можно считать писаной английской кон¬
ституцией XVIII в. Билль о правах ставил короля в такое по¬
ложение, когда он не мог без согласия парламента ни приоста¬
новить действие законов, ни вводить налоги, ни содержать
армию. Это был, по сути дела, конституционный закон, провоз¬
глашавший свободу выборов в парламент, свободу слова и пре¬
ний, свободу принятия законов. Акт о престолонаследии 1701 г.
утверждал ответственность королевских министров перед пар¬
ламентом. Вместе с принятым в 1679 г. Habeas Corpus Act.
юридической гарантией личной неприкосновенности, весь этот
комплекс законодательства не только придал английской кон¬
ституционной традиции антиабсолютистскую направленность, но
и открывал большие возможности для буржуазного развития,
гарантируя необходимый минимум прав и свобод.
Другим важным аспектом английского конституционного
развития в это время стало постепенное утверждение и развитие
принципа разделения властей. Именно опираясь на английский
опыт, в середине XVIII в. Ш. Монтескье окончательно сформу¬
лировал этот принцип в ясной и четкой форме, пошедшей в
дело в период подготовки Конституции Соединенных Штатов.
Правовые доктрины Англии имели для создаваемой в Се¬
верной Америке конституции значение и потому, что на все тот
же английский опыт опирались создатели колониальных хартий,
которые стали своеобразными договорами-соглашениями между
короной и акционерами. Стремясь сделать привлекательным
для англичан заселение заморских территорий, британская ко¬
рона активно рекламировала «английские вольности», которыми
не обладали ни французские, ни испанские поселенцы. Важно
отметить, что колониальные хартии были прежде всего дого¬
ворами, по которым обе стороны несли определенные обяза¬
тельства. Все хартии, предоставляемые колониям и торговым
компаниям, содержали условия, что на территории колоний
должны соблюдаться те же права и свободы, которые имеют
подданные, проживающие во всех королевских владениях.
Другим своего рода стандартным положением, включавшим¬
ся во все колониальные хартии, стало требование, чтобы зако¬
ны и ордонансы, принимаемые в колониях, не противоречили
законам Англии. Впервые эта идея была зафиксирована в так
называемой второй хартии Виргинии (1609). В 1620—1690 гг.
аналогичные положения вошли в хартии других колоний.
В Виргинии в 1619 г. была собрана ассамблея — первое пред¬
ставительное учреждение в Новом Свете. Общепризнанными
нормами политической жизни колоний стали процессуальные
гарантии, имевшие своим истоком Великую Хартию вольно¬
стей, — «должная законная процедура» и «никакого обложения
налогами без согласия подданных».
136

В Массачусетсе существовал «Свод свобод» 1639 г., в кото¬
ром говорилось, что в Массачусетсе будут приниматься законы,
не противоречащие законам Англии и на основе «практики и
обычая»2. Такие положения документа, определявшего внутрен¬
нюю жизнь колонии, были связаны с борьбой рядовых колонис¬
тов за ограничение власти господствующей олигархии, с тре¬
бованием соблюдать английские вольности. Массачусетский
«Свод свобод» включал не только широкий перечень свобод,,
предусмотренных «общим правом» и Великой Хартией вольно¬
стей, таких, как равенство всех перед законом, право на спра¬
ведливое разбирательство судом присяжных, принцип состяза¬
тельности в уголовном процессе, право на свободу передвиже¬
ния, право на адвокатскую защиту, гарантия права апелляции,,
но также гарантию от жестоких и варварских наказаний, во¬
шедшую в нормы английского права только в конце 80-х годов
XVII в. Поскольку правящая олигархия не склонна была опи¬
раться на «Свод свобод», вокруг него развернулась острая
борьба, в центре ее стояло требование рядовых колонистов со¬
блюдать их права точно так же, как если бы они были англи¬
чанами. Результатом стал новый свод 1648 г. — «Законы и сво¬
боды», имевший целью ограничить усиление власти законода¬
телей и магистров путем придания высшей конституционной си¬
лы гражданским правам. Это дало основания утверждать, что
именно в Массачусетсе были заложены основы доктрины, со¬
гласно которой конституция без основных свобод вообще не
может считаться конституцией. Доктрина стала связующим зве¬
ном между двумя большими и довольно трудно стыкуемыми
политико-правовыми блоками — английской политической тра¬
дицией в ее североамериканской интерпретации и набиравшей
силу концепцией естественных прав. Поскольку реальный объем
этих законов и степень проведения их в жизнь остались весьма
туманными, создалась отличная почва для укоренения мифа о
том, что концепция естественных прав уходит своими корнями
в колониальное прошлое Америки.
Решающую роль в становлении представлений об американ¬
ской конституции как уникальном, единственном в своем роде
документе, образце для подражания сыграли борьба за неза¬
висимость, первые годы существования молодого государства.
За период революции североамериканские колонии стали бур¬
жуазными республиканскими государствами, их конституции
были изменены, политическая жизнь существенно демократи¬
зировалась. Республиканизм был общепризнанным, основопо¬
лагающим принципом всей политической системы. Вместе с тем
накопленный опыт не только умножил и дополнил конституци¬
онную теорию, но и показал явную слабость Статей Конфеде¬
рации. Если органы власти отдельных штатов существенно обо¬
2 Selected Readings in American History. Vol. 1. Main Themes to 1877/
/Ed. John De Novo. N. Y., 1969. P. 49.
137

гатили свою практику, то завоевание независимости создало
на месте центральной власти, прежде занятой непосредственно
британской короной, своего рода политический вакуум. С пере¬
ходом к решению задач мирного времени это стало очевидно.
Столь же явным было и то, что создаваемое государство долж¬
но быть не только республиканским и конституционным, но и
федеральным. В сложнейшем деле разработки концепции феде¬
рализма в его американской интерпретации также не обошлось
без использования европейского опыта, накопленного Голлан¬
дией — Соединенными Провинциями — начиная с XVI в.
В развернувшейся вокруг принятия конституции борьбе вы¬
дающуюся роль сыграл «Федералист» — серия из 85 памфле¬
тов, опубликованных осенью 1787 — весной 1788 г., созданная
Дж. Мэдисоном, А. Гамильтоном и Дж. Джеем. «Федералист»,
с одной стороны, был плодом острой политической борьбы сто¬
ронников и противников принятия конституции — федералистов
и антифедералистов. С другой стороны, в «Федералисте» в яс¬
ной, чеканной форме были сформулированы достижения поли¬
тической мысли Просвещения, его идеология и принципы ор¬
ганизации власти. При этом «Федералист» не был сборником
теоретических рассуждений, он отлично стыковался с амери¬
канской действительностью, опирался на накопленный опыт.
В девятом номере «Федералиста» А. Гамильтон в числе «пол¬
ностью новых открытий или тех, что были существенно улучше¬
ны в последнее время», назвал «правильное разделение властей
между определенными департаментами; введение законодатель¬
ных противовесов и сдержек; создание судов, состоящих из су¬
дей, находящихся на своей должности до тех пор, пока безу¬
пречно их поведение; представительство народа в законодатель¬
ных собраниях представителями по его собственному выбору»3.
Целью создания нового государства, по мнению А. Гамильтона,
является подавление расколов, охрана внутреннего спокойствия
штатов и укрепление их силы и безопасности. Одним из прин¬
ципиальных материалов этого номера «Федералиста» стала по¬
лемика с утверждениями Монтескье о том, что республика мо¬
жет существовать только на ограниченной, небольшой террито¬
рии. Виргиния, Массачусетс, Пенсильвания, Нью-Йорк, Север¬
ная Каролина и Джорджия — все они, считал А. Гамильтон,
своим примером доказали обратное4. Таким образом, четкие
построения теоретиков Просвещения помогали яснее оформить
взгляды «отцов-основателей» на устройство будущего государ¬
ства, а конкретный опыт его первых лет способствовал коррек¬
тировке умозрительных концепций.
Другой важной проблемой, способствовавшей приобретению
Конституцией США особого ореола, репутации документа, на
•основе которого было создано уникальное государство, стал
3 The Federalist Papers. Alexander Hamilton, James Madison, John Jay.
.Introd. C. Rossiter. N. Y., 1961. P. 72.
4 The Federalist Papers... P. 73.
138

поднятый Дж. Мэдисоном вопрос о соотношении демократии и
республики. «Разница между демократией и республикой за¬
ключается в двух пунктах: во-первых, при республике власть
делегируется небольшому количеству граждан, избираемых ос¬
тальными; во-вторых, республика может иметь большое число1
граждан и простираться на большую территорию». В первом
случае решения, способствующие общественному благу, форму¬
лируются органом, состоящим из самых мудрых, достойных
граждан. Их мнение может лучше отвечать интересам страны
и общества, нежели мнение народа, непосредственно им выска¬
занное. Обширность же республики, считал Мэдисон, будет спо¬
собствовать тому, что в число избранных попадут наиболее до¬
стойные, что поможет сгладить последствия возможных интриг,,
коррупции, местных предрассудков5. Образ республики, состо¬
ящей из нескольких штатов и простирающейся на огромной тер¬
ритории, возглавляемой представительным органом, находился
в довольно остром противоречии с политическим опытом Евро¬
пы, даже обогащенным событиями конца XVIII — первых деся¬
тилетий XIX в. Полвека спустя после принятия Конституции
США А. Токвиль писал, что мировая история не знает приме¬
ров длительного существования республики в обширной стране.
Объяснение американскому феномену Токвиль усматривал
прежде всего в принципах федерализма 6.
Базовые принципы Конституции США — принцип народно¬
го суверенитета, республиканизм, федерализм, разделение вла¬
стей 7 — были благоприятной почвой для появления представ¬
лений о ней как о документе, где использовано все лучшее, что
было в мировой практике подобного рода, притом разработан¬
ного единовременным усилием группы выдающихся политичес¬
ких деятелей. Еще раз следует подчеркнуть, что Конституция
США была первой писаной конституцией, что не могло не соз¬
давать вокруг нее ореола исключительности.
Вместе с тем нельзя не отметить, что сама конституция с
ее четкой формулировкой тех или иных принципов носила чер¬
ты мифологии. Это происходило в силу существовавшего раз¬
рыва между конституцией и реальной жизнью. Преамбула кон¬
ституции начиналась словами: «Мы, народ Соединенных Шта¬
тов». В действительности же дело обстояло несколько иначе.
От участия в политической жизни конца XVIII — начала XIX в.
было отстранено даже большинство белых мужчин. Женщины
и небелое население заведомо стояли за пределами политики.
Несмотря на это, на фоне монархических порядков, установив¬
шихся в Европе после 1815 г., конституционная риторика соз¬
давала широкий простор для мифотворчества.
5 Ibid. Р. 82.
6 Tocqueville A. Democracy in America/New Transl. Ed. J. Mayer.
N. Y., 1969. P. 159, 160-161.
7 The Federalist Papers... P. 288—289, 300—301.
139

Однако принятие конституции еще не означало проведения
в жизнь записанных в ней принципов. Предстояло наполнить
созданную схему плотью и кровью, политические институты
должны были найти свое место в общей системе, установить
прочные, рабочие связи. Этот процесс формирования так назы¬
ваемой «живой конституции» растянулся на несколько деся¬
тилетий. Советские исследователи справедливо отмечали, что
«главная причина неизменяемости, «устойчивости» Конституции
состоит в ее изменяемости»8. Жизненно важно было определить
рамки и принципы этих изменений. Становлению «живой кон¬
ституции» способствовал дух политического компромисса, проч¬
но внедрившийся в политическую культуру Англии и ее северо¬
американских колоний. Следует отметить, что принцип идейно¬
политического консенсуса и практика политического компромис¬
са содействовали скорому принятию и самой конституции, ко¬
торое стало возможным благодаря появлению Билля о пра¬
вах. Для многих региональных и политических сил в стране
он явился условием ратификации конституции. Уже в годы пре¬
бывания у власти администрации Дж. Вашингтона дебаты по
конституционно-правовым проблемам, связанным с решением
вопросов, стоявших перед страной, приводили к острейшим по¬
литическим конфликтам. Несмотря на четко зафиксированный
принцип разделения властей, конгрессу 1-го созыва пришлось
долго и мучительно размежевывать полномочия свои и права
президента. Вызывало споры практически все — титулование
и способы обращения президента к конгрессу. Одни члены кон¬
гресса утверждали, что пышный титул придаст авторитет пре¬
зиденту, другие считали, что он будет подозрительно напоми¬
нать титул британского монарха, а прямое выступление прези¬
дента в конгрессе — тронную речь. Не было ясности и в вопро¬
се о полномочиях конгресса и его комитетов, их комплектова¬
ния. Обосновывая правомочность конгресса создавать Нацио¬
нальный банк, А. Гамильтон сформулировал доктрину «подра¬
зумеваемых полномочий», суть которой заключалась в утверж¬
дении, что конгресс обладает «подразумевающимися, равно
как и прямо указанными, полномочиями», причем первые пе¬
реданы ему с такой же полнотой, как и последние9. Соответ¬
ственно при решении возложенных на него задач, вроде сбора
налогов, регулирования торговли с иностранными государст¬
вами и даже обеспечения «общего блага», конгресс вправе был
пользоваться «подразумевающимися полномочиями». Эта док¬
трина положила начало «широкому» толкованию конституции,
дававшему в руки федерального правительства большие полно¬
мочия. Противоположное, «узкое» толкование конституции под¬
8 М и ш и и А. А., Власихин В. А. Конституция США: Политико-
правовой комментарий. М., 1985. С. 13.
9 Alexander Hamilton’s Papers on Public Credit, Commerce and Finance/
/Ed. S. McKee, Jr. N. Y., 1957. P. 103.
140

разумевало за федеральным конгрессом только те права, кото¬
рые прямо записаны за ним в конституции.
Развернувшаяся борьба между сторонниками «широкого» и
«узкого» толкования конституции быстро переросла в меж¬
партийную борьбу между федералистами и республиканцами.
В свою очередь она скоро нашла выход в новую плоскость.
Стремясь подавить своих противников, федералисты приняли
открыто репрессивное законодательство — законы о натурали¬
зации и измене, ограничивавшие свободу слова и, следователь¬
но, нарушавшие Билль о правах. Их политические противники
ответили принятием в ноябре—декабре 1798 г. Кентуккской и
Виргинской резолюций. Автором первой был Т. Джефферсон,
второй — Дж. Мэдисон, причем оба долгое время скрывали
это. Кентуккская резолюция, по сути дела, ставила под сомне¬
ние основы конституции. Соединенные Штаты провозглашались
объединением суверенных штатов, сохраняющих в качестве та¬
ковых все свои права. Федеральное же правительство наделя¬
лось лишь теми полномочиями, которые штаты или непосред¬
ственно народ сочтут возможным ему делегировать. Судить же
о пределах своей власти федеральное правительство само, ес¬
тественно, не вправе. Напротив, каждый суверенный участник
соглашения наравне с другими в случае нарушения конститу¬
ции может сам выбирать пути и средства для устранения и ис¬
правления нанесенного вреда. В феврале 1799 г. законодатель¬
ное собрание Кентукки приняло новую резолюцию, в которой
провозглашалось право штата объявлять неконституционными
федеральные законы и, следовательно, не выполнять и даже
прямо противодействовать их реализации. С точки зрения идей¬
но-теоретической в этом конфликте столкнулись два основопо¬
лагающих принципа Конституции США — принцип народного
суверенитета и принцип федерализма. В плане соотношения
полномочий штатов и федеральных органов речь шла фактиче¬
ски о нуллификации прав последних.
Вопрос о «широком» и «узком» толковании конституции по¬
лучил некоторое разрешение после прихода к власти республи¬
канцев. Стремясь претворить в жизнь свои взгляды, которые
многие противники считали утопиями, Т. Джефферсон, исполь¬
зуя выгодную внешнеполитическую ситуацию, приобрел Луизи¬
ану, не спрашивая согласия конгресса. Тем самым он на деле
проявил себя сторонником «широкого» толкования конститу¬
ции, поскольку там ничего не говорилось о праве президента
приобретать чужие земли. Вопрос же о соотношении власти
федерального правительства и полномочий властей штатов
прочно вошел в политическую жизнь и оставался нерешенным
на протяжении нескольких десятилетий.
Уже первые годы функционирования политического механиз¬
ма, созданного на основе конституции 1787 г., показали, что
юна явно не была столь совершенным документом, как утверж¬
дали ее авторы. В процессе проверки положений конституции
141

практикой, наполнения их конкретным содержанием наряду с
существовавшим механизмом, построенным на базе самой кон¬
ституции, начал формироваться параллельный, состоящий как
из писаных положений, так и из традиции. Этот параллельный
механизм помогал функционировать основному, увязывал во¬
едино его структуры, способствовал решению реальных проблем
жизни страны. Так, например, очень скоро выяснилось, что кон¬
ституция страдала явным перекосом в пользу законодательной
власти. Статья 2-я довольно подробно описывала, как должны
действовать члены коллегии выборщиков, избираемые каждым
штатом в соответствии с его собственным законодательством;
Однако кроме требований к личности кандидата в президенты
конституция ничего не говорила о том, как же именно должна
выдвигаться сама кандидатура, кто именно, какой орган впра¬
ве делать это. Ни о какой предвыборной борьбе не могло быть
и речи. Именно такое «органическое единство республики» и
имели в виду создатели конституции.
Выборы 1800 г. заставили внести в эту систему первые из¬
менения. Они создавали не только важнейший для функцио¬
нирования всей системы прецедент мирного перехода власти
из рук побежденной партии в руки победителей, но и постави¬
ли конгресс перед необходимостью более детальной разработ¬
ки процедуры выборов президента. Республиканцы явно пере¬
старались: оба их кандидата, Т. Джефферсон и А. Бэрр, полу¬
чили при голосовании равное число голосов в коллегии выбор¬
щиков. В результате голосование было перенесено в палату
представителей, где большинство имели федералисты, весьма
склонные в пику Джефферсону поддержать Бэрра. Лишь на
36-м голосовании удалось добиться избрания Т. Джефферсона.
Прямым следствием этого кризиса было принятие в 1804 г. по¬
правки XII к конституции, вводившей раздельное голосование
выборщиков за президента и вице-президента. Американские
исследователи с полным основанием считают ее важным шагом
в сторону признания роли политических партий в жизни обще¬
ства, страны, притом признания конституционного10. Политиче¬
ские партии ни в коей мере не были предусмотрены конститу¬
цией, «отцы-основатели», по крайней мере на словах, относи¬
лись к ним отрицательно. Дж. Вашингтон в своем прощальном
обращении, которое с течением времени все больше стало об¬
ретать черты своеобразного мифа, политического завещания,
воздав хвалу конституции (и тем самым заложив основу еще
одной мифотворческой традиции), предал политические партии
анафеме11. Однако они стали одной из важнейших составных
частей «живой конституции».
10 К е 11 у A., Harbison W. The American Constitution. Its Origins¬
and Development. N. Y., 1970. P. 213.
11 A Compilation of the Messages and Papers of the Presidents/Ed. by
J. Richardson. Wash., 1902. Vol. I. P. 217—218.
142

В еще более острой борьбе отвоевывал свое место в создан¬
ной конституционной системе Верховный суд, возглавленный
Дж. Маршаллом, фактическим главой федералистов после их
поражения в 1800 г.12 Разыгрывая тонкий политический гам¬
бит, этот дальновидный политик в 1803 г., вынося решение по
делу Marbury vs Madison, хладнокровно принес в жертву по¬
литическую карьеру одного из своих единомышленников, сумел
придать особую значимость этому решению, подтверждавшему
право Верховного суда выступать в качестве единственной ин¬
станции, правомочной толковать вопрос о конституционности
законов. Повод был тем удобнее, что Маршалл принимал реше¬
ние формально в пользу своих политических противников13.
Фактически же Маршалл сильно укрепил позиции Верховного
суда, когда, признав, что подобные дела вообще не должны
рассматриваться Верховным судом, он особо подчеркнул его
исключительное право «говорить, что есть закон страны», т. е.
толковать конституцию, решать, соответствует ли ей тот или
иной закон 14.
Такое же сочетание политического чутья, юридического
крючкотворчества и мастерского умения припереть оппонента к
стенке проявил Дж. Маршалл в деле United States vs Burr,
когда T. Джефферсон решил окончательно покончить с поли¬
тическим конкурентом в собственной партии. Глава Верховного
суда сформулировал определение государственной измены и су¬
мел доказать, что предъявленные правительством документы не
подтверждают такого обвинения 15. При этом он потребовал от
президента, главы исполнительной власти, предоставления на¬
ходившихся в его распоряжении документов и выступления в
качестве свидетеля на процессе16. Упорная приверженность
Дж. Маршалла принципам «скорого и открытого суда», защи¬
та им прав обвиняемого диктовались не столько любовью к
демократическим доктринам, сколько откровенным желанием
осадить политических противников. Еще раз было подтверж¬
дено право Верховного суда определять соответствие конститу¬
ции тех или иных действий исполнительной власти. Дело сно¬
ва завершалось компромиссом — обе стороны отступились от
вопроса об обязательности для президента подчиняться реше¬
ниям судебной власти. Маршалл считал, что он достаточно ус¬
пешно и последовательно защищал этот принцип. Джефферсон
утверждал, что отстоял принцип разделения властей 17. Как и
12 Подробнее о деятельности Дж. Маршалла см.: Конституция США:
история и современность. М., 1988. С. 97—114.
13 Warren Ch. The Supreme Court in United States History: In 2
Vols. Boston; Toronto, 1922—1926. Vol. 1. P. 96.
14 John Marchall; Major Opinions and Other Writings/Ed. J. Roche.
Indianapolis, 1967. P. 78.
15 John Marshall: Major Opinions... P. 270.
16 Следующий раз подобное требование главе исполнительной власти
было предъявлено только во время «уотергейтского кризиса».
17 S w i n d 1 е г W. The Constitution and Chief Justice Marshall. N. Y.,
1978. P. 11.
143

в 1798—1799 гг., столкнулись фундаментальные принципы, ле¬
жащие в основе конституции.
Все это показывает, что уже в первые десятилетия сущест¬
вования конституция, бывшая для своего времени одним из
самых передовых документов, основанным на наиболее совре¬
менных тогда доктринах, вызывала необходимость «притирки»
отдельных частей и всего механизма в целом, зачастую сопря¬
женную с отходом от первоначальных ее положений. Движу¬
щей силой процесса, столь идеализированного впоследствии,
сплошь и рядом выступала острейшая борьба между политиче¬
скими группировками и отдельными лидерами. И тем не менее
уже в первые десятилетия XIX в. конституция была прочно ка¬
нонизирована. «Конституция Соединенных Штатов, — писал
А. Токвиль, — подобна тем прекрасным созданиям человеческо¬
го разума и усердия, которые приносят славу и богатство своим
создателям, но остаются бесплодными в чужих руках»18. Чем
же привлекала Конституция США, какие ее черты придавали
ей в глазах представителей европейского господствующего
класса особую ценность?
Ответ на этот вопрос дают события, развернувшиеся в по¬
литической жизни страны после англо-американской войны
1812—1815 гг. Постоянным их компонентом стало все нарастав¬
шее движение в сторону демократизации политической жизни.
Рушились унаследованные от Великобритании всевозможные
имущественные цензы, основанные на владении землей, —
в Соединенных Штатах они просто не имели того значения из-
за ее доступности. Избирательная система США, основанная в
то время, как и в Англии, на обладании собственностью, была
изначально более демократичной. Начиная с 1819 г. ставился
вопрос о ликвидации имущественных цензов. По штатам прока¬
тилась волна требований расширить избирательное право, в ря¬
де их было несколько таких волн, самые сильные из которых
пришлись на период «джексоновской демократии». В результа¬
те к началу 40-х годов в подавляющем большинстве штатов к
участию в выборах допускались все взрослые белые, достиг¬
шие определенного возраста. Для того времени это было не¬
обычайно широкое избирательное право — счет шел на сотни
тысяч и даже на первые миллионы голосов. Избрание выбор¬
щиков в период президентской кампании также все чаще изы¬
малось из рук законодательных собраний штатов. Уже к 1828 г.
только в 2 из 28 штатов сохранялась прежняя система. Рас¬
ширялся круг выборных должностных лиц; количество предста¬
вителей, выбираемых тем или иным округом, все чаще опреде¬
лялось численностью населения, а не суммой уплачиваемых на¬
логов. После президентских выборов 1824 г. усилились, хотя и
18 Tocqueville А. Op. cit. Р. 165. Примером неудачного подража¬
ния Конституции США Токвиль считал мексиканскую конституцию 1824 г.
Мексику, писал он, бросает «от анархии к военному деспотизму» и обратно
(Ibidem).
144

не увенчались успехом, требования ввести выборы президента
прямым голосованием. На смену партийным кокусам пришли
партийные конвенты, начинавшиеся с уровня графств и приняв¬
шие в 30-е годы уже общенациональный характер. В канун
«джексоновской демократии» в стране развернулся процесс ин¬
тенсивного решения демократических задач, оставшихся после
войны за независимость.
Современники уже открыто говорили о «демократическом
принципе» как определяющем в жизни страны, имеющем фун¬
даментальное значение для общественной и политической си¬
стемы, созданной в результате «американского эксперимен¬
та» 19. Аргументы в пользу «лучших классов», тех, кого облада¬
ние собственностью «делает заинтересованным в делах общест¬
ва», доводы об ошибках большинства рассматривались уже как
аристократические. Речь все чаще шла о концепции «демокра¬
тического республиканизма»20, призванного совместить респуб¬
ликанское устройство с относительно широким участием изби¬
рателей в решении насущных проблем. Однако позитивное зву¬
чание концепции «демократического республиканизма», откро¬
венно выигрывавшей на фоне концепций конца XVIII в., суще¬
ственно снижалось реалиями тогдашней политической жизни.
«Демократический республиканизм» практически никак не ка¬
сался проблем рабства, за его бортом по-прежнему оставались
женщины, индейцы.
Другой стороной «джексоновской демократии» был необы¬
чайный взлет разного рода массовых движений. В стране бу¬
шевали социальные и политические конфликты. Должники и
кредиторы в сельской местности зачастую шли друг на друга
с оружием в руках, сплошь и рядом стремясь захватить власть
в собственном штате. В городах создавались начиная с конца
1820-х годов первые рабочие партии (правда, таковыми они
были больше по названию), выдвигавшие далеко идущие де¬
мократические требования. Фермеры и скваттеры вели актив¬
ную борьбу за допуск к общественным землям, желательно по
минимальным ценам, а то и вовсе бесплатно. В стране расцвел
целый «сад» политических и социальных реформаторов — от
сторонников утопического социализма и предоставления изби¬
рательных прав женщинам до полупараноидных движений вро¬
де антимасонов или защитников сухого закона. Движения за
реформы часто были круто замешаны на движениях религиоз¬
ных — это давало им десятки тысяч стойких приверженцев.
Общим знаменателем всей этой политической круговерти
было то, что ни одно движение, ни одна политическая группа
не только не стремилась выйти за рамки, но даже и не стави¬
ла под сомнение основы системы, созданной конституцией 1787 г.
Тандем писаной и «живой» конституций принимал на свои пле-
19 Social Theories of Jacksonian Democracy. Representative Writings of
the Period 1825—1850. Indianapolis, 1954. P. 21.
20 Ibid. P. 24, 22.
145

’чи новые проблемы и движения — и не слабел. В полной мере
проявилась способность «живой» конституции быстро проспо-
сабливаться к меняющейся обстановке. По мнению господству¬
ющего класса, с точки зрения поддержания его власти полити¬
ческий механизм Соединенных Штатов, особенно по сравнению
с европейским, работал весьма эффективно. Однако в нем был
сектор, функционирование которого нельзя было считать ни эф¬
фективным, ни даже удовлетворительным.
Если принцип разделения властей, идеи народного сувере¬
нитета в той или иной форме претворялись в жизнь, то вопрос
о соотношении власти федерального правительства и полномо¬
чиях властей штатов по-прежнему оставался открытым. Стоит
отметить, что даже в «Федералисте» с его четкими, почти че¬
канными формулировками в этом отношении наблюдались дву¬
смысленности, позволявшие двойное толкование21. Неудиви¬
тельно, что данный вопрос снова и снова выходил на первый
план. Так случилось в ходе англо-американской войны, когда
федералисты, осуждавшие как саму войну, так и предшество¬
вавшие ей меры республиканского правительства, включая эм¬
барго, созвали в Хартфорде (Коннектикут) конвент из предста¬
вителей штатов Новой Англии. Резолюции конвента требовали
принятия поправок к конституции, обеспечивавших прежнее
привилегированное положение Новой Англии и ограничивавших
права федерального правительства. В случае отказа рассмот¬
реть их условия участники конвента грозили созывом другого
форума для принятия иных, гораздо дальше идущих мер. Те,
кто совсем недавно клеймил Кентуккскую и Виргинскую резо¬
люции, теперь заняли почти что идентичные с ними позиции.
При этом надо учитывать, что республиканцы в 1798 г. огра¬
ничились одними резолюциями, федералисты же в 1814 г. были
настроены куда серьезнее. Дальнейшее нарастание кризиса
оборвалось счастливым стечением обстоятельств: представители
Хартфордского конвента прибыли в Вашингтон одновременно с
известиями о подписании в Генте мира с Великобританией и
победе у Нового Орлеана — единственной крупной победе США
в той войне, одержанной фактически уже после подписания
мира.
Другой острый кризис был вызван обсуждением вопроса о
допуске в Союз штата Миссури. Именно тогда в политическую
жизнь страны буквально ворвалась проблема рабства. В этом
конфликте сторонники рабства — южане — фактически одер¬
жали победу. Миссури был принят в Союз в качестве рабовла¬
дельческого штата. Такой исход кризиса означал, что все уча¬
стники компромисса обязывались не вмешиваться в вопросы,
связанные с существованием рабства, признавали его «внутрен¬
ним делом» Юга. Тем самым важнейшая сторона жизни не
только многих штатов, но и страны в целом, предмет острых
21 The Federalist Papers... Р. 291.
146

конфликтов на новых территориях, фактически выводилась из*
сферы компетенции федеральной власти. Наметившаяся было*
после англо-американской войны линия на утверждение прио¬
ритета федерального законодательства над законодательством
штатов была прервана, установилась та граница, которую фе¬
деральные власти не могли переступить. Характерно и то, что
решение этих проблем уходило из рук Верховного суда и в
конгрессе решалось не на основе дополнения конституции стра¬
ны, а путем шатких компромиссов и туманных заверений.
Следующее обострение проблемы соотношения федерального^
и штатного законодательства пришлось на начало 30-х годов.
Теперь дело осложнялось не только тем, что в подоплеке ее
все четче проступала проблема рабства, но и усилением на Юге
позиций нуллификаторов — наиболее экстремистски настроен¬
ных сторонников прав штатов, считавших, что последние впра¬
ве не признавать федеральные законы и отменять на своей су¬
веренной территории распоряжения федерального правительст¬
ва, хотя бы и соответствующие конституции. Обострение поло¬
жения было вызвано на этот раз принятием протекционистских
тарифов, направленных на защиту поднимавшейся американ¬
ской промышленности от могучей английской конкуренции. Уже
тариф 1824 г., сравнительно умеренный, был встречен южана¬
ми, благополучие которых напрямую зависело от экспорта хлоп¬
ка, с откровенным беспокойством. Дополнявший его тариф
1828 г., прозванный «тарифом абсурдов», по мнению современ¬
ников, имел целью не столько защиту американской промыш¬
ленности, сколько привлечение на сторону Э. Джексона во вре¬
мя избирательной кампании населения ряда регионов.
Тариф 1828 г. вызвал со стороны южан яростные протесты.
Оплотом нуллификаторов стала Южная Каролина, а главным
идеологом — Дж. Кэлхун. В недавнем прошлом он выступал
как сторонник сильной власти. Теперь же вице-президент,
скрыв свое авторство, создал наиболее законченный документ
нуллификаторов — «Экспозицию и протест Южной Каролины»,
принятый законодательным собранием штата. В документе
обосновывалось право каждого штата отказаться от выполне¬
ния любого законодательного акта, принятого федеральным
конгрессом, если сам штат сочтет, что закон противоречит кон¬
ституции22. Утверждалось, что в результате принятия нового
тарифа Южная Каролина, как и все другие южные штаты, вы¬
нуждена будет вносить в федеральную казну больше средств,
нежели другие штаты. И доктрина прав штатов, а в дальней¬
шем сецессия были основаны на идее, что экономическому бла¬
госостоянию и образу жизни меньшинства грозят политические
решения, принимаемые большинством. В то же время нельзя не
видеть в «Экспозиции и протесте Южной Каролины» более
фундаментального идейно-политического противоречия. В своих
22 Calhoun J. A Disquisition on Government. N. Y., 1953. P. XVII.
147

'построениях. Кэлхун опирался на концепцию народного сувере¬
нитета, на уходившую в XVIII в. корнями традицию (штат
рассматривался как главное звено, основной выразитель идеи)
и вместе с тем ставил ее на службу интересам плантаторской
олигархии, наполнял новым, притом реакционным социально-
экономическим содержанием. Такое противоречие показывает,
что уже в первые десятилетия существования Соединенных
Штатов, в период, когда американский капитализм находился
на подъеме, а его восходящее развитие постоянно открывало
все новые и новые возможности в экономической, социальной,
идейной областях, конституционно-правовые доктрины, сформу¬
лированные в годы первой Американской революции, могли
принимать неоднозначный, противоречивый характер.
Нуллификационный кризис закончился компромиссом, кото¬
рому предшествовали довольно драматические события. Несмот¬
ря на некоторое понижение летом 1832 г. ставок тарифа 1828 г.,
в ноябре 1832 г. Южная Каролина объявила его недействитель¬
ным, запретив федеральным органам сбор этих пошлин на тер¬
ритории штата, грозя в случае принуждения выйти из Союза.
В ответном обращении к жителям Южной Каролины президент
Э. Джексон заявил, что отмена одним из штатов Союза зако¬
на, одобренного федеральным конгрессом, противоречит консти¬
туции, а выход из Союза квалифицировал как измену23. В мар¬
те 1833 г. были приняты два закона, направленные на дости¬
жение компромисса. Один из них давал президенту право ис¬
пользовать армию и флот для сбора пошлин, а другой предус¬
матривал их постепенное снижение. В свою очередь Южная
Каролина, не поддержанная другими южными штатами, кото¬
рые не были готовы идти столь далеко, также пошла на ком¬
промисс.
В результате этого кризиса почти через полсотни лет после
принятия конституции Соединенные Штаты оказались перед
лицом весьма серьезной проблемы. В своем прощальном обра¬
щении, также своеобразном политическом завещании, Э. Джек¬
сон отстаивал необходимость сохранения Союза, предупреждал
против «систематических попыток посеять семена раздора меж¬
ду отдельными частями Соединенных Штатов, свести партий¬
ные разногласия к географическим, возбудить Север против
Юга и Юг против Севера»24. В случае действий, направленных
на расторжение Союза, говорил он, «разрыв будет становиться
все шире и шире, вопросы, которые сейчас обсуждаются и ре¬
шаются на собраниях законодателей, будут решаться мечом на
полях сражений», за первым расколом неизбежно последуют
новые, а обломки прежде единой страны станут легкой добы¬
чей иноземных авантюристов25. В результате кризисов 20—30-х
годов вопрос о соотношении полномочий федеральных и влас¬
23 A Compilation of the Messages and Papers... Vol. II. P. 612, 618.
24 Social Theories of Jacksonian Democracy... P. 4.
25 Social Theories of Jacksonian Democracy... P. 5.
148

тей штатов фактически зашел в тупик. Дальнейшее развитие
страны, политическая и экономическая консолидация требова¬
ли его решения в духе принципов федерализма, а он между
тем находился в «подвешенном» состоянии до самой граждан¬
ской войны.
Таким образом, на протяжении первых десятилетий сущест¬
вования Соединенных Штатов все основные концепции «отцов-
основателей» — народный суверенитет, республиканизм, разде¬
ление властей, федерализм — прошли испытание практикой.
Уже в 30—40-е годы XIX в. Конституция Соединенных Штатов
была работающей, притом эффективно. На фоне архаичных по¬
литических систем Европы, которым еще предстояла могучая
революционная встряска 1848—1849 гг., система, созданная
Конституцией США, выглядела исключением. Ее идеализация,
формирование вокруг нее мифа в этом контексте — явление
вполне закономерное.
Можно с полным основанием сказать, что прогнозы прусско¬
го аристократа не оправдались. Республиканский строй в США
не только сохранился, но и получил новую, более широкую ба¬
зу. Нашли свое место три основные ветви власти, «живая» кон¬
ституция удачно дополняла систему, созданную конституцией
писаной. Вместе с тем не только оставался нерешенным, но и
продолжал обостряться вопрос о трактовке понятия «федера¬
лизм». Концепции же роли государства в экономической жиз¬
ни общества и не начинали оформляться. Для решения этих за¬
дач понадобился невиданный по силе кризис, поставивший под
сомнение существование Соединенных Штатов как единого го¬
сударства. Решить накопленные проблемы, создать условия для
еще более интенсивного развития — все это стало возможным
только на основе мощного импульса, полученного в ходе второй
Американской революции.
2.	Поиски путей повышения эффективности
Основного закона США: достижения, проблемы,
неудачи
Начало гражданской войны в апреле 1861 г. нанесло, по¬
жалуй, ощутимый удар по престижу американской конститу¬
ции, нацеленной на создание надежного правового механизма
для консолидации Союза и урегулирования конфликтной ситуа¬
ции. В острый момент в ней не нашлось эффективных рецептов
разрешения давно назревавшего кризиса. Раскол Союза отчет¬
ливо продемонстрировал ограниченные возможности конститу¬
ционно-правовых вариантов лечения социально-политических
болезней американского общества. Это и неудивительно. В про¬
блеме рабства, взорвавшей Союз, в тугой клубок сплелись
политические, правовые, социально-экономические, морально-
этические противоречия, раздиравшие в те годы Соединенные
Штаты. Конституция же действовала сравнительно надежно
149

лишь в сфере политико-правовых вопросов, создавала опти¬
мальную политико-правовую среду для развития частнособст¬
веннических отношений. До известного момента этого вполне
хватало, чтобы обеспечить нормальную деятельность государ¬
ства. Однако как только на повестку дня вышли проблемы,,
связанные с борьбой классов за власть, политический меха¬
низм, функционировавший на базе конституционных установок,,
дал глубочайший сбой. Стоило коренным интересам двух груп¬
пировок правящего класса — буржуазии Севера и плантато¬
ров-рабовладельцев Юга — прийти в непримиримое противо¬
речие, как Конституция США сразу же утратила свою эффек¬
тивность в деле легитимизации внутрисоюзных конфликтов.
«Наши революции происходят у избирательных урн, а не
во время штурма Тюильри»26, — любят подчеркивать амери¬
канские политологи. Гражданская война опровергла этот тезис.
В те годы ареной споров были не залы конгресса или избира¬
тельные участки, а поля кровопролитнейших сражений. Имен¬
но там определялись дальнейшие судьбы Америки.
Конечно, созданный на базе конституции политико-правовой
механизм, по крайней мере на Севере США, не переставал
функционировать даже в годы войны. Но в этот период и осо¬
бенно при подведении ее итогов стало как никогда очевидно,,
что в основе конституционно-правовых доктрин лежали не аб¬
страктные, вневременные ценности, а вполне реальные интере¬
сы победителей. Хотя идеалы свободы получили в результате
принятия XIII, XIV и XV поправок солидное развитие, вос¬
пользовались плодами войны в первую очередь отнюдь не те,
ради освобождения кого она велась. Как справедливо отмеча¬
ют американские исследователи, «если в итоге гражданской
войны и Реконструкции кто-то получил подлинное освобожде¬
ние, так это частное предпринимательство»27.
В первые послевоенные годы шел чрезвычайно интенсивный
процесс подчинения всех звеньев партийно-политического меха¬
низма США интересам большого бизнеса. Пожалуй, никогда
больше он не осуществлял столь открытого и бесцеремонного
вмешательства в политику, столь явно не доминировал в дея¬
тельности партий, федеральных и штатных органов власти,
судов. Аксиомой всех политико-правовых построений тех лет
был постулат о том, что цель политического процесса — соз¬
дание оптимальных условий для ничем не стесненного развития
частнопредпринимательской деятельности. И действительно, эко¬
номика США развивалась в те годы семимильными шагами.
С 1870 по 1900 г. производство чугуна увеличилось в 8 раз,
добыча угля — в 10, выплавка стали — в 150 раз, стремитель¬
26 Phillips К. Post Consrevative America: People, Politics and Ideo¬
logy in a Time of Crisis. N. Y., 1981. P. 54.
27 Mitchell B., Mitchell L. A Biography of the Constitution of the
United States: Its Origin, Formation, Adaptation, Interpretation. N. Y., 1964.
P. 293.
150

но расширялась сеть железных дорог, достигшая к концу века
почти 200 тыс. миль. Стоимость произведенной промышленной
продукции возросла более чем в 3 раза. Поступательное раз¬
витие экономики «в огромной мере способствовало укреплению
желания американцев жить и работать в рамках существую¬
щих институтов — социальных, политических, экономических.
Укреплялось всеобщее доверие к возможностям американской
системы»28.
Форсированный процесс индустриализации создавал предпо¬
сылки для перерастания капитализма эпохи «свободной конку¬
ренции» в монополистический. Конституционно-правовые докт¬
рины тех лет сыграли немалую роль в подстегивании этой тен¬
денции. Распространение концепции «безусловных прав» (т. е.
прав, вытекающих из самой природы справедливости, прав, ох¬
рана которых должна являться целью общества) на корпора¬
ции, признание корпораций юридическим лицом и включение их
в сферу действия положений «о надлежащей правовой процеду¬
ре», объявление положения «о свободе договора» интегральной
«частью безусловных прав», широкое использование судебных
предписаний против бастующих рабочих, включение профсою¬
зов в компетенцию закона Шермана — вот далеко не полный
перечень услуг большому бизнесу со стороны представителей
судебного корпуса, ведавших интерпретацией законов. Одна¬
ко, закрепляя господство большого бизнеса на политико-право¬
вом уровне, Конституция США вместе с тем в конце XIX в. в
значительной степени утратила ореол уникальности. Как сим¬
вол свободы, равенства, справедливости он существенно поблек.
Не случайно на рубеже 80—90-х годов прошлого века как
никогда сильна была радикальная критика этого документа.
Она исходила, как правило, из того, что негативные моменты
в конституционно-правовых доктринах вызваны не изначальны¬
ми дефектами Основного закона, а эрозией завещанных «отца¬
ми-основателями» базовых принципов, которая обусловлена бы¬
ла преступным заговором «баронов-разбойников», стремивших¬
ся навязать свой диктат всему обществу. «Гигантский заговор
против человечества, организованный на обоих континентах,
быстро распространяется по всему свету. Если он не встретит
отпора и не будет уничтожен тотчас же, то приведет к чудо¬
вищным социальным взрывам, уничтожению цивилизации и ус¬
тановлению абсолютной деспотии»29, — утверждалось в омах¬
ской платформе популистской партии. В силу этого предлага¬
лась серия мероприятий, направленных на закрепление и рас¬
ширение демократических начал конституции, в частности пре¬
доставление народу права законодательной инициативы, отзы¬
ва депутатов, вынесения на всенародный референдум важней¬
28 L a d d Е., Jr. American Political Parties: Social Change and Politi¬
cal Response. N. Y., 1970. P. 40.
29 National Party Platforms 1840—1972. 5th ed./Comp. by D. Johnson
and K. Porter. Urbana, 1974. P. 90.
151

ших законов, узаконение выборов сенаторов всеобщим голосо¬
ванием.
К модификации конституции подталкивало американских
законодателей и объективное развитие социально-экономичес¬
ких отношений. Неуклонно увеличивавшиеся масштабы концен¬
трации производства, приведшие к созданию гигантских трес¬
тов, отнюдь не устранили анархии рыночной конкуренции, ха¬
рактерной для раннего капитализма. Наоборот, масштабы эко¬
номических потрясений достигли в конце века таких размеров,
что над страной вновь замаячил призрак гражданской войны.
Губернатор Колорадо Д. Уэйт писал в 1894 г.: «Мы находимся
накануне политической революции. Надеемся, что она может
быть осуществлена мирным путем, у избирательных урн. Но
так или иначе, она должна быть завершена»30. К такому ради¬
кальному вызову конституционное право попросту не было го¬
тово. Более того, несмотря на многочисленные рассуждения об
универсальности Конституции США как регулятора политико-
правовых отношений, ее традиционалистская интерпретация,
господствовавшая в те годы, быстро превращалась в тормоэ
адаптации партийно-политического механизма к новым соци¬
ально-экономическим реалиям. А это означало, что Основной
закон становился источником повышения социальной напряжен¬
ности. Своим авторитетом он освящал антигуманные социал-
дарвинистские установки на ничем не ограниченную конкурен¬
цию, начисто отрицал необходимость институционализации эле¬
ментов социальной защиты низов общества. Используя все свое
влияние, судебный корпус, ведавший интерпретацией Конститу¬
ции, стремился любой ценой предотвратить проникновение ка¬
ких-либо новшеств в практику взаимоотношений бизнеса и го¬
сударства, в трудовые отношения. «Лучше терпеть зло, нежели
прибегать к разрушительным нововведениям, которые могут
оказаться хуже этого зла» 31 — эти слова У. Тафта мог взять
в качестве девиза любой идеолог «правового фундаментализ¬
ма». В то же время конституция защищала и оправдывала та¬
кое позорное явление, как расовая сегрегация. Серия решений
Верховного суда в конце XIX — начале XX в. легализировала
ее и сохраняла вплоть до середины 60-х годов нашего века.
Откровенно промонополистическая линия Верховного суда
вызывала нараставшее сопротивление ей демократической об¬
щественности, активизировала движение социального протеста.
Не случайно именно в это время в Соединенных Штатах был
зафиксирован быстрый рост влияния социалистических идей,
призывавших к коренному переустройству общества, его гума¬
низации. Тезис об эталонности конституции стал все больше
терять статус аксиомы. Ряд видных историков (Тернер, Бирд,
30 F u 11 е г L. Colorado’s Revolt against Capitalism//Missisippi Valley
Historical Review. 1934. December. P. 354.
31 Taft W. Liberty under Law: An Interpretation of the Principles of
our Constitutional Government. New Haven, 1921. P. 23.
152

Смит), социологов (Кроули, Уорд, Уэйл), правоведов (Холмс,
Брендайс, Франкфуртер) дали яркие образцы критики этого
документа, показали его исторические корни, остро поставили
вопрос о необходимости его модернизации.
Процесс совершенствования конституции оказался весьма
длительным и чрезвычайно болезненным. Он продолжался
вплоть до 40-х годов XX в. Хотя в Конституции США и со¬
держатся условия для ее коррекции, происходило это далеко
не автоматически, а было результатом взаимодействия многих
факторов и в первую очередь реального соотношения классовых
сил. Тезис о саморазвитии либеральной идеи, якобы изначаль¬
но заложенной в конституции, далеко не во всем вписывался в
реальную историю. «Правовой фундаментализм», категоричес¬
ки отвергавший правомерность вмешательства государства в
сферу социально-экономических отношений, не собирался усту¬
пать свои позиции без боя. Достаточно вспомнить фронталь¬
ное наступление его сторонников в годы «просперити». «В той
мере и в той степени, в какой я могу говорить от имени прави¬
тельства США, я заявляю, что буду использовать всю полноту
власти, имеющуюся у федерального правительства, для того
чтобы помешать профсоюзам разрушить систему открытого це¬
ха»32. И это были не просто слова. «Судебные органы сооруди¬
ли неприступную крепость вокруг «договорных», собственничес¬
ких прав предпринимателей, к которой профсоюзы и весь ра¬
бочий класс не смогли подступиться вплоть до экономического
кризиса 1929—1933 гг.»33. Этатистская интерпретация базовых
положений Основного закона вошла в конституционное право
в результате длительного давления на судебный корпус со сто¬
роны либерально-демократических сил. Достаточно напомнить
о борьбе популистов за демократизацию политической жизни,
о настойчивых попытках профсоюзов добиться институционали¬
зации коллективно-договорной практики, об усилиях сторонни¬
ков Лафолетта закрепить в праве определенные элементы со¬
циального законодательства. Сами же по себе правовые пред¬
ставления обладают значительным инерционным потенциалом
и меняются гораздо медленнее, чем другие звенья политическо¬
го механизма.
Это прекрасно понимали наиболее дальновидные идеологи
буржуазии, которые еще в конце XIX в. попытались перехва¬
тить инициативу у радикальных сил, чтобы самим усовершен¬
ствовать правовые представления. В начале XX в. эти намере¬
ния стали еще более интенсивными, целенаправленными и ши¬
рокомасштабными. Главным звеном их была разработка кон¬
цепции «позитивного государства», играющего активную, регу¬
лирующую роль в социально-экономических процессах. При ее
32 Leuchtenberg W. The Perils of Prosperity 1914—1932. Chicago,
1972. P. 99.
33 Сивачев H. В. США: государство и рабочий класс. М., 1982.
С. 44.
153

создании политики-практики опирались на достижения различ¬
ных отраслей знаний. Это была в полном смысле комплексная
программа пересмотра традиционных взглядов на роль государ¬
ства в жизни общества. Но, пожалуй, особое место в ней при¬
надлежало «социологической школе права», которая подготови¬
ла и разработала юридическую основу новых функций государ¬
ства и инкорпорировала их в конституционное право. Взгляды
идеологов этого направления детально рассмотрены в нашей
литературе34. Для нас важно подчеркнуть, что конституционное
право, опиравшееся первоначально на естественно-правовые
представления, под влиянием концепций Холмса и его учени¬
ков совершило качественный скачок в своем развитии. По сло¬
вам известного американского ученого Э. Корвина, произошла
«конституционная революция с ограниченной ответственно¬
стью» 35. Хотя элементы преемственности в толковании базо¬
вых установок конституции несомненно сохранились, столь же
очевидно, что этатизация конституционно-правовых доктрин
действительно знаменовала собой качественно новую ступень
в развитии Основного закона. В результате появился во мно¬
гом иной документ, чем его мыслили себе «отцы-основатели»
США. Комментируя этот аспект развития американского кон¬
ституционализма, известный исследователь Р. Петерс писал:
«Конституция США была первой, установившей, что написан¬
ная конституция должна иметь своей целью ограничение в
принципиальных вопросах власти правительства, учрежденно¬
го на ее основе... История дальнейшего развития конституции
была, однако, отмечена постоянным расширением полномочий
федерального правительства, осуществляемого благодаря ши¬
рокой интерпретации ее статей»36.
Безусловно, этатизация конституционно-правовых доктрин
свидетельствует о большой гибкости Основного закона, его до¬
статочно значительных возможностях по обеспечению правовой
основы функционирования политического механизма США в
быстро меняющемся мире, но она же лишний раз подчеркивает,
что Конституция США — документ исторический.
Внедрение в конституционное право этатистской, по своей
сути, концепции «позитивного государства» серьезно деформи¬
ровало и систему «сдержек и противовесов», и всю структуру
взаимоотношений федеральных и штатных властей, и понятий
«индивидуальные права» и «свободы граждан». Иными слова¬
ми, произошла фундаментальная корректировка норм и прин¬
ципов жизнедеятельности всей политической системы. Будучи
34 Старченко А. Философия права и принципы правосудия в США.
М., 1969; Туманов В. А. Буржуазная правовая идеология. М., 1971; Бо¬
тов С. В. Буржуазная социология права. М., 1978.
35 Corwin Е. Constitutional Revolution Ltd. N. Y., 1941.
36 Founding Principles of American Government. Two Hundred Years
Democracy on Trial/Ed. by G. Graham, Jr. and S. Graham. Bloomington,.
1977. P. 184—185.
154

продуктом сложного конгломерата факторов, эти изменения
«были не просто чисто правовым актом. Они затронули весь по¬
литический процесс, оказали заметное воздействие на характер
социально-экономических отношений, на всю внешнюю полити¬
ку США. Конечно, они не носили синхронного характера, но
взаимосвязь и взаимообусловленность их очевидны. Тот факт,
что сложная перенастройка политического механизма США
прошла относительно безболезненно, активно используется по¬
читателями американской конституции для утверждений, что
эти события демонстрируют универсальность ее базовых прин¬
ципов.
Однако дело здесь не в Основном законе, а в богатых адап¬
тационных возможностях политико-правового механизма США.
Свою роль сыграли и исключительно благоприятные условия
исторического развития страны, позволившие накопить обшир¬
ный опыт практически ничем не стесненного буржуазно-демо¬
кратического прогресса. Не случайно даже некоторые амери¬
канские политологи вынуждены признать, что «американский
опыт не очень приемлем для большинства развивающихся
стран»37. Не умаляя ряда безусловных достоинств тех положе¬
ний, которые составляют костяк Конституции США, следует
четко видеть некоторые черты ее исторической ограниченности.
Естественно, американский опыт конституционного нормотвор¬
чества заслуживает самого пристального изучения, но отнюдь
не слепого копирования.
Претензии на «исключительность» американской конститу¬
ции трудно признать правомерными и в силу того, что сама
юна являлась продуктом не только чисто американской, но об¬
щечеловеческой политико-правовой мысли. Влияние интеллек¬
туального багажа европейской цивилизации чувствовалось не
только в момент разработки Конституции США, но и в даль¬
нейшем. Причем по мере интернационализации интеллектуаль¬
ной жизни человеческого сообщества оно возрастало. Хорошей
иллюстрацией этого является процесс формирования концепции
«позитивного государства». Ее утверждение было бы немысли¬
мо без распространения идей крупнейшего английского эконо¬
миста Кейнса. Закрепление в конституциях ряда западноевро¬
пейских стран положений об ответственности государства за
состояние социально-экономических отношений безусловно сти¬
мулировало развитие сходных воззрений в правовой мысли
США. Определенная часть либеральной интеллигенции испыта¬
ла воздействие концепции «корпоративного государства» Мус¬
солини. Идея «тотального государства» — стержень взглядов
Муссолини — вызывала значительный, хотя и далеко не одно¬
значный отклик у американских сторонников планов расшире¬
ния функций федерального правительства. Безусловно, они
37 Ladd Е., Jr. American Political Parties. Social Change and Political
Response. N. Y., 1'970. P. 45.
155

