Текст
                    
«
Г ^ПАМЯТНИКИ-Л
русек¥й йетовийЁёкой
\	4 Л	Л'
'V Л >	?•> s< 'Чсч
МОСКВА
Издательство «Территория»
2001

А.А. Зимин ОПРИЧНИНА ХЧ> ^>SAs.. МОСКВА Издательство «Территория» 2001
ББК 63.3(2)44 362 Издание 2-ое, исправленное и дополненное. Предисловие доктор исторических наук А.Л. Хорошкевич Зимин А. А. 362 Опричнина. М., Территория, 2001. 448 стр., илл. ISBN 5 -900829-07-3 Книга выдающегося русского историка А.А. Зимина (1920- 1980) «Опричнина Ивана Грозного», вышедшая первым изданием в 1964 году, единственное хронологически организованное и сис- тематизированное изложение событий одной из самых мрачных эпох в истории средневековой Руси, сразу же занявшее место сре- ди классических трудов о прошлом России. Второе издание книги, получившей авторское название «Оп- ричнина», было задумано сразу же после первого. До своей кончи- ны в 1980 г. А.А. Зимин пополнял текст новыми материалами и соображениями, уточнял оценки и совершенствовал концепцию этого страшного и загадочного периода. Все авторские дополнения и изменения внесены А.Л. Хорош- кевич при участии В.Г. Зиминой. © «Территория», 2001. © Зимина В.Г. © Хорошкевич А.Л. © Николаев Б.А. (идея и разработка серии) ISBN 5-900829-07-3
АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ ЗИМИН И ЕГО КНИГА «ОПРИЧНИНА ИВАНА ГРОЗНОГО» Первое издание этой книги увидело свет в 1964 г., когда со- ветская историческая наука делала первые шаги к освобожде-. нию от тяготевшего над ней идеологического гнета, обязывав- шего к униформизму мышления. Тогда же делались попытки отойти от непременной в конце 30-х - первой половине 50-х го- дов идеализации Ивана Грозного и его любимого детища оприч- нины, так восхищавшей «вождя и учителя народов СССР», ко- торый ориентировался на пример Грозного1. Александр Александрович Зимин (22.11.1920-25.11.1980)2 создавал эту книгу так, как жил и работал в начале 60-х годов - страстно и увлеченно. «Опричнину, - вспоминал он позднее, - я писал на одном дыхании. Целиком. Сполна (вероятно, в полгода)». Он боялся не успеть издать ее в то краткое время полуосвобож- дения от прежних сталинистских догм, которое было названо «оттепелью». И он, как и все историки, творившие в 40-50-е годы, испытал на себе тлетворное влияние догм. «Ослиная шку- ра прилипает к телу, и отдирать ее приходится с кровью», - признавался он значительно позднее3. Однако ему это делать было тем легче, что вся его жизнь и творчество были пронизаны духовной свободой4. База для исследования об опричнине уже существовала. Еще для «Очерков истории СССР» в начале 50-х годов он дорабаты- вал текст П.А. Садикова, написанный до Великой Отечественной войны5. А после этого прошло много лет работы в архивах, много лет напряженных исканий истины - разгадки этого странного и, по мнению, одних бессмысленного, по мнению других, - чрезвы- чайно плодотворного государственного переустройства страны - обнародованных в серии его собственных6 и чужих7 публикаций. В статьях об истории государственного аппарата, составе Зем- ского собора 1566 г. или об отдельных личностях, например, та- ком выдающемся деятеле, как Филипп Колычев, Зимин, ученик С.В. Бахрушина, а соответственно и «внук» В.О. Ключевского, показал себя их достойным преемником. Он унаследовал от них то уважение и интерес к человеческой личности, которые были присущи литературе и исторической науке XIX в. Вслед за
6 В.О. Ключевским, глубоким и проницательным психологом, горь- кий скептицизм которого скрывал трепетную любовь не просто ко всему человечеству, но и конкретным людям, жадное и при- стальное внимание к каждому из них - царю и его последнему холопу, боярину и приказному дьяку, и С.В. Бахрушиным, кото- рому принадлежит целая галерея блистательных и проникновен- ных характеристик русских исторических деятелей, А.А. Зимин с живым сочувствием и вдумчивостью относился к каждому ге- рою своих сочинений. За три года до издания «Опричнины» увидела свет первая из будущей шеститомной серии книг8 - «Реформы Ивана Гроз- ного». В ней, как и в «Опричнине», автор реализовал свое пред- ставление о том, что позднее назвал «прагматическим подхо- дом»9, который предполагает комплексное изучение источников (в данном случае это оказались летописи, акты, писцовые, сре- ди них и неопубликованные ярославская и рузская, разрядные, вкладные и др. книги) и «повествовательность»10 (изложение материала в хронологической последовательности), свойствен- ную трудам великих предшественников А.А. Зимина - Карам- зина, Соловьева и Ключевского. Так же написано и исследова- ние об опричнине. Автор впервые в советской историографии последовательно излагает события опричного времени, ход войн и дипломатических переговоров, заседаний Боярской думы и Земского собора 1566 г., действия палачей и мучения жертв. Но дело не только в этом. Главная особенность этого исследования - в его универсальности. Полноте источниковой базы и разносто- роннему анализу источников соответствует и интерес историка ко всем сторонам жизни Руси эпохи опричнины11. Впервые в советской науке полноправными членами историографическо- го процесса, а не только объектами критики с «марксистско-ле- нинских позиций» выступили зарубежные коллеги, в том числе и русские эмигранты. Их подход, явно отличавшийся от совет- ского и дореволюционного русского, позволял увидеть в оприч- нине те грани, которые ускользали от взгляда, направленного лишь в одну сторону. Концепция опричнины, ее корни и характер определены А.А. Зиминым гораздо точнее, чем его предшественниками. Не- смотря на глубокое уважение к В.О. Ключевскому12 и С.Б. Ве- селовскому18, которых он ставил чрезвычайно высоко и искрен- не почитал, он отказался от их идеи о бессмысленности опричнины. Не присоединился он и ко взгляду С.Ф. Платонова о целесообразности и прогрессивности опричнины для разви- тия русской государственности, поддержанному впоследствии в советской исторической науке14. Отказался он и от теории со- ветской историографии о борьбе боярства и дворянства. «В этой книге впервые было изложено мое понимание XVI сто- летия. XVI столетие - не борьба дворян и бояр, а борьба с удела-
7 ми (завершение ее)»15. А. А. Зимин видел остатки феодальной раз- дробленности в существовании удела Владимира Андреевича Старицкого, независимом положении церкви и Великого Новго- рода. Автор совершенно прав в том, что опричнина была направ- лена против последнего удельного князя, единственного реаль- ного, по понятиям того времени претендента на власть в государстве, что и обнаружилось во время так называемого «бояр- ского мятежа 1553 г. Именно он, храбрый воин, но беспомощный политик, после отставки А.Ф. Адашева оказался «орудием» в ру- ках части боярства, не согласного с внешнеполитическим курсом царя. Традиционное положение церкви, огромного социально- политического организма, сохранявшего свою экономическую и административную обособленность, также было препятствием на пути централизации страны. В период опричнины шла борьба за включение церкви в государственный аппарат, за полное подчи- нение ее государству. И третья сила - Великий Новгород, присо- единенный в результате военных и «мирных» походов Ивана III в 70-80-е годы XV в., он постоянно оставался источником беспо- койства центральной власти. А. А. Зимин справедливо подчерки- вает роль поддержки, оказанной новгородцами отцу кн. Влади- мира - Андрею Старицкому в 1537 г. Правда, такая концепция опричнины не вполне объясняет всех причин ее введения16 (кстати, в книге вообще нет раздела о предпосылках опричнины, автор просто отсылает к своему же предшествующему монографическому исследованию). Зато очень хорошо представлены ее последствия: в результате оприч- нины было уничтожено последнее удельное княжество, нане- сен сокрушительный удар традициям независимости Новгоро- да, усилено подчинение церкви государству. Одно из центральных мест в книге занимает глава о Земском соборе 1566 г., который А.А. Зимин характеризовал как сослов- но- представительное учреждение. Этот вывод дополняется его же наблюдением о том, что феодальная аристократия в годы оп- ричнины в целом не пострадала, а Боярская дума сохранила свое положение. Это утверждение приобретает особое значение в связи с господством в советской науке унаследованного от С.Ф. Платонова взгляда, будто ни Боярская дума, ни другие со- словные учреждения не играли серьезной роли во внутриполи- тической жизни страны. Предлагалось даже заменить термин «сословно-представительная монархия» применительно к XVI столетию термином «сословная монархия»17. А.А. Зимин же поддержал точку зрения С.В. Юшкова и М.Н. Тихомирова на Земский собор 1566 г. Скрупулезно и внимательно исследуя состав его участников, А.А. Зимин показал, что на соборе гос- подствовала верхняя прослойка дворянства, разделенного на «статьи». Присутствовали также и представители духовенства (впрочем, лишь треть тех иерархов, которые были на соборе
8 1580 г.), и привилегированное купечество. В отличие от В.Б. Коб- рина А.А. Зимин пришел к выводу, что в работе собора вопреки его более позднему названию XIX в. участвовали и опричники. Сведения о персональном составе участников собора отражали, по А.А. Зимину, территориальную структуру двора. Подчерки- вал он то, что на повестке дня собора стоял насущнейший воп- рос, который возник в связи с русско-литовскими переговора- ми, - о продолжении или прекращении Ливонской войны. Черно-белое изображение опричнины (в апологетической на- учно-пропагандистской литературе 30-40-х годов черная краска предназначалась для противников царя, а белая - исключитель- но для Ивана Грозного), оказавшее влияние и на исследования П. А. Садикова и И.И. Полосина, в работе А. А. Зимина сменилось более красочным. Исчезло понятие «врагов» и «изменников», на которых ополчался царь. А. А. Зимин показал, что наряду с каз- нями за служебные провинности или поражения, в частности, при Улле, царь расправлялся таким же образом и за вымышленные измены (например, Великого Новгорода). Есть в книге спорные и нерешенные проблемы, местами вид- ны следы воздействия предшествующей историографии. Так, в монографии 1964 г. непонятно, почему, сохранено понятие цен- трализованного государства (впрочем, используемого и до сих пор), хотя применительно к первой половине XVI в. сам А.А. Зи- мин, в качестве соредактора 1-го тома «Истории СССР с древ- нейших времен» упразднил этот термин в пользу «единого»18. Мысль об отсутствии принципа обязательности представитель- ства на Земском соборе 1566 г. (поскольку некоторых групп го- родового дворянства там не было) противоречит другой - об эк- стренности созыва собора, в результате чего и мог быть нарушен вышеуказанный принцип. Несколько непоследователен автор и в трактовке причин опал и казней. Из заключения книги мож- но сделать вывод, что речь шла исключительно об «истребле- нии действительных врагов», хотя это противоречит приводи- мым им самим фактам и, разумеется, действительности. Нет объяснения, как, впрочем, и у его предшественников, причин казни приказных деятелей во время великой бойни в июле 1570 г. на Поганой луже в Москве. Несмотря на это, исследование А.А. Зимина - значительный этап в изучении этого мрачнейшего,периода правления Грозно- го. Впервые на материалах, современных опричнине, уточнена ее территория. Восстановлены биографии опричников и прибли- женных к царю ведущих опричных деятелей. А.А. Зимин пока- зал и судьбы боярско-княжеской вотчины, уступавшей свои по- зиции поместью. Благодаря систематическому использованию писцовых книг и актового материала разрушительные послед- ствия опричнины предстают перед читателем с удручающе-убе- дительной достоверностью. Что же касается управления, то здесь
9 А.А. Зимин продолжил наблюдения П.А. Садикова и пришел к выводу, что в опричнине воспроизводилась стандартная для того времени структура, иногда возрождающая более архаичную. Поэтому в своей книге А.А. Зимин невольно продемонстриро- вал бесплодность поисков государственной целесообразности этого политического эксперимента. Современники восприняли исследование А.А. Зимина об опричнине как огромный шаг вперед, прежде всего в освобож- дении мысли историка от идеологических догм. Непримиримый разоблачитель культа Сталина-Грозного С.М. Дубровский пи- сал о книгах С.Б. Веселовского и А.А. Зимина, что в них «мно- го... правдивых данных, которые камня на камне не оставляют от какой бы то ни было идеализации деятельности Грозного»^. То же отметил и В.Б. Кобрин20 и большинство зарубежных ре- цензентов (Дж.Файн, П. Хоффманн и другие)21. Некоторых од- нако не удовлетворила фактологичность изложения. По мнению 36. Вуйчика, «Зимин старается как можно больше выяснить, но значительно меньше хочет оценивать»22. Думается, что это луч- ший комплимент исследователю, работавшему после долгого пе- риода 30-х - середины 50-х годов, когда большинство авторов оценивали, не изучая, но лишь политизируя и актуализируя не- ведомое. Специалисты высоко оценили вклад А. А. Зимина в рас- ширение Источниковой базы изучения опричнины (Г.Д. Бурдей, С.М. Каштанов), его широкое многоплановое изложение собы- тий этого трагического семилетия, сочувственный интерес к судьбам людей, широкое применение, впервые после С.Б. Весе- ловского, генеалогии (С.М. Каштанов, В.Б. Кобрин). Меньше единодушия среди исследователей в оценке концеп- ции опричнины А.А. Зимина. С общей его идеей согласились Г.Д. Бурдей и первоначально С.М. Каштанов. С.М. Каштанов уточнил понятие удела и подчеркнул различие уделов времени Грозного. Так, Старицкий удел возник в годы боярского правле- ния, занимал обширную территорию, благодаря чему князь Вла- димир Старицкий мог проводить более или менее самостоятель- ную политику. Остальные же уделы (Михаила Темрюковича и др.) были созданы самим Грозным в качестве политического противовеса первому. Каштанов поставил вопрос о причинах сохранения опричнины в 1571-1572 гг., когда она свою основ- ную внутриполитическую функцию - ликвидацию пережитков удельного времени - уже выполнила23. В.Б. Кобрин, как и А.А. Зимин, отрицал антибоярскую направленность опричнины, хотя, противореча себе, отмечал, что террор был направлен про- тив бояр, а бежали из страны дворяне. Он также оспаривал факт участия опричников в деятельности Земского собора 1566 г. и высказал свои соображения относительно форм централизован- ного государства, зачислив в одну из них и сословно-представи- тельную монархию. Вместе с тем он же напомнил о существова-
10 е> нии различных точек зрения на хронологическое приурочение начала становления и время развития централизованного госу- дарства: С.В. Юшков и К. В. Базилевич относили начало этого процесса ко времени Ивана Калиты. Н.Л. Рубинштейн - к XVI- XVII вв. Удивительная пестрота мнений по поводу так называе- мого «централизованного государства» даже в середине 60-х годов лишний раз, добавим от себя, подчеркивает мертворож- денность самого этого понятия24. Рецензенты высказали несколько общих соображений и от- носительно сущности и причин введения опричнины. 36. Вуй- чик высказал мысль, что опричнина - результат невыносимой военной ситуации. Эта точка зрения вполне соответствует тра- дициям польской историографии опричнины (например, мне- нию К. Валишевского) и, действительно, не далека от истины. С.М. Каштанов, сосредоточив свое основное внимание на про- блемах истории русского войска, подчеркнул, что опричнина была отменена, как показал А.А. Зимин, по чисто военным со- ображениям и высказал свое понимание опричнины. «В извест- ном смысле, - писал он, - опричнина - неудачнаярепетиция аб- солютизма, для которой характерны, во-первых, попытка оформить в.виде привилегированного сословия нарождающийся класс крепостников нового типа (с составом, подобранным пока еще не по экономическому принципу, а по принципу верности сю- зерену) и, во-вторых, тенденция применить колониальные ме- тоды эксплуатации непривилегированных территорий»2^. Таким образом, соглашаясь в целом с концепцией опричнины А.А. Зи- мина, С.М. Каштанов одновременно предлагал и уточнение ряда ее аспектов. Возвращение к модифицированной теории об оппозиции «царь - бояре» содержали вышедшие в 1966 и 1968 гг. книги Р.Г. Скрынникова. Поскольку этим работам тогда еще ленин- градского ученого уделено довольно большое внимание в допол- нениях А. А. Зимина ко второму изданию монографии, попыта- емся лишь объяснить причины этого. Р.Г. Скрынников вольно и своеобразно интерпретирует источники, позволяя себе делать далеко идущие выводы, на которые источники его отнюдь не уполномачивают. «Страшный бич современной науки - гипоте- зомания, - считал А. А. Зимин. - «Все дозволено». У (историков - А.Х.) феодалов причин к этому много (не говоря уж об общих - падение нравственного начала в науке, рост рационализма, об- щественные условия и т.п.) ... пределы дозволенного четко у нас не определены... Только создание строгой методики исследований может спасти науку от потока этой мутной халтуры, от пре- вращения науки в миф». Его придирчиво въедливые замечания по поводу различных гипотез имеют значение более общих, ме- тодических указаний. В 60-70-е годы дальнейшее исследование опричнины шло
11 параллельно с изданием источников. Введение их в научный оборот происходило весьма интенсивно: увидела свет перепис- ка Курбского с Грозным26, опубликованы вкладная книга Трои- це-Сергиева монастыря27, Пискаревский летописец и Устюж- ский летописный свод28, пространная редакция разрядных книг29, записки иностранцев, летучие листки и др.30. Разверну- лась полемика о времени составления приписок в Царственной книге относительно боярского «мятежа» марта 1553 г.31, равно как и самой Царственной книги32, написания «Истории о вели- ком князе московском» А.М. Курбского33, ее значения как ис- точника по истории опричнины34, выясняются источники и про- исхождение разрядной книги 1559-1605 гг.35, боярских книг и десятен36, продолжается исследование записок иностранцев об опричнине37. После завершения работы над вторым изданием «Опрични- ны» в 1974 г. сам А.А. Зимин периодически обращался к преды- стории этого политического феномена. В предисловии к описи Царского архива он показал, каков был первоначальный его со- став, как он формировался в опричные годы, как использовал его материалы Иван IV, то обращаясь к текущим делам, то под- нимая документы полувековой и десятилетней давности, по пре- имуществу посольские дела38. К вопросу о последствиях оприч- нины ученый вернулся в книге «Путь к власти», вышедшей под названием «В канун грозных потрясений». Однако концепции опричнины он не менял, о чем свидетельствует книга, написан- ная в 1974 г. и вышедшая в 1982 г.39. Идеи А.А. Зимина относительно антиудельной направлен- ности опричнины и в 80-е годы развивал В.Б. Кобрин, показав- ший несостоятельность иллюстративного метода последовате- лей С.Ф. Платонова - Р.Г. Скрынникова и В.И. Корецкого40. В то же время и Р.Г. Скрынников придерживался и поныне при- держивается своей прежней концепции41. Продолжали разраба- тываться и частные, но весьма существенные темы истории оп- ричнины42. Одна из них - история Земского собора 1566 г., в котором, по мнению Б.Н. Флори, участвовало привилегирован- ное купечество, а из членов государева двора - лишь те, кто в это время находился в Москве. Созыв же собора происходил, по В.Д. Назарову, столь стремительно (в течение одного-двух дней), что на него оказались неприглашенными церковные иерархи даже из ближайших окрестностей столицы43. Правительство же было в высшей степени заинтересовано в незамедлительном по- лучении информации о реальном отношении различных сосло- вий к вопросу о войне с Великим княжеством Литовским, от чего зависела и позиция русской стороны на переговорах с литов- ским посольством. Вторым важнейшим направлением исследований отечествен- ных историков 80-90-х годов была земельная политика оприч-
fsirit- (<lU,^4«,M4j //Лл*** ‘^’Я ltro!>'9 If. Ф. Мстиславский (всем троим писали в 1567 г. поль- ский король и гетман Ходкевич). Это было сделано, воз- можно, с целью отвести от себя всякие подозрения (тем более что самого Федорова в Москве не было: он нахо- дился в Полоцке). К ним присоединился и Владимир Ста- рицкий, долгие годы пребывавший в страхе за свою жизнь. Участь Федорова была решена. И. П. Федоров вызывал подозрения царя не только тем, что к нему писал польский король ’, но и всей своей политической деятельностью. Иван Петрович Федоров происходил из старинной боярской фамилии, обосновавшейся при великокняже- ском дворе еще в начале XIV в. У внука известного боярина Акинфа Гавриловича Андрея Ивановича было восемь сыновей; из них вторым по счету был Иван Хромой, четвертым — Иван Бутурля и восьмым — Ми- хаил 2. Внук Ивана Андреевича Хромого и дед И. П. Федорова Федор Давыдович уже в 1475—1477 гг. был видным боя- рином при дворе Ивана III3. Федор Хромой, как, впрочем, и его отец, владел землями на Белоозере4, которые позд- \ -о нее унаследовал И. 11. Федоров. Его двое детей — Григо-Ч(с . рий и Петр принадле^ц^чксл^ - времени Василия III, чютя^^плюбом1 тн^йголюиопнп^н- не ' > бмяк Г. Ф. Давыдов ж 1501 г. .стал окольничим, ю—г- “ S <> Я s Ч ные письма И. П. Федоров получал еще в Юрьеве осенью 1562 г. от того же Ходкевича («Сборник РИО», т. 71, стр. 68—78). Тогда Федоров получил строгое пред- писание: «Без государевы обсылки Иван к Григорию Хоткеву Х^Грамоты от себя не посылал, а присылал бы те грамоты ко го- сударю часа того». ЧЭ \ 2 Михаил, по преданию, бытовавшему еще в первой поло- -Л^ууъине XVI в., после бегства Акинфа в Тверь был найден в «челяд- не» — помещении для слуг; «того ради прозваша его Михайло Челядня» (ПСРЛ, т. IV, ч. I, вып. II, Л., 1925, стр. 478). Впрочем, / Челядней в родословцах именуется только сын Михаила Федор, и и сама легенда хронологически не увязывается с тем фак- \ Y что Федор Михайлович был боярином Василия II. V* /С*4 3 стр. И, 13. Умер он до 1492 г. См. «Акты социально- экономической истории Северо-Восточной Руси конца XIV — i 'начала XVI в.» (далее— АСЭИ), т. II, М., 1958, № 284, 3 , лтр. 191—192. • 5 4 АФЗиХ, ч. I, М., 1951, № 301—302, стр. 253. ,
, ' Я'л/ ► г.СХТоярином ’. В 1507—1509 гг. онгнаместничал овгороде, гдав 1508/09^. г. ^аклюэдд ,перемирие со Швецией 2лЕэдил оя также с тгггсолУством К Литву и пере- писывался с литовскими представителями 3£Последние све- дения о неМд^тнрсятся к 1524 г.4ЦВго младший брат П. Ф. Фйдхфов сделался одновременно с нимЛЛГОлвничим (в 1501 г.), но боярское звание так и не получил, срав- нительно рано сойдя с исторической сцены (последний раз упомянут в источниках в 1509 г.)5. Петр Федорович же- нился на дочери ярославского князя Семена Романовича 5 Возможно, этим обстоятельством объясняется давн зость его сына к А. М. Курбскому. _____ Более громкой была судьба потомства младшего сына Андрея Ивановича Михаила. Федор Михайлович Челядня сделался боярином Василия Темного и получил от него еще до 1451—1456 гг. в вотчину земли Бежецкого уезда7, В 1462 г. он выполнял важную дипломатическую миссию московского правительства, будучи послан великим кня- зем в Новгород6. Он же являлся одним из лиц, ведавших судом по земельным делам9, и вместе с Иваном Юрьеви- чем Патрикеевым подписал в 1461/62 г. духовную Васи- Хя II10. Умер Ф. М. Челядня вскоре после вокняжения ;>С ^Йвана III". to 6vv 1 АФЗиХ, ч. I, № 309, стр. 265/Ошибочно упомянут среди «бояр» под 1498 г. в хронографе (С. О. Шмидт, Продолжение хронографа редакции 1542 т^—^«Исторический архив», kilJUI, 1951, стр. 273). < ,Ц>-Хс\о 2 РИБ, т. XVII, СПбГ, 1898, № 358; *6; «Описи Ц£ъ ского архива XVI века...», стр. 80. idCWV’ ri 3 «Сборник РИО». т. 35, стр. 350 и след. 4 ] 4 Там же, стр. бИ. ’ 5 ДРК, стр. 28, 43* «Сборник РИО», т. 35, стр. 489. 6 АСЭИ, т. II, № 284, стр. 191; Н. П. Лихачев, Заметки по родословию некоторых княжеских фамилий.—«Известия Рус- ского генеалогического общества», вып. I, стр. 110—111. 7 ДиДГ, № 58, стр. 180. 8 ПСРЛ, т. XVI, СПб., 1889, стр. 207. 9 См. акты 1447—1455 гг. (АСЭИ, т. I, № 201, стр. 144); 1448— 1461 гг. (АФЗиХ, ч. 1, № 116, стр. 108); 1450—1454 гг. (АСЭИ, т. II, № 153-а, стр. 90); 1456—1462 гг. (АСЭИ, т. I, № 277, ~ стр. 198). ДиДГ, № 61, стр. 199. Около 1464—1473 гг. его вдова Аграфена с детьми Петром v и Андреем дают на помин его души землю в Ростовском уезде (АФЗиХ, ч. I, № 11, стр. 28—29).4 ( Ц F rs .. лфЗ^***^*4 / Ы Ac $ ко <♦ СК<Й^ Л
14 нины. Продолжая спор А.А. Зимина с Р.Г. Скрынниковым о мас- штабах опричных репрессий, этот вопрос на материалах Руз- ского, Рязанского, Суздальского уездов изучали В.И. Корецкий, С.И. Сметанина, Н.К. Фомин44. По наблюдениям последнего, половина землевладельцев Суздальского уезда принадлежала к высшим слоям, но все категории привилегированных землевла- дельцев понесли одинаковые потери. В. Б. Кобрин использовал выводы Н.К. Фомина для подкрепления своих45 и А. А. Зимина наблюдений46. На основании сплошного изучения писцовых книг по Старицкому, Вяземскому, Можайскому и Малояросла- вицкому уездам А.П. Павлов показал, что в результате массово- го переселения там происходила смена форм собственности, вот- чина уступала поместью47. И даже несмотря на «факт разрыва в эти (70-е - А.Х.) годы Ивана IV со значительной частью оп- ричной верхушки... уничтожая и отстраняя ее, - по наблюдени- ям над боярскими книгами и десятнями отмечали С.П. Мордови- на и А.Л. Станиславский, - Грозный все же опирался на бывших опричников»^. Еще дальше шел Д.Н. Альшиц, и после работы А.А. Зимина развивавший свою старую идею о единстве «оп- рично-дворовой политики» на протяжении 60-80-х годов, об оп- ричнине как форме единовластия и терроре, направленном не только против удельной фронды, но и против слишком незави- симо («шляхетски») настроенных служилых людей49. Финансовой политикой периода опричнины специально за- нимался С.М. Каштанов. Отход от политики Избранной рады по отношению к различным церковным организациям наметил- ся в 1566-68 гг., когда привйлегированное положение заняли Симонов и Чудов монастыри, союз царя с которыми противо- стоял противнику опричнины митрополиту Филиппу Колыче- ву (24/25 июля 1566 - 24-8 ноября 1568 г.). Поставление по- слушного воле Ивана IV митрополита Кирилла сопровождалось его временной поддержкой со стороны царя (вплоть до 9 октяб- ря 1569 г.). В работах 1982 и 1988 гг. С.М. Каштанов отмечает непоследовательность и противоречивость финансовой полити- ки Ивана IV, нарушавших «принцип централизации финан- сов»50. «Налицо отступление от более ограничительной полити- ки 50-х - начала 60-х годов», - считает он в монографии 1988 г., одну из главных целей опричнины автор увидел в увеличении доходов самого царя и уничтожении последнего удела51. Этот вывод нанес новый удар концепции о прогрессивности оприч- нины и ее содействия процессу централизации. На конференции, посвященной 400-летней годовщине смер- ти Грозного, зарубежные исследователи поставили ряд тем, име- ющих отношение и к опричнине. Это в первую очередь вопросы текстологии переписки Курбского-Грозного52, которые трево- жат души зарубежных исследователей со времени выхода в свет книги Э. Киннана53, поставившего под сомнение их авторство,
15 и до сих пор некоторыми считаются нерешенной54. Обсуждался и вопрос об «измене» и «изменах», шпионах и предателях (его поставила И. Ауэрбах, автор интересной работы о судьбе князя И.М. Курбского в Великом княжестве Литовском и Речи По- сполитой)55 и о роли психики царя во введении опричнины56. Параллельно исследовались и внешнеполитические предпосыл- ки57 и условия58 опричнины. Некоторые итоги изучения опричнины в 1988 и 1989 гг. под- вели Фр. Кемпфер и Г. Штекль в соответствующем разделе обоб- щающего труда «Руководство по русской истории»5^ иВ.И. Коб- рин в книге «Иван Грозный». Первые два автора, приняв схему Р.Г. Скрынйикова, поддержали мнение А.А. Зимина об анти- крестьянской направленности опричнины, но главное внимание уделили его же мысли об антицерковной политике опричнины, но развили это положение в ином плане, нежели это делали Зи- мин и Каштанов, - политическом, а не социально-экономичес- ком. По их мнению, право «печалования» за опальных (а тем самым и участие в политической жизни страны) затрудняло ус- тановление неограниченного самодержавия - полной автокра- тии царя. Стремление Грозного к неограниченной власти про- явилось с 1558 г., а на рубеже 1564/65 г. в момент установления опричнины митрополит потерял право печалования. В 1981 г. Г. Штекль подчеркивал, что митрополит Филипп, настаивая на его возвращении, понимал это право как форму соучастия в политических делах60. Потеря церковью функции посредника между аристократией и самодержцем оказалась побочным ре- зультатом введения опричнины, хотя ее главной целью, по Кем- пферу-Штеклю, была борьба с «изменниками». Говоря об «из- менах», авторы сомневаются в том, что обвинения Новгорода в «предательстве» имели под собой какие-либо действитель- ные основания. По их мнению, возможно, существовал лишь литовский заговор ради ослабления «Московии». В.Б. Кобрин в своей книге 1989 г. впервые в полный голос заговорил о целях и формах насаждения культа Грозного и де- формациях оценки опричнины в сталинское время61. Введение ее он связывал с желанием царя ускорить «централизацию», что без террора сделать было якобы невозможно. При этом Кобрин сравнивал опричнину с ускоренной сталинской индустриали- зацией 30-х годов. Говоря о социальной базе опричнины и царя, он указывал, что Иван Грозный добился согласия «масс», то есть посадского населения столицы, на террор. Признавая, что оп- ричнина способствовала централизации, будучи «объективно направлена против пережитков удельного времени», он считал, что был и иной путь к достижению той же цели, на который на- правляла страну Избранная рада. В последние годы основное внимание уделяется вопросам ис- точниковедения, в особенности, в связи с перепиской Курбского
16 и Грозного. Основные итоги многолетней дискуссии подведены В.В. Калугиным - в области литературоведения и Ч. Гальпери- ным - в области истории62. Однако дискуссия продолжается, и снова В.Н. Козляков ищет ее смысл в психологических особен- ностях царя, опасавшегося всего двора в целом63. С.М. Каштанов выдвигает теорию об опричнине, как превентивном мероприятии, избавившем страну от «того типа феодальной раздробленности, которая во Франкском государстве стала развиваться с IX в. и привела к распаду централизованную монархию Каролингов»^. Видимо, прозорливость царя, опасавшегося того, как бы феода- лы типа Шереметева не стали носителями политической влас- ти, привела к тому, что Россия XVI в. избежала участи государ- ства Каролингов. Но если последние, «начиная с Людовика Благочестивого, только шли на уступки земельной аристокра- тии, то Иван IVобвинил в заговоре даже тех, кто и не помышлял об измене царю, и начал крушить сословие служилых землевла- дельцев в целом, чувствуя в нем главную опасность централизо- ванной монархии»^5. Пожалуй, комментарии излишни, как и упрек С.М. Каштанова в адрес А.А. Зимина, занимавшего яко- бы позицию «москвоцентризма». То же касается точки зрения Б.Н. Флори, прославляющего государственную политику Гроз- ного как адекватную развитию России XVI в.66. Итак, и сегодня, более чем через треть столетия после выхода в свет труда А.А. Зимина, продолжается детальнейшее исследо- вание различных сторон опричнины. Многим из них дал импульс А.А. Зимин - таким, как история Земского собора 1566 г., отно- шения церкви и царя и т.д. Однако количество версий о сущнос- ти опричнины и ее причинах не сократилось. Пожалуй, разноре- чие мнений так же велико, как и 100 лет назад. Закономерное или случайное; насколько закономерное и насколько случайное яв- ление опричнина, до сих пор эти вопросы остаются предметом дискуссии. Но теперь к изучению этой проблемы исследователь подходит во «всеоружии» значительно большей суммы фактов, нежели четверть века тому назад, а может оценить ее, исходя из трагического опыта политической и социальной истории тотали- таризма XX столетия, в том числе и «большого террора». Пред- варяя подход некоторых наших современников. А.А. Зимин пи- сал: «Тоталитаризм обычно связан с психозом, прежде всего тех, кто его осуществляет (см. Гитлер, Грозный). В этом закономерно проявляется логика самого строя. Ведь сверхчеловеки живут не среди людей, а в вымышленном царстве, отождествляя добро и зло со своей волей. Рост личного эгоизма приводит к торжеству сверхэгоизма государственного»®. Мысль о «государственном сверхэгоизме», дорого обходящемся подданным или гражданам страны», дает ключ к пониманию опричнины, ключ, которым сам Александр Александрович уже не успел воспользоваться. Одна- ко в поисках истины об опричном семилетии исследователь оп-
17 ричнины вновь и вновь обратится к опыту одного из своих заме- чательных предшественников - опыту А.А. Зимина. Он не прой- дет ни мимо его методических установок, ни мимо его выводов о конкретных проблемах опричнины - о судьбах боярско-княжес- кой вотчины, опричной территории, положении уделов, эволю- ции государственного строя, Земском соборе 1566 г. и т. д. * * * К своим трудам А.А. Зимин относился, как к детям, и пес- товал их даже после того, как они, будучи изданными, покида- ли родительский кров и уходили в большую жизнь. Не исклю- чение и эта книга. Авторский ее экземпляр испещрен вставками с новыми наблюдениями и сведениями, аргументами в пользу своей точки зрения. Почти все они перепечатаны самим А.А. Зиминым на отдельных листах, где указаны и дополне- ния за счет опубликованных ранее статей. Рукопись второго издания была подготовлена А.Л. Хорошке- вич в 1990 г. по предложению издательства МГУ. Редакторскую работу провела О.Н. Агеева. Авторские вставки были внесены в текст книги68, увеличившейся в результате на 3 с лишним листа, унифицирован научный аппарат, в квадратных скобках приведе- ны ссылки на новые издания ряда памятников: Пискаревского летописца, Устюжского летописного свода, переписки Грозного с Курбским (Ю.Д. Рыков), государственного архива России XVI в. и разрядных книг (М. А. Бахтиаров), вкладной книги Троице-Сер- гиева монастыря, актов Симонова монастыря и др. Составитель благодарит за помощь в подготовке книги В.Г. Зимину, тщатель- нейшим образом сверившую последнюю корректуру, М.А. Бах- тиарова, В.Д. Назарова, Ю.Д. Рыкова, Б.Н. Флорю. Указатели со- ставлены И.В. Дедовской при участии А.Л. Хорошкевич. Несмотря на значительное время, разделяющее первое изда- ние и сделанные к нему дополнения второй половины 60-70-х годов XX в., публикаторы надеются, что и в XXI в. читателю будут интересны подходы к не теряющей актуальности теме опричнины, методика исследования одного из крупнейших зна- токов эпохи Грозного - Александра Александровича Зимина. В диссонансах монографии (между характеристикой историчес- кой мысли и конкретным материалом, например) чуткий чита- тель уловит дух эпохи, сковывавшей творчество ученых в нача- ле 60-х годов, и даже спустя 20 лет после смерти автора этой книги, масштабность и глубину работы, предпринятой им. А.Л. Хорошкевич, доктор исторических наук

А. Л. 3 им и н ЛртЫШШШ Wdttd 1|ЗДИТЕ,ьство социлл ь но- эконом И Ч Е С КО Й ЛИТЕ РА туры « МЫСЛЬ» МОСКВЛ • 4 9 64
От автора Кто из читателей не сохранил с детских лет в своей памяти мужественные образы купца Калашникова и князя Серебряно- го, верного слуги Васьки Шибанова, отважного Михайлы Реп- нина?! Кто не помнит византийски суровый облик царя Ивана Грозного у Васнецова, мудреца на престоле у Антокольского, обе- зумевшего от горя отца в бессмертных творениях Репина и Рим- ского-Корсакова?! Кто не испытывал чувства досады за боль- шого мастера киноискусства Сергея Эйзенштейна, который ходульной риторикой пытался изобразить жизнь и деятельность «государя всея Руси»?! Трудно сейчас назвать имя хотя бы одного более или менее видного ученого прошлого, который при построении многоэтаж- ного здания отечественной истории не остановил бы свой взор на опричнине, этом любимом детище царя Ивана. Но позвольте, скажут читатели этой книги, если все это так, то стоит ли еще раз возвращаться к этому сюжету, хорошо изве- стному всем по учебникам отечественной истории? Оказывает- ся, стоит. У опричнины удивительная судьба. Она долгое время явля- лась темой полупублицистических споров, социологических обобщений, но только не специальных исследований. Ведь до появления известной статьи С.Ф. Платонова, вошедшей позднее в его «Очерки Смуты», работ исследовательского характера об опричнине не было. Да и в настоящее время монографические разыскания на эту тему отсутствуют. Как известно, книга по- койного П.А. Садикова представляет собой посмертный сбор- ник статей главным образом о финансовых учреждениях и зе- мельной политике в годы опричнины. Не завершили своих многолетних изысканий по эпохе Ивана Грозного и такие вид- ные советские историки, как С.Б. Веселовский и И.И. Полосин, оставившие после себя лишь фрагменты ценнейших исследова- ний в области опричных реформ. Разномыслия по вопросам истории опричнины в историчес- кой литературе не исчезли и до настоящего времени. Еще быту- ют в зарубежной историографии чисто карамзинские представ- ления, в которых история России 1565-1572 гг. рассматривается сквозь призму деяний «царя-тирана». В советской историчес-
21 кой литературе основное внимание уделяется социально-эконо- мической сущности опричной политики. Однако в работах ряда историков, особенно в период культа личности, давались идил- лический образ царя Ивана IV и приукрашенное представление об опричнине, ложившейся тяжелым бременем на трудящиеся массы Русского государства. Этому в немалой степени способ- ствовали высказывания И.В. Сталина, безудержно восхвалявше- го Ивана Грозного, забывая о тех неисчислимых бедствиях, кото- рые принесло народу распространение крепостничества в XVI в. В последние годы стали выходить работы, дающие верное ос- вещение ряда важных вопросов истории России периода 1565— 1572 гг. Но обобщающего труда на эту тему еще не появилось. Все это и делает необходимым специальное исследование воп- росов истории опричнины, которое и предлагается вниманию читателя настоящей книги. Имея самостоятельное значение, она вместе с тем примыкает к работе автора о реформах Ивана Гроз- ного, составляя ее непосредственное продолжение. Именно по- этому в данной книге отсутствуют разделы, посвященные соци- ально-экономическим предпосылкам опричнины. Со всеми этими вопросами читатель может познакомиться во второй и третьей главах книги «Реформы Ивана Грозного»1. Это же об- стоятельство следует иметь в виду и при обращении к истори- ографическому обзору темы опричнины, который лишь допол- няет разбор взглядов историков на время Ивана Грозного, содержащийся в указанной книге. Настоящая работа написана на основе всей совокупности со- хранившихся источников, как опубликованных, так и рукопис- ных. Не все проблемы освещены в ней равномерно. Основное внимание уделено социально-экономическому и политическому смыслу опричнины. Вопросы внешней политики России 60-х - начала 70-х годов XVI в., а также истории общественной мысли рассматриваются лишь в той мере, в какой они необходимы для понимания хода и значения опричных преобразований2. При подготовке книги к изданию автору оказали большую по- мощь М.Е. Бычкова, И.В. Ледовская, В.М. Покровская, Н.Я. Тро- фимова, В.Г Шерстобитова, а также сотрудники научного каби- нета Института истории АН СССР, архивов и рукописных отделов московских и ленинградских библиотек. Много ценных советов и замечаний на разных стадиях работы было высказано специалис- тами из научных учреждений Москвы и Ленинграда. Всем этим своим друзьям автор приносит глубокую благодарность.
Глава I Историография. Обзор источников. Дореволюционная историография. Начало страстным спорам в историографии вокруг оприч- нины положили Иван Грозный и Андрей Курбский, с именами которых связано уже само становление нового этапа в истории Русского государства XVI в. В их эпистоляр- ном поединке отчетливо выступают диаметрально противопо- ложные оценки событий опричных лет, на долгое время опреде- лившие направление историографических споров. Окруженные цветистыми легендами историков различных направлений, эти крупнейшие политические деятели своего времени и талантли- вые публицисты, как правило, изображались в дворянско-бур- жуазной исторической науке носителями двух «начал» - само- державия и крамольного боярского сепаратизма. Казалось бы, так и должно было быть - одну сторону представлял государь всея Руси, а другую - опальный вельможа, дерзнувший бежать «от царского гнева» в Литву. Но вот эта-то кажущаяся очевид- ность и привела к многочисленным недоразумениям, лишь за- темнившим, а не просветлившим полемику царя и боярина, а вместе с тем и понимание опричных преобразований. Если в историческом споре Ивана Грозного и Андрея Курбского пер- вый является нападающей стороной, когда речь заходит о ре- формах правительственного компромисса середины XVI в., то уже при разговоре об опричнине державному повелителю при- ходится зачастую занимать оборонительные позиции. «Про что, царю, сильных во Израили побил, еси и воевод от Бога данных ти, различным смертем предал еси?»1 - восклицает князь Анд- рей в своем первом послании московскому царю, с которого и началась полемика царя и боярина. И дело, конечно, заключа- лось не только в том, что Курбский принадлежал к кружку мо- лодых энтузиастов, осуществлявших реформы середины XVI в., а в разгоряченном воображении грозного царя родилась идея опричнины, железной рукой претворявшаяся в жизнь во вто- рой половине 60-х - начале 70-х годов. Иван Грозный не мог привести ни одного примера, ни одного факта (как это сделал
23 Курбский для времени Избранной рады), для того чтобы пока- зать самоценность опричных мероприятий: они приобретали в его устах смысл только как расплата за какие-то прошлые пре- ступления бояр и княжат. Это могло лишь укреплять позиции Курбского, выступившего с обличением царя Ивана сразу же после своего бегства из Юрьева в 1564 г. Для него все существо опричнины сводилось к бессмысленному истреблению воевод, оклеветанных в изменах и чародействах. Этими гонениями и объясняет князь Андрей свой отъезд за рубеж2. Царь Иван в том же 1564 г. направляет Курбскому простран- ный ответ. Поражает внутренняя неслаженность этого, по сло- вам князя Андрея, «широковещательного и многошумящего» послания. Отвечая на обвинения Курбского, Иван IV старается доказать, что опричные репрессии вызваны были изменой бояр. Чего только он не приписывает «крамольным боярам!» Оказы- вается, «и литовская брань улучилася вашею же изменою и не- доброхотством», хотя сам же он пишет ниже, что Адашев и Силь- вестр выступали против Ливонской войны3. С негодованием описывает он те обиды, которые якобы накопились у него на действия вельмож, Сильвестра и Алексея. Иван IV не отрицал самих гонений на бояр за «измены и чародейства», Отстаивая самодержавные права царя, он заявлял, что «жаловати есмя сво- их холопей вольны, а и казнити вольны же»4. Вот тут-то и коре- нилась двойственность образа Ивана Грозного: олицетворяя со- бой самодержавную власть, окруженную ореолом «святости», он в своей практике зачастую оказывался обыкновенным дес- потом, от личной воли которого зависели жизнь и смерть его подчиненных. Следы удельной психологии в творчестве Ивана Грозного сильнее, чем это представлялось многим историкам. Он воюет не с боярством вообще, а с непокорными лично ему вельможами. Царь Иван отнюдь не сознательный выразитель интересов дворянства (каким был И.С. Пересветов). Ведь не кто иной, как он, возмущался Адашевым и Сильвестром, которые «молодых же детей боярских с вами (т.е. боярами. - А.З.) чес- тию подобяще»5. Он негодовал и на бояр, которые в малолет- ство царя «не по делу» жаловали детей боярских, «верстая не по достоинству», «рабы же свои, аки вельможа, сотвориша»6. Бег- ство Курбского продиктовано было, по его мнению, тем, что тот захотел «изменным обычаем быти Ерославскому владыце»7. Жизнь заставила Ивана IV многое делать в интересах рядовых феодалов, но идеология его была куда противоречивее, чем та, которую в иконописных тонах воссоздавали ревнители россий- ского самодержавия XIX в. Красочную картину опричных зверств Курбский нарисовал в своей «Истории о великом князе Московском». Выступая аполо- гетом Избранной рады, Курбский не разделял всецело взгляды консервативного боярства. Однако то, что было разумно в сере-
24 дине XVI в., в третьей четверти века постепенно становилось анах- ронизмом. Для Курбского, написавшего своеобразный реквием по убиенным в опричные годы, в это время на Руси ничего не про- исходило, кроме бессмысленной резни, объясняющейся лишь злой волей царя и наущениями его дурных советчиков8. Рацио- налистские представления князя Андрея сталкивались с теокра- тическими взглядами Ивана IV. Опричнина сделалась достоянием историографии уже в на- чале XVII в., когда плеяда блестящих публицистов задумалась над причинами только что пережитого ими Смутного времени, казалось бы, потрясшего самые основы государственного строя. Составитель хронографа 1617 г., происходивший из аристок- ратического окружения молодого царя Михаила Романова, с недоумением писал, что он не знает, почему многомудрый ум Ивана IV после смерти Анастасии заменился яростным нравом. Верноподданнические чувства не позволили автору объяснить «крамолу междоусобную» вмешательством провидения, а вель- можные симпатии заставили его все-таки с сокрушением отме- тить, что царь, «нача сокрушати от сродства своего многих, та- коже и от вельмож синклитства своего»9. Смелее высказывания тех публицистов, которые не были свя- заны с официальными кругами. Автор Пискаревского летописца (первая четверть XVII в.) заявлял, что опричнина была установле- на «попущением божием...за грехи наши... советом злых людей». Обнаружилось даже, что «бысть в людех ненависть на царя от всех людей»10. Почти с радостью сообщал он о казнях времени оприч- нины. Личные счеты с Иваном Грозным были у писателя князя И.М. Катырева-Ростовского, составившего в 1626 г. колоритную повесть о Смуте: в свое время грозный царь казнил одного из его родичей, Андрея Ивановича, и не раз «жаловал» опальными «милостями» других ростовских княжат. Катырев, как и Курбс- кий, превознося успехи Избранной рады, считает, что лишь по- зднее царь, «супротивен обретеся и наполнися гнева и ярости, наченше подовластных своих сущих раб зле и немилостивно го- нити»11, безвинно истреблять воевод и других людей православ- ного царства. Талантливый и самобытный публицист дьяк Иван Тимофе- ев начинает свои воспоминания с характеристики опричнины. «От умышления же зельныя ярости на своя рабы» царь Иван «возненавиде грады земля своея и во гневе... всю землю держа- вы своея, яко секирою, наполы некако разсече»12. Отдавая дол- жное уму и талантам Ивана IV, Тимофеев вместе с тем скорбит, что царь уничтожил многих, даже расположенных к нему вель- мож. Этот «велик раскол» и был причиной Смуты13. Тимофее- ву, много лет служившему в Новгороде, особенно дикими каза- лись новгородский погром и гибель Владимира Старицкого.
25 С XVIII в. исторические события становятся объектом науч- ного исследования. Виднейшим русским историком первой по- ловины XVIII в. был В.Н. Татищев. Он не оставил целостного изложения событий царствования Ивана IV; тем не менее и по его единичным высказываниям мы видим, как отрицательно относился В.Н. Татищев к спесивому боярству, ко всему тому, что мешает «монаршескому правлению», которое «государству нашему прочих полезнее, чрез которое богатство, сила и слава государства умножается, а чрез прочил умаляется и гибнет»14. Являясь приверженцем петровского абсолютизма, Татищев и царствование Ивана Грозного расценивал положительно, осуждая «некоторых безпутных вельмож бунты и измены»15. Ненависть Татищева к боярству станет еще более понятной, если мы вспомним напряженную борьбу Петра I с боярско-аристок- ратической оппозицией, чьим знаменем был царевич Алексей. Поборнику дворянских привилегий князю М.М. Щербатову «самовластие» Ивана IV, равно как и «отгнание» от власти «знат- ных», «именитых» особ, не приходилось по вкусу. По его мне- нию, никакого конфликта между царем и боярами не было, а просто царь неизвестно почему порвал союз с боярством, запо- дозрив его без всякого основания в измене, превратился в тира- на и привел государство к разрухе16. Сущность опричнины Щер- батов пытался найти в военных нуждах правительства. Иван IV, оказывается, хотел создать из стрельцов «наинадежнейшие вой- ска» и стремился при этом «сам быть их непосредственно пер- вым начальником и особливые отделил волости на содержание их, которые были опричниной именованы»17. Суровое щербатовское обличение самовластия царя-тирана Н.М. Карамзин облек в сентиментально-напыщенные формы. Исходя из того, что самодержавие и дворянство тесно связа- ны между собой, Н.М. Карамзин осудил борьбу Ивана Грозного с боярством, которое, по его мнению, и не сопротивлялось ему, ибо искони было привязано к самодержавию: «Бояре и народ во глубине души своей, не дерзая что-либо замыслить против вен- ценосца, только смиренно молили Господа, да смягчит ярость цареву, - сию казнь за грехи их! Кроме злодеев, ознаменованных в истории названием опришнины, все люди, знаменитые богатством или саном, ежедневно готовились к смерти и не предпринимали ничего для спасения жизни своей!»18 Давая общую отрицательную оценку царствования Ивана Грозного, мучителя, которого Россия сносила двадцать четыре года, «вооружаясь единственно молитвою и терпением»19, Ка- рамзин в опричнине увидел только «предлог для новых ужасов» царя. Государь выделил себе в опричнину особый удел, желая «как бы удалиться от царства, стеснив себя в малом кругу част- ного владетеля», создать отряд личных телохранителей29.
26 Н.М. Карамзин ввел в научный оборот много архивных до- кументов (Александро-Невская летопись, сочинение Гваньини, послание Таубе и Крузе, переписка Грозного с Курбским), но его общая трактовка опричнины как результата действия только психологических факторов - «ужасной перемены в душе царя» после смерти его первой жены Анастасии, существования заго- воров против Ивана «единственно в смутном уме царя» - даже в начале XIX в. была анахронизмом. Карамзинская концепция царствования Ивана Грозного выз- вала многочисленные отклики сторонников его взглядов и его идейных противников. Из числа последних Н.С. Арцыбашев (1773-1841), сторонник так называемой скептической школы, не оспаривал жестокости Ивана Грозного. Но «начало зла» в годы его правления он объяснял не дурными наклонностями царя, а действиями его приближенных, т.е. бояр, которые «исказили свой- ства монарха добродетельного и героя неустрашимого...»21. Новую страницу русской исторической науки составляют ис- торические взгляды декабристов, формировавшиеся в условиях начавшегося кризиса феодально-крепостнического строя. Дворян- ские революционеры подходили к оценке царствования Ивана IV с точки зрения своих общественно-политических взглядов, направ- ленных на борьбу с самодержавным строем современной им Рос- сии. Борьба Ивана Грозного с боярством рассматривалась декаб- ристами как проявление тирании Ивана IV, обличая которую они в то же время осуждали произвол самодержавия вообще. К.Ф. Рылеев в стихотворении «Курбский» называет Ивана Грозного «неистовым тираном» и «тираном отечества драгова»22. Другой декабрист, М.С. Лунин, также решительно осуждает царское самодержавие царя Ивана, которое, «только что восста- новленное в первоначальном виде своем, доставило русским Царя Бешеного (Иоанн IV), который 24 года (1560-1584) ку- пался в крови подданных»23. «Долговременное тиранство» Ива- на IV заклеймил и М.А. Фонвизин, который вместе с тем отме- чал преемственность самодержавия XIX в. от образа правления в России XVI-XVIII вв.24 В историческом мировоззрении декабристов первоосновой была их дворянско-революционная сущность. Ненависть к со- временному им самодержавно-крепостническому строю они переносили и на самодержавное правление Ивана Грозного и именно с этой точки зрения осуждали его царствование и оп- ричный террор. Официальная историография второй четверти XIX в. про- должала упорно придерживаться карамзинской точки зрения на опричнину. М.П. Погодин, младший современник Карамзина, выступил в 1828 г. с резко отрицательной оценкой опричной деятельности Ивана IV, сохранившейся у Погодина до конца дней его, с тенденцией все большего осуждения грозного царя.
