ДРЕВНЕЙШИЕ
ГОСУДАРСТВА
ВОСТОЧНОЙ
ЕВРОПЫ
___________2009
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ ВСЕОБЩЕЙ ИСТОРИИ
ДРЕВНЕЙШИЕ
ГОСУДАРСТВА
ВОСТОЧНОЙ
ЕВРОПЫ
2009 год
ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНЫЕ И
ЛОКАЛЬНЫЕ ПУТИ КАК
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
Памяти Игоря Сергеевича Чичурова
Ответственный редактор тома
Т.Н. ДЖАКСОН
Москва «ИНДРИК» 2010
УДК 94(4) „04/14“ G§g) ® /ЩшИ
ББК 63.3(5)	ЖЖЛДР 973
Д73
Сборник подготовлен в рамках работы над проектом
«Геополитические факторы в историческом развитии
Древнерусского государства»
Программы фундаментальных исследований Президиума РАН
«Историко-культурное наследие и духовные ценности России»
Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского фонда фундаментальных исследований
по проекту № 09-06-07116
Редакционная коллегия:
доктор исторических наук Е.А. Мельникова (ответственный редактор),
кандидат исторических наук Г.В. Глазырина
доктор исторических наук Т.Н. Джаксон
доктор исторических наук И.Г. Коновалова
кандидат филологических наук В.И. Матузова
доктор исторических наук А.В. Назаренко
доктор исторических наук А.В. Подосинов
доктор исторических наук Л.В. Столярова
член-корреспондент РАН Я.Н. Щапов
Древнейшие государства Восточной Европы / Ин-т всеобщей исто-
рии РАН. - 2009: Трансконтинентальные и локальные пути как со-
циокультурный феномен / Отв. ред. тома Т.Н. Джаксон; отв. ред. сер.
Е.А. Мельникова. — М.: Индрик, 2010. — 496 с., ил.
В очередном томе ежегодника «Древнейшие государства Восточной Европы»
собраны статьи по проблеме «Трансконтинентальные и локальные пути как
социокультурный феномен». Тема путей чрезвычайно важна в контексте
восточноевропейской истории, и в частности в истории Древней Руси, фор-
мировании территории Древнерусского государства. Пути Восточной Евро-
пы рассматриваются авторами настоящего сборника не только как транс-
портные коммуникации и торговые пути, но и в более широком смысле —
как важнейшие пути некоммерческого обмена между народами, способство-
вавшие взаимной передаче знаний и опыта в самых разных сферах жизни.
Параллелью восточноевропейскому материалу выступает рассмотренный в
ряде статей сборника западно- и североевропейский материал, равно как и
сведения о функционировании путей в Закавказье и Средней Азии.
ISBN 978-5-91674-081-3
© Коллектив авторов, текст, 2010
© Институт всеобщей истории РАН, 2010
© Издательство «Индрик», 2010
IN MEMORI AM
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ ЧИЧУРОВ
(2 июня 1946 — 7 июля 2008)
7 июля 2008 года трагически оборвалась жизнь нашего коллеги
и друга Игоря Сергеевича Чичурова. Вместе с нами он пришел в сек-
тор истории древнейших государств на территории СССР, созданный
Владимиром Терентьевичем Пашуто в Институте истории СССР АН
СССР в 1969 г., — светлый и очень серьезный мальчик, только что
окончивший МГУ, но уже тогда обладавший глубокими знаниями и
широким кругозором. Вместе с нами он взрослел, превращаясь на на-
ших глазах в крупного ученого, отличительной особенностью кото-
рого была любовь к источникам и тонкое их понимание. В середине
1990-х гг. наши научные интересы и места работы разошлись, но по-
прежнему сохранялись взаимные уважение и теплые чувства, общая
память и былые привязанности, сохранялись и совместные дела —
издания основанных В.Т. Пашуто серий публикаций и исследований,
3
проведение Чтений памяти В.Т. Пашуто. Мы тяжело переживаем эту
невосполнимую утрату.
И.С. родился в Москве 2 июня 1946 г. в семье военных. После окон-
чания школы поступил на кафедру классической филологии филоло-
гического факультета МГУ. Уже в университете он увлекся византи-
нистикой — под влиянием выдающегося отечественного византиниста
Александра Петровича Каждана, с которым Игорь был знаком со школь-
ных лет и который читал на кафедре классической филологии курс
«Византийская культура». Под его руководством И.С. защитил диплом-
ную работу, посвященную риторическим сочинениям Григория Антиоха
(XII в.), а позднее—и кандидатскую диссертацию. Классическое образо-
вание дало И.С. на всю жизнь блестящее знание древних языков, а также
обширную эрудицию и знание источников по византийской истории.
После окончания МГУ в 1969 г. И.С. поступил в аспирантуру
Института истории СССР АН СССР в сектор истории древнейших
государств, главной задачей которого была подготовка и публи-
кация зарубежных источников по истории Древней Руси и народов
Восточной Европы домонгольского времени. Замечательный ученый,
выдающийся организатор и прекрасный человек, В.Т. Пашуто подби-
рал сотрудников с большим тщанием. Свод древнейших источников,
включавший античные (греческие и латинские), византийские, запад-
ноевропейские латиноязычные, скандинавские, восточные (древне-
еврейские, арабо-персидские, тюркские) тексты, должны были, по
замыслу В.Т. Пашуто, создавать филологи, владеющие соответствую-
щими языками, методиками публикации и анализа текста, рукописной
традиции, знанием литературной истории и места в ней публикуемого
памятника. Историческое образование они получали в процессе рабо-
ты на специальных семинарах, устраиваемых В.Т. Пашуто.
Византийскую часть свода возглавил Игорь Сергеевич. Молодой
византинист составил и в 1971 г. опубликовал список памятни-
ков V-XIII вв., подлежащих включению в свод (всего 138 наимено-
ваний). Логично, что одним из первых томов свода стала его книга
«Византийские исторические сочинения: „Хронография44 Феофана,
„Бревиарий44 Никифора. Тексты, перевод, комментарий» (М., 1980), от-
личавшаяся высочайшим уровнем текстологической, переводческой,
эдиционной и комментаторской работы, задавшая высокую планку
последующим изданиям свода.
Одним из принципов работы над сводом было предварительное
монографическое исследование памятника, которое часто выливалось
4
в кандидатскую диссертацию. Так было и на этот раз. В 1976 г. И.С.
успешно защитил диссертацию кандидата исторических наук на тему
«Место „Хронографии44 Феофана в ранневизантийской историогра-
фической традиции (IV — начало IX в.)». В 1983 г. она вышла в сек-
торском ежегоднике «Древнейшие государства на территории СССР.
Материалы и исследования».
Со временем научные интересы И.С. сфокусировались на широ-
ком круге проблем: история византийской и древнерусской обществен-
но-политической мысли, история византийской и русской церквей,
история права, история русско-византийских отношений. Работа в
рамках этих направлений вылилась в публикацию в 1990 г. моногра-
фии «Политическая идеология средневековья: Византия и Русь», ко-
торая в 1991 г. была защищена как докторская диссертация. В этой
книге и многочисленных статьях И.С. проявил себя тонким и наблю-
дательным источниковедом и искусным интерпретатором источников.
И.С. ввел в научный оборот многие ценные памятники, отражающие
распространение христианства в Восточной Европе, а также историю
антилатинской полемики в Византии и на Руси.
Большое влияние на научное становление И.С. оказала его двух-
годичная стажировка в Мюнхенском университете в конце 1970-х —
начале 1980-х гг. И.С. был одним из первых стипендиатов Научного
Фонда имени Александра фон Гумбольдта из нашей страны в послево-
енный период, и этот выбор германского фонда оказался весьма удач-
ным. Прекрасный, можно даже сказать, изысканный немецкий язык,
немецкая пунктуальность и аккуратность, европейские манеры — всё
это в сочетании со славянской мягкостью и щедростью снискали
И.С. любовь и уважение многих немецких коллег и просто знакомых.
Научная подготовка и собственные исследовательские достижения, а
также необыкновенная эрудиция И.С. сразу же поставили его в ряд с
лучшими европейскими византинистами. Свидетельством признания
научных заслуг И.С. стало избрание его в 1989 г. членом специального
научного совета при Институте европейской истории права Общества
Макса Планка (ФРГ, Франкфурт-на-Майне); в 1992 г. он исполнял обя-
занности профессора Тюбингенского университета.
В России И.С. более 20 лет проработал в секторе, основанном в
Институте российской истории В.Т. Пашуто, затем в Институте все-
общей истории в Центре по изучению византийской цивилизации,
возглавляемом акад. Г.Г. Литавриным. Одновременно много лет он ра-
ботал в редакции журнала «Византийский временник», где в послед-
5
ние годы был заместителем ответственного редактора. В 1996 г. И.С.
возглавил кафедру древних языков истфака МГУ, став позже также
заведующим кафедрой истории Церкви и канонического права богос-
ловского факультета Православного Свято-Тихоновского гуманитар-
ного университета.
Обращение в православие, приведшее И.С. в Свято-Тихоновский
университет, стало причиной его активного участия в планировании,
подготовке, создании и редактировании многотомной капитальной
«Православной энциклопедии» — самого крупного научного проекта
в истории русской церковной науки. И.С. являлся куратором редакции
Восточных Церквей Церковно-научного центра «Православная эн-
циклопедия» и отдавал много сил и времени работе над очередными
томами энциклопедии. Какое значение эта работа имела для И.С., вид-
но из его высказывания в одном из интервью: «Работа над этим уни-
кальным изданием для нас — это не только некий способ приложения
своих творческих сил. И я, и большинство моих коллег воспринимаем
это как послушание Церкви. Послушание, которое может растянуть-
ся на всю жизнь». Для «Православной энциклопедии» И.С. написал
большое количество статей, которые могли бы составить отдельный
том. С 1994 г. И.С. являлся членом Императорского Православного
Палестинского общества и сумел сделать много полезного для его на-
учной деятельности.
Много и плодотворно работал И.С. в сфере образования, читал
курсы лекций, например такие, как «Византийская литература как
источник по истории византийского искусства» на филологическом
факультете МГУ, «История Византии» в Российском православном
университете имени св. Иоанна Богослова. На кафедре древних язы-
ков исторического факультета И.С. вел занятия по средневековому
греческому (византийскому) языку, а также читал курс греческой эпи-
графики студентам-старшекурсникам и аспирантам кафедры истории
средних веков. Консультациями И.С., являвшимися по сути индиви-
дуальными занятиями, пользовались аспиранты филологического и
философского факультетов МГУ, а также других московских вузов и
научных институтов. Известен, например, случай, когда по просьбе
коллеги И.С. прочитал полноценный курс по византийской истории
аспиранту кафедры классической филологии, тем самым значительно
превысив запланированную учебную нагрузку. Однако И.С. никогда
не жалел времени для занятий со своими учениками, с которыми у него
складывались особые отношения — строгие, но доверительные. И.С.
6
оставил после себя научную школу, в которую входит много кандида-
тов и докторов наук — состоявшихся ученых. Ученики И.С. с успехом
трудятся в различных академических институтах, вузах, редакциях
Москвы и других городов России. К 60-летию своего учителя его уче-
ники издали книгу «KANIEKION. Юбилейный сборник в честь 60-
летия профессора Игоря Сергеевича Чичурова» (М., 2006 г.). К юби-
лею И.С. был также издан сборник его избранных статей (Избранные
труды. М., 2007).
И.С. был не только крупным ученым-византинистом, но и граж-
данином своей страны, обеспокоенным сложившимся положением
вещей в культуре, образовании, обществе. В его интервью, выступле-
ниях по телевидению, на различных конференциях — везде была вид-
на выстраданная, четко продуманная гражданская позиция, которая
могла нравиться или не нравиться, но она была и диктовалась опытом,
совестью и глубокими раздумьями о судьбах отечества.
И.С. обладал удивительным даром придавать глубину и объем-
ность многим вопросам, которые окружающим казались простыми и
несущественными. То высокое служение науке, которое он вовсе не
пропагандировал, но которым он просто жил, заражало и всех окру-
жающих. Работоспособность И.С. вызывала изумление коллег и уче-
ников. Известно, как И.С. настоятельно советовал каждый день перед
сном прочитывать страничку греческого текста, чтобы постоянно со-
вершенствовать свои знания.
Многим знавшим И.С. вспоминается его особенный душевный
склад, отзывчивость, скромность, мягкость характера, доброе отно-
шение к коллегам, подчиненным и ученикам.
Все, кто знал Игоря Сергеевича Чичурова, навсегда сохранят
светлую память о нем.
7
ПРЕДИСЛОВИЕ
Слово «путь» в сознании историка ассоциируется с определением
«торговый» — это сочетание можно встретить в названиях десятков и
сотен статей и монографий, посвященных разным временам и регионам
мира. Действительно, торговля стимулировала формирование новых и
интенсивное использование уже сложившихся путей, а наличие про-
торенных маршрутов было необходимым условием ведения торговых
операций. Однако системы коммуникаций в архаических и средневе-
ковых обществах выполняли многообразные функции, далеко выходя-
щие за сферу экономики, да и в этой сфере играли роль существенно
иную, нежели в обществах Нового времени и последующих эпох.
Исследования представителей экономической антропологии
1950-х — 1960-х гг., прежде всего Кароля Поланьи, существенно из-
менили и расширили представления о роли коммуникаций и осущест-
вляемой вдоль них торговли в экономическом и социальном развитии
ранних обществ и особенно обществ, переживающих переход от пер-
вобытнообщинного строя к государственному *. В их трудах было по-
казано, во-первых, что существуют принципиальные различия в воз-
действии на общество разных форм обмена и торговли: внутренних,
совершаемых в пределах замкнутой социальной системы, и внешних,
1 Polanyi К. Primitive, Archaic, and Modern Economies / G. Dalton. Boston,
1968; Trade and Market in the Early Empires / K. Polanyi. Glencoe, 1957; Брю-
сов А.Я. О характере и влиянии на общественный строй обмена и торговли в
доклассовом обществе // СА. 1957. Вып. XXVII. С. 14-28.
8
между различными коллективами (родами, племенами и племенными
объединениями, ранними государствами). Наиболее интенсивное и
разноплановое воздействие на развитие общества оказывают дальние
торговые связи. При этом их влияние тем интенсивнее, чем больше
обществ, особенно стоящих на разных ступенях развития, вовлече-
но в них. Во-вторых, в отличие от обществ с рыночной экономикой,
где результаты торговли, как внешней, так и внутренней, проявляют-
ся по преимуществу в экономической сфере, в ранних обществах ее
собственно экономический эффект незначителен: престижные обмен
и торговля (предметы роскоши длительное время являются основ-
ной категорией товаров) обслуживают лишь небольшую часть обще-
ства — формирующуюся знать — и практически не затрагивают ши-
рокие слои населения. Поэтому обмен и торговля в ранних обществах
в первую очередь стимулируют их социальное, а не экономическое
развитие, прежде всего социальную стратификацию и формирование
потестарных структур. Таким образом, феномены «путь» и «торгов-
ля» действительно взаимосвязаны, но их связь значительно глубже и
сложнее, чем представлялось ранее.
Уже в античности начинают формироваться протяженные пути —
«Янтарный», связавший Средиземноморье с Балтикой2, «Ладанный»,
по которому из Аравии доставляли благовония, «Оловянный», обе-
спечивавший Римскую империю британским оловом, и др. Некоторые
из этих путей использовались на протяжении столетий, и к рубежу
нашей эры купцы, послы и путешественники могли теоретически пе-
ресечь античный мир от Британии и Испании на западе до Китая на
востоке3.
В средневековье система европейских коммуникаций развет-
вляется и охватывает новые регионы, продолжают функциониро-
вать античные и возникают новые трансконтинентальные пути,
связывавшие Западную и Южную Европу со Средней Азией: Вели-
кий Шелковый путь4, путь купцов-раданитов5 и немецко-хазарский
2 SpekkeA. The Ancient Amber Routes. Stockholm, 1957; Щукин М.Б. Ян-
тарный путь и венеды // Проблемы археологии. 1998. Вып. 4. С. 198-208.
3 См.: SabloffJ., Lamberg-Karlovsky С.С. Ancient Civilization and Trade.
Albuquerque, 1975.
4 Franck L, Brownstone D. The Silk Road: a History. N.Y., 1986; The Silk
Route: Trade, Travel, War and Faith / S. Whitfield, U. Sims-Williams. L., 2004.
5 Калинина TM. Торговые пути Восточной Европы IX в. (по данным
Ибн Хордадбеха и Ибн ал-Факиха // История СССР. 1986. № 4. С. 68-82.
9
путь6, пересекавшие Центральную и Восточную Европу. В Среди-
земноморье в первые века нашей эры существует плотная сеть ком-
муникаций, объединившая весь регион, включая Черное море, и рас-
пространившаяся далее по европейским рекам, прежде всего Дунаю и
Рейну, на северо-запад7. Однако к VIII в. сложившаяся в Европе транс-
портная система переживает острый кризис: арабские завоевания раз-
рушили средиземноморскую сеть путей на Восток и вызвали дефицит
в притоке предметов роскоши, специй и благовоний в Западную Ев-
ропу. Следствием этих перемен стало перенесение центра тяжести с
южноевропейских коммуникаций на северо- и восточноевропейские,
идущие через Балтийское море и далее по речной системе Восточной
Европы на Восток8.
Сложившаяся крупная магистраль являла собой отнюдь не просто
дорогу, сухопутную или водную, по которой проходили караваны куп-
цов. Она вызывала к жизни развитие сложной инфраструктуры: вдоль
нее вырастали поселения, обслуживавшие путешественников; пункты,
контролировавшие опасные участки пути; места для торговли с мест-
ным населением (ярмарки) и т. д.9. Одновременно происходило расши-
рение территории, в той или иной степени взаимодействующей с тор-
говым путем, откуда поставлялось продовольствие, а при возможности
и товары, реализуемые в самой торговле. Протяженный путь концен-
трировал и стягивал окружающие территории, вовлекал округу в сферу
своего функционирования, т. е. играл консолидирующую роль, пред-
ставляя собой более или менее широкую зону, тяготевшую к нему.
Протекание социальных процессов в этой зоне определялось тре-
бованиями дальней торговли и стимулировалось ею. Участие в ней
и тем более контроль над отдельными участками пути привлекали
верхушку местного общества возможностями быстрого обогащения.
6 Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. Междисци-
плинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX-XII ве-
ков. М., 2001. С. 71-112.
7 Leighton А.С. Transport and Communication in Early Medieval Europe.
A.D. 500-1000. Newton Abbot, 1972.
8 Bolin S. Mohammed, Charlemagne and Ruric // SEHR. 1952. Vol. 1; Hodg-
es R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origins of Europe. Ar-
chaeology and the Pirenne Thesis. Oxford, 1983.
9 Polanyi K. Ports of Trade in Early Societies // JEH. 1963. Vol. XXIII. P. 30-
45; Idem. Trade, Market and Money in the European Early Middle Ages // NAR.
1978. Vol. II. P. 92-117.
10
С одной стороны, это вело к ускорению имущественной и социаль-
ной дифференциации как общества в целом, так и самого нобилитета,
приводя к иерархизации знати. С другой — вызывало перемещение
знати к ключевым пунктам пути и ее сосредоточение в уже возник-
ших или вновь основываемых поселениях, которые тем самым при-
обретали положение не только торговых и ремесленных, но и адми-
нистративных центров. В зонах крупных торговых путей создавались
благодаря этому предпосылки для более интенсивного социально-
политического развития, нежели в сопредельных, подчас населенных
тем же этносом землях, не имевших связи с торговой магистралью, в
том числе и для формирования и укрепления потестарных структур, а
в дальней перспективе — возникновения и укрепления раннегосудар-
ственных образований.
Так, более раннее, нежели в других Скандинавских странах, воз-
никновение единого государства в Дании (середина X в.), зарождение
которого относится уже к началу VIII в., было тесно связано с ролью
Ютландского полуострова и Датских островов в международной си-
стеме коммуникаций — на пересечении меридионального пути, свя-
зывавшего Балтийский регион с Центральной и Южной Европой, и
широтного, по которому осуществлялись контакты между северомор-
скими и балтийскими странами10 11. Те же процессы интенсифицирова-
лись в Свеаланде (Средней Швеции) после того, как он стал важней-
шим узлом перераспределения ценностей, поступавших на Балтику из
стран арабского Востока через Восточную Европу, и привели к образо-
ванию здесь раннегосударственного объединения в начале XI в.н.
Возникновение Балтийско-Волжского (в VIII в.) и Балтийско-
Днепровского (в IX в.) путей, составлявших часть трансконтиненталь-
ной магистрали, соединившей Западную Европу и арабский Восток,
оказало существенное воздействие на социальное и политическое раз-
витие восточнославянского общества и создало предпосылки образо-
вания Древнерусского государства12.
10 Sawyer Р. Da Danmark blev Danmark: fra ar 700 til ca. 1050. Kobenhavn,
1988; Hedeager L. Danmarks jernalder: mellem stamme og stad. Aarhus, 1990; Fra
stamme til stad IP. Mortensen, B. Rasmussen. Aarhus, 1991.
11 Sawyer P. The Making of Sweden. Goteborg, 1988; Idem. Nar Sverige blev
Sverige. Alings&s, 1991.
12 Мельникова E.A. К типологии предгосударственных и раннегосударс-
твенных образований в Северной и Северо-Восточной Европе. Постановка
проблемы//ДГ. 1992-1993 годы. М., 1995. С. 16-32.
11
Зоны, складывавшиеся вдоль протяженных, прежде всего транс-
континентальных, путей и на их пересечениях, отличались не только
спецификой социально-политического развития обществ на их тер-
ритории. Они являлись также контактными зонами, где происходил
активный политико-институциональный и кросс-культурный обмен,
а в некоторых из них и синтез разнокультурных элементов13. В поли-
этничных общинах торгово-ремесленных центров формировалась но-
вая для северо- и восточноевропейского регионов городская культура
с особыми формами общественной организации, уклада жизни, мен-
талитета. Сюда поступали культурные импульсы из разных регионов,
которые в той или иной форме усваивались населением такого центра,
прежде всего знатью, военной элитой, купцами, а затем — частично
и уже в адаптированном виде — распространялись в сельской округе.
Знакомство с новыми культурными явлениями, идеями, технология-
ми существенно ускоряло культурное развитие местного общества.
Одним из наиболее важных явлений для становления европей-
ской культуры было распространение христианства, которое проис-
ходило — в странах поздней христианизации (Скандинавии, Древней
Руси) — в тесной и непосредственной связи с деятельностью переме-
щавшихся по главным магистралям групп торговцев и воинских от-
рядов. Первые христианские миссии в Скандинавию направлялись в
крупнейшие торгово-ремесленные центры, Хедебю и Бирку, среди на-
селения которых уже в IX в. имелись христиане — приезжие купцы
и, возможно, местные жители. Древнейшие свидетельства о распро-
странении христианства на Руси связаны с киевской военной элитой,
концентрировавшей в своих руках торговлю с Византией — Днепров-
ский путь становится в X в. важнейшим проводником христианства
не только на Русь, но и в Восточную Скандинавию14.
Значение коммуникаций и в античности, и в средневековье было
столь велико, что путь отразился в общественном сознании как специ-
фический, полисемичный феномен.
С одной стороны, во многих обществах, связанных с протяжен-
ными магистралями, пути легли в основу формирования ментальных
карт как один из важнейших элементов, структурирующих извест-
13 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона
(X-XI вв.). Результаты взаимодействия культур. М., 1994; ВЕДС. XI: Контак-
ты, зоны контактов и контактные зоны. 1999.
14 Fran Byzans till Norden. Ostliga kyrkoinfluenser under vikingatid och tidig
medeltid I H. Janson. Malmo, 2005.
12
ное пространство. Например, скандинавская ойкумена членилась на
регионы, в которые можно попасть, следуя одним из путей, ориен-
тированных по странам света. На ментальной карте древнерусского
летописца отчетливо проступает восточноевропейская система реч-
ных магистралей, организующая территорию Древнерусского госу-
дарства. Путевой (годологический) принцип широко использовался в
описании ойкумены и ее отдельных частей, служа также сравнитель-
ному соотнесению географических объектов в пространстве.
С другой стороны, путь сакрализуется, и возникает идеологема
пути15. Хорошо известны viae sacrae в различных религиях — от ир-
ландского друидизма до христианства. В средневековье выделяются
«пути интронизации» — дороги, которыми должен проследовать ко-
роль, чтобы его восхождение на престол стало легитимным (такова,
например, Eriksgata «Дорога Эрика» в средневековой Швеции).
Наряду с этим, путь метафорически осмысляется и как движение
к сакральной цели, часто движение не физическое, а умозрительное,
ментальное. Реальный маршрут наделяется в этом контексте некими
свойствами, которые преобразуют человека, следующего им. Так, в
одной группе произведений древнеисландской литературы активно
функционировавший в предшествующее время «Восточный путь»
осмысляется как путь норманна к христианской вере: по мере про-
движения на Восток, к Византии, он приближается к познанию Бога.
В этом мотиве объединились и идеологема пути-обретения истины,
и реминисценции реального проникновения христианства в Восточ-
ную Скандинавию из Византии через Русь. Аналогичному осмысле-
нию подвергается и Днепровский путь, который в литературе Древ-
ней Руси предстает как путь к Царьграду — высшей, Божественной
мудрости16.
Наконец, путь, особенно в средневековье, становится образом
жизни. Целые категории населения оказываются «странствующими»
(yagantes). проводящими свою жизнь на дорогах. В раннее средневе-
ковье экономические причины заставляли королевские дворы пере-
мещаться из одного места в другое (это явление было характерно и
для Скандинавии X-XI вв., и — частично — для Руси более позднего
15 Максапетян А.Г Язык и метафизика. Ереван, 2001. С. 155-170 (Гла-
ва 12. Мир как путь).
16 Рождественская ТВ. Образ Царьграда в Повести временных лет:
история и устная традиция // ВЕДС. XII: Историческая память и формы ее
воплощения. 2000. С. 58-61.
13
времени)17. Студенты и музыканты, ищущие знаний и богатых по-
кровителей, монахи нищенствующих орденов, проповедующие слово
Божие, паломники, переходящие от одного святого места в другое, —
далеко не полный перечень тех общественных групп, для которых
передвижение в пространстве было повседневностью. В условиях
крестовых походов постоянно перемещались массы рыцарей, а этос и
эстетика странствий, зародившиеся в конце XI в. в европейской кур-
туазной культуре, обязывали к путешествиям идеального рыцаря.
Мы указали здесь лишь на наиболее важные аспекты проблемы,
поставленной в заглавии данного выпуска ежегодника «Древнейшие
государства Восточной Европы». Подробному анализу их, а также
конкретных социокультурных проявлений феномена «пути» в антич-
ности и средневековье посвящены статьи, собранные в этом томе.
Редколлегия
17 Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда / Под
общ. ред. Н.А. Хачатурян. М.; СПб., 2001.
14
I. ПУТИ В ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОЙ И ЛОКАЛЬНОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
1.1. Трансконтинентальные пути и их историческое значение
Jonathan Shepard
FROM THE BOSPORUS
TO THE BRITISH ISLES:
THE WAY FROM THE GREEKS
TO THE VARANGIANS
The compilers of the «Povest’ Vremennykh Let» (henceforth PVL)
conceived of their land partly in terms of routes. Accordingly, they in-
cluded a series of itineraries in the opening pages of their work, most fa-
mously «the Way from the Varangians to the Greeks and from the Greeks
along the Dnieper» to the Varangians1. Their vision was partial, offering
few glimpses of the vitality or variety of the routes linking Rus with the
markets of Khazaria, Caucasia and the orient beyond a brief mention of the
waterway down the Volga to the Caspian Sea1 2. Nor did the compilers do
justice to the network of overland routes between Rus and western markets
such as Cracow, Prague, Regensburg and other German towns. Long in
existence, these routes were flourishing and burgeoning at the very time
that the PVL gained its present form, the early twelfth century3. The temp-
tation for modern scholars to cast doubt on the predominantly north-south
orientation of the PVL’s routes, and to dismiss it as merely the compass-
bearings of the Kievo-centric princely-ecclesiastical elite, is understan-
1 ПВЛ. C. 8-9.
2 Ibidem. C. 9. On Arabic geographers’ appreciation of the Volga: Калини-
на T.M. Волга в изображении арабских географов IX-XI вв. И Джаксон Т.Н., Ка-
линина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Русская река»: Речные пути Вос-
точной Европы в античной и средневековой географии. М., 2007. С. 135-157.
3 Franklin S. and Shepard J. The emergence of Rus, 750-1200. L., 1996.
P. 88-89, 157, 199, 328-329; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных
путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических
связей XI-XII веков. М., 2001. С. 73-76, 89-91, 101-108.
15
dable enough. The itinerary given for travelling on beyond the Neva is,
after all, very schematic, merely mentioning «the Varangian Sea» and the
onwards journey «by this same sea» to Rome and thence to Constantinople,
where one arrives at the Black Sea. Thus there is no word of southern Bal-
tic ports or of contemporary German or Flemish seamen’s dealings with
Rus; the PVL is a little more forthcoming about the peoples forming part of
the Varangian world, the Swedes, Northmen (урмане), English (анъгляне),
and Gotlanders4.
Such affinities and orientations may be attributed to an abiding Scan-
dinavian presence in the Kievan milieu wherein the PVL was composed,
and to its compilers’ reliance on Varangians for information about the world
beyond the Neva. Yet such reliance is of significance in itself, suggesting
that affiliations with Varangian travellers, ruling families and courts carried
considerable socio-political cachet among Rus’ princely-ecclesiastical elite.
This complements the sagas’ frequent allusions to gift-exchanges, hospita-
lity and marriage-ties between Rus and Scandinavian princely families, and
indeed the sagas’ use of the term «East-way» as self-explanatory (Austr-
vegr) implies that its workings were common knowledge5. Besides, the no-
tion of voyages from Rus to the western extremities of Europe and even on
to Rome is not just a conceit of the sagas or of the PVL: scholarly Arabic
writers such as al-Bakri recounted expeditions to Spain along these lines of
the people they called «Rus»6. Equally, the existence of a waterway link-
ing the Baltic to the Byzantine world was taken for granted by a generally
sober, well-informed western writer like Adam of Bremen in the 1070s. He
refers to «ships which are customarily sailed [from the Scandinavians] to
the barbarians and to Greece», noting that the Swedes regard a boat jour-
ney to Byzantium as safer than any overland route7. Adam’s conception
(somewhat akin to the PVL’s) of the Baltic as a «girdle» of water stretching
4 ПВЛ. C. 13.
5 Джаксон Т.Н. Austr i Gordunr. Древнерусские топонимы в древнескан-
динавских источниках. М., 2001. С. 17, 41-46; Она же. Четыре норвежских
конунга на Руси: Из истории русско-норвежских политических отношений
последней трети X — первой половины XI в. М., 2000. С. 161-164.
6 Петрухин В.Я. «Путь из Варяг в Греки»: летописная конструкция и
трансконтинентальные магистрали // ВЕДС. XX: Трансконтинентальные и
локальные пути как социокультурный феномен. М., 2008. С. 173-174. See
also contributions to Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подоси-
нов А.В. «Русская река».
7 Adam. S. 242-243.
16
«through the Scythian regions as far as Greece» is the more understan-
dable in light of the Swedish runestones, themselves mostly datable to the
century when he was writing: these, too, envisage journeys «eastwards»
in terms of ships and seamanship, a common phrase being ut i grik(k)junr.
this had the specific sense of «far (across the sea) among the Greeks»8. It
has been suggested that some of these «Greek-farers» sought commerce
rather than action, glory and gold gained through serving with the imperial
forces, the main activity of the heroes of Old Norse sagas9. What is clear is
that Byzantine-made artefacts and produce reached northern Rus in sizable
quantities from around the time of Prince Vladimir’s conversion on. This
emerges from collation of amphora fragments excavated in not only centres
like Novgorod but also rural communities in the region of, for example, the
upper Volga10 11. And that the flow of goods northwards did not stop there is
suggested by the finds of fragments of Byzantine-made glazed wares and
amphorae at Sigtuna and Lund. These commodities were at once bulky and
fragile, the amphorae probably serving as containers of oil and wine, their
original function in Rus, too; trading in them can only have been worth-
while if conditions of reasonable security prevailed all the way from the
Black Sea across the land of Rus to Scandinavia ". This scenario of journeys
and intensive commercial exchanges across an enormous area-corresponds
well enough with the PVL’s descriptions of far-ranging waterways.
We shall not explore the fundamentals of traffic between the Varangians
and the Greeks, the questions of how far individuals — as against organised
groups of travellers — went all the way from northwest Europe through Rus
to Byzantium, and of whether goods normally went through several mar-
kets — or other, non-commercial, forms of exchange — before ending up
in the Scandinavian or the Byzantine worlds. Did some traders accompany
their wares, even while making transactions en route, all the way from one
end of Europe to another? These questions deserve investigation, even if
8 Мельникова E.A. Византия в свете скандинавских рунических надпи-
сей И ВВ. 2005. Т. 64 (89). С. 162-163.
9 Ibidem. С. 165-166, 179-180.
10 Noonan T.S., Kovalev R.K. Prayer, illumination and good times: the export
of Byzantine wine and oil to the north of Russia in pre-Mongol times I I ABE 1995-
1996. Vol. 8. P. 78-79.
11 Roslund M. Brosamen vom Tisch der Reichen. Byzantinische Funde aus
Lund und Sigtuna (ca. 980-1250) I I Rom und Byzanz im Norden: Mission und
Glaubenswechsel im Ostseeraum wahrend des 8.-14. Jahrhunderts I M. Muller-
Wille. Stuttgart, 1998. Bd. II. S. 359-368, 380-385.
17
multi-stage transactions for most goods (including slaves bound for Byzan-
tium) seem most plausible,2. Here, however, we shall look at the sectors ly-
ing at opposite ends of the Way between the Varangians and the Greeks, as
a means of verifying both the PVL’s statement that it was a thoroughfare, a
route running all the way across Rus to «the Varangian Sea», and the appa-
rent implication that peoples like the Northmen and English were involved.
Our prime concern is with individuals or groups going more or less all the
way, a quest pursued somewhat more fruitfully at the north-west end of the
axis: those «northerners» who made a name for themselves in Byzantium
and stayed on did not, on the whole, seek to memorialise their barbarous
origins.
Our sketch will be in three parts: firstly, some considerations on the
date of the opening stages of the southernmost leg of the Way from the
Varangians to the Greeks, between the Middle Dnieper and Constantino-
ple; secondly, a review of the evidence suggesting Anglo-Saxon awareness
of the Byzantines and the contemporary Greek language, alongside testi-
monials of the presence of Greeks in England, from around the mid-tenth
century onwards; thirdly, a glance at the circuits linking the British Isles
with courts and markets in the Baltic and beyond in the later tenth and ele-
venth centuries, circuits which may account for the ample evidence of con-
tacts between England and Byzantium around the mid-eleventh century,
while also corroborating hints in our sources that some Anglo-Saxon exi-
les after the Norman conquest in 1066 reached Byzantium via Rus. Each
of the parts in this sketch is quite well-known to specialists in the relevant
field, but they have not been considered side by side before. Such compara-
tive treatment of the extremities of the Way from the Varangians to the
Greeks may, perhaps, shed light on other aspects of the route, notably its
periodisation and the kind of persons journeying from Byzantium through
Rus from the mid-tenth century on. Space is, unfortunately, lacking for
adequate treatment of another important sector at the outermost extremi- *
12 The ample evidence of craftsmen’s activities in Gnezdovo — some catering
for western Slav and Balt tastes in jewellery as well as using Scandinavian and
local styles of ornament — suggests intensive exchanges already in the mid-tenth
century, with some Byzantine artefacts being interred, or simply lost, there. In
other words, goods from the south could be acquired at Gnezdovo by visitors from
the north or west: see, for example, contributions to Путь из Варяг в Греки и из
Грек... М., 1996. С. 22-26 (Т.А. Пушкина); Каталог. №№ 186, 292, 347, 348,
349, 490. For the distribution of wine and oil northwards from Kiev in the post-
conversion era, see Noonan T.S., Kovalev R.K. Prayer, illumination. P. 90.
18
ty of the Way from the Varangians, Iceland. In any case, the evidence for
the British Isles, especially England, differs qualitatively from that about
Icelanders travelling down the East Way (Austrvegr), since the Anglo-Sa-
xon documentary material is, in part, contemporary and the contents are
mostly fairly prosaic. In contrast, our informants on Icelanders’ activities
in Byzantium are mostly scalds and saga-writers, the latter working long
afterwards and none of them providing autograph manuscripts dating from
the tenth or eleventh centuries. Their testimony is, however, still notewor-
thy and receives brief mention below13.
Dating the establishment of a more or less regular sea-link running
straight from the Rus on the Middle Dnieper to the imperial capital is com-
plicated by the lack of explicit Byzantine narrative statements to that effect.
The firmest indications are, indeed, of Byzantine origin, yet they survive
only through the Slavic translations of the accord and the subsequent treaty
negotiated between the emperors and representatives of the Rus political
elite early in the tenth century. And the PVL, which relays excerpts from
the accord and the bulk of the treaty of 911, embroiders the excerpts with
the tale of Oleg’s expedition against the Greeks and it may have inter-
polated or unwittingly distorted the treaty’s text to an extent. Nonethe-
less, the treaty’s format does not diverge markedly from the diplomatic of
other Byzantine chrysobulls, if one allows for the variations which diffe-
ring geopolitical circumstances of the successive Rus negotiators imposed.
Experts on Byzantine diplomatic have no qualms about the authenticity of
either this treaty or the subsequent treaty incorporated in the PVL, which
is datable to 94414.
Collation of the Rus-Byzantine treaty, the accord (datable to just a few
years earlier), and archaeological evidence from Kiev of new arrivals with
distinctive lifestyles (notably in the Podol) around the turn of the ninth and
the tenth centuries strongly suggests that the texts incorporated in the PVL
mark the opening stages of routine exchanges between Kiev and Constan-
tinople; the «house rules» for Rus visiting the City and the more systematic
provisions for dispute-resolution were intended to foster peaceable com-
merce, and in this they succeeded, judging by the lack of evidence of hostili-
13 See Blondal S. The Varangians of Byzantium. An aspect of Byzantine mili-
tary history I Translated, revised and rewritten by Benedikt S. Benedikz. Camb-
ridge, 1978. P. 193-215; Medieval Scandinavia. An Encyclopedia I Ph. Pulsiano et
al. N.Y.; L., 1993. P. 561 (Schach P. Saga). See below, n. 46.
14 See, for example, Каштанов C.M. Из истории русского средневекового
источника: акты X-XVI вв. М., 1996. С. 4-15, 53-54.
19
ties between Rus and Byzantines for a generation thereafter. Fuller exposi-
tion of this dating, together with citation of secondary works pointing in the
same direction, was published in the mid-1990s15. No new literary sources
have since come to light, and one must confess that unequivocal archaeo-
logical traces of traffic between Kiev and Constantinople datable to the ear-
lier tenth century remain paltry. Nonetheless, the Podol’s development into
a commercial dockland is suggestive of a significant new waterway opening
up to the south as well as the north. No less suggestive are recent excava-
tions at Shestovitsa, which point to the beginning of the tenth century as
the time when a substantial settlement arose. Denizens of Shestovitsa as
well as Kiev could correspond with Byzantium, judging by the excavation
of the seal of Leo the genikos logothetes, at Shestovitsa; another (less ele-
vated) financial official’s seal has been found at Kiev; the seals are datable
respectively to the first quarter and the first half of the tenth century16. The
documents their seals validated could as well have involved soldier’s pay as
commercial or other forms of exchange. They call to mind the 911 treaty’s
provisions for Rus warriors’ entering the emperor’s service and for com-
munications between the imperial authorities and the northerners over is-
sues such as the written testaments of Rus who died at Byzantium, and the
return to next-of-kin of chattels of those dying intestate17.
That archaeological excavations have only yielded modest finds of ar-
tefacts datable to the earlier tenth century and of indubitably Byzantine ori-
gin does indeed suggest that the volume of trade was then small. But this is
wholly compatible with our proposition that regular trading between Kiev
and Constantinople only got under way in the opening decades of the cen-
tury. In fact, it throws into sharper relief the firm evidence of dynamic and
larger-scale exchanges between Byzantium, the Rus on the Middle Dnieper
and points further north. Literary sources mesh with archaeological data
quite neatly. For example, Constantine VII’s mention of boat-bottoms be-
ing floated down the Dnieper from as far north as «the town of Smolensk»,
implies an extensive catchment area for other produce marshalled at Kiev
15 Shepard J. Constantinople — gateway to the north: the Russians // Con-
stantinople and its hinterland / C. Mango, G. Dagron. Aidershot, 1995. P. 247-259;
Franklin S. and Shepard J. The emergence of Rus. P. 98-99, 103-107.
16 Androscuk F. Cernigov et Sestovica, Birka et Hovg&rden // Les centres pro-
to-urbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient I M. Kazanski, A. Nerces-
sian et C. Zuckerman. P., 2000. P. 261-264; Bulgakova V. Byzantinischen Bleisiegel
in Osteuropa. Wiesbaden, 2004. S. 49-51, 55-57.
17 ПВЛ. C. 19.
20
for shipping to the south18, and this matches the archaeological evidence of
an influx of population and rapid construction of trading-estates and work-
shops involving boat-repairs in the settlements at Gnezdovo in the mid-tenth
century. This is the date of the «big barrows», interring boats (or ashes or
parts of boats) that had been both symbols and sources of their late owners’
wealth and status19.
The number of persons of sufficient socio-political stature to send indi-
vidual representatives for negotiations with the Greeks rises from 14 in the
911 treaty to 25 in the 944 treaty, and the gathering momentum is signalled
by the very fact that «traders» are listed separately, after the emissaries, in
944: they had not rated a mention in 911. So, too, with the sheer number of
traders of sufficient substance to feature in negotiations: 28 in the 944 trea-
ty, and respectively 43 and 44 at the two receptions laid on for Princess Olga
some years later in the Great Palace. Traders (pragmateutai) seldom feature
in Byzantine descriptions of receptions, and their invitations to dinner in
the palace registered their prominence in society on the Middle Dnieper,
as well as one of the topics of Olga’s discussions with Emperor Constan-
tine20. That being so, Olga’s celebrated northern tours so as to regularise
and extend arrangements for collecting tribute as far north as the river Luga
can reasonably be linked with the fostering of commerce with Byzantium,
whenever precisely her visit to the emperor occurred21. In other words, the
measures taken by Olga in the mid-tenth century drew populations living
as far north as the Gulf of Finland more tightly within a politico-economic
nexus whose commercial dealings with Byzantine markets were intensify-
ing. The southernmost leg of the Way from the Varangians to the Greeks
was then organised under the capable aegis of the Rus political elite, invol-
ving quite frequent written correspondence between the Rus and imperial
18 Constantine is hardly infallible, since he represents the monoxyla as com-
ing down from Novgorod, too. But in highlighting the Dnieper as the main ar-
tery down which the timbers were floated while singling out the Krivichi (with the
Lenzanoi) among their Slav providers, his report shows a certain internal consist-
ency (Constantine VII. De administrando imperio / Ed. and tr. G. Moravcsik and
R.J.H. Jenkins. Washington, DC, 1967. P. 56-57).
19 Stalsberg A. Scandinavian Viking-age boat graves in Old Rus’ // RH. 2001.
Vol. 28. P. 362-364, 372-380, 391-399.
20 Franklin S. and Shepard J. The emergence of Rus. P. 103, 134-135.
21 ПВЛ. C. 29-30; Franklin S. and Shepard J. The emergence of Rus. P. 133-
134, 137. An overview of the historiography on dating Olga’s visit is given by Tin-
nefeld F. Zum Stand der Olga-Diskussion // Zwischen Polis, Provinz und Periphe-
rie / L.M. Hoffmann, A. Monchizadeh. Wiesbaden, 2005. S. 531-567.
21
authorities, as well as the regular trading-fleets utilising monoxyla. Vivid
as is the picture painted in Constantine VII’s «De administrando», the ar-
rangements depicted there had not been in place very long, and that may
well be one reason why they are described in such detail22.
The chronology of the sea-link between Byzantium and Rus matters,
because it bears on the second part of our sketch. There are signs of moun-
ting Anglo-Saxon awareness of the contemporary Byzantine world, and
also indications of Greeks and Byzantine artefacts existing in Anglo-Saxon
England and elsewhere in the British Isles, from around the mid-tenth cen-
tury on. Comparable evidence for the previous three hundred years or so,
since Byzantium’s near-collapse in the seventh century, is much scantier23.
This invites speculation as to whether some channel of communication be-
tween the Anglo-Saxons and the Byzantines had opened up recently. Ad-
mittedly, arguments e silentio are hazardous when the source-materials are
scant, and often difficult to date. Yet that Anglo-Saxons’ awareness of By-
zantium as centre of craftmanship, coinage and religious and visual culture
intensified from the tenth century on is well-known24. By way of contrast,
one may note that, a generation earlier, towards the end of the ninth century,
enquiring minds such as those of King Alfred and his aides updated their
version of Orosius’ «History» with references to Bulgaria and the Byzantine
Balkans and with accounts of voyages to the southern Baltic and the White
Sea25. Yet they had nothing contemporary to add about what lay beyond
«Estland» or waterways leading far to the south, presumably for want of in-
formants. It would be some years before sizable quantities of silver dirhams
were deposited in hoards around the Irish Sea and parts of England under
22 Constantine VII. De administrando imperio. P. 56-63; Franklin S. and
Shepard J. The emergence of Rus. P. 112-125.
23 For early Anglo-Saxon concern and possible contacts with Byzantium:
Harris A. Byzantium, Britain and the west: the archaeology of cultural identity
AD 400-650. Stroud, 2003. P. 169-188.
24 See, e.g. Lopez R.S. Le probleme des relations anglo-byzantines du septieme
au dixieme siecle//Byzantion. 1948. Vol. 18. P. 153-159; Deshman R. Anglo-Saxon
art after Alfred // Art Bulletin. 1974. Vol. 56. P. 183-195 (focusing on two mini-
atures of the Athelstan Psalter); Dodwell C.R. Anglo-Saxon art. A new perspective.
Manchester, 1982. P. 151-154, 159, 162.
25 The Old English Orosius / J. Bately. Oxford, 1980. P. 12-18. See also
J. Bately’s edition and translation of the texts about Ohthere and Wulfstan incor-
porated into the Old English Orosius: Ohthere’s Voyages. A late 9th-century ac-
count of voyages along the coasts of Norway and Denmark and its cultural context /
J. Bately, A. Englert. Roskilde, 2007. P. 44-50.
22
Viking dominion, as at Cuerdale, or before Islamic jars containing precious
substances arrived in places like Lincoln’s Flaxengate26.
The outstanding mark of Anglo-Saxon awareness of contemporary
Byzantium is the application of the title basileus to kings of Wessex from
Aethelstan onwards. The earliest reliably attested instances come from
charters datable to 93527Thereafter the term crops up among various other
kingly appellations and in diverse texts. In the reign of Edgar (959-975) the
term basileus began to be written quite often in the king’s subscription, as
against in the main text28. What the charters have in common are aspira-
tions to exalted status. The frequency with which basileus was used, and the
fact that it was sometimes wished upon the king by persons not directly in-
his employ, suggest widespread appreciation of the term’s connotations of
quasi-imperial, utterly legitimate, rulership29. Since the term only became
the standard self-designation of Byzantine rulers in the reign of Heraclius
(610-641), it can hardly represent the revival of supposedly antique imperial
usage by learned Anglo-Saxons. Recourse to an august title is, undoubtedly,
a reflection of the rising star of the kings of Wessex in the tenth century, and
one might put their adoption of basileus in the same category as the «paten
(patend) fashioned by Greek work» and the «Greek vestments» (pallia grae-
ca) which Athelstan and Edmund respectively presented to the shrine of St
Cuthbert, exotic rarities of the sort that an occasional foreign embassy might
bring, bestowing status and majesty30. Yet this scarcely explains the basileus
26 Lowick N. The Kufic coins from Cuerdale // The British Numismatic Jour-
nal. 1976. Vol. 46. P. 19-28; Dolley R.H.M. The coins // The archaeology of An-
glo-Saxon England / D.M. Wilson. L., 1976. P. 356; Adams L. Early Islamic pot-
tery from Flaxengate, Lincoln // Medieval Archaeology. 1979. Vol. 23. P. 218-219;
Blackburn M. Expansion and control: aspects of Anglo-Scandinavian minting
south of the Humber// Vikings and the Danelaw: selected papers from the proceed-
ings of the 13th Viking congress (21-30 August 1997) / J. Graham-Campbell et al.
Oxford, 2001. P. 134.
27 Sawyer P.H. Anglo-Saxon charters. An annotated list and bibliography. L.,
1968. Nos. 429, 430; Kelly S. Royal styles in Anglo-Saxon diplomas (unpublished
handlist, kindly made available by the author). P. 26; Charters of Shaftesbury Ab-
bey / S.E. Kelly. Oxford, 1996. No. 9, P. 36. See also Keynes S. King Athelstan’s
books // Learning and literature in Anglo-Saxon England / M. Lapidge, H. Gneuss.
Cambridge, 1985. P. 150.
28 Kelly S. Royal styles. P. 43-50.
29 Ibidem. P. ii-iii; Lopez R.S. Le probleme. P. 160-162.
30 Historia de sancto Cuthberto // Symeon the Monk. Opera omnia / T. Arnold
(Rolls Series. 75). L., 1882. Vol. I. Chs. 26, 28. P. 211, 212.
23
title’s seemingly broad «constituency», and the question arises why the title
of a distant emperor should have resonated — or been expected to do so —
among the political elite and substantial property-owners of England.
Pointers towards an answer come from archaeology, from scraps of
the luxury goods trafficked between Byzantium and the British Isles. If the
fragments of silk fabrics excavated in mid- and later tenth-century strata
at York and Lincoln and found in London are products of Byzantine work-
shops, they most probably arrived along the East Way. And those dyed with
the rich red kermes of the eastern Mediterranean almost certainly are By-
zantine-made. Their find-spots are prosperous emporia in or near the Dane-
law, centres receiving goods by way of trade, housing craftsmen equipped
for working silks alongside other fabrics, and maintaining contacts with
the Scandinavian homeland. Lincoln is also where the Islamic container of
precious substances was found31. To suppose that the silks had crossed Rus
is not absurd, seeing that Byzantine-made silks and gold embroideries and
bands were placed in barrows in Smolensk in the later tenth century, and
also in burials at Birka32. Finds of what appear to be Byzantine silks also
occur in leading emporia of the Irish Sea, notably Dublin. There are even
hints of a «reverse flow» of artefacts and/or individuals eastwards, from
England to the land of Rus. A strap-end found at Riurikovo Gorodishche
(near Novgorod) is said to be «practically identical to late Saxon strap-ends
originating in Whitby Abbey in Yorkshire»; it was probably either copied
from a model of excellent quality or was actually «made in an Anglo-Saxon
workshop». The strap-end was excavated in a layer dating from the first
half or the middle of the tenth century33. One should note that other arte-
31 Walton P. Textiles, cordage and raw fibre from 16-22 Coppergate П The
Archaeology of York 17/5. York, 1989. P. 313-314, 360-377, 381-382; Walton Rog-
ers P. Textile production at 16-22 Coppergate H The Archaeology of York 17/11.
York, 1997. P. 1712, 1779, 1785-1790, 1801-1803; Hall R. Book of Viking age York.
L., 1994. P. 85-87, 102. The amount of silks of Byzantine or Muslim origin in
England is demonstrated by R. Fleming: silk becomes a common attribute of kings
from Aethelstan onwards, and finds in towns date mostly from the mid-tenth cen-
tury on: Fleming R. Acquiring, flaunting and destroying silk in late Anglo-Saxon
England//EME. 2007. Vol. 15. P. 130-132, 136-137, 150.
32 Avdusin D.A., Puskina TA. Three chamber graves at Gniozdovo // Fornvan-
nen. 1988. B. 83. P. 22-23, 26, 28; Geijer A. The textile finds from Birka // A A.
1979 [1980]. Vol. 50. P. 215-219; Eadem. The textile finds from Birka // Cloth and
clothing in medieval Europe /N.B. Harte, K.G. Ponting. L., 1983. P. 93-96.
33 Михайлов K.A. Находка англо-саксонского наконечника ремня с Рю-
рикова городища И Новгород и новгородская земля. История и археология.
24
facts probably manufactured on Irish or Scottish soil have been found in
burial-grounds at Gnezdovo and Timerjovo34. Such scraps of evidence point
towards goods and, in the case of the strap-end perhaps, individuals circu-
lating between the Byzantine world, Rus and those parts of the British Isles
that underwent domination and a degree of colonisation by Scandinavians.
The centre of gravity of their chronology, where ascertainable, seems to fall
in the mid- or second half of the tenth century, rather than earlier. This da-
ting pattern would fit with such firm material as the Old Norse sagas yield
concerning the visits of Icelanders to Constantinople. The earliest such visi-
tors who seem identifiable as real historical persons are the likes of Griss,
who paid his respects to John I Tzimiskes (969-976), and the sagas’ back-
ground details about Byzantine emperors of that era — but not earlier —
suggest derivation from well-informed habitues of the court35.
Our archaeological scraps relate, like the sagas, to areas forming part
of the Scandinavian world: the Danelaw retained distinctive social and in-
stitutional features after Eric «Bloodaxe», the last Viking king of York, was
expelled in 954. Moreover there are grounds for supposing quite substan-
tial Scandinavian settlement of parts of Eastern England by that time36.
This could go some way towards explaining the penchant of the Saxon ru-
lers for having themselves styled basileus on their charters. Among the in-
tended «audience» for the charters were magnates from the Danelaw, some
of whom retained substantial properties and regional influence, while also
cutting a figure at the court of King Edgar (959-975) and his successors. It
would not be surprising if the West Saxons sought to emphasise the legiti-
macy and extent of their new-found hegemony by bedecking it with a title
whose connotations of imperial invincibility spoke loudest to the persons
they needed to impress most, the Anglo-Scandinavian elite. They — and
Вып. 17. Великий Новгород, 2003. С. 156. See also Михайлов К.А., Носов Е.Н.
Новые находки наконечников ножен мечей на Рюриковом городище // Архео-
логические Вести. 2002. № 9. С. 136-140.
34 ЕниосоваН.В. Украшения англо-саксонского и ирландского происхожде-
ния на территории Древней Руси И Ладога и Северная Евразия от Байкала до
Ла-Манша. Шестые чтения памяти Анны Мачинской. СПб., 2002. С. 127-130.
35 Blondal S. The Varangians of Byzantium. P. 195-196; Car roll A. The role
of the Varangian guard in Byzantine rebellions (Unpublished PhD thesis, Queen’s
University Belfast, 2005). P. 41.
36 Abrams L., Parsons D.N. Place-names and the history of Scandinavian set-
tlement in England // Land, sea and home. Proceedings of a conference on Viking-
period settlement, at Cardiff, July 2001 / J. Hines et al. Leeds, 2004. P. 395-401,
409-415, 418-423; fig. 2 on p. 396.
25
the traders frequenting York and Lincoln — were likeliest to have heard of
the wealth and firepower located at the other end of the East Way and, even,
to be acquainted with the correct term for the basileus presiding over it all.
Such considerations are not, in themselves, any more than that. But they
can be strengthened with the help of other materials not cited hitherto in con-
nection with the basileis of Wessex or the Way from the Varangians to the
Greeks. That persons described as «Greeks» feature in sources for Anglo-Sa-
xon England from around the turn of the tenth and eleventh century onwards is
quite well-known. The most celebrated is probably «a certain monk ... named
Constantine» who made an impression upon the monks at Malmesbury abbey,
seemingly in the earlier eleventh century. Although abstemious himself, he
was the first to plant a vineyard beside the monastery and, while spending feast
days in prayer, he passed «every hour of other days working in his vineyard»37.
The pallium he produced from «the bag ever at his side» just before his death,
trying to don it, was identified by the monks as that of an «archbishop». They
and later our informant, William of Malmesbury, revered him as such. The
arrival in southern England of easterners of ascetic bent, passing themselves
off as monks or prelates, is unremarkable in itself. Besides Constantine, one
may note a certain Andrew «the Greek» who was a monk at Winchester’s
New Minster some time between 964 and 103038. These and others described
as «Armenians» in our sources for England and northern France in this period
might fairly be supposed to have arrived from Greek-speaking parts of Italy,
after starting life perhaps still further east. Viewed as such, they merely em-
body instances of travel and cultural exchanges between eastern and western
Christendom, contacts that seem to have intensified across the Mediterranean
from the mid-tenth century on39. That Constantine knew about viticulture,
was presumably a connoisseur of wine, and prized some sort of precious
garment is not inconsistent with a monastic vocation, even if these traits
would also befit a former trader in wines and silks. Evidence such as this
contains no specific indicator that these individuals reached Wessex via a
route other than the Mediterranean.
37 William of Malmesbury. Gesta pontificum Anglorum: The History of the
English Bishops. Vol. I: Text and Translation / Ed. and trans. M. Winterbottom with
the assistance of R.M. Thompson. Oxford, 2007. Vol. I. P. 620-621.
38 de Gray Birch W. Liber Vitae: register and martyrology of New Minster and
Hyde Abbey, Winchester. L.; Winchester, 1892. P. 33; The Liber Vitae / S. Keynes.
Copenhagen, 1996. P. 90 and fol. 21 recto (facsimile).
39 See Ciggaar K.N. Western travellers to Constantinople: the west and By-
zantium, 962-1204. Leiden, 1996.
26
Rather more suggestive is evidence whose significance was only
highlighted fairly recently, by M. Lapidge. The Latin translation («Libel-
lus Aethelwoldi») of a lost work originally written in Old English around,
probably, 990 recounts a dispute between «two of the king’s magnates» as
to which should be granted the cathedral town of Ely. These magnates were
«Bishop Sigewold, a Greek by origin, and Thorsteinn, a Dane», and the epi-
sode can be dated between the accession of the king, Edgar, in 959, and his
re-endowment of Ely c. 97040. This evidence is indeed remarkable, as Pro-
fessor Lapidge signalled, and one may credit his suggestion that the bishop’s
name represents an exact English caique on a common Greek name, Nike-
phoros. Its components mean, in both English and Greek, «victory» and
«bearing». There is no mention of any incumbent of an English see called
Sigewold in «the abundant charters of King Edgar’s reign»41. If one cannot
rule out the possibility that he had held episcopal office in his Byzantine
incarnation as Nikephoros, that possibility is very remote. One is on firmer
ground in supposing that he was deemed to have eastern Christian episco-
pal status and was respected as such during King Edgar’s reign. The des-
ignation «magnate» probably indicates that he was «a counsellor in some
sense»42, and his ambition, albeit thwarted, to receive Ely from the king
suggests a high profile at court. The fact that Ely lay in the Danelaw, and
that the rival bidder is described as «a Dane», could suggest that Sigewold
had other properties or connections in East Anglia and that this was where
he first made landfall, arriving from the east rather than via the south.
The exact route to England taken by Nikephoros-Sigewold remains
uncertain, in default of more evidence directly concerning him. However,
further light is shed by the remarkable linguistic hints of Anglo-Saxon ac-
quaintance with Byzantine Greek which Professor Lapidge has noted and
which he attributes to Sigewold’s presence in top English ecclesiastical cir-
cles. Reaffirming his earlier philological studies on the abundance of Greek
words in the Latin scholarship produced under the aegis of Bishop Aethel-
wold, a close counsellor of Edgar, Lapidge adduces the Latin version of
the «Anglo-Saxon Chronicle» composed by the Ealdorman Aethelweard
between 978 and 988. He observes: «what is immediately striking about
the work is Aethelweard’s use of Greek vocabulary, particularly vocabu-
40 Lapidge M. Byzantium, Rome and England in the early middle ages //
Settimane di studio del centro italiano di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 2002.
Vol. 49. P. 386-389.
41 Ibidem. P. 388.
42 Ibidem.
27
lary pertaining to ships and naval warfare»43. Thus Aethelweard substi-
tuted the Latinised dromon (as in Byzantine Greek dromon} for the Anglo-
Saxon words ceol («keel») and scip. He also used the term moneris, the
Latinised form of a Byzantine Greek word originally denoting a light galley
of modest proportions44. He might conceivably have garnered these terms
from literary sources, but it seems likelier that they reached him by word of
mouth from informants capable of spelling them out. Aethelweard, a senior
counsellor of the king, could well have encountered veterans of the Byzan-
tine navy. Northerners had been serving with the Byzantine fleet since the
early tenth century and the terms karfi (from Greek karabion), dreki (from
drakon) and dromundr entered Old Norse usage45. That dromundr was fa-
miliar to Norsemen by the early eleventh century, at least, is suggested by
the nickname of Thorsteinn Asmundsson, brother of the hero of «Grettis
saga» and apparently a historical figure: he was called «Dromundr», having
seen service in Byzantium. Such a nickname would make little sense unless
dromundr's connotations had widespread resonance46. Thorsteinn eventu-
ally returned to Scandinavia, and both the sagas and Old Norse terms such
as karfi indicate that many other Varangians did the same. English kings
and members of the Saxon elite had dealings with Scandinavian notables
in a variety of capacities: we have already noted Thorsteinn «Dr6mundr»’s
namesake, «Thorsteinn, a Dane» in King Edgar’s circles. One may reason-
ably suppose that Aethelweard and other Anglo-Saxon writers were show-
ing off knowledge of Byzantine ships and naval warfare gleaned from men
of action rather than from men of the cloth such as Nikephoros-Sigewold.
That northern war-fleets were seeking service at Byzantium is confirmed
by the ambitions of a certain «Golden Hand». Around 1025 he recruited
800 men and they sailed south «perhaps to enlist as mercenaries». He re-
43 Ibidem. P. 395.
44 Aethelweard. Chronicle / A. Campbell. L., 1962. P. xlvi (introduction), 7,26,
43, 44; Lapidge M Byzantium. P. 396-397. On the Byzantine terms dromon and
moneres, the types of craft they initially denoted and subsequent shifts in meaning:
Pryor J.H., Jeffreys E.M. The age of the dromon. The Byzantine navy ca 500-1204.
Leiden, 2006. P. xliv, 123-134, 188-192, 446-449.
45 FalkH. Altnordisches Seewesen. Heidelberg, 1912. S. 93-94 (karfi)', 87-88
(dromundr)', 105 (dreki)', Musset L. Problemes militaires du monde scandinave
(Vlle-XIIe siecles) // Musset L. Nordica et Normannica. P., 1997. P. 70-71 (reprint).
46 Grettis saga / Gudni Jonsson H IF. 1936. В. VII. Bls. 34; Musset L. Prob-
lemes militaries. P. 71; Blondal S. The Varangians of Byzantium. P. 202-203.
Thorsteinn was very tall and lumbering, whereas Byzantine dromons were swift:
that, however, may have been the point of the nickname.
28
jected orders to disarm, and eventually the Byzantine authorities put him
and his men to death. John Skylitzes calls «Golden Hand» a kinsman of
Vladimir Sviatoslavich47. However, a war-band originating from the land of
Rus would probably not have flouted the conventions of Russo-Byzantine
relations quite so brazenly, being better-informed of Byzantium’s defensive
capacities. It may well be that most of the warriors, if not «Golden Hand»
himself, were overconfident newcomers from the far north.
This interpretation of the origins of «Golden Hand»’s war-band is, ad-
mittedly, hypothetical and the episode is known to us precisely because it was
exceptional. More or less routine transactions within and between the sectors
along the Way from the Varangians to the Greeks tended to go unrecorded
in narrative sources and are therefore underestimated by modern scholars.
And, when viewed in isolation, the occurrence of Byzantine churchmen, na-
val terminology or silks in Anglo-Saxon England looks anomalous, or may
be explained as simply an extension of the contacts between the Byzantino-
Italian world and courts and markets north of the Alps. It is therefore worth
emphasising that the various circuits making up the Way from the Varan-
gians to the Greeks overlapped with one another; so although most partici-
pants, animate and inanimate, probably circulated across adjoining circuits,
the infrastructure existed for more ambitious voyages and shipments, and
such voyages were far from uncommon. The toing and froing in the sec-
tor embracing Rus and Constantinople has already been noted, and Prince
Vladimir’s installation of Christian churchmen and institution of regular
worship in the Middle Dnieper region gave a permanent fillip to commer-
cial exchanges48. The commercial and socio-political exchanges between
Rus and the adjoining Baltic world are also fairly readily traceable thanks
to the sagas and to sporadic mentions of «Varangians» in the PVL and the
«Russkaia Pravda»49. The circulation of artefacts together with their owners
or sellers between markets in the eleventh century is now receiving clarifi-
cation. Thus numerous belt mounts of the «Novgorodian» type have been
47 John Skylitzes. Synopsis Historiarum IH. Thurn. B.; N.Y., 1973. P. 367. See
also above, p. 25.
48 Shepard J. The Russian steppe-frontier and the Black Sea zone H Archeion
Pontou. 1979. Vol. 35. P. 226-230; Noonan T.S., Kovalev R.K. Wine and oil for all
the Rus’! The importation of Byzantine wine and olive oil to Kievan Rus H ABF.
1997-1998. Vol. 9. P. 121-125, 131-133, 139-140.
49 ПВЛ. C. 58,63,65,66; «Русская Правда», ed. and tr. Kaiser D.H. The laws
of Rus’ — tenth to fifteenth centuries. Salt Lake City, UT, 1992. P. 16. For the saga evi-
dence: Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 60-77, 107-112, 121-127.
29
found at sites around Lake Malaren and ports on Gotland and Oland; and the
silks and gold-embroidered textiles traded at Hedeby resemble types found
in tenth-century Birka50. That the silks found in English emporia arrived
via Baltic markets is not easily proven beyond doubt, but one should note
the development of important culturo-institutional links between England
and leading courts and population-centres in Scandinavia from the second
half of the tenth century on. The role of Anglo-Saxon or Anglo-Scandina-
vian churchmen in baptising Scandinavians in the homeland, organising
regular worship and laying down markers for church organisation is hard
to reconstruct, partly for want of accounts from the insular perspective and
of Scandinavian written sources, and partly because conditions varied so
much in Scandinavia itself. But there was a significant outflow of church-
men, liturgical and other texts and also relics from England to Norwegian
and Danish kingly courts, as also, albeit on a smaller scale, to the Swedes,
too. Scandinavian-based clergymen themselves kept in touch with churches
in England51. These religious ties constituted a pulse of sorts, supplementing
the other, more narrowly commercial or politico-military, enterprises that
spanned the North Sea.
The circuits of commerce and inevitably predatory quests for one of
most valuable commodities, slaves, encompassed the British Isles and inter-
linked with those of the Baltic and beyond. A flamboyant figure bestriding
these circuits was Olaf Tryggvason, king of the Norwegians, who is credited
by a contemporary scald with martial exploits in Rus, besides raiding around
Britain and the Irish Sea52. Olafs ventures across these regions, involving
50 Andersson E. Tools for textile production from Birka and Hedeby // Birka
Studies. Stockholm, 2003. Vol. 8. P. 41-44, 151-152; Mikhailov K. A. Uppland-
Gotland-Novgorod // Cultural interaction between east and west. Archaeology,
artefacts and human contacts in northern Europe / U. Fransson et al. Stockholm,
2007. P. 205-210 and Appendices I and II, p. 211. Finds of artefacts of likely
Scandinavian manufacture occur near waterways and portages between the Lovat,
Upper Dvina and the Dnieper: Eremeev LI. Northern European objects of the 9th-
11th centuries // Ibidem. P. 254-257, 261, and fig. 15 on p. 259. See also Holmquist
Olausson L. Curious birds — two helmet (?) mounts with a Christian motif from
Birka’s garrison // Ibidem. P. 231-237.
51 Abrams L. The Anglo-Saxons and the Christianisation of Scandinavia //
ASE. 1995. Vol. 24. P. 221-227, 232-235, 244-248; Eadem. Eleventh-century mis-
sions and the early stages of ecclesiastical organisation in Scandinavia // ANS.
1995. Vol. 17. P. 25-34.
52 Abrams L. The Anglo-Saxons. P. 220-221; Джаксон Т.Н. Четыре нор-
вежских конунга. С. 20, 38, 42-43; Hudson В. Viking pirates and Christian
30
fleet-command, raids, Christianisation and interest in commerce, presup-
posed constant voyaging. His keen interest in travellers, especially traders,
features in the treaty he concluded with King Aethelred II «the Unready»
in, probably, 994. Commercial dealings between Anglo-Saxons and «Danes»
(i.e. Scandinavians) are of prime concern: clauses provide for merchant ves-
sels entering estuaries, for theft of goods, and for slain or runaway slaves53.
Waterborne trafficking is envisaged between Aethelred’s subjects and Olaf,
Jostein, Guthmund and their fellow-«Danes», an environment where ships are
regularly being beached and their wares stored in tents, newly-built sheds or
houses belonging to others54. That such commerce ranged across the Irish Sea
is suggested not only by the treaty itself and such literary sources as the sagas
but also by numismatic evidence. Coins struck by Dubliners for the Norse
king Sitric Silkenbeard around 997 copied the Crux issue of coins of King
Aethelred. In fact, the Cuerdale hoard acts as advance-warning of an ever-
shifting nexus between such Hibemo-Norse ports as Dublin, mints and mar-
kets east of the Irish Sea like Chester and York, and cosmopolitan emporia
still further east55. Aethelred’s agreement with Olaf Tryggvason prompts two
further observations, one general and one specific. Trading and commodi-
ties such as slaves, acts of violence, and measures to prevent disputes escala-
ting into full-scale strife loom large in another set of treaties involving armed
Scandinavians in the tenth century. The similarity of concerns in the collec-
tive agreement formulated by Aethelred’s clerks and in the Russo-Byzantine
treaties is palpable56. For all the obvious differences between conditions at
opposite ends of the Way from the Varangians to the Greeks, leading entre-
preneurs, warband-leaders and established authorities had a common interest
princes. Dynasty, religion, and empire in the North Atlantic. Oxford, 2005. P. 75,
84-86.
53 Critical translation of text in Whitelock D. English Historical Documents
c. 500-1042. L.; Oxford, 1979. 2nd ed.: (II Ethelred) clauses 2; 2.1; 4; 5.1; 6.2.
P. 438-439.
54 Whitelock D. English Historical Documents: (II Ethelred), clauses 3.1-3. P. 438.
55 Dolley M. An introduction to the coinage of Aethelraed II // Ethelred the
Unready: papers from the millenary conference ID. Hill (BAR British Series. 59).
Oxford, 1978. P. 123-124; Metcalf D.M. The monetary economy of the Irish Sea
province I I Viking treasure from the North West. The Cuerdale Hoard in its con-
text / J. Graham-Campbell. Liverpool, 1992. P. 89-90, 96-103; Hudson B. Viking
pirates. P. 80-81, 88-93.
56 Stein-Wilkeshuis M. Scandinavians swearing oaths in tenth-century Russia:
pagans and Christians // JMH. 2002. Vol. 28. P. 157-158, 162; Hudson B. Viking
pirates. P. 85.
31
in fostering sufficient order and mutual confidence to facilitate trade in slaves
and other commodities, with prompt amends for killings, injuries or robbery.
To that extent, preconditions for a kind of «international exchange network»
were in place. The number of persons voyaging all the way from the British
Isles to Byzantium was limited, but information about the long-distance con-
nections and goings-on at either end of the Way could have passed by word
of mouth to most members of the elites involved. This leads to a second, spe-
cific, observation. One of the leading negotiators of the agreement with Olaf
Tryggvason was none other than Aethelweard, composer of the Latin version
of the «Anglo-Saxon Chronicle» and ealdorman of «the western provinces».
Aethelweard’s encounter with Olaf Tryggvason’s host may well have enriched
his stock of knowledge about naval affairs in the world of the Greeks. But he
was already quite well-briefed: his Latin version of the «Chronicle» replete
with Byzantine terminology had been completed some years earlier.
Face-to-face encounters — hostile, irenic or convivial — between
high-ranking members of elites in England and habitues of the East Way
probably intensified with the raids launched from Scandinavia around the
turn of the tenth and the eleventh centuries. Warriors from Sweden par-
ticipated, sometimes repeatedly. For example, a famous runestone in Up-
pland commemorates Ulf, who «had taken three tributes (gjold) in Eng-
land», receiving payment from Tosti, Thorkell — leader of a devastating
expedition of 1009-1012 — and finally, Cnut, his employer in 1016-1018.
Such «serial pillagers» from the East Way are fairly well-recorded thanks
to their spectacular, lucrative exploits57. But interweaving between the
circuits around the British Isles and circuits further east continued well
into the eleventh century, on a variety of levels. Thus a long-ship built
around 1042 in, probably, the Dublin area from Leinster oak was taken
over to Denmark some twenty-five years later, ending up as one of the
wrecks forming the barrier at Skuldelev in the Roskilde fjord. The boat’s
design and construction technique belong to a type used elsewhere in
the Nordic world for large warships; the repairs carried out during its
earlier years in the region of the Irish Sea were done to similar specifi-
cations58. Saints’ cults, like churchmen and monks, circulated in more
57 Keynes S. An abbot, an archbishop, and the Viking raids of 1006-7 and
1009-12 // ASE. 2007. Vol. 36. P. 157. See also Syrett M. The Vikings in England:
the evidence of runic inscriptions. Cambridge, 2002. No. 7. P. 38-39.
58 The Skuldelev boats / O. Crumlin-Pedersen, O. Olsen. Roskilde, 2002.
Vol. I: Topography, archaeology, history, conservation and display. P. 66-67, 185—
187, 326-327.
32
than one direction, westwards as well as eastwards. As suggested above,
Nikephoros-Sigewold and other «Greeks» claiming ecclesiastical or mo-
nastic status may well have reached England from the east. So did the cult
of a Norwegian king. Olaf Haraldsson was venerated in England «almost
immediately after his death in 1030, at the same time as his cult origi-
nated in Norway». By 1045 the Anglo-Saxon Chronicle C-text was calling
Olaf «holy» (halig) in its entry reporting his death59. He gained venera-
tors along the East Way, too, before long: a church was dedicated to him
in Novgorod and his cult bears some comparison with that of Boris and
Gleb60. Olaf’s movements while still on earth illustrate the swift com-
munications between courts along the East Way: he spent a while in Rus
in exile from Cnut, and received supplies and equipment from laroslav
for his bid to recover control in Norway. Upon Olaf’s death at Stiklestad
in 1030, laroslav continued to care for his young son, Magnus, and sent
him back to recover the Norwegian throne a year after Cnut’s death, in
103661. Less celebrated but equally suggestive of intermingling between
northern and eastern royalty are the travels of Edward and Edmund, infant
sons of Edmund Ironside, king of England, after their father perished in
1016. Cnut, victorious over the English, sent them to his ally, the Swed-
ish king Olaf Skotkonung. They remained at the Swedish court some ten
years, until Cnut defeated the Swedes at the battle of Holy River in, prob-
ably, 1026. Edward and Edmund, now adolescents, headed for safety to
the Rus princely court, where Olaf Skotkonung’s daughter Ingigerd-Irene
presided as Jaroslav’s spouse. As N. Ingham shows, there is no reason to
doubt Adam of Bremen’s statement to this effect62, and Edward probably
59 The Anglo-Saxon Chronicle. A Collaborative Edition. Vol. V: MS. C /
K. O’Brien O’Keeffe. Cambridge, 2001. P. 105; The Anglo-Saxon Chronicle / Tr.
D. Whitelock et al. L., 1961. P. 101; Abrams L. The Anglo-Saxons. P. 248.
60 Мельникова E.A. Культ св. Олава в Новгороде и Константинополе // ВВ.
1996. Т. 56 (81). С. 95-97; Она же. Скандинавские рунические надписи. Но-
вые находки и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. М., 2001. С. 63,
338-339; Haki Antonsson. The cult of St Olafr in the eleventh century and Kievan
Rus // Middelalderforum. Tverrfaglig tidsskrift for middelalderstudier. Oslo, 2003.
Nos. 1-2. P. 150-154.
61 Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 72-76, 90-91, 93-97,
113-114; Мельникова Е.А. Балтийская политика Ярослава Мудрого // Ярослав
Мудрый и его эпоха / Е.А. Мельникова. М., 2008. С. 106-108.
62 Adam. S. 114; Ingham N. Has a missing daughter of laroslav Mudryi been
found? // RH. 1998. Vol. 25. P. 234-236. On Ingigerd’s links with Scandinavians
after her marriage: Джаксон Т.Н. Четыре норвежских конунга. С. 68-70.
33
stayed in Rus some eighteen years, marrying Agatha, one of the daughters
of laroslav and Ingigerd. Edmund may have left his bones in Rus, but in
1046 Edward and Agatha accompanied their brother-in-law, Andrew, to
Hungary, where he took over the throne. Andrew had married Anastasia
laroslavna while himself an exiled prince in Rus63.
This «high-profile» toing and froing between royal courts to some
extent registers the rise of the Danish kings’ maritime ascendancy and the
threat they posed to neighbouring powers, with likely diplomatic conse-
quences. For several years Prince laroslav seems to have been on amicable
terms not only with Olaf Skotkonung but also with Cnut64. But after Cnut’s
victory over Olaf’s son Anund Jakob and Olaf Haraldsson at Holy River,
laroslav probably became warier. He showed willingness to help — rather
than merely harbour — potential counterweights such as Olaf Haraldsson
without, however, any overt breach with Cnut65. Such circumstances will
have fostered quite intensive diplomacy, and gift-exchanges between laro-
slav and Cnut could account for the presence of objects and iconography
of Byzantine origin in Cnut’s English ambit. Some years after Cnut’s death
his wife, Emma, donated a «Greek shrine» to the New Minster at Winches-
ter, and the very large number of saints’ relics contained therein suggests
a type of reliquary well-attested in the Byzantine east for the eleventh and
twelfth centuries66. Although ten of the saints represented in the «shrine»
were from the Frankish lands and two from the British Isles, the majority
of the listed items originated in the Holy Land and there were three relics
of saints «specifically associated with Byzantium», Cosmas, Damian and
George67. It is conceivable that this reliquary had arrived — containing re-
lic-particles but with room for plenty more — as a diplomatic gift. laroslav
would have had reason to highlight the Christian faith he and Cnut shared,
grounds for keeping the peace between them. Herein could even lurk in-
spiration for the Byzantinesque iconography of a drawing at the beginning
of the «Liber Vitae», commemorating Cnut’s munificence towards the New
63 Ingham N. Has a missing daughter of laroslav Mudryi been found? P. 237-
244, 252-257, 264-270.
64 Мельникова E.A. Балтийская политика. С. 97-102.
65 Ibidem. С. 102-108.
66 Jones L. Emma’s Greek Serine // Early medieval studies in memory of
Patrick Wormaid / S. Baxter et al. Farnham, 2009. P. 501-502. See de Gray Birch W.
Liber Vitae. P. 161-162; The Liber Vitae I S. Keynes. P. 71, 105-106 and fol. 58
recto (facsimile).
67 Jones L. Emma’s Greek Serine. P. 504-505.
34
Minster. Executed in 1031, the picture shows Cnut and Emma receiving, re-
spectively, a crown and a veil from angels while they donate a cross to the
monastery68. An illuminated text from the east might lately have arrived
in Winchester as well as a reliquary, and one may note the «Liber Vitae»’s
date, soon after Olaf Haraldsson’s departure from the earthly scene and
while Cnut’s power in the Baltic was at its height.
While diplomatic exchanges between courts in the Nordic world in-
tensified partly because of Cnut’s mounting power, they reflect a broader
range of travels and exchanges along the Way from the Varangians to the
Greeks69. Besides the speedy diffusion of the cult of St Olaf noted above,
one may recall the indications from runestones that pilgrims bound for
Jerusalem as well as warrior bands journeyed from Central Sweden to By-
zantium in the eleventh century; among the pilgrims were women, judging
by one stone from the second half of the century70. Viewed against this
background of constant trafficking across Rus and interlinking between
the various culturo-political and commercial circuits of Rus itself, the Bal-
tic region, and the waters around the British Isles, the hints of contacts
between Byzantium and England in the mid-eleventh century are easier
to explain. We shall cite just a few of the most spectacular or less familiar
phenomena here rather than seeking comprehensiveness. Our main aim
has been to suggest that their occurrence is unsurprising, since Anglo-
Scandinavian communications with Rus and the Byzantine world had been
developing for over a century before the reign of Edward the Confessor
(1042-1066).
King Edward himself supplies outstanding examples of artefacts of
likely Byzantine origin or inspiration. His tomb contained what one obser-
ver termed, after its accidental opening in 1685, a «gold-colour’d flower’d
silk». The surviving fragments cannot be attributed to a Byzantine — as
against Islamic — loom with absolute certainty. But that the silk garment
arrived via Byzantium is very probable, seeing that Edward was also bu-
ried with an enamelled golden cross-encolpion of Byzantine type and, most
68 The Liber Vitae / S. Keynes. P. 79-80; Plate V and fol. 6 recto; Ohlgren TH.
Insular and Anglo-Saxon illuminated manuscripts. An iconographic catalogue
c. A.D. 625 to 1100. N.Y.; L., 1986. No. 183. P. 198-199.
69 Cnut’s ascendancy anyway stimulated traffic between England and politi-
cal nodes in Denmark: Roesdahl E. English connections in the time of Knut the
Great — material from Viborg // Cultural interaction. P. 276-278.
70 Мельникова E.A. Византия. C. 166; Она же. Скандинавские руниче-
ские надписи. С. 332-334.
35
probably, origin71. In life, Edward showed awareness of Byzantine politi-
cal culture, drawing on it to project his own version of kingship. Around
the mid-1050s Edward’s seals showed him enthroned in majesty, and were
double-sided. Whereas western rulers’ seals were customarily single-sided,
Byzantine bullae were double-sided. And the seal’s legend, Sigillum Ade-
wardi Anglorum Basilei, clearly invoked the eastern emperor’s style72. This,
the first known use of basileus on a western seal, presupposed Edward’s
subjects’ familiarity with the term and its connotations of God-mandated
supremacy. Members of the elite had encountered the term periodically on
charters since Aethelstan’s time, but Anglo-Saxons seem to have had quite
ready access to spoken Byzantine Greek, and to Byzantine seal-types. This
emerges from a letter of Michael Psellos, probably written in the early or
mid-1060s. Living among provincials he was forgetting his Greek, like a
Greek exiled «among the Britons»: as in Britain, «few know Greek, and
even those who do speak it incorrectly»73. While the quality of Greek
among the «Britons» was poor, Psellos would hardly have cited it by way of
comparison had it lacked any connotations at all. He presupposes a degree
of awareness on his addressee’s part that some «Britons» tried to speak
Greek, albeit poorly. That Psellos was referring to contemporary Anglo-
Saxons, rather than indulging in an erudite classical allusion, is suggested
by finds of Byzantine seals in London and Winchester, testimony to likely
personal encounters between Greek-speakers and Englishmen. The lead
seal of a Byzantine senior treasury official, Stephen, datable to the mid-
eleventh century, has been unearthed beside the Thames in London. Two
anonymous folleis, one of Constantine IX (1042-1055), the other datable to
1065-1070, have been found in the same spot74. Such stray copper coins of
71 Dodwell C.R. Anglo-Saxon art. P. 162, 164; CiggaarK. England and By-
zantium on the eve of the Norman conquest (the reign of Edward the Confessor) //
ANS. 1982. Vol. 5. P. 90-95; Buckton D. Byzantium. Treasures of Byzantine art
and culture. L., 1994. P. 151-153; Jones L. From Anglorum basileus to Norman
Saint: the Transformation of Edward the Confessor // HSJ. 2002 [2003]. Vol. 12.
P. 106-107, 111; FlemingR. Acquiring, flaunting and destroying silk. P. 138.
72 Jones L. From Anglorum basileus to Norman saint. P. 103-105 and fig. 4.
73 Gautier P. Quelques lettres de Psellos inedites ou deja editees // REB. 1986.
Vol. 44. P. 144-145. The letter’s date is not wholly certain: loannes Doukas the
kaisar (loannes 62) // Prosopography of the Byzantine World (<http://www.pbw.kcl.
ac.uk> 2006.1, accessed 27 June 2009).
74 Cheynet J-C. The London Byzantine seals // Cheynet J.-C. La societe by-
zantine. L’apport des sceaux. P., 2008. Vol. I. P. 147-148,156-158. See also Egan G.
Byzantium in London? New archaeological evidence for 11th century links be-
36
low intrinsic worth imply the casual loss of small change. Their significance
would be limited, if they were isolated occurrences. But constituting, as
they do, a tight complex of objects found by the waterside, and taken with
the other evidence from mid-eleventh-century London and from Michael
Psellos, they point to a broader pattern of evidence. They attest the presence
of persons coming from the Byzantine world with workaday Byzantine cur-
rency in their purses, and they betoken London as the port of arrival. It may
well be that the emperor himself, as well as officials like Stephen, was in
communication with the Anglo-Saxon court.
Edward the Confessor’s mother, Emma, was Norman and he kept in
close touch with Normandy after crossing the Channel and mounting the
English throne. So the proliferation of items of Byzantine origin or in-
spiration found in England to some extent reflects the vitality of contacts
between Normandy and Byzantium in the mid-eleventh century. Norman-
born warriors were serving in Byzantine forces in sizable numbers, noble
youths spent periods at the imperial court, and Duke William received re-
quests for military manpower from the basileus15. Edward could well have
received communications and gifts from Byzantium by way of Normandy,
and that some messages arrived overland from the south is suggested by
the find in Winchester of a seal of John Raphael. John was in command of
Varangians in southern Italy in 1046. If this was roughly the time when
he communicated with England, his sealed message will have travelled
overland across France75 76. Without denying that other messages, individu-
als and, perhaps, artefacts from the Byzantine world may have reached
England in this way, one may question whether this was the principal route
for those whose point of departure was Constantinople. London had close
commercial ties of long standing with Flanders and markets still further
tween England and the Byzantine world // Material culture and well-being in By-
zantium (400-1453) / M. Griinbart et al. Vienna, 2007. P. 111-113 and map on fig. 1,
Plate 23.
75 van Houts E.M.C. Normandy and Byzantium in the eleventh century //
Byzantion. 1985. Vol. 55. P. 547-548, 551-557; Shepard J. The uses of the Franks
in eleventh-century Byzantium // ANS. 1993. Vol. 15. P. 285-291; Jones L. From
Anglorum basileus to Norman saint. P. 109.
76 Cheynet J-C. The London Byzantine seals. P. 145. John was governor by
the time he is recorded as commanding Varangians in southern Italy; the Winches-
ter seal dates from slightly earlier in his career: Laurent V. Byzance et 1’Angleterre
au lendemain de la conquete normande // Numismatic Circular. 1963. Vol. 71.
P. 93-96; von Falkenhausen V. Untersuchungen uber die byzantinische Herrschaft
in Suditalien vom 9. bis ins 11. Jahrhundert. Wiesbaden, 1967. S. 92-93.
37
east, and the apparent close concentration of seals and stray copper coins
at a point of disembarkation — and embarkation — on the Strand, suggests
arrival from the east rather than from south of the English Channel. The
earliest of the seals found in the complex by the waterside, belonging to
the logothete of the genikon, Leo, is datable to c. 100077. The Byzantine
authorities are not known to have been in direct contact with the Norman
duke as early as this, whereas London saw all too much of venturers from
the East Way during Aethelred Il’s reign78. The ferocity of their raiding
should not obscure the fact that London’s commerce was a major attraction;
London’s prosperity sprang partly from its eastern connections, vulnerable
as they were to predators. Moreover, if our explanation for the origins of
Anglo-Saxons’ familiarity with Byzantine naval terminology holds true,
Leo’s seal is more likely to have reached the Strand via the land of Rus than
Western Europe. One may note other evidence of written communications
between the Byzantine lands and the Nordic world around this time: a seal
of Metropolitan Leo of Laodicaea datable to the earlier eleventh century
has been found at Staraia Ladoga79.
That London and eastern England had longstanding channels of com-
munication with the Baltic region and the lands further along the East Way
does not amount to proof positive as to the route which Byzantine seals,
goods or gifts took to Edward the Confessor’s England. But the general con-
siderations already mentioned support this route’s candidacy. Conditions
in Rus itself and the Baltic were rather more congenial for travel and trade
than had been the case at the century’s beginning. According to Adam of
Bremen, a contemporary, the Swedes regarded boat voyages to Byzantium
as safer than overland journeys (above, p. 16). That passage between Byzan-
tium and the Nordic world could be fairly expeditious is implied by another
contemporary, Kekaumenos, writing from a Byzantine perspective. After
recounting Harald Hardrada’s career in the emperor’s service, he states that,
upon returning to his homeland, Harald «preserved fidelity and friendship
towards the Romans»80. One might dismiss Kekaumenos’ picture of King
77 Cheynet J.-C. The London Byzantine seals. P. 146-147.
78 London underwent at least four attacks, in 994, 1009, 1013 and 1016: Key-
nes S. An abbot, an archbishop. P. 157, n. 23. See also Lawson M. Cnut. England’s
Viking king. Stroud, 2004. 2nd ed. P. 27-28, 33, 41-42, 166-167, 187-188.
79 Bulgakova V. Byzantinischen Bleisiegel in Osteuropa. S. 85-88.
80 Кекавмен. Советы и рассказы. Поучение византийского полко-
водца XI века / Подготовка текста, введение, пер. с греч., комментарий
Г.Г. Литаврина. 2-е изд., перераб., доп. СПб., 2003. С. 300-301.
38
Harald’s lasting links with Byzantium as rose-tinted, but elsewhere in his
work he assumes the frequent toing and froing between Byzantium and
northern Europe that Adam describes. Kekaumenos warns against bestowal
of high titles on lowborn foreigners such as those «from the English»: such
over-promotion will excite ridicule among their compatriots back home.
Kekaumenos takes for granted that they will hear the news81.
Jobseekers from England seem to have been a frequent, if novel, phe-
nomenon in Byzantium by the time Kekaumenos was writing, the mid-
1070s. His is the earliest explicit Byzantine reaction to the arrival of Anglo-
Saxons in quest of employment after the Norman Conquest. We have scant
direct evidence of the main routes taken by the Anglo-Saxons or by the
series of Byzantine seals found in the Strand datable to the final third of the
eleventh century. These seals were, almost certainly, instrumental in facili-
tating what seems to have amounted to a migration to the Bosporus, but nei-
ther they nor the question of the newcomers’ degree of integration with the
Scandinavians already in service can be discussed here82. However, three
aspects of the Conquest’s aftermath suggest that the Way from the Varangi-
ans to the Greeks was the route of many, if not most, of the migrants, and
that this East Way was qualitatively different from the cross-Channel and
overland routes leading from England to the Byzantine world. Firstly, the
very fact that Anglo-Saxon recruits in the armed forces were commonly
called «Varangians» by the Byzantines suggests frequent arrivals by the
same route as Scandinavian-born recruits. Anglo-Saxon warriors were re-
garded as Varangians from the start, judging by Geoffrey of Malaterra’s
statement that «Waringi» was the name by which the Byzantines called
the English; he was recounting the battle of Alexios I Komnenos against
Guiscard’s Normans at Dyrrachium in 1081, where the English contingent
came to grief83.
A second consideration pointing to the East Way as the route plied by
many Anglo-Saxon emigrants is the fact that Gytha, Harold Godwinson’s
81 Там же. С. 294-295. Kekaumenos’ assumption of ready communications is
consistent with the finds in London’s Strand of Byzantine seals dating from soon
after 1066. See n. 82.
82 Egan G. Byzantium in London? P. 113-114, 115; Cheynet J.-C. The Lon-
don Byzantine seals. P. 148-154, 158; Blondal S. The Varangians of Byzantium.
P. 122-123, 141-147; Carroll A. The role of the Varangian guard. P. 48-63.
83 Geoffrey Malaterra. De rebus gestis Rogerii Calabriae et Siciliae comi-
tis... I E. Pontieri. Bologna, 1928. P. 74. Geoffrey was writing fifteen or so years
later, but he seems to have been well-informed about events at Dyrrachium.
39
daughter, ended up in Rus. By the earlier 1070s she was there and mar-
ried to Vladimir Monomakh, giving birth to Mstislav in 107684. Gytha had
stayed at the court of King Svein of Denmark with two of her brothers,
having moved there from Flanders, her refuge shortly after the Conquest.
Presumably Svein arranged the marriage with Vsevolod’s son. That memo-
ries of Gytha’s royal origins and claims remained green is suggested by the
fact that her first son Mstislav was also known as Harold, after his famous
grandfather. Vladimir’s father, Vsevolod, probably already had his eye on
the Kievan throne, and is likely to have chosen his eldest son’s bride with
care. The match with Gytha betokened amicable ties with the Danish court
and this, in itself, suggests that communications along the East Way re-
mained of strategic, as well as commercial, significance.
Finally, one may return to the subject of silks and gold brocade. Illustra-
tions of what are most probably silken textiles and garments are numerous for
the late Anglo-Saxon period, supplementing the modest number of material
finds, and by the eleventh century townsfolk wore silk-banded clothes along-
side aristocrats and churchmen. The styles and cuts worn resembled those
known from Scandinavia85. Silks also symbolised status for elites in France
and Germany, and Byzantine manufactures circulated there, too, in signifi-
cant quantities. So inferences that draw heavily on analogies between finds,
mentions and illustrations of silks in England and Scandinavia may seem ha-
zardous. But the profusion of silks in late Saxon England accords quite well
with the indications of traffic along the East Way noted above. And a con-
trast between England’s abundance in silk and its availability in continental
Europe was drawn by some contemporaries. Thus the author of the «Life of
Edward the Confessor» states that a Yorkshire thegn’s fine attire fooled Italian
robbers into believing that he was Earl Tostig of Northumbria86. The wealth
of England in gold and also in precious textiles is emphasised by William of
84 Saxo Grammaticus. Danorum regum heroumque historia. Books X-XVI.
The text of the first edition with translation and commentary in three volumes /
E. Christiansen. Oxford, 1980. Vol. I. P. 58, 228-229 (commentary); Fagrskinna.
A Catalogue of the Kings of Norway / A Translation with Introduction and Notes by
Alison Finlay. Leiden, 2004. P. 236. See Джаксон Т.Н. Исландские королевские
саги о русско-скандинавских матримониальных связях // СС. 1982. Вып. 27.
С. 112; Obolensky D. Six Byzantine portraits. Oxford, 1988. P. 89-90; Sharpe R.
King Harold’s daughter// HSJ. 2007. Vol. 19. P. 25.
85 Fleming R. Acquiring, flaunting and destroying silk. P. 136-137.
86 Vita Aedwardi Regis / Ed. and tr. F. Barlow. Oxford, 1992. 2nd ed. P. 54-57;
Fleming R. Acquiring, flaunting and destroying silk. P. 137.
40
Poitiers. He notes the quantities of jewelled gold crosses and such valuables as
pallia, presumably silks; and he praises Englishwomen’s skills in needlework
and weaving gold brocade87. English workmanship would, he claims, impress
even Greek or Arab visitors: King William sent the pope «ornaments which
Byzantium could have considered most precious»88. When the king and his
courtiers returned to Normandy and paraded in their clothes, «woven and
encrusted with gold», the French nobles and local Normans marvelled, for
they had never seen anything like them89. William of Poitiers, propagandising
for the Conqueror, was trying to justify ruthless expropriations from English
churches, and generally to praise his hero’s achievements to the skies. Yet
his focus on the quality of English textiles is specific and consistent, as is his
contrast with what was available in Normandy. One may also note William’s
emphasis on foreign trade as one of the foundations of the prosperity of the
English in general, and London in particular: «traders, too, who travel to dis-
tant regions in their ships, bring objects of skilled workmanship»90. William
does not name the «distant regions» from whose ports and markets the goods
came. But in specifying that the trade was long-distance and by sea, he pro-
bably offers intimations of the East Way.
Evidence for the functioning of the waterways between the British Isles
and the Baltic region is seldom explicit, the interrelationship between the
movement of goods and of persons is obscure, and the dynamics fluctuated
over time, not least during the era of Svein Forkbeard and his son, Cnut. But
our glance at the sectors at either extremity of the Way from the Varang-
ians to the Greeks suggests a chain of repercussions from the forging of
the water-link between Constantinople and Rus; perhaps most telling is the
87 The «Gesta Guillelmi» of William of Poitiers / Ed. and trans. R.H.C. Davis,
M. Chibnail. Oxford, 1998. P. 152-155, 176-177; Dodwell C.R. Anglo-Saxon art.
P. 217.
88 The «Gesta Guillelmi» of William of Poitiers. P. 152-153, 176-177.
89 Ibidem. P. 180-181; Dodwell C.R. Anglo-Saxon art. P. 175, and n. 44 on
p. 297. Edward the Confessor seems to have worn elaborate textiles embroidered
with gold and gems «not only for ceremonial attire, but as part of his everyday
wear» (Fleming R. Acquiring, flaunting and destroying silk. P. 138).
90 The «Gesta Guillelmi» of William of Poitiers. P. 176-177. See also Ibidem.
P. 146-147, 152-153. The raw material for the silks, at least, would ultimately have
come from the Byzantine or Muslim world. On Anglo-Saxon textiles in general:
Dodwell C.R. Anglo-Saxon art. P. 132-157. Dodwell considered routes through
Rus and Scandinavia likely, while acknowledging that silks also came via Rome
or northern Italy: Ibidem. P. 155-156. A similar position is taken by Fleming R.
Acquiring, flaunting and destroying silk. P. 132.
41
application of basileus to the kings of Wessex in the mid-tenth century, and
not earlier. Further investigation should yield firmer evidence and argumen-
tation in support of this correlation, which remains sketchy. But existing
data already tends to corroborate the PVL’s depiction of the Way from the
Varangians to the Greeks as a thoroughfare, running from the Bosporus
across Rus to «the Varangian Sea», as also its implication that peoples like
the Northmen and English were involved. The PVL’s compilers probably
knew what they were talking about.
42
Е.А. Мельникова
БАЛТИЙСКАЯ СИСТЕМА КОММУНИКАЦИЙ
В I ТЫСЯЧЕЛЕТИИ н. э. *
Западная Балтика — Ютландский полуостров и Датские остро-
ва — играла структурообразующую роль в экономической и поли-
тической жизни Скандинавских стран и всего Балтийского региона
второй половины первого тысячелетия до н. э. — первого тысячеле-
тия н. э. Поэтому в ментальной картине мира древних скандинавов
обнаруживается отчетливый «даноцентризм», восходящий, возмож-
но, к значительно более раннему времени.
Древнескандинавская пространственная организация ойкумены,
отраженная в письменных памятниках XI-XIII вв. (рунических над-
писях, скальдических стихах, сагах), основывалась на системе ориен-
тации с четырехчастным членением пространства по странам света:
восток, север, запад, юг1, и в этом отношении не отличалась от ориен-
тационной системы других народов Евразии* 1 2. Что делало ее самобыт-
ной и в корне отличной от картины мира европейских народов, вос-
ходящей к античности, — это границы и расположение частей света,
Статья написана в рамках работы над проектом «Геополитические
факторы в историческом развитии Древнерусского государства» программы
фундаментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное
наследие и духовные ценности России».
1 Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства
в картине мира средневекового скандинава // Одиссей. Человек в истории.
1994 г. М., 1994. С. 54-66.
2 Подосинов А.В. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаиче-
ских культурах Евразии. М., 1999.
43
отнесение к той или иной из них конкретных территорий и «путевой»
принцип наполнения каждой из частей. В том виде, в котором эта си-
стема дошла до нас, ее органическая целостность языческого време-
ни была уже несколько нарушена христианством: восточная четверть
превратилась в половину ойкумены, что было характерно для средне-
вековой географии в целом. Оставшаяся половина ойкумены делилась
на северную, западную и южную трети, отнюдь не равные по размерам
и соответствовавшие европейской (север и запад) и африканской (юг)
третям христианской ойкумены3. Можно полагать, что этому «кон-
таминированному» членению, отразившемуся в исландской «ученой»
литературе и в примыкающих к ней произведениях, предшествовало
менее сложное и более последовательное деление ойкумены на четы-
ре четверти в соответствии со странами света, которое отразилось
в памятниках, не связанных с «ученой» литературой (в рунических
надписях, скальдических стихах, сагах).
Как показала Т.Н. Джаксон, в понятие восточной части включа-
лись все земли, лежащие к востоку от Норвегии и Дании (Швеция,
Финляндия, Восточная Прибалтика, земли по южному берегу
Балтийского моря), но также и вся Восточная Европа и та часть Южной
Европы, которая достигалась через Восточную (Византия)4. В север-
ную часть входила Норвегия, к южной относились Дания, Германия
и земли далее на юг (Италия). Западная часть охватывала побере-
жье Северного моря, Англию, Францию, Испанию и даже Северную
Африку5. Подобного деления европейская средневековая география
не знала. Набор стран и их отнесение к определенной части отражали
круг знаний скандинавов, приобретенных в VI-X вв. в результате их
плаваний на запад и восток Европы вплоть до Средиземного моря, и
сложившуюся на их основе пространственную модель ойкумены.
Принципиально важное значение в ее формировании знаний, по-
лученных именно в ходе путешествий, отражается, с одной стороны,
в продлении каждой из частей до самой дальней точки, достигаемой
при путешествии, начатом в этом направлении, — вне зависимости от
3 Мельникова Е. А. Образ мира. Географические представления в Запад-
ной и Северной Европе. V-XIV века. М., 1998. С. 100-101; Она же. Древне-
скандинавские географические сочинения. Тексты, перевод, комментарий
(ДИ). М., 1986. С. 130-139.
4 Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. Древнерусские топонимы в древнескан-
динавских источниках. М., 2001. С. 15-22, 39-48.
5 Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства.
44
реального местоположения территории. Так, Византия, а затем Святая
Земля оказывается крайней «восточной» страной, несмотря на ее рас-
положение на юге Европы и к югу от Скандинавии. По тому же прин-
ципу Испания отнесена к «западной», а не «южной» части. С другой
стороны, каждая из частей рассматривается не просто как некая тер-
ритория с расположенными на ней странами, но как путь в соответ-
ствующем направлении. Поэтому обобщающие наименования земель,
лежащих в каждой из частей, образовывались названиями соответ-
ствующих сторон света и словом «путь» (vegr): austrvegr («восточ-
ный путь»), nordrvegr («северный путь»), vestrvegr («западный путь»)
и sudrvegr («южный путь»)6. Лишь обозначения конкретных земель
или государств включали термин land «земля» или riki «государство»
(очень редко эти термины могли сочетаться с наименованиями сторон
света: Austrlond, Austrriki).
Таким образом, древнескандинавская ойкумена моделировалась
как расходящиеся в четыре стороны света пути: два меридиональ-
ных — северный и южный и два широтных — западный и восточный.
Вдоль этих путей — за пределами Скандинавии — располагались
страны, населенные известными скандинавам народами.
Распределение же самих Скандинавских стран по частям мира за-
служивает отдельного внимания. Норвегия входила, скорее даже обра-
зовывала «северную» часть, что отразилось в ее наименовании Noregr
< Nordr-vegr. Сюда же, видимо, относилась и Исландия. Швеция обыч-
но определялась по отношению к Норвегии, как лежащая «на востоке»,
но когда изображалась цельная картина мира — как, например, в ис-
ландских описаниях Земли, граница восточного региона проходила по
Балтийскому морю: к нему относились Финляндия, Русь, Восточная
Прибалтика. Швеция описывалась вместе с другими Скандинавскими
странами под общей рубрикой «Европа»7. «Юг», судя по материалам саг,
приводимым Т.Н. Джаксон8, начинался на Ютландском полуострове,
«восток» — на славянском Поморье, «север» — в Норвегии, «запад» — в
Фризии и Англии. Очевидно, что Западно-Балтийский регион являлся
своего рода ориентационным центром, из которого исходили пути.
6 См. в настоящем томе: Джаксон Т.Н. «Пути» на ментальной карте
средневековых скандинавов (Путь как способ освоения пространства).
7 Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения.
С. 203.
8 См. в настоящем томе: Джаксон Т.Н. «Пути» на ментальной карте
средневековых скандинавов.
45
Столь важное значение Западно-Балтийского региона для древ-
нескандинавской ментальной картины мира было обусловлено, в пер-
вую очередь, его географическим положением: Ютландия и Датские
острова являлись главным связующим звеном между континенталь-
ной Европой и Скандинавским полуостровом. Еще в послеледнико-
вый период через них шли последовательные волны миграции чело-
веческих коллективов, заселявших Скандинавию.
Не менее важным было его расположение и для экономики Скан-
динавских стран, начиная с неолита. Через Ютландский полуостров и
Датские острова в Скандинавию приходили новые экономические и
технологические импульсы из Центральной и Южной Европы: новые
способы обработки камня, земледелие, производство бронзы и др. Тем
же путем в эпоху бронзы в Скандинавию ввозилось сырье (бронзовые
изделия и, возможно, слитки)9. С этого времени устанавливается регу-
лярное поступление на север через Ютландию и Датские острова пред-
метов роскоши из Средиземноморья, а в римское время (уже в железном
веке) меридиональный торговый путь обеспечивает интенсивное взаи-
модействие Западной Балтики со средиземноморской цивилизацией10 11 12.
Тем самым Западно-Балтийский регион уже в эпоху бронзы становится
коммуникационным узлом, куда поступают, где концентрируются и
откуда перераспределяются получаемые с юга ценности и.
Обмен с Центральной и Южной Европой длительное время но-
сил престижный характер: поставляя янтарь, местная знать получа-
ла предметы роскоши — изделия из бронзы и реже золота, стекла и
т. п. и сырье для их производства (бронза, золото). Престижный обмен
являлся мощным стимулом экономического и социального развития
Западно-Балтийского региона,2. Уже в эпоху бронзы на Ютландском
9 Jensen J. The Prehistory of Denmark. L., 1982. P. 163-167.
10 Hedeager L. A Quantitative Analysis of Roman Imports in Europe North of
the Limes (0-400 A.D.) and the Question of Roman-Germanic Exchange // Studies
in Scandinavian Prehistory and Early History. Aarhus, 1978. Vol. 1. P. 191-216;
Lund Hansen U. Romischer Import im Norden. Kobenhavn, 1987.
11 Hoehmann R. Die friihe Bronzezeit im ostlichen Ostseegebiet und ihre mit-
tel- und siidosteuropaischen Beziehungen // 6. Beiheft zum Atlas der Urgeschichte.
Hamburg, 1957.
12 Renfrew C. Trade and Culture Process in European Prehistory // Current
Anthropology. 1969. В. X. P. 151-169; RandsborgK. Wealth and Social Structure
as Reflected in Bronze Age Burials: a Quantitative Approach // The Explanation of
Culture Change / C. Renfrew. L., 1973.
46
полуострове и Датских островах (Фюн, Зеландия, Фальстер) выделя-
ются области, где среди гнезд аграрных поселений возникают центры
неаграрного типа (со следами специализированного ремесленного про-
изводства и торговой деятельности) с относящимися к ним богатыми
могильниками13. Важной особенностью этих центров является то, что
первоначально возникает не изолированное от округи поселение с осо-
быми функциями (торговой, ремесленной, резиденцией знати), а обо-
собляется небольшая область, в которой характер занятий населения
отличен от окружающих территорий. Здесь отмечается скопление зна-
ти (археологически выражающееся в появлении элитных некрополей,
кладов и т. п.) и вырастает ряд взаимосвязанных поселений — одно из
них впоследствии занимает в области ведущее место, но со временем
может уступить его другому поселению — в пределах той же обла-
сти 14. Находки в этих областях свидетельствуют о том, что в них сосре-
доточивается балтийская и североморская торговля с Центральной и
Западной Европой15. Они являются конечными пунктами и важнейши-
ми местами перераспределения ценностей крупных торговых путей. К
таким «торговым» областям в бронзовом веке относятся Вольдтофт на
о. Фюн с курганом Лусехёй (Lusehoj)16, Стевнс17 18 на о. Зеландия с куль-
товым центром Бослунде (BoeslundeY* и Трюггвелде (Tryggvcelde)19 20,
Тю (северо-восточная Ютландия) с Люнгбю (Lungby)™ и ряд других.
13 Hedeager L. Iron-age Societies: from Tribe to State in Northern Europe,
500 BC to AD 700. Oxford, 1992; Fra stamme til stat — samfundsorganisation og
forandring i Danmarksjernalder.Kobenhavn, 1988; Gudmeproblemer/H. Thrane.
Odense, 1987.
14 Wells P.S. Farms, Villages and Cities — Commerce and Urban Origins in
Late Prehistoric Europe. L., 1984; Jensen J. The Prehistory of Denmark. P. 166-167.
15 Thrane H. Europaeiske forbindelser: bidrag til studiet af fremmede forbin-
delser i Danmarks yngre broncealder. Kobenhavn, 1975.
16 Thrane H. Lusehoj ved Voldtofte: en sydvestfynsk storhoj fra yngre bronce-
alder. Odense, 1984.
17 Nielsen H., Hansen V. Oldtidens veje og vadesteder, belyst ved nye underso-
gelser ved Stevns // Aarboger. 1977. S. 72-117.
18 Ранее считался центральным поселением округи. См.: Kjoer Н. Boes-
lunde et oldtidens helligsted? // Arbog for Historisk samfund Soro. 1928.
19 Kristensen Kr. Besiedlung, Wirtschaftsstrategie und Bodennutzung in der
Bronzezeit Danemarks // Praehistorische Zeitschrift. 1980. Bd. 55. H. 1. S. 1-37; Jen-
sen J. Et rigdomscenter fra yngre broncealder рй Sjaelland // Aarboger. 1981. S. 48-96.
20 Jensen S. Byhojene i Thy og aspekter af samfundsudviklingen i aeldre jern-
alder // Museer i Viborg Amt. 1976. В. VI. S. 64 ff.
47
Здесь над погребениями знати возводились огромные курганы, а в
захоронениях представлены бронзовые, золотые и серебряные изде-
лия, привезенные из Средиземноморья, кельтской Западной Европы,
Подунавья21. Находки свидетельствуют о непосредственной связи этих
центров с системой центральноевропейского обмена.
Вместе с тем они не обнаруживают следов дальнейшего, внутри-
балтийского, перераспределения ценностей (хотя некоторые контакты
между различными областями Скандинавии, очевидно, осуществля-
лись). Эти центры, видимо, являлись северными конечными пунктами
европейской системы коммуникаций, и поступающие в них ценности
по преимуществу оседали на месте, способствуя возвышению и обо-
соблению знати, контролировавшей эти территории.
Наступление эпохи производства железа (с середины I тысячеле-
тия до н. э.), сырьем для которого были богаты и Ютландский полу-
остров, и Средняя Швеция, привело к радикальному изменению ха-
рактера торговли и реорганизации торговых путей. Тем не менее роль
Западно-балтийского региона как коммуникационного центра не умень-
шилась, хотя на протяжении римского железного века (0-500 гг. н. э.)
произошло расширение и перераспределение его функций22.
Важнейшим фактором изменения ситуации на Балтике было то,
что впервые в это время предметом торговли, как международной, так
и внутрибалтийской, становится продукт местного производства —
железо. Большие запасы и высокое качество руды делали главным
его поставщиком север Упланда (северная область Средней Швеции,
Свеаланда). «Железный путь» связывал его с оз. Меларен, откуда от-
крывался выход в Балтийское море, и служил основой для формиро-
вания внутренней системы коммуникаций, консолидируя округу23.
Отсюда железо начинает доставляться в другие регионы Скандинавии
и в Центральную Европу24.
Благодаря этому, в дальнюю крупномасштабную торговлю, во-
первых, были вовлечены новые области Северной Европы, которые, с
одной стороны, поставляли в торговую сеть свои товары, а с другой,
становились потребителями уже традиционных или новых товаров,
21 Jensen J. The Prehistory of Denmark. P. 163-167.
22 Hedeager L. Danernes land: fra ca. ar 200 f. Kr. — ca. 700 e. Kr. Koben-
havn, 1988.
23 Iron and Man in Prehistoric Sweden / H. Clarke. Stockholm, 1979.
24 Voss O. Eisenproduktion und Versorgung mit Eisen in Skandinavien vor
der Wikingerzeit. Stockholm, 1971.
48
привозимых на Балтику центральноевропейским путем. Таким новым
регионом стал в первую очередь Свеаланд. В балтийскую систему
обмена включилась также южнонорвежская область Вик, откуда вы-
возились высоко ценившиеся, по крайней мере в Балтийских странах,
изделия из мыльного камня (жировика).
Во-вторых, эти области объединялись с центральноевропейской
торговой системой с помощью новых путей, пролагавшихся по преи-
муществу вдоль побережий. Эти новые маршруты являлись пролон-
гацией ранее заканчивавшейся в Западной Балтике системы комму-
никаций. При этом, как и в предшествующую эпоху, формирование
торговых путей создавало условия для возникновения центров, где
проходили торжища (подчас сезонные), накапливались предметы тор-
говли, находились ремесленные мастерские. Однако торговые центры
этого времени (часто называемые виками, поскольку они располага-
лись в удобных гаванях), как правило, не связаны с округой или связь
эта весьма ограниченна.
В IV-VI вв. формируются торговые пути на восток вглубь Балти-
ки, в первую очередь вдоль юго-восточного побережья Скандинав-
ского полуострова. От Южной Ютландии и Зеландии путь ведет к
о. Борнхольм25, к о. Эланд, на южной оконечности которого возникает
торгово-ремесленное поселение Экеторп (Eketorp)26, а на восточном
побережье — Исманторп (Ismantorp). Отсюда путь разветвлялся на
северо-восточный маршрут — ко. Готланд и северный — в Среднюю
Швецию, где на о. Экерё в оз. Меларен вырастает поселение Хельге
(Яе/go)27. Наконец, в V веке устанавливаются связи и с восточным по-
бережьем Балтики28. В каменном могильнике Прооза (ныне в черте
г. Таллинна) найдены — наряду с другими предметами скандинав-
ского происхождения — бронзовые пуговицы-аграфы, отлитые в фор-
25 Klindt-Jensen О. Bornholm i Folkvandringstiden // Nationalmuseets skrif-
ter. Storre beretninger II. Kobenhavn, 1957; Larsen K.A. Bornholm i aeldre jernal-
der // Aarboger. 1949. S. 1-214; Becker C.J. Hovedlinier i Bornholms oldtidshisto-
rie // Bornholmske samlinger. 1975. S. 1-41.
26 Hagberg U.E. Eketorp. Fortification and Settlement on Oland (Sweden).
Stockholm, 1979.
27 Excavations at Helgo. Stockholm, 1961-1986. B. 1-10; Thirteen Studies on
Helgo. Stockholm, 1988.
28 Отдельные, нерегулярные контакты с Восточно-прибалтийскими
землями существовали и значительно раньше, но лишь с этого времени они
приобретают устойчивый характер.
49
мочке, найденной в Хельге29, что указывает на прямые связи населе-
ния Прооза с Хельге. Для поселений этого периода характерны запад-
ноевропейские импорта, в том числе монеты и предметы роскоши, а
также специализированная ремесленная деятельность: производство
ювелирных украшений, костяных и керамических изделий.
В-третьих, в западнобалтийском регионе реорганизуется система
торговых, а теперь и ремесленных центров, часть которых располага-
ется непосредственно на торговых путях (как Экеторп, Хельге и др.),
а часть возникает в местах добычи и переработки железа. Ко второ-
му типу относится поселение в Данкирке (Dankirke), зародившееся на
юго-западном побережье Ютландии еще в I в. до н. э. как центр произ-
водства железа в широких (для того времени) масштабах, но достиг-
шее расцвета в VI-VII вв. уже в качестве ремесленного и торгового по-
селения30. Здесь сосредоточивалось производство костяных, стеклян-
ных, керамических изделий, ювелирное дело; обнаружены многочис-
ленные римские, меровингские, позднее фризские (включая монеты)
импорта. Другим крупнейшим торговым центром Западной Балтики,
но к востоку от Ютландии, т. е. собственно внутри Балтийского регио-
на, в IV-V вв. становится поселение Люннеборг (Lundeborg) на о. Фюн
(округ Гудме)31, в котором было налажено производство костяных,
стеклянных, керамических изделий и где найдено большое количе-
ство римских импортов.
Таким образом, этот этап — IV-VI вв. — характеризуется
пролонгацией системы коммуникаций по северному побережью
Балтийского моря вплоть до устья Финского залива, образованием
новых «узловых» областей в сети дальней торговли, главной сре-
ди которых становится Свеаланд, изменением функций Западной
Балтики, которая превращается теперь лишь в одно из звеньев
трансъевропейского пути, откуда поступающие по нему ценности
перераспределяются в пределах всего Балтийского региона и куда
29 Деэмантп К. Предметы скандинавского происхождения среди ве-
щевого материала каменного могильника Прооза среднего железного века
(V-VI вв.) // IX Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов.
Тарту, 1982. Ч. I. С. 178-179.
30 Hansen H.J. Dankirke. Jernalderboplads og rigdomscenter // Kuml. 1989.
B. 1987-1988. S. 201-240.
31 Nielsen P.O., RandsborgK., Thrane H. Archaeology of Gudme and Lun-
deborg. Copenhagen, 1994.
50
доставляются продукты местного производства для их дальнейшего
участия в торговле.
В VII—VIII вв. балтийская система коммуникаций приобретает
новое содержание: из региональной она преобразуется в общеевро-
пейскую и затем — в трансконтинентальную. Резкий рост значения
Балтики был обусловлен радикальными переменами, происходив-
шими в Средиземноморье, где арабские завоевания перекрыли тра-
диционные пути, связывавшие его с Востоком, откуда поступали
предметы роскоши, ткани (прежде всего шелк), пряности, специи32.
Центр тяжести в поисках новых путей на Восток был перенесен с юга
Европы на север. Рейн, важная европейская магистраль еще с рим-
ских времен, становится одной из основных, по которым товары из
Центральной и Южной Европы поступают на побережье Северного
моря и оттуда в Англию и в Балтийский регион. Это вызывает чрезвы-
чайное усиление Фризии, расположенной к востоку от Шельды, и рост
фризской торговли33. На побережье Северного моря возникает ряд но-
вых эмпориев: Гамбург в устье Эльбы, Дорестад в устье Рейна и др.,
восстанавливается роль старых римских портов, таких как Квентовик
в устье Канша. Объединение североморской и балтийской систем ком-
муникаций не заставляет себя долго ждать, и уже с начала VIII в. на-
лаживается более или менее регулярное сообщение между Северным
и Балтийским морями.
Западная Балтика оказывается теперь на скрещении не только ме-
ридиональных, но и широтных торговых путей — между Северным
и Балтийским морями. Они соединялись двумя способами: через
юг Ютландского полуострова, где узкий перешеек пересекают, поч-
ти смыкаясь, реки Айдер и Трене с запада и залив Шлее (Шлой) с
востока, и на севере через Лимфьорд. И тот и другой пути маркиру-
ются новыми крупными торгово-ремесленными центрами: Хедебю
(НедеЬу) на берегу Шлее34 и Линдхольм Хёйе (Lindholm Hoje) на бе-
32 Bolin S. Mohammed, Charlemagne and Ruric // SEHR. 1952. Vol. 1; Hod-
ges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origins of Europe. Ar-
chaeology and the Pirenne Thesis. Oxford, 1983.
33 Ellmers D. Die Bedeutung der Friesen fur die Handelsverbindungen des
Ostseeraumes bis zur Wikingerzeit // Society and Trade in the Baltic during the
Viking Age. Visby, 1985. S. 7-54 (Acta Visbyensia, VII).
34 Jankuhn H. Haithabu. Ein Handelsplatz der Wikingerzeit. Neumunster,
1956, 1963; Muller-Wille M. Hedeby und sein Umland // Trade and Exchange in
Prehistory. Lund, 1988. S. 271-278.
51
регу Лимфьорда35. Плавания вдоль западного побережья Ютландии
к Лимфьорду вызвали к жизни появление нового центра неподалеку
от Данкирке — Рибе (Старый Рибе)36. Все эти поселения отличаются
интенсивными связями с Североморским регионом (многочисленны
находки фризских скеаттов, керамических и стеклянных фризских и
рейнских изделий, английских импортов и др.), с одной стороны, и
очевидными следами экспорта продуктов местного производства (же-
леза, жировика, скота, кож) — с другой.
Таким образом, к началу эпохи викингов Ютландский полуостров
и Датские острова по-прежнему остаются крупнейшим узловым цен-
тром Европы, где пересекались меридиональный и широтный пути
дальней торговли37, центром обширной коммуникационной системы,
объединявшей Североморский и Балтийский регионы.
Одновременно с интенсификацией торговли и нарастанием в ней
удельного веса местного производства шло расширение и продление
путей в самом Балтийском регионе. В VII—VIII вв. активно осваивают-
ся пути вдоль южного и юго-восточного побережья Балтики. Именно
этот маршрут получает название «Восточного пути» (Austrvegr) в
скандинавских источниках38. На землях поморских славян, балтов
и прибалтийско-финских племен возникают такие центры как Рерик
(у дер. Grofi Stromkendorf на восточном берегу Висмарского зали-
ва)39, Ральсвик на о. Рюген, Менцлин на нижнем Пене, Волин в устье
Одера40, Трусо в устье Вислы, ряд поселений в землях пруссов, Кауп
35 Marsen О. Lindholm Hoje // Kuml. 1959. S. 53-68; Ramskou T Lindholm
Hoje, Gravpladsen. Kobenhavn, 1976.
36 Bencard M. Ribe Excavations 1970-1976. Esbjerg, 1981-1984. B. 1-2; Ben-
card M., TongaardS. Ribe i tusend ar. Bygd, 1978; Frandsen L.B., Madsen P.Kr.,
Mikkelsen H. Ausgrabungen in Ribe in der Jahren 1983-1989 // Offa. 1990. B. 47.
S. 177-208.
37 Ср. выше о пространственной организации мира как пересечении ме-
ридиональных (север-юг) и широтных (запад-восток) путей.
38 См. в настоящем томе: Джаксон Т.Н. «Пути» на ментальной карте
средневековых скандинавов.
39 Локализация Рерика долго оставалась спорной. После археологиче-
ских раскопок 1990-х гг. его местонахождение считается установленным.
См.: Нарр J. Reric, der verlorene Handelsplatz der Wikinger am sudwestlichen
Zipfel der Ostsee. 2. Aufl. Mensing, 2004.
40 Херрман Й. Ободриты, лютичи, руяне // Славяне и скандинавы. М.,
1986. С. 338-359; Filipowiak IV. Die Bedeutung Wolins im Ostseehandel // Society
and Trade in the Baltic during the Viking Age. S. 121-138.
52
на их границе с территорией обитания куршей41, Апуоле в области
расселения куршей42, Гробиня — ливов43 и др. К концу IX в. южное
и восточное побережье Балтики усеяно крупными и мелкими поселе-
ниями, обслуживающими торговый путь и принимающими участие
в торговле. Рассказ англо-сакса Вульфстана, включенный в «Орозий»
уэссекского короля Альфреда (конец IX в.)44, о его поездке вдоль юж-
ного берега Балтийского моря свидетельствует о налаженности, осво-
енности этого маршрута. Путь от Хедебю до Трусо занял у него 7 дней
и пролегал по хорошо знакомым морякам землям: Вульфстан, очевид-
но со слов моряков, с которыми он плыл, подробно перечисляет зем-
ли, которые они миновали как по левому (Сконе, острова Борнхольм,
Эланд и Готланд), так и по правому борту (Витланд, Веонодланд и др.).
Более того, Вульфстан получил обильную информацию об обычаях
народов, населявших эти земли, часть которой вошла в текст короля
Альфреда: Вульфстан упоминает о существовании на о. Борнхольм
нескольких «королей», подробно описывает видимо поразивший его
обряд погребения у эстов и т. д.
Разрастается и разветвляется коммуникационная система и в се-
веро-восточной части Балтийского моря. Новые торгово-ремесленные
поселения основываются на о. Готланд: Вестергарн (Vastergarn), затем
Павикен (Pavikeri)45 и, наконец, Висбю46 на западном побережье острова
и Эстергарн (Ostergarn)47 — на восточном. Интенсифицируется движе-
ние вдоль северного и западного побережья Балтики: здесь возникают
новые центры — иногда вместо старых (так, Бирка со временем вытес-
няет Хельге), иногда — в дополнение к ним (например, Лёддечёпинг
в Сконе)48. Но главным явлением этого времени, оказавшим наи-
большее влияние на экономику балтийских стран эпохи викингов,
41 Кулаков В.И. Древности пруссов VI-XIII вв. М., 1990. С. 9.
42 Седов В.В. Балты // Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М.,
1987. С. 408-409.
43 Nerman В. Grobin-Seeburg. Ausgrabungen und Funde. Stockholm, 1958.
44 Матузова В.И. Английские средневековые источники. IX-XIII вв.
Тексты, перевод, комментарий (ДИ). М., 1979. С. 25-27.
45 Lundstrom Р. Paviken bei Vastergarn // Society and Trade in the Baltic
during the Viking Age. S. 265-269.
46 Westlund G. Visby — Bonders hamn och handelsplats. Visbysamhallets
uppkomst och utbredning under forhistorisk tid och aldre medeltid. Visby, 1989.
47 Lundstrom P. Gotlandshamnar// Gutar och vikingar. Visby, 1980. S. 99-116.
48 Hagberg U.E. Ports and Trading Places on Oland and in the Kalmarsund
Area // Society and Trade in the Baltic during the Viking Age. P. 139-148.
53
равно как и на социально-политическое развитие народов Восточной
Европы, был следующий этап пролонгации балтийской коммуника-
ционной системы на восток сначала по Балтийско-Волжскому пути
вплоть до Волжской Булгарии, Хазарии и стран Халифата, затем по
Днепровскому пути вплоть до Византии.
Время формирования Балтийско-Волжского пути обычно опре-
деляется древнейшими комплексами, выявленными в Старой Ладоге,
которые датируются 750-ми годами49. Предполагается, что возникно-
вение поселения на высоком мысу над р. Ладожкой маркирует начало
функционирования этого пути. Однако кажется значительно более
вероятным, что появление крупного торгово-ремесленного центра на
торговом пути знаменует не начало его освоения, а переход к его ин-
тенсивному функционированию. Подобного рода поселения, где дви-
жущиеся этим путем купцы могли останавливаться на отдых, чинить
или менять средства передвижения, продавать свои товары и приоб-
ретать продукты местного производства и где это производство оказа-
лось налаженным (так, жилой и производственный комплекс в Ладоге,
считающийся древнейшим, принадлежал ремесленнику-ювелиру50),
вряд ли могли возникнуть, если движение по пути было слабым и не-
регулярным. Требовалась постоянная, хотя бы и сезонная (вначале),
потребность купцов в подобной стоянке, с одной стороны, и заинте-
ресованность местного населения в сбыте своей продукции и уверен-
ность в ее реализации — с другой. Разумеется, уловить действительно
начальные этапы использования того или иного пути крайне сложно:
в силу редкости плаваний и немногочисленности путешественников
они почти не оставляют археологически определимых следов. Можно
ли, например, отнести к подобным следам единичные и крайне редкие
находки скандинавских древностей VII в. в Поволховье?
Ситуации, в которых есть какие-то временные ориентиры, под-
сказывают, что между началом освоения торгового пути и возник-
новением на нем крупных торгово-ремесленных центров проходит
весьма длительное время — в рассматриваемый период около 100 лет.
Так, Ладога существует уже в 50-е годы VIII в., а восточное серебро
49 Кирпичников А.Н. Средневековая Ладога (итоги археологических ис-
следований) // Средневековая Ладога. Л., 1985. С. 3-26; Кирпичников А.Н.,
Сарабьянов В.Д. Старая Ладога — древняя столица Руси. СПб., 2003. С. 50 и
далее.
50 Рябинин Е.А. Скандинавский производственный комплекс VIII века
из Старой Ладоги // СС. 1980. Вып. XXV. С. 161-177.
54
начинает интенсивно поступать на Балтику на рубеже VIII и IX вв.,
т. е. по крайней мере в середине VIII в. Балтийский путь активно ис-
пользуется. Однако следующие поселения на Балтийско-Волжском
пути возникают только в середине IX в., идет ли речь о «контроль-
ном» пункте (впрочем, с ярко выраженным ремесленным производ-
ством — «Рюриково» городище)51 или о сугубо торгово-ремесленных
центрах (Сарское городище под Ростовом)52. Еще позже появляются
поселения в Ярославском Поволжье, время расцвета которых прихо-
дится на X в.
Примерно такую же хронологию обнаруживает развитие и Днеп-
ровского пути. Первые известия о проникновении скандинавов в Ви-
зантию относятся к началу IX в.53, серединой — концом IX в. (услов-
но под 860 и 882 гг.) «Повесть временных лет» датирует поход на
Константинополь варягов Аскольда и Дира, незадолго до того обосно-
вавшихся в Киеве, и перемещение в Киев будущего киевского велико-
го князя Олега с войском, значительную часть которого составляли
варяги. Эти события знаменуют возросший интерес скандинавов к
византийским рынкам. Однако на протяжении всего IX в. в Среднем
Поднепровье почти не обнаруживается скандинавских древностей
и не найдены следы поселений, ориентированных на обслуживание
Днепровского пути. Лишь на рубеже IX и X вв., т. е. примерно через
100 лет после начала плаваний по нему, возникает крупный торгово-
ремесленный центр под Смоленском — Гнёздово54. При всей специ-
фике Северной и Южной Руси сходство ситуаций представляется до-
статочно красноречивым. Поэтому и в случае с Балтийско-Волжским
путем — и особенно с его начальным отрезком, Волховским, — пред-
ставляется более чем вероятным длительное, в 100 лет или более, по-
51 Носов Е.Н., Горюнова В.М., Плохое А.В. Городище под Новгородом и
поселения Северного Приильменья (новые материалы и исследования). СПб.,
2005.
52 Леонтьев А.Е. Сарское городище в истории Ростовской земли (VIII-
XI вв.). Автореф. канд. дисс. М., 1975; Он же. Археология мери. К предысто-
рии Северо-Восточной Руси. М., 1996. (Археология эпохи великого переселе-
ния народов и раннего средневековья. Вып. 4).
53 Бибиков М.В., Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Ранние этапы русско-
византийских отношений в свете исторической ономастики // ВВ. 2000. Т. 59.
С. 35-39.
54 Гнёздово. 125 лет исследования памятника. М., 2001 (Труды ГИМ.
Вып. 124).
55
степенное и поэтапное его освоение: первые проникновения по нему;
попытки, удачные и неудачные, найти дальнейшие пути вглубь стра-
ны; знакомство с местными условиями и местным населением; обна-
ружение скандинавскими торговцами в регионе ценнейшего товара —
пушнины; знакомство, с другой стороны, местного населения с изред-
ка появляющимися торговцами и воинами; установление контактов и
обмена между теми и другими; постепенная концентрация местной
знати, а вслед за ней ремесленников в местах сначала временных, а
затем и стационарных стоянок. С учетом сезонности плаваний все
эти этапы должны были занять достаточно большой отрезок времени.
Поэтому, думается, ближайший к Балтике Волховский отрезок пути,
маркированный в первую очередь Ладожским поселением и, наряду
с ним, целой цепочкой поселений, образовавшихся в IX-X вв. вдоль
Волхова (Холопий городок, Гостинополье и др.55), начал использо-
ваться уже в VII в., и в первой половине VIII в. движение по нему ста-
ло настолько интенсивным и регулярным, что потребовало хорошо
оборудованной и постоянной гавани.
Освоение даже одного начального отрезка Балтийско-Волжского
пути имело колоссальное значение для экономики Балтийского регио-
на и всей сложившейся торговой системы. Север Восточной Европы,
богатый пушниной, превратился в главного поставщика ценных ме-
хов для всей Северной и Западной Европы. Продолжение же пути
дальше на восток вплоть до Волжской Булгарии дало балтийской тор-
говле еще один ценнейший предмет импорта — восточное монетное
серебро, а также восточную поливную керамику, бусы из полудраго-
ценных камней (сердолика, халцедона) и другие предметы роскоши.
Первые случайные находки восточных предметов — например, стату-
этка Будды, изготовленная в северной Индии в VI-VII вв., фрагменты
металлической посуды — происходят уже из Хельге; более широко
представлены восточные изделия в Бирке. Но особенно обильно по-
ступали они — в первую очередь монетное серебро — на о. Готланд.
55 См.: Носов Е.Н. Новгород и Новгородская округа IX-X вв. в свете новей-
ших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // НИС.
1984. С. 3-38; Он же. Городские центры Поволховья и проблемы урбанизации
Северной и Восточной Европы в эпоху раннего средневековья // Современ-
ность и археология. Международные чтения, посвященные 25-летию Старо-
ладожской археологической экспедиции. СПб., 1997. С. 49-52; Лебедев Г.С.
Археологические памятники Ленинградской области. СПб., 1977. С. 155-164;
Носов Е.Н, Горюнова В.М., Плохое А.В. Городище под Новгородом.
56
Здесь, а также в Средней Швеции найдено более 100 000 восточных
монет. При этом приток арабского серебра значительно ослабевал при
продвижении на запад: на Борнхольме найдено только 3000 монет, в
Сконе, Халланде и Блекинге — немногим более 1000, и менее 1000 —
на Датских островах и в Ютландии56. То же распределение характер-
но и для других восточных, а в эпоху викингов — и византийских —
импортов: они доминируют на востоке Балтийского региона и пред-
ставлены в ограниченном количестве на западе. Обратная картина на-
блюдается с «западными» импортами: фризские и англо-саксонские
монеты и вещи оседают в Западной Балтике и лишь немногие из них
достигают в эпоху викингов Восточной Европы. Так, крайне редки на-
ходки здесь англо-саксонских монет и монет собственно скандинав-
ской чеканки (например, известны лишь несколько полубрактеатов
Хедебю в кладе, найденном у дер. Кислая57).
Монетные, а также вещевые находки свидетельствуют, что после
начала функционирования Балтийско-Волжского пути балтийская
система коммуникаций, сохраняя общность и проницаемость, тем
не менее разделяется на две достаточно четко выраженные области:
Восточная Балтика, включая о. Готланд, которая тяготеет к востоку
и становится новым узловым регионом, ориентированным на транзит
между странами Восточной Европы, Арабского халифата, Кавказа и
Западной Европой; и Западная Балтика, которая сохраняет сложив-
шиеся к середине первого тысячелетия направления торговли — севе-
роморское и центральноевропейское.
56 Maimer В. Nordiska mynt fore £r 1000. Lund, 1966.
57 Потин B.H. Русско-скандинавские связи по нумизматическим дан-
ным IX-XII вв. // Исторические связи Скандинавии и России. IX-XX вв. Сб.
статей. Л., 1970. С. 64-80.
57
В.Я. Петрухин
ПУТЬ «ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ»:
ЛЕТОПИСНАЯ КОНСТРУКЦИЯ
И ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНЫЕ
МАГИСТРАЛИ
В тексте «Повести временных лет» описание пути «из варяг в гре-
ки и из грек» представляет собой вставку в текст космографического
введения о полянах, обитавших на киевских горах в эпоху расселе-
ния славян от Дуная. Место для вставки было выбрано неслучай-
но: редактор летописи, использовавший текст «Повести временных
лет», основанный на кирилло-мефодиевском «Сказании о преложе-
нии книг на словенский язык» и предыстории славян, продолжил
разыскания об апостольской миссии, но уже не у славян (о миссии у
них Павла и Андроника шла речь в «Сказании о преложении книг»),
а в Русской земле. На роль апостола, побывавшего у северных наро-
дов, идеально «подходил» в средневековой христианской традиции
Андрей, добиравшийся до Причерноморья (и основавший престол в
Константинополе) *: показательно, что легенды о миссии Андрея были
популярны на периферии европейского мира, на Британских остро-
вах (Андрей — св. покровитель Шотландии), конструкция летописи,
включавшей Британию (Англию) в варяжский мир, очевидно, осно-
вывалась на общих для раннесредневекового мира представлениях1 2.
1 Дворник Ф. Идея апостольства в Византии и легенда об апостоле Ан-
дрее. СПб., 2007.
2 Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В.
«Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной и средневе-
ковой географии. М., 2007. Итоги археологических исследований на вос-
точноевропейской части пути подведены в комментариях к материалам
каталога «Путь из варяг в греки и из грек...». М., 1996. История запад-
58
Андрей в летописи следует по пути «из грек в варяги» и далее в Рим,
огибая европейский континент.
Не менее существенным был космографический контекст описа-
ния кружного вокруг Европы пути «изъ Варягъ въ Греки и изъ Грекъ
по ДнЪпру, и верхъ Днепра волокъ до Ловоти, и по Ловоти внити в
Ылмерь озеро великое, из него же озера потечеть Волховъ и вътечеть
в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское.
И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко
Царюгороду, а от Царягорода прити в Понтъ море, в не же втечет
ДнЪпръ рЪка»3. Кружной маршрут вокруг европейского континента
соотносился здесь с системой речных коммуникаций в Восточной
Европе: три реки, текущие из Оковского леса, региона в центре вос-
точноевропейской равнины, соединяли глубинку материка с тремя
частями света древнерусской космографии — «жребиями» Иафета,
Сима и Хама. Специально отмеченным здесь оказывается опять-таки
путь «по ДвинЪ въ Варяги, изъ Варягъ до Рима, от Рима же и до пле-
мени Хамова»4. Рим как один из главных центров на пути «из варяг в
греки» нужен был летописцу, чтобы провести по этому пути Андрея.
Но насколько реальным был этот маршрут в раннем средневековье, не
был ли он книжной конструкцией летописца?
Интерес к духовным ценностям христианской цивилизации не
заслонял для варварской периферии давнего интереса к перераспре-
делению накопленных ею богатств. Традиционным объектом варвар-
ской экспансии были земли Римской империи, как Восточной, так и
Западной. В раннесредневековом мире богатства оказались сосредо-
точенными в Арабском халифате, и археология (нумизматика) свиде-
тельствует об интенсивном перераспределении этих богатств в Европе
Восточной и Северной. Это перераспределение осуществлялось благо-
даря трансконтинентальной торговле европейскими мехами и рабами
на восточных рынках; такая торговля стала возможной с прекращением
арабо-хазарских войн на Кавказе в последней трети VIII в.5. Хазария
контролировала рынки мехов в бассейне Верхней Волги и хлынувшие
ноевропейских трансконтинентальных путей рассматривается в книге:
Hodges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origin of Europe.
N.Y., 1989.
3 ПВЛ. C. 8-9.
4 Там же. С. 9.
5 Нунан Т.С. Зачем викинги в первый раз прибыли в Россию // Амери-
канская русистика / Сост. Дж. Маджеска. Самара, 2001. С. 46.
59
на рубеже VIII и IX вв. в Восточную и Северную Европу потоки араб-
ского серебра, ибо в ее руках оказались основные речные магистрали,
ведущие из бассейнов Черного и Каспийского морей, — Волга, Дон,
отчасти Днепр. Судя по находкам кладов куфических монет, главной
магистралью оказывалась центральная — Дон. Безопасность плавания
по Дону была гарантирована Саркелом и системой хазарских крепо-
стей IX в.; переправу через Дон и коммуникации, ведущие с востока на
запад, контролировала белокаменная крепость, расположенная напро-
тив Саркела (Правобережное Цимлянское городище)6.
Иной была ситуация на Волге, где Хазария контролировала устье
(Итиль), отношения с болгарами и буртасами были сложными; на
Днепре крайним опорным пунктом Хазарии был Полянский Киев, но
Среднее Поднепровье практически выпадало из системы распределе-
ния восточного серебра7. Стоянки речных судов на берегах рек, не
контролируемых государственной властью, были опасны (вспомним
гибель русского войска, возвращавшегося Волгой из похода на кавказ-
ских мусульман ок. 910 г., истребленного мусульманскими наемника-
ми кагана в устье и добитого буртасами и болгарами-мусульманами
выше по Волге; см. также археологический комментарий8). Путь с
Дона вел к Оке, оттуда на Верхнюю Волгу и далее в бассейн Волхова
и на Балтику к варягам. Ока (и сидевшие на ней подвластные хазарам
вятичи) аккумулировала уже в IX в. значительную часть серебра9 за
«услуги по транзиту».
Показательно, что летопись приписывает первому русскому князю,
призванному в Новгород, попытку установить контроль над бассейном
Верхней Волги и Оки в 860-е гг. Рюрик посадил своих мужей в Ростов
и Муром. Прямой конфликт с Хазарией относится, однако, к деятельно-
6 На Правобережном Цимлянском городище во время раскопок
С.А. Плетневой (1958 г.) был обнаружен ранний клад дирхемов, включающий
хазарское подражание первой трети IX в. (Быков А.А. Из истории денежного
обращения Хазарии в VIII и IX вв. // Восточные источники по истории на-
родов Юго-Восточной и Центральной Европы. М., 1974. Вып. III. С. 65 и сл.).
7 Кропоткин В.В. К топографии кладов куфических монет IX в. в Вос-
точной Европе // Древняя Русь и славяне. М., 1978. С. 114.
8 Пушкина ТА. Сувениры Аустрвег // У истоков русской государствен-
ности. СПб, 2007. С. 325-331.
9 Кропоткин В.В. К топографии кладов. С. 111-117. Ср. состав Супрут-
ского клада первой половины X в. в бассейне Оки, включавшего скандинав-
ские и хазарские вещи (Мурашева В.В. Супрутский клад. Из раскопок 1969 г.
М, 2008).
60
сти Олега, который в 882 г. овладел Киевом, присвоил хазарскую дань
от левобережных северян и радимичей, а затем пошел не в Хазарию,
а на Царьград. Путь «из варяг в греки» продолжает постоянно функ-
ционировать, ежегодные походы руси (росов) упоминает Константин
Багрянородный, каждые тридцать лет после договора Олега (при Игоре
и Святославе) совершаются общерусские походы на Балканы, призван-
ные подтвердить завоевания Руси на византийском рынке.
Западная часть пути «из варяг в Рим», как правило, оказыва-
лась вне пределов актуальных интересов исследователей, во всяком
случае до тех пор, пока не встали проблемы, связанные с походами
викингов в Средиземноморье. Рим и города Западной империи оста-
вались традиционной и вожделенной целью экспансии, но традици-
онные (с эпохи Великого переселения) маршруты были перекрыты
империей Каролингов10, воевавшей как с викингами, так и с сараци-
нами. Первая попытка мирного проникновения на речные маршру-
ты империи «послов народа Рос», явившихся из Константинополя в
839 г., была воспринята каролингским правителем Людовиком, раз-
глядевшим в них норманнов, как разведывательная акция. Главной
магистралью с римского времени был Рейн, на котором располага-
лись каролингские столицы Аахен и Ингельгейм, а устье — выход в
Северное море — контролировал «вик» Дорестад. Оставался круж-
ной маршрут, отмеченный походами норманнов в IX в.: таков зна-
менитый рейд 844 г. на Севилью норманнов — ал-маджус; другие
флотилии викингов проходили Геркулесовы столпы, захватывали
чернокожих рабов, одна из них, по преданию, устремилась к само-
му Риму. И хотя данные об этом морском походе Бьёрна и Хастена
(Хастингса) легендарны и обросли историческими анекдотами, в их
устремлении разграбить сам Рим едва ли можно сомневаться. Во
всяком случае, им удалось разграбить Пизу и Луну в Италии, пре-
10 См.: Hodges R. Dark Age Economics. The origins of towns and trade AD
600-1000. L., 1989. P. 154 ff.; RandsborgK. The first millenium AD. In Europe
and Mediterranean. Cambridge, 1991. P. 137 ff. Денежная система Каролингов
была ориентирована на византийскую имперскую традицию, исламская мо-
нета практически не имела хождения в государстве франков (ср.: Гарипза-
нов И.Х. Каролингское монетное дело и римская имперская традиция. Ка-
зань, 2000), хотя весовые системы Халифата естественно воздействовали на
развитие мирового рынка, в том числе на реформу денежной системы фран-
ков при Карле Великом (Hodges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne
and the Origin of Europe. P. 6-8, 118).
