Автор: Георгиев В.А.   Георгиев А.В.  

Теги: художественная литература   история   история кавказа   кавказская война   издательство молодая гвардия   внешняя политика россии  

ISBN: 5-235-00322-5

Год: 1989

Похожие

Россия в 1848 году

История Польши в 3 томах. Том 2

История СССР с древнейших времен до наших дней. Том 4. Назревание кризиса крепостного строя в первой половине 19 века

Политические взгляды и политическая программа Н.Г. Чернышевского

Текст
                    ИСТОРИЯ отечества
В РОМЯНЯХ,
повестях,
40КУ7ИСНТЯХ
век
XIX


За стеной
Кавказа
НЛЗааонский
ЖИЗНЬ 7ИУРЯРЬ€ВИ
ЛОКУЖНТЫ
И ЗОСПОЛ/1ИНЛНИЯ
7Москва
•М07Ю471Я ГРЯРЛИЯ
1989


редакционный совет библиотеки
«история отечества в романах,
ПОВЕСТЯХ. ДОКУМЕНТАХ»:
Алимжанов А. Т., Бондарев Ю. ВДеревянко А. П.}
Десятерик В. И., Кузнецов Ф. ФКузьмин А. Г., Лихачев Д. С.
Машовец Н. П., Новиченко Л. НОсетров Е. И.} Сахаров А. Н.
Севастьянов В. ИХромов С. СЮркин В. Ф
.
Составление, предисловие, комментарии
кандидата исторических наук
В. А. ГЕОРГИЕВА, А. В. ГЕОРГИЕВА
Рецензент
доктор исторических наук
Н. С. КИНЯПИНА
Оформление библиотеки
Ю. БОЯРСКОГО
Иллюстрации
К. ФАДИНА
© Издательство
«Молодая
гвардия»,
1989 г.
ISBN 5-235-00322-5


ПРЕДИСЛОВИЕ
В новый XIX век Европа вступила под гром наполеоновских
орудий. Но ушедшее «осемиаддатое» столетие не кануло в Лету.
Оно оставило в наследство сложнейший комплекс противоречий,
над разрешением которых продолжали биться многие поколения
политиков и дипломатов. Не осталось в стороне и Российское
государство, занявшее на рубеже веков одно из первых мест в
европейском концерте.
Для России начало века — это целая цепь грозных событий,
потрясших все общество: трагедия 1812 года, символом которой
стали Бородино и опустошенная пожаром Москва; изгнание пол­
чищ Наполеона и освободительный поход русских войск в Евро­
пу, закончившийся величайшим триумфом — взятием Парижа.
Стране понадобилось пройти через очищающее горнило Отече­
ственной войны, чтобы пробудилась ото сна дремлющая граж­
данская совесть, чтобы на общественную арену вышло новое по­
коление, которое решило порвать с прошлым и указать иное на­
правление развития. Так наступила новая эпоха в истории стра­
ны, полная противоречий и контрастов: экономическое обновле­
5


ние (начало промышленного переворота)
и
прогрессирующий
кризис крепостничества; развитие революционной, демократиче­
ской мысли, возникновение освободительного движения (декаб­
ристы, Белинский, Герцен) и крайне реакционный внутриполи­
тический курс грубой воешципы
и полицейского
произвола
(«аракчеевщина», чиновничье-бюрократическая система Николая I
«Палкина»); необычайный взлет общественно-политической мыс­
ли и яростная борьба правительства с любым проявлением свобо­
домыслия (политические процессы); расцвет культуры и жесто­
чайшая
цензура,
отданная во власть жандармов от искус­
ства.
Это была эпоха глубокого кризиса феодально-крепостнической
системы, в недрах которой вызревал и укреплялся капиталисти­
ческий уклад. Кризисные явления особенно ярко проявлялись в
сельском хозяйстве, но были заметны и в промышленности, во
внутренней и внешней политике самодержавия,
в идеологии.
Классическая барщинная система хозяйствования все больше и
больше деформировалась под воздействием товарно-денежных от­
ношений. Неуклонно сокращалась крестьянская запашка, произ­
водительность труда оставалась крайне низкой, сельское хозяй ­
ство деградировало. Привыкшее жить на широкую ногу дворян­
ство не желало нововведений, шло проторенным путем усиления
эксплуатации. В итоге помещики разорялись, крестьяне нищали.
Крепостное право превратилось в главный тормоз экономического
развития, вело к отставанию страны от передовых европейских
держав.
В промышленности много шире, чем в сельском хозяйстве,
утверждались капиталистические отношения: вольнонаемная ма­
нуфактура теснила крепостническую,
промышленный переворот
постепенно изменял весь экономический облик страны. Но мерт­
вый хватал живого: крепостничество и самодержавие тормозили
развитие капитализма. Процесс накопления капитала сдерживался
тем, что основная часть богатства страны, созданного трудом кре­
постных крестьян, оставалась в руках помещиков и тратилась ими
на личные нужды, а не на расширение производства. Крепостное
право препятствовало появлению свободных наемных рабочих.
В своей социальной и экономической политике царизм активно
поддерживал регрессирующий класс дворянства и мало заботил­
ся об интересах молодой русской буржуазии. В середине XIX ве­
ка явственно ощущалась историческая
необходимость коренной
ломки существующей системы — и в промышленности, а глав­
ное — в сельском хозяйстве.
Разложение феодализма, обострение социальных противоре­
чий вызвало к жизни первое мощное общественное движение в
России. Начало ему было положено открытым столкновением ре­
6


волюционных сил с самодержавием — восстанием 14 декабря
1825 года. Выступая против самодержавия и крепостничества, де­
кабристы объективно выступали за более прогрессивный — бур­
жуазный — путь развития. Их лозунги и деятельность отразили
своеобразие России: задачу общественного обновления взяли на
себя лучшие сыны России
передовое дворянство, а не пред­
ставители молодой и слабой буржуазии. Но, смело бросая вызов
феодально-крепостническим порядкам, декабристы так и не су­
мели преодолеть своей классовой ограниченности и, опираясь на
тактику военного переворота, сознательно отказались от поддерж­
ки народа.
«Не пропадет ваш скорбный труд» — эти знаменитые слова
А. С. Пушкина оказались пророческими. Восстание декабристов
породило революционную традицию. В 1826—1834 годы их дело
продолжили разрозненные революционные кружки, в 40-х годах
зародилась революционно-демократическая идеология. Ее основа­
телями стали В. Г. Белинский и А. И. Герцен. Отвергнув заго­
ворщическую тактику декабристов, они обратились непосред­
ственно к народу, видели в нем единственного творца за светлое
будущее. Герцен обосновал новую модель справедливого обще­
ственного устройства, — теорию «общинного социализма». По его
мнению, своеобразие развития России заключалось в возможно­
сти через общину прийти к социализму. Это была, конечно, уто­
пия, «прекраснодушная фраза», «доброе мечтание» (Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 21, с. 258). Но идейное наследие Герцена тем
не менее очень велико, оно оказало огромное влияние на многие
поколения русских революционеров. Пропаганду идей утопиче­
ского социализма организовал кружок М. В. Буташевича-Петра-
шевского. Кружок был раскрыт в апреле 1849 года. Правитель­
ство охарактеризовало его деятельность как «заговор идей». Не­
смотря на это, петрашевцы были жестоко наказаны: 21 человек
приговорен к смертной казни, замененной в последнюю минуту
каторгой.
Революционным идеям царизм противопоставил так называе­
мую теорию официальной народности. Она основывалась на трех
принципах: самодержавие, православие и народность. Под народ­
ностью понималась якобы исконная преданность русского народа
царизму и помещикам; самодержавие трактовалось как един­
ственная возможная в России форма правления; под правосла­
вием имелась в виду присущая русскому народу глубокая рели­
гиозность и приверженность к православной церкви. Сочетание
религиозной пропаганды с полицейскими репрессиями, слежкой
за инакомыслящими и цензурным произволом, по мнению пра­
вительства, должно было остановить революцию
на пороге
России.
7


Именно этой задаче был подчинен внутренний куре царизма.
Его слагаемые — укрепление самодержавия, попытки приспосо­
бить государственный строй к новым условиям, открытая реак­
ция. Казалось, все царствующие потомки Екатерины II соревно­
вались друг с другом в своем стремлении превратить страну в
казарму. Недолгую «эру либерализма» в начале правления Алек­
сандра I сменила «аракчеевщина». Бюрократизация, мелочная
регламентация всех сторон жизни стала в эти годы едва ли не
самоцелью. Эстафету подхватил Николай I. Продолжая полити­
ческую централизацию своих предшественников, он попытался
подчинить всю администрацию строгой военной дисциплине. Не­
даром в 70-тысячпой армии николаевских чиновников половину
составляли военные. Все высшие бюрократические посты занима­
ли его любимцы — генерал-адъютанты. В 1826 году было созда­
но III отделение — печально известный во второй четверти
XIX века жаидармско-репрессивный аппарат.
Борьба против прогрессивной русской культуры, переживав­
шей свой золотой век, стала составной частью внутренней поли­
тики царизма. Рост национального самосознания оказывал влия­
ние на развитие системы образовапия России. К образованию
отныпе стремились не только выходцы из дворянства, но и пред­
ставители «среднего сословия». Этот процесс был объективно об­
условлен буржуазным развитием страны. Расширялась сеть на­
чальных школ, средних учебных заведений, открывались новые
университеты. Но все это происходило под жестким контролем
николаевской администрации с целью «образовывать верных сы­
нов церкви и верных подданных, преданных богу и царю», как
говорил министр
просвещения А. С. Шишков.
Был принят
указ, запрещавший принимать крепостных в средние и высшие
учебные заведения. По новому школьному уставу укреплялась
сословная обособленность русской школы. В гимназии, которые
открывали дорогу в университеты,
допускались
лишь
дети
дворян.
При Николае I начались гонения на высшие учебные заве­
дения, по мнению правительства, — рассадники свободомыслия
и вольнодумия. В 1835 году университеты окончательно утратили
самостоятельность
и самоуправление. Революционер-народпик
С. М. Степняк-Кравчинский писал: «Император организовал уни ­
верситеты наподобие батальонов, и за лекциями в аудиториях
следовала муштровка на плац-параде».
В самом животрепещущем вопросе внутренней жизни Рос­
сии — крестьянском — правительство практически ничего не
сделало на протяжении всей первой половины XIX века, хотя в
высших сферах он ставился и обсуждался неоднократно. По ме­
ре разложения крепостничества царизм тщетно пытался прими­
8


рить крепостпоо право с новыми социально-экономическими усло­
виями. К этому его побуждали и многочисленные крестьянские
выступления, которые хотя и не вылились в новую крестьянскую
войну, но расшатывали устои самодержавия и крепостничества.
Попытки частных реформ, косметического ремонта разрушающего­
ся здания оказались тщетными. Для коренного изменения с е о о й
позиции царизму потребовалось пройти через поражепие в Крым­
ской войне и первую революционную ситуацию в России на ру­
беже 50—60 -х годов XIX века.
Внутриполитические кризисные явления оказывали серьезное
влияние на внешнеполитический курс царизма. Как и внутрен­
няя, внешняя политика России была противоречивой и непосле­
довательной. Крупные успехи на международной арене чередова­
лись с сокрушительными политическими поражениями. В целом в
своей внешнеполитической деятельности царизм продолжал от­
стаивать интересы русского дворяпства, стремился к расшире­
нию территорий, проводил агрессивный и реакционный курс в
международных отношениях. «Чтобы самодержавно господе^ со­
вать внутри страны, — писал Ф. Энгельс, — царизм должен был
уметь вознаграждать безусловную покорность своих подданных
все новыми и новыми завоеваниями» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч., т. 22, с. 40).
Крушение империи Наполеопа положило конец кровопролит­
ным войнам пачала XIX столетия. Пушечпый гул сменился кан­
целярским скрипом дипломатических перьев. Политики на время
отказались от войн как средства решения европейских проблем и
обратились к дипломатическим маневрам. Наступлепие новой эры
в истории дипломатии озпаменовал
Венский
конгресс 1814—
1815 года, создавший систему территориального устройства Евро­
пы на целое полстолетие. Главную роль на конгрессе сыграли
император Александр I и австрийский канцлер Меттерних. Алек­
сандр был бездарным полководцем, но талантливым дипломатом,
сумевшим верно оценить перспективы развития европейского во­
проса. Взгляды его были противоречивы, что и отразилось
на
созданной Венским конгрессом политической модели. Либерал в
молодости, после 1812—1815 годов он все более и более прони­
кался консервативными идеями. Александр и Меттерних пыта­
лись найти новую основу европейского концерта в принципе ле­
гитимизма, то есть сохранении существовавших ранее монархий
и границ. «Заключительный акт» Венского конгресса закрепил
политическую раздробленность Италии и Германии, восстановив
почти полностью мелкие феодальные владения на этих террито­
риях, что препятствовало решению проблемы их национального
объединения. В состав России вошла большая часть бывшего
герцогства Варшавского — творения Наполеона, созданного им в
9


1807 году как плацдарм для нападения на Россию. Таким обра­
зом, Россия прочио укрепила слои западные границы. Оконча­
тельно разделенная между Австрией, Пруссией и Россией, Поль­
ша надолго потеряла свою национальную самостоятельность. Пат­
риотическое национально-освободительное
движение
польского
народа превратило польский вопрос в одну из наиболее острых
проблем внутриполитической жизни царской империи. Европей­
ские политики пытались превратить этот вопрос в международ­
ный, но вовсе не с целью оказания помощи польским патриотам,
а для шантажа и давления на русскую дипломатию. Это нагляд­
но подтвердили события 1830—
-1831 годов, когда в Польше вспых­
нуло восстание против царизма.
Консервативная модель устройства Европы нуждалась в идео­
логическом обосновании и создании
политических институтов,
которые воплотили бы ее в жизнь. В сентябре 1815 года был под­
писан Акт Священного союза — детище Александра I и Меттер-
пиха. Он был направлен против революционных движений, ко­
торые с конца XVIII века и на протяжении всего XIX столетия
потрясали европейские монархии. Целое десятилетие судьбы кон­
тинентальной политики находились в руках Священного союза,
который Ф. Энгельс охарактеризовал как заговор «всех европей­
ских монархов против их народов под главенством русского ца­
ря» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 32).
20-е годы XIX вейа — это эпоха судорожных попыток Свя­
щенного союза потушить разгорающийся пожар европейских ре­
волюций. В 1820 году началась революция в Испании, затем она
охватила Неаполитанское королевство и Пьемонт. По своему ха­
рактеру это были буржуазные революции против монархических
режимов и старых феодальных
порядков,
законсервированных
Венским конгрессом. Священный союз возглавил карательные по­
ходы европейской реакции. Россия не поддержала их вооружен­
ной силой, но энергично сплачивала консервативные элементы.
В 1820—1821 годах состоялся конгресс Священного союза в Троп-
пау-Лайбахе, в 1822 году — в Вероне. Именно на этих конгрес­
сах была разработана программа и намечены практические меры
для подавления революции в Испании и Италии. Реакция востор­
жествовала.
К концу 20-х годов Священный союз распался, но идеи его
были живы, и вплоть до Крымской войны царизму удавалось
консолидировать усилия европейских держав в борьбе с револю­
ционным движением. Эта задача была главной в западно-евро­
пейском направлении внешней политики России. В 1830 году ца­
ризм уж е был готов послать войска на подавление Бельгийской
рэволюции, и только Польское восстание помешало осуществле­
нию этих планов. 1848 год стал годом новых великих революцион­
10


ных потрясений в Европе. Народы вновь бросили решительный
вызов феодально-абсолютистским режимам. В феврале 1848 года
во Франции было свергнуто правительство Луи-Филиппа, далее
революционный пожар охватил
все
германские
государства.
В марте 1848 года началась революция в Венгрии, затем в самой
Австрии, в Италии. В этих условиях царизм снова явился одним
из важнейших оплотов европейской реакции. Николай I попы­
тался создать монархическую коалицию в составе России, Прус­
сии и Австрии. В 1849 году русская армия под командованием
фельдмаршала И. Ф. Паскевича подавила венгерскую револю­
цию. Именно тогда царизм был справедливо заклеймен как «жан­
дарм Европы».
В революциях 1848—1849 годов Россия выступила как одна
из контрреволюционных сил. Это способствовало изоляции цариз­
ма в системе международных отношений, падению его престижа
в европейском общественном мнении...
История внешней политики России в XIX веке заключала в
себе удивительное противоречие: русская дипломатия затрачива­
ла колоссальные усилия на создание систем европейских союзов,
частных межгосударственных соглашений для решения именно
европейских проблем, но тем не менее западное направление
внешней политики страны пе было первенствующим. Преоблада­
ли другие внешнеполитические ценности и прежде всего — Во­
сток, который как магнит притягивал алчные взоры многих евро­
пейских стран. В первой половине XIX века так называемый Во­
сточный вопрос стал для русских дипломатов своеобразной идеей-
фикс. Впрочем, трудно было найти и крупного западпо-евроней-
ского дипломата, который в своем портфеле не имел бы плана
раздела Османской империи.
Эта империя утвердилась в Азии и Европе еще в XIV—XV ве­
ке, завладев Балканским полуостровом, Малой Азией, Северной
Аравией, подчинив Египет, Триполитанию, Тупис и Алжир. В ее
руках оказались проливы Босфор и Дарданеллы, Черное и Сре­
диземное моря, традиционные торговые пути между Европой и
Азией. В XV—XVII веках это было жизнеустойчивое государство,
оказывавшее серьезное влияние на решение европейских судеб.
Его закат относится к концу XVII — началу XVIII века, когда
отчетливо проявилась тенденция к падению влияния Османской
империи в политической жизпи Европы. С этого времени жадные
взоры нарождающейся европейской буржуазии обратились к на­
следству отсталого, дряхлеющего феодального турецкого государ­
ства. С середины XVIII века наиболее развитые капиталистиче­
ские страны — Англия и Франция — начали осуществлять экс­
пансию в этом регионе и бороться друг с другом. Так зародились
международные противоречия, вошедшие в историю под назва-
11


низм «Восточный вопрос». С конца XVIII века в решение этого
вопроса включилась и Россия.
Пока она была отрезана от Черного моря и не имела там
своего флота и укрепленных пунктов, ее влияние па Ближнем
Востоке и Балканах было незначительным.
Две победоносные
войны с Турцией 1768—1774 и 1787—1792 годов в корне измени­
ли ситуацию: Россия стала черноморской державой, создала мощ­
ный флот, укрепила побережье, начала активно осваивать Се­
верное Причерноморье, и русский хлеб через Босфор и Дарда­
неллы устремился в Европу. Именно там, па юге России, оказа­
лись тесно связаны экономические интересы дворянства и зарож ­
давшейся русской буржуазии с национально-государственными
задачами. Это определило своеобразие ближневосточной п о л и т и к и
царизма. Существовали и Балканы, славянские народы, покорен­
ные в XIV—XVI веке мусульманами и близкие России по крови
и вере. К концу XVIII века выросло их национальное самосозна­
ние, на этой основе развивалось
национально-освободительное
движение. Россия поддержала эту борьбу славян за националь­
ное самоопределение, а балканско-ближневосточный курс цариз­
ма, определявшийся во многом и агрессивными замыслами, и
классовыми интересами, черпал внутри страны широкую обще­
ственную поддержку на протяжении всего XIX столетия.
Босфор и Дарданеллы — одно из важнейших направлении
в политике России в Восточном вопросе. Эти проливы соединяют
Черное, Мраморное и Эгейское моря, через них шел экспорт рус­
ского хлеба, через них русский флот мог выходить на оператив­
ные просторы Средиземноморья, через них ж е Северному При­
черноморью могли угрожать враги России. Вот почему для Рос­
сии проливы составляли экономическую, политическую и военно-
стратегическую проблему. Русская дипломатия на протяжении
первой половины XIX века искала различные пути ее решения.
При всем их многообразии суть всех подходов Петербурга сво­
дилась к двум вариантам: или установление добрососедских от­
ношений с Турцией и на их основе открытие проливов для рус­
ских торговых судов и военных кораблей, или прямая аннексия
Константинополя и проливов — Андреевский флаг пад Царь-
градом.
В отношении Осмапской империи в целом в русской дип­
ломатии также боролись две противоположные и даже взаимо­
исключающие точки зрения, причем некоторые деятели на про­
тяжении своей политической карьеры успевали диаметрально по­
менять свои взгляды по этому вопросу. Одна концепция заклю­
чалась в желании принять участие в разделе Турции. Этот план
вынашивался всеми европейскими кабинетами и основывался на
глубочайшем
заблуждении,
просуществовавшем
почти полто­
12


ра столетия, что Османская империя является «больным челове­
ком» (выражение Николая I), распад которой ие за горами и на­
следство которой нужно только успеть поделить. Это была ко­
ренная ошибка европейских дипломатов, которая со временем
превратилась в традицию, чему немало способствовали и русские
политики. При жизни ни одному из этих «теоретиков» так и пе
удалось увидеть крушения Османской империи, которое произо­
шло только в 1923 году. Другая, более реалистичная тенденция
в русской дипломатии рассматривала проблему открытия проли­
вов с точки зрения установления системы собственно русско-ту­
рецких соглашений. Такие договоры вошли в историю междуна­
родных отношений.
За несколько дней до начала Отечественной войны 1812 года
в Бухаресте был заключен очередной русско-турецкий мирный
трактат. Он подвел итоги длительпой войны с Осмапской импе­
рией 1806—1812 годов и отразил одно из главных направлений
русской внешней политики — поддержку национально-освободи­
тельного движения балканских славян. Благодаря усилиям Рос­
сии Сербия получила широкую автономию.
В 20-е годы XIX века внешняя политика России в Восточ­
ном вопросе тесно связана с греческим восстанием против осман­
ского ига. Освободительная борьба греческого парода началась в
марте 1821 года под руководством революционной организации
«Филики Этериа». События в Греции приковали к себе внимание
пе только европейских кабинетов, но и широкой общественности.
Маленькая Греция в борьбе с османским колоссом — ее един­
ственная надежда была на поддержку России, ведь даже рево­
люционные греческие комитеты создавались на ее территории.
В то время одним из руководителей русского министерства
иностранных дел был Иоанн Каподистрия, тесно связанный с
тайными революционными обществами в Греции. Он выступал
за создание зависимых от Петербурга православных государств.
Но его желание помочь Греции наталкивалось на
привержен­
ность Александра I принципам Священного союза, ибо в глазах
императора греки были бунтовщиками против законного монар­
ха —■ турецкого султана. В результате курс русской дипломатии
был противоречивым, предпринимаемые Петербургом меры — по­
ловинчатыми и во многом определялись желанием согласовывать
каждый свой шаг с западными державами. Их выжидательная
позиция развязала руки Порте. Турки обрушили на греков мас­
совые репрессии, серьезный удар был нанесен и русской торгов­
ле в Средиземноморье. Турецкий султан сумел договориться с
египетским пашой Мухаммедом Али об организации совместной
борьбы с восстанием. Возможность укрепления Египта в Восточ­
13


ном Средиземноморье серьезно встревожила Англию и Россию,
побудив их активизировать свою политику.
Перелом в отношении Петербурга к греческому восстанию
наступил в 1825 году, когда новый русский император Николай 1
подписал с Англией протокол, предусматривающий возможность
вооруженного выступления в пользу Греции.
Дипломатические
маневры происходили на фоне мощных общественных выступле­
ний в ее поддержку. Особенно сильное общественное давление
испытывало русское правительство: все слои русского общества —
дворянство
(преимущественно
помещики
юга),
купечество,
представители передовой интеллигенции и общественной мысли —
требовали активной помощи греческому народу. События в Гре­
ции не оставили равнодушной музу А. С. Пушкина («Гречанка
верная! не плачь, — он пал героем!») и вдохновили поэта-декаб­
риста В. Ф. Раевского, писавшего в заключении в Тираспольской
крепости:
Горит денница на востоке
И отразилася заря
В шумящем кровию потоке.
Под тень священную знамен,
На поле славы боевое
Зовет вас долг — добро свягос...
В 1827 году, когда положение восставших стало безвыход­
ным, Россия, Англия и присоединившаяся к ним Франция воору­
женной рукой попытались сдержать Порту. 20 октября объеди­
ненная союзная эскадра вошла в Наваринскую бухту и полно­
стью уничтожила турецко-египетский флот. Это был зпаменитый
Наваринский бой, в значительной степени изменивший соотноше­
ние сил на Ближнем Востоке. Англия растерялась. С одной сто­
роны, она выполнила свои обязательства перед греками, с дру­
гой — ее действия превратили Россию в единственную реальную
морскую силу в Черном море и зоне проливов. Недаром премьер-
министр Великобритании заявил: «За Наварии я вынужден вру­
чить лорду Кодрингтону (командующему союзной эскадрой.
—
В. Г.) орден Бани, хотя я с удовольствием вздернул бы его па
рее его собственного флагманского корабля». Наварпн побудил
Англию бросить греков на произвол судьбы.
Русская политика была более последовательной. В 1828 году
началась русско-турецкая война. Одной из ее главных причин
был именно греческий вопрос.
Обе стороны были слабо подготовлены к войне, и поэтому
она приобрела затяжной характер. Главный удар русское коман­
дование планировало нанести на Дунае, но неожиданно большие
успехи были первоначально достигнуты на Кавказском фронте.
В отличие от других частей русской армии, которых последнее
14


десятилетие готовили не к войне, а к парадам, Отдельный Кав­
казский корпус имел большой опыт боевых действий, талантли­
вых командиров и передовых офицеров. В короткий срок русские
войска заняли Карсский, Ахалцыхский и Баязидский виллайеты.
Позднее были захвачены Поти, Батуми и Эрзерум. Летом 1829 го­
да активизировались действия и на Дунайском фронте. Русская
армия под командованием И. И. Дибича, разгромив турецкую
армию при Кулевче, перешла Балканы и вступила в Адриано­
поль. Русские разъезды стали видны с городских стен Констан­
тинополя. Для турок война приобрела характер, который один
английский наблюдатель определил выражением: «Спасайся, кто
может». Разгромленная на всех театрах военных действий, Порта
запросила мира.
Петербург пошел навстречу мирным предложениям Турции.
Хотя русские войска стояли у стен Константинополя, Николай I
в тот момент пе желал распада Османской империи и ее раздела.
В этом отразилась противоречивость позиции царя, который, с
одной стороны, стоял за целостность всех империй, в том числе
и Османской, с другой ■— считал ее распад неизбежным. Отсюда
и стремление Николая I в случае «естественной смерти» Порты
обеспечить за Россией Константинополь и Черноморские проли­
вы. Именно в этом направлении царские дипломаты и вели пе­
реговоры с европейскими кабинетами.
В 1829 году верх взял политический реализм — не присут­
ствие русских войск па Босфоре, пе ущемление целостности Тур­
ции, а расширение с ней дружественных связей. Именно эта
концепция была положена в основу Адрианопольского мирного
договора, который завершил кровопролитную войну.
Балканский вопрос являлся центральным пунктом русско-
турецкого трактата. Благодаря усилиям русской армии Греция
получила ш ирокую автономию, из которой через год родилось не­
зависимое греческое государство. Не были обойдены вниманием
и другие балканские народы. Подтверждались и расширялись ав­
тономные права Дунайских княжеств, укреплялось и положение
Сербии.
При заключении мирного соглашения русская дипломатия
вновь обратилась к проблеме проливов. В интересах черномор­
ских держав — России и Турции — и всех стран, которые вели
с ними морскую торговлю, проливы провозглашались открытыми
для коммерческой навигации. Но, как и ранее, русский военно-
морской флот оставался блокированным в Черном море. В 30—
40-е годы именно на решении этой задачи — свободного плава­
ния военных кораблей русского флота через проливы —
-
и сосре­
доточивались усилия дипломатов Николая I. И именно против
этого направления русской дипломатии единым фронтом высту­
15


пали все европейские державы, В итоге 30—40-е годы стали пе­
риодом не только блестящих успехов и головокружительных взле­
тов, но и сокрушительпых поражений петербургского кабинета и
его внешней политики на Ближнем Востоке.
В начале 30-х годов XIX века Турция столкнулась с огром­
ными трудностями. В 1832 году египетский паша Мухаммед Али
выступил против своего сюзерена — турецкого султана. Армия
паши разгромила турецкие войска в Сирии и фактически откры­
ла себе дорогу на Константинополь. Разразился так называемый
первый турецко-египетский копфликт 1832—1833 годов, немедлен­
но привлекший к себе внимание европейских кабинетов. Распад
Османской империи, казалось, был предрешеп, но это не входило
в планы Николая I, и его энергичная поддержка спасла целост­
ность Турции. В конце 1832 года на Ближний Восток был на­
правлен генерал II. Н. Муравьев с личным
поручением
царя
остановить продвижение египетских войск на Константинополь.
В критических ситуациях Николай I умел действовать реши­
тельно и без промедлений. Уже в феврале 1833 года на Босфоре
высаживались русские войска. Египетский паша был вынужден
заключить с Портой мирный договор. Почти одновременно в ме­
стечке Улкяр-Искелеси под Констаптинополем было подписано
русско-турецкое соглашение о взаимной помощи. Россия обязы­
валась охранять Турцию от новых посягательств Мухаммеда Али.
Османская империя в случае войны должна была закрыть Д ар­
данеллы для военных кораблей иностранных держав, помогая
тем самым России в защите Черноморского побережья. Русские
военные корабли получали право свободного прохода через про­
ливы. Этот договор был высшей точкой дипломатических успехов
России па Ближнем Востоке, предоставляя падежные гарантии
безопасности юга России и усиливая ее позиции в Турции. Со­
временники утверждали, что благодаря этому договору Андреев­
ский флаг был мирными средствами поднят над Константино­
полем.
Статьи Ункяр-Искелесийского договора носили секретный ха­
рактер, но в считанные дни их содержание стало известно запад­
но-европейским дипломатам. Эффект был подобен разорвавшейся
бомбе. В Англии, Франции. Австрии политикам потребовалось
еше несколько дней, чтобы оправиться от шока и принять энер­
гичные меры против нового русско-турецкого соглашения. За­
падными дипломатами была состряпана и иаправлепа в Петер­
бург вызывающая нота, объявлявшая договор незаконным. Кава­
лерийская атака европейских кабинетов не принесла им успеха:
Николай I был полон решимости отстаивать договор и ответил,
что в дальнейшем будет действовать так, «как будто бы этой но­
ты не существовало вовсе». С этого момента началась длительная
16


дипломатическая борьба вокруг Ункяр-Искелесийского договорав
Желаемого европейской дипломатии удалось достичь только
во время второго турецко-египетского конфликта 1839—1841 го­
дов, Мухаммед Али вновь выступил против турецкого султана.
Снова турецкие войска потерпели сокрушительный разгром, при­
чем судьба кампании решилась в одном сражении. Уроки перво­
го турецко-египетского кризиса
побудили западные кабинеты
энергично выступить в поддержку султана. Особую заинтересо­
ванность проявляли Англия и Австрия. Франция выжидала, ибо
ее интересы исторически, со времен наполеоновского похода, бы­
ли связаны с Египтом. В период этого кризиса отчетливо выяви­
лась и закрепилась главная тенденция европейской дипломатии:
каждая держава преследовала в Османской империи, от Африки
до Балкан, своекорыстные интересы, объединяло же их общее
стремление вытеснить Россию с Ближнего Востока как основного
и самого могущественного конкурента.
Активность России во время второго турецко-египетского
кризиса была парализована системой договоров о коллективных
действиях. В 1840 году Англией, Россией, Австрией, Пруссией и
Турцией была подписана первая Лондонская конвенция, урегу­
лировавшая взаимоотношения Мухаммеда Али и турецкого сул­
тана. Общеевропейское значение имел пункт конвенции о закры­
тии проливов для военных кораблей всех держав. Так был тор­
педирован Ункяр-Искелесийский договор. Русский
военно-мор­
ской флот был снова блокировал в Черном море.
После окончательной капитуляции Египта в 1841 году была
подписана вторая Лондонская конвенция, целиком посвященная
режиму проливов. Принцип закрытия проливов для военных ко­
раблей всех держав был провозглашен окончательно на общеев­
ропейском уровне. Россия отступила, несмотря на то, что этот
принцип ущемлял ее суверенные права. События 1840—1841 го­
дов отразили общее ослабление влияния России в международ­
ных отношениях, грубые ошибки русской дипломатии, ее неспо­
собность противостоять единой европейской коалиции. Дальней­
шая история Восточпого вопроса в 40-е
—
начале 50-х годов —
это фактически дипломатическая предыстория Крымской войны.
В середине столетия Восточный вопрос представлял сложный
комплекс неразрешимых международных противоречий европей­
ских держав. Первую скрипку в турецкой проблеме играла Анг­
лия, имевшая наибольшие экономические интересы в Османской
империи. Опасаясь утратить достигнутые преимущества, Лондон
добивался сохранения статус-кво в Восточном вопросе. Это не
устраивало Николая I, который надеялся в союзе с Англией раз­
делить территорию Турции. С этой целью он предпринял поезд­
ку в Лондон в 1844 году, где вел переговоры о наследстве «боль­
2 За стекой Кавказа
17


ного человека». Но английских дипломатов полностью устраива­
ло существующее положение на Ближнем Востоке. Они активно
сколачивали антирусскую коалицию, втягивая в нее Францию и
Австрию.
В пачале 50-х годов произошло новое обострение Восточного
вопроса. Поводом к возникновению общеевропейского конфликта
стал раздор м еж ду православной и католической церквами из-за
права обладания ключами от Вифлеемского храма и ремонта ку­
пола над «гробом господним» в Иерусалиме. Но все это имело
явную политическую подоплеку, сущность которой — борьба за
преобладающее влияние на Ближнем Востоке. Каждая держава
преследовала собственные «империалистические» интересы, Рос­
сия не составляла исключения. Ее мнимое могущество побудило
европейские державы объединиться и поддержать Турцию. Изо­
лированная Россия, чтобы окончательно не потерять свой поли­
тический престиж, была вынуждена прибегнуть в отношениях с
Портой к ультиматумам. В надежде на помощь Западной Европы
Турция их отвергла. Так началась Крымская война. До послед­
него момента царизм не понимал, что будет иметь дело не с
одряхлевшей Османской империей, а с могущественным блоком
передовых западно европейских держав. Война была проиграна
еще до своего начала.
Восточный вопрос для России был тесно связап с вопросом
о Кавказе. Собственно Восток, столь значимый для России, на­
чинался за стеной седых Кавказских гор. Это была трудная, про­
тиворечивая страница отечественной истории. Путь России на
Кавказе отмечен могилами русских солдат. Многие жертвы были
не напрасны. Они совершались во имя будущего России, во имя
братской дружбы между русскими и кавказскими народами. Тем
больнее сознавать, что нередко кровь простого русского солдата
и кавказца лилась в угоду своекорыстным интересам царизма и
горских феодалов.
Народы Кавказа были исторически связаны с Россией с глу­
бокой древности. Чем тяжелее складывались их судьбы, чем
ожесточеннее становилась их борьба за независимость против мо­
гущественных соседей — Османской империи и шахской Персии,
тем сильнее свои надежды на выживание и освобождение они
связывали с Россией. Эта идея укреплялась на протяжении ве­
ков в их историческом сознании. Так создавалась почва для
успешного продвижения России в этом регионе.
Географически Кавказ
объединял
территории Закавказья
(то есть районы за Кавказским хребтом) и Северного Кавказа.
Его населяли многочисленные народы,
отличавшиеся друг
от
друга по языку, религии, культуре, уровню социально-экономиче­
ского развития. На рубеж е XVIII—XIX веков в политическом
18


отношении Кавказ представляя собой картину мелких феодаль­
ных государственных объединений, постоянно враждовавших друг
с другом. Д аже этнически почти однородная Грузия не была
единой. Восточная Армения разделялась на два ханства. Еще
большая пестрота отличала Северный Кавказ: только в горной
Аварии насчитывалось 40 номинально самостоятельных вольных
«обществ». В этих условиях разрозненные государства Кавказа
не могли надеяться на сохранение национальной независимости
и представляли лакомый кусок для своих соседей. Богатство при­
родных ресурсов, а главное — исключительно выгодное военно­
стратегическое и торговое положение превратили Кавказ на ру­
беже XVIII—XIX веков в сложнейший узел международных про­
тиворечий. В эти годы этот район переживал мрачную и тра­
гичную страницу своей истории, связанную с опустошительны­
ми набегами турецких и персидских захватчиков. Для грузинско­
го, армянского и других народов Кавказа реальной стала угроза
исчезновения с лица земли. Объединение с Россией было един­
ственной надеждой на спасение. Эти надежды Россия в конечном
счете оправдала, хотя ее политика определялась главным обра­
зом собственными экономическими, политическими и военно-стра­
тегическими интересами, интересами господствующего класса п
царизма.
В начале XIX века в состав России вошли Грузия, Кубин­
ское и Талышское ханства (Восточное Закавказье), Баку и Дер­
бент, Дагестан. Еще ранее российское подданство приняли мно­
гие народы Северного Кавказа. Присоединение этих земель к
России проходило в острейшей борьбе с Персией, которая выли­
лась в продолжительную войну 1804—1813 годов. Малочисленные
русские отряды в ходе военных действий в Восточном Закавказье
демонстрировали чудеса героизма, обращая в бегство многоты­
сячные персидские войска и овладевая в кровопролитных штур­
мах неприступными крепостями. Персия была полностью разгром­
лена и в 1813 году в Гюлистане подписала все условия, которые
продиктовало ей русское командование. Она официально призна­
ла подавляющую часть Закавказья составной частью России. За­
ключительную точку в присоединении Закавказья поставили бле­
стящие победы русского оружия в войне с Персией 1826—1828
и с Турцией 1828—1829 годов (Туркманчайский договор 1828 года
и Адрианопольский договор 1829 года).
С этого момента кавказский вопрос превратился в проблему
внутренней политики России. Народы Закавказья были спасены
ог физического уничтожения. Начался их культурный и эконо­
мический расцвет. Армянский писатель-просветитель X. Абовян
считал присоединение Армении к России «счастливым веком»,
«прекрасной весной» для армянского народа. То ж е самое верно
2*
19


и в отношении других народов Закавказья, ибо первоначально
царизм отказался от активной русификаторской политики и тер­
пимо относился к языкам, различным религиям и культурным
традициям. Попытки русификации относятся только к концу
XIX века. В то же время необходимо учитывать, что царское пра­
вительство проводило в Закавказье колонизаторскую политику
и частично распространило на эти территории элементы своей
феодально-крепостнической и чиновничье-бюрократической
си­
стемы.
Иначе складывались отношения царизма с горскими народами
Северного Кавказа. Именно эта тема особо привлекала внимание
современников, а позднее историков, рождала противоречивые,
часто взаимоисключающие оценки и выводы и, бесспорно, до сих
пор является одной из сложнейших проблем для исторического
познания. Она упорно не желает укладываться в прокрустово
ложе однозначных схем и подходов, тесно связана с болезненны­
ми вопросами национальных движений и межнациональных от­
ношений. Все это актуально и по сей день. Существует широкая
амплитуда мнений о так называемой Кавказской войне — от без­
условного признания
национально-освободительного
характера
движения горцев до объяснения его причин религиозным му­
сульманским фанатизмом и крайней отсталостью, от провозгла­
шения Шамиля национальным героем до обвинения его как аген­
та и ш пиона Англии на Кавказе...
Во второй половине XVIII — начале XIX века многие наро­
ды Северного Кавказа в силу различных политических обстоя­
тельств обращались к России с просьбой о покровительстве и да­
же о принятии ее подданства. Заключенные с Россией акты мест­
ные феодалы не рассматривали как постоянные. В большинстве
случаев подчинение России носило лишь номинальный характер.
Царизм также не считал их присоединение полным и окончатель­
ным и не спешил распространять на Северный Кавказ
свою
военную и гражданскую
администрацию.
Такое положение
устраивало обе стороны, и оно в корне изменилось только после
вхождения Закавказья в состав России. Окончательное присо­
единение Северного Кавказа оказалось необходимым для обеспе­
чения тесной связи с этими территориями. Организатором этой
политики стал новый наместник Кавказа (с 1816 г.) А. П. Ермо­
лов. Ермолов был сыном своей эпохи, в его личности отразились
все ее противоречия. Герой Отечественной войны 1812 года, та­
лантливый полководец, дипломат и администратор, покровитель
декабристов, он железной рукой создавал «российскую империю»
на Кавказе, мало считаясь с интересами народов и с жертвами,
которые им пришлось принести.
Планомерное наступление русских войск и царской адми-
20


пистрации в глубь Северного Кавказа сопровождалось насилиями
и не могло не вызвать ответной реакции. Ситуация осложнялась
тем, что среди самих горских народов происходили коренные со­
циальные процессы, внутри их зрело недовольство против мест­
ных феодалов, складывались силы для антифеодальных выступ­
лений. Сложившиеся феодальные отношения были по-прежнему
опутаны пережитками патриархально-родового строя. В некото­
рых районах процветали рабство и работорговля. Феодальные
отношения были более развиты па равнинах, в горных районах
власть и землю захватывала общинная верхушка — уздени. Фео­
дальный гнет, живучесть пережитков патриархально-родовых инсти­
тутов, власть религии и духовенства — все это тормозило обще­
ственно-экономическое развитие, препятствовало взаимному сбли­
жению горцев, налаживанию между ними торговли и обмена.
Горцы нередко совершали пабеги на соседей, в том числе и на
казачьи станицы, укрепленные пункты русских войск. Естествен­
но, это не способствовало укреплению связей России с Закав­
казьем, парализовало торговлю.
В 20-е годы XIX века усилились антирусские и антифеодаль­
ные выступления горцев, которые стали
приобретать характер
разрозненных восстаний. Так, в 1820—1821 годах началось ан­
тифеодальное движение крестьян Южной Осетии. В 1825 году
вспыхнуло восстание в Чечне. Главными причинами, вызывав­
шими недовольство горцев, были требования царской админи­
страции платить всевозможные подати и налоги и выполнять
разного рода повинности, связанные со строительством укреплен­
ных пунктов и дорог, а также постои русских войск в аулах. Не­
малую роль в разжигании антирусских настроений играло реак­
ционное мусульманское духовенство. Именно через него на Кав­
казе распространялось турецкое влияние. С самого начала на­
родные выступления получили религиозную оболочку, и муллы,
как наиболее организованная сила, постепенно подчинили своему
влиянию движение горцев.
К концу 20-х годов на Северном Кавказе сложились все усло­
вия для объединения отдельных восстаний в единый поток. В раз­
личных районах стали раздаваться призывы к борьбе с «невер­
ными». Н ужна была сильная личность,
способная подчинить
своему влиянию разрозненные племена и дать им общую идеоло­
гию. Такой идеологией стал кавказский мюридизм, а его основа­
телем — мулла Магомед, получивший широкую известность под
именем Гази-Мухамеда как первый имам Дагестана. Он призвал
чеченцев и дагестанцев объединиться вокруг ислама для ведения
«священной войны» — газавата. Его ученики — мюриды пропо­
ведовали духовное совершенствование, аскетизм, слепое подчи­
нение вождям. В мюридизме под религиозной оболочкой скры­
21


вался политический, антиколониальный и социальный протест.
В результате это движение носило крайне сложный, противоре­
чивый характер, было неоднозначно не только по внутреннему
содержанию , но и по конкретным формам, в которые оно выли­
валось, и претерпело в 20—50-е годы значительную эволюцию.
Это движение не распространилось на весь Северный Кав­
каз, его крайне фанатическая направленность отпугивала многие
народы. Основным районом мюридизма оставались Чечня и гор­
ный Дагестан, где было наиболее сильным сопротивление цар­
ским колонизаторам. Некоторые племена и многие местные князь­
ки боролись с мюридами, и те были вынуждены вести войну на
два фронта. Так, в результате заговора аварских ханов в 1834 го­
ду был убит преемник Гази-М ухамеда Гамзат-бек. Новым имамом
Дагестана был провозглашен Шамиль.
Ему удалось создать в горах достаточно прочное теократи­
ческое государство — имамат, в котором он обладал светской,
военной и духовной властью. При нем в Дагестане появились по­
стоянное войско, финансы, администрация. Обычное право (ада­
ты), распространенное на Кавказе с древности, он повсеместно
заменял судом по шариату — мусульманским религиозным за­
конам. В центре горной гряды Северо-Восточного
Кавказа в
укрепленном ауле Ахульго находилась резиденция имама. Его го­
сударство делилось на округа, которые управлялись его намест­
никами — наибами.
С именем Шамиля связан наиболее упорный период борьбы
горцев против России на Северном Кавказе. В 1834—1836 годах
русские войска не вели активных действий против Дагестана, что
позволило имаму внутренне укрепить свое молодое государство.
Лишь в 1837 году произошли первые сражения, которые не при­
несли успеха ни той, ни другой стороне. Крепнущее влияпие
Шамиля привлекло к нему внимание турецких и английских
эмиссаров. Англия
заинтересовалась Кавказом еще в начале
30-х годов и нуждалась в информации об этом регионе. Воспол­
нить этот пробел предложил известный английский публицист,
дипломат и разведчик Д. Уркарт. Он перебрался в Константино­
поль и оттуда сумел завязать отношения с вождями горцев и
стал плести цепь антирусских интриг. Ему удалось убедить Лон­
дон, что Кавказ является ахиллесовой пятой России, и начать
снабжение горцев деньгами и оружием. В 1836 году у Черно­
морского побережья Кавказа была задержана и конфискована
русским правительством английская шхуна «Виксен» с грузом
оружия на борту. Разразился острый политический конфликт,
создалась угроза англо-русского вооруженного столкновения. Лон­
дон уступил и в дальнейшем был вынужден проводить более
осторожную и сдержанную политику в отношении Кавказа. В то
22


ж е время связи с горнами сохранялись, и кавказский фактор
постоянно учитывался в русско-турецких и русско-английских от­
ношениях.
Сороковые годы стали периодом высших военных и полити­
ческих успехов Шамиля. Ему удалось нанести ряд чувствитель­
ных ударов отдельным отрядам Кавказского корпуса. Им были
захвачены укрепления черноморской береговой линии,
занята
Авария, вновь утверждена власть над Дагестаном. Восстание про­
тив царизма охватило всю Чечню. Армия Шамиля насчитывала
более 20 тысяч человек. Это была внушительная сила, с которой
приходилось серьезно считаться. Карательную экспедицию про­
тив Шамиля (1845 г.) возглавил наместник Кавказа М. С. Ворон­
цов. Для русских войск она окончилась полной неудачей. Рус­
ской администрации вновь пришлось изменить тактику и присту­
пить к планомерной осаде и политическим маневрам. Создава­
лись новые линии, строились крепости и укрепленные пункты.
Подобные меры не могли ие дать своих плодов, так как соотно­
шение сил и ресурсов было явно в пользу царизма. На руку ему
также играло социальное перерождение мюридизма. Наибы Ша­
миля и верхушка духовенства, ставшие крупными феодалами, ж е­
стоко угнетали народ, разоряли его бесконечными податями. Фео­
дальная эксплуатация, военные поборы, суровые законы шариа­
та, деспотизм Шамиля и его ставленников оттолкнули горское
крестьянство от мюридизма. Теряя поддержку, Шамиль усиливал
репрессии, что еще более разжигало внутренний конфликт. В кон­
це 40-х
—
начале 50-х годов государство Шамиля начало кло­
ниться к закату. Уже в 1853 году его отряды были окончательно
вытеснены в горный Дагестан, где были фактически обречены на
полуголодное существование. Во время Крымской войны ослаб­
ленный имамат не сумел оказать действенпую помощь турецкой
армии на Кавказе. Прорыв Шамиля в 1854 году в Кахетию и за­
хват Цинандали был последним его военным успехом.
После окончания войны положение имамата стало безнадеж ­
ным. На внешнюю помощь Шамилю рассчитывать не приходи­
лось. Усиленный Кавказский корпус начал решительное наступ­
ление на горные районы Северного Кавказа. В 1859 году Шамиль
был вынужден капитулировать. Окончательно Кавказская война
завершилась в 1864 году, когда были подавлены последние очаги
восстания в Адыгее и Черкесии.
Последствия полного присоединения Северного Кавказа имели
сложный,
противоречивый характер. Подавление
национально-
освободительного движения горцев дало царизму возможность
проводить в этом регионе свою колонизаторскую политику, вы­
тесняя народы Кавказа в горы, выселяя их в Турцию и внутрен­
ние губернии России, захватывая лучшие земли. Но нужно ви­
23


деть и историческую перспективу, прогрессивное значение вхож­
дения этих народов в состав России. Оно привело к окончанию
феодальных смут, уничтожению рабства и патриархальных пе­
режитков, способствовало развитию торговли,
оживлению
всей
хозяйственной жизни. Втягивание Северного Кавказа во всерос­
сийский рынок ускорило развитие капиталистических отношений.
Создались предпосылки для роста национального самосознания,
формирования наций. В дальнейшем в лице русского народа и
его передового отряда — революционного пролетариата — кав­
казские народы обрели защитника и руководителя в борьбе за
национальное и социальное освобождение.
Темой данного тома является история внешней политики
России первой половины XIX века, прежде всего борьба вокруг
Восточного вопроса, а также история кавказских войн, итогом
которых стало окончательное присоединение Кавказа к России.
Том открывает роман Н. А. Задонского «Жизнь Муравьева).
Автор нашел интереснейшую форму для своей книги — доку­
ментальную историческую хронику, которая позволила ему на­
ряду с художественным повествованием включить в текст живые
голоса истории — письма, фрагменты из дневника и мемуаров
Н. Н. Муравьева. Перед нами не просто историческая проза, в
жанре которой И. А. Задонский давно зарекомендовал себя как
серьезный и талантливый писатель (стоит вспомнить его романы
о К. Булавине, Петровской эпохе, Денисе Давыдове, замечатель­
ные исторические этюды «Тайны времен минувших»), но и исто­
рико-биографическое исследование — результат упорных поис­
ков в архивах, плодотворной работы над документами.
Книга Н. А. Задонского посвящена замечательному русскому
человеку, пламенному патриоту,
талантливому
военачальнику,
близкому другу декабристов — Николаю Николаевичу Муравье­
ву. Он стоял у истоков декабристского движения, и лишь отъезд
на Кавказ помешал ему быть на Сенатской площади 14 декабря
1825 года. Волею судеб Муравьев постоянно находился в центре
важнейших внешнеполитических
и
международных
событий.
В 1817 году он побывал в Персии в составе посольства А. П. Ер­
молова, совершил увлекательнейшую, полную опасностей и при­
ключений поездку в Хиву — грозное государство в песках Сред­
ней Азии. Муравьеву довелось принять участие в русско-иран­
ской и русско-турецкой
войнах
второй половины 20-х годов
XIX века, отличиться при взятии Тавриза, Карса, Ахалцыха п
Эрзерума. Во время первого турецко-египетского кризиса он вы­
полнил сложнейшую миссию в Константинополе и Александрии
и был одним из создателей Ункяр-Искелесийского договора. Сре­
ди плеяды николаевских дипломатов — равнодушных чиновников
и беспринципных карьеристов, страшившихся проявлять инициа­
24


тиву и слепо следовавших указаниям царя, — Муравьев, безус­
ловно, выделялся. Его свободолюбие и независимость предрешили
его конфликт с императором и его отставку. Лишь поражения
в Крымской войне заставили Николая I вспомнить об опальном
Муравьеве. Назначенный наместником Кавказа, он быстро пере­
ломил ход военных действий и в конце концов захватил Карс,
компенсировав потерю Севастополя. Его победа сыграла важ ную
роль на парижских мирных переговорах 1856 года. Все эти со­
бытия нашли отражение в книге Н. А. Задонского и показаны на
фоне общественно-политической и культурной жизни России того
времени.
Специалист-историк заметит в романе немало уязвимых мест:
неверных оценок, преувеличений, фактических неточностей (см.
примечания). Главный недостаток — бросающаяся в глаза идеа­
лизация образа Н. Н. Муравьева, который был сыном своей эпо­
хи с ее противоречиями и контрастами. И все же «Жизнь Му­
равьева» — увлекательное и в целом достоверное произведение.
Нельзя не согласиться с оценкой романа академиком М. В. Неч-
киной: «Можно спорить с автором в отдельных вопросах, но част­
ные недостатки не умаляют несомненных
достоинств ценной
книги».
Русская дипломатическая и военная история первой полови­
ны XIX века широко представлена в многочисленных дореволю­
ционных и советских изданиях документов, в научных и научно-
популярных трудах. К сожалению, объем тома не позволяет по­
местить в документально-исторический раздел
даже малую их
часть. Поэтому, отбирая документы, мы стремились в основном
отразить лишь главные направления внешней политики России в
первой половине XIX века, показать не только глобальные про­
цессы, но и наиболее яркие события и людей той эпохи. Учи­
тывая возросший интерес к незаслуженно забытым, но талантли­
вым дореволюционным историкам, мы включили в книгу наряду
с документами оригинальные исследования по внешней полити­
ке, занимательно написанные и содержащие богатую фактическую
основу. Разумеется, при этом не следует забывать о критическом
подходе к подобным трудам, построенным на иных методологиче­
ских принципах.
Открывает
документально-исторический
раздел
очерк
А. П. Берже, посвященный посольству А. П. Ермолова в Персию.
Он раскрывает историю русско-иранских отношений накануне вой­
ны с Персией в 1826—1828 годах, ярко характеризует методы рус­
ской дипломатии на Востоке. Большой
интерес представляют
страницы о внутреннем положении в Персии в первой четверти
XIX века. В центре повествования А. П. Берже — удивительная
25


зтчность А. П. Ермолова, видного военачальника, политика и
дипломата той эпохи.
Читателя, несомненно, должна заинтересовать подборка вос­
поминаний о трагической гибели выдающегося русского писателя
и посланника в Персии А. С. Грибоедова. Его смерть породила
множество тумапных версий и противоречивых свидетельств. Со­
временному историку ясно, что в те далекие годы ни шахской
Персии, ни царской России оказалось не нужным вскрыть под­
линные обстоятельства гибели русского дипломата. Эта трагедия
имела явную политическую подоплеку: за спиной мусульманских
фанатиков стояла английская резидентура на Среднем Востоке*
стремившаяся вызвать новую войну между Россией и Персией.
Третья подборка документов посвящена истории Кавказской
войны. Мы стремились показать взгляды русского общества па
эту сложнейшую для России проблему. Эти мнения не были еди­
ными и колебались в широкой амплитуде от самодержавно-им ­
перских до глубоко прогрессивных, отражавших уважение и за­
боту передовых слоев русского общества о кавказских народах.
Документально-исторический раздел завершает обобщающее
исследование русского дипломата А. Г. Жомини. В его труде
предпринята попытка рассмотреть западно-европейское и балкан­
ско-ближневосточное направления русской внешней политики от
Венского конгресса до кануна Крымской войны. Его историческая
концепция явно устарела. Она представляет собой типичный при­
мер «охранительной» историографии внешней политики России и
нуждается в строгой научной корректировке, проведенной в при­
мечаниях. Вместе с тем его статья богата фактами, меткими ха­
рактеристиками дипломатов и политиков, оригинальными, не по­
терявшими свой интерес рассуждениями о проблемах междуна­
родных отношений в XIX веке.
В. А . ГЕОРГИЕВ,
А. В. ГЕОРГИЕВ


КЛЗа^онский
ЖИЗНЬ МУРДВЬШ


Внуку моему Алеше и сверстникам его
посвящаю эту книгу, в которой они найдут
достойные подражания примеры беззаветпой
любви к Отечеству, мужества и благородства.
Автор
ПРОЛОГ
Кончался март 1856 года. Лондон был окутан густым
и липким туманом. В квартире доктора философии К ар­
ла Маркса на Динстрит, 28, огонь в камине поддерживал­
ся весь день, но уголь в такую погоду горел плохо, ка­
мин чадил, и в полутемных тесных комнатах было хо­
лодно и неуютно.
Женни Маркс, зная, что мужу необходимо как можно
скорее закончить правку переписанной ею статьи, нароч­
но уложила детей спать пораньше, а сама с вязаньем в
руках перебралась в комнату, где за большим письмен­
ным столом работал Карл.
Женни любила, сидя в старинном глубоком кресле у
камина, наблюдать за ним со стороны, и, кроме того, ей
хотелось поддержать немножко его настроение: он не раз
говорил, что, когда она здорова и близ него, ему рабо­
тается лучше и радостней.
Сегодня, однако, Марксу поработать не удалось. В пе­
редней раздался звонок. Пришел Эрнест Джонс, один из
видных вождей чартистов *, адвокат и поэт, редактор «На­
родной газеты».
Эрнест Дж онс происходил из старого дворянского ро­
да, получил хорошее образование в Германии, где отец
служил адъютантом у герцога Кумберлендского. Б ез­
удержная жажда свободы заставила Джонса отказаться
от блестящей карьеры, порвать со своим классом, всту­
пить в ряды чартистов, и ни полицейские угрозы, ни
тюрьма не сломили его. Никогда не унывающий, остро­
умный Джонс нравился Карлу и Женни, и они принима­
ли его у себя с неизменным радушием.
Войдя в комнату, Джонс со светской любезностью по­
целовал руку Женни, дружески обнял Маркса, произнес,
улыбаясь:
28


—
Вижу, что опять помешал вам, Карл, но вас, черт
возьми, совершенно невозможно застать отдыхающим! —
И тут же, бегло взглянув на письменный стол, восклик­
нул: — А! Синяя книга! * Так и полагал, что вы сидите
над дипломатическими документами, опубликованными
нашим немудрым правительством!
—
Немудрое — это слишком мягкая характеристика
правительства
Пальмерстона *, Джонс,
—
отозвался
Маркс.
—
Документы, относящиеся к осаде Карса и к
сдаче этой крепости генералу Муравьеву, раскрывают пе
только непроходимую тупость правительственных чинов­
ников, бездарность английских генералов, но и веролом­
ную предательскую деятельность их по отношению к со-
юзникам-туркам...
—
И Маркс, взяв со стола рукопись,
протянул ее гостю: — Вот, можете ознакомиться.
—
Как, статья уже написана? — удивился Джонс.
—
И я могу на нее рассчитывать?
—
При условии, что в сокращенном виде я отправлю ста­
тью также Чарльзу Дана для «New-York Daily Tribune»...
—
Разумеется, я возражать не буду. А под каким
названием думаете ее публиковать?
—
Кажется, остановлюсь на самом простом и ясном:
«Падение Карса *». Английская печать полна невыноси­
мого бахвальства, превознося до небес мнимые успехи
британского оружия и в то же время сваливая неудачи
на турецких союзников, — просто необходимо раскрыть
перед народом правдивую историю карской трагедии.
И потом, — закурив папироску и расхаживая по комна­
те, продолжал Маркс, — падение Карса является пово­
ротным пунктом в истории мнимой войны против России.
Я так статью и начинаю. Без падения Карса не было бы
пяти пунктов, не было бы ни конференций, ни П ариж ­
ского мирного договора...
—
Энгельс считает, что падение Карса — самое по­
зорное событие, которое только могло произойти с союз­
никами, — вставила Женни.
Маркс, отыскав на столе какую-то газету, задумчиво
сказал:
—
Кстати, раз уж ты вспомнила Энгельса... Он лучше
нас разбирается в военных делах и вот как оценивает
действия генерала Муравьева...
—
Раскрыв газету, Маркс
прочитал: — « . . .Заканчивается третья удачная кампания
русских в Азии*: Карс и его пашалык завоеваны; Мин-
грелия освобождена от неприятеля; последний остаток ту­
29


рецкой действующей армии — армия Омер-паши — зна­
чительно ослаблен как в численном, так и в моральном
отношении. Это немаловажные результаты в таком райо­
не, как юго-западный Кавказ, где все операции неизбеж­
но замедляются из-за характера местности и недостатка
дорог. И если сопоставить эти успехи и действительные
завоевания с тем фактом, что союзники заняли южную
сторону Севастополя, Керчь, Кинбурн, Евпаторию и не­
сколько фортов на Кавказском побережье, то станет ясно,
что достижения союзников фактически не так уж велики,
чтобы оправдать бахвальство английской печати».
—
Трудно с этим не согласиться, — заметил Джонс. —
Генерал Муравьев на Кавказе и в Малой Азии с лих­
вою отыграл все, что царское самодержавие потеряло в
Крыму. Но скажите, Карл, — продолжал он после не­
большой паузы, — почему ни в какой степени не оправ­
дались надежды союзников на помощь со стороны гроз­
ных черкесов и вольнолюбивых горцев? Ведь Шамиль *,
признанный их вождь, получивший от Порты звание ге­
нералиссимуса черкесских и грузинских войск, обещал
Омер-паше * самое широкое содействие в покорении Мин-
грелии?
—
Не понимаю, почему вас вдруг заинтересовал такой
вопрос? — спросил Маркс.
—
Я встретился недавно с английским военным совет­
ником при Омер-паше мистером Олифантом, только что
возвратившимся с Кавказа, и он рассказал очень много
любопытного... Мюриды * Шамиля, оказывается, не сде­
лали ни одной вылазки против ослабленных русских гар­
низонов. В Мингрелии с войсками Омер-паши сражались
не русские, стоявшие под Карсом, а вооруженные гене­
ралом Муравьевым грузины и мингрельцы. Местные жи­
тели, как уверяет Олифант, находятся в полной дружбе с
русскими... *
—
-
Ну, что касается отношения кавказских горцев к
турецким войскам, — ответил Маркс, — то мы с Энгель­
сом еще в прошлом году писали, что, по-видимому, п ер­
спектива присоединения к Турции отнюдь пе приводит
горцев в восторг.
—
Он достал трубку, прикурил от уголь­
ка в камине, потом закончил: — А о том, каким обра­
зом генералу Муравьеву удалось привлечь на свою сто­
рону жестоко угнетаемые варварским
самодержавием
народности, и вообще об этом генерале судить без доста­
точно точной информаций никак нельзя... Подождем до­
стоверных сведений, дружище Джонс!
30


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Счастлив тот, кто в состоянии принести жертву
своей Родине, он имеет право на уважение
и почет своих соотечественников.
Декабрист Матвей Муравъев-Апостол
Отечество пемиого имеет сынов, подобных тебе,
и ожидает от дел твоих величайшей пользы.
Декабрист Иван Бурцов 1
1 Эти и все другие эпиграфы взяты из писем известных по­
литических и общественных деятелей к Н. Н. Муравьеву, отыс­
канных автором в хранящихся в фондах Государственного Исто­
рического музея (Прим. авт.).


1
Самые ранние детские воспоминания Николушкп Му­
равьева, как звали его родные, связывались с отцовской
родовой деревенькой Сырец. Расположенная недалеко от
города Луги, в болотистой пизменной местпости, заху­
далая неприглядная эта вотчина, насчитывавшая всего
три десятка дворов, совершенно оправдывала свое назва­
ние. Мокротой отдавало тут всюду. Луж и па дорогах пе
просыхали и летом. В господском доме чуть ли не весь
год в комнатах ощущалась сырость.
Кругом тоже ничто глаз не привлекало. Поля, да бо­
лота, да овраги, да низкорослые березки на погостах.
Окрестные помещики славились поразительным невеже­
ством, проводили время праздно, процветали картежная
игра и пьяный разгул, вечные распри, ссоры и сплетни.
Сосед и однофамилец Муравьевых мелкопоместный дво­
рянчик Петр Семеновпч, отставной армейский капитан,
с толпой крепостных баб и девок ходил развлекать ску­
чающих господ. Установив своих певольиых спутниц по-
о За стеной Кавказа
33


лукругом в господских хоромах, барин грозно возгла­
шал:
—
Пойте хорошо и громко до тех пор, пока не оста­
новлю, а не то я вас! Греметь!
И обомлевшие от страха доморощенные певицы «гре­
мели», обливаясь потом, пока хватало сил. З а малейшую
оплошность провинившихся ожидала дома жестокая кара.
Их раздевали, привязывали к деревянному, в человече­
ский рост, кресту и били до потери сознания; многие,
не выдержав истязаний, кончали жизнь самоубийством.
Подобные явления были тогда весьма обычными. По­
мещики, отягощая крепостных изнурительным трудом и
непосильным оброком, не признавали за ними никаких
прав, творили над людьми что хотели, не находя в этом
ничего безнравственного и предосудительного. Таков был
самодержавно-крепостнический строй жизни.
И Николушка Муравьев, с малых лет наблюдавший
картины бесчеловечного отношения господ к своим крепо­
стным людям, видевший, что скромная жизнь их семьи
отличалась от жизни невежественных соседей-помещиков,
очень рано начал задумываться над вопросом о причинах
несправедливого общественного устройства.
Муравьевы, принадлежавшие к древнему, но оскудев­
шему роду, от других помещиков во многом резко отлича­
лись. Отец — тоже Николай Николаевич — получил пре­
восходное образование. Он окончил Страсбургский у н и ­
верситет, обладал широким кругозором, не чуждался
передовых идей своего времени. Был он замечательным
математиком, мечтал стать ученым, но недостаток в сред­
ствах заставил прекратить занятия и поступить на воен­
ную службу. Прослужив несколько лет на флоте и в ар-
щш , он выходит в отставку в чине подполковника и за­
нимается в Сырце сельским хозяйством. Земли мало, и
земля плохая, урожаи скудные, никаких иных доходов
нет. Муравьевы еле-еле сводят концы с концами. Зато
живет большая их семья в душевном согласии, сохраняя
гуманное отношение к своим людям, ставя на первое
место в жизни не материальные, а духовные интересы.
Дети — их было шестеро — с малых лет приучаются все
делать самостоятельно, не бояться трудностей, помогать
друг другу. Родители воспитывают в них хороший вкус,
увлекают чтением и музыкой. В кабинете отца несколько
шкафов с книгами. Выписываются отечественные и за­
граничные журналы. В зале клавикорды, на стенах кар­
тины хороших живописцев.
34


Мать — Александра Михайловна, урожденная Морд­
винова — страстно любила музыку, и для маленького
Николушки самым большим удовольствием было, забрав­
шись на старый турецкий дедовский диван, слушать ее
игру на клавикордах. Бывало, в поздний час придет за
ним няня, и он сам хорошо знает, что пора спать, а по­
кинуть зал никак не хочется, капризничает, воюет с ня­
ней, слезы из глаз градом катятся, до того невыразимо
приятная была для малыша музыка. Такими запечатле­
лись в памяти ранние детские годы.
Ему пошел седьмой год, когда положение семьи не­
ожиданно изменилось. Дальний родственник, князь Уру­
сов, предложил отцу принять управление своим богатым
подмосковным поместьем Остагаево. Отец согласился. Д е­
ти подрастали, надо было думать об их образовании, рас­
ходы увеличивались, на родовую деревеньку рассчитывать
не приходилось. Муравьевы переехали в княжескую под­
московную, там жили с весны до поздней осени, а на зи­
му перебирались в Москву, в урусовский дом на Большой
Дмитровке.
Образование, как тогда было принято во многих дво­
рянских семьях, дети получали домашнее. Математиче­
ские и военные науки отец взялся преподавать сам. Об­
ладая большими познаниями, он в то же время имел и
огромное педагогическое дарование. Уроки проводились
им так увлекательно, что математика стала любимым
предметом для сыновей, они достигли в ней поразитель­
ных успехов. Николушка в двенадцать лет решал такие
задачи, что не всякому студенту университета были под
силу.
Слух об этом заинтересовал московских родственни­
ков и близких знакомых отца. Первым явился Захар Мат­
веевич Муравьев:
—
Ты бы, Николай Николаевич, моих молодцов Ар-
тамошку и Алексашку в обучение принял заодно со сво­
ими. Очень хвалят все твою методу!
Потом приехал недавно возвратившийся из-за грани­
цы Иван Матвеевич Муравьев-Апостол, бывший русский
посланник в Испании.
—
Сделай одолжение, любезный кузен, позволь моим
старшим — Матвею и Сергею — лекции твои математи­
ческие слушать...
Так постепенно в муравьевском доме собралось обще­
ство молодых людей, серьезно изучающих математику и
военные науки.
3*
85


В это же время Муравьевы очень сблизились с род­
ственным им семейством адмирала Николая Семеновича
Мордвинова, который приходился троюродным братом
Александре Михайловне. Урусовская подмосковная, где
жили летом Муравьевы, находилась в двадцати верстах
от имения Мордвиновых. Известный своими оппозицион­
ными взглядами адмирал и глубоко образованный отстав­
ной подполковник нашли много общего, стали часто на­
вещ ать друг друга.
И вот однажды...
Тяжелый адмиральский дормез, запряженный четвер­
кой лошадей, остановился у парадного подъезда. Из эки­
пажа выпрыгнула девочка в белом платьице и легкой со­
ломенной шляпке. Николушка Муравьев, вместе с роди­
телями встречавший приехавших к ним погостить адми­
рала и его домочадцев, никак не мог впоследствии при­
помнить, кто еще приехал с адмиралом. Виделся один ми­
лый образ синеглазой, раскрасневшейся от жары, строй­
ной девочки с пепельными, редкого оттенка, пушистыми
косами.
Она первая подошла к нему, протянула руку:
—
Давайте познакомимся. Наташа.
Николушка был болезненно застенчив, он смешался,
покраснел, кое-как пробормотал свое имя.
Наташа улыбнулась:
—
Папа так хорошо мпе вас представил, что я сразу
догадалась... Вам, как и мне, тринадцатый год, правда?
Николушка молча кивнул головой.
Наташа неожиданно вздохнула:
—
Только вы, говорят, математику любите, а по-мое­
му, противней ее ничего не может быть... Мне за нее от
Карла Ивановича — это учитель наш — постоянно дос­
тается... Или я такая уж беспонятная? Как по-вашему?
И, не дожидаясь ответа, она неожиданно с такой дет­
ской непосредственностью рассмеялась, что Николушки-
ну застенчивость словно рукой сняло.
Он предложил:
—
Идемте, я вам парк наш покажу и озеро... Там па
острове лебеди живут...
—
Ой, как интересно! А посмотреть их можно?
—
Издали можно, а если на лодке к острову подъ­
ехать, они такой сердитый крик поднимут, что не рад бу­
дешь... Это они птенцов охраняют!
—
Ничего, я крика не испугаюсь, везите меня на
остров!
36


—
Да нельзя же пугать лебедей в такое время...
—
А мы тихо подплывем, они и не услышат!..
С того дня началась их дружба, которая спустя неко­
торое время сменилась более нежным чувством. Они
встречались не только летом, но и зимой в Москве у Мор­
двиновых, где каждое воскресенье молодежь собиралась
танцевать. Характеры их резко
отличались, и, может
быть, именно поэтому взаимное увлечение не проходило.
Подвижная, веселая, любящая общество Наташа Мордви­
нова совершенно очаровала от природы нелюдимого,
склонного к размышлению и созерцательности Николуш-
ку Муравьева, да и ей все более нравился молчаливо обо­
жавший ее серьезный не по годам мальчик. Адмирал и
жена его Генриетта Александровна, заметив эти романти­
ческие отношения, никакого значения вначале им не при­
дали: дети еще, кто в их годы не испытывал первой влюб­
ленности, от которой время не оставляло потом никакого
следа!
Но шли недели, месяцы. Время ничего не изменило.
Николушке Муравьеву исполнилось шестнадцать лет, а
сердце его по-прежнему принадлежало одной Наташе.
Беспокоила лишь мысль о предстоящей разлуке с нею:
зимой он должен поступить в созданную недавно петер­
бургскую школу колонновожатых, подготовлявшую офице ­
ров квартирмейстерской части, а Наташа оставалась в
Москве. Однако судьба на этот раз ему улыбнулась. Ад­
мирал переезжал на постоянное жительство в столицу.
Как хорошо для них все складывалось!
В начале сентября, перед отъездом Мордвиновы при­
ехали в Осташево проститься с Муравьевыми. Погода
стояла теплая, тихая, и лишь позолоченные листья де­
ревьев в старом парке напоминали о том, что лето кон­
чилось. Николушка с Наташей вышли к озеру, там па бе­
регу, в густой заросли желтой акации скрывалась люби­
мая их скамейка, и отсюда особенно хорошо был виден
лебединый остров.
Наташа сказала:
—
Помните, как мы познакомились и как первый раз
пришли сюда, и вы рассказывали про лебедей?..
—
Тогда была пора вывода птенцов, — продолжил
он, — и я не хотел переправлять вас на остров...
—
А я все-таки на своем настояла, — улыбнулась
она, — хотя, сознаюсь, сильно струсила, когда увидела
пападающих, гневно шипящих птиц...
—
И, чуть помол­
37


чав, добавила: — Зато сейчас на острове, вероятно, тихо
и грустно... Давайте прокатимся туда, Николенька!
Просьба была неожиданна, он покраснел, замялся:
—
Ну что за охота? Там нет ничего интересного...
Она окинула его испытующим, недоверчивым взгля­
дом и сказала:
—
А если мне очень хочется?
Он молчал, опустив глаза.
Она продолжала:
—
Я чувствую, что вы что-то от меня скрываете. У вас
что-то связано с островом. Признавайтесь! И не думайте,
пожалуйста, что отстану, если вы будете молчать!
Он поднял глаза, промолвил тихо:
—
Я не желал, чтобы моя тайна была открыта... Мо­
жет быть, вы будете надо мной смеяться... Но если вы са­
ми хотите...
Любопытство ее было возбуждено до предела. Она,
припрыгивая, словно маленькая девочка побежала к
лодке.
—
Едем, едем! Сейчас же!
Спустя несколько минут лодка пристала к острову. Из-
за кустарника, шумно разрубая воздух мощными крылья­
ми, взмыла стая лебедей. Наташа от удовольствия захло­
пала в ладоши. Потом, взяв его под руку, смеясь, заме­
тила:
—
Теперь лебеди улетели, и вашу тайну никто не
охраняет...
В глубине острова среди других деревьев виднелись
красавицы березы. Сколько раз, тоскуя по Наташе и не
смея никому поверить тоски своей, прибегал он сюда и вы­
резал ее имя на белоснежных стволах. И вот теперь Ната­
ша сама стояла здесь с ним рядом, и ей столь неожидан­
но он как бы признавался в не высказанном еще никогда
чувстве первой робкой м альчишеской любви.
Наташа не смеялась. Как-то сразу затихнув, она скло­
нила голову, а потом молча, не глядя в глаза, взяла его
руку и ласково пожала...
2
Дневниковые записи начал делать Николай Николае­
вич Муравьев не в Москве, а позднее, в Петербурге. П ер­
вые строки были точны и ясны:
«Родился я 14 июля
1794 года. Воспитывался и учился в родительском домо.
В феврале месяце 1811 года отец привез меня в Петер­
38


бург для определения в военную службу. Я не имел опыт­
ности в обращении с людьми, обладал порядочными све­
дениями в математике, не имел понятия о службе и же­
лал вступить в нее. Уже четыре года я был влюблен».
А в день приезда в Петербург сюда возвратился из
служебной командировки его любимый брат Александр,
бывший всего на год старше, офицер квартирмейстерской
части. Они поселились вместе, близ Смольного монасты­
ря, в квартире родного дяди, брата матери. Спустя два
месяца Николай Муравьев, блестяще сдав экзамены, был
произведен в прапорщики и назначен дежурным надзира­
телем и преподавателем математики в школе колонново­
жатых. Ему шел семнадцатый год.
Биографические эти подробности отмечены в дневни­
ке. Не забыто и описание того памятного вечера, когда,
надев впервые мундир, на бал-маскараде в особняке ад­
мирала Мордвинова на Театральной площади вновь встре­
тился он с Наташей. С кивером в руках, не снимая саб­
ли и звякая шпорами, краснея и потея, стоял он в дверях,
глядя завистливыми глазами на облаченного в рыцарские
доспехи молодого офицера, танцевавшего с переодетой
в испанский костюм Наташей. Впрочем, он знал отлично,
что для ревности причин у него нет, она относилась к не­
му по-прежнему, нет, даже лучше, он чувствовал, что не
безразличен ей, и был счастлив...
Но одно событие, на первый взгляд незаметное, оста­
лось незаписанным, хотя в его жизни оно сыграло боль­
шую роль.
Незадолго до отъезда в Петербург он обнаружил в
библиотеке отца изданную в Париже на французском
языке книгу, с первых же страниц совершенно завладев­
шую им. Это был роман знаменитого Ж ан-Ж ака Руссо
«Юлия, или Новая Элоиза». Впечатлительного и чувстви­
тельного юношу, каким был Муравьев, до слез взволно­
вала сентиментальная история двух любящих молодых
людей. В благонравной и добродетельной Юлии он выис­
кивал черты Наташи Мордвиновой, а в красноречивых
рассуждениях возлюбленного Юлии бедного учителя Сен-
Пре угадывал некое сходство со своими собственными
мыслями.
Но этим дело не кончилось. Книга была привезена в
Петербург, и спустя некоторое врем я он вновь берется
за нее, продолжая с неослабевающим жаром перечиты­
вать главу за главой.
Летом почти каждый вечер на Быках — как называ­
39


лась маленькая пристань, выстроенная на Неве против
Таврического дворца, — появлялся молоденький, корена­
стый и круглолицый прапорщик с книжкой в руках и
долго сидел на скамейке, углубившись в чтепие, а потом,
о чем-то размышляя, до поздней ночи бродил тут оди­
нокий.
—
Бог счастья, видно, не дал ему, вот и слоняется без
подружки, тоскует, бедненький, — вздыхали сердоболь­
ные столичные кумушки.
Что же с ним в действительности происходило?
Адмирал Мордвинов принадлежал к сановитой и бога­
той аристократии, но не являлся приверженцем самодер­
жавного строя, отличался независимостью суждений, от­
крыто восставал против произвола корыстолюбивых и бес­
честных царских сатрапов. Прямота и резкая критика ста­
рых порядков создали адмиралу большую популярность
среди передовых, либерально мыслящих людей. Вместе
с тем этот всегда любезный, с приятным, гладко выбритым
лицом и живыми умными глазами сановник продолжал
оставаться аристократом * и никогда не отказывался от
сословных привилегий и предрассудков.
Адмиралу Мордвинову нравился умный, скромный, хо­
рошо воспитанный юноша
из родственного семейства.
И адмирал не имел ничего против дружеских отношений
его со своей дочерью. Когда же Николай Муравьев стал
офицером и, появляясь у них в доме, счастливый и сияю­
щий, ни на минуту не отходил от Наташи и она глядела
на него радостно светившимися глазами, когда столь явно
обнаружились их чувства, адмирал начал хмуриться. Ари­
стократическая гордость и сословные предрассудки дава­
ли себя знать. Юноша, не имевший никакого состояния,
не мог являться желательным претендентом на руку его
дочери.
Николушку Муравьева по-прежнему в гостеприимном
доме Мордвиновых принимали приветливо, и никаких
внешних признаков изменившегося к себе отношения он
не замечал.
Но однажды, будучи на даче Мордвиновых в Парголо-
ве, он случайно услышал, как адмирал, беседуя с кем-то
из гостей, обронил фразу, смысл которой заключался в
том, что молодые люди, прежде чем вступать в брак, обя­
заны непременно позаботиться о средствах для содержа­
ния семьи. Ничего особенного в неоднократно слышанной
от других фразе не было, однако на этот раз слова адми­
рала, выражавшие непреклонное его мнение, смутили
40


влюбленного юношу, как бы спустили из рая на грешную
землю.
Он любил Наташу и наслаждался безмятежными,
сладкими мечтами о будущей жизни с ней, но это буду­
щее представлялось очень туманно, во всяком случае,
практическая сторона этого будущего не беспокоила, а те­
перь слова, произнесенные ее отцом, сразу дали иное нап­
равление его встревоженным мыслям.
На что мог он надеяться? Проклятый этот вопрос не
давал теперь покоя. Пора упоительного самозабвения ми­
новала. Раскрывалась жестокая действительность.
Материальное положение Муравьевых было из рук вон
плохо. Недороды последних лет резко снизили доходность
родовой деревеньки. Киязь Урусов обещал отцу за по­
мощь в делах часть своего имения, но пока что отделы­
вался мелкими, оскорбительными подачками.
Николаю Муравьеву приходилось жить на жалованье,
которого едва хватало на удовлетворение самых скромных
потребностей молодого офицера. «Мундиры мои, эполеты,
приборы были весьма бедны, — записал он в дневнике, —
кушанье для меня и для слуги стоило 25 копеек в сутки,
щи хлебал деревянною ложкой, чаю не было, мебель была
старая и поломанная, шинель служила покрывалом и
халатом. Так жить, конечно, было грустно, но тут я впер­
вые научился умерять себя и переносить нужду».
Нетрудно представить, с каким настроением бедный
влюбленный юноша, уединившись на маленькой невской
пристани, перечитывал теперь роман Ж ан-Ж ака Руссо.
Не чувствительные сцены, недавно вызывавшие слезы па
глазах, а обличительные сентенции, подвергавшие сомне­
нию моральные устои современного общества, приковыва­
ли внимание шестнадцатилетнего прапорщика.
Вот сделанные им некоторые выписки из книги. «Для
счастья никакие различия в происхождении, состоянии и
общественном положении ничего не значат. Люди должны
цениться по личным достоинствам, а браки заключаться
по выбору сердца — вот настоящий общественный поря­
док». «Нравственную чистоту и скромность легче обнару­
жить в простом народе, чем в среде знатных и богатых».
«Самый уважаемый класс людей — это простые честные
труженики». «Горько видеть, что каждый
помышляет
лишь о собственной выгоде и никто об общем благе» *.
1 Выписки сделаны на французском языке, приводятся здесь
в переводе.
41


Жан-Ж ак Руссо, несмотря на глубокие противоречия
своего учения, был одним из самых смелых просветите-
лей-правдоискателей и борцом против угнетения народа.
Его пламенные мысли ярким факелом освещали темные
стороны жизни и не только вызывали желание нравствен­
ного совершенствования, но и пробуждали дух свободы.
Николай Муравьев оставил в своих записках краткое,
но очень ценное признание: «Слог Жан-Ж ака увлекал ме­
ня, и я поверил всему, что он говорил. Не менее того чте­
ние Руссо отчасти образовало мои нравственные наклон­
ности и обратило их к добру».
Ничего удивительного, что вскоре в его руках оказа­
лось и наиболее революционное сочинение Руссо, знаме­
нитый его политический трактат «Об общественном дого­
воре».
3
После Тильзитского мирного договора * с Наполеоном
в 1807 году, по которому Россия принуждена была при­
мкнуть к проводимой им континентальной блокаде 14 Анг­
лии, положение внутри страны заметно ухудшилось.
Англия была главным покупателем русского хлеба и
сырья, прекращение торговли с ней подрывало экономи­
ку страны, вызывая резкое недовольство правительством
среди помещиков и коммерсантов. В военных кругах, счи­
тавших Тильзитский мир позором для отечества, усили­
вался ропот против самонадеянного и невежественного
императора Александра, окружившего себя бездарными
советниками, сковывавшими силы и боевой дух русской
армии. Оппозиционные настроения росли во всех слоях
общества. Передовая дворянская военная молодежь, кри­
тикуя почти открыто любезные царю прусские военные
доктрины, в то же время все более задумывалась и над
темными сторонами самодержавного строя. Горячая лю­
бовь к отечеству, готовность пожертвовать за него жизнью
сочетались со стремлением найти какие-то иные, лучшие
формы общественного устройства.
Николаю Муравьеву исполнилось семнадцать лет. Ко­
лонновожатых из Михайловского дворца переселили в дом
Кушелева, где были устроены классные комнаты, чертеж­
ная, библиотека и несколько квартир для преподавате­
лей — одну из них получили Николай и Александр Му­
равьевы.
Работать приходилось много. Николай преподавал гео­
42


метрию, тригонометрию и фортификацию. Иным колонно­
вожатым перевалило уже за тридцать лет, они относились
сначала к молодому преподавателю с известным недове­
рием, но вскоре его обширные знания заставили велико­
возрастных учеников изменить к нему свое отношение.
В свободное от занятий время квартира братьев Му­
равьевых всегда была полна народа. Родственники, сослу­
живцы, колонновожатые. Чаще других являлся сюда жиз­
нерадостный, плотный, с крупными чертами лица и отк­
рытым взглядом Матвей Муравьев-Апостол, зачисленный
недавно юнкером Семеновского гвардейского полка. Иног­
да он приводил с собой нежно любимого младшего брата
Сергея, темноволосого кудрявого юношу с восторженными
глазами. Приходил веселый и остроумный юнкер конной
гвардии Алексей Сенявин, сын известного адмирала. Бы-
рал Никита Муравьев, часто наезжавший в Петербург из
Москвы, где он слушал лекции в университете. Постоян­
ными посетителями были определившиеся недавно в ко­
лонновожатые франтоватый и громкоголосый красавец
Артамон Муравьев я братья Лев и Василий Перовские,
незаконные сыновья графа Разумовского, получившие фа­
милию по отцовской подмосковной деревеньке Перово.
Братья были разносторонне образованны, добры, любезны
и болезненно мнительны, при любом намеке на происхож­
дение краснели совсем по-девичьи.
Что же привлекало военную молодежь в скромной,
плохо обставленной квартире братьев М уравьевых? Ни
кутежей, ни картежной игры, ни вина, никаких иных соб­
лазнов здесь не было, а угощение ограничивалось обычно
чаем с хлебом и домашним печеньем. Зато у Муравьевых
чувствовали себя все совершенно свободно, говорили обо
всем с душой нараспашку, и преграды мыслям своим ни­
кто не ставил. Большинству молодых людей, собиравших­
ся здесь, были известны сочинения французских просве­
тителей, некоторые успели уже познакомиться и с рос­
сийской запретной литературой.
Книги Руссо, особенно трактат «Об общественном до­
говоре», пользовались особенным вниманием. И это не уди­
вительно. Руссо не только критиковал абсолютизм. При­
зывая народ возвратить себе свободу, отнятую тиранами,
он пытался, хотя и при огромных противоречиях, наме­
тить план революционного преобразования общества, соз­
дать некое идеальное государство, где уничтожено раб­
ство и благоденствуют свободные равноправные граж­
дане.
43


Жан-Ж ак Руссо, пробуждая дух свободы, вызывал по­
стоянные споры среди молодых людей.
—
Человек рожден свободным, а между тем везде он
в оковах — вот, братцы, высказанная Жан-Жаком истина,
которую нельзя оспаривать, — возглашал Артамон Му­
равьев.
—
Немыслимо надеяться на замену самодержавия рес­
публикой в такой огромной, привыкшей к рабству стране,
как Россия, — говорил Василий Перовский.
—
Само собой разумеется, — уточнял Николай Му­
равьев, — если все будут сложа руки сидеть и никто не
будет помышлять об общем благе...
Сам он сидеть сложа руки не собирался. Истины, отк­
рытые Руссо, поразили его юношеское воображение. Он,
как и большинство его товарищей, воспитывался в пол­
ном убеждении, что монархический строй и дворянские
традиции незыблемы, помазанник божий — царь — пред­
ставлялся в ореоле святости и непогрешимости, и если
парод жил плохо, кругом царили нищета и бесправие, то
это объяснялось воспитателями обычно тем, будто прибли­
женные к царю люди скрывали от него правду. Руссо
начисто отвергал подобные идеалистические взгляды.
«Вместо того, чтобы управлять подданными с целью сде­
лать их счастливыми, — писал Руссо, — деспотизм делает
подданных несчастными, дабы управлять ими». В другой
главе, резко критикуя монархическое правление, великий
французский мыслитель отмечал: «Личный интерес мо­
нархов прежде всего заключается в том, чтобы народ был
слаб, беден и чтобы он никогда не мог им сопротивлять­
ся... Неизбежным недостатком монархического правления,
который всегда ставит это последнее ниже республиканско­
го, является то, что в республике голос общества выдви­
гает на первые места только людей способных и образо­
ванных, которые занимают свои места с честыо, тогда как
те, которые выдвигаются в первые ряды в монархиях, ча­
ще всего суть только мелкие смутьяны, мелкие плуты,
мелкие интриганы; их мелкие таланты, доставляющие при
дворах крупные места, служат только для того, чтобы
показать обществу всю неспособность их, как только эти
люди добьются высоких постов...» *.
Николаю Муравьеву теперь в ином свете стали пред­
ставляться и действия правительства, и причины многих
1 Цнтаты даются по книге Руссо «Об общественном догово­
ре». М., Государственное социально-экономическое издательство,
1938.
44


позорных явлений общественной жизнн. Неясные стрем­
ления к справедливости обретали все большую ясность.
Преимущества республиканского правления перед монар­
хическим были очевидны. Николай думал над тем, каким
образом возможно претворить в жизнь хотя бы некоторые
порядки и установления, о которых так убедительно пи­
сал Ж ан-Ж ак Руссо.
Но прежде чем что-либо предпринимать, необходимо
было посоветоваться с самыми близкими людьми, как они
смотрят на это? Самыми близкими были отец и брат Алек­
сандр. Взяв отпуск, Николай поехал в Москву. Однако с
отцом откровенничать не пришлось. Николай Николаевич
старший, едва только услышал резкие отзывы сына о рос­
сийской м онархии, сейчас же строго остановил его:
—
Ты еще молод, чтобы судить о том, что не подле­
жит твоему суждению...
—
Помилуйте, батюшка,
—
попытался
возразить
сын, — на моих плечах уже офицерские эполеты...
Возражение вызвало сильнейший гнев отца. Он побаг­
ровел, стукнул кулаком по столу:
—
Молокосос! Щенок! Да знаешь ли, сколько таких
критиканов, как ты, правительство отправило на каторгу?
А сколько людей сгнило в крепостных казематах? Офицер­
ство от кандалов не спасает, не надейся! С военных кра­
мольников спрос строже! — Потом, немного остыв, отец
добавил: — Не ты один, а многие, и я в том числе, жела­
ли бы видеть отечество не под властью Аракчеева * и про­
дажных чужеземцев, а под более разумным правлением,
все это так, но... посягнуть на вековые устои нашей жиз­
ни... Об этом, заруби себе на носу, мыслить более никогда
не смей!
Отцовское наставление, вызванное естественным чув­
ством страха за сына, ни в чем не разубедило, но насторо­
жило. Отец прав, предупреждая о грозящей опасности.
Правительство, несомненно, будет противодействовать лю­
бой попытке изменить существующий порядок. Следова­
тельно, необходима сугубая осторожность, все должно
осуществляться тайно, нужна на первых порах хотя бы
небольшая тайная организация. Впрочем, об этом Нико­
лай М уравьев думал еще и до беседы с отцом.
С братом Александром разговор тоже не получился.
Александр был очень чувствителен ко всякой несправед­
ливости, не скрывал либеральных мыслей, но, попав в то
время под сильнейшее влияние масонов, полагал, что из­
бавить людей от всех бед может только масонство. Состоя
45


мастером столичной масонской ложи «Елизавета и добро­
детели», Александр бывал дома все меньше и, возвра­
щаясь поздно ночью, с увлечением рассказывал о таинст­
венных обрядах и испытаниях, через которые ему приш­
лось проходить.
—
Все это пустое ребячество, ничего больше, — ото­
звался как-то о масонах Николай.
Александр страшно обиделся:
—
Мы, по крайней мере, что-то делаем, а ты лишь от­
влеченными химерами занимаешься...
Спорить с ним о бесцельности масонства и о необходи­
мости создания некой иной, более действенной организа­
ции было бесполезно.
Осенью 1811 года в квартире Муравьевых состоялось
первое тайное совещание военной молодежи. Присутство­
вали Николай Муравьев, Артамон Муравьев, Матвей Му-
равьев-Апостол, Лев Перовский, Василий Перовский и
Алексей Сенявин.
—
Мы все, любезные друзья и товарищи, согласны в
том, что отечество наше нуждается в лучших законах и
порядках, — говорил Николай Муравьев.
—
Мы все так­
же согласны, что установление у нас желательного рес­
публиканского правления потребует самоотверженной
борьбы и труда многих поколений, но означает ли это,
что мы с вами ничего полезного для блага отечества не
сможем предпринять? Выслушайте меня и давайте обсу­
дим сказанное... Я думаю, что мы примерно в пять лет
могли бы подготовить создание республики на одном из
северных наших островов, населенных диким народом,
еще не испорченным цивилизацией, духом коммерции и
законодательством. Ж ан-Ж ак Руссо, как вам известно, по­
лагал, что такой небольшой народ легче всего образовать
в республиканском духе, что мы и сделаем. Наши дей­
ствия, направленные к этому, будут, само собой разумеет­
ся, неугодными правительству, поэтому должны происхо­
дить в строжайшей тайне. Наше товарищество будет иметь
устав и республиканские законы, нами самими составлен­
ные и утвержденные. Но прежде всего нам надлежит из­
брать остров, на котором удобней и безопасней всего у ч ­
редить можно республику...
—
Чоку, или Сахалин, как его называют, что близ
Японии, — предложил Лев Перовский.
—
Туда добирать­
ся долго, значит, больше времени у нас будет для устрой­
ства обороны...
—
-
Вполне разумно, — поддержал Алексей Сенявин, —


Адмирал Крузенштерн всего шесть лет назад водрузил
там русский флаг, и наши поселенцы не успели еще об­
жить остров. Туземцы трудолюбивы, простодушны и че­
стны, занимаются рыбными и звериными промыслами. И
там можно быстро построить несколько кораблей, соз­
дать небольшой военный флот для защиты берегов от вне­
запного нападения.
Предложение было всеми одобрено. После этого Нико­
лай зачитал составленные им в духе Руссо законы товари­
щества, которые впоследствии должны были стать основ­
ными законами новой республики. Законы были утверж­
дены, но для усовершенствования их постановили каждо­
му члену общества составить записку о желательных из­
менениях и дополнениях. Затем были учреждены настоя­
щие собрания и введены условные знаки для узнавания
друг друга при встрече. Положено было взяться правой
рукой за шею и топнуть ногой; потом, пожав товарищу
руку, подавить ему ладонь средним пальцем и взаимно
произнести друг другу на ухо слово «Чока».
В конце совещания президентом созданного тайного
общества был с полным единодушием избран Николай
Муравьев.
Последующие собрания молодых республиканцев про­
водились всю осень и зиму в разных местах, собирались
обычно вечерами в квартире того или иного члена обще­
ства. На этих собраниях обсуждали записки членов обще­
ства об усовершенствовании законов, вырабатывали устав,
принимали новые постановления. Руссо писал: «В стране
действительно свободной граждане все делают своими ру­
ками, а не деньгами». Молодые республиканцы в соответ­
ствии с этим принципом обязывались научиться какому-
нибудь ремеслу. Артамон Муравьев должен был стать
лекарем, Матвей — столяром, Сенявин брался за корабле­
строение. Освобождался лишь один президент общества,
на которого возлагалась самая трудная обязанность —
создать воинскую часть для защиты сахалинской респуб­
лики.
Для всех республиканцев установили одинаковую про­
стую и удобную одежду: синие шаровары, куртку и пояс
с кинжалом, на груди две параллельные линии из меди в
знак равенства. Б ыл уточнен также и срок сбора всех чле­
нов общества на Сахалине *.
Пополнялось общество кандидатами, которых выдви­
гали члены, эти кандидаты принимались после проверки
и обсуждения на общем собрании. Николай выдвинут
47


своего родственника Никиту Муравьева, с которым в пос­
ледний его приезд из Москвы особенно душевно сбли­
зился.
Однажды зимой Артамон Муравьев привел с собой на
собрание колонновожатого Гамбурга, серьезного, хорошо
воспитанного юношу из обрусевших немцев.
Николай Муравьев мельком как-то слышал, что в П е­
тербурге существует некое иное тайное, якобы республи­
канское, общество молодых офицеров и колонновожатых,
куда входил и Гамбург, однако цели этого общества были
неизвестны. Гамбург произвел на всех самое лучшее впе­
чатление и после откровенной беседы признал:
—
Наше братство больше вашего, мы мечтаем, как и
вы, о республиканских законах, но практически сделали
значительно меньше вашего...
—
А что вы скажете о нашем плане создания респуб­
лики на одном из островов? — задал вопрос Николай.
—
Очень заманчивый план, — ответил Гамбург, — и,
уверен, вполне осуществимый.
—
Так, мож ет быть, нам следует согласовать обоюд­
ные виды наши?
—
Я уже думаю об этом... Нам нужно соединиться...
Собрания наши происходят раз в месяц, я сделаю своим
это предложение, и, надеюсь, никто возражать не будет.
Так шли дела у молодых республиканцев.
Между тем брат Александр, заметив, что молодые лю­
ди, собиравшиеся у Николая, о чем-то таинственно пере­
шептываются, воспылал желанием разведать, что у них
делается.
Николай решил подшутить над братом. Достав не­
сколько масонских книг и заучив масонские знаки, он по­
казал их своим товарищам, а те, используя эти знаки, со­
ставили несколько двусмысленных записок, написанных
якобы кровью. Будто по неосторожности записки остались
на виду и попали Александру в руки. Тот пришел в ве­
ликое недоумение:
—
Что это такое, Николай? Чем вы занимаетесь?
—
Я тебе откроюсь, если ты дашь клятву не выдавать
нас.
—
Хорошо, клянусь. Говори.
Николай наклонился к его уху, произнес:
—
Мы члены обширного общества, учрежденного для
истребления масонов...
Александр невольно отпрянул назад:
—
Что? Да ты, кажется, с ума сошел?
48


—
Ничуть. Ты разве не читал недавно в газетах о за­
гадочной смерти графа Лихтенштейна? Так знай: он за­
резан членами нашего общества потому, что хотел открыть
нашу тайну.
Александр побледнел и, ничего более не сказав, по­
ехал в свою ложу предупредить братьев-масонов о навис­
шей над ними опасности.
Вскоре, впрочем, ж изнь братьев М уравьевых круто
изменилась. Наступила весна 1812 года. Надвигалась
военная гроза. Французские войска сосредоточивались
близ русских рубежей.
Патриотическое возбуждение, царившее в столице,
охватило и колонновожатых. Все более охладевая к учеб­
ным занятиям, они мечтали о предстоящем военном по­
ходе, о героических подвигах и бивачной жизни. Братья
Муравьевы неожиданно получили предписание явиться в
распоряжение квартирмейстера первой западной армии
генерал-майора Мухина.
Николай отправился к Мордвиновым, чтобы простить­
ся с Наташей. Отношения с нею оставались неясными...
Зимой они встречались только на танцевальных воскрес­
ных вечерах у Мордвиновых, и Наташа была мила с ним,
но свидания, помимо этих вечеров, стали все более за­
труднительными: то она уезжала с матерью куда-то гос­
тить, то являлись еще какие-то причины, не позволявшие
остаться с нею наедине. Он догадывался, что адмиралу,
видимо, не очепь-то приятны его визиты, и самолюбие
страшно страдало, но отказаться от Наташи... Это было
свыше его сил! И оп шел сейчас к Мор,двиновым с твер­
дым намерением во что бы то ни стало объясниться с
Наташей, высказать ей все, что не было еще выска­
зано.
В доме Мордвиновых встретил его сам адмирал, при­
гласил к себе в кабинет и тут же объявил, что Наташа
второй день лежит в постели, схватила где-то простуду.
Может быть, так оно и было, но Николаю в словах адми­
рала почудилась какая-то лукавинка, он мучительно по­
краснел.
—
Я отправляюсь в армию... Хотел проститься...
—
Ну, я надеюсь, мой друг, вы успеете еще увидеть­
ся. Наташа в ближайшие дни поднимется, — успокои­
тельно произнес адмирал, — доктор ничего опасного,
слава богу, не нашел...
--
Я отправляюсь в армию завтра, Николай Семе­
нович...
4 Зч стеной Кавказа
49


—
Ах, вот что! Так поспешно? Неужели вам не дали
даж е достаточно времени для сборов?
—
Сборы окончены, все к отъезду готово.
—
Как? И вы не нашли времени, чтобы навестить нас
раньш е?
Николаю меньше всего хотелось продолжать разговор
с адмиралом. На душе было скверно. Он сухо откланялся.
Несколько дней спустя братья Муравьевы были уже
в Вильно.
4
Вот они, эти тетради с записями о достопамятных со­
бытиях двенадцатого года. К ак хорошо, что он даже
в трудной походной жизни не расставался с дневником
и потом, сразу после окончания войны, по живым следам
событий, нашел время несколько поправить и дополнить
торопливые беглые заметки. Нет, он не ставил целью
описывать военные действия *, он отмечал лишь то, чему
был свидетелем, что сам переж ил и перечувствовал.
«Мы явились к генерал-квартирмейстеру Мухину. З а­
нятий было мало, он приказал нам только дежурить при
нем. Вскоре приехал государь с огромной свитой. В Виль­
но начались увеселения, балы, театры, но мы не могли
в них участвовать по нашему малому достатку. Когда
мы купили лошадей, то перестали даже одно время чай
пить. Тяжко было таким образом перебиваться пополам
с нуждой. Новых знакомых мы не заводили и более
дома сидели. У нас было несколько книг, мы занимались
чтением... Как изобразить тогдашнее положение наше?
До тех пор мы постоянно жили в кругу братьев и близких
товарищей, не зн ая почти никого из посторонних людей,
а теперь очутились в совершенно чуждом для нас обще­
стве, и еще каком! Все полковники, генералы... В первые
дни мы были отуманены и в большом замешательстве,
впоследствии ж е несколько обошлось. Круг, в коем мы
находились, состоял вообще из людей малообразованных,
мы избегали короткого с ними знакомства, ибо обычная
праздная жизнь их не соответствовала нашим понятиям
об обязанностях и трудолюбии, в коем мы были воспи­
таны.
В Вильно, за замковыми воротами, находится отдель­
ная крутая гора с остатками древнего замка литовских
князей, от которой городские ворота получили название
замковых. Среди этих романтических развалин была лю­
50


бимая прогулка моя. Часто ходил я туда и просиживал
на камне, под сводами древнего здания иногда до поздней
ночи. Тут в беспредельном воображении моем предавался
я мечтам о будущей своей жизни, к чему способствовала
очаровательная местность. Среди ночного мрака сквозь
провалившийся свод виднелось небо, усыпанное звездами,
восходившая из-за гор луна освещала речку Вилейку,
протекающую у подошвы горы. В городе по домам з а ­
жигались огни, часовые начинали перекликаться, городо­
вой колокол бил ночные часы. Конечно, не могли быть
порядочны мысли, в то время меня занимавшие, но
я считал себя как бы одним во всей природе, и ничто
не препятствовало моему созерцательному расположению
духа. Я думал о Наташе, и мне приходило в голову
броситься со скалы в каменистую речку, и я чертил имя
ее на камне среди развалин...»
Да, так оно было... Между тем кончалась весна.
Казачьи патрули каждый день доносили, что на том
берегу Немана скопление неприятельских войск увеличи­
вается и что-то там затевается. Война приближалась.
Братья Муравьевы нашли доброго и умного товарища.
Это был красавец кавалергард ротмистр Михаил Федоро­
вич Орлов, состоявший адъютантом при князе П. М. Вол­
конском, возглавлявшем штаб императорской главной
квартиры. Орлов выгодно отличался от других штабных
офицеров разносторонними глубокими знаниями и свобо­
домыслием, открытым характером, готовностью всегда
оказать помощь товарищу. Хорошо осведомленный обо
всех происшествиях в главной квартире и о военных
приготовлениях, Орлов, не стесняясь, порицал императо­
ра и его немецких советников, парализовавших своим
бестолковым вмешательством разумные действия коман­
дующего Первой армией Барклая-де-Толли. Впрочем,
настроен был таким образом не один Орлов.
Как-то раз Александр и Николай Муравьевы, зайдя
к Орлову, застали у него кавалергарда, поручика Михаи­
ла Лунина, родственника своего по матери, и полковника
Михаила Фонвизина, адъютанта генерала Ермолова, ко­
мандовавшего гвардейской пехотой. Орлов возмущался:
—
Барклай каждый день получает одобренные госуда­
рем сумасбродные оборонные проекты, составленные Ф у­
лем и Вольцогеном, слывущими у нас за великих стра­
тегов. Дрисский укрепленный лагерь, созданный этими
царскими любимцами, — настоящая ловушка для русских
войск. Возмутительно, господа! А кто такой этот Карл
51


Людвиг фон Фуль? Тупой, бездарный прусский генерал,
который за шесть лет пребывания в России не научился
даже русскому языку, а его неграмотный денщик Федор
Владыко превосходно за это время овладел немецким,
помогая своему хозяину объясняться с русскими.
—
Преклонение перед немчизною — застарелая наша
болезнь, —
-
вздохнул Александр Муравьев.
—
Алексей Петрович Ермолов полагает, что все про­
екты, предлагаемые Фулем, свидетельствуют об умствен­
ном его расстройстве, — сказал Фонвизин.
—
Если не о предательстве, — подхватил Лунин.
—
Нет, право, никакими добродетелями государя поведение
его оправдать нельзя.
—
Это печально, но это так, — согласился Орлов.
—
Над отечеством нависла грозная опасность. Не секрет, что
французская армия, расположенная на границе, гораздо
сильнее нашей. Старые, окуренные боевым порохом, при­
выкшие к победам войска. И во главе их искуснейший
полководец, тогда как с нашей стороны всем распоря­
жается государь...
—
А на войне знание и опытность берут верх над до­
машними добродетелями,
—
вставил, не удержавшись,
Николай Муравьев.
Все рассмеялись, Лунин громче всех:
—
Ядовито, но весьма точно! — и, чуть помедлив,
продолжил: —
-
Все мы так-то мыслим, брат Николай, всех
бы одолжил государь, кабы догадался со своими немец­
кими стратегами из армии уехать...
...В конце мая братьев Муравьевых разъединили. Алек­
сандра оставили при главной квартире, Николая прико­
мандировали к гвардейскому корпусу, расквартированному
в Видзах. Там Николай Муравьев впервые увидел Ермо­
лова и сразу, как многие другие, попал под его обаяние.
Ермолов выглядел геркулесом, приветливый, остроумный,
веселый, так не похожий на других генерал. Он ласково,
с какой-то особой товарищеской непринужденностью при­
нял молодого офицера, дал несколько дельных советов,
пригласил заходить в любое время.
Зато ничем не расположили к себе командир гвардей­
ского корпуса — вздорный, невежественный великий
князь Константин Павлович и начальник его штаба пол­
ковник Курута, маленький, круглый, словно шарик, кри­
воногий хитрый грек.
В начале июня Николая Муравьева, как наиболее
расторопного офицера квартирмейстерской части, послали


в местечко Казачизну, верстах в тридцати от Видз. На
случай отступления Первой армии необходимо было спеш­
но подготовить дорогу, сделать ее удобной для прохож­
дения артиллерии, расширить, выровнять, построить
мосты через речки, загатить топи и болота. Земской поли­
ции было приказано на починку дорог выгонять из бли­
жайших селений всех жителей.
Но, добравшись до указанного места, Муравьев обна­
ружил на дороге лишь несколько десятков дворовых лю­
дей с лопатами.
—
А где же остальной народ? — спросил он подошед­
шего земского чиновника.
Тот беспомощно развел руками:
—
Коих в подводчики угнали, кои неведомо где...
—
Ком у же тогда ведомо, если вам неведомо? —
сердито спросил Муравьев и приказал: — Извольте сей­
час же собирать крестьян. Я пойду с вами!
Однако в ближайшем селении, куда они пришли, бы­
ло безлюдно, и только бродили по широкой улице тощие
облезлые псы. Покрытые гнилой соломой избенки произ­
водили тягостное впечатление. Перед Муравьевым раскры­
лась картина ужасной народной нищеты. «Я обошел все
дворы, — записал он в дневник, — и нашел только в двух
или трех по старику и нескольких больных людей, кото­
рые лежали; когда же я к ним входил, то они просили
у мепя хлеба и говорили, что часть селения их вымерла
от голода, а другая разошлась по миру за милостынею,
наконец, что они, не имея сил подняться на ноги, ожида­
ют себе голодной смерти в домах своих. Несчастные край­
не жаловались на своих помещиков, которые в таком
даже положении приходили их обирать. Проезжая по
лугу, я видел нескольких крестьян с детьми, питавшихся
собираемым щавелем... Итак, в этой деревне рабочих не
нашлось...»
В других селениях картина была не лучше. И, конеч­
но, собрать народ, исправить по всем правилам дороги не
удалось. Да и не хватило бы на это времени. Встретив­
шийся в Казачизне кирасир, прибывший сюда с каким-то
поручением, сообщил:
—
Война, ваше благородие! Французы переправились
через Неман. Гвардия из Видз на Свенцияны пошла...
Война... Давно уж готов был Николай Муравьев услы­
шать это жестокое слово и все-таки, услышав, почув­
ствовал, как захолодело сердце. Войска величайшего за­
воевателя, не встречая сопротивления, двигались по
53


родной земле. Военные преимущества и численное пре­
восходство неприятеля были очевидны. А у нас плохо
связанные между собой, растянутые на много верст ар­
мии, неразбериха в оборонных планах, всюду бестолков­
щина, бедственное положение народа... Невеселые мысли
тревожили душу!
В Свенцияны приехал он ночью. Штаб гвардейского
корпуса размещался в помещичьем доме, в двух больших
комнатах, смежных с покоями великого князя. Ничего
достоверного о военных событиях никто еще не знал.
Большинство штабных офицеров и адъютантов цесареви­
ча спали на походных кроватях, иные дремали, сидя
у камина, двое в углу о чем-то перешептывались. На сто­
ле догорали оплывшие свечи. В камине краснели раска­
ленные угли. А по комнате с черным ночным колпаком
на голове важно расхаживал Курута, курил трубку и что-
то жужжал себе под нос.
Муравьев доложил ему о своих действиях, потом при­
сел на стул у камина, пригрелся и крепко заснул, а про­
будившись поутру, увидел, как невероятно переменилась
обстановка... Из всех углов слышались зевота и заспанные
голоса, один бранил слугу, другой сердился, что шумят,
третий требовал трубку, четвертый кричал «кофею»... Гос­
пода оставались господами. И слуги, сбившись с ног, но­
сились ошалело из кухни в комнату и обратно, ублаж ая
валявшихся на кроватях своих владык.
Муравьев глядел на эту картину с невольной непри­
язнью и думал о том, как, в сущности, чужд ему тот круг
богатых, избалованных, беспечных людей, среди которых
он сейчас находился, и он понимал, что ему, живущему
на одно более чем скромное жалованье и не имеющему
никаких знатных покровителей, тут не место. Отпросив­
шись у Куруты, он пошел в гвардейский лагерь искать
близких себе по духу товарищей.
В соседней деревеньке находился Семеновский полк.
Там первым встретился юнкер Матвей Муравьев-Апостол.
Их обоих обрадовала эта встреча. И Николай, обнимая
милого, доброго Матвея, улыбаясь, шепнул ему на ухо
заветное слово:
—
Чока!
Матвей, пожимая, как полагалось, ладонь друга, живо
отозвался:
—
Чока, Чока! Ие забыл, ие думай!
В шалаше, где жил Матвей, быстро собрались его при­
ятели, средп них прапорщик Иван Якушкин. Всех вол­
54


новали военные события, всем хотелось выведать новости
у гвардейского квартирмейстера, но Николай сам толком
ничего не знал, и оживленный разговор свелся к различ­
ным предположениям и откровенной критике действий
начальства.
—
Ясно одно, господа, — сказал Якушкин, — с этой
войной в нашем существовании что-то должно сильно
измениться...
Муравьеву фраза эта запомнилась. Якушкин понра­
вился.
Из Свенциян гвардия и подошедшие сюда вскоре ар­
мейские войска отступали на Дриссу и Полоцк. Шли
проливные дожди. Пехота утопала в грязи. Артиллерия
застревала в размытых водой оврагах. Заготовленного
продовольствия и фуража не хватало. И все же солдаты
на тяжелые переходы не жаловались, сохраняли бод­
рость. Все нетерпеливо ожидали боя с неприятелем.
Офицерам квартирмейстерской части теперь спать по­
чти не приходилось. На них лежала обязанность отыски­
вать удобные позиции, производить дислокацию войск,
размещать их по лагерям и квартирам, подготавливать
дороги и строить мосты, выполнять всякие иные поруче­
ния, и при этом каждый командир, ие считаясь ни с чем,
требовал от квартирмейстера всяких удобств, а при случае
сваливал на него вину за собственные свои промахи.
Служить же квартирмейстером в штабе не терпевшего
никаких возражений великого князя было сущей катор­
гой. В дневнике Муравьев отметил, как однажды под
вечер, подготовив размещ ение на ночлег гвардейского
корпуса, услышал звук труб подходящих гвардейских
полков и поспешил им навстречу. Великий князь ехал
верхом со своим штабом впереди колонны. Муравьев до­
ложил о дислокации, повернул полки к тем селениям,
которые для них были назначены, указал великому князю
оставленную для него, находившуюся в полутора верстах
от большой дороги прекрасную мызу, и все шло как будто
хорошо, но вдруг великий князь ни с того ни с сего
закапризничал:
—
Я не хочу стоять на мызе, до нее далеко ехать.
Хочу остановиться вот в этой деревне, как ее называют?
—
Михалишки, ваше высочество, она назначена для
кавалергардов.
—
Выгнать их!
И он сам поскакал туда. Но не успел еще Муравьев
переменить дислокацию, как за ним прискакали адъютан­
55


ты великого князя, который возвратился из Михалишек
совершенно бешеный и стоял под дождем на большой
дороге.
—
По милости вашей, сударь, видите вы меня под
дождем! Прекрасный офицер! Вы не могли для меня под­
готовить квартиры? Михалишки заняты, и я по вашей
расторопности ночую на большой дороге!
—
Ваше высочество, для вас была отведена мыза, но
вам неугодно было ее занять, а из Михалишек я не мог
еще успеть вывести кавалергардов.
—
Как, сударь, вы еще оправдываетесь? Я вас пред­
ставлю за неисправность, я вас арестую, вы солдатом
будете, ведите меня сейчас на мызу!
Делать нечего, поворотили на мызу, но туда вступал
уже кирасирский полк, которому мыза была назначена
после изменения дислокации.
—
Это что такое? — опять закричал великий князь.
—
Они проходят мимо вашей мызы на свои кварти­
ры, — попробовал схитрить Муравьев и поскакал вперед,
чтобы предупредить кирасир. А сзади нагонял его великий
князь и во все горло хриплым голосом орал:
—
Арестовать Муравьева! З адерж ать! Арестовать!
Подобные сцены повторялись часто. Т яж елая служба
осложнялась и почти полным безденежьем. Отец, вновь
поступивший на военную службу полковником, материаль­
ной поддержки сыновьям оказывать не имел возможности.
Жалованье прапорщика за третью часть года, как оно
тогда выплачивалось, составляло всего 118 рублей. На эти
деньги нужно было содержать себя со слугой, покупать
фураж для двух лошадей. Пища братьев Муравьевых
большею частью состояла из одного хлеба с водою; ла­
комились же картофелем и редькой, которые удавалось
отрывать на огородах, иногда вареной курицей, привози­
мой с фуражировки.
Постоянное недоедание вызвало тяжелое цинготное
заболевание. Николай несколько дней питался одним мо­
локом и еле держался в седле. Выручили, позаботились,
помогли поправиться добрые сослуживцы Михаил Орлов,
Михаил Лунин, Михаил Фонвизин, Матвей Муравьев *.
А войска тем временем продолжали отходить на во­
сток, сдерживая неприятеля жестокими арьергардными
схватками. Император Александр, вняв советам близких
1 Все будущие деятельные члены тайных декабристских орга­
низаций.
56


людей, изволил наконец отбыть из армии со своими «ве­
ликими стратегами», чем несказанно всех обрадовал.
В армии произошли изменения. Ермолов стал начальни­
ком штаба, а главным квартирмейстером — полковник
Толь. Вскоре разнеслась и другая добрая весть: Вторая
армия под начальством Багратиона, блистательно отразив
все попытки маршала Даву окружить ее, спешила к Смо­
ленску на соединение с Первой армией. Теперь недоволь­
ство отступлением и ропот против Барклая, замечавшиеся
в войсках, немного утихли. Появилась надежда, что под
Смоленском соединенные силы двух армий дадут неприя­
телю генеральное сражение. Войска приободрились, под­
тянулись, шли форсированными маршами и задержались
на три дня лишь в Поречье, где предполагалось напасть
на один из французских корпусов, который, однако, из­
брал другой, обходный путь.
Николай Муравьев находился при кавалергардском
полке, жил в шалаше Лунина, с которым его сближала
любовь к отечеству и республиканская настроенность мыс­
лей. Лунин был хорошо образован, умен, горяч, упрям,
отличался отчаянной храбростью. Проснувшись как-то
ночью, Муравьев увидел, что Лунин в ночной рубашке
и с неизменной трубкой в зубах сидит на постели у ско­
лоченного из ящ ика стола и что-то пишет при свете
огарка.
—
Послание возлюбленной, что ли, сочиняешь? —
спросил Муравьев.
—
Нет, брат, тут сочинение совсем иного сорта, —
отозвался Лунин.
—
Рапорт главнокомандующему пишу...
—
По какому же поводу?
—
Желаю принести себя в жертву отечеству, — не­
много патетически сказал Лунин.
—
Прошу послать меня
парламентером к Наполеону...
—
Ну и что же дальше?
—
А при подаче бумаг императору французов я всажу
ему в бок вот это...
Лунин повернулся, выхватил хранившийся под изго­
ловьем кривой кинжал и махнул им в воздухе. Муравьев
от неожиданности вздрогнул. Он не сомневался, что Лу­
нин, решительный характер которого ему был хорошо
известен, точно сделал бы это покушение, если б его
послали и если б...
—
Верю, друг Михайла, в доброе твое намерение по­
служить отечеству, — произнес Муравьев, — однако имей
в виду, что не так все просто обстоит, как ты представ­
57


ляешь. Монархи и деспоты плохо заботятся о народе, зато
свои драгоценные особы охраняют весьма бережно; если б
не так, то деспотизм давно бы перестал существовать...
—
Да, ты прав, пожалуй, хотя...
Лунин не досказал, задумался.
5
.. . Под Смоленском не смолкал гул орудий, происходило
ожесточенное сражение. Пехотная дивизия генерала Не­
веровского, составлявшая арьергард Второй армии, и кор­
пус генерала Раевского с необыкновенным мужеством
сдерживали во много раз сильнейшего неприятеля. Фран­
цузские уланы разъезжали по левому берегу Днепра
вблизи сверкавшего золотыми главами церквей древнего
русского города, искали броды для переправ. Но помешать
соединению русских армий французам не удалось. Армии
в Смоленске соединились. Багратион согласился по доб­
рой воле подчиниться Барклаю-де-Толли, принявшему
главное начальство над соединенными войсками.
Барклаю более чем кому-либо хотелось дать неприя­
телю генеральное сражение: он знал, как нетерпеливо
ожидают этого войска, и знал, какие нарекания на себя
вызовет, если это сражение ие будет дано, но осмотрен­
ные им близ Смоленска позиции были совершенно непри­
годны и могли дать преимущества лишь наступающему
численно превосходящему противнику. Барклай с тяж е­
лым сердцем вынужден был подписать приказ об остав­
лении Смоленска.
Николай Муравьев спустя некоторое время после это­
го сделал следующую дневниковую запись: «Вечером по­
лучено было приказание к отступлению, и во всем лагере
поднялось единогласное роптание. Солдаты, офицеры
и генералы вслух называли Барклая изменником. Невзи­
рая на это, мы в ночь отступили, и запылал позади нас
Смоленск. Войска шли тихо, в молчании, с растерзанным
п озлобленным сердцем. В Смоленске оставалась только
часть корпуса Дохтурова для удержания натиска не­
приятеля в воротах. Хотели дать время увезти раненых
и скрыть от неприятеля наше быстрое отступление. Дох-
туров защищался в самых воротах против превосходящих
сил, на него крепко наседавших. Наша пехота смешалась
с неприятельскою, и в самых воротах произошла руко­
паш ная свалка, в коей обе стороны дрались на штыках
с равным остервенением и храбростью. После иродол-
,58


жительного боя, когда все войска уже вышли из города,
наши уступили место и в порядке перешли через Днепр.
Французы разграбили и сожгли Смоленск, церкви обра­
тили в конюшни, поругали женщин, терзали оставшихся
в городе стариков и слабых, чтобы выведать у них, где
спрятаны мнимые сокровища. Во всю эту войну они
показались совершенными вандалами. В поступках их не
заметно было искры того образования, которое им припи­
сывают. Генералы, офицеры и солдаты были храбрые
и опытные в военном деле, но дисциплина между ними
слабая. Во французской армии было вообще мало обра­
зования, так что между офицерами встречались люди,
едва знавшие грамоте. Во все время воины французы
ознаменовали себя неистовствамр1, осквернением церквей
и сожиганием сел, озлобленный на них народ вооружался
против них и побил множество мародеров, удалявшихся
в сторону для грабежа... Из-под Смоленска великий князь
уехал. Причиною тому были неудовольствия, которые он
имел с главнокомандующим за отступление».
Александр Муравьев, в то время снова прикоманди­
рованный к гвардейскому штабу, был свидетелем столкно­
вения великого князя с Барклаем, которое произошло
вскоре после того, как Барклай стал главнокомандующим
соединенными армиями.
Был звойный июльский полдень. Александр Муравьев
дежурил в штабе. Курута работал за письменным столом.
В соседней комнате великий князь Константин Павлович
совещался о чем-то с генералами. Внезапно дверь распах­
нулась. Константин Павлович выскочил красный, злой,
растрепанный, прохрипел:
—
Курута, поезжай со мною!
Оседланные лошади стояли у крыльца. Сопровождае­
мый Курутой, Муравьевым и адъютантами, Константин
Павлович поскакал к главнокомандующему, который на­
ходился в открытом сенном сарае, откуда он осматривал
местность и отдавал приказания. Константин Павлович
без доклада вошел к нему со шляпой на голове и громким,
грубым голосом закричал:
—
Немец, шмерц, изменник, подлец! Ты продаешь
Россию, я не хочу состоять у тебя в команде! Курута,
напиши от меня рапорт Багратиону, я с корпусом пере­
хожу под его начальство!
Барклай, расхаживая по сараю, услышав брань, оста­
новился, удивленно посмотрел на великого князя. Тот
продолжал изрыгать самые непристойные ругательства.
59


Барклай, не обращая более на него никакого внимания,
ничего не отвечал, хладнокровно продолжал ходить взад
и вперед. Константин Павлович, натешившись бранью
и ругательством, выбежал из сарая, с глупой самодоволь­
ной усмешкой сказал окружающим:
—
Что, а? Каково я этого немца отделал!
Но через два часа по возвращении в штаб он неожи­
данно получил от Барклая предписание: сдав гвардейский
корпус генералу Лаврову, немедля выехать из армии.
Вечером великий князь отправился в Петербург, за ним
поехали еще некоторые приближенные к нему лица.
Александр Муравьев, рассказав об этом происшествии
брату, воскликнул:
—
Нет, ты только подумай! Выставить из армии род­
ного брата императора! И при этом сохранить полное
самообладание и благородство! Восхищаюсь таким харак­
тером и почитаю его истинно великим *, подобным зна­
менитым древним мужам Плутарха!
Николай с братом был согласен. Не раз приходилось
ему, как офицеру квартирмейстерской части, выезжать
для выбора позиций в места предполагаемых сражений.
Он видел их неудобства и не мог винить Барклая за от­
ступление, вызванное причинами, от него не зависящими.
—
Что и говорить, нарекания на Михаила Богданови­
ча несправедливы и напрасны, всяческого уважения до­
стоин он по военным заслугам и неподкупной честности, —
промолвил Николай, — и все же, милый брат, нельзя
не считаться и с настроением умов, и духом войск...
—
Кто же о том спорит,
—
сказал Александр.
—
Я уже слышал, будто в Петербурге озабочены создавшим­
ся положением и существует мнение, что необходим но­
вый главнокомандующий...
—
Вот это, пожалуй, выход из положения, по кого
же нам прочат, не слышал?
—
Орлов мне говорил, будто дворянство требует н а­
значения Кутузова...
—
Ну, это пустое дело! Всем известно, что государь
старика Кутузова терпеть не может...
—
Слухи таковы, а там кто знает! Поживем — увидим!
Слух вскоре подтвердился. Император Александр вы­
нужден был вопреки своей воле назначить главнокоман­
дующим Кутузова.
«Известие сие всех порадовало не менее выигранного
сражения, — записал Николай Муравьев.
—
Радость изо­
бражалась на лицах всех и каждого».


Кутузов, прибыв в армию, потребовал, чтоб квартир-
мейстерская часть главной квартиры была составлена из
лучших молодых офицеров. В числе их главнокомандую­
щему был представлен Николай Муравьев. Так началась
его служба при Кутузове.
...23 августа наши войска, пройдя Колоцкий мона­
стырь, остановились близ села Бородино. Место, избран­
ное для сражения, было, по мнению Николая Муравьева,
довольно удобное.
Линии наши занимали высоты по обеим сторонам до­
роги. Прямо было село Бородино, лежащее на речке Ко-
лоче, прикрывавшей фас нашего правого фланга. Правый
берег речки был гораздо выше левого и крут. На том же
фланге была довольно обширная роща, которая оканчи­
валась при большой дороге кустарником. Середина нашего
левого фланга выдавалась вперед, расположена была на
укрепленной высоте, которую защищали войска корпуса
Раевского, поэтому и высота эта получила название бата­
реи Раевского. Левый фланг примыкал к большому лесу,
через который пролегала Старая Можайская дорога.
Главная квартира находилась в селе Татарках. Бар­
клай остановился в Горках, на полдороге между Татарка­
ми и Бородином. Багратион устроил свою квартиру влево
от дороги, в селе Михайловском.
Николай Муравьев все последние дни не слезал с коня.
Кутузов сразу заметил недюжинные знания и сообрази­
тельность восемнадцатилетнего прапорщика, давал ему
ответственные поручения, связанные с выбором позиций
и дислокацией войск, и, наконец, послал вместе с полков­
ником Нейдгартом укреплять правый фланг. Квартирмей­
стерам здесь нашлось что делать. Они назначили место
для просек и засек в роще, устроили закрытые батареи
и окопы, помогли правильно разместить стоявшие на этом
фланге корпуса Багговута и Остермана-Толстого. При­
ехавший сюда среди дня Кутузов остался действиями сво­
их квартирмейстеров доволен, похвалил их, сделал не­
сколько дельных указаний. Николай Муравьев, стоявший
близ Кутузова, видел, как невозмутимо спокоен был этот
невысокий, тучный, старый генерал в простеньком корот­
ком сюртуке и ш арфе через плечо, и это его спокойствие,
неторопливость движений, тихий повелительный голос
невольно вселяли во всех подчиненных полное доверие
к нему и надежду на успех.
Кутузов стоял на возвышенности, откуда хорошо про­
сматривалось Бородинское поле, советовался о чем-то с re­
el


нералами, как вдруг из рощи поднялся орел, круто взмыл
вверх, в голубое сияющее небо, и величаво поплыл над
войсками. Генерал Багговут, первым заметивший его, снял
фуражку и закричал:
—
Ein Adler, ach ein Adler! 1
Кутузов тяжело поднял вверх большую голову и, уви­
дев орла, тоже снял фуражку и, помахав ею, воскликнул:
—
Победа российскому воинству! Сам бог ее нам пред­
вещает!
На другой день подошедшие французские войска на­
чали сильную атаку на левом фланге, стремясь захватить
так называемый Шевардинский редут и овладеть лесом
на оконечности фланга. Густые колонны французской пе­
хоты с барабанным боем лезли вперед. Солдаты были
пьяны.
Русские батареи обрушили на неприятеля такой ярост­
ный град картечи, что колонны атакующих стали рассы­
паться, оставляя на поле сотни трупов.
Кутузов, окруженный большой свитой, во время боя
находился на левом фланге. Николай Муравьев впервые
видел Кутузова под сильнейшим огнем. Неприятельские
ядра все время перелетали через головы, ложась в задних
наших линиях. Кутузов был так же спокоен, как вчера,
его распоряжения, отдаваемые тем же тихим, повелитель­
ным голосом, отличались краткостью и ясностью.
Бой прекратился с наступлением темноты. Стоял ти­
хий вечер. Всюду зажигались костры. Неприятельский
лагерь обозначался непрерывной линией пламени па про­
тяжении нескольких верст.
Наши солдаты, составив ружья в козлы, отдыхали
у костров, варили кашу, и на лицах только что возвратив­
шихся из боя людей не было никаких признаков пере­
житого напряжения и утомления, слышались уже и обыч­
ные веселые солдатские байки, и добродушный смех.
Возвращаясь в главную квартиру, Муравьев близ од­
ного из костров остановился, прислушался. Старый, уса­
тый гренадер рассказывал окружившим его тесным коль­
цом товарищам:
—
Тут, братцы, значит, Бонапарт, прознав, что Куту­
зов приехал к войску, задумал, значит, Кутузова застра­
щать и послал ему со своим генералом мешок пшеницы.
Ты, дескать, Кутузов, со мной зря не воюй, а покорись,
у меня войска столько, сколько зерен в мешке, попробуй
1 Орел, ах орел! (нем.)
62


посчитай. Только скажу вам, братцы, наш никак того
не испугался, а послал, значит, обратно с тем генералом
Бонапарту горсть перцу зернистого. У меня, дескать,
войска поменьше твоего, да попробуй раскуси!
Гренадеры ответили раскатистым хохотом. И Муравь­
ев тоже невольно улыбнулся и подумал о том, как чудесно
и точно выражалось в этой байке состояние воюющих
сторон, и численное превосходство неприятеля, и солдат­
ская вера в Кутузова, и сознание своей силы. Попробуй
раскуси!
.. .И вот пришел он, грозный день русской славы, со­
хранившийся в дневниковых старых записях Муравьева
таким, каким виделся тогда.
«26 августа к рассвету все наше войско стало под
ружье. Главнокомандующий поехал в селение Горки
на батарею, где остановился и слез с лошади. При нем
находилась вся главная квартира. Солнце величественно
поднималось, исчезали длинные тени, светлая роса бли­
стала еще на лугах и полях. Давно уже заря была про­
бита в нашем стане, где войска в тишине ожидали начала
ужаснейшего побоища. Каждый горел нетерпением сра­
зиться и с озлоблением смотрел на неприятеля, не по­
мыш ляя об опасности и смерти, ему предстоящей. Погода
была прекраснейшая, что еще более возбуждало в каждом
рвение к бою.
Прежде всего увидели мы эскадрон неприятельских
конных егерей, который, отделившись от своего войска,
прискакал на поле против нашего правого фланга. Нача­
лась перестрелка с нашими егерями, переправившимися
за речку Колочу. Остерман-Толстой приказал пустить не­
сколько ядер в коноводов. После непродолжительной пе­
рестрелки французские егеря отступили, но между тем
неприятель атаковал гвардейский егерский полк, который
защищал село Бородино. Наши войска не могли устоять
против превосходных сил и наконец уступили мост через
Колочу и отступили. Бородино оказалось в руках фран­
цузов.
В то же время французы открыли огонь по селению
Горки. Наши орудия им отвечали, но атаковать пехотой
наших батарей при селе Горки неприятель не стал. В это
время самое жаркое дело завязывалось на левом фланге.
Наполеон послал сюда Мюрата, приказав ему во что бы
то ни стало занять батарею Раевского. Но это было не
так-то просто сделать. Чтобы занять и удержать эту бата­
рею, надобно было оттеснить нашу пехоту, защищавшую
63


лес, находившийся на оконечности нашего левого фланга.
Кутузов приказал подкрепить сей фланг, и в лесу завя­
зался ожесточенный бой. Между тем продолжался по всей
линии частый артиллерийский огонь; зарядные ящики
взлетали на воздух и орудия подбивались, но их немед­
ленно заменяли свежими из резервной артиллерии. Напо­
леон, находя, что уже настала пора начать атаку, послал
огромные массы войск, чтобы взять на штыках батарею
Раевского. Французская пехота несколько раз добиралась
до нее, но была отбиваема с большой потерей. Тогда
в довершение натиска Наполеон пустил всю свою кон­
ницу в атаку, чтобы прорвать наши линии, и конница сия,
смяв почти весь шестой наш корпус, заняла с тыла бата­
рею Раевского, на которую вслед за тем пришла неприя­
тельская пехота.
В эту минуту неприятель мог бы опрокинуть все наше
войско, но Кутузов, видя, что правый фланг наш не будет
атакован, приказал корпусам Багговута и Остермана-Тол-
стого двинуться на усиление левого фланга. При переводе
колонн через большую дорогу Кутузов одобрял солдат,
которые спешили на выручку товарищей и отвечали на
приветствия главнокомандующего неумолкаемыми крика­
ми «ура!». Во все время сражения Кутузов сохранял не­
возмутимое хладнокровие. В самые опасные минуты он не
терялся и рассылал приказания свои со спокойным видом,
что немало служило к поддержанию духа в войсках.
Между тем Алексей Петрович Ермолов, бывший тогда
начальником главного штаба у Барклая, увидев, как не­
приятель занял батарею Раевского, собрал разбитую пехо­
ту нашу, состоявшую из людей разных полков, приказал
случившемуся тут барабанщику бить «на штыки» и сам
с обнаженною саблей в руках повел сию сборную команду
на батарею. Французы собирались увозить оставшиеся там
орудия наши, когда сборная команда, предводительствуе­
мая Ермоловым, вбежала на батарею, переколотила всех
неприятелей и поставила на место орудия. Сам Ермолов
был ранен пулей в шею, он не мог далее оставаться
в сражении и уехал. Находившийся с ним рядом генерал
Кутайсов был убит наповал.
Полки, пришедшие с правого фланга, заступили место
расстроенных частей, гвардейскую артиллерию выдвинули
на батарею. Французы продолжали атаку. Рукопашный
бой между массами смешавшихся наших и французских
латников представлял необыкновенное зрелище и напо­
минал битвы древних рыцарей или римляи, как мы при­
64


выкли их себе воображать. Всадники поражали друг дру­
га холодным оружием среди груд убитых и раненых. От
атаки неприятельской конницы остались следы в наших
линиях, где лежало много французских кирасир, многие
из них были переколоты нашими рекрутами, которые на­
гоняли легкораненых латников, едва двигавшихся под
своей грузной бронею.
Перед самой атакой кавалерии я находился с братом
Александром в Горках, как прискакал с левого фланга
адъютант генерала Беннигсена, бурка его была в крови;
обратившись к нам, он сказал, что это кровь брата нашего
Михайлы, которого сбило с лошади ядром. Адъютант не
знал только, жив ли брат или нет. Мы с Александром
отпросились на левый фланг, куда поскакали по разным
дорогам. Участь брата нас сильно тревожила.
Следуя за раненым, я спустился в лощину. Тут всюду
стояли лужи крови, среди коих многие из раненых умира­
ли в судорожных страданиях. Картина ужасная! Стоны
и вопли смешивались со свистом перелетавших ядер и ло­
павшихся гранат. Истребление человеческого рода на сем
месте изображ алось во всей полноте, ибо ни одного целого
человека и необезображенной лошади тут не было видно.
Можно себе составить понятие о понесенном некоторыми
полками уроне из следующего примера. Я ехал мимо
небольшого отряда иркутских драгун. Их было не более
пятидесяти человек, они на конях стояли неподвижно во
фрунте с обнаженными палашами под сильнейшим ог­
нем, имея впереди себя только одного обер-офицера.
Я спросил у пего, какая это команда. «Иркутский дра­
гунский полк, — отвечал он, — а я поручик такой-то,
начальник полка, потому что все офицеры перебиты и,
кроме меня, никого не осталось». После сего драгуны
участвовали еще в общей атаке и выстояли все сражение
под ядрами. Можно судить, сколько их под вечер осталось.
Я доехал до Татарок, но никто о брате ничего не знал.
Александр тоже возвратился ни с чем. А солнце уже
садилось, и огонь все еще не прекращался. Остатки кор­
пуса Дохтурова, примыкавшего правым флангом своим
к большой дороге, еще кое-как удержались, но оконечность
нашего левого фланга была отброшена назад, так что
Старая Можайская дорога оставалась почти совсем от­
крытою.
Когда совершенно смерклось, сражение прекратилось
и неприятель, который сам был очень расстроен, опасаясь
иочпой атаки, отступил на первоначальную свою позицию,
5 За стеной Кавказа
G5


оставив батарею Раевского, лес и все то место, которое мы
поутру занимали. Войска наши, однако, не подвинулись
вперед и провели ночь в таком положении, как вечером
остановились. Потери с обеих сторон были равные, хотя
гораздо ощутительнее для нас, потому что, вступая в бой,
у нас было гораздо менее войск, чем у французов.
Всю ночь войска провели без сна. Р азнесся слух, будто
сражение с рассветом возобновится, но затем узнали, что
подписан приказ об отступлении, да иначе и быть не
могло. Во многих полках оставалось едва сто человек,
иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались
с разных сторон. Вся Можайская дорога была покрыта
ранеными и умершими от ран, но при каждом из них
было ружье. Безногие и безрукие тащились, не утрачивая
своей амуниции и оружия.
Подобной битвы, может быть, нет другого примера
в летописях всего света. Одних пушечных выстрелов было
сделано французами семьдесят тысяч, не считая миллио­
нов выстреленных ими ружейных патронов. Потеря наша
убитыми и ранеными в сем сражении состояла из 26 ге­
нералов, 1200 штаб- и обер-офицеров и 40 000 нижних
чинов1. Французы пе менее нашего потеряли. Лошадей
зарыто па поле сражения 19 тысяч. От гула 1500 орудий
земля стонала за 90 верст. Таким образом кончилось
славное Бородинское побоище, в котором русские приоб­
рели бессмертную славу.
...Рано поутру войска наши, оставив поле сражения,
начали отступать к Можайску. Французы не решались
пас преследовать, вступая лишь в перестрелку с нашим
арьергардом.
Полагая брата Михайлу убитым, но в надежде еще
найти его, Александр выпросил позволение ехать в Мос­
кву, чтобы искать брата на дорогах между множеством
раненых, которых везли на подводах. Я отправился вслед
за ним днем позднее».
6
Москва, куда 30 сентября добрался Николай Муравь­
ев, представляла горестное зрелище. На улицах под от­
крытым небом лежали мертвые и раненые солдаты.
1 Н. Муравьев лишь немного преувеличил наши потери. Со­
ветские историки-исследователи уточнили цифры: русские поте­
ряли 38 506 солдат и офицеров и 22
генерала (Бескров­
ный JI. Г. Отечественная война 1812 года. М., Соцокгиз, 1962.)
66


Присмотра за ними не было. Всюду слышались стоны
и крики. Дворяне и зажиточные люди спешили покинуть
город. Тянулись беспрерывно обозы с казенным имуще­
ством и барским добром. Где-то заунывно перезванивали
колокола, в церквах шла служба. Простой парод толпился
кое-где у господских особняков, с озлоблением смотрел
на проезжающие кареты и забрасывал их камнями. Вы­
пущенные из острогов арестанты разбивали кабаки и тор­
говые лавки.
В родительском доме на Большой Дмитровке было
тихо. Николай, сдав лошадь старику кучеру, вбежал, гре­
мя шпорами, в раскрытые опустевшие комнаты и неожи­
данно был остановлен у дверей отцовского кабинета бра­
том Александром:
—
Тише, тише... Михайла умирает... У него открылся
антолов огонь... теперь ему операцию делают...
Николай осторожно вошел в кабинет. Доктор Лемер,
которого с трудом удалось отыскать, вырезал осколки из
страшной гноившейся раны: гранатой было сорвано мясо
с левой ноги, повреждены мышцы. Михайла лежал на
кровати с помертвелым страдальческим лицом. Узнав
брата, он кивнул головой. Потом впал в забытье.
Александр и Николай, посоветовавшись с доктором,
решили отправить раненого в Нижний Новгород, куда
выехали все родные. На следующий день, заложив парой
лошадей найденную в сарае старую удобную коляску, они
проводили брата и сопровождавших его на телегах остав­
шихся дворовых, а сами возвратились в главную квартиру,
остановившуюся в Филях.
И там узнали, что на военном совете, только что здесь
состоявшемся, решено сдать неприятелю Москву без боя.
Трудно было свыкнуться с мыслью, что чужеземцы
будут обладать священным русским городом. Войска по­
кидали матушку белокаменную в скорбном молчании,
солдаты со слезами на глазах глядели в последний раз на
кремлевские соборы, истово крестились. И Николай Му­
равьев не удержался от невольной слезы, но его привыч­
ный к математической точности разум брал верх над
чувствами, он понимал совершенную необходимость из­
бранного Кутузовым решения оставить Москву без боя.
Численное превосходство неприятеля после Бородина
увеличилось, наша армия не успела еще оправиться, даже
на глаз было заметно, как на марше дивизии быстро
сменяли одна другую: ведь во многих людей оставалось
в три-четыре раза меньше, чем полагалось. «С потерей
67


Москвы не потеряна Россия...» Эти, передаваемые из уст
в уста, сказанные Кутузовым слова крепко засели в мозгу
и поддерживали дух.
А Москва горела. «Дым от пылавшей столицы обра­
тился в густые черные облака, которые носились над
нашими головами несколько дней, — записал Николай
в свой дневник.
—
Казалось, будто тень древней Москвы
не оставляла нас и требовала мщения».
Войска двумя колоннами медленно отступали по Р я ­
занскому большаку.
Неожиданно ночью полковник Толь, собрав офицеров-
квартирмейстеров, объявил:
—
Господа, предупреждаю, услышанное здесь должно
сохраняться вами в самой полной тайне. Главнокоман­
дующий начертал, господа, новый марш для наших войск
с конечным выходом их на Калужскую дорогу. Все необ­
ходимые указания и маршруты всякий из вас будет полу­
чать от меня, колонны придется вести проселками,
возможно, будут нарекания со стороны командиров, тем
не менее объяснения по сему предмету с генералами и с
кем бы то ни было вам иметь строжайше запрещается.
Главнокомандующий надеется на вас, господа!
Оставив на Рязанском большаке небольшой отряд лег­
кой конницы, дабы обмануть французов, русская армия
внезапно повернула вправо, к Подольску, и, потерянная
из виду неприятелем, начала знаменитый фланговый
марш. Стояли осенние ненастные дни. Проселочные доро­
ги, покрытые лужами, затрудняли движение. Направле­
ние марша никому, кроме квартирмейстеров, не было
известно. Генералы и офицеры недоумевали, куда их ве­
дут. Но более всех встревожился Наполеон: «Где же
русские, куда они исчезли?»
Замысел Кутузова удался блестяще. Наполеоп лишь
спустя двенадцать дней узнал, что русские войска вышли
на Калужскую дорогу и стоят на позициях близ села
Тарутино.
Армия расположилась здесь в несколько линий на вы­
сотах позади села. Тяжелую конницу поставили в окрест­
ных селениях.
Главная квартира была в Тарутине,
затем Кутузов перевел ее в соседнюю деревню Лета-
шовку.
Тарутинский лагерь походил на оживленный городок.
Построены были хорошие шалаши, благоустроенные зем­
лянки, несколько просторных изб. На протекавшей здесь
реке Наре появились бани, на большой дороге собирались


ежедневно базары, из Калуги приезжали торговцы пиро­
гами и сбитенщики. По вечерам во всех концах лагеря
слышалась музыка, долго не умолкали песни. Ночью ла­
герь освещался множеством бивачных огней. Кто-то из
генералов заметил, что в лагере не по временам слишком
весело.
Кутузов возразил:
—
А лагерь и не должен походить на монастырь.
Веселость солдат — первый признак их неустрашимости
и готовности к бою.
Николай Муравьев, находившийся вблизи Кутузова,
имел возможность наблюдать за его деятельностью, учить­
ся у него военному искусству и дипломатическим тонко­
стям.
В глазах царя и многих военных Кутузов не оправды­
вал своего высокого положения. Москва была в руках
неприятеля, а главнокомандующий сидел спокойно в Jle-
ташовке, много спал, с аппетитом ел и против французов
никаких боевых действий не предпринимал, даже укло­
нялся от них. Начальник главного штаба бездарный, за­
вистливый генерал Беннигсеи и его старый приятель
Роберт Вильсон, агент английского правительства при
русской армии, открыто осуждали фельдмаршала, плели
всякие интриги против него, посылали жалобы в Петер­
бург. Император Александр ие скрывал своего раздраже­
ния. Кутузов чуть ие каждый день получал царские
наставления и выговоры, но не обращал на них внимания,
продолжая делать то, что считал единственно правильным
и нужным для того, чтобы с наименьшими потерями
и жертвами освободить отечество от чужеземцев.
Кажущееся многим бездействие Кутузова было мни­
мым. Предвидя, что Наполеон попытается прорваться
в плодородные, неистощенные войной районы, Кутузов,
совершив фланговый марш, преградил путь в эти районы
и в Тарутинском лагере необычайно деятельно занимался
подготовкой армии к предстоящим наступательным дей­
ствиям, стремясь в то же время всячесли ослабить не­
приятельские силы. На свою ответственность, вопреки воле
императора, Кутузов создал десятки партизанских армей­
ских отрядов и поощрял действия стихийно возникавших
народных партизанских дружин.
Николай Муравьев записал в дневнике:
«Армейские партизаны наши присылали много плен­
ных, других ловили крестьяне, которые вооружались
и толпами нападали на неприятельских фуражиров. Не
69


проходило дня, чтоб их сотнями не приводили в главную
квартиру. Поселяне не просили себе другой награды, как
ружей и пороху, что им и выдавали из числа взятого
неприятельского оружия. В иных селениях крестьяне со­
ставляли сами ополчение и подчинялись раненым солда­
там, которых подымали с поля сражения. Они устроили
конницу, выставляли аванпосты, посылали разъезды, уч­
реждали условные знаки для тревоги. Некоторым из
крестьян Кутузов сам выдавал Георгиевские кресты.
Неудивительно, что в неприятельской армии вскоре ока­
залась большая нужда в продовольствии. Французы стали
употреблять в пищу своих лошадей, от недостатка пита­
ния появились у них заразительные болезни... Пока не­
приятель таким образом изнемогал, наша армия поправ­
лялась. Продовольствие у нас было хорошее. Розданы
были людям полушубки, пожертвованные из разных внут­
ренних губерний, так что мы не опасались зимней кам­
пании. Конница наша была исправна. Каждый день при­
ходило из Калуги для пополнения убыли в полках по
пятьсот, по тысяче и даже по две тысячи человек рекру­
тов. Войска наши отдохнули, укомплектовались, при вы­
ступлении из Тарутинского лагеря у нас было под ружьем
90 тысяч регулярного войска. Численностью, однако ж,
мы были еще слабее французов, и нам нельзя было
рисковать генеральным сражением, но можно было на­
деяться на успехи в зимней кампании».
И если император Александр и враждебные фельдмар­
шалу лица не понимали или не хотели понять глубокого,
далеко идущего замысла Кутузова, оценить его действия,
то в войсках не сомневались в правильности этих действий,
видели, что соотношение сил складывается в нашу пользу
и час расплаты с неприятелем приближается. В лагере
солдаты распевали только что сочиненную песню:
Хоть Москва в руках французов,
Это, братцы, не беда:
Наш фельдмаршал
князь Кутузов
Их на смерть впустил туда.
Свету целому известно,
Как платили мы долги,
И теперь получат честно
За Москву платеж враги..,
Братья Муравьевы были очевидцами многих интерес­
ных событий, происходивших в главной квартире. Они
сопровождали приехавшего сюда генерала Лористона, по­
70


сланного Наполеоном с предложением мира или пере­
мирия.
Кутузов впервые за всю войну надел парадный мундир
со всеми регалиями и заранее приказал пододвинуть уст­
роенные в походном порядке лучшие полки. В лагере по
его приказанию беспрерывно играла музыка, песенники
пели.
Лористон вошел к Кутузову, тот принял его с печаль­
ным видом, кряхтя и охая, жалуясь на старческие недуги.
Лористон изложил цель своего приезда.
Кутузов развел руками:
—
Видите, генерал, в каком состоянии разорения мы
находимся. Уверяю вас, что я беспрестанно прошу импе­
ратора заключить мир, но он ни за что не соглашается...
Лористон, только что видевший бодрые войска, понял
горькую насмешку, но не подал никакого вида и сказал:
—
В таком случае, ваша светлость, я просил бы вас
сообщить императору Александру о предложениях моего
государя, которые я имел честь вам изложить...
—
Непременно, непременно, генерал, так и сделаю,
сегодня же обо всем донесу в Петербург, не сомневай­
тесь...
В дневнике Николай Муравьев отметил, что Кутузов
действительно послал такое сообщение, но «курьеру при­
казано было попасться в руки неприятелю, и Наполеон
уверился в мирных расположениях Кутузова, а между тем
через Ярославль был послан другой курьер к государю
с просьбой не соглашаться ни на какие условия. Фран­
цузы стояли перед нами в бездействии и ожидали еже­
дневно ответа о мире».
Любопытно и такое происшествие. Александр Муравь­
ев, будучи однажды на аванпостах вместе с донским ге­
нералом Орловым-Денисовым и казачьим полковником
Сысоевым, увидел, как из французского лагеря выехала
огромная группа конников, впереди которой находился
Мюрат, король Неаполитанский, командующий неприя­
тельским авангардом. Отделясь от своей свиты, Мюрат
на прекрасной белой лошади, в парадном мундире с зо­
лотом и длинными перьями на треугольной шляпе, выехал
почти на версту вперед на возвышенность и стал в под-
зорпую трубу рассматривать расположение наших войск.
Сысоев не вытерпел такой дерзости, крикнул своему
ординарцу:
—
Лошадь!
Невооруженный, с одной нагайкой в руках, вскочил он
71


на своего черкесского серого коня и помчался к Мюрату,
который сначала не заметил его, а когда услышал невда­
леке топот скачущей лошади, успел повернуть коня и по­
несся во весь дух назад. Сысоев на резвом скакуне
догонял его, подняв вверх нагайку. Картина была восхи­
тительная! Король в великолепной одежде, с развеваю­
щимися перьями на шляпе на богато убранном коне
удирает от казака, который догоняет его, стоя в стременах
и подняв нагайку, готовую обрушиться на королевскую
спину. Но к Мюрату подоспела на помощь свита, и Сысо­
ев принужден был возвратиться, однако продолжал гро­
зить королю нагайкой и ругать его отборными словами.
Полчаса спустя на аванпост явился парламентером
французский генерал, изложил Орлову-Денисову жалобу
короля Неаполитанского. Александр Муравьев был послан
в главную квартиру, где, встретив командующего авангар­
дом Милорадовича, рассказал ему о том, что случилось.
Внезапно дверь из соседней комнаты открылась, просу­
нулась голова Кутузова:
—
Что это, мой дорогой, что такое? — спросил он
по-французски с явным любопытством.
—
Расскажите
мне...
Муравьев рассказал подробно.
Кутузов, обратясь к Милорадовичу, сказал:
—
Мой дорогой генерал, прошу вас, поезжайте к Неа­
политанскому королю, передайте его величеству свои из­
винения за то, что казак, невежа, посмел преследовать
и замахнуться плеткой на его величество. Попросите его
простить этого варвара. Но скажите также от меня Сы­
соеву, что, если в другой раз представится случай захва­
тить короля, пусть берет его *.
Вскоре, 6 октября, произошло Тарутинское сражение.
Николай Муравьев, прикомандированный к авангардным
войскам, участвовавший в этом сражении, сделал такую
запись:
«Кутузов, находя, что настало время действовать, ре­
шился атаковать врасплох стоявший перед нами фран­
цузский авангард под командой Мюрата. Предварительно
посланы были офицеры квартирмейстерской части лесами
и проселочными дорогами для обозрения местоположения
в тылу неприятеля. Обстоятельно ознакомившись с путя­
ми, они повели ночью две колонны под командою Багго-
вута и Беннигсена. Нападение сие хранилось в большой
тайне, потому запрещено было во время движения гово­
рить, курить трубку, стучать ружьями. К рассвету колон­
72


ны были стянуты у опушки леса, к которому примыкал
неприятельский левый фланг, войска остановились в близ­
ком расстоянии от французов. Милорадович выстроил
авангард впереди Тарутина, чтоб отвлечь внимание не­
приятеля. Гвардия стояла в резерве. На рассвете Бенниг-
сен дал пушечным выстрелом сигнал атаковать левый
фланг. Французы еще спали, были раздеты. Беннигсен
и Багговут открыли сильную канонаду по неприятелю
и, выступив с пехотой из леса, захватили двадцать ору­
дий, стоявших на позиции. Французы, оправившись, от­
ступили левым флангом, устроили сильную батарею, но
она была скоро сбита, причем Багговут убит ядром. Меж­
ду тем правый фланг неприятеля тронулся, чтобы атако­
вать Милорадовича, но был отражен картечными вы­
стрелами. Пока сие происходило, мы увидели в тылу
неприятеля казаков Орлова-Денисова, атакующих фран­
цузов. Атака была блистательная. Казаки опрокинули
неприятельских кирасир, причинив им значительный урон.
Французы стали отступать бегом, мы преследовали их
верст десять, и наконец они исчезли из виду, потеряв
большое число орудий и много убитых, в числе которых
генерал Ферье. Войска наши возвратились в Тарутинский
лагерь с песнями и музыкой. Аванпосты наши остались
на том месте, где неприятель скрылся. Милорадович снова
занял квартиру свою в селении Тарутине. Сражение сие
получило название по речке Черпышке, на которой оно
происходило, называют его также Тарутинским. После
этого дела наши гвардейские офицеры пустили насчет
Наполеона красное словцо, будто он, выступая из Москвы,
сказал о Кутузове: «Taroutine т а deroute!» 1
Известие о Тарутинском сражении, в котором францу­
зы потеряли более 4 тысяч убитыми и пленными и 38 ору­
дий, заставило Наполеона быстрее оставить Москву. Он
приказал войскам отступать через Малоярославец на К а­
лугу, как и предвидел Кутузов. Но в Малоярославце
французы были задержаны подоспевшими русскими вой­
сками. Завязался ожесточенный бой, город восемь раз
переходил из рук в руки. В то же самое время по рас­
поряжению Кутузова была перехвачена и другая калуж ­
ская дорога через Медынь. Наполеон в конце концов
вынужден был отказаться от своего плана. Французская
армия начала бесславный обратный путь по разоренной
1 Игра слов. Условный перевод: «Та рутина меня дерутини-
ровала (то есть сбила с дороги). По-французски «Та рутина» зву­
чит как «Тарутин».
73


Старой Смоленской дороге, по тому м аршруту, который
был заранее подготовлен для неприятеля Кутузовым.
Наши авангардные войска шли проселками, в некото­
ром расстоянии от неприятельской армии. Не вступая
с нею в сражение, они не допускали и никаких ее откло­
нений в сторону, стремились совместно с партизанами
причинять ей всяческий урон, уничтожить отдельные во­
инские части.
Николаю Муравьеву, квартирмейстеру авангардных
войск, приходилось не только исполнять свои прямые
обязанности. Он принимал участие в рекогносцировках
и в схватках с голодными, озлобленными французскими
фуражирами и мародерами, которые в поисках продо­
вольствия забирались в селения, где квартирмейстеры
предполагали устраивать на отдых свои войска.
Муравьев близко соприкасался с простым народом,
видел его действия против неприятеля и все более убеж­
дался, как высока и бескорыстна его любовь к отечеству.
Нашествие иноплеменников всколыхнуло всю страну,
патриотические чувства были присущи людям всех слоев
общества, но молодой республиканец наблюдал на каждом
шагу такие примеры героизма и самопожертвования со
стороны крепостного русского крестьянства, что в голову
невольно приходила мысль, насколько этот патриотизм
простых людей выше, чище, благородней патриотизма
дворян и помещиков. Услышав о приближении неприя­
теля, помещики покидали свои поместья, спасались в от­
даленных местах, а крестьяне уходили в леса, создавали
партизанские дружины, отстаивали землю своих отцов
не щадя жизни. Ничто не было для них слишком дорогой
платой за освобождение отечества от неприятеля!
Войска генерала Дохтурова спешили к Малоярослав­
цу, но натолкнулись па препятствие. Мост через реку
Протву, который нужно было переходить, сожгли францу­
зы. Саперов не было, леса вблизи тож е ие было. Дохтуров
обратился за помощью к крестьянам соседнего селения,
и они, не задумываясь, разобрали свои избы, помогли
быстро построить мост, оставшись на зиму без жилья.
—
Колотите хорошенько храпца, служивые, — говори­
ли они солдатам, — а мы как-нибудь тут перебьемся,
землянухи выкопаем!
В дневнике Муравьева записан и такой случай:
«Во время Тарутинского боя встретил я одного драгу­
на, который гнал перед собою русского, сильно порублен­
ного. Раненый кричал, просил пощады, но драгун не
74


переставал толкать его лошадью и подгонять палашом.
Я спросил, в чем дело. Пленный этот, оказалось, был
родным братом драгуна, ходил по воле в Москве и всту­
пил в услужение к французскому офицеру, за что и не
щадил его родной брат, который после строгого обхожде­
ния с ним отдал его в число военнопленных, собираемых
в главную квартиру. Подобие римских нравов!»
И Муравьев не раз в задушевной беседе с близкими
друзьями высказывал мысль, что нищенски живущие, бес­
правные неграмотные крепостные крестьяне, обладающие
столь высокими качествами души, достойны благодарно­
сти отечества и лучшей участи. И друзья немолчаливо
соглашались с ним.
7
Недавно еще грозная, непобедимая, великая армия,
заставлявшая трепетать всю Европу, продолжала отсту­
пать ускоренным маршем. Авангардные русские войска,
вооруженные крестьяне, конные армейские партизаны
и казаки со всех сторон днем и иочыо тревожили не­
приятеля, отбивали тяжелые обозы с награбленным доб­
ром, уничтожали отряды фуражиров и конвойные коман­
ды, ломали мосты и переправы. Наполеон надеялся, что
ему удастся оторваться от идущей по пятам русской
армии, закрепиться на рубежах по Днепру и Двине,
строил планы зимовок в Смоленске, затем в Витебске и в
районе Орша — Могилев, замышлял даже прорваться на
Украину. Все было тщетно!
Прогремели кровавые бои под Вязьмой, Смоленском,
Красным, русских нигде задержать не удалось, они про­
должали неумолимо преследовать обессиливающих фран­
цузов. Наполеон видел, как рушатся последние его на­
дежды, и мрачнел все более. Событиями управлял не он,
а Кутузов, план которого теперь заключался в том, чтобы
окружить и окончательно разгромить неприятельскую
армию в районе Борисова на Березине.
Дальновидность Кутузова была поразительна! Напо­
леон находился еще в Вязьме, собираясь зимовать в Смо­
ленске и делая соответствующие распоряжения, а Кутузов
уже писал командующему Молдавской армией Чичагову,
чтобы он «как можно поспешнее, оставя обсервационный
корпус против австрийских войск, с другою частию обра­
тился в направлении через Минск на Борисов». Позднее,
допуская мысль, что французам частично удастся пере­
75


правиться через Березину, Кутузов приказал Чичагову на
всякий случай немедленно занять находившуюся за Б е­
резиной «дефилею при Зембине, в коей удобно удержать
можно гораздо превосходнейшего неприятеля».
Получил своевременно точные указания главнокоман­
дующего и генерал Витгенштейн, войска которого находи­
лись близ Полоцка и должны были соединиться в районе
Борисова с войсками Чичагова, преградив таким образом
дальнейший путь отступления неприятельской армии.
Кутузову, однако, не удалось до конца выполнить свой
план. Чичагов и Витгенштейн оказались ненадежными
исполнителями его предначертаний. Зная о неприязни
императора Александра к Кутузову, они пропускали мимо
ушей дельные указания главнокомандующего, предпочи­
тая сноситься с самим царем, дававшим, как обычно,
путаные советы.
Витгенштейн враждовал с Чичаговым, не спешил с ним
соединяться. Бездарный Чичагов был введен в заблужде­
ние Наполеоном, который отвлек внимание адмирала под­
готовкой ложной переправы через Березину, ниже Бо­
рисова, тогда как французская армия начала переправу
у деревни Студенки, выше Борисова. Витгенштейн и Ч и­
чагов лишь спустя два дня догадались о свершенной ими
ошибке и появились со своими войсками у Студенок,
открыв артиллерийский огонь по переправе.
Наполеон, потеряв здесь всю артиллерию и обозы, все
же успел переправиться с гвардией и оставшейся кавале­
рией и занял Зембинскую дефилею, болотистую местность,
через которую были проложены десятки мостов, — Чича­
гов не догадался даже сжечь их. Наполеон, легко пройдя
Зембинскую дефилею, мосты за собой, разумеется, унич­
тожил, и это позволило ему на некоторое время оторвать­
ся от преследования и быстрее добраться до Вильно.
Враги Кутузова, узнав о переправе Наполеона с гвар­
дией через Березину, пришли в сильнейшее негодование.
Более всех кипятился Роберт Вильсон *:
—
Выпустить из своих рук Бонапарта — общего врага
нашего! Какое несчастье! Кутузов нарочно это устроил.
Я буду писать императору Александру, он должен найти
более способного главнокомандующего...
Штабные интриганы поддакивали английскому агенту,
создавая мнение о Кутузове как о весьма посредственном,
ленивом, нерешительном военачальнике, не имевшем ни­
какого плана борьбы с неприятелем и все надежды воз­
лагавшем на божью помощь.
76