27 Ненависть Ивана IV к боярам Погодин никак не оправдывал и считал ее корнем зла. Говоря об убийствах бояр, он как бы спра- шивает царя: «За что? Было ли сопротивление? Были ль загово- ры? Были ль какие-нибудь покушения свергнуть ненавистное иго? Ничего и ничего. Головы летят, пытки учащаются, и все тихо, спокойно, послушно, беспрекословно до последней минуты зло- деевой жизни»25. Мы видим у Погодина только навязчивое жела- ние показать, что подданные русских самодержцев никогда и не мыслили себе возможности сопротивления своим государям. Исторические построения Н.Г Устрялова повторяют в основ- ном и карамзинскую схему царствования Ивана Грозного26, и его психологическую оценку борьбы с боярами царя Ивана, ко- торый в силу «причудливости нрава» под старость стал «гро- зою более подданных, чем врагов отечества». Говоря о переме- не, происшедшей в Иоанне в 1560 г., которую якобы «изъяснить трудно», Устрялов писал: «Царь окружил себя людьми недостой- ными, в числе которых особенно замечательны как злейшие вра- ги всех честных граждан Басманов, Малюта Скуратов, Вязем- ский»27. Осуждая опричников Ивана IV, Устрялов видел в них только отряд телохранителей царя, главной заботой которого «было искоренение крамолы», причем мнимой28. Представители официального направления в дворянской историографии, считая дворянство опорой самодержавной вла- сти, возмущались борьбой Ивана IV с «вельможеством». В ус- ловиях развивающегося революционного движения этим исто- рикам переустройство стародавних обычаев, произведенное Иваном Грозным, казалось слишком резкой переменой в жизни государства, а опричнина приобретала характер своеобразного символа государственного разрушения. Выразителями новой буржуазной концепции опричнины явились К.Д. Кавелин и С.М. Соловьев, создатели так называе- мой государственной, или юридической, школы в русской доре- волюционной историографии. Кавелин оценивал государственное значение опричного пе- риода царствования Ивана IV, исходя из представления о том, что в эпоху Ивана Грозного завершалась борьба между государ- ством и удельными князьями, или «вельможеством». Иван Гроз- ный, пишет Кавелин, «хотел совершенно уничтожить вельмо- жество и окружить себя людьми незнатными, даже низкого происхождения, но преданными, готовыми служить ему и госу- дарству без всяких задних мыслей и частных расчетов. В 1565 году он установил опричнину. Это учреждение, оклеветанное современниками и непонятое потомством, не внушено Иоанну, как думают некоторые, желанием отделиться от русской земли, противопоставить себя ей... Опричнина была первой попыткой создать служебное дворянство и заменить им родовое вельмо- жество, - на место рода, кровного начала, поставить в государ-
28 ственном управлении начало личного достоинства: мысль, ко- торая под другими формами была осуществлена потом Петром Великим»2 . Придавая опричнине значение государственное, Кавелин не порицает Ивана IV за то, что опричнина «принесла много зла», обвиняя во всем его приближенных и особенности нравов того времени. Кавелин возражал против исключительно психологическо- го объяснения поступков царя: «Жестокости и казни Грозного - дело тогдашнего времени, нравов, положим даже личного харак- тера, но сводить их на одни психологические побуждения, имея перед глазами целый период внутренних смут и потрясений, невозможно. Должны были быть глубокие объективные причи- ны, вызывавшие Грозного на страшные дела»30. С.М. Соловьев рассматривал опричнину как следствие «враждебного отношения царя к своим старым боярам». Время опричнины у него необходимый этап в борьбе старого родового строя со строем государственным, ответ на те «важные вопро- сы», которые задавал век государству, а «во главе государства стоял человек, по характеру своему способный приступить не- медленно к их решению»31. Отстаивая идею закономерного характера русского истори- ческого процесса (по преимуществу как развития государствен- ности), Соловьев в духе гегельянского тезиса о разумности все- го действительного склонен был оправдывать все проявления деспотизма. Наряду с положительной оценкой опричнины Соловьев да- вал и психологическую характеристику личности самого Ива- на: «Страшному состоянию души Иоанновой соответствовало и средство, им придуманное или им принятое». Морализируя по поводу опричнины, Соловьев считал, что «как произведение вражды» она «не могла иметь благого, умиряющего влияния...»32. Славянофильскую концепцию царствования Ивана Грозно- го и опричнины изложил К.С. Аксаков. Мысль о том, что в пат- риархальной (допетровской) Руси могла существовать какая- то борьба, какое-то сопротивление самодержавию, абсолютно чужда Аксакову. Споря с Соловьевым, он писал, «что почтен- ный автор не совсем справедлив к боярам, многим из которых нельзя отказать в доблести... Древняя доблесть их ярко блещет в начале царствования Иоанна; имена их раздаются около стен Казани, на полях Ливонии, перед ними бегут крымские ханы... Но значение их миновало, и суд истории совершается над древ- нею дружиною»33. Аксаков признавал историческую необходимость уничтоже- ния уделов в стране, раз явилось единодержавие. Он только выступал против средств, которыми это делалось, и против того, чтобы это называли борьбой, ибо, по мнению Аксакова, реально
29 никто и не помышлял о том, чтобы вернуться ко времени уде- лов. Иван Грозный боролся с «идеей дружины», которая, как го- ворит Аксаков, «отвлеченная и молчаливая, стояла перед царс- ким троном»34. Главной целью Грозного, по его мнению, было стремление разделить «Государство» и «Землю» для того, что- бы полностью себе подчинить первое35. Пытаясь доказать славянофильский тезис о трогательном согласии в допетровской Руси между царем и народом, Аксаков старался подчеркнуть, что «Иоанн нападал на лица, именно на бояр», как представителей старой дружины, изжившей себя, «выгораживая постоянно народ»36. В условиях революционной ситуации конца 50-х годов славя- нофильские идеологи искали в самодержавии защиту от револю- ционной опасности. Поэтому и в трактовке опричнины они хоте- ли показать, что в России не было (и не может быть) каких-либо внутренних потрясений, ибо самодержавие и народ на Руси яко- бы всегда жили в мире и согласии, никогда не мысля себе каких бы то ни было выступлений против государя. Опричнина была средством, не оправдываемым нравственно, ибо «суд истории» и без, этого произносил свой приговор над «древнею дружиною», боярством, с которым вел свою мнимую борьбу Иван Грозный. Дворянско-буржуазной историографии середины XIX в. про- тивостояло революционно-демократическое направление, родо- начальниками которого явились В.Г. Белинский и А.И. Герцен. В.Г. Белинский был первым, кто решительно выступил против карамзинской концепции царствования Ивана Грозного. Считая Ивана Грозного «необыкновенным человеком», ду- шой «энергической, глубокой, гигантской»37, Белинский выска- зывает новый взгляд на царствование Ивана Грозного, оказав- ший затем большое влияние на исторические представления Кавелина о роли Ивана IV в русской истории. Деятельность Ивана Грозного Белинский рассматривает как продолжение политики Ивана III38, тем самым объясняя исторической необ- ходимостью борьбу Грозного с боярством, понятую Белинским как борьбу за укрепление Русского государства. Иван IV - «сильная натура, которая требовала себе великого развития для великого подвига», он «довершил уничтожение уделов, оконча- тельно решил местный вопрос, многозначительный для России»; это царь, «тирания» которого «имеет глубокое значение»39. Бе- линский сумел понять широту политических мероприятий пра- вительства Ивана Грозного, решительную борьбу с остатками удельной децентрализации. Вместе с тем он не свободен был от известной переоценки деятельности самого Ивана IV. Со сходных позиций подходил к рассмотрению царствова- ния Ивана Грозного и А.И. Герцен. Он считал, что московское правительство, занятое уничтожением уделов, «сложилось в мощную государственную силу при царе Иоанне Васильеви-
= 30 че»1(), что при нем оно делает «первые самобытные, государствен- ные шаги»11. Сравнивая свирепость Павла I с тиранией Ивана Грозного и Петра I, Герцен пишет, что «тирании Иоанна Грозно- го, Петра I могут оправдаться государственными целями»42. Та- ким образом, жестокая борьба Ивана Грозного с боярами связы- вается у Герцена с социально-политической обстановкой Московской Руси. Но если, с одной стороны, Герцен, исходя из идеи закономер- ности исторического развития, понимал, что самодержавие Ива- на Грозного - необходимый этап в развитии России, то, с другой стороны, тирания царя Ивана была для Герцена завуалирован- ным материалом для обличения существующего самодержавно- го строя Николая I и для разоблачения допетровской Руси, идеа- лизируемой славянофилами. Записывая 19 мая 1844 г. в дневнике рассказ паломника о том, как в Соловецком монастыре «монахи истязают арестантов ужаснейшим образом», Герцен добавлял: «Ну, в этом, я полагаю, славянофилам не обвинить петровскую реформу. Это так и веет Русью царя Ивана Васильевича и преж- ними нравами ее»43. Осуждение Герценом опричных казней и кровавой расправы с Новгородом определялось в конечном счете отношением к са- модержавию вообще. В этом проявился его страстный револю- ционный темперамент обличителя. Н.Г. Чернышевский также резко выступил против того, что- бы усматривать «гениальность и благотворность» в действиях Ивана IV, как это делал Соловьев44. Он подчеркивал дворянс- кий характер политики самодержавной власти и ее утвержде- ния в годы правления Ивана IV45. Н.А. Добролюбов очень высоко оценивал «Историю о вели- ком князе московском» Курбского, где содержалась резкая кри- тика жестокостей опричнины. Он писал: «Книга Курбского была первой, которая частично была написана под влиянием запад- ных представлений; его Россия празднует начало освобождения от восточного застоя и узких односторонних понятий»46. Но признание исторической неизбежности утверждения аб- солютизма на известной ступени исторического процесса у ре- волюционеров-демократов не только не означало признания ими прогрессивности монархии вообще, а, напротив, связывалось с их страстной борьбой против современного им самодержавного государства и крепостнического строя. Во второй половине XIX в., в период развития капиталисти- ческих отношений в России, либеральная дворянская и буржуаз- ная историография, представленная западниками и славянофи- лами, все более и более сближается с официальным направлением. К.Н. Бестужев-Рюмин, испытывавший влияние как славяно- филов, так и Соловьева, полагал, что «опричнина была важным шагом к развитию понятия о государстве», что она «знаменует
31 собой высшую степень развития враждебных отношений Иоан- на к боярству». Вместе с тем он все-таки считал ее «странным учреждением», олицетворяющим «в грубой форме отделение лично принадлежащего государю от государственного», учреж- дением, с недоверием встреченным самим народом, «страшною кровавою драмою»47. Бестужев-Рюмин склонен был видеть в опричнине борьбу царя Ивана с удельными княжатами48. Исходя из славянофильской доктрины об идиллическом еди- нении царя и народа в допетровской Руси, К.Н. Бестужев-Рю- мин оправдывал Ивана Грозного в его жестокостях и всю ответ- ственность за них перелагал на самих бояр49. Концепция опричнины К.Н. Бестужева-Рюмина получила свое дальнейшее развитие в трудах Е.А. Белова (1826-1895). Так же как и Бестужев-Рюмин, Белов рассматривал опричнину в плане борьбы Ивана Грозного с княжатами на примере столк- новения с Рюриковичами и Гедиминовичами. Опричниной Иван Грозный «отвратил от России опасность господства олигархии ее и не дал возможность восторжествовать боярскому элементу над великокняжеским»50. Белов заявлял даже, что Иван Гроз- ный «на сто лет стоял целою головою выше бояр, в то время ког- да боярство все более и более проникалось узкими фамильны- ми интересами, не думая об интересах Земли Русской»51. Сущность опричнины он ограничивал борьбой Ивана Грозного с удельными княжатами. «Опричниной Иоанн уничтожил свя- зи потомства князей Владимирова дома с их прежними удела- ми, что впоследствии старались переделать. Он расселил вот- чинников и помещиков из бывших княжеств в разные стороны, чем навсегда сокрушил мечты удельных князей»52. В полемику с историческими статьями Е.А. Белова, посвя- щенными Ивану Грозному, вступил другой представитель офи- циального направления в русской историографии - Д.И. Ило- вайский. Заимствуя у Карамзина его схему исторического процесса, Иловайский не отошел от него и в трактовке оприч- ного периода царствования Ивана Грозного. Он писал: «Так на- зываемая некоторыми писателями борьба Иоанна с боярским сословием в сущности никакой действительной борьбы не пред- ставляет, ибо мы не видим никакого серьезного противодействия неограниченному произволу тирана со стороны сего сословия»53. Таким образом, опричнина у Д.И. Иловайского - это только «бессмысленная тирания», «кровожадное самоуправство» Ива- на Грозного, не имевшие под собой никаких оснований. В условиях поднимающегося революционного движения и реакционных мероприятий правительства, направленных на борь- бу с движением народных масс, Иловайский выступил со своими историческими воззрениями как выразитель монархическо-чер- носотенных взглядов реакционного дворянства. Представителю официальной науки Российской империи Иловайскому надо
32 было показать, что в истории русского самодержавия никаких выступлений против царской власти никогда не было, что само- державие всегда охраняло интересы своих подданных, и если было в истории России царствование Ивана Грозного, «исполненное громких событий и превратностей судьбы, в первой половине сво- ей возвеличившее Россию, а потом доведшее ее до великого исто- щения и унижения»51, то все это потому, что государь этот был «натура испорченная, деспотическая, страстная», «свыше ниспос- ланная» нашему народу для его испытания, «для его закала в тер- пении в благочестивой преданности Промыслу»55. К.И. Бестужев-Рюмин, Е.А. Белов и Д.И. Иловайский, не- смотря на различия в их отношении к опричной деятельности Ивана Грозного, были представителями реакционной буржуаз- но-дворянской историографии. И эклектические построения Бестужева-Рюмина (сочетание соловьевской схемы со славяно- фильской оценкой событий), и неприкрытая апология самодер- жавия Беловым, и возврат назад, к Карамзину, у Иловайского - все это вытекало из их реакционного по своему существу поли- тического и исторического мировоззрения, изображавшего ис- торию России как историю русского самодержавия. Несколько по-иному рассматривали царствование Ивана Грозного представители либерально-буржуазной историогра- фии Н.И. Костомаров и В.О. Ключевский. Выступая против оценки личности Ивана Грозного, данной Бестужевым-Рюминым, Н.И. Костомаров берет за образец ха- рактеристику Ивана Грозного, вышедшую из-под пера Карамзи- на. Поэтому Иван Грозный снова выступает как «нервная нату- ра», как «пьяный, развратный, кровожадный тиран», как «упрямый деспот и трус по натуре». В боярстве XVI в. Костома- ров отказывается видеть какую бы то ни было оппозицию само- державию. Вся борьба Ивана Грозного за упрочение своей власти не имеет никакого смысла, бесполезна и беспочвенна, ибо по су- ществу никто ему не сопротивлялся, никто не роптал. «Царь Иван рубил головы, топил, жег огнем своих ближних слуг: народ не роптал, не заявлял ужаса и неудовольствия при виде множества казней, совершаемых часто всенародно»56. «Учреждение оприч- нины, по мнению Костомарова, очевидно, было таким чудовищ- ным орудием деморализации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое в его истории могло сравниться»57. Не лучшими красками рисует Н.И. Костомаров и самих оп- ричников: «Новые землевладельцы, опираясь на особенную ми- лость царя, дозволяли себе всякие наглости и произвол над кре- стьянами, жившими на их землях, и вскоре привели их в такое нищенское положение, что казалось, как будто неприятель по- сетил эти земли»58. Таким образом, политика Ивана IV оказалась целиком све- денной к проявлениям характера Ивана Грозного, который пред-
33 ставлен как человек, одаренный «в высшей степени нервным темпераментом и с детства нравственно испорченный»59. Одна- ко, несмотря на идеалистическую ограниченность исторических взглядов Костомарова, нам понятно его отрицательное отноше- ние к царствованию Ивана IV как выражение оппозиционности либерально-буржуазного историка, оценивавшего русское само- державие с позиций буржуазного национализма. С отрицательной оценкой деятельности Ивана Грозного и опричнины выступил и один из крупнейших буржуазных исто- риков - В.О. Ключевский. В условиях нараставших экономи- ческих и социальных противоречий пореформенной России Ключевский сделал попытку пересмотра исторической концеп- ции своего учителя С.М. Соловьева, внеся в нее новое экономи- ческое и социальное содержание. Опричнина в концепции Ключевского не получила значения закономерного этапа в развитии Русского централизованного государства. Он отказался видеть в ней какое-либо проявление здравого смысла, а видел лишь плод «чересчур пугливого вооб- ражения царя»60. «Учреждение это, - писал Ключевский, - все- гда казалось очень странным как тем, кто страдал от него, так и тем, кто его исследовал... Если все это (т.е. утверждение или вве- дение опричнины. - А.З.) не простое сумасбродство, то очень похоже на политический маскарад, где всем государственным силам нарочно даны несвойственные им роли и поддельные физиономии»61. Ключевский рассматривал борьбу Ивана Грозного с бояр- ством как разрешение «несообразности», которая возникла меж- ду государем и боярством. Несообразность эта заключалась в том, что Московское государство в XVI в. было абсолютной мо- нархией, «но с аристократическим управлением, т.е. правитель- ственным персоналом». Одновременно с государственной вла- стью, продолжает историк, росла и другая политическая сила, которая стесняла государственную власть, аристократическая организация, «которую признавала сама власть»62. «Обе сторо- ны не могли ни ужиться одна с другой, ни обойтись друг без друга. Не умея ни поладить, ни расстаться, они попытались раз- делиться - жить рядом, но не вместе. Таким выходом из затруд- нения и была опричнина»63. Ключевский совсем не склонен на- зывать эти затруднения борьбой на том основании, что притязания бояр не были так решительны и радикальны, чтоб не оставалось никакой возможности примирения, да и «разлад обеих сторон имел собственно не политический, а династичес- кий источник. Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править»64. Опричнина на основании такого объяснения ее генезиса оказывалась для Ключевского учрежде- нием, политический смысл которого «все-таки довольно труд- но понят ь», ибо затруднений между государем и аристократией 2 3523
34 она не разрешила6Л Не лучше обстояло у Ключевского дело и с объяснением «назначения» опричнины. Он писал, что Иван IV, «не имея возможности сокрушить неудобный для него прави- тельственный строй... стал истреблять отдельных подозритель- ных или ненавистных ему лиц. Опричники ставились не на ме- сто бояр, а против бояр, они могли быть по самому назначению своему не правителями, а только палачами земли». Опричнина получала, таким образом, значение орудия борьбы, направлен- ного исключительно «против лиц, а не против порядка»66. Попытка В.О. Ключевского найти в опричнине экономическое содержание привела его к пониманию опричнины как «пародии удела». «Опричнина царя Ивана была дворцовое хозяйственно- административное учреждение, заведовавшее землями, отведенны- ми на содержание царского двора... Сам царь Иван смотрел на уч- режденную им опричнину, как на свое частное владение, на особый двор или удел, который он выделил из состава государства; он пред- назначал после себя земщину старшему своему сыну как царю, а опричнину - младшему как удельному князю»67. Отрицая классовое содержание общественного развития, не одобряя каких бы то ни было резких выступлений против основ самодержавного строя, либерально-буржуазный историк Клю- чевский считал, что «опричнина, выводя крамолу, вводила анар- хию, оберегая государя, колебала самые основы государства»68. Подводя итог царствованию Ивана Грозного, Ключевский писал: «Жизнь Московского государства и без Ивана устрои- лась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее, чем оно шло при нем и после него: важнейшие политические вопросы были бы разрешены без тех потрясений, какие были им подготовлены»69. В этих итогах видны политические убеждения типичного либе- рала пореформенной России с его боязнью социальных потря- сений, с его желанием затушевать всякие противоречия и раз- решить все животрепещущие вопросы мирным путем. Исторические воззрения представителя либерального народ- ничества 80-90-х годов Н.К. Михайловского (1842-1904) от- ражали его субъективно-идеалистические, народнические взгля- ды. Не понимая роли личности в историческом процессе, он отрывал деятельность Ивана IV от той обстановки, которая ее породила. Это вело к чисто психологической оценке грозного царя, тогда как деятельность его лишалась абсолютно всякого содержания. Михайловского интересует только «личная траге- дия» Ивана Грозного, которого «посещали муки совести за со- вершенные им злодейства и безумства»70. Шатаясь «из стороны в сторону, от греха к покаянию»71, Иван Грозный, по мнению Михайловского, не мог сделать ничего хорошего. Поэтому оп- ричнина не имела ни необходимости, ни целесообразности. В 90-е годы XIX в. начинается переход к периоду империализ-
35 ма - эпохе загнивающего капитализма и борьбы за пролетарскую революцию. Поднимающийся пролетариат все настойчивее заяв- лял о том, что он является единственной прогрессивного силой об- щественного развития, способной сбросить иго ненавистного са- модержавия и ликвидировать экономическую и культурную отсталость страны. В страхе перед нарастающим революционным движением буржуазия искала сделки с самодержавием, пытаясь найти в нем защиту от революции, т.е. переходила все более и бо- лее на реакционные позиции, превращаясь в открыто консерватив- ную силу. Эта позиция буржуазии определила реакционность об- щественно-политических и исторических взглядов буржуазных историков, борьбу с которыми вели представители передовой под- линно научной мысли России. Наиболее продуманную и развернутую оценку опричнины с буржуазных позиций мы находим в трудах С.Ф. Платонова. Но, по существу говоря, Платонов лишь дальше развивает точку зре- ния Бестужева-Рюмина и других историков, считая, что «оприч- нина направлялась против потомства удельных князей и имела целью сломить их традиционные права и преимущества»72. Под политическое значение опричнины как орудия борьбы с «потомками владетельных князей», возбуждавшими «гнев и по- дозрение Грозного», Платонов пытался подвести социально-эко- номическую базу. Опричнина, по его мнению, «подвергла сис- тематической ломке вотчинное землевладение служилых княжат вообще, на всем его пространстве»73. Но социальные моменты подчинялись у Платонова политическим целям, не выступали как проявление классовых противоречий и классо- вой борьбы. Если в первой специальной статье об опричнине Платонов еще мало говорил о последствиях опричной полити- ки Ивана, то позднее ее трактовка тесно связывалась с социаль- но-политической обстановкой в России конца XVI - начала XVII в., приведшей Русское государство к Смуте. Время цар- ствования Ивана Грозного, падающее на вторую половину XVI в., т.е. включая и годы опричнины, получило у Платонова значение государственного кризиса, «последним выражением которого и было так называемое Смутное время»74. Этот госу- дарственный кризис, который С.Ф. Платонов понимал прежде всего как политический, вытекал из заложенных «в основании московского государственного и общественного порядка» двух внутренних противоречий - противоречия политического и про- тиворечия социального. Первое противоречие выражалось в столкновении «московской власти с родовитым боярством», а второе - в систематическом подчинении «интересов рабочей массы интересам служилых землевладельцев, живших насчет этой массы»75. Опричнина «сокрушила землевладение знати в том его виде, как оно существовало из старины», «в опричнине... произошел полный разгром удельной аристократии»*6. 2*
36 Не сумев вскрыть классовую сущность социальных проти- воречий Русского государства XVI в., С.Ф. Платонов в конце концов выводит события так называемого Смутного времени из политического кризиса времени Ивана Грозного, создавшегося в результате борьбы царя с боярством. Таким образом, несмотря на то, что Платонов подметил ряд новых сторон в опричной, и прежде всего в земельной, полити- ке Ивана IV, разобраться в ней до конца он не смог. Но если в «Очерках по истории Смуты» Платонов еще отме- чал социальные противоречия в жизни страны и рассматривал попытки их разрешения, то в позднейшей книге об Иване Гроз- ном он все больше и больше их сглаживает. Менее отчетливо выступало и значение политической борьбы Ивана со знатью. При оценке деятельности Ивана Грозного и опричнины для Платонова возрастало значение психологических моментов77. Платонов писал: «По отношению к этому нельзя заметить ни- чего, что хотя бы отдаленно напоминало оппозицию; ясна лишь моральная оценка царя и страх перед ним, перед его способнос- тью быстрой немилости»78. С.Ф. Платонов полагал, что Иван IV для достижения своей цели выбрал неподходящие средства. «Цель опричнины - ослабление родовой аристократии - могла быть достигнута и менее сложными путями. Средство, которое применил Грозный, оказалось также действенным, но оно при- вело не к уничтожению родовой знати, но к целому ряду других последствий, которых Грозный вряд ли желал и ожидал»79. Видный буржуазный историк конца XIX - начала XX в. Н.П. Павлов-Сильванский рассматривал эпоху Ивана Грозно- го как переходный этап от феодализма к сословной монархии. «Выросшее из удельного порядка Московское государство по- степенно принижает княжат-феодалов, но окончательно сокру- шает их силу и их «гордыню», по выражению Грозного, только тогда, когда отнимает у них наследственные удельные владения. Эта грандиозная конфискация наследственных «уделов» у кня- жат произведена была Грозным и его знаменитой «опрични- ной»... Царь Иван Грозный, взяв в 1565 году в свою «опрични- ну» остатки наследственных удельных владений княжат, окончательно обессиливает их, лишив опоры их политические притязания»80. Таким образом, Павлов-Сильванский считает оп- ричнину важным историческим событием в переходном време- ни от феодализма к сословной монархии, «знаменующим тор- жество государственного порядка». Для своего времени исторические взгляды Павлова-Сильван- ского с идеей единства закономерности исторического развития России и Западной Европы были шагом вперед. Но в феодализ- ме он видел только политическую, а не социально-экономичес- кую сторону. Отождествляя понятия феодальной раздроблен- ности и феодализма как формации, Павлов-Сильванский
37 опричнину делает рубежом между двумя периодами - феода- лизмом и сословной монархией. Но основы государства Ивана Грозного покоились на феодальном способе производства и фе- одальных общественных отношениях. Поэтому говорить о кон- це феодализма в период опричнины, конечно, нет оснований. Вслед за Павловым-Сильванским ограничивал период фео- дализма на Руси серединой XVI в. и Н.А. Рожков. Освещая ход исторического процесса с позиций экономического материализ- ма, Рожков пытался объяснить явления общественной жизни, исходя непосредственно из хозяйственных условий времени81. Историю Московской Руси второй половины XVI в. Рож- ков рассматривал как первый этап дворянской революции, ха- рактеризующейся переходом «власти от удельной, княжеско- боярской знати к дворянству в его массе». Одним из основных моментов этой революции явился у Рожкова «хозяйственный переворот второй половины XVI века». Так как Рожков счи- тал, что боярство определенно имело «тенденцию к политичес- кому ограничению царской власти», то «опричнина Ивана Гроз- ного сыграла роль первой решительной попытки уничтожить политические притязания боярства, и что в общем и целом по- литика правительства до конца века шла по той же стезе, т.е. в духе ограничения боярских притязаний в интересах дворян- ской массы»83. Возражая В.О. Ключевскому, Н.А. Рожков пи- сал, что «опричнина была орудием не только личной, но и по- литической борьбы, не только губила людей, но и уничтожала враждебные самодержавию и дворянскому господству поряд- ки»84. Итак, Рожков сразу указывает, в чьих интересах прово- дилась опричная политика Ивана Грозного. Но «опричнина имела еще более крупное значение вследствие того, что она стала включать в себя обширную территорию и произвела ог- ромный землевладельческий и связанный с ним политический переворот»85. Но этот переворот повлек за собой хозяйствен- ный кризис 70-80-х годов XVI в.: «Причины кризиса заклю- чались в переходе от натурального хозяйства к денежному с обширным рынком и в несоответствии старых, унаследован- ных от прошлого форм землевладения новым условиям эко- номического развития страны. Наконец, надо заметить, что и перемены в размерах владения, и мобилизация земельной собственности обнаруживали то же влия- ние новых экономических условий и в свою очередь содействова- ли хозяйственному упадку старинных областей государства»86. Первая попытка изложения курса истории России с марксист- ских позиций принадлежит М.Н. Покровскому. При рассмотре- нии опричнины он исходил из стремления вскрыть классовую сущность политики Ивана Грозного и найти социально-экономи- ческое обоснование происходившим преобразованиям. Соглас- но его взглядам, на смену феодализму, которому соответствует
38 натуральное хозяйство, в XVI в. идет самодержавное государство, которому соответствует господство торгового капитала. На раз- валинах разрушающейся крупной вотчины утверждается прогрес- сивное помещичье хозяйство, более тесно связанное с рынком: «Экспроприируя богатого боярина-вотчинника в пользу мелко- поместного дворянина, опричнина шла по линии естественного экономического развития, а не против него»87. «Опричнина была лишь кульминационным пунктом длинного социально-полити- ческого процесса, который начался задолго до Грозного, кончил- ся не скоро после его смерти и своей неотвратимой стихийнос- тью делает особенно праздными всякие домыслы на счет «характеров» и «душевных состояний»88. Но если «аграрный переворот», по мнению М.Н. Покров- ского, совершился в первой половине XVI в., а крупное вотчин- ное хозяйство уже было разрушено, т.е. победа среднего земле- владения была обеспечена, то опричнина как событие второй половины XVI в. теряет тогда свое значение, ибо бороться-то, собственно, надо с обессиленным уже противником. И хотя оп- ричнина у Покровского и фигурирует как «государственный пе- реворот, диктовавшийся объективно экономическими условия- ми», форма, которую нашел себе теперь этот переворот, заключалась в том, что «он должен был стать актом династичес- кой и личной самообороны царя против покушений свергнуть его и его семью с московского трона»89. Опричнина рассматривается Покровским в конце концов то как «акт династической и личной самообороны царя», то как уч- реждение, вызванное к жизни неудачами Ливонской войны, ког- да дворяне, неудовлетворенные в своих ожиданиях крупных земельных захватов в Ливонии, обратились к захвату боярских земель. Опричнина неожиданно оказывается переворотом, про- изведенным «коалицией посадских и мелкого вассалитета»90. Так как раздача опричных земель этим «политическим вождям помещичьего класса» (так Покровский называет опричников) «не означала ничего другого, как то, что рядом со старым, бо- ярско-вотчинным государством, обрезанным больше чем на- половину, возникло новое, дворянско-помещичье», то, считает Покровский, устанавливался «новый классовый режим»91. «Экономический переворот, крушение старого, вотчинного землевладения, нашел себе политическое выражение в смене у власти одного общественного класса другим»92. Но Покровс- кий глубоко ошибался. Никакого «нового классового режима» не устанавливалось, ибо сменившие, по его мнению, друг дру- га классы не были разными классами, а представляли собой только две общественные группы одного и того же господству- ющего эксплуатирующего класса. Следовательно, попытка Покровского вскрыть социально- экономическую сущность опричнины в конечном счете оказа-
<^=== ------39= •- лась неудачной. Задача марксистского освещения истории Рос- сии XVI в. была поставлена, но еще далеко не решена. Советская историография С победой Великой Октябрьской социалистической револю- ции историческая наука в нашей стране вступила в новую фазу своего развития. Всемирно-историческая победа пролетариата повлекла за собой и полное торжество марксистско-ленинского мировоззрения. Классики марксизма-ленинизма уделяли большое внимание истории России, и, в частности, ее феодальному периоду. Ключом к пониманию условий, в которых могла появиться опричнина, служит блестящая характеристика Московского го- сударства накануне «нового периода», данная В.И. Лениным. Говоря об «эпохе московского царства», В.И. Ленин указывал, что тогда «государство основывалось на союзах совсем не родо- вых, а местных: помещики и монастыри принимали к себе крес- тьян из различных мест, и общины, составлявшиеся таким об- разом, были чисто территориальными союзами. Однако о национальных связях в собственном смысле слова едва ли мож- но было говорить в то время: государство распадалось на отдель- ные «земли», частью даже княжества, сохранявшие живые сле- ды прежней автономии, особенности в управлении, иногда свои особые войска (местные бояре ходили на войну со своими пол- ками), особые таможенные границы и т.д.»93. В России XVI в. интенсивно росли предпосылки образова- ния всероссийского рынка. Однако страна еще распадалась на отдельные земли и удельные княжества. Политическое единство страны не было еще в достаточной мере обусловлено единством экономической жизни. Поэтому борьба московского правитель- ства с пережитками политической раздробленности наталкива- лась на серьезные препятствия, определявшиеся экономическим уровнем, достигнутым страной в это время. Ленинская характе- ристика Московского государства предостерегает нас от преуве- личенного представления о степени централизации в России XVI в., а следовательно, и о результатах объединительной поли- тики русского правительства, достигнутых к исходу царствова- ния Ивана Грозного. Опричнину нельзя понять, не учитывая наряду с внутрен- ними условиями напряженную внешнюю обстановку, в которой находилась Россия. Действительные и мнимые заговоры бояр в воображении царя связывались с изменой. Необходимость на- пряжения всех сил для успешного ведения Ливонской войны побуждала Ивана Грозного как можно скорее навести порядок у себя дома. «Он был настойчив, - писал Маркс, - в своих попыт- ках против Ливонии; их сознательной целью было дать России
40 выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Евро- пой. Вот причина, почему Петр I так им восхищался!»94 Но наряду с дальновидностью внешнеполитических устрем- лений Ивана IV Маркс отмечал и «период сумасбродства Ива- на»; он осуждал его за Новгородский поход, эту «кровавую баню», за последующие казни в Москве, где «произошли самые невероятные зверские сцены»95. В.И. Ленин применял термин «опричники», говоря о слугах самодержавия, палачах освободительного движения. В самый разгар революции 1905 г. он писал: «Старый порядок разбит, но он еще не уничтожен, и новый, свободный строй существует непризнанный, наполовину таясь, сплошь да рядом преследуе- мый опричниками самодержавного строя»96. Опираясь на труды основоположников научного социализ- ма, советские историки получили широчайшие возможности по- новому подойти к разрешению коренных вопросов истории Рос- сии. С первых же дней после победы Великой Октябрьской социалистической революции молодая марксистско-ленинская наука вела решительную борьбу с уходящей в прошлое буржу- азной историографией. Буржуазные историки, труды которых появлялись еще в 20-е годы, если они вообще считали возмож- ным видеть в опричнине какой-либо исторический смысл, сво- дили весь вопрос к борьбе царя с боярами и княжатами. В цент- ре внимания историков-марксистов, занимавшихся опричниной, сразу же стали вопросы ее социальной структуры и классового характера. Большую роль в выработке марксистского представ- ления об опричнине сыграли труды М.Н. Покровского, который по праву считается одним из создателей советской историчес- кой науки. В «Русской истории в самом сжатом очерке» М.Н. Покровский, как и в своих ранних трудах, стремился най- ти ключ к пониманию опричнины как явления социально-эко- номической истории русского общества XVI в. С этих позиций подошел к рассмотрению опричнины уже в начале 30-х годов XX в. И.И. Смирнов, большой заслугой кото- рого является изучение социальных противоречий в русской деревне во второй половине XVI в. На основании свежих мате- риалов он показал классовый смысл опричной политики Ивана Грозного, которая приводила к экспроприации крестьянских земель, нарастанию борьбы «за рабочую силу крестьянина» и к обострению классовых противоречий в феодальном обществе97. В книге о восстании Болотникова И.И. Смирнов прямо рассмат- ривает опричнину как новый этап в развитии крепостничества. По его мнению, «можно отметить три момента, характеризую- щие изменения в положении крестьянина в связи с опричниной: 1) захват крестьянских земель; 2) обострение борьбы за кресть- янина как рабочую силу; 3) рост крестьянских повинностей»98. Вызванная к жизни обострением классовых противоречий, оп-
............. 41 •—--------------- рпчнина еще более углубила классовую борьбу между закрепо- щенными крестьянскими массами и феодалами-крепостниками. С.М. Каштанову удалось путем тщательного анализа имму- нитетных грамот показать характер опричной политики по отно- шению к монастырям и городам, а также выявить конкретные особенности роста крепостничества в 60-70-х годах XVI в. Пло- дотворной является и его постановка вопроса о том, что оприч- нина была обращена своим острием против последних уделов". Принципиальное значение для понимания опричнины име- ла работа ГН. Бибикова о социальном составе опричников100. В ней автор путем внимательного разбора сведений из разрядных книг выяснил, что в опричнину брали не столько земли, засе- ленные княжатами и боярами, сколько те, которые находились во владении многих сотен рядовых помещиков и вотчинников, составлявших основу опричного войска. Этим самым был нане- сен решительный удар по схеме С.Ф. Платонова, говорившего об антибоярской направленности опричнины. Исследование Бибикова было продолжено В.Б. Кобриным, которому удалось не только по разрядным книгам, а на основа- нии всей массы сохранившихся источников выявить около 300 опричников и проследить их биографии и социальное положе- ние101. Изучение В.Б. Кобриным состава опричного двора внесло много нового в историю создания опричного корпуса, в изучение землевладения опричников и их военной и административной деятельности. В.Б. Кобрин окончательно развеял легенду о мни- мой «демократичности» основных кадров опричных военачаль- ников, показав, что Иван IV формировал опричнину из тех же социальных слоев, которые составляли государев двор еще в се- редине XVI в. Очень важны наблюдения автора об изменениях в составе опричнины на протяжении 1565-1572 гг., о роли старо- московского боярства в создании опричнины и об изменении в руководстве опричниной, происшедшем около 1570-1571 гг. Со- ставленный В.Б. Кобриным комментированный список опрични- ков является незаменимым подспорьем для каждого, кто попы- тался бы исследовать историю опричнины Ивана Грозного. Большую работу по изучению внутриполитической борьбы в годы опричнины ведет Р.Г Скрынников. Его наблюдения о подготовке опричных мероприятий в 1561-1564 гг. и послани- ях Курбского старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану, а также анализ Казанских и Свияжских писцовых книг 60-х го- дов XVI в. в связи с проблемой опричных опал 1565 г. заслужи- вают самого пристального внимания. Скрынников убедитель- но показал, что первые земельные переселения связаны не столько с образование^^ территории опричного удела, сколько со ссылкой опальных княжат и детей боярских в Среднее По- волжье в мае 1565 г. Интересны его источниковедческие этюды (о синодике опальных и завещании Грозного). Скрынников со-
42 брал много данных о существовании разнообразных уделов в годы правления Ивана IV, о владениях служилых князей в годы оп- ричнины и т.п.102 В сфере пристального изучения советскими историками на- ходятся вопросы внешней политики в опричные годы. В част- ности, много внимания уделяется взаимоотношениям с Крымом и Турцией103. В своем капитальном исследовании А.А. Новосель- ский показал, как «именно в период Ливонской войны возник- ло особенно резкое обострение московско-татарских отношений, разрешившееся только к концу века установлением мира»104. Литва и Польша, боявшиеся усиления России, были заинтере- сованы в использовании татар против Русского государства в те- чение войны за Ливонию. России пришлось одновременно вести войну и с Ливонией, и с Крымом. Е.Н. Кушева глубоко изучила сложные вопросы русской политики на Северном Кавказе, кото- рая заключалась в том, чтобы, «опираясь на связи с народами Северного Кавказа и Кавказа, перерезать путь турецкой агрес- сии через Северный Кавказ в сторону Закавказья и удержать в своих руках выходы через Каспийское море на Восток»105. Ряд специальных книг и статей появился о Ливонской войне и рус- ско-английских отношениях106. В частности, на большом матери- але показана героическая борьба России и народов Прибалтики с Ливонским орденом. Очень интересны новые данные, обнаружен- ные Г.А. Новицким, которые говорят о заинтересованности дво- рянства в присоединении Прибалтики к России107. Первые обобщающие труды, посвященные опричнине и Ива- ну Грозному, появились уже в 20-х годах, когда происходило становление марксистско-ленинской исторической науки в на- пряженной борьбе с буржуазной историографией. В 1922 г. выш- ла книга Р.Ю. Виппера об Иване Грозном, в которой царствова- ние Ивана Грозного рассматривалось на широком фоне международных отношений. Такой подход к изучению вопро- сов русской истории заслуживает самого пристального внима- ния. Однако для книги Р.Ю. Виппера характерна непомерная идеализация личности Ивана Грозного, доходящая до прямого прославления самодержавия. Автор изображал Ивана III и Ива- на IV как «двух гениальных организаторов и вождей крупней- шей державы своего времени»108. При этом взор историка в пер- вую очередь привлекала «могучая фигура повелителя народов» Ивана Грозного. Он даже писал «об искусстве династии, сумев- шей стать над классами и держать их в строгом порядке». Иван IV, по словам Виппера, поставил «громадную цель превра- щения полуазиатской Москвы в европейскую державу» и «со- рвался на слишком крупной игре»109. То, что проблемы царствования Ивана IV, в том числе и оп- ричнину, Р.Ю. Виппер рассматривал во всемирно-историческом аспекте, составляет его бесспорную заслугу. Но на решении воп-
----Г—::-z= 43 . ... -—.....--— -....-^> росов опричнины в труде Виппера лежит печать буржуазной ис- ториографии. И это определяется самой сущностью его методо- логии, в которой, говоря словами В.И. Ленина, проявилось «при- служничество господствующей буржуазии»110. Существенным недостатком книги Виппера является почти полный отрыв поли- тической истории России времени Ивана Грозного от социально- экономической истории и классовой борьбы. Опричнину Виппер называл «военной реформой», вызванной новой трудной войной, и эта «военная реформа», «московская военная монархия», вооб- ще военные события, «тяжелая, всепоглощающая война» засло- нили у Виппера события внутренней истории России. В 1942 г. Виппер перерабатывает и дополняет свою книгу об Иване Грозном, а в 1944 г. она вышла третьим изданием, кото- рое с небольшой доработкой воспроизводило второе11 Г Виппер значительно расширил свой подход к разрешению проблемы опричнины. Он поставил вопрос о ее политическом, военном и социальном значении, о ее прогрессивности, «хотя бы и в сопро- вождении известных крайностей и преувеличений»112. Вскрывая классовую сущность опричной политики Ивана IV, Виппер писал: «В политике Ивана Грозного, как внешней, так и внутренней, ясно выражен классовый характер возрастающего самодержавия, причем следует отметить определенный соци- альный сдвиг, который особенно ярко обозначен учреждением опричнины 1564 г.: Грозный действует в интересах главным об- разом среднего поместного землевладения»113. Однако и здесь Р.Ю. Виппер дал одностороннее освещение проблемы. Уделив основное внимание международному поло- жению России в XVI в., он, как и в первом издании книги, пре- увеличил роль внешнеполитического фактора в истории созда- ния опричнины. Ливонская война превратилась у автора по существу в основную причину, вызвавшую реформы Грозного эпохи опричнины. «Пора понять, - пишет Виппер, - что учреж- дение опричнины было в первую очередь крупнейшей военно- административной реформой, вызванной нарастающими труд- ностями великой войны за доступ к Балтийскому морю, за открытие сношений с Западной Европой»114. Иван IV снова предстает перед читателем в виде исполина, «повелителя наро- дов и великого патриота»115. Работы С.Ф. Платонова и Р.Ю. Вип- пера подверглись критическому разбору со стороны видного ис- торика права Б.И. Сыромятникова (1926 г.), который в духе М.Н. Покровского попытался обосновать тезис о том, что оприч- нина была вызвана интересами торгово-промышленного разви- тия России»116. Закономерным этапом созидания единого централизованно- го государства рассматривал опричнину в своих работах С. В. Бахрушин. «Дело шло не об одних только наследниках бы- лых самостоятельных князей, - писал он в работе «Иван Гроз-
44 ный». Опричнина была направлена против тех слоев феодаль- ного общества, которые служили помехой развитию сильной го- сударственной власти, в первую очередь против крупных фео- далов, титулованных и нетитулованных, и против той части их вассалов, которая поддерживала их сопротивление самодержа- вию. Опричнина должна была вырвать с корнем все пережитки феодальной раздробленности, сделать невозможным даже час- тичный возврат к ней и тем самым обеспечить военную оборону страны»117. С.В. Бахрушин показывает социальные слои, которые слу- жили опорой опричной политики царя. Это было, «во-первых, мелкое и среднее, преимущественно городовое (провинциаль- ное), дворянство, из которого он и стал вербовать основную мас- су опричников... Поддержку своим начинаниям встретил царь и в посадских людях, заинтересованных в усилении централиза- ции, которая гарантировала им и охрану от произвола «силь- ных» (т.е. феодальной знати) и широкие перспективы развития их торгов и промыслов»118. Основной вывод С.В. Бахрушина сво- дился к тому, «что опричнина, несмотря на ряд темных сторон, достигла больших и положительных результатов в деле государ- ственной централизации. Опричнина была, несомненно, про- грессивным явлением, поскольку она помогла ликвидировать остатки феодальной раздробленности и расчистила путь к со- зданию в будущем абсолютистского государства, которое в дан- ных исторических условиях было необходимо для развития эко- номической и политической мощи русского народа»119. Так на конкретном историческом материале строилась кон- цепция опричнины как необходимого этапа в сложном процес- се укрепления Русского централизованного государства. Подчеркивая прогрессивные стороны опричнины, С.В. Бах- рушин меньше внимания уделял крепостнической сущности правительственной политики, что создавало одностороннее представление о классовой основе складывающегося самодер- жавия. Безусловной идеализацией деятельности Ивана Грозно- го было утверждение, что «его реформы, обеспечившие поря- док внутри страны и оборону от внешних врагов, встретили горячую поддержку русского народа. Дворянство, крестьянские массы и городское население выигрывали от проведения в жизнь государственной централизации. Таким образом, в лице Ивана Грозного мы имеем... крупного государственного деятеля своей эпохи, верно понимавшего интересы и нужды своего народа и боровшегося за их удовлетворение»120. К концепции С.В. Бах- рушина приближался и И.И. Смирнов. Прогрессивные черты опричнины Ивана IV Смирнов видит в росте и укреплении самодержавной власти, как внешнеполити- ческом, так и внутригосударственном. «Эпоха создания Русско- го национального государства выступает перед нами как время
....—------- 45------------------------------ острой и напряженной борьбы старого и нового, прогрессивных и реакционных сил, носителей национального развития и пред- ставителей феодальной реакции»121. Цель опричной политики Смирнов усматривает в политическом разгроме княжеско-бо- ярской реакции и ликвидации экономических основ могущества боярства122. «Опричнина окончательно и навсегда сломила бо- ярство, сделала невозможной реставрацию порядков феодаль- ной раздробленности и закрепила основы государственного строя Русского национального государства. В этом историчес- кий смысл опричнины. В этом ее основное прогрессивное зна- чение»123. Вместе с тем Смирнов отмечает, что, «будучи особой формой проведения политики экономического и политическо- го разгрома боярства, опричнина явилась важнейшим этапом в усилении экономических и политических позиций дворянства, помещиков»124. И.И. Смирнов, как и С.В. Бахрушин, не избежал идеализа- ции деятельности Ивана Грозного и опричнины. Так, например, он пишет о поддержке со стороны «самых широких народных масс» борьбы московских государей с боярством за укрепление самодержавия125, а сам Иван IV рисуется им также в виде испо- лина-правителя, понимавшего и чуть ли не предвидевшего ход исторических событий. Плодом многолетней кропотливой научно-исследовательской работы по изучению проблемы опричнины явилось посмертное издание статей и материалов П.А. Садикова на эту тему126. В оп- ричнине он видел прежде всего орудие борьбы государственной власти, опиравшейся на среднепоместных феодалов, с «феодаль- ной верхушкой»127. «Опричнина, - писал Садиков, - ломала ре- шительно и смело верхушки феодального класса и поддержива- ла великокняжескую власть - этим, в условиях времени, она была, безусловно, прогрессивным историческим фактором, но в самой себе она таила уже острые социальные противоречия»128. Особый интерес в книге П.А. Садикова представляют очер- ки, посвященные территориальному составу опричнины и ее управлению. Наибольшее внимание автор уделяет происхожде- нию и развитию финансово-административных приказов (Раз- ряда, Ямского, Казны и др.). В очерке «Опричнина и церковь» автор показал, в какой обстановке и по каким причинам проис- ходил переход «государевых богомольцев» в опричнину. Скру- пулезный анализ источников позволил Садикову выяснить кон- кретные явления, сопутствовавшие опричным переселениям и разгрому земельного могущества феодальной аристократии. При характеристике опричного аппарата Садиков исходил из мыс- ли о том, что первоначально опричнина искала образцы управ- ления в старых, удельных порядках. Государев удел (опрични- на), по его мнению, «пародировал старинное управление»129. Но если П.А. Садикову удалось решить вопрос об опрични-
не как определенном этапе в процессе укрепления Русского цен- трализованного государства, то вскрыть до конца классовый характер опричнины, показать ее значение в развитии классо- вой борьбы ему не удалось. Садиков был первым из исследова- телей опричнины, который в основу своей работы положил не свидетельства иностранцев и повествовательных источников, а огромный комплекс актовых материалов. Это позволило ему решить целый ряд больших конкретно-исторических вопросов. Второе издание книги Р.Ю. Виппера, а также обобщающие труды С.В. Бахрушина, И.И. Смирнова и некоторые другие по- явились в 40-е годы XX в., в период, когда культ личности Ста- лина оказывал тормозящее влияние на развитие исторической науки. К характерным чертам этого влияния следует отнести непомерное преувеличение исторической роли царей и полко- водцев, забвение классовой природы самодержавной власти. Все это приводило к воскрешению обветшавших буржуазных кон- цепций истории России, противоречащих самому духу марксиз- ма-ленинизма. Наряду с безоговорочным признанием положительного зна- чения опричнины, которое мы встречаем в трудах Р.Ю. Виппера, С.В. Бахрушина, И.И. Смирнова и других историков, в советс- кой литературе явственно раздавались голоса, предостерегавшие от одностороннего решения этой столь трудной проблемы. Сложной была эволюция взглядов И.И. Полосина на оприч- нину. Считая «настоящей социальной революцией» мероприятия Ивана IV, которыми «за счет крупного княженецко-боярского вотчинного землевладения необычайно усиливается землевладе- ние мелкопоместное, служилое»130, Полосин не связывал их с оп- ричниной. Он полагал, что сложную систему мероприятий 40- 70-х годов по организации служилого дворянства и дворянской конницы царь Иван осуществлял параллельно с загадочной и «бурной затеей опричнины». Таким образом, оторванная от со- циально-экономических мероприятий «по организации служило- го дворянства» «за счет крупного княженецко-боярского вотчин- ного землевладения», опричнина для Полосина оставалась «психологически загадочной реминисценцией удельного быта»131. Оценка опричнины, данная Полосиным через двадцать лет, уже резко отличалась от вышеизложенной. Под опричниной в собственном смысле Полосин разумел государев двор, который сразу же после его оформления берет на себя общегосударствен- ные функции132. Поэтому, в частности, он считал возможным го- ворить об опричнине и в Польше XVI в. (королевский двор), и в России XIX в. (императорская канцелярия) и т.п. Смысл оприч- нины Грозного И.И. Полосин видел «в ликвидации боярско-кня- жеской опричнины, в ликвидации удельного типа княжеско- боярских дворов, в реорганизации царской опричнины, в укреплении земщины силами царской опричнины»133. Столь
<3^ •......... 47 ..~ расширенное понимание опричнины как царского двора вооб- ще лишало это понятие всякого конкретно-исторического содер- жания и превращало изучение особенностей правительственной политики в 60-80-х годах XVI в. в игру слов. Но, не раскрыв специфики опричнины, И.И. Полосин все-таки был прав, свя- зав ее происхождение с государевым двором134. Одним из крупнейших исследователей опричнины был ака- демик С.Б. Веселовский. Прекрасный знаток актовых источни- ков, генеалогических материалов (синодиков, вкладных книг и т.п.), он уже в конце своего жизненного пути (в 40-х годах) выс- тупил с целой серией работ, посвященных истории опричнины. Наибольшую ценность имели его источниковедческие разыска- ния. Его труд о синодиках опальных царя Ивана до сегодняш- него дня является основным подспорьем для всякого, изучаю- щего социальную направленность опричных репрессий135. Исследование С.Б. Веселовского о завещании Ивана Грозного 1572 г. представляет особый интерес тем, что автор сопоставил этот важнейший документ с фактами, свидетельствовавшими о начале охлаждения царя к опричнине136. Менее удачной оказа- лась обобщающая статья С.Б. Веселовского об учреждении оп- ричного двора и отмене его в 1572 г.137 Правда, и здесь приведен свежий материал об опричных конфискациях земель138 и об из- менении территории государева удела на протяжении 1565— 1572 гг. В статье автор попытался обосновать тезис Ключевско- го о том, что «опричнина и вообще опалы Ивана Грозного свелись к уничтожению лиц»139. С.Б. Веселовский верно подметил ошибочность построения Платонова, сводившего опричнину к борьбе Ивана Грозного с боярством. Но, отвергая платоновскую концепцию, Веселовс- кий отказался вообще видеть какой-либо исторический смысл в опричных преобразованиях. С этим, конечно, согласиться нельзя. К сожалению, С.Б. Веселовский не успел завершить свои работы по истории опричнины. В его архиве сохранились лишь этюды и наброски, которые, по-видимому, должны были войти в задуманную монографию. В настоящее время они опублико- ваны в его книге «Исследования по истории опричнины»140. В 1956 г. в Институте истории Академии наук СССР состоя- лась дискуссия на тему об историческом значении деятельности Ивана Грозного141. Докладчик профессор С.М. Дубровский под- верг строгой критике работы Р.Ю. Виппера, С.В. Бахрушина и И.И. Смирнова, которые идеализировали деятельность Ивана IV и опричнину142. Идеализацию Ивана IV С.М. Дубровский не без оснований связал с периодом культа личности И.В. Сталина, с его известными высказываниями (в 1947 г. в беседе с С.М. Эйзенш- тейном и Н.К. Черкасовым) о том, «что Иван IV был великим и мудрым правителем», что опричнина играла прогрессивную роль,
.48 ...... что одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он «не довел до конца борьбу с феодалами, - если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени...»143. Большинство участвовавших в дискуссии согласились с тем, что в исторической литературе допускалось непомерное преуве- личение роли Ивана IV в истории России. С поддержкой положений С.М. Дубровского выступил В.Н. Шевяков, посвятивший опричнине специальную статью144. Социально-экономическую сущность опричной системы, кото- рая якобы продолжалась до смерти Бориса Годунова, автор ус- матривает в борьбе дворян-помещиков (оплота царского деспо- тизма) с боярами-вотчинниками. Ликвидация опричнины приводит к постепенному превращению в XVII в. помещиков в вотчинников. Проводя варварскую, реакционную политику, Иван IV стремился стать «восточным деспотом типа турецкого султана Магомета IL С этой целью он ввел опричнину»145. Од- нако власть государя еще при Василии III «была доведена до степени абсолютной монархии». Поэтому «никакой нужды в оп- ричнине не было»146. К сожалению, В.Н. Шевяков не подкрепил эти решительные суждения достаточным количеством конкретно-исторического материала. Поэтому они вызывают многочисленные недоумен- ные вопросы. Трудно, в частности, согласиться с тем, что борьба в годы опричнины шла между двумя формами феодального землевла- дения - поместным и вотчинным. Нет у нас и данных, позволя- ющих считать, что опричнина продолжалась до 1605 г.: факты репрессий, обрушившихся на отдельных бояр при царях Федо- ре и Борисе, не дают оснований считать это время опричниной. Противоречит последним исследованиям по истории государ- ственного аппарата XVI в. утверждение В.Н. Шевякова о тор- жестве абсолютизма в России еще в первой трети века. Таким образом, попытка нового пересмотра истории оприч- нины, предпринятая В.Н. Шевяковым, оказалась неудачной. Ценные для изучения истории России XVI в. наблюдения и выводы содержатся в обобщающем труде М.Н. Тихомирова «Россия в XVI столетии». Исходя из ленинской характеристи- ки периода «московского царства», М.Н. Тихомиров показал не- изжитые следы экономической и политической раздробленнос- ти в стране. Ключ ко многим явлениям периода опричнины лежит именно в этих обстоятельствах. Так, характеризуя остат- ки новгородских вольностей в XVI в., М.Н. Тихомиров связы- вает поход Ивана Грозного на Новгород в 1570 г. со стремлени- ем покончить с обособленностью этой земли147. Жестокий разгром Твери опричниками также, по его мнению, «вызывался определенными политическими целями: борьбой против остат- ков феодальной раздробленности»148. Эти соображения М.Н. Ти-
49 хомирова позволяют лучше разобраться в сложных перипетиях политической борьбы опричных лет. Р.Г. Скрынникову принадлежит двухтомный труд по исто- рии опричнины149. В своем динамично построенном очерке ав- тор основное внимание уделил внутриполитическим событи- ям опричных лет. Социально-экономическая проблематика опричнины в работах Скрынникова дана эскизно. Солидная ис- точниковедческая база его книг (в частности, исследование си- нодиков Ивана Грозного позволила автору сделать ряд важ- ных конкретно-исторических выводов. Однако с общей оценкой существа опричнины, данной Скрынниковым, согла- ситься трудно. Автор считает, что «высказанный в литературе взгляд на опричнину как на классовую меру, антикрестьянс- кую по своим основным целям и задачам,'Нельзя признать убе- дительным»150. Скрынников полагает возможным выделить два периода в истории опричнины. «При своем учреждении, - пи- шет он, - опричнина имела резко выраженную антикняжескую направленность». Ссылаясь на отправку «сотен княжеских се- мей» в Казанский край, Скрынников указывает, что «объек- тивно подобные меры способствовали преодолению остатков феодальной раздробленности»151. После «короткой полосы компромисса» (весной 1566 г.) «последовал поворот к массо- вому террору». При этом «причиной кровавой драмы» было «стремление правителей, утративших поддержку правящих группировок господствующего класса, любой ценой удержать власть в своих руках». Старомосковское боярство, приказная бюрократия и руководство церкви пострадали более всего в годы террора. «С политической точки зрения террор против указанных группировок был полной бессмыслицей»152. Вооб- ще, точка зрения Скрынникова представляет также своеобраз- ный «компромисс» между старыми платоновскими взглядами и построениями Ключевского. Зарубежная историография За последние годы возрос интерес к истории России XVI в. в странах социалистического лагеря. В Чехословакии издан пе- ревод последней советской публикации посланий Ивана Гроз- ного153. Дискуссия по вопросам оценки деятельности Ивана Грозного, проведенная советскими историками, нашла отраже- ние в ГДР и Польше154. В Румынской Народной Республике из- дан обзор по изучению деятельности Ивана IV в советской ис- ториографии155. Большой интерес представляет специальное исследование польского историка А. Вавжинчика о торговых отношениях Руси с Польшей, которые существовали, несмотря на многочислен- ные войны между этими странами156. Экономическим, полити-
50 ческим и культурным отношениям Болгарии и Чехии с Россией посвятили свои труды И. Снегаров и А. Флоровский157. Много работает по изучению балтийского вопроса Э. Дон- нерт. Ему в частности, принадлежит обстоятельный критичес- кий пересмотр литературы по русско-ливонским отношениям во второй половине XVI в.158 Что касается зарубежной буржуазной историографии, то она по своим методологическим позициям примыкает к идеалисти- ческим направлениям русской дореволюционной исторической науки. Да и среди зарубежных ученых, занимавшихся опрични- ной, мы встречаем целый ряд белоэмигрантов (В.Б. Ельяшевич, Л.М. Сухотин, Г.П. Федотов и др.). Все это объясняет, почему буржуазная историография оказалась не в состояции продви- нуть вперед исследование коренных проблем опричнины. Из- вестный интерес представляют переводы на немецкий, француз- ский, английский, датский и итальянский языки переписки Ивана Грозного и Андрея Курбского, одного из важнейших ис- точников по истории опричнины159. Большое научное значение имеет издание рукописи записок Генриха Штадена160. Издание снабжено тщательно выполненным комментарием, в котором содержится много самых разнообразных источниковедческих замечаний и библиографических указаний. В некоторых из этих публикаций учтены источниковедческие итоги работы советс- ких историков. Убедительными представляются некоторые ис- точниковедческие наблюдения Н. Андреева в его работе о по- слании Курбского Вассиану Муромцеву161. Вообще советская историография находится в поле зрения зарубежной буржуазной исторической науки главным образом в специальных исследованиях или в историографических обзо- рах. Как правило, эти обзоры носят описательный характер162. Однако некоторые из них прямо заострены против марксистс- кой методологии советских историков, которых они без каких- либо оснований обвиняют в преднамеренной модернизации со- бытий далекого прошлого163. Наибольший интерес представляют работы по истории бал- тийского вопроса и торговли России в годы опричнины164. Они ценны тщательно обработанными фактическими данными, из- влеченными из зарубежных архивов, а также некоторыми со- держащимися в них конкретными историческими выводами. Много работ появилось и о русско-английских отношениях в период правления Ивана IV165. Поскольку в нашей исторической литературе имеется обсто- ятельный разбор этих работ, сделанный А.Л. Хорошкевич, мы считаем возможным ограничиться тем, что отошлем читателя к его тексту166. За рубежом появилось в печати немало популярных книг об Иване Грозном167. Почти для всех них характерны крайняя тен-
51 денциозность, низкий научный уровень и почти полное игнори- рование трудов советских историков. Разнообразным оценкам деятельности Ивана IV и характе- ристикам опричнины при всех видимых различиях присущи общие черты: это идеалистический подход к. освещению собы- тий русской истории XVI в. и непомерное (негативное или по- зитивное) преувеличение роли Ивана Грозного в жизни России 60-80-х годов XVI в. Примыкая по своим воззрениям на оприч- нину к русской буржуазной науке конца XIX - начала XX в. (В.О. Ключевскому, С.Ф. Платонову и др.), современные бур- жуазные историки, как правило, делают шаг назад в сторону субъективногидеалистического подхода к опричнине. Так, по- вторяя построения С.Ф. Платонова, буржуазный историк В.Б. Ельяшевич результатом опричнины считает замену старо- го, вотчинного, княжеского и боярского землевладения - поме- стным168. Впрочем, автор находит у Грозного и «благожелатель- ное отношение к крестьянам», что могло якобы объясняться или «демократическими чувствами» царя, или желанием опереться на крестьянство в борьбе с боярами, или какими-либо иными мотивами169. Попытка «приукрасить» Ивана Грозного путем изображения его чуть ли не «крестьянским царем» вступает в вопиющее противоречие с фактами усиления крепостничества в годы опричнины. Для другого буржуазного историка, В. Леон- товича, Иван Грозный чуть ли не был творцом «революции» в России, в ходе которой в стране вводился особый «крепостной режим», ибо указом 1556 г. якобы было положено начало при- креплению сословий (как знати, так и крестьянства)170. Особую оценку опричнины предложил швейцарский исто- рик В. Гитерманн в первом томе своего обобщающего труда по истории России. Он думал, что опричнину можно было бы срав- нить с управлением Римской империей при Августе. У Гитер- манна нет однозначной характеристики опричнины: в одном месте он обозначал ее как систему мероприятий, которые исхо- дили из финансовых интересов, в другом - снова подчеркивал борьбу против феодальной аристократии и оценивал опрични- ну, как «революционный передел земли и крестьян»171. Пред- ставления Гитерманна очевидно не свободны от модернизиро- вания исторического процесса. Как правило, однако, Иван Грозный рисуется буржуазными авторами кровожадным тираном, и только, а его злой волей объясняются важнейшие события внутриполитической истории России в годы опричнины. Безудержная модернизация событий доходит подчас до смехотворных сопоставлений Ивана Грозно- го и Распутина (в книге Гонзалеса) и других столь же нелепых исторических «аналогий». С клерикальных позиций освещает ход опричнины ГП. Фе- дотов в книге о митрополите Филиппе. Для него конфликт мит-
52 рополита с царем сводился к выступлению Филиппа против тирана за «исповедание правды»1*2. Церковь для него была «единственной силой, которая могла ограничить произвол царя»173. По существу, оценка Федотова опричнины приближа- лась к карамзинской174, хотя в отдельных экскурсах книги он и пытался примирить ее с наблюдениями С.Ф. Платонова175. Не скупится на резкие эпитеты по адресу Ивана Грозного автор обобщающей книги по истории России С.Г. Пушкарев. Для него Иван IV - «трусливый деспот» и «обезумевший царь». При- крываясь авторитетом В.О. Ключевского, Пушкарев создает субъективно-идеалистическую концепцию истории опричнины, не имеющую ничего общего с точкой зрения Ключевского. Пуш- карев открыто выступает против тех, кто пытается выяснить какие-либо объективные причины введения опричнины и ее со- циальную сущность. Все это, по его мнению, основывается «на том наивно-рационалистическом убеждении, что в истории нет ничего иррационального, случайного, бессмысленного»176. Ав- тор считает, что в опричнине нельзя видеть борьбу царя с бояр- ством, во-первых, потому, что власть московского государя уже при Василии III не была ограничена боярством; во-вторых, сам Иван IV «вовсе не отметал правительственной роли бояр», а «служебное и политическое положение средне-служилого класса при Грозном нисколько не изменилось»; в-третьих в «значитель- ной своей части террор Грозного вообще не имел никакого от- ношения к пресловутой борьбе с боярством»177. Для самого Пуш- карева опричнина лишь «вакханалия убийств и грабежа»178. Таковы научные откровения этого искателя начал иррациона- лизма в русском историческом процессе. Беспомощность идеалистической методологии наиболее ярко проявилась в работах Л.М. Сухотина, специально посвященных опричнине. Первая статья автора на эту тему появилась еще в 1911 г.179 Написанная с позиций школы Платонова, она тем не менее содержала свежий архивный материал о земельной поли- тике в опричное время. Но основные исследования автора выш- ли в 30-40-х годах180. Внешним поводом для них было издание записок Генриха Штадена, которые, по мнению Сухотина, дава- ли основание для пересмотра ряда вопросов истории опрични- ны. Работы Сухотина теперь уже своим острием направлены против концепции С.Ф. Платонова и даже вообще имеют целью «подорвать окончательно веру в государственный смысл оприч- нины и ее учредителя». Оказывается, «не реальная обстановка, а мания преследования, которой Грозный страдал, вызвала уч- реждение опричнины». Ее целью было «гонение на московскую знать», которая, однако, «как и все население русское, была нео- бычайно предана своим государям»181. Опричнина - нелепая затея, порожденная больной психикой русского царя. Таков ко- нечный вывод «пересмотра опричнины», проведенного Л.М. Су-
53 хотиным. Направление этого пересмотра ясно - от государствен- ной школы Платонова к субъективно-идеалистическим пред- ставлениям Н.М. Карамзина. Идеалистические основы буржуазной историографии, как мы видим, приводят к отказу от научного объяснения вопросов ис- тории опричнины, попыткам субъективистской трактовки ис- торических явлений, объяснению их «злой» или «доброй» во- лей того или иного правителя. * * * Обзор обширной литературы, посвященной опричнине, по- зволяет сделать ряд выводов. На основе специальных и обоб- щающих исследований большинство советских ученых пришли к выводу о необходимости изучения опричнины как определен- ной политики господствующего класса, создавшего свой аппа- рат насилия над широкими массами крестьян и горожан. Исто- рию опричнины также нельзя понять, если не учитывать процесс государственной централизации в условиях феодальной России и его незавершенность в XVI в. Советской исторической науке надлежит дать решение еще многих вопросов, связанных с опричниной. Недостаточно изу- чены формы классовой борьбы в 60-70-х годах XVI в., особен- ности социальной политики Ивана IV. В частности, нуждают- ся в уточнении наши представления о направленности опричных репрессий. Не все еще сделано для понимания струк- туры опричнины, характера опричных учреждений и состава ее территории. Настоящая книга и является посильной попыткой ее автора ответить на эти вопросы. Обзор источников Обращаясь к источникам по истории опричнины, исследо- ватель сталкивается с чрезвычайными трудностями. Многие из важнейших видов источников для 60-70-х годов XVI в. почти целиком отсутствуют. Так, мы почти совершенно не располага- ем законодательными материалами, уставными земскими и губ- ными грамотами. 1567 годом обрывается официальное летопи- сание. Только небольшими отрывками представлены писцовые книги. Другая трудность - это резкая тенденциозность памятни- ков, содержащих оценку политики Ивана Грозного. Здесь мы стал- киваемся, с одной стороны, с откровенно выраженной враждеб- ностью большинства иноземцев, бежавших с русской службы, а, с другой, - с полемической нетерпимостью Ивана Грозного и Андрея Курбского. Вместе с тем можно считать, что все основ-
54 ные сохранившиеся материалы по истории опричнины в насто- ящее время уже опубликованы. Благодаря неутомимой и кропотливой работе П.А. Садико- ва историк теперь обладает значительным комплексом актов по истории земельной политики в годы опричнины183. Несмотря на то что эти документы почерпнуты главным образом из мона- стырских фондов, они дают представление о характере «пере- бора» опричных земель и «людишек». В них обнаружились со- вершенно новые данные о возврате земель дворянам после отмены опричнины184. В.Б. Кобрину удалось найти несколько весьма интересных ак- тов, рисующих земельные владения опричников Черемисиновых и обстоятельства конфискации земель у боярина И.П. Федорова184. Еще Д.Я. Самоквасов издал целый ряд писцовых выписей, послушные грамоты и другие памятники из остатков новгород- ского архива185. До того времени мы не обладали столь красно- речивыми свидетельствами беззастенчивого грабежа опрични- ками новгородских крестьян. Аналогичные факты теперь известны и для других районов Русского государства186. В.А. Кучкин обнаружил сотную выпись по Мурому 1566 г. - один из интересных документов, рисующих состояние городов и посадского населения в опричные годы187. Исключительное значение имеет Ярославская писцовая кни- га 1567-1569 гг., обнаруженная С.Б. Веселовским188. Это един- ственное описание земель центральных районов страны, дошед- шее до нас от опричных времен. В книге содержатся сведения о землевладении в волостях Игрище, Черемхе, Едомской. Подроб- но описана огромная вотчина И.Ф. Мстиславского в Юхте, Сло- бодище и Черемхе189. Ярославская книга позволяет по-новому поставить целый ряд проблем, связанных с земельной полити- кой в период опричнины. Много разнообразных сведений находится в писцовых кни- гах городов Казани и Свияжска 1565-1568 гг.190 В частности, особый интерес представляют материалы по истории городско- го ремесла и данные о детях боярских, попавших в Казань и Свияжск в результате царской опалы. Писцовые книги Шелон- ской пятины 1571-1576 гг. рисуют состояние новгородских зе- мель после опустошительного похода Ивана IV191. В Веневских и Епифанских писцовых книгах 1571-1572 гг. обращают на себя внимание крупные княжеские вотчины на юге страны в годы опричнины (в частности, И.Ф. Мстиславского). Ретроспективно сведения о служилом землевладении в годы опричнины можно почерпнуть из писцовых книг Московского уезда 1573-1574 и 1576-1578 гг., Коломенского уезда 1577- 1578 гг. и некоторых других192. Выпуклое представление о вот- чине и служилых людях рязанского владыки дает сотная грамо- та 1567/68 г.193
55 В связи с почти полным отсутствием законодательных ма- териалов194 для изучения финансовой и судебной политики чрезвычайное значение приобретают жалованные грамоты, вы- дававшиеся духовным феодалам. В них мы находим и упоми- нания о земельных вкладах, и определение объема судебно-фи- нансовых привилегий, и сведения о дьяках, выдававших грамоты. Составленный С.М. Каштановым перечень иммуни- тетных актов 1548-1584 гг. является ценным подспорьем для исследователей жалованных грамот. В нем около 150 грамот относятся непосредственно к 1561-1572 гг.195 За 60-е годы XVI в. монастырские приходно-расходные кни- ги сохранились плохо. В нашем распоряжении имеются книги Кирилло-Белозерского монастыря за 1567-1568 гг.196 и комп- лекс книг северного Николаевского Корельского монастыря (1560-1563,1565,1567,1568-1571,1572-1576 гг.), хранящиеся в архиве Ленинградского отделения Института истории АН СССР (ныне Санкт-Петербургского филиала Института российской истории РАН, далее - ЛОИИ ныне СПб ФИРИ)197. Представляют интерес книги Павлова Обнорского монастыря (декабрь 1568-январь 1570 г.198 и фрагменты соловецких книг за 1571-1572 гг. (РГАДА, ф. 1201, № 207). Из других хозяйственных книг, дающих картину феодальной эксплуатации в годы опричнины, отметим приходные книги 1564-1565 гг. и вытные книги конца 60-х годов небольшого Ни- колаевского Антониева монастыря (Бежецкий Верх), изданные А.Г. Маньковым199. Всего этого, конечно, явно недостаточно, что- бы проследить сложные экономические процессы, протекавшие в феодальной деревне и в городе в бурные опричные годы. Случайные фрагменты дошли до нас и из состава Царского архива. Но и они представляют исключительную ценность, ибо помогают постичь цели опричной политики и пути их осуще- ствления. Множество документов архива, к сожалению, безвоз- вратно пропало в годы иностранной интервенции и крестьянс- кой войны начала XVII в. О них сохранились лишь самые смутные упоминания в описях Царского архива и Посольского приказа 1614 и 1626 гг.200 В последней (изданной только в от- рывках) содержится краткое изложение статейного списка «из изменного дела 78-го году» о Великом Новгороде201. Среди материалов Царского архива находятся такие уникаль- ные документы, как завещание Ивана Грозного 1572 г.202, менов- ные грамоты 1566 г. с князем Владимиром Андреевичем на земли Старицкого удела203, поручные записи 1561-1571 гг. по некото- рым князьям204, приговор земского собора 1566 г.205, приговор об избрании митрополита Филиппа206 и некоторые другие. Дошедший до нас состав записей можно считать более или менее полным. Большинство из них перечислено в 39-м ящике описи Царского архива, сделанной уже в 60-х годах XVI в.207
56 Отсутствуют только поручные по Д.Ф. Бельском, И.М. и А.М. Шуйским и И.И. Пронском. Но они вместе с названными выше есть в описи архива Посольского приказа 1614 г.208 Ника- ких других поручных записей по княжатам и боярам в обеих описях нами не обнаружено, хотя они тщательно отмечают все документы подобного рода. Опричнина неразрывно связана с ходом Ливонской войны. Поэтому для ее изучения очень важны как разрядные книги, содержащие записи о назначениях на высшие военные должно- сти и о походах русских войск, так и посольские книги, сохра- нившие сведения о мирных переговорах в 60-70-х годах XVI в. К сожалению, разрядные книги изданы явно неудовлетворитель- но. Только разряд Полоцкого похода 1562-1563 гг. представлен обстоятельной публикацией209. Неоднократно публиковались различные разновидности краткой редакции разрядных книг: «Государев разряд» 1556 г. с продолжением до конца 1565 г.210, краткая редакция 1585 г. за 1556-1585 гг.211 и сокращенная ре- дакция 1605 г.212 К сожалению, пространная редакция остается еще не изданной, а именно она содержит наиболее обстоятель- ное описание военных служб 60-70-х годов213. Разрядные кни- ги - основной источник для установления личного состава оп- ричного корпуса, для изучения состава Боярской думы и служебной карьеры наиболее именитых лиц из верхушки московских феодалов. Наряду с разрядными книгами для изучения военной истории России времени опричнины необходимо использовать отдельные документы разрядного характера. Так, изданы документы по орга- низации сторожевой службы на южных окраинах в 70-х годах (и в том числе устав сторожевой службы 1571 г. князя М.И. Воротын- ского214. Недавно В.И. Буганов опубликовал росписи воевод и другие новые материалы о победе русских войск при Молодях в 1572 г.215 Разгром татарских отрядов земскими войсками сыграл важную роль в ликвидации опричнины. Из дипломатических бумаг по истории сношений России с европейскими странами лучше всего сохранились книги, содер- жащие статейные списки и договоры с Польшей и Литвой (1560- 1571 гг.)216. Этот комплекс документов, конечно, особенно ва- жен, потому что Великое княжество Литовское было той державой, с которой велись наиболее оживленные дипломати- ческие сношения217. В составе польских посольских дел находятся послания Си- гизмунду II Августу, написанные от имени князей И.Д. Бель- ского, И.Ф. Мстиславского, М.И. Воротынского и И.П. Федо- рова, а на самом деле, вероятнее всего, составленные самим царем Иваном IV218. Неплохо представлены также и шведские дела за 1562-1572 гг.219 Балтийскому вопросу посвящен ряд специаль- ных публикаций220. Некоторые документы по русско-датским
57 отношениям извлечены из Копенгагенского архива221. Отдель- ные грамоты и донесения сохранились в Таллиннском архиве222. Русско-английские переговоры можно изучить по дипломати- ческой переписке, хранящейся в Англии22'9. Восточные дела дошли до нас в более полном виде. Это ста- тейные списки посольства И.П. Новосильцева (1570 г.) и А. Ище- ина (1571-1572 гг.) в Турцию224. Очень обстоятельные крымс- кие дела за интересующее нас время, к сожалению, не изданы225. А именно здесь находятся столь широко известные памятники, как переписка Ивана IV с опричником Василием Грязным, на- ходившимся в крымском плену226, документы об измене Кудея- ра Тишенкова и т.п. Ногайские дела сохранились лишь за самое начало опричнины, причем изданы они очень скверно227. Основную массу сведений о казнях Ивана Грозного мы чер- паем из царских синодиков - списков казненных лиц, рассылав- шихся для поминания по монастырям. Уже давно отброшены сомнения апологета опричной политики Е.А. Белова, считавшего синодики фальшивкой228. С.Б. Веселовским установлено, что только в начале 80-х годов Иван Грозный «пришел к мысли обес- печить души казненных поминовением»229 и направил в различ- ные монастыри списки лиц, казненных во время опричнины, и большие денежные суммы «на помин души». Изучение синоди- ков сопряжено с большими трудностями, несмотря на то, что С.Б. Веселовский составил алфавит лиц, упомянутых в них, ко- торый он сопроводил обстоятельным комментарием. До недавнего времени были изданы только отдельные спис- ки синодиков, причем, как правило, очень небрежно. Это два кирилло-белозерских синодика230, синодики Нижегородского Печерского231, Спасо-Прилуцкого232 и Никитского Переяслав- ского монастырей233. Несколько очень важных текстов остаются вовсе неизданны- ми. Это указанные С.Б. Веселовским234 синодики: Троицкого монастыря235, Костромского Богоявленского (на л. 157-168 в одном из списков синодика Костромского областного архива), Чудова монастыря236 и дефектные списки Московского Бого- явленского монастыря237. Д.Н. Альшиц нашел рукопись XVII в. полного Богоявленского синодика 14 января 1584 г.238 Можно указать еще синодик Благовещенского Киржачского монасты- ря239 и копию XIX в. с синодика Свияжского Богородицкого мо- настыря240. Р.Г. Скрынников обратил внимание еще на Соловец- кий список XVII в.241 и отрывок из синодика Антониева Сийского монастыря XVII в. Он же опубликовал сводный текст синодика по сохранившимся спискам. Правда, принцип отбора им вариантов и основных чтений остается не вполне яс- ным. Текстология списков синодика нуждается еще в доиссле- довании. Зато вывод РГ. Скрынникова о том, что в основу со- ставления синодика в целом положен хронологический принцип
58 размещения материала, может быть принят. Он также предпо- ложил, что источником синодика были списки казненных, хра- нившиеся в Государственном архиве. Однако данный вопрос должен быть рассмотрен более обстоятельно243. Трудность изучения синодиков вызвана самим характером записей в этих памятниках: синодики представляют собой пе- речни собственных имен для поминовения. Только в отдельных случаях между строк над тем или иным именем помещена фа- милия (часто киноварью). Расшифровка этих перечней чрезвы- чайно затруднена. Дополнительным источником для изучения состава казненных Иваном Грозным могут служить вкладные книги монастырей с записями о суммах, данных «на помин души» того или иного лица. Записи дают сведения о времени смерти интересующего нас деятеля: поминальный вклад дела- ли некоторое время спустя после смерти поминаемого, а число, когда раздавали монахам «корм», иногда совпадает с датой его смерти. Много вкладных книг издано, но не менее остается еще не опубликованными. Так, не издана важнейшая вкладная кни- га Троице-Сергиева монастыря (хранится в Загорском музее)244. Вкладные книги Волоколамского монастыря изданы, но с се- рьезными искажениями (как, впрочем, и другие публикации А.А. Титова245. Основной текст их написан еще в 1553/54 г., а от- редактирован в 1563/64 г. Вассианом, бывшим архимандритом Тверского Возмицкого монастыря. Позднейшие приписки в кни- гах доходят до 1572/73 г., т.е. захватывают время опричнины. Не меньший интерес представляют записные книги Волоколамско- го монастыря, составленные Евфимием Турковым в 1584/85 г.246 Сложность изучения вкладных книг заключается в том, что обыч- но по истечении определенного срока поминовения имя вклад- чика вычеркивалось из них. В результате книги вскоре станови- лись непригодными для употребления, их уничтожали, а оставшиеся имена переписывались в другие книги. Поэтому ос- новная масса дошедших до нас книг относится не к XVI, а к XVII в., и в них очень мало сведений более ранних. Как правило, это только крупнейшие вклады царя и княжат (во вкладных кни- гах вообще записывались главным образом крупные вкладчики). Опубликовано несколько вкладных и кормовых книг, интерес- ных для историка опричнины. Это книги монастырей: Кирилло- Белозерского247, Нижегородского Печерского248, Антониева Сий- ского , Ростовского Борисоглебского250, Брянского Свенского251 и некоторых других252. Не изданы вкладные книги Симонова мо- настыря с интересными сведениями о царских вкладах «опаль- ной рухляди» (оружие, платья, иконы и т.п.)253. Для того, чтобы разобраться в сложных генеалогических вза- имоотношениях русского дворянства, имевших столь важное значение для московской служилой лестницы чинов, необходи- мо внимательно изучить родословные книги и местнические
59 дела. К сожалению, до настоящего251 времени не существует издания официальной родословной книги XVI в., которое бы отвечало современным археографическим требованиям25^, а многие десятки списков разбросаны по различным архивохра- нилищам. Не опубликована основная масса родословных рос- писей, подававшихся дворянами в Разряд в конце XVII в.256 После отстранения от власти Алексея Адашева официаль- ное летописание постепенно приходит в упадок. Последние за- писи официального свода относятся к 1567 г.257 В 224 ящике Царского архива помещались «списки, что писати в летописец, лета новые прибраны от лета 7068-го до лета 7074-го и до 76- го»258. Итак, действительно, летопись доходила до 1567 г. (7076 год начинался с 1 сентября 1567 г.). В этой летописи (которую по одному из списков иногда называли Александро-Невской) содержались такие ценные сведения, как изложение указа об учреждении опричнины, первые мероприятия, направленные против боярской крамолы, записи о ходе Ливонской войны. Для изучения русской общественной мысли опричных лет и для характеристики политической направленности карательных мер правительства Ивана IV огромный интерес представляют вставки в Синодальный список лицевого (иллюстрированного) летописного свода и в Царственную книгу (копия). Интерполя- ции в официальное летописание, сделанные, как это убедитель- но показал Д.Н. Алыпиц259, в канцелярии Ивана Грозного, отно- сятся к событиям, совершавшимся в малолетство царя и в годы правления Избранной рады (до 1557 г.). Но так как они состав- лялись уже много лет спустя, то раскрывают перед читателем происшедшие к тому времени разительные перемены в полити- ческих и личных симпатиях царя. Редакционная правка Синодального списка лицевого свода, несомненно, связана с опалой на князя Владимира Андреевича Старицкого. В самом деле, согласно приписке, относящейся к расследованию причин побега за рубеж князя Семена Лобанова- Ростовского, этот князь заявил «сыскной комиссии» следующее: «Ко мне на подворье приезжал ото княгини от Офросиньи и от князя Владимира Ондреевича, чтобы я поехал ко князю Володи- меру слушати ее и людей перезывал»260. Князь Семен Лобанов- Ростовский в 1553 г. был, вероятно, глашатаем идеи воцарения князя Владимира после смерти Ивана IV. Но после какой опалы на князя Владимира (1563 или 1566 г.) появилась летописная вер- сия, приписывающая инициативу старицкому князю в перегово- рах с Лобановым-Ростовским? Д.Н. Альшиц считает, что это было еще в 1563 г., когда царь Иван забрал себе для просмотра дела об отъезде князя Семена «во княж Володимерова деле Ондрееви- ча»261. В июне 1563 г. действительно Иван IV «опалился» на Вла- димира Старицкого262. Но все это само по себе еще не дает осно- вания датировать приписки к летописи 1563 годом.