никогда не принимали большей части идеологических устано¬
вок дуче, но в 20-е и особенно в 30-е годы тезис о том, что уси¬
ление полномочий центрального правительства — столбовая до¬
рога общественного прогресса, был достаточно популярен. Это*
была несомненно интернациональная идея.
Известное воздействие на формирование и закрепление в.
праве концепции «позитивного государства» оказал советский
опыт. Идеи планирования, организующей и направляющей ро¬
ли центрального правительства в определении приоритетов эко¬
номического развития и другие вызывали у либералов значи¬
тельный интерес и в какой-то мере экстраполировались на аме¬
риканскую действительность. Позднее, когда либералы стали:
относиться резко негативно к нашей стране, многочисленные:
«вызовы советской идеологии», с которыми периодически вы¬
ступали после второй мировой войны либералы, стимулировали
развитие реформизма, укрепляли этатистские тенденции, в том
числе и в сфере права. Классическим примером такого вызова
стала предвыборная платформа демократов 1960 г., провозгла¬
сившая: «Лидеры коммунистического мира! Мы уверенно при¬
нимаем ваш вызов соревноваться во всех сферах общественно¬
го развития»38. Это заявление подкреплялось рядом крупных
социально-экономических предложений, знаменовавших собой
новый этап в развитии либерального этатизма. А это в свою
очередь еще больше продвинуло вперед процесс этатизации
конституционно-правовых доктрин39. Таким образом, развитие-
конституционно-правовых представлений о роли государства в
социально-экономической сфере не ограничивалось чисто на¬
циональными рамками, а шло в русле процессов, характерных
для всех развитых стран.
Бесспорно, в каждой стране в этом процессе была и своя,,
национальная, специфика, но не было какой-то «исключитель¬
ности», позволяющей вычленить ту или иную страну из общего
контекста развития мировой цивилизации, эволюции правовой
мысли. В США национальная специфика в развитии конститу¬
ционно-правовых представлений проявлялась, быть может, осо¬
бенно рельефно. Она обусловливалась, разумеется, тем, что там
«главная клетка капитализма — частная собственность — го¬
раздо дольше и безотказнее функционировала в более чистом
виде, с минимумом государственного вмешательства»40, иными
словами, определялась она особой чистотой и прочностью част¬
нособственнических устоев, обильно питавших индивидуалисти¬
ческую традицию и ее юридический эквивалент — «правовой
фундаментализм». Вполне понятно, что в таких условиях ут¬
верждение концепции «позитивного государства», объективно
38 National Party Platforms... Р. 580.
39 Подробнее см.: Конституция США: история и современность/Ред.
А. А. Мишин, Е. Ф. Язьков. М., 1988. Гл. VII.
40 С и в а ч е в Н. В. Государственно-монополистический капитализм
США//Вопросы истории. 1977. № 7. С. 83.
156

направленной на деформацию классических частнособственни¬
ческих устоев, наталкивалось на серьезные препоны. (Речь-
идет о различиях в темпах институционализации новых право¬
вых установок и о степени проникновения этатистских постула¬
тов в традиционное право, а не о коренном противопоставлении
развития конституционного права в США и в странах Западной
Европы.)
Конечно, даже сегодня этатистские представления в гораздо
меньшей степени, чем в Европе, проникли в конституционное
право США, не столь явно определяют динамику его развития.
Это реальное обстоятельство дает дополнительную пищу для
рассуждений об особом, «исключительном» характере Консти¬
туции США. Однако как-то забывают, что, если в тексте Ос¬
новного закона действительно и поныне нет разделов, касаю¬
щихся правовой регламентации социально-экономических отно¬
шений, определяющих роль и место в них государства, это не
означает, что конституционное право обходит стороной данные
вопросы. Сегодня в руках у правящего класса есть обширный
инструментарий, позволяющий буржуазному государству актив¬
но воздействовать на социально-экономические процессы. Мно¬
гочисленные «встроенные стабилизаторы», созданные по мере
утверждения ГМК, предполагают разнообразные каналы, по
которым влияние государства проникает сегодня во все клетки
общества. В этой обстановке отсутствие прямых конституцион¬
ных предписаний относительно роли государства в социально-
экономической сфере не только не ослабляет позиций правя¬
щей элиты, но, наоборот, обеспечивает ей значительные воз¬
можности для социального маневрирования, придает всей поли¬
тико-правовой системе большую гибкость, резко увеличивает ее
адаптационный потенциал. Но разговор о достоинствах консти¬
туционного права США не следует подменять рассуждениями
о его «исключительности» и тем более эталонности. Ни одна
страна не может претендовать на это. У каждой есть свои до¬
стижения в данной сфере, но были и свои, подчас серьезные
неудачи. И США здесь не являются исключением.
Для того чтобы убедиться в справедливости этого, доста¬
точно хотя бы бегло ознакомиться с тем, как конкретно проис¬
ходила этатизация конституционно-правовых доктрин в США.
Первые попытки приспособить политико-правовой механизм к
новым реальностям предпринимались еще на рубеже XIX—
XX вв. Именно тогда были поставлены вопросы о необходимо¬
сти регулирования деятельности трестов, о пересмотре принци¬
пов взаимоотношения предпринимателей и рабочих, о контроле
общественности за качеством продукции, о более справедливых
принципах налогообложения, о демократизации общественно-
политической жизни. Но если на законодательном уровне (осо¬
бенно на штатном) сторонники реформ сумели добиться при¬
нятия важных законов, отвечавших их программно-целевым ус¬
тановкам, то на конституционно-правовом успехи были много
157

•скромнее. «Фактически в „прогрессивную эру”, несмотря на ут¬
верждения перепуганных консерваторов, было не так уж много
действительно радикальных изменений»41, — небезоснователь¬
но считают американские правоведы Келли и Харбисон. На пу¬
ти реформ встал Верховный суд, который, используя свое пра¬
во определения конституционности того или иного законода¬
тельного акта, сумел, «по существу, полностью оградить элиту
общества от атак со стороны жертв процесса индустриализа¬
ции»42. Действительно, за исключением четырех поправок к
конституции (одна, о введении сухого закона, позднее была
аннулирована как полностью обанкротившаяся), остальные но¬
вации были объявлены реакционным составом Верховного суда
неконституционными. И тем не менее у правящего истеблиш¬
мента были основания для беспокойства. Бурный всплеск мас¬
совых движений социального протеста, характерный для исто¬
рии США в «прогрессивную эру», не мог не вызвать трещины
в господствовавшей индивидуалистической идеологии. Она пере¬
живала полосу явного кризиса. Однако новый виток в развитии
конституционно-правовых представлений, опирающихся на по¬
стулаты буржуазного реформизма, в тот период не получил ло¬
гического завершения. Начавшаяся летом 1914 г. первая ми¬
ровая война серьезнейшим образом изменила всю внутриполи¬
тическую обстановку в США, затормозила, а затем и вовсе све¬
ла на нет поступь реформ. «На смену политике реформ пришла
военная пропаганда, милитаризация страны, а затем и пере¬
ход к регулированию экономической жизни, к организации во¬
енной экономики»43, — пишет И. А. Белявская.
Из войны США вышли, существенно упрочив свои позиции
на международной арене. Это вселяло в лидеров делового ми¬
ра социальный оптимизм, укрепляло их уверенность в правоте
курса на свертывание реформ, которые объявлялись антиаме¬
риканским продуктом, подрывающим устои уникальной «аме¬
риканской системы». В правящих кругах царила иллюзия не¬
уязвимости буржуазного правопорядка в заокеанской республи¬
ке. Политические лидеры США уверенно заявляли, что на их
страну не распространяются те общие закономерности, которые
характеризовали развитие буржуазных отношений в Европе.
«Правительство — это своего рода бизнес, — писал один из
столпов «великой старой партии» мультимиллионер Э. Мел¬
лон, — и поэтому должно оперировать на основе тех же прин¬
ципов, что и бизнес»44. Одним из гарантов сохранения такой
обстановки, принесшей стране «просперити», объявлялось твер¬
дое следование догматам «правового фундаментализма», освя¬
41 Kelly A., Harbison W. The American Constitution. Its Origins
and Development. N. Y., 1970. P. 643.
42 В u r n h a m W. D. The Current Crisis in American Politics. N. Y.,
1982. P. 110.
43 Белявская И. А. Буржуазный реформизм в США. М., 1968. С. 375.
44 М е 11 о n A. Taxation: The People’s Business. N. Y., 1924. P. 17.
158

щавшего своим авторитетом «свободную конкуренцию». Эта
близорукая политика дорого обошлась Соединенным Штатам.
Осенью 1929 г. на страну обрушился крупнейший в истории
экономический кризис, до основания потрясший устои частно¬
собственнических отношений. Он продемонстрировал несостоя¬
тельность расчетов на то, что капитализм способен функциони¬
ровать далее в виде саморегулируемой системы, обнажил пол¬
ную неэффективность «правового фундаментализма» в деле за¬
щиты совокупных интересов монополистической буржуазии
США, во весь рост поставил задачу перестройки американской
партийно-политической системы, ее адаптации к новому витку
развития буржуазных общественных отношений.
Реализация этой сложнейшей миссии выпала на долю при¬
шедшей к власти в 1933 г. демократической партии, во главе'
которой встал Ф. Д. Рузвельт. Приняв на вооружение концеп¬
цию «позитивного государства», новый президент начал реши¬
тельную крупномасштабную перестройку всей политической си¬
стемы общества, поставив конечной целью ее адаптацию к ус¬
ловиям государственно-монополистического развития и превра¬
щения США в лидера западной цивилизации. Перестройка за¬
тронула практически все грани партийно-политического меха¬
низма США. Не случайно американские политологи называли
ее «американским суррогатом революции»45. Она включала в
себя глубокую, весьма драматичную по своему сценарию пар¬
тийную перегруппировку. Серьезной трансформации подверг¬
лась система «сдержек и противовесов». Не менее кардинально
видоизменялись федеральная система, весь спектр взаимоотно¬
шений между Союзом и членами федерации. Не обошла сторо¬
ной перестройка и конституционно-правовые доктрины. Можно
согласиться с теми, кто считает, что Рузвельт «построил в
рамках конституции и системы свободного предпринимательст¬
ва совершенно иную государстенную систему»46. Если учесть,
что эти процессы проходили примерно в одно время, взаимо-
обусловливали и дополняли друг друга, то нетрудно понять,
что 30—40-е годы были одним из самых напряженных перио¬
дов во всей американской истории.
У нас нет возможности анализировать все аспекты такой
поистине многогранной проблемы, как перестройка политичес¬
кой надстройки общества. Остановимся лишь на том, какую
роль в глобальных для судеб капитализма процессах сыграли
изменения в трактовке базовых конституционных положений.
Этатизация конституционно-правовых доктрин прочно и надеж¬
но сцементировала различные элементы партийно-политическо¬
го механизма, что позволило в значительной мере снять болез¬
ненные симптомы, неизбежные при столь масштабных явлени¬
ях. «Санкционирование Верховным судом большинства меро-
45 Burnham W. D. Op. cit. Р. 10.
46 Vital Speeches of the Day. 1955. 15 May. P. 1237.
159

приятий нового курса после 1937 г. сыграло исключительно
важную роль в примирении с ним влиятельного меньшинства,
чье несогласие с политикой Рузвельта далеко выходило за рам¬
ки споров о ценности политики президента и шло уже в плос¬
кости законности или незаконности этатизма как такового»47,—
подчеркивает американский исследователь Адамани. Конечно,
было бы неверно полагать, что сдвиги в конституционных воз¬
зрениях протекали гладко. Во-первых, они явно отставали от
•общих темпов перестройки. Во-вторых, произошли они не са¬
ми по себе, а под весьма мощным прессом обстоятельств, преж¬
де всего под давлением демократических сил. В-третьих, в раз¬
витии конституционно-правовых доктрин несомненно произо¬
шел определенный разрыв, что создавало известные проблемы
для функционирования государственного механизма.
И все же нельзя не отметить большой гибкости Основного
закона. В такой непростой ситуации удалось обойтись не толь¬
ко без пересмотра его основ, но даже без болезненного процес¬
са принятия конституционных поправок. Конституция США про¬
демонстрировала устойчивость, которой трудно найти аналоги
в мировой практике. Неудивительно, что эти события дали бо¬
гатую пищу для пропаганды тезиса об ее «исключительности».
Более поздние события (60—70-х годов) убедительно показали,
что ожидания, связанные с адаптацией конституционного права
к условиям ГМК, носили завышенный характер. Однако на пер¬
вых порах перестройка партийно-политического механизма, его
переход на этатистскую основу, существенно консолидировала
всю надстройку буржуазного общества, позволила включить в
его организм мощные «встроенные стабилизаторы», укрепившие
•политическую гегемонию монополистической буржуазии. Рефор¬
мизм стал важнейшим инструментом классового господства
власть имущих, а этатизированные конституционные доктрины
давали зеленую улицу все новым и новым прожектам либера¬
лов, неуклонно наращивавших потенциал государственного ре¬
гулирования, использовавшийся для строительства «государст¬
ва всеобщего благоденствия».
Вплоть до середины 60-х годов либералы довольно надежно
контролировали все три ветви государственной власти, задава¬
ли тон в партийном тандеме, владели политической инициати¬
вой. Была создана разветвленная социальная и экономическая
инфраструктура, обеспечивавшая устойчивые темпы экономиче¬
ского роста, позволявшая до известных пределов сочетать ры¬
ночное и плановое начала в организации производства, инсти¬
туционализирована коллективно-договорная практика, резко
сбившая остроту классовых конфликтов, в какой-то мере гу¬
манизировавшая социальные отношения. Важно подчеркнуть,
что в тот период это была динамичная структура, открытая
для новаций. Именно тогда начал создаваться правовой меха¬
47 Realignment in American Politics: Toward a Theory/Ed. by B. Camp¬
bell and R. Trilling. Austin, 1980. Y. 235.
160

низм, регулирующий межрасовые отношения, активно обсужда¬
лись планы нейтрализации негативных последствий НТР. Это
был период господства социального оптимизма в настроениях
американской общественности. Идеологи правящего класса ри¬
совали радужные картины блестящих перспектив для Амери¬
ки. Все надежды на лучшее будущее связывались с расшире¬
нием сферы государственного регулирования и обеспечением
устойчивых темпов экономического роста. «Экономический рост
есть то средство, с помощью которого мы поднимем уровень
жизни и получим дополнительные доходы для обеспечения без¬
опасности страны и удовлетворения общественных нужд»48, —
провозглашалось в платформе демократов в 1960 г.
Конституционное право полностью разделяло и благословля¬
ло этот подход. Верховный суд легко санкционировал консти¬
туционность большинства программ построения «великого об¬
щества». Ни законодателей, ни членов судебного корпуса тогда
особенно не беспокоило, что разрастание и бюрократизация го¬
сударственной инфраструктуры деформируют привычные связи
между различными элементами политической системы федера¬
ции, а значит, снизят в конечном счете ее эффективность. Дол¬
гое время они закрывали глаза на то, что., помогая решать од¬
ни проблемы, форсированное вторжение государства в сферу
социально-экономических отношений ведет к появлению новых
противоречий. С критикой этатистского подхода к решению со¬
циально-экономических проблем в те годы выступали лишь
махровые ультраконсерваторы типа Голдуотера, Бакли, Чем¬
берлина и т. д. Знакомство с их аргументацией оставляет дво¬
якое впечатление.
С одной стороны, последующие события показали: опасения
консерваторов, что забвение традиционалистской трактовки ос¬
новополагающих установок конституции грозит серьезными не¬
приятностями «американской системе», отнюдь не беспочвенны.
«Уотергейт», вьетнамская авантюра, рост социальной неста¬
бильности — вот лишь некоторые факты, говорившие о том,
что в организме общества накапливаются болезнетворные мик¬
робы. «На протяжении 20 лет, начиная с середины 50-х годов,
Верховный суд стремился ограничить автономность местных
властей в определении социальных и морально-этических прин¬
ципов, которые формировали социальный климат на уровне
,,корней травы”», — пишет американский исследователь Д. Эла-
зар. И каков же результат? Вероятно, чрезмерно сгущая крас¬
ки, он следующим образом отвечает на вопрос: «Сама идея
федеральной демократии, на которой были основаны Соединен¬
ные Штаты, в результате этих действий оказалась утрачена
американским народом»49. Это, конечно, преувеличение, но
48 National Party Platforms... Р. 583.
49 The Third Century: America as a Post Industrial Society/Ed. by
S. Lipset. Stanford, 1979. P. 88, 94.
6 Зак. 351
161

данные оценки отражают кризисные тенденции,, охватившие
политико-правовой механизм США в 70-е годы.
С другой стороны, конкретные рецепты консерваторов, на¬
целенные на демонтаж всей разветвленной государственной ин¬
фраструктуры, помимо своей полной утопичности, совершенно
очевидно сулили стране серьезнейшие социально-экономические
и политические потрясения, по сравнению с которыми неприят¬
ности типа «Уотергейта» могли показаться бурей в стакане во¬
ды. Поэтому судебный корпус, ведавший решением вопросов о
конституционности тех или иных аспектов программы построе¬
ния общества «всеобщего благоденствия», явно не спешил во¬
площать в жизнь установки консерваторов на демонтаж меха¬
низма регулирования.
Значение пропагандистской деятельности консерваторов со¬
стояло в подготовке морального климата для возведения на¬
дежных политико-правовых ограничителей на пути дальнейшей
экспансии «государства всеобщего благоденствия». Однако по¬
ка экономика США развивалась по восходящей, а в обществе
царила относительная социальная стабильность, рассуждения
консерваторов об «историческом предательстве либералов» на¬
ходили отклик лишь у явного меньшинства избирателей.
Ситуация стала быстро меняться с конца 60-х годов, когда
страну охватил глубокий социально-политический кризис, до¬
стигший своего апогея в ходе «уотергейтского скандала». Он
наложился на серьезные экономические потрясения, обнажив¬
шие кризис кейнсианской модели регулирования хозяйственной
жизни. В этой обстановке сентенции консерваторов о порочно¬
сти либерально-этатистских построений, их несоответствии ба¬
зовым ценностям, зафиксированным в конституции, стали вос¬
приниматься совсем по-другому, чем несколько лет назад. Де¬
формация таких конституционных принципов, как разделение
властей, федерализм, индивидуальные права и свободы в усло¬
виях государственного патернализма, стала очевидной. Расче¬
ты на то, что этатизация конституционно-правовых доктрин
обеспечит надежные каналы для беспрепятственного движения
общества вперед, явно себя не оправдали. «Федеральное пра¬
вительство стало настолько громоздким, неповоротливым и не¬
досягаемым, что оно уже не в состоянии реагировать на насущ¬
ные нужды наших граждан или приспосабливаться к новым
условиям и проблемам»50, — констатировала конференция гу¬
бернаторов-демократов, форум, где 5—6 лет назад тон задава¬
ли сторонники расширения полномочий исполнительной власти.
Важно подчеркнуть, что сходные процессы приблизительно
в то же время с разной степенью остроты проявились в боль¬
шинстве развитых капиталистических стран. Иными словами,
это было интернациональное явление. Таким образом, претен¬
зии американцев на «исключительность» политико-правовых
50 New York Times. 1976. 1 February.
162

институтов США не выдерживают проверки практикой. Они
развивались в том же ключе, что и исходные институты других
буржуазных государств. Правда, масштабы кризисных явлений
в этой сфере, их глубина в каждой из стран были различными.
Неодинаковой была и степень готовности их правящих кругов
к коррекции конституционно-правовых представлений и норм
деятельности политического механизма. В США новации в
этих областях были несопоставимы с теми, которые происходи¬
ли в 30—40-е годы. Можно выделить несколько причин тако¬
го положения. Во-первых, в распоряжении правящих кругов
США имелся мощнейший экономический потенциал, позволяв¬
ший осуществлять широкое социальное маневрирование, сни¬
мать всплески социальной напряженности. Классическим при¬
мером может служить провозглашенная еще Р. Никсоном
политика «черного капитализма», нацеленная на поощрение
предпринимательской деятельности черных американцев. Эту
же линию настойчиво проводил Рейган, подчеркивавший, что
путь к «экономической эмансипации» следует искать в оздоров¬
лении частного сектора и интеграции черных американцев в
экономическую жизнь страны51. Во-вторых, экономический по¬
тенциал подкреплялся гибким, разветвленным, достаточно эф¬
фективным политико-правовым механизмом, чтобы использо¬
вать экономические ресурсы с наибольшей отдачей. В-третьих,
процесс огосударствления принял, по существу, необратимый
характер, что резко сузило возможность выдвижения альтерна¬
тивных вариантов развития общества. Даже такой убежденный
противник любых проявлений этатизма, как один из ведущих
идеологов «либертарианцев» Р. Ринджер, вынужден был при¬
знать, что ныне построение общества, основанного на отрица¬
нии этатистских постулатов, — вещь нереальная. Речь может
идти лишь о замедлении этатизации, ограничении темпов рос¬
та властных полномочий федерального правительства52. Ясно,
что в подобной обстановке и масштабы изменений в трактовке
конституционно-правовых доктрин также заметно уменьшились.
Наконец, весьма солидный опыт адаптации конституционно¬
правовых установок к меняющейся социально-политической си¬
туации позволил избежать болезненных скачков в эволюции
такой консервативной материи, как правовые доктрины.
Однако с середины 70-х годов все заметнее становились
сбои в функционировании политико-правового механизма США.
Как никогда интенсивно дискутировался вопрос о кризисе пар¬
тий, о наступлении «антипартийного века». Ярким образцом
такого подхода стала получившая широкий резонанс книга по¬
литического обозревателя Д. Броудера «Конец партий. Несос¬
51 Newsweek. 1981. July. Р. 22. Подробнее см.; Борщевская Е. Я.
Электоральная стратегия республиканской партии США в 70-е — начале
80-годов//Проблемы американистики. 4. М., 1986.
52 Ringer R. Restoring the American Dream. N. Y., 1979. P. 271—272.
6*	163

тоятельность политики в Америке»53. Серьезные нелады на¬
блюдались и в функционировании системы «сдержек и проти¬
вовесов». Не случайно в это время в обиход вошел термин
«имперское президентство», был принят закон о военных полно¬
мочиях президента (ранее в последний раз серьезные дебаты
по данным вопросам велись перед второй мировой войной)„
проведен комплекс глубоких реформ конгрессовской структуры.
Не меньше проблем существовало и в сфере взаимоотношений
федерального правительства с властями штатов. Эйфория по
поводу его безграничных возможностей явно уступала место
тревоге за состояние здоровья важнейшей клетки федеральной
структуры — штата. Некоторые наиболее воинственно настро¬
енные правоведы утверждали даже, что «федерализм мертв»54.
Немало противоречий накопилось во взаимоотношениях триады
индивид—общество—государство. Все это убедительно говорило
о кризисе политико-правового механизма США, стимулировало1
поиски путей выхода из него.
Важно отметить, что в ходе дебатов о модификации поли¬
тико-правового механизма ось их стала смещаться еще далее
вправо. «Консервативная волна» быстро набирала силу. Ее
творцы давно нацеливали главный огонь своей критики на
«большое правительство». Они интенсивно искали альтернати¬
ву либерально-этатистской схеме взаимоотношений федерально¬
го правительства и властей штатов. Она воплотилась в итоге в
доктрину «нового федерализма», провозглашенную Никсоном и
усовершенствованную Рейганом. Суть ее сводилась к следующе¬
му: федеральные, программы помощи штатам, осуществляемые
по формуле «цельных субсидий» (grant-in-aids) на основе
жесткой регламентации со стороны центрального правительст¬
ва, укрупнялись и преобразовывались в программы «блоковых
субсидий», которыми власти штатов могли распоряжаться про¬
извольно. Благодаря этому тенденция к неуклонному ущемле¬
нию прав штатов, падению их удельного веса в жизнедеятель¬
ности государственного механизма была приостановлена. Ук¬
репилась финансовая база правительств штатов, что, естествен¬
но, увеличило их возможности в политическом процессе. Вместе
с тем «новый федерализм» далеко не во всем достиг постав¬
ленных целей. «В современной политике „нового федерализма”’
получили отражение центробежные тенденции в развитии аме¬
риканского федерализма, вызванные не столько страхом перед
централизованной государственной властью, как это утвержда¬
ют некоторые буржуазные государствоведы, сколько неспособ¬
ностью федеральной власти разрешить ключевые социальные
проблемы и перекладыванием ответственности за реализацию
53 Подробнее см.: Никонов В. А. Кризис двухпартийной системы в со¬
временной политической науке США//Проблемы американистики. 6. М., 1988..
54 Kurland Ph. Politics, the Constitution and the Warren Court. Chi¬
cago, 1975. P. 96.
164

правительственных программ на органы государственной власти
в штатах и на местах»55, — считал советский исследователь
С. А. Егоров.
Как бы то ни было, но провозглашение «нового федерализ¬
ма» вдохнуло новую жизнь в представления об «уникальности»
американской конституции. Бесспорно, модернизированный фе¬
дерализм является важнейшим инструментом, с помощью кото¬
рого правящие круги США осуществляют настройку сложного1
государственного механизма страны. Гибкость конституционно¬
правовых норм, его регулирующих, сыграла здесь, несомненно,
далеко не последнюю роль, но все же констатации данного*
факта вряд ли достаточно для утверждения тезиса об «уни¬
кальности» Конституции США, ее эталонности. «Новый феде¬
рализм» вызывает критику даже со стороны многих американ¬
ских политических деятелей, которые едко называют ее «новым
феодализмом».
Пожалуй, в наибольшей степени «консервативная волна» в
правовой сфере проявила себя в регулировании межрасовых
отношений. Верховный суд, где большинство постепенно пере¬
шло к консерваторам, предпринял в 70—80-е годы незауряд¬
ные усилия с целью демонтировать или ослабить позитивный
эффект серии законов о гражданских правах, одобренных в
60-е годы. Достаточно напомнить о таких решениях Верховного
суда, как Regents of the University of California v Bakke; San
Antonio Independent School District v Rodrigues; Washington v
Davis; Village of Arlington Height v Metropolitan Housing Deve¬
lopment Corporation, нанесших тяжелый удар концепции «поло¬
жительных действий» по устранению расовой дискриминации,
чтобы признать правомерным вывод видного советского юриста
О. А. Жидкова: «...присущий суду „консервативный заряд” в
последние годы заметно увеличился и все же чаще дает о себе
знать в решениях, отличающихся откровенной антидемократиче¬
ской и промонополистической направленностью»56.
Положение дел в регулировании межрасовых отношений на¬
глядно демонстрирует, что принципы индивидуальных прав и
свобод, прокламированные конституцией в качестве высшей це¬
ли государства, отнюдь не универсальны и сами по себе (без
должного юридического и социально-экономического обеспече¬
ния) не в состоянии гарантировать утверждение в обществе со¬
циальной справедливости. Конечно, констатируя несовершенст¬
во конституционных положений в плане охраны и расширения
индивидуальных прав и свобод, не следует забывать, что де¬
мократический потенциал Основного закона остается значитель¬
ным и цикличность периодов господства консерваторов и либе¬
55 Е г о р о в С. А. Современная наука конституционного права США.
М., 1987. С. 141.
06 Ж и д к о в О. А. Верховный суд США: право и политика. М., 1985.
С. 220.
165

ралов в политической жизни США не в состоянии уничтожить
его.
Потрясения 70-х годов несколько повредили фасад здания
американского конституционализма. Неудивительно, что рестав¬
рация престижа Основного закона была одним из приоритетных
направлений деятельности администрации Рейгана. Эти усилия
хорошо вписывались в русло общей стратегической линии рес¬
публиканской администрации на восстановление репутации и
влияния «подлинно американских ценностей». «Либо мы при¬
нимаем на себя ту ответственность, которую возложила на нас
судьба, либо отказываемся от идеалов Американской револю¬
ции»57, — заявил еще на заре своей политической карьеры
Р. Рейган. Эта мысль, одна из его любимых, постоянно звуча¬
ла в его выступлениях. Она подразумевала, в частности, более
традиционалистскую, а следовательно, и более консерватив¬
ную, интерпретацию конституционно-правовых доктрин, чем та,
которой придерживался не только «суд Уоррена», но и «суд
Бергера». Но если на идеологическом уровне в рассуждениях
правых республиканцев нередко можно услышать мотивы, со¬
звучные взглядам представителей «правового фундаментализ¬
ма», то на практике поворот в трактовке Основного закона но¬
сил более умеренный характер.
Бросается в глаза отсутствие единства в трактовке консти¬
туции судебной и законодательной властями. В деятельности
первой, особенно в сфере гражданских прав, заметно отчетли¬
вое стремление утвердить консервативные принципы толкования
соответствующего законодательства. Конгресс же, где позиции
либералов (умеривших, правда, свой реформистский пыл) по-
прежнему остаются довольно солидными, не раз критиковал
эту линию, заставляя консерваторов постоянно маневрировать,
тщательно маскировать свои намерения. Классическим приме¬
ром такой ситуации может служить эпизод с назначением Санд¬
ры О’Коннор в .состав Верховного суда. Для того чтобы преодо¬
леть сопротивление либералов, ревниво следивших за попытка¬
ми правых окончательно закрепиться на судебном Олимпе, ад¬
министрация Рейгана была вынуждена пойти на беспринципный
с точки зрения консерваторов шаг — назначить в Верховный
суд первую женщину, правда, весьма ортодоксальных взглядов.
В краткосрочном плане это было выгодно правым, получившим
в лице О’Коннор мощное подкрепление. Однако в долгосроч¬
ном отношении был создан важный прецедент — женщины по¬
лучили доступ в цитадель консерваторов. Даже в сфере граж¬
данских прав, где ревизия либерального наследия «суда Уор¬
рена» была особенно наглядной, не все решения Верховного су¬
да последних лет вписывались в общую канву его консерватив¬
ного курса. Можно согласиться с оценкой советского исследо¬
57 Е г i k s о n Р. Reagan Speaks. The Making of an American Myth.
N. Y., 1985. P. 126.
166

вателя О. А. Жидкова: «...политический курс суда постоянно
корректируется и не остается неизменным в течение длительно¬
го времени, несмотря на его относительную стабильность и
отдаленность от эпицентра острых политических схваток и про¬
тиворечий» 58.
Сочетание гибкости и стабильности, несомненно, существен¬
ное достоинство политического механизма США, и конститу¬
ция, в которой органично заложены эти качества, способствует
работе основных политических институтов именно в таком ре¬
жиме. Широкое обсуждение проблем конституционного нормо¬
творчества, развернувшееся в США в связи с празднованием
200-летия принятия документа, показало, что в данной сфере
по-прежнему остается немало нерешенных вопросов. Не случай¬
но в общем хоре восхвалений в адрес юбиляра звучала, и до¬
статочно громко, резкая критика. Поднимался даже вопрос о
созыве Конституционного конвента для ратификации нового
текста Основного закона. Это, конечно, крайности, но они сви¬
детельствуют о том, что конституционный механизм США да¬
лек от эталона и вновь нуждается в определенной корректи¬
ровке. Как будет протекать этот процесс сегодня, предсказать
трудно. Ясно, однако, что каким бы модификациям ни подверг¬
ся Основной закон, он поможет осуществлять правовое регули¬
рование только конкретно-исторических проблем, но отнюдь не
превратится во вневременную панацею для любой страны или
эпохи. Исторический опыт безоговорочно гласит: всякая пре¬
тензия на универсализм и исключительность рано или поздно
неизбежно терпит банкротство.
58 Ж и д к о в О. А. Верховный суд США: право и политика. С. 216.

ГЛАВА 7
ДОКТРИНА «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ» И
ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ВАШИНГТОНА
Доктрина «американской исключительности» никогда не
предназначалась только для внутреннего пользования. Изобра¬
жая Соединенные Штаты центром мироздания, эталоном для
подражания, правящие круги страны, да и значительная часть
широких слоев общественности, на протяжении всей истории
США сознательно или неосознанно впадали в своего рода гло¬
бальный мессианизм.
Мессианизм США всегда носил двойственный характер, и
это во многом служило базой для формирования основных те¬
чений внешнеполитической идеологии и практики — изоляцио¬
низма и интервенционизма. С одной стороны, известная идея
«американской миссии» включала в себя гуманистический, кос-
мополитически-демократический элемент, предполагала сведе¬
ние роли Америки к пассивному моральному примеру для
остального мира L С другой — концепции «исключительности»
становились фундаментом для оправдания активного вмеша¬
тельства в ход мировых событий во имя утверждения идеалов
«американской мечты». В таком ракурсе мессианизм нередко
получал милитаристскую окраску.
Идеи мессианизма не были рождены на американской зем¬
ле. Они имели достаточно глубокие корни уже в британской
идейно-политической традиции. В XVII в. в трудах многих
английских философов и общественных деятелей звучала мысль
о том, что англосаксам предписано свыше колонизировать и
тем самым принести цивилизацию и «истинную» пуританскую
веру в Новый Свет, да и в другие районы земного шара. В хар¬
тиях, которые были дарованы британской короной Лондонской
и Плимутской компаниям, начавшим процесс относительно мас¬
сового заселения Североамериканского континента, в качестве
целей создания новых колоний значились и такие: обратить в
христианство индейцев и способствовать организации у них
государственных институтов. Индейцы стали первыми жерт¬
вами идей «исключительности» в Новом Свете.
Уже в сознании ранних поселенцев идеи «исключительно¬
сти» перешагивали далеко за рамки Американского континента.
‘Гаджиев К. С. США: эволюция буржуазного сознания. М., 1981.
С. 191.
168

В пуританских представлениях Джона Уинтропа о «граде на
холме» и об Америке как стране господа, по справедливому за¬
мечанию советского историка В. К. Пархоменко, «Америке от¬
водилась роль не скорбного просителя божьей милости к чело¬
вечеству, а верховного арбитра всех остальных народов, кото¬
рого сам Бог наделил особой способностью проникновения в
божественное Провидение»2. Уверенность в будущем величии
Америки составляла важный компонент формировавшегося на¬
ционального сознания. Жители колоний в большинстве своем
разделяли убеждение видного литератора и теолога Дж. Эд¬
вардса, который в 40-е годы XVIII в. писал, что Провидение
избрало Америку в качестве средства для «славного обновления
всего мира»3. Идеи глобальной миссии были широко распро¬
странены среди той плеяды мыслителей и политических деяте¬
лей, которые позднее вошли в историю под именем «отцов-осно¬
вателей» США.
Конечно, в XVIII в. мысли о глобальной роли Америки ни¬
как не соответствовали ее реальным практическим возможно¬
стям. На этом этапе они использовались для оправдания по¬
сильных экспансионистских замыслов и акций на Североамери¬
канском континенте. Колонизация Запада представлялась по¬
селенцам не простым приобретением новых земель, а движе¬
нием «высших арийских племен, несущих цивилизацию на За¬
пад вслед за светилом»4. Идеи «исключительности» активно
применялись и наливались новой силой в годы англо-француз¬
ских войн в Северной Америке. Североамериканцы свою роль
в этих войнах видели не столько в том, чтобы бросить победу
и территорию Канады на алтарь величия метрополии, сколько
в реализации собственных экспансионистских устремлений и
утверждении независимости от Англии. Дж. Адамс считал из¬
гнание «беспокойных галлов» главным условием быстрого ро¬
ста англоязычного населения Нового Света, и это, по его мне¬
нию, должно было привести к «перенесению великого герба
империи в Америку»5.
Война за независимость явилась важным водоразделом в
развитии идей «американской исключительности». Революцион¬
ная риторика была пронизана темами «града на холме», «аме¬
риканского Израиля». И в эти годы добивавшиеся независимо¬
сти в героической борьбе с британскими поработителями северо¬
американские колонии не забывали о реализации своих «исклю¬
чительных» прав на завоевание Канады. Уже после провала
посланной туда экспедиции Монтгомери — Арнольда (1775—
2 Пархоменко В. К. Теория «явного предначертания»//США: по¬
литическая мысль и история. М., 1976. С. 57.
3 Curti М. The Roots of American Loyalty. N. Y., 1968ц P. 6.
4 Horsman R. Race and Manifest Destiny: The Origins of American
Racial Anglo-Saxonism. Cambr.; L. 1981. P. 84.
5 Van Alstyne R. Empire and Independence: The International His¬
tory of the American Revolution. N. Y. et. al., 1965. P. 1.
169

1776) С. Адамс 'продолжал доказывать, что «сама природа
устроила так, чтобы мы владели» Канадой и Новой Шотлан¬
дией 6.
После принятия Декларации независимости, имевшей огром¬
ное прогрессивное значение, религиозная интерпретация «аме¬
риканской исключительности», доминировавшая в идеологии
колониальной эры, уступила первенство ее политической интер¬
претации. В период войны за независимость возникла вера в
то, что Америка призвана стать лидером и духовным наставни¬
ком всех народов в борьбе против феодально-деспотических
порядков Старого Света, носительницей идеалов, провозглашен¬
ных в Декларации. В конкретно-исторических условиях послед¬
ней четверти XVIII в. эти идеологические установки совпадали
с объективными потребностями прогрессивного развития миро¬
вой цивилизации. Но уже тогда эти общегуманистические прин¬
ципы начали наполняться националистическим содержанием,
действительная исключительность буржуазно-демократических
институтов конфедерации, а затем Соединенных Штатов слу¬
жила предлогом для выдвижения претензий на их особое место
и особые права в мире. «Особенности исторического развития
США, прежде всего наличие «подвижной границы» на Западе,
способствовали тому, что тенденция к экспансии, заложенная
в самой природе капитализма, получила в Соединенных Шта¬
тах самое широкое развитие»7.
А. Гамильтон, отстаивая принятие конституции и создание
сильной централизованной государственной власти, доказывал,
что она необходима, помимо прочего, для «возведения одной ве¬
ликой американской системы, превосходящей по мощи любые
трансатлантические силы, способной диктовать условия связей
между Старым и Новым Светом»8. За этими словами легко
угадывались претензии молодой американской буржуазии на
монопольное господство в Западном полушарии, что найдет бо¬
лее законченное выражение позднее — в доктрине Монро.
Однако и в 80-е годы XVIII в. Гамильтон был не одинок в своих
экспансионистских устремлениях. Его основной идейный про¬
тивник Т. Джефферсон писал в 1786 г., что «нашу конфедера¬
цию нужно рассматривать как гнездо, из которого вся Аме¬
рика, Северная и Южная, должна быть заселена»9.
В позиции Джефферсона, как и многих других идеологов и
политиков, в конце XVIII в. преобладал демократический, гу¬
манистический взгляд на американскую миссию. Он видел бу¬
дущее Америки в создании «империи свободы», в которую вош¬
6 Encyclopedia of American Foreign Policy: Studies of Principal Mo¬
vements and Ideas. N. Y., 1978. Vol. II. P. 528.
7 История США: В 4 т./Под ред. Г. Н. Севостьянова. Т. I. М., 1983.
С. 276.
8 The Federalist. Cambr., 1961. Р. 142.
9 Patterson М. Thomas Jefferson and the New Nation: A Biography.
L. et. al., 1970. P. 745.
170

ли бы независимые от США и самоуправляющиеся государ¬
ства, создаваемые переселенцами из 13 первоначальных шта¬
тов. Сами же США, по его мнению, должны были служить
пассивным образцом политического устройства общества и
«преподать миру еще один наглядный урок, демонстрируя дру¬
гие способы наказания за оскорбления, нежели с помощью'
войны» 10.
И тем разительнее перемены, которые произошли во взгля¬
дах Джефферсона после его вступления на пост президента
в 1801 г. и которые показали, какая легко преодолимая грань
разделяет изоляционистски-демократический и эспансионист-
ский аспекты идеи «американской исключительности». Покупка
Луизианы в 1803 г., включенной в Соединенные Штаты, гово¬
рила о том, что Джефферсон на практике отказался от идеи
создания конфедерации независимых от США республик.
В 1809 г. в письме Дж. Мэдисону он заявил, что приобретенные
территории позволят создать «такую империю свободы, какую
мир никогда не наблюдал с момента сотворения; и я уверен,
что ни одна конституция ранее не была так хорошо рассчитана,
как наша, для создания обширной империи»11.
Всплеск дискуссий об «исключительных правах» США на
обладание Северной Америкой приходится на период дебатов,
предшествовавших войне с Великобританией 1812—1815 гг., ко¬
гда в стране усилились воинственные настроения и вынашива¬
лись многочисленные экспансионистские планы. Сын второго
президента США, тогда американский посол в Санкт-Петербур¬
ге, Дж. Адамс в 1811 г. писал отцу: «Я полагаю, Святым Про¬
видением предначертано (курсив мой.— В. Я.), чтобы весь кон¬
тинент Северной Америки был населен одним народом, говоря¬
щим на одном языке, исповедующим одну общую систему рели¬
гиозных и политических принципов и привыкшим к одному обще¬
му укладу общественных традиций и обычаев»12. Сама теория
«явного предначертания», которая в наиболее четком виде
оформила идеи национальной миссии США, появится в 40-е
годы XIX в., но очевидно, что все заготовки для нее были сде¬
ланы за много лет до этого и одним из наиболее активных авто¬
ров был Дж. К. Адамс.
Именно он на посту государственного секретаря США в
большей степени, чем любой другой из современных ему поли¬
тиков, способствовал принятию доктрины Монро, которая, по
авторитетному мнению американского историка С. Бемиса, яви¬
лась «гласом явного предначертания»13. 2 декабря 1823 г.
10 The Political Writings of Thomas Jefferson/Ed. by D. Dumbauld. In¬
dianapolis; N. Y., 1955. P. 182.
11 Koch A. Power, Morals, and the Founding Fathers: Essays in the
Interpretation, of the American Englightenment. Ithaca; L., 1961. P. 48.
12 Bemis S. John Quincy Adams and the Foundations of American
Foreign Policy. N. Y., 1973. P. 182.
13 Ibid. P. 407.
171

президент Дж. Монро в своем послании конгрессу, выдержан¬
ном в полном соответствии со взглядами госсекретаря, заявил,
что ввиду превосходства американских политических институ¬
тов над европейскими и прямой заинтересованности США в
обеспечении «свободы и счастья своих друзей по эту сторону
Атлантики» Соединенные Штаты будут рассматривать любую
попытку европейских стран — участниц Священного союза «ра¬
спространить их систему на любую часть этого полушария как
угрозу для нашего мира и безопасности»14. Заложенный в
доктрину Монро принцип невмешательства и неколонизации
американских континентов державами Старого Света превра¬
щался в инструмент оправдания «исключительных прав» на
создание сферы влияния самих США. В доктрине при всей ее
сложности и противоречивости, замечал Н. Н. Болховитинов,
главным «в конечном счете оказались тенденции к национа¬
лизму и экспансии, к укреплению и расширению самостоятель¬
ных позиций Соединенных Штатов в Западном полушарии» 15.
Идеи «высшего предначертания» США осуществлять экспан¬
сию на всем Американском континенте пронизывали риторику
и деятельность Эндрю Джексона, занимавшего пост президента
страны в 1829—1837 гг. Он считал, что Провидение избрало
американский народ в качестве «хранителя свободы для защи¬
ты ее во благо всей человеческой расы» 16. Ему принадлежит
авторство на выражение «расширение зоны свободы». Под
этим понималось освоение под будущий «град божий» обшир¬
ных территорий дикого Запада прежде всего за счет террито¬
рий индейцев, которые в законодательном порядке «перемеща¬
лись» на запад от реки Миссисипи.
Идеи «американской миссии» все чаще звучали со страниц
прессы. Основным рупором экспансионизма стал журнал
«Democratic Review», возглавляемый Дж. О’Салливаном.
В 1839 г. он писал: «Экспансионистское будущее — это наша
арена и наша история... Мы — нация человеческого прогресса,
и кто может установить пределы для нашего движения вперед?
С нами Провидение, и поэтому никакая земная сила не может
этого сделать» 17. Пройдет еще немного времени, и О’Салливан
навсегда впишет свое имя в скрижали истории американской
политики. Именно из-под его пера впервые вышло вы¬
ражение о «явном предначертании» (или «предопределении
судьбы»). В ее первоначальном звучании доктрина обосновы¬
вала необходимость аннексии Техаса и территории Орегон «пра¬
вом нашего явного предначертания владеть всем континентом,
14 A Compilation of the Messages and Papers of the Presidents. Wash.,
1902. Vol. II. P. 218.
15 Болховитинов H. H. Доктрина Монро: происхождение, харак-
•тер и эволюция//Американский экспансионизм: новое время/Отв. ред.
Т. Н. Севостьянов. М., 1985. С. 64.
16 A Compilation of the Messages and Papers ... Vol. III. P. 308.
17 Manifest Destiny. N. Y., 1968. P. 17.
172

который Провидение вручило нам для развития великого экспе¬
римента ^свободы» 18. Конечно, ничего принципиально нового в
этих словах не было. Но все же вошедшее с легкой руки О’Сал¬
ливана в американский политический лексикон выражение,
обретя силу теории, стало знаменем «американизма» не только
в 40-е годы XIX в., но и на многие десятилетия вперед.
Агитация О’Салливана и других экспансионистов попадала
на благодатную почву. Это было время больших перемен в
Америке. С началом промышленного переворота и складыванием
товарного аграрного хозяйства внутренний рынок страны стано¬
вился все более узким и не способным поглощать растущий
объем продукции. Следовавшие один за другим экономические
кризисы привели к резкому падению цен и разорению множе¬
ства фермеров, ремесленников, промышленников. Экспансия
территориальная, экономическая, торговая в соответствии с
доктринами классического политэкономического учения о свобод¬
ном предпринимательстве стала рассматриваться в качестве
ведущего фактора здорового развития общества. Аграрное боль¬
шинство населения США, безусловно, не знакомое с полит-
экономическими тонкостями, требовало новых земель с целью
расширения рыночного хозяйства. Рабовладельцам Юга новые
территории нужны были, как воздух, для сохранения экстен¬
сивной системы плантационного хозяйства. Североамериканский
континент, казавшийся первым переселенцам из Старого Света
необъятным, в 40-е годы прорезали нити железных дорог. Про¬
странство стремительно сжималось. «Путешествия по всей
стране характеризовали начало 1840-х годов,— подчеркивал
историк Ф. Мерк.— И столь же общенациональной была агита¬
ция за реформы, любые реформы — политические, социальные
и духовные. Это была эпоха «ревущих сороковых». Явное пред¬
начертание явилось одной из реформ, возможно самой важ¬
ной» 19.
Формула О’Салливана стала не просто удачной семантиче¬
ской находкой и общим знаменателем многих националистиче¬
ских и экспансионистских теорий, но и выражением политиче¬
ских и общественных идеалов миллионов американцев. В «яв¬
ном предначертании, — писал И. П. Дементьев, — слились на¬
дежда гонимого английского пуританина на свободу вероиспо¬
ведания в Америке с миссионерским рвением обратить абори¬
генов-индейцев в лоно христианской церкви, жажда фермера
укрепиться на земле и стремление рабовладельца во что бы то
ни стало сохранить «особый институт», подчас небезоснователь¬
ная гордость за некоторые социальные и политические установ¬
ления США с наивным мещанским убеждением американца-
18 Encyclopedia of American Foreign Policy.... Vol. II. Я. 526.
19 Merk F. Manifest Destiny and Mission in American History. A Rein¬
terpretation. N. Y., 1970. P. 53.
173

янки, что в Новом Свете наилучшим образом решены многие
проблемы, волновавшие человечество»20.
Концепция «предопределения судьбы» была с энтузиазмом
подхвачена лидерами демократической партии, в которой не¬
уклонно усиливалось влияние южного рабовладельческого кры¬
ла, стремившегося к расширению американской территории за
счет плодородных земель Мексики и Кубы. Выдвигая террито¬
риальные претензии к Мексике, государственный секретарь в
администрации Дж. Полка (1845—1849) Дж. Бьюкенен заяв¬
лял, что «упрямство» южного соседа заставит Соединенные
Штаты «выполнить ту судьбу, которую Провидение, вероятно,
предначертало для обеих стран»21. Под флагом «предопреде¬
ления судьбы» США аннексировали Техас и после войны с
Мексикой в 1848 г. присоединили огромную территорию, про¬
стирающуюся от современного штата Аризона до Тихого океа¬
на. По иронии судьбы «расширение зоны свободы», которое
шло в юго-западном направлении, на деле вылилось в расши¬
рение зоны рабовладения.
Торгово-финансовая буржуазия Северо-Востока, интересы
которой в большей степени представляла вигская партия, с
большим (подозрением относилась к развертыванию рабовла¬
дельческой экспансии. В то же время представители Северо-
Востока проявили куда меньшую щепетильность, когда встал
вопрос об аннексии Орегона. Во главе борцов за его присое¬
динение вновь оказался Дж. К. Адамс, который в 1846 г., вы¬
ступая перед палатой представителей конгресса, заявил: «За¬
ставить дикий край расцвести, подобно розе, установить зако¬
ны, увеличить, умножить и подчинить себе мир — это то, что
нам предначертано сделать, исходя из первого завета Всемо¬
гущего Господа»22.
В 50-е годы XIX в. США стремительно приближались к тому
моменту, когда назревавший долгие годы конфликт плантато¬
ров-рабовладельцев Юга с северной буржуазией должен был
неминуемо вырваться наружу. Неудивительно, что внешнеполи¬
тические сюжеты отходили на второй план в мыслях амери¬
канских политиков, озабоченных прежде всего судьбой инсти¬
тута рабства. Но это отнюдь не означало затухания дебатов
вокруг «предначертания судьбы» Соединенных Штатов. Взоры
экспансионистов в этот период были обращены в первую оче¬
редь на Кубу и Центральную Америку. Попытки европейских
держав получить от правительства США гарантии невмеша¬
тельства на Кубе натолкнулись на решительный отпор адми¬
нистрации М. Филмора (1850—1853). Госсекретарь Эдвард
Эверетт в письме французскому министру иностранных дел
заявил: «Американская судьба не может сдерживаться пакта-
20 Дементьев И. П. Идейная борьба в США по вопросам экспан¬
сии (на рубеже XIX—XX вв.). М., 1973. С. 51.
21 Merk F. Op. cit. Р. 118.
22 Manifest Destiny. Р. 109.
174

.ми, которые в будущем способны ограничить национальную
экспансию Соединенных Штатов». В выработанной в 1854 г.
американскими дипломатическими представителями в западно¬
европейских столицах секретной программе действий в Кубин¬
ском вопросе (которая получила название «Остендский мани¬
фест») было записано, что Куба «естественным образом при¬
надлежит к великой семье штатов, которые Союз опекает от
лица Провидения». Эта линия находила широкое понимание и
в конгрессе США. Сенатский комитет по иностранным делам
в 1859 г., доказывая «естественные права» Соединенных Шта¬
тов на Кубу, сформулировал еще один «закон», вошедший в
•обойму рассуждений об «американской исключительности»:
«Закон существования нации заключается в росте. Мы не мо¬
жем, даже если бы захотели, не подчиняться ему»23.
В ходе дебатов вокруг политики США в Центральной Аме¬
рике был заложен очередной кирпич в фундамент доктрины
«американской исключительности», который его творец — кон¬
грессмен Сэмюэль Кокс из Огайо — окрестил «законом поли¬
тической гравитации». Звучал он следующим образом: «Более
слабые и дезорганизованные народы должны быть поглощены
сильными и организованными нациями. Национальности низ¬
шего сорта должны капитулировать перед превосходящими их
в уровне развития цивилизации и политики. Поскольку расы
этого континента пребывают в стадном состоянии, как наши
индейцы, или в лолуцивилизованном и анархичном состоянии,
как расы в Центральной, Южной Америке и в Мексике, то они
должны подчиняться закону политической гравитации... И не¬
важно, придут ли Соединенные Штаты, чтобы взять их себе,
или нас об этом попросят» 24.
Гражданская война между Севером и Югом, самая крово¬
пролитная в истории США, заставила идеологов американского
экспансионизма отложить на время реализацию своих замыслов.
Идеи «исключительности» А. Линкольн (1861—1865) извлекал
в основном для внутреннего пользования, объявляя войну схват¬
кой, в которой решается вопрос, «потеряем ли мы или с честью
спасем последнюю лучшую надежду человечества»25 в лице
единых Соединенных Штатов. Но мессианские идеи и в эти тя¬
желые для страны годы не исчезли. Напротив, многие амери¬
канские исследователи в когорте ведущих проповедников
«исключительности» неизменно называют У. Сьюарда, занимав¬
шего пост государственного секретаря в администрации Лин¬
кольна. Из «законов высшего порядка, законов Провидения»
он выводил вполне конкретную цель: создание американской
колониальной империи, включающей Центральную Америку,
23 Manifest Destiny. Р. 254, 285, 287, 293—298.
24 Manifest Destiny. Р. 320—321.
25 Niebuhr R., H e i m e r t A. A Nation So Conceived: Reflections on
the History of America from Its Early Visions to Its Present Power. N. Y.,
1963. P. 126.
175

Карибский бассейн и простирающей свою длань на островные
владения в Тихом океане26.
Замыслы Сьюарда в годы гражданской войны были встре¬
чены без энтузиазма. Но после ее окончания идеи глобальной
миссии США вновь были подняты на щит американскими поли¬
тическими лидерами во главе с президентом Э. Джонсоном
(1865—1869). В послании конгрессу в 1868 г. он говорил: «В соз¬
нании американцев быстро растет убеждение, что с развитием
средств сообщения между различными частями земного шара
принципы свободного правления, как они сформулированы в
нашей конституции, проявят достаточную силу и широту, чтобы
включить в свою сферу влияния все цивилизованные народы
мира»27. Конечно, ослабленная войной и занятая внутренними
делами страна тогда не могла рассчитывать на то, чтобы си¬
лой нести свои идеалы остальному миру. В США 60—70-х го¬
дов XIX в. демократически-гуманистический взгляд на амери¬
канскую миссию преобладал.
Однако этот период продолжался недолго. В последней чет¬
верти XIX в. начался процесс перерастания свободно-предпри¬
нимательского капитализма в монополистический. Крупные про¬
мышленные компании, значительно укрепившие свои позиции,
все более настойчиво обращали взоры на внешние рынки сбыта
и новые источники сырья. Экономические мотивы внешней
экспансии, существовавшие и в эпоху свободного капитализ¬
ма, в новых условиях стали действовать с особой силой. Глав¬
ным идеологическим обоснованием внешней политики вновь
становятся различные вариации «американской исключитель¬
ности».
В 80-е годы XIX в. в развитии идей «американской исклю¬
чительности» происходит большой качественный скачок. В от¬
личие от мессианизма предшествовавших десятилетий, который
отражал скорее слепую веру в божественное избрание Америки
и превосходство ее политических институтов, его новые разно¬
видности стали обретать «научную» оболочку, получать фило¬
софское обоснование.
Очень большую и неожиданную услугу идеологам «амери¬
канской исключительности» оказал... Чарльз Дарвин, а точнее,,
вульгаризация его теории в США. В своей работе «Происхож¬
дение человека» великий английский ученый написал: «По-ви-
димому, много правды лежит в мнении, что изумительный про¬
гресс Соединенных Штатов, равно как и характер тамошнего
населения, представляет следствие естественного отбора. Наи¬
более энергичные, предприимчивые и смелые люди из всех
частей Европы выселялись в продолжение последних десяти
или двенадцати поколений в эту обширную страну и преуспе¬
26 La Feber W. The New Empire: An Interpretation of American Ex¬
pansion 1860—1898. N. Y., 1963. P. 25—26.
27 Niebuhr R. The Irony of American History. N. Y., 1952. P. 71.
176

вали здесь соразмерно своим дарованиям»28. Вырванная из:
общего контекста работы и произвольно истолкованная, эта;
цитата была использована в качестве неопровержимого дока¬
зательства превосходства американцев над народами других
стран. Кроме того, теория естественного отбора при ее прелом¬
лении в умах американских экспансионистов «оправдывала
взгляд на мир как на джунглщ в которых выживают наиболее
приспособленные»29. В том, что «наиболее приспособленные»
живут именно в США, американцев нетрудно было убедить.
«Хотя дарвинизм не был основным источником воинственной
идеологии и догматического расизма конца девятнадцатого-
века,— писал Р. Хофстедтер,— он стал новым инструментом в
руках теоретиков расизма и сражений»30.
За соединение социал-дарвинизма с идеями «американской:
исключительности» взялось множество философов, историков,
теологов. Первенство в их списке принадлежит Дж. Фиске,
Дж. Барджесу и Дж. Стронгу, оказавшим огромное влияние на.
идеологию экспансионизма США.
Гарвардский профессор Фиске исходил в своих взглядах из:
изначального ^превосходства англосаксонской расы, которой
опять-таки «предначертано судьбой» силой овладеть всем ми¬
ром. «Работе, начатой английской расой, когда она колонизи¬
ровала Северную Америку, предначертано продолжаться до тех
пор, пока каждая страна на поверхности земли, которая еще не
является местом обитания старой цивилизации, не станет анг¬
лийской по языку, религии, политическим привычкам и обы¬
чаям и в преобладающей степени — по крови ее народа»31.
Современный либеральный историк Э. Голдман, иронизируя
по поводу подобных рассуждений, писал: «У довоенных (име¬
ется в виду первая мировая война.— В. Н.) консерваторов
были свои проблемы с первобытными' англосаксонскими леса¬
ми, которые в основном почему-то располагались в Германии,
но сила англосаксонской доктрины всегда заключалась в гиб¬
кости определения того, кто являлся англосаксом в каждый
конкретный момент»32. Подобные «мелочи» тогда мало кого^
смущали. Наоборот, «тевтонская» концепция с упоением раз¬
вивалась, и ведущим ее проповедником выступал Барджес. Из
своих исторических изысканий этот профессор вынес вывод о
том, что «тевтонские народы наделены особой способностью к
созданию национальных государств», а потому должны нести
«миссию осуществления политической цивилизации в современ¬
28 Дарвин Ч. Поли. собр. соч. М.; Л., 1927. Т. II. Кн. I., С. 187.
29 W i n k s R. Imperialism//The Comparative Approach to American His¬
tory. N. Y.; L., 1968. P. 256.
30 Hofstadter R. Social Darwinism in American Thought. Boston,
1955. P. 172.
31 F i s к e J. American Political Ideas Viewed from the Standpoint of
Universal History. N. Y., 1885. P. 143.
32 Goldman E. Rendezvouz with Destiny. N. Y., 1956. P. 181.
177