61
жде чем в 861 г. они столкнулись с арабским флотом, заставившим
их отступить к устью Луары и.
Последняя акция была синхронна первому походу руси на Царьград
(860 г.); видимо, неслучайно латинский историк XI в. Иоанн Диакон
в «Хронике Венеции» свидетельствует, что на Константинополь на-
пали при Михаиле III норманны. В последующей латинской тради-
ции возобладало мнение, что эти норманны явились из Аквитании (с
«Британского моря»), разграбленной во время рейдов на Францию;
уже ренессансный автор Марк Сабеллик критиковал эту интерпре-
тацию, сомневаясь в возможности похода из Британского моря на
Константинополь, через Балтику (Сарматское море) к Меотиде и
Босфору, то есть по пути «из варяг в греки»11 12 13. Интересно, что араб-
ский автор XIII в. Ибн ал-Хатиб считал ал-маджус 844 г. англами и
франками. Важнее для нас, что более ранние арабские авторы ото-
ждествили норманнов — ал-маджус в Севилье с ар-рус Восточной
Европы. И хотя это отождествление сделано в соответствии с тради-
циями средневековой науки, наблюдения средневековых авторов за
акциями «островного и корабельного народа» (ал-Бакри) демонстри-
руют актуальность пути, который воспринимается ими как маршрут,
ведущий в Андалусию «из пролива, соединявшего Понт и Меотис
с Окружающим морем» в. Этот маршрут близок летописному пути
«из варяг в греки»: свидетельства о путях через Восточную Европу
на Восток и в Византию приводили к географическим конструкциям
вроде «Русской реки» ал-Идриси или «Восточного пути» исландских
саг14. Кружной маршрут «из варяг в греки и из грек» сбивал с толку
и средневековых и современных авторов: так, два восточных автора
свидетельствуют, что поход на Севилью в 844 г. ал-маджус совершили
11 Джонс Г. Викинги: потомки Одина и Тора. М., 2003. С. 214-215. Арабы
оказались более удачливыми, атаковав Рим в 846 г.: им удалось подняться к
вечному городу от Остии по Тибру (Кардини Ф. Европа и ислам. История не-
понимания. М., 2007. С. 33).
12 См.: Кузенков НВ. Поход 860 г. на Константинополь и первое креще-
ние Руси в средневековых письменных источниках// ДГ. 2000 год. М., 2003.
С. 150-155.
13 Ср.: Калинина Т.М. Арабские ученые о нашествии норманнов на Се-
вилью в 844 г. // ДГ. 1999 год. М., 2001. С. 206; Минорский В.Ф. Куда ездили
древние русы? // Восточные источники по истории народов Юго-Восточной
и Центральной Европы. М., 1964. С. 19-28.
14 Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Рус-
ская река»: Речные пути Восточной Европы.
62
из «Румийского (Средиземного) моря»15. В современной историогра-
фии существовали попытки приписать поход руси 860 г. норманнам,
также пришедшим из Средиземноморья. Очевидно, путь в Андалусию
из Восточной Европы был известен ар-рус: Ибн Хаукал рассказы-
вал, как после разорения прикаспийских городов в 968/969 г. войско
руси двинулось к стране ар-Рум (для участия в походе Святослава)
и в Андалусию16. На синхронную активность норманнов и руси на
востоке и на западе указывали многие авторы (М.И. Артамонов,
Г.С. Лебедев и др.)17.
На западе Европейского континента норманны столкнулись с той же
проблемой, что на востоке: они не могли чувствовать себя на речной сети
коммуникаций так же свободно, как на море. В 844 г. в Севилье, узнав
о приближении арабской конницы, завоеватели попытались скрыть-
ся на кораблях, но пришедшие в ярость местные жители принялись
забрасывать их с берегов камнями и костями животных. Грабителям
пришлось вступить в переговоры18. К переговорам должен был прибег-
нуть и Роллон во Франции (получивший в результате Нормандию).
Функции, сходные с антинорманнской политикой империи Каро-
лингов, на востоке приобрел Хазарский каганат: еще в 960-е гг. его
правитель Иосиф утверждал, что его главная заслуга перед миром
цивилизации — сдерживание на границах Хазарского каганата руси.
Каганат удерживал главные магистрали Восточной Европы — Дон
и Волгу (по ним нанес удар Святослав сразу после этой реляции
Иосифа). Днепр оставался пограничной рекой, Киев именовался в
еврейско-хазарской традиции Самватасом — пограничным «зареч-
ным» пунктом. На овладение Днепровским путем и Киевом бросило
все силы формирующееся Русское государство в IX в. Ладьи русских
дружинников — «гребцов» — были главным средством коммуника-
ции как внутри, так и вне Русской земли. Ладьи не могли пройти по
рекам (особенно по волокам и против течения) без поддержки местно-
го населения19. Такая поддержка была достигнута благодаря догово-
15 Калинина Т.М. Арабские ученые. С. 202.
16 Там же. С. 207.
17 Ср. из последних работ: Франклин С., Шепард Дж. Начало Руси. СПб.,
2000. С. 89 и сл.; Калинина Т.М. Арабские ученые.
18 Калинина ТМ. Арабские ученые. С. 192.
19 Речной путь оказывался ловушкой для тех, безопасность которых не была
обеспечена по маршруту: об этом свидетельствует судьба князя Глеба Владими-
ровича, опасавшегося убийц на Днепре у Смоленска и пытавшегося держать-
63
ренности — «ряду», отраженному легендой о призвании варяжских
князей, относимому летописью к 860-м гг.: призывавшие князей кри-
вичи и меря должны были способствовать контролю руси над верхо-
вьями Днепра и Волги (ср. договоры о «мире» с варягами в Ладоге20).
Уже это было вторжением в сферу влияния Хазарии (Иосиф считал
верхневолжскую черемись хазарскими данниками). Каганат ответил
торговой блокадой: Томас Нунан продемонстрировал кризис в посту-
плении серебра в Восточную и Северную Европу в последней чет-
верти IX в.21. Это способствовало активности руси на пути «из варяг
в греки»: Олег обосновывается в Киеве в 880-е гг. и совершает поход
на Царьград, завершившийся заключением договора 911 г. Сеть древ-
нейших русских городов была ориентирована на обслуживание ладей:
приречные кварталы Ладоги, Гнездова под Смоленском, киевского
подола (с последней четверти IX в.) были распланированы таким об-
разом, что могли принимать ладьи практически на самих усадьбах,
подобно балтийским «викам» и Дорестаду22. На востоке Хазария так-
ся в своем корабле «посреди реки». Убийцы, однако, «имше корабль за ключи»
(уключины) и расправились с князем. См.: Чтение о житии и погублении Бориса
и Глеба: Святые князья-мученики Борис и Глеб. Исследование и тексты / Иссле-
дование и подготовка текстов Н.И. Милютенко. СПб., 2006. С. 374.
™ Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Рус-
ская река»: Речные пути Восточной Европы. С. 326 и сл. Ср. предположение
о связи наименования главных пунктов на пути «из варяг в греки» — Нов-
города, Киева и Константинополя — «гардами» в скандинавской традиции
с договорными отношениями дружин руси с жителями главных городов:
Petrukhin V. Les villes- (gardar) sur la «voie des Varegues aux Grecs»// Les cen-
tres proto-urbains russes entre Scandinavie, Byzance et Orient I ed. M. Kazanski,
A. Nercessian et C. Zuckerman. P., 2000. P. 357-364. Ранние города, действи-
тельно, были (судя по монетным кладам) центрами перераспределения «при-
бавочного продукта», то есть городами в собственном (политэкономическом)
смысле слова.
21 Noonan Th.S. The first major silver crisis in Russia and the Baltic. C. 875-
900 H Hikuin. 1985. Nr. 11. P. 41-50. Поступление монеты могло быть затруд-
нено также передвижением венгров и печенегов в степи, равно как и кри-
зисом в самом Халифате — ср.: CallmerJ. From West to East. The penetration
of Scandinavians into Eastern Europe ca. 500-900 H Les centres proto-urbains
russes. P. 75.
22 Сагайдак M.A. (при участии B.B. Мурашевой и В.Я. Петрухина). К
истории градообразования на территории древней Руси И История русско-
го искусства. М., 2008. Т. 1. С. 81-108. Ср. планировку Дорестада: Hodges R.,
Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origin of Europe. P. 99.
64
же оказалась обойденной, несмотря на расправу с русским войском
ок. 910 г.: приток восточной монеты возобновился в 910-е гг. из дер-
жавы Саманидов через Болгарию Волжскую, достигнув и русского
Киева, и Скандинавии (вплоть до Дании). Напомним, что Волга, со-
гласно космографическому введению «Повести временных лет», вела
в «предел Симов»23.
Массовый археологический материал демонстрирует, что через
Восточную Европу в Скандинавию и на Балтику в целом в IX-X вв.
шло как восточное серебро (многие тысячи монет), так и византийские
монеты и вещи («из грек»). Более сложными могли быть маршруты
проникновения на север других не менее массовых изделий — ближ-
невосточных стеклянных бус, достигавших Скандинавии (варягов)
уже с VIII в. как через Восточную, так и через Западную Европу из
летописного «предела Хамова» через Сицилию и Италию (будущее
Сицилийское королевство норманнов!)24. Путь «из варяг в греки»
потерял трансконтинентальное значение с возобновлением торго-
вых связей в Средиземноморье, когда европейские страны овладели
морскими коммуникациями в эпоху крестовых походов (и со взятием
Константинополя крестоносцами в 1204 г.)25. Так или иначе, космогра-
фические «пределы Сима, Хама и Иафета» начальной русской летопи-
си были действительно связаны трансконтинентальными путями.
23 Петрухин В.Я. Варяги и «предел Симов» И Russian History. Vol. 32.
Nr. 3-4. Festschrift 2 for Thomas S. Noonan. 2005. P. 449-454.
24 CallmerJ. The influx of oriental beads into Europe during the 8th century
A.D. H Glass beads: Cultural history, Experiment, Analogy. Lejre, 1995. P. 49-54.
25 См.: Бродель Ф. Грамматика цивилизаций. M., 2008. С. 503. Восста-
новление трансконтинентальных магистралей стало задачей России уже в
московский период истории (ср.: Бродель Ф. Средиземное море и средизем-
номорский мир в эпоху Филиппа II. М., 2002. Ч. 1. С. 263-267).
65
Е.В. Пчелов
ПУТЬ «ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ»
И ПРИНЦИПЫ ЗЕМЛЕОПИСАНИЯ
В НАЧАЛЬНОЙ ЧАСТИ
«ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ»
Описание пути «из варяг в греки», как известно, содержится в началь-
ной, недатированной части «Повести временных лет»:
Поляномъ же жившимъ особЪ по горамъ симъ, 6Ъ путь изъ
Варягъ въ Греки и изъ Грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ
до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него
же озера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро великое Нево, и
того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити
до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от
Царягорода прити в Понтъ море, в не же втечет ДнЪпръ рЪка
Несмотря на то, что этот путь назван летописцем путем «из варяг
в греки», описан он в прямо противоположном направлении, а имен-
но как путь «из грек в варяги», о чем собственно и говорится непо-
средственно перед описанием пути — «и изъ Грекъ по Днепру». Такая
особенность описания требует определенного объяснения. Наиболее
простым и, казалось бы, вполне очевидным объяснением является
предположение о том, что летописец описывал путь из Киева (где он и
находился), т. е. из земли полян, которая являлась своего рода точкой
отсчета для его ориентации в географическом пространстве1 2 (хотя
самый факт описания пути из Киева еще не обязательно является по-
1 ПВЛ. С. 8-9; Лаврентьевская летопись (ПСРЛ. Т. 1). М., 1997. Стб. 7.
2 Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории
русской культуры. М., 2000. Т. 1. С. 64; ср.: С. 67, 77.
66
водом для описания пути с юга на север, ведь летописец мог сначала
описать движение до Византии, а потом до Рима, вокруг Европы, на
север Руси и далее на юг до Киева, т. е. в «нормальном» круговом на-
правлении). Тезис о своего рода «поляно-центричной» позиции лето-
писца стал хрестоматийным в научной литературе, и он, безусловно,
имеет под собой все основания, поскольку базируется на многочис-
ленных примерах из текста ПВЛ. В случае пути «из варяг в греки»
его описание также вводится через упоминание о полянах (являющее-
ся своеобразным лейтмотивом всей вводной части ПВЛ): «Поляномъ
же жившимъ особЪ по горамъ симъ, 6i путь изъ Варягъ въ Греки ...»
(«Полянам же, жившим отдельно по горам этим, был путь из Варяг в
Греки...») — т. е. у Киевских гор, где жили поляне, проходил путь «из
варяг в греки». Однако сама эта фраза еще не означает, что, именно
начиная с Киева, и следует описание пути. Сам вводный пассаж к это-
му описанию обнаруживает полное текстуальное соответствие с еще
двумя фрагментами начальной части летописи, причем в обоих слу-
чаях предваряет их3. Это, во-первых, рассказ об основателях Киева,
который следует в ПВЛ после описания путей и сказания о хожде-
нии апостола Андрея. Он начинается словами: «Полем же жившемъ
особЪ и володЪющемъ роды своими...»4. И во-вторых, это — рассказ
о происхождении славянских племен, связанный с информацией о
радимичах и вятичах и местах проживания юго-западных племен
по Бугу и Днестру (дулебов, волынян, уличей, тиверцев). Этот текст
следует после рассказа об обрах («примучивших» дулебов) и также
предварен фразой: «Поляномъ же жиущемъ особЪ...»5. Во всех трех
случаях можно полагать, что перед нами некая устойчивая формула,
служившая летописцу для перехода к новой теме повествования, при-
чем, возможно, ее употребление в начале описания пути восходит к
рассказу об основателях Киева, поскольку в первом случае упомина-
ются Киевские горы, ранее в тексте летописи не названные.
Сам же путь «из варяг в греки» начинается «из Грек» и закан-
чивается Черным морем, в которое впадает Днепр (далее в летописи
указан исток Днепра — «Оковьский лес»). Создается впечатление, что
именно Понт и является отправной точкой для описания пути; далее
3 Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники И ТОДРЛ.
Л., 1940. Т. 4. С. 29-30.
4 ПВЛ. С. 9.
5 ПВЛ. С. 10.
67
следуют географические объекты на территории Руси (Днепр, Ловоть,
Ильмень, Волхов, Нево) и за ее пределами (Варяжское море с двумя
«опорными» пунктами — Римом и Константинополем)6. Иными сло-
вами, собственное «местоположение» летописца совершенно необя-
зательно могло определять порядок описания пути, тем более, что
движение в обратном направлении («из варяг в греки») было ему,
безусловно, хорошо известно (именно в этом направлении двигались
Аскольд и Дир в Киев, Олег в Киев и затем на Константинополь, Игорь
на Византию и т. д.). Следовательно, «греки» как начальная точка пути
«из варяг...» нуждаются в объяснении такого предпочтения летопис-
ца обратному направлению названного пути.
Конечно же, ближайшая (даже текстуально) аналогия летописно-
му описанию пути «из варяг в греки» — это сказание о хождении апо-
стола Андрея, следующее в ПВЛ после описания этого пути и других
речных путей Восточной Европы. Исследователи давно обратили вни-
мание на взаимосвязь этих сюжетов. Так, Л. Мюллер отмечал, что на
сказание об апостоле могло повлиять географическое представление о
двух путях из Руси в Рим: «В Киевской Руси знали, что Европа — это
нечто вроде острова: с севера, запада и юга она омывается морями, а
на востоке протекают большие реки, соединяющие Балтийское море
с Каспийским и Черным. Они знали также, что имелось два пути, по
которым из Киева можно было водным путем добраться до Рима: вниз
по Днепру через Черное море и Константинополь и вверх по Днепру
до Волхова с преодолением небольшого участка пути волоком и далее
по Балтийскому морю. При описании этих двух путей в Рим летопи-
сец и вставляет в свое повествование легенду об Андрее, как бы в под-
тверждение того, что некогда кто-то воспользовался этим длинным
северным путем»7. Между тем, на самом деле летописцу известен
только один путь в Рим — именно через Русь, а не через Византию,
о чем и говорится при описании речных путей Восточной Европы («а
по ДвинЪ въ Варяги, изъ Варягъ до Рима...»). Чтобы выяснить, почему
6 На Черное море как исходный пункт при описании пути указывала и
Е.А. Мельникова (Мельникова Е.А. Путь как структурная основа ментальной
карты составителя «Повести временных лет» // ВЕДС. XX: Трансконтинен-
тальные и локальные пути как социокультурный феномен. М., 2008. С. 154).
7 Мюллер Л. Древнерусская легенда о хождении апостола Андрея в
Киев и Новгород И Мюллер Л. Понять Россию: историко-культурные иссле-
дования / Сост. Л.И. Сазонова. Авторизованные переводы с немецкого язы-
ка. М., 2000. С. 194.
68
это так, необходимо обратиться к другим географическим описаниям
начальной части ПВЛ, и прежде всего к рассказу о разделении земли
сыновьями Ноя.
Так называемое «этногеографическое введение» ПВЛ, кото-
рым собственно и открывается летописное повествование, давно на-
ходится в центре исследовательского внимания. Начиная с трудов
А.А. Шахматова, определены два источника, на которые опирался
летописец, — «Хроника» Георгия Амартола в славянском переводе
(«Книги временьныя и образныя Георгия мниха»; сама хроника на-
писана в середине IX в. в одном из константинопольских монастырей)
и «Хроника» Иоанна Малалы (написана во второй половине VI в., по-
видимому, в Константинополе), сведения из которой дошли до лето-
писца из несохранившегося древнерусского «Хронографа по велико-
му изложению», составленного в конце XI в.8. Описания разделения
земли в этих византийских хрониках базируются на еще более древ-
ней традиции (в конечном итоге восходящей к библейскому прототи-
пу) 9, однако в ПВЛ, в отличие от других текстов, рассказ о разделении
земли вынесен в начало повествования, т. е. выделен содержательно10 11.
Кроме того, летописец заимствовал из Амартола и Малалы типологи-
чески разные сведения: из Амартола — списки стран и конкретных
географических объектов каждой из частей, а из Малалы — общие ха-
рактеристики частей и, вероятно, структуру самого описания11, хотя
эта компилятивная работа носила сложный и глубоко осмысленный
(а отнюдь не механический) характер (причины такого соединения
двух источников выявлены И.В. Ведюшкиной)12. Даже «конечный
результат» такой работы — собственно этногеографический экскурс
летописи — не обнаруживает полного текстологического сходства ни
8 См.: Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники. С. 42-
44, 72-73.
9 О круге близких этногеографических описаний см.: Мельникова Е.А.
«Этногеографическое введение» Повести временных лет: пространственная
ориентация и принципы землеописания // Живая старина. 1995. № 4. С. 45; Ве-
дюшкина И.В. Библейское предание о разделении земли в раннехристианской
и византийской традиции //Диалог со временем. М., 1999. № 1. С. 60-83.
10 Ведюшкина И.В. Библейское предание. С. 83.
11 Мельникова Е.А. «Этногеографическое введение». С. 45.
12 Ведюшкина И.В. Названия сторон горизонта в этногеографическом
введении Повести временных лет и его источниках // ВЕДС. XI: Контакты,
зоны контактов и контактные зоны. М., 1999. С. 127-139.
69
с Амартолом, ни с Малалой. По мысли И.В. Ведюшкиной, его пред-
назначением было соединение «библейских персонажей с восточно-
европейскими реалиями через такой „вневременной44 и политически
(и этнически) нейтральный параметр, как название стороны гори-
зонта» 13. Само это соединение осуществляется подробным описани-
ем «Афетовой части», включающей территорию Руси, Северной и
Западной Европы. Эта часть, как было показано Е.А. Мельниковой,
принципиально отличается от предшествующих описаний, восходя-
щих к византийским источникам. Исследовательница выделяет такие
особенности, как наличие в перечне «летописных» названий исключи-
тельно этнонимов, в отличие от хоронимов в византийских хрониках,
и годологический («путевой») принцип описания (преимущественно
по речным путям), в отличие от византийского хорологического14. К
этому же типу восприятия пространства примыкает и описание пу-
тешествия апостола Андрея в ПВЛ15. При этом пространственная
структура в оригинальной части этногеографического введения в зна-
чительной степени, очевидно, восходит к древнескандинавской кар-
тине мира (представление о Балтийском («Варяжском») море как цен-
тральном элементе описания «восточного» и «западного» путей, со-
единяемых в единую трансъевропейскую магистраль)16. Кроме того,
некоторые детали этой части этногеографического введения (в том
числе место руси в перечне народов и описание расселения народов
по рекам), по мнению В.Я. Петрухина, находят параллели в «Таблице
народов» еврейской «Книги Иоссипон» середины X в., которая могла
быть известна летописцу через древнерусский перевод17.
Теперь подробнее остановимся на топографических принципах
эписания в этногеограФическом введении. Существует мнение, что
з заимствованной части текста «в каждой из третей перечисляются
тяпаны в более иди менее упорядоченной последовательности — с
13 Там же. С. 138.
14 Мельникова Е.А. «Этногеографическое введение». С. 47; Она же. Путь
как структурная основа. С. 150-151.
15 Мельникова Е.А. Пространственная ориентация в Повести временных
лет// ВЕДС. XVIII: Восприятие, моделирование и описание пространства в
античной и средневековой литературе. М., 2006. С. 129.
16 Мельникова Е.А. «Этногеографическое введение». С. 47; Она же. Путь
как структурная основа. С. 154-155.
17 См. подробнее: Петрухин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси
IX-XI веков. Смоленск; М., 1995. С. 25-40.
70
востока на запад»18. Но это утверждение нуждается, на мой взгляд,
в корректировке. Итак, летописец, вслед за византийскими прото-
типами, сначала описывает восточную часть — часть Сима: «И яся
въстокъ Симови: Персида, Ватръ, доже и до Индикия в долготу, и в
ширину и до Нирокурия, якоже рещи от въстока и до полуденья...»19.
Этот фрагмент более близок к Малале, чем к Амартолу, — вот как
он выглядит в тексте первого: «И взяло колено Симово от Персии
и Бактрии до Индии в долготу и в широту до Ринокорура, то есть
от востока до части полуденной...»20. Затем летописец перечисляет
страны, основываясь в основном на Амартоле, и среди прочих объ-
ектов упоминает реку Евфрат, которой описание Симовой части у
Амартола заканчивается. По какому топографическому принципу по-
строено описание у Малалы? Принципиально важными здесь пред-
ставляются обозначения «в долготу и в ширину», отсутствующие
у Амартола («наследствует же первенец сын Ноев Сим от Персиды
и Вактороном доже и до Индия и Ринокоторою к въстоку прилежа-
щем»21), но в описании подразумеваемые. Восточная часть идет в
долготу от Персии до Индии и в широту до Ринокорура, города на
границе между Палестиной и Египтом, где смыкается с югом, т. е. с
«уделом» второго Ноева сына — Хама. Совершенно очевидно, что в
такой системе координат (долготы и широты) точка отсчета должна
располагаться так, чтобы восточное направление было долготным, а
южное — широтным, а это возможно только в том случае, если опи-
сывающий земли обращен лицом к востоку, т. е. к Симовой части.
Тогда сначала описываются пределы земли в длину, т. е. до крайней
дальней точки (Индия), а потом — в ширину, т. е. до границ следу-
ющей части. Сразу оговорюсь, что речь идет лишь о самом общем
принципе землеописания, который мог не вполне соблюдаться в де-
талях (проверить это сложно как из-за трудностей в идентификации
отдельных топонимов, так, и это самое главное, из-за существенных
отличий географических представлений средневековья — в данном
случае византийских авторов — от более позднего времени). По тако-
18 Мельникова Е.А. Путь как структурная основа. С. 151.
19 ПВЛ. С. 7.
20 Истрин В.М. Хроника Иоанна Малалы в славянском переводе. М.,
1994. С. 23; Ведюшкина И.В. Названия сторон горизонта. С. 132-133.
21 Матвеенко В.А., Щеголева Л.И. Книги временные и образные Георгия
Монаха. Т. 1.4. 1. Интерпретированный текст Троицкой рукописи. М., 2006.
С. 155.
71
му же принципу строится описание пределов части Хама, восходящее
к Амартолу. «Хамови же яся полуденьная страна: Еюпетъ, Ефивопья,
прилежащия ко Индомъ, другая же Ефивопья, из нея же исходить
рЪка ефиопьская Чермна, текущи на въстокъ...» — это как бы «дол-
готное» направление, от Египта на юг, причем принципиально важ-
но соседство с пределом Сима и связующий с ним водный путь по
Красному морю (в греческом оригинале Амартола — река Эритра22).
Далее представлено «широтное» направление — от Фив и Ливии до
западных областей Северной Африки и Гадира (т. е. Кадикса). Потом
перечислены провинции Византии, также оказавшиеся в Хамовой
части, острова, и завершается перечень владений Хама рекой Нил
(и у Амартола, и в ПВЛ). Часть Иафета (северные и западные стра-
ны) описывается точно таким же образом: сначала на север (т. е. «в
долготу») от Мидии, Албании, двух Армений до Скифии, и затем на
запад (т. е. «в ширину») до Адриатического моря. Далее перечисля-
ются острова и завершается перечень рекой Тигр, «текущей между
Мидией и Вавилоном» (и у Амартола, и в ПВЛ). Соответствующий
фрагмент у Малалы обнаруживает ту же закономерность: «Колено
же Иафета, третьего сына Ноя, получило [земли] от Мидии на север
до Британских островов и все [народы около] Понтийского [моря] до
части западной»23.
Итак, взгляд авторов византийских хроник при описании раз-
дела земли идет поочередно из центра к каждой из частей, в кото-
рой сначала дается наиболее удаленное («долготное») направление
(Индия, Эфиопия, Скифия), а затем соединяющее части «широтное»
(Ринокорур, Гадир, Адриатика), причем, как указывает Амартол,
перечисляются владения сыновей Ноя в такой последовательности:
страны, острова и реки. То же находим и в «заимствованной» части
ПВЛ. Очевидно, что центром землеописания византийских прототи-
пов летописного текста служил Константинополь24.
Далее в тексте ПВЛ следует уже собственно оригинальная часть.
Она характеризуется теми особенностями (этнонимы, годологический
принцип), о которых уже говорилось выше. Но самое любопытное, в
описании Восточной и Северной Европы летописец повторяет тот
22 Ведюшкина И.В. Названия сторон горизонта. С. 135.
23 Истприн В.М. Хроника Иоанна Малалы. С. 23; Ведюшкина И.В. Назва-
ния сторон горизонта. С. 136.
24 Ср.: Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники. С. 29.
72
порядок землеописания, который присутствует в византийских про-
тотипах предшествующего текста. Итак, владения Иафета простира-
ются до «Понетьского моря, на полънощныя страны» (представление
о том, что в данном направлении, согласно летописи, течет Тигр25,
основывается на буквальном понимании летописного текста, где
перечисление стран из Амартола, завершающееся Тигром, на самом
деле вставлено в обобщенное описание владений Иафета — «север-
ных и западных стран... до Черного моря»). Летописец перечисляет
реки Восточной Европы от Днепра и до Волхова и Волги, т. е. с юга
на север, не забывая при этом соединять ими части земли (подобно
рекам из византийских хроник) — «Волъга, яже идеть на востокъ, в
часть Симову». Далее летописец перечисляет народы, включая русь,
чудь и 14 (!) финно-угорских и балтских племен (славяне отнесены
им к области Иллирия). Особенность этого перечня заключается в
том, что восточнославянские племена в нем не упомянуты — о вос-
точных славянах летописец говорит дальше и, разумеется, их исто-
рия представляет собой основной «костяк» всей ПВЛ. Русь летописец
воспринимает однозначно как не-славянский народ, поэтому видеть
в этом названии обобщающий этноним для всех восточнославянских
племен26 27 нельзя. Взгляд летописца доходит до Варяжского моря, т. е.
до Балтики. Этим и оканчивается северное, «долготное» направление.
В северной своей части оно «покрывает» Austrvegr21. Далее следует
направление «широтное»: «По сему же морю сЪдять варязи сЪмо ко
въстоку до предала Симова, по тому же морю сЪдять къ западу до
землЪ Агнянски и до Волошьски». «Широтное» описание идет сна-
чала на восток — на «соединение» с частью Сима (как старшего из
сыновей Ноя), а затем на запад. Это направление, соответствующее
25 Ведюшкина И.В. Названия сторон горизонта. С. 138.
26 Мельникова Е.А. Путь как структурная основа. С. 151-152. Основания
к этому вроде бы можно усмотреть в дальнейшем тексте ПВЛ, где в рассказе
о расселении восточнославянских племен названы неславянские народы «от
колена Афетова», «иже дань дають Руси» (ПВЛ. С. 10). Этот перечень почти
идентичен перечню этногеографического введения, однако это еще не сви-
детельствует об одинаковом понимании наименования «русь» и в первом, и
во втором случаях. Важно отметить, что, несмотря на некоторые различия,
оба перечня финно-угорских и балтских племен обнаруживают примеча-
тельное сходство в количестве названных этнонимов — в обоих перечнях
их по 14.
27 Мельникова Е.А. Путь как структурная основа. С. 152.
73
Vestrvegr, описано далее подробнее28, но соединяется оно, в конце кон-
цов, с «племенем Хамовым». Таким образом весь круг землеописания
замыкается. Описание же «Афетовой части» завершается водной ар-
терией — Варяжским морем, так же, как завершаются реками части
византийских прототипов летописного текста (Ефрат, Нил, Тигр). Эти
примеры, как кажется, показывают, насколько внимательной и глубо-
кой была работа составителя ПВЛ при формировании и структуриро-
вании этногеографического введения.
Принципиально важными в летописном тексте представляются
сведения, позволяющие связать между собой три части разделенной
земли. «Афетова часть» соединяется с Симовой через Волгу («яже
идеть на востокъ, в часть Симову») и через Варяжское море («по
сему же морю сЪдять варязи сЪмо ко въстоку до предала Симова»), с
Хамовой — также через Варяжское море — сначала на запад, а затем
к югу. Ту же функцию выполняют и описания течения рек Восточной
Европы, следующие за описанием пути «из варяг в греки»: «ТЬм же и
из Руси можеть ити по ВолзЪ в Болгары и въ Хвалисы, и на въстокъ
доити въ жребий Симовъ, а по ДвинЪ въ Варяги, изъ Варягъ до Рима,
от Рима же и до племени Хамова»29. Здесь опять та же последова-
тельность (сначала в часть старшего брата, т. е. на восток, а потом —
среднего, т. е. на юг) и та же идея. Летописец показывает, каким об-
разом пути, идущие по рекам и морям, связывают между собой все
три части земли, соединяют «Афетову» (славянскую и русскую) часть
с двумя другими. Пути, таким образом, выполняют задачу не только
географического, но и своего рода идейно-религиозного характера,
позволяя вновь связать воедино разделенные части земли — ив этом
смысле годологический принцип описания имел не только реально-
историческую и практическую основу, но и выполнял в тексте лето-
писи важную семантическую функцию, непосредственно связанную
с рассказом о разделении земли.
Если в этом контексте рассматривать и описание пути «из варяг в
греки», то его «обратное» направление получает возможность объяс-
нения. В самом деле, описание пути начинается от Черного моря, т. е.,
по сути, из того константинопольского центра, из которого исходит
землеописание этногеографического введения, — центра, естествен-
ного для Амартола и Малалы и, по-видимому, принятого летописцем.
28 Там же. С. 152.
29 ПВЛ. С. 9; Лаврентьевская летопись. Стб. 7.
74
Сам же путь ведет на Балтику (откуда открывается возможное! ь по-
пасть в часть Сима), а затем в Рим, откуда можно добраться до части
Хама. Иными словами, путь «из варяг в греки» (а вернее, «из грек в
варяги») — это не просто круговой путь «внутри» «Афетовой части»,
а путь, позволяющий из этой части пройти в две другие — Симову
(на восток) и Хамову (на юг через запад). Таким образом его описание
включено в общий контекст описания ойкумены, заданного началь-
ным рассказом о разделении земли сыновьями Ноя.
С другой стороны, описание пути «из варяг в греки» соотносит-
ся и с маршрутом хождения апостола Андрея. Основные точки это-
го маршрута: Синопия, Корсунь, днепровские горы, земля словен,
Варяги, Рим, снова Синопия. Апостол начинает свой путь от Понта
и заканчивает им же — в точном соответствии с описанием пути
«из варяг в греки». При этом Рим представляется основной целью
апостола — напомню, что он в качестве важного «пункта» присут-
ствует и в описании пути «из варяг в греки», и в описании движения
по русским рекам («а по ДвинЪ въ Варяги, изъ Варягъ до Рима, от
Рима же и до племени Хамова»). Вероятно, Рим вообще имел опреде-
ленное, существенное значение в древнерусской летописной тради-
ции — ив географическом, и в идейно-религиозном плане. Так, мож-
но упомянуть начало Новгородской I летописи младшего извода, в
которой, как считается, отразился Начальный свод: «Якоже древле
царь Римъ, назвася и во имя его город Римъ»30 (в этой части НПЛ
опирается на Хронограф по великому изложению). В ПВЛ истори-
ческая значимость Рима выражена не столь явно, но очевидно, что
Рим занимает важное место на ментальной карте летописца: туда
идет апостол Андрей, туда ведет путь «из варяг в греки», туда можно
дойти из Руси по Двине и далее «до племени Хамова». Другой важ-
ный пункт в хождении апостола — Корсунь (А.А. Шахматов пола-
гал возможным корсунское происхождение летописной легенды об
Андрее31). Именно здесь, по словам летописи, у него появляется же-
лание идти в Рим, и осуществление этого желания приводит к бла-
гословению Киевских гор. Любопытно, что в тексте ПВЛ эти горы
упомянуты раньше, чем о них говорится непосредственно (впервые
в связи с хождением апостола). Описание пути «из варяг в греки»
вводится в текст, как мы видели, следующим образом: «Поляном же
30 НПЛ. С. 103.
31 Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники. С. 149-150.
75
жившим особ! по горам сим», т. е. по «этим горам». В предшествую-
щем же тексте летописи днепровские горы вообще не упоминают-
ся32. Речь о них идет лишь далее, в сказании об апостоле Андрее, а
затем в сказании о Кие, сам же «вводный» пассаж к описанию пути,
как уже говорилось, обнаруживает полную аналогию с началом рас-
сказов об основателях Киева и о племенах восточных славян. Мне
кажется верным мнение А.А. Шахматова о соотношении сказания
об апостоле и описания пути: не маршрут хождения апостола явля-
ется «подтверждением» описания пути (как полагает Л. Мюллер), а
само это описание определяется маршрутом хождения33. Очевидно,
что легенда о путешествии апостола Андрея сложилась на Руси, по
крайней мере, к концу XI в.34. Описание же пути «из варяг в греки»
представляет собой летописную конструкцию, которая отсутствова-
ла в Начальном своде и, по всей видимости, относится к началу XII в.
Для летописца, вероятно, принципиально важным было обратное
направление пути еще и потому, что так двигался апостол Андрей,
через которого символическим образом русское христианство ока-
зывалось связанным с апостольскими временами и который как бы
предвосхитил последующее крещение Руси. Кстати, и само креще-
ние также «происходило» именно в этом направлении — Владимир
крестился в Корсуне (который был и отправной точкой пути апосто-
ла по Руси), откуда вернулся в Киев и осуществил крещение Русской
земли. Направление «из грек» было для летописца начала XII в.
существенным, поскольку именно таким путем двигалось на Русь
христианство. Составитель ПВЛ, конечно, знал о «нормальном» на-
правлении пути «из варяг в греки», он отметил и само древнее его
название. Но в данном направлении двигалась языческая русь, а в
обратном — христианство. Для летописца более актуальным было
второе, и поэтому путь оказался описанным «из грек»: он соединял
«Афетову часть» с Симовой и Хамовой (т. е. Русь с востоком и югом),
по нему можно было попасть в Рим, и именно через него шла христи-
анизация Руси. Движение же по пути — «из варяг в греки» (зафикси-
рованное в некоторых своих частях в скандинавских и византийском
32 Ср.: Алешковский М.Х. Повесть временных лет. Судьба литературного
произведения в Древней Руси. М., 1971. С. 16.
33 Шахматов А.А. «Повесть временных лет» и ее источники. С. 149.
34 Мюллер Л. Древнерусская легенда. С. 193. О византийских источниках
легенды см.: Дворник Ф. Идея апостольства в Византии и легенда об апостоле
Андрее. СПб., 2007. С. 293-294.
76
источниках) — относилось к языческим временам и при составлении
описания оказалось менее значимым.
Как показала Е.А. Мельникова, описания Балтийско-Волжского
пути и пути «из варяг в греки» (Днепровско-Волховского) в ПВЛ, по-
видимому, отражают разные этапы «формирования системы комму-
никаций в Восточной Европе»35. И действительно, описание путей по
Варяжскому морю в этногеографическом введении и описание пути
«из варяг в греки» обнаруживают существенные различия. Но в то же
время между ними есть и глубинное сходство — это сходство общей
системы землеописания начальной части ПВЛ, заданной преобразо-
ванным летописцем византийским рассказом о разделении земли.
35 Мельникова Е.А. Путь как структурная основа. С. 154-155.
77
Е.А. Шмидт
КРИВИЧИ И ВАРЯГИ
НА ВОЛОКАХ ПУТИ «ИЗ ВАРЯГ В ГРЕКИ»
Значительная часть пути «из варяг в греки» проходила через земли
кривичей, что составляет следующий участок: верховья Ловати —
Западная Двина—смоленское течение Днепра (см. карту). Это был наи-
более трудный участок пути, так как пролегал он по малым рекам —
притокам Западной Двины и Днепра — и водоразделам между этими
реками, где значительные пространства нужно было преодолевать по
суше волоком. Сложность передвижения судов и товаров по волокам
усугублялась еще постоянной опасностью набега грабителей, поэтому
при любых обстоятельствах и в каждом случае скандинавским купцам
нужны были контакты с местным населением в целях гарантии безо-
пасности на пути через эти территории. За оказанные услуги местное
население (кривичи) получало определенную плату. Одновременно
осуществлялись культурные контакты и торговые сделки.
Кривичи как группа населения сформировались к рубежу VII и
VIII вв. в землях Восточной Литвы и Юго-Восточной Латвии и по сво-
ей культуре были балтами. В VIII в. они расселились на значительных
пространствах Подвинья и Поднепровья. В течение VIII — начала X в.
кривичи сохраняли свои исходные этнокультурные особенности. Это
подтверждается археологическими материалами из раскопок памят-
ников культуры смоленских длинных курганов (КСДК). Балтским
является весь вещевой комплекс в женских погребениях, в частности:
характер женской одежды, металлические украшения, включающие
головные венчики, специфических форм височные кольца, шейные
гривны, браслеты и пр. Для них характерно сочетание бус в ожере-
78
лье преимущественно синего и желтого цветов. Этот вещевой ком-
плекс имеет аналогии в древностях латгалов и других групп населения
Прибалтики VIII-X вв. \ но не имеет аналогий в древностях славянских
племен Поднепровья и других территорий. В «Повести временных лет»
летописец при описании расселения славянских племен в Поднепровье
и Подвинье и перечислении племен, говоривших на славянском язы-
ке, кривичей к их числу не относит1 2. Видимо, не только материальная
культура, но и язык кривичей в то время отличался от славянского язы-
ка, что в некоторой степени согласуется с археологическими источни-
ками. В X в. материальная культура кривичей изменяется: постепенно
уменьшается количество металлических украшений в женских погре-
бениях и меняется характер самого погребального сооружения. После
середины X в. только в некоторых погребениях встречаются отдель-
ные вещи балтских типов. В XI-XII вв. материальная культура криви-
чей воспринимает славянские черты, общие для эпохи Древнерусского
государства. Можно полагать, что с момента вхождения кривичей в со-
став Древнерусского государства в конце IX в. активизируется процесс
славянизации кривичей и включения их в славянскую древнерусскую
материальную и духовную культуру, в XIII в. этот процесс, видимо,
заканчивается и они становятся частью славянского этноса.
Варяги впервые появляются в пределах территории смоленских
кривичей в первой половине IX в. Это подтверждается находками
двух кладов. 1). Монетный клад в районе волока из Каспли в Днепр
у деревни Кислые (см. карту), в котором, кроме арабских дирхемов,
был брактеат, чеканенный в Скандинавии3. Подобные брактеаты не-
однократно обнаружены в Скандинавских странах, а полная аналогия
есть в погребальном вещевом комплексе одного из курганов Бирки4.
2). Денежно-вещевой клад в районе волока из бассейна Лучесы в Днепр
у деревни Добрино5. В IX в., во всяком случае до 859 г., варяги и кри-
вичи находились в сложных взаимоотношениях, что подтверждается
указанием летописи под 859 г.: «Варяги из заморья взимали дань... и
1 Шмидт Е.А. О культуре кривичей в VIII-XII вв. н. э. И Смоленск и
Гнездово в истории славянского мира. Смоленск, 2006. С. 13.
2 ПВЛ. С. 13.
3 Шмидт Е.А. Раскопки в Смоленской области И Археологические от-
крытия 1968 года. М., 1969. С. 64.
4 Arbman Н. Birka I. Die Graber. Text. Uppsala, 1943. Погребение 526; Arb-
man H. Birka I. Die Graber. Tafeln. Uppsala, 1940. Таб. 142:9.
5 ШтыховГ.В. Археологическая карта Белоруссии. Минск, 1971. Вып. 2. С. 54.
79
с кривичей...»6. Можно полагать, что кривичи в это время были са-
мостоятельным объединением племен, имевшим свою вооруженную
дружину, которая в 862 г. участвовала в освобождении кривичей и
других племен от внешней зависимости: «Изгнали варяг за море, и
не дали им дани, и начали сами собой владеть»7. В дальнейшем кри-
вичи входят в союз племен, созданный по инициативе новгородских
словен, кривичей, чуди и других племен и возглавленный варягами.
Военные дружины этих племен в составе войск Олега участвуют в
образовании Древнерусского государства. В 882 г. кривичи и их город
Смоленск были включены в его состав: «Выступил в поход Олег, взяв
с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей, и
пришел к Смоленску с кривичами, и принял власть в городе, и поса-
дил в нем своего мужа»8. Судя по летописным данным, с конца IX в.
связи кривичей со скандинавами были постоянными, так как и одни
и другие входили в состав дружин киевских князей — Олега, Игоря,
Владимира — и принимали участие в походах 907, 944, 980, 988 гг.9.
Кроме того, начиная с IX в. и в течение всего X в. на всем про-
странстве путей по рекам, включая и волоки, через земли кривичей
между верхним течением Ловати и Днепром варяги входили в контакт
с местным населением, что нашло отражение в археологическом ма-
териале. Во-первых, это клады, и не только два клада IX в., выше уже
отмеченные нами, но и клады X в. в других местах, включая древ-
ний Смоленск (Гнездово). Во-вторых, наличие скандинавских вещей
в курганных могильниках и на поселениях кривичей IX-X вв. В под-
тверждение этого можно привести ряд примеров. У деревни Кислые в
урочище «Курлын» на селище найдена бронзовая орнаментированная
четырехугольная застежка X в. Еще одна застежка этого типа была
обнаружена в кургане у старой дороги из Смоленска в Ельню непо-
далеку от деревни Яново. Подобные застежки были широко распро-
странены на территории Скандинавии10 11. Найдены они также в погре-
бениях скандинавов в курганном могильнике Гнездова, в частности
в кургане 95 и. На поселении у деревни Рокот вместе с вещами КСДК
6 ПВЛ. С. 149.
7 Там же.
8 Там же. С. 150.
9 Там же. С. 152, 159, 172, 191.
10 Arbman Н. Birka I. Die Graber. Text. Погребение 526, таб. 91:1.
11 Авдусин Д.А. Отчет о раскопках в Гнездове в 1957-1960 гг. И Материа-
лы по изучению Смоленской области. М., 1970. Вып. VII. С. 274, рис. 14.
80
обнаружен бронзовый наконечник ножен меча, а на восточной окраи-
не этого поселения располагался курган, в котором было погребение
с комплексом вещей, включавшим меч. Этот меч с клеймом на клинке
«Ulfberht» отнесен к типу «Е»12. В курганах местных жителей КСДК
у деревень Заозерье, Березинка и Кушлянщина (см. карту) найдены
черешковые наконечники стрел с ланцетовидным пером, датируемые
IX-X вв. Без сомнения, наконечники стрел такой формы позаимство-
ваны у варягов. В одном из курганов у деревни Заозерье среди по-
гребального инвентаря КСДК обнаружена скандинавская бронзовая
равноплечая фибула ранних форм, датируемая IX в. В другом кургане
этого могильника в основании насыпи находилось кострище с остат-
ками кремации, над которыми была сооружена горка из валунов, при
этом погребение — безынвентарное, что для местных жителей абсо-
лютно не характерно. Скандинавы же в погребальных сооружениях
часто использовали каменные кладки. Скорлупообразная фибула X в.
найдена в кургане у деревни Городок на реке Царевич.
Если во второй половине IX в. через земли кривичей проходили
купцы-скандинавы и варяжские дружины, а в Смоленске Олег оста-
вил своих мужей, видимо, большей частью скандинавского проис-
хождения, численность которых едва ли была значительной, то в X в.
в Смоленске (Гнездово) проживало значительное количество варягов,
среди которых были не только мужчины, но и женщины. Это под-
тверждается результатами раскопок Гнездовского курганного могиль-
ника13. О протогороде в Гнездове (первоначальный Смоленск) и его
курганном могильнике, в котором погребения скандинавов много-
численны, есть обширная литература, поэтому нет необходимости в
данной статье это специально рассматривать.
В земле кривичей были и другие поселения, в которых прожи-
вали варяги одновременно с местным населением. В первую очередь
нужно отметить Новоселки (ныне — поселок Подснежник) на реке
Дубровенке; в пределах поселка выявлены городище, селище и кур-
ганный могильник. Городище было сооружено еще в раннем желез-
ном веке днепро-двинскими племенами, но вторично как-то исполь-
зовалось в IX-X вв., что подтверждается находками в его культурном
12 Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Вып. 1: Мечи, сабли IX-
XIII вв. М.; Л, 1966. С. 80.
13 ЖарновЮ.Э. Женские скандинавские погребения в Гнездове// Смо-
ленск и Гнездово (к истории древнерусского города). М., 1991. С. 200-224.
81
слое отдельных фрагментов керамики КСДК. На селище культурный
слой содержит керамику тушемлинской культуры, керамику и другие
артефакты КСДК, среди которых есть отдельные вещи скандинавско-
го происхождения14. Курганный могильник к настоящему времени
не сохранился: большая часть курганов раскопана археологами15, а
остальные уничтожены при сооружении хозяйственных построек. В
1920-х гг. он включал 36 насыпей четырехугольной формы. В 1954 г.
насчитывалось только 23 кургана16. Все курганы содержали остат-
ки трупосожжений. Кремация умерших совершалась либо на месте
сооружения кургана, либо вне его. Рядом с захоронением, размещен-
ным на выровненном участке, иногда сооружалась горка из камней-
валунов. Остатки кремации частью помещались в глиняную урну, а
частью ссыпались вокруг нее, образуя своеобразное кострище. Форма
курганов, конструкция насыпи и некоторые детали погребальной об-
рядности этого могильника не характерны для славянских курганов
X в., но все это имеет некоторые аналогии в скандинавских древно-
стях. Вещевой комплекс из курганов у поселка Новоселки содержал
значительное количество артефактов иноземного происхождения. Из
них нужно отметить: меч типа «В», датируемый IX в., и мечи типа
«Н», бытовавшие от середины IX до середины X в.17; наконечник ко-
пья с длинным узким пером; пинцет с антропоморфной головкой; бу-
лавки с длинной железной иглой, увенчанные либо кольцевидными,
либо прорезными бронзовыми навершиями; односторонние костяные
составные гребни; металлические гирьки; ледоходные шипы и пр.18.
Все эти вещи широко использовались скандинавскими купцами и во-
инами в IX-X вв. В некоторых курганах этого могильника были захо-
ронены местные жители — кривичи с совершенно иным женским по-
гребальным вещевым комплексом, включавшим бронзовые спираль-
14 Нефедов В.С. Раскопки в окрестностях Гнездовского археологическо-
го комплекса // Археологические открытия 1999 года. М., 2001. С. 104.
15 Шмидт Е.А. Курганный могильник у пос. Новоселки // Смоленские
древности. Вып. 4: Курганные могильники VIII-X веков центральной части
Смоленского Поднепровья. Смоленск, 2005. С. 146-148.
16 Шмидт Е.А. Археологические памятники второй половины первого
тысячелетия н. э. на территории Смоленской области // Материалы по изуче-
нию Смоленской области. Смоленск, 1963. Вып. 5. С. 116.
17 Petersen J. De Norske Vikingesverd// Videnskapsselkapets skrifter II.
Hist.-fil. klasse. Kristiania, 1919. B. 19. Nr. 1. S. 61, 69.
18 Шмидт Е.А. Курганный могильник у пос. Новоселки. С. 146-210.
82
ки; ромбовидные, трапециевидные и трехдырчатые подвески и пр.19.
Не всегда можно решить вопрос о положении погребенных женщин:
были ли они свободными жителями данного поселка или находились
в полной зависимости от чужеземцев-варягов.
Материалы археологического комплекса у поселка Новоселки
дают основание считать, что первоначально это было обычное посе-
ление кривичей — носителей КСДК. Около рубежа IX и X вв. варяги
поселились в нем и проживали постоянно значительный отрезок вре-
мени, видимо, до конца второй четверти X в. Можно полагать, что они
выполняли некоторые административные функции — организация по-
людья или сбора дани, содействие транзиту скандинавских купцов на
волоках — ив это же время сами вели торговые операции с местным
населением ближайшей округи. В середине X в., вероятно, эти функции
перешли к Гнездову и варяги покинули Новоселки. Продолжалась ли
жизнь на этом поселении после ухода варягов, пока не установлено.
Кроме Новоселок, такого характера поселения, в которых находи-
лись варяги, известны на правобережье Днепра у деревни Городок и у де-
ревни Рокот в верховьях реки Клец (бассейн Западной Двины у водо-
раздела с Днепром). У деревни Городок располагается такой же архео-
логический комплекс, как и у Новоселок, состоящий из курганного мо-
гильника, селища и городища. В его курганах были найдены скандинав-
ские вещи. У деревни Рокот, расположенной вблизи от начала волока от
берегов озера Б. Рутавечь к реке Березине и далее в Днепр, есть также
археологический комплекс, датируемый первой половиной Хв. Этот
комплекс состоит из большого укрепленного поселения, в пределах ко-
торого проживало как местное население — кривичи, так и скандинавы,
и курганного могильника. Здесь, в раскопанном кургане, в основании на-
сыпи было кострище с остатками кремации, среди которых был меч типа
«Е» и другие вещи, обычно встречаемые в погребениях скандинавов. На
поселении также находили вещи скандинавского происхождения.
Не исключено, что скандинавы в Хв. временно или постоянно
могли проживать и в других местах земли кривичей. Подтверждением
этого могут служить поселение и курганный могильник кривичей, на-
ходящиеся близ деревни Заозерье, у истока реки Рутавечь на берегу озе-
ра Б. Рутавечь, откуда начинался путь в Западную Двину. В курганах
у деревни Заозерье хоронили и местных жителей-кривичей, и инозем-
цев, временно проживавших здесь или умерших в пути. В погребениях
19 Шмидт Е.А. Археологические памятники. С. 125. рис. 15.
83
местных жителей обнаружены бронзовая равноплечая фибула ранней
формы, датируемая IX в., железный черешковый наконечник стрелы с
ланцетовидным пером IX-X вв., т.е. вещи, без сомнения, приобретенные
у скандинавов. Один из курганов этого могильника содержал в своем
основании остатки кремации в виде кострища, над которым была соору-
жена горка из валунов. Каменные кладки в курганах для местных жите-
лей абсолютно не характерны, но распространены в Скандинавии.
Есть еще достаточно веские свидетельства связей кривичей КСДК
со скандинавами. Так, на территории Швеции в Бирке на поселении и в
курганах найдено некоторое количество вещей, происходящих с терри-
тории кривичей, что уже отмечалось нами ранее20. В вещевых комплек-
сах из курганов второй половины IX и начала X в. в Бирке присутствуют
глиняные сосуды таких форм, которые изготовлялись только кривича-
ми — носителями КСДК. Нижняя честь этих сосудов была цилиндриче-
ской и достаточно высокой, а над ней как бы надстроена верхняя часть
в виде горшка с четко выраженными плечиками21. Совершенно анало-
гичные сосуды обнаружены в погребениях Бирки22. Такую же форму со-
судов отмечает Д. Селинг среди находок из Кирхенпиля в Ромфортуне23.
Для кривичей КСДК еще характерны и обычные глиняные горшковид-
ные сосуды24. Они также имеют аналогии в Бирке25. Глиняные сосуды
кривичей КСДК украшались орнаментом в виде оттисков конца тонкой
палочки, обмотанной веревочкой, расположенных в разных комбина-
циях по плечику и краю венчика. Такие оттиски составляли зигзаги,
параллельные наклонные ряды или другие комбинации26. Такая же ор-
20 Шмидт Е.А. Связи скандинавов с землями кривичей в IX веке //
X Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики, литературы
и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. М., 1986. Ч. 1.
С. 173-174.
21 Шмидт Е.А. Древнерусские археологические памятники Смоленской
области. М., 1982. Ч. 1. С. 17, рис. 5:7, 9.
22 Arbman Н. Birka I. Die Graber. Text. Погребения 744, 214, 894; Tafeln.
Таб. 242:7, 245:2, 244:2.
23 Selling D. Wikingerzeitliche und Friihmittelalterliche Keramik in Schwe-
den. Stockholm, 1955, таб. 46:3.
24 Шмидт Е.А. Древнерусские археологические памятники Смоленской
области. Ч. 1. Рис. 5:4, 6, 10.
25 Arbman Н. Birka I. Die Graber. Text. Погребения 60, 829, 886; Tafeln.
Таб. 234:3, 246:1,239:3.
26 Шмидт Е.А. Древнерусские археологические памятники Смоленской
области. Ч. 1. Рис. 5:2,4,6,8.
84
наментация на горшковидных сосудах такой же формы встречается и в
Бирке27. У кривичей бытовали железные четырехугольные пряжки с во-
гнутыми краями и двучленные железные удила с круглыми кольцами.
Совершенно такие же найдены в Бирке28. Мы не знаем точно, в силу
каких обстоятельств вышеперечисленные артефакты попали в Швецию.
Не исключено, что какое-то количество кривичей с берегов Днепра и
Западной Двины по каким-то причинам попали в Бирку со своими веща-
ми, где их женщины по принятым на их родине традициям изготовляли
глиняные горшки. Может быть, различные вещи, включая глиняные со-
суды с воском, медом или другими продуктами, были привезены скан-
динавами из земли кривичей на свою родину, в Бирку, где и использова-
лись в обиходе. Но в любом случае эти вещи кривичей, использованные
в Швеции, как и вещи скандинавского происхождения, бытовавшие в
земле кривичей, безусловно, подтверждают взаимные связи кривичей и
варягов во время функционирования пути «из варяг в греки».
Рассмотрение данных археологических и письменных источников IX-
X вв. о кривичах и варягах в области основных путей и волоков на боль-
шом пути «из варяг в греки» дает основание сделать следующие выводы:
1.	В Восточной Европе кривичи обитали на значительном участ-
ке основного водного пути «из варяг в греки». В их землях находи-
лись основные волоки при переходе из Ловати и Западной Двины —
рек бассейна Балтийского моря — в Днепр или его притоки — реки
бассейна Черного моря. На волоках в междуречье Западной Двины и
Днепра варяги появляются в первой половине IX в.
2.	До середины IX в. взаимоотношения кривичей и варягов были
сложными, но затем они стабилизировались. В конце IX в. с вхождени-
ем земли кривичей и их города Смоленска в состав Древнерусского го-
сударства осваиваются участки пути между Днепром и Двиной, види-
мо, на условиях взаимовыгодных для кривичей и варягов, и устанавли-
ваются оптимальные направления волоков и условия их прохождения.
3.	В X в. путь «из варяг в греки» используется максимально.
Варяги полностью освоили путь и не только для прохождения кара-
ванов купцов, но и для организации торговых факторий, в которых
они проживали постоянно (Гнездово). Они также в Древнерусском
27 Arbman Н. Birka I. Die Graber. Text. Погребения 563, 811, 866, 1071;
Tafeln. Таб. 246:5. 242:2, 254:4,5.
28 Arbman H. Birka I. Die Graber. Text. Погребение 708; Tafeln. Таб. 22, 23,
24, 25, 26:2,5.
85
государстве, возможно, выполняли и некоторые административные
функции, находясь постоянно в поселках кривичей (Новоселки, Рокот,
Городок). В этот период максимально осуществлялся взаимообмен ма-
териальными и культурными ценностями между кривичами и варяга-
ми, что нашло отражение в археологических материалах.
Археологические памятники кривичей IX-X вв. на путях и
волоках в междуречье Днепра и Западной Двины
86
A — археологический памятник, Б — памятник с находками скан-
динавских вещей, В — поселение, Г — предполагаемые направ-
ления волоков, 1 — Новоселки (Полежанки), 2 — Плехтино, 3 —
Купники (Васлевщина), 4 — Заборье, 5 — Вязовенька, 6 — Колодня
(Ямщичино), 7 — Гнездово, 8 — Катынь, 9 — Куприно, 10 —
Волоковая, 11 — Цурковка, 12 — Кушлянщина, 13 — Сом, 14 —
Беленки, 15—Жерновка, 16 — Кислые, 17—Курлын, 18 — Акатово,
19 — Дроково, 20 — Слобода, 21 — Аносинки, 22 — Шугайлово,
23 — Рокот, 24 — Заозерье, 25 — Микулино, 26 — Переволочье,
27 — Ковали, 28 — Новая Тухинь, 29 — Озеры, 30 — Антавиль,
31 — Лядиново, 32 — Лятохи, 33 — Янковичи, 34 — Приволье,
35 — Добрино.
87
И.Г. Коновалова
РУСЫ НА ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНЫХ
ТОРГОВЫХ ПУТЯХ IX в. *
Арабская географическая литература по праву считается одним из
важнейших источников по раннесредневековой истории Восточной
Европы. Проникновение сведений об этом регионе в мусульманский
мир явилось прямым следствием разнообразных контактов, пре-
жде всего торговых, между Халифатом и его восточноевропейскими
партнерами. На тесную связь экономической экспансии Халифата и
бурного развития мусульманской географической науки уже давно
обратил внимание А. Крамере I Впоследствии справедливость его на-
блюдений неоднократно подтверждалась в ходе исследования тех или
иных арабских географических сочинений.
Ключевые для ранней русской истории сообщения арабских ав-
торов — о путях купцов-русов, а также об «острове русов» — сохра-
нились в составе географических сочинений, созданных в IX-X вв. в
городах западной части Ирана, а также в Багдаде. Именно эти пункты
либо лежали на закаспийском отрезке пути купцов-русов, двигавших-
ся в Багдад, либо были связаны с этими торговыми путями. Не слу-
чайно наиболее раннее в арабской литературе упоминание имени русъ
Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» Программы фунда-
ментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное насле-
дие и духовные ценности России».
1 Kramers J.H. Geography and Commerce// The Legacy of Islam. Oxford,
1931. P. 79-107.
88
сохранилось в составе итинерария, приведенного в «Книге путей и
государств» арабского географа IX в. Ибн Хордадбеха2.
Оба дошедших до нас манускрипта этого сочинения являются лишь
сокращенным вариантом книги, некогда бытовавшей и в более полном
виде3 4. Текстологические трудности, связанные с анализом сочинения
Ибн Хордадбеха, всегда порождали у исследователей определенный
скептицизм в отношении датировки и достоверности его данных о путях
купцов-русов. Сообщение Ибн Хордадбеха о русах нередко трактуется как
«инородная вставка» в рассказ о путях еврейских купцов ар-разанийа*,
а в новейшей литературе порой рассматривается даже как «глосса»5, так
что незнакомый с арабским текстом читатель может вообразить, будто
речь идет чуть ли не о позднейшей приписке на полях рукописи, и т.п.
Действительно, информация о купцах-русах как бы разрывает рассказ
о путях еврейских купцов и поэтому с формальной точки зрения может
рассматриваться как вставка. Однако эта композиционная особенность
сама по себе не свидетельствует о случайности включения сведений о ру-
сах именно в состав фрагмента о маршрутах еврейских купцов. Если об-
ратить внимание не только на ближайший контекст сообщения о купцах-
русах, но и на его место во всей книге, то станет ясно, насколько на самом
деле органично вписывается в структуру сочинения этот фрагмент.
Книга Ибн Хордадбеха почти целиком сводится к характеристике
известных автору путей, соединявших различные города и страны.
Труд Ибн Хордадбеха открывается небольшим посвящением, за ко-
торым следуют общие сведения о Земле6 7, указание киблы1 жителей
2 BGA VI. Р. 154; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран / Пер. с араб.,
коммент., исслед., указ, и карты Н. Велихановой. Баку, 1986. С. 123-124.
3 BGA VI. Р. XV-XVII; Бартольд В.В. Введение к изданию Худуд ал-
‘алам / Бартольд В.В. Сочинения. М., 1973. Т. VIII. С. 514; Крачковский И.Ю.
Арабская географическая литература / Крачковский И.Ю. Избранные сочи-
нения. М.; Л., 1957. Т. IV. С. 140, 149; Новосельцев А.П. Восточные источни-
ки о восточных славянах и Руси VI-IX вв. // ДГ. 1998 г. М., 2000. С. 282-283;
Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 21-27.
4 Историографию см.: Новосельцев А.П. Восточные источники. С. 293;
Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967. Т. II.
С. 85-86; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 38-39.
5 Петрухин В.Я. Русь и Хазария: К оценке исторических взаимосвязей //
Хазары. М.; Иерусалим, 2005. С. 72, 74.
6 BGA VI. Р. 4-5; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 54.
7 Кибла (букв, «то, что находится напротив»)—направление на ал-Ка‘бу в Мек-
ке, которого следовало придерживаться при совершении мусульманской молитвы.
89
различных стран8, описание административного деления Ирака9, а
также сведения о титулах владык Земли10 11. Основную часть описа-
ния занимает перечисление дорожников, относящихся к территории
Халифата. Изложению этих сведений отведены четыре больших раз-
дела, соответствующие четырем странам света: востоку—ал-Машрик,
западу — ал-Магриб, северу — ал-Джарби и югу — ат-Тайман, где
Ибн Хордадбех последовательно рассказывает о путях, которые вели
из Багдада, являющегося пространственным центром повествования,
в Среднюю Азию, Индию и Китай, Северную Африку и Испанию,
Византию и Закавказье, Аравию11. После характеристики маршрутов
по Аравийскому полуострову, завершающей описание южных обла-
стей Земли, говорится, сколько всего почтовых дорог имеется на тер-
ритории Халифата12. Приводимое Ибн Хордадбехом число дорог —
930 — как бы подводит итог всему предшествующему изложению,
после чего он обращается к новому сюжету — характеристике путей
еврейских купцов ар-разанийа и купцов-русов13, а затем переходит к
заключительному разделу своей книги — описанию всяких чудес и
диковинок Земли14.
Выбор автором места для сообщения о путях купцов ар-разанийа
и купцов-русов кажется очень логичным: сначала он описывает со
всеми известными ему подробностями дороги стран Халифата, а за-
тем отдельно характеризует трансконтинентальные международные
торговые пути, которые держали в своих руках купцы ар-разанийа
и русы. Ибн Хордадбех в сущности вторично излагает тот же самый
материал, но взятый в другом измерении, как бы «с птичьего полета»,
без детализации.
Сфера деятельности купцов ар-разанийа простиралась, по словам
Ибн Хордадбеха, «от ал-Машрика до ал-Магриба и от ал-Магриба до
ал-Машрика по суше и по морю»15, то есть от Испании и Франции до
Китая. Ибн Хордадбех сообщает о четырех маршрутах еврейских куп-
цов. Их первый путь от берегов Франции пролегал по Средиземному
8 BGA VI. Р. 5; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 54-55.
9 BGA VI. Р. 5-15; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 55-60.
10 BGA VI. Р. 16-18; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 60-61.
11 BGA VI. Р. 18-153; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 61-123.
12 BGA VI. Р. 153; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 123.
13 BGA VI. Р. 153-155; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 123-124.
14 BGA VI. Р. 155-183; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 125-141.
15 BGA VI. Р. 153; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 123.
90
морю до ал-Фарамы на Синайском полуострове16, откуда купцы ар-
разанийа следовали по суше до Кулзума — древнего портового города
на африканском побережье Красного моря; там они переправлялись в
ал-Джар17 и Джидду18 на Аравийском полуострове и по караванным
путям шли в Пенджаб, Индию и Китай19. Второй путь вел из Франции
по морю в Сирию, где купцы, высаживаясь в Антиохии, следовали в
ал-Джабийю20, далее по Евфрату в Багдад и по Тигру до ал-Убуллы21,
откуда морем направлялись в Оман, Пенджаб и Китай22. Третий путь
пролегал в основном по суше: переправившись через Гибралтар, еврей-
ские купцы двигались по маршруту «ал-Сус Дальний23 — Танжер —
Тунис — Египет—ар-Рамла24—Дамаск — Куфа — Багдад—Басра—
ал-Ахваз25 — Фарс26 — Кирман 27— Пенджаб — Индия — Китай»28.
Наконец, еще один сухопутный маршрут купцов ар-разанийа вел из
Франции «по ту сторону» Италии (Румийа)29 через «страну славян»
к Хамлиджу, откуда морем плыли в Джурджан30 31, а оттуда направля-
лись в Китай, следуя через Балх, Мавараннахр и земли тюрок (Урт
тугузгузовУ*. Таким образом, в рассказе о путях еврейских купцов
Иби Хордадбех обрисовывает широтную ось мировой торговли, охва-
тывавшей практически всю Евразию и Северную Африку.
Сообщение о путях купцов-русов дополняет эту картину транс-
континентальных путей, показывая меридиональное направление
16 Ал-Фарама — древний город на Синайском полуострове, близ разва-
лин которого стоит совр. Порт-Саид.
17 Ал-Джар — судя по контексту, портовый город на аравийском побере-
жье Красного моря.
18 Ал-Джудда (совр. Джидда) — портовый горец Мекки
19 BGA VI. Р. 153; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 123.
20 Ал-Джабийа — селение близ Дамаска.
21 Ал-Убулла — гавань близ Басры.
22 BGA VI. Р. 154; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
23 Ал-Сус ал-Акса — город на юго-западе Марокко.
24 Ар-Рамла — город Рамла к северо-западу от Иерусалима.
25 Ал-Ахваз — город и область на юго-западе Ирана.
26 Фарс — историческая область на юге Ирана.
27 Кирман — историческая область на юге Ирана.
28 BGA VI. Р. 154-155; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
29 В другой редакции сочинения Ибн Хордадбеха — Армении (Арминийа).
30 Джурджан (совр. Горган) — область на юго-восточном побережье Ка-
спия.
31 BGA VI. Р. 155; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
91
торговых отношений, связывавших Восточную Европу с Византией,
Ираком и Западным Ираном. Ибн Хордадбех говорит о двух маршру-
тах, эксплуатировавшихся купцами-русами. Первый шел из окраин-
ных славянских земель к «Румийскому морю», во владения Византии.
Второй маршрут вел по «Танису — реке славян» в Хамлидж и в
Каспийское море, где русы высаживались со своими товарами «на лю-
бом берегу», а иногда доходили оттуда до самого Багдада32.
Нетрудно заметить, что в рассказе Ибн Хордадбеха о трансконти-
нентальных путях купцов ар-разанийа и русов детальные маршрутные
данные приведены только для территории самого Халифата, где назва-
ны ключевые торговые пункты (Багдад, Дамаск, Куфа, Басра, Рамла,
Антиохия, Танжер, Джидда, Фарама, Кулзум, ал-Джар, ал-Джабийа,
ал-Убулла), а в одном случае даже упомянуто расстояние в 25 фарса-
хов между двумя городами — Фарамой и Кулзумом33. Наряду с наи-
менованиями населенных пунктов Халифата Ибн Хордадбех приво-
дит и гидронимы, идентификация которых также не представляет за-
труднений: реки Тигр и Евфрат, моря Каспийское (море Джурджана),
Средиземное (Западное море), Красное (Восточное море).
Вся же топонимическая бахрома за пределами мусульманского
мира в рассматриваемом фрагменте состоит из названий не городов, а
стран и областей, вовлеченных усилиями купцов ар-разанийа и русов
в торговлю с Халифатом: Фиранджа (Франция), ас-Синд (Пенджаб),
ал-Хинд (Индия), ас-Син (Китай), ар-Рум (Византия), Румийа (Италия),
Арминийа (Армения), сакалиба (страна славян), Урт тугузгуз (страна
токуз-огузов). Единственные исключения — хорошо известные в му-
сульманском мире города Константинополь и Хамлидж34.
Еще одну группу топонимов, относящихся к немусульманским
или сопредельным с Халифатом территориям, составляют гидрони-
мы — «Румийское море» и «Танис — река славян», идентификация
которых весьма проблематична.
32 BGA VI. Р. 154; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
33 BGA VI. Р. 153; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 123.
34 О том, что мусульманские купцы часто посещали Хамлидж, свиде-
тельствует упоминание об этом городе в другом разделе сочинения Ибн Хор-
дадбеха, где говорится, что от Джурджана до Хамлиджа «по морю при по-
путном ветре восемь дней [пути]», а также что Хамлидж наряду с еще одним
хазарским городом — Баланджаром — являлся привычным местом заклю-
чения торговых сделок для купцов из Ирака (BGA VI. Р. 124; Ибн Хордадбех.
Книга путей и стран. С. 109).
92
Большинство исследователей склонны видеть в гидрониме «Ру-
мийское море» обозначение Черного моря и на основании этого по-
лагать, что данный маршрут купцов-русов вел от северного черно-
морского побережья в Константинополь или византийские владения
в Крыму35. Распространенное толкование фрагмента целиком опи-
рается на известия более поздних источников о плаваниях русов по
Черному морю в Византию, но никак не согласуется с географической
номенклатурой, которой оперирует Ибн Хордадбех. Дело в том, что
«Румийским» — по арабскому названию Византии (ар-Рум) — в со-
чинении Ибн Хордадбеха именуется исключительно Средиземное
море36 37, Черное море называется «Хазарским» (бахр ал-Хазар)31, а со-
единяющие их проливы Босфор и Дарданеллы вместе с Мраморным
морем составляют «Константинопольский пролив» (халидж), причем
Мраморное море имеет еще и отдельное наименование «Понт» (Бунтус)
и считается частью «Хазарского», то есть Черного моря38. Поэтому
путь по Черному морю в Константинополь — это, в терминологии
Ибн Хордадбеха, плавание не по «Румийскому», а по «Хазарскому
морю» к побережью «Константинопольского пролива», который, как
говорится в источнике, окружает византийскую столицу «с двух сто-
рон — с востока и с севера»39. Что же касается маршрута купцов-русов,
ведшего из окраинных славянских земель к «Румийскому морю», то
его, если быть последовательными в трактовке употребляемых Ибн
Хордадбехом гидронимов, скорее, следует сопоставлять с описанием
пути «из варяг в греки» в «Повести временных лет»: «... И по тому
морю (Варяжскому. — И. К.) можно плыть до Рима, а от Рима можно
приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно при-
плыть в Понт море .. .»40.
35 Литературу см.: Калинина Т.М. Торговые пути Восточной Европы
IX века (Поданным Ибн Хордадбеха и Ибн ал-Факиха) // История СССР. 1986.
№ 4. С. 80, примеч. 73; Она же. Днепровско-Донской бассейн в представ-
лениях арабо-персидских географов IX-X вв. И Хазарский альманах. 2007.
Т. 6. С. 107-109; Домановсъкий А. До локал!зацп мюця збору мита з давньо-
руських купщв (за даними 1бн Хордадбеха та 1бн ал-Фак!ха) И Украшський
юторичний зб!рник. КиТв, 2005. Вип. 8.G. 9-17; Коновалова ИГ. Путь купцов-
русов на Восток И Средневековая Русь. М., 2006. Вып. 6. С. 16-18.
36 BGA VI. Р. 177; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 137.
37 BGA VI. Р. 103-105,156; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 97-98.
38 BGA VI. Р. 103-104; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 97.
39 BGA VI. Р. 104; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 97.
40 ПСРЛ. М., 1997. Т. I. Стб. 7; ПСРЛ. М., 1998. Т. II. Стб. 6; ПВЛ. С. 144.
93
Еще более неопределенным, чем «Румийское море», является ги-
дроним «Река славян». Ее наименование в рукописях сильно искаже-
но и восстанавливается большинством исследователей как «Тан(а)ис»
(Дон)41. Вместе с тем Ибн Хордадбех говорит о том, что, отправляясь по
этой реке, купцы-русы проезжают мимо Хамлиджа42, то есть достига-
ют низовий Волги. В другом разделе своей книги Ибн Хордадбех прямо
отмечает, что Хамлидж расположен «в конце [устья] реки, которая те-
чет из страны славян и впадает в море Джурджана»43. Отсюда следует,
что в понятие «Река славян» информаторы Ибн Хордадбеха включали
и Нижнюю Волгу. Таким образом, под гидронимом «Река славян» вряд
ли подразумевалась какая-либо конкретная река Восточной Европы.
Скорее, это собирательное понятие о водных путях, по которым велось
сообщение между Севером и Югом региона.
Не менее проблематична и локализация «страны славян», фигу-
рирующей в рассказе Ибн Хордадбеха о путях купцов ар-разанийа и
русов. Из самого рассказа следует, что «страна славян» располагалась
на пути из Испании (или Франции) в Хамлидж, причем лежала «по
ту сторону» (т. е. севернее) Италии (или Армении)44; из наиболее от-
даленных окраин «страны славян» по «Реке славян» можно было по-
пасть в Хамлидж45. Упоминания о «стране славян» в других частях
сочинения Ибн Хордадбеха добавляют следующие детали. «Страна
славян» располагалась в Европе (Аруфа)46, или — согласно другому
принципу классификации обитаемых земель — в ал-Джар би, север-
ной «четверти» ойкумены, наряду со странами и народами Кавказа
Т.М. Калинина также считает возможным видеть в тачном сообщении
Ибн Хордадбеха «намек на начавший функционировать в IX в, путь «из ва-
ряг в греки», по которому русы попадали в Константинополь» (Калинина ТМ
Торговые пути. С. 80-81), однако она не уточняет, какой отрезок этого пути
имеет в виду.
41 Подробнее см.: Golden Р В. Rvs // ЕЕ. 1995. W УШ. Р 620-621; Кали-
нина Т.М. Торговые пути С 79-80, Она у?е Водные пути сообщения Восточ-
ной Европы в представлениях арабо-персидских авторов IX-X вв. // Джак-
сон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г., Подосинов А.В. «Русская река»:
Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.,
2007. С. 120-121.
42 BGA VI. Р. 154; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
43 BGA VI. Р. 124; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 109.
44 BGA VI. Р. 155; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
45 BGA VI. Р. 154; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
46 BGA VI. Р. 155; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 124.
94
и Прикаспия47. «Страна славян» лежала «севернее ал-Андалуса»48, а
«по ту сторону» от славян находилось море, на побережье которого
стоял город Тулийа\ по этому морю не ходили корабли и ничего оттуда
не вывозилось49. Как видно, отличительной чертой информации Ибн
Хордадбеха о «стране славян» является полное отсутствие каких-либо
деталей, относящихся к самой территории, населенной славянами; по-
следняя характеризуется исключительно за счет внешних по отноше-
нию к ней топонимов.
Таким образом, рассмотрение географической номенклатуры
рассказа о путях еврейских купцов и купцов-русов показывает, что
точные сведения об этих торговых маршрутах, имевшиеся в распо-
ряжении Ибн Хордадбеха, касались лишь мусульманских стран, в то
время как участки пути, пролегавшие по территории Европы, были
мало известны арабскому географу.
Так, маршрут купцов-русов точно очерчен лишь на отрезке
«Хамлидж — Джурджан — Багдад», а про восточноевропейский уча-
сток их пути известно лишь то, что в Хамлидж русы спускались по
«Реке славян» из «страны славян». Другой маршрут купцов-русов — в
Византию — вообще поддается лишь самому общему определению:
географу было известно только то, что меха, вывезенные из славянских
земель, русы реализовывали где-то на территории Византии, причем
неясно, как они туда (и куда именно в Византии) добирались — морем
или по суше.
Что касается сухопутного маршрута купцов ар-разанийа, связы-
вавшего Испанию с Китаем, то опять же именно европейский его уча-
сток обрисован Ибн Хордадбехом наименее подробно. Отмечена лишь
исходная точка пути еврейских купцов — Испания (или Франция),
а также крайний пункт их торгового пути на востоке Европы —
Хамлидж; все же промежуточное пространство маршрута обозначено
как «страна славян».
Географическая номенклатура рассказа о путях русов и ар-
разанийа позволяет заключить, что вставка сведений о русах в рассказ
о купцах ар-разанийа была задана отнюдь не только композицией со-
чинения. Маршруты купцов ар-разанийа и русов были тесно связаны
в реальности — соединение сведений о них в рамках одного рассказа
47 BGA VI. Р. 118-119; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 106-107.
48 BGA VI. Р. 92; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 91.
49 BGA VI. Р. 93; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 91.
95
эту реальность и отражает. Пути еврейских купцов и купцов-русов,
согласно Ибн Хордадбеху, смыкались на участке «страна славян —
Хамлидж — Джурджан», общим был и ассортимент их товаров — раз-
нообразная пушнина и мечи. Несмотря на то, что полем деятельности
как одних, так и других торговцев являлась «страна славян», острота
конкуренции в этом регионе снижалась за счет использования разных
средств передвижения: купцы ар-разанийа двигались по суше, а русы
вывозили товары от славян по речным путям. Кроме того, у купцов
были разные пункты назначения: от Джурджана русы везли свои
товары в Багдад, а еврейские торговцы поворачивали на восток — в
Балх, Мавараннахр и земли тюрок, чтобы по среднеазиатскому участ-
ку Шелкового пути достичь Китая.
Отмеченная Ибн Хордадбехом синхронность торговой активно-
сти купцов-русов и ар-разанийа позволяет датировать его сообщение
о путях русов первым периодом обращения восточного серебра (пер-
вая треть IX в.), когда приток монет африканской чеканки обеспечи-
вался участием еврейских купцов в торговых операциях в Восточной
Европе50. О наличии в это время и ряда других участников торговли
на путях, связывавших мусульманские страны, Византию и Восточную
Европу, свидетельствуют граффити на монетах Петергофского клада51.
Кроме того, важным датирующим признаком является отсут-
ствие титула правителя русов в специальном разделе «Книги путей
и стран», посвященном титулатуре владык разных стран и народов
мира52. Такой крупный чиновник, каким был Ибн Хордадбех53, обя-
занный по долгу службы свободно ориентироваться в международ-
ной титулатуре правителей разных рангов — и имевший для этого
все возможности! — почти наверняка не преминул бы зафиксировать
50 Калинина Т.М. Торговые пути. С. 79.
51 Добровольский И.Г., Дубов И.В., Кузьменко Ю.К Граффити на восточ-
ных монетах: Древняя Русь и сопредельные страны. Л., 1991.
52 BGA VI. Р. 16-17; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 60-61.
53 Точных данных обо всех этапах жизненного пути Ибн Хордадбеха
нет, однако известно, что составление «Книги путей и стран» было самым
тесным образом связано со служебной деятельностью Ибн Хордадбеха, зани-
мавшего высокий пост начальника почты в персидской провинции Джибал.
По долгу службы Ибн Хордадбех должен был составлять докладные записки
для главы почтового ведомства Халифата, и именно эти записки, как полага-
ют исследователи, могли послужить основой его будущей книги (библиогра-
фию см.: Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 11, 27-28).
96
в специальном разделе своего сочинения титул главы русов, если бы
он обладал соответствующей информацией. Из западноевропейских
источников — сообщения Вертинских анналов под 839 г. и письма
итальянского короля и франкского императора Людовика II визан-
тийскому императору Василию I от 871 г. — известно, что в IX в. при-
менительно к правителю русов в международной практике употре-
блялся титул «каган»54. Ибн Хордадбех же называет каганами лишь
правителей тюрок, Тибета и хазар: «Цари тюрок, Тибета и хазар — все
они хаканы, за исключением царя карлуков, которого называют йабгу
(джабгуйа)»55. Это известие должно относиться ко времени до 840 г.,
поскольку правитель тюркского народа карлуков, названный у Ибн
Хордадбеха титулом «йабгу», после падения Уйгурского каганата в
840 г. стал претендовать на титул кагана56. Если действительно пере-
чень владык, носивших титул кагана, был составлен Ибн Хордадбехом
до 840 г. или около того, вполне объяснимо отсутствие правителя ру-
сов в данном списке: географ просто мог и не обладать соответствую-
щей информацией.
Подробнее представить себе путь купцов ар-разанийа, лишь в
самых общих чертах намеченный Ибн Хордадбехом, позволяет бо-
лее поздний источник — еврейско-хазарская переписка 60-х гг. X в. В
письме испанского сановника Хасдая ибн Шапрута хазарскому царю
Иосифу раскрывается маршрут, которым это письмо было достав-
лено адресату: Кордова — Среднее Подунавье — Русь — Волжская
Булгария — Хазария57. Что же касается восточноевропейского отрез-
ка пути купцов-русов, следовавших в мусульманские страны, то пред-
ставления о нем у арабских авторов оставались весьма неопределен-
ными и в начале X в.
В это время новую форму описания русов представляет собой рас-
сказ не об их торговых маршрутах, а о месте их обитания — об «острове
русов». Этот рассказ, первая версия которого дошла до нас в сочинении
Ибн Русте (начало X в.)58, является частью так называемой «Анонимной
записки», составленной в последней четверти IX в. и характеризующей
54 Annales Bertiniani: Annales de Saint-Bertin I Ed. F. Grat, J. Veillard,
S. Clemencet. R, 1964. P. 30-31; Chronicon Salernitanum IU. Westerbergh. Stoc-
kholm, 1956. P. 111.
55 BGA VI. P. 16; Ибн Хордадбех. Книга путей и стран. С. 60.
56 Golden Р.В. The Question of the Rus’ Qaganate I IAEMA. 1982. T. II. P. 83.
57 Коковцов ILK Еврейско-хазарская переписка в X в. Л., 1932.
58 BGA VII. Р. 145-147.
97
следующие народы Восточной Европы: печенегов, хазар, буртасов, бул-
гар, венгров, славян (сакалиба), русов, жителей Сарира, аланов. Главной
целью описания было представление политической карты региона, по-
этому автор «Записки» обращал особое внимание на прерогативы и ти-
тулатуру владык описываемых им народов59.
Собственно географические средства, использованные в расска-
зе об «острове русов», крайне скудны. У Ибн Русте географическими
маркерами, с помощью которых определяется пространственное по-
ложение «острова», служат всего-навсего два ойконима —Хазаран (то
есть часть города Итиля) и Булгар. Образы же, задающие внутренние
параметры «острова русов», все до одного безымянные: не приводится
ни название «острова», ни наименование хотя бы одного расположен-
ного там города, реки или горы, не указывается название того моря
(или озера), в пределах которого находился «остров».
Можно говорить даже о своего рода экстерриториальности «остро-
ва русов»: на политической карте региона страна русов присутствует,
но в географическом смысле ее как бы и нет. «Остров русов» никак не
локализован в пространстве относительно других земель Восточной
Европы. В отличие от сообщений о всех других народах региона, в
рассказе о русах в «Записке» нет не только ни одного указания на рас-
стояния между землей русов и другими странами, но даже простого
упоминания о каких-либо соседних с русами народах. Известно лишь,
что купцы-русы приезжают со своими товарами в Хазаран и Булгар,
но откуда они туда едут — совершенно не ясно.
Все конкретные данные, сообщаемые о русах, касаются орга-
низации их общества и верховной власти или являются сведениями
этнографического толка (нравы, обычаи, одежда), которые мусуль-
манские информаторы получали либо от самих русов, доходивших с
купеческими караванами до ближневосточных городов, либо от своих
хазарских и булгарских контрагентов, поддерживавших торговые от-
ношения с областями русов. Даже единственный арабский путеше-
ственник по Восточной Европе X в. Ибн Фадлан, видевший русов соб-
ственными глазами, встретился с ними в Булгаре60, т. е. за пределами
собственно русской территории.
59 На эту особенность «Записки» обратил внимание В.М. Бейлис: Бей-
лис В.М. Арабские авторы IX — первой половины X в. о государственности и
племенном строе народов Европы //ДГ. 1985 г. М., 1986. С. 142.
60 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн Фадлана о его путешествии на
Волгу в 921-922 г. Харьков, 1956. С. 141-146.
98
Из сообщений Ибн Хордадбеха и Ибн Русте следует, что плохо
известный мусульманам участок пути от земли славян в Хазарию
и Волжскую Булгарию осмысливался ими как водный путь. Может
быть, поэтому в первом в исламской литературе рассказе о стране ру-
сов она предстает в виде окруженного водой «острова».
Весьма показательно, что поздние арабо-персидские авторы не
обращали внимания на географический смысл термина джазира
(«остров», «полуостров»), а понимали рассказ об «острове русов» как
обобщенную информацию о русах и их правителе, в связи с чем про-
странственная локализация «острова» не представляла для них ни-
какой проблемы: они просто помещали «остров русов» там, где пре-
бывал известный им древнерусский верховный правитель. Например,
ряд писателей XII-XVI вв., повествующих об истории принятия хри-
стианства русами, связывали данные об «острове русов» с именем
русского князя, при котором христианство стало государственной ре-
лигией Древней Руси61.
Такая неопределенность в характеристике лежавших вне мусуль-
манского мира территорий и проходивших по ним торговых путей
говорит о том, что рассказы о русах в изложении арабских географов
IX — начала X в. — это передача сообщений ближайших к Халифату
участников торговли, которые владели сколько-нибудь внятными
сведениями географического толка лишь в пределах своей сферы от-
ветственности на торговом пути, но не представляли себе эти марш-
руты в целости — так, например, как маршрут русов гипотетически
восстанавливается современными исследователями по нумизматиче-
ским данным от Балтики до Багдада. Не только в IX, но и в начале
X в. мусульманские авторы сколько-нибудь определенных географи-
ческих знаний о русах не имели и не могли даже локализовать их в
пространстве.
61 Подробнее см.: Коновалова И.Г. Избирательность памяти: Рассказ
мусульманских авторов «о принятии русами ислама» И Образы прошлого и
коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. М., 2003.
С. 321-333.
99
Kristel Zilmer
SAILING TO THE EAST SEA —
ON SELECTED MOTIFS
CONCERNING THE BALTIC SEA
IN OLD NORSE-ICELANDIC LITERATURE
The current socio-cultural paradigm that underlines the nature of the Baltic
Sea as a «sea of contact» 1 rather than that of division and establishes the
region around it as a vivid arena for communication routes unfolding in
different directions finds its resonance in various representations dealing
with the region’s past as well, including those emerging from the Old Norse-
Icelandic literature. Naturally the history of the overall region has exhibited
diverse phases of development and varying forms of interaction1 2; however,
the long-lasting communicative significance attached to the sea and to its
connected systems of waterways can indeed be claimed to form a rather
coherent narrative — as illuminated on the basis of different sources. Thus,
with regard to communications in the Viking Age and the Middle Ages
the Baltic Sea is depicted to have functioned as an arena for various more
or less regular activities such as trade, transport, plunder and military en-
counters (also related to obtaining political control over strategic districts).
At the same time, in terms of belonging within a broader network of travel
routes that connected Northern Europe with areas to the east and south, the
1 See e.g. Palmer A. Northern Shores. A History of the Baltic Sea and its
Peoples. L., 2005. P. 2; Markus F. Living on Another Shore. Early Scandinavian
Settlement on the North-Western Estonian Coast. Uppsala, 2004. P. 93-96.
2 See e.g. Jansson L Foma farder over Ostersjon — vikingars och andras H
Oster om Ostersjon. Ymer 1201 G. Hoppe. Stockholm, 2000. S. 9-23. A detailed
study of a particular phase in the history of the region is discussed in Blomkvist N.
The Discovery of the Baltic. The Reception of a Catholic World-System in the Eu-
ropean North (AD 1075-1225). Leiden; Boston, 2005.
100
Baltic Sea region can also be shown to form a transit zone or a gateway that
provided access to larger territories3.
This paper looks at some motifs in Old Norse narrative sources in the
identification and representation of the Baltic Sea and some of its connected
channels of communication. The focus lies upon the references to the sea
itself and to the identified parts of this maritime setting, following the idea
of connected waterways that tie together different territories. Using this con-
cept as a point of departure one can include territories that belong within a
wider communicative sphere4. Such an approach accords with an integrative
definition of the region as based upon the concept of the Baltic Sea catch-
ment area, alternatively called the Baltic Rim. In addition to the lands having
a direct coastline on the sea, the Baltic Rim includes — to use the words of
Blomkvist — «the surrounding territories defined in a concrete sense by the
waters flowing into the Sea»5. In relation to these territories the Baltic Sea
may serve as a transit zone; or from a different angle, these areas themselves
can be regarded as gateway territories when approaching the sea.
When exploring the Old Norse narrative understanding of waterways,
the natural choice is to look at sources that relate of travel. It is the narrative
travelogue emerging from the kings’ sagas, konungasogur, that forms the
basis of this study — as is well known, the kings’ sagas contain consider-
able evidence on travel represented through the frequent expeditions and
campaigns of Scandinavian rulers. Scenes that relate of activities in and
around the Baltic Sea demonstrate the significance of the area6.
3 See e.g. Zilmer K. ‘He Drowned in Holmr’s Sea — his Cargo-ship Drifted
to the Sea-bottom, Only Three Came out Alive’: Records and Representations of
Baltic Traffic in the Viking Age and the Early Middle Ages in Early Nordic Sour-
ces. Tartu, 2005. P. 321-322.
4 Cf. Zilmer K. The Representation of Waterborne Traffic in Old Norse Nar-
ratives: The Case of the Baltic Sea Area // Viking and Medieval Scandinavia. 2006.
Vol. 2. P. 240.
5 Blomkvist N. The Discovery of the Baltic. P. 4. See also Blomkvist N. The
Medieval Europeanisation Process of the Baltic Rim Region 1100-1400 AD. Prob-
lems for an International Study // Culture Clash or Compromise? The Europeanisa-
tion of the Baltic Sea Area 1100-1400 AD / ed. N. Blomkvist. Visby, 1998. P. 9-36;
Zilmer K. ‘He Drowned in Holmr’s Sea’. P. 19-23.
6 According to H. Kleinschmidt, there occurred a shift of focus in medieval
sources to the north, as a result of the growing importance of the Baltic and other
northern seas. One early example would be the travel reports of the merchants Oh-
there and Wulfstan, dating from the ninth century, which were inserted into the Old
English version of the world history by Orosius. See Kleinschmidt H. Understan-
101
Complementary perspectives are gained from the poetic narrative of
skaldic poetry — often inserted into the narrative of the sagas as docu-
mentation or illustration of the ventures of kings. Some parallels will also
be drawn to evidence from another group of sagas, namely the sagas of
Icelanders, Islendingasogur, where references to travel as such and to the
places visited in the Baltic region fit into a narrative that in a similar man-
ner presents itself as historical and looks back at the events of the past.
Occasional remarks are presented with regard to Scandinavian commemo-
rative runic inscriptions, an authentic source material in the context of the
Viking Age7. All in all, the main attention is guided towards the narrative
concept of the Baltic Sea. It should be noted that the paper does not offer
a systematic study of different chronological layers of saga evidence8, for
ding the Middle Ages. The Transformation of Ideas and Attitudes in the Medieval
World. Woodbridge, 2003. P. 250--251. Icelandic saga depictions of maritime traffic
in the Baltic region can in certain ways be viewed as belonging within the same
cultural tradition, see Zilmer К, Scenes of Island Encounters in Icelandic Sagas —
Reflections of Cultural Memory // Viking and Medieval Scandinavia. 2008. Vol. 4.
P. 230-231.
7 Runic and skaldic evidence on aspects of Baltic traffic is treated in more
detail in Zilmer K. ‘He Drowned in Holmr’s Sea’. P. 74-268. Runic inscriptions
reflecting voyages to the east as well as runic finds from Eastern Europe are exa-
mined in Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Тексты,
перевод, комментарий. М., 1977; Melnikova Е.А. Runic Inscriptions as a Source
for the Relation of Northern and Eastern Europe in the Middle Ages // Runenin-
schriften als Quellen interdisziplinSrer Forschung: Abhandlungen des Vierten In-
ternationalen Symposiums uber Runen und Runeninschriften in Gottingen vom
4.-9. August 1995 /К. Diiwel. B., 1998. P. 647-659; Мельникова Е.А. Скандинав-
ские рунические надписи: новые находки и интерпретации. Тексты, перевод,
комментарий. М., 2001.
5 Among studies that trace such developments, see e.g. Джаксон Т.Н. Ги-
дрография Восточной Европы в древнескандинавских источниках // Джак-
сон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г, Подосинов А.В. «Русская река»:
Речные пути Восточной Европы в античной и средневековой географии. М.,
2007. С. 275-353; Jackson Т. The Image of Old Rus’ in Old Norse Literature (a
Place-Name Study) //MiddelalderforUm. 2003. B. 1-2. P. 29-56. The sequential evi-
dence of the kings’ sagas is discussed in Джаксон Т.Н. Исландские королевские
саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.). Тексты, перевод,
комментарий. М., 1993; Eadem. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (первая треть XI в.). Тексты, перевод, комментарий. М., 1994; Eadem.
Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI — середина
XIII в.). Тексты, перевод, комментарий. М., 2000.
102
example in terms of the variant elements of toponymy that would attest to
the changing focus on various (parts of) travel routes within the Baltic re-
gion. We attempt to illuminate the broader concept of waterways as part of
representing the typical activities of the Viking Age and the Middle Ages.
The Baltic Sea region makes up a characteristic study area both in terms of
being a common setting of action and an important gateway zone.
We shall start with the mention of the Baltic Sea and look at some stra-
tegies of identifying the sea and the setting around it. Old Norse-Icelandic
sources mediate the idea of the Baltic Sea as the «eastern sea», called
Eystrasalt (hit eystra salt, literally «the more eastern sea»), or Austmarr9 10 11,
and often connected to eastern voyages including those specified as travels
towards/in the region of Austrvegr™. References to the Baltic Sea as part
of the setting linked to Austrvegr show it both as a destination in itself as
well as a transit zone. On the one hand, the concept of the eastern sea can
reflect actual geographical perspectives, while on the other hand it accords
well with the outline of the Old Norse mental map. It makes sense to speak
of the Baltic Sea as an eastern sea since it belongs within the eastern quarter
of the known world. As summarised by T.N. Jackson with regard to this
eastern quarter or segment: «It is quite evident that all the lands round the
Baltic Sea, as well as those within eastern Europe, beyond the Baltic Sea,
were considered to be eastern lands. By the way, the name of the Baltic Sea
in Old Norse sources is Eystrasalt»11.
9 See Cleasby R, Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Ox-
ford, 1957. P. 35,136; Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной
Европе (с древнейших времен до 1000 г.). С. 246, 258; ZilmerK. The Represen-
tation of Waterborne Traffic in Old Norse Narratives. P. 244.
10 The meaning of Austrvegr as well as other toponyms with the root aust- has
been discussed e.g. in Jackson T.N. The North of Eastern Europe in the Ethnogeo-
graphical Nomenclature of Early Nordic Texts // The Audience of the Sagas. The
Eighth International Saga Conference. Gothenburg, 1991. P. 228-37; Eadem. The
Image of Old Rus’ in Old Norse Literature (a Place-Name Study). P. 29-56. Ac-
cording to Jackson, in earlier kings’ sagas such designations refer to the Volkhov-
Dnieper route, whereas later evidence points primarily in the direction of the ter-
ritories on the eastern Baltic.
11 Jackson T.N. On the Old Norse System of Spatial Orientation // Saga-Book
of the Viking Society. 1998. Vol. 35/1. P. 79. See also Jackson T.N., Podossinov A.V.
Norway in Old Norse Literature: Some Considerations on the Specific Character of
Scandinavian Spatial Orientation // Skandinavistik: Zeitschrift fur Sprache, Litera-
tur und Kultur der nordischen Lander. 1997. Bd. 2. P. 85-97.
103
It is elucidative to look at the manner in which this (more) eastern sea is
incorporated into travel routes. Certain text passages may reveal something
about which particular parts of the modern Baltic Sea one had in mind. In
Fcereyinga saga12 (ch. 18) the following route is outlined:
Then Sigmundr and his men prepared themselves for the trip; and
once he was ready, he sailed east to Viken and then to Denmark and
through Eyrarsund and right into the Eastern Sea13 14.
The saga depicts an eastbound journey and makes a point about pass-
ing through the channel of Eyrarsund, i.e. the Sound, and then entering hit
eystra salt, i.e. the Baltic Sea. Although it is by no means easy to determine
the range (and borders) of Eystrasalt based upon Old Norse narratives, it
does make sense to regard Eyrarsund as one of its main entries or commu-
nicative channels. We shall return to the strategic significance of the Sound
below, but at this point it should be noted that together with the Danish belts
(the Great Belt and the Little Belt) it has long functioned as a natural outlet
and inlet for the Baltic Sea,4.
The eastern nature of the sea gets illuminated — its clear connections
with travels to the east are underlined on several occasions. One illustrative
statement occurs in Mariu saga (being one of the saints’ sagas, it is given as
a parallel example); one of its stories speaks of two monks who went travel-
ling with merchants heading to Austrvegr:
12 Fcereyinga saga is by some included amongst konungasogur, whereas others
see it as closer to Islendingasogur, the saga is mainly preserved as part of the
tradition concerning King Olafr Tryggvason, e.g. in the fourteenth century saga
compilation Flateyjarbok.
13 (my translation) «Sigmundr bysk пй til fylgdar vid menn sina ok siglir pegar
hann er biiinn austr til Vikr ok sva til Danmerkr ok i gegnum Eyrarsund, ok allt i
hit eystra Salt ferr han um sumarit ok verdr litit til fengjar» (Faeryinga saga / Olafur
Halldorsson // IF. 2006. В. XXV. Bls. 38).
14 Thus, thousands of years ago the Sound and the Belts «served as Nature’s
in-pipes», turning «what had been a fresh water lake into an inland sea» (Palmer A.
Northern Shores. A History of the Baltic Sea and its Peoples. P. 4). Note that Ey-
strasalt includes the word salt which also designates «sea», for example in the
poetical name Rauda-salt (more commonly called Rauda-haf), but its literal mean-
ing is «salt»; see FritznerJ. Ordbog over Det gamle norske Sprog. Oslo; Bergen;
Tromso, 1973. B. III. S. 163. Other common names of seas include the element haf
or marr, when designating certain areas of the sea the word sjor/sjar/soer is some-
times applied.
104
And when they came into that sea which is called the East Sea, the
favourable wind dropped so that everything stayed quiet15.
The saga passages that mention the sea whilst outlining eastbound
travel give reason to connect Eystrasalt in particular with the southern and
(central) eastern parts of the modern Baltic Sea — the maritime region one
would enter when for example sailing on from the Viken area in southern
Norway towards Denmark, then possibly passing through the Sound, as
mentioned above16. The kings* saga compilation Fagrskinna documents
one such journey of Earl Hakon Sigurdarson:
[...] he headed his ship east into Vik and from there into the Baltic
(i.e. Eystrasalt. — K. Z.). There he began raiding and became a pirate.
He raided around Sweden and among the Gautar, Wends and Kurir,
all the way east around Sysla17 18.
Eystrasalt is here depicted as an arena for raiding, as typical of the
sagas; the passage includes several referential points within this maritime
setting such as Sweden, the territories of Gautar (in the Swedish landscape
of Gotaland), Vindr (in Wendland in the southern Baltic) and Kurir (in
Courland/Curonia in the eastern Baltic) as well as around Sysla — the latter
most likely indicating the Estonian island of Saaremaa, in Old Norse known
as Eysysla,8. An almost circular image of Hakon’s route around the East
15 (my translation) «[...] ok er peir koma sinu fari i pann sio, er heitir Eystra-
sallt, fellr byrr, suo at kyrt stendr med ollu» (Mariu saga. Legender om Jomfru
Maria og hendes jertegn / C.R. Unger. Christiania, 1871. S. 1054).
16 From a modern geographical perspective one would then enter the main
part of the Baltic Sea, or the Baltic Proper. It can be discussed whether the Kattegat
forms one of the major arms of the Baltic Sea, or is rather to be connected to the
North Sea through the Skagerrak.
17 Finlay A. Fagrskinna, A Catalogue of the Kings of Norway: A Translation
with Introduction and Notes. Leiden, 2003. P. 80. «[...] ok helt hann skipi sinu austr
i Vik ok padan i Eystrasalt. Tok pa at herja ok gordisk utileguvikingr. Hann herjadi
um Sviaveldi ok Gauta, Vinda ok Kura, al It austr um Syslu» (Fagrskinna — Noregs
konunga tai / Bjarni Einarsson // IF. 1985. В. XXIX. Bls. 103).
18 Sysla — meaning an administrative district (or a tax region) — is also in-
corporated in the place name Adalsysla designating western parts of mainland Es-
tonia. In sagas and skaldic poetry these regions are occasionally identified simply
as sysla, pl. syslur, however, on certain occasions it may be discussed whether the
label could serve as a general reference and connect with other districts as well, see
105
Sea is created, illuminating which territories the sea provided access to.
Parallels to this description can be found in the series of events outlined in
the skaldic poem Hofudlausn by Ottarr svarti that praises the accomplish-
ments of King Olafr Haraldsson. Thus, stanza 4 of the poem establishes the
setting for action as austr i salt; Olafr’s destinations — or rather targets —
around the Baltic Sea include one headland in Sweden, the island of Gotland
and Saaremaa,9. In this context the reference to the Baltic Sea seems to
circle out the eastern (or central) Baltic Sea19 20. Even more specific is the
summary of the same events in Fagrskinna (ch. 27):
Olafr fought for the first time in the east by Sotasker, and afterwards
he went into the Baltic and fought in the east on Eysysla and won
there. He fought for the third time east in Finland and got the better
of them there21.
On this last occasion the reference to Eystrasalt is mentioned in con-
nection with the region around Eysysla, Saaremaa. However, this does not
have to signal a narrower understanding of the actual reach of the East Sea,
but can be understood as a manner of outlining a travel route that led from
e.g. Zilmer K. ‘He Drowned in Holmr’s Sea’. P. 247, 252. Concerning the saga pas-
sage above, the same scene is e.g. included in Flateyjarbok that contains references
to Eystrasalt, Sviaveldi, Gautland, Vindland, Kurland and Eysysla. See Flateyjar-
bok. En Samling af norske Konge-Sagaer med indskudte mindre Fortaellinger om
Begivenheder i og udenfor Norge samt Annaler / Gudbrandr Vigfijsson, C.R. Un-
ger. Christiania, 1860. В. I. S. 68-69.
19 Compare this to the description of Olafr’s raids and battles in the skal-
dic poem Vikingarvisur by Sigvatr Pordarson; the headland is there identified as
Sotasker, possibly designating Sotholmen off the coast of Sodermanland (see e.g.
Fell C. Vikingarvisur // Speculum Norroenum: Norse Studies in Memory of Gabri-
el Turville-Petre / U. Dronke et al. Odense, 1981. P. 106-122). After the raid on
Saaremaa, Olafr proceeded on to Finland and then to Denmark. Cf. the account in
chs. 4-10 of Olafs saga helga in the saga compilation Heimskringla.
20 R. Cleasby and Gudbrandur Vigfijsson, by the way, understand the desi-
gnation Austmarr as referring exactly to the east Baltic, see An Icelandic-English
Dictionary. P. 35. The name Austmarr is recorded in the skaldic poem Ynglingatal
in stanza 26 — there a Swedish king Yngvarr is said to have been buried by the sea
(possibly somewhere in the region of Estonia); Austmarr, the east sea is depicted as
singing songs for the dead king; see Zilmer K. ‘He Drowned in Holmr’s Sea’. P. 247.
21 Finlay A. Fagrskinna, A Catalogue of the Kings of Norway. P. 133. «Olafr
bardisk fyrsta sinni austr vid Sotasker, en sidan for hann i Eystrasalt ok bardisk
austr i Eysyslu ok hafdi par gagn. Pridja sinni bardisk hann a Finnlandi austr ok
hafdi betr» (Fagrskinna — Noregs konunga tai. Bls. 167).
106
the coastal areas of Sdtasker out into the open sea. Note at the same time
how the location in the east is underlined in the case of each battle site.
The references to the Baltic Sea thus highlight the context of move-
ment towards the east, which illustrates the narrative and cognitive logic
behind the concept of the East Sea. But the sea naturally gets mentioned in
the scheme of travels that also show people returning to Scandinavia from
territories more to the east, i.e. first and foremost from Gardariki, the Old
Rus’ that was connected to the Baltic region through a series of central
waterways22. Communication along such routes between Scandinavia and
Gardariki is well attested to in the kings’ sagas, without necessarily making
an explicit point about having to sail across (parts) of the Baltic Sea. Indeed,
it is a rather characteristic feature of the sagas not to outline full itineraries
or speak much about precise travel conditions — what is important is the
fact of reaching the intended destination. Certain inserted place names or
short comments about the nature of the trip nevertheless allow us to trace
some information about the setting as well. The general image emerging
on the basis of saga depictions thus shows the waters around present-day
eastern Sweden, Finland and the Baltic countries as a frequent transit zone.
Such is the very practical (and historical) significance of the established
maritime route; besides that the sea also functions as a gateway within a
broader communicative setting providing access from Scandinavia into dif-
ferent territories more to the east and south (and vice versa). The idea of the
Baltic Sea as fitting into a scheme of links between the north and the south
also accords with the design of the medieval mental map of Scandinavians,
which included the perception of connected waterways as enabling one to
travel from the north to the south23.
When direct identifications of the East Sea do occur in connection with
travels from Gardariki they guide attention towards the eastern and central
parts of the sea in the manner illustrated above. To name an example from
the skaldic poem Hrynhenda by Arnorr jarlaskald — stanza 4 depicts the
fleet of Magnus inn godi as sailing out into the East Sea, i salt et eystra24.
22 The varied Old Norse evidence on the river systems leading into the ter-
ritory of the Old Rus as well as further to the east and south have been discussed
e.g. in Джаксон Т.Н. Гидрография Восточной Европы в древнескандинавских
источниках. С. 275-353.
23 Ibidem. С. 325.
24 References to skaldic stanzas are given according to the edition by Finnur
Jonsson. Den norsk-islandske skjaldedigtning, A: Tekst efter handskrifterne I—II;
B: Rettet tekst med tolkning I-II. Copenhagen, 1912-1915.
107
The saga tradition concerning the return of Magnus to Norway adds its own
details to this itinerary; as we learn, he was namely on his way to Malaren
and Sigtuna25.
Olafs saga Tryggvasonar (ch. 21) in Heimskringla tells of the return
trip of Olafr Tryggvason; his intentions were to leave Gardariki and return
to northern countries:
[...] he (i.e. Olafr. — K. Z.) told the queen about it, and also that he
was eager to go to the northern lands [...] Thereupon he prepared
to leave. He boarded a ship and sailed out into the Baltic. And as he
sailed west he touched on Borgundarholm, where he made descent
and harried26 27.
A temporary destination for Olafr’s travels in Eystrasalt is the island
of Bornholm — set up as a point of reference in the general maritime set-
ting according to the pattern that was illustrated earlier in connection with
Gotland and Saaremaa. Of interest in this case is the established movement
ut i hafit i Eystrasalt — illustrating the way out into the domain of the East
Sea. A further point can be made about how this route into the Baltic Sea
is leading back to the north; this contributes to the idea of the sea as a con-
necting link between different territories.
In ch. 90 of the same saga the far-reaching campaign of Earl Eirikr
Hakonarson is outlined. He is said to have sailed from Sweden onto
Austrvegr and to Gardariki where he engaged in raiding widely and even
burned down Aldeigjuborg (Staraja Ladoga)21. Heimskringla further relates
that after leaving Gardariki the earl spent time raiding through Adalsysla
25 See the descriptions of his return trip in Morkinskinna and in ch. 1 of Mag-
nuss saga ins goda in Heimskringla as well as in another skaldic poem by Arnorr,
Magnussdrapa. The return trip of Haraldr hardradi in ch. 17 of Haralds saga Si-
gurdarsonar in Heimskringla provides comparative evidence.
26 Hollander L.M. Heimskringla: History of the Kings of Norway by Snorri
Sturluson. Austin, 2002. P. 162. «[...] ba segir hann drottningu ok pat med, at hann
fystisk at fara i Nordrlond [...] Sidan byr Olafr ferd sina ok gekk a skip ok helt sva
ut i hafit i Eystrasalt. En er hann sigldi austan, ba kom hann vid Borgundarholm ok
veitti bar uppras ok herjadi» (Snorri Sturluson. Heimskringla I Bjarni Adalbjarnar-
son H IF. 1941. В. XXVI. Bls. 252).
27 As we learn from an earlier chapter, prior to that trip the earl was raiding
around the Baltic as well: at first he lay by the coast of Gotland looking for suitable
targets both onland and on the sea, and after that he sailed on to Wendland and
fought against some Viking ships close to a headland called Staurr. See also Ban-
dadrapa by Eyjolfr dadaskald.
108
and Eysysla, where he is said to have taken four Danish ships. Fagrskinna
(ch. 26) contains a similar scheme of events, although the list of battle sites
varies to some degree. To name some of the earl’s activities:
His third fight was against the Jomsvikingar, the fourth in Eyrarsund,
where he cleared four ships of the Danes. His fifth battle he fought
against Vikings south at Staurr; he killed many and drove others into
the sea. Next he went east into Gardariki against Valdamarr gamli
and raided widely throughout his kingdom. He stormed Aldeigjuborg
and took a great deal of property there, and further still he proceeded
east into Gardar raiding everywhere, burned towns and fortresses,
while the bcendr ran with what they could carry into the forests.
Further, he captured three Viking warships within his territory in the
Baltic, killed all the crews and took the ships and all their goods. Next
he went ashore on Eystra-Gautland and burned many villages there,
returning to the sea with a great deal of booty. From there he went
east raiding all around Sy slur28.
Several of the battles occur in and around the Baltic Sea, an active arena
for such encounters. With regard to the earl’s ventures upon his return from
Gardariki, the saga contains an explicit reference to the East Sea — in this
context speaking of Eystrasalt as being in the domain of the earl. This could
then signal a broader understanding of the reach of the sea as compared to
some earlier discussed examples (note at the same time that the Norwegian
earl was married to the daughter of the Danish king, so the regions he con-
trolled may also have had to do with his political alliances). With regard to
the fact that afterwards the earl is said to have landed in eastern Gotaland,
it may be assumed that his battle against the Vikings occurred somewhere
in the southern Baltic. Parallels can be drawn to his encounter with four
Danish ships in the Sound, or the sea battle at Staurr (possibly indicating
28 Finlay A. Fagrskinna, A Catalogue of the Kings of Norway. P. 131. «Et
pridja sinni bardisk hann vid Jomsvikinga, et fjorda sinni i Eyrarsundi, hraud par
fjorar skeidar af Donum. Ena fimmtu orrostu atti hann a Stauri sudr vid vikinga,
drap marga, en suma rak hann a kaf. bar naest for hann austr i Gardariki a hendr
Valdamari gamla ok herjadi vida um hans riki. Hann braut Aldeigjuborg ok tok par
mikit fe, ok enn lengra sotti hann austr i Garda, for allt med hernadi, brenndi borgir
ok kastala, en bcendr runnu med byrdar a markir. Enn tok hann i Eystrasalti i hans
riki prjar skeidar vikinga, drap allt lidit ok tok skipin ok allt fe peira. bar naest gekk
han upp a Eystra-Gautland ok brenndi par morg |югр, for ofan med herfangi miklu.
badan for hann austr herskildi um allar Syslur» (Fagrskinna — Noregs konunga
tai. Bls. 165).
109
the island of Fehmarn)29, both listed as earlier incidents. At the same time
the earl’s confrontations with Viking/Danish ships seems to be a recurrent
motif in the tradition concerning his battles, although it is presented differ-
ently in the two saga compilations that both claim to build upon the skaldic
poem Bandadrapa by Eyjolfr dadaskald. Fagrskinna recounts the battles
in the form of a prose summary; Heimskringla also includes poetic quotes.
The exact order of the stanzas as well as the locations of battle sites can be
discussed. B. Fidjestol emphasises that Bandadrapa in its present form has
several lacunaes30. Following the order of the stanzas according to Finnur
Jonsson’s edition, stanza 4 makes a point about the earl having fought many
battles. There is mention of Gotland, Staurr, Gardar and Aldeigja\ in stanza
7 the motif of the clearing of four Danish ships i eyja sundi (in the sound)
is highlighted — possibly indicating Eyrarsund. In Fagrskinna this bat-
tle is named as number four; Heimskringla, on the other hand, locates the
conquering of the Danish ships in the region of Adalsysla and Eysysla and
occurring after the raid to Gardariki. Despite the obvious differences be-
tween the recorded variants of the tradition, they all relate the action to the
maritime setting of the Baltic Sea. As shown above, in Fagrskinna the sea is
clearly identified as the East Sea and tied to the earl’s personal sphere of in-
terest. All in all, the earl is shown to have moved back and forth within this
space; he obviously engaged in fighting in different parts of the sea, which
can explain certain mix-ups with regard to the recorded locations.
Based upon the examples discussed above as well as other relevant
saga evidence, it can be shown that references to the Baltic Sea fit logically
into eastern travel schemes. The exact borders of the sea cannot be easily
determined and the applied labels with the general meaning «eastern sea»
reveal certain ambiguity as well — but there is a noticeable concentration
of attention towards the central basin of the sea, the Baltic Proper. At the
same time there emerges a broader image of the communicative setting into
which the sea belongs as a result of the system of connected waterways.
Above it was shown how the Viken area (in Old Norse Vik) encompassing
southern Norway and the now Swedish Bohuslan gets tied together with the
29 An alternative suggestion is that Staurr marks Staver in southern Denmark,
see Jesch J. Ships and Men in the Late Viking Age. The Vocabulary of Runic In-
scriptions and Skaldic Verse. Woodbridge, 2001. P. 207.
30 Fidjestol proposes an alternative ordering of the stanzas of Bandadrapa on
the basis of its presentation in Fagrskinna. See Fidjestol B. Det norrone fyrstedik-
tet. 0vre Ervik, 1982. S. 176-177, 273.
110
Baltic region in terms of traffic leading southwards to Denmark and into the
Baltic Sea — the sagas and skaldic poems witness of intensive contacts and
regular travels between Norway and the territories around the Baltic Sea31.
The depicted routes lead through the North Sea inlet of Skagerrak into the
Kattegat and further on into the Baltic Proper and contribute to the image
of the connections between these central waterways.
The second and even broader sphere of communications reveals itself
in terms of contacts between Scandinavia and the territories to the east and
south of the Baltic Sea, focusing in particular on the ties with the Old Rus’
in terms of connected systems of waterways — reaching out from the sea
into the rivers of north-western Russia32.
The general idea of Eystrasalt, the East Sea, supports the view of this
maritime area as being part of the eastern quarter of the world, as men-
tioned earlier. Recurrent references to particular zones of activity within
the sea at the same time bring out a southern communication arena in addi-
tion to a clearly eastern one. The southern zone has been defined in terms
of its «emphasis on the maritime landscapes of southern Scandinavia [...]
exemplified in communications around the linked territories of Denmark,
southern Sweden, and southern Norway»33. With regard to Eystrasalt, we
can thus to a certain degree follow the merging of the eastern quarter with
the southern one (including Denmark and territories to the south of it) — in
particular when it comes to communications in the waters around Denmark.
In this light, the potential borders of the East Sea on the Old Norse mental
map become more ambiguous. However, the significance of the sea in the
general context of eastbound travels remains obvious.
From the maritime perspective the possible focal point of the merging
zones of action is the Sound, in its capacity of being an entrance into the
East Sea, as already described above. The site enjoys considerable attention
31 The Viken area forms a political and military focal point, based upon its
historical significance. Another dimension to include concerns its role in trading.
See Zilmer K. The Representation of Waterborne Traffic in Old Norse Narratives.
P. 249.
32 The waterborne contact networks between Scandinavia and Russia have
been much discussed from the historical and archaeological point of view. For an
overview of the Old Norse evidence on the main river systems, see Джаксон TH.
Гидрография Восточной Европы в древнескандинавских источниках.
33 Zilmer К. The Representation of Waterborne Traffic in Old Norse Narra-
tives. P. 247. To that we can add the areas along the southern Baltic, such as Wend-
land and Saxony (Ibidem. P. 249).
Ill
in the sagas — this is naturally based upon its specific significance within
the Scandinavian setting; as is well known, it was important to control the
Sound in the context of Baltic communications34. The Sound was earlier
characterised as an entryway into Eystrasalt. In a similar manner a scene
from Knytlinga saga (ch. 39) presents the Sound as a passage that one had
to travel through when heading out on eastern travels. The saga namely
refers to an episode concerning a merchant ship that set out on a trip from
Norway with the intention of going to Eistland (Estonia) or some other part
of Austrvegr. The ship sailed through the Sound and then continued on to-
wards Bornholm. At some point it vanished and there were no news about
what had happened to it35.
The characteristic features of the Sound shine through in descrip-
tions that show it to be a narrow passage that enabled easy access to the
neighbouring territories on both sides (i.e. the Danish islands and parts of
southern Sweden). As for example related in Fagrskinna (ch. 17), it was no
problem for the Norwegian Earl Hakon who was sailing through the Sound
to carry out raids around it:
Hakon [...] sailed east through Eyrarsund and raided the land on both
sides, burned dwellings and killed people and seized property wher-
ever he could in the kingdom of the king of the Danes36.
The relative narrowness of Eyrarsund makes it impossible for travel-
ling parties not to take notice of each other. In one of the most well-known
Islendingasogur, the Brennu-Njdls saga, we find an episode where a man
called Atli sailed from Sweden into the Sound and stationed his ships there.
A little later an Icelander called Hriitr Herjolfsson entered the Sound as
well, coming from the other direction. What follows is a violent encounter
between the two, which ends with the victory of Hriitr. The depicted se-
quence of events shows that the Icelander was indeed planning to take on
34 Cf. Ibidem. P. 246.
35 See the episode in question in Knytlinga Saga / Bjarni Gudnason // IF. 1982.
В. XXXV. Bls. 158-159. King Kniitr Sveinsson later made his way to Bornholm to
make enquiries over the ship. On a small island close to Bornholm the king found
rocks of a deep red colour — the site where the crew and the ship had been burned
to ashes by their attackers.
36 Finlay A. Fagrskinna, A Catalogue of the Kings of Norway. P. 91. «Hakon [...]
siglir austr gegnum Eyrarsund ok herjadi a hvarttveggja landit, brenndi byggdir ok
drap menn, tok fe hvar sem hann matti i Danakonungs riki» (Fagrskinna — Noregs
konunga tai. Bls. 118). Cf. ch. 27 of Olafs saga Tryggvasonar in Heimskringla.
112
this battle. It is pointed out that although he noticed the other ships upon
entering the Sound, he still decided to proceed — an affair which ended
favourably for him and came as a bad surprise to Atli. The Sound functions
as a perfect setting for staging such events in terms of being an important
waterway that one had to follow when sailing into the Baltic, at the same
time making it inevitable that ships would come across each other37.
Due to such features the Sound suits well for planned ambushes on
one’s opponents, expected to show up there. A typical situation is included
in some kings’ sagas in connection with the ambush that King Kniitr inn
riki was planning on Olafr Haraldsson after the latter’s raids in the region.
Kniitr set up his fleet in the Sound hoping to catch the Norwegian king
on his way back to Norway. Olafs saga helga (ch. 152) in Heimskringla
even contains a comment concerning the placement of Kmitr’s troops in the
Sound, again emphasising the narrowness of the Sound and contributing
to the idea that it provided a link between different territories. First, King
Kniitr made sure of the movements of Olafr and his men with the help of
spies, then he found a strategic position for his fleet:
And when he learned that a large portion of their fleet had left them,
he returned with his fleet to Seeland and anchored in the Eyrar Sound
with all his force. Some of his ships were moored near Seeland, some
near Scania38.
These and several other examples from both konungasogur and
Islendingasogur underline the importance of the Sound as a central pas-
sageway in the Baltic and make up an elucidative case study for the depic-
tion of mobility along water.
So far we have concentrated upon references to the Baltic Sea on the
whole and underlined the importance of the Sound as a potential entry-
way to the Eastern Sea, or as it may be understood, the Baltic Proper. The
final section of this paper deals with particular strategies of identification
in highlighting some other maritime areas in connection with the Baltic
region. The Kattegat — a major artery to the Baltic and directly connected
37 See the episode in question in Brennu-Njals Saga / Einar Olafur Sveins-
son // IF. 1954. В. XII. Bls. 16-17.
38 Hollander L.M. Heimskringla. P. 444. «En er hann spurdi, at mikill hlu-
ti lids var fra Jjeim farinn, pa helt hann sinum her aptr til Sjalands ok lagdisk i
Eyrarsund med allan herinn. La sumt lidit vid Sjaland, en sumt vid Skani» {Snorri
Sturluson. Heimskringla / Bjarni Adalbjarnarson // IF. 1945. В. XXVII. Bls. 284).
113
to the Sound — is occasionally identified in relation to the neighbourhood
land territory, i.e. Jutland. Thus, the sources may use the label Jotlands
haf, the Sea of Jutland39. A skaldic poem by borleikr fagri records in
stanza 8 how the Danish king Sveinn pursued his Norwegian opponent
Haraldr and made him flee and throw overboard the loot he had taken in
Denmark:
All the loot of the lord of the broendir (people of Trondelag. — K. Z.)
was to float on the hail-swollen sea of Jotland (Jylland, Jutland. —
K. Z.); they emptied more ships (of their cargo. — K. Z.)40.
The narrative of the saga compilation Morkinskinna also returns to this
event when making a point about how the Norwegian king later wanted to
make sure that «he would fare better than in the Sea of Jutland»41.
Besides Jotlands haf there is a specific name given to an area lead-
ing into the northern part of the Baltic Sea — in an introductory part of
Orkneyinga saga42 we hear about a search campaign setting out from the
region of the Gulf of Bothnia (identified as a gulf that is situated opposite
the White Sea) and exploring different islands in the sea to find a missing
woman:
Gor led his ships out of the Gulf and into the Aaland Sea, explor-
ing all of the Svia Skerries and every island in the Baltic, then on to
the Elfar Skerries and from there over to Denmark, searching every
island43.
39 Parallels can be drawn to such Old Norse names as Islands-haf, Englands-
haf Irlandshaf etc.; see Cleasby R, Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English
Dictionary. P. 228.
40 Translation according to Andersson T.M. Morkinskinna. The Earliest Icelan-
dic Chronicle of the Norwegian Kings (1030-1157). Ithaca, London, 2000. P. 203.
The Old Norse text: «fengr vard broenda bengils / (f>eir letu skip fleiri) / allr a eli
sollnu Jotlands hafi fljota» (Finnur Jonsson. Den norsk-islandske skjaldedigtning.
В. I. S. 367).
41 Andersson T.M. Morkinskinna. P. 225. «[...] at nv mindi betr fara en a lot-
landz hafi» (Morkinskinna / Finnur Jonsson // SUGNL. 1932. B. LIII. S. 204).
42 Orkneyinga saga is included among konungasogur, and dated to the begin-
ning of the thirteenth century.
43 Hermann Pdlsson, Edwards P. Orkneyinga Saga. The History of the Earls
of Orkney. London, 1978. P. 27. «Hellt Gor skipum sinum ut eftir hafsbotnum ok
svo i Allannzhaf. Sidan kannar hann vida Sviasker ok allar eyiar, er liggia i Ey-
strasallti; eftir f>at i Gautasker ok badan til Danmerkr ok kannar bar allar eyiar»
(Orkneyinga saga I Sigurdur Nordal H SUGNL. 1913-16. B. XL. S. 2).
114
For one, it is of interest that the saga passage identifies the waters of the
Gulf of Bothnia as a separate maritime arena. Secondly, it depicts mobility
from there over to Alandshaf (i.e. the Aland Sea) and further on to the skerries
around Sweden and other islands in Eystrasalt. Thus we find here an identifica-
tion of a particular part of the Baltic Sea in terms of its islands, in this case the
Aland islands; this region functions at the same time as an entrance into (or an
outlet from) the northern arm of the Baltic, the Bothnian Sea. Simultaneously,
we find support for the idea of Eystrasalt as connected with the Baltic Proper,
being here listed as a destination after the Aland Sea. There is also mention of
an archipelago on the western coast of Sweden — identified by the name of
the Gota River (in Old Norse Gautelfr or simply Elfr\ a significant waterway
draining Lake Vanern into the Kattegat; the river is in the sagas often identi-
fied as a meeting place between kings because it formed a natural borderline
and at the same time provided a well-known link with the sea.
As an additional piece of evidence concerning the named areas of the
Baltic Sea, we can take a look at a Swedish rune stone inscription from the
landscape of Uppland (U 214, now in the weapon house of the Vallentuna
church). The rune stone commemorates a man who is identified as the
husband of a certain Ingibjorg; a poetical formulation states that the man
drowned in Holmr’s Sea (Holms haf) as a result of a shipwreck where
only three men survived. The meaning of this designation has been de-
bated, with the proposed alternatives being the waters around the island of
Bornholm and the Gulf of Finland (the name then being a shortened form
of Holmgardrs Sea)44.
Starting with the latter, we are obviously dealing with a well-known
travel route — sailing through the Gulf of Finland one would enter the wa-
terway leading into the Ladoga-Ilmen region where Holmgardr naturally
made up a major destination. In Old Norse sources (skaldic poetry) it is,
however, the name of the island Borgundarholmr that we can find in the
shortened form holmr/holmr (although in specific contexts holmr/holmr may
44 See e.g. Jansson S.B.F. De foro dristigt... Runstenarna berattar om vikin-
garnas farder// Svenska turistforeningens ^rsskrift. 1949. P. 111-112; Idem. Om
frammande landers och orters namn i svenska runinskrifter. Forsta avsnittet. Upp-
sala, 1954. P. 50; Idem. Svenska utlandsfarder i runinskrifternas ljus. Svenska spar
i frammande land III. Goteborg, 1956. S. 20; Мельникова E.А. Скандинавские
рунические надписи. С. 204; Eadem. Скандинавские рунические надписи: но-
вые находки и интерпретации. С. 384; Zilmer К. ‘Не Drowned in Holmr’s Sea’.
P. 127-129; Джаксон Т.Н. Гидрография Восточной Европы в древнесканди-
навских источниках. С. 291-292.
115
also refer to other islands)45. To that we may add that another runic inscrip-
tion from Hogby in the landscape of Ostergotland (Og 81) speaks of a battle
site a Holmi which is usually taken to stand for Bornholm46. Furthermore,
the name Holms haf follows the same logic as the other treated examples
showing how certain maritime districts would get named after the (islands
in the immediate neighbourhood. From this perspective Holms haf makes
up a suitable designation for waters around the centrally located Bornholm,
in the sagas figuring as a strategic site. However, there is a third alternative
to consider — the runic inscription demonstrates patterns of alliteration and
even end-rhyme, thus Holms haf emerges as a poetic label. Looking at its
literal meaning «island-sea» and thinking of the fact that the waters along
the Swedish coasts but also in other parts of the Baltic Sea abound in islands
(as fittingly pointed out by the quoted passage from Orkneyinga saga), it is
possible that some other sea area may have been meant. It could have been
poetically characterised as the «island-sea», perhaps with the purpose of
pointing out that the shipwreck occurred close to an island.
Sagas and skaldic poetry demonstrate a further strategy of speaking
about events on the sea — they relate the action to a nearby coastal area
or an island. That is to say, they do not provide a name for the sea area,
but they speak of land territories that are defined by the sea. Thus, battles
or raids or other forms of encounter may for example take place by the
coasts of Jutland or Scania, and there may occur specific events next to
Gotland or Bornholm, etc. To name but one example, there is mention of
activities somewhere along the south-western coast of Finland, known as
Balagardssida. In ch. 9 of Olafs saga helga in Heimskringla Olafr is said to
have sailed along that route after a battle with Finns:
During the night they cruised along the Balagarth Shore and from
there out to sea47.
Another question is why the names of different areas of the Baltic Sea
are not used more consistently when locating action that is taking place in
45 See also Jesch J. Ships and Men in the Late Viking Age. P. 207.
46 See e.g. Ljunggren K.G. Minnesstrofen pa Hogbystenen// Arkiv for nor-
disk filologi. 1964. B. 79. S. 61; Andersson T. Hogbystenens runinskrift // Studier i
nordisk filologi. 58. Festskrift till Olav Ahlback 28.3. 1971 / L. Hulden, C-E. Thors.
Helsingfors, 1971. S. 34.
47 Hollander L.M. Heimskringla. P. 250. «Fengu heir beitt um nottina fyrir
Balagardssidu ok Jjadan i hafit ut» (Snorri Sturluson. Heimskringla II. Bls. 11). Cf.
the skaldic poem Vikingarvisur by Sigvatr Pordarson.
116
these waters. On the one hand, we are here dealing with accidental traces
of various preserved identifications. On the other hand, there exist plenty of
other ways of establishing a maritime setting, without even having to pro-
vide a name for the area in question. The names would have probably been
inserted into the storyline when it was felt necessary from the point of view
of the narrative and/or the recorded tradition.
This paper has attempted to outline the concept of the East Sea and some
of its connected waterways from the point of view of Old Norse-Icelandic
literature, with emphasis upon the kings’ sagas. Looking at the evidence
concerning identifications of the Baltic Sea it is proposed that although the
East Sea emerges as a potentially ambiguous label, the travel routes out-
lined in the sources guide our attention towards the Baltic Proper, i.e. to the
central basin of the sea. This area functions as a stage of vivid communi-
cations — the passages quoted above reveal especially such activities that
connect with raids and battles; but this image is naturally biased according
to the main interests of the kings’ sagas and skaldic poetry. Besides forming
a central setting for action, the Baltic Sea also functions as a transit zone.
The general concept of the East Sea accords with the Old Norse men-
tal map showing the sea as pari of the eastern quarter of the world, as also
demonstrated by its name and the associations created between the sea
and eastbound travel. However, as argued above, there occurs a merging
of an eastern and southern communication zone in the context of southern
Scandinavia, where the strategic passageway of the Sound emerges as a
focal point. Certain saga passages mediate the concept of the Sound as an
entranceway into the East Sea.
A final point made in the paper concerns identification strategies that are
occasionally applied when finding it necessary to focus on certain parts of the
Baltic Sea. The guiding principle is to identify the setting according to a near-
by (is)land territory, revealing the interdependence between sea and land.
117
1.2. Локальные пути в региональном контексте
С.М. Перевалов
«БЕЗ ПОСРЕДНИЧЕСТВА ПЕРСОВ»:
КАСПИЙСКО-ПОНТИЙСКИЙ УЧАСТОК
ВЕЛИКОГО ШЕЛКОВОГО ПУТИ
В ДРЕВНОСТИ
Образное выражение «Шелковый путь» (Seidenstrasseri), или «Великий
шелковый путь» (ВШП), введено в историографию австрийским
ученым, геологом и географом Ф.П.-В. Рихтгофеном (1833-1905 гг.)
в его книге о Китае1. В значении термина словосочетание обычно
применяется для обозначения сети трансконтинентальных караван-
ных дорог, по которым в древности и средневековье осуществлялись
торгово-экономические и культурные связи стран Востока и Запада.
Крайними точками пути были две великие цивилизации — Римская
(затем — Византийская) и Китайская империи. Решающими для от-
крытия ВШП считаются путешествие Чжана Цяня (139-128 гг. до н. э.)
в страны «Западного» (с китайской точки зрения) края, располагавше-
гося в основном на территории Восточного Туркестана1 2, и военные
акции ханьского императора У-ди (140-87 гг. до н. э.) по «зачистке»
от племен сюнну восточного отрезка ВШП3. Главное направление
ВШП вело от г. Сиань (пров. Шаньси), через Ганьсуский коридор,
1 Richthofen F.P.W. China. Ergebnisse eigener Reisen und darauf gegriinde-
ter Studien. B., 1877. Bd. 1.
2 О соотношении древних и- современных географических названий
центральноазиатских стран см.: Кадырбаев А.Ш. Эволюция названий Цен-
тральной Азии в российско-советской, западной, иранской и китайской исто-
риографии в различные исторические эпохи // Электронные библиотеки и
базы данных по истории Евразии в средние века. М., 2005. С. 81-88.
3 Хенниг Р. Неведомые земли. М., 1961. Т. I. С. 277; Боровкова Л.А. Цар-
ства «западного края» во II-I веках до н. э. М., 2001. С. 67-89.
118
Таримскую впадину, вдоль отрогов Тянь-Шаньских и Памирских гор
до Согда и Бактрии. Отсюда основная магистраль ВШП расходилась в
разные стороны — на юг, в долину Инда, на север — через степи ны-
нешнего Казахстана в междуречье Волги и Дона, на восток — через
Парфию/Персию к Средиземному морю либо в Малую Азию.
Кавказский регион находился в стороне от основной караванной до-
роги древности. Тем не менее тема «Кавказ на Шелковом пути» сегодня
становится все более популярной среди исследователей. Тому способ-
ствовала переоценка самого понятия ВШП. Исследования последних де-
сятилетий, в том числе предпринятые в рамках программы ЮНЕСКО,
привели к значительному обогащению термина «Великий шелковый
путь». Ныне его применяют «к сети дорог, связывавших не только Китай
с Ближним Востоком, но и со Скандинавией и Индией. Большое значе-
ние имели также морские пути»4. Установлено, что в систему трансъ-
евразийских связей ВШП входило множество ранее самостоятельных
маршрутов, получивших новый импульс с установлением прямых кон-
тактов между основными контрагентами мировой торговли — Римом,
Индией, Китаем. Эти пути проходили как в широтном, так и в меридио-
нальном направлениях и захватывали ряд стран-посредников, до того
мало интегрированных в систему международных отношений древ-
ности: можно сказать, что торговля становилась инструментом одной
из наиболее ранних попыток глобализации в истории. Для древнего
Кавказа особое значение имели два пути. Один из них продолжал север-
ную трассу ВШП, вел через контролируемые кочевниками-сарматами
низовья Волги и Северо-Западный Кавказ к греческим городам вос-
точного берега Черного моря (см.: Strabo, XI, 5, 8)5. Другой, Каспийско-
4 Алаев Л.Б. Картография как источник для исторических исследова-
ний // Электронные библиотеки и базы данных. С. 14.
5 Шилов В.П. Аорсы (историко-археологический очерк)// История и
культура сарматов. Межвуз. науч. сб. Саратов, 1983. С. 34-48; Савченко Е.И.
О северокавказском отрезке Великого шелкового пути // Вторая кубанская
археологическая конференция. Тез. докл. Краснодар, 1993. С. 84-87; Безру-
ков А.В. Сарматы Южного Приуралья и Нижнего Поволжья на Великом шел-
ковом пути// ПИФК. 2000. Вып. IX. С. 149-155; Гуленков К.Л. «Северный»
торговый путь во времена Митридата VI Евпатора// ПИФК. 2001. Вып. X.
С. 169-175. Обычно выделяют два ответвления северного участка ВШП, ве-
дущие к колхидскому побережью: Мисимианскую и Даринскую дороги (Ка-
занский М.М., Мастыкова А.В. Центры власти и торговые пути в Западной
Алании V-VI вв. // Северный Кавказ: историко-археологические очерки и
заметки. Сб. ст. М., 2001. С. 138-161). Конечным пунктом движения товаров
119
Понтийский, путь6 пролегал через Кавказский перешеек и связывал два
моря в единую транспортную систему.
Каспийско-Понтийский торговый путь выбран для рассмо-
трения в настоящей статье не в качестве локального, местного
(внутрикавказского) значения маршрута, а как часть ВШП, с посред-
ническими функциями в международной торговле между «Востоком»
и «Западом». Хронологические рамки укладываются в период от пер-
вых смутных представлений у греческих авторов о водном пути из
Понта в Каспий (вариант — в Восточный Океан) до конца древней
эпохи, примерно до IV-V вв. н. э. Конечный рубеж определяется как
историческими событиями (постепенным переходом контроля над
восточной Грузией от Византии к Ирану), так и изменением гидрогра-
фии Каспийского бассейна — прекращением судоходства по Узбою
(в древней Бактрии) из-за обмеления русла реки Амударья к IV-V вв.
н. э. В соответствии с тематикой настоящего сборника делается по-
пытка оценить место Каспийско-Понтийского пути в социальных и
культурных процессах стран древнего мира.
Сюжет статьи требует предварительных замечаний — того,
с чего призывал начинать всякую работу Марк Блок: с признания
теа culpa7, «вины историка», хотя бы и имеющей уважительную
причину. Выводы, которые формулирует автор, не всегда могут
быть подтверждены детальным анализом фактического материала.
Некоторые ученые на этом основании даже отвергают саму воз-
можность существования Каспийско-Понтийского пути в древно-
сти8. Я не разделяю этой точки зрения, иначе не появилась бы эта
статья. Но надо признать, что наше положение не из простых. Нет
статистики — даже приблизительной, мало надежно датированных
письменных, а также системно обработанных археологических дан-
по суше была Диоскуриада — крупнейший торговый центр для кавказских
народов (Strabo, XI, 2, 16; 5, 6; Plin. HN, 6, 15).
6 См.: Гуленков К.Л. «Каспийский» торговый путь во времена Митрида-
та VI Евпатора // Античность: события и исследователи. Межвуз. сб. Казань,
1998. С. 95-101; Он же. «Северный» торговый путь. С. 169.
7 Блок М. Апология истории. М., 1986. С. 19.
8 ТарнВ. Эллинистическая цивилизация. Пер. с англ. М., 1949. С. 220;
Tarn W.W. The Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1951. P. 112-113,488-493;
Stark F. Rome on the Euphrates. The Story of the Frontier. L., 1966. P. 194. Cp.:
Wheeler E.L. A New Book on Ancient Georgia: A Critical Discussion H The An-
nual of the Society for the Study of Caucasica. 6-7. 1994-96. 1997. P. 55.
120
ных9, и хотя нехватка источников — общая черта многих экономик
древности, Кавказ в этом отношении остается одной из наименее изу-
ченных областей античного мира. Иногда по этой причине приходится
переносить общие оценки, касающиеся роли античного товарооборо-
та с Востоком, на Кавказский регион, жертвуя его спецификой. Кроме
того, в объяснение феномена Каспийско-Понтийского пути положена
концепция Великого шелкового пути, которая сама подвергается кри-
тике за некоторую размытость10; тем не менее я выбрал ее, как наибо-
лее отвечающую замыслу статьи о значении Каспийско-Понтийского
пути для стран античного мира в социальном и культурном плане.
Обобщения, пусть сделанные в порядке предположения, здесь необхо-
димы, даже с учетом того, что их всесторонняя проверка из-за недо-
статка материала отодвигается на неопределенный срок.
9 Археологические данные, конечно же, не игнорируются в работах о
Каспийско-Понтийском пути. См., например: Лордкипанидзе ОД. О тран-
зитно-торговом пути из Индии к Черному морю в античную эпоху И Сообще-
ния АН ГрузССР. 1957. Т. XIX. № 3. С. 380-382; Гаджиев М.С. Между Евро-
пой и Азией: Из истории торговых связей Дагестана в Албано-сарматский
период. Махачкала, 1997. С. 102-109, и др. Но процедура перевода археоло-
гической информации в историческую далеко не всегда вызывает доверие.
Простые указания на находки артефактов вдоль пути движения предметов
торговли недостаточны для построения адекватной модели товарообмена.
Скажем, находка бактрийской монеты II в. до н. э. на территории Тбилиси
традиционно увязывается с функционированием Каспийско-Понтийского
пути (Лордкипанидзе О.Д. О транзитно-торговом пути. С. 380; Гуленков К.Л.
«Каспийский» торговый путь. С. 98, примеч. 12). Соблазнительная интерпре-
тация, но по трезвом размышлении следует признать, что этот единичный
факт может свидетельствовать о чем угодно. Очевидно, что вопросы, касаю-
щиеся происхождения вещи, ее назначения, возможностей транспортиров-
ки, всех других факторов, обусловивших ее появление в конкретное время
в конкретном месте, требуют более точной формулировки и более строгой
методики при поиске ответов. Это вопросы к археологической теории и к
тому, как она применяется на практике, — вопросы, активно обсуждаемые
в литературе (из многих общих работ на эту тему см.: Клейн Л.С. Археоло-
гические источники. Изд. 2-е. СПб., 1995; Фаган Б., ДеКорс К Археология. В
начале. М., 2007).
10 По словам Э. де ля Вессьера, идея ВШП «не основана ни на какой яс-
ной исторической концепции и смешивает торговые, религиозные и дипло-
матические аспекты в направлении, где решающую роль играет историче-
ская география» (цит. по: Бухарин МД. Великий шелковый путь в новейшей
интерпретации (рец. на кн.: Е. de la Vaissiere. Histoire des marchands sogdiens.
Paris, 2002) И ВДИ. 2004. № 2. C. 224).
121
Начальные стадии формирования Каспийско-Понтийского пути
скрыты завесой времени. Мы ничего не можем сказать определенно-
го до прихода на Кавказ греков. Гесиод (рубеж VIII-VII вв. до н. э.)
первым упоминает в мифологическом контексте реку Фасис, порож-
дение Океана (Theog., 337-340) — в будущем важнейшую артерию
на транскавказском пути. В современной литературе высказывалось
мнение, согласно которому основная идея пути — о возможности во-
дным путем из Понта достичь Каспия — в своеобразной форме на-
шла отражение уже в ранней эпической традиции. По одной из древ-
нейших версий эпоса об аргонавтах, сохранившейся во фрагментах
Гесиода и Гекатея, они вернулись на родину, проплыв по Фасису в
Океан11. Ю.В. Андреев считает вероятным, что «Фасис в те време-
на представлялся чем-то вроде канала, соединяющего Черное море с
Каспийским», в котором «многие античные географы видели не зам-
кнутый водный бассейн, каким оно известно теперь, а один из заливов
океана, чем и объясняется возможность совершенно невероятного, с
современной точки зрения, плавания аргонавтов в восточном направ-
лении» 11 12. Полагаю, более прав С.Н. Муравьев, предлагающий не ра-
ционализировать миф, привязывая его к позднейшим географическим
теориям, тем более, что в наших текстах «нет ни слова о каком-либо
заливе Океана, ни о самом Каспии», а реконструкция обратного пути
аргонавтов может быть совсем иной, например: из Фасиса в Понт, от-
туда в Меотиду и далее непосредственно, или по Танаису (Араксу), в
Восточный Океан13. Очевидно, что такие представления имели мало
общего с попытками уяснить реальную географию своего времени.