Прапорщик Николай Муравьев не принадлежал к чис­
лу близких людей Кутузова, но вместе с тем был далек
и от штабных интриганов, строивших всякие козни против
фельдмаршала. Муравьев был честен, правдив и писал
в дневник то, что видел и о чем достоверно знал, и вот
что записал он о березинских событиях:
«Намерение главнокомандующего было припереть не­
приятеля к реке Березине до ее замерзания. Чичагов
подвинулся форсированными маршами к Березине и за­
нял Борисов, дабы преградить французам переправу, но
авангард его, переправившийся через Березину, был вне­
запно атакован бегущим неприятелем и принужден был
обратно перейти за реку. Пока французы отвлекали Ч и ­
чагова, вся неприятельская армия, построив мост в дру­
гом месте, переправилась, встретив сопротивление только
от небольшой части наших войск, которые Чичагов не
успел подкрепить. Между тем Витгенштейн придвинулся
к Борисову. Он должен был соединиться с Чичаговым
и совокупно с ним действовать против главной француз­
ской армии, но не сделал сего, как слух носился, потому
что не хотел подчиниться Чичагову. Общенародно обви­
няют адмирала в пропуске Наполеона, но многие полага­
ют, что и Витгенштейн был тому причиной».
В Борисове, куда Муравьев вошел с авангардными ча­
стями главной армии, творилось что-то невообразимое.
В Студенках артиллерия Чичагова била по переправе, от­
туда доносился несмолкаемый гул орудий. Площади,
улицы города и раскрытые дворы были забиты исковер­
канными каретами и повозками, всякой рухлядью, замерз­
шими неприятельскими трупами, среди которых копоши­
лись еще живые раненые, брошенные на произвол судьбы.
Душу раздирали предсмертные стоны, проклятия, много­
язычная ругань. Из догоравшей корчмы на окраине горо­
да шел отвратительный смрад, вероятно, там погибли
в огне люди. Французские офицеры и солдаты, отставшие
от своих частей, более похожие на тени, чем на живых
людей, покрытые рогожами и чем попало, стучали в окна
домов:
—
Клиеба, клиеба...
В канаве сидел утративший человеческое подобие чу­
жеземец и с горячечным блеском в глазах жадно грыз
отрезанную лошадиную ногу.
Войска главной русской армии, утомленные длитель­
ным беспрерывным преследованием врага, тоже сильно
ослабели. Численность полков заметно уменьшилась,
77


в иных ротах оставалось всего по десять-пятнадцать ря­
довых. Солдаты сменили разбитые сапоги на лапти, ши ­
нели — на серые крестьянские кафтаны. Офицеры были
одеты немногим лучше, ходили в нагольных полушубках,
подпоясывались нитяными шарфами. Николай Муравьев
находился в бедственном положении. Одежда его состояла
из солдатской шинели с выгоревшими у бивачных кост­
ров полами, поношенной солдатской фуражки с башлыком,
сапог с отваливающимися подошвами, шаровар и сюр­
тука, пуговицы которого были отпороты и пришиты к бе­
лью, много недель нестиранному и кишевшему насекомы­
ми. Но более всего мучили покрытые начавшими гноиться
язвами ноги, которые только в Борисове он получил воз­
можность вымыть теплой водой и перебинтовать. Он из­
немогал телесно и душевно и мог рапортоваться больным,
но попасть в переполненный тяжелоранеными госпиталь
было не лучшим выходом из положения, да и удерживала
от этого мысль, что война на исходе и предстоят какие-то
интересные события: вероятно, военные действия будут
перенесены в европейские страны. Поэтому пе хотелось
в такое время отставать от товарищей.
И все же служба все более становилась невыносимой.
Милорадович, как на грех, определил его под начальство
полковника Черкасова, человека из той породы штабных
блюдолизов и службистов, которые ценили лишь соблюде­
ние уставных правил и, карабкаясь вверх по спинам ближ­
них, готовы были каждого из них утопить за одну мило­
стивую улыбку высокопоставлеппого пачальства. Черкасов
сразу невзлюбил молодого офицера-квартирмейстера и за
превосходство его ума и знаний, и за присущий ему де­
мократизм в обращении с нижними чинами и простым
народом.
В Борисове старый мост через Березину был сожжен.
Надлежало за одну ночь построить новый, чтоб с рассве­
том начать переправу войск. Черкасов, возлагая это от­
ветственное дело па Муравьева, заметил ие без ехидства:
—
Вы, господин Муравьев, я слышал, математик пре­
восходный и офицер с репутацией отличной, кому же,
как не вам, задачку сию решать?
Задача была не из легких. Д ля строительства моста
назначили конно-саперную роту капитана Геча, в кото­
рой осталось не больше пятидесяти изнуренных солдат.
Муравьеву с трудом удалось выпросить еще пехотную
роту, но в ней оказалось всего пятнадцать рядовых.
Надлежало разобрать случайно уцелевшую па правом бе­
78


регу большую корчму и бревна использовать для строи­
тельства.
Ночь была темная, ветреная. Мороз крепчал с каждым
часом, раскаленными иглами колол лицо. По широкой
реке с несколькими островами накануне шел лед, он
только что остановился, но не был еще в состоянии вы­
держать тяжесть человека. Муравьев и Геч решили про­
ложить по льду, с острова на остров, связанные веревками
бревна и по ним сделать настил, устроив как бы плавучий
мост на льду. Замысел был рискованный, но что же,
кроме этого, можно придумать?
Солдаты развели огонь на берегах и островах, начали
разбирать корчму, стаскивать бревна в указанные места.
Чтобы ободрить уставших людей, Муравьев работал на­
равне с ними, хотя больные ноги мучительно ныли и при­
ходилось напрягать всю силу. За полночь, когда работа
была в разгаре, с берега раздался окрик полковника Чер­
касова:
—
Прапорщик Муравьев, пожалуйста, сюда!
Муравьев подошел как был: с бревном на плечах.
Полковник, от которого разило водкой, окинул его мутным
взглядом, сказал сердито:
—
Вы роняете достоинство офицерского звания, пу­
стившись в работу с нижними чипами... Стыдно-с!
—
Никакого стыда в том не нахожу, — сдерживая
себя, проговорил Муравьев, — напротив того, пример мой
нужен для ободрения людей.
—
Вам следует только распоряжаться людьми, а от­
того, что вы сами работаете, у вас ничего не сделано,
даже и начала моста не видно.
—
Зато разобрана корчма, лес поднесен к месту, а по­
стройка сейчас начнется.
—
Как? Вы хотите еще оправдываться, ничего пе
сделав? Посмотрите, как нужно обращаться с этим наро­
дом... Эй вы, скоты, — закричал он во все горло на
солдат, — живей поворачивайтесь, не то я вас всех! —
И он пустил такой непристойной руганью, что солдаты
даже рты разинули.
Муравьев сжал кулаки, почувствовал, что начинает
терять самообладание. Он сделал шаг вперед и, глядя
в глаза полковнику, отчеканил:
—
Я прошу вас оставить людей в покое, иначе я не
могу отвечать за постройку моста...
И, видимо, столько твердой решимости было в глазах
79


прапорщика и в тихом сдавленном голосе, что полковник
ссору продолжать не решился.
—
Хорошо, я удаляюсь,
—
пробормотал он,
—
но
предупреж даю, если к рассвету моста не будет, вы пойде­
те под суд...
Служить под начальством Черкасова после этого слу­
чая было уже нельзя. Муравьев подал рапорт Толю, тот
взял его опять к себе в главную квартиру, которая в ско­
ром времени разместилась уже в Вильно.
Освобождение отечества от неприятеля заканчивалось.
8
В начале 1813 года русская армия под начальством
Кутузова, перейдя границу, двинулась на запад. Пруссия,
порвав сношения с Наполеоном, перешла на сторону Рос­
сии. Но Кутузов недолго оставался главнокомандующим:
в середине апреля в Бунцлау он тяжело заболел и скон­
чался. Между тем Наполеон сумел быстро создать новую
двухсоттысячную армию и двинулся навстречу русским
и австрийским войскам, которые сначала потерпели по­
ражение под Люценом и Дрезденом, но вскоре счастье
Наполеону начало изменять. К союзникам присоединилась
Австрия, а главное — усилилось народное сопротивление
Наполеону в порабощенных им странах, стали рушиться
созданные им марионеточные государства. Союзные вой­
ска отовсюду теснили французов.
Гвардейская легкая кавалерийская дивизия, шедшая
впереди авангарда русской армии, участвовала во всех
сражениях с неприятелем. Походная жизнь отличавшимся
в боях замечательной храбростью кавалеристам нрави­
лась. Командир дивизии генерал Чаликов, старый рубака,
крикун и хлопотун, во время лагерных стоянок офицеров
ие стеснял, они, как обычно, жили весело, много пили,
играли в карты, буйствовали, ссорились со штабными
господами, которых терпеть не могли, изощряясь в на­
смешках над ними. Но с дивизионным квартирмейстером
Николаем Муравьевым отношения сложились иначе. К а­
валеристы-гвардейцы быстро сдружились с ним. И не
потому, что он выделялся из среды других умом, обра­
зованием, знаниями, а как раз потому, что эти качества
старался не подчеркивать и поступки свои соразмерял
с понятиями лихих драгун, улан и гусар.
Под Бауценом русские войска занимали позицию на
возвышенности, примыкавшей к высоким горам, отделяю­
80


щим Саксонию от Богемии. Разворота для конницы не
было. Кавалерийская дивизия стояла в резерве за левым
флангом, у подошвы лесистых гор, в которых засели фран­
цузские стрелки. После сильной перестрелки им удалось
к вечеру потеснить русских егерей и приблизиться к ле­
вому флангу. Генерал Чаликов, окруженный офицерами,
стоял на бугорке, следя за перестрелкой, и, увидев, как
перебегают по хребту горы французские стрелки, забес­
покоился:
—
Хм, дело, господа, приобретает неприятный оборот,
французы могут зайти к нам в тыл... Хорошо бы про­
браться в горы, разведать, нет ли там скрытых колонн?
Как, есть охотники?
Офицеры крутили усы, думали. Горы явно кишели
французами, ехать туда, где за каждым кустом ожидала
пуля, — дело рискованное, все понимали. Николай Му­
равьев, не раз бывавший в трудных рекогносцировках,
вызвался первым.
—
Разреш ите, ваше превосходительство, попробо­
вать, — сказал он спокойно.
—
Местность по карте мною
изучена, думаю, удастся объехать стрелков стороной и до­
быть «языка» в тыловых селениях...
—
Что ж, если так... не буду возражать, господин
квартирмейстер. С богом!
Взяв трех улан, Муравьев перебрался стороной через
горный хребет, спустился в покрытую кустарником доли­
ну, где увидел небольшое селение, проехал туда осторож­
но, но там никого не было. Однако, повернув назад, за­
метил несколько французских стрелков, пробирающихся
в селение с другой стороны. Медлить было нельзя. Му­
равьев выхватил саблю, скомандовал уланам, они понес­
лись прямо на французов, те, отстреливаясь, побежали,
скрылись за первыми строениями. Но один из стрелков,
раненный в руку, отстал, его захватили и уже затемно
все четверо благополучно возвратились к своим.
Пленник оказался савояром, охотно пояснил, что ко­
лонна стрелков состоит из его земляков-горцев и, кроме
них, никого в тылу нет, сообщил много иных ценных
сведений.
Генерал Чаликов при всех обнял, расцеловал молодого
квартирмейстера:
—
Ловко, ловко сделано! Молодец! Спасибо, уваж ил!
Офицеры тут же взяли квартирмейстера к себе в ша­
лаш, устроили в честь его попойку, и он, ие отказываясь,
первый раз в жизни напился.
6 За стеной Кавказа
81


Навсегда в памяти Муравьева запечатлелось крово­
пролитное сражение при Кульме, где гвардейская пехот­
ная дивизия Ермолова и разрозненные батальоны Остер-
мана-Толстого отразили натиск впятеро сильнейшего
корпуса маршала Вандама. Кавалерийская дивизия стоя­
ла в стороне, ничего не зная про действия Вандама. В тот
день Муравьева послали с каким-то маловажным пору­
чением к Ермолову, и он явился к нему, когда сражение
было в разгаре. Рвались гранаты, свистели пули. Остер-
ману-Толстому только что ядром оторвало руку, его от­
правили в полевой госпиталь. Муравьев, выполнив пору­
чение, с позволения Ермолова остался при нем.
Гвардейцы держались у подножия гор, в тесном месте,
пересеченном болотами и каменными выступами. Вандам
находился на горе, в старинном рыцарском замке, укрытом
деревьями. Французские стрелки спускались с гор. Се­
ление Кульм, лежавшее в одной версте отсюда, было за­
нято неприятелем.
Ермолов, в сильнейшем огне, разъезж ая шагом среди
боевых линий, воодушевлял солдат, обнадеживал скорым
подкреплением. Когда Вандам послал густую колонну
пехоты взять на штыки наши батареи, Ермолов, подозвав
Муравьева, приказал:
—
Передай второму батальону семсновцев, чтобы шли
орудия наши выручать...
Второй батальон семеновцев не раз уже ходил в шты­
ки, и теперь сильно поредевшая колонна их стояла в ре­
зерве. Первым, кого Муравьев увидел, был прапорщик
Якушкин, находившийся впереди колонны:
—
А где ваш батальонный, Иван Дмитриевич?
—
Я за него остался, пикого из офицеров больше
в строю нет. Матвей тоже выбыл, в правую ногу ранение,
но, кажется, неопасное...
Муравьев передал приказание. Якушкин скомапдовал,
и батальон со штыками наперевес скорым шагом, в ногу
двинулся на батарею, переколол французов, отбил орудия.
Лишь ближе к вечеру при выходе из ущелья засвети­
лись медные каски кирасир, заиграли трубы. Следом за
кирасирами подошла кавалерийская дивизия и гренадер­
ский корпус Раевского, а за ним — австрийские и прус­
ские войска. Сражение возобновилось на следующий день.
Корпус Вандама был разгромлен наголову, сам он взят
в плен*. Муравьева за боевые отличия в этом сражении
произвели в подпоручики и наградили орденом Владимира
4-й степени.
82


Участвовал Муравьев и во многих других баталиях,
и в трехдиевпой битве народов под Лейпцигом, где с обе­
их сторон сражалось полмиллиоиа человек и где Напо­
леон потерпел решительное поражение. За умелую дис­
локацию боевых колонн Муравьев был произведен
в поручики, а вскоре получил Анненские кресты 3-й
и 2-й степеней и австрийский орден Леопольда.
Однако в дневниковых записях Николая Муравьева
отраж ены не только военные события. Впервые попав за
границу, пристально наблюдает он существующие здесь
обычаи и порядки. Разница между тем, как жил народ
в крепостной стране и в немецких землях, была, конечно,
ощутительна, и в первые дни многое поражало воображе­
ние. Тщательно обработанные земли, мощеные дороги,
обсаженные деревьями, благоустроенные чистенькие го­
рода и селения, трудолюбивые гостеприимные обыватели.
Но монархические правительства всюду были одинаковы.
Налоги и повинности, возлагаемые на парод, разные без­
закония, творимые высокопоставленными лицами и поме­
щиками, переходили иной раз всякие границы. В Прус­
сии, Саксонии, Баварии, Богемии, Вюртемберге — везде
народ стонал под гнетом власть имущих.
И Муравьев записал:
«Вюртембергцы жаловались на свои бедствия. Король
их был самовластный и злодей, всякий опасался за свою
собственность, даже за жизнь. Рассказывали, что король
многих без всякого повода отправлял в особо на тот пред­
мет построенную крепость, где в темницах заключались
сотни несчастных, часто там и погибавших. Когда король
ездил на охоту, то он приказывал собирать земледельцев,
отрывая их от работ для того, чтобы сгонять дичь, и, кро­
ме того, поля земледельцев стаптывались охотниками. Ес­
ли же король узнавал, что кто-нибудь из пострадавших от
его забав осмеливался жаловаться, то таких заключал
в крепость. Пышность Вюртембергского двора не уступала
пышности больших европейских дворов, на что истрачи­
валось множество денег и отчего парод был обременен
налогами. Вюртембергский король, дядя нашего импера­
тора, был необыкновенно толст и в летах, говорили, что
он предавался всяким порокам... Под таким правлепием
жили в Германии, краю просвещенном, тогда как природа
наделила его всеми своими богатствами. Народ очень роп­
тал. Я особливо имел случай слышать этот ропот между
студентами в Тюбингене, в университете. Они ие хотели
оставаться в своем отечестве по окончании курсов» *.
83


С нетерпением ожидал Николай Муравьев, когда откро­
ется перед ним Франция. Сколько чудесных рассказов
о ней слышал он в детстве от своего гувернера! Бывший
пехотный капитан Антуан Деклозе, подвижной, средних
лет француз, с ярким румянцем на щеках и черными,
лихо подкрученными усиками, попал в плен к русским
во время суворовских походов и прижился у Муравьевых,
сберегая жалованье, чтоб возвратиться к себе домой не
с пустыми руками. Там, в небольшом городке Бар-сюр-Об,
близ Труа, ждала Антуана Деклозе невеста, обладавшая,
по его словам, всеми женскими достоинствами. Получая
от нее письма, гувернер предавался обычно воспоминани­
ям и со слезами на глазах декламировал:
—
О моя прекрасная Франция, моя милая родина,
разве есть другая, подобная ей, счастливая страна? О моя
возлюбленная, добрая и нежная Тереза, разве есть на
свете большее совершенство?
А лет десять назад чувствительный гувернер уехал до­
мой, и, как знать, может быть, теперь удастся его по­
видать!
1 января 1814 года гвардейские дивизии перешли Рейп
в швейцарских владениях, близ Базеля, и вступили на
французскую землю, продолж ая затем спокойно продви­
гаться в глубь страны через Монбелияр, Везуль, Лангр,
Шамон. Николаю М уравьеву почти ежедневно приходи­
лось бывать в длительных рекогносцировках, подыскивать
удобные места для размещения на отдых гвардейских
полков, и он с любопытством ко всему присматривался
и все более разочаровывался. «Я не встретил во Франции
того, чего ожидал. Ж ители были бедны, необходительны,
ленивы. Француз в состоянии просидеть целые сутки
у огня без всякого занятия. Едят они весьма дурно вооб­
ще, как поселяне, так и жители городов; скряжничество
их доходит до крайней степени; нечистота же отврати­
тельная, как у богатых, так и у бедных людей. Народ
вообще мало образован, немногие знают грамоте, и то
нетвердо и неправильно пишут, даже городские жители.
Многие, кроме своего селения, ничего не знают, не знают
местности и дорог далее пяти верст от своего жилища.
Дома поселян выстроены мазанками без полов. Я спра­
шивал, где та очаровательная Франция, о которой нам
гувернеры говорили, и меня обнадеживали тем, что впере­
ди будет, но мы подвигались вперед и везде видели то
ж е самое».
И когда гвардейские дивизии заняли большой много­
84


людный город Труа, Муравьев не преминул справиться
о своем гувернере, и оказалось, что тот переехал недавно
сюда, живет близ городской площади. Муравьев не за­
медлил отправиться к нему. Антуан Деклозе в старой
енотовой шапке, какую носил еще в России, стоял у во­
рот хорошенького домика, и не успел подъехавший офицер
соскочить с коня, как Деклозе признал его и радостно,
со слезами на глазах, бросился обнимать:
—
О, mon cher Nikolas, je vous revois done avant de
mourir! 1
Он очень изменился, постарел, завял, бедный Антуан
Деклозе. Он был женат. Толстая, немолодая грубая баба
с собачкой на руках вышла из дому.
Деклозе представил:
—
Моя жена Тереза...
Она молча поклонилась гостю и тут же, не стесняясь
его, неприятным, визгливым голосом приказала мужу:
—
Возьми Мимишку и ступай гулять с ней в сад, да
не спускай на землю, она поморозила лапки...
Мадам резким движением сунула собачку мужу и уда­
лилась. Антуан Деклозе стоял, опустив глаза, щеки его
дергались.
Муравьев имел намерение поговорить со стариком по
душам, вспомнить прошлое, расспросить его о жизни, но
теперь он не решился это сделать, да и не было никакого
смысла.
19 марта союзные войска парадным маршем вошли
в Париж. После того как они были разведены по казар­
мам, квартирмейстеры получили отпуск. Николай Муравь­
ев осматривал достопримечательности французской столи­
цы и вместе с тем с интересом приглядывался к темпера­
ментным, легковерным парижанам.
Старые роялисты, надев белые бурбопские кокарды,
бегали по улицам, кричали: «Vive le Roi!» и «Vive Ale­
xandre!», жали руки русским офицерам. Народ попроще
смотрел па роялистов с насмешкой, и все чаще слышались
из толпы возгласы: «Vive la republique!»
В парижских записях Муравьев отметил: «Заметно
было, что французы, в сущности, были расположены
в пользу Наполеона... Мальчишки бегали по улицам и в
первые дни пели куплеты, сочиненные во славу Алексан­
дра и Бурбонов, а через несколько дней из этих куплетов
сделали пародии на союзных государей. Вскоре появились
1 О, мой дорогой Николай, я все же увидел вас, прежде чем
умереть! (франц.)
85


и карикатуры на них, а там и брошюрки, которые разпо-
сились на улицах и продавались с криком».
И было еще одно интересное наблюдение, которое он
записал в Париже: императору Александру, этому рас­
полневшему, начавшему плешиветь и глохнуть самовлюб­
ленному щеголю с приятной улыбкой на устах и холодным
сердцем, был совершенно чужд народ, которым он уп ­
равлял. Это особенно ярко выявилось в Париже. На балах,
даваемых в его честь французской знатью, он публично
называл русских дураками и плутами, уверяя, будто все
хорошее, что есть в России, сделано иностранцами. Он
назначил комендантом Парижа француза Рошешуара, ко­
торому приказал следить за поведением русских офице­
ров. Войска, прошедшие победоносным маршем всю Е в­
ропу, держались в казармах как бы под арестом и на
самой скудной пище. Появляться на улицах им запреща­
лось.
И солдаты понимали, что им ничего хорошего на ро­
дине ожидать не приходится. Никаких льгот освободите­
лям отечества царь не даст. Ш пицрутены и розги будут
терзать по-прежнему. Несмотря на строжайший надзор,
каждый день из полков уходили люди, многие с лошадьми
и амуницией.
В числе беглых были и унтер-офицеры, награжденные
за храбрость крестами и медалями. Шесть тысяч солдат
победоносного российского воинства предпочли ие воз­
вращаться в крепостную страну!
.. .Наступило лето. Гвардейская легкая кавалерийская
дивизия походным маршем шла в Россию. Дивизионный
квартирмейстер Николай Муравьев считал дни, оставшие­
ся до встречи с родными и близкими; более всего, конечно,
не терпелось ему увидеть Наташ у. Тогда, перед отъездом
в армию, он так и не простился с нею и уехал, глубоко
оскорбленный отношением к нему адмирала, да и пове­
дение Наташи обижало. Его долго мучила глухая тоска,
он порой просто не знал, что с собой делать, но военные
события, захватив его, отвлекли от личных дел, дали иное
направление мыслям, время начало постепенно притуп­
лять остроту сердечной боли. И вдруг в Париже от
приехавшего из Петербурга подпоручика Корсакова, дво­
юродного брата Наташи и друга ее детства, он узнал нечто
такое, что вновь обострило чувства и воскресило надежды.
Наташа любит его, и помнит, и страдает от того, что так
нехорошо сложились отношения между ними, и она не
виновата в этом, пусть он поймет ее, не осуждает и не


забывает... Удивительно ли, что после такого известия
парижские развлечения сразу перестали занимать Му­
равьева, и он веселую французскую столицу оставил без
сожаления.
Л кавалерийская дивизия продолжала марш. В Вюрц­
бурге догнали конных егерей. В одном из их батальонов
служил поручик Сергей Муравьев-Апостол, и встрече
с ним Николай обрадовался чрезвычайно *. Ни с кем из
кавалеристов близких отношений у него не возникло,
а так хотелось отвести душу в распашной беседе.
Сергей стоял на квартире в уютном домике пастора
и пригласил Николая к себе. Они говорили с родственной
откровенностью и о личных делах, и о политических со­
бытиях, и о тиранических порядках в отечестве, и о пре­
зрении царя к русским войскам и народу. Был благостный
июльский вечер. Открытые окна выходили в цветник,
откуда тянуло пряным ароматом цветущих маттиол. Сер­
гей в домашней рубашке с раскрытым воротом расхажи­
вал по комнате, и по тому, как порывисто ерошил оп
густые темные волосы, как набегали и исчезали морщин­
ки на крутом чистом лбу и светились прекрасные глаза,
видна была его искренняя заинтересованность беседой.
Потом он остановился перед Николаем, произпес взвол­
нованно:
—
Я согласен с тобой, любезный Николай, россияне
бессмертными подвигами заслужили лучшую долю; позор­
ное рабство и тираническое владычество — главнейшие
бедствия наши, и что-то нам всем необходимо предпри­
нять, но что же, что?
—
Думается мне, первей всего надо чаще единомысля­
щим соединяться, связь нам нужна, — сказал Нико­
лай.
—
А там, возможно, какое-то общество составится...
—
Мне тоже так мыслилось, — поддержал Сергей.
—
На манер тугенбуида, так, что ли?
Николай, куривший у окна трубку, слегка поморщился.
—
Ну, признаюсь, я до немецких бундов и всяких
ипых немецких выдумок не охотник. Вольнодумство и по­
иски лучшей жиани не одним чужеземцам присущи. Что-
нибудь свое, русское придумаем...
Сергей неожиданно припомнил:
—
-
Подожди-ка... Матвей мне как-то говорил, будто
ты республику на Сахалине замышлял и что-то вы такое
устроили?
—
Было дело, — подтвердил Николай, — взялись мы
87


тогда горячо, и настоящие собрания учредили, и законы
собратства нашего, и условные знаки ввели...
—
А здорово, ей-богу, здорово! — воскликнул Сер­
гей.
—
Я недаром жалел, что, будучи в Москве, не смог
в то время примкнуть к вам... Ну, а теперь разве нельзя
ваших собраний продолжить?
Николай покачал головой:
—
Ребячества много в мечтаниях тех имелось... Те­
перь не о сахалинской республике, а о благоденствии всего
отечества помышлять надо...
Сергей подошел к нему, дружески положил руку на
его плечо.
—
Да, ты прав, брат Николай. Отечество требует пре­
образований, новых порядков. Приедем в Петербург, бу­
дем сообща думать. В политическом м ладенчестве более
оставаться нам нельзя.
Кончалась короткая летняя ночь. Дохнул предутрен­
ний холодок, острей запах ли цветы. Восток быстро свет­
лел. Пришла пора расставаться. Довольные друг другом,
они крепко, по-братски, обнялись, прощаясь.
. ..Спустя некоторое время в дневнике Николая Муравь­
ева появилась такая запись: «Мы миновали Кенигсберг,
пришли к Тильзиту, где переправились через Неман и пе­
решли свою границу. Я уже имел откомандировку в Пе­
тербург для приготовления дислокации войскам около
Стрельны. К ак ощутительна была разница при переходе
в наши границы! Деревни были разорены неприятелем
и помещиками, жители разбежались, бедность и нищета
ознаменовали несчастную Литву. Несмотря на то, меня
радовала мысль, что достиг Родины, и я с нетерпением
желал скорее возвратиться в Петербург... Крепко билось
сердце мое, когда въезжал я в заставу. Мне не верилось,
что я в Петербурге.
Остановившись в доме дяди моего, я прежде всего
узнал, что адмирал с семейством приехал в Петербург
из Пензы накануне моего приезда, и я поспешил к нему...»
9
Подъехав к парадному подъезду особняка Мордвино­
вых, он не успел еще позвонить, как дверь распахнулась
и сама Наташа, в простеньком ситцевом платье и домаш­
них туфлях, с раскрасневшимися щеками, радостная,
сияющая, появилась в передней.
88


—
Николенька!.. Вот хорошо, что вы приехали... Я вас
в окно увидела...
Не в силах более сдерживать своих чувств, они неволь­
но потянулись друг к другу и впервые обменялись робким
поцелуем и в счастливом смущении, держась за руки,
вошли в комнату. Он успел только прошептать:
—
Я никогда не забывал вас, Наташа...
Она подняла синие блестящие глаза, и он, взглянув
в них, понял, что спрашивать ничего не надо, она не
сомневается, верит, любит...
Николай Семенович и Генриетта Александровна при­
няли его необыкновенно ласково. Оставили па весь день,
расспрашивали с дружеским расположением о загранич­
ных впечатлениях и службе, хвалили его намерение со­
вершенствоваться в науках, адмирал предложил пользо­
ваться книгами своей библиотеки, а за обедом посадили
его рядом с Наташей, и он утопал в неизведанном бла­
женстве.
Забыты были все прошлые горькие сомнения и мысли,
он даже склонялся появление их объяснить собственной
излишней мнительностью: слишком уж наглядно было
доброжелательное отношение к нему Мордвиновых. Ве­
чером, прощаясь, адмирал обнял его, любезно пригласил:
—
Всегда рады видеть вас, дорогой Николай, заходи­
те к нам в любое врем я запросто...
Возвратившись домой, он долго находился в состоянии
счастливой взволнованности и думал о том, как причуд­
ливо изменилась к нему фортуна. Брат Александр, впро­
чем, ничуть этому не удивился. Выслушав, пожал пле­
чами:
—
Не будь идеалистом. Адмирал изменил отношение
к тебе потому, что изменилось твое положение. Ты на хо­
рошем счету, награжден пятью орденами, и потом пе
забудь, что Мордвиновы выдали замуж уже вторую дочь,
а Наташа старшая, и ей идет двадцать первый...
—
Ты на что намекаешь? — обиделся Николай.
—
Что ж она перестарок какой или дурна? Да я уверен,
если б она захотела...
—
Я Наташу корить не собираюсь, успокойся, — пе­
ребил брат, — но родителям с возрастом дочерей прихо­
дится считаться, вот что я хотел сказать. Ну и несомненно
адмиралу известно, что батюшка наш получил недавно
значительное наследство от скончавшегося князя Уру­
сова...
89


Довод этот был основательнее других, спорить Нико­
лай не мог.
—
Может быть, конечно, и так, только Николай Се­
менович о батюшкином наследстве не заикался даже...
Хотя я сам, признаюсь, на батюшкину помощь рассчиты­
ваю, но, не зная, что мне он выделит, не могу к сва­
товству приступить...
—
Да, тебе надо поскорее брать отпуск и ехать к от­
цу в Москву, — сказал Александр.
Однако с отпуском дело надолго затянулось. Неожи­
данно много времени потребовала дислокация гвардейской
кавалерийской дивизии, участие в устроенных в Петер­
бурге парадах, а вскоре был создан гвардейский генераль­
ный штаб: братьев Муравьевых зачислили туда одними
из первых, и там пришлось выполнять множество всяких
поручений.
В то же самое время произошло еще одно событие,
имевшее большое значение в жизни Николая Муравьева,
да и не его одного. В гвардейском штабе вместе с братья­
ми Муравьевыми служил прапорщик Иван Григорьевич
Бурцов, одногодок Николая, происходивший из небогатых
дворян, он отличался превосходными военными знаниями
и либеральными взглядами. Александр и Николай Му­
равьевы сблизились с ним и стали в конце концов не­
разлучными друзьями. Однажды, когда собрались они
вместе, Николай предложил:
—
А что, милые мои, если создать нам артель? Снимем
удобную квартиру, будем держать общий стол и продол­
жать самообразование, это и дешевле и приятней для пас
во всех отношениях...
—
Подобные артели, я слышал, заводятся среди офи­
церов в некоторых полках, — сказал Бурцов, — однако
поощрения начальства они не находят...
—
А тебе разве поощрение это так уж дорого? —
усмехнулся Александр.
—
Ты не ехидничай, Саша, я просто, осторожности
ради, предупредить хотел,
—
отозвался Бурцов.
—
А мысль Николая мне по душе.
Александр, обратившись к брату, спросил:
—
А как тебе мыслится артельная квартира?
—
Каждый должен иметь отдельную комнату, а одна,
самая большая, будет общей...
—
Все это так, — согласился Александр, — но ведь
артель, вероятно, будет расширяться, уверен, что брат
Михайла, приехав с Кавказа после лечения, захочет жить
90


с нами, и наш друг Петр Калошин, и другие... Как быть
с ними?
—
Будем искать квартиру с несколькими запасными
комнатами на первый случай, — ответил Николай.
—
Мне думается, новых артельщиков можно поселить
и где-нибудь поблизости, — добавил Бурцов.
—
Вопрос
вполне разрешимый!
Через несколько дней квартира для артели была снята
на Средней Мещанской улице. В складчину приобрели
необходимую мебель и посуду, наняли повара. За обедом
всегда имелось у артельщиков место для двух гостей,
и места эти никогда не пустовали, а вечерами гостей у них
собиралось побольше.
Привлекала друзей царившая в артели товарищеская
непринужденность; можно было здесь за стаканом горяче­
го чая почитать иностранные газеты, которые выписы­
вались артельщиками, или сыграть в шахматы, но более
всего соблазняла возможность поговорить без стеснения
о заводимых в стране и вызывавших общее негодование
аракчеевских порядках, о бессмысленных деспотических
действиях двоедушного царя. Либерально настроенным
молодым людям, на глазах которых только что свершились
великие исторические события, невыносима была пустая
придворная жизнь, тягостна служба под начальством без­
дарных и жестоких парадиров. Тем для разговоров было
много. И споры в артели день ото дня становились все
горячей.
В конце января 1815 года Николай Муравьев получил
наконец отпуск и собрался ехать в Москву, как вдруг,
зайдя к Мордвиновым, узнал, что Наташа опять слегла,
и на этот раз с воспалением легких в самой тяжелой
форме. Лучшие столичные доктора не ручались за успеш­
ный исход болезни.
От Мордвиновых явился он к себе в артель в таком
состоянии, что все встревожились. Помертвевшее лицо,
прикушенные губы, неподвижный взгляд.
—
Что с тобой, Николай, друг мой? — поспешил к не­
му испуганный Бурцов.
—
Она... умирает...
—
произнес он чуть слышно и, с
трудом сдерживая рыдания, ушел в свою комнату.
Тут только открылась друзьям вся глубина его без­
мерной, всепоглощающей любви. Несколько дней он был
словно в столбняке. Бурцов пробовал отвлечь его от мрач­
ных мыслей, однако он оставался ко всему безучастным,
потом сказал, что при известии о смерти Наташи лишит
91


себя жизни, и это решение его твердо, ничто отвратить
от него не может. Характер Николая был друзьям хорошо
известен, они не решались даже отговаривать, это могло
лишь укрепить его намерение, но они устроили постоян­
ное наблюдение за ним, окружили заботой и вниманием,
по два раза в день бегали к Мордвиновым узнавать, в ка­
ком положении больная.
Так прошло песколько томительных дней. И вот нако­
нец брат Александр возвратился от Мордвиновых пове­
селевший, с порога еще крикнул:
—
Кризис миновал. Мне с доктором лечащим погово­
рить удалось. Будет жива Наташа!
Николай бросился обнимать его и радостных слез не
сдерживал.
Бурцов, не менее родных братьев переживавший за
него, тут же принялся уговаривать:
—
Теперь собирайся к родителю в первопрестольную.
Надо же тебе с ним повидаться. Дни идут, второго отпус­
ка могут не дать, а о здоровье ее я буду посылать тебе
частые и верные известия...
Бурцов был прав. Откладывать поездку нельзя, иначе
опять на неопределенное время задержится сватовство.
Наташа, хотя и медленно, поправлялась. Артельщики со­
брали ему денег на прогоны. И он поехал в Москву.
... Наследство, отказанное князем Урусовым пасынку
Николаю Николаевичу Муравьеву-старшему, заключалось
в известном имении Осташево и московском доме «со всем,
что в оиом находится», как было сказано в завещании.
Но во время нашествия французов имущество, оцененное
в 120 тысяч рублей, из Москвы было вывезено в Нижний
Новгород и оставалось там, когда старый князь умер.
Полковник Н. Н. Муравьев-старший был тогда в загра­
ничном походе, родственники покойного к н я з я воспользо­
вались этим и начали судебный процесс, требуя раздела
имущества между всеми наследниками. Суд признал это
требование справедливым, доставшаяся Муравьеву часть
имущества ушла на уплату судебных издержек. А имение
Осташево было приведено управляющим в полное рас­
стройство. И к тому же полковник, надеясь на наследство,
жил не по средствам, наделав порядочно картежных
и всяких иных долгов. Будучи знатоком сельского хозяй­
ства, Николай Николаевич мог исправить положение,
поднять доходность имения, но на это требовалось время,
а он решил опять заняться педагогической деятельностью,
собрал старых и новых учеников, которым преподавал
92


математику и военные науки, и замыслил открыть в Мос­
кве школу колонновожатых, предоставив для зимних за­
нятий большой урусовский дом, а для летней практики —
Осташевское имение. Начальник главной императорской
квартиры Петр Михайлович Волконский замысел этот го­
рячо одобрил, и теперь Николай Николаевич со дня на день
ожидал официального разрешения на открытие школы *.
Но так или иначе, материальное положение, в каком
Николай Николаевич находился, нельзя было назвать
хорошим, и поэтому неудивительно, что он отнесся к ж е­
ланию сына жениться на дочери адмирала довольно хо­
лодно. Выделить сыну мог он лишь самую незначительную
сумму и знал, что это адмирала не устроит, а надеяться
на большое приданое невесты тоже ие приходится, у ад­
мирала семеро детей.
Николай Николаевич имел другой план. Не давая
сыну никакого ответа, он на следующий день повез его
к старой богатой московской барыне Нарышкиной. Здесь
сын был представлен внучке старухи Анете Бахметьевой,
шестнадцатилетней прекрасной собой и хорошо воспитан­
ной девице. Молодой офицер гвардейского ш таба, грудь
которого была украшена орденами и крестами, и на ба­
бушку и на внучку произвел самое лучшее впечатление.
Бабушка, прощаясь с отцом, не удержалась от компли­
мента:
—
Завидую тебе, Николай Николаевич, что такого
молодца вырастил. И умен, и обходителен, всем хорош.
Посылай его к нам почаще.
Но деловой разговор с сыном у Николая Николаевича
не получился.
—
Что скажешь, как тебе понравилась Анета? — спро­
сил он, когда возвращались домой.
—
Очень славная, милая, ничего не могу возразить...
—
Надеюсь! Любимая внучка Нарышкиной, старуха на
ее образование ничего не жалела, души в ней не чает...
—
Только я не понимаю, батюшка,
—
продолжил
сын, — зачем весь этот разговор? Вы знаете, у меня не
она на сердце...
Полковник, сдержав себя, сказал как можно мягче:
—
Знаю, осуждать не могу, все молоды были, но надо
же, дружок, и разум иметь. За Анетой приданое огромное,
дом, чудесная подмосковная, шестьсот душ...
Возражение сына дышало непреклонностью.
—
Если б достоинства Анеты удвоились, а состояние
93


ее удесятерилось, это все равно бы никак повлиять на ме­
ня не могло, мои чувства остались бы неизменными!
Отец спора продолжать не стал, была очевидна его
бесполезность. Когда-то он сам вот так же, без памяти,
влюбился в Сашеньку Мордвинову, и ничто не могло
поколебать его. Теперь он молчал, грустно опустив голо­
ву. А сын любил отца и, почувствовав невольный укор за
огорчение, дотронулся до руки его, произнес душевно:
—
Не сердитесь, батюшка, и простите, тут у ж ничего
нельзя поделать!
Николай Николаевич написал адмиралу, что, одобряя
желание сына, просит для него руки Наташи и со своей
стороны обещает выделить сыну приличные для гвардей­
ского офицера средства и всемерно содействовать в семей­
ном устройстве.
.. .Посылаемые Бурцовым из Петербурга известия были
для Николая Муравьева приятными. Наташа быстро оп­
равляется от болезни, и у Мордвиновых о нем говорят как
о близком человеке. Возвращался он в первых числах
марта домой в радостном, приподнятом настроении.
Адмирал при первом же свидании с ним, подтвердив
получение отцовского письма, сказал:
—
Нам приятно видеть Наташу в супружестве с вами,
и она чувствует к вам дружбу и уважение, я говорил
с нею на сей счет, но вы и она еще молоды, мы просим
несколько подождать и почаще посещать нас, дабы мы
могли короче вас узнать...
Обнадеживающий ответ адмирала не оставлял никако­
го сомнения в его доброжелательном отношении к сва­
товству. Николай стал почти каждый день бывать у Мор­
двиновых, и Наташа, зная о предложении, краснела
всякий раз, когда он подходил к ней, но это замешатель­
ство, вызванное необыкновенной скромностью, вскоре
проходило, и он чувствовал все возрастающую нежность
ее. Однажды, прощаясь, они остались одни, он привлек
ее к себе и страстным шепотом поклялся:
—
Что бы со мной ни случилось, Наташа, верьте,
первым я верности вам никогда не нарушу!
Наташа, вся пылая, неожиданно обняла его, поцело­
вала в губы и, застыдившись своего поступка, убежала.
Взволнованный и счастливый, он до рассвета бродил
в ту ночь по столичным набережным, строя радужные
планы совместной жизни с Наташей. А коварная форту­
на опять уже готовила для него неприятный сюрприз.
В ближайшее воскресенье, ранним утром, его разбудил
94


Бурцов, возвратившийся из гвардейского штаба с ночного
дежурства.
—
Новость потрясающая! Опять воевать придется!
Николай сел на постели, протирая глаза.
—
Что такое? С кем воевать?
—
Наполеон покинул Эльбу, высадился во Франции...
—
Да что ты говоришь? Как же это случилось? Какие
ж е у него войска?
—
Я слышал, будто высадился он с одним батальоном
старогвардейцев, которые на Эльбе с ним были, — сказал
Бурцов, — но к нему всюду присоединяются гарнизоны
южных городов, и французы восторженно его привет­
ствуют.
—
Попятно. Я еще в Париже заметил, что парод
предпочитает Наполеона ненавистным Бурбонам...
В общем, счастливый корсиканец двигается на Париж,
не встречая сопротивления. Наши армейские войска уже
маршируют на запад. Вероятно, в ближайшие дни отпра­
вится в поход и гвардия.
Да, так оно и случилось. Стояли чудесные весенние
дни, на оживленных проспектах краснощекие цветочницы
бойко торговали букетиками фиалок и ландышей, с моря
дул теплый ветерок, и тихо плескались невские воды...
В такую пору особенно грустно было расставаться с На­
ташей, а приходилось, и неизвестно, на какое время.
Накануне отъезда он провел у Мордвиновых весь ве­
чер, и, желая скрыть печальное смущение, сел за фор­
тепьяно и долго с чувством играл романсы и ноктюрны,
которым еще в детстве научила покойная мать. Наташа
несколько раз выбегала из комнаты, чтобы скрыть вол­
нение и смахнуть набежавшую слезу, она хотела как-то
ободрить его, но не могла этого сделать.
Проститься с ним собралось все семейство. Адмирал
удержал его, напуствовал с родственной теплотой:
—
Прошу вас беречь себя, дорогой Николай Николае­
вич. Будьте уверены в нашем уважении. Прощайте, же­
лаем вам счастливого похода, хорошего здоровья и ско­
рого благополучного возвращения!
10
Гвардия дошла только до Вильно. Здесь получили
сообщение о победе, одерж анной союзными войсками при
Ватерлоо над Наполеоном, и о вторичном его отречении.
Гвардейцам, не успевшим принять участия в военных
95


действиях, возвращаться обратно было даже немного
обидно. К тому же после бивачной веселой жизни ока­
заться опять в казармах, с раннего утра до вечера зани­
маться шагистикой никому не улыбалось.
Николай Муравьев, впрочем, об этом не думал. Мысли
его были сосредоточены на другом. Он спешил в Петер­
бург, где его ждала Наташа и где надо было подготовить
новую более просторную и удобную квартиру для артели...
Во время похода артельщики по-нрежнему почти не
разлучались, и однажды Муравьев высказал мнение, что
после возвращения домой им следует изменить артельную
жизнь, расширить и законспирировать ее деятельность.
Артельщики согласились. Ведь у них собирались не толь­
ко единомыслящие вольнодумцы, но заходили и сослу­
живцы с иными политическими настроениями, и хотя при
них артельщики воздерживались от резких суждений,
а все ж е мало ли что могло произойти!
Артельщики решили прежде всего переменить квар­
тиру, гостей приглашать с большим разбором и приняли
предложенный Николаем Муравьевым план артельного
переустройства. В плане этом отразились и опыт юноше­
ского собратства, и характерное для вольнодумцев того
времени увлечение вечевым устройством древних русских
городов, и республиканские взгляды автора.
Николай Муравьев, как и четыре года назад, когда
создавал юношеское собратство, был страстно увлечен
этим планом. Прибыв в столицу, он хотя и отвлекался
частыми визитами к Мордвиновым, однако переустройство
артели, намеченное им, шло своим чередом. Квартиру для
артели сняли в двухэтажном доме генеральши Христов-
ской на Грязной улице. Общая комната, представлявшая
комбинированную столовую и гостиную, помещалась на
втором этаже и могла вместить свободно двадцать-три-
дцать человек. Шесть комнат вверху и внизу занимали
по одной на каждого Александр, Николай и Михаил Му­
равьевы, Иван Бурцов, Петр и Павел Калошины, молодые
офицеры гвардейского штаба, старинные приятели Му­
равьевых. Постоянными посетителями артели были Мат­
вей и Сергей Муравьевы-Апостолы, Никита Муравьев,
Иван Якушкин, Сергей Трубецкой. Приходили Лев и Ва­
силий Перовские, Михайло Лунин, Михайло Пущин,
Дмитрий Бабарыкин, Алексей Семенов, несколько по­
зднее стали появляться здесь и лицеисты Иван Пущин,
Владимир Вольховский, Антон Дельвиг, Вильгельм Кю­
хельбекер.


Артель, созданная Николаем Муравьевым и его това­
рищами *, в отличие от обычных бытовых артелей являлась
политической организацией, а сами артельщики называли
ее между собой Священной нераздельной артелью, но
говорить о ее существовании артельными правилами за­
прещалось. Связанные единомыслием члены артели и их
товарищи составляли Священное братство, которое пре­
выше всего ставило любовь к отечеству, общественное
благо и пользу сограждан. «Всякий член Священного
братства, занимаясь различно самообразованием и слу­
жебными делами, обязывался содействовать намеченной
цели и пользе общей». А цель явно виделась в изменении
существующего порядка вещей.
Иван Якушкин, вспоминая позднее о частых встречах
с братьями Муравьевыми, писал: «В беседах наших обык­
новенно разговор был о положении России. Тут разбира­
лись главные язвы нашего отечества: закоснелость народа,
крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами,
которых служба в течение 25 лет почти была каторга:
повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное
неуважение к человеку вообще. То, что называлось выс­
шим образованным обществом, большею частию состояло
тогда из староверцев, для которых коснуться которого-ни ­
будь из вопросов, нас занимавших, показалось бы ужас­
ным преступлением. О помещиках, живущих в своих
имениях, и говорить уже нечего».
Иван Пущин в своих записках тоже свидетельствует
о политическом характере бесед в Священной артели: «По­
стоянные наши беседы о предметах общественных, о зле
существующего у нас порядка вещей и о возможности
изменения, желаемого многими втайне, необыкновенно
сблизило меня с этим мыслящим кружком: я сдружился
с ним, почти жил в нем».
В комнате Николая Муравьева, признанного главы
артели, находился вечевой колокол, каждый мог ударить
в него и собрать сход для решения общественных дел.
Собрания Священного братства были закрытыми и от­
крытыми. На закрытых решались такие вопросы, как
выбор думы, артельщика и казначея, а также прием но­
вых членов братства. На открытых собраниях, которые
назывались беседами, шла главным образом подготовка
будущих членов братства. Когда тот или иной кандидат
был достаточно просвещен, наблюдающий за ним артель­
щик свидетельствовал, что, по его мнению, этот кандидат
заслужил право быть членом Священного братства
7 За стеной Кавказа
97


«мыслями и поступками, сходными с правилами, зна­
менующими нас», после чего он подвергался еще испы­
танию и лишь затем утверждался членом братства.
Меры предосторожности, принятые в Священной ар­
тели, оказались весьма своевременными. Император Алек­
сандр, возвратившийся из европейского вояжа, строжай­
шим образом запретил существование каких бы то ни
было офицерских артелей, сказав, что ему эти офицерские
сборища не нравятся. Священная артель довольно легко
перешла на нелегальное существование...
. ..Навсегда остались в памяти Николая Муравьева ар­
тельные зимние вечера. На дворе морозно, северный злой
ветер поднимает и гонит по пустынным улицам снежную
колючую пыль, леденит дыхание у спешащих домой ред­
ких прохожих. А в артельной гостиной тепло и необык­
новенно уютно. Великий артелыцик, как звали товарищи
Николая, позаботился о том, чтобы всем здесь было при­
ятно. Окна завешены тяжелыми бархатными шторами.
На стенах со вкусом подобранные картины и гравюры.
Зеленеют пальмы в глазированных кадках. Горят свечи
в старинных бронзовых подсвечниках, неугасимое колеб­
лющееся пламя камина отсвечивает на стеклах книжных
шкафов и на полированных клавишах фортепьяно, кото­
рое достал где-то Бурцов, неутомимый и ревностный по­
мощник великого артельщика.
Собравшиеся в гостиной члены Священного братства
расположились где кому понравилось: и за столом, и на
широких удобных диванах, и в креслах, а некоторые
устроились прямо на полу, против камина, сидя на
коврике, поджав по-турецки ноги, с чубуками и трубками
в зубах.
Якушкин, расхаживая по комнате, говорит взволно­
ванно:
—
Существующие у нас рабство и аракчеевские по­
рядки несовместимы с духом времени... Я видел недавно,
как истязают солдат шпицрутенами... Невыносимое зре­
лище! А положение несчастных крестьян, остающихся
собственностью закоснелых в невежестве и жестокосердии
помещиков? Мир весь восхищен героизмом русского н а­
рода, освободившего свое отечество и всю Европу от ти­
рании Бонапарта, а какую награду героям уготовил их
повелитель император Александр?
—
А ты царского манифеста не читал? — иронизиру­
ет Матвей Муравьев-Аностол и на церковный манер воз­
98


глашает: — Верный наш народ да получит мзду свою
от бога!
—
Вот, только разве это, — усмехается Якушкин.
—
Мзда от бога! Ничего, кроме лживых обещаний и краси­
вых жестов! В Европе наш царь держится чуть ли не
либералом, а в России — жестокий и бессмысленный
деспот!
—
Чего стоит подписанный недавно государем указ
о создании военных поселений! — напоминает Петр К а­
лошин.
—
Аракчеев все глубже запускает когти в тело
народа...
Николай Муравьев, сдерживая негодование, добавляет:
—
На Бородинском поле до сей поры не сооружен
ни один памятник в честь храбрых русских воинов, по­
гибших здесь за свое отечество; жители окрестных селе­
ний, не получив никакого пособия, живут в ужасающей
нищете, питаются мирским подаянием, тогда как благо­
верный наш государь изволил выделить жителям Ва­
терлоо, потерпевшим от сражения, бывшего в том месте,
два миллиона русских денег.
—
Какое издевательство над русским народом, какое
оскорбительное предпочтение чуж еземцев! — пылко вос­
клицает Никита Муравьев.
—
Не стыдно ли после сего
оставаться в безмолвном повиновении монарху, допускаю­
щему подобные явления?
—
Приходится повиноваться, коль вся власть и сила
в его руках, — вздыхает кто-то из сидящих у камина.
—
Печальная истина, с коей нельзя не считаться, —
произносит длиннолицый, чопорный Сергей Трубецкой
и повертывается в кресле к Никите Муравьеву: — Вы
сказали как-то святые слова, Никита Михайлович: нельзя,
чтоб произвол одного человека был основанием правления.
Вполне разделяю ваше мнение. Вы говорили также, что
слепое повиновение основано только на страхе и недо­
стойно ни разумпых повелителей, ни разумных подданных.
Согласен и с этим. Государь, столь явно чуждающийся
нас, сам отвращает от себя и уважение наше и желание
служить ему, истинно так! Однако ж и того забывать
нельзя, что простолюдипы смотрят на многое иначе, чем
мы с вами, повиновение помазаннику божию прививалось
народу православной церковью веками, следовательно...
—
Следовательно, необходимо приучать народ непо­
виновению земным владыкам, — вставляет сидевший ря­
дом с братом на диване Сергей Муравьев-Апостол-
99


Все невольно улыбаются столь неожиданному выво­
ду. Сергей продолжает:
—
Нет, право, любезный Трубецкой, ты подсказыва­
ешь дельную мысль... Церковь пользуется словом божиим,
чтоб поддерживать самодержавие, а ежели сие духовное
оружие направить против? Будем пояснять, что бог создал
всех равными, и апостолов собрал из простых людей,
и повиноваться царям, тиранящим простой народ, бого­
противно...
—
Что ж, мысль сама по себе недурна, — одобритель­
но кивает головой Бурцов, — можно для просвещения
народа и этим средством воспользоваться...
Трубецкой недовольно морщится:
—
Я же хотел, однако, сказать, что задача наша бо­
лее в том состоит, чтоб добиваться ограничения само­
властья, способствовать ускорению полезных реформ, не­
жели в том, чтоб говорить о неповиновении властям
предержащим...
Тут поднимается сидевший в задумчивости у камина
брат Александр. В новеньком гвардейском мундире с толь­
ко что полученными полковничьими эполетами, высокий,
статный, с мужественными, благородными чертами лица,
он и впрямь похож чем-то на известного полководца
маршала Морица Саксонского, артельщики недаром про­
звали его дружески Маршалом.
—
Много вопросов существует, братья и товарищи,
о коих долго еще придется спорить нам, — говорит Алек­
сандр, — но есть и такие в нравственном мире неоспори­
мые истины, что уверять в них образованных людей было
бы смешно. Разве не такова высказанная Жан-Жаком
Руссо истина, что наибольшее благо всех состоит в сво­
боде и равенстве? А кто из нас возьмет на себя смелость
оспаривать, что узаконенное рабство, существующее в на­
шем отечестве, является величайшим его позором? Я раз­
деляю негодование Якушкина, неустанно напоминающего
о горькой участи крестьян, остающихся в собственности
помещиков. Русские люди торгуют русскими людьми, ме­
няют их на собак и лошадей, проигрывают в карты,
заставляют исполнять свои любые самые гнусные прихоти
и за ослушание запарывают до смерти...
—
Александр
делает короткую передышку, затем еще более гневно
продолжает: — И все же наши знатные господа-староверы
утверждают, будто в крепостничестве заключается древнее
законное право русского дворянства. Законное право поль­
зоваться чем же? Землями и трудами своих крестьян,
100


располагать личной их участью! Если это право законное,
то что же тогда беззаконное? Нет, нельзя мириться с та­
ким положением! Братья, товарищи, друзья артельщики,
давайте рассудим, каким способом можем мы воздейство­
вать на правительство, заставить его освободить народ
от рабства, ускорить проведение полезных реформ, как
выразился Трубецкой, или... или следует нам предпри­
нять для блага отечества и пользы сограждан что-то иное?
Подумаем! Да возговорит в нас честь и совесть истинных
и верных сынов отечества!
Ничего нового как будто сказано не было, артельщики
не раз высказывались за необходимость уничтожения кре­
постного права, но та сила убежденности, страстность,
с которой говорил Александр Муравьев, артельщиков все­
гда увлекала, и, как обычно, последние его слова утонули
в гуле возбужденных голосов:
—
Дольше терпеть крепостное иго немыслимо!
—
Стыд вечный нам и презрение потомства, если ие
сделаем для освобождения крестьян всего, что в наших
силах!
—
Самодержавие на крепостничестве держится, на ца­
ря надеяться бесполезно!
Загорались жаркие споры, накалялись страсти. Выска­
зывались и разумные мысли, но более строились всяческие
несбыточные планы, давались клятвенные обещания не
щадить жизни для счастья отчизны. Все это от души, от
чистого сердца. Благородные помыслы владели молодыми
офицерами, ж елавшими видеть свое отечество свободным,
могучим, просвещенным.
Широко открытыми влюбленными глазами глядит на
своих красноречивых друзей Павел Калошин, шестнадца­
тилетний прапорщик, самый младший из артельщиков.
Л его брат, Петр, которого артельные вечера настраивали
па поэтический лад, что-то, кажется, нашептывает, может
быть, в его голове уже складывались посвящепные артели
стихотворные строки:
Мочта златая ранних дней
Еще от пас далеко,
Еще в тумане скрыта цель
Возлюбленных желаний!
Кто ж благотворную артель —
Источник всех мечтаний,
Высоких чувств и снов златых
Для счастия отчизны, —
Кто в шуме радостей пустых
Мне заменит в сей жизни?
101


Незаметно проходит время. Догорают свечи. Часы
бьют полночь. Н иколай М уравьев садится за фортепьяно
и ударяет по клавишам. Плывут торжественные звуки
Марсельезы. Споры сразу затихают, один за другим под­
нимаются со своих мест артельщики и с разгоряченными
лицами, стоя и взявшись за руки, вдохновенно поют впол­
голоса Марсельезу:
Allons enfants de la Patrie!
Le jour de gloire est arrive...
...Между тем наступили рождественские праздники.
В доме Мордвиновых, где постоянно собиралось много
молодежи, веселились каждый день: елки, маскарады, ка­
тание на тройках, концерты, танцы. Николая Муравьева
принимали в семействе адмирала с обычной приветливо­
стью, он участвовал во всех святочных развлечениях,
и Наташа была с ним мила по-прежнему, но на душе
у него было невесело. Все-таки в отношении к нему ад­
мирала ощущалась какая-то настороженная выжидатель­
ность, да и само по себе положение его в доме Мордвино­
вых отличалось полной неопределенностью. До каких же
пор можно ждать ответа на сделанное Наташе предложе­
ние? Смутное беспокойство овладевало им все более. Он
не сомневался в чувствах Наташи, и, будь она немного
посмелей и не так привязана к отцу, которого все его
дети боготворили, он наш ел бы способ увезти ее и обвен­
чаться, по о том нечего было и думать: Наташа без
родительского благословения ни за что на это не решится.
А надо было что-то делать, знавшие о сватовстве товарищи
каждый раз при встречах интересовались, когда же его
намерение осуществится.
Он отправился к дяде — Николаю Михайловичу
Мордвинову, брату матери, родственнику адмирала, при­
знался ему во всем, просил переговорить с родителями
Наташи, чтобы дали они решительный ответ на сделан­
ное им предложение — больше ждать он не может.
Дядя согласился, был у адмирала и говорил с ним, но
тут произошло нечто такое, чего никак нельзя было пред­
видеть.
Адмирал не принял во внимание никаких высказанных
дядей доводов и сказал:
—
Дочь моя и все наше семейство относятся к племян­
нику вашему с уважением, но так как он не желает
ждать, а требует ответа решительного, то объявите ему,
что мы отказываем ему в супружестве с Наташей и про­
102


сим, чтобы он удалился из Петербурга, потому что может
повредить наш ей дочери...
Жестокий неожиданный удар совершенно сразил Ни­
колая Муравьева, и только спустя полгода смог он взять­
ся за перо, чтоб записать, в каком состоянии тогда на­
ходился: «Я был в отчаянии. Можно ли было ожидать
такого ответа от людей, которых я привык уважать?
В крайнем волнении находились тогда мои мысли, я терял
все очарования будущности, коим питались мои надежды,
и мрачные думы их заменили. Мне хотелось исчезнуть,
удалиться навсегда из отечества. Я думал скрыться в Аме­
рике, и так как у меня не было средства предпринять
этот путь, хотел определиться простым работником или
матросом на отплывающем корабле. Долго думал я о сем
способе, но оставил это намерение, боясь бесславия, кото­
рое нанесу сим поступком отцу своему и семейству. З а­
тем мне приходило на мысль застрелиться. Может быть,
и пе остановился бы я в исполнении сего намерения,
если б пе удерживала меня страстная и нежная любовь
к Наташе, которую я опасался огорчить этим поступком.
Родители ее требовали, чтоб я вы ехал из Петербурга,
и я решился на сие последнее средство пе из уважения
к ним, а к дочери их».
Выехать из Петербурга, оставить службу здесь... Но
как это осуществить? Он только что получил чин штабс-
капитана, однако материальное положение его не улучши­
лось, а скорее ухудшилось. Пришло известие из Москвы,
что отец, произведенный недавно в генерал-майоры и у т­
вержденный начальником московской школы колонново­
жатых, опять наделал долгов и на помощь его совершенно
рассчитывать нечего.
И тут только разъяснилась истинная причина адми­
ральского отказа. Побоялись связать судьбу дочери с офи­
цером без средств. Что ж , в этом была своя логика!
Навсегда осталась у Николая Муравьева неприязнь к че­
столюбивым аристократам и сановникам, ценящим людей
не по личным заслугам и достоинствам, а по чинам, свя­
зям, состояниям.
Братья и друзья артельщики, которым он обо всем
рассказал, были возмущены до глубины души. Бурцов
собрался идти стыдить и урезонивать адмирала.
Николай остановил его:
—
Нельзя этого делать, ты забываешь, что у меня
тоже есть самолюбие. Если б даже они сами прислали
за мной, я бы все равно не пошел. Я оскорблен, огорчен,
103


обижен, и мысли мои стремятся лишь к тому, чтобы
поскорей уехать отсюда, найти занятие, которое помогло
бы мне забыть о понесенной утрате...
—
Я понимаю твое состояние, — со вздохом промол­
вил Бурцов, — но ты должен и об истинных друзьях
своих подумать. Возможно, ты оставляешь нас на пороге
великих свершений, отечеству нуж ны будут твои способ­
ности и душевная сила, ужели ты, глава Священного
пашего братства, хочешь навсегда лишить нас надежды
сопутствовать нам на стезе общественного блага?
Сердечность, с какою говорил Бурцов, тронула Нико­
лая, он ответил взволнованно:
—
Нет, добрый мой Бурцов, я никогда не забуду
нашего Священного братства, навсегда останусь верен
нашим правилам, и ежели настанет время великих свер­
шений, как ты говоришь, и потребует того польза отече­
ства, я к вам возвращусь... А сейчас я должен искать
способ удалиться отсюда, нет у меня иного выбора!
И вскоре случайная встреча, как это часто в жизни
бывает, помогла этот способ пайти.
С поручением из гвардейского генерального штаба он
был во дворце и, выходя оттуда, лицом к лицу столкнулся
с Ермоловым. Алексей Петрович окинул его быстрым
взглядом проницательных серых глаз, узнал, обнял, потом
отвел в сторону, спросил со свойственной ему прямотой:
—
А ты почему будто не весел, братец Муравьев? Что
с тобой приключилось?
Николай был душевно расположен к Ермолову и та­
иться не стал, тут же поведал кратко о причинах угне­
тенного своего состояния. Ермолов выслушал внимательно,
с явным сочувствием.
—
Да, история твоя печальная, слов нет, на незнатных
служивых, как мы с тобой, всюду шишки сыплются, од­
нако зачем ж е голову вешать? — Алексей Петрович
дотронулся до руки Муравьева и продолжил: — Я тебя
за храброго, образованного, умного офицера знаю, помню,
как при Кульме под ядрами стоял, и, если пожелаешь,
могу тебя с собой взять.
—
С вами готов куда угодно, ваше превосходитель­
ство, — не задумываясь и благодарно глядя на генерала,
отозвался Муравьев.
—
Подожди, подожди, — слегка поморщился Ермо­
лов.
—
Во-первых, запомни, что я титулований терпеть не
могу, У меня и мя и отчество есть, а во-вторых, выслу­
шай сперва, что скажу, и до времени никому того не
104


разглашай... Меня посылают чрезвычайным послом в Пер­
сию, и я могу включить тебя в число посольских чинов­
ников...
—
Что же может быть для меня лучшего? — восклик­
нул Муравьев.
—
Я буду век признательным должником
вашим!
—
Но уговор, уговор! — Ермолов поднял палец, лицо
его приняло строгое выражение.
—
По возвращении из
Персии я остаюсь в Грузии командовать войсками Кав­
казского отдельного корпуса, мне и там нуж ны будут
образованные сотрудники, ты должен дать слово, что и в
Грузии м еня ие оставишь...
—
Охотно даю, Алексей Петрович, лишь бы в гвар­
дейском штабе пе препятствовали...
—
А уж это ие твоя забота, договорюсь сам... Завтра
утром явись ко мне, поговорим обо всем посвободней!
Ермолов все устроил отличным образом. Теперь оста­
валось собраться и проститься с близкими. Артельщики
ие могли не согласиться, что служба под начальством
Ермолова, поездка с ним в Персию — превосходный
выход из положения для Николая, многие ему завидовали,
но расставаться с ним было тяжело, особенно потому, что...
Ночью к нему в комнату пришел брат Александр. Он
сел на кровать, как любил это делать в детстве, и от­
кровенно п ризнался, что считает необходимым создать
тайное общество, целью которого будет в обширном смыс­
ле благо России, и что он говорил об этом с некоторыми
членами Священного братства, и они замысел его одоб­
ряют.
—
Я понимаю, — добавил Александр, — что мысли
твои сосредоточены сейчас на другом, но ты имеешь опыт
в устройстве подобных обществ, и мне хотелось бы посо­
ветоваться с тобой, узнать твое мнение на сей счет.
—
Мы всегда с тобой были близки по склонностям
и понятиям нашим, — ответил Николай, — тебе в моем
мнении сомневаться нечего, Саша. Я полагаю, что пора
для соединения единомыслящих людей в едином тайном
обществе назрела, верю, что благородное предприятие сие
отечеству послужит с большой пользой... Мне только одно
немного неясно, — продолжил он, подумав, — все наши
артельщики, не сомневаюсь, войдут в тайное общество,
а что же тогда будет со Священной артелью нашей?
—
В артели все останется, как при тебе, в беседах на­
ших будут убеждения и мысли друзей и товарищей вы­
105


являться, и коих найдем для дела готовыми, станем при­
нимать в общество.
—
Стало быть, Священная артель как бы соединит
свою деятельность с деятельностью тайного общества?
—
Выходит, так. Придется, вероятно, при составлении
устава общества и кое-что позаимствовать из наших ар­
тельных правил... А в общем, — неожиданно вздохнул
Александр,
—
жаль, что обстоятельства пас с тобою
разлучают... Нам, как никогда, будет тебя не хватать.
—
Бурцов говорил со мной о том же. Ничего ие поде­
лаешь, судьба! — сказал Николай.
—
Самому тяжело
разлучаться с вами. Сердце сжимается, как подумаешь,
что вскоре зазвонит без меня вечевой колокол и вы опять
соберетесь вместе, а я лишь мысленно буду представлять
все и слышать приятный вечевой звон, он проводит меня
через места чужие, раздастся в обширной донской степи,
эхо повторит его в горах, наконец, умолкнет он, когда
строгий долг службы повелит мне оставить воспоминания...
Грустно, грустно, Саша!
Александр взял его руку в свою, пожал сочувственно.
—
Мы будем по-прежнему считать тебя своим великим
артельщиком... *
—
Считай меня также и сочленом в создаваемом об­
ществе. Верь, Саша, куда бы судьба меня ни забросила,
я всюду буду служить общему нашему делу. Может быть,
и на Кавказе мне удастся что-то создать в духе нашего
общества...
—
А если нам придется кого-то укрыть,
—
сказал
Александр, — или кто-нибудь из наших не по доброй воле
попадет на Кавказ, мы будет рассчитывать на твою по­
мощь.
—
Об этом пе стоит и говорить... Пишите чаще, дер­
жите постоянную связь со мной, только соблюдайте ве­
личайшую осторожность!
...Сборы посольства задержались до конца лета, но
пришел наконец и тот печальный день, когда братья и
друзья артельщики проводили Николая Муравьева до
Средней Рогатки и расстались там. А близ Осташева, ку­
да заезжал из Москвы проведать отца, последний раз
неожиданно встретился он с Наташей.
Почтовая тройка, звеня бубенцами, бежала по Воло­
коламскому большаку. Было раннее утро той благодат­
ной поры, которую в народе издавна называют бабьим
летом. Золотилась и краснела листва в подмосковных
лесах, над убегающей вдаль извилистой речушкой мед­
106


ленно плыла голубая дымка, и свежий воздух был на­
поен острыми запахами грибов и увядающих трав.
—
Господа какие-то нас догоняют, — сказал ямщик.
Николай повернулся и увидел, как из-за рощи, куда
сворачивала дорога, показалась запряженная в дышло
парой серых рысаков лакированная рессорная коляска,
следом другая, а за ними четверка лошадей вынесла ста­
ринный тяжелый дормез. Это Мордвиновы возвращались
из своей подмосковной в столицу.
Он почувствовал, как прилила к голове волна горячей
крови и бешено заколотилось сердце. Он приказал ям­
щику свернуть чуть в сторону и остановиться. Вылез из
брички, жадно глотнул воздух. Серые в яблоках рысаки,
собственного мордвиновского завода, высоко вскидывая
ногами, быстро приближались. Наташа сидела в перед­
ней коляске с младшей сестрой и ее гувернанткой. Он не
отрывал глаз от милого лица, и она узнала его и на
молчаливый поклон ответила легким кивком головы и
улыбнулась.
Экипажи Мордвиновых скрылись за густым облаком
пыли. Поднявшееся солнце начинало припекать все чув­
ствительнее. Пахнуло горькой придорожной полынью.
Почтовая тройка продолжала свой путь. А он долго не
мог прийти в себя, думал о Наташе. Приятный ее взляд
и эта странная, ничего не выражающая улыбка оставила
его в тяжком недоумении. Каково ее отношение к нему,
к тому, что с ним произошло? Неужели и ей свойствен­
на аристократическая нечувствительность?
Из памяти Николая Муравьева не выходил один слу­
чай. Во время Отечественной войны под Вязьмой скон­
чался на его руках близкий друг Михаил Калошин, брат
артельщиков,
молодой
гвардейский
офицер. Перед
смертью он признался, что страстно любит красавицу
Нелидову, был с ней счастлив, и просил передать ей, что
умирает с ее именем на устах. Муравьев исполнил пред­
смертную просьбу друга, и что же? Нелидова, выслушав
трогательный рассказ, только улыбнулась... Никакого ду­
шевного волнения не отразилось на лице молодой ари­
стократки, ничего, одна эта неуместная, страшная, де­
ланная улыбка.
Он не хотел сравнивать, не хотел верить, что Наташа
может быть столь же черствой. Незадолго до отъезда ему
сообщили, будто за Наташу сватался какой-то князек, но
она решительно отвергла его предложение, заявив отцу,
что ни за кого, кроме как за Николая Муравьева, не пой­
107


дет. И вновь затеплилась у него надежда. Вот почему,
увидев ее сегодня, он мучительно ждал, что она хотя бы
сброшенным платочком или иным каким знаком выска­
жет неизменность своих чувств, подкрепит его надежды...
Нет, ничего этого не произошло. Все кончено! Вероятно,
товарищи, чтобы немного его подбодрить, нарочно сказа­
ли ему, что Наташа отказала князьку. Он не должен бо­
лее питать никаких надежд на счастье с ней...
И все же, несмотря ни на какие доводы рассудка,
где-то там, в глубине его души, как огонь под пеплом,
жила и согревала мысль, что он, возможно, ошибается в
своих выводах, что Наташа не изменяла своего отноше
ния к нему, и созданная искусственно преграда между
ними рухнет, и долгожданное, выстраданное счастье не
минует его... Надо терпеть, время и новые обстоятель­
ства все могут изменить! Ведь ему только двадцать два
года! А теперь скорее туда, где ждет его новая жизнь,
полная опасных приключений, неизведанных тревог и
лишений! Погоняй лошадей, ямщик!


ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы все почти каждый день о тебе вспоминаем
или говорим, собираемся читать твои письма
и воображением переносимся на кручища
кавказские вслед за тобою. Все наши тебя
любят и тебе кланяются.
Декабрист Никита Муравьев
К тебе песнь дружбы днесь летит.
О брат, с артелью разлученный!
Сей глас тебе да возвестит
Наш за тебя обет священный.
Пусть честь и правота хранит
Тебя в трудах и начинаньях,
А мысль о нас да усладит
Тебя в печалях и страданьях
Декабрист Петр Калошин


1
Еще в Петербурге Ермолов просил Николая Муравь­
ева выбрать в созданной его отцом московской школе
колонновожатых двух воспитанников, которых разрешено
было включить в состав посольства. Будучи в Осташеве,
где проводились летние занятия колонновожатых, Му­
равьев остановил свой выбор на Николае Воейкове и
Евдокиме Лечииове. Молодые эти люди были хорошо
образованны, прилежны, растороппы, отличались свобо­
домыслием и веселым нравом, обещая, судя по всему,
быть добрыми и верными товарищами в дальнем путе­
шествии. Предложение о поездке они приняли с ра­
достью и на Кавказ прибыли одновременно с Николаем
Муравьевым в первых числах октября 1816 года.
Но тут выяснилось, что Ермолов получил известие о
том, будто турки усиленно вооружаются и сговариваются
о чем-то с персиянами; можно было ожидать внезапных
нападений. Отправка посольства в Персию опять задер­
живалась, и, по всей вероятности, надолго. Чтобы не си-
111


деть без дела, Муравьев предложил произвести первую
инструментальную съемку
местности от Моздока до
Тифлиса1, чего никто еще не делал. Ермолов охотно со­
гласился.
В экспедиции, возглавляемой Муравьевым, приняли
участие Воейков, Лачинов и только что прибывший из
Петербурга для посольской службы поручик Дмитрий
Бабарыкия, задушевный приятель Муравьева, постоян­
ный посетитель Священной артели. Работа по съемке
была сопряжена с опасностью, немирные горцы поджи­
дали всюду, экспедицию сопровождал отряд из ста че­
ловек пехоты и тридцати казаков при двух орудиях.
Тем не менее участники экспедиции, оказавшись вдали
от высшего начальства и не скованные никакими уста­
вами, чувствовали себя прекрасно. Всех очаровывала ве­
личественная красота Кавказа, покрытые снегом верши­
ны гор, ревущие в ущельях бешеные реки и водопады,
вид далеких неприступных аулов и парящих в бездонной
голубой выси орлов... Сама природа, каж ется, способ­
ствовала тому, что здесь особенно обострялись вольно­
любивые мысли.
Молодые люди почти все время находились вместе,
говорили обо всем с полной откровенностью, быстро
сближались. Муравьев и Бабарыкин часто вспоминали
Священную артель и оживленные артельные вечера, Во­
ейков и Лачинов слушали эти рассказы с явным интере­
сом, и предложение Муравьева создать подобную артель
и Тифлисе было всеми одобрено.
Однако в грузинской столице, куда экспедиция воз­
вратилась в середине ноября, задержаться на этот раз не
пришлось. Ермолов проделанной работой остался очень
доволен и сказал Муравьеву:
—
Ну, любезный Николай, вижу, что не ошибся в
тебе, съемка превосходная, я словно другими глазами
край увидел.
—
Разрешите напомнить, Алексей Петрович, что
съемка не мною одним производилась...
—
Знаю, знаю. Всех благодарю. А теперь, если еще
услужить мне желаешь, бери свою команду и отправляй­
ся в пограничные наши области. Там и необходимую
съемку проведете, и описание гор и перевалов сделаете,
1 Названия грузинских городов даются в старой транскрип­
ции, как они писались во всех документах того Бремени (Прим.
ас-т.).
412


и хорошо бы поверней разведать о намерениях наших
соседей... Может быть, тебе удастся лазутчиков опытных
найти?
—
Постараюсь, Алексей Петрович. Все, что в моих
силах, будет сделано.
Ермолов подошел к висевшей на стене карте, про­
должил:
—
Вот тут, в Гумрах, подполковник Севарзедшидзе
с батальоном тифлисского пехотного полка стоит, я ему
напишу, чтобы во всем тебе была оказана помощь.
От Гумр в двух верстах, за рекой Арпачаем, турецкие
владения, земли Карского пашалыка рядом, да и до пер­
сидской границы оттуда рукой подать... Только, любез­
ный Николай, тайность соблюдай наистрожайшую. Тур­
кам и персиянам, полагаю, состав посольства известен,
молодцам своим строго-настрого прикаж и, чтоб всего
остерегались... Впрочем, я на тебя надеюсь. Ты же у
Кутузова в квартирмейстерах служил,
—
неожиданно
вспомнил Ермолов,
—
следовательно, цену осторожной
изворотливости знаешь!
Спустя несколько дней Муравьев, отправив своих то­
варищей для съемки в разные пограничные селения, си­
дел в небольшом деревянном домике подполковника Л е­
онтия Яковлевича Севарзедшидзе. Высокий, стройный, с
топкими благородными чертами лица и посеребренными
черными кудрями, подполковник сразу расположил к
себе. Сын бедных родителей, хотя и происходивших из
княжеского грузинского рода, Леонтий Яковлевич пря­
мым путем, без средств и связей, достиг своего звания,
слыл как умный, справедливый человек и необычайно
мужественный, храбрый офицер. Однажды Гумры были
атакованы двадцатью тысячами турок. Севарзедшидзе,
устроив на выгодных позициях батареи, держался с од­
ним батальоном четыре дня, пока не пришли на помощь
войска из Грузии.
Леонтий Яковлевич принял Муравьева просто, по-
дружески и, когда тот сказал о данном ему поручении,
заметил:
—
Среди местных армян и татар сыскать лазутчиков
нетрудно, но как ручаться за достоверность их сведений?
Иные, побывав лишь в ближних деревнях, плетут что
на ум придет, а другие нарочно, чтоб получить большее
вознаграждение, представляют все в преувеличенном ви­
де. Вот дело какое!
8 За стеной Кавказа
113


И тут внезапно у Муравьева возпикла дерзкая
мысль:
—
А что, если мне самому попробовать за рубежи на­
ши пробраться?
Севарзедшидзе отговаривать не стал, но предупре­
дил:
—
Рискованное предприятие, Николай Николаевич.
Персияне хитры и жестоки, при малейшем подозрении
можно голову потерять...
—
Понимаю, Леонтий Яковлевич. Одпако ж любо­
пытствую знать, как бы вы сами на моем месте посту­
пили?
Подполковник улыбнулся, признался:
—
Смелым бог владеет, попробовал бы, вероятно...
И прежде всего в персидских границах, Эчмиадзинский
монастырь посетил бы. Там все армяне-монахи нам пре­
даны. Патриарх Ефрем, хотя и считает Эриванского сер-
даря своим высоким покровителем, но мне в добрый час
открылся, что он, как и весь армянский народ, молит
бога, чтоб Россия исторгла из-под власти ненавистных
персиян. На патриарха и его ближних можно положить­
ся. Они и нужные сведения лучше любого лазутчика до­
будут.
—
Спасибо за добрый совет, Леонтий Яковлевич. Д а­
вайте поговорим о том, как осуществить вояж в Эчми-
адзин?
На следующий день Муравьев, в штатском костюме,
снабженный документом на имя Ивана Семеновича Ста­
рина, едущего в Эчмиадзин молиться богу, был уже близ
Арарата и, переночевав в армянском селении Мастрах,
благополучно прибыл в Эчмиадзин. Все получилось, как
говорил подполковник. В монастыре приняли Ивана Се­
меновича Старина с великим почетом, и патриарх, дога­
давшись, что приехавшего богомольца интересуют не
столько молитвы, сколько замыслы и поведение персиян,
охотно помог удовлетворить это любопытство.
Пробыв в персидских владениях четыре дня, Муравь­
ев возвратился в Гумры, где с нетерпением ожидали его
соотечественники.
—
Теперь, погостив у одних соседей, не следует за­
бывать и других, — весело сказал Леонтий Яковлевич.
—
Завтра к туркам поедем!
Ранним утром Севарзедшидзе и Муравьев, сопровож­
даемые несколькими верными офицерами, переправились
через Арпачай и приехали в турецкое селение Баш-Ш у -
114


рагели. Там у Севарзедшидзе было много знакомых ту­
рок и татар, которые, несмотря на строгие магометанские
законы, весьма охотно пили русскую водку и языки на
привязи не держали. Муравьев жалел лишь о том, что
приходилось собирать сведения через переводчиков, это
страшно усложняло задачу, он тут же дал себе слово
выучиться в ближайшее время персидскому и турецкому
языкам.
7 января 1817 года Муравьев был в Тифлисе. Сведе­
ния, собранные им, и съемки, сделанные в пограничных
областях, привели в восторг Ермолова и совершенно
расположили его к деловитому и отважному штабс-капи­
тану.
Выполняя особо важные поручения главнокоманду­
ющего, усиленно занимаясь изучением восточных язы­
ков, Николай Муравьев в то же самое время не остав­
ляет и политической деятельности.
В дневнике он записал: «Мое намерение было устро­
ить пребывание в Тифлисе
наподобие
петербургской
жизни нашей, и потому я пригласил своих товарищей
жить вместе и принять учреждения артельные. Мы жили
вместе у Джиораева в доме, у Дигомских ворот. Вскоре
пригласили еще Щербинина и Машкова, живописца».
Так возникло на Кавказе общество вольнодумцев,
принявших устав и правила Священной артели. А в то
время артели в воинских частях были строго запрещены,
следовательно, тифлисская артель вела нелегальное или
полулегальное существование. Членами ее были Н и­
колай Муравьев, Евдоким Лачинов, Дмитрий Бабары-
кин, Николай Воейков, подпоручик Михаил Щербинин и
известный художник Владимир Дмитриевич Машков.
Артельщиком был избран Лачинов. Все они являлись
сотрудниками собранного в Тифлисе и задержавшегося
здесь посольства. Постоянно посещали артель секретарь
посольства Александр Худобашев, штабс-капитаи Васи­
лий Бебутов и капитан Петр Ермолов, двоюродный брат
главнокомандующего.
Тифлисская артель была, тесно связана со Священной
артелью.
Переписка Николая Муравьева с петербургскими
артельщиками не прекращались. 23 февраля 1817 года
Павел Калошин его уведомил: «Вчера получила артель
о тебе известие, что ты был послан па съемку. Д а воз­
радуется нераздельная артель о геройских подвигах зна­
8*
115


менитого ее основателя! Члены артели, дабы пе оста­
вить тебя без известий насчет оной и согласуясь со свой­
ственной им ленью, положили, чтоб писать к тебе еже­
недельно *, одному из членов, начиная с младшего, что
я сим и исполняю».
Держали свое слово и другие артельщики. Чуть ли
не с каждой почтой приходили в Тифлис письма от бра­
та Александра или Ивана Бурцова, Петра Калошина,
Никиты Муравьева, М атвея Муравьева-Апостола... Там,
в Петербурге, в доме генеральши Христовской на Гряз­
ной улице, по-прежнему собиралось вечерами Священное
братство, и члены его громили самодержавный деспо­
тизм, в страстных спорах зрели здесь мысли о героиче­
ских деяниях. А многие из членов Священного братства
состояли уж е в созданном Александром Муравьевым
тайном обществе, где правила, принятые в Священной
артели, сочетались с более энергичной деятельностью,
направленной на благо любезного отечества в более ш и ­
роком смысле, как говорил брат. И Николай Муравьев
знал, что товарищи и друзья постоянно вспоминают о
нем, любят его, считают своим и не теряют надежд на
его возвращение.
«Отечество немного имеет сынов, подобных тебе, и
ожидает от дел твоих величайшей пользы, — писал Бур­
цев.
—
Если ты, имея средства, не будешь употреблять
их для блага сограждан, то не достоин будешь имени доб­
родетельного, того имени, которое по всем правилам при­
надлежит тебе... Возвратись в отечество и присоедини
труды свои к нашим занятиям, благу сограждан посвя
щенным».
Дружеские чувства, которые артельщики к нему пи­
тали, высказывал в стихах Петр Калошин.
А вот записка от Никиты Муравьева, которого Ни­
колай любил особенно сердечно и упрекнул однажды в
том, что тот пишет ему реже всех:
«Любезный Николай! Я так перед тобой виноват, не
знаю, как и извиниться, повинную голову меч не сечет.
За всем иным не думай, чтоб я тебя забыл. Мы все по­
чти каждый день о тебе вспоминаем или говорим, соби­
раемся читать твои письма и воображением переносимся
на кручища кавказские вслед за тобою. Александр опять
прихварывает. Я почти каждый день с ним вожусь. Я на­
деюсь, любезный друг, что ты не будешь мне мстить, а
будешь отвечать на сие мое послание. Все наши тебя
любят и тебе кланяются. Сделай милость, опиши мне
116


все свое пребывание в Грузии и каково она тебе понра­
вилась. Ты не завел себе еще сераля?.. Прощай, любез­
ный друг, тебя любящий Никита Муравьев».
Николай, прочитав записку, невольно улыбнулся. Вме­
сте с братом Александром, Матвеем и Сергеем Муравьевы-
ми-Апостолами, Якушкиным и Трубецким Никита поло­
жил начало тайному обществу, был одним из самых рев­
ностных его членов. Николай знал это и перед отъездом
на Кавказ, прощаясь с Никитой, договорился с ним, чтоб
в переписке соблюдалась необходимая конспирация. Те­
перь из записки Никиты он узнал, что тайное общество
продолжает свою деятельность, собираются они почти
каждый день в артели, в комнате Александра, и все кла­
няются ему и просят известить, не создал ли он на Кав­
казе, как намеревался, артель или иное политическое
общество.
Нет, порадовать товарищей успешным осуществле­
нием своего намерения Николай Муравьев пока ие мог.
Тифлисская артель, созданная им, не оправдывала еще
возлагавшихся на нее надежд. В дневнике он сделал
грустное признание: «Я искал хоть чем-нибудь вспо­
мнить старую артель нашу, но ие удалось: ие те люди, ие
то единообразие в обычаях, мыслях, не та связь... Ссор
у нас никаких не было, но я весьма ошибся в своем рас­
чете: большая часть господ не любила заниматься, а
только мешала мне. Никто почти не имел понятия об
общей пользе, а всякий только о себе думал. Я завел бы­
ло уроки, их слушали без внимания. Видя все сие неуда­
чи, я начал сожалеть о своем предприятии».
И все же артель продолжала существовать. И веро­
ятно, он сумел бы в конце концов привлечь артельщиков
к общественно-политической деятельности, но дело не­
ожиданно стало осложняться непредвиденными причина­
ми и обстоятельствами.
Бывая часто у Алексея Петровича Ермолова, подолгу
и откровенно беседуя с ним, Николай Муравьев с каж­
дым днем все более привязывался к этому необыкновен­
ному человеку. Ермолову исполнилось сорок лет, но
трудно было угадать этот возраст в широкоплечем бога­
тыре с резкими красивыми чертами лица, львиной гри­
вой темных густых волос и быстрыми серыми, чуть н а­
смешливыми глазами.
Ермолов получил образование в Благородном панси­
оне Московского университета, затем постоянно попол­
нял свои знания, много читал, обладал широким кругозо­
117


ром, беседы с ним доставляли истинное наслаждение.
Особенно сближ ало с Ермоловым его свободомыслие. Он
рано, как и Муравьев, познакомился с книгами француз­
ских просветителей, увлекался Вольтером и Жан-Жаком
Руссо. Находясь на службе в суворовских войсках, два­
дцатилетний капитан Ермолов вступил в тайное обще­
ство, созданное его старшим единоутробным братом п о л ­
ковником Александром Михайловичем Каховским, адъю­
тантом Суворова. Заговорщики хотели «взбунтовать вой­
ска и восстать против государя, имея план к перемене
правления». Заговор был раскрыт при императоре Павле,
в 1797 году, причем генерал Ф. И. Линденер, произво­
дивший следствие, доносил царю, что заговорщики, ко­
торых он именовал «приверженцами вольности» и «яко­
бинцами», на своих тайных собраниях «производят чте­
ние публично запрещенных книг, как-то, Гельвеция,
Монтескье, Гольбаха и прочих таковых книг, развраща­
ющих слабые умы и поселяющих дух вольности, хва­
лят французскую республику, их правление и воль­
ность».
Каховский был лишен чинов, дворянства и навечпо
заточен в Динамюндскую крепость. Наказанию подверг­
лись все другие заговорщики. Ермолова, продержав не­
сколько месяцев в Петропавловской крепости, выслали
в Кострому под надзор полиции, и освобожден он был из
ссылки только после смерти ц аря Павла.
Принадлеж а к суворовской военной школе, отличаясь
незаурядным военным дарованием, мужеством и хладно­
кровием, Ермолов, продолжая оставаться «привержен­
цем вольности», смело, зло и остро издевался над инозем­
ными «теоретиками», действия которых сковывали рус­
ские войска, являлся непримиримым врагом придворных
аристократов и бездарных парадоманов из аракчеевских
ставленников. Обличительные остроты Ермолова были
всюду широко известны и создавали ему заслуженную
популярность.
А с подчиненными Алексей Петрович держался про­
сто, как старший товарищ. Доступ к нему был для всех
свободен. Отвечая на приветствия, он вставал даже перед
самым младшим армейским чином. Посещая войсковые
части, прежде всего расспрашивал солдат, как им жи­
вется, требовал от командиров человеческого отнош ения
к нижним чинам. Несмотря на строгие воинские уставы,
Ермолов освободил войска Кавказского корпуса от из­
лишних учений, заменил стеснительную форму одежды
118


более легкой, заботился об устранении всяких иных сол­
датских тягот.
Муравьеву не раз приходилось слышать, как солдаты,
обсуждая справедливые распоряжения Ермолова, гово­
рили:
—
Дай бог всю жизнь служить с таким начальником!
За него в огонь и в воду пойдем!
Вот как складывалось положение на Кавказе. Мож­
но ли было заниматься здесь созданием каких бы то ни
было политических организаций без ведома главнокоман­
дующего?
Однажды вечером Муравьев, будучи наедине с Ермо­
ловым и пользуясь его хорошим настроением, начал
осторожный разговор о том, что необходимо, по его мне­
нию, завести в корпусе офицерские общества для само­
образования и просвещения.
Алексей Петрович живо заинтересовался:
—
Согласен с тобой, любезный Николай, дело нуж­
нейшее, сам думал об этом, созерцая, как гарнизонные
командиры пухнут от скуки и многопьянства. Только
тут, брат мой, и закавыка имеется, — Ермолов привычно
прищурил левый глаз и поднял указательный палец, —
как на сии просветительные заведения Александр Пав­
лович вкупе с графом Змеем Горынычем Огорчеевым1
посмотрят?
—
А мне кажется, Алексей Петрович, этого до их
сведения ие стоит и доводить. Что тут особенного? Суще­
ствуют же у нас офицерские артели и клубы...
Ермолов не дал досказать, перебил:
—
Существовали! Пока
государь
либеральничал!
А ныне он иными взглядами обзавелся, всюду крамола
ему чудится... Хочешь не хочешь, а считаться с этим
приходится!
—
Я полагал, однако, Алексей Петрович, что жить
артельно никому не возбраняется, а потому и поселился
у Джиораева вместе с Воейковым, Бабарыкиным и Jla-
чиновым, — признался Муравьев,
—
но если имеются
указания свыше...
—
Живи, как хочется, не в этом суть, Николай, —
опять перебил Ермолов.
—
Мне хотелось лишь сказать,
что, на мой взгляд, при нынешних обстоятельствах более
разумно пользоваться ие артелями, а такими общества­
1 Так Ермолов именовал всесильного фаворита императора
жестокого графа Аракчеева.
119


ми, объявленная цель коих не вызывает никаких подо­
зрений. Имеется, например, почтенное библейское обще­
ство, или общество археологическое, или по изучению
края... Да мало ли где могут встречаться порядочные лю­
ди! — Последние слова Ермолова прозвучали несколько
загадочно, но уточнять их Алексей Петрович не стал. Он
поднялся из-за стола, подошел к Муравьеву, положил
дружески руку на его плечо: — Ну, об этом мы с тобой
еще потолкуем, а сейчас другими делами займемся...
В ближайшие дни посольство наше в Персию тронется,
необходимо побыстрей все привести в полную к сему го­
товность!
2
В последних числах апреля Ермолов, сопровожда­
емый многочисленными посольскими чиновниками, кон­
войной командой гренадер и конным казачьим отрядом,
с военным оркестром и огромным обозом находился уже
в персидских владениях.
Путь на Тегеран пролегал через Эривань, Нахичевань
и Тавриз. Жара и духота стояли страшные. Дороги бы­
ли скверные. Вокруг лежала бесплодная каменистая жел­
тая земля, поросшая жестким кустарником, вдали видне­
лись развалины каких-то древних строений и краснели
скалы. Не хватало воды, продовольствия, фуража. Шах­
ские чиновники, обязанные по договоренности снабжать
посольство всем необходимым, прятались или доставля­
ли продукты в меньшем количестве, чем требовалось,
притом почти всегда в недоброкачественном виде.
Муравьеву не раз приходилось бывать в придорож­
ных селениях, чтобы купить свежего мяса или фруктов,
но и за деньги приобрести их было нелегко. Парод н а ­
ходился в полном рабстве у шаха и управляющих про­
винциями ханов. Босые, оборванные жители селений гля­
дели испуганными холодными глазами и поясняли, что
питаются лепешками из отрубей и порчеными фруктами,
более ничего ханские приказчики им не оставляют. Грязь
в селениях была неописуемая. Посольский лагерь прихо­
дилось на ночевку разбивать в поле, но и здесь поджи­
дали всякие неприятности. В палатки заползали ядови­
тые змеи, скорпионы и фаланги, а в постелях появлялись
огромные клопы, от укусов которых распухало все
тело.
В Тавризе все же немного отдохнули. Здесь жил сын
120


и наследник шаха Аббас-Мирза, который встретил по­
сольство довольно гостеприимно. Тавриз был окружсп
высокими стенами из сырцового кирпича, башнями и
глубоким рвом, гарнизонная артиллерия выглядела вну­
шительно. Зато войска Аббас-Мирзы, хотя и находились
под начальством английских офицеров, представляли
жалкое зрелище. Сарбазы, как называли здесь пехотных
солдат, были дурно одеты и обучены, иррегулярная кон­
ница, состоящая из ополченцев, вооруженных старыми
фитильными ружьями и кинжалами, пе признавала ни­
какой дисциплины и строевых порядков, и лишь воин­
ственные крутинцы, потомки древних курдов, выделя­
лись как лихие наездники: они метко стреляли на всем
скаку из пистолетов и мастерски владели пиками.
Пользуясь свободным временем, Муравьев знакомил­
ся не только с бытом и нравами персиян, по и с устрой­
ством их войск, словно предчувствовал, что придется все­
вать с ними. А вечера проводил он с артельщиками, они
достали большую персидскую палатку, продолжали жить
вместе, причем часто посещал их и сам Ермолов. В днев­
нике Муравьева сохранилась такая запись: «Третьего дня
Алексей Петрович пришел к нам в кибитку рано поутру,
перебудил всех и пробыл у нас до самого вечера. Р а з ­
говоры беспримерного сего человека наставительнее са­
мых лучших книг. Мы заслушались и удивлялись не­
обыкновенному уму и дару его». А вскоре появилась и
другая дневниковая отметка: «Вчера было собрание на­
шего общества у Петра Николаевича. Читали статьи
Ермолов и Бебутов о войсках персидских».
Из Тавриза посольство направилось в Султанию. Там
находилась летняя резиденция шаха, он известил, что бу­
дет здесь, а не в Тегеране принимать чрезвычайного
российского посла.
Муравьев не раз слышал рассказы о необыкновен­
ных богатствах и роскоши восточных владык, о пышно­
сти персидского двора, и воображение рисовало красочную
картину. Султания! Тенистые сады и парки, сверкающий
зеркальными стеклами великолепный дворец, мраморные
бассейны, фонтаны, пряный и сладкий аромат восточных
благовоний, и в одном из окон гарема, за чуть приподня­
той занавеской, любопытствующие черные глаза краси­
вой одалиски...
Нет, ничего подобного в Султании Муравьев не уви­
дел. Он прибыл сюда прежде всех для устройства по­
сольского лагеря, который разбили против дворца. Шах
121


со своим двором и гаремом находился еще в пути из Те­
герана, и Муравьев имел возможность более или мепее
свободно осмотреть его резиденцию. Впечатление произ­
вела лишь одна огромная величественная мечеть, остав­
ш аяся от древних времен. Но ни сада, ни парка не было.
И стоявший на пригорке дворец оказался весьма посред­
ственным двухэтажным кирпичным домом. Примыкав­
ший к нему гарем построен был на дворе полукругом,
имел одну большую среднюю комнату, куда приходит
шах, и множество полутемпых нечистых чуланчиков,
где живут триста шахских одалисок и танцовщиц. Стены
дворцовых комнат украшены уродливой живописью.
В приемной на картине изображена охота, в центре ее —
шах. Сидя на коне, он закалывает лань. Шах представ­
лен в короне и полной царской амуниции, смотрит он
не на лань, а на зрителей, борода его задрана, а талия
тоньше руки. Столь же карикатурно на других картинах
написаны сыновья ш аха. Мебель во дворце бедная, хоро­
ши лишь ковры и некоторые вещи, украшенные крупны­
ми бриллиантами и изумрудами.
Муравьев не забыл описать в дневнике торжествен­
ный въезд шаха в Султанию и прием, устроенный им
российскому послу.
«Рано утром по залпу, данному из замбурагов (или
фалконетов на верблюдах), мы узнали, что шах, ночевав­
ший в четырех верстах от Султании, тронулся с места.
Второй залп возвестил, что он на половине дороги. Посол
поехал в синем сюртуке частным образом посмотреть его
въезд. Сарбазы были расставлены в две линии по доро­
го. Ш ах ехал один. Впереди шел лейб-гвардии верблю­
жий его полк, а сзади, поодаль, ехали его чиновники.
Увидев наших господ, шах привстал па стременах и за­
кричал им: «Хошелди», что значит по-персидски «Добро
пожаловать». Персияне все рты поразииули и удивля­
лись необычайной сей милости царской. Шах приказал
зятю своему Алаяр-хану показать нам свои войска, что
тот и исполнил. При третьем залпе шах въехал в свою
лачугу. Войска персидские все мимо нашего лагеря про­
шли, также и слои шахский. Весьма странно для евро­
пейцев видеть верблюжий полк. Верблюды были обве­
шаны красными лоскутками, и горбы служат лафетом
для одной пушчонки. Они хорошо выучены, скачут ско­
рее лошадей, немилостиво ревут и воняют.
Где пыш­
ность персидского двора? Кроме лоскутков, свинства и
нескольких жемчугов, ничего не видно!
122


...А спустя три дня состоялся первый прием нашего
посольства. Приемпая шахская открытая палатка была
устроена на обширном дворе. Ш ах сидел, на троне, укр а­
шенном драгоценными камнями. Ноги шаха, обутые в
белые чулки, болтались, и вместо величия, которое мы
ожидали, мы увидели мишурного царя на карточном пре­
столе, и все невольно улыбнулись. Он был, конечно, бо­
гато одет, впрочем, все было грязно и обношено. Ш естна­
дцать сыновей его стояли у стены недвижимо и безмолв­
но. Алаяр-хан, сопровождавший посла, громко доложил
о нем шаху. Тог приказал приблизиться, в цветистых
восточных выражениях поздравил посла с благополучным
прибытием. Ермолов передал шаху царскую грамоту, ска­
зал, что император российский желает существующий
ныне мир с Персией утвердить навсегда. Шах предложил
послу сесть на приготовленные для него кресла. Совет­
ники посольства стояли по обоим бокам. Нас всех пред­
ставили шаху поименно.
Представляя сотрудника посольства капитана Мавра
Астафьевича Коцебу, известного путешественника, Ермо­
лов сказал:
—
Вот один капитан, который три года ездил кругом
света и не был доволен, пока не удостоился увидеть ва­
ше величество.
—
Теперь он все видел, — ответил шах и затем не­
сколько раз подтвердил, что мы все его слуги и он нас
представит русскому государю к следующим чинам, чему
мы немало смеялись.
Шах имеет простое лицо, борода его, по длине кото­
рой измеряется в Персии уважение, совсем не так вели­
ка, как ее представляют. Когда шах говорит, он кричит
во все горло и говорит довольно глупо. Ш ах стар, блед­
ное лицо его показывает человека истощенного...
...На следующий день начали перетаскивать подарки,
полученные из Петербурга для шаха, в особую палатку,
поставленную возле шахской. Подарки состоят из пре­
краснейших стеклянных и фарфоровых вещей, из боль­
ших зеркал и разных игрушек, чтобы забавлять его шах­
ское величество. Особенно хороши меха, которые для
этих скотов привезены. Соболи и горностаи удивительной
красоты, один мех соболей оценивают в тридцать тысяч
рублей. Ж алко было смотреть на сии вещи, зная, что они
попадут в руки непросвещенных, скотообразных царей,
которые напустят их вшами! Шах целый день сидел в
своей палатке и смотрел в дырку, как переносили подар­
123


ки. А затем он опять принимал во дворце посла. Дано
было три залпа из орудий. В комнате шахской привязана
была веревка, прикрепленная другим концом к деревян­
ному козлу, поставленному во дворе, и когда ш ах верев­
ку дергал, козел прыгал, увеселяя его величество. Два
слона приходили ко дворцу и кланялись шаху. Потом
посол повел шаха смотреть подарки. Сей последний весь­
ма удивлялся им. Подошедши к зеркалам, он все кричал
«ах! ах! ах!» от удивления. Взобрался па большой туалет
из красного дерева и смотрелся в зеркало. Бриллиантам
он пе удивлялся, а стекло и фарфор ему очень понрави­
лись. О богатейших мехах он спрашивал, крашеные они
или нет. Он был чрезвычайно учтив с послом. При каж­
дой игрушке, которую ему показывали, он оборачивался
к своим и говорил беспрестанно: «Что, миллион!» Ц ар ь­
ку так понравились подарки, что он сейчас же велел со­
брать всех ханов и приказал им удивляться. Мы узнали,
что всю следующую ночь он пробыл возле подарков со
своими женами.
...Вечером Ермолов собрал наш персидский караул и
подарил нижним чипам сто червонцев, а саргаигу золо­
тые часы. Но только успел Ермолов отвернуться, как
деньги сии сарганг отобрал у солдат, и вероятно, им не
отдаст. Солдаты сии мне самому жаловались о несчастном
своем положении. Они не получают ни провианта, ни
жалованья, которое причитается. Их обкрадывают и н а ­
чальники и сам шах. Последний следующим образом.
П РЕ выезде из Султании он объявляет, что ему жела­
тельно бы еще две недели тут пробыть, но, зная, что
солдатам нужно жить в деревне, заниматься сельскими
работами, он уезжает ранее, жертвуя своим удовольстви­
ем для блага общего. Объявив сию милость, он приказы­
вает всенародно вознаградить себя деньгами и велит по­
ловину жалования войскам недоплатить. Он таких про
делок несколько в год сделает, а другие военачальники
также удобного случая не упускают.
...Посол дал пир главнейшим чиновникам Персии.
Приемная палатка была освещена чудесным образом,
к стороне дворца была иллюминация, музыка играла,
словом, нельзя было сделать ничего пышнее и параднее,
по неучи сии ничего не поняли, они рыгали и ели рука­
ми одни арбузы. Вали Курдистанский чуть было не по­
давился конфеткой, которую он хотел проглотить с бу­
мажной.
. ..Незадолго до отъезда принесли нам подарки от ша­
124


ха. Я получил орден Солнца и Льва, черную шаль и два
куска парчи. Послу подарены десять прекрасных шалей,
бриллиантовая звезда с орденом, ковры, несколько слаь-
ных лошадей. Другой на месте Алексея Петровича сде­
лал бы себе состояние из подарков сих, но бескорыстный
наш генерал назначил все эти вещи знакомым своим,
друзьям и родственникам, ничего себе не оставив».
Первое знакомство Н иколая Муравьева с Персией,
сохранив в памяти несколько интересных впечатлений, во
многом его разочаровало. Таинственный Восток предстал
перед ним в неприкрашенном виде, как разоренная, бед­
ная, рабская страна, управляемая невежественными ца­
рями. И он без сожаления возвращался с посольством в
Грузию, где собирался заняться составлением карты Кав­
каза, описанием кавказского края, быта и нравов вольно­
любивых горцев.
Но когда прибыл в Тифлис, он сказал о своем наме­
рении Ермолову, тот возразил:
—
Все это похвально, любезный Николай, но, при-
зпаюсь, у меня иные па тебя надежды и планы. Более
широкие!
Алексей Петрович встал из-за стола, подошел к двери
и закрыл ее на ключ, потом, усадив Муравьева в кресло
против себя, спросил:
—
Ты о Хивинском ханстве понятие какое-нибудь
имеешь?
—
Весьма слабое, Алексей Петрович,
—
признался
удивленный неожиданным вопросом Муравьев.
—
Знаю
лишь, что Хива находится близ Индии и что при импе­
раторе Петре Великом был туда послан большой воин­
ский отряд, который весь там погиб.
—
Вот, вот! И произошло это в конце 1717 года, ров­
но сто лет назад, — уточнил Ермолов.
—
Замысел импе­
ратора Петра клонился к тому, чтобы открыть через
Хиву торговый путь в Индию, а для сего необходимо бы­
ло склонить хивинцев к русскому подданству или хотя
бы установить дружеские отношения с ними и разведать,
что сей народ представляет. Под началом посланного ту­
да полковника Александра Бековича Черкасского было
три тысячи драгун и казаков. Хивинский хан встретил
их миролюбиво, поклялся на Коране, что никакого зла
против русских не замышляет, но затем с необыкновен­
ным коварством хивинцы заманили наших в степь, вне­
запно напали на них, всех перерезали. И более никаких
125


попыток проникнуть в Хиву правительство наше не пред­
принимало.
—
Стало быть, — заметил Муравьев, — замысел им­
ператора Петра Великого до сей поры остается неосуще­
ствленным?
—
Выходит, что так. А между тем господа англичане,
пользуясь нашей неповоротливостью, завели уже шашни
с хивинским ханом, всячески настраивают его против
нас, снабжают хивинцев, как и персиян, оружием, и в
конце концов наши азиатские владения могут оказаться
в опаснейшем положении. Суди теперь сам, что следует
сделать для пользы отечества.
—
Кажется, сам собой напрашивается вопрос об
отправке в Хиву новой экспедиции,
—
сказал Му­
равьев.
—
Вопрос такой напрашивается, это верно, — кивнул
головой Ермолов, — да ведь на экспедицию большие
средства нужны, а где их взять? Я в Петербурге говорил
с министром иностранных дел графом Нессельроде, он
понимает, как необходимо завязать сношения с Хивой,
а дошел разговор до средств — руками развел. Пуста
казна российская!
—
Что же в таком случае остается?
Ермолов, пристально глядя на Муравьева, произнес,
чеканя каждое слово:
—
Отправить в Хиву не экспедицию, а одного отваж-
пого россиянина для переговоров с хапом и описания то­
го края...
Муравьеву все стало ясно. Вот какая миссия па него
возлагается! Пробраться в Хиву, в это гнездо кочевых
разбойников, пе признающих никаких международных
прав, склонить их жестокого и коварного повелителя
к дружеским отношениям с Россией. Сделать то, чего до
сей поры никому из русских сделать не удавалось!
Он отлично понимал, какими опасностями чревата эта
миссия, но вместе с тем воспринимал ее как сыновний
долг перед своим отечеством, и мысль об отказе в голову
даже не закрадывалась.
А Ермолов, расхаживая по комнате, продолжал:
—
Спешить с отправкой в Хиву не будем. Не менее
года потребуется на подготовку. Надо будет договориться
с обитающими на восточном берегу Каспийского моря
дружественными нам туркменами, чтобы провели в Хиву
нашего посланника в своем караване, надо и о подарках
126


хану позаботиться, и о многом другом подумать... Но ты
скажи сначала, — он остановился перед Муравьевым, —
как на предприятие сие смотришь? Согласен ли взять на
себя исполнение сего трудного замысла? Неволить не
хочу, отвечай, как совесть подсказывает.
Муравьев встал и сказал спокойно:
—
Благодарю за лестное предложение, Алексей Пет­
рович, буду счастлив исполнить оное и оправдать ваше
ко мне доверие...
Ермолов обнял и крепко расцеловал его:
—
Иного ответа я от тебя и не ожидал! А разговор
наш до поры до времени держи в тайне. Да вот еще что!
Я слышал, как ты бойко по-турецки изъясняешься, знаю,
что персидский изучаешь, а не худо бы также поболее
восточных оборотов и разноречий усвоить, чтобы в Хиве
без переводчика обходиться.
—
Ермолов неожиданно что-
то вспомнил, рассмеялся: — Забыл тебе показать, как
шахиня нашу императрицу приветствует, — он отыскал
на столе бумагу с переводом письма шахини, прочитал: —
«Пусть зефир моей дружбы навевает под широкие полы
твоего пышного платья...» Вот, братец, как изъясняться
следует!
3
Осенью 1817 года император Александр со всем дво­
ром переехал из Петербурга в Москву, где собирался про­
быть длительное время. Вместе с императором пришли
и гвардейские войска в рядах которых находилось боль­
шинство членов Священной артели и Союза Спасения,
именовавшегося также Обществом истинных и верных
сынов отечества. Они продолжали собираться по-прежне­
му у Александра Муравьева, получившего просторную и
удобную квартиру в шефском корпусе Хамовнических ка­
зарм.
Положение в стране было напряженное. Аракчеевские
военные поселения вызывали всюду крестьянские волне­
ния и бунты, подавляемые с небывалой жестокостью. Но­
вые налоги, которыми правительство думало пополнить
опустевшую казну, заставляли роптать помещиков, фаб­
рикантов и торговцев. Увлечение царя парадоманией и
изматывающей силы бессмысленной шагистикой создава­
ло недовольство и в среде военных. А тут еще стали рас­
пространяться тревожные слухи, будто император Алек­
сандр, презиравший русский народ, собирается восстано­
Ш


вить Польшу, расширить ее территорию за счет исконных
русских и украинских земель, перенести столицу в Вар­
ш аву. И этого можно было ждать, оскорбительные для
русских людей замечания с царских уст срывались по­
стоянно.
Патриотические чувства передовой дворянской моло­
деж и были глубоко возмущены. Среди членов тайного об­
щества распространялся революционный гимн, только что
написанный капитаном Преображенского полка Павлом
Катениным:
Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей!
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами!
Ах! Лучше смерть, чем жить рабами.
—
Вот клятва каждого из нас...
На многолюдных и шумных собраниях у Александра
Муравьева члены тайного общества все более настойчи­
во высказывались за решительные действия, направлен­
ные на замену самодержавия представительным правле­
нием и уничтожение крепостного права. И однажды, ког­
да после долгих прений особенно сильно
накалились
страсти, Александр Муравьев предложил:
—
Надо начинать действие. Бедственное положение,
в коем находится отечество, всем очевидно. Необходимо
прекратить царствование Александра. Бросим жребий,
кому нанести удар!
Якушкин, в крайнем волнении ходивший по комнате,
остановился, обвел всех горячечными глазами, облизал
пересохшие губы, произнес:
—
Вы опоздали, я решился без вяского жребия при­
нести себя в жертву и никому не уступлю этой чести.
—
Это безумие! — крикнул полковник Фопвизин,
близкий приятель Якушкина, принятый недавно в обще­
ство.
—
Ты в лихорадочном состоянии и не можешь
брать на себя обет, который завтра покажется безрас­
судным.
—
Я совершенно спокоен, — возразил Якушкин, —
в доказательство чего могу сыграть партию в шахматы и
обыграть тебя.
—
Смерть императора в настоящее время бесполезна
для отечества, — продолжал уговаривать Фонвизин, —
123


и покушение может лишь погубить всех нас и общество
при самом его начале...
В конце концов большинство истинных и верных сы­
нов отечества отвергло предложение о цареубийстве.
Якушкин отказался от участия в тайном обществе, охла­
дели к его деятельности и некоторые другие члены. Яв­
ной стала, по выражению Сергея Муравьева-Апостола,
«скудность средств к достижению цели». Дума, управляв­
ш ая обществом, постановила распустить его, устав и дру­
гие документы Союза Спасения были сожжены, Алек­
сандр Муравьев и его товарищи занялись разработкой
программы новой тайной организации, которая вскоре и
была создана.
Николай Муравьев обо всех этих происшествиях не
знал, но, судя по некоторым намекам в письмах артель­
щиков, приходивших из Москвы, догадывался, что в тай­
ном обществе идет какая-то перестройка, что-то там не
ладится, и, считая себя членом этого общества, не мог
не беспокоиться за положение дел в нем. И это беспокой­
ство еще более усилилось, когда пришло в Тифлис изве­
стие, что 6 января 1818 года в крещенский парад брат
Александр сделал какое-то упущение, вызвавшее силь­
нейший гнев царя, и был по его распоряжению посажен
на гауптвахту. Но такова ли была действительная причи­
на ареста брата?
26 января Воейков, взятый Ермоловым в адъютанты,
уезжал в отпуск в Москву. Воейков был членом тифлис­
ской артели, надежным, преданным товарищем, он знал
о существовании Священной артели, разделял все при­
нятые там правила, и Муравьев, отправляя с ним письмо
брату Александру, просил также как можно подробнее
узнать обо всех действиях и намерениях находившихся
в Москве членов Священного братства. А дл я того, чтоб
Воейков был принят там с полным доверием, снабдил его
такой рекомендацией:
«Постоянство всякому члену Священной артели.
Дружба. Правота. Тебе, брату моему, лист сей по­
казывает Николай Воейков *, который заслужил его
в моих глазах мыслями и поступками, сходными
с правилами, знаменующими нас. Да каждый из вас
ударит в колокол, да соберется вече наше, да про­
чтут сие писание в думе нашей. Там его вы испы­
тайте и, буде слова мои окажутся справедливыми,
удостойте его всеми правами, которыми пользуется
9 За стеной Кавказа
129


почтенная братия наша. Тогда да назовется он чле­
ном Священного братства нашего; примите его в бе­
седу ваш у и просвещайте».
Воейков пробыл в Москве до самой весны, вполне
оправдав возлагаемые на него надежды. Александр Му­
равьев и его товарищи приняли Воейкова как своего
единомышленника и открыли многое из того, что храни­
лось в тайне.
Возвратившись в Тифлис и оставшись наедине с Ни­
колаем Муравьевым, Воейков рассказал, что хотя причи­
ной ареста Александра Муравьева считается незначи­
тельное упущение по службе, но сам он склонен думать,
что государю стало что-то известно о его деятельности
в тайном обществе, ибо это подтверждается и другими
несправедливыми нападками на него царя, и потому он
подал в отставку, твердо решив более на военной службе
не оставаться.
—
Если общество будет раскрыто, отставка не спасет
от наказания, — заметил Николай Муравьев.
—
Старого общества уже нет, оно распущено, — ска­
зал Воейков.
—
Как же так? А из письма брата Александра, в ко­
ем он изображает несчастное положение отечества, я
усмотрел, что общество продолжает свою деятельность.
—
Это вновь созданное, которое назы вается Союзом
Благоденствия...
—
Вот оно что! А ты о целях оного союза не прове­
дал?
—
Александр Николаевич говорил, что желают они,
изменив существующий порядок, утвердить величие и
благоденствие российского народа и важ нейш ей задачей
полагают создание общественного мнения...
—
С этим кто ж е не согласится? «Общественное мне­
ние рано или поздно свергает любой деспотизм». Это еще
Дюкло утверждал. А каким образом полагают в союзе
воздействовать на умы?
—
* Путем распространения среди всех сословий доб­
родетельных правил, знаний и просвещения. Члены союза
обязываются вступать во все существующие открытые об­
щества и создавать, где возможно, новые, дабы иметь об­
щение с наибольшим кругом людей и нечувствительным
образом привлекать достойных на свою сторону. Преду­
сматривается обличение жестоких помещиков и бесчест­
130


ных лихоимцев, искоренение злоупотреблений и всяких
иных общественных язв.
—
Ясно, ясно. А какова же теперь роль Священной
артели, не слышал? Мне Бурцов из Петербурга пишет,
что новые обязанности, коим каждый из членов артели
посвятил себя, неминуемо влекут разрушение артели, а
Петр Калошин, напротив, утверждает, что артель пребы­
вает в том же состоянии, как и прежде? *
—
Насколько я уразумел из бесед с Александром Ни­
колаевичем и Петром Ивановичем Калошиным, все ар­
тельщики вошли в общество, а артель решено сохранить,
ибо под ее покровом более безопасно проводить собра­
ния...
—
Да, видно, все же прав Бурцов, артельные време­
на миновали, — со вздохом произнес Муравьев.
—
И ду­
мается мне, программа нового общества, о коей Алек­
сандр тебе сказывал, при настоящих обстоятельствах бо­
лее всего может принести пользу отечеству... Мало, мало
нас, м ыслящих свободолюбцев, горсточка одна в стране
столь обширной! Давят нас горы вековых предрассудков
и деспотических установлений, но мы верим, что в конце
концов горы будут взорваны и мы увидим чистое небо
в звездах... А дл я того, любезный Воейков, первей всего
нужно круг наш расширить и крепость душевную в себе
воспитывать.
—
Ныне кто только из молодых людей Плутарха не
читает, — вставил Воейков, — я, в Москве будучи, чуть
не в каждом доме книги Плутарховы видел...
—
Да ие у одного Плутарха, а й в народе нашем
примеры твердого поведения искать нужно, — продолжал
Муравьев.
—
В Тифлис недавно пригнали пятерых поме­
щичьих крестьян из Тамбовской губернии. Господа в сол­
даты их сдали, а они служить в войсках наотрез отказа­
лись. Их несколько раз кнутом секли и сквозь строй го­
няли, они на самые жестокие мучения себя отдают и
смерть принять соглашаются, но от убеждений своих не
отказались. «Отпустите нас, — говорят они, — и не тро­
гайте, мы тоже никого трогать не будем. Все люди рав­
ны, и государь тот же человек, как и мы; зачем мы бу­
дем убивать на войне людей, не сделавших нам никакого
зла? Можете нас по кускам резать, а мы совестью кри­
вить ие будем... Не переменим своих мыслей, не наденем
шинели и не будем казенного пайка есть!» Вот слова сих
мужиков, которые уверяют, что им подобных есть мно­
жество в России!
9*
131


Случай этот долго не выходил из памяти Николая Му­
равьева и беспокоил его. Соприкасаясь в Тифлисе с дея­
тельностью военной и гражданской администрации, он
всюду наталкивался на вопиющие беззакония. Вот днев­
никовые его записи того времени:
«...Злоупотреблений здесь множество. Алексей Петро­
вич смотрит на оные сквозь пальцы или не знает о них.
Всякий управляющий какой-нибудь частью присваивает
себе неограниченную власть и делает что ему вздумает­
ся, все ищут более своей собственной пользы, чем пользы
службы... Ж ители города Тифлиса угнетены ужасным
образом полицмейстером Кахановым. Он явно взяток не
берет, но имеет другие средства, освобождая от постоя
тех, которым постой следует, они откупились тем, что
выстроили ему дом. У бедных людей отнимаются земли
для расширения улицы, а напротив живущего богатого
не трогают. Каханов — человек, изгнанный из Астрахани
за воровство и подлейшие поступки, — приезжает в Тиф­
лис без гроша денег и вскоре начинает жить самым рос­
кошным образом, угнетая жителей, и, выказывая себя
ложыо, сплетнями, доносами, неправдами, получает до­
веренность главнокомандующего.
. . . Затеяли начальники строить колонистам дом с ко­
лоннами, каких во всем Тифлисе нет. Собрали множество
солдат в Сартагалы, начали строить. Солдаты от непо­
сильного труда и дурного содержания стали занемогать.
Колония сия о сю пору не выстроена, а стоит уже жизни
тысяче солдат.
...Вчера я был у Ховена. Впервой слышал от пего по­
рядочную вещь. Он жаловался на неустройство Грузии и
сказал: «Это удивительно! Хотят, чтоб здешний парод
благословлял российское правление, тогда как употребля­
ют всевозможные средства для угнетения его».
.. .Ермолов видит все, но позволяет себе наушничать,
часто оправдывает и обласкивает виноватого. Отдавая
полную справедливость великим качествам Алексея Пет­
ровича, я не могу сего одобрить».
Будучи прямым и правдивым человеком, Николай Му­
равьев не раз пытался говорить об этом с Ермоловым, но
безрезультатно. Алексей Петрович хмурился и однажды
прямо сказал ему, что напрасно вмешивается он в дела,
которые его не касаются.
Что же оставалось Муравьеву? Мириться с вызывав­
шими негодование позорными явлениями он не мог, од­
нако и выступать открыто с обличением лиц, находив­
132


шихся под покровительством Ермолова, было нельзя, по­
тому что удар невольно пришелся бы и по Алексею Пет­
ровичу, человеческие слабости которого столь щедро ис­
купались достоинствами. Ермолов оставался непримири­
мым врагом придворной клики,
его принадлежность
к лагерю вольнолюбивых людей была несомненной *, по­
рядки, заводимые им в Кавказском корпусе, отличались
демократическим характером, и любая попытка критико­
вать его деятельность была бы на руку многочисленным
врагам его.
«Ж ивя в обществе, надо сообразоваться с обычаями
оного и принимать меньше зло для избежания больше­
го», — записывал Муравьев в дневник, явно успокаивая
самого себя. Но, привыкнув с детских лет избегать каких
бы то ни было сделок с совестью, он успокоения найти
не мог. Стояли перед ним тамбовские мужики в залатан­
ной пыльной одежонке, бородатые, грязные, неграмот­
ные, жестоко истерзанные кнутом и шпицрутенами, и
проникал прямо в душу взгляд их спокойных светлых
глаз, мучительным укором звучали слова: «Можете нас
на куски резать, а мы совестью кривить не будем».
Муравьев отправился к двоюродному брату главно­
командующего Петру Николаевичу Ермолову, с которым
находился в приятельских отношениях, выложил все, что
знал о злоупотреблениях администраторов, и все, что ле­
жало па душе, просил, чтоб довел Петр Николаевич это
до сведения главнокомандующего. И добавил:
—
Я безгранично предан Алексею Петровичу, и мне
весьма прискорбно будет, если он заподозрит меня в ка­
ком-либо умысле или интриге против него, но я видел бы
себя подлецом в глазах своих, если б умолчал о том,
что волнует меня и накладывает тень на репутацию
его.
На следующий день Алексей Петрович Ермолов уез­
ж ал в войска, действовавшие на Сунже против чеченцев.
Ермолов был мрачен. Увидев среди провожающих Му­
равьева, он ничего ему не сказал и отвернулся.
. ..Незадолго перед тем в Кавказский корпус по распо­
ряжению императора был переведен из Петербурга кор­
нет лейб-гвардии уланского полка Александр Якубович.
Этот коренастый, смуглый, с густыми казацкими черны­
ми усами и выпуклыми темными глазами офицер сразу
расположил к себе Муравьева открытым характером и
смелыми суждениями.
Якубовича выписали из гвардии за участие в нашу­
133


мевшей дуэли кавалергарда Шереметева с камер-юнке­
ром Завадовским. Поединок произошел из-за известной
танцовщицы Истоминой. Секундантом Завадовского был
чиновник министерства иностранных дел Александр Сер­
геевич Грибоедов, а секундатом Ш ереАметева — Якубо­
вич. На дуэли Шереметев был убит. После этого, как
было заранее условлено, должны были стреляться и се­
кунданты, но они сразу попали под надзор, и вторая
дуэль не состоялась. Завадовскому благодаря связям уда­
лось избежать наказания, он взял длительный отпуск и
отправился за границу, участие в дуэли Грибоедова тоже
замяли, а Якубовича наказали. И он, говоря об этом, не
скрывал справедливого возмущения:
—
Где же тут хоть капля справедливости, почтенный
Николай Николаевич? Выслали из столицы, как преступ­
ника, даже обычного при переходе из гвардии в армию
повышения в чине меня лишили! Почему я один госуда­
рем столь жестоко взыскан? Потому, что знатных покро­
вителей не имею, с дворцовыми блюдолизами ие вяж усь
и правду в глаза начальству привык резать. Нет, кля­
нусь честью, без мщения я расправы над собой пе
оставлю.
Якубовича определили в Нижегородской драгунский
полк, расквартированный в Карагаче, куда он вскоре
и уехал.
И вдруг через несколько дней после отъезда Ермоло­
ва на Сунжу Якубович является в Тифлис к Муравьеву,
объявляет:
—
Сюда приезжает на днях Грибоедов, назначенный
секретарем русской дипломатической миссии в Персии.
Я должен кончить с ним наше дело и прошу вас, Ни­
колай Николаевич, оказать мне помощь.
—
Вы решаете с Грибоедовым стреляться?
—
Честь офицера и дворянина к сему меня обязы­
вает.
—
Понимаю вас, любезный Александр Иванович, и
все же должен сказать, что мой взгляд на дуэли, очевид­
но, не совпадает с вашим, — сказал Муравьев.
—
Я по­
лагаю, что обычай сей остался от варварских времен, и
более ж елал бы мирного исхода вашего дела.
—
Это невозможно, почтеннейший Николай Николае­
вич! Между нами загубленная жизнь! — воскликнул
Якубович.
—
Я прошу вас все же быть моим секундан­
том или хотя бы находиться близ места поединка, дабы
134


оказать помощь в случае ранения... Мне не на кого по­
ложиться, кроме вас!
В конце концов Якубович уговорил Муравьева и спу­
стя несколько дней пришел к нему вместе с Грибоедо­
вым и его секундантом. Грибоедов был хорошего роста,
брюнет, с выразительным сухощавым лицом, живым ру­
мянцем на щеках и слегка прищуренными близорукими
глазами. Он свободно говорил по-английски и по-фран­
цузски, во всем показывал себя человеком незаурядного
ума и образования. СекундантохМ его был сослуживец по
дипломатической миссии маленький и юркий Андрей
Карлович Амбургер.
Грибоедов вежливо и спокойно подтвердил, что вызов
Якубовича ИхМ принят, и просил секундантов условиться
о том, как осуществить поединок.
Амбургер сказал:
—
Мне думается, господа, что первый долг секундан­
тов состоит в том, чтоб стараться достигнуть примире­
ния. Подумайте, господа, так ли уж велики ваши вза­
имные неудовольствия и обиды, чтоб нельзя было кон­
чить дело без поединка?
Муравьев поддержал предложение. Грибоедов обра­
тился к Якубовичу:
—
Я, кажется, ничем не обижал вас, Александр Ива­
нович...
Якубович кивнул головой:
—
Я никогда и не утверждал этого, Александр Сер­
геевич...
—
Так почему же вы не хотите оставить сего де­
ла? — спросил Грибоедов.
—
Я обещал Шерехметеву при смерти, что отомщу за
него на Завадовском и на вас, — пояснил Якубович.
—
Я уважаю вас, как благородного человека, но не менее
того должен сдержать свое слово.
—
Если так, воля ваша,
—
пожав плечами, произ­
нес Грибоедов, — мне ничего не остается, пусть господа
секунданты решают дело.
Дуэль состоялась на следующий день, 23 октября
1818 года, за городом, в овраге, находившемся при доро­
ге в Кахетию, недалеко от селения Куки.
День выдался серенький. Горы были затянуты обла­
ками, порой начинало дождить, в овраге остро пахло
опавшей сырой листвой. Грибоедов и Якубович держались
с изумительным самообладанием. Сняли сюртуки, молча
заняли назначенные секундантами места. Якубович, по­
135


дойдя к барьеру, выстрелил первым. П уля попала Гри­
боедову в кисть левой руки, повредила палец. Он прику­
сил губы, чтобы сдержать стон, затем слегка приподнял
окровавлепную руку, показал ее секундантам и медленно,
но твердо навел пистолет на Якубовича, тот, ож идая
выстрела, стоял со скрещенными на груди руками. Гри­
боедов имел право подвинуться к барьеру, но, приметив,
что Якубович не желал его убивать, не воспользовался
своим правом и выстрелил с места, не целясь. Пуля про­
летела над головой Якубовича, не задев его.
Секунданты подбежали к Грибоедову. Он стоял смер­
тельно бледный, с капельками холодного пота на лбу, но
не стонал и не показывал виду, что страдает.
—
О, sort injuste! 1 — тихо произнес он, пытаясь
улыбнуться.
Доктор Миллер, приглашенный Муравьевым и невда­
леке ожидавший исхода дуэли, перевязал рану. Грибо­
едова посадили в бричку, и все отправились в город.
«Тот день Грибоедов провел у меня, — спустя три дня
записал в дневник Муравьев, — рапа его была неопасна,
Миллер сказал, что он в короткое врвхмя справится. Дабы
скрыть поединок, мы условились сказать, что были на
охоте, Грибоедов свалился с лошади, которая наступила
ему на руку. Якубович теперь бывает вместе с Грибоедо­
вым и по обращению их друг с другом никто бы не поду­
мал, что они стрелялись. Я думаю, что еще никогда ие
было подобного поединка: совершенное
хладнокровие
у всех, ни одного неприятного слова между Якубовичем
и Грибоедовым; напротив того, до самой той минуты, как
стать к барьеру, они мирно разговаривали между собой
и после того, как секунданты их побежали за доктором,
Грибоедов лежал на руках у Якубовича».
Скрыть поединка все же не удалось. Слухи распол­
зались всюду и дошли до Ермолова. Зная, что Алексей
Петрович без того сердит на него, Муравьев не ожидал
для себя ничего хорошего.
А тут, как на грех, ко всем напастям прибавилось
еще одно неприятное происшествие... В своей квартире
неожиданно, в припадке умственного расстройства, по­
кончил жизнь самоубийством начальник квартирмейстер­
ской части корпуса полковник Иванов, которому М уравь­
ев по основной должности был непосредственно подчинеп.
Начальник штаба генерал Вельяминов, узнав о самоубий­
1 О, несправедливая судьба! (франц.)
136


стве полковника, приказал Муравьеву заняться разбором
бумаг покойного. Иванов отличался мрачным, подозри­
тельным нравом, был готов на любую подлость. Ермолов
недаром называл его ядовитой гадиной.. Разбирая бума­
ги, Николай Николаевич обнаружил копию отправленно­
го Ивановым в главный штаб доноса на него, Муравьева,
Воейкова и Бабарыкина. В доносе говорилось о полити­
ческой неблагонадеж ности молодых офицеров и о покро­
вительстве им со стороны Ермолова; причем доносчик
указывал, что Муравьев с товарищами, ж ивя артелью,
устраивали у себя подозрительные сборища. И хотя ар­
тель прекратила свое существование, после того как Ла-
чинов, Машков и Щербинин уехали весной с Кавказа,
все же донос был чреват самыми дурными последствия­
ми. И не только для него, но и для Ермолова, и эта
мысль была особенно мучительна. Нет, видно, не судьба
служить под начальством Алексея Петровича. Черт зна­
ет, как неблагоприятно складывались обстоятельства!
.. .Ермолов возвратился в Тифлис в самом конце года.
Поздно вечером к М уравьеву яви лся новый ермоловский
адъютант Иван Дмитриевич Талызин.
—
Его высокопревосходительство просит вас неза­
медлительно к нему пожаловать...
«На расправу», — мысленно дополнил приглашение
Муравьев и, захватив с собой написанное на всякий слу­
чай прошение об увольнении, отправился к Ермолову, го­
товый к самым горьким упрекам и жестокому разго­
вору.
Но все получилось не так, как он ожидал. Алексей
Петрович встретил дружелюбно, никаких упреков делать
не собирался и лишь слегка пожурил за участие в дуэли.
А вызывал, оказывается, затем, чтоб объявить, как идет
подготовка экспедиции в Туркмению и Хиву. Елизавет-
польский окружной начальник майор Пономарев, которо­
му Ермолов поручил удостовериться, возможно ли осу­
ществить эту экспедицию, сообщил благоприятные сведе­
ния. Не раз бывавший на восточном берегу Каспийского
моря, он имел среди кочевых туркмен много приятелей
и заручился их согласием доставить посланных под ви­
дом торговцев в Хиву и привести их обратно в своих ка­
раванах. Военный корвет «Казань» и шкоут «Святой По­
ликарп», назначенные Ермоловым для доставки экспеди­
ции к восточным берегам Каспийского моря, по его рас­
поряжению ремонтировать в Астрахани, откуда долж­
ны были прийти в Баку, где собиралась экспедиция. Со­
137


провождать Муравьева в Хиву взялся бывавший там ар­
мянин Муратов.
—
В скором времени армянин сей сюда прибудет, —
добавил Ермолов, — тебе надлежит вместе с ним сочи­
нить ведомость на приличные подарки для хана и, не от­
кладывая дела в долгий ящик, готовить для себя необ­
ходимые вещи и татарскую одежду, в коей удобнее всего
за торговца себя выдавать. Придется тебе, любезный Ни­
колай, — шутя заключил Ермолов, — именоваться Му-
рад-беком,
в магометаптство переходить и гарем за­
водить!
Алексей Петрович находился в хорошем настроении.
Муравьев видел, что его благожелательное отношение
к нему ие изменилось, и радовался этому и тем более
умалчивать о доносе полковника Иванова в главный
штаб считал невозможным. Может быть, Алексею Пет­
ровичу удастся принять какие-либо меры, чтоб отвести
от себя подозрения в покровительстве неблагонадежным
офицерам.
И тут произошло самое неожиданное.
Выслушав Муравьева, Ермолов достал из нижнего
ящика стола какую-то бумагу к, протянув ему, сказал:
—
Можешь за меня не беспокоиться и за себя так­
же... Полюбопытствуй!
Заглянув в бумагу, Муравьев ие мог скрыть молчали­
вого удивления. А Ермолов, взяв ее обратно, ие спеша
порвал и бросил в камни.
—
Как видишь, — усмехнулся он, — не одни недру­
ги у меня в столице, есть и добрые товарищи!
Бумага была подлинным доносом полковника Ивано­
ва, полученным в главном штабе и возвращенным Ергко-
лову в секретном порядке дежурным генералом Закрев-
СКИМо
4
3 августа 1819 года военный двадцатипушечный кор­
вет «Казань» под начальством лейтенанта Басаргина
бросил якорь близ Серебряного бугра на восточном бере­
гу Каспийского моря. Следом подошел с провиантом, з а ­
пасом пресной воды н необходимыми д ля экспедиции ма­
териалами шкоут «Святой Поликарп».
Майору Пономареву, назначенному начальником экс­
педиции, в составе которой было сто сорок человек, по­
ручалось вступить в дружеские сношения с туркменским
138


народом и заложить на восточном берегу крепость и
пристань, куда бы могли приходить русские купеческие
суда с товарами для восточных стран. Капитан Муравьев
должен был содействовать Пономареву в выборе наиболее
удобного места для крепости, а затем следовать в
Хиву *.
Местность, где высадилась экспедиция, представляла
безрадостный вид: занесенный песками бугор с остатка­
ми каких-то древних развалин и кругом степь, покрытая
редким кустарником.
Но в нескольких верстах отсюда, по берегам впадав­
ших в море мелководных степных речонок, находились
туркменские кочевья. В ближайшем из них, называвшем­
ся Гассан-кули, стояло свыше двухсот кибиток, и стар­
шиной был тут доброжелательно настроенный к русским
Кият-Ага, которого хорошо знали и Пономарев, и армя­
нин Муратов.
В Гассап-кули Муравьев впервые познакомился
с жизнью вольнолюбивого народа. Управляемые избран­
ными старшинами, аксакалами, туркмены жили в види­
мом довольстве, занимались скотоводством и рыбной
ловлей, охотились на джейранов и кабанов, промышляли
искусно выделанными коврами, зимой ловили лебедей,
с которых добывали большое количество пуха. И выгля­
дел народ хорошо. Рослые, широкоплечие, с приветливы­
ми лицами мужчины в персияиской одежде и стройные
женщины в цветных шароварах, красных рубахах и вы­
соких, обвешанных серебряными монетами кокошниках.
Суровых законов Магомета они строго не придержива­
лись, многих обрядов не соблюдали, питались чем попа­
ло, мужчины пили с наслаждением водку, женщины не
прятались, ходили с открытыми лицами. Вместе с те\т
среди кочевых туркмен пе исчезли еще дикие правы, их
кочевья, принадлежавшие к разным поколениям, враж­
довали между собой, таскали друг у друга людей,
обращая их в рабство, подстерегали и грабили к ара­
ваны.
Кият-А га приготовил д л я русских гостей особую,
убранную коврами кибитку и принимал их радушно. Он
знал грамоту, славился как мастер на все руки, был се­
дельником, кузнецом, серебряником, занимался и тор­
говлей, пользуясь общим уважением прибрежных турк­
мен. Кият-Ага весьма рассудительно согласился с Му­
равьевым, что местность в районе Серебряного бугра для
строительства крепости и пристани мало пригодна, и
139


предложил экспедиции перебраться в Красноводский
валив.
—
Там море глубже, стоянка для кораблей удобней, —
сказал он, — там и пресной колодезной воды много, и
вблизи лес строевой есть, да и путь в Хиву оттуда пря­
мой, всего пятнадцать дней езды.
—
А найдутся ли там верные люди, с коими
меня можно будет отправить в Хиву? — спросил Му­
равьев.
—
У меня в тех местах, в Челекенях, родственники
живут. Я сам поеду туда с вами и устрою благополучное
ваше путешествие.
Кият-Ага оказался прав. Несколько дней спустя экс­
педиция была в Красноводском заливе. Обследовав го­
ристые берега залива и сделав съем ку всей Красновод-
ской косы, Муравьев убедился, что лучшего места для
крепости и пристани на всем восточном побережье нет *.
И майор Пономарев с ним согласился.
Между тем Кият-Ага, побывав в одном из ближних
кочевий при колодце Суджи-Кабил, где собирался кара­
ваи в Хиву, договорился с тамошним старшиной Сеидом
взять с собой русского посланника. Прибывший на кор­
вет Сеид произвел хорошее впечатление и подрядился за
сорок червонцев, огромные по тем временам деньги, до­
ставить Муравьева в Хиву и обратно. Сеид предоставлял
в распоряж ение Муравьева четырех верблюдов и двух
лошадей, так как при нем находились Муратов и денщик
Морозов, имелось несколько тюков с подарками для хи­
винского хана и его ближних. Кият-Ага, поручившийся
за Сеида, оставлял на корвете в аманатах, как тогда во­
дилось, своего сына Икши-Мегмеда.
Последние приготовления к опасному путешествию
вскоре были закончены. Полученное Муравьевым от Ер­
молова послание хивинскому хану, написанное в обыч­
ных цветистых восточных выражениях, гласило:
«Высокославной, могущественной и пресчастли­
вейшей Российской империи главнокомандующий
в Астрахани, в Грузии и над всеми народами, оби­
тающими от берегов Черного до пределов Каспий­
ского моря, дружелюбно приветствуя высокостепен­
ного и знаменитейшаго обладателя Хивинской зем­
ли, желает ему многолетняго здравия и всех
радостей. Честь имею при том объявить, что тор­
говля, привлекающая хивинцов в Астрахань, давно
140


уже познакомила меня с подвластным вам народом,
известным храбростью своею, великодушием и доб­
ронравием. Восхищенный же сверх того славою,
повсюду распространяющ еюся, о высоких достоин­
ствах ваших, мудрости и отличающих особу вашу
добродетелях, я с удовольствием пожелал войти
в ближайшее с вашим высокостепенством знаком­
ство и восстановить дружеские сношения; почему
чрез сие письмо, в благополучное время к вам пи­
санное, открывая между наА
ми двери дружбы и доб­
рого согласия, весьма приятно мне надеяться, что
через оные, при взаимном соответствии вашем моим
искренним расположениям, проложится счастливый
путь для ваших подвластных к ближайшему дости­
жению преимущественнейших выгод по торговле
с Россиею и к вящему утверждению взаимной при­
язн и, основанной на доброй вере. П одатель сего
письма, имеющий от меня словесные к вам пору­
чения, будет иметь честь лично удостоверить ваше
высокостепенство в желании моем из цветов сада
дружбы сплести приятный узел соединения нашего
неразрывной приязнью. Он же обязан будет, по воз­
вращении своем, донести мне о приеме, коим от вас
удостоен будет и о взаимных расположениях ваше­
го высокостепенства, дабы я и на будущий год мог
иметь удовольствие отправить к вам своего послан­
ного с дружественным приветствием и с засвиде­
тельствованием
моего особливейшего
почтения.
Впрочем, прося бога да украсит дни жизни вашей
блистательною славою и неизменяемым благополу­
чием, честь имею пребыть искренне вам усердный и
доброжелательный
генерал Ермолов».
20 сентября Муравьев отправился в Хиву.
Майор Пономарев, прощаясь с ним, сказал:
—
Я буду ожидать вас на корвете в том же месте,
где теперь находимся. Если, однако, встретятся непред­
виденные обстоятельства, то сыщите средства дать мне
знать о том письменно. И нахожу за нужное для тайно­
го сведения установить в письмах ваших особые знаки:
тонкая краткая черта в конце строки будет означать, что
у вас все благополучно; толстая черта — сомнение в де­
лах и подозрение недоброго; волнистая черта змейкой —
все худо и не ждать вас более..,
141


—
Вернее всего, эта змейка и приползет к вам, —
с горькой усмешкой вставил Муравьев.
—
Что вы, что вы, почтеннейший Николай Николае­
вич, — з амахал руками Пономарев.
—
Отомивмыс­
лях держать не извольте. Нынче пе те времена, что
прежде. Владелец хивинский Мегмед-Рагим-хап — чело­
век благомыслящий, радеющий о пользе своего народа,
и наивыгоднейшие предложения о сношении и торговле
с нами пе отвергнет. И путь ваш в Хиву содействием
достойнейших старшин туркменских вполне обеспе­
чен.
Нет, Муравьев ие питал никаких иллюзий, отдавая
себе полный отчет в том, чему подвергается. В дневник
он записал: «Я имел весьма мало надежды возвратиться,
но был довольно покоен, ибо уж е сделал первый шаг
к той трудной обязанности, которую на себя взял и
без исполнения которой не смел бы показаться пред глав­
нокомандующим, пред знакомыми и товарищами мои­
ми».
Опасности, притом самые непредвиденные, подстере­
гали его с первых дней путешествия.
В караване Сеида было семнадцать верблюдов, но на
первой остановке к ним присоединился караван сосед­
него кочевья под предводительством Геким-Али-бая, и
затем стали приставать туркмены из других мест, так что
на третьи сутки в караване было уже сорок человек и
свыше двухсот верблюдов. Чтобы избавиться от вопро­
сов любопытных, Муравьев уговорился с Сеидом, дабы
тот выдавал его за туркмена из поколения Джафар-бая и
именовал Мурад-беком. Татарским языком, на котором
говорили туркмены, Муравьев уже хорошо владел и по­
дозрений как будто ни у кого не вызывал. Но... почему
Геким-Али-бай, красивый, средних лет туркмен с дурной
славой разбойника, встречаясь с ним на привалах, ни­
когда не кланялся, отворачивая глаза в сторону?
На одном из ночлегов Муравьев, подойдя к костру,
у которого сидел Геким-Али-бай, услышал, как тот пояс­
нял собравшимся вокруг него туркменам, что Мурад-бек
из каравана Сеида пе туркмен, а переодетый русский ла­
зутчик, и если хивинский хан узнает, что привезли его
в своем караване туркмены, то всем им несдобровать.
Муравьев отыскал Сеида, гневно обрушился на него:
—
Ты нечестный человек, ты, как старая баба, раз­
болтал то, что поклялся таить от всех! От кого же, как
не от тебя, Геким-Али-бай узнал, что я русский?
142


—
Напрасно плохо обо мне думаешь, господин,
—
возразил Сеид.
—
Я никогда не наруш аю своих слов
и обещаний. Когда Кият-Ага искал в наших кочевьях про­
водника для тебя, Геким-Али-бай запросил за это сто
червонцев. Кият-Ага отказал ему, а я сторговался за
сорок, и теперь Геким-Али-бай обижается на меня и, по
догадке дурной головы своей, заодно чернит тебя. Но ты
не беспокойся, я сумею обуздать его!
Разговор этот, однако, Муравьева не успокоил. Он
продолжал всюду встречать подозрительный и недобрый
взгляд Геким-Али-бая. Мало ли что мог учинить
этот разбойник! Муравьев ж ил настороже, не расста­
ваясь с добрым штуцером, пистолетом, кинжалом и шаш­
кой.
А тут еще из бесед с бывавшими в Хиве старыми
туркменами стало выясняться, как непохож хивинский
хан на того благомыслящего правителя, каким пред­
ставлял его майор Пономарев. Старики говорили, что
лет двадцать тому назад Мегмед-Рагим, собрав ш апку
единомышленников, изменнически захватил и казнил
двух старших братьев со всеми их приверженцами, же­
нами и детьми, достигнув таким образом неограниченной
власти. Жестокими беспрерывными казнями, кровью
многих невинных жертв он смирил противившихся его
власти узбеков и туркмен, населявших ханство, и пра­
вил как самовластный тиран, не признававший никаких
законов. В пьяном виде он вымышлял самые зверские
терзания всякому, кто чем-либо ему не поправился. Хотя
в последние годы, к ак говорили, М егмед-Рагим-хан стал
умереннее и тише, гарем свой ограничил семью женами
и пить совершенно перестал, запретив крепкие напитки
и курение табака всем подданным и приказав за наруше­
ние сего виновным разрезать рты до ушей.
Таков был хивинский правитель, с которым, по выра­
жению Ермолова, надлежало «из цветов сада дружбы
сплести приятный узел соединения неразрывной при­
язнью».
А караван тем временем приближался к хивинским
владениям. Стоявшая в первые дни холодная погода сме­
нилась жарой. Степь была безжизненна. Никаких расте­
ний, никаких птиц и животных, одни сыпучие пески
кругом. Стоило подуть легкому ветерку, как они начина­
ли двигаться, ветер быстро сметал одни песчаные бугры,
создавал другие, и на дороге не оставалось никаких сле­
дов. Как-то утром, поднявшись с привала, Муравьев уви­
143


дел перед собой густой туман, затянувший весь горизонт.
Он ждал, что вот-вот взойдет солнце и туман рассеется,
но вдруг рванул неистовый вихрь, и поднялся страшный
степной буран, который продолжался весь день. Солнца
не было. Света не было. Все исчезло в песчаной метели.
Словно лютым морозом обжигало лицо, а глаза, уши,
рот, волосы забивало песчаной пылью. Ревели и
останавливались верблюды, отворачиваясь от жгучего
ветра.
Трудней всего приходилось терпеть отсутствие хоро­
шей воды. Пресная вода в бурдюках от жары испорти­
лась, а в придорожных колодцах она была солоноватой,
мутной и вонючей.
На девятый день пути караван достиг колодцев Беш-
Дешика, где сделали педолгий отдых. Муравьев записал
в дневник: «Я девять дней в дороге. Или качался на
верблюде, или пешком шел. Девять суток я почти со­
всем не спал. Туркмены умели растягиваться на верблю­
дах, но я сего сделать никак не мог, а изредка дремал и
несколько раз чуть не свалился со своего большого и
толстого верблюда. Каждый день я надеялся уснуть. Но
мне никогда не удавалось переменить платье, набитое
песком и пылью, умыться, напиться чаю на пресной
воде и сварить что-нибудь, вся пища моя состояла из
черных сухарей и теплой плохой воды».
Во время стоянки у колодцев Беш-Дешика к Муравье­
ву совершенно неожиданно подошел Геким-Али-бай, из­
винился, что до сей поры держался в стороне от него,
и, объяснив это неприязнью к Сеиду, добавил:
—
Искренность моя ие на языке, как у окружающих
вас, а в сердце моем. Считайте меня, господин, самым
верным своим служителем.
Муравьев насторожился. Столь внезапная перемена
в настроении Геким-Али-бая была подозрительна. Может
быть, он лез в дружбу для того, чтоб облегчить себе ка­
кой-то дурной замысел?
Но все оказалось несколько проще. Геким-Али-бай
проведал от возвращавшихся из Хивы туркмен, что там
носится слух о скором прибытии российского посла и
Мегмед-Рагим-хан крайне обрадован этим, с нетерпением
ожидает посла, который будто бы везет ему четыре вью­
ка с червонцами в подарок от русского царя.
Слух о прибытии русского посла мог, конечно, дойти
до хана через прибрежных туркмен, которым ничего не
стоило присочинить и легенду о четырех вьюках золота,
144


но все это М уравьева не радовало. К а к поступит Мег-
мед-Рагим-хан, узнав, что никакого золота посол не при­
вез? Не вызовет ли обманутое ожидание бешенства во­
сточного деспота?
Неспокойно было на душе у Муравьева, когда к ар а­
ван вошел в пределы Хивинского ханства, и все же при­
родная любознательность отвлекла его от мрачных мыс­
лей, и он не забыл записать то, что открылось его
глазам:
«По мере того как я все больше вдавался внутрь
края, я видел возрастающую обработаниость земли, поля
с богатейшими жатвами поражали меня. Едва ли видел
я в Германии такое тщание в обработке полей, как
в Хиве. Плодородие удивительное! Засевается жителями
сорочинское пшено, пшеница, кунжут, из которого дела­
ют масло, и джюган, дающий круглое белое зерно по­
меньше горошины и растущий толстыми колосьями на­
подобие кукурузы. Хивинцы имеют овощи и плоды всех
сортов, особенно хороши арбузы и дыни, которые бывают
в три четверти аршина и отменно сладкого вкуса. Боль­
шое скотоводство, много рогатого скота, верблюдов, ба­
ранов и отличные, неимоверно выносливые лошади. Се­
ления в Хивинском ханстве расположены по каналам, на­
полненным водой. Все дома обведены каналами, по коим
сделаны везде мостики. Я ехал прекрасными луж айкаАми
между плодовых деревьев; множество птиц увеселяло
меня пением; кибитки и строения из глины, рассыпанные
по сИхМ прекраснейшим местам, составляли весьма при­
ятное зрелище. Я обрадовался, что попал в такую чудес­
ную землю, и спросил у проводников своих с выговором:
«Почему вы сами не обрабатываете таким образом зем­
лю, а если земля у вас ничего не производит, то почему
не переселяетесь в Хиву?» Мои туркменцы ответили мне:
«Посол, мы господа, а это наши работники. Они сверх
того боятся владельца своего, а мы, кроме бога, не бо­
имся никого!»
В сорока верстах от Хивы жили родственники Сеида,
и он со своими верблюдами остановился у них, а Геким-
Али-бай и другие туркмены уехали в соседние селения и
кочевья закупать хлеб.
У родственников Сеида впервые за всю дорогу Му­
равьев искупался, переоделся, хорошо отдохнул и послал
отсюда двух туркмен к Мегмед-Рагим-хану с извещением
о своем приезде.
На другой день в сопровождении четырех вооружен­
Ю За стеной Кавказа
145


ных всадников к Муравьеву явился посланный ханом чи­
новник. Это был некий Ат-Чанар, отец ханского любим­
ца Ходжаш-Мегрема. Маленького роста, морщинистый,
седобородый, Ат-Чанар выглядел настоящей обезьяной,
говорил заикаясь, а мышиные глазки его при этом так и
бегали по сторонам, выдавая мерзкого и готового на лю­
бую подлость старичишку.
Осведомившись о здоровье посла и о цели его приезда,
не забыв полюбопытствовать и о подарках, А т-Чапар
объявил, что хан сейчас занят, принимать будет позднее,
а пока просил посла отправиться с ним, Ат-Чанаром,
в его деревню Иль-Гельди, близ Хивы, где все приготов­
лено для приема высокого гостя.
Муравьеву ничего пе оставалось как поблагодарить и
согласиться. Деревня Ат-Чаиара, куда они приехали, ока­
залась настоящей небольшой крепостью: высокие, сло­
женные из камня трехсаженные стены, башни по углам,
широкие ворота с крепкими запорами. Внутри этой кре­
пости были устроены жилые помещения и загоны для
скота, мельницы, кладовые, небольшой бассейн, стояли
кибитки, в которых ж и ли невольники, из них семь рус­
ских. К крепости примыкал окруженный оградой сад и
виноградник.
В Иль-Гельди встретили Муравьева с почетом, поме­
стили в особой комнате, куда он велел сложить и подар­
ки. Сын старика Сеид-Незер, только что возвратившийся
из Хивы, передал вежливо поклон от хана и старшего
своего брата, приказал слугам поставить для посла само­
вар, сварить плов и принести свежих плодов. Муравьев
подарил хозяевам по куску сукна, сделал небольшие по­
дарки и домочадцам.
Двое суток прошло спокойно. Муравьев свободно гу­
лял по саду, катался на верховых лошадях с Сеид-Незе-
ром, который заверил, что хан относится к послу благо­
желательно и на днях его примет.
И вдруг все изменилось. Приехав вечером из Хивы,
Ат-Чанар пришел к нему в комнату и довольно грубо
объявил, что хан уехал на охоту, пробудет в степи две­
надцать дней и лишь после этого потребует к себе посла.
Произошло что-то неблагожелательное для Муравьева.
Это было по всему видно. Но что?
Ат-Чанар молчал, прятал мышиные свои глазки. Веж­
ливый Сеид-Незер куда-то исчез. А обращение с гостем
стало сразу иным. Самовара на другой день не подали,
свежих фруктов не принесли, в лошади для прогулки
146


было отказано, у садовой калитки оказалась злющая со­
бака Койчи, а у дверей комнаты появились вооруженные,
свирепого вида караульщики.
Муравьев понял, что западня захлопнулась.
5
Что ж е все-таки произошло?
Прибытие российского посла сильно встревожило Мег-
мед-Рагим-хана. Близкие люди ежедневно передавали
множество ходивших среди народа всяких слухов. Одни
говорили, будто посол приехал, чтобы выручить русских
повольников, другие высказывали мнение, что он хочет
требовать воздаяния или мщения за убийство Бековича,
третьи полагали, что он явился, чтобы узнать дороги
в Хиву, все высмотреть, а затем привести сюда русские
войска. И этот последний слух казался хану очень прав­
доподобным. Он приказал допросить бывших в караване
туркмен, те показали, что посол в дороге часто рас­
спрашивал их о Хиве и делал у колодцев какие-то за­
писи.
Мзгмед-Рагим-хан собрал совет из близких людей. Все
согласились, что посол прибыл с дурными тайными це­
лями и живым его отсюда выпускать ие следует. И рас­
правиться с ним лучше всего тайно.
Мегмед-Рагим-хан заметил:
—
Туркмены, в караване коих лазутчик сей находил­
ся, ие должны были допускать его до моих владений, а
убить и доставить мне подарки, которые он вез. Но
так как он приехал, и все о том знают, нужны иные ме­
ры... Я бы желал знать, какой совет мне даст Казн? —
обратился он к рябому толстому мулле, занимавшему
должность верховного судьи.
Тот пожевал толстыми губами и изрек:
—
Он неверный, его должно отвезти в поле и зарыть
живого.
Мегмед-Рагим посмотрел на него с презрительной
усмешкой, произнес:
—
Я тебя почитал умнее себя, а вижу, что в тебе со­
всем ума нет. Если я посла убыо, то на будущий год его
государь, белый царь, повытаскает жен моих из гарема.
Нет, убивать подождем, пускай пока посидит, надобно
сначала разведать, за каким он делом сюда приехал, а
ты пошел вон!
10*
447


Об этом совете Муравьев узнал, впрочем, позднее, а
пока, сидя под караулом, вынужден был довольствовать­
ся народной молвой, проникавшей к нему через
проворного армянина Муратова, денщика Морозова и
Сеида с его туркменами, которым удавалось его наве­
щать.
А молва была довольно зловещей. Хивинцы не сомне­
вались, что русского посла умертвят, спорили лишь
о том, каким образом это сделают. Зароют живым, или
посадят на кол, или поступят, как с Бековичем: сдерут
кожу и набьют ее соломой? А может быть, просто заду­
шат ночью, как это уже не раз проделывал Ат-Чанар со
своими гостями по приказу хана?
Муравьев не смыкал ночами глаз,
прислушивался
к шорохам, ожидал, что убийцы вот-вот ворвутся к нему
в комнату, и собирался дорого продать свою жизнь. Ору­
жие было при нем, шашка и штуцер лежали рядом —
это для них, а заряженный пистолет — для себя. Живым
он не сдастся!
В напряженном ожидании проходит время. Заложив
руки за голову, лежа на постели в своей каморке и гля­
дя на просинь в единственном маленьком окошке под
потолком и на одиноко мерцающую звездочку, Муравь­
ев предавался воспоминаниям и мысленно представлял,
как встретят известие о его гибели родные и близкие...
Видел он отца, убитого горем, видел скорбные лица
братьев, товарищей, но никак не мог вообразить, как от­
несется к этому Наташа? Сколько раз в его снах и гре­
зах оживала она и всегда являлась перед ним сияющей и
радостной или с той ничего не выражающей странной
улыбкой на губах, с какой запомнилась в последнюю
встречу. Неужели он ничего для нее не значит, неужели
ее не взволнует его гибель, не ляжет на милое лицо
тень печали и не заискрятся слезами синие глаза?
Ах Наташа, Наташа!
. ..Однажды Муратов сообщил, что работавший у Ат-
Чанара русский невольник Давыд желает увидеться
с послом и просит принять его. Муравьев охотно согла­
сился, он давно уже подумывал над тем, как бы связать­
ся с русскими невольниками.
—
Только как же осуществить эту встречу? — спро­
сил он.
—
Ведь Ат-Чанар под страхом смерти запретил
невольникам какое бы то ни было общение со мной.
—
Давыд малый ловкий, — сказал Муратов.
—
Он
говорит, что может прийти к вам ночью, когда карауль­
148


щики заснут, а чтобы крепче спали — водочку им под­
несет.
—
А не учинит ли Давыд какого-нибудь подвоха?
Нам всего опасаться следует.
—
Я прослежу за ним, буду на карауле, хотя под­
лости от него не ожидаю. Давыд, по всей видимости,
человек верный.
Он пришел в полночь, плотдый, средних лет, с худо­
щавым, бронзовым от загара рябоватым лицом и светлы­
ми тоскующими глазами, сел подле постели и вполголо­
са рассказал о своей несчастной доле. Пятнадцать лет
назад его, мальчишку, сына оренбургского казака, схва­
тили хивинцы около Троицкой крепости на Оренбургской
линии. Несколько раз его продавали и перепродавали,
подвергали жестоким испытаниям, он принял нравы и
обычаи хивинцев, но ж ил неистребимой надеждой вы­
браться из неволи.
—
А сколько же сейчас русских пленников томится
в Хиве? — поинтересовался Муравьев.
—
Свыше трех тысяч, ваше благородие, да в Бухаре,
говорят, побольше того... Что творят с нами, собаки,
страшно молвить! На базарах торгуют, как лошадьми,
содержат хуже скотины, плетьми бьют за каждую ма­
лость, а за ослушание выкалывают глаз или прибивают
гвоздями за уши к двери. Могут и убивать, да сие дела­
ют редко, выгоды им нет, русский невольник шестьдесят
ихних тиллей стоит, на наши деньги рублей двести се­
ребром... А мой хозяин Ат-Чанар сущий дьявол, — не­
ожиданно повернул разговор Давыд, — ему, ваше благо­
родие, ни в чем не доверяй, он более всего на привезен­
ные тобой подарки зарится и через старшего сына Ход-
жаш-Мегрема старается, чтобы хан велел ему удушить
тебя... Я к тебе затем пришел, чтобы о подлом умысле
ихнем упредить... Б е ж ать тебе отсюда надо, ваше благо­
родие!
—
Ты что, не в своем уме, что ли? Как сие воз­
можно?
Давыд встал с пола, сел на постель, наклонился, за­
шептал:
—
Коли меня с собой возьмешь, да коли деньги
есть — все устроим. У моих дружков туркмен таких ко­
ней купим, самому хану не снились! Птицами отсель
полетим до самых рубеж ей ханства. А там лошадей сме­
ним аль украдем в кочевьях.
149


—
Прежде еще надо караульщиков наших обмануть
да из крепости выбраться, — подсказал Муравьев.
—
О том я сам позабочусь. Лестница и веревка дав­
но на случай заготовлены, караульщиков обманем, соба­
ку отравим. Все в лучшем виде будет. Думай, ваше бла­
городие!
Муравьева разговор с Давыдом взволновал чрезвы­
чайно. Мысли о побеге из Хивы в голову и прежде при­
ходили. Помощь, обещанная Давыдом, позволяла наде­
яться на успех. Да в конце концов, и не в этом суть!
Если б даже пришлось умереть в степи с оружием в ру­
ках, это было бы лучшим исходом, чем ожидавшая его
мучительная казнь. Бежать, бежать!
Но на эти мысли начали постепенно наплывать дру­
гие. Он представил себе, как, удачно бежав из плена,
явится на корвет, а затем перед Ермоловым и товарища­
ми... Он может, разумеется, оправдаться в том, что не
вручил хану послания и не добился ответа, и объяснить
свое трудное положение, из коего не было иного выхо­
да, как бегство, но может ли он сам, перед совестью, счи­
тать выполненным до конца долг перед отечеством?
Размышления переносят его к единомыслящим друзь­
ям, оставленным в столице три года назад. Они видели
смысл жизни в служении родине, в исполнении долга
перед отечеством и перед согражданами. И не он ли сам,
составляя правила Священного братства, записал: «Вся­
кий добродетельный гражданин должен поставить един­
ственной целью своей ж изни принесение отечеству самой
величайшей пользы».
А как все они сейчас о нем беспокоятся, не получая
столько времени никаких известий, и уж , конечно, никто
пе подозревает, в каком опасном положении он нахо­
дится... А что там сейчас у них? Священная артель рас­
палась, но сохранилось ли рожденное в ее недрах тай­
ное общество и кто во главе его? Кажется, у них начался
какой-то неприятный разброд... Брат Александр женился,
вышел в отставку и как будто отошел от политической
деятельности, жизнь разбрасывает в разные стороны дру­
гих товарищей, и Бурцов уезжает в Тульчин адъютантом
начальника штаба Второй армии генерала Киселева... Но
что бы с ними ни случилось, они навсегда останутся
истинными и верными сынами отечества! В этом можно
не сомневаться!
Муравьев забывается в беспокойном сне, и представ­
ляется ему, будто он горячо о чем-то спорит с Бурцо-
150