ном мире». Более того, Барджес доказывал, что отказ «тевтон¬
ских наций» (и в 1первую очередь — Соединенных Штатов) от
своих цивилизаторских функций — это «не только ошибочная
политика, но и невыполнение своего долга»33.
Социал-дарвинистская апология англосаксонского расизма
была подкреплена немаловажным для США авторитетом тео¬
логии в работах протестантского миссионера Стронга. Усматри¬
вая в успехах экономического развития США перст божий, ука¬
зующий на «избранный народ», Стронг доказывал: «Люди это¬
го поколения с вершины пирамиды возможностей, на которую
вознес нас Господь, смотрят вниз на сорок веков! Наша рука,
простертая в будущее, имеет силу выковать судьбы миллионов
нерожденных людей... Наша могущественная раса двинется в
Мексику, в Центральную и Южную Америку, на морские остро¬
ва, в Африку и дальше. И может ли кто-либо сомневаться, что
результатом этого соревнования рас станет „выживание наибо¬
лее приспособленного?'’»34.
Среди видных историков, оказавших непосредственное влия¬
ние на идеологию империализма, нельзя не назвать Тёрнера,
основоположника весьма популярной в США теории «границ».
Он заявлял, что история Соединенных Штатов и успехи в их
развитии — это продукт последовательных этапов продвижения
их «границы» на Запад. В трактовке Тёрнера постоянная «экс¬
пансия свободы» была необходимой для поддержания и рас¬
пространения демократии. К концу XIX в. американцы окон¬
чательно заселили Тихоокеанское побережье. Неужели движе¬
ние «границы» подошло к концу? Тёрнер давал на это одно¬
значно отрицательный ответ: «Плохим пророком будет тот, кто
скажет, что экспансионистский характер американской жизни
ныне полностью иссяк. Движение было ее доминирующим фак¬
тором, и... американская энергия будет постоянно требовать
более широкого поля деятельности»35.
Не оставалась в долгу и американская военная мысль. В ее
классику вошли труды начальника военно-морского колледжа
в Аннаполисе контр-адмирала А. Мэхэна. Главная его идея
сводилась к тому, что исторические судьбы любой страны опре¬
деляет ее морская мощь. В соединении с доктринами «явного
предначертания» и англосаксонского расизма концепция Мэхэна
внушала американцам мысль о необходимости наращивания
военно-морского флота, создания заморских баз, обретения ко¬
лоний для защиты и распространения западной цивилизации.
«Морская мощь в наше время играет самую большую роль за
всю историю,— писал он,— и Соединенные Штаты в силу сво¬
33 Pratt G. Expansionists of 1898: The Acquisition of Hawaii and the
Spanish Islands. N. Y., 1936. P. 8—10.
34 S t г о n g J. Our Country: It’s Possible Future and Its Present Cri¬
sis. N. Y., 1885. P. 180, 208—227.
35 Frontier and Section: Selected Essays of Frederick Jackson Turner.
Englewood Cliffs (N. Y.), 1961. P. 61.
.178

его географического положения должны стать одной из гра¬
ниц, от которой... будет набирать силу морская мощь цивили¬
зованного мира»36.
В конце 90-х годов XIX в. большое распространение в США
получает концепция «бремени белого человека» — «цивили¬
заторской миссии США и гуманной помощи отсталым наро¬
дам» 37,— которую отстаивали ряд популярных публицистов и
литераторов, включая талантливого английского поэта и про¬
заика Редиарда Киплинга.
Под влиянием пропаганды впечатляющей плеяды идеологов
экспансии менялся сам характер восприятия американской
миссии правящими кругами страны, да и широкими общест¬
венными слоями, на что удачно обратил внимание Р. Хофстед-
тер: «До этого 'предначертание судьбы означало прежде всего,
что американская экспансия, когда мы этого хотим, не может
встречать сопротивления со стороны других, тех, кто захочет
стоять на нашем пути. В 90-е годы оно стало значить, что сами
американцы, захваченные спиралью судьбы, хотят они того или
нет, не могут этому сопротивляться»38. Идеи Фиске и Тёрнера,
Стронга и Мэхэна, Барджеса и Киплинга находили живейший
отклик в умах политиков. Уже в 1892 г. в предвыборной плат¬
форме республиканцев высказывалась «вера в достижение
предначертанной судьбы республики в самом широком смыс¬
ле»39. Немало сил для воплощения абстрактных теорий в ре¬
альную внешнеполитическую практику приложила группа Руз¬
вельта — Г. К. Лоджа, в которую входили многие сенаторы и
конгрессмены, дипломаты, издатели и др. Один из наиболее
откровенных и красноречивых ее представителей сенатор
А. Беверидж говорил: «Судьба написала за нас нашу поли¬
тику: мировая торговля должна быть и будет нашей... Мы по¬
строим флот, соответствующий нашему величию. Великие са¬
моуправляющиеся колонии под нашим флагом и торгующие с
нами вырастут вокруг форпостов нашей торговли. Американ¬
ский закон, американский порядок, американская цивилизация
и американский флаг утвердят себя на все еще залитых кровью
и невежественных берегах, которые эти посредники Господа
превратят в красивые и сияющие»40.
К 1898 г., когда США перешли к борьбе с колониальными
державами и развязали войну за передел поделенного ми¬
ра — против испанской монархии, «идея о том, что англосаксы
имеют специальную цивилизирующую и управляющую миссию
36 Pratt J. Expansionists of 1898. Р. 16—17.
37 Дементьев И. П. Указ. соч. С. 174—176.
38 Hofstadter R. The Paranoid Style in American Politics and Other
Essays. N. Y., 1965. P. 177.
39 National Party Platforms: In 2 Vols. Urbana (Ill.), 1978. Vol. 1. P. 94.
40 Beard Ch., Beard M. The American Spirit: A Study of the Idea
of Civilization in the United States. N. Y., 1971. P. 478.
179-

в мире, уже прочно укоренилась в американском сознании»41.
Почва для широкого общественного согласия на установление
господства США на Филиппинах, Гуаме, Пуэрто-Рико, протек¬
тората на Кубе была подготовлена. «Американская исключи¬
тельность» уже сама по себе казалась достаточным предлогом
и оправданием. Когда встал вопрос об аннексии Гавайев, пре¬
зидент У. Маккинли (1897—1901) долго не мудрствовал в поис¬
ках оснований для своего решения: «Гавайи нам нужны так же,
как Калифорния, и даже больше. Это предначертание судь¬
бы» 42.
Примечательно, что, как и раньше, противники экспансио¬
низма, антиимпериалисты рубежа XIX—XX вв. в своей пропа¬
ганде также весьма охотно апеллировали к «исключительно¬
сти». По их мнению, «господство над подчиненными народами
нарушит священную традицию американского морального пре¬
восходства»43. Таким образом, демократический аспект кон¬
цепции «исключительности» сохранился с переходом Соединен¬
ных Штатов в стадию монополистического капитализма.
Голос антиимпериалистов звучал достаточно громко, но им
было далеко до реальной власти. В 1901 —1909 гг. в Белом доме
обосновался видный теоретик и творец внешнеполитической
экспансии Т. Рузвельт. Прилежный ученик Барджеса, он был
буквально пропитан идеями «голоса тевтонской крови», «судь¬
бы расы». «Во всех случаях экспансия имела место потому, что
раса была великой расой,— доказывал Т. Рузвельт справедли¬
вость внешних захватов США в 1899 г.— Разве мы все еще
находимся в начальной стадии нашей здоровой юности, все еще
в начале нашего славного возмужания, чтобы сидеть в окруже¬
нии престарелых людей, слабых и трусливых, которые занимают
:наше место? Тысячу раз — нет!»44. После вступления на пост
президента Т. Рузвельту, правда, пришлось изрядно умерить
свои взгляды. Осуществление новых колониальных захватов,
о которых он писал ранее, было чревато столкновениями уже
не с обессилевшей Испанией, а с куда более серьезными кон¬
курентами. С начала XX в. в «явном предначертании» акцент
смещался с экспансионизма территориального к экономическо¬
му и идеологическому. Однако и воинственный дух не покидал
Рузвельта. С его именем связана новая интерпретация «док¬
трины Монро», которая использовалась уже для оправдания
«права» США пускать в ход «большую дубинку» в Латинской
Америке. При этом «большая дубинка» была завернута Т. Руз¬
41 В о 11 е г Р. American Thought in Transition: The Impact of Evolu¬
tionary Naturalism, 1865—1900. Chicago, 1971. P. 215.
42 Tompkins E. Anti-Imperialism in the United States: The Great
Debate, 1890—1920. Philadelphia, 1972. P. 102.
43 M а у H. Ideas, Faith, and Feelings: Essays on American Intellectual
and Religious History. N. Y., Oxford, 1983. P. 199.
44 Hofstadter R. The American Political Tradition and the Man Who
Made It. N. Y., 1959. P. 212—213.
180

вельтом в упаковку «исключительности» и «цивилизаторской
миссии» США: «Мы намереваемся сделать все, что в наших
силах, чтобы помочь всем нациям в мире... подняться от вар¬
варства и дикости, жестокостей и физического насилия к подо¬
бающему самоуважению и законопослушной цивилизации»45.
Новый прилив мессианизма охватил США в годы прези¬
дентства Вудро Вильсона (1913—1921) и участия Соединен¬
ных Штатов в «первой мировой войне. Вильсон и на раннем
этапе своей карьеры, в бытность профессором политологии в
Принстоне и губернатором Нью-Джерси, неоднократно преда¬
вался рассуждениям об Америке как библейском «граде на
холме». «В этой части мира, во вновь открытой половине пла¬
неты, человечеству лишь недавно в его истории была предостав¬
лена возможность основать новую цивилизацию; здесь оно по¬
лучило неожиданную привилегию поставить новый человече¬
ский эксперимент»46,— \писал Вильсон в программной книге
«Новая свобода». С начала первой мировой войны в 1914 г. пре¬
зидент умело жонглировал лозунгами особой миссии США в
деле водворения всеобщего мира, подспудно подготавливая
общественное мнение к преодолению изоляционистских наст¬
роений и включению в военные действия (впервые в американ¬
ской истории) в Старом Свете. США намеревались вступить в
войну в решающий момент, когда обе воюющие стороны будут
истощены, и при наименьших затратах занять положение ми¬
рового арбитра. В 1917 г. время для утверждения «явного пред¬
начертания» Америки, по мнению Вильсона, настало. В период
недолгого участия в боевых действиях и в ходе последовавших
в Версале мирных переговоров глава американской админист¬
рации делал все возможное, чтобы убедить самих американ¬
цев и европейских союзников в «моральном праве» Соединен¬
ных Штатов, учитывая их якобы «особый вклад» в победу над
кайзеровской Германией, на особую роль в определении судеб
человечества. «Наконец-то мир знает Америку как спасителя
планеты»47,— заявил Вильсон по возвращении из Версаля.
Ведущим инструментом в борьбе США за мировое лидерство
он считал Лигу Наций, которая, полагал Вильсон, могла бы
стать послушным оружием в руках американских стратегов.
Однако такая постановка вопроса никак не удовлетворяла быв¬
ших американских союзников. Англия и Франция, несмотря на
отставания от США в области экономики, имели более силь¬
ные армии и флот, огромные колониальные империи и смогли
успешно использовать все эти факторы в своих целях. В ре¬
зультате сенат отказался ратифицировать мирный договор и
санкционировать вступление Соединенных Штатов в Лигу На¬
45 The Writings of Theodore Roosevelt/Ed. by W. Harboauch. Indiana¬
polis; N. Y„ 1967. P. 77.
46 Wilson W. The New Freedom. N. Y., 1961. P. 161.
47 Freud S., Bullitt W. Thomas Woodrow Wilson. Boston, 1967.
P. 287.
181

ций. Но агитация Вильсона не прошла бесследно для развития
концепции «исключительности». «Пожалуй, наиболее значи¬
тельным достижением Вильсона,— писали американские авто¬
ры,— явилось утверждение связи между американским воспри¬
ятием миссии и новым чувством ответственности за мировое
сообщество в его концепции Лиги Наций»48.
Название «миссионерская дипломатия» получила политика
Вильсона в Западном полушарии. Как писал известный исто¬
рик А. Линк, Вильсон и его госсекретарь У. Брайан, эти «еван¬
гелисты демократии, думали, что они могут научить народы
Мексики, Центральной Америки и Карибского бассейна изби¬
рать хороших лидеров и создавать стабильные институты.
И следовательно, интервенция всегда оправдывалась как спасе¬
ние добрым соседом его беспомощных друзей от внешних опас¬
ностей и внутренних беспорядков»49.
Поражение вильсоновского «интернационалистского» блока
в борьбе вокруг планов вхождения в Лигу Наций, успех на пре¬
зидентских выборах 1920 г. «изоляционистского» кандидата
У. Гардинга означали смену вех во внешней политике США.
С этого времени и вплоть до вступления страны во вторую
мировую войну определяющую роль в разработке новой поли¬
тики играли догмы изоляционизма. Но о полном отходе Соеди¬
ненных Штатов от мировых дел уже не могло идти речи. Сам
Гардинг говорил: «Мы не имеем в виду в чем-то отказываться
от ответственности нашей республики за мировую цивилиза¬
цию»50. Главным принципом изоляционизма была «свобода
рук» для осуществления экономической и политической экспан¬
сии, которая во многом облегчалась тем обстоятельством, что
полмира ходили в должниках Америки.
Что же касается концепции «американской исключительно¬
сти», то у нее появилось новое предназначение. Именно ее пра¬
вящий класс США, охваченный тревогой перед революционным
кризисом в мире, противопоставлял провозглашенным в Совет¬
ской России идеям социализма.
Событием, заставившим многих американцев усомниться в
«исключительности» их страны, стал мировой экономический
кризис 1929—1933 гг. «Депрессия нанесла мощный удар по
уверенности Америки в уникальности своей цивилизации,—
подчеркивал авторитетный историк У. Лейхтенберг.— Трудно*
было проследить разницу между хорошей судьбой Америки и
нищетой Европы, когда Соединенные Штаты были обладате¬
лями множества социальных болезней, которыми, как давно по¬
лагали, был заражен лишь Старый Свет»51. Страницы газет,.
48 Niebuhr R., Н е i m е г t A. A. Nation So Conceived... Р. 139.
49 Link A. Woodrow Wilson and the Progressive Era. 1910—1917. N. Y.,
1967. P. 217.	1
50 Pratt J. America and World Leadership 1900—1921. L., 1967. P. 217.
51 Leuch t enb ur g W. The Great Depression//The Comparative Ap¬
proach to American History. P. 297.
182

выступления многих общественных деятелей были заполнены
мрачными предсказаниями «упадка американского величия»,
сомнениями в совершенстве общественной системы США. Эко¬
номические проблемы поглотили Соединенные Штаты. «Спасать
демократию надо у себя дома» — эти слова историка К. Бек¬
кера отражали мнение широких слоев общественности. Многие
либералы доказывали, что крестовые походы с целью «нести
демократию миру» могут быть использованы для свертывания
прогрессивных реформ. На противоположной стороне полити¬
ческого спектра консервативные политики и бизнесмены выска¬
зывали опасение, как бы полномочия федерального правитель¬
ства, и без того резко возросшие в годы «нового курса» Ф. Руз¬
вельта, не увеличились еще больше в результате новых военных
акций и не поставили бы под удар основу «истинного амери¬
канизма» — систему свободного предпринимательства 52.
Роль идей «исключительности», пожалуй, никогда не была
такой противоречивой, как в годы, предшествовавшие вступле¬
нию США в великую битву народов против фашизма. С одной
стороны, они явно лили воду на мельницу изоляционизма, ко¬
торый даже в своей самой демократической форме объективно
содействовал проведению Соединенными Штатами политики
«невмешательства», способствовавшей развязыванию держава¬
ми «оси» агрессии в Европе и на Дальнем Востоке. И после напа¬
дения Германии на Польшу, положившего начало второй ми¬
ровой войне, изоляционистские настроения, подкрепляемые идея¬
ми «исключительности», продолжали преобладать в США. Их
удачно описал Г. Коммаджер: «Это — именно то, что можно
было ожидать от коррумпированных и выродившихся народов
Старого Света. Давайте не принимать в этом участия. Давайте
останемся островом цивилизации в океане анархии»53. Но, с
другой стороны, та же концепция «исключительности» сыграла
на каком-то отрезке истории прогрессивную роль. Она была
взята на вооружение теми -политическими силами, которые под
руководством президента Ф. Рузвельта добивались преодоления
изоляционистского комплекса и установления международного
сотрудничества в деле борьбы с нацистской опасностью.
Ф. Рузвельт, один из лидеров «интернационалистских» сил,
еще в дни борьбы вокруг ратификации Устава Лиги Наций
заявил о себе как твердом приверженце американского мес¬
сианизма. «Право» Соединенных Штатов на мировое лидерство
в своих многочисленных речах 20—30-х годов он выводил из
того, что США якобы являются единственной «незаинтересован¬
ной» державой в мире, не претендующей на территориальные
приобретения и озабоченной только распространением идеалов
цивилизации. Это обстоятельство, по мнению Рузвельта, делало
52 Alexander Ch. Nationalism in American Thought, 1930—1945. Chi¬
cago, 1971. P. 164—172.
53Commager H. The Defeat of America. N. Y., 1974. P. 39—40.
183

США естественным центром притяжения народов всех стран.
Он также считал, что Европа с приходом к власти в Германии-
Гитлера погрузилась в состояние хаоса, и США остались един¬
ственными хранителями огня западной цивилизации.
Нападение японской авиации на Пирл-Харбор 7 декабри
1941 г. решило спор между изоляционистами и «интернациона¬
листами». США вступили в войну.
На протяжении всех тех лет, когда американские солдаты
действительно отстаивали идеалы свободы на полях сражений^
в США не смолкали дебаты о роли страны в послевоенном
мире. Расхождения были большими. Вице-президент Г. Уоллес,,
лидер леволиберальных групп, подчеркивал необходимость для
США продемонстрировать миру пример социальной справед¬
ливости внутри страны, если она хочет рассчитывать на благо¬
желательный прием в сообществе наций. «Век, в который мы
вступаем, век, который наступит после этой войны, — говорил
Уоллес в 1942 г.,—может и должен стать веком простого че¬
ловека» 54.
Однако не Уоллесу суждено было стать глашатаем идеи
«американской миссии» на послевоенный период. Понимание
«исключительности» США в той интерпретации, которую она
получит в годы «холодной войны», в наибольшей степени пред¬
восхитил газетный магнат Г. Люс в вышедшей в 1941 г. книге
«Американский век». Он полагал, что XX век — это «первый
век Америки как господствующей силы в мире». Соединенные-
Штаты, по Люсу,— «генератор идеалов Свободы и Справедли¬
вости»55. Идеи Люса развивал патриарх журналистики У. Липп-
ман, доказывавший, что «линия стратегической обороны» США
простирается уже «через оба океана и все земли, лежащие за
ними» 56.
Таким образом, еще в годы второй мировой войны создава¬
лись предпосылки для проведения правящими кругами США
после ее завершения внешнеполитического курса, основанного
на убеждении, что Америка будет играть решающую роль в*
системе международных отношений. И в период президентства
Г. Трумэна весьма глобалистские представления о миссии
США обрели господствующие позиции в стране. Положение
Соединенных Штатов во второй половине 40-х годов было во
многом действительно исключительным. Америке впервые в;
истории удалось занять почти абсолютно доминирующие пози¬
ции в западном мире. В течение ряда лет США обладали ядер-
ной монополией 57.
54 Цит. по: Alexander Ch. Op. cit. Р. 194.
55 Luce Н. The American Century. N. Y., 1941.
56 L i p p m a n W. US Foreign Policy: Shield of the Republic. Boston^
1943. P. 94.
57 Трофименко Г. А. США: политика, война, идеология. М., 1976.
С. 126.
184

Американская политическая модель, основы конституцион¬
ного строя США все более активно заимствовались различными
‘Странами. Ценности американского образа жизни и массовой
культуры проникали во все поры мирового социума. Причем это
происходило даже в тех странах, которые, казалось, прочно
ограждены от западных веяний «железным занавесом». США
явились тем локомотивом, который потянул другие государ¬
ства в эру научно-технической революции.
Представления о мессианской роли США находили все
большее подкрепление в повседневной жизни. Однако в усло¬
виях «холодной войны», в которой нельзя винить лишь Запад,
эти представления принимали довольно жесткие формы, что
отражало порой излишне паническое восприятие угрозы со
стороны соцлагеря.
Гонка вооружений не дала США быстрых и однозначных
преимуществ. Напротив, проявился один из парадоксов ядер-
ной эпохи: свою безопасность нельзя купить за счет безопасно¬
сти другой стороны. До развязывания гонки ядерных вооруже¬
ний территория США, отделенная от остального мира просто¬
рами Мирового океана, действительно была практически неуяз¬
вимой для вооруженных сил и вооружений других государств.
Однако ядерные приготовления США, вызвав форсированные
ответные меры со стороны СССР, сделали их во много крат
более уязвимыми, чем когда-либо.
Но в первые послевоенные годы такая перспектива казалась
американскому руководству маловероятной. По мере укрепле¬
ния военной мощи СССР идеи «американской исключительно¬
сти» приобрели однозначно явную антисоветскую окраску.
«Убежденные в том, что Провидение назначило нас избранным
инструментом противодействия коммунизму, где бы он ни угро¬
жал миру, стабильности и морали, мы заняли позиции на
Армагеддоне и воевали во имя Господа, — с иронией писал
Г. С. Коммаджер. — Те, кто не был с нами, были против нас,
говорили мы, и использовали огромные суммы денег, влияние
и, наконец, военную силу, чтобы нанести удар по силам зла и
вдохновить и вооружить руку добра. Тем самым мы разделили
мир на два лагеря по признаку моральности»58.
Традиционный мессианизм, соединенный с убеждением
правящих кругов Соединенных Штатов в их абсолютном и
непререкаемом военном превосходстве, определяли ключевые
параметры военно-<политических доктрин Соединенных Штатов.
При провозглашении в 1947 г. знаменитой «доктрины Трумэна»,
которая стала первым звеном в .длинной цепочке внешнеполи¬
тических концепций США послевоенной эпохи, президент под¬
черкнул: «Свободные люди мира смотрят на нас в поисках под¬
держки в деле сохранения свободы... Если мы дрогнем в испол¬
нении роли лидера, мы можем поставить под угрозу мир на
58 Commager Н. The Defeat of America. P. 10.
185

земле... Само развитие событий возложило на нас величайшую
ответственность» 59. Концепция «исключительности» все больше
детерминировала любые действия США на международной аре¬
не. Идеалы «мира по-американски» нашли воплощение в созда¬
нии под эгидой Соединенных Штатов системы военно-полити¬
ческих блоков и союзов (пакт Рио-де-Жанейро, НАТО, СЕАТО,
АНЗЮС, СЕНТО), а также сети двусторонних военных согла¬
шений с различными странами, финансово-экономической сис¬
темы (МВФ, МБРР, ГАТТ, ОЭСР), в которой тоже домини¬
ровали США.
Любопытные изменения в послевоенные годы происходили в
риторическом обрамлении «американской исключительности».
В нем резко возрос удельный вес антикоммунистических рассуж¬
дений, по-прежнему большое значение имело религиозное обос¬
нование, зато упала роль теорий расистского англосаксонизма
и цивилизаторской миссии в отношении «отсталых народов» в;
стиле Барджеса, Фиске и Стронга. «Христианская миссия,,
расовый и культурный noblesse oblige, социальный дарвинизм
вышли из моды в мире, населенном в основном нехристианами
с темным цветом кожи, которые восстали против старых импе-^
рий, контролируемых западным миром, и против доктрин,
оправдывавших оправедливость этих империй,— пишет историк
из университета Нью-Йорка Э. Пессен.— Новые ключевые сло¬
ва — антикоммунизм, антимарксизм-ленинизм, демократия и
свобода»60. Но и старая, националистическая и расистская ри¬
торика не ушла в небытие. Трумэн говорил об «ордах азиатов»,
«силах дикости», угрожающих разрушить мировую цивилиза¬
цию. Одна из любимых метафор госсекретаря в его админи¬
страции Дина Ачесона звучала так: «Америка — это локомо¬
тив, втаскивающий остальной мир в цивилизацию»61.
В 50-е годы идеи «американской миссии» нашли своих про¬
водников в лице Д. Эйзенхауэра и государственного секретаря
Дж. Ф. ДаллесЗ. Уже в своей инаугурационной р^чи президент
заявил, что видит свое предназначение в борьбе за освобожде¬
ние и безопасность «всего мира... рисовода Бирмы и произво¬
дителя пшеницы в Айове, пастуха в Южной Италии и жителя
Андских гор»62. Руководство республиканской партии обруши¬
лось на политику своих предшественников с критикой их стра¬
тегии за излишнюю «пассивность». В своей предвыборной плат¬
форме 1952 г. «великая старая партия» обещала «положить
59 Profile of American Politics: Readings in American Government/Ed.
by E. Lefever, W. Hohenstein. Boston, 1960. P. 223.
60 P e s s e n E. George Washington’s Farewell Address, the Cold War
and the Timeless National Interest//Journal of Early Republic. 1987. Spring.
P. 18—19.
61 W i 11 i a m s W. The City or the Hill or an Errand Into the Wil-
derness//Vietnam Reconsidered: Lessons from the War. N. Y. et al., 1984.
P. 12—13.
62 С о о k B. The Declassified Eisenhower: A Startling Reapraisal of the
Eisenhower Presidency. N. Y., 1984. P. 173.
186

конец негативной, ничтожной и аморальной политике сдержи¬
вания, которая отдает бесчисленное множество людей под
власть деспотизма и безбожного терроризма», и поощрять
«освободительные тенденции» в соцстранах63.
Доктрина «освобождения» была возведена в ранг офици¬
альной политики Соединенных Штатов. Идеи наступления
«Американского века» подкреплялись расширением американ¬
ского военного присутствия во всем мире, массированным эко¬
номическим и культурным натиском. Американский мессиа¬
низм стоял за свержением конституционного правительства
Гватемалы, вмешательством в выборы в Италии, заговором про¬
тив Мосадыка в Иране, убийством Патриса Лумумбы в Конго
и многими другими акциями. Приверженность идеям «глобаль¬
ной ответственности» США в полной мере отразилась в теории
«вакуума сил». Согласно ей в тех районах мира, откуда в ре¬
зультате национально-освободительной борьбы были изгнаны
«старые» колониальные империи, образуются пустоты, которые
призваны заполнить США. Эта теория легла в основу «доктри¬
ны Эйзенхауэра» и была апробирована в Ливане в 1958 г.
Убежденность в «американской исключительности», уверен¬
ность, что превосходство в ядерном оружии и средствах его
доставки позволит США реализовать их внешнеполитические
цели, лежали в основе принятия доктрины «массированного воз¬
мездия». Основным в ней, по словам Даллеса, было «решение
полагаться главным образом на большую способность к мгно¬
венному удару средствами и в местах по нашему собственному
выбору»64. Однако последовавшее вскоре событие — запуск
первого советского искусственного спутника Земли — по¬
казало не только несостоятельность «массированного воз¬
мездия», но и поставило под сомнение всю концепцию «аме¬
риканской исключительности». «Послевоенная эра кончается,—
с нескрываемым разочарованием признавал вскоре после запу¬
ска спутника У. Липпман,— величайшая реальность, с которой
мы должны сейчас примирить наше мышление, заключается в
том, что мы являемся равной, а не верховной силой»65.
В конце 50-х годов настала пора уже администрации Эйзен¬
хауэра принимать на себя огонь критики за «равнодушие» к
утверждению идеалов «Pax Americana».
Одним из наиболее последовательных критиков республи¬
канской политики зарекомендовал себя сенатор-демократ
Дж. Кеннеди. Скорбя об ушедших временах начала 50-х годов,
когда США были «неоспоримым лидером мира во всех сфе¬
рах», он возложил ответственность за сужение сферы американ¬
ского влияния в мире на руководство Эйзенхауэра и призвал
63 National Party Platforms. Vol. 1. P. 499.
64 New York Times. 1954. 13 Jan
65 New York Herald Tribune. 1958. 4 Febr.
187

«положить конец депрессии нашего национального духа... и
прийти на назначенное нам свидание с судьбой». В речи перед
коллегамипдемократами в 1959 г. Кеннеди говорил: «Железо^
из которого будет выкован новый мир, уже отлито. Наша рабо¬
та — придать ему... такую форму, которую мы хотим, для себя,
наших детей и для всех людей»66.
В 1961 г. Кеннеди вступил на пост президента. В первом же
обращении нового хозяина Белого дома звучали мессианские
идеи мирового лидерства США: «Пусть знает каждая страна,
чего бы она нам ни желала, добра или зла, что мы заплатим
любую цену, возьмем на себя любое бремя, пойдем навстречу
любым трудностям, поддержим любого друга, выступим про¬
тив любого врага, чтобы обеспечить сохранение и успех сво¬
боды»67. Столь расширенное понимание американской глобаль¬
ной ответственности предопределило повышенный активизм
внешней политики администрации Кеннеди. Был предпринят
мощный рывок в военном строительстве, позволивший
США до конца 60-х годов удерживать ядерное превосходство.
На смену «массированному возмездию» пришла доктрина
«гибкого реагирования», делавшая упор на расширение диапа¬
зона войн, к которым должны готовиться США. Но активизм
Кеннеди имел не только военный, но и реформистский аспект,
призванный продемонстрировать заботу Соединенных Штатов*
о судьбах развивающихся стран. Представители администрации
демократов немало говорили о необходимости ликвидировать
острые социальные и экономические противоречия, повысить
уровень жизни в развивающихся странах, ограничить господ¬
ство земельной аристократии и военных диктатур, чтобы соз¬
дать преграды на пути эволюции этих государств в сторону
социализма.
Но уже в системе внешнеполитических приоритетов прави¬
тельства Л. Джонсона, занявшего пост президента после траги¬
ческой гибели Кеннеди, неуклонно снижалось значение рефор¬
мистского элемента в подходе к развивающимся странам при
возрастании роли военно-силовых методов противодействия на¬
ционально-освободительным процессам в мире. Особенно на¬
глядно это проявилось в подходе Джонсона к вопросу о вы¬
работке политики в отношении Вьетнама. Решение о развер¬
тывании широкомасштабной агрессии в Индокитае объясня¬
лось не только стратегическими и дипломатическими интере¬
сами США в Юго-Восточной Азии, но и убежденностью аме¬
риканских правящих кругов в своем «исключительном праве»
«остановить любую форму революционного движения, которое
отказывается признать доминирующую роль Соединенных Шта¬
66 Kennedy J. The Strategy of Peace. N. Y., 1961. P. 236, 241—242.
67 Public Papers of the Presidents. John F. Kennedy. 1961. Wash., 1962:
P. 1.
188

тов» в мире68. При этом президент и члены его администрации
не забывали отдавать дань реформистской практике. Широко
задуманная программа «великого общества», которая была
провозглашена Джонсоном и была призвана решить наиболее
острые социальные проблемы внутри США, объявлялась образ¬
цом для всего мира. Заявление вице-президента Губерта Хэм¬
фри в 1966 г. о том, что «великое общество» должно быть рас¬
пространено на всю Азию, напомнило американским исследо¬
вателям мессианские рассуждения «отцов-основателей» США69.
Да и сам Джонсон говорил о «великом обществе» в глобаль¬
ном масштабе, объявляя его «краеугольным камнем нашей
политики в мире»70.
Идеи «американской исключительности» охотно пускались
в ход консерваторами и реакционерами разного толка, которые
политику администраций демократов считали недостаточно же¬
сткой и стремились к нанесению «решающего поражения ком¬
мунизму» во всемирном масштабе. Глава профашистского
«Общества Джона Берча» Р. Уэлч говорил об американцах как
о «последних наследниках старой и ослабленной европейской
цивилизации» и призывал к «антикоммунистической битве», в
ходе которой «американизм вновь станет маяком для челове¬
чества»71. У ультраконсерваторов явное недовольство вызывали
реформистские высказывания проповедников «исключительно¬
сти» из рядов демократической партии. «Мы не можем заста¬
вить людей за рубежом полюбить нас... но мы можем заста¬
вить их уважать нас»,— заявлял Б. Голдуотер, в 1964 г. воз¬
главивший республиканскую партию на президентских выбо¬
рах. Миссию США Голдуотер видел в том, чтобы «сделать ком¬
мунистический мир свободным», и признавал за Америкой
«право» «поставить коммунистическое движение вне закона в
сообществе цивилизованных наций»72. С речи, наполненной
рассуждениями об «американской исключительности», начал
свою общенациональную политическую карьеру Р. Рейган.
В октябре 1964 г. он выступил по телевидению в поддержку
Голдуотера. Рейган уверял, что США остались единственным
островом свободы во всем мире, призывал «восстановить для
наших детей идеи американской мечты», оскверненные прави¬
тельством демократов, которые «предлагают обменять нашу
свободу на миску супа государства благоденствия»73.
68 Ко 1 ко G. The Roots of American Foreign Policy: An Analysis of
Power and Purpose. Boston, 1969. P. 132.
69 Thomson J. United States National Interest in Vietnam//Vietnam
Reconsidered. P. 16.
70 New York Times. 1965. 22 April.
71 W e 1 c h R. The New Americanism and Other Speeches and Essays.
Belmont (Mass.), 1966. P. 11, 16.
72 Goldwater B. The Conscience of a Conservative. Shepardsville
(Ky.) 1960. P. 118—120.
73 Ronald Reagan Talks to America. Old Greenwich (Conn.), 1983. P. 17.
189'

Однако идеи правых к концу 60-х — началу 70-х годов явно
„противоречили общественным настроениям в самих Соединен¬
ных Штатах, где набирал силу «вьетнамский синдром».
В джунглях Индокитая идеям «американской исключи¬
тельности» был нанесен мощнейший удар. Агрессия в Юго-
Восточной Азии явилась важнейшей причиной все более глу¬
бокого раскола в самом’ американском обществе. Миллионам
граждан становилось очевидным, что обострение хронических
социальных и экономических антагонизмов в немалой степени
было порождено мессианской внешней политикой в худших
традициях «мирового жандарма». Представители крупного биз¬
неса начали проявлять беспокойство перенапряжением экономи¬
ки, ростом бюджетного дефицита, подъемом антивоенного дви¬
жения в стране, а также озабоченность в связи с критикой аме¬
риканской -политики во Вьетнаме ведущими деятелями иност¬
ранных государств. В Соединенных Штатах все более широко
распространялись антиинтервенционистские настроения. Урок,
который американцы извлекли из вьетнамской трагедии, под¬
черкивал популярный обозреватель Т. Уиккер из «New York
Times», заключается в том, что «мы будем гораздо более ясно
осознавать себя в будущем людьми с человеческими проблема¬
ми, а не какой-то исключительно одаренной расой, чьи дела,
институты и идеи якобы направляются с горы Синай»74.
«Вьетнамская травма» была далеко не единственным факто¬
ром дискредитации идеологии «исключительности». К концу
60-х годов Советский Союз достиг состояния военно-стратегиче¬
ского паритета с США, и Соединенные Штаты лишились воз¬
можности обосновывать ее уникальностью своего военного по¬
тенциала.
Ощутимые удары по международным позициям и престижу
Америки нанес третий мир. В частности, повышение цен на
нефть странами — членами ОПЕК в 1973 г. явно способство¬
вало растущему’ осознанию зависимости США от остального
мира, заставило американцев более трезво взглянуть на свою
«неуязвимость» и «исключительность».
Известные события в США — массовые движения протеста
в 60-х — начале 70-х годов — также пробили бреши в идеоло¬
гическом обосновании мессианской политики США. «После
шока, вызванного убийствами (видных политических деятелей
братьев Кеннеди, М. Л. Кинга. — В. Н.), — писал историк Л. Ба-
ритц,— после того, как президент Джонсон фактически отка¬
зался от президентского поста, после бунтов, демонстраций,
сожженных предместий и восстания молодежи трудно разде¬
лять оптимизм Джона Уинтропа по поводу «града на холме»75.
Тема «упадка» Америки являлась одним из центральных
74 Joseph Р. Good Times. N. Y., 1973. P. 455.
75 В a r i t z L. Backfire: A History of How American Culture Led Us
Into Vietnam and Made Us Fight The Way We Did. N. Y., 1985. P. 29.
190

пунктов идейных дискуссий в США 70-х годов. Ряд видных теот
ретиков выступили с обоснованием тезиса, согласно которому
Соединенные Штаты стали «ординарной» державой, равной в
ряду других стран и обществ в мировой истории. Видный уче¬
ный Дэниэл Белл в статье под характерным заглавием «Конец
американской исключительности» писал: «Вера в американ¬
скую исключительность исчезла вместе с концом империи,
ослаблением власти, потерей веры в будущее нации. Сущест¬
вуют явные признаки, что Америка теряет место всемогущей
страны» 76. Критика «исключительной» роли США в мире ста¬
новилась хорошим тоном в американской политологии, представ
вители которой высказывали неприятие глобалистских рецептов
в основном с прагматических позиций. Примером подхода та¬
кого рода может служить неоизоляционистская тенденция, ос¬
новным проповедником которой в американской теоретической
литературе выступал Р. Таккер. По его мнению, идея интервен¬
ционизма была бесплодна на практике, и поэтому во внешней
политике США должен быть сделан упор на отказ от расши¬
рения военно-политических обязательств и от прямого военного
вмешательства в других странах77.
Кризис доктрины «американской исключительности» и осно¬
ванной на ней политики осознавало и высшее политическое
руководство США, что в целом способствовало появлению по¬
зитивных тенденций во внешней политике США. В своем вто¬
ром по счету докладе конгрессу о международных делах Никсон
прямо призвал отказаться «от нашего инстинкта, будто бы мы
знаем, что лучше для других»78. Генеральной целью военно¬
политической стратегии объявлялось уже не приобретение абсо¬
лютно доминирующих позиций в мире, а сохранение «динамич¬
ного статус-кво» путем поддержания «равновесия сил». Одной
из важнейших перемен в сфере формирования американского»
внешнеполитического курса явилось публичное признание при¬
мерного военного паритета между СССР и США. Основным по¬
литическим документом, определившим контуры военно-полити¬
ческой стратегии республиканской администрации, явилась
«доктрина Никсона», или «гуамская доктрина». Объясняя ее
суть, Никсон (как бы полемизируя с цитировавшимися выше
словами из инаугурационной речи Кеннеди) говорил: «Соединен¬
ные Штаты будут участвовать в защите и способствовать раз¬
витию своих союзников и друзей, но Америка не может и не
будет замышлять все планы, разрабатывать все программы,
принимать все решения и брать на себя во всем объеме обо¬
рону всех свободных стран мира. Мы будем оказывать помощь
76 В е 11 D. The End of American Exceptionalism//The Public Interest.
1975. Fall. P. 197.
77 Tucker R. A New Isolationism: A Threat or Promise. N. Y., 1972.
P. 12.
78 Public Papers of the Presidents. Richard M. Nixon. 1971. Wash.,
1972. P. 222.
191

в тех случаях, когда в этом есть реальная необходимость и
когда это будет отвечать нашим интересам»79.
Для реализации этой доктрины была разработана и в 1971 г.
обнародована министром обороны М. Лэйрдом новая военно¬
политическая стратегия «реалистического сдерживания». В со¬
ответствии с ней правительство Никсона потребовало от своих
союзников опоры не на сухопутные войска США, а на их соб¬
ственные военные силы. И это относилось не только к партне¬
рам Соединенных Штатов в Азии, где в рамках программ
«вьетнамизации», «кореизации» и т. д. стала осуществляться
замена американских вооруженных сил местными, но и к союз¬
никам по блоку НАТО. «Мы не собираемся оставаться миро¬
вым жандармом,— «пояснял Лэйрд.— Многие из наших союзни¬
ков уже достаточно преуспевают, другие приближаются к этому
состоянию. Поэтому будет реалистично и более эффективно,
если наши союзники и друзья более полно разделят бремя по
защите мира и свободы»80.
Существование объективных факторов — стратегического
паритета, известного ослабления позиций США в мире из-за
продолжавшейся вьетнамской войны — позволили развиться
диалогу с СССР. Позитивные изменения в советско-американ¬
ских отношениях нашли свое выражение в оздоровлении поли¬
тической атмосферы, в выработке нескольких десятков кон¬
кретных договоров и соглашений, охватывающих ключевые
сферы взаимоотношений между двумя странами.
Но все эти сдвиги во внешней политике США не означали,
что администрация Никсона собиралась сдать в архив теорию
«американской исключительности». Она задалась целью пере¬
стройки внешней политики на прежних глобалистских основах,
но более приспособленных к новым мировым реалиям. «Никсон
и Киссинджер, выступая за разрядку, за мирную планету не¬
зависимых людей,— замечал профессор Калифорнийского уни¬
верситета Р. * Даллек,— одновременно исповедовали знакомый
глобализм и сдерживание советской мощи и настаивали на су¬
ществовании всемирной коммунистической угрозы, требующей
решительного ответа Соединенных Штатов»81.
По мере углубления процесса разрядки и падения автори¬
тета республиканского руководства в результате «уотергейт¬
ского скандала» набирала обороты оппозиция внешнеполитиче¬
скому курсу правительства. Представители более консерватив¬
ной части американского истеблишмента, которые не могли
согласиться с отказом от ставки на мировое лидерство и рас¬
сматривали разрядку как отступление перед лицом угрозы с
Востока, в середине 70-х годов вновь во весь голос заявили о
79 US News and World Report. 1970. 2 March. P. 23.
80 Statement of Secretary of Defense M. Laird before the Senate Armed
Services Committee on FY 1972—1976 Defense Program and 1972 Defense
Budget. Wash., 1971. P. 17—18.
81 D a 1 1 e k R. The American Style of Foreign Policy: Cultural Politics
and Foreign Affairs. N. Y., 1983. P. 274.
192

себе. В период празднования 200-летия независимости США
(1975—1976) основное внимание уделялось идеализации и ро¬
мантизации истории США, возрождению традиционной веры в
особую всемирно-историческую миссию США, их «ведущую
роль в развитии всего человечества»82.
Среди новых вариантов лидерства видное место заняли идеи
перехода человечества под эгидой США в «постиндустриаль¬
ное», «технотронное» общество. В трудах Э. Тоффлера, Д. Бел¬
ла, 3. Бжезинского и других Соединенные Штаты представали
как страна, первая вступившая в новый этап развития, к кото¬
рому должны прийти все страны мира. И все же центральную
роль в усилиях, нацеленных на возрождение мифа об «аме¬
риканской исключительности», сыграла кампания по восстанов¬
лению в общественном сознании идей «морального превосход¬
ства» Америки, ее «права» выступать в роли арбитра в реше¬
нии мировых проблем, действующего во имя гуманизма, де¬
мократии и свободы.
Эта кампания встречала достаточно широкий отклик в США
во второй половине 70-х годов, когда переставали действовать
те факторы, которые в начале десятилетия заставляли амери¬
канцев критически взглянуть на свою страну и ее роль в мире:
«вьетнамский синдром» пошел на спад, массовые движения
протеста больше не будоражили умы, в прошлое канул «Уотер¬
гейт». В стране вновь рождалось желание видеть Америку могу¬
щественной, самоутвердившейся и избавившейся от «комплекса
моральной неполноценности». Поэтому не случайно, что
Дж. Картер, построивший свою избирательную кампанию
1976 г. во многом на темах воссоздания «морального лидер¬
ства» США, находил широкий отклик у избирателей, когда го¬
ворил: «Мы потеряли дух нации. И нам стыдно за то, как наше
правительство общается с другими странами мира... Настало
время всему миру вновь почувствовать движение вперед и ки¬
пение динамичных и уверенных в себе Соединенных Штатов
Америки»83.
Риторика Картера в духе концепций «исключительности»
была рассчитана в первую очередь на преодоление возникших
в США после поражения во вьетнамской войне болезненных
чувств уязвленной «национальной гордости», «унижения». И в
этом его правительство преуспело. Ему удалось создать идейно¬
психологические условия для перехода от политики приспособ¬
ления Соединенных Штатов к существовавшему на междуна¬
родной арене соотношению сил к попыткам изменить его.
Борясь за возрождение идей «исключительности» в их на¬
ступательном варианте, администрация Картера не смогла по¬
82 Современная внешняя политика США/Отв. ред. Г. А. Трофименко.
М„ 1984. Т. I. С. 116.
83 Smith G. Morality, Reason, and Power: American Diplomacy in the
Carter Years. N., Y., 1985. P. 25; «1’11 Never Lie to You»: Jimmy Carter in
His Own Words/Comp. by R. Turner. N. Y., 1976. P. 118.
7 Зак. 351
193

лучить за это много дополнительных очков в политической игре.
Более того, американская общественность, избавившаяся от
«вьетнамского синдрома» и вдохновленная лозунгами «нового
патриотизма», охотнее откликалась на риторику консерватив¬
ных сил, которые обвиняли администрацию в недостаточности
усилий по укреплению военной мощи США и отстаиванию их
внешнеполитических интересов. В качестве примера приводи¬
лось решение Картера заключить соглашение с Панамой о
постепенной ’передаче контроля над Панамским каналом в руки
правительства этой страны. Для значительной части американ¬
цев кампания против договоров с Панамой явилась, по заме¬
чанию политолога К. Филлипса, «своего рода упрощенным сур¬
рогатом уязвленного национализма», а потеря контроля над
каналом — символом «ущемленной национальной чести»84.
Другим примером стали захват американских заложников в
Тегеране и неспособность правительства Картера в течение по¬
лутора лет их освободить. На чувствах «оскорбленной гордо¬
сти» американцев в связи с иранскими событиями не без успеха
играли все (претенденты на пост президента от республикан¬
ской партии в 1980 г.
Темы возрождения американского духа, восстановления
«попранных» в 70-е годы идеалов «мира по-американски» стали
одним из краеугольных камней в избирательной кампании
Рейгана.
С приходом Рейгана к власти курс на переориентацию
политического сознания в Соединенных Штатах для подкрепле¬
ния установок на осуществление «миссии» и обеспечение «ис¬
ключительных» позиций США в современном мире обозначился
с полной отчетливостью. Американский исследователь У. Шэн¬
нон, детально изучивший выступления Рейгана в первый год
его президентства, пришел к однозначному выводу: «Рональд
Рейган полностью верит в американскую исключительность. Он
постоянно говорит на эту тему и возвращается к ней по лю¬
бому случаю»85. «Исключительность» в 80-е годы возрождалась
в полном объеме, включая в себя идеи ранних пуритан и про¬
поведников «предначертания судьбы» XIX в., и теоретиков «Рах
Americana», и новые концепции «мирового лидерства», вышед¬
шие из недр администрации. В основе идеологической кампа¬
нии лежала отчетливая идеализация прошлого США, «без¬
грешности» и «безупречности» Америки со времен основания
страны. «Они дали нам больше, чем нацию, — говорил Рейган
о наследии «отцов-основателей».— Они (Принесли всему челове¬
честву концепцию, согласно которой все люди рождены равны¬
ми, каждый из нас пользуется неотделимыми правами, даро¬
ванными божьей милостью»86. Рейган предпринял попытку
84 Phillips К. Post-Conservative America: People, Politics, and Ideo¬
logy in a Time of Crisis. N. Y., 1983. P. 27
85 Shannon W. Mr. Reagan Goes to Washington: Teaching Exceptio-
86 New York Times. 1981. 18 May.
nal America//Public Opinion. 1982. December/Janury. P. 14.
194

вдохнуть в американцев веру в «американскую модель» как
таковую и ее «универсальность» для всего мира. «Мы снова
станем образцом свободы и маяком надежды для тех, кто сей¬
час не имеет свободы»87, — подчеркнул Рейган в инаугурацион¬
ной речи. Проповедь «исключительности» не ослабевала на про¬
тяжении всех восьми лет его пребывания в Белом доме. По
существу, все его программные речи так или иначе были по¬
священы утверждению «американского духа» и готовности
США до конца выполнить роль «мирового лидера». «Мы мо¬
жем сделать Америку сильнее не только в экономическом и
военном смыслах, но также морально и духовно,— говорил он
в 1984 г.— Мы можем сделать нашу любимую страну источни¬
ком всеобщей мечты и возможностей, ради обеспечения кото¬
рых эта страна была создана на доброй Земле. Мы должны
только верить друг другу и в Господа, который благословил
эту землю»88.
К аргументации о «божественном предначертании» Америки
президент Р. Рейган прибегал очень часто. Неоднократно
он повторял фразу, якобы сказанную в конце второй мировой
войны папой Пием XII: «Бог вручил Америке исстрадавшееся
человечество»89 * *. А выступая перед членами ассоциации еванге¬
листов в 1983 г., Рейган заявил: «В мире существует грех и
порок, и нам предписано Священным писанием и Господом
Иисусом бороться с ними всей нашей мощью»90-91.
Но по мере развития событий в мире и внутриполитической
ситуации в Соединенных Штатах становился очевидным пере¬
ход все большего числа американцев на позиции внешнеполи¬
тического реализма. «Священные войны всегда представляли
•собой слишком крутой подход к делам людей, — писал в
1983 г. А. Шлезингер-мл. — И он кажется особенно малообе¬
щающим в эпоху ядерных вооружений... Осада порока подме¬
няет реальность идеологическими моделями»92.
В середине 80-х годов в американском истеблишменте
росло убеждение в бесперспективности количественного нара¬
щивания военно-стратегического арсенала, возможность исполь¬
зования которого упиралась в ситуацию ядерного тупика. Уве¬
личивалась озабоченность военной программой Рейгана с точ¬
ки зрения возможных экономических последствий ее реализа¬
ции в полном объеме. Это заставило администрацию отказать¬
ся от прежних темпов наращивания военных расходов.
87 Public Papers of the Presidents. Ronald Reagan. 1981. Wash., 1982.
P. 3.
88 Erickson P. Reagan Speaks: The Making of an American Myth.
N. Y.; L., 1985. P. 92.
89 Weekly Compilation of Presidential Documents. 1981. 4 May. P. 484.
1 June. P. 562.
90-91 public Papers of the Presidents. Ronald Reagan. 1983. Wash., 1984.
Book 1. P. 362.
92 Schlesinger A., Jr. Foreign Policy and the American Character//
//Foreign Affairs. 1984. Summer. P. 7, 6.
7*	195

Одной из решающих причин появления новых моментов в по¬
литике республиканского правительства явилась изменившая¬
ся линия советского руководства, проводившего в жизнь прин¬
ципы нового политического мышления с его первоочередным
упором на решение общечеловеческих проблем. Инициативы,
выдвинутые СССР, содействовали подготовке и успешному
проведению серии советско-американских встреч на высшем
уровне, серьезному продвижению в деле ограничения и сокра¬
щения вооружений.
Не значило ли, что идеи «исключительности» шли в Амери¬
ке на спад? В январе 1988 г. Рональд Рейган выступил со
своим последним посланием «О положении страны», где вновь
отдал дань мессианским идеям. «Мы оставили позади период
отступления, и Америка опять стала энергичным лидером сво¬
бодного мира, — ставил он в заслугу своему руководству. — Ни¬
чего не внушило бы мне большей гордости, чем то, что я бы
оставил после себя единодушную поддержку обеими партиями
дела мировой свободы, единодушие, которое навсегда предот¬
вратит новый паралич воли Америки»93.
Как о последовательном стороннике идей «исключительно¬
сти» заявил о себе Буш. В речи по поводу выдвижения его кан¬
дидатуры на пост президента на съезде республиканской пар¬
тии в 1988 г. он подчеркивал: «Я рассматриваю Америку как
лидера, как уникальную нацию, играющую особую роль в мире.
Этот век называется Американским, потому что в течение не¬
го, к счастью для всего мира, мы были доминирующей силой.
Мы спасли Европу, вылечили полиомиелит, отправились на Лу¬
ну и осветили мир факелом нашей культуры. Сейчас мы нахо¬
димся на пороге нового века... Я говорю, что это будет еще один
Американский век»94.
Бурные события мировой политики конца 80-х — начала 90-х
годов, связанные с распадом соцсистемы и Советского Союза,
коренным образом изменили всю международную ситуацию и
весьма парадоксально повлияли на судьбу концепции «амери¬
канской исключительности». С одной стороны, она получила
серьезное подтверждение. Соединенные Штаты действительно
обрели исключительные позиции, оставшись единственной сверх¬
державой, способной реально влиять и влияющей на все гео¬
политическое положение. С другой стороны, по мере все более
прочного утверждения в мире принципов демократии и ры¬
ночной экономики, общегуманитарных ценностей. США оказы¬
ваются все менее исключительными как носители этих прин¬
ципов.
В 1993 г., когда книга выходит в свет, некоторые мысли
американских политиков прошлого, как и политиков других
стран, кажутся атрибутом того старого, конфронтационного
93 New York Times. 1988. 27 January.
94 Washington Post. 1988. 19 August.
196

миропорядка, от которого человечество с облегчением уходит.
Но как бы успешно ни развивались отношения между Западом
и Востоком в наши дни, из истории нельзя вычеркнуть того,
что было: сверхидеологизированные концепции, воинственные
действия, претензии на генетическое превосходство.
Доктрины, построенные на вере в национальную «исключи¬
тельность», не могут быть надежной путеводной нитью в буду¬
щее. И хотелось бы верить, что по мере продвижения к едино¬
му глобальному социуму, они станут достоянием истории.