Датой ante qua поп для пути Понт-Каспий может служить время
появления на восточном (колхидском) берегу Черного моря греческих
колоний Гиенос, Диоскурия и, конечно, Фасис в устье одноименной
реки — примерно VI-V вв. до н. э.14. Дата коррелирует с палеографиче-
11 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта и уровень Каспия в
VI-III вв. до н. э. (К вопросу о палеогидрографии Каспийско-Аральского бас-
сейна) И Mathesis. Из истории античной науки и философии. М., 1991. С. 124.
12 Андреев Ю.В. Поэзия мифа й проза истории. Ленинград, 1990. С. 150.
13 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 124-126.
14 О греческой колонизации Колхиды: Яйленко В.П. Греческая колони-
зация VII-III вв. до н. э. по данным эпиграфических источников. М., 1982.
С. 247-258; Лордкипанидзе О. Наследие древней Грузии. Тбилиси, 1989.
С. 256-261; Качарава Д.Д., Квирквелия Г.Т. Города и поселения Причерномо-
рья античной эпохи (малый энциклопедический справочник). Тбилиси, 1991.
122
скими и археологическими данными с другого, бактрианского, конца
пути, согласно которым водное сообщение по Узбою до Каспийского
моря открылось примерно в V-IV вв. до н. э. (о чем ниже). Однако сле-
дует учесть, что причиной ранней колонизации греками Колхиды счи-
тается не стремление установить связи с восточными странами, а тяга
к освоению богатств местного края15. Понимание того, что Кавказский
перешеек может использоваться как путь для транспортировки дефи-
цитных восточных товаров, возникло позже, и активной стороной в
налаживании контактов были, судя по нашим источникам, не греки, а
торговцы из Индии и Бактрии. Случилось это (post qua nori), во всяком
случае, до походов Александра Македонского на Восток (334-327 гг.
до н. э.), в результате которых греки получили первые более или менее
надежные сведения такого рода. Первое связное описание Каспийско-
Понтийского пути принадлежит Эратосфену (ок. 276-194 гг. до н. э.) в
изложении Страбона (ум. до 24/25 г. н. э.)16.
«Через Гирканию протекают реки Ох и Оке (совр. Амударья. —
С. П.) до впадения в море. Из этих рек Ох течет также через Нисею, но,
по словам некоторых, Ох впадает в Оке. Аристобул даже объявляет
Оке самой большой из виденных им в Азии рек, кроме индийских.
По его словам, эта река судоходна (и он, и Эратосфен заимствовали
это известие у Патрокла) и много индийских товаров привозят вниз
по ее течению в Гирканское (Каспийское. — С. П.) море; оттуда их
переправляют в Албанию и через реку Кир и следующие затем мест-
ности доставляют в Евксинский Понт» (Strabo, XI, 7, 3)17. В другом
месте Страбон уточняет местоположение начального пункта дороги:
С. 76-78 (Гиенос), 86-89 (Диоскурия), 289-293 (Фасис); Высокий М.Ф. Гре-
ческая колонизация Восточного Причерноморья: итоги и перспективы ис-
следования // ПИФК. 2004. Вып. XIV. С. 399-424. Р.Р. Мукашева говорит «о
возникновении пути из Индии еще в глубокой древности», как минимум —
с эпохи бронзы, но ее данные относятся лишь к среднеазиатскому участку
пути (Мукашева Р.Р. К вопросу о торговом пути, проходившем по террито-
рии Средней Азии в древности // Древний Восток и античный мир. Сб. ст.,
посвящ. проф. В.И. Авдиеву. М., 1972. С. 15).
15 Яйленко В.П. Греческая колонизация. С. 257; Лордкипанидзе О. Насле-
дие древней Грузии. С. 261-265.
16 Об Эратосфене как «основном литературном источнике» Страбона:
Грацианская Л.И. «География» Страбона: проблемы источниковедения // ДГ.
1986 год. М., 1988. С. 55-63.
17 Здесь и далее я цитирую Страбона в переводе Г.А. Стратановского по
изданию: Страбон. География. М., 1994.
123
«Река Оке, отделяющая Бактриану от Согдианы, как говорят, отли-
чается такой судоходностью, что индийские товары, подвозимые к
ней через горы, можно доставлять вниз по ее течению до Гирканского
моря и оттуда по рекам в соседние области вплоть до Понта» (Strabo,
II, 1, 15). Таким образом, путь начинался где-то в районе среднего те-
чения Инда, проходил через перевал в горах Гиндукуша и вел в устье
Окса, по левому (западному) берегу которого располагалась Бактрия.
Страбон подчеркивает выгоду расположения этой «процветающей»
страны, «находящейся поблизости от горного прохода в Индию»
(Strabo, II, 1, 14) и имеющей выход к Каспийскому морю. Информацию
Страбона подтверждает Плиний Старший, сохранивший свидетель-
ство писателя Баррона (116-27 гг. до н. э.): «во время похода Помпея
(65 г. до н. э. — С. П.) было разузнано, что из Индии за семь дней мож-
но добраться в землю бактров к реке Бактр, которая впадает в Оке,
и оттуда индийские товары, подвезенные через Каспийское море на
Кир, не более чем за пять дней по суше до Фасиса могут быть достав-
лены в Понт» (Plin. NH, VI, 52)18.
Оба автора дают описание пути, следуя за движением индий-
ских товаров. Оба утверждают, что река Оке, в которой узнается ныне
впадающая в Аральское море Амударья, в их время и раньше непо-
средственно впадала в Каспий. Современные исследования — палео-
морфологические и археологические — Присарыкамышской дельты
Амударьи, по-видимому, вполне доказывают существование в древно-
сти водного пути «по Оксу» в Каспийское море через высохшие позд-
нее Сарыкамышское озеро и русло Узбой примерно с VII-VI вв. до
н. э. по IV-V вв. н. э.19. Следовательно, товары вначале доставлялись
18 Плиний здесь и далее цитируется в переводе Г.А. Тарояна по изданию:
Гай Плиний Секунд Старший. Естествознание // Древний Восток в античной и
раннехристианской традиции (Индия, Китай, Юго-Восточная Азия). М., 2007.
19 Кошеленко Г.А., Гаибов В.А., Бадер А.Н. О некоторых особенностях
экологической ситуации в Мервском оазисе в древности и раннем средневе-
ковье // ПИФК. 1997. Вып. IV. Ч. 1. История. С. 63-69; Вайнберг Б.И. Этногео-
графия Турана в древности. VII в. до н. э. — VIII в. н. э. М., 1999. С. 36-46;
Она же. Водный торговый путь по Амударье и культовые центры вблизи
него// ПИФК. 2005. Вып. XV. С. 13-18. Работавший по одним письменным
источникам А.Б. Дитмар считал ошибочным представление о том, что реки
Оке и Яксарт «якобы» впадают в Каспийское море (Дитмар А.Б. Рубежи
ойкумены. М., 1973. С. 68-69; Он же. География в античное время. М., 1980.
С. 66). Ссылка на устаревшие археологические данные С.П. Толстова о не-
возможности впадения Амударьи в Каспийское море содержится в работе:
124
сухим путем из Индии в Бактрию, оттуда рекой Оке (по Узбою) — в
Каспийское море, далее — вверх по реке Кир, потом волоком через
Сурамский перевал, и вновь по реке — на этот раз вниз по Фасису
(Риони), пока не попадали в Черное море20. На транскавказском участ-
ке пути купцы пересекали границы трех государственных образова-
ний, с I в. до н. э. (походы Помпея 60-х гг. до н. э.) находившихся под
контролем Рима: Албании, Иберии, Колхиды.
Сведения писателей римского времени позволяют уточнить дета-
ли непростого путешествия товаров и их владельцев. Река Кир (Кура)
брала начало в Армении, протекала по территории Иберии, затем
Албании и впадала в Каспийское море отдельным от Аракса устьем
(Strabo, XI, 1, 5; 4, 2)21. Торговые суда поднимались вверх по реке, за-
тем товары разгружались и сушей перевозились в колхидскую кре-
пость Сарапан на реке Фасис (Риони). Путь из Сарапана в Кир занимал
четыре дня по Страбону (Strabo, XI, 2, 17), или «не более пяти дней»
(Кnon amplius dieruni) по Плинию (Plin. NH, VI, 52). Четыре-пять дней
для преодоления расстояния между Киром-Курой и Фасисом-Риони
(приблизительно 70 км) многовато по нашим временам и при совре-
менных дорогах, но нужно иметь в виду, что в древности проход из
Колхиды в Иберию был прегражден «скалами, крепостями и бурными
реками» (Strabo, XI, 3, 4). Крепость Сарапан располагалась в месте,
где река становилась судоходной (кроме Страбона, об этом же пишет
Прокопий: Proc. Bell. Goth., IV, 13)22, там товары вновь грузились на
Бонгард-Левин Г.М., Ильин Г.Ф. Индия в древности. М., 1985. С. 696, при-
меч. 34. Скепсис в этом же отношении высказывал П. Левек (Левек П. Элли-
нистический мир. М., 1989. С. 217).
20 Пигулевская Н.В. Византия на путях в Индию. М.; Л., 1951. С. 150-152;
Ирмшер И. Византия и Индия // ВВ. 1984. Т. 45. С. 67; Кривов М.В. «Индийское»
посольство в Византии// ВВ. 1990. Т. 51. С. 211-212; Муравьев С.Н. Проблема
Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 115-175; Гуленков К.Л. «Каспийский» торговый
путь. С. 95-101; Вайнберг Б.И. Водный торговый путь по Амударье. С. 13-18.
21 По другим источникам, в том числе у Страбона (Strabo, XI, 3, 2; 3,
5), Кир и Араке сливались недалеко от впадения в Каспийское море (РНп.
NH, VI, 26; Plut. Pomp., 34; Арр. Mithr., 103). С.Н. Муравьев предлагает снять
разногласия, признав, что из-за постепенного опускания уровня моря Араке,
имевший прежде собственное русло, «соединился с Курой где-то на рубеже
новой эры» (Муравьев С.Н. Пять античных свидетельств в пользу «Птоле-
меевой» трансгрессии Каспия // ДГ. 1986 год. М., 1988. С. 236, примеч. 3).
22 Плиний не называет Сарапана и помещает на месте, где прекращается
судоходство по Фасису, Сурий — Surium (Plin. NH, VI, 13; ср.: Ptol. Geogr.,
125
суда и спускались вниз по реке до черноморского порта Фасис — древ-
ней греческой колонии, во времена Страбона ставшей «торговым цен-
тром колхов». Дальнейший двух-трехдневный путь — уже морем —
вел в черноморские порты Амиса и Синопы, но не ближе, так как
«земля на морских берегах топкая и в устьях рек болотистая» (Strabo,
XI, 2, 17). Фасис впоследствии стал опорным пунктом римлян — уже
после 77 г. н. э. (т. е. после «Historia Naturalis» Плиния, где о крепости
Фасис не говорится)23 Арриан, посетивший его ок. 132 г. н. э., отмечал
наличие в городе сильно укрепленного форта с гарнизоном из 400 от-
борных солдат (т. е. когорта из отличившихся ауксилиариев)24 «для
защиты проплывающих судов» (Arr. РРЕ, IX, З)25. Наряду с указанием
на судоходность реки, Арриан отмечает, что Фасис имеет надежную
гавань для судов и квартал для «торговых людей» (тоу ёрлторисб v
dvOptonov) в канабах за пределами форта (Arr. РРЕ, IX, 5). Мы видим
несомненную заботу об охране судоходства и торговли со стороны
римского наместника (Арриан занимал в 131-137 гг. пост император-
ского легата провинции Каппадокия, в ведении которого находилась
и Колхида). Вывод К.Л. Туленкова о том, что «в этот период (II в. н. э.)
город Фасис уже не был перевалочным пунктом транзитной торгов-
ли», не убеждает, так как основан на типичном argumentum ex silen-
tio, — на том, что в тексте Арриана отсутствует место из ранневизан-
тийского «Перипла Анонима» (во многом дублирующего «Перипл»
V, 9, 6). При этом Плиний уточняет, что до Сурия река доступна «большим
кораблям» (magnis navigiis), а далее — «меньшим на значительном протяже-
нии» (minoribus longo spatio), видимо, до Сарапана (см.: Еремян С.Т Торговые
пути Закавказья в эпоху Сасанидов // ВДИ. 1939. № 1. С. 93). Некоторые уче-
ные отождествляют с Сурием расположенное к западу от совр. Шоропани
(древнего Сарапана) и ниже по течению Риони, у впадения р. Сулори, горо-
дище Вани (Лордкипанидзе О. Наследие древней Грузии. С. 303-304; Цец-
хладзеГ.Р. Греческое проникновение в Восточное Причерноморье: некото-
рые итоги изучения. 2. Середина V — II вв» до н. э. // ВДИ. 1998. № 3. С. 94).
Трудность для такого толкования доставляет факт гибели города в середине
I в. до н. э. (о дате и причинах разрушения см.: Тодуа Т.Т. Крепости Митрида-
та VI Евпатора в Колхиде // ВДИ. 1988. № 1. С. 143-146).
23 BraundD. Georgia in Antiquity. A History of Colchis and Transcaucasian
Iberia. 550 B.C. — A.D. 562. Oxford, 1994. P. 192.
24 Pelham H.F. Arrian as a Legate of Cappadocia I I EHR. 1895. Vol. 44.
P. 633-634; Arrien. Periple du Pont-Euxin. Texte etabli et traduit par A. Silber-
man. P., 1995. P. 30, not. 62.
25 Рубрикация текста «Перипла» — по изданию А. Зильбермана (прим. 23).
126
Арриана), где упомянуты варвары, сходящиеся в Фасис, и в их чис-
ле — прибывшие «из Индии и Бактрианы»26. Пропуск этой подроб-
ности (если она была известна Арриану) может объясняться какими
угодно причинами: редакционными (автора или переписчика), осо-
бенностями жанра, сознательным исключением некоторых деталей,
нашедших отражение в латиноязычном письме Арриана Адриану (ср.:
Arr. РРЕ, VI, 2; X, 1)27,ит.д.
К сожалению, археологические данные не много добавляют к
картине, которую дают античные авторы. Из двух упомянутых по-
селений, Фасиса и Сарапана, первое еще не найдено28. Что касается
Сарапана, то ныне он отождествляется с совр. Шоропани29, раскоп-
ки в котором начались с 1949 г. под руководством С. Каучихшвили, с
1985 г. продолжены В. Джапаридзе. Крепость, как и отмечали древние
авторы, располагалась на границе судоходного участка реки Риони
и защищала проход из Колхиды в Иберию30. Последние исследова-
ния в Шоропани31 подтверждают стратегическое значение Сарапана,
но мало что дают для выявления его роли как торгового центра на
трассе ВШП. В. Джапаридзе находит прямую связь между местополо-
26 Туленков К.Л. «Каспийский» торговый путь. С. 98. Предполагаемый
источник параграфа с «варварами из Индии и Бактрианы» — ямбическая
периэгеса Псевдо-Скимна, датируемая обычно концом II в. до н. э. (SC. I.
С. 274). См. также: Агбунов М.В. Античная география Северного Причерно-
морья. М., 1992. С. 86.
27 О соотношении латинского и греческого вариантов «Перипла» Арриа-
на см.: SilbermanA. Notice// Arrien. Periple du Pont-Euxin. P. VIII; BraundD.
Georgia in Antiquity. P. 178-179.
28 Лордкипанидзе О. Наследие древней Грузии. С. 261; Хрушкова Л.Г.
Раннехристианские памятники Восточного Причерноморья (IV-VII века).
М., 2002. С. 36; Высокий М.Ф. Греческая колонизация Восточного Причерно-
морья. С. 402-403. Ср.: Воронов Ю.Н. Древняя Апсилия. Источники, исто-
риография, археология. Сухум, 1998. С. 42. Сводку теорий местонахождения
Фасиса см.: Качарава ДД, КвирквелияГТ. Города и поселения Причерномо-
рья. С. 289-293.
29 Ломоури Н.Ю. Из исторической географии древней Колхиды // ВДИ.
1957. № 4. С. 109; Тодуа Т.Т. Крепости Митридата VI Евпатора. С. 141.
30 БраундД. Римское присутствие в Иберии и Колхиде // ВДИ. 1991. № 4.
С. 42. См. уточнения по местонахождению Сарапана/Шоропани и укрепле-
ний на границе Иберии и Колхиды: Тодуа Т.Т. Крепости Митридата VI Евпа-
тора. С. 140-141.
31 Japaridze V. New Archaeological Data on Shorapani // Journal of Georgian
Archaeology. 2004. № 1. P. 186-202.
127
жением города на торговой дороге и его экономическим процветани-
ем32, но только в рамках обмена товарами между Иберией (Картли) и
Колхидой. В. Джапаридзе удалось восстановить основные этапы раз-
вития города и крепости, чья история знала многократные разруше-
ния и перестройки. Самые ранние находки относятся к VI-IV вв. до
н. э.33, что приблизительно совпадает с началом функционирования
Каспийско-Понтийского пути. Конец древнего Сарапана датируется
серединой VI в. н. э., когда крепость подверглась разрушению в ходе
византийско-иранских войн 542-555 гг. Одной из причин, а возмож-
но — и следствием падения Сарапана может быть прекращение дви-
жения товаров по транскавказскому пути.
Свертывание торговли на Каспийско-Понтийском пути про-
слеживается по «Истории войн» Прокопия Кесарийского. По его со-
общению (Proc. Bell. Goth., IV, 13; то же: Agath., IV, 31), ведущая из
Иберии в Колхиду дорога была в крайне запущенном состоянии, так
что персам пришлось ее расчищать, чтобы обеспечить прохождение
своей армии со слонами и конницей. Сарапан, как и второе укрепле-
ние этих мест — Сканда, персы застали опустевшим: его гарнизон,
ранее состоявший из местных жителей (колхов и лазов), был заме-
нен Юстинианом I (527-565 гг.) на византийцев, которые вынуждены
были покинуть крепость «из-за нехватки продовольствия» (Proc. Bell.
Goth., IV, 13)34. В другом месте (Proc. Bell. Pers., 1,12, 15-19) Прокопий
вновь говорит о том, что охрана Сарапана «издревле была возложена
на местных жителей, хотя они и терпели здесь большой недостаток во
всем, ибо нет тут ни зерна, ни вина, ни чего-нибудь другого, необхо-
димого для жизни»35. Перед нами косвенное свидетельство того, что
транскавказская торговля пришла в упадок.
На какое время приходился расцвет? По мнению К.Л. Туленкова,
таковым было время Митридата VI Евпатора (121/0-63 гг. до н. э.), по-
сле чего «на рубеже новой эры» наступил спад, вызванный наруше-
32 «The economic unity of Shorapani and the route on which it stood were
crucial to its prosperity» (Ibidem. P. 189).
33 Ibidem. P. 187.
34 В. Джапаридзе отвергает объяснение Прокопия и считает, что лазы
сами оставили крепость из стратегических соображений, чтобы затруднить
персам продвижение в восточную Колхиду (Ibidem. Р. 189-190).
35 Здесь и далее «Война с персами» цитируется в переводе А.А. Чекало-
вой по изданию: Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандала-
ми. Тайная история / Пер., статья, комментарий А.А. Чекаловой. М., 1993.
128
нием «баланса уровня судоходности рек: Окса, Куры и Фасиса», что,
в совокупности с открытием водной дороги из Египта в Индию, и
привело к «исчезновению „Каспийского44 пути»36. Суждение излишне
категорично, хронология вызывает возражения. У К.Л. Туленкова не
только «расцвет», но само начало функционирования пути отнесено
ко времени Митридата Евпатора, судя по фразе: «в начале I в. до н. э.
этот путь уже действовал»37. Однако наиболее подробный рассказ о
Каспийско-Понтийском пути у Страбона {Strabo, XI, 7, 3) содержит
ссылку на каспийское плавание Патрокла (ок. 285-282 гг. до н. э.), к
которому и восходят все последующие описания этого пути38. Эпохой
эллинизма — Ш-I вв. до н. э. — датирует торговую активность на
Каспийско-Понтийском пути О.Д. Лордкипанидзе39. Объяснение «спа-
да» и последующего «исчезновения» пути понижением уровня рек от-
дает географическим детерминизмом и не вполне согласуется с фак-
тами. Резкое сокращение стока воды в Присарыкамышскую дельту и
далее в Узбой датируется временем не раньше IV в. н. э.40. Торговля
индийскими товарами через Каспийское море, Куру и Фасис в Черное
море не прекращалась никогда и велась, с разной степенью интен-
сивности, на протяжении всех средних веков41.
Подъемы и спады Каспийско-Понтийского торгового пути за-
висели не только от климатических условий или военно-политических
обстоятельств. Определяющая роль принадлежала спросу на те или
иные виды товаров, также подверженному колебаниям. В эллини-
36 Гуленков К.Л. «Каспийский» торговый путь. С. 100.
37 Там же.
38 Алиев К. Кавказская Албания (I в. до н. э. — I в. н. э.). Баку, 1974. С. 6;
Пьянков И.В. Средняя Азия в античной географической традиции: Источни-
коведческий анализ. М., 1997. С. 57-64.
39 Лордкипанидзе О.Д. Античный мир и Восточное Причерноморье
(Колхида, Иберия) // Античные, византийские и местные традиции в странах
Восточного Черноморья. Всесоюз. конф., Тбилиси, 26-31 мая 1975 г. Тбилиси,
1975. С. 17-18.
40 См. примеч. 19.
41 См.: Броневский С.М. Новейшие Известия о Кавказе, собранные и
дополненные Семеном Броневским. В 2 т. Т. 1, 2. СПб., 2004. Гл. 3. § 3. О
древней и нынешней торговле по Куре и Фазу. С. 96-106. О византийско-
индийских торговых связях через Каспий и Кавказ в средние века см.:
Пигулевская Н.В. Византия на путях в Индию. С. 150-152; Ирмшер И. Ви-
зантия и Индия. С. 67; Кривов М.В. «Индийское» посольство в Византии.
С. 211-212.
129
стическо-римскую эпоху с востока на запад, транзитом в Понт и
Средиземноморье, текли «индийские» (в широком смысле) товары,
представлявшие собой, главным образом, предметы роскоши: пря-
ности, благовония, муслим, слоновая кость, драгоценные и полудра-
гоценные камни, китайский шелк, экзотические животные и птицы
и т. д.42. В каком отношении к ним находились местные товары? Из
трех областей на Каспийско-Понтийском пути — Албании, Иберии,
Колхиды — лучше известна ситуация в последней, за счет близости к
центрам античной цивилизации. Ранневизантийский историк Агафий
говорит о лазах (колхах) как о богатом народе, «осчастливленном из-
бытком богатств, множеством подданных, удобным географическим
положением, изобилием необходимых продуктов, благопристойно-
стью и прямотою нравов» (Agath., Ill, 5, I)43, что, с учетом наших зна-
ний, все-таки выглядит риторическим преувеличением. Прокопий впа-
дает в другую крайность, всячески подчеркивая бедность Колхиды44.
«Нет у них (лазов. — С. П.) ни соли, ни зерна, никаких других благ;
продавая невыделанные шкуры, кожи и добытых на войне рабов, они
приобретают себе все необходимое» (Proc. Bell. Pers., II, 15, 5). В этой
оценке верно то, что определенный уровень благосостояния в стране
был достигнут в результате взаимного обмена между греками и «вар-
варами». Греческая колонизация способствовала раннему вовлечению
Колхиды в общегреческую торговлю за счет экспорта металлов, льна,
леса, причем в эпоху эллинизма, когда налаживалось сообщение по
Каспийско-Понтийскому пути, наибольшую активность в Колхиде
проявляли синопцы45. В римскую эпоху основной импорт колхов со-
ставляли соль, пшеница, вино, предметы роскоши в обмен на рабов,
42 Для общего сведения см.: Бонгард-Левин Г.М., Ильин ГФ. Индия в
древности. С. 453-455; Левек П. Эллинистический мир. М., 1989. С. 64, 215-
216; Дюрант В. Цезарь и Христос. М., 1995. С. 360.
43 Перевод М.В. Левченко по изданию: Агафий Миринейский. О царство-
вании Юстиниана. М., 1996. С. 88.
44 BraundD. Procopius and the Economy of Lazica // CQ. 1991. N.S. Vol. 41.
P. 221-225.
45 Лордкипанидзе ОД. Античный мир и Восточное Причерноморье.
С. 7-8; Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. М., 1985. С. 52; Цец-
хладзеГ.Р. Греческое проникновение в Восточное Причерноморье. 2. С. 92;
Гуленков К.Л. «Каспийский» торговый путь. С. 98. По словам С.Ю. Сапрыки-
на, Синопа также «была заинтересована в торговом пути по р. Риони через
Кавказ в районы Центральной Азии и Индии» (Сапрыкин С.Ю. Понтийское
царство: Государство греков и варваров в Причерноморье. М., 1996. С. 160).
130
воск, смолу, корабельный лес, пеньку (см.: Strabo, XI, 2, 17). Все это
относилось к торговле внутренней, главным образом с римскими во-
енными и гражданскими поселенцами46. Для экспорта годился разве
что колхидский лен, известный уже Геродоту {Herod., II, 105) и «вы-
возимый в чужие страны» {Strabo, XI, 2, 17), в основном — в Европу47.
Однако нет оснований полагать, что местные товары в сколько-нибудь
значительном количестве вывозились по киро-фасианскому пути на
восток, к Каспийскому морю, и дальше в Бактрию и Индию. Движение
товаров было односторонним, в обратном направлении текли золото и
серебро в слитках и чеканной монете48.
Каспийско-Понтийский путь возник и функционировал как путь
транзитный, и его оценка зависит от общего взгляда на торговые отно-
шения античного мира с восточными странами. Масштабы этой торгов-
ли в эллинистическое время не поддаются даже приблизительной оцен-
ке. Лучше обстоит дело с эпохой римского владычества. Как сказано,
главной составляющей римского импорта были предметы роскоши, до-
рого обходившиеся потребителям и государству. Плиний сокрушался,
что «каждый год без исключения Индия забирает не менее 50 000 000
сестерциев из нашей державы и взамен отдает товары, которые у нас
продаются во сто крат дороже» {Plin. NH, VI, 101)49. «По самому скром-
ному подсчету, — говорит тот же автор в другом месте, — Индия, серы
и этот полуостров (Аравия) забирают у нашей державы ежегодно 100
миллионов сестерциев — во столько обходятся нам роскошества и жен-
щины!» {Plin. NH, XII, 84). Вспомним, что имущественный ценз для
сенаторов при жизни Плиния составлял 1 миллион сестерциев. Общий
вывод несомненен: торговый баланс Рима с восточными странами был
46 О торговле римлян с местным населением см.: Воронов Ю.Н.
Диоскуриада-Себастополис-Цхум. М., 1980. С. 88; БраундД. Римское при-
сутствие в Иберии и Колхиде. С. 43-44. В структуре колхского импорта
{Strabo, XI, 2, 16; Plin. NH, VI, 15) особое значение имела соль {Strabo, XI, 5,
6; Proc. Bell. Pers., II, 15, 11).
47 Чарноцкая Л.П. Лен в истории // ВИ. 1982. № 3. С. 88.
48 Левек П. Эллинистический мир. С. 64, 217.
49 Согласно наблюдениям, со времени Нерона (54-68 гг.) резко увеличи-
вается приток римских монет в северной Индии при его сокращении в юж-
ной Индии. Значительный прирост находок римских монет в Иберии также
падает на время Нерона. О.Д. Лордкипанидзе связывает это с включением
Каспийско-Понтийского пути «в сферу римских торговых интересов» и ро-
стом его значения в деле транзита индийских товаров в империю {Лордкипа-
нидзе О.Д. О транзитно-торговом пути. С. 381). Этот вывод требует проверки.
131
однозначно пассивным, и государству приходилось прибегать к спе-
циальным мерам по его выравниванию за счет увеличения вывоза ко-
раллов, вина и некоторых других продуктов50. В период принципата
(I—II вв.) римские власти весьма умеренно использовали администра-
тивный ресурс и, заботясь о безопасности торговли, взимая не слишком
обременительные пошлины, оставляли за частными предпринимателя-
ми свободу деятельности. «В эту экономическую конкуренцию не вме-
шивались ни римское государство, ни римский император, предоставив
экономике развиваться по ее собственным законам»51. В поздней им-
перии государство неоднократно делало попытки решить вопрос дис-
баланса в восточной торговле законодательным путем. Известен указ
374 г., запрещающий платить иностранцам за товары золотом, чтобы
оно «не перевозилось к варварам торговцами» (ad barbaricum fuerit
translatum a mercatoribus)52. Таков был ответ государства на жалобы
писателей об утечке драгоценных металлов и денег в обмен на шелк
и пряности. Впрочем, главную роль в торговле всегда играли частные
лица и их объединения — торговые корпорации.
Что касается Каспийско-Понтийского пути, то здесь, судя по немно-
гим имеющимся данным, активность проявляли не слабо организован-
ные местные (албанские, иберийские, колхидские) торговцы, а прежде
всего бактрийцы, главная торговая сила в Средней Азии в последние века
до новой и в первые века новой эры, обладавшие крупными людскими и
материальными ресурсами53. В упомянутом выше «Перипле» Анонима
(нач. VI в. н. э.), содержится информация более ранних источников о том,
что в Фасис сходились торговцы 60 племен, в том числе «варвары из
Индии и Бактрианы» (Апоп. РРЕ, 44)54. Т. Моммзен в качестве авторитет-
ных торговых посредников в каспийско-кавказской торговле называл ар-
мян55, больше из общих соображений, чем на основе конкретных фактов.
Торговля переплеталась с политикой. Интересы мелких царств
Колхиды, Иберии, Албании редко заходили дальше границ соб-
50 Хенниг Р. Неведомые земли. Т. I. С. 351.
51 Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в римской империи. СПб., 2000.
Т. I. С. 67.
52 Пигулевская Н.В. К вопросу об организации и формах торговли и кре-
дита в ранней Византии // ВВ. 1951. Т. 4. С. 89.
53 О торговцах Бактрии см.: Бухарин МД. Великий шелковый путь. С. 224.
54 См. прим. 26.
55 Моммзен Т. История Рима. Т. V: Провинции от Цезаря до Диоклетиа-
на. М., 1949. С. 326.
132
ственных территорий и территорий соседей. Но со времени походов
Александра Македонского в кавказские дела решительно вмешива-
ются крупные державы античного мира, играющие по-крупному на
большой шахматной доске мировой политики: Селевкиды, Понт при
Митридате Евпаторе, Римская империя. Из восточных стран свои ин-
тересы в регионе имела Парфия, а затем Сасанидский Иран. Именно
крупными государствами осуществлялись масштабные предприя-
тия по поиску и освоению прямого пути в Индию через Каспийское
море, что могло бы привести к замене водно-сухопутного Каспийско-
Понтийского пути на сплошной водный. Идея подпитывалась вос-
ходящим к эпохе Александра Македонского заблуждением, согласно
которому (и вопреки Геродоту: Herod., I, 203) Каспийское море явля-
лось не чем иным, как заливом мирового Океана56. Уже Александр
предпринял первые шаги в этом направлении. По возвращении из ин-
дийского похода (323 г. до н. э.) он поручил некоему Гераклиду, сыну
Аргея, строить на южном берегу Каспийского моря корабли для разве-
дывания выхода к океану (Arr. Anab., VII, 16, 2): приготовления были
прерваны ранней смертью царя. Спустя четыре десятка лет (ок. 285-
282 гг. до н. э.) предприятие было осуществлено по заданию Селевка I
Никатора правителем восточных областей его державы Патроклом.
Патрокл составил ныне утраченное описание своего плавания, от-
дельные фрагменты которого были использованы Эратосфеном, а за-
тем Страбоном. Из труда последнего (Strabo, II, 1, 17, и др.) известно,
что Патрокл обследовал акваторию Каспия в северо-восточной его ча-
сти и пришел к ошибочному выводу, что Каспийское море соединено с
Восточным Океаном и открывает путь в Индию57. О причинах ошиб-
ки высказывались разнообразные мнения58, но, как бы то ни было, на
ее основе возник один из весьма амбициозных проектов древности.
Плиний оставил интересное сообщение о том, что «цезарь Клавдий
(41-54 гг. н. э. — С. Щ оценивал расстояние от Киммерийского Боспора
до Каспийского моря в 150 миль (222 км, вдвое меньше сегодняшнего
расстояния между Каспием и Азовом. — С. 77.) и прибавил, что еще
56 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 126; Подоси-
новА.В. Восточная Европа в римской картографической традиции. Тексты,
перевод, комментарий. М., 2002 (ДИ). С. 30-31, 37, рис. 3, и др.
57 О Патрокле и его плавании см.: Gisinger F. Patrokles (5)// RE. 1949.
Hbbd. 36. Sp. 12263-2273; Перевалов CM. Древние первопроходцы Северного
Кавказа // Вестник ВНЦ. 2006. № 1. С. 5-6.
58 Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 59-64.
133
Селевк Никатор (311-281 гг. до н. э. — С. 77.) собирался прорыть его [ка-
налом], как раз в то время, как был убит Птолемеем Керавном» (Plin.
NH, VI, 31). Вероятно, Селевк своим неординарным предприятием хо-
тел соединить Меотиду, а через нее — Средиземноморье с Индийским
океаном, выход в который искала экспедиция Патрокла59. Неизвестно,
чем подогревался интерес императора Клавдия к неосуществленному
проекту Селевка, но план соединить Каспий с Боспором остался нереа-
лизованным, а после того, как была показана замкнутость Каспийского
бассейна (у Клавдия Птолемея, II в. н. э.), потерял актуальность.
Из мировой истории мы знаем, что за установление контроля над
приносящими выгоду торговыми путями обычно ведется борьба меж-
ду конкурирующими державами, с использованием дипломатических
и военных средств. Каспийско-Понтийский путь вряд ли был исклю-
чением. Плиний в рассмотренном выше пассаже (NH, VI, 52) гово-
рит об интересе к индийской торговле по Каспию Помпея Магна (см.
также сообщение Плутарха о желании полководца достичь Каспия:
Plut. Pomp., 36, 1): видимо, правы исследователи, полагающие, что его
активное преследование Митридата в Иберии, Албании и Колхиде с
блокадой колхидского побережья имело целью установить контроль
над торговыми путями и подорвать важный источник экономической
мощи понтийского царя60. По версии Ф. Старка, стремление контро-
лировать торговые пути явилось важнейшим побудительным моти-
вом к римской агрессии на Кавказе: походы Помпея, несостоявшаяся
экспедиция Нерона (68 г. н. э.), укрепление Веспасианом Гармозики
близ Дарьяльского прохода (75 г. н. э.) преследовали общую цель —
создавать «пояс безопасности» против набегов сарматов и аланов с
севера61, В дискуссиях такого рода следует избегать как преувеличе-
59 Л.А. Ельницкий, рационализируя источник, делает вывод, что экспе-
диция Патрокла не могла заниматься подготовкой «нереальных» проектов,
а преследовала практические цели обеспечения безопасности торговли на
Каспийско-Понтийском пути (Елиницкий Л.А. Знания древних о северных
странах. М., 1961. С. 126-128).
60 Seager R. Pompey: A Political Biography. Oxford, 1979. P. 49; Дреер M.
Помпей на Кавказе: Колхида, Иберия, Албания // ВДИ. 1994. № 1. С. 31; Гу-
ленков К.Л. «Каспийский» торговый путь. С. 99.
61 Stark F. Rome on the Euphrates. P. 192, 198-202. Возражения концеп-
ции «сарматской угрозы» см.: Перевалов С.М. На кавказском рубеже римской
державы: сарматская угроза? // ВЕДС. XVII: Проблемы источниковедения.
М., 2005. Ч. I. С. 26-29.
134
ний в оценке экономической составляющей римской политики, так и
попыток объяснить ее чисто рациональными мотивами.
В целом, Каспийско-Понтийский торговый путь имел большее
значение для крупных держав древности, чем для самого Кавказа.
Поскольку товары шли в основном транзитом, они не оседали на ме-
стах62 и не оказывали заметного воздействия на образ жизни местно-
го населения. Посреднические торговые операции находились в руках
иноземцев, что не способствовало созданию влиятельной прослойки
торговцев в обществе. Широкая морская экспансия была не по силам
небольшим государствам колхов, иберов и албанов.
А какая необходимость влекла к Каспийско-Понтийскому пути
крупные державы, тот же Рим? С точки зрения конкурентоспособно-
сти он значительно уступал сухопутной караванной ветви ВШП через
Месопотамию и Сирию и морскому пути из портов Красного моря в
Аравию и Индию, ставшему доступным после открытия в I в. до н. э.
муссонов и завоевания Египта Римом (30 г. до н. э.)63. Торговле по киро-
фасианскому пути мешали политическая раздробленность Кавказа, не-
развитость дорожной сети в горах, о состоянии которой С.М. Броневский
еще в XIX в. писал: «До тех пор, пока не будут в Кавказе устроены
прочные дороги, не должно помышлять о сухопутной торговле»64.
Активность купцов с Востока или с Запада ограничивалась рамками
Каспийского либо Понтийского бассейнов, так что товар несколько раз
менял хозяина, прежде чем доходил до потребителя: барьером служи-
ли как природные границы, т. е. речные и морские водоразделы, так и
государственные. По договору 562 г. между Византией и Сасанидами
право торговли на территории империи предоставлялось только ее под-
данным; иноземцам запрещалось перевозить товары на византийский
берег Аракса под угрозой конфискации имущества65.
62 Находки дорогих восточных изделий из поселений, расположенных
на этом пути, весьма малочисленны, особенно в сравнении с античным им-
портом (Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. С. 52; Лордкипа-
нидзе О. Наследие древней Грузии. С. 256-370).
63 О морской торговле с Индией см.: Ростовцев М.И. Общество и хозяй-
ство в Римской империи. Т. I. С. 101-102, 341-344, примеч. 19. Из последних
работ на эту тему: Бухарин М.Д. Неизвестного автора «Перипл Эритрейского
моря». Текст, перевод, комментарий, исследования. СПб., 2007.
64 Броневский С.М. Новейшие известия о Кавказе. С. 79-80.
65 Там же. С. 98; Кулаковский Ю.А. История Византии. СПб., 1996. Т. II:
518-602 годы. С. 173.
135
Если, несмотря на свои невыгоды, Каспийско-Понтийский путь
вызывал стойкий интерес и у торговых посредников, и у римских им-
ператоров, то он объяснялся необходимостью иметь альтернативу пу-
тям, контролируемым вечным соперником Рима — Парфией, а с 224 г.
н. э. — Ираном. Поучительна история с индийскими монахами, рас-
сказанная Прокопием, которую стоит привести в завершение статьи.
«Узнав, что император Юстиниан очень озабочен тем, чтобы римля-
нам не приходилось покупать шелка при посредничестве персов, они,
явившись к императору, обещали ему, что так устроят дело с шелком,
что никогда уже не нужно будет римлянам делать этих покупок ни у
персов, своих врагов, ни у какого-либо другого народа» (Proc. Bell.
Goth., IV, 17)66. По словам Прокопия, на этом закончилась шелковая
зависимость византийцев от восточных народов.
66 Перевод С.П. Кондратьева по изданию: Прокопий Кесарийский. Война
с готами. О постройках. М., 1996. С. 70-71.
136
А.В. Акопян
К РЕКОНСТРУКЦИИ МАРШРУТОВ
ТОРГОВЫХ ПУТЕЙ
КАВКАЗСКОГО РЕГИОНА В XIV в.:
ЛОКАЛИЗАЦИЯ МОНЕТНОГО ДВОРА «АЛАГИР»
(=АЛАГИЗ=ЭЛЕГИС)
Денежное обращение на Кавказе в эпоху средневековья остается одной
из самых актуальных тем для нумизматов-ориенталистов. Ведь имен-
но нумизматический материал дает подчас главную информацию о по-
литической и экономической истории данного региона, где проходили
важные международные торговые пути. Маршруты последних безо-
шибочно маркируются благодаря верной локализации тех топонимов,
которые упоминаются в легендах на монетах как места расположения
конкретных центров денежных эмиссий. Однако к настоящему времени
не все монетные дворы локализованы вполне надежно и однозначно.
Продукция монетного двора «Алагир» (варианты арабографиче-
ских написаний —	j-SJI, /У1; см. Приложение) хорошо известна
нумизматам с XIX в. Долгое время этот монетный двор отождествлял-
ся с городом Алагир в Северной Осетии. Позднее были предложены
иные прочтения данного топонима, не подкрепляемые, однако, новы-
ми попытками его локализации. Изучение самих монет, чеканенных на
этом монетном дворе, анализ данных исторических источников и ре-
зультатов недавних географических исследований позволяет, как нам
кажется, решить проблему локализации монетного двора по-новому.
Первым монетный двор на монетах династии Хулагуидов
(Ильханы Персии), датированных 741 и 744 гг. х., прочитал как «е1-
Акег» И.А. Бартоломей *, упомянув при этом, что тот находится неда-
1 Bartholomaei J. Quatrieme lettre a M.F. Soret sur des monnaies orientates
inedites // Revue de la Numismatique Beige. Vol. II. 1864. P. 520.
137
леко от Еревана. Позднее данный топоним был прочитан как «Alagir»
О. Кодрингтоном2 и как «Al-АкТг» Э. Цамбауром3. Оба исследователя
помещали монетный двор на Северном Кавказе и видели в нем город
Алагир в Северной Осетии.
Е.А. Пахомов писал о монетах, чеканенных в «Алагире», приводя
как хулагуидские выпуски, так и выпуск «Султан Хасан-хана» 757 г. х.
и анонимный выпуск 759 г. х.4. Как А.К. Марков, так и Э. Цамбаур от-
носили выпуск 757 г. х. «Султан Хасан-хана» к чекану Джалаирида
Шейха Хасана Бузурга. Однако Е.А. Пахомов не разделял такого мне-
ния, исходя из того, что Шейх Хасан Бузург к 757 г. х. уже год как
скончался5, причем даже при жизни он не помещал своего имени на
монетах6, однако исследователь оставил открытым вопрос о том, кем
был «Султан Хасан-хан». В действительности же монеты «Султан
Хасан-хана» чеканены от имени последнего хулагуидского правителя
Газан-хана II7, чье имя, написанное по-уйгурски, неправильно чита-
лось на монетах как «Хасан». Анонимные монеты «Алагира» чекани-
лись во время вторжения Музаффарида Мубариз ад-Дин Мухаммада
в Иранский Азербайджан и Закавказье в 759 г. х. Они несут обычный
для Музаффаридов девиз «с помощью от Аллаха и победа близка»8.
Ц. Гваберидзе9, не приняв во внимание сообщение Е.А. Пахомова
о музаффаридском чекане, также писала о монетных дворах в
Северной Осетии, среди которых она упоминает, как «давно извест-
ный», и Алагир. Позднее исследователями предлагались разные ва-
рианты прочтения данного монетного двора. М.А. Сейфеддини пред-
2 Codrington О. A Manual of Musulman Numismatics. L., 1904. P. 133.
3 Zambaur E. Die Miinzpragungen des Islams. Wiesbaden, 1968. P. 52.
4 Пахомов Е.А. Борьба феодальных династий за Восточное Закавка-
зье с половины XIV века по монетным данным // КСИИМК. 1956. № 66.
С. 47.
5 Там же. С. 47.
6 Album S. A Checklist of Islamic Coins. Santa Rosa, 1998. P. 112.
7 Ibidem. P. 110.
8 Коран 61:13. Чекан Музаффаридов освещен в статье: Album S. The
coinage of Mubariz al-Din Muhammad ibn al-Muzaffar at Yazd and Kirman //
Le Monde Iranien et 1’Islam. 1974. Vol. II. P. 151. См. также об этих монетах:
Сейфеддини М.А. Монетное дело и денежное обращение в Азербайджане
в XII-XV вв. В 2-х книгах. Баку, 1978-1981. Т. II. С. 84.
9 Гваберидзе Ц. О новом монетном дворе в Северной Осетии // Нумиз-
матический сборник, посвященный памяти Д.Г. Капанадзе. Тбилиси, 1977.
С. 124.
138
ложил чтение «Ал-Кир»10, которое он комментировал как «крепость
на Кавказе», следуя за О. Кодрингтоном. А.М. Раджабли этот же мо-
нетный двор упоминает как «Алагез»11. С. Альбум предпочитает
транскрипцию «Алагиз» 12, опять-таки отождествляя этот топоним
с Алагиром. Никаких дополнительных аргументов в пользу той или
иной локализации при этом никем не проводилось. В своем недавно
вышедшем каталоге хулагуидских монет О. Дилер13 также считает,
что локализация монетного двора «Alagiz/Alagiz/AlagTz» на Северном
Кавказе «слишком далека», и помещает его на карте монетных дворов
в Армении в районе горы Арагац (по-турецки — Алагяз).
Все известные автору на данный момент монеты «Алагира» —
серебряные. Они были чеканены согласно существовавшим в соответ-
ствующее время весовым и типологическим стандартам (см. Таблицу 1
и Приложение).
Таблица 1. Монеты, чеканенные в «Алагире»
г. х.	вес по номиналу	номинал14	публикация или коллекция
Хулагуиды (Ильхамы Персии)			
Абу Саид (716-736/1316-1335)			
3315	2.68 г	2 дирхема	ANS 1974.26.408, 1930.168.113, 1922.216.400.
Мухаммад-хан (737-739/1336-1338)			
738	2.4 г	2 дирхема	Ак Ак?е 76/; OD.
Сати-бек (739/1338-1339)			
739	2.16 г	2 дирхема	TU GK4E3\ Г /25; OD.
10 Сейфеддини М.А. Монетное дело. Т.П. С. 71; Сейфеддини М.А.,			
Гулиев А.А. Нумизматика Азербайджана. Баку, 2002. Т. III. С. 84.
11	Раджабли А.М. Нумизматика Азербайджана. Очерки истории
монетного дела и денежного обращения Азербайджана. Баку, 1997. С. 90, 98.
12	Album S. Sylloge of Islamic Coins in the Ashmolean. Vol. 9: Iran after the
Mongol Invasion. Ashmolean Museum. Oxford, 2001.
13	Diler O. Ilkhans. Coinage of the Persian Mongols. Istanbul, 2006. P. 43.
14	Согласно справочнику: Album S. A Checklist of Islamic Coins. P. 112.
15	На монете указан 33 год ильханской эры, что соответствует
734/5 гг. х.
139
Сулейман (739-746/1339-1346)
741	1.42 г	2 дирхема	В 520; Z 52; МА 96; OD.
744	1.42 г	2 дирхема	МИА 6917; ТО GL5F6; В 527; П2 П-469; CM II-67; МА 96; OD.
Ануширван (745-757/1344-1356)16			
745	1.39 г	2 дирхема	МИА 6961; ГИМА 5795-2058, 5796- 2059, 5144-2103, 14436-1792; П2 П-469; СМ П-68; SICA 259; OD.
746	1.40 г	2 дирхема	МИА 7035; П2 П-469; MG 96; К; OD.
747	1.40 г	2 дирхема	ГИМА 5769-2035, 5788-2051, 5794-2057; ТО GM3F3, GM3F4; ANS 1917.215.1811; М №562 (С. 594); CM II-68; OD.
748	1.40 г	2 дирхема	ГИМА 5721-1989; П2 П-470; OD.
750	1.24 г	2 дирхема	МИА 7046; ГИМА 5801-2064, 5802- 2065, 5806-2069; ТО 2003-16-303; ANS 1958.183.48; LI; М №637 (С. 596); П1 47; П2 П-471; МА 103; OD.
752	1.24 г	2 дирхема	П2 П-471.
753	нет данных		П1 47.
754	нет данных		П1 47.
756	1.24 г	2 дирхема	П1 47; П2 П-472.
Газан II (757-758/1356-1357)17 18			
757	1.00 г	2 дирхема	ГИМ 546420, 546440; П1 48; П2 П-472; СМ 1-77; Z 52|8.
16 В коллекции Американского Нумизматического общества имеются
также две монеты Ануширвана 74-х г. х. (ANS 1917.215.1812 и 1974.26.408).
17 Упомянут у Е.А. Пахомова (Пахомов Е.А. Борьба феодальных дина-
стий за Восточное Закавказье. С. 48) как неидентифицированный «Султан
Хасан-хан».
18 Эта монета упомянута Э. Цамбауром с атрибуцией Джалаиридам
(Шейх Хасан Бузург, 736-757/1335-1356) и датировкой 756 г. х., со ссылкой
на его же описание одной частной коллекции. Скорее всего, это также монета
Газан-хана II, 757 г. х.
140
Джучиды
Бирдибек (758-761/1357-1360)
758	0.98 г	2 дирхема	TU 94-55-57; М №435 (С. 460); Z 52; Са №31/с.26; П1 48; П2 П-472; П-621; СМ П-81; ГЭ 17709.
Музаффариды Анонимный чекан [Мубариз ад-Дин Мухаммад] (736-759/1335-1358)			
759	0.90 г	1/3 динара	МИА 6537; ГИМ 546453, 546461; ГЭ 30188, 30189; П1 48; П211-472; СМ 11-84.
Условные обозначения к Таблицам 1 и 2; Г—Гваберидзе Ц. О новом монетном дво-
ре; ГИМ — собрание Государственного Исторического музея, см. Сейфеддини М.А.,
Гулиев А.А. Нумизматика Азербайджана, с. 288 и далее; ГИМА — Там же; ГЭ —
Там же; К — Частная коллекция, Москва; М — Марков А.К. Инвентарный каталог
мусульманских монет из собрания Императорского Эрмитажа. СПб, 1896; МИ А — со-
брание Музея Истории Азербайджана, см. Сейфеддини М.А., Гулиев А.А. Нумизматика
Азербайджана, с. 288 и далее; П1 — Пахомов Е.А. Борьба феодальных династий;
П2 — Пахомов Е.А. Монетные клады Азербайджана и других республик и краев
Кавказа. Т. I—IX. Баку, 1926-1966; Са — Савельев П. Монеты Джучидов, Джагатаидов,
Джелаиридов и другие, обращавшиеся в Золотой Орде в эпоху Тохтамыша. Вып. 1.
СПб, 1857; СМ — Сейфеддини М.А. Монетное дело; Ak Akge — AykutT., PamukS.
Ак Ак?е. Mogol ve Ilhanh Sikkeleri. Istanbul, 1992; ANS — коллекция Американского
Нумизматического Общества; В — Bartholomaei J. Quatrieme lettre a M. F. Soret; LI —
Коллекция Луца Илиша, Тюбинген; МА — Mousheghian Kh., Mousheghian A., Bresc C.,
Depeyrot G., Gurnet F. History and Coin Finds in Armenia. Inventory of Coins and Hoards
(7th c. AD— 19th c. AD). Vol. I—II. Wetteren, 2003; MG—Mousheghian Kh., Mousheghian A.,
Bresc C., Depeyrot G., Gurnet F. History and Coin Finds in Armenia. Coins from Garni (4th c.
BC — 19th c. AD). Wetteren, 2000; OD — Diler O. Ilkhans. Coinage of the Persian Mongols.
Istanbul, 2006; SICA —Album S. Sylloge of Islamic Coins; TU — собрание Университета
Тюбингена. Семинар по ориенталистике, научно-исследовательский центр исламской
нумизматики; Z — Zambaur Е. Die Miinzpragungen des Islams. Wiesbaden, 1968. P. 52.
Все предыдущие локализации основывались на отождествлении по
созвучию монетного двора с городом Алагир в Северной Осетии,
что не подкреплялось дополнительной исторической аргументацией.
Но северокавказский город Алагир никогда не был в сфере влияния
ни Хулагуидов, ни Джалаиридов, а уж тем более под управлением
Музаффаридов. Так как монетное дело Хулагуидов и Джалаиридов в
общем достаточно хорошо исследовано, необходимо обратиться к ма-
лоизученной закавказской чеканке Музаффаридов и Джучидов в 758-
759 г. х., а также к монетам последнего хулагуида Газан-хана II.
Все монеты, несущие имя Газан-хана II, чеканены в закавказских го-
родах, следовательно, вряд ли сфера влияния этого правителя (а точнее,
141
Мелик-Ашрафа Чобанида, номинальным государем при котором был
Газан-хан II) выходила за пределы данного региона. В 758-759 гг. х. джу-
чиды совершили поход в Персию, который, согласно «Тарих-и Гузиде»19
(написанной Зайн ад-Дином, продолжателем Хамдаллаха Казвини) и
«Тарих-и Шейх Увейс»20 Абу Бакра ал-Кутби ал-Ахари, начался в Сарае
и осуществлялся через р. Терек в Дербенд, Ширван, Агдам, Барзанд,
туман Бишкин и затем, через Ардебиль и Саре, до Тебриза. Обратный
путь в Кыпчакскую степь был таким же. Годом позже («Шараф-наме»21
и «Муджмал-и Фасихи»22 указывают точно на 759 г. х.) музаффаридский
правитель Фарса Мубариз ад-Дин Мухаммад предпринял поход на север.
На недолгое время Армения и Арран стали его самыми северными вла-
дениями. Все эти данные подтверждают то, что монетный двор не
может быть локализован в Северной Осетии. Надо также отметить, что
небольшой поселок Алагир23 рядом с серебряными рудниками в одно-
именном ущелье был основан только в 1850 г. Это ущелье до сих пор
носит осетинское название Уоеллагир (Уселладжыр)24 и было известно
русским и европейским исследователям XVIII-XIXbb. как Валагир25,
Олагир26 27 28 или Уаллагир21. Грузинский же историк и географ Вахушти
Багратиони упоминает его как Валагири2*. Только с 1850-х гг. назва-
ние поселка русифицировалось и окончательно закрепилось как Алагир.
Арабская же форма этого топонима должна была бы быть или ^54^.
19 Тарих-и Гузиде. В сб.: Золотая Орда в источниках. М., 2003. С. 274 (ре-
принт издания: Тизенгаузен В. Сборник материалов, относящихся к истории
Золотой Орды. Ч. II: Извлечения из сочинений персидских. М., 1941). Про по-
ход Джанибека в Тебриз см.: Али-заде А. Борьба Золотой Орды и государства
Ильханов за Азербайджан XIII-XIV вв. Баку, 1956. С. 35, а также Греков Б.,
Якубовский А. Золотая Орда и ее падение. М., 1998. С. 201-203.
20 Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. Тарих-и Шейх Увейс. Баку, 1984. С. 127-128.
21 Шараф ад-Дин бин Шаме ад-Дин Бидлиси. Шараф-наме. М., 1967. Т. II. С. 52.
22 Fasih Ahmad b. Jalal al-Din MuhammadKhwafi. Mujmal-i FasThT. Vol. II.
Mashhad, AH 1351 (AD 1932). P. 90.
23 Попов К Алагир: Очерк природы и истории. Владикавказ, 1996. С. 4.
24 Цагаева А. Топонимия Северной Осетии. Орджоникидзе, 1975. С. 75.
25 РейнегсЯ. Общее историко-топографическое описание Кавказа. СПб,
1796. T.I. С. 101.
26 Кох К. Путешествие через Россию к Кавказскому перешейку в 1837 и
1838 гг. СПб, 1843. С. 231.
27 Попов К. Алагир. С. 51.
28 Вахушти Багратиони. География Грузии // Записки Кавказского Отде-
ления Русского Географического Общества. Тифлис, 1904. Кн. 24. Т. V. С. 145.
142
Нумизматические данные свидетельствуют, что чеканка на мо-
нетном дворе «Алагир» осуществлялась в 739-759 гг. х., т. е. в прав-
ление последних Хулагуидов (Мухаммад-хана, Сати-бек, Сулеймана,
Ануширвана и Газан-хана II) и затем при Джанибеке и Мубариз ад-Дин
Мухаммаде Музаффариде. Для корректной локализации монетного
двора нами была построена карта пересечения взаимоналоженных тер-
риторий в Закавказье, на которых чеканились монеты каждого из этих
правителей. Чекан Абу Саида не учитывался, поскольку упоминания
его монет надежно не подтверждены. Именно на территории, входящей
попеременно в состав трех государств — а это Южная Кахетия, Арран,
Сюник, север и северо-запад Иранского Азербайджана (провинции
Персоармения, Васпуракан и Пайтакаран исторической Армении), —
и должен располагаться, судя по топографическим ориентирам, иско-
мый монетный двор (см. рис. 1). Кстати сказать, выделенная террито-
рия ограничена пунктами: Караагач — на севере, Барда — на востоке,
Нахичеван — на западе, Тебриз — на юге. На территории такого пере-
сечения есть, помимо «Алагира», еще только один монетный двор, где
все перечисленные выше династии чеканили монеты, — это Гянджа.
Для локализации искомого топонима на выделенной терри-
тории были исследованы данные по топонимии Закавказья в це-
лом29, а также Азербайджана 30, Грузии31, Турции32, Ирана33 и Арме-
29 Пагиров Д.Д. Алфавитный указатель к пятиверстной карте Кавказско-
го края. Тифлис, 1913.
30 Гейбуллаев Г Топонимия Азербайджана. Баку, 1986; BliyevV.
Azorbaycan toponimiyasi. Baki, 1999.
31 Вахушти Багратионы. География Грузии. С. 145; Мелитаури К. Кре-
пости дофеодальной и раннефеодальной Грузии. В 2-х тт. Тбилиси, 1969-
1971; Габашвили М. Города Грузии XI-XII вв. Тбилиси, 1981 (на груз, яз.);
Ломитагивили Д., Сонгулашвили А., Лежава Дж. Материалы к истории сел
Грузии. Тбилиси, 1982 (на груз, яз.); Апрасидзе Г Средневековые города Гру-
зии (XI — первая половина XIII вв.). Тбилиси, 1985.
32 AkbayarN. Osmanh yer adlan sozlugu. Istanbul, 2003.
33 Barbier de Meynard C. Dictionnaire geographique, historique et litte-
raire de la Perse et des contrees adjacentes. Paris, 1861; The Geographical Part
of Nuzhat-al-Qulub composed by Hamd-allah Mustawfi of QazwTn 740 (1340).
Leyden; L., 1919; Keyhan M. Joghrafya-i mofassal Iran. Tehran, AH 1311 (AD
1932); Мухаммад ибн Наджиб Бакран. Джахан-наме. М., 1960; Бартольд В.В.
Сочинения. М., 1965. Т. 3; М., 1966. Т. 4; М., 1971. Т. 7; Hudiidal-'alam. Ed. by
V. Minorsky. L., 1970; Krawulsky D. Iran — Das Reich der Ilhane. Wiesbaden,
1978; Хамдаллах Казвини. Зайл-и тарих-и гузиде. Баку, 1990.
143
нии34. Согласно источникам, на данной территории нет топонима, ко-
торый мог бы писаться по-арабски как за одним исключением,
обсуждаемым ниже. Есть несколько небольших и незначительных се-
лений с названием Алагез35, топоним же Алагир отсутствует по всему
Южному Кавказу и южнее р. Араке36.
Единственным важным населенным пунктом, название которого
могло писаться как («Алагир» или «Алагиз»), была крепость Эле-
гис37 38 39 40 41 (ранняя форма Элегик3\ в турецких и персидских источниках
название фигурирует как 5/VI, Алагёз^/Alagoz, Алагяз^/А1а£эг или
Алаяз/Alayaz^Y в области Вайоцдзор Республики Армения. В средне-
вековье Элегис был центром округа Элегнадзор («ущелье р. Элегис»,
совр. Ехегнадзор42), в исторической области Армении Сюник43. Через
34 Акопян Т.Х., Мелик-Бахшян Ст.Т., Барсегян О.Х. Словарь топонимов
Армении и прилегающих территорий. Ереван. 1986-2001. Т. I-V (на арм. яз.).
35 Там же. Т. I. С. 56.
36 Прочтение монетного двора «Qarjm» («Карджин», хулагуидские
монеты 749 и 750 г. х.), предложенное Ц. Гваберидзе (Гваберидзе Ц. О новом
монетном дворе. С. 118), и его локализация в Северной Осетии выглядят не-
корректными. Чтение этого же монетного двора как Farkhm («Фархин»,
см.: Zambaur Е. Die Miinzpragungen des Islams. С. 184, монеты тех же годов) го-
раздо более оправданно, поскольку это, бесспорно, поздний вариант названия
города Mayyafariqin («Майяфарикин», см. Акопян Т.Х., Мелик-Бахшян Ст.Т.,
Барсегян О.Х. Словарь топонимов Армении. Т. V. С. 515 про армянский ва-
риант названия города — «Фарк‘ин»). Более того, обозначения монетных
дворов практически не пересекаются во времени (см.: Diler О. Ilkhans. Р. 165,
206-207) — «Майяфарикин» присутствует на монетах 659-739 гг. х., «Фар-
хин» — на более поздних, 746-750 гг. х., за единственным исключением —
монета «Фархин» 703 г. х. (этого же года монеты «Майяфарикин» неизвест-
ны). Два варианта локализации топонима «Карджин» в Анатолии у Дилера
(см.: Diler б. Ilkhans. Р. 165) приводятся с вопросительным знаком.
37 Акопян Т.Х., Мелик-Бахшян Ст.Т., Барсегян О.Х. Словарь топонимов
Армении. Т. II. С. 181.
38 Там же. С. 182-183
39 Там же. Т. I. С. 62.
40 Там же. С. 56; Т. V. С. 151.
41 Там же. Т. I. С. 62. Произношение g после гласных переднего ряда как
[у] характерно для турецкого языка.
42 Переход [1] (условно обозначаемого в слове «Элегис» как «л») в [у] (услов-
но обозначаемый как «х») произошел в армянском языке в средневековье.
43 Акопян Т.Х. Историческая география Армении. Ереван, 1968. С. 215.
(на арм. яз.).
144
Рис. 1. Монетный чекан на Южном Кавказе в 756-759 г. х. и
пределы его распространения при Хулагуидах (X, 739-756 г. х.), в
т. ч. при Газан-хане II (Г, 757-758 г. х.); Музаффаридах (М, 759 г. х.)
и Джучидах (Д, 757-758 г. х.); а также поход Джанибека 758 г. х. (1).
него проходил торговый путь, соединяющий восток с западом, —
Прикаспий, Ширван и Арран с Нахичеваном, в котором сходились
южный путь из Тебриза и дороги из Ани и Грузии, встречавшиеся на
севере, в Араратской долине.
145
Рядом с современной деревней Алаяз, в трех километрах от нее
вниз по течению реки Элегис, до сих пор сохранились руины крепости
Смбатаберд (или Цахацкар). Эта крепость имела очень важное значе-
ние начиная с IX в. В Средние века здесь была столица Сюника и на-
ходилась резиденция вторых по влиянию в Армении князей Сюни.
После падения Сюникского царства в 1170 г. Элегис стал столицей на-
бирающей силу династии Орбелянов, вассалов Захаридов. В то время
как вся Армения находилась в упадке, Элегис расцветал — от этого
времени сохранилось большое количество исторических памятников,
таких как церкви, хачкары, гражданские постройки, усыпальница
Орбелянов44.
Как князья Сюни, так и Орбеляны понимали стратегическое зна-
чение Элегиса и усиливали его крепость. Примечательно, что на терри-
тории крепости находится церковь Сурб Зорац (Св. Воинства, построе-
на не ранее 1303 г., см. рис. 2), имеющая уникальную для Армении пла-
нировку и функциональное устройство, — строители возвели только
крытую алтарную часть, а перед ней оставлено обширное простран-
ство для молящихся, преимущественно для конных воинов45.
Постройка такой церкви Орбелянами показывает, что, судя по
всему, в крепости размещался значительный гарнизон, а сама она
была сборным пунктом для отправки всадников в походы (время от
времени армянские воинские подразделения принимали участие в
военных кампаниях монголов). В 1251-1256 гг. князь Смбат Орбелян
даже предпринял тяжелое и рискованное путешествие в Каракорум,
чтобы убедить Мункэ, сына Чингиз-хана, дать Сюнику налоговые
послабления и перевести его под прямой патронат Мункэ. Это путе-
шествие увенчалось успехом: Сюник приобрел статус особой военно-
административной единицы — тумана — и право на «инджу», то есть
непосредственное подчинение великому хану. Однако тесное сотруд-
ничество с монгольскими правителями имело свою цену: некоторые
Орбеляны погибли вдали от дома46.
44Хачатрян А. Трехъязычная надпись из Элегиса// Кавказ и Византия.
1982. Вып. 3. С. 124; Бархударян С. Собрание армянских надписей: Вайоцд-
зорский, Ехегнадзорский и Азизбековский районы. Ереван, 1967. Т. III. С. 106
(на арм. яз.).
45 Токарский Н. Архитектура древней Армении. Ереван, 1946. С. 316.
46 Подробнее о средневековой истории Орбелянов и Сюника см.: Сте-
паннос Орбелян. История страны Сисакан. Ереван, 1942 (на арм. яз.).
146
Очень важно отметить, что все известные случаи находок монет
Элегиса (за одним исключением47) зафиксированы на Южном Кавказе,
а точнее — в Армении и Азербайджане. Если бы монетный двор
находился в североосетинском Алагире, эти монеты должны были бы
Рис. 2. Церковь Св. Воинства в Элегисе
(Источник: Армения. Энциклопедия путе-
шественника / Под ред. К.С. Худавердяна.
Ереван, 1990. С. 223).
попадаться на прилегаю-
щей территории, которая
тогда контролировалась
Золотой Ордой, — т. е.
к северу от Кавказского
хребта и до степей между
Волгой и Доном.
Однако даже в пода-
вляющем большинстве за-
кавказских кладов моне-
ты Алагиза-Элегиса при-
сутствуют в очень малом
количестве — в среднем
3,39% от общего числа
монет в кладах. Клады, со-
держащие монеты Элегиса,
приведены в Таблице 2.
Существенны два очень
важных исключения —
клады из ближайших к
локализованному нами
монетному двору мест-
ностей, Хорса и Шарура.
23,13% монет в кладе из
Хорса (15 км от Элегиса)
отчеканены в Элегисе. В
кладе из Баш-Норашена
47 Этот огромный клад (крайние даты монет: 717-795 гг. х.) из села Вос-
кресенского (описан в: Савельев П. Монеты Джучидов. С. 7 и далее; а так-
же в: Пахомов Е.А. Монетные клады Азербайджана. Т. II, № 621) содержал
14350 джучидских, джалаиридских и чагатаидских монет (из них — одна
монета Элегиса), преимущественно чекана Персии (а особенно Хорасана)
и Поволжья. Несомненно, он представляет собой накопления торгового ка-
равана, дошедшего из Хорасана по западному побережью Каспия до Юж-
ной Руси.
147
(совр. Шарур, в 50 км на юг Элегиса по единственной водной артерии
к Араксу) 85,05% от всех монет чеканено в Элегисе. Для закавказских
кладов XIV в. характерно содержание в основном (а зачастую и толь-
ко) продукции местных хулагуидских дворов. Так, например, клад из
Гарни содержит продукцию монетных дворов Гарни, Барды, Элегиса,
Еревана и Баку. Также нет находок джучидских монет в Закавказье до
первой половины XIV в. В кладах же золотоордынских монет того же
времени отсутствуют хулагуидские монеты48.
Построение «пересечения пределов» монетной чеканки при Хула-
гуидах, Музаффаридах и Джучидах в 756-759 гг. х., анализ географи-
ческих названий, которые могли бы быть соотнесены с монетным дво-
ром на соответствующей территории, реконструкция маршрута
похода Джанибека 758 г. х., топография находок монет с топонимом
«Алагир» (;/У1) — все это вместе приводит к убеждению о тож-
дественности последнего с крепостью Элегис (Алагиз) на террито-
рии современной административной области Вайоцдзор Республики
Армения49.
Таблица 2. Клады, содержащие монеты Элегиса
Крайние гг. x. монет	Состав клада по династиям	монеты Элегиса / общее количество монет	%
Ереван50
710-750	Хулагуиды	1 / 1190	0,08
48 Федоров-Давыдов Г.А. Клады джучидских монет // НЭ. 1960. Т. I. С. 94;
Он же. Находки джучидских монет // НЭ. 1963. Т. IV. С. 165; Он же. Находки
кладов золотоордынских монет // Города Поволжья в Средние века. М., 1974.
С. 176; Он же. Клад серебряных джучидских монет с Селитренного городи-
ща//НЭ. 1980. Т. XIII. С. 58.
49 Хочу выразить свою искреннюю признательность Л. Илишу (Тюбин-
ген) за плодотворное обсуждение нумизматических тем, натолкнувшее на
идею этого исследования, а также за его поддержку в ходе работы и пре-
красные фотографии монет, которые он любезно мне прислал. Также я благо-
дарен А.Р. Варданяну (Ереван) и А.А. Молчанову (Москва) за их постоянную
дружескую помощь, а также П.Н. Петрову (Нижний Новгород) и И.К. Пагаве
(Тбилиси) за предоставленные ими материалы.
50 Mousheghian Kh., Mousheghian A., Bresc С., Depeyrot G., Gurnet F.
Inventory of Coins and Hoards. P. 102.
148
Ереван5Х
717-746	Хулагуиды	? / 282	?
Воскресенское51 52 (Днепропетровская обл., Украина)			
717-795	Джучиды, Джалаириды, Чагатаиды	1 / 14350	0,007
Тауз53 54 (совр. Товуз, Азербайджан)			
714-746	Хулагуиды	32 / 2342	1,37
Баш-Норашен54 (совр. Шарур, Нахичеванская АР, Азербайджан)
730-748	Хулагуиды	91 /107	85,05
Кушчы-55 (25 км от Шемахи, Азербайджан)			
733-754	Хулагуиды	2/59	3,39
Хоре56 57 (15 км от Элегиса)			
733-740	Хулагуиды	324 / 1401	23,13
Баку-51			
746-753	1 Хулагуиды	4/504	0,79
Гарни58 (28 км от Еревана)			
745-747	Хулагуиды	18/500	3,60
Нахичеван59			
748-759	Хулагуиды, Джалаириды, Джучиды, Музаффариды	34 /2437	1,40
51 Bartholomaei J. Lettres numismatiques et archeologiques, relatives a la
Transcaucasie. St. Petersburg, 1855. P. 20-38; Пахомов Е.А. Монетные кла-
ды Азербайджана. Т. I, №154; Mousheghian Kh., Mousheghian A., Bresc С.,
Depeyrot G., Gurnet F. Inventory of Coins and Hoards. P. 96.
52 Савельев П. Монеты Джучидов. С. 7; Пахомов Е.А. Монетные клады
Азербайджана. Т. II, № 621.
53 Пахомов Е.А. Монетные клады Азербайджана. Т. II. № 469.
54 Там же. № 470.
55 Там же. Т. I. № 156, а также в томе VIII. № 156. Всего 1604 монеты, из
которых 59 описаны.
56 Там же. № 157, а также в томе VIII. № 157. Всего 3150 монет, из которых
1401 описаны.
57 Там же. Т. II. № 471.
58 Mousheghian Kh., Mousheghian A., Bresc С., Depeyrot G., Gurnet F.
Coins from Garni. P. 92.
59 Пахомов Е.А. Монетные клады Азербайджана. Т. II, № 472.
149
ПРИЛОЖЕНИЕ
Монеты, чеканенные в «Алагире»,
и варианты написания монетного двора на них
Рис. 3. 738 г. х., Хулагуиды, Мухаммад-хан, 2.6 г, 17 мм (Ак Ак(?е 761).
Рис. 4. 739 г. х., Хулагуиды, Сати-бек, 2.11 г, 19 мм (ТО GK4E3).
Рис. 5. 744 г. х., Хулагуиды, Сулейман, 1.40 г, 19 мм (TU GL5F6).
150
Рис. 6. 745 г. х. Хулагуиды, Ануширван, 1.41 г (SICA 259).
Рис. 7. 746 г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.44 г, 18 мм (К).
Рис. 8. 747 г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.29 г, 17.5 мм (TU GM3F3).
Рис. 9. 747 г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.39 г, 19 мм (TU GM3F4).
151
Рис. JO. 750 г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.17 г, 17 мм (TU 2003-16-303).
Рис. 11. 750 г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.19 г, 19 мм (LI).
Рис. 12. 75х г. х., Хулагуиды, Ануширван, 1.01 г, 13 мм (Zeno 60 34138).
гмЬМТ
Рис. 13. 758 г. х., Джучиды, Бирдибек, 0.79 г, 16 мм (TU 94-53-57).
60 Нумизматическая база www.zeno.ru
152
Т.М. Калинина
ПЕЧЕНЕГИ
И ПУТЬ К НИМ ИЗ УРГЕНЧА
(по данным арабских географов) *
В трудах некоторых арабо-персидских авторов X-XVII вв. сохра-
нилась так называемая «Анонимная записка о народах Восточной
Европы». Это — условное название памятника, который представляет
собой сводку сведений о печенегах, хазарах, буртасах, волжских бул-
гарах, мадьярах, славянах, русах, земле Сарир в северном Дагестане
и аланах. Материалы повторяются, но разнятся в деталях. Датируется
«Анонимная записка» временем не позднее второй половины IX в. I
Автор информации о Восточной Европе неизвестен* 1 2. В свод-
ке представлены сведения о дорогах, городах, торговле, экономике,
* Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в исто-
рическом развитии Древнерусского государства» Программы фундаментальных
исследований Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные
ценности России» и при финансовой поддержке РГНФ, грант № 09-01-0058a/U.
1 Miquel A. La geographic humaine du mond musulman jusqu‘au milieu du XIе
siecle. P, 1967. Vol. I. P. XXIII-XXV; Lewicki T. Zrodta arabskie do dziejow Sto-
wianszczyzny. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1977. T. II. Cz. 2. S. 11-17.
2 Возможные версии о том, кто был автором «Анонимной записки»,
см.: Marquart J. Osteuropaische und ostasiatische Streifztige. Leipzig, 1903.
S. XXVIII-XXXV, 243; Lewicki T. Zrodta arabskie do dziejow Stowiahszczyzny.
Wroclaw, 1956. T. I. S. 43-64; Крачковский И.Ю. Арабская географическая
литература// Крачковский И.Ю. Избранные сочинения. М.; Л., 1957. Т. IV.
С. 219-223; Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия//
Бартольд В.В. Сочинения. М., 1963. Т. I. С. 58; Новосельцев А.П. Восточные
источники о славянах и Руси VI-IX вв. (2-е изд.) И ДГ. 1998 г. Памяти члена-
корреспондента РАН Анатолия Петровича Новосельцева. М., 2000. С. 283.
153
политическом строе, вооружении, взаимоотношениях с соседями,
вероисповедании и обычаях. Не исключено, что эти данные были
собраны специально для правителей Халифата с целью оценки на-
родов Восточной Европы как потенциальных противников3. Однако
разносторонние характеристики показывают, что информация соот-
ветствовала сложившейся в арабской литературе традиции описаний
далеких от Арабского халифата земель. Подобного рода материалы,
не имеющие отношения к Восточной Европе, есть в тех сочинени-
ях многих восточных писателей, где особенно целенаправленно вы-
делялись описания дорог и областей. Совершенно не связанные с
«Анонимной запиской» сведения о дорогах и стоянках в самых раз-
ных частях ойкумены содержались в сохранившейся «Книге путей
и стран» Ибн Хордадбеха, «Книге стран» ал-Йа‘куби, одноименном
сочинении Ибн ал-Факиха, «Книге о харадже и искусстве секретаря»
Кудамы ибн Джа‘фара, «Книге путей и стран» ал-Истахри и многих
других.
Известия о печенегах, восходящие к «Анонимной записке», со-
держатся в трудах Гардизи (XI в.), ал-Бакри (XI в.), ал-Марвази (кон.
XI — нач. XII в.), Ауфи (XIII в.; автор вставил в свое сочинение
рассказ, полностью идентичный фрагменту из книги ал-Марвази),
Шукруллы ибн Шихаба (XV в.), Мухаммада ал-Катиба (XVI в.),
Хаджжи Халифы (XVII в.)4. Свидетельства о печенегах есть также в
книге неизвестного персидского автора «Худуд ал-‘Алам» («Границы
мира», 80-е гг. X в.). Этот писатель, пользуясь данными «Анонимной
записки», «Книги путей и стран» ал-Истахри и привлекая другие, не
всегда известные источники, сформулировал свое собственное пред-
ставление о расположении народов и стран, в том числе печенегов5.
3 Мишин Д.Е. Сакалиба (славяне) в мусульманском мире в раннее сред-
невековье. М., 2002. С. 50.
4 Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. М., 1967.
Т. 2: Булгары, мадьяры, народы Севера, печенеги, русы, славяне. С. 72, 73-74.
5 Бартольд В.В. Введение к изданию Худуд ал-‘Алам И Бартольд В.В.
Сочинения. М., 1973. Т. VIII. С. 504-545; Hudud al-‘Alam. «The Regions of the
World». A Persian Geography 372 A.H. — 982 A.D. I Translated and explained by
V. Minorsky. With the preface by V.V. Barthold transl. from the Russian. L., 1937;
Новосельцев А.П. «Худуд ал-‘Алам» как источник о странах и народах Вос-
точной Европы И ВИ. 1986. № 5. С. 90-103; Мишин Д.Е. Географический свод
«Худуд ал-Алам» и его сведения о Восточной Европе И Славяноведение. М.,
2000. № 2. С. 52-63.
154
Упоминания о печенегах в книге Абу Дулафа (X в.) здесь не рассма-
триваются, они требуют особого внимания. Ученые, пользовавшие-
ся материалами «Анонимной записки», в разной степени редакти-
ровали ее данные и добавляли в некоторых случаях оригинальную
информацию.
Напомним, как печенеги появились близ Волги. В IX в. огузы
(ал-гузз или ал-гузийа арабских источников) нападали на Усрушану,
область, расположенную вблизи Шаша (Ташкента), Ферганы и
Самарканда. В верховьях Сырдарьи тогда огузы граничили с печене-
гами 6 7. В районе Арала между огузами и печенегами, карлуками и ки-
маками происходила борьба за земли. Об этом сообщил ал-Мас‘уди
(ум. 956 г.): «В книге „Отрасли знаний и что происходило в предше-
ствующие эпохи“ мы сообщали, по какой причине эти четыре пле-
мени тюрок (баджанак, баджна, баджгирд и нукабарда. — Т К.)1
пришли с востока (в земли Византии. — Т. К), и о походах и войнах,
происходивших между ними и огузами, карлуками и кимаками на
озере Джурджанийа (Аральском море. — Z/Q...»8. В результате
войн печенеги влились в конфедерацию племен, возможно, возглав-
ленную родственными печенегам кангарами. Однако огузы потесни-
ли печенегов и отсюда, и печенеги ушли далее на запад, до Волги.
Происходили эти события между серединой и концом IX в., а воз-
можно, и гораздо ранее9.
6 Golden Р. The migrations of the Oghuz// Archivum Ottomanicum. 1972.
P. 59-60; Гарустпович Г.Н., Иванов B.A. Огузы и печенеги в Евразийских сте-
пях. Уфа, 2001. С. 9-11; Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей в эпо-
ху средневековья. Воронеж, 2003. С. 115-116.
7 Баджанак — печенеги, баджна — вероятно, один из видов печенегов,
баджгурд — башкиры или мадьяры, нукабарда — лангобарды или венгры-
оногуры. Есть предположение, что более правилен вариант нукарда, встре-
чающийся в книге ал-Мас‘уди «Золотые копи и россыпи самоцветов», во
фрагменте о нападении этих четырех племен кочевников на пограничный
византийский город Валандар, и это — новгородцы (Минорский В.Ф. Исто-
рия Ширвана и Дербенда. М., 1963. С. 151; Коновалова ИГ, Перхавко В.Б.
Древняя Русь и Нижнее Подунавье. М., 2000. С. 153-157).
8 Kitab at-tanbih wa’l-ischraf auctore al-Masudi... I M.J. de Goeje. Lugduni
Batavorum, 1894. P. 180-181.
9 Агаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX-
XIII вв. Ашхабад, 1969. С. 129; КумековБ.Е. Государство кимаков IX-XI вв.
по арабским источникам. Алма-Ата, 1972. С. 58; Golden Р. The migrations of
the Oghuz. P. 59-60; Иванов B.A. Етнокультурна карта Свразшського степу за
155
Перейдя Волгу, печенеги двинулись по землям Хазарии, где
археологи отметили пожарища, разгром поселений и крепостей10 11.
Погребений и могильников печенегов там, однако, не найдено11, по-
этому некоторые археологи полагают, что печенеги двигались в об-
ход северных рубежей Хазарии12. В междуречье Днепра и Северского
Донца печенеги столкнулись с мадьярами, которые были вытеснены
сначала в междуречье Прута и Днестра, а затем за Карпаты. Сами
же печенеги остались на новом месте и жили здесь долго, до сере-
дины XI в., в постоянных военных или мирных контактах с Древней
Русью13. Некоторое количество печенежских орд ушло еще западнее
и активно участвовало в византийской политической игре14. Часть пе-
ченегов осталась на старом месте обитания, в приволжских и приу-
ральских областях.
Приведем материалы источников.
Рассказ Гардизи:
Что касается печенегов, дорога к ним идет от Гурганджа к
Хорезмийской горе и дальше в страну печенегов. Дойдя до
Хорезмийского озера, оставляют его по правую руку и идут
дальше. Приходят в безводную землю и степь, по которой идут
девять дней. Каждый день или каждые два дня доходят до ко-
лодца, спускаются туда по веревке и достают воду вьючным жи-
вотным. На десятый день достигают источников, где есть вода
и всякого рода дичь, из птиц и антилоп; травы немного. По этой
местности идут шестнадцать дней, на семнадцатый [день] при-
ходят к шатрам печенегов. Владения печенегов простираются
на 30 дней пути. С каждой стороны к ним примыкает какой-
нибудь народ; с востока — кипчаки, с юго-запада — хазары, с
час!в Ахмеда 1бн Фадлана // Схщний Свп\ Ки!’в. 2’95 — 1’96 [6-7]. С. 88; How-
ard-Johnston J. The De Administrndo Imperio\ A re-examination of the text and
re-evaluation of its evidence about the Rus И Les centres proto-urbains russes entre
Scandinavie, Byzance et Orient I Ed. par M. Kazanski, A. Nercessian et C. Zucker-
man. P., 2000. P. 332.
10 Плетнева C.A. Кочевники южнорусских степей . С. 116.
11 Плетнева С.А. Кочевники средневековья: поиски исторических зако-
номерностей. М., 1982. С. 25.
12 Гарустович Г.Н., Иванов В.А. Огузы и печенеги. С. 107.
13 Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей. С. 115-120.
14 Божилов ИА. България и печенезите (896-1018)// Исторически пре-
глед. София, 1973. Год. 29. Кн. 2. С. 34-56; Бибиков М.В. Византийские источ-
ники по истории древней Руси и Кавказа. СПб., 2001. С. 199-228.
156
запада — славяне; все эти народы производят нашествия, на-
падают на печенегов, уводят их в плен и продают [в рабство].
Эти печенеги владеют стадами; у них много лошадей и баранов,
также много золотых и серебряных сосудов, много оружия.
Они носят серебряные пояса. У них есть знамена и копья, кото-
рые они поднимают во время битв; их трубы, в которые дуют
во время битв, сделаны наподобие бычачьих голов. Дороги в
страны печенегов очень трудны (?) и неприятны. Кто хочет от-
правиться оттуда в какую-нибудь страну, должен купить ло-
шадей, так как ни с какой стороны нельзя выехать из их земли
иначе, как верхом, вследствие дурного состояния дорог. Купцы
на пути туда не придерживаются никаких дорог, так как все
пути заросли лесом; они узнают дорогу по положению звезд.
Между владениями печенегов и владениями хазар 10 дней пути
по степи, рощам и лесам15.
Б.Н. Заходер уточнил, что весь путь от Джурджании до печенегов
составлял 17 дней; это в свое время отметил и В.В. Бартольд16.
Гардизи писал, что на печенегов, среди прочих соседних народов,
нападают славяне. Д.Е. Мишин подметил, что в рассказе «Анонимной
записки» о славянах эта информация не подтверждается: в нем речь
идет о войнах со славянами не печенегов, а мадьяр. В повествовании
о буртасах же, наоборот, говорится об их набегах на печенегов, что
отсутствует в рассказе о печенегах. Д.Е. Мишин делает вывод, что в
данные «Анонимной записки» вкралась ошибка: ее автор случайно
заменил название «славяне» на имя «буртасы». При замене наимено-
вания «славяне» на имя «буртасы» противоречие снимается: печенеги
кочуют к востоку от Волги, буртасы живут на запад от нее и нападают
друг на друга. Следует отметить, что в рассказе о печенегах инфор-
мация о войнах или соседстве с буртасами не подтверждается, что
снижает правдоподобие гипотезы Д.Е. Мишина.
Д.Е. Мишин (вслед за И. Марквартом) замечает также, что в рас-
сказе «Анонимной записки» о славянах идет речь о расстоянии в 10
дней пути между печенегами и славянами, но только один раз, далее
же сказано, что 10 дней пути отделяли славян от мадьяр, а не от пе-
15 Бартольд В.В. «^Извлечение из сочинения Гардизи Зайн ал-ахбар> И
Бартольд В.В. Сочинения. Т. VIII. С. 56-57.
16 Бартольд В.В. Арабские известия о русах И Бартольд В.В. Сочинения.
М., 1963. Т. II. Ч. 1. С. 823. Примеч. 19; Заходер Б.Н. Каспийский свод. Т. 2.
С. 71.
157
ченегов. Отмечая, что дистанция в 10 дней пути между славянами и
печенегами встречается у трех авторов — Ибн Русте, Гардизи и ал-
Марвази, — Д.Е. Мишин предположил, что ошибку допустил сам ав-
тор «Анонимной записки», и эта ошибка отразилась в сочинениях ее
передатчиков17.
Рассказ ал-Бакри:
Что же касается печенегов, то путь в их страны идет от
Джурджании 12 фарсахов18 * до горы, которая называется
Хорезмийской горой, на вершине ее башня, а у подножия ее жи-
лища народа из Джурджании, который имеет там пашни. И они
(печенеги. — Т. К.) народ кочующий; такой, который следит за
местами, где выпал дождь и где имеется корм. Длина их стра-
ны — 30 дней и ширина столько же. На север от них страны
джифджах, называемые также кифджах (кипчаки — Т М.)9 на
юг — страна хазар, на восток — страна гузов, на запад — страна
славян. Все эти народы соседи печенегов и воюют друг с другом.
У них — богатство, вьючный скот, стада, сосуды из золота и се-
ребра, оружие, у них пояса, богато украшенные, знамена, трубы
вместо барабанов. Страны печенегов все ровные, нет в них гор и
нет укрепленного места, куда они могли бы спасаться,9.
В.Р. Розен перевел затруднительное в арабском тексте ал-Бакри
место о соседстве печенегов: «ведут с ними меновую торговлю».
Б.Н. Заходер, а до него Ш. Дефремери предположили, что из-за не-
ясного выражения в тексте ал-Бакри перевод В.Р. Розена неточен:
следует считать, что речь идет не о меновой торговле, а о нападении
соседних народов, как у Гардизи20. Ал-Бакри добавил информацию о
земледельцах — жителях подножия Хорезмийской горы. Упоминание
о лесистых зарослях и бездорожье на пути к печенегам опущено. Он
также поведал о принятии печенегами ислама в 400 г. х. (1009/10 г?
(перевод этого фрагмента здесь отсутствует, поскольку относится ь
позднему времени; он является оригинальной информацией автора)
17 Мишин Д.Е. Сакалиба. С. 54-55.
18 Фарсах — около 6 км.
КуникА.А., Розен В.Р. Известия аль-Бекри и других авторов о Руси
и славянах. СПб., 1878. Ч. I. С. 58-60; Kitab al-Masalik wa-l-Mamalik d’Abu
‘Ubaid al-Bakri I Edition critique avec introduction et indices A.P. Van Leeuween
et A. Ferre. Tunis, 1992. Vol. I. P. 445.
20 Заходер Б.Н. Каспийский свод. Т. 2. С. 73
158
Рассказ ал-Марвази:
И они (печенеги. — Т К.) народ кочевой, который ходит по ме-
стам водопоя и пастбищ. Длина страны печенегов — 30 дней
пути, и ширина столько же. Многочисленные народы окружают
их со всех сторон. К северу от них — страна кипчаков, к юго-
западу — страна хазар, к востоку — страна огузов, к западу —
страна славян. Все эти народы совершают набеги на печенегов, а
печенеги — на них. Печенеги богаты: дикие лошади и стада, до-
машняя утварь, золото, серебро, оружие, знамена, земли. Между
областями печенегов и хазар расстояние в 10 дней пути через
степи и лесистые заросли. Нет между печенегами и хазарами
проторенной дороги, и они проходят, [ориентируясь] по звездам,
приметам местности и наугад21.
Ал-Марвази выпустил данные о Хорезмийской горе на пути к пе-
ченегам и в целом сократил фрагмент.
Соседями печенегов, по данным Гардизи, были на востоке кип-
чаки, на юге — хазары, на западе — славяне; по сведениям ал-Бакри
и ал-Марвази, на севере — кипчаки, на востоке — огузы, на юге или
юго-западе (10 дней пути) — хазары, на западе — славяне. Описание
рубежей относится к тому времени, когда печенеги жили в так назы-
ваемой «Заволжской Печенегин», куда были вытеснены из Средней
Азии огузами22.
Рассказ Шукруллы ибн Шихаба:
Шестое племя — печенеги. Они всегда находятся в блуждании
по своей земле, направляются туда, где выпадает много дождя.
Земля их в три дня пути, на три дня. Северный предел их — зем-
ля кипчаков, западный предел — область хазар и славян. У них
много скота и богатства, оружие, барабан, знамя23.
21 Sharaf al-Zaman Tahir Marvazi on China, the Turks and India. L., 1942.
P. 20-21 (текст), 32-33 (nep.).
22 Плетнева C.A. Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях //
МИА. 1958. № 62. С. 164; Иванов В.А. Заволжская Печенегия и половцы//
История Самарского Поволжья с древнейших времен до наших дней: Ран-
ний железный век и средневековье. Самара, 2000. С. 273-286; Калинина Т.М.
Границы печенегов по «Анонимной записке» // ВЕДС. 2009. XXI: Автор и его
источник: восприятие, отношение, интерпретация. С. 119-125.
23 De Hammer-Purgstall J. Sur les origines Russes. Extraites de Manuscrits
Orientaux. SPb., 1827. P. 107 (текст), 46 (nep.).
159
Рассказ Мухаммада Катиба:
Шестое племя — печенеги. Они всегда находятся в блуждании
по своей земле, направляются туда, где выпадает много дождя.
Земля их тридцать дней [пути], в длину и ширину. Они граничат
с северной границы с Дешт-и Кипчак, с западной границы — с
хазарами и славянами. У них имеется скот и неисчислимое бо-
гатство, много оружия, барабан и знамя. Они щедры и благо-
родны 24.
Рассказ Хаджжи Халифа ал-Усфури:
Печенеги не имеют определенного места жительства. Они кочу-
ют по стране на протяжении тридцати дней. С одной стороны
они соседят с Дешт-и Кипчак, с другой — с хазарами и славя-
нами25.
Как видно, поздние компиляторы сохранили лишь основные мо-
тивы рассказа «Анонимной записки» о печенегах; изменены или ис-
кажены сведения «Анонимной записки» об их границах: Шукрулла
ибн Шихаб и Мухаммад Катиб рубежом между хазарами и печенега-
ми считают запад; здесь, кроме хазар, в качестве соседей фигурируют
также славяне. Мухаммад Катиб и Хаджжи Халифа пользуются из-
вестным в их время термином Дешт-и Кипчак, хотя пересказывают
ранние материалы, когда этот термин еще не употреблялся.
Рассказ «Худуд ал-‘Алам»:
§ 20. Речь о тюркских печенегах. К востоку от этой страны —
пределы гузов; к югу от нее — те из буртасов и барадасов; к
западу от нее — мадьяры и русы; к северу от нее — (река) Рута.
Страна эта во всех отношениях напоминает (страну) кимаков и
они воюют со всеми своими соседями. У печенегов нет городов;
их глава [происходит] из них же самих.
§ 47. Речь о стране хазарских печенегов. К востоку от нее ала-
ны, к западу от нее море Гурз, к северу от нее мирваты. Этот
народ был прежде группой турецких печенегов, они пришли
сюда, завоевали страну и поселились здесь. У них есть во-
йлочные хижины и палатки, крупный рогатый скот и овцы.
Они скитаются по этой области в зависимости от пастбищных
земель, находящихся в Хазарских горах. Хазарские невольни-
24 Ibidem. Р. 122-123 (текст), 64 (пер.).
25 Ibidem. Р. 130 (текст), 71 (пер.).
160
ки, попадающие в мусульманские земли, в основном [проис-
ходят] из них26.
Как можно заметить, автор «Худуд ал-‘Алам» приводит иную
информацию о печенегах, чем прочие авторы. Он разделяет два вида
печенегов. В § 20 материалы о тюркских печенегах относятся к тому
населению, что пребывало за Волгой. Константин Багрянородный
утверждал, что в его время, т. е. уже в X в., часть печенегов оставалась
под властью огузов в междуречье Волги и Урала27. Замечание автора
«Худуд» о воинственных отношениях тюркских печенегов с соседями
относится к рассказу из «Анонимной записки», т. е. к тому времени,
когда печенеги еще сохраняли независимость. Гардизи, ал-Бакри и ал-
Марвази рассказывали о богатстве печенегов; Ибн Фадлан же, прохо-
дящий через те же земли несколькими десятилетиями позднее, в 922 г.,
был поражен их бедностью. Это подтверждает то обстоятельство, что
в рассказе «Худуд» о тюркских печенегах речь идет о жителях старых
мест обитания, тогда как Ибн Фадлан видел только оставшуюся после
переселения основной массы обедневшую часть.
Информация «Худуд» в § 47 о хазарских печенегах относится к
перешедшим Волгу и соседящим с хазарами печенегам, это новые
данные. Об этих печенегах писал ал-Истахри в 30-х гг. X в. и позд-
нее повторил Ибн Хаукал: «Оторвалась группа тюрок от своей зем-
ли и оказалась между хазарами и Румом, называются они печенеги
(баджанакийа). Не стало им на земле места в прежние времена, и вот
захватили ее [землю между хазарами и Румом — Т.К.] и завоевали
ее»28.
Автор «Худуд», опираясь на данные разных источников, считает
восточной границей тюркских печенегов область огузов, южной — бур-
тасов и барадасов (заметим, что это один и тот же народ, принятый ав-
тором «Худуд» за два разных29), северной границей названа некая река
26 Hudud al-‘Alam. Р. 101, 160.
27 Константин Багрянородный. Об управлении империей. Текст, пере-
вод, комментарий. М., 1989. С. 154 (текст), 155 (пер.).
28 Viae regnorum. Descriptio ditionis moslemicae auctore Abu Ishak al-Farisi
al-Istakhri I M.J. de Goeje. Lugduni Batavorum, 1870. P. 10; Opus geographicum
auctore Ibn Haukal (Abu’l-Kasim ibn Haukal al-NasTbl)... «Liber imaginis ter-
гае» I Ed. collatio textu primae editionis aliisque fontibus adhibitis J.H. Kramers.
Vol. I. Lugduni Batavorum, 1938. P. 15.
29 Бартольд В.В. Введение к изданию «Худуд ал-‘Алам» И Бар-
тольд В.В. Сочинения. Т. VIII. С. 526; Новосельцев А.П. «Худуд ал-Алам».
161
Рута, западной — мадьяры и русы. Река Рута, вероятнее всего, иден-
тична Дунаю: Дуня, с ошибкой в графике. Видимо, пределы тюркских
печенегов спутаны с границами хазарских печенегов, отошедших за
Волгу; эта часть народа, действительно, уже граничила в X в. с Дунаем.
Соседство тюркских печенегов с мадьярами и русами тоже отражает
на самом деле полученные автором «Худуд» сведения о «хазарских»
печенегах, в X в. уже соседящих и с мадьярами, и с Древнерусским го-
сударством. Изменение данных «Анонимной записки», таким образом,
может объясняться дополнительными свидетельствами, полученными
автором «Худуд», о печенегах в восточноевропейских степях: именно
их он назвал «хазарскими печенегами». Однако механическое соедине-
ние материалов о печенегах за Волгой, принадлежащих «Анонимной
записке», и информации о печенегах, ушедших на запад (возможно, от-
носящейся к известиям ал-Истахри), заставляет относиться к сообще-
ниям «Худуд ал-‘Алам» весьма осторожно30.
В «Худуд ал-‘Алам» сказано также, что печенеги находятся к се-
веру от буртасов31, но само по себе это утверждение требует тщатель-
ного анализа, как и все сообщения неизвестного автора «Худуд» о рас-
положении народов.
Описание пути от среднеазиатского города Ургенча (Джурджа-
нийи) до района тех печенегов, которых автор «Худуд ал-‘Алам» на-
звал тюркскими, сохранилось в трудах Гардизи, ал-Бакри, ал-Марвази.
Автор «Худуд» совсем не упоминает о дороге к печенегам. Поздние
авторы Шукруллах ибн Шихаб ал-Фариси, Мухаммад ал-Катиб,
Хаджжи Халифа тоже не говорят об этом пути, сохранив лишь крат-
кий пересказ данных «Анонимной записки».
Маршруты из Средней Азии на запад существовали издавна.
Часть Великого шелкового пути шла с Востока, из Индии и Китая, ми-
нуя старейшие городские центры Средней Азии Самарканд и Бухару,
далее проходила через Кят, древнюю столицу Хорезма, расположен-
ную восточнее Амударьи, на юго-западной окраине современного го-
c. 391; Мишин Д.Е. Географический свод. С. 57-58. Есть гипотеза, что
буртас и барадас — это разные народы: Бубенок О.Б. Источники сведе-
ний автора «Худуд ал-‘Алам» о «буртасах» и «барадзасах» И ВЕДС. 2009.
С. 23-25.
30 Подробно об информации «Худуд» о печенегах и их соседях см.: Hudud
al-‘Alam. Р. 160-162,442-444; Новосельцев А.П. «Худуд ал-Алам». С. 390; Ми-
шин Д.Е. Географический свод. С. 56-57.
31 Hudud al-‘Alam. Р. 102.
162
рода Беруни в Узбекистане32. От него до Ургенча (Джурджанийи), по
данным ал-Истахри, было 3 дня пути33. Ургенч (впоследствии извест-
ный до нового времени как Куня-Ургенч, современный Кёнеургенч в
Туркменистане) описывался арабскими авторами X в. как большой
центр на левом берегу Амударьи, с четырьмя воротами и дворцами34.
Ал-Истахри характеризовал его как «самый большой город в Хорезме
после столицы (т. е. Кята. — Т М.), это место торговли с огузами, от-
туда отправляются караваны в Джурджан (Горган, область на вос-
точном берегу Каспия, граничащая с Табаристаном. — Т К.), в [зем-
лю] хазар и в Хорасан»35.
«Анонимная записка» считала Ургенч начальным пунктом на
пути к печенегам. От него дорога шла мимо Аральского моря, дости-
гала Хорезмийской горы (восточный Чинк плато Устюрт), которая, как
считал ал-Бакри, находилась на расстоянии 10 фарсахов от Ургенча.
Разведки с воздуха показали большую, отмеченную каменными
караван-сараями и колодцами, дорогу до нижней Эмбы36. Ал-Бакри
отмечал, что на вершине Хорезмийской горы есть башня, у подножия
которой обитают жители Ургенча. Археологами выявлена цепь укре-
плений вдоль Чинка Устюрта с сигнальными башнями, сложенными
из тесаного камня37. Строительство их относится к X в., поэтому ин-
формация ал-Бакри является оригинальной; в «Анонимной записке»
IX в. ее, вероятнее всего, не было.
Между сухим плато Устюрт и рекой Эмба, через 10 дней пути,
начиналась более благодатная земля, возможно, низменность меж-
ду Каракумами и Северным Чинком Устюрта, в которой, как писал
Гардизи, все же недостаточно травы. «Анонимная записка» ничего не
говорит о переправе через Эмбу и отмечает, что весь путь до печене-
гов занимает 17 дней, а сама их страна простирается на 30 дней пути.
Путь был нелегок: 10 дней пути между странами печенегов и хазар,
как и славян (?), бездорожье, леса, непроторенные дороги.
32 Бартполъд В.В. Кят И Бартольд В.В. Работы по исторической геогра-
фии. М., 2002. С. 475; Негматов Н.Н. Государство Саманидов: Мавераннахр
и Хорасан в IX-X вв. Душанбе, 1977. С. 53.
33 Viae regnorum. Р. 341.
34 Ibidem. Р. 341-342.
35 Ibidem. Р. 299.
36 Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.; Л.,
1948. С. 263.
37 Там же. С. 249.
163
Примерно тот же путь, описанный в «Анонимной записке», про-
делал Ибн Фадлан спустя несколько десятилетий38, что облегчает по-
нимание этого маршрута.
Посольство, в котором участвовал Ибн Фадлан, вышло из Багдада
в июне 921 г. Караван миновал Хамадан, Рей, Нишапур, Серахс, Мерв,
восточные Каракумы; переправившись через Амударью, дошел до
Бухары и оставался при дворе саманидского эмира Насра ибн Ахмада
(914-943) двадцать восемь дней. Из Хорезма (города Кят) гости вер-
нулись к Амударье и отправились до Ургенча, где пережидали зиму
до марта 922 г., запасались теплыми вещами и вьючными животны-
ми — верблюдами. Выйдя из Ургенча, путешественники прошли пла-
то Устюрт, иногда отдыхая на стоянках. По прошествии 15-дневного
путешествия путники преодолели некую гору (Северный Чинк пла-
то Устюрта?) и дошли до территорий, занятых племенами тюрок-
огузов. Исследователи считали, что Устюрт был под контролем или
хорезмийцев39, или огузов, хотя археологически это предположение
не подтверждается40. То обстоятельство, что на сохранившихся кар-
тах из труда Ибн Хаукала все восточное побережье Каспия названо
«пустыней гузов», не может свидетельствовать о контроле огузов над
Устюртом41, поскольку географические воззрения Ибн Хаукала в дан-
ном случае едва ли в точности соответствовали реалиям.
Огузы состояли из многочисленных племен. По рассказу Ибн
Фадлана, часть их, особенно аристократия, встречала посольство, при-
нимая дорогие подарки. На простых огузов гости из Багдада произве-
ли впечатление необычайное: «Это нечто такое, чего совершенно мы
не видали и о чем не слыхали, и мимо нас [никогда] не проходил посол
какого-либо государя с тех пор, как существуем мы и отцы наши»42.
Из этого следует, что политические взаимосвязи между народами по
торговому маршруту не практиковались, хотя в торговле, судя по рас-
сказу Ибн Фадлана, огузы принимали участие. По упоминаниям ара-
ба, огузскому населению явно недоставало питания, поскольку выку-
пом за свой проход арабскому посольству послужил хлеб43.
38 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на
Волгу в 921-922 гг. Статьи, переводы и комментарии. Харьков, 1956 г.
39 Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. С. 249.
40 Гарустович ГН., Иванов В.А. Огузы и печенеги. С. 100.
41 Там же.
42 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана. С. 124.
43 Там же. С. 126.
164
Далее из земли огузов путь шел по переправам рек Чаган (?), (у
подножия Северного Чинка), Эмба, Сагыз (?), Уйыл (?) или Уил (?),
Эрден (?), Варыш (?), Б. Анкаты (?), М. Анкаты (?) (две последние впа-
дали в озеро Челкар)44. Переправившись через эти реки, Ибн Фадлан
попал к печенегам. Информация о них состоит всего из нескольких
фраз: «И вот они [печенеги. — Т А*.] остановились у воды, похожей
на настоящее море. Они — темные брюнеты с совершенно бритыми
бородами, бедны в противоположность гузам (ал-гузийа). Мы остано-
вились у печенегов на один день. Потом мы отправились и сделали
остановку у реки Джайх (Яик, т. е. Урал. — Т А.)»45.
Озером, близ которого Ибн Фадлан застал печенегов, было Челкар
(Шалкар)46, существующее и поныне, образованное левыми притока-
ми Урала Солянкой и Исень-Анкаты и находящееся на территории со-
временного Западного Казахстана.
От печенегов путь шел к волжским булгарам. Переправившись с
трудностями и людскими потерями через широкий Урал, караван дви-
нулся через реки Чеган (?) — правый приток Урала, Иргиз (?), Мочу (?),
Самару (?), Кинель (?), Сок (?), Кундурчу (?)47 и вышел к территории
башкир-язычников, чьи обычаи произвели далеко не лучшее впечат-
ление на мусульман. Далее путники пересекали реки Б. Черемшан (?),
Урень (?), Урым (Урем, Урам?), Майну (?), Удгу (?), Неясновку (?), М.
Черемшан (?)48. После этого длинного пути, в целом занявшего семь-
десят дней, караван достиг территории волжских булгар.
Арабское посольство преследовало главным образом политиче-
ские цели. Однако Булгар как центр разветвленной торговли, имев-
ший с Хорезмом длительные и прочные связи, был давно и прочно
44 [Гараева Н.] Арабские географы и путешественники о Волжской Бул-
гарии И История татар с древнейших времен в семи томах. Казань, 2006. Т. II:
Волжская Булгария и Великая Степь. С. 728, примеч. 380, 384-388; Гарустпо-
вич ГВ., Иванов В.А. Огузы и печенеги. С. 20: Уил — Узил; Эрден и Варыш —
Кандагайты и Оленти; Анхаты и Вабна — Большая и Малая Анкаты, впадаю-
щие в озеро Шалкар.
45 Ковалевский А.П. Книга Ахмеда ибн Фадлана. С. 128ч
46 Плетнева С.А. Кочевники южнорусских степей. С. 117. В.В. Бартольд
полагал, что этим озером было Яман-Сор в Уральской области, ныне в Запад-
ном Казахстане (Бартольд В.В. Арабские известия о русах И Бартольд В.В.
Сочинения. Т. II. Ч. 1. С. 823, примеч. 19).
47 [Гараева Н.]. Арабские географы и путешественники. С. 729, при-
меч. 390-396.
48 Там же. С. 729-730, примеч. 397-403.
165
известен49. Именно земли обедневших печенегов лежали на указан-
ном отрезке Великого шелкового пути, хотя судить об их роли в этой
торговле затруднительно из-за отсутствия данных50. Тем не менее
можно отметить, что бедность оставшихся в Приволжско-Уральских
степях печенегов может объясняться тем, что, входя в состав огузско-
го конгломерата племен, они вынуждены были подчиняться огузской
аристократии, в руках которой, как можно понять из рассказа Ибн
Фадлана, и была сосредоточена торговая деятельность. Торговля вела
за собой социальное расслоение, и часть населения, в том числе пече-
нежского, стала «ятуками» («джатаками») — бедняками, осевшими на
земле по причине утери кочевого скота51.
Путь из Ургенча к печенегам и далее в Волжскую Булгарию со-
хранялся в течение долгих веков. Еще в XV в. по этому маршруту, с
китайскими и прочими товарами, из Хорезма в Поволжье, в Сарай-
берке прибыл купец по имени Али ибн Мухаммад ал-Куми (или аш-
Ширази), а путь весь занимал полтора месяца52.
49 Валеев Р.М. Волжская Булгария: торговля и денежно-весовые системы
IX — начала XIII веков. Казань, 1995. С. 60-68.
50 Киселева М.В. Печенежский фактор в развитии отношений на Вели-
ком Шелковом пути в VIII — 70-е годы IX в. И ВЕДС. 2008. XX: Трансконти-
нентальные и локальные пути как социокультурный феномен. С. 87-91.
51 Togan Zeki Validi A. Ibn Fadlan’s Resebericht. Leipzig, 1939. S. 246; Тол-
стов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. С. 247.
52 Заходер Б.Н. Ширазский купец на Поволжье в 1438 г. И Заходер Б.Н.
Каспийский свод. Т. 2. С. 166-169.
166
II. СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПУТЕЙ
II. I. Пути и контактные зоны
В.А. Арутюнова-Фиданян
КУЛЬТУРНЫЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ
КОММУНИКАЦИИ
НА ВОСТОКЕ ВИЗАНТИИ:
РЕЗУЛЬТАТЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Исследователи новой и новейшей истории давно сформулировали
постулаты о необходимости культурных коммуникаций для мини-
мализации трудностей общения и понимания и, соответственно,
успешности внешнеполитических, экономических и деловых контак-
тов представителей разных стран. Эти сюжеты мало разработаны в
медиевистике и связываются, в основном, с культурными «взаимов-
лияниями», ведущими к возникновению тенденций «компромисса» в
противоположность военным коллизиям.
Проблема результативности совпадения культурных и военно-
политических коммуникаций может быть с достаточной наглядностью
поставлена на примере исторических позиций Армении и Восточно-
Римской, а позднее Византийской империи. Армения в течение столе-
тий входила в круг политических интересов империи и как вассаль-
ная страна, и как восточная провинция, а культурные границы обеих
стран всегда были прозрачны.
Греческий язык применялся в государственном делопроизводстве
Армении с эпохи эллинизма и был знаком не только элите, но и ши-
роким слоям населения в дописьменный период (надписи на камнях и
греческие легенды на армянских монетах). Позиции греческого языка
Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» Программы фунда-
ментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное насле-
дие и духовные ценности России»
167
и греческой письменности усилились с появлением в Армении про-
поведников христианской религии из Восточно-Римской империи, а
после принятия христианства греческий (наряду с сирийским) стал
языком Церкви.
Имена первых христианских миссионеров почти не известны, во
всяком случае, личность проповедника и мученика Григория, связан-
ного с Кесарийской Церковью, затмила память о других просветителях.
Христианизация стран Закавказья — длительный и сложный процесс,
окутанный легендами и затуманенный неоднократной последующей пе-
реработкой этих легенд. Широко распространена и принята Армянской
Апостольской Церковью дата крещения Армении — 301 г. (обращение
в христианство царя Трдата и его окружения). В 314 г. Григорий Партев
(Парфянин) был рукоположен во епископы на соборе, созванном в
Кесарии Каппадокийской епископом Кесарийским Леонтием ’.
По логике событий Григорий Просветитель вслед за крещением
Армении должен был озаботиться созданием армянской письменно-
сти. Проповедники христианства для перевода Библии и письменной
пропаганды новой веры становились иногда и создателями алфавита. В
Армении, однако, этого не произошло ни при Григории Просветителе,
ни при его ближайших преемниках, так как царский двор, знать и ду-
ховенство, чиновничество и интеллектуалы по традиции продолжали
получать греческое (или сирийское) образование и читали богослу-
жебные книги на этих языках.
Необходимость в собственной письменности для нужд государ-
ственного аппарата, Церкви и церковной проповеди, науки и литера-
туры привела к изобретению алфавита в начале V в.
Изобретатель армянского алфавита и основоположник армянской
письменности Месроп Маштоц получил начальное образование в гре-
ческой школе, основанной католикосом Нерсесом I (353-372), и про-
должил обучение в антиохийской школе известного ритора Либания.
1 Мурадян П.М. Кавказский культурный мир и культ Григория Просве-
тителя И Кавказ и Византия. 1982. Вып. 3. С. 8-10. Общий обзор редакций
«Жития Григория Просветителя» в «Истории Армении» Агафангела и ли-
тература об этом памятнике: Анасян А. Армянская библиология V-VIII вв.
Ереван, 1959. Т. I. С. 151-213 (на арм. яз.); Esbroeck М. van. Agathangelos//
Reallexikon fur Antike und Christentum. Stuttgart, 1985. Supplementband 1/2.
Col. 239-248; Thomson R.W. A Bibliography of Classical Armenian Literature to
1500 AD. Tournhout, 1995. P. 90-95; Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествова-
ние о делах армянских» (VII в.). Источник и время. М., 2004. С. 203-209.
168
В 391 г. Маштоц был рукоположен хорепископом и направлен для на-
саждения христианства в восточные области Армении. Эта миссия
вновь поставила перед Маштоцем вопрос о необходимости введения
армянской письменности, впервые возникший перед ним в годы его
службы в царской канцеляции (388-391 гг.), где дела приходилось ве-
сти не на родном и даже не на греческом языке, как это было до раздела
Армении (385/7 г.), а на сирийском и персидском языках2. Результатом
работы в центрах науки и просвещения византийской Сирии было
изобретение тридцати шести знаков армянского алфавита. Маштоц
ввел наименования этих знаков и установил их порядок соответ-
ственно греческому алфавиту3. В основу литературного языка был
положен «останский» говор, то есть язык армянского двора и домена
Аршакидов — Айрарата, следовательно, язык, на котором говорили
в столицах — Валаршапате и Арташате, а также в их окрестностях.
В пределах единого армянского государства — Великой Армении —
стирались языковые особенности и преобладающим становился
«останский» говор, на котором существовала большая устная литера-
тура, целые циклы эпических и поэтических произведений, которые
в устах профессионалов-сказителей (гусанов и випасанов) все время
подвергались литературной отделке. В первой половине V столетия
из «останского» говора выработался один общий литературный язык
(грабар) всей нахарарской Армении.
Армянская литература развивается с начала V столетия, и
это по преимуществу переводы с сирийского и греческого языков
церковно-богословских сочинений. Появилась целая плеяда пере-
водчиков — Месроп Маштоц, католикос Саак I и их ученики Корюн,
Езник Колбаци, Фавстос Бузанд, Иосиф Вайоцдзореци, Левон, Иоанн
Екелецаци и др. Армянская переводная литература в V-VII вв. вклю-
чала в себя классические переводы (V в.) и переводы грекофильской
школы (с конца V в. до начала VIII в.).
Переводы классического периода должны были направить идей-
ную и литургическую деятельность церкви и обеспечить религиозное
2 Адонц Н. Маштоц и его ученики по иностранным источникам И Сбор-
ник «Месроп Маштоц». Ереван, 1962. С. 229-230 (на арм. яз.); Маркварт И.
Происхождение армянского алфавита и биография св. Маштоца (перев. с не-
мецк. на арм.) И Там же. С. 125
3 Дата изобретения алфавита — предмет длительной дискуссии в арме-
новедении. Крайним сроком создания армянской письменности может счи-
таться начало V в.
169
образование (библика, литургика, патристика, герменевтика, апо-
логетика, история, каноника, агиография). Деятельность первых ар-
мянских переводчиков отличается такой целеустремленностью, кото-
рую, по мнению Ф. Финка, можно назвать «сознательной программой
трансплантации культуры»4.
Усилиями первых переводчиков на армянский язык были пере-
ведены произведения отцов церкви: толкования, речи и каноны
Афанасия Александрийского, Василия Кесарийского, Григория
Назианзина, Евсевия Эмесского, Ефрема Сирина, Иоанна Златоуста,
Севериана Гавальского, Кирилла Александрийского, Евагрия
Понтийского, Кирилла Иерусалимского, апологии и опровержения
Аристида Афинского, Ипполита, Епифания Кипрского, «Церковная
история» и «Хроника» Евсевия Кесарийского, проповеди и послания
Афраата Мудрого, Зиновия Амидского, агиографический сборник
Маруты Майаферкатского, а также целый ряд литургических книг —
Литургиарий, Часослов, Бревиарий и т. д.
Во второй период развития армянской переводной литературы
преобладают теоретические сочинения — памятники догматиче-
ского и философского характера, что было связано с новыми потреб-
ностями армянской действительности. В этот период на армянский
язык переводятся «Искусство грамматики» Дионисия Фракийского,
«Книга Хрий» (или «Книга полезных знаний») Афтония, произведе-
ния Аристотеля и Платона, «О риторических упражнениях» Феона
Александрийского, «Введение в категории Аристотеля» Порфирия
Финикийского, философские толкования философов-неоплатоников,
произведения Григория Нисского и Немесия Эмесского, богословские
и догматические труды Филона Еврея, Иренея Лионского, Тимофея
Элура, Дионисия Ареопагита и т. д. Эти сочинения охватывают все
области наук средневековья: грамматику, риторику, философию, есте-
ствознание, богословие, демонстрируя последовательность и целеу-
стремленность представителей грекофильской школы5. Переводчики
использовали принципы так называемого «материального» перевода,
4 Finck F.N. Geschichte der armenischen Literatur H Geschichte der christli-
chen Literaturen des Orients. Leipzig, 1907. P. 75-130.
5 Новейшая классификация представляет следующую последователь-
ность переводов грекофильской школы: I этап (с середины 450-х до начала
480-х гг.); II этап (с 480-х до 520-х гг.); III этап (с 520-х до 600-х гг.); IV этап (с
610-х до 720-х гг.) (Тер-Петросян Л. Древнеармянская переводная литерату-
ра. Ереван, 1984. С. 7-11).
170
скрупулезно передавая содержание и форму оригинала. Грекофилы не
заимствовали греческих философских терминов, но прибегали к смыс-
ловому переводу их составных частей, вводя в армянскую лексику ис-
кусственные словосочетания. Древнеармянские переводы Аристотеля,
Платона, Порфирия, Филона Александрийского и др. принадлежат к
числу древнейших в мировой философской литературе. Высокая сте-
пень точности этих переводов позволяет вносить коррективы в дошед-
шие до нас греческие оригиналы6. Первые переводчики в то же время
являлись и основоположниками армянской оригинальной литературы,
главным образом богословско-философской и историографической7.
Богословские дискуссии V-VII вв. требовали от их участников
духовных и интеллектуальных усилий, знания конфессиональных и
философских концепций, умения конструировать на этой основе соб-
ственную логически стройную и теоретически обоснованную систе-
му воззрений. Армянские богословы стремились дать свое понимание
христологической и тринитарной проблем с использованием того же
античного логико-философского инструментария, что и их идейные
противники в Византии. Грекофилы, получившие прекрасное эллини-
стическое образование, в совершенстве владевшие армянским и гре-
ческим языками, переводили памятники античной науки, философии
и литературы, разрабатывая одновременно собственную научную и
философскую терминологию8. Они успешно участвовали в богослов-
ских и философских диспутах. Мовсес Каланкатуаци рассказывает об
одной из таких дискуссий: «И хотя собравшиеся по повелению импе-
ратора греческие богословы были уверены, что благодаря гибкости
и богатству греческого языка они выйдут победителями, однако они
получили достойный ответ. Ибо вера армянской церкви была правой
и [многие] хорошо владели греческим языком»9.
Билингвизм, несомненно, отображает не только открытость
внешнему миру, но и определенную культурную специфику. Мовсес
6 Аревшатян С.С. Формирование философской науки в древней Арме-
нии (V-VI вв.). Ереван, 1973. С. 141-227; Terian A. The Hellenizing School: Its
Time, Place and Scope of Activities Reconsidered // East of Byzantium. DOP Sym-
posium / Ed. N.G. Garsoian. Washington, 1982. P. 175-186.
7 Thomson R.W. The Armenian literary Tradition // Ibidem. P. 136-150.
8 Мирумян К. Культурная самобытность в контексте национального бы-
тия. Ереван, 1994. С. 58-60.
9 Мовсес Каланкатуаци. История страны Алуанк / Крит, текст и пре-
дисловие В.Д. Аракеляна. Ереван, 1983. С. 271-272 (на арм. яз.).
171
Хоренаци, авторы «Бузандерана», Елише, Лазар Парпеци принадле-
жали к армянским интеллектуалам, воспитанным на греческой куль-
туре, билингвизм грекофилов, по-видимому, был достаточно широ-
ко распространен в Армении этого периода, в особенности в среде
армян-халкидонитов.
На территории византийской Армении во время военной кампа-
нии императора Константа II (642-668) обедню в кафедральном собо-
ре Двина священник служил на греческом языке10 и возникали такие
произведения как «Повествование о делах армянских» и антимоно-
фиситские инвективы, в которых мы видим определенное сближение
двух языков.
Склонение армянских собственных имен в «Повествовании о делах
армянских», написанном в конце VII в. армянином-халкидонитом на
греческом языке, соответствовало грамматическим нормам армянского
языка, в тексте мы встречаем армянские лексические формы. Самым
же показательным является упоминание о епископе Сюника. В одном
пассаже он назван «епископом столпа» tov тоб отбХои £л(околоу (§ 86),
тогда как в другом месте (§ 123) он именуется елюколоу ало тоб Xwfjc;
(«епископ Сюника»). Столп 6 отбХос; по-армянски siwn (siwn — Siwnik‘).
Каламбур этот мог быть понятен только двуязычной аудитории.
Можно предположить, что «Повествование» было сразу написано
на греческом языке, распространенном среди последователей армяно-
халкидонитской общины, которым, собственно, и было адресовано.
Предположение, что двуязычный автор «Повествования» писал для
своей двуязычной аудитории на своеобразном греческом языке, пред-
ставляется достаточно обоснованным и, во всяком случае, объясняю-
щим все факты и казусы, предлагаемые текстом источника. И что осо-
бенно важно, эта гипотеза не вступает в противоречие с лингвисти-
ческой ситуацией в византийской Армении вообще и в среде армян-
халкидонитов в частности.
Спонтанное или намеренное введение в ткань греческого языка
фонем, лексем и грамматических форм армянского, возможно, знаме-
новало начало возникновения некоего синтезного лингвистическо-
го феномена на территории армяно-византийской контактной зоны
10 История Себеоса / Сводный критический текст, предисловие и ком-
ментарии Г.В. Абгаряна. Ереван, 1979. С. 97; Арутюнова-Фиданян В.А. Об
одной конъектуре в «Истории Армении» Себеоса // Восточная Европа в исто-
рической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. М., 1999. С. 15-22.
172
первого этапа. Процесс был прерван крушением контактной зоны
под ударами арабов, и этот феномен исчез из жизни широких слоев
населения, но, возможно, сохранился в среде светской элиты армяно-
халкидонитской общины11.
На втором этапе существования контактной зоны (X-XI вв.) гре-
ческий язык уже не был так широко распространен, как в Армении
доарабского периода, когда население, в особенности православное,
достаточно непринужденно пользовалось греческим языком. Однако
двухвековое присутствие арабов сблизило армяно-монофиситскую и
армяно-халкидонитскую общины перед лицом наступающего ислама.
Православные армяне VII в., жившие в армяно-византийской кон-
тактной зоне, были достаточно глубоко погружены в мир греческой
культуры и греческого языка, в то время как армяне-халкидониты
IX в. и более позднего времени, декларируя свою преданность «гре-
ческой земле, греческой вере и греческому языку», были так давно
отторгнуты от «греческой земли», что уже не так свободно пользова-
лись и греческим языком.
Но появилась и еще одна существенная причина изменений в
оформлении сочинений православной традиции. В VII в. Армянская
Церковь находилась в общении с Константинополем, в Армении рас-
пространялись греческие обряды, в середине VII в. халкидонитство
было господствующим вероисповеданием (при непрекращающейся
борьбе с монофиситами) и только в VIII в. армянам удалось вырабо-
тать самостоятельную церковную политику. Армяне-халкидониты
VII в., принадлежавшие к победившей в этот период времени церков-
ной организации, очевидно, не считали своей главной целью обраще-
ние соплеменников. Однако с утратой превалирующего положения в
Армении армяно-халкидонитская община включает в свои задачи по-
лемическую и прозелитскую деятельность11 12.
11 Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествование о делах армянских».
С. 19-36. Результатом успешного взаимодействия культур на первом эта-
пе существования контактной зоны следует считать взлет архитектурной
мысли в Армении VII в., а также расцвет историографии, поэзии и музыки
(Культура раннефеодальной Армении (VI-VII вв.). Ереван, 1980. С. 347-416;
Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествование о делах армянских». С. 100-101 и
библиография; Казарян А.Ю. Архитектура стран Закавказья VII в.: формиро-
вание и развитие традиции. Автореферат дисс.... доктора искусствоведения.
М., 2007).
12 Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествование о делах армянских». С. 105-132.
173
Исследование эволюции «образа Византии» в менталитете армян-
ского средневекового общества в VII в. показало парадоксально пози-
тивное (для периода экспансии) отношение к Византийской империи.
Единое культурное пространство существовало как корреляция
общего государственного пространства. С конца VI в. большая часть
армянских земель вошла в состав Византии, при этом нахарарский
строй оставался незыблемым, а Армения стала единым политическим
образованием в составе империи под управлением наместника (чаще
всего из местных князей), назначаемого лично императором Византии.
«Греческое» войско, которым управлял наместник, состояло по боль-
шей части из армянских контингентов, получавших содержание из
имперской казны, и византийских гарнизонов13.
В начале VIII в. арабы почти на два века прервали интенсивные
связи Византии и Армении. Ослабление, а затем и крушение арабского
кордона между империей и армянскими землями в начале X в. вновь
возобновило интеррегиональные культурные, конфессиональные, ди-
пломатические и политические коммуникации на востоке империи.
Для армянских средневековых историков в начале X в. было же-
лательным, а в конце XI в. естественным и привычным существование
армянских земель в составе империи, пребывание византийских на-
местников в среде армянских князей, а армянских владетелей в визан-
тийской восточной провинциальной администрации. Образ Византии,
единственной союзницы армян в борьбе с мусульманским миром в
этот период времени, также вполне позитивен, армянские историогра-
фы проявляют определенную терпимость к имперской ортодоксии.
Комплекс идейно-политических представлений, сформирован-
ных в Византии, оказал в X-XI вв. серьезное влияние на общественно-
политическую теорию армян: в их числе концепция «политической
ортодоксии» (единство государства и Церкви) и корреляция небесного
и земного царств. Понятие «порядка», ключевое и наиболее устойчи-
вое в византийской системе ценностей, нашло отражение во взгля-
дах армянских историографов на роль имперской администрации на
Востоке, был усвоен ими также и комплекс византийских этнополити-
ческих представлений (Константинополь — Второй Рим, Романия —
Восточно-Римская империя, ромеи — ее граждане) и т. п. Усвоение и
приятие византийских идеологем определенно содействовало образо-
ванию и функционированию контактной зоны.
13 Там же. С. 63-102.
174
В то же время негативный «образ армян», сложившийся в
Византийской империи на почве острой богословской полемики про-
тив армянской (монофиситской) Церкви, отличался от «светского»,
вполне позитивного аспекта этого образа, появившегося в визан-
тийской историографии в период генезиса и существования армяно-
византийской контактной зоны. Представление об армянских зем-
лях как неотъемлемой части империи, а об армянах как подданных
византийского императора прочно входит в сознание ромеев и в ви-
зантийскую историографию в период присоединения большей части
армянских территорий к империи в X-XI вв., когда армянская знать
заняла важное место в составе господствующего класса Византии, со-
ставляя в нем примерно 10-15%, армянские аристократы вступали в
брачные союзы с виднейшими фамилиями империи и обладали зна-
чительными земельными владениями 14. Их административные функ-
ции были преимущественно военными, службу они несли и в Италии
и на Балканах, но, в особенности, на Востоке. Армянские общины по-
являются по всей территории империи, армяне служат в армии, живут
в крупных городах, монашествуют в византийских монастырях и не
являются чем-то чуждым византийцам, они становятся «ромеями» по
государственному и конфессиональному признакам.
Гипотеза о возникновении новой общественной модели на вос-
токе империи предлагает ответ на вопрос об обратном влиянии
Христианского Востока (в частности Армении) на Византию.
Армяно-византийская контактная зона прошла два основных
этапа в VI-VII и X-XI вв. Византийская Армения в конце VI-VII и в
X-XI вв. — это земли, где наличествуют: 1) общая территория; 2) об-
щая государственность (при определенной автономии армян), 3) взаи-
модействие этносов, 4) культурное взаимодействие и где, в результате,
появляются синтезные феномены в области политики, конфессии и
культуры, способствующие расцвету духовной жизни.
Для формирования контактной зоны нужно не только общее
пространство, но и общее время. Для того, чтобы появились син-
тезные феномены, необходимо, как минимум, несколько десятиле-
тий (или столетий) взаимодействия и взаимовлияния культурных
систем. Таким образом, временной фактор является конституи-
рующим для контактной зоны. Магистральные социокультурные
14 Каждан А.П. Армяне в составе господствующего класса Византий-
ской империи. Ереван, 1975.
175
процессы в контактной зоне определялись синтезом армянских и
византийских общественных, политических и хозяйственных ин-
ститутов и форм идеологии. Преобразование этих институтов при-
вело к обретению ими нового качества, в результате чего появляется
новая структура, в рамках которой адекватно объясняются загад-
ки, неразрешимые и даже не разрешаемые в рамках истории кон-
тактирующих стран. Контактная зона — это не просто лимитрофы,
не местности с полиэтничным населением, не земли, захваченные
в результате военных или дипломатических мероприятий с после-
дующей ассимиляцией населения и с навязанными или добровольно
воспринятыми социально-экономическими и политическими ин-
ститутами. Лимитрофность, полиэтничность, военные или мирные
взаимопроникновения, взаимодействие этносов и культур — все это
необходимые для возникновения, но недостаточные для существо-
вания, а точнее для осуществления бытия контактной зоны условия.
Я понимаю под термином «синтезная контактная зона» не просто
территории, где существуют, не смешиваясь, этносы и их культур-
ные системы, не анклавы с автономным развитием, а органичную
и жизнеспособную структуру со своими законами и своеобразием
культурного облика. Возникновение такого рода структур, как пра-
вило, тесно связано с существованием и деятельностью на их терри-
ториях носителей открытых культур, обеспечивающих равновесие
эволюционного развития. Иными словами, «контактная зона» — это
не зона контакта, но место возникновения синтезных феноменов, яв-
ляющихся результатом не просто сосуществования и взаимовлия-
ния, но взаимопроникновения культур15.
В течение нескольких сотен лет Армения существовала в тесном
общении с эллинским, эллинистическим, а затем византийским миром.
Армения и Византия находились внутри общего для них восточно-
христианского мира и в ареале так называемого «византийского куль-
турного круга», их сближало многовековое сосуществование в едином
культурном пространстве при мобильности и прозрачности политиче-
ских, конфессиональных и культурных границ. Ментальное освоение
соседнего мира делало возможным для Византии его политическое
присвоение успешным, долговременным, более мягкими, чем обычно,
15 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона
(X-XI вв.). Результаты взаимодействия культур. М., 1994; Она же. «Пове-
ствование о делах армянских». С. 62-102.
176
методами и, в свою очередь, предопределило менее болезненное вхож-
дение в империю для армян.
Разумеется, были жестокие кровопролитные войны, резня и раз-
рушение городов и сел на территории Армении в ходе византийско-
иранских и византийско-арабских войн, однако не следует забывать,
что армянские войска выступали отдельно или в составе византийской
армии против Ирана и Халифата, а не против Византии. В присоедине-
нии армянских земель к империи активную роль играли не столько си-
ловые, сколько дипломатические методы. Армения сотрясалась мощ-
ными антииранскими, а позднее антиарабскими восстаниями, мы не
знаем ни одного антивизантийского мятежа. Правителями в Армению
назначались чаще всего представители местной аристократии.
Литературоведы и историки искусства, исследователи истории
права и науки (космографии, географии, медицины и т. п.), филосо-
фы и культурологи отмечают тесное взаимовлияние византийской и
армянской культур в V-VII вв., которое привело к расцвету духовной
жизни в Армении и появлению плеяды замечательных историографов,
писателей, ученых, зодчих и живописцев. Великолепный феномен «эл-
линофильской школы» свидетельствует о зрелом синтезе культурных
форм. Н. Адонц в капитальном труде, посвященном Армении в VI в.,
пишет о нивелировке тесно взаимодействующих культур, о «сгла-
живании этнических разнообразий» и «претворении в единую куль-
турную массу»16, т. е., по существу, констатирует единое культурное
пространство Армении и Византии. Составители сборника «Культура
раннефеодальной Армении» отмечают, что культурно-идеологическая
общность между Византией и Арменией в эпоху IV-VII вв. не имеет
себе равных, несмотря даже на церковный разрыв17.
Ключом, открывшим реальную картину новой общественной мо-
дели в Византийской Армении, оказалось последовательное изучение
«образа Византии» в армянской историографии VII и X-XI вв., кото-
рое обнаружило парадоксально позитивное (для периодов экспансии)
отношение к Византийской империи, противоречащее традиционно
негативной модификации образа империи у современных исследова-
телей. Исследователи, как византинисты, так и арменоведы, утверж-
дают непримиримый антагонизм государственно-политических и
16 Адону И. Армения в эпоху Юстиниана. Ереван, 1971. С. 209.
17 Культура раннефеодальной Армении (IV-VII вв.) / Под ред. С.Т. Ере-
мяна, Э.Л. Даниеляна, С.С. Аревшатяна. Ереван, 1980.
177
конфессиональных интересов Армении и Византии на всем протяже-
нии контактов между ними. Трудности с адекватной оценкой взаимо-
отношений Армении и Византии связаны, прежде всего, с привычным
привнесением в анализ политической ситуации средневековья поня-
тий и терминов из новой истории («византийский империализм»18,
«доктрина Маврикия»19 и т. п.), а также с инверсией осмысления
исторического процесса, обусловленной стереотипами нового вре-
мени. Банальный упрек медиевистам в том, что мысль исследователя
заземлена на verba expressa источников и движется следом за созна-
нием деятелей Средних веков, в данном случае был бы неправомерен.
Так, например, с точки зрения современных арменоведов, политика
Теодороса Рштуни, который отделился от Византии и пытался создать
автономное государство под эгидой Халифата, отвечала националь-
ным интересам Армении, но с точки зрения того общества, в котором
жил историк Себеос и для которого Армения была неотъемлемой ча-
стью империи, — гибельна.
Иными словами, инверсия осмысления исторического процесса,
обусловленная стереотипами Нового времени, столь сильна, что ис-
следователи просто не обращают внимания на verba expressa источни-
ков. Непримиримое и негативное отношение к Византийской империи
мы находим только у тех историков, которые не были современниками
почти полного вхождения Армении в Византию. Мышление в неадек-
ватных средневековью терминах и понятиях и, кроме того, эмоцио-
нально окрашенное, мешало исследователям, непредвзято прочитав
современные экспансии источники, сделать следующий, логично обо-
снованный шаг и правильно оценить усилия армянских средневеко-
вых историографов по смягчению действий двух основных «инстру-
ментов отчуждения» (государство и конфессия) и увидеть целостную
картину возникавшей общественной модели20.
Конфессиональные и ментальные характеристики контактной
зоны имеют большое сходство и на первом и на втором этапах ее су-
ществования, но в ее социально-административной организации су-
ществуют значительные различия.
18 Forsyth J.H. Byzantine Imperialism in Armenia, 990-1021 H First Annual
Byzantine Studies Conference. Cleveland, 1975.
19 Даниелян Э.Л. Политическая история Армении и Армянская Апо-
стольская Церковь (VI-VII века). Ереван, 2000. С. 238
20 Арутюнова-Фиданян В.А. «Повествование о делах армянских». С. 137—
139.
178
В конце VI в. большая часть армянских земель вошла в состав
Византии, и Армения стала единым политическим образованием в со-
ставе империи под управлением наместника (чаще всего из местных
князей), назначаемого лично императором Византии. Иная социально-
административная модель возникает в X-XI вв. Фемы, которые в пе-
риод правления первых трех императоров Македонской династии
Льва VI (886-912), Романа I (920-944) и Константина VII (945-959)
основывались в Малой Азии армянами и в ареале армянского этноса,
назывались «армянскими», но эти территории, отвоевываемые у ара-
бов, постепенно вошли в состав крупных «ромейских» фем. Термин
«фема» для самых восточных провинций Византии исчезает, когда
империя начинает движение на земли центральной Армении. Новая
структура, образовавшаяся спонтанно, нашла отражение в такой тра-
диционно консервативной области, как византийская терминология,
получив наименование %(Ьра. «Хора» (арм. asxarh) — кроме имманент-
ного этому слову во все времена значения «земля, страна» — обретает
в X-XI вв. смысл специального термина для определения социально-
административных реалий армяно-византийской контактной зоны
с ясно прослеживаемой иерархичностью семантики. «Хора» — это,
прежде всего, вся территория армяно-византийской контактной зоны,
куда входят не только военно-административные округа империи, но
и независимые и полузависимые политические образования, в свою
очередь именуемые «хорами». «Хора» — это и крупный военно-
административный округ империи (Васпуракан, Великая Армения и
Ивирия и др.), и, наконец, это небольшая область, город или крепость
с округой, которая располагается на территории большого округа
(«хора в хоре», как пишет Кекавмен).
Армяно-византийская контактная зона — это «хора», включаю-
щая в себя и «хоры» византийских военно-административных окру-
гов (больших и малых) и «хоры» независимых и полузависимых вла-
детелей. Такое словоупотребление подчеркивает единство структуры,
каждый из элементов которой может быть обозначен одним и тем же
термином (с расширением или сужением его пространственных ха-
рактеристик), а также равнозначность этих элементов структуре в
целом {pars pro toto\ чему в реальности соответствовало прямое под-
чинение императору как местных владетелей, так и византийских на-
местников.
Происходило (в чем-то стихийное) формирование качественно
новой, более гибкой и сложной социально-административной модели
179
на востоке Византии, приспособленной к новым внутренним и внеш-
неполитическим условиям существования империи. При этом недо-
статки фемы (разделение власти в ней, нестабильность, изменчивость
границ, дробление округов или соединение их под руководством либо
доместика Востока, либо одного из стратигов малых фем и т. п.) ста-
новятся достоинствами новой структуры. Перегруппировка малых
округов помогала быстрой мобилизации военных сил в постоянно
критических внешнеполитических условиях на востоке империи и со-
хранению структуры в целом при потере одного или даже нескольких
малых округов21.
Темпы складывания контактной зоны второго этапа гораздо мед-
леннее предыдущего. Центростремительное дробление армянских
царств и княжеств в X в. делало небольшие «хоры» армянских вла-
детелей единицами экспансии и единицами вновь складывающейся
структуры на протяжении почти 100 лет. Иными словами, «хора» в
этот период и на этой территории обозначает общественную модель,
которая генетически восходит к федеративной системе армянских по-
литических образований IX-X вв.
Зоны контакта могут существовать в нефиксированном простран-
стве и нефиксированном времени, возникая в результате таких отно-
шений, когда государства и народы общаются в процессе войны и тор-
говли, через купцов, солдат и дипломатов, но «контактная зона» при
таких обстоятельствах может и не появиться, как, впрочем «даже, и в
условиях тесного межэтнического и межгосударственного общения.
Армения и Арабский халифат, Византия и Арабский халифат сосу-
ществовали в течение ряда столетий, их культурные системы иногда
влияли друг на друга, но не настолько глубоко, чтобы появились но-
вые институты и возникла новая модель общества.
После завоеваний Арабского Халифата Армения вошла в состав
его восточных провинций. Источники и исследования позволяют
констатировать политическую зависимость, административное и вас-
сальное подчинение армянских земель Халифату. Арабские гарнизо-
ны и общины, дислоцировавшиеся в армянских городах и крепостях,
существовали как анклавы, не смешиваясь с местным населением.
Ислам отвергался древней христианской Церковью, мученичества
21 Арутюнова-Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона.
С. 26-53; Она же. «Закавказское досье» Константина VII Багрянородного.
Информация и информаторы И Византийские очерки. М., 2000. С. 9-13.
180
эпохи арабского владычества занимают наиболее значительное ме-
сто в армянской агиографии22. Закавказье сотрясалось антиарабски-
ми восстаниями. Армянские средневековые историки приравнивают
союз с арабами к союзу с адом23. Образ арабов однозначно негативен.
А армяно-арабские культурные отношения интенсифицируются го-
раздо позже самого завоевания24.
Не возникла и греко-арабская контактная зона в пограничных
землях Малой Азии. Исследователи спорят о том, кто именно, визан-
тийцы или арабы, превратили границу между ними из моста в ба-
рьер25, но сам этот тезис сомнений не вызывает. Арабы и ромеи по-
разному подходили к созданию оборонительной линии: первые сфор-
мировали особую укрепленную зону, вторые ввели в практику частое
преобразование пограничных военно-административных округов26.
Для арабов образ Византии — это образ враждебного мира. Андре
Мигель, исследовавший представления арабов о Византийской импе-
рии, полагает, что враждебность к Византии лежит «в сфере полити-
ки» и «образ Византии совпадает с тем представлением о ней, которое
внушает история: благосклонное или враждебное, мирное или полное
ненависти, неизменно колеблющееся, оно отражает колебания жиз-
ненного опыта, полученного в постоянной смене войны и ненадежно-
го мира». Он считает, что у арабских географов «Византия предстает
прежде всего как Государство, как организация, направленная почти
божественным установлением на борьбу, в которой ислам должен до-
казывать свое право на существование»27.
22 Памятники армянской агиографии / Перевод с древнеармянского,
вступ. статьи и примечания К.С. Тер-Давтян. Ереван, 1973. Вып. I.
23 История Себеоса. С. 164.
24 Тер-Гевондян А.Н. Армения и Арабский халифат. Ереван, 1977. С. 254-267.
25 Kaegi WE. The Frontier: Barrier or Bridge // The 17th International Byzan-
tine Congress. Major papers. N.Y., 1986. P. 279-296.
26 Тер-Гевондян А.Н. Арабская зона пограничных укреплений (Сугур) //
Историко-филологический журнал. 1981. № 2. С. 134-148; Арутюнова-
Фиданян В.А. Армяно-византийская контактная зона. С. 14-16.
27 Miguel A. La geographic humaine du monde musulman jusqu’au milieu du
1Г siecle // Geographic arabe et representation du monde: la terre et I’etranger. P.,
1975. P. 480. См. также: Daniel H. Islam and the West. The Making Image. Edin-
burgh, 1960; Rodinson M. The Western Image and Western Studies of Islam. The
Legacy of Islam. Oxford, 1974; Сериков Н.И. О некоторых аспектах подхода к
исследованию арабо-византийских отношений X-XI вв. в современной зару-
бежной историографии // ВВ. 1983. Т. 44. С. 246-251.
181
В рецензии на монографию М. Бал иве28 Р.М. Шукуров отмеча-
ет, что автор слишком увлекается идеей компромисса между двумя
культурными субстратами, забывая, что «во-первых, все многообра-
зие фактов взаимоотождествления греческого и тюркского элементов
для греческой стороны явилось продуктом вынужденного и нежела-
тельного приспособления к внезапно изменившимся условиям, кото-
рое носило однозначно разрушительный характер для традиционных
форм жизни автохтонов. Во-вторых, проблема греко-тюркского взаи-
модействия должна быть оценена в контексте ближайшей историче-
ской перспективы, которая однозначно указывает на то, что главней-
шим результатом византийско-тюркских контактов явилось исчез-
новение самой Византии как цивилизационного феномена: было бы
слишком рискованной и несправедливой натяжкой перетолковывать
этот неоспоримый факт смерти цивилизации как некую метаморфозу
Византии в новом тюркском/турецком образе»29. Рецензент справед-
ливо полагает, что концепция С. Вриониса30 более лаконично и точно
рисует конечную суть греко-тюркской встречи как исторического фе-
номена и, в сущности, констатирует отсутствие условий для преобра-
жения греко-тюркской зоны контактов в «контактную зону».
Главным теоретическим выводом многолетних исследований в
области межцивилизационного общения полагаю заключение, что
возникновение контактных зон обусловлено прежде всего длитель-
ным сосуществованием стран и народов в едином пространстве при
подвижности политических границ и прозрачности культурных.