вым, и так явственно видится разгоряченное лицо Ива­
на, а очнувшись, вспоминает, что у него среди друглх
писем, полученных перед отправленивхМ в Хиву, хранит­
ся письмо Бурцова, которому так и не успел ответить»
А скупой рассвет уже занялся. Из окошка тянет осен­
ним холодком. С ближнего минарета гнусавит муэдзин.,
Муравьев поднимается с постели, облекается в восточный
цветастый халат, закуривает трубку, достает из сумки по­
слание старого друга. Знакомый, крупный и кудреватый
почерк легко разбирается и при скудном освещении. Бур­
цов, еще не знающий о хивинской экспедиции, упрекает
его в том, будто он бесполезно тратит время в Грузии,
тогда как в России мог бы служить с большей пользой
для отечества. И привычно философствует: «Что будет
с нашей Родиной, когда мужественные россияне не обре­
кут себя на ж ертву общественной пользе? В благоустро­
енных государствах граждане должны нести некоторые
обязанности, налагаем ые обществом, а в государствах,
преисполненных зла и невежества, обыкновенные обязан­
ности недостаточны — потребны доблести, потреб­
но отречение от собственных выгод и стремление к об­
щему всеобъемлющему благу».
Да, все это так. Отечеству необходимы граждане, спо­
собные на подвиг, на отречение от собственных выгод, но
почему же Бурцов полагает, что только там, в России,
могут свершать доблестные дела мужественные россияне?
На посеревшем, осунувшемся от бессонных ночей ли ­
це Муравьева промелькнула невольная улыбка. Интерес­
но, как оценит старый друг его путешествие в Хиву?
... Давыду же, который следующей ночыо опять про­
брался к нему, он решительно сказал, что, пока письма
хану не передаст и ответа не получит, о побеге нечего и
говорить.
—
Эх, ваше благородие! — вздохнул Давыд.
Гля­
дите сами, только кабы не потужили после. Замучают,
собаки!
—
Есть кое-что пострашней смерти, — тихо и раздум­
чиво произнес Муравьев.
—
Мужество потерянное и долг
россиянина неисполненный...
6
Из всех ханских чиновников, навещавших Муравьева
и допытывавшихся о тайных его намерениях, располагал
к себе более или менее один. Звали его Еш-Незер, он
151


имел чин юз-баши, то есть командира, которому хан во
время военных действий вверял начальство над воински­
ми отрядами. Юз-баши не было еще сорока лет, он вы­
делялся благородной осанкой, смелыми рассуждениями
и, кажется, недолюбливал хана. Юз-баши был приятным
собеседником, знал много восточных мудростей. Как-то
Муравьев спросил, какие ханские чиновники, по мнению
юз-баши, лучше, какие хуже? Он ответил: «Верблюд шел
на гору, а потом спускался с нее. Некто спросил у верб­
люда, что ему лучше: на гору идти или с горы спускать­
ся? Наплевать на них обеих, — сказал верблюд».
К заключенному в крепости посланнику юз-баши от­
носился сочувственно, старался ободрить его и дал на­
гоняй Ат-Чанару, узнав, что тот скряжничает при выдаче
продуктов. Муравьев начал сближаться с юз-баши и по­
думывать над тем, не доверить ли ему послание от Ермо­
лова для вручения хану? Ат-Чанар и другие ханские при­
ставы не раз предлагали ему свои услуги в этом деле, но
отдать в их руки единственный документ, подтверждав­
ший полномочия посланника и цель его поездки в Хиву,
было немыслимо. Они могли послание уничтожить, и тог­
да Муравьев оказался бы в положении самозванца. А вме­
сте с тем, не зная, что написал Ермолов, хан свое отно­
шение к Муравьеву определял на основе неверных доне­
сений и слухов. Надо было как-то разорвать этот закол­
дованный круг. И нельзя было медлить.
Шел второй месяц заключения в Иль-Гельди. Стоял
ноябрь. Осыпались листья с деревьев, свежее станови­
лись утренники, приближалась зима. Муравьев все более
отчаивался. На восточном побережье Каспия мог появить­
ся лед, и корвет «Казань», на котором его ожидали, вы­
нужден был бы возвратиться в Баку.
Муравьев сказал об этом юз-баши, и тот сам пред­
ложил:
—
* Я намекну хану, что, если с корветом что-нибудь
случится, он будет отвечать перед русским императором,
коего весьма побаивается... Но чтобы ускорить ваш при­
ем у Мегмед-Рагима, не следует ли вам отправить ему
со мной послание Ермолова и некоторые подарки?
Муравьев решил рискнуть. Незадолго перед тем юз-
баши высказал желание отправиться вместе с ним по­
сланником хана к Ермолову и собирался хлопотать об
этом, и по всему было видно: никаких коварных замыс­
лов не строил.
Муравьев отдал юз-баши д ля передачи хану ермолов-
152


ское послание, а также подарки, состоявшие из несколь­
ких кусков сукна и парчи, золотых часов, посуды,
фарфоровых и стеклянных изделий, неизвестных в
Хиве.
Юз-баши, уезжая, пообещал:
—
Если дела хорошо пойдут, то ожидайте меня зав­
тра после полудня...
Однако прошел день, прошел другой, третий... Юз-
баши не возвращался. И вестей о себе не давал. Значит,
дела были плохи. А может быть, он обманул? Оказался
не лучше других ханских чиновников, готовых на любую
подлость, лишь бы завладеть привезенными подарками?
Стоило только юз-баши уничтожить послание... Нет, не
хотелось в это верить! И все-таки тревожные мысли дер­
ж али в лихорадочном состоянии. Б ез ермоловского посла­
ния нечего рассчитывать на прием у хана, можно ожи­
дать лишь страшной мучительной казни. В таком случае
побег теперь являлся единственным разумным дей­
ствием.
Муравьев
назначил
себе твердый срок:
ждать
юз-баши еще один день, и если он до вечера не при­
едет...
Но юз-баши приехал, веселый и радостный:
—
Хан требует вас к себе. Послание и подарки при­
няты милостиво. Завтра утром мы едем в Хиву.
И вот открылся перед ним прекрасный и таинствен­
ный город. Тенистые, заботливо выхоженные сады, искус­
но сделанные каналы с прозрачной водой, великолепные
каменные мосты и строения восточной архитектуры, бас­
сейны и фонтаны, ч удесн ая мечеть с бирюзовым куполом
и золотым шаром над ним. Д аж е не верилось, что этот
город, во всем превосходивший старинные персидские го­
рода, — столица кочевого разбойного народа, промыш­
лявшего работорговлей.
Муравьев остановился в доме первого визиря. Здесь
готовилось еще одно испытание. В соседней комнате у за­
крытой двери находился знавший русский язык ханский
пристав, на обязанности его лежало в течение трех дней
подслушивать все, что говорит гость, которого другие
ханские чиновники всячески настраивали на откровен­
ность.
Муравьев, к счастью, знал об этом, его успел пред­
упредить Давыд, и поэтому распространялся лишь о ве­
ликих достоинствах хивинцев и несравненного их пове­
лителя. Когда испытание было закончено, юз-баши объ­
153


явил, что хан ожидает посла. Муравьев надел гвардей­
ский мундир со всеми регалиями. Сопровождали его во
дворец юз-баши и несколько приставов — разгоняли ду­
бинами наседавших на них людей, думавших, что посла
ведут казнить.
Муравьева привели к дворцовым кирпичным, со вку­
сом построенным воротам, за которыми был мощеный
двор, где у стен в неподвижных позах сидели шестьде­
сят киргизских послов, приехавших на поклон к хану,
власть которого они признавали. Затем надо было пройти
второй двор, где стояло семь небольших пушек на лафе­
тах, и третий двор, где собирались ханские любимцы и
вельможи, а отсюда через крытый камышом коридор был
выход на четвертый двор — там росли степные травы и
цветы, и среди них стояла ханская кибитка.
Привратники распахнули шелковые полы кибитка.
Посредине ее на роскошном хороссаиском ковре сидел,
зю-восточному поджав под себя ноги, хивинский влады­
ка. Он был в красном суконном халате, застегнутом на
груди серебряной петлицей, и в высокой, повязанной бе­
лым шелком чалме па голове. Богатырского роста, с ве­
личественной осанкой, с чистым смуглым лицом, прони­
цательными умными глазами и белокурой короткой бо­
родкой хан оставлял довольно приятное впечатление. Это
было дл я Муравьева несколько неожиданно и подейство­
вало ободряюще. Он молча поклонился.
—
Хошь-гелюбсен! Хошь-гелюбсеи! 1 — чуть припод­
няв правую руку, приветствовал его Мегмед-Рагим-хаы.
И, сделав небольшую паузу, поглаживая бороду, спро­
сил: — Посланник! Зачем ты приехал и какую имеешь
просьбу до меня?
Мегмед-Рагим-хап говорил по-турецки чисто и мягко.
Муравьев сделал шаг вперед, отвечал тоже на турецком
языке свободно и спокойно:
—
Счастливой Российской империи главнокомандую­
щий над землями, лежащими между Черным и Каспий­
ским морями, послал меня к вашему высокостепенству
для изъявления почтения ввоего и вручения вам письма,
в благополучное время писанного!
Мегмед-Рагим-хан перебил:
—
Я читал письмо его!
Муравьев поклонился, продолжил:
• Добро пожаловать! (Обычное приветствие хивинцев и турк­
менов.) (Прим. авт.)
454


—
Сверх того он поручил мне доставить вашему вы-
сокостепенству некоторые подарки, которые я имел сча­
стье несколько дней вперед отправить к вам. Я имею так­
же приказание доложить вам о некоторых предметах
изустно... Когда угодно будет вам выслушать меня, те­
перь или в другое время?
—
Говори теперь, — кивнул головой хан.
—
Главнокомандующий наш, — сказал Муравьев, —
ж елая вступить в тесную дружбу с вашим высокостепел-
ством, хочет войти в частные сношения с вами. Д ля сего
должно поставить на твердую почву торговлю между на­
шим народом и вашихМ в пользу обеих держав. Но кара­
ваны ваши, ходящие в Астрахань через Мангышлак,
должны идти тридцать дней степью почти безводной,
трудная дорога сия причиною, что торговые сношения
наши до сей поры еще малозначительны. Теперь же
главнокомандующий желает, чтобы караваны ваши хо­
дили к Красноводской пристани, по сей новой доро1 о
только семнадцать дней езды, и купцы ваши всег­
да найдут в предполагаемой повой пристани Красновод­
ской несколько купеческих судов из Астрахани с те­
ми товарами и изделиями, за которыми они к нам
ездят.
—
Хотя справедливо то, — сказал хап, — что ман-
гышлакская дорога гораздо далее красноводской, но на­
род мапгышлакский мне предан, тогда как прибрежные
туркменцы служат в большей части Каджарам, и пото­
му караваны мои подвергаются опасности быть разграб­
ленными. Я не могу согласиться на сию перемену.
—
Когда вы вступите в дружественные
спошения
с нами, то сии самые туркменцы, теперь готовые нам по­
виноваться, будут ваш и же слуги, и мы будем готовы
подать вам всякую помощь порохом, свинцом и даж е ору­
диями.
—
Порох у меня есть, свинца довольно, — сказал
с гордостью хан.
—
Ты видел, что и пушки у меня есть.
Мастер из Царьграда взялся на днях вылить
новую
пушку, коей бы ядро весило два пуда.
—
Слава оружия вашего высокостепенства слишком
известна, чтобы мне ее не знать, — едва сдерживаясь от
неподобающей улыбки, сказал Муравьев.
—
Но что при­
кажете мне отвечать главнокомандующему нашему, же­
лающему дружбы вашей? Он приказал
мне просить
у вас доверенных людей, кои могли бы отправиться со
155


иною и затем доложить вам о благорасположении глав­
нокомандующего и нашего народа.
—
Я пошлю с тобой хороших людей и дам им пись­
мо к главнокомандующему. Я сам желаю, чтобы меж­
ду нами утвердилась настоящая дружба. Хошь-гелюб-
сеп!
Муравьев откланялся и вышел. Старый визирь Мех-
тер-ага и хивинские вельможи ожидали его в соседнем
дворе. Вскоре сюда яви л ся юз-баши, за ним пристав внес
пожалованный ханом русскому посланнику халат из ин­
дийской золотой парчи, богатый восточный куш ак, кин­
жал в серебряных ножнах и парчовую безрукавку, наде­
вавшуюся на халат. Муравьева тут же обрядили в эту
одежду и снова повели к хану благодарить за милости­
вый прием и подарки. Выполнив, как полагалось, этот
обряд, Муравьев произнес:
—
Благодарю ваше высокостепенство за доброе отно­
шение ко мне, скажите, чем я могу заслужить милости,
которыми вы одаряете меня. Я бы счастлив был, если б
на будущий год опять мог приехать к вам с препоруче­
ниями от нашего главнокомандующего, дабы показать
вам преданность мою.
—
Ты приедешь, если тебя пошлют, — перебил хан
строго.
—
А моих посланников ты представишь главно­
командующему. Если он захочет, то может послать их
даже и к государю.
Муравьеву объявили, что он может возвращаться до­
мой. С ним отправлялись ханские посланники юз-баши
Еш-Незер и славившийся ученостью узбек Якуб-бай с не­
большой свитой.
14 декабря Муравьев, спустившись с прибрежных гор,
увидел Красноводский залив и стоявший на якоре трех­
мачтовый корвет. Навстречу ему отчалил гребной катер.
Муравьеву показалось, что никогда еще в ж изни не би­
лось так сильно сердце, не ощущал он так полно любви
к отечеству, как при виде русских кораблей и своих со­
отечественников!
Майор Пономарев в тот же день послал рапорт к на­
ходившемуся в Дагестане Ермолову о благополучном воз­
вращении Муравьева из Хивы. На корвете три дня ца­
рило радостное возбуждение. Кият-Ага позвал из сосед­
них кочевий лучших наездников и устроил в честь Му­
равьева конные скачки и стрельбу из лука. Лейтенант
Басаргин готовился в обратный рейс.
24 декабря корвет «Казань» бросил якорь в Бакин­
156


ском рейде. Здесь Муравьев вскоре получил депешу от
Ермолова, который писал: «С почтением смотря на тру­
ды ваши, на твердость, с какою вы превозмогли и затруд­
нения, и самую опасность, противуставшие исполнению
возложенного на вас важного поручения, я почитаю себя
обязанным представить всеподданнейше государю импе­
ратору об отличном усердии вашем в пользу его службы.
Ваше высокоблагородие собственно мне сделали честь,
оправдав выбор мой исполнением столь трудного поруче­
ния. Генерал Ермолов. 31 декабря 1819 г. С. Параул
в Дагестане».
Так была перевернута еще одна интересная страница
жизни.
Муравьев испытывал большое внутреннее удовлетво­
рение, он имел право гордиться выдержанными жестоки­
ми испытаниями. Мужество потеряно не было. Долг рос^
сиянина исполнен.
7
Алексей Петрович Ермолов был не в духе. Собираясь
весной замирять горцев в Дагестане, он полагал, что на­
мерение это не встретит больших препятствий. Могли ли
противиться силе двенадцатитысячного русского корпуса
плохо вооруженные, да еще зачастую и враждовавшие
между собой чеченцы, лезгины, аварцы? А получилось
все не так, как думалось...
Горцы независимостью дорожили больше жизни. Ни­
какие уговоры и мирные предложения не помогали. По­
корности никто не изъявлял. Аулы превратились в ма­
ленькие крепости, их приходилось брать на штыках при
огромных жертвах. Горцы сопротивлялись отчаянно. По­
щады никто не просил. Старики, и ребятишки, и жен­
щины с пылающей ненавистью в глазах кидались на
солдат с кинжалами и с чем попало. Кровопролитные
бои ослабляли войска. Военные строгости, наказания, раз­
рушения аулов лишь усиливали ожесточение населе­
ния.
Алексей Петрович, сам себя успокаивая и оправды­
вая, говорил близким:
—
Знаю, знаю, иные господа либералисты будут ме­
ня осуждать: на вольность народа посягнул Ермолов, —
а что в настоящих обстоятельствах делать прикажете,
позвольте вас спросить, господа? Оставить в покое гор­
цев? Так их сейчас же турки и персиане к рукам прибе­
157


рут. А за спиной сих магометанских народов могуще­
ственный мистер Пудинг стоит и давно алчным взглядом
взирает на горы и долины Кавказа. Не долг ли наш огра­
дить край сей от вожделений чужеземцев? А без суро­
вых мер как этот план исполнен быть может?
Но хотя доводы были отчасти справедливыми, успоко­
ения они не давали. Каковы бы ни были соображения
высокой политики, все же горцы отстаивали свою свобо­
ду и жизнью платили за любовь к ней, и разве он, Ер­
молов, с юных лет ненавидевший угнетение, мог оста­
ваться равнодушным к ежедневно наблюдаемым приме­
рам изумительного свободолюбия и героизма? Да и что
давали в конце концов суровые военные меры?
А из Петербурга поступали неприятные вести... Импе­
ратор Александр, совершенно не разбиравшийся в обста­
новке на Кавказе, ждал быстрых успехов и победных
реляций, а их не было, и он все более критически отно­
сился к деятельности командующего Кавказским кор-
нусом.
—
Я ценю Ермолова за ум и бескорыстие, — говорил
он Петру Михайловичу Волконскому, — но, признаюсь,
последние донесения с Кавказа меня ие радуют: Ермо­
лов полгода возится с горцами, когда при надлежащих
мерах можно бы за месяц привести в покорность этих
дикарей...
—
В горах военные действия весьма затруднитель­
ны, ваше величество, — решился напомнить Волкон­
ский,
—
Не в этом дело, — поморщился император.
—
Алексей Петрович слишком либеральничает и самоволь­
ничает... Ты читал его приказ, в котором ои называет
солдат товарищами? Возмутительно, мерзко! Я не пору­
чусь, что и с горцами у него нет каких-нибудь шашней.
А что это за история с посылкой в Хиву капитана Му­
равьева? Персиаие враждуют с хивинцами, и шах встре­
вожен, требует объяснений, зачем наш военный корвет
стоит у восточных берегов Каспия, а наш офицер отпра­
вился в Хиву. Ты представляешь, какие осложнения мо­
жет вызвать необдуманный поступок Ермолова?
—
Позволю заметить, ваш е величество, что М уравье­
ву поручепо разведать дорогу в ханство и говорить с ха­
ном лишь о торговых отношениях. И я надеюсь, капитан
Муравьев, коего знаю с отличной стороны, поручение,
данное ему, выполнит с весьма выгодным для нас рве­
нием.
158


—
А если с пего там, как с Бековича, кожу сдерут,
тогда кто за сие в ответе будет? Нет, я решительно умы­
ваю руки, заранее тебе говорю! Напиши Ермолову по­
строже, что я действиями его недоволен и чтоб более
о его самоуправствах ие слышал...
Ермолов о настроении императора и его отношении
к себе знал отлично, и с этим, хочешь не хочешь, при­
ходилось считаться. Все это тоже сказывалось на дурном
расположении духа. Охватившие Ермолова противоречи­
вые чувства причиняли почти физическую боль. Он изме­
нился и внешне. Похудел, пожелтел, иод глазами легли
морщины, носеребрилась львин ая грива, отпущенные усы
придавали лицу какое-то неприятное озлобленное выра­
жение.
Благополучное возвращение Муравьева из Хивы по­
радовало Алексея Петровича; он, отдавая должное отваж­
ному капитану, незамедлительно написал в главный
штаб:
«Гвардейского Генерального штаба капитан Муравьев,
имевший от меня поручение проехать в Хиву и доста­
вить письмо тамошнему хану, несмотря на все опасности
и затруднения, туда проехал. Ему угрожали смертью,
содержали в крепости, но он имел твердость, все вытер­
пев, ничего не устрашиться; видел хана, говорил с ним
и, внуша ему боязнь мщения со стороны хмоей, побудил
отправить ко мне посланцев. Муравьев есть первый из
русских в сей дикой стороне, и сведения, которые пере­
даст нам о ней, чрезвычайно любопытны. Увидев его
в Дербенте, я пришлю вам рапорт о происшествиях и
похвальной решительности М уравьева».
Но в Дербенте, куда Ермолов прибыл в половине ян ­
варя 1820 года, встреча с Муравьевым получилась до­
вольно холодной.
Николай Николаевич прибыл в Дербент немного рань­
ше Ермолова и тотчас же попал в объятия своих кавказ­
ских приятелей Бабарыкина и Воейкова. Они находи­
лись в Дагестане при Ермолове и, не таясь, рассказали
обо всех допущенных им жестокостях против горцев.
И об этом шепотом и вслух говорили всюду. Муравьев
записал: «Рассказы, слышанные мною касательно кам­
пании Алексея Петровича, не могут быть здесь помеще­
ны, ибо, не имея настоящих сведений на сей счет, мне
бы не хотелось обсуживать действия двенадцатитысячно­
го корпуса, который в течение целого лета, как мне ка­
жется, только грабил и разорял окрестные деревни и ие-
169


сколько раз рассеял вооруженные толпы жителей. Глав­
нокомандующий до такой степени забывался, что даже
собственными руками наказывал несчастных жителей.
Жестокие поступки, которыми он себя ознаменовал в те­
чение прошлого года, совсем несовместимы со свойствен­
ным ему добродушием. Одно отравление Изм аил-хана
Текинского, коего исполнитель был генерал Мадатов,
заставляет всякого содрогаться».
И хотя обсуждать действия главнокомандующего Му­
равьев не собирался, но тягостного впечатления, остав­
ленного рассказами, скрыть не мог, и Ермолов при пер­
вом взгляде на него догадался, в чем дело. «Тоже и это­
го либералиста, видно, успели приятели настроить па
осуждение, — подухмал он, — своих чувств укрывать не
научился еще!» И сразу недобрыми, колючихми стали
спрятавшиеся под лохматые брови серые проницательные
глаза.
Сказал без обычной приветливости, сухо, коротко:
—
Садись. Докладывай.
Слушал же молча и без особого внимания. Лишь но
еле захметному судорожнохму движению сж аты х губ мож­
но было судить, что он сдерживает готовое прорваться
раздражение.
А у Муравьева горько было на душе... И более всего
боялся он сейчас не гневных речей и упреков, а того, что
Ермолов начнет выискивать оправдания своихМ жестоким
поступкахм, ибо тогда он мог не выдержать и сказать
Алексею Петровичу пряхмо, что стыдится за него, и это
будет концом их отношений.
Но Ермолов сдержался. Он любил и более других
своих приближенных уважал Муравьева, ценя его пре­
данность, душевную твердость,
мужество,
прямоту и
стойкость свободолюбивых убеждений, и поэтому-то осо­
бенно обидно было видеть на лице капитана плохо скры­
тое осуждение, и хотелось дать ему почувствовать, сколь
«приятно» применять вызванные необходимостью, как
Ермолову казалось, карательные меры. Пусть-ка тогда
донробует осуждать!
Выслушав донесение, он произнес:
—
Изложи сие в краткой записке и подай мне не
позднее следующей недели. Будет тебе еще важное по­
ручение. Отправишься с отрядом генерала Мадатова для
наказания изменившего нам Суркай-хана Казы-Кумык-
ского.
Догадаться, какихми мотивами вызвано это распоря­
160


жение главнокомандующего, не составляло труда. Му ­
равьев возражать не стал, надеясь, что Ермолов сам, по­
думав, отменит это поручение. И не ошибся.
Неделю спустя записка была готова. Муравьев обстоя­
тельно изложил свое мнение о необходимости учрежде­
ния крепости в Красноводском заливе и о распростране­
нии нашей торговли в Хиве и Бухаре.
Ермолов, одобрив записку, сказал:
—
Надо, чтоб правительство, согласясь с мнением
сим, продолжало начатое нами... Придется тебе в Петер­
бург ходатаем по этим делам ехать.
О прошлом своем поручении он не упомянул пи
словом.
...А известие о необычайном путешествии в Хиву ка­
питана Муравьева проникло в газеты, и в Тифлис, где он
задержался до весны, обрабатывая дневниковые записи,
хлынул поток писем от родных, друзей и совершенно не­
знакомых людей, восхищавшихся отважным офицером.
Особенно взволновало полученное из Тульчина послание
Бурцова:
«Имя твое, достойнейший Николай, превозносимо со­
гражданами. Подвиг, тобой совершенный, достоин слав­
ного Рима. К ак ни равнодушен век наш к подобным
делам, но не умолчит о тебе история. Суди же, какою ра­
достью исполнены сердца друзей твоих! Всегда друзья
твои славили и чтили твою чувствительность, душевную
крепость: теперь отечество обязано пред тобой — опо
в долгу у гражданина, торжественное, превосходное со­
стояние!»
Муравьев не ожидал, что соотечественники придадут
такое значение его путешествию в Хиву, и у него заро­
дилась мысль издать свои записки отдельной книгой. По­
ездка в столицу была весьма кстати. Там найдутся лю­
ди, которые дадут добрый совет. Преж де всего можно,
конечно, рассчитывать на Никиту Муравьева. Он пошел
в своего батюшку, пером владеет бойко, и ум у него свет­
лый. Недаром в созданное Жуковским литературное об­
щество «Арзамас» был принят.
Давно хотелось поговорить с Никитой по душам и
о делах сокровенных, касаю щ ихся тайного общества...
Что там происходит? Судить о том по намекам, допус­
кавшимся в письмах, становилось все более затрудни­
тельно. А он не собирался отказываться, подобно брату
Александру и некоторым малодушным друзьям, от поли­
тической деятельности и теперь намеревался восстановить
11 За стеной Кавказа
161


связь с обществом. Ему было известно, что из членов об­
щества в столице сейчас находятся, помимо Никиты, Па­
вел Калошин, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы,
Михайло Лунин, а может быть, подъедет и Бурцов из
Тульчина. Предстоящая поездка в Петербург обещала
много интересного.
Ну и помимо всего прочего туда влекла его — он
мог в этом себе признаться — и пробудившаяся надеж­
да на встречу с Н аташ ей Мордвиновой и на возможность
благополучного окончания долголетнего романа. Как раз
перед отъездом из Тифлиса он получил неожиданное из­
вестие от двоюродной сестры Сони Корсаковой: она ви­
делась с Наташей, и та открылась ей, сказала, что про­
должает любить его и ждет нового предложения. Соня
обещала совершенный успех, если он этот решительный
шаг сделает. Как знать, может быть! Затуманенный вре­
менем милый образ вновь ожил и волновал его чув­
ства.
8
В Петербург приехал он ранним утром четырнадцато­
го мая. Остановился у Павла Калошина, который жил
на Мойке в большой, хорошо обставленной квартире
вместе с прапорщиком Алексеем Тучковым, недавно окон­
чившим московскую школу колонновожатых.
Павел по-прежнему служил в Гвардейском штабе,
был одним из ревностных членов Союза Благоденствия,
возглавлял одну из его столичных управ.
Муравьева
встретил он радостно, как близкого друга и единомыш­
ленника.
Союз Благоденствия, по словам Павла, значительно
расширился, окреп и довольно успешно завоевывал обще­
ственное мнение. Члены Союза действовали в Вольном
обществе любителей российской словесности, в обществе
по распространению ланкастерских школ *, создали жур­
нальное общество, предполагая издавать собственный
журнал, проникли в масонские ложи и в библейское об­
щество *.
Не ограничиваясь распространением свободомыслия и
вербовкой новых приверженцев,
Союз Благоденствия *
усиливал и практическую деятельность. Члены Союза
были во многих департаментах и при высших сановни­
ках, влияли на этих сановников в нужном направлении,
разоблачали темные махинации в судопроизводстве, со­
162


бирали средства для голодающих, выкупали у помещи­
ков даровитых крепостных людей.
А незадолго до приезда Николая Муравьева произо­
шел такой случай. Император Александр приказал пе­
тербургскому генерал-губернатору Милорадовичу аре­
стовать и выслать в Сибирь молодого поэта Александра
Пуш кина, автора свободолюбивых стихов. Но любимый
адъютант губернатора, член Союза Благоденствия и ли­
тератор Федор Глинка предупредил Пушкина о грозя­
щей беде, устроил ему свидание с Милорадовичем, подго­
товил к тому, как надо держаться с ним, и Пушкин, из­
бежав ареста, отделался простой высылкой на юг.
—
У нас в корпусе не только у офицеров, по и у сол­
дат рукописные стихи Пушкина имеются,
—
заметил
Муравьев.
—
Мне недавно Воейков прочитал одни; не
знаю, верно ли, что Пушкиным сии стихи сочинены, но
с чувством необыкновенным каждое слово выражено,
меня, веришь ль, жаром они обдали!
—
А что за стихи, не запомнил? — спросил К а­
лошин.
—
Конец ухватил, из головы до сей поры строки эти
не выходят:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
—
Пушкин, наш Пушкин! — весь просияв, радостно
воскликнул Павел.
—
Певец наш вдохновенный!..
...В первый день приезда Муравьев с бумагами Ер­
молова явился к генералу Закревскому и к Петру Ми­
хайловичу Волконскому, которые похвально отозвались
о его мужестве и поздравили с производством в полков­
ники. Волконский посоветовал по делам, касающимся
отношений с Хивой и Бухарой, побывать у министра ино­
странных дел графа Нессельроде, у министра внутренних
дел графа Кочубея и министра духовных дел киязя Го­
лицына. И добавил:
—
По всей вероятности, тебя пожелает видеть и го­
сударь, посему далеко не отлучайся, ожидай вызова во
дворец...
163


Приезд Муравьева в Петербург наделал много шума,
и в высшем свете двери для него гостеприимно распахну­
лись. Но ни ласковое обращение министров, ни щедро
расточаемые титулованными господами комплименты, ни
изысканное общество сверкающих бриллиантами женщин
с оголенными по моде плечами — ничто на молодого
полковника впечатления не произвело. Все было чуждо
ему в этом мире, где блестящая мишура и застывшие
улыбки скрывали душевную пустоту и невежество.
Особенно поражало полное безразличие сановников
к своим обязанностям. Графу Нессельроде очень понра­
вилась высказанная Муравьевым мысль об установле­
нии отношений с Хивой и Бухарой, он сказал:
—
Не может быть двух мнений о несомненной пользе
дл я нас предложенного вами дела, любезный полковник,
но у нас в министерстве нет людей, хорошо знающих
эти азиатские страны... Что вы скажете, если мы назна­
чим вас полномочным посланником в Бухару?
—
Я всегда готов отправиться туда, где могу с боль­
ш ей пользой служ ить отечеству, ваше сиятельство,
—
сдержанно отозвался Муравьев.
—
И отлично! Не сомневаюсь, что государь нас одоб­
рит... А теперь прошу вас посетить графа Каподистрию *
и управляющего департаментом азиатских дел господина
Родофиникина, надо согласовать вопрос с ними...
Согласовать вопрос, однако, так и не удалось. Все
предложения одобряли, все помощь обещали, все улыба­
лись, и никто решительного слова произнести не осме­
лился. Муравьев тогда же с горькой иронией записал
в свой дневник: «Таскаясь по всем первым лицам госу­
дарства, я имею случай узнать их, наблюдать ход дей­
ствий их и взаимные сношения. Как не пожертвовать по­
учительному наблюдению сему несколько времени, про­
веденного в скучной столице сей? Министры гуляли и
разъезжали по мызахМ. Нерадение и беспечность сих лю­
дей беспримерна. Их не может занимать самое выгодное
дело для правительства нашего, но весь предмет их
службы состоит только во взаимных распрях и в ста­
раниях выманить себе что-нибудь от государя. И я ра­
довался избавлению своему из рук сих людей, которых
презирал от всего сердца».
Представление императору оказалось столь же бес­
цельным. Петр Михайлович Волконский, встретив во
дворце Муравьева, прежде чем ввести его в кабинет им­
ператора, несколько минут обучал придворным манерам
164


и показывал, как надо держать себя у царя. Пожилой,
тучный человек со сладчайшей улыбкой на губах, выка­
тив глаза, кланяясь и выгибаясь, вытягиваясь и сжи­
маясь, что-то бормотал, делал какие-то странные дви­
жения руками и, казалось, готов был вот-вот начать ку­
выркаться. Муравьев, глядя на него, едва сдерживался
от смеха. Вот до чего доводит холопство! Нет, никогда
он, Муравьев, не будет царедворцем, никогда не унизится
до потери человеческого достоинства перед земными в л а­
дыками! Сопровождаемый Волконским, он вошел в ка­
бинет. Император Александр поднялся навстречу и,
с обычной приятной улыбкой на пухлом лице подойдя
к Муравьеву, обнял его.
—
Очень рад видеть тебя, Николай Николаевич, и
благодарить за усердную службу, — сказал он мягко.
—
О твоем путешествии в Хиву у нас только и говорят.
Это правда, что ты находился в заключении?
—
Сорок восемь дней, государь.
—
Каким же образом тебе удалось выбраться? И что
такое представляет собой правительство в Хиве?
Муравьев кратко рассказал о главном. Император,
приложив полусогнутую ладонь к правому уху — он на­
чал сильно глохнуть в последнее время, — слушал со
вниманием и лишь слегка поморщился, когда услышал,
что хивинцы занимаются работорговлей и у них в не­
воле томится свыше трех тысяч русских.
—
Неужели так много? — спросил он с деланным со­
чувствием на лице.
Муравьев подал ему полученную в Хиве записку. Им­
ператор прочитал и, передав ее Волконскому, произ­
нес:
—
Надобно им помочь, Петр Михайлович. К ак бы это
сделать? Надо послать письмо хану Хивинскому, чтоб
он их возвратил... Ну, а как, — снова повернулся он
к Муравьеву, — обращались с тобой после освобожде­
н ия из крепости, когда видели в тебе доверенную
особу?
—
Со всеми почестями и низкопоклонством, коими хо­
тели загладить подлости свои, как обычно делают люди,
лишенные нравственных правил, — отчеканил Мура­
вьев.
Ответ, видимо, не понравился. На лице императора
появилось выражение досады, но он мгновенно скрыл ее
под выдавленной улыбкой и, обратившись к Волконско­
му, кивнул головой:
165


—
Это верно, я знаю, это всегда так у восточных го­
сударей...
«Не только у восточных», — мелькнуло в голове у Му­
равьева. И он тут только догадался, что последние, неча­
янно слетевшие у него с языка слова, а равно и упоми­
нание о торговле людьми, император принял, вероятно,
как ядовитые намеки (у самого-то в империи ие то же
ли делается?). И даром ему, Муравьеву, слова эти не
пройдут.
Аудиенция окончилась ничего не значащими ласко­
выми словами императора. Муравьева он милостиво от­
пустил. Волконского задержал. И, оставшись с ним на­
едине, спросил:
—
Скажи, Петр Михайлович, этот молодец в каком
родстве с гвардейским, ныне в отставке, квартирмейсте­
ром Александром Муравьевым, который в Хамовнических
казармах устраивал возмутительные сборища?
—
Родной брат, ваше величество.
—
Хм... Я так и подумал, хотя Александр лицом
много приятней... А этот держится бычком, кажется гру­
боватым, неотесанным и... Он ведь тоже из твоих квар-
тирмейстерских птенцов?
—
Так точно, государь. Офицер храбрый, исполни­
тельный, превосходно образованный. Шестнадцати лет
от роду преподавал геометрию и тригонометрию в нашем
петербургском корпусе колонновожатых. Ваше величество
верно изволили заметить, что наружностью и манерами
полковник Муравьев не отличается, но за всем тем...
Император договорить не дал.
—
Так что же, по-твоему, мне следует сделать для
твоею протеже?
—
Полагал бы справедливым, государь, пожаловать
орден святой Анны первой степени. Труды и мужество,
показанные Муравьевым в Хиве, того вполне заслужи­
вают.
—
Ты удивительно последователен, Петр Михайло­
вич, — с насмешкой в голосе промолвил император.
—
Мы выговариваем Ермолову за необдуманную посылку
Муравьева в Хиву и тут же награждаем этого Муравье­
ва, признавая тем самым действия Ермолова весьма нам
полезными. Нет, награждать воздержимся. Повысили
в чине — и достаточно. И но следует усиливать шума,
поднятого приездом сюда этого молодца. Ты м еня пони­
маешь?
166


Волконский молча наклонил голову.
А спустя несколько дней Муравьеву объявили, что
государь считает преждевременной посылку посольства
в Бухару и Хиву, и дали понять, чтоб в столице он,
Муравьев, долго не задерживался, а собирался бы опять
в Грузию, куда с ним будут отправлены важные бумаги
для Ермолова.
Итак, в служебных делах и в общении с высокопостав­
ленными господами никакого успеха он не добился. Раз­
рушились надежды и на встречу с Наташей. Семьи ад­
мирала в столице не было, незадолго перед тем Мордви­
новы уехали в свою подмосковную.
Муравьев повидался с Соней Корсаковой, и та под­
твердила, что Наташа все время о нем вспоминает и что
ему следует, не тер яя времени, возобновить предлож ение.
А ему с необыкновенной ясностью вдруг вспомнилось,
как четыре года назад он был оскорблен и унижен по­
стыдным отказом, и, чувствуя, как запылали щеки, кач­
нул головой упрямо и сердито:
—
Я не могу приступить к делу такого рода, не могу
позволить шутить с собой в другой раз...
—
С тех пор прошло четыре года, милый кузен, и
многое изменилось...
—
Да, четыре года... Четыре года я жил изгнанниг
ком из своего отечества и четыре года, признаюсь тебе,
делал усилия забыть ее...
—
Ну, если тебе это удалось, тогда нам не стоит и
продолжать разговора...
—
Нет, все мое несчастье в том, что я не могу забыть
ее. Но у меня есть гордость, Соня, меня слишком больно
ударили в сердце. Пусть первый шаг сделают они, пусть
сама Наташа хотя бы в письме выскажет то, о чем го­
воришь ты, я должен быть твердо уверенным, что снова
не буду отвергнут...
—
Хорошо. Я передам Наташе, когда они возвратят­
ся, хотя на твоем месте не сделала бы этого. Заставить
такую скромную и застенчивую девушку, как Наташа,
высказаться первой — ты слишком много хочешь. Ната­
ше двадцать шестой год. Она отвергла многих претенден­
тов на свою руку, это ли не доказывает ее чувств? Но
вечно так продолжаться не может. Насколько мне из­
вестно, кавалергард князь Львов в ней души не чает, и
если б не ты...
—
Ну, это уж ее дело, пусть сама решает, — перебил
он Соню.
167


И разговор на этом был закончен.
Да, не ладились у него дела, не ладилась и личная
жизнь. Зато, будучи в столице, вдоволь насладился он
беседами со старинными своими единомыслящими това­
рищами и новыми знакомыми из лагеря вольнодумцев,
среди которых был и жизнерадостный Федор Глинка, и
красноречивый оратор Николай Тургенев, и молодой офи­
цер Горсткин, создавший управу Союза Благоденствия
в егерском полку, и прекрасно образованный чиновник из
духовного звания Степан Семенов, страстный республи­
канец, с которым Николай особенно сблизился и наме­
ревался взять с собой секретарем предполагаемого по­
сольства в Бухару.
Но, разумеется, более всех других приятны были
встречи с Никитой Муравьевым. Петербургские скупые
дневниковые записи сохранили даты нескольких таких
встреч:
«2-го июня я обедал на Каменном острове у Екате­
рины Федоровны Муравьевой... 10-го июня я провел день
у Никиты Муравьева в надежде заняться поправкой
моих записок, но вместо сего был завлечен матерью его,
которая целый вечер таскала меня по Крестовскому ост­
рову и надоела мне до крайности... 11-го июня я провел
утро у Муравьева же, читая ему свои записки».
С братской теплотой обнял его Никита, который не­
давно вышел в отставку и теперь с присущей ему горяч­
ностью отдавался работе в тайном обществе. Тут же, без
всяких рекомендаций, создатель первого в России тай­
ного юношеского республиканского общества и глава Свя­
щенной артели Николай Муравьев принят был в Союз
Благоденствия.
—
Не знаю только, чем могу быть вам полезен, бу­
дучи в таком отдалении отсюда,
—
заметил при этом
Николай Муравьев.
—
А вот тем самым, — улыбнулся Никита, — что,
находясь в Грузии, будешь там, на окраине государ­
ства Российского, в духе нашего общества действовать
и на самого достойного генерала Ермолова должным об­
разом влиять...
—
Эка куда ты хватил, братец любезный Никитупт-
ка! — воскликнул Николай.
—
Влиять на Ермолова!
Плохо ты знаешь проконсула Кавказа! Я пробовал на
незаконные действия его чиновников указать, да и то
чуть-чуть домой не отправился...
—
Вот тебе раз! — удивился Никита.
—
А ведь мы


все Ермолова противником самодержавия почитали, сре­
ди своих друзей полагали...
—
Оно отчасти так и есть, он нам явно сочувству­
ет, — подтвердил Николай.
—
И я не жалуюсь и ценю
Алексея Петровича более чем кто-нибудь, но, милый
брат мой, мне приходится и с иными его действиями
сталкиваться, вот в чем суть! Знаю, что нужно немир­
ных чеченцев смирить и край обезопасить, но зачем же
излиш няя жестокость, угнетение и беззаконие? Вот что
терпеть мне трудно! Посему и отношения у нас с Алек­
сеем Петровичем неровны: порой кажется, век с ним
служил бы, а подчас бежать хочется...
—
Последнего делать никак нельзя, — решительно
возразил Никита, — трудно предугадать, как далее со­
бытия развернутся, потому и стараться надлежит, чтобы
в корпусе Кавказском поболее своих было... Вот глав­
ная твоя задача!
Затем в отцовском кабинете, уставленном тяжелой
дубовой мебелью и шкафами с книгами, Никита, стоя
за отцовским бюро, взволнованно, глухим баском читал
только что им написанный революционный катехизис *.
В кратких и ясных вопросах и ответах раскрывалась
российская история, говорилось о том, к ак малое число
людей поработило большое, к ак цари присвоили себе
всяким обманом власть беспредельную, и доказывалась
пагубность д ля отечества самодержавного строя, которо­
му противопоставлялось старинное вечевое устройство и
народоправие.
Николай Муравьев со всем соглашался, одобрял:
—
Превосходно. Не в бровь, а в глаз каждое слово.
Многие мысли, высказанные в катехизисе, ему зна­
комы. Не он ли сам в Священной артели сколько раз
восхвалял преимущества вечевого устройства? Даже ве­
чевой колокол в артели повесили. Да и некоторые пра­
вила, ныне принятые в Союзе Благоденствия, были со­
ставлены им для артельщиков. Вон и Бурцов, который
вместе с Пестелем возглавляет Тульчинскую управу *
тайного общества, пишет, что именно эти правила вво­
дятся теперь и у них.
—
А ты с Бурцовым связь поддерживаешь? — спро­
сил он после того, ка к чтение было окончено.
—
Более с Пестелем. Был здесь зимой Павел Ива­
нович и явил себя подлинным республиканцем. Обшир­
ного ума человек и великой силы душевной!
169


—
Я видел его перед отъездом на Кавказ у брата
Александра. Калошин говорит, что Бурцов и Пестель
в Тульчине вовлекли в общество много штабных офице­
ров и даже сам начальник штаба генерал Киселев буд­
то бы с ними заодно?
—
Слышал об этом, но не могу судить, сколь слухи
достоверны, — пожав слегка плечами, ответил Никита
и, чуть помолчав, продолжил: — Меня беспокоит, что
между Бурцевым и Пестелем появились расхождения во
взглядах и усиливаются резкие споры. Пестель убежден­
ный республиканец, а Бурцов как будто всяких реши­
тельных мер побаивается. Я собираюсь в конце лета про­
ехать туда с Михайлом Луниным, чтоб иметь представ­
ление о том, что там творится...
—
Так увидишь Бурцова, передай ему, что я, во вся-
KOxM случае, от старых взглядов отказываться не соби­
раюсь.
—
Непременно, непременно передам...
Они говорят обо всем с полной откровенностью. Впро­
чем, наедине оставаться приходится им не так часто. Ве­
черами собираются у Никиты товарищи, и в кабинете
ие утихают шумные споры. А более всех отвлекает Ека­
терина Федоровна, мать Никиты. Она женщина общи­
тельная, и показать отважного путешественника в Хиву,
коего с малых лет по-родствеиному зовет Николенькой,
хочется ей всем знакомым, а их у нее полгорода! Вот и
делаешь вынужденные визиты или, сидя в гостиной
у Екатерины Федоровны и с трудом сдерживая зевоту,
отвечаешь на глупейшие вопросы важных господ.
Записки о путешествии в Хиву читаются в кабинете
Никиты в утренние часы, в самое удобное время. Ники­
та оправдал возлагавшиеся на него надежды, оказался
хорошим редактором, с его помощью подготовка текста
к печати проходила успешно. Но когда записки были
прочитаны до конца, Никита задумался:
—
Мне кажется, книга твоя имеет все же один су­
щественный недостаток...
—
Какой же?
—
В записках твоих весьма мало сказано о полити­
ческом устройстве Хивинского ханства и нет оценки дей­
ствиям Мегмед-Рагим-хана, коего ты представляешь чи­
тателю самовластным злодеем и тираном.
—
Помилуй, Никита, что же я в Хиве мог более
подробно разглядеть и узнать, находясь почти все время
в заточения?
170


—
Понимаю, однако ж можно и не видя представить
устройство тиранической власти и высказать собственные
мысли о ней, отнеся все эти высказывания к Мегмед-
Рагиму... Представляешь, с какой прекрасной начинкой
может появиться в свет твоя книга?
Николай представил и невольно улыбнулся:
—
А ты дипломат тонкий, Никита. Ей -богу, мне как-
то на ум сия возможность не пришла... Попробую!
Так появились в замечательной книге о путешествии
в Хиву не менее замечательные вставки, вскоре прочи­
танные Никите.
«Ныне в Хиве правление самовластное, не ограничен­
ное ни законами, ни общим мнением. И потому зависит
совершенно от воли самовластного владыки, который взи­
рает на ханство, как на свое поместье и управляет оным
для личной своей выгоды и обогащения. В Хиве, где
цель правительства не есть польза народа, а частное
благо властителя и окружающих его любимцев, общая
польза пе занимает никого. Любовь к отечеству при та­
ковом правлении существовать не может...»
«Бедствия междоусобий, когда они происходят от рас­
при честолюбивых аристократов, почти всегда прекра­
щаются большим еще злом — порабощением народа од­
ним властителем, который кровавыми следами достигает
верховного правления и трон свой основывает па
коварстве и всякого рода неистовствах; введенная та­
ковым правлением тишина не означает довольствия на­
рода».
«Где ничем не обуздана власть повелителя и где одни
пороки и несовершенства его управляют царством, нару­
шая общую пользу для своей личной, в таковом правле­
нии никто не может достигнуть истинного счастья, каж ­
дый гражданин есть раб».
Никита, выслушав подобные вставки, пришел в вос­
торг:
—
Вот теперь совсем другое дело! Самодержец наш
российский сходство с хивинским деспотом признать не
пожелает, а читателю догадаться нетрудно, в каком это
государстве, помимо Хивы, народ состоит в столь ж есто­
ком рабстве у не обузданного никакими законами само­
властного владыки.
...И все-таки мужественный, республикански настроен­
ный, суровый, по виду молодой полковник Николай Му­
равьев не чуждался сентиментальности. По дороге из Пе-
тербурга на Кавказ он опять заехал в Осташево прове­
171


дать отца. И сделал там такую дневниковую запись:
«Я посетил на островах, перед домом среди пруда нахо­
дящихся, одно дерево, на котором десять лет тому назад
я изобразил имя... Я нашел оное, и множество воспомина­
ний посетило меня и повергло в задумчивость, и чувства
мои заглушили рассудок».
Ему вдруг с неодолимой силой захотелось увидеть
Наташу, вот сейчас, во что бы то ни стало, только взгля­
нуть на нее. Стоял летний тихий вечер. Солнце давно
скрылось, и догорал закат, и вода в пруду лишь слегка
румянела. Он побежал в конюшню, приказал оседлать Со­
колика, золотистого белоногого рысака, подаренного от­
цом. Потом снял полковничий мундир, надел штатский
костюм для верховой езды: не нужно вызывать у встреч­
ных излишних толков.
До села Полуектово, где жили Мордвиновы, было все­
го двадцать верст. Соколика подгонять не приходилось, он
с места пошел крупной и ровной рысью. Между тем в чи­
стом небе начали зажигаться звезды. Придорожные леса
дышали ночной прохладой. Полуектово показалось, когда
совсем стемнело. Огромный парк, куда выходили балконы
деревянного барского двухэтажного дома, казался безлюд­
ным. У сторожки в конце парка Муравьев соскочил с ко­
ня. Караульщик, дед Михей, осташевского барчука, от ко­
торого не раз перепадали щедрые чаевые, признал сразу.
Договориться с ним было нетрудно.
—
Посмотри за лошадью, дед, да чтоб ни одна ж и ­
вая душа о моем приезде не ведала. Понял? — строго ска­
зал Муравьев, засовывая старику в карман несколько ас­
сигнаций.
—
Ох, батюшка Николай Николаевич, премного вами
благодарны, — запричитал старик, — а уже во мне не из­
вольте сомневаться, накажи меня бог, ежели...
—
Ладно, ладно, не божись, верю...
По боковой аллее, где некогда гулял с Наташей, он по­
дошел к дому. Оттуда доносились звуки танцевальной му­
зыки. Окна и выходившая на верхний балкон стеклянная
дверь были открыты. Сквозь кружевные гардины в парк
проникал мягкий свет. Муравьев стоял в тени под старым
деревом, прислушиваясь к доносившемуся до него весело­
му говору, и старался угадать голос Наташи, но это никак
не удавалось. Так прошло несколько минут. И вдруг му­
зыка оборвалась, и сама Наташа, разгоряченная танцами,
обмахиваясь веером, выбежала на балкон. Он почувство­
вал, как учащенно забилось сердце, и, невольно подав­
172


шись вперед, хорошо разглядел ее: и по-прежнему неж­
ные черты чуть округлившегося лица, и сделанную по
моде, с завитыми локонами, прическу... Но она лишь мгно­
вение оставалась одна. На балконе показался высокий
стройный кавалергард-офицер. Он наклонился к ней, что-
то тихо произнес, и Наташа покачала головой:
—
Нет, я пока еще не могу дать вам ответа... Пойдем­
те в дом!..
Муравьев более угадал по движению ее губ, чем рас­
слышал последние слова, и понял, что Наташе, очевидно,
нравится этот кавалергард, но она чувствует себя связан­
ной с ним, Муравьевым, и не может ни на что решиться...
А что он мог сделать? Говоря Соне Корсаковой о своих
отношениях с Наташей, он еще не знал, что дела отца
пришли в полное расстройство, созданная им школа ко­
лонновожатых поглотила все его состояние, а правитель­
ство никакой помощи ие оказывало. Мог ли Николай Му­
равьев, рассчитывавший только на весьма скромное армей­
ское жалованье, которого едва хватало одному, вообще
думать о браке с избалованной, не привыкшей к лише­
ниям Наташей?
Нет, видно, счастье с ней ему не суждено...
Раздумывая о сложившихся обстоятельствах, он но
спеша дошел до сторожки. Отдохнувший Соколик, увидев
хозяина, радостно заржал. Муравьев потрепал его по го­
рячей шее, поправил седло. Потом, прощаясь с дедом Ми­
хеем, к ак бы между прочим спросил:
—
А ты пе слыхал, дед, кто этот офицер высокий, что
у ваших господ гостит?
—
Слыхал, батюшка Николай Николаевич, говорили
давеча дворовые, — охотно отозвался старик.
—
Петер­
бургский ихний знакомый князь Львов...
9
Шли дни, месяцы, годы. Николай Муравьев безвыезд­
но находился на Кавказе. И если судить по его «Запис­
кам», опубликованным в «Русском архиве», ничем особен­
но примечательным этот период его жизни ознаменован не
был. Он возглавлял вторую длительную экспедицию в
Туркмению, потом по распоряжению Ермолова наблюдал
за строительством Тарковской крепости, изучал армян­
ский, персидский, грузинский языки и составил турецкую
грамматику, которой пользовались Ермолов и Грибоедов,
занимался археологическими изысканиями, описанием
173


быта и нравов горцев. И наконец после многих настойчи­
вых его просьб был назначен командиром 7-го карабинер­
ного полка.
Но если мы прочитаем неопубликованные строки его
дневниковых записей и недавно обнаруженные письма к
нему известных политических и общественных деятелей
того времени, то Николай Муравьев предстанет перед на­
ми в ином свете.
Вспомним прежде всего, что Муравьев был опытным
конспиратором. Сумел ж е он уберечь от разгрома создан­
ное им в 1811 году тайное юношеское республиканское
общество и Священную артель. В дневниковых записях
его, как опубликованных, так и неопубликованных, появ­
ляется с каждым годом все больше неправильных дат и
противоречивых вставок, сделанных, очевидно, на тот
случай, если б эти дневники оказались в чужих руках.
А он мог этого ожидать *.
И все же Николай Муравьев политическую деятель­
ность в духе тайного общества продолжал и от опасных
связей пе отказался. Он ведет обширную переписку с дея­
телями Северного и Южного тайных обществ, в частности,
получает подробную информацию от Евдокима Лачинова
из Тульчина. А на Кавказе покровительствует всем высы­
лаемым сюда политически неблагонадежным и разжало­
ванным офицерам; через Муравьева пересылается секрет­
ная корреспонденция испанскому революционеру Ван-
Галлеиу * другу знаменитого Квироги*.
Бэлее того, узнав, что Бурцов, разойдясь во взглядах
с Пестелем, вышел из тайного общества и отказался от
политической деятельности, Муравьев сердито отчиты­
вает в письме старого друга.
Но, разумеется, Муравьев не мог знать, почему Бур­
цов вышел из тайного общества и как на самом деле об­
стояли дела в Тульчине.
Павел Иванович Пестель и его приверженцы, замыш­
лявшие организовать республиканское правление, создали
новое тайное общество — Южное. Бурцов, не сумев соб­
рать партию умеренных, несколько отходит от активной
политической деятельности.
Иван Григорьевич стал любимым адъютантом генера­
ла Киселева, своим человеком в его доме. А Киселев, хо­
тя иной раз и либеральничал и даже слушал не без удо­
вольствия чтение Пестелем «Русской правды» *, в кото­
рой тот изложил свои революционные взгляды, однако
ближних своих от участия в тайных обществах реши­
174


тельно остерегал. Охлаждение Бурцова к политической
деятельности связано, вероятно, и с другим немаловаж­
ным обстоятельством. Жена Киселева, урожденная гра­
финя Потоцкая, сосватала за Ивана Григорьевича свою
подругу, красивую и легкомысленную шляхтенку Анне-
ту. Бурцов влюбился в нее без памяти, женился, а она
«вольнодумных прений» терпеть не могла и м уж а от них
всячески удерживала.
И все же основных своих правил и политических
убеждений Бурцов не изменял. Он по-прежнему готов
был пожертвовать жизнью за отечество, содействовал
всему полезному и доброму, не задумывался с риском
для себя отвратить опасность, которой подвергались то­
варищи.
6 февраля 1822 года в Кишиневе был арестован
адъютант командира 16-й дивизии генерала Михаила
Федоровича Орлова майор Василий Федосеевич Раев­
ский — один из самых революционно настроенных чле­
нов тульчинского тайного общества. Раевский был силь­
но замеш ан в происшедшем недавно возмущении солдат
Камчатского полка. При обыске среди других бумаг
у него забрали список всех тульчинских членов тайного
общества, руководимого Пестелем. Забран ные бумаги
поступили к корпусному генералу Сабанееву. Но в это
время в Кишинев для расследования происшедших со­
бытий прибыл генерал Киселев, сопровождаемый Бурцо­
вым, и Сабанеев передал все бумаги арестованного на­
чальнику штаба армии. В списке среди других значились
имена генерала Михаила Федоровича Орлова, генерал-
интенданта Алексея Петровича Юшневского, Павла Ива­
новича Пестеля и многих других близких Киселеву лю­
дей, выдать которых правительству значило бы не только
погубить их, но и самому за связи с ними не избежать
наказания... Но и решиться уничтожить список Киселев
не мог. Это солдафон Сабанеев, по всей вероятности,
знал о списке, дело пахло изменой присяге!
Будучи в сильнейшем волнении Киселев вызвал Бур­
цова:
—
Вот что, Иван Григорьевич... Придется вам ска­
кать в Тульчин.
—
А по какой надобности, ваше превосходитель­
ство?
—
Передадите главнокомандующему мое донесение
об исполнении приговора над возмутившимися солдатами
Камчатского полка... а, кстати, вот эти бумаги арестован-
175


кого майора Раевского сдадите в штабе генералу Бай­
кову...
Беспокойство генерала от Бурцова не укрылось, но
виду он не подал.
—
Бумаги не опечатаны, Павел Дмитриевич?
—
Да я ничего особо важного в них не вижу... Впро­
чем, я просмотрел поверхностно... Возьмите на себя труд
познакомиться более внимательно, а потом как обычно,
сами запечатаете...
Придя домой и обнаружив среди бумаг список членов
тайного общества, Бурцов понял причину волнения гене­
рала Киселева. Он, не раздумывая, взял на себя всю от­
ветственность и сжег список. Тульчинская управа ог
разгрома была спасена.
И он мог гордиться своим поступком... 24 апреля
1822 года, отвечая Николаю Николаевичу Муравьеву,
упрекавшему его в отходе от политической деятельности
и перемене правил, Бурцов писал:
«Нет, почтенный Николай! Я не переменял их. Осно­
вание моего образа мыслей и образа поведения было все­
гда то же, с коим ты знал меня в Петербурге. Желание
принести жизнь и способности мои на пользу Отечества
всегда было и будет вы ражением моих действий».
А в одном из следующих писем пояснил:
«Творить что-либо приятно для самолюбия человека,
а творить полезное для сограждан — возвышает душу и
облагораживает существование наше».
...Особенный интерес представляет связь Николая
Муравьева с декабристом Александром Якубовичем, слу­
жившим в Нижегородском драгунском полку, раскварти­
рованном в Караагаче. Вскоре после возвращения из Хи­
вы Муравьев получил следующее письмо:
«Год вашего отсутствия из Грузии был мне десятью,
в течение этого времени я ие был в Тифлисе. Несчастья
и новые неприятности, которые постояннее самих уста­
вов, еще более дали мне право сказать: я несчастлив!
Гоним высшим начальством, отринут и заброшен здеш­
ними, все это вселяет в меня дух неприязни ко всему,
меня окружающему. Я вас уважаю и люблю! Буду еле
довать вашему совету. Скоро приеду в Тифлис, объявлю
мое намерение и уверен, что чувства чести и любовь к
свободе, так много и вами уважаемые, будут в этом слу­
чае говорить в мою пользу. И мной предпринятое не со-
чгете следствием неосновательной молодости — это оста­
нется между вами и мной. Прощайте, почтенный Ни­
176


колай Николаевич. Истинное чувство благодарности,
любви и уважения к вам будут мне законом. Остаюсь
вам преданный Александр Якубович».
Письмо свидетельствует не только о близости Якубо­
вича с Муравьевым, но и о том, что Якубовичу отлично
известно политическое настроение Муравьева, его не­
удержимая любовь к свободе. А какое тайное намерение
Якубович хотел сообщить Муравьеву? Не ошибемся, если
выскажем предположение, что Якубович, всюду выстав­
лявший себя несчастной жертвой царского произвола,
говорил о намерении убить императора Александра, чего
не скрывал и от других. Муравьева, однако, это тайное
намерение Якубовича не испугало и не оттолкнуло, их
дружба продолжала крепнуть.
После возвращения из Петербурга Муравьев получил
записку Якубовича, который, приглашая его в Караагач,
сообщал:
«Все порядочные ожидают вашего при­
езда с истинным нетерпением... Его сиятельство, посе­
щая меня, препоручил свидетельствовать вам свое по­
чтение».
Кто же эти порядочные люди в Караагаче, ожида­
ющие с нетерпением возвратившегося из столицы Му­
равьева? Это свободолюбивые офицеры Нижегородского
драгунского полка, собиравшиеся у Якубовича и у князя
Александра Герсевановича Чавчавадзе, находившегося в
нерушимой дружбе с Муравьевым.
Подчеркиваем близкие отношения Муравьева с Яку­
бовичем потому, что ведь не кто иной, к ак Якубович,
спустя некоторое врем я говорил Сергею Григорьевичу
Волконскому о существовании кавказского тайного обще­
ства, довольно подробно обрисовав и организационное его
устройство. Впоследствии в тайном комитете Якубович
заявил, что, говоря с Волконским, он «врал не краснея»,
что тайного общества на Кавказе не было, но можно ли
верить этому показанию?
Ниже мы ответим на этот вопрос. А теперь коснемся
еще отношений М уравьева с Александром Сергеевичем
Грибоедовым. Почему-то сложилось мнение, будто они не
нашли общего языка, оставались чуждыми и даже враж­
дебно настроенными друг к другу. Так ли это?
Муравьеву при первом знакомстве Грибоедов не по­
нравился. Николай Николаевич переживал тяжелую ду­
шевную драму, сторонился светского общества, смотрел
на представителей его мрачновато, и щегольски одетый
с безукоризненными светскими манерами, Александр Cev4-
12 За стеной Кавказа
ill


геевич расположить к себе Муравьева не мог. А времени
для сближения не было. Александр Сергеевич вскоре
уехал в Персию.
И вот теперь, в начале 1822 года, возвратившись из
второй туркменской экспедиции, Муравьев вновь встре­
тился в Тифлисе с Грибоедовым, приехавшим из Персии
и служившим чиновником по дипломатической части при
Ермолове.
Читаем сделанные Муравьевым дневниковые записи:
«25 января. Провел вечер у Грибоедова. Нашел его
переменившимся против прежнего. Человек сей очень
умен и имеет большие познания».
«2 февраля. Приш ел ко мне обедать Грибоедов; после
обеда мы сели заниматься и просидели до половины
одиннадцатого часа: я учил его по-турецки, а он меня
по-персидски. Успехи, которые он сделал в персидском
языке, учась один, без помощи книг, которых у него то­
гда не было, велики. Он в точности знает язык персид­
ский и занимается теперь арабским. Я нашел его очень
переменившимся, и он очень понравился вчера».
«3 февраля. Я провел часть дня у Грибоедова, зани­
маясь восточными языками».
«10 февраля. Вечером поздно Грибоедов ко мне при­
ш ел и просидел до полночи. Образование и ум его не­
обыкновенны».
«27 февраля. Я ходил к Алексею Петровичу и носил
к нему турецкую грамматику, которую для него сочи­
нил. После пслдня я ходил к Грибоедову, который был
болен сии дни».
«19 марта. Я провел часть дня у Грибоедова и обедал
у него, занимаясь с ним турецким языком».
«31 марта. Провели у меня вечер Грибоедов и Кю­
хельбекер».
«4 апреля. В десять часов утра Ермолов уехал. Гри­
боедов, проводив его, приехал ко мне обедать».
Грибоедов и Муравьев постоянно встречались у Ер­
молова, у Ч авч авадзе, в офицерском клубе, и особенно
часто в гостеприимном доме Ахвердовых, где принимали
их по-родственному и где они соперничали в игре на
фортепьяно.
За все это время между ними произошла лишь одна
размолвка: Грибоедов сказал какую-то колкость,
Му­
равьеву это не поправилось, они объяснились. Грибоедов
извипился, и на том дело кончилось.
178


А в середине апреля Муравьев уехал строить кре­
пость в Тарки, откуда возвратился в Тифлис в начале
1823 года и застал Грибоедова за сборами в Россию.
Муравьев составил в Т арках по просьбе Грибоедова и
подарил ему словарь тарковских горцев. Грибоедов усту­
пил Муравьеву свое фортепьяно, доставка которого из
России по тем временам представляла большие труд­
ности.
26 января Грибоедов послал следующую записку Му­
равьеву, находившемуся в Башкегете:
«Милостивый государь, Николай Николаевич! Я уже
укладываюсь. Фортепьяно к вашим услугам. Назначьте
мне, кому должен буду сдать их с рук на руки: тогда бы
без дальних отлагательств мог я запечатать свою квар­
тиру и отправиться. Прощайте, командуйте счастливо,
наигрывайте шумные каденцы, пользуйтесь благораство­
рением климата и не забывайте вам преданного А. Гри­
боедова».
А 16 февраля, извещая Муравьева, что фортепьяно
сдано по его распоряжению в дом Бебутова и деньги за
инструмент получены, Грибоедов заканчивает эту запис­
ку такими словами:
«Я же с моей стороны должен радоваться, что доста­
лось фортепьяно отлично хорошее человеку с талантом
музыкальным и любителю искусства, который будет
знать им цену и вспомянет иногда обо мне с признатель­
ностью. Прощайте надолго!»
Можно ли утверждать, судя по всему этому, будто
Грибоедов и Муравьев находились во враждебных отно­
шениях и не нашли общего языка? Грибоедов и Муравь­
ев имели разные характеры, склонности, привычки, но
они охотно общались и, видимо, искали встреч наедине.
Их сближали не только совместные занятия восточными
языками и музыкой, их сближала любовь к свободе, еди­
номыслие по многим политическим вопросам, у них был
обширный круг общих друзей в тайных обществах —
Артамон и Никита Муравьевы, Сергей Трубецкой, Иван
Якуш кин, Матвей Муравьев-Апостол, Михаил Орлов,
Петр Муханов, Александр Якубович... Несомненно, что
Грибоедов и Муравьев обсуждали политические события
и касались таких острых тем, о которых нельзя было
упоминать ни в дневниках, ни в письмах. Они так и по­
ступали.
Раскроем сейчас еще одну страницу из жизни Ни­
колая М уравьева. Он не мог проводить Грибоедова,
12*
179


уезжавшего из Тифлиса, потому что принимал в это вре­
мя стоявший в Башкегете 7-й карабинерный полк,
командиром которого только что был назначен. Почему
и как это назначение произошло? Ведь известно, что Му­
равьев, будучи на Кавказе, к строевой службе никак не
стремился, даже опасался ее, не желая принимать уча­
стия в карательных экспедициях против горцев. Он пе
скрывал своего возмущения политикой российского само­
державия, угнетавшего свободолюбивые народы *, на сто­
роне которых он был всей душой.
И вдруг после возвращения из Петербурга он начи­
нает настойчиво хлопотать о том, чтоб его перевели из
квартирмейстерской части на строевую службу и дали
один из полков Кавказского корпуса. Вместе с Ермоло­
вым он сочиняет письмо начальнику квартирмейстерской
части Петру Михайловичу Волконскому, вы ставляя при­
чиной своей просьбы ослабление зрения, не позволявше­
го ему более производить квартирмейстерские работы,
чертежи и съемки. Причина явно выдуманная. Муравьев
еще долгие годы продолжал производить чертежи и
съемки и па зрение не жаловался.
Волконский, однако, ничего сделать пе смог, о чем и
сообщил Ермолову. Император Александр, видимо, что-
то заподозрил и назначения Муравьева полковым ко­
мандиром не утвердил. Напомним, что именно в это вре­
мя среди членов тайных обществ стала укрепляться
мысль о возможном военном выступлении против само­
державия и многие, в том числе Пестель, стали просить­
ся па строевую службу, желая получить под свою коман­
ду воинскую силу.
Ермолов, выждав некоторое время, назначил Муравь­
ева полковым командиром на свою ответственность. Ер­
молов не то еще делал! Можно было не обратить вни­
мания на это, если б назначение Муравьева странным
образом не совпало с некоторыми иными действиями
Ермолова. Почти одновременно он назначает командиром
41-го егерского полка члена тайного общества А. Аве­
нариуса, а командиром Грузинского гренадерского пол­
ка — члена тайного общества Г. Копылова. В то же са­
мое время в Тифлис приезжает вызванный Ермоловым
для службы по особым поручениям его старый приятель
Василий Федорович Тимковский, умный тонкий дип­
ломат, которого Пестель, как заявил он о том на след­
ствии, считал одним из членов кавказского тайного об­
щества. А в штабе корпуса работает еще один вольно­
180


думец, член тайного общества П. Устимович, о котором
в дневнике Муравьева есть такая запись: «Вечер провел
у меня Устимович, вновь приехавший с Алексеем Петро­
вичем чиновник и родственник Якубовича; я с ним не­
давно познакомился, и он мне начинает нравиться».
Стало быть, и Устимович был приглашен Ермоловым!
Становится все более очевидным, что в Кавказском
корпусе подготовляется осуществление какого-то тайного
замысла Ермолова, и с этим замыслом тесно связана дея­
тельность М уравьева.
Но что ж е все-таки готовится? Искать ответа на этот
вопрос в записках Муравьева бесполезно. Он прекра­
щает дневниковые записи. Вместо них появляются сде­
ланные задними числами обзорные статьи и редкие дати­
рованные записи о ничего не значащих происшествиях в
полку. Ни встреч, ни имен, ни рассуждений о политиче­
ских событиях, никаких намеков на то, что автор может
интересоваться чем-то иным, кроме служебных занятий.
Достоверностью все это, понятно, не отличается.
Но попробуем обратиться к отысканным нами доку­
ментам, доселе неизвестным. 18 ноября 1823 года в Ман-
глис, близ Тифлиса, куда перевели 7-й карабинерный
полк, прискакал нарочный и вручил Муравьеву следу­
ющую записку: «Завтра к вечеру я ожидаю к себе Васи­
лия Федоровича Тимковского, и с ним вместе приедет ко
мне прибывший по любопытству адъютант из 1-й ар­
мии... Прошу вас покорнейше пожаловать к нам, чем
весьма меня одолжите. Ожидаю завтра к обеду».
Записка подписана полковником А. Авенариусом*
командиром 41-го егерского полка, расквартированного в
Квешах. О чем совещался Тимковский с Авенариусом,
Муравьевым и неким «любопытствующим» адъютантом,
неизвестно, но сам этот ф ак т свидетельствует, что Тим­
ковский на Кавказе не сидел без дела и выполнял какие-
то важные задания. Напомним, что Авенариус был при­
нят в тайное общество Пестелем, они старые друзья и
единомышленники. Не от Авенариуса ли идет осведом­
ленность Пестеля о Тимковском? А если это так, то заяв­
ление Якубовича на следствии, будто он солгал о суще­
ствовании кавказского тайного общества *, ставится под
сомнение.
Заодно вспомним: Пестель полагал, что членом кав­
казского тайного общества является также Н. П. Воей­
ков. Может быть, и об этом Пестель узнал не от «солгав­
шего» Якубовича, а иным путем?
181


Воейков — один из самых верных, преданных друзей
Муравьева, он состоял членом тифлисской артели и был
Муравьевым рекомендован Священной артели, как заслу­
живающий полного доверия «мыслями п поступками,
сходными с правилами, знаменующими нас». Весной
1818 года, когда в Москве создавался Союз Благоден­
ствия и на квартире Александра Муравьева происходили
бурные политические споры, Воейков постоянно посе­
щает Александра Муравьева и едва ли не был принят
им в Союз Благоденствия. Пестель тогда еще мог услы­
шать, что Воейков является их политическим единомыш­
ленником и представляет
кавказскую нелегальную
артель.
12 мая того же года Николаем Муравьевым в дневни­
ке записано: «Приехал Воейков из Москвы и привез *мне
много посланий. Он изображает мне несчастное положе­
ние, в котором находится отечество наше, и представляет
мне те беды, которые оному предстоят». Ясно, что подоб­
ные документы Александр Муравьев мог доверить толь­
ко политическому единомышленнику.
В последующие годы Воейков, бывая в столицах, про­
должает связь с членами тайных обществ, выполняя ка­
кие-то поручения Николая Муравьева. В то же время
Воейков один из самых близких людей Ермолова, люби­
мый адъютант его, и, конечно, вряд ли кто другой был
так осведомлен о замыслах главнокомандующего, как
Воейков.
В мае 1825 года на Кавказ приехал член тайного об­
щества Петр Муханов. Воейков, находившийся при Ер­
молове во Владикавказе, пишет Муравьеву: «Приезд
Муханова должен вас весьма удивить. Он, конечно, рас­
скажет вам нашу встречу и зачем он приехал. Гоните
только его на воды, поскольку ему в Тифлисе по край­
ней мере делать нечего».
Записка весьма загадочная. Почему Воейков не хо­
тел, чтобы Муханов задержался в Тифлисе? Но так или
иначе связь Воейкова с Мухановьш, равно как и с дру­
гими вольнолюбцами, приезжавшими на Кавказ, не под­
лежит сомнению.
10
И вот наступили тревожные дни междуцарствия...
22 ноября 1825 года Ермолов, находившийся на ста­
нице Екатериноградекой, где был и Грибоедов, записал
182


в свой дневник: «Первый слух о кончине государя
с подробностями, которые не оставляют места сомне-
пию».
И в тот же день возбужденный и радостный Грибое­
дов посылает письмо Александру Бестужеву и просит его
искренне, но-республикански обнять Рылеева. Столь не­
уместное в эти траурные дни по почившему в бозе само­
держцу праздничное настроение охватывает и других
ермоловцев. «Смерть государя причиною,
—
сообщает
Грибоедов приятелям, — что мы здесь запраздновали —
и ни с места».
А как встретил кончину императора Александра Му­
равьев, стоявший со своим полком в Манглисе? Оказы­
вается, он, обычно уклонявшийся от всяких празднеств,
на этот раз тоже «запраздновал». Среди редких дневни­
ковых записей 1825 года имеются
такие строки:
«К 6-му декабря я созвал сюда офицеров своих из Тиф­
лиса и сделал бал, на котором все веселились без при­
творного удовольствия... 14-го декабря собрались из Тиф­
лиса офицеры наши и сделали мне праздник по случаю
возвращения моего в сей день из Хивы. Был обед, бал и
ужин».
Кто же такие эти офицеры из Тифлиса, для которых
Муравьев в дни траура по усопшему царю устраивает в
Манглисе бал и которые спустя неделю вновь собирают­
ся здесь, чтобы устроить праздник для Муравьева? Это
ермоловцы, служившие в штабе корпуса и расположен­
ных близ Тифлиса полках, приехали обсудить сложив­
шееся положепие. И так как в тайне собрания эти сохра­
нить было невозможно, Муравьев и записал на всякий
случай, будто офицеры приезж али просто повеселиться,
не упомянув при этом ни одного имени. Заметим, что
первое совещание состоялось после того, как в Тифлисе
было получено известие о воцарении Константина Пав­
ловича *, а второе после того, как в Тифлисе 11 декабря
была принята присяга ему. Но Муравьев со своим пол­
ком присягал Константину Павловичу лишь 16 декаб­
ря — спустя двадцать три дня после того, как Ермолов
узнал о смерти императора Александра, и спустя
пять дней после того, как присяга была принята в Тиф­
лисе.
Муравьев до последней возможности оттягивал прися­
гу, видимо чего-то ожидая. И нетрудно представить, в
каком подавленном настроении он пребывал, вынужден­
ный все же присягать Константину — вздорному, неве­
183


жественному, тупому солдафону, под начальством ка-
торого некогда находился. Муравьев записал в дневник,
что он решил оставить военную службу. И этому можно
верить.
Но прошло несколько дней, и вдруг пронесся слух о
кровавых событиях 14-го декабря в Петербурге. Му ­
равьев спешит в Тифлис. В штабе корпуса слух под­
тверждают, но подробностей никто не знает. Чиновник,
возвратившийся из станицы Червленой, куда Ермолов
перебрался из Екатерипоградской, сообщил, что 24 де­
кабря прибывпшй из Петербурга фельдъегерь Дамиш
вручил Ермолову манифест о восшествии на престол им­
ператора Николая и без особых подробностей поведал о
восстании заговорщиков.
Муравьева охватило лихорадочное волнение. Восста­
ние против самодержавия! Значит, тайные общества ре­
шили все-таки воспользоваться сменой самодержавных
венценосцев. Имена заговорщиков были еще не названы,
но оп не сомневался, что среди них его друзья и едино­
мышленники. Говорили, будто восстание, начавшееся в
Петербурге, подавлено. Может быть... Но ему хорошо и з­
вестно, что главные силы, на которые рассчитывали в
тайных обществах, находились не в столице, а на юге
страны. Якубович еще в прошлом году рассказал о встре­
че на водах с бригадным генералом Сергеем Григорьеви­
чем Волконским, одним из видных деятелей Южного
тайного общества. Аргамон Муравьев командует Ахтыр-
ским гусарским полком. Вятский пехотный — под коман­
дой Пестеля. В Черниговском полку — Сергей Муравъ-
ев-Апостол. Да говорят, что и сам начальник штаба
Второй армии генерал Киселев близок с деятелями Юж­
ного тайного общества.
Должпо, следовательно, ожидать, что вот-вот может
вспыхнуть восстание и на юге, и кто знает, как развер­
нутся события? Надо выждать несколько дней, задер­
жать вторичную присягу войск Кавказского корпуса...
Решится ли на это Ермолов?
Проходит день, другой, третий. Из Червленой от глав­
нокомандующего никаких известий. За два дня до нового
года в Тифлис приезжает Василий Бебутов. Старый вер­
ный друг. Он командует полком в Кутаисе, но по слу­
жебным надобностям заезжал в Червленую. Оставшись
наедине, старые друзья говорят откровенно.
—
Старик хандрит, — сообщает Бебутов.
—
Никуда
184


не выходит, никого не принимает. И никто толком ни­
чего не знает.
—
А кто из наших около него?
—
Вельяминов, Грибоедов, Устимович, Талызин...
—
А ты не пробовал через них узнать, когда вторич­
ная присяга войск предполагается?
—
Талызин намекнул, будто Алексей Петрович ожи­
дает каких-то дополнительных сведений от графа Ворон­
цова... А тебя что так волнует?
—
Думается, на пороге огромных событий мы нахо­
димся, любезный Бебутов!
—
Ты что имеешь в виду?
—
Смена царей должна как-то отразиться на нашей
жизни. Следует быть готовыми к любым неожиданно­
стям. И у меня в связи с этим будет к тебе просьба...
такая, которой лишь самого искреннего друга обеспоко­
ить можно...
—
Ну, тебе, Николай, во всяком случае, во мне со­
мневаться не нужно. Располагай мною вполне. Только
о чем речь все-таки?
—
Пока не спрашивай. Мне надо еще кое-что выяс­
нить... Завтра узнаешь!
. ..Зима в тот год на Кавказе стояла необыкновенно
холодная, какой давно не помнили старики. В последних
числах декабря не прекращался снегопад. Ездили на са­
нях. Домишки обывателей и мелкого чиновного люда на
окраинах Тифлиса утопали в сугробах. Улицы здесь не
расчищались и не освещались, и с вечера темь стояла
непроглядная. Но в деревянном флигельке, приютившемся
под двумя старыми каштанами в глубине обширного пло­
хо загороженного двора, приветливо светились огоньки, и
Муравьев, увидев их, почувствовал, как у него на душе
потеплело.
У крыльца он отряхнул снег с шинели и папахи, тихо
постучал в окно. И сейчас же из комнаты кто-то стре­
мительно выскочил в сенцы, щелкнул запор, и едва
только Муравьев переступил порог, как его обвили теп­
лые, нежные руки и к лицу прильнули горячие девичьи
губы.
—
Что так поздно? Я уж бояться начала, не стряс­
лась ли с тобой беда какая?..
—
Со мной ничего не случилось, Сонюшка, — сказал
он ласково, — а вот ты напрасно в одном легком
платьице щеголяешь... Хоть бы плечи платком при­
крыла!..
185


В небольшой комнатке, куда они вошли, было тепло
и уютно. Столовый стол, покрытый льняной вышитой
скатертью, турецкий диван и кресла в полотняных чех­
лах, подаренный им, привезенный еще из Персии ковер,
старенькие клавикорды в углу, пальмы и фикусы в дере­
вянных кадках. И на всем какая-то особая печать опрят­
ности и чистоты.
Сонюшка оказалась очень молоденькой стройной чер­
ноглазой девушкой. Она была круглой сиротой, ж и ла со
старой полуглухой теткой на маленькую пенсию, получа­
емую после смерти отца, служившего канцеляристом в
гражданском ведомстве. Муравьев встретил ее год назад,
когда уже знал, что Наташу Мордвинову выдают замуж
за князя Львова. «Не я прервал первый связь сию, —
записал он тогда в дневнике, — я был постоянен до кон­
ца». И хотя он никому в этом пе признавался, образ На­
таши долго еще продолжал волновать его, и Сонюшка
при первой встрече привлекла его тем, что в чертах ее
лица заметил что-то неуловимо напоминавшее Наташу,
хотя видимого сходства между ними и не было.
Вскоре, однако, он разглядел в этой бедной, простень­
кой девочке такие редкостные душевные качества, что
пробудившееся в нем нежное чувство к ней начало бы­
стро крепнуть. Кроткая, правдивая,
бескорыстная Со­
нюшка тоже привязывалась к нему все сильней, и она
беззаветно верила ему, поэтому начавшаяся связь не пу­
гала ее, а радовала.
Месяц назад она призналась,
что будет матерью.
Первой мыслью его было узаконить их отношения. Он
обязан это сделать, как честный и порядочный человек.
По он происходил из старинного дворянского рода и не
чуждался традиций и предрассудков своего класса, пере­
ступить через них было ие так-то просто. Ему предста­
вилось разгневанное лицо отца. Сын женился на какой-
то безродной и нищей мещанке! Брат Александр и тот,
пожалуй, отвернется. А его жена, урожденная княжна
Шаховская? Подаст ли она руку Сонюшке? Среда, к ко­
торой он принадлежал, не мирилась с подобными ме­
зальянсами...
Что же ему предпринять? Он долго мучительно ло­
мал голову над этим вопросом и никакого ответа не н а­
ходил.
Но после разговора с Бебутовым, окончательно убе­
дившись, что Ермолов умышленно задерживает присягу
и, следовательно, войска Кавказского корпуса могут быть


с минуты на минуту двинуты против российского само­
державия, Муравьев решил более не медлить и позабо­
титься так или иначе о Сонюшке... Кто знает, каков бу­
дет исход надвигающихся грозных событий?
Он усадил ее с собой на диван, сказал:
—
Давай поговорим о серьезных делах, Сонюшка...
Ты у меня умница и понимаешь, что меня как военного
человека могут в любое время призвать для исполнения
моих основных обязанностей, а посему столь беспечно,
как сейчас, жить нам нельзя, надо подумать о буду­
щем...
Она опустила голову, произнесла со слезами:
—
Я без тебя ничего не могу, но подумать надо, это
верно. Я вчера слышала, как соседки нехорошо обо мне
говорили...
—
Вот позтому-то я и хочу прежде ьсего предложить
тебе переехать отсюда в другой город, чтоб тебе никто
не досаждал и чтоб ты могла родить спокойно...
—
В другой город? Но куда же?
—
В Кутаис. У меня там верный друг князь Бебу­
тов. Я попрошу его, он поможет тебе хорошо устро­
иться.
Большие черные глаза ее вдруг наполнились слеза­
ми. Она схватила и сжала его руку:
—
Ты... ты... хочешь меня оставить?
Он привлек ее к себе, успокоил:
—
Да нет же, нет, Сонюшка... Я буду приезжать к
тебе, и там нам будет спокойней... А для нашего буду­
щего малыша я передам пять тысяч Бебутову, он будет
опекуном до твоего совершеннолетия... мало ли что мо­
жет быть, надо на черный день всегда что-то иметь!
Она повеселела и, доверчиво к нему прижавшись,
спросила полушепотом:
—
А ты будешь любить нашего малыша?
—
Ты еще спрашиваешь! Конечно, буду... И ты, и он
всегда будете иметь место в моем сердце... Не сомне­
вайся!
...Получив 24 декабря манифест о восшествии на пре­
стол императора Николая Павловича, Ермолов был обя­
зан немедленно сообщить об этом в штаб корпуса, нахо­
дившийся в Тифлисе, и привести войска к присяге, но не
сделал пи того, ни другого.
Ермолов знал нового императора с самой дурной сто­
роны, как непомерно тщеславного, жестокого и мститель­
ного крепостника и солдафона. Надеяться на службу при
187


нем Ермолову не приходилось. И он решил повременить
с присягой. Может быть, осуществится военное выступ­
ление, давно подготовляемое Ю жным тайным обще­
ством? Еще до приезда Дамиша, как только слух об от­
речении Константина от престола дошел до Ермолова,
он послал верных людей разведать, не замечается ли ка­
ких волнений в войсках Второй армии, расквартирован­
ных на юге. А помимо того, мог надеяться на известия
и от руководителей тайного общества, рассчитывавших
на его помощь; ведь Каменскую управу этого общества
возглавлял вместе с Сергеем Волконским двоюродный
брат Ермолова полковник Василий Давыдов.
Между тем дни уходили, а Ермолов никаких обнаде­
живающих вестей не получал. Он понимал, что задерж­
ка присяги может дорого ему обойтись, и день ото дня
тревога овладевала им все более. Напряженное ожидание
становилось невыносимым. Он плохо спал ночами, в с к а ­
кивал при каждом стуке, осунулся, помрачнел, и все ча­
ще страх заползал в душу. Он живо помнил, как три­
дцать лет назад сидел в сырой и холодной одиночной
камере Петропавловской крепости за участие в заговоре
против самодержавия.
31 декабря возвратился посланный к новороссийскому
наместнику Воронцову верный человек, сообщил, что на
юге спокойно, войска Второй армии мирно присягают
новому самодержцу.
Ермолов весь день провел в одиночестве. Дежурив­
ший в соседней комнате адъютант Талызин слышал
лишь тяжелые шаги и вздохи охваченного смятением
главнокомандующего. Ш ли восьмые сутки, а войска кор­
пуса еще не принимали присяги, завтра начинается но­
вый год... Надо было что-то немедленно решать!
Короткий зимний день кончался, Ермолов вызвал
адъютанта и, передавая ему запечатанный сургучом па­
кет, кратко приказал:
—
Отправишь в штаб корпуса. А ко мне пригласи
Вельяминова. Больше никого не впускай. Я болен!
... Николай Муравьев, возвратившийся 2 января из
Тифлиса в Маиглис, собрал преданных ему командиров
карабинерного полка и приказал быть в готовности к
возможному походу. Но, помимо преданных командиров,
на которых он мог положиться, были и такие, поведение
которых вызывало сомнение. Полковой адъютант Арто-
мовский, например, держал себя явно подозрительно,
188


нужно было искать способы обезопасить себя от возмож­
ных предательств.
Но в конце концов все как будто уладилось, и Му­
равьеву оставалось лишь ожидать приказа главнокоман­
дующего.
5 января под вечер из Тифлиса прискакал нарочный.
Муравьев нетерпеливо распечатал врученный ему пакет.
Исполняющий обязанности начальника корпусной канце­
лярии Иван Майвалдов сообщал:
«Конечно, уже дошло до вас известие о важном и не­
обычайном событии, полученном здесь третьего дня в 11
часов утра; вчерашний день разосланы по полкам при­
сяжные листы и акты об отречении его высочества Кон­
стантина Павловича; добавлю к сему к сведению вашему
высочайший приказ в копии, отданный в 14-й день де­
кабря. Д ня через три ожидают сюда А. А. Вельяминова;
от его высокопревосходительства Алексея Петровича с
нарочным получено известие от 31-го декабря из Черв­
леной о восшествии на престол государя императора Ни­
колая Павловича...»
Прочитав это письмо, Муравьев с привычной акку­
ратностью спрятал его в нижний ящик стола, где хра­
нилась личная переписка, потом закурил трубку и по­
грузился в тяжелые думы.
Из Петербурга уже начали доходить слухи об арестах
и готовящейся суровой расправе над бунтовщиками... А в
Южном обществе, видимо, не решились поддержать севе­
рян. Надежды оказались напрасными. И Ермолов не мог
дольше задерживать присяги. Можно ли обвинять его в
этом? Первый акт трагедии закончился. Как-то сложатся
дальнейшие события?
Никто в Кавказском корпусе, и Муравьев в том чис­
ле, не знал, конечно, что в тот самый день, когда Ермо­
лов отправлял из Червленой в Тифлис столь запоздав­
шее извещение о восшествии на престол императора Ни­
колая, Черниговский пехотный полк Второй армии,
соединившись в Василькове с несколькими воинскими
частями других полков, выступил против самодержавия.
Возглавлял восстание подполковник Сергей Муравьев-
Апостол.
...А тем временем в Петербурге был арестован нахо­
дившийся там в отпуске Воейков. Слух об этом чрезвы­
чайно встревожил Ермолова и Муравьева, особенно когда
вслед за этим был на Кавказе неожиданно арестован и
Грибоедов. Чем интересуются в Следственном комите­


те? * Что выясняют, чего нужно опасаться? Воейков по­
нимал, в каком тревожном состоянии находятся Ермолов
и ермоловцы, и, освободившись из-под ареста, спешит
поставить их в известность об учиненных ему допросах
и своих ответах, хотя Следственный комитет, продолжав­
ший работу, строжайше запрещал
их разглашение.
Письмо Воейкова к Николаю Муравьеву послано из П е­
тербурга частным образом 11 апреля 1826 года. Выстав­
ляя себя, осторожности ради, этаким невинно пострадав­
шим благонамеренным лицом, Воейков писал:
«Вам известны уж е все беспорядки, бывшие здесь
14-го декабря, равно как и преступная цель злоумыш­
ленных людей. В числе их злодеи, которые хотели зам а­
рать имена гнусною клеветою. Самые н еприятные слухи
о корпусе нашем носились по городу. Присяга не полу­
чалась весьма долгое время. Сверх сего знакомство мое
с Якубовичем, пребывание мое в столь смутное время в
Петербурге, все сие пе могло не навлечь на меня спра­
ведливого подозрения: итак, 8 января я был призван к
дежурному генералу и арестован, а 10-го был представ­
лен во дворец к генерал-адъютанту Левашову для сня­
тия с меня показаний или допроса. Из них я увидел, что
главное обвинение мое состояло в том, что будто в Гру­
зии существует также общество злоумышленников и что
я должен быть один из членов оного, сие донесение сде­
лано было генерал-майором Сергеем Волконским, челове­
ком, которого я отроду не видел и который, бывши в
1824 году на водах, слышал от какого-то офицера, что в
корпусе есть действительно общество. Невзирая на все
слухи, весьма дурные, о нашем корпусе, я так был уве­
рен, что они несправедливы, что ручался головою своею,
что у пас нет общества и никогда не существовало. По
еле сих допросов я был представлен к государю и точно
так же ручался за корпус головою и решительно утверж­
дал, что нет у нас общества. Государь со мною говорил
весьма милостиво и довольно долго, после чего и был
опять отвезен в Главный штаб и содержан до тех пор,
пока не собраны были доказательства в моей невин­
ности».
Получив это сообщение, ермоловцы с облегчением
вздохнули. Во-первых, стало ясно, что Следственный ко­
митет интересуется лиш ь вопросом о тайном обществе
в Кавказском корпусе. Во-вторых, что никакими уликами
и доказательствами Следственный комитет не распола­
гает, иначе Воейкова не отпустили бы.
190


Однако можно ли сделать из всего этого вывод, что
тайного общества в Кавказском корпусе не существо­
вало?
Письмо Воейкова наталкивает на мысль, что След­
ственный комитет, вы ясн яя вопрос о тайном обществе в
войсках Кавказского корпуса и признав в конце концов
это общество «мнимым», совершенно упустил из виду не
менее, а более существенный вопрос о причинах задерж­
ки присяги.
Грибоедова об этом даже не спросили.
А именно полное выяснение этого вопроса могло открыть
Следственному комитету замысел Ермолова.
Упущение кажется особенно странным потому, что
Следственному комитету было хорошо известно решение
тайных обществ начать восстание во время смены импе­
раторов на престоле и ни в коем случае не присягать
наследнику, не ограничив его самодержавия.
Реш ение это было, конечно, известно и Николаю Му­
равьеву, а через него, вероятно, и Ермолову, знали о нем
Авенариус, Устимович, Грибоедов и все находившиеся
на Кавказе члены тайных обществ. Грибоедов, возвра­
тившийся осенью 1825 года из России, по всей вероят­
ности, рассказал также Ермолову о надеждах, питаемых
членами тайных обществ на помощь Кавказского кор­
пуса в случае военного выступления против самодержа­
вия. Осторожный Ермолов, может быть, никому и не вы­
сказал своего отношения к этому, но крепко призадумал­
ся. А что, если в самом деле в нужный момент поддер­
жать восставших?
Задержка присяги теперь подтверждена двумя доселе
неизвестными документами: письмом II. Воейкова и сооб­
щением И. Майвалдова. И вопрос о существовании кав­
казского тайного общества получает несколько новое
освещение. Организационно оформленного тайного обще­
ства, вероятно, не было.
Много лет спустя, когда Ермолов, будучи в отставке,
жил в Москве, он сделал следующее признание, записан­
ное часто навещавшим его А. В. Фигнером, племянни­
ком известного партизана: «Однажды, говоря о том, как
в молодости за участие в антиправительственном загово­
ре он был посажен императором Павлом в Петропавлов­
скую крепость, Ермолов сказал: «Если бы Павел не за­
садил меня в крепость, то я, может быть, давно уже не
существовал бы и в настоящую минуту не беседовал бы
с тобою. С моею бурною, кипучею натурой вряд ли бы
мне удалось совладать с собою, если бы в ранней моло­
191


дости мне не был дан жестокий урок. Во время моего
заключения, когда я слышал над своей головою плескав­
шиеся невские волны, я научился размышлять». Может
быть, это заявление Ермолова в какой-то степени объяс­
няет, почему он, явно сочувствовавший декабристам, не
решился вступить в тайное общество и проявил колеба­
ния в период междуцарствия. Однако при Ермолове на
Кавказе, несомненно, существовал круг или общество
преданных ему свободолюбивых «порядочных» людей,
полагавших, что в случае военного выступления против
самодержавия Ермолов поддержит восставших, стремя­
щихся выполнить его неосуществленный замысел. Д аль­
нейшие поиски советских исследователей покажут, так
ли это.


ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Уверен, что чувство чести и любовь к свободе,
так мпого и вами уважаемые, будут говорить
в мою пользу, и мною предпринятое не сочтете
следствием неосновательной молодости.
Декабрист Александр Якубович
Надеюсь, что вы позволите мне считать себя
в числе любящих вас и самых преданнейших
вам.
Декабрист Владимир Вольховский
За стеной Кавказа


1
Лет десять назад, когда Ермолов командовал гвардей­
ской дивизией, великий князь Николай Павлович со­
стоял у него бригадным начальником, отличался совер­
шенным знанием устава и ревностным соблюдением всех
предписанных им правил. На учениях и на парадах ве­
ликий князь показывал образец военной выправки, хо­
дил таким немыслимо размеренным гусиным шагом, что
приводил в полный восторг бывалых парадомапов. А. Ер­
молов, глядя, каким бравым молодцом, выпятив грудь коле­
сом, идет впереди своей бригады великий князь, лишь
усмехался и ни разу похвального слова даже не сказал.
Николай Павлович обижался, кусал от досады губы.
Однако ж во время пребывания российских войск в
Париже, узнав, что великий
князь изволил учинить
пьяный дебош в непотребном доме, Ермолов не постес­
нялся сурово, словно какого-нр1будь нашкодившего пра­
порщика, отчитать его. Николай Павлович дивизионному
командиру, находившемуся тогда в фаворе у императора
Александра, ничего не посмел возразить, а случая этого
195


не забыл. И слухи о допускаемых Ермоловым в войсках
Кавказского корпуса вольностях и поблажках великий
князь старательно раздувал, стремясь убедить императо­
ра, что Ермолов — человек подозрительный, либерал и
ненадежный на границах российских начальник.
12 декабря 1825 года, за два дня до восстания, Ни­
колай Павлович писал начальнику Главного штаба Ди­
бичу, находившемуся в Таганроге:
«Я вам послезавтра, если жив буду, пришлю сам еще
не знаю кого с уведомлением, как все сошло. Вы также
не оставите меня обо всем, что у вас или вокруг вас про­
исходить будет, особливо у Ермолова, ему менее всего
верю!»
После того как восстание на Сенатской площади было
подавлено, а из допросов арестованных заговорщиков вы­
яснилось, что они наряду со Сперанским и Мордвиновым
намечали ввести в состав свободного правительства Ер­
молова, император Николай окончательно уверился, что
главнокомандующий войсками Кавказского корпуса свя­
зан с бунтовщиками. Комитету, созданному для изыска­
н ия соучастников
возникшего злоумышленного обще­
ства, было приказано с особой тщательностью расследо­
вать, нет ли тайной организации на Кавказе, не укры­
ваются ли и там мятежники под покровительством Ер­
молова.
8 января император Николай получил известие о ре­
волюционном выступлении на юге Черниговского полка,
и хотя, как сообщил командующий Второй армией Вит­
генштейн, черниговцев удалось быстро усмирить, кто зна­
ет, не вспыхнет ли завтра восстание в других полках?
И пе соединятся ли южные бунтовщики с Ермоловым?
В царском кабинете тихо и сумрачно. Шторы на о к­
нах спущены. На письменном столе горят две свечи под
темными шелковыми зонтиками. Прикрывшись шотланд­
ским пледом, Николай лежит на диване, хотел вздрем­
нуть, но в голову лезут и лезут страшные мысли. В па­
мяти императора невольно возникает богатырская фигура
проконсула Кавказа. Чем он сейчас занят? Почему до
сих пор не высылает присяжных листов?
Император чувствует, что заснуть не удастся, тяжело
поднимается, приводит себя в порядок и отправляется на
половину жены. Когда им овладевает страх, он испыты­
вает неодолимое желание заразить им и близких, у него
с детства эта подленькая черта в характере.
Будуар Александры Федоровны пропитан тонким аро­
196


матом фиалок. Она сидит г» глубоком кресле, хрупкая,
болезненная, и широко раскрытыми глазами следит за
мужем, который, расхаживая по комнате, изрекает ж е ­
стко и отрывисто:
—
У Ермолова в корпусе сто тысяч штыков! На юге
он найдет полную поддержку! Во Второй армии гнездо
бунтовщиков. В аракчеевских поселениях и на Дону вол­
нения не прекращаются. Представляешь, какое угрожа­
ющее положение складывается?
—
Неужели ты думаешь, мой друг, что Ермолов за­
одно с мятежниками? — спрашивает дрожащим голосом
императрица,
—
Думаю. По всему на то похоже. Ермолов заядлый
якобинец. Заговорщики признаются, что всю нашу импе­
раторскую фамилию под корень хотели истребить, а Ер­
молова избрать в свое свободное правление, недаром же
ему почет такой! И присяжных листов из Кавказского
корпуса до сей поры пет! Неделя сверх срока прошла!
Это что же такое, как по-твоему? И слухи идут ужасные!
Австрийский посол сегодня у брата М ихаила осведомлял­
ся, правда ли, что генерал Ермолов со всей кавказской
армией находится на марше к Петербургу.
Александра Федоровна не выдерживает,
испуганно
крестится и стонет:
—
Господи, спаси и помилуй, не отврати лица своего
от пас!
Николай, видя, что слова его возымели желаемое дей­
ствие, успокаивается, привычно выпячивает грудь, ме­
няет топ:
—
Но я не допущу, чтоб злодейский умысел осуще­
ствился, я не брат Александр, миндальничать с бунтов­
щиками не буду! Разгромили их подлую шайку здесь,
доберемся и до других! Я им покажу, как революции
устраивать!
Присяжные листы из Кавказского корпуса наконец-
то пришли. Императрица от радости прослезилась и за­
казала благодарственный молебен. Ермолов объяснил за­
держку присяги тем, что в войсках, находившихся в по­
ходе, пе было священников, приходилось привозить их
из Кизляра и других городов, а начавшаяся оттепель со­
вершенно испортила дороги, связь с войсковыми частями
чрезвычайно была замедлена. Император Николай сде­
лал вид, что поверил. Ссориться с человеком, под коман­
дой которого находится сто тысяч штыков, было риско­
ванно.
197


А в Следственном комитете продолжали выявлять
причастность к заговору главнокомандующего Кавказ­
ским корпусом. Волконский сознался, что Якубович гово­
рил ему о существовании тайного общества под покрови­
тельством Ермолова. Якубович заявил, что все это чистая
выдумка, плод его фантазии. Воейков и Грибоедов пока­
зали, что ни о каком тайном обществе не слышали. Пред­
седатель Следственного комитета доложил императору,
что существование тайного общества в Кавказском кор­
пусе следует считать мнимым и никаких улик против
Ермолова не обнаружено. Николай пожал плечами и
остался при своем мнении.
На Кавказ один за другим стали выезжать рекомен­
дованные шефом жандармов Бенкендорфом лица для
сбора тайных сведений о деятельности Ермолова и окру­
жающих его людей.
В черновых записях Николая Муравьева сохранилась
такая заметка, сделанная в Манглисе
11 февраля
1826 года: «Третьего дня узнал я о несчастном происше­
ствии, случившемся в Черниговском полку, коего одним
батальоном командовал Сергей Муравьсв-Апостол. Мне
не могло не быть прискорбно слышать о несчастье, по­
стигшем всех трех братьев и все семейство их (далее две
строки густо зачеркнуты)... Здесь пронеслись слухи, что
братья мои Александр и Михаил, живущие в деревне,
захвачены и увезены в Петербург в тайный комитет,
учрежденный для разбора дел заговорщиков бунта...
Княгиня Мадагова говорила также,
что родственники
мои Никита и брат его Александр Муравьевы участвова­
ли в происходивших в Петербурге событиях».
Судить по этой скупой записи о душевном состоянии
Николая Муравьева нельзя, но, зная о его длительных
близких отношениях со многими арестованными заговор­
щиками, можно представить, в каком ужасном положе­
нии он находился.
...Пребывание на Кавказе отдалило Муравьева от тай­
ных обществ, последние годы он не мог принимать уча­
стия в их работе, не был и среди восставших на Сенат­
ской площади, однако высочайше учрежденный След­
ственный комитет, как вскоре стало известно, интересо­
вался не только расследованием заговора, но и тем, когда
и как зародились в России первые тайные общества, а в
таком случае не приходилось сомневаться, что доберутся
и до него. Он знал, что подписи вступавших в члены
первых тайных обществ лиц уничтожены, мог надеяться,
198


что родные и близкие не выдадут его, но в Петропавлов­
ской крепости оказались все члены Священной артели, и
стоило кому-нибудь из них проговориться на допросе о
существовании ее, к ак он будет привлечен к ответу.
Не меньшую опасность представляли находившиеся у
арестованных заговорщиков письма его, часто весьма н е­
осторожные, которые при обысках могли оказаться в
руках полиции. А деятельность его на Кавказе, откро­
венные беседы с Якубовичем?
Аресты продолжались всю зиму, и список бунтовщи­
ков все более пополнялся знакомыми именами. В два­
дцатых числах января взяли и увезли под конвоем Гри­
боедова. Вслед за тем пришло из Петербурга известие
об аресте Воейкова. Муравьев ж дал, что гроза вот-вот
разразится и над его головой, и готовился к этому. Были
сожжены все наиболее опасные документы, а дневиики
и письма, которые, по его мнению, можно было пе унич­
тожать, переданы на сохранение Прасковье Николаевне
Ахвердовой, на которую он мог положиться.
Но беспокоила не только л ичная судьба... В тюрем­
ных казематах томились многие из тех, кого он, Николай
Муравьев, впервые приобщил к революционным идеям...
Разве не он пятнадцать лет назад соблазнил Матвея Му-
равьева-Апостола и красавца Артамона Муравьева всту­
пить в тайное юношеское собратство? Разве не он дока­
зывал в Священной артели преимущества республикан­
ского строя перед монархическим? А кто привлек в тиф­
лисскую артель, затем путем переписки нравственно об­
разовывал в республиканском духе Евдокима Лачино-
ва *, арестованного на днях на юге?
Нет, ни тогда, ни сейчас, ни после не раскаивался он
в своей политической деятельности и не считал ее за­
служивающей наказания, ибо она была вызвана любовью
к отечеству, желанием лучшей жизни для своих соотече­
ственников, но все же сознание, что его «разговоры и
внушения вовлекли многих в возникшее возмущение и
со делали их через сие несчастными», причиняло большое
правегвешше страдание. Страшила участь узников, серд­
це обливалось кровью, когда думал он о слезах и муках,
выпавших на долю их родных.
Между тем наступила весна, а его никуда не вызы­
вали. Он взял отпуск, отправился в Кутаис. Сошошка
родила девочку. Он стал отцом. И опять возник перед
ним тяжелый вопрос, как узаконить отношения с Сонюш­
кой и положение маленькой Сони, как назвали дочь.
199


И он опять ни на что ие решился. Сказал, что угроза,
нависшая над ним, не позволяет ему заводить связи, ибо
они могут повредить тем, кто с ним связан. Довод этот
был справедлив лишь отчасти, ибо главная причина со­
стояла все-таки в том, что он, оставаясь сыном своего ве­
ка, не мог переступить запретпой черты, установленной
воспитавшей его средой.
Возвратившись в Манглис, он получил письмо от
освобожденного из-под ареста Воейкова, и письмо это
приободрило его и всех ермоловцев, которым оно было
незамедлительно сообщено. А прибывший в Тифлис
князь Александр Сергеевич Меншиков, назначенный по­
сланником в Персию, говорил, будто Следственный
комитет работу уж е заканчивает, государь настроен
миролюбиво и строгих приговоров заговорщикам не пред­
видится. И в самом деле было на то похоже. Пришло
известие, что освобожден из-под ареста и возвращается
на Кавказ Грибоедов, выпущепы из крепости с очисти­
тельными аттестатами многие другие лица, взятые по
подозрению в соучастии. На душе стало немного легче.
И Софья Ахвердова, падчерица Прасковьи Николаев­
ны, восемпадцатилетияя красивая и умная девушка, ко­
торой Муравьев давно нравился, заметив, что он, придя
к ним, после долгого перерыва снова сел за фортепьяно,
сказала ему, улыбаясь:
—
Я догадываюсь, что вы получили какое-то прият­
ное известие, не правда ли?
—
Кажется, тучи, сгущавшиеся над близкими моими
и надо мной, немного рассеиваются, милая Софи, — при­
знался он откровенно.
По все обстояло иначе, чем ему показалось. В След­
ственном комитете Сергею Волконскому задали вопрос:
—
Была ли связь у Южного тайного общества с Кав­
казским корпусом и через кого она осуществлялась?
Волконский ответил:
—
Я знаю только, что полковник Бурцов переписы­
вался с полковником Муравьевым.
Муравьев был взят под подозрение. Ермолов получил
высочайшее повеление учредить за ним секретный над­
зор. 4 марта, уведомляя об этом начальника штаба Вель­
яминова и думая, что тот, перепуганный событиями, мо­
жет, чего доброго, впрямь приставить к М уравьеву со­
глядатаев и ввести его в беду, Ермолов счел нужным от
себя добавить, что Муравьев «поведением своим и усер­
дием к службе не подавал ни малейшего подозрения в
200


участвовании в открытых уже правительством тайных
обществах, но под надзор взят потому единственно, что
многие из однофамильцев его оказались к ним принадле­
жащими».
Надзор за Муравьевым не осуществлялся, а в Петер­
бург когда требовалось, главнокомандующий посылал на­
писанные по всем правилам сообщения, что поднадзор­
ный полковник ни в чем предосудительном не замечен.
Сам Муравьев ничего об этом не знал. Ермолов скрыл
от него высочайшее повеление о надзоре, то ли не желая
лишний раз тревожить его, то ли из боязни, что он где-
нибудь о том проговорится.
Невзирая па благодушные письма императора Ни­
колая, Ермолов не обольщал себя надеждой на долгое
пребывание главнокомандующим Кавказским корпусом
и не верил, будто царь снисходительно отнесется к за­
говорщикам и к тем, кто их поддерживал. И все же, ко­
гда известие об ужаснувшем всю страну приговоре над
декабристами дошло до А лексея Петровича, он невольно
содрогнулся, ибо не ож идал столь неправдоподобно чудо­
вищной расправы. И, видя среди приговоренных столько
родных Николая Муравьева, пожалел его и подумал о
дальнейшей судьбе мужественного, преданного ему под­
надзорного полковника.
Что можно для него сделать? Задача была не из лег­
ких. Прибывавшие из Петербурга шпионы не преминут
теперь донести, что близкий родственник заговорщиков
командует карабинерным полком, значит, прежде всего
надо найти ему иную службу, и подальше от Тифлиса,
чтобы не мозолил он глаза недоброжелателям, пока всю­
ду обсуждают приговор над заговорщиками.
Лучше всего отправить его на персидскую границу,
где начались стычки с персиянами. Наследник шаха Аб-
бас-Мирза, подстрекаемый англичанами, готовился вое­
вать. Воинственный Гассан-хан, брат Эриванского сарда­
ра, перейдя границу, грабил и сжигал армянские и гру­
зинские селения в Вамбакской и Шурагельской провин­
циях.
Там, в пограничных войсках, Муравьев получит воз­
можность полнее развернуть свое военное дарование,
отличиться и проявленным усердием создать хорошую
репутацию, смягчив тем самым тяготевшее над ним в
правительственных кругах подозрение в неблагонадеж­
ности. Но на какую же должность определить Муравь­
ева? Пограничными войсками Вамбакской провинции
201


командовал отважный и опытный полковник Севарзед-
шпдяе. Послать Муравьева как представителя корпусно­
го командования в помощь Севарзедшидзе — заденешь
самолюбие последнего, а подчинить ему Муравьева —
этот обидится, гордыня у обоих непомерная. Пришлось
Ермолову поломать голову!
19 июля Муравьев получил приказ главнокоманду­
ющего тотчас же отправиться в Бамбакскую провинцию,
в Караклис, а спустя три дня близ Караклиса его нагнал
нарочный с личным письмом Ермолова:
«Николай Николаевич, по расчету моему ты уже в
Караклисе, чему я весьма рад, ибо не могло быть более
вовремя. Ты, следовательно, все уже знаешь, что пер­
сияне делают. У меня в виду один бестолковый рапорт
майора Варламова, из которого даже не вижу, где Севар­
зедшидзе? От вероломства подлейших мошенников всего
можно ожидать, и, быть может, он уже не существует;
в гаком случае ты принимаешь команду над войсками и
остаешься в Бамбаках. Получишь о сем бумагу. Наде­
юсь па храбрость, будь чрезвычайно осторожен и не рас­
сеивай сил. Прощай. Душевно любящий Ермолов».
Однако Севарзедшидзе был жив и здоров и Муравь­
ева встретил в Караклисе ие очень дружелюбно, видимо
усмотрев в этом нежданном визите старого приятеля недо­
верие главнокомандующего.
Муравьев сообщил Ермолову:
«О своем назначении осмеливаюсь покорнейше про­
сить ваше высокопревосходительство, дабы вы снабдили
меня вашим повелением, ибо я теперь нахожусь здесь
без всякого занятия».
Ермолов отозвался краткой запиской:
«Останься некоторое время в Бамбаках и как храб­
рый офицер помогай Севарзедшидзе от чистого сердца и
за своими между тем посмотри. Ермолов».
Муравьев, вероятно, догадался, в чем дело, и, как сам
в дневнике записал, остался безропотно «нянькой при
Севарзедшидзе», который,
впрочем,
назначил старого
приятеля командовать войсками, находившимися в Кара­
клисе
Здесь узнал Муравьев о казни пятерых декабристов 1
о ссылке па каторгу других... Потрясенный кровавой
расправой, он, сказавшись больным, двое суток не выхо­
дил из своей квартиры. Ужасно было его душевное со­
1 Казнепы были П. И. Пестель, К. Ф. Рылеев, С. И. Муравь-
ев-Апостол, М. 11. Бестужев-Рюмин, И. Г. Каховский.
202


стояние. Даже в Хиве, ожидая страшной казни, не испы­
тывал он столь жестоких терзаний. Перед ним стояли
пять виселиц па крепостном пустыре, и особенно ясно
представлялось бледное, страдальческое лицо Сергея Му-
равьева-Аностола, вспоминались встречи с ним, друже­
ские беседы... А сколько их, родных и близких, друзей и
товарищей, отправлено в Сибирь! Брат Александр отде­
лался ссылкой в Якутск, Бурцов и Калошины — заклю­
чением в крепости, а как безжалостна судьба к Никите
Муравьеву, Матвею Муравьеву-Апостол у, Артамону Му­
равьеву, Михаиле Лунину, Сергею Трубецкому, Михаилу
Фонвизину, Ивану Якушкину, Александру Якубовичу и
ко многим другим, коим «милосердный монарх» смерт­
ную казнь заменил тяжкими работами в мрачном под­
земелье!
Сестра писала Николаю Муравьеву: «Мы часто о тебе
говорим и благодарим судьбу, которая сохранила тебя от
общего нынешнего несчастья, ты можешь себе предста­
вить, в какую грусть и уныние повергли они многие се­
мейства. Участь Александра в сравнении с другими мо­
жет назваться завидной».
Николай Николаевич еще не знал в то время, какая
трагедия происходила в семье Никиты Муравьева и ка­
кие страдания испытывала молодая жена его красавица
Александрина.
Стояла суровая зима. Александрина только что воз­
вратилась из Петербурга. Она молча, с полузакрытыми
глазам и сидела у остывшего кам ина в гостиной, поме­
щавшейся в нижнем этаже большого дома в Москве па
Садово-Самотечной. Она не могла ни плакать, ии молить­
ся. Горе было слишком огромно.
Не прошло и трех лет, как она, девятиадцатилетняя
скромная н застенчивая Александрина Чернышова, ста­
ла — в феврале 1823 года — женой Никиты Муравьева,
которого страстно и нежно полюбила на всю жизнь.
Да и как было не любить его, умного, пылкого и /доб­
рого Никиту! В литературном обществе «Арзамас», куда
он вошел вместе с поэтами Пушкиным и Батюшковым,
его прозвали Адельстаном — красавцем-лебедем. Он был
блестящим гвардейским офицером и наследником бога­
тейших именин, жизнь раскрывалась перед ним самыми
заманчивыми сторонами. А он, ненавидя существовавшие
в стране самодержавно-крепостнические порядки, мечтал
о свободном строе и разрабатывал проект будущей рос­
сийской конституции.
203


Алексапдрине он многое открыл, и она во всем одоб­
ряла его, не сомневаясь, что никакие дурные помыслы в
голову ее Никитушки прийти не могут. И все же одного
она ие знала, самого главного, того, что он являлся од­
ним из деятельнейш их членов тайного общества. Это
стало известно только в декабре прошлого года. Она с
мужем гостила в Тагипе — орловской отчине Чернышо­
вых, когда туда, после восстания на Сенатской площади,
прибыл жандармский офицер с повелением арестовать
Никиту Муравьева как участника тайного злоумышлен­
ного общества. Она с помертвевшим лицом, не веря своим
ушам, глядела на мужа. Он упал перед нею на колени и
в слезах припал губами к рукам ее:
—
Простщ что я не сказал тебе всего... Я так беско­
нечно виноват перед тобой!..
Александрина, сдерживая рыдания, подняла мужа,
прильпула всем телом к нему, произнесла горячим полу­
шепотом:
—
Молчи... молчи... ты ни в чем не виноват, и чтобы
тебя пи ожидало, я всегда буду с тобой, единственный,
бесценный мой, я во всем разделю твою судьбу!..
На следующий день Александрина помчалась в Пе­
тербург, чтобы, сдав двух своих малыш ек на попечение
свекрови, Екатерины Федоровны Муравьевой, посвятить
себя всецело хлопотам о смягчении участи мужа и чтоб
добиться разрешения на пребывание вместе с Никитой
там, куда он будет выслан.
Тщетно шеф жандармов Бенкендорф пытался отгово­
рить от поездки эту слабенькую по виду женщину, запу­
гивая ее предстоящими бедствиями:
—
Следуя за мужем и продолжая с ним супруже­
скую связь, вы будете признаваемы не иначе, как женой
каторжника, и мы не в состоянии будем защищать вас от
могущих быть оскорблений от людей самого презритель­
ного класса. И обратный выезд в Россию разрешен ие
будет. И ваши дети, кои родятся в Сибири, станут казен­
ными заводскими крестьянами.
Александрина подняла на генерала не скрывавшие
укора правдивые и ясные глаза:
—
А разве нельзя быть более милосердными?
Бенкендорф невольно смутился:
—
Воля государя... Я обязан предупредить вас...
—
А я ничем не обольщаю себя, — вздохнула Алек­
сандрина, — и готова пожертвовать всем, лишь бы быть
с мужем...
204


И вот на днях Никита Муравьев, осужденный па два®
дцать лет каторжных работ, в кандалах, с жандар::ами,
проследовал в Сибирь. Александрина встречала его и
простилась с ним в Ярославле. С ней были сестры Вера
и Наташа. Они провожали не одного Никиту. На каторгу
отправляли единственного их родного брата Захара Чер­
нышова, и Александра Михайловича Муравьева, млад­
шего брата Никиты, и сколько еще родных и близких!
При последнем прощальном объятия Александрина
думала лишь о том. чтоб ободрить мужа, она сказала с
улыбкой:
—
Мы расстаем ся с тобой ненадолго... Не простудись
смотри в дороге и жди меня!
Вчера она приехала с сестрами в Москву из Ярослав­
ля, чтобы проститься, может быть, навсегда со стариком
отцом и с больной, парализованной матерью и, но медля
ни одного дня, ехать вслед за мужем в далекую pi страш­
ную, по общим представлениям, таежную, каторжную
Сибирь...
Ночь она провела у постели матери и только ранним
утром перебралась в гостиную, чтобы, сидя, как она
любила, в глубоком старинном бабушкином кресле, не­
много вздремнуть.
Но первые неяркие лучи зимнего
солнца пробудили ее, и она поняла, что вновь нахлынув­
шие скорбные мысли больше заснуть не дадут...
Кукушка старинных часов, находившихся в соседней
комнате, прокуковала десять раз. Александрина встала,
машинально поправила перед зеркалом растрепавшиеся
золотистые волосы, затем присела к небольшому пись­
менному столику, зачинила перо и принялась за письмо
Екатерине Федоровне, зная, как свекровь нетерпеливо
ждет ее сообщения.
Она не заметила, как в гостиную быстро вошла не­
обычайно оживленная сестра Наташа.
—
К тебе Пушкин приехал!
—
Какой Пушкин! — недоумевая, спросила Алек­
сандрина.
—
Поэт Пушкин! Александр Сергеевич! Говорит, что
желает видеть тебя по неотложному делу...
—
Ну, хорошо, так проводи его сюда, Н аташа...
Сестры Чернышовы были восторженными поклонни­
цами Пушкина, знали его как смелого и остроумного
поэта, в доме Чернышовых частенько появлялись руко­
писные вольнолюбивые его стихи, которые заучивались
наизусть. Александрипа познакомилась с поэтом в IIе-
205


тербурге, будучи еще девчонкой, и он запомнился ей
оживленным, необыкновенно темпераментным, юношески
задорным. Но годы ссылки и связанные с восстанием де­
кабристов события ие прошли для него бесследно. Алек­
сандрина сразу это отметила, взглянув иа вошедшего в
гостиную поэта. Пуш кин был в черном сюртуке, темном,
наглухо застегнутом жилете, казался угрюмым, на лице
с широкими бакенбардами появились резкие морщины,
поредела копна кудрявых волос, и голос потерял былую
звонкость.
—
Извините, что я решился побеспокоить вас в та­
кое время, Александрина Григорьевна, но, может быть,
узнав о цели моего визита, вы не осудите строго...
Александрина приветливо подала ему руку, он креп­
ко, до боли, сжал ее и, глядя в глаза, продолжил:
—
Я узнал от Волконских, что вы завтра уезжаете
туда, где будет Никита Михайлович... Меня восхищает
ваше мужественное решение, я испытываю благоговейное
чувство перед небывалым подвигом ж ен несчастных
узников...
—
Пуш кин порывисто вздохиул, и голубые
прекрасные глаза его затуманились.
—
Со многими из
них я был близок и хочу, чтобы они знали, что я мы­
сленно по-прежпему всегда с ними... Я прошу вас пере­
дать им вот это мое небольшое послание...
Пушкин протянул Александрине аккуратно сложен­
ный листок со стихами. Она попросила:
—
Прочтите сами...
Он сделал молчаливый полупоклон в знак согласия
и глухим взволнованным голосом начал:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпепье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье...
Александрина слушала, затаив дыхание. Каждая
строка пушкинских стихов проникала в душу. Она ясно
представила себе, какую радость доставят они там, как
ободрят Никиту и его товарищей, и когда Пушкин за­
кончил, она со слезами на глазах тихо и благодарно
промолвила:
—
У меня нет слов, чтобы выразить вам свою при­
знательность. Ваши стихи будут для них чудесным баль­
замом...
Пушкин между тем достал из кармана другой ли­
сток и, положив его на столик рядом с первым, сказал:
206


—
А здесь десять строчек для моего лицейского то­
варища Ивана Ивановича Пущина. Прошу сохранить их,
может быть, вам где-то там придется встречаться с ним...
И, уже не дожидаясь приглашения, прочитал:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душ е твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
Позднее декабрист Иван Иванович Пущин в своих
«Записках» вспоминал:
«Вслед за мужем она поехала в Сибирь, в 16 суток
прискакала из Москвы в Иркутск. Душа крепкая, любя­
щая поддерживала ее слабые силы. В ней было какое-то
поэтически возвышенное настроение, хотя в снош ениях
она была необыкновенно простодушна и естественна. Это
составляло главную ее прелесть. Непринужденная весе­
лость с доброй улыбкой на лице не покидала ее в самые
тяжелые минуты первых годов нашего исключительного
существования... Помню тот день, когда А лександра
Григорьевна через решетку отдала мне стихи Пушкина...
Воспоминание поэта, товарища лицея, точно озарило за­
точение, как он сам говорил, и мне отрадно было быть
обязанным Александре Григорьевне за эту утешитель­
ную минуту».
...В августе 1826 года войска Аббас-Мирзы *, нару­
шив договор, вторглись в Карабах, обложили крепость
Шушу. Конница Гассан-хана подходила к Караклису.
Война с персиянами разгоралась.
Надо было защ и­
щаться.
Пограничные воинские части под командой Севарзед-
шидзе и Муравьева вынуждены были на первых порах
оставить Гумры и Караклис и расположились лагерем
близ недостроенной крепости Джелал-Оглу *.
Неприя­
тельские пикеты заняли вершины Безобдала.
Ермолов послал в Джелал-Оглу подкрепление. Сюда
собирались грузинские конные ополченцы. И вскоре
здесь был сформирован для вторжения в неприятельские
207


границы особый отряд из девяти рот пехоты, конной ар­
тиллерийской бригады, ста пятидесяти казаков и шести­
сот человек грузинской конницы. Начальником отряда
главнокомандующий назначил прибывшего сюда генерал-
майора Дениса Давыдова, знаменитого поэта-партизапа,
а начальником штаба — Николая Муравьева. Разрабо­
танный ими план смелого рейда был блестяще осуще­
ствлен.
Перейдя через Безобдал и оттеснив передовые не­
приятельские пикеты, отряд спустился в долину близ
Мира ка и здесь наголову разгромил конницу Гассан-
хана, заняв затем в персидских владениях селение Кю-
лигодже и несколько деревень.
«Полковник Муравьев,
—
доносил в главный штаб
Денис Давыдов, — выбил штыками пз каменистых вы­
сот засевшего в них неприятеля, расстроив толпы оного
картечными выстрелами, разорвал средину его линий,
преследовал оного до наступления ночи и первый поста­
вил йогу на неприятельскую землю».
Дойдя до урочища Судегям, отряд повернул к Гум-
рим, откуда персияне без боя бежали, после чего возвра­
тился в Джелал-Оглу.
Известие о вторжении русских вызвало паническое
смятение в Эривани и Тавризе. Незадолго перед тем
Аббас-Мирза потерпел поражение при Елизаветполе * и,
сняв осаду крепости Шуши, бежал из Карабаха. Надеж­
да оставалась а Гассаи-хана, но она оказалась тщетной.
0( наступательных действий против русских пришлось
отказаться. Остатки разбитой конницы Гассап-хана и
пехота, собранная близ озера Гохчи для вторжения в
Грузию, стягивались теперь для защиты Эривани и Тав­
риза.
У Муравьева, которому отлично были известны бое­
вые средства противника, созрел замысел небольшими
силами быстро овладеть Эриваныо и Тавризом. «Насту­
пательные действия наши в сие время года, осенью, дол­
жны были во всех отношениях обратиться в нашу поль­
зу, — записал он.
—
Климат умеренный на равнине, а
в горах уже холодный, для нас был стеснителен, для
персиян же несносен. Продовольствие везде было обиль­
ное. Эривань, вероятпо бы, держалась, но нам не было
надобности осаж дать крепость, если ие в силах были
сего сделать. Монастырь Эчмиадзин и деревни с хлебом
остались бы в руках наших и служили бы нам богатей­
шими житницами. С другой стороны, народ в Тавризе
208


был готов принять нас, ненавидя правителей своих
и царствующую в Персии династию Каджаров. Мы могли
смело надеяться на возмущение или, по крайней мере,
не должны были ожидать никакого сопротивления прд
вступлении в столицу эту, в чем нас удостоверяли и все
известия, из Персии получаемые».
Денис Давыдов горячо поддержал этот план, он был
должен Ермолову, и, очевидно, при иных обстоятель­
ствах Алексей Петрович реш ился бы на эту экспедицию,
но... теперь все помыслы его были заняты иными дела­
ми, и он приказал верным своим командирам ограни­
читься строгой обороной.
Ермолов переж ивал трудное время. В самом конце
августа на Кавказ прибыл любимец императора генерал
Паскевич *. Назначив его командующим кавказскими
войсками, продолжавшими оставаться под главным на­
чальством Ермолова, царь лицемерно писал Алексею
Петровичу, что дает ему «отличнейшего сотрудника, ко­
торый выполнит всегда все делаемые ему поручения
с должным усердием и понятливостью».
Паскевич, распинаясь перед Ермоловым в своем ува­
жении и уверяя его в благосклонности императора, в то
же самое время собирал порочащие Алексея Петровича
материалы, не брезгуя никакими кляузами и сплетнями.
В этом Паскевичу усердно помогал прибывший вскоре
в Тифлис генерал К. X. Бенкендорф, брат шефа жандар­
мов, не устававший писать императору доносы на Ермо­
лова п всех, кто был к нему близок.
Возмущенный подобной низостью, Ермолов выходил
из себя и, в свою очередь, едкими и оскорбительными
насмешками обличал лакейскую угодливость и бездар­
ность царских фаворитов. Вражда главных начальству­
ющих лиц в Кавказском корпусе не прекращалась, а изо
дня в день усиливалась.
Николай Муравьев, получивший в декабре позволе­
ние возвратиться в свой полк, стал невольным участни­
ком напряженного драматического конфликта.
2
Дом Ахвердовых в Тифлисе стоял на склоне горы,
близ потока Салалык, и выходил террасой в чудесный
сад с тенистыми аллеями, площадками для игр и при­
чудливыми беседками, сооруженными покойным генера­
лом Федором Исаевичем Ахвердовым.
14 За стеной Кавказа
209


Прасковья Николаевна, вторая жена генерала, имела
одну дочь Дашеньку. Но у Федора Исаевича от первого
брака с княжной Юстиниани рдтавалось двое детей — Со­
нюшка и Егорушка. Они жили с мачехой душа в душу,
ибо Прасковья Николаевна была добра, сердечна и отно­
силась к падчерице и пасынку с ъоп же материнской
нежностью, что и к Дашеньке.
А флигель во дворе дома занимала семья князя Алек­
сандра Герсевановича Чавчавадзе: жена его, рыхлая и
болезненная княгиня Саломе, и трое детей — Нина, Ка-
тепька и Давыдчик. Сам князь, командуя Нижегород­
ским драгунским полком, большую часть года проводил
в Караагаче, где был расквартирован полк, или в своем
имении Цинандали, требовавшем хозяйского присмотра.
Семьи Ахвердовых и Чавчавадзе издавна связаны
были родственными и друж ескими отношениями. Дети
росли и воспитывались вместе.
Хорошо образованная и общительная Прасковья Ни­
колаевна любила повеселиться, и пофилософствовать, и
в карты поиграть, ее часто навещ ал Алексей Петрович
Ермолов, запросто бывали в доме Ахвердовых многие
командиры и чиновники штаба Кавказского корпуса.
Николай Муравьев познакомился с Прасковьей Ни­
колаевной еще в первый год своего пребывания на Кав­
казе. И всегда чувствовал себя у Ахвердовых в семейном
кругу, которого столь давно был лишен. Помогал Пра­
сковье Николаевне советами в хозяйственных делах, а
иной раз выручал и деньгами, делился своими огорче­
ниями и радостями, играл с детьми.
Но события последнего времени отдалили его от х\ш-
лого семейства, и теперь, приехав из Джелал-Оглу в
Тифлис и зайдя к Ахвердовым, он почувствовал, как что-
то здесь изменилось, и тут же догадался, в чем дело.
Дети незаметно стали взрослыми. И не детский смех и
беготня, а звонкие молодые голоса оживляли дом. Не­
вольно чаровали взгляд нежный румянец и темные бар­
хатные глаза Софи Ахвердовой, привлекала к себе вни­
мание веселая, пышная и белокурая двоюродная сестра
ее Анкета, расцветала Нина Чавчавадзе, которой шел
пятнадцатый год, а благоразумная младшая сестра ее
Катенька все более приобретала черты надменной кра­
савицы и важную осанку. Муравьев, увидев ее, шутя за­
метил:
—
Ну, Катенька, попомни мое слово, быть тебе ца­
рицей!
210


Встретив М уравьева с обычной приветливостью, Пра­
сковья Николаевна тут же поведала обо всех семейных
происшествиях. За Софи сватался офицер Севинис, грек
родом, обольстивший всех рассказами о своих необычай­
ных приключениях в богатстве, и дело дошло до обруче­
ния, но Грибоедов изобличил Севиниса к ак авантюриста
и вора, его арестовали и выслали. А сейчас ищет руки
Софи донской генерал Иловайский, имеются и другие
претенденты, да и Грибоедов, кажется, к ней неравно­
душен.
Грибоедов, видимо, успел приобрести особую дове­
ренность и симпатию Прасковьи Николаевны, она отзы­
валась о нем восторженно:
—
Александр Сергеевич у нас каждый день бывает
и всем нам нравится, такой остроумный, образованный,
милый и такой прекрасный музыкант, дай бог, чтобы у
пего с Софи дело сладилось.
Муравьева слова эти задели за живое, он почувство­
вал нечто вроде укола ревности, произнес с усмешкой:
—
Александр Сергеевич теперь многим нравиться
будет... Как же! Самому Паскевичу близкий родствен­
ник! На двоюродной сестрице Александра Сергеевича
царский фаворит женат!
Прасковья Николаевна, чуть смутившись, возразила:
—
Нет, дорогой Николай, я далека от высказанных
вами подозрений, но Александр Сергеевич в самом деле
человек необыкновенный, и его достоинства столь оче­
видны...
—
Не буду сего оспаривать, — сказал Муравьев.
—
Изгнав из дома вашего плута Севиниса, он поступил по-
рыцарски, да и прочие достоинства его кто ж е отрицать
может?
И все же, встретившись в тот же вечер с Грибоедо­
вым, неприязненного чувства к нему долго побороть не
мог. Может быть, этому способствовало отчасти и то, что
он видел несомненные преимущества Александра Серге­
евича в умении держать себя в обществе, знал об успе­
хах его у женщин. Грибоедов сам рассказал, как, будучи
в Петербурге, посещал Мордвиновых, и старш ая сестра
Наташи — красавица Вера, бывшая замужем за Столы­
пиным, была увлечена им.
Впрочем, неприязни своей Муравьев старался ничем
пе выдавать, и Грибоедов проявлял к нему самое друже­
ское расположение, хотя холодок в отношении к себе за­
метил...
211


Когда они возвращались вместе домой, Александр
Сергеевич спросил:
—
Мне кажется, вы что-то против меня имеете, Ни­
колай Николаевич. Но я не знаю за собой ничего, что
бы могло доставить вам неприятность, и прошу вас от­
крыться.
Муравьев от ответа уклонился.
Грибоедов продолжил:
—
Я потому прямо говорю об этом, что, с тех пор
как между Ермоловым и Паскевичем затеялась распря,
мое положение сделалось невыносимым. Я никогда не
был в дружестве с Иваном Федоровичем Паскевичем, он
недостаточно умен, самонадеян, тщеславен, и мои отно­
шения с ним ограничены служебными делами, а меня
подозревают в наушничестве и чуть ли не в совместных
с ним враждебных действиях против Алексея Петро­
вича...
—
Кто же вас подозревает? — заинтересовался Му­
равьев.
—
Я ничего об этом ие слышал!
—
Сам старик и ближние его... тот круг уважаемых
мною людей, среди которых еще недавно я был своим и
чувствовал себя счастливым... Обидно и несправедливо!
Голос Грибоедова дрогнул, он отвернулся и закусил
губы, стараясь скрыть волнение. В искренности его мож­
но было не сомневаться.
Муравьев сказал:
—
Вам бы следовало откровенно объясниться с Алек­
сеем Петровичем...
—
Невозможно! — м ахнул рукой Грибоедов.
—
Он
смотрит на меня как на человека из неприятельского
лагеря. Предубеждение его против меня столь велико,
что он в каждом моем слове старается отыскать какой-то
иной, затаенный смысл...
—
Грибоедов немного помолчал,
слегка дотронулся до руки Муравьева: — Мне было бы
тяжело, Николай Николаевич, если б подобное предубеж­
дение коснулось и вас, лишив меня прежней вашей
приязни и доверия...
—
Я не так легковерен, Александр Сергеевич, чтоб
поддаться предубеждению,
—
отозвался Муравьев.
—
И мне понятна ваша обида, вызванная подозрениями,
возникшими у Алексея Петровича от чрезмерной мни­
тельности... Но мне говорили, пе знаю, насколько это
верно, будто генерал Паскевич пользуется недостойными
средствами борьбы, окружил себя заведомыми негодяями,
вроде изгнанного Ермоловым за воровство и мошеиииче-
212


ство Ивана Кэргапова, прозванного по заслугам Ванькой
Каином, с помощью коих стряпаются гнусные лживые
донесения государю, и это обстоятельство отчасти оправ­
дывает чрезмерную мнительность и раздражение Алексея
Петровича против всех, кто так или иначе хоть чем-то
связан с генералом Паскевичем...
—
Да, я сам склонен так думать, но мне от этого не
легче, — сказал с легким вздохом Грибоедов.
—
Началь­
ники дерутся, а с подчиненных перья летят!
—
Вот именно, — улыбнулся Муравьев.
—
Я могу,
как и вы, оказаться между двух огней. Завтра я должен
представляться генералу Паскевичу как прямому началь­
нику, а ему известна моя преданность Ермолову, след­
ственно, рассчитывать на его расположение мне не при­
ходится, а с другой стороны, Алексей Петрович, возвра­
тившись из Кахетии, где он теперь находится, и узнав
о моих сношениях с Паскевичем, возможно, заподозрит
в отступничестве и меня... Положение, что и говорить,
незавидное! Л сколь долго междоусобная война началь­
ства продолжаться будет — аллах ведает!
—
В Петербурге, еще перед отъездом сюда, я слы­
шал, что вопрос о смещении Ермолова предрешен,
—
произнес тихо и по-фрапцузски Грибоедов.
—
И пусть
только это будет между нами, Николай Николаевич, ку­
зина моя как-то проговорилась, что Паскевич имеет по­
зволение государя в любое время при необходимости
сместить Ермолова и паименоваться настоящим команди­
ром Кавказского корпуса.
—
Да что вы говорите! — воскликнул удивленный
Муравьев.
—
Почему же в таком случае Паскевич подли­
чает, а ке действует открыто?
—
Его удерживает от решительного шага страх, что
преданные Алексею Петровичу войска взбунтуются...
Сообщение, сделанное Грибоедовым, свидетельствова­
ло о его полном доверии, и Муравьев признался:
—
Ну, если судьба Ермолова решена, значит, и я дол­
жен в дорогу собираться. С Паскевичем мне не служить.
—
Я вас понимаю, Николай Николаевич, — кивнул
головой Грибоедов.
—
Дурные качества Ивана Федоро­
вича слишком всем известны, и служ ить с ним нелегко.
Мне тоже не чуждо было желание подать в отставку,
уехать в Россию, зан яться сочинительством... Однако ж,
подумав, решил я дипломатического поприща не остав­
лять. Денис Васильевич Давыдов, коему я как-то сказал
об этом, заявил, будто меня бес честолюбия терзает.
213


Но это пе совсем так. Находясь на службе, я могу и
отечеству небесполезен быть и верней о том стараться,
чтобы участь близких сердцу моему несчастных узников,
елико возможно, облегчать. Не таюсь перед вамп, зная,
сколь великой скорбью отозвались на вас и на семействе
вашем известные события.
Муравьев тяж ело вздохнул. Мысли, высказанные
Грибоедовым, заставили его крепко задуматься. Расста­
лись они дружески.
.. .Паскевич, пользуясь отсутствием Ермолова, бесчин­
ствовал в Тифлисе. Ему казалось, все делается не так,
всюду находил он беспорядки, всех беспощадно бранил и
обещал подтянуть по-своему. Начальника штаба корпуса
старика Вельяминова заставил при разводах марширо­
вать на фланге первого взвода, а заметив в одном из пол­
ков какие-то уставные погрешности, пригрозил:
—
Я из вас мятежный дух вышибу!
Муравьев не ошибся, полагая, что на расположение
царского фаворита надеяться ему нечего, и записал:
«Я явился к Паскевичу, коего был любопытен уви­
деть. Я недолго дожидал его в приемной: по докладу обо
мне он принял меня и, окинув меня глазами с головы до
ног взглядом нахмуренным, недоверчивым и строгим,
сказал мне, что по знакам отличия, мною носимым, он
заклю чает о заслугах моих, но не умел скрыть недовер­
чивость, которую в него вселили науш ники ко мне так
же, как ко всем тем, кои пользовались расположением
Алексея Петровича Ермолова. Словом, прием его пе был
привлекателен».
Однако, несмотря на это, оставлять службу в Кавказ­
ском корпусе Муравьев теперь не собирался. Слова Гри­
боедова пе выходили из головы. Война с персиянами не
окончена, и он, Муравьев, пе вправе уклоняться от пря­
мого долга перед отечеством, а вместе с тем, как и Гри­
боедов, обязан подумать о помощи прибывавшим уж е на
Кавказ разжалованным в солдаты деятелям тайных об­
ществ и прикосновенным к ним лицам... Как раз на днях
получил он сообщение от Бурцова; старый приятель пи­
сал, что, отсидев несколько месяцев в крепости, перево­
дится ныне для службы в Грузию и надеется на скорое
свидание.
А вскоре появился еще один весьма существенный
довод за то, чтоб остаться на службе. Муравьев решил
жениться.
Нет, не на Сонюшке, оставленной с ребенком в Ку-
214


таисе. Запретной черты он так и пе переступил, ограни­
чился тем, что обеспечил их. Сонюшка па его деньги
завела небольшую белошвейную мастерскую, он и впредь
не отказался помогать им. Выбор свой он остановил на
другой...
Постоянно бывая у Ахвердовых и находясь в обще­
стве стольких красавиц, он ие мог преодолеть соблазна.
Положа руку на сердце он признавался себе, что больше
всех нравится ему Нина Чавчавадзе. Стройная, как га­
зель, благородная и кроткая, она отличалась удивитель­
ной скромностью и долж на была быть верной подругой.
Но эта милая девочка вдвое моложе его, и отец ее князь
Александр, старый приятель, всего несколькими годами
старше его самого; о браке с Ниной неудобно и думать.
И тогда мысли стали все более сосредоточиваться на
Софи Лхвердовой. Она ие была ему безразлична, и он
знал, что пользуется ее благосклонностью, но ее окру­
жала толпа обожателей, и Грибоедов вечерами не отхо­
дил от нее, вполне вероятно успев в какой-то степени
затронуть и чувства простодушной девушки. А каковы
серьезные намерения Александра Сергеевича?
Муравьеву было известно, что небольшой капитал,
завещанный детям покойным генералом, был прожит
беспечной, привыкшей к легкой жизни Прасковьей Ни­
колаевной, и падчерица ее Софи осталась бесприданни­
цей. А по тем временам это обстоятельство имело суще­
ственное значение, жениться на бесприданницах могли
себе позволить лишь обеспеченные люди, а человек без
средств, ж енясь на бесприданнице, подвергал себя и бу­
дущую семыо жестоким испытаниям.
Муравьев решил поговорить с Грибоедовым о его н а­
мерениях откровенно. И Александр Сергеевич признался,
что хотя к Софи он неравнодушен, но о женитьбе по­
мышлять не может, ибо ие имеет никакого состояния.
—
В таком случае, — несколько приподнято и чуть
краснея, сказал Муравьев,
—
покорнейше прошу вас
принять к сведению, что я желаю сделать предложение
Софье Федоровне...
—
Как? — удивился Грибоедов.
—
Мне казалось, вы
были заинтересованы Пиной Чавчавадзе.
—
Интересуются, сравнивают и любуются многими,
а женятся на одной, достоинства которой кажутся не­
сравненными, — ответил Муравьев.
—
Что ж, мне остается радоваться за вас, Николай
Николаевич, и, сознаюсь, немножко завидовать чудесному
215


ваш ему выбору, — произнес Грибоедов.
—
Не сомне­
ваюсь, что с такой женой, как Софья Федоровна, вы бу­
дете счастливы.
—
Все это пока между нами, я никому, кроме вас, не
открывал сего, — счел нужным предупредить Муравьев.
Грибоедов вежливо поклонился:
—
Благодарю за доверие, я его оправдаю...
Предложение вскоре было сделано и принято. Му­
равьев, на правах ж ениха, проводил теперь много време­
ни у Ахвердовых и чем более узнавал невесту, тем более
очаровывался ею и влюблялся в пее. Выбор его был
сдобрен и отцом, приславшим свое благословение, и Ер­
моловым, который знал Софи с детских лет. Муравьев
чувствовал себя счастливым.
3
Как-то в середине февраля 1827 года, поздно вечером,
когда Муравьев, бывший у Ахвердовых, прощался с ни­
ми, собираясь ехать в Мапглис, его внезапно вызвали к
Iлавнокомандующему.
Алексей Петрович тяжело шагал по кабинету и ни­
когда еще не казался таким расстроенным. Увидев Му­
равьева, он остановился, едва ответил на приветствие,
произнес трясущимися губами:
—
К нам едет начальник Главного штаба барон Ди­
бич, не зпаю, с какими намерениями, но я могу всего
ожидать... Тебе известно отношение ко мне ныне цар ­
ствующего, и ты меня, надеюсь, понимаешь?
Муравьев молча наклонил голову.
Ермолов продолжал:
—
Я на тебя одного полагаюсь и хочу тебе поручить
некоторые записи и бумаги, которые ты дашь мне обе­
щание никому не показывать.
Муравьев поднял голову, сказал взволнованно:
—
Алексей Петрович! Вы знаете, что я пе привык
бросать слова н а ветер. Я был и останусь навсегда пре­
данным вам. Прошу располагать мною, как вам будет
угодно.
На глаза у Ермолова навернулись слезы. Он обнял
Муравьева, поблагодарил за любовь и верность, а затем,
достав из стола перевязанную бечевкой толстую пачку
бумаг, протянул ему:
—
Вот, возьми и спрячь. Я не ожидаю для себя от
барона ничего хорошего. Он может прямо ко мне при­
216


ехать и опечатать мои бумаги. Ие хотелось бы мне ли­
шиться сих «Записок о двенадцатом годе» и позднейших
иных записей, в коих названы видные лица и описаны
предосудительные их поступки. Никому моих бумаг не
показывай и не сказывай о них, а ежели все обойдется
благополучно и меня не арестуют, возвратишь их мне
лично, когда скажу тебе о том...
Муравьев без колебания взял бумаги, отлично пони­
мая, какой опасности подвергается, и в душе Алексея
Петровича несколько осуждая. «Он должен был все-таки
нзять в соображение, что вся почти фамилия моя постра­
дала в недавнем времени и что правительство имело меня
в наблюдении».
Приезд Дибича обеспокоил не одного Ермолова. Все
понимали, что посланный на Кавказ государем началь­
ник Главного штаба должен разрешить какие-то очень
важные дела и, по всей вероятности, сместить Ермолова.
Партия Паскевича торжествовала. Доносчики ожидали
прибытия Дибича с радостными лицами. А люди, знав­
шие о высоких качествах Алексея Петровича и предан­
ные ему, не скрывали тревоги и огорчения.
Для встречи начальника Главного штаба войска были
выстроены на площади, где находился и Паскевич в па­
радной форме. А Ермолов оставался в своей квартире.
Муравьев записал:
«Дибич проехал на дрожках весьма шибко, в полной
форме, прямо к Алексею Петровичу, коего он был моло­
же, и явился к нему. Мы долго ожидали его с Паскеви-
чсм на площади; наконец он приехал к нам, вышел к
разводу, был очень весел, любезен и успокоил многих.
Меня он скоро узнал в толпе: мы с ним были довольно
коротко знакомы еще в 1811 году, когда он был подпол­
ковником Генерального штаба; он меня принял очень
ласково и не упустил при сем успокоить меня насчет
брата моего Александра, сказав мне, что я могу на­
деяться, что государь скоро простит его. Все любопыт­
ствовали знать о свидании Дибича с Ермоловым. Узна­
ли, что они обошлись очень дружески, и многие лица
вытянулись внезапно. Пошли разные разговоры по горо­
ду, и многие убеждались уже, что Алексей Петрович не
будет сменен и что Паскевич уедет назад».
Спустя несколько дней Ермолов опять потребовал к
себе Муравьева. На этот раз Алексей Петрович выглядел
молодцом и настроение у него было радужное.
—
Ты знаешь, зачем я тебя позвал? — спросил он
217


Муравьева и, не дожидаясь ответа, продолжал довольным
голосом: — Ты назначаешься помощником начальника
штаба Кавказского корпуса Вельяминова, коего рас­
строенное здоровье часто не позволяет исполнять долж­
ность. На деле штаб будет в твоих руках. Тебе понятно?
—
Так точно, Алексей Петрович!
—
Ну и что скажешь, любезный Николай?
—
Благодарю за лестное назначение, но... может
быть, Дибич или Паскевич не согласятся с этим?
—
Дибич сам предложил мне назвать командира,
коему можно доверить столь важ ный пост, и вполне мой
выбор одобрил. Я рассказал ему, между прочим, как ты
с Денисом Давыдовым разбил конницу Гассан-хана и о
твоих планах насчет Эривани и Тавриза. Он похвалил и
жалел, что я отпустил Дениса домой. А с Паскевичем
о твоем назначении Дибич уже договорился, завтра будет
приказ, можешь принимать дела...
—
Значит, ваше предположение, Алексей Петрович,
относительно миссии Дибича не оправдалось? — поин­
тересовался Муравьев.
—*Кажется, и дай бог, если так, — промолвил Ермо­
лов и чуть задумался: — Хотя, с другой стороны, рассчи­
тывать совершенно на его доброжелательство мне трудно.
Мнение царедворцев изменчиво, а вернее, они его не
имеют. Что хозяин прикажет, то холуй и сделает. Впро­
чем, кто знает, Дибич меня обнадеживает правдоподоб­
но... Но твое назначение, не скрою, меня особенно потому
устраивает, что я уверен, ты употребишь всю деятель­
ность свою, дабы помочь мне... что бы со мною ни про­
изошло...
Муравьев, сдав полк, переехал в Тифлис, и с головой
окунулся в служебные дела. Ш табная работа была неве­
роятно запущена. Вельяминов не показывался и вскоре
ушел в отставку. Распоряжения враждующих начальни­
ков были противоречивы и в большинстве случаев невы­
полнимы. Подготовка войск к весенним наступательным
действиям против персиян шла медленно. Муравьев толь­
ко поздно вечером освобождался в штабе и приходил к
Ахвердовым отдохнуть в их семейном кругу и повидать­
ся с невестой.
Между тем Паскевич, видя дружелюбное обхождение
Дибича с Ермоловым, выходил из себя и заставлял до­
носчиков усилить их грязную деятельность. Паскевич не
разлучался с К. X. Бенкендорфом, который в письмах к
императору запугивал его тем, будто Ермолов и ближ­
218


ние его продолжают оставаться скрытыми мятежниками.
В последних числах марта Дибич получил письмо царя:
«Бенкендорф, по-видимому, сильно убежден в дурных
намерениях Ермолова, прошлых и настоящих. Было бы
весьма существенно постараться разузнать, в особенности,
кто руководитель зла в этом гнезде интриг, и непремен­
но удалить их, дабы ведали, что подобные люди не могут
быть терпимы, раз они обличены».
Дибич понял, что царь на стороне своих любимцев и
дальнейшее оставление Ермолова па посту главнокоман­
дующего для него нежелательно. Алексею Петровичу
была объявлена воля государя о смещении, Паскевич за­
нял его место.
Узнав об этом, Муравьев тотчас же отправился к на­
чальнику Главного штаба, чтобы выяснить свое положе­
ние. Паскевич вряд ли захочет, чтоб штаб его находился
в руках близкого Ермолову командира, Да и Муравьеву
служ ить в полном подчинении у бестолкового, вспыльчи­
вого, самонадеянного нового главнокомандующего никак
не улыбалось.
Дибич находился в своей квартире. Маленький, с пры­
щеватым невыразительным лицом и оттопыренными уша­
ми, небреж но одетый барон был в беспокойном состоянии
и глядел исподлобья, словно стыдясь совершенного им
поступка. Ответив па приветствие Муравьева и не ожидая
с его стороны вопросов, он произнес по-французски:
—
У вас новый начальник. Вы это знаете. Я уверен,
что при нем вы так же хорошо будете исполнять ваши
обязанности, как и при его предшественнике.
Муравьева сказанные скороговоркой казенные эти сло­
ва больно затронули. Он представил оскорбленного вне­
запным смещением Ермолова, вспомнил, чем был обязан
ему, душевные беседы с ним, долголетнюю службу и не
мог удержать слез, достал платок, отвернулся в сторону.
Дибич несколько секунд пристально, молча смотрел
на него, потом быстро подошел, обнял:
—
Я понимаю вас, любезный Муравьев. Это делает
вам честь. Я за это уважаю вас еще более. Ваша привя­
занность к Ермолову мне порукою вашего образа дей­
ствий в новых обязанностях, которые на вас возложены.
Муравьев в искренность барона верить не мог, сказал
прямо:
—
Ваше высокопревосходительство, я не нуждаюсь в
утешениях, и вы напрасно употребляете сии околичности,
а ежели цель ваша состоит в том, чтобы удалить меня из
219


Грузии, скажите сразу, я удалюсь, не ожидая повто­
рения,,.
На лице у Дибича появились багровые пятна:
—
Как, вы мне не верите? Думаете, я вас обманы­
ваю? Разве я подал вам когда-нибудь повод в том? Не­
ужели вы думаете, что мне нужно было прибегать к по­
добным околичностям, чтобы удалить вас отсюда, когда
для этого достаточно одного моего приказа? Полковник,
я человек честный п надеюсь, вы объяснитесь насчет ва­
ми сказанного.
—
* Прошу извинить меня, ваш е высокопревосходи­
тельство, еж ели я ошибся, — промолвил Муравьев.
—
Мне подумалось так потому, что не верится, чтобы гене­
ралу Паскевичу было угодно мое оставление в штабе
корпуса...
—
Это мое желание, и это так будет, — перебил Ди­
бич.
—
Вы, как никто другой, знаете местные условия и
обладаете опытом, без которого Паскевичу не обойтись,
он понимает это и будет ценить надлежащим образом,
я вам ручаюсь... Что вас еще беспокоит, говорите мне
прямо.
—
Я боюсь, что не смогу служить при генерале Пас-
кевиче и потому, — сказал Муравьев, — что мне невы­
носимо слышать предосудительные выражения, коими он
беспрестанно при мне чернит предместника своего, зная
о моем безграничном у важ ении к нему.
—
Хорошо, полковник. Я беру на себя уладить с Ива­
ном Федоровичем и это, можете быть спокойны. Вас же
прошу, пасколько возможно, усилить подготовку корпуса
к военным действиям. Я на вас надеюсь.
...А в доме Ахвердовых заканчивались последние при­
готовления к свадьбе, назначенной на 22 апреля. Накану­
не того дня Муравьев поехал к Алексею Петровичу, ко­
торый некогда обещал быть у него посаженым отцом.
Дом бывшего главнокомандующего, недавно еще
оживленный, приветливо светившийся по вечерам ярки­
ми огнями, был мертв, и комнаты в полном запустении.
Полы запачканы следами грязных сапог, мебель, покры­
тая густым слоем пыли, беспорядочно сдвинута, картины
и гравюры со стен сняты, в открытые двери и окна вры­
вался холодный сквозной ветер. В кабинете стояли не
запакованные еще чемоданы и ящики, валялись обрыв­
ки веревок и всюду разбросанные мелко порвапные клоч­
ки бумаг.
Алексей Петрович в домашней старой черкеске, уста­
220


лый, небритый, укладывался, готовясь к отъезду. Увидев
Муравьева, он сказал с горькой усмешкой:
—
Sic transit gloria mundi \ Смотри и постигай, лю­
безный Николай.
—
В пятьдесят лет рано еще прощаться с надежда­
ми, Алексей Петрович, — попробовал ободрить его Му­
равьев, — слава — баба капризная, скрытная, и ласкает,
и покидает, и вновь возвращается, когда не ждешь...
—
Нет, чего уж там хорошего ожидать, — отмахнул­
ся Ермолов.
—
Коли в крепость не заточит меня Нико­
лай, как его родитель, и то бога благодарить надо... По­
еду в деревню капусту и огурцы сажать! — И вдруг,
что-то вспомнив, Ермолов сверкнул глазами, а из уст
его вырвался короткий смешок: — Знаешь, чем я уте­
шен? Вчера барон Дибич приезжал покорнейше меня
просить, чтобы я не днем, а ночью отсюда выехал. Гово­
рил, что среди солдат замечено роптание, и они с Паске­
вичем опасаются, как бы солдаты из преданности ко мне
мятежа не учинили... Вот что, оказывается, царских блю­
долизов тревожит! Я им и поверженный страшен! Какова
честь, а? — Ермолов передохнул, прошелся тяжело по
кабинету, остановился и круто сломал разговор: — Ну,
а как твои собственные дела? Когда свадьба?
—
Завтрашний депь, Алексей Петрович. И я затем
явился, чтоб просить вас оказать мне честь принять зва­
ние посаженого моего отца...
Ермолов не дал говорить, замахал руками:
—
Да ты что, любезный Николай, рехнулся, что ли?
Я же человек государю ненавистный, опальный, от меня
подалее держаться надо. А тебе особливо. Сам в подозре­
нии, зачем же лишний раз неудовольствие на себя на­
влекать? Воля твоя, пе могу у тебя па свадьбе быть!
—
Вы обещали мне, Алексей Петрович...
—
Помню, помню, только когда это было? А ныне
положение мое, сам ведаешь, изменилось. Дразнить повое
начальство для тебя в высшей степени неблагоразумно *.
Нет, спасибо за честь, ие сомневаюсь в любви твоей,
а подводить тебя ие хочу...
Видя, что Ермолова никак уговорить но удается, Му­
равьев шагнул к нему и, глядя в глаза, объявил строго и
решительно:
—
Алексей Петрович, ежели вы откажете в просьбе
моей, я возьму в посаж еные отцы первого вестового сол-
дата, коего встречу на улице...
1 Так проходит зомыая слава (лат.).
221


Зная характер Муравьева и не сомневаясь, что он ис­
полнит безрассудный замысел свой, Ермолов не выдер­
жал, взволнованно, со слезами на глазах бросился обни­
мать его:
—
Ну хорошо, хорошо, пусть будет, как ты желаешь...
Благодарю, бесценный, верный друг!
Скрывать сделанпого Ермолову приглашения Му­
равьев не собирался. Напротив, он отправился к Паске-
вичу, у которого застал Дибича, и сказал им:
—
Ваши высокопревосходительства, завтра состоится
мое бракосочетание, но я не смею звать вас, так как по­
саженым отцом моим будет Алексей Петрович.
Дибич одобрительно, впрочем, может быть, ие совсем
искренне, кивнул головой. П аскевич что-то пробормотал
под нос и отвернулся, скривив губы.
.. . Свадьба прошла тихо и скромно. Присутствовали
только свои: Ахвердовы и Чавчавадзе, Ермолов. И Гри­
боедов, приглашенный Прасковьей Николаевной.
Софи в белом подвенечном платье была особенно при­
влекательна.
Алексей Петрович пошутил:
—
От тебя, Сои юшка, приходится жмуриться, как от
солнца... Слепишь глаза!
Грибоедов, любезничавший с Ниной Чавчавадзе, по­
рой тоже с восхищением поглядывал на молодую. Му ­
равьев ловил эти взгляды и мучительно ревновал. Он
понимал, что видимых причин для ревности как будто и
пе было, но ничего ие мог с собой поделать.
4
12 мая, простившись с жепой, Муравьев выехал из
Тифлиса в 111улаверы, близ персидской границы, куда
стягивались войска Кавказского корпуса. В конце месяца
авангардные части, оттеснив неприятельские пикеты, за ­
няли Эчмиадзин. Вскоре сюда прибыл Паскевич со всей
корпусной квартирой. И войска, почти не встречая со­
противления, двинулись в Нахичевань.
Мучили знойные летние дни. Транспорт двигался мед­
ленно, провианта и воды ие хватало. Ж ители окрестных
селений разбегались, и лишь аисты на м ечетях стерегли
опустевшие деревни. Лошади и скот страдали от безводья,
дорога все более покрывалась трупами павших животных.
Появились заразные болезни среди солдат и офицеров.
Полевые госпитали пе вмещали больных.
222


Мечтая о легких победах и лаврах, Паскевич всю от­
ветственность за движение войск возложил на Муравье­
ва, а сам бестолковым вмешательством и неразумными
требованиями только усугублял беспорядок. Он обещал
начальнику Главного штаба не отвлекать Муравьева от
тяжелой штабной работы бесконечными подозрениями и
придирками, не попрекать преданностью Ермолову и не­
которое время сдерживался, но как только Дибич уехал,
снова дал волю своему необузданному праву.
Муравьев, начавший опять делать дневниковые запи­
си, отметил: «Отношения с Паскевичем день ото дня ста­
новились хуже. Терпения моего не доставало выслуши­
вать напрасные и оскорбительные упреки, кои он по­
стоянно делал. Он упрекал мне какие-то тайные сноше­
ния с Ермоловым, упрекал всеми неисправностями, кото­
рые находил в солдатах Кавказского корпуса, упрекал в
ошибках писарских, когда я приносил ему бумаги на под­
пись, находя везде умысел, видя везде заговоры».
Любимец императора, облеченный почти неограничен­
ной властью, Паскевич хотел сделать из Муравьева без­
гласного исполнителя своей воли, но столкнулся с таким
характером, подчинить который оказалось ему пе под
силу. Не сомневаясь, что Муравьев состоял в тайных
сношениях не только с Ермоловым, по и со многими за­
говорщиками, Паскевич старался при всяком удобном
случае намекнуть па это обстоятельство, чтоб устрашить
неуступчивого полковника, сделать его более сговорчи­
вым, но и такой неблаговидный замысел не удавался.
Однажды поздно вечером в ласере близ Нахичевани
главнокомандующий, помещавшийся в своей просторной,
богато убранной в восточном вкусе палатке, вызвал Му­
равьева. Он сидел за столом, а против пего стоял какой-
то высокий военный, и при скудном свечном освещении
лица его Муравьев сначала пе разглядел, но, подойдя
ближе, вздрогнул от неожиданности. Перед ним был луч­
ший друг его и товарищ Бурцов, которого он не видел
одиннадцать лет.
Паскевич наблюдал за ними, в его красивых прищу­
ренных глазах затаилась ядовитая усмешка. Муравьев,
не обращая на него внимания ы пе размышляя, открыл
объятия старому приятелю:
—
Ты ли это, Иван? Когда же ты прибыл? А как из­
м енился, похудел...
В глазах Бурцова блеснули слезы:
—
Ты ие представляешь, как я счастлив видеть тебя...
223


Паскевич не постеснялся прервать разговор ехидным
намеком:
—
Какая приятная ьстреча, пе правда ли? Вы, как я
вижу, состоите в старинном и весьма близком знаком­
стве?
—
Так точно, ваш е высокопревосходительство, — от­
ветил Муравьев, — и притом никогда не имели случая
для раздора и жалоб друг на друга...
Паскевич нервно передернул плечами:
—
Что ж, пожелаю вам того же и в дальнейшем...
Можете пока устроить своего друга у себя, — сказал он
Муравьеву, — а службу я ему подыщу согласно с пове­
лением, данным мне государем императором...
Последняя фраза прозвучала несколько зловеще, по
старые приятели пропустили ее мимо ушей. Они откла­
нялись, вышли. И всю ночь до рассвета пе сомкнул я
глаз, предаваясь сердечным излияниям.
А спустя несколько дней русские войска заняли Н а­
хичевань. В восьми верстах отсюда находилась Лббас-
Абадская крепость, защ ищ аем ая сильным гарнизоном под
начальством сардаря Махмед-Амипь-хапа. Крепость хо­
рошо просматривалась из окна нахичеванского ханского
дворца, где разместился Паскевич со своей свитой и при­
бывший с ними Грибоедов.
Паскевич приказал обложить крепость кавалерией,
сделать траншеи и заложить батареи, но опытных на­
чальников для осадпых работ не было, сильный орудий­
ный огонь с крепостных стен днем разрушал построенные
ночью брустверы.
Паскевич выходил из себя, осыпал всех браиыо и
угрозами, но дело не двигалось. Тогда Муравьев пред­
ложил:
—
Назначьте начальником траншей Бурцова, и я ру­
чаюсь за успех, фортификационные работы ему отлично
известны, и в усердии его можно не сомневаться.
Паскевич не утерпел, чтобы ие уколоть:
—
Желание ваше весьма похвальное. Желаете старин­
ному вашему дружку протекцию оказать?
Муравьев спокойно возразил:
—
Желаю, чтобы назначенная вашим высокопревос­
ходительством осада крепости была успешно и в быст­
рейшее время завершена.
—
Хм... А вам известно, что Бурцов состоял в тайных
злоумышленных обществах, якш ался с государственными
224


преступниками и лишь милосердием государя возвращен
на службу?
—
Так точно, известно. Однако полковник Бурцов
чина и звания не лишен, следственно..,
—
Ну, оставим этот разговор, вы не можете не про­
тиворечить, я подумаю, — сказал Паскевич.
—
Что еще
вы хотите предложить?
—
Весьма полезным полагал бы также возведение
редутов на правом берегу Аракса, против южного фаса
крепости, поручить назначенному в пионерный батальоп
разжалованному из артиллерийских офицеров в солдаты
за известные события Михаилу Пущину...
—
Что? Разве он тоже из ваших старинных близких
знакомых?
—
Никак нет. Но, видя старание и умение его, пока­
занные в батальоне, полагал бы...
—
Хорошо, посмотрим, — перебил П аскевич.
—
Со­
глашаюсь на ваше предложение, но имейте в виду — за
усердие этих господ отвечать вы будете...
Муравьев поклонился, хотел уйти.
Паскевич добавил:
—
И потом, полковник, я поручаю вам сделать пол­
ный обзор крепости, да извольте непременно измерить
глубину рва...
—
На правом берегу Аракса замечено большое скоп­
ление неприятельской конницы, ваше высокопревосходи­
тельство, и я просил бы вас д л я моей рекогносцировки
назначить батальон прикрытия...
—
Какой вам еще батальон, сударь? — неожиданно
вспылил Паскевич.
—
Возьмите две сотни казаков, и до­
статочно... Я все сказал!
Муравьев с казаками отправился для обозрения кре­
пости на рассвете, держась за буграми, скрывавшими от
неприятельских глаз. А близ крепости спешил казаков и
выслал их на бугор, чтобы ввести персиян в заблуждение
относительно числа людей, оставшихся за буграми. Хит­
рость удалась. Произвести нападение на отряд из кре­
пости не решились.
Однако как только Муравьев с несколькими казака­
ми, подъехав под самую крепость, спустился в ров, он
был замечен с правого берега Аракса, откуда сейчас же
вынеслась неприятельская конница, быстро переправи­
лась через реку и стала превосходящими силами отрезать
казаков.
Грибоедов, наблюдавший из дворца в подзорную тру­
15 За стеной Кавказа
225


бу за действиями М уравьева, видя его бедственное поло­
жение, встревожился, побежал к Паскевичу:
—
Иван Федорович, надо немедленно послать Му­
равьеву подкрепление, его отрезают, он погибнет, если
мы не выручим...
—
И пусть погибнет! — сердито отозвался Паске­
вич.
—
Если он расторопный офицер, то сам выпутает­
ся, если же плох, то мне не нужен...
Муравьев между тем не растерялся, построил казаков
в две линии и отступал, отстреливаясь, в полном порядке,
послав в лагерь приказание третьей сотпе, остававшейся
в резерве, поспешить на помощь. В конце концов и П ас­
кевич, вняв просьбе Грибоедова, послал кавалерию на
выручку казаков. Неприятельская атака была отбита.
И Грибоедов в тот же день писал Прасковье Нико­
лаевне Ахвердовой:
«Муравьев обозревал сегодня утром крепость Аббас-
Абад. Я же был слишком занят, чтобы сесть на лошадь.
Но так как у меня из всей нашей компании лучшее по­
мещение и из окон открывается превосходный вид, то я
часто отрывался от бумаг и наводил подзорную трубу
туда, где происходило сражение. Я видел, как неприя­
тельская кавалерия скакала по всем направлениям и пе­
реправлялась через Араке, чтобы отрезать Муравьева и
две сотни его казаков. Он отлично выпутался из беды,
не было никакой серьезной стычки, и он вернулся к нам
цел и невредим, хотя и не смог высмотреть того, что хо­
тел.. Главнокомандующий относится к нему с большим
уважением и доверием, но какая-то дьявольщина мешает­
ся тут: у них часто бывают серьезные размолвки. Один
кричит, другой дуется, а я играю глупейшую роль при­
мирителя, хотя ни тот, ни другой меня за это не благо­
дарят, Это между нами. Поблагодарите же меня за ва­
шего зятя. Однако я не поручусь вам, что в один пре­
красный день они не рассорятся навсегда, и это иногда
меня очень печалит. Не сообщайте ему об этом в своих
письмах, а также и не рассказывайте м-м Муравьевой,.
Дело в том, что генерал бывает иногда очень несговорчив,
а вашему зятю недостает в характере уступчивости».
Да, уступать он не собирался, и нельзя было этого
делать, зная капризный нрав и повадки главнокомандую-
щею. Но причина острого конфликта между Паскевичем
и Муравьевым была, значительно глубже. И не кто иной,
как Грибоедов, в одном из следующих писем к Ахвердо­
вой определил эту причину более точно: «Что мне ска­
226


зать вам о вашем зяте? Невозможно лучше исполнять
свой долг, соответственно тому, как оп понимает свои
служебные обязанности и вместе с тем быть более непо­
нятым своим начальником».
Вот в чем было дело. Разное понимание служебного
долга и своих обязанностей. Паскевич, как и всякий ца­
редворец, служ ил своему государю, стремился сделать
лишь ему угодное, в службе видел способ для новых
отличий и наград. Муравьев ненавидел царя и презирал
царедворцев, он служ ил совестливым своим трудом не
им, а своему отечеству, как не раз и отмечал в дневни­
ках и письмах. Он не лишен был, как все смертные, са­
молюбия и тщеславия, но чувство долга перед отечеством
неизменно над всем преобладало. И терпел оскорбитель­
ные выходки главнокомандующего только потому, что
«помнил увещания Дибича быть терпеливым для служ­
бы и услуг, коих от меня ожидает отечество».
И все же терпение иной раз вот-вот готово было лоп­
нуть...
Бурцов и Пущин в короткое время сумели окружить
Аббас-Абад кольцом траншей и редутов. Связь осажден­
ных с персидскими войсками Аббас-Мирзы была пре­
рвана. Крепость вскоре сдалась.
Муравьеву пришлось принимать трофеи, пленных и
оружие. После этого Паскевич поручил ему составить
реляцию о победе. Но как только реляция была готова и
Муравьев, придя к Паскевичу, стал читать то место, где
перечислялись трофеи, лицо главнокомандующего начало
дергаться и багроветь, он не дослушал до конца, вскочил
с места, закричал:
—
Кто это писал? Кто это писал, я спрашиваю?
—
Писал я по вашему поручению,
—
недоумевая,
произнес Муравьев, — и не знаю, в чем же я прови­
нился?
—
Вы, сударь, не поместили всего в реляции, — з а ­
дыхаясь от гнева, прошипел Паскевич.
—
Вы скрыли
число пленных ханов, их взято семь, а ие три, как вы
записали... Сочтите их в палатке!
—
Я считал, там три хана и четверо их прислужни­
ков, — сказал Муравьев.
Паскевич ничего в резон принимать не хотел, продол­
жал распаляться:
—
Вы написали мало пленных. Алексею Петровичу
Ермолову вы написали бы тридцать ханов и тридцать
тысяч неприятельского урона, а мне не хотите написать
15*
227


семи ханов... Я знаю, это все последствия интриг ваших
с Ермоловым, вы хотите приуменьшить мои подвиги и
не щадите для достижения вашей цели славы россий­
ского оружия, которую вы также затемнить хотите, дабы
мне вредить!
Муравьев более выдерживать оскорбительных и не­
справедливых упреков не мог:
—
Ваше высокопревосходительство обвиняете меня,
стало быть, в измене? Сии слова ваши касаются уже до
чести моей, и после опого я не могу более в войске оста­
ваться. Прошу отпустить меня и сообщить, кому передать
дела по штабу.
—
Как вы смеете проситься? Вы знаете, что теперь
ни отпусков, ни отставок нет!
—
Я доведен до крайности. Я не могу более служить
под начальством вашим. И буду счастлив удалиться от­
сюда под каким вам угодно предлогом. Отпустите меня,
или командируйте по службе, или удалите как человека
неспособного, провинившегося, я всем останусь доволен,
лишь бы не при вас служить!
Паскевич, видимо сообразив, что хватил через край,
перешел на более спокойный тон:
—
Хорошо, я ваше дело ужо решу, а до того времени
прошу продолжать занятия ваши в штабе по-прежнему...
Муравьев в дневнике записал: «Я пошел к Грибоедо­
ву, рассказал ему все происшествие и объяснил, что бо­
лее в войске не остаюсь. Сколь ни было прискорбно Гри­
боедову, по родству его с Паскевичем, видеть ссору сию,
он не мог не оправдать поведения моего в этом случае».
Грибоедов сумел воздействовать на Паскевича, дока­
зав, как трудно будет ему обойтись без такого сведущего
и опытного командира, как Муравьев. Паскевич на дру­
гой день перед ним извинился, и Муравьев остался,
а Грибоедов был доволен, что помирил их. Но этот мир,
как и следовало ожидать, оказался недолговечным.
5
Кончалось жаркое лето, дни становились короче,
прохладней. Паскевич намеревался идти к Тавризу, как
вдруг лазутчики донесли, что Аббас-Мирза, обманув на­
ши наблюдательные посты и удачно сманеврировав, по­
вернул с главными силами к Эривани, под стенами кото­
рой находился генерал Красовский с небольшим отрядом,
оставленным для осады крепости.
228


Вслед за тем пришло более тревожное известие. Аб-
бас-Мирза под Ушаганом одержал победу над отрядом
генерала Красовского, который укрылся в Эчмиадзине.
Конница Аббас-Мирзы занимала дороги в Грузию, почти
не встречая сопротивления, и могла в несколько дней
добраться до Тифлиса. Создавалось угрожающее положе­
ние в тылу.
Паскевич с большей частью войск и артиллерией вы­
нужден был из лагеря при Карабабе двинуться к Эрива-
пи. На Тавризской дороге был оставлен пятитысячный
отряд генерала Эристова, которому было поручено защи­
щать Аббас-Абад и Нахичевань от возможных покушений
неприятеля и отвлекать его внимание от Эривани.
В это время в корпус прибыл генерал Сухтелен, н а­
значенный начальником штаба. Муравьев был утвержден
его заместителем. А так как Паскевич опасался, что храб­
рый, но старый и бестолковый Эристов не справится са­
мостоятельно с возложенными на него задачами, то оста­
вил при нем Муравьева, который фактически взял в свои
руки руководство всеми действиями отряда.
В начале сентября Паскевич подошел к Эривани. Аб-
бас-Мирза, несмотря на превосходство в силах, побоялся
вступить в сражение и ушел обратно по Нахичеванской
дороге. Эристов и Муравьев двинулись ему навстречу. Од­
нако Аббас-Мирза опять-таки боя не принял и, отделав­
шись несколькими стычками с кавалерией отряда, стал
укрепляться в Дарадизском ущелье близ Маранды. Пер­
сияне считали эту позицию неприступной, но Муравьев,
бывший в этих местах с Ермоловым во время первого
персидского посольства и хорошо изучивш ий местность,
уговорил Эристова атаковать
персиян.
Дарадизское
ущелье, а затем и Марапда, были заняты отрядом.
Отсюда совсем недалеко оставалось до Тавриза. Му­
равьева не покидала возникшая еще в прошлом году
мысль о возможности быстро и с небольшими силами
занять столицу Адербиджана, второй по величине персид­
ский город, где находилась постоянная резиденция Аббас-
Мирзы. Муравьев, будучи некогда в Тавризе, недаром
внимательно осматривал крепостные сооружения, а самое
главное — он превосходно знал, что местное население
ненавидит царствующую династию Каджаров, и не без
основания надеялся на помощь самих тавризцев.
Муравьев собрал находившихся в отряде генералов
Панкратьева, Сакена, Чавчавадзе и Эристова, изложил
им свое мнение о возможности взять Тавриз. Все пони­
229


мали, что Паскевичу, которому только что сдалась Эри-
ваиь, будет неприятно, если Тавриз возьмут без его
участия. Но замысел, предложенный Муравьевым, был
так заманчив и соблазнителен, что никто возражать не
с гал.
Подготовку и осуществление смелого плана Муравьев
взял на себя. Медлить нельзя было пи одного часа. Хотя
Аббас-Мирза и не думал, что маленький русский отряд
отважится прорваться в Тавриз, все же приближение
этого отряда начало его, видимо, тревожить, и он двинул­
ся с войскохм к своей столице. Нужно было предупредить
его. И лотом: от Паскевича, извещенного о занятии Ма-
ранды и выходе отряда на Тавризскую дорогу, вот-вот
могло прийти запрещение продолжать дальнейшее дви­
жение. Муравьев в этом ие ошибся, оно так и было.
Нарочный от Паскевича уже мчался в отряд со строгим
наказом Эристову: «Движение ваше на Тавриз с мало­
значащими силами я нахожу преждевременным. Следую
сам к Тавризу с главным отрядом и в сопровождении
парков и транспортов, могущих единственно обеспечить
основательное наступательное действие, а вашему сия­
тельству надлежит довольствоваться твердым занятием
Дарадизского ущелья и заготовлением запасов облегчить
марш моей колонны. Теперь я опасаюсь, дабы с вами ие
случилось, как перед сим с генералом Красовским, и что
я вынужден буду поправлять дела неблагополучные, от
неосторожной отважности происшедшие. Ибо вы из виду
упускаете, что на дальнем расстоянии от Аракса до
Тавриза, имея неприятеля по обоим флангам дороги, вы
подвергаете не только себя опасности потерять всякое
сообщение, но и меня нападениям неприятельской кава­
лерии на транспорт, которых число войск со мною при­
бывших совершенно прикрыть не позволяет. Вследствие
чего предписываю, буде вы еще далее не продвинулись,
то, остановись у Маранды, ожидать дальнейших прика­
заний»,
Нет, пе успел вовремя доскакать до отряда нарочный!
Не успел и Аббас-Мирза защитить своей столицы! Не
смог и Алаяр-хан, зять шаха, остававшийся в Тавризе,
устроить оборону города — лазутчики с прокламацтши,
посланные Муравьевым, возбудили народ к неповинове­
нию. Участь Тавриза была решена.
Муравьев так описывает дальнейш ие события:
«10 октября были сделаны последние распоряжения
для движения к Тавризу. Я едва мог сомкнуть глаза за
230


всю ночь, ибо мысли мои были заняты предпринятым
мною действием. Часа за два до света я вылез из палат­
ки и сел к огню. Весь лагерь еще спал, слышны были
только протяжные крики часовых. Я задумался о пред­
стоящем подвиге, с мыслями о последствиях оного были
неразлучны и воспоминания о семействе, предположения
о будущем, и я совершенно погрузился в мысли свои,
как вдруг тихий шорох пронесся мимо меня. Я поднял
глаза и увидел длинную худощавую фигуру передо мною.
Остатки седых волос старца сего развевались от ветра;
на гладкой поверхности голого его лба и головы отражал­
ся огонь, нас разделяющий; большие и темные глаза
старца были опущены вниз и следовали движению голо­
вы, наклоненной также к огню. Одетый в разорванный
халат и в туфлях старец сей стоял неподвижно и, каза­
лось, опасался прервать мои думы. Посторонние, увидев­
ши его, могли бы подумать, что сие полуночное чудовище
было извергнуто из недр земли при землетрясении, за два
дня случившемся. Но я узнал своего князя Эристова,
которому такж е не спалось.
—
Пусть генерал Паскевич сердится, — сказал он, —
а мы в Тавриз пойдем и мошенника Аббаса-Мирзу за на­
беги на Грузию накажем.
Еще не рассвело как следует, а наш отряд уже двигал­
ся по дороге к Тавризу... Все было бодро и весело, как и
бывает в таких случаях при наступательных движениях,
и в таком расположении духа все нам предзнаменовало
успех...
Спустя два дня, приблизившись к предместьям столи­
цы, мы растянули войска свои на правом берегу Аджи-
Чая, дабы более их показать. Я и Панкратьев с шестью
ротами гренадер, сводным батальоном и шестью батарей­
ными орудиями пошли вперед. Столица казалась безмолв­
ной, и это нас настораживало. Вступая в форштадт, мы
зарядили ружья и подвигались с барабанным боем.
И вдруг мы увидели, как на одной из улиц появилась
толпа богато одетых всадников, впереди коих ехал пре­
красный собой юноша: это Ахмет-хан, сын губернатора,
и старшины города встречали нас с изъявлением покор­
ности. Ахмет-хан за всех говорил, представил мне стар­
шин и сказал, что они давно бы встретили нас, если б
не препятствовал в том Алаяр-хан, который хотел защи­
щать город и завалил все ворота. Знание турецкого языка
мне много способствовало. Я обходился без переводчика
и все прибегали ко мне. Оставив гренадер и орудия в
23!