60 Не более основательны и другие аргументы автора в пользу предложенной им датировки. Синодальный список излагает события до августа 7075, т.е. 1567 г. Однако приписки делались на той части текста, которая доходит до 1557 г. Отсюда Д.Н. Аль- шии заключает, что в момент редактирования рукопись Сино- дального списка обрывалась ранее 1567 г., по его соображени- ям, - 1560 г. Для доказательства этого необходимо было показать наличие палеографического рубежа (смены почерков) в тексте списка, но этого-то рубежа Д.Н. Алыпиц не нашел, что исклю- чает возможность многоэтапного составления Синодальной ру- кописи. Более того, Н.П. Лихачев показал, что этот текст лице- вого свода написан на той же французской бумаге, что и книги дипломатических сношений с Польшей: № 9 (1570-1571) и № 10 (1575-1579)263, т.е. работа над составлением лицевой рукописи велась вряд ли многими годами раньше 1570 г., тем более что даже во Франции наиболее ранние документы на подобной бу- маге датируются 1566 г. Поэтому дата 1560 г. для какой-то час- ти Синодального списка невероятна. Источниковедческие наблюдения Д.Н. Алыпица показыва- ют, что существовал первый вариант официальной летописи, протограф Синодального списка, оканчивавшийся 1560 г., но, что он был тождествен самой Синодальной рукописи (без до- полнений за 1561-1567 гг.), доказать автору не удалось. Не могут быть признаны убедительными и соображения Аль- шица об исправлении Синодальной рукописи до 1564 г. (точ- нее, около 1563 г.). Первое соображение автора касается оценки в летописи деятельности деда А.М. Курбского М.В. Тучкова. В приписке к Синодальному списку говорилось, что в 1539 г. Шуйские посадили «за сторожи» князя И.Ф. Бельского, а М.В. Тучкова сослали «в его село»264 В Царственной книге со- общается, что в 1539 г. «бысть вражда между великого князя бояр», причем Шуйские стали враждовать с И.Ф. Бельским и М.В. Тучковым. О ссылке Тучкова уже не упоминается265. Из этого Д.Н. Алыпиц делал вывод, что М.В. Тучков «из жертв усо- бицы... превратился в одного из зачинщиков кровавых местни- ческих споров». Поэтому он считает, что приписки к Синодаль- ному списку сделаны были еще тогда, когда внук Тучкова А.М. Курбский «был в чести», т.е. до 1564 г., до побега князя Ан- дрея и до первого послания Грозного Курбскому, где уже содер- жались нелестные отзывы о Тучкове266. Прежде всего необходи- мо внести уточнение: летом 1563 г. (когда, по Альщицу, делались приписки) князь Андрей был отнюдь не в чести, а находился в ссылке в Юрьеве. Но дело даже не в этом. И в рассказе Синодаль- ного списка Тучков представлялся одним из зачинщиков бояр- ских распрей, каковым он выступает в Царственной книге, мо- жет быть только не так явно. Ничто не указывает на то, что во время составления синодального рассказа его внук князь Андрей
61 был «в чести». В приписке под 1554 г. указано, что окольничий А. Адашев вел расследование по делу о князе Семене Ростовском. Если следовать ходу рассуждений Алыпица, то и этот уже явный «крамольник» в 1563 г. пользовался у Грозного полным довери- ем: он считал возможным специально оговорить, что Адашев воз- главлял следственную комиссию из преданных царю лиц. Не боль- шую весомость имеют и другие доводы Д.Н. Альшиц267. Нам представляется, что Синодальный список правился уже тогда, когда он был закончен, т.е. после августа 1567 г. В припис- ке под 1554 г. среди сторонников князя Семена Лобанова-Рос- товского названы лица, подвергшиеся репрессиям в 1565 г. (П.М. Щенятев, Д.И. Нагой и Куракины). Это, казалось бы, да- тирует Синодальный список во всяком случае временем более по- здним, чем 1565 г. Подробный рассказ об «измене» князя Семена также уместно было вставить скорее после 1565-1566 гг., когда князь Семен был казнен, чем в 1563 г., когда он еще был жив. Весьма вероятно, что работа над Синодальным списком про- изводилась после августа 1568 г., когда царю были посланы «ле- тописец» и «тетрати» для просмотра268. «Летописец» в это время содержал рассказ также до 1560 (7068) г.269, а «списки новые, что писати в летописец» или «тет- рати» повествовали о событиях 7068-7076 гг., после того как все эти материалы были взяты в Слободу и появился текст Си- нодального списка, позднее подвергшийся правке по указани- ям царя270. С канцелярией Ивана Грозного связывал интерполяции Цар- ственной книги еще С.Б. Веселовский, считая, что «они сдела- ны лет 18-20 спустя после болезни царя 1553 г. при непосред- ственном близком участии самого царя и с определенной тенденцией - оправдать царя в казни старицких князей в 1569 г.»271. Существенные коррективы в построения Веселов- ского внес Д.Н. Альшиц, доказавший, что приписки к Царствен- ной книге появились не позднее 1570 г., т.е. до казни И.М. Вис- коватого, предстающего в этих текстах перед читателем в качестве верного сподвижника царя272. Но вот когда автор пы- тается уточнить датировку, то тут и возникают сомнения. Д.Н. Альшиц ссылается на сведение описи Царского архива, со- гласно которому царь в августе 1568 г. взял в Слободу «летопи- сец и тетрати»273. По мнению Алыпица, в 1568 г. речь может идти только о просмотре текста за 7068-7076 гг. Более ранний текст редактировался, вероятно, ранее, т.е. Царственная книга состав- лена была до 1568 г.274 Выше мы показали, что Альшиц неудач- но интерпретирует запись составителя описи Царского архива. В 1568 г. составлялся, вероятно, Синодальный список. Работа над приписками к Царственной книге проходила позднее275. Ис- правления в текст Синодального списка внесены между октяб- рем 1569 г.276 и июлем 1570 г.277, т.е. уже после казни Владимира
62 Старицкого и до расправы с Иваном Висковатым и другими лицами, изображенными в приписках сторонниками царя278. К тому же в 1569 г. был казнен И.И. Пронский, представленный в приписках сторонником Владимира Старицкого279. Д.Н. Альшиц обратил внимание на текстуальную и идеоло- гическую близость приписок к лицевым летописям и первого послания Ивана Грозного к Курбскому280. Это чрезвычайно важ- ное обстоятельство позволяет выяснить непосредственное воз- действие Ивана IV на создание официального летописания281. До нас дошло сравнительно мало летописных памятников, отразивших взгляды политических противников централизатор- ской политики Ивана IV. Это в основном летописи новгородс- кого или псковского происхождения. В 1567 г. игумен Псковс- ко-Печерского монастыря Корнилий дополнил и обработал свод 1547 г. Составитель нового свода выступает как лицо, враж- дебно относящееся к московской власти. В духе обличения пи- сал он о деятельности Ивана Грозного, а присоединение Пскова к Москве рассматривал как акт прямого насилия283. Как извест- но, Корнилий принадлежал к числу монахов нестяжательского толка, был близок к Андрею Курбскому ив 1570 г. казнен Ива- ном Грозным284. Новгородское летописание к концу XVI в. мельчает и как исторический источник теряет свое значение. К 80-м годам XVI в. относятся последние записи в так называемой Новгород- ской второй летописи285. Наибольший интерес представляет рассказ о походе Ивана IV 1570 г., в котором обстоятельно опи- сан разгром Новгорода. Составлен летописец, очевидно, в кан- целярии новгородского архиепископа286. Сухой перечень сведе- ний, относящихся к деятельности новгородских епископов и архиепископов, содержит Краткий летописец новгородских вла- дык, составленный, очевидно, в конце XV в. и пополнявшийся на протяжении XVI в.28 7 Материалы о церковной истории Нов- города XV-XVII вв. находятся в так называемом «Летописце новгородском вкратце, церквам божиим...»288. В его же составе дошел ряд повестей (в том числе Повесть о приходе Ивана IV в Новгород в 1570 г.). О бурных событиях этих лет сохранились отдельные крат- кие записи, сделанные, вероятно, в Кириллове монастыре289. Волоколамский летописчик Игнатий Зайцев сообщает о москов- ском пожаре 1571 г. и о «море» 1568-1571 гг.290 Велись краткие летописные заметки и в Соловецком монастыре, в них внесены сведения о смерти Владимира Старицкого, судьбе его семейства, Ливонской войне и т.п.291 Отдельные отголоски опричнины слы- шатся в лаконичных сведениях местных летописей - вологодс- ких, великоустюжской и др.292 Свежие, хотя и не всегда точные, сведения находятся в Пискаревском летописце и хронографе 1617 г.293 О последнем из этих памятников мы уже упоминали,
63 начиная историографический обзор. Уже давно классическим источником по истории опрични- ны сделались сочинения Ивана Грозного и Андрея Курбского. В настоящее время мы имеем прекрасно выполненную Д.С. Ли- хачевым и Я.С. Лурье публикацию посланий Ивана Грозного294. Следует отметить тщательное выявление Я.С. Лурье рукопис- ной традиции посланий Ивана Грозного Андрею Курбскому и изучение истории текста этих памятников. Сравнительно хоро- шо ГЗ. Кунцевичем изданы оригинальные труды Курбского295, однако принадлежащие Курбскому переводы, снабженные ин- тересными комментариями, еще ждут публикации. Не все, ко- нечно, решены сложные источниковедческие вопросы, касаю- щиеся полемики двух крупнейших публицистов и политических деятелей второй половины XVI в.296 Не вполне ясны обстоятель- ства и время проникновения писем Курбского в рукописную литературу297. Не определена еще степень тенденциозности све- дений, содержащихся в трудах обоих полемистов298. Тревожную обстановку кануна опричнины рисует опубли- кованная М.Н. Тихомировым «Повесть о свершении болыпия церкви», в которой рассказывается о посещении Иваном Гроз- ным Переславля-Залесского в 1564 г.299 Весьма своеобразную группу источников составляют запис- ки иностранцев. Советские историки много сделали для их изу- чения300. В частности, ими изданы в русском переводе сочине- ния И. Таубе и Э. Крузе, А. Шлихтинга и Г. Штадена, содержащие наиболее ценные рассказы по истории опричнины301. Таубе и Крузе - два лифляндских авантюриста, попавшие в плен к Ивану IV во время Ливонской войны в 1560 г. В1564 г. они были отпущены на свободу, вели от имени царя переговоры с магистром Ливонского ордена Кеттлером и принцем Магнусом, но в декабре 1571 г. изменили царю и бежали в Польшу. Вскоре после этого они написали послание, адресованное польскому гетману Яну Ходке- вичу. В своем послании они прилагали все усилия, чтобы завое- вать доверие гетмана и оправдаться в «перелетах»; средством для этого и было изображение «ужасных злодеяний» царя московско- го в опричные (1564-1571) годы. Картинное описание казней, со- ставленное обычно по слухам и рассказам очевидцев, занимает цен- тральное место в послании. Позднее (в 1582 г.) оно было с небольшими изменениями перепечатано в виде отдельной брошю- ры неким Гоффом302. Померанец Альберт Шлихтинг попал в плен в битве у кре- пости Озерище (осенью 1564 г.). Зная словенский язык, он сде- лался переводчиком у бельгийского врача Арнольда Лензея. Прожив на Руси около шести лет, он, проведав о грозящей его жизни опасности, осенью 1570 г. бежал в Польшу, где и соста- вил свое «Сказание» (около февраля 1571 г.)303. Это произведе- ние Шлихтинга широко использовал веронец Гваньини в 5-й
64 главе своего сочинения «Описание Московии»304, а рассказ Гва- ньини в переработанном виде лег в основу соответствующей части трактата Павла Одерборна. Вестфалец Генрих Штаден тоже некоторое время служил при московском дворе. Однако он попал на Русь не военнопленным, а сам в 1564 г. из Риги перебрался в Дерпт, откуда его отправили в Москву Здесь его пожаловали поместьями и приняли в оп- ричнину. Вместе с царем Иваном он участвовал в Новгородс- ком походе 1570 г. После отмены опричнины Штаден отправился на север и в 1576 г. покинул Россию. Для своего шурина пфаль- цграфа Георга Ганса в 1577-1578 гг. он и составил «Описание Московии»305 и фантастический проект оккупации России. Несмотря на явную враждебность к Русскому государству, недостоверность многих источников информации, иноземцы - авторы записок - сообщили ценные известия о боярских заго- ворах (Шлихтинг), о выступлении членов Земского собора 1566 г. (Таубе и Крузе), о приказном аппарате (Штаден) и о дру- гих фактах306. Кроме переведенных на русский язык сохранился ряд сочи- нений иностранцев о России XVI в., не изданных в переводе: это Ф. Руджиери (1568)307, Джерио (1571 )308. Гваньини (1581), Одерборн (1585)309 и некоторые другие. Интересные данные о Ливонской войне и боярской крамоле имеются у польских хронистов Мартина Бельского310, Матвея Стрыйковского311 и прибалтийских историков Рюссова (1578), Геннинга (1595) и Ниенштедта312. Отдельные сведения об оп- ричнине сообщают иностранные авторы, писавшие специально о России в 60-90-е годы XVI в.: Р. Барберини (1564)313, Рандольф (1568-1569)314, Пернштейн315, Кобенцель316, Ульфельд317, Дани- ил Принц318 (последние четверо писали о посольстве 1575- 1576 гг.), Горсей319, Флетчер320 (1591) и др.321 Таков краткий обзор источников по истории опричнины.
Глава II Предгрозовые годы Опала Адашева и Сильвестра в 1560 г. не была только про- явлением патологической мнительности царя Ивана, в припадке отчаяния обвинившего своих старых друзей в гибели царицы Анастасии. Уже давно всесильные временщики ожидали надвигавшейся грозы. Ушедший во время болезни ца- рицы на покой в Кириллов монастырь Сильвестр еще раньше, в 1553-1555 гг., вызвал недовольство Ивана IV своими проста- рицкими симпатиями, а его близость к нестяжателям и даже в какой-то мере к «еретикам» использовалась «прелукавыми» - осифлянами, чтобы разжечь к нему вражду царя. «Прекословие» Адашева по вопросу о целесообразности Ливонской войны до- рого стоило России: получив в 1559 г. благодаря заключению перемирия передышку, ливонские рыцари втянули в конфликт польского короля Сигизмунда II Августа, приняв его протекто- рат над Ливонией. Безрезультатность широко задуманного по- хода Даниила Адашева на Крым в 1559 г. могла вызвать только раздражение у своенравного монарха. Но даже не в личной неприязни царя к деятелям Избранной рады и не в их отдельных просчетах кроется основная причина расхождения Ивана IV со своим ближайшим окружением. Дело заключалось в самом существе правительственной политики и в тех силах, которые поддерживали Избранную раду и новых друзей Ивана Грозного из числа его свойственников (Романо- вы-Юрьевы). В ходе реформы середины века дворянству удалось потес- нить феодальную аристократию и добиться некоторого ограни- чения ее прав и привилегий, уходивших своими корнями во вре- мена удельной раздробленности. Однако два важнейших требования рядовых феодалов не были удовлетворены: речь идет о земле и крестьянах. Вельможная знать не склонна была поступиться своими ог- ромными латифундиями в пользу малоземельной служилой мелкоты. Обладая значительными денежными средствами, кня-
66 жата и бояре легко переманивали к себе крестьян от средних и мелких помещиков, а потому не стремились к скорейшей лик- видации крестьянского выхода. Кичившаяся своей родовитостью княженецкая аристократия держала в своих руках наиболее доходные и почетные должнос- ти в государственном аппарате, суде и армии, а на долю приказ- ного дьячества и служилого дворянства приходилась вся тру- доемкая, сопряженная с каждодневными тревогами работа, которая не приносила обычно ни громкой славы, ни баснослов- ных доходов. Потребность дальнейшего наступления на фео- дальную знать была очевидна и осознавалась такими дальновид- ными мыслителями, как И.С. Пересветов. Но это наступление могло проводиться только на основе завершения процесса объе- динения русских земель, ликвидации пережитков удельной раз- дробленности и утверждения абсолютной власти монарха. Наиболее мощными форпостами удельной децентрализации в стране были Старицкое княжество и Великий Новгород. Лик- видация старицкого удела была поставлена в повестку дня еще во время малолетства Ивана Грозного, когда в 1537 г. «поймали», т.е. схватили, князя Андрея Ивановича и бросили его в темницу. Князь Андрей умер в заточении. Пришедшие вскоре к власти Шуйские в 1540 г. выпустили на свободу его сына Владимира, которому был возвращен старицкий удел. С князем Владимиром Андреевичем уже в середине XVI в. в определенных кругах кня- жат и бояр связывались надежды на изменение правительствен- ной политики. Старицкие князья как единственная реальная сила, могущая противостоять московскому самодержавию, являлись естествен- ными союзниками новгородских помещиков, а также купцов, вы- ражавших недовольство сокращением своих «прибытков» после ликвидации самостоятельности Господина Великого Новгоро- да. Выступления этих новгородцев в 1537 г. в поддержку князя Андрея, а в 1539 г. Шуйских были не случайными эпизодами, а серьезным напоминанием московскому правительству, которое впоследствии не забыл Иван Грозный. Если старицкий князь выступал наиболее серьезным кандидатом в преемники Ивана IV, то Новгород являлся самым крупным экономическим соперником Москвы. Еще в 1549 г. Иван IV ликвидировал нов- городские рядные грамоты, т.е. привилегии торгово-ремеслен- ного населения Новгорода. Однако новгородские помещики со- храняли свою корпоративную обособленность от служилых людей основных русских территорий. В своей массе они проис- ходили из числа боярских послужильцев, испомещенных в зем- лях Великого Новгорода Иваном III. Даже в середине XVI в. они продолжали считаться «помещиками» в отличие от москов- ских, владимирских, переяславских и других детей боярских, владевших своими землями на вотчинном праве. Первая и вто-
67 рая статьи новгородских помещиков приравнивались соответ- ственно ко второй и третьей статьям детей боярских. В состав государева двора, судя по Дворовой тетради 1551-1560 гг., они не входили вовсе. Служилая и поземельная неполноправность должна была являться источником постоянного недовольства новгородского дворянства в XVI в. Да и в своем управлении Новгород сохранял отдельные чер- ты былой самостоятельности. Их хорошо показал в своей пос- ледней книге М.Н. Тихомиров1. Новгородские наместники вели нолусамостоятельные сношения с Ливонией и Швецией. Боль- шую роль в управлении играл новгородский владыка. Сохра- нялись еще пятикончанские старосты и другие старые органы новгородской администрации. В Новгороде существовал соб- ственный монетный двор, а выпускавшаяся им «новгородка» была наряду с «московкой» основной денежной единицей Рус- ского государства. События начала XVII в., когда Новгород на время перешел под власть шведов, показали правильность на- стороженного отношения московского правительства к новго- родским вольностям. Интенсивный рост торгово-денежных связей в стране, при- водивший к складыванию предпосылок всероссийского рынка, наталкивался на бесконечное множество феодальных перегоро- док, являвшихся прямым следствием неизжитости экономичес- кой и политической раздробленности. Русские горожане уже в восстаниях середины XVI в. заявили о своих требованиях, с ко- торыми вынуждено было считаться правительство Адашева и Сильвестра. Дело шло в дальнейшем о создании более благо- приятных условий для развития городов и торговли. Да и сами гости и другие торговые люди начинают принимать деятельное участие в государственном аппарате, входя в состав дьячества как наиболее осведомленные эксперты по финансовым вопро- сам. Им поручались ответственные миссии по торговым связям со странами Запада и Востока. Сидя в финансово-администра- тивных приказах и беря на откуп сбор податей в отдельных рус- ских землях, они изыскивали способы для пополнения госуда- ревой казны. Однако это было лишь только началом - в Боярской думе и Земском соборе почти не слышался голос даже наиболее именитых представителей третьего сословия, которых попросту третировала московская аристократия. Накануне введения опричнины на положении народных масс начинало уже сказываться перенапряжение сил, вызванное до- рогостоящими войнами и перестройкой государственного аппа- рата. Однако в грядущей схватке с последышами феодальной раздробленности правительство Грозного могло рассчитывать на сочувствие крестьянства: крестьяне люто ненавидели своих господ, как вотчинников, так и помещиков; но, задавленные нуж- дой, они не могли еще отрешиться от своих наивно-монархи- з*
68 ческих иллюзий. Экономический подъем страны давал в руки московской власти, казалось бы, достаточно ресурсов для про- ведения активных внешне- и внутриполитических акций. Од- нако первые признаки спада сказались уже в 50-е годы, когда в северных и центральных уездах появились сначала спорадичес- ки, а затем как грозное предзнаменование запустелые дворы и починки. Сможет ли новое правительство преодолеть эти первые труд- ности и осуществить надежды, которые возлагали на него раз- ные социальные слои русского общества? Последующие собы- тия дали ответ на этот вопрос. * * * Конец 1560 г. был ознаменован крупными успехами русской внешней политики. В сентябре 1560 г. в Москву пришли радо- стные вести о взятии в Ливонии воеводами князьями Иваном Федоровичем Мстиславским и Петром Ивановичем Шуйским городов Полчева и Тарваста2. Эти победы облегчались продол- жавшимися крестьянскими восстаниями в Прибалтике. Восстав- шие против ливонско-немецких поработителей эстонцы и ла- тыши получали от русских серьезную помощь в борьбе с Орденом и ливонскими помещиками3. Развал Ливонского ор- дена завершился подписанием 28 ноября 1561 г. акта в Вильне о подчинении орденских владений Сигизмунду II Августу, васса- лом которого стал последний магистр Ордена Г. Кеттлер. Еще ранее, летом 1561 г., немецкое рыцарство Северной Эстонии при- сягнуло на верность шведскому королю Эрику XIV. Отдельные набеги литовских войск не были успешными. Лишь в сентябре 1561 г. после шестинедельной осады литовцы во главе с гетма- ном Николаем Радзивиллом смогли захватить город Тарваст4. Не рассчитывая на собственные силы в борьбе с крестьянской войной и русскими войсками, немецко-балтийские феодалы пошли на раздел Ливонии между соседними государствами, стремясь использовать их против грозного Московита5. Летом 1561 г. новый шведский король Эрик XIV заключает перемирие на двадцать лет с московским правительством6. Рус- ско-шведское соглашение должно было явиться ступенью в ус- тановлении союзнических отношений в борьбе с общим врагом - польским королем. К началу 60-х годов происходит дальнейшее развитие дру- жественных связей России с народами Северного Кавказа. В 1560-1561 гг. русские и черкасские войска совершают совмест- ные налеты на Крым, вызвавшие тревогу как в Турции, так и в Польше. Виднейший кабардинский князь Темрюк, присягнув- ший на верность Русскому государству, уже в 1558 г. прислал в Москву своего сына Салнука (после крещения - Михаила), ко-
69 торый уже вскоре стал одним из наиболее близких к Ивану Гроз- ному лиц. Летом 1561 г. Иван IV вступает в брак с дочерью Тем- рюка Марией7. Только с Польшей и Литвой отношения остались враждеб- ными после безрезультатных переговоров в Москве с послами Сигизмунда II Августа (в феврале 1561 г.)8. 1561 год принес с собой первые предвестники будущей оп- ричнины. Когда в сентябре Иван Грозный отправился в двухме- сячную поездку («объезд») «по селам», оставив в Москве царе- вича Ивана, то он велел последнему «о всяких делах, о воинских и о земских, во все свое государство... писати грамоты от себя»9. В этом распоряжении можно увидеть и опасение за судьбы пре- стола в случае всяких неожиданностей с царем, и начало при- стального изучения дворцового хозяйства, сделавшегося позднее основой опричнины, и хотя временный, но все-таки отход Ива- на IV от общегосударственных дел. Около 1562 г. Иван Грозный написал новую духовную гра- моту, в которой определяет порядок престолонаследия и состав регентского совета при его сыне Иване10. Регенты И.Ф. Мсти- славский, В.М. Юрьев, И.П. Яковлев, Ф.И. Умный-Колычев, Д.Р. Юрьев, А. Телятевский, П.И. Горенский и дьяк Андрей Ва- сильев приняли присягу на верность царю11. Все это наиболее доверенные лица царя. Двое из них возглавляли государев дво- рец: это дворецкий Д.Р. Юрьев и кравчий П.И. Горенский12. Пос- ледний вместе с Иваном Петровичем Яковлевым во время По- лоцкого похода конца 1562 - начала 1563 г. был дворовым воеводой13. Очень примечательны имена двух будущих оприч- ников - А.П.Телятевского и Ф.И. Умного-Колычева14. Первый сравнительно недавно появился при дворе (он служил рындой в походе 1557 г.15). Но уже в 1561 г. он выполнял ответственные поручения царя, производя розыск о смерти Адашева в Юрьеве16. Ф.И. Умный-Колычев начал службу свою сравнительно рано, в июне 1558 г. он уже окольничий, а в июле 1561 г,- боярин17. Присяга шести сподвижников царя вызвана составлением не- дошедшей до нас духовной грамоты Ивана IV, согласно которой они назначались членами регентского совета («государь... напи- сал нас в своей духовной грамоте»). Регенты обязывались верно служить наследнику престола царевичу Ивану, царице и другим детям царя в соответствии с завещанием и распоряжением царя («по душевной грамоте, такову грамоту ты, государь... написал о розряде своем государю нашему царевичю Ивану»)18. Царь явно боялся повторения мартовских событий 1553 г. и спешил обеспе- чить трон своему сыну, обезопасив его от возможных притязаний Владимира Старицкого. Назначение регентов из числа ближай- ших царю лиц дворцового ведомства явилось показателем недо- верия Ивана Грозного к Боярской думе в целом. Начало превентивных мероприятий Ивана Грозного против
70 возможных политических соперников и даже претендентов на московский престол облекалось в старую форму составления крестоцеловальных и поручных записей. Клятвенные записи с опальных или подозреваемых в крамоле княжат брались уже с начала XVI в. и имели большое политичес- кое значение как действенное средство подчинения феодальной аристократии московскому правительству В малолетство Ивана Грозного, когда власть находилась в руках феодальной аристок- ратии, да и в годы правления Избранной рады почти никаких за- писей с княжат и бояр фактически не бралось. Практика взима- ния поручных и крестоцеловальных по княжатам возобновилась после падения правительства Адашева. В июле 1561 г., когда в Москве происходили торжества по случаю предстоявшей свадьбы Ивана IV с кабардинской княж- ной Марией Темрюковной, двоюродный брат царя Василий Михайлович Глинский приносил торжественную присягу на верность Ивану Грозному и «царице» Марии (хотя свадьба со- стоялась только 21 августа!). Оказывается, что он в чем-то «про- ступил» перед царем, а поэтому «за свою вину бил челом госу- дарю», избрав своим посредником, как это часто бывало, митрополита и освященный собор. В чем состоял проступок Глинского, сказать трудно. Возможно, князь Василий, как и мно- гие в придворной среде, выражал недовольство браком царя с «бусурманкой». Ведь именно со времени этой свадьбы Иван IV начал косо смотреть и на князя А.И. Воротынского19. Как бы там ни было, но двоюродный брат царя представлял известную опас- ность для династии и решение взять с него «запись» имело це- лью обеспечить полную уверенность Грозного в преданности Глинского. Иван IV «для прошения и челобития» митрополита Макария «отдал вину» В.М. Глинскому. Со своей стороны князь обещал «не отъехати» к польскому королю, самостоятельно не вести с ним никаких переговоров и верно служить царю20. Стремясь окончательно обеспечить послушание своего роди- ча, Иван IV возводит его в бояре (в конце 1561 - начале 1562 г.21); тем самым подчеркивая несоизмеримую разницу не только меж- ду Глинским и самим государем, но и удельными княжатами. Осенью 1562 г. князя Василия Михайловича мы встречаем тре- тьим в «навысшей раде» (ближней думе), после И.Д. Бельского и И.Ф. Мстиславского, и вторым (после Бельского) в комиссии бояр, ведших переговоры с литовским посольством22. В.М. Глинский не был единственным при дворе, кто мог по- хвастаться родственными связями с царствующим домом. Вид- нейший боярин князь Иван Дмитриевич Бельский также нахо- дился в родстве (правда, отдаленном) с Иваном IV23. К тому же он породнился с ближайшим царским окружением24. Сам Бель- ский считался служилым князем и владел небольшим уделом, располагавшимся на Волге (город Лух с волостями, Кинешма,
71 Чихачев, Вичуга и др.)25. И.Д. Бельский появляется среди дво- ровых воевод и становится первым воеводой Большого полка уже в 1555 г., когда он считается «честью выше» обычных бояр26. Вероятно, в 1560 г. И.Д. Бельского переводят на положение бо- ярина27. В начале 1562 г. И.Д. Бельский совершает попытку бе- жать в Литву. Летопись говорит, что он даже «и опасную грамо- ту у короля взял». В результате в январе 1562 г. князя Ивана посадили «за сторожи», а двух близких к нему детей боярских подвергли торговой казни28. С.Б. Веселовский считает, что имен- но в этом году у Бельского был отнят его удел (г. Лух)29. Впрочем, опала на И.Д. Бельского оказалась кратковремен- ной. В марте - апреле князя «отпустили на поруки», взяв по нем записи. Две поручные датируются 20 марта 1562 г.30 Пер- вая из них содержит обязательство поручителей уплатить 10 тысяч рублей в случае бегства Бельского за рубеж. Ручались за князя Ивана шесть бояр, получивших свое звание главным образом в 1560-1562 гг., т. е. пользующихся наибольшим до- верием31, и 28 дворовых детей боярских из разных районов Русского государства32. Вторая поручная составлена в тот же день и, вероятно, заме- нила первую. Она была близка по формуляру к поручной по князьям Шуйским 1528 г.33 и отличалась от первой большей сложностью структуры и содержания. Теперь уже группа дво- ровых детей боярских в 119 человек (включая старых поручи- телей) «выручают» И.Д. Бельского у шести уже известных нам бояр, а не поставлены с ними в один ряд. Строго указана мате- риальная ответственность каждого поручителя (в счет уплаты 10 тысяч рублей). В дополнение к двум поручным и сам князь И.Д. Бельский в апреле 1562 г. дал крестоцеловальную запись в верности Ивану IV34. Сложная иерархия поручительства давала возможность пра- вительству персонифицировать ответственность за побег выру- чаемого лица. В первую очередь за него отвечали члены Бояр- ской думы. Однако увеличение поручителей из числа дворовых детей боярских ставило под контроль деятельность и самого Бельского, и боярских гарантов. Так, в первых поручных запи- сях 1561-1562 гг. проявились характерные черты дальнейшей (уже опричной) политики: реформа проводилась под флагом возврата к старине, хотя имела совершенно иное содержание. Основную опасность Иван IV усматривал со стороны возмож- ных претендентов на московскую корону. Взятие поручных записей было только одним из средств ог- раничения полновластия княжат и слуг. Другим средством осу- ществления той же цели являлось сужение их суверенных прав на земельные владения - основу их экономического и полити- ческого могущества. Приговором 15 января 1562 г. ярославским, стародубским и другим служилым князьям запрещалось прода-
72 вать, менять и отдавать в приданое «вотчины их старинные» под угрозой их конфискации . Выморочные вотчины всех княжат отписываются отныне на государя, как было раньше, лишь в случае смерти удельных князей. Наследование их ближних род- ственников по завещанию владельца ставилось под контроль царя, который, «посмотря по вотчине и по духовной и по служ- бе, кому которую вотчину напишет», учинит указ36. Случалось, что княжата умирали, оставив после себя многочисленные дол- ги. Правительство отныне брало уплату больших долгов («долг великой») на себя, но отписывало в казну вотчину такого силь- но одолжавшего князя (конечно, в случае отсутствия у него пря- мых наследников). Вторая часть приговора 1562 г. формально лишь подтверж- дала и развивала уложения Василия III и приговор 11 мая 1551 г., запрещавшие продажу княженецких земель иногородцам. Вот- чины, купленные иногородцами без доклада царю за 15-20 лет в Твери, Торжке, Ярославле, Рязани, на Белоозере и в Романо- ве, безденежно отписывались на государя37. В отличие от приговора 1551 г. в законе 1562 г. ни слова не говорилось о запрещении княжатам делать вклады в монасты- ри без царского доклада38. Именно этим следует объяснить то обстоятельство, что стародубские княжата в годы опричнины смогли сделать большие земельные вклады в Спасо-Ефимьев и Троицкий монастыри. В ряде случаев подобные вклады санкци- онировались царем. В мае 1562 г. Иван IV выдал специальную жалованную гра- моту Спасо-Каменному монастырю, подтверждающую его пра- во владения селами и деревнями, которые старцы получили по данным и духовным грамотам князей Пенковых39. В начале 1566 г. власти Кириллова монастыря били челом Ивану IV о сельце Танище с деревнями Белозерского уезда. В 1560/61 г. князь Андрей Иванович Кривоборский эти земли дал «по душе» своего отца. Однако местные власти по государеву указу разда- ли их в поместья детям боярским. Царь отдал распоряжение после соответствующего досмотра «отказать» (передать) сель- цо Танище в монастырь, а помещиков «выслать вон»40, Что за «указ» имела в виду царская грамота - остается неясным. Но так или иначе правительство не считалось со своим же запреще- нием 1551 г. княжатам давать земли «на помин души». Нам из- вестен и еще один пример такого же рода. После смерти вдовы князя Семена Стародубского в силу закона 1562 г. было отписа- но в январе 1569 г. на государя сельцо Кувезино. Но так как вы- яснилось, что княгиня успела завещать это село в Симонов мо- настырь, царь в феврале того же года распорядился передать село симоновским старцам41.
....—------- —• 73 ........ ... е> * * * Внешнеполитическая обстановка 1562 г. ничего существен- но нового не внесла в ход Ливонской войны. Длительные пере- говоры с прибывшими в марте 1562 г. в русскую столицу пред- ставителями Сигизмунда II Августа вызвали в Москве только раздражение. Создавалось впечатление, что литовская сторона заинтересована лишь в их затяжке, а не в успешном заверше- нии. Стремление польского короля добиться признания своих прав на Ливонию наталкивалось на решительное противодей- ствие Ивана IV42. Зато летние переговоры России с Данией увен- чались заключением 7 августа союзного договора43. В марте 1562 г., когда кончался срок перемирия с Литвой, Иван IV отправил своих воевод И.В.Шереметева, И.М.Ворон- цова и татарских царевичей воевать «литовские места» у Орши, Дубровы, Копыси, Шклова и Мстиславля. Этот поход ничего, кроме «полона», не дал, но являлся разведкой сил противника. Такую же цель преследовал и набег на Витебск, совершенный в конце мая Курбским из Великих Лук44. В мае 1562 г. «на свое дело литовское» выступил сам царь Иван IV45.24 мая он прибыл в Можайск, который сделался сбор- ным пунктом русских войск для похода в Литву. Здесь царь за какую-то провинность посадил в тюрьму князя И.Ф. Гвоздева- Ростовского46. На этот раз царский поход окончился неудачей. Дело в том, что в начале июля получено было известие о появ- лении под городом Мценском крымского хана Девлет-Гирея. Крымские войска опустошили южные окраины Руси. Судя по информации, полученной в Москве, поход Девлет-Гирея был согласован с польским королем47. Однако, проведав о крупных соединениях русских войск, сосредоточенных в Можайске и Серпухове, хан, пришедший на Русь «в невеликой силе» (с ним было лишь 15 тысяч человек), повернул в степи. Вскоре Московское государство постигли новые неудачи. В июле же пришла весть о том, что известный основатель Запорож- ской Сечи князь Дмитрий Вишневецкий (некоторое время нахо- дившийся на русской службе) «отъехал с Поля з Днепра в Литву к польскому королю»48. Почти одновременно с этими событиями литовские войска перешли в контрнаступление и произвели в августе 1562 г. нападение на русскую пограничную крепость Не- вель. Во время сражения был ранен русский военачальник Анд- рей Курбский49. Позже Грозный упрекал князя Андрея, что он с войском в 15 тысяч человек не мог победить четырехтысячного отряда литовцев50. В то же время «литовские люди вывоевали» псковские волости51. В сентябре 1562 г. после фактически не состоявшегося похо- да в Литву Иван IV вернулся в Москву52. Летописец сообщает, что через день по возвращении в столицу царь «положил свою
74 опалу на князя Михаила да князя Олександра на Воротынских за их изменные дела»53. Князя Михаила отправили в тюрьму на Белоозеро, а Александра заключают «за сторожи» в Галиче54. Удел князей Воротынских (Новосиль, Одоев, Перемышль и доля в Воротынске) ликвидируется. С.Б. Веселовский считал, что эта опала была «вызвана не служебной провинностью князей». Од- нако ссылка автора на рассказ Курбского, что Михаила Воро- тынского обвиняли в колдовстве, не может быть принята во вни- мание, ибо она относится к событиям 1573, а не 1562 г.55 Нет никаких данных и в пользу предположения Л .М. Сухотина, счи- тавшего, что опала на Воротынских вызывалась «былой их бли- зостью к Сильвестру и Адашеву», а сами репрессии на княжат произведены были «с согласия думы боярской»56. Летом 1562 г. оба Воротынских находились в полках в Сер- пухове под верховным (но по существу номинальным) главен- ством князя Владимира Старицкого. Их недостаточное служеб- ное рвение, вероятно, и показалось подозрительным Ивану IV, особенно в связи с тем, что он «гневался» на Александра Воро- тынского еще со времени своей женитьбы на Марии Темрюков- не. Одиозная фигура Владимира Старицкого также наводила царя на тяжелые для Воротынских размышления. Когда Дев- лет-Гирей в июле 1562 г. подошел к Мценску, то в Серпухов к М.И. Воротынскому с царским наказом прибыл Д.И. Хворости- нин57. В наказе, вероятно, содержалось предписание нанести удар по крымским отрядам. И действительно, получив распо- ряжение царя, воеводы из Серпухова направились к Мценску. Однако крымский хан отошел от города и попытка Воротынс- ких и других воевод «со многими людьми» догнать его не увен- чалась успехом58. Это скорее всего и было непосредственной причиной опалы Воротынских. Впрочем, Воротынские как удельные княжата представляли большую опасность для царя (одних военных слуг у них насчитывалось несколько тысяч)59. Виднейший русский военачальник времени Ивана Грозного князь М.И. Воротынский носил почетное звание «слуги» и счи- тался званием выше всех бояр. Он, как и его брат А.И. Воротын- ский, в разрядах упоминаются с 1543 г.60 Впрочем, князь Алек- сандр уже в 1560 г. введен в состав Боярской думы61, совмещая боярский титул с удельно-княжескими правами. В апреле 1563 г., через год после снятия опалы с А.И. Воро- тынского, по нем были взяты поручные записи. Поручные по А.И. Воротынском свидетельствовали о приближении грозовой бури опричных лет. Теперь особую запись дали восемь бояр62, причем уже в 15 тысяч рублей (а не в 10 тысяч, как по Бель- ском), и на такую же сумму - 100 княжат и детей боярских. При этом только половина их была до 1562 г. дворовыми детьми бо- ярскими. Большинство остальных принадлежало уже не к вер- хам, а к рядовой массе дворянства63. Иван Грозный, вероятно,
“ ---—— 75 ........ - считал, что дворянская мелкота надежнее гарантирует верную службу опального князя, чем родовитые княжата. Но, простив А.И. Воротынского, царь удела ему не отдал, его старший брат еще продолжал находиться в опале64. Весной 1562 г. А.И. Воротынский уже назначается воеводой в полках65. В июле боярин И.И. Пронский пожаловался царю на князя Александра, что тот не захотел быть «под ним» в воево- дах, а «сказался болен». В заискивающем челобитье Воротынс- кий писал: «Мы, холопи твои, живем на твоих государевых служ- бах и в твоих государевых службах и в твоих государевых розрядех. И кому мы, холопи твои, в версту, тебе, государю, из- вестно»66. Вместе с тем князь просил: «Не выдай нас Пронско- му князю Ивану, чтоб мы, холопи твои, в вековом позоре не были». Трудно сказать, чего больше в этом документе - низко- поклонства или родового чванства. Иван IV сурово ответил Во- ротынскому: «Тобе пригоже князя Ивана быти менши. И ты б знал себе меру и на нашей службе был по нашему наказу»67. Чем кончилось дело - неизвестно, но уже вскоре Воротынский по- стригся в монахи и умер68. Почти одновременно с Воротынскими в опалу попал боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев (октябрь 1562 г.), которого «за его изменные дела» вместе с сыном постригли в монахи и заточили в каргопольский монастырь69. Непосредственной при- чиной царского гнева могла быть служебная провинность кня- зя Дмитрия70. Боярский титул братья Дмитрий и рано умерший Константин Курлятевы получили сразу же после прихода к вла- сти Избранной рады - в 1549 г.71 О том, что именно Алексей Адашев добился назначения в думу Дмитрия Курлятева, позднее (в 1564 г.) с раздражением вспоминал Иван Грозный72. Зато во- сторженную характеристику Дмитрию Курлятеву давал Курбс- кий, называя его «муж совершенный и нарочитый в разуме син- клит»73. В 1553 г. он, склоняясь к кандидатуре Владимира Старицкого как преемника Ивана Грозного на русском престо- ле, сказался больным, когда надо было открыто заявить свое мнение74. Вероятно, с пострижением Курлятева началась волна опал на соратников Адашева. В том же 1562 г., покончив с предполагаемыми виновниками военных неудач, Иван IV начал подготовку к новому походу в Великое княжество Литовское. Поздней осенью 1562 г. была от- клонена попытка литовских панов рады добиться посредничества бояр ближней думы (И.Д. Бельского, В.М. Глинского, Д.Р. и В.М. Юрьевых) для продолжения мирных переговоров75, и одно- временно с этим в ноябре 1562 г. начался поход русских войск во главе с Иваном IV на Полоцк76. Направление ударов на этот раз было выбрано весьма удачно: Полоцк являлся ключом к большо- му водному пути по Западной Двине и трамплином для дальней- шего движения к столице великого княжества - Вильне77.
76 15 февраля 1563 г. после трехнедельной осады Полоцк капи- тулировал78. Отзвуком этой большой победы русских войск, как показал А.А. Новосельский, было успешное завершение в янва- ре 1564 г. крымских переговоров Афанасия Нагого (отправив- шегося в Крым в апреле 1563 г.): Девлет-Гирей дал шерть (при- сягу) в верности московскому царю79. * * * Крупное поражение под Полоцком заставило Сигизмунда II Августа предпринять новую попытку добиться мирного урегу- лирования отношений с Россией. В результате предварительных переговоров установлено было кратковременное перемирие, продолжавшееся до конца 1563 г.80 Однако посольство в Моск- ву Юрия Ходкевича и Михаила Гарабурды (декабрь 1563 - ян- варь 1564 г.) снова не дало никаких результатов: камнем пре- ткновения оставался вопрос о судьбах Ливонии, на которую обе спорящие стороны решительно предъявляли претензии81. В 1563 г. внутриполитическое положение России осложни- лось. Волна репрессий против сторонников политики Избран- ной рады захлестнула когда-то видных деятелей. Еще на пути к Полоцку, остановившись в Невеле (19-20 января), Иван Гроз- ный казнил князя Ивана Шаховского-Ярославского82. 5 марта к царю в Великие Луки пришла весть о том, что ста- родубский наместник и воевода «хотят город сдать». Тотчас же было отдано распоряжение Ивана IV наместника князя Васи- лия Фуникова и воеводу Ивана Шишкина, «с женами поймав, отослати к Москве»83. Шишкин происходил из костромских вот- чинников Ольговых и приходился дальним родичем Алексея Адашева. Это, конечно, отягчало и без того серьезное обвине- ние, выдвигавшееся против него. В результате он был казнен вместе с женой и двумя дочерьми84. Казнь Шаховского и извес- тие об измене Шишкина могли послужить поводом для опалы на князя Андрея Курбского, который 8 марта получил назначе- ние «годовать» в далекий Юрьев Ливонский, куда был сослан незадолго до смерти Алексей Адашев. П.А. Садиков и Р.Г. Скрынников весьма основательно отно- сят к 1563 г. известие о казнях брата Алексея Адашева Даниила с сыном Тархом, тестя Даниила костромича Петра Ивановича Турова, а также Федора, Алексея и Андрея Сатиных (их сестра была замужем за Алексеем Адашевым)85. Но все это было лишь предвестником дальнейшего наступ- ления на силы феодальной реакции. Главный удар Грозный ре- шил нанести по последним уделам86. Вероятно, и после принесения в 1554 г. торжественного кре- стоцелования в верности Ивану IV и его детям старицкий князь сохранял какую-то смутную надежду на приход лучших для него
- 77 -------- г> времен, когда он будет увенчан шапкой Мономаха. Во всяком случае на правой кайме плащаницы, пожертвованной в 1560/61 г. его матерью княгиней Ефросинией Троице-Сергиеву монасты- рю, выткана была надпись, гласившая, что «сии воздух» сделан «повелением благоверного государя князя Владимера Андрее- вича, внука великого князя Ивана Васильевича, правнука вели- кого князя Василия Васильевича Темного». Сходная надпись имелась и на плащанице 1564/65 г., пожертвованной в Кирил- ло-Белозерский монастырь («повелением благоверного князя Владимира Андреевича, внука великого князя Ивана Василье- вича»)87. Напоминая таким образом о своем происхождении от великих князей Василия II и Ивана III, старицкий князь тем самым недвусмысленно заявлял свои права на наследование московского престола: он, так же как и Иван IV, был внуком Ива- на III, а прецедент коронации внука великого князя существо- вал уже с 1498 г.88 Еще возвращаясь из Полоцкого похода в марте 1563 г., царь пировал в Старице. 4 мая умер полуторамесячный сын Марии Темрюковны царевич Василий. Сразу же после этого Грозный направился в Оболенск, Калугу, Перемышль, Одоев, Белев, Ко- зельск и Воротынск, т.е. в бывшие удельные земли Воротынских и Оболенских княжат, и в свои дворцовые села, находившиеся «в тех городах»89. Затем, с конца мая до середины июля, Гроз- ный находился в Слободе90. Буря разразилась вскоре, уже в июне, когда царь «положил был гнев свой» на княгиню Ефросинию Старицкую и ее сына Владимира. Поводом была жалоба дьяка Савлука Иванова на то, что «княгиня Офросиния и сын ее князь Володимер многие неправды ко царю и великому князю чинят и того для держат его скована в тюрьме». Царь Иван внял извету дьяка и «поло- жил был гнев свой» на Ефросинью, а 5 августа даже насильно постриг ее в монахини91. Опале на некоторое время подвергся и князь Владимир Андреевич Старицкий. Наиболее преданные князю Владимиру бояре, дети боярские и дьяки переведены были в государев двор, а к старицкому князю приставлены цар- ские бояре и дворовые люди92. Смена ближайшего окружения старицкого князя была проведена не впервые. Еще в 1541 г., пос- ле того как правительство выпустило князя Владимира из тем- ницы, оно возвратило ему удел, заменив, однако, бояр и дворян его отца, скомпрометировавших себя во время открытого стол- кновения старицкого князя с Москвой в 1537 г.93. Именно по- этому в крестоцеловальной записи 1554 г. князь Владимир обя- зался «без бояр... никоторого дела не делати», не мстить им ни за какие их проступки и не сгонять их с вотчин94. Итак, «пере- бор» личного состава старицкого двора должен был обеспечить промосковскую политику князя Владимира или во всяком слу- чае поставить его под неусыпный контроль московской адми-
78--------------.. ... нистрации. В разгар опалы на князя Владимира Иван IV 20 июня 1563 г. «во княж Володимерове деле Ондреевича» затребовал к себе материалы, касающиеся побега князя Семена Ростовского, наиболее рьяного защитника кандидатуры старицкого князя во время мартовских событий 1553 г.95. Старица все время продол- жала находиться под бдительным надзором, хотя уже осенью Грозный «простил» опальную Ефросинью96. В сентябре - октяб- ре 1563 г. царь снова ездил в старицкие, верейские и вышего- родские дворцовые села97. Вскоре после этого, в ноябре 1563 г., он выменял у князя Владимира г. Вышгород с уездом и ряд во- лостей в Можайском уезде, отдав ему взамен г. Романов на Вол- ге98. По С.Б. Веселовскому, «эта мена имела исключительно хо- зяйственное значение и для князя Владимира была вполне безобидной»99. Более прав, по-видимому, П.А. Садиков, считав- ший, что уже с 1563 г. Иван Грозный начал готовиться к про- должению государственных реформ. Ежегодные поездки на бо- гомолье и «потехи» могли использоваться царем для изучения организации удельного управления, опыт которого он исполь- зовал в недалеком будущем. С этим же замыслом как-то связы- вается и начало обмена землями с Владимиром Старицким100. По данным С.М. Каштанова, и в иммунитетной политике пра- вительства перелом наступает в 1563 г., когда начинается уве- личение податных привилегий монастырей101. К этому году от- носят крупный поворот в политике Ивана IV и иностранные наблюдатели102. Неожиданная смерть царевича Василия также могла только вызвать у царя лишь новое раздражение против тех, кто высказывал недовольство царицей Марией и ее родней. Один русский летописец сообщает под 1562/63 г. (после рас- сказа об опале на Воротынских), что Иван Грозный «на бояр сво- их на многих и на детей боярских на многих опалы свои тяшкые положил грех ради наших»103. С этими наблюдениями можно сопоставить и сдвиги в со- ставе Боярской думы в предопричные годы104. К концу 1560 г. в ней насчитывалось 55 человек: 37 бояр и 18 окольничих. Нака- нуне введения опричнины, т.е. в конце 1564 г., в думе было уже только 42 человека (33 боярина и 9 окольничих). Сокращение числа думных людей особенно заметно в 1563-1564 гг., когда из думы выбыло 13 бояр и 4 окольничих, а прибыл всего один боя- рин (и то из окольничих). Боярами в начале 60-х годов сдела- лись будущие опричники Ф.И. Умный-Колычев, Л.А. Салтыков, а окольничими - позднейший опричник З.И. Очин-Плещеев и И.М. Хворостинин (отец четырех опричников, умерший около 1564 г.). 1564 год начался тревожно. Возобновившиеся после длитель- ной подготовки похода на Ригу военные действия с Литвой при- несли уже вскоре первые серьезные неудачи105. Русские воево- ды задумали смелый план обхода литовских войск гетмана
79—г> Радзивилла, находившихся в районе Лукомля. Для этого ар- мия в 17-18 тысяч человек во главе с командовавшим всеми русскими войсками, расположенными у западной границы, князем П.И. Шуйским должна была выйти из Полоцка и соеди- ниться под Оршей в селе Боране («на Друцких полях») с арми- ей князей В.С. и П.С. Серебряных, шедшей из Вязьмы. Затем соединенное войско должно было двигаться на Минск и Ново- грудок. Князья Серебряные прибыли к месту встречи в назна- ченный срок. Иначе сложилась судьба армии Шуйского. На нее направили основной удар литовские главнокомандующие Ни- колай Радзивилл и Григорий Ходкевич. 26 января на р. Уле (не- подалеку от Полоцка) литовские войска нанесли тяжелое пора- жение русской армии. Сам П.И. Шуйский был убит. В плен попали воевода Захарий Плещеев и 700 человек «больших дво- рян и детей боярских»106. Узнав о том, что Шуйский разбит, вой- ска князей Серебряных после опустошительных набегов на Мстиславские, кричевские, могилевские и шкловские места 9 февраля вернулись в Смоленскую украину107. Как это часто бывало в предопричные и опричные годы, из- вестие о военных неудачах, полученное в Москве, послужило сигналом для новых репрессий. 31 января 1564 г. были казнены князья Юрий Иванович Кашин (боярин с 1555 г.), князь Миха- ил Петрович Репнин (боярин с 1559 г.)108. По широко известному рассказу Курбского, князя Михаила Репнина убили за то, что он отказался надеть «машкару» (по- тешную маску). Возможно, вместе с Репниным и Кашиным был казнен и третий представитель Оболенских княжат - Дмитрий Федорович Овчинин, сын воеводы Ф.В. Овчины Телепнева, по- павшего в плен в 1534 г., и племянник Ивана Телепнева, фаво- рита Елены Глинской. По слухам, он поплатился жизнью за то, что попрекнул царского любимца Федора Басманова «нечест- ным деянием, которое тот обычно творил с тираном»109. Подо- зрительной могла показаться царю и близость Оболенских к опальным князьям Воротынским. Около 1563/64 г. попал в опа- лу и казнен виднейший из стародубских княжат (боярин с 1559 г.) Дмитрий Иванович Хилков (Ряполовский)110. Трудно сказать, связаны ли все эти казни непосредственно с поражением на Уле, но в силу обостренного воображения царя всякие противодействия его воле рассматривались как крамола. Вероятно, за поражение под Улой поплатился жизнью Ни- кита Васильевич Шереметев (с 1557 г. окольничий, а через год уже боярин)11 *. Р.Г Скрынников возражает против нашего объяс- нения причин опалы Н.Шереметева, так как тот в битве под Улой не участвовал. Однако, будучи в 1562-1563 гг. смоленским на- местником, он вместе с другими воеводами отвечал за успех и неудачу военных действий с Литвой; к тому же глава русских войск под Улой П.И. Шуйский должен был идти к Орше вместе
80 со смоленским и вяземским воеводами112. Еще до казни Никиты Шереметева в опале находился его старший брат Иван Большой, боярин с 1549 г. Этот крупный воевода имел несчастье разде- лять внешнеполитические взгляды Адашева, т.е. был сторонни- ком борьбы с Крымом, а не с Литвой113. Правда, в событиях 1553 г. он поддержал кандидатуру царевича Дмитрия, выдви- нутую Иваном IV. Но прошлые заслуги мало помогли Шереме- теву, как не спасли они и Адашева. 8 марта 1564 г. по Иване Большом Шереметеве (он еще до этого некоторое время находился в темнице) взята была по- ручная грамота, «что ему... не отъехати в Литву, ни в Крым». Порука была двустепенная: первую грамоту (с обязательством в 10 тысяч рублей) дали бояре И.П. Федоров, Я.А. Салтыков, И.В. Шереметев Меньшой, окольничий А.А. Бутурлин, а так- же Н.И. Чулков, В.И. Наумов, И.А. и Ф.И. Бутурлины, Ф.И. Сал- тыков и В.В. Лошкин-Карпов114. За этих лиц в свою очередь ру- чались 85 детей боярских (в той же сумме)115. Уже летом 1564 г. И.В. Шереметев Большой назначен воеводой правой руки в Ка- лугу116 , т.е. опала с него как будто была снята. Очевидно летом же 1564 г. в темницу был брошен боярин В.В. Морозов за то, что приказал похоронить тело казненного Василия Шибанова, дос- тавившего царю послание Курбского117. Казни Дмитрия Овчинина и других вельмож понудили бояр и митрополита обратиться к царю с просьбой «воздерживаться от столь жестокого пролития крови своих подданных невинно без всякой причины и проступка». После этого Иван IV, говоря словами Шлихтинга, «в продолжение почти шести месяцев ос- тавался в спокойствии»11 . Но не только старицкий князь и его потенциальные сторон- ники из числа деятелей Избранной рады представлялись Ива- ну IV серьезной государственной опасностью. Великий Новго- род с его пережитками удельных вольностей казался все еще непокорным соперником Москве. Фактическим главой Новго- родской республики в свое время был наряду с боярским сове- том архиепископ. Поэтому ликвидация земельного могущества новгородского боярства уже в конце XV в. сопровождалась се- куляризацией земель «дома св. Софии». Однако политические позиции и идеологический престиж новгородского владыки, второго по значению церковного иерарха на Руси, и в XVI в. были очень прочными. Еще в конце XV в. при архиепископе Генна- дии, инициаторе разгрома ереси, создается «Повесть о белом клобуке», согласно которой новгородский архиепископ рассмат- ривался главой русской церкви. Эти цезарепапистские тенденции главы новгородской церк- ви столкнулись с решительным противодействием московского правительства. Редко кто из новгородских владык спокойно до- живал свой век на архиепископской кафедре. После открытого
81 сопротивления секуляризационным проектам Ивана III на со- боре 1503 г. был сведен с престола Геннадий. Его преемник Се- рапион низвергается за отлучение от церкви союзника Василия III Иосифа Волоцкого (1509 г.). 17 лет в Новгороде вовсе не было архиепископа. Только Макарию удалось заслу- жить благосклонность московской власти и сделаться даже митрополитом. Зато его преемник осифлянин Феодосий пос- ле Стоглава как ярый противник правительственной програм- мы церковных реформ вынужден был покинуть архиепископ- ский престол уже в 1551 г.119 Назначение Пимена (с 1552 г.), вероятно, произошло не без прямого влияния Сильвестра: но- вый владыка происходил из среды кирилло-белозерских стар- цев, к которым особенно благоволил благовещенский прото- поп. Падение Сильвестра поколебало расположение царя к Пимену. Еще в январе 1562 г. новгородский архиепископ, при- ехав в Москву, «чаял собе великой опалы», но «государь его помиловал, держав у собя много, и отпустил с любовию»120. Вскоре полунезависимому положению новгородского влады- ки пришел конец. В феврале 1564 г. на заседании освященного собора и Боярской думы принимается решение о белом клобу- ке. Новгородская легенда получает московскую санкцию, но с весьма серьезными коррективами. Отныне белый клобук как знак высшей церковной власти должен был носить не только новгородский архиепископ, но и московский митрополит. В «ут- вержденной грамоте» специально подчеркивалось, что белый клобук не новгородское нововведение, а что его носили еще ос- нователи московской митрополии Петр и Алексей. Другая при- вилегия новгородского архиепископа также ликвидируется: те- перь печати красного воска к грамотам могли привешивать не только глава новгородской церкви, но и митрополит, и казанс- кий архиепископ. Причем новое изображение и надпись на мит- рополичьей печати утверждаются соборным решением. Так на церковном соборе московское правительство добилось право- вой санкции подчинения новгородского архиепископа митро- политу всея Руси121. Правительственные мероприятия начала 1564 г. не только не задержали надвигавшиеся события, но их ускорили. В ночь на 30 апреля 1564 г. в Литву бежал наместник Юрье- ва Ливонского князь Андрей Михайлович Курбский, крупный военачальник, боярин с 1556 г.122 Непосредственным поводом для этого послужило полученное Курбским известие о готовя- щейся расправе с ним123. Польский хронист Мартин Бельский вслед за Гваньини объясняет бегство Курбского за рубеж тем, что он устрашился кары за неудачу под Невелем. Однако уже А.Н. Ясинский спра- ведливо усомнился в достоверности этого рассказа124. Вряд ли побег был подготовлен сношениями Курбского с литовскими
82 властями в Ливонии125, хотя польский король стремился вся- чески привлечь на свою сторону прославленного полководца126. Еще одну причину бегства Курбского выдвигал сам Грозный. Позднее (в 1581 г.) он прямо писал, что Курбский «хотел виде- ти» на русском престоле князя Владимира, так как за ним была двоюродная сестра Курбского127. Пламенный поборник всех начинаний Избранной рады, лич- ный друг семьи Адашевых128, Курбский уже давно ждал траги- ческой развязки его конфликта с Иваном IV. В своих посланиях старцу Псково-Печерского монастыря Вассиану Муромцеву, написанных, как показали последние исследования И.Е. Анд- реева, до бегства князя Андрея за рубеж129, он дал очень резкую критику нового поворота политики Ивана Грозного. Мрачный тон этих произведений во многом объясняется тревогами Курб- ского за свое будущее, «понеже паки напасти и беды от Вавило- на (читай: от Ивана IV - А.З.) на нас кипети многи начинают»130. Курбский бичует не только своих старинных врагов из осифлян- ской среды, но и весь политический строй современной ему Руси. Он писал «о нерадении же державы и кривине суда и о несыть- стве граблении чюжих имений». Где тот святитель, восклицает он, который «возпрети царю или властелем о законопреступ- ных... где лики пророк, обличающих неправедных царей?»131. Церковники собирают себе «великие богатства» и мучат «убо- гих братей» голодом и холодом. «Воинский чин» не имеет ни коней, ни оружия, ни даже пропитания. «Торговые люди» и зем- ледельцы «безмерными данми продаваеми и от немилостивых приставов влачими и без милосердия мучими». Поэтому неко- торые из них бегут из своего отечества, а другие продают своих детей в вечное рабство132. Не видя выхода из создавшегося по- ложения, Курбский призывает державного властителя к смире- нию, правому суду и милосердию133. В послании Курбского Вассиану Муромцеву слышатся отзву- ки публицистических споров середины XVI в. - горестные нотки Ермолая Еразма и Максима Грека (учителя князя Андрея) по поводу тяжелого положения «ратаев», негодование Пересветова приниженностью положения воинников и вообще напряженное раздумье передовых мыслителей тех времен, когда Избранная рада еще только приступала к своим преобразованиям. Покинув пределы Московского государства, князь Андрей в городе Вольмаре пишет свою эпистолию царю Ивану, в кото- рой, излагая «многие горести сердца», пытается оправдать свой побег в Литву. Курбский жалуется на гонения, которые он пре- терпел еще на Руси, и на то, что теперь он, «всего лишен бых, и от земли божии туне отогнан бых, аки тобою понужден»134. Курбский был виднейшим «бегуном», но не единственным. Разбросанные по различным источникам отрывочные сведе- ния не позволяют полностью воссоздать картину побегов за ру-
83 беж в связи с репрессиями Ивана IV. Видных деятелей среди беглецов было немного. Еще до октября 1563 г. бежали Влади- мир Семенович Заболоцкий135 и, очевидно, тогда же его даль- ний родич Иван Иванович Ярый136. Первый был дворовым сы- ном боярским по Переяславлю. По этому же городу при дворе Ивана IV служил брат Ивана Ивановича Андрей. Владимир Заболоцкий принадлежал к московской знати. Его прадед Гри- горий Васильевич был дворецким и боярином уже в первой по- ловине 60-х годов XV в. Двое сыновей Григория, Петр и Кон- стантин, дослужились только до чина окольничих (первый в 1495 г., второй - в 1503 - 1512 гг.). Отец Владимира Семен Константинович уже к 1550 г. сделался окольничим, а в после- дние годы жизни даже боярином (1552-1557 гг.). Возможно, в ходе событий 1553 г. он поддерживал Владимира Андреевича. Во всяком случае его племянник Данила Владимирович и двое детей его двоюродного брата Семена Петровича служили ста- рицкому князю137. К тому же Заболоцкие были свойственни- ками Адашевых. Сестра Петра и Гаврилы Заболоцких была женой казненного в 1563 г. Федора Сатина138. Не исключена возможность, что побег Владимира Семеновича Заболоцкого и Ивана Ивановича Ярого и вызывался их опасной близостью к старицкому дому и кругу Алексея Адашева. В связи с их по- бегом, вероятно, находится казнь троих Заболоцких139. Во время осады Полоцка бежал в Литву Б.Н. Хлызнев-Ко- лычев149. Бежали в это же примерно время сподвижники Курб- ского Тимофей Тимка, Иванов сын Тетерин141 и Марк Сарыхо- зин с братом Анисимом142. Тимоха Тетерин был можайским дворовым сыном боярским, не раз служил головою в полках, но после 1559 г. его насильно постригли в Сийский монастырь, что и было причиной его бегства. Марк Сарыхозин, новгородский тысячник143, очевидно происходивший из семьи помещиков Де- ревской пятины, был учеником заподозренного в «еретичестве» старца Артемия, также волею судеб заброшенного в Литву. По- бег Тетерина и Сарыхозина повлек за собой уничтожение их родичей «всеродне»144. Возможно, вместе с Тетериным бежал кто-то из Кашкаровых, служивших при дворе в середине XVI в. по Кашину и Торжку145. В описи Царского архива хранится «дело Ондрея Кашкарова да Тимохина человека Тетерина Поздячка, что они Тимохиным по- бегом промышляли»146. К окружению Курбского принадлежал князь Михаил Ноготков-Оболенский147. Вероятно, он бежал в 1564 г. или в начале опричнины, после казни его отца А.В. Ногот- кова148. Еще до февраля 1564 г. в Литве оказались Семен Огилин (Огалин) и Семен Нащокин149. Первый происходил из ярославс- ких дворовых детей боярских, а второй, вероятнее всего, из нов- городцев Нащокиных-Мотякиных150. Осенью 1564 г. бежал «к литовским людям» новоторжец дворовый сын боярской Осьмой
- - -- -- 84="- ' • —"------ Михайлов сын Непейцын151. В Литву бежал и князь Иван Бори- сович Оболенский-Тюфякин152, вероятно, в 1564 г. или в начале опричнины после казни его отца. По родословцам, туда также отъехали князь Федор Иванович Буйносов-Хохолков (из ростов- ских княжат) и Василий Андреевич Шам ахея-Шесту нов (из яро- славских князей153. В связи с казнями Квашниных (Невежиных и Разладиных) бежал в Литву Золотой (Севастьян) Григорьев сын Квашнин154. В страхе перед репрессиями служилые дети боярс- кие бежали даже в Крым153. До 1571 г. оказались за рубежом дворовый сын боярский по Ржеве и Старице Хотен Андреев сын Валуев и Ефим Варгасо- вич Бутурлин, участник собора 1566 г.156 В начале 1565 г. гра- ницу пересек князь Ю.И. Горенский157. К сентябрю 1567 г. при- сягнул на верность Сигизмунду II изменник Никита Лихачев (из каширских детей боярских)158. В Швецию попали целый ряд новгородских детей боярских, главным образом, очевидно, пос- ле похода царя Ивана IV 1570 г. Здесь находились какой-то Ва- силий «с братьею» и Петр Разладины159, Леонтий Нащокин (воз- можно, из детей боярских Вотской пятины), князь Афанасий Васильевич Шемякин, Неждан Красулин, Никон Ушаков, Фе- дор и Иван Вороновы (очевидно, из обонежских детей боярских) и др.160 Куда-то «в Немцы» бежал дворовый сын боярский по Дмитрову Ратай Русинов сын Окинфов161. «В Свейскую землю» бежал И.Т. Борисов162. Основной причиной всех этих побегов были, как мы видим, предопричные и опричные репрессии. Побег Курбского за рубеж заставил Ивана Грозного поспе- шить с проведением задуманных реформ. Сразу же после полу- чения известия о бегстве князя Андрея (7 мая) царь выехал в сопровождении князя Владимира Андреевича Старицкого в Переславль-Залесский на освящение каменной церкви Никит- ского монастыря, затем направился в Троице-Сергиев монас- тырь, Можайск и Можайский уезд («в новых селех»), а оттуда в волость Олешню (принадлежавшую Владимиру Старицкому) и в дворцовые села (был «во всех дворцовых селех»). Затем он побывал в Верее и Вышгороде. Поездка в Можайск, возможно, вызывалась слухами о приближении к русским границам польско-литовских войск во главе с самим Сигизмундом-Авгу- стом163. Вся эта поездка продолжалась два месяца: в Москву царь возвратился лишь 8 июля164. В Можайске с Грозным находился будущий опричный боярин А.Д. Басманов. В скором времени Можайск, Вязьма, Вышгород и Олешня (не говоря уже об Алек- сандровой слободе) войдут в состав опричных земель. Верею царь отдаст в обмен Владимиру Старицкому. В июле 1564 г. по распоряжению Ивана IV началось новое большое наступление на Великое княжество Литовское, кото- рое должно было быть ответом на поражение под Улой и на по- беги изменников в Литву. Почти одновременно с этим царь
85 5 июля (еще во время своей поездки по дворцовым селам) на- писал пространный ответ на «эпистолию» князя Курбского. Этот важный публицистический памятник 60-х годов XVI в. пред- ставляет собой своего рода манифест перед введением оприч- нины. Грозный не просто оправдывается, отвергая обвинения, выдвинутые Курбским, а сам переходит в наступление, обличая изменников. Неограниченность самодержавной воли монарха, санкционированная теократическим характером его власти, - вот лейтмотив всех рассуждений царя. Особое раздражение Ивана Грозного вызывают все покушения на суверенитет царс- кой власти. «Доброхоты» Курбского во главе с Сильвестром и Адашевым оттого так ненавистны Ивану IV, что они «хотеша воцарити, еже от нас растояшеся в колене, князя Владимера»165, а самого царя отстранить от управления страной. Ивана Гроз- ного возмущает, что Курбский и его сотоварищи стремились «на градех и властех совладети»166. Еще бы! Ведь и родичи князя Андрея «многи пагубы и смерти» умышляли на деда и отца Ива- на IV167, да и сам Курбский изменил царю, захотев сделаться «ярославским владыкою»168. Чувство меры все-таки не позво- лило Грозному обвинить князя Андрея в стремлении самому воцариться на Руси, однако и то, в чем царь упрекал Курбского, недалеко ушло от такого обвинения. Все помнит царь Иван: и бегство в Литву Семена Бельского, и выступление Андрея Старицкого, поддержанного новгород- цами и родичами Курбского, и хозяйничанье княжат Шуйских и деда князя Андрея Михаила Тучкова. Разгоряченное вообра- жение Грозного склонно вообще считать изменниками всех бояр, правивших страной в годы Избранной рады169. Четко сформу- лированный тезис царя: «Жаловати есмя своих холопей воль- ны, а и казнити вольны же»170 - сделался уже вскоре програм- мой опричнины. Этим апофеозом безграничного самовластия утверждалась необходимость полного подчинения божествен- ной воле монарха всех подданных как бессловесных «холопей». Будущее покажет, какими средствами мыслил царь Иван утвер- дить самодержавие в своей стране. Но уже то, что Иван IV забы- вал завет Ивана Пересветова - «воинниками царь силен и сла- вен», являлось тревожным предзнаменованием. Задуманное наступление на Литву летом 1564 г. окончи- лось неудачей: походы Ю.И. Токмакова из Невеля и Озерища и В.А. Бутурлина из Смоленска к Мстиславлю носили харак- тер пробы сил (основные русские войска не были еще двину- ты против Литвы) и никаких существенных результатов не дали171. В Ливонии литовский гетман Александр Полубен- ский, выйдя из Владимирца (Вольмара), воевал в июне «юрь- евские волости». В следующем месяце М.Я. Морозов в ответ на это воевал «немецкие пригороды». Набег литовских отря- дов на псковские волости был с успехом отбит местными си-
86 лами172. Война с Литвой приняла затяжной характер. Ввиду этого русское правительство осенью 1564 г. пошло на заклю- чение семилетнего перемирия со Швецией ценой временного признания шведского владычества над Таллином, Пярну и не- которыми другими городами на севере Ливонии173. Осенью 1564 г. литовские войска и их крымские союзники начали контрнаступление. Под Черниговом появился литовс- кий гетман Павел Сапега, под Полоцком - Николай Радзивилл с Андреем Курбским. На литовском театре военных действий обстановка сложилась для русских войск более или менее бла- гоприятно: им удалось не только выдержать трехнедельную оса- ду Полоцка, но даже 12 ноября занять пограничную крепость Озерище174. Зато большую опасность представили действия крымского хана, вероломно нарушившего договор о перемирии. К началу октября 1564 г. Девлет-Гирей, рассчитывая, что Иван IV со своими войсками находится в полках «против литовского короля», подошел к Рязани. Удар с юга был нанесен согласован- но с Сигизмундом II175. Набег Девлет-Гирея застал русское правительство врасплох. Полагаясь на шерть, принесенную крымским ханом, оно остави- ло на южных окраинах только немногочисленные заслоны, рас- пустив воевод по домам. Только находчивость будущих оприч- ников А.Д. Плещеева и его сына Федора, находившихся в момент татарского нападения в своих рязанских поместьях, спасла поло- жение: возглавив наскоро собранные отряды местных служилых людей, они неожиданно ударили по крымским полкам176. Получив весть о нападении Девлет-Гирея на Рязань, Иван IV, находившийся в то время в Суздале (он приехал в Покровский монастырь на празднование Покрова богородицы), быстро воз- вратился в Москву и в спешном порядке 17 октября послал свой «двор», т.е. личный царев полк, во главе с И.П. Яковлевым и И.П. Федоровым на Оку. Однако татары к этому времени уже от Рязани отошли, пробыв под ней всего только три дня. В такой напряженной обстановке военных неудач, начавших- ся многочисленных репрессий и побегов в Литву происходит введение опричнины.