Ментальное освоение соседнего мира несомненно облегчает дипло-
матическое и политическое его присвоение. Этносы и государства, со-
ставляющие контактную зону, должны принадлежать к близким ци-
вилизационным типам. Лояльность политическая и конфессиональ-
ная способствует возникновению синтезных феноменов, приглушая
«механизмы отчуждения»31.
28 Balivet М. Romanic byzantine et pays de Rum turc: Histoire d’un espace
d’imbrication greco-turque. Istanbul, 1994. P. 54, 197.
29 Шукуров Р.М. «Зона контакта». Проблемы межцивилизационных от-
ношений в современной медиевистике // ВВ. 2000. Т. 59 (84). С. 267-268.
30 Vryonis Sp. The Decline of Medieval Hellenism in Asia Minor and the Pro-
cess of Islamization from the Eleventh through the Fifteenth Century. Berkeley;
Los Angeles; L., 1971.
31 Арутюнова-Фиданян B.A. Контактные зоны: концепции и термины //
Проблемы исторического познания. М., 2008. С. 170-171.
182
Многовековое существование Армении в едином культурном
пространстве с Византией, возможно, и обусловило «бескровные»
(чаще дипломатические) акции присоединения к Византии армянских
политических образований, отсутствие антивизантийских (при нали-
чии множества антиперсидских и антиарабских) восстаний, длитель-
ность движения Византии на армянские территории, особенно рази-
тельную при сравнении с неожиданно быстрыми захватами арабов и
сельджуков восточных византийских провинций, переселение армян-
ских владетелей в Византию и в то же время назначение на ключе-
вые посты в восточных провинциях империи представителей армяно-
халкидонитской знати, противостояние Византийской и Армянской
Церквей и неожиданно частые сближения между ними, интенсифи-
кацию социально-экономических и торговых взаимодействий и со-
вместное противостояние Ирану, а позднее мусульманскому миру.
183
John H. Lind
PROBLEMS OF ETHNICITY
IN THE INTERPRETATION
OF WRITTEN SOURCES ON EARLY RUS’
I have chosen to address the problem of ethnicity in the interpretation of
written sources on early Rus’. I am well aware that ethnicity is a cultural
construct and a fairly politically loaded one at that. It is also a construct that
people of the ninth and tenth century would not understand at least with
all the connotations we attach to ethnicity, loosely understood as self-iden-
tification of belonging to an ethnic group, presumably speaking the same
language.
On the other hand, notions related to our understanding of ethnicity
were not entirely alien to people of the early period of what was to become
the Russian state. In fact, it is quite obvious that, then as now, it was felt not
only relevant but important for people to think of themselves as belonging
to a group and to ponder over by which criteria they defined their group
vis-a-vis others. This will readily be understood from the quotes I will now
present. Quotes which are taken from «Povest’ vremennykh let» («The Tale
of Bygone Years»)1, and quotes which must probably be attributed to the
1 In the Cross/Sherbowitz-Wetzor translation «Povest’ vremennykh let»
(PVL) is called «Russian Primary Chronicle», a name which, however, had more
appropriately been given to its predecessor (see next note). Cross/Sherbowitz-Wet-
zor were aware that such a predecessor existed, never-the-less, although they were
also aware that the PVL was frequently referred to as «The Tale of Bygone Years»,
they decided to use «Russian Primary Chronicle» as English equivalent to PVL,
presumably because doubt had recently been cast on the authorship of the monk
Nestor of the PVL. Therefore they rightly thought that the otherwise often used
title, the «Nestor Chronicle», was inappropriate. However, their choice to use «Rus-
184
compiler of PVL himself, working in the 1110s, in as far as with few excep-
tions they are not found in the predecessor to the PVL, often referred to as
«Nachal’nyi svod» and preserved as part of the «First Novgorod Chronicle
Younger Version»* 2. Therefore in this paper it is primarily these two texts
that form my point of departure.
I will start and end by drawing attention to, perhaps, the most famous eth-
nic quote from the Old Russian chronicles. It is a text that is found in the «First
Novgorod Chronicle» within a chronological framework between 854 and 920,
while in the PVL it is placed, more exactly, if less correctly, under the year 859:
sian Primary Chronicle» has since marred much of English language literature on
early Russian history since the chronicle is by no means primary.
2 The basis for the assumption that the «First Novgorod Chronicle Younger
Version» (MSS from the fifteenth century) preserves an earlier chronicle source
of the PVL is that, on the one hand, there is clear textual interdependence be-
tween the much shorter text in the Novgorod chronicle and the PVL, while, on
the other hand, the PVL, in such shared text, sometimes directly contradicts the
version found in the Novgorod chronicle. These contradictions concern first of
all the role of the two Varangians Askold and Dir, who ruled in Kiev before the
Riurikovid dynasty took over, but also the respective roles of princes Oleg and
Igor’. Concerning the role of Askold and Dir, the version in the Novgorod chroni-
cle finds support in Byzantine sources, while the changed role of Igor’ in relation
to Oleg may be explained by some of the additional source material available
to the compiler of the PVL, notably the Rus’-Byzantine treaties. Of these and
also of another source available to the compiler of the PVL, the Chronicle of
Georgios Hamartolos, there is no trace in the Novgorod chronicle. However, be-
cause both «Nachal’nyi svod» and the PVL are only found as inclusions in much
later chronicles, there have been several possibilities of cross influence between
chronicles containing one or other of the texts, during their transmission in later
chronicle writing. Therefore it is not always easy to define exactly which text
elements in the «First Novgorod Chronicle Younger Version» derive from the
«Nachal’nyi svod», and which may originate in secondary use of a PVL text. A
fact that has caused some disagreement among scholars on this point. Some have
even suggested that part of the extra text in the PVL, of which some elements
are to be found in my quotations, was present already in a presumed predeces-
sor to the «Nachal’nyi svod», but deliberately removed by the compiler of the
«Nachal’nyi svod». This is, however, based on highly hypothetical assumptions
concerning stages in chronicle writing prior to the «Nachal’nyi svod». See: Алеш-
ковский M.X. Повесть временных лет. M., 1971, and the further discussion in:
Гиппиус А.А. К соотношению начальных пассажей Повести временных лет
и Новгородской первой летописи // ВЕДС. XVII: Проблемы источниковеде-
ния. М., 2005. Ч. I. С. 57-60.
185
First Novgorod Chronicle
Younger Version
854-920
И ptuia к ce6t: «кня-
зя поищемъ, иже бы
владЪлъ нами и рядилъ
ны по праву». Идоша за
море к Варягомъ
и ркоша:
«земля наша велика и
обилна, а наряда у нас
н^ту; да пойдете к намъ
княжить и владеть
нами»3.
Povest9 vremennykh
let 859
и ркоша поищемъ
сами в собЪ КНАЗА.
иже бы володЪлъ
нами и рАдилъ.
по рлду по праву.
идоша за море к
Варягом.
к Руси, еще бо зва-
хуть. ты Варлгы
Русь, 1лко се дру-
зии зову тел Свес,
друзии же Оурмани.
Аньгллне. инки и
Готе, тако и си.
Ркоша. Русь. Чюдь.
СловенГ Кривичи,
и вел
землА наша велика,
и шбилна. а нарАда
въ ней нЪтъ. да
пойдете кнажить и
володЪть нами4.
Cross/Sherbowitz- Wetzor
translation,
slightly edited
They said to themselves,
«Let us seek a prince
who may rule over us
and judge us according to
the Law». They accord-
ingly went overseas to the
Varangian,
to the Rus’’, these parti-
cular Varangians were
known as Rus', just as
some are called Swedes,
and others Normans, En-
glish, others also Goths,
for they were thus named.
The Chuds, the Slavs, the
Krivichians, and the Ves’then
said to the people of Rus’,
«Our land is great and
rich, but there is no order
in it. Come to rule and
reign over us»5 *.
Already here it is obvious how important it was for the compiler or
author of the PVL to explain in terms, which to us look like ethnic terms,
who exactly it was that were called in to rule over the confederates, and
who these confederates were. Especially important it was for the compiler
to find out how to relate to the terms Varangians and Rus’, just as it has
been since then for his successor-historians.
But before I return to that I will present some further quotes from the
extensive introductory text in the PVL.
Apart from providing the early history of Rus’ with a detailed chron-
ological framework, which the compiler of the PVL did not share with
3 НПЛ. C. 106 (my italics in all quotations. —J. L.).
4 ПСРЛ. T. 2: Ипатьевская летопись / A.A. Шахматов. 2-е изд. СПб.,
1908; 3-е репр. изд. М., 2001. Стб. 14.
5 The Russian Primary Chronicle. Laurentian Text / S.H. Cross, O.P. Sher-
bowitz-Wetzor. Cambridge, Mass., 1953. P. 59.
186
his predecessor, the most striking difference between the beginning of the
«First Novgorod Chronicle Younger Version» and the PVL is the extensive
cosmographic treatise with which the compiler begins his chronicle.
In addition to placing Rus’ in a biblical context, the author also at-
tempts to give us something we could, perhaps, call a geographical and
ethnographical map of the territory, which, by the time PVL was composed,
was included in the Rus’ state. But not only that, he also wanted to map the
peoples and regions with which this Rus’ state came into contact. Therefore
this text, abounding with lists of peoples or groups and ways of character-
izing them, is far too large to quote in its entirety here.
In the sections, chosen for this analysis, I have wished to include as
many ways of characterizing groups and explaining their names as pos-
sible. In view of that, the reader should look for such keywords or criteria,
which our compiler used to distinguish various groups from one another
like iazyk, rod, koleno, zakon, obychai, nravy — (roughly translated) «lan-
guage», «shared ancestors», «tribe», «law», «habits», «customs».
Povest9 vremennykh let 859
Въ Афетов!' же части скдить Русь.
Чюдь. и вси языцк Мерд Му-
рома. Всь. Мордва. Заволочьскаьх
Чюдь. Пермь. Печера. 1Амь.
Югра. Литва... Словене же киви
пришедше и сЪдоша. на Вислк
и прозвашасд ЛдховЪ...6.
.. .тако же и тЪ же СловЪне.
пришедше сЪдоша по Днепру,
и наркошасА Полдне, а друзии
ДеревлАне. зане скдоша в
лкскхъ... и инии сЪдоша на
ДвинЪ. и нарекошася Полочане.
ркчъкы ради...
... Словкне же скдоша школо шзе-
ра Илмера. и прозвашасл сво-
имъ именемъ, и сдЪлаша городъ.
и нарекоша и Новъгородъ...8
Cross/Sherbowitz- Wetzor
In the share of Japheth lies Rus’, Chud’,
and all the gentiles'. Meria, Muroma,
Ves’, Mordva, Chud’ beyond the
portages, Perm’, Pechera, lam’, Ugra,
Litva... the Slavs came and made their
homes by the Vistula, and were then
called Liakhs...6 7.
... Certain Slavs settled also on the
Dnieper, and were likewise called Polia-
nians. Still others were named Derev-
lians, because they lived in forests. ...
Other tribes resided along the Dvina and
were called Polotians on account of a
small stream called the Polota...
The Slavs also dwelt about Lake
Il’men’, and were known there by their
characteristic name. They built a city
which they called Novgorod...9.
6 ПСРЛ. T. 2. Стб. 4, 5.
7 The Russian Primary Chronicle. P. 52.
8 ПСРЛ. T. 2. Стб. 5.
9 The Russian Primary Chronicle. P. 53.
187
Полдномъ же живущим
ш собе, и владЪющимъ роды
своими. 1Аже и до ceiA брапд
бдху Полдне, и живдху кождо
съ родом своимъ. на своихъ
мЪстехъ. волод'Ьюще кождо
родомъ своимъ. И быша. 3.
брата...10.
... И по сеи братьи почаша дЪр-
жати родъ ихъ княжение в
Полдхъ. а въ ДеревлАхъ свое,
а Дрьговичи свое, а СловЪне
свое въ НовЪгородЪ. а другое
на ПолотЪ. иже и ПолочанЪ.
...на БЪлЪ шзерЪ сЪдать ВЪсь.
а на Ростов^ шзерЪ мерА. а на
КлещинЪ шзерЪ сЪдать MtpA
же. а по IVut рЪцЪ кде втечеть.
въ Волгу, ьлзыкъ свои Мурома, и
Черемиси свои ъьзыкъ, и Мордва
свои ъьзыкъ,
се бо токмо СловЪнескъ ььзыкъ
в Pyci. Полдне. Деревлдне.
Новъгородьци. Полочане. Дьрь-
говичи. СЪверо. Бужане. зане
сЪдать по Бугу, послЪже не
Волыняне.
I се суть инии 1языцЪ. иже дань
дають Руси. Чудь. Весь. Мерд.
Мурома. Черемись. Мордва.
ПЬрмь. Печера. 1Амь. Литва.
ЗимЪгола. Корсь. Нерома. Либь.
си суть свой ььзыкъ имуще шт
колена Афетова...10 11 12.
... While the Polianians lived apart
and governed their families (for before
the time of these brothers [Kii and his
brothers] there were already Polianians,
and each one lived with his gens on his
own lands, ruling over his kinsfolk), there
were three brothers...11
... After these three brothers, their
gens assumed the regime among the
Polianians. The Derevlians had their
regime, so did Dregovichians, while the
Slavs had their own regime in Novgorod,
and another regime existed on the Polota,
where the Polotians dwell.
... At Beloozero are situated the Ves’,
and on the lake of Rostov, the Meria,
and on Lake Kleshchino the Meria also.
Along the river Oka (which flows into
the Volga), with their own language the
Muroma, the Cheremisians with their
own language, and the Mordva with their
own language.
For the Slavonic race in Rus’ includes
only the Polianians, the Derevlians, the
people of Novgorod, the Polotians, the
Dregovichians, the Severians, and the
Buzhians, who live along the river Bug
and were later called Volhynians.
The following are other tribes which
pay tribute to Rus’: Chud’, Meria, Ves’,
Muroma, Cheremis’, Mordva, Perm’,
Pechera, lam,’ Litva, Zimegola, Kors’,
Narva, and Liv’. These have their
own languages and are of the race of
Japheth...13.
10 ПСРЛ. T. 2. Стб. 7. This is the only case, where part of my quotations
from the PVL is shared with the «First Novgorod Chronicle Younger Version»
(«Живяху кождо съ родомъ своимъ на своихъ мЪстех и странахъ, владЪюща
кождо родомъ своимъ. И быша три братия...» — НПЛ. С. 104).
11 The Russian Primary Chronicle. P. 54.
12 ПСРЛ. T. 2. Стб. 8.
13 The Russian Primary Chronicle. P. 55.
188
Полдномъ живущимъ ш себк
1Акоже ркохомъ сущии шт
рода Словкньска. и наркошаыд
Польдне. а Деревльхне. шт
Словенъ же и нарекошаыд
ДревльАне. Радимичи бо и
В1АТИЧИ шт Ляховъ. бьхста бо
два брата в Льхсехъ. Радимъ. а
другыи. В^АТокъ. и пришедша...
имьАхуть бо аэбычаъь CBOIA. и
законы отець своихъ. и преданиъь
KQWJXQ CBOIA норовъ.
Thus the Polianians, of the Slavonic race,
lived apart, as we have said, and called
themselves Polianians. The Derevlians,
likewise Slavs, named themselves
Derevlians. But the Radimichians and
the Viatichians sprang from the Liakhs.
There were in fact among the Liakhs two
brothers, one named Radim and other
Viatko. And settled...
These Slavonic tribes preserved their own
customs, the law of their forefathers, and
their traditions, each observing its own
usages.
On this latter point our compiler then exemplifies by contrasting his
often highlighted Polianians to surrounding groups of Slavonic speakers,
Полдне бо своихъ штець обычай
имдху. тихъ и кротококъ. и
стыдкнье къ снохамъ своимъ.
и къ сестрамъ и къ матеремъ
своим, и снохы къ свекровамъ
своимъ. и къ дЪверемъ велико
стыдкнье имуще...
а Деревляни живАху звкрь-
скымъ шбразомъ. ж!вуще
скотьскы. и оубиваху другъ
друга. 1Адуще все нечисто.
и браченыд в нихъ не быша.
но оумыкаху оу воды деви-
ца. а Радимичи и Ватичи. и
Северо. содинъ обычаи имдху.
живдху в л'Ьс'Ь, iako же вслкыи
звЪри, 1ддуще все нечисто.
и срамословье в нихъ предъ
отьци и пред снохами...,4.
For the Polianians retained their ances-
tral mild and peaceful customs, showing
respect for their daughters-in-law and
their sisters, as well as for their mothers
and fathers. For their mothers-in-law and
their brothers-in-law they also entertained
great reverence...
The Derevlians, on the other hand,
existed in bestial fashion, and lived
like cattle. They killed one another, ate
every impure thing, and there was no
marriage among them, but instead they
seized upon maidens by capture. The
Radimichians, the Viatichians, and the
Severians had the same customs. They
lived in the forest like any wild beast,
and ate every unclean thing. They spoke
obscenely before their fathers and their
daughters-in-law...14 15
To pin down the exact but often overlapping meaning of these key-
words — iazyk, rod, koleno, zakon, obychai, nravy — in present-day terms
is not easy, but they are by and large the same criteria we would use today.
14 ПСРЛ. T. 2. Стб. 9-10.
15 The Russian Primary Chronicle. P. 56.
189
However, if we see language as a major ethnic divider, it is only one
of several used by our compiler and it is by no means the decisive one, by
which he distinguishes between various groups. Thus it is striking that those
groups he most vigorously distinguishes between are the Slavonic speakers
in the Dnieper region, where he undoubtedly relates most favourably to the
Polianians, while showing his utmost disgust for the Derevlians on the ba-
sis of obychai, or customs, while the slightly more distant Radimichians,
Viatichians, and Severians fare only a little better.
One explanation for this which springs to mind is the fact that our com-
piler still lived in a multi-lingual as well as multi-cultural society, where
the label Rus’, applied to the individual member of this society, may not
yet have been thought of as people sharing a common language or mother
tongue.
What exactly prompted the compiler of PVL so seriously to involve
himself into thinking about ethnicity or perhaps better group-discriminat-
ing parameters is difficult to say, although the inspiration for the cosmog-
raphy as such undoubtedly came from his Byzantine sources. But for a
chronicler who was intent on giving an account on the early history of
Rus’, another incentive may well have been the need he must have felt
to disentangle the, perhaps, most serious problem he was faced with: the
relationship between the terms Varangians and Rus’. There is no doubt
that the early years of the eleventh century and the decades just before was
time of change as regards the meaning of the term Rus’. This can be read-
ily seen from two texts in the PVL undoubtedly belonging to the pen of
our compiler. The first is found in the entry 5. a. 6390 (882). Here, after we
have read how Oleg had killed Askold and Dir and set himself up in Kiev,
we hear that,
Povest9 vremennykh let	Cross/Sherbowitz-Wetzor
и бЪша оу него Словкни. и Варлзи. The Slavs, Varangians, and others who
и прочий прозвашасл Русью16.	accompanied him, were called Rus ’17.
Next, in the account of the Cyrillo-Methodian Mission 5. a. 6406 (898),
we read:
16 ПСРЛ. T. 2. Стб. 17.
17 The Russian Primary Chronicle. P. 61.
190
Povest’ vremennykh let
Cross/Sherbowitz- Wetzor
Бе бо единъ языкъ Словенескъ:
Словене, иже седлху по Дунаю,
ихъже прияша Угре, и Морава, и
Чеси, и Ллхове, и ПолАне, яже
ныне зовемая Русь 15.
а СловЪнескъ ызыкъ и Рус-
кыи щдинъ. сот Варлгъ бо
прозвашасл Русью, a ntpete
61>ша СловЬне. аще и ПолАне
звахусА. но СловЪньскаьь рЪчь
бЪ. Полами же прозвашасл.
занеже в полЪ сЪдАху. ььзыкъ
СловЪньскыи бЪ имъ единъ18 19 20 21.
There was at the time but one Slavonic
race including the Slavs who settled along
the Danube and were subjugated by the
Magyars, as well as the Moravians, the
Czechs, the Liakhs, and the Polianians,
the last of whom are now called Rus’[9.
But the Slavs and the Rus’ are one people,
for it is because of the Varangians that
the latter became known as Rus’, though
originally they were Slavs. While some
Slavs were termed Polianians, their
speech was still Slavic, for they were
known as Polianians because they lived
in the fields. But they had the same Slavic
language21.
Apart from the noteworthy fact that Polianians was the only group
of Slavs from all the territory, which came to form the Rus’ state, that
the compiler found fit to include in this attempt to define, who was who
in relation to the term Rus’ and to the Slavonic language, it is obvious
how difficult he found this enterprise: he knew that Rus’ comprised or
had comprised of people of various ethnicity; he knew that his Polianians
were now known as Rus’; but he also knew that this term stemmed from
the people he now knew as Varangians; which was precisely the point he
tried to clarify.
The problems our compiler, that is the compiler of the PVL, addressed
in these sections of his text are closely related to the ones he addressed in
my opening quotation,
First Novgorod Chronicle
Younger Version
...Идоша за море к
Варягомъ
Povest’ vremennykh
let
...идоша за море к
Варягом.
Cross/Sherbowitz-
Wetzor
...They went overseas to
the Varangian,
18 ПСРЛ. T. 2. Стб. 18.
19 The Russian Primary Chronicle. P. 62.
20 ПСРЛ. T. 2. Стб. 20.
21 The Russian Primary Chronicle. P. 63.
191
и ркоша...
К Руси, ciue бо
звахуть. ты Варлгы
Русь, iako се друзии
зовутсл Свес, дру-
зии же Оурмани.
АньглАне. инЪи и
Готе, тако и си.
Ркоша. Русь. Чюдь.
СловенЪ. Кривичи.
и ВСА...
to the Rus’: these parti-
cular Varangians were
known as Rus’, just as
some are’called Swedes,
and others Normans,
English, others also
Goths, for they were thus
named.
The Chuds, the Slavs, the
Krivichians, and the Ves’
then said to the people of
Rus’...
Precisely in this text, it is clear that it was the compiler of the PVL
and not the author of the «Nachal’nyi svod», who was troubled by these
questions. But why? Perhaps it was the confrontation with the new sources
available to him, sources unknown to the author of the «Nachal’nyi svod».
This applies first of all to the Rus’-Byzantine treaties, which our compiler
included in his chronicle under the years 907, 911, 944, 971.
Presumably they were originally composed in Greek, but they were now
translated to Russian. In addition to the princes Oleg, Igor’ and Sviatoslav a
considerable number of envoys and others in whose name the treaties were
concluded on the part of Rus’ are listed in the treaties. The overwhelm-
ing majority of these — if not all — were, judging from their names,
Scandinavians. This our compiler must also have known, after all links to
Scandinavia were still close and as late as the second half of the eleventh
century the son of the ruling prince in Kiev, Mstislav Vladimirovich, had
been given a Scandinavian parallel name: Harald. Never-the-less, the trea-
ties exclusively label all persons on the Russian side, — members of the
ruling dynasty, the Riurikovids, as well as envoys — Rus’. The term for
Scandinavians, known to the compiler of PVL and his contemporaries in
Kiev, Varangians, is not mentioned at all in the treaties22.
This must have posed a problem for our compiler, who was hardly
Scandinavian, but still thought of himself as a Rus’: a problem that need-
ed explaining. As the only contemporary sources of the tenth century in
Russian the treaties are sources of paramount importance. One respect
22 The treaties in ПСРЛ. T. 2. Стб. 22-28, 35-42, 60-61. See also: Melniko-
va E. The Lists of Old Norse Personal Names in the Russian-Byzantine Treaties of
the Tenth Century // Studia anthroponymica Scandinavica. Tidskrift for nordisk
personnamnsforskning. Uppsala, 2004. B. 22. S. 5-27.
192
in which they are of particular importance is as sources of the spread of
Christianity in Rus’23.
In both the 907 and 911 treaties, all members of the Rus’ delegation appear
as pure pagans, swearing on the treaties by their pagan gods, Perun and Volos,
and by their weapons. However, when the 944 treaty was concluded a substan-
tial number of the many delegates from Rus’ must have become Christians.
Therefore, in the 944 treaty, whenever it was felt necessary in the 16 articles, the
text distinguishes between those Rus’ who are still pagans and those who have
become Christians; and it stipulates that «the Christian Rus’ shall so swear ac-
cording to their faith, and the non-Christians after their custom». The treaty text
itself ends with an account on the Rus’ ratification of the treaty in Kiev:
Povest’ vremennykh let
и наоутрЪьь призва Игорь ели.
и приде на холъмы кде ctoiaiuc
Перунъ. и покладоша шружыд
CBOIA и щиты, и золото, и ходи
Игорь ротЪ и мужи его. и елико
поганыъь Руси, а хрестылную
Русь водиша въ церковь святаго
Ильи...
Cross/Sherbowitz- Wetzo
In the morning, Igor’ summoned the
envoys, and went to a hill on which
there was a statue of Perun. They laid
down their weapons, their shields, and
their gold ornaments, and Igor’ and his
people took oath (at least, such Rus ’ as
were pagans), while the Christian Rus’
took oath in the church of St. Elias...
At this point our compiler must have felt that some sort of explanation
was needed; not so much of the term Rus’, neither, perhaps, of the fact that
so many of the Rus’ were already Christians almost half a century before
the official Christianization in 988; rather he felt that he had, as a kind of
service to his historico-topographically interested readers, to explain what
this Elias Church was and where, in his early-twelfth-century terms, it had
been situated. Therefore he added:
.. .1Аже есть надь py цьемъ. конЪць
ПасыньцЪ бесЪды. и Козаре. се
бо бк сборная церкви, мнози бо
б1>ша Варлзи хрестьъьни24.
this is above the creek, in the vicinity
of the Pasyncha square and the quarter
of the Khazars. This was, in fact, the
cathedral church, since many of the
Varangians were Christians25.
23 On this aspect see: Lind J. Varangians in Europe’s Eastern and Northern
Periphery. The Christianization of North- and Eastern Europe c. 950-1050 (http://
www.ennenjanyt.net/4-04/lind.html).
24 ПСРЛ. T. 2. Стб. 42.
25 The Russian Primary Chronicle. P. 77.
193
In doing so he provided us with, perhaps, the most indisputable
proof that, in his interpretation, Rus9 in mid-tenth-century Russian usage
was synonymous with early-twelfth-century usage of Varangians, that is
Scandinavians. When we compare this with the various ways we have seen
him juggling with these and other terms of an ethnical nature, the question
arises to which extent he understood any of these terms as ethnical and how
he understood himself in relation to them.
That is a very difficult question to answer, which of course leads us to
the vexed question of the origin and later semantic development of first of
all Rus9. Just like Varangians, who originally were people joined together
by oath to act in some capacity26, it can hardly, in its origin, have been an
ethnic term — at least if we accept, as we should, — that it is linked with
the terms Rootsi/Ruotsi in the Estonian and Finnish languages, where, at a
fairly early but indeterminable point in history, it became an ethnic term for
Swedes. Its origin, however, was not ethnic, but rather functional with roots
in prehistory. Still, we may find traces of its earlier and perhaps original
meaning in later Swedish sources.
For instance we find this interesting text on an eleventh-century, now
lost, Swedish runic stone, known as the Nibble stone (U16):
han : uas : buta : bastr : i rupi: hakunar27
which can be interpreted as «he was the best man in Hakon’s гор», that is
in Hakon’s expedition.
A similar meaning seems to be contained in the regional Uppland’s
Law in its section on the so-called ledung, or levy organisation, that is, the
organisation of the region’s naval forces for either defence or expedition
outside Sweden. Here we find this text:
26 See e. g.: Schramm G. Die Warager: osteuropaische Schicksale einer
nordgermanischen Gruppenbezeichnung// Die Welt der Slawen. 1983. Bd. 28.
S. 38-67.
27 Larsson M. Runstenar och utlandsfarder. Aspekter pi det senvikingatida
samhallet med utgingspunkt i de fasta fornlamningarna H Acta archaeologica lun-
densia, series in 8°. Lund, 1990. Nr 18. S. 154; Upplands runinskrifter / E. Wes-
sen, S.B.F. Jansson. Stockholm, 1940-1943. В. VI. S. 24 ff. See also http:// www.
Iansmuseum.a.se/lanet/runor/runl.cfm?in_runnr=ul6. On Rus’, see e. g.: Meln-
ikova E.A., Petrukhin V.Ja. The Origin and Evolution of the Name Rus’. The Scan-
dinavians in Eastern-European ethno-political processes before the eleventh
century// Tor. Uppsala, 1991. B. 23. S. 203-234 and Ekbo S. Finnish Ruotsi and
Swedish Roslagen — what sort of connection? // Mediaeval Scandinavia. 2000.
Vol. 13. P. 64-69.
194
Nu biupaer konungar lip ok lepung utt, biupaer utt rop ok rep, pa skal
nampna hampn ok stampn ok styriman ok hasata alia28,
which can be interpreted as: «When the king orders out lip and lepung,
orders out rop and rep [repetition with synonyms, that is orders the navy
to assemble] it is to be decided where the ships gather and who will be in
charge of each ship».
Therefore, rop has obviously to do with Swedish warfare on sea. A
trend in modern Swedish historiography claims that the royally led ledung-
organisation of naval forces in Scandinavia is not older than the written
records that describe them, that is, from the thirteenth century or later29.
However, the fact that precisely this text contains both alliteration and as-
sonance, might suggest that it was transmitted orally before it was written
down and could reflect a much earlier tradition30.
Based on this fact most scholars today31 see the origin of the term Rus’
in an early Swedish way of organising naval warfare in ships that were
rowed, and that it is a word connected with rowing and with a presumed
prehistoric form *ropR that forms the joint basis for Rootsi /Ruotsi /Rus’.
But if I was to venture an answer to the question whether the compiler
of the PVL understood Rus’ as an ethnic term either in its mid-tenth-century
28 Holmback A., Wessen E. Svenska landskapslagar, tolkade och forklarade
for nutidens svenskar. I: Ostgotalagen och Upplandslagen. Uppsala, 1993. S. 46
with n. 30.
29 Most extensively argued by Niels Lund in a dissertation: LundN. Lid, led-
ing og landevaern. Roskilde, 1996.
30 Klaus von See has voiced the opinion that this use of alliteration, assonance
and proverbs in Scandinavian medieval laws represents an attempt by later medi-
eval clerics or jurists to imitate old style. Among his examples are our rop ok rep.
His reason for thinking so is that sometimes, or at least once, alliteration is only
found in younger MSS. If von See happens to be right, then our text at least proves
that the original meaning of rop was still both so familiar to medieval Swedish
jurists that they could use it, and expecting to make themselves understood, and
that they knew it was an ancient concept. A fact that von See mentions but does not
reflect upon is that the Norwegian Frostating Law (IX, 22) has a parallel formula
gera rodr oc reidu (yon See K. Altnordische Rechtsworter: Philologische Studi-
en zur Rechtsauffassung und Rechtsgesinnung der Germanen. Tubingen, 1964.
S. 84-86). I wish to thank Professor Niels Lund of Copenhagen University for this
reference.
31 Although during the last couple of years political pressure from the presi-
dency on scholars to diminish the role of Scandinavians in the formation of Rus’
has been growing in Russia.
195
usage or his own early-twelfth-century usage, I would suggest that he may
have thought of the word as ethnic term in the mid-tenth century, signifying
Swedes or, if he did not distinguish, Scandinavians in general. However,
he may still not yet have thought of Rus’ in the early-twelfth-century us-
age as an ethnic term in our present-day sense. Instead I would cautiously
tender the suggestion that it was at that time used as a religious term rather
than an ethnic one, comprising all the inhabitants of the Rus’ state who had
adopted Christianity on the basis of Church Slavonic, and that it is via this
stage it develops into an ethnic term for Russian speakers. If our compiler,
at all, thought of himself in ethnic terms, I would suggest, he saw himself
first of all as a Polianian based on his often voiced positive evaluation of the
Polianians in relation to all other groups, who formed part of the Rus’ state,
Slavonic speakers or not, for instance in this last quotation:
блхуть бо мудрк и смыслени. и
нарицахусА Поллне. от нихъ же
суть Поллне. Киълне и до сего
дни32.
These men were wise and prudent; they
were called Polianians, and there are
Polianians descendedfrom them living
in Kiev to this day33.
32 ПСРЛ. T. 2. Стб. 7, which admittedly is also to be found in the «First
Novgorod Chronicle Younger Version», cf.: НПЛ. C. 105.
33 The Russian Primary Chronicle. P. 54.
196
Henrik Janson
THE CHRISTIANISATION
OF SCANDINAVIA
AND THE END OF SCYTHIA
When discussing the road from the Varangians to the Greeks we have to
take into consideration that there are three major problems in connection
with Scandinavian history writing on Christianisation, state building and
Viking-Age history in general:
1.	It has been written from a West European point of view.
2.	It has been written from a «Germanist» point of view.
3.	It has been written from a nationalistic point of view.
In the following I will line out some of the steps leading up to the
present situation and I will also try to suggest some critical points in the
picture where there might be a way ahead.
THE WEST EUROPEAN PERSPECTIVE
The West European perspective was built into Scandinavian histori-
ography from its very beginning. The foundation was laid already in «Vita
Ansgarii», written around 870 AD, by saint Ansgar’s successor, Archbishop
Rimbert of Bremen. Two hundred years later the construction was comple-
ted by another member of Ansgar’s church, Adam, master of the cathedral
school of Bremen, who in his history of the archbishops of Bremen, «Gesta
Hammaburgensis ecclesiae pontificium», brought the Frankish/German
version of the Viking-Age up till the early 1070s.
According to this Frankish/German version of the story, the popula-
tion of the north had lived in profound barbaric paganism until St Ansgar
arrived there in the first half of the ninth century. Through St Ansgar the
197
Gospel was finally introduced also in the far North, and thanks to him even
a couple of churches were established, one among the sueones in Birka and
one among the dani in Slesvig *.
For the time after Ansgar’s death in 865, where his vita ends, a severe lack
of sources left the after world very much in the hands of Adam of Bremen.
According to Adam, the population of the North relapsed into paganism again
after Ansgar’s death. Once again it was only by the instigation of the church of
Bremen that Scandinavia from the middle of the tenth century could finally be
brought under the yoke of Christendom. Beginning with the Christianisation
of Harold «Bluetooth» and the Danish kingdom in the 960s, followed by the
conversion of Norway from the turn of the millennium to the 1020s, the pic-
ture was almost completed with the Christianisation of Sweden under Olof
Eriksson «Skotkonung» — the father-in-law of Yaroslav «the wise» — in
the first decades of the eleventh century, but here a tremendous obstacle still
remained when Adam was writing in the middle of the 1070s — the temple
Uppsala which Adam called «the capital of barbaric superstition»1 2.
Through Adam’s work the Frankish/German perspective became an
integrated part of the earlv Scandinavian history writing. It was for ex-
ample fundamental for what the author of the «Roskilde chronicle» in the
late 1130s could say about Danish history in the Viking Age and, likewise
to Saxo Grammaticus’ monumental «Gesta Danorum» from the decades
around 1200. Furthermore, it was an important precondition for the first
Icelandic history writing in the early twelfth century. Already in the first pre-
served Icelandic text, Ari frodi’s «islendingabok», a distinct influence from
Adam’s work can be found3. Later in the twelfth century, Adam’s «Gesta»
indirectly or even directly influenced the first chronicles on Norwegian his-
tory, and also the more extensive compilations of Kings’ sagas written in
the early thirteenth century4.
To put it short, the Frankish/German perspective on Scandinavian his-
tory of the Viking Age had a great impact on the first attempts to reconstruct
1 Rimbert. Vita Ansgarii IG. Waitz I IMGH SRG. Hannover, 1884.
2 Adam. II. 58.
3 Christensen A.E. Om kronologien i Aris islendingabok og dens laan fra
Adam af Bremen // Nordiske studier. Festskrift til Chr. Westergard-Nielsen. Ko-
benhavn, 1975. S. 23-34.
4 Weibull L. Kritiska undersokningar i Nordens historia omkring ar 1000. Lund,
1911. S. 40 ff.; Bolin S. Muhammed, Karl den store och Rurik // Scandia. 1939. B. 12.
S. 94 ff., 105 f.; Olavia Einarsdottir. Studier i kronologisk metode i tidlig islandsk
historieskrivning// Bibliotheka historica Lundensis. Lund, 1964. Vol. 13. S. 23.
198
the past of the North in the twelfth and thirteenth centuries. Sweden is, how-
ever, in this early phase an exception, because here there was no effort made
to write the history of the Viking Age5. The historical literature of thirteenth
century Sweden was instead dominated by another genre, the saints’ lives.
This legendary literature, written mainly for liturgical use, seems to a very
large extent to have been independent from, and even in opposition to, the
Frankish/German perspective that Adam of Bremen represented. But this,
however, did not mean that the saints’ lives displayed a less narrow-minded
West European point of view. The only difference was that in these texts it
was England, not Bremen and Germany, that brought the bright light of the
gospel to the barbaric pagan darkness of eleventh century Sweden.
This English church influence played a significant part also in Old
Norse literature, but as the English bishops in question primarily belonged
to the eleventh century the stories about them did not really contribute to
any insights into the Viking Age period. On the contrary, almost by defini-
tion, the legends connected to the Christianization-theme were only con-
cerned with the end of what we call the Viking Age6.
A profound West European perspective dominated the medieval histo-
ry writing of Scandinavia, and when the work finally began in the fifteenth
century to give the kingdom of Sweden a pagan history this was built around
Adam of Bremen’s illustrious description of the temple of Uppsala. Soon
also «Vita Ansgarii» became a vital source for early Scandinavian church
history, and still today the picture given in these two sources to a very large
extent forms the understanding of the Viking Age and the Christianisation
of Scandinavia. Consequently, the Scandinavian Viking Age still today in-
cludes a strong West European bias7.
5 A trivial attempt from the middle of the thirteenth century to create a list
of the Christian Kings of Sweden back to Olof Skotkonung in the beginning of the
eleventh century, is found in the Older law code of Vastergotland, but concerning
the Viking Age kings this text also proves itself to be remotely dependent on Adam
of Bremen.
6 In fact Adam of Bremen also mentioned the English influence. He found
it tolerable and even reluctantly had to admit that it could be a good thing as long
as the English bishops accepted to subjugate themselves under the Archbishop of
Bremen. Otherwise, however, they and even those who received their ordination by
the pope, violated the sacred rights of the Archbishop of Bremen, became crimi-
nals, and had to answer to the Archbishop and do penance (Adam. IV. 34).
7 Cf. for example: Bartlett R. The Making of Europe. Conquest, Coloniza-
tion, and Cultural Change, 950-1350. L., Princeton, 1993; Hallencreutz C.F. Nar
Sverige blev europeiskt. Till fr^gan om Sveriges kristnande. Stockholm, 1993.
199
THE GERMANIST PERSPECTIVE
This West European perspective provides the Christianisation of
Scandinavia with vital ingredients such as chronology and historical per-
sonalities, but there is another set of ideas that form our understanding of
paganism, and Viking Age society on a deeper level.
Already in the Middle Ages Jordanes’ «Getica» had a great influence
on Scandinavian history writing, because he had established a close relation
between Scandinavia and the Goths that had conquered Roman territory in
the Migration period. According to Jordanes, these famous Goths had de-
scended from Scandza\ and this was invaluable information for Northern,
and especially Swedish, historians, because it brought these obscure parts
of Europe in connection with the central themes of world history. Jordanes
made it possible to argue that it was brave warriors from Scandinavia that
had finally crushed the West Roman Empire.
These ideas culminated in Sweden in the late seventeenth century,
when the great professor of medicine in Uppsala, Olof Rudbeck senior, pub-
lished his voluminous work «Atlantica», where Uppsala was presented as
the ancient capital of the Goths. Uppsala and Sweden were in fact, accord-
ing to Rudbeck, the source of all higher culture in Europe, and he even
found it beyond doubts that the central tower of the old cathedral church in
Old Uppsala had once been the temple of Poseidon in the Atlantis described
by Plato8 9.
However, most of Rudbeck’s high-flying theories perished just as
quickly as Sweden’s position as a superpower in Europe, but two important
features survived the Age of Enlightenment and continued to play a signifi-
cant, if not unchallenged, role until the present day: the connection between
Scandinavia and the Goths that conquered Rome, and the formidable posi-
tion of the Uppsala temple. But the world around these features now came
under the influence of new currents. Had Jordanes’ «Getica» given rise to
the «Gothicism» of Scandinavia, Tacitus’ «Germania» encouraged German
Scholars to develop «Germanism».
In 1806 the Napoleon wars put an end to the Holy Roman Empire of
German Nation. A crisis of identity was now triggered off within what was
8 Jordanes. IV. P. 60. Cf. Soby Christensen A. Cassiodorus Jordanes and the
History of the Goths. Studies in a Migration Myth. Kopenhamn, 2002.
9 Rudbeck O. Atlantica Svenska orginaltexten / A. Nelson. Uppsala & Stock-
holm, 1937-1950.
200
later to become Germany, and a force of political resistance was blown into
the Romantic Movement. The German spirit was raised in opposition to the
Roman spirit of the French. The confrontation between the French and the
Germans became a parallel to the barbarian «Germanic» invasions of the
Roman Empire in the Migration Period. It was argued that the Roman-French
people was by nature disposed to bow their necks under the authority of
a state, but this was quite unnatural for the Germans because they were
shaped to live unbound of a strong state authority. The true constitution of
the Germans was anarchy, claimed Friedrich Schlegel. German individuali-
ty did not accept any restrictions. An important consequence of this was
that while the French became French as citizens of the state of France, the
Germans, or what would become Germans, had to find their identity in a
common heritage not in a political structure but within an organic VolkI0 11.
Initially the common identity of such a Volk was constructed mainly
through its ancient language, law and religious mythology, but as the nine-
teenth century past the common heritage increasingly became a matter of
blood. In this development Swedish scholars of medicine and archaeology
played a significant part, but it is a German scholar, Gustaf Kossinna, who
has come to be seen as the founder of the so called Siedlungsarchaologie,
the culture-historical school of archaeology. This «school» was charac-
terised by interpreting names of groups in written sources — such as in
Tacitus’ «Germania» — as strictly defined ethnic units that could be identi-
fied in the archaeological material and then traced back and forth in history
through archaeological remains H.
It is a bit unfair to blame Kossinna alone for making this theory fashi-
onable in archaeological scholarship, even if his work indeed came to play
an important role for the Nazis. The cultural-historical tendencies within ar-
chaeology seem however to have been a much broader phenomenon around
1900. Bernard Salin’s «Germanische Thierornamentik», from 1904, is only
one example, but an important one since it provided means to identify «the
Germanic peoples» in Europe, and distinguish them from other peoples
such as for example the «Celts» and «Slavs»12. In any case, the result is
clear. Iron Age Europe was by this time filled with the idea of well-defined
10 Janson H. The organism within. On the construction of a non-Christian
Germanic nature // Old Norse religion in long-term perspectives. Origins, changes
and interactions / A. Andren et al. Lund, 2006.
11 BratherS. Ethnische Identitaten als Konstrukte der friihgeschichtlichen
Archaologie // Germania. 2000. Bd. 78. S. 139-177.
12 Salin B. Die Altgermanische Thierornamentik. Stockholm, 1904.
201
ethnic cultures, distinguished not only by language, law, and mythology, but
also by blood. These organic, or now even biological units had, according
to the theory, bumped around like billiard-balls and pushed each other in
different directions, without mixing, as for example when the Huns forced
the Goths to enter into the Roman Empire. It is certainly no surprise to find
a racist political movement born in these years that strove for a widened
Lebensraum for the German Volk.
Since language was the leading principle for the early Germanist move-
ment Scandinavia was already from the very beginning integrated into the
sphere of interest. However, it was not only because of the language. In
Scandinavia, with Iceland, there existed sources of a kind totally unknown
to the continent. The two «Eddas», for example, preserved in manuscripts
from thirteenth and fourteenth century Iceland, but perceived as ancient
pre-Christian Germanic lore, were totally indispensable for the recon-
struction of pre-Christian Germanic mythology and religion, and since
Scandinavia was seen as a relict area for the older stages of Germanic cul-
ture, the provincial laws of Sweden were taken as very old-fashioned and
close to the Germanic Urrecht, in spite of the fact that they were among the
youngest medieval law-codes in Germanic language.
Along these lines Scandinavia was so to say built into the romantic
Germanic past. Initially however, Scandinavian scholars were quite scepti-
cal to this wave of pan-Germanist brotherhood, but as the idealisation of
the Scandinavian society, and the praising of the unpolluted Northern race,
reached new heights in the second half of the nineteenth century, the resis-
tance weakened. It was far from any acceptance of Jacob Grimm’s idea to
integrate parts of Scandinavia in the new Germany B, but at the end of the
century Scandinavia on the level of historical identity had been firmly inte-
grated in the Germanic billiard-ball — with the small exception of course
that the Lapps and the Finns and any other minority were left out to other
billiard-balls.
THE NATIONALIST PERSPECTIVE
Consequently, in the early twentieth century Viking Age Scandinavia
was reconstructed from a West European and a Germanist perspective.
Christianity came from the West, and the paganism before was Germanic. *
13 Wiwjorra I. Der Germanenmythos. Konstruktion einer Weltanschaung des
19. Jahrhunderts. Darmstadt, 2006. S. 73.
202
But there was also another component of great importance at work — na-
tionalism. In fact, the real power of the billiard-ball theory did not become
evident before it merged with the political structure of Europe. In some
areas, as for example the Balkans, its effects are all too visible still today,
but in Scandinavia the implementation of the theory was much less compli-
cated because the political structures here were already well adapted to the
idea of the nation and the folk. The only more important minority was the
Lapps, but they were too peripheral to make any difference.
Norway, Denmark and Sweden therefore soon became their own bil-
liard-balls, and the only real problem left to explain was how these three
Germanic folk, whose original constitution was the Germanic freedom, had
come to be gathered under the authority of kingdom and a state. There were
different ways to answer this question, but in Sweden there was one espe-
cially important theory that, in the first decades of the twentieth century, was
able to give an explanation by combining the new social-Darwinist theories
with the extraordinary position of the Uppsala temple, without coming into
conflict with the fundamental ideas about Germanic personal freedom.
Let me first mention, however, that the famous professor of literary his-
tory in Uppsala, Henrik Schtick, in 1914 proposed that Denmark had got its
name from a group of Swedish immigrants coming from the parish Danmark
not far from Uppsala14. A few years later he got support from the influential
archaeologist Birger Nerman, who wanted to prove this absurd and today
forgotten idea with Snorri Sturluson’s «Heimskringla» from the 1220s15 16.
Consequently, it came as no surprise when Joran Sahlgren, «the father
of Swedish place name studies», in 1930 argued that the whole of Sweden
had been conquered from the very small village Svia in Tiundaland, the
district in the province Uppland where Uppsala is located. The reason why
it was exactly the people from Svia that had subjugated the rest of Sweden
was, as Sahlgren puts it, «first and foremost» that «they belonged to hard-
ened and strong race». Uppsala — still perceived as the ancient centre of the
kingdom — had of course been founded by these extraordinary able people
and became a centre early on in this process,6.
This strange idea found no support by Swedish historians, but some
way or another it came to be a widely spread common sense that Sweden
14 SchiickH. Svenska folkets historia. Lund, 1914. B. 1:1. S. 104 ff.
15 Nerman B. Harstamma danerna ifran Svealand? // Fornvannen. 1922. В. 17.
S. 129-140.
16 Sahlgren J. Sveavaldets uppkomst // Namn och Bygd. 1931. B. 19. S. 131-143.
203
had been brought together to one kingdom by an unusually fit bunch of
Germanic warrior-peasants from the vicinity of Uppsala and Stockholm. A
reason for the success of this theory might possibly have been that it well
suited Stockholm’s developing position as sole power centre of Sweden dur-
ing these years when the fast growing capital of Sweden more and more
appeared like a colonial centre within its own realml7.
THE RUS FROM ROSLAGEN
I have brought you this far into Swedish historiography to be able to
illustrate how extremely well the «Normanist» ideas about the origin of Rus
fitted into the worldview of Swedish archaeologists and philologists in the
1930s. There was no end to the importance leading scholars of these disci-
plines, especially in the Uppsala University, were prepared to ascribe to the
province Uppland around Uppsala north of lake Malaren.
The name Rus was now not only taken as steaming from a Germanic
word related to rowing, a designation preserved in the name Roslagen, which
is the coastal areas of Uppland. No, just as Denmark had got its name from
a group of immigrants from the Upplandic parish Danmark, and just as
Sweden had got its name from the vigorous population in the little Upplandic
village Svia not far from Uppsala, so had naturally also Russia got its name
from the inhabitants of the Upplandic Roslagen. In 1959 the archaeologist
Eric Oxenstierna could proudly state that: «All philologists derive the word
[Ttas] from Roslagen, and see a connection with its old subdivision into
ship-teams [skeppslag]. ... Maybe these mobilised warships constituted the
backbone in the organisation of the king of the Swedes already when the
colonies on the other side of the Baltic Sea were founded»18.
Had it not been for the profound West European perspective, and the
by now fully completed integration in the rock solid Germanic billiard-ball,
and had it not been for the fact that the Swedish people as a part of this
Germanic family was now held as a biologic entity and as an unquestionable
prerequisite of history, had it not been for this, then maybe the effects of the
cold war would not necessarily have had to make the stupidity worse.
But since this in fact was the Stand der Forschung in Scandinavian
archaeology, and since Stalin in 1937 against all Marxist logics had redi-
rected research on the origin of the Slavs within the Soviet Union from the
17 Cf. Janson H. Till fragan om Svearikets vagga. Vara, 1999.
18 Oxenstierna E. S& levde vikingarna. Stockholm, 1959. S. 78.
204
socio-economic perspective back into the billiard-ball theory of organic eth-
nicity 19, the culture-historical school of Kossinna and others continued to
dominate the scene until the end of the twentieth century, yes perhaps even
to some extent until the present day. The cold war cemented the Germanic-
Slavic opposition and confirmed their mutual otherness.
THE TIME FOR CHANGE HAS COME
I am happy to be able to underline that Swedish historians of the twen-
tieth century, at least outside Uppsala, ignored and even actively opposed
the development within archaeology and philology described above20. As
to church history, a leading historian like Lauritz Weibull in Lund attacked
the image of St Ansgar as a pious monk only interested in the expansion of
Christianity, and argued that he first and foremost had been an instrument
of Frankish imperial politics in the North21.
In the 1930s his disciple Toni Schmid furthermore brought some at-
tention to the conflict between the Frankish/German and the English per-
spectives on the Swedish Christianisation, but more important was that she
opened up for a possible Eastern Church influence on the early Scandinavian
Christianity22. In the 1950s she got support by another Swedish historian,
Sven Ulrik Palme, who in a popular book on the Christianisation of Sweden
briefly tried to use archaeological material in Sweden to illustrate contacts
with the Eastern Christianity23, and in spite of the fact that such ideas were
quite effectively pushed back during the cold war era, the Eastern aspect
of Viking Age Scandinavia seems in recent years to move into the sphere
of more intense scholarly interest24. The perspective on the Scandinavian
Viking Age is slowly beginning to become less limited, and less simplified
West European.
Another important feature is the growing criticism of the culture-his-
torical approach in archaeology, which I have called here the billiard-ball
19 Curta F. From Kossinna to Bromley. Ethnogenesis in Slavic Archaeology //
On Barbarian Identity. Critical approaches to Ethnicity in the Early Middle Ages /
A. Gilette. Turnhout, 2002. P. 207ff.
20 Janson H. Till fragan om Svearikets vagga. S. 70ff.
21 Weibull L. Ansgarius// Scandia. 1941. В. XIV. S. 186-199.
22 Schmid T Sveriges kristnande fr&n verklighget till dikt. Stockholm, 1934. S. 49.
23 Palme S.U. Kristendomens genombrott i Sverige. Stockholm, 1959.
24 Cf., for example: Fr&n Bysans till Norden. Ostliga kyrkoinfluenser under
vikingatid och tidig medeltid / H. Janson. Skellefte^, 2005.
205
theory. An important revision of this theory within Germanic studies has
been ascribed to Reinhard Wenskus and his extremely influential work
«Stammesbildung und Verfassung» from 1961. Here Wenskus argued from
the point of view that the different «peoples» of the Migration period were
quite polyethnic groups, only bound together by a leading aristocracy who
carried a core of tradition, a Traditions kern, which provided the group with
a mythic narrative as material for a common identity. Through this theory
the billiard-balls of Germanic peoples indeed could be seen as less homog-
enous from an ethnic point of view, but recently it has been pointed out
that this approach actually offers little new. The billiard-balls were possibly
made a bit less biologically homogenous, but the central features that held
them together, language, law and especially the mythology, still pointed
back to a Germanic Urheimat and this is still reconstructed with the same
«Eddas» and sagas as two hundred years ago25.
The Canadian scholar Walter Goffart, who is one of the critics, has of-
fered another a way ahead. He argues that sources like Jordanes «Getica»
and Paul the Deacon’s «Historia Langobardorum» have little to offer when
we ask for «true» information about remote origins and ancient history
of their different objects. But works like these are formidable sources to
the contexts in which they are shaped. Contextualisation of such narrative
sources brings to light the purpose of their authors and opens up the real
social world of the texts, in contrast to the ethnogenesis-theory of Wenskus
and others that picks out isolated elements of the texts and uses them to fol-
low the traces back to the imagined ancient context of the Traditionskern,
the Germanic Urheimat26.
Following this line of argument, the billiard-balls did not even have an
inner core of proper Germanic tradition. In fact there were no billiard-balls.
What we are left with are the texts as artefacts from a specific moment in
a constantly changing social context where ethnic identities, as any other
aspect of identity, are produced in a complex manner of ways answering to
the often rapidly shifting conditions in society.
Such an approach to the sources of the Germanic society forces the
whole concept «Germanic» back into nineteenth century romanticism,
where it got its modern connotations. The main features of the so called
25 See, for example: Brother S. Ethnische Identitaten; On Barbarian identity.
26 Goffart JV. Does Distant Past Impinge on the Invation Age Germans? // On
Barbarian Identity. P. 21-37; Idem. The Narrators of Barbarian history (AD 550-
800). Jordanes, Gregory of Tours, Bede, and Paul the Deacon. Princeton, 1988;
Idem. Two Notes on Germanic Antiquity Today // Traditio. 1995. Vol. 50. P. 9-30.
206
Germanic religion, based as they are on the «Eddas», are diminishing
back into the flaming lights of Snorri Sturlususon’s farm Reykholt in the
1220s where it still waits for contextualisation. Indeed, even the Uppsala
temple disappears from Viking Age Uppland, and ends up in the cathedral
school of Bremen, where it in fact has been contextualised with astonish-
ing results27 28.
Accordingly, it is not only the West European perspective on Scan-
dinavian Christianisation that is slowly beginning to lose ground. The
Germanic nature of the society prior to Christianisation stands, as far as I
understand, in a very near future before a thorough revaluation. As to the
third component I have discussed here, nationalism, it is slowly beginning
to get less biological, and in the lack of Germanic support it will probably in
the end be a bit hard to keep up its billiard-ball shape. Consequently, every-
thing points to that a new overall interpretation of Scandinavian Viking Age
will most certainly have to evolve within the next decade or so. And I am
rather convinced that this new picture will contain some quite new aspects
on the road from the Varangians to the Greeks.
THE CHRISTIANISATION OF SCANDINAVIA
AND THE END OF SCYTHIA
I suppose that you are all by now a little puzzled over the title of this pa-
per. But I do have one more point to make from what now has been said. In
935 Archbishop Unni of Bremen died in Birka in central Sweden. An almost
contemporary monk in the Saxon monastery Corvey noted this, but instead
of Birka he referred to the place of death as in Scithiam™. At first this might
not appear very sensational, but on a second thought it does indeed seem
worthwhile taking into some consideration.
Scythia is one of the oldest geographical concepts of Europe. It was
already well established when Herodotus was writing in the fifth centu-
ry BC, and it was probably very old already by then. Since Romanticism,
Nationalism and the billiard-ball theory that concurred Europe in the nine-
teenth century, it has not been a very popular category. Instead attention has
27 Janson H. Templum nobilissimum. Adam av Bremen, Uppsalatemplet och
konfliktlinjerna i Europa kring ar 1075 // Avhandlingar fran Historiska institutio-
nen i Goteborg. Goteborg, 1998. B. 21.
28 Die Grosseren Annalen von Corvey / J. Prinz, F.-J. Schmale // Abhand-
lungen zur Corveyer Geschichtsschreibung 8, Veroffentlichungen der Historischen
Kommission fur Westfalen 10. Munster, 1982. ad.a. 936.
207
been drawn from the geographical name to a people called the «Scythians».
Hereby is referred to what is believed to be a well discernible culture within
language and ethnicity, which dominated the regions north of the Black
Sea from the eighth century BC until around the birth of Christ. They are
recognised from their archaeological remains29.
The Scythians are thus an excellent example of the kind of culture-
historical archaeology in the spirit of Kossinna that has received such dev-
astating critique in recent years. Material culture, blood and language do
not necessarily coincide. Instead of making this group the proper Scythians
who have given name to Scythia, it seems fair to suggest that it was the ter-
ritorial name Scythia that gave name to its inhabitants30. We know that this
frequently was the case later, and in the sixth century AD Procopius actu-
ally states that the Goths had previously been called Scythians, because all
groups who lived in that area were regularly called Scythians31 32.
Be as it may with this, but it is an indisputable fact that Scythia was
the name of a firmly established geographical territory between the Danube
and the Don already when Herodotus was writing, and so it still was when
Jordanes wrote his «Getica» 1000 years later. Jordanes treats Scythia as a
political entity over which Ermanarik had ruled (imperavit) and over which
Attila had been regnator. He treats Germania and Scythia as two equal enti-
ties separated by a border in Weichsel. Ermanaric «ruled over all nations in
Scythia and Germania»*1. Several centuries later Germania’s eastern bor-
der still went in Weichsel33.
Both Scythia and Germania seem accordingly to have been territories
with an extremely stable position in the European geography well into the
Early Middle Ages. Scandinavia’s position in this connection was not as
stable however. In 98 AD Tacitus counted major parts of Scandinavia and
the Baltics into his «Germania», but in the Early Middle Ages the perspec-
29 Cf. Jacobson E. The Art of the Scythians. Interpenetration of Cultures at
the Edge of the Hellenic World // Handbuch der Orientalistik. Leiden, etc., 1995.
B. 8:2. P. 29-51; Grakow B.N. Die Skythen. B., 1978; Minns E.H. Scythians and
Greeks. A survey of ancient history and archaeology on the north coast of the Eux-
ine from the Danube to the Caucasus. N.Y., 1971 (1913).
30 This has been thoroughly argued in: Janson H. Nordens kristnande och
Skytiens underg^ng // Fran Bysans till Norden. S. 178-203.
31 Procopius Caesariensis. Gotenkriege I O. Veh. Werke 2. Munchen, 1966.
IV. 5f.
32 Jordanes. § 120: ...omnibus Scythiae et Germaniae nationibus ... imperavit.
33 Janson H. Nordens kristnande. S. 186.
208
tive on Scandinavia’s affiliations seems to have changed. Around 700 AD
the anonymous geographer of Ravenna identified the island Scandza, men-
tioned by Jordanes as the origin of the Goths, as the «Old Scythia» (Scythia
antiquaY4. The Patriarch Photius I of Constantinople referred to the «Rus»
that attacked Constantinople in 860, called by purely Scandinavian names,
as «Scythians»34 35. To the year 907 AD the «Primary Chronicle» mentions
the Varangians first among the peoples that the Greeks counted to «Great
Scythia», and still in the middle of the eleventh century Greek sources could
refer to the Scandinavia population as Scythians36. These few examples
from the written sources indicate more eastern connections for Scandinavia
by this time, and this is a fact that is well supported by the archaeological
material, which indicates strong eastern connections for Scandinavia until
the end of the tenth century37. When a monk in Corvey therefore, in the
middle of the tenth century, referred to Birka in Malaren as a place located
«in Scithiam» there is reason to believe that Scythia here was something
more than merely a learned allusion to classical literature. In Saxony by the
middle of the tenth century the term Scythia into which Scandinavia was
counted, referred to a vast cultural sphere beyond the horizon of the German
empire, beginning in Scandinavia. Still in the 1070s Adam of Bremen could
write that after the Danish isles «another world» (alter mundus) is opening
that is almost unknown to our part of the world38. A traveller here entered
into what he called the Scythian Sea. Here began the Scythian world.
A few years later this was not an alter mundus to Western Europe any-
more. By the beginning of the twelfth century Scandinavia had been in-
tegrated into the western Church with its Latin Liturgy. Adam of Bremen
34 Ravennatis anonymi cosmographia et Guidonis geographia / J. Schnetz //
Itineraria Romana 2. Leipzig, 1940.1. 12.
35 Photius. The Homilies of Photius Patriarch of Constantinople / English
Translation, Introduction and Commentary by C. Mango // Dumbarton Oaks
Studies. Cambridge, Mass., 1958. Vol. 3. P. 89 (Hom. III. 3).
36 Johannes Scylitzes. Synopsis historiarum /1. Thum // Corpus fontium his-
toriae Byzantinae 5. B., 1973. P. 430f. Cf. Janson H. Nordens kristnande. S. 200
with notes 134 and 135.
37 Arne T.J. La Suede et 1’Orient : etudes archeologiques sur les relations de
la Suede et de FOrient pendant Page des vikings // Archives d’etudes orientales.
Uppsala, 1914. B. 8; Bolin S. Muhammed, Karl den store och Rurik; Jansson I. Si-
tuationen i Norden och Osteuropa for 1000 Sr sedan — en arkeologs synpunkter pS
fragan om ostkristna inflytanden under missionstiden // FrSn Bysans till Norden.
S. 37-95.
38 Adam. IV. 21.
209
and other members of this western Church now laid the foundations for
Viking Age history and the history of the Christianisation of the North. In
a few generations almost everything was forgotten about the alter mundus.
Scandinavia was locked up in a West European, Germanist and nationalist
perspective.
A similar development took place on the other side of the Baltic Sea.
The «Primary Chronicle» and later chronicles here played a role corre-
sponding to Adam of Bremen and the early Scandinavian history writing
creating an East European perspective in which later Slavist and nationalist
ideas found a good ground to grow.
For centuries these two developments, both taking off around 1100
AD, managed to obscure the fact that at least in the later Iron Age there had
been intimate relations between «Scythian» Scandinavia and other parts of
the Scythian world — partly along the road to the Greeks.
210
Ф.Б. Успенский
ЗАМЕТКИ О ТОПОНИМИКЕ
В ПОЭТИЧЕСКОМ МИРЕ СКАЛЬДОВ.
КТО БЫЛ «СТРАЖ ГРЕЦИИ И ГАРДОВ»
В ГЛАЗАХ ПОЭТА XI в.?
Принятие христианства в конце X — первой половине XI в. в целом
не оказало деструктивного, разрушающего воздействия на ономасти-
ку Северной Европы: все изменения именослова, связанные с креще-
нием Скандинавских стран, так или иначе вели лишь к явному его
расширению, а не к сокращению или реформе. Детей продолжали на-
зывать исконными, родовыми именами, уходящими своими корнями
в дохристианское прошлое, в течение нескольких столетий подавляю-
щее большинство духовных лиц, священников, монахов и епископов,
носили имена, не имеющие никакого отношения к церковной тради-
ции имянаречения. Более того, многие из имен мирян и духовных лиц
обладали вполне прозрачной внутренней формой и включали в себя
имена языческих богов.
Подобная толерантность, судя по всему, распространялась не толь-
ко на имена людей, антропонимы, но и на названия мест, топонимиче-
скую номенклатуру, и на языческие именования вообще. В Исландии,
правда, в XII в. была предпринята реформа, призванная изменить на-
звания дней недели, изначально содержавшие имена языческих богов,
однако на общем фоне это предприятие воспринимается как культурно-
исторический казус. Никому, по-видимому, не приходило в голову, что
христианскому епископу не подобает зваться Торлаком (Por-ldkr) или
что местность под названием Оденсе (= Odins-ve «святилище Одина») с
принятием и укоренением новой веры должна называться как-то иначе.
В этом отношении весьма показательна, например, скальдическая
поэзия, где имена мифологических персонажей фигурируют буквально
211
на каждом шагу. По наблюдениям исследователей, число кеннингов, где
используются имена языческих богов, заметно сокращается непосред-
ственно после крещения полуострова, но относительно скоро всё возвра-
щается на свои места, вплоть до того, что мифологические антропонимы
в большом количестве встречаются в скальдических текстах с вполне
отчетливой христианской направленностью. Мир мифа оказался слиш-
ком могучим источником для обозначения лиц, явлений и предметов в
скальдической поэтике, чтобы от него было возможно отказаться.
Весьма любопытно при этом, что в скальдических текстах наблю-
дается разительный контраст между явным изобилием мифологиче-
ских антропонимов, имен существ, и крайней скудостью, почти пол-
ным отсутствием мифологических топонимов, названий мест. Если
мы обратимся к таким «узловым» и общераспространенным названи-
ям частей мифологического пространства, как Асгард (Asgardr, оби-
талище богов-асов), Мидгард (Midgardr, обиталище людей) и Утгард
(Utgardr, «внешний двор», мир великанов), то увидим, что первые два
обозначения, чрезвычайно распространенные в эпических песнях,
очень редки у скальдов.
В тех немногих случаях, когда они все же появляются в дошед-
ших до нас скальдических текстах, их функции весьма ограниченны.
Устойчивый оборот und Midgardi, встречающийся во всем корпусе
скальдической поэзии всего лишь дважды, служит простой вариаци-
ей трафаретных выражений und himnum «под небесами» или undsolar
«под солнцем». Примечательно, что в обоих примерах und Midgardi
употребляется в составе конструкции, которую можно перевести как
«лучший на земле, во всем мире»:
«Свейн, который был рожден в лучшие времена в Мидгарде...»1
(Торлейк Красивый, середина XI в.);
«Суровый духом Харальд считал себя могущественнее любого
князя в Мидгарде...»1 2 (Арнорр Тордарсон, XI в.).
Скорее всего, вся эта конструкция с топонимом Мидгард не явля-
ется порождением собственно скальдического поэтического языка, а
1 Baud — sas beztrar tidar // borinn vard und midgardi —// rikri J)j6d at
rjoda П randir Sveinn a landi = Sveinn, sas borinn vard beztrar tidar und mid-
gardi... (Msk. S. 165; Skj.-B. В. I. S. 367. Nr. 7).
2 Haraldr vissi sik hverjum// hardgedr und Midgardi,// doglingr red til
dauda // dyrd slikri, gram rikra = Hardgedr Haraldr vissi sik rikra hverjum gram
und Midgardi... (Skj.-B. В. I. S. 325. Nr. 18).
212
служит своего рода фигурой высокой речи — достаточно упомянуть,
что весьма сходный оборот присутствует в надписи, выполненной
младшими рунами, также провозглашающий уникальность, непре-
взойденность определенного лица (Fyrby, XI в.)3.
В том единственном случае, когда в скальдическом тексте встре-
чается топоним Асгард, перед нами фрагмент поэмы с мифологиче-
ским содержанием, где речь непосредственно идет о том, что Тор с
другими богами защищают свое жилище:
«Тор с отвагой защищал Асгард вместе с посланцами Игга
[= богами-асами]» (Торбьёрн Скальд Дис, X в.)4.
Точно так же топоним Вальгалла (Valholl «палаты павших»),
например, мы обнаруживаем лишь в поэмах Эйвинда Погубителя
Скальдов, где рассказ строится именно на том, что конунги Хакон
Добрый и Эйрик Кровавая Секира после смерти попадают в языче-
ский рай Вальгаллу. Ни Асгард, ни Вальгалла, таким образом, не фи-
гурируют в каких-либо перифрастических конструкциях, на которых
зиждется вся скальдическая поэзия. Топонима Утгард у скальдов, как,
впрочем, и в эддической поэзии, мы не находим вовсе.
Если же мы обратимся теперь к именованию более дробных ми-
фологических локусов, то здесь контраст между скальдами и той же
эддической поэзией будет еще более наглядным. Собственно, здесь
следует говорить о некотором чуть более сложном соотношении.
Эддические и скальдические произведения чисто статистически за-
полнены мифологическими антропонимами с вполне сопоставимой
густотой. При этом в эддических стихах весьма многочисленны и
3 «Я знаю, братья Хастейн и Хольмстейн, самые сведущие в рунах в
Мидгарде, поставили камень и [нанесли] множество рун по Фрейстейну,
своему отцу» iak uait: hastain : pa : hulmstain : brypr : menr : rynasta : a :
mipkar^i: setu : stain : auk : stafa : marga eftiR fraustain fapur sin (Sveriges
runinskrifter. Stockholm, 1924-1936. B. III. S. 42-43. Nr. 56). Об этой надписи
см. подробнее: Успенский Ф.Б. Эпитафия эпохи викингов: к интерпретации
надписи на руническом камне из Fyrby // Сущность и метаморфозы швед-
ской идентичности. Тезисы докладов научной конференции, посвященной
10-летию Российско-шведского центра, Москва 16-17 марта 2006 года. М.,
2006.; Он же. Необычная эпитафия эпохи викингов: К интерпретации руни-
ческой надписи из Fyrby И Атлантика: Записки по исторической поэтике. М.,
2008. Вып. VIII. С. 100-117.
4 borr hefr Yggs med drum // Asgard af Jjrek vardan = Porr hefr vardan Asgard
af Jjrek med drum Yggs (Skj.-B. В. I. S. 135. Nr. 1).
213
локальные мифологические топонимы, тогда как у скальдов соответ-
ствующая мифопоэтическая номенклатура не представлена вовсе.
Можно было бы ограничиться указанием на эту топонимическую
бедность как на характерную черту скальдических сочинений. Однако,
как кажется, у такой особенности существует определенное если не
объяснение, то во всяком случае толкование, позволяющее увидеть
связь этой черты с явлениями более общими, относящимися, с одной
стороны, к организации скальдической поэтики в целом, а с другой —
к феномену исторической памяти и «историзма» скальдов.
Для этого необходимо вернуться к тому, как именно использу-
ются у скальдов имена мифологических персонажей. Как правило,
они фигурируют в составе кеннингов, перифрастических обозначе-
ний вполне реальных предметов и лиц, конунгов, ярлов, предводи-
телей войска, дружинников. Собственно говоря, подлинные имена
людей, не мифологические антропонимы, вообще не всегда упоми-
наются в скальдическом стихе, и если бы не прозаические пояснения
средневекового «комментатора» (наиболее знаменитый из которых,
конечно же, Снорри Стурлусон), мы зачастую были бы не в состоя-
нии определить, к какому именно историческому лицу относится та
или иная виса.
Разумеется, эту «бедность» реальных антропонимов не стоит
преувеличивать. Имена людей у скальдов все же встречаются (ино-
гда даже в зашифрованном, скрытом виде). Кроме того, если бы мы
всякий раз имели дело с целыми текстами поэм, а не с разрознен-
ными фрагментами, возможно, таких подлинных имен было бы
в нашем распоряжении существенно больше. И тем не менее факт
остается фактом: принципы скальдической поэтики таковы, что на
достаточно большом отрезке поэтического текста конкретное имя
исторического лица легко и охотно скрывается за стандартными
кеннингами, одинаковыми для всех перифрастическими обозначе-
ниями, в огромном числе случаев построенными с использованием
мифологических имен (такой, например, кеннинг, как «Фрейр росы
Драупнира», равно годится как для обозначения любого конунга,
так и мужа вообще).
При этом скальдическое произведение в высшей степени связано
с конкретикой, с совершенно определенными отрезками времени, со-
бытиями, людьми. За счет чего же осуществлялась эта связь с реаль-
ностью, коль скоро имена реальных персонажей могли отсутствовать,
а значительная часть событий — прежде всего битв и походов — опи-
214
сываться в выражениях достаточно обобщенных и зачастую трафа-
ретных?
Судя по всему, своеобразной меткой, помещающей поэтическое
высказывание скальда в реальную систему координат, были, в част-
ности, подлинные названия географических локусов, где происходи-
ли описываемые события, а таких исторически подлинных топонимов
во всем корпусе скальдической поэзии, как известно, немало. Они-то
не перифразировались и сохраняли за собой прагматическую функ-
цию связи с географическими реалиями. Вообще говоря, за предела-
ми классических образцов собственно скальдической поэзии мы на-
ходим единичный пример того, что использование мифологических
топонимов в составе кеннинга в принципе возможно: так, в «Древних
речах Бьярки» (X в.) встречается окказиональный кеннинг «Мидгард
Фафнира» (Fafnis Midgardi)5, но обозначает он отнюдь не какой-либо
пространственно-географический объект, а золото. Так или иначе,
скальдическая поэзия не пошла по пути замены топонимов реальных
кеннингами с топонимами мифологическими. Ускользни «земная»
топонимика из произведения скальда, скройся она в мифологизирую-
щих кеннингах, и мир скальдической поэзии в значительной степени
герметизировался бы и утратил свою связь с событийной канвой исто-
рического процесса.
Иными словами, мифологические имена как бы разом вводили
скальдическое сочинение во вневременной контекст поэтических
ценностей германской традиции, реальные же топонимы связывали
его с тем, что происходило здесь и теперь, включали в локальный
событийный и хронологический ряд. Называние места действия,
судя по всему, позволяло мгновенно отличить одно событие от дру-
гого, сколь бы ни был абстрактен и отвлечен в остальном язык их
описания. В современной скальду аудитории географическое наиме-
нование пробуждало к жизни и целый комплекс ассоциаций, связан-
ный именно с данным событием и его участниками. Разумеется, для
последующих поколений ясность таких ассоциаций в значительной
степени утрачивалась, но, по всей вероятности, и в эпоху записи саг
реальные топонимы отчасти формировали ту канву исторической
последовательности, в соответствии с которой составитель саги пы-
тался распределить имеющийся в его распоряжении древний поэти-
ческий материал.
5 См.: SnE. S. 110-111; Skj.-B. В. I. S. 170. Nr. 4.
215
* * *
Сказанное выше позволяет под несколько иным углом зрения
взглянуть на то, как именно христианское начало, пришедшее в
Скандинавию с крещением полуострова, находит свое отражение в
панегирических поэмах скальдов. С одной стороны, скальдическое
стихосложение всегда оставалось достаточно консервативным, и, воз-
можно, именно эта консервативность заставляла некоторых первых
конунгов-христиан отказываться от услуг скальдов. С другой сторо-
ны, конунги все же не могли обойтись без скальдов, а скальды — без
конунгов. Поэтому, как уже упоминалось выше, во времена крещения
из хвалебных песней поначалу исчезают на некоторое время привыч-
ные кеннинги, упоминающие древних богов, а позднее, когда острота
противостояния старой и новой веры значительно снижается и слу-
шатели уже не могут сомневаться в принадлежности поэта к одной с
ними церкви, традиционные мифологические имена, традиционные
мифологические кеннинги вновь возвращаются на свое место.
Разумеется, воздействие новой религии не ограничивалось, так
сказать, временным устранением старого. Предпринимались попытки
ввести собственно христианские темы, образы и реалии в скальди-
ческие сочинения. Между тем традиционные формы отнюдь не так
легко принимали это новое содержание, и дело, на наш взгляд, было
не только в устойчивости традиционного скальдического канона. Как
кажется, специфика христианской образности у скальдов вообще со-
ответствует специфике рецепции христианства в Скандинавии в пер-
вое столетие после крещения.
Остановимся на одном из ранних образчиков тех скальдических
строф, где, согласно утверждению Снорри Стурлусона, упоминается
Иисус Христос. Речь идет о цитируемом в «Младшей Эдде» отрывке
из погребальной драпы Арнора Тордарсона (Скальда Ярлов), сочинен-
ной ок. 1067 г. в память о норвежском конунге Харальде Суровом (ум.
в 1066 г.):
«Я возношу молитвы мудрому стражу Греции и Гардов за раз-
давателя смертей мужей (князей?); так я отплачиваю князю за
дар»6.
6 Bcenir hefk fyr beini // bragna falls vid snjallan // Girkja vord ok Garda;
gjof launak sva jofri = Hefk bcenir fyr beini bragna falls vid snjallan Girkja vord
ok Garda; launak sva jofri gjof (Skj.-B. В. I. S. 326).
216
Разумеется, мы не можем пройти мимо того обстоятельства, что
в этой строфе Греция и Гарды рассматриваются как некий контину-
ум 7. Небезынтересно нам также и употребление архитрадиционного
для скальдической поэзии клише «я отплачиваю князю», воплощаю-
щего более общую идею, согласно которой правитель, не скупясь, раз-
дает золото своей дружине, а они отплачивают ему, добывая новое
золото и славу8. Однако не эти темы станут основным предметом на-
шего рассмотрения.
Обратим прежде всего внимание на самый кеннинг Христа. Если
рассматривать это обозначение по частям (что не всегда правомерно
для кеннинга), на первый взгляд может показаться, что слово vordr
«хранитель, страж, защитник» целиком и полностью соответствует
общехристианской традиции прославления Сына Божьего. Вместе
с тем, даже не углубляясь в историю употребления этой лексемы у
скальдов, нельзя не обратить внимания на тот несколько необычный
факт, что Христос оказывается хранителем отнюдь не Норвегии или
Скандинавии в целом, а стран, скандинавам хорошо известных, но
заведомо лежащих за ее пределами. Христос и христианство удиви-
тельным образом как бы отделены от державы самого умершего ко-
нунга — в каком-то смысле Вседержитель предстает перед нами пра-
вителем почитаемым, но иноземным.
На первую часть этого парадокса, как кажется, обратил внимание
уже сам Снорри Стурлусон9. Приводя примеры кеннингов, с помо-
щью которых подобает обозначать Христа, он немедленно указывает,
что почти все из них годятся для обозначения земных конунгов кон-
кретных стран или любых правителей вообще. Так, «конунгом Рима»
может быть назван как Христос, так и римский кесарь, «конунгом
Греции» — Христос и кесарь Миклагарда, «конунгом Иерусалима» —
Христос и тот, кто правил Иерусалимом, а «хранителем или защитни-
ком людей» — любой из этих правителей10.
7 См. подробнее об этом: Успенский Ф.Б. Скандинавы — Варяги — Русь:
Историко-филологические очерки. М., 2002. С. 288-289.
8 Об этом клише см. подробнее: Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Между
прозвищем и панегириком: к изучению русско-варяжского формульного
фонда // Именослов. Историческая семантика имени / Сост. Ф.Б. Успенский.
М., 2007. Вып. 2. С. 135-188. (Труды по филологии и истории).
9 См.: SnE. S. 121-123.
10 Впрочем, параллелизм этот, как и многие ряды соответствий у Снор-
ри, довольно обманчив. Так, Христос может обозначаться, согласно Снорри,
217
Приведенные в «Младшей Эдде» примеры из скальдов дохристи-
анского времени не оставляют у нас ни малейших сомнений в том, что
на Христа попросту переносятся традиционные обозначения земных ца-
рей (ср.: grundar vordr «хранитель земли», folkvordr «защитник народа»
и т. п.). С чем же мы имеем дело? Быть может, перед нами — своего рода
христианская риторика уподобления, перевернутая «с ног на голову»,
когда не земной правитель уподобляется Христу, а Христос становится
подобием царя земного. Примеров инверсий такого рода в истории хри-
стианства множество, в разные исторические эпохи они могут напол-
няться различными смыслами. Однако в случае с погребальной драпой
Арнора Скальда Ярлов, на наш взгляд, мы имеем дело с взаимодействием
очень ранней, еще вполне «варварской» стадии освоения христианства и
весьма изощренного, высоко формализованного поэтического языка.
Отметим, что тот, к кому возносятся мольбы за Харальда Сурового,
назван не «владыкой Иордана» или «конунгом Рима», а именно «хра-
нителем Греции и Гардов». Собственно говоря, особенно интересно,
почему здесь появляется расширение — Гарды (Русь), поскольку кен-
нинг Христа, где упоминается Византия, уже использовался в скаль-
дической поэзии и прежде. Так, Торарин Славослов в поэме «Выкуп
за голову», сочиненной в 1026 г., говорит, что «Кнут защищает землю,
как хранитель Греции (= Христос) — небесное царство»11. Почему
же в поэме о Харальде Суровом появляются сразу две христианские
страны, лежащие на Восточном пути?
Как кажется, ответ на этот вопрос не стоит переусложнять и видеть
в этом, например, указание на собственно византийское и/или русское
происхождение христианства в Скандинавии или влияние восточного
обряда на поэзию скальдов, как это делали Е.А. Рыдзевская, О. Прицак
и другие исследователи11 12. Судя по всему, главную роль здесь сыгра-
кеннингом «конунг ангелов» (engla konungr\ а в перечне кеннингов для зем-
ных правителей на этом месте появляется «конунг англов», который правит
Англией (Englakonungr) (SnE. S. 122-123). Это нарочитое смешение англичан
и ангелов восходит, по всей видимости, к рассказу Беды Достопочтенного о
папе Григории Великом, предрекшем крещение Британии.
11 Knutr verr grund sem gcetir H Griklands himinriki (Skj.-B. В. I. S. 298).
12 См.: Рыдзевская Е.А. Легенда о князе Владимире в Саге об Олафе Трюг-
гвасоне И ТОДРЛ. М.; Л., 1935. Т. 2. С. 7, примеч. 2; Pritsak О. The Origin of Rus’.
Cambridge (Mass.), 1981. Vol. 1. Old Scandinavian Sources other than the Sagas.
P. 253; cp.: Johnsen A.O. Harald Hardrades Dod i Skaldediktningen// MM. 1969.
S. 49-50; Kuhn H. Das alteste Christenthum Islands H ZDA. 1971. Bd. 100. S. 14-15.
218
ла хорошо известная биография самого конунга Харальда, много лет
служившего предводителем варягов при дворе византийского импе-
ратора, а также неоднократно бывавшего на Руси и породнившегося с
русским княжеским домом.
В определенном смысле, в сагах Харальду на Руси приписывают-
ся практически те же функции и обязанности, которые он исполнял в
Византии. В Константинополе Харальд участвует в военных экспеди-
циях и охраняет вместе со своими людьми императора. При дворе же
своего будущего тестя, Ярослава Мудрого, он становится предводи-
телем скандинавов, охранявших страну. Подчеркнем, что нас интере-
сует сейчас не истинная историческая роль варяжской дружины в по-
литической жизни Византии и Руси, а ее осмысление в скандинавской
повествовательной и поэтической традиции. В прозаических текстах
(«Гнилая кожа», «Красивая кожа», «Круг Земной», «Хульда») Харальду
приписывается статус «защитника страны», к нему применяется тер-
мин landvarnarmadr, который нередко используется по отношению к
чапягам, поступившим на службу к иноземному государю13.
Таким образом, имея в виду обыденный смысл прозаического
языка, выражение «страж, хранитель Греции и Гардов» (Girkja vord
ok Garda) практически синонимично тем характеристикам, которы-
ми Харальд Суровый наделяется в сагах (landvarnarmadr, ...hofdingi
mikill ok hafdi landvorn, hdfdingi yfir landvarnarmonnum)14. Подобная
близость и провоцирует, по-видимому, весьма необычное обозначе-
ние Христа в поминальной поэме о Харальде Суровом: Христос ока-
зывается подобен не земным государям вообще, но прежде всего тому
конунгу, за которого молится скальд.
13 Так характеризуется, в частности, будущий оркнейский ярл Рёгн-
вальд сын Бруси, который вместе с Харальдом Суровым служил на Руси у
Ярослава (Orkneyinga saga I Finnbogi Gudmundsson gaf ut И IF. 1965. В. XXXIV.
Кар. XXL Bls. 53-54), не говоря уж о самом знаменитом варяге русской
историографии — Эймунде Хрингссоне, герое «Пряди об Эймунде».
14 У Снорри, в частности, приведен целый ряд подобных обозначений
земных правителей: «Konunga alia er rett at kenna sva, at kalla J?a landradendr
eda landz-vordu eda landz-sceki eda hirdstjora eda vord landfolks (курсив мой. —
Ф. У)» — «Всех конунгов правильно обозначать „правителями страны44 или
„защитниками страны" или „завоевателями страны44 или „предводителями
дружин44 или „защитниками народа"» (SnE. S. 123). Характерно, что среди
них нет термина landvarnarmadr, который остается, по-видимому, принад-
лежностью языка прозы.
219
II.2. Пути и распространение культурных импульсов
М.В. Скржинская
ПУТИ СВЯЩЕННЫХ ПОСОЛЬСТВ
ИЗ ГОРОДОВ ЭЛЛАДЫ
И ИЗ ГРЕЧЕСКИХ КОЛОНИЙ
СЕВЕРНОГО ПРИЧЕРНОМОРЬЯ
Священные посольства, именовавшиеся феориями, играли сущест-
венную роль в религиозной жизни и культурных связях античных
полисов. Феории отправляли на общегреческие праздники и для во-
прошения знаменитых оракулов в случаях важных государственных
решений. Посольства обычно ехали на специально снаряженном кора-
бле, называвшемся феоридой (Herod., VI, 87).
Одна из особенностей религии и культуры древней Эллады со-
стояла в проведении празднеств, называвшихся панэгериями, то есть
всенародными собраниями. На них приезжали граждане из многочис-
ленных греческих государств. Там эллины ощущали свое этническое
и культурное единство и на время забывали о вражде, так как на не-
сколько месяцев объявлялось перемирие.
Наряду с церемониями, посвященными собственно празднику, во
время панэгерий проходили ярмарки, ораторы обращались к народу с
речами, поэты читали свои произведения, проводились дипломатиче-
ские переговоры посланцев из разных городов. Здесь встречали ста-
рых друзей, заводили новые знакомства, заключали торговые сделки и
стремились узнать новости из разных концов ойкумены. Панэгерии по-
сещали выдающиеся политические деятели, философы и полководцы.
Множество паломников жили во временных бараках и палатках, между
ними сновали уличные торговцы с едой и разнообразными товарами,
жонглеры и акробаты собирали зрителей на свои представления I
1 Нильссон М. Греческая народная религия. СПб., 1999. С. 133-138.
220
Античные авторы называют главными панэгериями Олимпий-
ские, Пифийские, Истмийские и Немейские игры. Отношение к ним эл-
линов хорошо выражено в «Законах» Платона (950-е гг.); он писал, что
для участия в жертвоприношениях и состязаниях на этих праздниках
следует посылать как можно больше самых достойных граждан, чтобы
они создавали добрую славу государству. О том, что эллины следовали
этому правилу, известно из сочинений древних писателей, упоминав-
ших о присутствии на Олимпийских играх таких знаменитых афинян,
как Мильтиад, Фемистокл, Перикл, Демосфен, Сократ и Платон.
Даты начала этих и других менее крупных праздников каждый
раз заново определялись. Так, Олимпийские игры приходились то на
конец июня, то на начало июля, так как главный день праздника дол-
жен был совпасть с полнолунием в священном месяце, который начи-
нался с новолуния, ближайшего к летнему солнцестоянию. Поэтому
за некоторое время до начала торжеств государство, где совершалось
празднество, отправляло в разные концы греческой ойкумены кораб-
ли со священными послами феорами, которые приглашали посетить
праздник, называли его даты и сообщали об условиях участия, — в
каких, скажем, видах мусических, атлетических и конных агонов
можно будет выступить приезжим гражданам. Феоры также объявля-
ли перемирие на достаточно продолжительный срок, чтобы все могли
беспрепятственно прибыть на торжества.
К назначенному времени выезжала официальная делегация во
главе с архифеором, которого часто выбирали из ведущих государ-
ственных деятелей. Известно, например, что Демосфен возглавлял
священное посольство на Пифийские и Немейские игры (Dem,, XIX,
128; XXI, 115), а Никий — на праздник Аполлона на Делосе (Plut, Nic.,
3). Архифеором назначали состоятельного человека. Его траты на сна-
ряжение корабля и дары божеству, в честь которого совершался празд-
ник, могли рассматриваться как одна из обязательных литургий для
граждан с большим состоянием. Если же государство выделяло для
феории какую-то сумму, то архифеор добавлял к этому свои средства
и тем самым завоевывал уважение сограждан.
Из граждан государств Северного Причерноморья можно, да и
то предположительно, назвать имя одного архифеора, богатого хер-
сонесита Гимна, возглавившего священное посольство на Пифийские
игры 194 г. до н. э.2. От демократических государств Северного При-
2 Граков Б.Н. Комментарии // МИС. С. 248.
221
черноморья, таких как Ольвия или Херсонес, архифеорами в особо
важных случаях могли быть архонты или жрецы верховных богов,
а от Боспора — цари или их послы. Делегация, вместе с присоеди-
нившимися к ней желающими посетить праздник, везла приношения
божеству, в честь которого проходили торжества: обычно это были
различные предметы для украшения храма и животные для жертво-
приношения; иногда присоединялся хор для исполнения священных
песнопений. В дельфийском почетном декрете сообщается о большом
количестве жертвенных животных, привезенных херсонеситами на
Пифийские игры в начале II в. до н. э.3, а в перечнях сокровищ храмов
Аполлона в Дидимах и на Делосе упоминаются драгоценные дары от
боспорян и херсонеситов4.
Плутарх (Plut. Nic., 3) красочно описал отправленное афинянами
на Делос посольство во главе с архифеором Никием, одним из самых
богатых эллинов второй половины V в. до н. э. Греки считали, что сво-
ей щедростью и вкусом он умел затмить всех своих современников.
Опираясь на утраченные теперь записи очевидцев, Плутарх нарисовал
впечатляющую картину прибытия афинской феории: «Никий вместе с
хором, жертвенными животными и утварью высадился на (островке)
Рении, а неширокий пролив между Ренией и Делосом ночью перекрыл
мостом, который по заданному размеру был уже изготовлен в Афинах,
великолепно позолочен, раскрашен, убран венками и коврами. На
рассвете он провел через мост торжественное шествие в честь бога
при звуках песен, исполнявшихся богато наряженным хором. После
жертвоприношения, состязания и угощений он поставил в дар богу
медную пальму и посвятил ему участок, за который уплатил десять
тысяч драхм. Доходы от этой земли делосцы должны были тратить
на жертвы и угощения, испрашивая при этом у богов многие блага
для Никия. Это условие было записано на каменной плите, которую
Никий оставил как бы стражем своего дара на Делосе»5. Вероятно,
эту афинскую феорию видели и прибывшие на праздник посланцы
из Тиры, Ольвии и боспорских городов; ведь они, будучи ионийцами
по своему происхождению, по давнему обычаю этой ветви эллинов
участвовали в Аполлониях на Делосе.
3 МИС. № 13.
4 Там же. № 26, 27, 38, 39.
5 Плутарх. Никий / Перевод Т.А. Миллер // Плутарх. Сравнительные
жизнеописания в трех томах. М., 1963. Т. 2. С. 215.
222
Еще в эпоху архаики у ионийцев сложилась традиция собирать-
ся на Делосе и вместе отмечать весенний праздник Аполлона {Нот.
Hymn., II, 146-162). Поэтому естественно думать, что все милетские
колонии Северного Причерноморья, начиная со времени их станов-
ления, стремились участвовать в Аполлониях, и делосские феоры,
отправляясь в Понт Евксинский, не забывали о поселившихся здесь
своих соплеменниках. В классический период Аполлонии стали гран-
диозным панэллинским праздником, справлявшимся раз в четыре
года; на него эллины собирались много столетий вплоть до первых
веков нашей эры6. Аполлонии славились агонами и в первую очередь
музыкальными. Особо почетное место отводилось хорам с танцами
юношей, девушек и мужчин.
Несколько надписей III—II вв. до н. э. прямо указывают на присут-
ствие граждан из городов Северного Причерноморья на делосских тор-
жествах и об их пожертвованиях Аполлону. На таком празднике херсо-
несит, имя которого не сохранилось, был увенчан лавровым венком7, а
пантикапеец Койран занимал почетное место в первых рядах в театре
и на стадионе во время праздничных представлений и состязаний8.
Среди боспорян, приезжавших на Аполлонии, бывали боспорские цари.
Об этом свидетельствует запись о драгоценной чаше, принесенной в
дар Аполлону Перисадом II9 10 11. Делосские надписи также выражают при-
знательность ольвиополитам Посидею и Диодору, «благодетелям свя-
тилища» ,0. Вероятно, во время праздника херсонеситы подарили три
серебряные чаши в сокровищницу делосского храма11; там их высоко
ценили и долго хранили, о чем известно по многочисленным упомина-
ниям в отчетах об имуществе святилища12. Другой крупный дар херсо-
неситов Аполлону составлял 4000 драхм; на проценты от них на Делосе
в эллинистический период финансировался праздник Херсонесии13.
Сведения об этом празднике и проксении херсонеситам, ольвиополи-
там и боспорянам указывают на то, что между Делосом и Северным
Причерноморьем регулярно курсировали священные посольства.
6 Нильссон М. Греческая народная религия. С. 136.
7 МИС. № 22.
8 Там же. №21.
9 Там же. № 27.
10 Там же. № 23, 24.
11 Там же. № 25-27.
12 Граков Б.Н. Комментарии // МИС. С. 259.
13 МИС. №29-31.
223
Не менее прославленный в греческой ойкумене праздник Апол-
лона проходил в его дельфийском святилище; в Дельфах, считавших-
ся «общим очагом Эллады», устраивались Пифийские игры в память
о победе бога над чудовищем Пифоном. В двух уцелевших дельфий-
ских декретах Ш-П вв. до н. э. говорится о феорах, прибывавших в
города Северного Причерноморья с приглашением на праздник14.
Путь дельфийского корабля со священным посольством пролегал
сначала к городам на западном побережье Балканского полуострова,
а затем судно входило в Понт, останавливаясь в греческих колониях
Западного и Северного Причерноморья15. После визита феоров, до-
стойно принять которых считалось большой честью, к назначенному
сроку на Пифийские игры отправлялось священное посольство; от бо-
спорян его неоднократно возглавляли цари. Это можно предположить
потому, что в почетном постановлении дельфийцев в честь Перисада
Третьего и его жены Камасарии говорится, что они сами и их предки
постоянно почитали дельфийского Аполлона16.
Дельфийские надписи называют имена нескольких граждан Се-
верного Причерноморья, присутствовавших на Пифийских играх, а
также дают возможность узнать некоторые подробности их участия
в празднествах. В проксении, изданной в середине III в. до н. э., дель-
фийцы перечислили разнообразные льготы, дарованные ими ряду
граждан из других греческих городов за их услуги святилищу и поли-
су. В число этих лиц вошли херсонесит Сократ, ольвиополит Дионисий
и боспорянин Никий17. Для темы этой статьи важно выделить их пра-
во принимать феоров у себя на родине и занимать почетные места во
время праздничных состязаний.
Другая из уцелевших дельфийских проксений издана после Пи-
фийских игр 194 г. до н. э.18. Херсонеситы и их послы Гераклид и
Формион получили серию льгот за щедрый прием феоров и за богатое
пожертвование на праздник. В надписи сообщается, что дельфийские
феоры Аминт и Хариксен доложили своим соотечественникам, что их
радушно встретили в Херсонесе, постоянно о них заботились и избав-
ляли от всех расходов. Послы херсонеситов привезли на дельфийские
торжества более ста голов скота. От имени своего государства они со-
14 Там же. № 12, 13.
15 Граков Б.Н. Комментарии // МИС. С. 247.
16 МИС. № 15.
17 Там же. № 12.
18 Там же. № 13.
224
вершили жертвоприношение, и первой жертвой Аполлону и Афине
был бык; большую часть животных пожертвовали Аполлону, а их
мясо разделили между гражданами. «За расположение и благомыслие
к богу и городу дельфийцев» было решено «воздать хвалу городу хер-
сонеситов с Понта и их послам», предоставить представителям этого
государства право вне очереди вопрошать дельфийский оракул, а так-
же дать послам проксению и подарки.
Во II в. до н. э. в числе феоров из Северного Причерноморья на
Пифийские игры приезжали херсонеситы Гимн, Формион, Гераклид
и пантикапеец Апатурий. Отмечая их заслуги, дельфийцы даровали
им проксении, дававшие право на многие льготы. Так крупные рели-
гиозные центры Эллады благодарили граждан других государств за
оказанное гостеприимство феорам, за заботу о храмах и крупные де-
нежные вложения ,9.
В последней четверти V в. до н. э., когда Ольвия, Нимфей и не-
которые другие города этого региона входили в Афинский морской
союз19 20, послы членов союза должны были доставлять свой денежный
взнос к Великим Дионисиям, а на праздник Панафиней привозить
животных для жертвоприношения. Поэтому афинским феорам сле-
довало известить города в Северном Причерноморье о датах празд-
ника. Визит послов в Пантикапей упомянут в декрете 288 г. до н. э. в
честь царя Спартака, которого на Дионисиях афиняне увенчали золо-
тым венком и две статуи которого обещали поставить на агоре и на
акрополе21. В декрете прямо говорится об отправлении посольства на
Боспор. Корабли феоров прибывали в Пантикапей с приглашениями
на Панафинеи, во время которых многие боспорские цари IV в. до н. э.
получали золотые венки22. Ольвиополиты, херсонеситы и боспоряне
включали в свои посольства атлетов, которые иногда завоевывали на-
грады на праздничных агонах, о чем свидетельствуют находки целых
призовых панафинейских амфор в некрополях и их осколков в слоях
городищ античных государств Северного Причерноморья23.
В эллинистический период число священных посольств значи-
тельно увеличилось, так как тогда появилось еще немало крупных па-
19 Тюменев А.И. Херсонесские этюды // ВДИ. 1950. № 4. С. 14.
20 МИС. № 1.
21 Там же. № 4.
22 Там же. № 3.
23 Вдовиченко И.И. Panathenaica // Археология и история Боспора. Керчь,
1999. Т. 3. С. 239-243.
225
нэгерий. Корабли с феорами отправлялись приглашать на Сотерии в
Дельфах, где выступал хор, подготовленный боспорянином Исилом24,
на Никефории в Пергаме, Асклепии на Косе и др. В числе таких
празднеств были Дидимеи, устраивавшиеся близ Милета с 200 г. до
н. э.25. Безусловно, сюда приглашали граждан из милетских колоний.
Косвенным свидетельством этого являются упоминания о дарах бо-
спорян Аполлону Дидимейскому26.
В настоящее время мы знаем об одном общегреческом празднике
в Северном Причерноморье. Это — торжества в честь Ахилла, кото-
рые устраивало Ольвийское государство на Тедровской косе. Ахиллеи,
ставшие широко известными в эллинском мире, выросли из праздника
местного значения. Документальное свидетельство о празднике, ко-
торый благословил дельфийский оракул, сохранились лишь в декрете
Никерата27, изданном во II в. до н. э. Игры в честь Ахилла приобре-
ли статус панэгерии, наверное, не в V в. до н. э., как считается в со-
временной научной литературе28, а в раннеэллинистический период.
Тогда Ольвия достигла своего наивысшего расцвета и могла организо-
вать панэллинский праздник. Кроме того, именно в это время началось
учреждение новых панэгерий по всему эллинскому миру, и для их уза-
конения требовалось обратиться к оракулу29, что и сделали ольвиопо-
литы, — получили одобрение Пифии в Дельфах. Ее устами говорил
Аполлон, почитавшийся как главный бог в Ольвии. Наша датировка
подтверждается еще и тем, что все сохранившиеся надписи о контак-
тах Ольвии с Дельфами относятся к эллинистическому периоду.
Судя по находкам монет на Тендре, на праздник приходили кораб-
ли с посланцами преимущественно из причерноморских государств,
кроме того, сюда приезжали представители некоторых малоазий-
ских городов, в частности из ольвийской метрополии Милета30. Эти
24 МИС. № 11.
25 Syll3. № 590.
26 МИС. № 38, 39.
271РЕ12.№34.
28 Кубланов М.М. Легенда о ристалище Ахилла и ольвийские агонисти-
ческие празднества // Ежегодник Музея истории религии и атеизма. М., 1957.
№ 1. С. 228; Русяева А.С. Религия понтийских эллинов в античную эпоху.
Киев, 2005. С. 215.
29 Шарнина А.Б. Пифийские игры в Дельфах // Mouseion. СПб., 1997. С. 64.
30 Зограф А.Н. Находки монет в местах предполагаемых святилищ на
Черноморье // СА. 1941. № 7. С. 153.
226
данные косвенно указывают на путь кораблей ольвийских феоров.
Ахиллеи, как всякая панэгерия, длились несколько дней, их отмеча-
ли раз в несколько лет, и на время их проведения ольвийские феоры
объявляли перемирие, распространявшееся по крайней мере на все
Причерноморье. Слова ольвийской надписи о благословении Пифии,
по-видимому, указывают на то, что игры на Ахилловом Дроме имели
статус «равных Пифийским» и на них учредили многие правила, ри-
туалы и агоны, как в Дельфах, но это не означает, что праздник все
полностью копировал.
Кроме рейсов судов с феорами, приглашавшими на праздники, и с
делегациями на панэгерии, города Северного Причерноморья отправ-
ляли на кораблях священные посольства для вопрошения знаменитых
оракулов относительно дел государственной важности. В двух из при-
веденных выше надписей есть определенное свидетельство об обраще-
нии к дельфийскому оракулу от имени Ольвийского и Херсонесского
полисов: ольвиополиты желали получить от Пифии благословение
на организацию панэгерии в честь Ахилла31, а Херсонес пользовался
правом вопрошать оракул вне очереди32.
Начиная с первых десятилетий своего существования в конце
VII — VI в. до н. э., милетские колонии Северного Причерноморья,
конечно, снаряжали священные посольства к находившемуся на тер-
ритории их метрополии оракулу Аполлона в Дидимах. К нему, по сло-
вам Геродота (Herod., I, 157), обычно обращались ионийцы и эолийцы.
Дидимское святилище было уничтожено персами, так что в классиче-
ский период оракул не действовал. Он возродился в 333 г. до н. э. при
содействии Александра Македонского. Во II в. до н. э. царь Перисад и
его супруга Камасария подарили в дидимский храм золотые чаши33,
вероятно, при посещении метрополии с целью вопросить оракул, воз-
можно, во время главного празднества в честь Аполлона. Есть сведе-
ния, что в первые века нашей эры ольвиополиты обращались к про-
славленному оракулу Аполлона в ионийском городе Кларосе34. Таким
образом, нам известно, что из Северного Причерноморья посольства
направлялись исключительно к оракулам Аполлона, хотя в древнем
31 IPE I2. № 34.
32 МИС. № 13.
33 МИС. № 38, 39.
34 Карышковский П.О. Новые данные о связях Ольвии с Малой Азией //
Античная история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л., 1968.
С. 172-177.
227
мире существовали прославленные оракулы и других богов, напри-
мер, Зевса в Додоне.
Итак, анализ эпиграфических источников показывает, что пути
священных посольств из Эллады в Северное Причерноморье проле-
гали из Милета, Афин, Дельф и Делоса. На праздники в святилища
этих государств отправлялись феории из колоний на северных бере-
гах Понта. К этому перечню надо добавить священные посольства
из Ольвии во все более или менее крупные города Причерноморья с
приглашением на Ахиллеи. Весьма вероятно, что подобные посоль-
ства охватывали более широкий круг городов, чем нам удается сейчас
очертить, но об этом не уцелело никаких сведений.
228
Anne Stalsberg
THE VLFBERHT SWORD BLADES
REEVALUATED
To my friend and mentor in archaeology,
Jenny-Rita Ncess, Stavanger
BACKGROUND
Readers of archaeological literature about Viking Age weapons are fa-
miliar with the male name Vlfberht which is welded onto Viking Age sword
blades. The name is in the archaeological literature also written Ulfberht\ V
and U were used interchangeably for the semivowel [w], but the sword blade
signature is with one single exception «written» <V>. He is regarded as a
Frankish blacksmith and the name is Frankish, from the lower Rhine Area,
and it is generally supposed that his sword blades were traded from the
Frankish Realm to pagan Europe. During preparations for the publication
of the Norwegian-Russian Sword Project it struck me that these «axioms»
need a renewed discussion 11 also realized that there, — to the best of my
knowledge, — is no typology of the variants of the Vlfberht signatures and
geometrical reverse marks usually accompanying the Vlfberht signature. To
be able to discuss production and trade of the Vlfberht blades, a typology
of the variants of signatures and reverse marks is needed, and the chrono-
logical and geographical distributions of these variants must be analysed to
form a basis for the reevaluation of the Vlfberht blades.
Some Vlfberht signatures are clearly not correctly «written», but lack
letters, letters are turned upside down or turned back to front. They have
1 On the Norwegian-Russian Sword Project: Stalsberg A. The Russian-Norwe-
gian Sword Project // The Twelfth Viking Congress. Developments around the Baltic
and the North Seas in the Viking Age (Birka Studies. 3). 1994. P. 183-189.
229
been interpreted as falsifications, imitations or failed2 3. To solve this ques-
tion the forging and welding techniques have to be examined, both of genu-
ine and possible imitations or falsifications, inside as well as outside the
Frankish Realm. Different forging techniques may also reveal working
methods of different smiths. This important and huge work is a task for
future international research and will not be discussed here.
Also other signatures than Vlfberht have been found on Viking Age
sword blades, such as the rarer Ingelrii\ and the unique signatures Leutlrit,
Pulfbrii, Cerolt, Ulen, andЛюдотпа коваль (in Cyrillic letters)4. Since only
the Vlfberht blades are numerous enough for a broader analysis of the sig-
nature and reverse mark typology and their chronological and geographical
distributions, only the Vlfberht blades will be discussed here.
THE FINDS
The number of extant sword blades with the signature Vlfberht is
not known. Every time archaeologists have searched for them in collec
tions5. Probably the most extensive search project has been undertaken
by the Norwegian-Russian Sword Project in 1992, headed by the Museum
of Natural History and Archaeology in Trondheim, Norway and spon-
sored by the Norwegian Research Council. The project will be published
by A.N. Kirpichnikov and Anne Stalsberg6. During the project period
A.N. Kirpichnikov examined 111 blades in the archaeological university
museums in Trondheim, Oslo and Bergen. Out of these 111 blades 98 were
2 Menghin W. Ein neues Prunkschwert aus dem Altrhein bei Mannheim // An-
zeiger des Germanischen Nationalmuseums. 1976. S. 3-13; Stalsberg A. Monsters
midde sverd og varjagerkontroversen // Norsk vapenhistoriskselskap. Arbok 1988.
iy©9. b. /-jl; GeibigA. Beitrage zur moiphuiugischen EntwiCKiung des Schwertes
ib.	/7 OFrA-Bucher. Neue Eoige 71. Neumunster, 199i. S. 121-122.
3 Geibig (Geibig A. Beitrage. S. 195) lists 37, of which I accept 32.
4 Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Т. 1: Мечи и сабли IX-XL
II вв. (Свод археологических источников). М.; Л., 1966. Табл. XIV, XVII: 2,
3, 4; Bergman L.T., Kirpicnikov A.N. Neue Untersuchungen von Schwertern der
Wikingerzeit aus der Sammlung des Staatlichen Historischen Museums in Stock-
holm // Studien zur Archaologie des Ostseeraums. Von Eisenzeit zum Mittelalter.
Festschrift fur Michael Muller-Wille. Neumunster, 1998. S. 497-506. Abb. 2,2.
5 E.g. LeppaahooJ. Spateisenzeitliche Waffen aus Finnland// Suomen
muinaismuistoyhdistyksen aikakauskirji. 61. Helsinki, 1964; Bergman L.T.,
Kirpicnikov A.N. Neue Untersuchungen.
6 Kirpicnikov & Stalsberg in prep.
230
well enough preserved to be documented by X-ray photographs, drawings
and descriptions, and Vlfberht signatures were found on 30 blades; 18 of
them had previously been unknown, which increased the number of Vlfberht
blades found in Norway to 447. The unpublished material is included in the
find list of the present study. More Vlfberht blades will undoubtedly be un-
earthed in the future.
For this study it was possible to collect information about 166 blades
found in 23 European countries. The available published information varies
from a sword only being mentioned by a competent archaeologist to fully
examined and scholarly published swords. Since then I have learnt about a
few more Vlfberht blades, mainly unpublished (a couple in the university
museum in Trondheim; one from England; one from Czech Republic; one
published from Poland8 with the signature variant 1, reverse variant I; han-
dle type Petersen 1919: X). These have not been included into this study,
but the 166 swords included are sufficient for this more or less preliminary
study. To check all found blades for inscriptions is an enormous task; in
Norway alone at least two and a half thousand double edged blades have to
be examined.
A.N. Kirpichnikov’s findings in Norway clearly indicate that there may
also be a considerable number of blades with a variety of marks, but with-
out signatures: 30 of the 98 documented blades have marks of the same
type as the reverse marks of Vlfberht blades, and 20 of the 98 have dif-
ferent, but mostly geometric signs welded into the blade (examples from
7 Kirpitsjnikov A.N., StalsbergA. Vikingesverdene avslorer sine hemmelighe-
ter П SPOR — fortidsnytt fra Midt-Norge. 1993. Nr. 1. S. 36-37; Кирпичников A.H.,
СтпалсбергА. Мечи эпохи викингов// Новые международные исследования.
Новые открытия и методические основы археологической хронологии. Тезисы
докладов конференции. СПб., 1993; СтпалсбергА. Норвежско-российский про-
ект по изучению мечей эпохи викингов. Часть I: Организация проекта. Проект
с норвежской стороны И XII конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. М.,
1993. С. 108-111; StalsbergA. The Russian-Norwegian Sword Project; Кирпични-
ков A.H., СтпалсбергА. Новые исследования мечей викингов (по материалам
норвежских музеев) (New Investigations of Viking Age Swords, finds in Norwe-
gian museums)// Археологические вести. СПб., 1995. №4. С. 171-180; Kirpich-
nikovA.N., StalsbergA. New Investigations of Viking Age Swords. Materials in Nor-
wegian Museums I I Studien zur Archaologie des Ostseeraums. S. 507-514.
8 Kola A., Wilke G. Briicken vor lOOOJahren// Unterwasserachaologie bei
der polnischen Herrscherpfalz Ostrow Lednicki. Torun, 2000. S. 66; thanks to col-
league Piotr Pudlo for bringing this to my attention.
231
Norway, Sweden, Russia, Ukraine, Poland, and Germany are published by
Kirpichnikov and Stalsberg)9 10. This indicates that geometrical and other
marks were frequently welded into sword blades which have no signature,
and it demonstrates that the technique of welding rods into the blade to
make marks and signatures was known in many countries in Europe. This
is a point to be kept in mind when discussing the question if Vlfberht blades
or signatures may have been copied or falsified.
Fig. 1. Table of Vlfberht blades in Europe10
	A	D	V	E	R	S	E	R	E	V	E	R	S	E	HILT TYPE		
	1	2	3	4	5	6	7	I	II	III	IV	V	VI	VII	EVA	MVA	LVA
B-l	X																X
-2						X							X				Xlt
BY-1	X							X								V	
CH-1	X								X								X
CZ-1			X														Y
9 Kirpitsjnikov A.N., Stalsberg A. Sverd fra vikingetiden. Russisk-norske
undersokelser// Norsk vapenhistorisk selskap. Arbok 1992. Oslo, 1992. S. 31-42.
Fig. 2—5; Кирпичников A.H., Сталсберг А. Новые исследования мечей викингов.
Рис. 4, 5, 6; Они же. Мечи эпохи викингов (по материалам норвежских музе-
ев) // Военная археология (Military Archaeology). СПб., 1998. С. 211-213. Рис. 1;
Kirpichnikov A.N., Stalsberg A. New Investigations of Viking Age Swords. Fig. 2;
Bergman L.T. Technical levels in weapon smithing. Ch. 41 I Excavations at Helgo I
L.T. Bergman, B. Arrhenius. Stockholm, 2005. P. 33 passim; Kirpichnikov A.N.,
Bergman L.T, Jansson I. A New Analysis of Viking Age Swords from the Collection
of the Statens Historiska Museer, Stockholm, Sweden H Russian History / Histoire
Russe. 2001. Vol. 28: 1-4. P. 221-244. Figs. 8-15; Bergman L.T, Kirpicnikov A.N.
Neue Untersuchungen. Abb. 3-5; Кирпичников А.Н. Древнерусское оружие. Т. 1.
Табл. XVIII, 1, 2, 4-10; XVII, 6, 7; A.N. Kirpichnikov’s documentation published
in: Kola A., Wilke G. Briicken vor 1000 Jahren. Abb. 51; GeibigA. Beitrage. Abb. 35,
Taf. 2, 25, 51, 69, 71 and 73.
10 All information on which the article is based, is found in this table. The let-
ters in the number of the blades are the international letters identifying the country
of automobiles. The left 7 columns are the signatures, the right 7 columns are the
reverse marks. The three right columns give the type of handles and their chrono-
logical periods according to Petersen 1919. (Mh is short for Mannheim type). The
German finds from the Frankish Realm are indicated by a cross, the finds from pa-
gan Germany are indicated by an asterisk; the find locations of the remaining three
are not known. Belgium (B), Switzerland (CH), Spain (E), France (F), Italy (I), and
the Netherlands (NL) were parts of the Frankish Realm.
232
-2							X	X								T	
D-l						X		X									X
-2*							X									W	
-3	X								X								X
-4	X							X								R	
-5	X											X					X
-6	X													X			Y
-7 *	X											X					X
-8						X			X						Mh		
-9		X										X			Mh		
-10	X											X					X
-11							X										X
-12	X							X									X?
-13 *							X						X				Xlt
DK-1							X									S	
-2	?	9														V	
-3							X									s	
E-l		X										X					X
EST-1																T	
-2	X																
-3						X											
-4	?	?						X							H		
-5						X								X	E		
-6																	
-7	X									X						T	
-8	?					X		X								T	
-9																	z
F-l																	Xlt
FIN-1	X							X									
-2							X	X									
-3							X				X					I	
-4	X											X					X
-5	X							X									
-6									X								
-7	X							X									
-8	X							X									Y
-9					X									X			
-10						X								X		T	
-11		X															
-12						X			X								
-13	X														M		
233
-14		X									X				H		
GB-1			X														z
-2							X					X					X
-3							X						X		N		
-4							X									s	
HR-1		X													0411		
-2							X								0411		
1-1							?										
IRL-1		X									X				К		
-2						X									H		
IS-1																V	
-2							X							X		V	
LT-1																s	
-2																	
LV-1		X										X					Y
-2	X									X							Z
-3	X							X								T	
-4							X				X						X
-5					X					X					H		
-6																	
-7																	Z
N-l	X							X									
-2							X										
-3	X								X							R	
-4		X									X				H		
-5	X									X						R	
-6	X								X						H		
-7	X																
-8	X									X					H		
-9						X					X				H		
-10		X									X				О4П		
-11	X															V	
-12						X							X			R	
-13																s	
-14							X									T	
-15															N		
-16		X										X			H		
-17					X							X				s	
-18				X								X					z
-19	X																z
-20	X															Q	
234
-21		X										X				Q	
-22					X			X							041		
-23			X								X						late
-24	X															R	
-25	X							X								Q	
-26							X								H		
-27							X				X					s	
-28	X							X								1	
-29						X		X									Y
-30	X										X				к		
-31	?		9				X				X						X
-32					X						X					I	
-33					X							X			H		
-34							X					X			H		
-35	?		?									X			H		
-36					X										H		
-37	X										X				H		
-38		X														V	
-39		X										X			H		
-40	X											X			Mh		
-41																R	
-42	X									X						I	
-43					X											V	
-44	X							X								s	
NL-1															H		
-2	X	?										X			H		
-3							X	X									
PL-1						X										T	
-2																	Z
-3																	
-4																s	
-5						X											Y
-6																s	
-7																	Y
RUS-1					X			X									X
-2							X	X								V	
-3																V	
-4		X									X				E		
-5			X										X		E		
																	
-7																V	
235
-8							X				X				E		
-9																I	
-10																s	
-11						X		X							H		
pRU12																V	
-13							X	X							H		
-14																	X
-15																w	
-16							X									T	
-17							X					X					X
-18																V	
-19															H		
-20																	
-21																	
-22																	
-23																	
S-l	X														H		
-2		X									X						X
-3	X							X							H		
-4		X										X			H		
-5		9								X					H		
-6		X									X				H		
-7		9								X					H		
-8							X				X						
-9						X						X					
-10						X						X			О		
-11							X				X					V	
-12					X											V	
-13		X								X						1	
-14							X								H		
-15							X								H		
-16	X							X									
-17				?				X									
UA-1	X															T	
-2	X											X			H		
-3	X							X								V	
-4	X								X							s	
-5	X							X								s	
-6							X							X		T	
This study has no catalogue, but Fig. 1 contains all information on
which the discussion in this study is based. The swords are identified by a
236
number and a letter /or letters indicating the country where they have been
found. The letters are the same as in the International license plate codes
for motor vehicles (the ISO 3166; the Vienna Convention of Road Traffic
and the United Nations). As will be discussed later, the find locations of the
sword blades are not more narrowly identified than to modern states, since
an exact location is not necessary for this study. Further, the table shows the
variants of signatures and of reverse marks, and types of the handle accor-
ding to Jan Petersen’s typology H. His chronology of handles is also applied
(with a few adjustments according to later research). The chronology will be
discussed later in the article.
THE VARIANTS OF SIGNATURES AND REVERSE MARKS
Already the first archaeologist who published a scholarly study of the
Vlfberht blades, Anders Lorange, discussed the variants of signatures and
reverse marks11 12. Later the variants have been discussed in connection with
the search for Vlfberht’s smithy, and later also in connection with the discus-
sion of whether the «incorrect» Vlfberht blades may be falsifications or imi-
tations forged inside as well as outside the Frankish Realm13. Remarkably,
a typology of the variants has, to the best of my knowledge, not been deve-
loped. It may be because the number of sword blades was not deemed large
enough for a typology. However, a typology of the variants of signatures,
reverse marks and their combinations is a basic tool for analysing the chro-
nological and geographical distributions when trying to find out when the
Vlfberht blades were made and some were dispersed outside the Frankish
Realm. Fig. 2 is such a typology or systematization of the variants.
The signatures and reverse marks are without exception found on the
upper third of the blades, beginning a few centimetres below the handle.
The distance between the handle and the beginning of the signature and
reverse may differ within a very few centimetres. The signatures without
exception start at the handles, and read from the left near the handle to the
right, towards the point of the blade. Thus, the signatures are read from the
enemy if the owner holds the sword in front of him with his right hand. If the
11 Petersen J. De norske vikingesverd. En typologisk-kronologisk studie over
vikingetidens vaaben. Kristiania, 1919.
12 Lorange A. Den yngre jernalders svaerd. Bergen, 1889 (published posthu-
mously).
13 Cf. Stalsberg A. Monstersmidde sverd; GeibigA. Beitrage. S. 121, with re-
ferences.
237
owner should read the signature, he had to hold the handle in his left hand
and the point in the right hand. This is also the case for other signatures.
1. +VLFBERH+T	(46-51 ex.)	I IIIP35III	(29 ex.)
2. +VLFBERHT+	(18-23 ex.)	П || $ It III XI III	(8 ex.)
3. VLFBERH+T	(4-6 ex.)	11 1IIP33IIIP33III	(9 ex.)
4. +VLFBERH+T*	(1-2 ex.)	E IIBeSSan	(19 ex.)
5. + VLFBERH+T 6. +VLEBERHIT +VLFBEHT + +VL FBERH + +VLFBERHFT +VLFBERTH	(10 ex.) (17 ex.)	IIIXXII IIIRSSII III X III Л + INGEFLRII + +VLFBERH+T П1С-Ф-ОП 1INIOMINEDMN	(23 Stic.) (5 ex.)
7. non definable	(31 -32 ex.)	ЗП non definable	(6 ex.)
Fig. 2.	Chart of variants of Vlfberht signatures and reverse marks.
The number of blades in brackets. © Anne Stalsberg
The typology of the variants on Fig. 2 is based on 135 Vlfberht sig-
natures and 99 reverse marks, which are well enough documented in pub-
lications and by A.N. Kirpichnikov’s mainly unpublished drawings from
the Norwegian-Russian Sword Project14. The numbers of signatures and
reverse marks in each variant are given in brackets. The numbers are not
exact for all signature variants, since not all signatures are clearly enough
visible or preserved to be read and included in one of the defined groups of
variants.
Seven variants of both signatures and reverse marks may give the im-
pression of a great variety of signatures, but when one takes into regard
the number of blades in the different variants, it is clear that there are in
reality only two main variants of Vlfberht signatures, namely variant 1 with
46-51 blades, and variant 2 with 19-22 blades, the only difference between
them being the location of the second cross. It may be, that variant 5 with
10 blades should be included into variant 1, since the sequence of letters and
crosses is the same. I separated the variant 5 signatures where the <H> and
the <+> do not seem to be made as separate signs, but the horizontal rods in
14 Kirpicnikov & Stalsberg in prep.
238
<H> and <+> are made with one horizontal rod, and not one separate for the
<H> and <+>, that is a simplified way of forging. The signature variants 3
and 4 are more like exceptions, and variant 6 consists of 6 unique variants.
Variant 7 consists of signatures which are badly preserved or the blades too
corroded to allow deciding how the signatures were «written», and there-
fore could not be included in one of the defined variants.
The shapes of the reverse marks proved easier to include into the defi-
ned variants, since only 6 of them had to be collected into variant VII with
indefinable marks. The most numerous variants of marks are variant I with
29 blades, variant V with 23 blades, and also variant IV with 19 blades. The
marks in variants I and IV are well made. The reverse marks in variant V
are simpler and often less precise in the way the rods are forged into position
without the ends of the rods meeting. The variants II and III are compara-
tively rare. The marks in variant II struck me intuitively as being less success-
ful imitations of variant I, but I may be wrong; only a further examining of
the sword blades themselves can reveal any possibly lesser quality of work.
Variant VI consists of 5 unique reverses (the fifth, not shown on Table 1, is
a simple Greek cross). Two reverses in variant VI are quite interesting: on one
side of a blade from England the name +Ingeflrii+ is welded in, and on the
other side +VFLBERHTCC+; both names incorrectly written. The other blade
is from Norway, and has a correct Vlfberht signature variant 1 on both sides.
Marks with omegas are also found on blades without signatures. The
+IINIOMINEDMN is found on a blade with a handle type Petersen 1919: X,
and is the only Vlfberht signature combined with a clearly Christian inscrip-
tion: «in nomine domini». It was found in Eastern Germany, and the publish-
ers date it to the 11th—12th centuries, thus making it the youngest sword or
one of the youngest swords with an Vlfberht blade15 16. Since it is a stray find,
a dating by complex is excluded, and the dating must rely on the typologi-
cal dating of the handle. Jan Petersen dates his type X to a period from the
first half of the 10th century throughout the Viking Age, i.e. 11th century,6.
Variant VII consists of 6 reverse marks, which due to bad preservation of the
mark or of the blade, cannot be included into one of the defined variants.
Even if there are 7 variants of both signatures and reverse marks, the
regularity or uniformity is striking, with mainly two different ways of wri-
15 Corpus archaologischer Quellen zur Friihgeschichte auf dem Gebiet der
Deutschen Demokratischen Republik (7.-12. Jahrhundert) / Hrsg. J. Herrmann,
P. Donat. 4. Lfg. B., 1985. S. 376.
16 Petersen J. De norske vikingesverd. S. 165.
239
ting the signatures (variants 1 and 2), and two, perhaps three, variants of
reverse marks (variants I, V, perhaps IV). It is difficult to believe that these
regularities do not reflect a reality, the blades were not signed at random, the
signatures and the reverse marks mean something. The reverse marks may
designate for example a smithy, a quality, or for which army unit, or special
guards, or which officers, the blades were forged. The reverse marks will
not be more closely discussed here, since it takes a special study, and the
aim of this outline is to discuss who Vlfberht was and how the blades were
spread in Europe.
CHRONOLOGICAL AND GEOGRAPHICAL DISTRIBUTION
It might be expected that the chronological and geographical distri-
bution of the different signatures, reverse marks, and the combinations of
signatures and reverse marks would reveal patterns which reflect the place
and time of origin and of the dispersion of the blades. To obtain easily and
clearly readable distributional surveys, wide chronological and geographi-
cal units are applied. Narrower chronological and geographical units are
needed for further studies, but on this stage of the discussion, it is more
important to get an overview. For the same reason the find locations are
marked only within the boundaries of the modern states, which is sufficient
for a survey on this stage of the study.
Chronological distribution
There is no serviceable chronological typology of Viking Age sword
blades. Only two types in Alfred Geibig’s blade typology belong to the
Viking Age, and they nearly overlap one another17. Geibig’s type 2 is dated
to the middle of the 8th to the middle of the 10th centuries, while his type
3 begins and ends slightly later18. In addition, the blades are often not well
enough preserved to enable a typology or to see the type of the blades.
However, the handles may be dated, even if there is a real possibility
that the two independent parts of a sword — handles and blades — are not
contemporary. Old blades might have been equipped with newer handles, or
old handles might have been mounted on newer blades. The most widely ap-
plied chronological and typological system is Jan Petersen’s classical study
17 GeibigA. Beitrage. S. 84-90.
18 Ibidem. S. 84-86, Abb. 22; 153-158; Abb. 40; cf. Peirce I. Swords of the
Viking Age. Woodbridge, 2002. P. 22.
240
	8th. cent.	9th. cent	10th. cent	11th.
Mannheim Type E Type H Type К Type M Type N Type 0 - II Type 0-III			——	
Type 1 Typed Type R TypeS Type T TypeV Type W				
TypeX TypeY TypeZ				
				
				
Fig. 3.	The chronology of the sword handles found with Vlfberht
blades, according to Petersen 1919 with adjustments
from 1919 19. Some adjustments of his datings are needed, but surprisingly
few, since he based his system on the study of a large number of swords.
However, his datings of the handle types with Vlfberht blades do need cor-
rection, since he dated all swords with a handle type which only once was
found on an Vlfberht blade, to the first half of the 10th century, which was
the current dating of the Vlfberht blades at the time when he wrote his
doctoral dissertation20. This dating of the Vlfberht blades is obsolete, since
Vlfberht blades are found on handle types from around AD 800 to the 11th
century, possibly also as late as from the 12th century. In the pagan coun-
tries swords are found in pagan graves and may be contextually dated by the
grave goods. The datings of the graves often rely on Petersen’s datings of
the swords, which means that there are risks of circle datings. However, so
many swords have been found in Norway (at least 2500 double-edged), that
one should expect that serious mistakes would have been revealed (as they
have in the mentioned case of Vlfberht blades).
The datings of the sword handles with Vlfberht blades overlap (Fig. 3),
and are for the sake of clarity grouped into three chronological periods:
19 Petersen J. De norske vikingesverd. Fig. 3.
20 Ibidem. S. 101, 131f., 141, 148, 152.
241
Early Viking Age (EVA) — includes the sword blades with their main exis-
tence in the 9th century, Middle Viking Age (MVA) — swords with their
main existence in the 10th century, and Late Viking Age (LVA) — first half
of the 10th century — 11th century. None of the Norwegian finds may be
dated later than early — middle 11th century, since they have been found
in graves, and the pagan burial rites with grave goods were not performed
later. All swords with Vlfberht blades whose find circumstances are known
from the Frankish Realm and Christian England have been found in rivers,
and they can be dated only typologically. Some of them may be as late as
the second half of the 11th century. One of the late swords, a stray find from
eastern part of Germany has been dated to the llth-12th centuries21.
Signature 1:	<ll-20-13>
Signature 2:	<15-4-3>
Signature 3:	<1 or 2-0-4 or 3>
Signature 4:	-
Signature 5:	<4-4-l>
Signature 6:	<6-4-4>
Reverse mark I:	<5-ll-5>
Reverse mark II:	<2-2-2>
Reverse mark III:	<4-4-l>
Reverse mark IV:	<7-4-4>
Reverse mark V:	<ll-2-9>
Sign.l / Rev. I:	<2-8-2>
Sign.l / Rev. II:	<l-2-2>
Sign.l / Rev. Ill:	<l-3-l>
Sign.l / Rev. IV:	<2-0-l>
Sign.l / Rev. V:	<3-0-4>
Sign.2 / Rev. I:	<l-0-0>
Sign.2 / Rev. II:	<->
Sign.2 / Rev. Ill:	<2-l-0>
Sign.2 / Rev. IV:	<6-0-l>
Sign.2 / Rev. V:	<4-l-2>
Sign.3 / Rev. I:	<->
21 Corpus archaologischer Quellen. S. 376, vide supra.
242
Sign.3 / Rev. II:	<->
Sign.3 / Rev. Ill:	<->
Sign.3 I Rev. IV:	<0-0-2>
Sign.3 / Rev. V:	<l-0-0>
Sign.4 / Rev. I:	<->
Sign.4 / Rev. II:	<->
Sign.4 / Rev. Ill:	<->
Sign.4 / Rev. IV:	<->
Sign.4 / Rev. V:	<0-0-l>
Sign.5 / Rev. I:	<l-0-l>
Sign.5 / Rev. II:	<->
Sign.5 / Rev. Ill:	<1-0-0
Sign.5 / Rev. IV:	<0-l-0>
Sign.5 / Rev. V:	<l-l-0>
Sign.6 / Rev. I:	<1-1-1>
Sign.6 / Rev. II:	<l-0-0->
Sign.6 / Rev. Ill:	<->
Sign.6 / Rev. IV:	<l-l-0>
Fig. 4.	List of chronological distribution of signatures, reverse marks,
and their combinations. Includes only definable signatures and re-
verse marks. The «code» is the number of blades with the given sig-
natures and reverse marks from the periods EVA, M VA, and LVA (cf.
discussion in the text and Table <EVA-MVA-LVA>
The most important point of the datings of signatures and reverse marks
on Fig. 4 is that variants of Vlfberht blades were being used throughout the
Viking Age. No signature or reverse mark is datable only to the 9th, 10th or
11th century; 8 combinations of signature and reverse mark are datable to
one century, while 12 combinations are datable to only one century.
It is not known if the blades with the same signatures, reverses and their
combinations were being forged during the entire period of the Viking Age. It
may be that the Vlfberht blades were held in such esteem that old blades were
used for a long period with handles which were renewed. But, it may also be
that the Vlfberht blades were reserved for special army units, guards, officers,
etc., and that they were kept in arsenals for them. Arsenals obviously existed
243
in the Frankish Realm22. The fighting technique did not change enough from
the 9th to the 10th century to make sword blades forged in the 9th century
obsolete in the 10th century. If, for example, a warrior who in AD 925 had
achieved the right to carry an Vlfberht blade, was from the arsenal given a
blade forged in AD 845, and had it equipped with a handle made recently
before AD 925, then he contributed to the archaeologists’ difficulties a mil-
lennium later of explaining the chronology of swords with Vlfberht blades.
A find in Sweden is interesting in this connection. Five sword blades
with unfinished tangs and without handles were found together. Two of the
blades are Ulfberht blades, and it may be that these blades were acquired
in the Frankish Realm (at least they were probably made there), and would
be equipped with handles in Sweden23. The question of how they were ac-
quired in the Frankish Realm will be discussed later. It cannot be said how
long time after the blades came to Sweden the handles would have been
mounted on them, and how much it would affect the dating of the swords.
Geographical distribution
On the distribution maps (Maps 1-7) the find locations are marked
within the boundaries of the modern states, for two reasons: the exact find
locations are not known for all blades, and this way of mapping shows at a
glance the distribution of the blades. This is sufficient for this study.
Map 1 shows the general distribution of the 166 Vlfberht blades about
which I have found reliable information. The few more, which have come to
my knowledge too late to be integrated into this paper, do not alter the way
of thinking in this paper, and probably do not change the main trends in the
find material.
The number of blades found in the Frankish Realm, Vlfberhfs home-
land (Belgium, France, western Germany, Italy, the Netherlands, Spain,
Switzerland) is surprisingly small, a total of 16-19 blades, compared to
144-147 from pagan Europe plus 4 from Christian England. This ratio is
observed throughout the Viking Age (information in Fig. 1 and Maps 2-4).
It is especially improbable that Norway with a small population should have
had so many more Vlfberht blades than the Franks themselves. Two factors
greatly affect the distribution of the swords: find circumstances and present
22 Bachrach B.S. Early Carolingian warfare. Prelude to empire. Pennsylvania,
2001. P. 57; The Annals of St-Bertin / Translated and annotated by J.L. Nelson.
Manchester, 1991. P. 163 (sub anno 869).
23 Bergman L.T. Technical levels. P. 51; Arbman H. Schweden und das karo-
lingische Reich. Stockholm, 1937. S. 232.
244
research activity. A large part of the blades from pagan Europe comes from
graves equipped with grave goods, while the blades from the Frankish
Realm all come from rivers, or are single finds whose find circumstances
are not known. Grave goods was not supposed to be given in Christian
countries. The large number of swords found in Norway is the result of an
especially generous burial rites. In Norwegian museums there are at least
two and a half thousand double-edged swords and some six-seven hun-
dred single-edged swords from the Viking Age. Modern research activity
also influences the number of known Vlfberht blades, since more Vlfberht
blades have been discovered each time the blades were examined for inlays.
Especially two archaeologists have been active: A.N. Kirpichnikov exami-
ned a large number of blades in Norway, Sweden, and Old Rus’ (in Russia
and Ukraine). Jorma Leppaaho did the same in Finland. But, all the same,
the distribution reflects one indisputable reality: there must have been many
swords during the Viking Age where many swords have been discovered.
Heiko Steuer has suggested that probably not more than 1 per mille
of the original number of objects has been discovered24. On this basis the
number of Vlfberht blades in pagan Europe is huge, while it is unrealisti-
cally small in the Frankish Realm. It is hard to believe that the Franks ex-
ported/smuggled such a part of their production of Vlfberht blades to their
pagan enemies (discussion vide infra).The Christian burial rules explain the
low number in the Frankish Realm.
The general distribution with few blades in the Frankish Realm and the
overwhelming majority in pagan Europe characterizes the Early and Middle
Viking Age (Maps 2-3). The distribution is different in the Late Viking Age,
with 9, perhaps 12, blades from the territory of previous Frankish Realm,
2 from Christian England, and 22-25 from pagan Europe, or previously
pagan Europe (Map 4). During the Late Viking Age Christianity spread
to most of previously pagan Europe, which means that grave goods was no
longer supposed to be given into the grave. From previously rich in sword
blades Norway only 5 Ulfberht blades are known, but 4 of them are from
graves. Perhaps the increased number of blades found in the territories of
the previous Frankish Realm is more remarkable, — that swords were more
often lost in rivers? This takes a detailed study to compare battle grounds
and lost swords. Further discussions are speculative.
24 Steuer H. Handel und Wirtschaft in der Karolingerzeit // 799. Kunst und
Kultur der Karolingerzeit. Karl der Grosse und Papst Leo III in Paderborn. Beitra-
ge zum Katalog der Ausstellung Paderborn 1999. Mainz, 1999. S. 408.
245
When it comes to the combinations of variants of signatures and re-
verse marks, there are so few blades in each combination group that the dis-
tribution is difficult to understand (Maps 5-7). For example, there are two
possible readings of the last two signs of the signature of the Gravrak sword
(N-30) (the reverse is clearly read as variant IV). If the signature belongs to
variant 2, as A.N. Kirpichnikov reads it, it belongs to a group of 7 blades:
two from Norway, two from Sweden, one each from Finland, Russia and
Ireland, with handles datable to all three periods of the Viking Age (Map 7).
If, on the other hand, the Gravrak signature is variant 1, there are three
known blades with this combination, all from Middle Norway, and with
one handle from each of the three periods of the Viking Age (Map 6). It is
tempting to suggest that these three blades may have been looted from one
arsenal with weapons made for one special army group, officers or some-
thing else (arsenals will be discussed below). It seems far-fetched to think
that these blades had been forged in Middle Norway, even if Norwegian
Viking Age blacksmiths were very capable.
THE ENIGMATIC VLFBERHT SIGNATURE
If the objects on the distribution map 1 had been mute objects, as ar-
chaeological objects usually are, archaeologists would have concluded that
these objects originated in Norway, where they are most numerous, and
include both the early types and the most numerous types of signatures,
reverse marks and handles, and that from Norway the objects had spread
to the east and southeast, and very few and mostly late swords came to the
Frankish Realm. However, these objects are not mute, they have signatures
in Latin letters, or Carolingian letters: VLFBERHT. The tradition of welding
Latin letters into the blades must have originated in the Frankish Realm,
where such letters were developed during the Carolingian Renaissance in
the decades around AD 800. This assumption is supported by the name
Vlfberht being Frankish25. The name Vlfberht/Ulfberht written like this
is unknown in contemporary sources26. Linguistically the form Ulfberht
would at face value be Scandinavian, since the initial <w> around 800 had
disappeared there, while it still was retained in Germany (personal infor-
25 E.g. Lorange A. Den yngre jernalders svaerd. S. 15-20; Jankuhn H. Ein
Ulfberht-Schwert aus der Elbe bei Hamburg // Festschrift fur Gustav Schwantes /
Hrsg. K. Kersten. Neumunster, 1951. S. 217-218.
26 Cf. Jankuhn H. Ein Ulfberht-Schwert. S. 218-220.
246
mation from runologist Aud Beverfjord at the Museum of Natural History
and Archaeology at the Norwegian University of Technology and Science
(Trondheim), and professor of Nordistics at the same University, Jan Ragnar
Hagland). Professor emeritus at the same University, Finn-Henrik Aag (per-
sonal communication), pointed out that there are no phonological or ortho-
graphical differences between the spelling Vlfberht/Ulfberht and the spell-
ing Wlfberht, since they sound as the semi-vowel [w]. There were several
dialects and spellings in the Frankish Realm. The «Libri Confraternitatum
Sancti Galli»27 lists several spellings of the name from 9th—11th centu-
ries: Uolfberht, Uolfbernt, Uolfbernus, Uolfberht/Wolfbert, Uolfbertus/
Wolfbertus. These people had a close relation to the St. Gallen abbey, and
should be remembered in the prayers, monks, abbots, founders, benefactors.
In AD 802 a man gave a villa to an abbot in the Lower Rhine area to be
used for alms for himself and his father Wulfberti (genitive)28. Both the ab-
bey St. Gallen and the Lower Rhine area were in the Frankish Realm. The
connection between these differently spelled names and the sword signature
Vlfberht has to be discussed by linguists. The Confraternity books of other
abbeys should also be examined for the various spellings.
Archaeologists and historians usually regard Ulfberth as a blacksmith.
However, this is only an assumption, I have not seen any adequate argu-
mentation in favour of it. Even during the Carolingian Renaissance, when
the modern letters were shaped, and when the upper classes and clerics
were taught reading and writing, it is unlikely that mere blacksmiths were
literate. Vlfberht had a signature, a strong indication that he was a lite-
rate man. Literate persons did not work at the anvil, unless they hade been
caught as slaves. Vlfberht may have been a man in charge of, or an overseer
of, the sword blade production, or of the production of complete swords
with handle and blade. Numismatist, professor Jon Anders Risvaag at the
Museum of Natural History and Archaeology, the Norwegian University of
Technology and Science (personal communication), pointed out a highly
relevant analogy, namely the medieval monnyers, as known from England
and France. They had a licence from the king to strike coins, or they were
his servants, and they were responsible for the coins being struck according
to settled shape, inscriptions and quality, and the monnyers had their name
on the coins.
27 Libri Confraternitatum Sancti Galli Augiensis Fabariensis / Hrsg. P. Piper//
Monumenta Germaniae Historica. Berlin, 1884.
28 Jankuhn H. Ein Ulfberht-Schwert. S. 218.
247
The key to coming closer to who Vlfberht was, may perhaps be found
in the signature itself. With the exception of not more than 6 signatures of
variant 3, all signatures have an initial cross, shaped like a Greek cross, in
front of the V. With the exception of very few signatures of variant 6 all
signatures also have a second cross either after or before the final T. One,
possibly two, signatures even have 3 crosses, one initial, one before and one
after the final T. The crosses must have a significance or else they would not
have been welded into the signatures nearly without exception, and in the
same positions of the names, and all shaped like a Greek cross. They were
not shaped at random.
Also other sword blade signatures have the initial cross: the rarer
Ingelrii has the cross on 9 out of 32 signatures (Geibig lists 37 Ingelrii sig-
natures29; I accept only 32). The unique signatures +Leutlrit and +Pulfbri+/
Pulfbri, also have initial crosses30 31. The reverse abbreviation on the sword
from Eastern Germany (D-13) +IINIOMINEDMN has an initial cross.
Crosses in the signatures are so frequent that they must have a significance
or meaning, probably common to the crosses in all the signatures since they
are in the same positions in the sequence of letters.
There are also blade signatures without crosses, like most Ingelrii
signatures, and the unique Cerolt and Ulen\ The relations between blade
signatures with and without crosses is a separate question which must be
studied further.
The clue to Vlfberhfs position in his signature may be that there are
three groups of persons whose signatures had and have an initial cross:
Roman Catholic abbots, bishops, and monasteries. The cross in the prelates’
signatures is a Greek equal-armed cross, slightly smaller than the letters,
exactly as in +VLFBERH+T. (Fig. 5). The Right Reverend bishop of Oslo,
+Bernt Eidsvig, has kindly answered my questions about the prelates. His
E-mails were signed +Bernt Eidsvig and +BE. He informs that earlier the
bishops signed with name and see, e.g. +Bernardus Osloen(sis), as his signa-
ture would have been, but now only Anglican bishops sign this way (+George
Cantuar (Canterbury)); as far as he knows. Since abbots also have an initial
cross in their names, the Right Reverend informs that the cross is connected
with jurisdiction, not with the consecration of bishops. The Right Reverend
29 Geibig A. Beitrage. S. 195.
30 Кирпичников A.H. Древнерусское оружие. T. 1. Табл. XVII, 4; Berg-
man L.T., Kirpicnikov A.N. Neue Untersuchungen. Abb. 2,2.
31 Кирпичников A.H. Древнерусское оружие. T. 1. Табл. XIII, 3; VIII, 2.
248
did, however, not know how old this tradition is, but he cautiously suggested
the Gregorian reforms under pope Gregory the great who died AD 604. Or,
as soror Hanne-Maria from the Cistercian Monastery Sancta Maria de Tuta
insula, Norway, formulated it: abbots are on the same level as the bishops,
since they both are independent heads of their congregations, in the case of
the abbots — the brethren in the monastery (personal communication).
Fig. 5. The signature of the Right Reverend Roman Catholic Bishop of
Oslo. Published with the Right Reverend’s permission
The Right Reverend also mentioned that monasteries also might put
initial crosses in their names, but monasteries can obviously be excluded,
since Vlfberht is not a place name32.
This is most important information, since bishops and abbots were also
warlords who waged war, and not least because weapons, from throwing
machines for stone missiles to lances and swords, were produced at the
Episcopal seats and even more in the large abbeys33. Blacksmiths living on
Abbey or aristocracy lands, could be obliged to pay land rent with lances.
Numerous abbeys produced weapons: St. Gallen, Lorsch, Fulda, Corbie,
St. Riquier, St. Quentin, Bobbio, Vincenzo al Volherno, and others34. I am
not saying that Vlfberht was a bishop or an abbot, not until his title and
name have been found in contemporary sources (preferably in connection
with weapon production!), but the cross indicates a position in ecclesiastical
or monastic hierarchy.
32 Jankuhn H. Ein Ulfberht-Schwert. S. 217.
33 Verhulst A. The Carolingian Economy. Cambridge, 2002. P. 78-84.
34 Ibidem. P. 78-79.
249
The second cross, mentioned above, may indicate another position
than bishop or abbot in the ecclesiastical and monastic hierarchy, such as
a «swordmaster» 2 (not swordsmith). In the published documents in the
Stiftsarchiv St. Gallen I have so far seen no signatures with a second cross,
nor did the Stiftsarchivar know any.