городе, я с П анкратьевым повел сводный батальон
прямо к цитадели, которую спешил занять. Треск бара­
банов, громкое «ура!», возглашенное при переходе рва
и в воротах, поздравления всех сослуживцев с завоеванием
Тавриза, приветствия народа и старшин — все сие до­
ставило мне одну из самых лестных и торжественных ми­
нут в жизни! Мне было тридцать три года, я завоевал
столицу и принимал поздравления тех, кои по старшин­
ству своему могли желать себе приписать сию славу!
Вряд ли самолюбие может встретить когда-либо столь
сильное наслаждение, особливо после того, как я помыш­
лял о том, что мне предстояло в случае неудачи...
Ночью я приказал зажечь фейерверк на стенах цита­
дели, употребив на сие все плошки и фейерверочные
штуки, которые мы наш ли готовыми в арсенале цитадели.
С высокой башни был пущен букет ракет, вид был пре­
лестный, вся цитадель в огне, и зрелище сие виделось
издалека. Аббас-Мирза, как я слышал, находившийся
в двадцати верстах от Тавриза, видел оное и зарыдал.
Эристов получил от него письмо, в коем он просил поща­
дить город, обнадеж ивая нас миром. Аббас-Мирзе было
очень вежливо ответствовано, что мы не имеем обычая
истреблять завоеванных нами городов, а что о мире он
может иметь сведения только от главнокомандующего,
во власти коего состояло заключить оный».
Тавриз был захвачен Муравьевым столь молниеносно,
что персиянам не удалось ничего отсюда вывезти. Тро­
феи были огромны: дворец Аббас-Мирзы, хотя и разграб­
ленный частично жителями, но все же сохранивший мно­
го ценностей; арсенал с большим количеством новеньких
английских ружей, сорок крепостных орудий, десятки
тысяч артиллерийских снарядов разных калибров, хорошо
устроенный английскими мастерами литейный двор
и пороховой завод; полные амбары с зерном и всякими
иными припасами.
Однако Паскевич, узнав о взятии Тавриза и захвачен­
ных трофеях, не только не порадовался успеху войск
своих, а, напротив, пришел в бешенство. Он понимал, что
со взятием Тавриза войну с персиянами можно считать
выигранной, но какое ему, царедворцу, было дело до
пользы отечества, когда так нежданно ускользнула от
него слава и, словно мираж, исчез грезившийся титул
графа Тавризского. Целый день не выходил он из палат­
ки, грыз от досады ногти, грозил победителям неистово:
—
Старый баран Эристов никогда бы не реш ился на
232


подобное самовольство! Я знаю, это подлые интриги Му­
равьева! Он тайный карбонарий и ненавистник честных
слуг государя! Нет, с меня довольно, более в корпусе я
терпеть его не намерен!
Но на людях приходилось сдерживаться. Все знали,
как и кто взял Тавриз, все говорили о Муравьеве с почте­
нием, и высказывать открыто недовольство действиями
смелого и талантливого полковника Паскевич не мог:
слишком явно выявились бы его задетое самолюбие и
зависть.
Муравьев поехал в ближайшее от Тавриза селение
Саглан встречать главнокомандующего. Был вечер. Пас­
кевич ужинал в компании своих приближенных. Муравье­
ва принял он со скрытой неприязнью. Посадив к столу
и с трудом выдавив любезную улыбку, сказал:
—
Вот вы молодцы какие, куда забрались! — и, чуть
помолчав, спросил: — А ключи от ворот Тавриза полу­
чены?
Никаких замков и ключей не было, но, зная, какое
большое значение придает Паскевич этой устаревшей це­
ремонии, и не желая его лишний раз сердить, Муравьев
промолвил:
—
Ключи будут вам поднесены при вашем въезде в
завоеванную столицу.
Напоминание о завоеванной не им столице было, ви­
димо, Паскевичу неприятно. Мускулы на его лице дрогну­
ли. Но он сдержался, выпил бокал вина, потом спросил
полушепотом:
—
Ну-с, а предписание мое князю Эристову вы полу­
чили?
—
Так точно. На следующий день после взятия Тав­
риза.
—
Как это так? — нахмурился Паскевич.
—
Ведь из­
вестно, с кем оно было послано, об этом надо будет
справиться.
—
Ваше предписание получено было после взятия
крепости, — уточнил Муравьев.
Паскевич привычно передернул плечами, замолчал,
отвернулся и более разговора об этом не возобновлял.
Возвратившись в Тавриз, Муравьев послал находив­
шегося при нем юнкера Егорушку Ахвердова, брата же­
ны, искать на базаре большие висячие замки и ключи.
Егорушка доставил их несколько штук. Выбрали какие
получше, положили на поднос под цветное покрывало,
поднесли торжественно Паскевичу, и он милостиво при­
233


вял, во государю, как тогда требовалось, отослать не
решился. При казал М уравьеву доставить другие, постарее
и помудренее. Пришлось один из самых больших и без­
образных замков положить на несколько дней в навоз,
чтобы железо окисло... Ничего не поделаешь, надо было
для государя постараться!
Прошло несколько дней. Никаких распоряжений на­
счет дальнейшей службы, никаких приказаний от главно­
командующего Муравьев не получал, все его представле­
ния о награждении отличившихся были отвергнуты, при
встречах с ним Паскевич отводил глаза в сторону. Объяс­
няться не было необходимости. Муравьев подал рапорт
об увольнении и получил его.
Уезжая ночью из Тавриза, он размышлял о преврат­
ностях судьбы. Но ие роптал на нее. Он не угодил н а­
чальству, зато верно послужил отечеству. Война закап­
чивалась. Города Адербиджаиа и северных провинций
сдавались без боя. Армяне и грузины, жившие в этих
местах, освобождались от тяж кого ига персиян. Народы
Кавказа надолго избавлялись от варварских и кровавых
набегов. Грибоедов подготовлял уж е основы мирного до­
говора с Персией. Аббас-Мирза с потерей Тавриза лишил­
ся средств для продолжения войны. Он переезжал из го­
рода в город, боясь показаться в Тегеране, где сладостно
дремал в объятиях трехсот своих одалисок престарелый
его отец Фет-Али-шах. Фет-Али-шах не желал войны с
русскими, но поддался уговорам Аббас-Мирзы и англи ­
чан, которым давно приглянулись богатые нефтеносные
кавказские берега Каспия. Аббас-Мирза знал, что отец
недоволен им, и, страшась потерять голову, жаждал ско­
рейшего окончания военных действий.
Муравьев возвращался в Тифлис, где ждала его
жена, по которой он смертельно соскучился, и тот круг
его родных и близких, в котором он чувствовал себя так
хорошо и спокойно. Тревожил только вопрос: как и на
что далее жить? До сих пор единственным источником
существования являлось скромное военное жаловапье.
Никакого движимого и недвижимого имущества, кроме
половины тифлисского дома, у него с женой пе было.
Что же делать без службы?
Отец быстро старел и желал его возвращения... Со­
зданная им школа колонновожатых, из которой вышло
более тридцати деятелей тайных обществ, была прави­
тельством за неблагонадежность закрыта. Отец пересе­
лился в Осташево, где занимался хозяйством, но годы
234


давали себя знать, поднять доходность имения не удава­
лось, и мучили старые долги, вся надежда была па то,
чтоб передать имение в руки сына Николая... Значит,
можно было, выйдя в отставку, сделаться помещиком,
подобно многим другим военным, и ж ить за счет труда
крепостных людей. С юных лет страстно желать отмены
позорного крепостного рабства и потом самому пользо­
ваться его плодами! Нет, такое решение вопроса было
противно его совести! В одном из писем к отцу он нам ек­
нул, что хорошо бы отпустить мужиков на волю и перей­
ти на более выгодный наемный труд, но мысль эта отцом
была отвергнута самым категорическим образом...
Стало быть, все-таки без службы не обойтись. При­
дется писать в Главный штаб Дибичу, просить о назна­
чении в другую армейскую часть, сославшись н а то, что
якобы домашние обстоятельства ие позволяют более про­
должать службу в Грузии. И не хочется, и обидно остав­
лять благословенный край, с которым так сроднился, но
иначе нельзя.
...В
Тифлис он приехал холодной ноябрьской ночью.
Наверху, в их спальной комнате, мерцал слабый свет.
Это его не удивило. Соня имела привычку зачитываться
в постели. Он оставил вещи в передней камердинеру, при­
казал никого не будить, радостный и взволнованный по­
спешил к жене, тихо приоткрыл дверь в спальную и
остолбенел от неожиданности...
В постели с книгой в руках лежала ие Соня, а незна­
комая молодая женщина в кружевном кокетливом чеп­
чике, из-под которого выбивались пушистые белокурые
волосы. Свеча, стоявшая на ночном столике, освещала
лишь ее миловидное, с мелкими правильными чертами
лицо, а в комнате колебались причудливые тени, было
полусумрачно. Незнакомка, увидев вошедшего, не испу­
галась, пе вскрикнула, а приподнялась, натянула до под­
бородка одеяло и, глядя на него широко открытыми се­
рыми с веселой искоркой глазам и, произнесла:
—
Я догадываюсь... вероятно, сам хозяин Николай
Николаевич?
—
Простите, сударыня, — все еще не придя в себя,
пробормотал он, — но здесь как будто была моя спаль­
ная комната...
Она кивнула головой и улыбнулась:
Я понимаю, вам кажется странным мое присут­
ствие здесь, но все очень просто... Софья Федоровна после
ремонта в доме нашла нужным сделать вашу спальную
235


в угловой комнате, предназначавшейся прежде для дет­
ской, а меня поместили здесь!
—
С кем же, в таком случае, я имею честь разгова­
ривать?
—
О, какой вы недогадливый! — рассмеялась она.
—
Я Бурцова. Ж ена вашего друга. Анна Николаевна или
просто Анна, как вам будет угодно. Разве Иван ие гово­
рил вам, что я приезжаю в Тифлис?
—
Нет, он говорил... я просто не подумал как-то о
возможности встретить вас при таких необычайных об­
стоятельствах...
—
А я рада, что так получилось. Будете дольше по­
мнить первую встречу.
—
И, протянув ему оголенную
пухлую руку, заключила: — Целуйте и исчезайте. Я на­
шла здесь в доме самое нежное попечение всех женщин
и не хочу никого омрачать ревнивыми подозрениями...
Она опять рассмеялась. Он тоже не удержался от
улыбки и хорошенькую ручку поцеловал охотно.
Анна Николаевна была полькой. Хорошо образованная
и начитанная, веселая и предприимчивая, она всех к себе
располагала, и Муравьев на первых порах с ней подру­
жился, радуясь за старого приятеля, что послала ему
судьба такую милую жену.
Как-то вечером за общим разговором в гостиной воз­
ник спор об искренности между мужчиной и женщиной.
Муравьев утверждал, что без искренности и доверия
между любящими он не представляет себе полного
счастья.
Бурцова, смеясь, заметила:
—
Что ж, если так, значит, вы отрицаете вообще воз­
можность счастья?
—
Почему же? — возразил он.
—
Я только высказы­
ваю свое мнение, как оно мне представляется...
Бурцова, пристально глядя на него чуть прищурен­
ными глазами, сказала:
—
А в нашей жизни, милый Николай Николаевич,
многие ли счастливцы могут заявить, что они с любимым
человеком вполне искренни? Я, признаюсь, за себя не
ручаюсь... И разве у каждого из вас нет в душе чего-то
такого, что составляет его личную сокровенную тайну,
которой он ни с кем, даже с богом, делиться ие желает?
Сопя, вмешавшись в спор, произнесла:
—
Мне думается, вы не совсем правы, Анна... Хра­
нить от любимого человека тайну и быть вполне счастли­
вым... к ак это можно?
236


Бурцова ласково обняла ее:
—
Сонечка, вы ангел! А я говорю о людях, населяю­
щих грешную землю!
Вскоре Муравьев убедился, что радоваться за старого
приятеля преждевременно. Анна Николаевна особой при­
вязанности к мужу не чувствовала, верности не хранила,
и хорошее воспитание не мешало ей с удивительным лег­
комыслием вступать в весьма предосудительные связи.
Муравьев стал от общества ее уклоняться и был доволен,
что Соня, разделяя его взгляды, поступала так же. Но
спор с Бурцевой об искренности между любящими из
памяти не выходил и чувствительно тревожил...
Прошло два года, как прежняя его связь прекрати­
лась. И Бебутов недавно сообщил ему, что в Кутаисе за
Сонюшку сватается молодой чиновник и она не против,
но ие решается на брак без его, Муравьева, согласия.
И он согласие охотно дал, послав на приданое пятьсот
рублей из скудных своих сбережений, и все как будто за­
вершилось благополучно, мож ет быть, и не стоило огор­
чать жену тяжелым признанием? И все-таки при его
твердых правилах утаивание этой связи, чем бы оно ни
вызывалось, казалось непозволительным малодушием и
ощущалось им как темное пятно на совести...
Однажды, войдя в комнату жены, он застал ее в
слезах.
—
Соня, родная... что случилось? — бросился он к
ней, встревоженный.
Она сердито его оттолкнула, швырнула под ноги ском­
канную какую-то записку:
—
Можете убираться к другой своей Сонюшке...
Я не хочу вас более знать!
И, продолжая истерично всхлипывать, побежала на
половину Прасковьи Николаевны.
Записка, присланная из Кутаиса и случайно попавшая
в руки жены, гласила: «Николай Николаевич, может,
я вас обеспокоила два раза насчет портрета. Поверьте,
что это произошло не от какой-нибудь ветрености, а от
искренней любви к вам и преданности. Не думайте, од­
нако ж, что я могу без портрета забыть вас; нет, черты
лица вашего и бесценная для меня любовь ваша никогда
ие изгладятся из памяти моей. Я бы еще желала когда-
нибудь увидать вас, и дорогие руки ваши облить слезами,
те, которые не раз обнимали меня. Благодаря бога я
живу благополучно и счастливо, любима и уважаема
другом, которого любовь ценю, и радуюсь, что вы не з а ­
237


бываете вечно вам преданную от всей души Сонюшку».
Прочитав записку, он не порвал ее, а бережно рас­
правил и убрал. Стыдиться нужно не этой записки,
а своего малодушия. Нельзя было скрывать того, что
теперь открылось само собой. И он отправился к жене,
чтоб сказать ей прямо:
—
Милая Соня, я виноват перед тобой и не ищу ни­
каких оправданий, но там все кончено, ты у меня одна,
и я никогда более ничего не буду скрывать от тебя...
Пойми и прости!
Сопя поняла, поверила, простила.
...А в кабинете императора Николая начальник Глав­
ного штаба делал обзор недавно закончившихся военных
действий в Персии. Император слушал молча, изредка
заглядывая в разложенную перед ним карту и хмурясь.
Дибич отлично понимал, в чем дело. В реляциях Паске­
вича, которые получал царь, все выставлялось несколько
в ином свете: действия самого Паскевича и одерживае­
мые им победы значительно преувеличивались, похваль­
ные действия других командиров замалчивались. Но в
Главном штабе реляции дополнялись донесениями посы­
лаемых в действующую армию чиновников и иными све­
дениями, в которых события излагались более точно.
Императору неприятно было убеждаться, как далеки от
истины реляции фаворита, а Дибич, не любивший над­
менного этого выскочку, напротив, с тайным удоволь­
ствием подчеркивал то, о чем Паскевич предпочитал не
сообщать.
—
Решительное значение для исхода всей кампании
имел захват Тавриза отрядом генерала Эристова, — гово­
рил Дибич.
—
Тавризская операция заслуживает особого
разбора, ваше величество, она свидетельствует, к ак при
умелом использовании местных условий и обстоятельств
можно с небольшими силами добиться блистательных
военных успехов...
—
Позволь, Иван Иванович, — перебил император, —
ты же сам только что утверждал, будто Эристов для са­
м остоятельных действий совершенно негоден.
—
Так точно. Поэтому граф Иван Федорович напра­
вил в отряд Эристова помощника начальника корпусного
штаба полковника Муравьева, коим разработана и прове­
дена вся операция...
—
Однако ж, я думаю, успеху ее немало способство­
вало и отвлечение неприятеля действиями наших главных
сил под Аббас-Абадом и Эриванью?
238


—
Несомненно, ваше величество. Но если б полковник
Муравьев не решился на быстрый захват Тавриза, куда
спешили войска Аббаса-Мирзы, то мы принуждены бы
были к долговременной осаде его столицы...
—
Ты считаешь, что крепостные сооружения Лббас-
Абада и Эривани менее сильны, чем в Тавризе?
—
Не подлежит никакому сомнению, государь. Граф
Иван Федорович особым предписанием даже запретил
движение к Тавризу малозначительного отряда Эристова,
но предписание сие запоздало и получено было в отряде
уже после занятия города...
—
Гм... Видимо, ему не все было ясно... А Муравьев
молодец, ничего не скажешь, — похвалил царь.
—
Вели б
не был он в близких отношениях с нашими друзьями че­
тырнадцатого декабря и с Ермоловым... Ты, помнится,
говорил, что Иван Федорович с Муравьевым пе ладят?
—
К сожалению, так, государь. И Муравьев просит
меня о переводе из войск Кавказского корпуса...
—
Вот что! Что же ты полагаешь?
—
Просьба несвоевременна. Если весной начнутся
военные действия против Турции, я не могу назвать
другого командира, государь, более полезного и нужного
в войсках корпуса, чем полковник Муравьев. Он в совер­
шенстве владеет турецким языком, ему известны все по­
рядки и боевые средства турецких войск. Я полагаю, что
Муравьева должно повысить в чипе за взятие Тавриза и
оставить на Кавказе.
—
Хорошо, не буду возражать,
—
кивнул головой
император.
—
Только придется написать Ивану Федоро­
вичу, какие причины и соображения побуждают Главный
штаб оставить Муравьева под его начальством. А надзор
за ним все же продолжать. Меня беспокоит, что посылае­
мые туда разжалованные бунтовщики и к ним прикосно­
венные могут найти покровительство у чиновных лиц и
способ для нежелательных общений...
Дибич почтительно наклонил голову:
—
Мною из внимания сие не упущено, государь!
...1 5 марта 1828 года Муравьев был произведен в гене­
рал-майоры и назначен командиром гренадерской брига­
ды Кавказского корпуса.
6
Турецкий султан Махмуд II был давним непримири­
мым врагом России. С помощью англичан он перестраи­
вал крепости и перевооружал свои войска, открыто нару­
239


ш ая мирные договоры, чинил препятствия русскому судо­
ходству в Черном море, все сильнее притеснял славянские
народы на Балканах и христианское население Закав­
казья, призывая мусульман к священной войне против
«неверных».
В апреле 1828 года император Николай объявил войну
Турции. Стотысячная русская армия под начальством
престарелого фельдмаршала Витгенштейна заняла дунай­
ские княжества, но, перейдя Дунай, встретила сильное
сопротивление турок и вынуждена была надолго остано­
виться под Силистрией и Шумлой.
А в середине июня открылись боевые действия против
турок в Закавказье. Передовой одиниадцатитысячный от­
ряд кавказских войск под начальством Паскевича пере­
шел близ Гумр пограничную реку Арпачай и двинулся на
Карс. Крепость эта, построенная с помощью английских
инженеров, считалась неприступной. Цепь Соганлугских
гор, отделяющая Карс от Эрзерума, спускается отрогами,
и оконечность их под самым Карсом образует довольно
крутую каменистую гору Карадаг, па вершине которой
турки построили сильный редут и соединили хорошо
защищенным лагерем с крепостью. Предместья были
укреплены каменным валом, город окружен высокими
степами с воротами и башнями. С эрзерумской стороны
под стенами города протекала река Карс. Цитадель, из
многочисленных бойниц которой грозно вы глядывали
дула орудий, устроена была на хребте горы и спускалась
г; городу несколькими ярусами толстых стен. Из цитаде­
ли потайные ходы, высеченные в камне, вели к воде.
Гарнизон Карса насчитывал пять тысяч пехоты и
почти пять тысяч конницы, среди которых выделялись
отважные делибаши и крутинцы. А из Эрзерума, как до­
несли лазутчики, следовал двадцатитысячный корпус
сераскира* Кёссе-Магмед-паши.
Кавказские войска, не дойдя нескольких верст до
Карса, свернули влево, обошли фланговым движением
Карадаг и крепость и вышли на большую Эрзерумскую
дорогу, лишив таким образом осажденных сообщения с
3 рзерумом.
Увидя подходившие в строевом порядке к стенам кре­
пости русские войска, турки открыли по ним сильнейший
орудийный огонь, а вслед за тем турецкая конница, вый-
ля из крепости, яростно атаковала правый фланг, стре­
мясь прорваться в тыл и уничтожить армейские обозы.


Однако новый начальник корпусного штаба генерал Са­
кен, предвидя такую возможность, заблаговременно вы­
двинул полевые орудия, турки были встречены убий­
ственным градом картечи, смешались, повернули назад.
А уланы и казаки довершили их разгром. Более из кре­
пости кавалерии не высылали, осажденные отделывались
пушечной п ружейной перестрелкой, вылазками неболь­
ших пехотных подразделений да фланкерскими сшиб­
ками.
Но, производя рекогносцировку крепости, Паскевич
пришел к выводу, что штурмом взять ее нельзя, а осада
может затянуться на долгие месяцы, и упал духом, не
зная, что предпринять. Окружавшие его любимцы, зани­
мавшие важ ны е посты в корпусе, состояли из вернопод­
данных, угодничающих гвардейских парадиров, знавших
назубок военные уставы и правила, а в практической
деятельности оказавшиеся совершенно бездарными коман­
дирами. Приближение войск сераскира к Карсу настраи­
вало их панически, они советовали главнокомандующему
сиять осаду крепости.
20 июня Паскевич приехал на левый берег реки, где
начальствовал над войсками Муравьев. На этот раз Па­
скевич был вежлив и любезен.
—
Я хочу попросить вас, Николай Николаевич, осмот­
реть батареи и редуты, которые приказал возвести на­
чальнику инженерной части полковнику Эспехо. Я хочу
знать ваше мнение на сей счет.
Муравьев осмотрел и убедился, что батареи заложены
необдумапио — слишком далеко от крепости и плохо
укрыты.
Батарейные орудия едва добрасывали гранаты до не­
приятельского лагеря, тогда как ядра турецкой крепост­
ной артиллерии легко достигали наших батарей. Необхо­
димо было закладывать их по-иному и в иных местах.
Вечером Муравьев пригласил к себе в палатку Бурцо­
ва, состоявшего дежурным офицером при штабе, и Ми­
хаила Пущина, произведенного недавно в прапорщики,
а позднее к ним присоединился обер-квартирмейстер кор­
пуса полковник Владимир Вольховский. Всех собравших­
ся связывала старинная дружба, все состояли членами
первых тайных обществ и продолжали находиться под
надзором. Все были офицерами суворовской военной
школы противниками бесплодных прусских доктрин,
приверженцем которых являлся император Николай и
К) За стеной Кавказа
241


окружавший его генералитет. И говорили обо всем ста­
рые приятели откровенно.
Когда Муравьев рассказал о негодном состоянии на­
ших батарей, Пущин заметил:
—
Я пытался полковнику Эспехо втолковать, что ста­
вить батареи в столь дальнем расстоянии от крепости
бесполезно, а он оскорбился: «Ваше дело, — говорит, —
не учить старших, а выполнять что прикажут». Ну и черт
с ним, пусть теперь отдувается!
Бурцов, раскрыв принесенную с собой сделанную им
самим съемку крепости и почесывая по привычке нос,
спросил:
—
А ты, Михаил Иванович, где бы считал необходи­
мым заложить батареи первой параллели?
—
На левом берегу реки, думается, можно поставить
три батареи, примерно вот здесь, — указал Пущин на
съемке,
—
на правом берегу нет более подходящего
места для главной батареи, как против бастионов пред­
местья Орта-капи...
—
А турки что же, по-твоему, молча наблюдать будут,
как под носом у них редуты возводят? — задал вопрос
Вольховский.
—
Нужно тихо и быстро, в одну ночь управиться,
чтоб турки глазом моргнуть не успели, — сказал Пу­
щин.
—
Я не утверждаю, что это легкое предприятие, но
при доброй воле и отважности исполнителей вполне воз­
можное.
—
В особенности, если при этом произвести отвлекаю ­
щее ложное нападение с других сторон, — добавил Б ур­
цов.
—
И само собой, требуется сильное прикрытие...
Выслушав разумные доводы приятелей и согласив­
шись с ними, Муравьев доложил Паскевичу обо всем.
Тот сделал соответствующее приказание.
22 июня вечером Нижегородский драгунский и Дон­
ской казачий полки под командой полковника Николая
Раевского произвели ложное нападение на правом фланге
со стороны Карадага, одновременно Ширванский пехот­
ный полк атаковал крепостное предместье на левом флан­
ге. Т урки всполошились, ответили сильным пушечным
огнем, крепость окуталась пороховым дымом.
Пользуясь этим, прапорщик Михаил Пущин с пятью
пионерами *, прикрываясь за каменными утесами крутого
правого берега, пробрался отважно к месту, назначен­
ному для главной батареи, в 215 саженях от крепости,
обозначив кольями всю трассировку ретраншемента и на­
242


правление амбразур. И как только совсем стемнело, сюда
подошли под сильным прикрытием отряды, выделенные
для строительных работ. Левобережные траншеи и бата­
реи были поручены Бурцову. Постройку и прикрытие
главной батареи, что требовало особой осторожности и
спешности, взял на себя Муравьев. Надо было все успеть
сделать в короткую летнюю ночь под носом у неприятеля!
Работы производились в труднейших условиях. Не бы­
ло ни леса, ни машин, ни туров, камни ломали кирками
и насыпали в холщовые мешки. Зная по опыту, как ва­
жен личный пример начальника, Муравьев, сняв гене­
ральский мундир, работал наряду с солдатами, офицеры
последовали его примеру.
Перед рассветом, когда транш еи были почти готовы
и можно было уже укрыться за брустверами, турки, услы­
шав, очевидно, стук топоров и кирок, открыли наугад
ружейную стрельбу, но им не отвечали, и они успокоились.
Зато утром, увидев воздвигнутые близ крепостных стен
русские батареи, турки пришли в неописуемую ярость.
Они обрушили на батареи ураганный огонь из всех кре­
постных орудий. Все кругом загрохотало и потонуло
в густых пороховых тучах.
Муравьев отвечал из 16 орудий и мортир, которые
удалось установить на батарее. Ж естокая артиллерийская
канонада не смолкала четыре часа. Бруствер и амбразуры
в нескольких местах вскоре были совершенно разрушены
ядрами, замолкли три подбитые пушки, взлетали на воз­
дух ящики со снарядами, в траншеях все больше стано­
вилось убитых и раненых. Изнемогая от усталости, полу-
оглохший от беспрерывной стрельбы и взрывов, с лицом,
покрытым копотью и грязью, Муравьев отдавал распоря­
ж ени я и ободрял людей спокойным голосом, хотя видел,
что долго главная батарея не продержится.
А тем временем Бурцов, находившийся на батареях
левого берега, более отдаленных от крепости и потому
подвергавшихся менее сильному обстрелу, догадавшись,
в каком незавидном положении оказалась главная бата­
рея, решил несколько отвлечь внимание турок, выманить
их из крепости и послал две роты егерей занять кладбище,
бывшее неподалеку от неприятельского лагеря. Егеря,
овладев кладбищем и не видя никакого сопротивления,
ворвались в самый лагерь и взяли там два орудия, пере­
бив пушкарей. Тогда из крепости турки сделали вылазку,
послав против смельчаков-егерей две тысячи пехотинцев.
В предместье завязался рукопашный бой. Силы были ке-
16*
243


равны, егерей оттеснили на кладбище. Но им на помощь
подоспел еще батальон пехоты. Кровопролитное сражение
продолжалось. Наконец турок смяли, погнали в предме­
стье. Бурцов с ротой егерей овладел одной из самых высо­
ких крепостных башен, установил там два орудия, открыл
огонь по смешавшейся неприятельской пехоте, заставив
часть гарнизона перебраться на Карадаг. Генерал Сакен,
видя, что завязанный бой приобретает благоприятный
оборот, прорвался с полком карабинеров в предместье
Орта-капи, а затем в крепость. Полковник Вольховский
с ротой гренадер взял самый грозный турецкий бастион
Юсуф-паши, орудия которого были тут же обращены
против соседних крепостных башен.
В полдень, когда огонь на главной батарее затих,
сюда приехал Паскевич. Изумленный и ошеломленный
тем, что творилось без его ведома в предместьях и в кре­
пости, главнокомандующий был сильно рассержен. Увидев
Муравьева, оп обрушился на него:
—
Что это значит, генерал? Кто начал самовольный
штурм крепости? С какого повода сие сделалось без
моего приказания? Как смели!
Муравьев, вытирая грязный пот с лица, пожал пле­
чами:
—
Не могу ничего сказать. Я не отлучался с батареи
в течение четырех часов, находясь под жесточайшим
огнем...
Паскевич окинул сердитым взглядом полуразрушенную
батарею и, сообразив, что здесь во всяком случае винова­
тых искать нечего, смягчился:
—
Наши егеря ворвались в крепость, кто-то подстре­
кал их на такое самовольство! Безобразпое дело! Их мо­
гут там совершенно истребить, а я за всех в ответе!
Он навел подзорную трубу на Карадаг, увидел, как
турки карабкаются на гору и как толпятся они под
знаменами на стене, примыкавшей к горе, и, не разобрав,
в чем дело, произнес встревоженно:
—
Вот, пожалуйста! Я этого опасался... Турки, по
всей вероятности, получили подкрепление. Возможно,
подошли войска сераскира... К ак вы полагаете, чем это
может кончиться?
Муравьев, еле удерживаясь от неподобающей ирониче­
ской усмешки, отчеканил:
—
Взятием Карса нашими доблестными войсками, ва­
ше высокопревосходительство!
244


Паскевич от такого неожиданного ответа выпучил
глаза:
—
Как? Вы полагаете... вы считаете это возможным?
Из каких соображений вы исходите, генерал?
—
Большая часть орудий противника подавлена, ина­
че мы бы не разговаривали с вами в тишине. Карадагский
редут — последнее убежище для пришедших в смятение
турок. И дабы воспользоваться сими успехами, необходимо
поддержать удачный натиск наших Схмельчаков всеми си­
лами и средствами...
Разумеется, если все обстоит так, как вы говори­
те, — сразу повеселев, согласился Паскевич и, глядя опять
в подзорную трубу на Карадаг, спросил: — А как вы счи­
таете... возможно ли занять этот редут на горе?
Невозможного д л я русских войск не существует,
ваше высокопревосходительство. И если вы прикажете?..
Дальнейшее в реляции, посланной императору, описы­
вается так:
«Корпусной командир отправил для взятия Карадага
генерал-майора Муравьева с ротою Грузинского гренадер­
ского и батальоном Эриванского карабинерного полков.
Для обеспечения сего смелого движения, которое должно
было производиться на открытом пространстве под кар теч ­
ными выстрелами всей крепости и отдельного укрепления
горы Карадаг, велено было вывести из траншей всю
батарейную артиллерию, из двенадцати орудий состояв­
шую, и поставить правее занятого предместья Орта-капи,
дабы отвечать неприятелю. Рота Грузинского гренадерско­
го полка с отважностью бросилась на предместье Байрам-
паша и овладела оным, взяв одно знамя; другая же рота
сего полка и батальон Эриванского карабинерного полка
под начальством генерал-майора Муравьева почти по не­
приступным тропинкам взошли на высокую скалистую
гору Карадаг и, несмотря на перекрестный огонь постро­
енного по оной редута, шанцов и крепостных бастионов,
вытеснили неприятеля, причем взято четыре орудия и два
знамени».
В то время как Муравьев штурмовал Карадаг, армяне,
населявшие Карс и ненавидевшие турецких угнетателей,
пробрались на крепостные стены и передали стоявшим
под ними русским гренадерам веревочные лестницы, ука­
зав места, где безопасней всего было воспользоваться ими.
Гренадеры быстро оказались в крепости, разобрали тя­
желые камни, которыми турки заваливали ворота, и впу­
стили своих товарищей. Карс был взят. Неприятельский
245


огонь подавлен. Карский паша, укрывавшийся с двумя
тысячами турок в цитадели, сдался. Победителям доста­
лось сто пятьдесят пушек и мортир, тридцать знамен,
большие склады с артиллерийскими снарядами, военным
имуществом, продовольствием.
Корпус Кёссе-Магмед-паши, подошедший в тот день
к Карсу, опоздал всего па несколько часов и вынужден
был поворотить к Ахалцыху.
Капитан Андреев, участвовавший во взятии Карса, за ­
свидетельствовал: «Все это сделалось вдруг, без предвари­
тельных распоряжений и без приказаний Паскевича. Ус­
лыхав сильную канонаду, он поехал из лагеря к передним
линиям, рассерженный своевольным распоряжением, гро­
зя наказать виновных, вступивших без спроса в бой...
Более всего способствовали счастливому, невероятно бы­
строму исходу дела под Карсом начальники траншей
генерал Муравьев и полковник Бурцов».
Паскевич, обрадованный нечаянной победой и втайне
завидуя талантливым командирам, находившимся под его
начальством, вынужден был представить их к награжде­
нию. Муравьев за боевые подвиги при взятии Карса по­
лучил Георгиевский крест четвертой степени.
7
Простояв три недели под Карсом, войска Кавказского
корпуса двинулись дальше и обложили крепость Ахалка-
лаки , которая после сильного артиллертшского обстрела
сдалась на милость победителей. По в турецком гарнизоне
была обнаружена чума, и русские войска, не входя в кре­
пость, расположились лагерем близ нее.
Вечером 25 июля Муравьев, зайдя по каким-то делам
в палатку Паскевича, неожиданно среди других собрав­
шихся у него лиц встретил Грибоедова.
Александр Сергеевич возвратился недавно из Петер­
бурга, куда ездил с донесением Паскевича о заключении
мира с Персией. Он был принят императором, получил чин
статского советника, орден Анны с бриллиантами, четыре
тысячи червонцев и назначение полномочным послом
в Персию. Он таким образом вмиг сделался знатен и бо­
гат и заехал из Тифлиса к Паскевичу, чтобы повидаться
с ним и принять дипломатические приказания.
Грибоедов в новом посольском мундире со звездой
выглядел празднично, был необыкновенно оживлен, уви­
246


дев Муравьева, поднялся ему навстречу и, отведя его
в сторону, радостно улыбаясь, произнес:
—
Как мне приятно вас видеть, дорогой Николай Ни­
колаевич! Я привез вам из Тифлиса тысячу самых нежных
приветствий и пожеланий. И вы можете меня поздравить...
Муравьев, слышавший о назначении Грибоедова, по­
жимая ему руку, не замедлил отозваться дружески:
—
От всей души, Александр Сергеевич! Я уверен, что
государь не мог сделать лучшего выбора на место нашего
посла в Персии. Кто же лучше вас может поддержать
в сей первобытной стороне честь и славу нашего отече­
ства!
—
Благодарю за лестное ваше мнение, — сказал Гри­
боедов.
—
Однако ж я имел в виду сообщить вам нечто
другое... Я женюсь!
Такого сообщения Муравьев никак не ожидал. И уди­
вился чрезвычайно. Ведь Грибоедов сам не так давно,
рассказывая о своих сердечных увлечениях, признавался
ему, что не помышляет о женитьбе.
—
На ком же остановили вы свой выбор, Александр
Сергеевич?
—
Разве вы не догадываетесь? Я сделал предложение
Нине Александровне Чавчавадзе. Предложение принято,
и мы помолвлены.
Муравьева словно огнем опалило, он помрачнел, при­
кусил губы.
—
Как же это так вдруг вы решились? — отводя
взгляд, проговорил он приглушенным голосом.
—
Все произошло у вас в доме, — пояснил Грибо­
едов.
—
Нина нравилась мне давно, и я приехал из
столицы в Тифлис с мыслями о ней. Новое положение,
давая средства к жизни, позволяло мне обзавестись семь­
ей. Первый визит мой был к милой и доброй Прасковье
Николаевне, я открыл ей свое намерение. Она приняла
в моем деле самое горячее участие. Я объяснился с Ниной,
мы получили согласие на брак от ее матушки и бабушки,
известили находившегося в Эривани кн язя Александра
Герсевановича. Его ответ нагнал меня в Гумрах: он благо­
словляет нас и радуется нашей любви...
—
В согласии ее родителей можно было не сомне­
ваться, такому зятю кто не рад, — сказал Муравьев, —
но возможно ли, чтобы Нина, не имеющая того образова­
ния, которое может занять вас, сделалась единомышлен­
ным, близким другом вашим?
—
Нина умница, а о занятиях для нее и дальнейшем
247


образовании я позабочусь, — промолвил Грибоедов, и
вдруг лицо его приняло печальное выражение: — Нет,
признаюсь, меня беспокоит не это, а нечто другое... Вы
знаете персиян и можете представить, в каком положении
я окажусь, когда начну требовать выполнения договорных
обязательств и взыскивать контрибуцию. Известный вам
Алаяр-хан, зять шаха, лютый мой враг, да и англичане,
окружающие шаха, готовы на любое подстрекательство...
Меня томят какие-то темные предчувствия!
Муравьев понимал, что Грибоедов нрав, почетная дол­
жность не обещала ему покойной и легкой жизни. И в ду­
ше Николая Николаевича невольно шевельнулось к нему
сочувствие. Он произнес успокоительно:
—
Ну, вы напрасно себя так настраиваете... Бог не
выдаст, свинья не съест!
—
Да, будем надеяться,
—
попытался улыбнуться
Грибоедов и взял его за руку: — Знаете, чего бы я желал,
дорогой Николай Николаевич? Чтобы родство Ахвердо-
вых и Чавчавадзе еще более сблизило нас...
Муравьев пожал плечами и ничего не ответил. Рас­
стались они как старые знакомые, но не как близкие
друзья.
На другой день, ранним утром, Муравьев, выйдя из
своей походной палатки, увидел, как по дороге из лагеря,
проходившей в полуверсте от него, заклубилась пыль
и запряженная тройкой коляска с поднятым верхом, со­
провождаемая конным конвоем, стала подниматься в гору.
Это уез ж ал Грибоедов. Муравьев долго и грустно смотрел
ему вслед, обвиняя себя, что не мог вчера перебороть
вызванного ревностью неприязненного чувства к Алек­
сандру Сергеевичу, не мог найти для него теплых про­
щальных слов, и на душе у него было скверно.
. . .Ахалцых считался одной из сильнейших турецких
крепостей. Турки суеверно думали, что русским никогда
не удастся завладеть Ахалцыхом, ибо предание гласило,
что прежде надобно снять месяц с неба, а потом уже
сделанную из легкого металла позлащенную луну с ахал-
цыхского минарета.
4 августа, переправившись с авангардными частями че­
рез реку Куру, Муравьев стоял на каменистой горе близ
крепости, разглядывая в подзорную трубу лежавшую пе­
ред ним турецкую твердыню, имевшую и в самом доле
грозный вид.
Крепость была построена в долине реки Поцхо, на ле­
вом берегу ее, на скалистой горной возвышенности, окру­
248


женной рвом и каменными башнями, впереди которых шла
еще каменная стена. На гребне скалы находилась цита­
дель, доступ в которую преграждался многими бойницами.
Входы к воде были сделаны закрытые, с блокгаузами при
реке и оборонительными стенками, составляющими цепь
укреплений на покатости горы. А в крепости, возвышаясь
над всеми другими зданиями, виднелась каменная громада
мечети и величественный минарет, над которыми поблес­
кивала в солнечных лучах знаменитая луна. К мечети
примыкали строения, где помещалась славившаяся у му­
сульман академ ия и библиотека с редкими восточными
книгами и манускриптами.
Обширное предместье, населенное турками, армянами
и грузинами, окружали высокие и толстые сосновые пали­
сады с прорубленными в них бойницами для орудий
и ружей. Крепостная артиллерия была мощной и снаряда­
ми снабжена в избытке. А холмы близ Ахалцыха занима­
ли густые колонны турецкой пехоты и кавалерии корпуса
Кёссе-Магмед-паши, подошедшего сюда ранее русских.
Муравьев, обозрев крепостные сооружения и окрест­
ность, поехал к Паскевичу. Тот находился невдалеке, в по­
ходном шатре, устроенном на пиках, покрытых казачьими
бурками. Он уж е знал, что корпус Кёссе-Магмед-паши
стоит у стен Ахалцыха, и это известие его сильно рас­
строило. Турецкие войска численно более чем вдвое пре­
восходили русских.
Паскевич с начальником штаба генералом Сакеном
обсуждали план военных действий. Главнокомандующий
не скрывал тревожного настроения. Он склонялся даже
к мысли об отступлении от Ахалцыха. Генерал Сакен
почтительно доказывал возможность атаковать турецкий
вспомогательный корпус.
—
Вот Николай Николаевич,
—
увидев входившего
Муравьева, сказал Паскевич, — он, вероятно, с передовых
позиций и поведает нам о своих наблюдениях.
—
Крепость, по всей видимости, хорошо приготовилась
к защите, — произнес Муравьев, — и войска сераскира
Кёссе-Магмед-паши занимают весьма удобные и выгодные
для себя позиции...
—
Слышите? — обратился Паскевич к начальнику
штаба.
—
Я же говорил, что преимущества неприятеля
не позволяют нам наступательных действий... И кроме
того, у нас продовольствия ioieeTcn не более как на две
недели, а наши фуражировки требуют больших воинских
прикрытий...
249


—
Разреш ите заметить, ваше высокопревосходитель­
ство, — вставил Сакен, — что наши преимущества в бое­
вом духе доблестных кавказских войск, одушевленных
великой целью освобождения христианских народов, сто­
нущих под турецким игом, а также в лучшем устройстве
боевых порядков. Кроме того, на помощь к нам подходит
из Грузии Херсонский гренадерский полк и Донской ка­
зачий. Я по-прежнему позволю себе, ваше высокопревос­
ходительство, высказаться за действия наступательные...
Доводы были убедительными. Муравьев с уважением
посмотрел на начальника штаба и поддержал его:
—
Мне кажется, что задача, выдвинутая перед нами
сложившимися обстоятельствами, заключается в том, что­
бы прежде всего разбить вспомогательный турецкий кор­
пус сераскира, дабы затем беспрепятственно запяться
осадой самой крепости.
Паскевич сердито на него покосился и перебил:
—
А если наше нападение будет отбито и нас прину­
дят к отступлению по единственной оставшейся у нас доро­
ге через боржомские теснины под выстрелами ацхурских
крепостных орудий? Вы представляете, господа, что нас
ожидает?
Сакен сказал твердо и уверенно:
—
Именно потому, ваш е высокопревосходительство,
что каждый офицер и солдат Кавказского корпуса пони­
мает, в какое тяжелое положение мы попадем в случае
отступления, именно потому они будут сражаться с еще
большей отвагой...
Паскевич возражать не стал и, ни на что не решаясь,
несколько секунд сидел молча, сжимая и разжимая паль­
цы рук, потом произнес:
—
Все это так, но слишком велик риск... Можно поте­
рять армию... Я предчувствовал, что этот проклятый
Ахалцых меня уходит! Впрочем, я подумаю...
Сакену в конце концов удалось склонить главнокоман­
дующего к наступлению. В ночь на 9 августа войска пра­
вого фланга под начальством самого Паскевича, пройдя
скрытыми местами несколько верст и обогнув крепость,
внезапно атаковали корпус Кёссе-Магмед-паши. Муравье­
ву было приказано отвлекать внимание турок на противо­
положной стороне Ахалцыха орудийной и ружейной пере­
стрелкой, не ввязываясь в бой. Но прямо перед пим
находилась сильно укрепленная неприятелем, господство­
вавшая над всей местностью высота, и Муравьев, пони­
мая, какое огромное значение она имеет, просил у Сакена
250


позволения в случае, если представится благоприятная
возможность, завладеть ею. Сакен, зная, что Паскевич
не терпит никаких хотя бы и полезных для дела, но
самовольных действий, ответил несколько уклончиво:
—
Я не полагаю, чтобы завладение сею высотою было
противно видам главнокомандующего. А что касается мое­
го мнения, то вам оно известно, я более всего полагаюсь
на предприимчивость наших командиров...
Муравьев, ведя со своих батарей орудийный обстрел
неприятельских бастионов, в то же время стал готовить
свою бригаду к атаке высоты.
Наступило утро. За Ахалцыхом слышались частые пу­
шечные выстрелы и ружейная стрельба. Наши войска
вступили в сражение. И вскоре на батарею к Муравьеву
прискакал от Паскевича казачий офицер, сообщил, что там
дело завязалось жаркое и у них много уже убитых и ра­
неных, а турки стоят твердо, главнокомандующий при­
казал отнюдь никаких наступательных движений не
предпринимать, а усилить отвлечение на себя неприятеля.
Прошел час, другой. Не получая более никаких указа­
ний и догадываясь по усиливающейся далекой канонаде,
что Паскевич оказался в затруднительном положении,
Муравьев решил па свой страх и риск овладеть высотой.
Две колонны карабинеров и находившиеся в голове солда­
ты конио-саперпого батальона стали подниматься в гору
оврагами. С правого фланга шли на приступ егеря, с ле­
вого — столь некогда любимый Ермоловым храбрый
Ширванский полк.
В это время небо вдруг потемнело, поднялась буря,
разразилась сильнейшая гроза. Беспрерывно сверкала мол­
ния, грохотал гром, неслись по горе бешеные дождевые
потоки, ноги скользили по глинистой почве, подъем был
невыносимо тяжек, но русские солдаты, все превозмогая,
продолжали взбираться наверх. Не остановил их и откры­
тый вскоре турками жесточайший орудийный и ружейный
огонь. На высоте, окутанной пороховым дымом, закипел
страшный рукопашный бой. Турки дрались с невероятной
яростью, даже раненые, поднявшись с земли, вновь кида­
лись на карабинеров и егерей с ятаганами и кинжалами.
Муравьев только что успел вслед за карабинерами
въехать на высоту, как лошадь под ним была убита, он
пересел на другую, продолжая в огне хладнокровно управ­
л ять боевыми действиями своих войск.
Прошло еще полчаса. Гроза прекратилась. Турок сби­
ли. Они в беспорядке стали отступать, преследуемые шир-
251


ванцами и карабинерами. Муравьев приказал все свои
и взятые турецкие орудия повернуть на открывшуюся
прямо под горой крепость и па ближние турецкие позиции.
Загремели орудийные залпы. Турки не ожидали отсюда
столь адского огпя, их охватила паника. Паскевич, видя
смятение в неприятельских рядах, двинул в штыковую
атаку находившиеся при нем войска правого фланга. К а­
заки и грузинская конница проникли в турецкие лагеря.
Нижегородские драгуны под командой Николая Раевско­
го захватили селение Суклис, перерезав последнюю дорогу
к крепости. Рассеянные толпы турок бежали в горы.
Корпус Кёссе-Магмед-паши был разбит наголову. Сам
сераскир с небольшой частью своих войск укрылся в кре­
пости, приняв начальство над ее обороною. Паскевич по­
слал к нему парламентеров с предложением сдаться на
почетных условиях. Сераскир, опытный воин, служивший
некогда мамелюком в Египте и сражавшийся там против
Наполеона, ответил так:
—
Спор между нами может решить только один меч,
и в бою этом будет один Аллах судьею!
Тогда Паскевич решился па штурм Ахалцыха. 15 ав­
густа вечером после сильнейшего артиллерийского об­
стрела Ширваискому полку удалось ворваться через бре­
ши, пробитые в палисадах ядрами, в предместье города.
Следом за ширванцами вошел туда Бурцов с пионерным
батальоном, затем гренадеры Херсонского полка и кара-
биперы. Турки сопротивлялись отчаянно. Их приходилось
выбивать из каждого дома. Пощады они не просили,
женщины защищались кинжалами. Бой не утихал всю
ночь. Начались пожары. Свет луны еле проникал сквозь
дымную завесу. Тесные улицы и переулки были завале­
ны горящими бревнами и трупами.
Перед рассветом, выломав ворота, русские войска с не­
скольких сторон вошли в город. Толпы армян и грузин со
священниками во главе вышли встретить освободителей.
С радостными слезами на глазах обнимали солдат, выно­
сили из домов угощение. Древний старик в нищенском
одеянии стоял на коленях у порога своей лачуги и шептал:
—
Благодарю тебя, создатель, что избавил от турец­
кой неволи, что сподобил дожить до светлого дня!
А крепость, где оставался четырехтысячный гарнизон,
продолжала еще держаться.
Капитан Андреев о дальнейших событиях рассказыва­
ет так: «16 августа поутру войска подступили к стенам
крепости. Генералы Муравьев и Сакен потребовали сдачи,
252


со стен завязались переговоры, показывающие согласие,
но когда, уверенные в покорности, вошли наши генералы
в ворота крепости, то их затворили, и турки уже загово­
рили высокомерным тоном. Несмотря на критическое свое
положение, генералы, однако, не смутились и стояли на
своих требованиях безусловной сдачи гарнизона. Видя
солдат у самых стен крепости и боясь гибели в случае
предательства, турецкие паши согласились на все требо­
вания наших смелых парламентеров».
Муравьев в своих «Записках» описывает этот случай
более красочно и подробно:
«Я и генерал Сакен и сопровождавшие нас адъютанты
вошли в крепость, в коей двойные ворота за нами немед­
ленно заперлись железными запорами. Толпа разноцветно
одетых турок со свирепыми и удивленными взглядами
окружила нас. Между ними слышен был ропот неудоволь­
ствия. Все толпилось, двигалось. Мы повернули направо
ко двору большой мечети. У ворот ограды встретил нас
сам Кёссе-М агмед-паша. Он имел гораздо более сорока
лет, осанку благородную, простую, наружность приятную,
одет был в шитой шнурками куртке и бархатных шарова­
рах, с небольшой чалмою на голове. Он был вежлив
и приветлив.
Сакен сказал несколько коротких приветствий, которые
были мною переведены. П аш а отвечал скромно и повел
нас во двор мечети, вмиг наполнившийся толпою, за нами
шедшею. Паша и Сакен сели рядом на одну из скамей,
более места не было, и я сел против них на камне. При­
шедшие с нами офицеры остановились за скамьей, но так
как теснота все увеличивалась, то их совсем почти при­
жали к нам, невзирая на нашу и на повторенное его при­
казание толпе отдалиться. Надобно сказать, что Ахалцых
был почти всегда в независимости от турецкого султана.
Народ здесь хотя и считался подданным Порты, но состо­
ял из горцев, людей буйных, не привыкших никому по­
виноваться. Присутствие паши не устрашало их.
Против нас были явно настроены некоторые из стар­
шин Ахалцыха, и особенно Фет-Улла, человек заметный
по безобразной величине головы своей, грубым чертам
лица, высокому росту, нахмуренному и свирепому взгляду
и громкому голосу.
Разговор был общий и самый живой. На статьи о сда­
че, которые мы изложили, турки соглашались. Пашу со
всем войском мы выпускали из крепости, куда они хотят,
со всем их имуществом, жители должны были разойтись
253


по своим домам. Мы ручались за неприкосновенность их.
Все это было изложено на бумаге, но как только наша
взял ее в руки, бешеный Фет-Улла вдруг вскочил и, под­
бежав к нему, вырвал у него бумагу из рук, закричав,
что он сего не допустит. Толпа начала волноваться, турки
закричали, что не хотят крепости сдавать русским, и по
первому отголоску из толпы нас могли вмиг разорвать на
части.
Видя смятение сие, которое могло дурно кончиться,
я вскочил и, обратившись к наше, воскликнул:
—
Паша! И ты позволяешь сим старшинам, сим жи­
телям, за коих войско твое проливало столь храбро кровь
свою в жарких битвах, ты позволяешь им толикую дер­
зость пред тобою? Разве такая неблагодарность со сторо­
ны их заслуживает твое снисхождение?
Паша встал, не говоря ни слова, и, раздвинув толпу,
почти вбежал по каменным ступеням на крепостную сте­
ну, близ коей это действие происходило, и, опершись на
стоявшее там орудие, несколько минут смотрел неподвиж­
но на наш лагерь, из коего вышли грозные колонны наши,
покорившие Ахалцых и поглотившие всю предшество­
вавшую его славу. Все действия и движения паши обна­
руживали человека, сильно чувствующего срам побежден­
ного и непокорность подчиненных ему и опасавшегося еще
неволи в руках победителей. Казалось мне, что он был
готов в эту минуту на все решиться, и если б он нас
связанных выставил на стене, то мог бы надеяться полу­
чить какие ему угодно условия. Хотя Паскевич после
говорил, что он на сие бы не посмотрел, оставил бы нас
на жертву туркам и начал бы крепость снова бомбить...
Мы с Сакеном звали пашу сойти к нам, но паша даже
не оглядывался. Мы находились среди разъяренной тол­
пы. Но вот наконец паша повернулся и, спустившись
несколько по лестнице, остановился, позвал какого-то че­
ловека, одетого в красный кафтан, и что-то сказал ему
на ухо. Человек сей взглянул на нас и, кивнув головою,
как бы в знак того, что он понял отданное ему приказа­
ние, стал пробираться к стороне, где стоял Сакен с офи­
церами. Я pie мог слышать приказания паши, но мне
показалось оно подозрительным, тем более, что получив­
ший оное человек имел совершенный вид палача: смуглое
и свирепое лицо его выражало какое-то кровоядное и звер­
ское существо. И я, схватившись крепко за эфес своей
шашки, дабы защищаться в случае надобности, закричал
своим:
254


—
Messieurs, garre ГЬогпше en rouge, qui vous
approche! 1
Сакен и офицеры остереглись. Между тем свирепый
Фет-Улла, посоветовавшись со своими, со списком в ру­
ках пошел к воротам, толпа раздалась, и мы поспешили
за Фет-Уллою. Мы подошли к воротам, их отперли, и мы
хлынули из крепости, будучи весьма довольны, что так
отделались.
Фет-Улла сам поехал договариваться о сдаче к корпус­
ному командиру на главную батарею. Через час он воз­
вратился с подписанной Паскевичем бумагой. Он вошел
в крепость, ворота за ним заперлись, а мы около часа
дожидались окончательного ответа у ворот. Наконец они
отперлись настежь, и началось шествие. Паша ехал па
богато убранном коне и тотчас повернул налево к селению
Суклис, где стоял с отрядом Раевский, нисколько не спра­
шивая о Паскевиче, которого он и не видел, а тот позабыл
и спросить о нем. З а пашою ехал отряд богато одетых
молодцеватых турок, а за ними человек четыреста пеших
воинов с ружьями и среди них несколько женщин, закры­
тых чадрами, верхом или на носилках. А затехМ двинулась
толпа жителей.
Как скоро шествие кончилось, мы вступили в крепость.
Я за н ял ся немедленно устроением везде постов, ибо был
начальником вступивших в крепость войск и в эту ночь
ночевал близ мечети.
Меня занимало видеть учебные заведения ахалцых-
ской мечети, и я в следующие дни осмотрел библиотеку,
в которой было большое число редких восточных книг,
которым я сделал опись. Я рассм атривал книги с помощью
одного ученого и умного муллы. При осмотре произошел
такой случай: на полу лежало ядро, пущенное нами из
орудия, которое пролетело в окно во время осады и, раз­
бив угол в комнате, закатилось под стол. Подняв ядро
сие, я подал его мулле и спросил в шутку:
—
К какому разряду должно занести в опись вещь
сию, найденную в библиотеке?
Мулла, повертев несколько в руках ядро, вздохнув,
ответил:
—
Ядро сие принадлежит к разряду превратностей
мира сего, ныне оно восторжествовало.
Ответ прекрасный, исполненный глубокомыслия о пе­
ременах судеб наших».
1 Господа, берегитесь человека в красном, который к вам
приближается! (франц.)
255


За боевые подвиги, проявленные в сражении под Ахал-
цыхом и при взятии крепости, Муравьев получил Георги­
евский крест третьей степени.
8
Наступил 1829 год. Военных действий зимой не было.
Войска Кавказского корпуса, расквартированные в зан я­
тых турецких городах и селениях, получили длительную
передышку. Турки не осмеливались на них пападать.
Взяв отпуск, Муравьев отправился в Тифлис. Жена,
с которой жил душа в душу, еще в конце лета родила
дочь, Наташу. Эта темноволосая, с длинными черными
ресницами малышка походила на мать, но в чертах лица
улавливалось и что-то муравьевское, и он очень любил ее.
Однако сидеть дома без дела Николай Николаевич не
мог. Давний интерес его к восточным странам не прохо­
дил. Оп с увлечением занимался разбором старинных
армянских и турецких рукописей, изучал арабский язык,
мечтая когда-нибудь побывать в Египте. И, кроме того,
он состоял в переписке со многими учеными, интересовав­
шимися его исследованиями, сделанными во время путе­
шествия в Хиву и Туркмению. Книга его, переведенная
на английский, немецкий и французский языки, была пе­
реиздана во многих заграничных издательствах. Профес­
сор Казанского университета Э. Эхвальд, занимавшийся
обследованием восточных берегов Каспия, писал ему:
«С большим удовольствием я читал ваше описание
Савкапского залива; мне совсем ново было соленое озеро,
которое вы к востоко-югу от горы Б авкаиа наблюдали, из
коего два рукава реки Аму-Дарьи происходят. Какой
величины должно быть озеро? Нашли ли вы воду в ру­
каве, который в море впадает, или он был сух? Я не
нашел вашу карту о разваленных башнях около Сере­
бряного бугра у полковника Коцебу. Могу ли я от вас
достать маленький рисунок или описание этих башеп,
далеко ли оии от берега? Вы меня очень обяжете, ежели
потрудитесь написать о них несколько слов».
Не раз принимал у себя Муравьев приезжавших на
Кавказ путешественников из Англии, Индии, Персии,
Франции, и они не скрывали удивления, видя, какими глу­
бокими, разносторонними познаниями обладает молодой
русский генерал, говоривший на многих европейских и во­
сточных языках.
В Тифлисе у него был норвежский профессор Гаистен
256


и известный норвежский путешественник лейтенант Дуэ.
Последний был особенно дорогим гостем. Незадолго перед
уем в составе норвежской ученой кругосветной экспедиции
лейтенант Дуэ побывал в Восточной Сибири. Там он по­
знакомился и сблизился со многими ссыльными декабри­
стами. Три дня гостил в Вилюйске у Матвея Муравьева-
Апостола, а в Иркутске навещал Александра Николаевича
Муравьева. По рассказам лейтенанта Дуэ, ссыльные де­
кабристы, несмотря на тяжелые жизненные условия, не
потеряли бодрости духа. Некоторые из них обратились
к императору с просьбами о разрешении служить рядовы­
ми в кавказских войсках, надеясь найти здесь сочувствен­
ное отношение старых своих товарищей. Николаю Нико­
лаевичу было ясно, что эти надежды прежде всего возла­
гаются на него. Что ж, товарищи могут на него поло­
ж иться! Он не из тех, которые ради собственной безопа­
сности и выгод меняют убеждения и отказываются от
прежних привязанностей.
Когда способности, заслуги Бурцова были наконец оце­
нены по достоинству и он получил несколько наград
и был назначен командиром Херсонского гренадерского
полка, Муравьев записал в дневнике:
«Положение Бурцова было сначала неприятное. Всех
участвовавших в несчастных происшествиях 1825 года
принимали в корпусе дурно, боялись иметь с ними какую-
либо связь. Никакие обстоятельства ие могли бы меня
склонить к тому, чтобы забыть Бурцова, и я, вопреки
дурных отзывов о нем Паскевича, ие переставал выхва­
лять его, через что и вошел он в доверенность у началь­
ства, коего расположение к нему стало мало-помалу уси­
ливаться... Я могу радоваться тому, что старому другу
своему дал ход* и случай исправить дурные обстоятель­
ства, в коих он находился».
А не его ли старанием были выдвинуты по службе
и представлены к награждению крестами и к производству
в офицерские чины Михаил Пущин и прибывший два года
назад на Кавказ разжалованный старый друг Евдоким
Лачинов?
Покровительствовал разжалованным декабристам, чего
так боялся император Николай, Муравьев постоянно, хо­
тя это и было сопряжено с немалыми трудностями
и опасностями.
Однажды поздним вечером в дом Ахвердовых кто-то
постучал. Камердинер открыл дверь. В переднюю вошел
худощавый и смуглолицый, обросший негустой темно-ры­
17 За стеной Кавказа
257


жеватой бородкой незнакомый человек в солдатской ши­
нели и с вещевым мешком за плечами. Он спросил:
—
Николай Николаевич Муравьев дома?
Камердинер окинул вошедшего подозрительным взгля­
дом:
—
А ты кто таков будешь?
—
Солдат. Не видишь, что ли? — сняв вещевой мешок
и сложив его в углу, ответил незнакомец.
—
А по какой такой надобности?
—
Ну, это уж тебя не касается, старина. Доложи
Николаю Николаевичу, что некий служивый человек же­
лает его видеть по наинужнейшему делу...
—
Не вовремя явился, солдат, — проворчал камерди­
нер.
—
Его превосходительство небось уж е почивают.
Завтра бы пришел.
Незнакомец расстегнул шинель, достал какое-то пись­
мо, протянул камердинеру:
—
А ты передай генералу вот это...
Муравьев между тем спать еще не ложился, сидел
в домашнем халате за письменным столом в кабинете.
Взяв поданное камердинером письмо и сразу узнав зна­
комый почерк, он нетерпеливо вскрыл конверт и, прочитав
первые строки, тут же обратись к стоявшему у двери ка­
мердинеру, распорядился:
—
Где ж е он? Проводи его сюда! Что же ты словно
истукан стоишь?
Письмо было от брата Александра из Иркутска:
—
Подателя сего письма ты давно знаешь, — писал
брат.
—
Ты знал графа Захара Григорьевича Чернышова,
когда он учился еще в Осташеве. Несчастье увлекло его
в Сибирь, тебе и сие известно... Я уверен, что ты не
возгордишься перед Чернышовым-солдатом и примешь его
как человека, тебе близкого, что ты всеми силами будешь
стараться всячески ему покровительствовать, что ты пред­
ложишь ему и знакомства, и услуги свои... Прошу тебя,
любезный брат, окажи и оказывай всякое покровительство
Захару Григорьевичу; ты знаешь, что сестра его замужем
за Никитою Муравьевым, следовательно, он нам даж е
и родственник».
Николай Николаевич хорошо знал, каким образом про­
изошел необычайный поворот в судьбе блестящего к ав а­
лергарда графа Захара Григорьевича Чернышова, владель­
ца одного из крупнейших в России майоратных имений*.
Зах ар Чернышов состоял членом тайного общества, но не
принадлежал к числу деятельных, и все полагали, что


его наказание ограничится удалением из гвардии или вы­
сылкой. Но один из самых жестоких и подлых сатрапов
императора, член Следственного комитета А. И. Черны­
шов, пользуясь весьма сомнительным отдаленным род­
ством с графами Чернышовыми и зная, что в их семействе,
кроме Захара, мужчин больше нет, замыслил прибрать
к рукам их богатейший майорат. Когда арестованного З а ­
хара доставили в Следственный комитет, А. И. Чернышов,
дабы показать всем свое якобы близкое родство с ним,
воскликнул:
—
Comment, cousin, vous etes coupable aussi? 1
Захар поднял гордо голову и, с презрением взглянув
в глаза гнусного инквизитора, произнес:
—
Coupable — peut-etre, mais cousin — jam ais!2
А. И. Чернышов настоял на том, чтобы Захара лишили
всех прав и осудили в каторгу. История эта получила
широкую огласку.
Ермолов не преминул ядовито заметить:
—
Что же тут удивительного? Одежда жертвы всегда
поступала в собственность палача!
Незамедлительно А. И. Чернышов подал в Сенат про­
шение о признании его прав на майорат. Но незаконность
притязаний была столь наглядной, что император не ре­
шился поддержать любимца. Майорат был передан стар­
шей сестре Захара графине Софье Григорьевне Чернышо­
вой-Кругликовой, а самого Захара император повелел
определить рядовым в кавказские войска. И вот теперь
солдат Чернышов прибыл сюда для отбывания тяжелой
солдатской службы.
С теплым участием, как самого родного и близкого
человека, принял его Муравьев. Брат Александр мог бы
и не писать, как должно отнестись к ш урину милого
Никиты!
Захар, привыкший к тому, что многие прежние знако­
мые всячески уклонялись от каких бы то ни было обще­
ний с государственными преступниками, был ласковым
обращением необычайно растроган. Он сидел у камина
в глубокохм кресле и благодарными глазами глядел на
Муравьева; тот, расхаживая по кабинету, говорил:
—
Очень хорошо ты сделал, Захар, что догадался
прежде всего ко мне зайти. А то Паскевич загнал бы тебя
в какой-нибудь глухой гарнизон, и не вот скоро оттуда
1 — Как, кузен, вы тоже среди виновных? (франц.)
2 — Виновен — может быть, но кузен — никогда (франц.).
17*
259


удалось бы тебя выручить. Иван Федорович приказаний
своих менять не любит.
—
А каково вообще его отношение к разжалованным?
—
Хуже быть некуда. И не любит он их не за поли­
тические убеждения, а более потому, что они всюду выка­
зывают себя талантливыми людьми, чего нельзя сказать
про него самого и про его приспешников...
—
Не помню, кто из наших сибирских узников, —
вставил Захар, — кажется, Михайла Лунин, сказал как-
то, что у правительства нет принципов, а поэтому нет
и способных людей...
—
В этом все дело, — кивнул головой Муравьев.
—
Присылаемые к нам императором начальствующие лица
и командиры, всякие Бенкендорфы, Сухтелены, Ламздор-
фы, будучи, по выражению Дениса Давыдова, «истыми
любителями изящной ремешковой службы», оказываются
неизменно в военной обстановке вполне бездарными людь­
ми. Бестолковое их вмешательство всюду вызывает беспо­
рядок, суету, противоречия, недоумения и вздор. Тавриз,
Карс и Ахалцых, за покорение коих Паскевич и все эти
господа столь щедро украсились орденами, взяты были
кавказскими войсками без их участия и вопреки их при­
казаниям. А подлинными героями наших славных боевых
действий показали себя разжалованные и высланные сюда
лица, прикосновенные к событиям 1825 года.
—
Но в таком случае Паскевич, кажется, должен был
бы ценить их?
—
Он и ценит, и награждает. Нельзя иначе. Ратные
подвиги на глазах всего войска совершаются. Меня-то он
более чем кого другого терпеть не может, да и то к двум
Георгиям представил. Однако ж именно вынужденные сии
награждения, признание чужих заслуг и собственной сво­
ей бездарности усиливают у него ненависть к тем, коих
приходится награждать. Вот каков наш Цезарь!
—
А на что же, по твоему мнению, я могу надеяться
и что следует предпринять?
—
Я полагаю, что тебя можно устроить к Раевскому
в Нижегородский драгунский полк, который нуждается
в пополнении...
—
Это было бы славно, я с Раевским знаком и, при­
знаться, думал о службе у него, но позволит ли Паскевич?
—
Раевский сейчас в Тифлисе, я завтра ему скажу,
как надлежит тебя выпрашивать, а Паскевич к нему пока
более или менее благоволит. И потом у тебя, видишь ли,
имеется некое благоприятное обстоятельство. Паскевич,
260


завидуя близости к самодержцу твоего «кузена» Черны­
шова, люто его ненавидит, и мне известно, что, узнав
о его мерзком поступке с тобой, Иван Федорович изволил
открыто обозвать его подлецом. Следственно, отношение
Паскевича к тебе не должно быть суровым. Так что, друг
любезный Захар, у тебя есть все основания надеяться на
устройство у Раевского, ну а случай отличиться всегда
найдется...
—
Поистине неисповедимы пути господни! — засмеял­
ся Захар.
—
Я начинаю верить, что с помощью вашего
превосходительства фортуна на сей раз не повернется ко
мне задом!
И он бросился обнимать Муравьева.
А спустя несколько дней после того как Захар был
устроен к Раевскому, стали прибывать в Тифлис и являть­
ся к Муравьеву с рекомендательными письмами брата
Александра другие разжалованные декабристы. Николаю
Николаевичу приходилось не только устраивать их слу­
жебные дела, но и оказывать материальную помощь.
Брат Александр, рекомендуя декабриста Андрея Льво­
вича Кожевникова как благороднейшего во всех отноше­
ниях человека, писал из Иркутска: «Прошу тебя принять
его в свою дружбу и знакомство, открыть ему свой дом,
как наш ему отверзен был, и тем заменить ему ту дру­
жественную искренность, в которой он во все время
пребывания в Иркутске с нами оставался... При сем я не
лишним считаю известить тебя, что Кожевников совершен­
но ничего более не имеет, как токмо свое жалованье,
и потому прошу тебя помогать ему во всем. Ты, конечно,
познакомишь его с Бурцовым, к которому он от меня
имеет письмо; покажи ему и сие и попроси, чтобы и он
его принял в свою дружбу».
Любое из подобных писем, окажись оно в руках ж ан ­
дарма, грозило братьям Муравьевым самыми дурными
последствиями. И все-таки они ни при каких обстоятель­
ствах от помощи попавшим в беду товарищам не уклоня­
лись.
Разжалованные декабристы, служившие в войсках
Кавказского корпуса рядовыми, общались не только
с Муравьевым, но и с Бурцовым, Раевским, Вольховским,
Сакеном, Чавчавадзе. И в конце концов эта страшная для
правительства связь командиров Кавказского корпуса
с государственными преступниками не могла остаться не­
замеченной, и собиравшаяся над их головами гроза раз­
разилась. Но до этого было пока еще далеко.
261


... Где-то в середине февраля в Тифлис пришло неожи­
данное известие, что в Тегеране убит Грибоедов.
Темные предчувствия, высказанные Александром Сер­
геевичем перед отъездом в Персию, оправдались. Алаяр-
хан, раздраж енны й твердостью и настойчивостью Грибо­
едова, взбудоражил народ. Фанатически настроенная
толпа вломилась во двор русского посольства, перебила
охрану и чиновников, растерзала и посла, обезображенный
труп которого был выброшен на улицу. Шах и его пра­
вительство знали об умысле Алаяр-хаиа. Англичане, ок­
ружавшие шаха, из-под руки склоняли главных чиновни­
ков Персии к злодейской расправе.
В доме Ахвердовых и во флигеле, где жили Чавчавад-
зе, воцарилась скорбная тишина. Прасковья Николаевна,
с материнской нежностью относившаяся к Грибоедову,
слегла в постель. Мать Нины, кн яги ня Саломе билась
в истерических припадках. Соня укачивала в детской На­
ташу, а у самой из глаз катились слезы. Притихли голоса
Катепьки Чавчавадзе и Дашеньки Ахвердовой. Мрачен
был Муравьев. Тяжело переживая гибель Грибоедова, все
находились в уж асной тревоге за судьбу несчастной Нины.
Грибоедов оставил ее, беременную, в Таврпзе *, и с пей
там был двоюродпый брат Роман Чавчавадзе, но от них
давно не получали никаких сообщений. Что там происхо­
дит, не сделались ли и они жертвами разъяренной толпы?
И как воспримет Нина известие о трагической гибели
мужа?
Впрочем, вскоре тревога стала затихать. Роман Ч ав ч а­
вадзе вывез Нину из Тавриза. К нязь Александр Герсева-
нович, находившийся в Эривани, встретил дочь на границе
и привез ее в Тифлис. Гибель мужа от Нины скрывали,
по она чувствовала недоброе, была молчалива и, казалось,
догадывалась обо всем. Прасковья Николаевна решилась
наконец осторожно объявить ей о страшном происшествии.
Нина перенесла удар мужественно. Она пе билась в исте­
рике, подобно матери, и не металась в отчаянии, а тихо
плакала и скрывала печаль свою, хотя горе ее было
безмерно. Ночью начались
тяжелые преждевременные
роды, недоношенный
младенец скончался спустя не­
сколько часов после рождения.
Оставаясь наедине с собой, Муравьев все чаще воз­
вращался к мыслям о своих долголетних и странных от­
ношениях с Грибоедовым. Он десять лет знал Александ­
ра Сергеевича, вращался с ним в одном кругу и одним
из первых, когда молодой поэт и дипломат только пачи-
282


нал свою деятельность, оценил необыкновенный его та­
лант, ум и способности. Он знал Грибоедова как превос­
ходно образованного, свободомыслящего человека, ему бо­
лее чем кому-либо иному было известно о его связях с де­
кабристами, среди которых у него имелось столько общих
близких друзей. Он, наконец, видел постоянно доброже­
лательное отношение к себе Грибоедова, не раз выручав­
шего его в самых разнообразных трудных обстоятель­
ствах, и все-таки, несмотря на все это, от неприязненно­
го чувства к нему отделаться не мог. Н еуж ели все дело
было только в слепой ревности? Да, отчасти г*то так...
И ревновал он уже не Нину, хотя она продолжала ему
нравиться, а ж ену Соню, которая как-то неосторожно
призналась в своем увлечении Грибоедовым, и он имен­
но поэтому пе хотел родственного с ним сближ ения.
А к ревности примешивалось и некое недоброжелатель­
ство, вызванное распространенным среди ермоловцев
мнением, будто Грибоедов проявил черную неблагодар­
ность к Ермолову, став приближенным Паскевича.
Но зависти к Грибоедову он не испытывал, нет, эту
мысль он отвергал решительно. Он всегда отдавал долж­
ное высоким личным достоинствам Александра Сергееви­
ча, его замечательному таланту, благородному мужеству,
твердой воле, гордой независимости.
Кто-то из офицеров однажды при нем сказал:
—
Везет Грибоедову! Поехал в Петербург надворным
советником, а возвратился его превосходительством пол­
номочным посланником!
Муравьев заметил:
—
Это назначение Александра Сергеевича вполне им
заслужено, он один в Персии стоит целой нашей ди­
визии.
И вот теперь, когда Грибоедова не было в живых, а
вокруг его имени возникали самые нелепые порочащие
его слухи, Муравьев, возмущенный этой черной неспра­
ведлив,остью, записывал в дневиик: «Иные утверждают,
что Грибоедов сам был виною своей смерти, что он не
умел вести дел своих, что через сие происшествие, при­
чиненное совершенным отступлением от правил, пред­
писанных министерством, поставил нас снова в неприят­
ные сношения с Персией. Другие соглашаются с мне­
нием, что Грибоедов с редкими правилами и способно­
стями был не на своем месте, и сие последнее мнение
основано отчасти на словах самого Паскевича, который
не много сож алел о несчастной погибели родственника
263


своего, невзирая даже на важные услуги, ему Грибоедо­
вым оказанные, и без помощи коего он бы не заключил
столь выгодного с Персией мира. Я ж е совершенно иного
мнения. Не заблуждаясь насчет выхваленных доброде­
телей Грибоедова, коих я никогда не находил увлека­
тельными, я отдавал всегда полную справедливость спо­
собностям Грибоедова и остаюсь уверенным, что в Пер­
сии он был совершенно на своем месте, что он заменял
нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию
и что не найдется, может быть, в России человека, столь
способного к занятию его места. Он был настойчив, знал
обхождение, которое нужно было иметь с персианами,
дабы достичь своей цели, знал, как вести себя с англича­
нами... Он был бескорыстен и умел порабощать умы,
если не одними дарованиями и преимуществами своего
ума, то твердостью. Едиными сими средствами Грибое­
дов мог поддерживать то влияние, которое было произ­
ведено последними успехами оружия нашего между
персианами, которые втайне на нас злобствовали и гото­
вы были сбросить с себя иго нашего влияния. Сими сред­
ствами он мог одолеть соревнование и зависть англичан.
Он знал и чувствовал сие. Поездка его в Тегеран для
свидания с шахом вела его на ратоборство со всем цар­
ством персидским. Если б он возвратился благополучно в
Тавриз, то влияние наше в Персии надолго бы утверди­
лось; но в сем ратоборстве он погиб, и то перед въездом
своим одержав совершенную победу. И никто не при­
знал ни заслуг его, ни преданности своим обязанностям,
ни полного и глубокого знания своего дела!»
Шли дни. Нина медленно поправлялась и теперь по­
чти все время проводила у Муравьевых. Она душевно
отогрелась в их семействе, где все любили ее, жалели и
ласкали и где маленькая Наташа, увидев ее, тянулась к
ней пухленькими ручонками и что-то радостно лопотала.
О Грибоедове первое время Нина не говорила, слиш­
ком чувствительна была потеря, но затем беседы и вос­
поминания о нем стали насущной ее потребностью. Рас­
сказав как-то Нине о своих встречах с Александром Сер­
геевичем, Николай Николаевич заметил:
—
Что бы там теперь в высшем свете ни говорили, я
держусь мнения, что ум и дела его были необыкновен­
ными и не забудутся потомством...
Из темных бархатных глаз Нины выкатилась на ще­
ку непрошеная слеза, она смахнула ее и медленно по­
вторила:
264


—
Ум и дела его были необыкновенны...
—
Потом,
сделав небольшую паузу, добавила с тихим вздохом: —
Да, все это так.. Но зачем пережила его любовь моя?
9
Весной 1829 года военные действия Кавказского кор­
пуса возобновились. Туркам удалось собрать значитель­
ные силы. Эрзерумский сераскир с тридцатитысячным
корпусом снова двигался на Карс. Десятитысячный отряд
турок и аджарцев занял Поцховский санджак, угрожая
Ахалцыху, где стоял Бурцов с Херсонским полком.
А близ Ардагана, как сообщали лазутчики, замечалось
большое скопление турецкой конницы.
Паскевич, прибыв в Карс, созвал военный совет. Са­
кен, Муравьев и Вольховский высказались за то, чтоб
не допускать соединения турецких войск и прежде все­
го разбить отряд, угрожавший Ахалцыху. Муравьева с
карабинерным и Донским казачьим полками, с баталь­
оном егерей и легкой конной артиллерией отрядили на
помощь Бурцову. 2 июня у селения Квели в долине ре­
ки Поцхо Муравьев и Бурцов соединенными силами раз­
громили турок. Ахалцых и его округ были от неприятеля
освобождены.
Михаил Пущин, остававшийся с Паскевичем в Карсе,
записал *:
«Муравьев прислал реляцию о своей победе вместе с
Бурцовым: у турок отбиты знамена,
вся артиллерия,
множество пленных, так что под Ахалцыхом нет неприя­
теля, и что он с Бурцовым возвращаются в Карс. Кажет­
ся, следовало бы праздновать победу, но вместо того
Паскевич разразился гневом на Сакена и Вольховского,
упрекая их в том, что они своею интригою вырвали у
него победу; а когда возвратились Муравьев и Бурцов,
то вместо солдатского «спасибо» стал критиковать их
маневры, выговаривать за значительную потерю людей,
которая, напротив, была самая ничтожная».
Паскевич приказал готовиться к переходу через Со-
ганлугские горы, отделяющие Карс от Эрзерума. Кавказ­
ские войска сосредоточивались в лагере на реке Карс-
чай, верстах в двадцати от крепости. Корпус сераскира
стоял на большой Эрзерумской дороге, пересекавш ей хре­
бет Соганлу, а левее, в урочище Мелидюз, расположи­
лась кавалерия Гака-паши.
13 июня Муравьев только что возвратился из утрен­
265


ней рекогносцировки и, зайдя в свою палатку, собрался
писать донесение Наскевичу, как прискакал казак с
запиской от Раевского: «Любезнейший Николай Никола­
евич, прошу покорнейше пожаловать к обеду. Шашлык
готовится, шампанское остужается».
Записка не удивила. Раевский славился гостеприим­
ством, любил хорошо поесть, в обозе у него постоянно
имелся большой запас вин, и Муравьев не раз «проводил
с ним время самым приятным образом».
В палатке у Раевского на этот раз собралось к обеду
большое и разнообразное общество. Муравьев застал
здесь Бурцова и офицеров Нижегородского драгунского
полка Сакена, брата начальника штаба, и Семичева, де­
кабриста, переведенного на Кавказ после полугодового
заключения в крепости, тут же были адъютанты Раев­
ского штаб-ротмистр Юзефович и прапорщик Лев Пуш­
кин, а также разжалованные Захар Чернышов и Ва­
лерьян Голицын — последнего тоже пришлось недавно
«устраивать» Муравьеву. Сам богатырь-хозяин, в полот­
няной, с открытым воротом рубашке и синих очках, сто­
ял и о чем-то оживленно разговаривал с невысоким, сред­
них лет господином в щегольском черном сюртуке. В е­
ликолепные, большие и ясные глаза незнакомца, кашта­
новые бакенбарды создавали запоминающийся, неповто­
римый образ. Муравьев догадался, что это поэт Алек­
сандр Сергеевич Пушкин, приезда которого в последние
дни ожидал Раевский, близкий друг юных лет его.
И Муравьев, глядя с любопытством на знаменитого
гостя, направился прямо к нему:
—
С благополучным прибытием, Александр Серге­
евич. Счастлив познакомиться с вами. Разрешите реко­
мендоваться: Муравьев Николай Николаевич.
Пушкин, хорошо осведомленный, кто этот молодой,
спокойный, начавший полнеть и по первому взгляду не­
сколько даже суровый генерал, дружески и крепко по­
жал ему руку:
—
Вот вы какой! А знаете ли, когда я впервые о вас
услышал? Еще будучи в Лицее... И потом от общих зна­
комых, когда был на юге, много такого о вас узнавал,
что меня к вам располагало, и отлично помню, как вос­
хищало меня ваше смелое путешествие в Хиву...
—
Дела давно минувших дней, — вздохнув, произ­
нес Муравьев и улыбнулся, вспомнив тут же, что фраза
эта из пушкинской поэмы «Руслан и Людмила».
Пушкин подхватил:
266


—
В то время, когда писалась эта поэма, ваше имя
было уж е хорошо известно...
—
А я могу свидетельствовать, — сказал Раевский, —
что Николай Николаевич самый восторженный почитатель
твоих творений, притом не только напечатанных...
Намек показался Муравьеву нескромным, он покосил­
ся на Раевского, а Пушкин ничуть не смутился.
—
Я сему не дивлюсь, — проговорил он, — ибо цен
зурные опричники, кажется, задались целью сделать всю
нашу литературу рукописною...
—
Не всю, а лучшее, что в ней есть, — вставил Юзе­
фович, сам писавший стихи и друживш ий со многими
литераторами.
—
Комедия покойного Грибоедова «Горе
от ума» в списках приобрела самую широкую извест­
ность...
При упоминании Грибоедова лицо Пушкина сразу сде­
лалось необыкновенно серьезным и печальным.
—
* Да, я забыл рассказать вам, господа, о своей по­
следней встрече с автором бессмертной комедии, — про­
говорил он медленно и тихо.
—
Это было по дороге сюда,
близ крепости Гергеры. Два вола, впряженные в арбу,
поднимались по крутой дороге. Несколько грузин сопро­
вождали арбу. «Откуда вы?» —* спросил я их. «Из Теге­
рана».
—
«Что вы везете?» — «Грибоеда». Это было тело
убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис... —
Пушкин чуть помолчал, а затем с легким вздохом про­
должил: — Да, не думал я о такой встрече с нашим
Грибоедовым. Я расстался с ним в прошлом году в Пе­
тербурге перед отъездом его в Персию. Он был печален
и имел странные предчувствия. Я было хотел его успо­
коить, он мне сказал: «Вы не знаете этих людей, вы уви­
дите, что дело дойдет до ножей...»
Муравьеву с необыкновенной ясностью припомнилось
последнее свидание с Грибоедовым, и он подтвердил:
—
Я виделся с Александром Сергеевичем позднее
вас, в лагере при Ахалкалаки, и, прощаясь со мной, он
тоже говорил о мрачных предчувствиях, им овладевших.
Он знал, какое страшное ратоборство предстоит ему, и
не уклонился от исполнения долга своего.
Бурцов с присущей ему горячностью дополнил:
—
Вот истинный подвиг во славу своего отечества! И не
удивительно ли, что до сей поры злодеяние, свершенное
над нашим посланником, остается безнаказанным?
Раевский попытался пояснить:
—
Насколько мне известно, правительство наше по­
267


требовало у шаха выдачи виновных, и нам обещали их
выдать, но не выдали и, кажется, выдавать не собира­
ются. А в наших высших сферах не особенно и настаи­
вают...
Раевский не договорил. Вошел генерал Сакен. Разж а­
лованные встали, вытянулись, Сакен добродушно кивнул
им головой:
—
Сидите, сидите, господа, не стесняйтесь...
Раевский представил генерала Пушкину:
—
Начальник штаба нашего корпуса Дмитрий Еро­
феевич Сакен.
Пушкин едва сдержал улыбку. «Ерофеичем» называ­
лась широко известная водочная настойка. Вспомнился
рассказанный Денисом Давыдовым анекдот. Будто Ермо­
лов, когда прислали в корпус Сакена, сказал: «Я просил
подкрепить меня войском, а меня подкрепили Ерофеичем».
Сакен тем не менее заслуживал большого уважения.
Этот тщедушный, подвижный, некрасивый генерал был
честен, храбр и справедлив, и хотя пикогда ни в каких
тайных обществах не участвовал, однако к выслапным: и
разжалованным относился с душевным участием, прини­
мал их у себя и не раз являлся ходатаем за них перед
Паскевичем.
Пушкин знал об этом и спустя несколько минут по­
сле знакомства был уже с начальником штаба в самых
лучших отношениях, как, впрочем, и со всеми осталь­
ными.
Между тем любезный хозяин пригласил всех к столу.
Хлопнули пробки, зашипело в бокалах вино. Пушкин,
делавший во время этой поездки дневниковые записи, от­
метил: «В тот же день (13 июня) войско получило пове­
ление идти вперед. Обедая у Раевского, слуш ал я моло­
дых генералов, рассуждавших о движении, им предписан­
ном. Генерал Бурцов отряжен был влево по большой
Эрзерумской дороге прямо противу турецкого лагеря,
между тем как все прочее войско должно было идти пра­
вою стороною в обход неприятелю».
На следующий день войска Кавказского корпуса, от­
теснив неприятельские пикеты и благополучно пройдя
опасное ущелье, стали на высотах Соганлу в десяти вер­
стах от неприятельского лагеря. И в один из тихих вече­
ров в палатке Раевского опять собрались постоянные его
гости, среди которых на этот раз были лицейский това­
рищ Пушкина полковник Вольховский и Михаил Пущин,
268


брат бесценного его первого друга, томившегося на к а ­
торге.
Пушкин читал «Бориса Годунова». Император Нико­
лай печатать эту трагедию не позволял, усмотрев в ней
намеки на события 14 декабря. Узнав, что Пушкин читал
ее в рукописи московским своим приятелям, шеф жан­
дармов Бенкендорф сделал ему строжайшее предупреж­
дение. Повторить после этого чтение запрещенного про­
изведения в действующей армии, да еще лицам, состоя­
щим под надзором, было делом весьма рискованным.
Пушкин согласился прочитать рукопись лишь самъш
близким друзьям, к которым п итал полное доверие. Му ­
равьев был среди этих избранных.
Пушкин читал тихим, приятным голосом, просто, без
обычного для того времени декламационного пафоса, по
с большим увлечением и все более разгораясь. Яркие
картины смуты в государстве московском волновали слу­
шателей, словно живые вставали перед ними преступный
царь Борис, старый и мудрый летописец Пимен, молодой
инок, ставший самозванцем, и гордая красавица Марина...
Муравьев с напряженным вниманием следил за раз­
витием действия. На первых порах самозванец вызывал
у него некое сочувствие, ведь он ополчился против само­
державного российского владыки, поступки и слова само­
званца Муравьев рассматривал с пристрастием опытного
конспиратора.
Пушкин читал сцену у фонтана. Влюбленный в Мари­
ну самозванец открывался ей:
Нет, полно мне притворствовать! скажу
Всю истину: так знай же: твой Димитрий
Давно погиб, зарыт — и не воскреснет;
А хочешь ли ты знать, кто я таков?
Изволь, скажу: я бедный черноризец;
Монашеской неволею скучая,
Иод клобуком свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо —
И наконец из келии бежал
К украипцам, в их буйные курени,
Владеть конем и саблей научился;
Явился к вам; Димитрием назвался
И поляков безмозглых обманул.
Что скажешь ты, надменная Марина?
Довольна ль ты признанием моим?
Что ж е ты молчишь?
Это признание самозванца хотя и вполне оправдыва­
лось психологически, выглядело столь неосторожным, что
Муравьев не вытерпел, перебил Пушкина:
269


—
Позвольте, Александр Сергеевич, как же такая не­
осторожность со стороны самозванца? Ну, а если она его
выдаст?
—
Подождите, увидите, что не выдаст, — ответил с
легкой досадой Пушкин и продолжил чтение.
Трагедия произвела на Муравьева ошеломляющее
впечатление. Он не обладал поэтическим дарованием, но
чувствовал очарование пушкинских стихов, зрелую силу
их, шексцировскую лепку образов, поражавших вообра­
жение. И с того дня почти все свободное время стал про­
водить в обществе Пушкина и окружавших его, не скры­
вавших своего свободолюбия лиц, собиравшихся у Раев­
ского.
А военные действия тем временем продолжались...
19 июня на горах Соганлугских, у селения Менджергоид,
произошло сражение с войсками сераскира. Пушкин, на­
ходившийся при Нижегородском драгунском полку, так
описал это событие:
«Едва пушка разбудила нас, все в лагере пришло в
движение. Генералы поехали к своим постам.
Полки
строились; офицеры становились у своих взводов. Я остал­
ся один, не зная, в которую сторону ехать, и пустил ло­
шадь на волю божию. Я встретил генерала Бурцова, ко­
торый звал меня на левый фланг. «Что такое левый
фланг?» — подумал я и поехал далее. Я увидел генерала
Муравьева, расставлявшего пушки. Вскоре показались
деди-баши и закружились в долине, перестреливаясь с
нашими казаками. Между тем густая толпа их пехоты
шла по лощине. Генерал Муравьев приказал стрелять.
Картечь хватила в самую середину толпы. Турки повали­
ли в сторону и скрылись за возвышением...
Около шестого часу войска опять получили приказ
идти на неприятеля. Турки зашевелились за своими за­
валами, приняли нас пушечными выстрелами и вскоре
начали отступать. Конница наша была впереди; мы ста­
ли спускаться в овраг; земля обрывалась и сыпалась под
конскими ногами. Поминутно лошадь моя могла упасть, и
тогда Свободный уланский полк переехал бы через ме­
ня. Однако бог вынес. Едва выбрались мы на широкую
дорогу, идущую горами, как вся наша конница поска­
кала во весь опор. Турки бежали; казаки стегали нагай
ками пушки, брошенные на дороге, и неслись мимо. Тур­
ки бросались в овраги, находящ иеся по обеим сторонам
дороги; они уже не стреляли; по крайней мере ни одна
нуля не просвистела мимо моих ушей...


Я поехал шагом; вскоре нагнал меня Раевский. На­
стала ночь... Усталая лошадь моя отставала и спотыка­
лась на каждом шагу... Мы нашли графа на кровле под­
земной сакли перед огнем. К нему приводили пленных.
Он их расспрашивал. Тут находились и почти все на­
чальники. Казаки держали в поводьях их лошадей. Огонь
освещал картину, достойную Сальватора-Розы, речка шу­
мела во мраке. В это время донесли графу, что в деревне
спрятаны пороховые запасы и что должно опасаться
взрыва. Граф оставил саклю со всею своею свитою. Мы
поехали к нашему лагерю, находившемуся уже в 30 вер­
стах от места, где мы ночевали. Дорога полна была кон­
ных отрядов. Только успели мы прибыть на место, как
вдруг небо осветилось, как будто метеором, и мы услы­
шали глухой взрыв. Сакля, оставленная нами назад тому
четверть часа, взорвана была на воздух: в ней находился
пороховой запас. Разметанные камни задавили несколь­
ких казаков.
Вот все, что в то время успел я увидеть. Вечером я
узнал, что в сем сражении разбит сераскир арзрумский,
шедший на присоединение к Гаки-паше с 30000 войска.
Сераскир беж ал к Арзруму: войско его, переброшенное
за Соган-лу, было рассеяно, артиллерия взята, и Гаки-
паша один оставался у нас на руках».
Спустя неделю войска Кавказского корпуса приблизи­
лись к Эрзеруму. Пушкин записал: «26 июня мы стали
в горах в пяти верстах от Арзрума. Горы эти называ­
ются Ак-Даг (белые горы); они меловые. Белая, язви­
тельная пыль ела нам глаза; грустный вид их наводил
тоску. Близость Арзрума и уверенность в окончании похо­
да утешала нас.
Вечером граф Паскевич ездил осматривать местополо­
жение. Турецкие наездники, целый день кружившиеся
перед нашими пикетами, начали по нем стрелять. Граф
несколько раз погрозил им нагайкою, не переставая рас­
суждать с генералом Муравьевым...
На другой день утром войско наш е двинулось вперед.
С восточной стороны Арзрума, на высоте Топ-Дага, нахо­
дилась турецкая батарея. Полки пошли к ней, отвечая
на турецкую пальбу барабанным боем и музыкою. Турки
бежали, и Топ-Даг был занят. Я приехал туда с поэтом
Юзефовичем. На оставленной батарее нашли мы графа
Паскевича со всею его свитою. С высоты горы в лощине
открывался взору Арзрум со своею цитаделью, с мина­
ретами, с зелеными кровлями, наклеенными одна на дру-
271


tyro. Граф был верхом. Перед ним на земле сидели ту­
рецкие депутаты, приехавшие с ключами города...
27 июня, в годовщину Полтавского сражения, в шесть
часов вечера, русское знам я развилось над арзрумской
цитаделью».
А что же произошло далее? Пушкин пробыл в Эрзе-
руме более трех недель. Он описал достопримечательно­
сти города, дворец сераскира, быт и нравы жителей, по­
сещение гарема Осмаи-паши и, наконец, появление чумы.
Пушкин не забыл сделать запись о вечерах, проведенных
с умным и любезным Сухоруковым, казачьим сотником,
высланным на Кавказ за связи с декабристами. Однако
о продолжавшихся в Эрзеруме встречах с бывшими дея­
телями тайных обществ, служившими в кавказских вой­
сках и собиравшимися у Раевского, Пушкин упомянуть
ие счел возможным, что, разумеется, вполне понятно. Му ­
равьев и Михаил Пущин, бывавшие на этих собраниях, в
своих записках тоже о них не упомянули. И это понятно.
Тем не мепее подтверждение эрзерумских собраний у Р а ­
евского имеется.
Бурцов, постояпно посещавший эти собрания вместе с
Муравьевым, был из Эрзерума послан с Херсонским пол­
ком и ротой карабинеров для осады крепости Байбурт.
Прибыв сюда, Бурцов 7 июля, извещая об этом Муравье­
ва в дружеском письме, сделал в конце его следующую
характерную приписку: «Поклонись Раевскому и тем, ко­
го ты часто навещаешь».
Бурцова обстоятельства научили крайней осторожно­
сти. Он не раскрыл того, чего не должно было раскры­
вать. Но приписка весьма ясно свидетельствует пе только
о продолжавшейся связи Муравьева с собиравшимся у
Раевского обществом, в центре которого был Пушкин, но
косвенно подтверждает и конспиративный характер про­
исходивших здесь бесед.
Несколько дней спустя Бурцов был убит. Пушкин за­
писал: «19 июля, пришед проститься с графом Паскеви-
чем, я наш ел его в сильном огорчении. Получено было
печальное известие, что генерал Бурцов был убит под
Байбуртом. Жаль было храброго Бурцова, но это проис­
шествие могло быть гибельно и для всего нашего мало­
численного войска, зашедшего глубоко в чужую землю и
окруженного неприязненными народами, готовыми вос­
стать при слухе о первой неудаче. И так, война возобнов­
лялась! Граф предлагал мне быть свидетелем дальней­
ших предприятий. Но я спешил в Россию...»
272


Пушкин успел выехать вовремя*, ибо спустя несколь­
ко дней произошли такие события, которые могли иметь
для него самые дурные и непредвиденные последствия...
10
Военные действия против турок, происходившие одно­
временно в Европейской Турции, на Балканах и в Закав­
казье, представляли весьма странную картину.
Балканская русская стотысячная армия в течение го­
да не одержала ни одной решительной победы, потерпела
полную неудачу при блокаде турецких крепостей Шум-
лы и Силистрии и, вынужденная отступить от них, стала
на зимние квартиры в совершенно дезорганизованном ви­
де, потеряв половину своего состава при бессмысленных
штурмах и от заразных заболеваний. А ведь армия состо­
яла из лучших регулярных войск, числепио превосходила
противника, была лучше его вооружена. И управлял ар­
мией не престарелый фельдмаршал Витгенштейн, считав­
шийся главнокомандующим, а сам император Николай.
В то же самое время войска Кавказского корпуса, дей­
ствовавшие против турок в Закавказье, насчитывали все­
го одиннадцать тысяч штыков, были во много раз слабее
неприятеля и не могли похвалиться благоприятными
условиями походной жизни, а сумели взять такие непри­
ступные крепостные твердыни, как Ахалцых и Карс, раз­
громив несколько турецких корпусов.
В чем же тут дело? Почему действия маленького Кав­
казского корпуса оказались более успешными, чем дей­
ствия большой Балканской армии? Военные наблюдатели,
отечественные и иностранные, ломали головы над столь
загадочным явлением. Сначала многие полагали, что кав­
казские победы одержаны благодаря выдающемуся воен­
ному таланту графа Паскевича-Эриванского. Вскоре, од­
нако, мнение это было опровергнуто достоверными изве­
стиями о том, что большая часть неприятельских городов
и крепостей взята была по инициативе смелых и талант­
ливых командиров Кавказского корпуса без участия Пас­
кевича и зачастую даже вопреки его указаниям.
В петербургских великосветских салонах говорили об
этом шепотом: неудобно конфузить любимца императора!
—
Слышали подробности о взятии Карса и Ахалцы­
ха? Только это между нами, господа!.. Оказывается, граф
Эриванский, устрашенный превосходством неприятеля в
силах, готовился отступить, но Муравьев и Сакен, и, к а­
18 За стеной Кавказа
273


жется, Раевский, и кто-то еще из его подначальных лиц
настояли на наступательных действиях и на свой риск
штурмовали крепости...
Старые сановники морщились и кряхтели:
—
А какой это Муравьев? Родственник повешенного
бунтовщика и тех, которые на каторге?
—
Так точно. Но, по общим отзывам, Муравьев в кав­
казских войсках пользуется огромной популярностью...
—
Гм... Положение графа Эриванского... Впрочем, пре­
кратим этот разговор, господа, и не будем, как говорит­
ся, выносить сора из избы.
Иностранные корреспонденты были менее щепетиль­
ны. Парижская газета «Journal des Debats» поместила
статью, в которой Паскевич представлялся бездарным,
пустейшим и взбалмошным царским фаворитом, всю сла­
ву загребающим руками талантливых генералов Муравь­
ева, Сакена, Раевского, Панкратьева, Чавчавадзе.
Но суть дела была не только в этом. Муравьев оста­
вил очень осторожную запись: «У нас людей ие мучили
бесполезною, насильственною и искусственною выправ­
кою. Я застал однажды расставленную в поле лагерную
цепь из рекрутов, которым унтер-офицеры рассказывали
все тонкости их обязанностей. Сие занимало рекрут, ви­
девших пользу сего, и они вскоре получили настоящую
выправку, ловкость и бдительность старого солдата и в
самое короткое время их уж е трудно было отличить. Ре­
круты сии, выступившие в поход еще с суконными ран­
цами и в рекрутской одежде, получив руж ья во время
походов и движений, скоро приняли бодрость старых сол­
дат и нигде от лих пе отставали: таков был дух в войсках
Кавказского корпуса. Духом сим не оживляются полки
паши, в России стоящие, и дурные успехи нашей армии
в Европейской Турции совершенно соответствовали сему
расположению войск, тогда как у нас дух сей беспрерыв­
но поддерживался новыми победами. У нас не было ме­
ста унынию, недоверчивости и несмелости, поражающих
рекрут в других полках, что наводит робость и на ста­
рых солдат и, наконец, делает войско совершенно неспо­
собным к какому-либо военному действию. Это уж е дока­
зано многими несчастными опытами, но все еще не ис­
правило ложного понятия, вселенного в войсках, о
воспитании солдат и офицеров. Войска наш и были бодры,
веселы и готовы на самые большие труды и подвиги, к а ­
кими всегда и были войска Кавказского корпуса, неподра­
жаемые в военных доблестях своих и ие подражающие
274


другим в смешных, странных и вредных обыкновениях,
принятых в оных».
Итак, войска Кавказского корпуса, по свидетельству
Муравьева, отличались от других русских войск тем,
что не следовали принятым в оных «странным и вредным
обыкновениям», а воспитывались совершенно в ином
Духе.
Под «странными и вредными обыкновениями» подра­
зумевал Муравьев, как нетрудно догадаться, всю столь
любезную императору Николаю систему военной подготов­
ки, основанную на бессмысленной муштре и жестоких
телесных наказаниях.
В войсках, стоявших в России, всякое проявление са­
мостоятельности и находчивости подавлялось. Дивизии и
полки находились в большинстве случаев под начальст­
вом невежественных солдафонов, умевших лишь угождать
царю.
А в кавказских войсках господствовали суворовские и
ермоловские правила. Здесь разрешались разумные от­
ступления от уставных правил, здесь относились к н иж ­
ним чинам по-человечески, обучали их военному искусст­
ву но суворовскому методу, поощряли всякую инициати­
ву. Большое значение для поднятия боевого духа кавказ­
ских войск имело появление в их рядах разжалованных
декабристов. Солдаты были превосходно осведомлены, за
что пострадали их новые товарищи, относились к ним с
уважением, а эти, в свою очередь, охотно дружили с сол­
датами, объясняли им, что война идет за освобождение
христианских народов из тяжелой турецкой неволи, а в
сражениях разжалованные обычно бывали впереди и
увлекали за собой товарищей. Да и начальствующий со­
став Кавказского корпуса, пополненный переведенными
сюда за участие в тайных обществах такими командира­
ми, как Раевский, Бурцов, Вольховский, Пущин, отличал­
ся глубокими знаниям и и хорошей военной подготовкой.
На полях сражений в Европейской Турции и в Закав­
казье происходило как бы соревнование двух военных си­
стем, и естественно, что в этом соревновании николаев­
ская крепостническая система, основанная на устаревших
прусских доктринах, потерпела позорное поражение.
Паскевич три года назад прибыл на Кавказ не только
для того, чтоб сместить Ермолова, но и с намерением,
подсказанным императором, подтянуть якобы распущен­
ные кавказские войска. И Паскевич начал было мушт­
ровать их, заводить в полках николаевские порядки, но
18*
275


вскоре понял, как не нужна и вредна такая затея. Стро­
гости и муштра приводили лишь к потере боевого духа
в войсках. А Паскевичу нужны были не парады, а боевые
успехи! Вынужден был Паскевич изменить и свое обра­
щение с ермоловскими и поднадзорными командирами,
ибо что он мог сделать без них, когда присылаемые из
Петербурга вылощенные мастера парадомании неизменно
вы казывали полную военную бездарность?
Парижская газета «Journal des Debats» со статьей
о Паскевиче получена была в Тифлисе и прочитана им
весной, когда войска Кавказского корпуса готовились к
походу на Эрзерум. Статья больно ущемляла самолюбие
главнокомандующего. И первой мыслью его было разде­
латься с ненавистными генералами, похищавшими его
славу, изгнать их из Кавказского корпуса, доказать всем,
что он может превосходно обойтись и без них, но после
здравого размышления Паскевич вынужден был опять
смирить себя и отказаться от замысла своего, потому что
сознавал, в каком беспомощном состоянии окажется без
Муравьева и других талантливых командиров, коих пря­
мо называла парижская газета.
Теперь же, когда Эрзерум был взят, а Дибичу, назна­
ченному главнокомандующим Балканской армией, уда­
лось, хотя и с большим трудом, дойти до Адрианополя,
где начались мирные переговоры с Турцией, теперь, когда
стало очевидно, что военные действия вот-вот п рекра­
тятся, Паскевич резко изменил поведение и дал волю
злобной мстительности своей.
Прежде всех пострадал генерал Сакен. Придравшись
к небольшому служебному упущению начальника шта­
ба, Паскевич отрешил его от должности, арестовал, хотел
отдать под суд.
Раевский и Вольховский попробовали защищать Са-
кена, но были Паскевичем обруганы последними словами
и, взяв отпуска, уехали из армии в Тифлис. Еще ранее,
не стерпев усиливавшихся придирок Паскевича, покинул
армию Михаил Пущин.
Муравьева в Эрзеруме не было. Узнав о гибели Бур­
цова, он, взяв под команду 41-й егерский полк, три роты ка­
рабинеров и несколько полевых орудий, поспешил к Бай-
бурту. Крепость стояла на главном караванном пути из
Трапезунда в Персию, имела важное стратегическое зна­
чение и была хорошо укреплена. А на горах близ нее со­
бралось огромное скопище лазов — воинственных турец­
ких горцев, в битве с которыми был убит Бурцов.
276


Потеря старого друга подействовала на Муравьева так
сильно, что он не стал терять времени на создание систе­
мы траншей и редутов, а приказал штурмовать Байбурт
с ходу. Офицеры и солдаты Херсонского полка просили
дать им возможность идти на приступ первыми и ото­
мстить за смерть любимого командира.
—
Хорошо, братцы, и я пойду с вами, — сказал Му­
равьев, еле сдерживая слезы.
—
Отдадим в бою послед­
нюю почесть достойному и храброму генералу!
Защищавший Байбурт гарнизон оказал жестокое со­
противление. Херсонцы и егеря под начальством Муравь­
ева дрались с необычайной отвагой. Декабрист Александр
Бестуж ев, недавно определенный рядовым в 41-й егер­
ский полк и принимавший участие в этом кровопролит­
ном сражении, писал оставшимся в Сибири братьям: «За­
владев высотами, мы кинулись в город, ворвались туда
через засеки, прошли его насквозь, преследуя бегущих,
и наконец верст пять далее вступили в дело с лазами,
сбили их с горы, и пошла рукопашная».
Муравьев видел, с каким бесстрашием действовали
штыками против вооруженных кривыми саблями борода­
тых здоровенных лазов Александр Бестужев и находив­
шийся недалеко от него разжалованный Владимир Тол­
стой.
Муравьев подскакал к ним, крикнул:
—
Молодцы, товарищи егеря, спасибо за примерную
службу!
—
Справляем тризну по генералу Бурцову,
—
ото­
звался мрачно Толстой.
Байбурт был взят. Муравьев возвратился в Эрзерум.
Узнав о том, что произошло без него, он понял, что ему
тоже надо ожидать больших неприятностей от неистового
главнокомандующего. И случай убедиться в этом вскоре
представился.
Муравьев получил от командира 41-го егерского полка
такую записку: «Долгом считаю просить ваше превосхо­
дительство уведомить меня, могу ли я равным образом
сделать представление за байбуртское дело о разжалован­
ных Бестужеве и Толстом, отличной храбрости коих ва­
ше превосходительство были очевидным свидетелем как
начальник всей пехоты в день Байбуртского сражения».
До последнего времени в войсках Кавказского корпуса
существовал особый порядок награждения нижних чинов
Георгиевскими крестами. Солдаты после боя сами, без
участия командиров, выбирали из своей среды наиболее
277


отличившихся, а корпусной штаб обычно без особой про­
верки утверждал составленные в полках списки. И неуди­
вительно, что большинство разжалованных декабристов
оказались вскоре Георгиевскими кавалерами, что избав­
ляло их по крайней мере от телесных наказаний. Сакен,
Муравьев, Раевский и другие командиры, покровительст­
вовавшие разжалованным, знали, каким образом произ­
водилось их награждение, но, разумеется, не считали
нужным докладывать об этом главнокомандующему. Пас­
кевич сам случайно узнал о том в Эрзеруме, разбуше­
вался по обыкновению, заподозрил ненавистных генера­
лов в заговоре и приказал строго расследовать дело. Ви­
новных, однако, не обнаружили, и Паскевич ограничился
тем, что приказал впредь никаких награждений разжало­
ванных не производить, а в исключительных случаях об
особо отличившихся доносить лично ему.
Муравьев отправился к Паскевичу. Тот принял сухо
и, едва только Муравьев изложил суть дела, сердито
оборвал его:
—
Никаких представлений о государственных пре­
ступниках, присылаемых для искупления вины своей, я
более принимать не буду!
—
Однако ж ваше сиятельство приказали доносить
вам об особо отличившихся, — напомнил Муравьев.
—
Вы достаточно пользовались возможностью любы­
ми способами добывать чины и кресты для ваших прия­
телей, — сказал с раздражением Паскевич.
—
Может быть, ваше сиятельство соблаговолит у к а­
зать мне, кто из моих товарищей, как вы изволите их на­
зывать, был награжден не по заслугам? — спросил Му­
равьев.
—
Вы полагаете, вероятно, — уходя от ответа на воп­
рос, продолжил Паскевич, —
-
что я забыл, кто мне вы­
хвалял Пущина, Лачинова, Кожевникова, Гангеблова.
Голицына, Чернышова и других разжалованных?
—
Не отрицая того, я осмеливаюсь повторить вашему
сиятельству прежний свой вопрос о наименовании тех,
кои оказались недостойными похвалы.
Спокойный тон и убедительность, с которой говорил
Муравьев, и прямой взгляд его серых проницательных
глаз выводили Паскевича из себя, щеки его начали багро­
веть и дергаться, он вспылил:
—
Вы забываетесь! Я не обязан отчитываться перед
вами... И вообще вы слишком много себе позволяете и
злоупотребляете моим терпением. Я вижу, вы никак не
278


желаете оставить прежних своих мыслей и связей и вся­
ких этаких штук в ермоловском вкусе!
—
Мне не совсем ясно, что под сими словами ваше
высокопревосходительство подразумевает.
—
Не прикидывайтесь простачком! Вы превосходно
понимаете, о чем идет речь! Но повторяю еще раз, что
дух сообщничества, существующий еще в корпусе, и по­
кровительство государственным преступникам мною да­
лее терпимы не будут. Советую вам хорошенько поду­
мать об этом... Я все сказал!
После такого разговора Муравьев не сомневался, что
Паскевич, никогда не скрывавший своей неприязни к не­
му, а теперь настроенный особенно злобно, не остановит­
ся ни перед чем, чтобы выжить его из Кавказского кор­
пуса.
А война с Турцией закончилась. В октябре войска
Кавказского корпуса согласно условию Адрианопольского
мирного договора отошли от Эрзерума и стали распола­
гаться на зимние квартиры. Паскевич и штаб корпуса
перебрались в Тифлис. Воинские части, состоявшие под
начальством Муравьева, тоже были расквартированы близ
грузинской столицы.
Как и в прошлом году, Муравьев опять проводил
время в кругу своего семейства. Соня родила мальчика,
отцовской радости и гордости не было предела, он назвал
сына в честь томившегося в сибирской каторге задушев­
ного друга Никитой и не отрывал глаз от младенца. Соня
даже упрекала его, что, сосредоточив всю любовь на сы­
не, он стал меньше заботиться о Наташе, которая уже
ходила и начинала говорить, становясь день ото дня все
более милым ребенком.
Испытывая ни с чем не сравнимое супружеское и от­
цовское счастье, Муравьев упрекал себя лишь в том, что
не мог создать для Сони и для детей больших жизнен­
ных удобств. У него по-прежнему не было никаких
средств к существованию, кроме скромного воинского ж а ­
лованья, а что будет, если его уволят со службы? Тре­
вожные мысли хотя и скрывались от семейных, не поки­
дали Николая Николаевича, отравляя чувствительно ра­
дость бытия.
И вдруг случилось неожиданное. Из Петербурга при­
мчался фельдъегерь, доставил Паскевичу какое-то секрет­
ное предписание. В тот же день был внезапно арестован
и посажен на гауптвахту Николай Раевский, находивший­
ся в Тифлисе, а затем схвачены и под конвоем разосланы
279


по разным линейным батальонам и дальним гарнизонам
многие разжалованные декабристы.
Оказалось, дело было в следующем. Раевский, уезж ая
из армии в Тифлис, взял в свой отряд прикрытия раз­
жалованных Захара Чернышова, Оржицкого, Ворцеля,
Карвицкого. В Гумрах Раевского и его спутников задер­
жали на несколько дней в карантине, и здесь догнал их
штаб-ротмистр Бутурлин, адъютант начальника Главно­
го штаба, возвращавшийся из армии в Петербург. Раев­
ский обедал, как обычно, в компании разжалованных, с
которыми проводил все время. Бутурлин, заметив это,
не преминул по приезде в столицу донести о том импе­
ратору.
Полученное Паскевичем предписание касалось этого
дела. Император приказал строжайше расследовать по­
ступок Раевского и донести ему, кто еще из корпусных
начальников покровительствует государственным пре­
ступникам, Раевского строго наказать, а за разжалован­
ными усилить надзор, разослав их в разные места.
Рассказывая о происшествии жене и осуждая допу­
щенную Раевским неосторожность, Муравьев заметил:
—
Как хорошо и счастливо для Пушкина, что он
прежде сего случая от нас уехал. Ты представляешь, Со­
нечка, какая катастрофа угрожала Александру Сергееви­
чу, если б этот рыжий прохвост Бутурлин застал его у
Раевского среди разжалованных.
—
Представляю, — кивнула головой жена. —
Мамень­
ка сказывала, что Пушкину и без того досталось от госу­
даря за самовольную поездку на Кавказ.
—
А как велик чудесный талант его, — продолжил
Муравьев.
—
Мне никогда не забыть, как он читал «Бо­
риса Годунова»... И эти слова юродивого, в коих так и
слышится приговор нашему самодержцу: «Нельзя мо­
литься за ц ар я Ирода, богородица не велит...» Прямо мо­
роз по коже!.. Нет, не помиловал бы царь-ирод поэта,
если б в связях политических уличил!
.. .Паскевич приказание императора ревностно испол­
нил и послал ему нижеследующее секретное донесение:
«Поступок генерал-майора Раевского сделался
хмне
известен прежде получения повеления вашего император­
ского величества, и я не оставил его без внимания, но
только предоставил окончательное решение оного до воз­
вращения моего в Тифлис, чтобы самому более во всем
удостовериться. Поступок этот хотя злоумышленности и
не обнаруживает, но тем не менее есть признак, что дух
280


сообщества существует, который по слабости своей не
действует, но с помощью связей между собой живет. Сие
с самого начала командования моего здесь не было упу­
щено от наблюдений моих, и я тогда же просил графа
Дибича снабдить м еня хоть несколькими другого рода
генералами, которые с добрыми правилами соединяли бы
и способности; но, не получив их, я долж ен был действо­
вать с теми, какие были... По множеству здесь людей
сего рода, главное к наблюдению есть то, чтобы они не
имели прибежища в лицах высшего звания и, так сказать,
пункта соединения. В сем отношении удаление отсюда ге­
нерал-майора Сакена есть полезно; удаление генерал-
майора Раевского также; весьма полезно удалить и гене­
рал-майора Муравьева».
Об этом донесении Муравьев не знал, но он хорошо
изучил Паскевича и по тому, как тот теперь при встрече
с ним отводил глаза и криво усмехался, безошибочно оп­
ределил, что царский фаворит учинил ему какую-то под­
лость.
Муравьев обратился к Дибичу, только что произведен­
ному в фельдмаршалы и получившему звание графа За-
балканского, с просьбой о переводе в его войска. Но им­
ператор перевод Муравьева запретил.
Казенная бумага из Главного штаба,
полученная
Муравьевым весной, гласила, что он «увольняется из
войск Кавказского отдельного корпуса по личному ж ела­
нию».
Удар этот был нанесен в тот момент, когда Муравьева
постигло тяжелое семейное горе. Умер от скарлатины
маленький Никита. Выезд из Грузии задерживался.
Лишь спустя несколько месяцев, летом 1830 года,
Муравьев с женой и Наташей приехал к отцу в Оста-
шево.
...А в далекой Сибири за военными действиями вни­
мательно следили отбывавшие здесь каторгу и ссылку
декабристы. Официальные реляции были скупы и лж и ­
вы. Но родственники присылали заграничные газеты и
журналы, сообщали всякие известия, цензурой к печати
недозволенные. Д екабристы были хорошо обо всем осве­
домлены. Военные люди и патриоты, влюбленные в Су­
ворова и Кутузова, они гневно осуждали крепостническую
казарменную николаевскую систему, считали пагубным
для страны увлечение императора парадоманией, облича­
ли невежественных и бездарных любимых императором
военачальников, погубивших почти стотысячную русскую
281


армию в Европейской Турции. Зато восторженно они от­
зывались о победоносных кавказских войсках, где служи­
ло столько их товарищей. Верные сыны отечества, их
единомыслящие друзья, опытные в военном деле, муже­
ственные люди вели кавказских гренадеров и егерей на
штурм Карса и Ахалцыха, а не царский фаворит Пас­
кевич!
В 1840 году Михаил Лунин и Никита Муравьев жи­
ли в поселке Урик, близ Иркутска. Двоюродные братья
были неразлучны. В долгих беседах они обменивались
мнениями о политических и военных делах, вспоминали
о деятельности тайных обществ, делились своими замыс­
лами.
Лунин работал тогда над статьей «Общественное дви­
жение в России». Касаясь походов кавказских войск в
Персию и Азиатскую Турцию в 1827—1829 годах, Лунин
писал:
«Эти походы являю тся мастерскими военными комби­
нациями, блестящими военными подвигами и в резуль­
тате сопровождались приобретением областей Эриванской,
Нахичеванской и Ахалцыхской. По единодушному свиде­
тельству главнокомандующего, офицеров и солдат этой
армии, три члена тайного общества, которым правитель­
ство доверило военное командование, сильно содействова­
ли успеху этих походов».
Никита Муравьев, прочитав эти строки, заметил:
—
Мы с тобой, Мишель, знаем, кто эти трое членов
тайного общества, прославившие себя мастерскими воен­
ными комбинациями и блестящими подвигами, но для
тех, кто когда-нибудь прочтет твою статью, для потомков
и историков, нужна точность. В кавказских войсках хо­
роших генералов было немало. Загадки тут неуместны.
—
Так-то оно так, Никита, да я опасаюсь, как бы
уточнение имен не повредило тем, о коих речь идет.
—
Ты же не думаешь, надеюсь, что твою статью раз­
решат напечатать? — возразил Никита.
—
Ну и потом
пе забывай, что одного из трех дорогих наших товари­
щей давно нет в живых, а оставшиеся в генеральских
чинах, и для правительства прошлое их секрета не пред­
ставляет. Не беспокойся!
Лунин с доводами этими согласился. И сделал в руко­
писи собственноручное примечание, что членами тайного
общества, о которых он в статье говорит, были генералы
Николай Муравьев, Николай Раевский и Иван Бурцов.
282


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Скажу без лести: вы достойны славы!
Поэт-партизан Денис Давыдов
Получая ваши письма и отвечая на них,
я чувствую не одно удовольствие, но и пользу,
потому что принужден бываю лишний раз
оглядеть себя со всех сторон и отдавать отчет
даже в мыслях.
Декабрист Евдоким Лачинов


1
Тринадцатого ноября 1830 года Николаем Муравье­
вым сделана такая дневниковая запись: «Сегодня ровно
три года, как я возвратился из Тавриза в Тифлис, и сколь
различно состояние мое! Наслаждение настоящего, пред­
положения в будущем все соделывало меня счастливей­
шим из смертных. Три года я наслаждался счастьем сво­
им. Бог даровал мне жену по сердцу и желанию моему.
Я имел детей, ныне же одинок. Сын похоронен в Грузии,
ж ена с другим ребенком в России, старшую дочь везу в
Петербург, чтобы отдать ее родственникам и еще в теч е­
ние жизни моей сделать ее сиротою. Боже, боже мой!
Не оставь меня в дни скорби моей! Три года назад, в
день сегодняшний, я обнял жену свою, которую ныне
обнимаю только в страшных сновидениях. Она приняла
меня тогда в кругу семейном; ныне никто не примет
меня, и я не имею более семейства. Мы жили в прият­
ном месте, в стране прелестной, под ясным небом. Ныне
я в обширной пустыне, между людьми чужими, занятыми
285


собственными заботами или расстройствами семейными,
поразившими отечество мое. Я одинок в дикой, свирепой
стране сей!»
Как ж е это вдруг все получилось?
Никаких дневниковых записей ни в этом, ни в двух
следующих годах он более не делал. Пораженный ужас­
ным несчастьем, впервые изменил долголетней привычке.
Но сохранились отысканные нами письма к нему раз­
ных лиц, позволяющие восстановить происшествия этого
времени.
В Осташеве, куда он приехал с женой и дочкой, отец
принял их с распростертыми объятиями. Соню старик по­
любил как родную дочь, а во внучке души не чаял. С тро­
гательной нежностью относился к ним и живший с отцом
младший брат Андрей, чудаковатый увалень, поэт и ми­
стик, возвратившийся недавно из путешествия в Иеру­
салим.
Соня, которая опять была в положении, чувствовала
себя в Осташеве прекрасно. Да и служебные дела как
будто улаживались. Дибичу удалось все-таки отстоять
Николая Николаевича, добиться перевода его в свою
армию. Сообщив об этом, Дибич предложил Муравьеву
выехать в Петербург для получения нового назначения,
и Николай Николаевич, хорошо отдохнув летом под ро­
дительским кровом, простился с семейством и отправился
в столицу.
Был конец сентября. Неприветливо встретил Муравье­
ва город, где прошли его юные годы. Дули пронизыва­
ющие насквозь северные ветры, моросили холодные д ож ­
ди, толпы незнакомых людей с озабоченными лицами и
невеселыми глазами куда-то спешили и жались сердито
к подъездам, когда по улицам, разбрызгивая грязь, про­
носились модные коляски и кареты с позолоченными
гербами.
Фельдмаршал Дибич предложил Муравьеву взять под
команду гренадерскую бригаду. Боевому, опытному гене­
ралу, награжденному за одну кампанию двумя офицер­
скими Георгиевскими крестами — случай небывалый, —
могли бы дать и дивизию, но, зная о недоброжелатель­
стве императора Николая, надеяться на лучшее не прихо­
дилось. Муравьев поблагодарил, согласился. И собирался
ехать в Литву, где бригада была расквартирована. Но
разве мог он покинуть столицу, не побывав в родствен­
ных семействах, пострадавших от событий 14 декабря?
286


Прежде всех навестил он, конечно, Екатерину Федо­
ровну Муравьеву. Она очень ему обрадовалась.
—
А я слышала от кого-то о вашем приезде и ждала
вас, добрый мой Николенька, — говорила она, обнимая
его.
—
Ведь теперь многие приятели милых моих Ники­
ты и Сашеньки боятся даже зайти ко мне, ну а в неиз­
менности ваших чувств я всегда была уверена...
Тяжелые испытания — ссылка на каторгу двух сыно­
вей — неузнаваемо изменили, сморщили и сгорбили не­
давно еще такую моложавую и жизнерадостную женщи­
ну, но не сломили душевной ее стойкости. Пользуясь свя­
зями в обществе и даже в дворцовых кругах, Екатерина
Федоровна неутомимо делала все, что было в ее силах,
для того, чтобы облегчить участь сыновей и их товари­
щей. Ей удалось наладить пересылку писем и посылок,
добиться снятия кандалов и некоторого ослабления в
тюремном режиме. Но все же положение узников остава­
лось ужасным. Екатерина Федоровна, заливаясь слезами,
жаловалась:
—
Недавно Никиту и Сашу и всех их товарищей пе­
ревели из Читы в Петровский завод. Я добилась приема
у императора, и он заверил меня, что там условия их
жизни будут несравненно лучшими, и я так надеялась на
ото. Но Александрина сообщила, что тюрьма в Петров­
ском стоит на болоте и стены сырые, от печек угар, а
окон в казематах пет и проветривать нельзя... Их просто
хотят уморить!
—
Зачем же так мрачно смотреть в будущее, т а tan-
te, — попробовал ободрить ее Муравьев.
—
Я слышал,
напротив, будто готовится какая-то частичная амнистия...
—
Ах, не успокаивайте меня, Николенька! — восклик­
нула Екатерина Федоровна. —
Я добилась приема у вдов­
ствующей государыни-матери, и она ко мне хорошо рас­
положена, даже прослезилась, когда я рассказала ей о
страданиях наших, но и она призналась, что вряд ли чем
сможет помочь мне... Николай Павлович упрям и чужд
сострадания, это человек без сердца, — добавила она
по-французски.
Муравьев тяж ело вздохнул. Что тут можно возра­
зить! И Екатерина Федоровна перевела разговор на дру­
гое:
—
Я благодарю бога, что он послал милому Никите
такую любящую и преданную жену, как Александрина.
Она и Нонушка, которая у них там два года назад ро­
287


дилась, его отрада и счастье. Не представляю, как бы Ни­
кита обходился без них!
—
Захар Чернышов рассказывал мне на Кавказе о
необычайной самоотверженности и безграничной любви
своей сестры к Никите,— вспомнил Муравьев.
—
Кто-то
из узников однажды в шутку спросил у Александры Гри­
горьевны, кого она больше любит: бога или своего мужа?
«Я надеюсь, — ответила она, — бог не взыщет за то, что
Никитушку я люблю больше...»
—
Оно так и есть, — подтвердила Екатерина Федо­
ровна.
—
Когда Никиту арестовали, он упал перед ней
на колени и просил простить, что скрыл свое участие в
тайном обществе. А лександрина бросилась к нему на шею
и тут же, не раздумывая, заявила, что последует за ним
хоть на край света и разделит судьбу его...
Екатерина Федоровна остановилась, вытерла неволь­
но набежавшие на глаза слезы, потом продолжила:
—
Александрина и другие жены несчастных, после­
довавшие за ними в Сибирь, — это святые подвижницы.
Их почитают таковыми во всех слоях общества. А госу­
дарю угодно, чтоб с ними обращались там, как с катор­
жанками, и не позволяли жить в человеческих услови­
ях... Нет, это подло, подло, подло!
Муравьев пробыл у Екатерины Федоровны весь день,
а на следующий посетил другого родственника — сенато­
ра Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола. Этот визит
был еще более грустным.
Страшная участь трех сыновей словно тяжелым кам­
нем придавила старика. Узнать его было трудно. Он си­
дел у камина в халате и теплых домашних туфлях. Осве-
щеннное красным дрожащим пламенем высохшее лицо
его с глубоко запавшими глазами и всклокоченными се­
дыми волосами оставляло жуткое впечатление. Он непо­
движно смотрел на огонь и что-то бормотал. Когда нахо­
дившаяся с ним дочь назвала вошедшего в комнату Н и­
колая Николаевича, старик медленно повернул голову,
молча протянул ему руку, тихим, усталым голосом осве­
домился о здоровье отца pi семейства. И вдруг, несколь­
ко оживившись, произнес:
—
Вот, послушай... Это я элегию написал... о себе и
об них, сынах моих...
Три юные лавра когда я садил,
Три радуги светлых надежд мне сияли.
Я в будущем счастлив судьбою их был...
И лавры мои разрослись, расцветали..,
288


Была в них и свежесть, была и краса,
Верхи их, сплетаясь, неслись в небеса.
Никто не чинил им ни в чем укоризны,
Могучи корнями и силой полны,
Им только и быть бы утехой отчизны,
Любовью и славой родимой страны!..
Но горе мне!.. Грянул сам Зевс стрелометный
И огонь свой палящий на сад мой послал.
И тройственный лавр мой, дар Фебу заветный,
Низвергнул, разрушил, спалил и попрал...
И те, кем могла бы родная обитель
Гордиться... повержены, мертвы, во прах;
А грустный тех лавров младых насадитель
Рыдает, полмертный, у них на корнях!..
И не в силах более сдерживаться, обхватив лицо исху­
далыми руками, старик затрясся в глухих, беззвучных
рыданиях.
Муравьев возвратился к себе на квартиру с тяжелым
чувством. Сколько всюду горя, сколько безмерных стра­
даний, сколько семейных расстройств, вызванных жесто­
косердием и злобной мстительностью императора.
И тут Муравьев невольно подумал о том, как милос­
тиво обошлась судьба с ним, укрыв его за Кавказскими
хребтами от оловянных глаз самодержца, и напрасно
иной раз ропщет он на судьбу за жизненные невзгоды и
уколы самолюбию, ибо все могло сложиться для него
значительно хуже, и об этом ему забывать ие следует.
А на следующий день неожиданно получил он письмо
от брата Андрея, извещавшего о неприятном случае с
Соней: «Она со мной говорила весело до тех пор, пока
имела неосторожность поднять Наташу и нести ее в ком­
нату. Это открыло у нее кровотечение, она потребовала
доктора. Тотчас за ним послали, доктор Зембицкий —
опытный акушер — приехал ночью и будет жить у нас
до самых родов, кроме домашнего доктора Феля. Я до­
ждусь родов ее и тотчас поеду в Петербург с радостным
для тебя известием. Соня теперь только слаба, и ей веле­
но лежать в постели до родов, впрочем очень весела и
все пришло в порядок».
Муравьева известие это сильно обеспокоило, и он ре­
шил поездку в Литву отложить и, выхлопотав отпуск,
возвратиться в Осташево. Но было уж е поздно, поздно...
Вот она, пожелтевшая от времени, с расплывшимися
от слез чернильными кляксами, записка отца, перевер­
нувшая в одно мгновение всю его жизнь: «Не знаю, как
сообщить о постигшей горести... Нашей Сонюшки уже нет
н а свете...»
19 За стеной Кавказа
289


И приписка Андрея: «Батюшку слишком расстроило
письмо, и я не дал ему кончить... Ни слова не скажу тебе
в утешение, милый брат, потому что в подобных случаях
нет утешения, слова покажутся холодными, и брат не
может рассуждать о потере жены. Писать тебе больно и
не хочу больше, скажу еще только, что Наташа здорова».
Соню и родившегося ребенка, прожившего несколько
часов, похоронили в Осиповом монастыре, недалеко от
Осташева. Н аташ у Муравьев отвез в Петербург и отдал
на воспитание в семью двоюродного брата Мордвинова.
Л сам в конце ноября выехал в свою бригаду, получив­
шую вскоре приказ выступить к границам царства Поль­
ского, где начиналось восстание.
. . . Каково было отношение М уравьева к польскому вос­
станию? * Ответить на этот вопрос чрезвычайно трудно.
Муравьев буквально ни одним словом не обмолвился о
том, не оставил никаких записей.
Главнокомандующим действующей против поляков ар­
мии являлся Дибич, но весной 1831 года он скончался от
холеры, и на его место назначен был Паскевич. Судя по
диспозициям и официальным реляциям обоих главно­
командующих, бригада Муравьева принимала участие в
боевых действиях и во взятии Варшавы, но, выполняя
приказы, сам Муравьев никакой инициативы не проявлял,
ничем не отличился, никаких награждений за всю поль­
скую кампанию не получил *, хотя все ее участники за
малейшие заслуги награждались с исключительной щед­
ростью.
После окончания военных действий Паскевич, говоря
с императором о Муравьеве, сделал такой нелестный
отзыв:
—
Я вам говорил, государь, что это педант, неспособ­
ный чем-либо управлять!
Может быть, этот отзыв подсказан старой неприязнью
Паскевича к Муравьеву, но вернее другое. Паскевич знал
Муравьева на Кавказе как смелого, находчивого, пред­
приимчивого генерала, на педанта, во всяком случае, он
не походил, а в Польше Паскевич увидел лишь обычного
служаку, не проявлявшего никакого особого рвения, ис­
полнителя предначертаний высшего начальства.
Чем же была вызвана столь необычная для Муравье­
ва пассивность в военных действиях? Думается, не толь­
ко подавленным состоянием, в котором находился он по­
сле смерти жены, но и тем, что ему трудно было разо­
браться в сложных причинах и противоречивых обстоя­
290


тельствах польского восстания. Ш ляхта не думала о сво­
боде польского народа, об уничтожении феодального гне­
та и революционных преобразованиях, она стремилась к
разрыву с Россией, чтоб усилить свои права и привиле­
гии, честолюбиво мечтая о расширении польских границ
за счет у краинских и белорусских земель. А европейские
политиканы, воспользовавшись случаем, призывали свои
правительства к крестовому походу на Россию под пред­
логом помощи восставшему польскому народу.
Свойственные Муравьеву, как и другим дворянским
революционерам, сословные предрассудки и противоречия
не позволяли, конечно, сделать верной оценки польско­
му восстанию. Однако судя по некоторым его записям,
произведенным три-четыре года спустя, в его отношении
к польским мятежникам можно различить и нотки изве­
стного сочувствия. Т ак, в 1834 году он по поручению
брата Александра ходатайствует об улучшении жизни
сосланного в Сибирь участника польского восстания не­
коего графа Мошинского и добивается в конце концов
перевода его на жительство из Сибири в Чернигов. Меж­
ду тем жена Мошинского во время ссылки мужа вышла
замуж за гусарского ротмистра Юрьевича и явилась к
Муравьеву за каким-то советом. «Мне противно было ви­
деть женщину, столь нагло поступившую с мужем сво­
им, — с негодованием отмечает в «Записках» Муравь­
ев.
—
Наши русские жены иначе поступали в бедствен­
ный год изгнания мужей их: они последовали за ними и,
разделивши участь их, сделались и жертвами преданно­
сти своим м ужьям . Иное было поведение полек: ни одна
не последовала за мужем своим; иные за других замуж
вышли, а все почти ограничили действия свои одним но­
шением траура, который долее носили те, коим он к ли­
цу шел».
С явным презрением относится Муравьев к такому
поляку, как граф Ржеуцкий, который «служил в послед­
нюю войну против соотчичей своих и делал сие с н а­
глостью, служа более лазутчиком, чем военным челове­
ком, и продавая, может быть, обе стороны».
Муравьев сторонится общества богатой и знатной
шляхты, не имеющей никаких прочных убеждений, гото­
вой служить кому угодно. Зато, когда в находившиеся
под его командой войска присланы были рядовые поль­
ские повстанцы, он заботится о том, чтоб они «никем
не были обижены», и приехавшему на смотр императору
рапортует, что «люди сии вели себя примерно».
19*
291


Есть основание полагать, что Муравьев, подробно опи­
савший все войны, в которых он участвовал, не оставил
никаких записок о польском восстании из осторожности,
не ж елая высказывать того, что вновь грозило потерей
службы.
2
В 1832 году правитель Египта умный и смелый Мух-
хамед-Али-паша восстал протиЕ своего повелителя турец­
кого султана Махмуда. Укрепив с помощью французских
инструкторов армию и флот, Муххамед-Али начал воен­
ные действия. Египетские войска под начальством его
сына Ибрагима быстро овладели Сирией и, разбив наго­
лову турок под Гомсом, стали продвигаться в Анатолию.
А египетский флот блокировал турецкую эскадру адми­
рала Галиль-паши в заливе Мармарице. Султан Махмуд
оказался в очень тяжелом положении.
Русские дипломаты смотрели на эти события с боль­
шой тревогой. Для России выгодно было иметь слабосиль­
ного соседа. А возможное свержение султана Махмуда с
трона, создание вместо расстроенного турецкого государ­
ства мощной Оттоманской империи, к чему, видимо, стре­
мился дальновидный египетский паша, угрожало русским
интересам. Император Николай к тому же видел в еги­
петском паше зараж енного «возмутительным духом» бун­
товщика, в действиях его — злодейский умысел против
законного государя.
В середине октября император созвал в своем кабине­
те наиболее близких лиц, чтобы обсудить создавшееся по­
ложение, Вице-канцлер Нессельроде, военный министр
Чернышов, граф Бенкопдорф и граф Орлов согласно вы­
сказали мнение о необходимости решительных мер для
того, чтобы остановить продвижение египетских войск и
оказать помощь султану Махмуду. Но каким образом это
осуществить? Послать в Турцию вспомогательные вой­
ска? А согласится ли недоверчивый султан Махмуд при­
нять эту дружескую помощь, не заподозрит ли в ней не­
благовидных и тайных целей? Да и осуществление такой
экспедиции потребовало бы и времени и больших средств.
Старый, осторожный вице-канцлер предложил:
—
А не благоразумнее ли будет для предприятия на­
шего посылка в Константинополь доверенного лица, кое­
му было бы вменено в обязанности уверить султана в
дружестве нашем, а затем ехать в Египет и постараться
292


склонить пашу отказаться от преступных намерений его...
—
Превосходная мысль, я сам думал об этом, — кив­
нул головой император.
—
Однако же я опасаюсь, Карл
Васильевич, что н аш е дипломатическое вмешательство в
восточные дела может вызвать сильнейшее раздражение
и противодействие замыслам нашим со стороны Англии
и Франции.
—
Мне кажется, государь, нам не следует производить
дипломатического вмешательства, — ответил вице-канц­
лер, — а секретную миссию сию возложить на лицо, к
дипломатическому корпусу не причастное...
—
Не представляю, — заметил Бенкендорф, — как
иаиважнейшее сие поручение, требующее сугубой осто­
рожности, совершенного знания восточных дел и тончай­
шей дипломатической изворотливости, может быть испол­
нено не дипломатом?
—
Почему ж е вы, Александр Христофорович, так по­
лагаете? — возразил Чернышов.
—
Вот граф Алексей
Федорович Орлов... Разве мы не видели блистательных
успехов в его сношениях с другими иностранными дво­
рами?
Орлов насторожился. Он знал, как ненавидит его Чер­
нышов, и если вздумал похвально отозваться о нем, зна­
чит, следует ожидать подвоха. Ну да, ясно! Желает, что­
бы на него, Орлова, было возложено столь трудное и
сомиительное в успехе поручение! Попробуй-ка убедить
султана в русском дружелюбии, а мятежного египетского
паш у в необходимости прекратить победоносные военные
действия!
А подсказка Чернышова, как он на то и рассчитывал,
императору понравилась.
—
А что бы ты сказал, Алексей Федорович, — обра­
тился он к Орлову, — если б я предложил тебе взяться
за это дело?
—
Вы знаете, государь, я всегда готов исполнить во­
лю вашу, — спокойно проговорил Орлов, — но для сего
посольства требуется, как справедливо указал Александр
Христофорович, совершенное знание восточных дел и, я
бы добавил, знание восточных обычаев и турецкого яз ы ­
ка... Смогу ли я, государь, без знаний сих действовать
успешно?
—
А кого ж е ты считаешь более сведущим в восточ­
ных делах и способным с должным усердием исполнить
столь важное поручение? — спросил император.
—
У те­
бя имеется кто-то на примете?
293


—
Имеется, государь.
—
Кто же?
—
Генерал Муравьев.
Ответ вызвал общее удивление. На высоком покатом
лбу императора собрались морщинки.
—
Ты имеешь в виду того Муравьева, который был
на Кавказе?
—
Того самого, ваше величество, Николая Николае­
вича.
—
-
Но тебе известно, полагаю, что он был удален из
Кавказского корпуса за покровительство разжалованным
и что Паскевич недавно корил его за бездеятельность в
польской кампании?
—
Я не оправдываю Муравьева, государь. Я говорю
лишь о его глубоких знаниях и здравом понимании на­
ших восточных интересов. В этом я убедился при случай
пой встрече с ним, он находится здесь в отпуску. И он
знает не только турецкий язык, он говорит на персид­
ском и арабском.
Тут неожиданно вмешался в разговор вице-канцлер:
—
Муравьеву нельзя также отказать и в дипломати­
ческих способностях, ваше величество. Я припоминаю,
как при покойном государе он совершил путешествие в
Хиву, убедив своевольного хана завязать с нами сноше­
ния...
Император слушал молча и привычно барабанил паль­
цами по столу, что делал всегда, когда над чем-то раз­
думывал.
—
Стало быть, ты, Карл Васильевич, полагаешь, что
Муравьеву можно доверить исполнение нашего пору­
чения?
—
Полагаю, сударь.
—
Ну а ты какою мнения на сей счет, Александр
Христофорович? — повернулся царь к Бенкендорфу.
—
Если генерал Муравьев одарен такими талантами,
о коих здесь говорят, то почему же его и не употребить
для службы полезной?
—
Хорошо, соглашусь с тобой, — промолвил царь. —
А тебя, Карл Васильевич, прошу свидеться с ним и обо
всем предварительно переговорить...
.. . М уравьев, командовавший пехотной дивизией, рас­
квартированной в Тульчине, приехал в Петербург, чтобы
повидаться с родственниками и взять с собой Наташу, по
которой давно болело отцовское сердце. Он у ж е собирал­
ся в обратный путь, когда получил уведомление задер­
294


жаться в Петербурге по служебной надобности и явить­
ся в министерство иностранных дел.
Нессельроде принял его как хорошего старого знако­
мого.
—
Государь имеет намерение сделать вам весьма лест­
ное и важное поручение, — объявил вице-канцлер, — и
я могу поздравить вас с высочайшим благоволением и
доверенностью, кои государь в сем случае вам оказы­
вает...
—
А какого рода поручение, ваше высокопревосхо­
дительство? — спросил Муравьев.
—
По силам ли оно
мне?
Нессельроде в общих чертах раскрыл суть дела. И Му
равьев без труда догадался, чем вызвано «высочайшее
благоволение» императора, в недоброжелательстве кото­
рого никогда пе сомневался. Среди царских приближен­
ных не оказалось никого, кто бы взялся за это поручение!
Любимцы государя привыкли к легким успехам, а тут
предстояли трудности немалые, требовалось и напряже­
ние умственных сил, и опытность в обращении с восточ­
ными владыками, а успех, кто знает, будет ли.
Вместе с тем Муравьев не мог не согласиться с Нес­
сельроде, что предлагаемое ему поручение имеет суще­
ственно важное значение для России, а он всегда был
верным сыном ее и службу отечеству считал первейшим
долгом своим. Разъедающая горечь утраты, понесенной
два года назад, стала понемногу проходить, жизнь брала
свое, и давний интерес к восточным странам вновь про­
буждался, а случай побывать в Турции и Египте когда
еще представится?
Муравьев изъявил готовность принять возлагаемую на
него важную миссию.
. . . Император Николай в конногвардейском мундире
стоял в кабинете у окна и, глядя, как мимо дворца про­
ходит гвардейская пехота, прислушивался к глухим зву­
кам барабана, отбивая по привычке правой рукой такт
на подоконнике. Д ень был ненастный, осенний, столица
утопала в промозглом тумане. На дворцовой площади го­
рели фонари.
Муравьев, войдя в кабинет, остановился, почтительно
поклонился.
Император повернул голову, окинул его величествен­
ным взглядом:
—
А, это ты, Муравьев? Здравствуй!
Он твердым солдатским шагом подошел к нему, с
295