Глава III Введение опричнины В воскресенье 3 декабря 1564 г. царь Иван Васильевич Гроз- ный со своими детьми и царицей Марией отправился в подмосковное село Коломенское праздновать Николин день (6 декабря). Выезды московских государей на богомолье были делом обычным. Но на этот раз жители столицы были удив- лены. Царский «подъем» настораживал своей угрюмой торже- ственностью. Странным казалось уже то, что царь брал с собой не только «святость» (иконы и кресты), но и драгоценности, одежды и даже «всю свою казну». Царь отдал также распоряже- ние покинуть Москву вместе с ним избранным боярам, ближ- ним дворянам и приказным лицам1. Все они должны были со- бираться в путь вместе с женами и детьми. Царя должен был сопровождать в его таинственной поездке «выбор» из дворян и детей боярских, причем в полном вооружении («с людьми и с конями, со всем служебным нарядом»)2. Конечная цель этого выезда строго хранилась в тайне. Все понимали, что дело не ог- раничивалось простой поездкой на богомолье3. Пробыв из-за распутицы («безпуты») две недели в Коломен- ском4,. Иван IV направился в Троицкий монастырь (там он был 21 декабря), после чего наконец приехал в Александрову слободу5. Расположенная на крутом берегу речки Серой, на половине пути между Троицким монастырем и Переславлем-Залесским, Александрова слобода возникла сравнительно недавно, в 1514 г., как удобное место по пути в Переславль, на «великокняжескую потеху»6. Неподалеку отсюда находилась Великая слобода, из- давна ведавшаяся великокняжеским дворцовым ведомством. Василий III не раз бывал в своей новостроенной слободе (в 1528, 1529,1533 гг., а может быть и ранее)7. Слободу окружали владе- ния Шуйских, Темкиных-Ростовских, Бутурлиных, Кашиных, Бельских, Челядниных, Глинских, Шеиных, Басмановых и мно- гих других. Словом, цвет московской знати стремился завести в Переславском уезде хотя бы небольшие владения, чтобы сопро- вождать монарха во время его «потех». Александрова слобода и
88 при Иване IV была надежной царской резиденцией8. Сюда, в частности, направлял царь на несколько дней Марью Темрюков- ну и своих детей в октябре 1564 г., когда узнал о приходе Дев- лет-Гирея под Рязань9. Прибыв в Слободу в декабре 1564 г., Иван Грозный «оцепил эту слободу воинской силой и приказал привести к себе из Моск- вы и других городов тех бояр, кого он потребует»10. Оставшиеся в Москве бояре, приказные люди и высшие цер- ковные иерархи пребывали «в недоумении и во унынии», ибо их не поставили в известность ни о цели царского «подъема», ни о его причинах. Только 3 января Иван IV прислал с К.Д. По- ливановым11 послание («список») митрополиту Афанасию, в ко- тором разъяснялись происшедшие события. Свой отъезд царь мотивировал «гневом» на государевых богомольцев, бояр, де- тей боярских и приказных людей. «Вины» различных сословий строго дифференцировались. В первую очередь царя прогневи- ли «измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государьству его до его государьского возрасту»12. Боярские крамолы в государевы «несовершенные лета» Иван Грозный вспоминал уже не раз: и в своих речах на Земском со- боре 1549 г., и на Стоглаве, и в послании Курбскому. Тот же мо- тив звучал и в обеих редакциях официозного Летописца начала царства. Оказывается, бояре и приказные люди в малолетство царя причинили «многие убытки и казны его государьские тощили». Бояре и воеводы «земли его государьские себе розоимали», не желая оборонять страну от крымского хана, Литвы и «немец». Грозный в своей грамоте, как мы видим, только обобщает тот перечень боярских вин, который уже содержался в его посла- нии Курбскому13. Вина церковных иерархов, продолжает Грозный, состояла в том, что они совместно с боярами, приказными и служилыми людьми заступались за тех неугодных царю лиц, которых он хо- тел «понаказати». В данном случае, вероятно, царь имел в виду практику взятия на поруки опальных вельмож, распространив- шуюся в начале 60-х годов XVI в. Заканчивая свое послание свет- ским и духовным чинам, царь объявлял, что, «не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, где вселитися, идеже его, государя, бог наставит». Иным было отно- шение царя к торгово-ремесленному люду столицы. В специаль- ной грамоте, обращенной к «черным» жителям Москвы, Иван IV писал, «чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет»14. В предстоявших реформах Гроз- ный явно стремился заручиться поддержкой посадских людей. Весть о том, что царь «государьство свое отставил», была со- общена московскому населению 3 января, как это еще предпо-
89 дожил Н.И. Костомаров, на импровизированном заседании Зем- ского собора15. Бояре, окольничие, дети боярские, приказные люди, «священнический и иноческий чин и множество народа» обратились к митрополиту Афанасию с просьбой быть ходата- ем перед Иваном IV, чтобы он «государьства своего не отстав- лял и своими государьствы владел и правил, якоже годно ему». При этом они соглашались признать за царем полное право каз- нить и миловать «лиходеев». К служилым и приказным людям присоединились гости, купцы и посадское население Москвы. Они даже еще более энергично высказали пожелание, чтобы го- сударь «наипаче же от рук сильных избавлял». Посадские люди выразили готовность сами уничтожать изменников («сами тех потребят»). В тот же день (3 января) митрополит Афанасий по- слал к царю в Слободу депутацию, возглавлявшуюся новгород- ским архиепископом Пименом и чудовским архимандритом Левкией, одним из наиболее близких к Ивану IV лиц16. Вместе с ними отправились другие члены освященного собора, бояре во главе с И.Д. Бельским и И.Ф. Мстиславским, приказные и слу- жилые люди, а также «многие черные люди». В челобитии, ко- торое везла с собой депутация жителей Москвы, содержалась просьба сменить монарший гнев на милость и в дальнейшем править страной, «как ему, государю, годно; и хто будет ему, го- сударю, и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля»17. Примерно так же излагают содержание челобития, поданного царю «представи- телями сословий», Таубе и Крузе18. 5 января Иван IV в Слободе принял Пимена, Левкию и дру- гих членов освященного собора, думных и приказных людей. Царь обвинил своих бояр (в их числе А.Б. Горбатого) в стремле- нии лишить его власти19. Но вместо с тем собравшимся было объявлено о согласии царя вернуться к управлению государ- ством. Грозный принимал к сведению безоговорочное согласие челобитчиков на то, чтобы царь по своему усмотрению налагал опалу и казнил изменников. Царь торжественно провозгласил, что бояре и приказные люди и впредь будут управлять государ- ством «по прежнему обычаю». Одновременно было сообщено и о решении царя учредить в стране опричнину («учинити ему на своем государьстве себе опришнину»)20. По замыслу Ивана IV ее суть сводилась к со- зданию нового государева двора, личный состав которого дол- жен был/обеспечиваться земельными пожалованиями в опреде- ленных территориях Русского государства. Опыт дворцового ведомства подсказывал формы нового учреждения, однако цели последнего (искоренение «крамолы») отличались от задач ста- рого дворцового аппарата. «На свой обиход» Иван Грозный забирал в опричнину ряд городов на западе, юге и в центре страны. Опричными станови-
90 лись обширные северные земли, некоторые слободы, волости и часть Москвы. Вотчинники и помещики, владения которых ока- зывались на опричной территории, но которые сами не зачисля- лись в опричнину, должны быть выведены и наделены землей в «иных городах». Из служилых людей создавался опричный кор- пус. Все текущее управление государственным аппаратом воз- лагалось на Боярскую думу. Правда, «о больших делах» (рат- ных или земских) бояре должны были докладывать царю. Наконец, за «подъем» Иван IV налагал на земщину («из зем- скаго») огромную контрибуцию - 100 тысяч рублей. Так в Рос- сии была введена опричнина. Современники, привыкшие объяснять действия Ивана IV чьими-либо «наветами» или воздействием, считали, что и мысль об опричнине была подсказана царю. По Штадену, совет создать опричный корпус подала Мария Темрюковна22. Составитель Пискаревского летописца инициативу создания опричнины при- писывает двоюродному брату Анастасии Романовой В.М. Юрь- еву, а также А.Д. Басманову23. Очевидно, 2 февраля Иван Грозный вернулся в Москву. На следующий день был издан указ о введении опричнины24. По мнению Р.Г. Скрынникова, опирающегося на рассказ Таубе и Крузе, указ был утвержден на заседании Земского собора25. Ги- потеза эта не представляется нам доказанной. Введение оприч- нины ознаменовалось расправами с неугодными царю лицами. «За великие изменные дела» казнили боярина князя Александ- ра Борисовича Горбатого с сыном Петром, окольничего Петра Петровича Головина, князей Ивана Ивановича Сухово-Кашина и Дмитрия Федоровича Шевырева. В монахи постригают кня- зей Ивана Андреевича Куракина и Дмитрия Ивановича Немо- го. Вместе с ними в опалу попали какие-то «дворяне и дети бо- ярские»26. Таубе и Крузе среди казненных кроме А.Б. Горбатого называют «Ивана» Шевырева, Андрея Рязанцева27 и Данилу Gilky28. О гибели почти всех этих лиц знает Курбский. Как Таубе и Крузе, он сообщает о том, что Д. Шевырев был посажен на кол. Он пишет о казни в один день В. Кашина, Александра Горбатого с сыном Петром29 и шурином Петром Петровичем Головиным30, о «погублении» Петра и Ивана Куракиных31. Попытаемся разобраться в этом пестром списке казненных лиц. Александр Горбатый, один из наиболее видных представи- телей суздальских княжат, занял прочное положение в Боярс- кой думе уже в малолетство Ивана Грозного, во время хозяйни- чанья боярских временщиков: в 1538 г. он впервые упоминается в разрядах, а к 1544 г. получил звание боярина32. Горбатый нахо- дился в родстве со знатнейшими княжеско-боярскими фамили- ями: одна его дочь была замужем за Н.Р. Юрьевым, а другая - за
91 И.Ф. Мстиславским. Сам же князь Александр женился на доче- ри казначея П.П. Головина33. Во время событий 1553 г. он, веро- ятно, держал сторону Владимира Старицкого. Горбатый пользо- вался особенным уважением среди деятелей Избранной рады. До нас дошло послание к нему протопопа Сильвестра, написан- ное в бытность князя Александра казанским наместником34. Курбский считал, что он был «муж глубокого разума и искус- ный зело в военных вещах»35. Простарицкие симпатии и бли- зость к Избранной раде после падения Адашева могли вызывать только неудовольствие Ивана Грозного. Поэтому уже с начала 60-х годов князь А.Б. Горбатый отстраняется от непосредствен- ного участия в государственных делах36. Шурин Горбатого Петр Петрович Головин (окольничий с 1560 г.) начал свою служебную карьеру еще в начале 50-х годов: его включили в состав тысячников и дворовых детей боярских по Москве. В 1552 г. он получил первую разрядную должность, а в 1560 г. стал окольничим37. Происходил П.П. Головин из из- вестной семьи государевых казначеев Ховриных-Головиных38. Головины находились в самых тесных родственных связях с наи- более видными представителями московского боярства39. Во время боярских усобиц 30-40-х годов Головины держали сто- рону Шуйских40. Это, конечно, и сказалось на трагической судьбе П.П. Головина41. По сообщению датских резидентов в России от июня 1565 г., Головина казнили из-за какого-то письма шведс- кого короля к царю42. Опала постигла целую плеяду княжат Оболенских. Если на- кануне опричнины расположение к ним Ивана IV несомненно (среди приближенных к Грозному мы встречаем П.И. Горенс- кого, Ю.И. Кашина, Д.Ф. Овчинина, М.П. Репнина, Серебря- ных и многих других43), то после 1565-1566 гг. при дворе оста- ются на некоторое время лишь Серебряные, М.М. Лыков и князь А.В. Репнин. Во время казней начала 1565 г. гибнут И.И. Сущ (Сухово) Кашин (брат боярина Ю.И. Кашина) и Д.Ф. Шевырев (двоюродный брат бояр Серебряных). Боярин (с 1551 г.) Д.И. Немой (двоюродный брат Овчинина) постри- гается в монахи44. Возможно, все эти опалы связаны с гневом царя на Д.Ф. Овчинина-Оболенского и Ю.И. Кашина. Но, ве- роятнее всего, причины были более глубокими. Оболенских связывала многолетняя близость к старицким князьям. Несколько князей Лыковых и Ленинских служили сна- чала при дворе удельного князя Андрея, а затем Владимира, при- чем Иван Андреевич Оболенский был боярином старицкого кня- зя, а Юрий Андреевич Оболенский Меньшой - его дворецким45. Последний позднее был боярином князя Владимира и поддер- живал деловые связи с Анфимом Сильвестровым46. К числу бояр князя Владимира принадлежали А.В. и Ю.В. Лыковы47. В стариц- кую думу входил и князь Ю.А. Оболенский Большой48. В 1537 г.
- ---—---------92........- Ленинские подверглись «торговой казни» за верную службу кня- зю Андрею49. Во время событий 1553 г. ряд Оболенских поддер- жали кандидатуру Владимира Старицкого на русский престол (в том числе Д.И. Немой, Д.И. Курлятев и П. Серебряный). В начале марта 1565 г. в страхе перед грядущей расправой бежали в Литву князья Петр и Юрий Ивановичи Горенские-Обо- ленские, которые уже некоторое время (вероятно, с осени 1564 г.) находились в отдалении от царя50. П.И. Горенский был думным дворянином и кравчим царя51. Если побег князя Юрия удался, то его брата «на рубеже» схватили и казнили52. Вероятно,в свя- зи с побегом Горенских находилась гибель упомянутых в сино- диках Никиты и Андрея Федоровичей Черных-Оболенских (отцы их и Горенских были двоюродными братьями)53. Наконец, с казнью А.Б. Горбатого, П.П. Головина и несколь- ких Оболенских в феврале 1565 г. постригается в монахи князь И.А. Куракин (боярин с 1556 г.). Братья Куракины, находив- шиеся в свойстве с опальными Оболенскими54, вызвали недо- вольство царя так же тем, что во время мартовской болезни царя в 1553 г. «всем родом» поддержали в качестве преемни- ка Ивана IV Владимира Старицкого. Старший из братьев, Ф.А. Куракин (боярин с 1547 г.), уже долгое время пребывал в почетной ссылке на новгородском наместничестве55. Д.А. Кура- кин (боярин с 1559 г.) наместничал во Пскове56. П.А. Куракин (боярин с 1559 г.) и его брат Григорий отправляются наместни- ками в далекую Казань57. Летописец после сообщения о постри- жении И.А. Куракина и Д.И. Немого сообщает, что «дворяне и дети боярские, которые дошли до государьские опалы, и на тех опалу свою клал и животы их имал на себя; а иных сослал в вот- чину свою в Казань на житье з женами и з детьми»58. Это было только начало опальных переселений в «подрайс- кую Казанскую землицу». Уже в мае 1565 г. «послал государь в своей государеве опале князей ярославских и ростовских и иных многих князей и дворян и детей боярских в Казань на житье, и в Свияжской город, и в Чебоксарской город»59. Некоторые из со- сланных все еще сохраняли видимость своих старых привиле- гий. Так, наместниками и воеводами назначались: в Казань - П.А. и ГА. Куракины, Ф.И. Троекуров, Д.В. Ушатый, А.И. Засе- кин-Сосунов; в Свияжск - Андрей Иванович Катырев-Ростов- ский, Никита Дмитриевич Янов-Ростовский, Михаил Федоро- вич Бахтеяров-Ростовский, Никита Михайлович Стародубский; в Чебоксары - И.Ю. Хохолков-Ростовский, И.Ф. и В.Ф. Бахте- яровы-Ростовские60. В Нижний Новгород воеводой послали С.В. Звягу Лобанова-Ростовского61. Ссылка ярославских кня- жат вызывалась, конечно, побегом Курбского и мнительностью Грозного, который, как уже отмечалось, подозревал князя Анд- рея чуть ли не в стремлении стать ярославским удельным влас- тителем.
93 Ростовские княжата поплатились, очевидно, за то, что Се- мен Васильевич Лобанов-Ростовский в 1553 г. был инициато- ром выдвижения кандидатуры Владимира Старицкого в каче- стве наследника Ивана IV. Вместе с Андреем Ивановичем Катыревым он в 1554 г. неудачно пытался бежать за рубеж62. Оба боярина уже давно находились в почетной отставке63. Через не- сколько лет после ссылки в Поволжье они были казнены64. По сильно преувеличенным сведениям Шлихтинга, царь «умерт- вил весь род Ростовского, более 50 человек», да и вообще из все- го «семейства Ростовских» погибло около 60 человек65. В сино- диках упомянуто, по неполным данным, примерно полтора десятка ростовских княжат, казненных на протяжении оприч- нины в разные годы и по различным причинам. Казни и опалы первой половины 1565 г., как мы видим, на- правлены были в первую очередь против тех, кто еще в 1553 г. поддержал Владимира Старицкого, оказав сопротивление прямо выраженной царской воле . Однако это было не просто запозда- лым возмездием крамольным боярам, а, скорее, превентивным мероприятием, которое ставило своей целью подорвать основную опору старицкого князя среди московской аристократии. Казнями и насильственным пострижением в монахи не исчерпывались репрессии, которые Иван Грозный обрушил на феодальную знать сразу же после введения опричнины. Не меньшее значение царь придавал насильственному отрыву кня- жат от их старинных владений. То, чего правительство не дос- тигло указами 1551 и 1562 гг., теперь пытались осуществить путем массового переселения опальных княжат и детей бояр- ских на окраины Русского государства и конфискации их зе- мель в центре России. Следы «свода» княжат, воскрешавшего аналогичные мероп- риятия Ивана III, сохранились в дошедших до нас казанской и свияжской писцовых книгах 1564-1568 гг.67 Выше было приве- дено распоряжение царя о ссылке в Казань и Свияжск ярослав- ских и ростовских княжат «и иных многих князей и дворян». Посмотрим теперь, как оно выполнялось. Основная часть пис- цовой книги по городу Казани составлена, вероятно, в 7074 г. (1565/66 г.)68, ибо в ней уже находим многих казанских жите- лей из числа сосланных туда в мае 1565 г.69 Поместья они полу- чили по октябрьскому «отделу» 1565 г.70 После возвращения части княжат и дворян пересмотр владений произведен был в октябре 1566 г.71. Большинство опальных княжат и детей бояр- ских, помещенных в книге, исчезают из разрядных книг после 1564 г., несмотря на то, что часть из них была возвращена в 1566 г. в столицу. Одной из наиболее размножившихся ветвей ярославских княжат были Засекины (Баташовы, Солнцевы, Жировы, Нозд- руковы, Черные, Сандыревские). В 50-х годах в государеве дво-
94 ре их числилось 39 человек (девять умерли в те же годы). В ка- занской книге есть сведения о ссылке следующих Засекиных: Семена Ивановича Баташова, Ивана Ивановича Владимирова, Андрея и Ивана Ивановичей Черных, Андрея Ивановича Нозд- рукова, а также Дмитрия Петровича, Ивана Юрьевича Смело- го, Михаила Федоровича, Льва Ивановича и Ивана Андрееви- ча, всего десяти человек72. Василия Федоровича, Василия и Ивана Дмитриевичей Жировых, Дмитрия Васильевича Солн- цева, Андрея Лобана Петровича и Ивана Гундорова Засекиных отправили в Свияжск73. Почти все они входили в состав госуда- рева двора 50-х годов XVI в. В Казани находим на жительстве ростовских детей боярских - потомков ярославских князей Ивана и Дмитрия Дмитриевича Шестуновых74. В начале 1565 г. за какую-то служебную провин- ность были сосланы в Казань Данило Юрьевич Сицкий и Иван Поярков сын Квашнин (сын боярский по Клину)75. Имена обоих позже были занесены в синодик76. Данила Юрьевич и его племян- ник Юрий Иванович действительно в 1565/66 г. проживали в Казани77. Иван Поярков сын Квашнин в 1565 г. тоже владел ка- занским поместьем7* Из ярославских княжат мы также обнару- живаем в Казани Данилу и Ивана Васильевичей, Федора Дани- ловича и Семена Юрьевича Ушатых79, Ивана Григорьевича и Семена Александровича Щетинина (дворовый сын боярский по Ржеву) и Андрея Федоровича Аленкина30. Измельчавшая ветвь ярославских княжат Морткиных в середине XVI в. владела зем- лями в Бежецком Верхе и в Ржеве. Бежичане Василий Иванович, Лев Васильевич и два Ивана Морткиных на некоторое время по- пали в Свияжск в 1565/66 г.81 Обзавелись дворами и поместьями в Казани опальные Иван и Михаил Григорьевичи, Дмитрий и Иван Юрьевичи Темкины-Ростовские8. Основная масса ростовских княжат была испомещена в Сви- яжске. Здесь дворами в городе и поместьями в уезде владели еще в 1567/68 г. боярин Андрей Иванович Катырев-Ростовский, Михаил Федорович Бахтеяров-Ростовский, Никита Дмитрие- вич Янов-Ростовский83. Осенью 1565 г. поместья получили Иван Васильевич Темкин-Ростовский, Федор Дмитриевич Янов, Ро- ман Андреевич Приимков с сыном Владимиром. Михаил Анд- реевич Приимков с сыном Дмитрием, Василий Васильевич Волк-Ростовский, Андрей Матвеевич Бычков, Иван Семенович и Федор Михайлович Лобановы-Ростовские84. Стародубские княжата в Казани были представлены Ники- той Ивановичем и Иваном Ромодановскими, Афанасием Нага- евым, Владимиром Ивановичем, Иваном и Федором Семенови- чами и Юрием Юрьевичем Гагариными (первый служил по Клину, второй - по Твери, последние двое - по Вязьме)85. В Сви- яжске обретались Никита Михайлович Стародубский, Андрей, Василий Большой, Василий Меньшой и Федор Ивановичи Кри-
95 воборские86. Некоторое время владели казанскими поместьями вязьмичи Андрей и Дмитрий Шемяка (Юрьевы дети) Гагарины с «братью и племянники»87. Какое-то время пребывали в казан- ской и свияжской ссылке Андрей Иванович, Иван Васильевич, Василий и Иван Дмитриевичи и Роман Иванович Гундоровы88. Из Пожарских там мы находим Семена, Михаила и Петра Бо- рисовичей и Федора, сына Ивана Ивановича Меньшого8л Яро- славский помещик князь Иван Семенович Ковров также в 1565— 1566 гг. был в Свияжске90. Здесь же были поселены Иван и Петр Андреевичи Ковровы91. К Оболенским княжатам принадлежал попавший на житель- ство в Среднее Поволжье Андрей Иванович Стригин (Казань)92, а также Василий Борисович Тюфякин с детьми Михаилом и Василием, в 1565-1566 гг. владевшие поместьем в Свияжске93. Потомками черниговских княжат были «новые казанские жиль- цы» Борис и Семен Ивановичи Мезецкие (последний в середи- не XVI в. дворовый сын боярский по Мурому)94. Ссылке в Казань и Свияжск подверглись и родичи Алексея Адашева. В Свияжске оказались многочисленные костромичи Ольговы-Шишкины (Федор Никифоров, Федор Семенов, Ни- кита, Василий, Кислый и Десятый Федоровы дети, Константин, Федор и Пятой Васильевы)95. Свияжскими помещиками сдела- лись и Путиловы96, родственники Ольговых97. Возможно, пере- селение Ольговых и Путиловых имел в виду Курбский, когда писал, что царь велел многих «сродников» Адашева «ото именеи их из домов изгоняти в дальные грады»98. В Казани мы находим Василия и Федора Михайловых детей Турова (родственников казненного в 1567 г. костромича Петра Ивановича Турова)99. Ве- роятно, большинство родичей бежавшего в Литву Тимохи Тете- рина было отправлено в Казань100. В 1557 г. обрывается карьера костромича Тихона Гаврилова Тыртова, которого мы сначала ви- дим живущим в Казани, а затем имя его встречаем в синодиках Ивана IV101. В Казань и Свияжск попали следующие дворовые дети боярские: князь Василий Григорьевич Чесноков Андомский (вероятно, с Белоозера)102, князья Борис и Иван Дмитриевичи Бабичевы (Романов)103, Михаил Андреевич Безнин (Можайск)104, Замятия Андреевич Бестужев (Суздаль)105, Михаил Образцов сын Бестужев Рогатого (Кострома)106, Василий Никитич Бороз- дин (Кашин)107, Рудак Неклюдов сын Бурцев (возможно, из пско- вичей)108, Иван Михайлов сын Головин (Москва)109, Федор Ус- люмов сын Данилов (Москва)110, Никифор, Семен и Хабар Васильевичи Дуровы (Москва)111, Андрей Васильевич Дятлов (Боровск)112, Федор Васильевич Еропкин113, Феодосий (Федор) Терентьев Заболоцкий (Переславль-Залесский)114, Федор Семе- нов сын Змеев (Клин)115, Яков Федорович Кашкаров (Торжок)116, Андрей и Мамай Ивановичи и Андрей Михайлович Киреевы117, Иван Елизаров сын Михнев (Тула)118, князь Василий Андрее-
96 вич Молосков (вероятно, Молоцкий)119, Семен Ярцев и Отай Нармацкий (из владимирских детей боярских) и Яков Строми- лов (Юрьев)120, Афанасий Дмитриевич Ржевский121, Иван Ники- тин, Василий и Федор Даниловы дети Сотницкие (Кострома)122, Гордей Борисович Ступишин (Переславль-Залесский)123, Ман- сур Матвеев сын Товарыщев (Суздаль)124, Юрий Андреев Фефи- латьев125, Юрий и Василий (вероятно, Дмитриев) с сыном Ши- ряем Хвостовы (Суздаль)126, Василий Шереметев сын Хлуднев (Переславль)127, Андрей Иванович и Михаил Юрьевич Шеины (Москва)128, Петр Васильевич Шестов (из ржевских детей бояр- ских)129, Елизар Романов сын Шушерин (Дорогобуж)130. Трудно сказать, какими конкретными провинностями вызы- валось в каждом случае переселение этих княжат и детей бояр- ских в Казань. Прямой связи с выселением из опричных уездов усмотреть нельзя, ибо подавляющее большинство их служили не с земель, вошедших в опричнину. Переселениями в Повол- жье Иван Грозный продолжал репрессии против сторонников Избранной рады и тех, кто, по его представлениям, мог поддер- жать претензии Владимира Старицкого на московский престол. Система «свода», кстати говоря, применялась и к посадским лю- дям. В Казани встречаются сведенцы - торговые люди и ремес- ленники из Твери, Костромы, Владимира, Вологды, Рязани, Пскова, Углича, Устюга, Москвы и Нижнего Новгорода. Пере- селенческая политика правительства Ивана IV свидетельство- вала о стремлении русифицировать новоприсоединенные райо- ны Среднего Поволжья. Переселение в Казанский край дало Р.Г. Скрынникову осно- вание для вывода о том, что «первоначально опричная полити- ка имела по преимуществу антикняжескую направленность»131. Но выселению подверглись далеко не одни княжата. К тому же весной 1566 г., т.е. примерно через год, ссыльных княжат и де- тей боярских стали возвращать на старые места. «Отказ от ан- тикняжеских репрессий, - пишет Р.Г. Скрынников, - объяснял- ся тем, что, с точки зрения правительства, казанское переселение достигло основной цели, подорвав влияние и богатство фрон- дирующей титулованной знати»132. Но о каком же «подрыве» влияния княжат и «подрыве» их экономической мощи может идти речь, когда через год после их высылки в Казань, они были амнистированы и возвращены на старые места? Обстановку опричных выселений наглядно изображают Тау- бе и Крузе. «Представители знатных родов, - пишут они, - были изгнаны безжалостным образом из старинных унаследованных от отцов имений... Эти бояре были переведены на новые места, где им были указаны поместья». Особенно туго пришлось пере- селенцам из Костромы, Ярославля, Переславля и других облас- тей, «в которых жило больше 12 000 бояр», а в опричнину по- шло не более 570. «Остальные должны были тронуться в путь
97 зимой среди глубокого снега... Если кто-либо из горожан в горо- дах или крестьян в селах давал приют больным или роженицам хотя бы на один час, то его казнили без всякой пощады. Мерт- вый не должен был погребаться на его земле, но сделаться до- бычей птиц, собак и диких зверей»133. Испытанным средством обеспечения благонадежности круп- ных политических деятелей продолжала служить порука. В 1565-1566 гг. были взяты три поручные грамоты: по Л.А. Сал- тыкову, И.П. Яковлеву и М.И. Воротынскому. Лев Андреевич Салтыков принадлежал к числу опытней- ших московских администраторов середины XVI в. Наследо- вав в 1549 г. после своего отца дворцовую должность оружни- чего, он последовательно поддерживал Ивана Грозного в его начинаниях. В марте 1553 г. Лев Салтыков, вероятно, вместе с братом Яковом, отстаивал кандидатуру царевича Дмитрия в качество наследника Ивана IV и в том же году получил звание окольничего134. В конце 50-х - начале 60-х годов XVI в. он уже становится боярином135. Это было время расцвета его деятель- ности. Во второй половине 50-х - первой половине 60-х годов Л.А. Салтыков фактически вершил дела в Государеве дворце. В частности, он «приказывал», т.е. выдавал, многочисленные жалованные грамоты136, вел судебные дела по земельным воп- росам137, выменивал царю земли138, подписывал сотные выпи- си на дворцовые села с установлением норм крестьянских по- винностей139. В его канцелярию направлялись памяти с законодательными предписаниями140. Как мы уже писали, Салтыков при утверждении опричнины попал в опалу и был лишен звания оружничего141. Очевидно, поручная по Салтыкову, датированная 7073 г., относится к кон- цу 1564 - началу 1565 г.142 Грамота очень лаконична: 84 детей боярских ручались, что Л. А. Салтыков и его дети Михаил и Иван никогда не отъедут и не побегут. В случае же их отъезда поручи- тели обязались уплатить 5 тысяч рублей. В марте 1565 г. поручные берутся по И.П. Яковлеву143. По- лучив первые разрядные должности уже в 1547 г., Яковлев стал в 1550 г. тысячником первой статьи по Коломне, в 1557 г. - околь- ничим, а в 1558 г. - боярином. Опала на боярина И.П. Яковлева, вероятно, вызывалась его нерадивой деятельностью во время нашествия Девлет-Гирея осенью 1564 г. Кстати, и на этот раз пострадал боярин при номинальном командующем вооружен- ными силами Владимире Старицком144. В том же 1565 г. поручную по боярину В.С. Серебряному дали около 170 детей боярских и даже четверо торговых людей145. Уве- личение числа поручников сопровождалось привлечением к поруке менее знатных представителей дворянства, служивших не по дворовому, а по городовому списку. В.С. Серебряный, став- ший боярином еще в 1549 г., вероятно, как и его брат Петр, в 4 - 3523
98 1553 г. поддерживал князя Владимира Андреевича. По разря- дам нельзя проследить ни обстоятельств, вызвавших недоверие царя к Серебряному, ни каких-либо изменений в его служебном положении1. Взятие поруки в 1565-1566 гг., как правило, кончало опалу и возвращало вырученного боярина в число доверенных лиц царя. Так было, например, с З.И. Очиным-Плещеевым и И.П. Охляби- ниным, по которым в 1566 г. после возвращения из литовского плена взяты были полусимволические поручные записи147. Оба они сразу же вошли в состав опричнины145. 1565 год был заполнен строительством опричного аппарата, персональным отбором «людишек», испомещением «верных слуг», переселениями лиц, внушавших опасение. Царь подолгу жил в Слободе, разъезжал по своим новым владениям149, стро- ил осенью каменную крепость в опричной Вологде, свозил туда к весне «всякие запасы». Вологда занимала выгодное положе- ние на путях к Холмогорам, важнейшему торговому порту на севере России. Строителем вологодского кремля был Размысл (Herr Asmus)150, который известен как один из выдающихся ин- женеров, отличившийся при взятии Казани151. Уже летом 1566 г. английский дипломат Антоний Дженкинсон сообщал, что по распоряжению царя в Вологде строится кремль величиной в 2400 саженей152. Все это не позволило русскому правительству предприни- мать сколько-нибудь широкие внешнеполитические акции. Вес- ной 1565 г. завершились переговоры о семилетием перемирии со Швецией153. Местного характера столкновения происходили на Псковщине (под Красным городком и Воронечем)154. Неболь- шие стычки русских и литовских войск летом в смоленских, полоцких, рославльских и псковских местах не внесли измене- ний на западном фронте. Дело началось, по донесению русских воевод, успешным поиманием «языков»155. В июне по распоря- жению правительства из Юрьева вывели «бурмистров и посад- ников и ратманов - всех немец», по официальной версии, «за их измены» (во Владимир, Нижний Новгород, Кострому и Уг- лич)156. Летом и осенью шел усиленный обмен гонцами с ногая- ми и Крымом157. Несколько активизировались военные действия осенью. Под Волховом в октябре появился Девлет-Гирей, но и на этот раз ненадолго158. Почти одновременно, как и год тому назад, нача- лись столкновения на западе. Литовские отряды совершали на- беги в район Заволочья (в Ржевский уезд), полоцких и озерищ- ских волостей159. В свою очередь и русские воеводы ходили в Литовскую землю из Смоленска160. Эти походы не внесли ничего нового в ход Ливонской войны. Они интересны лишь тем, что в военных действиях впервые при- нимали участие опричные полки. Так, под Волхов осенью 1565 г.
99 наряду с земскими воеводами направлены были «из опришнины» д.П. Телятевский, Д.И. и А.И. Хворостинины (из Москвы), а так- же Д.И. Вяземский и М. Белкин (из Белева)161. Не питая доверия к земским воеводам, царь составлял смоленский разряд (осенью того же года) так, чтобы в каждом полку были преданные ему лица из опричнины или близкие царю татарские царевичи. Так, в боль- шом полку первым воеводой назначен был царевич Ибак, вторым - земский боярин князь В.С. Серебряный, в полку правой руки - царевич Кайбула, вторым - боярин П.С. Серебряный; в передо- вом полку - князь П.Д. Щепин и опричник И.П. Охлябинин; в сторожевом полку - боярин И.В. Шереметев Меньшой и оприч- ник И.И. Очин-Плещеев; в левой руке - опричник З.И. Очин- Плещеев и А. Гундоров162. Кроме контроля над действиями земс- ких военачальников таким смешанным разрядом достигалось «повышение чести» опричных воевод163. Осенью или зимой 1565 г. в опалу попал боярин князь Петр Михайлович Щенятев164. Непосредственные обстоятельства это- го события выяснены П.А. Садиковым165. Во время набега Девлет- Гирея на Волхов (октябрь 1565 г.) П.М. Щенятев вместе с И.В.Ше- реметевым Меньшим были назначены воеводами передового полка. Однако воеводы разместничались, и Ивану IV пришлось двинуть против крымского хана опричные полки166. Вероятно, после этого Щенятев попал в немилость, и его владения (до февраля 1566 г.) были конфискованы167, а сам Щенятев постригся в монахи168. В апреле 1566 г. Иван IV побывал в Волхове и, очевидно, расследо- вав обстоятельства местничества бояр, подверг Щенятева пытке, от которой тот и скончался (в августе того же года)169. Впрочем, у царя были уже давно причины относиться с подозрением к Щеня- теву. Троюродный брат опальных князей Куракиных, Щенятев воз- высился еще в годы боярского правления, принадлежа к сторон- никам боярской группировки И.Ф. Бельского (последний был женат на его сестре)170. Во время событий 1553 г. Щенятев поддер- живал кандидатуру Владимира Старицкого. К началу 1566 г. Иван Грозный решился наконец нанести но- вый серьезный удар старицкому князю Владимиру Андреевичу. Поводом к этому, возможно, была бездеятельность князя Влади- мира (может быть, вынужденная, ибо царь сам же всячески лишал своего родича какой-либо инициативы) во время осеннего набега Девлет-Гирея. В сентябре старицкий князь, сопровождаемый не- давно прощенными боярами М.И. Воротынским и И.П. Яковле- вым, должен был стоять «для бережения от воинских людей на Туле». При этом полки находились под командованием бояр, «а князю Володимеру Ондреевичю ходить по вестем, только при- дут на которые места царевичи, по его наказу»171. Вероятно, ста- рицкиц князь ничего не сделал (не мог сделать или не хотел - остается неясным) ни для предотвращения набега крымского хана, ни для разгрома его сил. Вскоре после этого наступило вре-
мя расплаты. Если в 1563 г. у князя был «переменен» весь со- став его двора, то в начале 1566 г. Иван IV этим не ограничился. Боярином к Владимиру был назначен близкий к царю князь А.И. Ногтев, дворецким - С.А. Аксаков172. Вместе с тем царь сменил всю территорию его удела. В январе, сразу же после воз- вращения царя в Москву после двухмесячного отсутствия в сто- лице, у Владимира Андреевича в обмен на Дмитров забрали его основную резиденцию - Старицу173. В феврале произошел об- мен Алексина на Боровск, и, наконец, в марте выменяли Верею и замосковные волости на Звенигород174 и Стародуб Ряполов- ский с селами. Владимир Андреевич получал старинные удель- ные земли, разбросанные в разных частях государства173 Царь рассматривал Владимира Андреевича как знамя антиправитель- ственных сил и стремился обеспечить полное подчинение себе неудачного претендента на московскую корону. Обмен землями, лишавший князя Владимира прочной опо- ры в лице старицких вассалов, знаменовал собой решительное наступление на крупнейшее удельное княжество, оставшееся к тому времени на Руси. Таким образом, уже предыстория опричнины и первый год ее существования показывали, что правительство Ивана IV сво- им основным политическим противником считало старицкого князя и тех влиятельных представителей феодальной аристо- кратии, которые могли быть его опорой. Государственные мероприятия, осуществленные в первый год опричнины, русское правительство рассматривало как необхо- димое предварительное условие для решения вопроса о даль- нейшем ходе Ливонской войны. Еще в августе 1565 г. в Москву прибыл гонец из Литвы с грамотой от литовских панов радных к московским боярам с предложением продолжать мирные пе- реговоры176. Военные действия были прекращены, в Литву был направлен в ноябре 1565 г. русский посланник В.М. Желнин- ский с «опасной грамотой» для польских послов177.30 мая 1566 г. в Москву прибыли большие литовские послы во главе с гетма- ном Ходкевичем178. Русское правительство стояло перед дилем- мой - или продолжение затяжной войны, или мир и отказ от дальнейших территориальных приобретений в Ливонии и Лит- ве. Для решения этого вопроса летом 1566 г. и созывается зем- ский собор, постановления которого должны были сыграть важ- ную роль в дальнейших судьбах Русского государства.
Глава IV Земский собор 1566 г. Литература о земских соборах велика. Особенно усилил- ся интерес к ним за последние годы. Соборам XVI в. посвящены специальные исследования М.Н. Тихомиро- ва, В.И. Корецкого и С.О. Шмидта1. Однако Земский собор 1566 г. в советской историографии специально не рассматривался, в то время как появились новые материалы, которые позволяют пе- ресмотреть представления о соборном представительстве XVI в. Имею в виду публикацию источников о государеве дворе в XVI в.2 и исследования о составе высших правительственных учрежде- ний, опричников и лиц, казненных в годы опричнины3. Впервые проблема земских соборов в русской исторической литературе была поставлена в середине XIX в. в условиях под- готовки буржуазных реформ. Историки так называемого «госу- дарственного направления» в дворянско-буржуазной историог- рафии (С.М.Соловьев и Б.Н. Чичерин) рассматривали собор 1566 г. как одно из свидетельств борьбы государственного нача- ла, представленного Иваном Грозным, с родовым, выразителем интересов которого было боярство. По мнению С.М. Соловье- ва, собор 1566 г. Иван IV созвал потому, что не хотел единолич- но решать вопрос о Ливонской войне. Подозревая в неискрен- ности бояр, а также зная о враждебности народа к опричникам, Царь решил обратиться на этот раз «ко всей Земле»4. Главным оппонентом С.М. Соловьева по вопросу о земских соборах выступил идеолог раннего славянофильства К.С. Акса- ков. Его основная мысль сводилась к тому, что создание едино- го государства на Руси привело к возникновению Земского со- бора: «первый царь созывает первый Земский собор... отношения Царя и народа определяются: правительству - сила власти, зем- ле - сила мнения». Земский собор имеет «одну чисто нравствен- ную силу мнения, без всякой примеси внешней принудительно- сти»5. Идеалистические представления о народности земского собора совмещались у Аксакова с либеральной трактовкой ха- рактера деятельности этого учреждения.
102- Отвечая К.С. Аксакову, С.М. Соловьев отрицал преемствен- ность земских соборов от древнерусского веча и считал бездо- казательным, что на соборе 1566 г. высказывалось мнение наро- да, что он «был собором всей России». «Где же выборные из городов, из областей?» - спрашивал Соловьев. Иронизируя, он говорил: «Значит, гости и лучшие купцы московские были пред- ставителями всех областей объединенной России?»6. В ответ- ных замечаниях К.С. Аксаков в последних словах Соловьева ус- мотрел неточность, считая, что на соборе 1566 г. «присутствовали не одни гости и купцы московские, а в числе их многие купцы смоленские (22 чел.) и даже один Костромитин»7. Развивая построение Соловьева, Б.Н. Чичерин исходил из тезиса о том, что Россия, как и другие европейские страны, «при устроении государства прошла через период земских собраний... как Филипп Красивый собирает Генеральные штаты, ища в них опоры против папской власти, так Иван IV, два с половиною века спустя, созывает Земский собор для решения дела о войне или мире с Польшей». Земские соборы, по его мнению, созданы са- мим правительством лишь в административных целях. Б.Н. Чи- черин не придавал земским соборам никакого политического значения, ибо они не имели юридических прав, и отрицал вы- борность соборных представителей в XVI в. А самые мнения уча- стников собора 1566 г., по его мысли, скорее всего были внуше- ны «желанием» правительства. Об этом свидетельствует их единообразие8. Автор обобщающего исследования о земских соборах В.Е. Латкин, как Б.Н. Чичерин и В.И. Сергеевич, изучал рус- ские земские соборы в сравнении с западноевропейскими пред- ставительными учреждениями, но заимствовал от славянофи- лов мысль о стремлении царя опереться на народное мнение. Он считал, что созвание собора 1566 г. «вызвано было необходимо- стью для представителя верховной власти искать опоры в наро- де» ввиду «сумбура» во внешней и внутренней политике в годы опричнины9. Несмотря на различия во взглядах «государственников» и славянофилов, и те и другие, оставаясь на позициях буржуазно- дворянского либерализма, фактически отказывались приписать соборам самостоятельную роль в политической жизни страны, которая, по их мнению, направлялась «мудрою волею монарха». Первые оценки исторического значения земского собора 1566 г. носили по преимуществу публицистический характер, ибо не были основаны на специальном изучении источников и в первую очередь соборного приговора 2 июля 1566 г. К серьезному исследованию этого памятника впервые обра- тился в начале 90-х годов XIX в. В.О. Ключевский. Он правиль- но подчеркнул, что нельзя на состав и деятельность соборов XVI в. механически переносить представления, складывающи-
103- еся при исследовании земских соборов XVII в., ибо деятельность последних протекала в иной обстановке. Сравнивая состав участников собора 1566 г. с тысячниками, Ключевский пришел к выводу, что перед нами в обоих случаях столичные дети боярские, хотя и не порвавшие еще связь с уезд- ным дворянством. «Столичный дворянин из переяславских или юрьевских помещиков являлся на собор представителем переяс- лавских или юрьевских дворян потому, что он был головой пере- яславской или юрьевской сотни, а головой он становился потому, что был столичный дворянин; столичным же дворянином он ста- новился потому, что был одним из лучших переяславских или юрьевских служилых людей... по породе и по служебной исправ- ности». Итак, первичным источником соборного представитель- ства В.О. Ключевский считал «доверие правительства»10. Земский собор 1566 г. был, по его образному выражению, «со- вещанием правительства со своими собственными агентами»11. Среди представителей было много дворян, происходивших из западных районов государства, так как при решении вопроса о продолжении войны правительство нуждалось в совете квали- фицированных экспертов12. В.О. Ключевский настойчиво проводил мысль о коренном различии между западноевропейскими сословно-представитель- ными учреждениями и земскими соборами. Последние объяв- лялись детищем верховной власти, частицей административно- го аппарата, не имевшего глубокой подосновы в условиях социально-экономической жизни общества. Зависимость построений В.О. Ключевского от взглядов В.Н. Чичерина очевидна. Первый лишь развивал мысль о том, что на соборе 1566 г. участвовали представители не областного, а столичного дворянства13. В рассуждениях В.О. Ключевского схема Б.Н.Чичерина была несколько ограничена внесением в нее элементов «представительства»: Ключевский считал тысячни- ков I и II статьи по их положению уполномоченными провин- циальных дворян, хотя по должности они были правительствен- ными агентами. Схема В.О.Ключевского надолго утвердилась в историчес- кой литературе14. Некоторые коррективы к построениям Ключевского внес М.В. Клочков, посвятивший Земскому собору 1566 г. специаль- ную статью, в которой он тщательно проследил по разрядным записям служебные назначения участников собора 1566 г. Клоч- ков выяснил, что дворянские полки составлялись из детей бо- ярских разных уездов. Головы полков назначались или воевода- ми, или Разрядом. При этом «очень часты были случаи, когда во главе уездных сотен стояли лица, совершенно не связанные с сотней местными узами»15. Отсюда делался вывод об ошибоч- ности мнения Ключевского о том, что Земский собор 1566 г. был
104- совещанием правительства с его агентами. При этом на первом плане «стояла служба и военно-административное положение, землевладельческая же связь была обстоятельством привходя- щим». Автор считал, что на собор призваны были лица, пред- ставлявшие те города, где они в то время служили головами или воеводами16. Построение Ключевского было подвергнуто резкой крити- ке М.Н. Покровским, по мнению которого Земский собор нельзя рассматривать только как совещание правительства со своими агентами. «Звание правительственного чиновника и выборного депутата, - писал он, - вовсе не исключают друг друга». В средние века «естественным представителем каждой группы являлся ее официальный глава». Преобладание слу- жилых людей в составе Земского собора 1566 г. объясняется тем, что служилые люди - землевладельцы «представляли со- бой экономически господствующий, а стало быть, и полити- чески наиболее влиятельный класс». Покровский настаивал на близости земских соборов к сословно-представительным уч- реждениям Западной Европы17. В работе Покровского была сделана первая попытка показать классовую структуру Зем- ского собора 1566 г. В других работах, появившихся после революции 1905— 1907 гг., обосновывался и развивался тезис Чичерина-Ключев- ского о казенно-административной сущности земских соборов XVI в.18 С.Л. Авалиани19, наоборот, исходил из взгляда на Земский собор как на учреждение, аналогичное западным генеральным штатам, ландтагам, парламентам, т.е. сословно-представитель- ным собраниям. Вопреки Ключевскому, он считает, что «на соборе присут- ствовали представители из разных концов Московского госу- дарства», а не только столичные дети боярские и служилые люди областей, близких к району военных действий. Конеч- ный вывод автора сводится к тому, что «древнерусское собор- ное представительство XVI в. было истинным представитель- ством», причем даже выборным, судя по соборам 1610-1611 г.20 К сожалению, эти ответственные выводы Авалиани строит не на конкретных материалах XVI в., а на сопоставлении с более поздними явлениями, против чего справедливо предостерегал еще В.О. Ключевский. Полезным, хотя и неполным, явилось приведение Авалиани данных о службах и землевладении 125 участников собора 1566 г. Советские историки рассматривают земские соборы как один из важнейших органов власти, созданный господствующим клас- сом феодалов. С.В. Юшков выдвинул тезис о том, что с середи- ны XVI в. на Руси складывается сословно-представительная монархия, одним из главных признаков которой были земские
105- соборы21. К.В. Базилевич возражал Юшкову, считая, что сослов- ная монархия сложилась в России с конца XV в., причем, в от- личие от других европейских стран, сословия не ограничивали, а поддерживали верховную власть22. Однако некоторые исто- рики не разделили взглядов К.В. Базилевича по данному воп- росу и отстаивали представление о России второй половины XVI в. как о сословно-представительной монархии. Факт под- держки земскими соборами централизованных мероприятий правительства вполне соответствовал и деятельности сословно- представительных учреждений Западной Европы, которые на раннем этапе своей истории служили одним из средств укреп- ления власти господствующего класса23. Яркую картину кипучей деятельности земских соборов XVI в. нарисовал М.Н. Тихомиров24. Большое принципиаль- ное значение имеет общая оценка М.Н. Тихомировым деятель- ности соборов как сословно-представительных учреждений. Он решительно отвел представления В.О. Ключевского об участ- никах Собора 1566 г. как о простых доверенных лицах прави- тельства. Привлечение летописных материалов позволило ему всесторонне осветить историческую обстановку деятельности земских соборов XVI в., в том числе собора 1566 г. Земский собор, заседания которого начались 28 июня 1566 г., должен был решить вопрос, на каких условиях московскому правительству следует добиваться заключения мира с Великим княжеством Литовским. Переговоры с литовскими послами в конце 1563 - начале 1564 г., происходившие после взятия русскими войсками По- лоцка, не дали никаких результатов, поскольку обе стороны за- няли непримиримые позиции. Возобновившиеся военные дей- ствия не были уже столь успешными для России. Взятие пограничной крепости Озерища (ноябрь 1564 г.) было лишь сла- бой компенсацией за поражение, понесенное русскими войска- ми на реке Уле. Война принимала затяжной характер и не сули- ла радужных перспектив ни Литве, ни России. Положение в Великом княжестве Литовском накануне от- крытия мирных переговоров с Россией было крайне напряжен- ным. Продолжительные войны привели к истощению государ- ственных финансов, усилению налогового гнета. На Виленском (ноябрь 1565 г.) и Берестейском (апрель 1566 г.) сеймах были приняты решения о сборе «поголовщины» для уплаты денеж- ного жалованья наемным войскам25. Рост корпоративных при- вилегий литовской шляхты препятствовал созданию боеспособ- ного войска. Согласно статуту 1566 г. государь ничего нового не мог ввести в стране без санкции сейма. По польскому образцу укреплены были сословные земские и городовые суды. Литов- ское дворянство, убедившись в невозможности выиграть войну с Москвой без серьезной поддержки со стороны польских войск,
все более и более решительно ставило вопрос об унии с Польшей. Однако крупное магнатство, стоявшее у власти в Великом кня- жестве, медлило с заключением унии, рассчитывая добиться у короля сохранения своих старинных прав. Тревожным было и внешнеполитическое положение Литвы: продолжавшиеся конфликты со Швецией из-за Ливонии и нео- беспеченность южных границ от крымских набегов были чрева- ты серьезными осложнениями в случае расширения военных действий с Россией. Направляя в Москву новое посольство, литовское правитель- ство вряд ли думало об установлении мирных отношений, по- скольку по опыту переговоров 1563 г. знало неприемлемость для Ивана IV литовских условий мира. Новая дипломатическая ак- ция Сигизмунда II преследовала более скромные цели - заклю- чение долголетнего перемирия. Королю Литвы нужна была пе- редышка, чтобы в спокойных условиях осуществить унию с Польшей и устранить внутренние неурядицы в стране. Несколько иная обстановка складывалась в России. Русско- му правительству удалось осенью 1564 г. добиться заключения перемирия со Швецией. Дело шло к установлению союзничес- ких отношений между этими государствами. Набеги крымского союзника Литвы на южные окраины России уже не казались столь опасными благодаря целой системе укреплений, возведен- ных к этому времени («засечная черта»), и регулярной дозор- ной службе, за исправным ведением которой внимательно сле- дило русское правительство. С конца апреля по конец мая 1566 г. сам Иван IV совершил объезд Козельска, Белева, Волхова, Алек- сина и других порубежных мест, которым угрожали крымские набеги26. А.И. Яковлев считает это «досмотром если не всей, то большой части засечной черты, которая, вероятно, была закон- чена именно к этому времени»27. Крепостной барьер, противостоявший литовским городам- крепостям, должен был преградить путь и на Запад в случае повторения походов литовских войск на Русь. В июле 1566 г. завершили строительство крепости Усвят недалеко от недавно завоеванного Озерища28. С севера и юга Полоцк обороняли кре- пости Сокол на Наровской дороге и Ула (отстроенные к октяб- рю 1566 г.), а с лета 1567 г. - и построенная крепость в Копье29. В эти же годы сооружены были крепости Суша (лето 1567 г.)30, Ситна (на Великолукской дороге), Красный и Касьянов (на реке Оболе). Все они прикрывали водные пути, шедшие к По- лоцку31. Позднее, к 1571 г., выстроили крепость Нещерду32. Строительство этих укрепленных пунктов на недавно присое- диненной земле означало, что Россия считала вопрос о ее бу- дущем уже решенным. Как будто благоприятствовала Ивану IV и внутриполити- ческая обстановка. После казней боярина А.Б. Горбатого и дру-
<^= --—^107 ' гих видных деятелей к первой половине 1566 г. поутихли оп- ричные репрессии, что вносило некоторое успокоение в жизнь страны. Весною 1566 г. был возвращен из ссылки опальный князь М.И. Воротынский. В русское войско вернулся один из виднейших полководцев. Гарантией лояльности князя долж- ны были стать поручные грамоты, взятые по нему в апреле того же года. Воротынский присягнул в том, что никогда не отъе- дет и не станет хотеть «лиха» государю33. Поручные грамоты дали и бояре И.П. Федоров, В.Ю. Траханиотов, И. А. Шуйский, окольничие М.И. Колычев, Н.В. Борисов, а также несколько княжат. Они ручались за Воротынского 15 тысячами рублей и своими «головами». В свою очередь у этих лиц Воротынского «выручили» около 120 детей боярских34. Помилованному кня- зю вернули жребий в Воротынске, Одоев и Новосиль, но с по- лунезависимого положения «слуги» низвели до боярина35. В мае 1566 г. возвращена была значительная часть опальных ка- занских жильцов36. В том же месяце царь «пожаловал» Влади- мира Андреевича: разрешил ему построить в Москве двор на том месте, где он был ранее, и даже придал ему дворовое место И.Ф. Мстиславского37. В Думу вошли близкие к старицкому князю боярин князь П.Д. Пронский и окольничий Н.В. Бори- сов-Бороздин38. Словом, создавалось хотя и не вполне устой- чивое, но все-таки относительно спокойное состояние, кото- рое давало возможность московскому правительству в нормальной обстановке рассмотреть вопрос об условиях мира с Великим княжеством Литовским. Литовские послы Ю. Ходкевич «с товарищи» прибыли в Моск- ву 30 мая 1566 г., а 9 июня 1566 г. с ними начались переговоры39. Так как Иван IV не вполне доверял Боярской думе, где пользова- лись влиянием сторонники Адашева, выступавшего в свое время против Ливонской войны, он поручил вести переговоры наибо- лее доверенным лицам. Это были боярин В.М. Юрьев, оружни- чий А.И. Вяземский, думный дворянин П.В. Зайцев, печатник И.М. Висковатый и думные посольские дьяки А. Васильев и Д. Владимиров40, т.е. преимущественно опричники, выражавшие прежде всего точку зрения самого Ивана IV. Кроме В.М. Юрьева, одного из инициаторов опричнины, к 1566 г. уже были опрични- ками Вяземский, Зайцев и Владимиров. И. Висковатый хорошо был известен как сторонник решительной борьбы за Ливонию. Главной задачей переговоров было решить территориальный вопрос. Первоначально русские представители, как и во время переговоров И декабря 1563 г., обусловили заключение мира передачей России Киева, Любеча, Орши, Могилева, Луцка, Ров- но, Бреста, Галича, Каменца, Львова, а также всей Ливонии («Вифляндской земли»)41. Московское правительство твердо заявило ту программу воссоединения русских, украинских и белорусских земель, которую оно упорно продолжало отстаи-
108= вать и впоследствии, в XVII в. В этот максимальный план, как и в 1563 г., уже вскоре были внесены коррективы: Иван IV давал согласие на заключение мира в случае возвращения древних русских земель - Киева, Гомеля, Витебска и Любеча, а также Ливонии42. Размер уступок, на которые могло пойти литовское посольство, был гораздо скромнее: передача давно уже находив- шегося в составе России Смоленска, а также Полоцка, Озерищ и той части Ливонии, которую в момент переговоров занимали русские войска43. 17 июня состоялось заседание Боярской думы, которая выс- лушала сообщение комиссии о ходе переговоров и приговорила (приняла решение): поскольку литовская сторона не согласна на возвращение древнерусских земель, мира не заключать, а ог- раничиться перемирием. Камнем преткновения на этот раз оказалась Ливония. Рус- ские представители в переговорах 19, 21 и 25 июня настаивали на том, что «Вифлянская земля - вотчина государя нашего от прародителей его»44. Россия стремилась получить всю Ливонию до рек Лива и Двины45. Видя непреклонную позицию литовско- го посольства, Иван IV пошел на серьезные территориальные ус- тупки. Он согласился оставить за Великим княжеством Литов- ским часть ливонских городов между реками Западной Двиной и Эвстом (Влех-Мариенгаузен, Резекне_-Режица, Лудзень-Лужа, Динабург-Невгин). Его главная цель состояла в присоединении Риги, обладание которой давало колоссальные возможности в развитии экономических связей со странами Западной Евро- пы46. Литовское посольство соглашалось подписать перемирие с Москвою только на условиях сохранения существовавшего в 1566 г. положения вещей. Длительные споры велись и о русско-литовской границе у Полоцка47. Русская сторона требовала передачи городов и во- лостей Полоцкого повета, лежащих по левобережью Западной Двины в 25-30 км от Полоцка48, с целью обеспечения безопас- ности этой важной крепости, а «поступалась» городами Дрысь, Лепель, Белмеки, Кобец и другими, которые и без того находи- лись под литовской властью. Литовская сторона соглашалась лишь на установление гра- ницы по Двине, в 5 верстах севернее Полоцка (по реке Оболи) и в 15 - южнее его (до реки Ропницы)49. Но этот спор не имел существенного значения. Стремясь получить Ригу, Иван IV предлагал даже вовсе очистить занятую русскими часть Полоц- кого повета, Озерище и Усвятскую волость. Вопрос, следовательно, сводился к следующему: или отказ русского правительства от Риги и заключение долгосрочного перемирия, или разрыв переговоров и продолжение напряжен- ной Ливонской войны. Вот для решения этого важнейшего вопроса уже понадобил-
ся созыв не Боярской думы, а Земского собора, более широко представлявшего интересы господствующего класса России50. Этим созывом правительство хотело добиться санкционирова- ния своей твердой позиции в переговорах и возложить на чле- нов Земского собора ответственность за последствия их возмож- ного срыва51. Изучение деятельности Земского собора 1566 г. следует начать с выяснения его состава52. По-видимому, все уча- стники заседаний перечислены в соборной грамоте 1566 г. - ос- новном сохранившемся источнике по его истории53. Всего на Земском соборе присутствовало 374 человека. Духо- венство (так называемый освященный собор) представляли три архиепископа, шесть епископов, 14 игуменов и архимандритов, девять старцев54 и келарей - всего 32 человека. Боярская дума, также принимавшая участие в соборных заседаниях, состояла из 30 человек (17 бояр55, трех окольничих, двух казначеев, одного «у бояр в суде», шести думных дьяков и одного печатника). 204 человека входили в состав дворянских представителей (96 детей боярских первой статьи56, 99 детей боярских второй статьи, три торопчанина и шесть лучан). Дьяков и приказных людей было 33. Представители «третьего сословия» образовали крупную груп- пу участников в 75 человек (гостей - 12, торговых людей москви- чей - 41, смольнян - 22). Наглядное представление о составе со- бора дает следующая таблица. Таблица 1. Состав собора 1566 г. по «чинам» «Чины» собора Количество участников абсолютно в% Освященный собор 32 8,5 Боярская дума 30 8,0 Дворяне 204 54,7 Приказные люди 33 8,8 Торговые люди 75 20,0 Всего 374 100 Таким образом, на Земском соборе 1566 г. мы видим реши- тельное преобладание дворянства. Это является несомненным свидетельством возросшей политической активности широких кругов класса феодалов, укрепивших свои социально-экономи- ческие и политические позиции в середине XVI в. Отсутствие на соборе крестьян и рядовых посадских людей лучше всего по- казывает чисто феодальный состав соборных представителей, выражавших интересы господствующего класса.