ГЛАВА 8
«АМЕРИКАНСКАЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТЬ»
И ВОЕННАЯ СИЛА: ПРОБЛЕМЫ И
ПРОТИВОРЕЧИЯ
После второй мировой войны концепция «американской ис¬
ключительности» нашла многоликое отражение в сфере военной
политики США. Родился целый сонм представлений об особой,
безусловно лидирующей роли Америки во всем, что касалось
создания вооружений, организации вооруженных сил, развития
военной науки и т. д. Проекцию «комплекса превосходства» на
сферу военных проблем отличала прежде всего вера в то, что
использование силы для достижения внешнеполитических целей
не противоречит мировой миссии «города на холме».
К 1945 г. США, бесспорно, обладали вескими основаниями
для претензий на «особое место» среди других стран по разви¬
тию военного потенциала. В годы второй мировой войны в США
была создана материальная база, для того чтобы стремление
к гегемонии в послевоенном мире было подкреплено мощной,
не испытывающей ни в чем недостатка военной машиной. Бо¬
лее чем двукратный рост совокупного национального продукта
и увеличения индекса промышленного производства только за
1939—1944 гг. показали возможности американской экономики.
Была создана система государственных органов, которые на¬
правляли и регулировали ускоренное военное производство.
Они функционировали и непосредственно после окончания бое¬
вых действий.
Континентальная часть страны, незатронутая боевыми дей¬
ствиями, представляла идеальные условия для развертывания
широкомасштабного военного строительства, обеспеченного
сырьем, рабочими руками и, что особенно важно, передовыми
научно-техническими разработками. Заметную роль сыграла
«утечка умов» из Старого Света в довоенный период, в годы
войны и сразу после нее: на службу американской военной ма¬
шине был поставлен интеллектуальный потенциал, воплощав¬
ший в себе результаты многолетних усилий других стран на
стратегически важных научных направлениях.
Вооруженные силы США, за плечами которых до 1941 г.
имелся лишь опыт «полицейских акций» в Западном полушарии
и кратковременного участия в первой мировой войне, а также
интервенции в России, к 1945 г. представляли собой закаленный
в боях на Тихом океане, в Европе и Северной Африке военный
организм с высокоразвитыми основными компонентами (армия,
ВВС и ВМС). Их численность достигала 14,7 млн человек,
198

включая 2,6 млн гражданских лиц на службе в военном ведом¬
стве. После демобилизации произошло резкое сокращение лич¬
ного состава (до 3 млн в 1947 г.), но и в этом случае США об¬
ладали вооруженными силами, значительно более мощными,
чем армии других государств Запада.
До второй мировой войны в Америке не существовало воен¬
ной традиции, сравнимой — по влиянию в обществе — с тра¬
дициями Англии, Германии, Франции, Японии. За годы войны
к руководству военной машиной США пришла плеяда воена¬
чальников, прилагавшая целенаправленные усилия для обеспе¬
чения военной гегемонии Америки в мире: Д. Эйзенхауэр, Д. Ма-
картур, М. Рэдфорд, Э. Бэрк, Т. Пауэр, М. Тэйлор и др. После
1945 г. ореол «победителей фашизма» способствовал тому, что
военный истеблишмент постепенно превратился во влиятельную
силу, обладавшую авторитетом в массовом сознании и активно
воздействовавшую на формирование внешней политики страны.
Американские военные выступили «пионерами» среди своих за¬
падных коллег в том, что касалось контактов с академическим
миром, привлечения ученых не только для реализации техни¬
ческих проектов, но и выработки долговременных военно-стра¬
тегических установок, определения наиболее перспективных си¬
стем вооружений и т. д.1
С началом «холодной войны» и осуществлением курса на
конфронтацию с СССР процесс наращивания военной мощи по¬
лучил новый импульс. В американской внешней политике опре¬
делился примат военно-силовых методов. В соответствии с за¬
коном «О национальной безопасности» 1947 г. на вооруженные
силы возлагалась «полная ответственность за победу» в любой
войне.
В первые послевоенные годы неоспоримая экономическая и
политическая гегемония США в капиталистическом мире соче¬
талась, таким образом, с явным превосходством Америки в во¬
енной области. Монополия на обладание ядерным оружием (су¬
ществовавшая до 1949 г.) поднимала, как казалось, США на
высоты, недосягаемые ни для «друзей», ни для соперников. Это
был самый яркий штрих в картине «исключительной» роли Аме¬
рики в системе международных отношений.
Ситуация, в которой Соединенные Штаты выглядели исполи¬
ном, не имевшим себе равных в мире, наложила глубокий от¬
печаток на формирование внешней и военной политики страны.
С одной стороны, в фундамент внешнеполитических концепций
были положены идеи о наступлении «Американского века», об
обладании Америкой всеми возможностями для достижения
«Pax Americana». С другой — сформировались мощные источ¬
ники, и по сей день питающие претензии США на «исключи¬
тельность» в военной области.
‘Богданов Р. Г. США: военная машина и политика. М., 1983.
С. 29—31.
19Э

Наиболее выпукло «комплекс превосходства» проявился в
сфере военно-стратегических концепций, представлений об ос¬
новных параметрах военного потенциала и о безусловном воен¬
но-техническом преобладании Соединенных Штатов.
Фундаментом для построения военно-стратегических концеп¬
ций в послевоенное время служила доктрина «сдерживания
коммунизма», в соответствии с которой США брали на себя
роль военного лидера Запада, миссию «защиты» капиталистиче¬
ского мира от противостоявшей общественной системы. Кроме
тезисов о «мировом лидерстве» вытекающие из доктрины «сдер¬
живания» военно-стратегические установки несли на себе отпе¬
чаток и других аспектов идеи «американской исключительно¬
сти».
В 1945—1949 гг. речь шла прежде всего о наиболее эф¬
фективном использовании «абсолютной силы» — монопольного
обладания ядерным оружием. Стратегия «превентивной войны»
исходила из того, что США в отличие от своих союзников имели
возможность нанести сокрушительный удар главному оппоненту
на мировой арене —Советскому Союзу, не опасаясь, по сути де¬
ла, ответного удара2.
Ядерная монополия Америки была ликвидирована с испы¬
танием СССР своих атомных средств, что поставило Вашингтон
перед необходимостью модификации военной стратегии. Одна¬
ко и планы 1949—1953 гг. («Дропшот», «Оффтэкл»), и приня¬
тая в 1954 г. доктрина «массированного возмездия», признавая
неизбежность длительной и всесторонней подготовки к войне
против СССР, отражали стремление использовать в основе стра¬
тегических решений особенности географического положения и
явное военное превосходство Америки. «Массированное возмез¬
дие» предполагало нанесение ядерного удара по противнику,
сведение к минимуму его возможности обороняться и скорую
победу США за счет подавляющего превосходства в силе. При
этом считалось, что относительная удаленность территории
США позволит им сохранить и население, и военно-экономиче¬
ский потенциал.
Создание в середине 50-х годов советских межконтиненталь¬
ных баллистических ракет (МБР) означало потерю США своей
стратегической неуязвимости и известную девальвацию значи¬
тельного преимущества американских сил в воздухе. Таким об¬
разом, были положены известные пределы применению геогра¬
фического аспекта идей «американской исключительности» в во¬
енной политике.
Более долговременный характер носило тогда использова¬
ние геостратегических особенностей США — по отношению к
положению СССР — в том, что касалось системы военных бло¬
ков и военных баз. Создание в послевоенное 20-летие обшир¬
2 Современная внешняя политика США: В двух томах. М., 1984. Т. 1.
С. 286—288.
200

ной сети двусторонних и многосторонних военно-политических
союзов США3 означало не только сплочение сил под эгидой
«мирового лидера» для борьбы с «экспансией коммунизма», но
и ощутимые преимущества для Соединенных Штатов в сугубо
военной области. США прочно закрепились в Карибском бас¬
сейне, в Атлантике (контролируя морские пути в центральной
ее части и север, приближенный к территории СССР), в Среди¬
земноморье, проникли на Ближний и Средний Восток. Явным
было и военное доминирование Америки на Тихом океане, где
за счет военных блоков СЕАТО и АНЗЮС, укрепления таких
опорных пунктов, как Южная Корея, Тайвань, Япония, Южный
Вьетнам (с 1954 г.), Вашингтон воздвиг «периметр безопасно¬
сти» по границам СССР, КНР, КНДР, ДРВ.
Таким образом, претензии на «исключительность» и «миро¬
вое лидерство» в военной области получили серьезную основу
в виде мощной материальной структуры для осуществления во¬
енной гегемонии во всем мире. После 1945 г. совершенно четко
выявилось и одно из главных различий внешнеполитических ин¬
тересов США и их основных союзников из числа наиболее раз¬
витых и мощных в военном отношении стран: первые всегда но¬
сят глобальный характер, вторые — в лучшем случае регио¬
нальный. Этот момент особенно рельефно обнаружился в томг
что касалось революционного процесса в странах Азии и Аф¬
рики, который привел к окончательному крушению колониаль¬
ных империй Англии и Франции к середине 60-х годов. Неспо¬
собность этих стран, обладающих как ядерным, так и высоко¬
развитыми обычными вооружениями, противостоять националь¬
но-освободительному движению, поражения французов в Индо¬
китае и Алжире, провал совместной с Израилем агрессии про¬
тив Египта — все это, видимо, давало творцам внешней поли¬
тики Вашингтона дополнительные основания считать, что толь¬
ко США обладают возможностями поставить военный заслон
неблагоприятным для Запада тенденциям в мире. Каза¬
лось, что сама жизнь подтверждает логику «исключительности»,
высвечивая новые особенности последней. Именно в этом клю¬
че происходил в конце 50-х — начале 60-х годов процесс моди¬
фикации военно-стратегических концепций США: «массирован¬
ное возмездие» дополнялось установками на ведение «ограни¬
ченных войн», на участие войск США в локальных конфлик¬
тах с применением ядерного оружия или без.
С одной стороны, речь шла о приведении стратегии приме¬
нения силы в соответствие с реалиями международных отно¬
шений. «Массированное возмездие», сформулированное в ка¬
честве официальной доктрины в 1954 г. государственным сек¬
ретарем Дж. Даллесом, выглядело весьма органично в общем
контексте периода интенсивной «холодной войны», когда и в
3 К середине 60-х годов Соединенные Штаты имели в качестве парт¬
неров в таких союзах более 40 стран.
201

Москве и в Вашингтоне не было недостатка в более чем реши¬
тельных заявлениях. Однако эта доктрина так и оставалась
«блефовой риторикой» до конца 50-х годов: и творцы внешней
политики в Вашингтоне, и дальновидные теоретики полагали,
что массированное использование ядерного оружия в локаль¬
ных конфликтах «грозит большими военными и морально-поли¬
тическими потерями для США, чем для их противников»4.
В форме «гибкого реагирования» концептуальные новшества
военной доктрины (сформулированные во второй половине
50-х годов Г. Киссинджером, М. Тэйлором, Р. Осгудом и др.)
стали официальной политикой при Джоне Кеннеди. Энергичный,
активистски настроенный президент ни в коей мере не собирал¬
ся быть сторонним наблюдателем процесса известного ослабле¬
ния позиций США в мире, наметившегося к 60-м годам, — во
многом за счет тенденции к складыванию военно-стратегическо¬
го паритета между Америкой и СССР. Для Кеннеди идеи «аме¬
риканской исключительности» и «мирового лидерства» имели
высокую ценность, хотя и не были столь сильно окрашены ре¬
лигиозно-мистической риторикой о борьбе со «всемирным
злом», которая была характерна, например, для Дж. Даллеса5.
Кеннеди полагал, что в число национальных приоритетов США
входит не только защита самих себя, но и проведение глобаль¬
ной политики поддержки «человеческой свободы» и демокра¬
тии6. Напряженность международной обстановки, коварство то¬
талитарного противника подчеркивали значимость мировой мис¬
сии Америки по защите «свободного мира». Что касается «ис¬
ключительных» позиций в военной области, то данный вопрос
в глазах Кеннеди, его преемника в Белом доме Л. Джонсона и
ближайшего окружения обоих президентов имел один ответ:
Америка в отличие от любых «друзей» и «врагов» с военной
точки зрения, в состоянии сделать практически все. Эту мысль
можно проследить во всех крупных заявлениях творцов внешней
и военной политики США того времени — стоит только расчи¬
стить словесные «завалы» о «советской угрозе» и «ракетном от¬
ставании», о стремлении к «справедливому миру» и пр.
Военно-стратегические новации пришедших к власти демо¬
кратов не только не отрицали идеи «американской исключитель¬
ности» но и придавали им дополнительное активистское звуча¬
ние. Квинтэссенцией этих идей была вытекавшая из принятого
на вооружение «гибкого реагирования» концепция «двух с по¬
ловиной войн», поднявшая на щит принцип «Америка может
все». Речь шла о том, что США обладают уникальной способ¬
4 Мельников Ю. М. Внешнеполитические доктрины США. М., 1970.
С. 180.
5 К1 u n к В. Consensus and the American Mission. Lahham; N. Y.; L.,
1986. P. 41—110.
6 Kennedy J. The Strategy of; Peace/Ed. by A. Nevins. N. Y., 1960.
P. 6—7.
202

ностью — в силу своего потенциала и глобальных возможностей
его использования — вести одну «большую войну» с примене¬
нием ядерного оружия против СССР (на европейском ТВД, в
воздухе и на море), одну, также «большую войну», на террито¬
рии Азии и «полвойны» (сухопутные войска в локальном кон¬
фликте). Таким образом, «исключительность» здесь означала
резкое расширение спектра задач, которые, как считалось, впол¬
не по плечу американской военной машине — от обмена стра¬
тегическими ядерными ударами до интервенционистских «про¬
тивоповстанческих» акций в любой точке планеты.
В полном соответствии с новыми установками происходило
наращивание военной мощи США. Начался очередной виток
гонки вооружений, которая кроме «традиционных» областей со¬
перничества — ракетно-ядерное оружие и средства его доставки
и базирования — все более охватывала те виды вооружений^
которыми оснащались сухопутные войска (оперативно-тактиче¬
ские ракеты, артиллерия и индивидуальные огневые средства с
ядерными зарядами и без, тактическая авиация и др.)* Так, в
1961—1969 гг. США поставили на вооружение новые серии
МБР: «Титан», «Минитмен-1» и «Минитмен-2», БРПЛ «Пола-
рис-А» (три модификации), средний стратегический бомбарди¬
ровщик В-58 «Хастлер» и т. д. Уже к 1964 г. основные «дости¬
жения» администрации демократов согласно докладу министра1
обороны Р. Макнамары включали в себя увеличение: в 1,5 раза
общего числа ядерных боеголовок, на 60% количества амери¬
канских ядерных зарядов в Западной Европе, на 45% числа бо¬
евых дивизий и эскадрилий тактической авиации, в 8 раз —
состава подразделений, подготовленных для ведения «противо¬
повстанческих» операций7. Выдвинутый Л. Джонсоном план
«К миру без войн» в качестве непременного условия предпола¬
гал поддержание «безопасности» США и их военного превос¬
ходства за счет развития ядерных, обычных и специальных
сил 8.
Вполне органично в свете представлений об американской
военной мощи и «исключительности» выглядела и сформулиро¬
ванная в 1961 —1962 гг. концепция так называемой «контрсилы».
Речь шла о перенацеливании американских ядерных средств с
советских городов на военные объекты, прежде всего на пуско¬
вые установки МБР. Таким образом, предполагалось либо унич¬
тожить их до момента использования, либо в ходе ядерного
обмена лишить СССР подавляющего большинства его средств
и затем нанести по фактически безоружному противнику «контр¬
силовой ответный удар». В контексте понимания «исключитель¬
ности» такой подход означал, что США «обладают возможно¬
стью абсорбировать первый удар от любой ядерной державы и
при этом сохранить достаточно ядерных средств для полного
7 CR. Vol. 110 A. Pt. 16. Р. 20763—20764.
8 State of the Union Messages of the Presidents of the United States^
Wash, 1973. Vol. II. P. 3156.
203

уничтожения противника»9. Ставка делалась только на победу
и выживание в термоядерном катаклизме, что, как считали ва¬
шингтонские стратеги, резко отличало силу Америки от воз¬
можностей как «друзей», так и «врагов».
Представления об «исключительности» США в военной об¬
ласти в глазах как военно-политической элиты, так и подавляю¬
щего большинства рядовых американцев в послевоенное 20-ле¬
тие были тесно слиты с верой в неограниченные материальные
возможности страны и в безусловное техническое превосходст¬
во Соединенных Штатов.
После 1945 г., несмотря на известные трудности реконверсии
и отдельные кризисные моменты в экономике, в вашингтонском
руководстве довольно прочно утвердился взгляд, что «экономия
за счет безопасности» не отвечает глобальным интересам США,
что страна может себе позволить военные расходы, на несколь¬
ко порядков превышающие затраты любых других государств.
Мощь военной машины должна была соответствовать объему
глобальных обязательств Америки и ее «особой роли» в систе¬
ме международных отношений. На этих позициях стояли обе
партии; среди населения страны число сторонников роста воен¬
ных ассигнований в 1945—1960 гг. втрое превышало число его
противников 10.
Некоторое падение доли военных расходов в федеральном
бюджете США отмечалось в 1953—1960 гг., но в абсолютных
цифрах ассигнований она двигалась вверх с 1957 г. Особенно
резко шел рост расходов на военные цели в 60-е годы11. Одним
из тех, кто наиболее откровенно изложил точку зрения на ма¬
териальную сторону представлений об «исключительности»
США, был Т. Финлеттер, в 1950—1953 гг. занимавший пост
министра ВВС и являвшийся довольно известным военно-поли¬
тическим теоретиком. «Мысль, будто такой гигант, как Соеди¬
ненные Штаты, — заявил он, — близок к пределу своих воз¬
можных расходов на самооборону, ошибочна» 12. Вплоть до рез¬
кого напряжения бюджета в конце 60-х годов, вызванного стре¬
мительным взлетом расходов на войну во Вьетнаме, Вашингтон
был уверен, что страна в любых условиях способна иметь «и
пушки, и масло». Президент Джонсон, начиная эскалацию аме¬
риканского вмешательства в Индокитае, без тени сомнения за¬
являл, что США смогут продолжать реализацию реформистских
программ построения «великого общества», требовавших огром¬
ных затрат 13.
9 Congress and the Nation. A Review of Government and Politics of
the Postwar Years. Wash., 1965. Vol. I. 1945—1963. P. 315.
10 Петровская M. M. США: политика через призму опросов. М.,
1982. С. 186, 199.
11 Historical Statistics of the United States. Wash., 1975. Pt. 2. P. 1120.
12 Финлеттер T. Сила и политика/Пер. с англ. М., 1957. С. 168.
13 State of the Union Messages... P. 3173.
204

Материальные возможности понимались и понимаются твор¬
цами военной политики не абстрактно, а как необходимое усло¬
вие создания высокоэффективного военного организма — гиб¬
ко управляемого, укомплектованного передовой техникой и обу¬
ченным персоналом, мобильного, способного выполнить свои
задачи в короткие сроки. В этом смысле военно-техническое
превосходство и возможность привнести «уникальный» опыт
организации и управления американского бизнеса в военную
сферу оказались в период до вьетнамской войны в числе наи¬
более чтимых фетишей среди апологетов «исключительности»
США.
Прежде всего в их глазах военно-техническое первенство
имело ценность как дополнительный фактор «сдерживания ком¬
мунизма». Оно рассматривалось в качестве возможной причи¬
ны отказа «врагов» на мировой арене от конфликта с заведо¬
мо более сильным противником, а также в широком контексте
поддержания международного имиджа Америки, не уступаю¬
щей никому превосходства в ключевых областях. Не последнюю
роль «технический гений» США должен был сыграть и в эко¬
номическом изматывании основного соперника в мире — СССР,
вынуждая его направлять усилия в сферы, требующие огром¬
ных материальных и интеллектуальных затрат.
В послевоенные годы центральным направлением, на кото¬
ром США пытались занять «особое место» далеко впереди лю¬
бых конкурентов, было создание и совершенствование ракетно-
ядерного оружия. Разработка и принятие на вооружение водо¬
родной бомбы, ракет «Тор», «Юпитер», «Атлас», ракетных си¬
стем среднего радиуса действия для запуска с подводных ло¬
док (БРПЛ) 14 стали крупными вехами на этом пути в
50-е годы.
В 60-е годы вопросы поддержания первенства Америки в во¬
енно-технической области приобрели еще большую остроту в
связи с неуклонным приближением СССР к порогу военно-стра¬
тегического паритета с США по таким важнейшим составляю¬
щим, как число носителей ядерного оружия и боеголовок на
ядерных средствах, их суммарная мощность. Пожалуй, в наи¬
высшей степени стремление доказать «исключительность» и пре¬
восходство США отразилось в политике, связанной с освоением
околоземного пространства в военных целях.
Принято считать, что запуск советского спутника в 1957 г.
вызвал шок у творцов внешней политики и ведущих военных в
Вашингтоне. Действительно, кроме пропагандистского преиму¬
щества в активе СССР оказалось данное всему миру подтверж¬
дение того, что в арсенале главного противника США есть меж¬
континентальная баллистическая ракета и что Америка теряет
свою стратегическую неуязвимость.
14 К 1961 г. дальность их полета составила около 2 тыс. км, и они
заняли свое место в «стратегической триаде» наряду с МБР и зарядами
на авиационных носителях.
205

Не менее важной, однако, оказалась и «обратная сторона
медали»: после кратковременной «шоковой терапии» и шумихи
вокруг «научно-технического Пирл-Харбора» американские кос¬
мические исследования получили мощнейший импульс. В совет¬
ском спутнике Вашингтон увидел не только политическую по¬
беду СССР и крушение мифа об отсталости своего основного»
оппонента. Успех Советского Союза был расценен и как пося¬
гательство на одну из «священных коров» — представления
военно-техническом превосходстве США над кем бы то ни было.
Основная опасность заключалась для Америки не только в раз¬
витии ракетно-ядерного потенциала СССР, но и возможном
установлении долговременной тенденции — Советский Союз бу¬
дет либо идти в ногу с США, либо сможет обогнать их на важ¬
нейших технико-стратегических направлениях. Вопрос, таким
образом, затрагивал фундамент концепции американского пре¬
восходства, «исключительности» и выходил далеко за пределы
технических проблем.
В конце 50-х годов в США развернулись работы, нацелен¬
ные на совершенствование ракетного оружия и создание его но¬
вых разновидностей. Учреждение НАСА в 1958 г., а также поста
директора по НИОКР в министерстве обороны имели целыа
скоординировать усилия и «уйти в отрыв» от СССР в области
развития военно-космических проектов. При Эйзенхауэре, отме¬
чает Г. С. Хозин, была заложена основа для практического»
освоения космоса, но особенностью ситуации была реализация
космических разработок в общем русле создания ракетно-ядер¬
ного оружия15. Ускоренными темпами шло соревнование с
СССР в области спутниковых систем (серии «Тирос», «Мари¬
нер», «Эхо», «Куриер» и др.), значительная часть которых имела
чисто военное предназначение. Уже к 1960 г. в составе Страте¬
гического воздушного командования (САК) функционировал от¬
дел по использованию спутников в разведывательных целях (се¬
рии «Самос», «Мидас», «Форрет»). Началась разработка средств;
противоспутниковой борьбы; в сентябре 1959 г. был осуществ¬
лен перехват ракетой спутника серии «Эксплорер».
Пришедшая в Белый дом администрация Кеннеди склонна
была придавать космическим проектам еще большее значение —
особенно в связи с борьбой сверхдержав за влияние в мире.
Отнюдь не случайным был выход вопроса о «мировом лидерст¬
ве» США и престиже страны за рубежом на передний край
полемики с республиканцами в избирательной кампании 1960 г.
Для Кеннеди исследование и освоение космоса являлись одним
из «новых рубежей», к которым должна была шагнуть Америка,,
продемонстрировав свои позиции «лидера». Уже в 1963 г. расхо¬
ды на НИОКР в рамках НАСА более чем утроились. Была по¬
ставлена задача показать неоспоримое первенство США в освое¬
нии околоземного пространства, тем более, что «мировой пре¬
15 Хозин Г. С. США: космос и политика. М., 1987. С. 39.
206

стиж» страны вновь пострадал в связи с полетом Ю. Гагарина
в апреле 1961 г.
Сюжеты, связанные с использованием космоса и соотноше¬
нием военных и невоенных аспектов этого процесса, стали пред¬
метом оживленных дискуссий в США в первой половине
60-х годов.
Часть военного истеблишмента — особенно из командования
ВВС — полагала, что воздушное и космическое пространство
является единой средой с точки зрения возможности разверты¬
вания боевых действий. Среди этой группы широкое распростра¬
нение получили идеи о том, что следует сделать однозначный
акцент на разработку только тех космических программ, кото¬
рые сулят прямой и быстрый выигрыш в военном отношении,
обеспечение значительного превосходства над СССР. Т. Пауэр,
бывший командир САК, считал, что необходимы освоение кос¬
моса лишь в военных целях и скорейший выход в пространство
с ядерным оружием16. Такого рода взгляды получили поддерж¬
ку у заметной группы политиков — особенно среди пришедших
к руководству республиканской партии деятелей правого толка
(Б. Голдуотер, Г. Эллот и др.).
Агрессивно настроенные военные и члены конгресса предла¬
гали отказаться от «бессмысленного соревнования с русскими»
в области невоенных космических проектов (типа «Меркурий»,
«Джиминай») и мощным усилием превратить космос в среду,
в которой американское военное превосходство будет новым
действенным фактором «сдерживания коммунизма». Такой по¬
ворот выглядел вполне логично в глазах тех, кто считал, что
США терпят поражение в «холодной войне» и единственный
выход из ситуации возможен лишь на пути ужесточения кон¬
фронтации.
Для основной массы приверженцев концепции «новых рубе¬
жей» ответ на вопрос об ориентации космических программ не
представлялся столь одномерным. Конечно, и Кеннеди, и Джон¬
сон, и их окружение ни на миг не сомневались, что операции в
космосе имеют огромное значение с военной точки зрения и в
будущем позволят подойти к созданию качественно новых типов
вооружений. Военно-прикладные исследования космоса в тече¬
ние 60-х годов продолжались, хотя в целом оказались несколь¬
ко отодвинуты на второй план в связи с решением администра¬
ции направить основные силы на демонстрацию успехов США
в осуществлении невоенных проектов освоения околоземного
пространства («Меркурий», «Джиминай», «Аполлон» и др.),
призванных стать инструментом идеологического воздействия
на мир.
Это, однако, отнюдь не означало, что США отказываются от
«исключительных» позиций в военной сфере. Наоборот, непо¬
средственно перед вьетнамской войной, в первой половине
16 Power Т. Design for Survival. N. Y., 1965. P. 76, 259.
207

60-х годов в Америке получили широкое распространение пред¬
ставления о совершенстве военной машины Пентагона, в своей
организации и техническом оснащении значительно опередив¬
шей основных конкурентов. Технократизм, неустанные поиски
оптимизации деятельности военных ведомств, вера в возмож¬
ность решить любые проблемы «научно обоснованным» приме¬
нением военной силы отличали всю плеяду деятелей, стоявших
вместе с президентами у руля внешней и военной политики
США, — братья М. и У. Банди, У. Ростоу, М. Тэйлор, Р. Хилз-
мэн, С. Вэнс, Дж. Макнотон, Т. Хупс и др. Наиболее ярким
представителем «военных менеджеров» являлся, конечно, ми¬
нистр обороны в администрациях демократов Р. Макнамара.
Именно при нем была осуществлена перестройка деятельности
Пентагона, на новой основе стало работать разведывательное
ведомство, крупное подразделение обеспечения тыла, реформи¬
рована структура основных служб армии и ВВС 17. Была созда¬
на особая группа войск — Ударное командование (STRICOM),
ставшее военной квинтэссенцией доктрины «гибкого реагиро¬
вания». С особой силой при Макнамаре проявилось использо¬
вание принципов американского бизнеса в военной области.
Скрупулезный подсчет каждого доллара, затраченного на со¬
держание одного солдата или ведение одного дня войны, опе¬
рирование формулой «затраты — эффективность» для оценки
результатов проведения военной политики, использование жест¬
кой конкуренции при распределении военных заказов — все
это, как полагали, позволит создать наиболее благоприятные ус¬
ловия для реализации военного потенциала страны, в полной
мере взять на вооружение «уникальный» «американский опыт».
Тем самым, естественно, вновь должна была найти подтвержде¬
ние идея «исключительности», «особого места» США среди дру¬
гих стран.
Проверка на прочность всех элементов мифологических кон¬
струкций вокруг «исключительности» не заставила себя ждать.
Во второй половине 60-х годов представлениям о «всесилии»,
«непобедимости» и техническом превосходстве американской во¬
енной машины был нанесен ряд сильнейших ударов. Они были
вызваны провалом военной авантюры Вашингтона во Вьетнаме
и серьезными сдвигами в системе международных отношений,
прямо затрагивавшими вопрос о соотношении военной мощи го¬
сударств с их реальной ролью в мире.
Вмешательство в конфликт во Вьетнаме было закономерным
следствием существования веры в «глобальную миссию» и «ис¬
ключительность», «особое место» Америки в мировых делах.
Концепция «исключительности» стала одной из главных осей,
вокруг которой вращались многие аргументы в пользу приме¬
нения силы против «мирового коммунизма», строились обосно¬
17 Подробнее см.: Kaufmann W. The McNamara Strategy. N. Y.x
1964.
208

вания «права» США на интервенцию в Индокитае. С военной
точки зрения речь шла прежде всего о массированной демонст¬
рации превосходства Америки над кем бы то ни было. В соот¬
ветствии с военной доктриной Вьетнам представлялся своеоб¬
разным многоцелевым полигоном, на котором апробируются
методы ведения «полвойны», проходят «обкатку» технические и
организационные новшества и в конце концов достигается быст¬
рый и впечатляющий результат.
Идея «американской исключительности» на начальном этапе
войны пронизывала все слова и дела Вашингтона — от офици¬
альных деклараций и военных документов до психологического
климата в войсках.
Администрация Джонсона, заявляя о своем понимании сути
войны и роли в ней войск США, постоянно указывала не только
на существование «глобальной ответственности» Америки за
судьбы «свободного мира», но и на то, что отличает войны с
участием американцев от множества других в мировой исто¬
рии. «Чистота помыслов», борьба не за колонии и чужую тер¬
риторию, а за «принципы свободы» делает применение силы
уместным и «морально оправданным», благородным. Понима¬
ние истории войн Америки как цепи тех или иных побед обус¬
ловило то, что ни Кеннеди, ни Джонсон, ни Никсон не собира¬
лись быть президентами, при которых страна впервые опустит
знамена перед противником, особенно если такое унижение со¬
стоится в войне с «одержимыми коммунизмом азиатами».
Характерным для «архитекторов» вьетнамской политики
Джонсона (Д. Раск, М. и У. Банди, У. Ростоу, М. Тэйлор,
Р. Макнамара, ведущие военные) было отсутствие серьезных
сомнений в том, что именно военная сила, а не поиски полити¬
ческих решений, принесет нужные Вашингтону плоды. Абсолют¬
ной была и уверенность в том, что высокоорганизованная, насы¬
щенная техникой и специально подготовленными подразделе¬
ниями военная машина сможет в короткие сроки раздавить
НФОЮВ, вновь подтвердить свое превосходство. Руководители
Пентагона, отмечает Ю. М. Мельников, полагали, что «они смог¬
ли модернизировать военную силу таким образом, что она спо¬
собна служить «рациональным» орудием современной американ¬
ской дипломатии, будто их обычные войска готовы к эффектив¬
ному подавлению партизанских движений, а ракетно-ядерный
«щит» парализует возможности других государств к оказанию
помощи жертвам агрессии США» 18.
Администрация США считала, что страна обладает всеми
возможностями для достижения победы, и поэтому американцы
собирались «оставаться во Вьетнаме столько, сколько потре¬
буется, чего бы это ни стоило и каков бы ни был риск» 19. Вера
18 Мельников Ю. М. Сила и бессилие: внешняя политика Вашинг¬
тона. М., 1983. С. 210.
19 Public Papers of the Presidents of the United States. Lyndon B. John¬
son. Wash., 1966. P. 428—430.
209

в непобедимость США, стремление пустить в ход силу техниче¬
ского превосходства и нежелание считаться с особенностями
освободительного движения и его военными качествами отли¬
чали формирование вьетнамского курса и осуществление кон¬
кретных акций.
Хотя «контрповстанческие» силы готовились уже с начала
60-х годов, в Пентагоне сохранялась стойкая уверенность, что
американский солдат в любых условиях одолеет любого про¬
тивника — совсем в духе Уинтропа, не сомневавшегося в том,
что жители «города на холме» в силу своей «богоизбранности»
могут побеждать превосходящих по численности врагов. Подго¬
товка офицерского корпуса проходила под знаком идей «амери¬
канской исключительности». Ответ на вопрос о том, какая ар¬
мия состоит из непревзойденных воинов, «был очевиден для
любого кадета: величайшая военная сила, которую когда-ли¬
бо видел мир, — армия Соединенных Штатов»20.
«Комплекс превосходства» в сознании американских солдат
во Вьетнаме порождал прежде всего недооценку противника,
что дорого обошлось США в ходе войны. Презрение к культуре
и традиции народа, который, как декларировалось, с американ¬
ской помощью идет к американским же ценностям, красной
нитью проходило в действиях армии «города на холме». Один
из солдат, по свидетельству Л. Баритца, вспоминал, что многие
американцы тогда думали, будто «вьетнамцы настолько тупы,
что не могут понять, что великий народ помогает слабому на¬
роду»21. Невежество, высокомерное отношение не только к пат¬
риотам, но и к союзникам — южновьетнамскому воинству —
отличало большую часть «джи-ай». Оружие в руках парней,
многие из которых искренне верили и в «глобальную миссию»
Америки, и в моральную оправданность войны22, вкупе с «ком¬
плексом превосходства» и «вседозволенностью» боевой обста¬
новки приводили к тому, что солдаты ощущали себя суперме¬
нами, идущими в бой с «недочеловеками»: «У меня было чувст¬
во силы. Чувство разрушения... Во Вьетнаме ты понимал, что
обладаешь силой отнять жизнь... Я чувствовал, будто я был бо¬
гом»23, — описывал свое состояние участник войны.
Вашингтонские стратеги, находившиеся под гипнозом «тех¬
нической магии», использовали для разработки планов операций
и оценки их результатов исключительно «американские» мето¬
ды и критерии: соотношение затрат (число солдат, бомбовых
ударов и т. д.) и достигнутых результатов (потери противника
в живой силе, уничтожение источников снабжения и проч.) слу¬
20 Atkinson R. The Long Gray Line. Boston, 1989. P. 80.
21 В a r i t z L. Backfire. N. Y., 1986. P. 4.
22 Показательно, что в начальный период войны во Вьетнаме в воору¬
женные силы пошло больше добровольцев, чем было взято по призыву; од¬
нако число потерь среди последних было значительно выше — именно их
бросали в бой в первую очередь.
28 Baritz L. Op. cit. Р. 291.
210

жило базой для ежемесячных официальных предсказаний близ¬
кой победы. Действительно, урон, нанесенный боевыми дейст¬
виями экономике и населению как Южного Вьетнама, так и
ДРВ, был огромен. Однако ожидания, что «коммунисты оста¬
новятся у той черты, у которой остановились бы мы сами», не
оправдались. Сначала администрация Джонсона полагала, что
ограниченное применение военной силы в Южном Вьетнаме и
угроза в отношении ДРВ способны подавить действия НФОЮВ.
Вскоре, впрочем, выяснилось, что агрессивные заявления о го¬
товности «довести эскалацию конфликта до такого уровня, ко¬
торый обеспечит поражение коммунистов»24, являются не абст¬
ракциями, а обозначают конкретный путь вьетнамской полити¬
ки США. Именно так и произошло расширение географической
зоны конфликта — на территорию и прибрежные воды ДРВ, а
к 1970 г. на землю Лаоса и Камбоджи; пик численности амери¬
канских войск во Вьетнаме (около 540 тыс. человек) был до¬
стигнут в 1968 г.25
Уровень, до которого США подняли свое участие в войне,
был более чем внушительным. Почти 40% «активных» (или бо¬
евых) дивизий сухопутных войск и корпуса морской пехоты,
до 50% тактической авиации и около 33% неядерных сил ВМС
были привлечены к операциям в Индокитае. Эта махина, сеяв¬
шая смерть и разрушение, не сломила национально-освободи¬
тельное движение, не смогла остановить прямую поддержку его
со стороны ДРВ. Ни техническое превосходство, ни различные
варианты «противоповстанческой» стратегии не принесли воен¬
ных успехов.
Тот факт, что США увязли в затяжном конфликте, шансы
выиграть который стали призрачными к началу 1968 г., на¬
нес тяжелый удар по самому фундаменту представлений о их
«всесилии». Обнаружилась непрочность тех позиций, на которых
зиждилась особая роль Америки в военной сфере, рушились
представления о военном превосходстве Соединенных Штатов
над любым противником.
«Непобедимая» армия показала свои слабости: излишне гро¬
моздкую структуру и неповоротливость, неприспособленность к
борьбе с ускользающим в джунглях противником, закоренелый
бюрократизм и карьеризм, некомпетентность части офицеров.
За годы войны резко выросло употребление наркотиков носи¬
телями миссии «города на холме», дезертирство (с 27 тыс. в
1967 г. до 76,6 тыс. в 1970 г.), имело место значительное число
убийств офицеров солдатами, неподчинение приказам и откры¬
тые бунты. Дело было, конечно, не только в явном поражении,
которое понесли войска США и результатом которого стало вре¬
14 G i b b о и s W. С. The US Government and the Vietnam War. Prin¬
ceton (N. J.), 1989. Pt. III. P. 3.
25 Непосредственно в боевых действиях принимала участие меньшая
их часть.
211

менное состояние «раскола и деморализации в вооруженных си¬
лах» 26.
Вьетнамская авантюра показала, что рушится не только миф
о «всегда победоносном» американском оружии. Выяснилось,
что те источники, которые давали силу представлениям об «ис¬
ключительности» и неограниченной мощи США, заметно ослаб¬
ли. Обнаружилось, что Америка — как и любая другая стра¬
на — может переживать серьезнейшие трудности в связи с на¬
пряжением материальных ресурсов и социальным протестом,
вызванными войной. Ежегодные расходы на ведение войны до¬
стигли в 1968 г. 25 млрд долл., а общий объем затрат в 1965—
1970 гг. превысил 108 млрд. Только в 1967 г. американские
войска потеряли около 9 тыс. убитыми и 60 тыс. ранеными; к
1974 г. итоговые цифры потерь составляли 58 и 300 тыс. соот¬
ветственно.
Массовое уклонение от призыва на военную службу, публич¬
ное сожжение военных карточек призывников, попытки
силой «умственной энергии» приподнять над землей и разру¬
шить Пентагон — как бы гротескно порой такие акции ни вы¬
глядели — показали, что та часть молодой Америки, которая
вышла на улицы, более не ослеплена верой в мессианское пред¬
назначение своей страны и не считает морально оправданным
использование военной силы для насаждения ценностей «горо¬
да на холме», к тому времени изрядно поблекших. Уже в 1967 г.
согласно ряду опросов общественного мнения около 45% амери¬
канцев полагали, что применение военной силы во Вьетнаме
было ошибкой27.
Вьетнамская война послужила тем оселком, на котором
шли проверку — и не выдержали ее — важные компоненты ми¬
фологии об «исключительности» США в военном отношении.
Провал агрессии обнажил главное противоречие между нею и
изменившимися реалиями мира: существование огромной про¬
пасти между, военной мощью и ее внешнеполитической эффек¬
тивностью. Поражение Америки разрушило миф о том, что ее
мощь «может создать какой-то иммунитет от провалов, по край¬
ней мере от провалов колоссальных»28. Вьетнамская война вы¬
явила также, что СССР к концу 60-х годов не только прибли¬
зился к уровню стратегического паритета с США, но и был спо¬
собен оказать союзникам вдали от своих рубежей массирован¬
ную и эффективную помощь, имевшую огромное значение для
исхода военного конфликта. Тем самым объективно сужалась
26 Military Strategy in Transition/Ed. by К. A. Dunn and O. Stauden-
maier. Boulder (Colo.); L., 1984. P. 43. «Неполноценный», как считали сна¬
чала, противник доказал американцам способность не только «жалить из
джунглей», но и освоить новейшую технику: только за декабрь 1972 г. США
потеряли 34 бомбардировщика Б-52.
27 Levering R. The Public and American Foreign Policy. N. Y., 1978.
P. 128.
28 В a r i t z L. Op. cit. P. 322.
212

сфера военной гегемонии Америки в мире — и выпадал важный
элемент из обоснования концепции «исключительности» после¬
военного времени.
Выравнивание стратегического соотношения сил между Со¬
ветским Союзом и США не было единственным изменением на
мировой арене, так или иначе раскрывшим несостоятельность
веры в «исключительность» Америки в военном плане. В тече¬
ние 60-х годов происходили процессы, которые Вашингтон ока¬
зался не в состоянии контролировать никакой комбинацией во¬
енных, экономических и идеологических методов воздейстия.
Прежде всего имело место дальнейшее размывание лидиру¬
ющих позиций США как ядерной державы — вне зависимости
от состояния паритета с СССР. Приобщение к «ядерному клу¬
бу» Франции (1960) и КНР (1964) ставило известные пределы
попыткам США сохранить «исключительное» положение в дан¬
ной области, подтолкнуло их к подписанию Договора о нерас¬
пространении ядерного оружия 1968 г. Более того, процесс воз¬
никновения ядерных держав и групп «пороговых» стран (гото¬
вых к созданию атомных зарядов) получил мощное развитие
в 70-е годы. Включение в эту категорию Индии, Пакистана, Бра¬
зилии, ЮАР, Аргентины, Ирана, Египта и других стран29 созда¬
ло для США принципиально новую ситуацию в том, что касает¬
ся выработки внешней политики по отношению к этим государ¬
ствам и учета их возросшей мощи, которая может быть приме¬
нена для реализации целей (в первую очередь в региональных
конфликтах), идущих вразрез с интересами США. Иными сло¬
вами, начиная с 60-х годов происходило создание серьезного
«внешнего ограничителя» реализации концепций «американ¬
ской исключительности» в военной сфере: фактически перекры¬
вались пути укрепления «особых» позиций США только за счет
количественного наращивания традиционных видов ядерного
оружия.
Тогда же, в 60-е годы, определилось и заметное ослабление
роли США как бесспорного лидера основного военно-политиче¬
ского союза Запада — НАТО. Экономическое и политическое
могущество Америки, доминирование на мировом рынке воору¬
жений и в военно-технической области постепенно отходили в
прошлое. Основой перемен в отношениях США и их главных
союзников в Европе, стремления последних освободиться от дик¬
тата «старшего партнера» во внешней и военной политике ста¬
ло относительное выравнивание общеэкономических показате¬
лей между этими «центрами силы» Запада. В том, что касалось
военной мощи, не последнюю роль играли опережение европей¬
цами Америки по темпам роста расходов на НИОКР, числу за
нятых в данной сфере, создание европейского «рынка вооруже¬
ний», а также усилившаяся конкуренция с Вашингтоном в по¬
ставках оружия в страны третьего мира. Напряжение ресур¬
29 Подробнее см.: Давыдов В. Ф. Нераспространение ядерного ору¬
жия и политика США. М., 1980. С. 97—156.
213

сов Америки в связи с войной во Вьетнаме определило то, что
США не обладали возможностями переломить неблагоприят¬
ную тенденцию. Представлениям об «исключительности» был на¬
несен очередной ощутимый удар.
Очевидно, что в силу развития комплекса рассмотренных вы¬
ше факторов, высветивших несоответствие идей «исключитель¬
ности» США в военной сфере реальному положению вещей, ко¬
нец 60-х — начало 70-х годов следует рассматривать в качест¬
ве весьма важного рубежа, после которого конфигурация мифо¬
логии на тему «исключительности» заметно изменилась.
К началу 70-х годов выявилось, по сути дела, главное: цент¬
ральная задача, на которую было нацелено наращивание воен¬
ной мощи после 1945 г., совершенствование ее технической сто¬
роны, доктрин, а также организационного обеспечения, оказа¬
лась невыполненной. Надежды на долгосрочное доминирование
в мире, на установление «Американского века» развеялись. Во¬
енный потенциал и возможности его использования постепенно
перестали служить важнейшим параметром, определявшим «ис¬
ключительную» степень влияния Соединенных Штатов в систе¬
ме международных отношений.
Развитие этой системы показывало, что положение США в
мире, как и любого другого государства, все более зависело от
общего состояния международной обстановки, от характера и
степени участия в мирохозяйственных связях и интеграционных
структурах, от возможности влиять на процессы глобального
масштаба, зачастую не связанные прямо с военной сферой. К то¬
му же мировое сообщество все более начинали беспокоить про¬
блемы, решение которых могло быть найдено только на пути,
диаметрально противоположном магистрали развития военного
потенциала США, — ограничения вооружений и разоружения,
защиты окружающей среды от испытаний ядерного оружия,
избавления человечества от других видов оружия массового
уничтожения, переориентации материальных усилий на борьбу
с голодом и болезнями в глобальном масштабе и т. д. Соединен¬
ные Штаты в тот период оказались в данном плане в относи¬
тельно невыгодном положении по сравнению с основными со¬
перниками и союзниками. Обострение внутри- и внешнеполити¬
ческих проблем все более удаляло Америку от идеала «исклю¬
чительности», позиций «мирового лидера».
Признание девальвации внешнеполитической эффективности
военной силы и изменения позиций США в мире в целом сти¬
мулировали сложный процесс переоценки самой основы пред¬
ставлений о роли страны в мировых делах, о возможности при¬
менения силы для утверждения ценностей «города на холме» за
его пределами. Не случайно с конца 60-х годов развернулись
дискуссии о превращении Соединенных Штатов в «рядовую
страну»30.
30 Подробнее см.: Никитин А. И. Эволюция американского глоба¬
лизма. М., 1987. С. 37—71.
214

«Эра Вьетнама» породила заметное размежевание мнений
по вопросу о соотношении военной мощи и мировых позиций
США и в военно-политическом истеблишменте, и в обществе в
целом. Исследование взглядов более чем 2 тыс. «лидеров»
(представителей исполнительной и законодательной власти, во¬
енных, академических кругов, профсоюзов, церквей, бизнеса,
прессы и т. д.), проведенное О. Холсти и Дж. Розенау, показы¬
вает, что большинство из них в качестве причин провала во
Вьетнаме рассматривали «самонадеянность силы», недооценку
противника, упоение собственной мощью, во многом происте¬
кавшие из представлений об «исключительности» Америки31.
Характерен в этой связи проходивший в первой половине
70-х годов процесс коррекции механизма пуска в действие аме¬
риканской военной машины, прежде всего в сторону сокраще¬
ния полномочий президента по использованию войск, экспорту
оружия, предоставлению военной помощи, принятию военно-по¬
литических обязательств.
Означало ли развитие таких тенденций исчезновение ком¬
плекса идей об «американской исключительности» в целом и в
военной сфере в частности? Конечно, нет — постольку, по¬
скольку в условиях относительного снижения степени влияния
на мировые дела Соединенные Штаты сохранили статус «сверх¬
державы». В определении его параметров военные факторы по-
прежнему играют ведущую роль, что и создает основной источ¬
ник мифов об «исключительности» и сохраняет базу для по¬
пыток их реализации на практике. Каков же стал характер
идеи «особого места» Америки в военной сфере в мировом мас¬
штабе? Как она соотносится с реальностью?
В 70-е годы в силу рассмотренных выше причин США были
вынуждены приспосабливать военную. политику к комплексу пе¬
ремен в мире. Этот процесс можно охарактеризовать как по¬
пытки «спасти то, что еще не потеряно», в отношении военного
потенциала как инструмента реализации целей Америки на ми¬
ровой арене. Речь шла прежде всего о вынужденной модифика¬
ции стратегических доктрин в сторону отказа от концепции
«двух с половиной войн»32, структурных и количественных, ор¬
ганизационных изменений в вооруженных силах. Концепция
«исключительности» отодвинулась на второй план.
С другой стороны, довольно скоро выяснилось, что подспудно
шел процесс поиска путей и форм возврата утраченного «осо¬
бого места» в военной области. Отчасти это проявилось в по¬
пытках вновь поднять на щит идею американского «техническо¬
го гения» и осуществить «технологический рывок», целью кото¬
рого было оставить далеко позади основного соперника —
СССР — и дестабилизировать сложившийся военно-стратеги¬
31 Holsti О. and Rose паи J. American Leadership in World Af¬
fairs. Boston, 1985. Ch. 2, 3.
32 Современная внешняя политика США. Т. 1. С. 305—323.
215

ческий паритет. Переоснащение имевшихся ядерных средств бо¬
лее совершенными боеголовками («Марк-12 А» и др.), решение
о развертывании крылатых ракет в Европе, подготовка высоко¬
мобильных частей для «малых войн» на Ближнем и Среднем
Востоке и ряд других мероприятий свидетельствовали о том,
что США вновь возвращаются к «силовому глобализму» и го¬
товы защищать свои стратегические интересы, опираясь на во¬
енное превосходство33.
Наиболее ярко стремление реконструировать «исключитель¬
ность» в военном отношении проявилось в годы пребывания у
власти Р. Рейгана. Отличительной чертой формирования и осу¬
ществления внешней и военной политики стала их крайняя
идеологизация; одним из краеугольных камней политики рейга-
низма в этих сферах были апелляции к необходимости возро¬
дить величие «города на холме».
Не последнюю роль в заметном повороте к военно-силовым
ценностям сыграло убеждение самого президента в том, что
«американский народ из всех народов наделен наибольшими
способностями для великих дел»34. Эти «великие дела», как из¬
вестно, воплотились в серию интервенционистских акций адми¬
нистрации в отношении Гренады, Ливии, Ливана, Панамы, во
всемерную поддержку никарагуанских «контрас», манипуляцию
военной мощью в районе Персидского залива.
«В своем видении окружающего мира и места в нем Амери¬
ки, — отмечает А. Ю. Мельвиль, — рейганисты исходят из шо¬
винистического постулата об „американской исключительно¬
сти”... Они убеждены в неизбежности конфликтов и противоре¬
чий между Америкой и миром и только в американской мощи
и силе видят способ их преодоления». Для сторонников возвра¬
щения к бесспорно доминирующему положению США в мире,
восстановления контроля за международными отношениями за
счет военной гегемонии задача состоит в «достижении военного
превосходства./, укреплении экономики как внутренней базы
внешней политики, обеспечении внутренней поддержки „уверен¬
ному” внешнеполитическому курсу и в восстановлении полити¬
ческой воли и готовности проводить „активную” внешнюю поли¬
тику, защищая „национальные интересы” и „идеалы”»35.
Администрация Рейгана в первые годы пребывания у вла¬
сти исходила из того, что США, несомненно, обладают возмож¬
ностью вернуть потерянные в 60-е и 70-е годы «исключитель¬
ные» позиции в военной сфере. Подтвердить это должны были
массированный скачкообразный рост военных расходов, реши¬
тельность в проведении акций с использованием войск. Не слу¬
чайно в милитаристских кругах стала укрепляться вера в то, что
33 Подробнее см.: Мельников Ю. М. Имперская политика США: ис¬
тория и современность. М., 1984. С. 81—165.
34 S h е е г R. With Enough Shovels: Reagan, Bush and Nuclear War.
N. Y., 1982. P. 260.
35 Мельвиль А. Ю. США — сдвиг вправо? M., 1986. С. 119.
216

следует пересмотреть уроки Вьетнама — в сторону реанимации
разного рода «контрповстанческих» концепций, признания воз¬
можности участия США в конфликтах типа вьетнамского (на¬
пример, в Сальвадоре) и достижения успеха в них36.
В военно-технической сфере масштабная программа качествен¬
ного и количественного роста вооружений призвана была не
только способствовать нарушению паритета с СССР в пользу
Америки, но и продемонстрировать готовность США вновь
встать несравнимо выше любых соперников в этой области.
Наиболее впечатляюще выглядели планы дополнения основных
типов вооружений стратегической триады МБР «МХ» и «Мид-
житмен», укрепления ее морского компонента за счет приня¬
тия на вооружение БРПЛ «Трайдент-2» (Д-5), создания малога¬
баритной атомной подводной лодки нового поколения, принятия
на вооружение бомбардировщиков Б-1Б и разработки самолета
по технологии «Стеле». Отдельную область забот вашингтонских
стратегов составили военно-космические проекты: от спутнико¬
вых систем управления и связи сил до программы СОИ. По¬
жалуй, концепция «звездных войн» в самой высокой степени от¬
ражала идеи «американской исключительности». Кроме очеред¬
ного показа научно-технических достижений «города на холме»
программа СОИ изначальна была направлена на достижение
чрезвычайно амбициозной цели — обладание системой оборо¬
ны, «надежной и полной», делающей бессильным ядерное ору¬
жие, либо дающей США серьезный шанс на победу в атомной
войне. Иными словами, СОИ несла на себе печать «извечной
американской претензии на исключительность, неистребимой ве¬
ры в превосходство американского технического гения, упрямой
убежденности в том, что американская изобретательность, на¬
стойчивость и изобилие материальных ресурсов способны гаран¬
тировать искомое решение любых сложнейших проблем»37.
При этом предполагалось, что реализация программы
«звездных войн» сможет вновь поставить Америку в положение
«гиганта среди карликов», сравнимое с тем, что было во время
ядерной монополии США 1945—1949 гг., и даст в руки Вашинг¬
тону мощнейший инструмент достижения глобалистских внешне¬
политических целей, в полном объеме восстановит «исключи¬
тельность», «особое место» в мировых делах. В ракетно-ядер¬
ный век выдвижение таких задач граничило по претенциозности
с проектами писателей-фантастов (не говоря уже о научной сто¬
роне дела, создании качественно новых типов оружия — лазер¬
ного, пучкового и пр.). Но именно эти грандиозные замыслы в
первой половине 80-х годов и находились в полном соответствии
с рейганистским пониманием «исключительности» и «мирового
лидерства».
36 Armed Forces Journal. 1985. December. P. 56—58.
37 Военно-техническая политика США в 80-е годы/Под ред. А, А. Ко¬
кошина и А. А. Коновалова. М., 1989. С. 8.
217

Вопрос, однако, заключается в том, насколько планы такого
рода, окрашенные идеями «уникальности» Америки и ее возмож¬
ностей, отвечают реальному положению вещей в мире. Сущест¬
вуют ли пути сохранения «исключительных» позиций в военной
области? Укажем лишь несколько наиболее важных моментов,
позволяющих в целом отрицательно ответить на поставленный
вопрос.
Действует ряд факторов, видимо, долговременного характе¬
ра, что ставит серьезные препятствия на пути удержания «аме¬
риканской исключительности» в военной сфере. Современный
климат международных отношений заметно теплеет, наблюда¬
ются сдвиги в сторону снижения уровня военного противостоя¬
ния между Западом и Востоком. Сохраняется и тенденция к
уменьшению роли военной силы в отношениях наиболее разви¬
тых государств. В совокупности эти факторы объективно проти¬
востоят стремлениям реконструировать «исключительность» за
счет военных приготовлений, наращивания количественных и
совершенствования качественных характеристик военной маши¬
ны США, во многом лишают эти попытки смысла.
Более того, достижение «исключительных» позиций США
сейчас становится проблематичным и в силу «подтягивания»
наиболее развитых стран (прежде всего в Западной Европе) к
уровню американцев в том, что касается военно-технических па¬
раметров вооруженных сил. Превосходство США охватывает
лишь отдельные сферы разработки военной техники. Разрыв
между уровнем оснащения армий Соединенный Штатов и евро¬
пейских стран неуклонно сокращается, что затрагивает, в ча¬
стности, и военно-космические разработки. Осуществление евро¬
пейских проектов «Ариан—Гермес» (расценивающийся некото¬
рыми комментаторами как своеобразный «противовес» амери¬
канской программе «Шаттл»), британский «ХОТОЛ», идеи со¬
здания космоплана «Зенгер» в ФРГ позволяют считать относи¬
тельную нивелировку военных потенциалов США и других вы¬
сокоразвитых стран той тенденцией, которая явно противопо¬
ложна стремлению США закрепиться на «особом месте». Сход¬
ные процессы идут и в области создания обычных вооружений,
бронетанковой техники, военных систем связи и информации
(европейские проекты «JET», «EUREKA», «ESPRIT»).
Весьма показательным в данном отношении является и то,
что по ряду важнейших параметров военного потенциала и дру¬
гие государства, прежде всего из числа «малых ядерных» и «по¬
роговых», приблизились к уровню США. Главное здесь — эти
государства обладают эффективными и точными носителями
ядерных зарядов. Если ранее такими носителями в основном
могли служить самолеты («Скайхок», «Фантом», «Мираж III»
и др.), то развернувшаяся в первой половине 80-х годов «раке-
томания» — закупка либо собственное производство ракет —
достаточно рельефно показала растущую готовность и спо¬
собность многих стран догонять американцев в военной сфере.
218

Бесспорно, сохраняется значительная дистанция между ними и
Соединенными Штатами как в количественном, так и в качест¬
венном аспекте военных потенциалов. Ясно, однако, что она
сокращается.
В числе внутриполитических «ограничителей» реконструкции
«исключительности» в военной сфере следует назвать два наи¬
более осязаемых.
Прежде всего поднятые на щит в начале 80-х годов пред¬
ставления о том, что США могут позволить себе скачок в воен¬
ном строительстве за счет изобилия материальных ресурсов, не
выдержали проверки действием. Уже к концу первого прези¬
дентства Рейгана выяснилось, что даже при бескризисном раз¬
витии экономики резкий рост военных расходов чреват обостре¬
нием бюджетных проблем. Значительная часть политической
элиты далеко не уверена в существовании неисчерпаемых ре¬
зервов— финансовых во всяком случае — для стремительного
наращивания производства вооружений. Б. Голдуотер (в 1988 г.
глава сенатского комитета по делам вооруженных сил), которо¬
го трудно заподозрить в симпатиях к разоружению или свер¬
тыванию военных приготовлений, выступил с критикой особо
дорогостоящей программы создания ракеты «МХ»: «Я заинтере¬
сован в том, чтобы мы имели лучшую оборону. Это, однако, не
значит — наилучшую оборону на основе неограниченных за¬
трат»38. Конгресс США, в первой половине 80-х годов «про¬
штамповавший» поддержку основных программ военной поли¬
тики администрации, довольно быстро — в связи с очевидным
напряжением бюджета — двинулся в сторону «замораживания»
военных ассигнований, а в 1986 и 1987 финансовых годах и уре¬
зал прямые военные расходы39. Администрация Буша провоз¬
гласила политику некоторого сокращения ассигнований на во¬
енные нужды — бюджетные соображения здесь играют роль, но
очевидно, что на курс администрации в большой степени воз¬
действовали позитивные сдвиги в международных отношениях.
Вторым немаловажным внутриполитическим моментом, от¬
личавшим 80-е годы от первого 20-летия после второй
мировой войны, можно считать утрату такой важной черты
«американского феномена», как относительно прочное единст¬
во мнений в истеблишменте и обществе по вопросам внешней и
военной политики. В центре консенсуса «холодной войны» кон¬
ца 40-х — конца 60-х годов стояла убежденность в «исключи¬
тельности» Америки и ее мессианском предназначении в борь¬
бе с «мировым коммунизмом», «защите демократии» и т. д., в
том числе и с применением военной силы. Начиная с «эры
Вьетнама» политическая жизнь Америки характеризуется столк¬
38 Armed Forces Journal. 1985. January. P. 12.
39 T p а в к и н a H. M. Конгресс и проблемы милитаризации в 80-е го-
ды//Проблемы американистики. 7. Милитаризм в США. М., 1989. С. 204—
207.
219

новением различных внешнеполитических концепций, которые
по-разному оценивают место и роль Соединенных Штатов в ми¬
ре, отличаются по взглядам на значение военной мощи во внеш¬
ней политике.
Сложный и противоречивый мир 90-х годов ставит эти во¬
просы для американцев все более остро. Конечно, США как
одна из наиболее развитых стран на планете имеет многое,
чтобы претендовать на лидирующее положение по ряду показа¬
телей. Очевидно и то, что жители «сияющего города на холме»
полны решимости отстаивать и укреплять свои позиции в си¬
стеме международных отношений. Однако попытки достичь
этих целей на пути наращивания военных приготовлений и ис¬
пользования силовых методов во внешней политике в современ¬
ных условиях, видимо, не имеют большой перспективы.