напускной любезностью взял под руку, подвел к стояв­
шим близ камина креслам:
—
Садись сюда, здесь теплей и удобней...
—
Они усе­
лись, царь продолжил: — Извини, что я употребляю те­
бя по своим делам, когда ты приезжаешь в отпуск для
своих, но что делать мне? Случилась в тебе нужда!
«А без нужды, да еще без крайней, не стал бы со
мной любезничать», — подумал Муравьев. И ответил с
легким полупоклоном:
—
Ваше поручение, мне объявленное, столь важно,
что я без колебания готов отложить все личные дела,
дабы отправиться туда, куда вы м еня посылаете...
—
Спасибо. И ты, надеюсь, хорошо ознакомлен с тем,
что тебе предстоит совершить?
—
Граф Нессельроде снабдил меня подробными н а­
ставлениями.
—
У тебя имеются какие-нибудь возражения или по­
желания?
Составленная в министерстве иностранных дел инст­
рукция отличалась многими противоречиями, двусмыслен­
ностями и неопределенностями. Муравьеву поручалось со­
вместно с русским послом в Константинополе Бутеневым
уверить султана в искрением дружелюбии императора, а
затем ехать в Александрию и потребовать от египетского
паши немедленного прекращения военных действий про­
тив турок. Но при этом министерство совершенно устра­
нялось от участия в переговорах, не давая Муравьеву ни­
каких доверительных грамот и предлагая не принимать
на себя никаких обязательств для примирения паши с
султаном. Он должен был лишь силой слов и доводов, не
подкрепляя их никакими угрозами, поразить пашу, вну­
шить ему благие намерения и заставить покориться сул­
тану.
Муравьев попробовал добиться у императора боль­
шей ясности, но из этого ничего не вышло. Император от
обстоятельного ответа на острые вопросы уклонялся так
же, как и вице-канцлер, и лишь «с необыкновенною си­
лой и красноречием повторил содержание инструкции».
Муравьев понял, что достижение желаемой цели пред­
ставляется его собственному разумению, опытности и
твердости. Д альнейш ий разговор был бесцелен.
—
Помни же, что тебе надлежит вселить султану до­
верие, а паше страх, — продолжал напутствовать импе­
ратор.
—
Я не хочу посылать войска свои, я желаю, чтоб
распря их кончилась без этого. Будь прост в обхожде­
296


нии, избегай посредничества. Ты знаешь по-турецки, это
тебе много поможет...
—
Я постигаю мысль вашу, государь, и постараюсь
исполнить ваше приказание, — сказал Муравьев, подни­
маясь вслед за императором.
Разминаясь, царь сделал несколько шагов по каби­
нету, потом остановился против Муравьева и, глядя ему
в глаза, словно стараясь отгадать его мысли, произнес
строгим голосом:
—
Надобно защитить Константинополь от нашествия
Муххамеда-Али. Вся эта война не что иное, как послед­
ствия возмутительного духа, овладевшего ныне Европою,
и в особенности Францией. Беспокойные головы, распро­
страняя влияние свое, возбудили египетскую войну. Они
ныне окружают египетского пашу, наполняют флот и
армию его. Надобно низвергнуть этот новый зародыш зла
и беспорядка, надо показать влияние мое в делах Вос­
тока...
Муравьев стоял, не опуская глаз, слушал молча, и
на застывшем лице его пе отражалось ничего, кроме дол­
жной почтительности. Император сделал небольшую пе­
редышку и вдруг, нахмурясь, вспомнив что-то недоброе,
зашагал по кабинету, затем остановился, потер пальцем
лоб и, подойдя опять к Муравьеву, как-то рывком протя­
нул ему руку:
—
Более говорить нечего, надеюсь на тебя, отправ­
ляй ся с богом, любезный Муравьев!
3
Фрегат «Штандарт», на котором находился Муравьев,
вошел в Босфорский пролив вечером 9 декабря и бросил
якорь в верстах пяти от Беюг-Дерэ, где была резиденция
русского посла Бутенева.
Осведомленный о прибытии Муравьева, посол принял
его радушно, они быстро нашли общий язык и сблизи­
лись. Бутенев, много лет проживший в Константинополе,
оказался скромным, образованным, здравомыслящим че­
ловеком. Прочитав привезенные Муравьевым министерские
инструкции, он не удержался от усмешки:
—
Узнаю манеру осторожнейшего нашего патрона
Карла Васильевича! Много требовать, ничего не давая!
Но, простите за любопытство, Николай Николаевич, не­
ужели, кроме этих велеречивых бумаг и письма к султа­
ну, вас не снабдили иными документами?
297


—
Были еще столь же велеречивые напутствия и по­
желания высокопоставленных лиц, — произнес ирониче­
ски Муравьев.
—
А так как никакого вида от правитель­
ства я не получил, то Еытребовал себе обычный загра­
ничный паспорт...
Бутенев покачал головой:
—
Да, трудненько придется вам, Николай Николае­
вич... Здесь, положим, обойдется моим представлением, но
как посмотрят на вас без доверительных грамот в Египте?
—
Что поделаешь, — пожал плечами Муравьев, —
приходится надеяться на счастливые обстоятельства и
хорошее расположение духа египетского паши... А вас,
Аполлинарий Петрович, я попрошу все-таки побыстрей
устроить аудиенцию у султана. Мне нечего задерживать­
ся в Константинополе.
—
Я имел предварительный разговор с рейс-эффеи-
ди \ султан ожидает вас с нетерпением, — сказал Буто­
нов.
—
А для большей доверенности султана к вам, я
полагаю, можно будет сообщить, что в случае необходи­
мости государь готов прислать в помощь ему оскадру
Черпоморского флота.
—
Мне об этом не говорили, — удивился М уравь­
ев.
—
Вы получили уведомление на сей счет?
—
Секретное предписание. Вероятно, оно сделано по­
сле вашего отъезда из Петербурга, курьер обогнал вас в
пути. Эскадра будет состоять из пяти кораблей и четы­
рех фрегатов под общей командой контр-адмирала Л аза­
рева.
—
Вот это хорошо! Я познакомился с Лазаревым в
Севастополе, он произвел на меня превосходное впечат­
ление. Однако ж будем стараться, чтобы распря турок с
египтянами кончилась без нашего вмешательства. Вы как
полагаете, Аполлинарий Петрович, имеется у нас такая
возможность?
—
Признаться, ие думаю. Дело, видите ли, в том, что
египтяне продолжают успешное наступление и есть слух,
будто войска великого визиря, посланные против мятеж­
ного египетского паши, совершенно разбиты под Копией
и визирь взят в плен... Если слух подтвердится, сами по­
нимаете, как это может неблагоприятно отразиться на
ваших переговорах в Александрии. Счастливые победи­
тели к мирным целям склоняю тся редко. Впрочем, будем
надеяться, что слух неверен!
1 Министр иностранных дел в Турции.
298


Спустя два дня Муравьев и Бутенев на гребном кате­
ре фрегата отправились в Чараган, загородный дворец
султана, построенный на европейском берегу Босфора,
верстах в пятнадцати от Беюг-Дерэ.
«Мы плыли около двух часов между двумя рядами
садов и загородных домов, украшающих прелестные бе­
рега Босфора, — записал Муравьев.
—
Виды Босфора,
изменялись на каждом шагу. Вид самого Царьграда,
огромного купола святой Софии, мечети, легких минаре­
тов, кипарисовых рощ, многочисленных судов под флага­
ми всех наций, бесчисленного количества каиков, или та­
мошних остроконечных лодок, быстро перерезывающих во
всех направлениях Босфор, наконец, стаи дельфинов, иг­
рающих на поверхности вод, — все сие переносит зрите­
ля в какой-то мир очарования, где все предметы каж ут­
ся как бы осуществлением многих снов, виденных после
рассказа о чудесах и странностях отдаленных земель. Все
это прелестно!»
Загородный дворец султана — Чараган — ничем не
отличался от загородных домов турецких сановников, раз­
ве что был несколько обширней. При входе во двор за ­
играла военная музыка, выстроенный почетный караул
отдал честь.
Любимец султана старый сераскир Хозрев и рейс-эф-
фенди встретили Муравьева и сопровождающих его лиц
на крыльце, почтительно проводили в приемную комна­
ту, где всем подали кофе и трубки. По невеселым и бес­
покойным лицам турок Муравьев догадался, что слух о
поражении великого визиря, вероятно, подтвердился, и,
обратившись прямо к рейс эффенди, спросил:
—
А каковы последние известия из армии, надеюсь,
там все благополучно, ваше превосходительство?
Рейс-эффенди совершенно смутился, ответил, заи­
каясь:
—
Я прошу избавить меня в настоящее время от от­
вета... Пока ничего не известно... Я не замедлю уведо­
мить вас, когда получим достоверные сообщения...
В поражении турецких войск Муравьев более не со­
мневался. И это обстоятельство — Бутенев был прав —
могло несомненно осложнить без того трудные перегово­
ры с египетским пашой.
Но что ж е делать?
Между тем за окном вновь послышались звуки музы­
ки, явился паша, управлявший канцелярией султана. Его
299


величество приглашал к себе прибывшего из Петербурга
русского генерала.
Муравьев ожидал зтой встречи с вполне понятным лю­
бопытством. Султан Махмуд II в мусульманском мире по­
читался как человек, одаренный необыкновенным умом
и твердостью, как грозный повелитель правоверных. Он
уничтожил свирепых янычар, заводил в стране европей­
ские порядки. Муравьев, будучи на Кавказе, не раз слы­
шал, с каким почтением и страхом произносили имя сул­
тана Махмуда турецкие военачальники. И что же он
теперь увидел?
Комната, где находился султан, убрана была по-евро­
пейски, со вкусом, но без всякого нам ека на восточную
пышность. Махмуд, в синем суконном плаще, с красной
феской на голове, сидел неподвижно на диване, опустив
ноги. Борода его была подстрижена и выкрашена. По­
крытое красноватыми пятнами лицо пятидесятилетнего,
быстро стареющего султана ничего примечательного не
представляло. Растерянный взгляд и какая-то робость в
движениях никак ие свидетельствовали о человеке с твер­
дой волей, скорей наоборот.
Муравьев остановился, как полагалось, в нескольких
шагах от султана и, сделав поклон, начал подготовлен­
ную речь по-русски:
—
Мой государь послал меня к вашему величеству,
чтобы уверить в искренней и неизменной дружбе своей...
Переводчики стали переводить, но султан прервал их
и, улыбаясь, обратился к Муравьеву:
—
Говори по-турецки, говори по-турецки, ты ж е з на­
ешь по-турецки!
Муравьев продолжал по-турецки. Сказал, в чем заклю­
чалось данное ему поручение, подробно объяснил необ­
ходимость предстоящих переговоров с египетским пашой,
однако заметил, что султан и стоявшие близ него ту­
рецкие сановники восприняли объяснение недоверчиво,
явно подозревая какие-то иные, скрытые от них цели.
Удивляться этому не приходилось.
Россия и Турция
столько лет находились во враждебных отношениях,
столько лет воевали, что поверить в дружеские чувства
русского ц ар я туркам было трудно!
Султан, переглянувшись с сераскиром, хотел что-то
ответить, но покраснел, смутился и, запинаясь, выгово­
рил лишь несколько бессвязных слов.
Муравьев твердо и отчетливо произнес:
—
Позволю повторить, ваше величество, что поруче­
300


ние мое к Муххамеду-Али заключается в нескольких сло­
вах, они просты и кратки: я объявлю ему, что русский
император — враг мятежа и друг вашего величества, и
если паша станет продолжать военные действия, то он
будет иметь дело с Россией...
—
Муххамед-Али много виноват передо мною, — как
бы оправдываясь, заговорил султан, — а теперь он пред­
лагает мириться, требуя себе Сирию и другие мои
земли...
Муравьев счел необходимым эти объяснения прервать:
—
Я не уполномочен и не собираюсь вмешиваться в
существующие отношения Турции с Египтом, всякое вме­
ш ательство в дела вашего величества противно воле мое­
го государя. Я собираюсь в Египет не для переговоров с
пашою, а для того единственно, чтоб устрашить его и
остановить военные действия...
—
Но знай, что Муххамед-Али хитер, лукав, лжив! —
воскликнул султан.
—
Он будет жаловаться и склонять
тебя на свою сторону!
—
Меня уже предостерегли от этого, — сказал Му­
равьев.
—
Старания Муххамеда-Али будут напрасны.
Я человек военный, а не дипломат. Я не буду распро­
страняться в переговорах и не опасаюсь никаких козней
и коварства.
Аудиенция закончилась без видимого успеха. Препят­
ствий для поездки в Александрию не было, но и доверия
к дружеским чувствам русского императора внушить сул­
тану не удалось.
Потребовалось еще несколько дней, чтобы султан убе­
дился в искренности русских и мнительность турецких
сановников исчезла. Этому способствовали создавшиеся
обстоятельства. В Константинополе всюду открыто гово­
рили о поражении турецких войск, и рейс-эффенди вы­
нужден был признать это. Положение создавалось угро­
жающее. Босфор и столица были почти беззащитны. То­
гда Муравьев и Бутенев известили султана, что, если он
сочтет нужным, русский флот готов оказать необходи­
мую ему помощь. Одновременно в иностранных газетах
появились сделанные в Петербурге сообщения о целях
миссии генерала М уравьева и о том, что русский им пе­
ратор стоит на стороне султана. Турки стали необыкно­
венно дружелюбными. А Муравьев думал о том, как
странно меняются времена. Совсем недавно к ак будто
штурмовал он Карс и Ахалцых, и турки яростно, с пы­
лающей ненавистью в глазах кидались на русских сол­


дат, а ныне все надеж ды султан возлагает на Россию, и
он, Муравьев, призван заниматься тем, чтобы поддержать
его на колеблющемся троне!
23 декабря фрегат «Штандарт», провожаемый салю­
тами турецких орудий, при свежем попутном ветре от­
плыл в Египет.
Миновав Дарданелльские укрепления, защищавшие
пролив, корабль на следующий день проследовал мимо
острова Тенедоса и знаменитой Троады. Муравьев с ин ­
тересом смотрел в подзорную трубу на холмы, где, но
преданию, находились гробницы Ахиллеса, Патрокла и
Аякса. А потом во всей красоте открылась Аттика, по­
казались великолепные мраморные колонны знаменитого
некогда храма Минервы на мысе Суниум.
Муравьев,
знавший хорошо историю древней Греции, с благоговей­
ным вниманием глядел на развалины храма, и мнилось
ему, что вот-вот покажется из-за колонн философ Пла­
тон в белоснежном хитоне и сандалиях, окруженный вер­
ными учениками, с которыми занимался он некогда у
подножия этого храма.
Вскоре фрегат бросил якорь в бухте острова Порос,
близ которого стояла русская эскадра под начальством
вице-адмирала Рикорда. Муравьев, которого Рикорд при­
гласил к себе на обед, не упустил случая осмотреть гре­
ческий остров. «Нам открылся городок, построенный усту­
пами на юго-западной
покатости горы, составляющей
весь остров. День был ясный. Вид городка, не заключаю­
щего, впрочем, порядочных строений, очень красив. Мимо
нас быстро проносились лодки, верхом нагруж енные
апельсинами. Прелестная роща апельсиновых деревьев
золотилась на берегу, везде видны сады. В глубине рейда
стояла эскадра, а против нее на берегу виднелись строе­
ния, нами воздвигнутые для адмиралтейских работ и раз­
ных складов. Рикорд показывал мне вдали местоположе­
ние древней Трезены. Говорили, что с высот Пороса вид­
ны бывают в ясный день берега Аттики и место, занима­
емое Афинами. Мы съехали на берег и прогуливались
несколько времени в саду, довольно запущенном, в коем
новый владелец украсил аллею двумя рядами древних
мраморных колонн. День был очень теплый, и, невзирая
на позднее время года, все цвело и зеленело в очарова­
тельной стране, воспетой Байроном».
Плавание продолжалось еще несколько дней. В Алек­
сандрийский порт фрегат «Штандарт» вошел 1 января
1833 года.
302


4
Египетский паша Муххамед-Али из сообщений ино­
странных газет знал, зачем едет в Александрию генерал
Муравьев, но, к ак и турки, подозревал, что газетные и з­
вестия лишь маскируют другие, подлинные, скрытые
цели.
Узнав о прибытии Муравьева, паша тотчас же послал
к нему преданных своих друзей — итальянского консула
Розетти и англичанина Прессика, капитана египетского
линейного корабля, поручив им разведать о тайных за­
мыслах русского правительства. Муравьев, хотя и не
считал себя дипломатом, однако, приняв неожиданных
визитеров, провел беседу с ними так тонко, что они сво­
его любопытства никак не удовлетворили, зато сам Му­
равьев выведал стольки всяких интересных, нужных по­
дробностей о состоянии египетских дел, что на лучшую
информацию не мог и рассчитывать.
Он, в частности, убедился, что император Николай не
имел истинного представления о подлинных причинах
возникшего мятежа. А они являлись следствием глубоко
продуманных закулисных действий английского и фран­
цузского правительств *,
направленных к тому, чтобы
возвести на турецкий трон вместо слабовольного султана
сильного и вполне послушного им правителя, каким был
честолюбивый Муххамед-Али. Англичане и французы
помогли своему ставленнику перевооружить войска, уча­
ствовали в военных действиях паши против султана.
А когда пришло известие о победе египетских войск, ан­
глийский и французский консулы в Александрии устро­
или торжественный молебен, всячески превознося Мухха-
меда-Али, называя его вторым Александром Македон­
ским, и не жалели средств, чтобы раздувать всюду его
победы. Муравьев, узнав об этих происках иностранных
держав, решил как можно скорей принудить Муххамеда-
Али к повиновению султану.
Прием во дворце у паши состоялся на следующий
день. Сопровождаемый адъютантами и переводчиками, а
также несколькими иностранцами и приближенными па­
ши, Муравьев в парадном мундире и при всех регалиях
вошел в большую, светлую, просто убранную комнату,
окна которой обращены были к пристани. Муххамед-Али
с чалмой на голове и при сабле сидел на софе, поджав
по-турецки ноги. Увидев Муравьева, паша поднялся, сде­
лал несколько шагов навстречу, обменялся с гостем вос-
303


точными приветствиями и усадил на софе рядом с собой.
Муххамед-Али был небольшого роста, стар и лукав. Го­
ворил он быстро и, может быть, не без умысла несвяз­
ными фразами, прерывая речь сухим, судорожным каш ­
лем. Темные маленькие глазки сверкали из-под навис­
ших бровей.
После первых обычных любезностей, трубок и кофе
паша дал знак всем бывшим в комнате удалиться, и ко­
гда остались они наедине, Муравьев сказал:
—
Русский император, желая сохранения мира на
Востоке и прекращения кровопролития, послал меня к
вам, чтоб объявить об этом. Государь выражает уверен­
ность, что вы незамедлительно приступите к примире­
нию с султаном.
—
Я давно хочу мира, — ответил паша, — но все мои
предложения султан неизменно отвергает...
—
Я не судья в делах ваших, — перебил пашу Му­
равьев.
—
Ищите сами способа для мира. Я же буду на­
деяться, что желание моего государя исполнится.
—
Хорошо. Сообщите мне письменно ваше предлож е­
ние, — с притворным равнодушием произнес паша, — я
подумаю и дам вам в ближайшие дни письменный ответ...
Подобный оборот в разговоре министерскими инструк­
циями не предусматривался, однако Муравьев сообразил,
с какими неблаговидными целями паша домогается пись­
менного предложения — ведь оно могло служить явным
доказательством русского вмешательства, — и, взглянув
на лукавого старика, подумал: «Эка бестия продувная!»
А сказал спокойно, с подобающей учтивостью:
—
Не могу сего исполнить, ваше превосходительство,
ибо государь просил, чтобы я сообщил вам о его ж е л а ­
нии устно...
На лице паши отразилось мгновенное неудовольствие,
он захлебнулся в судорожном кашле, потом разговор про­
должил:
—
Я от подданства султану не отказывался, меня
оклеветали в газетах, я покажу вам переписку с султа­
ном, из коей вы м ожете об этом заключить...
—
Повторяю, что я не собираюсь разбирать ваших
дел, — продолжил Муравьев, — явите доказательство ис­
кренности вашей прекращением военных действий...
—
Я понимаю вас, — кивнул головой паша.
—
Дайте
время мне подумать. Поговорим о посторонних пред­
метах.
И тут же, не сдержав кипевшего против султана раз­
304


дражения, стал обвинять его в нарушении прежних до­
говоров и в притеснении ж ителей.
—
■ Вы разве не слышали, что сербы снова восстали
против тиранического правления султана? — заметил яз­
вительно паша.
—
Да и другие славянские народы, коим
всегда вы, русские, покровительствовали, продолжают н а ­
ходиться в жестоком турецком угнетении... Странно, что
ваше отношение к султану стало вдруг столь велико­
душным!
В словах умного и хитрого паши на этот раз было
много справедливого, и спорить с ним было рискованно.
Муравьев поднялся и, сославшись на дорожную уста­
лость, поспешил откланяться.
Два следующих дня, ожидая обещанного пашой отве­
та, Муравьев посвятил осмотру Александрии. И к ак обыч­
но, интересовался не только достопримечательностями и
архитектурой древнего города, но и жизнью простого на­
рода. «Я видел в Александрии несколько коптов, — з а ­
писал он в дневнике, — которых называют потомками
древних коренных жителей Египта. Их ныне очень мало.
Народ сей тих, промышлен и, как все порабощенные из­
древле народы, не имеет понятия о каком-либо отече­
стве... Изображаемые обычно на видах Египта женщины,
несущие на главах кувшины с водой и напоминающие
нам изящные изображения художников древней Греции,
представляются в действительности совсем иными. Оча­
рование исчезает, открываешь изнуренные лица покры­
тых рубищем рабынь... Мне случилось также видеть баталь­
он египетской пехоты, высыпавшей к ужину из каких-то по­
луразрушенных подземных казарм. Тощие и оборванные
африканцы толпились около чаш со скудной пищей, по­
ставленных на улице, но они казались бодры и веселы,
как бы забыв родину и ужившись в неволе. К чему от­
нести радость их, как не к чувству утоляемого голода —
единственному наслаждению, им еще представленному?»
Да, не таким-то уж райским местом был сказочный
пышный Восток, если рассматривать его не с казовой сто­
роны, как это делают иные путешественники!
А Муххамед-Али, заключив из разговора с Муравье­
вым, что миссия его ограничена одними словесными по­
желаниями русского императора, решил всячески ответ
свой оттягивать. Сын Ибрагим тем временем успеет по­
дойти поближе к турецкой столице, и тогда султан ста­
нет более сговорчивым.
Но Муравьев разгадал эту хитрость. С помощью Ро-
20 За стеной Кавказа
305


зетти, вновь явившегося к нему с изъявлением услуг, Му­
равьев добился второй аудиенции у паши. И заявил ре­
шительно:
—
Я не могу дольше ожидать вашего ответа. Черно­
морский флот, коему дано предписание оказать в случае
необходимости помощь султану, готов к отплытию. З а ­
держка вашего ответа может быть истолкована как на­
мерение продолжать военные действия, а мой государь,
я вам об этом уже говорил, не может оставаться к этому
безучастным, воля его непоколебима.
Муххамед-Али догадался, что хитрость его разгадана,
и не смог скрыть охватившей его тревоги:
—
Что вы хотите, генерал? Я никогда ие думал свер­
гать султана! Я могу это доказать!
—
Нужно доказать делами вашу искренность, паша,
и прежде всего прекращением военных действий...
Паша явно колебался, попробовал перевести разговор
на другую тему, но Муравьев сурово оборвал:
—
Я ожидаю вашего ответа, паша...
Муххамед-Али схватил дрожащими руками звонок,
лежавший на столике. Явился секретарь, молодой египтя­
нин, с красной феской на голове и в синем чекмене с
небольшим бриллиантовым якорем на груди.
Паша приказал кратко:
—
Напиши сыну Ибрагиму приказ о немедленном пре­
кращении военных действий...
Секретарь поклонился, вышел. Паша в сильном вол­
нении, держа саблю обеими руками за спиной, прошелся
по комнате, потом обратился к Муравьеву:
—
Я прошу только двадцати дней срока, чтобы при­
каз достиг всех отдельных частей моих войск. Лишь пос­
ле этого срока я могу принять на себя ответственность
за войска...
—
Сообщите об этом сами султану, — сказал Муравь­
ев.
—
Для меня важнее всего, что вы приступили к пре­
кращению кровопролития.
—
Я пошлю на днях султану доверенное лицо с изъ­
явлением своей покорности, — добавил паша.
—
Уверяю,
что мы с ним помиримся!
—
Если так, то я буду считать поручение мое к вам
оконченным и доложу государю о доброй ваш ей воле, с
которой исполняется его желание. Могу ли я сделать
это?
—
Можете, можете, — подтвердил паша.
—
Мое сло­
во свято, как и моя вера!
306


Полного доверия к паше Муравьев не питал и поэто­
му задержался еще некоторое время в Александрии, что­
бы проверить, как выполняется обещание паши. И убе­
дился, что приказ был отправлен в тот же день через Си­
рию, и, получив его, Ибрагим приостановил военные
действия.
Следовательно, Муравьев мог считать трудную миссию
свою исполненной успешно. «Хитрая изворотливость в
речах Муххамеда-Али свидетельствовала,
—
записал
он, — сколько ему было неприятно и тяжко покориться.
Но невзирая на то, дело было совершено, военные дей­
ствия прекращены, и он несколько раз клятвенно обе­
щал замириться с султаном. Если бы он по непостоян­
ству или каким-либо причинам отменил повеление, дан­
ное сыну, то уже временный перелом в делах имел свою
пользу, ибо от того ослабевал победоносный порыв его
войск, а Турция выигрывала время для собрания новых
сил. Возобновление военных
действий обнаруж ило бы
вероломство п аш и перед всем светом».
В конце января Муравьев возвратился в Константи­
нополь.
5
Султан и окружающие его сановники хотя и не со­
мневались более в дружелюбных намерениях русских, но
на успешные переговоры Муравьева с египетским пашой
возлагали мало надежды. Турецкие войска были разби­
ты, Ибрагим-панта продолжал двигаться к столице, не
встречая сопротивления, и вот-вот на азиатском берегу
Босфора могла показаться кавалерия бедуинов. А тайные
агенты иностранных держав, опасавшихся возраставше­
го влияния России на дела Востока, усиленно распрост­
раняли всякие ложные сведения, создавая в турецкой
столице панические настроения.
Султан растерялся. Не дождавшись возвращения Му­
равьева, он отправил в Александрию своего представи­
теля, приказав во что бы то ни стало добиться мира с
египетским пашой, уступить его требованиям. И в то же
время султан объявил Бутеневу, что отдается под покро­
вительство России и просит прислать обещанный флот и
сухопутные десантные войска для защиты Константино­
поля.
Сообщение Муравьева об успешных переговорах в
Александрии и подтвердившееся вслед за тем известие о
20*
307


прекращении наступательных действий египетских войск
обрадовали и успокоили султана. Приняв Муравьева и
поблагодарив его, султан изъявил желание, чтобы он
оставался в Константинополе до совершенного оконча­
ния египетских дел.
Довольны были Муравьевым как будто и в Петербур­
ге. «Остановлением армии Ибрагима-паши ознаменовали
вы полный успех вверенного вам посольства, — п исал
ему Алексей Орлов, — отличные дарования ваши сниска­
ли доверенность государя, назначающего вас командо­
вать десантными войсками».
Зато иностранные
резиденты в Константинополе
встревожились чрезвычайно:
—
Непостижимо, как генералу Муравьеву удалось
столь быстро переубедить пашу! — удивлялся француз­
ский консул в Александрии господин Мимо.
Прекращение военных действий и особенно обраще­
ние султана за военной поддержкой к России вывели из
себя французского посла Руссепа. Он явился к султану
и потребовал, чтобы тот отказался от русской помощи,
угрожая в противном случае вызвать французскую эскад­
ру в помощь египетскому паше и возбудить его к новому
наступлению. Султан опять заколебался и стал просить
Бутенева, чтобы русская эскадра остановилась в Сизопо-
ле. Но было поздно. Военные корабли под начальством
контр-адмирала Михаила Петровича Лазарева вошли в
Босфор, а вскоре на азиатском его берегу, в долине Ун-
киар-Искелеси, близ летней резиденции султана, выса­
дился десятитысячный отряд сухопутных русских войск,
поступивших под начальство М уравьева. При этом импе­
ратор Николай через посла Бутенева объявил, что эска­
дра и войска, посланные на помощь султану по его на­
стоятельной просьбе, останутся в Босфоре до тех пор,
пока Ибрагим не очистит Малой Азии, не уйдет обратно
за Тавр и пока египетский паша не удовлетворит всем
требованиям Порты.
Английским и французским дипломатам не оставалось
ничего, как стараться поскорей примирить султана с па­
шой и устранить тем самым предлог для пребывания рус­
ских вооруженных сил в Константинополе.
А тем временем императору Николаю донесли, какую
огромную популярность в петербургском обществе приоб­
ретает им я генерала Муравьева. Это было естественно.
«Взоры всех устремлены на Константинополь, на Бос­
фор и на успехи вашего предприятия», — писал воеи-
308


ный министр Муравьеву. В европейских и отечественных
газетах чуть не каждый день склонялось имя молодого
генерала, заставившего смириться воинственного египет­
ского пашу, и все отдавали должное его твердости, са­
мообладанию и дипломатическому умению.
Император Николай не мог не признать того, что
признавали все. Муравьев был произведен в генерал-лей­
тенанты, назначен командующим десантными сухопутны­
ми войсками. Но император не забывал, что Муравьев —
близкий родственник бунтовщиков, подготовлявших свер­
жение самодержавия,
несомненно находившийся в
связи с ними, продолжавший покровительствовать разж а­
лованным своим друзьям на Кавказе. Следует ли остав­
лять ему нераздельную славу за успешное исполнение
нужнейшего государственного дела? Не возникнут ли не­
желательные толки и невольное сочувствие мятежным
родственникам его, отбывающим каторжные работы и
ссылку?
Император вызвал своего любимца Алексея Федоро­
вича Орлова.
—
Муравьев доносит из Константинополя, что хотя
Муххамед-Али и прекратил военные действия, однако
вполне полагаться на пашу нельзя. Я и сам так думаю.
Возможно, еще придется пустить в ход наши пушки и
штыки. А если все обойдется благополучно, то, прежде
чем паши войска покинут турецкую столицу, следовало
бы укрепить особым договором дружественные отношения
наши с султаном. Ты меня понимаешь?
—
Превосходно понимаю, государь. Бескорыстная по­
мощь султану заслуживает того, чтобы впредь мы не
опасались никаких нападений иностранных военных ко­
раблей на Черноморские наши берега.
—
Ну, я вижу, тебе никакие инструкции не нуж­
ны, — улыбнулся император.
—
Поезжай в Константи­
нополь. И не вздумай на этот раз отказываться. Я назна­
чаю тебя полномочным посланником в Турцию п главно­
командующим всеми находящимися там сухопутными и
морскими силами.
В конце апреля сераскир Хозрев навестил Муравь­
ева и сообщил, что султан заключил с Муххамедом-Али
договор, по которому паша признавал свою зависимость
от султана, а тот уступал ему управление Сирией.
Миссия Муравьева, таким образом, была завершена.
Коварные замыслы иностранных держав разрушены. Де-
309


саптные российские войска и флот могли собираться в
обратный путь.
И вдруг, как раз в то время, как сераскир находился
у Муравьева, раздались орудийные выстрелы. Суда Ч ер ­
номорской эскадры, стоявшие на рейде в Босфоре, оку­
тались пороховым дымом. Сераскир, испуганный вн езап ­
ной пальбой, вскочил с дивана:
—
Что это такое, генерал, как вы думаете?
Муравьев поглядел в окно на корабли, пожал пле­
чами:
—
Похоже на то, что эскадра кому-то салютует, но
не могу понять — кому?
Явившийся вскоре мичман, посланный контр-адмира­
лом Лазаревым, пояснил:
—
Салют был дан в честь прибывшего на корвете
графа Орлова. Он остановился у его превосходительства
господина Бутенева.
Причина нечаянного прибытия Орлова никому не бы­
ла известна. Муравьев, проводив сераскира, поспешил к
Бутеневу. Алексей Федорович Орлов, сияющий и наду­
шенный, встретил его как старого приятеля, поблагода­
рил от имени императора за успешные переговоры с па­
шой, рассыпался в комплиментах.
Муравьева эти любезности не обманули. Возвратив­
шись домой, он записал в дневник: «Случилось то, что я
предвидел, что из Петербурга прибудет лицо, которое
захочет взять себе славу сию, когда уже миновала вся
опасность... Я останусь при одной ответственности и за­
нятиях самых трудных в отряде, тогда как слава и честь
поручения сего достанется графу Орлову. Итак, все тру­
ды мои пропадут, и другой воспользуется оными».
Однако, хотя самолЕобие его было несколько ущемле­
но, он испытывал большое удовлетворение от успешно
исполненного, столь полезного отечеству дела. Ведь он,
соглашаясь взяться за трудную миссию, не тешил себя
никакими тщеславными иллюзиями, он предвидел, что
плодами его трудов воспользуется другой, как это уже
было во время прошлых войн на Кавказе. Но, как и то­
гда, он честно послужил отечеству своему, а это самое
главное! И потом, так или иначе, а имя генерала Му­
равьева получило теперь широкую известность не только
в России, но и за границей, и с этим злопамятному им­
ператору Николаю Павловичу считаться придется. И мо­
жно будет смелей возбуждать ходатайства перед ним о
смягчении участи брата Александра и других пострадав­
310


ших от самодержавия родственников и друзей, судьбы
которых беспокоили и мучили постоянно, как незажива­
ющие раны. Наконец, поездка в Египет и Турцию дала
возможность познакомиться с этими восточными страна­
ми, давно занимавшими его воображение.
Граф Орлов, как этого и следовало ожидать, пользу­
ясь благоприятными обстоятельствами и доброжелатель­
ным настроением султана Махмуда, подписал в Ункиар-
Искелеси весьма выгодный для России оборонительный
договор с Турцией. Недавно еще враждовавшие между со­
бой страны согласились жить в дружбе, оказывать вза­
имную военную поддержку. Турция в особо секретной
статье обязалась «закрыть Дарданелльский пролив, не
позволять ни одному иностранному военному судну вхо­
дить туда под каким бы то ни было предлогом». Англий­
ское и французское правительства, проведав об этом ту­
рецком обязательстве, пришли в ярость.
Лорд Пальмерстон, руководитель английской внешней
политики, сказал:
—
Единственным средством отделаться от этого т р ак ­
тата представляется мне потопление его в каком-либо
общем договоре такого ж е рода.
.. . Проведя несколько парадов и смотров десантных
войск, граф Орлов приказал готовиться им к возвраще­
нию в Россию. Муравьев в последние дни пребывания в
Константинополе продолжал осматривать турецкую сто­
лицу и ее окрестности, пользуясь милостивым разреше­
нием султана, побывал на заседании Дивана, как называ­
ют государственный совет Турции, посетил многие турец­
кие лагеря и казармы, изучая устройство турецких войск,
что, как он полагал, могло еще в будущем пригодиться.
Отличное знание турецкого языка позволяло ему об­
щаться не только с турецкими сановниками, но и с про­
стым народом, и он считал это общение главным для
изучения страны, ибо, как он записал, «ие болтовня са­
новника, а суждения низших сословий составляют общее
мнение».
В конце июня Черноморская эскадра и десантные вой­
ска покинули турецкие берега. Дул легкий попутный ве­
терок. Море серебрилось. Солнце золотило купола бес­
численных мечетей и минаретов. Белели зубчатые башни
древних замков, зеленели тополя и кипарисы в предмес­
тьях Стамбула. Муравьев стоял на борту фрегата «Штан­
31i


дарт» и неотрывно глядел в сторону гористого Босфор­
ского мыса, где возвышался огромный монумент из двух­
тысячепудового обломка скалы, воздвигнутый по его рас­
поряжению в память пребывания русских войск на Бос-
форе.
Перевертывалась еще одна знаменательная страница
в его беспокойной жизни.
6
Как ни старались верноподданные редакторы субсиди­
руемых правительством газет превозносить графа Орлова
за успешное посольство, восстановление мира на Востоке
и заключение русско-турецкого договора, замалчивая при
этом деятельность генерала Муравьева, все же ввести в
заблуждение общественность не удалось. Всем, кто сле­
дил за событиями, было ясно, чьими трудами устраи ва­
лись восточные дела. Старый приятель Иван Шипов, один
из основателей Союза Благоденствия, писал ему: «Узнав
о возвращении вашем из Турции, поздравляю со столь
блестящим и благополучным окончанием вашего поруче­
ния. Из журналов имею только некоторое понятие о дей­
ствиях ваших в Турции, но весьма любопытен изустно
услышать от вас о всем, что вы там делали, видели и за­
метили, уверен, что вы сделали самые примечательные
наблюдения в странах, где провели столько времени. Ны­
нешнюю зиму я располагаю провести в Москве и потому
льщу себя надеждой увидеться с вами; если бы вы даже
не посетили столицу, а проехали прямо к вашему батюш­
ке и я бы узнал, что пребывание мое нескольких часов в
его усадьбе не обеспокоит его, то непременно приеду с
вами повидаться».
Из своего сызранского имения отозвался Денис Давы­
дов *. «Любезнейший Николай Николаевич! Недавно в
газетах прочел я о приезде вашем в Петербург; спешу
известить вас, что я жив и, следовательно, радуюсь от
всей души возврату вашему... уверен, что вы не сомнева­
етесь в моей дружбе к вам и в том участии, которое я
беру во всем, что до вас касается. Я давно хотел писать
к вам, но не знал, куда адресовать письмо и через кого?
Через пашу ли египетского или через султана? Рад, что
можно это сделать прямо через сызранского почтмейсте­
ра. Это вернее.
Долго вы были в отсутствии! И далеко залетели! Как
хочется мне с вами повидаться, поговорить о вашей Одис­
312


сее, но будет ли это?.. Боже мой! Что бы я дал с вами
повидаться! Многое у вас расспросил бы, многое бы вам
прочитал, ибо я с некоторого времени весь зарыт в опи-
саньи наш ей польской войны. Уверен, что описание это
вам понравится. Оно пишется откровенно и не для пе­
чати, по крайней мере настоящего времени... Уведомьте,
куда мне адресовать писания мои? Долго ли вы думаете
пробыть в Петербурге? И, словом, напиш ите мне поболь­
ше о себе...»
В салонах великосветских и даже во дворце интерес к
Муравьеву, несмотря ни на какие ухищрения казенных
газет, тоже не иссякал. Деятельность его в Египте и Тур­
ции занимала всех куда больше, чем посольство графа
Орлова. И это обстоятельство приходилось учитывать.
Вопрос о том, как быть дальше с Муравьевым, куда
его определить, давно беспокоил императора. Еще летом,
когда Муравьев находился в Турции, он, убедившись в
незаурядных способностях генерала, решил приблизить
его к себе, попытаться сделать из него покорного царе­
дворца... Стали же верными его слугами Петр Граббе,
Лев Перовский, брат самого М уравьева Михаил и дру­
гие бывшие либералисты, раскаявшиеся в своих заблуж­
дениях!
Николай Николаевич неожиданно для всех был пожа­
лован в генерал-адъютанты. И принял его царь необык­
новенно ласково, обнял, расхвалил, пригласил к обеду.
Придворные спешили наперебой поздравить Муравье-
ева с необыкновенным монаршим благоволением, а он,
смущаясь и краснея, чувствовал себя, как птица, попав­
шая в силки. Для него, вольнолюбца с ранних лет, нена­
видевшего монарха и презиравшего
окружавшую его
дворцовую челядь, почетная в глазах этой челяди долж­
ность генерал-адъютанта была невыносимо тяжкой. Он
сделай царским лакеем! Приторные любезности сановни­
ков вызывали у него отвращение. А когда вздумал обнять
его военный министр Чернышов, он невольно подался на­
зад и едва скрыл чувство гадливости к этому румяному
и подвитому царскому любимцу, пославшему на висели­
цы и на каторгу стольких родных и близких его!
Мысль о том, чтобы любыми способами отделаться от
адъютантства у царя, не покидала Муравьева. Но решить
этот вопрос было чрезвычайно трудно. Он находился те­
перь всецело в распоряжении императора, и доброволь­
ный отказ от милостиво пожалованной почетной должно­
сти могли посчитать оскорблением его величества.
313


А дни проходили 13 бестолковой суете, в пустых и
скучных разговорах с дворцовыми интриганами и невеж
дами, в дежурствах на парадах, маневрах и разводах.
И притом приходилось все время быть настороже. Од­
нажды на маневрах Муравьев оказался близ царицы, и
она, глядя на марширующих солдат, спросила с невин­
ным видом:
—
Не правда ли, генерал, эти солдатики похожи на
кукол?
Сравнение было довольно точное. В том и состоял по­
рок николаевской системы, что из солдат выбивали чело­
веческую душу, делали их «простым механизмом, арти­
кулом предусмотренным». Муравьеву, как и другим во­
енным суворовской школы, ненавистна была игра ц аря в
солдатики, но вопрос царицей задан был умышленно
(«дабы изловить меня», — отметил он в дневнике). И он
на хитрость эту не попался:
—
Никак нет, ваше величество. Я нахожу, что у них
вид очень воинственный.
Брат царя Михаил Павлович нарочно при нем ругал
площадными словами «бунтовщиков» и притом не спу­
скал глаз с него, стараясь отгадать, как он отнесется к
этому. Муравьев стоял с окаменевшим лицом, не вы ра­
жавшим никаких чувств, он выработал в себе этот за­
щитительный способ поведения, казавш ийся многим са­
новникам напыщенным тщеславием педанта.
Как-то раз он намекнул царю, что хотел бы еще по­
служить в армейских войсках. Царь обвел его тяжелым
взглядом и ничего не ответил. Только одно полезное де­
ло, пользуясь случаем, удалось за время адъютантства
совершить Муравьеву. Встретился с Бенкендорфом и по­
просил его без всяких обиняков посодействовать перево­
ду из Сибири в Европейскую Россию брата Александра,
о чем тот давно всех умолял. Бенкендорф, к удивлению
его, спустя несколько дней известил, что по его просьбе
Александр переводится в Вятку. Может быть, эта «ми­
лость» тоже была своеобразной приманкой для вербовки
в царедворцы? Но Муравьева ничто не соблазняло.
В первых числах января 1834 года в дневнике его по­
явилась такая запись: «Я провожу время в самых не­
сносных и беспокойных визитах. На днях был я у Бен­
кендорфа, дабы благодарить его за участие, которое он
принял в переводе брата Александра в Вятку. После то­
го он спросил меня, что я располагал делать? Я отвечал,
что я нахожусь ныне здесь без дела; но он прервал речь
314


мою, изъявив, сколько положение мое должно быть мне
приятно, ибо первое лестное поручение, которое встре­
тится, верно мне дадут, а между тем я провожу время
свободно. Дав ему досказать ошибочное мнение его, осно­
ванное на его собственных понятиях, не постигающих
других наслаждений, кроме праздной придворной жизни,
я, к удивлению его, отвечал, что редко когда-либо нахо­
дился в таком скучном и затруднительном положении,
как ныне; что по привычке к деятельной жизни, которую
вел в течение 23 лет, я не могу свыкнуться с настоящим
положением моим и желал бы иметь назначение вне сто­
лицы, где и состояние мое позволило бы жить лучше, чем
здесь, где я остаюсь в трактире, в ожидании ежеминутно
поездки и не имея своего угла. «Хотите, чтобы я сие го­
сударю доложил?» — «Доложите, я бы и сам не скрыл
от его величества, что мне здесь скучно, если бы имел на
то случай».
Бенкендорф доложил.
Император сказал с раздражением:
—
Так и чувствовал, что начнутся какие-нибудь му-
равьевские притворства... К ак волка ни корми, оп все в
лес смотрит... Скучно ему с нами! А дело, вернее всего,
в том, что воли ему нет на глазах наших. Ты как смот­
ришь, Александр Христофорович?
—
Вполне возможно, ваше величество,
—
передер­
нув плечами и звякнув шпорами, сказал Бенкендорф.
—
Он просился в армейские войска, — произнес, как
бы раздумывая, царь, — но мне прежде всего хотелось
приглядеться, что он собой представляет и к чему спо­
собен.
—
Тяжелый человек, государь. Держится от всех в
стороне. Самолюбив, упрям , как буйвол, и скрытен. Мо­
жет быть, его более займет служба в генеральном штабе?
—
Гм... Что ж, об этом можно подумать... Надо будет
поговорить с военным министром...
А в это время как раз освободилось место генерал-
квартирмейстера. Должность тихая, покойная. Хороший
оклад, большая казенная квартира. Чего же лучшего и
желать! Военный министр Чернышов не сомневался, что
Муравьев, которого сам царь определил на это место,
примет назначение с благодарностью
Муравьев смотрел на дело иначе. Принять это назна­
чение — значило бы остаться в столице, обречь себя на
долгое пошлое и бесполезное существование вблизи им­
ператора, а именно этого он старался избежать.
315


Выслушав предложение вызвавшего его к себе воен­
ного министра, Муравьев сказал:
—
Я не считаю себя вправе противиться воле госу­
даря, но я не признаю в себе сил соответствовать такому
назначению.
Чернышов недоумевающе заморгал глазами:
—
То есть... как вас прикажете понимать, генерал?
Вы отказываетесь от столь лестного назначения? Зная,
что вашего согласия желает сам государь?
—
Я не могу дать согласия своего в деле, в коем не
вправе отказывать.
—
Странно, весьма странно! Объясните ж е причины
вашего нежелания более ясно.
—
Я не постигаю цели и предназначения занятий,
кои мне предлагаются, и не питаю никакой склонности к
оным...
—
Исполнение воли государя выше всех этих ваших
рассуждений, — перебил сердито министр.
—
Вы, верно,
не отдаете себе отчета в последствиях такого рода сужде­
ний и поступков!
—
Если изложенное мною мнение должно погубить
службу и мою и повергнуть меня в немилость, — глядя
прямо в глаза министру, заявил хладнокровно и твердо
Муравьев, — я сочту сие за судьбу свою, коей не мог
избегнуть, смирюсь перед ней и перенесу с терпением...
—
Как! Государь желает вас отличить, еще более
приблизить к себе, а вы говорите мне какой-то вздор о
судьбе... Признаюсь, — развел руками министр, — я ни ­
чего не понимаю из всего вами сказанного!
—
Сие служит вам лучшим доказательством,
—
со
скрытой усмешкой произнес Муравьев, — что я не могу
запять важного места, мне предназначаемого.
—
Но вы обязаны прежде всего повиноваться! —
сдвинув брови и перейдя на угрожающий тон, произнес
министр.
—
Вы думаете, что я не могу понудить вас к
повиновению? Ошибаетесь, сударь! Я умею повелевать,
у меня это в характере, я умел понудить иных, как вы, к
повиновению!
—
Я зпаю об этом, ваше сиятельство, — с ледяным
спокойствием произнес Муравьев, — однако ж ничего не
могу изменить в своем мнении...
Чернышов встал из-за стола.
Явно подражая императору, заложив за борт мунди­
ра пальцы правой руки, он медленно прошелся по ка­
316


бинету и, остановившись затем перед Муравьевым, стро­
гим голосом спросил:
—
Так чего же вы желаете в конце концов?
—
Возвращения мне прежнего поприща в армейских
войсках...
—
А если государь не найдет возможности в насто­
ящее время удовлетворить ваше желание?
—
Я буду просить представить мне бессрочный от­
пуск.
—
Хорошо. Я скажу о том его величеству. Про­
щайте!
Возвратившись домой, Муравьев записал: «Я пребы­
вал в твердом намерении пожертвовать и службой своею
с тем, чтобы не быть генерал-квартирмейстером... Я не
просил ни о сохранении содержания своего, ни о каких-
либо преимуществах, желая просто удалиться сначала на
время, а впоследствии, глядя по обстоятельствам, может
быть и совсем».
Но, видимо, царь желал еще сохранить его для служ­
бы. Военный министр вскоре известил, что государь со­
глашается предоставить ему отпуск, не ограничивая сро­
ком, и надеется, что он возвратится на службу при пер­
вом требовании.
20 февраля Муравьев сделал такую запись: «Завтра я
оставляю Петербург и еду в Москву. Оставляю с удо­
вольствием пребывание сие в столице, где я много претер­
пел мук и досады; оставляю с желанием более не возвра­
щаться сюда».
...Николаю Николаевичу Муравьеву-старшему давно
перевалило за шестьдесят. Он по-прежнему хозяйствовал
в Осташеве. От жившего с ним сына Андрея помоши
ждать не приходилось: собирался несуразный этот сын
идти в монахи и кропал какие-то стишонки, уверяя, буд­
то сам Пушкин их одобряет.
Оправившись от потрясения, вызванного внезапной
смертью Сони, старик опять стал мечтать, чтобы сын
Николай женился, вышел в отставку и взял в свои руки
управление имением.
Узнав, что сын приезжает в Москву с намерением
приобрести здесь оседлость, старик Муравьев встретил
его радостно и тайную надежду свою выдал сразу:
—
А тут у нас только разговору о твоем путешествии
в Египет и Турцию; теперь берегись, друг мой, от любо­
пытствующих отбою не будет, да и свахи наши москов­
ские, надо полагать, тебя из своих рук не выпустят...
317


—
Какой я жених, батюшка, сорок лет скоро стук­
нет, вдовец с ребенком на руках...
—
Эка причины
какие выдумал! — воскликнул
отец.
—
Нет, дружок, дай только согласие твое, а в Мос­
кве за невестами дело не станет. Я тебе серьезно советую
подумать. И себя от одиночества, и Наташ еньку от си­
ротства горестного пора избавить.
Мысль о ж енитьбе Муравьева в последнее время час­
то посещала. Да и не только отец, но и Шинов Иван Пав­
лович, приехавший свидеться с ним, и Алексей Петрович
Ермолов, с которым теперь в Москве часто виделся, со­
ветовали не упускать времени для женитьбы. Муравьев
тяжело вздыхал: пе так просто найти жену по сердцу и
склопиостям ума!
Как-то на масленице в доме Муравьевых
появился
неожиданно гость — Захар Григорьевич Чернышов. Он
продолжал служить в Кавказском корпусе, произведен
был недавно в прапорщики п теперь находился в отпус­
ке. Муравьев любил Захара, и встреча для обоих была
приятна. После взаимных приветствий и краткой беседы
Захар поднялся и с дружеской прямотой объявил улы­
баясь:
—
А теперь, ваш е высокопревосходительство, изволь
собираться... Сестрам не терпится с тобой познакомиться.
Без тебя не велело мне домой показываться.
Муравьев, слышавший немало любопытного о сестрах
Захара, принял приглашение с удовольствием.
Чернышовы жили на Садово-Самотечной, близ Карет­
ного ряда, в большом старинном доме с мифологически­
ми лепными фигурами па фасаде После смерти стари­
ков и скончавшейся в Сибири два года назад Алексан­
дрины — жены Никиты Муравьева — семейство Ч ер н ы ­
шовых состояло из Захара и пяти сестер. Распоряжалась
всеми делами старшая сестра, степенная и рассудитель­
ная Софья Григорьевна, у твержденная владетельницей
чериышовского майората.
7
Все сестры были необыкновенно хороши собой, обра­
зованны, умны, приветливы, веселы. Превосходно зная
английский язык, они увлекались Байроном, читали его
стихи в подлиннике, и навещавшие их сановные старики
ворчали:
—
У добрых людей вися г в изголовьях кроватей ико­
318


ны, а у графинь Чернышовых портреты лорда Байрона.
Молодые графини хорошо знали и любили поэтиче­
ские творения Пушкина, с которым были знакомы и на­
ходились даже в небольшом родстве по жене его. Бога­
тое имение Ярополец в Волоколамском уезде принадле­
жало совместно Чернышовым и Гончаровым. И Пушкин,
бывая в Яропольце, с молодыми графинями охотно лю­
безничал.
Но самое главное, все сестры, не исключая Софьи Гри­
горьевны, отличались большим воляолюбршм, сочувство­
вали декабристам. Они считали брата Захара, зятя Ни­
киту Муравьева и сесгру Александрину жертвами само­
державного произвола * и старались избегать общества,
где мучеников самодержавия называли бунтовщиками и
государственными преступниками.
Имя Николая Николаевича Муравьева сестрам Чер­
нышовым было давно и хорошо известно. Они знали о
близости его с Никитой, о политическом их единомыслии,
знали и о героическом путешествии Муравьева в Хиву, и
об участии в кавказских войнах, и о покровительстве
разжалованным декабристам. А брат Захар о Муравьеве
рассказывал так восторженно, что сестры представляли
его не иначе, как в героическом ореоле...
В то время как Муравьев впервые появился в уютной
гостиной Чернышовых, три сестры — Софья, Вера и Ели­
завета — состояли уже в замужестве, в девичестве оста­
вались Наталья и Надежда.
Наталье шел двадцать седьмой год. Среднего роста,
хорошего сложения, смуглолицая с глубоко посаженными
темными жгучими глазами, она отличалась от сестер осо­
бой нетерпимостью к деспотизму, строгими взглядами и
остроумием. Она боготворила зятя Никиту Муравьева,
под влиянием которого развивались ее общественные
взгляды, и, когда присудили его к каторге, а сестра Алек­
сандрина сказала, что отправляется к нему, Наталья бро­
силась к ней на шею и, заливаясь слезами, стала просить
взять ее с собой, чтобы вместе с ней ухаживать там за
милым Никитой и его несчастными товарищами. Алек­
сандрина согласилась. Наталья подала прошение Бен­
кендорфу, но шеф жандармов решительно поездку в Си­
бирь ей запретил. Она простилась с Никитой и братом
Захаром в Ярославле, куда выезжала тайком вместе со
старшими сестрами.
Наталья очень чувствительно переживала эту траге­
дию и не хотела выходить замуж, хотя сватались за нее
319


многие. Года два назад ей сделал предложение красавец
флигель-адъютант его величества. Партия была блестя­
щая, и сестры убеждали ее согласиться: она отвергла
предложение решительно и резко:
—
Меня царедворцы интересовать не могут. Я пред­
почту любому из них простого честного человека без
пышных эполет и в самом скромном одеянии.
Ну а Надежде, самой младшей из сестер, только что
исполнилось девятнадцать лет. Пушкин охарактеризовал
ее в письме к жене кратко и точно: «Девка плотная,
чернобровая и румяная». За нее сватался Дмитрий Гон­
чаров, шурин Пушкина, но получил отказ, Надина жила
беспечно и радостно и серьезными вопросами себя пока
не обременяла.
Софья Григорьевна и муж ее Кругликов, скромный
отставной полковник, относились к жившим вместе с ни­
ми молодым графиням с родственной нежностью. Впро­
чем, все сестры Чернышовы были очень привязаны друг
к другу. Вера и Елизавета со своими мужьями редко ка­
кой день не бывали в родительском доме.
Николая Николаевича Муравьева приняли Чернышо­
вы как самого близкого и дорогого человека. И он снова
обрел тот привлекательный семейный круг, которого дав­
но был лишен, и теперь часто проводил здесь время.
Простота в обхождении, искренность чувств, свободолю­
бивые взгляды, непринужденный живой разговор — все
эти так высоко ценимые Муравьевым человеческие каче­
ства отличали семейство Чернышовых и совершенно рас­
полагали к нему.
Суровый, державшийся бирюком и малоразговорчивый
в чуждой ему среде, Николай Николаевич, бывая у Чер­
нышовых, словно сбрасывал маску непроницаемости, от­
крывался как человек с добрым сердцем, любезный и
общительный, умный собеседник и увлекательный рас­
сказчик.
Удивительно ли, что спустя некоторое время Наталья
призналась старшей сестре в своей склонности к Муравь­
еву... Он нравился ей как свободолюбивый, талантливый,
мужественный человек, и вместе с тем она женским чу­
тьем угадывала некую его беспомощность в житейских
вопросах и тягостную бесприютность, и в отзывчивом
сердце ее все более пробуждалось желание соединить с
ним свою судьбу.
Однако Николай Николаевич об этом не догадывался.
Наталья Григорьевна понравилась ему с первого взгляда,
320


и он ие сомневался, что будет она хорошей, преданной
женой, и породниться с полюбившимся семейством очень
хотелось, но ему было известно, как резко отказалась
она от предложения флигель-адъютанта... Л ведь он, Му­
равьев, тоже, хотя и пе по доброй воле, носил эполеты с
вензелем ненавистного царя и являлся в какой-то степе­
ни придворным, да вдобавок был много старше ее, доч­
ке шел уже седьмой год...
По природной стеснительности он, вероятно, и не ре­
шился бы на объяснение, если б Софья Григорьевна,
оставшись с ним однажды наедине, сама не затеяла раз­
говор о будущей его жизни. Он только что получил со­
общение из Петербурга о возможном назначении его на­
чальником штаба Первой армии и пришел сообщить об
этом.
Софья Григорьевна спросила:
—
А вам, я вижу, не хочется покидать Москвы! Что
вас здесь удерживает?
Он признался:
—
Многое: Я хотел писать книгу о путешествии в
Египет и Турцию, и надо помогать в хозяйственных де­
лах отцу. И не хочется расставаться с милым семейством
вашим... я душевно приютился у вас...
—
Ну, я думаю, вы не останетесь без друзей и на по-
вом месте, — промолвила Софья Григорьевна.
—
И, мо­
жет быть, мы скоро услышим, что в судьбе вашей прои­
зошли изменения и вы женились...
—
Нет, я более никогда пе женюсь, — возразил
он, — не думаю, чтобы мог когда-нибудь ж ениться...
—
Почему же? Ваши лета и обстоятельства должны
бы, кажется, побудить к сему.
—
Требования мои неумеренны в выборе супруги, до­
рогая Софья Григорьевна. Мне нужно совершенство
во всех отношениях, женщина, достоинства коей сказыва­
лись бы в каждом движении и слове... Не скрою от вас,
что я встретил женщину с такими качествами, но по ле­
там ее и по красоте она может рассчитывать на союз с
человеком, более отвечающим наклонностям ее сердца.
И притом я не хотел бы обременять ее воспитанием ре­
бенка, не ей принадлежащего.
—
Кто же эта женщина, если не секрет?
—
Сестра ваша Наталья Григорьевна. Я неравноду­
шен к ней, но не приступлю к предложению по изложен­
ным причинам и потому, что знаю нелестное мнение ее о
тех, кто носит эполеты с царскими вензелями...
21 За стеной Кавказа
321


Софья Григорьевна не дала ему объяснение закон­
чить, рассмеялась:
—
Полноте, Николай Николаевич,.. Как можно себя
равнять! Вы же генерал совсем иного рода. Вы не услу­
гами во дворце, а заслугами перед отечеством генераль­
ство и ордена добывали. И Наташа прекрасно знает об
этом.
—
И вы... вы полагаете, что Наталья Григорьевна мо­
жет меня не отвергнуть? — спросил он взволнованно.
—
Уверена в том, mon cher, — ласково дотронулась
она до его руки.
—
И не виж у причин, почему бы вам
не открыться ей. О дочери беспокоиться вам не следует,
сестра, полюбив вас, несомненно, полюбит и ее.
—
Вы делаете меня счастливым!
Отныне я брат
ваш! — воскликнул он, целуя ей руки.
Предложение было принято. Обручение состоялось.
В первых числах мая Чернышовы уехали из Москвы в
Ярополец, где обыкновенно проводили летнее время. Т у ­
да по их приглашению отправился погостить и Муравьев.
Чудесны были эти проведенные им в Яропольце май­
ские дни! Сближение с невестой все более выявляло сход­
ство их понятий и взглядов, он чувствовал, что приобре­
тает в Наташе не только верную жену, но и надежного,
единомыслящего друга, и это особенно радовало. Наташа
сказала однажды, что Софья Григорьевна выделила ей
ъз майората Скорняковское имение близ Задонска. И ему
невольно припомнился тихий городок, через который н е­
когда проезжал но дороге на Кавказ. Он отыскал днев­
никовые записи и прочитал Наташе сделанную в них
почти двадцать лет лет назад отметку: «Из всех уездных го­
родов понравился мне наиболее Задонск: он выстроен пра­
вильно и похож более па большую мызу богатого поме­
щика. Он лежит на косогоре, с полверсты от
реки
Дона...»
Наташа задумалась:
—
Мне кажется, что в твоей записи есть что-то фа­
тальное. Кто знает, не придется ли нам жить в Скорня-
кове и не станет ли Задонск нашим прибежищем?
—
Чему я был бы безмерно рад, — вставил он, —
ибо сельская жизнь, — давняя мечта моя...
—
И я не стану тебе перечить, друг мой, — сказала
она, улыбаясь.
—
Дл я столичного общества, как видно,
мы с тобой не созданы!
В Яропольце жила тогда Наталья Николаевна Пуш­
кина с двумя детьми — Машей и Сашей. Муравьева по­
322


знакомили с нею, но большого впечатления Наталья Ни­
колаевна на него не произвела, может быть, потому, что
показалась холодной светской красавицей, а вернее по­
тому, что в своей Наташе он видел теперь совершен­
ство, не позволявшее ему допускать никаких сравнений.
Свадьба состоялась в Яропольце 26 августа. И вскоре
Николай Николаевич с женой уехал в Киев. Там находи­
лось управление Первой армии. Муравьев был назначен
исполняющим должность начальника штаба. Но и на эту
службу согласился он весьма неохотно, не ж елая лиш­
ний раз раздражать царя и считая назначение более или
менее «сносным потому только, что оно не в Петербурге,
а в Киеве». Муравьев не любил северной столицы, где
был ненавистный императорский двор и где было столь­
ко отвратительной для него чиновной бюрократии и
праздных людей, которые, как он записал, «живут вымо­
гаемыми пособиями и покровительствами, и промысел
сей вовсе не противен их образу мыслей, в коем сильно
вкоренилось понятие о данничестве трудящегося класса
людей, дышащих как бы для удовлетворения праздного
сословия и прихотей столицы».
8
Командующему Первой армией фельдмаршалу Ф а­
биану Вильгельмовичу Остен-Сакену шел восемьдесят
третий год, он совсем одряхлел и подписывал лишь бу-
баги, а все управление армией находилось в руках на­
чальника штаба генерала Красовского, старого кавказ­
ского знакомого и сослуживца Муравьева.
Однако Красовский, которого недавно перевели в ар­
мейские войска, к административным делам склонности
не питал, они были запущены чрезвычайно, особенно ин­
тендантское управление, где творились страшные зло­
употребления и чиновники наживали состояния на сдел­
ках с поставщиками. Муравьеву в военном министерстве
предлож или создать под своим председательством комис­
сию для ревизии интендантских дел как в Первой, так и
в бывшей Второй армии. В Киеве среди интендантских
чиновников поднялся переполох. Обычно в таких случа­
ях они откупались от ревизоров взятками, но при Му­
равьеве, известном своими строгими правилами и чест­
ностью, об этом нельзя было и думать. Муравьев посту­
пал так, как подсказывала совесть, не делая никакого
снисхождения ворам и взяточникам.
323


Впрочем, бывали и другого рода интендатские дела,
справедливое решение которых требовало не только чест­
ности, но и большого гражданского мужества. Объезжая
расквартированные в Подольской губернии войска, Му­
равьев остановился однажды в небольшом захолустном
городишке, и сюда явился к нему незнакомый, средних
лет, скромный по виду местный помещик Семен Петро­
вич Юшневский.
—
Я к вашему превосходительству, — сказал он, —
по делу о запрещении, наложенном на имение брата мо­
его Алексея Петровича Юшневского, бывшего генерал-
интенданта Второй армии, присужденного к отбыванию
каторжных работ за участие в тайном обществе...
Муравьев не был знаком с Алексеем Петровичем Юш-
невским, одним из руководителей Южного тайного обще­
ства, но слышал о нем много хорошего и, выслушав со­
чувственно его брата, спросил:
—
И вы до сей поры не пробовали хлопотать о сня­
тии запрещения?
—
Пытался неоднократно и всегда безуспешно, ваше
превосходительство...
—
Позвольте, почему же? Ведь насколько мне из­
вестно, имущество осужденных участников происшествий
1825 года оставлено в распоряжении родных?
—
Это так, — подтвердил Семен Петрович, — однако
начальствующие лица, занимавшиеся разбором интен­
дантских дел брата, затрудняются обычно вынесением
окончательного определения...
—
Каковы же, по вашему мнению, причины сего?
—
Если б у брата были обнаружены какие-то про­
счеты, то решения, конечно, ждать не пришлось бы, сами
понимаете. Но, как мне сказал один из ревизоров, в де­
лах полный порядок, и, следовательно, интендантская
деятельность брата должна получить оправдание, а он
государственным преступником числится... Вот-с почему
все и уклоняются!
—
Гм... И вы, стало быть, полагаете, что я настолько
всемогущ, что мне ничего не стоит сделать все, чего вы
ожидаете?
—
Нет, я сего не полагаю, — тихо и почтительно про­
изнес Семен Петрович, — я возлагаю надежды на дру­
гое...
—
На что же?
—
На честность, справедливость и благородство в а ­
шего превосходительства...
324


—
Вы же меня совсем не знаете!
—
Знаю. Я служил в Тульчине в канцелярии брата,
и у него не раз виделся с Иваном Григорьевичем Бурцо-
въш, был в приятельстве с Лачиновым и другими офице­
рами, приводившими всегда в пример другим правила
жизни вашей...
—
Ну хорошо, оставим этот разговор, — сдвинув бро­
ви, прервал Муравьев.
—
Я займусь в ближайшее время
рассмотрением старых интендантских дел Второй армии,
и в зависимости от этого... Вы бываете, вероятно, в К и­
еве?
—
Весьма часто, ваше превосходительство.
—
Так зайдите ко мне педели через три, я надеюсь,
к тому времени что-то выяснится...
Да, не каждый взялся бы за решение этого дела!
Тщательная проверка документов подтвердила безупреч­
ную деятельность бывшего генерал-интенданта Второй
армии Юшневского. Но признание в официальном доку­
менте честнейшим человеком сосланного на каторгу го­
сударственного преступника могло вызвать сильнейшее
неудовольствие и подозрение императора. Д л я Муравь­
ева, который без того благоволением царя не пользовал­
ся, дело вообще могло окончиться удалением со службы.
И все же он решился...
Советоваться в подобных делах Муравьев ни с кем не
любил, а на этот раз жене обо всем счел нужным рас­
сказать, ведь любые служебные неприятности коснулись
бы и ее, он должен был подготовить Наташу на всякий
случай.
Было это зимой. Наталья Григорьевна, сидя в кресле
у жарко натопленной печки в уютной маленькой их гос­
тиной, слушала мужа внимательно и спокойно. И толь­
ко когда он прочитал оправдательное заключение реви­
зионной комиссии, она пе сдерж ала нетерпеливого любо­
пытства:
—
И ты такую бумагу хочешь отправить в Петер­
бург?
Муравьеву показалось, что восклицание жены вызва­
но недовольством, боязнью дурных последствий, он слег­
ка пожал плечами, сказал мягко:
—
Видишь ли, Наташа, я не собираюсь скрывать от
тебя, что неприятности могут быть, но я не могу кри­
вить совестью в таком деле...
В черных глазах жены заискрились слезы, она не да­
323


ла мужу договорить, вскочила с кресла, схватила его
руки, прижала их к пылающим щекам своим:
—
Необыкновенный, странный, дорогой мой! Никогда,
никогда не смей меня больше спрашивать, за что я люб­
лю тебя! Слышишь?
Муравьев до глубины души был растроган. Невольно
припомнилось ему первое супружество. Он нежно любил
свою Соню, и она была искренне привязана к нему и
любила его, но не было между ними той полной духов­
ной близости, того единомыслия и глубокого взаимопони­
мания, которое все более выявлялось в отношениях с
Наташей. И он возблагодарил судьбу, что наградила его
таким чудесным другом, и теперь пе страшили его н ика­
кие будущие бури и опасности, которые, он знал это,
подкарауливали его на каждом шагу.
Муравьев не оставил никаких записей о том, как по­
могал декабристам, и о том, как удалось ему снять за­
прещение с имения Юшневского, но об этом рассказали
другие. В Петровском остроге, где отбывал каторжные
работы Юшневский, вместе с ним и с доброй женой его
Марией Казимировной находился декабрист Андрей Ев­
геньевич Розен, и он засвидетельствовал:
«Супруги Юшневские жили в Петровской тюрьме в
стесненном положении оттого, что имение Юшневского
было под запрещением; даже наследник его, родной брат,
не мог оным вполне распоряжаться, пока не кончилась
ревизия интендантских дел Второй армии. Это дело, дол­
го тянувш ееся, огорчало Юшневского в тюрьме потому,
что если бы комиссия при ревизии обвинила его в чем-
нибудь, то он был лишен возможности оправдаться.
Можно себе представить радость и восторг старика, ко­
гда, по прошествии восьми лет, прислали ему копию с
донесения комиссии высшему начальству, в коей было
сказано, что бывший генерал-индендант Второй армии
А. П. Юшневский не только не причинил ущерба казне,
но, напротив того, благоразумными и своевременными
мерами доставил казне значительные выгоды. Такое до­
несение делает честь не только почтенному товарищу, но
и председателю названной комиссии генералу Николаю
Николаевичу Муравьеву,
правдивому и честному, впо­
следствии заслужившему народное
прозвание Кар­
ского».
...Шеф жандармов Александр Христофорович Бенкен­
дорф не упускал из виду Муравьева, знал о нем многое
326


ш не сомневался в его неприязни к императору и суще­
ствующему порядку.
Бенкендорфу была известна связь Муравьева с чле­
нами тайных обществ и явное сочувствие им, полицей­
ские агенты доносили, что Муравьев, будучи в столице,
постоянно посещает Екатерину Федоровну Муравьеву и
других родственников государственных преступников, что
он продолжает состоять в близких отношениях с опаль­
ным Ермоловым и по-прежнему, как и па Кавказе, по­
кровительствует лицам, прикосновенным к происше­
ствиям 1825 года. Заняв должность начальника штаба
Первой армии, Муравьев
приглашает
на вакантную
должность дежурного генерала Ивана Павловича Ши­
пова, старого своего приятеля, и настойчиво добивается
перевода из Семеновского полка к себе в адъютанты
младшего его брата. Не укрылся от Бенкендорфа и слу­
чай с оправданием интендантской деятельности Юшнев-
ского.
Но дакладывать обо всем этом императору для Бен­
кендорфа не было никакого резона. Призванный охра­
нять престол и самодержавие, жестокий и корыстолюби­
вый шеф жандармов, в преданности и усердии которого
царь не сомневался, более всего заботился о своих лич­
ных интересах. Фавориты царя, враждуя между собой,
ж или в атмосфере сложных дворцовых интриг. Самым
заклятым недругом Бенкендорфа был военный министр
Чернышов. Они постоянно пикировались и подкалывали
друг друга. Когда Муравьев женился на Наталье Гри­
горьевне Чернышовой и она получила в приданое часть
богатейшего майората, до которого подло и безуспешно
добирался военный министр, Бенкендорф, намекая на это
всем известное происшествие, сказал:
—
Теперь министру остается объявить себя «кузе­
ном» Муравьева.
Брачная связь Муравьева с Чернышовой, так или
иначе, для министра была неприятна, он возненавидел и
Муравьева не менее, чем Бенкендорфа. При таком поло­
жении действовать против Муравьева значило бы дей­
ствовать на руку министру Чернышову, а этого шеф
жандармов никак не хотел.
Были и другие не менее существенные соображения.
В последнее время Бенкендорф приблизил к себе, сде­
лал одним из своих помощников Александра Николаеви­
ча Мордвинова, двоюродного брата Муравьева. Николай
Николаевич считал его «человеком самым равнодушным»,
327


однако Мордвинов, пользуясь расположением шефа, ста­
рался в пользу своих родственников, способствуя, в част­
ности, переводу Александра Муравьева из Сибири. Мор­
двинов содействовал п хлопотам Е катерины Федоровны
Муравьевой, устраивал ей приемы у Бенкендорфа, и
тот — поговаривали, что не безвозмездно, — сделал кое-
что для улучшения жизненных условий Никиты Муравь­
ева и других сибирских узников.
Бенкендорф, несомненно, учитывал и репутацию Му­
равьева, как мужественного, прямого, талантливого гене­
рала, ведь даже во дворце у него имелись сильные за­
щитники и поклонники. Не было необходимости распа­
лять застарелую неприязнь императора к генералу.
А Муравьев, ободренный тем, что через Бенкендорфа
удалось выручить брата Александра из Сибири, и тем,
что заключение по делу Юшневского благополучно мино­
вало министерские дебри, решил, приехав в конце
1835 года в Петербург, обратиться к шефу жандармов с
новым ходатайством.
Бенкендорф принял генерала без промедления. Высо­
кий, подтянутый, в белых лосинах и высоких лаковых
ботфортах, благоухая, как всегда, духами, Александр
Христофорович встретил Муравьева па пороге своего к а ­
бинета с подчеркнутой любезностью.
—
Рад видеть вас, Николай Николаевич. Мне Морд­
винов уж е говорил о вашем прибытии в столицу, и я еще
вчера ожидал вас...
—
Задерж али в хмииистерстве, Александр Христофо­
рович, кажется, собираются перевести меня в армейские
войска, чего я давно желаю, по крайней мере Чернышов
уверил меня в том...
—
Слышал, слышал! Только пусть это будет между
нами, предложение о том исходит от государя, а Черны­
шов прочит на это место кого-то из своих... хотя мнение
его для государя мало значит. Но довольно об этом! Как
вы чувствуете себя в Киеве? Да, совсем забыл... кажет­
ся, вас нужно поздравить с прибавлением семейства?
—
Так точно. Ж ена родила дочь. Антонину.
—
Чудесное имя! Мягкое и поэтическое... Ну -с, а
чем могу я вам служить?
—
Имею небольшую просьбу к вам...
—
Слушаю вас, Николай Николаевич.
—
Дело, видите ли в том, что жена моя, и сестры ее,
и Екатерина Федоровна Муравьева просили меня выска­
зать вам свое давнее желание...
328


—
В чем оно заключается?
—
В том, чтобы перевезти из Сибири и похоронить в
семейном склепе прах Александры Григорьевны Муравь­
евой, скончавшейся три года назад в Петровском
остроге...
—
Понимаю, понимаю, — сочувственно закивал голо­
вой Бенкендорф, — и с моей стороны, прямо говорю, ни­
каких препятствий к тому нет, но, сами понимаете,
окончательное решение остается за государем. Во вся­
ком случае, я сделаю все, что в моих силах...
—
Покорно благодарю, Александр Христофорович, за
доброе расположение к родным моим...
Бенкендорф закурил сигару, пустил густую струю ды­
ма и неожиданно вздохнул:
—
Да, вот как печально сложилась судьба вашей
свояченицы Александры Григорьевны. А ведь как я от­
говаривал ее от поездки в Сибирь, каких только доводов
не приводил... Погибнуть во цвете лет, это ужасно!
А супруга ваша Наталья Григорьевна с нею вместе соби­
ралась ехать, скажите мне спасибо, что не разрешил ей
тогда необдуманного сего поступка!..
Муравьев почувствовал внезапное отвращение к само­
уверенному и лицемерному шефу жандармов и, тяжело
вставая, едва нашел силу произнести сдержанно:
—
Оно не удивительно, ежели рассудить по-человече­
ски, ваше сиятельство, сестры с детских лет живут в
необычайном согласии... Ну а затем разреш ите еще раз
поблагодарить за благосклонное отношение ко мне и от­
кланяться. Буду надеяться, что государь решения не за­
держит.
—
Так и я полагаю. Завтра же постараюсь его вели­
честву о вашей просьбе доложить.
На этот раз Бенкендорф просчитался. Просьба Му­
равьева вызвала решительное возражение императора.
—
Ни в коем случае позволять того нельзя, — ска­
зал он.
—
Ты разве не представляешь, Александр Хри­
стофорович, какие могут возникнуть дурные послед­
ствия?
—
Признаюсь, государь, мне не совсем ясна мысль
ваша.
—
А ты вникни хорошенько в суть! Кто такая скон­
чавшаяся Муравьева?
—
Жена государственного преступника, ваше вели­
чество. Однако ж, если мы, уважая ходатайство влия­
329


тельных родственников, разрешаем некоторые послабле­
н ия отбывающим каторгу...
—
Дело не в том, — перебил царь.
—
Тебе лучше,
чем кому другому, известно, сколько у нас сочувству­
ющих бунтовщикам лиц pi скрытых либералистов. Они
же скончавшуюся жену государственного преступника
почитают мученицей и чуть ли не святой... Прибытие
праха Муравьевой из Сибири может взбудоражить народ,
создать незаслуженное поклонение, усилить дух возму­
щения... Мертвые бывают страшнее живых!
Спустя некоторое время в дневнике Муравьева по­
явилась запись: «Я получил официальный отказ от Б ен ­
кендорфа, по воле государя, в просимом дозволении пере­
везти тело Муравьевой из Сибири в Россию».
9
В армейских войсках, сначала в должности исполня­
ющего обязанности начальника штаба Первой армии, а
затем командира Пятого пехотного корпуса, Муравьев
пробыл около трех лет.
Он знал, что для императора Николая и для его
братьев высшим удовольствием были смотры и парады,
не раз с возмущением наблюдал, как вместо боевых
учений войска изощрялись в равнении шеренг и вы тя­
гивании носков, как издевались над несчастными ниж­
ними чинами командиры-солдафоны, однако только те­
перь в полной мере он увидел, до какого жалкого со­
стояния доведены военные силы страны губительной ни­
колаевской казарменно-крепостнической системой.
В полках it дивизиях, которые Муравьеву приходи­
лось инспектировать, люди от непомерных требований
начальства и плохого питания выглядели истощенными
и унылыми, не прекращались побеги, среди солдат уча­
стились случаи самоубийств.
Муравьев принимал деятельные меры к тому, чтобы
исправить положение, пробовал бороться с равнодушием
ближайших начальников, которых благосостояние людей,
им вверенных, мало интересовало, требовал от команди­
ров человеческого отношения к нижпим чипам, но все его
усилия были тщетны. Командиры, ссылаясь на жесто­
кие уставные правила, старых привычек изменять не со­
бирались.
Муравьев отменил в одной из своих дивизий н ак аза ­
ние шпицрутенами молодых солдат, повинных лишь в
330


слабом знании строевой службы, но военный министр
Чернышов, узнав об этом, сделал ему строгий выговор и
предложил впредь «своими порядками войск ые пор­
тить».
Изменить положение мог только император, но его
интересовала лишь одна показная сторона дела. Будучи
приглашен им в К алугу на смотр резервного драгунского
корпуса, Муравьев сделал с горькой иронией запись:
«Государь воображает, что изобрел драгунскую службу,
и говорит, что если бы корпус сей существовал во время
Наполеона, то он не возвысился бы до такой степени, ибо
войско сие легко могло обойти его армию и ударить в
самое неожиданное время в тыл и во фланг неприятелю.
При сем не принимается в соображение ни продоволь­
ствие войска, ни обозы, ни лазареты, ни множество дру­
гих надобностей, без коих войско не может двигаться.
Не принимается в соображение, что надобно иметь весь­
ма плохого неприятеля, чтобы скрыть от него движение
целого корпуса; что целый корпус спешенный составляет
только один полк пехоты с короткими ружьями и что с
истреблением половины полка сего пропадает и половина
корпуса. Не подумали, что, как кавалерия, войско сие
очень слабо, ибо не имеет пик, а только саблю и ружье,
которое бьется за плечами и замками о луку седла; что
ядро, пущенное в коноводов, собьет целый полк и люди
останутся пешие, без ранцев и сухарей. Но государь ду­
мал, что уж е отвратил все неудобства сии переменою
цвета воротников, частыми разменами лошадей по шер­
стям из одного полка в другой, поделанием драгунам цвет­
ных поясков... Все преобразование драгун состояло в
этом, и государь, видя себя изобретателем нового ору­
жия, ожидает от сего покорения царств».
Что же оставалось делать Муравьеву? Закрыть глаза
на горестную действительность? Превратиться самому в
исправного фрунтового генерала? Нет, совесть его про­
тивилась такому решению вопроса...
Войска Пятого корпуса были расположены в несколь­
ких южных губерниях. Большую часть времени Муравь­
ев проводил в поездках и всякий раз возвращался домой
еще более мрачным. Наталья Григорьевна достаточно
изучила характер мужа, знала, что он не любит прежде
времени, пока сам не продумал и не решил того или
иного вопроса, говорить об этом, но, видя, что сильное
внутреннее беспокойство, охватившее м ужа, не проходит,
однажды, не выдержав, спросила встревоженно:
331


—
Чем ты так расстроен, друг мой? Опять служеб­
ные неприятности?
—
Они кажутся мне бесконечными, Наташа, — по­
дойдя к жене и обняв ее, признался Муравьев.
—
Тяже­
ло служить в войсках, где все делается не так, как дол­
жно, а ты видишь это и не в состоянии противодей­
ствовать...
—
Почему же, что за странные такие причины тебе
мешают?
—
Застарелая язва отечества нашего,
—
вздохнул
Муравьев.
—
Отжившая свой век система, за которую с
наследственным пристрастием продолжает держаться ны­
не царствующий. Парадомаиия, бессмысленная муштра,
напрасные истязания нижних чинов. Больно смотреть на
все это! А в дивизиях начальники, царем подобранные,
такие же, как он, парадоманы, попробуй убедить их в
разумном. Стена глухая!
—
Ну и что же ты думаешь, мой друг?
—
Попробую послать императору докладную запис­
ку с изложением мнения своего об улучшении положе­
ния в армейских войсках, — сказал Муравьев и тут же
с тяжелым вздохом добавил: — Хотя, признаюсь, зная
характер и склонности Николая Павловича, надежды на
него питать не могу. Но бремя, лежащее у меня на со­
вести, сложить должно. Не могу иначе!
Больше к разговору па эту тему они не возвраща­
лись. А вскоре Муравьев был вытребован в Петербург.
И Наталья Григорьевна, которой он доверял в свое от­
сутствие прибирать письменный стол и разбирать част­
ную корреспонденцию, случайно из дневниковых черно­
виков его узнала о харакгере посланной государю до­
кладной записки.
«Я исполнил священную обязанность свою, — прочи­
тала она, — изложив все неудобства и бедствия, коим
подвержены несчастные нижние чины, на коих обры­
ваются все взыскания начальства, и меры, оным пред­
принимаемые для избежания ответственности в непомер­
ных требованиях, наложенных на войска службою. Н а­
конец, я коснулся самых любимых занятий государя и
предложил умерить их или отложить на некоторое вре­
мя, дабы дать время войску опериться, восстановить в
оном дух, упадший от непомерных трудов и частых пере­
мен, делаемых в армии, и множества таких предметов, в
конце коих я излагал средства к исправлению всего это­
го... Государю, может быть, не случалось слышать таких
332


объяснений, совершенно противных его образу мыслей,
но мне необходимо было сие, ибо я считал обязанностью
места, мною занимаемого, выразить мысли мои о всем
виденном мною... Дабы он не заблуждался насчет мни­
мых сил его и принял бы какие-либо меры для сбереже­
ния несчастных солдат, толпами погибающих...»
Наталья Григорьевна долго сидела задумавшись. Она,
может быть, более мужа ненавидела императора Ни­
колая, погубившего любимую сестру ее и причинившего
столько мук и страданий близким и родным. Она видела
царя в Москве, когда он приезжал сюда короноваться, и
с душевным содроганием вспоминала болезненно пухлое,
неприятное лицо с рыжими бакенбардами, жестоким чув­
ственным ргом и тяжелым взглядом выпуклых глаз. Он
не терпел никаких противоречий, он любил, чтобы все
перед ним склонялось, сгибалось и трепетало. Какое же
мужество нужно было иметь, чтобы, зная о неприязни
к себе этого страшного человека, коронованного палача,
осмелиться высказать ему в глаза неприятную правду?
В тот же вечер Наталья Григорьевна писала сестре
Вере:
«Помнишь, дорогая моя сестра, наш разговор в Яро­
польце перед моей свадьбой? Твои опасения не оправда­
лись. Николай Николаевич принадлежит к тем редким
людям, возраста которых не замечаешь и которых чем
больше узнаешь, тем больше любишь. Его благородство
необыкновенно, его прямота и мужество изумительны,
его отношение ко мне и к детям полно самых сердечных
и нежных чувств, и я счастлива!»
. ..Возвратившись домой, Муравьев сказал жене:
—
Представь, Наташа, царь прочитал мою записку
и даже поблагодарил, что я столь откровенно высказался
о состоянии армейских войск...
—
Да что ты? — удивилась Наталья Григорьевна.
—
Вот уж чего никак не ожидала!
—
Но все это, разумеется, чистейшее лицемерие.
Мне не трудно было увидеть, что записка моя крайне ему
неприятна. И я ни в чем его не уверил! — Муравьев
достал из портфеля возвращенную ему записку с разма­
шистыми пометками на полях, сделанными императором,
и, передавая жене, продолжил: — Можешь познакомить­
ся с его суждениями и убедиться... Он не имеет понятия
в военном деле и утешает себя мнимыми совершенства­
ми войск, упуская из виду то, что составляет самое важ-
333


псе. И до чего нестерпимо глупы его замечания. Ты вчи­
тайся в них... Это же курам на смех!
—
Я вижу, однако, здесь, — взглянув в бумагу, ска­
зала жена,
—
и более сердитые пометки: «Вздор» и
«Ие подлежит суждению твоему!»
—
А что же ему остается, кроме этих окриксв, —
усмехнулся Муравьев.
—
Я не раз при разговоре с ним
пытался возвратиться к вопросам, затронутым в записке
моей, и всякргй раз он уклонялся от сего...
—
О чем ж е вы говорили?
—
О всяких малозначащих пустяках. Его интересы,
как обычно, ограничены смотрами и маневрами, служеб­
ными перемещениями и сплетнями...
—
Зачем же тебя, друг мой, все-таки вызывали в сто­
лицу? Неужели только для того, чтобы возвратить за­
писку?
—
Самому причины вызова неясны. Положим, при
нашей бестолковщине подобные бессмысленные гонки из
конца в конец страны — явление довольно заурядное, но
в отношении меня, весьма вероятно, имелся какой-то н е ­
осуществленный замысел...
—
У тебя есть основания так думать? — с возник­
шим беспокойством спросила Н аталья Григорьевна.
—
Да. Что-то странным показалось сделанное мне
государем неожиданное
приглашение на предстоящие
летние Красносельские маневры... Зачем это я ему пона­
добился? И министр Чернышов, присутствовавший при
этом, как мне показалось, изволил загадочно ухмы­
ляться...
—
А если тебе сказаться больным и на Красносель­
ские маневры не поехать?
—
Смысла нет. Подлость царь, если пожелает, везде
найдет случай учипить, да и не люблю я голову под
крыло прятать. Важней мне всего, Наташа, что долг свой
перед отечеством и войсками я, как мог, выполнил, а ца­
ря ие страшусь, и милостей его не ищу!
Наталья Григорьевна прекрасно понимала, что мужу
с его правилами и душевным благородством оставаться
на тягостной военной службе недолго, и ей давно хоте­
лось, чтоб он оставил ее. Она сказала:
—
Может быть, тебе, друг мои, уйти в отставку? По­
кой дороже всего. Не забывай, что у нас есть Скорня-
ково...
Николай Николаевич нахмурился:
—
Скорняково принадлежит тебе и детям, а я, пока
334


не выгонят, служить обязан, ибо никакого состояния иг
имею, а в нахлебниках ни у кого быть не хочу!
А как же он поступит, если его уволят с военной
службы? Вопрос этот возникал сам собой и волновал На­
талью Григорьевну, но она промолчала, не желая прежде
времени вновь задевать болезненной чувствительности
мужа. Может быть, все обойдется!
.. .Записка Муравьева, словно острая заноза в теле,
долгое время мучила императора Николая. Он мнил себя
создателем первоклассной, сильной боевым духом армии,
все окружающие восхищались его необыкновенными глу­
бокими военными познаниями, и вдруг этот ненавистный,
строптивый, подозрительный по связям с бунтовщиками
генерал осмеливается утверждать, будто войска находят­
ся в самом бедственном состоянии! И, считая губитель­
ным для дела заведенный им, императором, порядок об­
разования войск, предлагает изменить его, сократить уче­
ния и смотры и заниматься благосостоянием нижних
чинов!
Император злобно морщился, выискивая возражения
против доводов Муравьева, и вместе с тем сознавал, что
это не так-то просто сделать. Невольно вспоминалась ему
последняя война с Турцией, когда стотысячная русская
армия на Балканах, которой он сам управлял, не оправ­
дала возлагавшихся на нее надежд, оказалась в боевой
обстановке малопригодной, потерпела немало позорных
поражений... А если эта история повторится?
Отвергать все неприятные истины, высказанные гене
ралом, нельзя. Но кто дал ему право всех критиковать
и всех поучать? Как он смеет осуждать военную деятель­
ность императора?
Сгоряча Николай хотел, вызвав Муравьева, проучить
его при всех, как дерзкого зазнавшегося либералиста, и
отрешить от должности, но затем отказался от этого за­
мысла. Записка Муравьева более всего задевала самолю­
бие его императорского величества. Рождалось неодоли­
мое желание посрамить, унизить ненавистного генерала,
коего многие считают умным и талантливым военачаль
ником, доказать всем, что на самом деле он обычный
педант, неспособный ничем управлять, как недавно ха­
рактеризовал его граф Наскевич.
Министр Чернышов подсказал императору возмож­
ность осуществить такое желание.
...В
Петербург Муравьев прибыл за несколько дней
до назначенных маневров. Император принял его необык­
ЯЯЙ


новенно приветливо. Позвал к обеду и па вечерний бал
во дворец, сказал, что давно желал видеть его на ма­
неврах.
А на следующий день министр Чернышов, вызвав
Муравьева, объявил, что государь назначает его началь­
ствовать на м аневрах Петербургским корпусом.
Муравьев сразу заподозрил недоброе, насторожился,
сказал:
—
Благодарю государя за оказанную честь, однако
опасаюсь, что буду ошибаться, я никогда прежде на м а­
неврах не был...
—
Ну, на этот раз маневры никакой сложности ие
представляют,
—
проговорил министр и пояснил: —
Суть дела сводится к следующему. Собранный в Г атчи ­
не условно называемый Белорусский корпус под коман­
дой генерала Ушакова, в коем государь начальником
штаба, идет на Петербург. Войска Петербургского кор­
пуса, собранные в Льгове, должны соединиться с идущим
на подкрепление к ним Лифляндским корпусом пол
командой генерала Шильдера. Белорусский корпус имеет
целыо воспрепятствовать сему соединению и отбросить
противника к морю.
—
Насколько я понимаю, поражение вверяемого мне
Петербургского корпуса предрешено и мне остается лишь
погибнуть со славой?
—
Ничего подобного, генерал. Вы получаете полную
самостоятельность в действиях, составляете свой опера­
ционный план, используете все возможности, которые
сочтете необходимыми для того, чтобы избежать пора­
жения.
—
Следовательно, я могу добиться и победы в манев­
рах? — недоумевая, спросил Муравьев.
—
Разумеется, если вам удастся соединиться с Л иф ­
ляндским корпусом где бы то ни было, но, конечно, в
пределах, ограничивающих район общих военных дей­
ствий. Вот вам высочайшее
повеление, диспозиция и
карта. Время имеется, можете осмотреть места предпола­
гаемых действий и ознакомиться с вверяемыми вам вой­
сками.
Муравьев никак такого оборота дела не ожидал. Что
такое они задумали? Однако, узнав обо всех подробно­
стях подготовки к предстоящим маневрам, понял, какую
коварную игру и для чего затевал император.
Белорусский корпус, где всем распоряжался царь,
был численно вдвое сильнее и ш ел на Петербург, обес-
336


дочешшй от внезапного нападения. Стоявший в село
Капсыь небольшой Лифляндский корпус, с которым Му­
равьеву нужно было соединиться, в первые же часы ма­
невров неминуемо окружался превосходящими силами
неприятельской кавалерии. Были предусмотрены и десят­
ки всяких иных препятствий, исключавших возможность
успешных действий Петербургского корпуса.
Император не сомневался, что Муравьев будет побеж ­
ден, я предполагал на третий день маневров окончатель­
но разгромить его войска близ Петергофа, куда заранее
для лицезрения
красочного сего зрелищ а и военного
триумфа его императорского величества приглашался
весь двор и дипломатический корпус.
Предвкушая предстоящую победу и желая с наиболее
выгодной стороны выставить свое военное искусство, им ­
ператор говорил о Муравьеве окружавшим его иностран­
цам как о сильном противнике и накануне маневров,
представляя его каким-то прибывшим немецким прин­
цам, сказал со злорадной ухмылкой:
—
Этот генерал причинит нам много трудностей...
Итак, Муравьев обрекался на бесславное поражение,
потерю военной репутации и вероятное смещение с долж­
ности командира корпуса за неспособность управлять им.
Не в лучшем положении оказался бы он, впрочем, и в
том случае, если б, преодолев все препятствия, вышел
победителем. Существовали неписаные дворцовые прави­
ла, воспрещавшие обыгрывать императора на маневрах.
Командиры противоборствующих войск, если даж е они
находились в выгоднейшем положении, обычно в послед­
ний момент «поддавались», обеспечивая царю успешное
заверш ение маневров.
Муравьеву приходилось выбирать из двух зол мень­
шее. Он решил нарушить традиции, употребить все уси­
лия, чтобы добиться победы, хотя отдавал себе отчет в
том, что после того нельзя будет и надеяться на продол­
жение службы: оскорбленный, озлобленный, мститель­
ный император никогда не простит ему невиданного
дерзкого поступка. А иначе поступить Муравьев не мог:
нестерпимо противны были ему дворцовые порядки, нра­
вы, интриги и ясно представляемая картина военного
торжества мнящего себя полководцем невежественного
царя-парадомана.
На маневрах назначались обычно посредники из ста­
рейших генералов, наблюдавшие за точным исполнением
утвержденных царем правил и определявшие во время
22 За стеной Кавказа
337


столкновения войск, которая сторона слабей и должна
отступить. Посредником к Муравьеву назначили генера­
ла Депрерадовича, бывшего начальника гвардейской ди­
визии, опытного царедворца, известного ограниченными
способностями и совершенно глухого. Депрерадович и
другие придворные, в том числе военный министр Чер ­
нышов и граф А. Ф. Орлов, встречаясь перед маневрами
с Муравьевым, советовали ему с первого дня отступить
через село Копорское к Бабьему Гону, близ моря, укре­
питься там и удовольствоваться отбитием нескольких
атак противника. Муравьев кивал головой и соглашался:
—
Так, вероятно, и придется поступить. Позиция у
Бабьего Гона кажется мне весьма выгодной.
Муравьев не сомневался, что все его слова, планы и
намерения без промедления становятся известными им­
ператору, поэтому говорил только о том, чего делать не
собирался. Математический ум, сообразительность, бы­
страя ориентировка в местности и в дислокациях своих
и неприятельских войск позволили Муравьеву составить
такой план действия, которого никак не предусматривали
окружавшие царя штабные мастера парадомании.
В первый день маневров, оставив главные свои силы
на Стреленском шоссе и заняв сильными пехотными час­
тями нагорный берег, Муравьев привел авангард в Ко­
порское. Император с легкой кавалерийской дивизией
стоял напротив в селе Хейдемяки. После нескольких
кавалерийских стычек Муравьев, чтобы подтвердить рас­
пространяемый слух о намерении отойти к Бабьему Го­
ну, отправил по дороге туда четыре эскадрона драгун с
двумя орудиями. Небольшие отвлекающие отряды были
посланы туда же по другим дорогам. Расчет оказался
верен. Император сейчас же послал кавалерию преследо­
вать эти отряды. А в сумерках Муравьев, проехав на
ближайшую скрытую в мелколесье высоту, увидел, как
и ожидал того, что вся пехота Белорусского корпуса
и артиллерия потянулись в сторону Бабьева Гона.
При этом не соблюдалось никакой осторожности. Разъ­
езды производились до такой степени оплошно, что к аз а­
ки, посылаемые Муравьевым, без труда добывали необ­
ходимые сведения о движении неприятельских колонн.
Когда совсем стемнело, Муравьев, оставив в Копор-
ском небольшой кавалерийский отряд, со всем остальным
войском совершил внезапно отход назад, перебрался близ
Красного Села через большую дорогу и на рассвете дис­
338


лоцировал свой корпус на удобной позиции за Дудергоф-
ской горой.
Тут только генерал Депрерадович, которого возили в
карете полусонного, сообразил, что Муравьев, говорив­
ший о движении к Бабьему Гону, изменил план, и стал
с раздражением обвинять его:
—
Вы нарушили диспозицию, данную государем. Вам
велено стараться соединиться с Шильдером, так зачем
же вы ушли от него в другую сторону?
—
Напротив, ваш е высокопревосходительство, — спо­
койно отвечал Муравьев, — я не отдаляюсь от генерала
Шильдера, а иду на соединение с ним.
—
Где же вы с ним соединитесь, когда он теперь
близ Петергофа?
—
Разве вы о том имеете известие? Я же полагаю,
что войска Шильдера вблизи нас...
—
Вам все равно надобно идти к Петергофу,
—
упрямо твердил Депрерадович.
—
Государь сосредоточи­
вает свои войска там, а здесь он вас не найдет, и вы этим
наруш аете диспозицию.
—
Никак нет, ваше высокопревосходительство. Госу­
дарь сам предоставил мне право двигаться куда угодно,
даже до Царского Села, и подтвердил, что я в любом ме­
сте могу соединяться с Шильдером...
—
Ничего не понимаю, — развел руками Депрерадо­
вич.
—
Пятнадцать лет должность посредника исполняю
и никогда не видел подобных маневров. Ведь в Петерго­
фе готовится праздничное зрелище, а вы этим своим дви­
жением разрушаете все предположения государя. Не по­
стигаю!
Между тем в Лифляндском корпусе, окруженном, что
и предвиделось, неприятельской кавалерией, происходили
следующие события. Перед самыми маневрами Муравьев,
вызвав Шильдера, согласовал с ним точный план дей­
ствий, приказав распускать слух, что войска Лифлянд-
ского корпуса якобы намерены прорваться через Гости-
лицу в Петергоф. В полночь Шильдер, как было услов­
лено, приказал эскадрону гусар внезапно напасть на ла­
герь противника, там поднялась тревога, гусары поскака­
ли к Гостилице, за ними направилась и неприятельская
кавалерия, очистив Шильдеру нужную дорогу к Дудер-
гофу, куда он благополучно ранним утром и прибыл.
Цель была достигнута, маневры закончились полной
победой Муравьева.
А в штабе Белорусского корпуса, где с большим опоз­
22*
339


данием сообразили, что произошло, царил страшный
переполох. В одни сутки вместо трех предполагаемых
маневры были закончены, и чем же? Случай невиданный
и неслыханный! Император, проявивший непроститель­
ную беспечность и позорно упустивший из окружения
целый корпус, обрушился с площадной руганью на своих
командиров, обвиняя их во всех свершенных и несвер­
шенных прегрешениях. Но, так или иначе, нужно было
немедленно как-то поправить дело и продолжать манев­
ры. К Муравьеву прискакал военный министр Черны­
шов. С трудом скрывая под маской светской любезности
озлобление, он поздравил Муравьева с удачным соедине­
нием войск, сказал, что государь искусным маневром до­
волен, и тут же добавил:
—
Но теперь, мой дорогой генерал, нужно, как вы,
надеюсь, сами понимаете, показать все же ожидаемое
сражение больших масс войск для прибывших иностран­
ных гостей и дипломатов...
—
Что надлежит для того сделать, ваше сиятельст­
во? — спросил Муравьев.
—
Оставить избранную мною
позицию при Дудергофе?
—
В этом необходимости нет, — сказал Чернышов, —
государь решил направить сюда войска Белорусского
корпуса, однако хотелось бы, чтобы вы уступили для них
свою позицию, а вверенные вам войска дислоцировали на
равнине, где государь будет атаковать их...
—
Понимаю, ваш е сиятельство,
—
усмехнулся Му­
равьев, — вы опасаетесь, что иначе сражению будет пре­
пятствовать государев сад, в сем месте находящийся?
—
Вот именно, вот именно, дорогой мой генерал, —
уцепился за подсказанную мысль Чернышов, чтобы скрыть
неловкость просьбы об уступке удобной позиции царю.
—
Соединившись с генералом Шильдером, вы, согласно усло­
вию, можете считать себя победителем на маневрах,
а дальнейшие действия и ожидаемое сражение — это
уже статья особая...
—
Судя по обстоятельствам, я так и понимаю, ваше
сиятельство. Сейчас же прикажу войскам занимать ука­
занную вами позицию.
Чернышов стал прощаться и с кислой миной на лице
припомнил:
—
А вы говорили мне, будто собирались отступать со
своим корпусом к Бабьему Гону... Вы хитрец, генерал!
—
Фельдмаршал Кутузов говаривал, ваше сиятельство,
что в походе он своих мыслей не дове* яет даже собствеп-
340


иой подушке. Я был сдержан в разговорах, это диктовалось
необходимостью.
—
Что ж, это ваше право. Всего хорошего, генерал!
Муравьев только что успел перевести войска из-за
Дудергофской горы на равнину и построить их на худшей
позиции, как подоспела кавалерия Белорусского корпуса
и по приказу царя с ходу яростно атаковала правый фланг.
Муравьев верхом на коне, сопровождаемый адъютан­
тами, стоял на избранной им высотке и наблюдал в под­
зорную трубу за происходившим сражением. Войска вве­
ренного ему корпуса действовали из рук вон плохо. Ведь
это была все та же лишенная боевой инициативы, мало­
подвижная, воспитанная для парадов пиколаевская армия.
Жалонеры занимали неправильные линии. Пехота без тол­
ку сгрудилась у переправ. Генералы суетились, приказы­
вали стрелять из пушек куда попало. В свою очередь, не
было порядка и в неприятельских войсках. Опытным гла­
зом окинув местность, Муравьев невольно подумал о том,
что достаточно было бы нескольких эскадронов, чтоб вне­
запной контратакой откинуть п прижать к переправам
неприятельскую легкую кавалерию и кирасир, теспивших
правый фланг. И в конце концов, видя, что войска его
корпуса смешались и вот-вот начнется паническое бегство,
он не выдержал. «Я взял тогда четыре эскадрона из
отряда Шильдера, оставшегося в резерве, — з аписал
он,
—
и атаковал кавалерию, которую погпал назад,
припирая к речке и переправе, причем сделался у них
такой беспорядок, что все перемешалось: кирасиры с лег­
кою кавалерией и с артиллерией. Я, забывши в эту
минуту цель, для которой вывел войска с Дудергофской
горы, едва не вогнал их всех в болото». Видя начавшийся
разгром, император приказал ударить отбой. С красными
пятнами на лице, едва сдерживая злобу, выехал он вперед
и приказал подозвать Муравьева. Императора окружали
иностранцы, и при них обуревавшие его чувства прихо­
дилось сдерживать и говорить совсем не то, что хотелось.
—
Я благодарю тебя за успешные действия, — отво­
дя взгляд, сквозь зубы произнес он глухим голосом, —■
маневры считаю законченными, прошу войска отослать
в лагеря для отдохновения...
Предложенные петергофские увеселения не состоялись.
Гвардия возвратилась в Петербург. Толкам самым раз­
норечивым не было конца. Император, потрясенный не­
удачей, неделю не показывался на разводах. Штабные
генепалы. по обыкновению, стаоались сваливать вину на
341


подчиненных. Молодые офицеры, участвовавшие в м а­
неврах, восторженно говорили о смелости и стратегическом
искусстве Муравьева.
А он стремился как можно быстрей выбраться из
столицы.
Отпуская его к месту службы, император сказал сдер­
жанно и многозначительно:
—
Ну что ж, Муравьев, поезжай с богом... На ма­
неврах ты показал себя хорошим командиром, и меня,
и всех перехитрил, а как в корпусе своем управляешься,
на будущий год посмотрим... Готовься!
. .. Никаких иллюзий Муравьев не питал. Затаенная
неприязнь императора была совершенно очевидной. И все
дальнейшее произошло так, как можно было предвидеть.
Смотр войск Пятого пехотного корпуса состоялся на
юге, близ Вознесенска. Муравьев уж е при первой встрече
с приехавшим царем отметил, как трудно скрывать ему
свои неприязненные чувства, а по злорадным ухмылкам
придворных догадался, что расправа с ним предрешена.
Император заметил, что в Минском полку «люди топа­
ют слишком крепкою ногою, а при становлении ружья
к ноге стучат» и, проходя церемониальным маршем, в не­
которых батальонах «солдаты потеряли равнение». Царь
воспользовался для сведения личных счетов этими нич­
тожными причинами. Не дождавшись окончания смотра,
он в раздраженном состоянии удалился в отведенную для
него квартиру. И сейчас же вызвал к себе Муравьева.
—
Полк ваш недурен, — сказал царь и, сделав корот­
кую передышку, возвысил г^олос: — Нет, полк не дурей,
а гадок, скверен, я в жизни моей такого не видел, хуже
самого последнего гарнизонного... Какие отличия полк име­
ет? — задал он неожиданный вопрос.
—
Георгиевские знамена и трубы за войну Отечест­
венную, — промолвил Муравьев.
—
Вот видишь! Значит, был когда-то неплох, а у тебя
потерял всякий вид. Скоты, шагать разучились!
—
Осмелюсь заметить, ваше величество...
Но царь слушать оправданий не стал. И, сам себя рас­
паляя, продолжал гневно:
—
Ты губишь мне корпус! Твоя голова, видно, набита
чем-то другим, а не служебными интересами! Ты много
пишешь, говоришь, поучаешь, а ничего не делаешь!
Гнев его с каждой фразой усиливался. Черты лица
исказились. Губы дрожали. Вся столько времени скрывае­
мая неприязнь нашла наконец-то выход. А Муравьев сто­
342


ял молча, с окаменевшим лицом и не спуская глаз с царя,
и эта выдержка, за которой чувствовалась непреклонная
твердая воля, возбуждала еще больше бешенство импера­
тора.
—
Я из тебя выбью мятежный дух, я тебе докажу,
что я твой государь! — брызгая слюной и сверкая глаза­
ми, кричал царь.
—
Не думай, что я не могу без тебя
обойтись, я не посмотрю на прежние твои военные за­
слуги, не посмотрю на данное мною тебе звание генерал-
адъютанта...
Муравьев понимал, что возражать бесполезно, и не со­
бирался этого делать, но тут как-то непроизвольно правая
рука потянулась к золотой бахроме эполет, и, пе узнавая
собственного голоса, он промолвил:
—
Я не домогался сего лестного звания, и если вам
угодно...
Еще одно мгновение, одно судорожное движ ение руки,
и тяжелые эполеты с царскими вензелями полетят к но­
гам взбешенного императора. Взгляды их скрестились
в безмолвном, жестоком, смертельном поединке. Еще одно
мгновение! И царь прохрипел:
—
Ступай! Не хочу тебя больше видеть!
Муравьев был отрешен от должности командира кор­
пуса, лишен звания генерал-адъютанта и удален со
службы *.
10
Вопрос, который недавно еще так волновал Наталью
Григорьевну, разрешился весьма просто. После удаления
со службы Муравьев пробыл с семейством некоторое вре­
мя у отца в Осташеве и, тяготясь непривычной бездея­
тельной жизнью, сказал однажды жене:
—
Доходами с твоей скорняковской отчины, ты знаешь,
пользоваться для себя не считаю возможным, оддако
я охотно бы туда переехал при некоторых условиях...
—
Какие же это условия, друг мой? — заинтересова­
лась жена.
—
Я что-то должна сделать?
—
Выдать мне полную доверенность на управление
имением. Я не буду в таком случае даром есть хлеб и пре­
вращусь, по примеру батюшки, в добросовестного и об­
разцового сельского хозяина...
—
Так я буду очень рада, делай, пожалуйста, все, что
найдешь нужным, я заранее соглашаюсь на все твои ус­
ловия...
343


—
Подожди, подожди, Наташа, выслушай сначала до
конца, есть еще одно щепетильное дело, — проговорил
он.
—
Тебе известно, что я всегда был противником дес­
потизма и рабства, и не мне на старости лет поступать
против своих убеждений... Батюшка предлагал мне не раз
хозяйствовать в Осташеве, но я отвергал сие, так как
высвободить мужиков из крепостного состояния, чего
я желаю, он опасается...
—
Боже мой! — не сдержав переполнявших ее чувств,
воскликнула Наталья Григорьевна.
—
И ты мог думать,
что я буду тебе возражать в таком благородном деле?
Неужели я похожа на помещицу? Право, ты меня оби­
ж аеш ь, дорогой...
Муравьев подошел к жене, молча благодарно обнял
ее и крепко поцеловал.
Переезд в Скорняково вынуждался и некоторыми дру­
гими, неожиданно возникшими причинами. Появление
в Москве попавшего в царскую опалу всем известного
талантливого генерала вызвало у людей невольно сочув­
ственное к нему отношение. Разговорам, сплетням и слу­
хам не было конца. И каждое неверно растолкованное
или даже не сказанное им слово, дошедшее до тайной
полиции, могло иметь для него дурные последствия.
Обер-полицмейстер Цинский, хорошо знавш ий Му-
равьева-старшего, встретив его, сказал прямо:
—
Сына вашего, Николая Николаевича, многие пола­
гают принадлежащим к оппозиции. Надо бы как-то рас­
сеять невыгодные для него слухи.
Встревоженный отец передал этот разговор сыну и по­
советовал:
—
Сочини письмо ко мне, выразив в нем верноподдан­
нические чувства... Я буду везде, где нужно, опровергать
твоей эпистолой всякие превратные толки...
—
Средство, вами предложенное, батюшка, не из но­
вых, но я поступлю по совету вашему, многим легковер­
ным письмо поможет связать языки, — согласился Му­
равьев.
—
Замечу, однако ж, что для правящих лиц образ
мыслей моих, в письме высказанный, вряд ли будет сви­
детельством искренности моей *, ибо они знают, что н а­
ружные уверения, мною им показываемые, нисколько не
означают душевного уважения к ним, чего они и пе
заслужили.
Письмо, в котором Муравьев объяснял отцу, что уда­
лился с военной службы лишь потому, что «не мог
перенести мысли о потере доверенности государя» и что,
344


«оставив военное поприще, он остался верноподданным
его», было написано, но большого значения не имело.
Не очень-то верил народ в преданность самодержцу опаль­
ного генерала. В общественных собраниях показывался
он редко и ничего предосудительного не говорил, зато
часто видели москвичи, как и куда ездил он на осташев-
ской паре рослых гнедых рысаков, примечали и судачили:
—
В Сокольниках в загородном доме Екатерины Федо­
ровны Муравьевой, матери бунтовщиков, целый месяц
гостил со всем семейством. И шурин Захар Чернышов
с ними вместе, который на каторге был.
—
Третьего дня генерала с братом Александром, коего
недавно из ссылки возвратили, близ Донского монастыря
видели, к М ихаилу Федоровичу Орлову па свидание ез­
дили...
—
Л вчера опять до поздней ночи на Пречистенке
у генерала Ермолова пробыл, обсуждали, видимо, тайно­
сти какие-то...
Чиновник тайной полиции Кашинцев, которому пору­
чен был строжайший надзор за Муравьевьш, с ног сбился,
отыскивая против него улики, и наконец, приехав к Му-
равьеву-старшему, прикинулся поклонником его сына,
стал окольными путями выпытывать всякие подробности.
«Батюшка был завлечен словами Каншицева и Ципско-
го, — записал Муравьев, — которые, действуя по прика­
занию своего начальства, льстили ему, не надеясь другим
путем выманить меня для узнаиия моего образа мыслей.
И такое изворотливое средство не давало ли мне повод
думать, что под сим скрывалось другое намерение еще
более погубить меня?»
Вся эта грязная полицейская возня так или иначе
действовала удручающе, и невольно все чаще и чаще
грезился Муравьеву зеленый, чистенький и тихий донской
городок и где-то близ него, за синеющими лесистыми хол­
мами, привольно раскинувшееся родовое село жены.
В конце мая 1839 года Николай Николаевич с женой
и детьми переселился на жительство в Скорияково.
. .. Царь Петр Первый некогда пожаловал за особое
усердие сенаторскому обер-прокурору Скорнякову-Писаре-
ву, одному из птенцов своих, пустопорожнюю землю и лес­
ные угодья в верховьях Дона. Обер-прокурор перевел
сюда мужиков из малоземельной тверской деревеньки,
завел смолокурню и доходную по тем временам парусную
фабрику, поставил деревянную церквушку на видном реч­
ном берегу. Т ак в сорока верстах выше Тешевой слободы,
345


где проходила государева столбовая дорога из Москвы на
Воронеж, возникло село Скорняково, Шестьдесят лет спу­
стя Тешев переименовали в уездный город Задонск,
а Скорняково перешло по наследству в руки известного
екатерининского генерала Захара Чернышова.
К тому времени как скорняковская отчина выделена
была из чернышовского майората Наталье Григорьевне,
здесь числилось свыше пятисот душ крепостных, существо­
вала небольшая ткацкая фабрика, рыбные промыслы, но
главным источником дохода было хлебопашество. Господа
сюда не ездили, всем бесконтрольно распоряжался управ­
ляющий из вольноотпущенных крестьян Мокей Гапарин,
жестокий человек и хапуга, радевший только о своем
хозяйстве и вконец разорявший крестьян. Село имело
самый мрачный вид. Кособокие рубленые избенки, крытые
гнилой соломой, утопали в непролазной грязи. Кое-как
огороженные плетнями дворы и огороды, замазанные
глиной катухи, чахлые лозины, под которыми играли оде­
тые в тряпье босоногие ребятишки, — всюду проглядывала
неприкрытая бедность. Выделялись лишь недавно по­
строенная каменная церковь да несколько кирпичных
пятистенок, принадлежавших зажиточным мужикам.
Барская усадьба и сад находились в невероятном за ­
пустении. Небольшой деревянный дом хотя и был Гапа-
риным к приезду господ отремонтирован, но низкие, тес­
ные, полутемные комнатушки с плохо оштукатуренными
стенами действовали угнетающе.
Наталья Григорьевна, готовая к тому, что в деревне
придется мириться со многими неудобствами, и м уже­
ственно переносившая дорожнме невзгоды, заколебалась:
—
А может быть, друг мой, нам зимой оставаться
здесь ие стоит? Поедем к Захару в Тагип, он усиленно
приглашает нас и так рад будет...
—
Оставим пока этот разговор, Н аташ а, — промолвил
Муравьев,
—
проживем лето, а там будет видно, как
слож атся обстоятельства...
А на деревню между тем надвигалось грозное стихий­
ное бедствие... Второй год центральные губернии поражала
страшная засуха. В конце мая поля были сожжены солн­
цем. Предстоял опять голод. Помещики оставляли своих
крестьян на произвол судьбы, заставляли кормиться мир­
ским подаянием, но могли ли Муравьевы поступить так
бесчеловечно и уехать из деревни, оставив людей в беде?
Вот первые записи, сделанные Муравьевым в Скор-
някове:
346


«Скудная жатва, показавшаяся на полях, страшила
уже поселян, как вдруг пожар в селе поразил всех уж а­
сом. Это случилось ночью в конце июля месяца, когда
весь народ был в поле. Надобно было выстроиться к осени,
переселить несколько дворов, а всего более поддержать
упавший дух в народе. Я купил лесу, возил его в самую
рабочую пору, и удалось мне к осени выстроить 33 двора,
что сопряжено, однако, было с чувствительным уроном
доходов моих и в состоянии крестьян, пострадавших от
огня. Я выбрал несколько семейств самых малонадежных
к исправлению, перенес их ближе к полям и снабдил
лошадьми и орудиями для работ. Место, где я поселил
их, представляло большие выгоды в том отношении, что
им не надобно было далеко ездить на работу, как здеш­
ним, у коих поля в восьми верстах от селения. Но там
не было воды. Первые усилия мои для добывания оной
были тщетны, вода в колодцах не показывалась, но мы
наконец нашли ее. Я еще усилил воду построением
плотины, и поселение, названное мною Пружинскими
Колодцами, сбылось...
Едва успели несколько укрыть погорелых в новых до­
мах, как скотский падеж истребил в несколько дней почти
всех коров в селе. Лето было жаркое, все в полях засохло,
и к тому присоединился смрад, распространившийся в воз­
духе от множества падали, которую небрежно зарывали.
А потом настала зима, зима холодная и без снега.
Мы уже страшились лишиться семян, брошенных в землю
осенью, и не имели достаточно продовольствия на зиму.
Народ голодал. Надобно было выдавать хлеб в пособие.
Толпы крестьян наполняли ежедневно контору; раздача
производилась небольшими долями, чтобы была возмож­
ность продовольствовать их до новой жатвы. Помимо того,
жена моя, руководимая одним движением сердца своего,
раздавала ежедневно печеный хлеб крестьянкам.
В течение всей зимы нас посетило новое бедствие:
лошади, главное орудие крестьян, стали дохнуть; падеж
продолжался с полгода и совершенно лишил нас сил
к работе. Многие семейства обедняли до крайности, так
что они не могут даж е обрабатывать собственных полей.
А с началом весны появилась горячка, и после того рас­
пространилась цинготная болезнь, от которой погибло
много народа. Трудно было помогать людям по нерадению
их в приеме лекарств. Я учредил два временных лазарета,
в коих с пользой лечили больных и поставили на ноги
многих изнеможенных до крайности болезнью. С появле­
347


нием хорошей погоды болезни стали исчезать после
больших опустошений, сделанных в отчине. Изнуренные,
тощие люди на полуживых лошадях выходили в поле, где
нужно было обращать более внимания на их собственные
работы, чем на мои; не менее того лишь небольшая часть
крестьянских полей осталась незасеянною... Я раздавал
купленных лошадей крестьянам и при сем случае объяс­
нял им, что они должны содействовать трудами своими
предпринимаемым мною мерам для улучшения состояния
их. Хотя они и сильно упали духом, по не могу сказать,
чтобы в них нашел я какое-либо закоренелое упрямство.
Уныние велико между ними, ибо смертность в народе
не прекращается» *.
При таких обстоятельствах задуманное освобождение
крестьян пришлось на время отложить. Необходимо было
прежде всего быстрей поставить их на ноги.
Мокей Гапарин, к общей радости, был уволен и заме­
нен уважаемым крестьянами бурмистром. Ткацкая фабри­
ка полностью переведена на вольнонаемный труд. Вве­
дена небольшая денежная оплата за барские работы. На
Лебедянской ярмарке закуплено более ста лошадей и со­
рок коров, их раздали беднейшим крестьянам.
Все эти меры требовали средств, и на какой-либо до­
ход с имения в первые годы не приходилось рассчитывать.
Мало того, тратились последние скромные сбережения
и деньги, приготовленные па постройку нового дома. Ма­
териальное положение Муравьевых неуклонно ухудша­
лось.
И все ж е подготовка к освобождению крестьян, что
также требовало дополнительных затрат, продолжалась
беспрерывно. Дело было нелегкое. Особо учрежденный
комитет, р азр еш ая помещикам частичное освобождение
крестьян *, ставил при этом множество всяких препят­
ствий. А крестьяне к господским планам об освобождении
относились недоверчиво. Кто знает, не готовится ли им
еще худшая участь? Приходилось долго и терпеливо
разъяснять условия и договариваться о всяких подробно­
стях.
В дворянско-помещичьей же среде всякая попытка
дать волю мужикам вызывала яростное возмущение.
Ксизовский помещик Савельев, крупнейший землевла­
делец Задонского уезда, узнав стороной, будто Муравьев
намеревается освободить своих крестьян, приехал в Скор­
няково. Савельев был вежлив, дипломатичен и, пригла­
шенный в гостиную, начал разговор с я^алоб на своих
348


крестьян, избивших недавно приказчика и разграбивших
амбар с господским хлебом.
—
Да, случай, что и говорить, неприятный, — согла­
сился Муравьев, — но, возможно, приказчик сам какими-
то грубостями подтолкнул крестьян к бесчинству?
—
Никак нет, почтеннейший Николай Николаевич.
Зачинщики, схваченные полицией, признались, что они
просто давно не ели чистого хлеба. Просто! Экие канальи,
право!
Наталья Григорьевна, слышавшая разговор, пе сдер­
жалась:
—
А можно ли строго обвинять голодных людей? Нам
трудно представить себя в их положении, но понять на­
строение людей, долгое время не видевших чистого хлеба,
доступно каж дому человеку, имеющему сердце...
—
Ах, дорогая Наталья Григорьевна, все это филосо­
фия, и поверьте, я в молодости тоже либеральствовал,
а в жизни все иначе... Начинается дело-то господской
жалостью да поощрением мужиков, а кончается тем, что
в один прекрасный день облагодетельствованные эти му­
жички с топорами и вилами на вас обрушатся! Вот-с, как
оно в жизни бывает!
—
Ну а если с другой стороны вопрос рассмотреть? —
сказал Муравьев.
—
Вам, кажется, в поощрении крестьяп
упрекать себя не приходится, и что же? Разве не может
статься, что крестьянский бунт прежде всего вспыхнет
именно у вас?
И Муравьев таким суровым взглядом окинул помещи­
ка, что тот невольно вздрогнул и заерзал в кресле:
—
Помилуй бог! Этого и опасаешься... Страшно пред­
ставить...
—
Генерал Бенкендорф при мне однажды говорил, что
крестьянские волнения более всего вызываются жестоко­
сердием владельцев, — продолжал отчитывать Муравь­
ев.
—
И даже в самых высших сферах, — поднял он для
пущей убедительности палец, — раздаются благоразумные
голоса, что лучше самим постепенно освобождать крепост­
ных, чем дожидаться новой пугачевщины.
—
Помилуйте, ваше превосходительство, как ж е это
так получается? Отказаться от древних дворянских прав!
Самим подрубить сук, на котором сидим! Ведь ежели,
например, мой сосед даст волю своим мужикам... это же
великий соблазн всем другим.
—
Повторяю, попробуйте взглянуть на дело с другой
стороны, — наставительно и строго произнес Муравьев.
—
349


Пора бы нашему дворянству отказаться от дедовских по­
нятий и научиться мыслить в духе времени...
—
Значит... простите, ваше превосходительство, за от­
кровенный вопрос... слух, будто вы имеете намерение
дать волю своим крестьянам, имеет основание?
—
Это уж мое дело, я никому отчетом не обязан, —
холодно отозвался Муравьев.
—
Но вам, как земляку
и соседу, советовал бы собственного благополучия ради
впредь быть более осмотрительным в отношениях со свои­
ми крестьянами... Иначе мало ли что может случиться
в один прекрасный день!
—
Да, видно, придется теперь с мужичонками ухо
держать востро, — заключил, вставая, Савельев.
—
И ес­
ли в высших сферах... оно, конечно, там виднее... хотя
странно, весьма странно!
Наталья Григорьевна, проводив гостя, вздохнула с об­
легчением:
—
Боже мой, какой дурак, да еще и подлый!
...В августе 1840 года скончался отец. Сыновья собра­
лись в Осташеве. Имение по общей договоренности отхо­
дило к Александру, который обязывался выплачивать
известные суммы младшим братьям. Николай Николаевич
от наследства отказался.
—
Зачем мне формуляр портить? — сказал он с лег­
кой иронической усмешкой.
—
Движимого и недвижимого
имущества я никогда не имел, существовал на то, что
получал за труды свои, так и дожить желаю.
Тогда Александр предложил:
—
Возьми в таком случае, как драгоценную память
о покойном батюшке, его библиотеку...
От такого дара Николай Николаевич отказаться ие
мог. Библиотека отца, которая с любовью собиралась им
всю жизнь, состояла из редчайших изданий старинных
русских книг и сочинений французских энциклопедистов,
тщательно подобранных произведений художественной,
военной, социально-экономической, политической, ф ило­
софской литературы. Этой библиотекой пользовались не­
когда воспитанники созданной отцом московской школы
колонновожатых, из среды которых вышло столько из­
вестных деятелей тайных обществ. Книги были перевезены
Муравьевым в Скорняково и присоединены к тем, что
собирались им самим, составив одну из лучших частных
библиотек того времени, насчитывавшую около десяти
тысяч томов.
Приятны были для Николая Николаевича беседы
350


в Осташеве с братом Александром. Хотя тюрьма и сибир­
ская ссылка, а более того воздействие жены заставили
Александра отойти от политической деятельности и боль­
ше заниматься нравственным самоусовершенствованием,
ничто не могло изменить его антикрепостнических взгля­
дов. Он, как и в молодости, считал крепостное право
самым большим позором отечества и, став помещиком,
прежде всего поехал в комитет по крестьянским делам
узнавать о порядке освобождения крепостных.
—
Это наш священный долг, — сказал Александр, —
тут никаких сделок с совестью допускать нельзя!
Взгляды братьев совпадали. Договориться о том, как
лучше и удобней производить освобождение осташевских
и скорняковских крестьян, было нетрудно.
Веспой 1841 года Александр Муравьев освободил от
крепостной зависимости первую партию осташевских кре­
стьян, сто душ, щедро наградив их земельными наделами
без всякого выкупа. В то же время Николай Муравьев
составил первый список на освобождаемых скорняковских
крестьян, переселенных перед тем на удобные земли, где
возникло таким образом два новых поселка — Ивовское
и Пружинское.
Вручение отпускных бумаг происходило в Ивовском
поселке, куда собрались и крестьяне из Пружинок. Б ыл
конец августа, теплый и мягкий. Урожай в том году
выдался хороший, и уборка закончилась, воздух был
пропитан запахом свежеиспеченного хлеба и поспевавших
антоновских яблок.
Муравьев приехал сюда вместе с женой. Крестьяне,
без шапок, в новых рубахах и лаптях, в полосатых холсти-
новых портах толпились у избы старосты, с молчаливым
любопытством наблюдая за тем, что навсегда должно было
изменить их жизнь. Тут же находились старый скорня-
ковский священник отец Елисей, межевые и земские чи­
новники и становой пристав. На крыльце помещался на­
крытый скатертью стол, леж ал и стопкой на подносе
отпускные свидетельства.
Муравьев обратился к собравшимся крестьянам с крат­
кой речью, поблагодарил их от имени владельцев за долгие
годы безропотного труда, п ож елал, чтоб в новом своем
состоянии они стали ж ить более счастливо. Потом отец
Елисей отслужил благодарственный молебен. Староста
в легкой синей поддевке и скрипучих сапогах, разгладив
бородку, вышел вперед, стал вызывать освобождаемых по
списку. И они, медленно подходя к крыльцу, бережно
351


негнущимися загрубелыми руками брали отпускные, ко­
торые выдавала им взволнованная и разрумянившаяся
Наталья Григорьевна, и в глазах у многих искрились
слезы.
Муравьев, стоявший несколько в стороне от других,
казался недовольным, лицо его застыло в неподвижности,
густые брови были насуплены. На самом же деле он
лишь скрывал свои чувства под привычной напускной
суровостью.
Глядя, как вчерашние рабы становились свободными
гражданами, он невольно переносился мыслями во време­
на своей бурной молодости. Виделись ему вечера в доме
генеральши Христовской, собрания членов Священной ар­
тели, и, словно в тумане, вырисовывались лица Никиты
Муравьева, Бурцова, Якушкина, Трубецкого, Сергея
и Матвея Муравьевых-Апостолов... Сколько жарких ре­
чей, сколько гневных слов высказано было против само­
державного произвола и позорного крепостного рабства,
и как верилось тогда в возможность быстрого изменения
существующего порядка вещей! Нет, не сбылись надеж­
ды, самодержавие жестоко расправилось с теми, кто дер­
знул посягнуть на его вековые устои, но не исчезли
бесследно их труды и страдания, жизнь все более под­
тверждала необходимость выдвинутых тайными обще­
ствами преобразований, прежде всего безотлагательность
уничтожения крепостного права, и правительство вынуж­
дено было в какой-то степени считаться с этим...
И ему, Муравьеву, одному из создателей первых тай­
ных обществ, случайно среди немногих уцелевших от
царской расправы, приятно было сознавать, что он, не­
смотря ни на что, остался верен нравственным правилам,
существовавшим в Священной артели, и принимал теперь,
пусть в ограниченной сфере, прямое участие в великом
деле освобождения несчастных своих соотечественников...
Когда возвращались домой, он сказал жене:
—
Пусть нам будет тяжелей в материальном отноше­
нии, пусть негодуют на нас соседи-помещики — все это
ничто, Наташа, по сравнению с душевным теплом, со­
гревающим нас при совестливом исполнении долга!
Она взяла его руку и, нежно пожав, прижала к сер­
дцу. Они были довольны и тем, что свершилось, и тем,
что испытывали одни и те же ощущения, и тем, что любят
друг друга. И ставшие влажными глаза их светились
радостным блеском *.


ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Ты великий пример для мыслящего человека,
восхищаюсь тобой, любезный брат. Ты честь
приносишь человеку! Ты, друг мой, служишь
мне примером, лишь бы исполнить по совести
долг свой, а там — что будет, то будет...
Скажу, как и ты: ведь мы порождение
1812 года. Теперь этого не понимают. Чувство
любви к отечеству погасло. Авось опять оно
пробудится, ибо в летаргии не навсегда
останется. Мы не увидим того, что потомки,
что дети наши увидят. Россия будет опять
славна!
Декабрист Александр Муравьев
23 За стеной Кавказа
353


1
Сороковые и пятидесятые годы прошлого века спра­
ведливо называют самой глухой порой николаевской ре­
акции. Профессор Московского университета известный
историк С. М. Соловьев засвидетельствовал:
«По воцарении Н иколая просвещение перестало быть
заслугою, стало преступлением в глазах правительства;
университеты подверглись опале; Россия предана была
в жертву преторианцам; военный человек, как палка,
как привыкший не рассуждать, но исполнять, и способ­
ный приучить других к исполнению без рассуждений,
считался лучшим, самым способным начальником везде;
имел ли он какие-нибудь способности, ум, все, что мы
называем дарами божими, не обращалось никакого вни­
мания. Фруптовики воссели на всех правительственных
местах, и с ними воцарились невежество, произвол, гра­
бительство, всевозможные беспорядки. Смотр стал целью
общественной и государственной жизни. Все делалось на­
показ, для того чтобы державный приехал, взглянул и
23*
353


сказал: «Хорошо! Все в порядке!» Отсюда все потяну­
лось напоказ, во внешность, внутреннее развитие остано­
вилось. Начальники выставляли Россию перед императо­
ром на смотр на больших дорогах — и здесь было все
хорошо, все в порядке; а что было дальше, туда никто
не заглядывал, там был черный двор. Учебные заведения
такж е смотрелись, все было чисто, вылощено, опрятно,
воспитанники стояли по росту и дружно кричали: «Здра­
вия желаем, ваше императорское величество!» Больше ни­
чего не спрашивалось. Терпелись эти заведения, скрепя
сердце, дл я формы, напоказ, чтобы-де иностранцы видели,
что и у нас есть училища, что и мы — народ образо­
ванный».
Действительное положение дел в стране как будто ни­
кого не интересовало. Придворные раболепствовали перед
императором. Казенные писаки прославляли его как ве­
ликого монарха. Чиновники, холопствуя перед началь­
ством, рисовали все в розовом свете. Тайная полиция,
словно чудовищный спрут, распустила всюду свои щу­
пальца, жандармы хватали всех подозрительных крити­
ков и либералистов, искореняя «бесплодные и пагубные
мудрствования» в народе. Крепостные казематы и тюрьмы
были переполнены.
Но к чему приводило сохранение самодержавно-кре­
постнического строя? Производство хлеба и сельскохозяй­
ственной продукции крепостным трудом из года в год
уменьшалось, развитие промышленности задерживалось,
вывоз обычных экспортных товаров за границу сокра­
щался, финансы приходили в расстройство. А жестокие
меры, принимаемые для сохранения существующих по­
рядков, вызывали озлобление народа, нарастание проте­
ста против произвола и насилия, создание в среде пере­
довой дворянской и студенческой молодежи политических
кружков, готовившихся к борьбе с самодержавием.
Шеф жандармов Бенкендорф провозглашал с пафосом:
—
Прошедшее России удивительно, ее пастоящее бо­
лее чем великолепно, что же касается будущего, оно вы­
ше всего, что только может представить себе самое п ыл­
кое воображение!
Но сам-то шеф жандармов превосходно знал, как да­
лек оп от истины. В 1840 году в секретном отчете царю
о политическом состоянии империи Бенкендорф писал:
«Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет пред
сим... Весь дух народа направлен к одной цели, к освобо­
ждению... Крепостпое состояние есть пороховой погреб
356


под государством и тем опаснее, что войско составлено из
крестьян же и что ныне составилась огромная масса без-
поместных дворян из чиновников, которые, будучи воспа­
лены честолюбием и не имея ничего терять, рады всякому
расстройству... Мнение людей здравомыслящих таково: не
объявляя свободы крестьянам, которая могла бы от вне­
запности произвести беспорядки, можно бы начать дей­
ствовать в этом духе. Н ачать когда-нибудь и с чего-ни ­
будь надобно, и лучш е начать постепенно, осторожно,
нежели дожидаться, пока начнется снизу, от народа. Но
это необходимо и что крестьянское сословие есть порохо­
вая мина, в том все согласны».
Император Николай, боясь потрясений в государстве,
издал указ, предоставляющий право помещикам, «кото­
рые сами сего пожелают», частичного освобождения своих
крестьян. Указ этот, однако, оказался бездейственным.
Таких гуманных помещиков, как братья Александр и Ни­
колай Муравьевы, было немного. За все тридцатилетнее
царствование Николая из 10 миллионов крепостных по­
лучили волю лишь 24 тысячи.
Меры, направляемые на развитие отечественной про­
мышленности, тоже не оправдывали надежд, труд кре­
постных рабочих отличался такой низкой производитель­
ностью, что все планы неизменно рушились.
А тем временем в Западной Европе, прежде всего
в Англии и Франции, бурно развивавшийся капитализм
резко усиливал создание материальных ресурсов, и это
обстоятельство все более изменяло международную об­
становку. Борясь за новые рынки сбыта, английское
правительство стремилось всячески упрочить свое влия­
ние в Турции и на Балканах, в Средней Азии и на Кав­
казе, всюду сталкиваясь с русскими
интересами.
В 1839 году возобновилась распря между турецким сул­
таном Махмудом и египетским пашой Мухаммедом-Али.
Старик Нессельроде осмелился предложить импера­
тору:
—
Может быть, ваше величество, сочтете возможным
опять сию затруднительную миссию примирения возло­
жить на генерала Муравьева?
Император побагровел и вспылил:
—
Не смей мне напоминать об этом своевольце и
крамольнике! Слышишь?
Турецкие войска были египтянами разбиты. Султан
Махмуд внезапно от неизвестных причин скончался, а его
сын Абдул-Меджид, по внушению окружавших его ан­
357


гличан, обратился за помощью не к России, как обязы­
вал его Ункиар-Искелесский договор, а к представителям
всех великих держав в Стамбуле. Император Николай вы­
нужден был согласиться на «коллективную защиту Тур­
ции» и отказаться таким образом от преимуществ, достиг­
нутых в Ункиар-Искелеси семь лет назад после успеш­
ной миссии Муравьева. Лондонской конвенцией права
черноморских держав были ограничены, русский военный
флот заперт в Черном море. Турция фактически оказа­
лась в зависимости от Англии. Император Николай по­
терпел крупнейшее дипломатическое поражение.
Неудача постигла его и при попытках утвердить свое
влияние в Средней Азии, для чего задумано было завое­
вание Хивы. Посланный туда экспедиционный пятиты­
сячный корпус попал в снеговой буран и вынужден был
возвратиться, потеряв большую половину людей.
Тревожное положение
складывалось на Кавказе.
У горцев появился предводитель, имам Ш амиль, которому
удалось, используя остальные горские народы, разжигая
их религиозный фанатизм, создать боеспособные отряды
и укрепиться в Дагестане и Чечне. Шамиль объявил
«газават» — священную войну против неверных, его по­
следователи — мюриды сеяли ненависть к русским,
зверски расправлялись с горцами, вступавшими с ними
в сношение или не желавшими подчиняться Шамилю.
Английские агенты пе замедлили использовать Шами­
ля и его мюридов в своих корыстных целях: может быть,
удастся с помощью мюридов прибрать к рукам каспий­
ские пефтеносные берега. Англичане, выказывая себя
друзьями мюридов, стали тайно снабжать Ш амиля ору­
жием и боевыми припасами, заставили его признать вер­
ховным повелителем находившегося под их влиянием ту­
рецкого султана.
Борьба с Шамилем превращалась в войну за целост­
ность отечественных границ. А войска Кавказского кор­
пуса, состоявшие под начальством ставленников импера­
тора — бездарных и невежественных фрунтоманов с не­
мецкими фамилиями, — все более теряли боевой дух, вы­
нуждены были отступать под натиском Шамиля.
Алексей Петрович Ермолов, живо интересовавшийся
кавказскими делами, писал в ноябре 1844 года из Моск­
вы Муравьеву:
«О Кавказе здесь различные слухи, но все не весьма
хорошие... На место вождя, по известиям из Петербурга,
назначают Герштейцвега, которого ты лучше знаешь и
358


который скорее, может быть, познакомится с солдатами
делами своими, нежели именем. Есть молва и о генерал-
квартирмейстере Берге, которого я совершенно не знаю.
По сему назначению многие не верят. Нет ли неизвест­
ного нам пророчества, что Кавказ должен пасть пред
именем немецким? Надобно попасть на него!.. У нас, ста­
рожилов Кавказа, на уме ты, любезный Николай Никола­
евич; но, видно, мы глупо рассуждаем, ибо не сбывается
по-нашему. Впрочем, когда говорят мне о происшествиях
на Кавказе, говорят о стране незнаемой, до того все из­
менилось там».
Муравьев проживал в Скорнякове и о возможности
продолжать службу на Кавказе не думал. Но, когда он
в конце того же года по обыкновению навестил в Москве
Алексея Петровича, тот сказал ему:
—
Я за верное знаю, что Николай Павлович приходит
в отчаяние, получая горькие вести с Кавказа, и озабочен
тем, кого бы послать туда, а я продолжаю думать, как,
впрочем, и многие другие, что лишь ты один мог бы вы­
править там положение...
—
Мне кажется, почтеннейший Алексей Петрович, —
возразил Муравьев, — что у вас опыта в кавказских де­
лах куда больше, чем у меня!
—
Меня поминать не стоит, — махнул рукой Ермо­
лов, — мне, братец, седьмой десяток доходит, сил п реж ­
них нет, я и сам не согласился бы, да и царю назначить
меня немыслимо...
—
Но вам же известно, за что я восьмой год в опале?
—
Известно, — кивнул головой Ермолов и вдруг за­
хлебнулся в неудержимом смехе.
—
Нет, ей-богу, у меня
прямо колики делаются, как только представлю себе сию
картину... как ты его величество в болото загнал... Надо
же додуматься!
—
Позвольте заметить, Алексей Петрович, — вставил
Муравьев, — что не одно сие действие вызвало ненависть
государя, не менее того повредила мне поданная запис­
ка, в коей я, противореча всем склонностям и образу хмыс-
лей его, доложил о причинах дурного состояния россий­
ских войск.
—
Знаю, знаю об этом, любезный Николай, — под­
твердил Ермолов.
—
Однако ж и царям иной раз прихо­
дится при назначениях считаться с достоинствами назна­
чаемых, а не с личным отношением к ним. Покойный
Александр Павлович меня за колкости и противоречия
терпеть не мог, а полным генералом сделал и огромные
359


дела доверял} Взгляни-ка
попробуй на всех бывших
в последнее время главнокомандующих кавказских и на
тех, кои имеются в виду на сию должность... Разве ты
пе чувствуешь себя способней их!
—
Что в том толку, хотя бы и так, — вздохнул Му­
равьев.
—
Так ведь твои неоспоримые достоинства не только
нам, но и высоким особам ведомы, — подчеркивая по­
следние слова, сказал Ермолов.
—
Ты же, кроме дарова­
ний своих над всеми этими Герштейцвегами и Нейдгард-
тами, еще одно великое преимущество имеешь: железную
волю и непреоборимое терпение, против которых ничто
устоять не может. Я знаю, что ты в походе ведешь жизнь
солдатскую, а с сухарем в руке и луковицею, коими ты
довольствуешься, наделаешь таких чудес, какие им и не
снятся. Никто из них самоотвержением, подобным тво­
ему, не обладает *.
—
Так чего же вы от меня ожидаете?
—
Ожидаю, что, как верный россиянин, ты от служ­
бы, полезной отечеству, уклоняться не станешь, ежели
случай к тому представится.
Муравьев, недоумевая, посмотрел на Ермолова, пожал
плечами:
—
Простите, почтеннейший Алексей Петрович, в мо­
ем положении я не усматриваю возможности для подоб­
ного случая.
—
Открою тебе маленький дворцовый секрет, — при­
щурился привычно Ермолов.
—
На днях не кто иной, как
Алексей Федорович Орлов, заменивший ныне недавно
скончавшегося графа Бенкендорфа, высказался за твое
назначение на Кавказ... Как на сие государь посмотрит,
судить не берусь, но ходатай за тебя могущественный!
Понял?
—
Ну и пусть сами вопрос решают, — с упрямой нот­
кой в голосе произнес Муравьев, — я от полезной служ ­
бы не откажусь, а навязываться ни царю, ни богу не со­
бираюсь...
—
Того я не мыслю, любезный Николай, чтобы тебе
навязываться, характер твой, слава богу, мне известен,
а будучи в столице, я бы на твоем месте Орлова пови­
дал... Ерепениться не надо, дело сие небесполезное!
Вот мой сказ!
Муравьев ермоловским советом не пренебрег, навестил
нового шефа жандармов в Петербурге. Орлов принял его
360


как старого приятеля и после первых взаимных привет­
ствий подтвердил:
—
Я говорил государю, что, по моему мнению, тебя
следовало бы назначить командующим на Кавказе, но го­
сударь о тебе и слышать не захотел...
Муравьев вздохнул и промолчал.
Орлов добавил:
—
А виноват ты сам. Нечего умничать. Тебе давно
надо бы подать прошение о службе...
—
Помилуйте, Алексей Федорович, мог ли я посту­
пить таким образом, зная, что исключением из генерал-
адъютантов лишен доверия царского,
—
возразил Му­
равьев.
—
Могу ли я благоразумно переломить нынеш­
ний род жизни моей и приняться за службу, находясь на
подозрении у государя?
—
Да ведь тебя просить не будут, этого не ожидай! —
с неожиданной резкостью перебил Орлов.
—
У тебя име­
лось достаточно времени, чтобы обдумать свое поведение,
изъявить государю чувства покорности, и все бы устро­
илось...
Муравьеву стало ясно, чего от него хотели. Полной
покорности! Отказа от свободомыслия! Превращения
в придворного холопа! Невольно представилась ему ви­
денная недавно в Задонске стайка воробьев, которым ре­
бята из озорства подрезали крылья. Воробьи не летали,
а, чуть приподнявшись в воздух, падали и кувыркались
в пыли. Страшная картина! И Муравьев тогда еще поду­
мал, что император Николай, ненавидевший всякое про­
явление свободомыслия в людях, вероятно, желал бы,
чтобы его верноподданные жили с подрезанными крыль­
ями, кувыркались подобным образом и пресмыкались пе­
ред ним... Нет, от него того не дождутся! И, облекая свой
отказ служить в тонкую дипломатическую форму, он про­
говорил:
—
Коль скоро я не увижу знака доверенности ко мне
от государя, я в службу вступать не располагаю!..
На холеном лице Орлова собралась надменная и пре­
зрительная гримаса:
—
Как вам угодно. Но повторяю: приглашений не бу­
дет, не ждите!
Муравьев откланялся. Наместником на Кавказе был
вскоре назначен Воронцов. А Муравьев, закончив свои
дела, поехал опять в Скорняково, где ждали его жена
и дети, и скромные семейные радости, и ставшие привыч-
361


ньши занятия, столь далекие от казенных служебных ин­
тересов.
. .. Однако на обратном этом пути, в Москву, где он
предполагал пробыть один день, произошло нечаянное
событие, которое задержало его здесь и вывело из ду­
шевного равновесия. Муравьев случайно познакомился
с князем Львовым, мужем Наташи Мордвиновой, и тот
любезно пригласил его посетить их. Муравьев двадцать
пять лет не видел Наташу, потускневший образ ее хотя
и всплывал иной раз в памяти, но представлялся каким-
то далеким воздушным видением, никаких волнений и
желаний не вызывая. Муравьев был счастлив в семейпой
жизни, душевная умиротворенность его ничем не расстра­
ивалась, прошлое с каждым годом все более затягивалось
туманной дымкой, не оставляя сожаления.
И вдруг это приглашение... Он необычайно смутился.
Словно раскаленной иглой дотронулись до зажившей дав­
но раны, и она чувствительно отозвалась и заныла. Сно­
ва нахлынули откуда-то из небытия и захватили его сла­
достные и грустные воспоминания. Наташа! Она пред­
ставлялась такой, какой была тогда... на Лебедином ост­
рове, на танцах у Мордвиновых, в полутемной перед­
ней, где впервые обменялись они несмелым поцелуем...
И эти тени прошлого неотступно преследовали его и
бередили душу. Он пробовал благоразум ным и доводами
убедить себя, что не стоит воскрешать прошлого, что
встреча с Наташей ничего не принесет, кроме горечи ра­
зочарования. Ведь ей, как и ему, пятьдесят лет! Однако
никакие самовнушения ие подействовали. С неудержимой
силой захотелось ему увидеться с той, которой отданы
были мечты и чувства всех юпых лет...
И вот он в гостиной у Львовых. Князя не было дома,
обещала принять княгиня. Но она что-то задерживалась.
Муравьев, с трудом сдерживая волнения, заложив руки
за сиину, ходил по комнате. Сейчас она войдет... Какой
она стала? Узнает ли он ее?
Уловив какой-то неясный легкий шорох, он вздрогнул
и повернулся к прикрытым тяжелыми бархатными порть­
ерами дверям во внутренние комнаты. У порога стояла и
с любопытством смотрела на него Наташа, прежняя,
юная, синеглазая...
Он совершенно растерялся от неожиданности и мучи­
тельно покраснел. Возможно ли, чтобы она так сохрани­
лась? Что за наваждение? И только когда она загово­
рила. догадался, кто перед ним.
362


—
Мама просила извинить ее... Она почувствовала
внезапную дурноту и легла в постель...
—
Что с ней такое? — пробормотал он, приходя в се­
бя.
—
Может быть, н уж ен доктор?
—
Не беспокойтесь, я дала сердечные капли, которые
она в таком случае принимает. Ей надо лишь денек поле­
жать. Но она просила передать, чтобы вы не уезжали из
Москвы, не повидав ее, она будет послезавтра вас ждать.
Непременно, непременно приезжайте!
Последние слова произнесла она с такой милой непо­
средственностью, что стала еще более похожа на мать,
и Муравьев невольно улыбнулся:
—
А вас как зовут, прелестная барышня?
—
Верой.
—
Вы удивительно похожи на свою мать... Прямо вы­
литая она в молодые свои годы!
—
Мне все об этом говорят, — улыбнулась Вера, —
хотя мама утверждает, что в семнадцать лет она была
немного полней и ниж е ростом...
—
Пожалуй, с этим можно согласиться... Так ска­
жите маме, милая Вера, чтоб она быстрей поправлялась,
я не премину навестить ее, питая надежду в следующий
раз найти ее в добром здоровье...
Приехав к Львовым вторично, он встречен был самой
Натальей Николаевной. Годы, разумеется, не прошли для
нее бесследно, она располнела, под глазами легли мор­
щины, засеребрились волосы... Но черты лица ее, улыбка,
мягкий грудной голос оставались прежними, и он, забыв
все на свете, глядел на нее чуть повлажневшими глаза­
ми и не мог наглядеться. И Наталья Николаевна не
скрыла, как приятно ей это свидание, она призналась,
что прошлый раз, увидев, как он поднимался по лестни­
це, так сильно взволновалась, что упала и ушибла го­
лову.
—
Я просто до слез расстроилась, — добавила она, —
что не смогла принять вас...
—
Печальный случай с вами доставил мне, однако ж,
счастливое знакомство с очаровательной дочкой вашей.
Я видел в ней вас, и это было невыразимо приятно.
—
Я понимаю вас, добрый друг мой, — с легкой гру­
стью промолвила она.
—
И мне давно хотелось встретить­
ся с вами, дружески поболтать. Ведь чувства, связывав­
шие нас в молодости, не забываются. Правда... Нико-
ленька?
Она почти шепотом произнесла его имя, которым пре­
363


жде называла, и он, не удержавшись, схватил ее руки и
покрыл их поцелуями. Потом сказал взволнованным глу­
хим голосом:
—
Все-таки... было что-то неестественное, чудовищное
в том, что мы не могли соединиться...
—
Не будем гневить бога, — вздохнула она, — про­
шлого не вернешь, рассказывайте, как живете, счастли­
вы ли в семействе своем?
В Москве пробыл Муравьев две недели и Львовых
посещал не раз. Он рассказал об этом в одной из черно­
вых записей. Видно, всколыхнувшееся старое чувство да­
вало себя знать ощутительно. Но в «Записках», подго­
товленных для печати, не желая вызывать напрасных
подозрений у ближних, он укрыл истину под нарочито
сухими и туманными строками: «В бытность мою в Моск­
ве я увиделся после 25 лет с Натальей Николаевной...
Все приемы ее, черты лица, все тут было и напоминало
ее в образе молодых лет. В сих сотрясениях поверяется
неизмеримость и мгновенность времени, таинственность
наших душевных влечений».
2
Судя по дневниковым записям и переписке с родны­
ми и друзьями, долголетняя, почти безвыездная жизнь
в Скорнякове была для М уравьева самым счастливым
временем в жизни.
Построенный им из тесаного камня новый двухэтаж­
ный дом стоял на взгорье, и с балкона открывался чу­
десный вид на неширокую в этих местах, но быструю и
чистую реку с золотыми отмелями и на полевые просто­
ры Придонья. А с другой стороны терраса, обвитая гу­
стым диким виноградохм, выходила из дома пряхмо в сад,
за которым начинался сосновый лес. Библиотека поме­
щалась в особом каменном флигеле. Там же Муравьев
устроил и свой кабинет, где всюду со стен смотрели ли­
ца близких его сердцу людей, и среди них видное ме­
сто занимали писанные масляной краской портреты Ни­
киты Муравьева и А. С. Пушкина. А в углу, у степы,
стояла самая драгоценная реликвия — старинное бюро
из красного дерева, некогда принадлежавшее сочините­
лю и поэту Михаилу Никитовичу Муравьеву, а затем его
сыну Никите, который за этим бюро писал революцион­
ный катехизис и первую российскую конституцию де­
кабристов. Никита скончался в сибирском изгнании, и
364


мать его, Екатерина Федоровна, подарила бюро Николаю
Николаевичу*, как лучшему и верному другу сына.
Муравьев любил уединяться в кабинете, здесь готовил
он книгу о путешествии в Турцию и Египет, приводил
в порядок дневниковые записи и, говоря на десяти язы­
ках, продолжал изучать еще латинский и еврейский.
Но большая часть его времени уходила на дело по
управлению жениным имением и на всякие изыскатель­
ские и опытные работы, которыми он увлекался. Нико­
лай Николаевич производил археологические раскопки
близ Скорнякова, устраивал искусственное орошение, са­
жал леса, помогал крестьянам разводить домашние сады.
Брат Александр, приезжавший в Скорняково, восхи­
щался его неутомимой энергией, хозяйственными успеха­
ми и полным семейным согласием.
«Ты прекрасно делаешь, любезный брат, — писал
Александр в одном из писем, — что сажаешь деревья,
чрезвычайно приятно производить хорошее во всех ро­
дах. Это входит в цель нашего бытия на земле».
Сельскую тихую и размеренную жизнь Муравьев все­
гда предпочитал беспокойной жизни в шумных городах.
Ему полюбились привольные придонские места, он без­
отчетно наслаждался природой, легким утренним тума­
ном над рекой, грибной свежестью в лесу, нежными лет­
ними закатам и и золотым осенним листопадом.
И все же жизнь Муравьева в Скорнякове не была без­
облачной идиллией. Демократический сентиментализм
в духе Ж ан-Ж ака Руссо, свойственный Муравьеву, пле­
нивший его еще в юные годы, в соприкосновении с дей­
ствительностью дал небольшую
трещинку. Муравьев
не мог не заметить, что гуманизм и благожелательное от­
ношение отдельных лиц к крестьянам насущных вопро­
сов их жизни решить не могли. Муравьева радовало, что,
сделавшись вольными землепашцами, скорняковцы жи­
ли теперь несколько лучше, и вид села становился болэе
приглядным, и отношения с крестьянами у него налажи­
вались добрые, но старосты и приказчики продолжали,
если не открыто, то тайно притеснять мужиков незакон­
ными поборами, крепкие хозяева гнули в бараний рог
маломощных, и каждый даже небольшой недород, кото­
рый случался почти ежегодно, отражался на деревне са­
мым бедственным образом. А о соседних селах и дерев­
нях нечего и говорить, там по-прежнему царили ужаса­
ющие рабские порядки и удручающая неизбывная ни­
щета. Деревенский дневник Муравьева полон горькими
365


заметками: «Бедные крестьяне изнемогают под бременем
несчастий... Появившаяся от плохого питания цингот­
н а я болезнь свирепствует во всех окрестностях, произ­
водя страшные опустошения. У нас в марте
умерло
25 душ, а в одном из соседних казенных селений жите­
ли семи дворов вымерли до последнего. Ужасны страда­
ния народа. Пособия, делаемые мною больным, недоста­
точны».
Требовалась не частная помощь, а широкие государ­
ственные преобразовательные реформы, на что надеяться
не приходилось. Правительство хотя и было обеспокоено
крестьянским вопросом, однако от проведения коренных
мер для его разрешения явно уклонялось. Правящие
лица, следуя примеру императора, старались не заме­
чать неприятных явлений и морщились при любом наме­
ке на них.
Когда после трех неурожайных лет в Воронежскую гу­
бернию, пострадавшую особенно сильно, прибыл обследо­
вать положение генерал Исленьев, он, посетив лишь не­
сколько богатых поместий, составил обо всем совершенно
превратное мнение. На обратном пути Исленьев остано­
вился в Задонске. Муравьев, знавший его, приехал сюда
повидаться с ним и высказать правду. Но что из этого
получилось? Муравьев записал: «Исленьев восхищался
богатством и благоустройством сельской земледельческой
промышленности нашей губернии. Я говорил ему, сколь­
ко она пострадала от трех годов неурожая, но он не на­
ходил сего и, вероятно, в таком виде передаст и в Петер­
бург ошибочные понятия свои. И в самом деле, что мо­
гут видеть и о чем могут судить темные люди сии, ни ­
когда не выезжавшие из столиц, проскакавшие по боль­
шим дорогам и проспавшие большую часть пути, ими
сделанного? Что они знают о богатстве края, о земледе­
лии? А между тем мнения их будут служить руковод­
ством правящим в столице властям».
Такого правдивого и чувствительного человека, каким
был Муравьев, все это, конечно, не могло не волновать.
Рассказывая о встрече с Исленьевым жене, Муравьев не­
годовал:
—
В нашем уезде крестьяне едят хлеб из мякины
с лебедой, вымирают от болезней, скотоводство в три р а ­
за сократилось, половина хат без крыш стоит, от нищих
отбою нет, я ему обо всем этом говорю, а он и ухом не
ведет! Потом глубокомысленно изрек: «Печальные явле­
ния сии, полагаю, не от чего иного происходят, как от
366


лености и распущенности народа, но, слава богу, на цве­
тущем состоянии губернии они не отразились». Ч е т
же, спрашивается, доброго можно ожидать, если подоб­
ные доверенные особы правды видеть не хотят?
—
Что же ты удивляешься? — заметила Наталья
Григорьевна.
—
Ведь мы живем в стране бесправия и
рабства... Не ты ли сам утверждал, что там, где власть
правителя ничем не обуздана и где одни пороки его
управляют царством, там ничего доброго быть не может,
каждый гражданин там раб...
—
Это когда же и где я утверждал? — удивился Му­
равьев.
—
В своей книге о путешествии в Хиву. Могу до­
стать, если запамятовал.
Николай Николаевич качнул головой, улыбнулся:
—
А ведь в самом деле, Наташа, высказанные тогда
крамольные мысли не так уж далеки от истины?
—
Я о том и говорю, — подтвердила жена.
—
Мне
в той книге еще одно наблюдение твое запомнилось...
Что введенная в стране жестокостями и всякого рода
неистовствами тишина не означает довольства народа...
—
Да, у нас, к сожалению, как раз нечто схожее: на­
род безмолвствует, по выражению покойного Александра
Сергеевича Пуш кина, а подобное безмолвие всегда чре­
вато бунтами... Вот чего Николай Павлович и челядь его
придворная не желают понять!
Освобождение Муравьевым крестьян и постоянная хо­
зяйственная помощь им, переход на вольнонаемный труд,
приведение в порядок имения — все это требовало зна­
чительных расходов, которые даже в хороший год нико­
гда не покрывались доходами с имения. Трудно пред­
ставить, что владельцы 3500 десятин земли не имели
средств выехать на зимнее время из деревни, но положе­
ние было таково. В дневнике М уравьева есть следующее
признание, сделанное в те годы: «Мучают недостатки
в деньгах, обстоятельство, коего я в семейном быту еще
никогда не подвергался. Доходов от имения почти ника­
ких нет. Осталась только одна аренда на два года, и той
недостает на уплату процентов за заложенное имение.
Я задолжал до сорока тысяч в капитал, принадлежащий
старшей дочери моей. По сим причинам должен я отка­
зываться от поездок в столицы... Ж елал бы я свидеться
с людьми образованными, с родными, взглянуть на свет,
от коего так долго отлучен, и во всем этом встречаю поч­
ти непреодолимое препятствие».
367


Как и чем можно поправить расстроенные дела? Ре­
шить этот вопрос никак не удавалось... Наиболее верным
способом являлось возвращение на военную службу.
В этом случае можно было рассчитывать и на продление
аренды, которая давалась как прибавка к жалованью, и
па получение в ближайшие годы чина полного генерала,
что при выходе в отставку обеспечивало восьмитысячной
годовой пенсией. Но, вспоминая, какие условия поставле­
ны для его возвращения на службу, Муравьев содрогался
от омерзения. Нет, вымаливать службу ценой унизитель­
ных покаяний перед ненавистным самодержцем он не
станет!
А тогда что же? Он питал некоторую надежду на воз­
можность напечатать почти подготовленную книгу о мис­
сии в Турцию и Египет. Но когда, будучи в Москве, про­
читал несколько глав из этой книги Ермолову, тот, по­
жав богатырскими плечами, усмехнулся:
—
Право, любезный Николай, ты, кажется, запамято­
вал, какой пост занимает ныне сей граф Орлов, коему
приписана была вся честь заключения выгодного догово­
ра, подготовленного трудами твоими в Турции и Египте.
Сообрази-ка теперь, кто из подвластных Орлову цензо­
ров осмелится допустить выпуск книги, правдивым изло­
жением событий умаляющей деятельность патрона?
Ермолов оказался прав, так оно и получилось. Му ­
равьев попробовал внести в текст некоторые исправления,
решился даже приукрасить способности царя и заслуги
Орлова, и все же в цензурном комитете книгу к печати
пе дозволили. Не удалось, разумеется, добиться и пере­
издания «Путешествия в Хиву».
А отягощать крестьян, уменьшать их и без того скуд­
ные заработки, как делали все помещики, Николай Ни­
колаевич ие мог. Приходилось волей-неволей сокращать
расходы, ж и ть стесненно.
Муравьев продолжал заниматься археологическими
раскопками и поисками каменного угля. В губернии рас­
пространялся упорный слух, будто он ищет какой-то
клад. И кто знает, может быть, впрямь он не чуждался
мыслей о счастливой фортуне? На что ж е еще можно бы­
ло надеяться?
...А годы шли. Для императора Николая международ­
ная обстановка складывалась все более неблагоприятно.
Смертельно боявшийся всяких смут и освободительных
движений, император Николай в союзе с монархическими
правительствами Австрии и Пруссии пытался создать на-
368


дожыый оплот против «пагубного разлива безначалия»,
мо все усилия оказались тщетными. Нараставшего ре­
волюционного подъема в европейских странах остановить
не удалось.
В феврале 1848 года французский народ сверг с пре­
стола короля Людовика-Филиппа. Начались восстания
против австрийского владычества в Италии и Венгрии.
В Германии открылся парламент для разработки консти­
туции. На Балканах кипела ожесточенная борьба сербов,
болгар и румын против турецких угнетателей. Вот-вот мог
вспыхнуть мятеж в Польше. А из Тифлиса приходили
нерадостные вести от Воронцова: англичане продолжали
тайно вооружать Шамиля, подстрекать его к наступатель­
ным действиям, кавказские войска таяли в кровопролит­
ных стычках с мюридами.
Император Николай находился в страшной тревоге.
Был объявлен новый рекрутский набор, мобилизована
четырехтысячная армия, которую двинули в Прибалтику
и Польшу. Император собирался выступить на подавле­
ние французской революции, однако не решился. Между­
народные события чувствительно отозвались в России.
Приходилось оглядываться. Чуть не ежедневно то из од­
ной, то из другой губернии приходили вести о народных
волнениях. Даже в Петербурге создалось тревожное на­
строение после того, как здесь узнали о происшествиях
в Париже.
Во дворце поговаривали, будто чиновники перестали
снимать шляпы перед особами императорской фамилии.
Слухи, впрочем, были неверными. Императрица, возвра­
тившись как-то с прогулки и встретив мужа, радостно вос­
кликнула:
—
Кланяются, кланяются нам, мой друг!
Император злобно фыркнул:
—
Еще бы осмелились не кланяться! Я бы им...
—
И, не договорив, ушел к себе в кабинет.
День начинался теперь у императора докладом шефа
жандармов Орлова, и, как ни старался при этом Алексей
Федорович скрашивать политическую обстановку в стра­
не, все же она никаких радостных надежд внушить не
могла. Вот и сегодня жандармские донесения были не из
приятных:
—
■Крестьяне помещика Рязанской губернии князя
Голицына, жалуясь на невыносимо тяжелую жизнь, про­
извели беспорядки, убили сельских старост и оказали со­
противление местному начальству. В Богучарском уезде
24 За стеной Кавказа
369