110- Сословная кастовость на соборе 1566 г. проявилась в подаче обособленных мнений духовенством, боярами, детьми боярски- ми первой и второй статьи, приказными людьми и торговыми. Особенности созыва собора и организации служилого люда, а также другие обстоятельства накладывали свой отпечаток на груп- пировку его участников при подаче мнений. Рассмотрим состав каждого из «чинов», участвовавшего в заседании собора 1566 г. В июле 1566 г. в Москве находился весь освященный собор, который после ухода на покой митрополита Афанасия 20-24 июля избрал главою русской церкви соловецкого игумена Фи- липпа (Колычева)57. Из высших церковных иерархов не было митрополита и полоцкого архиепископа (он умер незадолго до собора) и серьезно болевшего глубокого старика тверского епис- копа Акакия58. Если сравнить список игуменов и архимандритов, присут- ствовавших на соборе 1566 г., с аналогичным списком, помещен- ным в приговоре 1580 г.59, то увидим, что большинство настоя- телей крупнейших монастырей в земском соборе 1566 г. не участвовало: на нем было всего 14 настоятелей, тогда как в 1580 г. их было 3960, в том числе отсутствовавшие на земском соборе 1566 г. архимандриты Троице-Сергиева, Спасо-Ярославского, Спасо-Евфимьева (Суздальского), Нижегородского, Печерско- го, Юрьевского Новгородского монастырей, игумены Пафнуть- ева, Боровского, Ферапонтова, Спасо-Прилуцкого и других мо- настырей. Конечно, поскольку собор 1580 г. был церковным и решал дела, касавшиеся монастырского землевладения, главы духовных корпораций, как это отметил М.Н. Тихомиров, при- няли в нем более широкое участие. Что касается земского собо- ра 1566 г., то на нем, главным образом, присутствовали старцы московских монастырей (15 человек), а также монастырей за- пада и северо-запада (6 человек)61 - картина, аналогичная, как мы увидим ниже, составу дворянских представителей. Наиболее сложным является вопрос о характере дворянского представительства на земском соборе 1566 г. Прежде всего рас- смотрим деление соборных представителей, дворян, на статьи сравнительно с составом дворян по тысячной книге 1550 г. Сре- ди 204 дворянских представителей на соборе 1566 г. было 83 ты- сячника и 13 сыновей тысячников62. Дети боярские собора 1566 г. подразделялись на два, а тысячники в свое время - на три статьи. В.О. Ключевский считал, что дворянские представители на соборе «распределялись по статьям только при обсуждении предложенных собору вопросов и при подаче мнений, но это рас- пределение не выражало их представительного значения». По своему служебному положению они, как считает Ключевский, принадлежали к высшему столичному дворянству, делившему- ся, судя по тысячной книге, на три ранга или статьи63. Для того, чтобы решить вопрос, соответствовали ли статей-
ные рубрики приговора 1566 г. делению тысячников, представ- ляем следующую таблицу: Таблица 2. 1-я статья детей боярских приговора 1566 г. 2-я статья детей боярских приговора 1566 г. соборные представители их отцы соборные представители их отцы Дети боярские-тысячники 1-я статья 1 1 2-я статья 6 2 1 3-я статья 35 1 25 5 Новгородские, псковские и торопецкие помещики-тысячники 1-я статья 2 2-я статья И 2 Итого 54 4 27 7 Налицо полное соответствие статей Тысячной книги 1550 г. статьям приговора 1566 г. Тысячники первой статьи к изучаемо- му времени получили уже думные чины. Только двое соборных представителей (Д.Ю. Кашин и В.Г. Салтыков) были детьми та- ких тысячников. Новгородские, псковские и торопецкие тысяч- ники, помещики первой и второй статьи, как известно, по своему окладу приравнивались соответственно к тысячникам-детям бо- ярским второй и третьей статьи64. Но если так, то, судя по приве- денной таблице, вторая и третья статьи детей боярских Тысяч- ной книги (и первая и вторая статьи северорусских помещиков) соответствовали двум статьям соборного приговора 1566 г.65 Вторая статья тысячников (и первая статья северорусских помещиков) на соборе 1566 г. представлена очень слабо (восемь человек). Среди детей боярских второй статьи приговора таких, естественно, не было ни одного, ибо эта статья соответствовала третьей, а не второй статье Тысячной книги: тысячникам вто- рой статьи «невместно» было присутствовать на соборе среди детей боярских второй статьи. Большая половина тысячников на соборе 1566 г. принадлежала к первой статье, хотя в 1550 г. они еще числились по третьей, т.е. теперь повысились в чине по крайней мере на один ранг. Трудно сказать, существовала ли к 1566 г. третья статья детей боярских. Во всяком случае в приго- воре Земского собора о ней не упоминается. В.О. Ключевский был неправ, когда говорил, что группиров- ка детей боярских по статьям была произведена только при пода- че ими мнений: это деление, как это следует из сопоставления Тысячной книги с приговором, было весьма устойчиво. Судя по Тысячной книге и другим разрядным документам, деление детей боярских на статьи производилось по тем «окладам», т.е. земель- ному и денежному жалованию, которым дворяне верстались во
112- время смотров. Оклады же назначались в полном соответствии с местническими законами XVI в., т.е. по «породе», службе и зем- левладению. Статьи, как было показано выше, не составляли ка- кой-то неподвижной, замкнутой в себе группы. Дети отцов, запи- санных по более высоким статьям, иногда вначале служили по низшей статье и только со временем могли перейти в более высо- кую. Переход из одной статьи в другую отнюдь не был «заказан» для служилого человека в XVI в. Успешная служба на поле брани и при дворе, рост земельных богатств и другие условия содей- ствовали его продвижению по иерархической лестнице. В литературе уже давно возник недоуменный вопрос, поче- му в приговоре отдельно упоминаются луцкие и Торопецкие помещики66. Ключевский, например, их выделение склонен был объяснить тем, что составитель приговора руководствовался классификацией 1550 г. и поэтому не знал, куда поместить то- ропчан и лучан: ведь они по Тысячной книге делились всего на две статьи, а дети боярские других городов - на три67. Военные действия с Великим княжеством Литовским особен- но интересовали служилый люд Великих Лук и Торопца. Но это не могло служить достаточным основанием для их обособления. Можайск, Вязьма, Псков и Новгород также принадлежали к чис- лу районов, которые находились под угрозой вторжения с Запа- да, однако они не удостоились помещения в отдельную рубрику. Здесь нужно учитывать обычную традицию составления анало- гичных служилых документов. Оказывается, и в Тысячной книге торопецкие и луцкие помещики помещены в самом конце текста также после новгородцев и псковичей, как и в приговоре68. В Дво- ровой тетради нет ни Пскова, ни Новгорода, ни Великих Лук, ни Торопца. Интересно, что терминология всех трех документов ус- тойчива: служилые люди по северо-западным районам именуют- ся не детьми боярскими, а помещиками или дворянами, ибо они владели своими землями (поместьями) в результате испомеще- ний, произведенных в конце XV - первой половине XVI в. Июль 1566 г. - это уже второй год существования опрични- ны, внесшей существенные коррективы в земельно-служилые отношения дворянства. Однако к лету 1566 г. опричные пересе- ления еще заметно не сказались на положении лиц, участвовав- ших в Земском соборе. Сравнение данных Дворовой тетради с источниками 70-90-х годов XVI в. говорит о том, что служба и владения дворянских представителей собора 1566 г. располага- лись в тех же районах, как и в 50-х годах XVI в. Так, в писцовых книгах 70-90-х годов упоминаются владения следующих собор- ных представителей: А.И. Баскакова (Новгород)60, Ф.И. Берсе- нева-Беклемишева (Коломна)70, М.В. Годунова (Вязьма)71, Ф.М. Елизарова (Муром)72, В.И. Старого (Москва)73, В.И. Щер- бинина (Новгород)*4. Все они в 50-х годах XVI в. были тысяч- никами или дворовыми детьми боярскими по тем же городам,
........- •• ••— 113= - • =г> где у них и позднее сохранялись владения. Можно было бы по- думать, что эти владения получены в результате отмены оприч- нины в 1572 г., когда возвращались назад конфискованные ра- нее земли. Но, например, В.И. Щербинин в приговоре помещен между новгородцами И.Д. Щепиным-Ростовским и Г.П. Сабу- ровым, т.е. он и в 1566 г. сохранял свои владения там, где они были в 50-х годах XVI в. Впрочем, вопрос о возвращении земель мог стоять лишь для вязьмича Годунова, потому как Новгород, Муром, Москва, Коломна в 1566 г. в опричнину не входили. Правда, некоторые данные писцовых книг не соответствуют Дворовой тетради. Так, у московского сына боярского Ф.Н. Ду- бенского было владение в Коломенском уезде75. Но возможность наличия поместий и вотчин в разных уездах у служилых людей XVI в. хорошо известна. Однако Ф.Н. Дубенский и в 1566 г. чис- лился скорее всего по Москве, так как он в приговоре помещен перед москвичами Б.Т. и Л.Т. Раковыми. В Московском уезде находились владения князя П.И. Тате- ва76, который помещен в приговоре 1566 г. вместе с стародуб- скими князьями. Но московские поместья и вотчины раздава- лись служилым людям (или приобретались ими) обычно в дополнение к основным. Поэтому П.И. Татев, вероятно, в 1566 г. (как и в середине века) служил по Стародубу. В боярском списке 1576/77 г.77 упоминаются по тем же горо- дам, как в Тысячной книге и Дворовой тетради: М.Н. Глебов (Рязань)78, А.Ф. Загряжский (Боровск), А.И. Колтовский (Та- руса), П.Ф. Колычев (Белев), В.М. Ржевский (Белев)79, ГП. Са- буров (Новгород)80. В Московской десятне 1578 г. упоминают- ся В.И. Старого-Милюков и Д.И. Мезецкий81. О том, что материалом Дворовой тетради можно пользовать- ся для характеристики служилого положения дворян в середине 60-х годов XVI в., говорит поручная по И.П. Яковлеву 1564/65 г.82 Здесь среди поручителей названы М.Н. Глебов, Ф.М. Зелов, Д.Б. Молоцкий и И.Я. Федцов с указаниями на те же города, по которым они служили в 50-х годах XVI в. В грамоте упомина- ются Тит Кобяков и А.П. Хитрово, служившие по тем же горо- дам, как и их братья (Тирон Кобяков и Л.П. Хитрово)83. В 1655 г. считался Юрьевичем К.И. Жеребятичев84. Но даже не эти случайно сохранившиеся данные решают воп- рос. Дело заключается в самом приговоре 1566 г. До сих пор ис- следователи не обращали внимания на порядок размещения де- той боярских внутри самих статей приговора. Если попытаться определить города, по которым служили соборные представи- тели, то окажется, что каждая статья обычно начинается с пе- речня служилых князей, затем идут дети боярские основных русских территорий и в самом конце новгородцы, псковичи и торопчане. Этот порядок полностью соответствует разрядной документации середины XVI в.
114 Как будет показано ниже, больше всего соборных предста- вителей было из западнорусских городов - Можайска, Вязьмы, Новгорода, Пскова и др. Хотя Можайск и Вязьма уже в 1565 г. вошли в опричнину, можаичи и вязьмичи 50-х годов XVI в. при- сутствовали на соборе 1566 г. в силу своего служилого положе- ния в середине века. Если бы они в годы опричнины были пере- селены из своих уездов в другие, то наличие компактной группы «бывших» можаичей и вязьмичей объяснить было бы невозмож- но. Следовательно, опричные переселения основной массы со- борных представителей не коснулись. Кроме того, в соборном приговоре дети боярские часто рас- положены в статьях не в случайном порядке, а определенными группами. Например, в I статье вместе помещены ряд москви- чей85, переславцев86, новгородцев (сначала Шелонской, затем Вотской пятины)87, во II статье можно обнаружить группы га- личан88, козличей89, москвичей90, новгородцев91. Конечно, эти группы не столь определенные, как скажем, в Тысячной книге и Дворовой тетради. Кроме того, со времени составления этих памятников до Земского собора прошло от 15 до шести лет, что внесло существенные коррективы в состав государева двора и в семейно-служилые связи придворных детей боярских. Однако наличие указанных групп также говорит, что Дворовая тетрадь и Тысячная книга вполне пригодны для выявления землевла- дельческой принадлежности соборных представителей. К тому же на соборе присутствовали служилые люди только шести опричных городов, в которых происходили переселения, причем «соборян» из четырех городов (Можайск, Вязьма, Галич, Козельск) они явно не коснулись, из остальных двух (Суздаля и Малого Ярославца) было всего 7 человек из 195 участников со- борных заседаний. Если даже допустить опричные переселения для 5 человек92, то они не могут повлиять на общую картину. Из 195 детей боярских, присутствовавших на Земском соборе, 123 занесены в Дворовую тетрадь93. К этому надо добавить 15 ты- сячников по Новгороду, Пскову и Торопцу, т.е. всего 138 человек. Некоторые трудности испытывает исследователь, когда ин- тересующее его лицо в Дворовой тетради записано дважды. Но и они преодолимы. Так, Андрей и Борис Тимофеевичи Зачес- ломские записаны в Дворовой тетради среди галицких и среди вяземских детей боярских. Так как в Тысячной книге (т.е. в бо- лее раннее время) Б.Т Зачесломский фигурирует как галича- нин, то позднейшей, казалось бы, надо считать его службу по Вязьме. Но в приговоре 1566 г. оба Зачесломских помещены после галичанина Асанчука Юрьевича Зачесломского. Поэто- му мы склонны в конечном счете отнести их к галичанам. Дважды в Дворовой тетради упомянут Истома Федотович Щепотьев: среди коломенских и каширских детей боярских. Но
--------.........----115---------- s> в первом случае он «почернен» (зачеркнут), т.е. служба по Ка- шире у него была более поздней. И действительно, в приговоре 1566 г. он находится перед каширянами Юрием и Замятней Пет- ровичами Степановыми. Князь Василий Федорович Рыбин-Пронский до Дворовой тетради числился и среди детей боярских Рузы и среди детей боярских Костромы. Однако к моменту составления соборной грамоты он скорее всего служил по Костроме. Правда, по Дво- ровой тетради более поздней надо было бы считать его службу по Рузе94. Но она, вероятно, была кратковременной, и к 1566 г. он снова считался костромичом95. Из числа известных в середине XVI в. Андреев Плещеевых, служивших по Кашину, Бежецкому Верху и Пскову, вероятно, в соборных заседаниях 1566 г. участвовал псковский помещик, тысячник Андрей Шарапов (Плещеев), ибо интересующее нас лицо значится в приговоре после псковича В.Ю. Сабурова. Отцы 16 соборных представителей записаны в Дворовую тет- радь, и их дети скорее всего служили по тем же городам. В Дворовой тетради помещены отцы Федора и Михаила Алек- сандровичей (Александр Дмитриевич), Дмитрия и Владимира Ивановичей (Иван Семенович Горбатый) и Федора Осиповича (Осиф Дмитриевич) Мосальских. Все они помещены в пригово- ры одной компактной группой, что свидетельствует о сходстве их служебно-земельного положения. Отец Федора Романовича Образцова - Роман Игнатьевич - был дворовым сыном боярским по Можайску. Отец Андрея Федоровича Клобукова - Федор Ива- нович - был дворовым сыном боярским по Переславлю-Залес- скому. Дети вязьмича Варгаса Михайловича Бутурлина, Ефим и Степан, вероятно, в 1566 г. также служили по Вязьме, как и Бо- рис Иванович Дементьев - по Бежецкому Верху (так как два Ива- на Дементьева в 50-х годах XVI в. были бежичанами). Псковити- ном был Голова Федорович Соловцев96, сын Федора Леонтьева, тысячника II статьи по Пскову, который до начала 1561 г. был кормленщиком в Гдове97. Отец Никиты Гавриловича Спасителе- ва - Гаврила Иванович - был дворовым по Московскому уезду. А поместье самого Никиты Гаврилова отмечено в московской пис- цовой книге 1573/74 г.98 Двое Салтыковых - Василий Глебович и Никита Худяков - были вязьмичами", хотя владели землями также и в других уездах. По Калуге служили, конечно, сын калу- жанина князя Ю.И. Кашина Дмитрий Юрьевич. По рубрике «слу- жилых князей Ярославских» в Дворовую тетрадь занесен Петр Иванович Деев - отец соборного представителя Федора Петро- вича Деева, который в соборном приговоре находится после ярос- лавского князя Ивана Меньшого Васильевича Гагина. Служилые связи 41 соборного представителя устанавлива- ются перекрестным анализом источников. Для шести человек у нас есть сведения боярского списка 1576/77 г.100, подтверждав-
шиеся анализом приговора 1566 г. В их числе М.С. Андреев- Павлов (Кашира)101, И.И. Головин-Сабуров (Новгород)102, П.И. Волынский (Руза)103, И.И. Селиверстов (Таруса), Я.И. Су- димантов (Белая)104, М.В. Чихачев (Псков)1. Поскольку северо-западные города в Дворовой тетради отсут- ствуют, служилую принадлежность ряда новгородцев и пскови- чей приходится устанавливать косвенным путем. В поручной за- писи 1564/65 г. Федор Яковлевич Пыжов (Отяев) называется служилым человеком «Бежецкой пятины»106. Поэтому мы уве- ренно считаем его вместе с братом Степаном новгородцами107. В той же поручной служилым человеком «Шелонской пятины» назван Бархат Олферьевич Плещеев108, которому в 1539-1573 гг. в Шелонской пятине, действительно, принадлежали поместья109. Поэтому мы без колебаний относим его к новгородцам. К тому же он указан в приговоре после Дмитрия Федоровича Пушкина- Шаферикова, служившего по той же пятине. В приговоре вслед за Плещеевым находится Михаил Иванович Чулков-Засекин, кото- рый, вероятно, также был новгородским помещиком той же пяти- ны (его отец Иван Михайлович был испомещен в Новгороде)110. В приговоре же сам М.И. Чулков записан между новгородцами А.И. Новокрещеновым и И.И. Головиным-Сабуровым111. Братья Петра Дмитриевича Софроновского - Иван и Михаил - были тысячниками Бежецкой пятины Новгорода112. Новгородцами мы считаем также Василия Константиновича Сухово-Кобылина и Крика Зукова Тыртова113 Вслед за Тырто- вым в приговоре занесены Михаил и Василий Васильевичи Ко- лычевы. У М.В. Колычева, как и у К.З. Тыртова, было поместье в Шелонской пятине114. Оба Колычева были детьми Василия Вла- димировича, которого в свое время испоместили в Новгороде115. Родовые владения Сабуровых-Долгих находились в Кост- ромском и Ярославском уездах116. Однако Семейку Ивановича Сабурова-Долгова следует считать новгородским помещиком, потому что целая группа его родичей была тысячниками по Вот- ской пятине (Василий Борисов, Григорий Папин, Степан Па- пин и Утуч Иванов Вислоуховы - Сабуровы). Сам С.И. Сабу- ров в приговоре помещен между помещиками Вотской пятины М.К. Ододуровым и В.К. Сухово-Кобылиным. Служилое положение шести соборных представителей оп- ределяем по службе их ближайших родственников. Двоюрод- ный брат соборного представителя князя Василия Петровича Ту ренина-Оболенского - Самсон Иванович - в середине XVI в. служил как «князь Оболенский». К ним же следует отнести и князя Василия. Брат Ф.А. Раевского входил в 1577 г. в «выбор» из Каширы117, а у самого Федора Андреевича было в Кашире поместье118. Поэтому мы считаем его каширянином119. Среди волочан мы помещаем В.И. Коурова, ибо В.В. Коуров встреча- ется в середине XVI в. среди дворовых детей боярских из Воло-
" -----117 £> ка. Брат Л.Ш. Колтовского Тимофей был дворовым сыном бо- ярским по Кашире120, а сам Лаврентий Шеметов помещен в при- говоре после каширянина М.С. Андреева-Павлова. Федор Меш- ков-Валуев был сыном Григория Мешка Валуева и, возможно, служил по Вязьме121. Василия Григорьевича Фомина можно от- нести к переславским детям боярским потому, что в приговоре он оказался в группе явных переславцев (после И.Ю. и В.Ю.Голи- цыных). К тому же его брат упоминается среди послухов в зе- мельном акте Переславского уезда122. Двух соборных представителей Ивана Михайловича Моро- зова12^ и Панкрата Яковлевича Салтыкова124 мы условно счи- таем москвичами, ибо их земельные владения располагались в Московском уезде. Двое Хлызневых-Колычевых, вероятно, служили по Вязьме. Иван Борисович помещен в приговоре перед вязьмитином М.В. Годуновым125. И.И. Хлыз’нев-Колычев (его сын) также, ве- роятно, служил по Вязьме126. Не совсем ясно представительство князей Андрея, Василия и Бориса Дмитриевичей Палецких. Их дядя Давыд Федорович служил в середине века по Костроме. Однако сами они в приго- воре находятся среди Стародубских княжат (между П.И. Тате- вым и И.А. Ковровым). Поскольку Палецкие действительно происходят из рода Стародубских князей, то их, вероятно, и сле- дует считать представителями от Стародуба. Тимоха Сергеев еще до 1561г. владел поместьем в Суздале127. Его родичами были Василий, Меншик, Иван и Семен Ивановы дети Сергеевы (дворовые дети боярские по Суздалю). Т. Серге- ев происходил из семьи Левашовых. Среди суздальских дворо- вых детей боярских в 50-х годах XVI в. встречается некий Ти- мофей Сергеев сын Левашев (Тимоха Сергеев?). О 10 участниках заседаний собора 1566 г. можно привести лишь отрывочные данные, не дающие возможности уверенно говорить о месте их службы. Отец Алексея Ивановича Колычева-Немятого владел вот- чиной в Московском уезде, которую наследовал брат Алексея Григорий. Двоюродный брат Алексея Гаврила владел крупным имением в Новгороде и маленькой вотчиной в Москве428. Вдо- ва самого Алексея Ивановича жила в своем новгородском по- местье129. Скорее всего А.И. Колычева следует признать нов- городцем, а его место в соборной грамоте перед Г.Г. Колычевым, служившим по Можайску, объяснить родственными, а не слу- жебно-земельными отношениями. В середине XVI в. отец Федора Григорьевича Карамышева, да и сам он числились стародубскими помещиками. Однако Федор Григорьевич открывает в приговоре список детей бояр- ских II статьи. Поскольку он помещен перед тремя москвичами, не исключено, что и он сам служил по Москве130.
118- Большинство родичей Ивана Григорьевича Милюкова слу- жили дворовыми детьми боярскими по Вязьме. Поэтому его можно отнести к их числу131. Разноречивые сведения сохранились о Борисе Васильевиче Шеине. Сам он владел вотчиной в Коломенском уезде132. Но у его детей Д.Б. и М.Б. Шеиных позднее владения были и в Мос- ковском уезде133. Трое Шеиных в середине XVI в. входили в го- сударев двор по Москве. Сам Б.В. Шеин помещен сразу же пе- ред большой группой переславичей. Никаких определенных данных нет в нашем распоряжении об Инае Ивановиче Ордынцеве, Нечае Федоровиче Кустове и Михаиле Ивановиче и Иване Ивановиче Колышкиных134. Теперь можно подвести некоторые итоги изучения состава детей боярских на Земском соборе 1566 г. Прежде всего совер- шенно очевидно, что основная масса соборных детей боярских принадлежала к государеву двору, т.е. входила в состав дворо- вых служилых людей: из 195 человек таковых мы обнаружили 154. Подавляющее большинство соборных представителей в той или иной мере также связывается с государевым двором135. Следующая таблица показывает, как распределялись по го- родам дворянские участники соборных заседаний136. Таблица 3. Служилое положение дворянских представителей собора 1566 г. Город 1-я статья 2-я статья Бежецкий Верх - 4 Белая 3 3 Белев — — Белоозеро - - Боровск - 2 Владимир - 1 Волоколамск 1 1 Воротынск - - Вязьма 7 6 Галич - 3 Дмитров 1 1 Дорогобуж - 1 Звенигород - - Зубцов - - Калуга 1 2 Кашин 1 — Кашира 1 6 Клин — — Козельск - 4 Коломна 1 1 Кострома 3 - Медынь - - Мещовск - - Можайск 7 5 Мосальск (князья) 1 6 Москва 6 10 Город 1-я статья 2-я статья Муром 1 3 Новгород 10 И Обол енск( князья) 4 — Одоев (князь) 1 — Переяславль 13 1 Пошехонье - - Псков 4 1 Ржева - 2 Романов - 1 Ростов - 3 Руза 1 - Рязань — 3 Серпухов - - Старица - - Стародуб (князья) 5 - Суздаль 5 1 Таруса - 2 Тверь 1 1 Торжок 2 2 Торопец 2 - Тула - 2 Углич 1 - Юрьев - 2 Ярославец Малый 2 - Ярославль (князь) 8 - Ярославль (литва дворовая) 1 -
Ко времени заседания Земского собора в России было при- мерно 160 городов137. Не имели дворянского представительства те города, где не было совсем или слабо было развито вотчинное и поместное землевладение. Это север и северо-восток страны, Поморье и Прикамье. Вероятно, порядок дворовой службы сло- жился еще в первой трети XVI в. В составе дворовых городов середины XVI в. нет тех, которые возникли в 20-30-х годах XVI в. (в Поволжье, Рязанской земле и на западных окраинах страны). Эти города находились там, где развивалось помест- ное, а не вотчинное землевладение. В состав же государева дво- ра входили дети боярские, т.е. преимущественно вотчинники, исключая помещиков северо-запада1 . В списке городов отсут- ствует Смоленск. Возможно, это объясняется особым положе- нием Смоленской земли, сложившимся после ее включения в Московское государство139. На Земском соборе присутствовали дети боярские и поме- щики из 42 городов140. Не было служилых людей девяти горо- дов, феодальная знать которых входила в государев двор141. Та- ким образом, принципа обязательности представительства от каждого города в 1566 г. не существовало. Но так как Земский собор представлял верхнюю прослойку дворянства - дворовых детей боярских всех основных русских земель, то его в полной мере можно назвать сословно-представительным учреждением. Это не было простое совещание правительства с его агента- ми, поскольку в отборе лиц само правительство вынуждено было считаться с корпоративным устройством дворянства. Попадая в состав государева двора, дворяне не теряли своих владельчес- ких связей с теми районами, где находились их вотчина и поме- стье. Когда они получали назначения на военные должности или призывались для всевозможных совещаний, правительство рас- сматривало их как представителей дворянства на местах и как дворовых детей боярских. Именно поэтому составитель описи царского архива XVI в., перечисляя участников Земского собо- ра 1566 г., называет «детей боярских из городов», т.е. считает их представителями местного дворянства142. Представительство от отдельных городов (как администра- тивных центров уездов) не определялось общим составом дво- ровых детей боярских по этим районам. Так, по Можайску в се- редине XV в. служило свыше 170 человек, по Торопцу - около 160, по Бежецкому Верху - около 230, а по Угличу - свыше 160. На соборе было четыре торопчанина, 12 детей боярских из Мо- жайска, один угличанин, четыре человека из Бежецкого Верха. Больше всего представителей дал Новгород - 21 человек, помногу дали Вязьма (13 человек) и, как уже говорилось, Мо- жайск. Да и вообще города, расположенные по западной окраи- не143, как наиболее заинтересованные в решении вопроса о вой- не с Великим княжеством Литовским были наиболее широко
представлены на соборе: северо-западные города, составлявшие 25 % всех городов, имевших соборных представителей, дали 83 человека из 191, т.е. свыше 43% всех участников земского собора. Вторую большую группу представителей на соборе дал центр государства: Москва (16 человек) и Переславль (14 человек) - основная цитадель дворянской шляхты. Непосредственных сведений о порядке созыва собора у нас не сохранилось. Несмотря на то, что московская практика уже в се- редине XVI в. знала выборное начало при комплектовании мест- ных учреждений (губных и земских органов управления), выбо- ров на Земский собор 1566 г., вероятнее всего, не происходило. В литературе установлено, что только в XVII в. под влиянием со- бытий, связанных с крестьянской войной и иностранной интер- венцией, утвердилась практика выбора представителей на «со- вет всей земли», т.е. Земский собор. Созыв дворовых детей боярских из разных городов на собор 1566 г. вряд ли подчинял- ся какому-либо определенному порядку. За это говорит и отсут- ствие представителей от многих городов и неравномерное чис- ло участников собора, прибывших от отдельных русских земель. Да и мысль о созыве земского собора пришла правительству, ве- роятно, уже в ходе переговоров с литовским посольством, когда для вызова в Москву представителей со всех мест просто не хва- тило бы времени. Правительству необходимо было подкрепить свою позицию мнением земского собора - представительного учреждения, которое могло быть противопоставлено сейму Ве- ликого княжества Литовского. Скорее всего, Земский собор со- ставился из числа тех детей боярских, которые к моменту его созыва находились в Москве «для государевы службы». Но сколь случаен персональный состав дворянских представителей, столь же строго определена та среда, к которой они принадле- жали: ею был государев двор. Сборы детей боярских в Москву для смотров и для рассыл- ки на службу по городам и на театр военных действий происхо- дили регулярно. Об одном таком сборе весною 1565 г. сообщает мать одного из детей боярских Феодосия Григорьевна Матаф- тина: «И в лето 7070 в третьем году в великий пост на первой неделе по государеве присылке к Москве... велено быти детем боярским, служилым и неслужилым»144. Разрядные назначения выдавались широко к сентябрю, т.е. к началу нового года, и скопление в Москве в июле детей бояр- ских было обычным явлением. С.О. Шмидт считает также, что летом 1550 г. собор составился из детей боярских, находивших- ся по служебным делам в Москве145. Присутствие в Москве зна- чительного числа дворян из граничащих с Литвою районов объяснялось тем, что именно эти районы выносили в первую очередь тяжесть военных действий. Выразившие готовность продолжать Ливонскую войну мно-
---- —.............- - -.......... гие участники Земского собора 1566 г. уже вскоре должны были отправиться на театр военных действий. Роспись воевод 7075 г. составлена весной-летом 1567 г.146 В Смоленск к воеводам боярину П.В. Морозову и А.И. Тате- ву147 были назначены Афанасий Колычев (Можайск)148. Иван Лыков (Белев) и Григорий Образцов (Можайск). Двое из них и брат Образцова Федор были участниками Земского собора. Об- ращает на себя внимание факт назначения воеводами дворян из районов, пограничных с Великим княжеством Литовским. Осо- бенно ярко это видно из росписи воевод в ливонских и порубеж- ных городах. Так, в новопостроенную крепость Сокол назначены В. Разладин и В. Щербинин (оба из Новгорода), в Себеж направ- ляется новгородец В.Ю. Сабуров, Невель - торопчанин М.Б. Чег- локов, Озерище - торопчанин А.И. Яхонтов, Усвят - А.М. Старо- го (Москва) и Д. Пушкин (Новгород), Велиж - В.Ф. Колычев (Можайск) и Е. Ржевский (Волок), Торопец - М.М. Троекуров (Ярославль), Великие Луки - П.И. Татев (Стародуб) и Р.Г. Пле- щеев (Вязьма), Ржеву и Заволочье - новгородцы М.И. Засекин и М.К. Бровцын, Опочку - новгородец Д.Б. Приимков, Красный - 3. Отяев (Псков) и И.Л. Ширяев (Новгород), Алыст - И. Елец- кий (Новгород или Белая) и Семен Трусов (Новгород), Говье - Д. Кропоткин и М. Ододуров (оба новгородцы), Вильян - ГП. Са- буров (Новгород), В.К. Овцын (Белая), В. Сухово-Кобылин (Нов- город), Полчев - И.П. Сабуров (Новгород), Д. Нащокин. В Юрь- ев наряду с воеводами боярином П.Д. Пронским и окольничим М.М. Лыковым149 назначение получили Данил Засекин (из се- мьи новгородцев), И. Щербатый, В. Вислоухов-Сабуров (Псков), Ракобор - Н. Кропоткин (Можайск) и Ф. Елагин (Новгород), Ругодив - новгородцы Р. Заболоцкий и Г. Неклюдов-Путятин, Ивангород - И. Овцын (Новгород), князь И. Канбаров, Д.Г. Пле- щеев (Вязьма). Из этого списка наместников и воевод было 12 участников Земского собора, остальные почти все дворовые дети боярские. В 50-х годах XVI в. по Дворовой тетради номинально числи- лось 74 дьяка (64 «больших» и 10 дворцовых). Фактически же их было всего 67150. Из них на соборе 1566 г. присутствовало всего 19 человек из 39 дьячих участников соборных заседаний151. Если даже учесть, что несколько дьяков умерло еще в 50-х годах XVI в.152, то все равно процент отсутствовавших на Земском со- боре дьяков весьма велик. Поэтому пометы «в опале» или «взят в опале», поставленные против нескольких лиц в Дворовой тет- ради, показывают истинные причины отставки большинства дьяков. Обе группы дьяков, участвовавшие в соборе 1566 г., по свое- му социально-экономическому положению были близки к цве- ту московского дворянства. Первую группу дьяков больших П.А. Садиков считает думной153, так как она помещена после
122: думных чинов. Среди них названы: разрядный дьяк Иван Кло- буков, Семен Путила Михайлов сын Нечаев (в то время помес- тный дьяк), Андрей Васильев (посольский дьяк), Ишук Буха- рин (ранее новгородский дьяк)154, Андрей Щелкалов, который в 1570 г. сидел в Разряде, и Иван Юрьев155. Все названные дьяки в Дворовой тетради 50-х годов XVI в. именуются большими (кроме отсутствующего там А. Щелкалова). В разряде похода на Полоцк в 1563 г. они возглавляли список дьяков и помещены в том же порядке, что и в приговоре 1566 г., кроме отсутствовав- ших П. Михайлова и И. Бухарина156. Четверо из названных дья- ков принимали участие в приеме польских послов в 1566 г. (кро- ме П. Михайлова и И. Юрьева)157. Среди второй группы дьяков имеется также много видных приказных дельцов. Это прежде всего Иван Никифоров Булга- ков-Корнев, ведавший долгое время Большим Приходом, и один из руководителей Поместного приказа, Василий Степанов. Пер- вый еще в середине XVI в. был дворцовым, а второй - даже боль- шим дьяком. Таким же большим дьяком был и Василий Бори- сов сын Колзаков158. В Казанском дворце работали в 1566 г. Петр Иванов Шестаков-Романов и Иван Никифорович Дубенской, происходившие из среды детей боярских159. Из этой среды выш- ли Василий Яковлевич Щелкалов и Мясоед (Константин) Се- менович Вислово160. Некоторое время они работали в Разбой- ном приказе. Губные старосты, как известно, выбирались из детей боярских. Поэтому и для контроля над их деятельностью во гла- ве Разбойного приказа поставлены были такие лица, вышедшие из дворянской среды. Мясоед Вислово уже в 50-х годах стал сначала дворцовым, а затем большим дьяком. Деловые отношения с дьяком Мясоедом Вислово и Петром Шестаковым еще в 1567-1568 гг. поддерживал дьяк Рахман (Пар- фений) Иванов сын Житков, происходивший из белозерских вот- чинников161. В середине XVI в. он был сначала дворцовым, а по- том - даже большим дьяком. Р.И. Житков в декабре 1566 - январе 1567 г. сидел вместе с боярином В.Ю. Траханиотовым в каком-то приказе, ведавшем поземельными сделками. Возможно, ямски- ми делами ведали большой дьяк Иван Мануйлов и Иван Семе- нов сын Мацнев162. Небольшие поручения по Посольскому при- казу выполнял Семейка Иванов сын Архангельский163. В Поместном приказе, вероятно, работал дьяк Постник Суворов164. Большой дьяк Осип (Непея) Григорьев известен нам по опи- си Царского архива. Он привозил грамоту «английского коро- ля» после посольства 1567/68 г. в Англию165. По Тверскому двор- цу еще в июне 1566 г. служил, вероятно, Андрей Никитич Батанов, происходивший из новгородских помещиков166. Несколько дьяков как специалисты по вопросам, непосред- ственно связанным с Ливонской войной, на собор 1566 г. были вызваны с мест.
123: Долгое время находился в Смоленске дьяк Анфим, сын бла- говещенского протопопа Сильвестра167. Вместе с ним смолен- скими делами, во всяком случае до января 1564 г. (а скорее все- го, и позднее), ведал дьяк Истома Кузьмин168. После собора Истома снова попал в Смоленск169. Есть сведения о том, что Истома Кузьмин некоторое время служил в Казанском дворце с князем М.И. Вороным-Волынским1. Это было во время состав- ления И.М. Висковатым одной из описей Царского архива171. У Истомы в Казани был свой двор172. Служивший в 1566 г. в Двор- цовом (земском) приказе Василий Ступа Андреев еще в середи- не XVI в. был большим дьяком173. О некоторых дьяках у нас сохранились лишь отрывочные сведения. Кузьма Васильев сын Румянцев с осени 1567 г. слу- жил дьяком в Новгороде. Второй Бунков был, очевидно, сыном новгородского ямского дьяка174. В середине XVI в. большими дьяками были Иван Юмин и Тимофей Яковлев сын Горышкин175. Опричный дьяк Дмитрий Михайлов сын Пивов происходил из землевладельцев Ярославского уезда. Владел небольшой вотчи- ной в том же уезде в 1568-1569 гг. дьяк Никита Мотовилов176. Из коломенских детей боярских вышел Петр Иванов сын Ше- рефединов177, родственник опричного дьяка Андрея Васильеви- ча Шерефединова. О восьми дьяках нам известно немного178. Но даже из приведенного краткого обзора видно, что на Зем- ском соборе присутствовали главы основных приказов. Дьяки, как мы видим, по своему социально-экономическому положе- нию происходили, очевидно, из дворянской среды. Этим в зна- чительной степени и объясняется общность их позиции с деть- ми боярскими по вопросу о Ливонской войне на соборе 1566 г. Кроме освященного собора, думы, дворянства и приказных лиц в соборных заседаниях 1566 г. впервые принимали участие представители «третьего сословия» - купечества. 0 12 московских гостях - высшем слое купечества - мы, к сожалению, знаем очень мало. Вероятно, из Новгорода вышел первый из названных в приговоре гостей - Юрий Борисович Глазев179. Много гостей, как установил В.Е. Сыроечковский, происходило из числа купцов-сурожан180. Родичем сурожанина Федора Родионовича Сузина (умер в 1490 г. в Кафе) был гость Василий Сузин: он в 1541—1554 гг. вел торговые операции с ви- ленцами181. Участник собора 1566 г. гость Михаил Петрович Подушкин, вероятно, приходился родичем Ивану Владимиро- вичу Подушке, который в конце XV в. был близок к Казенному двору, ведавшему торговлей с Югом. В 80-90-х годах XV в. с Крымом вел торговые операции Се- мен Андреевич Хозников. Он умер, очевидно, там же. В 1523 г. Василий III послал грамоту Сулейману I, чтобы тот вернул «жи- воты» (имущество - А.З.) Семена его сыну Васюку182. Среди видных гостей, участвовавших в земском соборе 1566 г., мы на-
124- ходим Алексея Алексеевича Хозникова183. По мнению М.Н. Ти- хомирова, он происходил из псковских гостей Хозиных184. Это сомнительно. Гость Алексей Алексеевич Хозников в июне 1567 г. ведал сбором таможенных пошлин в Нижнем Новгороде185. В 1569 г. он был отправлен послом к персидскому шаху186. Григорий Федорович Тараканов происходил, вероятно, из старинной московской купеческой фамилии. Его предки еще в конце XV в. были переведены в Новгород, где сделались круп- ными торговыми людьми. Владимир Тараканов еще в 1502 г. был старостой. Филат Тараканов в 1530 г. вел дела с литовскими купцами. Староста Василий Никитич Тараканов и его дети по- строили в 1520-1538 гг. две церкви187. Позднее Таракановы снова попали в Москву188. Один из Таракановых (Петр) был в середи- не XVI в. большим дьяком189. В 1569 г. в Москву «вывели» 150 семей новгородских купцов, среди которых было пять семей ста- рых «москвичей», т.е., вероятно, и Таракановых190. Во всяком случае новгородский двор гостя Федора Тараканова (вероятно, отца Г.Ф. Тараканова) был отдан Б.Я. Бельскому191. Еще в 1487-1500 гг. среди торговых людей, ведших то круп- ные, то мелкие операции со странами Востока, мы встречаем Дмитрия и Гавриила Котковых192. А в числе «гостей» на соборе 1566 г. присутствовал Иван Котков. Среди них же был и Иван Иванов сын Афанасьев. В конце XV в. крупными купцами-су- рожанами были Гридя Афанасов и его дети Семен и Аксен193. Афанасьевы торговали в Сурожском ряду и много времени спу- стя - еще в XVII в.194 Устойчивость крупных купеческих фами- лий XVI в. - примечательное явление в социально-экономичес- кой жизни России, свидетельствующее о возросшей роли торгового капитала. Летом 1567 г. гость Иван Афанасьев был отправлен в Антверпен195. Весной того же года в «Святую гору» послали двух других участников собора 1566 г. - гостя Ивана Коткова и «смольнянина» Афанасия Глядова. Оба они названы в летописном рассказе купцами196. Вторую группу торговых людей на соборе 1566 г. составляли торговые люди москвичи и смольняне. Исходя из того что на соборе 1598 г. присутствовали гости и старосты (сотские) гос- тиной, суконной и черных сотен. В.О. Ключевский предполо- жил, что «москвичи - торговые люди» в 1566 г. представляли гостиную, а «смольняне» - суконную сотни197. В.Ф. Владимир- ский-Буданов, С.Л. Авалиани198 считали «смольнян» людьми торговыми из Смоленска. К ним присоединился и М.Н. Тихо- миров199. С.В. Бахрушин видит в смольнянах сведенцев в Моск- ву из Смоленска. Он возражает Ключевскому, считавшему, «буд- то смольняне явились ядром будущей гостиной (описка; надо: «суконной» - А.З.) сотни»200. То, что смольняне происходили из смоленских сведенцев, устанавливается документально. В Дмит- ров, как сообщает грамота 1549 г., «приезжают торговати све-
----- 125 .. денцы смольняне, паны московские, Тиша Смывалов да Федь- ко Кадигробов с товарами»201. Тимофей Смывалов - это смоль- нянин из приговора 1566 г. В 1567 г. он вместе с Иваном Афана- сьевым поехал с торговой миссией в Антверпен. «Смольнян» из Смоленска и «московских жильцов» знали орешковская (1563 г.) и новгородская (1571 г.) таможенные грамоты202. Кстати, та- кими же сведенцами были, наверное, Поспей Угличанин, Григо- рий и Андрей Переславцы и Иван Чудинов сын Костромитин. Именно из смоленских сведенцев и образовалась суконная сот- ня, привилегированная торговая корпорация, ведшая торговлю с Западом. С конца XV - начала XVI в. лондонские («лунские») сукна на Руси начинают преобладать над всеми остальными сортами этих тканей. Английские ткани поступали на Русь по преиму- ществу через Литву203, с которой торговля сосредоточивалась в Смоленске и Москве. Поэтому у «смольнян» в Москве был свой «суконный ряд»204. Если о москвичах торговых людях мы знаем крайне мало (Борис Чуркин к 1598 г. стал гостем), то несколько больше осталось известий о смольнянах. Афанасий Юдин к 1598 г. сделался уже гостем и крупным торговым человеком. Ан- глийские купцы Антон Марш и Ульян Фомин в 1589 г. были должны ему 6200 р., т.е. очень значительную сумму денег205. Вероятно, родичами Игнатия Твердикова были гость Григо- рий (1598 г.) и Максим (1610 г.) Твердиковы. Степан Твердиков был дьяком на Казенном дворе при царе Федоре. Он вел также торговые операции с англичанами206. Возможно, связи с ними он установил в 1567 г., когда москвич торговый человек Федот Погорелый и Степан Твердиков были посланы в Англию207. Сте- пан Твердиков еще до этого побывал в Антверпене и в 1566 г. в Москве вел переговоры с голландским купцом Симоном ван Салингеном. На рубеже XV в. торговали с Крымом и Востоком Иван По- горел с братом, Васюк Дмитриев сын Трубицын, три брата ко- ломничей Казаковых, Захар Степанов сын Шитяков, можаичи братья Иван и Михаил Глядковы (Гладковы)208. Их потомки также были видными торговыми людьми. На Земском соборе 1566 г. среди «московских торговых людей» упоминаются Мат- вей и Федор Погореловы, Федосий Трубицын и Михаил Коза- ков, а среди смольнян - Захар Степанов сын Шитяков и Афана- сий Глядов. Кирил Дмитриев сын Гладков в 1638 г. был купцом суконной сотни209. Это лишний раз подтверждает наблюдения В.О. Ключевского о преемственности купцов суконной сотни от купцов-смольнян. Среди смольнян встречаем трех Котовых. Один из них, Сте- пан Котов, с 1589 г. ведал сбором таможенных пошлин и к 1598 г. сделался гостем. Из этой же семьи, наверное, происходил гость Федот Афанасьевич Котов, совершивший в 1623-1624 гг. путе-
шествие в Персию210. Участие «смольнян» в заседаниях собора 1566 г. объяснялось, конечно, особой важностью вопроса о вой- не или мире с Великим княжеством Литовским для развития внешней торговли России21 В целом соборное представительство торгово-ремесленных слоев населения было аналогично представительству служилых людей. На соборе присутствовал верхний слой русского «тре- тьего сословия», который образовал своеобразный «государев торговый двор», поставлявший кадры административно-финан- совых дельцов, так же как из «служилого двора» формировался основной контингент военно-административных деятелей. Этот «торговый двор» фактически представлял «третье сословие» в целом, так же как и «служилый двор» - русское дворянство: зна- чительную часть московских торговых людей составляли све- денцы из различных городов, не порывавшие деловых связей с теми торгово-ремесленными центрами, из которых они проис- ходили. * * * Заседания Земского собора 1566 г. состоялись 28 июня - 2 июля212.0 содержании соборных прений известно из краткой летописной записи и из соборного приговора. Членам собора были предложены царские вопросы («а по другому вопросу... ска- зали»), на которые освященный собор, Боярская дума и пред- ставители других сословных групп дали обстоятельные ответы. Такая практика работы соборов сложилась уже с середины XVI в. Так, уже в феврале 1550 г. Иван IV предложил митропо- литу и боярам вопросы, содержавшие программу внутренних реформ. На Стоглавом соборе 1551 г. царь тоже поставил перед участниками соборных заседаний ряд вопросов, касающихся церковной жизни. Ответы участников собора составили целую книгу (Стоглав). Судя по приговору, 2 июля обсуждению подверглись две свя- занные между собой проблемы, вытекавшие из необходимости решить общую задачу: «Как нам стояти против своего недруга, короля польского». Первая проблема - следует ли соглашаться на полоцкий рубеж, предложенный литовскими послами, и вто- рая - продолжать ли борьбу за Ливонию. Соборные представи- тели получили также возможность ознакомиться с «выписью» о переговорах боярской комиссии с литовскими послами. Отве- ты различных сословий в главном совпадали, менялось только их обоснование: на сужение территории Полоцкого повета не соглашаться и стоять нерушимо за присоединение Ливонии (в территориальных рамках последних предложений московского правительства). Идеологические основы этой программы сформулировали
<2= ---- ------- ------127 ..- - S> члены освященного собора. Они подчеркнули «государское ве- ликое смирение» Ивана IV, который «поступался» королю це- лым рядом городов в Полоцком повете (Дрысь, Лукомль и дру- гие), городом Озерищем, Усвятской волостью, а в Курской земле (Курляндии), за Двиной, 16 городами да 15 городами «на сей стороне Двины». Итак, «государская перед королем правда ве- ликая». Поэтому следует твердо настаивать на присоединении к России городов Риги, Кеси, Владимерца и других, захвачен- ных польским королем (права России на ливонские города, за- нятые русскими войсками, считались само собою разумеющи- мися). Соборные старцы подчеркивали, что если король укрепится в Риге и других городах, то «не токмо государевым городом Юрьеву и иным городам ливонским государским и Пскову тесноты будут великие, но и Великому Новугороду и иных городов торговым люд ем торговли затворятца». Интере- сы развития внешних торговых отношений - вот основное, чем должно руководствоваться русское правительство, предъявляя свои претензии на Ригу. Далее соборные старцы обращали внимание на то, что польский король держит ливонские города «за собою во оборо- не не по правде» только потому, что, когда русский царь всту- пил в Ливонию и взял «городы Ливонские, свою вотчину», ос- тальные немцы «заложилися» за короля. Ливонская земля - наследие русских князей («от великого государя Ярослава Вла- димерича»). На основании всего этого освященный собор счи- тал, что Риги и других городов «отступиться непригоже, а при- гоже государю за те города стояти». Уклоняясь прямо от решения вопроса о войне и мире, освященный собор замечал также, что полоцкий рубеж, предложенный литовскими послами, неприем- лем, ибо он означает, что город остается фактически без уезда. Более откровенно высказалась Боярская дума: она понима- ла, что речь шла или об отказе от Риги и от других ливонских городов, или о войне за эти города. Члены Боярской думы под- твердили свое старое мнение по вопросу о мере уступок во вре- мя переговоров, изложенное в приговоре 17 июня 1566 г. Даль- нейшие уступки были чреваты серьезными последствиями. Полоцким «заречьем» поступаться невозможно, и не только по- тому, что «лучшие места Полоцкого повета все за Двиною», но главным образом потому, что в результате потери Заречья са- мый город оказывался как бы в осаде. После истечения пере- мирных лет «литовские люди» смогут построить крепости не- посредственно вблизи Полоцка, который, если начнутся военные действия, не сможет долго держаться. Отказ же от Риги и дру- гих ливонских городов в случае возобновления русско-литов- ской войны мог привести к потере Юрьева и создать серьезную угрозу Пскову Боярская дума, как мы видим, отдавала себе полный отчет в
128- недолговечности перемирия с Литвой и трезво излагала тяже- лые военно-стратегические осложнения, которые связаны были с принятием литовских условий перемирия. Считая дальнейшие переговоры не только бесполезными, но и вредными, Боярская дума возражала против «съезда» делега- ций обоих сторон на русско-литовском рубеже. «Послы литовс- кие, - говорилось в боярских «речах», - все говорят о съезде, чтобы мало переманити, и с людьми ся пособрати, и с ляхи по- становение учинити, и Ливонская земля укрепити, и в ней рати прибавити, чтоб впредь больше своего дела королю искати». И действительно, заключение в 1569 г. унии Польши с Литвой на- много осложнило ход Ливонской войны. Но в 1566 г. из-за «бра- ни» с цесарем королю еще было «недосуг»213, что, казалось бы, создавало благоприятные условия для дальнейшего наступле- ния русских войск на Литву Особое мнение к приговору приложил печатник И.М. Вис- коватый - фактический глава русской дипломатической служ- бы, отличавшийся самостоятельностью суждений. Стремясь получить от литовской стороны согласие на пере- мирие, Висковатый советовал Ивану IV отказаться от прямого требования о присоединении Риги и других ливонских городов. Вместо этого он предлагал добиваться вывода литовских войск из Ливонии. Литва должна была также дать обязательство не помогать Риге (даже по истечении «перемирных лет») в том слу- чае, если бы московский государь захотел «искать себе» ливон- ские города. Подобное дипломатическое хитросплетение, конеч- но, не могло обмануть Сигизмунда - Августа, который не желал отказываться от Ливонии. Более прямолинейно высказались дети боярские первой ста- тьи. Они заявили, что если король не отдаст полоцкого Задви- нья, то «перемирью быть нельзе», ибо Полоцку «в такой тесно- те без полотцких поветов впредь стояти не мочно». Изложив в духе мнения освященного собора историю того, как «король че- рез (т.е. нарушив - А.3.) перемирные грамоты до урочных лет в Ливонскую землю вступился и многие городы за себя поймал», дворянские представители назвали эти действия польского ко- роля «неправдой» и решили, что «государю нашему пригоже за то за все стояти». В том же духе высказались и дети боярские второй статьи, утверждавшие, что они «готовы для его государева дела головы свои класти и помереть готовы за государя своего и за его детей, за государей наших за царевичев, и за их вотчины»214. Помещики пограничных районов Великих Лук и Торопца, выносившие наряду с новгородцами и псковичами основные лишения, связанные с войной, заявляли даже: «Мы, холопи его государевы, за одну десятину земли Полотцкого и Озерищско- го повету головы положим, чем нам в Полотцке помереть запер-
тым. А мы, холопи его государские, ныне на конех сидим, и мы за его государское (дело) с коня помрем». Итак, мнение дворянских представителей собора 1566 г. да- вало московскому правительству уверенность, что в случае от- каза литовской стороны принять его условия перемирия дво- рянское войско активно поддержит дальнейшую вооруженную борьбу с Великим княжеством Литовским. Не менее важной была и позиция торгово-промышленных верхов страны. В своем ответе торговые люди, повторив доводы о «неправдах» польского короля, изложенные другими чинами, со своей стороны добавили, что отказываться от ливонских го- родов «не гоже» еще и потому, что «государь наш, доступаючи тех городов, да и все люди животы свои положили». Ливонская война, действительно, была сопряжена с огромными поборами, тягость от которых «третье сословие» ощутимо чувствовало на своих плечах. Уклоняясь от прямого ответа о необходимости продолжения военных действий, гости и московские торговые люди считали также необходимым обеспечить безопасность Полоцку, которому «будет великая теснота», если король рядом с ним настроит новых городов. Этот довод поддержали и смоль- няне, благосостояние которых зависело от нормальных торго- вых сношений с Западом через Полоцк и Смоленск, добавив, что «только будет около Полотцка королева земля, и король око- ло Полотцка городы поставит, и дороги отымет и Полотцко стес- нит». Выступая защитниками могущества Русского государства, именитые представители «третьего сословия» выразили готов- ность положить «за государя» не только «животы», но и голо- вы, «чтобы государева рука везде была высока». Так, на соборе 1566 г., как и при учреждении опричнины, тор- гово-ремесленное население выступало с поддержкой важней- ших правительственных мероприятий. 2 июля члены Земского собора подписали приговор215, а 5 июля посольству Сигизмунда-Августа было официально заяв- лено о бесперспективности дальнейших переговоров в Моск- ве216 . После обсуждения вопроса о возможности «съезда» обо- их монархов в пограничных городах для переговоров о заключении перемирия решено было ограничиться отправкой русского посольства ко двору польского короля с изложением точки зрения московского правительства на условия мирного соглашения с Великим княжеством Литовским. 22 июля литов- ское посольство покинуло столицу Русского государства217. Как известно, миссия Ф.И. Умного-Колычева в Литву (февраль-сен- тябрь 1567 г.) не увенчалась успехом, и осенью 1567 г. начался новый поход русских войск в пределы Великого княжества. Зная ход последующих событий, легко осуждать решение московского правительства и Земского собора, которое приве- ло к неудачному исходу Ливонской войны. Но летом 1566 г. это s - 3523
130= трудно было предвидеть: обстановка, казалось, благоприятство- вала дальнейшему развитию борьбы с Великим княжеством Литовским. Иван IV и члены Земского собора, переоценивая внешне- и внутриполитические трудности Польши и Литвы, имели все же основание надеяться на успешное завершение Ливонской войны. * * * Земский собор 1566 г. собрался в годы опричнины, когда уже многие родовитые вельможи почувствовали тяжелую десницу Ивана Грозного. В дореволюционной литературе о соборе обыч- но писали так, как будто вовсе не существовало никакого деле- ния страны на опричную и земскую территории, ни «кромеш- ной» политики царя, опиравшегося на свой «государев удел». Так рассматривать Земский собор 1566 г. теперь уже нельзя. Вопрос о его отношении к опричнине имеет несколько аспек- тов. Нужно попытаться выяснить, созывались ли для принятия решения о войне с Литвою служилые люди из земских и оприч- ных городов или на соборе присутствовало только дворянство одной из двух половин Русского государства. Впервые Л.М. Су- хотин высказал предположение о том, что на соборе опрични- ков не было218. Применительно к дьякам тот же вывод сделал П.А. Садиков219. Наконец, В.Б. Кобрин попытался обосновать его на основе изучения состава опричников220. Не поддаваясь гипнозу позднейшей терминологии («земский собор»), мы по- пытаемся еще раз пересмотреть источники, чтобы уяснить, в какой мере на соборе 1566 г. представлены опричные и земские районы России. Вместе с тем не менее важно определить и влияние самой политики Ивана IV на личные судьбы соборных представите- лей, и отношение последних к проводившейся царем практике истребления его действительных и мнимых политических про- тивников. Среди городов, которые представляли участники соборных заседаний 1566 г., имеется целый ряд попавших в опричнину при ее утверждении в 1566 г. Это Вязьма, Галич, Козельск, Можайск и Суздаль, которые дают примерно 37 соборных представите- лей. Если придерживаться буквы указа об утверждении оприч- нины, то соборные представители от Вязьмы и других городов должны быть опричниками. Однако в списке опричников, со- ставленном В.Б. Кобриным, они не числятся. Следовательно, или этот список неполон, или в опричных районах к середине 1566 г. еще не ввели те порядки, которые были прокламированы указом 1565 г., и в лучшем случае опричники там еще соседство- вали с земскими людьми.
. -131- ------ • " • - Основная сложность при размежевании опричной и земс- кой служб дворянства в 1565-1566 гг. коренится в состоянии источниковедческой базы. Наиболее полные сведения о при- надлежности к опричнине, как установил В.Б. Кобрин в своей превосходной реконструкции состава опричного двора, дают разрядные записи. Однако только с сентября 1567 г. до начала 70-х годов XVI в. в разрядных книгах есть более или менее точ- ное размежевание опричных и земских полков. До этого лишь осенью 1565 г. при рассказе о походе к Волхову указывается, что «из опришнины» в Москву были посланы князья А.П. Те- лятевский, Д.И. и А.И. Хворостинины, а из Белева (опричный город) - князь Д.И. Вяземский и Михаил Белкин221. Перед ис- следователем совершенно естественно встает вопрос, было ли вообще четкое размежевание опричных и земских полков до осени 1567 г., т.е. не является ли запись 1565 г. исключением. Если же это размежевание было, то делались ли всегда в раз- рядах указания на службу воевод «из опричнины», или эти за- метки носят случайный характер. Допустим, что опричные во- еводы уже в 1565-1566 гг. не могли возглавлять земские полки и участвовать в совместных походах с земскими военачальни- ками. Но тогда получается, что основная масса воевод попала в опричнину только к 1567 г., ибо ранее об их опричной при- надлежности нет никаких упоминаний. В списке В.Б. Кобрина среди опричников, несомненно вхо- дивших в состав государева удела в 1565-1566 гг., мы найдем всего-навсего около десятка имен, главным образом дьяков, по- дьячих и т.п. К ним автор добавляет 58 лиц из поручных запи- сей 1565-1566 гг. по князю И.П. Охлябинину и З.И. Очину- Плещееву222. Оба эти лица после поражения под Оршей (январь 1564 г.) попали в плен и к весне 1565 г. уже вернулись домой . Уже Г.Н. Бибиков предположил, что обе записи представляют собою документы, составленные в опричнине224. Аргументация автора сводится к следующему. Оба лица - видные опричники, среди поручителей (главным образом из дворянской мелкоты) встречается ряд опричников и их родственников. Следователь- но, обе записи (тесно связанные одна с другой)225 можно считать опричными документами, а всех поручителей - опричниками. Но дело оказывается гораздо более сложным, если, анализи- руя записи 1565-1566 гг., разобрать каждое из лиц, занесенных в их текст226. В поручной записи по И.П. Охлябинину из упомянутых в ней 29 человек прямое отношение к опричнине имеют лишь шестеро, причем о принадлежности четырех из них к опричнине у нас есть данные не ранее осени 1567 г. Сам ИЛ. Охлябинин в 1564/65 г. участвовал во вполне земском походе227, о его военной деятельно- сти в 1566 г. ничего не известно, а к сентябрю 1567 г. он был уже опричником228. В том же 1567 г. опричниками были И.В. Сомов и 5*
132- П.И. Хворостинин229. Последний, кстати, в 1569-1571 гг. испол- нял не только опричные, но и земские службы230. Н.Ф. Ртищев был опричником осенью 1570 г.231 Возможно, в 1566 г. входил в оприч- ный двор известный Василий Грязной232. Только А.И. Хворости- нин, несомненно, служил в «государеве уделе» уже в 1565 г.233 Не больше ясности у нас при анализе состава поручителей по З.И. Очине-Плещееву. Здесь ни об одном лице нельзя ска- зать с уверенностью, что он в 1566 г. служил в опричнине. В более позднее время из 29 человек опричников было семеро234. Это - З.И. и И.И. Очины-Плещеевы (самое раннее упомина- ние об опричных службах - осень 1567 г.235, И.Ф. Мишурин (апрель - 1567 г.)236, Н.И. Очин-Плещеев (январь 1569 г.)237, В.И. Ильин-Молчанов (сентябрь 1570 г.)233, У.В. Безопишин (1570 г.)239 и упоминавшийся выше Н.Ф. Ртищев. Ссылка на корпоративную замкнутость опричников, навеян- ная рассказами иностранцев и летописей, не может считаться решающим аргументом при разборе поручных записей. Эти записи чаще брались по лицам, входившим в состав земщины240. Отсутствие среди участников Земского собора 1566 г. поручи- телей и других лиц из записей по И.П. Охлябинину и З.И. Очину- Плещееву может объясняться скорее тем, что большинство при- надлежало не к дворовым детям боярским, а к городовому дворянству, и уже по одному этому не включалось в состав собор- ных представителей. В первой из записей дворовыми детьми боярскими были сам И.П. Охлябинин (по Кашину), Ф.И. Хворостинин (по Колом- не), Г.В. Хитрово (по Вязьме), Н.Ф. Ртищев (по Медыни). К го- судареву двору принадлежал отец В.А. Охлябинина (по Калу- ге) и И.Д. Овцына (по Белой). В поручной по З.И. Очине-Плещееву, дворовому сыну бояр- скому по Дорогобужу, упомянуто трое дворовых детей боярс- ких калужан (З.Б. Горбатый, Ю.Ф. Пушечников, С.И. Наумов), трое бежичан (И.И., А.И., Н.И. Очины-Плещеевы), двое вязь- мичей (Г.В. и Н.В. Хитрово) и по одному из Медыни (Н.Ф. Рти- щев), Каширы (П.И. Таптыков), Твери (А.Л. Гвоздев-Заборов- ский), Ростова (В.И. Ильин-Молчанов). Отец М.Т. Плещеева был дворовым сыном боярским по Владимиру. Кроме Медыни и Вязьмы, все названные города - земские. Из 58 поручителей только о 12 можно уверенно сказать, что они в разное время были опричниками, причем лишь один из них наверняка был опричником в 1566 г. Состав лиц из поручных за- писей по И.П. Охлябинину и З.И. Очину-Плещееву не дает ос- нований для вывода о том, что на соборе 1566 г. опричники не присутствовали: во-первых, записи могли быть и не чисто оприч- ными документами, а, во-вторых, большинство поименованных в них лиц принадлежало к городовому дворянству, т.е. уже по одному этому не включалось в состав соборных представителей.