ГЛАВА 9
МЕТАМОРФОЗЫ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
АМЕРИКАНЦЕВ ОБ «ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»
И РОЛИ США В МИРЕ
С момента образования Соединенных Штатов и вплоть до
настоящего времени государственные и политические деятели
США неизменно утверждали, что Америка — это нечто боль¬
шее, чем просто государство. Американскому опыту, американ¬
ским ценностям и идеалам приписывалось всеобщее, глобаль¬
ное значение. Формирование, развитие и распространение пред¬
ставлений об «американской исключительности» происходило
не только на идеологическом уровне, но с самого начала охва¬
тывало и массовое сознание американской нации.
Прежде всего выделим те ключевые черты этих воззрений,
которые сформировались в предшествующие периоды амери¬
канской истории и могут рассматриваться как традиционные.
Одну из наиболее важных особенностей традиционных пред¬
ставлений об американской роли в мировом сообществе мож¬
но охарактеризовать как универсализм. Убеждение в надна¬
циональной значимости и применимости собственного социаль¬
но-экономического, политического и культурно-духовного опы¬
та присуще лишь немногим нациям. Американский социолог
Н. Глейзер и вовсе утверждает, что «Соединенные Штаты —
это единственная страна в мире, которая, говоря о собствен¬
ных национальных ценностях, не отделяет себя от других на¬
ций, рас и народов» L Ранние представления о роли Америки
в мире опирались на универсалистские по своему характеру
идеи Просвещения, классического гуманизма и протестантизма.
Известный американский историк Г. С. Коммаджер посвя¬
тил статью «Революция как идеал для всего мира» доказатель¬
ству того, что «отцы-основатели» американского государства
мыслили категориями «человека» и «человечества», а не наци¬
онального масштаба. Действительно, Дж. Адамс, например^
говорил, что Американская революция должна «распространять
Свободу и Просвещение везде во всем мире»; Т. Пейн провоз¬
глашал: «Мы, американцы, имеем в своей власти возможность
начать историю всего мира заново»; Т. Джефферсон писал
Дж. Пристли: «Мы ощущаем, что наши обязательства не огра¬
ничиваются рамками нашего общества. Нельзя не осознавать,
что то, что мы делаем, мы делаем для всего человечества» 1 2.
1 Glazer N. American Values and American Foreign Policy//Commen-
tary. 1976. July. P. 32.
2Commager H. Revolution as a Universal Ideal//Bicentenial Papers.
Philadelphia, 1976. P. 232—233.
221

В то же время наряду с универсализмом традиционного по¬
нимания мировой роли США выделяется и такая его особен¬
ность, как представление об исключительном характере аме¬
риканского национального развития, совершенно своеобразных
взаимоотношениях Америки с остальным миром и человечест¬
вом.
Соответственно с этим она сама и общество, создаваемое
на ее просторах, воспринимались не столько как «продолже¬
ние» цивилизации Старого Света, сколько как противостоящий
ему новый мир.
В определенном смысле истоком «американской исключи¬
тельности» стала «религиозная исключительность» выступав¬
ших во главе переселенцев сектантских общин, которые про¬
тивопоставляли себя ортодоксии (утверждение собственной
исключительности заложено в самой сущности выделения ре¬
лигиозной секты).
Позднее установка на «исключительность» стала приобре¬
тать сугубо светскую трактовку, восприниматься в духе пер-
вооткрытия идеальной «демократической модели», образцовых
путей социально-политического развития человеческого обще¬
ства.
В известном смысле можно считать, что в Новом Свете
идея «исключительности» давала внутреннее содержание на¬
рождавшемуся американскому патриотизму, а позже — и на¬
ционализму и по-своему компенсировала Америке отсутствие
исторического и культурного прошлого. Представление об «аме¬
риканской исключительности» служило в формировавшемся об¬
ществе своего рода связующим звеном, социально-культурным
«центром притяжения».
Нетрудно заметить, что в своем логическом развитии идеи
об универсальности и в то же время «исключительности» на¬
ционального опыта в рамках традиционных представлений об
-американской роли в мире должны были выступать в качестве
взаимоисключающих характеристик. Для формировавшегося
-американского сознания данная дилемма была совершенно
реальным внутренним противоречием, которое, впрочем, частич¬
но снималось в распространенной уже среди отцов-пилигри¬
мов идее американского эксперимента как первого (т. е. иск¬
лючительного) шага человечества к лучшему всеобщему (т. е.
универсальному) устройству общественной жизни, которому
вскоре последуют и все остальные страны и народы.
Необходимо подчеркнуть, что представления об универсаль¬
ности и исключительности американского эксперимента в зна¬
чительной мере явились продуктом социально-утопического
сознания. С открытием Америки и началом ее заселения харак¬
терное для утопического сознания стремление к «иному» нео¬
жиданно приобрело черты реального и доступного. «В опре¬
деленном смысле Америка сыграла свою роль уже самим фак-
222

том своего существования»3, — подчеркивает значение Амери¬
ки как источника поддержания утопических надежд историк
Э. Голдман. Вся предшествующая история социальных утопий
и утопических движений свидетельствует о том, что какая-либо
конкретизация, попытка реального воплощения утопического
«иного» приводили к разочарованию. На американской же
почве, несмотря на периодические неудачи и крушения конк¬
ретных утопических экспериментов, утопическая направлен¬
ность ролевых представлений, американского сознания в целом
неизменно сохранялась в качестве их органической черты4.
Нередко отмеченные мотивы в восприятии американской
мировой роли вели к своего рода патернализму в истолковании
взаимоотношений между Новым Светом и остальным миром.
Наставническое, «отеческое» отношение к другим народам про¬
истекало из убеждения, что Америка не только сама избрала
исключительную модель развития, но и вправе (и даже обяза¬
на «перед лицом истории») проследить за тем, как протекает
развитие других обществ. Очевидная прогрессивность буржуаз¬
но-демократической формы устройства по сравнению с распро¬
страненной в Старом Свете феодальной служила зримым ар¬
гументом, на который опирался «патерналистский» пафос «от¬
цов-основателей». Однако, используя оптимистическую уверен¬
ность молодого общества в своей исторической правоте, «от¬
цы-основатели» шли дальше и провозглашали необходимым
экспорт американских порядков «заблудшим народам».
Таким образом, в соответствии с этими, сохранившимися и
по сей день представлениями Америка рассматривала себя как
силу, прерывающую мерный ход мировой истории и направля¬
ющую его в новое для всего человечества русло, призванную
в качестве лидера вести за собой другие народы. Броско вы¬
разил в свое время патерналистские претензии один из «ду¬
ховных отцов» идеологии американизма сенатор А. Беверидж:
«Всевышний... одарил нас духом прогресса, чтобы мы могли
одолеть силы реакции во всем мире. Он сотворил нас сведу¬
щими в вопросах управления, чтобы мы могли управлять ди¬
кими и пришедшими в упадок народами... И из всей челове¬
ческой расы он выделил американский народ как нацию, из¬
бранную в конечном счете руководить духовным возрождением
мира. Такова божественная миссия Америки... Декларация
независимости не запрещает нам выполнить роль нашу в ду¬
ховном возрождении мира. Если бы она запрещала это, Дек¬
ларация была бы ошибочной»5.
Крупнейший американский либеральный историк А. Шле¬
зингер обозначил патерналистский вектор представлений об
3 Goldman Е. The Century of the American Dream//Saturday Review.
1975. N 6. P. 21.
4 Об этой особенности американского сознания см.: Баталов Э. Я-
Социальные утопии и утопическое сознание в США. М., 1982.
5 В art let R. The Record of American Diplomacy. N. Y., 1947. P. 386.
223.

американской мировой роли метким термином «сентименталь¬
ный империализм», поясняя, что имеется в виду «вера в то, что
мы (американцы. — Л. Н.) лучше, чем другие народы, знаем,
что для них хорошо». Эта вера, замечает он, превратила отно¬
шения Америки с миром «в политику навязывания наших соб¬
ственных предпочтительных интересов другим...»6.
И по сей день в официальной пропаганде и в ученых тру¬
дах четко прослеживается стремление подать Америку в ка¬
честве революционной силы, «первой новой нации» (по извест¬
ному выражению американского социолога С. Липсета), от¬
крывшей своим исключительным примером эру революцион¬
ных преобразований во всем мире. «Соединенные Штаты мо¬
гут с полным основанием претендовать на звание первой но¬
вой нации, — писал С. Липсет. — Это была первая крупная
колония, с успехом осуществившая революционный разрыв с
прошлым»7.
В традиционном комплексе представлений о роли Америки
нельзя не выделить мотивы, связанные с сознанием «амери¬
канского превосходства». Оно потенциально присутствовало
уже в религиозной риторике «избранности» американского на¬
рода, но окончательно закрепилось скорее в форме вывода,
оценки первых удачных, с точки зрения переселенцев, резуль¬
татов «американского эксперимента». Т. Пейн писал: «Я не
могу не удивляться хвалебным ссылкам на древние истории
и деяния, которые мне довелось видеть и слышать... Я не на¬
мерен уступать пальму первенства Соединенных Штатов ка¬
ким бы то ни было грекам или римлянам. Во времена опас¬
ности мы были равны самым храбрым, а в создании граждан¬
ских форм правления превзошли самых мудрых»8.
Собственно говоря, превосходство Америки над другими
странами и народами было заложено в самой идее «исключи¬
тельности», которая, как замечает известный американский со¬
циолог Д. Белл, утверждает не только то, что Америка «сама
имеет право определять свою судьбу, но и что американский
народ обладает особыми добродетелями, отличными от всего
известного Европе и даже всему человечеству»9. Еще в XVIII
и XIX вв. европейские путешественники, посещавшие Новый
Свет, с удивлением отмечали неприязнь американцев ко всему
неамериканскому, граничащую с пренебрежением и полным
неприятием «чужого». Американский историк Д. Бурстин
метко заметил: глядя в мир, американцы «смотрят в зеркало,
вместо того чтобы смотреть в окно» 10.
6 Schlesinger A. The Crisis of Confidence. N. Y., 1970. P. 104.
7 Lip set S. The First New Nation. N. Y., 1963. P. 15.
8 Пейн T. Избр. соч. M, 1969. C. 97—98.
9 В e 11 D. The End of American Exceptionalism//The Public Interest.
1975. Fall. P. 199.
10 Boorstin D. The Image Or What Happened to the American Dream.
Chicago, 1962. P. 117.
.224

О специфическом «комплексе превосходства», получившем
распространение в Америке и сказавшемся на представлениях
американцев о своей нации и ее положении в мире, историк
Г. С. Коммаджер писал следующее: «Всецело поглощенный
своей жизнью в Новом Свете и восторгающийся ее богатства¬
ми и даруемыми ею наградами, американец пестовал некри¬
тическую и не подлежащую сомнению уверенность, что это
лучший из миров. .. .Моральное превосходство его страны бы¬
ло для американца само собой разумеющимся. Предпосылка
превосходства сопровождалась чувством предначертания и
миссии» п.
Говоря о традиционных представлениях относительно аме¬
риканской роли в мире, нельзя не отметить еще одного внут¬
реннего противоречия, изначально содержавшегося в указанном
идейном комплексе, которое при его политической конкрети¬
зации давало различные — нередко полярные — варианты об¬
раза действий Америки на мировой арене. Речь идет о противо¬
речии между представлениями об Америке как пассивном об¬
разце для подражания, идеальной модели для всего мира, с
одной стороны, и мировом «миссионере», активно насаждаю¬
щем американские порядки и ценности, — с другой.
На протяжении американской истории идея «исключитель¬
ности» в одних случаях служила основанием для вывода о том,
что Америка и американцы являются «избранной» страной и
«избранным» народом, не нуждающимся в сколько-нибудь
тесных связях с остальной, погрязшей во грехах частью чело¬
вечества; в других — Америка воспринимала себя как приз¬
ванную активно вмешиваться в ход мировых событий, дабы
повсеместно утвердить открывшуюся пока что только ей выс¬
шую истину и высшие идеалы 11 12.
Соответственно этим идейным позициям уже на ранних эта¬
пах американской истории произошло формирование двух раз¬
личных ориентаций в традиционных представлениях о роли
Америки в мире, которые продолжают оказывать воздействие
на ведущиеся и ныне в США идейно-политические дискуссии.
Речь идет об изоляционистской и интервенционистской (или
«интернационалистской», как ее предпочитают называть сами
американцы) версиях понимания мировой роли Америки.
Наследие американского изоляционизма оказывается до¬
статочно сложным идейным образованием, которое включает
разнонаправленные тенденции и состоит из нескольких компо¬
нентов, по-разному акцентируемых на протяжении американ¬
11 Commager Н. The American Mind. N. Y., 1962. P. 22.
12 При этом нельзя не согласиться с теми советскими историками, ко¬
торые отмечали, что идея «американской миссии» включает в себя и гума¬
нистический, демократический элемент, объективно может способствовать
определенной демократизации строя в других странах, особенно отмеченных
существованием авторитарных режимов (Гаджиев К-С. США эволюция
буржуазного сознания. М., 1981. Гл. 2).
8 Зак. 351
225

ской истории. Изначально, в ранних представлениях о положе¬
нии Америки в мире, изоляционизм, т. е. ориентация на уст-
раненность страны от мировых дел и ее замкнутость, рассмат¬
ривался как необходимое условие внутреннего развития «по
американскому пути», как гарантия сохранения внутренней
самобытности, а следовательно, «исключительности» Америки.
Применительно к конкретным рецептам образа действий
Америки на мировой арене в изоляционизме можно выделить
по крайней мере две различные его версии. Первая — ради¬
кальная («континентальный изоляционизм») — настаивала на
отказе от каких бы то ни было внешнеполитических союзов и
таких действий Америки, которые могли бы вести к ее вовле¬
чению в международные дела и выходу за континентальные
рамки. Вторая — более конъюнктурного характера («прагма¬
тический изоляционизм») — была направлена главным обра¬
зом против постоянных внешнеполитических союзов и требова¬
ла «гибкости», «свободы рук» в международных отношениях и
обязательствах Америки.
Полярная по отношению к изоляционизму традиционная
версия американской мировой роли — интервенционизм, вы¬
растающий из синтеза религиозно-протестантского мессианст¬
ва с экспансионистскими устремлениями буржуазного государ¬
ства. При этом следует различать более широкий феномен «ин¬
тервенционизм» и собственно экспансионизм. Интервенционист¬
ский импульс и традиционное интервенционистское представ¬
ление об американской мировой роли не раз получали вопло¬
щение не только в установке на территориальную экспансию,
но и в иных формах вмешательства в дела и судьбы других
стран и народов — экономических, политико-дипломатических,
морально-идеологических и др. Представитель школы «полити¬
ческого идеализма» Д. Перкинс даже заявил, что все основные
американские внешнеполитические доктрины всегда были ис¬
полнены «разумного интервенционизма» 13.
Несмотря на внешнюю противоположность изоляциониз¬
ма и интервенционизма, их исходные посылки и конечные це¬
ли во многом идентичны. В них ни малейшему сомнению не
подвергается аксиома «американской исключительности», а в
качестве задачи выдвигается установление таких отношений с
внешним миром, которые обеспечивали бы наилучшие условия
для внутриамериканского развития, от успеха которого зави¬
сит якобы и общее благополучие остального человечества.
В обосновании экспансионизма большую роль сыграла кон¬
цепция «предначертаний судьбы» Америки (Manifest Destiny).
Она аккумулировала многие традиционные представления об
американской мировой роли, придав им шовинистическую ок¬
раску, явилась своеобразным поворотным пунктом в их разви¬
13 Perkins D. The Evolution of American Foreign Policy. N. Y., 1948.
P. 31.
226

тии. Характерные для ранних этапов размышления о роли аме¬
риканского общества в мировой истории, в строительстве но¬
вой цивилизации все в большей мере стали вытесняться обра¬
щением к вопросам места страны на международной арене, ее
образа действий в конкретно-политическом, а не в социально¬
философском смысле.
Апогеем глобалистских и гегемонистских притязаний США.
стал период «холодной войны». Если традиционные представ¬
ления о роли США в мире можно считать первым важнейшим
источником современных, характерных для американского мас¬
сового сознания 80-х годов представлений о роли страны, то
вторым, несомненно, служит так называемый внешнеполити¬
ческий консенсус времен «холодной войны».
В массовом сознании посредством значительных пропаган¬
дистских усилий и создания идейно-психологической атмосфе¬
ры «внутренне мобилизованного общества» в годы «холодной
войны» правящим кругам удалось добиться значительной од¬
нородности и стереотипизации представлений о существующей
и желательной роли Америки в мире, поддержки глобалист¬
ских формул относительно «американской миссии». В результа¬
те на достаточно длительный период на антикоммунистической
и антисоветской основе было достигнуто согласие (консенсус)
среди различных политических сил, и консервативных, и ли¬
беральных, а также групп рядовых американцев по вопросу о
понимании американской роли в мире. Авторы исследования
«Американское общественное мнение и политика» отмечают:
«В годы второй мировой войны и непосредственно после ее
окончания взгляды американской общественности на роль их
страны в современном мире претерпели серьезные изменения...
В соответствии с традициями и идеологией «холодной войны»
активное участие США в международных делах мыслилось и
поддерживалось значительной частью американского общест¬
венного мнения как активное противодействие растущему влия¬
нию... Советского Союза... как активная борьба с националь¬
но-освободительным движением» 14.
Становление подобного консенсуса означало существенный
перелом в общественных настроениях. Ведь еще в период пер¬
вой мировой войны, когда правительственные круги отказались
на словах и на деле от изоляционистских позиций, большинст¬
во американцев поначалу не разделяли уверенности, что имен¬
но активное внешне- и военно-политическое вмешательство в
мировые дела является наилучшим средством претворения в
жизнь «американской миссии». Так, в 1937 г. 70% американ¬
цев, как показывают опросы, полагали, что участие США в
первой мировой войне было ошибкой15, 94% требовали «сде¬
14 Американское общественное мнение и политика. М., 1978. С. 230—
231.
15 F г е е L., Cantril Н. The Political Beliefs of Americans. N. Y.
1968. P. 62.
8*	227

лать все возможное, чтобы Соединенные Штаты остались в сто¬
роне от иностранных войн». В начале второй мировой войны,
в 1939 г., только 60% американцев были за оказание помощи
Англии и Франции, но «без риска вовлечения Соединенных
Штатов в войну». Вступление США в войну против Германии
в период с 1939 до 1941 г. поддерживало явное меньшинство
американцев (20—32%). И лишь после нападения Японии на
США картина изменилась. Втягивание в войну, всплеск пат¬
риотической пропаганды, военный экономический бум, а затем
переход к идеологическому нагнетанию обстановки «холодной
войны» привели к тому, что между 1942 и 1956 гг. число вы¬
ступавших за активное участие США в международных делах
и утверждение американских интересов за рубежом оставалось
почти без отклонений на уровне около 70% 16.
Что же касается направленности международной активно¬
сти США, то, согласно данным Института международных со¬
циальных исследований за конец 50-х — начало 60-х годов,
список наиболее важных с точки зрения американской общест¬
венности национальных целей открывался такими формулами,
как «... единоборство с мировым коммунизмом; наращивание
и сохранение военной силы; .. .утверждение уважения к Сое¬
диненным Штатам в других странах» 17.
Независимо от того, какими мотивами руководствовались
различные группы американцев, присоединяясь к такого рода
суждениям, сам факт существования относительно прочного
консенсуса в общественном мнении в поддержку глобалист¬
ской роли США, опирающейся отнюдь не только на силу со¬
циального примера, но и на военную, экономическую мощь, по¬
литическое и идеологическое давление, оказал серьезное влия¬
ние на реальный образ действий Америки в годы «холодной
войны» и на эволюцию ролевых представлений.
Однако надежды на установление «Американского века»
были серьезно подорваны объективным развитием событий: к
концу 60-х — началу 70-х годов и внутри американского об¬
щества, и на мировой арене сформировался комплекс факто¬
ров, препятствовавших осуществлению Соединенными Штата¬
ми роли «мирового жандарма» и лишивших этот курс поддер¬
жки многих американцев.
«В течение четверти века после войны Соединенным Шта¬
там очень везло. Свою мощь они строили на подавляющем
военном превосходстве и неуклонно развивающейся экономике.
Теперь оба эти особые преимущества почти одновременно пе¬
рестали существовать, что и можно было предвидеть» 18, — пи¬
16Caspary W. The Mood Theory. A Study of Public Opinion and
Foreign Policy//American Political Science Review. 1970. June. P. 536—537.
17 State of the Nation/Ed. by W. Watts and L. Free. N. Y., 1973. P. 35—
36.
18 New York Times. 1972. 15 December. P. A18.
228

сал влиятельный политический обозреватель газеты «New
York Times» Э. Сульцбергер в начале 70-х годов.
В 1975 г. сенатор Эд. Кеннеди отмечал: «Мы ощущаем си¬
лу новых ветров перемен в мире, и это потому, что холодная
война пришла к своему концу, и потому, что в мировой систе¬
ме произошли основополагающие изменения» 19.
Наконец, подводя итоги 70-х годов в статье «Десять лет,
которые потрясли Америку», журнал «Newsweek» так охарак¬
теризовал кардинальные перемены в положении и влиянии
США в мире: «70-е годы стали временем ослабления, означав¬
шего конец нашего несомненного доминирования в мире как
нации. Америка впервые проиграла войну, перенесла бесчестье
и отставку президента, беспомощно взирала на то, как инфля¬
ция размывает доллар, а нефтяной картель требует от нас вы¬
купа. И Соединенным Штатам открылись пределы их собствен¬
ного могущества...»20.
Важнейшим катализатором разочарования в идее «амери¬
канской исключительности» были социально-психологические
последствия трагической вьетнамской войны. Как отмечал вид¬
ный организатор опросов общественного мнения Д. Янкелович,
«обжегшись на Вьетнаме, страна не желала больше ни переде¬
лывать мир по своему образу и подобию, ни действовать в ка¬
честве ведущего мирового жандарма»21.
В результате психологически американцы в своем боль¬
шинстве оказались готовы к некоторому пересмотру своего от¬
ношения к собственной стране и обществу, к временному при¬
мирению с более скромной ролью и влиянием США в мире.
Как свидетельствуют исследования общественного мнения,
в этот период в стране получили определенное распространение
неоизоляционистские настроения. Они проявились прежде все¬
го в общем падении интереса и внимания американцев к це¬
лям и действиям США на мировой арене. В середине 60-х го¬
дов большинство американцев называло в качестве основных
такие волновавшие их проблемы: предохранение страны от вой¬
ны; единоборство с мировым коммунизмом; сохранение силь¬
ной военной мощи; контроль над ядерным оружием; утвержде¬
ние уважения к Соединенным Штатам в других странах ми¬
ра 22. Но уже в начале 70-х годов первоочередное внимание к
международной роли Америки ими рассматривалось как «не¬
позволительная роскошь». На всем протяжении 70-х годов чис¬
ло американцев, считавших вопросы образа действий США в
мире первостепенными, не превышало 10—15%, и лишь
на рубеже 80-х годов в условиях американо-иранского кризи¬
са и резкого возрастания напряженности в советско-американ¬
19 Time. 1975. 26 April. Р. 18.
20 Newsweek. 1979. 19 November. Р. 24.
21Yankelovich D. Cautious Internationalism: A Changing Mood
Toward US Foreign Policy//Public Opinion. 1978. March/April. P. 12.
22 State of the Nation. P. 35—36.
229

ских отношениях ситуация изменилась, и более 40% амери¬
канцев вновь назвали международные проблемы наиболее важ¬
ными для судьбы Америки как нации23.
В конце 60-х — начале 70-х годов неудовлетворенность
американцев некоторыми аспектами глобалистского образа
действий США выразилась в недвусмысленно негативном отно¬
шении (впервые за послевоенный период!) к высокому уров¬
ню военных расходов и широким масштабам зарубежного воен¬
ного присутствия США. В 1969 г. 52% опрошенных американ¬
цев заявили, что военные расходы администрации неоправдан¬
но высоки, и лишь 9% выступали за их увеличение. Опросы
1971—1974 гг. демонстрируют примерно такое же соотношение
мнений24. Как писал в статье «Достаточно ли сильна Амери¬
ка?» журнал «Newsweek» на основе проводившихся редакцией
в 70-х годах опросов, «беспокойство относительно возможности
войны и упадка влияния Соединенных Штатов способствова¬
ло созданию характерного неинтервенционистского настроения,
при котором американцы гораздо менее склонны поддержи¬
вать наращивание американских вооруженных сил и вооружен¬
ные акции за рубежом»25.
Обеспокоенные тем, что реализация «американской миссии»
требовала значительных ресурсов, американцы поставили под
вопрос разные виды помощи другим странам. Большинство
(56%) высказалось за сокращение экономической помощи и
только 10% — за ее увеличение. Еще более единодушным —
свыше 70% — было мнение в пользу уменьшения военной по¬
мощи. По данным опросов, общественность ставила ее на пер¬
вое место среди правительственных программ, подлежащих со¬
кращению.
Важнейшей переменой в представлениях американцев о ро¬
ли их общества и страны в мире стало все более ясное осоз¬
нание взаимозависимости США и других государств, призна¬
ние, что Америка сама при всех ее ресурсах и «исключитель¬
ности» не решит глобальных проблем. К 1974 г. 82% рядовых
американцев и 95% «лидеров» были согласны с утверждением,
что проблемы продовольствия, энергетических ресурсов, ин¬
фляции настолько серьезны, что ни одна страна не может ре¬
шить их в одиночку, а поэтому международное сотрудничество
является единственным средством, с помощью которого можно
добиться прогресса на этом пути.
Названные особенности общественных настроений, может
«быть, не столь существенные по отдельности, вместе обозначи¬
ли заметную перемену в американском массовом сознании в
отношении «американской исключительности» и роли США в
мире, явные признаки кризиса прежних форм этой идеологии
и психологии.
23 Gallup Opinion Index. 1980. N 177.
24 Ibidem.
25 Newsweek. 1980. 27 October. P. 12.
230

Если Б. Адамс в 1902 г. писал в книге «Новая империя»,
■что может констатировать начало американского доминирова¬
ния в качестве центра будущей империи, то Д. Белл, Дж. Кен¬
нан и многие другие американские теоретики, политики, пуб¬
лицисты как либерального, так и консервативного толка объя¬
вили в первой половине 70-х годов, что век американской им¬
перии миновал, наступил «конец американской исключитель¬
ности» и нация утратила веру в то, что имеет какое-либо осо¬
бое предназначение в истории.
«Я американец и, подобно всем нам и особенно всем, ро¬
дившимся и воспитанным до второй мировой войны, вырос с
твердой верой в американскую цивилизацию и убеждением в
том, что американский эксперимент представлял собой пози¬
тивный фактор в истории человечества... Теперь я вижу, что
все эти убеждения разлетаются на куски. Я не думаю, что аме¬
риканская цивилизация последних 40—50 лет достигла успеха.
Я не думаю, что наша политическая система соответствует
потребностям эпохи, в которую мы вступаем. Я полагаю, что
стране суждено страдать от неудач, которые не могут не быть
трагическими и громадными по своим масштабам»26, — гово¬
рил в 1976 г. в интервью журналу «Encounter» известный дип¬
ломат, бывший посол США в СССР и историк Дж. Кеннан.
Подобные настроения широко распространились в США в
первой половине и середине 70-х годов, сохранив определенное
влияние и на протяжении последующего десятилетия.
В США зазвучали голоса, призывавшие признать, что Аме¬
рика оказалась страной, не огражденной от кризисов и неудач,
ограниченной, как и все другие общества, в своих возможно¬
стях. Теперь Америке — для ее же собственного блага — по¬
ра заявить, что она обычное общество, подобное многим дру¬
гим, втянутое в систему мировых взаимосвязей и зависимостей.
И она гораздо эффективнее сможет решить свои собственные
проблемы, если отбросит неоправданно завышенные притяза¬
ния и попытки вести себя так, будто «американской модели»
неведомы проблемы,, кризисы и неудачи.
Тема «упадка» Америки, неудовлетворительного функциони¬
рования «американской модели» в качестве одной из ключевых
питала массовое сознание США в 70-х — начале 80-х годов.
Большинством участников дискуссий о роли Америки эта си¬
туация воспринималась весьма болезненно и рассматривалась
как серьезнейшая проблема, а точнее, клубок проблем.
«Впервые в истории могущество и влияние Соединенных
Штатов среди других наций в мире более не растут. Фактиче¬
ски Соединенные Штаты находятся сегодня в глубоком упад¬
ке. .. Почти во всех отношениях страна вступает в 80-е годы
как раненый, деморализованный колосс, поминутно спотыкаю¬
26 Urban G. Conversation with George Kennan. From Containment
io... Self-Containment//Encounter. 1976. September. P. 60.
231

щийся в своих шагах на международной арене»27, — печально
констатировала на пороге десятилетия большая группа амери¬
канских специалистов в области экономических и политиче¬
ских наук в получившей широкую известность фундаменталь¬
ной работе «Упадок могущества Соединенных Штатов».
«Отныне мы, американцы, одержимы двойственным пред¬
ставлением о самих себе — как о могущественной и одновре¬
менно неполноценной нации. И это больше, чем представление.
Это правда. В целом мы еще могущественнее, чем когда-либо
были иные нации, однако с течением времени мы все в боль¬
шей мере становимся рядовой страной, похожей на дру¬
гие»28 — повторял на свой лад вывод бостонских исследова¬
телей Дж. Чейз, автор книги «Состоятельность. Цена выжива¬
ния», анализирующий признаки «упадка Америки» в 70—80-х
годах.
Скептицизм по поводу какой-то особой роли Соединенных
Штатов в современном мире, а тем более руководящей миссии
в отношении других стран в традиционных стереотипах «исклю¬
чительности» и «превосходства» Америки получил в 70-х годах
распространение не только среди либеральных исследователей
или политических деятелей, но и на уровне общественных наст¬
роений, в массовом сознании рядовых американцев.
Сенатор Д. Мойнихен в посвященном 200-летию США номе¬
ре журнала «Public Interest» отмечал: «Никакой другой фраг¬
мент американской гражданской культуры не претерпел боль¬
шего упадка в последние десятилетия, чем символы любви к
своей стране и гордости своей нацией». Социолог Д. Белл со
страниц того же журнала вопрошал: «Верит ли сегодня боль¬
шинство американцев в «американизм»? Соотносят ли люди
свое отношение к достижениям Америки и царящему в ней ра¬
венству с гордостью своей нацией или с патриотизмом?» Он
считал, что это, по крайней мере, «открытый вопрос»29.
57% рядовых американцев и 47% политических руководи¬
телей считали в 1978 г., что уважение к США в мире за пред¬
шествующие 10 лет значительно упало. В США вызвали боль¬
шой резонанс книги «Разбитый образ. Иностранцы критикуют
Америку», «Что другие сообщают о нас: Америка в зеркале
зарубежной прессы» и результаты исследований общественно¬
го мнения в различных странах мира в отношении Америки.
Они свидетельствовали о том, что «имидж» США в глазах ка¬
питалистических и развивающихся стран с конца 60-х й до
конца 70-х годов серьезно ухудшился, что в свою очередь пов¬
лекло снижение американской национальной самооценки.
Массовые настроения, когда они становятся широко распро¬
страненными, всегда могут быть проверены по соответствую¬
27 Nussbaum В., Mervosh Е. and others. The Decline of US Power.
Boston, 1980. P. 1.
28 Chase J. Solvency. The Price of Survival. N. Y., 1981. P. 41.
29 Public Interest. 1975. Fall. P. 143, 197.
232

щим процессам в художественной литературе. Пересмотр клю¬
чевой связующей идеи американского самосознания — идеи
«исключительности» и «превосходства» американского пути
развития — не мог не найти в ней отражения. Характерным
примером в этом отношении явился выход в 1974 г. ставшего
бестселлером романа Г. Видала «Бэрр». В форме рассказа о
судьбе и соратниках вице-президента Бэрра Г. Видалом была
осуществлена ревизия обеленных и мифологизированных за
два века образов «отцов-основателей» американского государ¬
ства и их идей о новом пути социального развития. В книге^
(быть может, даже, как всегда бывает в полемике, с некото¬
рыми передержками) развенчиваются универсалистские пре¬
тензии творцов американского общества, стереотипы «исключи¬
тельности», которыми традиционно гордилась ранняя амери¬
канская история и наполняется современная политическая ри¬
торика.
Развенчание и критика «американской исключительности»
вместе с тем встречают с середины 70-х годов и до настояще¬
го времени и серьезную оппозицию, породили апологетическую
«критику критики». Ее ярким примером является полемичес¬
кая книга консервативного американского политолога Б. Уот-
тенберга «Подлинная Америка», широко распространявшаяся
информационными правительственными ведомствами в пропа¬
гандистских целях в канун 200-летия США. Б. Уоттенберг кон¬
статировал, что в сознании нации и представлениях других на¬
родов получил чрезвычайно широкое распространение «ком¬
плекс упадка и вины Америки». Автор собрал огромное коли¬
чество свидетельств морального разочарования и недовольст¬
ва американцев устройством собственного общества и его дей¬
ствиями в мире. Резюмируя их, он писал: все больше людей
приходит к мнению, «что Америка является империалистичес¬
кой, аморальной, поддерживающей геноцид сверхдержавой, на¬
целенной на подавление свободы во всем мире», а также, что
«... роль, которую Америка играет в мире, несомненно стала
источником сложностей для нее в последние годы и способст¬
вовала углублению ощущения упадка и вины Америки»30.
Задавшись целью доказать несостоятельность подобных воз¬
зрений, Уоттенберг на большом материале опросов обществен¬
ного мнения пытается продемонстрировать, что «упаднические
настроения» не имеют под собой никаких реальных оснований,
не отражают истинного положения Америки, они следствие ис¬
ключительно психологических процессов. Конечно, признает
он, события последних лет способствовали распространению
подобных настроений, но не являются их основой. Все дело в
том, что многие реальности неверно истолковываются, увязы¬
ваются в сознании американцев с искусственно внедренным
тезисом об упадке и отступлении Америки. Если все действи¬
30 Wattenberg В. The Real America. N. Y., 1974. P. 203.
233

тельно так плохо, то почему, вопрошает Уоттенберг, сходные
настроения «разочарования и упадка распространяются и в
странах Западной Европы — странах, не принимавших учас¬
тия во вьетнамской войне?.. Почему японская молодежь ста¬
новится все более отчужденной и утратившей цели?»31
Чрезвычайно важно также, по мнению Уоттенберга, что
ощущение упадка, кризисности связывается американцами с
положением страны, общества в целом, в то время как свой
личный статус и ход своих дел большинство американцев в
первой половине 70-х годов оценивали как нормальные.
Эти и другие особенности общественных настроений свиде¬
тельствуют, как считают Уоттенберг и цругие консервативные
идеологи, что самобичевание и критика «американской моде¬
ли» не представляют собой осознанной идейной позиции боль¬
шинства американцев, а подхватываются ими как ходячий сте¬
реотип, феномен моды, которой общественное сознание тоже
подвержено. Такую моду на критику создали журналисты и
публицисты либерального толка, «разгребатели грязи».
В целом тезис консерваторов о поверхностном и «случай¬
ном» характере представлений, развенчивающих Америку как
исключительную в своей непорочности страну, имеющую осо¬
бое глобальное предназначение «наставлять» другие народы,
явно спекулятивен. Он не в силах объяснить происхождения
подобных настроений, а утверждает лишь, что ими манипули¬
руют, стремясь расширить их распространение.
Что ж, определенная доля истины в этом есть, хотя ее не
следует преувеличивать. В условиях, когда одни группировки
правящих кругов США выступали против продолжения вьет¬
намской авантюры, а другие добивались отставки «имперского
президента» Р. Никсона, и те и другие в определенной мере
подогревали и использовали в своих целях настроения непри¬
язни к прежнему образу действий Америки.
Вместе с тем многие американцы, реалистически оценивав¬
шие положение общества, в котором они жили, понимали, что
у США отсутствовали возможности не только неограниченного
или хотя бы прежнего влияния на мировые дела, но и сохра¬
нения отнюдь не рядового места в существующем военно-стра¬
тегическом балансе, мировой экономике, научном и технологи¬
ческом развитии и других областях. Широко распространи¬
лось мнение, что Америка утратила надежды на свою исклю¬
чительность в мире, но она не должна отказываться от актив¬
ной роли. Только вот какой она должна быть?
Приспособление американцев к новой международной ре¬
альности 70—80-х годов, изменившейся расстановке сил в ми¬
ре, к затруднениям и противоречиям в развитии американского
общества происходило чрезвычайно болезненно и противоречи¬
во. Признание относительного ослабления позиций США в эко-
31 Ibidem.
234

комической, политической и других областях отнюдь не отме¬
нило и не вытеснило представления об исключительной силе
и жизненности самой американской системы, ее способности к
адаптации и быстрому развитию, что и ныне обеспечивает ей
постоянное превосходство над другими обществами и ведущую
роль на мировой арене.
В борьбе идей большое влияние обрело новое, нетрадици¬
онное обоснование особой роли Соединенных Штатов в совре¬
менном мире. Признавалось ослабление США в экономиче¬
ской, военной, политической, дипломатической и других обла¬
стях. Однако в качестве реакции на это предлагалось не при¬
мирение, а активный поиск новых проявлений американского
могущества и влияния, новых проблем, в решении которых
Соединенные Штаты могли бы сыграть ведущую роль и тем
самым утвердить свою «исключительность» и обрести лидерст¬
во в мировом сообществе.
Предлагалось решение особенно остро вставших перед че¬
ловечеством с 60-х годов XX в. таких глобальных проблем, как
ускоренное научно-техническое развитие в рамках современ¬
ной научно-технической революции и внедрение передовой тех¬
нологии, помощь в индустриальном, социальном, культурном
прогрессе развивающимся странам, население которых состав¬
ляет большинство жителей планеты.
Рассматривались перспективы становления под руководст¬
вом Соединенных Штатов «постиндустриального», «технотрон¬
ного» общества, различных форм «нового мирового порядка»,
распространения идеалов и механизмов либеральной демокра¬
тии и защиты прав человека в масштабах всего мира. Стави¬
лась задача (особенно явно — на рубеже 70—80-х годов) воз¬
родить утраченную веру самих американцев и других народов
в то, что опыт Америки имеет наднациональное значение, об¬
новить традиционные принципы универсализма и исключи¬
тельности.
Исследования общественного мнения в этот период показа¬
ли, что, несмотря на распространение идеи взаимозависимости
США и мира, большинство американцев все-таки поддержива¬
ли тезис «Мир зависит от Америки больше, чем Америка от
него», в частности, в области современных промышленно-тех¬
нических знаний и технологий («ноу-хау») (77%), капитало¬
вложений (76%), рынков готовой продукции (73%), высоко¬
техничного, прежде всего электронного и автоматического, обо¬
рудования (72%), современной промышленной продукции
(67%) 32.
Представления о том, что если США и есть «чему научить
мир», то прежде всего в области технологии, менеджмента, те¬
лекоммуникаций, нашли свою поддержку и обоснование в рам¬
32 Петровская М. М. США: политика сквозь призму опросов. М.,
1982. С. 16—36.
235

ках теорий «постиндустриального общества»,, завоевавших
большую популярность в США в первой половине 70-х годов.
Авторами большинства их были американские исследователи,
и в качестве объекта своего внимания, «действующей модели»
обнаруженного ими типа общества почти все они указывали
на современные Соединенные Штаты. Американское общество
представлялось в работах Д. Белла, Э. Тоффлера и других
«постиндустриалистов» как первое общество, вступившее в хо¬
де своего развития в новую эру, к которой со временем подой¬
дут и другие страны. Характерными чертами этого нового эта¬
па социальной эволюции объявлялись высокий уровень техно¬
логического развития и потребления, переход реальной власти
в обществе к «технократическим» слоям, «деидеологизация»,
«рациональное» увязывание интересов различных социальных
групп.
Поскольку, по мнению большинства теоретиков «постинду¬
стриализма», другие страны пока еще не воплощают все эти
черты в своем развитии, а многие (прежде всего страны
третьего мира), возможно, так никогда и не станут «постин¬
дустриальными обществами», постольку речь идет об утверж¬
дении особой формы «исключительности» США в современном
мире, о новом ее обосновании. В то же время предполагалось,
что коль скоро внутренняя логика развития индустриальных
обществ поведет их по пути, уже проделанному Соединенными
Штатами, за последними закрепляется роль модели, «выста¬
вочного образа» нового типа общества, а также наставника и
помощника других стран в его создании.
Новые обоснования «американской исключительности» ро¬
дились из столкновения, с одной стороны, объективного ослаб¬
ления прежнего могущества и влияния США в мире и, с дру¬
гой — их субъективного стремления к активной роли, высоко¬
му престижу и лидерству в ряду других обществ. Дело в том,
что со второй половины 70-х годов на идейно-психологическую
атмосферу в США уже перестали действовать факторы, кото¬
рые ранее способствовали смирению многих американцев с
«отступлением» или «ослаблением» Америки. Как только
Вьетнам, всплеск движений социального протеста, «уотергей¬
тский кризис», тяжелейший экономический спад 1974—1975 гг.
остались позади, в сознании американской нации начало быст¬
ро возрождаться желание видеть в своей стране сильное, ува¬
жаемое другими народами, лидирующее и в новых, изменив¬
шихся условиях государство.
Согласно исследованиям общественного мнения, к 1976 г.
после значительного падения вновь (до 80%) поднялось число
американцев, которые считали, что за американским общест¬
вом закреплена особая миссия, которую оно призвано выпол¬
нять. Все более единодушное предпочтение снова оказывалось
активной, ориентированной на лидерство в мировых делах ро¬
ли США. Количество американцев, признававших себя сторон¬
236

никами изоляционизма как основной формулы американской
роли в мире (поднималось с 9% в 1968 г. до 21% в 1974 г.),
упало до 13% к 1980 г. В то же время число сторонников ак¬
тивной международной роли США (падало с 59% в 1968 г. до
41% в 1974 г.) возросло до 61% к 1980 г.33, согласно другим
источникам — с 33% в 1974 г. до 47% в 1980 г.34
Вместе с тем возрождение у США стремления к активной
и даже лидирующей роли сочеталось с болезненным осознани¬
ем того, что условия в мире необратимо изменились, «образ»
Америки во многом потерял свою былую привлекательность.
Показательно, что среди нескольких параметров оценки ее
действий, динамику которых на протяжении полутора десяти¬
летий проследили У. Уоттс и Л. Фри, такой, как «утверждение
уважения к США в других странах», превратился из наименее
значимого для рядовых американцев в середине 60-х годов
(когда они были уверены в существовании такого уважения),
во второй по значимости к 1976 г., став, с точки зрения опро¬
шенных американцев, важнее «сдерживания коммунизма»35.
С одной стороны, после окончания вьетнамской войны по
мере адаптации к новым условиям существования Америки в
мире среди американцев возрождалось желание видеть свою
нацию сильной и властной. Оно подкреплялось стремлением к
«моральному очищению» и самоутверждению после мораль¬
ного «самобичевания» предшествующих лет. Известный иссле¬
дователь общественных настроений Д. Янкелович выразил суть
этого следующими словами: «Американцы могут признать се¬
бя честным народом, который временно попал в неприятную
ситуацию, но они не могут примириться с представлением о се¬
бе как об аморальной нации, движимой злой волей»36.
С другой стороны, прежний «образ» Америки, прежняя мо¬
дель американского лидерства при опоре на военную силу про¬
должали почти до конца 70-х годов рассматриваться как не¬
популярные, да и нереальные. В результате во второй полови¬
не 70-х годов значительная часть как общественности, так и
политико-академических кругов выступала в поддержку актив¬
ной роли США в мировой системе, но в других формах. В об¬
зоре исследований общественного мнения Чикагским советом
по международным отношениям, например, подчеркивалось:
«В настоящее время скептицизм относительно участия в заоке¬
анских авантюрах остается, но налицо поддержка твердому
участию Соединенных Штатов в мировых делах при условии,
что эта вовлеченность не будет преимущественно военной»37.
33 Public Opinion. 1981. June/July. Р. 3.
34 Public Opinion. 1980. December/January. P. 10.
35 State of the Nation. Ш/Ed. by W. Watts and L. Free. N. Y., 1978.
P. 125.
36Yankelovich D. Assertive America//Foreign Affairs. 1981. N 3
P. 709.
37 American Public Opinion and US Foreign Policy/Ed. by J. Rielly. Chi¬
cago, 1978. P. 21.
237

К началу 80-х годов такое стремление к новому самоутвер¬
ждению Америки окончательно сформировалось. В правящих
кругах США нашлись силы, которые объявили, что знают, как.
отреставрировать давшую «трещины» «американскую модель»,,
и считают, что для этого настал подходящий момент. Так пре¬
поднес себя блок консервативных политических деятелей и:
идеологов, завоевавший серьезное влияние в США на рубеже
80-х годов и выдвинувший Рональда Рейгана президентом Сое¬
диненных Штатов.
«Я хочу восстановить роль США как лидера свободного ми¬
ра», — заявил Р. Рейган, став президентом США. Он и его
окружение выразили желание влить новые силы в американ¬
скую систему, повысить ее «конкурентоспособность» и привле¬
кательность, вернуть ей место «естественного лидера» капита¬
листического мира и былую «исключительность». Политолог
М. Харрисон в журнале «Foreign Policy» пояснил: «Политики,,
вырабатывавшие стратегию действий администрации Рейгана,
признавали относительное ослабление могущества Соединенных
Штатов и задавались целью обратить его вспять... Они вновь
сделали акцент на особом глобальном характере американских
интересов и решающей роли США в международном экономи¬
ческом порядке как основах американского превосходства»38.
Широко распространившиеся воззрения, что «Америке не¬
чему научить мир», Р. Рейган назвал «пораженческими» и
призвал, «не смущаясь», экспортировать и утверждать повсю¬
ду идеи американизма, предприняв «моральное перевооруже¬
ние». При этом идеологические и моралистские средства игра¬
ют, с точки зрения американских консерваторов, подчиненную
роль. «Сила является единственным инструментом, с помощью
которого страна может влиять на мировые процессы таким об¬
разом, чтобы это влияние соответствовало как ее моральным,
принципам, так и ее интересам»39, — пояснил их «мозговой
трест».
Уже на протяжении первой половины 80-х годов консерва¬
тивной республиканской администрации удалось в значитель¬
ной мере изменить тенденции общественных настроений в во¬
просах восприятия роли и места Америки в мире. Это произо¬
шло за счет как некоторого объективного усиления американ¬
ской экономической, военной, технологической мощи, выразив¬
шейся в разворачивании ряда новых широкомасштабных воен¬
ных программ (создание ракет «МХ», размещение американс¬
ких ракет среднего радиуса действия в Европе и др.), в выхо¬
де Америки из циклического экономического кризиса, так и
«показательных» демонстраций американской мощи и полити¬
ческой «воли» утверждать свою особую роль мировой держа¬
38 Harrison М. Reagan’s World//Foreign Policy. 1981. Summer. P. 9;
39 The Future Under President Reagan/Ed. by W. Nalis. Westport, 1981..
P. 28—29.
238

вы (Гренадская операция, позже «назидательная» бомбарди¬
ровка Ливии).
По мнению многих аналитиков, комментировавших прези¬
дентские выборы 1984 г., Р. Рейган вступил во второй срок
своего президентства, в целом реализовав (с точки зрения:
«среднего американца») тот мандат на «восстановление особой
роли Америки», который он получил на пороге 80-х годов.
В психологическом восприятии большинства американцев, кон¬
статировали исследователи общественного мнения, проблема
«упадка Америки» утратила свою остроту. Многие начали вы¬
сказывать убеждение, что Соединенные Штаты на протяжении
первой половины 80-х годов «нарастили мускулы», ослабев¬
шие, было, в 70-х.
Особую символическую роль в возрождении «уверенности
в своих силах» сыграла для многих американцев «победа» на
Гренаде — захватническая операция, осуществленная по ука¬
занию администрации Рейгана без предварительного уведомле¬
ния и санкции со стороны американского конгресса. Исследова¬
ния общественного мнения показывают, что для американцев
сам факт применения военной силы за рубежом для утверж¬
дения американского влияния, престижа, интересов является
вполне приемлемым средством ведения политики, хотя они не¬
безразличны к тому, в каких целях и насколько успешно армия
применяется. В большинстве случаев поддержкой пользуется
твердое, целенаправленное проявление национальной «реши¬
мости», обеспечивающее быстрый результат с наименьшими
потерями. На практике это оборачивается тем, что в 80-х i-
дах большинство американцев одобряли то, как США исполь
зовали военную силу в мире после второй мировой войны, за
исключением войны во Вьетнаме. По опросам 80-х годов, боль¬
шинство американцев позитивно оценивали: участие в войне в
Корее (60%); морскую блокаду Кубы во времена ракетного
кризиса 1962 г. (76%); вторжение на Гренаду (56%); участие
в операциях в Ливане (55%); бомбардировку Ливии в 1986 г.
(65%). Кроме того, значительное большинство американцев.
(71%) считали, что США должны защищать с использованием
военных средств Панамский канал, 67% поддерживало отправ¬
ку кораблей в зону Персидского залива для утверждения «аме¬
риканского контроля» над событиями в мире40. Такое состоя¬
ние массовых настроений демонстрировало достаточно твер¬
дую поддержку идеи о том, что Америка имеет исключитель¬
ные права контролировать общий ход мировых событий, «от¬
ветственна» за дела не только у себя дома, но и в отдаленных
регионах.
Отсутствие крупных политических поражений и небольшие
«символические» победы, массированное военное наращивание
«мускулов» в совокупности с циклическим улучшением эконо¬
40 Петровская М. М. В ответ на вызов века. М., 1988. С. 79—88х.
239,

мической ситуации с середины 80-х годов — все эти факторы
явились основой распространения в стране представлений, что
в 80-х годах Соединенным Штатам удалось восстановить неко¬
торые из утраченных ранее позиций. Предложенная и осуще¬
ствлявшаяся консерваторами стратегия силового глобализма
потребовала модификации после нескольких лет борьбы за
«сильную Америку».
На пресс-конференции 5 сентября 1985 г. Р. Рейган прямо
заявил: «Мы уже восстановили свое положение лидера в ми¬
ровых делах». Проявления «синдрома слабости» Америки,
представления о превращении Америки в «рядовую державу,
простившуюся со своей исключительностью», которые раздува¬
лись и эксплуатировались американскими правящими кругами
в начале 80-х годов в целях обоснования наращивания сил, во
второй половине 80-х годов стали «волновать и беспокоить»
руководство страны. Администрация США дала понять, что на
нынешнем этапе подобные массовые настроения уже мешают
осуществлению «здоровой» национальной стратегии.
Нельзя не отметить противоречивого влияния происшедше¬
го в 80-х годах подновления стереотипов «американской исклю¬
чительности» на политику США в отношении СССР. С одной
стороны, «ощущение силы», появившееся у руководства США,
привело к стремлению взять определенный социальный ре¬
ванш, утвердить свою роль в противоборстве сверхдержав,
выдвинуть «позитивную альтернативу коммунизму», как это
было сформулировано Дж. Бушем (в ту пору вице-президен¬
том) в одном из выступлений. Однако, с другой стороны, не
следует недооценивать и тот факт, что подобные политические
настроения способствовали снижению идеологической «исте¬
ричности», уменьшили психологическую необходимость в под¬
черкнутом силовом «самоутверждении» Америки. Когда в аме¬
риканском общественном сознании господствовал «синдром
слабости» США, ни политические руководители, ни значитель¬
ная часть общественности не считали сложившуюся ситуацию
подходящей для развития диалога с Советским Союзом. И не
случайно, что именно тогда, когда пропагандистски подогрева¬
емые страхи относительно «отставания» от СССР отступили
на второй план во второй половине 80-х годов, американское
руководство пошло на возобновление контактов на высшем
уровне с СССР. Немалую роль, разумеется, здесь сыграли и
кардинальные перемены, происходившие в последние годы в
странах Восточной Европы и в Советском Союзе.
Важным показателем перемен в восприятии отношений
«Америка — мир» во второй половине 80-х годов было то, что
«советская угроза» перестала лидировать в списке угроз на¬
циональной безопасности. Уже к концу 80-х число амери¬
канцев, считавших, что действия СССР на международной аре¬
не представляют опасность для национальных интересов США,
снизилось с 60 до 52%. Это значительный спад для такого ко¬
240