It might be that the two main variants of the signature, +Vlfberh+t (va-
riant 1) and +Vlfberht+ (variant 2) indicate two persons, two men Vlfberht
in the same position in the sword blade production, not least since there is a
certain tendency that variant 1 is slightly younger than variant 2 (Fig. 4).
It is important that abbots signed their names with an initial cross, since
they were key men in the weapons production, obviously more important
than the bishops (at least it seems so, but it has to be kept in mind that more
abbey archives than bishops’ archives are preserved). It remains to study
more closely the age of the tradition of writing the initial cross in abbots’ and
bishops’ signatures, and also to find names with more than one cross, since
Vlfberht and other sword blade signatures have two crosses in their names.
Contemporary documents contain names with crosses. So far I have only
briefly examined the publication of 8th century charters, mainly from the ab-
bey St. Gallen in Switzerland35. The documents mainly comprise transfers of
movable and immovable property as donations, or conveyances for temporary
or hereditary use. The charters are mainly written by a scribe, but there are
cases of autographs. The charters are «signed» by the scribe, who also wrote
the signatures of the originator and witnesses. They may all be signed with a
cross, signum and the name in the genitive case. The scribe could be a priest:
^signum Rodperti presbiteri (nr. 113), or a witness: signum -j- Benedinct
teste. In one case a woman, Himma, donated a property to St. Gallen: signum
-j- Himmanae qui hanc donationem fieri rogavit («who wished this donation
to be given»). The charters could also open with a cross, as an invocation: -p
in Christi nomine36. The function as an invocation might perhaps be kept in
mind when searching for the meaning of the Vlfberht signature.
The significance of the geometrical marks on the reverse of the blades
is not known. It has been suggested that they were workshop marks37.
35 Chartae Latinae antiquores. Facsimile edition of the Latin charters prior to
the ninth century / Ed. A. Bruckner, R. Marichal. Part II. St. Gall, Zurich, Olten,
Lausanne, 1956. Introduction.
36 Ibidem. P. IX.
37 E.g. Jankuhn H. Ein Ulfberht-Schwert. S. 216; Muller-Wille M. Ein neues
Ulfberht-Schwert aus Hamburg. Verbreitung, Formenkunde und Herkunft // Offa.
1970. B. 27. S. 81.
250
Analogous and identical marks are also found on blades without any signa-
ture, often on both sides38. These marks are not just some figures, they have
been meticulously shaped because they had some significance. They have
not been given due attention by archaeologists, and they definitely should be
further studied. It may be that such patterns are to be found on illuminations
or other pictures, architectural details or other pictures.
THE BLACKSMITHS
The literate man Vlfberht, or men Vlfberhts, scarcely forged sword
blades or weld the rods to signatures and reverse marks. The answer to who
actually forged the blades is close at hand: slaves. Slave energy was very
important in the Frankish Realm. The slave trade had enormous dimen-
sions, slaves were traded for use not only inside the Frankish Realm, but
were in large numbers exported to Arab Spain and the Near East39. Slaves
came from many countries, preferably from pagan countries, and Slav pri-
soners of war were a steady source of slaves. Slaves did farm work on the
demesnes, they served as soldiers, as craftsmen40. Two examples demon-
strating the dimensions of the slave energy inside the Frankish Empire may
be mentioned: Alcuin, Charlemagne’s Anglo-Saxon adviser, was abbot of
four abbeys which had more than twenty thousand slaves41. In AD 822 the
Emir of Cordoba bought five thousand slaves for use in his troops and ad-
ministration, and also in his harem42. It is improbable that working slaves
like slave smiths were literate; educated elite slaves probably did not work in
a smithy (elite slaves served at the Merovingian royal court43, but I have not
38 Miiller-Wille M. Ein neues Ulfberht-Schwert aus Hamburg. S. 81; Kirpich-
nikov’s unpublished drawings from the Norwegian-Russian Sword Project.
39 Verlinden C. Wo, wann und warum gab es einen Grosshandel mit Skiaven
wahrend des Mittelalters? // Kolner Vortrage zur Sozial- und Wirtsciiaftsgeschich-
te 11. Forscunhsinstitut fur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte an der Universitat zu
Koln. Koln, 1970. S. 153-173; Verhulst A. The Carolingian Economy. P. 105-107.
40 E.g. Verlinden C. L’esclavage dans TEurope medievale. Vol. I: Peninsule
Iberrique-France. Bruges et Ghent, 1955; Vol. II: Italie, Colonies Italienes du Le-
vant, Levant latin, Empire Byzantin. Bruges et Ghent, 1977; Bachrach B.S. Early
Carolingian warfare. P. 53, 76; Verhulst A. The Carolingian Economy. P. 34-36,
105-107.
41 Duby G. The Early Growth of the European Economy. N.Y., 1974. P. 86.
42 Steuer H. Handel und Wirtschaft. S. 410.
43 Iversen T Trelldommen. Norsk slaveri i middelalderen H Historisk institutt,
Universitetet i Bergen, Skrifter. 1997. B. 1. S. 24-26.
251
found any mentioning of them under the Carolingians). Smiths belonging to
at least some monastic houses were required to pay their dues in weapons
they produced, in casu 7 spears44.
The use of illiterate slaves in the smithy makes it easy to explain why
one of the oldest Vlfberht blades has a misspelt signature: +VLFBEHT+, —
the <R> is missing in what would have been a signature variant 2 (D-8, an
expensive sword from the Altrhein at Mannheim). An illiterate slave black-
smith could easily have misspelt his master’s name. A signature already
welded into a blade cannot be altered. The blade from Mannheim may be
regarded as a genuine Vlfberht blade (as also Menghin45 thinks).
This way of thinking changes the discussion of imitation and falsifica-
tions of signatures, since misspelt signatures cannot straight away be re-
garded as imitations or falsifications. Only a study of the forging technique
may separate false and genuine Vlfberht blades.
It may be objected to regarding the sword blade smiths as slaves, that
four of the Ingelrii signatures add a fecit «made»: Ingelrii fecit, Ingelrii feci,
+Ingelrii me fecit+, and one sword from Ukraine which on one side of the
blade has the male name Ljudota/Людота, on the other side the «title» ko-
уаГ/ковалъ, both in Cyrillic letters, and meaning «Ljudota forged».
A.N. Kirpichnikov dated it to the first half of the 11th century46. These
examples seem convincingly contradictory to what I have written about
Vlfberht as a sword master. The explanation may be as simple as a state-
ment like the king won the war, or built the church', he did not do that per-
sonally and single-handed, but had the work done.
It may also be objected that the blacksmiths had a special position in
society, and therefore could not have been slaves. In many societies they did
have special positions, but none of the literature I have so far read about the
society in the Frankish Realm mentions this. On the contrary, for example
the «Capitulare de Villis vel Curtis Imperialibus» from around AD 800
states that «every steward shall have in his district good workmen, that is
blacksmiths», and further mentions a large number of other workmen, with-
out special stress on the blacksmiths, gold- and silversmiths. The steward is
also instructed to make annual statement of all the king’s income, and men-
tions from forges, from iron-working among a long list of other incomes47.
44 Bachrach B.S. Early Carolingian warfare. P. 93.
45 Menghin W. Ein neues Prunkschwert. S. 12.
46 Кирпичников A.H. Древнерусское оружие. T. 1. С. 84-85, № 87.
47 Loyn HR., Percival J. The Reign of Charlemagne. Documents on Caro-
lingian Government and Administration. N. Y, 1976. P. 70, 72.
252
THE DIFFUSION OF THE VLFBERHT BLADES INTO PAGAN EUROPE
Archaeology as a study of mute objects cannot tell anything about how
Ulfberht blades ended up in pagan Europe, — as traded goods, loot, ransom,
or gifts. The generally accepted notion that weapons were exported from the
Frankish Realm under the Carolingian dynasty to pagan Europe has since the
very first publication about Scandinavian Viking Age Swords in 1889 been based
on the prohibition in the Carolingian capitularia (edicts and laws issued by the
Merovingian and Carolingian kings of the Frankish Realm until ca. AD 900) to
sell weapons to foreigners, as evidence that such trade did take place48. In 2000
Signe Horn Fuglesang critically reviewed what the relevant capitularia really
said, and convincingly argued, that the capitularia do not support the idea that
weapons were exported from the Frankish Realm to Scandinavia49. Her main
conclusion is that the Carolingian capitularia tried to hinder that Scandinavian
pirates, i.e. Vikings in the correct sense of the word, or other pirates, who al-
ready were in the empire, got hold of weapons. The most sought-after obvi-
ously were defensive weapons like bruniae, leg guards, and horses, which were
inconvenient to bring on the war ships. Professor Fuglesang does not, however,
doubt that weapons were exported from the Frankish Realm; on the contrary,
she writes, it must have been a problem, especially in the eastern border area, as
she argues on the basis of the Thionville capitulare from AD 805, which, in her
opinion, reflects normal weapon trade to the Avars and Slavs50.
The capitularia in question are the capitularia from Herstal from AD 799;
from Mantova from AD 781; Capitulare missorum from AD 803; from
Thionville from AD 805; from Boulogne from AD 811, and Edictum pistence
from AD 864). There is one aspect that should be stressed in the texts of the ca-
pitularia: who could sell weapons to foreigners, inside or outside the Empire51:
-	Capitulare Herstallense, AD 779: no one should dare to sell bruniae
outside our kingdom.
-	Capitulare Mantuanum, AD 781: let no one sell arms or stallions out-
side our kingdom.
48 Lorange A. Den yngre jernalders svaerd. S. 45; Кирпичников A.H. Древне-
русское оружие. T. 1. С. 48-49; Solberg В. Weapon Export from the Continent to
the Nordic Countries in the Carolingian Period // Studien zur Sachsenforschung.
1991. B. 7. S. 241-259 with references.
49 Fuglesang S.H. Skriftlige kilder for karolingisk vapeneksport til Skandina-
via? // Collegium Medievale. 2000. Vol. 13. P. 177-184, with references.
50 Ibidem. S. 181-182.
51 Quoted in: Ibidem; for full texts in Latin see: Loyn H.R., Percival J. The
Reign of Charlemagne. P. 49-90.
253
-	Capitulare missorum, AD 803: Merchants must not get leg guards or
bruniae. In the Vatican manuscript merchants «foras marcas» must not get
guards, bruniae, or swords. «Foras marcas» means Bretagne, Spain, Avars,
Slavs and Saxons.
-	Capitulare from Thionville, AD 805, says that merchants who travel
in the territories of Avars and Slavs must not take arms and bruniae with
them to sell.
-	Capitulare from Boulogne, AD 811, says that no bishop, abbot or ab-
bess, or rector or custos for a church or any of their vassals may without the
king’s permission sell bruniae or swords to any foreign man.
Edictum Pistence, AD 864, says that no man may without the king’s
permission give or sell bruniae or weapons to a foreign man, and further
that greedy priests must not let the nortmanni have bruniae, weapons or
horses.
The way I understand the capitularia, they do not forbid trade in the
meaning of an activity undertaken with the king’s permission and whose
agents paid customs and taxes, but they forbid smuggling. Two capitularia
prohibit letting merchants get weapons. Adriaan Verhulst52 points out, that
«several abbeys had arms manufactured for the military services of their
vassals, and only for them. Selling them to other persons, particularly to
merchants, was repeatedly forbidden». This sheds another light on the pro-
hibition in the capitularia to let merchants have weapons, it was obviously
imperative to keep strict control on the weapons, so that they did not get
into the hands of merchants. It there had been a regular weapon trade, one
would not explicit bans on letting merchants getting hold of weapons, even
such general bans which Adriaan Verhulst refers to, which may have been
internal trade. It certainly does not support the idea of a considerable ex-
port of weapons to Scandinavia. Also it does not sound reasonable that the
Frankish authorities would allow a large export of weapons to such fierce
enemy as the Vikings were; they were well known in the Frankish Empire
It is tempting to draw a parallel to our times: to-day the Vikings (pirates
in the original meaning of the woid), would have been on UN’s list oi ter-
rorist organizations, and their homelands, Norway and Denmark, would
have been among the countries on USA’s axis of evil. The victims of the
Vikings’ fury would scarcely export weapons to those, about whom they
in the churches prayed: Summa pia gratia nostra conservando corpora et
custodita, de gente fera Normannica nos libera, quae nostra vastat, Deus,
52 Verhulst A. The Carolingian Economy. P. 78.
254
regna — «Our supreme and holy Grace, protecting us and ours, deliver us,
God, from the savage race of Northmen which lays waste our realms» (an-
tiphony for churches dedicated to St. Vaast or St. Medard)53.
However, there were other methods acquiring weapons from the
Frankish Empire: smuggling, ransom, and plunder. The archaeological
material cannot tell how Frankish weapons ended up in pagan graves to
the east and north of the realm, whether trade, plunder, ransom, gifts or
other ways. The capitularia clearly tell about smuggling, since merchants
should not get hold of weapons and trade them to the neighbours (yide sup-
ra). Heiko Steuer54 also points out that although the trading centres on the
borders were strictly controlled, it did not stop smuggling, as seen by the
hundreds of Frankish weapons from Croatia to the Baltic and Scandinavian
and Ireland. As far as I have been able to find out, the sources say nothing
about royal trade or trade approved by the king.
Ransom, either for persons or for leaving the country without plunde-
ring, was practised both by the Arabs in the Mediterranean and the Vikings
on the northern coasts of the realm, and partly along rivers. In AD 869 an
Arab prince abducted the archbishop of Arles, and demanded for his release
150 pounds of silver, 150 coats, 150 slaves, and 150 swords, which he got55.
The Vikings also demanded ransom, but I have not yet found any explicit
mentioning of weapons, they demanded gold and silver.
Plunder was practiced not only by the Vikings, but they became fa-
mous for it; the Arabs also plundered in the Mediterranean56. The Franks
under Carolingians did not have a good fleet, and the Vikings could come
unexpectedly and leave unhindered. As already said, capitularia mention
sale of weapons and horses to the Vikings. Plundering the fallen enemy and
their country was part of the ritual of war, «Das Plimdern als Symbol des
Sieges», as Malte Prietzel formulates it57. There obviously were arsenals of
weapons in the Frankish Realm, as indicated by the fact that Arles could col-
lect 150 swords as part of the ransom for their archbishop58. Charlemagne’s
requisition to abbot Fulrad to bring with him to the campaign machines for
53 Roesdahl E. Vikingernes verden. 7. ed. Kobenhavn, 2001, illustration
page 209; Magnus Magnusson. Vikings! N. Y., 1980. P. 61.
54 Steuer H. Handel und Wirtschaft. S. 408-410.
55 The Annals of St-Bertin. P. 163 (sub anno 869).
56 E.g. Loyn H.R., Percival J. The Reign of Charlemagne. P. 16.
57 Prietzel M. Kriegfiihrung im Mittelalter. Handlungen, Erinnerungen, Be-
deutungen. Munchen; Wien; Zurich, 2006. Kapitel IV:2,2.
58 The Annals of St-Bertin. P. 163 (sub anno 869).
255
throwing stones, also indicates that there were not only ready weapons in
the Abbey, but also men skilled in their use59.
As long as no sources clearly indicate legal and taxpaying trade of
weapons to fierce enemies, as the Vikings, it must remain less probable than
the Viking weapons of Frankish origin being loot or ransom.
CONCLUSION
It has not been possible to draw any conclusions as to when blades with
the different variants of Vlfberht signatures and reverse marks have been
produced and used, nor when they were spread in pagan Europe. The wide-
spread notion that Vlfberht was a blacksmith is rejected because he obvi-
ously was a literate man, and it is improbable that a literate man worked in a
smithy. He may have been an overseer («swordmaster»?) in the ecclesiasti-
cal or monastic hierarchy since there were two crosses in his signature. The
widespread notion that weapons were exported from the Frankish Realm
to pagan Europe is rejected, because it is improbable to sell, as legal trade,
weapon to one’s enemies who repeatedly terrorized the Frankish realm,
and because the capitularia forbade letting merchants get hold of weapons.
Masses of weapons could be acquired by demanding ransom for dignitaries
or for leaving the country, or by looting weapon arsenals and slain enemies.
Archaeology cannot say anything about how the swords came into pagan
Europe.
Neither the various ways the name Vlfberht was «written», nor the
position of the crosses, nor the shape of the reverse marks have been wel-
ded into the blade at random, they had a significance, which only can be
found by studying archivalia from the Carolingian period. Only then can
Vlfberht’s position or identity be revealed.
ACKNOWLEDGEMENTS
My sincerest thanks to my colleagues at the Museum of Natural
History and Archaeology at the Norwegian University of Technology and
Science for discussions in our archaeological seminars and personal dis-
cussions. Without their competent discussions this article could not have
been written.
59 Bachrach B.S. Early Carolingian warfare. P. 57.
256
Map 1. Ulfberht blades found in the European countries (2007).
Note that Tatarstan (with the important trading town Bulghar) is to
the right of the frame of the map, on the Volga knee. Two swords
have been found there. Constructed by Mona 0degarden. © Anne
Stalsberg
The dotted line marks the border between the Frankish Realm
and the pagan Germans. The marks on this line indicate that it is
unknown whether these blades have been found inside or outside the
Frankish Realm
257
Map 2. Ulfberht swords datable to the Early Viking Age.
Constructed by Mona 0deg£rden. © Anne Stalsberg
258
Map 3. Ulfberht swords datable to the Middle Viking Age.
Constructed by Mona 0degarden. © Anne Stalsberg
259
Map 4. Ulfberht swords datable to the Late Viking Age.
Constructed by Mona Odeg^rden. © Anne Stalsberg
260
Map 5. Combinations of signature 1 and reverse marks I (+) and II (•).
Constructed by Mona OdegSrden. © Anne Stalsberg
261
Map 6. Combinations of signature 1 and reverse marks III (+), IV (•),
and V (). Constructed by Mona Gdegarden. © Anne Stalsberg
262
Map 7. Combinations of signature 2 and reverse marks I (+) III (•), IV (),
V (“). Constructed by Mona Odegarden. © Anne Stalsberg
263
111. ПУТЬ КАК ФЕНОМЕН ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
Ш.1. Пути и структурирование пространства
А.В. Подосинов
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ НА ДОНУ?
(Пространство пути и пространство карты
в античной географии) *
На некоторых средневековых картах, которые историки склонны
рассматривать как продолжение традиций античной картографии, в
Северном Причерноморье в районе реки Танаис (совр. Дон) встреча-
ется обозначение неких «алтарей Александра» (are Alexandrl) I На
Псалтырной карте второй половины XIII в. «алтари Александра»
оказываются даже рядом со страной Sclavenia в Восточной Европе.
Есть они и на Эбсторфской и Херефордской картах, считающихся ше-
деврами средневековой картографии. По мнению Л.С. Чекина, алтари
Александра на Дону были изображены в немалой степени для сим-
метрии: три острова в Гибралтаре имели по одной колонне Геракла,
показывая крайнюю на западе границу известного мира, и три па-
мятника Александра маркировали три остальные страны света, за-
воеванные Александром: один алтарь (или «лагерь») Александра на
юге, указывающий на открытие (завоевание) им Индии, второй ал-
тарь (колонны) — на крайнем востоке, куда он дошел в своем походе
в Центральную Азию, и третий — на севере ойкумены на Танаисе2. * 1
Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» Программы фунда-
ментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное насле-
дие и духовные ценности России» и при поддержке РГНФ, грант № 07-01-
00058а.
1 См. илл. 3, 38,39,44, 51, 57 в кн.: Чекин Л.С. Картография христианско-
го средневековья. VIII-XIII вв. Тексты, перевод, комментарий. М., 1999 (ДИ).
2 Там же. С. 41.
264
Между тем известно (и Л.С. Чекин отмечает это), что на средневе-
ковых картографов большое влияние оказал труд Павла Орозия
(V в. н. э.) «История против язычников», в котором он пишет (I, 2,
5), что река Танаис, «проходя мимо алтарей и рубежей Александра
Великого (praeteriens aras ас terminos Alexandra Magni)... пополня-
ет Меотийские Болота (Азовское море. — А. 77.)». Итак, по мнению
Орозия, Александр Великий поставил на Танаисе свои алтари, счи-
тая это место границей своей державы. Из античных авторов «алта-
ри Александра» отмечают на Танаисе-Дону Птолемей на своей карте
мира3 и Аммиан Марцеллин4 (правда, у Аммиана они оказываются на
Борисфене-Днепре). Каким же образом Александр, никогда в реаль-
ности как будто не бывавший в Северном Причерноморье, оказался
на Дону?5
Речь идет о хорошо известном в античности рассказе о том, как
Александр во время своего похода в Среднюю Азию6, перейдя Оке
(совр. Амударья), пришел к Яксарту (совр. Сырдарья), приняв его за
Танаис. Вот как рассказывает об этом Плутарх в «Жизнеописании
Александра» (44-45):
44. Затем7 Александр с лучшей частью войска отправился в
Гирканию (местность к югу от Каспийского моря. — А. П.). Там
он увидел морской залив (южная часть Каспийского моря. —
А. П.), вода в котором была гораздо менее соленой, чем в других
морях. Об этом заливе, который, казалось, не уступал по величи-
не Понту (Черному морю. —А. П.), Александру не удалось узнать
ничего определенного, и царь решил, что это край Меотиды
3 Pro/., III, 5, 26: ol те ’AXe£dv8pou рсорхи... каь ot Каьааро? рсоцоС
На Северном Кавказе недалеко от Дербента («Албанских ворот») Птолемей
помещает еще и «Александровы Столпы (Колонны)» (V, 9, 15: al ’AXe^dvSpov
XTfjXai).
4 Ammian. Marc., XXII, 8, 40: arae Alexandra Magno Caesarique Augusto
sacratae. Как и Птолемей, Аммиан Марцеллин упоминает вместе с алтарями
Александра еще и «алтари Цезаря Августа».
5 На Певтингеровой карте arae Alexandri находятся к востоку от Ка-
спийского моря среди рек Средней Азии (см. Segm. XI, 2-3 и комментарий
в: Подосинов А.В. Восточная Европа в римской картографической традиции.
Тексты, перевод, комментарий. М., 2002 (ДИ). С. 375-376); там же помещает
их Плиний Старший (NH, VI, 49).
6 См. о нем подробнее: Гафуров Б.Г., Цибукидис Д.И. Александр Маке-
донский и Восток. М., 1980. С. 235-283.
7 Это было в 330 г. до н. э.
265
(Азовского моря. — А.П}.., 45. ...он перешел реку Орексарт
(Яксарт. — А. П), которую принял за Танаис, и, обратив скифов в
бегство, гнался за ними верхом на коне целых сто стадиев8.
Итак, для Плутарха Александр около Танаиса — это географи-
ческая аберрация, вызванная тем, что Александр принял Каспийское
море за Азовское, из чего логично было принять Сырдарью, впадав-
шую тогда, вероятно, в Каспийское море, за Танаис9. Интересно, что
сам Плутарх тут же сообщает, что уже задолго до похода Александра
Каспий был известен как залив Северного океана10 11, что должно было
бы исключить заблуждение Александра. Тем не менее Александр, как
утверждает Плутарх, гонится за скифами и даже позже получает в
жены дочь скифского царя и.
Курций Руф в «Истории Александра Македонского» (I в. н. э.)
не видит никакой ошибки в том, что, переправившись через Оке
(Амударью), царь отправился к Танаису (VII, 5, 36). Танаисом у
Руфа оказывается река, на которой расположен город Мараканда
(Самарканд), т. е. Сырдарья (Яксарт). Отсюда царь
послал к европейским скифам одного из друзей, по имени Пенда,
передать им, чтобы они не переходили без его разрешения гра-
ницу своей области — реку Танаис. Ему же было поручено озна-
комиться с характером страны и посетить скифов, живущих на
берегах Боспора (Керченского пролива. — А. П). Царь уже вы-
брал на берегу Танаиса место для основания города-крепости12
для удержания как уже покоренной территории, так и той, куда
он намеревался проникнуть (VII, 6, 11-13)13.
8 Здесь и далее Плутарх цитируется в переводе М.Н. Ботвинника и
И.А. Перельмутера по изданию: Плутарх. Сравнительные жизнеописания в
двух томах. Том второй. М., 1994. Ср. Lucian. Serm. deor. 12, 5 о переходе
Александра через Танаис и победе над скифами.
9 Ср. также Plin. NH, VI, 49 о реке Яксарт, которую Alexander militesque
eius Tanain putavere esse.
10 Cm. 44: «Между тем естествоиспытатели были уже знакомы с исти-
ной: за много лет до похода Александра они писали, что Гирканский залив,
или Каспийское море, — самый северный из четырех заливов Океана».
11 46: «В подробном письме к Антипатру он (т. е. Александр) говорит,
что царь скифов дал ему в жены свою дочь...».
12 Об основании Александром города на реке Танаис сообщает также
Помпей Трог, см.: Just. Epit., XII, 5, 12.
13 Здесь и далее Курций Руф цитируется в переводе Д.А. Дрбоглава по
изданию: Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. М., 1993.
266
Из описания Руфа следует, что за Яксартом-Танаисом начиналась
Европа, а город Александрия был основан на берегу Дона14. Заметим,
что этот текст дает вполне весомые основания для помещения на бе-
регу Танаиса-Дона алтарей Александра.
Страбон, в свою очередь, видит в сообщениях об Александре на
Танаисе подлог и мистификацию его историков (XI, 7, 4):
К рассказам об этом (Каспийском. — А. П.) море присочинено
много вымысла в угоду тщеславию Александра. Ввиду того что
река Танаис, по всеобщему признанию, отделяет Азию от Европы
и что область между морем и Танаисом, составляющая значи-
тельную часть Азии, не была подвластна македонянам, реши-
лись пуститься на хитрость: показать, что Александр (по крайней
мере в народной молве) покорил также и эту страну. Поэтому они
объединили озеро Меотиду, принимающее Танаис, с Каспийским
морем, причем называли и последнее озером, утверждая, что оба
водоема связаны друг с другом подземным проходом и один явля-
ется частью другого... Реку Яксарт они назвали Танаисом...15 16
Несколько иную версию о существовании двух Танаисов выдви-
гает Арриан в «Походе Александра» (III, 6-9):
Александр... пошел в Мараканды — это столица Согдианы.
Оттуда он двинулся к реке Танаис. Истоки этого Танаиса, ко-
торый местные варвары называют еще, по словам Аристобула,
Орксантом [= Яксарт], находятся также на горе Кавказ; впада-
ет и эта река в Гирканское море. Должен быть и еще другой
Танаис, о котором историк Геродот пишет, что это восьмая река
у скифов: она вытекает из большого озера, а впадает в озеро еще
большее; оно называется Меотийским. Некоторые говорят, что
этот Танаис является границей между Европой и Азией»,6.
14 Ср. также Curt. Ruf., VII, 4, 6: Бесс, сатрап Бактрии, ждет, что к нему
придут на помощь против Александра «хорасмии и дахи, саки и инды, а
также обитающие за рекой Танаисом скифы»; VII, 7, 2: «Танаис отделяет
бактрийцев от скифов, называемых европейскими. Кроме того, он является
рубежом Европы и Азии»; VII, 7, 4: скифы занимают «область, прямо лежа-
щую за Истром, и в то же время граничат с Бактрией, с крайними пределами
Азии» и VIII, 1, 7-10 об ответном посольстве европейских скифов к Алексан-
дру с предложением жениться на дочери их царя.
15 Здесь и далее Страбон цитируется в переводе Г.А. Стратановского по
изданию: Страбон. География. М., 1994.
16 Здесь и далее Арриан цитируется в переводе М.Е. Сергеенко по изда-
нию: Арриан. Поход Александра. М., 1993.
267
Правильно, по сути, понимая географическую ситуацию с дву-
мя разными Танаисами, Арриан, тем не менее, не удержался расска-
зать и о посольстве Александра к европейским скифам, и об ответном
посольстве скифов с ценными дарами и предложением взять в жены
дочь их царя (IV, 1, 1-2; 15, 1-5).
Итак, в античности существовали четыре версии похода Алек-
сандра к Танаису (следует отметить, что все они восходят к несохра-
нившимся трудам историков Александра): 1) так все и было: средне-
азиатский Яксарт = северочерноморский Танаис-Дон (Курций Руф и
Помпей Трог); 2) это была невольная ошибка Александра, принявшего
Яксарт за Танаис (Плутарх); 3) это была намеренная фальсификация
его историков, выдавших Яксарт за Танаис (Страбон); 4) на самом деле
существуют два Танаиса — Геродотов в Северном Причерноморье и
Александров — в Закаспии (Арриан). Последняя версия должна была
снять все противоречия и обвинения в фальсификации.
Интереснее всех тот вариант, который рассматривает появление
Александра на Дону как реальное событие (остальные, зная об этой
версии, пытаются как-то объяснить это недоразумение). Дело в том, что
в античности хорошо представляли себе местоположение Азовского
моря и Дона, которые были довольно основательно освоены гречески-
ми колонистами со стороны Черного моря и описаны античными гео-
графами начиная с Геродота. Закаспийские Бактрия и Согдиана с ре-
ками Сырдарья и Амударья были известны греческим географам еще
и до похода туда Александра, начиная со Скилака, Гекатея и Геродота,
поскольку являлись персидскими сатрапиями17. Как можно было со-
прячь вместе эти два региона, отстоящие друг от друга на современ-
ной карте на такое же расстояние, на каком они отстоят от отправного
пункта в Малой Азии? Как можно было Сырдарью, вытекающую из
центральноазиатского горного массива, объявлять Танаисом, разде-
ляющим Европу и Азию, если территория Европы в таком случае ока-
зывается простирающейся вплоть до Тихого океана (если, конечно, не
принять тезис Страбона о намеренной фальсификации18)?
Думается, одним из объяснений может быть принципиальная не-
картографичность античного восприятия географического пространства.
17 См. подробнее: Пьянков И.В. Средняя Азия в античной географиче-
ской традиции: Источниковедческий анализ. М., 1997. С. 11-27.
18 Об отношении Страбона к историкам Александра см. специальную
работу: Zambianchi М.Т. Strabone е gli storici di Alessandro // Geographia Anti-
qua. 2005-2006. Vol. XIV-XV. P. 31-43.
268
«Некартографическое» сознание античных авторов проявилось, в
частности, в том, что основным принципом восприятия и презентации
пространства был путь, который представлял пространство линейно,
имел начало и конец, объединял собой некоторые пункты, мог пересе-
каться с другими путями, имел определенную протяженность. Пьетро
Янни назвал такой способ описания пространства годологическим (от
греч. oSo's* — «путь»), противопоставляя его картографическому^.
Литературной формой годологического восприятия пространства
являлись периплы (для описания морских побережий) и итинерарии
(для описания сухопутных дорог).
Примат годологического пространственного сознания над кар-
тографическим проявляется, на мой взгляд, даже в античных картах.
Знаменитая Певтингерова карта, возникшая в первых веках нашей
эры, имеет, казалось бы, картографическую основу, вполне похожую
на современную — там изображаются (разными красками!) матери-
ки, моря, заливы, реки и горы19 20. Однако главное содержание карты —
это римская дорожная система, существовавшая в первые века нашей
эры. Дороги с обозначением станций (часто городов), их названий и
расстояний между станциями заполняют все пространство карты в
той ее части, где эта система функционировала. При соединении двух
принципов картографирования — изображения дорожной сети и гео-
графического ландшафта — предпочтение явно отдавалось первому.
Обозначение пути ограничивалось на Певтингеровой карте толь-
ко теми параметрами, которые были важны для путешествующих, а
именно, где путь начинается, куда ведет, какие есть на нем станции
и какое между ними расстояние. Эта информация вовсе не предпо-
лагала ландшафтной привязки (и, по-видимому, она была неосуще-
ствима), поэтому нередки случаи, когда, скажем, станция, в реально-
сти расположенная у какой-то реки и даже носящая ее имя (например,
ad Danuviuniy оказывается на карте вдали от нее. Южнопонтийский
город Трапезунт обозначен на северо-восточном побережье Черного
19 Janni Р. La mappa е il periplo: Cartografia antica e spazio odologico. Roma,
1984 (Universita di Macerata. Pubblicazioni della facolta di lettere e filosofia 19).
Еще раньше я предложил называть описание пути хорографическим, см.: По-
досинов А.В. Картографический принцип в структуре географических опи-
саний древности (постановка проблемы) // Методика изучения древнейших
источников по истории народов СССР. М., 1978. С. 22-45.
20 См. ее репродукцию и исследование: Подосинов А.В. Восточная Евро-
па. С. 287-378.
269
моря, в результате чего дорога вдоль побережья, ведущая в реально-
сти от него к северопонтийскому городу Диоскуриада (Севастополь,
Сухум), оказалась уходящей к востоку от Черного моря в глубь мате-
рика и такие известные в античности портовые черноморские города,
как Апсар, Фасис, Севастополь и другие 16 городов между ними, ока-
зались вдали от моря, будучи помещенными на карте почти у побере-
жья Северного океана (см. сегм. IX, 2 — X, 2)21.
Можно, таким образом, сказать, что на Певтингеровой карте ланд-
шафт и паутина дорог нередко существуют сами по себе, так что ис-
следователи приходят к выводу о часто декоративном характере ли-
ний побережий, течений рек и расположения гор22.
То же показывает еще одна сохранившаяся античная карта (из
Дура Европос сер. III в. н. э.), на которой перечень городов, являв-
шихся стоянками римского флота на западном, северном и южном
побережьях Черного моря, совершенно не коррелирует с «картогра-
фическим» очертанием берега, зато полностью отвечает потребности
годологического восприятия пространства, давая реальную последо-
вательность станций в виде итинерария23.
Возвращаясь к проблеме Яксарта=Танаиса, можно предполо-
жить, что и здесь причиной географической аберрации стал годо-
логический принцип восприятия пространства: два пути из Малой
Азии как отправной точки движения, один — через Гирканию к
Сырдарье восточнее Каспия, другой — к устью Дона через Черное и
21 К такого рода искажениям можно отнести и тот факт, что некоторые
реки Северного Причерноморья оказались впадающими не только в Черное
и Азовское моря, но и другими своими устьями в Северный океан ^Балтий-
ское море), что невозможно в реальности, но возможно на карте (см. подроб-
нее: Подосинов А.В. Гидрография Восточной Европы в античной и средне-
вековой геокартографии// Джаксон Т.Н., Калинина Т.М., Коновалова И.Г.,
Подосинов А.В. «Русская река»: Речные пути Восточной Европы в античной
и средневековой географии. М., 2007. С. 43-44).
22 См., например: Brodersen К. Terra Cognita. Studien zur romischen
Raumerfassung. Hildesheim; Zurich; New York, 1995 (Spudasmata 59). S. 187; cp.
Talbert R. Peutingefs Roman Map: the Physical Landscape Framework // Wahr-
nehmung und Erfassung geographischer Raume in der Antike / Hrsg. von M. Rath-
mann. Mainz am Rhein, 2007. P. 221-241.
23 Подробнее см.: Подосинов А.В. Восточная Европа. С. 82-85; 90-98;
Salway В. Sea and River Travel in the Roman Itinerary Literature // Space in the
Roman World. Its Perception and Presentation / Ed. by R. Talbert, K. Brodersen.
Munster, 2004. P. 92-95.
270
Азовское моря, могли восприниматься как пути, ведущие почти па-
раллельно друг другу на север и северо-восток ойкумены. И Северное
Причерноморье, и закаспийские степи считались в античности рас-
положенными именно на северо-востоке ойкумены. В рамках таких
представлений не удивительно, что Александр вполне мог принять
юго-восток Каспийского моря за Азовское (см. выше свидетельство
Плутарха).
Мы знаем также, что «основной литературной формой, в ко-
торой накапливались все эти наблюдения (о Бактриане и соседних
странах. —А. Щ, был итинерарий»24. Конечные пункты этих путей-
итинерариев вполне могли восприниматься в некартографическом
сознании как находящиеся недалеко друг от друга. Примеры такого
годологического принципа описания географического пространства
собраны в книге П. Янни25.
Сближение конечных пунктов двух «путей» облегчалось, на мой
взгляд, и тем, что оба они приводили к «скифам», ведь в античности, на-
чиная со Скилака и Гекатея, хорошо знали об этническом родстве ски-
фов европейских, живших около Танаиса в Северном Причерноморье,
и скифов азиатских (даев, саков и массагетов), населявших степи вос-
точнее Каспия и севернее Сырдарьи. В этой связи показательно описа-
ние закаспийских племен у Страбона (XI, 8, 2): «Большинство скифов
начиная от Каспийского моря (к востоку от него. — А. П.) называются
даями. Племена, живущие восточнее последних, носят названия мас-
сагетов и саков, прочих же называют общим именем скифов, но у каж-
дого племени есть свое особое имя»26.
По мнению Геродота, причерноморские скифы пришли из Азии,
минуя с севера Каспий (IV, 11: «Скифы-кочевники, живущие в Азии,
вытесненные во время войны массагетами, ушли, перейдя реку Араке,
в Киммерийскую землю»)27.
24 Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 279.
25 Janni Р. La mappa. Р. 147-158.
26 Ср. также у Страбона XI, 6, 2; Арриана III, 8, 3; Курция Руфа VI, 2, 13-
14 и многих других авторов; см. также о единстве скифов и саков-массагетов
в области религиозно-мифологических представлений главу «Скифская ми-
фология и саки Средней Азии» в монографии Д.С. Раевского «Очерки идео-
логии скифо-сарматских племен», опубликованной в кн.: Раевский Д.С. Мир
скифской культуры. М., 2006. С. 153 и след.
27 Здесь и далее Геродот цитируется в переводе Г.А. Стратановского по
изданию: Геродот. История в девяти книгах. Л., 1972. Ср. близкое свидетель-
271
А иногда, наоборот, азиатских скифов выводили из Европы;
так, Псевдо-Скимн пишет (860-864): «Некоторые из них (скифов
Северного Причерноморья. — А. П.) пришли в Азию и поселились
[там], их-то и называют саками». Помпей Трог сообщает, что евро-
пейские скифы были родоначальниками парфян и бактрийцев (II,
1, 3 и II, 3, 6). Он же, рассказывая о непобедимости скифов (имея в
виду северочерноморских скифов), ставит в один ряд их победы над
персидским царем Дарием, вторгшимся в Северное Причерноморье в
512 г. до н. э., над полководцем Александра Зопирионом, пришедшим
в Скифию из Фракии в 325 г. до н. э., с победой над персидским царем
Киром II Великим, который погиб в 529 г. до н. э. во время похода про-
тив среднеазиатских саков (II, 3, 1-4). По мнению Страбона (II, 5, 7),
«выше Меотиды живут савроматы и скифы до места жительства вос-
точных скифов...».
Такая «мобильность» скифского этнонима должна была порож-
дать представление о том, что, перейдя Яксарт, можно столкнуться с
европейскими скифами, ведь коль скоро в конце обоих «путей» ока-
зывался единый этнический массив, расстояние между ними вполне
могло выглядеть несущественным и скрадываться. Вероятно, поэтому
Плутарх, который прямо пишет о том, что Александр ошибочно при-
нял Яксарт за Танаис, тем не менее тут же рассказывает как о реаль-
ном историческом факте о том, что, перейдя эту реку, Александр обра-
тил скифов (без уточнения — каких) в бегство и долго гнался за ними;
позже получил в жены дочь скифского царя (Alex., 45-46).
Но наиболее ярко соединение двух дальних полюсов прозвучало
в речи, якобы произнесенной в Бактриане перед Александром послом
европейских скифов (VII, 8, 30): «...Ты будешь иметь в нас стражей
Азии и Европы; если бы нас не отделял Танаис, мы соприкасались
бы с Бактрией; за Танаисом мы населяем земли вплоть до Фракии;
а с Фракией, говорят, граничит Македония. Мы соседи обеих твоих
империй, подумай, кого ты хотел бы в нас иметь, врагов или друзей».
ство Диодора Сицилийского (II, 43, 2): «Сначала они [скифы] жили в очень
незначительном количестве у реки Араке...; но еще в древности... они при-
обрели себе страну в горах до Кавказа, а в низменностях — прибрежья Океа-
на и Меотийского озера и прочие области до реки Танаиса». Перевод этого
места Диодора и далее переводы других античных авторов, после которых
не следует указание на переводчика, взяты из книги: Латышев В.В. Scythica
et Caucasica. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и
Кавказе. Т. I-П. СПб., 1893-1906.
272
Итак, одни и те же скифы граничат на востоке и западе с двумя ветвя-
ми империи Александра; эти ветви почти сошлись в районе Танаиса.
Примерно такую же близость среднеазиатских и европейских терри-
торий демонстрирует Полибий, сообщая (X, 48), что «апасиаки живут
между Оксом и Танаисом. Первая из этих рек впадает в Гирканское
море, а Танаис изливается в озеро Меотиду».
В Центральной Азии оказались продублированы и некоторые
другие географические объекты, располагавшиеся западнее Каспий-
ского моря.
Как уже отмечалось, по Плутарху, Александр принял Каспийское
море за Азовское. Об их соединении историографами Александра пи-
сали Страбон28 и другие авторы29. Кавказский горный массив теперь
часто имел свое продолжение в Средней Азии, ведь (или так как?) он
оказался «на пути» Александра и его спутников30. Страбон негоду-
ет, что историки Александра помещают Прометея не на Кавказе у
Понта Эвксинского, а на центральноазиатском Паропамисе31. Араке
в качестве названия крупной реки, впадающей в Каспийское море,
фиксируется и в Закавказье (= совр. Араке) и в Закаспии (= совр.
Сырдарья)32. И.В. Пьянков говорит даже о совмещении схемы зака-
спийских территорий с картой припонтийских областей33. И в са-
мом деле, только такое совмещение делает возможным, чтобы царь
среднеазиатских хорасмиев Фарасман рассказал Александру, «что
он живет по соседству с племенем колхов и амазонок, и вызвался,
28 XI, 7, 4 (см. выше).
29 См., например: Curt. Ruf., VI, 4, 18: «Одни называют это море Каспий-
ским, другие — Гирканским, есть и такие, которые считают, что в него впа-
дает Меотийское болото...».
30 Подробнее см.: Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 180, 183-184; 221: «Ког-
да Александр и его воины на пути из страны парапамисадов в Бактриану
встретили огромный горный хребет Паропамис, через который им предстоя-
ло перейти, они без колебаний назвали его Кавказом».
31 XV, 1, 8: «Этот миф (о походе в Центральную Азию Диониса. —А. П.)
они стараются подкрепить рассказами о Кавказе и Прометее. Действительно,
они переносят сюда место действия этих мифов с Понта на совершенно не-
значительном основании: потому что они разыскали какую-то священную
пещеру в области паропамисадов. Эту пещеру они выдавали за темницу Про-
метея, и это место будто бы и есть Кавказ, который греки объявили темницей
Прометея»; ср.: Diod. Sic., XVII, 83, 1.
32 Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 184-186.
33 Там же. С. 221.
273
если Александр пожелает, ударив на колхов и амазонок, покорить
заодно и племена, живущие у Эвксинского Понта...» (Arrian. Anab.,
IV, 15, 4).
Проще всего было бы, как это делает вслед за Эратосфеном
Страбон, приписать все эти географические сдвиги и дублеты лести
историков Александра34. Однако есть факты, показывающие, что уже
задолго до Александра центральноазиатские и северопонтийские реа-
лии отождествлялись и контаминировались в весьма причудливом со-
четании 35.
Одной из причин такой контаминации, прослеживаемых с весьма
раннего времени (еще с Гекатея), является проблема реки Араке, кото-
рую отождествляли или как-то связывали с Танаисом36. Так, Псевдо-
Скимн Хиосский в своей «Периэгесе» передает мнение Гекатея
34 См. относительно мифа о Прометее на Кавказе в XV, 1, 9: «Что все
эти рассказы — только вымыслы льстецов Александра, ясно прежде всего
из того факта, что историки не согласны друг с другом»; ср. также его пес-
симистические источниковедческие оценки в связи с описаниями Индии
участниками похода Александра в XV, 1, 2: «Читателям приходится снисхо-
дительно принимать сведения об этой стране, так как она находится дальше
всех от нас и только немногим из наших современников удалось ее увидеть.
Однако даже и те, кто видел, видел только какие-то части этой страны, а
большинство сведений передают по слухам. Более того, даже то, что они ви-
дели мимоходом во время военного похода, они узнали, подхватив на лету.
Поэтому-то они и сообщают разноречивые сведения об одном и том же пред-
мете, записав, однако, все факты так, как будто они были тщательно прове-
рены. Некоторые из них писали даже после совместного участия в походе и
пребывания в этой стране, как например спутники Александра, которые по-
могали ему покорять Азию. Тем не менее нередко все эти писатели противо-
речат друг другу. Но если они так расходятся в своих отчетах о виденном,
то что же следует думать о том, что они сообщают по слухам». В то время
как С.Н. Муравьев согласен с мнением Эратосфена и Страбона относитель-
но фальсификации Александра (Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-
Яксарта и уровень Каспия в VI—III вв. до н. э. (К вопросу о палеогидрографии
Каспийско-Аральского бассейна) // Mathesis. Из истории античной науки и
философии. М., 1991. С. 140-141), И.В. Пьянков считает, что обвинения, бро-
шенные в адрес «льстецов Александра», «конечно, несправедливы» (Средняя
Азия. С. 220).
35 См.: Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 222: «Несомненно, что на геогра-
фические представления спутников Александра повлияли теории и схемы,
уже выработанные к тому времени».
36 Подробно этой проблемы касается С.Н. Муравьев (Проблема Аракса-
Танаиса-Яксарта. С. 115-247).
274
Милетского37 (рубеж VI-V вв. до н. э.) следующим образом (865-869):
«Затем лежит получившее свое имя от меотов Меотийское озеро, в
которое впадает Танаис, вытекающий, по словам Гекатея, из реки
Араке (апо той ттотацои ХаРыр то рецл ’Ара^ссо?)...»38. Так же и
Аристотель за несколько лет до похода Александра (в 334 г. до н. э.)39
писал в своей «Метеорологии» (I, 13, 16), что с горы Парнас (имелся в
виду Паропамис, совр. Гиндукуш) «текут, между прочим, Бактр (совр.
Балхаб. —А. П.), Хоасп (совр. Зеравшан или Сват. —А. П.) и Араке; от
последнего отделяется в виде рукава Танаис в Меотийское озеро»40.
Авиен также говорит о Танаисе, который, «будучи разорван сначала
водой Аракса», впадает затем в Меотиду41.
Как известно, под Араксом в античности понимали несколько
крупных рек42. Наиболее ранним и распространенным было отождест-
вление его с Сырдарьей, которая позже стала называться Яксартом.
Древнеиранские, авестийские, индийские и персидские источни-
ки упоминают здесь реку Рангха (также Раха-дану, Рах, Раса, Араг,
Аранг и др.)43; это название считается идентичным названию Араке.
Возможно также, что под этим именем фигурировала Волга-Ра44.
Позже имя Араке закрепилось за рекой в Армении (= совр. Араке)45.
37 О том, что речь здесь идет именно об этом Гекатее, см. убедительную
аргументацию С.Н. Муравьева (Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 162—
163). Гекатеем Абдерским, последователем Демокрита, считает его, вслед за
некоторыми исследователями, И.В. Пьянков (Средняя Азия. С. 204-205).
38 При этом Псевдо-Скимн пишет в 874-877, что «на Танаисе, который
служит границей Азии, разделяя материк на две части, — первыми живут
сарматы, занимая пространство в 2000 стадий».
39 Таким образом, едва ли можно видеть в представлениях Аристотеля
влияние сочинений историков Александра, как считает Л.А. Ильницкий (Ель-
ницкий Л.А. Знания древних о северных странах. М., 1961. С. 106, 108, 125).
40 И.В. Пьянков считает эту теорию унаследованной Аристотелем у Де-
мокрита и Эвдокса (Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 199-204).
41 Avien, 29-32.
42 Подробнее обзор точек зрения см.: Куклина И.В. Этногеография Ски-
фии по античным источникам. Л., 1985. С. 114-126; Пьянков И.В. Средняя
Азия. С. 184-186, 284.
43 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 156-159.
44 См. подробнее: Подосинов А.В. Волга в геокартографии античности
и средневековья // Джаксон Т.Н., Калинина ТМ., Коновалова ИГ., Подоси-
нов А.В. «Русская река». С. 70-97.
45 Все три идентификации Аракса, возможно, встречаются уже у Геро-
дота: так, описание в I, 202, 1 и 3; I, 216 устья Аракса с большими островами,
275
Так что едва ли можно говорить о переносе закавказского гидронима
Араке в Закаспий.
Танаис-Дон как рукав Аракса-Сырдарьи трудно представить
хотя бы потому, что он течет с севера Восточной Европы. Но и здесь
мы располагаем рядом античных свидетельств того, что Танаис-Дон
понимался некоторыми авторами вытекающим с Кавказа, т. е. с вос-
тока (см. Strabo: «II, 4, 5. ... Ложно то мнение Полибия, что Танаис
течет от летнего востока: ибо все сведущие в географии этих стран
утверждают, что он течет с севера в Меотиду, так что устья реки, вы-
ход из Меотиды и самая река, насколько она известна, лежат на одном
и том же меридиане. II, 4, 6. ... Неосновательно мнение, утверждаю-
щее, что эта река (т. е. Танаис) течет через Кавказ к северу и затем
поворачивает в Меотиду. XI, 2, 2. ... Одни предполагали, что [Танаис]
берет начало в Кавказских горах и, поднявшись далеко на север, затем
поворачивает назад и впадает в Меотиду (с ними согласен и Феофан
Митиленский)...». В число таких «неосновательных» авторов попада-
ет и Дионисий Периэгет, который утверждал (663-665), что «истоки
Танаиса журчат вдали в Кавказских горах, он же, широко разлившись
повсюду, быстро несется по скифским равнинам»46. Явно с Кавказа
должен был брать начало Танаис у Арриана, когда он пишет (Anab.,
V, 5, 4): «Реки Азии, заслуживающие упоминания, берут начало с
Тавра или с Кавказа; одни из них текут на север и впадают — некото-
рые в Меотийское озеро47, а некоторые в так называемое Гирканское
море...».
Но и теперь еще невозможно представить себе соединение Аракса-
Яксарта-Сырдарьи с Танаисом-Доном. С современной точки зрения,
такая возможность исключается, так как между Танаисом-Доном, как
бы далеко на востоке ни помещались его истоки и как бы близко к
обилием рыбы и тюленей наводит на мысль о низовьях Волги; истоки Арак-
са, помещаемые Геродотом в стране матиенов в I, 202, 3, свидетельствуют об
армянской родине реки; расположение же на берегах Аракса закаспийских
массагетов (1,201,205, 211,216; III, 36; IV, 11,40) — аргумент в пользу Сырда-
рьи (см. подробнее: Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы на-
шей страны в «Истории» Геродота. Тексты, перевод, комментарий. М., 1982
(ДИ). С. 181-185, 216,270).
46 При этом не совсем понятно, как Танаис, стекая, по Дионисию, с Кав-
каза, разделяет Европу и Азию «так, что на западе лежит Европа, а на востоке
Азия» (662).
47 Имеется в виду Танаис, см.: Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 224.
276
Каспию ни протекала Сырдарья, течет Волга. Кроме того, господство-
вавшая в античности теория Каспийского моря как залива Северного
океана должна была препятствовать любому водному сообщению
между реками, текущими по обеим сторонам Каспия. Поэтому, кста-
ти, кроме вполне определенных высказываний Геродота и Птолемея о
замкнутости бассейна Каспия, к защитникам этой теории следует, по-
видимому, причислить и всех тех, кто выводил Танаис из Аракса или
признавал связь двух озер — Меотийского и Каспийского (например,
Гекатея48, Аристотеля49, историков Александра, Полибия50)51.
Весьма необычное, но вполне правдоподобное объяснение этой
загадки предложил С.Н. Муравьев52. По его мнению, основанному на
измерении Каспийского моря Геродотом (I, 203), в VI в. до н. э. уро-
вень Каспийского моря был гораздо ниже современного и находился
на отметке -38 м абс. (т. е. ниже уровня океана) или даже больше, в
то время как в наши дни он приходится на -28 м абс.53. Это означает,
что Средний и Южный Каспий разделялись довольно узким проли-
вом, Северного Каспия практически не существовало, а реки, впадаю-
щие сюда — Кума, Волга, Урал, Эмба и, возможно, палео-Сырдарья,
сливались здесь в единое широкое русло, ведущее в Средний Каспий.
На Северном Кавказе реки Западный Маныч (впадающий в Дон) и
Восточный Маныч (впадающий в Куму) могли быть более многово-
48 Л.А. Ельницкий из других соображений пришел к выводу, что Гека-
тей считал Каспий внутренним озером (Ельницкий Л.А. Знания. С. 64-65).
49 Ср. Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 203-204 о приверженности Ари-
стотеля теории Каспия как замкнутого озера на основании Meteor., I, 13, 29 и
II, 1, 10.
50 См. Polyb., XVIII, 5, 4: «Согдиана и Бактриана лежат вдоль реки Та-
наис; следующие за ними — Ария и Парфия, которая окружает Гирканское
море, являющееся обособленным [бассейном]».
51 И.В. Пьянков, правда, считает, что и в картографической традиции,
идущей от Гиппарха через Посидония и Агриппу к Птолемею, Каспий изо-
бражался замкнутым бассейном с впадающей в него с севера крупной рекой
(Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 170-171, 177; ср. то же о Скилаке — с. 17, Кте-
сии, Эвдоксе, Клитархе и Курции — с. 27). Надо отметить, что, хотя это мне-
ние зиждется на очень гипотетических Источниковых основаниях, весьма
вероятно, что сведения о великой реке, впадающей с севера в Каспий (Вол-
ге), все же проникали к грекам, хотя и в неясной форме, с весьма древних
времен.
52 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 115-247.
53 Там же. С. 126-131.
277
дными, чем теперь, и практически соединять Дон-Ганаис и Северный
Каспий, а именно, впадать в общее русло северокаспийских рек, в том
числе Аракса-Яксарта-Сырдарьи54.
Таким образом, находится объяснение сразу нескольким геогра-
фическим «странностям». Танаис, начинающийся в Кавказских горах,
текущий на север, а затем поворачивающий на юг к Меотиде, — это
Западный Маныч с низовьями Дона. Танаис-Дон, проходящий через
Кумо-Манычскую впадину, вполне может рассматриваться как ответ-
вление Сырдарьи, с которой у него имеется общее русло в Северном
Каспии. Название Танаиса законно переходит на Яксарт-Сырдарью,
которая становится продолжением Танаиса на восток. Огромные бо-
лота, топи и острова, отмечаемые Геродотом в дельте Аракса (будь
то палео-Сырдарья, впадающая в Северный Каспий, или низовья
Волги или палео-Эмбы-Урала), получают свою локализацию. Теории
Александра и его историков о тождестве (или соединении) Каспийского
и Азовского морей, отражая древние воззрения на географическую
ситуацию здесь, уже не кажутся столь безумными. Тот факт, что,
перейдя Танаис-Яксарт-Сырдарью, Александр оказывался в Европе,
возможно, отражает древнее представление о членении материков, со-
гласно которому Танаис, отделяющий Европу от Азии, делает Европу
в два раза длиннее Азии, т. е. граница между двумя материками про-
ходит севернее Сырдарьи и вся совр. Северная Азия до Тихого океана
была Европой55. Любопытно отметить, что Кумо-Манычская впадина
54 Ср. выше цитату из Арриана VI, 4, 18 о «впадении» Меотийского бо-
лота в Каспийское море и слова Страбона о Клитархе, «полагающем, что этот
перешеек [между Меотидой и Каспием] затапливается обоими морями» (XI,
1, 5). Между тем известно, что Кумо-Манычская впадина, проходящая от ни-
зовьев Дона до Каспийского моря, действительно соединяла в геологическом
прошлом бассейны Черного-Азовского моря и Каспийского, являясь для Ка-
спия каналом наполнения соленой водой. Еще в античности существовали
планы строительства канала через эту впадину (см. Plin. NH, VI, 32: «Клав-
дий Цезарь сообщил, что от Кимерийского Боспора до Каспийского моря 150
миль, и что Селевк Никатор задумал прорыть здесь канал, в каковое время (в
281 г. до н. э. —А. П.) был убит Птолемеем Керавном»). В XVII в. академик
П.С. Паллас обосновывал возможность строительства здесь канала, который
соединил бы два моря. В 30-е гг. XX в. началась реализация подобного про-
екта, но война помешала строительству, которое вскоре было прекращено.
Вместо этого канала после войны был построен Волго-Донской канал.
55 См. Herod., IV, 37-40 о северной границе Азии по Колхиде, Каспий-
скому морю и «реке Араке, текущей на восток». В IV, 36 Геродот высмеивает
278
со времен B.H. Татищева и до сих пор считается одним из наиболее
убедительных вариантов условной границы Европы и Азии56.
Начавшееся в V в. до н. э. повышение уровня Каспия привело к за-
топлению Северо-Каспийской низменности, разделению русел и устьев
рек, впадающих в Каспий с севера, северо-запада и северо-востока, а
наступившее одновременно падение обводненности Манычей сдела-
ло водное сообщение между Азовом и Каспием невозможным. С этого
момента под Танаисом стали понимать Дон, текущий с севера, став-
ший новой границей между Европой и Азией и никак не связанный с
Сырдарьей.
Таким образом, «странные» географические представления Алек-
сандра и его спутников могли быть не только данью его честолю-
бию, как пишет Страбон (см. выше), но и отзвуком древней традиции,
разделявшейся, кстати, и учителем Александра Аристотелем (см.
выше), следовавшим здесь за Гекатеем Милетским (или — по версии
И.В. Пьянкова — за Демокритом, Эвдоксом и Гекатеем Абдерским).
Обычно считается, что уже Геродот знал о том, что Танаис течет с
севера, а не с востока. Свидетельство этого видят в IV, 57: «Восьмая река
[в Скифии] — Танаис, которая течет сверху, устремляясь из большого
озера, впадает же в еще большее озеро, называемое Меотийским...».
Между тем, мне представляется, что выражение «сверху» (та’рскаОбр)
вовсе не должно означать «с севера», как многие думают (так, напри-
тех, кто считает Азию равной по величине Европе, а в IV, 42 заявляет, что «по
длине Европа равняется двум другим вместе взятым (т. е. Азии и Ливии), а
по ширине, кажется мне, ее с ними и сравнивать нельзя». При таком опреде-
лении длины Европы она, конечно, должна была занимать все пространство
совр. Северной Азии «за» Танаисом-Яксартом-Сырдарьей (ср. выше цити-
рованный текст Курция Руфа VII, 74 о скифах, которые живут от Дуная до
Танаиса, лежащего у Бактрианы и разделяющего Европу и Азию). К вопро-
су о Геродотовом «Араксе, текущем на восток», ср. Араке на Певтингеровой
карте (Segm. X, 5 — XI, 5), где он, начавшись в горах Тавра западнее Каспий-
ского моря, проходит южнее Каспия, не соединяясь с ним, и, как у Геродота,
«течет на восток», впадая в Восточный океан (подробнее см.: Подосинов А.В.
Восточная Европа. С. 377-378; о связи Аракса Певтингеровой карты и Аракса
Геродота см. также: Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 215).
56 См.: Можаев Б.Н. Где проходит граница между Европой и Азией И Во-
круг света. Апрель 1959. 4. С. 17: «...Рекомендуется границу Европы и Азии
проводить по восточной подошве Уральских гор и Мугоджар, затем по реке
Эмбе, по северному берегу Каспия, по Кумо-Манычской впадине и Керчен-
скому проливу... Азовское море следует считать европейским».
279
мер, понимает это выражение С.Н. Муравьев57), а всего лишь «из глу-
бины материка» или даже «с самого начала, в начале», при этом слово
«верх» не являлось в античности синонимом слова «север»58. Это озна-
чает, что и Геродот вполне мог под Танаисом понимать Нижний Дон с
впадающим в него Западным Манычом, тем более известно, что сам
Дон не начинается в озере, в то время как Кумо-Манычская впадина
представляет и представляла, очевидно, в древности огромную сеть
рек, протоков, лиманов и озер. Поэтому едва ли стоит отрицать суще-
ствование у Геродота связи между Танаисом и Араксом-Сырдарьей59
только на основании отождествления выражений «сверху» и «с севера».
А если мы вспомним, что лежащая севернее среднеазиатского Аракса-
Сырдарьи Европа тянется, по Геродоту (IV, 37-40), до Восточного океа-
на, то относить Геродота к «новаторам» вообще неправильно.
Здесь я хотел бы коснуться и еще одного возможного объяснения
смешения Танаиса и Яксарта, которое было обозначено в начале статьи
под № 4, а именно: в античности на самом деле существовало две реки
с одним названием Танаис — Геродотов в Северном Причерноморье
и Александров — в Закаспии. Известна этимология названия Танаис:
она скифо-иранская (danu-\ и слово это означает (как и позднейшее
«Дон»), просто «воду, реку»60. Почему бы иранцам-скифам было не
назвать две реки, расположенные в двух местах их территории, этим
именем, если оно было практически нарицательным61 62? Важным ар-
гументом в пользу этой версии является, например, тот факт, что
«Авеста» называет Сырдарью именно этим словом — danu61.
Следы такого параллельного наименования прослеживаются в
некоторых свидетельствах античных авторов (выше приводилось
57 Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 123.
58 См. подробнее: Подосинов А.В. Из истории античных географических
представлений // ВДИ. 1979. № 1. С. 147-166.
59 Ср.: Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта. С. 123.
60 См. подробнее и с литературой: Доватур А.И., Каллистов Д.П., Ши-
шова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. С. 293.
61 Ср. Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 186: «Дело в том, что Танаис в ан-
тичной традиции тоже не один: был Танаис, который впадал с востока в Ка-
спийское море, и был другой Танаис, который впадал с севера в Меотиду».
62 Там же. См. также: Benveniste Е. Etudes sur la langue ossete. Paris, 1959.
P. 118-120, где автор считает, что первоначально именно среднеазиатские
реки имели имя danu-, которое скифы в процессе своей экспансии на запад
присвоили позже Дону; ср. Daffina Р. Aral, Caspio, Tanais // Rivista degli studi
orientali. Roma, 1968. Vol. 43. P. 367-368.
280
мнение Арриана о том, что кроме среднеазиатского существует еще
и северочерноморский Танаис, описанный Геродотом). Любопытно
свидетельство Плиния Старшего о скифском названии Танаиса. Имея
в виду Танаис-Дон, Плиний (NH, VI, 20) пишет о том, что скифы на-
зывают его Силисом63. В другом месте (VI, 49) Плиний сообщает, что
во время похода Александра его воины, достигнув Яксарта, приняли
его за Танаис, и опять повторяет, что скифы называют Силисом (те-
перь уже) Яксарт64. А. Геррманн и С.Г. Кляшторный считали, что в
названии Силис слышится позднейшее Сыр(-даръя)65. Исходя из этого
можно, конечно, предположить, что античные географы ошибочно от-
несли к Танаису-Дону местное скифское название Яксарта — Силис,
поскольку и само название Танаис-Дон было перенесено на Яксарт-
Силис66. Но можно и прийти к выводу, что Танаис-Силис было искон-
но названием обеих рек, подобно тому, как название Араке прилага-
лось как минимум к трем рекам.
Показательно, что даже современные историки, анализируя сред-
неазиатский поход Александра, могут писать, не делая особых огово-
рок, что «после жестокой расправы с согдийцами Александр двинулся
к Танаису (Сырдарье)...»67
В заключение — несколько слов о возможном отождествлении
Аракса не с Сырдарьей, а с Волгой.
Дело в том, что некоторые источники помещают Араке явно на
севере (или северо-востоке) от Каспия и показывают его впадающим
в это море. К таким свидетельствам можно отнести и цитированные
выше слова Геродота о том, что скифы под напором закаспийских
массагетов ушли, перейдя реку Араке, в Северное Причерноморье
(IV, 11). В другом месте (I, 201-202), описывая дельту Аракса, впа-
63 См. также: Eustath. Ad Dionys. Perieg., 14: «Танаисом он называется по-
эллински, Силисом же, как утверждают некоторые, его называют живущие
поблизости варвары».
64 «Река Яксарт, которую скифы называют Силисом, а Александр и его
воины считали Танаисом».
65 Herrmann A. Tanais// RE. 1932. Bd. IX, 1. Sp. 1184; Kljastornij S.G.
IAHAPTHZ — Sir Darja // Central Asiatic Journal. 1961. Vol. 6. S. 24-26.
66 Ельницкий Л.А. [Комментарий к Плинию]// ВДИ. 1949. №2. С. 862;
Шрамм Г. Реки Северного Причерноморья. Историко-филологическое ис-
следование их названий в ранних веках. М., 1997. С. 136.
67 Гафуров Б.Г, Цибукидис Д.И. Александр Македонский. С. 249; ср. так-
же с. 252 о строительстве Александрии-на-Танаисе.
281
дающего в Каспий сорока устьями, Геродот заселяет ее людьми, ко-
торые «питаются сырой рыбой и пользуются шкурами тюленей как
одеждой»; этот текст (особенно упоминание тюленей) приводит неко-
торых исследователей к заключению, что здесь описана именно дель-
та Волги, где только и водились тюлени68. Так же, как и Геродот, от
Аракса начинает продвижение скифов на запад до Фракии и Диодор
Сицилийский (II, 43).
В связи с теорией идентичности Танаиса и Аракса ученые уже дав-
но предположили, что в названии Аракса, рукавом которого восприни-
мался Дон, действительно близко подходящий к Волге в районе совре-
менного Волго-Донского канала, живет знакомое нам по Геродоту (IV,
123-124: Оар) и Птолемею (V, 8, 12: Ра) название Волги69. Очевидно,
Волгу имел в виду Диодор Сицилийский (IV, 56, 3), когда без упо-
минания названия реки рассказывал о том, как Ясон с аргонавтами
при возвращении из Колхиды плыли сначала вверх по Танаису-Дону,
а затем перетащили свои корабли волоком в какую-то другую реку;
поскольку среди своих источников Диодор называет Тимея, живше-
го ок. 300 г. до н. э., следует соответственно удревнить и данную ин-
формацию70. Геродот, заставляя течь Оар (Аракс-Волгу?) в Азовское
море, что считается его ошибкой71, возможно, имел в виду как раз это
соединение Нижней Волги с Кумо-Манычским водным путем.
Выше говорилось о том, что ираноязычные источники называли в
древности Араке именами Рангха, Раха, Раса, Араг, Аранг. Некоторые
из них относятся к обозначению Аракса-Сырдарьи72. Но есть некото-
рые свидетельства, что этой рекой могла быть Волга.
Так, в авестийском «Видевдате» (части «Авесты»), который по
праву называется «Географической поэмой», так как в нем дана гео-
графия Хванираты — центрального, населенного людьми каршвара, в
первом фрагарде рассказывается, как Ахура-Мазда сотворил 16 «луч-
ших стран и мест обитаний». Злой Анхра-Манью в ответ создает свои
68 См. подробнее: Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова ИА. Народы
нашей страны в «Истории» Геродота. С. 185.
69 См. историографию проблемы: Куклина И.В. Этногеография. С. 119;
Петрухин В.Я., Раевский Д.С. Очерки истории народов России в древности и
раннем средневековье. М., 1998. С. 79; Пьянков И.В. Средняя Азия. С. 284.
70 Подробнее см.: Шрамм Г. Реки. С. 80-81.
71 Ельницкий Л.А. Знания. С. 83.
72 См. подробнее: Муравьев С.Н. Проблема Аракса-Танаиса-Яксарта.
С. 156 и указанную там литературу.
282
творения, исполненные бед и зла. В качестве последней, шестнадца-
той, страны упоминается «страна у истоков Ранхи, которая управ-
ляется без правителей», ей «в противовес состряпал Анхра-Манью
многопагубный зиму, дэвовское творение» (1,19)73. Следует отметить,
что зима, которую создал Анхра-Манью для страны у истоков реки
Ранхи, указывает на северное расположение истоков этой реки.
Следующие упоминания реки Ранхи находятся в «Яштах» —
гимнах, посвященных отдельным богам иранского пантеона. Так, в
«Яште» 5, XVI, 63 Паурва, герой древнеиранского эпоса, пережив-
ший в своих путешествиях множество приключений, молится богине
Ардви-Суре, которая сама воспринималась как божественный исток
Амударьи, Ранхи и других мировых рек, чтобы «живым достичь зем-
ли, Ахурой данной, воды широкой Ранхи и дома своего»74. В «Яште»
5, XX, 81 этой же богине приносит в жертву сто жеребцов, тысячу
коров и мириад овец тур Йойшта, сын Фрияны, выходец из скифского
племени саков, и происходит это «на острове в стремнине реки широ-
кой Ранхи»75. В «Яште» 10, посвященном богу Митре, рассказывается,
что обманщик будет наказан Митрой в любом месте на земле: на вос-
токе, на западе, в истоке Ранхи, или посреди земли (10, XXVII, 104)76.
Поскольку предполагается, что середина земли (сам Иран) находится
на благоприятном юге, можно предположить, что Ранха указывает
здесь на северную часть земли. И, наконец, в «Яште» 14, XI, 29 упо-
минается рыба, живущая в водах широкой и глубокой реки Ранхи77.
В пехлевийских источниках название этой реки звучит как Рах,
Араг, Аренг и др., при этом исследователи предполагают связь этого
названия именно с Волгой, которая воспринималась в зороастрийской
мифологии как мировая река, протекающая «на краю света»78.
Исходя из этих сведений, можно, по-видимому, предположить,
что Волга, воды которой в древности могли соединяться с водами
Дона через ту же Кумо-Манычскую впадину, также могла быть тем
Араксом, который продолжает собой Танаис. В любом случае впол-
не правдоподобное отождествление Дона с Сырдарьей могло иметь
некоторые промежуточные звенья, проявлявшиеся в определенные
73 Авеста в русских переводах (1861-1996). СПб., 1997. С. 73.
74 Там же. С. 185.
75 Там же. С. 188.
76 Там же. С. 298.
77 Там же. С. 347.
78 Там же. С. 456-457.
283
моменты истории и в некоторых источниках, а именно: Танаис-Дон-
Аракс-Волга, Аракс-Волга-Аракс-Сырдарья, Дон-Сырдарья.
Подводя итог нашего рассмотрения, мы можем констатировать,
что в основе «странных» географических представлений Александра
и его спутников, «путавших» два разных Танаиса, лежат не только и
не столько честолюбивые амбиции великого завоевателя, желавшего
дойти до европейских скифов, сколько древняя традиция, начинаю-
щаяся еще с Гекатея Милетского и Геродота и проявившаяся в трудах
Аристотеля — учителя Александра. Сложению этой традиции, видев-
шей в Танаисе-Доне продолжение Яксарта-Сырдарьи, способствова-
ли как геолого-географические и климатические факторы, так и про-
странственные представления самих греков и римлян.
284
И.Е. Суриков
ПУТЬ КАК ПРИНЦИП ЖИЗНИ
И МЫСЛИ
(Кое-что об основаниях
географических представлений Геродота) *
Доклад автора этих строк на XX Чтениях памяти В.Т. Пашуто был по-
священ нескольким конкретным сюжетам, связанным с изображением
трансконтинентальных путей в «Истории» Геродота1. Получив лю-
безное приглашение войти в состав участников очередного выпуска
«Древнейших государств Восточной Европы», первоначально мы пла-
нировали взять за основу подготавливаемой статьи именно этот текст.
Однако довольно скоро отказались от этого намерения и решили осве-
тить — на материале того же Геродота — некоторые вопросы более об-
щего характера. Во-первых, не хотелось повторять уже опубликованное,
пусть даже в расширенном и дополненном виде. Во-вторых, — и это
главное — ряд прозвучавших на конференции чрезвычайно интересных
выступлений (доклады Д.А. Щеглова* 1 2, А.В. Подосинова3 и др.) заставил
всерьез задуматься о тех первичных ментальных основаниях, на кото-
рых в принципе зиждились географические описания «отца истории» и
даже, если можно так выразиться, его «географические ощущения».
Работа выполнена при поддержке РГНФ в рамках исследовательского
проекта 07-01-00050а.
1 Суриков И.Е. Сухопутные маршруты глазами «народа моря»: Геродот
о некоторых трансконтинентальных путях И ВЕДС: Трансконтинентальные
и локальные пути как социокультурный феномен. М., 2008. С. 217-221.
2 Щеглов Д.А. Географическое описание Скифии Геродота в новом све-
те И Там же. С. 242-247.
3 Подосинов А.В. Как Александр Македонский оказался на Дону? (Про-
странство пути и пространство карты) И Там же. С. 176-182.
285
Геродот, хотя и воспринимаемый прежде всего как историк, был,
вне всякого сомнения, одним из крупнейших географов античности и,
заметим, самым ранним древнегреческим автором, от которого до нас
дошли географические тексты в собственном смысле слова. Таковые, ко-
нечно, существовали и до него, хотя и в незначительном количестве (тру-
ды Гекатея Милетского, Скилака Кариандского), но от этих последних
мы имеем лишь немногое — либо разрозненные фрагменты, либо совер-
шенно измененные варианты. Геродот же как географ и этнограф всегда
интересовал не в последнюю очередь специалистов по истории древней
Восточной Европы4 (и это прекрасно всем известно), что, вероятно, долж-
но оправдывать помещение статьи о его взглядах в данное издание.
Наверное, прозвучит банальностью характеристика Геродота как
неутомимого путешественника. С этим абсолютно никто не спорит.
Однако придадим этому общему суждению несколько более кон-
кретный характер. Геродот в своей жизни путешествовал больше,
чем любой другой античный автор, — во всяком случае, если иметь
в виду тех, чьи произведения сохранились. В свое время встретив эту
мысль у Арнальдо Момильяно5, мы были даже несколько удивлены.
Но размышление над вопросом показало, что, пожалуй, итальянский
исследователь действительно прав. Всё это позволяет считать вели-
кого галикарнасца не только крупным, но и достаточно характерным
представителем древнегреческих писателей географического жанра,
таким, на данных которого можно делать заключения, имеющие не
только частный, но и более принципиальный характер.
О путешествиях Геродота существует специальная литература.
Однако она отличается той особенностью, что эти странствия пони-
маются и описываются так, как если бы «отец истории» был нашим
современником, мыслил теми же категориями, совершенно аналогич-
но воспринимал географическое пространство и т.п.6. А вот как раз
4 См. прежде всего фундаментальное исследование: Доватур А.И., Кал-
листов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. Тек-
сты, перевод, комментарий. М., 1982 (ДИ). Название книги ныне уже устаре-
ло (далеко не вся разбираемая в ней информация относится к «нашей стране»
в ее современных границах), что, разумеется, ни в малейшей мере не снижает
ее достоинств.
5 Momigliano A. The Classical Foundations of Modern Historiography.
Berkeley, 1990. P. 51.
6 Например: Дитмар А.Б. От Скифии до Элефантины: жизнь и стран-
ствия Геродота. М., 1961; Lister R.P. The Travels of Herodotus. L., 1979.
286
это и не соответствует действительности, что становится всё яснее и
яснее в ходе исследований последнего времени, в которых трактует-
ся географический менталитет античных авторов. Большое значение
имели, в частности, работы А.В. Подосинова7.
В результате этих изысканий появилась возможность с полным
основанием говорить о «принципиальной некартографичности ан-
тичного восприятия географического пространства»8. «Карта, в от-
личие от текста, никогда вплоть до Нового времени не имела... того
практического значения, которое она приобрела позже»9. Тексты, о
которых идет здесь речь, — это периегезы (итинерарии) и периплы.
Соответственно, решительно преобладал не картографический, или
хорографический, способ описания пространства, а такой, который
принято ныне называть годологическим: пространство изображалось
в виде некоего линейного пути (0809), то есть, в сущности, как про-
странство одномерное.
Даже знаменитая Певтингерова карта на самом деле значитель-
но больше напоминает своего рода начерченный итинерарий, на что
уже неоднократно обращалось внимание10. Приведем и другие при-
меры. Самым известным из греческих периегетов является, бес-
спорно, Павсаний (II в. н. э.). Модель его периегезы была разобра-
на Энтони Снодграссом на примере девятой книги павсаниевского
«Описания Эллады», посвященной Беотии. Наблюдениям, сделанным
Снодграссом, всецело можно доверять, поскольку он на протяжении
ряда лет занимался интенсивным археологическим исследованием
этой области Греции и досконально изучил ее топографию.
Что же обнаружил английский антиковед? Павсаний описывает
пути, ведущие от города к городу, а вот пространство, лежащее между
7 Укажем прежде всего работу: Подосинов А.В. Восточная Европа в рим-
ской картографической традиции. М., 2002. См. также: Он же. Карта и текст:
два способа репрезентации географического пространства в античности и
средневековье// ВЕДС: Восприятие, моделирование и описание простран-
ства в античной и средневековой литературе. М., 2006. С. 153-159; Он же.
Как Александр Македонский оказался на Дону? Этот перечень мог бы быть
продолжен. Вклад А.В. Подосинова в освещение данной проблематики очень
велик.
8 Подосинов А.В. Как Александр Македонскийоказался на Дону? С. 179.
9 Он же. Карта и текст. С. 154.
10 Snodgrass А.М. An Archaeology of Greece: The Present State and Future
Scope of a Discipline. Berkeley, 1987. P. 86; Подосинов А.В. Восточная Европа в
римской картографической традиции. С. 287 сл.
287
этими путями, предстает у него едва ли не «пустым местом». Для его
маршрута характерна ярко выраженная линейность, одномерная ре-
презентация ландшафта. Каждый упоминаемый им пункт описывает-
ся как лежащий ближе или дальше на той или иной дороге. Сами же
дороги никак не соотносятся между собой, хотя в реальности все они
проходили неподалеку друг от друга. Лишь очень редко дается ориен-
тация по странам света. Если автор с какой-нибудь целью отклоняется
от своего основного маршрута (например, чтобы посетить лежащую
в стороне от него достопримечательность), то он обязательно потом
возвращается обратно, причем тем же путем и. Перед нами — типич-
ный годологический подход, хотя Снодграсс и не употребляет этого
термина.
Еще один пример, на котором нам хотелось бы остановиться, свя-
зан с одним из «малых географов» — Дионисием Византийским, так-
же писавшим во II в. н. э. Как раз сейчас мы готовим русский перевод
трактата Дионисия «Плавание по Боспору» (Фракийскому)11 12, и в про-
цессе этой работы, разумеется, было невозможно не заметить некото-
рых интересных нюансов.
Дионисий описывает побережья Боспора в следующей строгой
последовательности: вначале европейское в направлении с юга на се-
вер, от Византия до входа в Понт Евксинский, а затем азиатское —
в противоположном направлении, то есть с севера на юг. Отмечая
это, нельзя не вспомнить, что Боспор Фракийский — пролив очень
узкий, к тому же извилистый, напоминающий скорее реку. В реаль-
ности наблюдатель, плывший по Боспору, никак не мог воспринимать
отдельно левый берег, а отдельно — правый (тем более что течение,
которому следовали корабли, постоянно смещалось то к одному, то
к другому из берегов, а частые теснины и изгибы береговых линий
«запирали» вид вперед); его глазам представлялась некая целостная
картина. И Дионисий вполне отдает себе в этом отчет, более того, ого-
варивает данное обстоятельство уже в самом начале своего сочинения
(Dionys. Byz., 1). Но это ни в малейшей мере не мешает ему, когда он
переходит к основному изложению, пользоваться вполне годологиче-
ским порядком перечисления топонимов, охарактеризованным выше.
11 Snodgrass А.М. An Archaeology of Greece. Р. 77, 84.
12 По одному из немногочисленных изданий этого довольно редкого па-
мятника: Dionisii Byzantii Anaplus Bospori una cum scholiis X saeculi I Edidit et
illustravit R. Giingerich. B., 1927.
288
Очевидно, он считал, что только такая последовательность позволит
описать побережья Боспора со всей возможной детализацией и скру-
пулезностью.
Сказанное, кстати, дает возможность поставить вопрос следую-
щим образом: не был ли годологический способ описания пространства
именно только способом описания, а не восприятия этого простран-
ства? Иначе говоря, некоей сознательно или традиционно принятой
условностью для удобства читателей? Двигаясь по Боспору, Дионисий,
безусловно, видел оба его берега одновременно, но рассказать о них
предпочел по очереди. Точно так же и с вышеупомянутым Павсанием:
отправляясь в свои маршруты по Беотии, выходя то из одних, то из
других ворот «семивратных Фив» и следуя по ведущим от этих ворот
дорогам, мог ли периегет — если он не страдал полным топографиче-
ским кретинизмом, что крайне маловероятно, учитывая его большой
опыт путешествий, — не соотносить разные пути друг с другом, не
представлять их в реальном двумерном географическом простран-
стве? Конечно, не мог. Однако в своем труде он ни на чем подобном не
остановился, поскольку, видимо, считал, что не в этом его задача.
* * *
Но перейдем к Геродоту: ведь именно годологические элементы
его географических представлений являются основной темой статьи,
а то, что было сказано выше о более поздних авторах, имело характер
предварительных соображений, направленных на то, чтобы ввести
читателя в рассматриваемую проблематику. Оговорим еще, что эти
поздние авторы писали уже в эпоху, когда высокого развития достигла
география эратосфеновского типа с ее более акцентированным карто-
графическим подходом. И тем не менее этот подход, как видим, их не
очень-то затронул. Соответственно, специфика годологических опи-
саний — об этом можно догадываться уже заранее — должна a fortiori
проявляться у «отца истории», работавшего тогда, когда греческая
картография еще делала свои самые-самые первые шаги.
Геродоту карты уже известны, чему удивляться не приходится.
Считается, что первую карту известной земли составил в VI в. до
н. э. философ-милетянин Анаксимандр. Затем, уже ближе к концу
того же столетия, ее усовершенствовал земляк Анаксимандра — зна-
менитый историк-«логограф», главный предшественник Геродота
Гекатей Милетский, активно занимавшийся также и географически-
289
ми штудиями. Существуют современные реконструкции этих карт, в
том числе хрестоматийные, хотя, строго говоря, нет полной уверен-
ности, что они корректны, поскольку реконструкции подобного рода
априорно исходят из презумпции хорографической репрезентации
пространства ранними географами, в то время как на деле эта репре-
зентация была — с несравненно большей степенью вероятности —
годологической.
Чтобы понять, о чем идет речь, вернемся к упоминаниям карт у
Геродота. Нельзя не обратить внимания на то, что эти упоминания
проникнуты известной долей иронии. Особенно характерно в данном
отношении следующее место (Herod., IV, 36):
«Смешно видеть, как многие люди уже начертили карты земли
(yf]? терю'бои? ура'фарта?), хотя никто из них даже не может пра-
вильно объяснить (6’£T|yT|crd|i6vov) очертания земли. Они изображают
Океан обтекающим землю, которая кругла, словно вычерчена цирку-
лем. И Азию они считают по величине равной Европе»13.
В этом коротком, но важном пассаже привлекает интерес ряд не-
маловажных нюансов. Прежде всего речь идет о самом термине, обо-
значающем карту земли, — ут)? тгерьобо?. Лексема тгерьобо? имеет,
во-первых, приставку nepi-, выражающую круговое движение, — ту
же самую, что в словах «периегеза» (TrcpiTi'yTicFLg* — дословно «обведе-
ние вокруг») и «перипл» (тгерьтгХои? —дословно «плавание вокруг»).
Второй же элемент рассматриваемой лексемы — не что иное, как обо?,
«путь». Иными словами, буквальное значение термина тгерьобо? —
«путь вокруг, обход». У Геродота он нередко (значительно чаще, чем в
смысле «карта») употребляется для указания на периметр чего-либо,
например, городской стены.
Создается впечатление (и, насколько можно судить, обоснован-
ное), что карты, о которых здесь говорит Геродот, всецело сосредото-
чивались на передаче внешних очертаний территорий суши со сто-
роны морских пространств, а внутренней части этих земель уделяли
значительно меньшее внимание. Эта своеобразная разновидность го-
дологической репрезентации в ранней географии, несомненно, связа-
на с «морским» менталитетом античных греков. Совершая постоян-
ные плавания в новые, ранее неизвестные страны, эллины смотрели
на них именно «с моря», и, в сущности, только приморские части этих
13 Геродот здесь и далее цитируется в переводе Г.А. Стратановского по
изданию: Геродот. История в девяти книгах. М., 1993.
290
стран были для их опыта в достаточной мере релевантны, а земли да-
лее, в глубине материка, их совсем не столь интересовали. Возможно,
основоположником, подобного подхода явился знаменитый Скилак
Кариандский, имя которого известно Геродоту (IV, 44).
Тут невольно припоминается яркий афоризм философа Платона
(Phaedo, 109b) о своих соотечественниках: «мы теснимся вокруг на-
шего моря, словно муравьи или лягушки вокруг болота». Осваивая
новые территории в ходе Великой колонизации (которая, разумеется,
стала едва ли не важнейшим стимулом к первичному накоплению гео-
графических знаний), греки повсюду воспроизводили модель некоего
«кромочного» существования, на стыке моря и суши. Достаточно бе-
глого взгляда, допустим, на карту древней Сицилии, чтобы заметить,
как эллинские поселения на этом обширном острове упорно жмут-
ся к пресловутой «кромке». На причинах такого положения вещей
здесь вряд ли место специально останавливаться. Подчеркнем лишь,
что описанная нами модель могла способствовать развитию только и
именно «морской годологической» репрезентации пространства.
Затронем еще вот какую деталь. Геродот, критикуя составите-
лей карт, как мы видели, упрекает их в том, что они только чертят
свои nepioSoi, но при этом не предпринимают попыток объяснения.
Объяснение, истолкование (б^уцстс?) противопоставляется просто-
му описанию, то есть движению или обведению вокруг (nepioSos, что
фактически равно тгсрст)уцсть^)14. Дихотомия чисто формальной пе-
риегезы и более содержательной экзегезы представляется достаточно
принципиальной.
Другой интересный геродотовский эпизод, связанный с картами
(V, 49-50), может быть достаточно точно датирован — самыми пер-
выми годами V в. до н. э. Вождь Ионийского восстания против пер-
сидского владычества — милетянин Аристагор — прибыл во главе
посольства в Спарту просить о военной помощи. «Аристагор, по сло-
вам лакедемонян, привез с собой медную доску, где была вырезана
карта всей земли, а также „всякое море и реки“ (yfjs атта'огр персобо^
б’убтбтцт|то кас ОаХастста те паста каь потацос па уте?)». Показывая
карту спартанскому царю Клеомену I, иониец убеждал его пойти по-
ходом на Персию. Ирония заключается в том, что спартанец, — ви-
димо, ничего толком не поняв в карте, — задал послу прямой вопрос:
14 Геродот употребляет лексему пер1Г|уг|О19, правда, не в географиче-
ском контексте (II, 73).
291
сколько дней занимает путь до персидской столицы Суз. Услышав,
что путь этот — трехмесячный, царь решительно отказался даже при-
ступать к предприятию. Привезя с собой карту, которая, казалось бы,
должна была ему посодействовать, Аристагор добился только срыва
собственной миссии!
Практически не вызывает сомнений, что речь здесь идет имен-
но о той самой карте, которую составил согражданин Аристагора —
Гекатей Милетский. Последний сам был в числе руководителей
Ионийского восстания (Herod., V, 36) и наверняка передал свою карту
в общественное распоряжение: так она могла оказаться наиболее по-
лезной. Выше мы уже замечали, что представить характер Гекатеевой
карты, особенно в деталях, очень трудно, если вообще возмож-
но. Однако при этом не может не броситься в глаза, что в описании
Геродота Аристагор и Клеомен пользуются ею исключительно как
итинерарием. Она их интересует прежде всего тем, что на ней можно
рассмотреть путь от восточного побережья Эгейского моря до Суз.
Попутно (именно только попутно!) указываются страны и народы,
поочередно встречающиеся на этой дороге.
Сама же дорога, которая здесь описывается, — это не что иное,
как знаменитый «Царский путь» (л 0809 т] (3aoiXr|iT|), использовав-
шийся Ахеменидами как маршрут царской курьерской почты. Кстати,
сразу после эпизода с картой Аристагора Геродот (V, 52-54) дает бо-
лее детальное описание этого пути, с приведением точных расстоя-
ний между ключевыми пунктами — стоянками для смены лошадей,
сторожевыми укреплениями и др. Расстояния приводятся (за ис-
ключением крайнего западного отрезка дороги, от Эфеса до Сард)
в персидских мерах длины — парасангах, и лишь затем проводится
их пересчет на греческие стадии. Это, безусловно, свидетельствует о
том, что рассказ Геродота о «Царском пути» (или «Царской дороге»,
в русскоязычной традиции встречаются оба варианта перевода ори-
гинального греческого выражения) восходит к персидской традиции,
причем, скорее всего, официальной и письменной15. Ранее мы выска-
зывали предположение16, что это второе описание, в отличие от пер-
вого, «аристагоровского», восходит у «отца истории» не к Гекатею, а
к более ранней, сформировавшейся к середине VI в. до н. э. традиции
15 Немировский А.А. Матиены, Матиена и XVIII округ державы Ахеме-
нидов в VI-V вв. до н. э. И Studia historica. М., 2007. Т. 7. С. 4.
16 Суриков И.Е. Сухопутные маршруты глазами «народа моря». С. 20-21.
292
греческого землеописания Востока17 (добавим, вполне возможно —
традиции еще устной).
Как бы то ни было, там, где Геродот пользуется данными имевших-
ся в его распоряжении итинерариев или же опирается на собственные
наблюдения, сделанные во время путешествий, его географическая
информация и точна, и детальна, и заслуживает доверия. А вот там,
где этого нет, — и геродотовские данные становятся в лучшем случае
расплывчатыми, в худшем — сильно искаженными.
Так, протяженность Малой Азии с запада на восток вычисляет-
ся галикарнасским историком очень уверенно, — именно потому, что
в основе лежат цифры расстояний на «Царском пути». А вот взгляд
Геродота на ту же Малую Азию, но в направлении с юга на север,
производит значительно более удручающее впечатление: «Египет же
лежит приблизительно напротив Киликийской горной области. А от-
сюда до Синопы, что на Евксинском Понте, прямым путем для хоро-
шего пешехода пять дней пути. Синопа же расположена против устья
Истра» (Herod., II, 34).
Здесь неверно буквально всё. Не говоря уже о том, что Синопа
ни в каком отношении не расположена «против устья Истра» (Дуная),
особенно грубой ошибкой является указание на расстояние между
Киликией и Синопой. Из другого места (Herod., V, 53) известно, что
у Геродота день пути соответствует 150 стадиям, следовательно, пять
дней пути — 750 стадиям, что при переводе на современные меры
длины дает 130-150 км (не известно в точности, какой из употребляв-
шихся в Греции стадиев брал за единицу отсчета Геродот). Иными
словами, действительное расстояние между южным и северным по-
бережьями Малой Азии преуменьшено в несколько раз\
Причина столь серьезного искажения в общих чертах ясна. В от-
личие от путей с запада на восток Анатолийского полуострова (по-
мимо «Царской дороги», имелись и другие), «сквозных» путей с ее
юга на север фактически не существовало. Этому мешали труднопро-
ходимые горные хребты, протянувшиеся в широтном направлении.
Соответственно, расстояния можно было определять лишь умозри-
тельно. По «Царской дороге» сам Геродот, очевидно, не путешествовал,
но он, во всяком случае, внимательно изучал ее по карте Гекатея. Если
17 Об этой более ранней традиции (как раз в связи с «Царской дорогой»)
см.: Немировский А.А. Мелитена, Армения и «Царская дорога» Ахеменидов И
Studia historica. М., 2006. Т. 6. С. 32.
293
же эта карта, как мы предположили выше, была «годологической» по
способу репрезентации пространства, то легко представить себе, как
на ней выглядела Малая Азия. Ее «стержнем» оказывалась «Царская
дорога», и именно по отношению к ней изображалась остальная тер-
ритория полуострова. Поскольку с точки зрения годологического под-
хода эта территория была, в общем-то, иррелевантной, то Малая Азия
должна была выглядеть на карте вытянутой и узкой, много уже, чем в
действительности. Отсюда и просчет Геродота.
Коль скоро мы уже коснулись Понта Евксинского, занимающего
немалое место в геродотовском труде, затронем еще некоторые вопро-
сы, связанные с описанием «отцом истории» этого моря и прилегаю-
щих к нему регионов. Уже отмечалось, и вполне справедливо18, что
цифры расстояний (длины и ширины) для небольших водных бассей-
нов, соединяющих Эгеиду с Понтом, — Геллеспонта, Пропонтиды,
Боспора Фракийского — даны с достаточно большой точностью
(Herod., IV, 85), а вот приведенные там же длина и ширина самого
Черного моря совершенно не соответствуют действительности.
По Геродоту, «длина его 11100 стадиев, а ширина в самом широ-
ком месте 3300 стадиев». При пересчете на современные меры получа-
ем соответственно около 2000 км и около 600 км. Первая цифра боль-
ше реальной почти в два раза. Что же касается второй, то она могла бы
быть довольно близкой к истине в том случае, если бы имелось в виду
действительно самое широкое место Черного моря. Таковое находится
в его западной части, приблизительно от Гераклеи на Ольвию.
Однако Геродот чуть ниже (IV, 86) специально оговаривает со-
всем иное: самый широкий участок Понта для него — «от страны син-
дов... до Фемискиры на реке Фермодонте». А это — заведомая ошиб-
ка: поперечник Синдика-Фемискира находится в восточной части
черноморской акватории, где последняя далеко не достигает такой же
ширины, как в части западной.
Насущно необходимы некоторые разъяснения. В геродотовское
время мореплавание в Понте Евксинском было в основном каботаж-
ным. Существовали только два кратких поперечных пути между его
южным и северным побережьями: один по линии мыс Карамбис (в
Малой Азии, между Гераклеей и Синопой) — мыс Бараний Лоб (юг
Крыма), а другой — тот самый, который упоминался нами чуть выше,
18 Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в
«Истории» Геродота. С. 325.
294
то есть между Синдикой и Фемискирой. Первый из двух путей был
кратчайшим, а второй — несколько более длинным. Это и заставило
Геродота написать: «Здесь ширина Понта наибольшая». В своей запад-
ной части Понт, повторим, шире, но по этому его региону историк про-
сто не имел цифровых данных, поскольку никаких поперечных путей
там не было19. Снова и снова приходится убеждаться в том, насколько
принципиально важны были годологические данные для геродотов-
ских географических пассажей. В случае наличия таких данных эти
пассажи имели более или менее корректный характер, в случае отсут-
ствия — страдали ярко выраженной произвольностью.
Как бы то ни было, приходится исходить из того, что сам Геродот
не совершал сквозного плавания по «длинной» стороне Черного
моря — ни по южной, ни по северной. Хорошо известно, что он не имел
корректного представления о форме Крымского полуострова (Herod.,
IV, 99); весьма характерно, кроме этого, еще и то, что в «Истории»
совершенно не упоминаются греческие полисы в районе Боспора
Киммерийского, даже такие крупные, как Пантикапей и Фанагория20.
Чудовищно преувеличены размеры Меотиды (Азовского моря), кото-
рое у Геродота оказывается лишь немного меньше Черного.
Таким образом, геродотовское описание значительной части
понтийского побережья (не считая т. н. «Левого Понта», отрезка от
Боспора Фракийского до Ольвии) опирается не на собственный опыт
автора, а на ранее сделанные описания, то есть, собственно, на какие-
то периплы. Отдельный вопрос — почему же в этих описаниях Черное
море так неестественно удлинено в западно-восточном направлении?
Предлагались различные ответы на этот вопрос21 (в периплах, как и
полагалось, расстояния промерялись не по прямой, а следуя всем при-
хотливым изгибам берега, что, естественно, резко увеличивало об-
щую цифру; Геродоту или его первоисточнику неверно назвали ско-
рость триеры, из которой он исходил, по «школьной» формуле вычис-
19 Суриков И.Е. Историко-географические проблемы понтийской экспе-
диции Перикла И ВДИ. 1999. № 2. С. 106.
20 Попытка объяснить молчание Геродота о боспорских городах поли-
тическими соображениями (Блаватская ТВ. К вопросу о боспоро-афинских
отношениях во второй половине V в. до н. э. И Проблемы истории Северного
Причерноморья в античную эпоху. М., 1959. С. 195 сл.) представляется наду-
манной и неубедительной.
21 Сводку гипотез см.: Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. На-
роды нашей страны в «Истории» Геродота. С. 325 сл.
295
ляя расстояние умножением скорости на время; при этом вычислении
не были учтены остановки корабля на ночной отдых и т.п.). Каждая из
этих гипотез имеет и привлекательные стороны, и «минусы»; не ис-
ключено, что все предположения должны быть воспринимаемы не как
опровергающие друг друга, а как взаимодополняющие.
Если же отвлечься от конкретики, то мы бы решились сформу-
лировать следующий тезис. В условиях годологического восприятия
пространства последнее становится семантически неоднородным.
Собственно, в архаических картинах мира мы и не имеем «ньютонов-
ского» однородного пространства; оно иерархизировано. Наиболее
значимыми точками в иерархии являются те, которые связаны с взя-
тым за основу отсчета путем. Чем дальше от пути — тем больше нео-
пределенности. Как Малая Азия в рамках подобной картины мира ока-
зывалась длинной и узкой (мы видели это чуть выше), так обширные
пустые просторы Черного моря (не можем тут не отметить, что этот
водный бассейн, почти лишенный островов, мог восприниматься эл-
линами только в резчайшем контрасте с их родной Эгеидой, буквально
усыпанной клочками суши — выраженными географическими и се-
мантическими ориентирами) становились своеобразным «смысловым
вакуумом» (а заполнять этот вакуум порождениями мифологии было
уже нельзя, поскольку времена Гомера миновали) и в качестве такового
могли получать едва ли не сколь угодно большую протяженность.
Остановимся еще на вопросе, какого рода были те итинерарии, ко-
торыми пользовался «отец истории». Д.А. Щеглов, рассмотрев извест-
ное в историографии недоразумение с реками Пантикап, Гипакирис
и Герр у Геродота, пришел к ответственному выводу: геродотовские
«сведения о западной и восточной частях Скифии в своей основе вос-
ходят к разным источникам»22. Эти источники исследователь назы-
вает соответственно «западным» и «восточным» итинерариями; он
считает даже, что они были составлены в разное время.
Сам ход аргументации, на которой построена данная реконструк-
ция, кажется весьма интересным и оригинальным. В то же время соз-
дается впечатление, что речь идет о каких-то письменных текстах, ко-
торые использовал галикарнасский историк, контаминируя их. Однако
мы должны подчеркнуть: точка зрения, согласно которой Геродот в зна-
чительной степени опирался на предшествующие письменные источ-
ники, на сегодняшний день является уже устаревшей. Ныне подавляю-
22 Щеглов Д.А. Географическое описание Скифии Геродота. С. 246.
296
щим большинством антиковедов признается тот факт, что его главной
«базой данных» были устные традиции23. Собственно, у Геродота и
не было иного выхода: слишком мало на момент его работы имелось в
Греции изданных исторических и географических сочинений. С уве-
ренностью следует говорить о том, что Геродот читал Гекатея (да и то
в вопросе о действительной мере влияния милетского ученого на га-
ликарнасского мнения антиковедов существенно расходятся24), со зна-
чительной степенью уверенности можно утверждать то же о перипле
Скилака Кариандского (в его первой, авторской редакции, ныне нам
уже недоступной). Была в его распоряжении еще «Аримаспия» Аристея
Проконнесского, но эту сказочно-фантастическую поэму (пусть даже
и с какими-то элементами реальности) сложно назвать историческим
или географическим трудом. Вот, пожалуй, и всё...
В свете вышесказанного решимся утверждать: никаких письмен-
ных итинерариев по путям Скифии и прилегающих областей в руках
у Геродота не было. Если имеет право на существование выражение
«устный итинерарий» (а почему бы нет?), то в данном случае следует
вести речь именно о таковых. Обратим в связи с этим внимание еще
на то, что расстояния в интересующей нас здесь части «Истории»
приводятся — если они приводятся — в днях пути, то есть доста-
точно приблизительных и нечетких единицах. В письменных текстах
мы вправе были бы ожидать большей строгости и, в частности, опо-
ры на стадии.
23 В целом к вопросу см., например: Finley М. Myth, Memory, and His-
tory// History and Theory. 1965. Vol. 4. No. 3. P. 281-302; BalcerJ.M. Herodo-
tus and Bisitun. Stuttgart, 1987. P. 32 ff.; Evans J.A.S. Herodotus Explorer of the
Past. Princeton, 1991. P. 89 ff.; PatzekB. Mtindlichkeit und Schriftlichkeit im Ge-
schichtswerk Herodots I I Klio. 2002. Bd. 84. Ht. 1. S. 7-26; Slings S.R. Oral Strat-
egies in the Language of Herodotus // Brill’s Companion to Herodotus. Leiden,
2002. P. 53 ff.; Murray O. Herodotus and Oral History // The Historian’s Craft in
the Age of Herodotus. Oxford, 2007. P. 16-44.
24 От постулирования мнения, согласно которому Геродот будто бы
целыми страницами дословно списывал у Гекатея (наиболее подробно см:
Heidel W.A. Hecataeus and the Egyptian Priests in Herodotus, Book II. N.Y.; L.,
1987; критику данной точки зрения см.: Суриков И.Е. Геродот и египетские
жрецы (к вопросу об «отце истории» как «отце лжи») И Исседон: Альманах
по древней истории и культуре. Екатеринбург, 2007. Т. 4. С. 7-25), до конста-
тации того факта, что Геродот мало что полезного смог почерпнуть у Гекатея
и в целом давал ему невысокую оценку (WestS. Herodotus’ Portrait of Heca-
taeus ///Journal of Hellenic Studies. 1991. Vol. 111. P. 144-160).
297
* * *
Можно было бы продолжать приводить и другие примеры, сви-
детельствующие о решительном преобладании годологических опи-
саний пространства у Геродота и о специфике этих описаний. Однако
мы ограничены соображениями объема и должны уже переходить к
заключительным обобщающим суждениям.
То, что говорилось о годологическом способе географической
репрезентации — и применительно к Геродоту, и применительно к
другим античным авторам, — на первый взгляд, может привести к
пренебрежительному выводу о какой-то «примитивной», «отсталой»
географии, не дающей истинной картины и только вводящей в за-
блуждение обилием некорректных данных. Парадокс, однако, заклю-
чается в том, что эта годологическая география свои функции вполне
выполняла. Пользуясь картами-итинерариями, люди античности тем
не менее правильно для практических нужд ориентировались в про-
странстве, приходили именно туда, куда им нужно было прийти, а не
в какое-нибудь другое место, и т.д.
Одним из важнейших принципов античных естественных наук в
целом было crcJCeiv та 4>aivd|i6va, «спасение явлений»25. Речь идет
о том, что теоретические построения (а любая карта, бесспорно, яв-
ляется неким теоретическим синтезом практического опыта) должны
согласовываться с данными наблюдений, непротиворечиво представ-
лять и объяснять их. И, надо сказать, — если взять для иллюстрации
такую науку, как астрономия, — геоцентрическая система, тщатель-
нейшим образом разработанная поколениями ученых (от Евдокса че-
рез Гиппарха к Птолемею), лучше «спасала явления», чем даже копер-
никанская гелиоцентрическая система в своей первоначальной форме,
до поправок Кеплера. А с точки зрения современной релятивистской
физики, вопрос о том, какая из двух систем «истинна», вообще явля-
ется, в сущности, иррелевантным: вопрос о том, что находится в «цен-
тре мироздания» и что вокруг чего вращается, зависит от выбранной
наблюдателем точки отсчета, «нуля» в системе координат.
Годологическая система репрезентации географического про-
странства в свете данного подхода начинает выглядеть тоже не «уста-
ревшей» и «неверной», а одной из возможных и отнюдь не утратив-
шей права на существование, наряду с другими. Да, искажения в ней
25 Рожанский И.Д. История естествознания в эпоху эллинизма и Рим-
ской империи. М., 1988. С. 256, 263, 275 и др.
298
неизбежны. Но, в конце концов, Меркаторова проекция, которой поль-
зуются и по сей день, тоже содержит весьма значительные искажения
размеров и форм многих территорий Земли. На самом деле небезынте-
ресно было бы на современном этапе поставить своеобразный экспе-
римент, попытавшись создать карту в «годологической проекции», —
опираясь на старинный античный способ описания пространства, но
наложив на него наши сегодняшние знания, естественно, несравненно
расширившиеся за много истекших столетий. Такая карта выглядела
бы весьма непривычно, но, полагаем, в ряде отношений оказалась бы
хорошо дополняющей карты более привычных нам образцов, акцен-
тирующей некоторые нюансы, которые в «хорографических» репре-
зентациях остаются в тени.
Во всяком случае, хотелось бы подчеркнуть одно: годологические
описания — ив этом их несомненный плюс — всегда не статичны,
а динамичны, векторны. Вектором является, разумеется, тот путь,
вокруг которого строится данное описание. Этот путь (будь он су-
хопутным или морским, поданным в форме периегезы или перипла)
предстает неким базовым принципом пространственных представле-
ний и даже, мы бы решились сказать, базовым принципом всего того
человеческого бытия, в рамках которого возникали соответствующие
представления. Упомянутые выше семантическая неоднородность и
иерархизированность пространства — прямые последствия актуали-
зации рассмотренных ментальных структур.
299
Т.Н. Джаксон
«ПУТИ» НА МЕНТАЛЬНОЙ КАРТЕ
СРЕДНЕВЕКОВЫХ СКАНДИНАВОВ
(Путь как способ освоения пространства) *
Современную карту — даже не имея ее перед глазами — мы можем
представить мысленным взором. Однако это далеко не то же самое,
что «ментальная карта» античного или средневекового человека, соз-
данная его сознанием, причем не на основании уже существующего
зрительного образа, а на основе устных рассказов, письменных опи-
саний, равно как и собственных наблюдений1. Психология познания
понимает «ментальную карту» как субъективное внутреннее пред-
ставление человека о части окружающего его пространства* 1 2. Принято
Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» Программы фунда-
ментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное насле-
дие и духовные ценности России» и при финансовой поддержке РГНФ, грант
07-01-00058а.
1 Bekker-Nielsen Т. Terra Incognita: The Subjective Geography of the Roman
Empire H Studies in Ancient History and Numismatics presented to Rudi Thom-
sen. Aarhus, 1988. P. 148-161; Brodersen K. Terra Cognita. Studien zur romischen
Raumerfassung (Spudasmata 59). Hildesheim; Zurich; New York, 1995 (здесь же
см. библиографию).
2 Шенк Ф.Б. Ментальные карты: конструирование географического
пространства в Европе / Пер. с нем. А. Жоровой // Политическая наука. По-
литический дискурс: История и современные исследования. 2001. Вып. 4.
С. 4-17; см. примеч. 6: «Указатель текущей литературы по теме менталь-
ных карт со списком исследований по психологии восприятия и географии,
посвященных восприятию пространства и ориентации в пространстве, тео-
рии и методике анализа ориентирующих воображаемых образов и менталь-
300
считать, что «ментальные карты» связаны в первую очередь с повсед-
невным указанием и нахождением пути («everyday way-finding or gi-
ving directions»)* 3, при этом они могут относиться как к реальному, так
и к воображаемому миру.
Термин «ментальная карта» (или «когнитивная карта»), как было
справедливо отмечено в литературе4, используется в двух диаме-
трально противоположных значениях: с одной стороны, он обозна-
чает существующий в сознании образ, с другой — материализацию
этого образа, т. е. нарисованную человеком карту-набросок. Оба эти
употребления термина относятся к «ментальным картам» отдельно
взятых людей, понятным (при их воспроизведении) другим людям по
причине наличия у этих людей единого категориального аппарата.
Однако «не только индивидуумы создают свою субъективную вну-
треннюю картину окружающего их пространства»: наряду с «мен-
тальной картой» каждого отдельно взятого человека, в обществе на
определенном временном срезе существует «ментальная карта», пред-
ставляющая собой образ пространства, который имеется в сознании
значительного числа людей и является частью общей «картины мира».
«Группы людей, сообщества и коллективы также создают специфиче-
ские в историческом и культурном отношении представления о про-
странственной структуре окружающего мира, который они видят или
могут вообразить себе»5.
Важно отметить, что этот коллективный образ пространства,
хотя он и относится к реальному миру, порой не связан напрямую
с практическими нуждами (указанием и нахождением пути). Так, у
древних скандинавов, которые были прекрасными мореходами и за-
долго до появления карт с легкостью ориентировались на море и на
ных карт, можно получить в информационном центре Informationszentrum
Raum und Bau общества Fraunhofer-Gesellschaft в Штуттгарте (http://www.
irb.fhg.de)».
3 См.: Couclelis Н. Verbal Directions for Way-Finding: Space, Cognition,
and Language // The Construction of Cognitive Maps I J. Portugali. Dortrecht,
1996, P. 133-153; cp.: Tuan Yi-Fu. Images and Mental Maps// Annals of the As-
sociation of American Geographers. Washington, 1975. Vol. 65. P. 205-213.
4 Woodward D. and Lewis G.M. Introduction// The History of Cartogra-
phy. Vol. 2. Book 3: Cartography in the Traditional African, American, Arctic,
Australian, and Pacific Societies / D. Woodward and G.M. Lewis. Chicago, 1998.
P. 3-4.
5 Шенк Ф.Б. Ментальные карты. С. 6.
301
суше6, в памятниках письменности нашли отражение весьма спец-
ифические представления о пространстве, явно не использовавшие-
ся для практических целей в повседневной жизни7. Согласно этим
представлениям, мир состоит из четырех четвертей, выделяемых в
соответствии со странами света — северной, южной, западной и вос-
точной8. Понятие о том, какие страны относятся к каким четвертям,
в древнескандинавской литературе весьма устойчивое: «Западная
четверть» — это вся Атлантика (Англия, Исландия, Оркнейские
и Шетландские острова, Франция, Испания и даже Африка);
«Восточная четверть» — все земли по берегам Балтийского моря,
которое в древнескандинавской письменности называлось Eystrasalt
«Более восточное море» (Швеция, земли вендов, куршей, эстов,
6 См., например: Crumlin-Pedersen О. Schiffe und Schiffartswege im
Ostseeraum wahrend des 9.-12. Jahrhunderts H Bericht der Romisch-Germani-
schen Kommission. Frankfurt-am-Main, 1988. B. 69. S. 530-563; Jesch J. Ships
and Men in the Late Viking Age: The Vocabulary of Runic Inscriptions and Ska-
ldic Verse. Woodbridge, 2001. До появления в конце XIII в. карт-портоланов
в Западной Европе не было морской картографии. Т. Кемпбел полагает,
что навигация зависела от знаний, накопленных капитанами, у которых
имелись «ментальные карты» тех регионов, которые им довелось посетить
(Campbell Т. Portolan Charts from the Late Thirteenth Century to 1500 // The
History of Cartography. Vol. 1: Cartography in Prehistoric, Ancient, and Medi-
eval Europe and the Mediterranean / J.B. Harley and D. Woodward. Chicago;
London, 1987. P. 386-387). В сагах мы находим подтверждение того, что
накопленный навигационный опыт передавался от человека к человеку. К
примеру, в «Саге о гренландцах», собираясь отправиться из Исландии в
Гренландию, Бьярни Херьольвссон сомневается в правильности решения,
поскольку опыта плавания в этих водах ни у него, ни у его попутчиков нет:
«Неразумным сочтут наше плаванье, ведь никто из нас не бывал в Грен-
ландском море» (Сага о гренландцах / Пер. М.И. Стеблин-Каменского //
Исландские саги. СПб., 1999. Т. I. С. 456). Ср. ниже о том, как проходило
это плавание: «Все же, снарядившись, они сразу вышли в море и плыли
три дня, пока земля не скрылась. Тут попутный ветер прекратился, на-
чались северные ветры и туманы, и в продолжение многих суток они не
знали, куда плывут. Затем они снова увидели солнце и смогли определить
стороны света» (Там же).
7 Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства
в картине мира средневекового скандинава // Одиссей. Человек в истории.
1994. М., 1994. С. 54-64.
8 Об «особой значимости для исландцев разделения пространства на
четверти» см.: LindowJ. Social Semantics of Cardinal Directions in Medieval
Scandinavia // The Mankind Quarterly. Vol. XXXIV. Nr. 3. Spring 1994. P. 212.
302
финнов и др.), а также земли в глубине Восточной Европы (Русь
и Константинополь); «Южная четверть» — это Дания, Саксония,
Фландрия и Рим; «Северная четверть» — это по преимуществу сама
Норвегия* но также Финнмарк, а иногда и Бъярмаланд (Беломорье),
который оказывается как бы на пограничье восточной и северной об-
ластей — он принадлежит к восточным землям, но добраться до него
можно только по северному пути (проплыв вдоль Норвегии и мимо
Финнмарка). Движение из одной области в другую определяется в
источниках в соответствии не с реальным (отвечающим показани-
ям компаса) направлением, а с принятым наименованием этих об-
ластей (скажем, плавание и из Англии, и из Франции, и из Испании
в Норвегию обозначается в источниках либо как движение погдг «на
север», потому что Норвегия лежит в «Северной области», либо как
движение vestan «с запада», поскольку к «Западной области» при-
надлежат и Англия, и Франция, и Испания). Движение в пределах
четвертей также описывается в соответствии не с показаниями ком-
паса, а с названиями четвертей, при этом чем дальше и дольше в
пределах какой-либо четверти продвигается саговый персонаж, тем
дальше в этом же направлении будет вести его путь (так, скажем,
в «Саге о Хаконе Хаконарсоне»9 Эймунд из Спангхейма едет из
Бъярмаланда «на восток» в Суздальскую землю, затем «на восток»
в Новгородскую землю и затем «по еще более восточному пути» к
Черному морю)10 11.
Нам уже приходилось писать11 о том, что древнескандинав-
ские тексты отражают период перехода от «хорографической» (или
«годологической») ориентации в географическом пространстве, с
линейными, двумерными координатами «карты пути», к (пока еще
ментальной) «карте-обозрению», к «картографической» ориентации,
каковую отличает несвязанность с конкретно-чувственной системой
отсчета, большая степень абстрагирования от местных ориентиров
при рассмотрении земной поверхности, одновременное единое пред-
9 Det Arnamagnaeanske hSndskrift 81а fol. (Skalholtsbok yngsta). Innehol-
dende Sverris saga, Boglunga sogur, Hakonar saga Hakonarsonar I A. Kjaer,
L. Holm-Olsen. Kristiania; Oslo, 1910-1987. S. 371-372.
10 Подробнее см.: Джаксон Т.Н. Austr i Gordunv. Древнерусские топони-
мы в древнескандинавских источниках. М., 2001. С. 15-22.
11 Джаксон Т.Н., Подосинов А.В. Норвегия глазами древних скандинавов:
к вопросу о специфике древнескандинавской ориентации по странам света И
Другие средние века: К 75-летию А.Я. Гуревича. М.; СПб., 2000. С. 114.
303
ставление системы различных пространственно размещенных и со-
отнесенных компонентов12. Действительно, важной пространство-
организующей категорией является для средневековых скандина-
вов понятие «пути»13. В первую очередь на это указывает название
одной из скандинавских стран — Норвегии: др.-исл. Noregr — стя-
нутая форма от *Nordrvegr «Северный путь» (из погдг «север» и vegr
«путь»); др.-англ. Nordweg (сообщение халогаландца Охтхере в запи-
си короля Альфреда, IX в.)14; лат. Nordve(g)ia (у Адама Бременского,
ок. 1070 г.)I5, Norwegia (в анонимной «Истории Норвегии», конец
XII в.)16, Norvagia (у Саксона Грамматика, начало XIII в.)17; ср. со-
врем. норв., шв., датск. Norge, исл. Noregur, англ. Norway, нем.
Nor we gen. Происхождение имени вполне прозрачно (страна света +
«путь»), хотя есть и иные его объяснения. Так, Р. Клизби и Гудбранд
Вигфуссон 18, равно как и Я. де Фрис19, будучи сторонниками именно
этого толкования, приводят все же и иную этимологию первого кор-
ня: пог — «морской рукав, узкий морской пролив»: в ее пользу могло
12 Подробнее о первичной «хорографической» / «годологической» и
вторичной «картографической» системах ориентации в древних культурах
см.: Подосинов А.В. Картографический принцип в структуре географических
описаний древности (постановка проблемы) // Методика изучения древней-
ших источников по истории народов СССР. М., 1978. С. 22-45; Janni Р. La
mappa е il periplo: Cartografia antica e spazio odologico. Roma, 1984.
13 Ср. утверждение А.В. Подосинова: «первичное восприятие простран-
ства можно представить как „карту пути“» (Подосинов А.В. Ex oriente lux!
Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. М., 1999.
С. 604). Ср. также вывод И.Е. Сурикова в настоящем сборнике, что путь
«предстает неким базовым принципом пространственных представлений и
даже... базовым принципом всего того человеческого бытия, в рамках ко-
торого возникали соответствующие представления» (Суриков И.Е. Путь как
принцип жизни и мысли (Кое-что об основаниях географических представ-
лений Геродота). С. 299).
14 Two Voyagers at the Court of King Alfred IN. Lund. York, 1984. P. 22.
15 Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum / B. Sch-
meidler. Hannover; Leipzig, 1917. Lib. II. Cap. XLVI.
16 Historia Norwegiae H Monumenta historica Norvegiae. Latinske kildeskrift-
er til Norges historic i middelalderen / G. Storm. Kristiania, 1880. P. 73-124.
17 Saxonis Gesta Danorum / A. Olrik, H. Raeder. Hauniae, 1931. P. 7-8.
18 Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. Oxford,
1957. P. 457.
19 Vries J. de. Altnordisches etymologisches Worterbuch. 2-te Aufl. Leiden,
1977. S. 411-412.
304
бы говорить произношение, а именно долгота гласного [6]20 и отсут-
ствие фрикативного зубного [б]21. Кроме того, особенности занимае-
мой страной территории — узкая полоска земли между морем и гора-
ми, изрезанная фьордами, — дают основание, по мнению Я. де Фриса,
рассматривать средневековое лат. Northwegia как народную этимоло-
гию22. Однако, на мой взгляд, не следует забывать о др.-англ. форме
конца IX в. Nordweg (сообщение Охтхере) и о параллельном с Noregr
существовании наименования обитателей этой страны — Nordmenn
(мн. ч. от Nordmadr), где [б] присутствует23. В результате исчезнове-
ния полугласного [w] после долгого слога24 и выпадения фрикативно-
го зубного [б] название могло вообще перестать восприниматься как
20 На долготу указывает произношение имени в скальдических стихах
X и первой половины XI в. (см.: Cleasby R., Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-
English Dictionary. P. 457).
21 Д.А. Зейп попытался объяснить его отсутствие формой дательного паде-
жа, но это не удовлетворяет Я. де Фриса, поскольку, как он отмечает, в датской
рунической надписи из Йеллинге, ок. 950 г., фрикативного зубного уже нет —
nuruiak (Vries J. de. Altnordisches etymologisches Worterbuch. S. 411-412).
22 Ibid.
23 Впрочем, Nordmenn может относиться не только к норвежцам, но
и ко всем скандинавам (Metzenthin Е.М. Die Lander- und Volkernamen im
altislandischen Schrifttum. Pennsylvania, 1941. S. 75). Так, Nordmanni у Эйн-
хардта (начало IX в.) служат обозначением свеев и данов (Einhardi vita Karoli
Magni / О. Holder-Egger. Hannover, 1911. XII, 3; XIV, 1). Ср. у Адама Бремен-
ского (около 1070 г.): «Эйнхард пишет: „Северный берег и все острова Бал-
тийского моря населяют даны и свеоны, которых у нас называют нортман-
нами“» (Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum. Lib. II.
Cap. XIX). Ср. также у Теодорика (конец XII в.): «Хуго, доброй памяти кано-
ник Святого Виктора в Париже, муж всесторонне образованный, так упоми-
нает наш народ в своей хронике: Норманны (Northmanni), — говорит, — вый-
дя из Нижней Скифии (под ней он несомненно понимал Верхнюю, которую
мы называем Швецией), приплыв на кораблях в Галлию и войдя по реке Сене,
огнем и мечом все разорили. И Сигиберт, монах из Жамблу, в хронике своей
так пишет: Норманны (Northmanni), — говорит, — свирепейший северный
народ, приплыв в Галлию на боевых кораблях, вошли в реку Луару и дошли
до Тура, опустошая все [на своем пути]. Таким образом, о наилучший из му-
жей, из этих [сообщений] очевидно, что и до времен Харальда (Прекрасново-
лосого. — Т Д.) были в этой стране (т. е. в Норвегии. — Т Д.) мужи, сильные
в воинских делах...» (Theodrici monachi Historia de antiquitate regum Norwag-
iensium И Monumenta historica Norvegiae. Kristiania, 1880. S. 3-4 — перевод
А.В. Подосинова).
24 См.: Смирницкий А.И Фонетика древнеисландского языка. М., 1961. С. 42.
305
«Северный путь»25. Имя Noregr постепенно превратилось в самона-
звание, этимология которого была плохо понятна самим норвежцам.
О том, что для них оно не было прозрачным, говорят, в частности,
попытки объяснить его как произошедшее от имени мифического ко-
нунга Нор (или Нори)26.
В источниках обнаруживаются следы всех четырех потенциально
возможных топонимов, образованных по схеме «страна света + vegr
{yegir / vegar)», Austrvegr «Восточный путь» сохранился в формах
как множественного (Austrvegir — в более ранних памятниках), так
и единственного числа (Austrvegr — в более поздних); в источниках
он встречается достаточно часто (подробнее речь о нем пойдет ниже).
Несмотря на продуктивность данной словообразовательной схемы,
три других термина27 зафиксированы лишь в ограниченном числе
ранних текстов и только в форме множественного числа28: Vestrvegir
(букв.: «Западные пути», здесь: в значении «Британские острова») в
шведской рунической надписи29; Sudrvegar (букв: «Южные пути»)
в эддической «Второй песни о Гудрун»30 и в «Саге о побратимах»31
25 Однако в западногерманских языках (др.-англ. Nordweg, англ. Nor-
way, нем. Norwegeri) второй корень (со значением «путь») сохранился без
изменений.
26 См. патронимическую легенду в «Истории Норвегии» (Historia Nor-
wegiae. Р. 73), в «Саге об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда (Saga Olafs Tryg-
gvasonar av Oddr Snorrason munkr / Finnur Jonsson. Kobenhavn, 1932. S. 83-84),
в начальных главах «Саги об оркнейцах» (Orkneyinga saga / Sigurdur Nordal И
SUGNL. 1913-16. В. XL. S. 1-4) и в пряди «Как заселялась Норвегия» по
«Книге с Плоского острова» (Flateyjarbok. En Samling af norske Konge-Sagaer
med indskudte mindre Fortaellinger om Begivenheder i og udenfor Norge samt An-
naler / Gudbrandr Vigfdsson, C.R. Unger. Christiania, 1860. В. I. S. 21-22).
27 Cm.: Metzenthin E.M. Die Lander- und Volkernamen S. 9, 73; Cleasby R.,
Gudbrand Vigfusson. An Icelandic-English Dictionary. P. 36, 457, 603, 700.
28 Для описания пути на запад, юг и север саги используют термины
vestr, sudr и погдг, а земли на этих маршрутах называют топонимами, по-
строенными по другой продуктивной модели — «страна света + land („зем-
ли“)» — Vestrlond, Sudrlond, Nordrlond.
29 Sveriges runinskrifter. В. 5:'Vastergotlands runinskrifter / E. Svardstrom,
H. Junger. Stockholm, 1940. H. 1. Nr. 61.
30 Строфа 8: «Взгляни на юг — / вот Сигурд лежит!» (Старшая Эдда.
Древнеисландские песни о богах и героях / Пер. А.И. Корсуна. Редакция,
вступ. статья и комментарии М.И. Стеблин-Каменского. М., 1963. С. 128).
31 Fostbrcedra saga / Bjorn К. fcorolfsson, Gudni Jonsson H IF. 1943. В. VI.
Bls. 196.
306
(в значении «Южные пути»), а также в «Саге об Олаве Трюггвасоне»
монаха Одда Сноррасона32 (в значении «южные страны — как про-
тивоположное Nordrlond»}\ Nordrvegar (букв: «Северные пути», здесь:
в значении «север») в эддической «Первой песни о Хельги Убийце
Хундинга»33. Источники со всей очевидностью указывают на то, что
исходной моделью для образования рассмотренных топонимов была
«страна света + vegir / vegar (форма ,мн. ч. от vegr)». Изначально на-
звания, сформированные по этой модели, должны были служить обо-
значениями (возможно, вполне конкретных) многочисленных путей
(маршрутов) на восток, запад, юг и север.
Предположение, что центр этой своеобразной «розы ветров» на-
ходился в Норвегии, откуда подобное представление о пространстве
было перенесено в Исландию, чтобы там оказаться зафиксированным
в письменных памятниках, не представляется справедливым, по-
скольку Норвегия сама оказалась в конечном итоге одним из «путей».
Вполне очевидно, что изначальное название Норвегии как «Северного
пути» (*Nordrvegr), а ее жителей как «северных людей» (Nordmenri)
не могло быть автохтонным (никто не может назвать себя «северны-
ми» или «южными» людьми). Оно должно было возникнуть южнее
Норвегии, и произойти это должно было гораздо раньше, чем были
созданы соответствующие письменные памятники. Нам уже при-
ходилось обосновывать свою точку зрения34, что искомая «роза ве-
тров» могла возникнуть в основном центре поселений германцев на
юге Скандинавии и на северной оконечности полуострова Ютландия
и острова Зеландия. Отсюда, преимущественно по океанскому побе-
режью, германские племена продвигались медленно и небольшими
группами на север Скандинавии, так сказать, по «северному пути».
Возможно, название «Северный путь» закрепилось за Норвегией в
конце IV — V в. н. э., когда археологически фиксируются волны новой
миграции германского населения (например, племен хордов и ругиев)
с материка на северо-западное побережье Норвегии. На территорию
Скандинавского полуострова германские племена проникали по наи-
32 Saga Olafs Tryggvasonar av Oddr Snorrason munkr. S. 247.
33 Строфа 4: «На восток и на запад / концы протянули, / конунга земли /
нитью отметили; / к северу бросила / Нери сестра / нить, во владенье / север
отдав ему» (Старшая Эдда. С. 73).
34 Джаксон Т.Н., Подосинов А.В. Норвегия глазами древних скандина-
вов. С. 113-132; ср.: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические
сочинения. Тексты, перевод, комментарий. М., 1986 (ДИ). С. 33.
307
более доступному пути — через датские острова и проливы. Именно
из этого района морские пути вели на восток (на Балтику), на запад (в
Северное море и Атлантику), на север (вдоль побережья Норвегии), а
также на юг — в Данию и Саксонию и далее вглубь материка сухопут-
ными маршрутами.
Итак, из четырех «путей» лишь «Восточный путь» (Austrvegr)
широко используется в памятниках древнескандинавской письмен-
ности. Одни исследователи традиционно считают, что он служит
для обозначения пути «из варяг в греки»35 или, по крайней мере,
земель к востоку от Балтийского моря и, в первую очередь, Руси36,
другие признают его неопределенность37. Самая ранняя фиксация
этого топонима — в форме множественного числа в поэме исланд-
ского скальда IX в. Тьодольва из Хвинира «Перечень Инглингов»38.
Кроме скальдических стихов, Austrvegr знают рунические надпи-
си39, географические сочинения40, саги (об исландцах, о норвежских
35 Барсов Н.П. Очерки русской исторической географии. География на-
чальной (Несторовой) летописи. 2-е изд. Варшава, 1885. С. 213, примеч. 16;
Брим В.А. Путь из варяг в греки И Известия АН СССР. VII сер. Отд. обществ,
наук. Л., 1931. № 2. С. 206-207.
36 Metzenthin Е.М. Die Lander- und Volkernamen. S. 9; PaffW.J. The Geo-
graphical and Ethnic Names in the >idriks Saga. Cambridge, 1959. P. 24-25.
37 Свердлов М.Б. Сведения скандинавов о географии Восточной Европы
в IX-XI вв. И История географических знаний и открытий на севере Европы.
Л., 1973. С. 49.
38 Замечу, что считаю абсолютно неприемлемым гадательное, основан-
ное на весьма распространенном «методе» нагнетания допущений — «нель-
зя объяснить иначе, как предположив...», «а значит...» — утверждение
П.В. Шувалова, что «поскольку это самое раннее употребление этого топо-
нима (в форме множественного числа) по отношению к Восточной Европе,
то скорее всего Тьодольв передал этим новым словом какое-то другое на-
звание», а именно «Рейдготаланд» (Шувалов П.В. Инглинги и Восточный
путь в IV-V вв. (Yngl. 18, 19) И Европа — Азия: Проблемы этнокультурных
контактов. К 300-летию Санкт-Петербурга. СПб., 2002. С. 217).
39 Мельникова Е.А. Скандинавские рунические надписи. Новые находки
и интерпретации. Тексты, перевод, комментарий. М., 2001 (ДИ). Б-Ш.5.10,
Б-Ш.5.25, Б-Ш.5.30, Б-Ш.7.8, Б-Ш.1.4 (?).
40 Неопределенность и нетерминологичность топонимии с корнем aust-
делают практически невозможным ее употребление в географических сочи-
нениях XII-XIV вв. (см.: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географиче-
ские сочинения. С. 196). Только один текст (с условным названием «Описание
308
конунгах41, о древних временах, епископские) и другие памятники
древнескандинавской письменности (в частности, «Книга о заселе-
нии страны»42).
Для описания пути на восток саги используют как наречие austr
«на восток» (с указанием цели путешествия или даже без указания),
так и Austrvegr в различных предложных сочетаниях (/ Austrveg/um
Austrveg — куда? — «по Восточному пути»; i Austrvegi — где? — «на
Восточном пути»)43. Так, к примеру, Снорри Стурлусон, рассказы-
вая о юношеских подвигах будущего норвежского конунга Эйрика
Кровавая Секира во всех четырех частях света, определяет направле-
ния его походов как «в Аустрвег», «на юг», «на запад» и «на север»:
И когда Эйрику было двенадцать лет, дал ему конунг Харальд
пять боевых кораблей, и отправился он в военный поход, сначала
в Аустрвег, а затем на юг в Данмарк и во Фрисланд и Саксланд,
и пробыл в этом походе четыре года. После этого отправился он
на запад за море и воевал в Скотланде и Бретланде, Ирланде и
Валланде, и провел там другие четыре года. После этого отпра-
вился он на север в Финнмарк и вплоть до Бьярмаланда, и была
у него там большая битва, и он победил44.
«Восточный путь» невозможно воспринимать как название ка-
кого-то определенного маршрута, поскольку движение начинается то
из Норвегии:
Тогда поплыл Эйвинд в пролив Хаугасунд (в Норвегии. —
Т Д), а Хрои поплыл тогда с севера, и встретились они в том
проливе и сражались. Там пал Хрои и около трех десятков че-
земли I») сообщает, что «через Данию море поворачивает в Восточный путь»
(Текст см.: Там же. С. 76).
41 Джаксон Т.Н. «Восточный путь» исландских королевских саг И Исто-
рия СССР. 1976. № 5. С. 164-170.
42 Landnamabok / Jakob Benediktsson И IF. 1968. В. I. Bls. 128.
43 Движение «с востока» (а именно — из Восточной четверти), как прави-
ло, обозначается наречием austan и много реже предложными сочетаниями,
включающими в себя Austrvegr. В целом термин «Восточный путь» можно, с
известными оговорками, назвать «односторонним»: гораздо чаще он исполь-
зуется при описании пути из Скандинавии на восток, нежели в обратном на-
правлении.
44 Snorri Sturluson. Heimskringla/ Bjarni Adalbjarnarson// IF. 1941.
В. XXVI. Bls. 134-135.
309
ловек, а Эйвинд забрал все имущество, которым владел Хрои.
Отправился тогда Эйвинд по Восточному пути и был там в ви-
кингском походе все лето45,
то из Дании:
... поплыл тогда ярл Хакон с севера из Стад (в Норвегии. —
Т Д.).,. и пришел в Данию, поплыл тогда по Восточному пути и
грабил там летом46,
то из Швеции:
Ярл Хакон правил в Трандхейме (в Норвегии. — Т Д.) и зимой
чаще всего бывал там, а летом иногда отправлялся на восток
в Хельсингьяланд (в Швеции. — Т Д.) и садился на корабль, и
плыл по Восточному пути, и грабил там летом47 48,
то из Руси:
И так говорят люди, что, когда Олав (Трюггвасон. — Т. Д.) был
в такой славе, были некоторые люди скорее полны зависти
к нему, нежели доброты, и клеветали на него перед конунгом
(Вальдамаром. — Т.Д.)43. И завидовали ему многие знатные
люди, и по этой причине уехал он прочь. И была у него тогда
большая дружина, он воевал тогда с языческими народами и
всегда побеждал, ездил он повсюду по Восточному пути и под-
чинял там себе народ. А когда ему наскучило это занятие, то при-
ближалась зима. Захотел он тогда вернуться домой в Гарды49;
иногда «Восточный путь» доходит только от Норвегии до Швеции:
Одним летом, когда Харальд Гренландец отправился в поход
по Восточному пути, чтобы добыть себе добра, приехал он в
Свитьод50,
иногда идет через остров Готланд:
Летом Гудлейк отправился по Восточному пути. Они стояли не-
которое время у Готланда51,
45 Ibid. 1945. В. XXVII. Bls. 83.
46 Ibid. В. XXVI. Bls. 216.
47 Ibid. Bls. 217
48 Конунг Вальдамар — русский князь Владимир Святославич.
49 Saga Olafs Tryggvasonar av Oddr Snorrason munkr. S. 30.
50 Snorri Sturluson. Heimskringla // IF. В. XXVI. Bls. 287.
51 Ibid. В. XXVII. Bls. 84.
310
иногда сразу в Эйстланд:
Летом они отправились по Восточному пути в Эйстланд и гра-
били там, где зовется i Pikum52,
иногда прямо на Русь:
А весной собрал ярл (Эйрик. — Т. Д.) свое войско и поплыл вско-
ре по Восточному пути. И когда он пришел во владения конунга
Вальдамара, стал он грабить и убивать людей...53.
Основными компонентами значения слова vegr являются: 1) точка
отправления, 2) маршрут, 3) конечная точка. Из приведенных приме-
ров явствует, что для топонима Austrvegr «Восточный путь» (имеюще-
го vegr в качестве составной части) эти семантические компоненты не
существенны. Исходная точка переменна, и отсчет ведется от послед-
ней упомянутой автором области, т. е. для значения лексемы Austrvegr
важна лишь его «восточность», принадлежность к Восточной четвер-
ти; маршрут как таковой значения не имеет; постоянной конечной точ-
ки также нет. А следовательно, Austrvegr — качественно иное, более
широкое понятие, чем совокупность значений двух его составляющих,
хотя изначально слово могло использоваться в конкретных ситуаци-
ях для обозначения совершенно определенных «восточных путей». Я
склонна думать, что топоним Austrvegr называет не путь, а те земли,
по которым путь проходит54. Тогда для значения слова Austrvegr суще-
ственным оказывается именно состав этих земель.
52 Sverris saga etter Cod. AM 327 4° / G. Indrebo. Kristiania, 1920; reprint —
Oslo, 1981. S. 120.
53 Snorri Sturluson. Heimskringla // IF. В. XXVI. Bls. 338.
54 И все же можно проследить связь нового понятия с начальным значе-
нием слова. Она проявляется в том, что топоним Austrvegr используется боль-
шей частью при описании пути, в сочетании с глаголами движения. В другом
контексте для обозначения тех же земель используется топоним Austrlond
«Восточные земли». Различие семантики этих двух терминов обусловлено,
помимо прочего, и различием грамматической формы: Austrlond употребля-
ется только в форме множественного числа. На мой взгляд, Austrvegr отно-
сится к тем землям, по которым изначально проходили «Восточные пути»,
a Austrlond где-то приближается по смыслу к Austrhdlfa «Восточная часть»,
хотя, конечно, значение его более размыто. Думаю, подтверждением сказан-
ному может служить тот факт, что топоним *Nordrvegr (в стянутой форме
Noregr) выступает обозначением одной страны на севере Скандинавского по-
луострова — Норвегии, a Nordrlond — всех Скандинавских стран.
311
Совокупное изучение древнескандинавской топонимии Древней
Руси приводит к выводу, что каждая группа источников имеет свою
топонимическую номенклатуру. Следует подчеркнуть, что хроноло-
гия письменной фиксации топонимов соответствует последователь-
ности их возникновения в языке древних скандинавов. Впрочем,
прямого соответствия нет: здесь лишь намечается общая линия
развития скандинавских топонимов Восточной Европы. Если в ис-
точниках X-XI вв. (в скальдических стихах и рунических надписях)
значение топонимов с корнем anst- чрезвычайно широко и они могут
покрывать собой любые территории к востоку от Скандинавии (от
Восточной Прибалтики до Византии), то с течением времени картина
меняется.
В ранних королевских сагах («Обзор саг о норвежских конунгах»,
ок. 1190 г.; «Сага об Олаве Трюггвасоне» монаха Одда, ок. 1190 г.; со-
ставленная из не дошедших до нас саг «Гнилая кожа», до 1220 г.) 55
Austrvegr (наравне с Austrlond и Austrriki) выступает в качестве наи-
менования земель по пути «из варяг в греки». Так, в «Обзоре» го-
ворится, что после гибели Олава Святого его сводный брат Харальд
Сигурдарсон «бежал... из страны (из Норвегии. — Т. Д) и в Восточные
пути, и так в Миклагард (Константинополь. — Т. Д.)56, а через некото-
рое время пустился в обратный путь «из Гарда (Миклагарда. — Т Д}
через Восточный путь»57Византия явно исключается здесь из числа
земель, покрываемых данными топонимами, — Русь, напротив, в ряде
случаев оказывается единственным их наполнением. Так, в «Саге
об Олаве» монаха Одда рассказывается о некоем Виссивальде, «ко-
нунге Восточного пути»58, а в «Круге земном» Снорри Стурлусона
55 Следует подчеркнуть, что «Гнилая кожа» может, с одной стороны,
рассматриваться в одном ряду с прочими сводами королевских саг 1220-
1230 гг., но, с другой стороны — и среди тех оригинальных саг, «которые, как
кажется, возникли на большом взрыве литературной активности между 1190
и 1220 гг.» (Andersson Th.M. King’s Sagas (Konungasogur) // Old Norse-Icelandic
Literature: A Critical Guide / C.J. Clover and J. Lindow. Ithaca; L., 1985 (Islandica.
Vol. XLV). P. 213,216-219). Особый характер «Гнилой кожи» находит отраже-
ние, среди прочего, и в топонимии.
56 Agrip af Noregskonunga sogum/ Bjarni Einarsson// IE 1984. В. XXIX.
Bls. 32.
57 Ibid. Bls. 36. В «Гнилой коже» поездка Харальда из Миклагарда опи-
сывается таким образом: «отправился он через Восточное государство в
Хольмгард (Новгород. — Т Д)» (Msk. S. 85).
58 Saga Olafs Tryggvasonar av Oddr Snorrason munkr. S. 107.
312
он назван «Висивальдом, с востока из Гардарики (Руси. — Т. Д.)»59.
В «Обзоре» говорится, что Ингигерд, дочь Олава Шведского, была
отдана в жены «Яритлаву60, конунгу Восточного пути»61, которого
Снорри в «Круге земном» называет «Ярицлейв, конунг с востока из
Хольмгарда»62. В «Обзоре» также повествуется о том, как родовитые
норвежцы отправились за Магнусом, сыном конунга Олава, воспиты-
вавшимся на Руси, «в Восточные пути к конунгу Яритлаву»63; герои
«Гнилой кожи», обсуждая целесообразность поездки «в Восточный
путь», высказывают опасение, что препятствием окажется «неми-
рье» (отсутствие торгового мира) между конунгами Ярицлейвом и
Свейном64.
Дальнейшее развитие топонима Austrvegr «Восточный путь» свя-
зано как с исторической ситуацией — прекращением функциониро-
вания пути «из варяг в греки», изменением характера русско-сканди-
навских отношений65 66, — так и с «литературной жизнью» топонимов.
В сводах королевских саг «Красивая кожа» (ок. 1220 г.) и «Круг зем-
ной» Снорри Стурлусона (ок. 1230 г.) достаточно последовательно для
обозначения Руси используется окончательно сформировавшийся к
этому времени топоним Gardariki^ который «вытесняет на запад»
«Восточный путь»67.
Чтобы определить, применительно к каким землям относится в
этих текстах топонимия с корнем aust-, стоит обратиться к словам лаг-
мана (законоговорителя) Торгнира, обращенной к шведскому конунгу
Олаву на тинге в Упсале 15 февраля 1018 г., как их передает Снорри
Стурлусон в «Круге земном»:
59 Snorri Sturluson. Heimskringla И IF. В. XXVII. Bls. 436.
60 Яритплав /Ярицлейв — русский князь Ярослав Мудрый.
61 Agrip af Noregskonunga sogum. Bls. 27.
62 Snorri Sturluson. Heimskringla // IF. В. XXVII. Bls. 147.
63 Agrip af Noregskonunga sogum. Bls. 34.
64 Msk. S. 3.
65 Лебедев Г.С. Этапы развития русско-скандинавских отношений в
IX-XI вв. // IX Всесоюзная конференция по изучению истории, экономики,
литературы и языка Скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов.
Тарту, 1982. Ч. II. С. 188-190.
66 Подробнее см.: Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. С. 49-59.
67 Подробнее см.: Джаксон Т.Н. «Восточный путь» исландских коро-
левских саг; Джаксон Т.Н. Древнескандинавская топонимия с корнем aust- И
СС. 1988. Вып. XXXI. С. 140-145.
313
Торгнир, мой дед по отцу, помнил Эйрика Эмундарсона, конун-
га Уппсалы, и говорил о нем, что, пока он мог, он каждое лето
предпринимал поход из своей страны и ходил в различные стра-
ны, и покорил Финнланд и Кирьялаланд, Эйстланд и Курланд и
много [земель] в Аустрлёнд. [...] А если ты хочешь вернуть под
свою власть те государства в Аустрвеге, которыми там владели
твои родичи и предки, тогда все мы хотим следовать в этом за
тобой68.
В процитированном выше тексте имя Austrlond относится к зем-
лям i Austrvegi «по Восточному пути» и включает Finnland «Землю
финнов», Kirjdlaland «Землю карел», Eistland «Землю эстов», Kurland
«Землю куршей». Термин Austrvegsmenn (мн. ч. от Austrvegsmadr) «жи-
тели Восточного пути» позволяет выявить другие народы и земли по
«Восточному пути». Так, Магнус Добрый, назначая Свейна Ульвссона
править в свое отсутствие Данией, замечает:
...а на нее, как тебе известно, совершают многочисленные на-
падения венды и курши, и другие жители Восточного пути, а
также саксы69.
Эти слова указывают на то, что даны и саксы не входили, по
представлениям того времени, в число «жителей Восточного пути», а
зато к этим последним причислялись венды (прибалтийские славяне).
Более того, выше отмечалось, что «Восточный путь» приводил иногда
и в Швецию.