..—.........133 О> Теперь следует обратиться к тексту соборного приговора и выяснить, в какой мере он дает основание для вывода о земском составе участников собора 1566 г. Среди 17 бояр, подписавших приговор241, обращают на себя внимание два лица: В.М. Юрьев и И.Я. Чеботов. Их прямое отно- шение к опричнине несомненно. Первого современники считали (наряду с А.Д. Басмановым) инициатором опричной политики242. Второй был известным опричником (в мае 1570 г.)243, хотя о вре- мени его перехода в опричнину прямых данных у нас нет. 14 бояр на соборе не присутствовали. Большинство из них выполняли воеводские и наместничьи функции. П.В. Морозов в июле 1561 г. был наместником в Смоленске244. Возможно, А.И. Ногтев был боярином у князя Владимира245, а Ф.А. Кура- кин - в Новгороде246. П.С. Серебряный мог находиться «в пол- ках» на театре военных действии247. В Юрьеве Ливонском в 1566 г. воеводой был близкий царю П.Д. Пронский248. Из бояр только двое, М.И. Вороной-Волынский и Ф.И. Умной-Колычев (опричник уже к концу 1566 г.), во время собора находились в Москве, но в соборных заседаниях не участвовали249. Отсутствие имен П.А. и Д.А. Куракиных (позднее казнен- ных) объясняется тем, что после пострижения в монахи И.А. Куракина в феврале 1565 г.250 ряд его родичей находились в опале. Возможно, в частности, что в «почетной ссылке» на- ходились и двое названных выше Куракиных (на казанском и псковском воеводствах)251. По неизвестным причинам не названы братья Я.А. и Л.А. Сал- тыковы (последний опричником стал лишь к 1570 г.252). Только один явный опричник, А.Д. Плещеев-Басманов, не присутство- вал на соборе. Но он вообще после октября 1564 г. не выполнял никаких разрядных и сходных с ними служб. Итак, из разбора состава бояр нельзя сделать вывода о какой- либо «дискриминации» опричников. То же следует сказать и в отношении окольничих. На соборе присутствовало трое околь- ничих253. Не было на соборе шестерых окольничих; все они (кро- ме И.И. Чулкова) были опричниками, но время поступления их в «царскую гвардию» остается неясным. З.И. Очин-Плещеев, как уже говорилось выше, среди опричников упоминается лишь в сентябре 1567 г. Тогда же впервые названы опричниками околь- ничие В.П. Яковлев, В.А. Сицкий и В.И. Умной-Колычев254. Если о первых двух более ранних сведений об их разрядных службах нет, то В.И. Умной-Колычев в марте 1565 г. и несколько позднее получил ряд воеводских назначений в Коломне, Торопце и т.п.255, которые не дают оснований считать его опричником. Еще по- зднее, осенью 1570 г., опричником стал Н.В. Борисов256. До это- го, в 1566/67 - 1569/70 гг., он упоминается в земских разрядах и ведет большую земскую деятельность257. Явились на собор и высшие дворцовые чины. Здесь были
134 дворецкий Н.Р. Юрьев, казначей Н.А. Фуников-Курцев, печат- ник И.М. Висковатый. Правда, особенно приближенных к царю дворцовых деятелей-опричников (кравчий Ф.А. Басманов, оружничий А.И. Вяземский, ловчий ГД. Ловчиков, думный дво- рянин П. Зайцев) на соборе незаметно. Из шестерки думных дьяков только Иван Ишук Бухарин- Наумов может быть прямо связанным с опричниной: во всяком случае уже в 1569 г. он числился опричником258, однако он же ведал земским Белоозером в 1568 г. Во второй группе дьяков и приказных людей приговора 1566 г. поименовано 33 человека. Среди них только один дьяк в 1569 г., несомненно, был опричником. Это - Д.М. Пивов259. Но о его деятельности в 1565-1568 гг. данных у нас нет. Зато отсутствуют упоминания о восьми опричных дьяках. Федор Рылов уже в ноябре 1565 - июле 1566 г. возглавлял опричную (Каргопольскую) четь260. С августа 1566 г. его преемником стал Дружина Владимиров261, который в июне-июле 1566 г., веро- ятно, был еще вторым дьяком Посольского приказа262, т.е. мог и не входить в состав опричников. По мнению В.Б. Кобрина, он определенных функций не имел263. Дворцовый дьяк Петр Григорьев уже в феврале 1566 г. выдавал «из опричнины» жа- лованные грамоты26*. О службе в опричнине дьяков Н.С. Пу- тилова (сын Путилы Михайлова), В.В. Дядина, Т. Нардуковаи Л.В. Ефимиева (конюшенного) сохранились сведения осеннего разряда 1567 г. О их деятельности в 1565-1566 гг. мы не распо- лагаем никакими данными265. Наконец, трудно сказать, когда стал опричником приближенный, по словам Штадена, к царю дьяк Осип Ильин26* К сожалению, не сохранилось прямых све- дений о деятельности в 1562-1568 гг. дьяка УЛ. Пивова, кото- рый в 50-х годах возглавлял приказ Большого дворца, а с 1569 г. был опричным казначеем. По предположению П.А. Садикова, он мог быть в это время печатником267. Конечно, в приговоре отсутствуют не только опричные дьяки. Нет, например, ни известного дьяка Юрия Сидорова, который в 1562-1569 гг. находился в Пскове, ни дьяка Казарина Дубров- ского, нет также дьяка Григория Шапкина и многих других. Фрагментарность сохранившихся источников не позволяет и на этот раз сделать категорический вывод о специальной «дис- криминации» опричников на соборе 1566 г. Некоторые оприч- ные дьяки могли отсутствовать потому, что находились в Алек- сандровой слободе, будучи заняты текущими делами по устройству государева двора. Среди участников Земского собора около десятка лиц в раз- ное время входили в опричный двор. В их числе назовем М.В. Го- дунова. В опричнине, по данным В.Б. Кобрина, служили пять Годуновых и, возможно, все остальные. Прямые данные об их опричных службах относятся ужо к сентябрю 1567 г.268 Ф.М. Де-
--- "-135... -.._=z=:-- £> нисьев-Булгаков упомянут как опричник только в сентябре 1570 г.269 Данных о его службе в 1564-1569 гг. у нас нет. Поэто- му трудно сказать, был ли он к моменту заседаний собора оп- ричником или нет. С 1571 г. входил в государев двор опричник РМ. Пивов270. Наиболее ранние сведения об опричной службе А.М. Старого-Милюковаотносятся к 1571 г.271 П.И. Барятинский опричником был в 1569-1570 гг.272 О его более ранних разряд- ных службах ничего не известно. Р.В. Алферьев, несомненно, был среди опричников в октябре 1567 г.273 О его службе в 1566 г. све- дений не сохранилось. К 1570 г. относит В.Б. Кобрин включение в опричнину князя Н.Р. Одоевского274, считая, что в 1569-1570 гг. и в более раннее время он еще был земским воеводою275. Четверо Охлябининых служили в опричнине. Один из них, князь Роман Васильевич, участвовал в соборных заседаниях 1566 г. Был ли он опричником или земским в 1566 г., мы ничего определенного ска- зать не можем. Самые ранние сведения о его опричной службе относятся к сентябрю 1567 г. К сожалению, нет никаких сведе- ний о службах в 1566-1568 гг. В.И. Телятевского, который в 1569 г. уже, бесспорно, был опричником. Его племянник А.П. Телятев- ский вошел в опричнину при ее учреждении. В опричнине со вре- мени ее введения находился Федор Семенович Черемисинов и во всяком случае с 1570 г. его племянник Демид. Таким образом, категорически утверждать, что среди собор- ных представителей не было опричников, мы не можем. На собо- ре 1566 г. могли присутствовать служилые люди и дьяки госуда- рева двора. Их могло быть, конечно, немного, но это объяснялось тем. что в 1566 г. опричная политика переживала еще свою на- чальную стадию: ее расцвет относится к 1567-1569 гг. Важность самих вопросов, подлежащих рассмотрению собо- ра, их общегосударственное значение также говорят скорее о том, что круг лиц, присутствовавших на соборе, не должен был огра- ничиваться земщиной. К тому же самый состав участников (с преобладанием дворянства западных районов страны) свиде- тельствовал о том, что при созыве собора деление страны на оп- ричные и земские районы не было принято во внимание. После окончания заседаний Земского собора произошло со- бытие, которое оказало большое влияние на ход дальнейшего раз- вития опричной политики Ивана IV. Уже П.А. Садиков предпо- ложил, что вскоре после назначения митрополитом Филиппа Колычева (25 июля 1566 г.) состоялось выступление ряда участ- ников Земского собора против опричнины. В результате этого выступления в конце 1566 г. были казнены В.Ф. Рыбин-Прон- ский, И.М. Карамышев276 и К.С. Бундов. Все трое действительно участвовали в земском соборе 1566 г.277 Карамышев и Рыбин- Пронский были казнены до 2 февраля 1567 г. В дипломатических документах их казнь объяснена тем, что «они мыслили над госу- дарем и над государскою землею лихо»278. Однако и И. Таубе, и
Э. Крузе связывали их казнь с публичным обличением Ивана Грозного митрополитом Филиппом, которое произошло в мар- те 1568 г.279 То, что выступление Рыбина-Пронского и других состоялось именно в 1566 г., явствует из сопоставления свиде- тельств Шлихтинга и Курбского. Шлихтинг пишет, что «в 1566 году сошлись многие знатные лица, даже придворные», в числе более 300 человек и обратились к Грозному со словами протеста против опричных репрессий. Ответом на это были казни неко- торых выступавших289. Курбский, сообщив о казни В. Рыбина- Пронского, прибавляет, «В той же день и иных не мало благо- родных мужей нарочитых воин, аки двести, избиенно; а нецыи глаголют и вящей»281. Таким образом, предположение П.А. Са- дикова о выступлении в 1566 г. ряда членов земского собора сле- дует признать вполне обоснованным. Оно подтверждается и свидетельством Пискаревского летописца, сообщавшего (прав- да, без точного указания на время), что «и бысть в людях нена- висть на царя от всех людей и биша ому челом и даша ему чело- битную за руками о опришнине, что не достоит сему быти»282. Л.М. Сухотин, ссылаясь на Шлихтинга и Одерборна, считает, что в 1566 г. выступила знать с прошением о прекращении казней. Во главе ее якобы находился боярин князь Телятевский283. Однако боярин Петр Иванович Телятевский умер уже к началу 1565 г., а остальные Телятевские - его дети Андрей и Иван и брат Василий - служили в опричнине еще в 1569 г.284 Одерборн, источниками ко- торого были Таубе, Крузе и Гваньини, соединил сведения о выс- туплении участников собора 1566 г. и о «заговоре Челяднина». Поэтому самостоятельного значения его рассказ не имеет. Среди известных в настоящее время лиц, протестовавших в 1566 г. против опричных казней, значительный интерес пред- ставляет фигура В.Ф. Рыбина-Пронского, выступление которо- го, возможно, связано с семейными простарицкими традиция- ми. У родоначальника Пронских Ивана Владимировича было три сына: Федор, Иван Нелюб, Андрей Сухорук. Первая ветвь оборвалась на правнуках Федора, которые сбежали по неизвес- тным причинам в Литву. Правнук Нелюба - Иван Шемяка око- ло 1549 г. был назначен боярином и вскоре после этого умер. Его дети Юрий и Иван служили в 50-х годах на Тарусе. Первый около 1555 г. получил звание боярина и вскоре умер, второй, вероятно в 50-х годах, постригся в Троицкий монастырь285. Юрий, Иван, а также Никита Пронские в родословных показа- ны бездетными. Все четыре внука Андрея Сухорука получили боярский титул: Юрий и Иван (умер в плену после битвы под Оршей 1514 г.) - у Василия III, а Федор - у Андрея Ивановича (вместе с ним после событий 1530 г. умер ьтемнице286) и, нако- нец, Данила Дмитриевич, женатый на сестре Владимира Ста- рицкого287. Князь Данила некоторое время (с 1547 по 1551 г.) боярствовал у царя.
•--137 ' -г> В.Ф. Рыбин-Пронский был внуком Юрия Дмитриевича. Его двоюродным братом был известный боярин И.И. Турунтай- II ронский, погибший вскоре после 1568 г. Служебные связи пос- леднего со старицким домом послужили причиной поддержки им в 1553 г. кандидатуры Владимира Андреевича, что и привело в конечном счете его к гибели. Сын Федора Дмитриевича Кон- стантин был воеводой князя Андрея Ивановича во время похо- да войск Елены Глинской на Старицу в 1537 г.288, а его дети Анд- рей и Василий служили в 50-х годах в государеве дворе на Старице. Наиболее благоприятно сложилась судьба детей Д.Д. Пронского Петра и Семена, в середине века служивших при дворе по Юрьеву, а позднее ставших опричными боярами289. О самом Василии Федоровиче Рыбине известно немного. В 50-х годах XVI в. он служил в государеве дворе сначала по Кост- роме, потом по Рузе. Материальные дела его не были блестящи- ми, иначе бы он не заложил в 1559 г. свое село в Пошехонье (за 300 рублей) Кириллову монастырю290. В 1564/65 г. его имя мы находим в списке поручителей по боярине Л.А. Салтыкове и его детям291. Семейные связи В.Ф. Рыбина-Пронского во многом напоминают родовое окружение митрополита Филиппа: род Колычевых был близок князьям старицкого дома, причем неко- торые из них вошли в опричнину, резко улучшив свое служеб- ное положение. Выступление В.Ф. Рыбина-Пронского в 1566 г., как уже го- ворилось, могло быть вызвано старицкими симпатиями. Но не исключена тут и личная обида. Дело в том, что в роду князей Пронских, уже со времени Василия III неизменно входивших в состав Боярской думы, он был ближайшим (по старшинству) кандидатом, которого следовало произвести в бояре. Однако в опричные годы Иван IV вообще не склонен был расширять со- став этого учреждения - оплота феодальной аристократии. Ког- да же он назначал бояр, то главным образом из числа опрични- ков. Боярином сделался уже в 1565-1566 гг. П.Д. Пронский, опричник (из младшей ветви фамилии)292, а назначение В.Ф. Рыбина-Пронского в Думу так и не состоялось. Другой казненный, И.М. Карамышев, принадлежал к верхне- му слою московского дворянства293. В 50-х годах полтора десятка Карамышевых считались дворовыми детьми боярскими, служив- шими по Волоколамску, Ржеве, Стародубу и Бежецкому Верху. Интересующий нас сын боярский первой статьи Иван Михайло- вич Карамышев, вероятно, служил по Пскову294. Его отец и дяди Яков, Иван (дворовый сын боярский по Волоку) и Никита (дво- ровый сын боярский по Ржеве) еще при Василии III получили в кормление новгородские городки Демон и Березовец295. Если Рыбин-Пронский происходил из известной княжеской фамилии, Карамышев из старинной дворянской, то родослов-
13& ную Крестьянина Бундова нельзя проследить далее его отца. Государев конюх сын боярский Бунда Быкасов в 1536 г. описы- вал землю новгородских окологородных монастырей296. Это был, следовательно, обычный послужилец из несвободной великок- няжеской челяди, каких много выдвинулось на арену полити- ческой жизни в конце XV - начале XVI в. Чиновная деятель- ность Бунды Быкасова в Новгороде, вероятно, не осталась без вознаграждения. Во всяком случае его внуки известны как нов- городские помещики297. Детей Степана Бундова Якова и Крес- тьянина уже в 1550 г. включили в состав тысячников по городу Юрьеву, а в 50-х годах XVI в. они числились дворовыми детьми боярскими по тому же городу298. В марте 1559 г. Яков Степанов сын Бундов участвовал в качестве головы стрельцов в походе Данилы Адашева. Но в этом же году его московский двор пере- дается в Кириллов монастырь299. Послухом в данной грамоте 1559 г. был брат Якова300, один из инициаторов выступления служилых людей на Земском соборе - Крестьянин Степанович Бундов. В 1573 г. по конюшему приказу числились в «началь- ных людях» четверо Быкасовых30 \ Было и еще одно обстоятельство, возбуждавшее В.Ф. Рыби- на-Пронского и К.С. Бундова против опричнины: первый в се- редине XVI в. принадлежал к костромским дворовым детям бо- ярским, а ближайшие родственники второго владели вотчинами в Ярославле. Но, как мы помним, служилые люди именно этих двух уездов в первую очередь испытали на себе всю тяжесть опричных опал (казней и переселений в Среднее Поволжье), и конечно, выступление Рыбина-Пронского и Бундова вполне отвечало их настроениям. Июль-август 1566 г. были временем интенсивной выдачи льготных грамот Владимира Старицкого на земли его удела. В январе-марте 1566 г. произошла мена земель, в результате кото- рой удел князя Владимира образовался на территории Дмитров- ского и Звенигородского уездов. Однако до середины июля им было выдано всего две небольшие льготные грамоты Симонову монастырю (март-апрель)302. Совсем по-иному обстояло дело ле- том 1566 г., когда за какие-то полтора месяца он выдал 15—16 гра- мот Чудову, Троице-Сергиеву и, возможно, Иосифо-Волоколам- скому монастырю303. Столь подозрительная щедрость удельного князя, возможно, связана с выступлением против опричнины ряда членов земского собора, среди которых были близкие ему лица. Соборные представители, подавшие царю челобитную о лик- видации опричнины, рассчитывали, вероятно, что, дав согласие на продолжение Ливонской войны, они добьются удовлетворе- ния своих требований. Результат оказался обратный. Выступ- ление служилых людей - этой, казалось бы, верной опоры царя - против опричнины заставило Ивана IV серьезно заняться ук- реплением государева удела.
<3^- ~~ ..... —---------139-.......—------ =^> В августе 1566 г. Иван Грозный проводил какую-то не впол- не еще ясную работу по пересмотру своего архива. В описи Цар- ского архива сохранились пометы о том, что он затребовал к себе (между 4 и 14 августа) около 30 ящиков и ларцев с докумен- тальными материалами. В описи есть пометы начиная с 1562 по 1574/75 г., но подавляющее большинство их относится к авгус- ту 1566 г.304 Обращает на себя внимание отсутствие разрядов за вторую половину 1566 и первые три месяца 1567 г.305 Осенних назначе- ний на «годованье» воевод и наместников не было306. Не исклю- чено, что правительство, напуганное выступлениями участни- ков Земского собора из среды дворовых детей боярских, решило повременить с военно-административными назначениями до произведения тщательной проверки причастности к этому выс- туплению лиц из состава государева двора, откуда черпались кандидаты на высшие военные должности. К сожалению, у нас нет более или менее точных данных, в какой мере суровые репрессии опричных лет коснулись участ- ников Земского собора. Сведения синодиков Ивана Грозного, иностранцев и Курбского, обработанные С.Б. Веселовским307, неполны и касаются только наиболее именитых представителей дворянских фамилий. Но все же некоторые выводы сделать мож- но308. Из 17 бояр и трех окольничих, присутствовавших на собо- ре 1566 г., в разные годы казнено девять309, один пострижен в монахи (И.В. Шереметев Большой), т.е. репрессиям подверглись примерно 50% лиц. После собора привели к дознанию бывшего боярина, инока Пимена Щенятева, который не выдержал пыток и умер 5 августа 1566 г.310 Казнены оба казначея (Н.А. Фуников и Х.Ю. Тютин) и печатник И.М. Висковатый. Печатник («у бояр в суде») Б.И .Сукин репрессий избег. В годы опричнины несколько раз обновлялся дьяческий ап- парат, несший непосредственную ответственность за все сдвиги правительственной политики. Поэтому в синодиках мы нахо- дим трех из шести думных дьяков и 11 из 33 дьяков и приказ- ных людей311. Процент получается, безусловно, очень большой. Зато почти никого из гостей и торговых людей в синодиках нет. Это, конечно, объясняется не только спецификой памятника, куда вносились лишь наиболее именитые лица, но и тем, что верхи торгово-ремесленного населения пользовались покрови- тельством Ивана IV. С разгромом Новгорода, возможно, связана казнь Андрея Тараканова (родственника ГФ. Тараканова)312. В годы оприч- нины погиб и гость П. Цвилинев313. В 1554 г. он был писцом Ба- лахны. В Царском архиве хранился «список правежной» на Про- кофия Цвилинева . Возможно, в меньшей степени пострадали дворянские представители Земского собора. Определенно из-
вестно о казнях только 29 человек из 204315. Трое из них казне- ны, бесспорно, в связи с выступлением 1566 г., 9 - не ранее 1567 г.316, когда они еще исполняли разрядные и иные должнос- ти. Служебная карьера 16 опальных обрывается Земским собо- ром 1566 г. Их участие в выступлении В.Ф. Рыбина-Пронского, И.М. Карамышева и К.С. Бундова весьма вероятно317. * * * Земский собор 1566 г. был важным этапом в истории сослов- но-представительных учреждений на Руси. В их практику он внес целый ряд новых моментов. На соборе 1566 г. подавляю- щее большинство принадлежало представителям господствую- щего класса феодалов. При этом заметно усилилась роль верх- ней прослойки дворянства - дворовых детей боярских, в чем нельзя не видеть одного из серьезных сдвигов в социально-по- литической жизни государства. Не менее интересно и участие представителей «третьего сословия» на Земском соборе 1566 г. - факт, тоже неизвестный соборам середины XVI в. Объяснение этому следует искать не только в заинтересованности торговых людей в решении ливонского вопроса, но и в росте удельного веса городов в социально-экономической жизни страны. О воз- росшей политической активности горожан свидетельствует и участие их в земских учреждениях, и волна городских движе- ний середины века. Насколько можно судить по случайно сохранившимся дан- ным середины XVI в., первые соборы созывались для заслуши- вания правительственных деклараций (например, собор 1549 г.) и санкционирования законодательных и иных мероприятий (на соборе 1551 г.). Активной роли соборных представителей в вы- работке политической линии московского правительства еще не заметно. Только члены собора 1566 г. выступили со своими суж- дениями по внешнеполитическому вопросу, в которых слышал- ся голос их реальных социально-политических требований. Ре- шения собора, соответствовавшие планам самого Ивана IV, неукоснительно выполнялись в последующие годы. Земский со- бор 1566 г. - один из поворотных пунктов Ливонской войны, определившей на много лет политику московского правитель- ства. Вместе с тем собор оказал заметное влияние и на судьбы опричнины. Ободренные обращением правительства к сослови- ям в поисках поддержки внешнеполитических мероприятий, дворянские представители осмелились даже выступить с тре- бованиями прекратить опричные репрессии. Ответом на это было усиление опричного террора, принесшего неисчислимые бедствия стране. В соборе 1566 г., как и в прежних соборных заседаниях, ни- какого участия не принимали широкие круги населения - крес-
----- .. —141 ----- s> тьянство и посадские люди. Это особенно ярко показывает клас- совую природу земских соборов как сословно-представительных учреждений, выражавших интересы феодальных кругов русско- го общества, поддержанных верхушкой купечества. Сословно- представительное начало в составе земских соборов еще не со- четалось с выборным. Только события иностранной интервенции и крестьянской войны начала XVII в. внесли дальнейшие изме- нения в структуру и функции русских сословно-представитель- ных учреждений.
Глава V Митрополит Филипп и опричнина Заседания Земского собора 1566 г. и выступление группы его членов против опричнины совпали по времени с нача- лом длительной борьбы Ивана Грозного с Филиппом Ко- лычевым, ставшим в июле митрополитом всея Руси, т.е. главою всей русской церкви. Образование Русского централизованного государства в кон- це XV в. поставило на повестку дня вопрос о ликвидации в стра- не последних очагов политической раздробленности. Одним из своеобразных феодальных образований внутри единого государ- ства была полунезависимая от светской власти церковь с ее ог- ромными земельными владениями, включавшими до трети всех населенных мест России. Широкие иммунитетные права церкви, которых светские землевладельцы, как правило, были лишены, препятствовали осуществлению государственных финансовых и судебных полномочий в вотчинах духовных феодалов. Идеологи сильной воинствующей церкви склонны были отводить монарху подчиненную роль по сравнению с духовными иерархами. Сход- ство социально-экономического положения крупных церковни- ков с феодальной аристократией порождало между ними и идео- логическую близость. Именно поэтому в ранний период своей деятельности Иосиф Волоцкий выступал трубадуром волоколам- ского удельного князя, а глава воинствующих церковников нов- городский архиепископ Геннадий самим ходом событий становил- ся знаменем антимосковских сил в некогда Великом Новгороде. С таким положением вещей московские государи не могли и не хотели мириться. Поэтому вся первая половина XVI в. наполне- на упорной борьбой московского правительства, направленной к полному подчинению церковного аппарата светской власти. Фор- мы этой борьбы и пути, по которым она протекала, менялись в связи с различными обстоятельствами, но суть оставалась одна. Уже в годы реформ Избранной рады был нанесен сильный удар по экономическим основам могущества церкви - иммунитетным привилегиям, а также несколько сокращены источники дальней-
• .....143г—z— . шего расширения монастырского землевладения. Однако рост классовой борьбы в стране и реформационного движения заста- вил правительство на время воздержаться от дальнейшего наступ- ления на привилегии церкви, которая оказывала самую энергич- ную поддержку правительству тем, что искореняла вольнодумие и проповедовала идею послушания властям. Опыт Стоглава также показал, что путь подчинения церкви через проведение секуляри- зационных мероприятий, предложенный Сильвестром, встречает самое решительное противоборство верхов церковной иерархии, в первую очередь освященного собора. Епископы, выходившие, как правило, из среды игуменов и архимандритов, не были склонны допустить ликвидацию материальных основ идеологического и политического престижа церкви. Епископат обладал не только крупными земельными владениями. В его распоряжении был зна- чительный штат военных слуг - бояр и детей боярских. Дети бо- ярские рязанского владыки в 1567 г. владели многими селами и деревнями1. Были свои бояре у новгородского архиепископа, у вологодского и тверского епископов2. Еще в 1591/92 г. в списки служилых людей были включены многие десятки детей боярских крупнейших церковных иерархов Русского государства3. Особен- но значительная группа светских вассалов находилась при дворе московских митрополитов4. Возглавлялись они своеобразной митрополичьей боярской думой, ведавшей хозяйством митропо- лии. Особые наместники, волостели, тиуны, доводчики состав- ляли аппарат главы русской церкви, который по своему могуще- ству не уступал крупнейшим удельным князьям. Целый ряд ограничений монастырского землевладения, осуществленных в середине XVI в., не коснулся привилегий крупных духовных фе- одалов, а их судебно-административные прерогативы даже укре- пились после решений Стоглава. Таким образом, для того чтобы правительство могло рассчитывать на осуществление своих пла- нов ликвидации экономической и административной обособлен- ности духовных феодалов, нужно было прежде всего сломить со- противление руководителей русской церкви. Сам царь Иван уже в 1564 г. отчетливо сознавал, что церковники должны быть от- странены от управления страной. «Нигде же бо обрящеши, - пи- сал он Курбскому, - еже не разоритися царству, еже от попов вла- дому»5. Таковы были реальные предпосылки столкновения Ивана Грозного с митрополитом Филиппом Колычевым. * * * Митрополит Филипп происходил из младшей ветви старо- московского боярского рода Колычевых, начальные страницы истории которого тесно связаны с борьбою московских князей за объединение Руси6. Колычевы, как и Романовы, вели свое происхождение от некоего Андрея Кобылы. Уже Федор Колыч
144- (внук Кобылы), живший во второй половине XIV в., был круп- ным землевладельцем. В бурные годы правления Ивана IV ост- рая борьба за централизацию государства привела к серьезным изменениям в судьбах многочисленных потомков Федора Ко- лыча. Некоторые из Колычевых сделались вассалами стариц- кого князя Андрея Ивановича. У этого князя, судя по родослов- цам, служил Петр Андреевич Лошаков-Колычев7. Как сложился его жизненный путь после заточения старицкого князя, мы не знаем. Но многозначительное замечание родословцев о его без- детности говорит, как кажется, в пользу того, что он почувство- вал на себе тяжелую руку великого князя и провел остаток жиз- ни в опале. «Поимание» в 1537 г. Андрея Ивановича Старицкого сопровождалось многочисленными и суровыми мерами против его сторонников. В 1537 г. торговой казни был подвергнут сын боярский И.И. Умный-Колычев, заседавший в думе у князя Андрея; еще в 1530 г. он был дворецким в Старице8. Особенно жестокие кары обрушились на новгородских помещиков, пытав- шихся изменить Ивану IV и перейти на сторону старицкого кня- зя. Среди них были казнены Гаврила Иванович Пупков-Колы- чев и Андрей Владимирович Колычев9. Старшая ветвь этого боярского рода - Колычевы-Хлызне- вы - после гибели под Казанью в 1552 г. Никиты Борисовича ко времени опричнины была представлена Иваном Борисовичем и его сыном Иваном Ивановичем, участниками Земского собо- ра 1566 г. Сын Никиты Хлызнева Богдан в январе 1563 г. бежал с поля боя в Литву10, что, конечно, сыграло свою роль в траги- ческой биографии его ближайших родственников. Этот побег, возможно, был связан с подготовлявшейся опалой на Владими- ра Старицкого (август 1563 г.)11. Хлызневы - близкие люди к старицким князьям. Иван Борисович еще в 1533 г. присутство- вал на свадьбе князя Андрея12, в 1537 г. помогал ему в борьбе с Еленой Глинской, а в 1550-1558 гг. среди воевод старицкого князя упоминался его сын Владимир13. Поэтому никто из Хлыз- невых не вошел в состав «избранной тысячи», ни в дворовые дети боярские. В августе 1563 г. Иван IV «взял в свое имя» бояр и детей боярских, которые «блиско жили» при князе Владими- ре Старицком, и «пожаловал их, которой же которого чину до- стоит»14. Так Хлызневы оказались в государеве дворе. Целая группа Колычевых, верных централизаторской поли- тике московского правительства, в середине XVI в. попадает в число тысячников и дворовых детей боярских. Видным деяте- лем времени Ивана IV был окольничий Михаил Иванович Ко- лычев (сын Ивана Семеновича Хромого), получивший свой чин около апреля 1565 г.15 Ни одно из семейств колычевского рода не пережило столько взлетов и падений, как дети и внуки Ива- на Андреевича Лобана. Наиболее крупных успехов достигли двое из пяти сыновей Лобана - Иван Рудак и Иван Умной.
............ -145 .. --£> И.И. Рудак-Колычев к концу 1540 г. сделался уже окольничим16. Последний раз в источниках он упоминается в начале 1550 г.17 Вероятно, вскоре после этого он умер. Младший из братьев Лобановых Иван Иванович Умной на- чал свою служебную карьеру при дворе Андрея Старицкого. После того, как этот князь был «пойман», Ивана Умного под- вергли торговой казни18. Однако вскоре, в 1542 г., он снова при- сутствует на приеме послов как сын боярский из Старицы19. К концу 1547 г. его прикомандировывают в качестве конюшего ко двору слабоумного брата Ивана IV Юрия20. В марте 1549 г. он уже сделался окольничим; в последний же раз упоминается в разрядах летом 1553 г.21 Вскоре после этого Иван Умной пост- ригается в Кириллове монастыре под именем Иоасафа и до 4 июня 1554 г. (когда сделан «по его душе» вклад) умирает22. О его пребывании в Кириллове монастыре с раздражением вспо- минал Иван Грозный в своем послании кирилловскому игуме- ну Козьме (1573 г.), когда уже род Колычевых подвергся суро- вым репрессиям23. Двое сыновей Ивана Умного стали видными деятелями уже в годы опричнины. Их биография хорошо изучена В.Б. Кобри- ным24. В 1547 г. Федор Иванович Умной, как и его отец, еще слу- жил при дворе брата Ивана IV Юрия25. Получение им боярско- го чина в канун опричнины (1562 г.)26, несомненно, связано с особой близостью Ф.И. Умного к царю: после учреждения оп- ричнины Ф.И. Умной входит в состав ведущих деятелей госу- дарева удела. Последний раз Умный упоминается в источниках 1571-1572 гг.27 Младший брат Федора Василий становится окольничим вскоре после создания опричнины28. Последний раз он упоминается в апреле 1574 г.29 Итак, Колычевы - представители верхнего слоя класса фео- далов, как правило, энергично поддерживавшие правительствен- ную политику. Близость некоторых из них к дому Андрея Ста- рицкого и их проновгородские симпатии влекли для них не раз тяжелые последствия. Политика московского правительства в XVI в. направлялась на постепенную ликвидацию пережитков политической раздробленности, которые наиболее отчетливо проявлялись в существовании уделов и в обособленности Нов- городской земли. Именно в этом нужно видеть характерные чер- ты перипетий политической борьбы в XVI в., а не в преслову- том противоборстве бояр и дворян, о котором столько писалось в исторической литературе. Колычевы в годы опричнины разделили судьбу многих дво- рянских фамилий: те из них, которые были особенно близки к мнительному и жестокому монарху, в конечном счете заплати- ли дорогой ценой за дни фавора. Ни о каком специальном ис- треблении членов колычевского семейства не может идти речи. В разное время гибли те Колычевы, которых грозный царь по-
дозревал в близости к опальным вельможам. Опричные казни коснулись их выборочно. По данным синодиков, погибло всего 11 Колычевых30. Этим, конечно, дело не ограничивалось. Сюда кроме митрополита Филиппа нужно добавить Ивана Борисо- вича Хлызнева, о казни которого писал Курбский, сообщая, что вместе с ним погибло около 10 Колычевых31. Отождествляя Ивана Борисовича с племянником Филиппа Колычева Венедик- том (упоминавшемся в синодиках), Леонид находит в рассказе Курбского ошибку32. М.Л. Боде-Колычев заметил, что Венедикт не мог быть убит, как Иван Борисович, при жизни митрополита Филиппа, ибо упоминается еще в 1573 г. Сам Боде-Колычев склонен отождествлять «Ивана Борисовича» с другим племян- ником Филиппа - Петром33, и это явное недоразумение. Речь должна идти о совершенно конкретном лице - И.Б. Хлызневе- Колычеве34. В житии митрополита Филиппа говорится о казни М.И. Ко- лычева, «брата его от родных», после низложения митрополита в 1568 г.35 Отождествляя этого Михаила Ивановича с окольни- чим М.И. Лобановым, некоторые исследователи (Леонид и М.Л. Боде-Колычев) усматривали в тексте жития ошибку, ибо Лобанов приходился не братом, а дядей Филиппу. Поэтому рас- сказ жития, по их мнению, не мог относиться к Михаилу Ива- новичу. Они считают, что в житие вкралась ошибка и имя каз- ненного родственника должно быть изменено в соответствии с рассказом Курбского о гибели Ивана Борисовича Колычева36. Действительно, и в рассказе Курбского, и в житии говорится о посылке Филиппу головы казненного родственника. Но нет оснований считать, что в житие вкралась ошибка. О казни Ми- хаила Ивановича Колычева согласованно говорят три незави- симых друг от друга источника: Таубе и Крузе, синодики и Кур- бский, что дает гарантию достоверности этого факта. С Михаилом Ивановичем, очевидно, погибли его дети, а также бездетные двоюродные братья Иван и Василий Андреевичи37. Казнен был, действительно, Михаил Иванович, но не Лобанов, а сын И.С. Хромого, приходившийся троюродным братом мит- рополиту Филиппу. Правда, по Шереметевскому списку он по- казан выбывшим только в 1570/71 г., т.е. после смерти Филип- па. Но, скорее всего, это - обычная для Шереметевского списка неточность. Последнее сведение о М.И. Колычеве отнесено к июню 1568 г.38 В родословцах трое братьев Михаила Иванови- ча (Иван, Петр и Федор Корелка) показаны бездетными. Воз- можно, что они также погибли с Михаилом в связи с делом мит- рополита Филиппа. По Таубе и Крузе, М.И. Колычев погиб в тот же день, что и И.П. Федоров - 11 сентября 1568 г. А именно в сентябре 1568 г. в Соловецкий монастырь прибыла комиссия по расследованию дела Филиппа39.
• • ~147-................... г> Узнав по слухам о страшной казни одного из родственников митрополита Филиппа, Курбский ошибочно отнес это сведение не к М.И. Колычеву, а к И.Б. Хлызневу, который, как ему стало известно, также погиб в 1569 г. С делом митрополита Филиппа могла быть связана загадоч- ная судьба трех братьев Немятых (Юрия, Афанасия и Ивана), а также внуков Г.А. Носа Колычева - Алексея и Григория, сошед- ших с исторической сцены в 1568-1570 гг.40 С.Б. Веселовский считает, что бездетные племянники Филиппа Венедикт и Петр погибли в связи с низложением их дяди41. Это предположение может быть принято только для Петра42, но для Венедикта не подтверждается, ибо он упоминается еще в источниках 1573— 1576 гг.43 Гибель бездетных двоюродных братьев Тимофея (Да- ниловича) и Андрея (Третьякова сына), скорее всего, явилась следствием похода Ивана Грозного 1570 г. на Новгород44. Их братья - новгородские помещики - хорошо известны источни- кам 70-80-х годов. О самих Тимофее и Андрее уже в 60-70-х го- дах упоминаний не сохранилось4* Последний из Колычевых, о насильственной смерти которого сообщают источники, Василий Иванович Умный погиб не ранее 1575 г. по неясной причине46. Итак, каких-либо специальных гонений на Колычевых в годы опричнины не было47. Некоторые из их обширной семьи входи- ли в гвардию телохранителей Ивана IV (после марта 1573 г. та- ковых было по меньшей мере девять человек48). Значительное число Колычевых несло обычную службу с новгородских и мос- ковских поместий. Неизвестно, пострадал ли кто-либо из стар- шей ветви Хлызневых, т.е. из детей и внуков Никиты Борисови- ча. Из остальных же ветвей колычевского рода гибли, как правило, отдельные представители в связи с совершенно раз- личными обстоятельствами. Дело митрополита Филиппа было только одним из них. v * * * Будущий русский митрополит Филипп, до пострижения Федор Степанович Колычев, родился И февраля 1507 г.49 Основной источник для изучения жизни и деятельности Филиппа - Федора Колычева - его житие, к сожалению, все еще остается неизданным50, хотя представляет собой очень интерес- ный исторический документ. Автор этого памятника жил в кон- це XVI в. Он происходил из среды соловецких монахов, был очевидцем перенесения «мощей» митрополита Филиппа в Со- ловецкий монастырь (1591 )51. Да и писал житие он, вероятно, в 90-х годах XVI в.52 В основу изложения им были положены рас- сказы современников, по-видимому, главным образом соловец- ких монахов. Клерикальная тенденциозность повествования чувствуется в каждой строке жития, но впечатления людей, пе-
148; ред глазами которых произошло драматическое столкновение царя и митрополита, переданы обстоятельно и живо53. Второй источник, к которому мы будем обращаться в даль- нейшем не раз, - Соловецкий летописец - по составу еще более сложен. До нас он дошел в двух редакциях, но обе они относят- ся к XVIII в., т.е. к очень позднему времени54. Не все сведения летописца могут быть признаны достоверными, многие из них позднейшего происхождения и заимствованы, вероятно, из ак- тового материала (упоминания о льготах, выданных Иваном IV), из данных Соловецкой казны (сведения о вкладах) и т.п. Но точ- ность отдельных датировок и известий, поддающихся проверке по другим источникам, заставляет нас внимательно подойти к тексту этого летописного памятника55. Отец Федора Колычева Степан Иванович около 1495 г. вла- дел поместьем в Деревской пятине56. Судя по его прозвищу - Стенстур, встречающемуся в родословных книгах, Степан Ива- нович принимал участие в русско-шведских сношениях, кото- рые в XVI в. велись новгородскими наместниками. Экзотичес- кие прозвища были распространены на Руси в придворных сферах конца XV в. Так, например, великокняжий дьяк Михаил Григорьев Мунехин, побывавший в Египте, именовался «Ми- сюрем»57. В конце XV - начале XVI в. в Швеции было два Стен Стура: старший правил Швецией в 1470-1497 и 1501-1503 гг., а Стен Стур младший был регентом в 1512-1520 гг. Поскольку первый из них был активным врагом России, то свое прозвище Степан Колычев получил скорее всего потому, что имел какое- то отношение ко второму регенту58. Возможно, что это было свя- зано с заключением в мае 1513 г. в Новгороде договора со Шве- цией59. Более сомнительно известие о том, что С.И. Колычева приставили дядькой к слабоумному брату Ивана IV Юрию Ва- сильевичу60. Во всяком случае умер Колычев-отец ранее 1561 г., когда сын по «его душе» сделал вклад в Соловецкий монастырь61. В общем перед нами один из тех служилых людей, которые составляли опору московской политики в первой половине XVI в. Именно поэтому к нему, очевидно, и благоволил Василий III62. Федор Колычев получил образование, вполне достаточное для молодого представителя видной служилой фамилии: он «вразумляется» и «книжному учению» и «воинской храброс- ти»63. Некоторое время он находился с другими дворянскими юношами при великокняжеском дворе, однако в 1537 г. неожи- данно покидает Москву64. Исследователи уже давно связывали его бегство из столицы с «поиманием» старицкого князя Анд- рея (весна 1537 г.), когда пострадал дядя Федора Колычева Иван Иванович Умный и были казнены несколько его новгородских родичей65. Некоторое время Федор скрывался в селении Киже на Онежском озере, где он работал пастухом у крестьянина Су- боты66. Наконец около 1538-1539 гг. он попал в Соловецкий мо-
пастырь и постригся в монахи под именем Филиппа67. Прошло примерно 10 лет, и престарелый игумен Алексей передал свою паству Филиппу, который отныне стал во главе монашеской братии Соловецкого монастыря68. Игумен Филипп начал свою кипучую деятельность в трудное для Соловецкого монастыря время. Опустошительный пожар весной 1538 г.69 истребил все монастырские строения («монас- тырь згорел весь до основания»), и в марте 1539 г. правительство малолетнего Ивана IV пожаловало соловецким старцам 13 луков «землицы» в Выгозерской волости, чтобы те могли поправить свои сильно пошатнувшиеся дела70. Выдача жалованной грамоты 1539 г. находилась в общей связи с иммунитетной политикой кня- зей Шуйских, находившихся тогда у власти. Путем дарования льгот северным духовным корпорациям Шуйские стремились за- ручиться поддержкой новгородских феодалов71. Прошло немного времени, и в феврале 1541 г. Соловецкому монастырю, благосостояние которого во многом зависело от со- ляных промыслов, выдается льготная грамота, разрешавшая ему беспошлинную продажу 6 тысяч пудов соли72. Соловецкая грамо- та 1541 г. резко отличалась от других подобных актов, выданных правительством нового временщика И.Ф. Бельского, которые, как правило, характеризовались сдержанностью в предоставлении податных привилегий. Объяснение этому С.М. Каштанов ищет в попытках правительства И.Ф. Бельского распространить свое влияние на один из крупнейших северных монастырей, склон- ных поддерживать князей Шуйских73. Но наибольших податных льгот удалось добиться новому игумену - Филиппу, и это несмотря на то, что правительство Адашева в середине XVI в. проводило серьезные мероприятия по ограничению монастырских привилегий. Уже в октябре 1547 г. освобождается от уплаты податей двор Соловецкого мо- настыря, находившийся в Новгороде на Щитной улице74. В но- ябре того же года по челобитью игумена Филиппа, из-за того, что в монастыре «братии прибыло много и прокормитца им не- чем», Иван IV увеличил монастырю беспошлинную торговлю солью на 4 тысячи пудов, доведя ее до 10 тысяч пудов. 17 мая во время общего пересмотра иммунитетных актов и ликвидации тарханных привилегий грамота Соловецкому монастырю была подтверждена без каких-либо ограничений75. В июне 1550 г. в связи с началом строительства каменной церкви в монастыре Филиппу удалось получить у Ивана IV две деревни в Выгозерской волости (девять обеж) с восемью варни- цами и островок на реке Суме с тремя непашенными дворами. Правда, обежную дань, ямские деньги и примет крестьяне этих деревень должны были платить в государеву казну, но варнич- ный оброк (32 гривны «в ноугороцкое число»), «наместнич» и «волостелин корм» шли уже теперь в пользу монастыря76. На
следующий год (в июне 1551 г.) соловецкие старцы получили уже запустевшую Троицкую церковь в Выгозерской волости (где когда-то умер один из основателей Соловецкого монастыря, Савватий) и деревню при устье реки Сороки (один из рукавов реки Выга) у моря (одна обжа) с несудимыми привилегиями77. Позднее с этих владений (где на реке Сороке был ез для рыбной ловли) царев оброк был вовсе снят78. В июне 1555 г. монастырю пришлось на время поступиться своими основными тарханными привилегиями. На «монастыр- ский обиход» они могли покупать и впредь беспошлинно «хлеб и всякий запас», но за продажу соли они уже должны были пла- тить тамгу и другие пошлины, «как и с торговых людей»79. Се- рьезный ущерб был в известной мере компенсирован тем, что царь пожаловал монастырю 26 деревень Сумской волости, ког- да-то принадлежавшие Марфе Борецкой (771 /2 обеж), и 33 сум- ские варницы (ранее платили восемь с половиной рублей обро- ку)80. В феврале 1556 г. соловецким старцам удалось исхлопотать грамоту на село Пузырево Бежецкого Верха: отныне в эту вот- чину мог въехать для суда лишь один данный пристав, да и то только в два срока (на Рождество и Петров день)81. В том же году монастырь снова начал получать тарханные привилегии: был сложен оброк с девяти виремских варниц82. Не менее щедрыми были вклады царя деньгами и ценными вещами. Лучшие псковские «колокольные литцы» изготовили для Соловецкого монастыря медные колокола на денежные пожало- вания царя и вельмож. В сентябре 1547 г. для храма Преображе- ния изготовлен колокол псковичем Тимофеем Андреевым. В1557 и в 1558/59 гг. Матвей и Кузьма Михайловы, дети знаменитого псковского мастера Михаила Андреева83, отлили еще два коло- кола84. Один колокол весил 180 пудов и стоил 870 рублей, вто- рой - 95 пудов (300 рублей), да и малые колокола стоили 50 руб- лей85. В 1557 г. царь дал на строение Преображенского собора тысячу рублей, а на следующий год - золотой крест с «мощами»86. Новоприобретенные соляные варницы и земли, льготы и де- нежные вклады были только частью средств подъема экономи- ки Соловецкого монастыря. Не меньшее значение придавал Филипп перестройке самого хозяйства, введению целого ряда технических новшеств. Так, при посеве теперь стала употреб- ляться особая сеялка с десятью решетами, причем работал на ней всего один старец87. Мало того, «доспели решето, само сеет и насыпает и отруби и муку розводит розно да и крупу само же сеет и насыпает и разводит розно крупу и высейки». Если ранее в Соловецкой вотчине рожь сами монахи и слу- жебники носили веять, то Филипп «нарядил ветр мехами в мель- нице веяти рож». Вообще Филипп уделял большое внимание мельничному делу («мельницы делал да ручьи копал к мельни- цам, воду проводил к монастырю»). Сложное приспособление
151 изготовлено было и для варки квасов. Раньше на варке занята была «вся братия и слуги многие из швални», теперь с этой ра- ботой справлялись один старец и пять слуг. Квас выпаривали, и он «сам сольется изо всех щанов да вверх подоймут, ино трубою пойдет в монастырь да и в погреб сам льется да и по бочкам ра- зойдется сам во всем». Наряду с применением технических усовершенствований использовалась в хозяйстве и рабочая сила скота. Раньше копа- ли глину на кирпич вручную, а при Филиппе, когда строитель- ная работа приобрела невиданный дотоле размах, - «волом орут одним, что многие люди копали и глину мяли на кирпичи людь- ми, а ныне мнут глину на кирпич коньми»88. Соляной промысел, железоделательное и кирпичное произ- водства находились также в поле зрения хозяйственного и ини- циативного игумена. Он завел варницу в Солокурье, на Луде, а также в Колемже (по два црена)89. Сооружена была сложная водная система (объединяющая многочисленные озера), необ- ходимая для развития мельничного дела90. На проведение про- тока из Пертозера в озеро Святое Филипп истратил из своих личных денег 40 рублей^1. К 1566 г. уже действовали на острове три водяные мельницы92. Развивая хозяйственную деятельность Соловецкого монас- тыря, игумен Филипп принимает срочные меры по регламенти- рованию поборов с крестьян в пользу монастырских служебни- ков93. 15 августа 1548 г. он «жалует» «Виремские волости и Шиженские, и сухонаволочан, и сумлян и слободку монастырс- ких крестьян» особой уставной грамотой94. Возможно, нормы этой грамоты распространялись в той или иной форме на всю монастырскую вотчину. Крестьяне Виремской волости должны были давать с лука95 «поминки» монастырскому приказчику - по четыре деньги, доводчику - по две деньги, а келарю - одну деньгу. Бобыли и казаки платили соответственно в два раза мень- ше96. Все натуральные поборы переводились на деньги, и их раз- мер строго ограничивался. В той же градации устанавливались и судебные пошлины, приказчику с рубля по десяти денег, а до- водчику хоженого на версту - по полуденьге97. Запрещалось доводчикам брать с крестьян всякие посулы и поминки. Большое внимание в грамоте уделялось казакам, наемным людям, которых было много на соляных варницах монастыря. Когда «казак незнаемой» приходил в Соловецкую волость, он должен был платить явку приказчику (две московки) и довод- чику (одну московку) и соответствующую пошлину при уходе. Торжественно провозглашалось, что если приказчик или довод- чик «изобидят» в чем-либо крестьянина или казака, то на них вдвое доправлялась пошлина. Уставная грамота отражала стремление соборных старцев Соловецкого монастыря как-то выйти из того состояния эконо-
152: мического упадка, в котором находилась их вотчина. Таксация поборов (по типу доходных списков и кормленых грамот наме- стников) должна была предотвратить возможность крестьянс- ких движений, волной прокатившихся по Руси в середине XVI в. Севернорусские земли не представляли в этом отношении исклю- чения. Формула о безурочной поимке лихих людей, распростра- ненная в жалованных грамотах, выданных новгородским монас- тырям в 1547-1548 гг., свидетельствовала также об активизации антифеодального движения в Новгородской земле98. Основной формой эксплуатации крестьян в соловецкой вот- чине была денежная рента. В условиях развития солеваренного промысла и широко поставленной торговли это означало срав- нительно высокую степень развития социально-экономических отношений. Кроме того, Филипп широко использовал вольно- наемный труд казаков в солеваренном производстве, в транс- портировке соли и других товаров на продажу. В 1552 г. Филипп приступил к строительству больших ка- менных зданий, не прекращавшемуся до конца его пребыва- ния на посту соловецкого игумена: в этом году по его распоря- жению закладывается Успенская церковь с трапезной для монахов, келарней и с приделом Усекновения главы Иоанна Предтечи (патрона Ивана IV)99. Под келарней располагались хлебопекарня и мукосейня, а под трапезной - хлебный и квас- ный погреба. В августе 1557 г. закончили строительство комп- лекса сооружений Успенской церкви. Размеры собора превы- шали 82 кв. сажени100. Этим при Филиппе Колычеве было положено лишь начало каменному строительству в Соловецком монастыре. В мае 1552 г. закладывается главный соловецкий храм - Преображенский собор (начат в 1548 г.), оконченный уже в бытность Филиппа митрополитом - в августе 1566 г.101 Сооружали и другие не столь пышные, но также важные здания: избы и чуланы для монахов и служебников. В кельях появились заморские новшества - узор- ные стекла «с круги и каймами». Монастырский двор в Новго- роде капитально отремонтировали («палаты поделывали, сво- ды сводили»), а в Суме построили заново. Для того чтобы обеспечить строительство известью, снаряжались экспедиции на Двину (в 1553 г. в одну из подобных экспедиций было отправ- лено 15 людей)102, где на Орлецах (в 30 км выше Холмогор) мо- настырь получил разрешение «камень белый известный ломати и лес на дрова сечи и известь жечь»103. На строительство собо- ров привлечены были специалисты - мастера («художник, иму- щу разум») из Новгорода104. Деятельность Филиппа совпала по времени с периодом рос- та реформационного движения. В начале 50-х годов в Новго- родской земле получила распространение наиболее радикаль- ная ересь - «новое учение» Феодосия Косого. В 1554 г. в
—153--- ------- . Соловецкий монастырь был сослан обвиненный в еретическом вольномыслии старец Артемий. Одним из средств идеологичес- кого воздействия на массы было открытие мощей русских свя- тых и распространение легенд о «чудесах», якобы исходивших от новых «чудотворцев». В начале 1553 г., например, сообщили о «нетлении» мощей архиепископа новгородского Никиты105. Не отставал от руководителей новгородской церкви и соловецкий игумен. При нем было пополнено «чудесами» житие Зосимы и Савватия106. Стремясь поднять церковное значение Соловецкой обители, Филипп разыскивает реликвии, оставшиеся после ос- нователей монастыря, и делает их предметами особого почита- ния (иконы Богоматери и каменный крест Савватия, псалтырь и ризы Зосимы)107. Когда летом 1553 г. во время бури в Белом море разбилось 15 лодей, плывших с Двины, Филипп сделал объектом поклонения обнаруженные трупы погибших монахов108. В результате всех этих усилий соловецкая вотчина в середи- не XVI в. переживала расцвет, а престиж монастыря необычай- но возрос. «Монастырю, - писал позднее автор жития Филип- па, - убо распространяющуюся изобильством потребным, полаты благостройны сод ела двоекровны и троекровны в соблю- дение потреб монастырьских»109. Увеличилось поголовье скота (коней, волов, оленей) и количество сена (на 1500 копен)110. В монастырских житницах хранилось 5500 четвертей ржи111. В монастырь стали привозить огурцы и рыжики, готовили «щи с маслом, да и масленые приспехи разные, блины, пироги и ола- дьи и кружки рыбные, да и кисель и яишница»112. Если даже снять явное приукрашивание результатов деятель- ности митрополита Филиппа, исходившее от его позднейших панегиристов, то все равно останется бесспорным факт, что в годы игуменства этого незаурядного организатора соловецкая вотчина находилась в состоянии процветания. В монастыре, по словам летописца «прибыло людей» (в 1566 г. в нем жило не менее 200 монахов)11^ Огромные строительные работы и хозяйственные усовершен- ствования потребовали от начальствующих лиц Соловецкого монастыря мобилизации всех его финансовых ресурсов и одно- временно привели к усилению крепостного гнета. Это вызвало недовольство среди монахов и соловецких крестьян, жаловав- шихся на рост поборов. Накануне строительства Преображен- ского собора монахи говорили: «О отче, недостатком в киновии суще и оскудение велику, градовом не прилежащи, откуду има- ши злато на воздвижение великия церкви? Аще и не хотяще, но покоряющеся наставнику своему»114. Еще больше, вероятно, были недовольны крестьяне соловецкой вотчины. В феврале 1556 г. Соловецкий монастырь получил от Ивана IV жалованную грамоту на село Пузырево Бежецкого Верха, перешедшее в монастырь «на помин души» И.В. Поле-
154- ва115. В конце апреля - начале мая крестьяне этого села отпра- вили к игумену своего челобитчика Клевнева, жалуясь на то, что монастырские приказчики взимали оброк и пошлины сверх жа- лованных грамот и окладов. В частности, приказчик давал хлеб в заем «в насоп» (под проценты) из расчета на два - третий, тре- буя при этом себе поминки, заставлял пахать пашню «сверх ок- ладу» и т.п. В результате соловецкие власти в специальной гра- моте 2 мая 1561 г. установили новый оклад повинностей. Крестьяне должны были с выти давать по 4 четверти ржи и овса («в новую меру в городецкую»)116, не считая натуральных сбо- ров (сыры, яйца, и др.), и исполнять подворные повинности. В год им следовало пахать на монастырь с выти по четверти ржи да полчетверти овса117. Устанавливались и регламентировались пошлины доводчи- ку. Вводилось обязательное присутствие на суде пяти-шести крестьян добрых или средних. Судебная пошлина уже устанав- ливалась с рубля по алтыну, а езд доводчику на версту - по деньге (в 1548 г. за это полагалось полденьги). Крестьянам строго-на- строго предписывалось «приказщика слушати во всем и на мо- настырское дело ходити на солнечном всходе, как десяцкой весть подаст». Вместе с тем подтверждалось право крестьян меняться дворами и землями и продавать их с доклада приказчику и с обя- зательной уплатой похоромного и других пошлин118. В середине XVI в. в Соловецком монастыре резко увеличи- лось число наемных людей. В условиях роста податного гнета вставал вопрос о распределении налогов между крестьянами и казаками. В сентябре 1564 г. монастырским властям подана была челобитная от крестьян и казаков Сумской волости, которые говорили о том, что «в Суме о волостных розрубех и о всяких тяглех промеж собою смущенье живет великое». Поэтому игу- мен Филипп с братьею 30 сентября 1564 г. составляют специ- альную уставную грамоту - «указ о всяких розрубех и о тяг- лех119. Постановлено было, чтобы расклад повинностей («разруб») производили выборные люди: по два человека из лучших, середних, меньших крестьян и из казаков. Таким обра- зом, монастырь стремился как-то переложить на самих кресть- ян ответственность за раскладку платежей. При этом «кого чем те окладчики обложат земских людей и Козаков, и те б люди пла- тили однолично без всякого переводу смущенья». Чрезвычайные налоги, вызванные трудностями военного времени, частично перекладывались и на казаков. Примет120 (обежные деньги) должны были платить только земские люди (по обжам). Но «службу ратчину» несли и крестьяне, и казаки. Если в «приметнех же отписех» написаны будут наместничьи и дьячие деньги, полоняничные и посошные и городовое дело, то их обязаны были платить и земские люди, и казаки лишь в том случае, если не было установлено «ратчины». «А которого году
------------------------155...... --- £> лучится служба ратчина, то казаки, платившие этот налог, осво- бождались от уплаты остальных податей, т.е. «двоих бы денег одного году не платили». Если у казаков были свои дворы и хо- зяйства, то их следовало «по разсуженью, которой чего досто- ит», класть в выти. «Годовщина» раскладывалась по головам без различия между казаками и волостными людьми. Итак, фактически казаки прочно втягивались в уплату госу- дарственных налогов. Усиление феодального гнета в соловецкой вотчине прояви- лось также в ограничении крестьянского солеварения, которое наносило ущерб промысловой деятельности монастыря как пря- мой конкуренцией, так и отвлечением рабочих рук. Теперь в Сумской волости крестьяне могли варить соль «сто ночей да шестьдесят ночей», причем запасать дрова можно было лишь на год и не более 600 саженей. К работам на монастырь начинали привлекаться даже дети и подростки для охоты, сбора грибов и ягод121. Крепостническое ярмо все туже и туже затягивалось над когда-то вольными людьми, нанимавшимися на соловецкие про- мыслы. Четыре дошедших до нас послания Филиппа в Соловецкий монастырь лишний раз подтверждают то, что хозяйственные мероприятия проводились в монастырской вотчине не только от его имени, но и по его инициативе. Первые три послания на- писаны Филиппом сразу же после избрания его на митрополи- чий престол (около августа 1566 г.). В них он сообщает о посыл- ке в монастырь полученных им ценных вкладов. Он дает распоряжение относительно новгородца Тучка Цветного, кото- рый решил передать свои двор и сад в монастырь с тем лишь условием, чтобы ему разрешили сохранить свое владение до смерти и добились обеления двора от оброка122. В послании 30 января 1568 г. Филипп пишет, что им послано 10 рублей на чи- стку недавно выкопанного пруда: «А покинути его, ино от Бога будет грех, а от людей сором, а жаль прежних трудов и убытков, а уже готов и плотина сделана, только вычистить»123. В пруду он советовал развести рыбу. Для проведения всех этих начина- ний следовало «людей наймовати и хлебом кормити своим»124. К сожалению, у нас не сохранилось прямых данных, которые помогли бы отчетливо представить себе общественно-политичес- кие взгляды соловецкого игумена125. Настойчиво повторяющие- ся просьбы в упомянутых посланиях о том, чтобы монахй моли- лись во здравие царствующего дома, носят трафаретный характер и не прибавляют ничего существенного к облику Филиппа. Тор- жественно напыщенный тон звучит и в послании 1567 /г., напи- санном по случаю нового похода в Ливонию126. Скорее всего, митрополит Филипп принадлежал к числу не- стяжательских сторонников Сильвестра. За это говорит уже то, что монастырь пользовался особенными привилегиями в сере-
дине XVI в., когда у власти находился всесильный благовещен- ский протопоп. Сильвестр, как и ближайшие родичи Филиппа Колычева, благоволил к старицким князьям и происходил из новгородской среды127. То, к чему призывал Сильвестр в своем наказании сыну128, позднее в условиях Соловецкой вотчины осу- ществлял ее предприимчивый игумен. Основное острие полемики нестяжателей было направлено не столько против монастырского землевладения вообще, сколь- ко против хищнической эксплуатации крестьянского труда во владениях духовных феодалов129. Если в начале XVI в. Вассиан Патрикеев и Максим Грек писали о необходимости личного тру- да монахов в их селах, то в середине XVI в. Сильвестр поставил вопрос об использовании труда наймитов (правда, в условиях городского хозяйства). После смерти царицы Анастасии (1560 г.) Сильвестр, уже находившийся в опале, был переведен из Кириллова монасты- ря в Соловецкий130, где и умер. Уже Н.М. Карамзин высказал мысль о том, что он кончил свои дни «любимый, уважаемый Филиппом»131. Это не исключено. Весьма вероятно, что Филипп принимал участие в заседаниях Стоглавого собора132. Бывал он в Москве и раньше, в 1550 г.133 В январе 1554 г. в Соловецкий монастырь сослали под над- зор обвиненного в ереси троицкого игумена Артемия, который стремился развить учение основателя течения нестяжателей Нила Сорского134. Однако, вероятно, уже вскоре «Ортем побе- жал с Соловков» в Литву135. Возможно, что игумен Филипп или имел прямое отношение к организации этого побега, или посмот- рел на него сквозь пальцы. Во время собора, обвинившего Арте- мия в ереси, двое соловецких старцев поддержали бывшего тро- ицкого старца и не дали обвинительных показаний, которых домогались осифлянские судьи; это были Феодорит и Иоасаф Белобаев136. Вот, собственно говоря, и все, что нам известно о Филиппе Колычеве до того, как он принял сан митрополита. * * * 19 мая 1566 г. Афанасий покинул московский митрополичий престол, по официальной версии, «за немощь велию»137. Впро- чем, дело заключалось, очевидно, не в одной немощи. Андрей Протопопов (будущий митрополит Афанасий), ду- ховник царя, в середине века принадлежал к числу наиболее доверенных лиц Ивана IV. Он близко стоял к деятелям Избран- ной рады. Гонения на сторонников Адашева в 1561 -1562 гг. мог- ли быть одной из причин, почему Андрей в 1562 г. постригся в Чудовом монастыре в монахи под именем Афанасия. После смер- ти митрополита Макария (31 декабря 1563 г.) Афанасий стал
<5= - . ----:--- . --157= .... ............ z> его преемником (с 5 марта 1564 г.)138. Уход Афанасия с митро- поличьего престола мог быть вызван его недовольством оприч- ными репрессиями, обрушившимися на близких к нему поли- тических деятелей. Шлихтинг сообщал, что после казни Овчины-Оболенского «некоторые знатные лица и вместе вер- ховный священнослужитель сочли нужным для себя вразумить тирана воздерживаться от столь жестокого пролития крови»139. Правда, это сведение относится еще к кануну опричнины. Но и в декабре 1564 г. Афанасий выступал ходатаем перед царем за бояр и горожан Москвы. Впрочем, сам он в Александрову сло- боду ехать не решился, а отправил новгородского архиепископа Пимена140. Б.Н. Флоря высказал предположение, что одной из причин конфликта Ивана IV с Афанасием явилась ликвидация в июне 1564 г. податных привилегий митрополичьего дома141. У нас нет данных, которые могли бы установить, было ли наступление на митрополичий иммунитет следствием или причиной расхожде- ний царя с митрополитом. Так или иначе, но после отставки Афанасия Иван Грозный предложил его пост осифлянину Гер- ману Полеву142. Происхождение Германа Полева не вполне ясно. Курбский пишет, что это был «светла рода человек, яже Полевы нарица- ются та шляхта по отчине»143. Герман обычно считается одним из тех Полевых, которые происходили от Александра Борисо- вича Поле, потомка смоленских князей. Действительно, в духов- ной волоцкого князя Бориса Васильевича (1477 г.) мы встреча- ем внука Александра Борисовича Федора с сыном Васильем (? Большим), которые уже потеряли не только княжеский ти- тул, но на время даже и земли в Волоцком уезде144. Внуку Федо- ра Ивану Васильевичу около 1514-1515 гг. принадлежало сель- цо Власьево Рузского уезда, а в 1525-1526 гг. он с детьми Иваном и Михаилом владел землями в Зубцовском уезде145. Иван Ива- нович Полев, будучи дворовым сыном боярским по Ржеву, вла- дел в 1555/56 г. также селом Авдотьиным Волоцкого уезда146. В этом же уезде находились земли и младшей ветви Полевых (вну- ков Василия Федоровича Меньшого). Осип Владимирович с сыном Григорием и Иван Владимирович в 50-х годах числились дворовыми детьми боярскими по Костроме. Однако вдова Оси- па и его другой сын Иван в 1571/72 г. передали «на помин души» в Волоколамский монастырь большое село Быково Волоцкого уезда147. Из этой семьи Полевых происходил известный старец Нил Полев (Никифор, сын Василия Большого), находившийся в Волоколамском монастыре еще при жизни его основателя Иосифа Санина148. Труднее сказать, какое отношение к этому семейству имел Герман Полев. Братья Хрестьянин и Федор Иванов, дети Гаври- ила Полева, появляются как мелкие волоцко-рузские вотчин-
158: ники уже в 20-х годах XVI в.149 Федор (по прозвищу Садырь) Ива- нов около 1530-1531 гг. постригся в Волоколамский монастырь под именем Филофея, дав на помин души своих родичей неболь- шую деревеньку в Волоцком уезде150. В 1547/48 и 1552/53 гг. он ужебыл казначеем монастыря151, а позднее в 1553/54-1554/55 гг, входил в состав соборных старцев и участвовал в совершении земельных сделок152. В 1555/56 г. он выступает одним из душеп- риказчиков по известном уже И.В. Полеве1;)3. В 1553 г. ему по- ручается досмотреть «житие», т.е. произвести следствие по делу еретика Матвея Башкина154. В декабре 1561 г. он был при весь- ма странных обстоятельствах зарезан, причем «наряжали (под- говаривали - А.З.) два старца соборныих, а третий, не соборной, тот делал»155. Так вот сыном этого Филофея и был Герман (в миру - Григо- рий) Полев. Григорий постригся в Волоколамский монастырь в 30-е годы XVI в.156 В 1551 г. его уже назначают архимандритом Старицкого Успенского монастыря. Связи со Старицей у Поле- вых были старинными157. Через два с половиной года Герман По- лев снова вернулся в Волоколамский монастырь, где в 1554 г. мы уже видим его казначеем158. Герман Полев пользовался, очевид- но, доверием у монастырского начальства, так как именно ему было поручено в декабре 1553 г. привести в монастырь еретика Матвея Башкина159. Уже вскоре, в 1555 г., Герман Полев был на- значен архимандритом в Свияжский монастырь, где стал правой рукой первого архиепископа казанского, бывшего игумена Воло- коламского монастыря Гурия Руготина. После смерти Гурия (4 де- кабря 1563 г.) Герман Полев как его ближайший сподвижник 12 марта 1564 г. был назначен казанским архиепископом160. Когда московский митрополит Афанасий ушел «на покой» и его место сделалось вакантным, Иван Грозный без колебаний ос- тановил свой взор на Германе Полеве, который в это время нахо- дился в Москве161. И в самом деле, представитель «прелукавых осифлян», поддерживавших опричную политику царя, лютый враг еретического вольнодумия, мелкий дворянин по происхож- дению Герман Полев уже проявил себя в Казани ревнителем пра- вославия, сделавшись сначала правой рукой архиепископа Гурия, пользовавшегося особым доверием царя162, а затем продолжате- лем его политики насильственной христианизации. Но совершенно неожиданно Герман сразу же после занятия митрополичьего престола выступил с менторским поучением, в котором пригрозил царю, что его ждет страшный суд за содеян- ные им поступки163. Речь, конечно, шла об опричных гонениях. Трудно сказать, чем объяснялся такой поворот дела. Может быть, тем что Герман сохранил свою старую близость к старицкому двору, над которым все больше и больше сгущались тучи. Воз- можно, сыграло роль и то, что он «Максима Философа мало не- что отчасти учения причастен был»164. Максим Грек был учите-
лем Сильвестра и Андрея Курбского, т.е. руководящих деяте- лей Избранной рады. Под непосредственным влиянием оприч- ной среды Иван Грозный уже через два дня после восшествия Германа на митрополичий престол отстранил его от исполнения этих новых его обязанностей. На этот раз Иван IV остановился на кандидатуре Филиппа Колычева. П. А. Садиков считает, что она была, по-видимому, при- емлема для всех: будущий митрополит принадлежал к старому боярскому роду, из которого, однако, по крайней мере двое стали опричниками. Лично известный Грозному, Филипп снискал из- вестность незаурядными организаторскими способностями, про- явившимися во время его игуменства в Соловецком монастыре165. По мнению В.Б. Кобрина, царь долго убеждал Филиппа стать митрополитом, «не желая, вероятно, резко рвать с некоторыми кругами боярства»166. Вспомним, что Колычевы были известны своей близостью к старицким князьям167, а Филипп постригся в монахи после «поимания» Андрея Старицкого168. К этому можно добавить, что неудача с осифлянским пре- тендентом на митрополичью кафедру (Германом Полевым) за- ставила Грозного обратить взор на другую могущественную группировку среди высших иерархов - заволжских старцев169. Но из лидеров нестяжателей только две крупные фигуры могли рассматриваться как будущие митрополиты: это новгородский архиепископ Пимен и соловецкий игумен Филипп. Первый, не- смотря на все его расположение к царю, вызывал у Ивана Гроз- ного к себе крайне настороженное отношение, ибо представлял тот самый Новгород, который, по мнению московского госуда- ря, таил в себе крамолу и постоянную готовность к мятежу. Ос- тавалась кандидатура Филиппа, который еще в середине века пользовался расположением царя. В пользу соловецкого игуме- на высказался и освященный собор, тем более что в его состав входило очень мало правоверных осифлян170. По пути из Соловков в Москву Филиппа около Новгорода («яко за три поприща») встретила делегация новгородцев с дара- ми, умоляя его выступить ходатаем за них перед царем, «уже слу- ху належащу, яко царь гнев держит на град той»171. И действитель- но, Новгород все время находился под угрозой царского гнева172. Филипп прибыл в Москву после 2 июля 1566 г.173, а уже 20 июля был составлен приговор о его избрании митрополитом. Из этого в высшей степени интересного документа узнаем, что Филипп просил, «чтобы царь и великий князь отставил оприш- нину: а не отставит царь и великий князь опришнины, и ему в митрополитех быти не возможно». Упрямый и суровый соло- вецкий игумен грозил даже не подчиниться решению собора, если царь не примет его требования об отставке опричнины. Царь милостиво «гнев свой отложил», но решительно заявил, чтобы игумен Филипп «в опришнину и в царьской домовой обиход не
вступался, а на митрополью бы ставился»174. Церковному собору и боярам (по свидетельству жития) удалось упросить Филиппа не отказываться от митрополичьей кафедры. В приговор было внесено, что «в опришнину ему и в царьской домовой обиход не въступатися, а по поставленьи, за опришнину и за царьской до- мовой обиход митропольи не отставливати»175. Однако пригово- ром устанавливалось, чтобы Филипп впредь «советовал бы с ца- рем и великим князем,» как и прежние митрополиты с Иваном III и Василием. Подтверждение старинного права «совета» факти- чески означало уступку Ивана Грозного митрополиту, который получал теперь больше возможностей ходатайствовать за опаль- ных перед царем, смягчать острие опричного террора176. 24 июля Филиппа ввели «на митрополичий двор», а 25 чис- ла состоялась торжественная церемония поставления Филиппа на митрополичий престол177. Первые распоряжения Филиппа имели целью упрочить его собственное положение в высшем церковном учреждении - освя- щенном соборе. Только опираясь на поддержку крупнейших иерар- хов, мог он начать свою борьбу против опричнины. 11 августа 1566 г. архиепископом полоцким назначается бывший игумен Ки- рилло-Белозерского монастыря и бывший епископ суздальский Афанасий, происходивший из семьи стародубских князей Палец - ких178. Палецкие не склонны были выступать в защиту опрични- ны. Боярин Д.Ф. Палецкий еще во время собора 1553 г. принадле- жал к числу сторонников кандидатуры Владимира Старицкого на московский престол179.19 января 1567 г. архиепископом Ростов- ским стал митрополичий казначей Корнилий180. Взаимоотношения Филиппа с царем в скором времени, по- видимому, осложнились. Еще в ноябре 1567 г. Филипп рассы- лал по монастырям послания, призывая молиться за царя, кото- рый отправился в поход воевать «за святые церкви»181. Вместе с тем уже тогда же он начал уговаривать тайно и наедине велико- го князя не совершать тиранств182. Трудно сказать, что побудило московского митрополита, не- смотря на явное неравенство сил, упорно противоборствовать опричнине. Причины для этого могли быть различные. Главным мотивом было сопротивление высших церковных иерархов цен- трализаторской политике правительства Ивана IV. В.И. Ленин видел характерные черты «чистого клерикализма» в следующем: «Церковь выше государства, как вечное и божественное выше временного, земного. Церковь не прощает государству секуля- ризации церковных имуществ. Церковь требует себе первенству- ющего и господствующего положения»183. Именно в силу свое- го стремления к осуществлению этой программы клерикализма церковники должны были выступить и выступали против по- пыток Ивана Грозного покончить с пережитками феодальной раздробленности. Кровавая поступь опричнины отталкивала
-------------- —161 - z> своенравного Филиппа не только как главу русской церкви, но и как одного из тех Колычевых, которые уже давно были извес- тны своими простарицкими и новгородскими симпатиями. Чув- ствуя в московском митрополите своего союзника, старицкий князь Владимир в феврале 1567 г. дает ему несудимую грамоту на все митрополичьи владения Дмитрова, Боровска, Звениго- рода, Романова и Стародуба Ряполовского184. Вопрос о том, когда Филипп открыто выступил против оп- ричнины, очень запутан. Автор жития митрополита сообщает, что после занятия Филиппом митрополичьего престола «неко- лико время православная вера во благочестии зело цветуще»185. Но вот грянул гром - начались между боярами распри. Тогда царь, послушавшись злых советов своих «сродников и прияте- лей», созывает в Москве «совет» из освященного собора и всех бояр186, на котором «возвещает им свою царскую мысль, чтобы ему свое царство разделити и свой царский двор учинити и на се бы его благословили»187. Посоветовавшись с членами освященного собора, Филипп решил «против таковаго начинания стояти крепце». Но коа- лиция высших церковных иерархов сразу же дала трещину: один из них, «славолюбив сый, епископские сан имущу» (воз- можно, Пимен), донес о результатах совещания царю, и когда пришлось высказать свое мнение об опричнине на соборе, одни промолчали, а другие выступили против Филиппа: «Веи же страха ради глаголати не смеющи, овии же, желающе славы мира сего, молчаше». Но Филипп, если верить автору жития, все-таки обратился к Ивану Грозному со следующими словами: «Державный царю! Престани от таковаго неугоднаго начинания... Аще царство на ся разделится, запустеет. И ина глагола многа». С горечью Фи- липп укорял своих собратьев по собору: «На се ли совокуписте- ся, отцы и братия, еже молчати? Что устрашаетеся, еже правду глаголити... И на се ли взираете, еже молчит царский синклит? Они бо обязалися куплями житейскими и вожделели мира тлен- наго»188. Но и это обращение не возымело действия. Архиепис- коп новгородский Пимен, суздальский епископ Пафнутий, ря- занский епископ Филофей и духовник царя благовещенский протопоп Евстафий189 поддержали во всем царя («творяше угод- ие царю»), а остальные промолчали. Только Герман Полев, как мы знаем, и ранее выступавший против опричнины, высказался в поддержку Филиппа. В результате якобы царь разгневался на митрополита и поступил по-своему, введя опричнину190. Историков давно вводил в смущение этот рассказ жития Филиппа: как митрополит мог возражать против учреждения опричнины, когда она была введена за полтора года до занятия им митрополичьего престола? Вопрос становится еще более за- путанным, если в поисках его решения мы обратимся к соста- 6 - 3523
162= ву иерархов, которые, по словам автора жития, присутствова- ли на соборе. Из одиннадцати высших иерархов в житии упо- минаются девять191. К сожалению, вторая половина 60-х го- дов XVI в. - темное время в истории церковной иерархии, и данные П.М. Строева неполны и сбивчивы. Трое владык занимали свои кафедры в 1566-1568 гг.: архи- епископ новгородский Пимен, казанский - Герман и епископ рязанский Филофей192. Четверо иерархов получили назначения лишь с 1567 г. - это ростовский архиепископ Корнилий193, твер- ской епископ Варсонофий194, вологодский епископ Макар193и суздальский епископ Пафнутий196. Герман Крутицкий получил свою епархию в 1568 г. (во вся- ком случае до апреля 1572 г.)197 В Смоленске, по Строеву, до 28 июля 1567 г. епископом был Симон, в 1568 г. - Феофил198, а с 1572 г. на смоленской кафедре находился Сильвестр199. Словом, судя по списку иерархов, помещенных в житии, со- бор об опричнине происходил во второй половине 1567 - в на- чале 1568 г. П.К. Тихомиров приводит следующее загадочное сведение: «В 1567 г. архиепископ Пимен присутствовал на со- боре в Москве, на котором рассуждалось о причинах разделе- ния государства, и был царю угождающим»209. По всей вероят- ности, это сообщение восходит к житию Филиппа201. Но на каком основании оно датируется 1567 г., остается неясным. Положение еще более осложняется, когда знакомишься с рассказом Таубе и Крузе о выступлении Филиппа. По этому рассказу, митрополит Филипп в Успенском соборе в присутствии духовенства и всех бояр заявил: «До каких пор будешь ты про- ливать без вины кровь верных людей и христиан... Татары и язычники и весь свет может сказать, что у всех народов есть за- коны и право, только в России их нет... Подумай о том, что хотя Бог поднял тебя в мире, но все же ты смертный человек, и он взыщет с тебя за невинную кровь, пролитую твоими руками». На следующий день царь приказал схватить тех лиц, которые, как он думал, «побудили митрополита к этому увещанию». Сре- ди казненных были В.Ф. Рыбин-Пронский и др.202 К вопросу о публичном обличении Ивана Грозного мы еще вернемся. Сейчас для нас важно, что Таубе и Крузе связывают выступление Филиппа против опричнины с казнью Рыбина- Пронского и «сторонников и приближенных» митрополита пос- ле Земского собора 1566 г.203 Семья Рыбина-Пронского, как и Филиппа Колычева, была издавна связана со старицкими кня- зьями. Поэтому весьма соблазнительно предположить, что как Таубе и Крузе, так и автор жития Филиппа смешали воедино два выступления митрополита: первое, происшедшее непосред- ственно после Земского собора 1566 г., и второе - в 1568 г. Во второй половине 1566 и в 1567 г. после казни Рыбина-Прон- ского и других «челобитчиков» репрессии на время поутихли.