роткого отрезка времени. Ныне на первый план выдвинулись
иные заботы. 88% 'американцев рассматривали борьбу с меж¬
дународной торговлей наркотиками в качестве важнейшей за¬
дачи для обеспечения национальной безопасности. 72% счи¬
тали самой серьезной проблемой рост международного терро¬
ризма, 56% видели угрозу «американской модели» скорее в эко¬
номической сфере, прежде всего со стороны экономического и
технологического соперничества Японии. Утверждение «амери¬
канской исключительности» все в большей мере воспринима¬
ется в терминах обеспечения экономического первенства и ли¬
дерства в решении некоторых глобальных проблем современ¬
ного мира. Показательно, что в ходе одного из исследований
общественного мнения американцам был задан вопрос о том,
что способствовало и что будет способствовать «величию Аме¬
рики». Если, оценивая ситуацию в ретроспективе в послевоен¬
ный период, большинство назвало фактором «величия» и «ми¬
ровой роли» США американскую «мощь», то, говоря о буду¬
щем, заметное большинство опрошенных связало «величие»
Америки со способностью вести мирные переговоры и оказы¬
вать позитивное влияние в разрешение проблем, связанных с
выживанием всего человечества41.
Итак, на протяжении последних десятилетий Америка впер¬
вые осознала свою реальную зависимость от окружающего ми¬
ра, свою включенность в сложное переплетение мировых взаи¬
мосвязей. Отныне воззрения американцев на роль США в ми¬
ре содержат в большей или меньшей степени представление о
взаимозависимости Америки и мира. Необходимость решения
глобальных проблем, остроту которых американцы ощутили
именно в рассматриваемый период, также является важным
новым параметром, который вошел в 70—80-х годах в комплекс
представлений американцев о роли своей страны в мировом
развитии.
Все чаще стала раздаваться критика примитивизированного
«черно-белого» видения событий на мировой арене, наметилось
усложнение господствующих в политическом сознании взгля¬
дов на мир и роль Америки и американской системы в нем.
Следовательно, представления американцев о глобальной
роли США в 90-е годы значительно отличаются от прежних
установок концепции «американской исключительности», со¬
храняя в то же время их ядро. Идет интенсивная борьба идей
по рассматриваемой проблеме как на уровне массового созна¬
ния, так и в политических и академических кругах.
41 Петровская М. М. Указ. соч. С. 40—41.
9 Зак. 351

ГЛАВА 10
«АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА»:
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВАРИАНТ
1.	Эйфория маскарада и бремя самопознания
(об особенности становления романтического
сознания в США)
Природа нашего общества такова, что мы
оказываемся не способны понять самих
Ellison R. Shadow and Act. N. Y., 1964.
P. 68
Любой народ стремится, по праву, осмыслить и выразить
собственную «исключительность»: неповторимость историческо¬
го, социального, духовного опыта. Склонность к рефлексии,
сосредоточенность на себе особенно характерны для «молодых
наций». «Двигателем» художественной культуры США на ста¬
дии ее формирования явились поиски собственного лица. На¬
правление их определялось убеждением (его исповедовали в
том или ином виде «отцы-основатели» и в XVII, и в XVIII в.),
что колонизация Нового Света знаменует собой начало новой
истории человечества: здесь осуществляется принципиальный
разрыв со старым, рабским, неправедным укладом бытия,
здесь происходит обновление основ общежития и самой чело¬
веческой природы. Американец — это новый человек, в своих
действиях исходящий из новых принципов, призванный разви¬
вать новые идеи и формировать новые мнения, утверждал
Гектор Сент де Кревекер в «Письмах американского фермера»
(1782).
Если европейские мыслители и художники периода поздне¬
го Просвещения и романтизма стремились постичь «характер»
нации путем пристального исследования ее корней, обращения
к историческому опыту, то американцы не склонны были ори¬
ентироваться на прошлое: свою национальную физиономию они
не реконструировали, а конструировали, прибегая к своего ро¬
да опережающему, идеальному моделированию.
Содержание американского идеала не было для того вре¬
мени уникальным, уникален был характер его функционирова¬
ния в американской культуре. Исполненная активного созида¬
тельного пафоса, она утверждала мечту как предмет непос¬
редственного практического воплощения. Считалось, что в Но¬
вом Свете свобода духовного дерзания обеспечивается сполна
безграничностью раскрепощенных человеческих сил и природ¬
ных ресурсов. Американец — деятель, практик, человек и
«проектирующий», и «делающий» сам себя. Личность опреде-
242

ляется не мерой данного ей от рождения и даже не мерой ее
устремлений, а мерой преуспеяния в осуществлении последних.
Уже Бенджамин Франклин в «Автобиографии» запечатлел
«образцовую модель» личности по-американски. «Достижение
морального совершенства» 1 рассматривалось им не как само¬
цель, но как средство, обеспечивающее успех в практической
деятельности. С точки зрения Франклина, добродетель преж¬
де всего функциональна: стремление к самосовершенствованию
в отвлечении от практических задач бессмысленно, а может
быть, даже и вредно. В характерной манере он, аргументируя
этот тезис, прибегает к народной побасенке. Зачем полировать
до блеска всю поверхность топора? Важно, чтобы лезвие бы¬
ло хорошо наточено, а в остальном «крапчатый топор самый
лучший». Здесь красноречиво само сравнение личности с ору¬
дием производства! Франклин далее излагает «средства и спо¬
собы», «метод» усвоения добродетели «посредством выработки
соответствующих навыков»2. «Автобиография», — по сути, са¬
мореклама. Смысл ее не сводится к самовосхвалению, он ши¬
ре и благороднее: привлечь возможно больше людей к жизни
трудовой и праведной, гарантирующей процветание каждому
индивиду и обществу в целом.
Самосознание американской культуры в целом также отли¬
чалось «прикладным» характером. Популярный образ Америки
как земли обетованной, где каждому предоставляются невидан¬
ная нигде прежде степень свободы, простор для самоосущест-
вления, — это ли не саморекламный «имидж», призванный
служить — и служивший весьма эффективно! — практике на¬
ционального строительства. Как всякая хорошая реклама,
«имидж» не основывался на лжи (отражая специфику челове¬
ка в Новом Свете полтора-два столетия назад), но заключал
в себе элемент преувеличения. Исполненная оптимизма, под¬
нимающаяся нация оценивала себя в категориях возвышен¬
ных и завышенных, как бы прикидывая «на рост». Иностран¬
ных наблюдателей в XIX в. поражали легкость и бесцере¬
монность, с какими американцы, в том числе даже в обиход¬
ной речи, смешивали категории сущего и возможного: «...ста¬
рые границы между фактом и пожеланием, изъявительным на¬
клонением и оптативом, настоящим и будущим утратили свою
обязательность»3. Дух «небылицы» (tailtale) 4 витал над лаге¬
рями золотоискателей, проповедническими кафедрами и зала¬
ми конгресса, пронизывал собой всю популярную риторику.
Откровенно хвастовский вымысел в «небылице» преподносил¬
1 Франклин Б. Избр. произв. М., 1956. С. 481.
2 Там же. С. 489, 483.
3 Boorstin D. The Americans. The National Experience. N. Y., 1965.
P. 289.
4 Один из характерных и особо процветавших в прошлом веке жанров
фольклора отличается обилием фантастических гипербол и тоном богатыр¬
ской похвальбы.
9*
243

ся как доподлинно верная история, — он и воспринимался не
как ложь, а как особого рода пророческой экспрессии испол¬
ненная правда. Такую правду мог исповедовать человек, бе¬
зусловно верящий в свои творческие силы, в свою способность
даже невероятное воплотить в действительность. «Воображе¬
ние ли, алчность ли склоняла их к безудержному преувеличе¬
нию, — напишет позже о соотечественниках Г. Адамс, — толь¬
ко их фантазии мало отличались от тех, что приходят в голо¬
ву изобретателя или первооткрывателя, исполняя их энергии,
столь необходимой для достижения успеха»5. Американская
жизнь в XIX в. изобиловала примерами «самоосуществляю¬
щихся пророчеств» (self-fulfilling prophecy — выражение
Д. Бурстина). Десяток хибар посреди голой прерии торопи¬
лись окрестить себя «городом» («city»!) да еще присвоить не¬
суразно громкое имя — Рим, Александрия, Берлин или Па¬
риж. .. но ведь и росли эти поселения, бывало, не по дням, а
по часам. Случалось, что заведомая небылица, слух о новей¬
шем Эльдорадо где-то далеко на Западе увлекали туда тыся¬
чи, десятки тысяч людей... и что же? Их руками, их трудом
город и впрямь возникал из почти что ничего, отстраивался и
богател. Рекламное слово, торопящееся выдать желаемое за
действительное, превращалось в характернейший атрибут аме¬
риканской духовной культуры, в мощный «субъективный фак¬
тор», раскрепощающий энергию нации, двигающий материаль¬
ный прогресс, стимулирующий освоение континента.
В области духовной это также сказывалось — и далеко не
однозначно. Наблюдатели американской жизни рано и доволь¬
но единодушно обратили внимание на несоответствие между
американскими идеалами, общечеловеческими и высокодухов¬
ными (все-таки не локково «право на владение собственностью»,
а «право на счастье» утверждала Декларация независимости!),
и реальной практикой, по преимуществу индивидуалистической
и материальной. Идеальная цель национального развития, сфор¬
мулированная раннеамериканской культурой, вынужденно при¬
спосабливалась к логике частнособственнической цивилизации:
Американская Возможность (Opportunity) перетолковывалась в
быту (общественном) как возможность для каждого индивида-
предпринимателя реализовать шанс личного обогащения. Толь¬
ко по видимости человек-деятель в рамках американского
эксперимента осуществлял волю человека-мечтателя: загнанная
в прокрустово ложе эгоистического практицизма, мечта теряла
первоначальный облик. «Доверие к себе», т. е. к собственному
идеальному «имиджу», в этих условиях совсем не обязательно
способствовало духовному прогрессу, напротив, могло препят¬
ствовать ему постольку, поскольку культивировало иллюзорное
сознание, самообман.
5 A d a m s Н. History of the United States during the Administrations
of Jefferson and Madison. N. Y., 1891. P. 174.
244

Обращаясь к литературе как к зеркалу национального само¬
сознания, отметим прежде всего, что серьезная беллетристика,
опирающаяся на подлинно творческое освоение жизни,— обре¬
тение для США сравнительно позднее. Если не первый, то ре¬
шающий вклад в ее становление был сделан романтиками в.
первой половине XIX в. Именно их совокупными усилиями были
созданы истинно самобытная, художественно-полноценная «кар¬
тина мира» и адекватный ей образ человека, из которых исхо¬
дила во многом вся последующая американская литература.
В эпоху романтизма в США впервые остро встала проблема
размежевания «серьезной» литературы и «сублитературы» (пе¬
чатной — нехудожественной или малохудожественной — про¬
дукции, рассчитанной на широкое потребление), имевшей к это¬
му времени достаточно солидную историю и широкое влияние.
Этому не приходится удивляться: американская нация в отли¬
чие от европейских располагала «от рождения» печатным стан¬
ком, относительно высоким уровнем грамотности, к тому же
была поглощена практическими заботами и заражена пуритан¬
ской предубежденностью в отношении «художеств». Публици¬
стический памфлет, популярный политический или душеспаси¬
тельный трактат, газета с ее пестрым и эфемерным содержимым,
сентиментальный нравоучительный роман для дам — вот что-
составляло, а зачастую и исчерпывало круг чтения американца.
«Сублитература» стала сферой бытования саморекламных пат¬
риотических мифов, мощным средством их тиражирования.
Литература «серьезная» была вынуждена к отчаянной, изма¬
тывающей и, как правило, безнадежной борьбе за внимание чи¬
тателей, отданное во власть конъюнктуры литературного рынка.
Имена тех, кого американцы сегодня считают своими класси¬
ками, у современников в большинстве не были в почете. Если
царствующую тенденцию в американской культуре определял
дух жизнерадостной самоуверенности, то пафос произведений
Купера и Готорна, По и Мелвилла, скорее, противоположен:
сомнение, скепсис, трагическая ирония. Даже такие убежден¬
ные оптимисты, как Эмерсон, Торо или Уитмен, чаще всего не
могли найти общего языка с «официальным» оптимизмом.
Драматический конфликт в произведениях американских
романтиков обусловлен не конфронтацией недостижимого идеа¬
ла и «низкой» реальности (как в романах и поэмах их европей¬
ских собратьев), а профанацией, выхолащиванием идеала по
ходу его «осуществления». Идеал, из цели превращаясь в сред¬
ство, терял изначальный смысл, он только обслуживал прак¬
тику, обретавшую самодовлеющее значение. Европейский ро¬
мантик мог себе позволить отвернуться со стоном и прокля¬
тием от действительной жизни, американец тревожно и при¬
стально вглядывался в ее подоплеку, в обманчивую игру види¬
мостей и сути, масок и лиц, претензий и реальности. В свое
время об этом различии тонко судила Жорж Санд (в статье
о Купере): «Европейский романтик того же периода, не колеб¬
245

лясь, повесил бы скорбную лиру меж прибрежных ив, дабы
излить проклятия на зло цивилизации... Американец не мог
столь же беззаветно клеймить позором зло, из которого прои¬
зошли и сила, и независимость его народа»6.
Действительно, Дж. Ф. Купер едва ли не первым среди
американских романистов поставил своей задачей не живопи¬
сать только «американские факты», но осмыслить художествен¬
но парадоксальное бытование «американских принципов»7.
Герой первого его романа «Шпион» (1821) — подвижник,
бескорыстно служащий патриотической идее (действие проис¬
ходит в годы войны за независимость). Однако, трудясь ради
общественной цели, он пребывает вне общества: окружающие
видят в нем авантюриста, бродягу или мошенника, то и дело
меняющего личины. «Я совсем одинок,— говорит о себе ге¬
рой.— Меня знают только Бог и Он»8. В финале выясняется,
что и «Он», Джордж Вашингтон, олицетворяющий в глазах Бер¬
ча дело, которому он служит, не знает «шпиона», поскольку
патриотический подвиг истолковывает как вид платной услуги.
А вокруг никем не узнанного патриота обретается множество
«патриотов по профессии» из тех, что «вечно твердят о свободе
и братстве, но в сердце у них только жадность и злоба»9. Не¬
веселый маскарад сопровождает — по Куперу — первые шаги
истории американской республики.
Это впечатление усиливается в «Пионерах» (1823), хотя там
«невидимого фронта» нет в помине. В основание сюжета зало¬
жена испытанная вальтерскоттовская схема: силы прошлого с
его наивно-рыцарственным идеалом (старый охотник Натти и
его друг индеец Чингачгук) сталкиваются с силами будущего,
лишенными романтического обаяния, зато открывающими до¬
рогу дальнейшему поступательному развитию общества (судья
Темпл, официальный подвижник и защитник цивилизации, гу¬
манности, законности); на долю юного героя (Оливер Эффин¬
гем) выпадает труд выбора меж двумя укладами, двумя сис¬
темами ценностей, а в итоге происходит осознание им высшей
справедливости истории в ее прогрессивном развертывании.
Итак, скоттовская схема присутствует в романе Купера, но...
не работает: роли и исполнители не соответствуют друг другу.
Дело в том, что для Купера (в отличие от Скотта!) «вектор»
развития общества (американского) в принципе не ясен. Лес¬
ная мудрость Натти — как будто бы пережиток анархического
прошлого, на ‘поверку именно и только в ней живет дух буду¬
щей, гуманной законности. Судья Темпл — строитель будущей
Америки — на деле бессилен перед разгулом хищнических стра¬
6 Цит. по: С о о р е г F. The Critical Heritage/Ed. G. Decker and
J. P. McWilliams. L., 1973. P. 266.
7 Купер Дж. Ф. Письмо соотечественникам//Сделать прекрасным наш
день... (Публицистика американского романтизма). М., 1990.
8 Купер Дж. Ф. Избр. произв.: В 6 т. М., 1962. Т. 3. С. 741.
9 Там же. С. 796.
246

стей, захлестывающих подопечный ему городок. Цивилизатор¬
ские прожекты Темпла осуществляются при посредстве некоего
Джонса: это мастер на все руки (и секретарь, и шериф, и ме¬
стный архитектор, и пр.), исполненный великой уверенности в
себе и совершенно свободный от нравственных устоев. Фор¬
мально подручный Темпла, Джонс, ему, в сущности, не под¬
контролен. В образе Джонса воплотились тревожные опасения
Купера: первейшая со времен Франклина общественная добро¬
детель американца (доверие к себе) на глазах вырождалась в
свойство глубоко асоциальное.
А сам Натти Бампо, уходящий все дальше к западу с освоен¬
ных и ограбленных человеком земель: движется ли он назад?
или, скорее, вперед?, бежит от общества или прокладывает
ему — в том числе ричардам джонсам — путь? Созерцая пустын¬
ную неприветливую прерию, Натти и сам себя спрашивает: зем¬
ля ли это до прихода на нее человека-цивилизатора или, может
быть, то, чему суждено остаться после? «Я часто думаю, что
Господь простер перед Штатами голую прерию в предостереже¬
ние людям: пусть видят, до чего они могут довести землю в
своем безумии!» 10
Мысль о «безумии» человека общественного, который не
ведает, что творит, и столько же творит, сколько разрушает,
составляет подтекст куперовской пенталогии. Выстроенные в
той последовательности, в какой они были написаны, романы
составляют, по давнему и меткому замечанию Д. Г. Лоренса,
«декрещендо реальности и крещендо красоты»11. «Пионеры»
наиболее реалистичны по манере, здесь Натти — старик, мучи¬
тельно выясняющий отношения с официальными властями.
В «Зверобое» (1841), в последнем романе серии, он романти¬
ческий юный Адам, полновластно хозяйствующий в еще почти
не тронутом людьми лесном Эдеме. Нарастанию романтиче¬
ского пафоса, средоточием которого является «пионер» Натти,
соответствует углубление скепсиса, пессимизма в отношении
общества в целом. Диалектические отношения притяжения ‘
отталкивания, связывавшие героя с «цивилизацией» в ранних
романах, сменяются почти полным их разрывом. Хотя в «Зве¬
робое» Натти как никогда настойчиво, даже навязчиво про¬
поведует среди белых соотечественников христианские добро¬
детели, бесполезность его поучений здесь же, как нигде, оче¬
видна: смягчить жестокость и алчность колонистов, обуздать
их суетное легкомыслие «миссионер наоборот» заведомо бес¬
силен.
Сравнительно с «Пионерами» Купер углубился на полвека
в американскую историю (действие «Зверобоя» происходит око¬
ло 1640 г.): еще не возведено стен общественного здания, едва
10 Там же. С. 268.
11 Lawrence D. Н. Studies in Classic American Literature. N. Y.,
1923. P. 94.
247

заложен фундамент, а изъяны, обещающие погубить строение
в целом, для автора уже очевидны. Идеал естественной нрав¬
ственности обречен быть «съеден» или отторгнут общественно¬
исторической практикой. Начав в 1820-х годах как ревнитель
и пропагандист американского опыта, Купер к концу жизни
приходит к этому глубоко пессимистическому убеждению. Его
последний роман «Кратер» (1850) — антиутопия и одновремен¬
но аллегория «американского эксперимента». Блаженный остров
посреди океана приютил общину из нескольких человек; оду¬
шевляемые благими намерениями, они двинулись по пути про¬
гресса, на коем многого достигли и... все потеряли. Природный
катаклизм (остров исчезает без следа в пучине) лишь приводит
в исполнение приговор, который цивилизация, безвременно
одряхлевшая, погрязшая во лжи, корысти, распрях и бахваль¬
стве, вынесла себе сама,— о том, что примечательно, не ведая,
того не сознавая.
Американский «идеализм» как сила нации, но и ее беда,
источник вольного и невольного самообмана — эта тема только
намечается у Купера. У американских романистов следующего
поколения она станет центральной.
На внутреннюю полемичность художественного сознания
Н. Готорна и Г. Мелвилла критика обратила внимание давно,
выявлен и конкретный адрес полемики: принцип «доверия к
себе», та часть романтического учения Р. У. Эмерсона, что по¬
лучила наибольшую популярность, оказавшись созвучной ши¬
рокому общественному настроению. «Доверие к себе» могло
выступать как мощный стимул самосозидания, самоутверждения
индивидуальной личности, раскрепощения ее творческой духов¬
ной энергии. «Человек — это слово, ставшее плотью»,— писал
Эмерсон. «Необходимо довериться себе, и тогда придут новые
силы...»12. Внимание же Готорна и Мелвилла сосредоточено
на уязвимом месте эмерсоновской концепции, в которой мно¬
гое, если не все, определялось объемом и содержанием «Я».
Последнее могло расширяться до всемирное™, всечеловечно-
сти, но могло и сжиматься до частного индивида, чему как раз
способствовала конкретная социальная ситуация. В последнем
случае романтическое доверие человека к Божественному-в-себе
перетолковывалось как эгоистическое доверие к Божественному-
Себе со всеми вытекающими — в нравственном отношении весь¬
ма опасными — последствиями.
Готорн и Мелвилл, оставаясь романтиками, противопостав¬
ляли себя Эмерсону. Не просто как пессимисты — оптимисту.
Если Эмерсон уповал на идеальную истину, постигаемую через
интуитивное вчувствование («доверие»), то Готорн и Мелвилл
видели свою задачу в аналитическом художественном исследо¬
вании. Духовный мир личности понимается ими не как эмер¬
соновский «круг», в котором идеал — средоточие, но как слож¬
12 Эмерсон Р. Эссе... М., 1986. С. 152.
248

ное, многосоставное, внутреннее противоречивое целое. «Дове¬
рие к себе», не подкрепленное трезвым и требовательным само¬
познанием, с их точки зрения, — всего лишь самоослепление.
Человек обязан знать о себе не только правду высокую, но и
низкую, иначе будет обречен существовать в зыбкой, призрач¬
ной атмосфере иллюзий и самообмана,— обречен, следователь¬
но, как бы ни благоприятствовали ему обстоятельства, потер¬
петь в итоге крах: плоды его трудов окажутся призрачными,,
победы обратятся в дым. «Говори правду! Говори правду! Гово¬
ри правду!» 13 — этот призыв звучит как заклинание со стра¬
ниц готорновской «Алой буквы». Выразить «абсолютное состоя¬
ние вещей как они есть, какими их видит бесстрашный взгляд
человека» 14 — в этом цель творчества, считает Мелвилл. Пафос
правдоискательства — искательства не идеальной и вечной,,
а именно современной и «здешней» правды — одушевляет про¬
изведения обоих писателей.
Излюбленный Готорном и Мелвиллом жанр «романтического
романа» (Romance) допускал большую степень свободы в вос¬
произведении обстоятельств человеческого бытия: они важны не
как фактор, обусловливающий духовную жизнь, а как средство
выявления («объективации») ее внутренних закономерностей.
Принцип социального детерминизма может быть художественно
реализован и здесь, но — сравнительно с классическим реали¬
стическим романом — более опосредованно. Нельзя забывать,
что американские романтики в большинстве — младшие сов¬
ременники Стендаля, Бальзака, Диккенса. Опыт классиков
европейского реализма им был знаком достаточно хорошо.
Неудивительно, что творческие установки Готорна и Мелвилла
во многом отличались от «традиционно» романтических — в
частности, это касалось художественной концепции личности.
Герой европейских романтиков начала века мыслил себя
титаном, втиснутым в клетку материальных обстоятельств: ему
была открыта лишь сфера чистого умозрения, а единственно
доступным действием был бунт. Американский романтический
герой переживал плен «вещной зависимости» по-иному: не как
скованность в действиях (субъективно он чувствовал себя сво¬
бодным), а как роковое несоответствие цели, желания, прожекта
достигаемому результату. Как получается, что человек (или
целая нация?), одушевляясь высоким идеалом и не будучи, по
видимости, ничем ограничен, творит в результате нечто, что
с идеалом несовместимо и даже ему противоположно?
Такая постановка проблемы вписывается в направление ху¬
дожественных раздумий западноевропейских реалистов, напри¬
мер Бальзака в «Шагреневой коже». Герой повести юный
Рафаэль благодаря вмешательству волшебства обрел свободу
13 Готорн Н. Избр. произв.: В 2 т. Л., 1982. Т. I. С. 228.
14 The Letters of Н. Melville/Ed. Н. R. Davis and W. H. Gilman. New-
Haven, 1960. P. 124.
249-

и всесилие. Что же в итоге? Человек, мечтавший «приступом
взять небо», превратился в вялое растение, улитку, «тварь дро¬
жащую». Причина неудачи — не в обстоятельствах, а исклю¬
чительно в нем самом. Выдержать испытание свободой ему
помешал порок внутренний (хотя и социальный по происхож¬
дению): ограниченность индивидуалиста, чьи желания и мечты
сосредоточены в конечном счете на нем самом, а потому носят
характер нетворческий, даже разрушительный для личности.
Главный предмет художественного исследования для Готор¬
на и Мелвилла — «эгоизм» как индивидуальный и общенацио¬
нальный духовный изъян, как каинова печать буржуазности,
омрачившая чело свободного человека и свободного народа, не
позволяя им развернуть в полной мере свой духовный потен¬
циал. Человек (нация?) может замахиваться на великое, пре¬
тендовать на исключительность, особую избранность, но если
юн (она) внутренне не соответствует самозванно присвоенной
высокой миссии, все сведется лишь к самодовольной пустой
фразе, маскараду.
Роман Н. Готорна «Счастливый дол» (1852), как и купе-
ровский «Кратер», представляет собой аллегорию общенацио¬
нального опыта. Молодые идеалисты, решившие начать новую
жизнь на ферме «Счастливый дол» неподалеку от Бостона 15,
явно ассоциируют себя с «отцами-основателями» американской
нации. «Мы вырвались из оков обветшалого общественного
строя... В наши намерения... входило отказаться от всего до¬
стигнутого нами ранее во имя того, чтобы подать людям пример
жизни, основанной не на ложных и жестоких принципах, коими
во все времена руководствовалось человеческое общество, а
на совсем иных» 16.
Увы, прекраснодушный замысел — жить друг для друга и
для идеала человечности — не выдерживает испытания прак¬
тикой: в глубине души ни один из участников коммуны не в
силах отрешиться от собственных интересов, эгоистических по¬
буждений. Братское и сестринское единение на лоне природы
чем дальше, тем более начинает напоминать «фантасмагорию,
маскарад, пастораль, поддельную Аркадию, в которую вздума¬
ли играть взрослые мужчины и женщины...» 17
Особую роль в процессе вырождения и крушения благород-
.ного начинания суждено сыграть двум персонажам.
Первый, Холлингсуорт,— типично американский «человек,
сделавший себя», наследник Франклина и Эмерсона. По про¬
фессии — кузнец, по призванию — подвижник. «От природы
наделенный необычайно человеколюбивым сердцем», он желает
15 Роман имеет документальную основу: это история эксперименталь¬
ной коммуны Брук Фарм, основанной в 1841 г. трансценденталистом Джор¬
джем Рипли, в которой принимал участие (в течение краткого времени)
:и сам Готорн.
16 Готорн Н. Избр. произв. Т. I. С. 247.
17 Там же. С. 249.
250

быть благодетелем людского рода, а средство к тому видит в
строительстве колонии по перевоспитанию преступников — до¬
ма на холме, «у всех на виду... чтобы по его образцу возвели
много других»18. Таков план Холлингсуорта, в котором для него-
«сосредоточены вся справедливость и весь смысл мирозда¬
ния» 19. По Франклину, да и по Эмерсону, подобная целеустрем¬
ленность уже сама по себе — гарантия успеха20. Но Холлинг¬
суорт у Готорна терпит крах. Главным препятствием к осуще¬
ствлению его прожекта оказывается... он сам. О людях, подоб¬
ных Холлингсуорту, о жертвах собственной мечты, переродив¬
шейся в эгоистическую одержимость, в романе говорится: «Они
сотворили себе кумир и поставили себя в его первосвященники
и полагают своим святым долгом приносить ему в жертву все,,
что у них есть самого дорогого, ни на секунду не заподозрив,—
так попутал их дьявол,— что этот истукан, в чьих неумолимых,
по мнению всего остального человечества, железных чертах им
видятся лишь милосердие и любовь, представляет собой не что
иное, как отраженный в окрестном мраке образ самого жреца.
И чем выше был их первоначальный идеал, чем бескорыстнее
были они в своем к нему стремлении, тем меньше вероятность^
что вы заставите их осознать тот процесс, посредством которого
их божественное милосердие было низведено до уровня всепо¬
жирающего себялюбия»21. Романист же как раз исследует
внутреннюю логику рокового процесса, в ходе которого чело¬
век, судьбою предназначенный быть героем, превращается в
маньяка, тирана, фигляра. В коммуне «ряженых» именно Хол¬
лингсуорту, заявляет один из персонажей романа, принадлежит
«лучший маскарадный костюм»: его «личина — самообман»22.
Профессор Вестервельт в отличие от Холлингсуорта — «соз¬
нательный» эгоист и обманщик. В нем все фальшиво — от зу¬
бов до ученого звания. Он преследует сугубо корыстные цели,
лишь разыгрывая пророка, спасителя человечества, подвизаясь,
в роли проповедника-лицедея-иллюзиониста-гипнотизера: «Он
говорил о новой эре, заря которой уже занимается над миром,
эре, что сольет воедино души людей... Он описал (облекая свои
мысли в стройный философский наряд, используя научные тер¬
мины, словно речь шла о химических открытиях) снадобье, при
помощи которого можно будет достичь этого потрясающего ре¬
зультата; меня бы даже не удивило, если бы он стал утвер¬
ждать, будто в стеклянном фиале у него в руке содержится
18 Там же. С. 275, 297.
19 Там же. С. 276.
20 «Я всегда считал, что один мало-мальски способный человек может
произвести большие перемены, если он предварительно разработает хороший
план и, отказавшись от всех развлечений и других занятий, которые могут
его отвлечь, посвятит все свое внимание^ и силы выполнению этого плана»
(Франклин Б. Избр. произв. С. 492—493).
21 Готорн Н. Избр. произв. Т. I. С. 288.
22 Там же. С. 404.
251

немного этого всепроникающего , флюида»23. В действительно¬
сти Вестервельт печется не об общественной гармонии, его
интересуют способы порабощения индивидуальной воли — пре¬
вращения человека в объект произвольных манипуляций: «Че¬
ловеческое естество было в его руках мягким воском, пороч¬
ность или добродетель — лишь той формой, которую он считал
нужным ему придать»24. Фигура профессионального шарлатана
Вестервельта окружена в романе зловещим ореолом. Готорн
делает его образ даже нарочито условным: перед нами, в сущ¬
ности, не человек, а демон во плоти — демон буржуазного
века.
Холлингсуорт и Вестервельт в романе Готорна внешне про¬
тивопоставлены, однако связаны, и не случайно, глубинной ло¬
гикой сюжета. Американский герой предстает в двух ипоста¬
сях: как «подвижник» и как «шарлатан». «Подвижник» испол¬
нен «доверия к себе», «шарлатан» спекулирует доверием к нему
других людей. «Подвижник» бессознательно унижает своим
эгоизмом высокую идею, которой стремится служить; «шарла¬
тан» сознательно, в эгоистических интересах, эксплуатирует
высокую идею, делая вид, что он ей служит. Судьба «подвиж¬
ника» выдержана в трагических тонах: человек сам себя опу¬
стошает. «Судьба «шарлатана» тяготеет к комедии (правда, не¬
веселой), ибо он изначально пуст. Черты «подвижника» и «шар¬
латана» могут соединяться в одном лице, в одном образе —
последнее относится, в частности, к одному из самых великих
героических образов, созданных литературой США,— образу
капитана Ахава в романе Г. Мелвилла «Моби Дик, или Белый
кит» (1851).
Ахав, с одной стороны, близок готорновскому Холлингсуор¬
ту: он принадлежит, как сказано в романе, к породе людей,
«глубоко чувствующих»,— тех, кто болезненно остро воспри¬
нимает неполноценность «обычной» человеческой жизни в смыс¬
ле недоосуществленности в ней ее же идеального потенциала.
Ахав не может примириться с тем, что человек, который «в идеа¬
ле так велик, так блистателен», в реальности обречен пребывать
в ущербном состоянии, о том зачастую даже и не подозревая.
Какая злая сила встает на пути каждого из нас к самому себе?
Герой Мелвилла не умеет познать природу этой силы, не может
он и смириться с ее властью над человеком. Свое «метафизиче¬
ское» подвижничество он переводит в практическую плоскость,
•сделав невидимое, неведомое зло видимым и доступным для
мести в облике кита Моби Дика: «На белый горб кита обрушил
он всю ярость, всю ненависть, испытываемую родом человече¬
ским со времен Адама»25. Что же развертывается перед нами:
драма богоборца или драма заблуждения? И кто ее герой:
23 Там же. С. 391.
24 Там же. С. 389.
25 Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый кит. М., 1962. С. 288.
252

титан или безумец? Роман Мелвилла принципиально исключает
возможность однозначного ответа.
Преследуя белого кита по морям и океанам планеты, Ахав
в иные минуты и сам ясно видит условность своего противника.
«Мои поступки здравы, цель и побуждение безумны»26,— гово¬
рит он о себе. Действительно, умелый, опытный капитан увле¬
кает корабль и команду к неизбежной, ненужной гибели. Впро¬
чем, в более общем философском смысле верно как раз обрат¬
ное: побуждение Ахава благородно и по-своему здраво — он
желает поразить зло, освободить человечество из духовного
плена. Увы, поступки его — средства к достижению цели —
ужасающе неадекватны. Итак, причина трагедии может тол¬
коваться двояко: ущербность цели, стремясь к которой личность
унижает, пожирает самое себя, или ущербность средств, обре¬
кающих ее на бессмысленную неблагодарную трату сил. В по¬
рочном кругу заблуждения мечется герой романа, олицетворя¬
ющий в глазах автора духовный потенциал американской на¬
ции: его последовательное самоутверждение оборачивается
столь же последовательным саморазрушением. Предположим,
что охота закончилась удачно и Ахав забил Моби Дика: разве
не стало бы это для него унизительнейшим из поражений? То¬
гда снята была бы двойственность образа, и титан, сражаю¬
щийся — пусть лишь в собственном воображении, по-донки¬
хотски — с мировым злом, скукожился бы в сумасшедшего
убийцу ни в чем не повинного животного. И Мелвилл в финале
дарит герою именно не победу, а поражение, и с ним — момент
истины, трагического самопознания. «Теперь я чувствую, что
все мое величие в моем глубочайшем страдании»27 — это по¬
следние слова Ахава, он произносит их, видя, как идет ко дну
его корабль и гибнет команда. Герой сознает, наконец, собствен¬
ную внутреннюю несоразмерность титаническому предприятию,
за которое взялся. Он возмечтал спасти человечество от зла,
а зло между тем притаилось в нем самом. Он был велик в стра¬
дании, ибо страдал за всех, за человечество — в попытках
присвоить себе миссию всеобщего радетеля и спасителя он
лишь тешил свое безумие, эгоистическую гордыню.
Такая постановка проблемы свидетельствует о глубине и
проникновенности характеристики Ахава как именно буржуаз¬
ного героя. Обычно критики рассматривают его в ряду романти¬
ческих бунтарей (вроде байроновского Манфреда), тогда как
более близкая родня Ахава — протагонисты классического за¬
падноевропейского реалистического романа, от Жюльена Соре¬
ля в «Красном и черном» до мадам Бовари. Из этих героев
каждый «велик» исключительно в страдании, в смутной, не¬
объяснимой тоске по лучшей жизни, когда же он пытается дей¬
ствовать, ищет конкретные пути к устранению, преодолению
26 Там же. С. 768.
27 Там же. С. 805.
253

страдания (карьеризм Сореля, пошлые романы мадам Бовари
и пр.), он нелеп, жалок, уродлив. В обобщенно-символическом
виде, но с жестокой точностью Мелвилл раскрывает в «Моби
Дике» фатальную ограниченность буржуазного типа личности.
Сто лет спустя А. Камю увидит в этом романе «миф» со страш¬
ной, «неумолимой логикой, которая в конце концов поднимает
человека против творения и самого творца, а затем против себе
подобных и самого себя»28.
Парадоксальность положения Ахава обусловлена тем, что,
страдая и воюя, как уже говорилось, за всех людей, он оказы¬
вается против людей. Команда для него (в романе она пред¬
ставляет «модель» Соединенных Штатов или, в иных прочте¬
ниях, человечества в целом) — сборище потенциальных против¬
ников, которых надлежит сломить, подчинить своей воле, ис¬
пользовать как инструменты или придатки себя. «Вы уже не
люди, — кричит он гребцам в лодке, пускаясь в последнюю по¬
гоню за Моби Диком,— вы мои руки и ноги, а -потому подчиняй¬
тесь мне!»29. Нет-нет да проглянут в богоподобном капитане
зловещие и вульгарные черты диктатора-демагога, который по¬
средством уловок подлых и мелких пытается принудить людей
добровольно пойти за ним по гибельному пути. Ахав умело и
цинично играет психологией толпы: использует суеверия матро¬
сов, задевает их честолюбие, будит корысть, наконец, связы¬
вает клятвой на гарпунах, одновременно используя их как ро¬
мовые кубки (гл. XXXVI). В другой сцене (гл. CXXIV) Ахав,
сооружая новый компас взамен старого, разрушенного грозой,
производит над прибором нечто похожее на колдовские пассы:
действительно ли эти манипуляции необходимы для намагни¬
чивания стали или они предназначены для вящего устрашения
команды, остается неясным. Автор безжалостен к своему герою:
читателю позволено заподозрить его в лицедействе, дешевом
шарлатанстве.
«Шарлатан» (1857) 30 был опубликован Мелвиллом через
несколько лет после «Моби Дика»: это последнее крупное про¬
изведение писателя, предваряющее долгий период почти пол¬
ного молчания. Действие романа снова происходит на корабле...
Впрочем, романом эту вещь можно назвать лишь с натяжкой;
все «действие» сводится к диалогам, обыденный, поверхност¬
ный смысл которых связан с надувательством, ловким мошен¬
ничеством, а философский, подспудный — с идеей релятивиз¬
ма истины, обескураживающей ненадежности всех наших пред¬
ставлений о реальности. Итак, корабль плывет по Миссисипи,
на палубе его собралось пестрое общество, представляющее в
миниатюре американскую нацию: «охотники за славой, охотни¬
ки за богатыми наследницами, охотники на буйволов, охотники
28 Camus A. Essais. Р., 1965.
29 Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый кит. С. 800.
30 Буквально: «человек, умевший внушать доверие» («confidence man»).
254

на пчел, охотники за счастьем, охотники за золотом, охотники
за правдой и самые ловкие из всех — охотники на охотни¬
ков»31. Главное и единственное действующее лицо в этом раз¬
ношерстном ансамбле — «охотник на охотников», Шарлатан,
искусный манипулятор «струнами» чужих душ, вымогатель до¬
верия, которое тут же переводится им в денежное выражение —
доллары и центы. У Шарлатана множество имен, масок, ролей.
«Его маскарад» великолепно изобретателен: взывая то к низ¬
ким чувствам (эгоизм, скупость), то к высоким (сострадание,
человеколюбие), он каждый раз обманывает те и другие. Совре¬
менная Америка, по Мелвиллу, — вотчина Шарлатана, симбиоз
дурачащих и одураченных, спекулянтов доверием и легковер¬
ных простаков.
«Весь мир — театр...» — знаменитые шекспировские строки
произносятся на одной из последних страниц романа. Их иро¬
нический (в контексте) смысл связан с одной из сквозных и
характернейших тем американской культуры: человек в этой
жизни волен выбирать и менять роли, ему дано выступить не в
одной только, раз и навсегда предписанной, а во множестве раз¬
ных, каждый раз по-новому, раскрывая и обогащая свое суе¬
верное «Я». «Сегодняшний мир — готовый театр, где можно
сыграть любую роль. Передо мной открыта сейчас любая фор¬
ма жизни, доступная человеку или человеческому воображе¬
нию»32,— рассуждал Генри Торо. Эмерсон видел образец «до¬
верия к себе» в способе существования «крепкого парня из
Нью-Гэмпшира... который перепробовал все ремесла», который
«знай себе пашет, сеет и продает, устраивает у себя в деревне
школу, сам читает проповеди, издает газету, пробивает себе
путь в конгрессе, покупает земельный участок для будущего
поселка и, сколько бы ни швыряла его судьба, падает, как кот,
всегда на лапы... У него не один-единственный шанс, а сотни
возможностей»33. Позволительно вспомнить и грандиозный ка¬
талог «превращений» лирического героя, развертывающийся в
уитменовской «Песне о себе»:
Я всех цветов и всех каст, все веры и все ранги — мои,
Я фермер, джентльмен, мастеровой, матрос, механик, квакер,
Я арестант, сутенер, буян, адвокат, священник, врач...
Американский идеал свободного самораскрытия личности
«вширь» — в бесконечном многообразии социальных ролей и
воплощений — восходит, несомненно, к примеру-образцу
Б. Франклина. «Печатник, почтмейстер, издатель альманаха,
памфлетист, химик, оратор, жестянщик, государственный дея¬
тель, юморист, философ, светский человек, знаток политической
31 Melville Н. The Confidence Man: His Masquerade. N. Y., 1955
P. 43.
32 Цит. по: Ma тис сен Ф. О. Ответственность критики. М., 1972.
С. 70.
33 Эмерсон Р. У. Эссе... С. 152.
255

экономии, профессор домоводства, посол, прожектер, творец
афоризмов, знахарь — мастер на все руки, покоряющий все
призвания, но не покорившийся ни одному из них...»34 — так
характеризуется Франклин Мелвиллом в 'повести «Израиль
Поттер» (1855). В целом, однако, портрет национального ку¬
мира выдержан в иронических тонах: выдающиеся актерские
способности, готовность играть в свете любую роль — безуслов¬
но, завидные свойства, но... вдруг под масками пустота? От ге¬
ния до шарлатана — один шаг. Разве не похоже в самом деле:
«По ремеслу я наборщик; случается, торгую патентными лекар¬
ствами, выступаю на сцене,— я, знаете ли, трагик; при случае
занимаюсь внушением мыслей, угадываю характер по руке, для
разнообразия даю уроки пения и географии; бывает, и лекцию
прочту,— да мало ли что еще!»35
Эти речи тоже звучат по-над рекой Миссисипи — на плоту,
приютившем мальчика, беглого негра и двух мошенников. Мир,
в котором обитает твеновский Гекльберри Финн, — тоже мир
ловкачей и пройдох, профессиональных шарлатанов и шарлата¬
нов-любителей. Его, можно сказать, «типичные представите¬
ли» — Король и Герцог (которому принадлежит вышеприве¬
денная тирада). Кто они, неизвестно: ни имен, ни лиц, только
придуманные маски, к которым «прилагаются» бесконечные из¬
воротливость, оптимизм и беспринципность. Сам Гек тоже не
промах по части ловких трюков, переодеваний и прочего, свое
искусство он не раз — по необходимости — пускает в ход. Но
шарлатанство не его стихия; примеривая маски, он умеет сохра¬
нить лицо — чистое и честное сердце. Увы, в романе Гек очень
одинок. Плот — его единственный дом и убежище (не слишком
надежное) от лжи, подлости, грубой силы, что правят бал по
берегам. Мечта юного бродяги совсем непритязательная, но при
всем том неосуществима: «плыть одним посреди широкой ре¬
ки — так, чтобы никто нас не мог достать» 36.
Путешествие твеновского героя не имеет цели (особенно по¬
сле того, как рухнул план спасения Джима от рабства). Гек —
не подвижник, одержимый идеей великого деяния; он не борец
со злом, а только свидетель зла, вершащегося вокруг,— свиде¬
тель, чьей объективности, нравственной чуткости читатель до¬
веряет вполне. Это составляет великое преимущество Гека над
одержимыми, вроде Ахава и Холлингсуорта. А общее у них —
то, что все трое ограблены жизнью, хотя сами того не осознают.
У Ахава и Холлингсуорта «украдена» их человечность, у Гека —
возможность деяния общечеловеческой значимости. Всякое дея¬
ние в его мире заведомо скомпрометировано царствующим шар¬
латанством; «пассивная самооборона» — единственный способ
для личности сохранить себя.
34 Мелвилл Г. Израиль Поттер. М., 1966. С. 97.
35 Твен М. Избранные романы в двух томах. М., 1973. Т. 1. С. 304—
36 Там же. С. 380.
256

Но рано или поздно с плота придется сойти на берег, из
отрочества переступить во «взрослость». Не податься ли на
«индейскую территорию?» — эта спасительная идея приходит
Геку Финну на последних страницах романа. Но ведь уже
состоялась литературная судьба Натти Бампо Кожаного Чулка
во всей ее нерадостной парадоксальности...
Впрочем, одному из героев Твена все же удалось бежать
на вольную «территорию». Перенесясь из Нового Света в Ста¬
рый, да к тому же еще на тринадцать веков назад, Хэнк Мор¬
ган, предприимчивый «янки из Коннектикута», быстро осознает
выгоды своего положения: «Вдумайтесь, какие возможности
представляет шестой век знающему, умному, деятельному чело¬
веку для продвижения вперед, для роста вместе со страной.
Широчайшее поле деятельности, и к тому же полностью отдан¬
ное мне одному — ни одного конкурента...»37.
Янки упоен великими возможностями и чувствует себя гото¬
вым к великим испытаниям; у него нет сомнений в том, что с
его способностью мастерить все на свете — «ружья, револьверы,
пушки, паровые котлы, паровозы, станки»38 — он сможет пре¬
образовать темное королевство в образцовую демократическую
республику. Хэнк Морган обеспечивает себе статус «Хозяина»,
«Единственного» и тем самым — оперативный простор при
посредстве пышных «эффектов», которые британцы по невеже¬
ству принимают за чудеса' Янки выступает одновременно в
роли фокусника-иллюзиониста и рекламного агента: ему нужно
завладеть доверием тысяч людей, чтобы продать, навязать им
собственный «имидж», а заодно свою модель будущего. Избран¬
ная тактика оказывается в высшей степени эффективной — не¬
возможный, невероятный план близок к осуществлению: «Раб¬
ство было уничтожено; все люди были равны перед законом...
телеграф, телефон, фонограф, пишущая машинка, швейная ма¬
шина, пар, электричество мало-помалу входили в моду. Два-
три парохода плавали <по Темзе... начиналось паровое торговое
судоходство; я собирался послать экспедицию для открытия
Америки» 39.
И вдруг, в одночасье — катастрофа: погашены разом все
светочи цивилизации; двадцать пять тысяч трупов — ее послед¬
ний, недолговечный себе «памятник». Мерлин, неудачливый до
тех пор конкурент янки в «чародействе», торжествует: «Вы были
победителями — вы побеждены!»40.
В чем же причина катастрофы? Похоже, Твен видит ее в
самом янки. В некотором смысле герой не менее наивен, чем
публика, которую он дурачит своими «эффектами». Что за ду¬
шой у самозванного реформатора, переделывателя истории, кро¬
ме веры в себя, благих пожеланий, навыков рекламщика-шарла-
37 Там же. Т. 2. С. 235.
38 Там же. С. 199.
39 Там же. С. 446.
40 Там же. С. 477.
257

т'ана и талантов умельца-мастерового? Он может собрать локо¬
мотив и револьвер, может построить и наладить телеграфную
линию, однако некая духовная несостоятельность, ограничен¬
ность не позволяют янки преуспеть в замысленном историческом
эксперименте.
Итак, американский герой — пионер, подвижник и шарла¬
тан в одном лице41 — отважно, уверенно, оптимистично возво¬
дит свою Утопию, но результаты усилий оказываются обеску¬
раживающими, видимый успех — односторонним и ненадежным.
Так в чем же классики американской литературы видели «осо¬
бое предназначение» своей нации? В том ли, чтобы служить
человечеству образцом-эталоном? Скорее — предупреждением.
Самодовольно улыбчивую американскую реальность XIX в. они
в отличие от большинства соотечественников воспринимали как
«трагическую фазу в развитии человечности»42. Будучи глубо¬
кими аналитиками, они во многом оказались пророками. Иссле¬
дуя «самотерзания» человеческого духа, повязанного невиди¬
мыми, неосязаемыми путами буржуазности, они предугадали,
а в чем-то и предопределили основное направление творческого
поиска «большой» литературы США XX в.
2.	Мечта остается мечтою (идеологические
постулаты и литературная действительность)
«Американская мечта» — стержневая мировоззренческая
концепция современной духовной жизни США, унаследованная
XX в. от предыдущих столетий. Суть ее в идеализированном,
хотя и многоаспектном, представлении о специфичности со¬
циально-культурного развития страны, предлагающего каждо¬
му американцу обоснованную надежду на равенство возможно¬
стей в стремлении к индивидуальному успеху и счастью.
В недавней истории США можно встретить немало попыток
толкования «американской мечты» как феномена сугубо нор¬
мативного толка. На протяжении последних десятилетий едва
ли не каждый из американских президентов в произносимых по
различным поводам речах обращался к «нетленным идеалам» в
стремлении прежде всего оправдать проводимую его партией
конкретную политическую линию. «Я не собираюсь сегодня
провозглашать какую-то новую мечту, а скорее, хочу призвать
41 Ср. характеристику этого типа американским критиком: «Он свято
верит, что свободный человек может стать всем, чем ему угодно себя объя¬
вить, и вправе получить все, что в силах заработать, и волен повсюду чув¬
ствовать себя как дома. Особая острота ума, ловкость в использовании
подручных средств, бродяжий одинокий образ жизни, высокая приспособ¬
ляемость, энтузиазм, постоянное желание чем-то усовершенствовать свое
положение — все эти свойства ассоциируются в нашем сознании с типом
американского «пионера» — созидателя нации. Но одновременно это свой¬
ства Шарлатана» (Kuhlman S. Knave, Fool and Genius. Chapel Hill,
1973. P. 6).
42 The Letters of H. Melville. P. 124.
258

заново поверить в нашу старую мечту...» — заявил демократ
Дж. Картер, вступая в январе 1977 г. на президентский пост.
Та же мысль присутствовала в программных обращениях рес¬
публиканца Р. Рейгана во время его восьмилетнего пребывания
в Белом доме. «Наступит день, когда американская мечта будет
вдохновлять всех людей на земле так, как она вдохновляет сей¬
час нас»,— с таким предсказанием выступил он, например, в.
вашингтонском Центре нравственной и общественной политики
в ноябре 1986 г., формулируя подход Соединенных Штатов к
отношениям с Советским Союзом в. условиях только что про¬
возглашенной тогда в СССР линии на «перестройку».
Наряду с варьируемыми от случая к случаю стандартными
клише в духовной практике американского народа всегда су¬
ществовала и изначальная, подлинная, свободная от конъюнк¬
турных наслоений и узкопартийных трактовок версия нацио¬
нальной «мечты». Она опиралась на давнюю прочную тради¬
цию, которая восходила еще к войне за независимость 1776—
1783 гг., когда, по словам К. Маркса, «возникла впервые... идея
единой великой демократической республики» и «была провоз¬
глашена первая декларация прав человека»43. В отличие от
официозных лозунгов, нередко прилагавших широкую гумани¬
стическую концепцию к требованиям быстротекущего истори¬
ческого момента, демократический общенародный вариант
«мечты» неизменно служил цели выражения духовных и соци¬
альных идеалов, доказавших свою вневременную притягатель¬
ность и приобретающих поэтому в значительной степени обще¬
человеческое значение.
Последние десятилетия внесли существенные коррективы в
структуру культурной активности на Западе, и в частности в
Соединенных Штатах Америки. Характерно, что в книге, полу¬
чившей название «Две культуры» и посвященной анализу худо¬
жественной жизни США 60-х — начала 70-х годов, американ¬
ский писатель Ф. Боноски в первую очередь выделял феномен
«молодежной контркультуры», противостоявшей нерасчленен-
ной, на его взгляд, «традиционной культурной деятельности
буржуазного класса», называемой им также «господствующей
культурой»44. Время, однако, показало, что как будто и демо¬
кратическое в своих посылках стремление поборников «контр¬
культуры» к расширению числа не только слушателей и зрите¬
лей, но и соучастников творческого процесса самым противо¬
речивым образом сочеталось с крайними формами художест¬
венного анархизма, с утверждением стиля жизни, граничащего-
с антиобщественным поведением.
Превращая улицы и площади американских городов в ги¬
гантские театральные подмостки в ходе ритуальных шествий,
носивших откровенно оппозиционную окраску, сторонники
43 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. XVI. С. 17.
44 Боноски Ф. Две культуры. М.» 1978. С. 409.
259

«контркультуры» одновременно пропагандировали «сексуальное
освобождение», употребление наркотиков и «нелимитированное
насилие» в качестве основных способов высвобождения твор¬
ческой энергии. Неудивительно, что поборники этой «страте¬
гии» не смогли обогатить современное искусство сколько-нибудь
значительными свершениями. Еще в работе «Зеленеющая Аме¬
рика» (1970), давшей достаточно полное и популярно изло¬
женное представление о леворадикалистском сознании, ее автор
Ч. Рейч признавал, что вклад «молодежного движения» в аме¬
риканскую культуру сводится к трансформированной «народ¬
ной», или «сельской», музыке и сопутствующим ей лирическим
и политическим текстам.
Практическое исчезновение «контркультуры» к началу 80-х
годов из общей картины духовной жизни США выявило сле¬
дующую расстановку сил: с одной стороны, не изменившую
■своей сути культуру, связанную с нормативным вариантом
«американской мечты», с другой же — мощное демократическое
начало, находящее выражение в многочисленных произведениях
литературы и искусства. Антихудожественная «массовая куль¬
тура» и, в более частном случае, «массовая беллетристика» —
таковы нынешние синонимы обширного собрания артефактов,
образующих значительную долю того, что издается, ставится
на сцене, выставляется в галереях, различными способами ре¬
продуцируется и тиражируется в Соединенных Штатах. Конт¬
раст между этим «культурным варевом» и подлинным искус¬
ством, подлинной литературой, откликающимися на демокра¬
тические идеалы и гуманистические помыслы, неизменно опло¬
дотворявшие прогрессивную версию «американской мечты»,
проходит красной нитью через всю историю художественного
творчества в США в XX в.
* *
*
Популярная, «расхожая» беллетристика — важный, а под¬
час и единственный вид духовной пищи, потребляемой через
печатное слово миллионами американских читателей. Ежегод¬
но этот литературный пласт пополняет десятки и сотни назва¬
ний, образующих своего рода противовес настоящему, большо¬
му искусству. Правда, само понятие «ходких книг» отнюдь
не равнозначно обширному и пестрому вороху эрзац-товаров,
без которых невозможно получить представление о книгоизда¬
тельской деятельности в Соединенных Штатах. Среди бестсел¬
леров нередко встречаются и полноценные художественные
произведения. Вместе с тем массовость распространения — не¬
пременное условие существования квазилитературы, разрабо¬
тавшей немало различных приемов для того, чтобы привлечь
нетребовательного потребителя. Гипертрофированная до навяз¬
чивой сенсационности занимательность, подменяющая актуаль-
260