Таким образом, из источников следует, что «Восточный путь»
постепенно оформляется в обозначение земель, лежащих вдоль пу-
тей, проходящих через Восточную четверть. И если в рунических
надписях он представляет собой вполне абстрактное имя для земель
в Восточной четверти, то на этапе, зафиксированном в ранних коро-
левских сагах, он становится обозначением земель по пути «из варяг
в греки» (изредка Восточной Прибалтики, но преимущественно —
Древней Руси), а ко времени записи «Красивой кожи» и «Круга земно-
го» превращается в название восточноприбалтийских земель.
Чтобы перемещаться в социальном пространстве, необходимо на-
личие некоторых общих представлений, общих координат простран-
68 Snorri Sturluson. Heimskringla И IF. В. XXVII. Bls. 115-116.
69 Ibid. В. XXVIII. 1951. Bls. 37.
314
ства. Одними из главных маркирующих элементов в процессе соци-
ального структурирования пространства выступают топонимы70. В
том случае, если источники предоставляют такую возможность (а
древнескандинавский материал в этом смысле бесценен), можно про-
следить развитие топонимии, связанное с пространственным освое-
нием мира. Мы можем наблюдать образование вторичных топонимов
на базе исходных {Gardariki от Gardar, Aldeigjuborg от Aldeigjd)71 72 73, «пе-
ремещения» топонимов в пространстве {Ultima Thule)12 и изменение
значения хоронимое {Austrvegr, Bjarmaland)13 по мере расширения
географических горизонтов и проч.
На каждом этапе своего развития топонимы наполнены очевид-
ным для современников смыслом и имеют конкретную географиче-
скую привязку — в противном случае они лишились бы своей адрес-
ности и перестали бы выполнять свою основную функцию — комму-
никативную74. Иначе смотрит на проблему Ф.Б. Успенский. В топони-
ме Austrvegr он видит «некоторое неразличение земель, втянутых в
орбиту Восточного пути». Он полагает, что «граница между этносами
и землями, по которым пролегает этот путь», виделась скандинавам
«несущественной и неопределенной», a Gardar «служило прежде
всего наименованием некоего общего территориального единства и
в качестве такого наименования могло актуализироваться тем или
иным способом как Русь или как Византия»75. Мне представляется
70 Ср.: Коновалова И.Г. Топоним как способ освоения пространства
(«Русская река» ал-Идриси) И Диалог со временем: Альманах интеллектуаль-
ной истории. М., 2001. Вып. 6. С. 192-219.
71 Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. С. 49-59.
72 Von See К. Ultima Thule // Poetik und Gedachtnis. Festschrift fur Heiko
Uecker zum 65. Geburtstag I K. Hoff et al. Frankfurt-am-Main, 2004. S. 113-144;
Джаксон Т.Н. Ultima Thule в западноевропейской и исландской традициях И
ДГ. 2003 год: Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М.,
2005. С. 63-72.
73 Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения.
С. 197-200; Джаксон Т.Н. Этот таинственный и загадочный Бьярмаланд//
Отечество. Краеведческий альманах. М., 2000. С. 87-102.
74 Об именах как о «жестких десигнаторах» см.: Kripke S. Naming and Ne-
cessity. Harvard University Press, 1980. P. 48-53; о связи собственного имени с обо-
значаемым им объектом см.: Агеева Р.А. Гидронимия Русского Северо-Запада
как источник культурно-исторической информации. Изд. 2-е, испр. М., 2004.
75 Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь. Историко-филологические
очерки. М., 2002. С. 273, 278, 294.
315
в принципе невозможным, чтобы скандинавы на протяжении жизни,
видимо, не одного поколения путешествовали по некой бескрайней
безымянной территории, не зная, как назвать страну, ее жителей, их
язык, чтобы, отправляясь в Восточную Европу, они сообщали лишь
«название определенного отрезка пути», которое в сознании их оста-
ющихся дома сородичей должно было «актуализироваться тем или
иным способом как Русь или как Византия». В качестве дополнитель-
ного контраргумента отмечу, что уже руническим надписям X-XI вв.,
самому раннему из дошедших до нас скандинавских письменных ис-
точников, известен топоним Grikland (в традиционном понимании —
«Византия»), и упоминается он чуть ли не в два раза чаще (32 случая
против 18), чем Gardar «Русь»76.
Несколько соображений о топонимической номенклатуре и
ментальной карте. При рассмотрении всей совокупности восточно-
европейских топонимов во всем круге древнескандинавских источ-
ников77 получается один весьма важный результат, а именно вывод о
том, что в формировании древнескандинавских топонимов Древней
Руси, и шире — Восточной Европы, прослеживается одна общая
тенденция к обязательному воспроизведению фонетического облика
адекватных им местных географических названий. Следует подчер-
кнуть, что принцип фонетического уподобления соблюдался древни-
ми скандинавами достаточно регулярно при создании топонимии как
«Восточного пути», так и «Западного пути» — ср.: Eistland, Kurland,
Kirjdlaland, Finnland на востоке от Скандинавии и England, Bretland,
Norpimbraland на западе. За каждым скандинавским обозначением,
вне сомнения, имеется местный прототип, усвоенный древними скан-
динавами и затем нередко переосмысленный ими в соответствии с
действующим при межэтнических языковых контактах механизмом
народной этимологии78. Всё сказанное, однако, имеет отношение лишь
76 Мельникова Е.А. Византия в свете скандинавских рунических надпи-
сей И ВВ. 2005. Т. 64 (89). С. 163.
77 См.: Джаксон Т.Н. Древняя Русь в скандинавских письменных источ-
никах IX-XIV вв. Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой
степени доктора исторических наук. М., 1995.
78 Суть этого явления заключается в том, что звучание чуждого топо-
нима воспроизводится в другом языке с параллельным его осмыслением и,
следовательно, с искажениями, с заменой исходных корней на другие, близ-
кие к ним по звучанию, но порой весьма далекие по смыслу. Заимствованное
316
к топонимии, возникающей в процессе освоения территории. Вместе
с тем на ментальной карте средневековых скандинавов присутствует
топонимия более глубинного уровня, связанная не с одомашнивани-
ем освоенного пространства, а с концептуальными представления-
ми об организации пространства в целом. Именно к этим последним
принадлежат топонимы, имеющие в качестве своей составляющей
«путь», поскольку движение по путям, перемещение в пространстве
и являлось основой его освоения.
слово, имя, понятие, или его составляющая, принимает при этом в родном
языке значение слова, близкого к исходному по звучанию.
317
Е.А. Мельникова
ПУТИ В СТРУКТУРЕ МЕНТАЛЬНОЙ КАРТЫ
СОСТАВИТЕЛЯ «ПОВЕСТИ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ» *
Комплексы представлений о топографии определенного участка
пространства, так называемые ментальные карты европейских наро-
дов «поздней» христианизации, восточных славян, скандинавов и др.,
формировались — в том виде, в котором они нашли отражение в пись-
менных источниках XII-XIV вв., — в сложном взаимодействии раз-
личных по происхождению, подчас взаимоисключающих культурных
факторов. С одной стороны, в коллективном сознании существовал
некий образ известного пространства, основанный на практическом
опыте, накапливавшемся не одно столетие. Ойкумена* 1 2 неосознан-
но структурировалась, во-первых, относительно сторон света или
какого-либо центра3, что давало возможность пространственно соот-
Статья написана в рамках работы по проекту «Геополитические фак-
торы в историческом развитии Древнерусского государства» программы
фундаментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное
наследие и духовные ценности России».
1 См. о ментальных картах: Линч К. Образ города. М., 1982.
2 Под «ойкуменой» в данной статье я подразумеваю как весь обитаемый
мир, так и известный данному народу участок земной поверхности.
3 Г. Троубридж, введший в науку сам термин «ментальная карта» и
основывавшийся на исследованиях современных индивидуальных пред-
ставлений о пространстве, показал доминирование «личного» центра (на-
пример, дома) в системе ориентации, а не ориентации по сторонам света
(Trowbridge G. On fundamental methods of orientation and «Imaginary maps» //
Science. 1913. Vol. 38. P. 888-897).
318
носить отдельные объекты, и, во-вторых, базовыми топографически-
ми признаками, которые позволяли описать пространство ойкумены.
При этом формы ее структурирования могли быть разнообразны даже
в пределах одного культурного сообщества. Так, в Исландии (веро-
ятно, и в других Скандинавских странах) параллельно существовали
две системы организации пространства. Первая — по сторонам све-
та — функционировала в условиях морских плаваний, а также на ма-
кроуровне, обусловливая деление скандинавской ойкумены на четыре
четверти: северную, восточную, западную и южную. Вторая — опи-
ралась на территориально-политическое членение самой Исландии
(по четвертям), которое восходило к макроуровневой системе, и ис-
пользовалась только в пределах острова4. Размер и степень детали-
зации ойкумены в значительной степени зависели от интенсивности
освоения пространства в ходе хозяйственной, военной, торговой или
иной деятельности, устойчивости и частоты этнокультурных и по-
литических связей между ее частями. В эпоху викингов, например, в
результате военных и колонизационных походов на Запад и на Восток
скандинавская ойкумена охватывала обширные территории от Север-
ной Америки и Ирландии на северо-западе до Каспийского моря и Пе-
редней Азии на юго-востоке; однако в последующее время она начала
сокращаться: отдаленные и уже не посещаемые регионы постепенно
переходили в область сказочного, легендарного пространства. Мен-
тальная карта возникала в дописьменную эпоху и воспроизводилась
и передавалась долгое время в устной форме, однако не в виде более
или менее систематизированного и устойчивого текста, а как набор
актуализируемых по мере необходимости конкретных сведений.
С другой стороны, запись текстов, на основании которых только и
возможна реконструкция древнескандинавских, древнерусских и др.
ментальных карт, осуществлялась в XII-XIV вв., уже после распро-
странения христианской культуры в этих обществах. Как и в других
областях, христианство к этому времени выработало свой, специфи-
ческий «образ мира» на основе сплава античных знаний и библейской
космологии5. Структурирование христианского пространства совме-
4 См. подробно: Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организа-
ции пространства в картине мира средневекового скандинава И Одиссей: Че-
ловек в истории. 1994: Картина мира в народном и ученом сознании. М., 1994.
С. 54-64.
5 Мельникова Е.А. Образ мира. Становление и эволюция географиче-
ских представлений в Европе. V-XIV века. М., 1998. С. 83-108.
319
щало ориентацию по сторонам света с сакральной географией: цен-
тром ориентации служил Иерусалим и Святая Земля — место жизни и
смерти Иисуса Христа, восток как местонахождение рая обладал мак-
симальной сакральностью по сравнению с другими сторонами света.
Античное членение ойкумены на три части — Азию, Европу и Аф-
рику (Ливию) — поддерживалось библейской легендой о разделении
земли между тремя сыновьями Ноя.
Эти представления не имели ничего общего с ментальными кар-
тами дохристианского времени. Более того, известные скандинавам
и восточным славянам регионы пространственно почти не совпадали
с христианской ойкуменой. Север и Восток Европы — территории,
отраженные на их ментальных картах, — находились за пределами
познаний средневековых географов и были для них terrae incogni-
tae. В географических сочинениях византийских и западноевропей-
ских ученых сведения об этих областях мира черпались вплоть до
XIII в. из античной традиции (пространственный кругозор которой
был ограничен Северным Причерноморьем на северо-востоке и Бри-
танией на северо-западе)6. Лишь монгольское нашествие на Европу
привлекло внимание к ее восточным окраинам, а активные поли-
тические и торговые связи обеспечили приток актуальной информа-
ции о Руси.
Если дохристианские ментальные карты у скандинавов и вос-
точных славян не осмыслялись как особый феномен культуры и не
оформлялись как цельный текст, то описание Земли (хорография), т. е.
вербализованная ментальная карта, в христианской культуре Средне-
вековья приобрело новое по сравнению с античностью и чрезвычайно
важное значение. В греческой и римской традиции хорография выпол-
няла познавательные и в определенной степени практические функ-
ции, в Средневековье же она утратила утилитарное назначение и была
наделена символическим смыслом, воспринимаясь как простран-
ственный фон, на котором разворачивались события библейской, а
позднее — христианской истории. Поэтому подавляющее большин-
ство раннесредневековых всемирных хроник и особенно — историй
отдельных народов (так называемых «варварских историй») открыва-
6 Чекин Л.С. Территория СССР в западноевропейских описаниях Земли
ХП-ХШ вв. Дисс. на соиск. уч. ст. к. и. н. М., 1985; Он же. Картография хри-
стианского средневековья. VIII-XIII вв. Тексты, перевод, комментарий. М.,
1999 (ДИ).
320
ются или сопровождаются землеописанием. Для хронистов-христиан
географическое введение позволяло определить место собственного
народа (страны) на христианской ментальной карте и пространствен-
но соотнести его с другими христианскими народами.
Не был исключением и древнерусский летописец, составитель
«Повести временных лет», который, более того, придавал этому во-
просу особое значение — не случайно во вводной (нехронологизиро-
ванной) части своего сочинения он обращается к нему неоднократно,
причем в разных формах. Дважды летописец включает в свой текст
систематизированное географическое описание: один раз — всего
мира, пополнив его данными неизвестных европейцам, но знакомых
ему восточно- и североевропейских регионов, второй раз — только
собственного, восточноевропейского региона, причем это описание в
сокращенном виде повторено в рассказе о путешествии апостола Ан-
дрея. Наряду с этими «целенаправленными» описаниями, он регуляр-
но обращается к топографии Восточной Европы, прежде всего, для ха-
рактеристики мест расселения восточнославянских племен. При всех
различиях в целях и формах введения географо-топографического
материала его объединяет способ организации летописцем знакомого
ему пространства, принципы структурирования ментальной карты,
которая лежит в основе его описаний.
Наиболее отчетливо эти принципы проявляются, что естественно,
в систематических описаниях — ойкумены (далее—«Землеописание»)
и восточноевропейского региона (далее — «Путь из варяг в греки»).
Поставив вопрос «Откуду есть пошла Руская земля», летописец
предваряет «Землеописанием» историческую часть своего сочинения,
чтобы определить место славян и «Руской земли» в христианской
ойкумене. Образцом для него послужили византийские источники —
хроники Георгия Амартола и Иоанна Малалы7, землеописание в ко-
7 Georgii Monachi Chronicon / Ed. C. de Boor. Ed. anni 1904 correctionem
curavit P. Wirth. Munchen, 1978. S. 55-56; Истрин B.M. Книги временный и
образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славяно-
русском переводе. Л., 1927. Т. I. Текст. С. 58-59; loannis Malalae Chronographia.
1.6 / Rec. I. Thurn. Berolini, 2000; Истрин B.M. Первая книга Хроники Иоан-
на Малалы // Зап. имп. Академии наук. Сер. VIII. Историко-филологическое
отд. СПб., 1897. Т. 1. № 3. С. 11; Он же. Хроника Иоанна Малалы в славян-
ском переводе. Репр. изд. материалов В.М. Истрина / Подг. изд., вступ. ст. и
приложения М.И. Чернышевой. М., 1994. С. 23-24. См.: Шахматов А.А. По-
321
торых было представлено перечнем земель, заселенных потомками
трех сыновей Ноя: Азия досталась потомкам Сима, Африка — Хама,
Европа — Иафета8. Библейский список Ноакидов был существенно
расширен греческими и латинскими писателями, которые вводили в
перечень наименования известных им народов Южной Европы, Се-
верной Африки и др.9 10. Продолжили пополнение списка земель и ви-
зантийские предшественники древнерусского летописца, и он сам,
включив в перечень неизвестные в Византии территории Европы и
тем самым существенно его модифицировав.
«Землеописание» состоит, таким образом, из двух частей. Первая
содержит перечни стран, расположенных в «уделах» потомков Сима,
Хама и на юге «удела» Иафета (к которому отнесены не только Юго-
Восточная Европа, но и Малая Азия — Каппадокия, Пафлагония и др.,
а также Кавказ: Албания, Колхида и др. — страны «византийского
содружества»). Эти перечни заимствованы из хроники Георгия Амар-
тола, хотя принцип описания — региональный (в противоположность
тематическому у Амартола) — восходит, вероятно, к Иоанну Мала-
ле ,0. Вторая часть, продолжающая характеристику «Афетовой части»,
не имеет известных нам письменных источников и включает перечни
народов Восточной, Северной и Западной Европы.
I. Афету же яшася полунощныя страны и западныя: Мидия, Алъ-
ванья, Арменьа Малая и Великая, Кападокия, Фефлагони, Га-
латъ, Колхисъ, Воспории, Меоти, Дереви, Саръмати, Тавриани,
Скуфиа, Фраци, Макидонья, Далматия, Малоси, Фесалья, Ло-
крия, Пеления, яже и Полопонисъ наречеся, Аркадъ, Япиронья,
весть временных лет и ее источники // ТОДРЛ. 1940. Вып. 4. С. 42-44, 72-74.
Подробнее о византийских источниках землеописания в «Повести времен-
ных лет» с литературой см.: Мельникова Е.А. Пространственная ориентация
в «Повести временных лет» // ДГ. 2006 год. М., 2009. С. 73-94.
8 О жанрах землеописаний см.: Мельникова Е.А. Образ мира. С. 50-83.
О перечнях потомков Ноакидов см.: WagnerS. Die Stammtafel des Menschen-
geschlechtes. Saarbriicken, 1947; Simons J. The ‘Table of Nations’ (Gen. 10): Its Gene-
ral Structure and Meaning // Ondtestamentische Studien. 1954. Bd. 10. S. 155-184.
9 Ср.: Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочине-
ния. Тексты, перевод, комментарий. М., 1986. С. 130-139 (ДИ).
10 Ведюшкина И.В. Легендарные экскурсы о разделении земли в древне-
русской литературе // ДГ. 1987 год. М., 1989. С. 178-185; Она же. Этногео-
графическое введение «Повести временных лет»: особенности композиции //
ВЕД С. Спорные проблемы истории. М., 1993. С. 12-14.
322
Илюрикъ, СловЪне, Лухнитиа, Анъдриокия, ОньдрЪятиньская
пучина. Имать же и островы: Вротанию, Сикилию, Явию, Родо-
на, Хиона, ЛЪзовона, Кофирана, Закунфа, Кефалинья, Ифакину,
Керькуру, часть Асийскыя страны, нарицаемую Онию, и рЪку
Тигру, текущую межю Миды и Вавилономь;
II. до Понетьского моря, на полънощныя страны, Дунай,
ДьнЪстръ и Кавкаисинския горы,.рекше Угорьски, и оттудЪ
доже и до ДнЪпра, и прочая рЪки: Десна, Припеть, Двина, Вол-
ховъ, Волъга, яже идеть на востокъ, в часть Симову. В АфетовЪ
же части сЪдять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь,
моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, лит-
ва, зимЪгола, корсь, лЪтьгола, любь. Ляхове же, и пруси, чюдь
пресЪдять к морю Варяжьскому. По сему же морю сЪдять варязи
сЪмо ко въстоку до предала Симова, по тому же морю сЪдять
къ западу до землЪ Агнянски и до Волошьски. Афетово бо и то
колЪно: варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъ-
хва, римляне, нЪмци, корлязи, веньдици, фрягове и прочие, ти
же присЪдять отъ запада къ полуденью и съсЪдяться съ племя-
немъ хамовым» ”.
Переработка византийских землеописаний не ограничилась по-
полнением их. Значительны были и другие изменения, вызванные,
с одной стороны, собственными представлениями летописца, с дру-
гой — поставленными им задачами, что привело к кардинальным
структурным различиям между заимствованной и оригинальной ча-
стями «Землеописания».
Первым принципиально важным новшеством стало вынесение
хорографии в начало произведения. В византийских хрониках список
стран помещался внутри текста, в хронологической последователь-
ности изложения событий библейской истории, т. е. после рассказа о
потопе. Древнерусский летописец, напротив, открывает им свое про-
изведение, сообщая ему тем самым особый смысл и демонстрируя то
значение, которое он придавал описанию земли в контексте своего по-
вествования.
Другой новацией было изменение объекта перечисления. Спи-
сок, восходящий к Амартолу, включает наименования стран (хоро-
нимы), частично существовавших в античности («Колхисъ», «Вос- *
11 ПВЛ. С. 7-8. Ср.: ПСРЛ. М., 1997. Т. I: Лаврентьевская летопись.
Стб. 3-4; ПСРЛ. М., 1998. Т. II: Ипатьевская летопись. Стб. 3-4.
323
пории»), частично современных византийским авторам («Далматия»
и др.). Лишь в исключительных случаях здесь встречаются этнонимы
(«Тавриани» — жители Таврии, т. е. Крыма). Принадлежащий само-
му составителю Введения раздел, напротив, состоит исключительно
из этнонимов; два хоронима — «Агнянска» и «Волошьска» земли —
употреблены лишь для определения пределов расселения варягов, а
не как самостоятельные объекты.
Использование только этнонимов вместо хоронимов (полито-
нимов), видимо, было обусловлено рядом причин. В первую оче-
редь, недатированная, «вневременная» часть «Повести временных
лет» посвящена «предыстории» Руси — народам («языцам»), кото-
рые вошли в состав Древнерусского государства. Об их приходе из
«Дунайской прародины» и расселении на Восточноевропейской рав-
нине, их отношениях между собой и с другими народами (прежде
всего, с хазарами) и идет речь в этой части. Поэтому естественно,
что и во введении к ней упоминаются именно народы, а не будущие
земли/княжества — территориально-политические единицы, соста-
вляющие во времена летописца Древнерусское государство. Более
того, перечисление земель/княжеств в «Афетовой части» было бы
и невозможно, потому что — и это важная ее особенность, которая
требует особого обсуждения и объяснения, — восточнославянские
племена, на территориях которых образовались позднейшие земли
и княжества12, вообще не называются здесь; речь о них идет даль-
ше в связи с их расселением в Восточной Европе и их обычаями.
Те же народы, которые перечислены в «Афетовой части», политиче-
ских объединений за немногими исключениями (ляхи) не создали,
а либо влились в состав древнерусских княжеств (меря, мурома и
др.), либо оставались племенными объединениями с более или менее
развитой потестарной системой (чудь, корсь и др.). Наконец, надо
отметить общую свойственную древнерусскому языку тенденцию
отэтнонимического образования политонимов с добавлением тер-
мина «земля» или использования просто этнонима в чистом виде13:
Польша — «Ляхи» и «Лядская земля», Венгрия — «Угры» и «Угор-
ская земля» и др.
12 Кучкин В.А. Формирование и развитие государственной территории
восточных славян в IX-XIII вв. // ОИ. 2003. № 3. С. 71-80.
13 Хабургаев ГА. Этнонимия «Повести временных лет» в связи с задача-
ми реконструкции восточнославянского глоттогенеза. М., 1979.
324
В-третьих, в отличие от Георгия Амартола, который (как и лю-
бой другой средневековый писатель14 15) широко использовал этно-
географическую номенклатуру античности, зачастую утратившую
реальное содержание задолго до Средневековья (Вавилонъ, Троада,
Эолида, Колхисъ и др.), летописец, как в «Землеописании», так и в
«Пути из варяг в греки» приводит только актуальные этнонимы, то-
понимы и гидронимы. Все они относятся к народам, существовавшим
во времена сложения Древнерусского государства, а по большей части
и написания «Повести временных лет», и к географическим объектам,
упоминаемым в «Повести» и в других контекстах. Все они хорошо
известны летописцу и почти все употребляются и в других местах его
повествования.
Наконец, следуя своим византийским источникам, в свою очередь
опиравшимся на позднеантичную традицию, в заимствованной части
составитель «Землеописания» повторяет «региональный» принцип
перечисления земель. В азиатской и африканской третях и в южной
части «удела Афета» называются находящиеся в них страны в более
или менее упорядоченной последовательности — с востока на запад.
Совершенно иной принцип лежит в основе описания древнерусской
ойкумены.
Рассмотрим более подробно его структуру и содержание. Описа-
ние «Афетова удела» завершается у Амартола фразой «...рЪку Тигру,
текущую межю Миды и Вавилономь»,5, после которой хронист на-
чинает характеристику «удела Хамова» («Сим убо та наследовавшем
Хамов сын Ханаон...»). Летописец повторяет заключительную фразу,
но не переходит к «уделу Хамову», который он охарактеризовал вто-
рым (что само по себе противоречило традиционной композиции «Та-
блицы народов», где Южная — «Хамова» — треть всегда помещалась
на последнее место), а продолжает характеристику «Афетовой части»
описанием знакомых ему регионов.
Оригинальная часть «Землеописания» состоит из трех разделов,
выделение которых основывается как на их содержании, так и на вве-
дении двух из них указаниями на связь перечисляемых ниже народов
с Иафетом.
14 Чекин Л.С. Об античных топонимах в средневековой географической
литературе//ДГ. 1987 год. М., 1989. С. 257-260; Он же. Христианская картогра-
фия средневековья.
15 Истрин В.М. Книги временныя и образныя. С. 59.
325
11.1.	до16 Понетьского моря, на полънощныя страны, Дунай,
ДьнЪстръ и Кавкаисинскиа горы, рекше Угорьски, и оттудЪ
доже и до ДнЪпра, и прочая рЪки: Десна, Припеть, Двина, Вол-
ховъ, Волъга, яже идеть на востокъ, в часть Симову.
11.2.	В АфетовЪ же части сЪдять русь, чюдь и вси языци: меря,
мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь,
угра, литва, зимЪгола, корсь, лЪтьгола, любь. Ляхове же, и пру-
си, чюдь пресЪдять к морю Варяжьскому.
По сему же морю сЪдять варязи сЪмо ко въстоку до предала Си-
мова, по тому же морю сЪдять къ западу до землЪ Агнянски и
до Волошьски.
16 Чтение «до» встречается во всех списках Лаврентьевской и Ипа-
тьевской летописей. Объяснение этого чтения, насколько мне известно, от-
сутствует, а оно необходимо, поскольку при буквальном прочтении текста
фраза «до Понетьского моря на полнощные страны» должна быть синтакси-
чески отнесена к предшествующей — «текущи межю Миды и Вавилоном до
Понетьского моря». Это чтение предполагает, что летописец считал, что р.
Тигр впадает в Черное море. Дабы избежать такого понимания текста, после
слова «Вавилоном» издатели ПВЛ поставили точку с запятой (ПВЛ. С. 7).
Вероятно (комментарий к этому месту отсутствует), что знак препинания
был проставлен на основе выделения А.А. Шахматовым фрагментов, заим-
ствованных в разных источниках: по его мнению, слова «до Понетьского
моря на полънощные страны Дунай» принадлежат Малале, тогда как преды-
дущий текст заимствован из Амартола {Шахматов А.А. Повесть временных
лет. С. 42-43), и на словоделении Ипатьевского списка: «...текущюю межи
Миды и Вавилоном . до Понетьского моря . на полунощныя страны . Дунай
Днепр . и Кавькасинскыя горы . рекше Оугорьскыя...» (в Лаврентьевском
списке фраза «текущи межю Миды и Вавилоном до Понетьского моря» не
разделена на отдельные слова). Однако крайне маловероятно, что древне-
русский летописец стал бы дополнять здесь текст Амартола — ему негде
было почерпнуть подобную (к тому же неверную) информацию. Скорее,
упоминание «Понетьского моря» должно быть отнесено к следующей фразе
и вводиться предлогом «от», который бы обозначал начальную точку в про-
странстве и согласовывался бы с последующим указанием направления «на
полънощныя страны».
Впрочем, подобная ошибка * встречается в некоторых географических
сочинениях. Так, в древнеисландском трактате о рае и райских реках Евфрат,
по одной рукописи, или Тигр и Евфрат, по другой, впадают «в Средизем-
ное море неподалеку от Антиохии»: Мельникова Е.А. Древнескандинавские
географические сочинения. С. 128-130. В тексте «Этимологий» Исидора Се-
вильского, на котором основан данный трактат, указано, что Евфрат и Тигр
впадают в Красное море.
326
II.3.	Афетово бо и то колЪно: варязи, свей, урмане, готе, русь,
агняне, галичане, волъхва, римляне, нЬмци, корлязи, веньдици,
фрягове и прочие, ти же присЪдять от запада къ полуденью и
съсЪдяться съ племянемъ хамовым.
Разделы П.2-3 представляют собой перечни народов, что соот-
ветствует традиционной форме «Таблицы народов». Однако летопи-
сец переходит к ним не сразу, а предваряет их пассажем, содержащим
общую характеристику центральной части восточноевропейского,
«своего» региона (ИЛ), причем делает это двумя различными спосо-
бами. Во-первых, он определяет местоположение региона в его отно-
шении к пространству византийской ойкумены: от «Понетьского моря
на полънощныя страны», т. е. к северу от Черного моря. Одновременно
это и указание на границу между ойкуменой византийских источни-
ков и его собственным пространством: первая включает «Воспории,
Меоти, Дереви, Саръмати, Тавриани, Скуфиа», т. е. северное побере-
жье Черного моря17, вторая — земли, которые лежат к северу от него.
Соответственно, границей между ними служат «Понетьское море» и
Дунай18. К пограничному пространству, возможно, относятся и сле-
дующие объекты, названные летописцем: «ДьнЪстр и Кавкаисинския
горы, рекше Угорьски19», поскольку собственно перечень рек на-
чинается с Днепра. Определение границы между «византийской» и
«древнерусской» ойкуменами вполне точно отражает распростране-
ние Древнерусского государства в юго-западном направлении в конце
XI — начале XII в.: Карпаты были естественной границей Галицкой
земли на западе и юго-западе, на юге же она распространялась до
среднего течения Днестра.
Во-вторых, летописец дает самую общую характеристику ре-
гиона с помощью перечня восточноевропейских рек, что крайне
необычно для подобного рода сочинений. Если реки и упоминаются
в землеописаниях, то, во-первых, это в подавляющем большинстве
17 Все наименования, кроме неидентифицированного «дереви» (греч.
AepPig), восходят к античной традиции и реалиям античного времени: Бо-
спор Киммерийский, Меотида, Сарматия, Таврия, Скифия.
18 О Дунае как естественной (и сакральной) границе между «Славией»
и Византией см.: Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из
истории русской культуры. М., 2000. Т. I (Древняя Русь). С. 38-40.
19 О наименовании Карпат Кавкасийскими горами см.: Лихачев Д.С.
[Комментарии] // ПВЛ. С. 383.
327
случаев четыре реки, вытекающие, по средневековым географи-
ческим представлениям, из Рая: Ганг-Физон, Евфрат, Тигр и Нил-
Геон20, и, во-вторых, речь о них идет в конце описания каждой из
третей, вместе с островами, относящимися к ней. Именно такова по-
следовательность перечисления географических объектов и в описа-
ниях азиатской и африканской третей, заимствованных летописцем
у византийских хронистов. В своей же собственной части «Земле-
описания» летописец, напротив, выносит перечень рек в его начало,
что указывает на их принципиальную важность в структуре мен-
тальной карты летописца.
Карта 1. Перечень рек в «Землеописании» (раздел IIЛ)
20 Мельникова Е.А. Образ мира. С. 81.
328
Перечисленные здесь реки — главные артерии коммуникаций,
связующие Восточную Европу в единое целое. Это Днестр, обеспечи-
вавший вместе со своими притоками связи внутри юго-западной Руси
и соединявший ее с Черным морем. Это Днепр с крупнейшими при-
токами, Десной и Припятью, бассейн которого охватывал всю южную
и центральную Русь и обеспечивал ее выход в Черное море. Одно-
временно эти реки формировали Днепровский путь — стержневую
магистраль Древней Руси. Далее, это Западная Двина и Волхов, кото-
рые соединяли Днепровский путь с Балтийским морем и Балтийско-
Волжским путем. В конце перечня названа Волга как главная маги-
страль на восток («в часть Симову»). Как видим, список включает
все основные реки, составлявшие базовую систему коммуникаций
Восточной Европы: Днестровский, Днепровский, Западнодвинский и
Волжско-Балтийский пути.
Очевидно, что важнейшим элементом, организующим для
летописца «свое» пространство, является система коммуникаций —
реки и их притоки. Аналогичным образом реки будут главным ориен-
тиром и ниже, при рассказе о расселении восточнославянских племен:
«...словЪне пришедше и сЪдоша по ДнЪпру и нарекошася поляне,...
а друзии сЪдоша межю Припетью и Двиною и нарекошася дрегови-
чи; инии сЪдоша на ДвинЪ и нарекошася полочане, рЪчьки ради, яже
втечеть въ Двину, имянемъ Полота... А друзии сЪдоша по ДеснЪ, и
по Семи, по СулЪ, и нарекошася сЪверъ»21. Таким образом, речная си-
стема коммуникаций лежит в основе ментальной карты летописца и
структурирует ее.
Следующие далее разделы П.2-3 содержат собственно перечни
народов. Каждый из разделов начинается зачином, определяющим со-
держание последующего перечня: «В АфетовЪ же части сЪдять...» и
«Афетово бо и то колЪно...»: «географическое» в первом случае и «ге-
неалогическое» во втором22.
Перечень в начале раздела II.2 включает названия народов, охваты-
ваемые обобщающими этнонимамирусь и чудь23. Под первым, видимо,
понимаются все славянские племена (которые, однако, не называются в
самом «перечне народов»), под вторым — финские и прибалтийские (в
21 ПВЛ. С. 8.
22 О содержательном различии между разделами см. ниже примеч. 34.
23 Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Русь и чудь. К проблеме этнокультур-
ных контактов Восточной Европы и балтийского региона в первом тысячеле-
тии н. э. // Балто-славянские исследования. 1988-1996. М., 1997. С. 40-49.
329
Карта 2. Перечень народов в «Землеописании» (разделы П.2-3)
том числе балтские) племена, список которых насчитывает 17 наиме-
нований. В числе народов, отнесенных к «чюди», представлены «меря,
мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра».
Здесь достаточно полно очерчен круг финно-угорских племен, живших
вдоль Балтийско-Волжского пути от Балтийского моря (собственно,
от входа в Финский залив, на северном берегу которого располагалась
племенная территория еми/ями — фин. Нате) j\q поворота Волги на
юг. В него также включены названия двух племен северо-востока Вос-
точной Европы — печоры и югры. Список довольно последовательно
перечисляет финские племена с запада на восток за исключением поме-
щения прибалтийско-финского племени ямь между печорой и югрой24.
Продолжает список перечень прибалтийско-финских и балтских наро-
24 О включении в список этих трех этнонимов см. ниже.
330
дов «литва, зимЪгола, корсь, лЪтьгола, любь», которые, как и названные
дальше «ляхове же и пруси, чюдь», «присЪдять к морю Варяжьскому»,
т. е. населяют восточное и юго-восточное побережья Балтийского моря.
В целом список охватывает территорию от польского Поморья на край-
нем западе до Финского залива («чудь», здесь, очевидно, обозначает
эстов, что обычно для летописного словоупотребления) и смыкает ее с
землями, охарактеризованными финскими этнонимами.
Таким образом, начальная часть раздела П.2 фактически опи-
сывает восточную ветвь Балтийской системы коммуникаций, сфор-
мировавшуюся в VIII—IX вв. и включавшую Юго-Восточную При-
балтику, берега Финского залива (чудь на южном и емь на северном
берегу), Приладожье (чудь), Верхнее и Ярославское Поволжье (меря,
мурома, мордва) вплоть до изгиба течения Волги на юг (пермь) с от-
ветвлениями Волжского пути на север к Белоозеру (весь) и далее в
районы новгородской колонизации (печора, югра). Этот участок
трансконтинентального пути приобрел первостепенное значение для
международной торговли с середины VIII в., обеспечив связь между
Западной Европой и арабским Востоком, прерванную в Средиземно-
морье арабскими завоеваниями25. Не менее велика была его роль и в
социально-политическом развитии Северо-Запада Восточной Европы,
где в IX в. возникает пред- или раннегосударственное объединение26.
В его формировании и эксплуатации, особенно на раннем этапе, при-
няли активное участие скандинавы27, и он получил в Скандинавии
наименование Austrvegr «Восточный путь»28. Позднее — вероятно, с
конца X в., — когда приток арабского серебра иссякает, это название
25 Bolin S. Mohammed, Charlemagne and Ruric // SEHR. 1952. Vol. 1. P. 5-29;
Hodges R., Whitehouse D. Mohammed, Charlemagne and the Origin of Europe.
Archeology and the Pirenne Thesis. Oxford, 1983.
26 Мельникова Е.А. К типологии предгосударственных и раннегосудар-
ственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе. Постановка
проблемы //ДГ. 1992-1993 годы. М., 1995. С. 16-32; Носов Е.Н. Речная сеть Вос-
точной Европы и ее роль в образовании городских центров Северной Руси //
Великий Новгород в истории Средневековой Европы. М., 1999. С. 157-170.
27 Мельникова Е.А. Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX-X ве-
ках // Шведы на Русском Севере. Киров, 1997. С. 132-139; Она же. Балтийско-
Волжский путь в ранней истории Восточной Европы // Международные свя-
зи, торговые пути и города Среднего Поволжья IX-XII веков. Казань, 1999.
С. 80-87; Носов Е.Н. Речная сеть Восточной Европы.
28 См. о «Восточном пути»: Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. Древнерусские
топонимы в древнескандинавских источниках. М., 2001. С. 39-48.
331
распространяется на Балтийско-Днепровский путь, отражая ради-
кальные изменения в системе коммуникаций Восточной Европы это-
го времени: затухание Балтийско-Волжского и возрастание значения
Днепровского пути.
Описанная в этом разделе система восточноевропейских комму-
никаций тем самым относится не ко времени создания «Повести
временных лет», а к значительно более раннему периоду, когда Бал-
тийско-Волжский путь был еще в расцвете или только начинал те-
рять свое значение, но память о его доминирующей роли в системе
восточноевропейских коммуникаций еще сохранялась. Видимо, един-
ственным дополнением летописца конца XI — начала XII в., согла-
совывавшего перечень с современными ему реалиями, было включе-
ние в список печоры и югры — народов, сведения о которых были
получены лишь в конце XI в.29, а также еми/ями, территория которой
приобрела важное значение в результате ее шведской колонизации.
Далее в этом разделе очерчиваются границы распространения ва-
рягов: «ко въстоку до предела Симова» и «къ западу до землЪ Агнян-
ски и до Волошьски». Обозначенные летописцем границы деятель-
ности (расселения) скандинавов не соответствуют реалиям времени
работы составителя «Повести временных лет»: к концу XI в. варяги
в Восточной Европе либо давно уже осели в древнерусских городах и
ассимилировались (и, соответственно, перестали называться варяга-
ми), либо представляли собой отдельные группы купцов или воинов-
наемников, лишь временно находившихся на Руси. Поэтому само
указание на их проживание («сЪдять») к востоку от Балтийского моря
является очевидным анахронизмом. Невозможны были в это время и
путешествия «ко въстоку до предела Симова» не только варягов, но
и русских отрядов, поскольку путь к низовьям Волги (где, согласно
представлениям летописца, и начинался «предел Симов»30) был пере-
крыт Волжской Булгарией, а в приволжских степях уже господствова-
ли половцы. Столь же архаична и картина распространения сканди-
навов на Западе. Англия была территорией расселения скандинавов в
IX-X вв., с определенными оговорками — в первой трети XI в., когда
она входила в состав империи-Кнута Великого. Но с 1066 г. в Англии
доминируют не скандинавы, а нормандцы, которые были связаны со
29 Ср. рассказ о них Гюряты Роговина, помещенный под 1096 г. (ПВЛ.
С. 107-108).
30 См.: Мельникова Е.А. Пространственная ориентация. С. 92.
332
Скандинавией лишь исторически, но при завоевании Англии пред-
ставляли собой уже французскую знать. Наконец, «земля Волошь-
ска»31 — Нормандия или Северная Франция (ср. др.-исл. Valland как
обозначение Нормандии в отличие от Frak(k)land, относимого ко всей
Франции)32, которая выступает здесь как западная граница распро-
странения варягов-скандинавов, — к концу XI в. тоже уже давно не
была связана со Скандинавией. Таким образом, в этом разделе также
представлена этногеографическая ситуация, существовавшая задолго
до времени работы автора «Повести временных лет» — самое позднее
до середины XI в., когда в Восточной Европе доминирующим стал
Днепровский, а не Волжский путь, а в Англии и Нормандии осевшие
потомки скандинавов были ассимилированы.
В последнем разделе (П.З) перечисляются народы, живущие по бе-
регам Балтийского моря и далее на запад вплоть до венецианцев и гену-
эзцев, которые «съсЪдяться с племянемъ Хамовым». Как и в разделе II.2,
список вводится обобщающим понятием «варязи», за которым следует
перечисление скандинавских народов: свеев, под которыми, вероятно, по-
нимаются собственно sviar — жители Средней Швеции (понятия «Шве-
ция» как единое государство, объединяющее Свеаланд и Ёталанд, еще не
существовало и в XII в., когда титулатура шведского короля состояла из
двух частей «гех Sveorum Gothorumque»33), норвежцев (урмане), готланд-
цев (готе). Далее следует повторное упоминание руси34 и перечень за-
падноевропейских народов: «агняне, галичане, волъхва, римляне, нЬмци,
корлязи, веньдици, фрягове». Идентификация некоторых из этих этно-
31 Этот хороним обычно связывается в литературе с Нормандией или Ка-
ролингской Францией (см.: Лихачев Д.С. [Комментарии] // ПВЛ. С. 384; Петру-
хин В.Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. Смоленск, 1995. С. 21-
22). Историографию вопроса см.: Свердлов М.Б. [Комментарии] // ПВЛ. С. 587.
32 Metzenthin Е. Die Lander- und Volkernamen im altislandischen Schrifttum.
Pennsylvania, 1941. S. 114-115, 27-28.
33 Этот титул впервые употреблен в папском послании 1164 г. к королю
Карлу, сыну Сверкира (убит в 1167 г.).
34 Включение «руси» в этот список убедительного объяснения пока не
нашло (см., например, Петрухин В.Я. Начало. С. 19-20, 25-36). Возможно,
как предположила И.В. Ведюшкина, повтор объясняется разницей тематики
списков в разделах 2 и 3: первый из них носит «географический» характер, на
что указывает зачин «В АфетовЪ же части сЪдять...», второй — «генеалоги-
ческий»: «Афетово бо и то колЪно...». Одновременное использование переч-
ней разной тематики было, как указала И.В. Ведюшкина, нередким в визан-
тийской хронографии (Ведюшкина И.В. Этногеографическое введение).
333
нимов дискуссионна35, но, если принять их наиболее распространенную
интерпретацию, сам перечень, за исключением помещения «римлян»
между «волхвой» и «немцами»36, систематичен: названные в нем народы
занимают земли, расположенные на побережьях от Северного до Среди-
земного моря. Вдоль этих территорий проходила трансконтинентальная
магистраль, связывавшая Средиземноморье с Балтийским регионом. Ак-
тивное использование этого пути скандинавами, особенно в эпоху викин-
гов, когда плавания в Англию, Ирландию и Северную Францию были
рутинными, а в Средиземноморье — редкими, но широко известными,
породило наименование его в древнескандинавской литературе «Запад-
ным путем» (Vestrvegr). Насколько известно, представители других наро-
дов за редчайшими исключениями37 не использовали «Западный путь»
на всем его протяжении, для них это был транзитный путь, значительные
отрезки которого заменялись внутриконтинентальными речными или
сухопутными путями, прежде всего, по Рейну38.
Таким образом, ментальная карта Европы, отраженная в «Землео-
писании», структурируется водными магистралями. Фактически она
является картой водных путей, вербализованной разными способами
для различных ее регионов и задает парадигму «путевого», или «го-
дологического» описания39.
35 Таковы этнонимы «галичане», название которых чаще всего связы-
вается с латинским наименованием кельтов galli «галлы» и которые ото-
ждествляются с галлами, уэльсцами (гаэлами) или галисийцами Испании;
«волъхва», предположительно, от наименования кельтского (галльского)
племени вольки (yolcae), под которыми ныне обычно понимаются франки
или шире — подданные империи Каролингов с последующим переносом эт-
нонима на романские народы, включая восточных романцев (ср. летописные
«влахи», которые нападали на славян на Дунае): Королюк В.Д. Славяне и вос-
точные романцы в эпоху раннего средневековья. М., 1985. С. 168-186.
36 Впрочем, включение «римлян» и именно в этом месте — между «во-
лохами» и «немцами» — имеет естественное объяснение: под римлянами
летописец мог иметь в виду «Священную Римскую империю германских на-
родов» (Sacrum Imperium Romanum Nationis Teutonicae), возникшую в 962 г. и
занимавшую Центральную Европу.
37 Например, посольство ал-Газаля, отправленное испанским эмиром
Абд ал-Рахманом II в Данию в 845 г.
38 См.: Leighton А.С. Transport and Communication in Early Medieval
Europe A.D. 500-1100. Newton Abbot, 1972.
39 О «годологическом» принципе землеописаний в поздней античности
см.: Илюшечкина Е.В. Годологический способ описания географического
пространства у Дионисия Периэгета // ВЕДС. XVIII: Восприятие, моделиро-
334
Южная и центральная части Восточной Европы представлены соб-
ственно речными магистралями, в которых Днепр играет стержневую
роль, а его притоки, Десна и Припять, и реки, связанные с Балтикой, Дви-
на, Волхов и Волга, обозначаемые как «прочие», охватывают весь регион.
Способом его вербального описания являются названия самих рек.
Весь остальной европейский регион, «полунощныя страны и за-
падныя», описанный с помощью этнонимов, охвачен единой системой
трансконтинентального пути, связывавшего Средиземноморье с араб-
ским Востоком через Балтийское море и протянувшегося огромной
дугой, граничащей с «племенем Хамовым» на юге и «племенем Симо-
вым» на востоке. В этой системе Варяжское море является ориентаци-
онным центром. Здесь находится узел коммуникаций, разделяющий и
объединяющий две ветви европейской путевой системы, восточную
и западную. Центральное положение Варяжского моря подчеркива-
ется и самим помещением раздела о варягах между описаниями вос-
точной и западной ветвей, и указанием на распространение варягов-
скандинавов на восток (определение «ко въстоку до предала Симова»
совпадает с определением в разделе II. 1 границы региона по Волге,
которая течет «в часть Симову») и на запад вдоль этих ветвей.
Восточная ветвь начинается на северо-востоке Восточной Европы
и пролегает по Верхней Волге, Поволховью, Финскому заливу и охва-
тывает восточное и юго-восточное побережье Балтики. Ее восточно-
европейский отрезок представлен широтным Балтийско-Волжским
путем, тогда как меридиональный Днепровский не указан здесь вовсе
(ср. в разделе II.1 в перечне рек, описывающих древнерусский регион,
напротив, Днепр с его притоками вынесен на первый план, а Волга
упомянута в самом конце). Западная ветвь огибает Западную Европу
и заканчивается в северной Италии, гранича с «племенем Хамовым»,
т. е. с народами, обитающими в африканской трети.
Ментальная карта, отраженная в разделах П.2-3, имеет един-
ственную известную мне прямую параллель в географических пред-
ставлениях Средневековья — скандинавскую дохристианского време-
ни40. Ойкумена скандинавов членится не просто по сторонам света, а
вание и описание пространства в античной и средневековой литературе. М.,
2006. С. 78-81.
40 Знакомство с христианскими географическими представлениями вы-
звало наложение на собственную четырехчастную ойкумену трехчастной
христианской; согласование двух противоречивых моделей ойкумены потре-
бовало сложных манипуляций, но так до конца XIV в. и не было полностью
335
по главному направлению пути, расположенному в соответствующей
стороне света — austr и Austrvegr., sudr и Sudrvegr, vestr и Vestrvegr,
погдг и Nor(dr)vegr. Понятия Austrvegr «Восточный путь» и Vestrvegr
«Западный путь», структурирующие вместе с «Южным» (Sudrvegr)
и «Северным» (Nor(dr)vegr) путями ойкумену викингов, чрезвычай-
но широки по значению. Это не только обозначения маршрутов как
таковых, но и земель, лежащих вдоль соответствующих путей, и на-
родов, населяющих эти земли41. Каждому из «путей» соответствует
«четверть» ойкумены. Однако четверти отнюдь не равномерно рас-
пределены в пространстве: среди них абсолютно доминируют по раз-
мерам и значению (а также по частотности упоминаний) Восточная и
Западная, тогда как Южная и Северная называются лишь изредка и,
как правило, в форме простого указания направления — sudr и nordr.
Аналогичным, «путевым», образом видится скандинавам и Европа,
охватываемая с одной стороны «Восточным путем», с другой — «За-
падным путем». Надо отметить, что эта ментальная карта Европы на-
ходит отражение в сагах, воспроизводящих в несистематизированном
виде по преимуществу традиционные для скандинавского общества
представления, но не в географических трактатах, опирающихся на
западноевропейские «ученые» сочинения. Это указывает на архаич-
ность «путевого» структурирования древнескандинавской менталь-
ной карты. Аналогична древнерусской и характеристика этих регио-
нов в древнескандинавских землеописаниях, которая состоит из пере-
числения этнонимов или отэтнонимических хоронимов/политонимов:
«около Гардарики лежат такие земли: кирьялы, ревалы, Тавейсталанд,
Вирланд...»42.
Таким образом, древнерусскую, отраженную в разделах П.2-3
«Землеописания», и скандинавскую ментальные карты объединяет
принципиальное сходство их структурирования — на основе путево-
го принципа. Особенностями первой, также согласующейся с древ-
нескандинавскими представлениями о «Восточном пути», являются
архаичность воспроизведенной в ней системы коммуникаций в Вос-
точной Европе — доминирование Балтийско-Волжского пути, а также
осуществлено, что отчетливо проявляется в древнескандинавских землеопи-
саниях, ориентированных на западноевропейские тексты (Мельникова Е.А.
Древнескандинавские географические сочинения).
41 Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы организации пространства.
С. 54-64.
42 Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. С. 65.
336
способ описания — перечень этнонимов43. Как представляется, это
дает основания предположить, что описание «полунощных стран и
западных» в разделах IL2-3 — в отличие от раздела II. 1 — сложилось
в эпоху тесных славяно-скандинавских контактов и отражает древне-
скандинавскую картину ойкумены. Это тем более вероятно, что соб-
ственного опыта плаваний по западному продолжению Балтийско-
Волжского пути на Руси не имелось — сведения о нем могли быть по-
черпнуты только из внешних источников, наиболее близким и потому
вероятным среди которых были скандинавы. Приоритет же самого
Балтийского-Волжского пути в ментальной карте восточных славян
мог иметь единственную историческую опору — его функциониро-
вание в качестве магистрали дальней торговли (основные славянские
колонизационные потоки шли с юга на север), но основную роль на
раннем этапе его существования — уже и после расселения словен в
Приильменье — играли скандинавы.
Длительность сохранения — вплоть до начала XII в. — этой ар-
хаической ментальной карты вызывает предположение о том, что это
описание восходит к какому-то письменному тексту значительно бо-
лее раннего, нежели составление «Повести временных лет», времени,
когда отраженная в нем картина была актуальной или только начи-
нала утрачивать свою актуальность. Этот гипотетический текст, как
представляется, летописец дополнил актуальной информацией (опи-
санием древнерусского региона — раздел II. 1 и этнонимами «печора»,
«ямь», «югра»), а также зачинами «В АфетовЪ же части сЪдять...» и
«Афетово бо и то колЪно...», включив его в контекст традиционного
христианского землеописания.
Второй «специализированный» географический пассаж также
помещен в вводной части «Повести временных лет», но в совершенно
ином контексте. Отметив происхождение «словен» от Иафета и под-
черкнув возникновение «языка словЪньска» от 72 «языков», разде-
ленных после крушения Вавилонской башни, летописец продолжает
историю их расселения из Подунавья под натиском «Волхов» на север,
в Моравию, Чехию, Польшу, и на восток в лесную зону Восточной
43 Аналогичный способ описания — по наименованиям народов — ис-
пользовался средневековыми писателями неоднократно: наиболее извест-
ный пример — «Баварский географ», где описание также организовано по
периплическому принципу. См.: Назаренко А.В. Немецкие латиноязычные
источники IX-XI веков. Тексты, перевод, комментарий. М., 1993 (ДИ).
337
Европы. Именно здесь, рассказав о местах расселения восточных сла-
вян — по рекам, которые являются главным ориентиром, летописец
переходит к описанию топографии Восточной Европы44.
...бЪ путь изъ Варягъ в Греки и из Грекъ по Днепру, и верхъ
Днепра волокъ до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро
великое, из него же озера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро
великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. И
по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко
Царюгороду, а от Царягорода прити в Понтъ море, въ не же втечет
ДнЪпръ рЪка. ДнЪпръ бо потече из Оковьскаго лЪса, и потечеть
на полъдне, а Двина ис того же лЪса потечет, а идеть на полуно-
щье и внидеть в море Варяжьское. Ис того же лЪса потече Волга
на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море Хвалисьское.
ТЬм же и из Руси можеть ити по ВолзЪ въ Болгары и въ Хвалисы,
и на въстокъ доити въ жребий Симов, а по ДвинЪ в Варяги, изъ
Варягъ до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А ДнЪпръ вте-
четь в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское, по
нему же учил святый ОньдрЪй, брат Петровъ, якоже рЪша45.
Далее следует рассказ о поездке апостола Андрея, где кратко сооб-
щается о его маршруте, который соответствует пути, описанному в пред-
шествующем разделе, и, очевидно, отражает ту же ментальную карту.
ОньдрЪю учащю в Синопии и пришедшю ему в Корсунь, увЪдЪ,
яко ис Корсуня близь устье ДнЪпровское, и въсхотЪ поити в
Римъ, и пройде в вустье ДнЪпрьское, и оттоле поиде по Днепру
горЪ. И по приключаю приде и ста подъ горами на березЪ... иде
же послЪже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горЪ. И приде въ
словЪни, идеже нынЪ Новъгородъ... И иде въ Варяги, и приде в
Римъ... ОньдрЪй же, бывъ в РимЪ, приде в Синопию»46.
Цель описания Восточной Европы уже не связана со стремлением
летописца включить этот регион в пространство христианского мира.
Его задача более скромна — охарактеризовать территорию расселения
восточнославянских племен, о которых речь шла непосредственно пе-
44 По общему мнению, начальная фраза этого пассажа «Поляномъ же
жившимъ особЪ по горамъ своимъ», не связанная с последующим повество-
ванием и повторяемая после рассказа о путешествии апостола Андрея, где
она вводит повествование о Кие, Щеке и Хориве, попала сюда по ошибке.
45 ПВЛ. С. 8-9.
46 Там же. С. 9.
338
Карта 3. «Путь из варяг в греки»
ред этим. Однако путевой принцип структурирования ментальной кар-
ты, каковым бы ни было его происхождение, оказался весьма устойчи-
вым и продуктивным: летописец снова использует его, причем на этот
раз вполне сознательно определяя последующий текст как описание
пути «из Варягъ в Греки и из Грекъ по Днепру». Этой вводной фразой
он перекидывает мостик, с одной стороны, к характеристике древне-
русского региона в разделе II. 1 «Землеописания», которая основывается
на системе речных коммуникаций Восточной Европы, с другой сторо-
ны, к описанию Европы (разделы П.2-3), сразу же указывая на суще-
ствование двух ветвей трансконтинентального пути: западную — «изъ
Варягъ в Греки» и восточную — «изъ Грекъ по ДнЪпру».
В центре внимания летописца — как и заявлено в начале пасса
жа — Днепровский путь в его сопряженности с другими речными
магистралями Восточной Европы. Летописец отмечает волок между
339
Карта 4. «Путешествие апостола Андрея»
Днепром и Ловатью и особенно выделяет узловой участок, где Дне-
провская часть пути «из варяг в греки» сходится с другими речными
магистралями — Западнодвинской, Ильменско-Волховский и Волж-
ской. Это «Оковский» (по интерпретации Л.В. Алексеева, от слова во-
лок, т. е. «Волоковский»)47лес, естественный водораздел бассейнов За-
падной Двины, Днепра и Волги. Западноевропейскому участку пути
уделено значительно меньшее, нежели во Введении, внимание: он оха-
рактеризован лишь двумя его конечными точками — «из Варягъ до
Рима», где он соприкасается с «племенем Хамовым». Тот же маршрут,
но более сжато, без каких-либо деталей, представлен в рассказе о пу-
47 Алексеев Л.В. «Оковский лес» Повести временных лет // Культура
средневековой Руси. Посвящается 70-летию М.К. Каргера. Л., 1974. С. 5-11.
340
тешествии апостола Андрея: в нем названы основные пункты пути,
где отправной и конечной точками является Синоп на южном побере-
жье Черного моря.
Ментальная карта автора «Пути из варяг в греки» охватывает
весь европейский регион, однако западная его часть не детализиро-
вана. Это как будто отвечало задачам описания — охарактеризовать
Восточноевропейский регион, однако свидетельствует в то же вре-
мя и об отсутствии интереса к этой, известной лишь по рассказам,
но не из собственно опыта, части пути. Накопленный же в X-XI вв.
практический опыт плаваний в Византию и Святую Землю, службы
в византийской армии и участия в походах против арабов заставил
принципиально изменить картину этого пути — сомкнуть на юге
его западную и восточную ветви. Тем самым трансконтинентальный
путь, представленный в «Землеописании» разомкнутой дугой, пре-
вращается в циркумевропейский маршрут, ветви которого сходятся
или в Византии, как в «Пути из варяг в греки», где путь идет из грек и
в греки, а по западной ветви можно попасть в Царьград и из Царьграда
через Черное море войти в Днепр, или в Черном море (Синопе), откуда
начал свое путешествие апостол Андрей и где он его закончил.
Изменение исторических реалий, повлекшее за собой смену пред-
ставлений о пути, структурирующем ментальную карту, вызвало к
жизни и другие существенные преобразования.
В описании пути «из варяг в греки» летописец распространяет
Балтийское море вплоть до Рима48: «И по тому морю (Варяжьско-
му. — Е. М} ити до Рима» (ср. там же: «можеть ити... изъ Варягъ до
Рима» и «иде въ Варяги, и приде в Римъ» — в рассказе о путешествии
апостола Андрея), тогда как в «Землеописании» оно ограничено «Аг-
нянской» и «Волошьской» землями. Не поддерживаемые опытом гео-
графические сведения, очевидно, были постепенно утрачены.
Центральным — начальным и конечным — участком транскон-
тинентального пути становится Византия (Черное море), на которую
ориентирована как экономическая, так и духовная жизнь Руси.
48 Аналогично, как единое водное пространство рассматривает весь
«Западный путь» Снорри Стурлусон: «Известно, что море тянется от Нёр-
васунда до самого Йорсаланда. От этого моря отходит на север длинный
залив, что зовется Черное море» (Снорри Стурлусон. Круг Земной / Из-
дание подготовили А.Я. Гуревич, Ю.К. Кузьменко, О.А. Смирницкая,
М.И. Стеблин-Каменский. М., 1980. С. И. Благодарю Т.Н. Джаксон за указа-
ние на эту аналогию.
341
Далее, восточная ветвь циркумевропейского маршрута переме-
стилась с Волги на Днепр, поскольку Волжский путь не только по-
терял свое былое значение, но и не мог участвовать в новой системе
коммуникаций: выход с Волги в Азовское, а затем в Черное море был
сложен и вряд ли использовался сколько-нибудь регулярно. Летописец
говорит только о меридиональной магистрали — Днепровском пути,
активное и регулярное функционирование которого начинается лишь
в IX-X вв.49, и подробно перечисляет выходы от него в Балтийское
море: через систему Ловать — Ильмень — Волхов — «озеро Нево»
(Ладожское озеро и р. Нева) или Западную Двину: «Двина ис того же
лЪса потечет, а идеть на полунощье50 и внидеть в море Варяжьское...
а по Двине въ Варяги».
Наряду с «общеевропейским» узлом коммуникаций на юге, по-
является и собственно восточноевропейский центр — Оковский лес,
в котором берут начало три важнейшие речные магистрали: Днепр,
Западная Двина и Волга.
Волжский путь, пусть и утерявший свою центральную роль в
формировании ментальной карты, тем не менее, упоминается в «Пути
из варяг в греки», но отдельно, вне связи с Днепровско-Волховским и
циркумевропейским путями. Отметив второй выход с Днепровского
пути в Балтийское море, по Западной Двине, летописец обращается
к другому маршруту — на восток: «Ис того же лЪса (Оковского. —
Е. М.) потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море
Хвалисьское. Тем же и из Руси можеть ити по ВолзЪ в Болгары и въ
Хвалисы и на въстокъ доити въ жребий Симовъ». Отсутствие связи
Волжского пути с трансконтинентальным путем подчеркивается ука-
занием на его «внутрирусское» значение: по нему можно плыть «из
Руси». Способ описания этого пути отличен от Днепровского: здесь
не называются отдельные участки маршрута, а указываются место
впадения Волги (в конце всего описания пути «из варяг в греки» то
же говорится о Днепре: «А ДнЪпръ втечеть в Понетьское море жере-
ломъ, еже море словеть Руское») и конечные пункты, в которые мож-
49 Разумеется, единичные плавания по нему осуществлялись и раньше,
но речь идет о становлении именно постоянного маршрута с необходимой
инфраструктурой: стоянками и контрольными пунктами, обеспечивавшими
безопасное использование пути.
50 Об особенностях ориентационной системы составителя ПВЛ, в ре-
зультате чего Балтийское море оказывается на севере, см.: Мельникова Е.А.
Пространственная ориентация.
342
но попасть, следуя этим путем: «Болгары», т. е. Волжская Булгария в
Среднем Поволжье, и «Хвалисы», т. е. Хорезм. Если по западной вет-
ви можно, достигнув Рима, Царьграда и «жребия Хамова», вернуться
к Днепру, то Волга ведет только в «жребий Симов», не соединяясь с
циркумевропейским маршрутом ни на юге («въстоке»), ни на севере.
Волжский путь тем самым оказывается самостоятельной, но внутри-
русской речной магистралью, ведущей на восток.
Перечень рек в разделе II. 1 «Землеописания» свидетельствует о
близости ментальной карты, отраженной в нем и в «Пути из варяг в
греки». В них на первый план выходит Днепр (остальные реки обозна-
чены как «прочие»), за которым называются Западная Двина и Волхов,
маркирующие те же самые выходы с него в Балтийское море. Волга
поименована на последнем месте с примечанием «яже идеть на вос-
токъ, в часть Симову», почти дословно совпадающим с текстом «Пути
из варяг в греки»: «на въстокъ доити въ жребий Симовъ».
Таким образом, в «географических» текстах в вводной части «По-
вести временных лет» получили отражение две ментальные карты
древнерусской ойкумены. Их объединяет общий принцип организа-
ции пространства — путевой. Обе ментальные карты структуриру-
ются трансконтинентальным путем, соединявшим Средиземноморье
с арабским миром через Балтийское море — вокруг Западной Европы
на западе и по рекам Восточной Европы на востоке. Поэтому описание
пути является главным способом вербализации обеих карт.
Однако конкретные маршруты трансконтинентального пути, рав-
но как и обозначающие их объекты, имеют существенные отличия,
которые позволяют предположить разновременность и различное
происхождение этих ментальных карт. В первой, воплощенной в раз-
делах II.2-3 «Землеописания», трансконтинентальный путь представ-
ляется в виде двух ветвей, исходящих из одного центра — Варяжского
(Балтийского) моря и не смыкающихся на юге. Западная ветвь соот-
ветствует «Западному пути» древнескандинавского образа ойкумены,
восточная, образованная Балтийско-Волжским путем, — «Восточно-
му пути». Поскольку расцвет Балтийско-Волжского пути приходится
на IX-X вв. и связан с деятельностью скандинавов, которым в «Земле-
описании» отводится центральная роль в качестве связующего звена
между западной и восточной ветвями трансконтинентального пути,
то можно предполагать, что эта ментальная карта возникла и сформи-
ровалась не позднее конца X в. под влиянием древнескандинавских
343
представлений об ойкумене. Об архаизме этой ментальной карты го-
ворит и тип ее репрезентации — не топографический, как в описании
пути «из варяг в греки», а «этнографический»: путь пролегал по тер-
ритории определенных племен, наименования которых и обозначали
его отдельные участки. Как представляется, не исключено, что со-
ставитель «Повести временных лет» использовал некий письменный
текст, фиксировавший эту архаическую ментальную карту, и внес в
него несколько дополнений, отображающих реалии его времени.
Вторая ментальная карта нашла отражение в описании «Пути
из варяг в греки» и в разделе II. 1 «Землеописания». На ней транскон-
тинентальный путь представлен циркумевропейским маршрутом с
центром в Византии и Днепровско-Волховским путем в качестве его
восточной ветви, что отражает систему коммуникаций в Восточной
Европе, сложившуюся в X-XI вв. и существовавшую во времена ле-
тописца. Способом вербализации этой ментальной карты являются
наименования рек — важный топографический ориентир автора «По-
вести временных лет» и в других разделах его сочинения.
Сосуществование различных по своему типу ментальных карт в
сознании одного автора и находящих отражение в одном произведе-
нии, — явление нередкое в средневековой культуре. Аналогичным об-
разом разные по своему типу и (или) происхождению ментальные кар-
ты обнаруживаются в исландских сагах, где совмещаются «дальняя»,
морская, и «ближняя», сухопутная, системы ориентации; в скандинав-
ских географических трактатах, контаминировавших христианскую
и собственную картины мира, Адам Бременский описывает Европу,
используя структуру христианской ойкумены, но в характеристике
«островов Севера» и путей, ведущих на восток, опирается на местные
скандинавские географические представления, перекликающиеся с
их воплощением у Снорри Стурлусона (например, как Снорри продле-
вает Балтийское море на запад до восточного Средиземноморья, так,
по Адаму, оно простирается на восток вплоть до Византии).
344
III.2. Идеологема пути
Н.Ю. Гвоздецкая
КОНЦЕПТ «ПУТЬ»
В ПОЭТИЧЕСКОМ ТВОРЧЕСТВЕ
АНГЛОСАКСОВ (VII-XI вв.)
Культурные концепты в их языковом и текстуальном воплощении вы-
ступают важным средством реконструкции картины мира, представ-
ленной в письменных памятниках. Один из таких концептов — это
«путь», смысл которого не сводится к преодолению пространства, но
имеет антропоцентрическую направленность. Путь — это (в первич-
ном смысле) пространство, которое проходят или проезжают; дорога.
В более широком значении — это также само путешествие, поездка,
передвижение в пространстве, а также направление движения, марш-
рут. Отсюда рождается и более широкий переносный смысл — «поль-
за, прок, толк», наделенный ценностными ассоциациями I
Изучение культурных концептов служит важным средством
реконструкции средневековых представлений о мире и человеке.
Значительный интерес представляет в этом отношении поэтическое
творчество англосаксов, сложившееся на перекрестке двух культур —
устно-эпической (германской) и книжной (латино-христианской).
Среди древнеанглийских поэтических наименований пути наи-
более многозначным и насыщенным коннотациями является слово
sip/sid1 2. Контекстуальный анализ данного слова, его производных
1 См., например: Словарь русского языка в четырех томах. Издание вто-
рое. М., 1983. Т. 3. С. 565-566.
2 Shippey Т. Old English Verse. L., 1972. P. 54-55. См. также: Смирниц-
кая О.А. Sij) Beowulfes: границы культурной лексики в древнеанглийском
эпосе // Слово в контексте литературной эволюции: заговор, эпос, лирика. М.,
1990. С. 74-85.
345
и синонимов позволяет выявить разнообразные аспекты концепта
«путь» и особенности его осмысления в основных жанрах поэтиче-
ского творчества англосаксов — героическом эпосе, лирике и библей-
ской парафразе.
Повествование в «Беовульфе», наиболее значительном памятни-
ке англосаксонского эпоса (рукопись начала XI в., сюжет не позднее
VI в.), сосредоточено на трех путешествиях заглавного героя и трех
его схватках с чудовищами, из которых он выходит победителем, хотя
и гибнет, в конце концов, от ядовитого дыхания Дракона. Тема пути
пронизывает собой все повествование, получая нередко переносный
смысл.
Синонимический ряд наименований «пути» включает в
«Беовульфе» существительные sip /sid, weg, lad, stig, street и их произ-
водные3. Количество словоупотреблений первого имени превышает
совокупность всех остальных, уже этим определяется его доминиру-
ющее положение в группе4.
Контекстуальный анализ показывает, что sip/sid превосходит
остальные термины и по своей семантической насыщенности: в то
время как другие специализируются на отдельных аспектах концепта
«путь», sip/sid оказывается не только наиболее широким по смыслу,
но и ключевым словом эпического повествования. Рассмотрим при-
меры.
Наиболее «специальным» в «Беовульфе» является слово weg,
сопряженное с идеей расстояния, особенно удаления. Его сочетае-
мость — почти исключительно с глаголами движения и в устойчивом
обороте с предлогом (on weg, ср. совр. англ, away) — ограничивает
круг его употребления мотивом бегства. Сравни упоминание пора-
жения Гренделя, которому не оставалось ничего другого, как «прочь
бежать оттуда в болото топкое» («ond on weg j?anon fleon on fenhopu»,
763b-764a). И далее: «hu he werigmod on weg panon... feorhlastas baer»
(844-846) «как он, усталый духом, прочь оттуда... остатки жизни нес»;
«he on weg losade» (2096b) «он сгинул прочь». А также бегство мор-
3 Здесь и далее примеры из «Беовульфа» цитируются без указания дол-
гот, как это принято в издании: Beowulf / Ed. М. Swanton. Manchester, 1978.
Цифры при цитировании примеров указывают номера строк в оригинале.
Перевод принадлежит автору статьи.
4 Из анализа были исключены лишь устойчивые адвербиальные оборо-
ты типа forma sid «в первый раз», где sid не занимает самостоятельного места
в высказывании.
346
ских чудищ при звуке горна: «Hie on weg hruron bitere ond gebolgne»
(1430b-1431a) «Они прочь отпрянули, злобой дыша». Возможна, одна-
ко, трансформация «удаления» в «приближение», возврат: «gyf pu on
weg cymest» (1382b) «если ты вернешься». Удаление может метафо-
рически осмысляться как уход из жизни, смерть: «Gebad wintra worn
aer he on weg hwurfe, gamol of geardum» (264-265a) «Пережил много
зим, прежде чем удалился старец из дома»; «фа he of ealdre gewat, frod
on fordweg» «когда из жизни ушел старец в дальний путь». В том же
значении выступает композит ellorsid'. «Symble bid gemyngad morna
gehwylce eaforan ellorsid» (2450-2451a) «Непрестанно вспоминает каж-
дое утро наследника смерть» (букв, «уход», «путь прочь»).
В композитах weg может служить для обозначения дальних зе-
мель, подчеркивая эпические масштабы происходящего. Описание
грандиозных похорон Скильда включает упоминание сокровищ, при-
везенных со всех концов света (offeorwegum, 37а «с дальних путей»).
На пир в честь победы Беовульфа «сходились вожди, из далека и
близка, по широким путям» («ferdon folctogan feorran ond nean geond
widwegas», 839-840a). «Слава твоя, друг мой Беовульф, воздвиглась
на широких просторах, среди всех племен» («Blaed is araered geond
widwegas, wine min Beowulf, din ofer peoda gehwylce», 1703b-1705), —
говорит Хродгар.
Композитfoldweg «путь по земле» указывает на место передвиже-
ния и получает в контексте оценочные обертоны: «Hwilum heaporofe
hleapan leton, on geflit faran fealwe mearas, daer him foldwegas faegere
puhton, cystum cude» (864-867a) «Временами храбрые рысью ехали,
вскачь пускали каурых коней, коль им дороги казались ровными, дав-
но проторенными» (букв, «самыми знакомыми»).
Знакомый путь — символ освоенного, обжитого пространства,
в котором эпические герои чувствуют себя комфортно, в безопасно-
сти. Мотив знакомого пути неоднократно сопровождает мотив побе-
ды над чудовищами, иногда в сочетании с формульным выражением
«мерить путь», сравни описание возвращения Беовульфа с дружиной
после подводной битвы: «Ferdon ford ponon fepelastum, ferhpum faegne,
foldweg maeton, cupe straete» (1632-1634a) «Вперед устремились пешим
ходом, с душою легкою дорогу мерили, тропы торные (букв, «знако-
мые»)». В последнем примереfoldweg выступает в эпической вариации
со своим синонимом street (из латинск. via strata «мощеная дорога»).
Ассоциация римских дорог с обжитым пространством неуди-
вительна. Труднее сказать, сохраняло ли латинское заимствование
347
какую-либо связь со своим референтом, тем более в поэтическом
языке. В пользу подобного предположения как будто свидетельству-
ет появление данного имени при описании дороги, ведущей к дворцу
Хеорот, который служит в поэме символическим центром обустро-
енной вселенной: «Straet waes stanfah, stig wisode gumum aetgaedere»
(320-321a) «Дорога была каменьями изукрашена, мужам проложен
путь». Однако появление того же имени в составе метафорических
наименований моря говорит, скорее, о стирании внутренней формы
слова: «|эе |?us brontne ceol ofer lagustraete laedan cwomon» (238b-239)
«те, что высокий корабль привели по водной дороге». Далее: «Раег git
eagorstream earmum |?ehton, maeton merestraeta, mundum brugdon, glidon
ofer garsecg» (513-515a) «Там вы оба поток океанский рассекали рука-
ми, отмеряли версты в пучине, трудились плечами, скользя по мор-
ским просторам». И все же в последнем эпизоде, воспроизводящем со-
ревнование Беовульфа с Брекой в плавании, метафора «мерить путь»
призвана, по-видимому, подчеркнуть то же ощущение победы, в дан-
ном случае — над морской стихией. Даже теряя связь с первоначаль-
ным референтом, слово street сохраняет положительные ассоциации:
«Hwilum flitende fealwe straete mearum maeton» (916-917a) «Пускаясь
вскачь, песчаные тропы скакунами мерили» (о конных состязаниях в
честь победы Беовульфа над Гренделем).
Слово stig, как показывает вышеприведенная строка 320, может
выступать с теми же позитивными коннотациями, что и street, кото-
рые усиливаются за счет украшающего эпитета: «ond his ewen mid him
medostigge maet maegpa hose» (923b-924) «и его королева вместе с ним
медовые тропы отмеряла со свитой прислужниц». Эпитет наименования
пути, которым шествовала к дворцу, очищенному от чудища, супруга
Хродгара, предвосхищает радостную атмосферу пира. Однако два дру-
гих примера с тем же именем воссоздают атмосферу ужаса, которым
овеян ландшафт, окружавший жилище чудовищ. Беовульф приближа-
ется к «морю Гренделя»: «Ofereode |эа ae|?elinga beam steap stanhlido, stige
nearwe, enge anpadas, uncud gelad» (1408-1410) «Одолел тогда витязь вы-
сокие скалы, теснины узкие, проходы в ущельях, неведомый путь». По
прошествии полувека княжество геатов начинает беспокоить Дракон —
«тот, что в высокой крепости стерег сокровище, курган крутой, стезю
подземную, людям неведомую» («se бе on heaum hofe hord beweotode,
stanbeorh steapne, stig under laeg eldum uncud», 2212-2214a).
Если слово street устойчиво ассоциируется с освоенным, знако-
мым пространством, то stig может приобретать ассоциации с нео-
348
своенной, пугающей местностью. Оба они, однако, как показывают
вышеприведенные примеры, намекают скорее на физические, мате-
риальные свойства пространства, которые и получают ту или иную
оценку. Любопытно, что противоположные оценочные ассоциации
могут принадлежать одной и той же местности, меняясь в зависимо-
сти от происходящих событий. Путь к «морю Гренделя» описывается
в поэме по меньшей мере трижды. Первый раз — в связи с ликованием
данов, которые идут по следам Гренделя, чтобы убедиться в гибели
чудовища. Второй раз — в связи с походом Беовульфа в подводное
логово, угрожающим ему гибелью. Третий раз — при его возвраще-
нии оттуда с победой. Соответственно, в первом эпизоде дороги туда
характеризуются как ровные и знакомые, их легко «измерить», то есть
преодолеть (864-867а, 916—917а). Во втором эпизоде те же дороги вы-
ступают как крутые и узкие, неведомые людям и неудобопроходимые
(1408-1410). В третьем случае поэт возвращается к положительным
формульным выражениям первого эпизода (1632—1634а) — тот же са-
мый путь вновь оценивается как легкий и привычный.
Слово gelad, производное от lad, как показывают цитированные
строки 1408-1410, завершает собой длинную цепочку контекстуаль-
ных синонимов, как бы вбирая в себя все физические характеристики
описанной местности. Другие случаи употребления lad, в том числе в
составе композитов, напротив, свидетельствуют о том, что в его зна-
чении преобладает аспект перемещения в пространстве. Так, Беовульф
сражает морских чудовищ, чтобы те «путь мореплавателям не пре-
граждали» — «brimlidende lade ne letton», 568b-569a5. Дружина геатов,
преодолев пролив, радуется благополучному завершению плавания:
«Gode pancedon, pass ре him yplade еабе wurdon» (227a-228) «Бога воз-
благодарили, что морские пути для них легкими оказались». Хродгар
одаривает «всех, кто с Беовульфом свершил морской путь», то есть по-
просту приплыл в Данию («para ре mid Beowulfe brimlade teah», 1051).
Особенно наглядно проявляется аспект движения в соответству-
ющих композитах в Финнсбургском эпизоде «Беовульфа», повествую-
щем о том, как гости-даны отплатили хозяевам-фризам за вероломное
нападение. Вождь данов Хенгест «о мести жестокой более думал, чем
о морском пути» (то есть возвращении домой) — «he to gyrnwraece
swidor pohte ponne to saelade», 1138b—1139. Его сподвижники «Гудлаф
5 Тот же контекст возможен и для sid: «No раег wegflotan wind ofer убит
sides getwaefde. Saegenga for, fleat famigheals ford ofer уде», 1907-1909.
349
и Ослаф атаку жестокую по прибытии, ущерб припомнили, воздали
за долю бед» («Зфдап grimne gripe Gudlaf ond Oslaf aefter saeside sorge
maendon, aetwiton weana dael», 1148-1150a). После убийства вождя фри-
зов его датская супруга была увезена домой: «Hie on saelade drihtlice
wif to Denum feredon, laeddon to leodum» (1157b—1159a) «Они морским
путем жену благородную к данам отправили, вернули сородичам».
В данном эпизоде слово sip /sid выступает полным синонимом
lad. Не так, по-видимому, обстоит дело в эпизоде возвращения на ро-
дину Беовульфа, когда его дядя Хигелак, вождь геатов, допытывает-
ся о результатах путешествия своего племянника: «Нупе fyrwet Ьгзес,
hwylce Sae-Geata sidas waeron: „Hu lomp eow on lade, leofa Biowulf, |эа би
faeringa feorr gehogodest saecce secean ofer sealt waster, hilde to Hiorote?“»
(1985b-1990a) «Полюбопытствовал, каковы успехи (букв, «пути»)
мореходов-геатов: „Повезло ль вам в пути, милый мой Беовульф, с
тех пор как внезапно задумал далёко ты битвы искать по соленым во-
дам, схватки в Хеороте?“». Думается, что выбор синонимов на столь
коротком отрезке текста едва ли случаен. Форма sidas подразумевает
не пространственно-временные или физические характеристики пу-
тешествия, а его событийный аспект, то есть действия его участников.
Напротив, предложный оборот on lade обозначает сами по себе стран-
ствия и потому требует дальнейшей расшифровки — ссылки на битву
с чудовищем, которое задумал совершить герой.
Многозначность sip / sid — слова, которое можно назвать доми-
нантой синонимического ряда «путь» в эпическом жанре, — обнару-
живается в большинстве случаев его употребления, хотя не исключа-
ет и появления его в контекстах, близких другим членам ряда, как от-
мечалось выше. Разумеется, в рассказе о строптивице Трюд, которая
«искала свой путь по воле отца чрез бурное море к палатам Оффы»
(«Syddan hio Offan flet ofer fealone flod be faeder lare side gesohte», 1949b-
1951a), речь идет просто о путешествии ко двору будущего супруга.
Однако в эпизоде возвращения геатов на родину перемещение героев
в пространстве облечено в особые тона, акцентирующие их подвиги:
«Woruldcandel scan, sigel Sudan fus. Hi sid drugon, elne geeodon» (1965b—
1967a) «Светоч мира сиял, светило полуденное (букв, «с юга спеша-
щее»). Они же путь свершали, поспешали отважно». Sid вступает в
данном контексте в эпическую вариацию с ellen «отвага, отважное
деяние», так что соответствующие глагольные фразы вызывают в па-
мяти формульное обозначение героических поступков ellen fremedon
«подвиги совершали» (ЗЬ).
350
Чаще всего переносные смыслы слова не отменяют в контек-
сте его прямого значения, но обогащают и углубляют его. Смысл
«движение» выступает в сопряжении с другими аспектами пути, а
может отходить на задний план или исчезать вовсе. Интересно про-
следить эту игру смыслов при повторе слова на небольшом участке
текста. Так, упомянутое победоносное шествие (1965Ь-1967а) вто-
рично обозначается тем же словом в донесении правителю геатов:
«Higelace waes sid Beowulfes snude gecyded» (1970a-1971) «Хигелака
тотчас известили о прибытии Беовульфа». Задавая далее вопрос о
том, «каковы были пути геатов-мореходов» («hwylce Sae-Geata sidas
waeron», 1986a), Хигелак хочет узнать, разумеется, не обстоятельства
морского плавания, но исход сражения Беовульфа с чудовищами. На
первый план выступает здесь смысл «достижение, подвиг», хотя не
исключается и «путешествие». Напротив, когда Хигелак, узнав о по-
беде родича, начинает сокрушаться о том, что прежде он «не доверял
(букв.) пути своего любимого дружинника» («side ne getruwode leofes
mannes», 1993b-1994a), становится ясно, что в этом контексте данное
слово подразумевает вовсе не «путешествие» и даже не «подвиг», а
«отвагу».
Осмысление sip /sid как качеств личности особенно ярко прояв-
ляется в эпизоде спора Беовульфа с Унфертом — последний обвиняет
первого в недостатке героизма, сравнивая с его товарищем Брекой.
Беовульф отвечает: «Hwaet, {>u worn fela, wine min Unferd, beore druncen,
ymb Brecan spraece, saegdest from his side. Sod ic talige {?aet ic merestrengo
maran ahte» (530-533) «Что-то ты много, друг мой Унферт, спьяну о
Бреке разболтался, о его отваге. Сказать по правде, я большей силою в
море прославился». Однако поскольку Беовульф одолел Бреку в мор-
ском плавании, смысл «путешествие» здесь не исчезает.
Сходный контекст обнаруживается также в ответе Беовульфу
Вульфгара, который обещает доложить о нем датскому королю: «1с
Jjaes wine Deniga frean Scildinga frinan wille, beaga bryttan, swa |эи bena
eart, |>eoden maerne, ymbe })inne sid» (350b-353) «Другу данов и прави-
телю Скильдингов сообщу непременно о просьбе твоей, кольцедро-
бителю, князю светлому о твоем (букв.) пути». Парадокс заключается
в том, что Вульфгар не просто докладывает Хродгару о прибытии чу-
жестранца, но дает ему превосходную характеристику, которая осно-
вана на рассказе Беовульфа о своем происхождении и образе мыслей
(342Ь-347, 361-370). «Путь» — это «благородный обычай» (так ска-
зать, способность совершить нечто «путное»).
351
Антиподом Беовульфа выступает в поэме «непутевый» Херемод,
который нарушил кодекс поведения вождя и очутился во власти греха
(«hine fyren onwod!» — 915b). Поэт отмечает скорбь подданных по по-
воду его поведения: «Swylce oft bemearn aerran maelum swidferhjjes sid
snotor ceorl monig» (907-908) «Так часто оплакивали в прежние дни
путь владыки мужи многомудрые». В данном контексте слово теря-
ет какую-либо связь с путешествием и становится символом наруше-
ния обычаев. Херемод прямо противопоставляется Беовульфу, кото-
рый, воплотив в деяниях благородство натуры, стал «manna cynne,
freondum gefaegra» (914b-915a) «и роду людскому, и родичам люб».
Неслучайно в поэме появляется образ сказителя-дружинника, вос-
певающего «путь Беовульфа» как образец героизма: «Seeg eft ongan
sid Beowulfes snyttrum styrian» (871b-872) «Вновь стал воитель путь
Беовульфа искусно сказывать». «Путешествие», «подвиг» и «отвага»
сливаются воедино.
Страж, допуская Беовульфа с дружиной в датские пределы, жела-
ет им остаться sida gesunde, букв, «в отношении путей крепкими» (ср.
англ, sound, нем. gesund)\ «Faeder alwalda mid arstafum eowic gehealde
sida gesunde!» (316b-318a) «Да поддержит вас благими знаменьями
Отец-Владыка, в пути укрепит!». Ясно, однако, что это не только по-
желание остаться целыми и невредимыми: узнав о цели их путеше-
ствия, он призывает на них удачу в битве. Отнесенность sid к сраже-
нию — больше, чем к путешествию, просматривается также в контек-
сте употребления формульного эпитета sipes werig, букв, «усталый в
пути». «HwaeJjere ic fara feng feore gedigde, si{)es werig» (578-579a) «И
все ж невредимым я вышел из схватки с врагами, усталый в бою», —
говорит Беовульф по окончании сражения с морскими чудовищами,
которым завершилось его соревнование с Брекой. Также очевидно, что
усталость Беовульфа по возвращении из подводного жилища чудовищ
следует более приписывать его битве с матерью Гренделя, чем труд-
ностям долгого пути: «Sona him selefcegn sides wergum, feorrancundum
ford wisade» (1794-1795) «Тут служитель его, утомленного битвой, из-
далека прибывшего, проводил на покой»
Осмысление путешествия как «рискованного предприятия» обна-
руживается в формульном сочетании sorhful I geocor sid «скорбный I па-
губный путь». «Ne inc aenig mon, ne leof ne lad, belean mihte sorhfullne
sid, })a git on sund reon» (510b-512) «Никто — ни друг, ни враг — не
смог отговорить вас от опасной затеи, когда вы отправились в плава-
ние», — говорит Унферт о состязании Беовульфа с Брекой. Данное
352
сочетание может служить перифразой фатального исхода: «Paet waes
geocor sid {?aet se hearmscajja to Heorute ateah» (765b-766) «Злосчастным
был путь, что свершил в Хеорот злокрушитель», — эта фраза завер-
шает период, описывающий поражение Гренделя. А тот же эпитет
применительно к путешествию в Хеорот матери Гренделя грозит гибе-
лью обитателям дворца: «Ond his modor |эа gyt gifre ond galgmod gegan
wolde sorhfulne sid, sunu deod wrecan» (1276b—1278) «И вот его матерь,
угрюмая и прожорливая, пустилась в ужасный путь, мстя за смерть
сына». Устойчивые ассоциации указанной формулы со смертью дела-
ют понятным ее употребление без расшифровки в контексте: «swylce
on naeshleodum nicras licgean, da on undernmael oft bewitigad sorhfulne sid
on seglrade» (1427-1429) «а на склонах утесов нечисть таилась — те, что
поутру несчастных путь (букв, «несчастный путь») стерегут по парус-
ным тропам». В последнем примере речь идет о смертельной участи
тех, кого подстерегают в пути морские чудовища.
«Путь» как судьба и доля, которая проистекает из обычая, повадок
и поведения (а в конечном итоге, смертная участь) — этот смысл осо-
бенно ярко проявляется в конце поэмы, вместе с нарастанием ее эле-
гического настроя и мотива «бренности мира сего». В одних примерах
он совмещен со значением «путешествие», в других полностью пода-
вляет его. «Nealies swaeslice sid alyfed inn under eordweall» (3089-3090a)
«Не из приятных путь мне достался в том подземелье», — говорит
о себе Виглаф по возвращении из кургана Дракона. Еще более тяж-
кий путь — исход души в мир иной — уготован для Беовульфа: «Ne
waes pact ede sid, })aet se maera maga Ecgdeowes grundwong }юпе ofgyfan
wolde; sceolde ofer willan wic eardian elles hwergen, swa sceal aeghwylc
mon alaetan laendagas» (2586b-2591a) «Несчастливая участь — славно-
му сыну Эггтеова землю покинуть и против воли поселиться в иных
обиталищах. Всем суждено оставить дни бесполезные».
Несмотря на подобный комментарий, явно христианского толка,
уравнивающий участь всех живых существ, поэт использует слово
sip / sid для противопоставления судьбы героя (Беовульфа) и антиге-
роя (Дракона). Судьба обретает героико-языческие коннотации, ото-
ждествляясь с деяниями персонажей. Собирая последние силы в битве
с чудовищем, Беовульф являет собой образец героического поведения
и героической участи: «Aras da bi ronde rof oretta, heard under helme,
hiorosercean baer under stancleofu, strengo getruwode anes mannes, ne bid
swylc earges sid!» (2538-2541) «Встал co щитом ратник отважный — не
шелохнулся шелом — в боевой рубахе, под сводом кургана, подгото-
353
вился к единоборству: труса удел не таков»! Напротив, антигероиче-
ские свойства Дракона приводят к тому, что от него отворачивается
удача: «Ра waes gesyne Joaet se sid ne dah |>am de unrihte inne gehydde
wraete under wealle» (3058-3060a) «Было ясно, не благоволила судьба
тому, кто бесчестно под землею скрывал сокровища».
Отдельного комментария заслуживают композиты с sip /sid.
Семантика eftsid (1332, 1891, 2783) совпадает с внутренней формой
слова — это «путь назад, возвращение». То же можно сказать о wilsid\
«guman ut scufon, weras on wilsid, wudu bundenne» (215b-216) «воины
столкнули (на воду), герои в желанный путь (отправили), древо укра-
шенное (корабль)».
Sidfat выделяет такой аспект пути, как «предприятие (военное)»:
«Done sidfaet him snotere ceorlas lythwon logon» (202-203a) «От этого
похода умные мужи его ничуть не отговаривали». А также: «De he usic
on herge geceas to dyssum sidfate sylfes willum, onmunde usic maerda»
(2638b-2640a) «Когда он нас на брань собрал, в поход (отправил) сво-
ею волей, сподвиг на подвиги».
В остальных композитах, с экспрессивным субстантивным эпите-
том, выдвигается на первый план идея деятельности, которая может те-
рять всякую связь с путешествием и приобретать абстрактный характер,
сравни: «Naefre hit act hilde ne swac manna aengum, |>ara |>e hit mid mundum
bewand, se de gryre sidas gegan dorste» (1461b—1462) «Ни разу он в схватке
не подвел никого из мужей, кто сжимал его в руках, решаясь на подвиги».
Или: «Не gewraec syddan cealdum cearsidum, cyning ealdre bineat» (2395a-
2396) «Отомстил он потом жестокими сечами, конунга жизни лишил».
А также: «Wen ic Joaet for wlenco, nalles for wraecsidum, ac for hige|>rymmum
Hrodgar sohton» (338-339) «Надеюсь, для подвигов — не как изгои (букв,
«не путями изгоев»), но с душою отважною вы к Хродгару прибыли»;
«Swa maeg unfaege eade gedigan wean ond wraecsid, se de Waldendes hyldo
gehealde|»> (2291b-2293a) «Легко избегнуть человеку необреченному
беды и злосчастия, над кем благодать Господня простерта».
Подведем некоторые итоги, выделяя наиболее яркие примеры
употребления слова sip /sid в «Беовульфе».
В героическом эпосе всякое движение заряжено стремлением к
подвигу и победе, поэтому в «Беовульфе» прямое значение слова —
«путешествие», со всеми его физическими ассоциациями — часто со-
прягается со вторым (переносным) смыслом, в котором отображается
деятельностный аспект концепта пути — это «рискованное предприя-
тие, приключение». Краткая и энергичная фраза, которую произносит
354
Беовульф перед сражением с чудовищем в его подводном жилище —
«пи ic eom sides fus» (1475b), буквально «я устремлен к sid», — акцен-
тирует более жажду подвига, нежели просто готовность к новому пу-
тешествию. В речи сказителя о подвигах Сигмунда (876-879а) выра-
жение wide sidas «широкие пути» указывает не столько на странствия
героя, сколько на его многочисленные битвы и победы. Позитивные
коннотации акцентируются перекличкой с синонимическим компо-
зитом widwegas: «Blaed is araered on widwegas» (1703b-1704a) «Слава
(букв.) воздвигается на широких путях». Протяженность простран-
ства переосмысливается как многократность действий.
«Путь героя» требует не только «героического замысла», но
знатного происхождения, благородного обычая и повадки6. «Начало
пути» оказывается не менее важным, чем его результат (подвиг): «ге-
роическое предприятие» трактуется как «предприимчивость». В этом
третьем значении sip/sid — «происхождение, обычай, повадка, сме-
лость, героическое поведение» — обнаруживается личностный аспект
концепта пути. «Путь» Беовульфа (предмет зависти Унферта) — это,
собственно, не «путешествие» и даже не «подвиг», но героизм пове-
дения, который вызывает эмоциональную реакцию соперника: «waes
him Beowulfes sid, modges merefaran, micel aef]?unca» (501b-502) «была
ему отвага Беовульфа, смелого мореплавателя, совсем не по душе».
Участие в героическом предприятии предопределяется изна-
чально заданной «участью» человека, его жизненным уделом. «Nis
pact eower sid... nefne min anes» (2532b-2533) «Не ваш это путь (удел),
но единственно мой», — говорит Беовульф своей дружине, решаясь
на единоборство с Драконом. «Судьба как индивидуальная участь,
доля» — это четвертое значение слова sip/sid, вместе с которым в
концепт пути входят ассоциации с жизнью и смертью, усиливающие
его личностный смысл (sip/sid в «Беовульфе» — это всегда чья-то
участь или обычай).
Мотив «бренности мира», лишь намеченный в «Беовульфе», раз-
вивается в элегиях, где плану идеального эпического прошлого всег-
да противопоставлен план тревожного настоящего. Путь становится
центральной темой элегий, и слово sip /sid входит в них как ключевое
в разных своих значениях7.
6 Смирницкая О.А. SiJ) Beowulfes. С. 76.
7 Смирницкая О.А. Поэтическое искусство англосаксов И Древнеан-
глийская поэзия. М., 1982. С. 215.
355
Концепт пути претерпевает в элегиях двоякую трансформацию:
1) одни аспекты сменяются другими вследствие изменения описывае-
мой ситуации (подвиг — страданием, смелость — мудростью, извне
полагаемая «участь» — выбором жизненного пути); 2) жизненный
путь человека осмысливается как путь христианина к Богу, причем
каждый аспект обретает духовный смысл: страдание становится сред-
ством единения с Богом, мудрость — ступенью к райскому блажен-
ству, выбор земного пути предопределяет участь в вечности. Акцент
в дидактических концовках лирических поэм делается на индиви-
дуальном выборе, который совершает каждый человек на земле, что
сообщает концепту «путь» в элегиях сугубо личностный характер и
преимущественно духовный смысл8.
«Скиталец» и «Морестранник» — поэмы лирико-дидактического
плана, близкие друг другу не только по тематике, мотивам и образно-
сти, но и по словесной текстуре (формульным выражениям)9. Тем не
менее, между ними есть одно существенное различие. В «Скитальце»
ярче выражена тема непреложности судьбы и мотив «бренности мира
сего». Море здесь — всего лишь символ скорбей и непостоянства, го-
сподствующих по всей земле. Единственный выход для Скитальца —
забыться в грезах о пиршественном прошлом. Милость, которой
он ожидает в земном странствии (1), обретается у Отца Небесного
(114Ь-115), но не указан путь с земли на небо. Плавание «по морским
стезям» (За) ведет в никуда. Тщетными кажутся не только все зем-
ные блага, но и сама попытка вырваться из их плена (106-110). Герой-
мудрец, чей идеал терпение (65b), не предпринимает к этому никаких
шагов. Лишенный привычного героического окружения, он теряет и
героическую решимость.
Не таков Морестранник, обретающий в своем вынужденном
путешествии желанную цель — «землю иноплеменных» (elpeodigra
eard, 38 — метафора Небесного Царства). Он не просто сожалеет о
прошлом, но мужественно ищет ему замену в настоящем (19b—22).
8 Подробнее о композиции древнеанглийских элегий и многозначно-
сти их лексики см.: Гвоздецкая Н.Ю. Семантика имени в «Морестраннике»:
концепт-композиция-образ // Атлантика. Записки по исторической поэтике /
Отв. ред. О.А. Смирницкая. Вып. 5. С. 3-16; Гвоздецкая Н.Ю. Древнеанглий-
ская лирика: семантика композиции // Слово в перспективе литературной
эволюции. К 100-летию М.И. Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 334-351.
9 Текст указанных элегий цитируется по изданию: Old English Prose and
Verse. An Annotated Selection / Ed. by R. Fowler. L., 1978. Перевод автора статьи.
356
Противопоставляя себя, несчастного морехода, некоему счастливому
обитателю суши-крепости (12-13, 27-29, 39), он, парадоксальным об-
разом, отвергает собственное прошлое: блага героического мира —
ничто в сравнении с мореплаванием (39-47). При этом само море-
плавание получает иносказательный смысл: «For|?on me hatran sind
Dryhtnes dreamas |юппе Jois deade lif, laene on londe» «Ибо мне милее
радости Господа, — говорит рассказчик, — чем эта мертвая жизнь,
тщетная на земле» (64Ь-66а). В описании пути на первый план вы-
ступает образ человеческой души, преодолевающей «запоры сердца»
(hreperlocan, 58b) и устремляющейся за море, к eorpan sceatas «зем-
ным пределам» (61а).
Различие авторских интенций отражается в выборе имен пути
в поэмах. Слово sip/sid, насыщенное разнообразными смыслами, в
«Скитальце» отсутствует. С первых строк тема «водного пути» ассо-
циируется, прежде всего, с физическими тяготами (2Ь-4), описание
которых перерастает в картину всеобщего разрушения. Всматриваясь
в «мутные потоки» («fealwe wegas», букв, «бледно-желтые пути», 46b),
герой как будто замечает своих прежних товарищей, которые, однако,
тотчас «уплывают прочь» («swimmad eft on weg», 53b). Полет «уста-
лой души над оковами волн» подан не более чем намеком (55Ь-57),
далее разворачивается мотив гибели земных владык, букв, «унесен-
ных вдаль» битвой («Sume wig fornom, ferede in fordwege», 80b-81a).
Данные выражения недвусмысленно указывают на фатальный исход
любого земного пути. Несмотря на присутствие в «Скитальце» темы
пути, концепт пути не получает здесь развития и даже не занимает
центрального места.
Иначе в «Морестраннике». С первых строк появляется здесь сло-
во sip/sid: «Maeg ic be me sylfum sodgied wrecan, sifcas secgan, hu ic
geswincdagum earfodhwile oft |>rowade» (1-3) «Могу я о себе самом
быль рассказать, пути поведать, как я трудные дни в тяжкое время
часто терпел». Аллитерационные коллокации задают полный спектр
смыслов данного слова и намекают на многомерность дальнейшего
рассказа. «Быль» (sodgied, букв, «истинная песнь») Морестранника —
это «сущая правда» о горестях морского пути, но это и новая истина о
себе самом и о смысле человеческого существования, открываемая им
через тяготы изгнания.
Уже в этом своеобразном «зачине» поэмы просматривается ярко
выраженный личностный компонент анализируемого концепта.
Путь — это испытание и опыт, уничижение ведет героя к самопозна-
357
нию: «For|)on cnyssad nu heortan ge|>ohtas, Joaet ic hean streamas, sealty|?a
gelac sylf cynnige» (33b-35) «Ибо понуждают меня помыслы сердца,
чтобы я, несчастный, стремнину, волн соленых мятеж сам бы познал».
Рассказ «о себе самом» подразумевает самостоятельный выбор жиз-
ненного пути. Рассказчик прямо призывает своего слушателя к тому,
«дабы с пользой он потрудился, прежде чем в путь отправится, про-
тив злобы вражией, делами достойными против диавола, чтобы люди
его после хвалили и чтоб его слава жила меж ангелов во веки веков,
вечной жизни блаженство, радость средь верных» («Joaet he gewyrce aer
he on weg scyle, fremum on foldan wid feonda nid, deorum daedum deofle
togeanes, Joaet hine aelda beam aefter hergen, ond his lof si|)|)an lifge mid
englum awa to ealdre, ecan lifes blaed, dream mid duge|)um», 74-80a).
Двойной смысл концепта пути — как морского путешествия и как
познания истины — отмечен в тексте синонимическим и формуль-
ным варьированием. Путешествие по «морским дорогам» («in brim-
lade», 30а, «on flodwegas», 52а) делает героя причастным любому из
тех «разрушительных путей» («bealosi|?a hwon», 28b), которые состав-
ляют земную участь человека (68-71). Желание вступить в единобор-
ство со стихией дает стимул к физическому перемещению («ferhd to
feran», 37а), а мирское процветание не позволяет успокаиваться, зовет
«душу в путь» («sefan to side», 51а), который выводит ее за пределы
мироздания (58-66а).
Морской путь становится аллегорией жизни и смерти. Особенно
показательно в этом отношении метафорическое изображение че-
ловеческой души как птицы, которая, преодолев двойную преграду
(«темницу сердца», тело — «ofer hre|>erlocan», 58b, и «вотчину китов»,
море — «ofer hwaeles ejoel», 60а), вновь «зовет сердце в китовый путь»
(«hweted on hwaelweg hre|>er unwearnum», 63). В пользу иносказатель-
ного прочтения последней перифразы говорит написание композита в
рукописи (w^/vveg «путь мертвых»)10. Защищая конъектуру hwoehveg,
издатели восстанавливают аллитерационную схему за счет снятия
двусмысленности контекста.
Если путь Скитальца — это метафора тягот земной жизни, то
путь Морестранника — это аллегория обретения истины. Не случай-
но концовки поэм, весьма близкие по смыслу, различаются оттенками,
сравни: «Wei bid |?am |эе him are seced, frofre to faeder on heofonum, |>aer
us seo faestnung stonded» («Скиталец», 114b-115) «Благо тому, кто себе
10 The Seafarer / Ed. by Ida Gordon. Manchester, 1979. P. 42.
358
благодати ищет, утешения у Отца на небесах, где убежище нам угото-
вано» и «Eadig bid se J?e eajjmod leofa|), cymed him seo ar of heofonum»
(«Морестранник», 107) «Блажен тот, кто смиренно живет, нисходит
к нему благодать с небес». Скиталец знает, где находится истина, а
Морестранник находит ее — точнее, она сама идет ему навстречу,
отвечая на призыв. «Морестранник» дает самое яркое свидетельство
личностного осмысления концепта пути.
Иначе обстоит дело в поэме «Исход», посвященной бегству
Израиля от Фараона. Воспроизводя многие детали библейского тек-
ста, поэт вместе с тем адаптирует его к канонам героического эпоса,
существенно расширяя свой рассказ и делая его более понятным и
увлекательным. Однако он не забывает, что описывает не только ре-
альную историю Израиля, но и историю священную, чей многообраз-
ный смысл должен был служить наставлению в вере. В путешествии
израильтян на первый план выходят не материальные детали, но его
предопределенность свыше: «|эага aeghwaeder efngedaelde heahjjegnunga
Haliges Gastes, deormodra sid dagum and nihtum» (95-97) «и тот, и дру-
гой (огненный и облачный столп) равно сопровождал, в высоком слу-
жении Духу Святому, путь отважных и ночью, и днем». В «Исходе»,
в отличие от элегий, это всегда «путь» коллективный: истинным ге-
роем поэмы выступает весь народ израильский как прообраз народа
христианского.
В религиозном эпосе концепт пути сохраняет все свои аспекты,
свойственные эпосу героическому: путь — это путешествие отваж-
ных героев ради совершения подвига во исполнение веления выс-
шей силы. Однако, как и в элегиях, эти аспекты трансформируются
в концептуальном плане и переосмысливаются в плане духовном.
Концептуальные трансформации менее заметны, поскольку путеше-
ствие израильского народа рисуется скорее в терминах подвига, не-
жели изгнания. Все же и здесь встречаются стереотипные приемы
передачи мотива изгнания, ср. строки 36, 137а-139 и т.д. Указывая
на готовность израильтян к сражению с войском фараона, поэт часто
рисует ситуацию как критическую, предельно насыщенную испыта-
ниями. Тем не менее, в отличие от элегий, испытания героев не ин-
терпретируются в религиозном эпосе как ступень к мудрости. Скорее
подчеркивается «единодушие» израильтян (anes modes, 305 п), вер- *
11 Оригинал цитируется без указания долгот по изданию: Exodus / Ed.
LB. Irving. New Haven, 1953. Перевод автора статьи.
359
ность завету Божию и доверие Моисею, который возвещает народу
открытую ему свыше Истину.
Характерно, что в описание перехода Красного моря древнеан-
глийский поэт включает краткое изложение всей предыдущей исто-
рии израильского народа, подчеркивая, что чудо есть результат зна-
ния Закона Божия: «on fordwegas, folc aefter wolcnum... Cude aeghwilc
maegburga riht» (350-352) «шел народ вперед, вослед за небесами...
каждый из сородичей ведал закон предков»12. Мудрость ассоции-
руется с Божественным откровением, ею наделяются отдельные из-
бранники — Ной, Авраам и Соломон. Тема активного выбора инди-
видом своего жизненного пути, столь заметная в элегиях, отходит в
религиозном эпосе на задний план. На переднем плане оказывается в
«Исходе» пассивное приятие личностью извне дарованной истины.
В значении «судьба-участь» sip /sid сохраняет отзвуки героико-
эпического мироощущения. Для древнеанглийского автора библей-
ской парафразы трагический конец египтян заключался не столько в
их гибели, сколько в том, что некому было рассказать об их «пути-
участи». Ср. «fordam {?aes heriges ham eft ne com... ealles ungrundes
aenig to lafe..., {jaette sid heora secgan moste» (508-515) «из похода ни-
кто домой не вернулся, из бездонных глубин ни один не спасся, кто
об их пути поведать бы мог». Тут заметно приспособление библей-
ского рассказа к древнегерманской ментальности: Бог не только уни-
чтожил врагов Израиля физически, но и лишил самого дорогого —
славы. И все же в целом концепт «путь» ассоциируется в «Исходе» с
Божественным предопределением. Путь израильтян получает аллего-
рический смысл — это движение народа богоизбранного от рабства
греху (фараону, дьяволу) к Богу.
В библейском тексте Ангел Божий отделяет египетский лагерь
от израильского посредством облака, что трактуется в древнеанглий-
ской поэме как «разделение пути» израильтян и египтян — «sid waes
gedaeled» (207b) «путь был разделен». Окончательно разделились не
только земные судьбы двух народов, но и их отношения с Богом: да-
лее египтяне представлены как «богоборцы» («Hie wid God wunnon!»
(515b) «Они против Бога воевали!»). Поэт вводит отсутствующий в
12 Описание Исхода в Библии все проникнуто идеей движения вперед,
на что неоднократно указывали как иудейские, так и христианские экзегеты.
См. об этом: Гиршман М. Еврейская и христианская интерпретации Библии в
поздней античности. М., 2002. С. 81.
360
данном эпизоде библейского текста образ пути ради усиления алле-
горического смысла путешествия к Красному морю. Этим, возможно,
объясняется появление у sip /sid эмоционально-оценочных характе-
ристик, не свойственных ему в «Беовульфе», где путь мог быть лег-
ким или трудным, но не любимым или ненавистным. В «Исходе» по-
добные антонимы (44а, 53b) характеризуют, по-видимому, не только
отношение к «исходу из Египта» самих израильтян и их врагов, но
предполагают также второй план осмысления — отношение отдель-
ного человека к альтернативе духовного спасения или гибели. Таким
образом, личностное осмысление «пути», ярко выраженное в элегиях,
не исчезает в религиозном эпосе полностью, но лишь временно от-
ходит на второй план в связи со спецификой ветхозаветного сюжета,
который акцентирует более судьбу социума, чем судьбу индивида.
Осмысление концепта пути в древнеанглийской поэзии позволяет
понять установки, которыми руководствовался раннесредневековый
поэт в эпоху перехода от язычества к христианству. Эти установки тес-
но связаны с «прагматической обработкой» исходного текста в двух
разных направлениях: «культурной адаптации» (то есть приспособле-
нию к ментальности и вкусам аудитории, мало затронутой влиянием
латинской книжности) и «христианизации» (интерпретации в плане
изложения основ христианского вероучения). Следует признать, что
англосаксонским поэтам удалось сочетать эти задачи без какого-либо
ущерба для эстетических и нравственных запросов аудитории.
361
И.А. Кучерова
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ВОСТОК
СИГВАТА ТОРДАРСОНА
«Висы о путешествии на восток» («Austrfararvi'sur») — одно из наи-
более «нетрадиционных» произведений Сигвата Тордарсона, в ко-
тором описывается путь скальда из Норвегии в Швецию (Свитъод)
к ярлу Рёгнвальду, проделанный им по поручению конунга Олава
Харальдссона. «Висы о путешествии на восток» датируются 1019 г.;
строфы из поэмы включены в саговые тексты в «Красивой коже»,
«Круге Земном» и «Книге с Плоского острова». Поскольку контекст, в
который помещена поэма, в них различен ’, в настоящей работе исполь-
зуется текст «Саги об Олаве Святом» по «Кругу Земному»; сам текст
поэмы приводится согласно реконструкции Финнура Йоунссона1 2.
Мотив «востока»3 — одновременно цели и направления движе-
ния — проходит через всю поэму, перекликаясь с такими указаниями-
синонимами, как «прочь от данов», «с севера», «с запада» (из Норвегии).
Благодаря точным пространственным указаниям в самих «Висах», а
также комментарию в «Круге Земном», путь Сигвата прослеживает-
1 Например, в «Красивой коже» Сигват путешествует в Гардарики
(Fask. Bls. 180).
2 Skj.-B. В. I. S. 220-225.
3 Подробнее о восприятии географических направлений средневеко-
выми скандинавами см.: Джаксон Т.Н. Ориентационные принципы органи-
зации пространства в картине мира средневекового скандинава // Одиссей.
Человек в истории. 1994. М., 1994. С. 54-64; Она же. «Восток» в картине
мира древних скандинавов // Austrvegr. Восточный путь. Журнал любителей
старины. 1996. № 2. С. 25-26.
362
ся достаточно четко. «Географически» поэт выезжает из Борга, затем
пересекает пролив через Эйд (Eid) к Хову (Hof), «через леса Маркир
на восток в Гаутланд»4, к замку Рёгнвальда. Скальд подробно опи-
сывает свой путь, уделяя внимание не только топографическим наи-
менованиям, но и способам передвижения: на лодке, пешком, верхом
на коне; перечисляет дома, в которых пытался остановиться на ноч-
лег. «Висы о путешествии на восток» превращаются, таким образом,
в своего рода «путевой дневник», в котором можно условно выделить
шесть частей-этапов поездки — из дворца Олава через море, лес, по-
селение и дорогу ко двору ярла, — каждой из которых соответствует
свой пространственно-временной комплекс.
Однако «восток» в изображении Сигвата — больше, чем просто
направление на карте. Отъезд из Норвегии превращается для скаль-
да в путешествие через пространство, чуждое не только географиче-
ски, но и культурно. Несмотря на небольшой промежуток времени,
прошедший после официальной христианизации Исландии (менее
двадцати лет), поэт четко разделяет «христианский» и «языческий»
миры5, противопоставляя их. В изображении Сигвата его поездка,
несмотря на явную юмористическую составляющую, превращается,
по сути дела, в путешествие в «иной мир», приобретающее сказочно-
мифологические черты.
Подобное деление, прежде всего, отражается на структуре поэмы.
Так, композиция песни — кольцевая, с приблизительно равным ко-
личеством строф, приходящихся на христианский и языческий миры
(в строфах 1, 9, 16-21 действие происходит при дворе Олава; в стро-
фах 2-8, 10-11 — в дороге, на пути к Рёгнвальду; в строфах 12-15 —
при дворе Рёгнвальда).
Начало и заключение поэмы сравнительно традиционны, более
того, формально «Висы о путешествии на восток» обладают все-
ми признаками скальдической хвалебной песни: соответствующий
поэтический размер (дротткветт), стилистика (кеннинги и видкен-
нинги), композиция (просьба выслушать, хвала в адрес покровителя,
его союзника и воинов, перечень «героических» деяний, хвалебное
завершение-просьба). Однако средняя часть поэмы (иронически опи-
сывающая злоключения Сигвата в мире язычников-бондов) пароди-
4 КЗ. С. 230.
5 Вероятно, что христианином был уже отец Сигвата, также скальд, ко-
торый воспитал своего сына в новой вере.
363
рует традиционные героические мотивы. Скальд создает своего рода
систему бинарных оппозиций, играя с привычными героическими
ценностями и их зеркальными отображениями — все значимые для
мира дружинников-христиан концепты существуют и в языческом
мире. Так, величественное морское путешествие превращается в ри-
скованную переправу через пролив в «жалкой посудине»; перечень
одержанных над врагами побед — в перечень безрезультатных попы-
ток получить ночлег у прижимистых бондов; скачка на коне заканчи-
вается попаданием копыта голодной лошади в яму; сам скальд изобра-
жен не доблестным воином, а «беднягой» (armi drengr), вынужденным
просить ночлега. Наконец, похвала гостеприимности жены Олава
Астрид («Мне не хватало <...>/ чертога Асты (Астрид. — И. К.), когда
я просил / у нехристей ночлега» — «Mista ek <...>/ Ostu bus, es aestak /
okristinn hal vistar»)6, не слишком характерная для скальдических пес-
ней, необходима для создания контраста описанию недружелюбного
приема старухи-язычницы.
Противопоставление двух миров влияет и на стилистику поэмы.
В ряде случаев кеннинги, используемые скальдом для описания сход-
ных явлений, присутствующих в обоих мирах, практически повторя-
ют друг друга. Например, hums hrutr [баран моря = корабль7 (утлая
лодка, на которой Сигват пересекает пролив)] — hestr kafs [конь глу-
бины = корабль (на котором Сигват ранее путешествовал с конунгом
Олавом)]; grefs gcetr [страж лопаты = мужчина (о бонде)] — malma
vordr [страж металлов = мужчина, воин (о конунге Олаве)]; brjot Ьдги
bilks [разрушитель сияния волны (=золота) = щедрый человек (о ску-
пом бонде)] — sokkvir solar Rinar [потопитель солнца Рейна (=золота)
= щедрый человек (об Олаве)].
Более того, христианские миры Рёгнвальда и Олава периодиче-
ски противопоставляются друг другу — вражда между правителями
усугубляет отчужденность между ними. Живущий в другой стране
ярл-христианин определенным образом связан и с языческим миром
(например, Сигват подчеркивает это, упрекая Рёгнвальда за негосте-
приимность его бондов). Сам скальд при этом играет роль медиатора,
посредника между мирами, его цель — возобновить отношения между
6 Skj.-B. В. I. S. 222: 8.
7 Тёрвилль-Питре предполагает, что данный кеннинг (hums hrutr) под-
черкивает неуклюжесть и бесполезность лодки (Turville-Petre E.O.G. Scaldic
Poetry. Oxford, 1976. P. 81).
364
правителями и, тем самым, восстановить целостность христианского,
дружинного мира.
Христианский мир в восприятии поэта культурен, цивилизован
и устойчив. Он представлен, прежде всего, дворами (палатами) Олава
Святого и Рёгнвальда — оба являются близкими друзьями Сигвата —
и связан с «идеальным прошлым» (скальд и конунг раскидывают ша-
тры на «прекрасной земле», плывут на корабле-рысаке) настоящим
(представление поэмы при дворе) и будущим (возможное примирение)
временем. Он характеризуется не только другой, «лучшей» верой, но
и следованием героической модели поведения; его «богатством» яв-
ляются умелые и преданные своему повелителю дружинники-воины,
а правители учтивы и гостеприимны. Говоря о христианском, дру-
жинном мире, скальд, как правило, использует видкеннинги и хейти,
подчеркивающие высокий социальный статус восхваляемых («бла-
городный страж Норвегии», «князь Листа»); используемые скаль-
дом кеннинги не содержат мифологических компонентов (в отличие
от Кеннингов, используемых для описания мифологического мира).
Описание Сигватом христианского мира правителей соответствует
героическим ценностям:
Bua hilmis sal hjolmum
hirdmenn, peirs svan grenna
(her sek) bens, ok brynjum
(beggja kost a veggjum),
pvit ungr konungr engi
(ygglaust es £>at) dyggra
husbunadi a hrosa;
holl es dyr med ollu8.
Наполнен зал правителя шлемами
дружинников, которые кормят лебедя
(я вижу здесь) ран, и доспехами
(на обеих стенах),
поскольку ни один юный конунг
(это несомненно) не может
похвастаться более дорогим убранством:
зал ценен во всех отношениях8 9.
Привычный скальду мир, однако, оказывается как бы разорван-
ным на две части — между дворами правителей пролегает чуждый
поэту мир бондов-язычников, находящийся в совершенно ином хро-
нотопе. По сравнению с принявшей христианство Норвегией Швеция
предстает перед Сигватом «отсталой» и «нецивилизованной» терри-
торией. (При описании своего путешествия скальд явно учитывает
«политический» момент. Язычники-шведы предстают варварами,
хотя трудно предположить, чтобы исландцы и норвежцы к этому вре-
8 Skj.-B. В. I. S. 234: 16.
9 Перевод мой.
365
мени уже отказались от прежней веры.) Языческий мир Гаутланда
расположен в ином, чуждом пространстве, прежде всего географи-
чески — скальд приезжает в другую страну. В изображении Сигвата
он разительно отличается от «своего», христианского, мира, будучи
наделен особыми, мифологизированными чертами. Согласно мифо-
логической картине мира скандинавов, на востоке живут великаны-
ётуны10 11 — таким образом, путь к Рёгнвальду превращается для поэта
в путешествие в «иной мир». Характерно, что при описании своего
пути скальд обыгрывает характерный для волшебных сказок мотив
путешествия-испытания.
Вначале, для того, чтобы попасть в Гаутланд, Сигват преодолева-
ет границу — реку (образ реки как границы, отделяющей мир мерт-
вых от мира живых, характерен для индоевропейской мифологии), ко-
торую он переплывает в «жалкой лодчонке», но все «проходит лучше,
чем он ожидал».
Прибыв на место, поэт вынужден совершить полный трудностей
пеший переход через лес — дикое, неокультуренное и характерное для
сказок пространство, — по пути стирая ноги до крови. Любопытно,
что скальд преодолевает именно тринадцать «миль» (rastir)11 (точнее,
двенадцать и одну). Более того, герой попадает туда и в особое время:
во-первых, действие происходит вечером (то есть в пограничный пе-
риод суток), во-вторых, в особое «сакральное» (heilagt) время — на-
ступает период, когда нужно приносить жертву альвам, чем и заняты
все местные жители12. Наконец, в-третьих, поэт, по сути дела, стал-
кивается с прошлым — с тем миром, который существовал еще до
христианизации и продолжает существовать и сейчас. «Чужой мир»
находится под покровительством чужих богов — бонды не пускают
скальда на ночлег, боясь гнева Одина. Сам же поэт призывает «трол-
лей иметь с ними дело» («flogd deila vid рай») — упоминание троллей
10 Clunies Ross Л/. Prolonged Echoes. Old Norse myths in medieval Northern
society. Odense, 1994. Vol. 1: The myths. P. 54.
11 А.Я. Гуревич указывает, что «миля» — не совсем точный перевод.
Rost — это расстояние между двумя стоянками при переходе, не определен-
ное четко (Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 112.).
Г. Цёга в своем словаре описывает его как приблизительно равное 4-5 милям
(Zoegtf (7.7? A Concise Dictionary of Old Icelandic. Oxford, 1910. P. 345).
12 Вероятно, Сигват прибывает в Швецию в период, на который прихо-
дится осеннее жертвоприношение альвам (см.: Turville-Petre Е.О.G. Myth and
Religion of the North: The Religion of Ancient Scandinavia. L., 1964. P. 230-231).
366
встречается у Сигвата несколько раз («Пусть хозяева холмов (тролли)
заберут эту несчастную посудину!» — «taki hloegiskip hauga Ьегг»), и
только при описании этого отрезка пути.
Мир, в который попадает герой, чужд ему не только простран-
ственно, но и социально. Скальд имеет дело не с товарищами-
дружинниками и даже не с бондами Исландии — он встречается с
людьми, принадлежащими к иной социальной группе, исповедующи-
ми другую веру, другие правила поведения. Местные жители негосте-
приимны и нелюдимы, как неоднократно подчеркивает Сигват; они
не желают иметь дела с чужестранцем, прогоняя его, «как волка», и не
имеют представления о «достойном».
Вначале скальд пытается получить пристанище у местных бондов,
которые отказывают ему под предлогом «священного времени».
Потерпев неудачу, он обращается к старухе-жрице («ведьме» —
«rygr» — как ее называет Сигват), которая также не пускает его
на ночлег — в ее домохозяйстве приносят жертву альвам и боятся
гнева Одина13. Затем поэт и его спутники безуспешно беседуют с
тремя (символичное число) бондами-тезками, каждый из которых
«поворачивается к ним затылком», — скальд саркастически добавляет,
что теперь боится, что «любой груз лыж моря, которого зовут Эльвир,
прогонит гостя прочь» («hverr hafskids hloedr, es heitir Olvir, myni reka
gesti ut»)14. Наконец, отчаявшиеся путники просят ночлега у бонда,
считающегося наиболее щедрым, — однако «добряк» обращается с
ними весьма угрюмо (стоит отметить, что при описании «лучшего из
бондов» поэт иронизирует, используя традиционную форму хвалы
щедрости патрона для осуждения скупого крестьянина). В конце
концов, скальд мрачно резюмирует: «за вечер меня прогнали четыре
раза» («lit vask eitt kveld heitinn/ <...> fjorum sinnum»)15.
Покинув негостеприимное поселение, Сигват вновь пересекает
границу — на этот раз на коне (лошадь, как и упоминавшаяся выше
лодка, — одно из основных «средств транспорта» в мире мертвых,
часть скандинавского погребального инвентаря). Скальд пересекает
13 Т. Ганнелл предполагает, однако, что словом «альвы» (alfar) в данном
случае с достаточной долей вероятности могут обозначаться ваны (см.: Gun-
nel Т «How elvish were the alfar?» // Constructing Nations, Reconstructing Myth.
Essays in Honour of T.A. Shippey / Eds. A. Wawn, G. Johnson, J. Walter. Turn-
hout, 2007. P. 111-130).
14 Skj.-B. В. I. S. 221:6.
15 Ibidem. S. 222: 8.
367
поле (промежуточное между «природой» и «культурой» пространство)
в «лиминальный» период, когда «встречаются день и ночь». Здесь в
последний раз появляется мотив испытаний: лошадь Сигвата провали-
вается копытом в яму — однако граница благополучно преодолена.
Наконец, поэт приближается к цели своего путешествия, прибы-
вая ко двору Рёгнвальда. Скальд предвкушает, как дамы будут вы-
глядывать из окон, чтобы увидеть поэта и его спутников, — «геро-
ическая модель» вновь становится актуальной. Докладывая о своем
пути, Сигват подчеркивает, что «не щадил себя», стремясь выполнить
указания своего патрона. Впрочем, поэт, восхваляя ярла Рёгнвальда,
все же выговаривает ему за негостеприимность бондов, говоря о том,
что «не следовало меня <.. .> прогонять кустам драгоценного пламени
скамьи стапеля (=мужам) князя» («skyldit гпёг <...>/<...>/ hlunns af
hilmis runnum / hnekt dyrloga bekkjar»)16.
Как и в сказке, путешествие в «чужой мир» можно сравнить с
инициацией; по сути дела, описание пути Сигвата повторяет струк-
туру ритуала, согласно Тернеру. Путешествие позволяет скальду по-
новому взглянуть на мир, воспринять окружающую действительность
с другой точки зрения — и, пусть и в юмористической форме, доне-
сти свое видение до окружающих. Путешествие через языческий мир
оказывается необходимым для получения особого знания, которое
позволит убедить Олава в необходимости восстановить отношения с
Рёгнвальдом. Интересно, что сам герой по-своему подводит итог пу-
тешествия, говоря женщине при дворе ярла:
Oss hafa augu f>essi
islenzk, kona, visat
brattan stig at baugi
bjortum langt en svortu;
sja hefr, mjod-Nanna, manni
minn okunnar {nnum
for a fornar brautir
fulldrengila gengit17.
Эти черные исландские глаза,
женщина, привели нас
по крутым тропам
издалека к яркому кольцу;
эти мои ноги, Нанна мёда,
неведомые твоему мужу
древние тропы
полностью исходили18.
В самом конце поэмы скальд «замыкает круг», соединяя хрис-
тианские миры Олава и Рёгнвальда в один. Сигват убеждает прави-
16 Ibidem. S. 223: 14.
17 Ibidem. S. 224: 15.
18 Перевод мой.
368
телей помириться, подчеркивая героические качества ярла (скальд
употребляет эпитеты itran «славный», rikan «могучий») и его
преданность конунгу («он день и ночь печется о твоих нуждах» —
«hann es рубг at pinni / porf nott ok dag»)19. Он «уравнивает» дружинные
миры, напоминая Олаву о необходимости обоюдных услуг: правителю
следует позаботиться о людях ярла, потому что «любой из твоих
людей, кто отправится на восток, получит поддержку от Рёгнвальда»
(«hverr ‘s austr vill sinna/ <.. .> Jjinna drengja/ {jar a hald und Rognvald»)20.
В итоге, вновь возвращаясь к мотиву «востока», Сигват заканчивает
свое произведение уверением, что Рёгнвальд — «лучший друг на
восточном пути во всем зеленом море» («<...> baztan vin miklu/ а
austrvega <...>/ alt med groenu salti»)21. «Восток» и сопряженное с ним
культурное пространство, таким образом, расширяются до пределов
всей земли. Все трудности путешествия поэт искусно превращает в
хвалу своему покровителю, ради которого он готов претерпеть эти
невзгоды, и одновременно подчеркивает необходимость альянса с
ярлом — другом и христианином, принадлежащим к «своему» миру,
которому противостоит опасный и консервативный языческий мир.
Подведем итоги. В «Висах о путешествии на восток» происхо-
дит наложение «ментальной», культурной карты поэта-дружинника-
христианина на реальную географическую карту Норвегии и Швеции.
Путешествие Сигвата от Борга до Гаутланда проходит через мир, пря-
мо противоположный привычному. Композиция «Вис о путешествии
на восток» строится соответствующим образом: на «христианский»
и «языческий» миры приходится примерно одинаковое количество
строф песни. При этом комический эффект достигается за счет паро-
дирования «героических мотивов», характерных для средней части
хвалебной поэмы — скальд «путешествует» от хвалы к насмешке и
обратно. Стилистика произведения также построена на контрасте:
скальд создает систему «параллельных» кеннингов со схожей струк-
турой, которыми обозначаются сходные понятия двух миров, а также
придумывает новые, нетрадиционные кеннинги для негостеприим-
ных бондов. Поэт последовательно создает систему оппозиций, про-
тивопоставляя друг другу «свой» и «чужой» миры; христианство и
19 Skj.-B. В. I. S. 225: 21.
20 Ibidem. S. 224: 18.
21 Ibidem. S. 225: 21.
369
язычество; настоящее и прошлое; мир конунга и его дружины и мир
бондов; учтивость, знатность, щедрость, гостеприимство и неотесан-
ность, скупость, незнатность.
В противоположность стандартно описанному «своему» миру,
«чужой» языческий мир мифологизируется, несмотря на ироническую
окраску повествования; как в волшебной сказке, путешествие через
него сопровождается испытаниями. Тем не менее, именно структур-
ное сходство путешествия скальда с ритуалом инициации дает ему
возможность приобрести новое знание. Сигват «переводит» свой опыт
на поэтический язык, тем самым разделяя его со слушателями, а само
исполнение «Вис» превращается в путешествие — при этом скальд
выступает в роли проводника для аудитории. В результате препят-
ствия языческого мира оказываются преодоленными, и поэт соединя-
ет миры Олава и Рёгнвальда вместе, замыкая их в едином культурном
пространстве, — ив этом контексте путь Сигвата на восток становит-
ся путем к примирению.
370
111.3. Путь к сакральному
ГЕ. Захаров
ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ ДУНАЙ
КАК ПЕРЕСЕЧЕНИЕ ГРАНИЦЫ
ГОТСКОГО МИРА:
К ПРОБЛЕМЕ ОБРАЩЕНИЯ ГОТОВ
В АРИАНСТВО
В рамках культурной традиции того или иного сообщества зачастую
формируется образ принадлежащего ему пространства, которое на-
чинает мыслиться в сакральных категориях, а отдельные, связанные
с ним объекты приобретают символическое значение. Особое место в
рамках этой священной модели «родной земли» получают естествен-
ные границы, отделяющие то или иное сообщество от его окружения.
«Своя земля» внутри границ противопоставляется «чужой земле»
вне рубежей. Внутри границы царят порядок, единый язык и единая
система символов, внешнее пространство, напротив, неупорядочен-
но, язык и культура чужеземцев непонятны и враждебны. Как писал
Ю.М. Лотман: «Культура создает не только свою внутреннюю орга-
низацию, но и свой тип внешней дезорганизации. Античность консти-
туирует себе „варваров", а „сознание" — „подсознание"» ’.
Однако стремление противопоставить гармонию внутреннего
пространства хаосу внешнего и, как результат, возникновение пред-
ставления об особых, сакральных границах, отделяющих «свое» про-
странство от «чужого», свойственно не только таким сложным и древ-
ним культурам как античная, но и культуре т. н. «варварских» племен
Европы, например готов. В готской культурной традиции IV в. подоб-
ную роль священного рубежа играет Дунай (Danubius), отделяющий
страну готов от Римской империи. Следует отметить, что Нижний
1 Лотман Ю.М. О семиосфере И Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. I.
М., 1992. С. 15.
371
Дунай являлся естественной границей между балканскими провин-
циями Империи и занятыми варварами территориями Восточной
Европы. Эта граница конституируется к 70-м гг. III в., когда после по-
ражения в битве при Наиссе в 269 г. готы приостанавливают свои на-
беги против балканских и малоазийских провинций Рима, а римские
войска и колонисты в 270 г. покидают задунайскую Дакию2. Таким
образом, Дунай превращается в относительно стабильную границу
между римским и готским мирами.
В течение IV в. римские войска несколько раз переходили через
Дунай и вторгались в Готию. Так, император Константин вмешался в
332 г. в конфликт готов и сарматов на стороне последних. Как пишет
Павел Орозий: «Вскоре он (Константин. —Г. 3.) разбил могуществен-
ные и весьма многочисленные племена готов непосредственно в лоне
варварской земли, а именно в области сарматов»3.
В правление императора Валента (364-378) границу с Империей
перешли уже готские отряды, которые были посланы в 365 г. судьей
готского племени тервингов Атанарихом на помощь восставшему про-
тив Валента узурпатору Прокопию4. После разгрома Прокопия рим-
ские войска во главе с Валентом совершают несколько карательных
походов за Дунай против тервингов Атанариха5, а затем (судя по все-
му, уже в 70-е гг. IV в.), по свидетельству Сократа Схоластика, Валент
оказывает военную поддержку воюющему с Атанарихом готскому
предводителю Фритигерну (Сократ особо подчеркивает, что события
происходят «за Петром» — nepav той Ч отрои)6. В благодарность за по-
2 Об отношениях готов с Римской империей в III-IV вв. см.: Репейни-
ков А. М. Вестготы и Римская империя накануне нашествия гуннов// ВДИ.
1967. № 1. С. 95-106; Буданова В.П. Готы в эпоху Великого переселения на-
родов. СПб., 1999; Heather Р. The Goths. Oxford, 1996. Р. 57-63; Вольфрам X.
Готы. От истоков до середины VI в. (опыт исторической этнографии). СПб.,
2003. С. 71-114; Лавров В.В. Готские войны III в. н. э.: римское культурное
влияние на восточногерманские племена Северного Причерноморья И Про-
блемы античной истории. СПб., 2003. С. 332-352.
3 Oros., VII, 28, 29: «Мох Gothorum fortissimas et copiosissimas gentes in
ipso barbarici soli sinu, hoc est in Sarrriatarum regione, delevit». См. также: «Затем
он [Константин] против готов поднял войну и поддержал просивших о по-
мощи сарматов...» (Anon.Vales. Origo Constantini imperatori, VI, 30-31: «Deinde
adversum Gothos bellum suscepit et inplorantibus Sarmatis auxilium tulit...»).
4 Amm. Marcell., XVII, 4, 1.
5 Ibid., XVII, 5.
6 Socrat. Hist, eccl., IV, 33.
372
мощь Фритигерн принимает христианскую веру: «Фритигерн, желая
отблагодарить своих благодетелей, и сам принял веру василевса (tt)v
0pi]OKeiav той (BaoiXecos*), и других убедил к тому же»7. Это свидетель-
ство церковного историка по-разному оценивается в историографии:
Ж. Цейлер считает его отчасти ошибочным, поскольку, по мнению
исследователя, Сократ искусственно связывает два удаленных друг
от друга во времени события: заключение союза между Фритигерном
и Валентом и обращение готов Фритигерна в арианство (которое
Ж. Цейлер датирует 376 г.)8. К. Шефердик9 и Н. Ленски10 11, напротив, на
основании свидетельства Сократа строят свою концепцию раннего об-
ращения готов в христианство еще до переселения в Империю. Однако,
на наш взгляд, наиболее обоснованной является точка зрения А. Шово н,
который, хотя и не отвергает достоверности свидетельства Сократа, все
же полагает, что основная масса готов приняла христианскую веру в
результате переселения на римскую территорию в 376 г.12.
Следует отметить, что все перечисленные выше эпизоды, свя-
занные с пересечением гото-римского рубежа, по сути, являют со-
бой своеобразное исключение, — до 70-х гг. IV в. дунайская грани-
ца сохраняет относительно стабильный характер. Об этом косвенно
свидетельствует и присутствующая в источниках, повествующих
о событиях этого времени, оппозиция «Барбарии» и «Романии»
(de varbarico ... in s[o]lo Romanic)13 или «Романии» и «Готии» (ev
Tfj ГотОь'д — ev Tfj Tcopavia)14, при этом сам факт наличия этого
противопоставления готского и римского миров, в некотором роде,
ставит их на один уровень, что предполагает существование между
ними четкой границы.
7 Ibid.
8 Zeiller J. Les origines chretiennes dans les provinces danubiennes de 1’Em-
pire Romain. P., 1918. P. 423.
9 Schaferdiek K. Zeit und Umstande des westgotischen Ubergangs zum Chris-
tentum H Historia. 1979. Bd. 28. H. 1. S. 90-97.
10 Lenski N. The Gothic civil war and the date of the Gothic conversion //
Greek, Roman and Byzantine Studies. 1995. V. 36. Nr. 1. P. 51-87.
11 Chauvot A. Les migrations des barbares et leur conversion au christianis-
me // Histoire de Christianisme. II. P., 1995. P. 861-883.
12 Об этом см. ниже.
13 Diss. Max., 59. Здесь и далее текст «Dissertatio Maximini contra Ambro-
sium» приводится в реконструкции Р. Гризона по изданию: Scolie arienne sur
le concile d’Aquilee И SCh 267. P, 1980. P. 237-251.
14 Passio s. Sabae, 4.
373
Образ этой границы, т.е. Дуная, включается в присущую готской
культурной традиции картину мира. В связи с тем, что практически
все источники по истории готов IV в. освещают события готской
истории через призму позднеантичной традиции, в настоящее вре-
мя кажется невозможным реконструировать весь комплекс сформи-
ровавшихся в рамках готской культуры представлений, связанных с
Дунаем. Однако даже сохранившиеся в позднеантичных источниках
свидетельства показывают, что в готской традиции, как языческой,
так и христианской, образ Дуная имел символический и, возможно,
даже сакральный характер.
Во-первых, в «Деяниях» Аммиана Марцеллина содержится сви-
детельство о том, что в готской языческой традиции существовал за-
прет для судьи, т. е. верховного правителя племени тервингов, власть
которого, судя по всему, мыслилась в сакральных категориях15, пере-
секать Дунай и ступать на земли Империи: «...Атанарих заверял, что
он связан страшной клятвой и заветом отца своего никогда не ступать
на римскую землю...»16. Однако затем, после распада тервингского
объединения в результате нашествия гуннов и переселения готов в
римские пределы, Атанарих все-таки пересек эту границу и прибыл
в Константинополь по приглашению императора Феодосия. В восточ-
ной столице римской державы готский судья скончался, император же
устроил Атанариху пышные похороны17.
15 В сочинении Созомена Атанарих выступает фактически в роли
организатора готского языческого культа. Sozom. Hist, eccl., VI, 37: «Говорят, что
лица, которым это (казни христиан. — Г. 3.) было приказано Атанарихом (итто
’AOavaptxou TTpoaeTaxOriaav), поставили на колесницу один истукан (?davov)
и возили его по домам всех, объявивших себя христианами, повелевая
поклоняться ему и приносить жертвы (бкеХеиор тои то ttpookuveTv ксп Gv'eiv)».
В этой связи отметим, что у германских племен Южной Ютландии и Шлезвиг-
Гольштейна во времена Тацита существовал культ богини плодородия
Нерты, изображение которой перевозили на ритуальной повозке. Целью этих
объездов было дарование плодородия полям (Тодд М. Варвары: быт, религия,
культура. М., 2005. С. 166-167). Судя по всему, Созомен описывает в своем
сочинении некий сходный ритуал. *
16 Атт. Marcell., XXVII, 5, 9: «... Athanaricus, sub timenda exsecratione
iuris iurandi se esse obstrictum, mandatisque prohibitum patris, ne solum calcaret
aliquando Romanum...». В связи с этим встреча между императором Вален-
том и Атанарихом состоялась на гребных судах на середине реки.
17 Атт. Marcell., XVII, 5, 10; Zosim., IV, 34; Socrat. Hist, eccl., V, 10; Oros.,
VII, 34, 6-7.
374
Во-вторых, уже после распространения арианства среди готов у них,
по свидетельству римского поэта Клавдия Клавдиана, сохраняется тра-
диция олицетворения образа Дуная. Так, Аларих заявляет на совете гот-
ских старейшин своему оппоненту (одному из готских старцев): «Если бы
твоя глупость и твой возраст, обманываемый чувствами, не давали тебе
[право на] снисхождение, неотомщенный Данубий не терпел бы, пока я
жив, такие отвратительные упреки» 18.,Сам же готский старец ведет счет
времени именно от перехода готов через Истр: «Если я не ошибаюсь в
подсчетах, прошло почти тридцать зим с тех пор, как мы переплыли
стремительный Истр, и все эти годы мы избегали римской руки»19.
В-третьих, после поражения восстания готов Тайны в 400 г., этот
готский предводитель, по свидетельству Зосима, повел свои войска
к Дунаю, стремясь переправиться через него и вернуться в Готию
(eis* та oiKcia). При этом еще до переправы через реку Тайна велел пе-
ребить всех сопровождавших его войско римлян. Сам Зосим объяснял
это деяние недоверием (иттофса) Тайны к его римским союзникам20, од-
нако современный австрийский варваролог X. Вольфрам рассматри-
вает это убийство как своеобразное жертвоприношение21. Возможно,
Тайна полагал, что римлянам не дозволено переходить символический
рубеж и ступать на готскую землю. Судя по всему, подобной же логи-
кой руководствовались готские судьи и представители готской знати
(pcyioTavcs*)22, организуя гонения на христиан в Готии23: связываемая с
римским миром новая вера не могла, по их мысли, пересекать границу
готского мира. Как бы то ни было, в конце IV в. готский мир, по сути,
уже не существовал, что показала дальнейшая судьба готов Тайны,
которые были разгромлены гуннами Ульдина24.
18 Claud. Claudian. De bello Gothico, 521-523: «Si non mentis inops frauda-
taque sensibus aetas /praeberet veniam, numquam haec opprobria linguae /turpia
Danuvius me sospite ferret inultus».
19 Ibid., 489-492: «Si numero non fallor» ait «tricesima currit /bruma fere, rapi-
dum postquam transnavimus Histrum /Romanamque manum tantis eludimus annis».
20 Zosim., V, 21, 6.
21 Вольфрам X. Готы. С. 160, 167.
22 Passio s. Sabae, 3.
23 Diss. Max., 58-59; Socrat. Hist, eccl., IV, 33; Sozom. Hist, eccl., VI, 37;
Prosper. Chron., 1140; Hydat., 6; Passio s. Sabae. О готских мучениках см. так-
же: Delahaye Н. Saints de Thrace et Mesie I I Analecta Bollandiana. 1912. Vol. 31.
P. 287-288; Mansion J. Les origines du chrisianisme chez les Gots H Analetica Bo-
londiana. 1914. Vol. 33. P. 5-30.
24 Zosim., V, 22.
375
Есть основание полагать, что восточная граница готского мира
также была связана с одной из великих рек Восточной Европы —
Днепром. На это указывает исландская «Песнь о Хлёде», которую
называют иногда также «Песнью о битве готов с гуннами»25. Как от-
мечает М.И. Стеблин-Каменский, эта исландская сага, вероятно, яв-
ляется переложением несохранившегося готского эпического памят-
ника26. В «Песни о Хлёде» указывается, что границей между готской
и гуннской землями является река Данп, т. е. Днепр, в излучине ко-
торой находятся священный лес Мюрквид, некий чудесный камень и
могилы предков27. Таким образом, если верить исландской традиции,
Днепр — восточная граница готского мира — также имеет символи-
ческий, если не сказать сакральный, характер.
Особое отношение к рекам как к пределам, отделяющим готский
мир от земель соседей, можно связать не только с тем обстоятель-
ством, что реки являлись естественными географическими и полити-
ческими границами страны готов, но и с особой символикой водной
преграды в культуре древних германцев. Так, А.Я. Гуревич указывает
на особую символику водного пространства в «Песни о Нибелунгах»:
«Любопытно отметить, что переход из одного пространства-времени
в другое совершается каждый раз посредством преодоления водной
преграды». Далее исследователь отмечает, что в представлениях древ-
них германцев водная стихия «есть путь из одного мира в другой»28.
Вода выступает как символ перехода в иной мир и в христиан-
ской традиции. Погружаясь в воду во время совершения Таинства
Крещения, человек умирает для мира и рождается для жизни во
Христе. Кроме того, образ водного пространства имеет символиче-
ское значение и в Ветхом Завете. Достаточно вспомнить о переходе
избранного народа через Красное море под водительством Моисея.
25 Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях / Пер.
А.И. Корсуна. СПб., 2006. С. 174-178.
26 Стеблин-Каменский М. И. Комментарии // Там же. С. 255-256.
27 См. «Песнь о Хлёде»:«... и лес знаменитый, / что Мюрквид зовется, / на
готской земле могилы священные, 7 камень чудесный в излучинах Данпа...»
(Строфа 8. Там же. С. 174) и ниже — после строфы 15: «Собрав это войско,
они поехали в лес, который называется Мюрквид. Он отделяет гуннскую
землю от земли готов» (Там же. С. 176). Лес Мюрквид и река Данг? упомина-
ются вместе также в «Гренландской песни об Атли» 5 (Там же. С. 137)._
28 Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего боль-
шинства II Гуревич А.Я. Избранные труды. М.; СПб., 1999. Т. II. С. 350-351.
376
Последний мотив приобретает в контексте готской истории особое
значение, поскольку именно два перехода через Дунай являлись важ-
нейшими вехами в процессе христианизации готов. При этом если в
языческой традиции присутствовало стремление сохранить рубежи
готского мира незыблемыми, то в готской арианской традиции пере-
ход через Дунай мыслится по аналогии с исходом избранного народа
из Египта.