Воронежской губернии крестьяне помещика Бедряги, не­
годуя на излишние работы и притеснения управляюще­
го, жестоко избили его, а на присланных казаков броси­
лись с кольями и каменьями, ранив трех офицеров и
28 нижних чинов. Воронежский губернатор подверг те­
лесному наказанию тысячу человек и тем прекратил воз­
мущение. На Алапаевских горных заводах взбунтовались
мастеровые...
Император слушал молча. Мускулы на пожелтевшем
и осунувшемся лице слегка подрагивали, пальцы правой
руки привычно барабанили по столу.
—
А что сообщают твои армейские агенты? — пере­
бил он неожиданно Орлова.
—
Каков дух в наших вой­
сках?
—
В армейских частях, расквартированных в губер­
ниях польских, особых происшествий
не
произошло,
кроме тех, о коих вчера вашему величеству имел честь
докладывать,
—
отрапортовал Орлов.
—
Но поступило
донесение от жандармского подполковника Прянишни­
кова, посланного в войска Кавказского корпуса.
—
Что там у них случилось? — нетерпеливо произ­
нес царь.
—
Опять Шамиль спустился с гор?
—
Никак нет, государь. Подполковник Прянишников
известил, что на сторону горцев перешли на днях двена­
дцать нижних чинов из линейных войск...
—
Черт знает пакость какая, второй случай в этом ме­
сяце! — воскликнул император и, выйдя из-за стола, за ­
шагал по кабинету.
—
Признаюсь, начинаю терять на­
дежду на Воронцова. Окружил себя толпой тунеядцев,
устраивает балы, требует непрерывно воинских подкреп­
лений и денежных средств, а дела идут все хуже и ху­
же... Ты был прав, Алексей Федорович, высказываясь про­
тив назначения Воронцова! Если у нас дойдет до разры­
ва с Турцией, на что ее постоянно настраивают наши
«верные» английские союзники, Воронцов будет явно не
у места... А заменить некем! — Он остановился против
Орлова, что-то припоминая, потер лоб: — Ты кого тогда
прочил вместо Воронцова?
—
Я полагал, государь, что, возможно, более твердым
командующим оказался бы там генерал Муравьев...
Император поморщился и махнул рукой:
—
Дело невозможное! Он скрытый якобинец и по-
прежнему душой с нашими друзьями четырнадцатого. До­
верия к нему питать не могу... Кстати, чтобы не забыть.
Австрийский посланник мне говорил, что в их владениях
370


объявился бежавший от нас бунтовщик Михаил Баку­
нин *, которого они считают одним из зачинщиков про­
исходящих у них беспорядков. А тебе известно, кем сей
бунтовщик Б акуни н доводится Муравьеву?
—
Известно, ваше величество. Племянником с мате­
ринской стороны.
—
Вот то-то оно! А представь себе, что Муравьев ока­
зался бы начальником корпуса, посланного на помощь ав­
стрийскому императору? Кто поручится, что дядя с пле­
мянником там о чем-нибудь преступном не договорятся?
А каково положение?
—
Не могу того представить, государь, никакой связи
у Муравьева с Бакуниным не было и нет *.
—
А ты в том уверен?
—
Уверен. Надзор за Муравьевым ведется постоянно.
И осмеливаюсь высказать мнение, ваше величество, что
образ мыслей даже у самых близких родных бывает за­
частую совершенно различным...
Сжатые губы царя тронула ехидная усмешка. Вспо­
мнил, что в тайном обществе видное место заним ал род­
ной брат Орлова, вот чем мнение-то его вызвано! Возра­
жать, однако, не стал. Муравьев не по родству с бунтов­
щиками подозрителен и ненавистен был, а сам по себе,
чувствовал в нем царь упорную враждебную силу, кото­
рую не в состоянии был сломить. И, в упор глядя на Ор­
лова, сказал:
■— Стало быть, Алексей Федорович, в образе мыслей
Муравьева ты ничего дурного не усматриваешь?
—
Напротив. В образе мыслей его и в поведении мне
многое не нравится. Но, будучи с ним в Константипопо-
ле, я имел возможность убедиться, что слава отечества
для него не пустой звук, а твердость, отличные знания и
дарования таковы, что не следует ими пренебрегать
в случае необходимости...
—
Ну, слава богу, пока надобности такой нет, — сер­
дито отозвался император и, чуть помедлив, спросил: —
Он по-прежнему живет в своей деревне?
—
Так точно, государь. Занимается сельским хозяй­
ством и ни в чем предосудительном не замечен...
—
Гм... Может быть, он за десять лет несколько пе­
ременился? В уме и знаниях ему не откажешь, что и го­
ворить... Впрочем, посмотрим, как дальше сложатся об­
стоятельства..,
... Спустя некоторое время Муравьев получил неожи­
371


данное известие от Орлова, что «государю благоугодно,
чтобы он находился в его распоряжении».
Муравьева сообщение это не могло не порадовать. По
всей видимости, ему готовилось какое-то назначение, и
это могло быть выходом из того тяж елого материального
положения, в котором он находился. А еще приятней бы­
ло сознание, что он до конца остался верен себе, не им
сделан первый шаг к возвращению на службу, а самим
царем. Несмотря на предупреждения Орлова, что пригла­
шений не будет! Значит, он был нужен. Но зачем? Для
прямой военной службы, или каких-то особых поручений,
или, все может статься, только для того, чтобы снова под­
вергнуться унижающим человеческое достоинство испыта­
ниям? «Без сомнения, — записал он, — не надобно за­
блуждаться * и полагать, как говорил Алексей Петрович,
чтобы ко мне была какая-либо нежность; не думаю, что­
бы в сем случае руководствовались и желанием возна­
градить прежний
поступок со мною. Не имею повода
ожидать такого великодушия и потому не решаюсь при­
знать основательными те мысли, которые могут возро­
диться, хотя, однако ж, и не чужд опасений...»
3
В Петербург приехал Муравьев в январе 1849 года.
Столица была полна слухов о крестьянских волнениях и
избиениях помещиков, и о каких-то якобы раскрытых за­
говорах, и о военных приготовлениях. Всюду обсуждались
с жаром заграничные новости.
Во Франции генералу Кавеньяку удалось подавить
революцию, но в австрийских владениях восстания про­
должались. По-прежнему неспокойно было в Польше.
Общее внимание занимали события в Венгрии, где на­
родной армии под начальством Гергея * удалось изгнать
австрийских захватчиков из своей страны.
Император
Николай на помощь теснимым австрийским войскам от­
правил шесть тысяч русских солдат, но такая помощь
была явно недостаточна. На галицийской границе под на­
чальством фельдмаршала Паскевича собиралась большая
русская армия для вторжения в Венгрию и водворения
там старых порядков.
Муравьев явился в военное министерство, где сказа­
ли, что он вновь зачислен в действующую службу с чи­
ном генерал-лейтепанта,
но его назначение на долж­
ность зависит от императора. Муравьев побывал и у Ор­
372


лова, который принял его любезно, однако о предстоя­
щем назначении ничего определенного не сказал, заявив
лишь несколько загадочно, что он сам «многого в дейст­
виях императора не понимает».
Муравьев после посещения Орлова сделал такую лю­
бопытную запись: «Он показался мне человеком, видя­
щим всеобщее расслабление, бессилие, расстройство и
разрушение, к коему ведут неуместные меры, предпри­
нимаемые государем по всем частям управления; видит
и то, может быть, что нет и средств к исправлению всего
этого».
А во дворце приняли Муравьева очень сухо. Импера­
тор, как по всему было видно, старой неприязни не по­
борол, спросил кратко о здоровье, о каком-либо назначе­
нии и о возвращении генерал-адъютантского звания ни
словом не обмолвился, велел лишь присутствовать на раз­
водах и смотрах.
Опасения Муравьева подтверждались. Опять началась
бессмысленная и пошлая жизнь среди чуждых по своему
духовному складу людей. И так же, как прежде, ближние
царя старались подленько докопаться до сокровенных
его мыслей. «Брат царя Михаил Павлович перебрал род­
ных моих, говорил с сердцем о Никите Муравьеве, о Сер­
гее и других. Великому князю заметно хотелось видеть
впечатление, которое на меня произведет напоминание
о родных моих, участвовавших в происшествиях 1825 го­
да, и он, конечно, делал это по поручению государя...
У всех во взгляде приметна была недоверчивость и как
бы желание проникнуть в неразгаданное для них лицо.
Кто знает, что у них па мыслях?»
Прошел месяц, другой. Муравьев стал уже подумы­
вать, как бы ему уехать из столицы. «Не желая войны,
желаю удалиться от неуместной для меня службы и
сближения с гвардией и двором... Срам считаться в р я­
дах войска, содержимого только д ля парадов».
Лишь поздней весной получил он пехотный резерв­
ный корпус, стоявший в западных губерниях. В это вре­
мя русская стосорокатысячная армия Паскевича вторг­
лась в Венгрию. И Муравьев тем хотя был доволен, что
не пришлось участвовать ему в «постыдном вмешательст­
ве в чужие дела» *.
Но вскоре военные действия закончились. Корпус Му­
равьева перевели в Польшу, и сам он, третий раз в ж из­
ни, вновь попал в подчинение Паскевича, бывшего на­
местником польским.
373


Теперь Иван Федорович Паскевич, граф Эриванский
и князь Варшавский, не был уже прежним самодоволь­
ным и бравым генералом. Он к семидесяти годам замет­
но сдал, обрюзг, поседел, оплешивел. Варшавяне чаще
всего видели наместника в театре, он обожал молодень­
ких танцовщиц и наслаждался целованием их ручек.
Встречи с Муравьевым не были для Паскевича при­
ятными. Страдая старческой болтливостью, Иван Федо­
рович особенно любил в обществе хвастаться своими кав­
казскими подвигами. В кабинете у него на видном месте
висели аляповатые картины, изображавшие его самого в
победоносном виде у стен Карса и Эривани, и посетите­
лям представлялось возможным убеждаться, какой он
великий полководец. А тут вдруг появился участник тех
войн, суровый и нелицеприятный очевидец всех далеко
не столь благовидных действий главнокомандующего. П а­
скевич терялся в присутствии Муравьева, поневоле удер­
живался от бахвальства и, хотя на людях хвалил корпус­
ного командира, втайне продолжал люто его ненавидеть.
Впрочем, Муравьев старался видеться с царским фавори­
том как можно реже.
Время проходило в служебной суете, в бесполезных и
дорогостоящих парадах, устраиваемых для высокого на­
чальства. По-прежнему безотрадна была картина никола­
евской парадомании!
После летних смотров 1851 года, проведенных царем в
войсках, расположенных в польских губерниях, Муравьев
записал:
«Экипажи для государя, наследника и всей свиты во
время пребывания их в Бресте были собраны с помещи­
ков окрест лежащих деревень, откуда и были высланы
лучшие экипажи и лошади. В них и разъезжали. Не на­
хожу сего приличным, особливо в стране, где на владель­
цев и веру их гонение, где ненависть к правительству
нашему ежедневно усиливается от предпринимаемых на­
ми мер. Самая поездка государя оставляет на себе следы
разрушения; на всех станицах загнанные до смерти ло­
шади, не говоря о большом количестве испорченных от
усиленной гоньбы. Придворная прислуга настоящая опри­
чина, забирает и грабит все, что под руку попадется...
Государь смотрел новую дивизию, составленную из
рекрут, и похвалил начальство за выправку... Государь
не знает или не хочет знать, что у рекрут пятьсот боль­
ных и в течение лета сорок человек бежало, а десять по­
весилось или застрелилось вследствие усиленных зан я­
374


тий. Много было лжи, обмана на этом смотру... Рекрутов
обирают и морят».
Все чаще видел теперь Муравьев на смотру сына ца­
ря великого князя Александра Николаевича. И внима­
тельно к нему приглядывался. Каков он, этот будущий
самодержец, воспитанник сентиментального и меланхоли­
ческого Жуковского? Наследнику перевалило за тридцать
лет. Плотный, румяный, с пушистыми темно-русыми ба­
кенбардами, с выпяченной, как у отца, грудью и замет­
ным брюшком, он быстро предал забвению наставления
своего воспитателя и вместе с другом юных лет князем
Барятинским предавался безудержно светским удоволь­
ствиям и амурным шалостям.
Отец, не терпевший шалопая Барятинского, отослал
его на Кавказ к Воронцову, а сына пробовал приохотить
к какому-нибудь занятию, но из этого ничего не вышло.
Наследник питал лишь наследственное тяготение к па­
радам, совершенно не интересовался никакими иными де­
лами и положением в стране. После первой с ним встре­
чи Муравьев очень точно отметил: «Он к делу не привык
и, кажется, не охотник им заниматься,
но страсть к
фрунтовой службе велика».
Наследник шефствовал над гренадерами, и Муравьев,
в корпусе которого была гренадерская дивизия, обратил­
ся к нему с просьбой улучшить их содержание, но не по­
лучил никакого ответа.
«Наследник проводил меня до
дверей, пожал руку и выговорил лишь обычное свое из­
речение:
—
Я надеюсь, что если гренадерам достанется порабо­
тать штыками, то они по-прежнему отличатся.
Я поклонился, пе дав ответа, и вышел.
Либо он видит и не может помочь при бестолковых
распоряжениях отца своего, либо ничего сам не смыслит.
Полагаю, что и того и другого вдоволь».
А однажды летом великий князь проездом в столицу
остановился на день у Муравьева. Тот, зная о гастроно­
мических пристрастиях высокого гостя, устроил обильный
обед по его вкусу. Дам за столом не было, наследник,
сняв мундир, остался в одной шелковой рубашке и, за ­
правив салфетку за ворот, принялся за дело. Муравьеву
обед этот запомнился надолго. Наследник с какой-то не­
одолимой жадностью и не совсем опрятно поглощал ку­
шанья, закапал соусом скатерть, куски любимой им жа­
реной индейки брал руками, причмокивая жирными гу­
бами, обсасывал косточки и запивал все таким количест­
375


вом вина, что это начало внушать опасения. И вдруг на­
следник сделал какое-то судорожное глотательное дви­
жение, лицо его сразу побагровело, глаза в страхе выпу­
чились, он прохрипел:
—
Кость в горле...
Муравьева в холодный пот бросило. Еще бы! На­
следник у него в гостях, случись с ним несчастье... по­
пробуй тогда доказывать, что никакой преднамеренности
в этом не было!
Муравьев в сильнейшем волнении вбежал в соседнюю
комнату, где находились дежурные адъютанты и орди­
нарцы, приказал:
—
Нем едля л екар я сюда... Его высочество подавился!
Адъютанты вскочили, недоумевая:
—
Как? Что такое?
Муравьев, не помня сам себя, крикнул:
—
Его высочество подавился! Костью! Живо за ле­
карем!
Происшествие окончилось благополучно. Л ек ар я бы­
стро доставили, и кость из горла наследника была извле­
чена. Но случилось нечто неожиданное. Сам ли наслед­
ник слышал, как Муравьев вызывал лекаря, или кто-то
подсказал ему, только он счел нужным недовольным то­
ном заметить хозяину:
—
Нужно говорить поперхнулся, а не подавился...
И простился холодно, даже не поблагодарив за госте­
приимство.
Конечно, слова были неточны и резали грубо ухо, Му­
равьев не мог не согласиться с этим, но произносились
они впопыхах, не до выбора слов было, зачем же прида­
вать им какое-то значение?
Так неудачно начали складываться его отношения с
наследником.
...А международная обстановка все ухудшалась.
В 1853 году усилились осложнения с Турцией *, которая
продолжала нарушать старые договоры и при поддержке
Англии и Франции явно готовилась к военным действи­
ям. Весной английская и французская военные эскадры
с согласия турецкого правительства подошли к Дарда­
нелльскому проливу и стали в Безикской бухте, а затем
вошли в Босфор. Попытки русских дипломатов догово­
риться с Турцией о соблюдении старых договоров успеха
не имели. Тогда по приказу императора Николая русские
войска под начальством князя Горчакова заняли находив­
шиеся во власти турок Молдавию и Валахию. В ответ на
376


это турецкие войска перешли в наступление на азиатской
границе и на Кавказском побережье.
Внимательно следил Муравьев за развитием событий.
Он понимал, что его назначение на должность командира
корпуса имеет временный характер и, вполне вероятно,
его опыт и знания потребуются в военных действиях
против турок. В конце года, будучи в Петербурге, он еще
более убедился в правильности предположений. На Кав­
казе дела обстояли из рук вон плохо. В военных кругах
прямо говорили, что туда следовало послать Муравьева.
Но каждый раз, как только произносилось это имя, импе­
ратор сердито морщился, трудно было ему совладать со
своими неприязненными и мстительными чувствами, хотя
печальное положение дел и принуждало к этому.
6 января 1854 года, встретив императора, возвращав­
шегося с крещенского парада, Муравьев записал:
«Государь имел вид мрачный: ни красоты, ни вели­
чия во взгляде его и чертах лица; напротив того, выра­
жение смущенное, черты лица вытянутые и неприятные,
каковыми я их никогда не видел. Ужасно должно быть
то, что у него на сердце происходит. Он 28 лет убежден­
ный в совершенном исполнении воли своей, разочаровы­
вается. И турки, коими он повелевать надеялся, наказы­
вают его, мир осуждает безрассудность;
христианские
племена, коих он называл себя защитником, не хотят
владычества; его англичане и французы, коих он полагал
устрашенными народами своими, дают ему законы, ста­
вят над ним опеку. Он сам без денег, с двумя миллиона­
ми войск, но без сил. Урок жестокий!»
Муравьев превосходно понимал, что сама по себе чис­
ленность войск в надвигающ ейся войне с европейскими
странами большого значения иметь не будет. Следя но
иностранным журналам и газетам за достижениями воен­
ной техники, он не раз указывал военному министру и
близким ц ар я на необходимость более совершенного во­
оружения войск:
—
Кремневые ружья, коими располагают солдаты мо­
его корпуса, бьют лишь на триста шагов, а в английской
армии дальнобойные винтсвки. Артиллерия наша во мно­
гом уступает французской...
—
Позвольте пе согласиться с вами, Николай Нико­
лаевич,
—
возражали ему,
—
наша артиллерия, слава
богу, всему миру доказала несомненное свое преимущест­
во и силу...
—
Так было, господа, но время не стоит на месте,—
377


пояснил Муравьев.
—
Снаряды французских орудий но­
вейшего образца ложатся в полтора раза дальше наших...
Впрочем, все эти предупреждения ни к чему не при­
водили. «В Петербурге, как всегда,
—
записал он, —
военные мало чем занимаются, а о деле никто не хочет
и знать. Посмотрят летом равнение, бравые порядки и по
тому будут судить о состоянии войска, а в управление и
упрочение оного никто не заглянет. Было бы чем поте­
шиться!»
Горько было Муравьеву, страстно любившему свое
отечество, видеть военную отсталость его, и он отдавал
себе отчет, что главная причина этого явления в самодер­
жавном крепостническом строе и в гибельной самонаде­
янности невежественного императора. Нерадостны были
его размышления: «Средства, конечно, велики в России
для нротивуборствовапия хотя бы и против всей Европы,
возбудится и дух народный, но в чьих руках силы сии и
какое поручительство за успех, когда правитель во всем
видит только свою личность и когда нет около него ни
одного человека, который действовал бы самоотвержен­
но. Виды всех столь ограничены, уважения ни к лицу ни
к месту, и везде губительное самонадеяние невежи... Бед­
ная Россия, в чьих руках находятся ныне судьбы твои!»
Весной 1854 года, когда император Николай отверг
требования союзников очистить дунайские княжества,
Англия и Франция объявили войну России. Австрия и
Пруссия согласились с Англией и Францией отстаивать
неприкосновенность Турции. Россия оказалась в полном
одиночестве.
В первых числах сентября союзники, не встречая со­
противления, высадили шестьдесят тысяч войск в Крыму
близ Евпатории и двинулись на Севастополь. Командую­
щий русскими войсками в Крыму князь Меншиков по­
пытался остановить неприятеля на реке Альме, но вы­
нужден был отступить. Потерпел поражение Меншиков
также на Инкерманских высотах. Севастополь был предо­
ставлен собственной участи. Союзники подвергли город
сокрушительной бомбардировке с моря и с суши, однако
захватить его в несколько дней, как они рассчитывали,
ие удалось. Черноморские моряки и небольшой гарнизон
под начальством адмиралов Корнилова и Нахимова с по­
мощью всех жителей города сумели быстро создать мощ­
ные оборонительные сооружения. Вход в бухту для союз­
ного флота преградили затопленные на рейде корабли.
378


Необычайный героизм защитников Севастополя принудил
союзные войска к длительной осаде города.
А на Кавказском побережье тем временем союзники
заняли Анапу и строили планы, пользуясь ослаблением
военных сил России, захватить весь Кавказ. Подготовля­
лась для вторжения в Грузию экспедиционная армия
Омер-паши, инструктируемая английскими и француз­
скими офицерами. К совместным действиям с союзниками
готовился грозный имам Шамиль, получивший от турец­
кого султана титул генералиссимуса черкесских и гру­
зинских войск. Превосходно вооруженные союзниками
мюриды все более наглели. Летом Шамиль, неожиданно
прорвав русские кордоны, спустился в Алазанскую доли­
ну и, разгромив несколько богатейших имений, пленил
не успевших скрыться знатных грузинских княгинь Орбе-
лиани и Чавчавадзе — внучек последнего грузинского
царя.
Одряхлевший наместник Воронцов и ставший к тому
времени начальником его штаба князь Барятинский, при­
выкшие к праздной жизни, проводившие время в беспре­
рывных пирах и забавах, растерялись, требовали допол­
нительных средств, присылки новых полков и дивизий,
составляли планы отступления из Дагестана.
Терпеть дальше такое положение на Кавказе было не­
возможно.
4
В середине ноября 1854 года Муравьева вызвал сме­
нивший Чернышова военный министр князь Долгорукий.
—
Кавказский наместник Воронцов уходит по болез­
ни в отставку, — объявил он.
—
Государю угодно назна­
чить вас на его место, и его величество повелел мне
узнать, позволяет ли здоровье вашего превосходительст­
ва принять сие звание.
—
Передайте государю мою благодарность за дове­
рие, — сдержанно ответил Муравьев.
—
Силы мои ис­
правны, и я, не завлекаясь честолюбием, готов в настоя­
щее трудное время служить отечеству в любом звании.
Что же касается до моих способностей исполнить возла­
гаемые на меня обязанности, об этом ближе всего судить
государю.
Министр кивнул головой, ответ вполне его удовлет­
ворил.
—
В таком случае, генерал, прошу завтра быть во
379


дворце. Государь будет сам говорить с вами о положении
дел. А сегодня вечером вас просит пожаловать к себе
его высочество великий князь Александр Николаевич.
«Этому еще зачем я понадобился? — подумал, насто­
раживаясь, Муравьев.
—
Кажется, доброго расположения
ко мне он никогда не питал, надо ухо держать востро!»
И настороженность в самом деле оказалась не лишней.
В ту же ночь, возвратившись от наследника, Муравьев
сделал такую запись: «Разговор наш не продолжался бо­
лее получаса. Наследник говорил несколько о политиче­
ских делах, но более о дурном состоянии дел под Сева­
стополем и тамошних недостатках всякого рода, коснулся
и внутренних беспорядков империи.
Я молчал и слушал, он не казался мне озабоченным, и
потому я удивился, когда среди разговора он, тяжело
вздохнув, сказал:
—
Нет, Николай Николаевич, тридцать лет сряду раз­
рушалась империя эта, все в ней гнило, все кончено, и
никакие силы ее ие восстановят!..
Наследник ие показывал ко мне никогда такого дове­
рия, чтобы со мною так искренно разговаривать, он ие
казался задумчивым или огорченным, да и ие в правилах
его было пересуживать поступков отца своего, и я уверен,
что он по малому знанию состояния России не мог пола­
гать ее в таком положении; напротив того, я в нем за­
мечал более человека, преданного наслаждениям, и воен­
ные действия, происходившие далеко от столицы, не мог­
ли иметь влияния на его обычный род жизни; трудно
было полагать поэтому, чтобы он мог знать бедственное
положение России и огорчаться этим. Я могу думать, что
если слова его не были пущены неосторожно, по слабо­
сти его или по легкомыслию, то он выразил их по при­
казанию отца своего для испытания меня. Оно и было
на то похоже, ибо вздох его был искусственный, выраже­
ние лица ие изменило своего веселого вида в течение
разговора».
Во всяком случае д ля Муравьева стало ясно, что если
император решается назначить его на высокий пост, то
делает это скрепя сердце, иод давлением тяжелых чре­
звычайных обстоятельств. Отправляясь на другой день
во дворец, Муравьев обычного своего твердого поведения
изменять не собирался.
Император приготовился к этому вынужденному при­
ему и встретил М уравьева с нарочито веселым видом,
что, однако, ничуть его не обмануло. «Могло ли быть у
380


царя на сердце веселье, — записал он, — когда срам
положения его со дня на день увеличивался, когда союз­
ники ежедневно усиливались в Крыму, а наши войска
безотчетно исчезали под Севастополем, конечно, от небла-
гоустройства своего, в котором государю трудно было
сознаться. Скоро исчезло и на лице и в речах его это
притворное веселье, которое он мне показывал.
—
Итак, ты будешь наместником моим на Кавказе,—
после нескольких обычных фраз сказал император. — Мне
оттуда пишут, что опасаются вторжения турок, просят
войск, да где же я их возьму, я их все послал в Крым,
и там их еще недостает... А на Кавказе, кажется, войск
достаточно, надобно изворотиться местными средствами
при ожидаемом вторжении неприятеля с сухой границы
и с моря, надобно обеспечить Кавказ от нападения Ша­
миля, словом удерж ать край... Тебе поручаю это дело,
полагаюсь на тебя, прошу о том...»
Муравьев стоял с невозмутимым видом, слуш ал мол­
ча, не опуская глаз. А императора спокойная выдержка
генерала заметно волновала.
—
О наступательных действиях против неприятеля
говорить нечего, — продолжал царь, — постарайся хотя
бы о надежной обороне Грузии и главнейших наших при­
брежных фортеций... Впрочем, поступай по своему разу­
мению, ничем связывать тебя не буду...
Император замолк, сдерживая тяжелое дыхание, и
передернул шеей, словно ж ал ее тугой ворот мундира.
На отливавшем желтизной покатом лбу выступила испа­
рина. Никогда в жизни не испытывал он с такой глуби­
ной своего позора! Против его воли делалось это назн а­
чение Муравьева, и приходилось, так или иначе, созна­
ваться перед этим чужим и ненавистным для него чело­
веком, нераскаявшимся либералистом, другом бунтовщи­
ков, в своих ошибках, в порочности своей военной систе­
мы и в своем бессилии. Не менее мучительна была мысль,
что среди близких, безусловно преданных самодержавию
людей, составлявших опору трона, не нашлось ни одного,
кому можно было бы в тяжкую для государства годину
доверить защ иту его. Самодержавие было бесплодным!
Паскевич, Воронцов, Меншиков, Горчаков... Все они были
более царедворцами, чем военачальниками, никто не от­
личался необходимой широтой военных знаний, спартан­
ской твердостью, умением воодушевить войска. Умный и
честный полковник Генерального штаба А. Е . Попов, ко­
ему поручено было подготовить характеристики генера-
381


л о б , способных, по его мнению, управлять действующими
армиями в Крыму и на Кавказе, доложил без обиняков:
«Из всех генералов, известных мне лично или по репута­
ции их, по глубокому моему убеждению, один только со­
ответствует потребностям нашим — это Николай Нико­
лаевич Муравьев... Раз что он остановится на каком-ли­
бо решении, то ни окружающие его, ни неприятель сво­
ими демонстрациями не в силах даже малейше уклонить
его от предпринятых им действий, и он умеет подчинить
действия других своей воле».
Император вытер надушенным платком лоб и посмот­
рел исподлобья на Муравьева. Тот по-прежнему стоял с
застывшим лицом и пристально глядел на него, как
бы стараясь разгадать меру его искренности. И, чувст­
вуя под этим взглядом невероятное смущение, император
прерывистым глуховатым голосом произнес:
—
Зпаю, что мы во многом расходимся... И не из люб­
ви ко мне, а из преданности твоей к отечеству я прошу
тебя...
«Когда государь так убедительно просил м еня помочь
ему, устраняя лицо свое и призывая единственно любовь
мою к отечеству, — записал Муравьев, — я признал в
обороте речей его тяжкое для него сознание в несправед­
ливости ко мне и оскорблениях, прежде им нанесенных,
больше чего нельзя было ожидать от царя, ни перед кем
никогда не преклонявшимся, полагавшим себя свыше все­
го рода человеческого и с войском своим сильнее всех в
мире. Он видел уже,
может быть, заблуждения свои,
признавал слабость свою и если не по совести, то по
нужде преклонялся».
И Муравьев,
внутренне удовлетворенный тем, что
царь сдавал свои позиции, сказал решительно:
—
Я не возвращусь с Кавказа, пока хоть один непри­
ятельский солдат будет оставаться в границах вверяемо­
го мне края...
—
Отлично! —
-
с легким вздохом облегчения промол­
вил император.
—
Я рад, что ты так уверенно берешься
за исполнение своих обязанностей. Я не скрываю от тебя,
что состояние дел на Кавказе считаю мрачным. Прошу
тебя прежде всего заняться в военном министерстве чте­
нием секретной переписки с кавказским начальством и
побывать также в министерстве иностранных дел,
где
имеются сведения о военных приготовлениях турок. А по­
том приезжай ко мне, мы с тобой все подробно обсудим...
. . . Назначение Муравьева наместником на Кавказ с од-
382


повременным производством в полные генералы и возвра­
щением звания генерала-адъютанта произвело в столич­
ном обществе впечатление разорвавшейся бомбы. Всем
было известно отношение к нему императора и вдруг...
Интерес к новому наместнику возбудился невероятно.
Двери дворцов и великосветских салонов снова, к ак два­
дцать два года назад, когда он возвратился из Турции и
Египта, широко распахнулись перед ним. От приглаше­
ний не было отбоя. Царедворцы, министры и сановники
искали встреч с новым наместником. Но Муравьев оста­
вался верен себе, он презирал всех этих надменных и
важных господ, избегая
по возможности какого-либо
сближения с ними.
Сестра царя в знак расположения подарила Муравье­
ву свой портрет. И он позднее в «Записках» отметил:
«Портрет сей вставил я в рамку и повесил в уборной
комнате, как в одном из уединенных и красивейших по­
коев Скорнякова».
Императрица любезно просила его
привести во дворец ж ену и старших дочерей. Он отго­
варивался их нездоровьем, а в дневнике указал иную
причину иелшлателыюсти этого общения: «Жена моя по
вольнодумному образу мыслей своих всегда готова про­
говориться и отпустить колкое рассулщение, для дочерей
же я всячески буду стараться удаления от двора, где
обычаи и обхолщепия вообще пошлы и грубы».
Сама Наталья Григорьевна, впрочем, знакомиться с
высокими особами никак не стремилась. Сановную знать
презирала она ие менее мужа. И острый язычок ее с чи­
пами и званиями ие считался. В Варшаве, незадолго до
отъезда оттуда, М уравьевых посетил Паскевич. В разго­
воре, восторгаясь приехавшими на гастроли итальянски­
ми танцовщицами, Иван Федорович пригласил Наталью
Григорьевну и старших взрослых дочерей в театр, где у
него имелась ложа.
—
Благодарю за любезность, ваше сиятельство,— ска­
зала Наталья Григорьевна,
—
но, право, в настоящее
время, когда все мысли обращены к истекающему кровью
защитников Севастополю, кому же на ум пойдет весе­
литься и развлекаться посещением театра?
—
Какой патриотизм, какие спартанские чувства! —
слегка скривив губы, воскликнул Паскевич.
—
Да, ваше сиятельство, — сейчас же отозвалась На­
талья Григорьевна, — вы имеете возмолшость свой долг
перед отечеством и свою доблесть показать на поле бит­
383


вы, а как же нам, женщинам, выразить свои чувства в
теперешних обстоятельствах?
Муравьев пробыл в столице более м есяца, усиленно
занимаясь делами, касавшимися управления Кавказом.
Положение там действительно представлялось мрачным,
как выразился царь. В Кавказском корпусе числилось
260 ты сяч человек, но войско это было раздроблено и
разбросано на огромной территории. Солдаты и к аз ак и
в большей части отвыкли от походов, жили оседло, зани­
маясь хозяйством, и лишь выставляли дозоры для охра­
ны своих станиц и селений. Значительное количество
нижних чинов использовалось на всяких строительствах,
заготовках камня и леса и на обслуживании хозяйствен­
ных заведений своих командиров.
При дворе наместника толпилось множество всяких
флигель-адъютантов и гвардейских офицеров,
приехав­
ших искать под покровительством любезного Михаила
Семеновича лавров, награждений и отличий. Участие
этих господ в военных экспедициях причиняло большой
вред. О н и ехали в своих колясках, с поварами и лакеями,
затрудняя движение отрядов. Солдаты обременялись бес­
прерывным вытаскиванием экипажей и обозов начальни­
ков и всякими иными дорожными услугами им. Если при
Ермолове пехотные батальоны делали по тридцать верст
в сутки, то при Воронцове они с трудом осиливали де­
сять верст. Безнаказанность летнего набега Шамиля в
Грузию в значительной степени объяснялась утерей по­
движности кавказских войск.
Особенно возмущали Муравьева настоятельные хода­
тайства Барятинского о присылке новых войск из России
в Грузию «для охранения края и войск, им вверенных»,
как он сам выражался. Надо же до этого додуматься!
Просить о присылке войск для охранения войск!
. ..Явившись к императору во второй раз, Муравьев
застал у него в кабинете наследника.
Поднявшись навстречу Муравьеву, император друже­
любно протянул ему руку и, обратившись к наследнику,
сказал:
—
Александр, подвинь кресло генералу...
Наследник отца боялся, ослушаться не посмел, кресло
Муравьеву подвинул, но при этом окинул его таким злоб­
ным взглядом, что у того невольно в мозгу промелькну­
ло: «Припомнит он когда-нибудь мне это кресло!»
А тут еще как нарочно император подлил масла в
огонь, приказав вскоре наследнику оставить их наедине.
384


—
Не хотелось мне при нем обсуждать действия при­
ятеля его Барятинского, — пояснил царь.
—
Ты видел,
что он оттуда пишет? Человек самый пустой, и я бы давно
его выгнал, да не хочу и здесь видеть каналью... Впро­
чем, если ты на его место подыщешь дельного генерала,
то не церемонься...
—
Опасаюсь, государь,
—
сказал Муравьев,
—
что
мне придется просить вас о переводе из Кавказского
корпуса многих начальствующих лиц, пригретых Ворон­
цовым, коих беспечный и бесполезный образ жизни, по
моему разумению, служит дурным примером для войск...
—
Действуй, как найдешь нужным,
—
кивнул голо­
вой царь, — не проси лишь у меня войск и денег... Что
тебя еще беспокоит?
—
Мне необходимо знать, ваш е величество, какого
рода сношения вы готовы допустить с Шамилем. Сочтете
ли вы возможным согласиться с моим мнением ж елатель­
ности переговоров с ним о временном прекращении воен­
ных действий?
Император подобного вопроса, видимо, не ожидал и,
педоумевая, пожал плечами:
—
Ты полагаешь, Шамиль пойдет на это?
—
■Можно предпринять для того некоторые меры...
—
Какие же? Ведь эти головорезы мюриды ни с чем
не считаются... Д ля них каждый русский смертельный
враг!
—
Мюриды, государь, составляют лиш ь малую часть
войска Шамиля. А чеченцы, лезгипы и другие горцы, ко­
их они насильем и жестокостью подчинили своей власти
и заставляют сражаться против нас, думают, как и вся­
кий простой народ, более о мире, н еж ели о войне...
—
Гм... Признаюсь, д л я м еня твое толкование ново...
Хотя ты старый кавказец, спорить с тобой не буду! По­
ступай по своему усмотрению!.. Я же прошу тебя поста­
раться прежде всего выручить захваченных Шамилем
несчастных грузинских княгинь. Тебе известны условия
выкупа, которые он нам предложил?
—
Известны, государь. Шамиль требует возвращения
своего сына Джемал-Эддина, некогда взятого нами в ама­
наты, ныне поручика Владимирского уланского полка, и
миллион рублей звонкой монетой.
—
Что касается денег, — заметил царь, — сумма за­
прошена Шамилем несуразная, о том и говорить нечего,
а возвратить в обмен на княгинь ему сына можно... Вы­
25 За стеной Кавказа
385


зови Джемал-Эддина, поговори с ним и, если он против-
ничать не будет, возьми с собой.
—
Не премину воспользоваться вашим позволением.
Возвращение к отцу Джемал-Эддина вполне, как мне
говорили, преданного нам, само по себе весьма полезно.
Джемал-Эддин может повлиять на отца в желательном
для нас смысле. Я считаю, государь, первейшей задачей
своей не допустить Шамиля к соединению с турками!
—
Что ж, задумано хорошо, согласен, одобряю,
—
проговорил император, поднимаясь
из-за стола.
—
Ты когда же собираешься туда отправляться? Жену и де­
тей берешь с собой?
—
Отправляюсь в ближайшие дни. А жена пока оста­
нется у брата в Москве, чтобы я мог всецело заняться
военными делами.
—
Ну, дай бог тебе удачи, Николай Николаевич. На­
деюсь на твой опыт и твердую волю. Ч ащ е пиши мне обо
всем.
Когда, выйдя из кабинета царя, Муравьев спускался
по лестнице, его неожиданно окликнул наследник. С при­
творной любезностью он взял Муравьева под руку и ска­
зал по-французски:
—
Я хотел узнать, дорогой Николай Николаевич... Из­
вините, это не простое любопытство... Что Вам государь
говорил про Барятинского?
—
Ничего особенного, ваше высочество,
—
промол­
вил Муравьев.
—
Мы обсуждали дела, касающиеся от­
ношений с Шамилем...
Наследник недоверчиво покосился и, слегка покрас­
нев, продолжил:
—
Отец Барятинского не любит, но мне он близок и
дорог... Я прошу вас отнестись к нему снисходительно и
с добрым чувством... Вы меня очень одолжите!
Муравьев с подобающей почтительностью молча по­
клонился.
... Итак, он, недавно еще опальный генерал, деревен­
ский отшельник, стал в силу сложившихся обстоятельств
наместником и главнокомандующим кавказскими войска­
ми. Муравьев, несомненно, думал о том, что будущие
историки могут сделать из этого неверное заключение о
якобы изменившихся общественных взглядах его, позво­
ливших добиться высокого поста. Он не ж ел ал неверных
и оскорбительных для него суждений. 4 января 1855 го­
да в Москве, перед самым отправлением на Кавказ, он
сделал следующую запись:
386


«Не милостью царской было мне вверено управление
Кавказом, а к тому государь был побужден всеобщим
разрушением, там водворившимся от правления пред­
местника моего... Находясь в столице близ государя и
первенствующих лиц, я видел ничтожность многих. Еще
раз убедился в общем упадке духа в высшем кругу прав­
ления, в слабости, ничтожестве правящих. Я видел свои­
ми глазами то состояние разрушения, в которое приве­
дены нравственные и материальные силы России тридца­
тилетним безрассудным царствованием человека необра­
зованного, хотя, может быть, от природы и не без даро­
ваний, надменного, слабого, робкого, вместе с тем мсти­
тельного и преданного всего более удовлетворению своих
страстей, наконец, достигшего, как в своем царстве, так
и за границею, высшей степени неуважения, скажу, пре­
зрения, и опирающегося, еще без сознательности, на свя­
щенную якобы преданность народа русского духовному
обладателю своему, — сила, которой он не разумеет и
готов пользоваться для себя лично в уверенности, что
безусловная преданность сия относится к лицу его, ни ­
сколько не заботясь о разрушаем ом им государстве».
5
В Тифлисе было тревожно. Воронцов, подав в отстав­
ку, несколько месяцев назад уехал лечиться за границу.
Военная и гражданская власть находилась в руках без­
дарного генерала Реада, дряхлого Реута и чопорного нем­
ца коменданта Рога, не внушавших населению никакого
доверия. Служивший в канцелярии наместника извест­
ный поэт и балагур граф Соллогуб острил:
Пускай враги стекутся,
Не бойся их, народ.
О Грузии пекутся
Реад, Реут и Рот.
В городе, как свидетельствовали очевидцы, распрост­
ранялись страшные слухи о высадке на Кавказском по­
бережье турецких войск и о подготовляемом Шамилем
новом набеге на Грузию. Население по распоряжению
начальства было вооружено ружьями, обучалось военным
приемам. Ночью по улицам разъезжали конные патру­
ли, а на окружающих Тифлис горах разжигались пылав­
шие до утра огромные костры, чтобы не прозевать вне­
запного нападения. По Головинскому проспекту с утра
337


до нота тянулись по направлению к Военно-Грузинской
дороге Кареты, коляски, тарантасы и подводы — многие
военные и служащие отправляли свои семейства из гру­
зинской столицы.
Но в крепости Грозной, некогда заложенной Ермоло­
вым и превратившейся за сорок лет в небольшой краси­
вый городок, царило иное настроение. Крепость Грозная
была любимым местом пребывания начальника штаба
князя Александра Ивановича Барятинского. Здесь он по­
строил для себя дворец и, окруженный столь же раз­
гульными, как и сам, гвардейскими офицерами, не ж а ­
лел средств на угощения и всякие веселые выдумки.
Один из восторженных лизоблюдов и панегиристов
князя Барятинского некий поручик Дагестанского полка
А. Зиссерман довольно верно и красочно описал шумную
и веселую ж изнь в Грозной:
«По всякому поводу здесь давали обеды, затевались
кутежи; танцевальные вечера были очень часты, а азарт­
ная картежная игра, и довольно крупных размеров, про­
цветала; дамское общество было очень милое, вполне со­
ответствовавшее воеиио-походиому тону и сопряженным
с ним правам, не имеющим, само собою, и тени чего-ни ­
будь пуританского... Ж или, одним словом, легко, без осо­
бых забот о материях важных. Если от текущих мелких
дневных приключений и развлечений случалось отвлечь­
ся, то разве для разговоров о минувших и будущих
экспедициях, о том, кто будет назначен новым главно­
командующим на место князя Воронцова, и о разных
неизбежных переменах, так или иначе отзывавшихся и на
нас, мелких сопричастниках деятельности; гораздо реже
говорилось о ходе дел под Севастополем; вообще о тог­
дашнем положении России: отсутствие гласности, газет,
представленных одним «Русским инвалидом», отсутствие
в большинстве общества, особенно военного, всякого ин­
тереса к делам общественным, выходящим из ближай­
шего тесного круга его служебной деятельности, делало
нас невольно индефферентными по всему, даже к такой
великой злобе дня, какова была тогда борьба с коалици­
ей, сопровождавшаяся неудачами».
16 декабря утром Барятинского разбудил только что
возвратившийся из Тифлиса ближайший друг его под­
полковник князь Святонолк-Мирский.
—
Новость потрясающая, Александр! Воронцов полу­
чил окончательное увольнение от должности наместни­
ка, а на его место назначен...
388


Барятинский вскочил с постели.
—
Кто? Не томи, ради бога, Митя!
—
-
Нет, ты попробуй отгадать. Д ержу пари, тебе и в
голову не придет...
—
-
Кто же все-таки?
—
Генерал Муравьев... тот, который в последние го­
ды корпусным в Польше был, а перед тем много лет в
опале находился.
Барятинский наморщил лоб и, что-то припоминая,
задумчиво проговорил:
—
Я его не знаю, но граф Михаил Семенович мне
как-то говорил, что он человек тяжелый и неприятный.
Родственник и друг многих бунтовщиков, держится
странно, светского общества избегает и ненавидит арис­
тократию...
—
Я слышал, — добавил Мирский, — что из армии
его уволили за дерзкие выходки против государя...
—
Во всяком случае, хорошего не ожидаю, — как бы
продолжая рассуждать с самим собой, сказал Барятин­
ский, — надо вам, господа офицеры, подтянуться. Судя
по всему, с нашим милейшим и любезнейшим Михаилом
Семеновичем новый наместник ничего общего не имеет.
—
А может быть, нам удастся его высокопревосходи­
тельство обломать, как иных пуританствующих особ об­
ламывали?
—
Не думаю, не из таких он, кажется: об упрямстве
его анекдоты ходят, — сказал Барятинский и заключил
со вздохом: — Надо в Тифлис ехать... Невесело мне ста­
ло от твоего сообщения, друг Митя!
Еще большее беспокойство вызвало известие о назна­
чении Муравьева среди служащих канцелярии намест­
ника, гражданских властей и интендантских чиновников.
Многие из них знали М уравьева, и никто ничего предо­
судительного против него не высказывал. Напротив. Ди­
ректор канцелярии Щербинин, встречавшийся прежде с
Муравьевым, говорил своим сослуживцам, что новый на­
местник принадлежит к числу замечательных личностей,
что он «прям и справедлив, изумляет разнородными сво­
ими познаниями, вселяя к себе чувства не только ува­
жения, но и привязанности суждениями, обличающими
самую высокую нравственность, твердость правил, без­
укоризненную честность, пламенную любовь к отечеству,
стремление к содействию всему, могущему служить к его
преуспеванию».
Почему же сам Щербинин и его товарищи, как они
389


впоследствии признавались, ожидали приезда Муравьева
«со страхом и трепетом»? Да потому, что при Воронцо­
ве они привыкли к почти бесконтрольной деятельности,
к жизни легкой и веселой. Большой барин и сибарит,
Михаил Семенович Воронцов не привык обременять се­
бя трудом. Было известно, что д аж е деловые бумаги и
приказы подписывала за него жена Елизавета Ксаверьев-
на. Снисходительно относился Воронцов и к своим под­
чиненным, располагая их к себе очаровательными улыб­
ками и щедрыми награждениями. Теперь привычному
беспечному существованию чиновников приходил конец,
они знали это и заранее почувствовали неприязнь к но­
вому наместнику *.
В предположениях своих они не ошиблись. Во второй
половине ян вар я Муравьев прибыл в Ставрополь, и, пе
теряя времени, начал знакомиться с положением дел в
гражданских учреждениях и в войсках Кавказского кор­
пуса. Собравшимся командирам и чиновникам он прямо
и откровенно объявил:
—
Я не Воронцов, любезностей говорить не собира­
юсь, я службу с вас потребую... И службу честную, по­
мните, как император Петр Великий говаривал: «Слу­
жить, так не картавить!» И еще, господа, предупреж­
даю, что я не потерплю расточительства денег, собран­
ных с народа и политых кровавым потом его.
Введя твердые цены на продовольствие и фураж ,
Муравьев прекратил безудержную спекуляцию интен­
дантских поставщиков, расторг незаконные сделки с под­
рядчиками, запретил использование нижних чинов на
частных работах, строго следил
за неукоснительным
исполнением своих распоряжений. Как тут было не роп­
тать местному начальству и чиновному люду!
Зато войска Кавказского корпуса нового наместника
встречали восторженно. Даже А. Зиссерман вынужден
был это признать: «Генерал Муравьев пользовался боль­
шою военною репутациею и популярностью. Все помни­
ли его замечательное, самоотверженное путешествие в
Хиву, его пребывание в Константинополе со вспомога­
тельным русским корпусом султану против египетского
паши, его долговременную опалу, придававшую ему, без
сомнения, своего рода известность. Его считали облом­
ком славной памяти времен отечественной войны, пре­
емником Кутузова и Ермолова, он слыл начальником
требовательным, но справедливым».
Солдаты знали, что Муравьев, друг и единомышлен-
390


пик Ермолова, относится к ним по-человечески, не из­
нуряет фрунтовой службой и не побоялся самому царю
замолвить за них доброе слово, знали, что он боевой и
храбрый генерал, прославившийся некогда взятием Ахал-
цыха и Карса.
Появляясь в воинских частях и казармах, Муравьев
запросто беседовал с нижпими чинами, и они говорили,
что «с таким отцом-командиром они в огонь полезут».
Муравьев превосходно понимал, что строгие действия
его, направленные на устранение допущенных Воронцо­
вым безобразий, на приведение в боевой порядок войск,
озлобят многих начальствующих лиц, но кривить душой
не привык и не собирался.
Объезжая линейные войска, он невольно возвращал­
ся мыслью к ермоловским временам. Тогда все было про­
ще, войска выглядели бодрей, командиры от солдат не
отделялись, зачастую питались из одного котла, ну и не
удивительно, что кавказцы такими геройскими подвигами
ознаменовали себя в войнах с персиянами и турками.
В крепости Грозной Муравьев отыскал землянку
Алексея Петровича Ермолова, находившуюся невдалеке
от дворца Барятинского, и, спустившись в это скромное
жилище, долго и молча стоял с обнаженной головой, по­
груженный в певесельте думы: «Отсюда некогда человек
с высоким дарованием прилагал совестливый труд свой к
совершению дела, полезного отечеству, и за десять лет
образовал боевую армию, не знавшую преград... А да л е­
ко ли продвинулись мы с тех пор?»
Выйдя из землянки, Муравьев взглянул на пышный
дворец Барятинского. «Все, что было перед глазами, ука­
зывало причины неуспехов последних лет, утрат и язв,
постоянно и без пользы истощавших силы отечества: рос­
кошь, корысть и лицеприятие...»
Повернувшись к окружавшим его генералам и офице­
рам и указав па землянку, он сказал:
—
Вот убедительный пример, господа, что не от ко­
личества людей и не от больших средств зависит успех,
но от разумной воли и доблести начальников...
А с Ермоловым Муравьев поделился размышлениями
более подробно:
«Милостивый государь Алексей Петрович! В углу дво­
ра обширного и пышного дворца, в коем сегодня ночую,
стоит уединенная скромная землянка ваша как укориз­
на нынешнему времени. Из землянки этой, при малых
средствах, исходила сила, полож ивш ая основание крегго-
391


сти Грозной и покорению Чечни. Ныне средства утрои­
лись, учетверились, а все мало да мало! Деятельность ва­
шего времени занималась бездействием. Тратящаяся
ныне огромная казна не могла заменить бескорыстного
усердия, внушенного вами подчиненными. К азн а сия об­
ратила грозные крепости ваши в города, куда роскошь и
удобства жизни привлекли людей сторонних, все переме­
нилось, обстроилось; с настойчивостью и убеждением в
правоте своей требуют ныне войск для защиты войск...
Такое состояние дел, конечно, подало повод и к частным
злоупотреблениям начальников; хоть солдата не грабят,
но пользуются трудами его, как работою тяглового кре­
стьянина... Посудите, каково мое положение: исправить в
короткое время беспорядки, вкоренившиеся многими го­
дами беспечного управления, а в последнее время и со­
вершенным отсутствием всякой власти и управления!
В землянку вашу послал бы их учиться, но академия эта
свыше их понятий. Не скаж у, чтобы здесь не было по­
корности, напротив того, здесь все покорны; но покор­
ность эта пе приводит их к изучению своих обязанностей,
а только к исполнению того, что прикажут. Надобно пока
этим довольствоваться с надеждою на время, которое вы­
кажет сотрудников, ибо дарований здесь встречается бо­
лее чем в России, но все погрязло в лени и усыплении».
Побывав на правом и на левом флангах кавказской
линии, Муравьев в последних числах февраля направил­
ся в Тифлис. Знакомая дорога, знакомые места! Он не
любил карет и ехал в открытой коляске, сопровождаемой
небольшим казачьим конвоем. Он неотрывно глядел па
синеющие вдали горы и полной грудью дыш ал свежим
весенним воздухом. Приятные и грустные воспоминания
о проведенных здесь молодых годах волновали его, и по­
рой в серых, начавших тускнеть глазах искрились слезы.
Чувствительность и в пожилые годы его не покидала!
Близ Душета его настиг мчавшийся на взмыленной
тройке фельдъегерь из Петербурга. Передавая казенный
пакет, он не удержался от тяжелого вздоха:
—
Горе, ваше высокопревосходительство! Государь
император скончался.
Муравьев совершенно растерялся:
—
Как... скончался? Ты что такое говоришь?
Фельдъегерь молча и скорбно
указал глазами на
пакет. Муравьев дрожащей рукой разорвал его. Сомне­
ний не оставалось. Император Николай 18 февраля умер.
На престол вступил наследник Александр Николаевич.
392


Выйдя из коляски, Муравьев долго оставался в задум­
чивости. Тревожные мысли возникали одна за другой.
Судьба его опять должна была круто измениться. Смерть
жестокого, невежественного и мстительного деспота, ко­
торого ненавидел всю жизнь, жалости не вызывала, но
разве можно надеяться на что-то лучшее при его наслед­
нике?
Натянутые отношения с новым императором не позво­
ляли Муравьеву сомневаться, что оставаться в намест­
никах ему недолго. И, по всей вероятности, его место уже
предназначено Барятинскому. Это было грустно, и не по­
тому, что жалко оставлять место, не свершив того, что
намеревался свершить. Муравьев думал не о себе, а об
интересах отечества, на службе которого считал себя на­
ходящимся. Знакомясь с состоянием кавказских войск,
он наглядно убедился, что не кто иной, как Барятин­
ский, более всего способствовал разложению их; разве
сумеет этот не привыкший к серьезному делу фаворит
нового императора в сложившихся тяжелых обстоятель­
ствах отстоять от неприятеля край, столь обильно поли­
тый русской кровью?
А Барятинский, ничего не знавший еще о смерти им­
ператора Николая, выехал встречать наместника. В Ду-
шете, где князь уже ожидал, Муравьев пригласил его в
свою коляску. «До сего дня, — записал он тогда же, —
я его видел только один раз в Киеве молодым хорошень­
ким кирасирским поручиком. Здесь не мог бы я его
узнать; он показался мне ростом выше прежнего, сложе­
ния был довольно плотного и немного с брюшком. Су­
живающаяся к макушке голова его с редкими волосами
как-то не предупреждала в пользу его природных даро­
ваний; рыльце было у него красноватое, в чем признава­
ли последствия разгульной жизни. Объяснялся он с не­
которым замедлением и повторением слов, похожим на
заикание, и гнусил. Вся наружность вообще не выражала
того приличия, которое я ожидал найти в князе Барятин­
ском, приятеле государя, хотя он и был, что называется,
видным мужчиной, вежливым, разговорчивым... Хотя о
нем вообще судят как о человеке ограниченном и неве­
жественном в познаниях, но я с этим не согласен.
Он, много занимаясь чтением, образовал себя, ни одного
раза не проговорился со мною каким-нибудь неоснова­
тельным суждением в делах, недоступных невежде, на­
против того, он охотно пускался в суждения о предме­
тах отвлеченных военного искусства, с которыми, вероят­
393


но, незадолго перед тем познакомился чтением. И г> раз­
говоре с ним наш ел бы я приятного собеседника, если б
было у меня время слушать его празднословие...
Сидя в коляске, я объявил Барятинскому о смерти
государя. Ни в лице, ни в словах его не произошло пи
малейшего изменения. Ни удивления, ни печали, ни ра­
дости ие показал он, как бы ничего не случилось. Но как
измерить то, что у него в то время в душе происходи­
ло, — надежды, в один миг его объявшие, и в тот же миг
начертанный им план действий своих?»
Муравьев отдавал отчет, что затруднительное поло­
жение, в каком он оказался, могло быть в значительной
степени поправлено, если бы он попробовал приблизить
к себе Барятинского и, оставив на должности начальни­
ка штаба, позволить ему жить по-прежнему, как при Во­
ронцове. Так, вероятно, поступили бы другие, ведь все
понимали, какая блестящая карьера и могущество ож и­
дают приятеля нового императора!
Ие таков был Николай Николаевич Муравьев. Он со
свойственной прямотой высказал князю свое недовольство
состоянием кавказских войск. Заставил его трудиться над
исправлением допущенных ошибок. А из канцелярии на­
местника и гражданских учреждений уволил, несмотря
на заступничество Барятинского, всех бездельничавших
чиновников, принятых по протекциям и ходатайствам
высоких особ.
Не избежал изгнания и граф В. А. Соллогуб, при­
спешник и веселый собутыльник Барятинского. Впрочем,
неприязненное отношение к Соллогубу сложилось у Му­
равьева задолго до этого. Муравьев знал, что Соллогуб
являлся автором не только известной повести «Таран­
тас», но и гнусного пасквиля на Лермонтова, получивше­
го одобрение в императорской семье. А Муравьев, как и
Ермолов, благоговел перед Лермонтовым, особенно ценя
его поэтические описания Кавказа. Когда Лермонтов по­
гиб, а убийцу его, Мартынова, оставили на воле, Ермолов
гневно сказал:
—
Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить
убить всякого другого человека, будь он вельможа и
знатный: таких завтра будет много, а таких людей, ка­
ков Лермонтов, не скоро дождешься!
Муравьев полностью разделял взгляд Алексея Петро­
вича. Заметив среди представлявшихся чиновников ру­
мяное и фатоватое лицо светского щеголя и узнав, что
394


это граф Соллогуб, Муравьев, обратившись к нему, спро­
сил сурово:
—
Вы тот самый... автор «Тарантаса»?
—
Так точно, ваше высокопревосходительство!
—
Ну, так можете сесть в ваш тарантас и уехать!
Стоит ли удивляться, что все обиженные и оскорб­
ленные искали защиты у Барятинского? Он представлял­
ся всем этаким столпом непоколебимым. Еще бы! Друг
юности ныне царствующего! Посмеет ли недавно еще
опальный генерал вступить в конфликт с фаворитом!
Как-то поздно вечером к Барятинскому пришли под­
полковник Сятополк-Мирский и поручик Ростислав Ф а­
деев, отсидевший недавно десять дней на гауптвахте по
распоряжению Муравьева за избииение солдата и перево­
димый теперь в захолустный гарнизон.
Святополк-Мирский,
пользуясь дружбой одного из
адъютантов наместника, сумел скопировать письмо Му­
равьева к Ермолову и теперь, прочитав его Барятинско­
му, воскликнул:
—
Нет, это просто возмутительно! Обвинять нас в по­
зорном бездействии, лени и усыплении! Доколе еще тер­
петь нам оскорбительные придирки и выходки этого са­
модура?
—
Надо дать почувствовать ему, господа, — вставил
Фадеев, — что мы не молчаливые покорные рабы и
впредь сносить унижения не намерены!
—
Следует все-таки считаться с высоким положени­
ем генерала Муравьева, — осторожно заметил Барятин­
ский.
—
Я согласен, что многие его поступки носят х а­
рактер личной неприязни и предубеждения против нас,
однако мы на военной службе, где существуют дисципли­
на и чинопочитание, господа!
Фадеев, пылавший негодованием против наместника
и жаждавший мщения, не сдержался:
—
Существует еще и офицерская честь, князь. Нам
брошена перчатка, и мы должны поднять ее перед судом
России и потомства!
—
Я с Ростиславом вполне согласен, — кивнул голо­
вой Мирский.
—
Мы не должны оставаться лишь безро­
потными подчиненными.
—
Чего же вы хотите? — спросил Барятинский.
—
Мне понятны ваши чувства, но я не представляю воз­
можностей для публичного выявления их...
—
Надо ответить на его обвинения, — решительным
395


топом произнес Мирский.
—
В виде частного письма кав­
казского офицера какому-нибудь генералу. И я не побо­
юсь подписать. Вот послушай, что мы с Ростиславом в
черновом виде набросали...
И он прочитал:
«Не один русский, думающий о судьбах своей Роди­
ны, прочитав письмо генерала Муравьева, задаст себе
страшный вопрос: не на краю ли гибели эта Родина, ког­
да те из ее сынов, которых он привык считать самыми
деятельными, воинственными и сильными, стали немощ­
ными и погрязли в лени и усыплении? Но неужели мы,
кавказские служивые, должны безропотно покориться
этому приговору и со стыдом преклонить перед ним го­
лову? Нет! Наша совесть слишком чиста для такого уни­
жения! Мы не обманывали России в течение четверти ве­
ка, она может гордиться нами и сказать, что нет армии
на свете, которая переносила бы столько трудов и лише­
ний, сколько кавказская! Кавказский солдат работает
много, но он не «тягловый крестьянин», потому что он
трудится ие для частных лиц, а для общей пользы...
Мы ожидали, что генерал Муравьев едет сюда с чувством
уважения к кавказскому войску, уважения, которого мы
вправе требовать по нашим заслугам и чувствам, нас
оживляю щим; в добром деле здесь все почти сотрудники.
Мы с истинною скромностью, свойственной людям, испы­
тавшим свои силы, ожидали, что нам укажут наши ошиб­
ки и недостатки, пособят их исправить и усовершенство­
вать по мере сил и способностей, но мы не ждали оскорб­
лений...»
Барятинский отлично понимал, что Мирский соверша­
ет грубейшую передержку. Обвинения Муравьева, выска­
занные в письме к Ермолову, были направлены не про­
тив кавказских войск, а против погрязших в роскоши,
лени и усыплении начальников, прежде всего против Во­
ронцова и против него, Барятинского, ведь это он требо­
вал «присылки войск для защиты войск». Но возражать
Барятинский ие стал. Ответ Муравьеву несомненно про­
изведет большое впечатление в дворцовых кругах, где
генерала не очень-то любят, и Барятинского этот ответ
устраивал. Может быть, более чем кого другого сжигала
князя ненависть к Муравьеву, только он заставлял себя
сдерживаться, подбирая материал против ненавистного
генерала и выжидая удобного случая, чтобы уехать в П е­
тербург и там свалить его, не брезгуя никакими сред­
ствами.
396


Вскоре письмо Святополк-Мирского пошло в перепис­
ку и не миновало Муравьева.
Догадаться, что написано оно не без ведома Б арятин­
ского, не представляло труда. Муравьев вызвал началь­
ника штаба.
—
Я хотел спросить вас, князь, — сказал он пря­
мо.
—
Читали ли вы письмо, подписанное Мирским?
—
Читал и содержание его тем более меня огорчило,
что человек, дерзнувший написать это письмо, очень мне
близок.
—
В таком случае оставим этот разговор.
—
Почему же? — возразил князь.
—
Несмотря на
близкие мои отношения с Мирским, я могу судить о его
поступке беспристрастно и не одобряю его.
—
А что вы скажете, если я предам Мирского суду?
Какого вы мнения об этом?
—
Конечно, вы можете предать его суду, и он того
заслуживает, но вряд ли это удобно и для вас, так как
вы сами подали ему повод и пример вашим письмом к
Ермолову.
—
Это вопрос другой. Изложенное в письме к Ермо­
лову я готов повторить где угодно. И не мне бояться
пасквилянства вашего близкого друга и тех, кто за ним.
Прошу посоветовать Святополк-Мирскому просить пере­
вода из Кавказского корпуса, я отпущу, тем и кончим.
Барятинский еле сдерживал готовое прорваться озлоб­
ление. Щеки его покрылись багровыми пятнами, губы
дрожали.
—
При сложившихся обстоятельствах, — произнес
он, — моя служба в должности начальника штаба корпу­
са делается весьма затруднительной. Может быть, ваше
высокопревосходительство, сочтете возможным отпустить
и меня?
Муравьев взглянул ему прямо в глаза и с полной не­
возмутимостью проговорил:
—
Причин для задержки с моей стороны вы не встре­
тите, князь.
Муравьев знал, какого страшного врага имеет он в
лице Барятинского, и не сомневался, что, возвратившись
в Петербург, к н язь будет всемерно ему вредить и вскоре
сменит его на посту наместника. Уезжая с Кавказа, Ба­
рятинский произвел распродажу своего имущества, в том
числе фортепьяно, купить которое пожелал Муравьев.
—
Только я совершенно запамятовал, ваше высоко­
397


превосходительство, за какую цену оно было куплено, —
сказал Барятинский.
—
За ту же цену, которую вы назначите, я вам и воз­
вращу это фортепьяно, когда вы приедете на мое место,
что, конечно, не замедлится, — ответил с легкой усмеш­
кой Муравьев.
—
В таком случае, — любезно ответил князь, — я
желаю, чтобы фортепьяно потеряло от времени как мож­
но большую ценность, чтобы мне пришлось платить де­
шевле.
Фраза эта, впрочем, никого в заблуждение не ввела.
Приехав в Петербург, Барятинский начал всячески
порочить Муравьева, выставляя его в глазах царя и выс­
шего начальства невежественным, грубым педантом и на­
стойчиво добиваясь своего назначения на его место.
Против Муравьева действовали также уволенные им из
канцелярии бездельники вроде графа Соллогуба, кото­
рыми был окружен Воронцов. «Теперь выезжающие из
Грузии люди, тобою ие удерживаемые,
—
писал Му­
равьеву из Москвы Ермолов, — конечно, не хвалят те­
бя, лишась жизни без всякого труда и даром получаемо­
го хорошего содержания. Есть и другого рода нерасполо­
женные, которые хотя и служат с тобою, но с ними не
то обращение, которое издавна приучило их м ечтать, что
они люди превосходные и, может быть, трудно заменяе­
мые».
Муравьев, отлично осведомленный обо всех кознях
против него, относился к ним с философским спокой­
ствием. Ему шел шестьдесят третий год. Он служил не
императору, а своему отечеству. Б ыло бы оно довольно
его совестливым трудом, а все остальное не так уж е
важно!
...М уравьев вел суровую спартанскую жизнь. Поль­
зовавший его врач И. И. Европеус засвидетельствовал *:
«Он избегал всякой роскоши, спал обыкновенно в своем
кабинете, на соломенном тюфяке, накрываясь шинелью.
Вставая довольно рано, он выходил к утреннему чаю в
той же шинели внакидку; так принимал и у себя в ка­
бинете не только своих адъютантов, но и штаб-офице­
ров, являвшихся к нему по службе. Стол его был рус­
ский, сытный и несложный, к обеду подавали, и то не
всегда, по бутылке белого и красного вина, но сам Нико­
лай Николаевич почти ничего не пил, утоляя жажду
простым квасом. Он любил русскую баню, был страстный
охотник попариться, но умел переносить и жесточайший
398


холод. В самые трескучие морозы он прогуливался в
одном сюртуке и не любил изнеженных маменькиных
сынков, увидев на ком-нибудь из офицеров ш инель с
бобровым воротником, делал замечание, что-де такая ши­
нель — роскошь для солдата, что он сам шинели с боб­
ровыми воротниками никогда не нашивал. Сколько я мог
заметить, Николай Николаевич не проводил даже часу
без дела и мало заботился о собственных своих удоб­
ствах. Он был строг к самому себе и взыскателен с под­
чиненными. Но солдаты его любили: он мало налегал на
фрунтовую службу, заботясь более о их удобствах, до­
вольствии, помещении, даже о развлечениях».
Управление огромным запущенным краем и подготов­
ка войск к предстоящим боевым действиям требовали
отдачи всех сил. Для личных дел времени у Муравьева
не оставалось. Л иш ь один раз в неделю он сообщал Н а­
талье Григорьевне и дочерям о своем житье. И все же
произошло здесь одно событие, которое с неожиданной
властностью вторглось в душевный мир его и заставило
невольно отвлечься от обычных занятий...
Среди других посетителей в приемной М уравьева по­
явилась однажды скромно одетая женщина средних лет,
с тонкими восточными чертами лица и милой застенчи­
вой улыбкой. Вручив дежурному адъютанту небольшую
закрытую записку, она попросила передать ее наместни­
ку. Адъютант просьбу исполнил, и каково было его удив­
ление, когда он увидел, как обычно спокойный генерал,
прочитав записку, невероятно смутился, покраснел и
приказал посетительницу немедленно просить, а более
никого к нему не впускать.
В записке стояло всего пять слов: «Очень хочу вас
видеть. Соня». Да, это была его дочь, оставленная чет­
верть века назад пятилетней девочкой в Кутаисе с ма­
терью. Он знал, что она замужем, а мать скончалась от
тифа, через Бебутова посылал ей не раз деньги к имени­
нам, но прямая связь между ними давно порвалась, и он
как-то не духмал о возможности такой встречи в Т иф­
лисе.
Она вошла в кабинет и остановилась у порога. Взгля­
нув на пылавшее ярким румянцем лицо, он сразу при­
знал ее. Соня унаследовала отцовскую угловатость и ма­
теринские чудесные темные бархатные глаза.
Он не ощутил пробуждения особой родственной неж ­
ности, но что-то теплое в душе его все-таки шевельну­
лось.
399


—
Ну, здравствуй, Сонюшка... Подойди ко мне, —
пригласил Муравьев, и, когда она, все еще стесняясь и
робея, приблизилась, он ласково обнял ее и поцеловал в
лоб.
—
Вот ты какая стала! А я все же, пожалуй, тебя
узнал бы!
—
И я вас тоже, — несмело призналась она.
—
Мама
оставила мне ваш портрет, и вы таким мне всегда и
представлялись...
—
А ты разве живешь теперь в Тифлисе?
—
Нет, я с детьми гощу здесь у матери мужа...
—
У тебя сколько же детей?
—
Двое. Дочь Нина, ей уже восьмой год, и сын на
два года моложе ее... он в честь вашу Николаем назван...
И он, знаете ли, чем-то на вас похож...
Муравьев
почувствовал,
как защемило сердце.
Он страстно желал иметь мужское потомство, но нелас­
ковая судьба не утешила в этом, мальчики, рожденные
первой и второй женами, умирали в младенчестве. И вот,
оказывается, у него есть внук! Да еще, как говорит Со­
пя, похожий на него! Преодолевая охватившее его вол­
нение, Муравьев сказал:
—
Ты приведи завтра внучат ко мне... Только днем
я занят, лучше вечером, как смеркнется, и прямо со дво­
ра в занимаемую мною квартиру, там у крыльца стоит
караул, я сделаю распоряжение, чтоб вас пропустили...
Она светло и радостно улыбнулась:
—
А я как раз и хотела просить вас о том... Колень­
ка прямо проходу не дает, чтобы я повела его к де­
душке...
—
Прош у лишь, Соня, чтобы посторонние люди не
узнали о наших отношениях, иначе тебе покоя не дадут
всякими ходатайствами и просьбами...
—
Что вы, не беспокойтесь, я разве не понимаю!!
Я так вам благодарна, что вы отнеслись ко мне с такой
лаской и захотели повидать детей...
—
Ну и прекрасно! Приходите, буду ждать...
Соня с детьми была у него не один раз. Муравьев от­
метил в дневнике эти встречи. Внук был скромным
умным мальчиком и притягивал к себе особенно сильно,
он освоился скоро в непривычной обстановке, подружил­
ся с дедом. И как-то раз, расхрабрившись, с неподражае­
мой детской убежденностью заявил:
—
Я, когда вырасту, тоже буду генералом, де­
душка!
400


—
Тебе что же, мой мундир и погоны понрави­
лись? — спросил, улыбаясь, Муравьев.
—
Нет, мне нравится, как вас все боятся...
Муравьев вздохнул и, поглаживая кудрявую голову
внука, сказал:
—
В этом немного радости, дружочек. Лучше, чтоб
тебя не боялись, а любили!
—
А как это сделать, дедушка?
—
Не быть барином и белоручкой, иметь совесть, лю­
бить труд и жить с пользой для родины...
Потом, обратившись к Соне, поинтересовался:
—
Ты какое же образование намереваешься дать
сыну?
—
Не знаю... Может быть, впрямь... если вы поможе­
те... в военную школу или в корпус определить?
—
Устроить это дело, я думаю, можно, да стоит ли?
Чему там полезному научат? Наружному блеску, прави­
лам парадомании! Нет, если хочешь послушать совета,
отдавай в гимназию, где науками занимаются с большей
серьезностью.
—
Туда не принимают на казенный счет, — сказала
застенчиво Соня, — а за обучение дорого платить, нам
не по средствам...
—
Об этом тебе беспокоиться не придется, я приму
образование Коленьки на свой счет. Пусть добрым сло­
вом меня вспоминает!
Соня с детьми вскоре уехала домой. И присылала ко­
ротенькие трогательные записки: «Дети постоянно о вас
говорят. Коленька, ложась спать, всякий раз просит:
«Мама, подними меня, я хочу поцеловать портрет де­
душки».
Николай Николаевич долго потом скучал без них и,
когда случались оказии в Кутаис, не забывал порадовать
внучат гостинцами.
6
24 мая 1855 года константинопольская газета «Echo
de I’Orient» в статье «Что нужно сделать в Анатолии?»
писала: «Многие занимаются событиями в Крыму, и на
это имеются веские основания: там находится узел во­
сточных вопросов, и союзники стараю тся его разрубить...
Но есть другая страна, которая не лишена значения: речь
идет об армянском плоскогорье. Кампания прошлого года
принесла Оттоманской империи тяжелые испытания, но
26 За стеной Кавказа
401


текущий год обещает быть еще более грозным, так как
предприимчивый генерал Муравьев намеревается от си­
стемы обороны перейти к наступлению. А между тем от­
томанская армия находится теперь в более невыгодных
условиях, чем в минувшем году... Есть только один вы­
ход — сконцентрировать весь армейский батумский кор­
пус в Мингрелии, подкрепить его регулярными войска­
ми, особенно кавалерийскими полками, привлечь в него
черкесских добровольцев и создать угрозу Тифлису».
Предприимчивый генерал Муравьев, однако и не читая
газеты, превосходно разгадал неприятельский замысел,
направляя все усилия, чтобы его разрушить.
Прежде всего, как он и говорил об этом императору
Николаю, приняты были меры, чтобы не допустить со­
единения Шамиля с турками. Муравьев был последова­
тельным противником жестокого истребления свободолю­
бивых горцев. Будучи на Кавказе при Ермолове и любя
его, он не раз ссорился с ним и открыто осуждал кара­
тельные экспедиции, и сам за всю свою долголетнюю кав­
казскую службу с горцами не воевал, не разорил ни од­
ного аула. Вместе с тем, понимая, что иностранные дер­
жавы, прежде всего Англия, в своих корыстных интере­
сах стремились использовать воинственных горцев и под­
стрекали их против русских, Муравьев считал необходи­
мым и возможным мирное присоединение их к России.
План Муравьева заключался в том, чтоб начать немед­
ленно мирные сношения с Шамилем, добиться на первый
раз хотя бы временного, на определенный срок, прекра­
щения военных действий. Затем убедить Ш амиля в пре­
имуществах и выгодах русского покровительства и, в
конце концов признав Шамиля властителем горцев, воз­
можно, создать в Д агестане некий протекторат во главе
с ним. Муравьев намечал широкую программу действий,
включавшую всякое поощрение соседских друж еских от­
ношений русских и грузин с горцами, учреждение на по­
граничной черте базарных пунктов, куда бы горцы мог­
ли приезжать для размена своих товаров и для торговли
с русскими промышленниками.
Возвращение к отцу Джемал-Эддина, которого Му­
равьев привез с собой, могло в сильнейшей степени
способствовать осуществлению его замысла. Убедить м о­
лодого сына Шамиля, поручика русской службы, что но­
вый наместник, всегда доброжелательно относившийся к
горцам, не собирается воевать с ними и разорять их
аулы, если они первые не подадут к тому повода, убе­
402


дить в том, как необходимо для всех, и прежде всего для
Шамиля, прекращение военных действий, — было не­
трудно. Джемал-Эддин всей душой был на стороне Му­
равьева и со слезами на глазах поклялся, что будет по­
стоянно воздействовать на отца в нужном направлении.
В искренности его можно было не сомневаться.
И Джемал-Эддин сдержал слово, данное Муравьеву.
Через генерала Николаи, находившегося с ведома Ш а­
миля в переписке с Джемал-Эддином, посылавшим ему
газеты и кое-какие вещи, Муравьев знал, что Джемал-
Эддин по-прежнему предан русским, и внушения, кото­
рые делал отцу, не остались без последствий. Ш амиль
военные действия прекратил.
Открытые на пограничной черте обменные пупкты и
базары, где горцы беспрепятственно встречались с рус­
скими, укрепляли дружеские их отношения. Действова­
ли и листовки, направленные против турецких и англо­
французских захватчиков. Грозный имам Шамиль думал
о сближении с русскими *, одобряя в душе план Муравь­
ева, которому послал «с прибывшим для переговоров об
обмене пленных чиновником изъявление своего почте­
ния».
И в то время как Омер-паша, готовившийся к вторже­
нию в Мингрелию, подсчитывал силы Шамиля, которые,
по его мнению, должны были действовать вместе с ним,
Муравьев находился в полной уверенности, что он соеди­
нения их не допустит, и в письме к Ермолову сообщал:
«Я надеюсь, что народы сии не пошевелятся при тепе-
решных военных обстоятельствах * и не прельстятся воз­
званиями неприятеля, разве увидят среди себя иност­
ранные войска, чему не предвижу возможности даже на
правом фланге нашем».
Вторым вопросом, требовавшим немедленного р азре­
шения, была подготовка в Грузии и Мингрелии народно­
го сопротивления турецким войскам. Мингрелия в то вре­
мя не лишена была автономии и управлялась владетель­
ными князьями Дадиани по старым феодальным обыча­
ям. Последний правитель князь Давид был женат на
Екатерине Александровне Чавчавадзе, той самой воспи­
тывавш ейся у Ахвердовых. красивой и осанистой Катень-
ке, которой некогда Муравьев в шутку предсказывал
быть царицей. Князь Давид незадолго перед тем скончал­
ся. И впредь до совершеннолетия его сына правитель­
ницей Мингрелии стала Екатерина Александровна. Надо
же быть такому совпадению!
26*
403


А положение в Мингрелии было скверное. Спесивые
мингрельские князья и дворяне, жестокие крепостники,
выжимали из народа последние соки. Правительница,
боясь восстания, советовала князьям обращаться с на­
родом мягче. И в то же время угрожала народу всяки­
ми карами за непослушание господам. Народ, видя сла­
бость правительницы, все чаще выходил из повиновения,
и столкновения крестьян с феодалами учащались. Такое
положение в стране, где рыскали иностранные агенты,
грозило дурными последствиями. Надо было заставить
правительницу действовать в нужном направлении, ути­
хомирить князей и успокоить народ. Но существовала и
еще более грозная опасность. Простой народ и феодаль­
ное дворянство относились к ожидаемому вторжению
турецких войск в Мингрелию по-разному. Турки были
заклятыми врагами мингрельцев, они грабили, захваты­
вали красивых женщин, мальчиков и девочек, которыми
торговали на невольничьих рынках в Константинополе.
Мингрельцы ненавидели турецких захватчиков и готовы
были к беспощадной борьбе с ними, а грузинские и
мингрельские феодалы смотрели на дело иначе. Омер-
паша и европейские его советники призывали их сбро­
сить с себя ненавистное иго русского владычества, обе­
щая полную независимость и поддержку в усмирении на­
рода. И князья под влиянием этих лживых обещаний
начали раздумывать: не лучше ли для них стать на сто­
рону интервентов?
Подобные настроения представляли прямую опас­
ность, с ними необходимо было во что бы то ни стало
и быстро покончить. Муравьев поехал в Квашихоры —
тогдашнюю резиденцию правительницы.
Весна была в разгаре. Все кругом зеленело, цвело и
благоухало. Дворец правительницы, расположенный в го­
ристой местности, выходил большим балконом к парад­
ному подъезду, около которого уже стоял почетный ка­
раул из мингрельских князей и дворян. Сама Екатерина
Александровна с гостившей у нее сестрой Ниной Гри­
боедовой и с дамским обществом ожидали наместника на
балконе и с радостными лицами приветствовали его.
Сопровождаемый
приближенными правительницы,
Муравьев вошел в дом и у дверей залы увидел свою Ка-
теньку, располневшую и с мелкими морщинками под гла­
зами, но столь же красивую и важную. Поцеловав ей ру­
ку, Муравьев сказал:
404


—
Вам в молодости, если не забыли,
предвещали
венец!
И они невольно улыбнулись при мысли о комедии,
которую приходилось им сейчас разыгрывать. А за пра­
вительницей стояла Нина Грибоедова с большим букетом
алых роз, и Муравьеву невыразимо приятно было гля­
деть на ее нежное, смугловатое, кроткое и чуть взволно­
ванное лицо.
После общих приветствий, оставив Нину и всех встре­
чавших в зале, правительница провела Николая Нико­
лаевича в небольшую гостиную. И там, без свидетелей,
вновь превратилась в прежнюю Катеньку. Она с детских
лет почитала Николая Николаевича как старшего брата
и преданного друга и, поцеловав руку, призналась:
—
Я, как узнала, что вас назначают сюда наместни­
ком, сразу приободрилась. И так рада вашему приезду.
Трудно мне, милый Николай Николаевич...
Выслушав откровенный ее рассказ о беспорядках й
неурядицах в княжестве и волнениях среди мингрельцев,
Муравьев сказал:
—
* Похоже по всему, что Мингрелией управлять не
легче, чем любым немецким княжеством. Но в чем ко­
рень зла? Не обижайтесь, Катенька, а искать его следу­
ет в собственном поведении вашем...
Щеки правительницы зарделись:
—
В чем же вы находите вину мою?
Муравьев позлащ ать горькую пилюлю не стал:
—
Вы слишком потворствуете князьям и слишком
строги в обхождении с простыми людьми,
тем самым
первых отучая от повиновения, а вторых ожесточая. Я ви­
дел, в каком бесправии и нищете живут мингрельцы.
Разве можно вам ожидать от них чего-то доброго? А пре­
небрегать народом нельзя. Время тревожное. Неприятель­
ские передовые отряды в границах ваших.
—
Так что же, по вашему мнению, я должна сделать?
—
Заставить князей повиноваться вам, а народ ува­
ж ать вас за твердость и справедливость.
—
Не представляю, каким образом можно этого до­
стигнуть.
—
Надо, во-первых, изменить отношения с поддан­
ными, приказать помещикам прекратить мучительство
крепостных, а во-вторых, следует немедленно объявить
Мингрелию в опасности от турецкого наш ествия, при­
звать весь народ к сопротивлепию и выразить свою непо­
колебимую верность России.
405


На лице правительницы отразилось легкое смущение,
и это от проницательных глаз Муравьева не укрылось и
встревожило его. Неужели она подпала под влияние не­
приятельских воззваний? Он сдвинул брови, голос его
сразу посуровел:
—
Мне известно, что союзники, льстя себя напрасной
надеждой отторгнуть от нас край сей, пытаются соблаз­
нить к измене всякими посулами мингрельское дворянст­
во, а посему вам и надлежит занять твердую позицию,
не допускающую никаких кривотолков.
—
Князья могут и не внять моим обращениям и уве­
щаниям, — тихо промолвила правительница, — я все-
таки женщина...
—
Важно, что вас поддержит народ, ненавидящий иа-
сильииков-оттоманов,
ну а что касается именитых ва­
ших... я затем и приехал, чтобы помочь вам вразумить
их. Прикажите, пусть завтра здесь соберутся, надеюсь,
мы договоримся.
И мингрельское дворянство, встретившись на следую­
щий день с Муравьевым, выслушав спокойную, убеди­
тельную, твердую речь его, поняло, что новый проконсул
Кавказа сумеет охранить вверенный ему край от любых
посягательств союзников. Всяким колебаниям был поло­
жен конец. Обращение правительницы с призывом к со­
противлению захватчикам и предложение наместника о
создании мингрельских конных дружин и партизанских
отрядов было единодушно поддержано.
Большую надежду возлагал Муравьев на помощь Ни­
ны Грибоедовой. И не ошибся. С горячим сочувствием
отнеслась она ко всем его мероприятиям, направленным
к организации народного сопротивления турецким вой­
скам. И когда, оставшись с ней наедине, он попросил,
чтоб она старалась умерять порывы сестры в отношениях
с подданными и поддерживала твердость ее духа и пат­
риотическую настроенность,
Нина Александровна с
обычной милой улыбкой просто и решительно обещала:
—
Все мои слабые силы отныне я отдаю на великое
дело защиты родного своего края! Не сомневайтесь в ва­
шей Ниночке *, добрый Николай Николаевич.
.. .Нина Грибоедова принимала живое участие в защи­
те своей родины. Она была постоянным добрым советчи­
ком сестры, вместе с нею посещала мингрельских воинов
на биваках и в лагерях, заботилась о лучшем медицин­
ском обслуживании госпиталей. И при этом, конечно, не
забывала обычных своих ходатайств о всех тех, кто нуж­
406


дался в ее помощи. 17 октября 1855 года она пишет
Муравьеву:
«Вы так много заняты, что мне не следовало бы в на­
стоящее врем я беспокоить Вас моим письмом, но дело
идет о бедной девочке, мать которой не раз убедительно
просила моего о ней ходатайства; а как я уверена во все­
гдашней Вашей готовности делать добро, то и взялась
исполнить просьбу матери, надеясь притом и на Ваше
снисхождение к Вашей Н иночке1. Эта девица лет девяти,
дочь полковника Добринского 2. Он состоит на службе со­
рок лет и содержит одним жалованием большое семейст­
во. Одна из его дочерей воспитывается в Тифлисском
институте, за которую он платит сам, а чтоб платить за
другую, не имеет более никаких средств. Зная, что Вы
имеете право назначать четырех воспитанниц, я прибе­
гаю к Вам с покорнейшей просьбою назначить в счет
этих воспитанниц девицу Добринскую.
С чувством высокого к Вам уважения остаюсь покор­
ная и готовая к услугам Вашим Нина Грибоедова».
Подобных писем и записок она писала Николаю Му­
равьеву много. И нечего говорить о том, что просьбы ее
не оставались тщетными. Муравьев относился к своей
Ниночке, как звал ее с детских лет, с чувством неизмен­
ной любви и уважения и отказывать ей ни в чем не мог.
Дружеская переписка их продолжалась и после выез­
да Муравьева с Кавказа. 13 июня 1857 года Нина пишет
ему из Тифлиса:
«Вы вполне вправе полагать, что мне никогда не при­
ходило и на мысль сердиться на то, что Вы задержали
ответ на письмо мое. Я была уверена, что только особен­
ные занятия могли лишить меня этого удовольствия. Тем
приятнее было мне теперь получить письмо Ваше, кото­
рое доказывает, что Вы всегда были и остаетесь благо­
склонным к нашему семейству, которое, достойнейший
Николай Николаевич, питает к Вам искреннее уважение.
За присланные мне прелестные вещицы примите мою
искреннюю благодарность; они будут всегда стоять на
моем туалете и останутся драгоценной памятью Вашей
особы. Сестра Катенька уже давно уехала в Мингрелию,
куда и я собираюсь скоро ехать...»
Но в Мингрелию к сестре на этот раз она не поехала.
В Тифлисе появилась холера. Нина осталась здесь, что-
бы ухаживать за кем-то из заболевших родственников.
1 Подчеркнуто в подлиннике (И. 3.).
2 Декабрист, служивший в кавказских войсках.
407


А спустя некоторое время Екатерина Александровна
Дадиани писала Муравьеву:
«Дорогой и многоутешающей сестры моей Нины уж е
нет. Я лишилась моего ангела. 29 июня в Тифлисе холе­
ра у меня похитила ее и тем лишила единственного мое­
го друга».
Муравьев получил это неожиданное печальное сообще­
ние в Риме, где находился с семьей с конца 1857 года:
после того как вышел в отставку. Прочитав, он не сдер­
жал слез: ушел из жизни прекрасной души человек, лю­
бимый и близкий!
Муравьев скорбел долго, искренне. И в дневнике сде­
лал такую запись:
«Я не знал в жизни женщины более кроткой, добро­
детельной и самоотверженной, чем Нина Грибоедова...»
7
В середине м ая 1855 года, ночью, Муравьев приехал в
Гумры. Пограничное селение это, где он не раз бывал
прежде, превратилось в укрепленный городок и было пе­
реименовано в Александрополь. Там встретил его ком ан­
довавший войсками действующего корпуса, стягивавш и­
мися сюда, старый сослуживец и задушевный друг гене­
рал-лейтенант Василий Осипович Бебутов. Между ними
секретов не было. И они до самого рассвета просидели
над военными картами, планами и диспозициями.
Предстояло вторгнуться в пределы азиатской Турции,
овладеть Ардаганом и Карсом и развивать наступление
на Эрзерум, в глубь Анатолии. Двадцать семь лет назад
Муравьев брал уже Карс и Эрзерум, путь туда был ему
хорошо известен.
Военные действия, таким образом, должны были раз­
вернуться в турецких границах против анатолийской ар^
мии и на Кавказе против начавших высаживаться близ
Сухуми экспедиционных турецких войск. Муравьев при­
нимал главное начальство над действующим корпусом.
Бебутову поручалось управление Кавказским краем, ор­
ганизация народного сопротивления и защита Грузии,
Мингрелии и Гурии.
—
Лучше тебя, любезный друг Василий, местных ус­
ловий никто не знает, — сказал Муравьев, — и я отны­
не за край тот спокоен. У народа доверием ты пользу­
ешься, а это главное, и для партизанской войны Мин-
грелия и Гурия словно созданы. Регулярных войск у
408


нас мало, я более всего рассчитываю на войну народную...
—
Меня, признаюсь, несколько беспокоит, — отозвал­
ся Бебутов, — полученное на днях известие, будто англи­
чане направили своего агента Лонгворта к Шамилю с
целью руководить его действиями против нас. Как бы
этот агент не ввел в искуш ение имама!
—
Да, я хотя того и не ожидаю, а кто знает, англи­
чане на подстрекательство великие мастера, — прогово­
рил Муравьев.
—
Лезгинскую кордонную линию, во вся­
ком случае, оголять не следует, придется все одиннадцать
батальонов пехоты и артиллерию там оставить... И хо­
рошо бы захватить этих агентов, пробирающихся к Ша­
милю.
—
Меры к тому приняты будут,— ответил Бебутов. —
А ты вот что еще скажи: как мне держаться с Екатери­
ной Александровной Дадиани, если агенты Омер-паши
и союзников сумеют снова ее поколебать?
—
Гм... Не думаю, право, чтобы до того дошло, — воз­
разил Муравьев, — однако вполне вероятно, что неприя­
тели будут одолевать правительницу всякими соблазни­
тельными посланиями, и в этом случае необходимо да­
вать реш ительный отпор подобным проискам...
—
Я понимаю, но правительница может мне этих по­
сланий и не показать.
—
Ты узнаешь о них от Нины Александровны Гри­
боедовой, она обещала мне поддерживать патриотическое
настроение сестры и тебе во всем будет хорошей помощ­
ницей... Ну а как господам иностранцам ответить и вся­
ким прочим дипломатическим тонкостям тебя наставлять
нечего... Действуй, как найдешь нужным!
Прощаясь, старые друзья крепко обнялись и расцело­
вались.
А на следующий день в войсках действующего корпу­
са читали приказ главнокомандующего:
«Принимая главное начальство над действующим кор­
пусом, приветствую вас, воины Кавказа! Более полвека с
гордостью и изумлением Россия внимает подвигам ва­
шим; весть о них давно вышла и за пределы обширного
нашего отечества.
Уже 25 лет прошло с той поры, когда я считал себя в
рядах ваших. Из бывших боевых сподвижников и товари­
щей только немногих нахожу теперь среди вас — их сме­
нило новое поколение, но и в нем встречаю п реж ний дух
доблести и геройства.
Славные предания прошедшего всегда будут перед ва­
409


ми. Их изучайте, им следуйте... Для России настала го­
дина испытания. Уже многие сотни тысяч ратников опол­
чаются на защиту родного края, воскрешая в памяти на­
рода бессмертное время войны отечественной. Встанем
же и мы, полные рвения и готовности, за святое дело...
Командующего действующим корпусом к нязя В. О. Б е­
бутова, сослуживца молодых лет моих, прошу принять
выражения душевного моего уважения к подвигам его,
охранившим край».
Действующий корпус имел 16 тысяч пехоты, 5 тысяч
конницы и 9 артиллерийских батарей с 76 орудиями. Кро­
ме того, к нему должен был присоединиться дислоциро­
ванный в Ахалцыхе десятитысячный отряд генерала Ко­
валевского, которому Муравьев поручил прежде за в л а ­
деть небольшой, но стратегически важной крепостью Ар-
даган, откуда неприятель сообщался с Батумом и Аджа­
рией. А близ Эривапи находился пятитысячный отряд
генерала Суслова, он обязывался действовать против две­
надцатитысячного корпуса Вели-паши,
занимавшего
дорогу от Баязида к Эрзеруму и угрожавшего левому
флангу и тылу главных сил Кавказского действующего
корпуса.
Анатолийская турецкая армия,
которой командовал
мушир * Васиф-Мегмед-паша, численно была сильнее.
В Карской крепости и в укрепленных по обоим берегам
Карс-чая лагерях насчитывалось 28 тысяч пехоты и ка­
валерии, артиллерия состояла из 150 орудий. В состав ар­
мии входили также корпус Вели-паши и войска, собран­
ные в Эрзеруме.
28 мая основные силы Кавказского корпуса во главе с
Муравьевым перешли границу и сосредоточились в селе­
нии Агджа-Кала, несколько севернее Карса. Спустя пять
дней сюда подошел и отряд генерала Ковалевского, успев­
шего без сопротивления взять Ардаган.
Произведенные Муравьевым рекогносцировки К арса
убедили, что на этот раз овладеть грозной турецкой твер­
дыней будет трудно. Долго смотрел Муравьев в подзор­
ную трубу на высоты Карадага, вспоминая, как штурмо­
вал некогда эту гору и с каким трудом добрался до вер­
шины, где тогда был лишь небольшой редут с четырьмя
пушками, а теперь из-за каменпых бойниц выглядывали
дула крупнокалиберных орудий, державших под прице­
лом всю окрестлежащую равнину и соседние форты.
Карс и Эрзерум имели особо важное значение не толь­
ко для турецкого, но и для британского правительства.
410


Карл Маркс, внимательно следивший за развитием воен­
ных действий в Малой Азии, писал:
«Если Карс является ключом к Эрзеруму, то Эрзерум
представляет ключ к Константинополю и центральный
пункт стратегических и торговых путей Анатолии. Лишь
только Карс и Эрзерум попадут в руки русских, как су­
хопутная торговля Англии с Персией через Трапезунд
сейчас же прекратится».
Укреплением Карса последние годы занимались ан­
глийские инженеры, создав по последнему слову техни­
ки такие мощные оборонительные сооружения, что кре­
пость, как хвалились английские газеты, стала «совершен­
но недосягаемым местом для русских!».
Обороной Карса ведал энергичный английский гене­
рал Вильямс. Английский инженер полковник Лекк не­
устанно совершенствовал крепостные укрепления. Ар ­
тиллерию и стрелковые войска инспектировали англий­
ские офицеры.
Среди командиров было немало венгерских и поль­
ских политических эмигрантов, выдачи которых тщетно
добивался когда-то император Николай. Венгры Кмеги и
Кольман, деятельные участники венгерского восстания
1849 года, приговоренные австрийским правительством
заочно к смертной казни, имели генеральские чины, на­
чальствовали над крупными турецкими воинскими частя­
ми. Снарядами крепостная артиллерия была обеспечена
достаточно. Войска находились в бодром расположении
духа, были хорошо обучены, обмундированы, в продо­
вольствии не нуждались.
На удачный штурм крепости надеяться не приходи­
лось. Правильной осады предпринять гоже было нельзя,
отсутствовала осадная артиллерия, не хватало знающих
саперное дело командиров, — М уравьев вздыхал, вспоми­
ная Бурцова и Пущина! — да и необходимо было избе­
гать изнурительных для войск трудов, сопряженных с
осадой. Ведь неприятель мог неожиданно появиться с
любой стороны и даже в тылу.
Муравьев решил блокировать Карс. Все прямые доро­
ги и кружные пути, связывавшие Карс с Эрзерумом и
другими турецкими крепостями и городами, были пере­
хвачены. Продовольственные запасы, заготовленные ин­
тендантами анатолийской армии в разных местах, захва­
чены. Корпус Вели-паши отброшен к Эрзеруму.
Муравьев с главными силами, совершив обходное дви­
жение, появился в виду Карса с южной стороны, располо­
Ш


жив лагерь близ селения Чифтлигая на обеих сторонах
реки Карс-чай. Палатка главнокомандующего стояла на
возвышении, откуда в подзорные трубы хорошо прогля­
дывались внутренние укрепления Карса, цитадель, имев­
шие особо важное значение Шорахские редуты и часть
долины впереди них. Карадаг не был виден, но за тем,
что делалось там и на северной стороне крепости, зорко
следил храбрый и неутомимый казачий генерал Бакла­
нов. Раскинув свою палатку на высоком кургане, расста­
вив всюду пикеты, Бакланов не позволял туркам выгля­
нуть из своих окопов.
Казаки Бакланова гарцевали под самыми стенами кре­
пости. Ни одна команда фуражиров не могла безнаказан­
но прорваться из крепости или в крепость. Турки вынуж­
дены были прикрывать фуражиров значительными отря­
дами регулярной пехоты и конницы, но Бакланов подсте­
регал их, нападал врасплох и громил в самых неожидан­
ных местах.
Положение осажденных с каждым днем ухудшалось.
Адъютант сераскира, оставивший Карс 5 августа, сооб­
щил в Константинополе, что «ко времени отъезда склады
заключали внутри города Карса запасы на 4, максимум
5 недель, боевыми припасами гарнизон тоже был снабжен
более чем недостаточно. Последнее,
однако, не имеет
большого значения, так как Муравьев заявил своей, по­
сле полученных подкреплений насчитывающей около
50 тысяч человек, армии, что он хочет взять Карс измо­
ром и захватить его, не сделав ни одного выстрела... Рус­
ские заставили жителей уничтожить на расстоянии вось­
ми часов ходьбы (28 миль) в окружности все, что даже
по виду похоже на предметы питания».
Количество русских войск адъютант несколько преуве­
личил, но намерение Муравьева изложил довольно вер­
но. Однако вскоре произошли события, это намерение со­
вершенно изменившие.
В начале сентября в Батум прибыл генералиссимус
Омер-паша, окруженный многочисленными английскими
и французскими советниками. На Кавказском побережье
скопилось к тому времени свыше тридцати тысяч десант­
ных турецких войск. Лазутчики доносили, что Омер-па­
ша собирается идти на выручку Карса. В то же время
корпус Вели-паши, усиленный в Эрзеруме новобранцами,
мог внезапно появиться на вершинах Соганлуга и на­
пасть с тыла.
А погода резко изменилась. Пошли дожди, ночи ста­
412


ли холодными, горы покрылись первым снегом. Вопрос о
том, чтобы как-то ускорить взятие крепости, поневоле не
выходил из головы.
11 сентября утром загремели неожиданно орудия Кар­
ской цитадели, крепость окуталась клубами белого дыма.
Казачьи пикеты расслышали, как в турецком лагере, до­
селе погруженном в уныние, раздались радостные крики,
все там ожило и пришло в движение.
Казак, присланный Баклановым, доложил главноко­
мандующему, что турки празднуют взятие союзными вой­
сками Севастополя. Муравьев хотя и ож идал горестного
этого известия — глухие слухи о падении героической
русской крепости в лагере у ж е носились, — однако почу­
вствовал, как болезненно сжалось сердце и на глаза не­
вольно навернулись слезы. Национальная гордость его
и высокое чувство патриотизма были жестоко уязвлены.
Честь отечества требовала от него каких-то решительных
мер! «При подобных обстоятельствах главному начальни­
ку не следовало уклоняться от гнета ответственности,
ему предстоявшей. Видимое изнеможение неприятеля,
бодрое состояние войск наших, дух, оживлявший их, не-
годозание, возрожденное падением Севастополя, желание
отомстить врагу и всеобщий порыв к бою служили в то
время лучшим ручательством за успех — и штурм Кар­
са был решек в мыслях генерала Муравьева».
17 сентября задолго до рассвета войска Кавказского
корпуса четырьмя отдельными колоннами пошли на при­
ступ.
... Было 9 часов утра. Густой туман, обволакивавший
с утра крепость и всю долину реки Кар-чай, рассеялся.
Выглянуло солнце. Муравьев находился на Столовой горе
и, сохраняя обычные твердость и спокойствие, в подзор­
ную трубу следил за ходом сражения. Адъютанты и орди­
нарцы стояли несколько поодаль в почтительном безмол­
вии.
Бой кипел уже пять часов. Орудийная канонада ни на
минуту не затихала. И хотя войскам генералов Базина
и Бакланова удалось овладеть Чакмакскими редутами,
взяв при этом 15 орудий и два знамени, а колонна гене­
рала Майделя выбила турок с левого крыла Шорах-
ских укреплений, Муравьев видел, что приступ успеха не
имел.
Большая часть старших начальников была убита или
ранена, потери в войсках ежеминутно увеличивались.
В общем резерве оставалось только п ять батальонов. Ка-
413


Валерия, не понесшая никакого урона, стояла в боевых
порядках, но при штурме употребить ее с пользой не
представлялось возможным.
Особенно упорное сопротивление турки оказывали на
правом крыле Шорахских позиций, тянувшихся вдоль
крутой и каменистой высоты. Все приступы войск генера­
ла Ковалевского турки отбили. Сам Ковалевский был
смертельно поражен штуцерной пулей, вскоре выбыли
из строя все штаб-офицеры.
Муравьев вызвал полковника Дондукова-Корсакова,
командовавшего конной артиллерией первой колонны.
—
Каково ваше мнение, полковник, о возможности
успешного завершения приступа?
—
Трудно еще что-то определенное сказать, ваше вы­
сокопревосходительство. *На Чакм акских высотах наши
как будто продвигаются вперед...
Муравьев покачал головой, возразил спокойно:
—
Нет, полковник, я много видел сражений в своей
жизни. Штурм совершенно неудачен. Мы проигрываем.
Все почти резервы наши исчерпаны.
—
Позвольте, однако, заметить, — сказал полков­
ник, — что отбитый штурм не есть проигранное ср аж е­
ние. Мы сохраняем все наши позиции для продолжения
блокады.
—
А это совсем другое дело, — вздохнул Муравьев. —
Тут вы правы. Мы не сумели взять крепость, но мы не
разбиты.
—
И, чуть помедлив, приказал: — Соберите
остатки войск первой колонны и, приняв начальство нал
ними, не теряя боевого порядка, при соответствующем
прикрытии отступайте на исходные позиции.
—
Разрешите узнать, как при этом обратном движе­
нии поступить с блокадными постами около крепости?
—
Все сии посты снова занять и держать крепче
прежнего. Вам все ясно?
—
Так точно, ваше высокопревосходительство. Б удет
исполнено!
Одновременно Муравьев приказал отступать в свои
лагеря и остальным войскам. Турки не преследовали. Пе­
хота их хотя и отбила приступ, но понесла сильнейший
урон, а кавалерии не оказалось: всех лошадей осажден­
ные к тому времени уж е истребили. Последнее обстоя­
тельство ие укрылось от Муравьева и несколько отвлекло
его от мрачных размышлений о причинах первой за всю
военную службу неудачи.
Причин было много. Оборонительные укрепления, воз­
414


веденные англичанами, оказались более мощными, чем
предполагалось. Штурмующим войскам недоставало лест­
ниц и фашин, начальники плохо знали местность. Сказы­
валась, несомненно, и техническая отсталость вооруже­
ния кавказских войск, таких дальнобойных штуцеров, как
у турок, они не имели, на что не раз раньше тщетно ука­
зывал Муравьев военному министру. В походной канце­
лярии, составляя официальное донесение в Петербург,
указали, как обычно в таких случаях делалось, и на про­
счеты отдельных командиров, чтобы как можно более вы­
городить главнокомандующего.
Муравьев, прочитав это донесение, порвал его.
—
Если б штурм имел успех, — сказал он, — то вся
слава досталась бы мне, а посему и вся тяжесть ответст­
венности за неудачу по справедливости должна быть при­
нята мною одним! *
...А в Карсе торжествовали и ликовали. Генерал Виль­
ямс был убежден, что теперь Муравьеву ничего не оста­
ется, как снять блокаду и поспешить для защиты Гру­
зии, у границ которой стояли войска Омер-паши.
Англичане, по свидетельству доктора Сандвита, еже­
дневно собирались н а рассвете с подзорными трубами на
каком-нибудь возвышении, дабы высмотреть, что делает­
ся в русском лагере, и, видя движение транспортов с ра­
неными, они принимали их за передовые отряды отсту­
пающих русских войск. Главнокомандующий Васиф-Мег-
мед-паша писал в Эрзерум, что зиму проведет там и
чтобы для его стола позаботились заготовить всякие при­
пасы и лакомства.
Один Керим-паша думал иначе и никаких радужных
планов не строил. Кто-то из англичан поинтересовался:
—
Ваше превосходительство, кажется, не уверены в
скором освобождении от блокады?
—
До приступа русских я еще полагал это возмож­
ным, — ответил Керим-паша, — а теперь надежд не
имею...
—
К ак ж е так, ваше превосходительство? Муравьев
потерпел поражение, армия его ослаблена, на подкрепле­
ние рассчитывать ему нельзя...
—
Вы не знаете генерала Муравьева, — перебивая,
сказал Керим-паша.
—
А я, будучи подполковником, слу­
жил под его начальством в Константинополе, когда он
командовал там присланным султану вспомогательным
корпусом... Неудача не разрушит, а укрепит его намере­
415


ние, Муравьев теперь не отступит и своего добьется. Нам
остается надеяться лишь на чудо, если Аллах ниспошлет
его!
8
На Кавказе тем временем происходило следующее.
Омер-паша из Батума уведомил генерала Вильямса, что
«через двадцать дней он придет на выручку гарнизона
Карса», однако дороги туда оказались совершенно непро­
ходимыми, и турецкий генералиссимус принял другой
план, подсказанный английскими и французскими совет­
никами: сосредоточив основные силы экспедиционной ар­
мии в Сухуме, он решил покорить Грузию и занять Тиф­
лис, двинувшись туда через Гурию и Мингрелию.
Муравьев с действующим корпусом стоял под К ар ­
сом, серьезного отпора интервенты пе ожидали. Омер-па­
ша в Сухуме хвалился:
—
Я пройду без выстрела до самого Кутаиса, и, мо­
жет быть, только близ Тифлиса русские осмелятся всту­
пить со мной в бой.
Омер-паша и его советники возлагали при этом боль­
шие надежды на помощь Ш амиля и местного населения,
которому обещали всякие блага. В воззвании к гурийцам
сообщалось: «Находясь под наш им владычеством, вы бу­
дете торжествовать. Ж ители Гурии никакой подати не
будут платить и никем притесняемы не будут. Одним
словом, защищаем вас, жен и детей ваших от всяких обид,
притеснений, разорений, зажигательств, если покоритесь
всемилостивейшему султану».
Но кавказцы хорошо знали цену лживым обещаниям
турецких поработителей.
В начале октября войска Омер-паши из Абхазии дви­
нулись к границам Мингрелии. А из Кобулет выступил
отряд турецкой пехоты и башибузуков, завязавш их сра­
жение на границах Гурии с местной милицией и ополчен­
цами, которыми командовал храбрый Малакий Гуриели.
Местное население встречало непрошеных гостей враж ­
дебно. Завидев приближение неприятеля, жители угоняли
скот в леса, укрывали продовольствие, а мужчины, спо­
собные носить оружие, создавали партизанские отряды,
которые сжигали мосты, портили дороги, смело нападали
на вражеские колонны.
20 октября армия Омер-паши стала на правом берегу
широкой и быстрой реки Ингури. Генерал Багратиоы-
Мухрапс-кий, оборонявший Мингрелию, имел под началь­
416


ством всего 5700 человек регулярных войск при 12 ору­
диях и около 4 тысяч конных и пеших имеретинских и
мингрельских дружинников.
Силы были неравпые, по
Багратиои-Мухранский решил без боя неприятеля в Мин-
грелию не пускать и задержать, насколько возможно, на
переправах через Ингури. Сражение продолжалось целый
день. Густые колонны турецкой пехоты пытались перей­
ти Ингури вброд, но замаскированная на левом лесистом
берегу батарея легких орудий под начальством поручика
Симонова открыла картечный огонь по наступающим, а
спешенная дружина имеретинцев, предводительствуемая,
восьмидесятипятилетним Симоном Церетели, метким ру­
жейным огнем поражала турок на середине реки. Эта
а гака, как и многие другие, была отбита. Вместе с русски­
ми егерями и гренадерами отважно сражались абхазские,
мингрельские, карталинские и гурийские добровольцы.
К вечеру берег Иигури всюду покрылся неприятельскими
трупами.
Однако превосходство сил неприятеля давало себя
зиать. Багратион-Мухранский вынужден был отступить,
отведя свой отряд к селению Хета. Омер-паша занял Зуг-
дпди — столицу Мингрелии, поселившись в великолеп­
ном дворце князей Дадиани. Правительница укрылась
среди неприступных гор в замке Горди. Бебутов предла­
гал ей с детьми переехать на время в Тифлис, по она от­
казалась:
—
Я не оставлю своего народа в беде...
Екатерина Александровна Дадиани следовала советам
Муравьева. Она изменила отношение к народу, принима­
ла деятельное участие в создании мингрельского ополче­
ния, посещала действующие отряды мингрельцев в ла­
герях и на биваках. Вместе с сестрой Ниной Грибоедо­
вой заботилась о лучшем обслуживании госпиталей.
Интервенты пытались, как и предполагал Муравьев,
склонить правительницу на свою сторону. Французский
агент полковник Мефре писал ей: «Я понимаю колебание
вашей светлости, но это колебание, весьма извинительное
женщине, может, продолжаясь, серьезно повредить ин­
тересам вашим и ваших детей. Русские разбиты па Ду­
нае, в Крыму и на Ингури, наконец, везде, где только мо­
гли с ними сойтись. Ваша светлость поймет хорошо, что
они не в состоянии удержать свои завоевания на Кав­
казе».
Все подобные обращения с презрением отвергались.
Изменников среди мингрельцев не оказалось.
Шамиль
27 За стеной Кавказа
417


хранил молчание. Партизанские отряды не давали тур­
кам покоя ни днем ни ночью.
Английский советник Олифант однажды утром наве­
стил Омер-пашу. Генералиссимус был совершенно удру­
чен.
—
Мы ошиблись в своих расчетах, — признался
он.
Местные жители относятся к русским добросер­
дечно и поддерживают их с оружием в руках. Наши по­
пытки возбудить к действию Шамиля тщетны. Генерал
Муравьев успел чем-то соблазнить горцев и настроить их
против нас.
—
Что ж е все-таки, ваше высокопревосходительство,
вы намерены предпринять?
—
Самым разумным мне кажется отступление... Кам­
пания развивается несчастливо, фортуна окончательно от
меня отвернулась!..
...М уравьев, вопреки ожиданиям осажденных и вопре­
ки мнению почти всех своих генералов, отступать от К ар­
са не собирался. Полковник Дондуков-Корсаков так опи­
сал состояние дел после штурма в действующем кор­
пусе:
«Войска заняли прежние свои позиции. Дух солдат
нисколько не упал, они готовы были вновь идти на при­
ступ. Совсем другое, к сожалению, должно сказать о на­
чальниках. Озабоченные расстройством частей своих, они
не допускали продолжения блокады. Суровость зимы, не­
достаток фуража, значительная убыль людей служили,
по мнению их, достаточным доказательством невозмож ­
ности дальнейшего пребывания под Карсом.
Один главнокомандующий оставался непоколебим.
Здесь начиналась упорная борьба его против общего мне­
ния, против этого равнодушия к делу, характер которого
определить можно только французским выражением
opposition d’inertice. Главнокомандующий вышел победи­
телем из этой борьбы; по сколько трудов, сколько душ ев­
ных испытаний... стоило ему это тяжкое время!
Самые строгие меры были приняты для бдительного
надзора за блокированными. Наши цепи были усилены, и
ночыо почти вся кавалерия расходилась на заставы.
В первые дни после штурма перебежчиков не было; в
Карсе уверяли, что русские готовятся снять блокаду: но
скоро гарнизон крепости утратил эти надежды.
С укреплений Карса было видно, как палатки в на­
ших лагерях редели, а на месте их воздвигались землянки
и зимние помещения для войск. До турок должны бы­
418


ли доходить звуки почтовых колокольчиков по устроенно­
му тракту из Чифтлигая в Алексаыдрополь; тройки сле­
довали без всякого конвоя, транспорты свободно подво­
зили фураж и сено с Арпачая в виду неприятельских
укреплений. Лошадей у турок уже не было; как тело без
движения, так неприятельская армия без кавалерии ожи­
дала безропотно окончания своих бедствий. Но эта мера
испытаний скоро
переполнилась. Томимая голодом,
ослабленная смертностью и болезнями, турецкая армия
постепенно уничтожалась, а число перебежчиков значи­
тельно увеличилось. Из моего отряда ежедневно толпами
препровождались в главный лагерь пленные турки. В по­
следнее время вид этих людей был ужасен: впалые гла­
за, опухшие руки и ноги свидетельствовали о разруше­
нии, произведенном голодом.
Относительно бедствий гарнизона все показания плен­
ных были единогласны. Распускаемым слухам о скором
подкреплении из Эрзерума никто не верил.
12 ноября вечером я получил записку начальника по­
ходной канцелярии полковника Кауфмана с требованием
поспешнее явиться к главнокомандующему. Уже носи­
лись слухи о прибытии какого-то английского офицера в
главную квартиру. С радостной надеждой проскакал я
расстояние, отделявшее меня от Чифтлигая. Главноко­
мандующий объявил мне о приезде за несколько часов
перед тем капитана Тисделя, адъютанта Вильямса, с
письмом, в котором генерал просил свидания. Оно было
назначено на другой день.
Сомнения никакого не было, что целыо предстоящего
посещения будет предложение о сдаче Карса. Главно­
командующий поручил полковнику Кауфману и мне со­
ставить наперед проект условий, а впоследствии, по утвер­
ждению их, вести переговоры с генералом Вильямсом».
13 ноября генерал Вильямс, сопровождаемый адъю­
тантом Тисделем и секретарем Черчиллем, прибыл в рус­
ский лагерь. При высоком росте, крупных и резких чер­
тах лица и гордой осанке Вильямс производил внушитель­
ное впечатление. Муравьев принял его в своем недавно
построенном домике. Вильямс, не знавш ий по-русски,
имел переводчика, но Муравьев отклонил его услуги и
заговорил с генералом на чистейшем английском языке.
Первая встреча была недолгой. Вильямс заявил:
—
Я человек прямой и не хочу скрывать от вас бед­
ственного положения, в котором ныне находится гарни­
зон Карса. Я исполнял обязанность свою до последней
419


возможности, токарь недостает у меня к тому более спо­
собов. Гарнизон изнурен до крайности, мы теряем сто
пятьдесят человек в сутки от нужды и лишений, город­
ские обыватели гибнут от голода и болезней. Нам неот­
куда более ожидать помощи. Я прибыл к вам с согласия
нашего главнокомандующего, чтобы предложить сдачу
Карса.
—
Вы первый, генерал, искали свидания со мной, —
сказал Муравьев, — и я ожидаю от вас условий, на ко­
торых вы предлагаете сдачу крепости.
—
Вам известно паше бедственное положение, — от­
ветил Вильямс.
—
Я предоставляю условия па ваше ве­
ликодушие... Но я просил бы, если сочтете возможным,
уважить три мои просьбы.
—
Какие же, генерал?
—
Я просил бы, во-первых, чтобы плен распростра­
нялся лишь па регулярные войска, а нестроевые люди и
полки редифа, сформированные из запасных и более дру­
гих истощенные голодом и болезнями, были отпущены.
И во-вторых, чтобы офицерам на время плена было остав­
лено оружие.
—
Хорошо, — кивнул головой Муравьев.
—
Я возра­
жать не буду. А что еще?
Вильямс несколько замялся:
—
Эта просьба будет не совсем обычна... Я полага­
юсь на человеколюбие вашего высокопревосходительства...
В рядах турецкой армии находятся иностранные выход­
цы, осужденные в своем отечестве за политические вы­
ступления. Плен для них может стать предвестником
казни...
Вильямс знал, как упорно домогался царь Николай
выдачи этих политических эмигрантов, венгерских и поль­
ских мятежников, и теперь, когда они пленены, трудно
был* надеяться, чтобы царский генерал па свою ответ­
ственность согласился выпустить их из Карса. И его от­
каз ие потребовал бы даже объяснений. Ведь самоволь­
ное освобождение политических преступников, узнай об
этом император, могло бы дорого М уравьеву обойтись!
Вильямс, волнуясь, взглянул на него. Муравьев оста­
вался совершенпо спокойным, словно дело касалось н е­
значительных обстоятельств. Потом проговорил:
—
Я вас понимаю, генерал, и вполне с вами согласен.
Все иностранные выходцы, по списку, вами иредставлеп-
иому, будут беспрепятственно мною пропущены *.


Вильямс с удивлением и благодарно посмотрел на не­
го. А Муравьев, встав из-за стола, заключил:
—
Что касается подробных условий капитуляции,
предлагаю обсудить их с назначенными мною для сего
лицами!
.. .Полковник Дондуков-Корсаков продолжает:
«16 ноября погода была сырая, мрачные тучи висели
лад укреплениями, небо Карса как бы сочувствовало
грустной участи, постигающей турецкую армию. С восьми
часов утра войска паши заняли указанные места около
Каре-чая, в окрестностях разоренного селения Гюмбет.
С вверенным мне отрядом я занимал левый фас располо­
жения наших войск. Кавалерия моя примыкала к ближ­
ним отрогам Ш орахских высот. Около десяти часов дня
показались выходящие из Карса густые массы войск; к
двум часам пополудни стянулся карский гарнизон к сбор­
ному пункту посреди наших войск. Минута была вполне
торжественная. Остатки недавно еще грозной тридцати­
тысячной Анатолийской армии стояли обезоруженными
перед нами. Корпус Кавказский платил союзной армии
Карсом за взятие Севастополя. В эту минуту каждый из
присутствующих при этом торжестве нашего оружия при­
носил дань уважения и благодарности главнокомандую­
щему за услугу, оказанную России настойчивою его твер­
достью.
Генерал Вильямс со всем своим штабом, мушир ту­
рецкой армии Васиф-паша и известный своей храбростью
Керим-паша впереди Анатолийского корпуса подъехали к
главнокомандующему. Затем переданы были ключи горо­
да и знамена двенадцати турецких полков. Громкие кри­
ки «ура» в рядах наших приветствовали сдачу этих тро­
феев. Вся плененная турецкая армия прошла мимо глав­
нокомандующего. Редифы и милиция, назначенные к
отпуску па родину, составили отдельную команду; плен­
ные, назначенные к отправлению в Россию *, отвег \ы к
мосту у Чифтлигая, где для них был приготовлен обчл».
Над цитаделью грозной Карской крепости взвился руз­
ский флаг. Победителям досталось сто тридцать крепо­
стных орудий, большое количество оруж ия и снарядов,
интендантские склады с военным имуществом.
Омер-паша, узнав о падении Карса, тотчас же прика­
зал начать общее отступление. Народные партизанские
дружины донимали турок где только и чем только было
можно. Среди турок н ачалась паника. «Это отступление
совершается в полном беспорядке, — з аписал в дневник
421


Олифант, — все бегут взапуски к морскому берегу, при­
чем паши оказали такую резвость, какой до того никто
в них не подозревал».
Англо-турецкие замыслы об отторжении Кавказа от
России потерпели полное крушение.
9
Известие о падении Карса, а вскоре затем о разгроме
экспедиционной армии Омер-паши вызвали оживленные
отклики европейской печати. До последнего времени га ­
зетчики, особенно английские, до небес превозносили
«блестящие победы» союзных войск в Крыму и взятие
Севастополя, предрекая скорую потерю Россией всего юга.
Взятие Карса Муравьевым охладило горячие головы, всем
более или менее объективным наблюдателям стало ясно,
что победы, одержанные Муравьевым в Малой Азии и на
Кавказе, свели на нет крымские успехи союзников и
бахвалиться их трубадурам, собственно говоря, печем.
Именно так оценили положение Карл Маркс и Фридрих
Энгельс.
Статьи о действиях Муравьева появились не только в
европейских, но и в американских газетах и журналах.
Все отдавали должное талантливому русскому генералу.
А как весть о взятии Карса встретили в России? По­
ток писем, полученный Муравьевым со всех концов стра­
ны *, свидетельствовал о безграничной радости и восхи­
щении русского народа.
Брат Александр, живший в подмосковном имении ж е­
ны Белая Колиь, писал: «Ты славно скушал тридцатиты-
сячпую Анатолийскую армию. Это событие произвело и
продолжает производить чрезвычайное влияние в Европе
и особенно огорчает англичан. В России же не переста­
ют восхвалять твои подвиги и прославлять тебя; в Мос­
кве уже продаются на Каменном мосту твои портреты и
на копе, и грудные, и в разных положениях с чудными
надписями и описаешями».
Горячо поздравляя с победой старого сослуживца и
друга, Ермолов сообщал из Москвы:
«Читая иностранные журналы, ты конечно удивляешь­
ся, что английские тебя не раздирают, хотя ие скрывают,
что взятием Карса прямо попал им в жилу. Не порадует
их и бедственное положение Омер-пашн, спасающегося
постыдным бегством. Одно утешение могут находить ан­
гличане в прочности союза с Наполеоном, который, обна­
422


руживши их бессилие, не обращая внимания на успехи
оружия нашего в Азиатской Турции, высказывает неж­
ное чувство участия, с сожалением, что падение Карса
должно быть им очень неприятно и вредит их выгодам.
Это слышали в его разговорах. Приветствия и уверения
в дружбе взаимны, но хитрые англичане не в крови кор­
сиканской могут отыскивать забвение Ватерлоо и Св.
Елены».
Либеральный чиновник П. В. Зиновьев, близкий при­
ятель декабристов Ивана Пущина и Ивана Якушкииа,
писал из Красноярска:
«Из дебрей сибирских примите искреннее душевное
поздравление мое с покорением Карса. Вы первый в теку­
щую войну склонили чужеземные знамена, взяли ключи
их крепости и шпаги их генералов. Победа ваша, закан­
чивая кампанию 1855 года, дает возможность России
вздохнуть свободно и с большим терпением вынести тя­
ж елые дни, с большею осмотрительностью приготовиться
к будущей борьбе. Здесь победа ваша произвела восторг
всеобщий. Ваше имя с чувством живой благодарности пе­
редавалось друг другу во всех слоях общества. Сибир­
ские жители — горячие патриоты и между тем умные су­
дьи — восхищены вашими действиями».
Врач и общественный деятель С. Аренский отклик­
нул ся из Новгорода: «С какою любовью перечитывают
всюду ваше донесение о взятии Карса! Надобно видеть,
чтобы понять общую народную любовь к вам, доходящую
до сердечной восторженности».
Таковы все поздравительные послания. Муравьева
признание его заслуг соотечественниками трогало до глу­
бины души.
—
Это лучшая мне награда, о которой я мог лишь
мечтать, — говорил он жене, приехавшей осенью в Тиф­
лис со старшими дочерьми.
Совсем иное отношение к М уравьеву проявили имзге-
ратор Александр, окружающие его царедворцы, сановни­
ки, правящие лица. Взятие Карса было, конечно, и для
них важным, радостным событием, позволяющим наде­
яться на скорый мирный договор с союзниками, на более
мягкие их условия. И можно не сомневаться: если б
Карс взял угодный им генерал, он был бы щедро награж­
ден и возвеличен. Но Карс покорил человек, которого им­
ператор Александр, как и покойный отец его, принужден
был терпеть на посту кавказского наместника...
Император послал Муравьеву Георгиевский крест
423


второй степени. И только. Кто-то из близких императора
заметил, что взятие Карса заслуживает большей награды.
Александр сердито оборвал:
—
Мы обязаны этой победой более помощи всевыш­
него, нежели деятельности Муравьева!
Неприязнь к наместнику постоянно подогревал у им­
ператора князь Барятинский, пускавший в ход любую
подлость, чтобы ошельмовать Муравьева. Чиновник
В. А. Ипсарский, ближайший сотрудник Барятинского,
свидетельствует: «Князь Александр Иванович старался,
по мере сил и возможностей, ускорить падение Муравье­
ва. В Петербурге князь нашел значительного по этой
части сотрудника в Буткове, управлявшем делами Кав­
казского комитета. С обычною ловкостью Бутков мгно­
венно угадал восходящее величие и тотчас примкнул к
нему. Совокупные их действия были оскорбительны и
вредны для Муравьева».
Но пока положение на Кавказе оставалось тревож­
ным, домогательства Барятинского успеха не имели, им­
ператор Александр ие мог решиться на замену старого,
опытного генерала своим взбалмошным приятелем, обе­
щая ему сделать это, когда военная обстановка на Кав­
казе улучшится.
Теперь, когда экспедиционная армия Омер-паши была
разгромлена, Барятинский усилил свои грязные происки
против М уравьева. Добившись того, что император велел
передавать ему все кавказские вопросы из военного мини­
стерства, Барятинский стал решать их наперекор и во
вред Муравьеву. А случаев к тому представлялось много.
Генерал Багратиоп-Мухранский, защищавший Мии-
грелию, предполагал, что Омер-паша после сражения при
Ингури будет продолжать наступление в глубь страны, и
преждевременно сжег там большие запасы хлеба, заго­
товленные для кавказских войск. Муравьев любил и це­
нил храброго генерала, но истребление им хлебных скла­
дов признал преждевременным и ненужным и сделал вы­
говор. Багратион-Мухранский
оскорбился,
приехал
жаловаться в Петербург и попал в объятья Барятинско­
го, обещавшего ему полное содействие. «Мы сочинили и
представили просторный и красноречивый доклад с при­
ложением разных чертежей, — пишет Ипсарский, — в
котором доказывалось, что если бы Мухранский ие сжег
известных складов, то Омер-паша, найдя здесь продоволь­
ствие для своих войск, пошел бы далее и забрал бы весь
Кавказ, и что поэтому Мухранский заслуживает не вы­
424


говора, а награды, как спаситель страны. Это дело и этот
доклад едва ли не были окончательными выстрелами, ко­
торыми князю надо было во что бы то ни стало повалить
Муравьева. Когда я близко узнал Кавказ, тотчас обнару­
жилось, что Багратион-Мухранский действительно не за­
служивал награды».
...18 марта 1856 года после длительных переговоров в
Париже был подписан мирный договор с союзниками. Се­
вастополь и другие города в Крыму и на Кавказском по­
бережье, взятые союзными войсками, были возвращены
России в обмен на Карс и малоазиатские турецкие вла­
дения, завоеванные Муравьевым. Николай Николаевич
имел полное право сказать, что он честно послужил свое­
му отечеству. Без воинских подкреплений и без прави­
тельственных субсидий он в короткое врем я сумел собрать
сильный действующий корпус, воодушевить войска, под­
готовить оборону Мингрелии и, удержав Шамиля от на­
падений, вторгнуться в турецкие владения, завладев Ар-
даганом и Карсом. Кавказ и Крым были освобождены!
А из Петербурга чуть ли не ежедневно приходили вся­
кие нелепые предписания, сыпались незаслуженно-оскор­
бительные выговоры, и он ясно понимал, кто и почему
устраивает на него гонение... Что ж, иного отношения к
себе от нового владыки он не ожидал! Впрочем, это и
не особенно его огорчало. На службе оставаться все рав­
но пе было смысла, военные действия окончились, а стре­
лять в свободолюбивых горцев и разорять аулы он не
собирался.
—
Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, —
процитировал он в письме жене строки из шиллеровской
драмы.
Прошение об отставке было им написано и послано в
Петербург без колебаний. Отставка была принята, наме­
стником назначен Барятинский. И вскоре Муравьев на­
всегда простился с Кавказом. Ж алел он лишь о том, что
пе смог облегчить положение крепостных крестьян Кав­
казского края, находившихся в особенно тяжелых усло­
виях.
«Здесь нет старых родовых помещиков, — з аписал он
в дневнике, — а которые здесь находятся, составились из
отставных или выслужившихся чиновников и офицеров
или же из армян и грузин, достигнувших через офицер­
ское звание дворянского права промышлять русским на­
родом. Владельцы эти, приобретая земли на Кавказе, по­
купают в России людей и селят в своих поместьях. Есте­
425


ственно, что взаимные отношения владельцев с подвласт­
ными становятся самыми враждебными. С одной стороны
притеснения всякого рода, извлечения больших выгод, с
другой — отчаяние... Крайность, бедность и угнетение
всякого рода заставляют нечастных рабов всюду искать
покровительства, которое при двусмысленности наших за­
конов трудно им оказать. В просьбах своих люди эти
выставляют одну причину, весьма законную для извлече­
ния их из рабства, — это приобретение их без земли, по
дела такого рода не могли решаться одною властью на­
местника, без справок, а должны были вестись законным
порядком через присутственные места. Справки же в от­
даленных губерниях России оставались долгое время без
ответа или получались в неясных выражениях, дела пе
кончались, и страдальцы подвергались вящим истязани­
ям... При всем участии моем к своим несчастным сооте­
чественникам, я хотя и принимался за несколько подоб­
ных дел, но не могу похвалиться успехом, ибо коротко
было управление мое краем».
Есаул Кавказского
линейного
казачьего войска
И. С. Кравцов, оставивший описание трогательных прово­
дов М уравьева из Ставрополя и устроенного ему пред­
ставителям и всех сословий прощального обеда, отметил:
«На Северном Кавказе любили Муравьева за его правду
и прямоту характера, чисто русские, тогда как в Закав­
казском крае лица, облагодетельствованные его предмест­
ником разными широкими милостями, напротив, отнес­
лись к нему холодно по той простой причине, что М ура­
вьев на подобные милости был очень скуп. А был он
скуп потому, что с народными деньгами, именуемыми ка­
зенными, он обходился так же, как Петр Великий, кото­
рый говаривал, что он за каждый рубль, взятый с наро­
да па нужды государственные, обязан дать отчет богу».
Полковник Дондуков-Корсаков дополнил:
«Под суровою оболочкою его скрывалось самое теплое
и сострадательное сердце. В мерах взыскания он всегда
отклонял все, что могло уничтожить будущность виновно­
го. В командование свое на Кавказе ои не решился под­
писать ни одного смертного приговора, ие сделал никого
несчастным».
10
В конце 1856 года у Николая Николаевича, проживав­
шего в Скориякове, опасно заболела дочь Антонина. Вра­
426


чи советовали на зиму отправить ее в Италию. Наталья
Григорьевна предложила мужу:
—
Поедемте всем семейством. Тебе, друг мой, тоже
отдохнуть нужно, а я давно мечтаю побывать за гра­
ницей!
Ехать решили пароходом из Петербурга, и, будучи в
столице, Муравьев не мог не представиться императору
Александру. Новый владыка произвел на него самое от­
талкивающее впечатление. Покойный император еще
сдерживал дурные наклонности сына, принуждая его к
занятиям, а теперь, став самодержцем, Александр пре­
давался безудержно увеселениям и наслаждениям, со­
провождавшимся зачастую настоящими вакханалиями.
Муравьеву всегда ненавистны были цари и окружавшая
их раболепствующая дворцовая челядь, но то, что увидел
он теперь, превзошло все его ожидания. Делами во двор­
це никто не интересовался. Убеждений ни у кого не бы­
ло. Истинные заслуги не ценились. Совестливый труд
осмеивался. Подобострастие, интриганство и лицемерие
доведены были до высшей степени.
«Что можно было ожидать от людей, — с негодова­
нием записал Муравьев, — коих личные страсти брали
верх над чуждым для них теплым чувством любви к
славе своего отечества! Одного мира домогались они, к а ­
кой бы он ии был постыдный, и когда достигли его, тог­
да последовали прежним порядком происки и развилась
ненасытность их к приобретению и властвованию, к на­
слаждениям всякого рода... И вот личности, окружающие
престол, обладающие всеми силами государства, исправ­
ляющие нравственность служащих, избирающие прави­
телей народа! От такой среды честный человек должен
бежать, если он сам не чувствует в силах изменить губи­
тельный порядок вещей!»
Император Александр, с опухшим лицом и тяжелым
взглядом, принял Муравьева неприветливо и, слегка кив­
нув головой, не пригласив сесть, проговорил сердито:
—
Вы почему, генерал, нарушаете существующие пра­
вила ношения головных уборов?
Муравьев от такого неожиданного вопроса смутился:
—
Я не понимаю, ваш е величество...
—
Нет, вы отлично понимаете! — перебил царь.
—
Вам присвоено носить каску, а вы, как мне говорили,
продолжаете ходить в папахе, присвоенной лишь лицам,
состоящим на службе в Кавказском корпусе...
Едва сдерживая клокотавшее в груди возмущение,
427


стиснув зубы, Муравьев стоял и молча слуш ал царское
поучение. И по какому ничтожному поводу! Это вместо
того, чтобы поблагодарить за полезную отечеству службу
или хотя бы поинтересоваться подробностями военных
действий!
—
Извините, государь, — промолвил Муравьев, —
что, забыв сменить папаху, я вызвал тем самым гнев ва­
шего величества...
—
Раз правила существуют, значит, надо их выпол­
нять, — назидательно заключил царь и, чуть помедлив,
видимо не находя других тем для разговора, спросил: —
Вы долго думаете пробыть за границей?
—
Всю зиму и весну, как рекомендуют врачи для здо­
ровья дочери...
—
Что ж, поезжайте... Надеюсь, вы останетесь вояжем
своим довольны!
Муравьев и прежде был невысокого мнения об Алек­
сандре, а теперь окончательно убедился, какой ничтож­
ный, подлый и пошлый человечишка уселся на троне.
...Прожив зиму в Риме, а весну в Швейцарии, Му­
равьевы летом возвратились в Скорняково. Николай Ни­
колаевич писал книгу «Война за Кавказом» и не предпо­
лагал в ближайшее время оставлять деревенского уеди­
нения, где ему так хорошо работалось.
Между тем интерес к покорителю К арса в народе но
иссякал. И хотя цензорам и издателям было сделано
сверху внушение «излишних похвал действиям генерала
Муравьева не допускать», это обстоятельство народной
славы его ие преуменьшило. Правительство пи чинов, нп
званий за взятие Карса Муравьеву не присвоило, а сооте­
чественники благодарно прозвали его Карским. И многие
простые людп, не искушенные в дворцовых интригах, н е ­
доумевали: почему генерал, которому Россия обязана ос­
вобождением Кавказа от интервентов и возвращением
Крыма, вынужден жить деревенским отшельником? Неже­
лательные для правительства нарекания слышались всю­
ду. Александр II с этим не мог не считаться.
Муравьев неожиданно получил приказание незамедли­
тельно по распоряжению государя явиться в Петербург.
Ничего доброго от этого вызова ожидать не приходилось.
И он отправился в столицу неохотно, с тяжелым чувст­
вом.
Император Александр принял на этот раз более веж­
ливо, спросил о здоровье и семейными делам и покитересо-
428


вался, но тут же разъяснился
и неблаговидный его
умысел:
—
Я вызвал вас, Николай Николаевич, затем, — ска­
зал он, — чтобы предложить весьма важное по нынешним
временам место председателя в генерал-аудиторкате...
Муравьев хорошо знал, какая дурная слава установи­
лась за генерал-аудиториатом, с каким презрением и не­
навистью отзываются всюду об этом высшем военном ка­
рательном органе. И тут же вспомнил: император Нико­
лай, желая подорвать любовь и уважение военных люден
к Ермолову, сделал ему точь-в -точь такое же предложе­
ние, от которого Алексей Петрович решительно отказал­
ся. Цель императора Александра, следовавшего по стопам
«незабвенного родителя», новизной не отличалась. Нет,
он, Муравьев, тоже своего ымепк пятнать не будет!
И, стараясь держаться как можно спокойней, глядя в
глаза царю, он произнес:
—
Я надеялся, государь, отдохнуть от трудов и вол­
нений, понесенных в прошедшую войну, и в мои годы не
смогу браться за то, к чему не сроден...
Император
нахмурился,
глаза у него сделались
злыми:
—
Так вы что же, хотите отказаться от моего пред­
ложения?
—
Да, ваше величество, — твердо и прямо сказал Му­
равьев.
—
Я свыше сорока лет нахожусь на поприще
военном, и вы не раз изволили удостаивать меня своим
одобрением. Не возлагайте же на меня при исходе жиз­
ни моей звания палача. Оставьте мне лучше приобрете­
ние мое в жизни — честное имя и душевное спокойствие,
не подвергайте меня укорам, которые будут преследовать
память обо мне за пределами жизни...
Император не дослушал, пухлые щеки его побагрове­
ли и затряслись, он, копируя отца, заложил правую ру­
ку за борт мундира и, приняв грозный вид повелителя,
проговорил:
—
Когда государь вам приказывает, то рассуждать не­
чего, а должно повиноваться, исполнять волю его. Я даю
вам три дня времени, подумайте и передайте ответ свой
военному министру, который мне о том доложит... Про­
щайте!
Грозный вид царя Муравьева не испугал. Сделка с со­
вестью была для него немыслима. Явившись к военному
министру, он заявил, что должность, предложенную госу­
дарем, он принять не может.
429


—
Это ваше право, Николай Николаевич, уговаривать
вас не буду, — ответил министр, — но, мне думается, вы
могли бы несколько смягчить ваш ответ государю...
Не понимаю, как именно? — удивился Муравьев.
—
Вы, вероятно, слышали о подготовляющемся судеб­
ном процессе над главным интендантом Крымской армии
Затлером?
—
Да, в Петербурге только и разговора о том. Дело,
судя по всему, грязное.
—
Совершенно верно. И мне помнится, вы в свое вре­
мя с корыстолюбивыми интендантами, обкрадывавшими
войска, расправлялись сурово, не считая сего для себя
зазорным. Так, может быть, вы, отказываясь от постоян­
ного председательства в генерал-аудиториате, согласились
бы участвовать в суде над Затлером?
—
Мне такого предложения никто не делал.
—
А что бы вы ответили, если бы оно было сделано?
—
Пожалуй, согласился бы... Обкрадывать героиче­
ских защитников Севастополя могли только самые гнус­
ные подлецы, и суровый суд над ними я считаю актом
справедливости.
—
Хорошо, отлично, — сказал министр.
—
Я госуда­
рю так о нашем разговоре и доложу.
Судебный процесс по делу Затлера привлекал внима­
ние всей страны. Дело состояло в том, что возглавляемое
Затлером интендантское управление Крымской армии си­
стематически поставляло войскам недоброкачественные
продукты, снабжало негодной обувью и одеждой, задер­
живало доставку военного снаряжения.
Муравьев, утвержденный членом судебной коллегии,
видел по ходу дела, что нити всех этих преступлений не
обрывались на Затлере, а тянулись дальше. Затлер был
своим человеком у главнокомандующего князя Горчакова.
Армейские интенданты и поставщики были связаны со
многими видными чиновниками из других ведомств и вы­
сокопоставленными лицами. Муравьев негодовал и требо­
вал, чтобы все эти попустительствовавш ие ворам «знатные
персоны» были дополнительно привлечены к ответствен­
ности. В высших сферах смотрели на дело иначе, прика­
зали «знатных персон» не затрагивать.
При определении наказания Муравьев требовал, что­
бы Затлер и главные его помощники были разжалованы
в солдаты и сосланы на каторгу.
Суд решился только на разжалование.
Муравьев записал: «Участие к разжалованным всол-
430


даты понятно тогда, когда они пострадали за малость, за
поединок, за политические проступки*, даже за буйство,
но к людям, постоянно промышляющим разгромлеиием
казны в неимоверных размерах, с погубленном корысто­
любивыми оборотами своими тысячей служивых и без то­
го обреченных на смерть от неприятельского оружия, при­
говор к разжалованию в солдаты казался мне недоста­
точным».
Но за спиной Затлера стояли могущественные покро­
вители. Император еще более смягчил приговор, чиновные
воры и мошенники отделались удалением со службы.
Муравьев чувствовал себя одураченным. Он высказал
неудовольствие военному министру и, получив полное
увольнение, уехал в Скорняково, дав себе слово впредь
всеми способами избегать поездки в столицу и встречи с
царем и правящими лицами.
...Шли месяцы, шли годы. Крепостной строй продол­
ж ал тормозить развитие сельского хозяхштва и промыш­
ленности. Положение в стране становилось все более на­
пряженным. Император Александр вынужден был создать
комитет по крестьянским делам, поручив ему заняться
подготовкой реформы.
—
Лучше освободить крестьян сверху, — з аявил царь
московскому дворянству, — нежели ждать, когда они са­
ми освободят себя снизу!
Министром внутренних дел стал С. С. Ланской, неког­
да состоявший членом Союза Благоденствия, ратовавший
за либеральные реформы и освобождение крестьян от раб­
ства. Александр Муравьев, старинный приятель Ланского,
по его рекомендации был назначен Нижегородским гу­
бернатором. Известие ото многих изумило, да оно и по­
нятно. Основатель первого в России тайного общества, де­
кабрист, первым поставивший вопрос о цареубийстве, при­
говоренный некогда к каторжным работам, занял один
из важнейших постов в государстве!
Прибыв в Нижний Новгород, Александр Муравьев
с неукротимой энергией начал борьбу с корыстолюбием,
взяточничеством, злоупотреблениями администрации, сме­
ло выступая против крепостников, не желавших освобож­
дения крестьян.
Александр Муравьев находился в постоянной перепис­
ке с братом Николаем, которому 27 февраля 1857 года пи­
сал из Нижнего Новгорода:
«Пользуюсь только шестью часами спа в сутки (и то
пе всегда), а весь день напролет занят делами управления


весьма сложного и разнородного, ибо я вместе военный и
гражданский губернатор над 1 250 ООО жителями, кото­
рые, найдя во мне человека доступного всякому, завали­
вают меня своими просьбами после долгого угнетения, в
котором они были. Кроме того, обыкновенные текущие де­
ла по военному, гражданскому и торговому ведомствам и
еще много дел, выходящих из обыкновенного разряда.
Все это в такой губернии, где ие все привыкли смотреть
равнодушно, обратило меня и в распорядителя и в испол­
нителя, что продолжаться
будет дотоле, доколе я ие
разбужу спящих над своим долгом и ие пекущихся об
исполнении своих обязанностей и доколе ие сотру главы
Гидры злоупотреблений, взяток и неимоверного корысто­
любия...»
Главной заботой нижегородского губернатора была в
то время подготовка к предстоящей реформе — освобож­
дению крестьян. Опираясь на либеральное дворянство, по­
славшее в Петербург постановление о желании уничто­
жить крепостное право, и получив «высочайший рес­
крипт», одобрявший это желание, Александр Николаевич
Муравьев стал добиваться, чтобы в созданном губернском
комитете был принят проект о немедленном освобождении
крестьян с наделением помещичьей землей без выкупа.
Крепостническое дворянство сразу почувствовало в губер-
иаторе-каторжнике, как за глаза называли Муравьева,
смертельного врага. Борьба с крепостниками требовала
от Александра Николаевича большого напряжения сил,
твердости, осторожности.
«Теперь комитеты об освобождении крестьян *, — со ­
общает он брату 11 февраля 1858 года, — весьма затруд­
нительны, тем более, что мне высочайше вверено наблю­
дение и направление всего этого дела в губернии, где вла­
дельцами суть магнаты, занимающие высшие должности
в государстве. Дай я промах — то и пропал!»
Партию нижегородских крепостников возглавлял круп­
нейший магнат и землевладелец губернии Сергей Ва­
сильевич Шереметев, имевший огромные связи с высоко­
поставленными лицами. Для своих крестьян он вырабо­
тал такой «план добровольного выкупа», что тот разорил
бы их всех, и, понятно, они этот «план» подписать отказа­
лись. Шереметев пришел в ярость, стал лично избивать
упрямцев и сажать в тюрьмы.
Муравьев выступил против властного и жестокого кре­
постника. Борьба, за исходом которой нижегородцы сле­
дили с захватывающим вниманием, продолжалась более
432


полугода. На предложение губернатора прекратить бес­
чинства Шереметев презрительно усмехнулся и стал пи­
сать в Петербург письма, обвиняя Муравьева в подстре­
кательстве к бунту и ядовито намекая на его прошлое.
Но в конце концов М уравьеву удалось с помощью
Ланского обуздать всесильного крепостника.
«Могу сказать, что две сильные партии борются, —
писал Александр Муравьев из Нижнего Новгорода брату
Николаю 5 января 1860 года, — одна за освобождение
крестьян с землею, как старинным и естественным достоя­
нием их, другая же не хотела бы освобождать крестьян,
но как это сделалось уже невозможно, то придирается к
земле, считая ее неотъемлемою собственностью владельца,
как будто бы до дарования крестьян с землями помещи­
кам они жили только воздухом и водою! Эта последняя
партия чрезвычайно сильна, и лица, ее составляющие,
суть первые магнаты в государстве и в правительстве. Не
могу предугадать, чем все это кончится?»
В другом письме, посланном брату 28 мая того же го­
да, Александр Муравьев сообщал:
«Поездка моя по губернии весьма была полезна. Кре­
стьяне нетерпеливо ждут лучшего. Как бы то ни было,
хотя в материальном отношении некоторым будет и по­
хуже, а все-таки будет лучше, потому что человек вступит
в человеческие права и достоинства. Почти верно, что в
конце текущего года свобода будет объявлена, говорят
иные, что с землею, а другие, что без земли. Вот это бу­
дет беда, еж ели без земли!»
А 27 февраля 1861 года посылает брату такое письмо:
«Очень жаль... что опять не удастся нам свидеться;
мне никак при настоящих обстоятельствах нельзя отсю­
да выехать, потому что ожидаю Манифест и Положение
о крестьянах, а за ними весьма скорого их обнародова­
ния... ко всему этому нужны приготовления... Надеюсь,
что здесь все произойдет тихо и безмятежно... К прошед­
шему 19 февраля собралось здесь народу множество в
ожидании, что будут объявлять свободу. Я выходил к
ним, ожидая от них вопросов, но их не было, все спокой­
но разошлись по домам и деревням... Полиции я не ве­
лел ни с кем связываться и входить в разговоры, и все
прошло спокойно. Самое лучшее средство к удержанию
парода есть оказать ему доверие.
Куда теперь воевать! Дома дела много, да и сверх то­
го одна вольность потянет за собой и другую, например:
книгопечатание, гласное судопроизводство, свобода веро­
28 За стеной Кавказа
433


исповедания и прочее. Работы будет много — слава
богу!» 1.
Александр Николаевич верил в благие намерения ца­
ря, верил, что ожидаемая вольность принесет облегчение
народу, потому и дал согласие на губернаторство. Полу­
чая письма брата, Николай Николаевич скептически го­
ворил:
—
Сколько еще юношеского запала у брата Александ­
ра, и сколь наивны его надежды!
В начале марта 1861 года царский Манифест и Поло­
жение о крестьянах были объявлены. Александра Му­
равьева постигло глубокое разочарование. Объявленная
царем «свобода» оказалась весьма сомнительной. Крестья­
не остались без земли, и власть помещиков над ними не
прекратилась. Прочитав Положение, Александр Николае­
вич горько заметил:
—
Бедные крестьяне!
Убедившись, что реакция опять восторжествовала и
крестьяне жестоко обмануты, он немедленно вышел в от­
ставку *. А Николай Николаевич, хотя и понимал суть
дела, был все же доволен, что крестьяне освобождены от
личного рабства.
Задонский помещик Куликовский, после того как Ма­
нифест был объявлен, писал ему: «Крестьяне находятся в
состоянии какого-то удивления и сомнения, и вот их со­
кровенные слова, высказанные мне людьми, более ко мне
расположенными: «Что это за воля, без земли, да еще и
барщина будет».
Прочитав это письмо, Николай Николаевич сказал
жене:
—
Нам-то с тобой опасаться нечего, поскольку с-корня-
ковцы давно освобождены, а в других местах могут воз­
никнуть серьезные волнения... Без земли мужику делать
нечего!
. .. Летом Александр Николаевич Муравьев приехал в
Скорняково. Ему давно хотелось повидаться с братом, по­
беседовать о многом. Политические единомышленники с
юных лет, душевно близкие друг другу, они никогда не
скучали, оставаясь наедине. Вечером отправились за Дон.
1 До последнего времени о создателе первого тайного декаб­
ристского общества Союза Спасения А. Н. Муравьеве знали ма­
ло. Биография его излагалась сжато и неправильно, образ этого
видного декабриста искажался. Именно поэтому считаю умест­
ным опубликовать здесь впервые отысканные мною в ОПИ ГИМ
письма А. Н. Муравьева к брату из Нижнего Новгорода (Прим.
авт.).
434


После прошедших недавно сильных грозовых дождей
погода прочно установилась безветренная и теплая, в при­
донских полях вот-вот должна была начаться уборка хле­
бов, воздух был пропитан запахом отцветающих трав и
горьковатой полыни. А закат еще не отпылал, и зеркаль­
ная поверхность реки неправдоподобно розовела, а разли­
тая вокруг удивительная тишина нарушалась лишь дале­
ким воркованием горлинки да стрекотанием кузнечиков.
—
Чудесно у тебя, милый брат, — говорил Александр
Николаевич, — я, право, нигде не чувствую так красоты
природы, как здесь. Ты избрал прелестное место для ж и­
тельства. Я все более прихожу к выводу, что в живом об­
щении с природой мы делаемся радостней, лучше и
чище...
—
Возраст на такие мысли настраивает, Саша, —
вздохнул Николай Николаевич.
—
А когда помоложе с
тобой были, на ум-то другое шло... Я смотрю сейчас на
тебя, и знаешь, что мне вспоминается? Священная артель
наша... горячие призывы твои заставить правительство
освободить крестьян от крепостного рабства...
—
Что ж, не совсем ведь бесплодны были эти призы­
вы, и действия Священной артели нашей, и тайных
обществ... В конце концов, со многими нашими предло­
жениями самодержавие вынуждено считаться.
—
Добавь, что оно, по явному бесплодию своему, вы ­
нуждено было и пользоваться трудами многих из нас для
исполнения важных государственных дел... Разве мое на­
значение наместником не ясное сему подтверждение!
—
Да, ты послужил отечеству славно! — подхватил
Александр Николаевич.
—
Не перестаю восхищаться то­
бой! И по только военными действиями твоими, но и му­
жеством гражданским. Изгнать из армии царского фаво­
рита, отпустить из Карса политических эмигрантов, отка­
заться против совести служить царю — на это не всякий
способен.
—
Ну, я уверен, что ты сам, будь на моем месте, по­
ступил бы так же!
—
Не знаю, не знаю, хватило ли бы твердости. Ру ­
чаться не могу...
—
Не скромничай, Саша. Воевал же ты недавно одип
против всех нижегородских магнатов... Но давай погово­
рим о другом. Меня, признаюсь, смущают некоторые об­
стоятельства последнего времени...
—
Ты что имеешь в виду?
—
Наши чувства любви к отечеству рождались и зака­
28*
435


лялись в огне кровавой войны, наши поступки этими чув­
ствами определялись... А что двигает поступками людей
теперь? Самодержавие воспитывает чиновный и служивый
люд в духовном рабстве. Я наблюдал в столицах многих *,
даже видных деятелей, они не постигают, что унизитель­
ная угодливость с пожертвованием убеждений своих не­
совместима с совестливым исполнением обязанностей...
—
Понимаю твое смущение и отчасти мнение твое раз­
деляю, — промолвил Александр Николаевич.
—
Чувство
любви к отечеству в наших общественных кругах приту­
шено, жестокости самодержавного строя как бы погрузи­
ли нас в летаргию. Все это так. Но люди разные, брат
Николай. Мы знаем лишь людей нашего общественного
круга, а как живут и о чем мечтают миллионы простых
людей?
—
Зам ечание глубокое и, по-моему, верное, — согла­
сился Николай Николаевич.
—
Народа своего мы не
знаем, это наша беда!
—
А кто может предсказать, — продолжил Александр
Николаевич, — в каких слоях общества найдется добрая
почва для развития брошенных нами семян вольности?
Пусть недавняя реформа оказалась куцей и не оправдала
надежд крестьянства, а все-таки это какое-то движение
вперед... Среди освобожденных от рабства разве не могут
появиться великие мужи для свершения великих дел?
Братья остановились на взгорье, откуда хорошо была
видна окрестность и во всей красоте открывался Дон. На­
чинало смеркаться. В небе замигали первые звезды. От
реки потянуло свежестью.
Александр Николаевич несколько секунд задумчиво
глядел куда-то вдаль, потом повернулся к брату и востор1
женно сказал:
—
Грядущее сокрыто от нас непроницаемой завесой,
но я верю, страстно верю, милый брат мой, что отечеству
нашему суждено прекрасное будущее... Не может быть
иначе в обширной и богатой стране, населенной мужест­
венным народом, любовь которого к Родине испытана в
стольких кровавых битвах с чужеземцами! Настанет вре­
мя, когда существующие порядки заменятся другими, луч­
шими, и восторжествует справедливость, и люди добрым
словом помянут нас за наши труды и страдания...
Николай Николаевич глядел на брата, чувствуя, как в
самую душу проникают сокровенные слова его. И, взяв
руку Александра, благодарно и ласково пожав ее, про­
изнес:
436


—
Хорошо, душевно ты сказал, любезный брат. Не
вечны же, в самом деле, давящие на нас деспотические
установления и вековые предрассудки, невежество, тем­
нота и рабские привычки. Придет пора иная... Ты как-то
верно заметил, что мы с тобой-не доживем до того, а вну­
ки наши, потомки увидят Россию в ореоле мировой славы,
свободной, просвещенной и могущественной! Верю, к ак pi
ты, что так будет, Саша!.. *


АВТОРСКИЕ ДОПОЛНЕНИЯ К ТЕКСТУ
Я родился и вырос близ Воронежа,
в небольшом
уездном городке Задонске, живописно разбросанном на
левом берегу Дона. В двухстах шагах от родительского
дома возвышалась каменная громада знаменитого монас­
тыря, некогда привлекавшего толпы богомольцев со всей
страны. И мне с детских лет знакома была калитка в мо­
настырской ограде, посыпанная желтым песочком тропин­
ка в монастырском садике, пьянящий запах цветущих
белых акаций и лип. А под ними, близ главного собора,
монолитный надгробный памятник из серого финлянд­
ского гранита с краткой четкой надписью:
«Николай Николаевич Муравьев.
Начал военное
поприще Отечественной
войной
1812 года,
кончил Восточной 1856 года под Карсом».
Я знал, что здесь похоронен известный генерал, поко­
ритель Карса, который последние годы жизни провел в
438


своем имении Скорнякове близ Задонска, я встречался
еще с людьми, лично знавшими Муравьева, отзывав­
шимися о нем как о суровом по виду, но гуманном и
справедливом человеке. Однако интерес к жизни этого
генерала у меня не возникал. Мало ли было хороших ге­
нералов! Огромные исторические события волновали мир:
началась империалистическая война, потом произошла
Октябрьская революция, освобожденный от самодержав­
ного строя и классового угнетения народ воздвигал вели­
чественное здание социалистической державы.
Я уехал из родного города. И прошло много-много лет,
пока я не узнал некоторых любопытных подробностей из
жизни Н. Н. Муравьева, заставивших меня иначе отнес­
тись к слышанным в детстве рассказам о нем и вспомнить
о давно забытой его могиле...
Из книг известного советского историка академика
М. В. Нечкиной, исследовавшей вопрос о ранних декабри­
стских организациях, я узнал, что Н. Н. Муравьев еще в
1811 году в Петербурге создал первое в России тайное
юношеское общество, объединившее многих будущих де­
кабристов, мечтавш их создать республику на острове
Сахалин. «Юношеское собратство, — прочитал я, — ран­
няя преддекабристская организация, во главе которой
стал юный, всего-навсего шестнадцатилетпий прапорщик
Николай Муравьев, отмечена страстным увлечением идеей
всеобщего равенства и республиканскими настроениями
в духе Руссо» К
А после Отечественной войны Николай Муравьев вме­
сте с братом Александром и Иваном Бурцовым органи­
зует знаменитую Священную артель, явившуюся колы­
белью тайного общества — Союз Спасения. Но в конце
1816 года Николай Муравьев в силу неблагоприятных для
него семейных происшествий уезжает с Ермоловым на
Кавказ. «Исследователь имеет все основания предполо­
жить, — заметила М. В. Нечкина, — что, не будь этих
происшествий и вынужденного отъезда на Кавказ, в Сою­
зе Спасения одним членом было бы больше: так явственен
в этот момент вольнодумный облик члена Священной ар­
тели Николая Муравьева» 2.
Пробудившийся в связи с такими сведениями вполне
1 Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1. М., Изд-во
Академии наук СССР, 1955.
2 II е ч к и н а М. В. Священная артель. Кружок А. Муравь­
ева и И. Бурцова.
—
Сб.: Декабристы и их время. М., Изд-во
Академии наук СССР, 1951.