-ность содержания псевдопроблемность, проповедь приспособ¬
ления к нравам, обычаям и требованиям буржуазного мира,
обязательное присутствие какой-нибудь «изюминки», чаще все¬
го оборачивающейся обязательной «клубничкой»,— вот некото¬
рые непременные признаки американской «массовой беллетри¬
стики», этого пустоцвета, снабженного в соответствии с зако¬
нами эстетической мимикрии некоторыми внешними признака¬
ми «подлинной литературы.
Признавая определенную общность идейно-эстетических
•особенностей литературной фракции «массовая культура», сле¬
дует подчеркнуть, что американская «массовая беллетристика»
в XX в.— явление не только весьма разветвленное и многопла¬
новое, но и обладающее внутренней динамикой, чутко отклика¬
ющееся на веяния конъюнктуры, способное в зависимости от
преобладающих в обществе умонастроений то прятаться в тень,
то, напротив, выходить на авансцену книгоиздательской актив¬
ности.
Стереотипизацйя, упрощенность мотивировок, в первую оче¬
редь психологических,— самая очевидная и, пожалуй, ведущая
особенность развлекательной литературы, отделяющая ее в
эстетическом плане от высокохудожественного творчества. Ме¬
ра этого качества, однако, может быть разной: от соблазна
пойти по -проторенной колее, прибегнуть к готовым решениям
из собственного прошлого опыта, а то и заимствованиям не
застрахован и иной даровитый писатель. Вместе с тем для боль¬
шой группы беллетристов в Соединенных Штатах следование
канонам вполне профессионального ремесла всегда служило
верной гарантией успеха «хорошо сделанной книге», подчас не¬
отличимой на недостаточно опытный взгляд от вполне при¬
стойного произведения искусства. Вот почему есть основания
говорить о существовании и известной «пограничной зоны»
между «высокой», т. е. подлинной, литературой и чтивом как
таковым, лишенным всяких художественных претензий.
Именно в произведениях, относящихся к данному как бы про¬
межуточному пласту, нашла наиболее отчетливое выражение
мелкотравчатая версия «американской мечты» в ее едва ли не
каноническом официозном преломлении. В собственно хроноло¬
гическом плане на протяжении XX в. после первой мировой
войны можно выделить три этапа, отмеченных особыми претен¬
зиями «массовой беллетристики» на духовное лидерство. Во-
первых, это период «просперити» 20-х годов, во-вторых,— эпо¬
ха «конформизма» середины столетия и, наконец, последние
10—15 лет с середины 70-х годов, когда коммерческая и в зна¬
чительной своей части прямо идеологизированная литература
заняла явно преобладающее положение на книжном рынке
Соединенных Штатов.
Финальная фаза периода «процветания» стала свидетелем
не только возросшего интереса американского общества к лите¬
ратурным прокламациям и теоретическим построениям консер¬
261

вативных писателей, критиков и философов школы «нового
гуманизма». Одновременно как часть единого, всеохватываю¬
щего процесса в культурной жизни США все более четко наме¬
чалась тенденция к постепенному ослаблению и дезорганизации
тех художественных сил, что решительно выступали против
заключения любого компромисса с житейской философией ме¬
щан и банкиров. Громадная хозяйственная и идеологическая
мощь сложившегося социального уклада, которую не смогли
поколебать ни промышленный спад 1927 г., ни крах спекуляций
с земельными участками во Флориде, ни волна интернациональ¬
ного возмущения в связи с исполнением смертного приговора
над Сакко и Ванцетти, оказывала угнетающее и разлагающее
воздействие на сознание сотен и тысяч американских интелли¬
гентов. «Никогда в истории мира писатели, умеющие угождать
публике, не вознаграждались так высоко и с такой готов¬
ностью,— отмечал в 1928 г. прозаик Флойд Делл, чей творче¬
ский путь в 20-е годы явился показательным примером эволю¬
ции от недовольства к успокоенности.— Конкуренция жестока,
однако поле деятельности настолько обширно, что любой мало-
мальски талантливый писатель может великолепно просуще¬
ствовать, давая занимательные описания жизни, ведущейся
среди рекламируемой на страницах журналов роскоши»45.
Особые трудности в обстановке непрекращающегося идео¬
логического натиска выпали на долю литературы открытого
антикапиталистического протеста. «В Америке нет ни револю¬
ционной ситуации, ни пролетарской литературы»46,— заявил,
по свидетельству критика Д. Аарона, в декабре 1927 г. поэт
Роберт Вулф. Традиция неприятия и протеста оставалась ве¬
дущей в литературе США на протяжении целого десятилетия,
началом которому послужило решение Америки принять участие
в первой мировой войне. Однако невыносимый гнет обыватель¬
ской ограниченности, засилье воинственной посредственности
и откровенных поденщиков не могли не сказаться на взглядах
даже таких оплотов американского критического реализма, как
С. Льюис и Ш. Андерсон. Знакомство же с некоторыми произ¬
ведениями исключительно популярного одно время У. Вудвор¬
та, где обедненно, на сниженном уровне трактовались темы,
идейно близкие духовным запросам ведущих реалистов Аме¬
рики, дает наглядное представление о том, как безболезненно
и умело удавалось американской буржуазии переводить обсуж¬
дение жгучих, неотложных вопросов национальной жизни в бе¬
зопасное русло интеллигентского краснобайства.
Роман Вудворта «Хлеба и зрелищ» (1925) — это почти бес¬
сюжетное произведение, написанное в условной, едва ли не
45 Д е л л Ф. Э. Синклер в Америке//Вестник иностранной литературы.
1928. № 12. С. 88.
46 А а г о n D. Writers on the Left: Episodes in American Literary Com¬
munism. N. Y., Harcourt, 1961. P. 160.
262

памфлетной манере. Образов как таковых в нем почти нет,
имеются лишь отдельные наброски, импрессионистские описа¬
ния некоторых сторон жизни Америки, чередующиеся с мало¬
остроумными и чрезмерно растянутыми диалогами внезапно
возникающих безликих персонажей.
В своем произведении Вудворт явно стремился подражать
язвительной иронии Шоу и Честертона, но рамки охвата дей¬
ствительности в его книге поразительно узки. Писатель запус¬
кает отравленные стрелы в адрес американского антиинтеллек¬
туализма и антиэстетизма, издевается над массовой религией
почтенного здравого смысла, вскрывает нехитрую механику
желтой прессы, но тем не менее в итоге терпит неудачу в по¬
пытке преобразовать всю эту сумму своих наблюдений и за¬
мечаний в отмеченное художественным единством оригинальное
литературное произведение. Советские критики 20-х годов, в
частности Е. Ланн, автор пространного, но несколько сбивчи¬
вого предисловия к русскому переводу романа Вудворта, счи¬
тая самым ценным качеством писателя его приверженность со¬
циальной сатире, не замечали очевидного эпигонства Вудворта,
всей пустоты и бессодержательности его внешне эффектной,
рассчитанно-парадоксальной творческой манеры.
В романе «Хлеба и зрелищ» встречались порой положения,
заимствованные из теории социалистов; в устах «деревянных
актеров», действовавших на литературных подмостках книги,
критика «язв капитализма» достигала иногда весьма высокого
накала, но, оставаясь лишь неподтвержденной декларацией, по¬
добные мнимо многозначительные выпады лишь окончательно
разрушали внутреннюю структуру произведения. Книги Вуд¬
ворта («Хлеба и зрелищ», «Лотерея» и др.) представляли собой
скороспелые однодневки. Игривая оппозиция их автора ничем
не угрожала существующему порядку вещей, а все его творче¬
ство в целом явилось только одной не слишком оригинальной
вариацией возможностей и тем, предоставляемых в распоря¬
жение писателя небогатым арсеналом популярной беллетри¬
стики.
Усиление апологетических тенденций в американской «мас¬
совой» прозе было связано с именем Бута Таркингтона, «ста¬
рейшины американской буржуазной литературы»47, как о нем
отозвался однажды Вернон Л. Паррингтон. Автор многочислен¬
ных романов, описывавших быт фермеров и бизнесменов Сред¬
него Запада, а также серии книг для детей с главным героем
по имени Пенрод, Таркингтон предназначал их не только для
забавы и развлечения. Подобно своему учителю и старшему
современнику Уильяму Дину Хоуэллсу писатель отдавал много
сил, стремясь доказать, что «наиболее оптимистичный взгляд
на действительность есть в то же время и наиболее американ¬
47 Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. М.,
1963. Т. III. С. 449.
263

ский». Серьезную, далеко идущую цель имел перед собой Тар-
кингтон и в романе «Плутократ» (1927), созданном уже на ис¬
ходе его долгой писательской карьеры.
Главная задача, поставленная Таркингтоном в «Плутокра¬
те»,— это реабилитация звания американского бизнесмена, фи¬
гура которого успела превратиться в излюбленную мишень для
насмешек, острот и беспощадных обличений со стороны незави¬
симых журналистов, карикатуристов и серьезных писателей
Америки. С помощью противопоставления двух типов американ¬
цев — начинающего литератора, человека из высшего мира
искусства, и его компаньона в туристской поездке по Северной
Африке, дельца из Иллинойса,— писатель настойчиво проводил
мысль о превосходстве малообразованного, но пышущего здо¬
ровьем и энергией краснолицего представителя «настоящего
дела» над совершенно не приспособленным к реальной жизни,
хотя и прекрасно воспитанным молодым драматургом. Мало¬
привлекательный на первый взгляд «плутократ» по фамилии
Тинкер с развитием действия все больше импонировал своему
непосредственному окружению. Влиянию Тинкера, очарованию
его кипучей натуры, бросающей вокруг себя отблеск американ¬
ского золота, покорялись и изысканная мадам Моморо, и путе¬
шествующая инкогнито по Алжиру супружеская пара англий¬
ских аристократов, и, наконец, его главный антагонист в ро¬
мане — воплощение артистической богемы Нью-Йорка драма¬
тург Лоуренс Огль.
По мере движения сюжета книги ее главный герой, образ
которого ни в коей степени не утрачивал своей реалистичности
и индивидуальности, вырастал в символ американской машин¬
ной цивилизации XX в., с развитием которой связаны, по мне¬
нию автора «Плутократа», прогресс и экономическое благопо¬
лучие хозяйственно неразвитых, отсталых стран всего мира.
Активная поддержка Таркингтоном патерналистской идеологии
американского империализма, его согласие с политикой навя¬
зывания другим государствам концепции «Pax Americana» осо¬
бенно зримо выявлялись в финальной сцене его глубоко тенг
денциозного произведения, изображавшей визит «великого вар¬
вара» Тинкера, этого «нового римлянина» современной эпохи, к
нуждающемуся в экономической помощи бею Туниса.
Прославлению американской экономической и культурной
экспансии во второй половине 20-х годов была посвящена не¬
обозримая литература, в числе создателей которой нередко
можно было встретить людей действительно незаурядного худо¬
жественного таланта. Лишь изредка идейная направленность
их произведений открывалась читателю в таком откровенно
обнаженном виде, как это было в «Плутократе» Таркингтона
или в нашумевшем беллетризированном трактате Брюса Бар¬
тона «Человек, которого никто не знает» (1925). Гораздо чаще
литературная пропаганда воззрений и вкусов состоятельного
класса Америки носила более скрытый, завуалированный харак¬
264

тер, приобретая форму внешне непритязательного, сугубо раз¬
влекательного повествования.
Весной и летом 1926 г. буквально вся Америка была увле¬
чена своеобразным литературным произведением, в котором, воз¬
можно, более ярко, чем где бы то ни было ранее, нашли отра¬
жение некоторые исключительно характерные для «эпохи про¬
цветания» детали и признаки американской действительности.
Это была книга дотоле никому неизвестной писательницы
Аниты Лус «Джентльмены предпочитают блондинок» — искря¬
щийся весельем интимный дневник молодой девушки по имени
Айсабел из арканзасского Литл-Рока в течение нескольких ме¬
сяцев путешествующей по Европе в окружении толпы поклон¬
ников и выходящей наконец замуж за совершенно преобразив¬
шегося в ее обществе зажиточного пресвитерианина строгих
нравов.
В романе Лус было нечто от традиции бесшабашного разу¬
далого американского юмора времен ранних рассказов Марка
Твена и народных легенд о Поле Беньяне. Поездка Айсабел и
ее подруги Дороти по Европе, их бесцеремонное обращение с
культурными святынями Старого Света вызывали в памяти
знаменитых «Простаков за границей» Твена, написанных за
шестьдесят лет до книги Лус. Дневник «профессиональной ле¬
ди», как и путевые записки Твена, получил шумную и даже
сенсационную известность, но эти две книги разделены поистине
дистанцией огромного размера. И дело, конечно, в различии не
столько жанра и степени таланта обоих авторов, сколько их
исходных идейных позиций.
Героиня книги А. Лус — невежественная, но очень цепкая
и удачливая в погоне за богатством молодая девица. В отли¬
чие от пассажиров «Квакер-Сити» она не питает ровно ника¬
ких возвышенных чувств ни к Европе, ни к Америке, да и, во¬
обще говоря, ни к чему иному, за исключением собственной
персоны, своих желаний и мимолетных увлечений. В ее порт¬
рете совместилось многое из тех представлений о молодом по¬
колении Америки 20-х годов, которые и по сей день наклады¬
вают свой своеобразный, ни с чем не сравнимый отпечаток
на восприятие этой, уже весьма отдаленной во времени, но
все еще живой и красочной, «полной шума и ярости» и по-
своему привлекательной исторической эпохи. Произведение Лус
не поднимало серьезных проблем и, уж конечно, не содержа¬
ло в себе никаких принципиальных этических суждений. Ско¬
рее напротив, возвеличивая своих сомнительных героинь и жи¬
вописуя их образ жизни, писательница, по сути дела, с востор¬
гом одобряла всю атмосферу «века джаза», века удовольствий,
оказавшегося на поверку лишь веком безответственности.
Веселый цинизм и откровенно выставляемое напоказ пре¬
небрежение к существенным сторонам национальной жизни сде¬
лались в конце «шумливых лет», как об этом писал Э. Синклер,
«господствующей нотой в настроении интеллигентной молоде¬
265

жи Америки», и книга А. Лус явилась лишь одним, хотя, по¬
жалуй, наиболее красноречивым тому подтверждением. Что же
касается широкого читателя, то его потребности в области сло¬
весной культуры в огромной степени удовлетворялись за счет
того безбрежного моря авантюрно-приключенческого и сенти¬
ментального чтива, что с первых десятилетий XX в. становилось
неизбежным и все чаще преобладающим ингредиентом любого
книжного рынка. Стандартные любовные и псевдоромантиче¬
ские истории, выходившие из-под пера Кервуда и Вудхауза,
Кофмана и Берроуза, создателя небезызвестного «Тарзана»,
составляли в 20-е годы источник духовной пищи преобладаю¬
щего большинства населения Америки.
Следующий этап взлета апологетической «массовой» белле¬
тристики пришелся на «тучные» 50-е годы, объявленные подав¬
ляющим большинством комментаторов внутренних процессов
в США золотым веком быстрого экономического развития и
классового мира. Понятие «американская мечта» трактовалось
в это время в сугубо утилитаристском, потребительском смыс¬
ле, а его идеологическая начйнка была почти целиком сведена
к требованию конформистского принятия существующей дей¬
ствительности.
Литераторы-конформисты нового призыва были выпестова¬
ны и выдвинуты на авансцену культурной жизни США во мно¬
гом усилиями консервативной критики, еще в 40-е годы про¬
возгласившей кампанию за создание в американском романе
образа «пристойного» литературного героя. В книге Б. Де Вото
«Либеральное заблуждение» (1944), в статье Дж. Д. Адамса
«Облик грядущих книг» слышались сетования на то, что лите¬
ратура США не выходит за пределы «мира, населенного ис¬
ключительно садистами, нимфоманками, предателями, мошен¬
никами, полуидиотами, обезьяно-человеками и прочими случай¬
ными продуктами закона естественного отбора»4®. Аналогичные
мнения можно было встретить в период маккартизма и на
страницах изданий, считавших себя либеральными. «Современ¬
ный роман отвращает читателя... с его героями не хотелось бы
знаться в реальной жизни, — писал в 1952 г. Н. Казинс. —
Большинство их составляет безрадостную коллекцию психиче¬
ски ущербных людей, эмоциональных калек с задержанным
социальным развитием либо помешанных на поиске все новых
и новых чувственных впечатлений»48 49.
К середине 50-х годов журналы издательского концерна
Г. Люса выработали даже специальный кодекс для произведе¬
ний, призванных выполнять охранительные функции. Он вклю¬
чал в себя «соблюдение приличий как в языке, так и в пове¬
дении персонажей», «веру в честность и дисциплинирован¬
ность», а также — что было особенно показательно — «почте¬
48 Современная американская литература. М., 1950. С. 101.
49 Cousins N. Present Tense. N. Y., 1967. P. 175.
266

ние к авторитетам и священным институтам»50, среди которых
на одно из первых мест ставился бизнес как верховное вопло¬
щение устремлений наиболее амбициозных американцев.
Свое новое рождение жанр «делового романа» получил с
выходом в свет нашумевшего «Человека в сером фланелевом
костюме» Сл. Уилсона (1955), а также не менее популярных
произведений К- Хаули. Отличительная черта этих книг заклю¬
чалась в готовности их авторов строить свой рассказ с учетом
внешних примет американской действительности. Этот намек
на аутентичность оборачивался, однако, псевдореализмом, ибо,
по сути, идейная схема каждой из книг была крепко привязана
к усиленно внедрявшейся в сознание читателя «философии ус¬
пеха».
Слегка замаскированной рекламе сложившегося образа
жизни служили и романы Г. Вука и Дж. Марквенда, прозаиков
вполне профессиональной выучки, но не поднявшихся до уров¬
ня подлинного искусства. Творчество этих и им подобных пред¬
ставителей «пограничной зоны» в 50-е годы и впоследствии
особенно успешно отвечало социальному заказу и идеологиче¬
ским установкам «среднего класса». Отнеся к конформистам
«второ- и третьеразрядных писателей всех времен», которые
всегда писали не так, как они должны, а так, как хотят их чи¬
татели, критик Дж. Олдридж довольно точно очертил конкрет¬
но-исторические параметры этого феномена применительно к
послевоенной Америке. «Во времена, подобные нашему, — пи¬
сал он в 1956 г., — они будут стараться утешить всевозможные
волнения и страхи, предлагая вместо правды готовые клише и
воображаемый рай вместо весьма реального ада. Они проло¬
жат путь к сердцу тех, кто не настроен критически, взывая к
их скромным заветным желаниям и мифам, которые для них
всегда святы»51.
Непосредственным поводом для отклика Олдриджа явилась
публикация романа Вука «Марджори Морнингстар» (1955), в
котором демократическая общественность не без основания
усмотрела манифест воинствующего оппортунизма. Выступая
против участия женщин не только в общественной деятельно¬
сти, но и в художественной жизни, Вук стремился опровергнуть
трактовку «женского вопроса», представленную в реалистиче¬
ской литературе США «Сестрой Керри» Драйзера и «Энн Ви¬
керс» С. Льюиса. «Ей нужно то же, что и всякой другой жен¬
щине всегда, во все эпохи, в прошлом и будущем, — излагал
критик-марксист С. Силен авторскую концепцию образа несо-
стоявшейся «театральной звезды» Марджори. — Это обручаль¬
ное кольцо с бриллиантом, дом в приличном соседстве, мебель,
дети, хорошо сшитое платье, меха»52. Однако подобные жела¬
50 Geismar М. American Moderns. N. У., 1958. Р. 42.
51 Олдридж Дж. После потерянного поколения. М., 1981. С. 61.
52 Masses and Mainstream. 1955. November. P. 4.
267

ния возникали у героини лишь тогда, когда, пройдя сквозь
«огонь и воду» показного бунтарства, она спешила отдать
должное комфортной бездуховности. «Вук впитал какую-то
культуру реалистического письма. С редкой для американца
настойчивостью он отмечает социальные оттенки, не избегает и
социальных контрастов. Но при этом не думает возмущать
общественное спокойствие»53, — верно характеризовал литера¬
турную манеру автора «Марджори Морнингстар» М. «Пандор.
Видимость конфликтной остроты, оболочка традиционного соци¬
ально-психологического романа — все эти приемы были по¬
ставлены Вуком на службу конформистскому звучанию своей
книги.
Успех псевдореалистических боевиков и возбуждение, выз¬
ванное ими у значительной части критики, могли создать впе¬
чатление, что в США вовсе исчезла проблемная литература^
отмеченная печатью незаурядного таланта. «Вместо того чтобы
перевести свой взор с Вука на тех писателей, которые роют
более глубокие шахты и выдают на-гора не столь бедную руду...
критики вкупе с газетными рецензентами поспешили отвергнуть
сам жанр романа как устаревший и обреченный на смерть»54,—
обоснованно жаловался прозаик X. Суодос, один из участников
симпозиума «Роман жив». Однако именно среди «серьезных
прозаиков» в 50-е годы отчетливо выявилась тенденция не
только к принятию американской действительности, какой она
есть, со всеми светлыми и темными ее сторонами, но — более
того — к восхищению видимым динамизмом, кипучестью жизни
в Соединенных Штатах, получившей в первые послевоенные го¬
ды дополнительные экономические и психологические стимулы.
Эта «высоколобая» разновидность конформизма получила
теоретическое обоснование в ряде статей, и прежде всего в ра¬
ботах известного критика Л. Триллинга. Тем самым нарочитая
акцентация «американской исключительности» нашла дорогу в
литературные круги, считавшие себя по традиции либеральны¬
ми и даже «левыми». Разумеется, недавние радикалы не могли
в одночасье перейти на позиции последовательных соглашате¬
лей типа К. Хаули. За исключением отдельных случаев, когда
были созданы книги подчеркнуто тезисного и даже промаккар-
тистского свойства, писатели не спешили превращаться в труба¬
дуров официозных установок. Однако в качестве путеводной
звезды и боевого штандарта был возрожден уже упоминавший¬
ся тезис У. Д. Хоуэллса, гласивший, что «наиболее улыбчивые
аспекты жизни есть в то же время и наиболее американские».
В соответствии с этой философией изображение «улыбчивых ас¬
пектов» стало претендовать на гораздо большее представитель¬
ство в общей панораме американского романа.
53 Вопросы литературы. 1963. № 3. С. 132.
54 The Living Novel: A Symposium/Ed. by G. Hicks. N. Y., 1957. P. 178.
268

После длительной полосы оппозиционных выступлений, за¬
хвативших в США большую часть 60-х годов, а также начало
следующего десятилетия и стимулировавших усиление социаль¬
но-критических тенденций, примиренческие настроения вновь
попытались взять реванш в многомерном пространстве худо¬
жественной литературы. Анализ динамики литературного про¬
цесса последнего времени позволяет выделить несколько узло¬
вых точек, когда произведения, настроенные на конформист¬
скую волну при интерпретации концепции «американской меч¬
ты», сыграли определенную роль вначале в нейтрализации
бунтарских настроений, а затем и в известном поправении до¬
статочно широких кругов населения Соединенных Штатов.
В апогее этого периода, когда еще свежи были впечатления
от погромов в негритянских кварталах, убийств политических
деятелей, широких кампаний общественного неповиновения,
когда казалось, что вторая гражданская война вот-вот вспых¬
нет вновь спустя сто лет после окончания первой, из печати
вышел роман Джеймса Миченера «Странники» (1971), читав¬
шийся как беллетристическое пособие по современному «моло¬
дежному вопросу» для человека с улицы. Долгое время спе¬
циализировавшийся в области псевдоисторических сочинений И’
экзотических романов-путешествий один из законодателей аме¬
риканской «массовой литературы» решил в ответственный мо¬
мент включиться в спор о жгучих проблемах, волновавших
нацию.
Экспозицию романа составляли подробные биографии шести
молодых людей — трех парней и трех девушек, — волей авто¬
ра сведенных вместе в испанском курортном городке Терремо-
линос. В истории каждого из них была отражена та или иная
грань молодежной ситуации. К участникам студенческих демон¬
страций — американцам Джо, Гретхен и Като — затем присое¬
динились еще трое: Моника, дочь бывшего крупного имперско¬
го чиновника в получившей независимость африканской стране,
носящей вымышленное имя Вуарда; Бритта из далекого нор¬
вежского рыбацкого поселка Тромсе, долгими полярными ноча¬
ми бредившая о тепле и ярких красках юга, и внук детройт¬
ского коммерсанта, воспитывавшийся в Израиле Йигал Змора.
Причины, побудившие «шестерку» сняться с места и устремить¬
ся, словно перекати-поле, по многотерпеливым южным странам,
различны, но в общем виде они были сведены в словах, однаж¬
ды сказанных Моникой: «Мы здесь и вместе, потому что жизнь
дома неизъяснимо скучна и тосклива». Но что, кроме этой, са¬
мой общей посылки, сплачивает их воедино, каково содержание
молодежной этики и манер поведения, в чем положительный
смысл бунта «молодых» и что ждет его в будущем? — на все
эти вопросы и пытался ответить после несколько затянувшегося
вступления роман Миченера.
Поскольку истина рождается в споре, то для того, чтобы
диалог состоялся, в «Странниках» возникала фигура шестиде¬
269

сятилетнего Джорджа Фэрбенкса, завзятого путешественника и
джентльмена, служащего одной из международных финансовых
компаний со штаб-квартирой в Женеве. Его спокойный уравно¬
вешенный взгляд много пожившего и видевшего человека ста¬
новился комментарием к бесчисленным «картинкам с натуры»,
складывавшимся в пеструю панораму молодежной вольницы.
Надо ли уточнять, что голосом Фэрбенкса говорил сам Дж. Ми¬
ченер, один из главных выразителей мнения умеренно-консер¬
вативной Америки, решивший вначале попытаться разъяснить,
а затем, быть может, и сблизить позиции двух противополож¬
ных друг другу социальных и нравственных сил современного
Запада.
Шестерка странников, вместе с которой, забыв о неотлож¬
ном бизнесе, Фэрбенкс кочует по городам и весям Испании,
Португалии, Марокко и даже Мозамбика, привлекает его своей
молодостью, дружелюбием, естественностью в обращении, про¬
блесками собственной, нетрадиционной мысли. Но каковы плоды
их размышлений, что ищут и находят ли что-нибудь «дрейфую¬
щие по жизни» без руля и без ветрил молодые бунтари? — та¬
кой вопрос задает Фэрбенкс своим подопечным. Ответом ему
чаще всего служит смущенное молчание либо уклончивые, сбив¬
чивые реплики, и это подчеркнутое косноязычие — следствие не
только действительных слабостей молодежного образа мыслей,
сконцентрированного на «живом настоящем» и пренебрегающе¬
го слишком многим из того, что составляет содержание полно¬
ценного существования, но и заведомого пристрастия романиста.
Ведь Миченер, по сути, помещал своих молодых героев в ис¬
кусственную, условную среду, создавая вокруг них социальный
вакуум и тем самым намеренно обрекая их на бездействие и
безмыслие.
К середине 70-х годов литература США в основном подвела
итоги тому, что в современной мифологии получило броское на¬
именование «критическое десятилетие» Америки. Схлынула вол¬
на выступлений леваческой молодежи и производной от них
экстатической «контркультуры». Сложившаяся обстановка сти¬
мулировала активные творческие поиски со стороны как участ¬
ников, так и наблюдателей недавних событий. Писатели крити¬
ческого реализма стремились посредством реконструкции от¬
дельных моментов истории, следя за проходящей сквозь чреду
поколений «нитью времен», узреть глубинные течения, форми¬
рующие сегодняшний облик Америки. То же поветрие захватило
и флагманов «массовой беллетристики» с той, однако, принци¬
пиальной разницей, что обращение к истории служило в их по¬
строениях весомым аргументом в пользу незыблемости основ
«традиционного» общества.
В отношении второй группы произведений тон был задан
все тем же Дж. Миченером, который в романе «Сентинниэл»
(1974) вознамерился предложить американскому читателю
нравственное руководство, вытекающее из уроков едва ли не
270

бесконечного исторического опыта. Рассказом о жизни в течением
многих веков маленького поселения в Скалистых горах автор
стремился продемонстрировать неистребимость «органических»
устоев, обеспечивающих процветание Соединенных Штатов и
всей западной цивилизации. Аналогичные идеологические цели
прозаик преследовал и в своем очередном романе «Чесапик»
(1978), воссоздавшем историю нескольких поколений четырех
семейств из штата Мэриленд на протяжении двухсот лет — от
войны за независимость до «Уотергейта».
К моменту пика читательской популярности книг Миченера
тематический и идеологический центр тяжести американской
«массовой беллетристики» вновь заметно сместился. История
снова уступила место злободневности, и литераторов, мгновенно
реагирующих на изменение конъюнктуры, толкала к этому и
усложнившаяся международная обстановка, и резкое обостре¬
ние материального положения широких слоев трудящихся Сое¬
диненных Штатов. Так, в романах Ар. Хейли «Менялы» (1975)
и «Перегрузка» (1979) возникал отклик на последствия глубо¬
кого спада, захватившего в ту пору американскую экономику.
Первые главы «Перегрузки» сразу же приводили на память
завязку и дальнейшее развитие сюжета в широко известном
романе Хейли «Аэропорт»: стихийное бедствие... пиковая ситуа¬
ция... неожиданная авария, усугубляющая и без того критиче¬
ское положение. Но если в «Аэропорте» бушевал снежный бу¬
ран и выходили из строя взлетно-посадочные полосы аэродро¬
ма, расположенного на Среднем Западе, то в «Перегрузке»
действие было перенесено в пораженную сильной засухой
Калифорнию, испытывавшую поэтому особую нужду в электри¬
честве, львиная доля производства которого сосредоточена в
руках могущественной монополии. В центре внимания автора
были обстоятельства энергетического кризиса, в течение ряда
лет занимавшего одно из центральных мест на внутриполитиче¬
ской повестке дня в Соединенных Штатах. В конце 70-х годов
эта тема буквально ежемесячно обрастала новыми подробно¬
стями, будоражила американскую общественность. Препира¬
тельства между Белым домом и конгрессом по поводу энерге¬
тической программы, планы отмены контроля за ценами на го¬
рючее и перспективы рационирования бензина, нападки на тог¬
дашнего министра энергетики Шлессинджера и нефтяных
шейхов Ближнего Востока — все эти новости газетной полосы
создавали соответствующий фон роману Хейли и подчеркивали
его актуальность.
Какова, однако, позиция автора в отношении поднятой им’
важной глобальной проблемы и насколько ее освещение соот¬
ветствовало положению дел, сложившихся в капиталистической
Америке? Как выяснялось, современный калифорнийский
«спрут» представал, в трактовке писателя, всеобщим благоде¬
телем, пекущимся исключительно об интересах потребителя, о*
техническом прогрессе и о неомраченном будущем человечества.
271

К горькому сожалению Хейли, его герои вынуждены вести не¬
престанную полемику то с невежественными или наивно-беспеч¬
ными, а когда и со злокозненными противниками.
Характерно, что, если не считать мелких неурядиц, все ру¬
ководители и служащие корпорации выступают единым фрон¬
том в поддержку политики, которая суммарно сводится к дав¬
ней доктрине «бизнес знает лучше, что требуется Америке».
С этих позиций, полностью соответствующих идеологии респуб¬
ликанской партии США, пришедшей к власти на выборах
1980 г., в романе осуждался «вероломный союз фанатиков и
своекорыстных политиканов», включающий самые разнообраз¬
ные элементы американского общества. Тут и вашингтонское
правительство, ответственное за инфляцию и неслыханную пре¬
жде бюрократизацию; и местные власти, неповоротливые и не¬
решительные, ставящие палки в колеса технического прогресса;
и утописты-экологи, приносящие в жертву эстетическим сообра¬
жениям насущные жизненные интересы миллионов; и безответ¬
ственная пресса, априорно настроенная против бизнесменов и
высмеивающая каждое их начинание; и беззастенчивые дема¬
гоги, разжигающие аппетит толпы радикалистскими лозунгами,
но неспособные в отличие от «капитанов большого бизнеса»
удовлетворить вызванную отчасти их же агитацией «революцию
растущих требований».
Критика со стороны Хейли отмеченных негативных или по
меньшей мере двусмысленных факторов современной американ¬
ской жизни, безусловно, содержала в себе рациональное зерно
и сообщала его произведению определенную разоблачительную
силу. Однако, как и в романе «Менялы», она выражала взгляды
консервативных кругов, которые в 70—80-е годы все чаще вы¬
ступали против того, что, по их словам, относится к «издерж¬
кам демократического процесса». Само слово «перегрузка»,
вынесенное в заголовок романа, получало расширительное зна¬
чение. Это не просто вызванное нехваткой энергии перенапря¬
жение электрической сети, но и «чрезмерная» нагрузка на аме¬
риканские общественные институты, «избыточность» демокра¬
тии, приводящая к разгулу прессы и уличных демонстраций,
слишком мягкой судебной системе, неповоротливости админи¬
стративных органов, а также к экономическому застою. Пафос
романа Хейли — в предостережении против нежелательных, с
его точки зрения, тенденций современного развития, энергично
проводимая им защита «имиджа» крупного капиталистического
предприятия была одним из признаков очередной активизации
в «массовой беллетристике» США нормативно-официозных тен¬
денций.
Сам Хейли остался верен этим принципам и в своем следу¬
ющем романе «Сильнодействующее лекарство» (1984), расска¬
зав в нем полностью соответствующую традиционной версии
«американской мечты» историю современной Золушки по имени
Селия Джордан, которая исключительно благодаря личным ка¬
272

чествам прошла путь от помощницы провизора в захудалой
аптеке до руководителя крупнейшей фармацевтической фирмы.
В середине 80-х годов «Сильнодействующее лекарство» имело
определенный читательский успех, но в еще большей степени
симпатии консервативной Америки были отданы другому, ана¬
логичному по своим идейным установкам произведению — едва
ли не самому пространному по объему и длительному по сро¬
кам написания во всей современной издательской практике.
Насчитывавший 1176 страниц роман Хелен Гувер Сантмейер
«И леди нашего клуба» находился в работе свыше полустоле¬
тия, и к моменту публикации массовым тиражом его автору
исполнилось 89 лет.
Выход в свет произведения, которое не столько художест¬
венным умением, сколько числом страниц утверждало «истинно
американские ценности», явился дополнительным аккордом в
провозглашенной правительством и поддержанной значительной
частью общественности доктрине «нового патриотизма». Заду¬
манный как полемический ответ на знаменитую «Главную ули¬
цу» С. Льюиса, опубликованную еще в 1920 г., роман X. Сант¬
мейер охватывал почти три четверти века американской исто¬
рии, начиная с первых лет по завершении гражданской войны
между Севером и Югом. Как ..и ее предшественник, писатель¬
ница стремилась показать Соединенные Штаты изнутри, в пре¬
ломлении через мысли, чувства и настроения американских
женщин, принадлежащих к «среднему классу».
Своим идеологическим пафосом книга Сантмейер была во
многом близка широко известному роману М. Митчел «Унесен¬
ные ветром»: вот какой была «наша Америка», которую мы в
значительной мере утратили, словно хотел сказать автор. Стра¬
ницы произведения порой напоминали чуть ли не каталог, ин¬
формирующий о том, как одевались и чем интересовались аме¬
риканцы в «прежние времена», что представляли собой их жи¬
лища, праздники, школы, религия, их общественная жизнь.
Но этот восторженный гимн во славу «старой доброй Аме¬
рики» относился отнюдь не ко всей нации, а лишь к ее опре¬
деленной прослойке, включающей людей белого цвета кожи,
исповедующих протестантство, хорошо воспитанных, получив¬
ших достаточное по тогдашним меркам образование. Нетрудно
заметить, что в романе Сантмейер возникал как бы коллектив¬
ный портрет прародителей и предвестников всех тех, кто раз¬
делял и впоследствии веру в официозный вариант «американ¬
ской мечты», а в 80-е годы в своей массе составил прочную
социально-политическую основу для различных инициатив рес¬
публиканских администраций. Именно к этой части обществен¬
ности США и апеллировала в своей лишенной сколько-нибудь
выдающихся художественных достоинств книге престарелая пи¬
сательница, утверждавшая, что «еще не все потеряно и надо
сделать максимум для того, чтобы уютное, ухоженное, счастли¬
вое прошлое не исчезло бы безвозвратно».
10 Зак. 351
273

* *
*
В отличие от беллетристов конформистского склада, истол¬
ковывавших идеалы «американской мечты» в вульгаризирован¬
ном потребительском смысле, прогрессивная художественная и
общественная мысль США неизменно стремилась противопоста¬
вить концепциям ура-патриотической «исключительности» веру
в нетленные ценности общедемократического миросозерцания.
Эта «внепартийная позиция» всегда служила и по сей день слу¬
жит своего рода общим знаменателем, объединяющим художни¬
ков самых разнообразных эстетических верований, принадлежа¬
щих к различным поколениям. Одним из негласных манифестов
подобного рода склада мыслей может служить вышедшая в
свет накануне празднования 200-летия создания Соединенных
Штатов теоретическая работа одного из литературных лидеров
Америки недавно скончавшегося Р. П. Уоррена «Демократия
и поэзия».
Стержневую и все более углубляющуюся тему американских
писателей Уоррен усматривал в их обеспокоенности положени¬
ем человеческой личности, которой — даже в отсутствие гло¬
бальных конфликтов, полицейских преследований и разруши¬
тельных экономических потрясений — угрожают неисчислимые
опасности. «Современная американская литература порой бес¬
сознательно, — писал Уоррен, — отразила трагический пара¬
докс, смысл которого в том, что наши идеалы слишком часто
приносились в жертву материальному прогрессу и этот про¬
гресс оттеснил далеко назад ту главную цель, что мы всегда
ставили перед собой, — воспитание свободного, разумного и
ответственного человека»55.
Насколько справедливым было это обобщающее суждение
уважаемого авторитета? Как эволюционировало на протяже¬
нии XX в. содержание «американской мечты» во мнении ряда
крупнейших, ответственно мыслящих прозаиков США? Какие
из ее ингредиентов представляют интерес с точки зрения оцен¬
ки исторических судеб США на пороге нового столетия? Для
ответа на эти вопросы обратимся к рассмотрению нескольких,
наиболее представительных, на наш взгляд, талантливых про¬
изведений, созданных на различных этапах литературной исто¬
рии США в XX столетии.
Особое место романа «Лунная долина» (1913) в творчестве
Дж. Лондона определяется отчасти тем, что это была един¬
ственная из его книг, целиком обращенная к обыденной жизни
трудового люда — того самого «простонародья», с которым пи¬
сатель был тесно связан обстоятельствами своего детства и
ранней молодости. Об американцах этого круга Лондон писал
в общем-то часто, но даже в автобиографическом «Мартине
55 Warren R. Р. Democracy and Party. Cambr. (Mass.), 1975. P. 31.
274

Идене» изображение собственно рабочей среды занимало под¬
чиненное место. В глазах заглавного персонажа принадлеж¬
ность к ней служила препятствием в его попытках пробиться в
«высшее общество», и скромной работнице Лизе Конолли он
без колебаний предпочитал утонченную и почти бесплотную
«буржуазку» Руфь Морз. В «Лунной долине» тоже возникал
образ девушки из народа, но тут он был далеко не эпизодичен.
Вместе со своим женихом, а затем мужем — возчиком Биллом
Робертсом гладильщица Саксон из калифорнийского города
Окленда становилась героиней произведения, в котором чуть ли
не впервые после «Западни» Э. Золя представители столь про¬
заических профессий были выдвинуты на авансцену масштаб¬
ного художественного полотна.
Приземленность занятий Билла и Саксон, впрочем, как бы
искупалась особенностями их едва ли не аристократических —
на сугубо американский лад — родословных. Пращуры Роберт¬
са, по его словам, высадились на северо-восточном побережье
США «сотни лет тому назад»56. Оттуда же, из штата Мэн, был
родом отец Саксон, а ее мать появилась на свет на Среднем
Западе и восьмилетней девочкой участвовала в знаменитой
американской одиссее XIX в. — переходе через прерии и Ска¬
листые горы в «золотой штат» — Калифорнию. Тот же путь
проделали и родители Билла, которые первоначально посели¬
лись в Орегоне, к северу от Калифорнии. И эта принадлеж¬
ность к «старому американскому корню» должна была, соглас¬
но Лондону, подчеркнуть не «особливость» его героев, а, на¬
против, показательность их жизненного примера для конгло¬
мерата самых различных народностей, сложившихся на земле
Соединенных Штатов в единую нацию.
Близость к исторической традиции — лишь один из оттен¬
ков и граней обрисованной Лондоном «американской мечты»,
какой она представала воображению многих на заре современ¬
ной истории, всего за несколько лет до первой мировой войны.
Несмотря на короткий век существования своего независимого
государства, а быть может, именно вследствие этого, американ¬
цы с особой бережностью относятся к цементирующим нацио¬
нальный опыт преданиям старины и рассказам о подлинных
событиях. Память о героическом предприятии, которым, несом¬
ненно, был переход через материк (и тут в качестве возможной
параллели стоит упомянуть о походе Ермака и открытиях Ха¬
барова и Дежнева), лежит в основе мировосприятия молодых
героев «Лунной долины». Аналогия с русскими землепроходца¬
ми, правда, не совсем точна — если последние состояли на
государственной службе и имели главной целью приращение
владений московского царя, то предки Билла и Саксон устрем¬
лялись на Запад на собственный страх и риск, влекомые рас¬
сказами о пустующих землях и мечтой о вольной жизни за да¬
леким неведомым горизонтом.
56 Лондон Дж. Соч. М.., 1956. Т. VI. С. 26.
10*
275

В силу своей соотнесенности с важными социально-этичес¬
кими проблемами многие главы «Лунной долины» не утратили
актуальности и по прошествии десятилетий. Еще одной зафик¬
сированной Лондоном гранью «американской мечты», сложив¬
шейся на основании опыта по крайней мере нескольких поко¬
лений, явилось «традиционное» распределение обязанностей в
семье Робертсов с ясным осознанием различия между «муж¬
ским» и «женским» вкладами. Дом мужчины — мир, мир жен¬
щины — дом: Билл и Саксон неукоснительно придерживаются
этой, казалось бы, ветхозаветной мудрости, справедливость ко¬
торой мало кем подвергалась сомнению хотя бы потому, что
еще в начале XX в. объем домашней работы даже в малодет¬
ных семьях был куда как велик. Технические новшества лишь
сравнительно недавно высвободили массу специфически «жен¬
ского времени», и эта революция в быту стала, вне всякого
сомнения, существенной предпосылкой распространения в 60—
70-е годы идей неофеминизма.
Продолжая традиции «Спрута» Ф. Норриса и писателей,
прозванных «разгребателями грязи», Дж. Лондон посвятил
значительную часть своего произведения теме классовой борь¬
бы. Сцена стычки между членами профсоюза и опекаемыми
полицией вольнонаемными рабочими принадлежит к числу на¬
иболее ярких страниц «Лунной долины». Лондон не оправды¬
вал профсоюзников, которые развязали насилие, первыми напав
на штрейкбрехеров, однако ответные действия блюстителей по¬
рядка заслуживают, в глазах его героев, не меньшего осужде¬
ния. «Они убивали не из-за куска хлеба, не из-за работы, это
были профессиональные убийцы»57, — говорит Саксон, которая
чувствует в полицейских «чуждую силу, в корне враждебную
ей и ее близким». Но, переходя от эмоциональных реакций сво¬
их персонажей к их рассуждениям, писатель — в полном соот¬
ветствии с действительностью — не умалчивает и о неразвито¬
сти теоретического сознания значительной части рабочего клас¬
са Соединенных Штатов.
«Жизнь — это игра, у которой свои правила, и кто-нибудь
непременно должен потерпеть поражение», — с суждениями
такого рода читатель неоднократно сталкивается в романе
«Лунная долина», да и в других произведениях Дж. Лондона.
Конечно, в капиталистической Америке соревнование на вы¬
носливость и ловкость слишком часто оборачивается игрой в
гандикап, в которой преимущество на стороне тех, кто унасле¬
довал богатство и влияние либо уже успел самостоятельно их
добиться. Но даже при этом изначальном «раскладе» какие-то
шансы выпадают и на долю «обыкновенных американцев», и,
по мнению многих, эта интригующая неопределенность гораздо
привлекательнее гарантированного прозябания по принципу ни
сыт ни голоден.
57 Лондон Дж. Указ. соч. С. 191.
276

Силясь, как и другие писатели США, проникнуть в глубь
загадки «американской мечты» и «американского примера»,
Лондон часто приходил к выводу об оправданности «органиче¬
ского подхода», в соответствии с которым «миром владеют
сильные и умные»58. Но для того чтобы правило естественного
отбора соблюдалось, необходимо предупредить возникновение
монопольных притязаний со стороны какой-нибудь фракции
общества. Противоядием в таком случае служит возможность
выбора, и вот почему, несмотря на все свои ницшеанские и
спенсерианские симпатии, Лондон отдавал должное идее демо¬
кратии, теоретически уравнивающей сильных со слабыми и
вместе с тем декларирующей возможность нестесненного раз¬
вития человеческой личности.
Парадоксы пространных словопрений в рабочих кварталах
Окленда складываются для Саксон Робертс в «социальную за¬
гадку», которая, как она сама считает, была для нее слишком
запутана и сложна. И все же чисто женским чутьем она пони¬
мает, что война на уничтожение между забастовщиками и по¬
лицией — далеко не выход из положения. «Почему, если чело¬
век может работать и работа есть, он должен бросать ее, как
только ему прикажет союз?»59 — недоумевает Саксон, при всей
своей необразованности очень точно формулируя одно из клю¬
чевых положений американского популизма, для социально-
экономической программы которого неприемлемо и враждебна
все «большое», претендующее на монополию, — будь то биз¬
нес, правительство или профсоюзы. Надолго оттесненные исто¬
рическим развитием в тень, эти взгляды лишь совсем недавно
вновь вышли в США на авансцену, чтобы сделаться одной из
самых заметных идеологических тенденций 80-х годов.
Из всех персонажей романа Саксон самая доверчивая по от¬
ношению к стандартной версии «американской мечты», суля¬
щей каждому успех в жизни в обмен на предприимчивость и
трудолюбие. Вспоминая о вычитанных в школьных учебниках
примерах того, как дровосеки и угольщики становились про¬
мышленными магнатами и президентами, обнищавшая в ходе
забастовки Саксон грезит- о счастье, несмотря на его, казалось
бы, несовместимость с «железной беспощадностью фактов». На¬
ивность ее упований не подлежит сомнению, но почему-то бук¬
вально на ближайших страницах книги автор знакомит герои¬
ню с тринадцатилетним мальчуганом, в котором угадывались
многие черты самого писателя, каким он был в ранней юности.
Из рассказов Джона (так по-настоящему звали и Лондона)
Саксон узнает, что сначала он зарабатывал деньги, разнося га¬
зеты, потом поступил на бесплатные курсы стенографов, но его
главной страстью всегда оставалась тяга к путешествиям. «Все
детство я прожил в Окленде, но я вовсе не хочу прожить здесь
58 Там же. С. 172.
59 Лондон Дж. Указ. соч. С. 201.
277

всю жизнь»60, — восклицал мальчик, а затем перечислял те
дальние страны, в которых успел побывать к этому времени
сам Лондон.
Пример сероглазого мальчугана с его надеждами на слав¬
ный жребий оказал поистине магическое действие на героиню
«Лунной долины». Стряхнув с себя оцепенение, Саксон отка¬
зывалась от бесплодного, хотя и крайне притягательного для
ленивых натур, пассивного выжидания и преисполнялась жаж¬
дой деятельности. И многие из горестей забитой «рабочей ско¬
тинки» тут же исчезали, заслоненные энергичным порывом.
Выход оказался куда как прост: Саксон и Билл должны уехать
из города и, поселившись на незанятых казенных землях, ис¬
пробовать себя в качестве вольных землепашцев.
«Назад к земле!» — этот когда-то клич, а когда и печаль¬
ный вздох вот уже много десятилетий подряд слетает со страниц
книг американских писателей. «Люди не затем были созданы,
чтобы жить в городах»61, — так в самом начале «Лунной до¬
лины» Билл Робертс формулирует известную хотя бы по
«Уолдену» Г. Торо (1854) мысль, которая пройдет через всю
книгу и получит особенно зримое воплощение в ее заключи¬
тельных главах. «Человек не создан жить на площади меньше
восьмидесяти акров»62, — такая текстуально почти идентичная
реплика прозвучит ровно полвека спустя в повести Дж. Апдай¬
ка «Ферма». При этом во все времена разговор шел отнюдь не
об американских «дачниках», обитателях «страны Сабурбии»,
работающих днем в разного рода конторах и лишь к вечеру
возвращающихся в свои жилища в пригородной зоне. Речь ве¬
лась о другом — о возможности для вчерашних горожан пере¬
селиться в сельскую местность, чтобы там возделывать свой
сад и в тесном соприкосновении с природой проникаться мыс¬
лями о бесконечности и вечности мироздания.
Странствия по долинам Центральной Калифорнии раскры¬
вают перед Биллом и Саксон самые различные секреты рацио¬
нального землепользования. Эти главы романа, пожалуй, не¬
сколько монотонны и перегружены специальной информацией,
но для заинтересованного и внимательного читателя их функ¬
ция может оказаться сродни той, что была когда-то свойственна
«Письмам из деревни» А. Н. Энгельгарта и «Запискам о воль¬
нонаемном труде» А. А. Фета, а в наши дни — работам
И. А. Васильева и других публицистов-«деревенщиков». Уже
первые шаги путешественников по сельской Америке знакомят
их с чудом, свершаемым работой не за страх, а за совесть на
самых крошечных, не более чем в полгектара, клочках земли.
Так работают, к примеру, огородники-португальцы из Сан-Ле¬
андро, расположенного к югу от Окленда, а вот жалобы на
60 Лондон Дж. Указ. соч. С. 248.
61 Там же. С. 88.
62 Апдайк Дж. Кролик, беги. Кентавр. Ферма. Кишинев, 1984.
С. 525.
278

плохие времена и капризы погоды чаще всего служат в устах
собеседников Билла и Саксон лишь прикрытием физической и
умственной лени.
Необходимость «шевелить мозгами» определяет собой весь
склад жизни человека, отважившегося пуститься в бурное
море вольного предпринимательства, и не случайно, что эти
слова то и дело возникают в заключительных главах «Лунной
долины». «Люди, которые не умеют шевелить мозгами, зара¬
батывают в день полтора доллара. Управляющим всегда пла¬
тят больше, чем рабочим. Хорошенько запомните это»63, — на¬
ставляет фермерша миссис Мортимер чету Робертсов. И нужно
сказать, что в масштабах своего скромного, но постепенно ра¬
стущего хозяйства Билл и Саксон быстро овладевают общежи¬
тейским умением принимать всесторонне взвешенные, учиты¬
вающие глубокие последствия решения. С увлечением расска¬
зывая о всевозможных затеях своих героев, Лондон подчас,
можно сказать, даже несколько перегибал палку, внося во
внутрисемейные отношения мотивы буржуазной сверхрасчетли¬
вости. Однако набежавшую тень тут же отгоняли слова Билли:
«А я тебе вот что скажу: мы оба были нужны друг другу. Мы
работали, как пара лошадок. Мы все делали вместе. Если бы
нам пришлось действовать пордзнь, ты и сейчас гнула бы спи¬
ну в прачечной, а я, в лучшем случае, служил бы в оклендской
конюшне и слонялся бы по танцулькам»64.
В отличие от таких классических произведений мировой ли¬
тературы, воспевавших самостоятельную деловую инициативу,
как «Робинзон Крузо» Д. Дефо, «Морской волчонок» Т. Майн-
Рида и «Таинственный остров» Ж. Верна, повествование в
«Лунной долине» не было абстрагировано от суровых реально¬
стей рыночной экономики. Отнюдь не всем начинаниям Билла
и Саксон сопутствует успех, и все же постоянный умственный
поиск не может в конечном счете не окупиться сторицей. Ра¬
зумеется, пример двух молодых горожан мало приложим к де¬
сяткам и сотням тысяч калифорнийских рабочих, прочно за¬
стрявших в ярме капиталистической эксплуатации. Далеко не
каждому дана от рождения необходимая доля сноровки, вооб¬
ражения и терпения, и далеко не каждый способен трудиться
без премиальных и выходных, подвергая свое благополучие
каждодневному риску. «Португальцы в Сан-Леандро первые
открыли мне глаза на многое»65, — говорит Билл Робертс в
финале романа, а его автор после некоторых колебаний, похо¬
же, склоняется к оправданному в условиях свободного эконо¬
мического общества выводу, согласно которому весь мир по
праву принадлежит сильным и умным.
О диалектике взаимоотношений «американской мечты» и ре¬
альности сельского уклада вслед за Дж. Лондоном особенно
63 Лондон Дж. Указ. соч. С. 454.
64 Там же. С. 482.
65 Там же. С. 490.
279

много писал Джон Стейнбек, еще один калифорниец, завоевав¬
ший всемирную славу. Долина реки Салинас и окрестности
города Монтерея — это настоящая страна Стейнбека, подобно
тому как городок Ганнибал был литературной вотчиной Марка
Твена, а Джефферсон, штат Миссисипи, неотделим от имени
У. Фолкнера.
В романе «Небесные пастбища» (1932) Стейнбек впервые
после Лондона осуществил своего рода художественное иссле¬
дование калифорнийского фермерства как определенной про¬
слойки населения США, отличающейся своеобразием бытовых
черт и социальной организации. Писатель зримо воссоздал про¬
стоту и непретенциозность образа жизни, ограниченного при¬
вычным кругом забот и развлечений. Уход за огородами и пло¬
довыми деревьями отнимает у фермеров большую часть време¬
ни, полученный же урожай составляет предмет гордости и по¬
вод для оживленных бесед за прилавком торгового заведения
Т. Б. Аллена — центра обмена новостями, места, где зарожда¬
ются слухи, создаются или разрушаются репутации.
Впрочем, в бакалейной лавке занимаются не только сплет¬
нями или обсуждением видов на погоду. Там завязываются и
разговоры об истории, математике или литературе, а если воз¬
никают разногласия, то спорящие обращаются в местную шко¬
лу. «Спросим у мисс Морган, — соглашаются они. — Если она
и не скажет сразу, то обязательно докопается до ответа»66. На¬
стоящими праздниками для всего сельского сообщества стано¬
вятся танцы, устраиваемые в здании школы, или балы под от¬
крытым небом. Такого рода подробности и детали сельского
быта доносят до читателя атмосферу мягкой терпимости, царя¬
щей в долине, приобщают к духу взаимного уважения и добро¬
желательности, свойственного всем ее обитателям.
Стремление строить жизнь на основах естественности и неза¬
висимости поведения и взглядов каждого человека составляет
символ веры Джона Уайтсайда, наиболее привлекательного из
персонажей книги. Своим обликом Уайтсайд, положение которо¬
го в обществе определяется не столько богатством, сколько
умом, образованностью и личным обаянием, как бы выражает
всю сферу моральных критериев и духовных ценностей, при¬
знаваемых жителями долины. Он возглавляет школьный со¬
вет — самую уважаемую общественную организацию в округе;
на веранде его просторного, крытого шиферными плитками
дома улаживаются политические и религиозные распри, уста¬
навливается единство взглядов и взаимопонимание. Оживлен¬
ность социальных взаимоотношений и разнообразие человечес¬
ких характеров дают богатую пищу для писем девятнадцати¬
летней учительницы Молли Морган своим подругам по коллед¬
жу в Сан-Франциско. И может показаться, что из этих-то
историй и сложилось содержание книги о примечательных пер¬
66 Steinbeck J. The Pastunes of Heaven, N. Y., 1956. P. 16.
280