Община готского епископа Ульфилы переходит в 40-е гг. IV в.
через Дунай из-за гонений неизвестного готского судьи (iudice
Gothoruni)29. Как свидетельствует ученик Ульфилы еп. Авксентий
Доросторский: «Тогда, после славной мученической кончины многих
рабов и рабынь Христа, когда это гонение стало особенно грозным,
[проведший] полных семь лет исключительно в епископском служе-
нии вышеназванный святейший муж, блаженный Ульфила, с боль-
шим народом исповедников, изгнанный из страны варваров, был при-
нят с почетом на римскую землю еще в правление блаженной памяти
принцепса Констанция. И как Бог через Моисея освободил от власти
и жестокости фараона и египтян народ Свой и перевел его через море
и предопределил на служение Себе, так и через того, о ком мы много-
кратно здесь говорили, Бог освободил из страны варваров исповедни-
ков Своего Святого Единородного Сына и перевел через Данубий и
дал [возможность] служить Себе среди гор в подражание святым»30.
Филосторгий уточняет, что император Констанций разместил общи-
ну Ульфилы в Мезии31.
Следующее знаковое событие в процессе христианизации го-
тов имело место уже в 376 г., когда после поражения от гуннов боль-
шая часть готов (populi pars maior) оставила Атанариха и во главе с
29 Diss. Мах., 58.
30 Diss. Мах., 59: «Ubi et post multorum seruorum et ancillarum Cristi glorio-
sum martyrium imminente uehementer ipsa persecutione completis septem annis
tantummodo in episkopatum supradictus sanctissimus uir beatus Ulfila cum grandi
populo confessorum de uarbarico pulsus in solo Romanic athuc beate memorie
Constantio principe honorifice est susceptus. Ut sicuti Deus per Moysem de poten-
tia et uiolentia Faraonis et Egyptiorum populum suum liberauit et per mare transire
fecit et sibi seruire prouidit, ita et per sepe dictum Deus confessores sancti Fili sui
unigeniti de uarbarico liberauit et per Danubium transire fecit et in montibus se-
cundum sanctorum imitationem sibi seruire dedit».
31 Philostorg. Hist, eccl., II, 5: «произвольных переселенцев василевс рас-
селил в Мезии— Kept та тт]? Mvatas* xcopia».
377
Фритигерном и Алавивом переправилась через Дунай32. По свиде-
тельству таких христианских авторов, как блаж. Феодорит Кирский33,
Павел Орозий34 и Иордан35, переселение готов в Империю сопрово-
ждалось их обращением в арианство36. При этом сам массовый пере-
ход готов в арианство, судя по свидетельствам источников, был вызван
целенаправленной политикой императора Валента. Так, по свидетель-
ству Орозия: «Готы, умоляя через послов, попросили, чтобы были от-
правлены к ним епископы для наставления в правилах христианской
веры. Император Валент в пагубной извращенности направил к ним
учителей арианской догмы. Готы стали держаться тех начал веры, ко-
торые первоначально им даны были»37.
Еще одно свидетельство об обращении готов в христианство
после пересечения Дуная в 376 г. содержится в дошедших до нашего
времени фрагментах труда языческого историка Евнапия. Евнапий
32 Атт. Marcell., XXXI, 3, 8.
33 Theodoret. Hist, eccl., IV, 37: «Когда готы перешли Истр
С'Оте тоу Чсггроу StapdvTes) и заключили с Валентом мир (тт]у б1рт(ут|у), быв-
ший в то время ненавистный Евдоксий внушал василевсу убедить их всту-
пить с ним в общение». Примечательно в то же время, что в интерпретации
блаж. Феодорита готы обратились в арианство не из язычества, а из Право-
славия («они давно уже озарились лучами богопознания (беоуушаса? а’ктсуа?)
и воспитывались в апостольских догматах (аттоатоХско!? Soypaai»). Отметим
также, что епископ Евдоксий, занимавший в последние годы своей жизни
константинопольскую кафедру, умер в 370 г., т.е. за шесть лет до описывае-
мых событий.
34 Oros., VII, 33, 19. Цитату см. ниже.: примеч. 37.
35 Иордан указывает, что Валент, приняв готов в пределы Мезии (suscep-
tosque in partibus Moesiae Getas), закрыл в занятых готами провинциях все
православные храмы и направил к готам «проповедников, сочувствующих
его направлению», т.е. омийству («suae parti fautores ad illos diriget praedicato-
res»), — lord. Get., 132.
36 Созомен также относит обращение готов в арианство ко времени по-
сле их переселения на территорию Империи (dya тт|у 0рдкт|у), однако его по-
вествование об обстоятельствах, сопутствовавших этому событию, фактиче-
ски повторяет свидетельства Сократа: церковный историк связывает переход
готов в арианство с войной между Фритигерном и Атанарихом (Sozom. Hist,
eccl., VI, 37).
37 Oros., VII, 33, 19. «Gothi antea per legatos supplices poposcerunt ut illis
episcopi, a quibus regulam Christianae fidei discerent, mitterentur. Valens impera-
tor exitiabili pravitate doctores Arriani dogmatis misit. Gothi primae fidei rudi-
mento quod accepere tenuerunt».
378
указывает, что готы, которые в его сочинении называются скифами,
при переселении в Империю перевозили из своей страны языческие
святыни, а жрецов и жриц переодевали в одежды епископов и
монахов: «Каждый род (ёкаотц фиХц) вывез с собой из родины
(oiKoOev) отечественную святыню (icpd... та тгатрьа) и служащих ей
своих жрецов и жриц (icpcas* toutov Kai icpias*)... Они все называли
себя христианами и, облекши некоторых из них в уважаемую одежду
епископов, они скрыли их под ней, придав им много лисьего, и пустили
их вперед... Был у них и род так называемых монахов, установленных
наподобие тех, которые учреждены у их врагов (т. е. римлян)»38.
Следует отметить тенденциозность свидетельств Евнапия, который
стремится показать в своем труде коварство варваров и очернить
императора Феодосия (379-395), пытавшегося установить с готами
прочные связи и использовать их на благо Империи. Предвзятость
суждений Евнапия и подталкивает, на наш взгляд, этого языческого
автора, вопреки свидетельствам других источников, утверждать
мнимый характер обращения варваров в христианство.
В свете всего вышесказанного встает вопрос о том, существует
ли прямая связь между переходом готов через Дунай на римскую
территорию и их обращением в новую веру. П. Хифер полагает, что
принятие готами арианства было результатом политического согла-
шения между готами и римскими властями, заключенного в 376 г.
при переселении готов на римскую территорию39. Однако, на наш
взгляд, обращение готов в арианство не следует трактовать лишь
как политическую акцию. Переход через Дунай и вступление готов
на римскую землю означали крушение готского языческого мира.
Это, видимо, осознавал и Атанарих, который, после того как готы
оставили свою землю, как было уже отмечено, пренебрег запретом
отца и пересек границу Империи. Покидая Готию, готы оставляли
на другом берегу Дуная не только свою землю, но и старых богов.
Перейдя символическую границу, готы вступили в пространство,
где господствовало христианство. Вероятно, они осознавали власть
Единого Бога над римскими землями и стали испытывать потреб-
ность заручиться Его покровительством, с этой целью они, возмож-
но, и приняли новую веру.
38 Еипар., 48.
39 Heather Р. The Crossing of Danube and the Gothic Conversion I I Greek,
Roman and Byzantine Studies. 1986. Nr. 27. P. 289-318 (особенно P. 298-310).
379
Следует подчеркнуть, что развиваемая в настоящей статье идея о
взаимосвязи пересечения готами Дуная и их обращения в христиан-
скую веру не может ни в коей мере рассматриваться как исчерпываю-
щее объяснение причин христианизации готских групп. Напротив,
изложенная в настоящей статье концепция не исключает и других
интерпретаций рассматриваемой проблемы, указывая на еще один
(наравне с духовным, политическим, этническим и социальным) мен-
тальный аспект проблемы обращения готов в арианство.
Обращение основной массы готов в арианство, являя собой раз-
рыв (возможно, не окончательный)40 с духовной традицией пред-
шествующего периода и сопровождаясь структурной перестройкой
всего готского общества, было обусловлено, на наш взгляд, целым
рядом взаимодополняющих и взаимосвязанных факторов, которые
должны рассматриваться в комплексе: 1) существованием у готов на
протяжении всего IV столетия ряда христианских общин, принад-
лежавших к различным конфессиональным группам и обладавших
собственной, достаточно своеобразной и авторитетной традицией,
укрепленной подвигом мучеников и исповедников в период гонений
против христианской веры готских судей41, а также наличием у готов
церковной иерархии42 и переводов Священного Писания на готский
40 Судя по всему, после переселения на территорию Империи имело ме-
сто возвращение некоторой части готов к языческим культам. Об этом сви-
детельствует пример готского вождя Фравитты, который, по утверждению
Евнапия, «чтил богов по прежнему обычаю» (ката тоу a’pxaiov тропоу —
Еипар.., 59). Кроме того, свт. Григорий Турский приводит в своем труде сле-
дующую готскую поговорку: «Нет ничего постыдного, если проходящий
между языческими жертвенниками и церковью Божией воздаст поклонение
и тому и другому» (Greg. Tur. Hist. Franc., V, 43: «Non esse noxium si inter gen-
tilium aras et Dei ecclesiam qui transiens, utraque veneretur»).
41 См. выше примеч. 23.
42 Первым известным нам готским епископом был Феофил, принимав-
ший участие в Никейском соборе 325 г. (Socrat. Hist, eccl., II, 41), таким об-
разом, можно заключить, что этот епископ придерживался омоусианства.
Другой известный нам готский епископ IV в. Ульфила был рукоположен, по
свидетельству Филосторгия (Philostorg. Hist, eccl., II, 5), епископом Евсевием
Никомидийским, будучи участником готского посольства (els npeaPetay) ко
двору императора Константина: «А епископом он сделался так: в царство-
вание Константина Ульфила в числе других был отправлен вождем народа
в качестве посланника (в Империю)... и там рукоположен был Евсевием и
бывшими с ним епископами (итго EuaePtou кас тсоу аиу аитф етпакоттшу)
380
язык43; 2) приверженностью арианству одного из готских предводи-
телей Фритигерна, чей авторитет, судя по всему, чрезвычайно возрос
во второй половине 70-х гг. IV в., когда Фритигерн руководил (вместе
с Алавивом) переселением готских групп в Империю, а затем войной
против римлян, закончившейся разгромом войска императора Валента
в битве при Адрианополе в 378 г.44; 3) приверженностью арианству (в
форме омийства) императора Валента, способствовавшего миссио-
нерской деятельности арианского духовенства среди готов после их
переселения в Империю45; 4) сложным социально-политическим по-
ложением готских групп, оторванных от своих земель в результате
гуннского нашествия и оказавшихся в среде чуждого, а иногда и враж-
дебного им населения46; и, наконец, 5) наличием в готской традиции
для христиан в Гетике (ev тд Гбтькд xPiaTiaviC0VT(»)v)». В дальнейшем Ульфи-
ла примкнул к развившемуся из евсевианства омийскому течению. О при-
надлежности готского епископа Ульфилы к омийству свидетельствуют факт
его участия в Константинопольском соборе 360 г. (Socrat. Hist, eccl., II, 41;
Sozom. Hist, eccl., VI, 37), а также слова его ученика еп. Авксентия Доростор-
ского: «И он (Ульфила) говорил, что Сын подобен Своему Отцу не по ма-
кедонианской лукавой порочности и извращенности против Писаний, но по
Божественным Писаниям и Преданиям» («Et Filium similem esse Patri Suo non
secundum Macedonianam fraudulentam pravitatem et perversitatem contra Scrib-
turas dicebat, sed secundum Divinas Scribturas et Traditiones» — Diss. Max., 48).
43 Скорее всего, Ульфила изобрел готскую письменность и перевел
Священное Писание на готский язык уже после переселения его общины в
Мезию. По крайней мере, Иордан указывает, что Ульфила составил готский
алфавит для общины «малых готов», то есть для тех готов, которые пере-
селились вместе с Ульфилой на территорию Империи: «Были еще и другие
готы, которые называются малыми, хотя это — огромный народ; у них был
своей понтифик и примат Ульфила, который, как говорят, установил для них
письменность» («erant si quidem et alii Gothi, qui dicuntur minores, populus in-
mensus, cum suo potifice ipsoque primate Vulfila, qui eis dicitur et litteras insti-
tuisse») — lord. Get., 267. О переводе Ульфилой Св. Писания на готский язык
см. также: Philostorg. Hist, eccl., II, 5; Socrat. Hist, eccl., IV, 33; Sozom. Hist eccl.,
VI, 37.
44 О руководстве Фритигерном переселением на римскую территорию и
военными действиями против Империи см.: Атт. Marcell., XXXI, 4-16.
45 См. примеч. 37.
46 Как указывает Алэн Шово, обращение может быть интерпретирова-
но как «духовное средство», дающее оторванным от своих корней и оказав-
шимся во враждебном окружении группам (ипе communate deracinee et me-
naced) силы для нового перемещения (Chauvot A. Les migrations des barbares.
P. 879).
381
представления о своеобразной символической границе (т. е. Дунае),
пересечение которой способствовало разрыву с духовной традицией
языческого времени.
Следует также подчеркнуть, что если обращение готов в ариан-
ство находит себе множество различных и взаимодополняющих друг
друга объяснений, то намного сложнее интерпретировать факт при-
верженности готов арианству в последующий период, в правление
православного императора Феодосия I (379-395) и его преемников,
особенно если учитывать то обстоятельство, что кафолический епи-
скопат стремился привлечь готов в лоно Православия. Наиболее ак-
тивно действовал на этом поприще свт. Иоанн Златоуст. Как пишет
блаж. Феодорит: «Видя, что скифский народ (top EkuOlkov dpuXov)
опутан сетью арианства, Иоанн употребил хитрость против хитро-
сти и сам придумал средство уловить добычу. Поставив единоязыч-
ных (оцоуХсоттои?) им священников, диаконов и чтецов Священного
Писания, он выделил им одну церковь и через них уловил много за-
блудших»47. Однако добиться обращения большей части готов в
Православие константинопольскому святителю так и не удалось.
Византийские церковные историки Созомен и блаж. Феодорит
объясняют приверженность готов арианству, главным образом, лич-
ным авторитетом готского епископа Ульфилы48. Хотя подобного рода
47 Theodoret. Hist, eccl., V, 30.
48 Sozom. Hist, eccl., VI, 37: «Готы легко повиновались ему (Ульфиле)
во всем (тта'рта pgSuos аитф еттесЭорто) и были убеждены, что в его словах и
делах нет ничего худого, но что все служит к пользе ревностной их веры. Он
даже показал им весьма много опытов своей добродетели, — с одной стороны,
подвергаясь опасностям за учение, когда упомянутые варвары исповедовали
еще веру языческую (етс tgjv eipTjpevcov Pappdpcov ёХХт^ускш? брчокеио'утсоу), —
с другой, сделавшись для них первым изобретателем письмен и перевод-
чиком священных книг на отечественный язык. Итак, по этой-то в целом
причине варвары при Истре имеют арианский образ мыслей» (кабо'тс рё v ouv
со? CTTLiravoL пара top *1отроу Pa'pPapoL та ’Apetou фроуоиос); Theodoret. Hist,
eccl., IV, 37: «В то время у них был епископ Ульфила, которому они в полной
мере повиновались и его слова считали за нерушимый закон (Кат’ ёкесуоу
8ё тоу хророр» ОиХфсХа? аитшу ётпокотто? т^у, ф ра'Ха ёпёсбоуто, кас тои?
6k6lvou Хоуои? аксут]тои? uneXa'pPavov уо'рои?). Смягчив его убеждениями и
склонив деньгами, Евдоксий расположил его убедить варваров вступить в
общение с василевсом фаосХёсо? Kocycoviay) ... Поэтому-то готы и до сих пор
говорят, что Отец больше Сына, впрочем, не соглашаются называть Сына тва-
рью (ои 8ё бУбка рёхрс ка1 Tqp£poy ol TotOol pet^ova pev тоу Патера Хеуоиос тои
382
«персоналистическое» объяснение и может показаться современным
исследователям слишком наивным, оно кажется нам не лишенным
смысла, если учитывать те сложные условия, в которых оказались
готы после перехода через Дунай в 376 г. Лишенные своих земель,
переступившие символический рубеж, отделяющий их от римского
мира, оставившие духовную традицию предшествующего времени и
оказавшиеся в религиозно, культурно и этнически чуждой им среде,
готы неизбежно должны были стремиться опереться на некий духов-
ный авторитет, с одной стороны, близкий им, а с другой, соответству-
ющий новым условиям, в которых они оказались, и, таким образом,
заполнить своеобразный «духовный вакуум», возникший после 376 г.
В свете всего сказанного выше представляется вероятным, что особая
значимость фигуры Ульфилы в духовной жизни готов была обуслов-
лена еще и тем обстоятельством, что готский епископ перешел сим-
волическую границу готского мира на несколько десятилетий раньше
большей части готов. Переходя Дунай в 376 г., готы шли по пути, уже
пройденному общиной Ульфилы, и этот путь вел их не только к но-
вым местам расселения, но и к новой вере.
Ylou. Ктсара tov Ylov 6ltt6lv ouk av^xovTai), хотя и находятся в общении
с теми, которые называют Его так». В то же время свидетельство ученика
готского епископа Авксентия о том, что Ульфила был фактически создате-
лем и правителем готского народа, является явным преувеличением. Всей
полнотой власти Ульфила мог обладать лишь над общиной т.н. «малых го-
тов» (Gothi minores), которая просуществовала в Мезии, по крайней мере, до
середины VI в. (lord. Get., 267). См.: Diss. Мах., 56: «Подобно тому, как свя-
той Давид был поставлен в тридцать лет царем и пророком, чтобы править и
учить народ Божий и сынов Израиля, так и этот блаженный [Ульфила] также
явлен был как пророк и поставлен священником Христа, чтобы он правил,
исправлял, учил и создавал народ готский...» («Ut quemadmodum sanctus Da-
vid triginta annorum rex et profeta est constitutus, ut regeret et doceret populum
Dei et filios Hisdrael, ita et iste beatus tamquam profeta est manifestatus et sa-
cerdos Cristi ordinatus, ut regeret et corrigeret et doceret et aedificaret gentem
Gothorum...»).
383
Г.В. Глазырина
ПУТЬ НА ВОСТОК —
ПУТЬ К ХРИСТИАНСКОМУ СПАСЕНИЮ.
СЮЖЕТЫ ИСЛАНДСКИХ САГ
О СКАНДИНАВАХ-ПУТЕШЕСТВЕННИКАХ
Произведения древнеисландской письменности традиционно явля-
ются важным источником сведений по древнейшей истории России и
стран Европы, средневековой географической мысли, истории куль-
туры, литературы и т. п. Зафиксированные в письменной форме со-
общения по ранней истории Восточной Европы во многом основыва-
ются на устной традиции, существенно переработанной в процессе
длительного бытования сюжетов и переосмысленной под влиянием
христианской, античной и континентальной литературы.
При анализе исторических свидетельств мы, прежде всего, обра-
щаем внимание на сообщения, касающиеся истории правящих дина-
стий, политических и международных связей Руси со Скандинавией и
другими европейскими странами, сведения о торговых предприятиях,
русских городах и т. п. Исторический опыт народов Скандинавии, в
обобщенном виде нашедший отражение в письменности, способство-
вал формированию в целом весьма идиллической картины, в которой
Восточная Европа — и Древняя Русь как ее составляющая часть —
предстает как ареал, где правят богатые и мудрые конунги, где, по-
ступив на военную службу, можно быстро снискать славу и почет,
где легко вести торговлю как в больших городах, так и на периферии
* Статья написана в рамках проекта «Исторический опыт разрешения
конфликтов в эпоху политогенеза (компаративное исследование)» Программы
фундаментальных исследований ОИФН РАН «Исторический опыт социальных
трансформаций и конфликтов».
384
страны. Образ Руси, отразившийся в древнеисландских текстах, во
многом воплощает мечты скандинавов эпохи викингов о богатстве и
славе.
С введением христианства в Исландии в 1000 г. и появлением пись-
менности на родном языке в XII и особенно в XIII в. на острове полу-
чают распространение новые письменные памятники, воплощающие
современные знания и основанные на иных культурных традициях.
Перевод на древнеисландский язык отрывков из книг Священного пи-
сания, переработка во «Всемирную сагу» («Veraldar saga») сочинений
Исидора Севильского и Беды Достопочтенного, произведений попу-
лярной литературы, таких как «Физиолог» и «Элусидарий» Гонория
Августодунского, безусловно, способствовали формированию еще
одной грани образа Восточной Европы. Благодаря проповедям каж-
дый христианин в Скандинавии узнал, что на востоке находится рай,
а путь на восток начал восприниматься как этап на пути к раю.
Нужно полагать, что немаловажную роль в отождествлении пу-
ти на восток с путем к христианскому раю сыграли миссионеры от
восточной христианской церкви, осуществлявшие свою миссию в
Исландии. В письменных памятниках имеются сведения о ранних
межконфессиональных контактах, в частности о контактах между
Исландией — родиной саг — и христианскими странами Восточной
Европы. По свидетельству исландского историка XII в. Ари Мудрого,
одна из глав труда которого «Книга об исландцах» («Islendingabok»)1 * IX
1 «Книга об исландцах» была написана на исландском языке священ-
ником Ари Торгильссоном (Ари Мудрым, 1067/68-1148 гг.) в 1122-1132 гг.
В ней рассказывается об основных событиях истории Исландии с 70-х гг.
IX в. по 1118 г.: о заселении острова (глава 1), о первопоселенцах и введении
законов (глава 2), об учреждении альтинга (глава 3), о календаре — о про-
должительности года и високосных годах (глава 4), о разделении Ислан-
дии на четверти (глава 5), о заселении Гренландии в конце X в. (глава 6),
о принятии христианства (глава 7), о деятельности иноземных епископов,
проповедовавших в Исландии (глава 8). Две последние главы посвящены
рассказам о первых исландских епископах: епископе Ислейве Гицурасо-
не, рукоположенном папой римским в 1056 г. (глава 9, в которой также
перечисляются имена и сроки пребывания в должности законоговорите-
лей на альтинге), и епископе (избранном епископом в 1081 г. после смерти
своего отца) Гицуре Ислейвссоне (глава 10). Изложение событий в труде
Ари Мудрого отличается объективностью: приводимые в его «Книге об
исландцах» сведения обстоятельно документированы ссылками на инфор-
мантов.
385
посвящена иноземным миссионерам, посещавшим Исландию, в стра-
не побывали три армянских епископа. Ари пишет об этом так:
Вот имена тех иноземных епископов, которые, по свидетельству
Тейта* 2, были в Исландии: Фридрек3 приезжал сюда в языческое
время, а затем были эти [епископы]: Бьярнхард Сведущий-в-
Книгах пять лет4, Коль несколько лет, Хродольв девятнадцать
лет, Йохан Ирландский несколько лет, Бьярнхард девятнадцать
лет, Хейнрек два года5. И прибыли сюда пятеро других — те,
Согласно предисловию, предпосланному Ари Мудрым «Книге об ис-
ландцах», это была вторая редакция его труда, которую он переработал по
предложению епископов Торлака и Кетиля и первого исландского историка
Сэмунда Сигфуссона (Сэмунда Мудрого, 1056-1133 гг.), труды которого не
сохранились. Исключенный из предшествующей, не дошедшей до нас, ре-
дакции раздел «/Ettartala ok konunga aevi» — «Родословные и жизнеописа-
ния конунгов», содержавший, по-видимому, перечень периодов правления
норвежских конунгов, был использован позднейшими авторами, в частности
Снорри Стурлусоном, при создании королевских саг.
2 Священник Тейт (ум. в 1110 г.), сын епископа Ислейва, оказал боль-
шое влияние на Ари Торгильссона: в детстве и ранней юности Ари почерп-
нул от Тейта, разносторонне образованного человека, сведения по истории
страны, генеалогии, знание законов. Тейт является основателем школы на
хуторе Хаукадаль, принадлежавшем Халлю Тораринссону, где обучался и
Ари.
3 Деятельность епископа Фридрека в Исландии описана в «Пряди о
Торвальде Путешественнике» и в «Саге о крещении». Фридрек — единствен-
ный из упомянутых в перечне епископов, кто был в Исландии до введения
христианства в 999/1000 г.
4 Епископ Бьярнхард был прислан в Исландию королем Олавом Святым
(Orri Vesteinsson. The Christianization of Iceland. Priests, Power, and Social Change.
1000-1300. Oxford, 2000. P. 20); его деятельность приходится на 1016-1021 гг.
Прозвище «Сведущий-в-Книгах» свидетельствует о его начитанности и уме-
нии толковать Священное писание и иную христианскую литературу.
5 О епископах Бьярнхарде, Коле, Хродольве, Йохане Ирландском, Бьярн-
харде из Саксонии и Хейнреке упоминается в гл. II сочинения «Hungrvaka»
(«Пробуждающая голод»; Hunrvaka / Hrsg. В. Kahle. Halle, 1895. S. 93). Все они
находились в Исландии после принятия христианства. Известно, что Хродольв
(Родульв) вел свою деятельность в Боргарфьорде на западе страны между 1030 и
1049 гг. Бьярнхард Саксонский, поименованный в тексте после Йохана Ирланд-
ского, находился на севере Исландии между 1048 и 1067 гг. (Qrri Vesteinsson.
The Christianization of Iceland. P. 20-21). Об остальных епископах, включая упо-
мянутых ниже епископов Орнольва и Годискалька, информации нет.
386
которые назвались епископами: Орнольв и Годискальк, и три
ermskr'nx6: Петрус, Абрахам и Стефанус7.
6 Интерпретация этнонимического эпитета ermskr при именах епископов
Петруса, Абрахама и Стефануса неоднозначна. Наиболее распространенное
толкование этого термина — «армянские» епископы. Данное мнение осно-
вывается на том, что топонимы Ermland, Ermenland, от первого составного
элемента которых образовано прилагательное ermskr, употребляются в древ-
неисландских памятниках для обозначения Армении наряду с топонимами Ar-
menia, Armenialand (Metzenthin Е. Die Lander- und Volkernamen im altislandischen
Schrifttum. Pensylvania, 1941. S. 22). Сторонники другой точки зрения предла-
гают отождествлять этноним ermskr с расположенной в Прибалтике Вармией,
название которой омонимично с Ermland «Армения» (литературу см. в рабо-
тах: ДашкевичЯ.Р. Армяне в Исландии (XI в.)// СС. 1990. Вып. 33. С. 87-97;
Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь. Историко-филологические очерки.
М., 2002. С. 326-336; Хагланд Я.Р. Христианизация Норвегии и возможные вли-
яния восточных церквей И ДГ, 2002 год: Генеалогия как форма исторической
памяти. М., 2004. С. 259-286). Имена армянских епископов Я.Р. Дашкевич пред-
ложил читать соответственно как Бедрос, Абраам и Степаннос (Дашкевич Я.Р.
Армяне в Исландии. С. 90). Их конфессиональная принадлежность дискуссион-
на (Хагланд Я.Р. Христианизация Норвегии. С. 269-270,272).
Появление армян в Исландии, церковная организация которой входила в
сферу влияния Норвегии, связывается исследователями с деятельностью нор-
вежского короля Харальда Сигурдарсона (ок. 1047-1066), который, используя
миссионеров (возможно, странствующих миссионеров) восточных церквей,
стремился ослабить церковное влияние Рима и Гамбург-Бременской архиепи-
скопии в Скандинавии (Дашкевич Я.Р. Армяне в Исландии. С. 96). Достигнуть
Исландии армянские миссионеры могли непосредственно из Византии или из
Руси, где в это время (вероятно, ок. 1056-1066 гг.) имелись армянские колонии.
Нельзя также исключить возможности того, что они попали в Скандинавию,
присоединившись к отряду Харальда Сигурдарсона во время его возвращения
в Норвегию из Византии через Русь, а затем уже оказались в Исландии.
Приезд армянских епископов в Исландию вскоре после схизмы 1054 г.
может рассматриваться не только как личная инициатива конунга Харальда,
но также как отражение стремления Восточной церкви расширить свое влия-
ние в Скандинавии.
7 Здесь и далее, если специально не оговаривается, перевод выполнен
автором статьи. См. также переводы: Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги.
Русь. С. 327; Хагланд Я.Р. Христианизация Норвегии. С. 268. Оригинальный
текст фрагмента: «Pessi eru nofn biskupa Jjeirra, er verit hafa a Islandi utlendir,
at sogu Teits. Fridrekr kom i heidni her, en Jjessir varu sidan: — Bjarnhardr inn
bokvisi v ar; Kolr fa ar; Hrodolfr xix ar; Johan inn irski fa ar; Bjarnhardr xix ar;
Heinrekr ii ar. Enn komu her adrir v, Jjeir er biskupar kvadusk vera: — Ornolfr ok
Godiskalkr, ok iii ermskir: — Petrus ok Abraham ok Stephanus» (The Book of the
387
Очевидно, деятельность иноземных миссионеров, в том числе и мисси-
онеров, приезжавших с востока, в первые десятилетия после принятия
христианства в Исландии около 1000 г. была настолько активной, что
понадобилось ее регулировать законодательно. Свидетельство попы-
ток исландской церкви ограничить деятельность иноземных миссионе-
ров сохранилось в положениях, зафиксированных в древнеисландском
судебнике «Серый гусь» («Gragas»). Этот свод законов дошел до нас в
виде отдельных статей, вошедших в различные средневековые рукопи-
си. Полный текст, если он когда-нибудь существовал, нам неизвестен.
Тот текст, который считается самым ранним судебником и в котором
зафиксированы правовые нормы, бытовавшие в Исландии с конца X в.,
был скомпилирован исследователями по разным рукописям* 8. Большой
фрагмент судебника, составляющий основу текста, сохранился в руко-
писи «Codex Regius» (GKS 1157 fol.), написанной в середине XIII в.
Среди статей, регламентирующих жизнь исландцев, одна статья
сохранила свидетельства о конфессиональных контактах Исландии
и Руси в рассматриваемый период — глава 6 «Раздела христианского
уложения» (по «Codex Regius»), получившая название «Раздел о свя-
щенниках». Здесь подробно расписана вся деятельность священника
от его первого появления на новом месте и знакомства с паствой,
определены его обязанности, установлено количество служб, кото-
рые он должен провести ежедневно, и количество денег, которые ему
должны заплатить прихожане за его работу. Четко сформулирова-
ны принципы взаимоотношений священника со своим епископом и
названы штрафы, которыми священник наказывается в случае от-
клонения от этих принципов, и ответственность священника перед
альтингом при совершении им правонарушений. Для нас в этой гла-
ве интересен раздел об иностранных священниках. Приведем его
полностью.
Если в страну приезжают со стороны священники, которые бы-
вали здесь и прежде, и епископ позволял им отправлять требы,
люди вправе платить им за требы, коль скоро те предъявили
свои книги и ризы епископу или священнику, которого уполно-
Icelanders by Ari Thorgilsson I Edited and translated by Halldor Hermannsson.
(Islandica. Vol. XX). Ithaca, N.Y., 1930 (repr. — 1966, 1979). Bls. 54).
8 Список средневековых рукописей судебника «Gragas» с указанием
датировок и количества сохранившихся листов см. в кн.: Ordbog over det nor-
rone prosasprog. Registre. Kobenhavn, 1989. S. 259-260.
388
мочил епископ9 10 11. Если сюда извне приезжают иностранные свя-
щенники, которые никогда не бывали здесь прежде,0, не следует
платить им за требы, и они не должны крестить детей, разве
ребенок настолько болен, что его вынужден окрестить мирянин.
Лучше пусть они крестят [ребенка], а не мирянин, если побли-
зости нет другого священника. [Люди] вправе платить за требы,
если у них есть письмо и печать епископа и свидетельство двух
человек, которые присутствовали при их рукоположении и [смо-
гут] произнести слова епископа, гласящие, что людям дозволя-
ется принимать от них все таинства ”. Если сюда извне приезжа-
ют епископы или священники, будь они hermskir12 13 или girskir,3,
люди вправе слушать их службы, если сами того хотят. Не сле-
дует платить им за требы и принимать от них таинства. Если
человек позволил такому священнику, не сведущему в латыни,
освятить церковь или конфирмовать детей, он должен запла-
тить за это 3 марки штрафа тому епископу, который был здесь
и прежде, а тот должен взять еще плату за освящение [церкви].
Надлежит освятить церкви и конфирмовать детей так, как будто
бы до сих пор это не было сделано, хотя это и было совершено
теми, кто не сведущ в латинском языке14.
9 Выше в главе 6 отмечается: «Священники должны слушаться своих
епископов и предъявлять им свои книги и облачение».
10 Имена иноземных епископов, которые с 80-х гг. X в. посещали Ислан-
дию с миссионерскими целями, названы Ари Торгильссоном в «Книге об ис-
ландцах».
11 Фактически, данное положение отсылает к норме, которая вводится в
начале параграфа и требует, чтобы иноземный священнослужитель получил
одобрение епископа на свою деятельность в Исландии.
12 Hermskir (по другим рукописям ermskir) интерпретируется исследова-
телями как омонимичные этнонимы «армянский» или «вармийский».
13 Слово girskir в других рукописях заменено на griskir.
14 Перевод Ф.Б. Успенского (Успенский Ф.Б. Скандинавы. Варяги. Русь.
С. 329-330). Ср.: перевод Я.Р. Хагланда (Хагланд Я.Р. Христианизация Норве-
гии. С. 270-271). Древнеисландский текст: «Ef prestar koma vt hingat til landz.
]>eir er fyrr hafa vt her verit. oc byskvp lofa])i ]>eim at veita tibir. oc er mavNvm rett.
at kavpa tij>ir at ]>eim. lengr er J>eir hafa synt byskopi. bsekr sinar oc messv fot, e{?a
]>eim presti er byskop by{)r vm. Ef vtlendir prestar koma vt hingat. Jjeir er eigi hafa
her fyrr verit. oc seal eigi ti{)ir at J?eim kaupa. oc eigi scolo J?eir skira born, nema
sva se sivkt at 61ser])ir meN setti at skira. heldr scolo Jjeir scira enn olserjnr menn.
ef eigi nair avjjrvm presti. J>a rett at kavpa ti|)ir at J>eim. ef eir hafa rit oc innsigli
byskvps. oc vitni .ij. manna Jjeirra er hia voro vigslv hans, oc segja ord byskvps.
|>av at rett se mavNvm. at J>iGia alia Jnonostv at honum. Ef byskvpar koma vt hingat
til landz e{>a prestar. J>eir er eigi erv laer{)ir. a latinv tungv. huartz J?eir erv hermskir
389
Закон противопоставляет служителей церкви, «которые не све-
дущи в латинском языке», тем, кто владеет этим языком. Я.Р. Хагланд
полагает, что ссылка на лингвистическую подготовку фактически
подменяет здесь указание на конфессиональную принадлежность
священника, которая стала являться существенным фактором после
разделения церквей в 1054 г. Таким образом, «сведущие в латинском
языке» священники — это те, кто «получили образование в лоне ка-
толической церкви» и могут быть приняты к службе в Исландии. Не
имеющим соответствующего образования закон запрещает такую
деятельность,5.
Возможно, благодаря восточно-христианским миссионерам ис-
ландцы смогли реально представить, что распространение христиан-
ства не ограничивается странами европейского континента, доплыть
до которых можно лишь за несколько недель. Представители армян-
ской и русской церквей, прибывшие в Исландию, были живым вопло-
щением идеи о широком распространении христианства на восток.
А рассказы соотечественников о красоте и пышности христианской
службы на востоке, особенно контрастировавшей с аскетическим, если
не сказать пуританским убранством небольших исландских церквей,
помогали сформировать образ рая как богато убранного, изобильного
и умиротворенного места обитания.
Саговая традиция не могла не воспринять новые тенденции. Как
заметил Вестейнн Оуласон, «устная традиция была живой и про-
дуктивной, однако контакт с письменной культурой оказал влияние
на некоторые, если не все аспекты традиционного устного знания.
Очевидно, что как форма, так и содержание подверглись изменени-
ям с течением времени»* 15 16. Под влиянием христианской культуры в
Исландии получает распространение новый вид саг, рассказывающих
о путешествиях на восток.
е|эа girskir. ос er mavnnvm rett at hlyjja tijjvm hans ef menn vilia. Eigi seal kavpa
ti|)ir at J?eim. oc aungva Jjionostv at |>eim Jnoia. Ef ma{?r letr Jjann byskop vigia
kirkiv e{?a byskopa born, er eigi его latinv laerjjir. oc verjjr hann sekr vm J>at .iij.
morkvm. vid J>eNa byskop er her er a{>r. enda seal sia taka vigslo kavpit. Sva seal
kirkivr vigia. oc byscopa born, sem ecci se a{>r at gort/ Jjott Jjeir hafi yfir sungit. er
eigi erv a latinv tungu laerJ^iR» (Gragas. Islaendernes Lovbog i Fristatena Tid I Udg.
ved Vilhjalmur Finsen. Kobenhavn, 1852. В. I. Bls. 21-22. § 6).
15 Хагланд Я.Р. Христианизация Норвегии. С. 271.
16 Vesteinn Olason. Dialogues with the Viking Age. Narration and Represen-
tation in the Sagas of Icelanders. Reykjavik, 1998. P. 41.
390
Марина Мунд впервые обратила внимание на то, что в исланд-
ской традиции известны пять героев, названные авторами сочинений
«Путешественниками» — vidfyrli, маршруты которых пролегали либо
на Русь, либо через Русь, причем трем из них посвящены целые по-
вествования. Это — «Прядь о Торвальде Путешественнике», «Сага об
Ингваре Путешественнике» и «Сага об Эйреке Путешественнике»,7.
Эти произведения, хотя они и не так. популярны, как другие исланд-
ские саги, давно вошли в историографию, где, можно сказать, выра-
ботался определенный стереотип восприятия их содержания. Так, на-
пример, «Прядь о Торвальде Путешественнике» обычно цитируется
при рассказе о времени до христианизации Исландии, а также при
освещении ранних русско-исландских церковных связей. Из «Саги
об Ингваре Путешественнике» — сложного по своей композиции
произведения — обычно берется для исследования только централь-
ная часть сюжета, непосредственно посвященная походу Ингвара и
пребыванию героя на Руси. На «Сагу об Эйреке Путешественнике»
традиционно ссылаются как на пример использования автором саги
популярной латиноязычной литературы, поскольку сага включает об-
ширные вставки из «Элусидария» Гонория Августодунского, и как на
образец введения в сюжет топосов, связанных с византийскими импе-
раторами.
Заметим, что исследование сюжетов этих произведений, как пра-
вило, включает только анализ литературных приемов либо фактогра-
фии, составляющей видимую основу сюжета, в то время как мораль-
ные и нравственные основания, послужившие причиной совершения
персонажем того или иного поступка, не рассматриваются. Вместе с
тем, именно они и представляют главный интерес в тех случаях, когда
речь идет об эволюции мировоззрения человека, что, на мой взгляд,
является главным содержанием этих произведений.
Наиболее известной из этих саг является, безусловно, «Сага об
Ингваре Путешественнике»17 18, сохранившаяся в одной редакции. В
основу сюжета саги, как известно, положен исторический факт, под-
17 Mundt М. Oriental Pictures in the Old Norse Legendary Sagas H Proceed-
ings of the 33rd International Congress of Asian and North African Studies. To-
ronto, August 19-25, 1990. Queenston, Ontario, 1992. P. 213.
18 См.: Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, пере-
вод, комментарий. М., 2002 (Древнейшие источники по истории Восточной
Европы).
391
твержденный свидетельствами рунических надписей19, — поход на
Русь и далее на восток шведского хёвдинга Ингвара. Написанная не
ранее первой половины XIII в., эта сага перерабатывает сказания, сло-
жившиеся, очевидно, в Швеции после того, как этот поход трагиче-
ски завершился: из-за инфекционной болезни погибла большая часть
участников похода, включая его предводителя Ингвара. Сага состоит
из трех частей: пролога, в котором рассказывается о детстве и юно-
сти Ингвара, проведенных им при дворе шведского конунга Эйрика
Победоносного, а после его смерти — у его сына, Олава Шведского;
центральной части — рассказа о походе Ингвара, и третьей части —
рассказа о походе сына Ингвара Свейна. Многие исследователи, ана-
лизировавшие сюжет саги, высказывали мнение о том, что пролога и
рассказа о Свейне исходно в составе саги не было, что они были вклю-
чены в нее лишь для выравнивания сюжета по примеру родовых саг, в
которых повествование о предках и потомках является одним из худо-
жественных приемов, позволяющих «документировать» текст и ввести
его в определенную хронологическую канву. Мне же представляется,
что все три части составляют единое целое, так как без начала и конца
невозможно понять конфликт, которому посвящено произведение.
Наиболее востребованной исследователями оказалась часть, по-
священная Ингвару. В ней рассказывается, что, пробыв три года на
Руси и изучив языки людей, живущих на Восточном Пути, Ингвар
отправляется в путешествие по реке, «текущей с востока». Во вре-
мя плавания Ингвар проявляет себя отличным воином: он убивает
многих язычников, успешно побеждает великанов и драконов, кроме
одного, который нанес огромный урон его отряду — сжег судно, ко-
торым правили два священника. Ингвар наставляет в христианской
вере королеву язычников и завоевывает ее любовь, но не соглашается
жениться на ней и стать конунгом ее государства, а плывет дальше,
пока не приплывает в то место на краю света, где стоит замок, в ко-
торый по ночам прилетают дьяволы. Один из них предсказывает, что
в войске начнется болезнь, от которой умрут многие воины, включая
и самого Ингвара. Так и случилось: пришедшие в лагерь языческие
женщины соблазняют воинов,-заражают их, и начинается эпидемия.
Ингвар также заболевает и, почувствовав свою смерть, обращается с
речью к своим ближайшим друзьям:
19 Мельникова Е.А. Шведские рунические надписи в честь участников по-
хода Ингвара И Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. С. 382-421.
392
Я заболел этой болезнью, и думаю я, что она приведет меня
к смерти, и тогда я займу то место, которое я заслужил. Но с
Божьей милостью ожидаю я, что сын Божий дарует мне надеж-
ду, потому что изо дня в день от всего сердца отдаю я себя в
руки Господа, душу свою и тело; и поэтому я так заботился об
этих людях, насколько это понимал. Но хочу я, чтобы вы знали,
что мы поражены этой смертельной болезнью по справедливо-
му Божьему суду, и более всего эта болезнь и колдовство на-
правлены на меня, потому что с моей смертью болезнь тотчас
прекратится...20.
Из монолога Ингвара следует, что он воспринимает свою смерть
как кару Господню за совершенные им грехи. Однако, судя по сюже-
ту рассказа о походе Ингвара — центральной части саги, Ингвар не
совершал никаких богопротивных дел, но заботился о своих людях,
во славу Господа убивал язычников. Поскольку эта часть саги нам не
дает объяснений, в чем заключалась греховность Ингвара, обратимся
к Прологу, художественная функция которого как раз и заключается в
том, чтобы сформулировать основной конфликт.
Сага начинается с рассказа об убийстве, которое совершил отец
Ингвара, хёвдинг Аки. Желая жениться на дочери Эйрика, отданной
замуж за русского конунга, Аки едет на Русь, убивает соперника и си-
лой берет женщину себе в жены. У них рождается сын Ингвар. Эйрик
Победоносный для вида примиряется с этим браком, но реально лишь
ждет возможности отомстить за содеянное. Через некоторое время ко-
нунг убивает Аки и восьмерых свидетелей, присутствовавших при за-
ключении брака, и берет себе принадлежавшие Аки и тем хёвдингам
земли, а свою дочь с ребенком помещает при своем дворе и окружает
всяческой заботой. Пришедший к власти сын Эйрика Победоносного
Олав Шведский, как и его отец, выказывает Ингвару свою дружбу и
высоко ценит его заслуги. Однако эта дружба рушится из-за требова-
ний Ингвара вернуть ему земли, которые ранее принадлежали Аки,
20 Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. С. 263. Древнеис-
ландский текст: «eg hefi sott tecit, ok get ek, at hun leidi mic til bana, ok hefi ek
J?a Jjann staci, sem eg hefi til unnit. Enn med Guds myskunn uaenter ek, at Guds son
ueiti mier sitt fyrirheit, |>uiat af aullu hiarta fel eg mic Gudi a hendi a hueriu daegri,
sal mina ok likama; ok eg gastta suo j?essa 1yds, sem ek kunna bezt. Enn j?at uil ek,
at j)ier uitit, at af rettum Guds domi eru user lostner j?essi drepsott, ok allra mest er
sea drepsott ok fiolkyngi til min gior, J?uiat j?egar sem ek em daudr, j?a mun huerfa
af sottin» (Там же. С. 227-228).
393
и претензий на то, что ему был дан титул конунга21. Олав отвечает
Ингвару, что не может пойти против законов предков и выполнить его
просьбу. После этого Ингвар впадает в уныние, решает отправиться в
военный поход и начинает приготовления. Олав, пытаясь наладить от-
ношения с Ингваром, соглашается выполнить его просьбу, но Ингвар
проявляет гордыню и отплывает на Русь22.
Пролог, как мы видим, включает сразу несколько сюжетных ли-
ний, которые могли объяснить средневековому читателю, что именно
в жизни самого Ингвара и жизни его предков было греховным и при-
вело к такому концу. Одна линия — двойное убийство: отец Ингвара,
чтобы жениться на его матери, убивает ее предыдущего законного
мужа. Эйрик Победоносный убивает сразу нескольких человек и при-
сваивает их владения. Грехи отцов падут на детей — такова мораль
этой сюжетной линии. Другая линия — сам Ингвар, его жадность,
заставлявшая его выдвигать незаконные требования, зависть к высо-
кому статусу расположенного к нему шведского конунга, гордыня,
проявившаяся в отказе принять от Олава Шведского то, чего он сам
столько времени добивался. И третья линия — проявление Ингваром
уныния — также свидетельствует о его греховности.
И все же, как следует из его слов «Но с Божьей милостью ожидаю
я, что сын Божий дарует мне надежду, потому что изо дня в день от
всего сердца отдаю я себя в руки Господа, душу свою и тело; и поэто-
му я так заботился об этих людях, насколько это понимал», Ингвар
надеется, что своими воинскими подвигами во славу Господа он ча-
стично искупил свои грехи.
Если основным в «Саге об Ингваре» считать моральный, нравствен-
ный конфликт, то легко объяснить и присутствие в этом тексте послед-
ней части, посвященной походу Свейна, сына Ингвара, по пути, которым
прошел его отец. Ведь история рода, к которому принадлежит Ингвар,
началась с убийства нескольких человек. Этот конфликт разрешается
рассказом о том, как на востоке Свейн обращает в христианство целый
языческий народ, привозит туда епископов, строит в той стране церкви.
«Сага об Ингваре» дает пример того, как историческое сказание,
построенное на реальном факте, переосмысливается и перекодиру-
21 Вероятно, в данном случае термин «конунг» означает правителя не
всей страны, а лишь определенных территорий.
22 Глазырина ГВ. Сага об Ингваре Путешественнике. С. 201-211 (древ-
неисландский текст), 250-255 (перевод). См. также с. 51-78 и комментарий к
переводу.
394
ется. Обычный военный поход, отличавшийся от других, вероятно,
лишь своим трагическим концом и из-за этого обстоятельства, воз-
можно, получивший широкий резонанс в шведском обществе, интер-
претируется в саге как поход с целью искупления грехов и укрепления
веры. Древняя Русь, откуда Ингвар отправляется в путь, становится
отправным пунктом, началом его исканий и покаяния, а сам поход,
движение символизирует движение человеческой мысли, укрепление
духа и веры — не только в себе, но и в других людях.
Второе произведение, также основанное на реальных фактах, —
«Прядь о Торвальде Путешественнике», латинский оригинал кото-
рой был создан, вероятно, монахом Гуннлаугом Лейвссоном около
1200 г.23. В «Пряди» рассказывается, как язычник Торвальд, жи-
тель северной Исландии (имя которого упоминается в «Книге о за-
нятии земли»), покидает страну и оказывается на службе у Свена
Вилобородого (ум. 1014 г.), ставшего впоследствии королем Дании. В
«Пряди» говорится:
...и стал Торвальд его человеком, и несколько летних сезонов
провел с ним в грабительских походах в западной части моря.
Торвальд еще недолго пробыл с конунгом Свейном, как конунг
уже стал ценить его выше других людей и выше всех своих дру-
зей, так как Торвальд был хорошим советчиком; всем очевидны
были его преданность и разум, физическая сила и большая хра-
брость, хорошее владение оружием и напор в битве, доброта и
щедрость в деньгах, проявления абсолютной надежности и сми-
ренной услужливости; его привечали и любили все воины — от-
нюдь не незаслуженно, потому что, хотя он считался язычником,
23 «Прядь о Торвальде Путешественнике» («Torvalds Jjattr vidfgrla») со-
хранилась в трех редакциях, созданных до 1250 г.: двух пространных редак-
циях (редакция I в рукописях AM 61 fol., AM 53 fol. и др.; редакция II — в ру-
кописи AM 552 ka 4to) и одной краткой (редакция III в рукописях AM 62 fol.,
GKS 1005 fol.). Четвертая редакция «Пряди» вошла в состав «Саги о креще-
нии», созданной в конце XIII в.
Исследователями было высказано предположение, что самая ранняя
версия «Пряди о Торвальде Путешественнике» могла быть создана на ла-
тинском языке монахом монастыря Тингейрар, расположенного на севере
Исландии, Гуннлаугом Лейвссоном (ум. в 1218 или 1219 г.) — автором ряда
несохранившихся латиноязычных сочинений, а впоследствии переведена на
древнеисландский язык: об этом свидетельствует упоминание имени Гунн-
лауга в пространной редакции «Пряди».
395
чувство справедливости было у него настолько сильнее, чем у
других язычников, что всё, что он получал в грабительском по-
ходе, отдавалось тем, кто нуждался, и [шло] на освобождение
пленных или на помощь тем многим, кто оказался в горести. А
если ему [самому] доставались пленные, то отсылал он их к их
родителям или родичам, как и тех, которых он выкупал за день-
ги. Из-за того, что в битвах он был храбрее других воинов, было
решено, что он должен брать по дорогостоящей вещи из каждой
добычи, а он пользовался этой честью для того, чтобы брать себе
сыновей богатых людей либо те из драгоценностей, о которых
более всего сожалели те [люди], которые их утратили, но кото-
рые его соратники меньше всего хотели отдать, и затем отсылал
тем [людям], которые ими раньше владели. Благодаря этому его
любили также и те, кто были ограблены людьми Свейна, и [они]
далеко разнесли славу о его доброте24.
«Человеколюбивый бессребреник»—такую характеристику мож-
но было бы дать Торвальду на основании этого описания — в это вре-
мя еще остается язычником. Саксонский епископ Фридрек обращает
его в христианство, и Торвальд уговаривает Фридрека поехать к нему
на родину, чтобы просветить и его сородичей. Приехав в Исландию,
они вместе предпринимают попытки наставить исландцев на путь ис-
тинный. Торвальду приходится не только сопровождать епископа, но
и на первых порах проповедовать вместо него, поскольку Фридрек не
24 «... ok gerdisk Porvaldr hans madr ok var med honum ngkkur sumir i her-
nad fyrir vestan haf. Porvaldr hafdi eigi lengi verit med Sveini konungi adr ko-
nungr virdi hann umfram adra menn ok alia sina vini, jyvi at Porvaldr var mikill
radagordarmadr, gllum audsaer at dygd ok skynsemd, styrkr at afli ok hugadr vel,
vigkoenn ok snarpr i orrostum, mildr ok grlyndr af penningum ok reyndr at fullkom-
num truleik ok liti 1 laetis Jjjdnustu, hugjjekkr ok astudigr glhim lidsmgnnum ok eigi
omakliga, J?vi J?a enn heidinn syndi hann rettlaeti umfram hatt annarra heidina
manna, sva at hlutskipti ]jat allt er hann fekk i hernadi veitti hann Jjurfgndum ok til
utlausnar herteknum mgnnum ok hjalpadi mgrgum Jjeim er meinstaddir varu. En
ef honum hlotnudusk herteknir menn sendi hann ]ja aptr til fedra sinna eda fraenda,
sva sem hina er hann hafdi med penningum ut leyst. Nu ]jvi at hann var froeknari i
orrostum en adrir lidsmenn, )эа gerdu Jjeir Iggtekit at hann skyldi hafa kostgrip af
hverri tekju, en hann neytti sva Jjeirar frumtignar at hann kori rikra manna sonu
eda J?a hluti adra er Jjeim var mest eptirsja at er latit hgfdu, en hans felggum Jjoetti
minnst fyrir at gefa upp, ok sendi didan Jjeim er att hgfdu. Par fyrir elskudu hann
jafnvel Jjeir er fyrir ranum urdu af Sveins mgnnum ok vidfraegdu lof hans godleika»
(Biskupa sogur I Sigurgeir Steingrimsson, Olafur Hallddrsson og Peter Foote gafu
ut. Reykjavik, 2003. В. I. Hl. 2. Bls. 55-57).
396
знает исландского языка. Исландцы не спешат отказаться от старой
веры. Многие из тех, кто принимает христианство, делают это из-за
того, что, как сказано в тексте, не хотят платить подати на языческое
капище, но большинство язычников выступает против пребывания
епископа и Торвальда в Исландии. Они подговаривают двух скальдов
сочинить нид — хулительные стихи — на миссионеров. Казалось бы,
нид был очень простой:
Родил детей
епископ девять.
Всем им
Торвальд отец25.
Однако эти строки воспринимаются Торвальдом как личное оскорбле-
ние, как обвинение его и епископа в непристойной связи, женоподобии
и мужеложестве. Торвальд приходит к епископу, чтобы пожаловаться
на обидчиков, но Фридрек ему спокойно разъясняет свое понимание
стихов. Да, — говорит он, — он мог бы стать духовным отцом «де-
тям», т. е. людям, обращенным Торвальдом в христианство.
Торвальд проявляет гордыню — один из семи смертных гре-
хов — и пренебрегает объяснениями епископа. Выбрав момент, он
убивает скальдов, нарушив тем самым заповедь «не убий». В этой
ситуации миссионеры вынуждены покинуть Исландию. Епископ ре-
шает, что из-за убийства они с Торвальдом не могут продолжать со-
вместную деятельность, и их пути расходятся. Епископ возвращается
в Саксонию, а Торвальд отправляется в странствие. Мотивация для
путешествия, предложенная в «Пряди», — совершение Торвальдом
убийства — одного из смертных грехов.
Автор текста, таким образом, показывает противоречивость
личности Торвальда, который, еще будучи язычником, совершал че-
ловеколюбивые деяния, как если бы он был христианином. Но, при-
няв христианство и искренне попытавшись познакомить с ним сво-
их соотечественников, он вдруг совершает поступок, неподобающий
христианину. Чтобы замолить свой грех и искупить его, Торвальд,
согласно сюжету, отправляется на восток. Он совершает паломниче-
ство в Иерусалим и Византию. Его жизнь заканчивается в монасты-
ре, основанном им. Разные редакции «Пряди» неодинаково излагают
25 «Hefir bgrn borit И byskup niu, П j?eira er allra H Porvaldr fadir» (Biskupa
sogur. В. I. Hl. 2. Bls. 79).
397
эти события, однако в трех из четырех (включая версию «Саги о кре-
щении») отмечается, что последние годы жизни Торвальд провел на
Руси. Детализированный рассказ приводится в пространной редакции
произведения:
С тех пор Торвальд прожил много лет. И поскольку он был по
природе человеком высоким, сильным и очень храбрым и всегда
соблюдавшим Божьи заповеди со всем смирением, то подумал
он, что если он вдруг вернется к себе на родину, то нельзя быть
уверенным в том, что он во всех случаях стерпит — как было бы
должно во имя любви к Богу — выпады и обиды от своих сооте-
чественников. Поэтому пришел он к решению больше никогда
не возвращаться в Исландию. Он отправился странствовать по
миру [и дошел] до самого Йорсалира26, чтобы посетить святые
места. Он прошел по всему Греческому государству27 и пришел
в Миклагард28. Сам верховный конунг29 принял его с большим
почетом и дал ему много прекрасных даров в знак своей друж-
бы, ибо такова была Божия милость[, дарованная] ему, и куда бы
он ни приходил, впереди него о нем среди людей летела слава,
что он был почитаем и уважаем как малыми (простыми. —Г. Г)
людьми, так и великими как оплот и хранитель истинной веры и
как прославленный апостол нашего Господа (букв.: господина. —
Г. Г) Иисуса Христа, так уважаем самим кесарем Миклагарда и
всеми его хёвдингами и не в меньшей мере всеми епископами и
аббатами повсюду в Грикланде30 и Сюрланде31. Более всего он
был в почете на Аустрвеге32, куда был послан кесарем в качестве
26 Йорсалир {Jorsalir) — Иерусалим.
27 Греческое государство {Grikkjariki) — древнескандинавское обозначе-
ние Византии, редко употребляющееся в памятниках древнескандинавской
письменности. Отмечено также в сочинении «Stjorn» — древнеисландском пе-
реложении Ветхого Завета {Metzenthin Е. Die Lander- und Volkernamen. S. 36).
28 Миклагард {Miklagardr) — древнескандинавское обозначение Кон-
стантинополя.
29 Верховный конунг {stolkonungr). — Такой способ титулования визан-
тийского императора встречается во многих древнеисландских текстах. См.:
Islenskaordsifjabok. Reykjavik, 2000. Bls. 965.
30 Грикланд {Grikkland) — традиционное древнескандинавское обозна-
чение Византии, синоним Grikkjariki.
31 Сюрланд (Syrland) — Сирия {Metzenthin Е. Die Lander- und Volkerna-
men. S. 106).
32 Аустрвег {Austrvegr) — Восточный Путь. Топоним обозначает земли,
лежащие к востоку от Скандинавии и расположенные на восточном побере-
398
предводителя или правителя, поставленного над всеми конунга-
ми в Руцланде33 и во всем Гардарики34. Торвальд Кодранссон с
самого основания построил там прекрасный монастырь рядом с
тем собором, который посвящен Иоанну Крестителю35, и сделал
в него большой вклад. С тех пор там (т. е. то место. — Г П) так
и называется по его имени монастырем Торвальда. В том мона-
жье и за Балтийским морем. Подробно см.: Джаксон Т.Н. «Восточный путь»
исландских королевских саг И История СССР. 1976. № 5. С. 164-170.
33	Руцланд (Riizland) — ойконим, обозначающий Древнюю Русь. Орфо-
графические варианты в различных памятниках: Rucia, Rusia, Ruzcia, Ru-
zaland и др. (Metzenthin E. Die Lander- und Volkernamen. S. 88). В древнеис-
ландскую топонимию термин проникает под влиянием «ученой» латинской
традиции и распространен в сагах, географических сочинениях. В некоторых
текстах латинизированное название Руси соседствует с традиционным древ-
нескандинавским названием Gardariki (например, в «Описании Земли II»:
Мельникова Е.А. Древнескандинавские географические сочинения. Тексты,
перевод, комментарий. М., 1986. С. 87).
34	Гардарики (Gardariki) — древнескандинавское обозначение Древней
Руси. Самая ранняя фиксация названия — в географическом сочинении,
условно называемом «Описание Земли I» (см.: Мельникова Е.А. Древнескан-
динавские географические сочинения. С. 76, 78). Точно определить соотно-
шение между двумя ойконимами, которыми в древнеисландском языке обо-
значается Русь, сложно. Так, в «Саге об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце
Берсерков» Руссия и Гардарики противопоставляются как два различных го-
сударства: «Херртрюгг ... правил к востоку на Руси (I Russia)’, это — большая
и густонаселенная страна, лежащая между Хуналандом (=3емлей гуннов. —
Г. Г) и Гардарики» (Fornaldarsogur nordrlanda/ С.С. Rafn. Kobenhavn, 1830.
В. III. Bls. 365). В то же время в «Саге о Сигурде Молчуне» они отождест-
вляются: «Русь, которую мы называем Гардарики» (Sigurdar saga Jjggla И Rid-
darasogur / Utg. Einar Pordarson. Reykjavik, 1951. B. 3. Bls. 121).
35	Собор, который посвящен Иоанну Крестителю. — Здесь во фразе «ег
helgud er Johanni baptista» использован латинизированный вариант имени
святого. Вместе с тем, во многих источниках употребляется слово Skirare,
производное от слова skira — «крестить». Употребление латинизированно-
го варианта baptista можно рассматривать как свидетельство того, что автор
текста опирался на вариант произведения, восходящий к написанному на ла-
тыни тексту монаха Гуннлауга Лейвссона.
В тексте не уточняется, в каком из древнерусских городов находился
собор (? церковь) Иоанна Крестителя, возле которого, согласно «Пряди»,
Торвальдом был построен монастырь. Возможно, это сообщение отражает
средневековый топос (основанный на реальной практике), согласно которо-
му благочестивому человеку следовало совершать богоугодные дела, в числе
которых было основание церквей и монастырей.
399
стыре он и закончил свою жизнь и там погребен. Тот монастырь
стоит у подножия высокой горы, которая называется Дрёвн36.
Еще больше древнерусской конкретики содержится в «Саге о креще-
нии» — компилятивном памятнике, при создании которого, как отме-
чает Сигургейр Стейнгримссон, были использованы сразу две редак-
ции «Пряди о Торвальде Путешественнике»37:
Торвальд Кодранссон и Стефнир Торгильссон38 встретились
после исчезновения конунга Олава. Они вместе странствова-
ли по свету и [дошли] до самого Йорсалахейма39, а оттуда до
36 Географическое название Drofn неоднократно привлекало к себе
внимание исследователей (Брим В.А. Путь из варяг в греки И Известия АН
СССР. Серия VII. Отделение общественных наук. М., 1931. №2. С. 201-247;
Рыдзевская Е.А. Легенда о князе Владимире в саге об Олафе Трюггвасоне И
ТОДРЛ. 1935. Т. II. Вып. 8. С. 5-20); наиболее обстоятельно оно рассмотрено
Т.Н. Джаксон (см.: Джаксон Т.Н. Austr i Gordum. Древнерусские топонимы в
древнескандинавских источниках. М., 2001. С. 136-140).
Древнеисландский фрагмент текста: «Gerdi hann Jja ferd sina ut i heim
ok allt til Jorsala at kanna Helga stadi. Hann for um allt Grikkjariki ok kom til
Miklagards. Tok sjalfr stolkonungrinn vid honum med mikilli virding ok veitti
honum margar vingjafir agaetar, Jjvi at sva var Guds miskunn honum nakvaem, ok
flaug hans frasgd fyrir aljjydu hvar sem hann kom, at hann var virdr ok vegsamadr,
sva af minnum mgnnum sem meirum, sem einn stolpi ok upphaldsmadr rettrar
truar ok sva scemdr sem dyrdarfullr jatari vars herra Jesu Kristi af sjalfum
Miklagardskeisara ok gllum hans hgfdinggjum ok eigi sidr af gllum byskupum ok
abotum um allt Grikkjaland ok Syrland. Allra mest var hann tignadr um Austrveg,
Jjangat sendr af keisaranum sva sem foringi eda valdsmadr, skipadr yfir alia konunga
a Ruzlandi ok i gllu Gardariki. borvaldr Kodransson reisti Jjar af grundvelli eitt
agaett munklifi hja Jjeiri hgfudkirkju er helgud er Johanni baptista ok lagdi Jjar til
nogar eignir. Het Jjar se sidan af hans nafni borvaldsklaustr. I Jjvi munklifi endi
hann sitt lif ok er Jjar grafinn. bat klaustr stendr undir habjargi er heitir Drgfn»
(Biskupa sogur. В. I. Hl. 2. Reykjavik, 2003. Bls. 88-89).
37 Biskupa sogur. В. I. Hl. 1. Bls. LXXXVIII-XC.
38 Стефнир Торгильссон — титульный персонаж посвященной ему
«Пряди о Стефнире» (сохранившейся в восьми рукописях, в числе которых
AM 61 fol. и GKS 1005 fol.), согласно которой он был в дружине норвежского
конунга Олава Трюггвасона. После смерти конунга Стефнир совершил па-
ломничество в Рим, а затем пришел в Данмарк к ярлу Сигвальду, по пове-
лению которого был убит. См.: Stefnis Jjattr borgilssonar И Biskupa sogur. В. I.
Hl. 2. Bls. 101-110.
39 Йорсалахейм (Jorsalaheimr) — Иерусалим. В отличие от употреблен-
ного в редакции I названия Йорсалир, использованный здесь географический
400
Миклагарда и также до Кэнугарда40, что на восток вдоль Непра41.
Торвальд умер в Руции42, недалеко от Паллтескьи43. Там он по-
гребен в одной горе у церкви Иоанна Крестителя, и они называ-
ют его святым. Так говорит Бранд Путешественник:
Пришел я туда,
где Торвальду,
сыну Кодрана,
Христос дарует покой.
Там он похоронен
на высокой горе,
вверх по Дравну,
подле церкви Иоанна44.
Сравним приведенные фрагменты с описанием путешествия
Торвальда, вошедшим в краткую редакцию «Пряди о Торвальде
Путешественнике», которая сохранилась в рукописях AM 62 fol. (от-
носящейся, как и AM 61 fol., ко второй четверти XIV в., но, по мне-
нию исследователей, созданной позднее) и GKS 1005 fol. (написанной
ок. 1387-1395 гг.), известной как «Flateyjarbok» — «Книга с Плоского
острова»:
<После того как разошлись их пути с епископом Фридреком,
Торвальд отправился странствовать по свету. Однажды ему
посчастливилось встретить конунга Олава Трюггвасона, кото-
рый говорил с ним о необходимости проповеди христианства.>
Торвальд отправился в Миклагард и был с большим почетом
принят императором. А затем велел он построить большой мо-
настырь45 и сделал в него щедрый вклад, и в том самом мо-
термин предполагает более широкое значение, о чем свидетельствует вхо-
дящий в его состав корень -heimr («мир», «земля»), т. е. применен для обо-
значения самого Иерусалима и территории, располагавшейся вокруг него.
Вероятно, данное название в известной мере синонимично термину «Святая
Земля».
40 Кэнугард (Kcenugardr) — Киев.
41 Непр (Nepr) — Днепр.
42 Руция (Ruzia) — (то же, что Руцланд) латинизированное название
Древней Руси.
43 Паллтескья (Pallteskja) — Полоцк.
44 «Iwvaldr andadisk i Ruzia, skammt fra Pallteskju. t>ar er hann grafinn i
fjalli einu at kirkju Johannis baptiste, ok kalla £>eir hann helgan. Sva segir Brandr
inn vidfQrli: „Hefi ek {эаг komit I er Iwvaldi I Kodranssyni I Kristr hvildar ler. /
I>ar er hann grafinn I i hafjalli / upp i Drafni I at Johannis kirkju“» (Kristni saga H
Biskupa sogur. В. I. Hl. 2. Bls. 37).
45 Здесь употреблено слово klaustr «монастырь», являющееся общим
термином для обозначения любого монастыря в древнеисландском языке.
401
настыре закончил он свой век в благочестивых и смиренных
трудах46.
Краткий текст, как видим, по своему содержанию существен-
но отличается от других редакций, в частности, тем, что Восточная
Европа в нем не упоминается. Причины, которые обусловили подоб-
ные несоответствия, — тема отдельного исследования, однако мож-
но полагать, что краткая редакция сохранила более раннюю версию
устного рассказа о Торвальде Путешественнике, в которой «русская»
тема еще не получила своего развития.
Обратим внимание на одну деталь, имеющуюся во всех редак-
циях «Пряди», — замечание о строительстве Торвальдом монастыря.
Распространенным топосом в древнеисландской литературе является
упоминание о том, что герой повествования строит церковь. В одной
из исландских саг приводится поверье о том, что чем больше людей
вместит построенная человеком церковь, тем больше грехов будет ему
отпущено после смерти. Автор «Пряди о Торвальде Путешественнике»
отступает от этого топоса, заменяя в литературной модели элемент
«церковь» на «монастырь». Можно, конечно, с некоторым допущени-
ем предположить, что до автора в Исландии дошли новости о том, что
произошло с Торвальдом после того, как он покинул страну. Однако,
при явной морализаторской интенции произведения, мне кажется бо-
лее оправданным предположение, что это — именно субституция, и
произведена она автором пряди не напрасно. Основание исландцем —
после посещения Святой Земли — монастыря на Руси, который станет
прибежищем для таких же, как он сам, грешных христиан, должно
восприниматься читателем как указание на то, что Торвальд прибли-
зился — пусть только на шаг — к спасению и небесному раю.
Идея о том, что «Восточная половина мира», где располагалась и
Русь, обладала особой притягательностью для скандинавов-христиан,
четко прослеживается еще в одном памятнике древнеисландской
письменности — в «Саге об Эйреке Путешественнике»47, созданной
46 «For borvaldr {эа lit i Miklagard ok fekk storar soemdir af stolkonunginum.
En sidan let hann klaustr reisa ok gaf {эаг til audoefi sin, ok i £>vi sama klaustri endi
hann sina aevi med haleitum lifnadi» (Biskupa sogur. В. I. Hl. 2. Bls. 100).
47 Eiriks saga vidf^rla / Udg. af Helle Jensen. Kobenhavn, 1983; Jensen H.
Eiriks saga vidf^rla // Medieval Scandinavia. An Encyclopedia / Ed. Ph. Pusiano.
New York; L., 1993. P. 160-161.
402
после 1300 г. и сохранившейся в рукописи конца XIV в.48. Ее глав-
ный герой, один из носящих прозвище vidfgrli, — норвежец Эйрек,
в праздник языческого йоля дает обет узнать, что такое Одайнсак —
«Луг бессмертия», отождествлявшийся скандинавами-язычниками с
Земным Раем, и где он находится. Отправившись в путь, он оказыва-
ется в Константинополе, где долго обо всем расспрашивает импера-
тора, и, получив ответы на свои вопросы, принимает христианство,
а затем продолжает свои поиски. Подойдя к некой реке, он видит на
другой ее стороне прекрасную землю, которую он и отождествляет с
Одайнсаком. Эйрек пытается перейти через мост, но его проглатывает
дракон. Пройдя через чрево монстра, показавшееся ему длинным тем-
ным проходом, герой оказывается у входа в искомую землю. Над зеле-
ным лугом там висела башня, в которую вела лестница. Эйрек поднял-
ся в эту башню и заснул, и привиделся ему ангел, который рассказал
ему, что прекрасная земля, окружающая его, была создана лишь для
того, чтобы показать ему, как хорош христианский рай. Получив воз-
можность выбора, остаться одному в раю или вернуться домой, Эйрек
предпочитает возвратиться в Норвегию, чтобы нести свет христиан-
ства ее людям. Завершается сага словами, в которых сформулировано,
для чего Эйрек предпринял этот поход:
Потому это приключение описано в этой книге, которая написана
о нем, как он пожелал, чтобы каждый человек узнал о том, что нет
[иной] истинной веры, кроме [веры] в Бога; ибо хотя язычники и
высекают [? рунами] славу деяниям своих героев, но это совсем
другое дело, так как когда они заканчивают эту бренную жизнь,
они принимают в качестве вознаграждения для себя восхвале-
ние людьми своей славы, но должны [они] будут ожидать нака-
зания за свои прегрешения и неверие, если они не узнали своего
Создателя. Но те, кто полюбили Бога и поверили в него и стали
искать спасения в святом крещении, те из самых мудрых людей
получили большую славу в дополнение к тому, что важнее всего:
тогда, когда они подступят к всеобщему порогу смерти, которой
никакая плоть не может избежать, они уже получили себе воз-
награждение, которое состоит в том, чтобы бесконечно делить
вечное царство со всемогущим Богом, как этот Эйрек, о котором
здесь было рассказано49.
48 Ordbog over det norrone prosasprog. Registre. S. 241.
49 «En J)ui setti sa |?etta euintyr fyst j Jjessa bok er hana skrifade at hann uill
at huerr madr vite J?at at ekki er traust trutt nema af gude |>uiat |?o at heidnir menn
403
Все три рассмотренных выше сюжета о путешествиях сканди-
навов — шведа Ингвара, исландца Торвальда и норвежца Эйрека —
на восток, сохранившиеся в произведениях древнеисландской пись-
менности второй половины — конца XIII в., имеют немало сходных
черт. Важными элементами, конституирующими сюжет, являются
нравственная мотивация, побуждающая человека отправиться в путь
(грех — будь то грехи предков героя либо его личные), поступки пер-
сонажа, способствующие изменению мировоззрения, а также обще-
ственный резонанс или общественное значение путешествия. Введение
этих элементов в сюжеты осуществляется по-разному: иногда моти-
вировка становится ясна сразу, иногда она проясняется только в самом
конце произведения, однако их наличие во всех произведениях ука-
зывает на значение, которое проблема спасения души (реализуемого
посредством путешествия в Восточную половину мира) приобретает
в общественном сознании средневековой Исландии.
fai fraegd mykla af sinum af reks verkum J?a er J?at mikill munr J?a er J?eir enda
Jjetta hit stundliga lijf at £>eir hafa J?a tekit sitt uerdskaup af ordlofui manna firir
sinn frama en aeigu J?a von hegningar firir sin broth ok tru leyse er J)eir kunnu aeigi
skapara sinn. en hinir sem gude hafa vnnat ok J?ar allt traust haft ok barizst firir
frelse heilagrar kristne hafa J?o af hinum vitrazstum monnum faeingit meira lof en
J?at at auk at mest er at J?a er J?eir hafa fram geingit vm almenniligar dyr daudans
sem ekki holld ma fordazst hafa J?eir tekit sitt verdkaup J?at er at skilia eilijft riki
med allzualldanda guda vtan enda sem Jjesse Лигекг sem nu var fra sagt» (Eiriks
saga vidfiprla. Bls. 112-114).
404
III.4. Пространство пути
Н.Е. Самохвалова
ПУТЬ К ОКРАИНАМ ОЙКУМЕНЫ:
О КРАЙНОСТЯХ В ХАРАКТЕРЕ
ВАРВАРСКИХ ПЛЕМЕН
В «DE CHOROGRAPHIA» ПОМПОНИЯ МЕЛЫ
Произведение Помпония Мелы «О хорографии» («De chorographia») —
древнейшее географическое описание мира на латинском языке, до-
шедшее до наших времен. На протяжении трех книг Мела рассказыва-
ет о том, «каковы границы и побережья всех [частей], как внутренние,
так и внешние, а также как море подступает к берегам и их омывает,
присовокупив то, что есть примечательного в природе местностей и
их обитателей»1 (I, 2). Краткость произведения Мелы объясняется по-
разному: возможно, его сочинение должно было служить популяри-
заторским или учебным целям или же являлось компендием, за кото-
рым должен был последовать более подробный труд, скорее всего так
и не написанный1 2.
Разумеется, «не располагающий к красноречию» предмет труда
Мелы3, а главное — необходимость охватить довольно большой объ-
1 В статье использован перевод «О хорографии», ставший результатом
работы семинара «Античная литературная традиция о Восточной Европе»
под руководством А.В. Подосинова в 2004-2008 гг.
2 Pomponius Mela. Chorographie I Texte etabli, traduit et annote par A. Sil-
berman. Paris, 1988 (Collection Bude). P. XIV; Pomponii Melae de Chorographia
libri tres/ Introduzione, edizione critica e commento di P. Parroni. Roma, 1984.
P. 23 ff.; Parroni P. Il proemio della Chorographia di Pomponio Mela // Rivista di
filologia e di istruzione classica. Torino, 1968. Vol. 96. P. 184-197.
3 Мела сам отмечает, что землеописание — «дело утомительное и со-
всем не располагающее к красноречию, ведь состоит оно почти исключи-
тельно из названий племен и местностей и их довольно запутанного по-
405
ем материала в сравнительно небольшом произведении накладывают
отпечаток на художественные особенности его сочинения. Однако
Мела стремится к тому, чтобы краткость и информативность в «О хо-
рографии» сочеталась с занимательностью, но не вытесняла ее. В его
тексте присутствуют разнообразные стилистические приемы4; описа-
ния линии побережья, перечни стран, городов, народов перемежаются
экскурсами в мифологию и историю известных мест или рассказами
о странных и удивительных народах, живущих в местах, сведения о
которых были малы и отрывочны.
Описание отдаленных, неисследованных или плохо исследован-
ных стран чередуется с сообщением достоверных сведений о давно
известных и освоенных территориях: автор, совершая воображаемое
путешествие на корабле, начинает его от Гибралтара, продвигается
вдоль берегов Африки5 и далее следует плану, обозначенному им в I,
24: «последовательно описать берега в том порядке, в котором они
лежат, и, объехав все берега, которые прилегают к этому морю, про-
плыть вдоль берегов, которые омываются океаном, до тех пор, пока
мы, обогнув мир [вдоль побережий] внутренних и внешних [морей],
не вернемся туда, откуда началось наше движение».
Таким образом, перед читателем предстает ойкумена, которую
беспрепятственно можно оплыть вокруг, что и совершает «путеше-
ственник» в «О хорографии». Между тем очевидно, что составить опи-
сание кругосветного плавания в ту эпоху можно было, действительно,
лишь с помощью воображения, поскольку далеко не все территории,
даже из тех, о которых упоминает Мела, были исследованы. Желание
изобразить ойкумену освоенной обусловлено, по мнению Дж. Ромма,
общим географическим принципом эпохи Ранней Империи, кото-
рядка перечисления, проследить который представляется скорее скучным,
нежели приятным занятием» (I. 1). Другие авторы научных произведений в
предисловиях к своим трудам также нередко сетуют на трудность стоящей
перед ними задачи {фон Альбрехт М. История римской литературы / Пер.
А.И. Любжина. М, 2002. Т. 1. С. 619-620; Подосинов А.В. Авторское начало
в античных географических сочинениях И ВЕДС. XV: Автор и его текст. М.,
2003. С. 198-205).
4 См. об этом: Pomponii Melae de Chorographia libri tres. P. 51-53. Суще-
ствуют также специальные работы, посвященные стилистике Мелы: Zimmer-
mann Н. De Pomponii Melae sermone. Progr. Dresden, 1895; Folmer H. Stilistiska
studier over Pomponius Mela. Diss. Uppsala, 1920.
5 Как делали это Гекатей Милетский, Эфор, Псевдо-Скилак и другие
античные географы.
406
рый воплотился в словах Овидия «Romanae spatium est urbis et orbis
idem» (Fasti, II, 684)6. Превращение Рима в мировую державу привело
к возникновению стремления видеть ойкумену освоенной и подчи-
ненной римскому владычеству. По словам Дж. Ромма, «по сути, все
три главных географа ранней Империи — Страбон (который писал
по-гречески, но тем не менее был римлянином по мировоззрению),
Помпоний Мела и Плиний Старший, — видимо, склонялись к тому,
чтобы поддержать это заявление [Овидия] демонстрацией того, что,
наконец, удалось проплыть вокруг всей ойкумены (римское название:
orbis terrarum)», и потому они были иногда «вынуждены полагаться
на фальшивые или весьма преувеличенные легенды»7.
Действительно, недостоверность и разрозненность сведений
об отдаленных странах давали простор фантазии, и чем дальше от
Средиземноморья, тем больше описание природы, климата и местных
жителей подчинялось традиции, а не эмпирическим знаниям8.
В «О хорографии», когда речь идет об окраинах ойкумены, следо-
вание традиции можно проследить на различных уровнях и многих
примерах. В частности, оно проявляется в сообщениях о народах, насе-
ляющих эти отдаленные области. В первую очередь, конечно, обращают
на себя внимание яркие описания фантастических народов (к примеру,
блеммиев в 1,48: «у блеммиев нет голов, а лицо находится на груди» или
панотиев в III, 56: им «одеянием служат только большие, обволакиваю-
щие все тело уши — другой одежды у них нет»), однако традиционны и
те рассказы, в которых содержится гораздо больше сведений, достовер-
ность которых подтверждается данными этнографии и археологии.
Традиция описания народов, населяющих окраины ойкумены, ко
времени написания Мелой своего труда уже сформировалась; ее мож-
но условно разделить на две ветви, основывавшиеся прежде всего на
различном восприятии соотношения цивилизованного и варварского
миров.
В «Истории» Геродота представлена одна концепция, согласно
которой наиболее развитая культура (греческая цивилизация) занима-
6 «Риму предельная грань та же, что миру дана» (перевод Ф. Петровско-
го в: Овидий. Собрание сочинений в 2-х томах. СПб., 1994. Т. II. С. 389).
7 RommJ.S. The Edges of the Earth in Ancient Thought. NY, New Jersey,
1992. P. 121-122.
8 Ср. о соотношении книжной традиции и знаний, полученных эмпи-
рическим путем, в средневековье: Мельникова Е.А. Образ мира. Географиче-
ские представления в средневековой Европе. М, 1998. С. 22.
407
ет центральную часть ойкумены, и, соответственно ее расположению
в умеренном климате, ей присуща умеренность и гармония, тогда как
отдаленным странам свойственны крайности во всем, начиная от кли-
мата и заканчивая нравами местных жителей. Другая его концепция
опирается на представления греков о «золотом веке», который остался
в далеком прошлом, и, чем дольше человечество живет и развивается,
тем больше оно отходит от утраченного идеала гармонии. Таким об-
разом, чтобы приблизиться к утраченному «золотому веку», следует
вернуться к «естественному состоянию», учение о котором содержит-
ся в работах Платона. По мнению Н.С. Широковой, «к тому же кругу
идей, что и учение о „естественном состоянии44, примыкает идеали-
зация так называемых примитивных народов, которая встречается
в сочинениях древних греков»: «поскольку цивилизация порождает
неравенство человеческих отношений — роскошь, богатство, создает
законы для охраны частной собственности и государство для принуж-
дения, то, по-видимому, естественное состояние идеального обще-
ственного равенства можно найти у тех варварских народов, которые
еще не достигли уровня цивилизации, характерного для греков»9.
Геродотовское представление о соотношении центра и перифе-
рии сформировало мотив крайностей в характерах обитающих на
окраинах мира людей, который закономерно реализуется в античной
географической традиции в двух видах: характеры подвергаются ги-
перболизации либо в положительную (идеализация10), либо в отрица-
9 Широкова Н.С. Идеализация варваров в античной литературной тра-
диции И Античный полис: Проблемы отечественной и всеобщей истории. Л.,
1979. Вып. 5. С. 126.
10 Идеализиция варваров в трудах античных авторов анализируется в:
Riese A. Die Idealisierung des Naturvolker des Nordens in der griechischen und
romischen Literatur. Heidelberg, 1875; Ростовцев М.И. Скифия и Боспор. М.,
1925; Куклина И.В. ”A|3lol в античной литературной традиции // ВДИ. 1969.
№3 С. 120-130; Она же. Античная литературная традиция о древнейших
племенах на территории СССР: автореф. дисс... канд. ист. наук. Л., 1971;
Тахтаджян С.А. Идеализация скифов: Эфор и предшествующая ему тради-
ция // Проблемы античного источниковедения. М.; Л., 1986. С. 53-68); Широ-
кова Н.С. Идеализация варваров, и др. В большинстве случаев идеализация
варваров рассматривается отдельно от общей теории центра и периферии, по-
этому она выглядит как самостоятельное явление, не соотносящееся с описа-
ниями гиперболизированной дикости и жестокости варварских племен. Так,
Тахтаджян видит в том, что Эфор наряду с идеализацией части скифов гово-
рит о жестокости другой их части, похвальное стремление автора к правде:
408
тельную (отсутствие гармонии на нецивилизованной периферии) сто-
рону, причем в большинстве случаев оба варианта обнаруживаются
в одном и том же произведении. Так происходит, например, у Эфора,
который рядом с идеализированными скифами, напоминавшими
Страбону граждан платоновского идеального государства (VII, 3, 7),
изображает и других скифов, жестоких и кровожадных; так проис-
ходит и в произведении Мелы.
Упоминания о грубости нравов и суровости жителей отдаленных
стран присутствуют на протяжении всего воображаемого плавания:
так, в рассказе о Южном Причерноморье Мела сообщает о племенах
моссинов, которые «суровы, живут в дикости и очень опасны для при-
биваемых [к ним мореплавателей]», «затем живут менее дикие [племе-
на], хотя и они отличаются грубыми нравами, — макрокефалы, бехи-
ры, буксеры» (I, 106-107), «остальной же частью побережья владеют
дикие и грубые племена» (I, ПО).
Сходными характеристиками наделены и тавры, которые «обла-
дают ужасными нравами» (II, 11), фракийцы (об их «ярости» и «же-
стокости» говорится в II, 16), сарматы («нравы у них более суровые,
как и более суров климат», это народ «до того дикий и свирепый, что
даже женщины у них воюют вместе с мужчинами», III, 33-34). Все
эти характеристики подтверждаются данными других авторов. Так,
Геродот сообщает о человеческих жертвоприношениях тавров и о
том, что они «отрубленные головы пленников относят в дом, а затем,
воткнув их на длинный шест, выставляют высоко над домом, обычно
над дымоходом» (IV, 103), а жестокость фракийцев стала традицион-
ным предметом описаний не только в географической литературе, но
и в поэзии: Вергилий, например, называл Фракию «землей Марса»
(Mavortia tellus, Georg., IV, 462; Aen., Ill, 13), воинственных и невоз-
держанных в вине фракийцев упоминает в качестве отрицательного
примера Гораций (Carm., I, XXVII, 1)
В описании скифских племен у Мелы прослеживается отмечен-
ная выше закономерность: чем дальше от изведанных земель — тем
«однако картину скифской жестокости, столь ярко нарисованную Геродотом,
Эфор отнюдь не замалчивал» (Тахтаджян С.А. Идеализация скифов. С. 68).
Однако в некоторых из перечисленных работ говорится и об «антиидеали-
зации»: Н.С. Широкова, например, анализируя образы варварских народов,
отмечает, что «сдержанное, а иногда даже враждебное отношение [некото-
рых античных авторов] к варварам представляет собой ту же идеализацию,
только со знаком минус» (Широкова Н.С. Идеализация варваров. С. 138).
409
суровее и воинственнее нравы местных жителей («у живущих в бо-
лее отдаленных [от моря землях] нравы суровее», «они любят войны и
убийства», II, 12). О галлах сообщается, что раньше они были «до того
лютые, что считали человека лучшей и наиболее угодной богам жерт-
вой», теперь же, когда они перестали быть отдаленным и неизвест-
ным народом и оказались частью Римской Империи, их лютый нрав
смягчился, хотя и «до сих пор остаются следы этой уже исчезнувшей
дикости» (III, 18). Такое развитие галлов от жестокости к смягчению
нравов противоречит традиции, которую можно проследить в трудах
авторов, подверженных влиянию стоицизма (Посидония, Диодора,
Страбона): в их произведениях, наоборот, цивилизация несет зло, на-
роды приобретают «черты религиозного и политического вырожде-
ния по сравнению с предшествующей, прекрасной первобытной ди-
костью» 11.
Жители Юверны предстают у Мелы «необразованными, более
далекими от всяких добродетелей, чем прочие народы, и совсем ли-
шенными благочестия» (III, 53). Чем дальше к окраинам ойкумены
лежит путь воображаемого путешественника, тем свирепее оказыва-
ются народы, описываемые Мелой: в отличие от части эфиопов, живу-
щих в глубине Африки и наделенных всяческими добродетелями (III,
85), другие эфиопы, чьи земли расположены около предполагаемых
источников Нила, дики (III, 96), а живущие на некоем острове женщи-
ны настолько необузданны и свирепы, что сдержать их не могут даже
оковы (III, 93).
Отмечая суровость и жестокость нравов жителей окраин ойкуме-
ны, Мела часто указывает и на их воинственность (например, описа-
ние германцев в III, 25, сарматов в III, 33-34).
Как было сказано выше, согласно традиции, народы, живущие
на окраинах ойкумены, могут отличаться либо гиперболически от-
рицательными (неслыханной дикостью, жестокостью и свирепостью),
либо положительными качествами (справедливость, миролюбие, не-
знание дурного). Справедливостью наделены у Мелы серы, живущие
между Табисом и Тавром («народ весьма справедливый», III, 60), а так-
же аримфеи, у которых «справедливейшие нравы» (I, 117), и гипербо-
реи (III, 36-37). Об аримфеях Геродот сообщает, что «они улаживают
распри соседей, и если у них найдет убежище какой-нибудь изгнан-
ник, то его никто не смеет обидеть» (IV, 23; у Геродота название этого
11 Широкова Н.С. Идеализация варваров. С. 136.
410
племени — «агриппеи»); гипербореи в античной литературе тради-
ционно 12 считались справедливейшим народом. Однако Мела не упо-
минает в этом ряду еще один народ, с которым ко времени написания
его труда традиция уже прочно связала представления о необычайной
справедливости, — индов13.
Мела рассказывает о сатархах, которые «не знают золота и се-
ребра — величайших зол» (II, 10), и асиаках, которые «не знают, что
такое воровство, и потому ни своего не охраняют, ни на чужое не по-
сягают» (II, II)14. Сходное описание нравов сатархов и асиаков при-
сутствует только у Солина (XV, 14), который, очевидно, заимствовал
его у Мелы. Однако в целом мотив добродетели, проистекающей из
неведения зла, традиционен для описания народов, населяющих окра-
ины ойкумены.
При всей лаконичности сочинения Помпония Мелы «О хоро-
графии» и зачастую перечислительном характере повествования, в
этом произведении можно обнаружить следы основных тенденций и
традиций предшествующей ему греческой географической литера-
туры — как в виде открытых указаний (например, полемика относи-
тельно источников Нила), так и в виде отдельных мотивов (например,
рассмотренного в данной статье). Таким образом, путь от центра к пе-
риферии, к окраинам мира (в произведении Помпония Мелы это путь
воображаемого путешественника) приводит не только к географиче-
ским «открытиям», но и к «открытиям» этнографическим.
12 См. об этом: Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы на-
шей страны в «Истории» Геродота. Тексты, перевод, комментарий. М., 1982
(ДИ). С. 265-266.
13 Об этой черте индов говорится, например, в «Индике» Ктесия Книд-
ского (Bekk. Р. 47а), в «Истории Александра Великого» Квинта Курция Руфа
(IX, 1,24-26).
14 Ср.: Pomp. Trog., II, 2.
411
ТВ. Гимон
УПОМИНАНИЕ
НЕНОВГОРОДСКИХ ТОПОНИМОВ
И ОПИСАНИЕ ПУТЕЙ
В НОВГОРОДСКОМ ЛЕТОПИСАНИИ
ХП-ХШ вв. *
Одно из перспективных направлений в изучении древнерусского
летописания — анализ принципов отбора информации, которую ле-
тописцы заносили в свой труд. При этом следует различать деятель-
ность летописца-сводчика (использовавшего уже имевшиеся летопис-
ные тексты) и человека, ведшего из года в год погодные записи Во
втором случае летописец являлся современником описываемых им
событий, а значит — знал заведомо больше, чем мог описать в своей
летописи. Что же он в таком случае записывал? Какими принципами
(приоритетами) руководствовался? Какие шансы то или иное событие
имело попасть на страницы летописи? Ответить на этот вопрос можно
только путем систематического анализа содержания дошедших до нас
летописных текстов.
Такой анализ, насколько мне известно, проводился только на мате-
риале новгородского летописания ХП-ХШ вв.* 1 2. В статьях О.Р. Квир-
Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» (программа фундамен-
тальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное наследие и
духовные ценности России»).
1 Наиболее емкое обоснование необходимости разграничения этих
двух видов летописной деятельности см.: Алешковский М.Х. К типологии
текстов «Повести временных лет» И Источниковедение отечественной исто-
рии. Сб. ст., 1975. М., 1976. С. 133-167.
2 Ср. также анализ круга событий, зафиксированных в англо-саксонских
анналах: Метлицкая З.Ю. История в хрониках: Историческое сознание ан-
412
квелия и автора этих строк анализировался круг сообщений, попав-
ших на страницы Новгородской I летописи (далее — НПЛ)* 3. Также
мною был предпринят специальный анализ формуляра сообщений о
церковном строительстве в Новгороде (в том числе и того, какого рода
сведения и в каких случаях сообщаются летописцами о каждом акте
церковного строительства)4, а также того, в каких случаях на страни-
цах новгородской летописи оказывались упомянуты имена новгород-
цев некняжеского происхождения5.
Замысел настоящего исследования ближе всего к этой последней
статье. Оно посвящено закономерностям появления в новгородском лето-
писании неновгородских топонимов, а также вопросу об освещении в ле-
тописи разного рода путей. В связи с какими событиями в новгородской
летописи оказывались упомянуты города, села, реки, области и другие
географические объекты, находившиеся за пределами города, в котором
велась летопись? Насколько систематична или, наоборот, случайна та-
кого рода информация? Изучение этих вопросов способно пролить свет
не только на круг интересов и назначение новгородского летописания,
но и на историю взаимосвязей Новгорода с другими древнерусскими
землями и соседними народами, на внутреннюю историю Новгородской
земли. Другая проблема, ставящаяся в настоящем исследовании и тес-
но связанная с первой, — это проблема описания путей в новгородском
летописании. Чьи пути (военные? мирные?) попадают на страницы ле-
тописей? Насколько подробны эти описания? Какие пункты, кроме на-
чального и конечного, удостаиваются упоминания в летописи?
В ряде работ так или иначе уже затрагивалась проблема освещения
в новгородском летописании событий, происходивших вне Новгорода.
глосаксонской Англии // Диалоги со временем: Память о прошлом в контек-
сте истории. М., 2008. С. 149-201.
3 Квирквелия О.Р. Методика анализа системы умолчания Новгород-
ской I летописи // Математика в изучении средневековых повествовательных
источников. Сб. ст. М., 1986. С. 83-97; Гимон ТВ. Новгородское летописание
ХП-ХШ вв.: Проблема отбора событий для фиксации // Образы прошлого и
коллективная идентичность в Европе до начала нового времени. М., 2003.
С. 334-348.
4 Гимон ТВ. Опыт формулярного анализа летописных известий о цер-
ковном строительстве (Новгород, XII — начало XIII века) // Ad fontem —
У источника. Сб. ст. в честь С.М. Каштанова. М., 2005. С. 187-204.
5 Гимон Т.В. В каких случаях имена новгородцев попадали на страницы
летописи (ХП-ХШ вв.)? // ДГ. 2004 год: Политические институты Древней
Руси. М., 2006. С. 291-333.
413
А.А. Горский исследовал то, как часто во владимиро-суздальском,
новгородском и галицко-волынском летописании XIII-XIV вв. упо-
минаются города, находившиеся за пределами соответствующих зе-
мель. Ученого интересовало, насколько после монгольского нашествия
ослабли политические связи между древнерусскими княжествами6. В
отношении новгородского летописания Горский пришел к выводу, что
в первой трети XIII в. «оно примерно в равной степени интересуется
всеми крупнейшими княжествами», а после нашествия Батыя инте-
рес к большинству княжеств резко спадает, за исключением Северо-
Восточной Руси, города которой в середине XIII — XIV в. упоминают-
ся в новгородском летописании весьма часто7. П.П. Толочко посвятил
свою статью сообщениям о Киеве в новгородском летописании XII —
начала XIII в.8. Результатом обзора этих известий стал вывод о том, что
«два крупнейших центра, стоявших у истоков древнерусского государ-
ства, сохраняли тесные политические и церковные связи и в период
феодальной раздробленности»9. Есть и работы, посвященные геогра-
фическому кругозору и географическим представлениям летописцев,
работавших в других древнерусских землях. Так, Ю.А. Лимоновым
была предпринята попытка проанализировать географический круго-
зор владимирских летописцев второй половины XII — XIII в.10 11. Целый
ряд недавних исследований посвящен географическим представлени-
ям создателей «Повести временных лет», изучению входящих в ее со-
став географических экскурсов и перечней народов и.
6 Горский А.А. Русские земли в XIII-XV вв.: Пути политического раз-
вития. М., 1996. С. 57-63.
7 Там же. С. 62. Таблицу с цифрами для новгородского летописания см.:
Там же. С. 59-60.
8 Толочко П.П. Киев и Новгород XII — нач. XIII вв. в новгородском лето-
писании // Великий Новгород в истории средневековой Европы: К 70-летию
В.Л. Янина. М., 1999. С. 171-179.
9 Там же. С. 179.
™ Лимонов Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь: Очерки социально-
политической истории. Л., 1987. С. 174-179.
11 Melnikova Е.А. The Eastern World of the Vikings: Six essays about Scandi-
navia and Eastern Europe in the Middle Ages. Goteborg, 1996. P. 19-30; Ведюш-
кина И.В. Этногенеалогии в Повести временных лет // ДГ. 2002 год: Генеа-
логия как форма исторической памяти. М., 2004. С. 52-60; Мельникова Е.А.
Пути и народы: К характеристике ментальной карты составителя «Пове-
сти временных лет» // Чершпв у середньов!чнш та ранньомодернш icTopii*
Центрально-схщно! Свропи: 36. наукових праць, присвячений ПОО-лптю
414
Настоящее исследование проведено на материале Синодального
списка НПЛ (далее — Син.)12. Проанализированы погодные статьи
6624-6780 (1116-1272) гг.13, которые отражают новгородскую владыч-
ную летопись, ведшуюся на протяжении ХП-ХШ вв. из года в год14.
Как установил А.А. Гиппиус, при помощи анализа языка и стиля НПЛ
в ее тексте можно достаточно уверенно выявить границы фрагментов,
созданных разными архиепископскими летописцами15. Мною ранее
предпринималась попытка проследить за тем, насколько часто в реаль-
ности делались погодные записи: непосредственно вслед за событиями,
ежегодно, реже, чем раз в год, и т. п. Выяснилось, что способ пополне-
ния летописи в Новгороде в ХП-ХШ вв. никогда не был единообразным,
разным летописцам была свойственна разная манера вести летопись16.
Мною был составлен каталог (база данных) топонимов, упоми-
наемых в тексте Син. за 1116-1272 гг. Слово «топоним» понимается
здесь расширительно. Помимо собственно топонимов (от названий
стран до наименований отдельных урочищ), мною были учтены упо-
минания народов, жителей местностей и городов («киян», «смолян» и
першо’1 лпописноТ згадки про Чершпв. Чершпв, 2007. С. 68-77; Доброволь-
ский Д.А. Этническое самосознание древнерусских летописцев XI — начала
XII в.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2009. С. 16-22; и др.
12 Источник цитируется по изданию: НПЛ. Ссылки на страницы издания
не приводятся, поскольку вполне достаточно указания на номер погодной ста-
тьи. См. также факсимильное издание Син.: Новгородская харатейная летопись /
Под ред. М.Н. Тихомирова. М., 1964. Син. состоит из двух частей (граница на
полуслове в статье 1234 г.), первая из которых написана, скорее всего, ок. 1234 г.,
а вторая — ок. 1330 г. (см.: Гимон Т.В., Гиппиус А.А. Новые данные по истории
текста Новгородской первой летописи // НИС. 1999. Вып. 7 (17). С. 18-47).
13 Начальная дата соответствует началу систематического ведения лето-
писи в Новгороде (предшествующий текст НПЛ во многом основан на киев-
ской Начальной летописи). Конечная дата — это начало обширной лакуны в
Син. (статьи с 6781 по 6806 г. сохранились только в НПЛ младшего извода).
14 Гиппиус А.А. К характеристике новгородского владычного летописания
XII-XIV вв. // Великий Новгород в истории средневековой Европы. С. 345-364.
15 Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись XII-XIV вв. и ее авторы
(История и структура текста в лингвистическом освещении) // Лингвистическое
источниковедение и история русского языка, 2004-2005. М., 2006. С. 114-251.
16 Гимон ТВ. Как велась новгородская погодная летопись в XII веке? //
ДГ. 2003 год: Мнимые реальности в античных и средневековых текстах. М.,
2005. С. 316-352; Он же. Новгородское владычное летописание первой чет-
верти XIII века: хронология и процесс пополнения летописи // Средневеко-
вая Русь. М., 2006. Вып. 6. С. 80-118.
415
т. п.), князей и других должностных лиц, если в их титуле содержится
топоним («князь Рязанский», «посадник Новоторжский» и т. п.), а так-
же отдельных построек. Всего было учтено 1107 таких упоминаний.
Мною не учитывались упоминания неновгородских топонимов
в тех фрагментах НПЛ, которые представляют собой заимствования
из неновгородских источников. Таких фрагментов в тексте за 6623-
6780 гг. очень мало: это первые три известия статьи 6623 г., которыми
заканчивается использование в НПЛ киевской Начальной летописи,
«Повесть о взятии Царьграда фрягами» в статье 6712 г., группа не-
новгородских известий в статьях 6711-6712 гг., рассказ о преступле-
нии Глеба Рязанского в статье 6726 г. и повесть о битве на Калке в
статье 6732 г.
ВИДЫ ТОПОНИМОВ И ИХ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПО ТЕКСТУ ЛЕТОПИСИ
Что за топонимы упоминаются в новгородском летописании XII в.?
447 из них (40,4%) составляют упоминания городов, 191 (17,3%) — на-
родов (чуди, карел, половцев, немцев, татар и т. п.), 181 (16,4%) — жи-
телей городов («киян», «смолян», «рижан» и т. п.), 106 (9,6%) — обла-
стей и стран, 68 (6,1%) — рек и озер, 61 (5,5%) — прилагательных, об-
разованных от топонимов («рязанский князь», «суздальские полки» и
т. д.), 25 (2,3%) — внутригородских топонимов и отдельных зданий, 16
(1,4%) — сельских топонимов (населенных пунктов, погостов или уро-
чищ). Трижды упоминается «море» (всякий раз — Балтийское)17. Ни к
одной из перечисленных категорий нельзя отнести такие топонимы, как
«Селигерский путь» и «Игнач крест» (статья 6746 г.)18, «мост» в Эстонии,
«Вороний Камень» и «Суболичский берег» (6750 г.)19, «Синайская гора»
17 Упоминания «заморья» отнесены мною к категории «областей и стран».
18 Об этих топонимах см.: Янин В.Л. К хронологии и топографии ордын-
ского похода на Новгород в 1238 г.// Янин В.Л. Средневековый Новгород:
Очерки археологии и истории. М., 2004. С. 205-215.
19 В рассказе о Ледовом побоище. Уточнению топографии этого сраже-
ния посвящена серьезная литература (см.: Ледовое побоище 1242 г.: Труды
комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища / Отв. ред.
Г.Н. Караев. М., 1966; Матузова В.И., Назарова Е.Л. Крестоносцы и Русь: Ко-
нец XII в. — 1270 г. Тексты, перевод, комментарий. М., 2002. С. 326). «Во-
роний Камень» — это, вероятно, мыс-скала на острове Вороний, а «Субо-
личский берег» — северная часть западного (эстонского) берега «Узмени»
(Теплого озера) — пролива, соединяющего Псковское и Чудское озера.
416
и «Святая гора» (6773 г.). Также не совсем ясно, что такое «Клин» в ста-
тье 6639 г. (см. примеч. 35) и «Тоимокары» в статье 6727 г.20.
Посмотрим теперь на то, как распределяется упоминание топони-
мов по изучаемому тексту. Примем во внимание членение этого тек-
ста на фрагменты, созданные разными летописцами, предложенное
А.А. Гиппиусом21:
Таблица 1. Распределение неновгородских топонимов
по тексту летописи
летописец	общее число топонимов	в среднем на одну погодную статью	из них топонимов в пределах Новгородской земли	в известиях о событиях, не связанных с Новгородом и Новгородской землей
летописец князя Всеволода (6623-6640)	23	1,28	1 (4,3%)	5 (21,7%)
летописец архиепископа Нифонта (6640-6664)	135	5,4	32 (23,7%)	22 (16,3%)
летописец епископа Аркадия (6665-6671)	16	2,29	3 (18,8%)	11 (68,8%)
летописец архиепископа Ильи (6672- 6694)	134	5,83	26 (19,4%)	22 (16,4%)
летописец архиепископов Гавриила и Мартирия (6695-6707)	85	6,54	52 (61,2%)	3 (3,5%)
20 Судя по тому, что в 6727 г. направлявшихся туда в поход новгородцев
«не пусти... Гюрги, ни Ярослав сквозЪ свою землю», а область или народ-
ность Тоимокары находилась где-то на востоке, возможно, в Предуралье.
21 Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись. С. 215.
417
летописец архиепископа Митрофана (6708-6719)	46	3,83	15 (32,6%)	2 (4,3%)
летописец архиепископа Антония (6719-6734)	176	11	50 (28,4%)	11 (6,3%)
летописец архиепископов Спиридона и Далмата (6734-678022)	492	10,47	172 (35%)	57(11,6%)
В целом:	1107	7	351 (31,7%)	133 (12%)
Из этой таблицы видно следующее. Во-первых, число упоминаний
неновгородских топонимов в среднем на одну погодную статью уве-
личивается со временем. Этот процесс вполне соотносится с общим
увеличением объема погодных статей. Более пространные погодные
статьи включают в себя более развернутые рассказы о событиях, в ко-
торых находится место для большего числа топонимов. Упоминаний
неновгородских топонимов меньше всего у двух летописцев — князя
Всеволода и епископа Аркадия, тексты которых в целом отличаются
лапидарностью. Наоборот, наибольшую концентрацию таких упоми-
наний видим у летописцев архиепископа Антония и архиепископов
Спиридона и Далмата, чьи летописи характеризуются наиболее раз-
вернутыми и детальными рассказами о событиях.
Далее, мы видим, что процент топонимов в пределах Новгородской
земли в общем массиве неновгородских топонимов не очень велик —
в среднем чуть менее трети. У большинства летописцев XII в. этот
показатель даже меньше — около 20%, а у всех летописцев XIII в. он
примерно соответствует среднему: от 28,4 до 35%. Аномальными вы-
глядят летопись Всеволода (всего 4,3%) и завершающая XII век лето-
пись Гавриила и Мартирия (61,2%). Летопись Всеволода в принципе
содержит мало топографических подробностей, а что касается лето-
писи Гавриила и Мартирия, то преобладание в ней топонимов, отно-
сящихся к Новгородской земле, можно отнести, на мой взгляд, на счет
22 Статьи 6781-6782 гг. мною здесь не учитывались, т. к. их текст сохра-
нился только в НПЛ младшего извода.
418
малого числа поводов для упоминания других земель в это время, о
чем пойдет речь ниже.
Доля сообщений, специально посвященных событиям вне Новго-
рода и Новгородской земли и без участия новгородцев (например, изве-
стий о сменах великих князей Киевских или киевских митрополитов), в
целом очень невелика: 12% от всех упоминаний неновгородских топони-
мов. Однако у летописцев XII в. этот показатель выше, чем у летописцев
XIII в. У летописцев Всеволода, Нифонта и Ильи он составляет 16-22%,
а в небольшой летописи епископа Аркадия — более двух третей всех
упоминаний неновгородских топонимов. В дополнение к цифрам, при-
веденным в таблице, стоит отметить, что у летописца Ильи абсолют-
ное большинство специальных сообщений о событиях вне Новгорода
приходится на первую половину его труда (статьи 1164-1174 гг.); на
статьи 1175-1186 гг. приходится всего четыре неновгородских топони-
ма, упомянутых вне прямой связи с Новгородом. Этот рубеж связан с
утратой новгородскими летописцами в это время интереса к судьбам
киевского княжения, вызванной падением роли Киева и переориента-
цией Новгорода на Владимиро-Суздальскую Русь23. С конца XII в. доля
таких упоминаний резко уменьшается (до 3,5% в летописи Гавриила и
Мартирия24), а затем — в XIII в. — снова несколько увеличивается.
В КАКИХ КОНТЕКСТАХ ВСТРЕЧАЮТСЯ ТОПОНИМЫ?
Летопись—это не географический трактат; топонимы появляются в ней,
как правило, в связи с описанием конкретных событий. Так в каких же
контекстах появляются на страницах НПЛ неновгородские топонимы?
-	в связи с военными действиями — 651 раз (58,8% всех упоминаний);
-	в связи с княжеской властью, взаимоотношениями Новгорода с
князьями (а также с татарской властью и в рассказах о связанной с теми
и другими внутриполитической борьбе в Новгороде) — 285 (25,7%);
-	в связи с описанием чьих-либо перемещений, не носящих харак-
тера военных походов, — 30 (2,7%);
23 См. подробнее: Гимон ТВ. Отражение в новгородском летописании
ХП-ХШ вв. неновгородских событий // ВЕДС. XI: Контакты, зоны контактов
и контактные зоны. 1999. С. 142.
24 В летописи Гавриила и Мартирия (1187-1199 гг.) я насчитал всего
три таких упоминания, причем все они относятся к одному сообщению под
1195 г., которое рассказывает о войне смолян и черниговцев и формально не
имеет связи с Новгородом, однако помещено между рассказами о взаимоот-
419
-	в связи с описанием строительства (как церковного, так и кре-
постного) — 24 (2,2%);
-	в связи с историей новгородской архиепископской кафедры (ме-
ста рукоположения и смерти архиепископов и др.) — 23 (2,1%);
-	в связи с заморской торговлей Новгорода — 17 (1,5%)25;
-	в связи с заключением мирных договоров — 15 (1,4%);
-	в связи с историей киевской митрополии — 13 (1,2%);
-	в связи и историей посадничества — 9 (0,8%).
Вне этих групп оказывается всего 40 (3,6%) упоминаний топонимов:
-	три сообщения о женитьбе князей, так или иначе связанных с
Новгородом (6630 г.: Мстислав Владимирович женился в Киеве на до-
чери новгородского боярина; 6651 г.: Святополк Изяславич женился
в Новгороде на девушке «из Моравы»; 6747 г.: Александр Ярославич
венчался в Торопце на княжне из Полоцка);
-	сообщение об обрушении церкви Михаила Архангела в
Переяславле-Южном (6631 г.);
-	два упоминания мест чьего-либо заключения за пределами Новго-
рода (6649 г.: «и затоциша Якуна въ Чюдь съ братомь, оковавъше и руцЬ
къ шьи»; 6657 г.: заключение Нифонта в Киево-Печерском монастыре);
-	формула «при князи РусьстЪмь Ростислав^» (6673 г.)26;
-	упоминание о том, что новгородцы взяли дань «на суждаль-
скыхъ смьрдЪхъ» (6677 г.);
-	сообщение о прозрении Мстислава и Ярополка Ростиславичей
на Смядыни, в церкви св. Бориса и Глеба (6685 г.);
-	сообщение о том, что «избьени быша печерьскеи и югърьскии
въ Печере, а другии за Волокомь» (6695 г.);
-	упоминание Пскова и Спасо-Мирожского монастыря в связи со
смертью и похоронами священника и летописца Германа Вояты (6696 г.);
ношениях Новгорода со Всеволодом Большое Гнездо и как бы обрисовывает
контекст этих взаимоотношений. Если это известие не учитывать, то полу-
чается, что в летописи Гавриила и Мартирия сообщений о неновгородских
событиях вне прямой связи с Новгородом вообще нет.
25 Упоминания «варягов» и пути «за море» в статье 6709 г. отнесены
мною к группе сообщений о мирных договорах. Наоборот, в эту группу мною
были включены упоминания «заморских купцов» как заказчиков церкви в
Новгороде (6664, 6715 гг.) и «варяжской божницы» и «варяжского товара» в
рассказе о пожаре 6725 г.
26 О формулах такого типа в НПЛ см.: Гимон ТВ. В каких случаях... С. 305.
420
-	сообщение о пожарах в Ладоге и Русе, а не только в Новгороде
(6702 г.);
-	упоминание голода не только в Новгородской земле, «нъ по всей
области РусстЪи, кромЪ Кыева одиного» (6738 г.);
-	упоминание святого, которому уподоблен архиепископ
Митрофан (6719 г.: «Григории Акраганьскыи»);
-	упоминание церковного праздника (6748 г.: «Сборъ святыхъ
отець 630, иже в ХалкидонЪ»);
-	сообщение о знамении от иконы во Пскове (дважды упоминает-
ся Псков и один раз — эстонский город Медвежья Голова, 6751 г.);
-	компактная группа сообщений о Литве и Пскове в статьях 6771—
6775 гг.
Остановлюсь чуть подробнее на самой многочисленной категории
упоминаний — в связи с боевыми действиями (651 случай, или 58,8%).
Из них 186 (28,6%) — это упоминания городов, 164 (25,2%) — нерусских
народов, 138 (21,2%) — жителей городов («киян» и т. п.), 61 (9,4%) — рек
и озер, 44 (6,8%) — областей и стран, 30 (4,6%) — прилагательных, обра-
зованных от топонимов, 13 (2%) — сел, погостов или урочищ, 5 (0,8%) —
внутригородских топонимов, 3 (0,5%)—«моря» (Балтийского), 7 (1,1%)—
другое (см. примеч. 18-20 и 35). Что касается сельских топонимов, то
они попадали на страницы НПЛ в основном в связи с описанием боевых
действий (13 из 16), главным образом на территории Новгородской зем-
ли (13 из 16)27 и главным образом в XIII в. (также 13 из 16).
Очевидно, что описания боевых действий могут быть разной сте-
пени подробности28. Если в них указываются только участники по-
хода и его важнейшие цели, то на страницы летописи попадут назва-
ния важнейших городов, жителей городов (выступивших в поход или
27 Не в связи с боевыми действиями упоминаются Устья (6640 г.), Еменьцы
(6693 г.) и Бронницы (6777 г.) — поворотные пункты на чьих-либо путях. Триж-
ды (?) приводятся сельские топонимы за пределами Новгородской земли. Под
6642 г. названо урочище Жданя Гора (недалеко от Ростова), где новгородцы би-
лись с суздальцами. Под 6693 г. названы Еменьцы — вероятно, в Полоцкой, но,
может быть, и в Новгородской земле. В 6742 г. битва произошла «на ДубровнЪ, на
селищи въ Торопьчьскои волости», т. е. недалеко от границ Новгородской земли.
28 Ср. специальный анализ структуры батальных описаний в Начальной
летописи: Денисов С.А. Батальные описания в тексте «Повести временных
лет» за X-XI вв.: Опыт датировки по структуре // Источниковедческие ис-
следования. М., 2006. Вып. 3. С. 53-81.
421
отразивших чье-то нападение) и названия народов («литва», «чудь»
и т. п.). Если же в описании содержатся географические подробности
боевых действий, то в летописи могут оказаться упомянуты реки и
озера, небольшие города, села, погосты и урочища — о таких описа-
ниях речь пойдет в последнем разделе статьи.
ТОПОНИМЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К НОВГОРОДСКОЙ ЗЕМЛЕ
Всего в изучаемом тексте встречено 351 упоминание топонимов,
относящихся к Новгородской земле, но не к Новгороду и его ближай-
шей округе. Из них 149 (42,5%) приходятся на названия городов: 50 раз
упоминается Торжок (Новый Торг), 41 раз — Псков, 14 раз — Луки, по
12 раз — Ладога и Руса; встречается по четыре или менее упоминания
Волока Ламского, Дубровны, Копорья, Моравьина, Тесова и городков на
Шелони и в Югорской земле. Еще 92 упоминания (26,2%) — это соби-
рательные наименования жителей тех же городов. 34 раза (9,7%) упомя-
нуты реки и озера Новгородской земли. 19 раз (5,4%) упомянуты несла-
вянские народы, подвластные Новгороду (водь, ижора, корела, югра).
13 раз (3,7%) встречаются прилагательные, образованные от топонимов
Новгородской земли («псковский» и т. п.). 13 раз (3,7%) упоминаются
сельские топонимы (названия сел, погостов или урочищ). 9 раз (2,6%)
названы области, подчиненные Новгороду (Бежецкий Верх, Заволочье,
Югра). 10 раз (2,8%) упомянуты церкви, монастыри и иные микротопо-
нимы, относящиеся к городам Новгородской земли. 8 раз (2,3%) упоми-
нается «Новгородская волость (область)», а 4 раза — иные топонимы.
Интересно, однако, не общее процентное соотношение разных
групп топонимов, но то, в связи с чем они попадают на страницы лето-
писи. Выясняется следующее. Названия сел и погостов упоминаются
в основном в связи с боевыми действиями (11 из 13 случаев, причем
все они приходятся на XIII в.), и еще дважды — в рассказах о том, как
князя, покидавшего Новгород, уговорили вернуться: «и пакы съду-
мавъше, въспятиша и Устьяхъ» (6640 г.); «и въспятиша и с Броньници»
(6777 г.). Точно так же 28 из 34 упоминаний рек и озер Новгородской
земли находятся в рассказах о военных событиях (причем 26 из них от-
носятся к XIII в.)29. Неславянские народы, населявшие Новгородскую
29 В остальных шести случаях реки и озера упомянуты в связи со сле-
дующими событиями: поимка бежавшего из Новгорода Якуна на Плюссе
(6649 г.), сбор дани в бассейне Меты (6704 г.), смерть архиепископа Мартирия
422
землю, также почти всегда упоминаются как участники тех или иных
военных событий (18 из 19 упоминаний; лишь однажды «вожане» на-
званы в числе пострадавших от сильного голода, 6723 г.).
Из 10 упоминаний каких-либо местностей и построек внутри
городов Новгородской земли только два — в сообщении о боевых
действиях (Торг и Спасский монастырь в Русе, 6742 г.). 7 раз церкви
и монастыри упоминаются в сообщениях о строительной деятель-
ности новгородских архиепископов — Нифонта в Пскове и Ладоге,
Мартирия — в Русе. Также в статье 6696 г. Спасо-Мирожский мона-
стырь во Пскове упомянут как место погребения Германа Вояты, нов-
городского священника и летописца30.
Что касается упоминаний городов Новгородской земли и их жите-
лей, то около половины из них (123 из 241) также встречаются в сообще-
ниях о военных событиях: Псков, Руса, Торжок, Ладога и другие города
часто становились объектами нападения извне, а жители этих городов —
участниками как оборонительных, так и наступательных боевых дей-
ствий. Еще 80 упоминаний городов Новгородской земли и их жителей
связаны с описанием новгородско-княжеских взаимоотношений. 12 раз
города Новгородской земли упомянуты в связи со строительными рабо-
тами в них, а 8 раз — в связи с чьими-либо невоенными перемещениями.
Итак, что же представляет собой текст НПЛ за ХП-ХШ вв. как ис-
точник по истории Новгородской земли? Абсолютное большинство упо-
минаний топонимов, относящихся к новгородской периферии, связано
с описанием боевых действий, т. е. событий, несомненно значимых для
Новгорода. Значительная часть упоминаний приходится также на расска-
зы о взаимоотношениях Новгорода с князьями и на топографические под-
робности чьих-то перемещений. В каких же случаях новгородский лето-
писец специально интересуется событиями на новгородской периферии?
НПЛ упоминает, помимо прочего, такие военные походы, в ко-
торых жители Новгорода непосредственного участия не принима-
ли. В основном это описания нападений на Новгородскую землю.
Сообщения о походах, в которые выступали псковичи, рушане и т. п.,
но не сами новгородцы, во владычной летописи довольно малочислен-
в пути на Селигере (6707 г.), военные приготовления на Тверце (6723 г.), стро-
ительство крепостей по Шелони (6747 г.). Под 6732 г. летописец вкладывает
в уста князя Юрия замечательное выражение: «...поилъ есмь конь ТфЪрью, а
еще к тому хощу Волховомъ напоити».
30 О нем см.: Гиппиус А.А. К истории сложения текста Новгородской пер-
вой летописи // НИС. СПб., 1997. Вып. 6 (16). С. 4-12, 64-69.
423
ны31. Видимо, фиксация таких походов не была обязательной для нов-
городских летописцев, в чем убеждает сравнение с хроникой Генриха
Латвийского: хронист упоминает 9 походов, совершенных с территории
Новгородской земли на земли Восточной Прибалтики. НПЛ рассказы-
вает о 7 из них и умалчивает как раз о тех двух, в которых, согласно
хронике Генриха, участвовали только псковичи, но не новгородцы32.
Как я уже упоминал, в НПЛ имеется некоторое количество сооб-
щений о церковном строительстве в Пскове, Ладоге и Русе (однако они
всегда связаны с интересом летописца к личности того или иного архие-
пископа), а также известия о строительстве крепостей33. Последнее, ко-
нечно, имело общеновгородское значение. К сообщениям о внутренних
событиях в городах Новгородской земли можно, пожалуй, отнести толь-
ко известие о назначении новых посадников в Пскове и Ладоге (6640 г.),
известие о знамении во Пскове (6751 г.), сообщения о князьях (в статьях
6761, 6763 и 6765 гг.), о вокняжении во Пскове Довмонта и его походах
на Литву (6774 г.), но таких известий сравнительно немного и почти все
они концентрируются в летописи архиепископов Спиридона и Далмата.
Таким образом, НПЛ, будучи прекрасным источником по исто-
рии Новгорода ХП-ХШ вв., оказывается чрезвычайно скудным ис-
точником по истории Новгородской земли. За исключением описаний
31 Они есть под следующими годами: 6651 (карелы), 6698 (псковичи), 6732
(рушане), 6745 (псковичи), 6774 (псковичи). На эти сообщения приходится
19 упоминаний городов и их жителей, 2 — «озера» (Чудского) и одно — карел.
32 Вот годы, под которыми Генрих Латвийский (Матузова В.И., Назаро-
ва Е.Л. Крестоносцы и Русь. С. 95-107, 127-140) и новгородский летописец
сообщают о походах:
Хроника Генриха Латвийского	НПЛ
—	6720
1210	6720
1210	—
1211	6722
1216	—
1216	6725
1218	6727
1221	6730
1223	6731
1223-1224	6732
33 В Ладоге (6624 г.), Русе (6707 и 6709 гг.), Луках (6719 г.), на Шелони
(6747 г.) и в Копорье (6748 г., строили немцы).
424
боевых действий (иногда довольно детальных, в том числе и в топо-
графическом плане), новгородские летописцы уделяли мало внима-
ния событиям на периферии их собственного княжества. Сообщения
о внутренних событиях в таких важных городах, как Псков, Ладога и
Руса, попадают на страницы летописи в единичных случаях, а о собы-
тиях в других городах (включая даже стратегически важный Торжок)
и, тем более, в сельской местности — не сообщается вообще никогда.
ТОПОНИМЫ, ОТНОСЯЩИЕСЯ К ДРУГИМ ДРЕВНЕРУССКИМ ЗЕМЛЯМ
Посмотрим теперь на то, как часто в НПЛ упоминаются топони-
мы, относящиеся к другим (кроме Новгородской) древнерусским зем-
лям. Этому посвящена табл. 2. В ней не учтены 8 упоминаний «Руси» и
«Русской земли» в «широком» значении (вся древнерусская территория),
а не в «узком» (Среднее Поднепровье)34, а также упоминание «Клина» в
статье 6639 г., которое интерпретируется учеными по-разному35.
34 Значение термина «Русь» («Русская земля») в древнерусских источни-
ках неоднократно изучалось. Применительно ко второй трети XII — первой
трети XIII в. ученые сходятся на том, что преобладало «узкое» понимание Руси
как Среднего Поднепровья (может быть, даже части Среднего Поднепровья) —
см.: Кучкин В.А. «Русская земля» по данным XI — первой трети XIII в. // ДГ.
1992-1993 гг. М., 1995. С. 74-100; Ведюшкина И.В. «Русь» и «Русская земля»
в Повести временных лет и летописных статьях второй трети XII — первой
трети XIII в. И Там же. С. 101-116. В НПЛ за этот период тоже преобладает
«узкое» понимание Руси. Как установила И.В. Ведюшкина, только в четы-
рех случаях есть основания предполагать ее «широкое» понимание (как всей
древнерусской территории): в статьях 6657, 6667, 6738 и 6741 гг. В трех из этих
известий речь идет о митрополитах, а в одном (6738 г.) — о голоде «во всей об-
ласти РусстЪи» (Там же. С. 112-113). В послемонгольских статьях НПЛ, наобо-
рот, говорить об «узком» значении нет оснований. Из пяти послемонгольских
упоминаний «Руси» и «Русской земли» в четырех видим «широкое» значе-
ние (6746, 6770, 6771, 6778 гг.), а в одном, похоже, подразумевается Северо-
Восточная Русь (6765 г., ср.: Там же. С. 103). В табл. 2 упоминания «Руси» и
«Русской земли» разнесены мною по колонкам в соответствии с их значением;
домонгольские упоминания, для которых значение четко определить невоз-
можно, по умолчанию отнесены к категории «Среднее Поднепровье».
35 Как сельская местность на южном пограничье Новгородской земли и
как область в Эстонии — см.: Янин В.Л. Новгород и Литва: Пограничные си-
туации XIII-XIV веков. М., 1998. С. 71-79; Назарова Е.Л. О топониме Клин в
Новгородской первой летописи // ДГ. 1998 г.: Памяти чл.-корр. РАН А.П. Но-
восельцева. М., 2000. С. 207-212.
425
Таблица 2. Упоминание топонимов, относящихся к разным землям
летописец	общее число топонимов	Новгородская земля	Владимиро- Суздальская земля	Муромо- Рязанская земля
летописец князя Всеволода (6623-6640)	23	1 (4,5%)	0	0
летописец архиепископа Нифонта (6640- 6664)	135	32 (23,7%)	20 (14,8)	0
летописец епископа Аркадия (6665- 6671)	16	3 (18,8%)	0	0
летописец архи- епископа Ильи (6672-6694)	134	26 (19,4%)	31 (23,1%)	8 (6,2%)
летописец архиепископов Гавриила и Мартирия (6695-6707)	85	52 (61,2%)	3 (3,5%)	0
летописец архиепископа Митрофана (6708-6719)	46	15 (32,6%)	6 (13%)	9 (19,6%)
летописец архиепископа Антония (6719- 6734)	176	50 (28,4%)	32 (18,2%)	0
летописец архиепископов Спиридона и Далмата (6734- 6780)	492	172 (35%)	51 (10,4%)	15 (3%)
В целом:	1107	351 (31,7%)	143 (12,9%)	32 (2,9%)
426
Смоленская земля	Полоцкая земля	Среднее Поднепровье	Юго- Западная Русь	земли за пределами Древней Руси
0	1 (4,3%)	12 (52,2%)	0	8 (34,8%)
7 (5,2%)	0	55 (40,7%)	4 (3%)	16(11,9%)
2 (12,5%)	0	9 (56,25)	0	1 (6,25%)
17 (12,7%)	10(7,5%)	30 (22,4%)	0	12 (9%)
2 (2,4%)	5 (5,9%)	7 (8,2%)	0	16 (18,8%)
3 (6,5%)	0	4 (8,7%)	0	9 (19,6%)
17 (9,7%)	0	30 (17%)	8 (4,5%)	39 (22,2%)
16 (3,3%)	13 (2,6%)	32 (6,5%)	5 (1%)	182 (37%)
64 (5,8%)	29(2,6%)	179 (16,2%)	17 (1,5%)	283 (25,6%)
427
Как мы видим, Среднее Поднепровье (Киевская, Черниговская
и Переяславская земли) упоминается в целом чаще всего (не считая
Новгородской земли). Из 179 случаев 86 — это упоминания Киева и
киевлян, 36 — Чернигова и черниговцев, 8 — Переяславля и пере-
яславцев, 34 — «Руси» или «Русской земли» (в «узком» значении). На
остальные города, реку Днепр, а также киевские монастыри и церкви
приходится всего 15 упоминаний.
Доля упоминаний южнорусских топонимов постепенно умень-
шается. У первых трех летописцев она составляет около половины.
Затем она резко идет вниз: 22,4% у летописца архиепископа Ильи, по
8-9% у двух последующих летописцев, 6,5% у летописца архиеписко-
пов Спиридона и Далмата. На этом фоне выделяется только летопись
Антония, в которой 17% всех неновгородских топонимов относятся к
Среднему Поднепровью. Это обстоятельство легко находит себе объ-
яснение в личности самого Антония (какое-то время был епископом
Перемышля-Галицкого) и, главное, в активной южнорусской полити-
ке новгородского князя Мстислава Мстиславича Удатного.
Итак, интерес к Южной Руси во второй половине XII — XIII в.
в целом довольно заметно уменьшается. Это вполне предсказуе-
мая тенденция, связанная с общим падением роли Киева в этот пе-
риод. Посмотрим теперь на упоминания топонимов, относящихся
к Владимиро-Суздальской Руси. Здесь столь очевидной тенденции
уже не видно. Самая высокая доля таких топонимов — в летописях
Нифонта, Ильи и опять же Антония (соответственно, 14,8%, 23,1
и 18,2%). С чем это можно связать? Казалось бы, доля упоминаний
Владимиро-Суздальской Руси должна была бы неуклонно возрастать
и быть наибольшей в послемонгольский период (когда в Новгороде
княжили уже только князья суздальского дома). Однако у последнего
из рассматриваемых летописцев доля упоминаний Северо-Восточной
Руси составляет всего 10,4%. Немногим больше (13%) — у летописца
архиепископа Митрофана, ставленника владимирского князя36.
Объяснение легко находится, если посмотреть на то, что за
владимиро-суздальские топонимы упомянуты летописцами Ильи
и Антония. В летописи Нифонта из 20 упоминаний 11 приходят-
ся на статьи 6642 и 6656 гг., где описываются походы новгородцев в
Суздальскую землю. Из 31 случая в летописи Ильи 4 приходятся на
36 О деятельности летописца Митрофана см.: Гимон ТВ. Новгородское
летописание. С. 98-104.
428
статью 6677 г. (битва с суздальцами у стен Новгорода), 15 — на ста-
тьи 6682-6685 гг. (убийство Андрея Боголюбского и последующая
распря, в которой участвовали новгородские полки), а 7 — на статью
6688 г. (поход новгородцев в Суздальскую землю). Из 32 владимиро-
суздальских топонимов в летописи Антония 26 приходятся на
одну погодную статью, содержащую подробное описание похода
Мстислава Мстиславича и новгородцев, вмешавшихся в распрю сыно-
вей Всеволода Большое Гнездо, вглубь Суздальской земли (так назы-
ваемая «Повесть о битве на Липице», 6724 г.). Таким образом, самую
высокую концентрацию упоминаний Северо-Восточной Руси мы ви-
дим не тогда, когда наиболее тесны были политические связи, а тогда,
когда новгородцы ходили войной на Суздальскую землю.
Смоленская земля в летописи князя Всеволода не упоминается во-
все, а в летописи Нифонта — упоминается редко, однако именно здесь
находим единственное в своем роде сообщение о строительстве церкви
в Смоленске (6653 г.). Для Смоленской земли высокий показатель лето-
писи Аркадия (12,5%) получается за счет двух упоминаний Смоленска
в статье 6668 г. в связи с новгородскими событиями. Более показатель-
на летопись Ильи (тоже 12,7%, но это уже 17 упоминаний). В это вре-
мя Смоленск часто упоминается в связи с взаимоотношениями между
Новгородом и князьями, некоторые из которых были представителями
как раз смоленского дома. На эту летопись приходится и единственное
в своем роде сообщение о внутреннем событии в Смоленске — мятеже
6694 г. (в это время в Новгороде как раз княжил сын смоленского князя
Давыда Мстислав), и сообщение о чуде в Смоленске — прозрении нов-
городских князей Мстислава и Ярополка в 6684 г. В дальнейшем доля
упоминаний Смоленска у всех летописцев очень низкая. Выделяется
только летопись Антония (9,7%), в которой Смоленская земля и от-
почковавшийся от нее Торопецкий удел часто упоминаются в связи с
военными походами, а также в связи с княжением в Новгороде пред-
ставителей смоленского дома Святослава и Всеволода37.
Полоцкая земля, несмотря на ее соседство с Новгородской, упоми-
нается в НПЛ очень мало. Под 6636 г. сообщается о смерти полоцкого
князя Бориса. В летописи Ильи Полоцкая земля (в основном — Полоцк
и полочане) упомянута 10 раз, всякий раз — в связи с военными собы-
37 Под 6726 и 6728 гг. В связи с княжением в Новгороде Мстислава
Мстиславича Удатного (6718-6727 гг.), первоначально князя Торопецкого,
этот город упоминается в летописи Митрофана, в статье 6719 г.
429
тиями. В летописи Гавриила и Мартирия говорится о мире с полочанами
(6699 г.) и, наоборот, о войне с ними (6706 г.). У первых двух летописцев
XIII в. упоминаний Полоцкой земли нет вовсе, а у летописца Спиридона
и Далмата имеются два сообщения о нападении полочан на Смоленск
(6740 и 6766 гг.); Полоцк упоминается в связи с женитьбой Александра
Невского (6747 г.); в 6770 г. полочане вместе с новгородцами участвуют
в походе на Юрьев, а в 6776 г. упоминается о предложении части новго-
родцев пойти в поход на Полоцк. Наконец, в статье 6771 г. Полоцк и по-
лочане упоминаются пять раз в связи с литовскими событиями.
Муромо-Рязанская земля упоминается в НПЛ очень мало, в связи
с несколькими конкретными событиями: участием «муромцев» и «ря-
занцев» в ряде войн в период деятельности летописца архиепископа
Ильи, походами Всеволода в рязанские пределы в 6717-6718 гг., о ко-
торых рассказывается в связи с участием в первом из них новгородцев
и перипетиями их взаимоотношений со Всеволодом, и, наконец, за-
воеванием Рязанской земли татарами в 6746 г. За пределами этих со-
общений Муромо-Рязанская земля не упоминается ни разу38.
Похожая ситуация с Галицко-Волынской землей. Относящиеся к
ней топонимы встречаются в статьях за 1140-е гг.39, в летописи архие-
пископа Антония40 (который несколько лет был епископом Перемышля-
Галицкого, а в Новгороде в то время княжил Мстислав Удатный, отпра-
вившийся в 6726 г. «поискати Галиця») и в статье 6743 г., в сообщении о
распре в Южной Руси. Также под 6737 и 6740 гг. города Юго-Западной
Руси упоминаются в связи с судьбой новгородской архиепископии.
Таким образом, новгородские летописцы интересовались в основ-
ном землями и событиями, важными в тот или иной момент для
Новгорода. Особенно красноречиво об этом свидетельствует то обстоя-
тельство, что в НПЛ встречается сравнительно мало топонимов, отно-
сящихся к пограничным с Новгородом Смоленской и Полоцкой землям.
Однако изредка в летописи можно встретить сообщения, специально
посвященные событиям вне Новгородской земли. Помимо известий о
сменах великих князей Киевских, киевских митрополитов, поездках ве-
ликих князей Владимирских в Орду и их кончинах, это несколько уни-
кальных известий, часть из которых относится к соседним с Новгородом
38 Рассказ преступлении Глеба Рязанского, помещенный в НПЛ под
6726 г., мы договорились не рассматривать как заведомо вставной.
39 6653, 6656 и 6657 (дважды) гг., всякий раз упоминания прямо или кос-
венно связаны с Новгородом.
40 6722, 6726, 6727 (4 раза) и 6728 гг.
430
землям: о кончине полоцкого князя (6636 г.), о строительстве церкви
под Смоленском (6653 г.), об убийстве Андрея Боголюбского (6682 г.), о
походах Всеволода Большое Гнездо (6691, 6718 гг.), о кончине его жены
(6713 г.), о мятеже в Смоленске (6694 г.), о нападениях на Смоленск
(6740 и 6766 гг.). В то же время есть такие известия и о Южной и Юго-
Западной Руси (6631, 6642, 6655, 6659, 6675, 6678, 6727, 6743 гг.)41.
МЕСТНОСТИ И НАРОДЫ ЗА ПРЕДЕЛАМИ ДРЕВНЕЙ РУСИ
Из 283 упоминаний, относящихся к этой категории, больше по-
ловины составляют этнонимы (172). Кроме них имеются 40 упоми-
наний городов, 37 — областей и стран, 13 — жителей городов (ис-
ключительно в Северо-Восточной Прибалтике — рижан, колыванцев
и т. д.), 12 — прилагательных, образованных от названий местно-
стей и народов. Кроме того, в НПЛ встречены 3 упоминания «моря»
(Балтийского), 2 — рек в Эстонии, а также упоминаются Синайская
гора, Святая гора, некие «Тоимокары» и «мост» в Эстонии.
211 случаев (т. е. 74,6% всех упоминаний нерусских местностей и
народов) находится в сообщениях о военных действиях. Остальные кон-
тексты сравнительно малочисленны и в совокупности составляют около
четверти всех упоминаний нерусских местностей и народов: сообще-
ния о взаимоотношениях Новгорода с князьями и татарской властью в
1240-1270-х гг. (19 упоминаний), известия об иностранной торговле и за-
морских купцах (16 упоминаний) и о мирных договорах (12 упоминаний),
компактная группа сообщений о событиях в Литве в статьях за 1260-е гг.
(6771-6775 гг., 10 упоминаний), известия о сменах митрополитов и ар-
хиепископов (упоминаются Царьград, Никея и этноним «грек» — всего
7 случаев). Остальные упоминания приходятся на единичные контексты.
По регионам эти 283 упоминания нерусских стран и народов рас-
пределяются следующим образом: на Северо-Восточную Прибалтику
(чудь, Ливонский орден, города и местности этого региона) приходит-
ся 137 случаев (48,4%), на Литву и литовцев — 42 (14,8%), на страны
и народы Скандинавии — 30 (10,6%), на татар и Золотую Орду — 27
(9,5%), на Финляндию (сумь и емь) — 15, на Византию — 10, на полов-
цев — 10, на страны Центральной Европы (Чехия, Моравия, Польша и
Венгрия) — 5, на Волжскую Булгарию—4 и по одному—на Синайскую
41 О составе известий НПЛ см. подробнее: Гимон ТВ. Новгородское ле-
тописание.
431
Гору42, город Акрагант (Аргидженто) на Сицилии43 и «Тоимокары».
Такое распределение вполне предсказуемо: и в XII, и в XIII в. основным
направлением военной активности новгородцев была Северо-Восточная
Прибалтика; важны были как торговые связи, так и военные конфликты
со странами Скандинавии, а также с емью; в XIII в. очень важную роль
в новгородской политике стали играть Литва и татары.
Остальные регионы представлены, так сказать, эпизодически. Из
десяти упоминаний половцев шесть относятся к XII в.44. При этом толь-
ко дважды говорится о войнах южнорусских князей с половцами вне
видимой связи с Новгородом, в статьях 6668 и 6675 гг., а еще четыре
приходятся на рассказ о распре в Южной Руси 6743 г. Все упоминания
половцев — в сообщениях о военных событиях. Четыре упоминания
Волжской Булгарии относятся к двум известиям — о походе Всеволода
Большое Гнездо на Булгарию в 6691 г. и о завоевании этого государства
татарами в 6744 г. Из пяти упоминаний Центральной Европы четыре при-
ходятся на уникальное для новгородского летописания известие 6727 г.
о борьбе за Галич45. Еще одно упоминание Моравии — в сообщении о
женитьбе князя в 6651 г. Византия упомянута в основном, как только что
говорилось, в связи с митрополитами и архиепископами (7 раз), однако
в 6694 г. «приде цесарь грьцькыи Алекса Мануиловиць въ Новъгородъ»,
в 6773 г. литовский князь Войшелк посетил Святую Гору (т. е. Афон), а
под 6748 г. Халкидонский собор упомянут в датировке события по цер-
ковному празднику. Таким образом, никаких сообщений, специально по-
священных Византии, в изучаемом тексте нет. Исключение, разумеется,
составляет «Повесть о взятии Царьграда фрягами», помещенная в НПЛ
под 6712 г., которую мы договорились здесь не рассматривать, поскольку
это, вероятно, вставка в текст погодной летописи.
Таким образом, страны и народы, находившиеся за пределами
древнерусских земель, упоминаются в НПЛ главным образом в связи
с военными событиями (три четверти всех упоминаний). Из регионов
преобладают те, с которыми Новгород непосредственно контактировал
42 В рассказе о литовском князе-христианине Войшелке (статья 7773 г.).
43 Упомянут св. Григорий Акрагантийский, которому уподобляется в
статье 6719 г. архиепископ Митрофан.
44 Под 6643, 6645, 6668, 6675, 6703 и 6704 гг.
45 М.Х. Алешковский справедливо пишет, что информантом летопис-
ца в данном случае был архиепископ Антоний, находившийся в то время в
Галицкой земле (Алешковский М.Х. Новгородский летописный свод конца
1220-х гг. //Летописи и хроники. 1980. М., 1981. С. 107).
432
и/или воевал (Северо-Восточная Прибалтика — на нее приходится почти
половина упоминаний, Скандинавия и Финляндия, для XIII в. — Литва
и Золотая Орда). Упоминание других регионов носит эпизодический ха-
рактер и не образует устойчивых потоков. Это еще раз подтверждает, что
новгородская владычная летопись ХП-ХШ вв. — это летопись местная,
сосредоточенная на интересах Новгорода и сравнительно мало интересо-
вавшаяся тем, что происходило за пределами Новгородской земли.
ОПИСАНИЕ ПУТЕЙ
Текст НПЛ за XII в. не изобилует подробными описаниями путей. О
разного рода перемещениях (прежде всего о военных походах, но не толь-
ко о них) в летописи сообщается много, однако редко когда описывается
маршрут как таковой. В тексте за XII в. обычно называются начальная и/
или конечная точки маршрута, а также пункт, в котором произошло нечто
важное: движущиеся повернули обратно (например: «и выгониша князя
Всеволода из города; и пакы съдумавъше, въспятиша и Устьяхъ», 6640 г.; см.
также под 6642, 6645, 6655, 6676, 6688, 6703 гг.), произошла встреча войск
(«ходи князь Ярославъ съ новъгородьци... къ Полотьску и усретоша поло-
цяне съ поклономь на озЬре на Касъпле; и възьмъше миръ», 6706 г.; ср. так-
же под 6693 г.), состоялось сражение («иде ВсЬволодъ на Суждаль ратью, и
вься Новгородьская область... И бишася на Ждани ropt», 6642 г.; см. также
статьи 6638, 6672, 6684 гг.), кто-то умер («И яко быша на озЬре Серегери,
преставися рабъ Божии архепископъ новгородьскыи Мартурии», 6707 г.).
Иногда чуть более подробно описывается местность, в которой проходи-
ли военные действия: «и по ВолзЬ възяша 6 городъкъ, оли до Ярославля
попустиша» (6656 г.; см. также под 6675,6677,6688,6701 гг.).
Ситуация меняется на рубеже ХП-ХШ вв. Наряду с упоминания-
ми важнейших пунктов пути (как в XII в.), в XIII в. видим целый ряд
развернутых описаний маршрутов.
Уже в статье 6708 г. (первой статье летописи архиепископа
Митрофана) находим рассказ об отражении нападения литовцев на
Новгородскую землю, который содержит сразу пять топонимов, отно-
сящихся к сельской местности: «Ловоть възяша Литва и до Налюця, съ
БЬлее до Свинорта, и Доворча середу; и гнашася новгородьци по нихъ и
до Цьрнянъ»46. В дальнейшем описания боевых действий, содержащие
46 Топографический комментарий к этому известию см.: Янин В.Л. Нов-
город и Литва. С. 73-76. Там же обосновано чтение «Доворча» (вместо «до
Ворча» в издании А.Н. Насонова).
433
топографические подробности, встречаются неоднократно. Речь идет
как о боевых действиях на территории Новгородской земли или на ее
границах (6733, 6737, 6742, 6748, 6750, 6753 гг.), так и о походах в сосед-
ние земли (6722 [два похода], 6724, 6742, 6764 гг.), а также о татарском
нашествии на Северо-Восточную Русь (6746 г.). Особенно богаты топо-
графическими подробностями рассказы о Липицкой битве (6724 г.), о
нашествии Батыя (6746 г.) и о Ледовом побоище (6750 г.).