понятный интерес к Н. Н. Муравьеву заставил меня на­
вести справки о дальнейшей его жизни и деятельности в
центральных архивах и библиотеках, и я выяснил сле­
дующее. Биографии Н. Н. Муравьева не существует. По­
мещенные в дореволюционных журналах высказывания и
воспоминания о нем отличаются крайней разноречивостью
и субъективностью оценок. В советское врем я никто из
историков и исследователей, кроме М. В. Нечкиной,
жизнью и деятельностью Н. Н. Муравьева не занимался.
И далее я узнал, что Н. Н. Муравьев более полувека
с редким постоянством делал дневниковые записи, а в по­
следние годы, живя в Скорнякове, занимался их обработ­
кой, но напечатанными «Записки» свои при жизни не
увидел. После смерти его в 1866 году дочь Александра
Николаевна Соколова передала «Записки» отца издателю
«Русского архива» П. И. Бартеневу, который получил до­
зволение на их публикацию лишь в 1885 году. При соот­
ветствующей обработке и редакторской правке «Записки»
печатались в «Русском архиве» частями в продолжение
1885—1895 гг., а затем публикация была прервана. Не­
опубликованные части хранятся в Центральном государ­
ственном военно-историческом архиве (ЦГВИА ), там же
находятся служебная переписка Н. Н. Муравьева и пись­
ма к нему А. П. Ермолова (до конца жизни они были в
самых близких отношениях). А черновые рукописи опуб­
ликованных «Записок» хранятся в отделе письменных
источников Государственного Исторического м узея в Мо­
скве (ОПИ ГИМ). Кроме того, документальные материа­
лы о Муравьеве имеются в Воронежском архиве и неко­
торых других архивохранилищах.
Мне не первый раз приходилось иметь дело с архив­
ными материалами, и я видел, что новая работа потребует
много сил, времени, но есть ли смысл тратить их?
Один из молодых историков, с которым я попробовал
побеседовать о Муравьеве, отозвался весьма скептически:
—
Чем вас этот Муравьев привлекает? Ну, положим,
грешил он в молодости либерализмом и знал некоторых
декабристов, а дальше что? Ведь он в конце жизни стал
наместником Кавказа, стало быть, состоял в числе цар­
ских любимцев, иначе не попал бы на столь высокий пост.
Разве не так?
Одно время и мне в голову такая мысль приходила, но
существовали и некие доводы за то, чтобы отвергнуть ее.
В Воронежском архиве мне попалась копия служебного
формуляра Н. Н. Муравьева, из которого явствовало, что
440


он дважды по каким-то причинам подвергался удалению
с военной службы, пробыв в общей сложности под опалой
свыше двадцати лет в Скорнякове, а главное, весьма
страпной мне показалась запись в формуляре о том, что
Н. Н. Муравьев в один
и тот
же день,
29 ноября
1854 года, был неожиданно произведен в генерал-адъю­
танты, назначен главнокомандующим кавказских войск и
наместником1. Что-то загадочное заключалось в столь не­
обычном и поспешном производстве. К аки м образом я
почему оно произошло?
Я решил прежде всего найти ответ на этот вопрос.
И принялся за чтение в ЦГВИА двух больших томов ру­
кописных неизданных «Записок» Н. Н. Муравьева, отра­
жавших пятидесятые и шестидесятые годы прошлого ве­
ка. И тут, во-первых, сразу стало понятно, почему эти
части «Записок» царская цензура к печати не дозволила.
В них содержались такие резкие характеристики импера­
торов Николая I и Александра И, такая критическая
оценка самодержавия, ничтожных правителей и сановни­
ков, что о публикации их нечего было и думать. И во-
вторых, я узнал, чем вызывалось решение императора
Николая, знавшего о тесных связях Н. Н. Муравьева с
декабристами, назначить его наместником на Кавказе и
каковы были действительные отношения между ними.
«Не милостью царской было мне вверено управление
Кавказом, а к тому государь был побужден всеобщим
разрушением, там водворившимся от правления предме­
стника моего, — записал сам Муравьев 4 января 1855 го­
да в Москве перед отправлением на Кавказ.
—
Нахо­
дясь в столице близ государя и первенствующих лиц, я
видел ничтожность многих. Еще раз убедился в общем
упадке духа в высшем кругу правления, в слабости, нич ­
тожестве правящих. Я видел своими глазами то состояние
разрушения, в которое приведены нравственные и мате­
риальные силы России тридцатилетним безрассудным
царствованием человека необразованного, хотя, может
быть, от природы и пе без дарований, надменного, слабо­
го, робкого, вместе с тем мстительного и преданного всего
более удовлетворению своих страстей, наконец, достиг­
шего как в своем царстве, так и за границею высшей сте­
пени неуважения, скажу, презрения, и опирающегося,
еще без сознательности, на священную якобы предан­
1 Воронежский архив. Фонд Воронежского дворянского депу­
татского собрания, дело No 134.
441


ность народа русского духовному обладателю своему, —
сила, которой он не разумеет и готов пользоваться для
себя лично в уверенности, что безусловная преданность
сия относится к лицу его, нисколько не заботясь о раз­
рушаемом им государстве» *.
Неопубликованные части «Записок» не оставляли со­
мнения, что Н. Н. Муравьев и в последние годы жизни,
как и в молодости, оставался противником самодержавия,
ненавидел венценосных монархов и окружающих их лиц,
«коих личные страсти брали верх над чуждым для пих
теплым чувством любви к славе своего отечества», нена­
видел чиновную царскую бюрократию, «в образ мыслей
которой сильно вкоренилось понятие о данничестве тру­
дящегося класса людей, дышащих как бы для удовлетво­
рения праздного сословия». Когда началась Крымская
война, Муравьев сделал такую запись: «Средства, конеч­
но, велики в России для противоборствования хотя бы и
против всей Европы, возбудится и дух народный: но в
чьих руках силы сии и какое поручительство за успех,
когда правитель во всем видит только свою личность и
когда не видно около него ни одного человека, который
бы действовал самоотверженно... Виды всех столь ограни­
чены, уважения ни к лицу, ни к месту, и везде губитель­
ное самонадеяние невежи... Бедная Россия, в чьих руках
находятся ныне судьбы твои!» 2.
Да, после таких открытий образ Муравьева прочно
занял мое воображение, и я не мог уже отказаться от
дальнейших поисков и исследований...
Я прочитал в каком-то журнале, что Муравьев всю
жизнь вел переписку с различными деятелями, где-то
должны были найтись следы ее. И потом меля интересо­
вали подробности деревенской его жизни. Летом я поехал
в Задонск. Не без труда отыскал могилу Муравьева. На
территории бывшего монастыря теперь размещались кор­
пуса межрайонной больницы и механизированные цеха
сушильного завода. Столь разнородные предприятия отде­
лялись друг от друга деревянным забором. Муравьевская
могила оказалась в пределах завода и была совершенно
завалена кирпичами, дровами и старой тарой. Директор
В. Н. Стрельцов, которому я рассказал о Муравьеве, при­
казал расчистить указанное мною место, и спустя не­
сколько дней я увидел вновь массивный гранитный над­
1ЦГВИА, ф. 169, д. 4, с. 3.
2 ЦГВИА, ф. 169, д. 3. с. 412 -413.
442


гробный памятник. Здесь нашел последнее успокоение
замечательный, незаслуженно забытый деятель прошлого
века! Я долго стоял у его могилы и размышлял о пре­
вратностях человеческой жизни...
Из Задонска я отправился в Скорняково. Большое
старинное это село раскинулось на левом берегу Дона,
километрах в сорока выше Задонска, с которым соединя­
ется грейдерной дорогой. Места здесь привольные. Река
неширокая, но быстрая и чистая, воздух здоровый, ника­
кой гарью и дымами не испорченный. Господский двух­
этажный из тесаного камня дом, построенный Н. Н. Му­
равьевым, оказался целым до
сих
пор. Стоит он па
взгорье, и из верхних окон открывается во всей своей
красоте тихий и ласковый Дон. Не было, правда, в доме
деревянных колонн и балконов, существовавших когда-то,
исчезли примыкавшие к дому цветники, оранжереи и сад,
зато вместо убогих крестьянских крытых соломой хижин,
описанных Муравьевым, красовались веселые коттеджики
с антеннами на крышах, тянулись электрические и теле­
фонные провода, и у входа в дом стояли грузовые и не­
сколько легковых машин разных марок. Бывшее поме­
щичье имение вскоре после Октябрьской революции бы­
ло превращено в совхоз «Тихий Дон», существующий и
сейчас. В доме помещалась главная контора совхоза. Слу­
жащие большей частью были молодыми людьми и о про­
шлом села Скорнякова не имели понятия, но мне назва­
ли старых жителей села, и я, не теряя времени, отпра­
вился беседовать с ними.
Анисья Алексеевна Сачкова, восьмидесяти трех лет,
рассказала следующее:
—
Я помню только дочь генерала Софью Николаев­
ну Черткову, которая после смерти отца тут хозяйство­
вала... Но мать моя и бабка говорили, что в селе при ге­
нерале была ткацкая фабрика, на которой они работали.
И хотя нри крепостном праве это было, они получали
жалованье, не помню уж какое, и сказывали, будто Му-
равьев-генерал крепостных своих освободил еще до воли...
Михаил Николаевич Глумов, которому перевалило за
девяносто лет, добавил:
—
Мой отец кучером у М уравьевых был и тоже гова­
ривал, что крепостных он освобождал до воли и землю
всем давал... А барыня Софья Николаевна Черткова с
мужем и семейством только в летнюю пору у нас бывала,
а на зиму в Москву аль еще куда уезжала. Я помню, как
443


барыня книги и бумаги всякие, которые после генерала
остались, у во зи ла отсюда...
—
Какие книги и бумаги? — заинтересовался я.
—
Того не могу знать, а только много их было и в
шкафах и в сундуках, возов пять аль шесть нагрузили, а
уж куда они потом девались, сказать не могу...
Вот все, что мне в Скорнякове удалось узнать. Мало?
Нет, немало, я был поездкой удовлетворен. Ведь я пола­
гал, что книжное и литературное наследство Муравьева
досталось его дочери А. Н. Соколовой, которая передала
его «Записки» в «Русский архив», а теперь мне открыва­
лось, что какие-то книги и бумаги вывозились С. Н. Черт­
ковой, и это был уже более верный след, по которому
можно было двигаться дальше.
Прошел месяц, другой, третий... В Москве я продол­
жал наводить соответствующие справки, п в конце кон­
цов мне удалось узнать, что чертковская библиотека и,
возможно, какие-то документы были сданы в Государст­
венный Исторический музей. В отделе письменных источ­
ников музея хранились известные мне черновики публи­
ковавшихся «Записок» Н. Н. Муравьева, попавшие сюда,
по всей вероятности, из редакции «Русского архива», но,
чем черт не шутит, возможно, здесь что-то знают и об
эпистолярном наследии Муравьева?
Мне здорово повезло! В музее пояснили, что действи­
тельно много лет назад вместе с книгами чертковской
библиотеки к ним поступило около четырех тысяч писем
различных лиц к генералу Н. Н. Муравьеву-Карскому.
Но никто к этим письмам не прикасался, они даже в опи­
си не значились, тем не менее вскоре будут приведены в
порядок, и тогда, пожалуйста, приходите читать их, если
вас это интересует...
Признаюсь, я едва дождался вожделенного того часа!
И вот эти подобранные по годам письма в старых картон­
ных папках лежат передо мною... Меня охватило понят­
ное всем исследователям лихорадочное волнение. Я еще
не знал, что в этих папках, но чувствовал: должно отыс­
каться в них что-то необычайное и значительное.
Раскрываю папку 1816 года. Из «Записок» И. II. Му ­
равьева известно, что осенью этого года он покинул Пе-
тербург и уехал с Ермоловым на Кавказ. Члены Священ­
ной артели проводили его до Средней Рогатки и тут с ним
расстались. А что же дальше? Ведь публикация о Свя­
щенной артели, сделанная М. В. Нечкиной, была основа­
на на мемуарных свидетельствах. Указав на политический
414


характер и конспиративные черты этой артели, М. В. Неч­
кина оговорилась, что «не ставит перед собой цели исчер-
пывающего исследования вопроса, этого не позволяет сде­
лать состояние первоисточников». Состав Священной ар­
тели, время ее существования, идейная и организацион­
ная жизнь — многое было исследователям еще не ясно.
А может быть, мне сейчас выпадет счастье отыскать и
первому прочитать нечто такое, что доселе никому не
было известно... Б ыло от чего волноваться!
Я бережно перелистываю выцветшие бумажки, и вдруг
вижу знакомый мне по другим моим архивным изыска­
ниям крупный, кудреватый и четкий почерк... Иван Бур­
цов! Один из самых ревностных членов Священной арте­
ли и первых декабристских организаций! А этот убори­
стый, тонкий, плохо разбираемый почерк... Это же Алек­
сандр Муравьев, брат Николая. Член Священной артели
и основатель первого тайного общества — Союза Спасе­
ния! А вот письма коренных членов артели и активных
деятелей первых тайных обществ Петра и Павла Коло-
шиных! И большое письмо на французском языке Мат­
вея Муравьева-Апостола с припиской по-русски Никиты
Муравьева!
Я вчитываюсь в письма. Они дышат юношеской чис­
той верой в светлое будущее отечества, готовностью от­
дать за него жизнь и полны трогательными дружескими
чувствами к Николаю Муравьеву, который, как видно из
этих писем, был не рядовым членом Священной артели,
а основателем и главой ее.
Продолжаю просматривать письма следующих годов.
Муравьев служит на Кавказе. Совершает в 1819 году ге­
роическое путешествие в Хиву.
И. Бурцов пишет Муравьеву из Тульчина, где он вме­
сте с Пестелем создавал управу Союза Благоденствия:
«Имя твое, достойнейший Николай, превозносимо сограж­
данами. Подвиг, тобой совершенный, достоин славного Р и ­
ма. Как ни равнодушен век наш к подобным делам, но не
умолчит о тебе история. Суди же, какою радостью испол­
нены сердца друзей твоих!.. Всегда друзья твои славили и
чтили твою чувствительность, душевную крепость, силу
воли; теперь отечество обязано пред тобой — но в долгу
у гражданина, торжественное, превосходное состояние!»
Муравьев получает чин полковника. Но Александр I,
зная о его связях с неблагонадежными лицами, опять по­
сылает его в «теплую Сибирь», как называл Кавказ.
Муравьев политической деятельности не оставляет.
445


Он в самых близких отношениях со всеми вольнодумца­
ми и членами тайных обществ, служащими в кавказских
войсках. Число корреспондентов его с каждым годом все
увеличивается. Читаю письма Александра Якубовича,
полковника Авенариуса — друга Павла Пестеля, Петра
Мухапова, Владимира Вольховского, Евдокима Лачинова,
Захара Чернышова, Ивана Шипова...
Чтобы разобраться в этом огромном эпистолярном на­
следии, требуется не только время, но и известная подго­
товка, консультация историков. Прекращаю на время раз­
бор, посылаю подробное сообщение академ ику М. В. Неч-
киной. Может быть, советским историкам-декабристове-
дам эти письма известны? И прав ли я, считая Муравье­
ва одним из замечательных деятелей прошлого века?
М. В. Нечкина ответа мне не задержала: «Вы нашли
материалы первостепенного значения и для такой темы,
которая как раз страдала недостаточностью источников...
Тема о самом Н. Н. Муравьеве кажется мне очень инте­
ресной. Я согласна с вами, что Н. Н. Муравьев замеча­
тельный и незаслуженно забытый деятель».
Приятн а была и встреча с известным нисателем-иссле-
дователем Ираклием Андрониковым, признавшим боль­
шую ценность моих находок.
Ободренный такими отзывами, продолжаю разбор.
1825 год. Восстание декабристов. Количество писем з н а­
чительно уменьшилось. Видимо, многие были уничтоже­
ны. А все-таки и восстание на Сенатской площади, и
следствие над заговорщиками, и расправа с ними само­
державия отражены в нелегально доставленном сообще­
нии ермоловского адъютанта Н. Воейкова, в письмах те­
щи И. Якушкина и II. Н. Шереметевой, в прорвавшихся
из Сибири посланиях брата Александра.
Помимо декабристов в переписке с Муравьевым состо­
яли многие известные общественные деятели. Нахожу
письма Грибоедова, Дениса Д авыдова, Нины Грибоедо­
вой, множество писем на французском языке Прасковьи
Николаевны Ахвердовой, и в частности, ее сообщение из
Петербурга о дуэли и смерти Пушкина. Всего не пере­
числишь!
А вот письма возвратившегося из сибирской ссылки
Александра Муравьева. Сделавшись после смерти отца
владельцем села Осташево, Александр Муравьев, не р аз­
думывая, приступает к освобождению своих крестьян, от­
водя им земельные угодья, наделяя инвентарем и скотом,
помогая обстраиваться па новом месте. Сразу освободить
416


всех крестьян ему не разрешили, он с ведома особо уч­
режденного комитета освобождал их частями, по спискам.
Н. Н. Муравьев в те годы жил в Скорнякове. Он был
лишен генеральства и удален из армии за продолжавшую­
ся связь с «неблагонадежными» лицами и за поданную
императору докладную записку, в которой открыто и му­
жественно «изложил все неудобства и бедствия, коим под­
вержены несчастные нижние чины». Н. Н. Муравьев то­
же, несмотря на негодование соседей-помещиков, зан и­
мался освобождением на волю скордяковских крестьян,
что видно из переписки его с братом Александром.
«Я забыл в последнем письме моем просить тебя, лю­
безный брат и друг Николай, — пишет 20 мая 1841 года
Александр Муравьев, — прислать мне приметы тех лю­
дей, которых ты хочешь отпустить на волю. Я было су­
нулся со списком, но от меня потребовали приметы, а по­
тому я буду ожидать их, иначе сделать нельзя; равно и
особые приметы, если таковые есть». И спустя месяц
подтверждает: «Я получил, любезный брат и друг Нико­
лай, письмо твое с приложением примет, и ныне отправ­
ляю все это в Москву для написания крестьянам отпуск­
ных».
Мне невольно вспомнились рассказы скорияковских
стариков. Теперь они подтверждались документально.
И я не удивился. Добрые дела память народа хранит
долго!
Так день за днем шла кропотливая и нелегкая, но бес­
конечно радостная работа исследователя. А на лето опять
уезжал я в родной свой тихий городок, где писалась эта
книга.
Поставив перед собой задачу воссоздать исторически
правдивый образ замечательного и незаслуженно забыто­
го деятеля и стремясь вместе с тем раскрыть перед чита­
телями картины героического прошлого нашего народа, я
использовал в работе следующие материалы:
1) Опубликованные, сверенные с черновиками, и не­
опубликованные «Записки» Н. Н. Муравьева (выдержки
из них, которые привожу в тексте, взяты всюду в ка­
вычки).
2) Письма декабристов и других общественных деяте­
лей к Н. Н. Муравьеву, отысканные мною в ОПИ ГИМ:
часть из них приводится в тексте книги, а некоторые по­
мещены в дополнениях.
3) Исследования и статьи мои, касающиеся деятельно­
сти Н. Н. Муравьева, опубликованные в сборнике «Вопро­
447


сы истории славян», изд. Воронежского университета,
1963; в журнале «Октябрь» (1963, No 7), и в книге «Тай­
ны времен минувших» (Воронеж, Центр.- Черноземн. кн.
изд-во, 1964).
4)
Книжные и журнальные материалы, необходимые
ссылки на которые делаются в дополнениях.
В книге нет ни одного вымышленного лица, все собы­
тия документальны в полном смысле слова. Вот почему я
и называю этот свой труд документальной исторической
хроникой.


ЖЖУМСНТЫ
И ВОСПОМИНАНИЯ
29 За стеной Кавказа


Первое свидание графа Паскевича с наследным персидским
принцем Аббас-мирзою (в свите Паскевича пятый справа —
А. С. Грибоедов).


ПОСОЛЬСТВО А. П . ЕРМОЛОВА В ПЕРСИЮ
А. П. Берже
Публикуемый исторический очерк принадлежит перу Адоль­
фа Петровича Берже (1828—1886), выдающегося русского археог­
рафа и историка. Он внес неоцепимьтй вклад в изучение истории
Кавказа и Персии первой половины XIX века. Долгие годы он
являлся председателем Кавказской Археографической комиссии.
Изданные этой комиссией «Акты» справедливо
считают самой
крупной и важпой публикацией по истории завоевания Кавказа.
Как историка, А. П. Берже особо иптересовала личность
А. П. Ермолова и, в частности, его поездка в Персию в 1817 го­
ду, в результате которой почти па десять лет была отсрочена
война с Ираном. Итогом его научных исследований явился пуб­
ликуемый нами исторический очерк, напечатанный в 1877 году в
«Русской старине» (т. XIX). Текст печатается но этому изданию
с сокращениями.
I
Поход, предпринятый Петром I в 1722 году, и действия на­
ших войск по полуденную сторону Кавказского хребта в течение
прошлого столетия не могли не внушить Персии весьма спра­
ведливых опасений насчет прочности ее влияния на Закавказ­
ские ханства, где, хозяйничая как у себя дома, она всегда нахо­
дила богатую для себя наживу. С утверждением ж е нашим в
Грузии и с распространением нашего владычества вне пределов
этой страны, опасения персидского правительства обратились в
открытую против нас вражду. Начиная с 1806 года, не проходило
почти ни одного года без переговоров о мире или перемирии,
причем главным предложением с нашей стороны всегда было по­
давл ени е границы по pp. Куре, Араксу и Арпачаю. Переговоры
эти, оканчиваясь, по обыкновению, новыми неприятельскими дей­
ствиями, употреблялись нередко Персией для того только, чтобы
собраться с новыми силами, а иногда и просто с намерением осу­
ществить какие-либо вредные для нас замыслы. Погром персид­
ской армии при Асландузе и взятие вслед затем штурмом Лен-
коранской крепости (1812 г.) как бы отрезвили Персию, вынудив
ее возобновить искательство о мире. После долгой переписки о


том, чтобы предложенные вновь переговоры велись
не через
Аббас-мирзу, которого окружали люди, недоброжелательствовав­
шие России и из личных выгод желавшие продолжения войны, а
непосредственно с тегеранским кабинетом,
тогдашний
главно-
командовавший на Кавказе ген.-от-инф. Ртищев* (1812—1816) за­
ключил, 1-го октября 1813 года, перемирие на 50 дней, а 12-го то­
го ж е месяца подписал мирный договор в Гюлистане. Прямым и
важнейшим последствием его была уступка
навсегда России
ханств: Карабагского, Шекинского, Гапджинского, Ширванского,
Дербентского, Кубинского, Бакинского и Талышинского. Но та­
кая уступка, вынужденная превосходством нашего оружия, не
могла не быть слишком чувствительною для персидского прави­
тельства, которое еще до заключения договора поставило особый
сепаратный акт, в котором выговорило себе право просить госу­
даря императора о возвращении ей некоторых из уступленных
земель. С этим именно поручением был отправлен в Петербург,
подписавший вместе с Ртищевым Гюлистанский договор, Мирза-
Абдул-Хасан-Хан *. Он прибыл в столицу в то самое время, когда
император Александр находился за границею, озабоченный успо­
коением Европы и освобождением ее от ига Наполеона. По воз­
вращении государя, посол представил просьбу шаха, но, вместо
удовлетворения, получил в ответ, что в доказательство искренней
приязни Его В-вом отправляется к шаху чрезвычайным послом
вновь назначепный на Кавказ корпусным командиром А. П. Ер­
молов, которому высочайше повелено во всем, сколько возмож­
но, споспешествовать желанию шаха и сохранить его дружбу.
С тем посол и выехал из Петербурга. Вскоре за ним отправил­
ся и Алексей Петрович Ермолов.
По смыслу высочайшей ипструкции,
данпой Ермолову, на
обязанность его возлагалось:
1) Увериться, нельзя ли в Талышинском и Карабагском хан­
ствах найти средство к удовлетворению домогательств Персии в
возвращении ей некоторых земель, отошедших к России по Гю-
листанскому договору, чрез проведение новой черты границ, и
получение, во взаимство того, других выгод.
2) Открыть торговые конторы в Эпзели, а особенпо в Астра-
баде.
3) В вопросе о признании Аббас-мирзы наследником престо­
ла держаться политики Англии, которая хотя и дает ему титул
паследпика, но не принимает на себя никакого в том ручатель­
ства.
4) Заключить с Персией такое постановление, по которому
она, со своей стороны, обязалась бы наблюдать наистрожайший
нейтралитет, во взаимство чего Россия обязалась бы оставаться
совершенно безучастной во всех войнах, кои Персия вести будет
с сопредельными ей или иными государствами.
5) Остановить перевес английского влияния в Персии, осла­
бить оное неприметным образом и, наконец, вовсе истребить его.
6) Расположить Персию, для ее блага, к миру с Россией.
7) Собрать подробные сведения о правлении сей земли и ее
способах, о ее статистике и топографии, а также о состоянии п
силе войск ее, и
8) По отъезде из Тегерана учредить там всегдашнюю мис­
сию.
Ермолов прибыл в Тифлис 10-го октября 1816 года и уж е
в ноябре, озабочепнып делами своего посольства, задумал личное
452


обозрение вновь приобретенных по Гюлистанскому договору об­
ластей. С этой целью он отправился в Карабаг, которого обрат­
ной уступки в особенности домогался шах, обнадеженный в успе­
хе самим геи. Ртищевым. М ежду тем, едва только он возвратил­
ся из поездки, как до него начали доходить тревожные слухи,
что персияне и турки скрывают против нас какие-то враждеб­
ные намерения. Обстоятельство это вынудило его тотчас ж е от­
править к государю донесение, в котором он, между прочим, упо-
мяпул, что, ввиду возникших затруднений, отсутствие его в Пер­
сию может иметь крайне неприятные последствия. Но, еще до по­
лучения из Петербурга ответа *, подозрения рассеялись и Ермо­
лов, решившись отправиться к ш аху, начал готовиться к выезду...
II
Выезд посольства из Тифлиса был назначен на 17-е апреля
1817 г. В этот день, около 4-х часов пополудни, Сионский собор
начал наполняться народом; к тому же времени собрались туда
и все члены посольства. Священнодействовал митрополит Вар-
лаам. По окончании молебствия, отъезжающие вышли из-под сво­
дов древнего храма, тут же сели на лошадей и, напутствуемые
всевозможными пожеланиями населения, выехали из города. По­
года стала ясная и теплая. Первые два переезда через сел. Коды
до дер. Эмир-Айвазло, куда посольство
сопровождали генералы
Кутузов * и Сталь *, совершились благополучно; дальнейшее же
путешествие через кр. Лори и сел. Караклис на Гумры, нынеш­
ний Александрополь, представляло довольно большие затрудне­
ния, особенно при переезде через р. Джелал-оглу и гору Безоб-
дал, где еще лежал глубокий снег. Пробыв в Гумрах два дня,
Ермолов 28-го числа прибыл в Талый - - первое селение на пер­
сидской границе, где его ожидали чиновники эриванского сер-
даря * и назначенный к нему от персидского правительства, в ка­
честве мехмандаря *, Аскер-хан, некогда состоявший послом при
Наполеоне. За Талыныо следовал Эчмиадзин. В недельном от не­
го расстоянии, навстречу посольству выехали архиепископ
и
три епископа, а несколько далее, па прекрасной лошади, в золо­
той сбруе, сам патриарх Ефрем. Остальное духовенство, в полном
облачении и с хоругвями, ожидало его у самых монастырских
ворот, откуда проводило, при колокольном звоне и стрельбе из
фальконетов, до приготовленных для него покоев. На следующий
день Ермолов принимал у себя патриарха и затем присутствовал
при богослужении, кончившемся краткою его речыо об упроче­
нии мира между Россией и Персией и об успешном исполнении
поручения, возложенного государем императором на посольство.
Пожелания эти были высказаны тем с большей искренностью,
чем эчмиадзипское духовенство всегда находило в заступниче­
стве России вернейшую защиту против всех насилий и притес­
нений персидского правительства.
День кончился обедом у Ермолова, на котором патриарх, од­
нако же, не присутствовал, и надо полагать — из опасения ка­
ких-либо наветов от мпожества шпионов, приставленных серда-
рем для наблюдения за нашим с ним обращением.
3-го мая посольство оставило Эчмиадзин и направилось к
Эривапи. На половине дороги его встретил родной брат сердаря
эривапского Хасан-хап, во главе 5000 куртипских всадников, а
не доезжая версты полторы до города и сам сердарь Хусейп-
453


хан *. Не было ни малейшего сомнения, что вежливость, на ко­
торую этот старик был вызван вследствие приказания свыше,
пришлась ему далеко пе по сердцу. Проливной же дождь, шед­
ший в это время и пробравший его до костей, довершил его неудо­
вольствие. А потому, лишь только он вступил в черту города, как
тотчас откланялся*; Ермолов ж е отправился на форштадт, где и
поместился в доме батальонного командира серхенга (полковни­
ка) Мамед-бека.
Между тем, дождь не только не стихал, но, напротив, до тою
усилился на следующий день, что Ермолов и сердарь могли об­
меняться визитами не ранее 5-го числа, причем первое посещение
последовало со стороны Хусейи-хана. Во время этих свиданий ни
с той, ни с другой стороны не было и помину о каких бы то ни
было делах, но все ограничивалось изъявлениями одних лишь
чувств взаимного расположения и непоколебимой дружбы. Как в
этот, так и на другой день, посольство обедало у сердаря: первый
раз в его дворце, на берегу р. Занги, а в другой — в саду, где
играл хор нашей музыки и угощали нашим вином и десертом.
«Крепкие напитки и пуншевое мороженое, •— говорит Ермолов в
своей записке о Персии *, — были в общем вкусе. Из благопри­
стойности то и другое называли мы целительным для желудка
составом. От наименования сего наморщились рожи персиян, но
приятный вкус, а паче очаровательная сила оживили их весель-
А. П . Ермолов


см, и в честь закона твоего, великий пророк, не вырвался и один
вздох раскаяния. Главный доктор сердаря более всех вкусил це­
лительного состава, а им ободренный сердарь дал пример прочим
собеседникам. Долго на лице одного из священнослужителей изо­
бражался упрек в невоздержании, но розовый ликер смягчил
ожесточенное сердце мусульманина и усладил горесть его».
Солнце стояло еще довольно высоко, когда Ермолов простил­
ся с сердарем. На следующее утро он оставил Эривань и, следуя
через сел. Давалу, где ген. Котляревский * при Цицианове *
(1802—1806) с 700 человек разбил 30-ти тысячный корпус перси-
ан, прибыл 11-го мая в Нахичевань, радушно принятый Келб-
Али-ханом *. 13-го числа он переправился через Араке, на правом
берегу которого был разбит лагерь. Дальнейший путь па Маранд
и Софиян не представлял ничего достойного внимания. Около по­
следнего пункта был сделан привал и начались приготовления
посольства к въ езду в Тавриз, до которого оставалось около 15-тп
верст. В Соглапе Ермолова ожидал племянник каймакама, от­
правленный Аббас-мирзою с пышным приветствием, коего смысл
заключался в желании его, чтобы знакомство их было бы столь­
ко же сладко, как и присланные им фрукты. Наконец, наступило
19-е мая — день въезда в резиденцию наследника. По мере при­
ближения к городу, к посольству начали присоединяться разного
звания и степени лица, спешившие один перед другим приветст­
вовать и поздравить Алексея Петровича с счастливым прибытием
в столицу Адербейджана. В числе других его встретили Тавриз-
ский беглербег (губернатор) Фетх-Али-хан, а за ним окруженный
блестящею свитою, сын Мирза-Безюрга *, визирь Мирза-Абдуль-
Касим *. Несколько далее от места их встречи было собрано око­
ло 16 т. войска, выстроенного по обеим сторонам дороги до самого
Тавриза; впереди фронта стояли обучавш ие их офицеры Инд­
ской компании *: одни в английских мундирах, другие в костю­
мах собственного изобретения. С приближением посольства нача­
лась пушечная пальба. Стечепие парода при этом было громад­
ное. Между тем, в то самое время, как Ермолов, предшествуемый
хором нашей музыки и окруженный свитою, проезжал войска,
отдававшие ему воинские почести, позади фронта, сквозь густую
толпу любопытных пробирался на прекрасном коне всадник, тща­
тельно закрывший лицо черной епанчою. Незнакомец, как было
заметно, не сводил глаз с Ермолова и зорко следил за каждым
его движением, как бы желая проникнуть в его душу, узнать его
мысли и все то, что он чувствовал в данную минуту. "Перед са­
мым городом таинственный всадник скрылся и никто его более
уже не видел. То был Аббас-мирза, наследник персидского пре­
стола.
III
Дом, отведенный посольству в Тавризе, составлял собствен­
ность Мирза-Безюрга. Не представляя пи по внутреннему распо­
ложению, ни по внешней архитектуре ничего особенного, он, как
и все постройки в Персии, был обращен фасадом вовнутрь и со­
стоял из нескольких небольших дворов с флигелями, соединен­
ных тесными и узкими проходами; вообще был опрятен, но без
украшений. С самого приезда посольства, к нему был приставлен
почетный караул с строгим приказанием никого не впускать к
Ермолову, под предлогом не беспокоить его своим любопытством.
Но такое объяснение, сколько неуместное, столько и обидное, бы­
455


ло одною лишь хитрою уловкою, так как истинная цель персид­
ского правительства заключалась в том, чтобы, по возможности,
скрыть от посольства действительное положение страны и, по вы­
ражению Ермолова, «обманчивою наружностью похитить у нас
сколько-нибудь уважения».
Между тем, персидская стража не только исполняла строгое
приказание, но даже превзошла себя в усердии, заарестовывая
нередко состоящих при посольстве татар и грузип, которых одеж­
да походила на персидскую. В доме же употреблены были тузем­
цы, знавшие русский язык и передававшие все, что видели и
слышали. Мало того, чиновники наши не могли показываться на
улицах, чтобы каждый шаг их тотчас не был известен местным
властям; за город ж е вовсе их не выпускали. Словом, посольство
содержалось как бы в крепости. Такой образ действия, само со­
бою разумеется, не мог не вызвать па первых же порах крайнего
неудовольствия Ермолова, и он прямо объявил каймакаму, что
если местная власть не изменит своего оскорбительного поведе­
ния, то он сочтет то за нарушение дружеских обязанностей п
предпримет соответствующие меры. Предупреждение это образу-
мело персиян и заставило их быть осторожнее.
На следующий день после приезда, Ермолов обменялся визи­
том с Мирза-Безюргом и принимал у себя состоящих в персид­
ской службе, по иррегулярным войскам, английских офицеров:
майоров Л индзея и Макинтоша, кап. Гарта, поручика Виллока и
доктора при наследнике Кормика...
Всякому бывшему в Персии известны обычаи и церемонии,
существующие у тамошнего двора при приеме дипломатических
агентов внешних держав. Точное исполнение
их ипострапцамп
всегда строго наблюдалось правительством, и малейшее отступ­
ление влекло за собою нередко серьезные недоразумения. Из та­
ких обычаев, обусловленных придворным этикетом, самым стес­
нительным, чтобы не сказать унизительным, было надевание
красных чулок, без которых ко двору никто не допускался. Тем
не менее, европейцы до прибытия Ермолова беспрекословно ему
подчинялись: «одни с корыстною целью вкрасться в доверенность
персияп, как это случилось с прислапным от Наполеона генера­
лом Гардапом; другие с иными видами, как англичане, искавшие
тесною связью приобрести исключительные права для торговли»
и уничтожить наше влияние в Персии. Когда же с подобным тре­
бованием обратились к Ермолову, то он, как «не приехавший ни
с чувствами Наполеонова шпиопа, ни с прибыточными расчетами
купечествующей нации», наотрез отказался не только от соблюде­
ния унизительного этикета, но пе принял и того, чтобы войти в
комнату Аббас-мирзы с одними лишь сановниками, причем про­
чие члены посольства должны были остаться на дворе, и другие
не мепее странные предупреждения.
На такой ответ не последовало со стороны персиян дальней­
ших возражений, так как склонить Ермолова в данном случае на
какую-либо уступку пе предвиделось никакой надежды. Но за то
и Аббас-мирза не желал нарушением установившегося при его
дворе этикета сделать угодное русскому послу, а чтобы не довести
дела до окончательного разногласия, решился принять его не в
комнате, а перед домом, и пе па коврах, которые не дерзал по­
пирать и один сапог, а на каменном помосте внутреннего двора, у
самого окна, под портретом своего родителя.
Аудиенция была назначена ровно в полдень. От самого дома,
456


нанимаемого посольством, вплоть до дворца, по узким и кривым
улицам, были расставлены войска. Ермолов ехал на лошади на­
следника, которая, по его выражению, «без уважения смотрела
на воинов и, беспрерывно толкая их, заставляла опасаться, что
он приедет во дворец по трупам половины ополчения персидской
монархии».
Достигнув дворца, посольство въехало на большой двор, где
Алексей Петрович и вся его свита слезли с лошадей. За первым
двором вышли на другой, несколько меньший, и затем, темными
проходами под сводами, где за решетками, как бы в порах, сиде­
ла ближайшая домашняя челядь.., на третий, большой двор, оп­
рятно вымощенный и с несколькими бассейнами. На краю этого-
то двора, над палаточным навесом, стоял Аббас-мирза...
Причина, побудившая Аббас-мирзу принять посла на дворе,
не скрылась от Ермолова, и он решился отплатить персиянам
не меньшей невежливостью. Остановившись в шести шагах от
принца и делая вид, что его не знает, он обратился к провожа­
тым с вопросом: «Где ж е его высочество?» — и только после по­
лученного ответа снял шляпу, чему последовала и вся свита.
Аббас-мирза же, сделав шага три вперед, протянул Ермолову ру­
ку. После обычного приветствия, Алексей Петрович передал прин­
цу высочайшую грамоту...
Аббас-мирза принял грамоту, поднес ее с почтением к голо­
ве, и положил на пристенок залы, возле которой стоял. После
довольно продолжительного затем разговора с Алексеем Петрови­
чем, он весьма любезно отнесся к представленным ему чиновни-
Победа генерала Паскевича при урочищах Каинлы и Миллидют
в июне 1829 года.
457


кам и кабардинским кпязьям и узденям посольской свиты. Вслед
за сим Ермолов раскланялся с принцем, повернулся, тут же на­
дел шляпу, что сделали и прочие, и прежним путем отправились
домой.
На следующий день после описапиой аудиенции, у Ермолова
обедали английские офицеры... После обеда Ермолов отправился,
по приглашению наследника, за город, где присутствовал на ка­
валерийском и артиллерийском учении. В особенности отличилась
конница, заслужившая всеобщее одобрение. Об артиллерии же,
которою комапдовал Линдзей, нельзя было сказать того же; на­
против, Аббас-мирза высказал ей полное неудовольствие, так как
из 18-ти орудий, из коих каждое сделало по 6-ти выстрелов, ни
одно не попало в цель. По несмотря па неприятное впечатление,
произведенное этою неудачею, наследник все-таки был высокого
мнения об артиллерии и на вопрос, сделанный послу, ожидал,
по-видимому, вполттс удовлетворительного отзыва. И действитель­
но, Ермолов отнесся к образованию артиллерии и заведению ре­
гулярных войск с большой похвалой, но, пе желая упустить слу­
чая задеть самолюбие Аббас-мирзы, прибавил, как бы между про­
чим, что и кочующие племена, каковы туркмены, просили глав­
нокомандующего в Грузии снабдить их несколькими орудиями.
Услышав это, Аббас-мирза не мог скрыть своего смущения, чем
явно обнаружилось, сколько ему был неприятен прогресс в во­
енном деле у давнишних и злейших врагов Персии.
По окончании учения наследник пригласил Ермолова в соб­
ственный сад, где в беседке, из которой открывался превосходный
вид на город и его окрестности, был сервирован чай и шербет.
Свита посольская находилась тут же, что крайне было неприятно
Аббас-мирзе, искавшему всегда случая унизить в глазах соотече­
ственников русских и возвысить в них понятие о собственном ве­
личии и могуществе. Но Ермолов слишком хорошо понимал пер­
сиян, а поэтому всякую гордость и надменность с их стороны, в
ущерб нашей чести и нашего достоинства, наказывал полнейшим
и самым жестоким презрением. Так случилось и на этот раз.
Когда все собрались в беседке и Аббас-мирза выразил желание,
чтобы посольская свита поместилась в соседней комнате, то Ер­
молов объявил, что он пе только готов исполнить волю его, по
выйдет с прочими и сам, причем отказался от чаю, под предло­
гом, что он у пас в такое время не в употреблении. Затем, когда
принц, раскланявшись, непременно хотел выехать из ворот сада
первым, наш ординарец, по дапному ему знаку, подвел лошадь
одновременно и Ермолову, и они выехали через ворота вместе.
Так проследовали они до города, где и разъехались по домам.
Все это, разумеется, не мало бесило персиян, но они умели скры­
вать свое неудовольствие, хотя не отставали от старых привычек.
Утром 23-го мая Алексей Петрович, после приема Фетх-Али-
хана беглербега,
ездил
с визитами к Мирза-Абдуль-Касиму и
брату его Муса-хапу, сыновьям Мирза-Безюрга; вечером ж е от­
правился смотреть фейерверк, устроенный в его честь в замке
наследника, которого самого при этом не было, потому, как было
объявлено, что он никого по желает стеснять своим присутстви­
ем. Зрелище продолжалось, впрочем, несколько только минут, так
как ракеты, вензеля, фонтаны и разные другие вещи, от слишком
тесного и дурного их расположения, вспыхнули все вдруг, причем
произвели страшный треск и шум, а главное — заставили всех
вдоволь наглотаться дымом. Персияне, однако же, не сознали сво­


ей ошибки и происшедшую неудачу оправдывали тем, что ие же­
лали испытывать терпения посла.
Между тем время шло и Ермолов, видимо, стал томиться пре­
быванием в Тавризе; известий же о том, где и когда шаху угодно
будет его принять, не имелось. Только 24-го мая было получено
письмо Мирза-Шефи *, коим посольство приглашалось в Тегеран
к свадьбе двух принцев, или, если по расчету времени оно не по­
спеет к сроку, то в Султаниэ, летнюю резиденцию шаха...
Но ехать в Тегеран Ермолову не хотелось, а потому, остано­
вившись на Султаниэ, он в ответном письме к Мирза-Шефи оп­
равдывал выбор свой тем, что ввиду скорого выезда шаха из ре­
зиденции, а также усилившихся жаров, он решительно не имеет
возможности поспеть к бракосочетанию его сыновей. Сам ж е он
решился оставить Тавриз 26-го мая. Накануне этого дня Аббас-
мирза приглашал его на загородную прогулку, но он, через кай-
макама, отозвался, что, выезжая на следующее утро и страдая
от боли в глазах, ие может исполнить его желапия. Кроме того,
прибавил Ермолов, «не быв принят наследником приличным об­
разом, а встретившись с ним на дворе, он того за аудиенцию
принять не может, а потому и не полагает себя в обязанности
откланиваться ему, но что, впрочем, как с человеком милым и
любезным, желал бы еще раз где-нибудь с ним встретиться».
Такой неожиданный ответ как гром поразил Мирза-Безюрга.
Он тотчас ж е поспешил уверить Ермолова, что прием на дворе
есть доказательство величайшего к нему уважения и что до него
все посланники, будучи принимаемы в комнатах, были обязаны
надевать красные чулки. Но Ермолов отвечал, что он в сравнение
с другими идти не намерен, а что если без красных чулок обой­
тись нельзя, он просил каймакама предупредить шаха, что он их
не наденет, а между тем, чтобы не делать бесполезно излишняго
пути, он на дороге будет ожидать ответа: ехать ли ему далее или
возвратиться в Россию? Известие это окончательно ужаснуло
каймакама, дав ему в то ж е время понять, что Ермолов имел
о нем мнение как о величайшем плуте и мошеннике и что от пе­
го не скрылась ненависть его к России.
С такого рода объяснениями Алексей Петрович перед самым
выездом отправил к Аббас-мирзе советника посольства Соколова.
В пароде сделалась суматоха, но Ермолова, с восходом солнца,
уж е не было в городе.
IV
Главный караванный путь из Тавриза в Тегеран, направляясь
к ю.-в., идет между Сехендом и хребтом Карадагских гор через
высокую Уджапскую плоскость и между селениями Миапо и Ах-
кеидом, перевалившись через Кафланкух, отделяющий Адербейд-
жап от Ирака, принимает в.-ю.-в. направление вплоть до самого
Тегерана, оставляя слева Эльбрузский хребет... Выехав описанным
трактом из Тавриза, Ермолов направился чрез Басминдж и Сеид-
абад к Уджану и в двух верстах от этой деревни остановился в
небольшом замке, известном под именем Шах-гюли, т. е. «цар­
ская роза», и построенном Аббас-мирзою для своего царственного
родителя... Впрочем, уж е в пребывание Ермолова, убранство зам­
ка было весьма бедно, хотя строитель его и сам шах были еще
живы.
5-го июля посольство продолжало путь в Султаниэ, делая
450


иногда довольно продолжительные остановки, как, например, в
роще близь дер. Шингиль-абад... Из Шингпль-абада посольство,
19-го июня, направилось к Варизгану... а оттуда к дер. Янгидже...
На следующий день посольство имело въезд в Зенган, принятое
правителем города юным Абдулла-мирзою, сыном Фетх-Али-шаха,
с той предупредительностью и готовностью на всякие услуги, ка­
кое оно еще ни от кого пе встречало с самого вступления на поч­
ву Персии. Обстоятельство это было тем приятнее Ермолову, что
открывало ему удобный случай доказать Аббас-мирзе, насколько
он умеет ценить дружбу: сделав принцу два посещения, он оба
раза, перед тем, чтобы войти в комнату, приказывал обтирать са­
поги, а беседою и любезностью в обращении дал почувствовать,
насколько он признателен за сделанный ему прием...
4-го июля Абдулла-мирза получил известие о выступлении
шаха из Тегерана, что его заставило тотчас же поспешить к нему
навстречу. Вслед за ним выехал и Ермолов — по, пе доезжая
10-ти верст до Султаниэ, остановился в уроч. Саман-архи, где на
обширной равнине, на берегу Зенган-чая, было разбито два лаге­
ря: один для посольства, а другой для Мирза-Абдул-Вехаба *,
встретившего здесь Ермолова и имевшего поручение начать пере­
говоры, для узиания, в чем, собственно, будут состоять требова­
ния посла. Но Ермолов на все домогательства М ирза-Абдул-Веха-
ба отвечал, что он может говорить с ним только как с частным
человеком, в официальные ж е переговоры, до личного свидания
с шахом, вдаваться не намерен.
Тем пе менее между ними происходило несколько заседаний,
сопровождавшихся нередко весьма горячими возражениями: Аб-
дул-Вехаб стращал ужасными ополчениями Персии и войною;
Ермолов же говорил, что если заметит малейшую холодность в
приеме его шахом и намерение прервать дружбу с Россией, то,
охрапяя достоинство своей родины, он предупредит объявлением
войны и не кончит оной, не имея Араке границей между двумя
государствами. Звание главнокомандующего в Грузии давало осо­
бенное значение словам его и то, что, по мнению его, должно
было бы ему вредить, принесло величайшую пользу. Но как бы
шумны пи были совещания, они всегда оканчивались со стороны
Мирза-Абдул-Вехаба всевозможными персидскими любезностями,
«от которых» у Ермолова «болела голова и от которых, в отчая­
нии, он еще более высказывал вежливостей в их нелепом духе».
Одновременно с прибытием посольства в Саман-архи были
доставлены в Султаниэ императорские подарки, пе потерпевшие
в пути ни малейшего повреждения. Они были помещены в боль­
ших палатках среди посольского лагеря и расставлялись под над­
зором самого Алексея Петровича, ездившего туда несколько раз
с этой целью. Так прошло время до 19-го июля — день прибытия
Фехт-Али-шаха в Султаниэ.
V
...31-го июля состоялась первая аудиенция у Фетх-Али-шаха.
По этому случаю все пространство от посольского лагеря до
шахской палатки, составлявшее около 1000 шагов, было занято
шестью батальонами персидской пехоты, построенной в две ли­
нии, фронтом вовнутрь и с развернутыми зпаменами. Ровно в
11 часов утра приехал за Ермоловым М ахмуд-хан*... Спустя око­
ло двух часов посольство оставило лагерь.
460


Шествие открывали музыканты, игравшие разные марши; за­
тем следовали: 24 гренадера под командою гр. Самойлова, 12 офи­
циантов в богатых ливреях с золотыми галунами, 2 конных ездо­
вых иностранной коллегии; посол на прекрасном жеребце в со­
провождении Махмуд-хана и двух советников; за ними Худоба-
шев, Мазарович, адъютанты, свитские офицеры (исключая Воей­
кова и Лачинова), полк. Ермолов, Машков, кн. Джанхатов с уз­
денями и в заключение линейные и донские казаки. В таком по­
рядке посольство достигло до Кишик-ханэ или палатки телохра­
нителей... Несколько спустя дали знать, что шах ожидает по­
сольство: все встали и начали готовиться к аудиенции.
VI
Перед нами обширная, обнесенная парусинною оградою пло­
щадь. Прямо против входа на нее, на противоположном конце,
стоит довольно большая, но небогатая палатка. Внутри ея, на
устроенном из кирпичей возвышении, устланном шалевыми ков­
рами, поставлен трон, на подножии которого изображен отды­
хающий лев. По правую сторону трона, на коврике, обшитом по
каймам жемчугом, лежат около стенки две круглые, обтянутые
малиновым бархатом и унизанные крупным жемчугом подушки
(мутаки)...
За несколько минут до начала аудиенции в палатку вошел
Фетх-Али-хан и занял место на троне. Он был в кеянидской ко­
роне * из драгоценных камней, с богатейшим алмазным пером
впереди... В глубине палатки, около задней стенки, по правую
сторону от трона, стояли 14 шахских сыновей, а в конце их чи­
новник с блюдом, покрытым золотою парчою, на котором лежа­
ла малая шахская корона. По левую сторону трона, вне палат­
ки, стояли 4 гулям-пишхидмета *, державшие шахские регалии:
щит, саблю, скипетр и государственную печать.
От входа на площадь до самой палатки, по обеим сторонам,
разместились вельможи и высшие чины государства, а перед па­
латкой, за бассейном, 4 насакчи-баши *, с топориками (теберзин)
из железа, с золотою насечкою и осыпанными драгоценными
камнями рукоятками.
Но вот показался Ермолов, сопровождаемый Аллах-Яр-ха-
ном * и двумя советниками, из которых один нес на золотом
блюде императорскую грамоту. Свита ж е посольская с Махмуд-
ханом осталась в кишик-ханэ. При самом входе на площадь Ер­
молов остановился и сделал первый поклон, затем, на середи-
пе, — второй, а перед палаткою — третий. Аллах-Яр-хан громо­
гласно произнес:
«Чрезвычайный и полномочный российско-императорский по­
сол желает иметь счастье представиться средоточию вселенной и
убежищу мира».
«Хош-гельди» (добро пожаловать), — отвечал шах и жестом
руки пригласил посла в палатку.
Ермолов вошел, поклонился и произнес:
«Император российский, великий государь мой, равно
по­
стоянный в правилах своих п чувствах, уважая отличпые каче­
ства в. в-ва и любя славу вашу, желает существующий ныне мир
утвердить навсегда с Персиею, царствованием вашим благопо­
лучною.
Я имею счастье быть удостоен поручения представить яред
461


в. в-вом желание моего государя. В искренности его пред лицом
Персии призываю я Бога в свидетели».
Затем Ермолов взял с подноса грамоту и поднес ее шаху...
Приняв грамоту, Фетх-Али-шах положил ее около себя на
трон, а Ермолов отошед на свое место, по приглашению его, сел
в приготовленное для него кресло.
Затем шах осведомился о его здоровье.
«Счастливейшим, — отвечал Алексей Петрович, — почитаю
для себя день сей, в который предстал перед государя Персии,
могущественного и знаменитого, уважаемого российским импера­
тором, моим государем...»
Дав приличный ответ, Алексей Петрович опять возвратился
на свое место и, по вторичному приглашению, сел; но, при вся­
ком обращении к нему шаха, беседовал с ним стоя...
Но вот предстала посольская свита.
Представляя каждаго чиновника отдельно, Ермолов упомя­
нул, что они лучшего дворянского происхождения, служат или в
гвардии или при государе, и что все одинаково почитают себя
счастливыми явиться перед повелителем Ирана, ибо предприняли
столь далекое путешествие единственно с целью узреть кроткого
монарха, прославившегося отличными свойствами, мудростью и
величием.
Выслушав это, Фетх-Али-шах выразил удовольствие, что ему
представился случай познакомиться с отличными офицерами рус­
ского императора, дорогого своего союзника...
Вскоре за сим Ермолов оставил палатку и, сделав на пло­
щади три поклона, вышел за ограду, где сел на лошадь, и, не
возвращаясь более в кишик-хаиэ, отправился в свой лагерь...
VII
...Сначала Ермолов думал, что переговоры затянутся и что
ему еще не скоро удастся выехать из Султаниэ, но по особен­
ному счастью, а главное, благодаря энергическим объяснениям,
которыми он отнял у персиян всякую охоту на частые совеща­
ния, все ограничилось несколькими бумагами и одною конферен-
циею. Она происходила 12-го августа. Кроме Мирза-Шефи и Ер­
молова, в ней принимали участие Мирза-Абдул-Вехаб и советни­
ки Пегри и Соколов. Первый и важнейший вопрос, подлежавший
объяснению, относился до областей, отошедших к России в силу
Гюлистанского договора. Во время прений, которыя с обеих сто-
роп велись одинаково горячо, Мирза-Шефи и М ирза-Абдул-Вехаб
истощили все свое красноречие и всю силу своих убеждений,
чтобы склонить Ермолова па какую-либо уступку. Видя ж е его
непреклонность, они объявили, что отказ по делу, не допускающе­
му и малейшего сомнения на благоприятное его разрешение для
Персии, последовал для них столь неожиданно, что они стра­
шатся одной мысли заявить о нем шаху. «В таком случае, —
заметил Ермолов, — я готов вывести вас из затруднения и лично
объяснюсь с его величеством». Услышав такие речи, министры
пришли в ужас и, долго не думая, чистосердечно сознались, что
все предложения с их стороны были сделаны без предваритель­
ной воли шаха, но что если они рассчитывали на какую уступку,
то единственно потому, что считали ее вполне справедливою.
Но Ермолов не поддавался, ответив, что им уж е донесено госу­
дарю о положительной невозможности отдать Персии и самого
462


ничтожного клочка из уступленных областей и что если он после
этого даже во сне увидит, что ей возвращаются земли, то, ве­
роятно, не проснется и вовеки. Слова эти были столь убедитель­
ны, что устраняли всякие дальнейшие настояния со стороны ми­
нистров, и самый вопрос о землях начал мало-помалу предавать­
ся забвению.
Затем зашла речь о назначении поверенного в делах при
шахе и консулов в Гиляне и Астрабаде, а также об учреждении
в тех местах торговых обществ и контор. Хотя в разрешении это­
го ходатайства со стороны министров пе встретилось особых за­
труднений, но оно ие могло быть удовлетворено тогда же, так
как потребовалось предварительное мнение Аббас-мирзы, в бли­
жайшее ведение которого поступили пограничные провинции.
Наконец, третий предмет обсуждения заключался в пспроше-
пии шахского фирмана на возвращение пленных и непрепят-
ствие тем из беглых солдат наших, которые изъявят желание
оставить Персию, возвратиться в Россию. Дело это также было
передано на ближайшее рассмотрение Аббас-мирзы, с тем чтобы
он в решении своем руководствовался мирным договором и дей­
ствовал согласно существующим между обеими державами доб­
рому согласию и дружбе.
Во время совещаний по последнему пункту Ермолов не упу­
стил случая высказаться насчет М ирза-Безюрга как о величай­
шем плуте и мошеннике, котораго вражда к русским п подстре­
кательство против нас населения соседственных с Персией обла­
стей могут подать повод к войне, но что тогда всякое раскаяние
будет поздно. Министры, как и следовало ожидать, против тако­
го аргумента пе посмели возражать, так как и у них, как гово­
рится, «пушок на рыльцах был». Отзывом своим Ермолову уда­
лось, однако же, устранить Мирза-Безюрга, прибывшего в то вре­
мя в Султаниэ, от всякого участия в переговорах.
16-го августа Ермолов, в сопровождении Негри, был па ауди­
енции у шаха и затем присутствовал па селяме... * При этой
встрече с Ермоловым Фетх-Али-хан лично объявил ему, что он
считает вопрос об областях, отошедших к России по Гюлистан-
скому договору, оконченным и что земли те впредь в возврат
требованы не будут, так как он из-за них дружбы с государем
прерывать ие намерен...
VIII
...В посольском лагере шли деятельные
приготовления к
встрече шахских наград и подарков *, которые, одпако же, вслед­
ствие отмены первоначального распоряжения персидского пра­
вительства, были доставлены лишь утром 27-го августа... Вечером
того ж е дня посольство в полном составе было на прощальной
аудиенции, куда отправилось в том ж е порядке и с той же цере-
мониею, как и в первый раз. Откланявшись шаху, Ермолов на­
чал с изъявления признательности за оказанные ему милости и
предоставление посольству тех выгод, какими оно пользовалось
как в дороге, так и в Султаниэ, и кончил следующею речыо:
«С первым шагом моим на землю персидскую, принес я в
душе моей почтение к знаменитым делам и славе вашего вели­
чества, и сие чувство подчерпнул я в истинной дружбе и уваже­
нии, которое великий государь мой сохраняет к особе вашей.
Ныне, имев счастье познать лично высокия добродетили вашего
величества, возвращаюсь я, исполненный удивления. И благопо­
463


лучно утвержденный мир, и милостивый прием, которого удо­
стоились Россияне, будут новым поводом дружбы и большей при­
вязанности великого государя их к великому обладателю Пер­
сии. Молю Бога да продолжить доброе согласие для блага обоих
народов!
Благополучное царствование и слава вашего величества есть
желание сердца каждого Россиянина».
Выслушав эти немногие слова, шах собственноручно вручил
Ермолову ответное письмо государю... Обратившись затем лично
к Ермолову, шах сказал, что расстается с ним с полным сожа­
лением. «Ты, — произнес он, — до того расположил меня к се­
бе, что язык мой не хочет произнести, что я отпускаю тебя».
От посла он в самых милостивых выражениях отнесся к чинов­
никам посольской свиты, упомянув, что доброе их поведение,
давая им полное право на его благоволение, заставляет его, в
то же время, переменить составившееся у него привратпое мне­
ние о русских. В дальнейшей, довольно продолжительной беседе
он, между прочим, выразил желание послать государю что-либо
из местных изделий и произведений Персии, причем, со своей
стороны, поручил просить государя о присылке ему хороших
люстр и фарфорового сервиза в персидском вкусе. Затем он от­
пустил Ермолова, пожелав ему благополучного возвращения в
Грузию и полного счастья в будущем... Вечером в посольском
лагере все было занято приготовлением к выезду.
IX
...С прибытием в Тавриз, совершившимся без всякой церемо­
ниальной встречи, от которой Ермолов отказался еще накануне,
посольство расположилось по-прежнему в дому Мирза-Безюрга, и
на этот раз не без некоторого скандала. Вот что случилось. Ко­
гда музыканты наши собирались занять отведенные им комнаты,
то живший в том же дворе француз Мерше, полковник Наполео­
новской гвардии, служивший в войсках Аббас-мирзы, выгнал их
вон, причем двум музыкантам паиес сабельные удары. Дерзость
эта взорвала Ермолова. Он потребовал немедленного удовлетворе­
ния. Когда ж е местная власть от того уклопилась, то приказал
арестовать и наказать плетьми француза, саблю ж е его отправил
к Аббас-мирзе, поручив передать ему, что подобного негодяя, ве­
роятно, уже более на службе терпеть не будут.
Милостивый и ласковый прием, сделанный Фетх-Али-шахом
Ермолову, произвел глубокое впечатление на наследника. О преж­
них требованиях в соблюдении придворного этикета не могло
быть и речи, и посол каждый раз был принимаем в аудиенц-за­
ле, где для него всегда стояло кресло и куда вместе с ним вхо­
дила и вся его свита. Но выиграв на одном, Ермолов потерял на
другом.
Мы уж е упоминали выше, что решение некоторых вопросов,
предложенных на конференции в Султаниэ, было возложено на
наследника. Переговоры по ним открылись тотчас после свида­
ния с Аббас-мирзою и предоставления ему императорских даров
и велись непосредственно между послом и Мирза-Безюргом.
Первый пункт, подлежавший обсуждению и касавшийся соб­
ственно определения времени для постановления границы между
Россиею и Персиею, кончился благополучно, так как он, в сущ­
ности, не представлял особых затруднений. Не менее благоприят­
464


но был решен и другой вопрос: о допущении России иметь при
тегеранском кабинете своего поверенного в делах. Сначала Мгр-
за-Безюрг думал возражать, но должен был уступить ввиду cj. >-
данного Ермоловым заявления, что назначение поверенного з i-
висит единственно от шаха, при особе которого должно с )-
стоять аккредитованное Государем Императором лицо. В с гно-
шении же допущения наших консулов и учреждения торге,вых
контор в Гиляне и Астрабаде последовал отказ, который Мирза-
Безюрг формулировал очень просто тем, что как Аббас-мирза,
«по скромности своей», управления Гилянскою областью па себя
не принимал, да и принять не памерен, то и согласия дать не
может.
Но вот коснулись самого щекотливого и трудного вопроса:
возвращения наших пленных и беглых солдат. Когда Ермолов
предъявил свои требования, основанные на ст. VI Гюлистанского
трактата, М ирза-Безюрг отвечал, что так как со времени его
заключения прошло почти 4 года, а
по смыслу приведенной
статьи пленных и беглых должно возвратить
в трехмесячный
срок, то хотя, за давностью времени правительство и имело бы
право считать себя свободным от того, чтобы удерживать на
чужой земле «рабов Аллаха и созданий единаго творца», оно
готово, по возвращении русского батальона из похода, о чем уж е
сделано распоряжение, возвратить всех тех, которые изъявляют
желание оставить Персию, причем просит окончание самого дела
поручить особенному поверенному. После такого отзыва, по-ви ­
димому, не оставалось бы желать ничего лучшего, но не так
понимал каймакама Ермолов. Зная, что батальон за несколько
только часов до его прибытия был выслан из Тавриза под пред­
логом усмирения возмутившихся будто бы курдов и что вместо
него поставлены другие войска, он не мог не видеть явного об­
мана и мошенничества со стороны Мирза-Безюрга, а потому па
все его клятвы и уверения отвечал в самых строгих выра­
жениях.
«Рассказывайте все то детям, — говорил
он, —
-
не мне.
Клятвам вашим не верю: они для вас то же, что для меня по­
нюхать табаку. Мне известна вся пизость ваших поступков; из­
вестны и те меры, которые приняты, чтобы не допустить до меня
пленных. Не дерзайте оправдываться: еще сегодня один из та­
ких несчастных бросился с крыши к стоящему у нашего обоза
караулу. Подлое поведение
ваше я опубликую во всеобщее
сведение. Попробуйте заставить меня молчать. Нас здесь 200 че­
ловек среди войск ваших; прибавьте к ним еще 100 батальопов
и я не более вас буду уважать. Наследника же вашего предупре­
дите, что если во дворце, в числе его телохранителей, узнаю рус­
ского солдата, то, не взирая на его присутствие, я вырву его
у вас».
Слова эти и грозный тон, в котором они были произнесены,
привели каймакама в крайнее замешательство. Он думал было
оправдываться, но напрасно: Ермолов разбивал его на каждом
шагу и, насказав ему в заключение еще много горьких истин,
прекратил переговоры и удалился.
Следующее заседание имело тот же характер.
Но противодействие, встреченное в освобождении пленных и
беглых, не осталось без достойного отмщения.
Известно, что Аббас-мирза находился в непримиримой враж­
де за наследство со старшим своим братом Мамед-Али-мирзою,
30 За стеной Кавказа
465


лишенным этого права потому, что мать его была не каджарского
племени, а христианкой, которая у персов может быть только
невольницею. Столь очевидное возвышение каджаров, пользовав­
шихся особепным уважением высшей власти и занимавших луч­
шие должности в государстве, возбудило к ним ненависть наро­
да, в котором образовались две партии: каджарская, сосредото­
чившая все надежды свои на Аббас-мирзе, и партия недоволь­
ных, принявшая сторону обиженного Мамед-Али-мирзы. К под­
держанию и постоянному разжиганию вражды двух братьев не
мало способствовала и собственная
неосмотрительность
шаха,
вверившего Аббас-мирзе управление провинциями, некогда от­
торгнутыми от Турции, жители которых не успели слиться с
персиянами, тогда как Мамед-Али-мирзе отдал области, в коих
жили знатнейшие и коренные фамилии Персии, которых он при­
вязывал щедротою и отвращением от всего, что было противно
древним обычаям парода. Впоследствии, чтобы ослабить старше­
го сына, ш ах поставил его в некоторую зависимость от Аббас-
мирзы, разрешив последнему образовать у себя регулярные вой­
ска и лишив этого преимущества Мамед-Али-мирзу. С той же
целью, при заключении Гюлистаиского трактата, была предложе­
на IV статья, принятая генералом Ртищевым, рассудившим за
благо давать Аббас-мирзе титул наследника.
Этого-то последнего признания, порученного по инструкции
ближайшему усмотрению Ермолова, самым настойчивым образом
добивался Аббас-мирза, на что его в особенности побуждали анг­
личане, хорошо знавшие, что влияние их может существовать
только в его царствование и что при Мамед-Али-мирзе им трудно
будет удержаться в Персии, так как он питает к ним полнейшую
ненависть.
Но усилия Аббас-мирзы на этот раз не достигли цели, и Ер­
молов оставил Тавриз, не поддавшись на удочку, будучи глубоко
убежден, что уступкою наследнику он вместе с тем оказал бы
важную услугу англичанам, упрочив их влияние в Персии в
ущерб собственных наших интересов...
Наконец, наступило 20-е число. Еще с раннего утра в посоль­
стве все было готово к отъезду; ожидали только Ермолова, от­
правившегося к каймакаму для окончательных переговоров по
делам. Но Мирза-Безюрг, как оказалось, и на этот раз не оставил
своих обычных мошеннических уверток. Объявив, что ему нужно
по некоторым вопросам заручиться согласием
наследника, он
оставил посла, обещаясь немедленно вернуться с ответом. Но ед­
ва только он скрылся, как Ермолов, не дождавшись его и не
желая напрасно тратить время, возвратился к своей свите и не­
медленно выехал из города.
День этот, по собственному его признанию, был одним из
приятнейших в его жизни, и он не иначе соглашался спова уви­
деть Персию, как с оружием в руках...
Так кончилось посольство Ермолова в Персию. Рассказ наш
остается дополнить некоторыми только подробностями относи­
тельно тех средств, которыми располагал Алексей Петрович для
внушепия к себе должнаго уважения со стороны персиян и их
правительства. В этом случае нам ближе всего обратиться к
подлинным его рассказам. Так, м еж ду прочим, он говорит:
«Я уверил персиян, что предки мои были татары и выдал
466


себя за потомка Чингиз-хана, удивляя их замечанием, что в той
самой стране, где все покорствовало страшному их оружию, я
нахожусь послом, утверждающим мир и дружбу. Доказатель­
ством происхождения моего служил бывший в числе чиновников
посольства, двоюродный брат мой, полк. Ермолов, которому, к
счастью моему, природа дала черные, подслеповатые глаза и,
выдвинув вперед скуластые щеки, расширила лицо наподобие
калмыцкаго. Шаху было донесено о сих явных признаках моей
природы, и он, с уважением смотря на потомка столь ужасного
завоевателя, приказал показать себе моего брата. Я видел, что
мне легко было быть потомком даж е Тамерлана. Один из вель­
можей спросил меня, сохранил я родословную? Решительный от­
вет, что она хранится у старшего фамилии нашей, утвердил на­
всегда принадлежность мою Чингиз-хану».
Не малую пользу оказала Ермолову и самая внешность его.
«Угрюмая рожа моя, — писал он к гр. Арсению Андреевичу
Закревскому, — всегда хорошо изображала чувства мои, и когда
я говорил о войне, то она принимала на себя выражение чувств
человека, готового схватить зубами за горло. К несчастью их, я
заметил, что они того не любят, и тогда всякий раз, когда не­
доставало мне убедительных доказательств, я действовал огром­
ною своею фигурою, которая производила
ужасное
действие,
зверскою рожею и широким горлом, так что они убеждались, что
пе может же человек так сильно кричать, не имея справедли­
вых и основательных причин. Когда доходило известие до шаха,
что я человек-зверь неприступный, то при нервом свидании с
ним я отравлял его лестью, так что уж е не смели ему говорить
против меня, и он готов был обвинить того, кто мне угодить пе
может».
В сношениях с людьми влиятельными, Алексей Петрович при­
бегал в крайних случаях к другим, не менее хитрым уловкам.
Так, например, упоминая о своих сношениях с Мирза-Шефи, он
говорит:
«В знак большей к нему привязанности я дал ему название
отца и, как сып покорный, обещал ему откровенность во всех по­
ступках и делах. И так, о чем невыгодно мне было трактовать
с ним, как с верховным визирем, я обращался к нему, как к
отцу; когда же надобно было возражать ему или даже постра­
щать, то, храня почтение как сын, я облекаюсь в образ посла.
Сею эгидою покрывал я себя в одних крайних случаях и всегда
выходил торжествующим».
Что касается общаго впечатления, вывезенного Ермоловым из
Персии, то оно резюмировано в следующих его словах, кото­
рыми он заканчивает свою «Записку»:
«Тебе, Персия, не дерзающая расторгнуть оковы поноспей-
шаго рабства, которыя налагает ненасытная
власть,
никаких
пределов не признающая; где подлые свойства народа уничто­
жают достоинство человека и отъемлют познание прав его; где
обязанности каждаго истолковываются раболепным угождением
властителю; где самая вера научает злодеяниям и дела добрые
не получают возмездия: тебе посвящаю я ненависть мою и, отяг­
чая проклятием, прорицаю падение твое».
Но думал ли тогда Ермолов, что то именно государство, над
которым он произносит суровый приговор свой, прежде чем рас­
пасться самому, подготовит его собственную гибель?
И кому же, если не Персии, обязан он своим падением?..
30*
467


ДВЕ ВЕРСИИ ОДНОЙ ТРАГЕДИИ
В 1829 году в Тегеране погиб растерзанный мусульм анами-
фанатиками А. С. Грибоедов, классик русской литературы и не
менее известный дипломат, заменявший в Персии,
по словам
Н. Н. Муравьева, «единым своим лицом двадцатитысячную ар­
мию». Существуют несколько версий его гибели. Одна принадле­
жит шахскому правительству, отрицавшему политический харак­
тер этой трагедии. Эта версия была молчаливо одобрена цариз­
мом по политическим соображениям, и ее приводит в своих вос­
поминаниях И. О. Симонич, преемник А. С. Грибоедова на посту
посланника в Тегеране, якобы проводивший расследование при­
чин этого дела. Но другое мнение сложилось у людей, мало-маль­
ски понимавших ситуацию на Кавказе. В частности, Н. Н. Му­
равьев прямо указывает в своих «Записках» на причастность к
убийству его друга персидского правительства и англичан. Опуб­
ликованные позднее документы — например, рассказ курьера
российского посольства в Персии Амбарцума (Ибрагимбека) —
подтвердили правоту этой точки зрения. Впрочем, сам Грибоедов
на этот счет никогда не заблуждался: по признанию его бли­
жайших друзей, С. Н. Бегичева и А. А. Жандра, он предчувство­
вал свою гибель и связывал ее с ближайшим окружением шаха.
Указанные отрывки из мемуаров С. Н. Бегичева, И. О. Симо-
нича и Н. Н. Муравьева печатаются по кн.: А. Грибоедов в вос­
поминаниях современников. М., 1929 (публикация Н. К. Пиксано-
ва). Рассказ Амбарцума, введенный в научный оборот армянски­
ми историками, публикуется по тексту журнала «Русская стари­
на» (1901, No 10).
Из «Записки об А. С. Грибоедове» С. Н. Бегичева *
...Известный теперь уж е всей Европе кпязь Варшавский, граф
Паскевич-Эриванский, всегда принимал Грибоедова родственно и
почти дружески. Грибоедов служил при нем в персидскую кам-
папию, был во всех
сражениях
возле
главнокомандующего,
исполнял многие его поручения и преимущественно участвовал в
переговорах о мире, потому что хорошо знал Персию и персид­
ский язык. Все это засвидетельствовал граф Эриванский перед
468


государем императором и послал его с донесением
о мире...
По прибытии Грибоедова в Петербург, государь император при­
нял его очень милостиво и осыпал награждениями. Он получил
и деньги, и чин, и орден св. Анпы 2-й степени с бриллиантами,
а потом по высочайшей воле министр предложил ему ехать пол­
номочным послом в Персию. На пути к месту своего назначения
Грибоедов пробыл у меня три дня...
Во все время пребывания его у меня, он был чрезвычайно
мрачен. Я ему заметил это, и он, взявши меня за руку, с глубо­
кой горестью сказал: «Прощай, брат Степан, вряд ли мы с тобой
более увидимся!!!» — «К чему эти мысли и эта ипохондрия?» —
«Я знаю персиян, — отвечал он, — Аллаяр-хан мой личный враг,
он меня уходит! Не подарит он мне заключенного с персиянами
мира. Старался я отделаться от этого посольства. Министр сна­
чала предложил мне ехать поверенным в делах, я отвечал ему,
что там нужно России иметь полномочного посла, чтобы не усту­
пать шагу английскому послу. Министр улыбнулся и замолчал,
полагая, что я, по честолюбию, желаю иметь титул посла. А я
подумал, что туча прошла мимо и назначат кого-нибудь чинов­
ное меня, но через несколько дней министр присылает за мной
и объявляет, что я по высочайшей воле назначен полномочным
послом. Делать было нечего! Отказаться от этого под каким-ни ­
будь предлогом, после всех милостей царских, было бы с моей
стороны самая черная неблагодарность. Да и самое назначение
А. С. Грибоедов
469


мепя полномочным послом в моем чине * я должен считать за
милость, но предчувствую, что живой из Персии не возвращусь».
То ж е рассказал мне при свидании А. А. Жандр. Грибоедов пря­
мо от министра приехал к нему поздно вечером, разбудил его и
сказал: «Прощай, друг Андрей! Я назначен полномочным послом
в Персию, и мы более не увидимся». И, к несчастью, предчув­
ствие это сбылось!!!...
Из «Воспоминаний полномочного министра»
О. И. Симонича *
...Бренные останки членов нашего посольства, которые пали
под ножами убийц тегеранского населения в 1829 году, были
свалены в кучу, в одну общую яму за городом, у подошвы го­
родского вала, между Казбинскими
и
Дулабскими воротами.
Мы знали место по указанию старика-армянина, заведовавшего
похоронами убитых но повелению Фетх-Али-шаха.
С того времени, как императорское правительство избрало
своей резиденцией эту столицу, к несчастью, я беспрестанно
должен был проезжать мимо этого места, потому что оно нахо­
дилось близ самой дороги, ведущей в IHax-Абдул-Азим, — путь,
которым я следовал, как иаилучшим, во время ежедневных про­
гулок в коляске. Мне тягостно было как человеку и как хри­
стианину; мой сан представителя великой державы был оскорб­
лен при виде места, где зарыты были, иод кучею нечистот, тру­
пы наших злополучных соотечественников. Я решился приискать
им убежище святое и не имел покоя до тех пор, пока не достиг
этой цели. Я не сомневался в согласии шаха, но зная предрас­
судки персиян, которые не допускают ввоза мертвых тол в огра­
ду города, опасался встретить сопротивление духовенства и на­
рода. Впрочем, я не хотел ни чтобы из этого вышло спорное де­
ло, ни чтобы я
нашел
вынужденным обратиться к силе и
власти.
Между тем мои связи с главными муллами делались столь
искренними, что имам-джуме * мне сделал визит. После этой че­
сти, коей никто из русских посланников не был удостоен, я
рискнул пустить в ход мою просьбу. Имам-джуме принял
ее
очень хорошо, шах также изъявил согласие свое, в чем я не
сомневался. Я тотчас велел приготовить каменный склеп во дво­
ре армянской церкви, расположенной близ Казбипских ворот, в
том самом квартале, где была и резня, и когда склеп был готов,
приступили к выкапыванию. 12 июля (1836 г.) вечером была
совершена эта священная церемония, на которой присутствовал
от посольства первый секретарь барон Боде и два сеида, при­
сланные имам-джуме. Армянские священники в полных облаче­
ниях читали молитвы во все время наполнения гроба костями
мертвых и сопровождали его в церковь. Церемония кончилась в
11 часов вечера, не будучи потревожена ни малейшим случаем.
Потом я велел покрыть склеп сводом, над которым сделали ка­
менное возвышение с пол-аршина вышины, в виде гробницы, и
на нем поставлен из мрамора изваянный крест без надписи.
Каждый год я ездил в эту церковь служить нанихиду и при отъ­
езде из Персии был также, чтобы поклониться и сказать послед­
нее «прости».
Тут, я думаю, было бы кстати рассказать все, что я узнал
об этом страшном происшествии.
В одном предшествовавшем замечании я сказал, что ката­
470


строфа эта не должна быть приписываема причинам политиче­
ским. Лица различных партий и различных вероисповеданий,
коих я расспрашивал, все единогласно сходились на одном весь­
ма важном обстоятельстве, именно, что мой несчастный друг,
покойпый Грибоедов, в отношении к ш аху принял надменный
тон, доходивший до безрассудства. Фетх-Али-шах, после каждой
аудиенции, которую он ему давал, уходил столь раздраженным,
что весьма легко было предвидеть какое-либо несчастье *. Часто
при своих придворных случалось ему вскрикивать: «Кто меня
избавит от этой собаки христианина?» М ирза-Абдул-Гассан-хан,
министр иностранных дел, главный деятель при всяком случае,
когда что-либо касалось европейцев, ибо при дворе шаха не бы­
ло никого, знавшего наши обычаи, — один говорил о нас с не­
которой опытностью, как человек, бывший несколько раз послан­
ником в С.-Петербурге, Вене, Париже и Лондоне. Итак, Абдул-
Гассан-хан однажды вечером у Эмин-ед-Довлета, в присутствии
большого общества, где разговаривали о дневных происшествиях
и толковали об удобнейших средствах для избавления шаха от
столь докучливого гостя *, предложил образовать род возмуще­
ния. «Мы заставим народ сильно кричать, — говорил он, — и
после этого напишем в Петербург: вы прислали нам человека,
который не умеет себя вести у нас, — смотрите, чего оп при­
держивается, как бы не случилось великого несчастья! Отзови­
те его, если желаете сохранить доброе согласие между двумя
странами. Поверьте мне, — прибавил он, — я знаю Европу и
особенно Россию: он будет отозван». Совет, предложенный Аб-
дул-Гассан-ханом, не имел немедленных последствий, но идея
была дана, и многочисленная прислуга, всегда присутствующая
на всех собраниях персидской знати, — все слышала.
Наступает дело двух женщин, выдачи коих требовал русский
посланник как наших подданных и воепнопленниц, хотя они
приняли исламизм и находились в гареме Асиф-ед-Довлета. Это
был слишком сильный удар, нанесенный магометанскому фана­
тизму и уважению к могущественной личности. Несмотря на
это, он добился, чего требовал. Но и тут еще Грибоедов сделал
большую неосторожность, заставив этих женщин перевести к
себе на дом, где, кроме мужчин, никого не было. Следовало бы
их поместить, до отправления в Грузию, в какой-нибудь армян­
ский и еще лучше в мусульманский дом, и во всяком случае, в
ином месте, но не у себя. Это произвело огромный скандал, и
надо сознаться, что везде в другой стране было бы то же самое,
ибо благонравие не допускает, чтобы молодые женщины жили
под одной и той же кровлей с кучей молодежи. В Тегеране же
вмешалась еще религия и совершенно справедливая дурная ре­
путация христиан, составлявших прислугу посланника.
Волнение было сильное между населением, и во всем горо­
де только и толковали о позоре видеть женщип-мусульманок пе­
решедшими в руки гнусных русских. Грибоедов, по-видимому,
не знал, что происходило, ослеплепный судьбою или избытком
гордости. При этом положении дел, он дал еще приют одному
шахскому евнуху, который, пользуясь своим происхождением из
Эривани, бежал из шахского гарема и просил возвращения на
родину. Когда кто знает святость гарема, род благоговения, с
которым окружают его персияне, стыдливость, с которою они
выражаются, говоря об этом месте, тому легко попять, как Фетх-
Али-шах сильно был оскорблен в сане неограниченного монар­
471


ха п ревнивого мужа. Но спросят, может быть, мог ли министр
русский нарушить свой долг, отказывая в убежище подданному
своего государя? Разумеется, нет, ежели б человек этот пришел
внезапно, ж елая самопроизвольно стать под его покровительство;
но тут ведь были предварительные интриги, переговоры м ежду
евнухом и армянами, окружившими посланника. Грибоедов имел
время сообразить, какое унижение он готовил ш аху, одобряя
предприятия этого человека. Русский посланник должен был так­
же знать, что так как в продолжение двух лет Персия и ее
монарх перенесли много испытаний, вследствие побед наших и
мирных трактатов, нами на них наложенных, то государству-
победителю более славы уступать побежденному в его мелочных
самолюбивых интересах. Он должен был бы предложить евнуху
мирзе Якубу отложить на некоторое время свое предположение
побега, тем более, что неизвестно, имел ли он право считаться в
числе русских подданных, ибо был взят на службу к шаху и
принял мусульманскую религию в отдаленную эпоху, когда Эри-
вань принадлежала Персии. Как бы то ни было, Фетх-Али-шах
еще не дал разгуляться своему гневу, он старался договориться
и искал под разными предлогами выдачи
беглого.
Грибоедов
стоял на своем, за что его можно похвалить, ибо, раз решившись
принять его к себе, он не мог без стыда возвратить его обратно
персиянам.
Почти открытое неприязненное положение * между русским
министром и двором; партия духовепства, которую раздражал до
крайности увоз двух женщин; партия Асифа, которая по той же
причине искала только случая мщения; наконец, челядь при­
дворная, которая старалась угодить ненависти шаха; эта при­
слуга вельмож, которая вспомнила совет мирза Абдул-Гассан-
хана, все это вместе поднялось вдруг, побуждением ли двора,
или Асиф-ед-Довлета, или муштанда, все равно, толчок был дан,
и толпа понеслась и окружила дом, занимаемый русскою импе­
раторской миссией. Сначала были только крики и повторение
требований о выдаче евнуха и двух женщин. Я глубоко убеж­
ден, что если бы покойный Грибоедов имел достаточно терпения
и хладнокровия, чтобы оставить ш уму увеличиваться и разно­
ситься в воздухе; если бы он удержал всех своих дома, не
позволяя им показываться ни вне, ни у окон, я, как сказал, глу­
боко убежден, что эта толпа разошлась бы к вечеру сама по се­
бе, не осмелившись нарушить неприкосновенность посольского
дома, если бы даже эта толпа не была разогнана войсками, ко­
торых бы, наконец, прислал шах. Я в этом убежден, зная хорошо
характер персиян по совершенно схожим случаям, кои я ви­
дел, даже по совершенно подобному случаю, происшедшему в
нашем посольстве в Тавризе лет 20 тому назад. Но предопреде­
ление как бы подтолкнуло Грибоедова: он велел казакам стре­
лять по народу, была пролита кровь, одного жителя убили. Его
тело понесли в мечеть. Муштанд, с высоты кафедры, приказал
народу идти отомстить, кровь — кровью же. Известен последую­
щий результат.
Наши, подавленные многочисленностью,
после героической
обороны пали, заставив заплатить дорого за свою жизнь. Сарба­
зы, посланные из Орека Зели-султаном разогнать сборища, при­
были, когда все уж е было кончено. Это замедление, которое хо­
тели объяснить соучастием двора, объясняется гораздо проще,
именно тем, о чем мы только что говорили. Когда шах узнал о
472


движении, он не желал его остановить,
ибо думал проучить
посланника. Зная свой народ, он никогда не думал о могущей
случиться катастрофе. Он не мог предвидеть, что послапник бу­
дет столь неосторожен, что решится атаковать целое народона­
селение своими казаками. Смущение. Фетх-Али-шаха и его двора
было великое после происшествия. Шах собрал совет из своих
министров и великих сановников, и мне известно от очевидца-
свидетеля, что в первые минуты собрание представляло вид
весьма печальный. Монарх и каждый из присутствовавших чув­
ствовали себя обремененными ответственностью , которая повисла
над ними: они полагали, что Россия воспользуется этим случаем
для блистательного мщения, где они первые будут жертвою. На­
конец Фетх-Али-шах начал речь и после
восклицаний:
«Ио-
Аллах! Ио-Али!» — он сказал: «Что сделано, того переделать
нельзя. Богу это было угодно. Теперь нам остается готовиться к
войне, и готовиться победить или умереть. Чтобы весь мой на­
род поднялся, я сам стану во главе его, возьму с собою мои
сокровища и все, что я имею. Господь будет нашим судьей».
Потом он приказал похоронить тела, поручив исполнение этого
армянам, повелев положить отдельно тело министра, как будто
он предвидел, что его вытребуют.
Старик армянин, который распоряжался тогда похоронами,
говорил мне, что им похоронены сорок тел. Персияне никогда но
хотели сознаваться, сколько народу они потеряли. Из наших,
между прочим, находился князь Меликов из Тифлиса, который
не принадлежал к посольству. Он был племянник Манучар-хана,
который послал его для предупреждения Грибоедова о готовя­
щемся волнении. Несчастный не успел вернуться к своему дяде.
Один католический священник из исфагапской миссии, находив­
шейся тогда в Тегеране, говорил мне, что один мусульманин,
живший по соседству с домом нашего министра, также предуп­
редил его, предлагая даже убежище у себя; по словам священ­
ника, услужливый предвестник был из посольского дома позор­
но выгнан. Непонятная судьба!..
Из «Записок» Н. Н. Муравьева-Карского
...Теперь я должен изложить, с известными мне подробностя­
ми, обстоятельства смерти Грибоедова, о коей столько говорят и
имеются различные мнения. Иные утверждают, что он сам был
виною своей смерти, что он не умел вести дел своих, что он
через сие происшествие, причиненное совершенным отступлени­
ем от правил, предписанных министерством, поставил нас снова
в неприятные сношения с Персиею. Другие говорят, что он по­
вод к возмущению через свое сластолюбие к женщинам. Нако­
нец, иные ставят сему причиною слугу его Александра... Все же
соглашаются с мнением, что Грибоедов, с редкими правилами и
способностями, был пе на своем месте, и сие последнее мнение
самого Паскевича, который немного сожалел о несчастной по­
гибели родственника своего (он был двоюродный графине), не­
взирая даже на важные услуги, ему Грибоедовым оказанные,
без коего он, может быть, не управился бы в 1826 и 1827 годах
при всех кознях и ссорах, происходивших в Грузии во время
смены главнокомандующих, и без помощи коего он бы не за­
ключил столь выгодного с Персиею мира. Паскевич имел неудо­
вольствия на Грибоедова, и причиною оных было то, что послед­
ний, будучи облечен званием министра двора нашего в Персии,
473


должен был сообразовываться с данными ему из Петербурга на­
ставлениями и не мог слепо следовать распоряжениям Паскеви­
ча. Прямые же сношения Грибоедова с министерством иностран­
ных дел, минуя Паскевича, были неприятны последнему...
Грибоедов поехал из Тавриза в Тегеран, дабы видеться с
шахом, а между тем и кончить некоторые дела по требованиям
нашим на основании мирных договоров, которых персияне не
хотели бы исполнить. Он достиг цели своей, а между сими домо­
гательствами ему удалось даже извлечь из гарема Аллаяр-хана
(зятя шахского и первого министра его, первой особы в Персии,
того самого, который был взят нами в плен при занятии Таври­
за) двух армянок, взятых в плен в прошлую войну в наших
границах, кои находились у него в заложницах и о возвращении
коих, на основании мирных договоров, ходатайствовали, кажется,
родители пленниц. Сие могло удаться только одному Грибоедо­
ву, ибо шах был вынужден отдать приказание зятю своему (на­
шему в Персии первому врагу) о возвращении их только по не­
отступной настойчивости и угрозам Грибоедова. Женщины сии
были приведены к нему в дом, где и ожидали выезда посланни­
ка, дабы с ним следовать в Тавриз и оттуда на родину. Но озлоб­
ленный и ревнивый Аллаяр-хан не мог перенести ни оскорб-
II. Н. Муравьев-Карский.


ления ему нанесенного, ни удаления своих наложниц. Он стал
волновать народ и даже в мечетях приказал произносить на нас
проклятья, дабы более остервенить против нас чернь. В народе
было заметно волнение уж е нескольких дней. О сем предупреж­
дали Грибоедова; но оп пренебрегал слишком персиянами и, бу­
дучи убежден в преимуществе, которое он имел над ними, был
уверен, что одного его появления, одного присутствия его будет
достаточно, чтобы остановить толпу; притом ж е уклонение ка­
залось ему мерою неприличною, и страх пе мог им овладеть.
Между тем волнение усиливалось, народ начинал толпиться на
улицах и площадях и произносить оскорбительные для послан­
ника нашего выражения и угрозы. Недоставало только искры, от
коей бы пламя занялось, и искра сия вскоре показалась.
Слуга Грибоедова, Александр, молодой человек преизбалован-
иый и коего он находил удовольствие возвышать против звания
его, ...человек сей стал приставать к армянкам, содержащимся в
доме. Женщины сии, может быть, и до сего уже недовольные
тем, что их взяли из пышного гарема для возвращения в семей­
ства, где бы они стали вести жизнь бедную и в нужде, оскорб­
ленные ласками и приемами Александра, выскочили в двери н,
показавшись на улицу, стали кричать, что их бесчестят, насиль­
ничают. Что между ними было, того пикто не знает, ибо свиде­
телей никого не осталось. Иные говорили, что будто сам Гри­
боедов хотел их прельстить; но сие невероятно, не потому, чтобы
он не в состоянии был оказать неверность жене своей (я пола­
гаю, что правила его не воспрепятствовали бы сему), но он бы
не сделал сего никогда, дабы ие навлечь порицания званию сво­
ему, особливо в тогдашних обстоятельствах и сношениях своих
с Аллаяр-ханом.
Происшествия сии я рассказываю по тем сведениям, которые
я мог изустно собрать; за точную же справедливость оных ру­
чаться не могу.
В сие уже смутное время, армянин Рустам, молодец собою,
тот самый, который первый схватил Аллаяр-хана (когда его в
плен взяли при занятии Тавриза, что выше описано,) шел по
городу и по обыкновению своему расталкивал с дерзостью тол­
пившийся на базаре народ. Кажется, возвращаясь в дом посоль­
ства, Рустам был окружен разъяренною толпою. Он стал защи­
щаться, но был вмиг растерзан; его умертвили, волочили по
улицам труп его и, рассекши оный на части, разметали.
Народ собрался с шумом перед домом посланника (который
тогда из осторожности заперли) и требовали выдачи одного ар­
мянина, служившего при посольстве, как и Рустам, в должности
курьера. После некоторых переговоров, не знаю кем веденных,
армянина выдали, и он был в то же мгновение повешен перед
посольством.
Сими жертвами народ не удовольствовался и, поощренный
успехом, стал требовать самого посланника. Разбивши караул,
стоявший у дома и состоявший из 16 или 20 персидских джанба-
зов с офицером, из коих 2 или 4 солдата было убито или рапесо,
народ вломился во двор и папал на людей, чиновников и каза­
ков посольства, которые долгое время защищались, удерживая с
упорством всякую дверь. При посольстве сем было около пятна­
дцати линейных казаков, молодцов, которые отличились в сем
случае мужеством своим, побили много персиян, но все погибли,
защищая начальника своего.
475


Мне говорили, что ужасный приступ сей продолжался более
двух часов, и я удивляюсь, что Грибоедов сам тут пе присут­
ствовал. Но сие невероятно: не в подобном случае упал бы дух
в сем человеке, мне довольно известном. Может быть, что сведе­
ния по сему предмету недостаточны, ибо почти никого свидете­
лей пе осталось: почти все чиновники, слуги посольства и каза­
ки были растерзаны, и в числе их и слуга Грибоедова Алек­
сандр. Когда народ осадил уж е и самую комнату, в коей нахо­
дился Грибоедов, рассказывают, что он тогда отпер двери и стал
у порога, показываясь народу, и с бодрым духом спросил, чего
они хотят. Внезапное появление его, смелая осанка, выражение
слов его (он знал хорошо по-персидски) остановили разъяренную
толпу, и дело пошло на объяснения, как Грибоедов был неожи­
данно ударен и повержен без чувств на землю большим камнем,
упавшим ему на голову. Персияне, встречая сильные затрудне­
ния к достижению посланника, еще с самого начала приступа,
обратились к плоским крышам, по коим, добежав до покоя Гри­
боедова, разрыли землю, покрывавшую оный, разобрали слабый
потолок и во время разговора пустили роковой камень на голову
Грибоедова. Надобно, впрочем, полагать, что встреча его с наро­
дом несколько украшена. Народ можно было остановить до кро­
вопролития; но после долгого и упорного боя вряд ли присут­
ствие лица, па коем возлегало все мщение парода, сколь бы оно
ни осаписто было, могло бы остановить чернь. Надобпо также
думать, что Грибоедов не был до того времени в совершенном
спокойствии, ибо вмиг нельзя разгородить п разобрать крышу, да­
бы пустить сквозь оную камень; все сие происходило, вероятно,
в шуме и драке.
Но с роковым кампем кончилось и все. Вслед за сим ударом
последовал удар сабли, нанесенный Грибоедову одним из присут­
ствовавших персиян, и после того толпа уж е бросилась на него,
поразила многими ударами, и обезображенный труп Грибоедо­
ва был выброшен на улицу. Дом посольства был разграблен *, и
лучшие вещи, принадлежавшие чиновникам, очутились вскоре у
шаха, который пе упустил случая для удовлетворения своему
корыстолюбию.
Из хода сего дела заключают, что сам шах и все персидское
правительство знало об умысле Аллаяр-хана и тайно допустило
совершение злодеяния; полагали даже, что англичане, видя верх,
который Грибоедов над пими начинал брать, из-под руки скло-
пяли главных чиновников Персии к дерзкому поступку.
Нельзя полагать, чтобы они хотели довести дело до такой
степени; но весьма пемудрепо, что они желали какого-либо про­
исшествия, последствием коего было уничтожение нашего по­
сланника и уменьшение его влияния.
Участие, принятое в сем смертоубийстве персидским правле­
нием, ясно доказывается тем, что оно
было
заблаговременно
предуведомлено о намерении народа, тогда еще, как Грибоедову
советовали укрыться в смежной с квартирою
его
армянской
церкви, из коей ему бы можно было уклониться и бежать из Те­
герана, что он отверг с презрением. Люди, доведшие сие до све­
дения шаха и губернатора Тегерана (одного из сыновей его),
будучи преданы нам, просили помощи
и посылки
войск для
разогнания собравшегося парода; по шах и губернатор медлили,
вероятно, с намерением, дабы допустить злодеяние, и отряды
персидской пехоты пришли к квартире посланника, когда уж е
476


все было кончено. Иные полагают, что шах, знавши остервене­
ние, в коем чернь находилась, опасался противуборствовать оной,
дабы ие обратить оную на себя. Впрочем, и войско равно нена­
видело русских и вряд ли стало бы действовать против народа.
После говорили мне, что и слухи об упорной защите посольского
персидского караула были несправедливы, что караул сей, увидя
решительность народа, тотчас разошелся, и что едва ли один
из солдат оного был легко ранен; говорили даже, что и они при­
няли участие в разграблении посольского дома.
Из всего посольства спасся тогда только
один чиновник
Мальцев. Иные говорят, что он при начале волнения побежал в
шахский дворец, дабы просить от персидского правительства по­
мощи; но, кажется, дело иначе было. Мальцев укрылся в нужное
место, как говорят, и средство к уклонению его было дано ему
одним армянином, коему он предложил тогда находившиеся при
нем 50 червонцев (ибо всякий опасался в такое время показать
какое-либо участие к жертвам, дабы не быть открытым и чрез
сие не пострадать). Мальцеву удалось пробраться до шахского
дворца, где его, как говорят, сперва спрятали в сундук, ибо
сам шах боялся возмущения. Когда все затихло, он остался во
дворце под покровительством самого шаха и, наконец, выехал в
Грузию. Кроме его, кажется, не было очевидного вестника сему
ужасному происшествию, Мальцева мпогие обвиняли в том, что
он не погиб вместе с Грибоедовым. Не знаю, справедливо ли сие
обвинение. Мальцев был гражданский, а не военный чиновник и
не вооруженный, секретарь посольства, а не конвойный; целью
посольства были пе военные действия, где бы его обязанность
была умереть при начальнике. На них напали врасплох, резали
безоружных, и я не вижу, почему Мальцев неправ в том, что он
нашел средство спасти себя, и, может быть, еще с надеждою
прислать помощи к осажденному посольскому дому. Впрочем,
он, кажется, по домашним связям своим был близок к Грибоедо­
ву, и о поведении его подробнее вышеизложенного я не знаю.
Может быть, и есть обстоятельства мне неизвестные, которые в
общем мнении обвиняют его поступок. Я лично его не знаю,
едва видел его в Тифлисе; в пользу его не было ничего особен­
ного слышно...
Правительство наше требовало выдачи тела Грибоедова, да­
бы похоронить оное с честью. То ли самое тело, или другое ка­
кое-либо, было привезено в Тифлис? Открывавшие гроб в Д же-
лал-Оглинском карантине говорили мне, что
оно
было очень
обезображено, порублено во многих местах и, кажется, без одной
руки; но сие уж е было летом следующего 1829 года. Труп сей
похоронили с надлежащей честью у монастыря Святого Давыда,
построенного на горе за домом нашим. Вдова и все родственни­
ки ее, а также и наши, провожали гроб; многочисленная толпа
тифлисских жителей, собравшаяся без приглашения, следовала
за печальным шествием. Там построили арку, которая видна из
всего города. Грибоедов любил карантинное место и часто гово­
рил, что ему там бы хотелось быть похоронену...
Однако правительство наше не могло оставить нанесенное
оному поругание в убиении посланника без внимания. Персид­
ский двор уверял, что несчастное событие сие приключилось без
ведома оного и что виновные будут наказаны; а меж ду тем, по
получаемым сведениям известно было, что персидские войска
собирались около Тавриза. Многие говорили, что мера сия был*'
4/i


только предостерегательная на случай вторжения наших войск;
но не менее того брожение умов в Персии было чрезвычайное:
хотели возобновить войну с Россией, полагаясь на то, что мы
были заняты войною с Турцией. И на самом деле, обстоятель­
ства наши в Грузии в таком разе были бы несколько затрудни­
тельны; но с обеих сторон остались в покое. Нас точно занимала
Турецкая война, а персияне еще не забыли прошедших побед
наш их. Мы требовали выдачи виновников в смерти нашего по­
сланника; нам обещали их выдать, по не выдавали и, наконец,
не выдали. Требовали, чтобы, по крайней мере, сын Аббас-М'ир-
зы, Хозрой-Мирза, приехал для испрошения у государя проще­
ния. И в том медлили, боялись его посылать в Россию; наконец
его прислали в Тифлис уж е в мае месяце 1829 года, без всяких
наставлений от персидского двора и даже без позволения ехать
далее. Паскевич отправил его почти насильно в Россию, против
воли отца, а особливо деда его, с коим все велись переговоры по
предмету сему, и, пакоиец, Хозрой-Мирза получил уж е в Царском
Селе наставления от шаха относительно порученности, на него
возлагаемой.
Всем известен прием, оказанный ему в Петербурге, речь его,
сочиненная, вероятно, в иностранной коллегии нашей и напеча­
танная в ведомостях, в коей он просил от имепи родителей сво­
их прощения за убиение нашего посланника. Ему удалось еще,
кроме того, выпросить у государя прощения двух куруров из
трех, наложенных в дань с Персии при заключении мира, что
составляло 20 000 000 уступки с 80 000 000, о чем и прежде пер­
сидский двор настоятельно просил, но чего Грибоедов не хотел
уступить, и это было причиною злобы на пего персиян, которые,
как к концу дела оказалось, достигли своей цели убиением по­
сланника нашего.
Рассказ Амбарцума
Наш вазир-мухтар (полномочный посол) был очень добро­
душный и милостивый человек, сказал старец-рассказчик, хотя
господин в высшей степени раздражительного характера. В числе
лиц, желавших вернуться па родину, были и такие, которые сде­
лались евнухами при дворе Фетх-Али-шаха, и такие женщины,
которые поступили в шахский гарем. В числе этих последних
была одна очень красивая женщина, которая иногда,
ночью,
тайком приходила к вазир-мухтару в дом, находившийся в квар­
тале Дараваза-Ш ах-Абдул-Азим (этот дом и до сих пор суще­
ствует), и умоляла посла выслать
ее на родину
в Тифлис.
Ее принимали за мусульманку (она была грузинка). Когда узна­
ли об этом, то как шах, так и народ страшно возмутились; поду­
мали, что эта грузинка находится в любовных отношениях с ва-
зир-мухтаром; в глазах же мусульман такой поступок может
быть смыт только убийством нарушителя закона.
Но шариату, и женщина, и вазир-мухтар должны были быть
избиты камнями.
Шах считал себя обесчещенным, а духовенство считало свя­
тую религию поруганною. Каждый день на базаре мы слышали,
как муллы б мечетях и на рынках возбуждали фанатичный на­
род, убеждая его отомстить, защитить ислам от осквернепия
«кяфиром». Мы приходили и рассказывали вазир-мухтару, но он
только смеялся и не верил тому, чтобы они осмелились что-ни ­
будь подобное сделать. По настоянию наших казаков и телохра-
478


нптелей он только один раз обратился к шаху и заявил о воз­
буждении народа.
Шах просил быть покойным, говоря, что никто не смелится
ничего сделать.
В 1829 году, в последних числах января, волнение и возбуж­
дение в городе постепенно увеличивались; шах со своими при­
ближенными и своим гаремом выехал из города и поехал в одну
из близлежащих деревень.
Мы — курьеры и казаки — постоянно держали наготове
наши руж ья и пистолеты, по посол считал невозможным какое
бы то ни было нападение на посольский дом, над крышей кото­
рого развевался русский флаг.
30 января едва забрезжилось, как вдруг послышался глухой
рев; постепенно слышались традиционные
возгласы: «Эа Али,
салават!» (С богом!), исходящие из уст тысячной толпы. Не­
сколько служ ащ их бегом пришли известить о том, что многочис­
ленная толпа, вооруженная камнями, кинжалами
и
палками,
приближается к посольскому дому, предшествуемая муллами и
сеидами. Возглас «смерть кяфирам» был слышан очень хорошо.
Посол теперь понял опасность: он приказал
запереть ворота,
всем казакам и курьерам числом около 40 велел стоять позади
ворот и охранять дом, а сам вместе с двумя казаками, имея в
руках ружье и пистолет, стал перед дверью комнаты. При кри­
ках «Эа Али, салават!» и страшном грохоте обрушилась дверь
под ударами топоров. Толпа завопила: «Где неверующий вазир-
мухтар?» Несколько десятков персидских солдат, пришедших для
вида из соседних казарм, моментально скрылись. Казаки герои­
чески дрались, постепенно отодвигаясь к комнатам. Когда почтя
все были избиты и толпа приблизилась к комнатам, посол со
мною и вместе с двумя казаками лицом лицу стали навстречу
толпе.
Видя, что наступила последняя минута, я подошел к послу
и попросил, чтобы он вошел в комнату, влез в печную трубу и
через нее поднялся на крышу дома. Оказалось, что он с места
ранил нескольких и из ружья убил несколько десятков персов.
Я остановился перед дверью и своим корпусом помешал толпе
войти; сильные удары посыпались на мою голову, я упал, по
все-таки произнес: «Вазир-мухтар уж е убит, чего вы еще хо­
тите?»
Не найдя пикого в комнате, толпа поверила и вышла вон
возвестить слух и отыскать труп. В это время кто-то заметил па
крыше двух скрывшихся казаков; толпа тотчас взобралась на
крышу и убила их камнями; один из мятежников заглянул в
дымовую трубу и крикнул: «Вон один кяфир спрятался в печке» *.
В одно мгновение разрушили печку и, извлекши оттуда избитое
тело (это было тело Грибоедова), подвергли его тысяче ударов.
Лежа на месте, я слышал эти удары; меня считали уже умер­
шим *, или, быть может, меня спасло от смерти то, что я был
одет в платье персидского курьера.
Изуродованный и избитый труп посла вытащили во двор, и
быстро все успокоилось...


КАВКАЗСКИЙ ВОПРОС ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ
К концу первой трети XIX века после нескольких войп с
Персией и Турцией Кавказ был окончательно присоединен к Рос­
сии. Но уж е в начале 20-х годов царизм столкнулся с новой,
более сложной проблемой «замирения края», подавления нацио­
нально-освободительного движения горцев. Как решить эту за­
дачу, потребовавшую колоссального приложения сил, — этим во­
просом задавались многие современники. А. 11. Ермолов, типич­
ный представитель своего времени, считал,
что «железом и
кровью создаются царства, как в муках рождается человечество»,
и с этим принципом согласовывал свою политику на Кавказе.
Но один кнут принес мало пользы, и многие стали осознавать,
что к нему следует добавить и пряник. Разделяй и властвуй —
этот древний способ усмирения покоренных народов в начале
30-х годов стал завоевывать все больше сторонников. Однако с
самого начала освободительной борьбы горцев существовало и
другое мнение. Не «железо и кровь» следовало пести народам
Кавказа, а блага цивилизации — вот наиболее прогрессивная
точка зрения, которой, в частности, придерживался А. С. Гри­
боедов.
Публикуемые ниже документы отражают эти три различные
позиции по Кавказскому вопросу. Рапорты генерала Ермолова и
штаб-капитана князя Шаховского печатаются по кн.: Акты Кав­
казской Археографической комиссии, т. VI. Тифлис, 1874; т. VIII,
Тифлис, 1881. Записка А. С. Грибоедова была издана в ж урнале
«Русский Вестник» (1891, No 9).
Всеподданнейший рапорт генерала Ермолова
от 12 февраля 1819 года
Я имел счастье всеподданнейше испрашивать
дополнения
Грузинскому отдельному корпусу 3-мя пехотными
полками.
С иерваго взгляда на здешний край *, на пространства, войсками
занимаемыя, и на затруднения в скором их сообщении встретил
я необходимым умножение войск, но два с лишком года молчал,
точно не зная, каким количеством определить сие умножение.
Я избрал умереннейшее и смею утверждать, что сколько без
480


оных обойтись невозможно, столько большее число было бы из­
лишним.
Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя
должна ответствовать, если война будет со стороны нашей. Если
сама Персия будет причиной оной и за то ответствоваю, что
другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов
и оно обратится во вред ей. Внутренняя беспокойства гораздо
для нас опаснее! Горские народы примером независимости своей
в самых подданных В. И. В. порождают дух мятежпый и любовь
к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить
худые следствия, несколько позднее и умноженных будет недо­
статочно. В Дагестане возобновляются безпокойства и утесняемы
хранящие верность вам.Они просят справедливой защиты у Го­
сударя великаго и что произведут тщетныя их ожидания! За­
щита сия не состоит в безславпом
разсеяпии и наказании мя­
тежников, ибо они появляются после, но необходимо между ни­
ми пребывание войск и сей есть единственный способ смирить
их. Народ Дагестанский Акушинцы, о коих допосил я прежде,
виною всех безпокойств и так далеко простирается их дерзость,
что если В. В. и не будет Высочайшего соизволения на дополне­
ние 3-х пехотных полков и 2-х рот легкой артиллерии, я должен
непременно итти для наказания сего парода и мне, Государь, не
за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатей­
шая наша провинция может быть угрожаема нападением и за
ея непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уж е нет у
31 За стеной Кавказа
481


них сообщения вернаго Кавказской линии * с Дербентом, пресек­
лась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих.
Так было и прежде и, конечно, ничего не будет хуже того, что
было при последних моих предместниках; но не в моих правилах
терпеть, чтобы власть Государя моего была не уважаема разбой­
никами и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на Его
защиту. В. В., я обязан говорить правду — и слава государю,
когда подданные говорят ея безбоязненно! Полки прибавлен­
ные упичтожат и власть злодейскую ханов, которых правление
не соответствует славе царствования В. И. В.; а жители ханств,
стенящие под тяжестью сей власти, уразумею т счастье быть под­
данными великаго Государя.
Рапорт штабс-капитана, князя Шаховского барону Розену *
от 24 ноября 1834 года
В предписании в. выс-ва, от 27-го апреля, No 40, между про­
чими приказаниями сказано было, дабы стараться проникнуть в
Карачай или земли Уруспиевцев.
По окончании возложенных на меня поручений в Сванетии,
расспросив о дорогах, ведущих на Кавказскую линию, я избрал,
как говорили, удобнейшую, из владений майора кн. Татархана
Д'адешкилиани. Перешед снеговой хребет, я спустился в Баксаи-
ское ущелье, где встретил меня кн. Мисост Атажукин с почет­
ными старшинами из прилегающих ущелий.
Уруспиевцы, жители верховья Баксана, изъявляли большое
усердие, приняли меня весьма ласково и оказывали должное
Кошень-Аул. Рисунок Г. Г. Гагарина.


уважение, как русскому офицеру. Стараясь вникнуть в образ
мыслей горцев, приноравливаясь к их общежитию и отдавшись,
так сказать, в полное их распоряжение, мне удалось скоро до­
стигнуть, если не совершенно откровеинаго, то по крайней мере
радушнаго и непринужденнаго обхождения.
Сопровождаемый Кабардинцами и Осетинскими старшинами
(все народы, живущие в Черных горах, называют себя Осети­
нами) до речки Ксантии, я простился с последними, обещая за
внимание ко мне отблагодарить их в собственных домах и в
особенности был ласков с Карачаевцами. Прибыв в Чегем, в аул
кн. Мисоста Атажукина, я поспешил отправиться к командующе­
му Кабардинскою линиею полк. Пирятиискому, дабы узнать его
мнение о тех людях, с кем я уж е свел знакомство. Отзывы в от­
ношении кн. Мисоста Атажукина и узденя * Атажука Абукова,
пользующихся, как он говорил, общим уважением, решили меня
стараться снискать доверенность сих Кабардинцев, для чего я
остался жить в доме кн. Атажукина, старался с ним и Абуковым
сблизиться и чрез их посредство был у наших мирных Закубан-
цев, Карачаевцев, Чеченцев, Хулашцев, Базингиевцев и Малкар-
цев, где имел случай разсмотреть быт сих народов и отношения
к русскому правительству.
Кабардинцы были одним из сильнейших народов Кавказа,
управлялись всегда князьями, которые разновременно завоевали
Осетинские племена: Карачай, Уруспи, Чегем, Хулам, Базингии
и Малкар, и пользовались от них данью; но в начале XIX века
появилась чума и, свирепствуя 14 лет сряду, истребила более пя­
ти шестых онаго, а поход ген. Ермолова в 1822 году раззорил и
разсеял почти всю Кабарду, так что в настоящее время оста­
лось их не более 10-ти т. душ, почему и влияние Кабардинцев на
Осетинские племена ослабло. Сии последния, а в особенности Ка­
рачаевцы, не только прежде, но и теперь, народ зажиточный,
испытав силу нашего оружия, соделались, подобно Кабардинцам,
не так уж е предприимчивы в хищничествах и в настоящее вре­
мя начинают обращать некоторое внимание на хозяйство, но
весьма еще далеки от той мирной жизни, на коей желательно
их видеть.
Причины сего медленнаго преобразования горцев должно от­
нести к тому, что управление сих пародов не применено к их
общежитию, мало обращено внимания на их промышленность и
что они разсматриваемы были по одному наружному сходству,
тогда как они различаются между собою происхождением, обра­
зом жизни и понятиями. В отношении русского правительства,
Осетины, живущие в ущельях, смотрят на нас, как на времен­
ных владык своих, а жители плоскостей, не понимая цели прави­
тельства, страшатся строгих мер, ими прежде испытанных, и от
того, не смея заниматься устройством прочнаго хозяйства, не
предпринимают и твердаго водворения, имея в виду то, чтобы,
в случае действия наших войск, подобно 1822 года, они без со­
жаления могли бы оставить свои плетневые мазанки и удалить­
ся к пемирным народам.
Ближайшее начальство покорных нам народов, видя еще не
совершенно прекращенных хищничеств, столь сродные и даже не­
обходимый по их понятиям, приписывает сие неповиновению и,
ни в чем не доверяя, усиливает подозрение горцев, а оттого и
горцы сомневаются в пользе предпринимаемых преобразований и
остаются без всякаго устройства. Самые Кабардинцы, которые на­
483


ходятся со времен царя Иоанна Васильевича в спошении с Рос­
сиянами *, около 100 лет считаются уж е подданными престола
Е. И. В. и управляются по воле нашего пачальства, весьма не­
много продвинулись вперед, что также должно отнести к пере­
менному правлению. В 1792 году Большой и Малой Кабарде дан
родовой расправный суд, впоследствии уничтоженный кн. Ци-
циановым, который допустил прежнее разбирательство по шариа­
ту, а в 1822 году ген. Ермолов опять возстановил суд в Большой
Кабарде, состоящий и доныне из их князей и узденей, под пред­
водительством валия (князя над князьями). В настоящее время
суд сей, по слабости валия кн. Докшукина, весьма мало способ­
ствует водворению хорошаго порядка и проситель часто удовле­
творяется одним только решением дела на бумаге. Северная Осе­
тия подлежит сему же правлению.
Закубанские народы управляю тся приставом, от воли коего
Гребенский казак на вышке. Рисунок П. И. Челищева.


почти всегда зависит решение дела; а как из опыта уж е извест­
но, что пристава действуют различно и часто, вместо народной
пользы, извлекают только собственную, то и в сем случае горцы
никак не могут постигнуть пи прав своих, ни отношений к пра­
вительству, и если в последние годы Закубанцы сделались скром­
нее, то это единственно должно отнести к отличному управлению
оными пристава пор. Венеровскаго, который, постигнув характер
вверепных ему разнородных племен, не откланяясь совершенно
от их обычаев, умел внушить к себе уважение и доверенность
и неусыпным наблюдением почти всегда уничтожал зло при са­
мом начале, а равномерно и полк. Засс, быстрыми набегами на
непокорных пародов, заставил их заботиться о собственной защи­
те и отложить набеги на паши земли; но вообще все начальство
Кавказской линии, пе думая о преобразовании народа, старается
одним страхом удержать его в повиновении. Бывшия же возму­
щения в разных местах доказывают, что страх не производит па
воинственных горцев болынаго влияния и строгость обхождения
только ожесточает их. Вникнув подробно в положение народов,
легко убедиться можно, что однообразное строгое правление, вме­
сто пользы, приносит вред, ибо ненависть заступает место любви
н преданность поддерживается штыком, а не благодарностью.
Если же взять во внимание, что народ зажиточный и обеспечен­
ный в необходимых потребностях жизни (по сему и не имея
нужды прибегать к разбоям) сроден более к мирной жизни, то
и руководим быть должен мерами кроткими, при неусыпном на­
блюдении со стороны начальства, а страх полезен только для
бедных племен, коих хищничество есть одно достояние и кои по
Казачий пост на Кавказе. Рисунок А. И. Дьяконова.


справедливости должны подвергаться строгости правосудия; ибо
не связанные выгодами домовитого хозяйства, они только и мо­
гут быть обуздываемы строгими мерами и постепенно направ­
ляемы к мирной жизни. Почему я полагаю, что для хорошего
управления горскими народами должно прежде подробно вник­
нуть в их положение и, определив единожды выгодное правле­
ние, не уклоняться уж е от онаго.
Осмотренные мною народы принадлежат более к первому
разряду, то есть зажиточному. Посему, для приведения оных в
должную степень покорности и устройства, руководствоваться
должно кроткими мерами, не распространяя однако сего права
на лиц, причастных к разбоям, а главпое внимание обратить на
Кабардинцев и Карачаевцев: первых потому, что они по бли­
жайшим сношениям с Русскими могут скорее понять благоде­
тельную цель правительства, а вторых — но местному положе­
нию в отношении к непокорным нам народам. На первый раз в
Кабарде приступить к разделению земли между зажиточными
князьями и узденями; определив место поселения аулов, дать
средства к возведению каменных мечетей, не стесняя веру за­
прещением уходить в Мекку; устроить в самом Нальчике мечеть
и школу, обучая в опой русскому языку и мухаммеданскому за­
кону; содержать аманатов * не на одном положении с арестанта­
ми, а дать им выгоды, сродныя их происхождению; употреблять
молодых неженатых князей и узденей иа местную службу, да­
бы, разсеяв их праздную жизнь, заставить оберегать собствеи-
Кисловодск. Крепость. Рисунок художника Мартынова.


ныя границы от набегов Закубанцев и Чеченцев и тем облегчить
кордонную службу наших войск; слабо наблюдать или даже пе
обращать внимания на хищничества их в непокоренных нам
племенах и непременно переменить валия; ибо князь Докшукин
нам совершенно безполезен, не имея никакого влияния на на­
род. Но в сем последнем случае не иначе можно поступить, как
отпустив его в Мекку, а на место его назначить другаго. А так
как по обычаю горцев только старший князь может быть ва-
лием, то Мисост Атажукин, известный своею преданностью к на­
шему правительству и пользующийся общим уважением, должен
заступить место кн. Докшукииа.
Закон мухаммеданский предписывает всякому зажиточному
человеку хоть один раз сходить в Мекку, то и следует первона­
чально уволить туда Мисоста и вообще тех, кои пожелают и в
преданности коих начальство убеждено; ибо я верно знаю, что
сим позволением более 5-ти или 6-ти человек воспользоваться
ие могут, а вместе с тем оно вменяется и в награду. Тогда Ка­
бардинцы уверятся, что правительство не намерено стеспять за­
кона и преследует только одних нарушителей общественного спо­
койствия. Когда горцы убедятся, что собственность каждаго обез-
печепа от хищничества, они распространят землепашество, уве­
личат стада, вкусят плоды мирной жизни, постигнут выгоды по­
кровительства России и послужат примером для немирных наро­
дов, которые единственно не покоряются от того, что, кроме
обуздания буйнаго своеволия, столь дорого ими ценимаго, они
не видят никаких улучшений в Кабарде, уважаемой еще за
прежнюю свою силу.
Карачаевцев же оставить в настоящем положении, но ста­
раться сблизить их с нами и доставить средства сбыта их произ­
ведений, состоящих в бурках и полостях, и иметь попечительное
за ними наблюдение.
Вообще, при исполнении всего мною предложеннаго, необхо­
димо действовать очень осторожно; ибо народ, не имея доверия,
будет страшиться всяких нововведений и только неусыпными
трудами можно достигнуть сего перевоспитания и преобразова­
ния горцев.
«Записка об учреждении Российской Закавказской Компании»
статского советника Грибоедова и коллежского
советника Завелейского *, 7 сентября 1828 г., Тифлис
При внимательном разсмотрении Закавказского края, каждый
удостоверится, что там природа все приготовила для человека;
по люди доселе ие пользовались природою. Настоящее правитель­
ство поддержано токмо самим собою; но известно, что для луч­
шего успеха в деле государственнаго хозяйства необходимы со-
сдиненныя усилия правительства и частных людей. Некоторые ж е
лица, действуя отдельно, мало или вовсе не могут содействовать
благим намерениям мудраго правительства, а тем более здесь,
где нет значительных капиталистов, пи людей по торговле и
промышленности предприимчивых и стремящихся на частных
выгодах основать общественный.
При таковых обстоятельствах, статский советник Грибоедов
и коллежский советник Завелейский, по внимательном наследо­
вании богатств и средств сего края, ревнуя благу общему, —
предположили составить его сиятельству графу Ивану Федорови­
чу Паскевичу-Эриванскому план учреждения компании для за­
487


ведения и усовершенствования в изобильных провинциях по сю
сторону Кавказа лежащ их: виноделия, шелководства, хлопчатой
бумаги, колониальных, красильных, аптекарских и других про­
изведений.
Ваше сиятельство, тотчас по вступлении в управление краем,
в первую треть 1827 г. и потом в шуму лагеря и военных приго­
товлений в Джелал-оглу, неоднократно изъясняли одному из ни­
жеподписавшихся * желание ввести новое образование в вверен­
ных вам провинциях, чтобы извлечь из них для государства ту
пользу, которую в течение 27 лет Россия напрасно от них ожи­
дала.
Под вашим руководством был начертан план к очищению Ку­
ры до Самух, для будущего по ней судоходства, сие же место,
к которому примыкает богатая Кахетия, Шекинское ханство п
Елисаветпольский округ, вы предназначали для складки здешних
произведений и для учреждения там ярмарки в такое время го­
да, когда зной не так силен, и русские купцы, после Нижего­
родской ярмарки, могли бы для обмена свозить туда товары оте­
чественные. Быстрый и славныя происшествия Персидской кам­
пании не допустили сим полезным идеям достигнуть желаемой
зрелости, и ваше сиятельство сами приказали их бегло набросать
на бумагу, чтобы к ним вновь обратиться во времена более спо-
койныя. Притом вы обнаружили ясно ваш образ мыслей, чтобы
несколько людей благонамеренных и зажиточных в виде коммер-
Рисунок Г. Г. Гагарина из альбома «Кавказ 1840 г.».


ческаго товарищества, предприняли реформы, необходимый в хо­
зяйстве и промышленности сего края. Ваши виды по сему пред­
м ету вскоре сделались гласными.
Вот что послужило первым основанием сообщепий между со­
бою подписавшихся, которые, по случаю, сошлись в С.-Петербур­
ге вскоре после заключения Тюркменчайскаго трактата. Другое
важное обстоятельство поощрило их более и более стремиться
к исполнению замышляемаго ими дела. При энергическом харак­
тере Государя Императора Николая Павловича
многия
части
управления и отдаленнейшия грани Империи, о которых прежде
менее радели, — внезапно привлекли к себе внимание и сдела­
лись предметом разсуждеиий государственных людей. Настала
очередь и Закавказскому краю. Он как будто выступил из мрака,
которым была подернута его статистика, этнография, админи­
страция, финансовое образование, нужды народныя и способы к
их удовлетворению. Временное значительное пособие, ассигнова­
ние важных сумм для виутреиняго улучшения края, устроение
пароходов из Астрахани в Баку, из Одессы в Редут-Кале, — все
сие ясно свидетельствовало о новых благотворных попечениях
высшаго начальства и, конечно бы, на сем ие остановились, если
бы внешняя политическая система наша не была бы нарушена
нынешнею войною с Турциею. Нижеподписавшиеся тем более
воспламенились одобрительною надеждою, что, согласно с чув­
ством верноподданных, — видами предначертаинаго ими преоб­
разования, — они встретились с образом мыслей позволенным,
желательным и требуемым правительством.
Саперы. Рисунок М. 10. Лермонтова. 1840 г.


Движимые сим сильным побуждением, они решительно при­
ступили к сочинению правил для новаго хозяйственнаго и ком­
мерческая общества по сю сторону Кавказа и ныне имеют честь
представить вашему сиятельству плоды трудов своих. При со­
ставлении сего проекта, они руководствовались Высочайшим ма­
нифестом 1 января 1807 года. Они уверены, что, быв подкрепле­
ны сильным вашим представительством у престола Всеавгустеи-
шаго монарха, получат Высочайшее соизволение и возможность
привести в действие их виды ко благу общему, которые дотоле
останутся в области умозрения и желаний еще неопределенных.
Ваше сиятельство усмотрите из вступления, а также из вто­
рой главы устава компании, что учредители испрашивают ей не­
который преимущества, которыя должны послужить залогом не
токмо будущаго ея благосостояния, но без которых она реши­
тельно не может восприять своего начала. По примеру других
компаний, в России существующих, которыя все от щедрот на­
ших Государей получили разныя преимущества, испрашиваемыя
ныне состоят:
1. В отводе земель.
Компания, приобретая, на известных условиях,
определен­
ное количество пустопорожних земель, —■ присвоит, можно ска­
зать, себе не более, как право преобладания; будущия ея за­
ведения, разработка, самое орудие, строение и руки, на то упо­
требленный, — придадут уже ценность тем участкам, которые в
диком своем виде брошены были в забвении и как будто никому
пе принадлежали. Привилегия сия не новая. Во-первых, указом
8 октября 1821 года дозволено * отводить в Закавказских провин­
циях земли всем того желающим; во-вторых, на сем основании
отведено уже между прочими, французскому копсулу Гамбе, в
Имеретии, 15 т. десятин лучшаго лесу, с платою по 1 руб. ассиг­
нациями за десятину и с разерочкою платежа па шесть лет без
процентов, на условии поселения колонистов, учреждения фаб­
рик и проч.: в-третьих, во всей России колонистам отводят зем­
ли, с предоставлением им многих льготных лет. Еще недавно в
Таврической губернии отведено безплатно до 50 т. десятин зем­
ли для колонистов герцога Ангальтскаго; а в Грузии правитель­
ство делало сверх того колонистам, при водворении их, разныя
пособия довольно значительный.
2. В уступке компании казенных садов.
Сады сии, все вообще, находятся в чрезвычайно разстроен-
пом положении, особенно лежащие близко к Персидской грани­
це, которые в последнюю войну были совершенно разорены. При­
вести их в хорошее положение правительству почти невозможно
и будет стоить издержек чрезвычайных.
Состояние сих садов до войны и малый доход, который каз­
на с них получала, доказывают ясно: а) невыгодность для казны
заниматься отраслями промышленности, более частным людям
свойственными, и б) пеудобность управления казенными имуще-
ствами сего рода.
Отдача же сих садов в откупное содержание на общем осно­
вании, на короткий срок, — не только не представляет никаких
особенных выгод, по еще причиняет вред; ибо откупщики, по
490


истечении времени откупа, стараясь умножить собственный до­
ход, портят сады.
Если ж е компания получит их от казны, — то без всяких со
стороны сей последней пожертвований они будут исправлены,
умножены и, словом, приведены в самое цветущее положение и
после сданы в ея ведомство в лучшем состоянии.
Сверх того казна, вместо того, чтобы самой употреблять на
оные значительные суммы, будет получать первые 10 лет в пол­
тора раза более против высшаго дохода из 3-х последних лет, и
по истечении каждаго десятилетия, нарастать будет еще треть
всей суммы, чего при казенном управлении и при нынешней
откупной системе ожидать невозможно.
3. В позволении водворить в своих землях
всякого рода поселенцев на особых условиях.
И сие не заключает в себе ничего новаго: в самой России
и здесь, в Грузии, в различный времена, были водворяемы коло­
нисты на особых правах; но здесь мало ими принесено пользы
краю. Первое потому, что они разбросаны на большом протяже­
нии и мало имеют способов к сообщению и дружному исправле­
нию работ своих; второе потому, что лишены были того надзора
и руководства, которым бы пользовались под влиянием компа­
нии, способной всему придать вид единства и согласнаго стрем­
ления к одной цели. При том первые опыты их были неловки и
неудачны, по незнанию ни климата, чрезвычайно здесь разиооб-
разнаго, ни почвы земли, на которой они водворялись.
Переправа ч ерез реку. Рисунок М. Ю. Лермонтова. 1840 г.


Нижеподписавшиеся почитают долгом при сем коснуться со­
стояния армян, вновь перешедших в российские пределы из-за
Аракса. Многочисленная сия эмиграция, хотя побужденная сло­
вами Тюркменчайскаго трактата, но при подписании онаго никак
не могла быть предвидена. Стечение обстоятельств, в отношении
к тому предмету побочных, как-то: продолжительное занятие на­
шими войсками Хойской провипции и т. п., не мало сему способ­
ствовали. Исполнена же ока была в первые четыре месяца по
замирении; ничего ие было и не могло быть приготовлено к их
принятию. Для сего денежных пособий недостаточно; собствен­
ное их незнание края, для пих поваго, может быть для них ги­
бельно; перемена воздуха из знойнаго в суровый, при возвышен­
ной полосе наших областей, и наоборот, все сии затруднения
могут еще продлиться.
Компания охотно берется разрешить их — если на то после­
дует согласие вашего сиятельства, — приняв в свое ведение то
число семейств, которое собственными средствами содержать се­
бя пе может и в новом своем водворении не укоренилось надле­
жащим и прочным образом. В сем предположении внесена по се­
му предмету статья в проекте устава *. Если же сии выходцы
требуют скораго пособия, то нижеподписавшиеся просят ваше
сиятельство, дабы им, как учредителям, по утверждении устава
тотчас была выдана достаточная сумма заимообразно
на счет
компании, для обеспечения существования означенных армян, и
дозволено было их принять немедленно в ведение компании, на
известных условиях. Сумму же сию компания обязывается воз­
вратить, коль скоро подписки на акции и взнос денег приведены
будут к окончанию.
4.
Касательно свободного мореплавания
и отпусков товаров компании водою в Россию и за границу.
Нижеподписавшиеся просят ваше сиятельство обратить вни­
мание на необходимость иметь ей складочное место для своих
произведений на Черном море. Если бы на сие последовало Вы­
сочайшее соизволение, с отдачею в полное распоряжение компа­
нии той или другой пристани, с дарованием ей прав порто-фран­
ко *, окружностию на две или трп версты полупоперешника от
Набросок сражения. Рисунок Г. Г. Гагарина.


берега, что при ныне существующем положении распространено
на всю Грузию, — то сие ощутительно бы подействовало на рас­
ширение круга торговли и оборотов компании и, вместе с тем,
всего края.
При сем нижеподписавшиеся, действуя в сем случае, равно
как и во всем касательно проекта компании, — отдельно от зва­
ний и обязанностей, несомых ими ныне по службе; но поступая
в сем предприятии, как честные люди, — осмеливаются предло­
жить вашему сиятельству политическое их мнение насчет при­
ращений сего края, со стороны Азиятской Турции, которое бы­
стрые и блестящие успехи войск, вами предводимых, соделали
пе сомнительными. Порт Батумский, если не войдет в новую чер­
ту наших границ *, представляет в сем случае для компании,
местным своим положением, наивеличайшие удобства. По непри­
ступности междуземпой полосы, по трудности дорог, из Грузии
туда ведущих, по разобщенному его положению в отдаленном и
крайнем углу наших Закавказских владений, порт сей принесет
казне мало пользы. Но усилиями компании удобно будет проло­
жен коммерческий путь, и устроено будет все, что требуется для
складочнаго места, для учреждения фактории и проч., и прави­
тельство, по истечении срока, даруемаго компании, найдет уже
все готовым для всякаго рода заведений, которыя она в свою
очередь признает общеполезными. Если же виды сии покажутся
безвременными или несогласными с тем назначением,
которое
высшее начальство уж е предначертало сему порту, — то учре­
дители компании будут всеподданнейше ожидать от щедрости
Монарха и от ходатайства вашего сиятельства обмена сей при­
морской точки на другую, выше или ниже ея лежащую. Но обо
всем этом не сделано в самом проекте устава ни малейшего на­
мека.
Необходимость всех прочих привилегий,
испрашиваемых в
проекте устава, изложена в еамом вступлении. Оне не токмо при­
своены многим другим обществам, но даж е частным лицам, ко­
торыя пользуются исключительными патентами при изобрете­
нии или водворении ими повой промышленности.
Нижеподписавшиеся в заключение убедительнейше испраши­
вают * деятельнаго участия и покровительства вашего сиятельства
в благом их предприятии, — надеясь, что вы, как первый винов­
ник и творец их начинаний, и как благотворитель Закавказска-
го края, расширением его пределов и последствием неимоверных
военных успехов оградивший его будущую безопасность, — бла­
говолите в скором времени повергнуть к столам Его Император-
скаго Величества проект устава Закавказской компании — и са­
ми не отречетесь ознаменовать начало ея бытия принятием лес-
наго для нея звапия президента, как ея основателя и попечите­
ля. Сие самое в глазах России, признательной к блестящим ва­
шим заслугам, присвоит рождающемуся обществу доверие нации
и убеждение в его будущих успехах.
Статский советник ГРИ БОЕДОВ
Коллежский советник ЗАВЕЛЕЙСКИЙ


РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ РОССИИ В ЕВРОПЕ
ПЕРЕД КРЫМСКОЙ ВОЙНОЙ
А. Г. Жомини
Барон Александр Генрихович Жомини (1814—1888) известен
как дипломат и писатель. Всю свою жизнь он прослужил в Ми­
нистерстве иностранных дел, достигнув в конце своей служебной
карьеры поста товарища министра. Одновременно он сотрудничал
с журналом «Голос», где помещал внешнеполитические и меж­
дународные обозрения. Главный труд его жизни — исследование
дипломатической истории Крымской войны «Россия и Европа в
эпоху Крымской войны» — был основан на официальных доку­
ментах и частной переписке государственных деятелей, недоступ­
ных в то время историкам, а также на своих воспоминаниях,
ведь Жомини был очевидцем многих важнейших событий меж­
дународной жизни середины XIX века. В 1874 году работа Жо-
мипи была опубликована в Париже на французском языке, а ее
русское издание в журнале «Вестпик Европы» (1886, No 2—10)
состоялось только через десять лет.
Публикуемая статья Жомини «Роль и значение России в
Европе перед Крымской войной» являлась своеобразным вступ­
лением к его труду. Эта статья была опубликована в журнале
«Наблюдатель» (1885, No 12). Печатается с сокращениями.
В 1815 году Европа, только что пережившая двадцатипяти­
летний период ужасных войн и революций, утомившись от смут
и волнений, возжаждала отдохновения.
Монархи и государственные деятели этой великой эпохи про­
никлись тогда одной господствующей мыслью, всецело ими овла­
девшей: предупредить возврат подобных переворотов в будущем
посредством устранения причин, их вызвавших. Так как эти пе­
ревороты имели своей исходной точкой французскую революцию
1789 года, то на революционные идеи и стали тогда смотреть,
как на главнейшего врага, котораго
предстояло
сокрушить.
К этой задаче сводилась основная идея Священного Союза. Им­
494


ператор Александр I был ее главнейшим поборником. Он оста­
вался ей верен до конца своей жизни и завещал ее своему бра­
ту *. Император Николай всегда взирал на так называемую ре­
волюцию, как на величайшую опасность для России, и, в этом
убеждении, он подчинил своей первенствующей точке зрения
другие интересы государства, казавшиеся ему менее важными.
Мы не войдем здесь в рассмотрение того, насколько такая край­
няя система действий грешила односторонностью.
В наше время уже пришли к убеждению, что правильный и
непрестанный прогресс является лучшим предохранителем о г


всяких революций. Но прежде нежели дойти до этого убеждения,
человечеству пришлось вынести пемало испытаний.
Кризис, подобный испытанному в 1812, 13-м, 14-м и 15-м го­
дах, не мог не оставить в людях, его переживших, глубоких
впечатлений. Прусский и австрийский монархи имели осповапие
не оставаться чуждыми этим впечатлениям. Сама Англия, выно­
сившая на себе всю тяжесть долга в 27 миллиардов, образовав­
шегося в период ее борьбы с Францией, озабочивалась тем, что­
бы эта борьба не возобновлялась. Все были согласны в том, что
следовало оберегать спокойствие Европы на основах трактата
1815 года.
В особенности ж е русский императорский
кабинет
питал
убеждепие, что в этом заключалось условие благополучия Рос­
сии. Так как Франция была олицетворением элементов, способ­
ных нарушить европейское спокойствие, то главнейшей целью
всеобщего союза сделалось то, чтобы держать ее в руках. Роли
распределены были следующим образом: Австрия являлась аван­
гардом в Италии; Пруссия — на Рейне; Россия изображала ре­
зерв и, кроме того, принимала на себя обезпечепие статус-кво
на Востоке.
В этом заключалась тогда основная идея, руководившая рус­
ской политикой. Не входя в ея оценку, мы считаем нужным за­
свидетельствовать, что русское правительство осталось непоколе­
бимо, честно и рыцарски ей преданным, даже вопреки собствен­
ным интересам. При усвоении подобного принципа, все жертвы,
которыя оно приносило ради этого принципа, оказывались уж е
логичными. Ясно было, например, что великий консервативный
союз был бы подорван *, если бы Россия задалась преследова­
нием па Востоке своих специальных интересов, не соответству­
ющих интересам Австрии и Европы.
С этой точки зрения и объясняется политика, которой сле­
довал русский кабинет на Востоке. Являясь охранителем статус-
кво в этой области, он тем более считал необходимым исполнять
добросовестно принятую им на себя роль, что он взял ее исклю­
чительно на себя и не желал допускать Европу к какому бы
то ни было в ней участию. Вот почему, если, с одной стороны,
русский кабинет заставлял Порту соблюдать права, дарованиыя
ею христианским подданным, то, с другой стороны, он заставлял
также и этих подданных исполнять обязанности, на пих возла­
гавшийся трактатами, и в тех случаях, когда они от этого укло­
нялись, мы даже не останавливались и перед военной оккупа­
цией христианских провинций, невзирая на все невыгоды этой
полицейской нашей роли, охлаждавшей к пам симпатии христи­
анского населения Турции.
Даже в 1828 году, когда поведение Порты вынудило импера­
тора Николая объявить ей войну, он не уклопился от своих
принципов. После двухлетней борьбы, невзирая па все жертвы,
выпавшие на долю России, Оттоманская империя осталась нераз­
рушенной, и пресловутый статус-кво, котораго мы были покрови­
телями, получил таким образом еще новую санкцию. Эта непо­
колебимая добросовестность русского монарха была тем более
замечательна, что Европа, а в особенности Австрия, успела в
течение этой войны выказать к нам недоброжелательство и не­
доверие, которыя должны были нам показать, что иикакйя до­
казательства нашей политической честности не смогут обезору­
жить враждебность в отношении к нам европейских кабипетов.
496


Но этого мало. После Адриаподольского
мира мы сделались
друзьями турок. Султан Махмуд, казалось, был нам искренне
предан. В 1833 году мы способствовали ограждению его от опас­
ностей, угрожавших от египетского паши. По договору в Ункьяр-
Скелесси, мы сделались защитниками Оттоманской империи про­
тив внешних опасностей, которыя могли бы угрожать ей, и един­
ственной выгодой, взамен этого нам предоставленной, оказыва­
лось установление принципа о закрытии проливов, что, в сущно­
сти, имело для нас значение лишь оборонительной меры. Стран­
но, что именно с этого момента Европа усвоила относительно
нас на Востоке политику враждебно-наступательную. Ей не нра­
вилось взирать на наше столь могущественное влияние в Кон­
стантинополе и, по-видимому, она прониклась убеждением, что
если теперь нам было так легко спасти турецкую империю, то
после нам будет также легко ее и погубить, когда нам этого за­
хочется. Европейские политики, без сомнения, воздавали дань
справедливого уважения добросовестной
политике
императора
Николая, по они имели в виду, что государи не вечны, тогда как
народы с их страстями и интересами всегда остаются налицо, а
им казалось, что интересы и стремления русского народа кло­
нятся к уничтожению турецкой империи. Они только что сдела­
лись свидетелями того, насколько это для России возможно, так
как Турция в 1829 году была вполне в ея руках. С тех пор это
постоянное опасение не переставало их озабочивать, и легко бы­
ло предвидеть, что подобное чувство, единодушно разделявшееся
во всей Европе, рано или поздно должно будет, при первом удоб-
ном случае, довести ее до коалиции против нас. Тем не менее
император Николай не переставал все-таки верпо исполнять свои
обязательства, разсчитывая на взаимную добросовестность и со
стороны своих союзников и надеясь, наконец, обезоружить вся­
кое к себе недоверие посредством непрестанных доказательств
ненарушимости своих обетов.
Между тем французская революция в июле 1830 года не мог­
ла не видоизменить положения европейских дел.
Члены великого союза очутились недоумевающими и без­
молвными ввиду этого новаго потрясения, испытанного, благодаря
Франции, системой европейскаго союза. Прежде всего, сама ре­
волюция возымела новый характер; то не была уж е революция
93-го года с ея гильотиной, террором и военным нашествием.
В этот раз выступил на сцепу конституционный либерализм,
безусловно, буржуазного и мирного свойства.
Результатом этого явилось то, что соседние народы, не угро­
жаемые более нашествием, выказали даже сочувствие к этому
безвредному либерализму.
Англия первая отнеслась к нему одобрительно, и вскоре, по­
кинув сторону своих прежних союзников Шомонскаго соглаше­
ния, она образовала с Францией, Испанией и Португалией чет­
верной либерально-конституционный союз для противовеса трой­
ственному «абсолютистскому» союзу России, Пруссии и Авст­
рии, — а отпадение Англии явилось важным обстоятельством!
Оно лишало консервативную систему 1815 года одной из глав­
нейших ея опор. Пруссия выказала себя также неустойчивой пе­
ред Францией 1830 года. Она непосредственнее других рисковала
пострадать от нея. Она не хотела задевать ее чем бы то ни бы­
ло, тем более, что население Пруссии жаждало конституционной
свободы и что Франция, не являясь более державой завоеватель­
32 За стеной Кавказа
497


ной, но освободительной, могла сделаться таким образом против­
ником, еще более для нее опасным.
Бельгийская революция, благодаря этому, могла совершиться
безпрепятственно, не вызвав войны. Англия, прямо заинтересо­
ванная в судьбе Бельгии, предпочла войти в этом случае в согла­
ш ение с Францией, вместо того, чтобы выступить против пея.
Это было первым ударом, нанесенным
зданию 1815 года!
Польский мятеж скоро подверг его новому сотрясению. Англия
держала себя в отношении нас весьма
враждебно; Франция,
управляемая осторожной рукой Людовика-Филиппа, весьма гром­
ко заступилась за поляков, но для того лишь, чтобы уклониться
от существенной им помощи. Австрия держала себя двусмыслен­
но, как она и всегда себя будет держать в польском вопросе.
Но все-такп высшия соображения ради сохранения союза с нами
заставили ее быть сдержанной. Европа разделилась на два лаге­
ря: на лагерь самодержавия и — либерализма. По примеру Бель­
гии и Польши, и Италия начала волноваться. Также и в Герма­
нии почувствовалось брожение. Император Николай, всегда после­
довательный в своих взглядах, усмотрел в этом новое доказатель­
ство, подтверждавшее его непоколебимое убеждение, что между
правом и революцией нет середины и что, покидая почву права,
можно только попадать па почву революции. Он взялся за зада­
чу упрочения великаго европейскаго союза, особенно за возвра­
щение к нему Англии. Одна Австрия, испуганная волнениями в
Италии, откликнулась на его призыв. Пруссия же, несмотря на
узы, связывавшия ее с нами, склонилась к сближению с Фран­
цией. С этого времени германские государства обнаружили явное
стремление стать между Россией и Францией в положение по­
средников, обращая в свою пользу разногласия, возбуждавшияся
между этими двумя страшными для иея соседями, дабы обсзпе-
чивать себе поддержку одного из них против опасностей, кото­
рыя могли бы угрожать от другаго. Кризис 1840 года застал Ев­
ропу в таком положении.
Он весьма замечателеп потому, что являлся очевидным пред­
вестником кризиса 1853 года. Этот кризис прежде всего показал,
что когда европейские государства разобщены, вооружены и го­
товы ринуться друг на друга, они всегда расположены тогда
искать выхода на Востоке. Объясняется это весьма просто. Евро­
пейский материк организовался после ряда
продолжительных
войн, в которых народам взаимно пришлось помериться силами.
Результатом этого явилось положение вещей, регулированное оп­
ределенными трактатами, установившими для каждаго государ­
ства его границы и сферу действий. Без сомнения, немало стра­
стей и интересов остались при этом неудовлетворенными, и в на­
стоящее время никто не решается возобновить борьбу, которой
шансы и исход могут почти заранее быть предугаданы. Но на
Востоке не то; там мы имеем дело с почвой неизведанной; там —
арена жаркой борьбы, исполненной таинственной загадочности и
неведомых могущественных сил, способствующих мечтательным
политическим комбинациям; там все сводится к вопросам, в ко­
торых будущее господствует над настоящим и им распоряжается.
Во-вторых, настроеппе европейских кабипетов вообще тако­
во, что им всегда легко сойтись на этой почве с враждебной для
России целью. Первый случай такого рода представился в 1840 го­
ду. Возбудился вопрос не в пашу пользу; он был направлен в
особенности против Упкьяр-Скелесскаго договора.
Франция
и
498


Англия согласились потребовать его уничтожения. Генерал Гиль-
емино, французский посланник
в
Константинополе,
поручил
исследовать еще в то время вопрос о возможности высадки в
Крыму и указал на Евпаторию, как на один из наиболее благо­
приятных для нее пунктов. Но — что характеризует различие
эпохи тогдашней и теперешней — Франция в то время еще не
считала себя обязанной выказывать относительно Англии систе­
матическую услужливость. В ней сказывались некоторыя пополз­
новения к независимости. Она обнаружила тогда свои виды в
Египте и этим обратила неудовольствие Англии на себя.
Среди этих осложнений император Николай остался непоко­
лебимо преданным своей системе сохранения статус-кво в Евро­
пе. Он удовлетворил Англию *, объявив уничтожение Ункьяр-Ске-
лесскаго договора, который, в сущности, возлагал на нас пер­
спективу значительных обязанностей взамен фиктивнаго возна­
граждения, лишеннаго практическаго значения (закрытие проли­
вов); он стал на сторону Англии против домогательств Франции
и заставил последнюю от них отступиться под угрозой европей­
ской коалиции.
Всем памятно еще, сколько шуму наделал этот вопрос. Тьер,
казалось, готов был бросить перчатку всей Европе. Он выхлопо­
тал сто сорок миллионов для укрепления Парижа. Можно было
думать, что возвратилось время Шомонскаго соглашения. Сама
Англия, казалось, была готова возвратиться в лоно великого
союза.
Но история не повторяется.
Государства
конституционные
имеют то преимущество, что они легче выходят из затруднитель­
ных положений в вопросах внешней политики посредством смены
министерств. Кабинет, вовлекший страну в затруднение, удаляет­
ся, унося с собою и ответственность за это; другое министерство
выступает его наследником и, благодаря тому, что новые минист­
ры избираются обыкновенно из тех, которые боролись с преж­
ними, им тем более удобно учинять отступления в данном во­
просе.
Это и случилось. Гизо заменил Тьера. Он пошел на уступки.
Гроза миновала, и скоро он снова вступил, посредством трактата
1841 года, в сердечное соглашение с Англией. Англия в действи­
тельности хотела только сдержать Францию, дать ей почувство­
вать свое превосходство, но она не хотела с ней воевать. Прус­
сия и Австрия нисколько ие хотели ставить ее в крайнее поло­
жение.
Таким образом, Россия на этой почве осталась одинокой пе­
ред Францией, униженной и раздраженной. Она этим нажила
себе нового врага, не приобретя более падежных союзников.
Но император Николай не отчаивался все-таки притянуть к себе
Англию. Он упрямо настаивал на проведении консервативной си­
стемы. Повторяем, что он это делал не ради отвлеченнаго при­
страстия к каким-либо теоретическим принципам, а также пе из
какого-либо особеннаго предпочтения к тем или другим прави­
тельствам, но во имя целой системы воззрений, построенной на
непоколебимых убеждениях, с которыми он неразрывно связывал
безопасность и благоденствие России. Он в этом случае блиста­
тельно доказал, что в его глазах интересы России неразрывно
связаны со спокойствием Европы, которое, в свою очередь, могло
считаться обезпеченным единственно при безусловном сохране­
нии статус-кво, основанном на писаном праве и трактатах, и что,
32*
499


для более надежнаго его охранения в Европе, он первый озабо­
чивался его сохранением на Востоке. Ради этого он не поддался
соблазну союза с Францией, которая в то время стремилась к на­
рушению этого драгоценнаго статус-кво.
Он был убежден, что надежнейшим залогом упрочения систе­
мы охранительнаго равновесия могло бы быть присоединение к
ней Англии, и поэтому он, не колеблясь, дал английскому каби­
нету всевозможные гарантии.
Убежденный в том, что, в сущности, единственным камнем
преткновения между Англией и нами могли быть опасения этой
державы из-за честолюбивых целей, приписываемых России на
Востоке, он порешил со всею откровенностью и категорически
пойти навстречу этим подозрениям, взявши, как говорится, быка
за рога. В 1844 году он отправился в Апглию, где посетил коро­
леву Викторию. Там, в своих беседах с лордом Эбердином, тог­
дашним главой кабинета, он открыто коснулся этого вопроса.
Граф А. Ф. Орлов.


Он ясно изложил виды своей политики в отношении Турции; он
формально отрекся от всякой мысли о завоевании, о террито­
риальном расширении России и даже о всяком стремлении к
установлению исключительнаго нашего влияния на Востоке, не­
совместимаTM с интересами европейскаго равновесия; он объявил
что взирает на поддержание Оттоманской империи, как на необ­
ходимость, что он безповоротно решился добросовестно соблю­
дать трактаты и настаивать на соблюдении их и другими, видя
в этом единственное возможное обезпечение всеобщего спокой­
ствия; что религиозныя и политический привилегии христиан на
Востоке обезпечены трактатами, что он намерен наблюдать за
ненарушимостью этих трактатов и также займется тем, чтобы
обезпечить точное исполнение своих обязательств самими хри­
стианами, в том убеждении, что султан и его христианские под­
данные найдут в этом уважении к своим взаимным обязанно­
стям наилучшие условия для своего спокойствия и благоден­
ствия.
Будучи того мнения, что интересы Англии солидарны с евро­
пейским статус-кво, основанным на трактатах, он предложил
английскому кабинету искренно присоединиться к нему для обез-
печения торжества своих консервативных видов; он даже распро­
странял их на Персию и на центральную Азию и старался устра­
нить, посредством обоюдного соглашения м еж ду обоими государ­
ствами, все спорные вопросы, которые с этой стороны могли на­
рушить их отношения...
Но увы! Все это оказалось несбыточной идиллией. И тем
пе менее, если разбирать ее теперь, после двадцатилетнего опы­
та, можно остановиться перед вопросом: не дороже ли обошлась
нам эта идиллия, чем та действительность, которая привела к
крымской кампании и ко всем ея последствиям?..
Вообще же, если принять во внимание... то, что император
Николай лично, по своей инициативе, начал переговоры с англий­
ским правительством по вопросу, столь близкому сердцу англи­
чан, нельзя будет не признать, что если что-либо могло обезору­
жить неизлечимую подозрительность Англии, то разве подобный
шаг, добровольно сделанный монархом, прославившимся вер­
ностью своему слову. Если взять еще во внимание личныя каче­
ства императора Николая, ясность и откровенность его заявлений
и прямодушие его взглядов; если сообразить, что насколько кон­
ституционному монарху легко прикрываться ответственностью
своих министров и затем, по требованию обстоятельств, возвра­
щать себе свободу действий, сменяя их, настолько же неограни­
ченному государю, единолично располагающему своими действия­
ми и ответственному за них, невозможно нарушать добровольно
принятыя на себя обязательства, пе подвергаясь обвинению в не­
добросовестности, могущему поколебать к нему доверие; — и тог­
да будет понятно, что лорд Эбердин должен был вынести глубо­
кое впечатление из всего им слышанного. И это впечатление не
изгладилось. Оно сохранилось еще и в 1853 году. Лорд Эбердин
был последним из английских министров, еще протестовавшим
против недоверия, которое старались вселить к нашей политике,
с целью вовлечь Англию в коалицию против нас. Его влияние
много способствовало замедлению войны; но — увы! и в этом
случае нам дан был хороший урок — оно все-таки ея не предот­
вратило: напротив, возымело своим последствием то, что долее
оставило нас в заблуждении насчет вероятного направления анг­
501


лийской политики и что, в конце концов, все-таки вынудило нас
на ведение войны, которой мы не хотели, к которой мы не были
готовы и возможности которой мы даже не допускали.
В Англии министры, друг друга сменяющие, друг на друга
не походят. Лорд Пальмерстон, как человек практический, пред­
почел искать в ослаблении России со стороны Востока те гаран­
тии, которыя лорд Эбердин полагал иметь в честном слове импе­
ратора Николая...
К концу царствования Людовика-Филиппа
положение дел
несколько изменилось. В сущности, император Николай не пре­
тендовал на Францию. Все, чего он желал, это — чтобы она
не преследовала революционной пропаганды и не нарушала ев-
ропейскаго статус-кво.
Министерство Гизо, казалось, могло все это обезпечивагь.
Но, с другой стороны, Англия, в министерство Пальмерстона, по
видимому, изощрялась в том, чтобы всюду на материке Европы
досеивать волнения п безпорядки *. Опасность переворотов угро­
жала уже не из Парижа, но из Лондона. Ввиду этого русский ка­
бинет немного сблизился с кабинетом тюльерийским. Но было
уж е поздно. Громовой удар 1848 года уж е готов был разразиться.
Не следует ли думать, что консервативный поворот во Фрапции
и признаки ея сближения с Россией, встревожив Англию, подви­
нули ее вызвать эту бурю? Или не следует ли видеть в этом
естественный результат того невозможпаго положения, в которое
паша неприязнь поставила правительство Людовика-Филиппа,
связав его по рукам трактатом 1815 года, ненавистным француз­
ской нации? На эти вопросы история еще пе дала ответа.
Революционный кризис 1848 года нанес решительный удар
зданию 1815 года не столько в материальном смысле, смутами, им
вызванными, — так как всякие смуты поправимы, — сколько в
нравственном, потому что идеи, тенденции, принципы 1815 года
исчезли тогда с людьми, их провозгласившими и поддерживав­
шими. Вопросы политические сменялись тогда вопросами соци­
альными. Новое поколение людей явилось с новыми идеями.
То было наступление новой эры, потому что жизнь все-таки дви­
жется не чем иным, как людьми и их деяниями.
А императорский кабинет, невзирая ни на что, оставался не­
поколебимым в своих убеждениях, в своих принципах и в своем
образе действий.
Всякая система, какова бы она ни была, имеет свои хорошия
и дурныя стороны. Когда система проводится целиком, тогда
можно пользоваться всеми ея выгодами рядом с ея недостатками;
тогда последние уравновешиваются первыми. Политическая си­
стема 1815 года даровала Европе почти сорокалетний период от-
носительнаго спокойствия, несмотря на всевозможный волнения,
на поводы к столкновениям и к опасным поворотам. С тех пор
как этой системы пе стало, Европа пережила три болыпия войны,
приведшия к великим результатам и заставляющий опасаться
еще более серьезных последствий впереди. Произошли весьма
чувствительный нарушения всеобщаго равновесия, которыя отра­
жаются на отношениях государств. Со всех сторон, со стороны
Вислы, Рейна, По, Дуная, возбуждены были самые жгучие вопро­
сы, оставшиеся однако неразрешенными *...
Но коль скоро рушились и исчезли причины, создавшия эту
систему, коль скоро не стало более ни идей, ни тех людей, кото­
рые ее поддерживали, настаивать на том, чтобы Россия одна
502


оставалась ей верной, — не значило ли, очевидно, идти навстречу
тяжким разочарованиям?
А мы это и сделали. Дело в том, что в то время, как вокруг
нас все, и события и люди, видоизменялись, у нас все остава­
лось в руках тех деятелей, которые управляли делами в течение
пятидесяти лет * и применяли к своей деятельности принципы,
убеждения и привычки всей своей жизни. И пе только они про­
должали придерживаться их непоколебимо, но им даже казалось,
будто грозный переворот, потрясавший всю Европу, являлся бли­
стательным доказательством их правоты. Они не замечали вовсе,
что этот кризис не только поколебал прежния основы нашей об­
щественной жизни, но что он неминуемо должен будет сущест­
венно видоизменить ее. Чем быстрее события следовали друг за
другом, тем более эти люди упорствовали в своем сопротивлении,
тем более они старались сплотить разрозненные консервативные
элементы, с тем чтобы возсоздать и упрочить созданную в
1815 году плотину, в надежде ввести в прежнее русло поток, уже
наводнявший Европу.
Интересно проследить развитие этого странпаго положения и
разсмотреть, через какие обстоятельства и постененныя перипе-
Фельдмаршал А. И. Барятинский.