сонажах, имена которых возникают всякий раз уже в первой
фразе каждого рассказа.
Несмотря на многие признаки экономического благополучия
и гармонических добрососедских отношений, в «Небесных паст¬
бищах» речь шла прежде всего о горестях и разочарованиях, о
недостижимости мечты. Большинство сцен книги проникнуто
настроением элегической грусти и созерцательности. Писатель
как бы вел счет несбывшимся надеждам, утраченным иллюзи¬
ям, заглушенным душевным порывам. Согласно его исходному
замыслу (как об этом можно судить по письмам Стейнбека
начала 30-х годов) источником трагизма в жизни современных
американцев здесь выступала таинственная роковая «предоп¬
ределенность», проявляющая свою власть через стечение, каза¬
лось бы, случайных обстоятельств. В каждой из составляющих
роман новелл должен был заключаться рассказ о катастрофе,
неизменно происходившей после вмешательства в человеческие
судьбы неведомого злого начала, невольным носителем которо¬
го становилась семья центрального персонажа произведения —
Берта Монро.
Помимо своей воли Берт и его домочадцы предстают оруди¬
ем рока, которое пресекает безмятежное существование Джуни-
уса Малтби и его сына Робби, кладет конец хрупким мечтам о
о счастье Пата Хамберта, приводит к гибели маленькую Хильду
ван Девентер и индейца Туларесито. Иногда несколько слов,
невзначай брошенных Бертом в разговоре, оказывают решаю¬
щее воздействие на жизненный путь таких непохожих и дале¬
ких друг от друга персонажей, как сестры Лопес или учитель¬
ница Молли Морган.
В процессе работы над книгой конкретное содержание на¬
званных эпизодов не так уж и изменилось, но реалистические
наблюдения и мотивировки почти повсеместно вытеснили пер¬
воначальную концепцию фатализма и человеческой беспомощ¬
ности. Натуралистическая расчлененность и изолированность
событий исчезли из «Небесных пастбищ», причем объединяю¬
щим фактором послужила вовсе не внешняя канва повествова¬
ния, а воспринятое Стейнбеком у жизни и с большой убеди¬
тельностью выраженное им сознание единства ее социальных
и биологических процессов. Все дальше отходя от намерения
показать игру мистических сил, писатель обращался к реальным
конфликтам современного общества, говорил о том, что счастье
и полнота восприятия жизни мало кому доступны даже в до¬
лине с «райским» названием. Печальная ирония составляла ве¬
дущую тему произведения, и относилась она ко всей сумме
наблюдений, а не только к «безвинно виноватому» в несчастьях
своих соседей семейству Монро, как можно было подумать, сле¬
дя лишь за внешней канвой повествования.
В одной из заключительных глав книги, новелле об угасаю¬
щем роде Уайтсайдов, Стейнбек дал вполне недвусмысленную
разгадку рассказанных им трагических эпизодов. Повинен тут
281

вовсе не таинственный рок, воплощенный в образе Мэй Монро,
которая выходит замуж за Билла Уайтсайда и настаивает на
ломке всего привычного уклада. Главная причина — в наступ¬
лении новой прагматической эпохи, теснящей благодушие и
терпимость «старого доброго времени». Противоречие между
отцами и детьми — между Джоном Уайтсайдом, в свободное
от работы на ферме время читающим «Георгики» Вергилия, и
его сыном Биллом, который уже в нежном возрасте проявил
незаурядные способности бизнесмена, — скрывает в себе про¬
пасть, лежащую между мыслителями и дельцами. И сцена
пожара дома Уайтсайдов, этой эмблемы покойного и благопо¬
лучного существования, служила наглядным выражением роман¬
тизированных представлений Стейнбека о сдаче старшим поко¬
лением своих позиций, о наступлении на землю Америки анти¬
гуманистического меркантилизма.
Общественная обусловленность стесненности незаурядной
личности в буржуазном окружении еще не в полной мере со¬
знавалась Стейнбеком в «Небесных пастбищах». Позднее в
повести «О мышах и людях» (1937) и романе «Гроздья гнева»
(1939) писатель выразил свое понимание взаимоотношений че¬
ловека со средой с гораздо большей определенностью. Но тем
не менее уже в одном из своих ранних произведений он стре¬
мился к истолкованию американской действительности в значи¬
тельно более широком философском и социальном контексте,
чем это, казалось бы, позволяли ему камерные рамки непритя¬
зательного на первый взгляд повествования о «блаженной»
долине и ее обитателях.
Как уже отмечалось, грустная ирония по поводу иллюзор¬
ности идеалов и побуждений пронизывала всю образную мысль
«романа в рассказах» «Небесные пастбища». Но иногда это на¬
строение элегической созерцательности не удовлетворяло пи¬
сателя, и тогда вся сила его дарования обращалась на прослав¬
ление красотыи силы человека, духовного величия, обнаружи¬
вающегося в решающую минуту в самых простых, прежде сов¬
сем незаметных людях. Стейнбек демонстрировал тогда, какие
сокровища любви и самоотверженности скрываются в глубине
души забитой, порабощенной своим мужем Катерины Уикс; он
рассказывал о робкой романтичной любви Пата Хамберта к
Мэй Монро, о чувстве, заглушающем в нем навязчивый страх
перед прошлым и приносящем Пату столь незнакомую ему пре¬
жде радость жизни.
После лжегероики и безжизненности ранних, ученических
романов «Чаша золота» и «К неведомому богу» автор «Небес¬
ных пастбищ» утверждал всю важность побуждений и поступ¬
ков простого американца, приходил к глубокой озабоченности
его судьбой, к подлинному гуманизму. Тем самым прозаику от¬
крывался этический смысл демократического варианта «амери¬
канской мечты» как апофеоза независимой жизни человека,
282

свободной от всякого принуждения и официального стандарта.
Чувство внутренней близости людей, продиктованное общ¬
ностью их занятий и традиций, признавалось тогда молодым
писателем достаточно прочной основой всякого устойчивого
общежития.
Сопоставление возвышенных идеалов с гораздо более скром¬
ной социальной действительностью Соединенных Штатов было
продолжено Стейнбеком в его дальнейшем творчестве, в част¬
ности в романах «Заблудившийся автобус» (1947) и «Зима тре¬
воги нашей» (1961). Мысль прозаика о том, что в послевоенной
обстановке «американская мечта», некогда высокая и благород¬
ная, измельчилась, покрылась «рлянцевым блеском потреби¬
тельства», получила поддержку у многих представителей моло¬
дого писательского поколения. Для новобранцев реалистиче¬
ской литературы устойчивость быта, опирающаяся на сытый
желудок и телевизионную культуру, была несостоявшейся, мни¬
мой. В книге за книгой Дж. Д. Сэлинджер и Т. Капоте,
У. Стайрон и Б. Маламуд вопрошали: все ли благополучно с
душой Америки, не слишком ли велика плата, вносимая теми,
кого уже начали называть «толпой одиночек», за чечевичную
похлебку «общества изобилия»?
Видное место в ряду писателей, всерьез относящихся к сво¬
ему гражданскому и художническому долгу, принадлежит в
США Норману Мейлеру. После дебюта в качестве «военного
романиста» («Нагие и мертвые», 1948) он обратился к совре¬
менности, быстро завоевав прочную репутацию и чуткой кана¬
рейки в копях, тотчас откликающейся на признаки грозящего
неблагополучия, и жалящего овода, с яростью набрасывающе¬
гося на конкретные проявления общественного зла. В 50—60-е
годы стиль и склад повествования менялись у Мейлера от про¬
изведения к произведению, подчиняясь общей тенденции к боль¬
шей страстности, обнаженности авторской позиции и речи,
своеобразной «субъективизации» изображения. Эта эволюция
творческой манеры казалась ответом на требования времени,
ускорявшего свой бег и умножавшего число острых, ранящих
впечатлительную душу сомнений в судьбах западной цивили¬
зации.	j
Многие из этих проблем философско-эмоционального плана
были сведены Мейлером воедино в книге, для которой писатель
избрал максимально обобщающее название. Выход в свет ро¬
мана «Американская мечта» (1965) произвел, как и почти все
книги Мейлера, шумную сенсацию; голоса, обвинявшие писа¬
теля в «культивировании абсурда» и «литературном гаерстве»,
заглушали более сдержанные и проницательные суждения. И в
самом деле, уже в первых главах романа содержалось, казалось
бы, столько шокирующего и несуразного, чтобы наверняка сму¬
тить привычного ко многому литературного критика и одновре¬
менно еще раз подтвердить расхожее мнение об авторе как об
«ужасном ребенке» американской словесности.
283

Удивляли прежде всего претензии центрального персонажа
Стивена Роджека, немедленно аттестовавшего себя как героя
второй мировой войны, члена конгресса США от неназванного
штата, друга Элеоноры Рузвельт и Джона Кеннеди, а также
потенциального зятя владельца автомобильной фирмы с лич¬
ным капиталом в двести миллионов долларов. И Роджек, дей¬
ствительно, женится на Деборе Кофлин Мангаравиди Келли,
но, быть может, только для того, чтобы спустя какое-то время
сперва собственноручно задушить свою жену, а затем выбросить
ее труп из окна роскошных апартаментов в одном из небоскре¬
бов, выходящих на набережную нью-йоркской Ист-Ривер.
Все это выглядело бы гротескно и неправдоподобно, если
подходить к роману Мейлера с мерками, пригодными для оцен¬
ки обычного реалистического произведения. Но в «Американ¬
ской мечте» было немало от эстетики сюрреализма и даже от
средневековых мистерий с их далекой от зеркального отражения
реального мира эмблематичностью. Убийство Деборы — первый
и главный символический акт «экзистенциалистского высвобож¬
дения» Роджека из пут «тоталитаристской действительности», и
эти закавыченные понятия составляли как бы два интеллекту-,
альных фокуса орбиты,' по которой устремлялось в романе твор¬
ческое воображение прозаика.
Стивен Роджек — обладатель не только редкой биографии,
но и гипертрофированной впечатлительности, ума блестящего,
но исковерканного и лишенного морального основания. В этом
характере возникала еще одна модификация образа «подполь¬
ного парадоксалиста», красной нитью проходящего через евро¬
пейский и американский модернизм XX в. Цель Роджека — оп¬
ровергнуть, а то и опрокинуть законы «буржуазной гуманности»
и выстроить новую систему обоснования поступков, позволяю¬
щую ссылаться на озарения и галлюцинации, на лунный свет и
безжалостных демонов. «Демонам будет трудно фигурировать
в полицейском отчете», — сухо замечает инспектор Робертс, ве¬
дущий расследование причин смерти Деборы, и Роджек на
мгновение сникает; словесный туман психоанализа и приклад¬
ной феноменологии бессилен в этот момент перед реальностями
драмы, которую он сам привел в действие.
Написанная в жанре исповеди человека, находящегося во
власти «демонов», «Американская мечта» тем не менее давала
возможность видеть в основе поступков героя вполне земные,
реалистически мотивированные предпосылки. Приступы невра¬
стении, стыда и страха проистекали у Роджека из очевидных
реальностей его социального положения. Несмотря на благо¬
получный послужной список участника войны, экс-конгрессмена,
а затем профессора немного сомнительной, но зато очень модной
науки — экзистенциалистской психологии, его репутация в
нью-йоркском обществе в гораздо большей степени зависит от
брачного контракта с дочерью мультимиллионера. Социально¬
психологический узел бытия Роджека так туго стянут, что из¬
284

бавиться от него можно лишь импульсивным взрывом, подобным
удару молнии.
С самого начала Дебору и Роджека разделяло слишком мно¬
гое, и возникшие между ними осложнения в немалой степени
перекликались с коллизией богатой наследницы и бедного ин¬
теллигента, развернутой еще Ф. С. Фицджеральдом в романе
«Ночь нежна» (1934). Со всеми своими академическими титу¬
лами герой не в состоянии преодолеть во взаимоотношениях со
своей женой комплекса собственной социальной ущербности и
несостоятельности. Он не столь искушен, как ее бывшие любов-
никй, по части светских развлечений, и ему не дано воспитать
в себе необходимой, по стандартам того же «общества», меры
высокомерия и безразличия ко всему, что выходит за пределы
мелочных условностей. Как человека, наделенного интеллекту¬
альными интересами и известной творческой силой, Роджека не
может не возмущать натура его жены. «Теперь я попаду в
тюрьму на десять или двадцать лет, и если дело пойдет, то
смогу написать книгу, хотя все идеи на сей счет почти пол¬
ностью атрофировались в моей голове за все эти годы пьянства
и препирательства с Деборой»67, — вот первая мысль, прихо¬
дящая ему в голову сразу же после убийства.
Уголовно-юридическая сторона этого инцидента изложена в
романе столь подробно и четко, что книга Мейлера, подобно
высококлассному детективу, вполне пригодна как своего рода
руководство для каждого потенциального убийцы, хладнокров¬
но и заблаговременно взвешивающего имеющиеся у него шан¬
сы. Но насилие над Деборой подлежит прежде всего философ¬
ско-нравственному истолкованию как отчаянная попытка мей-
леровского персонажа высвободиться из тенет стиля жизни,
навязанного ему окружающей средой. Снобизм в сочетании с
полуобразованностью, бесцельность времяпрепровождения, сме¬
няющаяся острыми, но непродолжительными угрызениями со¬
вести, — таковы определяющие черты этой социальной общно¬
сти, досконально изученной Мейлером.
Герою Мейлера тесно и душно после тех долгих лет, что он
провел среди академических посредственностей и светских
пшютов. И вот наступала кульминация — встреча с певицей из
ночного бара Черри с обликом неиспорченной и простодушной
девушки из глубокой провинции воскрешала у Роджека надеж¬
ды на содержательное будущее, на «американскую мечту». «О
боже, — смиренно молит он, забыв о своих звонких, йо эфе¬
мерных регалиях одного из видных членов нью-йоркского «ис¬
теблишмента», — позволь мне любить эту девушку, стать от¬
цом, быть хорошим и добрым для всех человеком; и делать
что-то полезное... Сделай так, чтобы я не вернулся в этот страш¬
ный дом, залитый кладбищенским светом луны»68. Но даже з
07 Mailer N. An American Dream. N. Y., 1965. P. 57.
w Ibid. P. 164.
285

эту минуту экстаза Роджек полон чувства обреченности, подоб¬
но солдату, срок увольнительной у которого истекает. Когда-то,
уже, наверно, очень давно, герой Мейлера вместе с такими же,
как он, блестящими «интеллигентами на подмостках» незаметно
для себя перешагнул рубеж безвозвратности и увяз в трясине
пустых разглагольствований и мишурной аффектации. Как
некогда видение богородицы близ лурдского источника, «амери¬
канская мечта» является Роджеку среди миазмов Манхэттена,
но в отличие от Бернадетты душа современного интеллектуа¬
ла слишком отягчена, чтобы в полной мере откликнуться на
зов высокого идеала.	'
Искусственность концовки романа (внезапная смерть Черри
и отъезд Роджека с увеселительными целями в Центральную
Америку) выдавала явную растерянность опытного писателя,
претендовавшего в своей книге на осмысление генеральных пу¬
тей эволюции духовной жизни в послевоенных Соединенных
Штатах. Что делать герою с «американской мечтой», которая
сама шла ему в руки? Вопрос этот оставался без ответа, ибо
по складу своего таланта Мейлер, как правило, был далек от
конструктивного подхода, да и обстановка диктовала необхо¬
димость прежде всего бескомпромиссно-критического взгляда
на накопившиеся проблемы.
* *
*
На протяжении последующих лет Америка, как известно,
прошла через полосу, получившую название «самого критиче¬
ского десятилетия» ее истории. До середины 70-х годов страну
сотрясали мощные оппозиционные движения, которым был свой¬
ствен немалый заряд леваческого максимализма. Наступившая
затем пора «собирания камней» потребовала, напротив, консо¬
лидации наиболее жизнеутверждавших элементов американской
демократической традиции. Это требование дня не осталось в
стороне от большой литературы Соединенных Штатов, которая
и подмечала пороки несовершенной общественной системы, и
вместе с подавляющим большинством американских граждан
сохраняла веру в действенность демократических институтов.
Отражение этого противоборства различных идейно-нравствен¬
ных установок можно видеть при сопоставлении двух характер¬
ных для данного этапа произведений, разделенных лишь не¬
сколькими годами. Со второй половины 70-х американская ли¬
тература чаще всего держит в поле своего зрения обеспеченных
представителей так называемого «среднего класса», но вот в
романе Г. Селби «Реквием по мечте» (1978) взгляд автора
проникал на самое «дно» большого капиталистического города.
В этой книге, которая, по отзывам даже западной критики,
«оставляла самый настоящий шрам в душе читателя»69, Селби,
69 New Your Times Book Review. 1978. 19 November. P. 14.
286

еще раз, идя по проторенной дороге, воссоздавал мир неулови¬
мой и изуродованной «американской мечты» с ее манящими
обещаниями жизни, достойной высокого назначения человека на
земле.
Персонажи романа — отверженные частнособственнического
общества, выходцы из Нижнего Бронкса, этого нью-йоркского
гетто нищеты. Их трое: недоучившийся в средней школе Гарри
Годфарб, его подружка Мариан и приставший к ним темноко¬
жий подросток Майрон Лав. В принципе надежды и помыслы
этих молодых американцев созвучны мечтам молодежи повсюду
в мире. Им хочется проявить себя, добиться, если и не широко¬
го признания, то по крайней мере определенного положения,
почувствовать твердую почву под ногами. Но путь наверх для
них закрыт, и виной тому не только недостаток образования, но
и незримое давление тех особенностей социальной атмосферы в
Соединенных Штатах, что у не очень сильных натур исподволь
отбивают охоту к упорному повседневному труду. Вместо тер¬
пеливой настойчивости персонажи Селби ищут более «легких
путей», предпочитают торговлю наркотиками, сутенерство, про¬
ституцию.
Пристрастие к героину обескровливает их лица, лишает
мышцы упругости и силы, а характер последних признаков во¬
ли. Не помогает и бегство в никуда — излюбленный прием мя¬
тежных героев американской прозы — от Гекльберри Финна
до Холдена Колфилда. На полпути из Нью-Йорка к Флориде
Гарри и его спутников задерживают по обвинению в бродяжни¬
честве и отправляют в тюрьму. Беда, как водится, не приходит
одна: от злоупотребления инъекциями правая рука Гарри по¬
ражена гангреной. Ее ампутируют, и свет окончательно меркнет
для предводителя тройки беглецов, отправившихся куда глаза
глядят в попытке обрести лучезарную «американскую мечту», а
вместо этого столкнувшихся с реальной действительностью хо¬
лодного трезвомыслящего мира.
Следует подчеркнуть, что, несмотря на свое широковеща¬
тельное название, роман Селби вряд ли мог претендовать на
всеобъемлющее и бесспорное звучание. Выполненный в под¬
черкнуто натуралистическом, бытописательском ключе, он пред¬
ставал как бы одной из мгновенных зарисовок пестрой социаль¬
ной картины. Трущобы Бронкса и «наркотическая культура» —
слишком экзотические элементы национального опыта, чтобы
судить по ним о том, «куда идет Америка».
Принципиально иную и художественно более убедительную
трактовку нынешних социально-нравственных проблем США,
рассмотренных примерно на том же материале, что и в книге
Г. Селби, предлагал роман молодого дебютанта Дж. Макинер¬
ни «Яркие огни, большой город» (1984).
Цепочка эпизодов из жизни молодого человека, воспроизве¬
денных на фоне в чем-то сюрреалистических пейзажей Манхэт¬
тена, вызывала в памяти также соответствующие сцены из ро-
287

манов Фицджеральда, Т. Вулфа и, конечно же, из повести «Над
пропастью во ржи» Сэлинджера. Но книга Макинерни была на¬
писана собственным слогом, ее интонация, подчеркнутая рас¬
сказом от второго лица, вполне своеобразна и, что самое важ¬
ное, в ней осязаемо присутствует атмосфера Америки 80-х годов,
пусть даже ограниченной центральной частью гигантского мет-
рополиса.
Рассказчик, имени и фамилии которого читатель так и не
узнает, — двадцатичетырехлетний сотрудник отдела проверки в
одном из крупнейших нью-йоркских ежемесячников. Некоторое
время назад его бросила жена, решившая беспрепятственно по¬
святить себя карьере международной манекенщицы, позирую¬
щей для рекламных объявлений в модных журналах. Получен¬
ная травма, отчасти подсознательно, определяет образ жизни
героя, который уже давно утратил чувство душевного равнове¬
сия. На протяжении недели, обрисованной в романе, он ведет
своего рода «двухъярусное» существование. В рабочее время
ему приходится гнуть спину над присланными на консультацию
рукописями в попытке отделить в них факты от вымысла, а по
вечерам и порой до самого утра он, мешая выпивку с нарко¬
тиками, кочует по барам и дансингам Гринвич-Вилледжа, по¬
минутно возвращаясь к навязчивым воспоминаниям.
Несмотря на общую серьезность тона и драматизм некото¬
рых обстоятельств, заставляющих задуматься наХ, проблемой
«маленького человека» в современной Америке (к этому подтал¬
кивает и заголовок романа, перекликающийся с названием зна¬
менитого киношедевра Ч. Чаплина),’ ряд сцен в книге Маки¬
нерни не лишен комического подтекста. Допустившего в работе
несколько незначительных ошибок героя бесцеременно выгоняют
со службы и фактически лишают средств к существованию. Од¬
нако сразу же за этим следует своеобразное отмщение. Вечером
того же дня он вместе со своим приятелем затаскивает в опус¬
тевшие редакционные комнаты купленного неподалеку хорька, а
на следующий день совсем по-мальчишески радуется учиненно¬
му переполоху.
Случайные знакомства, прогулки по колоритным кварталам1
Гринвич-Вилледжа, застольные разговоры — из этого тоже во
многом складывается событийный ряд в романе Макинерни.
В результате возникает вполне аутентичная картина действи¬
тельности, сопоставляемой нередко и с достаточным на то осно¬
ванием с библейскими Содомом и Гоморрой, но вместе с тем
таящей в себе прочные опоры для стоического мировосприятия
и, быть может, нравственного возрождения. На заключительных
страницах книги многочисленным примерам упадка и нравов
и дезинтеграции социального порядка противостоят уже иные
образы, аккумулирующие вечные общечеловеческие ценности.
Это мотивы семьи, матери, безвременно скончавшейся, но жи¬
вущей в памяти сына, мотив свежевыпеченного хлеба и людей,
развозящих его утром по городу, образ милой девушки — одной
288

из знакомых нашего повествователя — с томиком Спинозы в
руках, готовящейся к поступлению на философский факультет
Принстона.
Неожиданная и малоутешительная встреча героя со своей
«беглой женой» Амандой оказывается последним кризисом на
протяжении становящегося нам известным отрезка его истории.
Затем наступает как бы состояние катарсиса, подготовленное
возникшей незадолго перед этим темой «ответственности перед
живыми и мертвыми». На этой обнадеживающей, но отнюдь не
форсированной ноте роман завершается, внушая читателю ощу¬
щение той самой «антибезнадежности», которая еще со времен
ранних романов С. Беллоу, Дж. Болдуина, Дж. Чивера, Б. Ма-
ламуда сделалась характерной чертой послевоенной американ¬
ской литературы.
При всей сложности современной как внутриамериканской,.
так и международной обстановки видение апокалипсиса посте¬
пенно теряет свою власть над умонастроениями образованных
кругов в Соединенных Штатах. Реквием так и не прозвучал, и
демократическая «американская мечта», в литературное вопло¬
щение которой внесли свою лепту персонажи Дж. Лондона и.
Дж. Стейнбека, Т. Уайлдера и Р. П. Уоррена, а также многих
послевоенных прозаиков, вновь выходит из временного забвения.
Известно, что мечта сродни миражу, но нередко она имеет
гораздо большую власть над умами, нежели трезвый расчет и
хладнокровный анализ. По самой своей природе будущее можно
только угадывать и проецировать, и при этом никак не обойтись
без участия фантазии. Мечте свойственно оборачиваться зло¬
ехидной химерой, вызывающей чувства обиды и разочарования.
И все же каждый, пусть неосознанно, заинтересован в том»
чтобы что-то, подобно маяку, светило впереди на его тернистом
пути, чтобы иллюзии сохранялись как можно дольше и согре¬
вали изверившуюся душу постоянным теплом.

ГЛАВА 11
РОЛЬ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ
В ПРОПАГАНДЕ ТЕОРИИ «АМЕРИКАНСКОЙ
ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»
В формировании общественного сознания и социализации, в
том числе и политической, участвуют не только стихийное, но и
целенаправленное начало, не только сами идеи, концепции, иде¬
ологии и т. д., но и информационно-идеологическая деятель¬
ность, осуществляемая через различные общественно-политиче¬
ские институты, такие, как семья, школа, церковь и т. д. Одно
из центральных мест среди них занимают аудиовизуальные
средства массовой информации. Особенно большую роль они
играют в США, служа как бы ориентиром для средств массо¬
вой информации других развитых капиталистических стран.
В Америке история их триумфального шествия начинается в
1704 г., когда была основана газета «Boston Newsletter». Потом
появились «New England Courant», «Pennsilvania Journal and
Weekly Advertiser», «New York Gazett» и т. д., длинную череду
которых замыкают нынешние газеты «New York Times», «Wa¬
shington Post», «USA Today», сверхпопулярные журналы
«Time», «Newsweek» и гигантские радиотелевизионные корпора¬
ции «Си-би-эс», «Эн-би-си», «Эй-би-си». Как пишут Э. Эмери и
Г. Смит, «Boston Newsletter» оказалась подобна библейскому
семени. От него взошло могучее американское четвертое сосло¬
вие1. О масштабах и влиянии его наглядное представление
можно составить хотя бы по тому факту, что в настоящее время
в США издаются 1730 газет и 10830 журналов. В стране функ¬
ционируют также 9 тыс. радиостанций и 1 тыс. телевизионных
станций2.
Важно подчеркнуть, что СМИ оказывают более мощное и
всестороннее социокультурное, духовное и социально-психологи¬
ческое, нежели просто идейное, воздействие. Речь идет о влия¬
нии не только на чувства, умонастроения, социальные установ¬
ки, ценностные ориентации и т. д., но также на формы и пути
распространения, проявления их в деятельности и поведении
различных социальных групп. Значимость всего этого станет
особенно очевидна, если учесть, что инструменты коммуникации
и знания как таковые являются одновременно орудиями власти.
Будучи средством общения между людьми, пресса, радио и
телевидение выполняют многообразные функции, такие, как ин¬
1 Emery Е., Smith Т. The Press and America. N. Y., 1954. P. 45.
2Багдикян Б. Монополия средств информации. М., 1987. С. 52, 53.
290

формирование населения о событиях, происходящих в стране и
в мире; образование и социализация; реклама в различных ее
ипостасях; развлечение и искусство и т. д. СМИ оказывают
влияние почти на все сферы и институты общества, включая
правительство, здравоохранение, образование, религию и т, д.
Очевидно также то, что массовая культура в различных ее ва¬
риантах формируется, распространяется и сохраняется с по¬
мощью СМИ. Поэтому естественно, что они играют важную
роль в формировании, функционировании и эволюции общест¬
венного сознания в целом.
Структура американских средств массовой информации, ме¬
тоды и формы их деятельности довольно подробно проанализи¬
рованы в нашей литературе. Здесь отметим лишь то, что СМИ
представляют собой сложный и многогранный институт, состоя¬
щий из множества органов и элементов, предназначенных реа¬
лизовывать разнообразные функции. Они затрагивают интересы
различных социальных слоев и групп. Поэтому, естественно, что
их отношения с государством, власть имущими характеризуются
неоднозначностью, сложностью и противоречивостью. Следует
отметить также то, что либерально-демократическая система
предполагает существование изданий самых различных направ¬
лений — от ультраправых до крайне левых. Рамки допустимой
критики довольно широки. Более или менее жесткие ограниче¬
ния вводятся только в период войны или чрезвычайных ситуа¬
циях. Зачастую отдельные журналисты и обозреватели респек¬
табельных органов средств массовой информации в своих пуб¬
ликациях, репортажах и комментариях проливают свет на
скрытые пружины политики правящих кругов, обращая внима¬
ние общественности на наиболее одиозные стороны их деятель¬
ности. В качестве примеров можно назвать публикацию газетой
«New York Times» части «документов Пентагона», разоблачение
газетой «Washington Post» «уотергейтского скандала», трансля¬
цию ведущими телекорпорациями слушаний этого дела в кон¬
грессе, мобилизацию общественного мнения ведущими органа¬
ми СМИ западных стран против грязной войны США во Вьет¬
наме и многое другое. Можно упомянуть и то, что отдельные
американские органы СМИ сыграли немаловажную роль в уходе
с политической арены президентов Л. Джонсона и Р. Никсона.
В начале 80-х годов в условиях усиления напряженности между
Востоком и Западом ряд органов средств массовой информации
внесли свою лепту в дело разрядки напряженности, уменьшения
недоверия между различными странами и сближения народов.
Каждая система массовой коммуникации имеет свои специ¬
фические особенности. Но всех их объединяет способность к
прямой связи с общественностью, как бы минуя традиционные
в этой сфере институты, такие, как церковь, школа, семья, поли¬
тические партии и организации и т. д. Как раз эта способность
и используется и рекламным агентом, пытающимся убедить пуб¬
лику купить тот или иной товар, и политическим деятелем или
291

партией для мобилизации широкой поддержки своей програм¬
мы. Каждое из средств массовой информации — печатная про¬
дукция, радио, кино, а затем и телевидение — внесло свой
вклад в систему распространения информации и соответственно
в механизмы, формы и методы политической социализации ши¬
роких слоев населения индустриально развитых стран.
Важнейшая функция средств массовой информации наряду
со сбором, производством и распространением состоит в интер¬
претации этой информации, в формировании определенного
комплекса ценностных ориентаций, установок, социально-психо¬
логических стереотипов и т. д. Особенно притягательным полем
их деятельности являются сами Соединенные Штаты, американ¬
ский образ жизни, американские идеалы, ценности, принципы,
институты. Благодаря усилиям СМИ в значительной степени
облегчается существование и действенность комплекса разно¬
родных идей, концепций, установок, мифов, составляющих в со¬
вокупности так называемый феномен американизма и в значи¬
тельной степени определяющих подход большинства населения
к важнейшим проблемам как частной, так и общественно-поли¬
тической жизни. В зависимости от социально-экономического
положения, места тех или иных социальных групп в обществе и
других показателей базовые элементы американизма проявля¬
ются различно и в разных сочетаниях. Но при всех вариациях
одним из его центральных элементов, на который СМИ обра¬
щают особенно пристальное внимание, является теория «амери¬
канской исключительности». Отнюдь не случайно, что в наиболее
завершенной форме она была сформулирована известным жур¬
налистом 30—40-х годов прошлого века Дж. О’Салливеном.
Как уже говорилось в предыдущих главах, в силу комплек¬
са социально-экономических, географических, политических и
иных факторов, с самого начала формирования американского
национального сознания важнейшим его компонентом было
убеждение в превосходстве над другими народами и исключи¬
тельности путей общественно-исторического развития Америки
и ее роли в мировой истории. Уже на ранних этапах жизни
страны предполагалось, что нация, сознающая свою исключи¬
тельность и особое место в истории, должна служить примером
всему остальному миру.
С завоеванием независимости в конце XVIII в. вера в особую
судьбу Америки стала важнейшим компонентом формировав¬
шегося национального сознания. В разного рода популярных
изданиях, памфлетах, да и в периодической печати американ¬
ская буржуазная революция нередко оценивалась как кульми¬
национный пункт библейского «исхода». Республика рассмат¬
ривалась как эксперимент с целью создать новые институты
для коренной перестройки мировой истории. Почти все «отцы-
основатели» были убеждены в том, что Америке уготована
особая судьба, особая божественная миссия. «Свобода челове¬
чества и слава человеческой природы в руках «избранного»
292

американского народа, — писал в конце революции один из
«отцов-основателей» Дж. Адамс. — Божественное Провидение
предначертало Америке стать ареной, где человек проявит свои
истинные способности, где наука* добродетель, свобода, счастье
и слава будут мирно сосуществовать»3. Поэтому, как указывает
С. Стейнберг, неудивительно, что «отцы-основатели» соединили
идею новой нации и национализм с идеей экспансии на огром¬
ные просторы неосвоенных «свободных» земель Запада Северо¬
американского континента. Независимость США и экспансио¬
низм стали неотделимыми компонентами американского нацио¬
нального сознания. «Судьба Нового Света и американская
миссия превратились в взаимозаменяемые и взаимодополняемые
элементы американского миросознания»4. Непомерный энтузи¬
азм в отношении Америки и ее особой миссии создали условия
для превращения в сознании части населения патриотизма и
законного чувства гордости достижениями страны в ура-пат¬
риотические умонастроения, в некритическое восхваление всего
американского.
В дальнейшем во второй половине XIX в. и особенно в XX в.,
по мере того как США все глубже вовлекались в водоворот
общемировых событий, создавалась почва для превращения
концепций «града на холме» первых поселенцев — пуритан
XVII в. в концепцию «мировой империи», а также утверждения
чувства евангелической правоты Америки, ибо ее экспансия
сначала на Североамериканском континенте, а с испано-амери¬
канской войны 1898 г. и на другие регионы земного шара пре¬
подносилась как выражение самой логики божественного про¬
видения. Постепенно, отождествляя свои морально-этические
ценности и нормы с ценностями и нормами, якобы пригодными
для всего человечества, американцы стали претендовать на ре¬
шение проблем всего мира.
Из второй мировой войны США вышли признанным лиде¬
ром капиталистического мира. Газетный магнат Г. Льюс, окре¬
стив XX в. «Американским веком», развернул широкую пропа¬
ганду этой идеи через ведущие органы своей издательской им¬
перии, в которой центральное место занимали журналы «Fortu¬
ne», «Life», «Time». О характере и направленности ее можно
составить наглядное представление по материалам журнала
«Time». Проанализировав их, в частности, относящиеся к после¬
военному периоду и посвященные проблемам американского на¬
ционального сознания, а также внешней и внутренней политики
правящих кругов США, исследователь либеральной ориентации
М. Фокс пришел к выводу, что журнал смешивает религию с
8 Pamphlets of the American Revolution/Ed. by B. Bailyn. Vol. 1.
Cambr., 1965.
4 Steinberg S. The Ethnic Myth: Race, Ethnicity and Class in Ame¬
rica. N. Y., 1981.
293

национализмом, трактуя события в мире в терминах «добро
против зла», «американизм против коммунизма». Он приписы¬
вает Америке «божественную миссию», «священный долг» бо¬
роться против «коммунистического дьявола» и «атеистических
врагов религии». Американизм приобретает у него статус рели¬
гии, предписывающей безусловную веру в США и ненависть к
их врагам. Американский национализм становится догматиче¬
ской религией, требующей безоговорочной веры от всех ее
граждан5. Подобные установки в том или ином сочетании наш¬
ли отражение во внешнеполитических доктринах и политических
программах от «доктрины Трумэна» и «плана Маршала» до
«реальной политики» Никсона — Киссинджера и программы
защиты прав человека Дж. Картера.
Лейтмотивом ряда газетных и особенно журнальных публи¬
каций, а также бесчисленного множества радио- и телевизион¬
ных передач является так называемая «американская мечта»,
которая представляет собой сложный комплекс идей, идеалов,
стереотипов и т. д., характеризуемый крайней аморфностью и
неопределенностью. Но один центральный элемент непременно
присутствует во всех вариантах «американской мечты» — это
мифология «успеха», согласно которой Америка представляет
собой «открытое общество», где каждый человек независимо от
происхождения и социального статуса в соответствии с опреде¬
ленными нормами, опираясь исключительно на собственные
усилия и энергию, способен добиться высокого положения в
обществе. Здесь поражение, независимо от условий, в которых
человек начинает свою трудовую деятельность, рассматривает¬
ся как наказание его провидением, а успех — как признак его
расположения. Мифология «успеха» и связанная с ней концеп¬
ция равенства возможностей подразумевают, что все люди об¬
ладают равными правами и возможностями для развития и
реализации своих талантов и что каждый человек должен по¬
лучить вознаграждение в соответствии со своими способностя¬
ми. Но на практике такая формула, вовсе не предполагая ре¬
ального равенства людей, служит идеальной основой для оправ¬
дания ценностей и целей общественно-политической системы,
поскольку обещает каждому человеку справедливый и равный
шанс для нахождения своего места в ее рамках.
Одним из важнейших продуктов и в то же время стимуля¬
торов мифологии «успеха» являются так называемые литерату¬
ра и «фольклор» успеха. «Альманахи бедного Ричарда»
Б. Франклина, по сути дела, представляют собой более или
менее разработанные руководства к жизни для «среднего аме¬
риканца». Расцвет литературы «успеха» относится к XIX в.
«Классическое» выражение она нашла в многочисленных рома¬
нах известного писателя конца века X. Олджера, который в
5 F о х М. Religion USA: Religion and Culture by Way of «Time Ma-
gazine»//East Dubuque. 1971. P. 105—106.
294

своих героях синтезировал наиоолее популярные в тот период
установки и ориентации: веру в величие и непогрешимость
«простого» человека, восславление отдельного индивида и ин¬
дивидуальных действий, отождествление погони за деньгами и
материальным успехом со стремлением к счастью, успеха в биз¬
несе с духовным благородством и т. д.
В популярной литературе в большинстве случаев в таком
духе составляются жизнеописания политиков, ведущих журна¬
листов, артистов, деловых людей и т. д. Ярче всего это выра¬
жается в том, что материалы американских СМИ в основном
носят персонифицированный характер. Как бы подтверждением
идеи «успеха» являются портреты самых удачливых американ¬
цев, постоянно помещаемых на обложках ведущих массовых
иллюстрированных журналов. Да и сама Америка подается как
самая преуспевающая из всех стран мирового сообщества.
Однако реальное положение вещей далеко не соответствова¬
ло этому идеалу. Так, анализ социального происхождения аме¬
риканских президентов от Дж. Вашингтона до Р. Рейгана по¬
казывает, что за редким исключением в подавляющем своем
большинстве они были выходцами из среды состоятельных сло¬
ев населения6. Естественно, любой миф, любая идея теряют
убедительность, если время от времени не подтверждаются ре¬
альной жизненной практикой. Американская история знает не¬
мало примеров, когда люди йз низов делали стремительный ры¬
вок вверх по социальной лестнице, добивались престижа и сла¬
вы собственными усилиями, трудолюбием и целеустремлен¬
ностью. Но ей известно и значительно больше примеров неудач,
разочарований и даже жизненных трагедий. Тем не менее для
среднего американца всякий раз гораздо привлекательнее были
рассказы о великих бизнесменах, политиках и представителях
других профессий, проделавших путь от лохмотьев до богатства
и славы, рассказы об этих «сделавших самих себя» людях ста¬
ли в значительной степени своеобразным символом «американ¬
ской мечты» и в этом качестве служили могучим социальным
фактором формирования общественного сознания американцев.
Живучесть и притягательность стереотипов теории «амери¬
канской исключительности» среди широких слоев населения
объясняются тем, что они в принципе являются установками
личности или социальной группы, сформулированными на базе
сложившейся в процессе социализации картины мира, в ко¬
торой определенная часть воспринимаемой информации под¬
тверждает правильность диктуемой этой картиной суждений
и стереотипов. Сила подобных образов состоит в том, что,
раз завоевав массовое сознание, они в определенной сте¬
пени становятся уже неподвластными доводам разума. Их
живучесть объясняется и тем, что они основаны на отдельных,
6Pessen Е. The Log Cabin Myth: The Social Backgrounds of the
Presidents. New Haven; L., 1984. P. 2.
295

наиболее видимых на поверхности явлениях действительности,
которые выдаются за саму ее суть. Внимание массового чита¬
теля, зрителя, слушателя концентрируется исключительно на
наиболее привлекательных сторонах действительности. Особен¬
но широко этот метод используется при создании так называе¬
мых клипов — тридцати-, сорока- или шестидесятисекундных
рекламных видеофильмов, получивших широкое распростране¬
ние в самые последние годы. Как указывает американский ис¬
следователь этой проблемы Гуревич, особого успеха в области
политических клипов в США добились по части восхваления
«американской мечты». Он раскрывает принцип построения по¬
добного рода сюжетов: отбираются наиболее красивые и насы¬
щенные символическим содержанием виды — урожайные поля,
строящиеся здания, улыбающиеся дети, встречи представителей
различных поколений, свадьбы и семейные праздники, статуя
Свободы, большой каньон в Колорадо и т. д. После всех видо¬
вых картинок на экране возникает фотография кандидата и
звучит голос диктора: «Эта Америка — это Америка Рейгана».
Положительные национальные качества работают на кандидата,
который предстает как их надежный гарант и хранитель. А что¬
бы противник не воспользовался сходным приемом, подчерки¬
вается мысль, что именно это и есть истинная Америка.
Сильнейший новый импульс к росту популярности теории
«американской исключительности» и ура-патриотизму был дан
и открытием грандиозных по своим масштабам юбилейных тор¬
жеств по случаю 200-летия со дня образования США. Своего
пика эти умонастроения достигли в начале 80-х годов. В тот
период на фоне общего сдвига вправо наблюдались рост недо¬
верия и неприязни у значительных слоев населения к другим
народам и странам, интенсификация националистических на¬
строений. «Пламя американского патриотизма, — писали поли¬
тологи Т. Дэвис и С. М. Линн-Джоунс, — которое потускнело и
еле мерцало после Вьетнама и Уотергейта, горит так же ярко,
как и всегда, и даже скандал с продажей оружия Ирану, ка¬
жется, не способен снова ослабить его»7. Положительно оцени¬
вая этот факт, Дэвис и Линн-Джоунс утверждали, что идея
«американской исключительности» не только провозглашает
уникальность и особые достоинства Соединенных Штатов, но и
поднимает их на более высокий, чем другие страны, моральный
уровень.
Слепой «патриотизм» и шовинизм зачастую проявлялись в
самых неожиданных формах по поводу событий, которые, каза¬
лось бы, не имеют прямого отношения к политике. Как писал,
например, журнал «Time» в 1980 г., импульс «нового патрио¬
тизма» в наиболее кристаллизованной форме проявился в ажио¬
таже американцев по поводу победы на зимней Олимпиаде
7 D a v i s Т. and Lynn-Jones S. City upon a Hill//Foreign Policy.
1987. N 66. P. 20.
296

того года хоккейной команды США над советской. «Это, — от¬
мечал журнал, — была, конечно, только игра в хоккей, она не
оказывала никакого влияния на американскую внешнюю поли¬
тику, престиж или власть в мире. Но тем не менее это был
настолько драматический и символически волнующий момент,
что американцы буквально взорвались спонтанной, детской ра¬
достью. Нация ударилась в маленькие оргии размахивания
флагами и пения гимнов. На супермаркете «Стоп энд шоп» в
Кембридже (Массачусетс) репродуктор неожиданно выпалил,
что команда Соединенных Штатов побила Советы. Супермар¬
кет взорвался, корзины с продуктами, бумажные кульки, все что
было в руках, полетело в воздух, сопровождаемое оглушитель¬
ными криками радости. Один психиатр рассказывал о своих па¬
циентах, которые говорили ему, что в течение многих дней не
могли сдержать слез, когда думали о тех американских пар¬
нях»8. Естественно, что в такой атмосфере имел место рост чи¬
сла (несколько поредевших было в условиях вьетнамской войны
и «уотергейтского скандала») приверженцев теории «американ¬
ской исключительности». Показательно, что, по данным опроса
Роупера, проведенного в 1983 г., 81% американцев были убеж¬
дены в том, что Америка наделена особой ролью в мире, в то
время как лишь 14% считали ее такой же страной, как и все
другие9.
Размахивание звездно-полосатыми флажками — проявление
ура-патриотизма стало неизменным атрибутом всех политичес¬
ких и общественных мероприятий. Примечательно, что в 1984 г.,
который журнал «Economist» характеризовал как «год патрио¬
та», Американская ассоциация адвокатов, отличающаяся, как
правило, сдержанностью и элитизмом, раздала участникам сво¬
ей конференции в Чикаго более 1 тыс. флажков для выстав¬
ления на столах во время заседаний. Только на покупку таких
флажков по случаю своего общенационального съезда в июле
того года демократическая партия израсходовала около 30 тыс.
долл.10 Комментируя подобные действия, журнал «US News
and World Report» в свое время констатировал: «Запись в ар¬
мию и продажа флажков процветают. Люди без смущения поют
национальный гимн. После многих лет забвения любовь к Аме¬
рике вновь входит в моду»11. Об атмосфере шовинизма, порож¬
даемой «этой любовью» к Америке, свидетельствовала, к при¬
меру, большая популярность надписей-лозунгов на нагрудных
значках вроде «Америка — люби ее или покинь ее!», «Долой
мировое общественное мнение. Америка прежде всего!» и др.
Значительную лепту в нагнетание подобных настроений вне-
8 Time. 1980. 10 March. Р. 53.
9Wattenberg В. The Good News is Bad News is Wrong. N. Y.,
1984. P. 362.
10 Economist. 1984. 18 August. P. 27.
11 Patriotism — it’s back in style//US News and World Report. 198L
6 July. P. 41.
297

ели средства массовой информации США. Особенно отчетливо
их националистическая направленность проявилась во время
летцих Олимпийских игр 1984 г. в Лос-Анджелесе. Как писала
западногерманская газета «Vorwarts», Олимпиада в Лос-Анд¬
желесе стала не чем иным, как оргией американского нацио¬
нализма. Еще на церемонии открытия стало ясно, что между¬
народный характер олимпийских соревнований в Лос-Анджелесе
отошел на второй план. Америка образца 84-го года желала
выставить себя в самом лучшем свете. И поэтому Олимпиада
должна была стать демонстрацией не столько спортивной,
сколько в первую очередь экономической и политической, мощи
США.
Формы и методы освещения олимпийских соревнований аме¬
риканскими СМИ имели своей целью показать превосходство
американских спортсменов над спортсменами остальных стран
мира и тем самым, что США превыше всех стран земного ша¬
ра. С этой целью СМИ, особенно радиотелевизионная корпора¬
ция «Эй-би-си», концентрировали главное внимание на дости¬
жениях американских спортсменов.
Важное значение в распространении и популяризации по¬
добных умонастроений имело то, что в пропагандистскую кам¬
панию включился ряд влиятельных изданий, которые в США
пользуются репутацией респектабельных, в том числе «Com¬
mentary», «Public Interest» и др. Особенно большую роль сыг¬
рало то, что во второй половине 70-х годов по вопросам меж¬
дународной политики в лагерь правых перешла группа актив¬
ных деятелей демократической партии, а также большая часть
интеллектуальной элиты, получившая название неоконсервато¬
ров, что придало и националистическим настроениям опреде¬
ленную «респектабельность». Неоконсерваторы выдвинули ло¬
зунг о преодолении Америкой «комплекса вины» и «комплекса
национальной неполноценности», предлагая действовать на ми¬
ровой арене как подобает «державе № 1».
В еще более крайней форме эти идеи пропагандировались
«новыми правыми» и фундаменталистскими группами, соста¬
вившими значительную часть электората Рейгана. Сам Рейган
с самого начала своей политической карьеры являлся решитель¬
ным приверженцем идей «американской исключительности» и
«особой миссии» Америки. «Я всегда верил в то, — говорил он,
например, в обращении к стране в «день благодарения» 22 но¬
ября 1982 г., — что этой земле (Америке. — К. Г.) была уго¬
тована особая судьба, что божественное Провидение располо¬
жило этот великий континент между океанами, чтобы его от¬
крыли выходцы со всех концов земного шара, превыше всего
ценившие веру, свободу и мир. Давайте же вновь подтвердим
предназначение Америки быть носителем добра и доброй воли».
Сторонники Рейгана и поддерживавшие его органы СМИ испо¬
ведовали аксиому, согласно которой Америка — особая, из¬
бранная богом, единственная в своем роде нация.
298

Теория «американской исключительности» с самого начала
имела как бы два адресата — помимо собственно американцев
она была предназначена и для пропаганды за рубежом. В по¬
следние полтора-два десятилетия правящие круги США пред¬
приняли широкомасштабные усилия с целью пропаганды аме¬
риканских идеалов, и в частности идеи «американской исклю¬
чительности», и в международном масштабе. Как утверждал
президент Филадельфийского института по исследованию внеш¬
ней политики У. Кинтнер, «глобальная революция в области
массовых коммуникаций должна помочь нам воздействовать на
умы людей во всем мире...» 12
Особенно широкие масштабы и интенсивность этот курс при¬
нял в начале 80-х годов с приходом к власти администрации
Р. Рейгана. Начались активные работы над созданием глобаль¬
ной идеолого-информационной инфраструктуры с использовани¬
ем телекоммуникационных спутников, приемно-передаточных
устройств, телестудий, видеотекста и т. д. Прообразом ее слу¬
жит уже действующая в течение ряда лет система международ¬
ного космического телевидения «Уорлднет», принадлежащая
ЮСИА (Информационное агентство Соединенных Штатов).
Для повышения эффективности внешнеполитической пропа¬
ганды была разработана широкая программа так называемой
«публичной дипломатии», к реализации которой были подклю¬
чены практически все важнейшие системы средств массовой ин¬
формации. Как отмечал член сенатского комитета по вопросам
внешней политики М. Блитц, публичная дипломатия преследует
две цели. Во-первых, ознакомить зарубежную общественность с
политическим курсом США, чтобы вызвать к нему доверие и
понимание. Во-вторых, информировать ее об американском об¬
разе жизни таким образом, чтобы граждане других стран вос¬
приняли его и тем самым следовали американскому примеру,
чтобы они в конечном счете «стали похожими на нас настолько,
на сколько они на это способны» 13.
В рамках «публичной дипломатии» в конце 1981 г. админи¬
страция США начала осуществление программы под названием
«Проект Истина». Ее идею главный координатор ЮСИА по
«Проекту Истина» директор «Голоса Америки» Р. Д. Хьюз оп¬
ределил следующим образом: «Мы должны подчеркивать, что
Соединенные Штаты — это страна, для которой характерна
глубокая верность делу мира... но одновременно с этим доби¬
вающаяся исполнения своих желаний с позиций силы» 14.
Ведущая роль во внешнеполитической пропаганде отводи¬
лась ЮСИА. С приходом к власти администрации Рейгана в
агентстве были проведены очередная реорганизация и кадровые
перестановки. Директором его в ранге министра был назначен
Ч. Уик.
12 Orbis. 1977. Spring. Р. 153.
13 Public Diplomacy: USA versus USSR. Stanford, 1986. P. 96—97.
14 Средства массовой информации и политика. М., 1986. С. 169—170.
299

В 80-е годы неуклонно росли расходы на деятельность
ЮСИА. По данным журнала «US News and World Report»,
агентство насчитывало 9300 сотрудников и располагало широко
разветвленным аппаратом за рубежом — 206 отделений в
125 странах. Оно имело в своем распоряжении 135 библиотек и
читальных залов в 83 странах, издавало 10 журналов на
18 языках и 28 серий памфлетов, производило 90 фильмов в год.
Официально бюджет ЮСИА в 1985 г. составил 796 млн долл.,
что на 74% превышало бюджет 1981 г. Однако, по подсчетам
того же журнала, расходы США на внешнеполитическую пропа¬
ганду достигали около 3 млрд долл.15
Особая роль в пропаганде американского образа жизни за
рубежом отводится радио, поскольку пока спутниковое телеви¬
дение не стало достоянием массового зрителя, радио остается
наиболее распространенным и влиятельным орудием внешнепо¬
литической пропаганды. Главным инструментом в руках ЮСИА
является радиостанция «Голос Америки», которая ведет пере¬
дачи на зарубежные страны около 1000 часов в неделю на
42 языках. Стремясь активизировать ее деятельность, админи¬
страция Рейгана с. 1983 по 1988 г. выделила на ее модерниза¬
цию и создание новых технических мощностей 1,2 млрд долл.
Все это не оставляет сомнений в том, что теория «американ¬
ской исключительности», возникшая вместе с Соединенными
Штатами как самостоятельным государством, стала важнейшим
аргументом для обоснования тезиса о моральном и политичес¬
ком совершенстве американских ценностей и институтов и соот¬
ветственно особой роли Америки в мире — «града на холме»,
призванного служить в качестве примера для подражания всем
остальным народам земного шара.
15 US News and World Report. 1985. 7 October. P. 34.

ОГЛАВ/^НИЕ
Предисловие 	 3
Глава 1. «Американский опыт»: образец для подражания или пред¬
мет критического анализа? (А. С. Маныкин, Е. Ф. Язьков) .	5
Глава 2. Социально-экономические основы представлений об «исклю¬
чительности» (В. И. Терехов)	32
Глава 3. Теологические трактовки «американской исключительности»
(А. М. Каримский)	52
Глава 4. Идея «американской исключительности»: религиозно-прови¬
денциальные истоки и философское значение (Ю. К. Мельвиль,
Н. Е. Покровский)	79
Глава 5. Теория «американской исключительности» в историографии
. США (И. П. Дементьев) .			114
Глава 6. Политическая система США/ попытка реализации концеп¬
ции «исключительности»	135
1.	Первые десятилетия конституции: будет ли. опыт удачным?
(В. И. Терехов)	,135
2.	Поиски путей повышения эффективности Основного закона
США: достижения, проблемы, неудачи (А. С. Маныкин)	149
Глава 7. Доктрина «исключительности» и внешняя политика Вашинг¬
тона (В. А. Никонов)	168
Глава 8. «Американская исключительность» и военная сила: проблемы
и противоречия (Р. А. Сетов)	 198
Глава 9. Метаморфозы представлений американцев об «исключитель¬
ности» и роли США в мире (А. И. Никитин)	221
Глава 10. «Американская мечта»: литературный вариант ....	242
1.	Эйфория маскарада и бремя самопознания (об особенности
становления романтического сознания в США) (Т. Д. Вене¬
диктова) 	242
2.	Мечта остается мечтою (идеологические постулаты и лите¬
ратурная действительность) (А. С. Мулярчик)	258
Глава 11. Роль средств массовой информации в пропаганде теории
«американской исключительности» (К. С. Гаджиев)	290

Научное издание
ПРОБЛЕМЫ АМЕРИКАНИСТИКИ. 9.
КОНЦЕПЦИЯ «АМЕРИКАНСКОЙ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОСТИ»:
ИДЕОЛОГИЯ, ПОЛИТИКА, КУЛЬТУРА
Зав. редакцией Г. М. Степаненко
Редактор А. 3. Грабарник
Художественный редактор Л. В. Мухина
Технический редактор Н. И. Смирнова
Корректоры Л. А. Костылева, М, А. Мерецкова

ИБ № 4368
Сдано в набор 28.10.92.
Подписано в печать 06.04.93.
Формат 60X90716. Бумага тип. № 2.
Гарнитура литературная. Высокая печа!ь.
Усл. печ. л. 19,0. Уч.-изд. л. 19,97.
Тираж 870 экз. Заказ № 351. Изд. № 2044
Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета.
103009, Москва, ул. Герцена, 5/7.
Типография ордена «Знак Почета» изд-ва МГУ.
119899, Москва, Ленинские горы