На общем фоне выделяется также сообщение 6764 г. о походе
Александра Невского в Финляндию — не столько топографическими
деталями, сколько рельефностью того, как описан путь войска:«.. .поиде
князь на путь, и митрополить с нимь; и новгородци не вЬдяху, кдЬ князь
идеть; друзии творяху, яко на Чюдь идеть. Идоша до Копорьи, и поиде
Александръ на 1>мь, а митрополить поиде в Новъгородъ, а инии мнози
новгородци въспятишася от Копорьи. И поиде съ своими полкы князь
и с новгородци; и бысть золь путь, акыже не видали ни дни, ни ночи; и
многымъ шестникомъ бысть пагба, а новгородцевъ Богъ сблюде».
Еще в трех случаях описываются пути князей, не носившие ха-
рактера военных походов, — под 6719, 6728 и 6738 гг. Особенно под-
робен рассказ о перемещениях Мстислава Удатного и их целях под
6719 г. — ничего подобного в изучаемом тексте мы больше не встре-
тим: «И посла князь Мьстиславъ Дмитра Якуниця на Лукы съ новго-
родьци города ставить, а самъ иде на Тържькъ блюстъ волости, исъ
Търожку иде въ Торопьчь, ис Торопця иде на Лукы, и съняся съ новго-
родьци; а лучяномъ да князя Володимира Пльсковьскаго»47.
Вероятно, появление развернутых описаний маршрутов в НПЛ с
начала XIII в. связано как с общей литературной эволюцией новгород-
ского летописания48, так и, конкретно, с вероятным влиянием на него в
первой трети XIII в. владимирской и киевской летописных традиций49.
Стоит отметить, что описания путей присутствуют и в одной
группе сообщений о внутриновгородских событиях: говоря о пожа-
рах, летописцы часто называют пути распространения огня (под 6642,
6660, 6685, 6689, 6702 и 6739 гг.).
47 Ср. описание перемещений Всеволода Большое Гнездо в Лаврентьев-
ской летописи под 6698 г. (ПСРЛ. М., 1997. Т. 1. Стб. 408-409).
48 См.: Гиппиус А.А. Новгородская владычная летопись. С. 186-193,205,215.
49 См.: Гиппиус А.А. К вопросу о контактах региональных традиций в
русском летописании первой трети XIII в. // ВЕДС. XXI: Автор и его источ-
ник: восприятие, отношение, интерпретация. 2009. С. 70-77.
434
III.5. Путь как образ жизни
О.В. Гусакова
МОТИВ ПУТИ
В СЮЖЕТЕ О СКИТАНИЯХ
ОБЩИНЫ СВ. КУТБЕРТА
В сонме англо-саксонских святых Кутберт, несомненно, занимает
видное место. Его культ получил значительное распространение вско-
ре после смерти подвижника в 687 г., и на протяжении Средних веков
Кутберт оставался одним из самых почитаемых национальных свя-
тых в Англии.
В поздний англо-саксонский и в англо-нормандский периоды
значительное развитие культа св. Кутберта было связано как с ради-
кальными изменениями, произошедшими в жизни общины, так и с
расширением посвященной Кутберту агиографической традиции и
включением в нее новых посмертных чудес святого. Одним из эле-
ментов этой традиции становится сюжет о странствиях общины
св. Кутберта, которая покинула в 875 г. остров Линдисфарн из-за
угрозы очередных викингских набегов и в течение нескольких лет
скиталась по Нортумбрии вместе с мощами своего небесного покро-
вителя. Традиционно в историографии, вслед за источниками, данный
эпизод воспринимался как очередное свидетельство разрушительного
скандинавского влияния на судьбы англо-саксонской церкви. Однако
в работах последних десятилетий, вполне в духе общей переоценки
значения эпохи викингов на Британских островах \ исследователи все
1 Обзор современной историографии, посвященной истории англо-сак-
сонской церкви в период скандинавского завоевания Англии IX-XI вв., см. в:
Гусакова О.В. Англосаксонская церковь в условиях скандинавского завоева-
ния: Подходы и проблемы в современной британской историографии (Обзор) И
Церковь и религиозное сознание средневековой Европы. М., 2008. С. 7-27.
435
чаще подвергают сомнению предлагаемую в источниках интерпрета-
цию событий и обращаются к поискам реальных мотиваций переме-
щения общины с Линдисфарна и ее последующих странствий. При
этом попытки реконструировать обстоятельства, которые скрывают-
ся за описываемым сюжетом, до некоторой степени оставляют в тени
проблему развития самого литературного мотива скитаний общины с
мощами святого как в источниках, посвященных св. Кутберту, так и в
более широком контексте.
В данной статье я остановлюсь на трех латинских текстах, содер-
жащих этот эпизод.
«История святого Кутберта» («Historia de sancto Cuthberto»)2 —
небольшое анонимное произведение, которое представляет собой
историю общины с элементами агиографического повествования и
вкраплениями документов, касающихся земельных владений. Хотя
исследователи сходятся в том, что произведение вышло из среды об-
щины св. Кутберта, вопрос о датировке текста и процессе его создания
вызывает дискуссии. Долгое время общепринятой считалась гипотеза
Э. Крастера, выделившего три этапа создания «Истории»: 1) основной
текст — разделы 1-13 и 19b—28 — создан вскоре после 945 г.; 2) разде-
лы 29-32 написаны вскоре после 1031 г.; 3) разделы 14—19а и 33 созда-
вались в конце XI в.3. Рубрикация текста, отсутствующая в рукописях,
была предложена Т. Арнольдом при публикации источника4 и принята
последующими исследователями. В рамках схемы Э. Крастера сюжет
о скитаниях общины попадает в основной, самый ранний блок, дати-
руемый серединой X в. Иную модель предложил Т. Джонсон-Саут, по
мнению которого текст создавался как единое целое в середине или
второй половине XI в. При этом исследователь признает, что и у дан-
ной схемы есть свои слабые стороны5. Также высказывалось мнение
о том, что текст имел принципиально компилятивный характер, он
складывался и перерабатывался с конца IX до середины XI в.6. Важно,
2 Historia de Sancto Cuthberto / Ed. and trans. T. Johnson-South. Cambridge,
2002 (далее — HSC. Ссылки на этот источник даются с указанием раздела).
3 Craster Е. The Patrimony of St Cuthbert // English Historical Review. 1954.
Vol. 69. P. 177-199.
4 Symeonis Monachi Opera Omnia / Ed. T. Arnold. L., 1882-1885. Vol. I.
1882. P. 196-214.
5 Johnson-South T Introduction // HSC. P. 32-36.
6 Crumlin S. Rewriting history in the cult of St Cuthbert from the ninth to the
twelfth centuries. Unpublished Ph. D. thesis. University of St Andrews, 2004. P. 34-70.
436
что даже при самой поздней из предложенных датировок «История»
является наиболее ранним сохранившимся источником, в котором со-
держится информация о ряде эпизодов из жизни общины св. Кутберта,
в том числе и рассказ о скитаниях с мощами святого.
Данный эпизод получил развитие и в собраниях посмертных чудес
Кутберта. Они обычно следуют в рукописях за прозаическим житием
святого, написанным ок. 721 г. Бедой Достопочтенным. Б. Колгрейв
выделил три блока чудес и соответственно три этапа формирования
этого источника. В конце XI — начале XII в. сложилась группа из
семи чудес, четыре из которых основаны на эпизодах, изложенных в
«Истории святого Кутберта» (сюда относится и сюжет о скитаниях).
Вторую группу составляют чудеса 8-17 и, возможно, 21, написанные
в самом начале XII в. Наконец, к третьей группе относятся чудеса 18-
20, созданные ок. 1124 г.7. В своем окончательном варианте собрание
обычно помещается в рукописях под заголовком «Главы / Книга о чу-
десах и перенесениях святого Кутберта» («Capitula / Liber de miraculis
et translationibus sancti Cuthberti»)8. Как показал Б. Колгрейв, эпизод о
странствиях общины, хотя и описывается в «Главах о чудесах» более
подробно, чем в «Истории святого Кутберта», непосредственно осно-
ван на этом источнике9.
Третий текст, к которому я обращаюсь в данной работе, —
«Книжица о начале и развитии церкви Дарема» («Libellus de exordio
procursu istius, hoc est Dunhelmensis, ecclesie»)10 Симеона Даремского,
написанная между 1104-1107/15 гг. Долгое время этот источник
был известен под заголовком «История церкви Дарема» («Historia
Ecclesiae Dunhelmensis»). «Книжица» охватывает историю общи-
ны св. Кутберта от основания монастыря и епископской кафедры на
острове Линдисфарн в 635 г. до перенесения мощей Кутберта в новый
даремский собор в 1104 г. Симеон активно использует материал как
из «Истории святого Кутберта», так и из «Глав о чудесах», которые
7 Colgrave В. The Post-Bedan Miracles and Translations of St Cuthbert //
The Early Cultures of North-West Europe / Ed. C. Fox and B. Dickins. Cambridge,
1950.
8 Capitula de miraculis et translationibus sancti Cuthberti // Symeonis Mo-
nachi Opera Omnia. Vol. I. P. 229-261; Vol. II. 1885. P. 333-362 (далее — De mi-
raculis. Ссылки на этот источник даются с указанием главы).
9 Colgrave В. The Post-Bedan Miracles. Р. 321-324.
10 Symeon of Durham. Libellus de exordio procursu istius, hoc est Dunhel-
mensis, ecclesie / Ed. and trans. D. Rollason. Oxford, 2000 (далее — Libellus).
437
он периодически дословно цитирует. Однако при описании скитаний
общины автор добавляет некоторые детали (историю об утрате и чу-
десном обретении Линдисфарнского Евангелия и рассказ о семи слу-
жителях Кутберта, переносивших его мощи), которые отсутствуют в
предыдущих источниках11.
Как же описываются странствия общины св. Кутберта в данных
текстах?
Лишь в «Истории святого Кутберта» упоминается первое переме-
щение Линдисфарнской церкви с мощами свв. Кутберта и Кеолвульфа
в Норхэм в период епископата Экгреда (830-846/7 гг.)11 12. Когда и как
община вернулась на остров, не сообщается, но именно оттуда она от-
правляется в свое затянувшееся на несколько лет странствие, которое
описывается в «Истории» довольно лаконично:
«В это же время13 добрый епископ Эардульф и аббат Эадред
унесли тело святого Кутберта с острова Линдисфарн и скита-
лись с ним по стране, перенося его с места на место в течение
семи лет, и наконец пришли к устью реки, которая называется
Деруэнт, и там поместили его на корабль, чтобы так перепра-
вить его в Ирландию через ближайшее море»14.
Все люди, сопровождавшие Кутберта в его странствиях, горе-
вали о предстоящей разлуке. Однако осуществить намеченный план
помешало чудо: началась буря, а три захлестнувшие корабль волны
превратились в кровь. Епископ и аббат в ужасе вернулись на берег и
принесли мощи в монастырь Крейк, а через четыре месяца перенесли
Кутберта в Честер-ле-Стрит, где кафедра вместе с реликвиями про-
будет еще столетие15.
Как уже отмечалось, «История святого Кутберта» — самый
ранний из известных источников, где зафиксирован сюжет о скита-
11 Colgrave В. The Post-Bedan Miracles. Р. 322.
12 HSC, 9.
13 Хронологическая канва в «Истории» довольно размыта, и конкретные
даты странствий общины не указываются.
14 «Eodem quoque tempore bonus episcopus Eardulfus et abbas Eadred
tulerunt corpus sancti Cuthberti de Lindisfarnensi insula et cum eo errauerunt in
terra, portantes illud de loco in locum per septem annos, et tandem peruenerunt ad
fluuium qui uocatur Derunt muthe et illud ibi in naui posuerunt, ut sic per proximum
mare in Hiberniam transueherent» (HSC, 20).
15 Ibidem.
438
ниях общины и о попытке перевезти мощи Кутберта в Ирландию.
Комментируя этот эпизод в своем издании «Истории», Т. Джонсон-
Саут обращает внимание на то, что в тексте не указывается причина
перемещения общины с острова Линдисфарн и не прослеживается
прямой связи между этим событием и угрозой со стороны викин-
гов 16. Подобная мотивировка появляется в более поздних источниках.
Уже в «Главах о чудесах» эвакуация с Линдисфарна вызвана невы-
носимыми бурями и потрясениями, обрушившимися на церковь17 18.
Симеон Даремский обрисовывает ситуацию подробнее и вписывает
историю общины Кутберта в более широкий контекст. Так, бегству с
Линдисфарна предшествует высадка в Англии Великой армии, захват
Йорка в 867 г., убийство данами королей Нортумбрии Осберта и Эллы
и назначение викингами своего ставленника, Экберта. Симеон упоми-
нает завоевание скандинавами Восточной Англии и убийство короля
Эдмунда, а также изгнание нортумбрийцами короля Экберта и ар-
хиепископа Вульфхере. Непосредственной же причиной, побудившей
епископа Эардульфа бежать с Линдисфарна, забрав мощи Кутберта,
становится прибытие с большим флотом в устье реки Тайн одного из
предводителей викингов, Хальфдана. Понимая, что грядет разорение
Линдисфарнской церкви и всего диоцеза, епископ решает покинуть
остров. И действительно, как только община оставила Линдисфарн,
вся Нортумбрия была жестоко разорена отрядами викингов,8.
Попытка увезти мощи Кутберта в Ирландию, впервые зафикси-
рованная в «Истории», также получает свое обоснование в после-
дующей традиции. В «Главах о чудесах» и в «Книжице о начале и
развитии церкви Дарема» епископ и аббат, утомленные длительны-
ми скитаниями и потерявшие всякую надежду обрести спокойное и
безопасное пристанище в Англии, решают переправиться с мощами
святого в Ирландию19. Оба источника повторяют за «Историей свято-
го Кутберта» чудо с волнами, превратившимися в кровь, и дальней-
шие перемещения общины сначала в монастырь Крейк, а затем — в
Честер-ле-Стрит. Симеон Даремский помимо этого описывает утра-
ту и чудесное обретение Линдисфарнского Евангелия. Как отмечают
исследователи, данный эпизод не встречается в более ранних источ-
16 Johnson-South Т Commentary И HSC. Р. 98.
17 De miraculis, 2.
18 Libellus. Р. 94-102.
19 De miraculis, 2; Libellus. P. 112-114.
439
никах20 и, возможно, был заимствован автором из устной традиции,
сложившейся вокруг культа св. Кутберта к началу XII в.21.
Ни в одном из источников маршрут передвижений общины от
Линдисфарна до Деруэнта не уточняется. Сами же скитания описы-
ваются очень кратко и схематично. В «Истории святого Кутберта»
все содержание периода семилетних странствий выражено фразой:
«...и скитались с ним по стране, перенося его с места на место в те-
чение семи лет» («...et cum ео errauerunt in terra, portantes illud de loco
in locum per septem annos»22). Описание скитаний в «Главах о чуде-
сах» полностью основывается на «Истории», хотя и дается в несколь-
ко более развернутом виде. Семь лет странствий заменены здесь на
«длительное время» («longo tempore migrantes»23). По каким местам
путешествовала и как жила община св. Кутберта в этот период, в со-
брании чудес также не указывается. У Симеона Даремского находим
более детальное описание, хотя и у него не появляется никаких новых
географических привязок. В его «Книжице» повторяется мотив ски-
таний по всей Нортумбрии «с места на место» и подчеркивается, что
у общины не было постоянной обители24. Однако в отличие от двух
других источников Симеон Даремский довольно подробно останавли-
вается на описании трудностей и невзгод, выпавших на долю общины:
люди страдают от голода, отсутствия всех атрибутов оседлой жизни,
утомлены постоянными странствиями. Постепенно большинство из
тех, кто следовал за св. Кутбертом, рассеиваются, остаются только
епископ, аббат и семь клириков, переносящих мощи. И при этом на
горизонте постоянно маячит викингская угроза. Епископ и его спут-
ники сравниваются с «овцами, бегущими от волков и все доверие воз-
лагающими на водительство и покровительство своего пастыря»25.
Однако, хотя маршрут странствий никак не уточняется, во всех
трех анализируемых источниках этот отрезок из жизни общины, с
того момента, как она покинула Линдисфарн, до перенесения кафед-
ры в Честер-ле-Стрит, описывается именно как путь, странствие.
20 Colgrave В. The Post-Bedan Miracles. Р. 322.
21 Johnson-South Т Commentary И HSC. Р. 98.
22 HSC, 20.
23 De miraculis, 2.
24 Libellus. P. 110.
25 «Itaque omnes Northanhymbrorum partes incertis semper sedibus
percurrebant, et tanquam oues ora luporum fugientes, solo sui pastoris ductu et
patrocinio confidebant» (Ibidem).
440
Конкретизировать маршрут данного путешествия активно пытаются
современные исследователи. В их интерпретации этот эпизод выгля-
дит совершенно иначе, чем в средневековых текстах. Историки ставят
под сомнение сформулированную в источниках мотивацию передви-
жений общины. Они обращают внимание на тот факт, что в период
скандинавских набегов и расселения земельные владения и политиче-
ское влияние церкви св. Кутберта значительно выросли, а сама община
переместилась ближе к центрам скандинавской власти, а не от них26.
Возможно, семилетние странствия были не такими бесцельными, а
община в этот период не испытывала таких трудностей, как описы-
вают источники. По мнению Д. Ролласона, эвакуация с Линдисфарна
была вовсе не бегством от викингов, а планомерным перемещением
с целью сохранения и закрепления своих прав на обширные земель-
ные владения в Нортумбрии. Сам же маршрут «скитаний» отражает
не столько передвижения «с места на место», сколько посещение соб-
ственных поместий и монастырей27. Э. Кембридж, привлекая матери-
ал корпуса англо-саксонской каменной скульптуры, высказал гипоте-
зу о существовании целой сети епископальных поместий, принадле-
жавших Линдисфарнской кафедре еще до ее перемещения с острова и
являвшихся промежуточными базами, где епископ или члены общи-
ны могли останавливаться на пути между Линдисфарном и Йорком.
Крейк, где община пробыла несколько месяцев, и Честер-ле-Стрит,
куда кафедра была перенесена на целое столетие, были, по предполо-
жению исследователя, звеньями этой цепи28. При этом центральную
роль в подтверждении прав общины на земельные владения в этот пе-
риод играли нетленные мощи Кутберта — их появление в одном из по-
местий или монастырей знаменовало присутствие здесь самого небес-
ного покровителя, который фактически являлся и земным хозяином
всех принадлежавших Линдисфарнской церкви земель29.
Действительно, ядром общины в период странствий являются
мощи св. Кутберта. Симеон Даремский отмечает, что при эвакуации с
26 Aird W. St Cuthbert and the Normans. The Church of Durham, 1071-1153.
Woodbridge, 1998. P. 23-30.
27 Rollason D. The wanderings of St Cuthbert // Cuthbert: saint and patron /
Ed. D. Rollason. Durham, 1987. P. 45-59.
28 Cambridge E. Why did community of St Cuthbert settle at Chester-le-
Street? // St Cuthbert, his cult and his community to AD 1200 / Ed. G. Bonner,
D. Rollason, C. Stancliffe. Woodbridge, 1989.
29 Aird ГИ St Cuthbert and the Normans. P. 34.
441
острова Линдисфарн в одну раку были положены не только нетленные
мощи Кутберта, но также голова короля Освальда и останки основателя
монастыря епископа Айдана30. Однако очевидно, что мощи Кутберта
являются смысловым центром во время путешествия, и разлуку имен-
но с этим святым оплакивает остающаяся в Англии часть общины,
когда епископ решает перебраться в Ирландию31. Семилетние скита-
ния рассматриваются в источниках как единый этап, когда идентич-
ность общины определялась не ее географическим местоположением,
а консолидацией вокруг мощей св. Кутберта.
Многие аргументы в пользу пересмотра традиционного взгляда на
характер и содержание семилетних странствий общины св. Кутберта
представляются убедительными. В то же время остается еще немало
спорных проблем. Объясняя причины появления сюжета о скитаниях,
У. Эйрд высказал мнение о том, что позднейшие авторы с неодобрением
восприняли слишком мирской интерес общины св. Кутберта к земель-
ным владениям, а также ее стремление сотрудничать с завоевателями-
язычниками, и поэтому изобразили перемещение Линдисфарнской
кафедры в Честер-ле-Стрит в виде бегства гонимых викингами слу-
жителей св. Кутберта, преодолевающих невероятные трудности ради
спасения его мощей32. Однако, как неоднократно отмечалось исследо-
вателями, основной целью «Истории святого Кутберта» — источника,
в котором впервые появляется сюжет о странствиях общины, — яв-
ляется закрепление различных прав Линдисфарнской церкви на свои
земельные владения. Для достижения этой цели каждый случай при-
обретения или дарения земель помещается в подходящий историче-
ский контекст33. Если учесть подобную направленность данного ис-
точника, представляется, что появление мощей святого покровителя
общины в ее монастырях и поместьях в период странствий должно
было восприниматься автором как очередное, причем довольно веское
подтверждение прав церкви св. Кутберта на эти владения. В таком
случае стремление скрыть или замаскировать подобные эпизоды вы-
глядит необоснованным. Как уже отмечалось, в «Истории» эвакуация
с Линдисфарна не мотивирована — перемещение еще не объясняет-
ся викингской угрозой, но и не связывается с земельными притяза-
30 Libellus. Р 100-102.
31 De miraculis, 2; Libellus. Р. 144.
32 Aird W. St Cuthbert and the Normans. P. 35.
33 Johnson-South T Introduction // HSC. P. 5.
442
ниями общины. В то же время попытка увезти мощи св. Кутберта в
Ирландию предполагает существование серьезной опасности, угро-
жающей реликвиям в Англии.
Дальнейшее развитие сюжета можно рассматривать в двух на-
правлениях. С одной стороны, роль истории о скитаниях общины в
конкретном тексте определяется спецификой и целями источника.
Община св. Кутберта на протяжении веков претерпела значительные
изменения. Изначально являвшая собой образец монашеской дис-
циплины и аскезы, Линдисфарнская братия на определенном этапе
трансформировалась в секулярную конгрегацию. Когда именно и как
это произошло, не ясно, но в источниках XII в., в том числе у Симеона
Даремского, община, вышедшая с Линдисфарна, состояла из клири-
ков с семьями. В 1083 г. секулярная конгрегация св. Кутберта, уже
переместившаяся в Дарем, была заменена бенедиктинскими монаха-
ми. Это событие в значительной степени повлияло на формирование
собраний чудес Кутберта и «Книжицы о начале и развитии церкви
Дарема». В обоих источниках подчеркивается преемственность меж-
ду монашеской традицией Линдисфарна и новой бенедиктинской об-
щиной Дарема34. Странствования с мощами Кутберта становятся свя-
зующей нитью, протянутой между Линдисфарном и Даремом.
С другой стороны, происходило, видимо, и развитие литератур-
ного мотива странствия общины, бегущей от викингской угрозы с
мощами святого. Подобный сюжет встречается не только в традиции,
связанной со св. Кутбертом. Схожие сведения имеются и о судьбе не-
которых франкских реликвий. Так, Симеон Даремский в «Истории ко-
ролей англов» сообщает, что в 881 г. братия монастыря св. Бенедикта
во Флери, спасаясь от скандинавской жестокости, забрала мощи свя-
того и покинула обитель35. Хотя У. Эйрд предостерегает от проведе-
34 О формировании «Глав о чудесах» и об отражении в них представ-
лений новой даремской монашеской общины о своем месте в истории церк-
ви св. Кутберта см.: Aird IV. The Making of a Medieval Miracle Collection: The
Liber de Translationibus et Miraculis Sancti Cuthberti И Northern History. 1992.
Vol. 28. P. 1-24. О стремлении Симеона Даремского подчеркнуть преемствен-
ность монашеской традиции см.: Foster М. Custodians of St Cuthbert: the Dur-
ham Monks’ Views of their Predecessors, 1083 —c. 1200// The Anglo-Norman
Durham 1093-1193 / Ed. D. Rollason, M. Harvey, M. Prestwich. Woodbridge,
1994; Rollason D. Symeon’s Contribution to Historical Writing in Northern Eng-
land // Symeon of Durham: Historian of Durham and the North. Stamford, 1998.
35 Historia Regum Anglorum // Symeonis Monachi Opera Omnia. Vol. II. P. 113.
443
ния прямых аналогий между этим эпизодом и скитаниями общины
Кутберта36, изучение подобных аналогий, несомненно, важно. В исто-
риографии также долгое время было распространено представление
о массовом «исходе» реликвий святых меровингской Нейстрии из
церковной провинции Руана в течение IX-X вв. как следствии раз-
рушительного викингского влияния в регионе. Однако, как показала
Ф. Лифшиц, во многих случаях перемещение мощей нейстрийских
святых было связано не с бегством от викингской угрозы, а со стрем-
лением представителей франкской церковной или светской элиты
приобрести ценные реликвии, зачастую путем захвата или кражи.
Так, однажды покинув территорию диоцеза, мощи не всегда получали
возможность вернуться, а в позднейшей историографии вина за эти
перемещения была возложена на викингов, — пишет исследователь-
ница37. Действительно, попытки (зачастую успешные) франкских мо-
настырей или правителей воспрепятствовать возвращению реликвий
в церковную провинцию Руана могут объяснить, почему мощи не вер-
нулись в диоцез. Однако это не снимает вопроса о первоначальной
причине, по которой монашеские общины, забрав мощи святых, поки-
дали свои обители, и не противоречит идее бегства от скандинавских
завоевателей.
Сюжет о странствиях общины, спасающейся от викингов, полу-
чив тот или иной исторический импульс, продолжает развиваться в
рамках литературной традиции, частью которой становится мотив
скитаний с места на место и отсутствие надежного пристанища. В
этом плане сюжет о странствиях общины Кутберта с мощами святого
включен в более широкий контекст развития схожих мотивов в дру-
гих традициях.
36 Aird St Cuthbert and the Normans. P. 35.
37 Lifshitz F. The Migration of Neustrian relics in the Viking Age: the Myth
of Voluntary Exodus, the Reality of Coercion and Theft // Early Medieval Europe.
1995. Vol. 4. Nr. 2. P. 175-192.
444
Н.Ф. Котляр
СТРАНСТВУЮЩИЕ ДВОРЫ
ГАЛИЦКИХ КНЯЗЕЙ
Как известно, монарх в средневековой Европе не осуществлял за-
ранее спланированных и рассчитанных на годы поездок по стране.
Ведь в своем мало интегрированном и культурно разобщенном госу-
дарстве, не имевшем действенного аппарата управления, он находил-
ся там и тогда, где и когда его власти нечто угрожало. Как согласно
отмечают историки западноевропейского средневековья, государю,
если бы он сидел на одном месте, было бы просто трудно прокор-
мить свой двор, свиту, дружину и множество других людей, посто-
янно бывших вместе с ним. Наконец, путешествия удовлетворяли
потребности монархов в развлечениях и посещении монастырей и
церквей, разбросанных по всей стране. Мобильность двора государя
была характерна для средневековых стран Европы. То, что короли
раннего и даже развитого средневековья жили и правили в дороге,
хорошо известно из источников1. Следовательно, двор монарха за-
частую был кочевым.
Странствующие княжеские дворы существовали и на Руси.
Будучи структурой, тесно связанной с князем и им же организован-
ной, двор перемещался вместе с князем в случае его перемещения на
другой стол, во время бегства из города под давлением обстоятельств
и даже когда государь отправлялся в изгнание. Особенно это было ха-
рактерно для Новгорода Великого в ХП-ХШ вв. Когда князь оставлял
1 См.: Усков Н.Ф. Кочующие короли // Двор монарха в средневековой
Европе. М., 2001. Вып. 1. С. 33.
445
Новгород, а то и был изгоняем, он уезжал вместе со своим двором, и
точно так же вместе с двором возвращался на стол.
Примерами таких кочующих вместе со своим князем дворов мо-
гут служить управленческие органы основателя Галицкого княже-
ства Володимирка (Владимира) Володаревича (1141-1152) и Даниила
Романовича Галицкого (1219-1264). Причиной мобильности и того, и
другого двора была слабость государственной власти, рыхлость ко-
мандной структуры и вытекавшая отсюда противоречивость и растя-
нутость во времени складывания Галицкого княжества Володимирка
Володаревича и Галицко-Волынского — Романа Мстиславича и его
сына Даниила.
И Волынская и, в особенности, Галицкая земля сформировались
достаточно поздно для Юго-Западной Руси. Во времена существо-
вания относительно объединенной и централизованной монархии
на Руси (конец X — первая треть XII в.) обе территории пребывали
на периферии древнерусской политической жизни. Волынь в период
своего генезиса (середина — вторая половина XI в.) начала постепен-
но превращаться в домен киевских великих князей, в который она
окончательно оформилась во времена удельной раздробленности, ког-
да ею завладели потомки Мстислава Великого — его сын Изяслав,
внук Мстислав и правнук Роман. Что же касается Галицкой земли, то
политическая жизнь началась здесь лишь в конце XI в., когда на ее
будущей государственной территории образовались Перемышльское,
Теребовльское и Звенигородское княжества.
Позднее и недостаточно организованное властью складывание
Галицкой земли началось где-то во второй половине XI в. «Горная
страна Перемышльская» известна в летописи с 80-х гг. этого столетия.
Она была древнейшим территориальным образованием на простран-
стве будущей Галицко-Волынской Руси. «Повесть временных лет» от-
мечает, что в 1086 г. в Перемышле существовал княжеский стол, на
котором сидел старший среди братьев Ростиславичей Рюрик. В том
году убивший Ярополка Изяславича Нерядец «бЪжа... Перемышлю к
Рюрикови»2. Как известно, Рюрик Ростиславич пребывал в оппозиции
Киеву и поэтому укрыл у себя убийцу сына недавнего киевского госу-
даря Изяслава Ярославича.
Когда в 1092 г. Рюрик умер, его княжеское место перешло к следую-
щему по возрасту брату Володарю. В решении Л юбечского съезда князей
2 ПВЛ. С. 88.
446
1097 г. записано: «кождо да держить отчину свою... а имь же роздаялъ
Всеволодъ городы: Давыду [Игоревичу] Володимерь, Ростиславичема
Перемышьль Володареви, Теребовль Василкови»3. В Любече русские
князья признали Перемышль и Теребовль наследственным владением
Ростиславичей. Можно согласиться с мнением, что Ярослав Мудрый в
конце жизни, вероятно, отдал своему старшему внуку Ростиславу за-
падные волости Южной Руси — позднейшую Галицкую землю. В тече-
ние 80-90-х гг. XI в. Ростиславичи в них и утвердились.
В решении съезда в Любече, таким образом, отмечено существо-
вание лишь двух княжеств в юго-западном регионе: Перемышльского
и Теребовльского. Между тем, в те годы там было еще одно княже-
ство — Звенигородское, но о нем мы узнаём из позднейших свиде-
тельств источников. В нем правил средний брат Ростиславич —
Володарь (Владимир).
Древнейшим среди названных в летописи западнорусских горо-
дов был Перемышль. По сведениям археологических источников, он
возник в середине — второй половине X в.4. На основании первого
упоминания о нем под 981 г. в «Повести временных лет»5 историки
предполагают, что он тогда был центром особой земли6. Для темы
моего рассказа Перемышль представляется особенно важным горо-
дом, поскольку вокруг него в XII в. началось складывание территории
будущего Галицкого княжества.
Первенствующую роль Перемышля в новом княжестве признавали
в феодальном обществе XII в. — он считался главным столом Галицкого
княжества, при том, что стольным градом там был Галич. Исходя из
этого, Ярослав Владимирович Галицкий перед кончиной отдал стол
в Галиче внебрачному сыну Олегу, формально не нарушив традиции:
Перемышль получил старший сын, не любимый отцом Владимир7.
Однако галицкие бояре сбросили Олега со стола и посадили Владимира,
напрасно (как вскоре выяснилось) надеясь на полное его послушание.
Исследователи неоднократно подчеркивали выгодное географи-
ческое расположение Перемышля, возле которого проходил древний
3 ПВЛ. С. ПО.
4 Zaki F. Przemysl // Slownik starozytnosci siowianskich. Wroclaw etc.,
1970. T. l.Cz. l.S. 387-388.
5 ПВЛ. C. 38.
6 См., например: Насонов A.H. «Русская земля» и образование террито-
рии Древнерусского государства. М., 1951. С. 132.
7 Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871. С. 442.
447
торговый путь из германского города Регенсбурга через Прагу и Киев
на Русь8. Но иным было его социально-политическое положение: в
процессе складывания Галицкого княжества город оказался на юго-
западном краю его формирования, и Ростиславичи предпочли ему но-
вый городской центр — Галич.
При всей скупости известий о западнорусском регионе летопись
все же в общих чертах отразила сложные и противоречивые процес-
сы складывания земельных образований в западнорусских областях.
Основное внимание уделено Перемышлю. Теребовль поныне оста-
ется почти не изученным. Письменные источники очень мало знают
о нем, археологически же город не исследован. Не обнаружено даже
местоположение его детинца. Летопись дает основания думать, что
княжеский стол в Теребовле не имел самостоятельного значения, он
находился в совместном управлении братьев Ростиславичей. Вначале
он подчинялся Перемышлю, а позднее, когда возник Галич, — столь-
ному граду новообразованного княжества.
На второстепенное положение Теребовля во владениях Рости-
славичей указывают слова Владимира Мономаха и Святополка
Изяславича (которые тогда купно правили на Руси), обращенные к
Володарю Ростиславичу после Витичевского княжеского «снема»
1100 г.: «Поими брата своего Василка к собЪ, и буди вама едина власть
(волость. — Н. К.)9 Перемышль». Эти безжалостные слова (ведь не-
счастного Василька дуумвиры решились лишить еще и Теребовльского
княжества) были их своеобразной реакцией на ослепление Василька
Давидом Игоревичем при их попустительстве. Вместо того, что-
бы покарать Давида, стремившегося отнять княжество у Василька,
Мономах со Святополком пошли у него на поводу. Но «не послуша
сего Володарь, ни Василко»9.
После кончины Василька Ростиславича (1124 г.) Теребовль прихо-
дит в упадок, ему не нашлось места на политической карте Галицкого
княжества эпохи раздробленности. Зато в недрах древних волостей
Перемышльской и Теребовльской вызрели и сложились новые земель-
ные структуры, выражением чего стало как бы внезапное выдвижение
на первый план исторической- сцены новых городов — Звенигорода
и затем Галича. Будущее Галицкое княжество сформировалось в
8 Васильевский В.Г Древняя торговля Киева с Регенсбургом // ЖМНП.
1888. Июль. С. 121-149.
9 ПВЛ. С. 116-117.
448
результате объединения трех волостей галицких Ростиславичей:
Перемышльской, Звенигородской и Теребовльской, а также освоения
новых земель на западе и юге.
Завещав перед смертью в 1124 г. стольный град Перемышль
старшему сыну Ростиславу, Володарь выделил особый стол млад-
шему Володимирку в Звенигороде, создав таким образом удель-
ное Звенигородское княжество. Впервые Звенигород выступа-
ет в летописи под 1086 г. Нарушитель спокойствия Южной Руси
Ярополк Изяславич, не желавший удовлетвориться провинциальным
Владимиром Волынским, «пересидев мало дний, иде Звенигороду (на
Ростиславичей. —Н.К}. И не дошедшю ему града, и прободенъ бысть
от проклятаго Нерадьця»10 11, уже упомянутого в этом рассказе.
Социально-политическая история Звенигорода конца XI — пер-
вого сорокалетия XII в. вовсе не отражена в древнерусских источни-
ках. Из «Истории» Яна Длугоша (XV в.) известно, что после смерти
Рюрика Ростиславича (1092 г.) в Перемышле сел его младший брат
Володарь (Владимир). Он разделил свою волость между сыновья-
ми. Старшему, Ростиславу, он завещал Перемышль, а младшему,
Володимирку, достался Звенигород11, в то время небольшой провин-
циальный город. По сведениям археологов, детинец Звенигорода воз-
веден где-то во второй половине XI в. и тогда же возник его посад. К
40-м гг. XII в. Звенигород разросся и обзавелся окольным градом 12.
Итак, отдав Перемышль с землей Ростиславу, ’ Володарь ре-
шил выделить отдельный стол младшему сыну Володимирку — с
тем, вероятно, чтобы он не покушался на владения старшего бра-
та. Следовательно, решением Володаря Ростиславича в 1124 г. в со-
ставе крупного Перемышльского княжества возникло небольшое
удельное — Звенигородское. В то же время, в Перемышльском кня-
жестве существовали другие удельные княжества: Теребовльское и
Галицкое. Таким образом, на земле будущего Галицкого княжества
действовало несколько очагов социально-экономической концентра-
ции, что вовсе не способствовало его централизации в процессе фор-
мирования.
10 Там же. С. 88.
11 Jana Dlugosza Roczniki czyli Kroniki slawnego Krolestwa Polskiego. War-
szawa, 1969. KKs. 3/4. S. 370-371.
12 Терский-Шеломенцев B.C. Исследования детинца Звенигорода Галиц-
кого // СА. 1978. № 1. См. также другие работы этого автора, много лет ис-
следовавшего Звенигород.
449
Энергичный и неразборчивый в средствах Володимирко (таким
его рисует киевский летописец) не удовлетворился скромным звени-
городским столом. Он попытался отнять у Ростислава Перемышль, но
потерпел неудачу. Вероятно, Ростислав оставался в Перемышле до са-
мой смерти, назвать точную дату которой не представляется возмож-
ным. Предложенный М.Г. Бережковым год его кончины — 1128-й 13 —
можно принять разве что условно.
В конце 1120-х гг. Володимирко перебрался в Перемышль, веро-
ятно, после смерти старшего брата. Ав 1141 г. умер и княживший в
Галиче его двоюродный брат Иван Васильевич (русские летописи не
знают о том, что происходило в регионе в 1124-1140 гг., события ре-
конструируются по отрывочным известиям иностранных источников,
прежде всего Длугоша), и Володимирко перешел в Галич14, стремясь
объединить вокруг этого нового города западнорусские земйи. Так
было положено начало созданию Галицкого княжества. В Звенигороде
сел его племянник Иван Ростиславич 15.
Итак, в течение десяти с небольшим лет Володимирко Володаревич
княжил в трех различных городах: захолустном Звенигороде, древ-
нем, но терявшем былое значение Перемышле и юном, только что воз-
никшем Галиче. То были времена складывания его княжеских дворов.
Логично допустить, что первый двор Володимирка был организован
им еще в Звенигороде, и, будучи структурой, неразрывно связанной с
князем, в дальнейшем переезжал вместе с ним в Перемышль, а затем и
в Галич. Эти странствия двора Володимирка объективно способство-
вали ускорению процесса формирования Галицкого княжества.
Киевская летопись, единственная содержащая достоверный рас-
сказ о Володимирке, позволяет предположить, что двор следовал за
ним даже во время его бегства из города. Но эти слова относятся лишь
к той части двора, которая была предана своему князю. Существовала
и другая часть придворных, не желавших служить коварному, жесто-
кому и неверному государю, каким его рисует источник.
На эту мысль наводит также летописный рассказ о событиях,
последовавших через четыре года после утверждения Володимирка
Володаревича в Галиче. В 1145'г., согласно рассказу киевского лето-
13 Бережков Н.Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 60.
14 Летопись по Ипатскому списку. С. 221.
15 См. об этом подробно: Котляр Н.Ф. Формирование территории и воз-
никновение городов Галицко-Волынской Руси IX-XIII вв. Киев, 1985. С. 75 сл.
450
писца, Володимирке отправился в окрестности Галича на охоту. «В то
же время послашася галичане по Ивана Ростиславича въ Звенигородъ,
и въведоша к собЪ в Галичь»16. Иван вошел в город, но вскоре был
осажден вернувшимся с охоты Володимирком. Военные действия при-
няли ожесточенный характер. Ивану Ростиславичу пришлось с боем
выбираться из осажденного города, после чего он ушел на юг, пре-
вратившись в князя-изгоя. Ворвавшись в город, Володимирко «многы
люди исЪче, а иныя показни казнью злою»17. Слово «люди» обычно
означало широкие круги горожан. Не исключая массового народно-
го участия в событиях, предлагаю иную трактовку происшедшего в
Галиче в 1145 г.
Приглашение Ивана на галицкий стол выглядит заранее спла-
нированной акцией. В подготовке выступления против своего кня-
зя можно усмотреть и боярские действия. То была типичная для
Галича и Галицкой земли ситуация. Бояре выступали и против его
сына Ярослава, и против внука Владимира, а в XIII в. ожесточенно
боролись против Романа Мстиславича, его детей и внуков. Но откуда
могли взяться богатые и влиятельные бояре в новом городе Галиче,
ставшем стольным градом еще четыре года назад?
Если сравнить Галич конца 30-х — начала 40-х гг. XII в. с
Перемышлем того времени, то не может не броситься в глаза огром-
ная разница в социально-экономическом развитии между ними.
Родившись незадолго перед тем, как Володимирко перенес туда свою
столицу, Галич до середины 1150-х гг. оставался небольшим городом.
Даже каменные церкви (а это едва ли не главный индикатор становле-
ния стольного града) появляются в Галиче только после превращения
его в столицу Ростиславичей.
Согласно же материалам раскопок середины XX в., Перемышль
родился как центр власти двумя столетиями раньше Галича и сразу
же обзавелся подобающими его статусу укреплениями. Тогда были
возведены мощные валы, окружавшие детинец. Вероятно, между 1018
и 1030 гг. была построена каменная одноапсидная церковь-ротонда.
Город быстро развивался, и к началу XIII в. городская застройка до-
стигла площади в 30 га. На Замковой горе обнаружены остатки княже-
ского дворца в детинце, внизу располагалось Предградье18. В детинце
16 Летопись по Ипатскому списку. С. 226.
17 Там же.
18 См.: Zaki F. Przemysl.
451
возвышалась построенная Володарем Ростиславичем из «квадратного
камня» кафедральная церковь св. Иоанна, в которой он и был похоро-
нен. Вокруг дворца был расположен княжеский двор, необходимый в
княжеской столице XII в.19.
О том, что двор в Перемышле был сложившейся и развитой струк-
турой власти, может свидетельствовать летопись времен княжения
Володимирка в Галиче. Во время изнурительной войны между ним
и киевским князем Изяславом Мстиславичем в 1151 г. Володимирко
был вынужден бежать в Перемышль. Союзные Изяславу угры тогда
захватили «дворъ княжь внЪ города на лузЪ надъ рЪкою надъ Саномъ,
и ту 6Ъ товаръ в немь многъ»20. Последнее замечание свидетельству-
ет, что то был настоящий княжеский двор, где были собраны и хра-
нились различные «товары» — продовольствие, вооружение, одежда
и пр. В то же время, главным оставался двор Володимирка в самом
Перемышле.
Во времена княжения Володимирка Володаревича в Перемышле
(до 1141 г.) и сложился его двор. Историки обратили внимание на то,
что в средневековье вокруг этого города были особые конюшие села21.
А наличие должностных лиц-конюших, как и прочих чинов двора, мо-
жет свидетельствовать о существовании самого двора. Можно с боль-
шой долей уверенности предположить, что, перебираясь в новый для
него Галич, Володимирко перевез туда свой двор и бояр. Допускаю,
что «галичане», выступившие против своего князя в 1145 г., были при-
везенными Володимирком из Перемышля — на свою голову! — боя-
рами, прочими должностными лицами и, вероятно, министериалами
его двора.
Зримый, пусть и скупой, образ Володимирка и его дворца просма-
тривается в отчете посла киевского князя Изяслава Мстиславича, пред-
ставленном по возвращении из Галича в конце 1152 г. Этот подробный
отчет вписан в Киевский свод и принадлежит к наиболее ярким его
страницам. Посол Петр Бориславич от имени Изяслава потребовал от
галицкого князя вернуть киевские города на порубежье, захваченные
Володимирком при помощи Юрия Долгорукого. Володимирко в грубой
форме отказал послу и посмеялся над ним. Летопись раскрывает неко-
торые подробности посольского этикета, детали приема посла князем.
19 Грушевський М. 1стор1я Украши-Руси. Льв1в, 1905. Т. II. С. 462.
20 Летопись по Ипатскому списку. С. 310.
21 Грушевський М. 1стор1я Украши-Руси. Т. II. С. 462.
452
Из летописного повествования можно заключить, что дворец Галиц-
кого князя был по меньшей мере двухэтажным, второй этаж окружен
балконом, а переход на втором этаже вел из дворца в часовню22.
Намного отчетливее просматриваются странствия двора Романо-
вичей в Галицко-Волынской летописи, посвященной деяниям этого
княжеского рода. С самого начала возникновения Галицко-Волынского
княжества, созданного Романом Мстиславичем в 1199 г., оно в годы
его недолгого княжения до лета 1205 г. так и не смогло стать единым
государственным консолидированным организмом. Слишком разны-
ми оказались его две главные составные части: Галицкое княжество
Ростиславичей и Волынское — Мстиславичей. Сам государь после
утверждения в Галиче не поладил с местным боярством, которое
оказало решительное сопротивление его централизаторским мерам.
Многие бояре сложили голову, о чем сообщает польский хронист
Кадлубек23, какой-то части удалось бежать в Венгрию и на Дунайское
Понизье, о чем узнаём из краткого упоминания Галицко-Волынской
летописи. Летописец уверяет, что главной причиной изгнания главы
боярской оппозиции Роману в Галиче Владислава Кормильчича было
стремление заменить его на престоле одним из сыновей черниговско-
го (ранее новгород-северского) князя Игоря Святославича24.
Противоречия и вражда между князем и галицким боярством
были настолько сильными и явными, что галицкий летописец сра-
зу же после панегирика погибшему Роману записал: «Велику мяте-
жи) въставшю в земли Руской, оставившима же ся двЪма сынома его,
единъ 4 лЪта, а другый двЪ лЪтЪ»25. В этом кратком и эмоциональном
предложении ясно отражено сложившееся в Галицко-Волынском кня-
жестве после смерти государя положение. Он оставил двух малолет-
них сыновей, еще неспособных руководить государством. И это об-
стоятельство способствовало мятежу в его княжестве, поскольку не
стало сильной руки властелина.
Великое княжество Романовичей, как упоминалось, сложилось
на фундаменте двух земель-княжеств: Волынского и Галицкого.
В годы боярской фронды и раздробленности Галицко-Волынской
Руси Даниил и Василько неоднократно занимали и теряли престолы
22 Летопись по Ипатскому списку. С. 318-319.
23 Monumenta Poloniae Historica. Lwow, 1872. T. II. P. 437-441.
24 Галицько-Волинський л полис. Дослщження. Текст. Коментар / За ред.
М.Ф. Котляра. Ки’Гв, 2002. С. 77.
25 Там же.
453
Владимира и Галича. Эти стольные города остаются ими и во времена
существования объединенного Галицко-Волынского княжества. Во
многом формальное деление его на Галицкую и Волынскую части не
привело к разделу княжества, братья жили и действовали в полном
согласии и гармонии действий и помыслов. И все-таки своеобразная
«двуглавость» (а временами и «многоглавость») Галицко-Волынского
княжества сохранялась и во времена жизни братьев-Романовичей и
даже после их кончины. Но в 60-90-х гг. XIII столетия это стало уже
следствием нового раздробления некогда единого княжества на уделы
в Галицкой и Волынской землях.
В недолгие годы единства Галицко-Волынского княжества (1199—
1205, 1245-1264) в Галицко-Волынской летописи отчетливо просматри-
ваются два стольных его града: Владимир и Галич. И даже во времена
наивысшего могущества Романовичей, наступившие после 1245 г., не
приходится говорить об их общем стольном граде. Напротив, вскоре
после «Батыева погрома» Даниил Романович перебирается вместе со
своим двором в новый, Холм, стоявший на северо-западном рубеже
Волыни. Поэтому нельзя думать о едином стольном граде, «столице»
Галицко-Волынского великого княжества для всего XIII в.
Само понятие столицы для древнерусского времени, конечно же,
условно и относительно, подобно тому, как относительными и неза-
вершенными оказались процессы образования государственности
на Руси. А.В. Назаренко в краткой статье с эпатирующим названием
«Была ли столица в Древней Руси?» доказывает, что Киев (а лишь
он мог претендовать на этот статус) никак не может ею считаться.
Действительно, по его мнению, на Руси долгое время не существовало
развитого сеньората, Киев не был единственным стольным городом
на Руси, и лишь во второй половине XI в. «сеньорат наложился уже на
успевший сформироваться при Владимире и Ярославе довольно раз-
витый столичный идейный комплекс», а это способствовало оформле-
нию идеи старейшинства Киева и ее практической реализации, в том
числе и в сложных условиях 1160-х гг.26.
Полагаю, однако, что с самого начала его возникновения Киев
воспринимался не только восточными славянами, но и европейским
общественным мнением как безусловная и единственная столица
26 Назаренко А.В. Была ли столица в Древней Руси? // Столичные и пе-
риферийные города России в средние века и раннее новое время. Тезисы до-
кладов. М., 1996. С. 69-72.
454
Древнерусского государства. И вряд ли сеньорат сыграл в этом значи-
тельную роль, если он, согласно мнению А.В. Назаренко, утвердился
на Руси во второй половине XI в. (думается, лет на сорок раньше, да
это уж детали).
Киев признавался в древнерусском феодальном обществе средо-
точием государственности, культурной, идеологической и политиче-
ской жизни народа. Вспомним знаменитые слова Олега вскоре после
вокняжения в Киеве: «Се буди мати градомъ русьскимъ». Как писал в
комментарии к этому месту Д.С. Лихачев, «слова Олега имеют вполне
точный смысл: Олег объявляет Киев столицей Руси... Именно с этим
объявлением Киева столицей Русского государства и связана последу-
ющая фраза: „И бЪша у него варязи и словЪни и прочи (в Новгородской
первой летописи — «и оттоле», т. е. с момента объявления Киева сто-
лицей Руси), прозвашася Русью“»27.
Лучше всего отвечает на поставленный в названии статьи
А.В. Назаренко вопрос Никоновская летопись под 1155 г. (до насту-
пления «сложных условий 1160-х годов»). Вначале в статье этого года
сказано, что киевляне молят Изяслава Давидовича прийти к ним на
стол, потому что половцы, видя «нестроение» их, «славу, и честь, и
всей землЪ Русской главу Киевъ возмуть». А когда Изяславу пришлось
под давлением Долгорукого оставить киевский стол, он этого сперва
не захотел, и летописец объясняет его поведение тем, что князь «зане
возлюбилъ зЪло великое княжение Киевское», воскликнув при этом:
«И кто убо не возлюбить Киевскаго княжениа, понеже вся честь, и
слава, и величество, и глава всемъ землямъ Русскимъ Киев, и отъ
всЪхъ далнихъ многихъ царствъ стицахуся всякие человЪци и купци,
и всякихъ благихъ отъ всЪхъ странъ бываше въ немъ!?»28.
В этих замечательно емких словах обоснована главенствующая
роль Киева в государстве, и объяснена она прежде всего идейными и
моральными соображениями: в нем честь, слава, величество Руси, он
глава всем русским землям, за ним традиция и общественная память,
посему сравниться с ним ничто не может. Нельзя обойти молчани-
ем и былины, в которых Киев всегда и безусловно — столица Руси.
Конечно, былины — не летопись, однако отражают народное мнение,
в том числе и мнение господствующей верхушки.
27 Лихачев Д.С. Комментарии // ПВЛ. С. 409.
28 ПСРЛ. Т. 9: Летописный сборник, именуемый Патриаршею или Нико-
новскою летописью. СПб., 1862. С. 201, 202.
455
Подобного города не было и не могло быть в Галицко-Волынском
княжестве. Ни древний захиревший Перемышль, ни новый, но уже
раздираемый боярскими раздорами Галич не были в состоянии пре-
тендовать на главенствующую роль в этом государственном образо-
вании. И если Древнерусское государство всегда имело столицу, то
Галицко-Волынское княжество не имело ее никогда.
После гибели Романа Мстиславича в июне 1205 г. его заменила
на княжеском столе в качестве регента при малолетних сыновьях
Данииле и Васильке жена, княгиня Анна. Ее права на власть были
признаны венгерским королем Андреем (Андрашем) и малопольским
(краковским) князем Лешеком. Анна опиралась на большую часть
верного Роману волынского боярства, которое в составе его двора
перебралось из Владимира в Галич. Но галицкие бояре, влившиеся в
этот двор, сразу же заняли враждебную позицию относительно кня-
гини и ее сыновей — летописец называет их Романовичами. Галицкие
боярские олигархи составили какую-то часть двора Романа и далее
его сыновей, при этом они всегда стремились сбросить их с престола
княжества29. Следовательно, княжеский двор в тяжелые для семей-
ства Романа Мстиславича времена оказался разъединенным и в значи-
тельной своей части ему враждебным.
Вдова Романа Мстиславича Анна вынуждена перебраться из враж-
дебного ей и ее детям Галича в отчину мужа Владимир Волынский:
«Княгини же Романова въземши дЪти своя бежа въ Володимеръ»30.
Ее поступок был вынужденным: в Галиче и Звенигороде уже сиде-
ли приглашенные боярами Игоревичи Владимир и Роман. Так нача-
лись странствия наследников Романа Мстиславича и их двора. Но и в
стольном граде мужа Анна чувствовала себя тревожно и вскоре реши-
лась бежать в Польшу, к его родне. Из сообщения галицкого летопис-
ца явствует, что ее сопровождал ближний боярин мужа Мирослав31
и, можно допустить, другие члены двора. С того времени начинается
печальная одиссея странствий маленьких Романовичей и их матери по
чужим городам и странам. В этих странствиях сложился их двор.
Долгое время со второй половины 1205 г. основу двора Романо-
вичей будут составлять волынские бояре, должностные лица и ми-
нистериалы Романа Мстиславича. Они шли за своими маленькими
29 Котляр М.Ф. Галицько-Волинська Русь. Ки!в, 1998. С. 162-163.
30 Галицько-Волинський лтэпис. С. 77.
31 Там же. С. 78.
456
князьями всюду, куда тех бросала судьба в лице боярской фронды.
В 1211 г. венгерский король, при чьем дворе жил тогда Даниил, ре-
шил способствовать его возвращению на галицкий стол. Василько
с матерью жил тогда на Волыни, вокруг них сплотился волынский
двор Романа Мстиславича. Когда Даниил приближался к Галичу, он
получил помощь от брата: «Василку же княжащю в БелзЪ: прийдоша
же отъ него Великий Вячеславь Толъстый, и Мирославъ, Демьянъ и
Воротиславъ, и инии бояре мнози, вой отъ Белза»32.
Итак, двор Романовичей долгое время оставался странствую-
щим, переходя следом за князьями из Галича во Владимир, далее
в другие города Волынской земли. Первое решительное перемеще-
ние двора Романовичей (Даниил и Василько всегда действовали со-
обща, даже если формально у каждого был свой стол) произошло в
1209 г., когда Василько с матерью вернулись из Кракова, где жили
при дворе князя Лешека. Тогда верхушка богатого волынского горо-
да Берестья обратилась к Лешеку с просьбой послать к ним княжить
пятилетнего Василька33. Лешек удовлетворил их просьбу. «Они же
[берестьяне] с великою радостию стрЪтоша и, яко великого Романа
жива видящей»34.
Однако стольный Владимир, «отчина» Романовичей, был захва-
чен их двоюродным братом Александром Всеволодичем. Княгиня
Анна обратилась к Лешеку с жалобой на Александра, претендуя на
г. Владимир, и краковский князь на время отдал Васильку город Белз,
центр небольшого удельного княжества. Но вскоре при поддерж-
ке Круковского князя Александр изгнал Анну с Васильком из Белза
и дал им взамен вначале город Каменец с волостью, а затем совсем
маленькие городки на юге Волынской земли: «Данило и Василко,
Лестковою помощью, приаста Тихомль и Перемиль отъ Александра,
и княжаста съ матерью своею в немъ, а на Володимеръ зряща: „Се ли
ово ли, Вълодимерь будеть наю“»35.
В годы, когда Даниил и Василько начнут возвращать себе отчину
Романа, утвердившись сначала во Владимире Волынском, а затем и
в Галиче, двор всюду будет сопровождать их. А когда их двоюрод-
ный брат Александр Всеволодич изгонит маленького Василька вместе
32 Там же. С. 80.
33 Даниил тогда находился в Венгрии.
34 Галицько-Волинський л!топис. С. 78.
35 Там же. С. 82.
457
с матерью из волынского Белза, то «бояре вси не изневЪришася, но
идоша вси съ княземъ Василкомъ в Каменець»36 37. Эти бояре и были
волынским двором Романовичей. Но вряд ли можно предположить,
что этот двор представлял собой стойкую и постоянную правящую
структуру. В условиях почти не прекращавшихся военных действий
этого достичь было трудно.
Положение изменилось с того времени, когда краковский князь
поспособствовал возвращению Даниила и Василька в стольный град
Волыни: «Лестко же посади Романовича в Володимери»31. Это слу-
чилось в 1214 или 1215 г.38. Даниилу было в то время 13 или 14 лет.
Краткое упоминание об этом в источнике оставляет впечатление, что
повествователь не видел в происшедшем событии факта окончательно-
го утверждения братьев на Волыни. Однако с того времени они уже
не выпускали Владимир Волынский из рук. Вне сомнения, двор Рома-
новичей в то время состоял из волынских бояр и должностных лиц.
Когда в 1219 г. в Галиче сел Мстислав Мстиславич Удатный,
Даниил счел за лучшее вступить с ним в династический союз, женив-
шись на его дочери Анне. Старший Романович рассчитывал на помощь
тестя в деле отвоевания северо-западной Волыни у Малопольши, но
Мстислав отказался помогать зятю, сославшись на союзный договор с
краковским князем39. После этого отношения Даниила с Мстиславом
разладились и оставались недружелюбными вплоть до кончины по-
следнего в 1228 г., после чего Романовичи начали борьбу за возвраще-
ние Галицкой «отчины». В течение 1230-1238 гг. Даниил то садился
на неспокойный галицкий стол, то был вынуждаем боярами покинуть
его. Его двор, прежде всего волынская часть, перемещался вместе со
своим князем.
И все же дело постепенно шло к окончательному утверждению
Даниила в Галиче. Весной 1230 г. «галичане», т. е. бюргерство, город-
ские верхи, прислали посла к Даниилу с призывом: «Судиславъ шелъ
есть в Понизье, а королевичь в Галичи осталъ, а пойди борже!»40.
Цитата лаконично характеризует социальную и политическую об-
становку в стольном граде. «Царствовал» посаженный провенгерской
36 Там же. С. 81.
37 Там же. С. 82.
38 Грушевський М. Хронолопя подш Галицько-Волинсько’Г летописи //
Записки Наукового товариства 1м. Шевченка. Льв1в, 1901. Т. 41. С. 13.
39 Галицько-Волинський летопис. С. 82.
40 Там же. С. 92.
458
партией бояр венгерский же королевич Андрей, но фактически всеми
делами вершил глава этой партии Судислав. Даниил послал воинов
против Судислава, разбил его, а сам во главе конницы своего двора
(«въ малЪ дружинЪ») бросился к Галичу. После недолгой осады Галиц-
кие бояре, как будто ничего не случилось, перекинулись на сторону
победителя и влились в состав его двора: «и прийде же Демьянъ41 съ
всЪми бояры галицкими», которые униженно молили государя о про-
щении. Венгерский гарнизон Галича сдался на милость победителя,
и Даниил отпустил королевича к отцу в Венгрию, дабы восстановить
добрые отношения с королем42.
Но минет еще восемь нескончаемо долгих для Романовичей лет
прежде, чем Даниил утвердится в Галиче, и не последнюю роль в этом
сыграет то важное обстоятельство, что его двор не был единым и в соци-
альном отношении и в достижении цели. Исключительной в сравнении
с дворами других русских князей того времени особенностью стран-
ствующего двора Даниила Романовича (таким он останется вплоть до
1245 г., когда князь наконец расправится с боярами и прочно сядет на
галицкий стол) был его сложный и противоречивый состав, ибо в нем
одновременно находились и галицкие и волынские бояре. Обычно га-
лицкие руководствовались исключительно собственными интересами,
поэтому, не колеблясь, изменяли государю, как только предоставлялся
случай, они то отходили от двора, то возвращались в него. На страни-
цах летописи немало примеров сказанного. Приведенная выше исто-
рия вступления Даниила в Галич в 1230 г. — яркий пример тому.
Двор Романовичей и члены этого двора упоминаются на стра-
ницах Галицко-Волынской летописи почти исключительно в боевых
эпизодах. Это отражало реалии политической жизни того времени.
Дворские, тысяцкие и воеводы были основными должностными лица-
ми княжеского двора. Обычно Романовичи поручали им крупные от-
ряды войска, они участвовали в стычках с боярскими контингентами
и в войнах с соседями. Вокруг же государей, прежде всего Даниила,
стоял сам двор, по сведениям источников, составлявший немалую во-
енную силу, который мог решать в пользу князя локальные конфлик-
ты. Военным подразделением двора, «малой дружиной» летописи43,
41 тысяцкий Даниила.
42 Галицько-Волинський лтэпис. С. 92.
43 Из летописных контекстов ясно, что «малой дружиной» называли во-
енный отряд княжеского двора.
459
командовали также люди двора. В отдельных случаях эту «малую
дружину» возглавлял сам князь Даниил Романович. В 1230 г. князь
внезапно напал на предводителя боярской оппозиции Судислава. Дабы
достигнуть эффекта быстроты и неожиданности, он использовал сво-
их дворян. Как сообщает летописец, Даниил «иде въ малЬ дружинЪ
къ Галичю». Захваченный внезапно Судислав не стал сопротивляться
небольшому, вероятно, княжескому отряду и бежал44.
Люди двора — дворяне — выступают в нашем источнике в яр-
ком эпизоде острого противостояния Даниила с галицкими боярами
в 1231 г. Тогда старший Романович занимал галицкий стол: «Самому
же Данилу съзвавшю вЪче, оставшюся въ 18 отрок вЪрныхъ, и с
Демяномъ тысяцким своимъ...». Государь призывает горожан Галича
поддержать его против врагов, и они уверяют его в преданности. А
соцкий Микула произносит крылатью слова: «Господине! Не погнет-
ши пчелъ, меду не ясти!»45. Столь образно младший служащий его
двора посоветовал князю безжалостно и решительно расправиться с
боярами. В этом эпизоде выступает часть «малой дружины», которую
в тот момент возглавлял, вероятно, дворский. Совет же князю дает
сотник этой дружины.
Лишь в 1238 г. Романовичи овладевают Галичем и Галицким кня-
жеством, вероятно надеясь на то, что их власть окажется окончатель-
ной. Тогда в Галиче сидела боярская марионетка, во всем покорный
олигархам черниговский княжич Ростислав Михайлович. Даниил
удерживал в руках стратегическую инициативу и теснил Ростислава и
бояр. Ростислав решился уйти из Галича и направиться в Литву, — ве-
роятно, просить помощи против Романовичей. Узнав об этом, Даниил
спешно вышел из Холма (недавно возведенной крепости на северо-
западе Волыни) и подошел к Галичу. Летописец эмоционально и тор-
жественно описывает встречу, устроенную Романовичу горожанами.
В ответ на его обращение к ним «они же въскликнувше рЪша яко: „Се
есть дръжатель нашь, Богом даньный“, — и пустишася яко дЪти къ
отцу и яко пчелы к матцЬ»46, после чего Даниил взошел на престол.
Только с момента овладения (да и то неокончательного) Даниилом
галицким столом в 1238 г. можно утверждать о поддержке княжеским
двором его действий в сфере внутренней и внешней политики. Тесное
44 Галицько-Волинський л!топис. С. 92.
45 Там же. С. 94.
46 Там же. С. 99.
460
окружение Даниила, ядро его двора, с самого начала его политической
деятельности составляли волынские бояре. Это боярство способство-
вало преодолению Романовичами боярской оппозиции, содействовало
в защите страны от польских, венгерских и литовских правителей, в
реорганизации войска, строительстве укрепленных городов и замков,
восстановлении пришедшего в упадок благодаря боярскому разгулу и
грабежам хозяйства. С возрождением Даниилом Галицко-Волынского
великого княжества в 1245 г.47 от его двора потребовались новые ини-
циативы и усилия. Галицко-Волынский свод свидетельствует, что
двор в общем выполнял возложенные на него задачи.
Но и тогда, в годы наивысшего могущества Даниила Романовича
(1245-1264), не приходится говорить о едином центре власти в
Галицко-Волынском княжестве. Нашествие монголов побудило его
искать для своего двора более надежное место, чем сожженный вра-
гом и еле восстановленный к 1245 г. Галич. И он перебирается вме-
сте с двором в неприступный Холм, расположенный на северо-западе
Волыни. Построенный в 1236-1238 гг. по последнему слову европей-
ской оборонительной архитектуры, с мощными каменными стенами и
высокой башней-донжоном48, Холм не покорился Батыю весной 1241 г.
и гордо отверг требование Бурундая разрушить свои укрепления в
1258 г.49. Из Холма Даниил отражал нападения литовцев и ятвягов,
неоднократно вторгался в эти земли.
Вскоре после кончины Даниила Романовича в Холме в 1264 г.
воссозданное им с тяжкими трудами Галицко-Волынское княжество
распалось на части. Формально великим князем считался его брат
Василько, но в действительности главы государства не стало, как и са-
мого великого княжества. Василько фактически владел лишь неболь-
шой частью Волыни со стольным Владимиром. Из-под его руки ушли
города и волости Западной Волыни, а Луцк с Восточной Волынью
унаследовал Шварн Данилович. Самым богатым среди Романовичей
оказался старший Данилович — Лев, владевший Галицкой и
Перемышльской землями. Это было установлено по летописным
данным М.С. Грушевским и В.Т. Пашуто. Впрочем, И.П. Крипякевич
несколько иначе представлял себе распределение земель Галицко-
Волынской Руси между Романовичами после кончины Даниила:
47 Там же. С. 106-108.
48 Раппопорт П.А. Холм // СА. 1964. Т. 20. С. 313-318.
49 Галицько-Волинський лггопис. С. 103, 124.
461
«Василько Романович имел Владимир и Берестье. Среди сыновей
Даниила Лев получил Галич, Перемышль и Белз (?), Мстислав —
Луцк, Шварн — Холм с Дорогичином»50. Все же Галицко-Волынская
летопись дает больше оснований поддержать мнение Грушевского и
Пашуто.
Расхождение мнений ученых в этом вопросе свидетельствует,
кроме прочего, и об определенной ограниченности возможностей на-
шей летописи как источника. Все же Галицко-Волынская летопись,
как и ее предшественница Киевская, позволяют пусть в общих чертах
составить образ княжеского двора в Галицкой земле ХП-ХШ вв.
50 Крип’якевич 1.П. Галицько-Волинське княз!вство. Ки!в, 1984. С. 105.
462
В.И. Матузова
ОТ «НОВОГО ВОИНСТВА»
К «НОВЫМ ВОЙНАМ»:
ТЕВТОНСКИЙ ОРДЕН НА ПУТИ
ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ В ПРУССИЮ *
Географические пути уводили Тевтонский орден в разные концы до-
ступного средневекового мира. Правда, в своих устремлениях орден
редко выходил за пределы Европы, но и на этом пространстве он на-
шел немало приобретений (он имел земельные владения почти во
всех европейских странах), но понес и потери (попытка укрепиться в
Венгерском королевстве не удалась). Конечно, самая яркая страница
истории Тевтонского ордена—его завоевание Пруссии и создание на ее
территории самостоятельного орденского государства, получившего
признание двух верховных правителей средневекового мира — Папы
Римского и императора. Многие события ранней истории Тевтонского
ордена (как в Святой Земле, так и в дальнейшем в Европе) — это на-
стоящие приключения (во всяком случае, так они выглядят в пода-
че Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина). Само продвижение
Тевтонского ордена из Святой Земли в Восточную Прибалтику было
не простым, и замысел этот сложился не сразу. Похоже, что, пролагая
себе путь в Прибалтику, орден постоянно трудился над выработкой
своей идеологии, призванной, с одной стороны, определять и направ-
лять его движение по намеченному пути (как географическому, так и
геополитическому), а с другой — оправдывать его.
* Работа выполнена в рамках проекта «Геополитические факторы в
историческом развитии Древнерусского государства» Программы фунда-
ментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное насле-
дие и духовные ценности России».
463
Таким образом, в данной статье речь пойдет не только и не
столько о буквальном продвижении Тевтонского ордена с Ближнего
Востока в Восточную Прибалтику — мы остановимся на тех этапах,
которые знаменовали (можно сказать, символизировали) ключевые
моменты в истории ордена. В геополитическом плане эти этапы
связаны с определенными пунктами, в которых сосредотачивалась
верховная власть, — резиденциями верховного магистра: сначала
в Акконе, затем в Венеции и, наконец, в Мариенбурге. Разумеется,
верховные магистры прекрасно сознавали важность своего пребы-
вания в каждом из данных пунктов на определенном этапе истории
ордена, и при этом каждому этапу соответствовала (не могла не со-
ответствовать!) и определенная идеологическая позиция. Значит,
в развитии своей идеологии Тевтонский орден тоже прошел некий
путь.
И, как увидим, это был путь от Бернарда Клервоского до Петра
из Дусбурга.
1.	АККОН. НАЧАЛО
Тевтонский орден возник в 1189 г. во время 3-го крестового по-
хода — сначала как госпиталь — и был преобразован в духовно-
рыцарский орден в 1198 г. «Повествование о начале Тевтонского
ордена» и «Пролог» к Статутам Тевтонского ордена представляют
детальную картину его появления и существования на том этапе.
Отметим, что именно в Святой Земле, идеологическом центре кресто-
вых походов, сложилась идейно-богословская концепция ордена: об-
разцами для него послужили два первых духовно-рыцарских ордена
в Святой Земле — орден госпитальеров и орден тамплиеров. История
Тевтонского ордена начинается с основания госпиталя1. Об этом,
обращаясь к «Повествованию о начале Тевтонского ордена», пишет
Петр из Дусбурга: «...были в войске христианском некие благочести-
вые люди из городов Бремена и Любека, которые, будучи людьми, не
способными без милосердия и сострадания взирать на разные невы-
1 Немецкий госпиталь в Акконе играл роль политического форпоста
Германской империи Штауфенов в Восточном Средиземноморье. См.: Ar-
nold U. Akkon-Venedig-Marienburg: Der Deutsche Orden vom Mittelmeer —
zum Ostseeraum H Acri 1291: La fine della presenza degli ordini militari in Terra
Santa e i nuovi orientaventi nel XIV secolo / Ed. F. Tommasi. Perugia, 1996. S. 69
(Biblioteca di Militia Sacra. 1).
464
носимые лишения и неудобства недужных, имевшихся в упомянутом
войске, устроили госпиталь в палатке своей, сделанной из паруса ко-
рабля, называемого по-тевтонски „кокка“, где, собрав упомянутых не-
дужных, преданно и смиренно служили им и от благ, посланных им
Богом, бережно пользуясь, милосердно исцеляли, полагая, что в лице
любого недужного или нищего они принимают самого Христа...»2.
Созданный во время 1-го крестового похода орден тамплиеров сни-
скал благословение самого Бернарда Клервоского (1090-1153 гг.),
описавшего его в «Похвале новому рыцарству»3 и назвавшего его
«новым родом рыцарства, неведомого прошедшим векам». Бернард
Клервоский остался в истории крестовых походов как один из их
вдохновителей и идеологов, а Тевтонский орден, так или иначе, дол-
жен был принять положения, содержащиеся в «Похвале», равно как и
в уставе ордена тамплиеров, и следовать им в своем становлении как
духовно-рыцарского ордена, сочетавшего монашеский и рыцарский
идеалы. Такой симбиоз (по выражению К. Милитцера4) претворился
в Тевтонском ордене.
Прежде всего Бернард Клервоский подчеркивал двойственность
природы нового воинства: «неустанно ведет оно двоякую войну про-
тив плоти и крови и против духовного воинства зла на небесах»; имен-
но поэтому «бесстрашен тот рыцарь и защищен со всех сторон, ибо
душа его укрыта доспехами веры так же, как тело доспехами сталь-
ными». Далее этот тезис несколько конкретизируется: «Когда прибли-
жается битва, они вооружаются внутренне — верой, а внешне — ста-
лью». Будучи монахами, эти воины «особенно заботятся о том, чтобы
чтить храм Божий усердным и искренним благоговением, принося [...]
истинные жертвы мирные — братскую любовь, верное послушание и
добровольную бедность»; будучи воинами, они «живут и побеждают
во Господе», а, погибая, «идут ко Господу». Поэтому «воистину, жизнь
плодотворна и победа славна, но святая смерть важнее их обеих». В
2 Петр изДусбурга. Хроника земли Прусской / Подг. В.И. Матузова. М.,
1997. С. 11 (I: 1).
3 Bernard de Clairvaux. De laude novae militiae // Sancti Bernardi Opera /
Ed. J. Leclercq, H.M. Rochais. P., 1963. Vol. 3. P. 213-239.
4 Militzer K. Von Akkon zur Marienburg: Verfassung, Verwaltung und Sozi-
alstruktur des Deutschen Ordens 1190-1309. Marburg: Elwert, 1999. S. 96 (Quel-
len und Studien zur Geschichte des Deutschen Ordens. Bd. 56. Veroffentlichungen
der Internationalen historischen Kommission zur Erforschung des Deutschen Or-
dens. Bd. 9).
465
понятие milites Бернард вкладывает двоякий смысл: монашество и
рыцарство, — избегая употребления в своей «Похвале» понятия мо-
нах по отношению к тамплиерам. «Не знаю, — пишет он, — было
бы уместнее называть их монахами или воинами, но только, пожа-
луй, лучше было бы признать их и тем, и другим. Воистину, нет у них
недостатка ни в монашеской мягкости, ни в воинской мощи. Это —
избранные войска Божии». Соединение монашеского и рыцарского
идеалов нашло отражение в Статутах Тевтонского ордена, согласно
которым рыцари, как и прочие члены ордена, должны были прине-
сти обеты целомудрия, бедности и послушания и вести образ жизни,
присущий монахам, но, с другой стороны, они должны были воевать
с язычниками, неверующими и со всеми врагами, угрожавшими хри-
стианской вере. К этому, как говорилось выше, присоединялась забота
о больных и немощных.
Бернард еще не называет это воинство «новыми Маккавеями»,
но образ библейских Маккавеев в «Похвале» уже появляется, пусть
еще только в духе моральной установки, в виде цитаты из Библии:
«Легко и многим попасть в руки немногих, и у Бога небесного нет
различия, многими ли спасти или немногими, ибо не от множества
войска бывает победа на войне, но с неба приходит сила» (1 Мак. 3:
18-19). Со времени участия рыцарей Тевтонского ордена в 5-м кре-
стовом походе в Египет они все чаще будут называться «ратниками
Христа» (adlethae Christi) и «новыми Маккавеями» (novi Machabei)5.
Этот образ получит развитие в «Хронике земли Прусской» Петра из
Дусбурга. У орденского хрониста рыцари Тевтонского ордена будут не
просто сравниваться с Маккавеями (словно Маккавеи), но буквально
отождествляться с ними («новые Маккавеи»).
Такая концепция духовно-рыцарского ордена, сложившаяся в пе-
риод пребывания Тевтонского ордена в Святой Земле, вполне «рабо-
тала» и в первые полвека завоевания им Пруссии. «Хроника» Петра
из Дусбурга дает немало ярких образов и ситуаций, вполне согла-
сующихся с положениями, содержащимися в «Похвале» Бернарда
Клервоского.
Резиденция верховных магистров Тевтонского ордена в Акконе
просуществовала до 1291 г., когда крестовые походы потерпели
крах.
5 Favreau M.-L. Studien zur Fruhgeschichte des Deutschen Ordens. Stutt-
gart, [s. d.]. S. 83 (Kieler Historische Studien. 21).
466
2.	ВЕНЕЦИЯ. НА РАСПУТЬЕ
Верховное руководство ордена обосновалось в Венеции после па-
дения Аккона (1291 г.)6. Но уже задолго до этого, по некоторым све-
дениям в 1208 г., орден имел какое-то владение в городе, где могли
останавливаться паломники, направлявшиеся из Германии, Чехии и
Австрии в Иерусалим. Разумеется, орден был заинтересован в том,
чтобы иметь владения в крупном порТовом городе, последнем пункте
на пути в Святую Землю7, где братья ордена могли отдохнуть перед
отплытием. В 1258 г. венецианский дож Реньеро Дзено пошел на-
встречу ордену, подарив ему церковь Св. Троицы (теперь на этом ме-
сте стоит церковь Санта Мария делла Салюте)8. До 1291 г. в Венеции
находилась резиденция комтуров9.
В 1291-1309 гг. Венеция стала (а скорее, считалась) местом резиден-
ции верховного магистра. Этот 18-летний период истории ордена прак-
тически не документирован. Ни один из членов ордена ни словом не вы-
дал того, что происходило в этой корпорации и какие проблемы волнова-
ли людей, возглавлявших ее. Современники, судившие о жизни ордена
лишь по внешним проявлениям, тем более не могли проникнуть внутрь
этой организации. Остаются гипотезы. И в данном случае изложим сна-
чала точку зрения Мариана Тумлера, бывшего верховным магистром
ордена в середине XX в. и создавшего монументальный обобщающий
(на первую половину 50-х гг. XX в.) труд, посвященный его истории10.
6 Первые владения Тевтонского ордена в Венеции появились в 1208 г.
Ранее на территории Италии возникли владения в Барлетте и Палермо
(1197 г.) и в Полиции на Сицилии (1206 г.) (Arnold U. Der Deutsche Orden und
Venedig // Militia Sacra: Gli ordini militari tra Europa e Terrasanta / Ed. E. Coli,
M. de Marco, F. Tommasi. Perugia, 1994. P. 145).
7 Отсюда обычно отправлялись в Святую Землю крестоносцы из Гер-
мании, Чехии и Австрии.
8 Rainer J. Zur Geschichte des Deutschordenspriorates SS. Trinita in Ve-
nedig vornehmlich im 16. Jahrhundert // Acht Jahrhunderte Deutscher Orden in
Einzeldarstellungen: Festschrift Marian Tumler anlaBlich seines 80. Geburtstages /
Hg. K. Wieser. Bad Godesberg, 1967. S. 357 (Quellen und Studien zur Geschichte
des Deutschen Ordens. 1).
9 Впрочем, Венеция была не единственным опорным пунктом Тевтонского
ордена в Италии. Он имел их также в Сицилии и Апулии, не столь удаленных от
Святой Земли, как Венеция. См.: Forstreuter К. Der Deutsche Orden am Mittelmeer.
Bonn, 1967. S. 110-134 (Quellen und Studien zur Geschichte des Deutschen Ordens. 2).
10 Tumler M. Der Deutsche Orden im Werden, Wachsen und Wirken bis 1400.
Wien, 1954.
467
Итак, этот краткий этап истории Тевтонского ордена представ-
ляет интерес в основном как переходный, когда подспудно шла под-
готовка к «переселению» верховного руководства в Пруссию и, веро-
ятно, осмыслялись задачи, которые предстояло решить там, где уже с
1226 г. велась война с пруссами. Именно к 1291 г. завоевание прусских
земель закончилось, была заложена основа для создания в Пруссии
орденского государства.
Так, после 1291 г. перед орденом встали новые задачи и одно-
временно вопрос: где будет находиться резиденция верховных маги-
стров и высшего орденского руководства в будущем? И хотя рыцари
перебазировались в Венецию, верховные магистры ордена не часто
пребывали в этом городе и, судя по всему, не думали там обосновы-
ваться. Если бы орден связывал свое дальнейшее существование с
войной с мусульманами (а мысль об отвоевании Святой Земли была
жива в Западной Европе), то в качестве места для резиденции не мог-
ло быть ничего лучше Венеции, занимавшей центральное положение
между германскими и итальянскими владениями ордена и к тому же
имевшей прочные торговые связи с Востоком. Однако, похоже, в орде-
не уже не помышляли о завоеваниях на Востоке. Поэтому Венеция и
даже Рим утрачивали для него свое значение, превращаясь в придаток
германско-прибалтийского региона, куда и переносил Тевтонский ор-
ден свою деятельность. Поэтому вопрос состоял только в том, будет ли
верховный магистр находиться непосредственно в зоне военных дей-
ствий в Пруссии или пребывать на территории Германской империи.
Решению этого вопроса способствовали исторические события на-
чала XIV в. В 1305 г. был упразднен орден тамплиеров. Рыцарям ордена
были предъявлены обвинения в тяжких грехах, но одновременно был
нанесен удар и по рыцарским идеалам. К тому же утрата Святой Земли
дискредитировала духовно-рыцарские ордены, лишая их права на су-
ществование. Вообще-то, это не коснулось Тевтонского ордена, но в то
время он уже враждовал с архиепископом Рижским, а вскоре вступил в
войну с Польшей. Должно быть, именно тогда у ордена появилось мно-
жество противников в Папской курии, что вселяло подозрение: рано
или поздно Тевтонский орден в Венеции постигнет судьба тамплиеров.
Этого можно было избежать, только переместив орденское руководство
на Север. Сведений о приготовлениях к этому шагу, как уже говорилось,
не сохранилось — вероятно, они велись строго конфиденциально11. *
“ Ibid. S. 81-82; 303-305.
468
Спустя много лет после выхода в свет труда М. Тумлера к перио-
ду пребывания Тевтонского ордена в Венеции обратился немецкий
историк У. Арнольд, посвятивший этому вопросу две статьи. Первая
из них охватывает период XIII-XVI вв.; вторая сосредоточена на
XIII-XIV вв.12. Венеция стала местом пребывания орденских вер-
ховных магистров в то время, когда орден еще участвовал в кресто-
вых походах в Святую Землю, но завоевание Пруссии уже началось.
Таким образом, создалась некая конкуренция между этими региона-
ми в вопросе о том, какому из них будет отдано предпочтение в каче-
стве главного. Еще в 1264 г. генеральный капитул запретил верхов-
ному магистру покидать Святую Землю без разрешения капитула —
значит, споры по поводу места, мыслившегося орденским центром,
велись нешуточные13. Однако и после падения Аккона 18 мая 1291 г.
и избрания осенью того же года верховным магистром Конрада фон
Фейхтвангена (1291-1296 гг.) о переносе резиденции верховного ма-
гистра в Пруссию не было и речи. Верховный магистр обосновался
в Венеции14. Отношения Тевтонского ордена с Венецианской респу-
бликой были, очевидно, дружественными, что обеспечивало орде-
ну большую безопасность, чем в Центральной Италии (не говоря
уже о Риме), где близость к Папской курии ставила под угрозу су-
ществование ордена. К тому же Венеция могла служить отличным
отправным пунктом в случае, если бы орден возобновил участие в
крестовых походах. Таким образом, выбор Венеции в качестве ме-
ста пребывания верховного магистра был всего лишь компромис-
сом 15. Ведь на протяжении всех 18 лет пребывания в Венеции тяго-
тение ордена к Пруссии было весьма ощутимым. В 1294 г. Конрад
фон Фейхтванген назначил новым магистром Тевтонского ордена
в Германии Готфрида фон Гогенлоэ. С одной стороны, это означа-
ло укрепление власти верховных магистров после утраты Святой
Земли, с другой — готовность братьев Тевтонского ордена в Пруссии
12 Arnold U. Der Deutsche Orden und Venedig. P. 145-165; Idem. Akkon-
Venedig-Marienburg.
13 Arnold U. Akkon-Venedig-Marienburg. S. 71; Die Statuten des Deutschen
Ordens / Hg. M. Perlbach. Halle, 1890. S. 99-100, 135.
14 Преемник Конрада фон Фейхтвангена Готфрид фон Гогенлоэ был
единогласно избран верховным магистром в 1297 г. также в Венеции. См.:
Arnold U. Der Deutsche Orden und Venedig. P. 151.
15 Forstreuter K. Mittelmeer. S. 193; См. также: Arnold U. Akkon-Venedig-
Marienburg. S. 72.
469
осесть не в границах Империи, а в Пруссии. Этому же послужила по-
ездка Конрада фон Фейхтвангена в Пруссию в 1295-1296 гг., где на
капитуле в Эльбинге он разъяснил братьям свою позицию16. Однако
реализовать свои замыслы ему не удалось: на пути из Пруссии ма-
гистр умер.
Известно, что в ордене существовала сильная группировка, чле-
ны которой считали, что руководству Тевтонского ордена следует
оставаться в Святой Земле. После смерти Конрада фон Фейхтвангена,
как некогда в 1264 г., генеральный капитул принял решение, что вер-
ховный магистр может совершать поездки на север Европы только
с разрешения членов капитула. В 1300 г. маршал и гардеробмейстер
ордена находились на Кипре, возможно, в целях подготовки нового
крестового похода, против которого решительно выступали члены
ордена, находившиеся в Пруссии. Вероятно, дело дошло до раскола
в рядах ордена, поскольку верховный магистр дважды отрекался от
своего поста — сначала в 1302 г. в Мемеле, затем в 1303 г. в Эльбинге.
Однако усилия братьев ордена в Пруссии оказались напрасными, и
резиденция ордена продолжала оставаться в Венеции.
Данному вопросу уделяет внимание в своем исследовании и
Клаус Милитцер17. Используя достижения своих предшественни-
ков, он рисует следующую картину. На протяжении XIII в. значе-
ние Аккона как резиденции верховных магистров ордена посте-
пенно падало. Сами верховные магистры, посещая владения орде-
на, чаще пребывали в Германии или в Прибалтике. Отношение к
местонахождению ордена в Святой Земле стало меняться в конце
XIII в., что особенно заметно во время правления верховного маги-
стра Бурхарда фон Швандена (1282-1290 гг.). В первые годы после
своего избрания верховный магистр довольно долго (с середины
1283 до середины 1286 г.) находился в Акконе. Затем он отправился
в Империю, а в 1289 г. по повелению Рудольфа Габсбурга прибыл
в Рим для подготовки коронации императора. В 1290 г. он возгла-
вил поход 40 рыцарей ордена и 400 крестоносцев в Аккон, кото-
рый уже тогда находился в осаде, а в 1291 г. пал. В Акконе Бурхард
фон Шванден сложил с себя обязанности верховного магистра и,
выйдя из Тевтонского ордена, вступил в орден иоаннитов. Поводом
к его разрыву с Тевтонским орденом была, как полагают, слишком
16 Arnold U. Konrad von Feuchtwangen // PreuBenland. 1975. Bd. 13. S. 30-32.
17 Militzer K. Von Akkon zur Marienburg. S. 152-153.
470
скромная (по его мнению) роль ордена в Святой Земле. На самом
деле причины его недовольства были значительно серьезнее, по-
скольку с некоторых пор в ордене появились противоборствующие
группировки, к которым присоединилась и группа в Святой Земле.
Крестовый поход на Ближнем Востоке отвлекал силы ордена от про-
исходящего в Европе, в частности в Прибалтике, а руководство ор-
дена пребывало в Акконе — слишком далеко от Пруссии и Ливонии,
чтобы вникать в возникающие там трудности и оказывать ту или
иную поддержку воюющим в тех краях рыцарям. Незадолго до паде-
ния Аккона вокруг немецкого магистра Конрада фон Фейхтвангена
сформировалась влиятельная группировка, озабоченная будущим
Тевтонского ордена. Представители этой группировки уже не свя-
зывали развитие ордена со Святой Землей, гораздо больше возмож-
ностей для этого видели они в Прибалтике. Лучшего предводителя
для такой группировки, чем Конрад фон Фейхтванген, невозможно
было придумать: ведь в 1279-1281 гг. он был магистром Ливонии, а
в 1279-1280 гг. — Пруссии. После падения Аккона в 1291 г. Конрад
фон Фейхтванген был избран в Европе новым верховным магистром.
Вступив в должность, Конрад выдвинул на первый план задачи, сто-
явшие перед орденом в Прибалтике. Эти задачи ставились не только
перед членами ордена, но и перед всей европейской знатью. Впрочем,
Конраду фон Фейхтвангену не удалось реализовать свой замысел
вполне. Он вынужден был довольствоваться переносом резиденции
верховного магистра из Аккона в Венецию. Перенос резиденции в
Мариенбург состоялся уже при его преемниках. Венеция, стоящая
примерно на полпути между Пруссией и Палестиной, была, по мне-
нию современных историков, своего рода компромиссом18: отсюда
руководство ордена могло поддерживать связи с Западной Европой,
равно как и с Ближним Востоком. С избранием в 1297 г. верховным
магистром ордена Готфрида фон Гогенлоэ претворение в жизнь пла-
нов Конрада фон Фейхтвангена приостановилось. Готфрид не был
волевым политиком и нередко шел на поводу у своего окружения.
Вероятно, после его избрания в Венеции возобладала группировка,
выступавшая за новый поход на сарацин, а не за крестовый поход
в Прибалтику. Таким образом, новый верховный магистр оказался
18 Forstreuter К. Der Deutsche Orden am Mittelmeer. Bonn, 1967. S. 193
(Quellen und Studien zur Geschichte des Deutschen Ordens. 2); Arnold U. Der
Deutsche Orden und Venedig. P. 148-150.
471
накрепко привязанным к Венеции, в своих передвижениях всецело
завися от генерального капитула.
После избрания верховным магистром Зигфрида фон Фейхтван-
гена (1303-1311 гг.) в ордене вновь усилились позиции сторонников
Конрада фон Фейхтвангена, выступавших за перенос резиденции ма-
гистра в Пруссию. Тем временем внешнеполитические события ухуд-
шили положение ордена в Средиземноморье. Начавшиеся в 1305 г.
гонения на орден тамплиеров заметно осложнили отношения между
Папской курией и Венецией. А завоевав в 1308 г. Восточное Поморье,
орден, с одной стороны, упрочил свой государственный статус, с дру-
гой — встал перед задачей доказать свои права на завоеванные терри-
тории. Состояние ордена в Пруссии требовало пристального внима-
ния со стороны орденского руководства. Вопрос о переезде верховно-
го магистра в Пруссию был решен окончательно и бесповоротно.
После переноса резиденции верховных магистров из Венеции
в Мариенбург значение этого итальянского города для Тевтонского
ордена постепенно ослабевало, но орден продолжал поддерживать с
Венецией дружеские отношения.
3.	МАРИЕНБУРГ. ОСМЫСЛЕНИЕ ПРОЙДЕННОГО
В сентябре 1309 г. верховный магистр Зигфрид фон Фейхтванген
въехал в Мариенбург19. На выбор этого места, несомненно, навели
стратегические и политические соображения. Мариенбург стоял на
перекрестке важнейших водных путей (среди которых выделялась су-
доходная р. Ногата, приток Вислы) и сухопутных дорог Пруссии, свя-
зывавших Восточную и Западную Европу. Кроме того, земли по ниж-
нему течению Вислы были житницей Пруссии; со временем именно
на этих землях разовьется торговля орденского государства, принося
ему немалые денежные доходы.
Следует сказать, что уже на раннем этапе существования
Тевтонского ордена в нем отчетливо прослеживалась тенденция к соз-
данию собственного территориального владения (развитию этой тен-
денции немало способствовал верховный магистр Герман фон Зальца
19 Впрочем, распри в ордене по поводу переноса резиденции верховного
магистра в Пруссию не прекращались. Они давали знать о себе и в годы прав-
ления верховного магистра Карла Трирского (1311-1324 гг.). Лишь в 1320-е гг.
верховный магистр окончательно обосновался в Пруссии. См.: Arnold U. Ak-
kon-Venedig-Marienburg. S. 74.
472
(1209-1239 гг.)) на окраинах христианского мира, хотя изначально
было еще неясно, что предпочтет орден из предоставлявшегося ему
в первой половине XIII в. выбора — Святую Землю, Киликийскую
Армению, венгерскую Бурцу, Пруссию, Ливонию или Испанию.
Однако история показала, что позиции Тевтонского ордена на Востоке
не были прочными. Крестовые походы потерпели крах, и вместе с ними
развеялись мечты о владениях в Святой Земле и Малой Армении. Не
удалось закрепиться ордену и в Бурце, откуда его изгнал венгерский
король Бела IV (ранее сам же пригласивший его для борьбы с полов-
цами) в 1225 г. Не преуспел Тевтонский орден и в Испании. Наконец, в
30-е гг. XIII в. он направил свои усилия на Пруссию (начав с вторже-
ния в Кульмскую (Хелминскую) землю), чтобы построить в ней соб-
ственное территориальное государство. Яркую детальную картину
действий (скорее, военных, чем миссионерских) Тевтонского ордена в
Пруссии оставил в «Хронике земли Прусской» Петр из Дусбурга.
Наконец, завоевание Пруссии к концу XIII в. было завершено, и
основы для создания орденского государства заложены. Как и любо-
му государству, ему нужна была столица. Находясь приблизительно в
центре Пруссии и будучи в пределах достаточно быстрой досягаемо-
сти от Ливонии, Мариенбург станет местом резиденции верховного
магистра Тевтонского ордена в 1309-1525 гг. В тесном контакте с ним
будут пребывать Кёнигсберг — резиденция верховного маршала орде-
на — и Эльбинг (Эльблонг), где до 1309 г. находился капитул ордена.
Но, похоже, на выбор столицы повлияла не только геополитика,
но и само название города, многое значившее для тевтонских рыцарей.
Дева Мария изначально была святой покровительницей Тевтонского
ордена. Имя Марии входило в название самого ордена и в названия
многих его крепостей. Мариенбург в Пруссии не был первым городом
с таким названием. Такие города имелись и в Ливонии, и в Венгрии.
В орденских хрониках Дева Мария нередко выступала в качестве на-
ставницы, спасительницы, врачевательницы ран рыцарей. К ней по
многу раз в день возносили братья ордена свои молитвы. В ней они
видели свою заступницу перед Христом. «Хроника земли Прусской»
Петра из Дусбурга содержит многочисленные свидетельства того,
что Дева Мария наставляла рыцарей на путь истинный, обещала пав-
шим в сражениях вечную жизнь, исцеляла от ран, помогала в бит-
вах, оказывала помощь в обращении пруссов в христианство и карала
язычников, совершивших вероотступничество. Одного из рыцарей с
Девой Марией связывали узы, напоминающие куртуазную любовь.
473
Верховный магистр Зигфрид фон Фейхтванген (1303-1311 гг.) в период
«многих невзгод», по словам Петра из Дусбурга, «постановил, чтобы
по истечении каждого часа братья священники произносили антифон
„Заступница Царица!“ ..., а братья миряне — „Аве, Мария“, .. .чтобы с
ее помощью упомянутые невзгоды так или иначе улеглись»20.
Одну из своих работ известный польский историк Мариан Дыго
посвятил политической роли культа Девы Марии в государстве
Тевтонского ордена в Пруссии21. Дева Мария не только выступала
действенным символом ордена в глазах его внешних и внутренних
врагов. Феодализированный культ Пресвятой Марии служил упроче-
нию политической позиции и власти Тевтонского ордена в Пруссии,
показывая его подданным образцы верности. Похоже, пишет Дыго,
рыцари Тевтонского ордена в Пруссии были связаны с Марией уза-
ми правового характера. В представлении идеологов ордена Пруссия
была своего рода бенефицием, который пожаловала рыцарям Дева
Мария, т. е. Мария выступает в качестве сюзерена, а рыцари — в каче-
стве ее вассалов, равно как и защитников.
Верхний замок верховных магистров Тевтонского ордена в прус-
ском Мариенбурге был украшен статуей Девы Марии (до нашего вре-
мени не сохранилась). В одном из богато иллюстрированных ману-
скриптов «Апокалипсиса» Генриха фон Геслера (Торунь, Библиотека
Университета Николая Коперника, середина XIV в.) имеется изобра-
жение тевтонского рыцаря среди спасшихся на Страшном суде, а так-
же сцена коронации Девы Марии, не имеющая никакого отношения к
тексту.
Ко многим официальным документам Тевтонского ордена была
подвешена печать с изображением Девы Марии. Такие печати имели
верховные магистры, орденские конвенты, немецкие магистры, ма-
гистры орденских баллеев. Образ Марии можно было видеть на бое-
вых знаменах ордена, в том числе и на знамени Тевтонского ордена в
Пруссии22.
Таким образом, культ Девы Марии играл важную роль в системе
политических взглядов интеллектуальной элиты Тевтонского ордена
в Пруссии.
20 Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. С. 167 (III: 305).
21 Dygo М. The political role of the cult of the Virgin Mary in Teutonic Prus-
sia in the fourteenth and fifteenth centuries// Journal of Medieval History. 1989.
Vol. 15. Nr. l.P. 63-81.
22 Militzer K. Von Akkon zur Marienburg. S. 104.
474
Подчеркнем, что именно начальный этап существования Мариен-
бурга в качестве своего рода столицы орденского государства оказался
и временем создания важнейшего памятника орденской историогра-
фии — «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга. Именно в этом
сочинении нашли выражение основные идейно-теологические прин-
ципы, на которых строилась жизнь Тевтонского ордена в Пруссии23,
прежде всего в период завоевания им Пруссии, а в дальнейшем — в
период его войн с Литвой.
Судя по тексту «Хроники», орден не забывал о начальном этапе
своей истории в Святой Земле. Вполне очевидно, что эта связь — не
только «генетическая», но и идеологическая. Ведь война, которую
вели рыцари ордена в Восточной Прибалтике, была продолжением
крестового похода, и крестоносцы, идущие в Пруссию и Ливонию, по-
лучали от Папы Римского, как свидетельствует хронист, «привилегии
и индульгенции, как давались они идущим в Иерусалим»24. Совсем
не случайны в четвертой книге «Хроники» главы (78-80) о Святой
Земле. В первой из них дается краткий очерк событий, приведших к
падению Аккона. «Было две причины разрушения этого города, —
пишет Петр, — во-первых, множество господ, между которыми на-
чались распри при его обороне; во-вторых, крестоносцы, которых го-
сподин Папа послал на помощь, были без предводителя, и постоянно
вспыхивали волнения и мятежи»25. Хронист скорбит об утрате Святой
Земли (гл. 79. «Плач о запустении Святой Земли»), Для него она неиз-
менно остается частью принадлежащего ему пространства, а память
его хранит время крестовых походов. Такова ментальность крестонос-
ца. Более того, глава 80 содержит призыв Святой Земли к христианам
во спасение свое. Хронист еще лелеет надежду на отвоевание Святой
Земли, и его мысленный взор обращен на Восток. Идеология кресто-
вых походов жива, хотя материальных предпосылок для ее существо-
вания явно поубавилось.
Очевидно и то, что чем больше во времени и пространстве удаляет-
ся Тевтонский орден от Святой Земли26, тем больше теряет его изначаль-
ный идеал духовного рыцарства, выраженный в «Похвальном слове»
23 Матузова В.И. Идейно-теологическая основа «Хроники земли Прус-
ской» Петра из Дусбурга // ДГ. 1982. М., 1984. С. 152-118.
24 Петр из Дусбурга. Хроника земли Прусской. С. 32 (II: 13).
25 Там же. С. 204 (IV: 78).
26 Ностальгия по Святой Земле еще прорывается на страницах «Хрони-
ки» Петра из Дусбурга (Там же. С. 202-204. IV: 78).
475
Бернарда Клервоского и в Статутах ордена (по сути, его программном
документе). Крах крестовых походов на Востоке и перенос аналогич-
ных действий в Восточную Прибалтику потребовали переосмысления
роли ордена и выработки новой программы, рупором которой довелось
стать первому хронисту Тевтонского ордена Петру из Дусбурга.
Петр из Дусбурга изложил концепцию «новых войн», уточняя, что
«не столько нового в войне, сколько в новом способе ведения войны,
ибо не только плотским, но и духовным оружием достигается победа
над врагами, а именно молитвой»27 и далее: «мы имеем новую вой-
ну и новый способ ведения войны, когда мы одолеваем врагов веры и
церкви духовным оружием»28. Аллегорическое переосмысление ору-
жия и вооружения, упоминаемого в Священном Писании, превраща-
ет вполне материальные предметы в богословские символы: длинный
щит — вера, обоюдоострый меч — праведные деяния, копье — искрен-
нее намерение, круглый щит — слово Божье, броня — праведность,
лук — смирение, стрелы — непорочность, колчан для стрел — нище-
та, жезл — Святой крест, шлем — спасение. В этой бинарности воин-
ских и монашеских реальностей по-новому предстает двойственность
«нового воинства» Бернарда Клервоского, поскольку Петр из Дусбурга
в главе «Об использовании плотского и духовного оружия» называет
шесть причин, обусловливающих их применение. В этой главе чаще
всего звучит слово «враг»: «вражеские козни», «вражеское нападение»,
враг-дьявол и враги в прямом смысле этого слова; а оружие необходи-
мо, чтобы им обороняться, устрашать врага, отвоевывать у него утра-
ченное и устанавливать мир. Далее, в главе «Об идолопоклонстве и
обрядах и нравах пруссов» Петр из Дусбурга создает образ «чужого»,
«врага», в борьбе с которым все средства хороши29.
Как показывает содержание хроники Петра из Дусбурга, в его
интерпретации рыцари Тевтонского ордена отождествятся с библей-
скими Маккавеями, пруссы предстанут как дети дьявола, а духовное
содержание плотского оружия будет только подразумеваться — во
всяком случае, военные действия тевтонские рыцари будут вести
вполне материальным оружием, не вспоминая о его аллегорическом
содержании. Но концепция останется концепцией.
27 Там же. С. 21-22 (II: 7).
28 Там же. С. 22 (II: 7).
29 Там же. С. 51 (III: 5). См.: Матузова В.И. Пруссы глазами Петра из
Дусбурга // Балто-славянские исследования. М., 2009. С. 606-613.
476
ПРИЛОЖЕНИЕ
Л.В. Столярова
ЗАКАЗЧИКИ ДРЕВНЕРУССКИХ
КОДЕКСОВ XI-X1V вв.
Ч.	4: ЗАКАЗЧИКИ XIV в.,
УПОМЯНУТЫЕ В ЗАПИСЯХ НА КНИГАХ
(Продолжение) *
1. ЗАКАЗ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИЛИ ЧЕРНЕЦА? СИЙСКОЕ ЕВАНГЕЛИЕ * **
Говоря о заказчике и времени создания Сийского евангелия, нельзя
не сказать и о его будущем владельце — «святой Богородице» ду-
ховной корпорации, которой кодекс предназначался вкладом:
...написано быс(ть)
Э2 chic 1Суа(н)г(ели)1€
Э3 въ градЪ МосковЪ
Э4 на Двину
Э5 къ с(вя)тЪи Б(огороди)ци
Э6 повеленигемь
Э7 рабомь б(ож)имь
Э8 Ананигею черньцемь...
ГК. Бугославский (1902 г.), пользовавшийся консультациями
известного знатока двинских древностей И.М. Сибирцева, пришел к
выводу, что «святая Богородица», упомянутая в записи, может быть
отождествлена только с Успенским Лявлинским (Лявлиным) мо-
Статья подготовлена в рамках исследовательского проекта РФФИ
№ 07-06-00310: «Типологический и синхронистический методы сравнитель-
ного изучения истории России и других стран Европы в средние века и ран-
нее новое время (источниковедческие аспекты)».
** Окончание; начало см.: ДГ. 2006. М., 2009. С. 461-508. Раздел о Сий-
ском Евангелии написан совместно с С.М. Каштановым.
1 БАН. Арх. ком. № 189. Л. 216-216 об.
477
настырем: «Другого Богородичного монастыря на р. Двине мы не
знаем»2.
Как же оказалось Евангелие, предназначенное для Лявлинского
монастыря, в Антониево-Сийском монастыре? На этот вопрос
Бугославский дал следующий ответ: поскольку в 1633 г. Лявлинский
монастырь был приписан к Атониево-Сийскому3, древние богослу-
жебные книги присоединенной корпорации «как вышедшие уже из
употребления» (благодаря наличию печатных книг) «были переданы
на хранение в Сийский монастырь», и в числе этих рукописей нахо-
дилось рассматриваемое Евангелие4. В середине 60-х гг. XVIII в.5
Лявлинский монастырь прекратил свое существование, будучи обра-
2 Бугославский Г.[К.] Рукописное пергаменное Евангелие апракос
Антониева-Сийского монастыря 1339 года// Архангельские епархиальные
ведомости. 1902 год. Ч. неофициальная, год XV. № 24. С. 855. В литературе
часто встречается написание названия монастыря через «е»: «Лявленский».
Вместе с тем в XVII в. он назывался «Лявлин». В.В. Зверинский дает написа-
ние «Лявлинский», которому мы и следуем.
3 Приписка Лявлинского монастыря к Антониево-Сийскому датиру-
ется 1633 г. также в труде В.В. Зверинского (Зверинский В.В. Материал для
историко-топографического исследования о православных монастырях в
Российской империи. СПб., 1892. [Т.] 2. С. 391, № 1322). Согласно А.И. Ко-
паневу, «Лявлин монастырь был приписан к Сийскому монастырю царской
грамотой 1632/33 г., подтвержденной царем в 1653 и 1684 гг.» (Копанев А.И.
Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984. С. 33, примеч. 101; ср. С. 47-
48). Копанев ссылался на указную грамоту царя Алексея Михайловича от
18 ноября 1653 г., подтвержденную 15 апреля 1684 г. царями Иваном и Пе-
тром Алексеевичами. В ней упоминалась грамота царя Михаила Федоровича
7141 (1632/33) г. о приписке Успенского Лявлина монастыря к Антониево-
Сийскому (Сборник грамот коллегии экономии. Л., 1929. Т. 2. № 14, Стб. 34-
37). У Н. Козмина факт приписки упоминается под 1632 и 1639 гг. (Коз-
мин Н. К истории Антониево-Сийского монастыря и причисленного к нему
в 1632 году (ныне упраздненного) Л Явленского Богородичного монастыря //
Архангельские епархиальные ведомости. 1906. Ч. неофициальная, год XIX.
№ 5. С. 167,168), у И. Легатова и в Историческо-статистическом описании •*—
под 1641 г. (Легатов И. Исторический очерк Лявленского прихода Архан-
гельской епархии с приложением трех церковных поучений, сказанных в
том приходе в день Успения Богородицы. СПб., 1879. С. 4-5; Историческо-
статистическое описание церквей Архангельской губернии. Архангельск,
1895. [Вып.] 1. С. 178).
4 Бугославский Г.[К] Рукописное пергаменное Евангелие. С. 858.
5 По Зверинскому — в 1764 г., по Легатову — в 1765 г. (Зверинский В.В.
Материал. [Т.] 2. С. 391. № 1322); Легатов И. Исторический очерк. С. 4).
478
щен в приход. Вот как характеризует этот монастырь В.В. Зверинский
(1892 г.): «Успенский-Лявлинский, мужской, ныне погост Лявля,
Архангельской губ[ернии] и уезда, в 29 вер[стах] к юго-вост[оку] от
Архангельска по С.-Петербургскому почтовому тракту, на правом бе-
регу р. Двины, при впадении в нее рч. Лявли»6.
Время основания Богородицкого Лявлинского монастыря дос-
товерно неизвестно. В.В. Зверинский ссылался на «указ» ц. Василия
Шуйского 1610 г., из которого «видно, что в прежнее время на этом
месте была поставлена церковь Успения посадницею новгородскою
Настасиею над гробом брата своего Стефана»7. Легенда о построе-
нии церкви Лявлинского монастыря посадницей Настасьей встре-
чается в ряде сочинений, посвященных истории Двинского края. Ее
находим у Н. Соколова (1858 г.)8, И. Легатова (1879 г.)9, в «Истори-
ческо-статистическом описании церквей Архангельской губернии»
(1895-1896 гг.)10 11, в исследовании Г.К. Бугославского (1902 г.)11, при
этом Соколов ни на какие источники не ссылается, Легатов дает
глухую ссылку на «документы церковного архива», а Бугославский,
опиравшийся только на книгу Легатова и «Историческо-стати-
стическое описание...», говорит о церковной летописи с. Лявли, в
которой посаднице Анастасии приписывается построение местной
церкви в 1589 г.
Честно признаваясь в незнании источников этой информации,
Бугославский предположил, что здесь смешаны два события: постро-
ение церкви в 1589 г. и основание монастыря в XIV в. Именно с осно-
ванием монастыря следует, по Бугославскому, связать имя Анастасии.
Ее брата Стефана исследователь предположительно отождествил с
новгородским воеводой Степаном Ивановичем, упоминаемым в лето-
писях под 1401 г.12. Автор, видимо, не заметил, что таким отождест-
влением он переносит основание монастыря в XV в., хотя сам же гово-
6 Зверинский В.В. Материал. [Т.] 2. С. 391, № 1322.
7 Там же.
8 СоколовН. Описание города Холмогор с очерком древней истории
Двинского края // Архангельские губернские ведомости. 1858. Ч. неофици-
альная. № 30. С. 235.
9 Легатов И. Исторический очерк. С. 4.
10 Историческо-статистическое описание церквей Архангельской губер-
нии. [Вып.] 1. С. 176-179.
11 Бугославский Г.[К.] Рукописное пергаменное Евангелие. С. 856.
12 Там же. С. 857; ср. ПСРЛ. СПб., 1897. Т. XI. С. 186 (статья под 6909 г.).
479
рит, что «время основания Лявленского монастыря должно отнести к
XIV веку — ко времени написаний Сийского евангелия»13 14.
Значительный вклад в разъяснение вопроса о «посаднице
Настасье» внес А.И. Копанев, обнаруживший в Архангельском об-
ластном архиве грамоту царя Василия Шуйского 1608 г., в которой
изложена челобитная крестьян Княжеостровской волости. Крестьяне
жаловались на то, что их права в отношении Лявлина монастыря на-
рушаются |4. Волостные крестьяне рассматривали монастырь как свое
«строение» и, видимо, боролись со всякими попытками его «прива-
тизации» или превращения в независимую от волости корпорацию.
«Суть жалобы крестьян, — пишет А.И. Копанев, — заключается в
том, что служивший в монастыре и высланный «за воровство» дьячок
этот «мирской монастырь» представил местному воеводе («воровски и
ябедничеством подал в 1596 г. изветную челобитную»)» как «постав-
ление новгородские посадницы Настасьи», а в подтверждение «ябед-
ничеством» вписал в напрестольное Евангелие подложную духовную
грамоту той Настасьи. Хотя двинские воеводы убедились в подлож-
ности духовной, тем не менее, желая обобрать монастырь, от крестьян
«тот монастырь, их строение, отвели», не обратив внимания на то, что
в книгах писцов Заболоцкого и Звенигородского написано, «что тот
Лявлин монастырь искони вечно строение вси Княжеостровской во-
лости крестьян». Царь приказывает восстановить права волости...»15.
Вероятно, грамота 1608 г. и была источником информации об
основании монастыря «посадницей Настасьей», причем позднейшая
историография как бы прошла мимо содержавшейся в грамоте крити-
ки достоверности этой информации. Конечно, текст грамоты был изве-
стен далеко не всем. Не грамоту ли 1608 г. имел в виду Зверинский, го-
воря о грамоте 1610 г.? В перечне иммунитетных грамот 1584-1610 гг.,
составленном Д.А. Тебекиным (1981 г.), мы не находим указаний на
грамоты 1608-1610 гг., которые касались бы Лявлина монастыря16.
Из всех известных Настасий «посадницей», т. е. женой посад-
ника, могла быть с полным правом названа Настасья, жена (с 1467 г.
вдова) посадника Ивана Григорьевича, «пойманная» Иваном III в
13 Бугославский Г.[К] Рукописное пергаменное Евангелие. С. 858.
14 ГА Арх. обл. Ф. 1408. Оп. 2. № 2; Копанев А.И. Крестьянство Русского
Севера в XVI в. Л., 1978. С. 227, примеч. 44.
15 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. С. 227.
16 Тебекин Д.А. Перечень иммунитетных грамот 1584-1610 гг. Ч. 2 // АЕ
за 1979 год. М., 1981. С. 250-255.
480
1484 г.17. Софийская II летопись называет ее «славной, богатой»18. В
1476 г. Настасья и ее сын Юрий устроили пир на Городище в честь
великого князя 19. Был ли у этой Настасьи брат Стефан и имела ли она
владения в Лявле, нам неизвестно. Зато землями в районе Лявлина
монастыря располагала другая Настасья, дочь Степана Есиповича,
крупного двинского землевладельца, который был сыном двинско-
го посадника Есифа Филипповича20..Большой интерес представляет
«рядная» или «дельная» грамота, по которой Яков Александров сын
Мартемьянов и его братья учинили полюбовный раздел «Заволоцкой
земли» с Настасьей Степановой и ее детьми21. Издатели сборника
документов «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» (1949 г.), обо-
значаемого нами далее как ГВНП, датируют этот акт временем «до
1478 г.», В.Ф. Андреев относит его к периоду «не позднее 1469 г.»,
В.Л. Янин — к 60-м гг. XV в.22. По мнению А.И. Копанева, Настасья
и Мартемьяновы могли иметь общего предка где-то на уровне пра-
прадеда 23.
В документе говорится, что Настасья должна владеть землями
по отца ее «по Степанову владению, и по Степанову рукописанию, и
по грамотамъ, и по сеи по рядной и по делнои грамоте и в веки...»24.
Одному из контрагентов сделки, Якову Мартемьянову, «досталось ...
на Лявле острове села и земля, и вода, и пожни»25. Лявлин остров
находился, по-видимому, в рч. Лявле, из чего можно заключить, что
участники сделки, в том числе Настасья Степанова, являлись близ-
кими соседями Богородицкого монастыря. Этот монастырь не был,
конечно, монопольным владельцем земель по рч. Лявле. Так, некий
17 О ней см.-.Янин В.Л. Новгородские акты XII-XV вв.: Хронологический
комментарий. М., 1991. С. 258. № 191; Копанев А.И. Крестьянство Русского
Севера в XVI в. С. 33, 34, 38.
18 ПСРЛ. СПб., 1853. Т. VI. С. 236.
19 ПСРЛ. М.; Л., 1949. Т. XXV. С. 307.
20 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. С. 36, 74, 77-80,
91; Янин В.Л. Новгородские акты. С. 239, 243, 305, 306, 343; Андреев В.Ф. Нов-
городский частный акт XII-XV вв. Л., 1986. С. 47, 122.
21 ГВНП. М.; Л., 1949. № 221, С. 244-245.
22 Андреев В.Ф. Новгородский частный акт XII-XV вв. С. 48, 135, № 221;
Янин В.Л. Новгородские акты. С. 342-344, № 342.
23 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. С. 79.
24 ГВНП. №221, С. 245.
25 Там же.
481
Петр купил у Трофима «наволок в Лявле в реке»26. Нет сведений о
владениях Богородицкого монастыря на «Лявле острове», который
неоднократно упоминается в источниках. В начале XV в. Марфа, жена
Филиппа, отдала «куплю» своего мужа, село «на Лявле острове»,
Николаевской церкви на Корел веком берегу27.
О землевладении Богородицкого монастыря свидетельствуют,
по крайней мере, четыре акта XV в.: 1) Некий Василий дал монасты-
рю «святей Богородицы в Лявлю» «село в Лявли в векъ, где Повоша
седел»28. Видимо, село находилось где-то рядом с монастырем, на
берегу рч. Лявли. 2) в середине XV в. княжеостровцы (староста и
крестьяне) купили у Харитона Родионова «церковными кунами свя-
той Богородицы» «село земли на Княжеострове» с тоней и лесом на
Лявлинской стороне29. Богородицкий монастырь покупал землю не
непосредственно у владельца, а через посредство волостных властей
Княжеострова, разрешение которых на покупку участка земли в их
волости было, вероятно, необходимым условием сделки. Ясно, однако,
что фактическим покупателем являлся монастырь, а не староста «и
вси княжеостровцы», ибо сделка совершалась «церковными кунами».
3) Кирилло Юрьевич дал Богородицкому монастырю село в Емецкой
слободе30, по поводу чего 4) состоялось соглашение вкладчика с пред-
ставителями слободы о невзимании податей с половников, живущих
в этом селе31. В четвертом акте, так же, как и во втором, наблюдается
26 Там же. № 242, С. 263. В ГВНП акт датирован XV в.; В.Л. Янин от-
носит его к первой половине 40-х гг. XV в. {Янин В.Л. Новгородские акты.
С. 320, № 274).
27 ГВНП. № 129, С. 185-186. В.Л. Янин датирует акт началом XV в., «до
1417 г.?» {Янин В.Л. Новгородские акты. С. 298, № 223).
28 ГВНП. № 258. С. 267. В.Л. Янин датирует документ XV в., не нахо-
дя возможны сузить его хронологию {Янин В.Л. Новгородские акты. С. 350,
№ 370).
29 ГВНП. № 164. С. 208. В.Ф. Андреев относит документ к 20-30-м гг.
XV в. {Андреев В.Ф. Новгородский частный акт XII-XV вв. С. 28-29, 132,
№ 164); В.Л. Янин — к 60-м гг. XV в. (со знаком вопроса — см.: Янин В.Л.
Новгородские акты. С. 340, № 335).
30 ГВНП. № 192, С. 226. Издатели относят акт к середине XV в., В.Ф. Ан-
дреев — к 1398-1410 гг. {Андреев В.Ф. Новгородский частный акт XII-XV вв.
С. 134, № 192), В.Л. Янин — к 1398 г. — второй половине 10-х гг. XV в.
{Янин В.Л. Новгородские акты. С. 299-300, № 225).
31 ГВНП. № 191, С. 226. В.Ф. Андреев относит грамоту к началу XV в.
{Андреев В.Ф. Новгородский частный акт XII-XV вв. С. 39, 14), В.Л. Янин —
482
явная стесненность прав частных лиц в распоряжении своими владе-
ниями: коллективный землевладелец в виде волости или слободы ре-
шал вопрос о тягловых обязанностях жителей отчуждаемой земли.
Известен по имени игумен монастыря св. Богородицы Григорий,
являвшийся духовным отцом игумена Николаевского Чухченемского
монастыря Василия и послухом акта середины XV в.* 32.
До исследования А.А. Шахматова пергаменные двинские акты
в литературе было принято датировать XIV в. Такой датировки при-
держивались А.Х. Востоков, И.И. Срезневский и др. Шахматов дока-
зал, что двинские акты на век моложе, т.е. их надо относить к XV сто-
летию33. Вместе с тем некоторые авторы, писавшие после появления
труда Шахматова, продолжали по традиции считать пергаменные
двинские акты документами XIV в. Н. Козмин (1906 г.) обнаружил
два таких акта в архиве Антониево-Сийского монастыря. Это были
рассмотренные выше данная и рядная Кирилла Юрьевича (акты
№ 3, 4)34. Козмин отнес их к XIV в.35. Г.И. Вздорнов, следуя датировке
Козмина, утверждает, что эти грамоты доказывают факт основания
Богородицкого Лявлинского монастыря в первой половине XIV в.36.
Опубликованные в 1909 г. И.М. Сибирцевым и А.А. Шахматовым и
переизданные в 1949 г. в ГВНП, акты Кирилла Юрьевича стали объек-
том внимательного изучения. Издатели ГВНП датируют их серединой
XV в., В.Ф. Андреев и В.Л. Янин — концом XIV — первой четвертью
XV в. (terminuspost quern — 1398 г.)37.
Таким образом, дошедший актовый материал не позволяет со-
мневаться в том, что Богородицкий монастырь существовал уже
в первой половине XV в. В челобитной настоятеля Антониево-
Сийского монастыря Иова 1632 г. говорилось, что Лявлинский мона-
к концу первой четверти XV в. (Янин В.Л. Новгородские акты. С. 306,
№ 235).
32 ГВНП. № 176, С. 217. В.Л. Янин датирует документ первой половиной
60-х гг. XV в. (Янин В.Л. Новгородские акты. С. 336, № 322).
33 Шахматов А.А. Исследование о двинских грамотах XV в. СПб., 1903.
Ч. 1-2.
34 Козмин Н. К истории Антониево-Сийского монастыря. С. 168-169; ср.:
ГВНП. № 191, 192, С. 226; см. также выше, примеч. 30, 31.
35 Козмин Н. К истории Антониево-Сийского монастыря. С. 168.
36 Вздорнов Г.И. Искусство книги в Древней Руси: Рукописная книга
Северо-Восточной Руси XII — начала XV веков. М., 1980. С. 68.
37 См. выше, примеч. 30, 31.
483
стырь «зачался с полтретьяста [лет] и болши»38. В челобитной кре-
стьян Княжеостровской волости начала 30-х гг. XVII в. указан тот
же возраст Лявлинского монастыря: «более полтретьихсот лет»39.
Следовательно, к 1630 г. монастырю было не менее 250 лет40, т.е. он
возник, если верить этим известиям, не позже 1380 г.41. О его более
раннем существовании свидетельствует только надпись на так назы-
ваемом Сийском евангелии.
Акты Кирилла Юрьевича, найденные Н. Козминым в Антониево-
Сийском монастыре, перешли сюда, безусловно, из Лявлинского
Богородицкого монастыря, так же, как и знаменитое Сийское еван-
гелие. Вероятно, до приписки к Антониево-Сийскому монастырю в
Богородицком монастыре хранился и ряд других документов. Тот
пресловутый дьячок, который в конце XVI в. составил подложное за-
вещание Настасьи и изобразил монастырь в качестве ее «строения»,
творил не на пустом месте. Он, конечно же, пользовался документами
монастырского архива. Встретив в нем акты с именами Настасьи и
Степана, фальсификатор, по-видимому, отождествил упоминаемую в
документах Настасью с «богатой» и «славной» новгородской посад-
ницей второй половины XV в. Настасья Степанова, которая фигури-
рует в двинских актах, являлась внучкой двинского посадника, что
тоже могло послужить основанием для определения ее в качестве «по-
садницы».
Было ли то напрестольное Евангелие, куда фальсификатор впи-
сал подложное завещание Настасьи, «Сийским» евангелием, сказать
трудно. Сейчас в Сийском евангелии этого завещания нет, хотя оно
могло быть из него удалено позднее. Фальсификатор не воспользовал-
ся записью на Сийском евангелии, чтобы удревнить историю мона-
стыря. Возможно, эта запись была ему неизвестна, или она не дава-
ла, с его точки зрения, достаточных аргументов для доказательства
«частного» происхождения Лявлинского монастыря.
38 Бугославский Г.[К.] Рукописное пергаменное Евангелие. С. 857.
39 Копанев А.И. Крестьянство Русского Севера в XVI в. С. 33, примеч. 101.
40 В Аграрной истории числительное «полтретьихсот» неверно расшиф-
ровывается как 150: «...Лявлина монастыря, существовавшего на волостной
черной земле более полутораста лет» (Аграрная история Северо-Запада Рос-
сии XVII века. Л., 1989. С. НО).
41 Второй половиной XIV в. датируется основание Лявлина монасты-
ря в Историческо-статистическом описании (1895 г.) — см.: Историческо-
статистическое описание церквей Архангельской губернии. [Вып.] 1. С. 178.
484
2. ЗАКАЗ АРХИМАНДРИТА
Две рукописи XIV в., происхождение которых связано с Москвой, из-
готовлены по архимандричьему заказу. Имеем в виду список Слов
постнических Василия Великого 1388 г.42 и Апостол апракос ок. 1389-
1406 гг.43. Если в Сийском евангелии указание заказчика содержится
в традиционной для древнерусских выходных записей формуле «по-
велением X», то в записях 138844 и ок. 1389-1406 гг. употреблены фор-
мулы «замошленьемь X» и «благословеньемъ X». При этом формула
«благословеньемъ X» вводится дневниковой-молитвенной записью, а
формуляр выходной записи 1388 г. с оборотом «замошленьемь X» в
целом нетипичен для записей этой разновидности XI-XIV в.
Сведения о производстве Слов постнических Василия Великого,
содержащиеся в записи, весьма лапидарны. В качестве участников
процесса книгописания в ней фигурируют архимандрит Иоаким
(«Яким») — заказчик и чернец Антоний — писец:
...В лЪи(о) 6896 написаны
Э2 книгы сия
Э3 замошленыемъ
Э4 архимандрита Якима,
Э5 а писаниюмь
Э6 черньца Антонья...
М.Н. Тихомиров (1960) предположил, что список Слов постниче-
ских был переписан в Чудовом монастыре в Москве. На это как будто
указывает упоминание в Троицкой летописи под 1386 г. некоего архи-
мандрита Якима45. Как показал Г.И. Вздорнов (1980), принадлежность
архимандрита Якима Чудову монастырю подтверждают и жалован-
ные грамоты конца XIV в., выданные на имя чудовского архимандри-
42 ГИМ. Чуд. № 10.
43 ГИМ. Хлуд. № 37.
44 ГИМ. Чуд. № 10. Л. 216 об. Дата записи написана с явной ошибкой:
«В ntw(o) kVIJQS». Вероятно, число ц (900) написано писцом Антонием на-
ряду с правильным Q (90) и не вычеркнуто. Первым ошибку в дате предпо-
ложил И.И. Срезневский: «...по почерку и запись, и вся рукопись должны
быть отнесены не к концу XV в. (что бы следовало, если бы под цифрами
года разуметь 6996 = 1488), а к концу XIV в. (читая 6896 = 1388 г.)». — Срез-
невский И.И. Древние памятники русского письма и языка. X-XIV вв. СПб.,
1882. Стб. 254-255.
45 Тихомиров М.Н. Записи XIV-XVII вв. на рукописях Чудова монасты-
ря И АЕ за 1958 год. М., 1960. С. 13.
485
та Иоакима46. Вероятно, писец Антоний принадлежал той же духов-
ной корпорации, что и заказчик кодекса архимандрит Яким (Иоаким).
Самоопределение заказчика и писца ограничено в записи словом «ар-
химандрит» (в первом случае) и «чернец» (во втором) и не дополнено
никакими дополнительными указаниями. Все это позволяет предпо-
ложить принадлежность обоих одному монастырю. Если гипотеза
М.Н. Тихомирова о производстве рукописи в московском Чудовом
монастыре верна, Антония следует считать чудовским черноризцем, а
переписанную им рукопись созданной для внутреннего пользования
в этой же обители.
Сведения о написании Апостола апракос ок. 1389-1406 гг. (ГИМ.,
Хлуд. № 37) содержатся в двух записях писца Кузьмы — дневниковой-
молитвенной (на л. 1) и выходной (л. 182). В записи на л. 1 механизм
книгопроизводства отражен более полно, в ней указаны и писец, и
заказчик — архимандрит Серапион. Это уникальный случай, когда
основные участники книгопроизводства указаны не в выходной, а в
дневниковой-молитвенной записи:
А почато
Э2 м(е)с(я)ца октлбрл въ 29
Э3	на памАть с(вя)тыя Анастасьи.
Э4	Г(оспод)и по|мози
Э5	рабу своему КузмЪ
Э6	дай Б(ож)[е] ему списати
Э7	си с(вя)тал кн(и)гы
Э8	бл(а)г(о)с(лове)ньемъ
Э9	архимандричимъ Серапионовымъ.
В выходной записи сведения о писце дополнены указанием на
его дьяческий сан: «псалъ... многогрешный рабъ б(ож)ьи Куземка,
дыакъ Въздвиженьскыи». Заказчик — архимандрит Серапион — в
выходной записи вообще не упоминается. Однако сведения о соз-
дании Апостола дополнены указанием на то, что он был перепи-
сан «при благовЪрнемъ и богохранимЪмъ князи нашем Василье
Дмитриевиче всея Руси, при .архиепископЪ нашем КуприянЪ всея
Руси». Употребление формулы «при X, при Х{» содержит дополни-
тельную характеристику времени создания кодекса — прием, до-
46 Вздорнов Г.И. Искусство книги в Древней Руси: Рукописная книга
Северо-Восточной Руси XII — начала XV вв. М., 1980. С. 79; ср. АСЭИ. М.,
1964. Т. 3. № 29. С. 52-53.
486
вольно типичный для формуляра древнерусских выходных записей
XIV в.47. По выходной записи Апостол датируется 1389-1406 гг.:
временем московского великого княжения Василия I Дмитриевича
(1389-1425; род. 30 декабря 1371 г., ум. 27 февраля 1425 г.) и занятием
митрополичьей кафедры Киприаном (1376-1406 гг.), титулованным в
записи как «архиепископ всея Руси».
Согласно дневниковой записи писца Кузьмы (Куземки) на л. 1,
рукопись была начата 29 октября, а закончена, согласно выходной
записи на л. 182, 14 февраля. Это означает, что на переписку доволь-
но крупноформатного кодекса (22,2 [основание] х 31 [высота] см) в
182 листа ушло ок. 109 дней (если предположить, что работа велась
ежедневно, в воскресные и праздничные дни, что маловероятно). В
среднем продуктивность переписчика составляла примерно 1,7 листа
в день (т. е. ок. двух страниц за один присест).
О заказчике кодекса архимандрите Серапионе — ничего не из-
вестно; сведений о нем другие источники как будто не сохранили.
Однако то, что он благословил книгописные работы, выполнявшиеся
в Воздвиженской церкви, а также то, что он неоднократно упомина-
ется в записях писца — крестовоздвиженского дьяка Кузьмы (на. л. 1,
69а, 36248; при этом в записи на л. 69а говорится о суде архимандрита
Серапиона по тяжбе писца Кузьмы (Куземки) с неким Дигроком49),
может свидетельствовать о том, что он был архимандритом какого-то
Крестовоздвиженского монастыря. Таковым, скорее всего, мог быть
московский Крестовоздвиженский на Острове (на Арбатской улице,
на Воздвиженке) монастырь. Впрочем, о ранней (вплоть до середины
XVI в.) истории этого монастыря ничего не известно. Первое упоми-
нание о нем помещено в летописях под 7055 (1547) г.50, однако не ис-
ключено, что названная духовная корпорация появилась ранее этой
даты. Г.И. Вздорнов со ссылкой на заключение С.И. Кочетова пишет
о том, что дьяк Кузьма — писец Хлудовского апостола — мог слу-
47 Столярова Л.В. Древнерусские надписи XI-XIV вв. на пергаменных
кодексах. М., 1998. С. 115-120.
48 Столярова Л.В. Свод записей писцов, художников и переплетчиков
древнерусских пергаменных кодексов XI-XIV веков. М., 2000. С. 360-363,
№ 359, 361,363.
49 Вероятно, тяжба касалась какого-то внутреннего монастырского дела,
подсудного архимандриту и связанного с каким-то бытовым или хозяйствен-
ным спором внутри клириков.
50 ПСРЛ. Т. 13. С. 152.
487
жить в звенигородской Воздвиженской церкви51, однако это малове-
роятно, как маловероятно и предположенное Кочетовым тождество
дьяка Кузьмы и «раба божьего Кузьмы» — писца Апостола рубежа
XIV-XV вв. (РГБ. Егор. № 84. Л. I486)52.
Неоднородность и неустойчивость формуляра выходных записей
московских рукописей XIV в. свидетельствует не только о том, что
формуляр записей этой разновидности находился в стадии формиро-
вания, но и о том, что книжное дело в Москве по крайней мере вплоть
до начала XV в., по-видимому, еще не было широко и повсеместно
развито53.
51 Вздорнов Г.И. Искусство книги. С. 87, примеч. 1.
52 Написанное от руки [«Заключение»] С.И. Кочетова о единстве почер-
ка Апостолов Хлуд. № 37 и Егор. № 84 вложено в первый из этих кодексов.
Однако вывод Кочетова представляется больше основанным на совпадении
имен писцов и палеографически не подтверждается.
53 Продолжение исследования о выходных записях XIV в. см.: ДГ за
2009 год.
488
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
АСГЭ	— Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Л.; СПб.
АСЭИ	— Акты социально-экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — начала XVI в.
БАН ВВ вди виде	— Библиотека Академии наук, Отдел рукописей —	Византийский временник. М. —	Вестник древней истории. М. —	Восточная Европа в древности и средневековье. Чтения памя- ти члена-корреспондента АН СССР Владимира Терентьевича Пашуто. Тезисы докладов (Материалы конференции). М.
ВИ внц ВШП	— Вопросы истории. М. — Владикавказский научный центр. Владикавказ — Великий шелковый путь
ГААрх.обл. — Государственный архив Архангельской области
ГВНП ГИМ ДГ	— Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949 — Государственный исторический музей, Отдел рукописей — Древнейшие государства на территории СССР: Материа- лы и исследования (с 1975 по 1993 г.); Древнейшие госу- дарства Восточной Европы: Материалы и исследования (с 1994 г.). М.
ДИ	— Древнейшие источники по истории Восточной Европы (до 1991 г. — Древнейшие источники по истории народов СССР). М.
Егор. ЖМНП ИОРЯС	— Собрание рукописей Е.Е. Егорова, РГБ — Журнал Министерства народного просвещения. СПб. — Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. СПб.
489
КЗ — Снорри Стурлусон. Круг Земной / Издание подготовили
А.Я. Гуревич, Ю.К. Кузьменко, О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-
Каменский. М., 1980
КСДК — культура смоленских длинных курганов
КСИИМК — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Ин-
ститута истории материальной культуры АН СССР. М.; Л.
МИА — Материалы и исследования по археологии СССР. М.
МИС — Граков Б.Н. Материалы по истории Скифии в греческих над-
писях Балканского полуострова и Малой Азии И ВДИ. 1939.
№3
НИС — Новгородский исторический сборник. СПб.
НПЛ — а) Новгородская первая летопись; б) Новгородская первая
летопись старшего и младшего изводов / Под ред. и с преди-
словием А.Н. Насонова. М.; Л., 1950; 2-е репр. изд. ПСРЛ. М.,
2000. Т. 3
НЭ	— Нумизматика и эпиграфика. М.
ОИ	— Отечественная история. М.
ПВЛ — а) Повесть временных лет; б) Повесть временных лет / Подго-
товка текста, перевод, статьи и комментарии Д.С. Лихачева.
Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 2-е изд., испр. и доп., под-
готовил М.Б. Свердлов. СПб., 1996
ПИФК — Проблемы истории, филологии, культуры. М.; Магнитогорск
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей
РГБ — Российская государственная библиотека, Отдел рукописей
СА	— Советская археология. М.
Син. — Синодальный список Новгородской первой летописи
СС	— Скандинавский сборник. Таллинн
ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы Института русской
литературы (Пушкинский дом)
Хлуд. — Собрание рукописей А.И.Хлудова, ГИМ
Чуд. — Собрание рукописей московского Чудова монастыря, ГИМ
АА	— Acta Archaeologica. Stockholm
Aarboger — Aarboger for nordisk Oldkyndighed og Historic. Kobenhavn
ABF	— Acta Byzantina Fennica. Helsinki
Adam — Adam Bremensis Gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum I
B. Schmeidler//MGH SRG. Hannover; Leipzig, 1917
AEMA — Archivum Eurasiae medii aevi. Wiesbaden
ANS	— Anglo-Norman Studies. Woodbridge
ASE	— Anglo-Saxon England. L.
BGA VI, VII — Bibliotheca geographorum arabicorum / M.J. de Goeje. Lugduni
Batavorum, 1889 (T. VI), 1892 (T. VII)
CQ — Classical Quarterly. Oxford
490
EHR	— English Historical Review. L.
El2	— Encyclopaedia of Islam. New ed. Leiden; L.
EME — Early Medieval Europe. L.
Fask. — Fagrskinna: Noregs konunga tai / Bjarni Einarsson // Islenzk for-
nit. Reykjavik, 1985. В. XXIX
Greg. Tur.
Hist. Franc. — Gregorius Turonensis. Historia Francorum
HSJ — Haskins Society Journal: Studies in Medieval History
IF	— Islenzk fornrit. Reykjavik
IPEI2 — Inscriptiones antiquae orae septentrionalis Ponti Euxini Graecae
et Latinae IB. Latyschev. Edit. 2. Petropoli, 1916. V. 1
JEH — The Journal of Economic History
JMH — Journal of Medieval History. Elsevier, Netherlands
Jordanes — lordanes. Romana et Getica / Th. Mommsen // MGH AA. B.,
1882. B. 5:1
MGH AA — Monumenta Germaniae Historica. Auctores antiquissimi
MGH SRG — Monumenta Germaniae Historica. Scriptores rerum Germanicarum
MGH SS — Monumenta Germaniae Historica. Scriptores. Hannover
MM	—	Maal og minne. Norske studier. Kristiania/Oslo
Msk.	—	Morkinskinna / Finnur Jonsson // SUGNL.	1932. B. LIII
NAR	—	Norwegian Archaeological Review
PVL	—	Povest’ vremennykh let
RE — Paulys Real-Encyclopadie des classischen Altertumswissenschaft.
Stuttgart
REB	—	Revue des etudes byzantines. P.
RH	—	Russian History. BRILL
SCh.	—	Sources Chretiennes
SEHR	—	Scandinavian Economic History Review
Skj.-B — Finnur Jonsson. Den norsk-islandske Skjaldedigtning. В (Rettet
tekst). Kobenhavn, 1973. B. I-II (репринт издания 1912-
1915 гг.)
SnE. — Snorri Sturluson. Edda / Finnur Jonsson. Kobenhavn, 1900
SUGNL — [Skrifter udgivet af] Samfund til udgivelse af gammel nordisk lit-
teratur. Kobenhavn
Syll3 — Dittenberger W. Sylloge inscriptionum Graecarum. Leipzig,
1915-1924. (3 ed.). V. 1-4
ZDA — Zeitschrift fur deutsches Alterthum. Leipzig
491
СОДЕРЖАНИЕ
In memoriam. И.С. Чичуров (1946-2008)..................... 3
Предисловие............................................... 8
I.	ПУТИ В ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНОЙ И ЛОКАЛЬНОЙ ПЕРСПЕКТИВЕ
1.1.	Трансконтинентальные пути и их историческое значение
J.	Shepard. From the Bosporus to the British Isles: the way from
the Greeks to the Varangians............................ 15
Е.А. Мельникова. Балтийская система коммуникаций
в I тысячелетии н. э................................. 43
В.Я. Петрухин. Путь «из варяг в греки»: летописная конструкция
и трансконтинентальные магистрали.................... 58
Е.В. Пчелов. Путь «из варяг в греки» и принципы землеописания
в начальной части «Повести временных лет»............ 66
Е.А. Шмидт. Кривичи и варяги на волоках пути «из варяг
в греки»............................................. 78
И.Г. Коновалова. Русы на трансконтинентальных торговых путях
IX в................................................. 88
К. Zilmer. Sailing to the East Sea'— On selected motifs concerning
the Baltic Sea	in Old Norse-Icelandic literature.. 100
1.2.	Локальные пути в региональном контексте
С.М. Перевалов. «Без посредничества персов»: Каспийско-
Понтийский участок Великого шелкового пути в древности.... 118
492
А.В. Акопян. К реконструкции маршрутов торговых путей
Кавказского региона в XIV в.: локализация монетного
двора «Алагир» (=Алагиз=Элегис)....................... 137
Т.М. Калинина. Печенеги и путь к ним из Ургенча (по данным
арабских географов)....................................... 153
II. СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ ПУТЕЙ
IL1. Пути и контактные зоны
В.А. Арутюнова-Фиданян. Культурные и политические комму-
никации на востоке Византии: результаты взаимодействия ... 167
J.H. Lind. Problems of ethnicity in the interpretation of written sources
on early Rus’......................................... 184
H. Janson. The Christianisation of Scandinavia and the end
of Scythia............................................ 197
Ф.Б. Успенский. Заметки о топонимике в поэтическом мире скальдов.
Кто был «страж Греции и Гардов» в глазах поэта XI в.?. 211
П.2. Пути и распространение культурных импульсов
М.В. Скржинская. Пути священных посольств из городов Эллады
и из греческих колоний Северного Причерноморья........ 220
A. Stalsberg. The Vlfberht sword blades reevaluated....... 229
III. ПУТЬ КАК ФЕНОМЕН ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
III. 1. Пути и структурирование пространства
А.В. Подосинов. Александр Македонский на Дону? (Пространство
пути и пространство карты в античной географии)....... 264
И.Е. Суриков. Путь как принцип жизни и мысли (Кое-что
об основаниях географических представлений Геродота).. 285
Т.Н. Джаксон. «Пути» на ментальной карте средневековых
скандинавов (Путь как способ освоения пространства)... 300
Е.А. Мельникова. Пути в структуре ментальной карты составителя
«Повести временных лет»............................... 318
III.2. Идеологема пути
Н.Ю. Гвоздецкая. Концепт «путь» в поэтическом творчестве англо-
саксов (VII-XI вв.)................................... 345
И.А. Кучерова. Путешествие на восток Сигвата Тордарсона... 362
493
Ш.З. Путь к сакральному
ГЕ. Захаров. Переход через Дунай как пересечение границы
готского мира: к проблеме обращения готов в арианство. 371
ГВ. Глазырина. Путь на восток — путь к христианскому спасению.
Сюжеты исландских саг о скандинавах-путешественниках. 384
Ш.4. Пространство пути
НЕ. Самохвалова. Путь к окраинам ойкумены: О крайностях в харак-
тере варварских племен в «De chorographia» Помпония Мелы.... 405
Т.В. Гимон. Упоминание неновгородских топонимов и описание
путей в новгородском летописании ХП-ХШ вв............. 412
Ш.5. Путь как образ жизни
О.В. Гусакова. Мотив пути в сюжете о скитаниях общины
св. Кутберта.......................................... 435
Н.Ф. Котляр. Странствующие дворы галицких князей......... 445
В.И. Матузова. От «нового воинства» к «новым войнам»:
Тевтонский орден на пути из Святой Земли в Пруссию... 463
ПРИЛОЖЕНИЕ
Л.В. Столярова. Заказчики древнерусских кодексов XI-XIV вв.
Ч. 4: Заказчики XIV в., упомянутые в записях на книгах
(Продолжение)........................................ 477
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ........................................ 489
494
Научное издание
ДРЕВНЕЙШИЕ ГОСУДАРСТВА
ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
2009 год
ТРАНСКОНТИНЕНТАЛЬНЫЕ И ЛОКАЛЬНЫЕ ПУТИ
КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ФЕНОМЕН
Издательство «Индрик»
Корректор Т. И. Томашевская
Оригинал-макет Г. А. Шпэтп
INDRIK Publishers has the exceptional right to sell this book outside Russia
and CIS countries. This book as well as other INDRIK publications
may be ordered by
e-mail: ninadom@mtu-net.ru
Налоговая льгота — общероссийский классификатор продукции (ОКП) —
95 3800 5
Формат 60x90V16. Печать офсетная.
31 п. л. Тираж 800 экз. Заказ № 2226
Отпечатано с оригинал-макета
в ППП «Типография „Наука“».
121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., д. 6
В очередном томе ежегодника
«Древнейшие государства Восточной
Европы» собраны статьи по проблеме
«Трансконтинентальные и локальные
пути как социокультурный феномен».
Тема путей чрезвычайно важна в контексте
восточноевропейской истории, и
в частности в истории Древней Руси,
формировании территории Древнерусского
государства. Пути Восточной Европы
рассматриваются авторами настоящего
сборника не только как транспортные
коммуникации и торговые пути, но и
в более широком смысле — как важнейшие
пути некоммерческого обмена между
народами, способствовавшие взаимной
передаче знаний и опыта в самых
разных сферах жизни. Параллелью
восточноевропейскому материалу
выступает рассмотренный в ряде статей
сборника западно- и североевропейский
материал, равно как и сведения
о функционировании путей
в Закавказье и Средней Азии.