тии мы были доведены поневоле, фантастически и даже безсозна-
тельно, до скорбных событий 1854— 1856 годов!
Политика России, во время переворота 1848 года, имела три
различных фазиса.
Первый фазис начался вслед за падением Людовика-Филип­
па * и за переворотом во Франции, еще не отозвавшимся в
остальной Европе. Следовало ожидать натиска французских демо­
кратических элементов и на Рейне, и в Альпах, и в Бельгии, и
в Италии. Император Николай сговорился со своими союзниками.
Порешено было держаться нейтралитета до тех пор, пока Фран­
ция останется в границах 1815 года, и перейти к энергической
обороне, лишь только она из них выступит. Часть нашей армии
была мобилизована; мы предложили Австрии вспомогательный
корпус для Галиции; выработаны были также основания финан­
совой, с нашей стороны, субсидии. Одним словом, оставаясь вер­
ными сою зу 1815 года, мы все наши силы, в виде резерва, пред­
ложили в распоряжение Германии не ради преданности нашей
к этой державе, но ради убеждения в солидарности наших с нею
интересов и в том, что России гораздо дороже обошлась бы задача
сопротивления французской революции и уничтожения ея резуль­
татов, чем задача их предотвращения.
Второй фазис наступил с того момента, когда революционный
пожар охватил уж е всю Гермапию * и распространился до нашей
границы. Тут нам предстояло уж е позаботиться не о безопаспости
Европы, но о самих себе.
И не странное ли дело, что опасность стала пам угрожать
уже не от Фрапции, но от Германии! Немецкая демократия в ка­
ком-то опьянении стала заявлять свои претензии не только иа
Шлезвиг-Голштинию от Дании, на Эльзас-Лотарингию от Фран­
ции, но еще и на Эстляндию, Лифляндию и Курляндию от Рос­
сии. Она держала себя относительно нас вызывающим образом и
возбуждала поляков к возстанию.
Император Николай противопоставил этой необузданности ряд
энергических военных мероприятий со стороны Познани и Гали­
ции. В манифесте, обращенном к Европе, он возвестил о своем
решении предоставить народам безпрепятственно
тратить свои
силы па изыскание новых основ социального устройства, не вы­
ходя, однако, с своей стороны, из твердо-выжидательного положе­
ния, но не дозволяя и того, чтобы европейское равновесие оказа­
лось нарушенным в ущерб России.
Но так как Французская республика выказывала себя сдер­
жанной и расположенной уважать трактаты, то можно было даже
разечитывать на нее, как на полезный противовес увлечениям
гермапской демократии. Император Николай разрешил нашему
поверенному в делах г. Киселеву остаться в Париже и вступить с
временным правительством в официозныя сношения. Он поощрял
это правительство в его осторожности * и давал ему понять, что
согласится его признать, если оно будет продолжать соблюдать
трактаты.
Император первый приветствовал избрание Людовика-Напо­
леона * в президенты. В то время еще никто не мог предугадать
его будущаго политического значения. Как оратор он не играл
большой роли в народном представительстве. Его способности, как
государственного человека, точно также обнаружились в его при­
ключениях в Страсбурге и Булони, которыя походили скорее па
юношеские шалости. Назначение его президентом являлось, но-
504


видимому, гарантией порядка. Во внимание к этому, император
Николай обнаружил к нему благосклонное расположение.
Наши отношения к Англии были более натянуты. Во время
всего этого кризиса, поведение лорда Пальмерстона было дву­
смысленно. За свои резкости в речах он подвергался порицанию
даже со стороны печати и английскаго парламента. Он оказывал­
ся замешанным во всех народных движениях, и в Венгрии, и в
Австрии, и в Германии, и в Италии, и даже в Испании, где анг­
лийский представитель г. Бульвер настолько оказался скомпроме­
тированным *, что мадридский кабинет возвратил ему паспорты.
Такое невозможное поведение и подобная роль поджигателя,
особенно относительно Австрии, этой старинной союзницы Анг­
лии, могли быть объяснены лишь двоякими причинами:
Во-первых, лорду Пальмерстону, очевидно, надоело смотреть
на проведение консервативной системы, которая, будучи основан­
ной на нашем союзе с Австрией и поддержанной нашею безуко­
ризненной добросовестностью, давала нам, слишком ощутительно,
преобладающее влияние в Европе и на Востоке. Союз Англии с
Австрией терял всякую цену в его глазах, раз только, вместо то­
го, чтобы служить на пользу враждебных видов Англии против
нас, этот союз мог упрочивать наше положение и таким образолг
способствовать мирному развитию наших сил.
Кроме того, лорд Пальмерстон, как видно, ошибся насчет ха ­
рактера движения 1848 года. Оно показалось ему непреодолимым,
и он поспешил опередить другие державы в установлении дру­
жественных отношений со всеми демократическими правительст­
вами, возникшими на развалинах старинных монархий, предвос­
хитить у французской республики этот могущественный рычаг и
таким образом обезпечить за Англией политическое, торговое и
промышленное преобладание на континенте.
Вскоре мы видим его в рядах союзников Франции, с целью
освобождения Италии и отторжения от потрясенной Австрии лом-
бардо-венецианской территории.
Мы не могли
воспротивиться
этим махинациям, предпринятым вне нашей сферы действий.
Но все-таки император Николай не бездействовал. Россия за­
нимала в то время почетное положепие и пользовалась в Европе
замечательным обаянием. Революционный поток разбился у ея
йог. Даже Польша, энергически сдержанная, не тронулась. Рус­
ская держава одна устояла на ногах * среди повергнутых престо­
лов и развалин, загромождавших Европу. Россия с оружием в
руках осталась мужественной и спокойной ко всеобщему удив­
лению современников.
Без сомнения, если бы император Николай был одержим темп
честолюбивыми стремлениями, в которых часто его обвиняли, он
мог бы отлично воспользоваться этим случаем, чтобы нанести
решительные удары двум непосредственно с нами соприкасаю­
щимся государствам, с которыми наши интересы наиболее связа­
ны: Австрии и Турции. Но императорский кабинет мог действо­
вать лишь соответственно тем убеждениям, которыми он был
проникнут. А эти убеждения уж е пустили глубокие корни. Мы
не хотели допустить возникновения вокруг нас каких бы то ни
было замешательств, тем более что в восточном углу Европы ни­
что еще не созрело для организации новых народных единиц.
Все должно приходить в свое время. Забегая вперед в ходе собы­
тий, редко когда удается создавать что-либо прочпое.
Отсюда легко понять, каким обаянием в те времена должны
505


были пользоваться Россия с ея монархом. В то время, как дема­
гогические увлечения распространились во все стороны наподо­
бие эпидемической болезни, — непоколебимая вера император-
скаго кабинета в незыблемость принципов права и порядка и его
твердый и достойный образ действий точно так ж е прививался к
другим. Повсюду наш пример служил поддержкой изнемогавшим,
укреплял их мужество и посрамлял трусливых. Нет никакого
сомнения, что в то время Россия оградила Европу от самаго
ужаснаго переворота, так ж е точно, как в 1813 году она спасла
ее от деспотизма Наполеона I.
Но зато, ввиду этой нашей услуги, оказанной нами европей­
ским правительствам, безпристрастная история должна будет за­
свидетельствовать и то, каким образом императорское правитель­
ство и Россия оказались за это вознагражденными!
Не выходя из роли пассивнаго наблюдения, которую избрал
император Николай, он воспользовался своим нравственным влия­
нием для одобрения растерявшихся правительств. Его представи­
тель граф Медем последовал за императором австрийским в его
убежище *, в которое он удалился из Вены. Он старался вселить
в малодушном Вессенберге * больше твердости и решительности.
Он не допустил его до принятия посредничества, которое ему на­
вязывали Франция и Англия и которым имелось в виду отторг­
нуть от Австрии Ломбардию . Теперь, когда Австрия уж е принес­
ла эту жертву и когда Италия уже создалась, пожалуй, можно
смотреть на этот шаг, как на безполезную нравственную под­
держку, оказанную австрийскому владычеству на Апеннинском
полуострове. Но, повторяем, что в глазах императорского кабине­
та тогдашнее европейское здание представляло из себя одно за­
конченное целое, которое должно было оставаться неприкосновен­
ным во всех своих частях. Несмотря на все его несовершенства,
на это здание смотрели, как на нечто, более соответствующее ин­
тересам России, нежели то хаотическое состояние, которое созда­
лось бы революцией, а в частности Австрия, связанная с Итали­
ей и Германией, считалась соседкой менее опасной, нежели Ав­
стрия с развязанными руками и вынужденная к преследованию
своих видов на Востоке.
Всевозможный ободрения, адресованный нами венскому ка­
бинету, наконец, возымели отголосок в австрийской армии и свое
оправдание в победах фельдмаршала Радецкаго *. Габсбургская
монархия оказалась спасенной.
Наш кабинет приветствовал это событие и категорически
объявил правительствам Англии и Франции, что Россия не по­
зволит им одним разрешать вопросы, обезпечиваемые гарантией
всей Европы.
Император Николай не вмешивался в демократические вы­
ходки франкфуртского парламента, но лишь только подобие госу­
дарственной власти попало в руки эрцгерцога Иоанна *, он ему
поручил сказать решительно, при каких условиях он мог бы со­
гласиться на его признание, — а именно: при соблюдении между­
городных прав и уважении к существующим правительствам. Эта
миссия была возложена на князя А. М. Горчакова *.
В отношении к Пруссии император поступил более энергично.
Оп открыто порицал уступки, сделанныя бунтовщикам *. И в са­
мом деле, в Пруссии все потеряли голову.
Видя, как либеральный трон Людовика-Филиппа рушился в
три дня, устроители баррикад вообразили себя непобедимыми, и
506


правительства растерялись. Император точно так ж е осудил снис­
ходительность прусскаго короля в отношении франкфуртской де­
мократии и его готовность принять корону германской империи *.
В вопросе шлезвиг-голштинском * он пошел еще дальше...
Образ действий императорскаго кабинета в датском вопросе
был также решителен. Он отправил в Балтийское море эскадру
для защиты Копенгагена и предложил Швеции транспортные суда
для перевозки в Данию шведских войск. Наши усилия, направ­
ленные в пользу Дании, были большей частью парализованы ко­
лебаниями лорда Пальмерстона, который, при всей своей под­
держке датской монархии, в то же время относился весьма мягко
и к немецкой демократии. Но когда пруссаки вторглись в Ютлан­
дию, император Николай решительно заявил, что он окажется
вынужденным вступить с ними в войну не из-за вражды к Прус­
сии, по в силу своего убеждения, что европейское здание должно
было оставаться целым и невредимым и, что, исторгнув из него
первый камень, потом предстояло бы присутствовать уж е при его
всеобщем разрушении.
Этот решительный образ действий возымел свои последствия:
он ускорил посредничество Англии и заставил одуматься берлин­
ский кабинет. Переговоры открылись в Лондоне и привели к пе­
ремирию в Мальме *. Дания была спасена и, конечно, этим она
всего более обязана была России...
Восток не остался чужд этим потрясениям. С 1840 года Пор­
та, руководимая Стратфордом-Каннингом *, предприняла задачу
возрождения исламизма посредством попытки привития к нему
цивилизации.
Эта задача была более всего направлена против нас. Латин­
ская пропаганда и польская эмиграция поддерживали ее всеми
своими силами. Сербия и дунайские княжества точно так же вто­
рили ей своим горячим стремлением к независимости и находили
поддержку в союзе с программой панэллинизма *.
Эти же тенденции в свою очередь испытывали немалое воз­
буждение под влиянием всеобщей революционной лихорадки.
Верный своей программе умеренности и уважения к между­
народному праву и трактатам, императорский кабинет предпри­
нял борьбу против этого двустороннего течения. С одной сторо­
ны, он озабочивался поддержанием Оттоманской империи, а с
другой — охранением прав христиан.
Но, как обыкновенно бывает с теми, которые избирают сере­
динный путь между крайними увлечениями, и мы, сделавши всех
недовольными, и наших друзей и наших врагов, не добились все-
таки того, чтобы разееять правильностью нашего поведения не­
излечимое к нам недоверие кабинетов. Кризис 1848 года немед­
ленно отозвался в княжествах *. И там произошла революционная
вспышка, где, несомненно, были замешаны наши права и наши
интересы. В том положении, в котором находилась тогда Турция,
она была всецело в наших руках. Тем не менее императорский
кабинет ни на минуту не уклонился от свойственной ему умерен­
ности и честности.
Император Николай прежде всего отправил в Бухарест свое­
го комиссара. Порта, завидуя нашему влиянию, последовала на­
шему примеру. Но антипатия ея против пас была настолько
сильна, что турецкий комиссар, забывая, что всякое революцион­
ное движение должно будет повести к несомненной погибели ту­
рецкой империи, предпочел сойтись с революционной партией
507


единственно из-за того, что русское правительство оказалось не­
поколебимо враждебным всякому разрушению порядка вещей,
основанного на трактатах. Господарь Бибеско был свергнут, и вся
программа космополитической революции явилась на сцепу в
княжествах. Император Николай не колебался ни минуты. Он
приказал восьмидесятитысячному войску под начальством генера­
ла Лидерса вступить в княжества, причем заявил Европе, что он
приступил к оккупации этих областей единственно лишь с целью
возстаповления в них порядка, пока Порта сама не будет в со­
стоянии это сделать.
И действительно, турецкое правительство, выведенное из
апатии, со своей стороны также отправило войска в Бухарест,
протестуя против нашей оккупации. Европа не в силах была
поддержать этот протест, как она это сделала впоследствии, в
1854 году. Однако кризис все-таки оказался весьма важным и мог
окончиться столкновением. Он разрешился мирным образом по­
средством переговоров, в которых наша твердость и умеренность
восторжествовали над ослеплением Турции. Конвенция, заключен­
ная в Балта-Лимане *, установила судьбу княжеств, решив, что
страна останется занятою
турецкими и русскими
войсками
впредь до полнаго возстаповления спокойствия.
Таким образом, мы еще раз доказали блистательно нашу по­
литическую честность. Вместо того, чтобы воспользоваться заме­
шательствами в Европе для удовлетворения наших честолюбивых
видов, в которых нас не переставали подозревать, мы выступили
единственно лишь в защиту порядка, осиованнаго на трактатах.
Б результате получилось неудовольствие Порты за наше вмеша­
тельство, обвинение нас со стороны княжеств в том, что мы учи­
нили над ними насилие, и наконец то, что европейские кабине­
ты, не усматривая вовсе в нашем энергическом образе действий
достаточных данных для своего обезпечения, находили в них, на­
против, еще новый повод для своих опасений и зависти.
В конце этого достопамятного 1848 года спокойная и энерги­
ческая политика России остановила революцию *, поставила на
ноги потрясенные правительства и поддержала европейское зда­
ние, уж е шатавшееся в своем основании и на Севере, и на Юге,
н со стороны Востока, и с Запада.
Оставалось лишь завершить реставрацию австрийской импе­
рии умиротворением Венгрии, в которой сосредоточились тогда
все элементы всемирной революции.
Наше вмешательство в дела Венгрии было много осуждаемо.
Но приходится все-таки признать, что оно явилось логическим
последствием
всей системы незыблемых
принципов,
которых
придерживался император Николай. Венгерская революция учи­
нялась в нашем соседстве; ввиду этого мы не могли оставаться
равнодушными ея зрителями. Хотя и имевшая вначале аристо­
кратический и монархический оттенок *, она весьма скоро вос­
приняла тенденции апархическия, волновавшия всю Европу.
Допущение к участию в ней Бема *, Дембинскаго * и польских
легионов в особенности придало ей враждебный нам характер.
Стучись уничтожение Австрии и освобождение Венгрии, мы, оче­
видно, очутились бы лицом к лицу с массой маленьких аиархи-
чзских республик, которыя тогда создались бы па развалинах ав­
стрийской империи и Турции под влиянием идей всемирной ре­
волюции. Независимо от того, что эта перспектива противоречила
господствующей идее нашей политики, она не могла пе затраги­
508


вать наших интересов еще и потому, что одним из очевидных
последствий ея осуществления было бы проложеиие через Поль­
шу новаго пути для вооруженных вторжений в Россию со всех
концов Европы. В виду такой очевидной опасности, мы не могли
полагаться ни па кого. Англия разжигала революционное пламя
на континенте; Франция, сама сделавшаяся жертвою анархии, яв­
лялась для нас подозрительной; немецкие правительства были
осаждаемы демагогией; Пруссия оказывалась слабой и нереши­
тельной. Одно лишь спасение Австрии, казалось, могло нас ог­
радить от этих случайностей. Это убеждение господствовало с
1815 г. в нашей политике, которую император Николай наследо­
вал от своего брата и которой остался верен.
Давно уж е предложил он свою помощь императору Францу-
Иосифу *. Но экспедиция генерала Лидерса в Трапсильванию до­
казала, что всякая местная помощь была недостаточной. Импера­
тор Николай пришел к убеждению , что следует начать действо­
вать достаточными военными массами, и, во избежание всяких
недоразумений между двумя армиями и всякаго разногласия при
командовании, он имел в виду действовать с полной независи­
мостью.
Этот вопрос о командовании главным образом возбудил про­
тив нас придирки Австрии. Фельдмаршал Паскевич пе хотел под­
чиниться австрийскому генералу и требовал себе главнаго коман­
дования пад военными действиями. В этом случае мы ссылались
на пример 1813 года. Император австрийский категорически от­
казал нам в этом, утверждая, что, имея в виду не внешнюю вой­
ну, а возмущение собственных подданных, он не может, не отка­
зываясь от верховной власти, поставить свои войска под коман­
дование иностранцев. Это явилось первой причиной охлаждения,
умалившею в глазах Австрии значение услуги, которую мы ей
оказывали.
Император Николай ничего не требовал для России за свою
услугу, ни даже возмещения военных издержек. Уверяют, что во
время его пребывания в Варшаве его уговаривали предложить
австрийскому правительству обмен территорий, который возвра­
тил бы России русскую часть Галиции. Без сомнения, Австрия
слишком нуждалась в нашей помощи, чтобы в ту минуту взду­
мать торговаться из-за услуги, от которой зависело ея спасение.
Во всяком случае, если идея территориальнаго обмена и суще­
ствовала действительно, то ей не было дано хода, вероятно, бла­
годаря неуклонной прямоте государя. Оп добивался сохранения
европейскаго статус-кво, который считал необходимым для безо­
пасности России. Для его возстановления он брался за оружие;
он бы изменил своим принципам, если б допустил в этом статус-
кво какое-либо видоизменение, хотя бы даже в интересах России.
Император Франц-Иосиф долго колебался принять предложен­
ную ему помощь по чувству весьма попятнаго самолюбия. Но его
положение сделалось настолько критическим, что ему невозможно
было долее колебаться в выборе средств для выхода из него.
Он не только принял помощь *, но даже стал просить ее у свое­
го августейшаго союзника в настоятельных выражениях, с изъяв­
лениями благодарности, который он повторил позднее и который
представляют печальный контраст со всем тем, что произошло
впоследствии.
Без сомнения, политика полна
неумолимых требований, и
всякий монарх обязан прежде всего служить своей стране. Но в


монархе неограниченном невозможно отделить его власть от че­
ловеческой личности, и есть немало деяний, который должны до­
рого обходиться его душе.
Впрочем, насчет неблагодарности Австрии *, в свое время на­
делано было слишком много шуму. Политика вообще не мирится
с подобнаго рода чувством, как благодарность. Она есть наука ра­
зума и расчета. Если мы разсчитывали на благодарность, то ошиб­
ка оказывается с нашей стороны. В сущности, мы явились на
помощь Австрии не из любви к ней, но потому, что мы считали
себя заинтересованными в том, чтобы способствовать ея сохра­
нению.
Точно так же и эта держава приняла нашу помощь потому
лишь, что она не могла без нея обойтись. Во всем этом не было
даже и места благодарности.
Но урок, нами испытанный, заключался в том, что сама си­
стема поддержания существующаго европейскаго равновесия, в
которой мы ошибочно отыскивали точку опоры для установле­
ния взаимности наших интересов с интересами австрийскими, —
превратилась в иллюзию. Если бы эта система не была бы лож­
ной, тогда и жертвы, которыя мы из-за нея приносили, были бы
целесообразны. Но раз только эта система в действительности уж е
погибла, — все наши жертвы оказывались тоже напрасными.
Мы остановимся, однако, еще на одном соображении, могу­
щем служить оправданием ошибки императорскаго кабинета.
Всякое правительство должно неминуемо основывать свои сообра­
жения на предполагаемых интересах тех правительств, с которы­
ми имеет дело. Мы могли основательно предполагать, что интере­
сы Австрии требовали сохранения союза с нами. От этого союза
зависело ея существование. Последующие события доказали это,
так как, благодаря своему поведению относительно нас в 1854 го­
ду, Австрия сама подготовила себе изгнапие из Италии и Герма­
нии. Мог ли императорский кабинет допустить подобное затме­
ние со стороны правительства, прославившагося своей баснослов-
пой ловкостью? На это мы ответим: нет, если признать, что один
разсчет господствует в политических комбинациях; да, если при­
нимать в соображение людския страсти. Есть услуги, которыя
унижают! Великой державе трудно, конечно, примириться с тяж­
кою необходимостью быть обязанной своим спасением соседне­
му государству. Таково уж е человечество! И если знание чело-
веческаго сердца не могло просветить нас на этот счет, то об­
стоятельства должны были открыть нам глаза. Впечатление, про­
изведенное победным шествием наших войск, взаимный обмен
любезностей между нашими войсками и войсками Венгрии, спо­
соб, которым произошла сдача Гергея, — все это явилось рядом
уязвлений, причиненных австрийскому самолюбию. Австрия об­
наружила это в том, как она приняла заступничество великаго
киязя (императора Александра II) в пользу виновников револю­
ции, которые после того немедленно были казнены без мило­
сердия!
В заключение мы скажем, что если в смысле консервативных
идей, которыя в то время руководили политикой императорскаго
кабинета, вмешательство в венгерское возстание являлось соот­
ветствующим этим принципам, особенно имея в виду Польшу, то
наше заблуждение относительно тех чувств, которыя должны
были зародиться в венском правительстве, благодаря нашей по­
мощи, — было важной политической ошибкой. Возникновение
510


враждебности, вызванной этим вмешательством в душе венгер­
цев, которые иначе скорее могли бы нам симпатизировать, было
событием навсегда печальным.
Но возвратимся к нашему рассказу. Поражение Венгрии, во
всяком случае, было последним ударом, нанесенным нами все­
мирной революции. Обаяние и нравственный авторитет импера­
тора Николая поднялись до высшей степени.
Подобныя положения льстят народному чувству, но они опас­
ны, потому что возбуждают зависть и вражду в других. Англия,
руководимая лордом Пальмерстоном, не могла помириться с та­
ким господствующим влиянием русской политики.
Чем более этот государственный человек оказывался сочув­
ствующим революционному движению, тем менее он мог допу­
стить, чтобы мы вышли из этого ужаснаго кризиса не только
невредимыми, но и с еще большим нравственным влиянием и
авторитетом в Европе. Всюду он старался создавать нам затруд­
нения и преграды и подставлять неудачи для доказательства
того, что Россия не может считаться неуязвимой, а Англия не
должна считаться ослабленной.
Его первыя попытки в этом смысле учинены были из-за вен­
герских инсургентов, укрывшихся в Валахии. Порта приняла
их с особенной благосклонностью, весьма неполитичною, так как
торжество венгерской революции было бы равносильно смертно­
му приговору для самой Оттоманской империи. Но страсть не
рассуждает. С той минуты, что венгерцы были в войне с Рос­
сией, они сделались предметом благосклоннаго внимания со сто­
роны турок. Императорский кабинет потребовал их изгнания.
Австрийское правительство, поощренное союзом с нами, пошло
далее и потребовало их выдачи. Эти требования были неосто­
рожны. Порта, подстрекаемая Францией и Англией, поставила
этот вопрос на почву собственного достоинства, тем более, что
многие из этих инсургентов (Бем, между прочим) перешли в
мусульманство.
В результате вышел кризис, который вскоре получил громад­
ную важность. Он даже едва не выродился в коалицию против
нас, как в 1854 году.
Но время еще не пришло. Людовик-Наполеон еще не успел
тогда упрочить свою власть и завязать тесныя связи с лордом
Пальмерстоном. Он отказался обезпечить Порту от последствий,
ей угрожавших после отказа на наши требования.
Это разногласие окончилось сделкой, на которую император­
ское правительство имело осторожность согласиться. Император
Николай желал избежать осложнений на Востоке; он, напротив,
домогался умиротворения его и возстановления нарушеннаго ста­
тус-кво в Европе.
Было решено, что польские и венгерские изгнанники будут
водворены в пределах Турции за чертою пашей и австрийской
границы. Но раздражение Англии против нас оказывалось до то­
го сильным, что адмирал Паркер со своей эскадрой прошел Дар­
данеллами, чтобы принудить турок, посредством устрашения, к
разрыву с нами. Это было нарушением
конвенции о проливах
1841 года *. Императорский кабинет энергически протестовал, и
Франция оказалась вынужденной сделать то же самое.
Это недоразумение в то время не возымело других послед­
ствий. Но следует заметить, что позднее оно привело к двояким
результатам: 1) оно приучило Францию к тому, чтобы разечи-
511


тывать на Англию, как на союзницу аротив нас на Востоке;
2) оно утвердило нас в заблуждении о возможности взаимодей­
ствия со стороны Австрии. Не скрывался ли уж е в этом заро­
дыш Крымской войны?
Но все это было лишь вступлением к будущим коварным за­
мыслам лорда Пальмерстона.
Вскоре Греция сделалась первой их жертвой. В преданиях
английской политики упрочился обычай уважать сильных и да­
вать чувствовать свое могущество слабым. Но в данном случае
Англия не столько имела в виду задевать интересы греческой
нации, сколько — России. Всем известны были религиозныя узы
и те симпатии, которыя связывали нас с Грецией. Показывая
перед Европой, что можно было безнаказанно поражать наших
единоверцев, надеялись этим достигнуть умаления нашего обая­
ния на Востоке в то самое время, как оно, по-видимому, достигло
своего апогея.
К этому, как кажется, сводилась вся цель экспедиции адми­
рала Паркера *, который, среди всеобщего мира, придравшись к
некоторым претензиям лиц,
состоящих
под покровительством
Англии, выступил одновременно и в роли истца, и в роли судьи
и, не допуская ничьего посредничества, захватил в Пиреи все
греческие суда и окончательно разорил торговлю, на которой
главным образом зиждется благосостояние этого племени.
Ввиду такого неслыханного нападения
император Николай
казался вполне расположенным войти в соглашение с Францией
для обуздапия английской
политики.
Но Людовик-Наполеон
слишком осторожно относился к Англии при всем своем стара­
нии играть первенствующую роль. Он предложил нам единолич­
ное свое посредничество е Лондоне. Лорд Пальмерстон, однако,
допустил это посредничество лишь в форме дружественных со­
ветов. Французское правительство подчинилось этим требованиям
из осторожности. Эти переговоры, которые едва не привели к
разрыву между ними, окончились обоюдной сделкой. С нрав­
ственной точки зрения, это не делало чести Англии, возбудив­
шей против себя неудовольствие всей Европы. Но Греция была
разорена, и английское правительство учинило самоуправство в
виду всех великих держав. Значит, ея цель оказалась достиг­
нутой.
Но не в Афинах только английский кабинет позволял себе
подобный образ действий. Почти в то же время он выступил с
подобными требованиями перед Мессиной, Ливорно и в Порту­
галии. Тогда-то именно лорд Пальмерстон произнес свою знаме­
нитую речь, в которой, сравнивая английских подданных с граж­
данами древняго Рима, он сказал, что всюду бдительное око и
могущественная десница Англии сумеют их защитить против
всяких оскорблений или обид.
На ото императорский кабинет ответил заявлением, что если
так, то и Россия с своей стороны может подвергнуть разсмот-
рэнию вопрос о том, на каких условиях ей придется терпеть
английских подданных на своей территории.
Вот каким языком в то время говорили мы с Европой.
Между тем, к концу этой революционной эпохи общее поло­
жение дел уж е значительно видоизменилось. Демократия была
побеждена. Законные правительства вновь возвратили себе свою
власть.
Благодаря этому наступила реакция.
Монархи устыдились


своего малодушия и консерваторы — своих уступок; народы под­
вели итоги несчастий, сопровождающих революцию. Франция от­
далась в руки военнаго деспотизма *. В Германии все клятвенно
дарованные конституции, все либеральные уступки, добытыя или
красноречием ораторов, или уличными безпорядками, были отоб­
раны. Примером этого служила Пруссия, которая за границей
однако, не переставала кокетничать с либералами. Австрия, под
руководством князя Шварценберга, пошла еще далее *. Она взду­
мала заставить историю попятиться назад: она принялась обезли­
чивать свои народы и германизировать их, с тем чтобы слить в
одно целое и таким образом явиться в среду Гермаискаго союза в
сопровождении разнообразных своих пародов, воспитанных в еди­
ной культуре и численность которых обезпечивала бы ей как в
Германии, так и в Европе решительное преобладание над Прус­
сией. Одиннадцать лет трудился венский кабинет над достиже­
нием этой задачи.
Справедливость требует засвидетельствовать, что всем этим
реакционным домогательствам мы оказали самую энергическую
поддержку. Политический убеждения императора Николая покои­
лись на неумолимой логике и являлись непоколебимыми. Он пе
допускал никаких сделок между правом и революцией. Ход со­
бытий, по-видимому, его оправдывал. Посягательство на права
привело к всеобщей революции, которая оказалась подавленной.
Но в обуздании ея крайних проявлений еще заключалось не все;
предстояло предупредить возможность их возвращения. Для это­
го, как он думал, не было другаго сродства, как возвратиться
всецело па почву права и окончательно стереть последние следы
незаконных правонарушений.
Государь был признателен Людовику-Наполеону за то, что
оп подавил анархию, угрожавшую Франции; он сочувственно от­
несся к тому, что тот успел захватить в свои руки десятилетнее
президентство. Он одобрял его в предпринятой им экспедиции
против римской республики *. Наш представитель
сопровождал
папу в Гаэту, и наша нравственная поддержка постоянно сопут­
ствовала ему среди пережитых им испытаний. И за эту услугу
потом нас также хорошо отблагодарили!
Но еще антиреволюционное влияние всего
более сказыва­
лось в Германии. Император не удовольствовался тем, что рево­
люция была остановлена, что ей пришлось отступить, что он
вырвал Австрию из ея объятий и не допустил Пруссию последо­
вать своим увлечениям. Всем своим могуществом он способство­
вал усилиям консервативной реакции. В борьбе за преобладание,
возникшее между двумя главными немецкими державами, он об­
наружил решительное предпочтение в пользу Австрии, которая
более всех являлась носительницей консервативных принципов,
вне которых он не видел спасения...
Серьезность этого столкновения взволповала страсти в Гер­
мании, оставив по себе глубокое впечатление. Пруссия никогда
пе могла забыть своей неудачи в Ольмюце * и, невзирая па без­
укоризненность наших памеропий, она не простила нам роли,
которую мы тогда играли. Наше поведение было запечатлено ду­
хом умеренности, миролюбия и безкорыстия, которыми -были про­
никнуты виды императора Николая, несмотря па то, что за такое
поведение мы заплатили ценою немалых жертв и разочарований.
Наши противники обвиняли нас в честолюбивых замыслах, в по­
ползновениях хозяйничать в Германии, вмешиваясь в ея раздо­
33 За стеной Кавказа
313


ры: либеральные партии упрекали нас за исполнение полицей­
ских обязанностей в пользу правительств; нас стали называть
жандармами Европы, на нас старались устремлять ненависть на­
родов, которые потом и стали вымещать на нас свои неудоволь­
ствия в эпоху восточной войны. Наконец, в самой России нас
осуждали в том, что мы слишком много стали вмешиваться в то,
что до нас не казалось. Вот какова бывает награда тем, которые
берутся за дело примирения!
Но были еще другие вопросы, которые требовали к себе вни­
мания императорскаго кабинета.
Вопрос шлезвиг-голштинский
вновь возбудился по истечении перемирия в Мальме, и война
возобновилась. Во всяком случае, обстоятельства в этот момент
более благоприятствовали нашему примирительному воздействию.
Вновь упроченныя правительства являлись более доступными на­
шим благоразумным советам. Образ действий Англии, уж е менее
увлекавшейся демократией, сделался более решительным в поль­
зу Дании. Нам все-таки пришлось прибегнуть к морской демон­
страции в Балтийском море с целью произвести этим давление
на Германию, и мы вынуждены были прибегнуть к этой демон­
страции в одиночку, так как Англия отказалась к ней присоеди­
ниться.
В конце концов, этот кризис разрешился конференцией, со­
бравшейся в Лондоне, и трактатом 1852 года. Наш уполномочен­
ный барон Бруннов играл на ней выдающуюся роль...
Таким образом, и на Севере, и на Юге, и в пределах Востока
и Запада император Николай пользовался могущественным авто­
ритетом, приобретенным им в Европе, на пользу общих интере­
сов. Мы не перестанем повторять, что было бы странной ошиб­
кой объяснять его консервативную политику одной лишь слепом
приверженностью к сентиментальным увлеченностям в ущерб
интересам России.
Нет! Основы новаго обществениаго порядка, которых судьба
решалась в то время, касались самоважнейших политических ин­
тересов, и тогдашняя социальная революция, как всегда, явля­
лась лишь маской, за которой скрывалась революция политиче­
ская. Она угрожала всеобщему европейскому равновесию.
Императорский кабинет, еще проникнутый традициями 1790
и 1815 годов, находил, Что в интересы России не входило вовсе
распадение Германскаго союза, созданнаго в 1815 году с целыо
обезпечения мира в центре Европы. Этот союз мог бы заменить­
ся или демагогической анархией, или преобладанием одной или
другой из двух великих немецких держав, в то время друг друга
уравновешивавших, но из которых, посредством счастливой вой­
ны, могла бы возродиться древняя германская империя.
Явилась ли бы эта империя прусской или австрийской, Рос­
сия, во всяком случае, не могла от этого быть в выигрыше.
Императорский кабинет находил, что интересы России не до­
пускали, чтобы Германия наложила руку на Шлезвиг-Голштейн,
чтобы она разгромила датскую монархию и нарушила в Балтий­
ском море равновесие сил морских держав, веками достигавшее­
ся нашими упорными и дальновидными усилиями.
Точно так ж е императорский кабинет не предполагал, что­
бы интересам России соответствовало распадение Австрии и об­
разование независимой Венгрии, которой появление могло создать
удобную лазейку, чрез которую враги всегда могли бы вторгать­
ся в самое сердце России.
514


Однако именно такие результаты и угрожали нам после все-
общаго потрясения 1848 года.
Могла ли объясняться политика
императорскаго кабинета
слепой ея приверженностью к устарелым политическим предрас­
судкам или его пристрастием к немцам, когда он изощрялся в
усилиях ограждать Россию от подобных случайностей? Можно ли
было обвинять его в пренебрежении к интересам России, когда
для предотвращения нарушения европейскаго равновесия, которое
угрожало нам несомненной опасностью, он считал за лучшее во
что бы то ни стало отстаивать, с помощью своего авторитета и
посредством безкорыстной умеренности своей политики, создан­
ный в 1815 году порядок вещей, основанный
на трактатах?
Без сомнения, эти трактаты во многом нас стесняли, но они так­
же стесняли и наших противников. Они всем становились попе­
рек дороги. Предстояло лишь решить, заключали ли в себе стес­
нения, созданные этими трактатами, более выгод, нежели вреда.
На это ответит будущее, и оно уж е начинает отвечать...
Без сомнения, России нечего сомневаться в своей будущно­
сти, благодаря могуществу, заключающемуся в народном духе
и в патриотизме огромной массы ея однородного населения. Она,
без сомнения, выйдет еще более могущественною из политиче­
ского кризиса, витающего над нею и надо всей Европой, в кото­
ром другие не устояли. Она даже выиграла уж е тем, что высво­
бодилась из опутывающих ее прежде союзов, связывавших ее
политику с политикой европейских кабинетов и, благодаря это­
му, задержавших ея развитие.
Нельзя не засвидетельствовать, что императорский кабинет в
то время предвидел этот кризис и считал его невыгодным для
России. Он считал логически необходимым, для предотвращения
этого кризиса, принести с своей стороны некоторый жертвы, ко­
торых цену он, конечно, хорошо сознавал. Задавшись целью под­
держания европейскаго равновесия, созданного в 1815 году, и
стараясь сплотить около этой задачи прочия государства, Россия,
конечно, не могла бы их склонить к тому, чтобы они последова­
ли ея советам, если бы она первая выступила нарушительницей
трактатов... Не лучше ли было бы нам, ясно сознавая потребно­
сти настоящего, смотреть вперед на будущее и видеть его та­
ким, каким оно представлялось, для того чтобы пойти ему на­
встречу, не цепляясь за прошедшее?..
Мы ж е предпочли, не трогаясь с места, остаться верными
нашим принципам и нашим союзникам!
Посмотрим же теперь, во что нам обошлось такое честное па­
ше поведение...
Являясь почти единственным
государством,
сохранившим
среди всеобщаго потрясения полную свободу располагать всеми
своими силами, она истратила эти силы единственно на то, что­
бы поддерживать общественный порядок, мир и равновесие, зиж-
дищ ияся на трактатах, вместо того, чтобы воспользоваться, быть
может, единственным в истории случаем для достижения често­
любивых замыслов, которые ей приписывались в течение 25 лет,
или для того, чтобы эксплуатировать затруднения других держав
с целью посягательства на их независимость...
А между тем приближалась минута, когда император Нико­
лай должеп был сделаться предметом всеобщей ненависти евро­
пейцев и подвергнуться их обвинениям в ненасытном честолюбии
и непреклонной гордости. В то же время Россия должна была
33*
515


сделаться жертвой враждебной коалиции, войны несправедливой
и губительной, в качестве державы якобы варварской, враждеб­
ной спокойствию и свободе Европы.
И среди всей разнузданности враждебных страстей пе про­
тянулась ни одна рука и не возвысился ни один голос в пользу
того монарха и того народа, которым Европа в 1848 г. во второй
раз обязана была своим спасением и от которых до тех пор она
не переставала пользоваться великодушными услугами!.. Подоб­
ные уроки не забываются.


ПРИМЕЧАНИЯ
II. ЗАДОНСКИЙ. ЖИЗНЬ МУРАВЬЕВА
К с. 28. Чартисты — участники пролетарского движения в Ве­
ликобритании в 30—50-х гг. X IX века. Это было первое массовое
движение рабочих до возникновения марксизма и являлось ре­
волюционной формой протеста против капиталистического гнета
к политического бесправия. Чартизм возник как реакция на пар­
ламентскую реформу 1832 г., открывшую доступ в парламент
буржуазии, объектом его атаки
стала
именно
политическая
власть. В 1836 г. была основана Лондонская ассоциация рабочих,
представители которой выработали программу — «Народную хар­
тию» («People’s Charter», в английском произношении
«Пиплз
чарте», отсюда название «чартизм»). Участники движения требо­
вали всеобщего избирательного права, тайного голосования, отме­
ны ряда политических пережитков. Под чартистской петицией
подписалось более миллиона человек, но парламент отверг ее.
В ответ вспыхнули рабочие забастовки, а горняки Уэльса под­
нялись па восстание, подавленное войсками.
В 40-е гг. чартизм превращается в самостоятельное классовое
движение пролетариата. В новую петицию, подписанную более
чем тремя миллионами человек, были включены социальные тре­
бования. Созданная в 1840 г. Национальная чартистская ассоциа­
ция стала первой массовой рабочей партией. Однако отклонение
парламентом новой петиции и подавление стихийных выступле­
ний рабочих привело к временному спаду движения. Новый подъ­
ем был вызван нарастанием революционного кризиса в Европе
в 1847—1848 годах. Парламент был вынужден пойти на уступки,
но левому крылу — Дж. Гарня и Э. Джонсу, вступившим в Союз
коммунистов, — не удалось организовать вооруженное выступле­
ние. Большинство руководителей было
арестовано,
отдельные
восстания подавлены.
В 50-е гг. левые чартисты пытались создать массовую проле­
тарскую организацию на социалистической оспове. По по мере
того, как крепла и росла рабочая аристократия, подкармливае­
мая за счет ограбления колонии, в чартистском движении усили­
вались реформистские тенденции, к опо постепенно сошло с ис­
торической арены. (Прим. сост.)
517


К с. 29. Синяя книга — сборники дипломатических докумен­
тов, издаваемые правительствами различных стран, в том числе
и Великобритании, назывались в зависимости от цвета кореш­
ков переплета. (Прим. сост.)
Пальмерстон (1784—1865) — один из крупнейших государ­
ственных деятелей Великобритании, находившийся у руля анг­
лийской дипломатии более четверти века. Он окончил вместе с
Байроном и Пилем Гарродескую школу, а затем университеты в
Эдинбурге и Кембридже. 1807 г. Пальмерстон — лорд адмирал­
тейства, еще через два года — военный министр. Столь блестя­
щее начало политической карьеры пе помешало ему двигаться
дальше. Не сойдясь во взглядах с новым главой кабинета герцо­
гом Веллингтоном, Пальмерстон выходит в отставку, порывает с
партией тори и примыкает к оппозиции вигов. Эта перемена по­
литических взглядов принесла свои плоды: в 1830 г. тори были
свергнуты, Пальмерстон стал статс-секретарем министерства ино­
странных дел в кабинете Грея. Па этом посту он пребывал в
1830—1834, 1835—1841 и 1846—1851 гг. Но и на посту министра
внутренних дел (1852—1855), и на посту премьера (1855—1858 и
с 1859-го) он продолжал оказывать решающее влияние на внеш­
нюю политику. Одним словом, Пальмерстон проявил себя прежде
всего как дипломат.
Это был чрезвычайно изворотливый и беспринципный поли­
тик. По циничности и лживости ему трудно было найти в свое
время равных. Произнося гневные обличения царизма как души­
теля свободы, он производил впечатление человека, подкупленно­
го Петербургом. К. Маркс писал о нем: «Он умеет сочетать де­
мократическую фразеологию с олигархическими
воззрениями,
прикрывать политику спекулирующей на мире буржуазии кич­
ливыми тирадами старой аристократической Англии; он умеет ка­
заться нападающим, когда на самом деле потворствует, и защит­
ником, когда на самом деле предает; он умеет ублажать показ­
ного врага и доводить до отчаяния мнимого союзника; он умеет
в надлежащий момент спора оказаться на стороне сильного про­
тив слабого и обладает искусством произносить смелые слова,
обращаясь в бегство».
Несомненно, Пальмерстон боялся России и всю свою дипло­
матическую деятельность он подчинял во многом борьбе с нею.
Его страшили географическое положение и неистощимые ресур­
сы России, ее активная внешняя политика и громадная армия, а
главное, потенциальные возможности ее экономического роста.
Он предпочитал пушечному гулу дипломатические интриги, но
когда ситуация оказалась благоприятной, он бросил перчатку и
победил. (Прим. сост.)
«Падение Карса».
—
Статья
«Падение
Карса»
паписана
К. Марксом в конце марта 1856 года. Опубликована в четырех но­
мерах чартистской «Народной газеты» (5, 12, 19 и 26 апреля
1856 года) и в несколько сокращенном варианте в американской
газете «New-York Daiby Tribune» (8 апреля того же года). (Прим.
авт.)
«...Заканчивается
третья
удачная
кампания
русских
в
Азии...»
—
Из статьи Ф. Энгельса «Война в Азии», опубликован­
ной впервые в газете «New-York Daiby Tribune» 25 января
1856 года. В следующей статье «Европейская война», опублико­
ванной в той же газете 4 февраля, Ф. Энгельс писал: «Падение
Карса является, действительно, самым позорным событием для
518


союзников. Располагая огромными военными силами на море,
имея с июня 1855 г. армию, численно превосходящую действую­
щую армию русских, они ни разу не совершили нападения на
наиболее слабые пункты России — на ее закавказские владения.
Больше того, они позволили русским организовать в этом районе
самостоятельную операционную базу, нечто вроде наместниче­
ства, способного держаться некоторое время при нападении пре­
восходящих сил, даже если коммуникации с самой Россией ока­
жутся прерванными». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 11.
Госполитиздат, 1958.) (Прим. авт.)
К с. 30. Шамиль (1797—1871) — кавказский имам, руководи­
тель борьбы горцев Чечни и Дагестана против царских колониза­
торов. Его настоящее имя было Гаджи-Мурад, его отец Денгау-
Магомед был аварским крестьянином. Шамиль получил хорошее
мусульманское образование и стал другом распространителя мю­
ридизма на Кавказе Кази-Муллы (Гази-Магомеда), который
в
1830 г. провозгласил себя имамом. После гибели последнего Ша­
миль стал помощником нового имама Гамзат-бека. В результате
заговора аварских ханов, во главе которого стоял небезызвестный
Хаджи-Мурат и его брат, Гамзат-бек был убит, и в 1834 г. Ша­
миль стал имамом Кавказа.
Благодаря своему красноречию и организаторским способно­
стям Шамиль сумел объединить разрозненные племена Чечни и
Дагестана.
Он начал вести организованную борьбу с русскими войска­
ми, и эта война в восточном Кавказе продолжалась с перемен­
ным успехом вплоть до 1859 г. В 1839 году Шамиль был разгром­
лен и был вынужден бежать, но вскоре смог опять сплотить че­
ченцев. В 1843 г. он овладел всем Дагестаном, а затем разбил
карательную экспедицию кн. М. С. Воронцова. Борьба с Шами­
лем продолжалась, но к началу Крымской войны царскому пра­
вительству так и не удалось решить проблему замирения края.
С окончанием войны царизм, авторитет которого был подорван
после Парижского мира, бросил все силы на подавление нацио­
нально-освободительного движения горцев. Новый наместник на­
чал решительное наступление, и в 1859 году пала резиденция
имама — аул Ведено. Шамиль отступил за Андийский водораз­
дел, но был окружен тесным кольцом и вынужден бежать. По­
следнее пристанище Шамиля — аул Гуниб был осажден 25 авгу­
ста 1859 г., и имам был вынужден сдаться на почетных условиях.
Национально-освободительное движение горцев потерпело по­
ражение. Сыграли свою роль превосходство русских войск, про­
довольственный кризис, усталость народа от затяжной войны,
рост социальных противоречий. Но одной из основных причин
следует считать крайне националистический и религиозный ха­
рактер движения, который не позволил Шамилю сплотить все на­
роды Кавказа.
После сдачи Шамиль был отправлен в Петербург, где его при­
нял Александр II. Затем он был отправлен на поселение в Ка­
лугу. В 1870 г. Шамилю с семейством было разрешено переехать
в Киев, откуда он в том ж е году отправился на богомолье в Мек­
ку. Во время этой поездки в 1871 г. в Медине Шамиль умер.
(Прим. сост.)
Омер-паша (1806—1871) — турецкий генерал, сын австрий­
ского офицера (до принятия ислама Михаил Латош). Некоторое
519


время служил в войсках Австро-Венгрии, затем переселился в
Боснию и принял ислам. В 1839 г. был произведен в генералы.
В 1848 г. отличился при занятии Валахии, охваченной револю­
ционным движением. Через три года успешно действовал при
подавлении восстания в Боснии и Герцеговине. Во время Крым­
ской войны Омер-паша был главнокомандующим турецкой армии
на Дунае, затем возглавил корпус в 21 тысячу человек, который
высаживался в Евпатории. Но главную роль ему предстояло сы­
грать на Кавказском фронте: он был отозван из Крыма и от­
правлен в Малую Азию. Омер-паша руководил турецкими вой­
сками, захватившими Меигрелию, но успешные действия русских
войск заставили его бесславно бежать. После Крымской войны
Омер-паша быстро восстановил свою подмоченную репутацию,
беспощадно подавляя народные восстания в Черногории (1862)
и на острове Кандии (1867). (Прим. сост.)
Мюриды (в переносном значении по-арабски — «ученик») —
члены магометанской секты, созданной в 1828 г. муллой Магоме­
дом для борьбы с «неверными». Мюриды исповедовали суфизм —
мистическое течение в исламе, для которого были характерны
аскетизм, экстаз, достигаемый путем особых танцев и бесконеч­
ного повторения молитв, «умерщвление плоти» и т. д.,
—
и одно­
временно принимали активное участие в «священной войне» —
газавате. Мюридизм являлся своего рода идеологией, с помощью
которой на основе разжигания фанатической ненависти к нема-
сульманам имамам удалось придать некоторую организован­
ность борьбе разрозненных племен Кавказа против царских коло­
низаторов, особенно при Шамиле. (Прим. сост.)
Местные жители, как уверяет Олифант, находятся в полной
дружбе с русскими...
—
Английский советник JI. Олифант, из­
давший в том ж е году свои кавказские записки, свидетельство­
вал: «Местные жители совершенно убеждены, что турецкие вой­
ска Омер-паши хотят оккупировать их край, и открыто говорят,
что предпочитают туркам русских». (Прим. авт.)
Кс.40.
...этот... сановник продолжал оставаться аристокра­
том...
—
Николая Семеновича Мордвинова, члена Государственно­
го совета с 1810 года, за независимость мнения и оппозиционные
настроепия высоко ценили декабристы, намечавшие его в члены
временного правительства вместе с А. П. Ермоловым и М. М. Спе­
ранским. К. Рылеев, восторгаясь гражданским мужеством адми­
рала, писал в посвященной ему оде:
Но нам ли унывать душой,
Когда еще в стране родной
Один из дивных исполинов
Екатерины славных дней
Средь сонма избранных мужей
В совете бодрствует Мордвинов!
В стихах воспевали адмирала А. Пушкин и Е. Баратынский.
Однако нельзя преувеличивать свободомыслия Мордвинова. Воз­
ражая против произвола неограниченного самодержавия, он оста­
вался аристократом и крепостником, считая, что время для осво­
бождения крестьян еще не настало. (Прим. авт.)
К с. 42. Тильзитский мир.
—
Разгром 4-й антинаполеоновской
коалиции — Пруссии при Йене и Ауэрштедте 14 октября 1806 г.
520


и союзных войск под Фридландом 14 июня 1807 г.
—
побудил
Александра I круто изменить курс внешней политики России.
В специальной инструкции кн. Лобанову-Ростовскому он писал:
«Союз России с Францией всегда был предметом моих желаний...
только он может обеспечить счастие и покой мира». Во время ис­
торического свидания на реке Немане у Тильзита Наполеон пред­
ложил русскому императору свои условия. Были подписаны мир­
ный договор с отдельными и секретными статьями и договор о
союзе между Францией и Россией, направленный против Англии.
Кроме того, было заключено дополнительное соглашение о пе­
редаче Россией Франции бухты Каттаро и Ионических островов.
Центральным вопросом была судьба Пруссии. Наполеон пред­
лагал произвести полный раздел наследства «подлой династии»
Гогенцоллернов. Однако Александр I опасался превратить Фрид­
риха-Вильгельма III в своего вечного врага и отказался от его
земель. Было создано новое «Великое герцогство Варшавское» из
почти всех польских земель Пруссии, что явно противоречило
интересам России, так как создавался плацдарм для нападения
на нее. Согласно мирному договору также предусматривалось
признание Россией всех изменений, которые Наполеон произвел
или произведет в Западной Европе.
Союзный договор включал статьи, по которым Россия должна
была обеспечить посредничество при заключении англо-француз­
ского мирного договора (в случае отказа Англии Россия была
обязана порвать с нею и присоединиться к континентальной бло­
каде), а Франция — в русско-турецком споре, причем в случае
совместной войны против Турции должен был произойти раздел
ее европейских провинций, кроме Румелии и Константинополя.
Россия и Франция обязывались вместе бороться против любой
враждебной им третьей европейской державы.
В России заключение Тильзитского мира было встречено с
недовольством. Континентальная блокада грозила подорвать рус­
ский импорт и экспорт. Политические результаты десятилетней
борьбы с Францией были явно ничтожно малы. Никто не при­
знавал мир прочным. М. М. Сперанский позднее писал: «Вероят­
ность новой войны между Россией и Францией возникла почти
вместе с Тильзитским миром». (Прим. сост.)
Континентальная блокада.
—
Главным своим врагом Наполе­
он всегда считал Англию. Все свои устремления он согласовы­
вал с одной целью — сокрушить ее могущество. Именно этой
задаче был подчинен его знаменитый декрет от 21 ноября
1808 г., который запрещал всем зависимым
или подвластным
Франции странам какие-либо сношения с Британскими острова­
ми и колониями Англии. Все английские подданные, находив­
ш иеся на континенте, арестовывались. Все английские
товары
немедленно конфисковывались и сжигались. Ни одно судно нейт­
рального государства
не могло заходить в европейские пор­
ты, если перед этим оно посещало английские гавани. Таким об­
разом, Наполеон, не имея возможности сокрушить Англию на
поле брани, стремился сломить своего противника экономической
войной.
Англия ответила на континентальную блокаду «королевски­
ми приказами» от 7 января и И ноября 1807 года, которые вос­
прещали нейтральным государствам вести морскую торговлю со
странами, враждебными Англии, и обязывали все нейтральные
суда заходить в английские порты для контроля и уплаты пош­
521


лин. Наполеон ответил новыми актами, согласно которым все су­
да, побывавшие в английских портах, подлежали захвату, а так­
ж е блокада распространялась на все товары английского проис­
хождения, кому бы они ни принадлежали.
Континентальная блокада оказала крайне отрицательное вли­
яние на экономику европейских государств и поэтому непрерыв­
но нарушалась. Наполеон был вы нужден прибегать к политиче­
ским мерам, оккупируя территорию
прибрежных
государств,
чтобы пресечь поток контрабанды. Это привело к обострению по­
литических противоречий, в частности вызвало войну на Пире­
нейском полуострове и обострило отношения с Россией. Небла­
гоприятное влияние континентальной блокады на экономику са­
мой Франции заставило Наполеона выдавать лицензии на покуп­
ку запрещенных товаров, что ослабило значение экономической
войны против Англии.
После вторжения Наполеона в Россию Александр I подписал
с Англией мирный договор, а с декабря 1812 г. возобновил торго­
вые отношения с Британской империей, снял эмбарго с англий­
ских кораблей и секвестр с имущества англичан. После пораже­
ния Франции в борьбе с 6-й коалицией европейские государства
отказались от участия в континентальной блокаде. Во Франции
блокада была отменена после реставрации Бурбонов. (Прим. сост.)
К с. 45. Аракчеев А. А. (1769—1834) — царский генерал, фа­
ворит Павла I и Александра I. Его фамилия послужила названи­
ем политики крайней реакции, полицейского произвола и грубой
военщипы, проводившейся при Александре I. Ии по образованию,
пи по уму Аракчеев не мог быть государственным деятелем: он
так и не научился грамотно писать, а отличался прежде всего
исполнительностью и знанием фронтовых учений. Именно по­
следнее обстоятельство стало причиной его стремительной карье­
ры при Павле. Он ревностно проводил
муштровку вверенных
ему войск, столь милую сердцу Павла I, который осыпал своего
любимца наградами: Аракчеев очень быстро стал петербургским
комендантом, а затем и генерал-квартирмейстером. Но слухи о
его жестокости дошли до императора, и скорый на гнев, как и
на милость, Павел уволил в отставку зашедшего слишком дале­
ко в своем усердии Аракчеева.
После убийства Павла Аракчеев, хоть и не сразу, вернулся
па службу. Еще в бытность Александра наследником Аракчеев
сумел расположить его к себе. Новый император вернул ему
должпость инспектора артиллерии, и Аракчеев провел очень важ­
ные реформы в артиллерии, как технические, так и администра­
тивные, что сделало русскую артиллерию одной из лучших в
мире. Во время русско-ш ведской войны Аракчеев руководил дей­
ствиями войск, по его настоянию был совершен поход через Бот­
нический залив, который решил судьбу кампании. Во время Оте­
чественной войпы и заграничного похода русской армии Арак­
чеев участия в сражениях не принимал, ссылаясь на «слабость
нервов», и состоял в свите царя, благодаря чему его влияние
росло.
В 1817 г. на Аракчеева было возложено устройство и управле­
ние вооппыми поселениями. Хотя первоначально он
выступал
против этой идеи, Аракчеев с необычайным усердием стал заво­
дить в этих поселениях свои порядки, пе останавливаясь ни пе­
ред какими жестокостями. Регламентация всей жизни поселеи-
522


цев была доведена до абсурда. Такие же порядки Аракчеев рас­
пространил среди своих крестьян, и малейшее отступление от
них сурово наказывалось. Со всеми многочисленными выступле­
ниями военных поселенцев Аракчеев свирепо расправлялся, осо­
бенно после убийства его фаворитки Н. Минкиной, известной сво­
ей жестокостью.
После смерти Александра I Аракчеев никакой роли не играл,
вышел в отставку и умер в безвестности. (Прим. сост.)
К с. 47. Выл уточнен также и срок сбора всех членов обще­
ства на Сахалине.
—
Академик М. В. Нечкина следующим обра­
зом оценивает созданное Николаем Муравьевым тайное обще­
ство: «Мечтать о полном перевоспитании людей на основании но­
вой морали и об образовании республик, как бы ни были наивны
эти юношеские мечты, может лишь тот, кто недоволен окружаю­
щей его жизнью и строем. Не воспроизвести старый крепостной
строй самодержавной России на отдаленном острове, не отпра­
виться конкистадором на захват новых владений с целыо при­
обретения несметных сокровищ, личного обогащения, любопыт­
ных авантюр — нет, иная мечта обуревала юношей: создать ис­
тинных граждан из диких жителей острова и образовать
там
республику в духе Руссо на основе равенства людей. Даже про­
стая одежда будущих республиканцев с математическим знаком
равенства из медных полос на груди символизировала основ­
ную задачу. Желание, чтобы каждый научился какому-нибудь ре­
меслу, также говорит за себя. Кружок русских шестнадцатилет­
них энтузиастов мечтал о том, чтобы создать истинных граждап
из жителей далекого Сахалина. Обращают на себя внимание и
принятые организационные формы, которым, судя по рассказу,
уделялось большое внимание: наличие «законов», то есть, несо­
мненно, писаной «программы и устава», принятие этих законов
на собрании, выборы «президента» общества. Чтение членами
товарищества на собраниях «записок», имевших целью «усовер­
ш енствование законов товарищества», причем «записки» эти (до­
клады) «по обсуждении утверждались всеми» (при этом Николай
Муравьев подчеркивает, что «были учреждены настоящие собра­
ния»), — все это характеризует стремление усвоить развитые
формы общественной организации. Из всего видно, что общество
было тайным». (Нечкина М. В. Движение декабристов. Т. 1.
М., Изд-во Академии наук СССР, 1955.) (Прим. авт.).
Кс.50.
...он
не
ставил целью описывать
военные
дей­
ствия...
—
Все главы, повествующие об Отечественной войне
1812 года и последующих заграничных походах, написаны на ос­
нове «Записок» Н. Н. Муравьева, сверенных с рукописными под­
линниками. Использованы также записки его брата, декабриста
А. Н. Муравьева (опубликованы в книге
«Декабристы».
М.,
1955). Особое внимание обращают на себя сделанные Муравье­
вым дневниковые записи о Бородинском сражении и о деятель­
ности главнокомандующего М. И. Кутузова, которые до сих пор
историками не использовались. Не меньший интерес представля­
ют правдивые записи о бедственном положении крепостных кре­
стьян, о героизме русских войск и бездарности высокопоставлен­
ных особ. Все включенные в хронику подлинные выписки из
дневников взяты в кавычки. (Прим. авт.)
523


К с. 60. Восхищаюсь таким характером и почитаю его истин­
но великим...
—
Характеристика Барклая-де-Толли, сделанная де­
кабристом А. Н. Муравьевым в его вышеуказанных записках,
свидетельствует о том, как высоко ценило заслуги мужественно­
го полководца передовое русское офицерство. Невольно вспоми­
наются чудесные стихи А. С. Пушкина, посвященные суровому
и угрюмому полководцу:
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведет в восторг и в умиленье!
(Прим . авт.)
К с. 72. Но скажите также от меня Сысоеву, что, если в дру­
гой раз представится случ ай захватить
короля,
пусть
берет
его.
—
А. Н. Муравьев, рассказав об этом эпизоде в своих запи­
сках, добавляет: «Я очень доволен тем, что успел описать это
любопытное происшествие, о котором не упомянуто пи в какой
военной истории». (Прим. авт.)
К с. 76. Более всех кипятился Роберт Вильсон — англий­
ский посланник при штабе русской армии, постоянно вмешивав­
шийся в руководство военными действиями и интриговавший
против Кутузова, впоследствии создал теорию «золотого моста»,
получившую широкое распространение в исторической литера­
туре, особенно в зарубежной. Согласно этой теории Кутузов
умышленно не допустил разгрома французской армии при Бере­
зине, опасаясь, что наследство Наполеона попадет в руки Анг­
лии. Эта злонамеренная версия преследовала цель дискредитиро­
вать полководческий талант Кутузова, обесценить роль русской
армии в освобождении Европы от французского ига. Отнюдь не
робость и не «старческое благоразумие», граничащее с трусо­
стью, двигало Кутузовым. Его тактика заключалась в том, что­
бы путем последовательных сражений и боев, избегая генераль­
ного сражения, уничтожить французскую армию. И эта задача,
несмотря на целый ряд ошибок и недочетов, особенно в области
взаимодействия армий, была успешно выполнена: французская
армия потеряла всю кавалерию, почти всю артиллерию, а из Рос­
сии вырвалось только 9 тысяч человек. Русская ж е армия, со­
хранив свой боевой потенциал, после кратковременного отдыха
смогла перейти в новое наступление, имевшее к тому ж е огром­
ное политическое значение. (Прим. сост.)
К с. 82. Корпус Вандама был разгромлен наголову, сам он
взят в плен.
—
Н. Н, Муравьев сделал любопытную запись о
том, как совершенно по-разному простой народ и дворянство от­
неслись к взятому в плен жестокохму маршалу Вандаму: «Когда
его повезли, то в Лауие жители приняли его каменьями. Вандам
известен был по своей жестокости, он грабил более других фран­
цузских маршалов и делал жителям насилия всякого рода. Ван­
гам а привезли в Москву, где дворянство наше принимало его с
почетом и позволяло ему говорить всякие наглости в обществе».
(Прим, авт.)
К с. 83. «...Они не хотели оставаться в своем отечестве по
окончании курсов».
—
Подобных достоверных свидетельств об


угнетении народа самодержавными монархами Н. Н. Муравьев
сделал немало, они лишний раз подтверждают республиканскую
настроенность автора. (Прим. авт.)
Кс.87.
...встрече с ним Николай обрадовался
чрезвычай­
но.
—
В дневнике Н. Н. Муравьева отмечено: «В Вюрцбурге я
виделся с моим родственником Сергеем Муравьевым-Апостолом,
который тогда служил в егерском батальоне великой княгини
Екатерины Павловны». (Прим. авт.)
Кс.93.
...теперь Николай Николаевич со дня на день ожидал
официального разрешения на открытие
школы.
—
Московская
школа колонновожатых как частное учебное заведение получила
официальное признание осенью 1815 года. Тогда же Н. Н. Му-
равьев-старший был произведен в генерал-майоры, о чем его уве­
домил П. М. Волконский из Парижа 13 сентября 1815 года
(ЦГВИА, ф. 911, on. 1, д. 1). М. В. Нечкина, считая московскую
школу колонновожатых одним из «очагов воспитания декабрист­
ского мировоззрения», следующим образом оценивает деятель­
ность основателя этой школы Н. Н. Муравьева: «Училище колон­
новожатых своеобразно по происхождению, несмотря на то, что
позже оно выросло в Академию Генерального штаба, в его воз­
никновении лежала не правительственная, а общественная ини­
циатива... Хотя ученый-математик и знаток сельского хозяйства
Ы. Н. Муравьев-отец и был, по-видимому, далек от каких бы то
ни было политических преобразовательных планов, но его иск­
ренний интерес к передовым идеям, широкий кругозор и дру­
жеское обращение с молодежью поощрили развитие вольного ду­
ха в среде воспитанников училища колонновожатых: из их сре­
ды только за семь лет муравьевского руководства (1816— 1823)
вышло 24 будущих декабриста». (Нечкина М. В. Движение
декабристов. Т. 1. М.,
Изд-во Академии наук СССР, 1955).
(Прим. авт.)
К с. 97. Артель, созданная Николаем Муравьевым и его то­
варищами...
—
Наиболее интересные исследования о Священной
артели принадлежат М. В. Нечкиной и опубликованы в книгах
«Движение декабристов» и «Декабристы и их время». Много но­
вых сведений о Священной артели имеется в найденных мною
письмах декабристов, о которых выше говорилось. См. мою ста­
тью «Новое о Священной артели и ее основателе» в сборнике «Во­
просы истории славян», изд. Воронежского университета, 1963.
(Прим. авт.)
К с. 106. Мы будем по-прежнему считать тебя своим великим
артельщиком...
—
А. Н. Муравьев в письме к брату 1 декабря
1818 года, оправдываясь в том, что долго молчал, пишет: «Н еуже­
ли славный воин Николай Николаевич, почтенный член артели,
великий артельщик, не помилуешь виновного брата, друга и со­
члена?» (Публикуется впервые. ГИМ ОПИ). (Прим. авт.)
К с. 115 —116. «.. .Члены артели... положили, чтоб писать тебе
еженедельно...»
—
Это письмо и все последующие письма декаб­
ристов Петра и Павла Калошиных, И. Бурцова, Никиты Муравь­
ева, Александра Муравьева, А. Якубовича, А. Авенариуса, И. Ши­
пова и других, публикуемые в этой хронике, отысканы мною в


отделе письменных источников Государственного Исторического
музея. Большая часть писем печатается в хронике
впервые.
(Прим. авт.)
К с. 129. Тебе... лист сей показывает Николай Воейков...
—-
Рекомендация, данная Воейкову, характеризуя его как политиче­
ского единомышленника, интересна тем, что подтверждает суще­
ствование в Священной артели думы, вечевого колокола и особых
правил, установленных для приема
новых
членов
братства.
(Прим. авт.)
К с. 131.
...Петр Калош ин, напротив, утверждает, что артель
пребывает в том же состоянии, как и прежде? — Петр Калошин
из Москвы 31 марта 1818 года писал: «Артель весьма крепко в
истинном образовании усовершенствовалась, а твое письмо
к
Александру показывает, что и в отдалении от артели ты с ней
идешь равным, а может быть, и скорейшим ходом... Вся артель
пребывает в том ж е, как и прежде, состоянии; главная мысль и
программа действий — общая польза; лучшие свойства — взаим­
ная дружба» (ОПИ ГИМ). (Прим. авт.)
К с. 133. Его (Ермолова.
—
А. Г .) принадлежность к лагерю
вольнолюбивых людей была несомненной... — Без сомнения, Н. За­
донский сильно преувеличивает свободолюбие А. П. Ермолова.
В молодости он принимал участие в заговоре группы офицеров
против Павла I, за что серьезно поплатился. В то же время Ер­
молов, как свидетельствует публикуемый на странице 488 доку­
мент, неодобрительно относился к идеям свободы, равенства и
братства, начертанных на знаменах Великой французской рево­
люции и исповедуемых декабристами. По-видимому, его вольно­
любие исчерпывалось личной неприязнью к Александру I, кото­
рая, впрочем, была взаимной. (Прим. сост.)
К с. 139. Капитан М уравьев должен был... затем следовать в
Хиву.
—
При описании путешествия в Хиву использованы «Запи­
ски» Н. Н. Муравьева и выпущенная им отдельным изданием
книга «Путешествие в Туркмению и в Хиву гвардейского гене­
рального
штаба капитана
Николая Муравьева»
(М., 1822).
(Прим. авт.)
К с. 140. Обследовав
гористые
берега залива и
сделав
съемку всей Красноводской косы, Муравьев убедился, что лучше
места для крепости и пристани... нет...
—
Крепость и порт на се­
веро-западе Красноводской косы (город Красноводск) были осно­
ваны только в 1869 г. русскими войсками под командованием ге­
нерала Н. Г. Столетова. (Прим. сост.)
К с. 162. Ланкастерские школы.
—
Названы так в честь их
основателя англичанина И. Ланкастера, разработавшего новую
систему образования, в основе
которой
взаимное
обучение.
Из среды учеников-кантонистов выбирались наиболее способные,
которые подтягивали отстающих. Главный наставник школы да­
вал лишь методические указания. Эта система позволяла быстро
обучать людей грамоте и была значительно дешевле, чем обыч­
ная. Ланкастерские школы получили широкое распространение в
первой четверти XIX века в России. (Прим. сост.)
526


Библейское общество.
—
Библейские общества создавались с
целью перевода Библии на новые языки и возможно широкого
распространения этих переводов среди населения. Первое обще­
ство было создано в 1710 г., но наибольшее значение имело осно­
ванное в 1804 г. в Лондоне («Британцы и иностранное библей­
ское общество»). В 1812 г. по указу Александра первое Библей­
ское общество появилось и в России. Оно должно было пропа­
гандировать идеи Священного союза, реакционную внутреннюю и
внешнюю политику царизма. Во главе его были поставлены вид­
ные сановники и представители духовенства, президентом был
избран кн. А. Н. Голицын. Всего было создано 289 отделений в
различных городах страны. Декабристы использовали трибуну ре­
акционного Библейского общества для пропаганды своих идей.
Например, в 1819 г. М. Ф. Орлов произнес в собрании распростра­
нителей библии блестящую речь в духе Союза Благоденствия,
впоследствии опубликованную. (Прим. сост.)
Союз Благоденствия.
—
В начале 1818 г. первое тайное об­
щество декабристов Союз Спасения было распущено. Руководите­
лей декабристского движения не удовлетворяли внутренняя замк­
нутость и заговорщическая тактика Союза Спасения, они стреми­
лись организовать пропаганду своих идей для обработки обще­
ственного мнения. С этой целью был создан Союз Благоденствия,
который управлялся Коренной управой и исполнительным Сове­
том (Думой) и делился на управы и «вольные общества» (в Пе­
тербурге, Тульчине, Кишиневе, Москве, вероятно, в Киеве и ря­
де других городов). Программным документом Союза стала «Зе­
леная книга», в которой провозглашалась главная цель декабри­
стов — уничтожение самодержавия и крепостничества, принятие
конституции. Члены Союза развернули большую работу, выку­
пая крепостных, борясь с беззакониями царского суда, организуя
благотворительность. Александру I было подано несколько запи­
сок против крепостного права, были созданы литературные
и
экономические общества, в которых обсуждались политические
вопросы. Уже существующие общества и журпалы привлекались
на свою сторону. Были созданы также многочисленные ланка­
стерские школы, в которых получили образование тысячи чело­
век. В 1820 г. было проведено Петербургское совещание, которое
приняло решение бороться за республику. Па Московском съезде
1821 г. был поставлен вопрос об открытом вооруженном выступ­
лении и в результате этого — о необходимости коренным обра­
зом перестроиться и выработать новую тактику. Для отсева нена­
дежных членов и с целью ввести в заблуждение правительство
было объявлено о роспуске Союза Благоденствия, была поставле­
на задача создания новых, хорошо законспирированных обществ,
которые начнут подготовку к восстанию. Такие общества были
созданы сразу после съезда — Северное и Южное. (Прим. сост.)
К с. 164. Каподистрия И. (1776—1831) — потомок дворянско­
го рода, переселившегося на остров Корфу из
городка Капо
д’Истрия. После того, как русские войска создали Республику Се­
ми Соединенных островов (Ионических), он стал статс-секрета­
рем по иностранным делам. После передачи Ионических островов
Франции по Тильзитскому миру 1807 г. Каподистрия был пригла­
шен на русскую службу и был причислен к Коллегии иностран­
ных дел. Он был посланником в Швейцарии, принимал участие
в работе Венского конгресса и, наконец, был назначен вторым
527


статс-секретарем по иностранным делам. Основной задачей рус­
ской внешней политики он считал отторжение от Турции ее ев­
ропейских владений и создание на Балканах христианских госу­
дарств под протекторатом России. Поэтому он протестовал против
системы Священного союза — идеи-фикс Александра I, кото­
рая препятствовала проведению активной политики на Балканах.
Бго разногласия с царем особенно усилились после того, как в
1821 г. в Греции вспыхнуло восстание, в подготовке которого Ка-
подистрия принимал деятельное участие. Император отказался
поддержать греков, и Каподистрия вышел в отставку, поселился
в Женеве и поддерживал тесные связи с повстанцами. В 1827 г.
прорусская партия в Греции добилась избрания Каподистрии пре­
зидентом. Своим самовластием он вызвал недовольство, а затем и
открытые восстания, для подавления которых прибегал к помо­
щи иностранных войск. В 1831 г. Каподистрия был убит в ре­
зультате заговора в Навплии. (Прим. сост.)
К с. 169. Революционный катехизис Никиты Муравьева (или
«Любопытный разговор») — незаконченная рукопись, написан­
ная II. Муравьевым в его «республиканский период». В катехизи­
се обличается самодержавие, обосновывается неотъемлемое пра­
во человека на свободу и борьбу с насилием. Впоследствии при
работе пад своей Конституцией Н. Муравьев значительно попра­
вел в своих взглядах: вместо старого требования народовластия
он выдвинул положение о конституционной монархии, а свободу
крестьянам, по его мнению, должен был принести выкуп. (Прим.
сост.)
Тулъчинская управа — одна из наиболее
многочисленных
управ Союза Благоденствия (около 30 человек),
созданная
в
1818 г. при главной квартире 2-й армии. У меренное крыло упра­
вы, руководимое И. Г. Бурцовым, со временем отошло от дви­
жения. В то же время группа П. И. Пестеля, являвшаяся наибо­
лее активным ядром управы, стала колыбелью одной из наиболее
последовательных и далеко пошедших декабристских организа­
ций — Южного общества. (Прим. сост.)
К с. 174. А он мое этого ожидать...
—
Весной 1821 г. импера­
тор Александр, находившийся в Лайбахе, получил донос Михаила
Грибовского, библиотекаря Гвардейского генерального штаба, ко­
торый, сообщив о существовании русского тайного общества, сре­
ди других его создателей назвал «всех Муравьевых, недовольных
неудачами по службе и жадных возвыситься». Доносчик при этом
пояснял, что им имеются в виду: «полковник Александр, вышед­
ший в отставку после того, когда в Москве посажен был под
арест брат его безногий, Никита, вышедший также в отставку,
когда пе был произведен в следующий чин, и четвертый, бывший
в прежнем Семеновском полку».
До последнего времени исследователи полагали, что
этим
четвертым Муравьевым, или Муравьевым-четвертым, надо счи­
тать служившего в Семеновском полку Сергея Муравъева-Апосто-
ла, так как более никаких Муравьевых, принадлежавших к тай­
ному обществу, среди семеновцев не было. Теперь проясняется
пиое. Муравьевым-четвертым числился в Семеновском полку Ни­
колай Муравьев, как это видно нз его записок, п Грпбовский знал
его образ мыслей со времени Священной артели, когда Муравьев
528


служил в том же самом Гвардейском штабе, где был тогда и Гри-
бовский. Но если б даже в доносе Николай Муравьев и не упо­
минался, то все равно родственная его близость с остальными
тремя Муравьевыми не могла не внушить подозрения царскому
правительству. Ермолов, вызванный в Лайбах, был осведомлен
императором Александром о тайном обществе и его создателях.
В сентябре 1821 г. Ермолов, возвращаясь на Кавказ через Моск­
ву, вызвал находившегося там деятельного члена тайного обще­
ства Михаила Фонвизина, бывшего своего адъютанта, и предуп­
редил его, что царю известно о существовании общества.
—
Я ничего не хочу знать, что у вас делается, — добавил
Ермолов, — но скажу тебе, что он вас так боится, как бы я же­
лал, чтобы он меня боялся.
Можно ли сомневаться, что предупрежден был и Николай
Муравьев, с которым Ермолов находился куда в более близких
отношениях, чем с Фонвизиным? И конечно, создавать тайное
общество на Кавказе после всего этого стало еще более затруд­
нительным. (Прим. авт.)
...через Муравьева пересылается секретная корреспонденция
испанскому революционеру Ван-Галлену...
—
Александр Муравьев
4 августа 1819 г. из Москвы писал брату: «Последнее письмо мое
написано с уехавшим отсюда майором Нижегородского драгун­
ского полка Ван-Галленом, которого тебе рекомендовали как пре­
красного человека и просили дружески принять; теперь прила­
гаю здесь письмо к нему из Петербурга, которое прошу тебя к
нему доставить» (публикуется впервые, ОПИ ГИМ). А когда в
1821 г. после восстания Семеновского полка на Кавказ привезли
разжалованного участника этого восстания Н. И. Кошкарова, он
нашел самый дружеский прием у Н. Муравьева, который сделал
все, что мог, чтобы ободрить подавленного несчастьем товарища
и дать ему возможность поскорее вновь получить офицерский
чин. «Я тогда вывел его и дал случай показаться», — скромно
отметил Муравьев в своих «Записках». (Прим. авт.)
Квирога (Кирога) А. (1784—1841) — выдающийся испанский
революционер, один из руководителей революции 1820—1823 гг.
в Испании. Кирога участвовал в освободительном движении про­
тив французских оккупантов в 1808—1813 гг. Затем включился в
политическую борьбу и участвовал в движении за восстановле­
ние конституционного строя в Испании (восстание 1815 г. и заго­
вор 1819 г.) . Во время революции Кирога выступал в кортесах
как представитель левого крыла, а затем возглавил вооруженную
борьбу против роялистов в Галисии. После поражения революции
был вынужден эмигрировать. Декабристы внимательно следили
за событиями в Испании и восхищались Кирогой. Так, арестован­
ному в 1822 г. В. Ф. Раевскому, одному из руководителей Южно­
го общества, было поставлено в вину, что он прославлял имя Ки-
роги при обучении солдат. (Прим. сост.)
«Русская правда» Пестеля (или «Заповедная государственная
грамота великого парода российского, служащая заветом для усо­
вершенствования России и содержащая верный наказ как для на­
рода, так и для временного верховного правления») — програм­
ма, принятая членами Южного общества декабристов, являвшая­
ся наиболее революционным документом движения. П. И. Пе­
стель начал работать над конституционной тематикой
еще в
1818—1819 гг. В 1820-г. им был составлен первоначальный текст,
34 За стеной Кавказа
529


а в 1824 г. написана окончательная редакция. В программу Пе­
стеля вошли уничтожение крепостничества, самодержавия и со­
словного строя, равенство всех граждан перед законом и введе­
ние республиканского правления. (Прим. сост.)
К с. 180. Он не скрывал своего возмущения политикой рос­
сийского самодержавия, угнетавшего свободолюбивые пароды... —
Вот некоторые выдержки из «Записок» Н. Н. Муравьева, харак­
теризующие его отношение к угнетаемому российским самодер­
жавием пароду: «Лезгины просты и честны, придерживаются бо­
лее обычаев своих, чем веры; гостеприимство считается у них
первой добродетелью, и нарушивший оное теряет все уважение
м еж ду ними... Лезгины рослы, сильны, здоровы; лица их значи­
тельны и чем далее они простираются в горы, тем черты лица
становятся выразительнее, изображая некоторое зверство. Жен­
щины их вообще прекрасны и умны. Жены их не находятся в
таком рабстве, как в прочих частях Азии, и хотя они несут все
трудные работы домашние, но зато открыты и не заперты в га­
ремах... Российское правительство, водворившееся ныне в сих
землях, истребит, без сомнения, многие вредные обычаи в сей
стране, но вместе с сим поселит и разврат в нравах лезгин, не
говоря о всеобщей ненависти, которую оно уже успело приобре­
сти здесь. Сему причиною бывают распутство и корыстолюбие чи­
новников и неуважение к тем, в которых народ привык видеть
судей и посредников своих. Необразованный чиновник наш пола­
гает, что все несхожее с нашими обычаями есть отпечаток неве­
жества, полагает порядочными людьми только тех, которые име­
ют классные чины, почтенного же старика, пользующегося дове­
ренностью в народе, считает ои уж е за совершенно ничтожного
человека, потому что он бороды не бреет или одевается пе в
тонкое сукно. Несправедливое презрение сие и вышеозначенные
пороки суть, конечно, причины всеобщей ненависти, которую пра­
вительство наше успевает приобрести в самое короткое время».
«Неповиновение» жителей начальникам невероятно; причиною ж е
сему беспечность и корыстолюбие наших угнетающих бедных и
пе обращающих внимания иа проступки богатых». (Прим. авт.)
К с. 181. Кавказское тайное общество — существование это­
го общества историками не доказано и является гипотезой ав­
тора. (Прим. сост.)
К с. 183. Воцарение Константина Павловича.
—
19 ноября
1825 года скончался Александр I. Детей у царя пе было, и по
правилам российского престолонаследия должен был воцариться
следующий за ним брат — Константип. Но последний еще при
жизни Александра отрекся от престола, что было вызвано, веро­
ятно, его браком с особой не царской крови — польской графи­
ней Иоанной Грудзинской. Другой причиной называют его уча­
стие в заговоре против собственного отца. Положение осложня­
лось тем, что Николаи, который должен был вместо Константина
занять трон, боялся сразу объявить себя наследником: у прави­
тельства были на руках неоспоримые доказательства существова­
ния заговора. Поэтому первоначально войска присягали Констан­
тину. Последний отказывался ехать в Петербург, выжидая собы­
тий и рассчитывая использовать в своих целях сложившуюся
конъюнктуру. Николай же настаивал на отказе от престола, бра-
530


тъя гоняли м ежду Варшавой и Петербургом гонцов. Наступили
дни междуцарствия. Константин стал императором 27 ноября, а
отказ от престола Николай получил только 12 декабря. На сле­
дующий день ему должен был присягать Государственный со­
вет, а 14 декабря — войска. Именно в этот день и началось вос­
стание. (Прим. сост.)
К с. 190. Следственный комитет.
17 декабря 1825 г. начал
действовать «высочайше утвержденный тайный комитет для изы­
скания соучастников возникшего злоумышленного общества».
В середине января комитет перестал быть «тайным», а с мая пре­
образован в комиссию. В литературе распространено название
«Следственный комитет». Его председателем был военный ми­
нистр А. И. Татищев. Членами были брат царя Михаил, А. Н. Го­
лицын, петербургский военный генерал-губернатор П. В. Голени­
щев-Кутузов, генерал-адъютанты А. И. Чернышев, В. В. Левашов,
А. Н. Потапов, А. X. Бенкендорф и И. И. Дибич. Всего состоялось
147 заседаний комитета, на которых были рассмотрены дела бо­
лее 3 тысяч человек (более 500 офицеров, 2,5 тысячи солдат и
несколько штатских). В основном выяснялся вопрос о цареубий­
стве, то есть следствие было предвзятым и практически не за­
трагивало вопросы идеологии движения. 1 июня 1826 г. был уч­
режден Верховпый уголовный суд «для суждения государствен­
ных преступников», который ознакомился с «Донесением» След­
ственного комитета и без опроса обвиняемых приговорил к смерт­
ной казни «отсечением головы» 31 декабриста, к вечной ссылке в
каторжную работу — 17, к каторге на 15 лет — 16, к каторге на
10 лет, а затем на поселение — 5, к «написанию в солдаты до вы­
слуги» — 9. Николай I несколько смягчил приговор, передвинув
разряды наказаний. 5 декабристов были повешены. (Прим. сост.)
К с. 199. А кто... путем переписки нравственно образовал в
республиканском духе Евдокима Лачипова...
—
И. Муравьев в
письмах к Е. Лачинову неустанно повторял, что «истинно чест­
ные граждане, любящие отечество свое, на первое место ставят
общественную пользу, а не личную выгоду». И. Лачинов в одном
из последних писем к Муравьеву из Тульчииа признавался: «По­
лучая ваши письма и отвечая на них, я чувствую не одпо удо­
вольствие, но и пользу, потому что принужден бываю лишний раз
оглядеть себя со всех сторон и отдавать отчет даже в мыслях...
Обращение с истинно честными людьми (которых между наши­
ми здесь благодаря судьбе можно найти) облегчило мое страда­
ние. Я уж е не думаю более, что одна личная выгода связывает
людей». (Письмо декабриста Е. Лачинова датировано 8 июля
1825 г. П убликуется впервые. ОПИ ГИМ). (Прим. авт.)
К с. 207. Аббас-мирза (1789—1833) — наследник и любимый
сып персидского шаха Фетх-Али-шаха-Каджара. От отца он по­
лучил в управление Азербайджан. Интеллигентный, хотя и под­
дающийся чужому влиянию, Аббас-мирза задумал реформиро­
вать Персию и прежде всего — свою провинцию. С помощью анг­
лийских и французских инструкторов он реорганизовал свою ар­
мию по европейскому образцу, но достиг немногого. В 1811 г. он
руководил действиями персидских войск в войне с Россией, но
действовал неудачно. Не проявил он военных талантов и в вой­
не е Турцией в 1821 1823 гг. Подстрекаемый своими советника­
531


ми, Аббас-мирза являлся главным врагом России в Персии, имен­
но он был одним из организаторов новой войны и командовал
персидской армией. Сокрушительное поражение Персии застави­
ло изменить его свою русофобскую позицию. Этому во многом
способствовал А. С. Грибоедов, сумевший завоевать у престолона­
следника заслуженный авторитет. Аббас-мирза умер за год до
смерти Фетх-Али-шаха, и персидский трон занял его старший
сын М охаммед-мирза. (Прим. сост.)
Пограничные воинские части... расположились лагерем близ
недостроенной крепости Джелал-Оглу.
—
Н. Муравьев с большой
похвалой отзывается о помощи армянского населения. Для по­
стройки крепостных укреплений в Джелал-Оглу не хватало на­
рода, узнав об этом, армяне из соседних деревень пришли на по­
мощь. Н. Муравьев отмечает в «Записках»: «Люди сии в увере­
нии, что мы более отступать не будем, потому что строим кре­
пость, приложили все свои старания к скорейшему окончанию
работ. Старые и малые трудились неустанно. Десять мальчиков
двенадцати- и пятнадцатилетних более срабатывали в сутки, чем
сто солдат тифлисского полка». Высокую оценку дает Н. Муравь­
ев добровольной армянской дружине, которая вместе с русскими
войсками «дралась против персиан как только можно было ж е­
лать». (Прим. авт.)
К с. 208.
... Аббас-мирза потерпел поражение при Елизавет-
поле.
—
Героическая оборопа малочисленного русского гарнизона
крепости Шуша позволила русскому отряду генерала В. Г. Мада-
това разбить персидские войска на р. Шамхор и занять Гянджу.
Угроза с тыла вынудила Аббас-мирзу снять осаду Шуши и дви­
нуться навстречу русским войскам. Посланный А. П. Ермоловым
к Елизаветполю И. Ф. Паскевич соединился с отрядом Мадатова
и 13 сентября 1826 г. наголову разгромил, командуя отрядом в
8 тысяч человек, 35-тысячную армию Аббас-мирзы, отбросив ее
остатки за р. Араке. (Прим. сост.)
К с. 209. Паскевич И. Ф. (1782—1856) — русский генерал, лю­
бимец Николая I. Прошел всю Отечественную войну 1812 г, ко­
мандуя дивизией в битвах под Смоленском, Бородином, Вязьмой,
затем участвовал в заграничном походе вплоть до взятия Пари­
жа. Паскевич приблизился к императорской фамилии, когда со­
провождал великого князя Михаила Павловича во время его пу­
тешествия за границу. Отправленный на Кавказ сменить А. П. Ер­
молова, Паскевич добился коренного перелома в русско-персид­
ской войне 1826—1828 гг. и успешно действовал в войне с Турци­
ей в 1828—1829 гг. Правда, как военачальник он не был особенно
дальновидным и отличался медлительностью и излишней осто­
рожностью . Эти его качества наглядно проявились во время вой­
ны с венграми в 1848—1849 гг. и особенно во время Крымской
войны, когда он командовал русской армией на Дунае. Современ­
ники считали, что даже успехи Паскевича на Кавказе следует
приписывать удачливости наместника, а также блестящим совет­
никам, его окружавшим. (Прим. сост.)
К с. 221 . Дразнить новое начальство для тебя в вы сш ей сте­
пени неблагоразумно...
—
В «Записках» Н. Н. Муравьева отме­
чено: «Накануне выезда своего Алексей Петрович, прощаясь со
мной, предупредил меня, чтобы, невзирая на доверенность, кото­
532


рую ко мне оказывали, я пикому из вповь прибывших ие верил
и, обращаясь со всеми по долгу службы, лично вел бы себя осто­
рожно, ибо они оказывали мне доверие свое только по необхо­
димости, которую во мне имели». (Прим. авт.)
К с. 240. Сераскир — главнокомандующий или командующий
войсками в Турции. В XIX веке этот титул носил также турец­
к и ! военный министр. (Прим. сост.)
К с. 242. Пользуясь этим, прапорщик Михаил Пущин с пя­
тью пионерами...
—
«За отличие, оказанное Пущиным под Кар­
сом, — записал Н. Н. Муравьев, — я представил его к Георгиев­
скому кресту... Но старания сии имели мало успеха, ибо Пущин,
допреж сего служивший в гвардии капитаном, был разжалован в
рядовые и прислан на службу в Грузию». (Прим. авт.)
К с. 257. Я могу радоваться тому, что старому другу своему
дал ход... Интересно отметить сделанную Н. Муравьевым в «За­
писках» отметку о том, как Бурцов усмирял бунт крестьян в
Карталинии весной 1829 г. «В одной деревне мужики схватили
своего помещика, кажется, князя Цицианова, избили его и вы­
шли даже из повиновения окружного начальства. Толпа сих му­
жиков собралась и отправилась к Тифлису. Паскевич, услышав­
ши о сем, послал батальон Эриванского карабинерного полка
под командой Бурцова навстречу бунтовщикам. Бурцов пошел с
батальоном по дороге к Мцхету и, встретив бунтующую толпу
мужиков, остановил их, поговорил с ними, успокоил их и разо­
слал по домам, что они и исполнили беспрекословно».
(Прим.
авт.)
К с. 258. Майорат или майоратные имения — земельные вла­
дения с крестьянами, переходящие по наследству только одному
наследнику, обычно старшему сыну. (Прим. сост.)
К с. 262. Грибоедов оставил ее, беременную, в Тавризе...
—
Роман Чавчавадзе перевез Нину Грибоедову в дом английского
поверенного в делах, поскольку опасался повторения в Тавризе
аптирусских выступлений. Аббас-мирза оказал
помощь
жене
Грибоедова, наложил на несколько дней траур по случаю убий­
ства посланника, а затем помог ей выехать в Грузию. Н. А. Гри­
боедова осталась верной памяти мужа. Неоднократно ей предла­
гали вступить в новый брак, но она всем отказывала. Она скон­
чалась в 1857 г. и похоронена рядом с прахом Грибоедова. (Прим.
сост.)
К с. 265. Михаил Пущин, оставшийся с Паскевичем в Карсе,
записал...
—
Декабрист М. Пущин в своих записках не раз от­
мечал бездарность и завистливость Паскевича. Записки публи­
ковались в «Русском архиве» No И за 1908 г. (Прим. авт.)
К с. 273. Пушкин успел выехать вовремя...
—
Знакомство
А. С. Пушкина с Муравьевым, имя которого упоминается в «Пу­
тешествии в Арзрум» пять раз, засвидетельствовано самим поэ­
том. А о чтении «Бориса Годунова» рассказал М. В. Юзефович в
своих «Воспоминаниях». Реплику Муравьева при чтепии и ответ
Пушкина я целиком взял из этих «Воспоминаний» («Русский ар­
хив», 1880, No 3). Удостоверенное очевидцем присутствие Муравь­
533


ева на читке запрещенного произведения, бесспорно, свидетель­
ствует о близких отношениях его с Пушкиным. Да оно и не мог­
ло быть иначе! И в Петербурге, и на юге Пушкин постоянно стал­
кивался с друзьями и единомышленниками Муравьева и, конеч­
но, знал о таких его действиях, которые невольно к нему распо­
лагали. Пушкин знал, сколько близких родных и товарищей Му­
равьева пострадало от происшествий 14 декабря, и это обстоя­
тельство тоже не могло не внушать к нему известного сочув­
ствия. А покровительство Муравьева разжалованным декабри­
стам, в частности Захару Чернышову, о
чем
теперь ста­
ло известно из отысканных недавно писем самих декабристов?
Юзефович в своих воспоминаниях подтверждает, что Захар Чер­
нышов, приходившийся родственником Пушкину, постоянпо об­
щался с ним па Кавказе; можно ли допустить, что Чернышов,
как, впрочем, и В. Вольховский и М. Пущин, не отзывался о Му­
равьеве самым похвальным образом?
Поездка А. С. Пушкина на Кавказ вызвала сильнейшее по­
дозрение императора Николая. В письме к шефу жандармов Бен­
кендорфу, оправдывая поездку желанием повидаться с братом
Львом, Пушкин писал: «Я понимаю теперь, насколько положение
мое было ложно, а поведение опрометчиво; но, по крайней мере,
здесь нет ничего, кроме опрометчивости. Мне была бы невыноси­
ма мысль, что моему поступку могут приписать иные побужде­
ния». Высказанные Пушкиным причипы поездки в кавказскую
действующую армию и отъезда оттуда сделаны, несомненно, с
целыо скрыть «иные побуждения». Путешествие А. С. Пушкина
в Арзрум явно нуждается в более тщательном исследовании.
Любопытно отметить, что в «Записках»
Н. Н. Муравьева,
публиковавшихся в «Русском архиве», события доведены лишь до
приезда Пушкина в кавказскую армию. Муравьев, очевидно, не
решился оставить воспоминания о пребывании Пушкина в кав­
казской армии по каким-то, вернее всего политическим, сообра­
жениям. Пушкин, живя в походной палатке Раевского, находил­
ся в самом тесном окружении неблагонамеренных, с правитель­
ственной точки зрения, лиц. Раевский, Бурцов, Муравьев, Пу­
щин, Вольховский, Семичев, Чернышов — бывшие члены тай­
ных обществ. Вероятно, беседовать с Пушкиным приходили так­
ж е упомянутые им старые знакомые члены тайных обществ Ко-
новиицын и Мусин-Пушкин, а также исключенный из гвардии
за прикосновенность к декабристам поручик Сухоруков. Встреча­
лись с ним, несомненно, и находившиеся постоянно близ Раев­
ского разжалованные декабристы Оржицкий и Голицын. Нет, не­
даром изъяты Н. Н. Муравьевым из «Записок» страницы о пре­
бывании Пушкина в кавказских войсках, недаром Бурцов, пере­
давая через Муравьева поклон всем, кого он часто навещал, не
упомянул пи о ком, кроме Раевского!
Как хочется верить, что не уничтожены, пе потеряны, а где-
то хранятся, сшитые в отдельную тетрадь, драгоценные для по­
томков записи Н. Н. Муравьева о Пушкине!
Подробно обо всем этом я писал в историческом этюде «Встре­
чи с Пушкиным» в книге «Тайны времен минувших» (Воронеж,
Центр.- Черноземн. изд-во, 1964). (Прим. авт.)
К с. 290. Польское восстание 1830—1831 гг.
—
Реакционная
политика Николая I, направленная на уничтожение прав, даро­
ванных конституцией Польского Королевства 1815 года, обострила
534


положение в этой стране. Патриоты не оставляли надежд на вос­
становление полной свободы и независимости. Толчком к восста­
нию послужила июльская революция во Франции. Повстанцы вы­
нудили русские войска покинуть пределы Королевства. В создан­
ном коалиционном Национальном правительстве главную роль
играла консервативная шляхетская верхушка, которая стремилась
свернуть восстание. Отказавшись провести земельную реформу,
правительство оттолкнуло крестьян от восстания, что в конечном
счете привело к его поражению. Царские войска жестоко рас­
правились с повстанцами. Место конституции 1815 г. заступил
«органический статут» 1832 г., а место прежнего самоуправле­
ния — русская администрация. (Прим. сост.)
Муравьев... никаких награждений за всю польскую кампанию
пе получил.
—
В служебном формуляре Н. Н. Муравьева значит­
ся, что он произведен в генерал-лейтенанты в 1831 г., но сам он
(в книге «Русские на Босфоре», с. 441—447) утверждает, что это
производство состоялось в 1833 г. летом, когда он находился в
Константинополе. Возможно, в 1831 г. он был лишь представлен
в генерал-лейтенанты, но утвержден в этом чине спустя два го­
да (Прим. авт.).
К с. 303. А они являлись следствием глубоко продуманных
закулисных
действий
английского
и
французского
прави­
тельств...
—
Объяснение Н. Задонским причин выступления Му-
хаммеда-Али против турецкого султана не выдерживает крити­
ки. В это время Османская империя переживала глубокий эко­
номический и социально-политический кризис, а Египет вступил
в полосу подъема: введение государственной монополии способ­
ствовало развитию экономики, возникло книгопечатание, создана
регулярная армия по
европейскому
образцу. Мухаммед-Али
стремился освободиться от вассальной зависимости от Турции,
которая тормозила развитие страны. Помощь царизма султану в
1833 г. способствовала консервации отсталости Ближнего Восто­
ка. Прогрессивные реформы в Египте были сведены на нет, ког­
да в 1840 г. Великобритания и Австрия помогли султану вновь
подчинить своему влиянию непокорного Мухаммеда-Али. (Прим.
сост.)
К с. 312—313. Из своего сызранского имения отозвался Де­
нис Давыдов...
—
Письма Дениса Давыдова к Н. Н. Муравьеву,
доселе неизвестпые, отысканы мною в ОПИ ГИМ и представля­
ют значительный интерес не только оригинальностью стиля зна­
менитого поэта-партизапа, чем восторгался А. С. Пушкин. Денис
Давыдов, служивший с Муравьевым на Кавказе, хорошо знал его.
В публикуемом письме, датированном 7 ноября 1833 года, поэт-
партизан выражает уверенность, что его записки понравятся Му­
равьеву, ибо они «пишутся откровенно и не для печати». Фраза
свидетельствует о близких их отношениях и подтверждает изве­
стные их оппозиционные пастроения.
В следующем письме, датированном 5 марта 1834 года, Денис
Давыдов сообщает Муравьеву: «Письмо ваше, мой любезнейший
Николай Николаевич, я получил. Благодарю от всей души за не-
забвение старипного вашего товарища и сослуживца, да и грех
вам было бы забыть того, коего чувства дружества и уважения,
535


которымп он к вам истшше преисполнен, неизменны, как ваши
отличные достоинства и, ласкаю себя надеждою, может быть, и
как ваша дружба к нему, — дружба не на балах, не из чернил
возникшая, а рожденная на полях чести и политая кровью че­
ловеческой. Вы пишете, что занимаетесь описанием войны егип­
тян с турками. Это обстоятельство весьма любопытное, я дорого
бы дал прочитать описание его. Вы, я надеюсь, не будете подра­
жать мне в безумии так писать, чтобы нельзя было печатать, и
ваше сочинение будет напечатано... К сожалению, все, что я пи­
шу в «Записках» моих, должно остаться в рукописи. Я всегда
начинаю с благим намерением выдать в свет труды мои, но до­
сада на глупые предприятия главного и некоторых частных на­
чальников до того доходит, что я качаю с плеча все нелепое и
постыдное. Так я пишу «Записки» мои. После сего судите, мо­
гут ли они пройти через шлагбаум цензуры?
Когда мы увидимся? Если будете в Москве, отыщите меня
ради бога... Я бы вас угостил в мясоед чем хотите, а в постные
дни постным кушаньем, а так как шампанское постпое и скором­
ное питье, то мы выпили бы с вами дружески без гримас и ро­
бости, как пивали с вами кахетинское вино у пылающих кост­
ров под небом полуденным...
Прощайте, мой милый, любезный и почтенный Николай Ни­
колаевич, верьте, что, пока жив, я всей душою ваш.
Денис Давыдов».
Письма Д. Давыдова в тексте и в дополнениях публикуются
впервые. (Прим. авт.)
К с. 319. Они считали брата Захара, зятя Никиту Муравьева
и сестру Александрину жертвами самодержавного произвола... —
Академик Н. М. Дружинин в своем очерке «Семейство Чернышо­
вых и декабристское движение» пишет: «Молодые графини Чер­
нышовы, увлеченные культом героических личностей, видели в
Никите Муравьеве и в своем брате Захаре смелых борцов, стра­
дающих от самодержавного деспотизма» (Сборник
«Ярополец».
М., 1930 г.).
Любопытно отметить, что хорошо знавший сестер Чернышо­
вых известный реакционер граф Бутурлин с явным сожалением
записал, что «молодые графини, нечего греха таить, были тогда
в экзальтированном настроении духа, они смотрели на опозорен­
ных брата и зятя как на жертвы самодержавного произвола, и
сочувствовали без трезвого анализа идеям, целыо которых было,
как они воображали, благо отечества» (Записки графа М. Д . Бу ­
турлина. «Русский архив», 1897, No 5). (Прим. авт.)
К с. 343. Муравьев был... удален со службы.
—
В обществе
необычайное происшествие с Муравьевым вызвало нескончаемые
пересуды. Говорили, что император получил несколько доносов о
распущенном состоянии корпуса, говорили, что настроили импе­
ратора против талантливого генерала Паскевич и Воронцов, и че­
го только не говорили! Муравьев в своих «Записках», вполне по-
нятпо, резкое столкновение с царем всячески постарался затуше­
вать, но счел все же возможным сделать следующее характер­
ное замечание: «Начало дела кроется в других причинах, кото­
рые останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассу­
536


дят все обстоятельства дела. Все случившееся со мной было ли­
цемерно». (Прим. авт.)
К с. 344. ...для правящих лиц образ мыслей моих, в письме
высказанный, вряд ли будет свидетельством
искренности
мо­
ей... —
Интересно отметить, что в «Записках» («Русский архив»,
кн. 1, 1895) Муравьев с достаточной откровенностью пояснил, что,
презирая и ненавидя правящих лиц, не питая никакого душевно­
го уважения к ним, он «ни в каком случае не хотел искать
службы», а верноподданнические его высказывания по настоянию
отца сделаны лишь как защитительные меры против возможных
репрессий со стороны царя и для того, чтобы скрыть подлинный
образ мыслей.
А в черновых записях Муравьев еще более откровенно отме­
тил, что в последнее время «обстоятельства не позволяли запи­
сывать все, что хотелось, и посему в «Записках» моих заключа­
лись одни обстоятельства службы и дела, с нею сопряженные».
(Прим. авт.).
К с. 348. «...Уныние велико между ними, ибо смертность в
народе не прекращается».
—
Писатель Н. С. Лесков в рапсодии
«Юдоль» вспоминает: «Во время страшного по своим ужасам го­
лодного 1840 года я был ребенком, но, однако, кое-что помню...
Крепостные люди не только страдали без всякой помощи, но еще
были со связанными руками и с тряпицей во рту. Они даже не
имели права отлучаться, и нередко их жалобы и стоны принима­
ли за грубость, за которую наказывали. Лучшие исключения бы ­
ли там, где помещики скоро ужаснулись раскрывшегося перед
ними деревенского положения и, побросав свои деревни, сбежа­
ли зимовать куда-нибудь в города и городишки — «все равно
куда, лишь бы избавиться от своих мужичонков», то есть чтобы
не слыхать их просьб о хлебе. Без господ крестьянам, по край­
ней мере, открывалась свобода брести куда глаза глядят и про­
сить милостыню под чужими окнами» (Лесков Н. С. Собрание
сочинений. Т. 9. Гослитиздат, 1958).
Стоит сравнить это описание голодного 1840 года, сделанное
замечательным нашим писателем, с тем, что в то же самое время
происходило в Скорнякове, с тем, как, не щадя своих сил
и
средств, Н. Н. Муравьев и его жена помогали крестьянам преодо­
леть страшный голод и его последствия, чтобы ясней стало, как
высок был их гуманизм и благородство. (Прим. авт.)
Особо учрежденный комитет, разрешая помещикам частичное
освобооюдение крестьян...
—
До 1842 г. помещики могли освобож­
дать крестьян с землей за выкуп по указу о «свободных хлебо­
пашцах» 1803 г. Но в 1830-е гг. в правительстве обсуждался воп­
рос об ограничении крепостного
права
и другими путями.
В 1839 г. был создан новый, сугубо секретный комитет, работой
которого руководил П. Д . Киселев. Он предложил сохранить зем­
левладельческие права дворян, но предоставить крестьянам лич­
ную свободу, а за пользование землей последние были обязаны
отбывать барщину и вносить оброк, причем размер повинностей
и крестьянского надела не должен был превышать законную нор­
му. Проект Киселева был резко раскритикован членами комитета
за его обязательный характер. В результате указом 1842 г. поме­
щикам «рекомендовалось», освобождая крестьян, давать им на­
537


дел за исполнение повинностей. Этот указ почти не имел практи­
ческого значения — всего было освобождено около 27 тысяч кре­
стьян. (Прим. сост.)
К с. 352. И ставшие влажными глаза их светились радостным
блеском.
—
Более подробно об освобождении крепостных кресть-
яп Александром и Николаем Муравьевыми см. в моей книге
«Тайны времен минувших» (Воронеж, Цептр.-Черноземн. изд-во,
1964). (Прим. авт.)
К с. 360. Никто из них самоотвержением, подобным твоему,
пе обладает.
—
Характеристика Н. Н. Муравьева, сделанная Ер­
моловым, взята из его собственноручного письма. (Прим. авт.)
К с. 365.
...мать его... подарила бюро Николаю
Николаеви­
чу...
—
Е. Ф. Муравьева 5 марта 1848 года, за несколько дней до
смерти, писала Муравьеву: «Почтенный и добрый Николай Ни­
колаевич! Уверена, что вы не захотите меня огорчить, я
так
больна и слаба, никаким делом заняться не могу. Мне пришло в
голову послать любезным детям вашим, Наталье Григорьевне и
вам безделицы на память, которые и отправила с вашим челове­
ком. Надеюсь, что не откажете принять оных. Вам послала под­
свечник с синим зонтиком, зная, что глаза ваши слабы. Приго-
товлепо у меня для вас бюро, писать стоя, любимое бюро покой-
пого Михаила Никитича и милого Никиты. Мне приятно будет
знать, что и вам оно может быть полезно» (ОНИ ГИМ; публику­
ется впервые). Итак, в Скорпякове у II. И. Муравьева находилась
замечательная библиотека отца, которой пользовались декабри­
сты — воспитанники школы колонновожатых, сохранялось фор­
тепьяно А. С. Грибоедова и бюро Никиты Муравьева, за которым
писалась первая конституция декабристов. Мне удалось лишь
узнать, что библиотека была вывезена из Скорнякова С. Н. Черт­
ковой и затем в большей части оказалась в Государственном Ис­
торическом музее. А где находятся вышеуказанные вещи? Судя
по всему, они тоже были вывезены из Скорнякова С. Н. Черт­
ковой или другой дочерыо Муравьева, А. II. Соколовой (в пер­
вом браке Демидовой). Ценные для нашего народа реликвии сто­
ят того, чтобы кто-то занялся их поисками. (Прим. авт.)
К с. 371. Бакунин М. А. (1814—1876) — выдающийся деятель
русского и европейского революционного движепия, одип из ос­
нователей и идеологов анархизма и народничества. В 40-х гг.
Бакунин уехал учиться за границу, где сблизился с революцион­
ными кругами. В 1844 г. царское правительство потребовало, что­
бы он вернулся в Россию, Бакунин отказался и был заочно при­
говорен к ссылке в Сибирь. В 1848 г. Бакунин принял активное
участие в революционных событиях, охвативших Европу. Он
стал одним из руководителей пражского восстания, а после его
разгрома бежал в Германию, где участвовал в восстании в Дрез­
дене. После поражения восставших саксонский суд приговорил
Бакунина к смертной казни, но затем выдал его австрийцам.
Австрийский суд также приговорил Бакупина к смертной казни,
но замепяет ее пожизненным заключением, а затем выдает его
царскому правительству. Бакунин был заключен в Петропавлов­
ской крепости, а в 1857 г. отправлен на поселение в Сибирь, от­
куда ему удается бежать в Европу через Японию и США. Впо­
538


следствии Бакунин принял активное участие в работе I Интер­
национала, из которого был исключен за анархизм. Идейное вли­
яние Бакунина испытали многие народнические организации, и
оно сказалось, в частности, на программе и тактике «Земли и В о­
ли» 70-х годов. (Прим. сост.)
...никакой связи у Муравьева с Бакуниным не было и нет.
—
Орлов ошибался. Среди писем к Н. Н. Муравьеву, отысканных в
ОПИ ГИМ, хранится множество писем от его сестры Бакуниной
из Прямухииа, и среди них есть такая наспех писанная записка
от 20 октября 1835 года: «Вот, любезный брат, какие (два слова
неразборчивы) угрожают Мише. Прочти прилагаемую бумагу и
употреби все возможные тебе средства, чтоб выручить его и нас
успокоить. Не знаю, успеешь ли, но уверена, что все человече­
ски возможное сделаешь для нас».
«Прилагаемой бумаги», о которой сообщает Варвара Бакуни­
на, пе оказалось, и дальнейшие письма от нее, в которых, очевид­
но, говорилось о Михаиле, были кем-то изъяты из бумаг. Это
вполне объяснимо. Михаил Бакунин, как известно, был объявлен
тягчайшим государственным преступником, понятно, что компро­
метирующие письма были уничтожены. По связь, и самая тес­
ная, с Бакуниным у Муравьева не прекращалась всю жизнь.
Брат Михаила Бакунина впоследствии стал мужем своей кузины
Антонины Муравьевой — дочери Николая Николаевича. (Прим.
авт.)
К с. 372. «Без сомнения, — записал он, — не надобно за­
блуждаться...»
—
Эти и все последующие записи,
сделанные
Н. Н. Муравьевым с 1 января 1849 года по 5 июля 1865 года,
цензурой к печати не были дозволены. В двух больших томах
рукописи хранятся в ЦГВИА, фонд 69. Все выдержки из этих
«Записок» Н. Н. Муравьева публикуются в тексте хроники и в
дополнениях впервые. (Прим. авт.)
Гергей А. (1818—1916) — венгерский генерал, один из руко­
водителей революции 1848—1849 гг. в Венгрии. После разгрома
основных сил венгерской армии при Темешваре (9 августа
1849 г.) верховный правитель Венгрии J1. Кошут передал Гергею
диктаторские полномочия и уехал в Турцию. Гергей еще на по­
сту главнокомандующего (с марта 1849 т.) и военного министра
выступал за прекращение вооруженной оорьбы и соглашение с
Габсбургами. Через два дня после отъезда Кошута Горгей поспе­
шил дать согласие на капитуляцию, которую командование рус­
ской экспедиционной армии ему не раз предлагало. 13 августа
при Вилагоши 23 тысячи венгерских повстанцев сложили оружие.
Николай I добился для Гергея помилования, и тот до конца сво­
ей жизни жил в Венгрии. (Прим. сост.)
К с. 373. И. Муравьев... был доволен, что не пришлось уча­
ствовать ему в «постыдном вмешательстве в чужие дела...»
—
Когда пришло известие об окончании военных действий против
Венгрии, Муравьев находился в войсках своего корпуса и сде­
лал такую запись: «Я им объяснил, что каждый, конечно, испол­
нил бы свою обязанность против неприятеля, но что, без сомне­
ния, войны желать не надобпо, что без войны братья и дети их
останутся дома при своих занятиях на родине. В одном только
полку 3-й дивизии, и то по научению начальников, отвечали мне:
«Жаль, что нам не удалось там быть». Вообще миру рады и по­
рыва к кровопролитию не заметно». (Прим. авт.)
539


К с. 376. В 1853 году усилились осложнения с Турцией...
—
Обострение противоречий накануне Крымской войны было за­
вуалировано религиозными мотивами, а возникновение и разви­
тие конфликта связывалось со спором м еж ду православной и ка­
толической церковью на Ближнем Востоке. В Турцию был от­
правлен с чрезвычайной миссией кн. А. С. Меншиков. Категори­
ческие инструкции царя, требовавшего от султана восстановить
права православной церкви в Палестине, и вызывающее поведе­
ние Меншикова закрывали дорогу для разрешения конфликта
мирным путем. Турция, опираясь на поддержку и подталкивае­
мая Францией и Англией, отвергла ультимативные требования
России. Но спор о «святых местах» имел политическую подопле­
ку, сущность которой заключалась в борьбе за преобладающее
влияние на Ближнем Востоке между европейскими державами.
Немалую роль в развязывании войны сыграли реваншистские
планы Турции, стремившейся покончить с национально-освобо­
дительным движением на Балканах путем успешной войны с за­
щитницей славян — Россией. (Прим. сост.)
К с. 390.
...они... заранее почувствовали неприязнь к новому
наместнику.
—
Зная, что Н. Н. Муравьев не пользуется благово­
лением императора Александра, придворные борзописцы, привер­
женцы Воронцова и Барятинского, главным образом из чиновни­
ков канцелярии наместника (А. Зиссерман, В. Инсарский, В. Тол­
стой, М. Щербинин, А. Берже и др.), старались всеми силами
представить Н. II. Муравьева как посредственного военачальни­
ка, педанта и самодура. Клеветнические выпады эти возмущали
читателей и тогда же в журналах «Русский архив», «Русская
старина» и других были весьма убедительно опровергнуты лица­
ми, близко знавшими Н. Н. Муравьева. Тем не менее впослед­
ствии многие историки, не зная открытых ныне документальных
материалов, пользовались в оценке И. Н. Муравьева предвзятой
неверной информацией. Выдающаяся общественно-политическая
и военная деятельность его была затемнена и оставлена в заб­
вении.
Советскими историками деятельность Н. Н. Муравьева не ис­
следовалась. Неопубликованные его рукописи и огромное эписто­
лярное наследство не изучались. А высокий пост наместника на
Кавказе создавал известное предубеждение, чего не избежал и
автор настоящей хроники, напечатав без всяких на то оснований
в комментариях к исторической хронике «Денис Давыдов», будто
в последние годы жизни Муравьев перешел на реакционные по­
зиции. Глубокая ошибочность подобной оценки
подтверждена
собранными мною в последнее время документальными материа­
лами. (Прим. авт.)
К с. 398—399. И. И. Е вр о п е у с засвидетельствовал...
—
Очерк
И. И. Европеуса «Н. Н. Муравьев» опубликован в журнале «Рус­
ская старина», (т. И , 1874 г). В том же томе журнала с воспоми­
наниями о Муравьеве выступает генерал Д. Е. Сакен, бывший на­
чальник штаба кавказской армии, он пишет: «Всегда любовался я
блистательною неустрашимостью Николая Муравьева, невозму­
тимым спокойствием и стройностью действий состоявших под на­
чальством его войск, которые имели к нему полную доверен­
ность. В минуту самой жестокой бойни — под картечным ог­
нем, в штыковой работе, был он весел и любезен более, нежели
540


в другое время... Приехав в 1855 году на Кавказ, он собрал там
16 тысяч войск, не потребовав от казны ни денег, ни оружия, ни
пороху, довольствуясь тем, что застал. Нравственным влиянием
удержал Шамиля, пребывавшего в бездействии в горах во все
время войны, когда малейшее предприятие его было бы для нас
пагубно... Имя Николая Муравьева светлыми чертами отмечено в
летописях России. Служить на пользу отечества личным трудом
многие десятки лет с такой любовью и самоотвержением едва
ли всякий может!» (Прим, авт.)
К с. 403. Грозный имам Шамиль думал о сближении с рус­
скими...
—
Подробно о Джемал-Эддине я писал в очерке «Сын
Шамиля», напечатанном в моей книге «Тайны времен минув­
ших».
Осенью 1855 года, когда армия Омер-паши вторглась в Мин-
грелию и султан особенно настойчиво старался привлечь
на
свою сторону Шамиля и его горцев, Джемал-Эддин писал Муравь­
еву через генерала Николаи: «На условия ваши насчет торговли
отец согласен, только не знаю, долго ли будут существовать они.
В пятницу 30 октября я запечатал письмо к турецкому султану.
Очень хотелось приписать ему несколько слов, что при следую­
щем случае непременно сделаю, чтобы он перестал морочить гор­
цев» (Муравьев Н. Н. Война за Кавказом. Т. 2, 1877).
(Прим. авт.)
Я надею сь, что народы сии не пошевелятся при теперешних
военны х обстоятельствах...
—
Сообщение свидетельствует о даль­
новидности Н. Н. Муравьева. Шамиль и горцы воззваниями не­
приятеля не прельстились. Позднее причины этого
Муравьев
объяснял так: «Союзники не достигли сближения, коего домога­
лись в сношениях с народом Кавказа. Турки употребили всевоз­
можные усилия, чтобы склонить закубанских горцев к совокуп­
ным наступательным действиям против России, определяя каж­
дому горцу по десяти рублей жалованья в месяц; но закубанцы
решительно отказались следовать за ними и показали явное от­
вращение к туркам и англо-французам... При большей опытности
и лучшем знании народов, с коими союзники вступали в сно­
шения, они должны были бы рассудить, что горцам, воюющим
с нами за независимость, равно противно было всякое иго и что
введение порядков, которых они могли ожидать от наших вра­
гов, столько же было для них тягостно, как и наше владычество.
Если при этом принять во внимание силу привычки, составляю ­
щую вторую природу нашу, то будет понятно, почему горцы но
решались избрать для себя новых врагов, каковыми были бы
турки и англо-французы, людей с неизвестными обычаями, но­
выми распорядками и с незнакомыми языком и нравами... Надоб­
но полагать, что бездействию Шамиля способствовало отчасти
и присутствие возвращенного ему сына Джемал-Эддина, покор­
ного отцу, но не забывшего прежнего быта своего среди пас»
(Война за Кавказом, т. 2). (Прим. авт.)
К с. 406. Не сомневайтесь в вашей Ниночке... См. мой очерк
«Нина Грибоедова» в книге «Тайны времен минувших». (Прим.
авт.)
К с. 410. Мушир — титул турецкого паши I класса, соответ­
ствующий маршалу. (Прим. сост.)
541


К с. 415.
. . . вся тяжесть ответственности за н еудачу по спра­
ведливости должна быть принята мною одним! — Это подтвер­
ждается Ф. Тимирязевым в статье о Н. Н. Муравьеве, напечатан­
ной в «Русском архиве» (кн. 2, 1873), и другими очевидцами,
(Прим. авт.)
К с. 420. Все иностранные выходцы... будут беспрепятствен­
но мною пропущены.
—
В акт о сдаче Карса освобождение по­
литических эмигрантов, конечно, не вносилось, а вместо этого
6-й параграф был отредактирован так: «Генералу Вильямсу пре­
доставляется право представить генералу Муравьеву на утверж­
дение список назначенных по избранию его лиц, коим будет по­
зволено возвратиться в свои дома». Все венгерские и польские по­
литические эмигранты были снабжены продовольствием и теплой
одеждой, их проводили за Соганлуг, откуда они легко добрались
до Эрзерума. Не воспользовались пропуском лишь генералы венг­
ры Иметь и Кольман, опасаясь попасть в руки австрийского пра­
вительства, где ожидала их гибель. За три дня до сдачи Карса,
ночыо, они бежали из крепости, благополучно проскочив мимо
казачьих пикетов, чему Муравьев был весьма рад: «Как бы то
пи случилось, предприятие было отважное и исполнено молодец­
ки» («Война за Кавказом»). (Прим. авт.)
К с. 421. Пленные, назначенные к отправлению в Россию...
В Карсе среди голодающего гарнизона находились женщины и
дети, которые зачастую выходили из крепости в поисках пищи.
Муравьев распорядился кормить их обедом и снабжать одноднев­
ным хлебным пайком. Не менее гуманным было отношение Му­
равьева к больным и раненым туркам. После сдачи Карса, как
свидетельствуют очевидцы, Муравьев прежде всего отправился в
турецкие госпитали, находившиеся на попечении меджлиса (го­
родской думы). В госпиталях представилась страшная картина:
оставленные оез медицинской помощи и питания больные и ра­
неные турки лежали вместе с мертвецами на гнилой соломе в
нестерпимом смраде. Муравьев приказал собрать меджлис, где
выступил с гневной речью, напомнив старшинам, что их богат­
ства приобретены трудом простых людей и солдат, которым те­
перь они отказывают в насущном питании и уходе. После этого
Муравьев привел председателя меджлиса в один из госпиталей,
приказал снять с него шитую золотом одежду и богатую чалму,
одеть в грязный лазаретный халат и положить на койку среди
других больных, чтобы он испытал все лишения, претерпевае­
мые больными от равнодушия его к их положению. На следую­
щий день старшины привели госпиталь в порядок. (Прим. авт.)
К с. 422. Поток писем, полученных Муравьевым
со
всех
концов страны...
—
Письма эти, отысканные в ОПИ ГИМ, пуб­
ликуются впервые. Хочется напомнить, что декабрист А. Розен в
своих записках отметил: «Деятельность и способности Н. Н. Му­
равьева обращены были войною на Азиатскую Турцию, а не на
Кавказ; народ прозвал его Карским за взятие Карса, за един­
ственную победу в эту несчастную войну. Н. Н. Муравьев был
долго в опале, лишен звания генерал-адъютанта... Он составляет
редкое исключение, зато имел множество отличных достоинств,
жаль, что не умели употреблять его вовремя и в тех местах, где
он был бы полезнее». Воронежский поэт И. С. Никитин отозвал­
542


ся стихами «На взятие Карса», а великий русский композитор
М. П. Мусоргский сочинил марш «Взятие Карса». (Прим. авт.)
К с. 431.
«Участие к разж алованным в солдаты
понятно
тогда, когда они пострадали за... политические
проступки...»
—
В этой записи, сделанной Н. Н. Муравьевым, обращает внимание
его отношение к политическим проступкам, которые, по его мне­
нию, вполне извинительны и не заслуживают строгого наказа­
ния. (Прим. авт.)
К с. 432. Комитеты об освобождении крестьян.
—
В конце
50-х г. самодержавие было вынуждено пойти на подготовку кре­
стьянской реформы. Правительство пыталось заставить самих по­
мещиков проявить инициативу. С этой целью 20 ноября 1867 г.
литовскому генерал-губернатору был дан рескрипт об учрежде­
нии из местных дворян трех губернских комитетов для подготов­
ки местных проектов реформы. В течение 1858 г. аналогичные
рескрипты были даны остальным губернаторам. В результате в
45 губерниях стали действовать «губернские комитеты об улуч­
шении быта помещичьих крестьян». С самого начала в комите­
тах развернулась ожесточенная борьба о мере и форме уступок
крестьянам. Тем не менее все проекты объединяло одно — стрем­
ление «освободить» Россию «сверху», не разрушая ни монархии
царя, ни землевладения и власти помещиков» (Ленин В. И.
Полы. собр. соч., т. 20, с. 175). (Прим. сост.)
К с. 434. Убеди вш ис ь, что... крестьяне жестоко обмануты, он
немедленно вышел в отставку.
—
Писатель В. Г. Короленко, жив­
ший долгое время в Нижнем Новгороде, напечатал в журнале
«Русское богатство» (N® 2, 1911) очерк «Легенда о царе и декаб­
ристе», дав следующую оценку деятельности А. Н. Муравьева:
«Революционер и мечтатель в юности, прошедший долгую школу
дореформенного режима, — сам он стоял на грани двух перио­
дов русской жизни. Свободолюбец мечтой, всеми привычками и
приемами он принадлежал к старому типу самовластного доре­
форменного чиновничества. Необыкновенно даровитая натура, он
в совершенстве овладел этими приемами и направил их, как но­
вый Валленрод, на разрушение основ этого строя. Но когда сте­
на векового рабства наконец рухнула, увлекая за собою и мно­
гое другое, — старый декабрист очутился лицом к лицу с новы­
ми требованиями жизни, к которым примениться ему было уж е
трудно... А стремился он к новому до конца. И через все челове­
ческие недостатки, может быть, крупные в этой богатой, слож­
ной и независимой натуре, светится все-таки редкая красота ран­
ней мечты и борьбы за нее на закате жизни».
Деятельность А. Н. Муравьева, на основе отысканных в ОПИ
ГИМ его писем, освещена мною подробно в очерке «Губернатор-
каторжник», напечатанном в книге «Тайны времен мипувших».
(Прим. авт.)
К с. 436. Я наблю дал в столицах многих... -
—
Последние фра­
зы, сказанные Н. Н. Муравьевым, взяты дословно из его неопуб­
ликованных «Записок». Он сам перед сильными мира сего не уго­
дничал и совестью не кривил. Вышеупомянутый граф М. Д. Бу ­
турлин в своих «Записках» с возмущением поведал такой слу­
чай: «В бытность Н. Н. Муравьева главнокомандующим на Кав­
543


казе он получил письмо императрицы Александры Федоровны,
но по какому делу, не знаю. Прошло довольно времени, когда
Наталья Григорьевна, случайно спросив его, отвечал ли он на это
письмо, узнала, что он еще не отвечал, «потому-де, что очередь
не дошла до этого письма». Вот каков был царедворец!»
Петр Бренчанинов, адъютант Муравьева, записал: «Будучи
не раз очевидцем его гражданской доблести как государственно­
го деятеля, я вынес убеждение, что совестливость его имела свой
масштаб, часто и многим казавшийся неприменимым к служеб­
ной деятельности» («Русский архив», кн. 3, 1885). (Прим. авт.)
К с. 437. Верю, как и ты, что так будет, Саша!..
—
Послед­
ние годы жизни Н. Н. Муравьев провел в Скорнякове, где и
скончался от воспаления легких 23 октября 1866 года, завещав
похоронить его как можно скромнее в тихом Задоиске.
В Скорнякове Николай Николаевич усиленно занимался ли­
тературным трудом. Здесь написаны им две большие книги «Рус­
ские на Босфоре» и «Война за Кавказом», здесь приводил он в
порядок свои «Записки», хотя понимал, что при существующих
цензурных условиях опубликовать их ему не удастся.
7 июля 1865 года он сделал последнюю запись в дневник:
«Но полно писать. Через неделю должен мне миновать 71 год.
Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные,
тускнеют глаза. Совершается век мой, я пережил всех друзей,
постепенно разрушается мой семейный быт, впереди — одино­
чество.
Прекращая сей дневник, посвящу остальные дни, насколько
оставшееся время и силы позволят, приведению в порядок соб­
ранных и составленных мною в течение целой жизни «Записок».
Великое бы для меня было утешение, если б встретил лич­
ность, которая при разумении дела охотно приняла бы от меня
на сохранение обильный труд всего моего века, с тем чтобы при
удобном времени и обстоятельствах приложить старание к доб­
росовестному обнаружению событий, не лишенных заниматель­
ности».
Смысл последней фразы ясен. Он жил в жестокое время, в
сибирской каторге погибли лучшие его друзья и единомышлен­
ники, сам он долго находился под строгим надзором, обстоятель­
ства вынуждали его к осторожности, он не мог в своих «Запи­
сках» сказать всего, что хотелось, приходилось многое замалчи­
вать, о многом говорить иносказательно, выказывая иной раз на­
ружное уважение лицам, которые «уважения не заслуживали».
Он хотел, чтоб потомки поняли, при каких обстоятельствах
делались им записи, и чтоб события, вынужденно им затушевы-
ванные, были добросовестно обнаружены в их подлинном виде.
Впрочем, он не раз и в других дневниковых записях как бы снаб­
жал «ключами» вдумчивых читателей, намекая, что причины не­
которых важных дел указаны им не совсем точно и что они
«останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассудят
все обстоятельства дела».
Мне приятно сознавать, что, пользуясь его «ключами», опуб­
ликованными и неопубликованными записями и огромным эпи­
столярным наследством, я в какой-то степени прочитал любопыт­
нейшие страницы большой и содержательной живни, отданной на
служение своему отечеству, которое в те времена было угнетено
самодержавным деспотизмом, но виделось Н. Н. Муравьеву и его
544


товарищам сквозь завесу дней свободным, просвещенным и могу»
щественным. (Прим. авт.)
А. П. БЕРЖЕ. ПОСОЛЬСТВО А. П. ЕРМОЛОВА В ПЕРСИЮ.
К с. 452. Ртищев Н. Ф.
—
русский генерал, сенатор. В 1811—
1813 гг. управлял Кавказской и Астраханской губерниями и был
командующим в Грузии.
Мирза-Абдул-Хасан-хан — персидский посол при петербургском
дворе, впоследствии министр иностранных дел, один из виновни­
ков гибели А. С. Грибоедова.
К с. 453. Но, еще до получения из Петербурга ответа... — в
ответном письме Ермолову разрешалось послать в Персию с по­
сольством одного.из подчиненных ему генералов.
Кутузов А. П.
—
начальник дивизии, замещал А. П. Ермо­
лова во время его поездки в Персию на посту начальника от­
дельного грузинского корпуса.
Сталь К. Ф.
—
русский генерал, все время служил на Кав­
казе, в частности был грузинским губернатором и начальником
Кавказской линии.
Сердаръ — генерал-губернатор в Персии и Турции.
Мехмандаръ — специальный чиновник, назначаемый персид­
ским правительством для встречи на границе посланников и дру­
гих членов дипломатического корпуса, в обязанности которого
входило наблюдение за безопасностью пути порученных ему лиц
до Тегерана или других городов Персии.
Хусейн-хан, эриванский сердарь, и его брат Хасан-хан (Гас-
сан-хан) происходили из бедной крестьянской семьи и своим воз­
вышением были обязаны только своей личной храбрости. Хусейн-
хап считался одним из умнейших людей в Персии, хотя и был
безграмотным, и главное внимание уделял развитию сельского
хозяйства. В результате Эриванская провипция была наиболее
процветающей. После поражения Персии в русско-персидской
войне 1826—1828 гг., одним из главных зачинщиков которой был
Хусейн-хан, братья попали в опалу и вскоре умерли.
К с. 454.
...говорит Ермолов в своей записке о Персии...
—
имеется в виду «Записка о посольстве в Персию», помещеппая
во второй части «Записок А. П. Ермолова» (М., 1868).
К с. 455. Котляревский П. С. (1782—1852) — русский генерал,
герой русско-персидской войны 1804—1813 гг. Благодаря его ре­
шительным действиям, в результате которых малочисленный от­
ряд русских войск захватил крепость Мигри, разбил армию Аб-
бас-мирзы при Асландузе (1812) и штурмом овладел крепостью
Ленкоранью, был решен исход кампании. Израненный в боях,
Котляревский вышел в отставку.
Цицианов П. Д. (1754—1806) — князь, русский генерал, по­
томок древнего грузинского рода Цицишвили. Участвовал в рус­
ско-турецкой войне 1787—1791 гг., в подавлении польского вос­
стания 1794 г., в персидском походе генерала В. А. Зубова
в
1786 г. С 1802 г. Цицианов являлся главнокомандующим в Гру­
зии и астраханским генерал-губернатором. Твердой рукой подав­
ляя сепаратистские выступления грузинских феодалов, Цицианов
35 За стеной Кавказа
545


значительно расширил русские владения на Кавказе, присоеди­
нив Имеретию и Мингрелию, а в 1804 г.
—
Гянджинское хан­
ство. Во время войны с Персией он руководил действиями рус­
ских войск против армии Аббас-мирзы, жестоко расправляясь од­
новременно с выступлениями горцев. При Цицианове к России
были присоединены Шекинское, Карабахское и Ширванское хан­
ства и Шурагельский султанат. Когда русские войска подошли к
Баку, Цицианов был предательски убит во время переговоров с
ханом.
Келб-Али-хан — нахичиваиский хан, управлявший провинци­
ей с конца XVIII века. Известный своей хитростью и ковар­
ством, подозреваемый в организации заговоров, он по приказа­
нию Ага-Мамед-хана был ослеплен, но потом отпущен по-преж­
нему управлять провинцией. С этого момента Келб-Али-хан стал
злейшим врагом Фетх-Али-шаха и сторонником России, но ото­
мстить за него довелось только его сыну Эксап-хану, перешед­
шему в 1826 г. на сторону России.
Мирза-Безюрг — воспитатель и ближайший помощник Аб­
бас-мирзы. Ненавидел Россию и оказывал огромное влияние на
шаха, так как принадлежал к династии потомков пророка. Имел
титул каймакама, то есть товарища первого министра — второго
лица в государстве.
Мирза-Абдулъ-Касим — сын Мирза-Безюрга, унаследовавший
от него титул каймакама. Был гораздо хитрее и умнее отца и
отличался особой безнравственностью и беспринципностью. Со­
ставил заговор против Мухаммед-шаха, преемника Фетх-Али-ша­
ха, за что и был убит.
Офицеры Индской компании — имеется в виду Ост-Индская
английская компания (1600— 1859) — первоначально
торговое
предприятие, ведущее торговлю со странами Ост-Индии, а затем
организация, официально превратившая управление Индией
в
источник частной наживы. Ост-Иидская компания имела свою
армию, офицеры которой по соглашению с шахом участвовали в
реорганизации персидской армии.
К с. 459. Мирза-Шефи — визирь при Ага-Мамед-хане и пер­
вое лицо в государстве при Фетх-Али-Шахе, который был обязан
ему своим восхождением на трон. Отличался непомерной скупо­
стью и пажил огромное состояние на взятках.
К с. 460. Мирза-Абдул-Вехаб — уроженец Исфагани, благода­
ря знанию восточных языков и умению составлять бумаги стал
государственным секретарем и, состоя более тридцати лет при
шахе и пользуясь его доверием, принимал участие в важпейших
переговорах.
Махмуд-хан — второй адъютант шаха.
К с. 461. Кеянидская корона — Кеяниды — древняя персид­
ская династия. Между прочим, одежду шаха украшали два зна­
менитых алмаза «Гора света» и «Море света» (вес последнего —
243 карата).
Гулям-пишхидметы — стражники, окружавшие особу шаха,
набирались из знатнейших семейств Персии.
Насакчи-баши — исполнители казни, палачи. Они всегда вы­
ступали впереди шаха.
Аллах-Яр -хан (Аллаяр-хан) — первый адъютант шаха, его
546


зять, один из первостепенных ханов каджарских племен. Был
одним из главных виновников убийства А. С. Грибоедова в Те­
геране.
К с. 463. Селям — прием у шаха.
В посольском лагере шли деятельные приготовления к прие­
му шахских подарков.
—
Офицеры и чиновники посольской сви­
ты получили ордена, куски парчи и шали и другие подарки, ун­
тер-офицеры — по 20 червонцев, официанты — по 14, солдаты и
казаки — по 12, а прислуга — по 10. Ермолову от шаха были
вручены орден Льва и Солнца с бриллиантами, сабля с богатей­
шей портупеей, 10 дорогих шалей и 17 кусков парчи, а также
подарки от других ведомств.
ДВЕ ВЕРСИИ ОДНОЙ ТРАГЕДИИ
К с. 468. Бегичев С. Н. (1785—1853) — один из самых близ­
ких и любимых друзей А. С. Грибоедова, знакомый с ним с
1813 г., когда они вместе состояли адъютантами у генерала Ко-
логривова. Бегичев был первым, кому Грибоедов читал «Горе
от ума» в ранней редакции,
К с. 470. Да и самое назначение меня полномочным послом в
моем чине...
—
В то время Грибоедов был только что произве­
ден в статские советники, и его чин был явно мал для назначе­
ния его полномочным послом.
Симонич И. О.
—
уроженец Иллирии, участвовал в наполео­
новском походе в Россию. В 1812 г. Симонич попадает в плен под
Красным, и судьба его делает неожиданный зигзаг: он поступает
на русскую службу, едет на Кавказ и командует полком. После
убийства Грибоедова Симонича назначают посланником при пер­
сидском дворе. Он неожиданно проявил себя как довольно лов­
кий дипломат и приобрел влияние на шаха. В 1838 г. Симопич
находился в войсках шаха, осадивших Герат. Однако вмешались
англичане, и Симонич был отозван, как превысивший свои пол­
номочия.
Имам-джуме — высший по сану мулла, выбирался прави­
тельством, хотя обычно это должность была наследственной.
К с. 471. Фетх-Али-шах... уходил столь раздраженным, что
весьма легк о было предвидеть какое-либо несчастье...
—
это яв­
ное преувеличение. Позднее историки установили, что шах лич­
но против Грибоедова ничего не имел.
...толковали об удобнейших средствах для избавления шаха
от столь докучливого гостя...
—
Симонич ни слова не говорит о
том, что шахское правительство было особенно недовольно на­
стояниями Грибоедова относительно причитающейся по Туркам-
чайскому договору России контрибуции. Сам Грибоедов чувство­
вал, что денежные претензии доводят до крайности знатных пер­
сов, и в своих донесениях просил правительство смягчить требо­
вания, учитывая тяжелое положение персидской казны. Но ру­
ководители МИД были неумолимы, и Грибоедову пришлось под­
чиниться. Но не успели улечься страсти после произошедшей
трагедии, как николаевские чиновники пошли на уступки. Здесь
есть над чем призадуматься.
35*
547


К с. 472. Почти открытое неприязненное положение... Пере­
числяя далее организаторов нападения на посольство, Симония
не упоминает основных виновников — Аллаяр-хана, ненавидев­
шего Грибоедова и бывшего главным подстрекателем, и чинов­
ников английской миссии, стоявших за его спиной. Англичан бес­
покоил рост влияния России в Тегеране, и они искали повод
обострить русско-персидские отношения.
К с. 476. Дом посольства был разграблен... К. К. Боде, состо­
явший при Симониче первым секретарем посольства в Персии,
видел персидского полковника, мундир которого украшали ворот­
ник и обшлага, черные, бархатные, с густым серебряным шить­
ем, снятые, по его мнению, с мундира Грибоедова.
К с. 479.
...«Вон один кяф ир спрятался в печке...»
—
Впер­
вые рассказ Амбарцума был опубликован неким Г. А. в газете
«Мшак». Историки полагают, что неизвестный публикатор «ожи­
вил» этот рассказ придуманными подробностями, например, о
том, что Грибоедов прятался в дымовой трубе.
...меня считали уже умершим...
—
Когда Амбарцум пришел в
сознание, он спрятался в доме одного перса. Впоследствии он по­
лучал через тавризское консульство пенсию от русского прави­
тельства в размере 120 голландских червонцев.
КАВКАЗСКИЙ ВОПРОС ГЛАЗАМИ СОВРЕМЕННИКОВ
К с. 480. С перваго взгляда на здешний край...
—
До Ермо­
лова русские наместники лишь организовывали время от време­
ни карательные экспедиции против горцев. Ермолов поставил пе­
ред собой задачу покорения края. Поэтому он добился усиления
кавказского корпуса и начал систематически занимать линию за
линией, строить укрепления, рубить просеки, прокладывать доро­
ги и в результате окончательно замирил кабардинцев и другие
мелкие племепа по Тереку и на окраинах Дагестана. Не отказал­
ся он и от опустошительных походов в горы, во время которых
действовал с необычайной жестокостью.
К с. 482. Кавказская линия — до конца 50-х гг. XIX века
так называлась кордонная линия по Кубани, Малке и Тереку,
передовые линии по Лабе и Сунже, передовые пункты и все за­
нятые русскими войсками поселения к северу от главного и Ан­
дийского хребтов. Кавказская линия служила для обороны юж­
ных губерний от набегов горцев и базой для наступательных дей­
ствий. По всей линии были устроены укрепления, в промежут­
ках между которыми стояли кордоны из постов, пикетов и ноч­
ных секретов, постоянно наблюдавших за горцами. Кавказская
линия была подчинена особому командующему, который посто­
янно жил в Ставрополе.
Розен Г. В. (1781—1841) — командир кавказского отдельного
корпуса и главноуправляющий гражданской частью на Кавказе
в 1832— 1837 гг.
К с. 483. Уздень — свободный крестьянин-общинник в Даге­
стане и у других кавказских племен. Часть узденей выдвинулась
548


в ряды феодальной верхушки, некоторые превратились в зависи­
мых крестьян.
К с. 484. Самые Кабардинцы, которые находятся со времен
царя Иоанна Васильевича в сношении с Россиянами...
—
Иван
Грозный был женат на кабардинской княжне Марии Темрюков-
не, с того времени представители кабардинской знати занимали
видные посты при русском дворе и в армии. Белградский мир­
ный договор 1739 г., подписанный после русско-турецкой войны
1735—1739 гг., объявил Кабарду нейтральной, а Кучук-Кайнард-
жийский мир 1774 г. был заключен на условии признания Тур­
цией Кабарды составной частью России.
К с. 486. Аманат — заложник. Среди кавказских племен был
распространен обычай обмениваться заложниками для доказа­
тельства своего миролюбия. Царская администрация
пыталась
использовать этот институт, набирая аманатов среди покоренных
племен.
К с. 487. Завелейский П. Д.
—
в 1828 г. управлял Казенной
экспедицией — одним из трех отделов гражданского управления
Кавказом — «верховного грузинского правительства».
К с. 488. Ваше сиятельство... неоднократно изъясняли одно-
му из нижеподписавшихся.
—
Проект Грибоедова и Завелейского
совершенно не соответствовал взглядам Паскевича. Об этом сви­
детельствуют его заметки на полях проекта, сделанные напротив
мест, выделенных в тексте курсивом.
К с. 490. Указом 8 октября 1821 года дозволено...
—
Ссылка
авторов проекта на этот указ была неправомерна, так как он не
предоставлял право отводить переселенцам землю «на
выбор
лучшими кусками» и не давал им тех преимуществ, которые Гри­
боедов и Завелейский требовали.
К с. 492. В сем предпопожении внесена по сему
предмету
статья в проекте устава.
—
Кроме «Записки об учреждении Рос­
сийской Закавказской Компании» Грибоедов и Завелейский напи­
сали проект устава, который не сохранился. В нем были под­
робно сформулированы все требования о привилегиях компании,
о которых пам известно по замечаниям к проекту устава.
Порто-франко — право свободного ввоза и вывоза товаров
из приморских портов. В России в то время порто-франко суще­
ствовало только в Одессе (с 1817 г.), но нужно учитывать, что в
отличие от предложения авторов проекта Одесский город и порт
принадлежали правительству.
К с. 493. Порт Батумский, если не войдет в новую черту на­
ших границ...
—
Батум в 1828 г. еще предстояло завоевать. Хо­
тя Паскевич предлагал включить его в мирный договор с Турци­
ей, но его предложение пролежало под сукном в Канцелярии
МИД около двух месяцев и стало известно Дибичу уж е после
того, как главные основания Адрианопольского трактата были
выработаны и прелиминарные условия мира были подписаны
русским главнокомандующим и турецкими
уполномоченными.
549


Порто-франко было введено в Батуме только в 1878 г. по Берлин­
скому трактату.
Нижеподписавшиеся в заключение убедительнейше испраши­
вают...
—
Записка была подписана Грибоедовым за два дня до
отъезда в Тегеран, он ничего не знал о судьбе своего проекта и
все хлопоты предоставил Завелейскому. Их грандиозный замысел
был сведен к скромному коммерческому предприятию «Закавказ­
ское торговое Депо», с основным капиталом в 300 тысяч рублей
ассигнациями. Высочайше утвержденным постановлением Коми­
тета министров (1831 г.) деятельность «Депо» ограничивалась
продажей товаров, поставляемых российскими частными и казен­
ными фабриками. Неудача проекта была вызвана в первую оче­
редь самой концепцией Закавказской компании, суть которой, по
словам академика М. В. Нечкипой, заключалась в том, чтобы
внедрить кусочек капитализма в самодержавно-крепостническую
действительность.
А. Г. ЖОМИНИ. РОЛЬ И ЗНАЧЕНИЕ РОССИИ
В ЕВРОПЕ ПЕРЕД КРЫМСКОЙ ВОЙНОЙ
К с. 495. Он... завещал ее своему брату.
—
Мнение Жомини,
что Николай I в своей политике последовательно защищал идею
Свящеппого Союза, глубоко ошибочно. Николай I был противни­
ком общеевропейских конгрессов и старался решать все вопросы
путем двусторонних соглашений. Ему претило
согласовывать
свою политику, в которой главная ставка делалась на силу, с
политикой западных держав, и поэтому с его воцарением Свя­
щенный Союз фактически распался.
К с. 496. Ве ли ки й консервативный союз был бы подорван... —
На самом деле это и произошло. Позиция, занятая Петербургом
в период греческого восстания 1820-х гг., привела к распаду Свя­
щенного Союза.
К с. 499. Он удовлетворил Англию...
—
В 1839 г. турецкая
армия была вновь разгромлена египетскими войсками. Однако
вмешались европейские державы. В июле 1840 г. в Лондоне без
участия Франции была подписана конвенция, регулировавшая
пути решения египетского вопроса и устанавливавшая принцип
закрытия проливов. В августе этого ж е года Николай I объявил
об уничтожении Уикяр-Искеллессийского договора. Попытка Жо­
мини представить Лондонскую конвенцию успехом русской дип­
ломатии и умалить значение русско-турецкого договора 1833 г.
отражает официальную точку зрения, но не соответствует дей­
ствительности. Упкяр-Искеллессийский договор являлся верши­
ной успехов русской внешней политики на Ближнем Востоке и
давал надежные гарантии безопасности Черноморского побере­
жья. Допустив вмешательство Англии в решение проблемы о ре­
жиме проливов, Петербург подготовил, таким образом, почву для
будущих осложнений. В удобный момент Англия пошла па нару­
шение Лондонской конвенции и ввела в Черное море свой флот.
К с. 502. Англия... изощрялась в том, чтобы всюду на матери­
ке Европы посеивать волнения и безпорядки.
—
Оценка Жомини
причин революционного движения 1848—1849 гг. наивна и объяс­
550


няется разве что пснавистыо русской дипломатии к Англии и е э
политике. Европейские революции той эпохи пе пуяодались в под­
талкивании извне, необходимость преобразования политической
системы в соответствии с буржуазной социально-экономической
структурой — вот основпая их причина. В то ж е время нельвя
отрицать, что Пальмерстон горячо поддерживал эти движения,
оказывал им помощь и защищал их лидеров после поражения ре­
волюций, что привело даже к острому конфликту между ним и
королевой и другими министрами. Ставя свой европейский ради­
кализм выше своего английского консерватизма,
Пальмерстон
предопределил свое первое падение, когда выступил в защиту
венгерского экс-диктатора JI. Кошута и бонапартистского перево­
рота во Франции в 1852 г.
Со всех сторон... возбуждены были самые ж гучие вопросы,
оставшиеся однако неразрешенными.
—
На самом деле уничто­
ж ение системы 1815 г. привело к решению тех вопросов полити­
ческого устройства Европы, которое она сдерживала: объедине­
ние Италии и Германии,
присоединение
Шлезвиг-Голштейна
к Пруссии и т. д.
К с. 503.
...у нас все оставалось в р у к а х тех деятелей, кото­
рые управляли делами в течение пятидесяти лет...
—
Имеется в
виду прежде всего К. В. Нессельроде (1780—1862), бывший мини­
стром иностранных дел при Александре I и Николае I, а с 1844 го­
да государственным канцлером. С начала и до конца своей карь­
еры (1856) Нессельроде являлся защитником консервативных
идей, внешнеполитическим воплощением которых стал Священ­
ный Союз. Австрийский канцлер Меттерних пользовался неогра­
ниченным доверием Нессельроде и с его помощью превратил Со­
юз в верное орудие австрийской политики. Нессельроде был ти­
пичным чиновником-канцеляристом, не способным самостоятельно
управлять внешнеполитическим кораблем России.
Николай
I
очень быстро разглядел все это, оттеснил своего министра от
штурвала и превратил его в простого исполнителя своей воли.
В этом свете попытки Жомини возложить всю ответственность
за провал русской дипломатии на не желавшего меняться и учи­
тывать новые веяния Нессельроде преследуют лишь одну цель:
скрыть главного виновника поражения России в Крымской вой­
не — российского императора Николая I.
К с. 504. Людовик-Филипп — представитель Орлеанской фа­
милии, младшей ветви Бурбонов, был возведен на французский
трон после революции 1830 г., в которой победу одержало консер­
вативное крыло. При нем было создано либеральное правитель­
ство по английскому образцу, которое, однако, так и не сумело
решить стоящие перед страной проблемы. В ночь с 22 на 23 фев­
раля 1848 года в Париже вспыхнуло восстание, кабинет Гизо
пал, национальные гвардейцы перешли на сторону республикан­
цев. Людовик-Филипп отрекся от престола, и было создапо вре­
менное правительство.
Когда революционный пожар охватил уже всю Германию... —
Февральская революция во Франции тотчас ж е отозвалась в Юж­
ной Германии, где в течение нескольких недель власть перешла
в руки левых — в Гессене, Нассау, Вюртемберге, Саксонии, Гам­
бурге, Бремене. 5 марта 1848 года в Гейдельберге представители
политических партий постановили о необходимости созыва «пред­
551


варительного парламента» во Франкфурте для решения вопроса
об объединении Германии. Затем вспыхнуло восстание в Берли­
не, закончившееся победой революционных сил. Одновременно
начал работу Франкфуртский парламент, где произносились весь­
ма воинственные речи.
Он поощрял это правительство в его осторожности...
—
«Сдер­
жанность» и «осторожность» французского правительства, импо­
нировавшие Николаю I, заключались, например, в разгроме июль­
ского восстания парижского пролетариата — первой
великой
гражданской войны рабочего класса и буржуазии — и в введе­
нии осадного положения. Когда республиканец генерал Кавеньяк
расстрелял 10 тысяч рабочих, Николай простил ему его респуб­
ликанизм и сердечно поздравил с кровавой победой.
Людовик (Луи)-Наполеон (1808—1873) — племянник Напо­
леона I, жил в основном в Англии. Политической деятельностью
он практически не занимался, но после того, как во время рево­
люции 1830 г. бонапартисты выставили его кандидатуру как за­
конного претендента на французский престол, он решил повто­
рить «100 дней» своего великого родственника и организовал мя­
тежи в Страсбурге (1836) и Булони (1840). За последний «под­
виг» французское правительство приговорило его к пожизненно­
му заключению, но в 1846 г. ему удалось бежать в Англию.
В эмиграции Людовик-Наполеон наделал долгов и, стремясь по­
править свое финансовое положение, вернулся на родину после
победы революции. Неожиданно он стал пользоваться огромной
популярностью, особенно среди крестьян и мелкой буржуазии,
разочарованных в результатах революции и видевших в Напо­
леоне не личность, а политическую программу. Это позволило
ему получить абсолютное большинство голосов на президентских
выборах в декабре 1848 г. Русская дипломатия верно оценила
его избрание как очередной шаг по пути свертывания революции
во Франции.
К с. 505.
... английский представитель г. Б у л ь в е р настолько
ок азался скомпрометирован...
—
на самом деле это был ловкий
политический маневр, с помощью которого герцог Нарваэс, воз­
главлявший Совет министров Испании, убедил реакционные пра­
вительства, что он готов решительно бороться с революцией.
В результате Пруссия, Австрия и «священный престол» призна­
ли наконец правительство Изабеллы II, пришедшее к власти по­
сле февральской революции в Испании.
Русская держава одна устояла на ногах...
—
Для этого Ни­
колаю I пришлось еще более ужесточить свой реакционный внут­
риполитический курс. Состоялся процесс по делу «петрашевцев»
(смертная казнь, замененная бессрочной каторгой, их руководи­
телю и ссылка в Сибирь — участникам кружка); реорганизова­
на в сторону большей централизации цензура; количество сту­
дентов и число кафедр сокращены. Профессор истории Т. Н. Гра­
новский писал в 1850 г.: «Всякое движение на Западе отзывается
у нас стеснительной мерой. Доносы идут тысячами... Есть от чего
с ума сойти. Благо Белинскому, умершему во-время. Много по­
рядочных людей впали в отчаяние и с тупым беспокойством
смотрят на происходящее».
К с. 506. Граф Медем последовал за императором австрийским
в его убезюище...
—
В марте 1848 г. в Австрии началось револю­
552


ционное движение в форме борьбы за конституцию. Начавшиеся
одновременно национально-освободительные движения в Венгрии
и Италии чрезвычайно ослабили австрийскую монархию, выну­
див ее пойти на уступки. В Вене почти не оставалось войск, в
то время как вооружившийся народ мог в любой момент оказать
давление па императора и его правительство. Вот почему 17 мая
Фердипанд I без особых приготовлений выехал на ежедневную
прогулку, а на следующий день все узнали, что он находится в
Тирольских горах якобы для поправки здоровья.
Вессенберг И. (1773—1858) — австрийский дипломат,
в
1848 г. президент министерства и министр иностранных дел.
Победы фельдмаршала Радецкого.
—
С марта по
август
1848 г. Австрия была вынуждена вести войну с Пьемонтом, под­
держиваемым другими итальянскими монархиями с целью осво­
бождения Италии. Война протекала с переменным успехом, но
начиная с июня итальянские войска стали терпеть поражение за
поражением и были вынуждены очистить Ломбардию. 9 августа
было подписано перемирие, по которому восстанавливалось ста­
тус-кво, существовавшее до войны.
Эрцгерцог Иоанн — брат австрийского императора Франца I,
в июле 1848 г. был избран Франкфуртским парламентом импер­
ским наместником и паправил все свои усилия против интриг
Пруссии, стремившейся стать политическим центром объедине­
ния Германии.
Горчаков А. М. (1798—1883) — русский дипломат, министр
иностранных дел и государственный канцлер России. В 1848 г.
был посланником в Ш тутгарте. С 1856 г. Горчаков возглавил
внешнеполитическое ведомство и сумел добиться отмены унизи­
тельных условий Парижского мира. Ему удалось обеспечить бла­
гоприятную дипломатическую атмосферу во время русско-турец­
кой войны 1877—1878 гг., но поражение России на Берлинском
конгрессе подорвало его престиж, и Горчаков фактически отошел
от дел.
Он открыто порицал уступки, с деланные бунтовщикам...
—
В результате массовых выступлений в мае—июне 1848 г. в Прус­
сии правительство было вынуждено маневрировать: оно обнаро­
довало либеральную конституцию, отменило феодальный режим
и ввело суд присяжных. В то же время парламент был сделан
послушным орудием министерств. Так были сохранены все коро­
левские прерогативы и допущены лишь внешние парламентские
формы, обеспечивавшие преобладание дворянства (юнкеров)
и
крупной буржуазии. Эта система просуществовала до 1918 г.
К с. 507. Его готовность принять корону германской импе­
рии... Уступки прусского короля Фридриха-Вильгельма IV либе­
ральному движению многие в то время объясняли его желанием
стать германским императором. Эта идея была активно поддер­
жана правым крылом Франкфуртского парламента, высказавше­
гося за «малую программу» объединения Германии (то есть без
Австрии). Эта программа была осуществлена в 60-е гг.
Бис­
марком.
Шлезвиг-голштинский и датский вопрос.
—
В состав Дании
входили два эльбеких герцогства Шлезвиг и Голштиния, населен­
ных преимущественно немцами. Обладание этими герцогствами
было гарантировано Дании Францией и Англией. В марте 1848 г.
в Киле началось восстание, было создано временное правитель­
553


ство во главе с герцогом Аугустенбургским. Войска восставших
были разбиты, но в их поддержку выступил Франкфуртский пар­
ламент и поручил Фридриху-Вильгельму IV оказать им помощь.
Немецкие войска вторглись в герцогства и оттеснили датскую
армию. Одновременно датский флот блокировал прусские порты.
Перемирие в Мальме...
—
было подписано 26 августа 1848 г.
Немецкие и датские войска эвакуировались из Шлезвиг-Голшти-
иии, управление герцогствами возлагалось на немецкого и дат­
ского комиссаров. В марте 1849 г. война возобновилась и велась
с переменным
успехом.
Благодаря
посредничеству Англии
10 июля в Берлине были подписаны протокол и перемирие. До­
говор 1850 г. так и не разрешил этого спорного вопроса. В 1864 г.
в результате австро-прусско-датской войны герцогства были окон­
чательно присоединены к Пруссии. Благодаря этому Германия
получила важнейшие морские стратегические пункты,
прежде
всего Киль, который впоследствии стал основной базой импер­
ского флота.
Стратфорд-Каннинг Ч. (1786—1880) — английский дипломат,
занимавший в разное время пост посла в Константинополе. Он
был яростным русофобом, вся его деятельность сводилась к то­
му, чтобы парализовать влияние России на Ближнем Востоке.
Когда в 1832 году Стратфорд-Каннинг был назначен послом в
Россию, Николай I отказался допустить его в Петербург для вру­
чения верительных грамот. Занимая с 1841 года пост посла в
Константинополе, он постоянно склонял турецкого султана к раз­
рыву с Россией. Именно благодаря его вмешательству была со­
рвана миссия А. С. Меишикова в связи с конфликтом о «свя­
тых местах». Он ж е добился ввода английского флота в Черное
море, чтобы ускорить вступление Англии в Крымскую войну.
Панэллинизм — движение за объединение всех греков в еди­
ном государстве. После основания греческого королевства выра­
жался в попытках присоединения к Греции греческих островов
Средиземного моря, в частности Крита.
Княжества Дунайские — Молдавия и Валахия, образованы в
соответствии с органическим регламентом 1831 г. Каждое княже­
ство имело своего господаря и находилось в вассальной зависи­
мости от Порты. Только в 1861 г. произошло их объединение и
на политической карте мира появилась Румыния.
К с. 508. Балта-Лимапская конвенция — была заключена в
1849 году. Согласно этой конвенции валахский и молдавский гос­
подари стали играть роль простых наместников, и, таким обра­
зом, подавление революционною движения в княжествах приве­
ло к сужению прав, предоставленных Валахии и Молдавии по
Адрианопольскому договору: самостоятельного избрания господа­
рей и общих выборных органов.
. . .энергическая политика России остановила революцию...
—
это, несомненно, преувеличение роли России в деле подавлепия
революций 1848 г. в Европе. В Австрии и Германии, Франции и
Италии внутренняя контрреволюция сумела самостоятельно ре­
шить свои классовые задачи. Нравственная поддержка «жандар­
ма Европы» Николая I была всего лишь второстепенным фак­
тором.
Хотя и имевшая монархический оттенок... В марте — апре­
ле 1848 г. венгерский сейм добился от венского кабинета призна­
ния за Венгрией прав суверенного государства с некоторыми ого­
554


ворками и ряда буржуазных реформ. Но уже осенью 1848 года
между венским двором и венгерским парламентом произошел раз­
рыв. Парламент отказался признать Франца-Иосифа своим коро­
лем. Началась вооруженная борьба между венгерскими и ав­
стрийскими войсками. 14 апреля 1849 г. Дебречинский парламент
объявил династию Габсбургов лишенной престола.
Бем Ю. (1794— 1850) — польский революционер, участник
польского восстания 1830— 1831 гг., во время которого командовал
артиллерией повстанцев и руководил обороной Варшавы. После
поражения восстания бежал во Францию, а в 1848 г. принял уча­
стие в октябрьском восстании в Вене. Затем Бем стал генералом
революционной венгерской армии и успешно действовал со сво­
ими отрядами против австро-русских соединений в Траисильва-
нии. После капитуляции революционной армии Бем бежал в Тур­
цию, принял ислам и стал турецким генералом.
Дембииский Г. (1791—1864) — польский революционер, уча­
стник польского восстания 1830—1831 гг., во время которого ус­
пешно действовал в Литве, а затем был главнокомандующим
всей повстанческой армии. В начале 1849 г. Дембииский возгла­
вил объединившиеся венгерские войска, но действовал неудачно,
проиграв битву при Капольне. После поражения венгерской ре­
волюции жил в Турции, а затем во Франции.
К с. 509. Д авн о уже предлож ил он свою помощь императору
Францу-Иосифу...
—
здесь явная неточность. В первый раз Нико­
лай I предлагал русские войска для подавления революции вес­
ной 1848 г. императору Фердинанду I. После подавления октябрь­
ского восстания в Вене Фердинанд отрекся от престола в пользу
своего племянника Франца-Иосифа, который тут же объявил, что
все уступки, сделанные государем, теряют свою силу вместе с
его отречением, в том числе и в венгерском вопросе.
Он не только п ри н ял помощь...
—
Официально русские вой­
ска были предоставлены в распоряжение Франца-Иосифа 1 мая
1849 г. Но уж е в начале этого года в помощь австрийцам был
передан русский корпус, выдвинутый из Валахии.
К с. 510. В прочем, насчет неблагодарности Австрии...
—
име­
ется в виду вмешательство Австрии в Крымскую войну. В конце
1854 г. венский кабинет подписал союзный договор с Англией и
Францией, а в конце 1855 г. предъявил Петербургу ультиматум,
с требованием прекратить войну, угрожая в противном случае
вступить в борьбу с Россией на стороне коалиции.
К с. 511. Конвенция о проливах 1841 года... — была подписа­
на в Лондоне 5 европейскими державами. Она устанавливала
принцип закрытия проливов для военных кораблей всех держав,
но только юридически, так как Англия неоднократно
вводила
свои корабли в проливы. В то же время она означала блокаду
Черноморского флота России и поэтому была крайне невыгодной
для Петербурга.
К с. 512. К этому сводилась вся цель экспедиции адмирала
Паркера...
—
Пальмерстон раздул страшный шум из-за незначи­
тельного инцидента — нападения толпы на дом в Афинах гиб­
ралтарского еврея Пасифико, состоявшего под английским покро­
вительством, — не столько с целью уязвить лишний раз Россию,
555


сколько добиться от греческого правительства отказа от Иониче­
ских островов, где вспыхнуло восстание против британского вла­
дычества.
К с. 513. Франция отдалась в руки военнаго деспотизма.
—
Французская конституция 1848 года пе допускала переизбрания
президента на новый срок. Поэтому в окружении Луи-Наполеона
стали говорить о необходимости государствеппого
переворота.
2 декабря 1851 г. бонапартисты, опираясь на
исполнительную
власть и вооруженные силы, разогнали Законодательное собра­
ние. Новая конституция 1852 г. организовала правительственную
власть по образцу, завещенному Наполеоном I. 20 ноября 1852 г.
президент был провозглашен императором под именем Наполео­
на III. В своей политике новый император делал главный акцент
на военную диктатуру и вооруженную экспансию.
Австрия, под руководством князя Ш варценберга, пошла еще
далее.
—
Ф. Шварценберг был министром иностранных дел, но
играл огромную роль во внутриполитической жизни страны. Он
уничтожил конституцию и восстановил абсолютистско-бюрокра­
тическую систему. Однако политику германизации начал осу­
ществлять не оп, а занявший первое место в правительстве по­
сле его смерти А. Бах. Он проводил крайне реакционный курс,
составной частью которого являлось административное онемечи­
вание венгерского и славянского населения.
Экспедиция против римской республики.
—
В ноябре 1848 го­
да в Риме произошло восстание. Папа Пий IX уступил требова­
ниям народа о созыве демократического министерства, но 24 но­
ября бежал из Рима в Гаэту, откуда объявлял «святотатством»
все демократические преобразования, проводимые в Риме в его
отсутствие. В ответ Учредительное собрание лишило папу свет­
ской власти и 9 февраля 1849 года провозгласило республику.
Во главе республики встали вожди демократических партий (пра­
вительство-триумвират возглавил знаменитый итальянский рево­
люционер, основатель тайной патриотической организации «Мо­
лодая Италия» Дж. М адзини), командование вооруженными си­
лами было поручено молодому Гарибальди. Луи-Наполеон, стре­
мясь опередить Австрию в подавлении революции, укрепить зна­
чение Франции в Средиземноморье и союз с католической церко­
вью, послал семитысячный корпус Удино для разгрома респуб­
лики. Одновременно его поддержали австрийские, неаполитан­
ские и испанские войска. После длительной героической обороны
республика пала, и в июле генерал Удино провозгласил восста­
новление светской власти папы.
Пруссия никогда не могла забыть своей неудачи в Олъмюце...
Объединительный процесс в Германии привел к созданию Прус­
ского (Ограниченного) Союза, в который вошли 29 немецких го­
сударств. Австрия противопоставила ему временное центральное
правительство. Дело чуть было не дошло до вооруженного столк­
новения между соперниками. Вмешалась Россия. Фридрих-Виль­
гельм уступил. В Ольмюце открылась конференция, и в конце
концов было решено об организации сейма на основаниях, суще­
ствовавших до 1848 года.


РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
Маркс К. Русская политика по отношению к Турции.
—
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 9, с. 168— 179.
Маркс К. Уркарт., Бем.
—
Турецкий вопрос в палате лор­
дов.
—
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 9, с. 268—275.
Энгельс
Ф. Внешняя политика русского царизма.
—
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 22, с. 11—52.
Ленин В. И. События на Балканах и в Персии.
—
Поли,
собр. соч., т. 17, с. 221—232.
Ленин В. И. Международная
политика
буржуазии.
—
Поли. собр. соч., т. 23, с. 121— 122.
Ленин В. И. Тетради по империализму.
—
Поли. собр.
соч., т. 28.
ПУБЛИКАЦИИ ИСТОЧНИКОВ
Акты Кавказской Археографической комиссии. Т. 1—12. Тиф­
лис. 1866— 1904.
Англо-русский инцидент со шхуной «Виксен».
—
Красный ар­
хив, 1940, No 5.
Внешняя политика России XIX и начала XX века. Докумен­
ты российского министерства иностранных дел. Сер. I —II, т. 1—
14. М.: Политическая литература, 1960—1985.
Всеподданнейший отчет
министра иностранных дел гр.
К. Нессельроде за 25 лет царствования Николая I.
—
Сборник
Русского исторического общества. Т. 98. Спб., 1896.
Мартенс Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций, заклю­
ченных Россиею с иностранными державами. Т. 1—15. Спб.,
1874— 1909.
Муравьев Н. Н. Русские на Босфоре в 1833 году. М., 1869.
Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров. М., 1929.
Чичерин Б. Н. Воспоминания. Москва 40-х годов. М., 1929.
Феоктистов Е. М. Воспоминания. За кулисами политики
и литературы. 1848— 1896. Л ., 1929.
557


ИСТОРИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
А рш Г. Л. Каподистрия и греческое национально-освободи­
тельное движение 1809—1822 гг. М.: Наука, 1976.
Балаян П. Б. Дипломатическая история русско-иранских
войн и присоединения восточной Армении к России. Ереван:
Изд-во Акад. наук Армянской ССР, 1988.
Восточный
вопрос во внешней политике России.
Конец
XVIII — начало XX в. М.: Наука, 1978.
Г а л о я и Г. А. Россия и народы Закавказья. Очерки полити­
ческой истории их взаимоотношений с древних времен до побе­
ды Великой Октябрьской социалистической революции.
М.:
Мысль, 1976.
Горяйнов С. М. Босфор и Дарданеллы. М., Спб., 1908.
Гроссул В. Я. Реформы в Дунайских княжествах и Рос­
сия. М.: Наука, 1966.
Дубровин Н. Ф. История войны и владычества русских
на Кавказе. Т. I —VI. Спб., 1877.
3 а к Л. А. Монархи против народов. М.: Международные от­
ношения, 1966.
История дипломатии. Т. I. М.: Политическая литература, 1959.
Итоги и задачи изучения внешней политики России. М.: Нау­
ка, 1981.
Киняпииа И. С., Блиев М. М.,
Дегоев В. В. Кавказ и
Средняя Азия во внешней политике России. М.: Изд-во Москов­
ского университета, 1984.
К и нянина Н. С. Внешняя политика России первой поло­
вины XIX в. М.: Высшая школа, 1963.
Международные отношения на Балканах. 1815—1830. М.: Нау­
ка, 1983.
Орлик О. В. Декабристы и внеш няя политика России. М.:
Паука, 1984.
Потто В. А. Кавказская война в отдельных очерках, эпи­
зодах, легендах и биографиях. Т. I —V. Спб. Тифлис, 1885—1891.
Смирнов II. А. Мюридизм на Кавказе. М.: Изд-во Акаде­
мии паук СССР, 1963.
Татищев С. С. Внеш няя политика императора Николая I.
Спб., 1887.
Ф а д е о в А. В. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX в.
М.: Наука, 1958.
Формирование национально-независимых государств на Бал­
канах (конец XVIII — 70-е годы XIX в.) . М.: Наука, 1988.
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
А б о в я н X. Раны Армении: Скорбь патриота. М.: Художест­
венная литература, 1978.
Тынянов 10. Смерть Вазир-Мухтара. М.: Советский писа­
тель, 1948.


СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. В. Л. Георгиев, А. В. Георгиев
Н. А. Задонский. Жизнь Муравьева . . .
ДОКУМЕНТЫ И ВОСПОМИНАНИЯ
А. П. В ер ж е. Посольство А. П. Ермолова в Пер­
сию ............................................................................................
Две верси и одной т р а г е д и и ................................................
Из «Записки об Л. С. Грибоедове» С. Н. Бегичева
Из «Воспоминаний
полномочного
министра»
О. И. С и м о н п ч а ..................................................................
Из «Записок» Н. II. Муравьева-Карского . . . .
Р ас ск аз А м б а р ц у м а ...........................................................
Кавказский вопрос глазами современников
.
.
.
.
Всеподданнейший рапорт генерала Ермолова от
12 февраля 1819 г о д а ......................................................
Рапорт штабс-капитана, князя Шаховского баро­
ну Розену от 24 ноября 1834 г о д а ..........................
«Записка об учреждении Российской Закавказской
Компании» статского советника Грибоедова и
коллежского советника Завелейского, 7 сентября
1828 г., Т и ф л и с .....................................................................
А. Г. Жомини. Роль и значепие России в Европе
перед Крымской войной . . . ..... ...........................
Примечания ...................................................................................
Реком е ндуем ая л и т е р а т у р а .....................................................
5
27
451
408
408
470
473
478
480
480
482
487
494
517
557


За стеной Кавказа / Сост.,
предисл.,
коммент.
3 12 В. А. Георгиева, А. В. Георгиева; Ил. К . Фадина.
—
М .: Мол. гвардия, 1989.
—
557[3] с., ил. —
(Исто­
рия Отечества в романах, повестях, документах.
Век XIX).
ISBN 5-235-00322-5
Книга посвящена восточному направлению внешней поли­
тики России, истории Кавказских войн в первой половине
XIX века. В нее вошли роман Н. Задонского «Жизнь Муравье­
ва», документы и мемуары этих лет. Книга рассчитана на
массового читателя.
3 go—
2— 124—89
Б Б К 84Р7+63.3(2)47
ИБ No 6012
ЗА СТЕНОЙ КАВКАЗА
*
Старший редактор Библиотеки
«История Отечества в романах,
повестях, документах».
С. Елисеев
Заведующий редакцией
А. Житнухин
Редактор
И. Андреев
Художественный редактор
А.. Романова
Технический редактор
Н. Носова
Корректоры
М. Пензякова, Н. Самойлова,
Н. Понкратова
*
Сдано в набор 07.02. 89. Подписано
в
печать
07.07.89 .
Формат
84Х 108‘/з2. Бумага типографская
No 1. Гарнитура «Обыкновенная
новая». Печать высокая. Уел. печ.
л. 29,4. Уел. кр. -отт. 29.92. Учетно-
изд. л. 33,8. Тираж 200 000 экз.
(1-й завод 100 000 экз.). Цена
2 р. 30 к. Заказ 777.
*
Типография
ордена
Трудового
Красного
Знамени
издательско-
полиграфического
объединения
ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия».
Адрес ИПО: 103030, Москва, Сущев­
ская, 21.
ISBN 5-235-00322-5