163:-.....- .£> Возвращена была даже основная масса ростовских и ярославских княжат, сосланных в Казань и Свияжск летом 1565 г. Казалось бы, настало время снова поставить вопрос о полной ликвидации опричнины. Незадолго до нового и на этот раз решающего столк- новения с царем, 30 января 1568 г., Филипп пишет послание в Соловецкий монастырь204. Печальный колорит этого письма и забота его автора о благоустройстве монастырской вотчины по- казывают, что Филипп уже в начале 1568 г. думал покинуть мит- рополичий стол и найти пристанище в Соловецкой обители. О выступлении Филиппа весною 1568 г. сохранилась краткая летописная заметка: «Лета 7000 семьдесят шестаго, месяца марта 22 день... учал митрополит Филипп с государем на Москве враж- довати о опришнины, и вышел из митрополича, и жил в монасты- ре у Николы у Старово»205. Вероятно, именно об этом выступле- нии подробно рассказано в житии. Однажды в Успенский собор во время службы митрополита явился царь «со всем своим во- иньством, вооружен весь, наго оружие нося». Филипп обратился к нему с речью. Он сказал, что своей властью царь подобен Богу, но ему не следует «возноситься» надо всеми. «От начала убо несть слышано благочестивым царем свою им державу возмущати... сия еже твориши, ни во иноязыцех тако обреташеся». Царь резко обо- рвал Филиппа: «Что тебе, чернцу, до наших царских советов дело. Того ли не веси, мене мои же хотят поглотити». Поэтому благо- слови нас. На это последовал ответ: «Наше молчание грех души твоей налагает». Филипп протестовал против двух следствий оп- ричнины: против разделения страны на две части («не разделяти, твоя бо есть едина держава», если же царство разделится, то оно запустеет) и против казней («учинен бо еси от Бога, еже разсуди- ти людей божия вправду, а не мучительски сан держати»). Царь в гневе покинул Успенский собор. По мнению автора жития, особенно негодовали на митрополита опричники «Молюта Скуратов да Василий Грязной со своими единомысленики»206. Опричные казни после выступления Филиппа не уменьшились, а даже увеличились. К лету 1568 г. стали усиленно распространять- ся тревожные вести, что среди бояр зреет заговор, имевший целью посадить на царский престол Владимира Старицкого. Возможно, уже был брошен в темницу бывший конюший И.П. Федоров, ко- торого называли главой заговорщиков. Все чаще недовольные казнями стали обращаться за поддержкой к митрополиту. Сно- ва во время службы в соборе Филипп выступает с поучением царю: «Отнюду же солнце в небеси, несть се слышано благочес- тивым царем свою им державу возмущати»207. Третью речь против опричнины Филипп произносит 28 июля в Новодевичьем монастыре (в день Прохора и Никанора)208. Пово- дом для очередного столкновения послужило то, что Филипп уви- дел в соборе кого-то из опричников в «тафье» (шапке восточного покроя). Митрополит с сарказмом произнес: «Се ли подобает бла- 6*
164- гочестивому царю агаряньский закон держати?» Царь усмотрел в этом недостойный выпад, ибо он был женат на кабардинской княж- не, а в его ближайшем окружении было много татар и черкесов. Чаша его терпения переполнилась. Отдано было распоряжение о подготовке процесса против строптивого митрополита. В сентяб- ре 1568 г., т.е. когда в Москве казнили И.П. Федорова, в Соловец- кий монастырь посылали специальную комиссию во главе с суз- дальским епископом Пафнутием, архимандритом Феодосием, опричником Василием Темкиным-Ростовским и дьяком Дмитри- ем Пивовым209 с детьми боярскими («многих от воиньскаго чину») для расследования деятельности Филиппа210. Митрополит был обвинен в «порочном поведении»211, его вре- менно отстранили от дел и отправили в Богоявленский монастырь (за Ветошным торгом, в Китайгороде)212. В Соловецком монасты- ре во время ревизии опечатали казну213. Нашлись и лжесвидете- ли214. Среди них был соловецкий игумен Паисий, ученик митропо- лита, которому якобы посулили епископский сан за выступление против Филиппа. Василий Темкин и Феодосий составили обвини- тельный акт, который Пафнутий не захотел подписать215. Суд над Филиппом состоялся на импровизированном засе- дании Земского собора, на который, однако, самого митрополи- та не допустили («ни со оклеветающими его постави»)*16.4 но- ября его «из святительского сана свергоша»217. Поддерживавший Филиппа архиепископ казанский Герман 6 ноября был казнен218. Не зная о соборном решении или не желая ему подчиниться, митрополит 8 ноября (в Михайлов день) произносит очередную проповедь. В это время в церковь ворвались опричники во главе с А.Д. Басмановым (по Таубе и Крузе - Малютой Скуратовым), сорвали с Филиппа облачение и отправили митрополита в мо- настырь Николы Старого (или Богоявленский), а затем в Твер- ской отрочь монастырь219. И ноября новым митрополитом из- бирается архимандрит Троице-Сергиева монастыря Кирилл220. 23 декабря 1569 г. во время похода Ивана IV на Новгород быв- ший митрополит Филипп, как передавала из уст в уста народная молва, был задушен Малютой Скуратовым за то, что отказался благословить царя на разгром «новгородских изменников»221. * * * Столкновение митрополита Филиппа с Иваном Грозным было наиболее ярким эпизодом борьбы между церковью - этим «государством в государстве» - и самодержавной властью за политическое преобладание. Исследуя особенности иммунитетной политики в опричные годы, С.М. Каштанов установил, что именно тогда происходит восстановление тарханных привилегий монастырей, уничтожен- ных еще в период правления Избранной рады . С.М. Кашта-
... ...— 165--------------- -г> нов объясняет этот парадоксальный факт стремлением прави- тельства заручиться поддержкой церковных феодалов в борьбе с княжеско-боярской оппозицией. Однако этого объяснения недостаточно. Несомненное возвращение к удельной старине, обнаруживающееся в опричной политике Грозного и проявив- шееся, в частности, в иммунитетных мероприятиях, объясняет- ся тем, что царь выбирал старые формы для осуществления но- вых целей. А одной из новых задач, которые поставлены были в опричные годы, стало полное подчинение церкви государству. Поэтому в широкой практике раздачи льгот духовным феода- лам нельзя не увидеть стремления Ивана IV привязать к себе монастыри-вотчинники, противопоставить их высшей церков- ной иерархии - митрополиту и епископату: митрополиту царь (в отличие от Владимира Старицкого) так и не выдал ни одной жалованной грамоты. С.М. Каштанов обратил внимание на тот примечательный факт, что после 1563 г. отменялась подсудность монастырских властей в светских делах митрополиту и еписко- пам, прокламированная еще Стоглавом. Отныне тяжбы настоя- телей со светскими лицами подлежали светскому суду223. Толь- ко при помощи и поддержке со стороны могущественных духовных корпораций можно было сломить сопротивление ру- ководящей верхушки русской церкви. Лишь после того как эта цель была достигнута, Иван IV снова (в середине 70-х годов) ставит вопрос о сокращении монастырских привилегий224. Гибель Филиппа сопровождалась почти полным «перебором» церковных иерархов. Сторонника строптивого митрополита полоцкого архиепис- копа Афанасия Палецкого еще 17 мая 1568 г., т.е. в самый разгар борьбы царя с митрополитом, отправили в Кирилло-Белозер- ский монастырь (место его пострижения). В том же году про- изошла смена крутицкого епископа: вместо осифлянина Галак- тиона владыкой становится Герман. Во время новгородского похода Иван IV приказал «ограбить догола тверского епископа»225. Варсонофий, как известно, был сподвижником Германа Полева. Он покидает тверскую епархию и уходит «на покой» в Казанский Спасо-Преображенский мо- настырь. Тогда же сведен с престола один из основных против- ников Филиппа - архиепископ новгородский Пимен. Его сосла- ли в монастырь в Венев, где он вскоре и умер. По словам автора жития Филиппа, гонениям подверглись все враги митрополи- та. Архиепископа рязанского Филофея также «из сана изверг- ше»2*6. Последний раз 22 ноября 1569 г. упоминается коломен- ский епископ Иосиф227. По данным П.М. Строева, 26 ноября 1569 г. умер пресловутый враг Филиппа суздальский епископ Пафнутий. Готовя поход на Новгород, Иван IV заточил троиц- кого игумена в ноябре 1569 г. в Хутынский монастырь228. Гони- тели митрополита Филиппа игумен соловецкий Паисий и со-
борные старцы были подвергнуты репрессиям. Затем, в июле 1570 г. были убиты архимандриты Солотчинского и Печерско- го монастырей229. Странное совпадение этих ноябрьских дат со смертью Филиппа и новгородской экспедицией Ивана IV нельзя считать случайным. Не совсем ясны данные о вологодском епис- копе. В 1568-1571 гг. произошла смена смоленского епископа. Только архиепископ ростовский Корнилий благополучно пере- нес все опричные бури. Опалы, постигшие как сторонников митрополита, так и его противников из среды высших церковных иерархов, показыва- ют, что дело митрополита Филиппа отнюдь не сводится к лично- му противоборству с ним царя Ивана IV. Это была одна из после- дних страниц той длительной борьбы, которую вела сначала великокняжеская, а потом царская власть, за включение церкви в государственный аппарат230. Неизбежность и закономерность ее исхода определялись тем, что русская церковь в XVI в. представ- ляла собой один из наиболее стойких рудиментов феодальной раздробленности, без трансформации которого не могло быть и речи о полном государственном единстве. Союз с представителя- ми сильной воинствующей церкви на Руси существовал лишь до тех пор, пока он был необходим московским государям в их борь- бе за установление единодержавия. Как только эта задача была выполнена, а практика монастырей-вотчинников (их крупное зем- левладение) и церковно-политическая теория (превосходство духовной власти над светской) вошли в резкое противоречие с теорией и практикой русского самодержавия, этот союз сначала дал глубокую трещину, а потом и рухнул. Подавив открытое сопротивление церкви правительствен- ным мероприятиям, Ивану IV удалось достигнуть крупного ус- пеха в централизаторской политике. Но лишь в XVII в., после столкновения Никона (кстати говоря, поднявшего на щит мит- рополита Филиппа)231 с царем Алексеем Михайловичем и в ре- зультате реформ Петра I, церковь была окончательно включена в бюрократический аппарат абсолютистского государства.
Глава VI Конец удела Владимира Старицкого и разгром Новгорода Земский собор 1566 г. поставил перед правительством Ива- на IV сложную внешнеполитическую задачу - продолже- ние борьбы за присоединение Прибалтики к России. Первая половина 1567 г. прошла в подготовке нового похода на Литву, в сложных дипломатических переговорах и в строи- тельстве опричного управления страны. После взаимных усту- пок, сделанных царем и митрополитом при избрании Филиппа Колычева на митрополичий престол, поутихли репрессии. 3 фев- раля Иван IV отправился в очередную поездку по опричным территориям, в первую очередь на Вологду, куда он прибыл «дос- мотрите градсково основание... и всякого своего царского на Вологде строениа». Только 29 июня царь вернулся в Москву1. Международная обстановка для России в 1567 г. складывалась благоприятно. Мирные отношения с Крымом в 1567-1568 гг. на- рушались только отдельными набегами крымских мурз, не под- чинявшихся Девлет-Гирею. Афанасий Нагой настойчиво вел в Бахчисарае переговоры с дряхлеющим ханом об установлении прочного мира на юге страны, столь необходимого России для окончательного решения балтийского вопроса2. Внешнеполити- ческие позиции Русского государства на северо-западе также уп- рочились после заключения 17 февраля 1567 г. в Москве союзно- го договора со шведским посольством Нильса Гюлленштерна. Условием утверждения договора со Швецией была выдача сестры польского короля Екатерины Ягеллонки замуж за Ивана IV3. Царь считал, что этой женитьбой он приобретает право на польский престол. Такие «детали», как наличие мужа Екатерины - герцога финляндского Юхана и царицы Марии Темрюковны, в расчет, конечно, не принимались. Чтобы закрепить достигнутое соглаше- ние, в Швецию было отправлено большое посольство во главе с боярином Иваном Михайловичем Воронцовым4. К 1567 г. относится попытка Ивана Грозного укрепить дип- ломатические отношения с Англией - потенциальным союзни-
168^ ком России и Швеции на международной арене. Речь шла, та- ким образом, о создании русско-шведско-английского союза5. Еще 20 августа 1561 г. в Москву по пути в Персию прибыл анг- лийский торговый агент Антоний Дженкинсон. Здесь он про- был до весны следующего года, когда, получив от царя разреше- ние на проезд по Волге, отправился в дальнейший путь6. Ровно через два года после этого визита в Москву Дженкинсон на об- ратном пути в Англию снова посетил русскую столицу. Он пе- редал Ивану IV товары, которые были приобретены им в Пер- сии для царя, и прожил зиму в Москве, ведя торговые переговоры с царем. 28 июля 1564 г. он направился в Англию7. Вскоре после того как Дженкинсон покинул Россию, летом 1565 г., в Москву явился с рекомендательными письмами от ко- ролевы Елизаветы и испанского короля Филиппа итальянец Ра- фаэль Барберини (житель Антверпена), дядя папы Урбана VIII8. Ему удалось добиться больших торговых льгот от московского правительства, что вызвало крайнее недовольство Лондона9, косо смотревшего на своих нидерландско-испанских соперников. В Россию снова был отправлен предприимчивый Дженкинсон, ко- торый прибыл в Москву 23 августа 1566 г. Посланец английской королевы вызвался исполнить поручение царя доставить ему ис- кусного архитектора, а также врача, аптекаря и мастеров, умею- щих разыскивать серебро и золото10. Дженкинсон отбыл обратно в Англию, и в 1567 г. эти люди были уже в России. Готовясь к решительной схватке с Сигизмундом II, Иван IV в апреле 1567 г. отправил в Англию своих купцов Степана Твер- дикова и Федора Погорелого, а 22 сентября 1567 г., т.е. через два дня после того, как Иван IV выступил в новый ливонский по- ход, англичане получили большие торговые привилегии. Они включали, в частности, позволение вести торговлю в Казани, Астрахани, в Поморье, Юрьеве и других районах России. Это было монопольное право, ибо гавани для купцов, не принадле- жавших к английской Московской компании, закрывались11. Условием предоставления этой привилегии было заключение политического союза России с Англией12. В ноябре 1567 г. Дженкинсон писал Елизавете: «Царь требу- ет, чтобы ея корол. вел-во и он были заодно соединены (против всех своих врагов)». Иван IV настоятельно просил «соединиться с ним заодно против поляков», прислать мастеров, умеющих стро- ить корабли. Царь просил согласия на заключение тайного дого- вора о предоставлении права временного убежища тому из дого- варивающихся монархов, с кем случится «какая-либо беда»13. Судя по этой просьбе, новые переговоры с Дженкинсоном проис- ходили тогда, когда царь вернулся после неудачного похода и уже мысль о боярских изменах снова запала в его воображение. Убедившись в невозможности добиться присоединения Риги путем переговоров с польским королем и сознавая трудности
вооруженной борьбы за Прибалтику, русское правительство в 1567 г. попыталось решить балтийский вопрос путем создания в Ливонии государства, зависимого от России. Рига, находив- шаяся в вассальных отношениях к польскому королю, все вре- мя испытывала угрозу потери своей призрачной самостоятель- ности. Этим и хотел воспользоваться Иван IV, строя свои расчеты на поддержке орденских кругов. Весной 1567 г. литовский гетман Ходкевич предпринял не- удачную попытку осадить Ригу14. Как сообщает Штаден, узнав об осаде Риги, царь послал за находившимся в русском плену Вильгельмом Фюрстенбергом15. Бывший ливонский магистр находился в почетной ссылке, получил поместье и, как писал Фейт Зенге, пользовался вниманием царя16. По словам Штаде- на, он получил в кормление г. Любим17. Расчет царя на создание буферного государства в Ливонии на этот раз не осуществился: Фюрстенберг отказался стать во главе Ливонии и был снова от- правлен в Любим, где вскоре и умер18. Итак, открытая вооруженная борьба за Ливонию была не- минуема. Неудачный исход русско-польских переговоров 1566- 1567 гг. повлек за собой возобновление военных действий. Царь Иван Грозный рассчитывал, что задуманный им большой поход в Ливонию принесет новые успехи русскому оружию и заста- вит правительство Великого княжества Литовского быть уступ- чивее, чем оно было до тех пор. Решение о новом походе было принято 3 сентября. Отправив 12 сентября надежные опричные полки в Калугу (для обеспечения южного фланга русских войск), сам царь 20 сентября с ближайшим опричным окруже- нием поехал к Троице, откуда 23 сентября направился к Новго- роду. Как обычно, царя должен был сопровождать Владимир Старицкий, получивший приказ «сходитца» с ним в Твери. Зем- ским воеводам назначались два сборных пункта: Боровск и Ве- ликие Луки. В Боровск должны были прибыть с дворянскими войсками И.Ф. Мстиславский (из Коломны) и И.П. Яковлев (из Серпухова). Отсюда им предстояло двигаться через Вязьму в Великие Луки, с тем чтобы поспеть туда к Дмитриеву дню, т.е. к 26 октября. В Великие Луки также подтягивались смоленские войска Л. А. Салтыкова, дорогобужско-вяземские И. А. Шуйского и ржевские И.И. Пронского. Из Великих Лук решено было «схо- дитца всем на дворцах». Сюда же «к дворцам» прибыл и царь с опричниками19. Уже когда поход фактически начался, на Русь явился литовский посланник Юрий Быковский, которого царь принял 5 октября «в шатрех на полех» в селе Медне, объявил ему «неправду» литовского государя и посадил «за сторожи»20. 22 октября Иван IV и Владимир Старицкий через Торжок доб- рались до Новгорода, где они пробыли восемь дней21. План похода был таков: царь с опричным войском идет с севера через ливонс-
20 60 50 bHn I.______________ OwaMoe ладим» Муро м»^,« №г°Род СевеРскнй PePnrgn ^ЧРним ?°Р*он0 л * °^4а аши/ ₽octobo/|H<WM /6 20 Нена» н «РУЦ^ V г°^ель) Сг^°Дуб Коз^ьс7«; Переясямл Ряя д Оо ЬолхоВ Open Одоев| Н080Си7ь °*°Рп<а,а-, Условные обозначения. 1 • Коломенское, 2 • Звенигород, 3 - Руза, 4 • Можайск, 5 - Верея, 6 Вязьма, 7 - Боровск, 8 - Медынь, 9 - Серпухов, 10 • Малоярославец, И - Таруса, 12 Мосальск, В • Мещовск, 14 Воротынск, 15 Белен, 16 • Перемышль, 17 • Волок Дамской 18 Клин 19 • Дмитров. 20 - Александрова слобода, 21 Юрьев Польским 22 Переяславль. 23 - С'тародсб, 24 - Шуи, 25 • Углич, 26 • Троицким монастырь

172- кие города Режицу и Лужу и сходится на Ршанском (Оршанском) яме с великолуцким (земским) войском И.Ф. Мстиславского22. Однако совершенно неожиданно царь решил поход в Ливо- нию не начинать23. На совещании на Ршанском яме присут- ствовали Иван IV с царевичем Иваном, Владимир Старицкий и бояре И.Ф. Мстиславский, И.И. Пронский, И.В. Шереметев Меньшой, И.П. Яковлев, Л.А. Салтыков, П.С. Серебряный, М.И. Вороной-Волынский. На совете был поставлен вопрос: продолжать ли поход «к неметцким городам» или его «отста- вить»? Выяснились серьезные недостатки организации похода. Артиллерия (наряд) двигалась «неспешно». Многие посошные люди к наряду «не поспели, а которые пришли, и те многие раз- бежались, а которые остались, и у тех лошади под нарядом не идут»24. Сказывалась осенняя непогода. Без артиллерии рас- считывать на успешную осаду немецких крепостей было нельзя, оставалось только ждать ее подхода. Большие трудно- сти испытывали царские полки с продовольствием: им «в ук- раинных городех прокормитись не мочно». Вместе с тем из пограничных городов и от лазутчиков приходили неутешитель- ные сведения, что король собирает войско не то в Минске, не то в Городке и рассчитывает прибыть в Николин день или как только «путь станет» в Борисов. В Борисове, Чашниках, Лу- комле и других местах находились «со многими людми» ли- товские гетманы. Король, как сообщали перебежчики, намере- вается идти к Полоцку, или к другим русским порубежным крепостям (Уле, Копью) или даже к Великим Лукам. Создава- лась реальная угроза удара в тыл царским войскам. Поэтому продолжать поход в Ливонию уже не имело смысла. Царь ре- шил повернуть в Москву. Часть воевод была оставлена на Лу- ках и в Торопце для прикрытия рубежей от возможного наступ- ления «литовских людей»25.13 ноября царь уже был в Красном Городке (на Псковщине), откуда направился в Москву26. О причинах поспешного возвращения Ивана IV с театра во- енных действий сохранились и другие весьма сбивчивые рас- сказы современников. Еще к лету 1567 г. четверо виднейших московских бояр - И.Ф. Мстиславский, М.И. Воротынский, И.Д. Бельский и И.П. Федоров - получили через слугу Воротынских И.П. Коз- лова письмо от Сигизмунда II и литовского гетмана Григория Ходкевича с предложением перейти «под королевскую руку». В письмах польского короля выражалось лицемерное сожале- ние, что в России «нужа» творится как над «великими людми, так середними и меньшими». Пытаясь сыграть на феодальной спеси московских вельмож, Сигизмунд II удивлялся, как это так Иван Грозный «унизил» И.Д. Бельского, сделав его всего-навсего владимирским наместником, а И.Ф. Мстиславского - новгород- ским. Льстя М.И. Воротынскому, король писал, что его род по
173- своей знатности не уступает великим князьям московским. Он вспоминал, как еще отец князя Михаила хотел со своим уделом перейти в Литву, за что был посажен в заточение на Белоозеро, где и умер. Не забыл король и того, что Иван IV хотел «крово- проливство вчинити» над И.П. Федоровым. Всем этим вельмо- жам за измену московскому царю сулили почести и даже «уде- лы» в Литве, а гарантией исполнения обещаний являлся пример Курбского. В июле - начале августа от имени бояр были изго- товлены ответы, содержавшие резкую отповедь королю и гет- ману27. Исследователи уже со времени И.М. Карамзина спра- ведливо связывали составление этих ответов с самим Иваном Грозным28. Но это была лишь внешняя сторона дела. В Литве и на Руси поговаривали, что русские вельможи (и в их числе И.П. Федо- ров) вступили в какие-то тайные отношения с Сигизмундом II. Польский хронист Мартин Бельский рассказывает следующее. В 1568 г. (дата ошибочна: надо 1567 г.) Сигизмунд II, собрав невиданное дотоле войско, пришел под Радошковичи (в 24 ми- лях от Вильны), откуда он решил совершить поход на Москву. Польский король получил известие от своего посла Козлова, москвитина по происхождению, что знатнейшие московские вельможи хотят перейти под его покровительство и выдать царя, как только король появится с войском. Однако царь узнал об этом и посадил Козлова на кол. Тогда, бесплодно простояв в Радошковичах, Сигизмунд распустил часть войска, а сам вернулся в Гродно29. Автор ливонской хроники Кельх (конец XVII в.) под 1567 г. сообщает о заговоре «ближайших родственников» царя и «знат- нейших бояр (речь шла у него о Владимире Старицком, Михаи- ле Темрюковиче и др.). Поход Сигизмунда II был якобы про- диктован желанием «ободрить» этих заговорщиков. Дело кончилось тем, что один из заговорщиков «открыл все царю, надеясь избежать этим наказания»39. Еще более запутанна другая прибалтийская версия, которую мы находим в донесении 1578 г., обнаруженном в Ревельском архиве. «Когда московит намеревался идти (войной) на Полоцк и его осадить, то, не доходя 10 миль до этого места, было полу- чено им известие - грамота или запечатанное приказание, что там в Москве 7600 бояр согласились убить великого князя и решились на то за его ужасное тиранство. Известясь о сем, бро- сил он войско и по почте31 возвратился в Москву, так что, как всем известно, в то время осада была оставлена. И получив до- несение, московит составил особый народ, названный им оприч- ниной, предоставив власть убивать всех тех бояр, с их семьей и приятелями, которые против него замыслят. И те опричники, одетые во все черное, продолжали несколько лет неистовство- вать»32. Ревельский хронист Б. Рюссов (1578 г.) писал, что «ве-
174: ликий князь подозревал своих людей в том, что они хотят пре- даться польскому королю, но это была неверная клевета»33. В этом сообщении при всей его хронологической путанице (взятие Полоцка и учреждение опричнины были еще до 1567 г.) слышится все та же версия о боярском заговоре во время какого- то похода Ивана IV на Литву Примерно осенью 1570 г. А. Шлих- тинг писал польскому королю в своей записке: «Когда, три года тому назад, в[аше] к[оролевское] в[еличество] были в походе, то много знатных лиц, приблизительно 30 человек с князем Иваном Петровичем (Шуйским34) во главе вместе со своими слугами и подвластными письменно обязались, что передали бы великого князя вместе с его опричниками в руки в[ашему] к[оролевскому] в[еличеству], если бы только в[аше] к[оролевское] в[еличество] двинулись на страну». Как только в Москву пришли вести, что король отступил, «многие пали духом». Тогда Владимир Стариц- кий, И.Д. Бельский и И.Ф. Мстиславский взяли у Федорова спи- сок заговорщиков «под тем предлогом якобы имелись еще дру- гие, которые хотят записаться». На самом же деле список был передан царю, который якобы по нему и «по сей день казнит всех записавшихся или изъявивших согласие, равно как лиц из псков- ских и новгородских областей»35. Очень сбивчив рассказ, содержащийся в «Записках» Генри- ха Штадена. Выступление недовольных опричниной, по Шта- дену, было прямым следствием расправы с И.П. Федоровым: «У земских лопнуло терпение! Они начали совещаться, чтобы из- брать великим князем князя Володимира Андреевича, на доче- ри которого был женат герцог Магнус, а великого князя с его опричниками убить и извести. Договор был уже подписан»36. Как видим, этот рассказ не согласуется с известием Шлихтин- га-Мартина Бельского о «заговоре 1567 г.». Во-первых, по Штаде- ну, заговор земских возник после казни И.П. Федорова. Во-вторых, Штаден говорит не о переходе на сторону польского короля, а о стремлении поставить на престол князя Владимира. Штаден в дан- ном случае сближается с автором Пискаревского летописца, где говорится, что «стали уклонятся князю Володимеру Андрееви- чю»37. Наконец, в-третьих, упоминание о «договоре» скорее согла- суется с рассказом новгородской летописи о начале похода 1569— 1570 гг. на Новгород: подложное «челобитье», состряпанное Петром Волынцем в Софии (в нем якобы изложено «всех новго- родцев желание со всем уездом королю оному поддатся»)38, может быть сопоставлено с «договором» недовольных земских людей. В приведенных рассказах не все, однако, ясно. Почему, напри- мер, царь на протяжении трех лет казнил виновных в измене, когда он мог расправиться с ними сразу: ведь их список был у него под рукой. Странно также, что Иван IV не подверг наказаниям уже в 1567-1568 гг. Владимира Старицкого, И.Ф. Мстиславского и И.Д. Бельского за их участие в «заговоре». Наконец, совсем
необъяснимо полное умолчание о «заговоре» Таубе и Крузе, вхо- дивших в опричнину, т.е. как будто весьма осведомленных лиц. Нет никаких сведений о «заговоре» И.П. Федорова и в русских источниках, и у Курбского. Рассказ Мартина Бельского раскры- вает перед нами политические расчеты польского короля в нача- ле его похода, полагавшегося больше на поддержку московской аристократии, чем на военные успехи39. Сообщение Шлихтинга, адресованное Сигизмунду II, учитывает эти надежды польского монарха, приводя их в соответствие с официальной версией рус- ского правительства о причинах казни «изменников». Словом, все рассказы иностранных авторов о «заговоре» И.П. Федорова передают лишь разнообразные слухи об изме- нах, распространявшиеся в России и за ее пределами. Сами они не дают еще оснований считать, что эти слухи соответствова- ли реальным фактам. События осени 1567 г. можно восстановить примерно так: Си- гизмунд II Август, готовя поход на Полоцк, стремился отвоевать земли, захваченные незадолго до этого Иваном IV. Особенную опасность он видел в тех выстроенных русскими в 1566-1567 гг. крепостях (Ула, Копье и др.), которые служили для России оборо- нительным поясом на западе и вместе с тем плацдармом для на- ступления в глубь Литвы. Польский король рассчитывал также на поддержку со стороны московской вельможной оппозиции оп- ричнине. Побег в Литву Курбского и его сподвижников, казалось бы, давал для этого некоторые основания. Польский король выступил с войском, которое по одним дан- ным, насчитывало 60 тысяч человек (Кельх)40, а по другим - даже 100 тысяч (Стрыйковский)41. По более точным сведениям, в вой- ске было около 47 тысяч человек42. С 20 октября по 21 ноября Сигизмунд-Август пробыл в Лебедеве, далее двинулся на юго- восток. С конца ноября до середины декабря он находился в Ра- дошковичах, а затем, отправив войско в Борисов, Сигизмунд пе- ребрался в Койданы, где находился до 18 января 1568 г.43 С целью подготовки почвы среди той части московской зна- ти, которая вышла из литовско-русских родов, в Москву еще до выступления в поход был направлен с доверительными пись- мами короля к московским вельможам Козлов. Ответа король, очевидно, не получил, Козлов же, как уже говорилось, был каз- нен44. Недостаточно тщательная подготовка похода и опасное движение польско-литовских войск по направлению к Полоцку лишили Ивана IV надежды добиться победой над Ливонией того, чего он не смог получить дипломатическим путем. Вернувшись с театра военных действий, царь и решил найти виновников по- стигнувших его неудач. Одной из причин провала похода в Ли- вонию было то, что посошные люди не обеспечили своевремен- ную доставку артиллерии. Когда царь вернулся из Великих Лук, опричники по его приказу казнили известного дьяка Казарина
176- Дубровского (очевидно, 12 декабря)45 по обвинению в получе- нии посулов с княжат и детей боярских, в результате чего «пе- ревозка пушек выпадала на долю возчиков самого великого кня- зя, а не воинов или графов»46. Казарин Юрьев сын Дубровский, происходивший из среды новгородских детей боярских47, уже в 50-х годах был большим дьяком и вместе со своим сыном Рома- ном числился дворовым сыном боярским по Москве48. В 1554— 1557 гг. он служил дворцовым дьяком в Новгороде49. В 1558- 1559 гг. Дубровский считался московским дьяком, принимал участие в посольских делах50. В 1564-1565 гг. он уже сделался одним из астраханских воевод51. Наконец, в 1566 г. он вместе с Никитой Фуниковым, находясь на Казенном дворе, принимал крымских и ногайских послов52. Царь не ограничился только расправой с Дубровским. На па- мять ему пришли письма короля Сигизмунда к московским вель- можам. «При возвращении своем в Москву, - сообщает Шлих- тинг, - в то время, когда польский король, разбив лагерь у Радошковиц, желал преследовать его с войском, тиран счел подо- зрительными для себя некоторых из воинов и среди других кня- зя Иоанна Петровича»53. Судя по Шлихтингу, на И.П. Федорова постарались возвести самые нелепые обвинения И.Д. Бельский и И.Ф. Мстиславский (всем троим писали в 1567 г. польский ко- роль и гетман Ходкевич). Это было сделано, возможно, с целью отвести от себя всякие подозрения (тем более что самого Федо- рова в Москве не было: он находился в Полоцке). К ним присое- динился и Владимир Старицкий, долгие годы пребывавший в страхе за свою жизнь. Участь Федорова была решена. И.П. Федоров вызывал подозрения царя не только тем, что к нему писал польский король54, но и всей своей политической деятельностью. Иван Петрович Федоров происходил из старинной боярской фамилии, обосновавшейся при великокняжеском дворе еще в на- чале XIV в. У внука известного боярина Акинфа Гавриловича Анд- рея Ивановича было восемь сыновей; из них вторым по счету был Иван Хромой, четвертым - Иван Бутурля и восьмым - Михаил55. Внук Ивана Андреевича Хромого и дед И.П. Федорова Фе- дор Давыдович уже в 1475-1477 гг. был видным боярином при дворе Ивана III56. Федор Хромой, как, впрочем, и его отец, владел землями на Белоозере57, которые позднее унаследовал И.П. Федоров. Его двое детей - Григорий и Петр принадле- жали к числу известных деятелей времени Василия III. ГФ. Да- выдов к 1501 г. стал окольничим, а к 1506 г. - боярином58. В 1507-1509 гг. он наместничал в Новгороде, где в 1508/09 г. зак- лючил перемирие со Швецией59. Вел также переговоры с Лит- вой и переписывался с литовскими представителями60. Его на- зывали старшим среди бояр. Последние сведения о нем относятся к 1521 г.61 Падение его относят примерно к тому же
<3: "' 177-------- ••••• - времени, что и его сподвижника Юрия Малого. Его младший брат П.Ф. Федоров сделался одновременно с ним окольни- чим (в 1501 г.), но боярское звание так и не получил, сравни- тельно рано сойдя с исторической сцены (последний раз упо- мянут в источниках в 1509 г.)62. Петр Федорович женился на дочери ярославского князя Семена Романовича63. Возможно, этим обстоятельством объясняется давняя близость его сына к А.М. Курбскому. Более громкой была судьба потомства младшего сына Анд- рея Ивановича Михаила. Федор Михайлович Челядня сделал- ся боярином Василия Темного и получил от него еще до 1451- 1456 гг. в вотчину земли Бежецкого уезда64. В 1462 г. он выполнял важную дипломатическую миссию московского пра- вительства, будучи послан великим князем в Новгород65. Он же являлся одним из лиц, ведавших судом по земельным делам66, и вместе с Иваном Юрьевичем Патрикеевым подписал в 1461/62 г. духовную Василия II67. Умер Ф.М. Челядня вскоре после вок- няжения Ивана III68. Боярин Петр Федорович Челяднин промелькнул в источни- ках 70-х годов XV в.69 О его сыне Иване Петровиче до нас вовсе сведений не дошло, вероятно, в связи с его ранней смертью. Зато дети Андрея Федоровича при Василии III были виднейшими деятелями. Боярин и конюший (с 1508 г.) Иван Андреевич Че- ляднин после взятия Пскова в 1510 г. некоторое время был там наместником70, в 1514 г. он попал в плен во время битвы под Оршей и в 1516 г. умер на чужбине. Его брат, Василий Андрее- вич, примерно к 1507 г. стала дворецким, а в 1513 г. получил еще и боярское звание. Он также умер в начале 1516г. Женат он был на сестре И.Ф. Телепнева-Оболенского, временщика в годы ре- гентства Елены Глинской. Сын Ивана Андреевича Иван (шу- рин князя Ю.В. Глинского) только в 1539 г. унаследовал звание конюшего и боярина и, очевидно, около 1541 г. умер. Его сестра была замужем за Д.Ф. Бельским. После смерти Ивана Ивановича в семье Челядниных не ос- талось больше лиц мужского пола. Но дочь Василия Андрееви- ча вышла замуж за своего дальнего родича Ивана Петровича Федорова (сына П.Ф. Давыдова)71, который таким образом стал единственным наследником громадных владений и сословных привилегий Давыдовых и Челядниных72. Жизнь Ивана Петровича поначалу складывалась не очень удачно. Ранняя смерть отца, не успевшего достичь тех почестей, которые выпали на долю его дальних родичей, заставила самого Ивана Петровича долго и настойчиво бороться за сохранение своего места среди московской аристократии. Появившись в разрядах в качестве первого воеводы правой руки весной 1536 г., он становится непременным участником походов 1536— 1541 гг.73 В марте 1542 г. он еще упоминался среди тех сравни-
178= тельно многочисленных княжат и детей боярских, «которые в думе не живут, а при послех в избе были»74. Время получения Федоровым боярского звания и семейного для Челядниных титула конюшего точно неизвестно. Возможно, что это было как-то связано с возвышением Воронцовых, которые, как и Иван Петрович, принадлежали к старомосковским боярам. Во всяком случае, когда в июле 1546 г. Иван IV казнил И.И. Кубен- ского, Ф.С. и В.М. Воронцовых, в опалу попал боярин и конюший И.П. Федоров. Ему удалось избежать смерти потому, что «он про- тив государя встреч не говорил, а во всем ся виноват чинил»75. Но даже эту опалу и ссылку на Белоозеро (где находились его родовые владения) Федоров сумел использовать для даль- нейшего продвижения по служебной лестнице. Судя по припис- ке к Царственной книге, сделанной, вероятно, уже после казни Федорова, Иван Петрович принял участие в заговоре коалиции Ростовских-Захарьиных, которым удалось в ходе народного вос- стания 1547 г. свергнуть правительство Глинских и временно прийти к власти76. Годы правления Избранной рады отмечены деятельным участием И.П. Федорова в политической жизни страны. Он снова получает чин боярина и конюшего77. «А кто был конюшим, тот считался честью, первым среди бояр»78. Во время событий 1553 г. Федоров твердо поддерживал кандида- туру сына Ивана IV на русский престол. Казалось бы, именно после этого следовало бы ожидать дальнейших успехов Федорова при дворе. Однако жизнь его сложилась иначе. Примерно на десять лет он удаляется из Моск- вы, получает назначения на почетные, но далекие от столицы наместничества и в довершение ко всему теряет звание коню- шего79. В апреле 1554 г. Федоров наместничает в Пскове80. В 1555 г. Иван Петрович воюет где-то «в черемисах»81, а весной 1556 г. он появляется в качестве воеводы и наместника в Сви- яжске82. В феврале 1559 - апреле 1560 г. Федорова мы застаем в той же роли, но уже в Смоленске83. В сентябре 1562 - феврале 1563 г. его переводят в Юрьев Ливонский, где он находится до прибытия князя Андрея Курбского84. Разгадку этого неожиданного поворота в судьбе Федорова следует искать в той роли в политической жизни, которую иг- рал конюший, т.е. фактический глава Боярской думы. В 1582 г. Антоний Поссевино вскользь упоминал, что в Москве уже 30 лет не было конюшего, который якобы обладал правом выби- рать царя в том случае, когда государство остается без правите- ля85. В какой мере Поссевино правильно понял существо пол- номочий конюшего, сказать трудно. После мартовских событий 1553 г., когда Боярская дума пыталась в вопросе о наследнике престола проявить своеволие, царь решил обезглавить «боярс- кий синклит», ликвидировав звание конюшего, а И.П. Федоро- ва отослать подальше от столицы Русского государства.
Р.Г. Скрынников оспаривает этот вывод, ссылаясь на то, что рас- сказ Поссевино - это «позднее известие»86. Но дело в том, что оно подтверждается русскими источниками, в которых после 1553 г. исчезает именование Федорова конюшим. Этот аргумент Р.Г. Скрынников стремится отвести ссылкой на единственное упоминание о «конюшестве» Федорова в позднем списке Про- странной редакции разрядных книг87. В данном случае перед нами, возможно, результат чисто меха- нической ошибки переписчика разрядной записи, повторившего звание Федорова, встречавшееся ему в записях за более ранние годы. Утверждение же Р.Г. Скрынникова, что «в подлинных до- кументах И.П. Федоров именуется обычно боярином и воеводой без дальнейших титулов»88 в частности до 1553 г., не соответствует действительности. Так, в разрядах с 1549 до августа 1553 г. он все- гда именуется боярином и конюшим89, кроме специфического свадебного разряда 1549 г.90 В летописи И.П. Федоров тоже на- зывается конюшим под 1551 г.91 Ссылка Р.Г. Скрынникова на посольские дела и Царственную книгу92 ничего не доказывает, ибо свидетельство первого источника относится уже к 1558 г., а второй составлен после казни боярина. Общее же соображение о том, что царь мог лишить в 1553 г. Федорова титула «разве что в наказание за верную службу»93, говорит об остроумии самого Р.Г. Скрынникова, но ничего не прибавляет к существу спора. Должность конюшего могла казаться царю опасной, ибо связана была с поставлением на царство, а как расправлялся Иван IV даже с верными слугами, когда они начинали ему внушать опасения, хорошо известно. Когда в 1563 г. русское правительство решительно встало на пути к введению опричнины, И.П. Федоров снова оказался среди царских приближенных. Осенью 1563 и летом 1566 г. он принимает участие в переговорах с литовскими послами94. В это время его резиденция находится «на Казенном дворе», т.е. он ведает государевой канцелярией, казной. Осенью 1564 г. Фе- дорова направляют с царским двором «на берег», а в сентябре 1565 г., наоборот оставляют для ведения государственных дел в Москве95. В марте 1564 г. И.П. Федоров подписал поручную грамоту по боярине И.В. Шереметеве и в апреле 1566 г. - по М.И. Воротынском96. В январе и марте 1566 г. он по распоря- жению царя вместе с дворецким Н.Р. Юрьевым производил обмен земель с Владимиром Старицким97. В первые два опричных года Федоров принимает деятель- ное участие в заседаниях Боярской думы и Земского собора 1566 г. Он упоминается среди бояр, вынесших в феврале 1564, в мае 1565 и в июне 1566 г. приговоры по восточным и польским делам98. Оставаясь в Москве во время поездки Грозного «по се- лам» в 1565 г., Федоров 20 июня писал ему грамоту в связи с крымскими делами99. Все это подтверждает правильность заме-
чания Штадена о том, что Иван Петрович «был первым бояри- ном и судьей на Москве в отсутствие великого князя»100. Федоров принадлежал к числу крупнейших землевладель- цев России середины XVI в. Его родовая белозерская вотчина в середине XVI в.(села Старая и Новая Ерга), по вычислению А.И. Копанева, насчитывала более 120 деревень, расположенных на территории в 100 кв. км101. Значительные владения Федоро- ва находились в Коломенском и Бежецком уездах. Курбский пи- сал, что Федоров «зело много отчины имел»102. Современники давали высокую оценку деятельности Федорова, а Штаден даже писал, что «он один имел обыкновение судить праведно»103. После того как Федоров среди других бояр подписал приго- вор Земского собора 1566 г., он в последний раз покидает Моск- ву; мы его застаем в июле - августе 1567 г. в Полоцке, что являет- ся признаком нового охлаждения царя к престарелому боярину104. Федоров сочувствовал выступлению соборных представителей против опричнины (он ручался за опального М.И. Воротын- ского, а ранее за И.Б. Шереметева и И.П. Яковлева). Если б он «возглавлял» это выступление, как думает Р.Г Скрынников, то дело бы не ограничилось простой посылкой его в Полоцк104а. В 1566/67 г., чувствуя приближение трагического конца своей мно- голетней службы при дворе Ивана Грозного, Иван Петрович Фе- доров передает свою родовую вотчину - село Воскресенское Белозерского уезда в Кириллов монастырь с оговоркой, что «до своего живота» он сохраняет за собой право владения этим се- лом. Для придания сделке большей прочности грамоту подпи- сали два дьяка - И.Н. Дубенской и Р.Н. Житкого105. Впрочем, прошло не более года после этого вклада, как Федоров был каз- нен106. Вернувшись из неудачного ливонского похода, Иван Гроз- ный, который, по словам Шлихтинга, среди некоторых «воинов» заподозрил также и И.П. Федорова, «отнял все, что у того было», и приказал опальному боярину «отправиться на войну против татар». По возвращении Федорова с театра военных действий Иван Грозный позвал его во дворец и заставил занять царский трон. Затем он обратился к боярину со словами: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Мос- ковии и занять мое место». После этого царь собственноручно заколол Федорова107. Из этого рассказа явствует, что бывший конюший обвинялся в покушении на царский престол. Одно- временно с ним погибло много его слуг и крестьян108. По 6 июля 1568 г., судя по синодику, казнено было 369 слуг и других лю- дей, близких к Федорову. В начале июня 1568 г. крымский хан Девлет-Гирей направил своих царевичей войной на русские окраины109. В этом же году были посланы «города ставить» в Данков князь Владимир Кон- стантинович Курлятев и Григорий Степанович Сидоров (дво- ровый сын боярский по Коломне). По официальным данным,
181 они «тово же году... умерли»110. С ними же погиб рязанский вое- вода князь Ф. Сисеев. Но имена обоих воевод занесены в сино- дики, а Курбский прямо говорит об убийстве их опричниками111. После их гибели город Данков подвергся сначала нападению татарского войска (по Курбскому, численность его достигала 10 тысяч), а затем новой карательной экспедиции опричников. А. Шлихтинг с известным преувеличением пишет, что царь «почти год» объезжал поместья Федорова, производя повсюду истребление, опустошение и убийства112. Сначала были разгром- лены его вотчины под Коломной, а затем в Бежецком Верхе. Возможно, это сведение связано с не вполне ясным рассказом Таубе и Крузе о том, как в полночь 19 июля 1568 г. царь послал своих доверенных лиц (в их числе Афанасия Вяземского, Ма- люту Скуратова, Василия Грязного и др.), которые должны были вместе с несколькими сотнями стрельцов забрать многих жен князей, бояр, воевод, дьяков и купцов и выслать их из Москвы. Вслед за этим царь в течение шести недель совершал каратель- ную экспедицию по подмосковным владениям бояр и князей, истребляя «все, что имело дыхание»113. Казнь Федорова могла быть связана с репрессиями против не- которых членов Боярской думы. Мы уже писали, что примерно осенью 1568 г. был казнен окольничий М.И. Колычев. Но расправа с ним могла быть связана с делом Филиппа Колычева (в сентябре 1568 г. царь решил покончить со строптивым митрополитом)114. Не исключена возможность, что в 1568-1569 гг. казнены были долгое время находившиеся в темнице боярин В.В. Моро- зов и его дальний родич А.И. Шеин, незадолго до того (к апре- лю 1568 г.) получивший боярский чин115. Наконец, по синодику с делом Федорова связывается гибель князя Вл. Курлятева, кня- зя Ф. Сисеева, казначея X. Тютина, И. Выродкова, Д. Чулкова. Сразу же после рассказа о гибели Федорова Шлихтинг сооб- щает о смерти после пыток «Дмитрия Васильевича» (ниже - Василия), «который был начальником над воинскими орудия- ми». Бежавшие из плена польские стрельцы на допросе показа- ли, «что, мол, Василий отправил их в Литву»116. Возможно, речь идет о боярине (с 1563 г.) В.Д. Данилове, который после Зем- ского собора 1566 г. в источниках уже не упоминается117. Судя по положению Данилова в синодике Р.Г. Скрынников датирует его казнь временем новгородского похода царя Ивана, т.е. кон- цом 1569 - началом 1570 г., и считает его «подлинным героем новгородского дела»118. С этим согласиться трудно. А. Шлих- тинг прямо связывает гибель Данилова с попыткой перегово- ров с Литвой, а не с новгородским делом. В синодике Данилов, Андрей Бессонов и другие лица помещены после первого спис- ка казненных новгородцев, но до известия о казни Владимира Старицкого. Хронология здесь явно нарушена. Поэтому «дело Данилова» могло и не иметь никакого отношения к Новгород-
182- скому походу царя Ивана. Абсолютизировать точность и после- довательность сведений синодиков невозможно. Таковы все сведения о лицах, подвергшихся репрессиям в 1568 г. Они не позволяют считать, что в 1567 г. существовал «глу- бокий раздор»119 между царем и Боярской думой. * * * Конец 1568 и 1569 г. принесли с собой ухудшение внешнепо- литических позиций России. Еще осенью 1568 г. была взята литовскими войсками недавно построенная крепость Ула на Западной Двине120. В январе 1569 г. литовские люди приходили «ко Пскову, пригороду Изборску и го- род взяли изменою, Оманом»121. Гетман Александр Полубенский с отрядом в 800 поляков, переодевшихся опричниками, при помо- щи изменников Марка и Анисима Сарыхозиных и Тимофея Тете- рина вошли в крепость и удерживали ее две недели122. Только по- сылка земских и опричных воевод, которым удалось возвратить обратно этот город, несколько поправила положение на западном фронте123. После этого случая были казнены дьяки и приказные люди как из самого Изборска, так и из Феллина, Тарваста и Мариенбурга, якобы хотевшие сдать эти крепости полякам124. Но не столько военные столкновения (как правило, местного значения), сколько Люблинская уния, подписанная 1 июля 1569 г., имела серьезные последствия для дальнейшего хода Ливонской войны. Отныне Русскому государству противостояло объединен- ное польско-литовское государство - Речь Посполитая, которое обладало значительным военным потенциалом и представляло собой серьезную угрозу на западных рубежах России. Не осуществлялись и надежды Ивана IV на тройственный русско-англо-шведский союз. В разгар борьбы Ивана IV с мит- рополитом Филиппом, после казни Ивана Петровича Федоро- ва, в конце сентября 1568 г. в Москву прибыл английский агент, опытный дипломат Томас Рандольф123. Уклоняясь от заключе- ния военного союза с Россией, королева Елизавета все дело стре- милась свести к увеличению торговых привилегий Московской компании126. Только 20 февраля 1569 г. Рандольф был принят царем. После нескольких аудиенций (в феврале и апреле)127 Рандольфу удалось 20 июня 1569 г. в опричной Вологде исхло- потать новую привилегию Московской компании. Английские купцы отныне переходили в опричное ведомство, т.е. под осо- бое покровительство царя. Ричард Джемс позднее с явным пре- увеличением писал, что среди опричников «англичане могли тогда делать, что им угодно, не получая ни от кого ни распоря- жений, ни взысканий»128. Подтверждалось право Московской компании на беспошлинную торговлю по всей России, исклю- чая Казань, Астрахань и Нарву, право свободного проезда в Пер-
183: сию и многие другие. Привилегия 1569 г. - кульминационный пункт успехов Московской компании в России129. Щедрость Ивана IV в значительной степени объяснялась тем, что царь пе- реживал серьезные затруднения внутри страны. На повестке дня стояла ликвидация удела Владимира Старицкого. Одновременно с выдачей привилегий 20 июня царь напра- вил своего посланника Андрея Григорьевича Совина к Елизаве- те для продолжения переговоров130. Слухи о русско-английских переговорах распространялись по стране. Говорили, например, что английский лекарь - астро- лог Елисей Бомелий «на русских людей царю возложил свереп- ство, а к Немцам на любовь преложи... и много множества роду боярского и княжеска взусти убити цареви. Последи же и само- го приведе на конец, еже бежати в Английскую землю и тамо женитися, а свои было бояре оставшие побити»131. Русское посольство И.М. Воронцова в Стокгольме тщетно дожидалось ратификации договора о дружбе. Дело кончилось тем, что 25 сентября 1568 г. полубезумный Эрик XIV был свергнут с престола его братом герцогом Юханом Финляндским (мужем Екатерины, сестры Сигизмунда II), ярым врагом России. Это, конечно, осложнило русско-шведские отношения. Посольство Воронцова вскоре покинуло Стокгольм132. Неудача в Стокголь- ме и внутренние неурядицы, не позволившие предпринять серь- езные военные акции в Прибалтике, заставили русское правитель- ство вернуться к проекту создания в Ливонии буферного государства. На этот раз в апреле 1569 г. царь через посредниче- ство ливонских дворян Иоганна Таубе и Элерта Крузе обратился к брату датского короля герцогу Магнусу с предложением стать во главе королевства Ливонии133 (с 1559 г. остров Эзель и приле- гающие к нему районы Северной Эстонии перешли под власть Дании. Магнус находился на Эзеле с 1561 г.) Иван IV рассчиты- вал этим шагом создать вассальное королевство в Прибалтике и одновременно укрепить русско-датские отношения: Дания, на- ходившаяся в состоянии войны со Швецией, в 1568-1569 гг. вела в то же время упорную борьбу с Литвой и Польшей, противодей- ствовавшими «нарвскому плаванию», и нанесла ряд поражений каперскому флоту Сигизмунда II134. Герцог Магнус, испытывав- ший постоянную угрозу нападения шведских войск, решил при- нять русское предложение. В сентябре 1569 г. в Москву прибыло его посольство, которое 27 ноября, т.е. накануне похода Ивана IV на Новгород, получило в Слободе от царя грамоту, содержащую русскую программу создания Ливонского королевства135. После нескольких лет затишья на южных окраинах тревож- ные вести стали поступать из Крыма. Присоединение Астрахани к Русскому государству, присяга на верность кабардинских и черкесских князей Ивану IV и по- стройка русских городков на Северном Кавказе вызвали беспо-
184- койство не только в Крыму, но и в Турции136. Оттоманская Пор- та с тревогой смотрела на намечавшееся русско-иранское сбли- жение. Стремясь вбить клин между Россией и Ираном, блоки- ровать важнейшую торговую артерию на востоке России - Волгу, в 1569 г. турецкое правительство предпринимает боль- шой поход на Астрахань. Сборным пунктом турецкого войска, насчитывавшего до 80 тысяч человек, сделалась Кафа, куда уже в марте 1569 г. прибыли турецкие корабли с янычарами. 31 мая главнокомандующий этим войском Касим-паша начал движение через Азов к Астрахани. Ве- сти о предполагавшемся походе турок к Астрахани заставили рус- ское правительство усилить оборону на юго-востоке137. Весной 1569 г. в Астрахань был отправлен окольничий Д.Ф. Карпов, а на переволоку «для турских людей приходу» - боярин П.С. Серебря- ный. В Нижний Новгород послали князя Владимира Андреевича и боярина П.В. Морозова138. Основные земские войска были со- средоточены в Коломне и Рязани, а в Калуге - опричные139. Турецкий поход оказался неудачным. Девлет-Гирей не склонен был поддерживать астраханскую авантюру султана, опасаясь даль- нейшего усиления его власти. Турецкие войска не смогли прорыть канал между Волгой и Доном и, не решившись штурмовать Астра- хань, 26 сентября поспешно отступили от города1. Тяжелые и бесперспективные войны на западе и юге, бесчин- ства опричной гвардии в обстановке непрекращавшихся эпиде- мий и голодовок создавали гнетущую обстановку в стране. С осени 1568 г. Иван Грозный под влиянием слухов о боярс- ких заговорах и опасаясь «мора» все больше и больше времени проводил в Александровой слободе и на Вологде141, приезжая в столицу главным образом для приема посланников14* Вероятно, в это время начали раздаваться голоса, говорив- шие про государя «непригожие речи» и о необходимости заме- ны Ивана Грозного Владимиром Старицким: «Стали уклоняти- ся князю Володимеру Андреевичи)»143. Все это настолько напугало царя, что, очевидно, уже в послании 20 июня 1569 г. он просил Елизавету предоставить ему убежище в Англии в слу- чае возможных осложнений144. Царь решил расправиться с этим возможным претендентом на московский престол. Еще одно обстоятельство нужно учитывать, говоря о завершающем эпи- зоде жизни старицкого князя. 6 сентября 1569 г. скончалась вто- рая жена Ивана Грозного - Мария Темрюковна145. С ее смертью могла быть как-то связана гибель князя Владимира146. Ведь еще в 1560 г. царь Иван обвинял в отравлении Анастасии Романо- вой Адашева и Сильвестра. Подобные обвинения могли царем высказываться и в связи со смертью царицы Марии, которую ненавидели в княжеско-боярской среде147. Как мы помним, князя Владимира послали в Нижний Нов- город, где он должен был номинально возглавлять русские вой-
ска, направленные против турок148. По пути он остановился в Костроме, где жители устроили ему торжественную встречу (ко- стромичи особенно были раздражены опричными репрессиями и давно уже проявляли недовольство)149. После отступления турок от Астрахани, т.е. после 26 сентября, царь приказал схва- тить Владимира Андреевича и доставить в Слободу. Князь Вла- димир прибыл на Боганский ям (у Слободы)150. Здесь царь об- винил своего двоюродного брата в покушении на его жизнь и заставил выпить яд151. Так 9 октября 1569 г. погиб последний старицкий князь вместе с женой и младшей дочерью152. 20 ок- тября была задушена и его мать153. Дети от первого брака князя Владимира избежали казни. Сын князя Владимира Василий прожил еще несколько лет, а старшая дочь Мария в 1573 г. была выдана замуж за датского герцога Магнуса. Вероятно, в связи с казнью Владимира Андреевича погиб боя- рин И.И. Турунтай-Пронский, один из виднейших военачальни- ков и деятелей Боярской думы (боярин с февраля 1547 г.)154. Прон- ский давно вызывал к себе настороженное отношение Ивана IV: в 1547 г. он пытался бежать за рубеж, а в 1553 г. поддерживал кан- дидатуру Владимира Старицкого. Князь Иван Турунтай был к тому же близким родственником В.Ф. Рыбина-Пронского, инициатора выступления 1566 г. против опричнины. Возможно, в связи с гибе- лью Владимира Старицкого (или с Новгородским походом) в 7078 г. (т.е. между 1 сентября 1569 и 31 августа 1570 г.) происходи- ла переписка Ивана IV с митрополитом Кириллом, относительно того, чтобы последний «бояр и всяких чинов людей утверждал»155. Гибель князя Владимира означала завершение длительной агонии последнего сколько-нибудь значительного удельного властителя на Руси. Стремясь задним числом обосновать государственную необ- ходимость казни Владимира Старицкого, царь отдает распоря- жение внести в официальную летопись новый рассказ о мартов- ских событиях 1553 г., когда началась «вражда велия государю с князем Володимиром Ондреевичом, а в боярех смута и мятеж, а царству почала быти в всем скудость»156. Причиной этой сму- ты объявляются претензии князя Владимира на московский пре- стол и поддержка его некоторыми крамольными боярами. Не- удачный претендент на московский престол теперь в летописи именуется не «братом» царя (как в более ранних летописях), а просто «князем»157. Среди тех, кто горячо поддерживал царя Ивана в 1553 г., летописец выделяет Захарьиных-Юрьевых, И.Ф. Мстиславского, В.И. Воротынского, И.М. Висковатого, Л.А. Салтыкова. В 1569 - начале 1570 г. или они сами, или их родичи принадлежали к ближайшему окружению царя. Готовя поход на Новгород, Иван IV усиливает в Царствен- ной книге антиновгородскую оценку столкновения с новгород- скими пищальниками, происшедшего в 1546 г.
186- Как в 1537 г. ликвидация Старицкого удела повлекла за со- бой репрессии против новгородских сторонников князя Андрея Ивановича, так в 1569 г. вслед за гибелью его сына Владимира Иван IV обрушил свой гнев на Великий Новгород158. Новгород- цам, судя по статейному списку об изменном деле, предъявля- лись обвинения в том, что они хотели «Новгород и Псков отда- ти литовскому королю, а царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руси хотели злым умышленьем извести, а на государство посадити князя Володимера Ондреевича»159. Офи- циальная версия проникла и на страницы летописных произве- дений. Так, один из летописцев писал, что царь «громил новго- родцев и пскович за измену великую, что новгородцы и псковичи хотели здати Новьград и Псков с пригородки своими королю литовскому о московском великом моровом поветрии»160. То же самое на разные лады повторяли и иностранцы161. В народной песне об Иване Грозном поход на Новгород также связывался с изменой. Царь якобы говорил: «Повывел я измену с каменной Москвы, уже я выведу измену из Нова-города»162. В Новгороде сохранилось предание, что новгородский поход был вызван доносом царю Петра Волынца, который «на весь град сердясь и то отмстить хотячи, диаволским советом ложно чело- битную от всего Великаго Новаграда (тайно сложив) о преда- нии полскому королю, в которой всех новгородцев желание со всем уездом королю оному поддатся, написал»163. Тот же мотив встречается и в одном из вариантов песни о Грозном и сыне: не- кий волшебник подбросил Ивану IV письмо, в котором говори- лось, что «Новгород отказывается прочь от его... Царь рассер- дился и стал казнить людей занапрасно»164. Эту версию В.Б. Кобрин сопоставляет с глухой записью опи- си Царского архива. Здесь упомянута некая «челобитная безъи- мянная, подали ее в Челобитную избу на Петрово имя Волынс- кого, что будто Петр слышал у Федора у Новосильского про государя непригожие речи». Эту челобитную «взял» к царю дьяк В. Щелкалов в ноябре 1569 г., т.е. как раз накануне новгород- ского похода165. Венецианец Джерио сообщал, что Иван IV ра- зорил Новгород из-за того, что перехватил гонца с изменничес- кой грамотой166. Это сведение Р.Г Скрынников сопоставляет с отпиской новгородских дьяков о «польской памяти»1663, кото- рая якобы представляла собой тайную грамоту, адресованную новгородцам1666. Рассказ Джерио передает официальную вер- сию. (ср. в посольских делах: «О котором есте лихом деле з го- сударьскими изменники лазучьством ссылались»1668), а лапидар- ный характер записи в Описи Государственного архива не позволяет считать предположение Р.Г. Скрынникова достаточ- но обоснованным, хотя вероятность его и не исключена Петр Иванович Волынский в 1558 г. присутствовал на свадьбе у Вла- димира Старицкого, т.е., возможно, входил в состав его двора167.
187- Новгород уже давно находился как бы под подозрением у царя Ивана. Еще в 1568 г. в Вологде начали строить Софийский собор. Люди вологодско-пермского епископа получили назва- ние софиян. Строительство продолжалось два года и не было завершено168. Опричная Вологда должна была явиться как бы противовесом земскому Новгороду с его софийским архиепис- копским домом169. Возможно, именно в это время к вологодской епископии передаются опричные Двина, Вага и Каргополь, до того находившиеся в ведении новгородского архиепископа170. Около того же 1568 г. по распоряжению царя в Синодальный список к летописному тексту о выступлении в 1542 г. Шуйских против И.Ф. Бельского приписано, что их поддерживали «ноуго- родцы... городом»171. Розыск о причинах падения соседнего с Нов- городом Изборска в январе 1569 г. также наводил на мысль о воз- можности предательства172. Весной 1569 г. царь «свел» в Москву полтораста семей новгородцев и пятьсот семей псковичей173. Карательная экспедиция на Новгород, которую должны были осуществить опричные полки, готовилась тщательно и в полной тайне. Штаден говорит, что «все города, большие дороги и монас- тыри от слободы до Лифляндии были заняты опричными застава- ми»174. Вероятно, уже к 30 декабря 1569 г. Иван IV с пятнадцати- тысячным отрядом прибыл в Клин, где учинена была дикая расправа175. Среди жертв было 470 торговых людей, которые при- были туда, направляясь по распоряжению царя из Пскова и Нов- города. Та же картина повторилась и в Торжке, Твери и Вышнем Волочке. В Торжке были убиты содержавшиеся в темнице плен- ные немцы, поляки и татары. Одновременно с этим в монастырях и церквах царь реквизировал деньги и ценности176. В Твери Иван IV «приказал грабить все - и церкви и монастыри, пленных уби- вать, равно как и тех русских людей, которые породнились и сдру- жились с иноземцами... трупы их спускали под лед в Волгу»177. С тверского престола был сведен архиепископ Варсонофий. Беспощадное истребление тверичей, совершавшееся в течение пяти дней, произвело огромное впечатление на современников. Назывались фантастические цифры жертв: от 60178 до 90 тысяч179 человек. По более правдоподобным сведениям, в Твери погибло «несколько тысяч людей»180. Возможно, тверской разгром послу- жил поводом к созданию песни о Щелкане. М.И. Тихомиров спра- ведливо пишет, что этот разгром «не был только царской прихо- тью, но вызывался определенными политическими целями: борьбой против остатков феодальной раздробленности», которые долго сохранялись в Твери181. По дороге («идучи во Тверь») царь отдал распоряжение Малю- те Скуратову расправиться с опальным митрополитом Филиппом, который и был задушен в Тверском Отроче монастыре 23 декабря. Причину разгрома Твери можно видеть в традиционной свя- зи ее со Старицей, когда-то входившей в состав могущественно-
188- го Тверского княжества. В Твери находился двор Владимира Старицкого182. По тверской писцовой книге 1548 г. известны четверо служилых людей князя Владимира183. Вслед за Тверью настала очередь другого потенциального (по представлению Грозного) союзника убитого князя Владимира - Новгорода. Передовой полк во главе с Василием Григорьевичем Зюзи- ным достиг Новгорода 2 января184. Опричные воеводы «около Великаго Новаграда учиниша великия сторожы и крепкия зас- тавы... Кабы ни един человек из града не убежал»185. Главой нов- городских заговорщиков царь считал архиепископа Пимена. Поэтому прежде всего репрессиям подверглось новгородское духовенство. По царскому повелению опричные дети боярские разъехались по окрестным монастырям, конфисковали их бо- гатства и поставили на правеж до 500 старцев. Такая же участь постигла и торговых людей Новгорода. Ничем не прикрытый грабеж новгородского населения должен был поправить сильно пошатнувшиеся государственные финансы. 6 января в город приехал сам Иван Грозный с основными войсками и отрядом в 1500 стрельцов186. Среди его приближен- ных были боярин Л.А. Салтыков и окольничий В.И. Умный- Колычев187. Подробно обстоятельства разгрома Новгорода из- ложены в Повести о приходе царя Ивана IV в Новгород, составленной в новгородской клерикальной среде. Царь распорядился схватить архиепископа Пимена, который якобы хотел «Великий Новъград предати иноплеменником, ко- ролю полскому». Начались пытки и казни188. Автор Повести о приходе царя Ивана в Новгород сообщает, что ежедневно в те- чение пяти недель топили в Волхове по 1000-1500 человек. «А тот убо день благодарен, коего дни въвергнут в воду пятьсот или шестьсот человек». Если же кто пытался спастись из воды, то опричники «прихватывая багры, людей копии и рогатыни про- бодающе и топоры секуще, и во глубину без милости погружа- ху, предающе горцей смерти»189. Опричники совершали также карательные рейды по новгородским окрестностям в радиусе 200-300 км, захватывая помещичье, монастырское и крестьян- ское имущество, сжигая хлеб, убивая людей, уничтожая скот190. Многие тысячи людей были обречены на голодную смерть. 13 февраля царь покинул многострадальный город, погру- зив на возы награбленное имущество, захватив с собой «достал- ных новгородцев опалных людей», которые позднее частью были казнены, а частью отправлены «по иным градом»191. Архиепис- коп Пимен был сослан в Веневский монастырь, где вскоре и умер192.0 баснословном обогащении опричных участников нов- городского разгрома можно судить по запискам Штадена. «Когда я выехал с великим князем, - рассказывает этот опричный аван- тюрист, - у меня была одна лошадь, вернулся же я с 49-ю, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра»193.
В народной памяти новгородский поход запечатлелся наве- ки как страшное время произвола и насилия, когда царь Иван Грозный, как лютый зверь, «всех сек, и колол, и на кол садил». Город был опустошен: «коею улицею ехал Грозный царь Иван Васильевич, тут кура не поет» . Число новгородцев, погибших во время похода 1570 г., определить трудно. Источники в дан- ном случае дают очень разнородные цифры. Наиболее баснос- ловную цифру называет Горсей, говорящий о 700 тысячах по- гибших мужчин и женщин195. Псковский летописец называет 60 тысяч «мужей и жен и де- тей», которых царь Иван «в великую реку Волхов вмета, яко и реки запрудитися»196. Таубе и Крузе считают, что одних «именитых людей» в Новгороде погибло 12 тысяч да более 15 тысяч простого люда197. Но только в одной «скудельнице» (могиле) находилось 10 тысяч убитых198. По свидетельству Джерио, в Новгороде погибло всего 18 тысяч человек199. Однако Курбский считает, что всего лишь в один день царь перебил больше 15 тысяч, не считая жен и де- тей200. По Шлихтингу, в Новгороде погибло «2770 из более знат- ных и богатых, не считая лиц низкопоставленных и беспредельно- го количества черни, которую он (т.е. царь. - АЗ.) уничтожил всю до полного истребления»201. Новгородское предание называет ту же цифру (2770 человек), но как число убитых по приказанию царя только в первый день после его приезда202. Во время только одной «малютинские ноугородские посылки» убито было 1505 человек203. Противоречивы не только показания источников о размерах избиения новгородцев, но и выводы ученых по этому вопросу. Основываясь на сведениях Повести о приходе царя Ивана в Новгород, А.Г. Ильинский высчитал, что в Новгороде погибло не менее 40 тысяч человек204. П.Л. Гусев также падение Новго- рода связывает с репрессиями Ивана Грозного205. Обоим этим исследователям возражает А.М. Гневушев, считавший, что «опа- ла и казни Грозного обрушились главным образом на духовен- ство»206. Он ссылается на данные писцовых книг, где 7078 год не выделяется ничем среди других дат запустения новгородс- ких дворов207. Но при этом автор не учитывает очень важного обстоятельства, а именно^что после разгрома 1570 г. по распоря- жению Грозного в Новгороде были поселены многие жители других городов и деревень, конечно, во дворах старых новгород- цев. Во время мора 1571 г. и в последующие годы гибли не толь- ко коренные новгородцы, но и эти переселенцы. Горсей пишет, что Грозный приказал «своим ратным началь- никам и офицерам тащить силою из городов и деревень на рас- стоянии пятидесяти миль кругом народ всякого звания... на по- селение в обширный и разоренный Новгород». Однако «многие из них умирали от моровой язвы»208. Из этого явствует, что сведения писцовых книг 1583 г. недо- статочны для определения степени разоренности Новгорода
190- после похода 1570 г. Впрочем, даже в них мы находим следы переселений из других городов - жителями Новгорода были многие «московские веденцы» (сведенцы)209, «тверитин»210, по- лоцкий сведенец211 и т.п. Для Новгорода 40-х годов XVI в. А.П. Пронштейн дает циф- ру 25 тысяч жителей. Эта цифра минимальная. К 60-м годам XVI в., конечно, новгородское население насчитывало более 30 тысяч человек. Но в таком случае вывод А.Г. Ильинского о гибе- ли 40 тысяч жителей Новгорода и его окрестностей не будет ка- заться чрезмерным преувеличением212. После разгрома «новгородских крамольников» царь Иван по- слал карательную экспедицию в Нарву и Ивангород213, а сам на- правился в Псков214. Псковичи во главе с наместником Юрием Токмаковым встречали Грозного хлебом и солью. Это несколько смягчило суровый нрав царя. Впрочем, казней псковичам избе- жать не удалось. В Пскове погибли игумен Псково-Печерского монастыря Корнилий и келарь (вероятно, упоминающийся в си- нодиках Вассиан Муромцев)215. Игумен Корнилий давно уже был известен антимосковскими настроениями, а с Вассианом Муром- цевым находился в переписке злейший враг царя Ивана князь Андрей Курбский. Дальнейшие казни, как рассказывают совре- менники, прекратил непредвиденный случай. Псковский юроди- вый Никола якобы пришел к Ивану IV и сказал: «Ивашка, Иваш- ка, до каких пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь? Подумай об этом и уйди в эту же минуту или тебя постиг- нет большое несчастье»21 . Мнительный царь тотчас покинул Псков, направившись в Слободу217. Дело, конечно, было не столько в юродивом Николе, сколько в том, что Псков русское правительство обычно рассматривало своим союзником в борьбе с новгородскими крамольниками. Не случайно именно в Псков- ской земле жил такой сторонник самодержавия, как создатель те- ории «Москва - третий Рим» старец Филофей. Новгородский поход завершился поспешным возвращением царя в Александрову слободу. Заключительным аккордом новгородской эпопеи явилось взятие в опричнину в 1571 г. двух пятин Новгородской земли (Бежецкой и Обонежской) и Торговой стороны самого города и вывод новгородских помещиков из этих пятин. Одновременно в 1570/71 г. из ведомства новгородского архиепископа к Воло- годской епархии причислили находившиеся в опричнине Дви- ну, Каргополь, Турчасов, Вагу с уездами218. Судя по таможен- ной грамоте 1571 г., в это же время ликвидированы были податные привилегии сурожан - привилегированной группы новгородских торговых людей219. 100 семей «веденых гостей» (т.е. сурожан) переселили из Новгорода в Москву220. Так фак- тически прекратила существование в Новгороде когда-то мощ- ная купеческая корпорация.
191 В чем же причины и каково историческое значение этой крова- вой экспедиции Ивана IV? В исторической литературе удовлетво- рительного ответа на этот вопрос, к сожалению, мы не найдем. Одни историки осуждали царя за бессмысленное уничтожение тысяч и тысяч ни в чем неповинных людей и объясняли все дело свойствен- ной Ивану IV манией преследования или его кровожадным нра- вом; другие оправдывали поход 1570 г. как необходимое меропри- ятие в борьбе с боярской изменой221. И то и другое объяснения далеки от действительного положения вещей. Сейчас трудно уста- новить, пытались ли новгородцы войти в какие-либо предатель- ские сношения с Литвой. Ясных сведений на этот счет не сохрани- лось. Скорее всего, это было вымышленным предлогом. Гибель многих тысяч новгородских крестьян и ремесленни- ков, конечно, ничем не может быть оправдана. Таковы были вар- варская сущность феодального строя и разбойный характер вла- сти феодальных правителей. И в этом отношении Россия не была исключением. Многими тысячами гибли горожане и крестьяне во Франции в период религиозных войн. То же самое происхо- дило и в других странах. Конечно, на характер новгородского похода наложила печать и личность его инициатора - царя Ива- на IV. Мстительный и кровожадный правитель без всякой нуж- ды залил кровью безвинных людей новгородские улицы и се- верно-русские деревни. Бессмысленность тех форм, в которые вылилась завершающая страница борьбы Москвы с Новгоро- дом, совершенно очевидна. Но тем не менее нельзя не признать тот факт, что ликвида- ция обособленности и экономического могущества Новгорода являлась необходимым условием завершения борьбы с полити- ческой раздробленностью страны. В своей интересной книге о России в XVI в. М.Н. Тихомиров верно подметил, что, «игнори- руя сведения об особой новгородской старине и вольностях XVI в., историки не могут объяснить крайнюю свирепость Ива- на Грозного по отношению к новгородцам в 1570 г.»222. Для Ивана IV Новгород представлял опасность и как крупный фео- дальный центр, и как союзник старицкого князя, и как потенци- альный сторонник Литвы, и как крупнейшая цитадель сильной воинствующей церкви. Не доверял он и новгородскому дворян- ству (из его состава ни один не вошел в состав опричнины). Именно поэтому столь сокрушительным был удар, нанесенный царем в 1570 г. по новгородским землям. Этот удар по своей форме напоминал новгородские походы деда Ивана Грозного Ивана III, но его сущность и последствия были уже отличными. Новгород после погрома 1570 г. превращался из соперника Москвы в рядовой город Русского централизованного государ- ства, всецело подчиненный московской администрации.
Глава VII Землевладение и социальный строй опричнины Создавая в 1565 г. государев удел, Иван Грозный назвал его «опришниною». Слово «опричнина» к середине XVI в. уже редко употреблялось в деловом языке. Происходило оно от предлога «опричь», т.е. кроме. Поэтому Андрей Курбс- кий и называет опричников «кромешниками», намекая одновре- менно на тьму кромешную и на ее непременного спутника - не- чистую силу . В XIV-XV вв. словом «опришное» обозначали «особую», «обособленную» часть целого. «Опришным», напри- мер, мог быть сепаратный мир. Так, в договоре с литовским ве- ликим князем Казимиром (1449 г.) Василий II писал: «А с нем- цы ти, брате, держати вечный мир, а з новгородцы опришнии мир, а со псковичы опришныи мир»2. К завещанию Мясоеда Вис- лого (1568 г.) была приложена особая, дополнительная запись, содержавшая роспись его долгов («А кому мне что дати, и тому у меня памятця опричняя»)3. Когда митрополит Фотий в своем послании в Псков (1410-1417 гг.) категорически запретил су- ществование общих монастырей для монахов и монахинь, то он также употребил понятие «опришное»: «Черньци бы жили себе одны в монастыри без черниць, а черньци бы жили себе особно во опришнемь монастыри»4. «Опричными» назывались «сторон- ние» люди, не находившиеся под юрисдикцией феодала иди го- сударственного чиновника5. «Опричные» люди как посторон- ние встречаются и в посольских делах 60-70-х годов XVI в. В июле 1561 г. строжайше предписывалось, чтобы к шведским послам «не ходил нихто и их бы люди с опричными людми не говорили ни с кем»6. Термин «опричнина» в летописном переложении указа 1565 г. применяется для обозначения всего создавшегося госу- дарева двора, т.е. и для его территории, и для его населения7. Для автора Пискаревского летописца опричнина - это «разде- ление земли и градом». В «опришнину» царь брал «иных бояр и дворян и детей боярских»8.
193: В более узком смысле «опришниною» в XIV-XV вв. называ- ли особое владение князя, отличное от великого княжения. Один из князей говорил, судя по летописи (6827 г,): «Брате, аже дал царь тебе великое княжение, то и аз отступаюся тебе, княжи на великом княжении, а в мою опришнину не вступайся»9. Иногда опричниной именовали выдел, дававшийся великим князем кня- гине-вдове. Так, в послании митрополита Ионы сообщается о некой княгине, которой ее муж «подавал» особое владение «во опришнину, чим ей было прожити»10. В своем завещании (140.6- 1407 гг.). Василий I писал: «Да к тому ей даю в опришнину два села в Юрьеве-Богородицское да Олексинское», которые долж- ны были перейти его вдове только «до ее живота». В данном слу- чае (как и в своем «примысле») княгиня имела полное право распоряжаться («по душе ли даст, сыну ли даст»)11. «Опришни- ною», следовательно, княгиня владела на правах полной соб- ственности. Понятие «опришнина» для XVI в., может быть, даже в боль- шей степени, чем «удел», было уже архаичным. Но, очерчивая в 1565 г. контуры своего особого владения, Грозный предпочел его назвать не уделом, а опричниной12. Это, впрочем, понятно: уж слишком одиозным было понятие «удела» во второй половине XVI в. Используя для своей реформы старые удельные образ- цы, Иван IV все же стремился выбрать из них те, которые дава- ли больший простор для осуществления намеченных им мероп- риятий, наносивших решительный удар по старине. И все же сама сущность преобразований противоречила формам, в кото- рые они облекались. В этом заключалась одна из причин неус- пеха опричнины. В исторической литературе (нередко у одного и того же ав- тора) термином «опричнина» называют разнообразные явления. Наиболее правильным, пожалуй, будет употреблять термин «опричнина» в двух смыслах: в узком - для обозначения госу- дарева удела - двора в 1565-1572 гг. ив широком - как полити- ку московского правительства в эти годы, направленную на лик- видацию в России пережитков политической раздробленности13. * * * Январский указ 1565 г., вводя в стране опричные порядки, предусматривал переход на царский «обиход» целого ряда зе- мель, которые должны были образовать государев удел14. Наи- более обстоятельный анализ первоначального состава этого уде- ла принадлежит С.Б. Веселовскому15. Он выделил три категории земель, вошедших в опричнину уже в 1565 г. Это, во-первых, «владения дворцового хозяйства» - волости Алешня и Хотунь (на реке Лопасне) Московского уезда (первая на границе с Дмит- ровским, вторая с Коломенским уездом). Во Владимире царь от-
194- писал себе волость Гусь (на иге) и Муромское сельцо, в Перея- славле - Аргуновскую волость16, расположенную неподалеку от опричного центра Александровой слободы, в Московском уез- де - дворцовую волость Гжель (на юго-востоке) и деревни, ког- да-то принадлежавшие ордынцам17. Государев удел должен был быть обеспечен необходимыми припасами. Поэтому в него взяли Балахну с дворцовыми земля- ми на Узоле, Соль Галицкую18, Старую Русу и Тотьму, откуда поступала в казну соль19. Прекрасные пастбища представляли собой заливные луга на реке Пахре (дворцовая конюшенная Домодедовская волость Московского уезда). Рыба должна была идти с озера Селигер (волость Вселуки)^0, с Ладожского озера (погост Ладожский порог на реке Волхове)21 и с Волги (Белгород в Кашинском уез- де). Погост Ошта (река Ошта впадает с юга в Онежское озеро) был богат железом-2. Взятие в опричнину части новгородских земель кроме чисто экономического имело также стратегическое значение. Ошта, Ладожский погост, Руса и Двина образовывали плацдармы на подступах к Великому Новгороду, решительное столкновение с которым назревало уже в 60-е годы. Вторую категорию земель, вошедших в опричнину, по С.Б. Веселовскому, составляли северные районы страны с чер- носошным или дворцовым крестьянским населением. Это по- морские волости и уезды - Устюг, Двина, Каргополь, Вага23, Вологда24 и Галич, а на Волге - дворцовый Юрьевецкий уезд, Плесская волость и Буйгород25. Все эти районы, а прежде всего Двина, уже давно были свя- заны с государевым дворцом и казной, куда они платили деньги за «наместнич и волостелин доход». Взятие Севера в опрични- ну и преследовало по преимуществу фискальные цели. Впро- чем, иногда дворцовые и черные земли шли в опричную разда- чу. Так было, например, на Вологде еще до июня 1567 г., где опричник Петр Таптыков получил в поместье ряд черных об- норских земель26. Наконец, третью категорию земель составляют районы по- местного и вотчинного землевладения - Можайск27, Вязьма28, Козельск29, Перемышль (два жребия)30, Белев31, Лихвин, Малый Ярославец, Медынь, Опаков на реке Угре, Суздаль с Шуей32 и Вышгород (в Верее)33. Прежде всего и здесь было много двор- цовых сел, в которых побывал царь Иван, прежде чем он издал указ о введении опричнины. Здесь предполагалось испоместить основную массу опричников, выселив тех землевладельцев, ко- торые по тем иди иным причинам не принимались в состав го- сударевых телохранителей: «А учинити государю у себя в оп- ришнине князей и дворян и детей боярских дворовых и
195: городовых 1000 голов; и поместья им подавал в тех городех, с одново, которые городы поймал в опришнину, а вотчинников и помещиков, которым не быти в опришнине, велел ис тех горо- дов вывести и подавати земли велел в то место в иных городех, понеже опришнину повеле учинити себе особно»34. Уже давно историкам бросалось в глаза сходство летопис- ной записи о наделении поместьями тысячи опричников с ука- зом 1550 г. об испомещении «избранной тысячи». По мнению С.Ф. Платонова, в 1565 г. Грозный лишь «повторил то, что было сделано им же самим за 15 лет перед тем»35. Более осторожно высказал ту же мысль М.В. Довнар-Запольский, писавший, что «основная мысль», руководившая переселением служилых лю- дей в 1550 г., была та же, которая руководила Грозным при уст- роении им опричнины, но Избранная рада эту идею проводила мягче и осторожнее»36. С.Ф. Платонову и М.В. Довнар-Заполь- скому резко возражал С.Б. Веселовский, решительно отрицав- ший какую-либо связь между указом 1550 г. и учреждением оп- ричнины. Однако его отрицание преемственности между проектом реформы середины XVI в. и преобразованиями 60-х годов основывалось на неверном понимании существа предпо- лагавшегося испомещения тысячников, которое автор сводил лишь к увеличению кадров «ответственных исполнителей цен- трального правительства»37. На самом же деле то, что не уда- лось осуществить в 1550 г. Избранной раде, в изменившихся исторических условиях и иными средствами достиг Иван Гроз- ный в годы опричнины. В обоих указах сходна их основная соци- альная сущность-стремление упрочить экономические позиции дворянства, т.е. тех кругов класса феодалов, которые являлись опорой централизаторской политики. Как в 1550, так и в 1565 г. правительство хотело укрепить владельческое положение наибо- лее преданной ему части дворянства путем персонального отбо- ра. Это укрепление оно видело в наделении служилого люда по- местьями. Но дальше начинаются уже существенные различия, объясняющиеся изменившимися социальными и политически- ми условиями, в которых проходило в стране введение оприч- ных порядков. В 1550 г. Избранная рада предполагала ограни- читься дополнительным наделением значительной части дворовых детей боярских (т.е. верхушки дворянства) подмос- ковными землями из резервного государственного фонда (зем- ли числяков, ордынцев и т.п.). Осуществить эту реформу не уда- лось, так как дворцовых земель даже для дополнительного наделения тысячников не хватало. В 1565 г. решено было обес- печить опричников не столько за счет государственного фонда в центре страны, сколько путем испомещения их на окраинах страны и перетасовки земли внутри самого класса феодалов. В отличие от проекта 1550 г. в состав тысячи наиболее преданных «слуг» наряду с дворовыми детьми боярскими - этим наиболее 7*
196; аристократическим слоем господствующего класса - включа- лось также и городовое дворянство, т.е. самые широкие круги феодалов. Это означало дальнейший шаг правительства по пути осуществления дворянских пожеланий. Наряду с черными, дворцовыми и владельческими землями в опричнину был взят юго-западный район города Москвы, глав- ным образом тот, где сосредоточены были дворцовые службы: Чертольская улица, Арбат и половина Никитской. Перешли в государев удел и дворцовые слободы у Воронцова поля (Иль- инская, под Сосенками, Воронцовская и Лыщиковская). Пред- писывалось, чтобы во всех этих улицах и слободах жили только бояре, дворяне и приказные люди, «которых государь поймал в опришнину, а которым в опришнине быти не велел, и тех ис всех улиц велел перевести в иные улицы на посад»38. Первоначально царский опричный двор предполагалось по- строить в Кремле на заднем дворе, на месте, где ранее были хоро- мы царицы и двор Владимира Андреевича39. Однако 1 февраля 1565 г. хоромы князя Владимира сгорели40, и царь отдал распоря- жение соорудить себе дворец с каменной оградой за пределами Кремля «меж Арбатские улицы и Никитские». Новый двор нахо- дился на Воздвиженке против теперешнего Манежа41. Опричный дворец располагался на месте двора Михаила Темрюковича (двор сгорел еще весной 1564 г.42), и, возможно, именно с этим обстоя- тельством связана легенда о том, что брат жены Ивана IV нашеп- тал ему мысль о введении опричнины. Опричный двор сделался центром управления государева удела. Здесь размещалось зда- ние приказов, располагались караулы. Впрочем, все дворцовые сооружения сгорели во время московского пожара 1571 г.43 Не вся программа, начертанная в указе о введении опрични- ны, в жизни была осуществлена. Перечисленные в нем земли дей- ствительно вошли в состав государева уд еда. Но следов выселе- ний из опричных территорий сохранилось немного. Подобные факты известны по преимуществу в земских уездах и связаны главным образом о опалами. С опричных земель выселялись лица, так или иначе связанные со старицким домом. Так, выселения производились в Вышгороде, до 1563 г. принадлежавшем князю Владимиру Андреевичу. В марте 1566 г. Федор Григорьевич Жел- тухин получил земли в волостях Вохне и Раменейце взамен сво- их вышегородских владений44. Из Можайска был выслан уже до 2 октября 1567 г. Яков Молчанов сын Кишкина45. Выселен был также в 1565/66 г. из родового суздальского сельца Петрова го- родища Иван Семенович Черемисинов, а сельцо получили оприч- ники Семен и Тимофей Вяземские46. Андрей Иванович Румян- цев взамен своего суздальского владения получил вотчину в Ярославском уезде47. Суздальцам уже к 1566/67 г. раздавались земли в Кашине48. Из Суздаля до 1566/67 г. выселено несколько
197: Хвостовых (в опале) и Краснослеповых49. Впрочем, переселение Хвостовых находится, возможно, не столько в связи со взятием Суздаля в опричнину, сколько с опалой на них. Из семейства Пыжовых-Хвостовых было казнено более десятка лиц, многие из которых служили даже не по Суздалю, а по Новгороду и Торжку. Что речь должна идти не о «новгородской измене», а более ран- ней опале, ясно вытекает из испомещения опальных Хвостовых в «казанской землице» в 1565/66 г. После снятия опалы несколько Хвостовых (Марья Ивановна с детьми Богданом, Иваном и Ба- женом) уже к 1566/67 г. получили «против суздальские вотчи- ны» «землицу» в Муромском уезде50, которую в 1574/75 г. пере- уступили Троице-Сергиеву монастырю51. Взятие в опричнину Можайска и Вязьмы не имело никакого отношения к разгрому княжеско-боярских вотчин, ибо в этих районах вообще не существовало крупного привилегированно- го землевладения. После присоединения Смоленска и Вязьмы местные феодалы в значительной части («литва дворовая») от- туда были выселены, на их место поселены служилые люди из центральных районов страны, а много земель оставалось еще лежащими втуне. Сходные условия были в Козельске, Белеве и Перемышле, где в результате русско-литовоких войн и крымс- ких набегов много земель были залежными. Все основные уез- ды, изобиловавшие вотчинами феодальной аристократии (Моск- ва, Стародуб, Ярославль, Переславль-Залесский и др.), оказались за бортом опричнины. С.Б. Веселовский убедительно доказал, что взятие в госуда- рев удел Суздаля также не связано о искоренением там земле- владения потомков удельных княжат (как то думал С.Ф. Пла- тонов)52. Да и вообще вряд ли Суздальский уезд был «сплошь» опричным53. Но конечно, нельзя сказать, что образование пер- воначальной территории опричного двора «определялось ис- ключительно хозяйственными и организационными мотива- ми»54. Речь шла об укреплении экономической базы основной социальной опоры государева двора - мелкого и среднего зем- левладения опричников. В опричнину брались районы, давав- шие простор для испомещения государевых детей боярских. Если с включением в опричнину уездов и волостей, перечис- ленных в указе 1565 г., все как будто более иди менее ясно, то история дальнейшего роста опричной территории представляет- ся чрезвычайно сложной. Таубе и Крузе сообщают, что «спустя короткое время» после учреждения опричнины Иван Грозный взял к себе «княжества Ростов, Вологду и Белоозеро», а следую- щей зимой (т.е. в самом конце 1565 г.) Иван IV взял «области Ко- строму, Ярославль, Переславль^ Галич, Холмогоры, Каширу (Кас- сина), Плес и Буй (Бой), в которых жило больше 12 000 бояр, из коих взял он в свою опричнину не свыше 570. Остальные долж- ны были тронуться в путь зимой среди глубокого снега»55.
198- Это сообщение породило самые противоречивые оценки в ис- торической литературе. С.Ф. Платонов считал, что Ярославль и Переславль-Залесский попали в опричнину примерно в середи- не 70-х годов XVI в.56 Публикация дел Поместного приказа 1611 г. дала основания Л.М. Сухотину пересмотреть эту точку зрения. Л.М.Сухотин в ранней работе датировал переход Яро- славля в опричнину временем между 7073 (1564/65) и 7077 (1568/69) гг.57, а позднее принял дату Таубе и Крузе58. К 1567— 1568 гг. относит этот переход С.Б. Веселовский, оговариваясь, что выселение носило «характер персонального пересмотра людей и их землевладения»59. По П.А. Садикову, «в Ярославле опричнина начала действовать, по-видимому, с 1565 г.»60. Нако- нец, В.Б.Кобрин пришел к выводу, что до 1568/69 г. Ярославль не мог быть опричным и в 1567-1569 гг. составлялись особые писцовые книги в связи с предполагавшимся переходом Яро- славского уезда в государев удел61. Во всяком случае еще летом 1567 г. в Ярославле размежевывали земли князей Фуниковых и Кемских, которые никогда опричниками не были62. Обратимся к источникам. По данным писцовых книг 1564/65 г., в Ярославском уезде владели селами, деревнями следующие кня- зья Засекины: Михаил Федорович Засекин Черный, Андрей Ло- бан Петрович Солнцев, Дмитрий Васильевич Солнцев63. Сельцо Любимово М.Ф. Засекина было взято «в опришнину» и еще до московского пожара 1571 г. («как государь... опришнину отставил») передано Ивану Андрееву Долгово-Сабурову, вотчины которого царь в свою очередь «в опришнину... велел поимати, а нас из Яро- славля велел выслати вон». Это было в 1568/69 г.64 Обычно счита- ется, что речь идет о взятии в опричнину всего Ярославского уезда. Основанием для этого служит послушная грамота 1576 г., в кото- рой говорится, что царь пожаловал князя Данила Ивановича Засе- кина, дал ему ряд деревень Владимирского уезда «против его Ярос- лавские вотчины, что у него взято с городом с Ярославлем вместе»65. Этот текст породил представление о том, что потери князьями За- секиными родовых вотчин связаны с переходом Ярославля в оп- ричнину66. П.А. Садиков обратил внимание также на то, что в 7073 г. подьячий Максим Трифонов «отписывал вотчины ярославских князей» и составлял «отписные книги», т.е. в Ярославле опричные понятия вводились уже в 1564/65 г.67 Этот довод справедливо от- вел В.Б. Кобрин, заметивший, что земли княжат могли отписывать- ся и без того, чтобы весь уезд становился опричным68. Материалы казанских, свияжских и ярославских писцовых книг позволяют рассеять тот туман, которым окутана судьба Яро- славля в годы опричнины. После того как в мае 1565 г. .царь Иван «опалился» на многих ярославских, стародубских и других кня- жат, уже к осени опальные люди получили поместья в Казани и Свияжске. Среди свияжских помещиков находился упоминав- шийся выше Д.В. Солнцев69. Владения князей, сосланных в Ка-
зань, забирались на государя - именно в этой связи, и ни в какой другой, составлялись «описные книги» Максима Трифонова, ко- торый, кстати сказать, отписывал и вотчины опальных стародуб- ских княжат70. Исследователей смущал странный факт, почему Солнцевы позднее настаивали, что им до «московского пожару» вотчин «не давано нигде», хотя Сабуровы утверждали обратное71. И действительно, Солнцевы вотчин не получали, их пожаловали поместьями, но об этом они предпочитали умалчивать. Итак, Ярославль в опричнину не был взят. Оттуда в 1565 г. выселили значительное число княжат и детей боярских (но от- нюдь не всех)72, а земли их пустили в раздачу. Получали ли по- местья в Ярославле опричники, сказать трудно, но бесспорно то, что туда поселяли земских людей. Так, в январе 1569 г., в Яро- славле испоместили Г.Б. Васильчикова, у которого забрали вла- дения в Переславле и Вязьме («против переславского да вязем- сково поместья»)73. Известно также, что из Ярославля служилые люди выводились в опричнину. Так, деревня Поповская уже к 1567-1569 гг. была придана «в пашню» к «Михаилу и к Архан- гелу... А была та деревня в поместье за князем Григорьем за Бел- скым. И князь Григорий взят в опришнину»74. Сведения Таубе и Крузе и грамоты 1576 г. надо понимать только в том смысле, что из Ярославля в 1565 г. производилось выселение многих слу- жилых князей. В подтверждение нашего наблюдения сошлемся на ярослав- ские писцовые книги 1567-1569 гг. Здесь среди помещиков на- ходился целый ряд опальных людей, которые в 1565 г. были со- сланы в Казань и Свияжск, а в 1566 г. (или позднее) возвращены обратно. В большинстве случаев это не коренные ярославцы, а служилые люди различных уездов, испомещенные по преиму- ществу в одной черной волости. В одном случае прямо говорит- ся, что поместье Давыда Ильина сына Аминева находится «за казанским жильцом»75. В Ярославле помещиками были Вислый, Кислый и Десятый Федоровы дети, Василий Семенов, Константин, Федор и Пя- той Васильевы и Федор Никифоров Ольговы (Кострома)76. Все они испомещены были в 1565 г. в Свияжске. Поместьями в Яро- славле владели «казанские жильцы» Замятия Андреевич Бес- тужев (Суздаль)77, Семен, Борис, Иван и Федор Семеновичи, а также Остафий Захарьевич Путиловы (Кострома)78, князь Се- мен Борисович Пожарский (Ярославль)79, Василий и Федор Михайловичи Туровы (Кострома)80, князь Иван Дмитриевич Бабичев (Романов)81, Василий Злобин сын Тыртов (Кострома)82, Мансур Матвеев Товарищев (Суздаль)83, Яков Федорович Кош- карев (вероятно, из Торжка)84, Иван Никитич Сотницкий с «бра- тьею» (Кострома)85, Никифор Васильевич Дуров86, Андрей и Мамай Ивановы Киреевы. Ивану Матвееву сыну Товарищеву когда-то принадлежало
ярославское поместье деревня Вакулово. Затем оно было по цар- ской грамоте «отделено в вотчину» костромичам Михаилу и Бо- рису Образцовым детям Рогатого, вернувшимся из ссылки в Свияжск. Однако и у них Вакулово было «отписано на госуда- ря», как это отмечено на полях писцовой книги 1567-1569 гг.88 Позднее Михаил Образцов Рогатого сын Бестужев и И.М. То- варищев были казнены, а их имена записаны в «синодике опаль- ных» царя Ивана IV. Среди группы казанских жильцов, испомещенных в Ярослав- ле, встречаются князь Иван Петрович Ухтомский и Иван Михай- лович Мисюрев89. Хотя оба не упоминаются в дошедших до нас казанской и свияжской писцовых книгах, но, вероятно, все же они принадлежали к выселенцам (так же, как отсутствующий в этих книгах несомненный «казанский жилец» Д.И. Аминев). Все это не значит, что в Ярославле вовсе не было опричников. Напротив, несколько видных деятелей опричнины имели там вотчины или поместья. В Ярославском уезде вотчинами владели Иван и Василий Федоровичи Воронцовы90. Впрочем, И.Ф.Ворон- цов числился сыном боярским по Переславлю-Залесскому и вла- дел землями в Московском и других уездах. По Переславлю-За- лесскому и по Ярославлю служил Афанасий Демьянов91, ставший к 1571 г. опричным дьяком. Из ярославских княжат Иван Бори- сович Жировой Засекин и Андрей Иванович Морткин удостои- лись чести быть принятыми в опричнину (последний в середине XVI в. служил по Твери). Четверо Охлябининых также происходили из рода ярослав- ских княжат, но служили Охлябинины в середине XVI в. по Кашину и Калуге, где у них и были владения. Потомком яро- славских княжат был окольничий, а позднее боярин Василий Андреевич Сицкий с двумя детьми. Ярославец Р.М. Пивов так- же имел владения в Ярославском (как и в ряде других) уезде и служил по Ярославлю. Попасть в опричнину он мог как чело- век, близкий к царю, а не как ярославец. По Ярославлю в сере- дине XVI в. служили двое князей Телятевских. А.П. Телятев- ский стал опричником уже к октябрю 1565 г., когда говорить о переходе Ярославля в опричнину не приходится92. Таковы все сведения об опричниках, имеющих какое-то вла- дельческое или служилое отношение к Ярославлю. Из назван- ных выше лиц во всяком случае половина уже в середине XVI в. служила не по Ярославлю. Большинство остальных попали в опричнину не по военно-служилому положению в уезде, а по положению при дворе: окольничий В.А. Сицкий, Р.М. Пивов, царский приближенный князь А.П. Телятевский и дьяк Афана- сий Демьянов. Следовательно, анализ ярославцев из состава опричников также не дает никаких данных для утверждения о том, что Ярославль был взят в опричнину, и об испомещении там опричников.
..... ..............-201=----------------------Z> Относительно судеб Костромы в года опричнины сохрани- лось сообщение Таубе и Крузе, говорящих, что ее взял себе Иван IV зимой 1565/66 г.93 Эту дату принял Л.М. Сухотин91. С.Ф. Платонов и С.Б. Веселовский датируют переход Костро- мы в государев удел 1567 г.95 Основанием для этого явилась по- слушная грамота 1577 г. со следующим упоминанием о костром- ской вотчине Алексея и Михаила Зубатых: «В 75-м году та у них вотчина взята на нас (т.е. царя. - А. 3.) з городом вместе и в раздачю роздана»96. В аналогичной послушной 1575 г. то же го- ворится и о сельце Фатьянове с деревнями, принадлежавшими Сахару Константиновичу Писемскому («в прошлом в 75-м году та вотчина взята была на нас з городом вместе и отдана была в поместье Ивану Салманову»)97. Однако мы уже на примере ярос- лавской послушной 1576 г. говорили о невозможности рассмат- ривать опричные порядки середины 60-х годов на основании тер- минологии 70-х годов XVI в. Возможно, повторяющееся в грамотах выражение «з городом» родилось в какой-то связи с событиями 1575-1576 гг., приведшими к выделению в госуда- рев двор новых земель (городов). По существу, оно означало выселение не за персональную «опалу», а выселение со всей дво- рянской корпорацией уезда. П.А. Садиков пытается уточнить дату перехода Костромы в опричнину. 14 февраля 1567 г. Кост- рома, вероятно, находилась в земщине98 (ибо она противопос- тавляется опричному Галицкому уезду), но к 9 марта 1567 г., по его мнению, Кострома стала опричной99. 9 марта Иван IV по- слал грамоту в деревню Борисково Московского уезда, которая была дана дочери Степана Третьякова сына Зубатого Марье (по мужу Аргамаковой) вместо ее приданой костромской вотчины, отписанной на царя100. Но при такой трактовке мартовской грамоты мы сталкива- емся с серьезными трудностями: как за две-три недели февра- ля - марта правительство умудрилось уже вывести вотчинни- ков из Костромского уезда и даже приискать землицу для столь срочно выселенных землевладельцев? К тому же из грамот, от- носящихся к делу Марии Зубатой-Аргамаковой, отнюдь не яв- ствует, что вся Кострома в это время была уже приписана к го- судареву уделу. В первые годы опричнины многие дети боярские - костро- мичи выселялись из своих родовых вотчин. Об этом можно су- дить по писцовым книгалМ 1566/67 г., где сообщалось о раздаче им черных земель в Кашине101. Судьба выселенных костромских землевладельцев напоми- нает судьбу ярославских переселенцев. Вероятно, основная мас- са их была отправлена из Костромы в казанскую ссылку еще весной 1565 г. Во всяком случае, в Казани и Свияжске в 1565— 1568 гг. мы находим многочисленных костромичей - Ольговых, Туровых, Шишкиных, их родичей Путиловых, а также Тырто-
202- вых, Сотницких, стародубских князей Гундоровых. Подавляю- щее большинство этих служилых людей были родственники Алексея Адашева и близких ему лиц, казненных еще в 1563 г. Многие из костромичей, казанских переселенцев, позднее так- же погибли. Судьба некоторых из них небезынтересна и рису- ется несколько в ином свете, чем то было изображено П.А. Са- диковым. Так, по Садикову, из Костромы на Белоозеро потянулись Михаил Яковлев сын Путилов и его «брат» Федор Никифоров сын Ольгов102. Дело было сложнее. В 1565-1566 гг. этих лиц насильно переселили в Казань103. После того как с них была снята опала, Ф.Н. Ольгов получил в качестве компенса- ции земли, в Ярославле104 и на Белоозере. Здесь же на Белоозе- ре царь пожаловал «против... старинные костромские вотчины», дал землицу и М.Я. Путилову. Впрочем, оба новых бел озерских землевладельца, вероятно, сразу же (в 1567/68 г.) предпочли продать эти свои владения Мясоеду Вислому, округлявшему свою вотчину на Белоозере105. Не двойное, как думал П.А. Садиков, а тройное переселение испытал князь Роман Иванович Гундоров. В мае 1565 г. он с бра- том Иваном Васильевичем в числе других стародубских княжат был выселен в Казань, а его вотчины отписаны на государя. В 1566 г. он уже был прощен и получил владимирскую волость Вешкирец «в стародубские его вотчины место». Двое Гундоро- вых участвовали летом 1566 г. в заседаниях Земского собора. Уже 29 марта 1567 г. земли Романа Ивановича снова были об- менены106, и Гундоров получил черные деревни Московского уезда Пехорского стана, некоторое время находившиеся в по- местье за И.Ф. Воронцовым. Московские земли даны были Гун- дорову временно, «доколе его старую стародубскую вотчину селцо Меховицы... отпишут и измеряют писцы наши»107. Новые земли Гундорова, вероятно, были не первосортными, ибо они уже побывали в поместье у И.Ф. Воронцова, который их бросил, перейдя в опричнину. Во всяком случае уже в 1569/70 г. Гундоров продал их за 500 рублей выезжему человеку Констан- тину Юрьевичу Греку, а тот на следующий год передал их по за- вещанию (а частично продал) в Троицкий монастырь108. Из опальных людей во Владимире временно поселён был не один Гундоров. В 1566/67 г. роздали в поместья целую Богаев- скую волость. Причем ряд деревень получили костромичи Ти- хон, Иван и Тарх Гавриловы дети Тыртова109. Тихона Гаврилова мы встречаем среди казанских жильцов 1565-1566 гг.110 'Еще до 1570/71 г. из Костромы был выселен Исак Иванов сын Раков111. В 1578/79 г. Иван Васильевич сын Будаев продал Д.И. Году- нову село Исаковское Костромского уезда. В купчей грамоте он сообщал, что половина села в свое время принадлежала его дяде (по матери) ГИ. Синцеву-Вельяминову, а вторую Будаев купил
...............-7203 ..... у Ивана и Федора Васильевых детей Вельяминовых. Однако эту вотчину «взял государь на собя з городом вместе, а не в опале, как государь взял Кострому в опричнину, а дяде моему и мне государь велел против тое вотчины в ыных городех дати, где приищем»112. Следовательно, Кострома как будто была действи- тельно взята в опричнину. С.Б. Веселовский при этом прямо пишет, что И.В. Будаев и Г.И. Синцев «в 1567 г. были выселены из своих вотчин и не получили за них никакого эквивалента»113. Будаев и Синцев (или один Будаев) могли получить компенса- цию за свою вотчину, а после отмены опричнины Будаеву Ива- новское могло быть возвращено. Дело в том, что Евдокия Вель- яминова дала в 1571 г. в Ипатьев монастырь пустошь Лопаково Московского уезда взамен отобранной у нее вотчины Костром- ского уезда. К сожалению, об этом факте можно судить лишь по описи монастырского архива, так как самой грамоты не сохра- нилось114. Скорее всего это та самая Евдокия, жена Ивана Ива- новича Вельяминова, которая еще в 1564/65 г. дала в тот же Костромской Ипатьев монастырь половину уже знакомого нам села Ивановского «по душе» своего мужа и сына Григория Ива- новича115. Но если это так, то Вельяминовы получили какую-то компенсацию за свои костромские владения. Но этого мало. Будаев пишет, что, после того как село было отписано на царя, он и Григорий Вельяминов могли «приискать» себе землицу в других уездах. Но Григорий Вельяминов умер еще до конца 7073 г. (т.е. до августа 1565 г.). Следовательно, или Кострома была взята в опричнину не в 1567 г., а еще в 1565 г., или она вов- се не попала в нее, а составитель грамоты 1578 г. фактически писал об опальном выселении. Может быть, наконец, и еще один вариант объяснения судеб села Ивановского: вотчина отписана в 1567 г. в связи с переходом Костромы в опричнину (часть взя- та у Будаева, часть - у Ипатьева монастыря116, а Будаев оши- бочно написал, что в этот момент Г. Вельяминов был еще жив. Все эти костромские переселения сопровождались сложны- ми процессами создания и разрушения земельных богатств вот- чинников. Так, дьяк Петр Шестаков в 1567/68 г. променял свое- му коллеге дьяку Рахману Житкого (который в годы опричнины пытался сколотить себе крупную вотчину на Белоозере) белозер- ские земли своих родичей и соседей, полученные ими от царя «противу их старинных костромских вотчин»117. Один факт конфискации земель у какого-нибудь служилого человека не может быть прямо и непосредственно связан с пе- реходом уезда, где они помещались, в опричнину. Если обратиться к списку опричников, составленному В.Б. Кобриным, то и тут мы не почерпнем достаточных данных об «опричной Костроме». Среди опричников костромских зем- левладельцев почти нет. Костромской вотчинник Федор Анд- реевич Писемский уже в середине XVI в. числился среди дворо-
204 вых детей боярских по Галичу и Кашире,т.е. в служилом отно- шении с Костромой не был связан. То же самое можно сказать и об опричнике Д.И. Годунове и его брате Федоре (отце опрични- ков Бориса и Василия), служивших в середине XVI в. не по Ко- строме, а по опричной Вязьме. Остаются только Г.О. Полев, ко- стромской сын боярский (владевший, кстати, еще вотчинами в Московском, Волоколамском, опричных Старицком и Кашин- ском уездах118, и Афанасий Вяземский с его родичами, которые, конечно, могли попасть в опричнину и без того, чтобы за собой потянуть весь Костромской уезд119. Попытаемся теперь суммировать все данные о судьбах кост- ромского землевладения в годы опричнины. Уже в 1565 г. из Ко- стромского уезда выселили многих вотчинников в Среднее По- волжье главным образом в связи о опричными репрессиями, применявшимися к старожилам и родичам Адашева. Поскольку две грамоты говорят о том, что в 1566/67 г. Кострома была отпи- сана на государя, то возможно, что в 1567 г. (после 14 февраля) Костромской уезд попал в опричнину120. Переход ее в государев удел соединял в единую территорию суздальские и галицкие оп- ричные земли. Но если это так, то само собой напрашивается пред- положение о связи перехода Костромы в опричнину с антиоприч- ным выступлением группы участников Земского собора 1566 г. во главе с лидером костромского дворянства князем В.Ф. Рыби- ным-Пронским. Впрочем, оба сведения довольно поздние, поэто- му вопрос о судьбах Костромы после 14 февраля 1567 г. нуждает- ся в дополнительном исследовании121. Во всяком случае и на Костроме, как и в других опричных уездах, вероятно, была чересполосица владений. Так, еще в 1560 г. И.В. Шереметев Меньшой получил село Борисоглеб- ское Костромского уезда122. Это владение находилось в роду Шереметевых еще в XIV в. О том, что оно когда-либо отписы- валось на государя, не говорит в своем завещании 1645 г. сын Шереметева Федор123. Шереметевы же никогда в опричнину не входили. Трудно сказать, когда перешел в опричнину Гороховец, при- надлежавший в 1568/69 г. опричнику Михаилу Темрюковичу Черкасскому. В 1577 г. Ростов, Пошехонье и Дмитров в жалованной гра- моте Кирилло-Белозерскому монастырю названы «дворовы- ми»124. На этом основании С.Ф. Платонов датирует их переход в опричнину 70-ми годами125. Ссылку на «дворовые порядки» 1577 г. нужно отвести, ибо они устанавливались в результате реформы 1575/76 г. С.Б. Веселовский справедливо писал, что «отождествление так называемых дворовых городов, которые упоминаются после отмены опричнины, с городами, которые дей- ствительно были в опричнине, внесло большую путаницу в пред- ставления историков по этому вопросу»126. П.А. Садиков для пе-
205 рехода Пошехонья в опричнину дает дату 1565-1571/72 гг.127, С.Б. Веселовский - 1567-1568 гг.128 Аргументация первого сво- дится к следующему. В 1571/72 г. В.Ф.Воронцов дал в Троиц- кий монастырь село Олявидово Дмитровского уезда «с новою придачею, что государь пожаловал те деревни в вотчины нашие место села Николского в Пошехонье»12 . Следовательно, дмит- ровскими деревнями пожаловать царь мог только в 1565-1566 или после 1569 г., когда был казнен «дмитровский» удельный князь Владимир Андреевич. Однако из отписки пошехонской вотчины Воронцова на царя никак нельзя сделать вывод, что все Пошехонье было в опричнине130. Уже П.А. Садиков показал неправильность мнения С.Ф. Пла- тонова, полагавшего, что сразу же после казни Владимира Анд- реевича в опричнину был взят Дмитров131. Действительно, ком- пенсация В.Ф. Воронцова и И.Ю. Грязного (опричником он не был) около 1571/72 г. землями в Дмитровском уезде вместо ото- бранных у них владений противоречит утверждению о том, что этот уезд в года опричнины попал в государев удел. О высылке вотчинников из Переславля на следующий год после введения опричнины писали Таубе и Крузе13 . Это сооб- щение Л.М. Сухотин133 принимает за сведение о переходе Пе- реславского уезда в опричнину. Но и в данном случае речь идет об опалах, а не об опричных переселениях (переславцев мы на- ходим в Казани). На основании актов князей Засекиных С.Ф. Платонов датирует переход Переславля в опричнину 70-ми годами XVI в.134 С.Б. Веселовский относит взятие этого уезда в государев удел к 1568 г.135 П.А. Садиков дает более широкую дату - 1565-1571 гг.136 В подтверждение своего вывода он при- водит два факта. В 1573/74 г. князь Д.И. Засекин дал в Троиц- кий монастырь земли, которыми царь его «пожаловал против переславские вотчины селца Козлова»137. Но Засекины были выселены в Казань в 1565 г., и потеря ими переславских земель не может быть объяснена взятием Переславля Залесского в оп- ричнину. Не более убедителен и второй пример, приводимый П.А. Садиковым, - потеря И.Ю. Грязным переславского села Шубина до 1571 г.138 «По Кирилло-Белозерской тарханной гра- моте 1577 г., - пишет П.А. Садиков, - Переяславль значится «дворовым», следовательно, благодаря поступлению города во «двор» и потерял свою старую вотчину Грязной»139. Выше мы уже говорили, что состав дворовых городов 1577 г. не может слу- жить надежной опорой для выяснения опричной территории в 1565-1572 гг. Поэтому приведенное рассуждение П.А. Садико- ва не убеждает исследователя в правильности зачисления Пе- реславля-Залесского в опричные города. Р.Г Скрынников, принимая гипотезу Л.М. Сухотина, обращает внимание на то, что центр опричнины - Александрова слобода- находился на территории Переяславского уезда, а также и на то,
что из этого уезда вышло много опричников140. Но ни один из этих доводов не имеет доказательной силы, ибо непосредственно не свидетельствует о принадлежности Переславля к опричнине. С мнением П.А. Садикова о переходе в опричнину какой-то части Московского уезда также нельзя согласиться, ибо он ссы- лается лишь на то, что у трех московских детей боярских Пахо- вых еще до февраля 1567 г. была «отписана на... царя» деревень- ка Дедернина этого уезда141. Но владение Паховых могло быть просто конфисковано у них «в опалу» точно так же, как лишил- ся деревни Дедерниной ее предшествующий владелец конюх Герасим Быкасов. Герасим, вероятно, пострадал за антиоприч- ные выступления своего родича члена Земского собора 1566 г. крестьянина Бундова (отцом последнего был Бунда Быкасов). Уже С.Б. Веселовский обратил внимание на казавшийся ему парадоксальным факт «полного несоответствия» упоминания духовной грамоты Ивана Грозного (1572 г.) об отобранных царем вотчинах стародубских князей с фактами продажи и дачи по душе этих же земель их бывшими владельцами142. В самом деле, Спа- со-Ефимьев монастырь приобрел следующие земли, числящиеся по духовной 1572 г. за Иваном IV: по духовному завещанию 1562 г. Тимофея Федоровича Пожарского й монастырь перешло село Фалеево143; еще в 1568-1569 гг. Иван Васильевич Черный По- жарский передал в монастырь село Троицкое в Стародубе Влади- мирского уезда144; вдова Петра Борисовича Пожарского Феодо- сья с двоюродным братом Петром Тимофеевичем в 1571-1572 гг. дали в монастырь село Дмитреевское по духовной сына Феодо- сьи Ивана (того же года)145; в том же году та же княгиня вместе со своей, сестрой Марьей - дочерью Семена Михайловича Мезец- кого (вдовой Василия Ивановича Коврова) передала в тот же монастырь село Лучкино в Стародубе146. Ковровы также сделали значительные вклады землей в Спасо-Ефимьев монастырь. В ду- ховной Ивана Грозного помещен следующий текст: «село Роже- ственское да деревня Каменное да три села Васильева, что было князь Иван князь Семенова сына Пожарского». Речь идет, конеч- но, об Иване Семеновиче Коврове147. В 1566-1567 гг. он передал спасо-ефимьевским старцам село Рождественское148. Уже к кон- цу 1566 г. И.С. Ковров получил обратно конфискованную у него вотчину: в ноябре он продал половину сельца Васильева, дерев- ню Каменку и другие Петру Ивановичу Ромодановскому149. В 1571/72 г. упомянутая нами княгиня Марья Коврова пере- дала в монастырь сельцо Андреевское Суздальского уезда150. В 1572/73 г. Иван Васильевич Гундоров пожертвовал на помин души половину села Воскресенского151. Вторая половина попа- ла в монастырь только в 1579/80 г. от Андрея Ивановича Гундо- рова152. Село Антиохово перешло в Спасо-Ефимьев монастырь от Ульяны Гундоровой в 1572/73 г.153 Кривоборским было воз- вращено и село Нестеровское, упомянутое в духовной Ивана IV,
-7-7---.- ..207 .......... - как «князь Ивана Меньшова князя Ивана сына Кривозерского». В 1586/87 г. его отдал в Спасо-Ефимьев монастырь князь Фе- дор Иванович Кривоборский154. Пополнил свои владения за счет стародубских княжат и Троицкий монастырь. В 1569/70 г. вдо- ва Андрея Ивановича Стародубского Марья дала вкладом ос- новную часть сельца Пантелеева155, Ефимья, вдова Афанасия Андреевича Нечаева-Ромодановского, в 1570-71 г. передала туда село Татарово156. В духовной Ивана IV упоминается «село Аме- лево, что было князь Никиты Стародубского». Еще С.В. Рожде- ственский предположил, что речь здесь идет о селе Хмелево (Хмелеватое)157. Это село в 1569/70 г. передали в Троицкий мо- настырь жена князя Никиты Аграфена и ее сын Иван158. Причины кажущегося несоответствия духовной Ивана IV с владельческой практикой 60-70-х годов XVI в. можно объяснить следующим образом. В мае 1565 г. многие из стародубских княжат были выселены в Казань и Свияжск, а их земли отписаны на царя. Среди «казанских жильцов» находятся упомянутые в духовной Грозного Иван Васильевич и Роман Иванович Гундоровы, Афана- сий Андреевич Нагаев, Никита Михайлович Стародубский, Ми- хаил Борисович, Петр и Семен Пожарские, Семен Иванович Ме- зецкий, Иван Ромодановский, Андрей Кривоборский. В завещании Ивана IV встречается также село Залесье Ни- киты и Силы (в духовной описка - Амы) Григорьевичей Гундо- ровых и село Палех Дмитриевых детей Палецкого. Гундоровы, вероятно, попали в опалу из-за несчастного разгрома русских войск под Оршей, в которых они сражались. В этой же битве участвовали Федор и Семен Дмитриевичи Палецкие159. В июле 1567 г. во время сражения с литовскими войсками был взят в плен князь Василий Дмитриевич Палецкий, который вскоре после этого умер от ран160. В 1566/67 г. по распоряжению царя вотчина Дмитрия Федоровича Палецкого (умер около 1556 г.) и его детей Василия, Семена и Андрея, находившаяся в Бежецком Верхе и Костроме, была роздана в поместья. Конфискация земель Палецких вызывалась не только пленением Василия, но и дав- нишней близостью этих князей к старицкому дому161. Позднее эта опальная раздача была признана недействительной, и Анд- рей Палецкий получил свою вотчину обратно162. Когда весной 1566 г. из белозерской ссылки вернулся князь Михаил Воротынский, он получил то ли в удел, то ли в вотчинное владение земли всех стародубских княжат, упомянутых в духов- ной Ивана IV Это было кратковременное пожалование, ибо уже почти в то же время значительную часть княжат из числа «казан- ских жильцов» амнистировали и начали постепенно возвращать на свои места163. Конфискованные ранее у них владения были от- писаны у князя Михаила на Ивана IV («Остались за мною у князя Михаила Воротынского»164/ Процесс возврата земель их прежним стародубским владельцам или их наследникам шел очень медлен-
208; но. Его можно проследить по случайно сохранившимся грамотам. О том, что еще до 29 марта 1567 г. временную компенсацию за село Меховицы («доколе его... опишут и измеряют») получил князь Роман Иванович Гундоров, уже приходилось упоминать. 25 мая 1568 г. по царской грамоте владимирский городовой приказчик отделил бывшему казанскому жильцу Ивану Васильевичу Гундо- рову к полуселу Воскресенскому ряд деревень (из бывшей вотчи- ны Федора Гундорова)165. Эту половину села И.В. Гундоров через несколько лет передал в Спасо-Ефимьев мо